Морозов П. Феофан Прокопович как писатель. — 1880

ѲЕОФАНЪ ПРОКОПОВИЧЪ
КАКЪ ПИСАТЕЛЬ.
ОЧЕРКЪ ИЗЪ ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВЪ ЭПОХУ ПРЕОБРАЗОВАНІЯ.
ПЕТРА МОРОЗОВА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ТИПОГРАФІЯ В. С. БАЛАШЕВА.
Екатерининскій каналъ, между Вознесенскимь и Маріинским мостами, домъ № 90—1.
1880.

I.
Состояніе русскаго просвѣщенія въ XVI и XVII вѣкѣ.—Предшественники ре-
формы—кіевскіе ученые—и ихъ значеніе въ исторіи умственнаго развитія на-
шего общества.—Борьба элемента византійско-славянскаго съ латино-польскимъ
и причины успѣха малороссійскихъ ученыхъ въ Москвѣ.
„Паризія—городъ обширный и многолюдный въ Галліи, которая
нынѣ зовется Франза— держава великая и преславная, богатая без-
численными благами, изъ которыхъ первое и высшее—ученіе богослов-
ское и философское, даромъ преподаваемое всѣмъ желающимъ. Тамъ
найдешь всякое художество, не только священное богословіе и фило-
софію, но и всякія внѣшнія ученія, въ совершенное достиженіе свое
руководящія рачителей своихъ, которыхъ тамъ безчисленное множе-
ство.... Туда отовсюду стекаются, изъ западныхъ и сѣверныхъ странъ
собираются въ великомъ городѣ Паризіи всѣ желающіе научиться
словеснымъ художествамъ, и не только дѣти простыхъ людей, но и
дѣти самихъ царей, королей, и боярскаго, и княжескаго сана—всѣ
стремятся туда, проводятъ довольно времени, упражняясь въ уче-
ніяхъ, возвращаются въ свои страны просвѣщенными, преиспол-
ненными всякой премудрости и разума и являются украшеніемъ
своего отечества.... Туда надобно стремиться, тамъ заимствовать свѣтъ
просвѣщенія и нашимъ боярамъ, и ихъ сыновьямъ!"
Въ такихъ восторженныхъ выраженіяхъ указывалъ русскому об-
ществу на необходимость знакомства съ европейскимъ просвѣщеніемъ
ученый инокъ, Максимъ Грекъ, въ первой половинѣ XVI столѣтія,—
въ такое время, когда даже самое понятіе о томъ, что такое наука,
что такое философія, было совершенно чуждо умамъ богобоязненныхъ
Русскихъ людей...
Почти въ то же время Стоглавый соборъ (1551 г.) въ своихъ по-
становленіяхъ яркими красками изображалъ дѣйствительное положеніе
русскаго образованія, настоятельно требуя, чтобы лица, желающія
получить священство, умѣли грамотѣ, и сознаваясь, что даже и
это скромное требованіе въ большинствѣ случаевъ едва ли дости-
жимо. „Мы" — говорили ставленники — „учимся у своихъ отцовъ

или у своихъ мастеровъ, a индѣ намъ учитися негдѣ; сколько отцы
наши и мастеры умѣютъ, потому насъ и учатъ". „А отцы ихъ и масте-
ры", прибавляетъ соборное уложеніе,—„сами потому же мало умѣютъ,
да и учиться имъ негдѣ. А преже сего училища бывали въ Россійс-
комъ царствіи, на Москвѣ и въ Великомъ Новѣградѣ и по инымъ
градомъ многіе грамотѣ, писати и пѣти и чести учили", а теперь
такихъ училищъ нѣтъ1). Желая поднять уровень образованія хотя
бы на столько, чтобъ удовлетворить самымъ насущнымъ въ то время
потребностямъ церковнаго благочинія, соборъ предъявляетъ требова-
нія самыя умѣренныя: вся учебная программа ограничивается умѣньемъ
„чести, пѣти и писати"2), но и это требованіе выполняется плохо:
ученики, по замѣчанію царя, „грамотѣ учатся небрегомо" и по "Кни-
гамъ крайне неисправнымъ3). Эти замѣчанія Стоглава относятся къ
людямъ, которые по самому положенію своему въ обществѣ обязаны
была заботиться о просвѣщеніи и образованіи: здѣсь говорится о ду-
ховенствѣ, которое въ древнее время на Руси было единственнымъ
„учительнымъ" сословіемъ; а для того, чтобъ учить другихъ, оно, ко-
нечно, прежде всего само обязано было учиться. Наше старинное
обученіе находилось въ самомъ тѣсномъ отношеніи къ религіи и было
ея результатомъ; „вѣнцомъ словеснаго ученія и полнаго курса пер-
воначальной науки" была Псалтырь; азбука у тогдашнихъ книжныхъ
людей называлась лѣствицею къ изученію Часослова, Псалтыри и бо-
жественныхъ догматовъ, а грамматика назначалась для того, чтобы
знать, „какъ писать и читать каждую пословицу во святыхъ книгахъ" 4).
Вся литература стремилась удовлетворять почти исключительно по-
требностямъ религіознымъ, церковнымъ. При такомъ отношеніи къ
книжному ученію было вполнѣ естественно, что у насъ, какъ и на
Западѣ въ началѣ среднихъ вѣковъ, сложился взглядъ на грамот-
1) Стоглавъ, гл. 25.
2) Стоглавъ, гл. 26.
3) Стогл., гл. 5, вопр. 6. Ср. тамъ же, вопр. 5: «Божественныя книги писцы
пишутъ съ неисправленныхъ переводовъ, a написавъ, не исправливаютъ-же, и
недописи; и точки непрямыя; и по тѣмъ книгамъ чтутъ и поютъ и учатся и пи-
шутъ съ нихъ».
4) Опис. Рум. Муз., 1. Впрочемъ, грамматика была доступна въ то время
очень немногимъ: въ нѣкоторыхъ изъ своихъ статей Максимъ Грекъ говоритъ
о ней, какъ о наукѣ, неслыханной его читателями и уразумѣваемой только съ
величайшимъ трудомъ.

ностъ и вообще на книжное дѣло, впервые введенное у насъ духо-
венствомъ, какъ на занятіе, которое подобаетъ вѣдать однимъ только
церковникамъ; для остального общества, и даже для высшаго класса —
для князей и бояръ—грамота считалась дѣломъ вовсе необязательмымъ
„не наше дѣло книги читать, а чернеческое", говорили они въ XII
вѣкѣ 1), и даже четыреста-пятьсотъ лѣтъ спустя немногіе изъ нихъ
умѣли читать и писать, да и то плохо 2). Если же въ числѣ ихъ и
бывали люди книжные, любившіе заниматься чтеніемъ и списываніемъ
благочестивыхъ сочиненій, то о такихъ людяхъ лѣтописи всегда упо-
минаютъ съ особенною внимательностью, какъ о чемъ-то необычномъ
выходящемъ изъ ряду вонъ 3). Вся громадная литература наша, до
самаго XVIII столѣтія, обязана своимъ происхожденіемъ почтя все-
цѣло одному учительному сословію—духовенству; писатели свѣтскіе
по направленію своему нисколько не отличались отъ духовныхъ; „по
крайней мѣрѣ", замѣчаетъ г. Пыпинъ 4),— „извѣстныя намъ сочиненія
бояръ и дьяковъ позднѣйшаго времени таковы, что, не зная ихъ со-
чинителей, мы не колеблясь признали бы ихъ духовными лицами".
Единственными центрами и разсадниками просвѣщенія были мона-
стыри—и этимъ объясняется, съ одной стороны, значительное ум-
ственное превосходство монастырскихъ книжныхъ людей надъ осталь-
нымъ обществомъ, и съ другой стороны, исключительное направленіе
умственнаго развитія и литературной дѣятельности въ до-петровской
Руси. Въ этомъ отношеніи бѣлое духовенство, ближе стоявшее къ
народу, довольно рѣзко отличается отъ чернаго, высшаго, и въ то
время, когда монахи ведутъ богословскую полемику и пишутъ объе-
мистая сочиненія, обнаруживающія значительную начитанность, въ то
время, когда ученый монахъ—правда, иностранецъ, а не Русскій—на-
ходитъ возможнымъ приглашать Русскихъ людей въ „Паризію", гро-
мадная масса этихъ людей „обрѣтается во тьмѣ невѣдѣнія", а непо-
средственные, ближайшіе наставники и пастыри этой массы „по Апо-
столу ступить не умѣютъ, по Псалтыри едва бредутъ, къ слову при-
1) Рукописи г. Уварова, т. II, вып. 1, стр. 71.
2) См., напримѣръ, Собр. госуд. грамотъ и договоровъ, I, №№ 184, 192, 194
и др.; Соловьевъ, Ист. Россіи, VII, 242.
3) Напр. Лавр. лѣт. подъ 6545, 6726 гг.; отецъ Влад. Мономаха, в. кн.
Всеволодъ, «изумѣяше пять языкъ»; Оп. Рум. Муз., 231; Оп. Син. библ., II, 623,
Татищевъ, IV, 70; Шевыревъ III, 35; Прав. Собес. 1856, VI, 157, 177, 179;
1862, II, 135, 140, 151.
4) Оч. ист. пов., 16—17.

стать не могутъ, и немного поучившись азбукѣ, просятся прочь, не
хотятъ учить ея" 1); знающіе же грамотѣ „больше въ болгарскія
басни, або паче въ бабскія бредни упражняются, прочитаютъ и по-
хвалаютъ ихъ, нежели въ великихъ учителей разумѣхъ наслаж-
даются" 2).
„Болгарскія басни и бабскія бредни" своимъ распространеніемъ
среди читающаго люда были обязаны, конечно, тому исключительно-
одностороннему направленію, которое было дано умственному развитію
Русскаго народа подъ вліяніемъ образованности византійской. Визан-
тийская литература въ ту эпоху, когда началось вліяніе ея на вашу,
совершенно утратила даже и воспоминанія о древнемъ эллинскомъ
міросозерцаніи, и подъ вліяніемъ политическаго и общественнаго
одряхлѣнія, замкнулась въ тѣсномъ кругѣ идей и интересовъ цер-
ковно-религіозныхъ. Лучшіе представители общества, отчаявшись въ
возможности дѣйствовать въ мірѣ нравственно-растлѣнномъ, отрека-
лись отъ этого міра, какъ отъ грѣховнаго, погибшаго, преданнаго
діаволу, бѣжали отъ него въ пустыню, въ монастырь, и тамъ-все-
цѣло посвящали себя на служеніе тому аскетическому идеалу, кото-
рый, по ихъ мнѣнію, былъ единственнымъ средствомъ для духовно-
нравственнаго возрожденія и „спасенія" общества. Результатомъ чрез-
мѣрнаго преобладанія аскетическихъ идей было развитіе крайняго
религіознаго эгоизма, то-есть, совершенное искаженіе первоначальной
христіанской идеи любви къ ближнему: человѣкъ сузился до такой
степени, что единственную цѣль жизни видѣлъ только въ спасеніи
своей собственной души путемъ самоистязанія, насилованія своей при-
роды, отворачивался отъ міра и предавалъ его проклятію, какъ
юдоль, исполненную бѣсовской прелести. Такимъ образомъ, идеалъ
христіанской добродѣтели ставился внѣ гражданскаго общества, внѣ
всякихъ человѣческихъ отношеній...
Проповѣдь аскетизма съ одной стороны и полемику съ ересями
въ области метафизическаго богословія съ другой—вотъ единственныя
задачи, рѣшеніемъ которыхъ занималась византійская литература того
времени. Господство религіозныхъ идей достигло своего апогея въ
концѣ ІХ вѣка; умственная дѣятельность сосредоточилась въ монасты-
1) Грамота Новгородскаго архіепископа Геннадія митрополиту Симону, въ
Актахъ Ист., I, № 104.
2) Оп. Рум. Муз., № CXCIII, стр. 242. Ср. Доп. къ Акт. Ист., I, № 151,
IV. № 99.

ряхъ; все свѣтское — наука, искусство, поэзія - подверглось опалѣ,
какъ языческое 1). Традиціонная вѣра, по самой сущности своей
неизмѣнная, неподвижная, исключаетъ возможность дальнѣйшаго раз-
витія и неизбѣжно вноситъ застой во всѣ области умственной жизни,
подчиненныя ея вліянію. Такъ было и въ Византіи въ то время,
когда Россія подчинилась ея духовному авторитету. Духовная власть,
опираясь на содѣйствіе власти гражданской, выступила какъ храни-
тельница и судія знанія, утверждая, что все знаніе уже находится
въ Свящ. Писаніи и церковныхъ преданіяхъ, что здѣсь людямъ
данъ не только непреложный критерій истины, но и все, что свыше
суждено намъ знать. Такимъ образомъ, весь объемъ подобающаго
людямъ знанія былъ опредѣленъ разъ на всегда, что, разумѣется,
исключало возможность существованія свѣтской, самостоятельной науки
и заключало пытливую мысль въ безвыходный заколдованный кругъ.
Вслѣдствіе такой замкнутости, развитіе научной критики сдѣлалось
невозможнымъ; наоборотъ, развилось безусловное подчиненіе автори-
тету, безусловное довѣріе къ книгѣ; мысль, не находя свободнаго
выхода изъ тѣсной рамки теологическихъ идей, естественно, должна
была устремиться на подробную разработку этихъ идей; вслѣдствіе
этого, въ сферахъ высшихъ, знакомыхъ съ метафизическою философіей,
развилась выработанная до тончайшихъ транцендентальныхъ опре-
дѣленій богословская догматика (чему способствовала и продолжав-
шаяся нѣсколько вѣковъ сряду борьба съ неправославными мнѣніями);
въ массѣ же народа, мало образованной и потому не имѣвшей инте-
реса къ отвлеченнымъ опредѣленіямъ, особенное развитіе получила
литература религіозно-повѣствовательная—легенды, апокрифы и т. п.
безсвязные отрывки средневѣковыхъ, псевдо-научныхъ свѣдѣній, „бол-
гарскія басни и бабскія бредни", въ которыхъ пытливый умъ народ-
ный искалъ и находилъ отвѣты на свои запросы и сомнѣнія. Нако-
нецъ, общество, утомленное продолжительными религіозными спорами,
стало все болѣе и болѣе терять интересъ къ церковнымъ вопросамъ
и впадать въ религіозный индифферентизмъ; при отсутствіи же выс-
шихъ умственныхъ интересовъ внѣ сферы религіозной, цѣлью жизни
поставлено было наслажденіе; пороки, подъ именемъ удовольствій,
стали быстро входить въ моду, и аскетическая проповѣдь оказывалась
1) Такъ, напримѣръ, патріарху Іоанну Грамматику вмѣнили въ преступленіе
его занятія естественными науками и механикой, какъ несовмѣстныя съ достоин-
ствомъ духовнаго лица (Finlay, Hist. of the Greek and Byz. Empires, 1, 194).

противъ нихъ безсильною. При такомъ состояніи общества, суевѣріе
и ханжество, конечно, развивались въ немъ легче, чѣмъ живое от-
ношеніе къ религіи и искреннее религіозное чувство. Поклоняться ико-
намъ, почитать реликвіи, соблюдать внѣшніе обряды было, разумѣется,
легче и проще, чѣмъ руководиться въ жизни принципами нравствен-
ности и правилами религіи; вслѣдствіе того явилось и развилось пред-
почтеніе формы содержанію, обряда—истинному духу религіи. По-
слѣдняя стала все болѣе и болѣе пріобрѣтать характеръ традиціон-
ной формы, обращаться въ мертвую букву, въ суевѣріе или въ орудіе
для достиженія совсѣмъ не религіозныхъ цѣлей 1).
Въ эту пору византійскіе идеалы стали прививаться къ нашему
молодому народу, жившему въ то время, можно сказать, въ перво-
бытномъ состояніи, въ состояніи tabulae rasae. По видимому, при та-
кимъ, условіяхъ Византія легко могла бы сообщить нашему народу
христіанское просвѣщеніе, тѣмъ болѣе, что орудіемъ этого просвѣ-
щенія являлся языкъ не чужой и непонятный народу, какъ было на
Западѣ, а родственный и близкій къ русскому, что давало право ожи-
дать, что религіозно-нравственныя идеи распространятся быстро и
проникнутъ въ народъ глубоко. На дѣлѣ, однако, оказалось иное,
потому что живой силы нравственнаго вліянія Византія въ это время
уже не имѣла. Съ XI вѣка и чуть не до настоящаго дня въ нашей
духовной литературѣ непрерывнымъ рядомъ идутъ нападки на „двое-
вѣріе" нашего народа, на непониманіе имъ истиннаго духа христіан-
ской религіи и морали. Отвлеченная доктрина христіанства была не
по силамъ массѣ народа, умственно-неразвитаго и не подготовленнаго
къ ея принятію; представителемъ этой доктрины явилось греческое
духовенство, которое (въ большинствѣ случаевъ) видѣло въ новооб-
ращенной странѣ только новую епархію Константинопольскаго па-
тріархата, служившую для него новымъ источникомъ доходовъ, и объ
умственномъ развитіи народа, о разъясненій ему и объ укрѣпленіи
въ немъ христіанскихъ идей заботилось мало. Греческіе митрополиты,
пріѣзжавшіе управлять дѣлами Русской церкви, писали для неграмот-
ной массы такія проповѣди и поученія, которыя могли читаться
развѣ только въ Византіи, передъ слушателями образованными и
имѣвшими интересъ къ труднымъ и отвлеченнымъ богословскимъ
вопросамъ, или же занимались нимало не интересною и ненужною для
русскаго общества того времени полемикою противъ латинства (Леон-
1) Ср. Finlay, Greece under the Romans (1857), pp. 517—518.

тій, Георгій, Іоаннъ II); русскіе духовные писатели старались подра-
жать примѣру своихъ учителей-Грековъ (Кириллъ Туровскій); лите-
ратура переводная (преимущественно творенія отцовъ церкви) требо-
вала отъ читателей довольно значительной степени умственнаго раз-
витія, а потому въ массѣ распространялась очень туго; такимъ обра-
зомъ, эта масса (за немногими исключеніями) оставалась безъ живаго
слова, безъ разъясненія самыхъ элементарныхъ положеній новой ре-
лигіи. Естественно, что при такихъ условіяхъ новая религія осталась
по существу своему, непонятою и для массы обратилась въ мертвый
обрядъ, въ принудительную внѣшнюю форму, подъ которою продол-
жали жить старыя языческій традиціи, болѣе близкія сердцу народа
и болѣе доступныя его уму.
Говоря такимъ образомъ, мы, однако, не думаемъ совершенно
отрицать существованія въ Русскомъ народѣ того времени идеаль-
наго, внутренняго религіознаго чувства; это чувство, конечно, суще-
ствовало; но проявленіе его во многихъ случаяхъ было безсознательно
и во всѣхъ случаяхъ крайне односторонне, что слѣдуетъ приписать
также вліянію идей византійскихъ. Выше мы указывали на разбитіе
въ Византіи, вслѣдствіе нравственнаго разложенія общества, край-
няго аскетизма; въ Византіи этотъ аскетизмъ былъ понятенъ, какъ
крайняя форма реакціи противъ нравственной испорченности обще-
ства, но примѣненіе этихъ идей къ обществу русскому не оправды-
валось положеніемъ нашего народа и надолго задержало правильное
развитіе русской жизни. Въ результатѣ оказалось, что носителями
идеальнаго религіознаго чувства были только монастырскіе подвиж-
ники, отрекавшіеся отъ міра и отрицавшіе міръ; между тѣмъ, въ
массѣ народа аскетическій идеалъ обнаруживалъ только отрицатель-
ное дѣйствіе, способствуя развитію мистически-суевѣрнаго страха пе-
редъ всѣмъ, что выходило изъ ряда обыкновенныхъ явленій. Міръ
русской мысли, міръ русскаго чувства былъ, по выраженію Забѣлина,
всесторонне закрѣпощенъ этому строгому оберегателю жизни (аске-
тизму), лишенъ воли, прирожденной всякому живому существу, ли-
шенъ всѣхъ живыхъ движеній развитія и совершенствованія. Греки
всѣми силами старались поддерживать насъ въ этомъ положеній и
называли насъ за это „христіаннѣйшимъ" народомъ1). Старыя языче-
скія представленія, смѣшиваясь съ новыми, христианскими, перера-
1) Εθνος χριοτιανικωτατον. См. Rambaud, L'Empire Grec au X siècle (1870),
p. 386.

ботывалисъ народнымъ пониманіемъ въ особую, своеобразную форму,
и ори узкомъ объемѣ школьнаго обученія, при общемъ недостаткѣ
научнаго знанія, содѣйствовали развитію той особенной культуры,
которая такъ рѣзко отличаетъ нашъ древній бытъ отъ западно-евро-
пейскаго. Отношеніе массы народа къ христіанской религіи было со-
вершенно внѣшнее, формальное; припоминая оригинальное сравненіе
Карлейля, можно назвать это отношеніе „богослуженіемъ коловрат-
ной тыквы" *)• Понятно, при такомъ взглядѣ на религіозные вопросы
исключительное пристрастіе нашихъ предковъ къ обрядовой сторонѣ
дѣла; понятно, почему все, что имѣло отношеніе къ церковному
обряду, стояло у нихъ на первомъ планѣ, возбуждало наибольшій
интересъ. Это исключительное пристрастіе къ внѣшности, къ цер-
ковному, a затѣмъ и къ общественному формализму, замѣчается уже
очень рано и проходитъ, постепенно усиливаясь, чрезъ всю исторію
умственнаго развитія до-петровской эпохи. „Недоумѣнные" вопросы
Кирика (XII в.), вопросы Сарайскаго епископа Ѳеогноста Цареградскому
собору владыкъ (XIII в.) и т. п. всецѣло относятся къ церковнымъ обря-
дамъ; споры псковскихъ „философовъ" о томъ, какъ слѣдуетъ пѣть:
„Господи помилуй", или „О, Господи, помилуй", споры о сугубой и тре-
губой аллилуіи, о хожденіи по-солонь, о крестномъ знаменій и пр.
(XV и XVI в.) имѣли характеръ также чисто обрядовый; постановле-
ніе Стоглаваго собора имѣли въ виду преимущественно эту же сто-
рону дѣла; въ рукописныхъ сборникахъ XVI и XVII вѣка находимъ
массу мелкимъ статей обрядоваго содержанія 2); въ „Домостроѣ"
читаемъ самыя подробныя, мелочныя наставленія о томъ, какъ со-
хранять иконы, какъ цѣловать ихъ, какъ вкушать просфору и т. п.
и рядомъ съ строгими заповѣдями касательно обрядовъ видимъ дикую
мораль, вовсе не христіанскую, a византійско-татарскую. Церковныя
молитвы, плохо переведенныя съ греческаго, понимались народомъ
плохо; церковныя поученія, также переводныя или составленныя по
образцамъ византійскаго витійства, понимались еще меньше; народъ
привыкалъ относиться ко всему, что читалось въ церкви, не умомъ?
a чувствомъ какъ къ заговору своего стараго волхва, котораго омъ
1) Калмыки пишутъ свои молитвы на лоскуткахъ бумаги и кладутъ ихъ
въ тыквы, подвѣшиваемыя на деревьяхъ; постоянное колебаніе тыквы должно,
по ихъ понятіямъ, доказывать ихъ вѣчное поклоненіе божеству. Подобнымъ же
образомъ въ Тибетѣ устраиваютъ молитвенный мельницы.
2) См. напримѣръ, Щапова, Расколъ старообрядства, 447—448.

точно также не понималъ, но таинственной силѣ котораго безусловно
вѣрилъ. И какъ въ заговорѣ важенъ былъ не смыслъ его, a самыя
слова, ихъ порядокъ и сочетаніе, отъ которыхъ зависѣла его сила,
такъ и въ плохо понимаемой молитвѣ стали обращать вниманіе всего
болѣе на букву, на порядокъ и сочетаніе словъ 1). Такимъ образомъ
и развился тотъ удивительный буквализмъ, та казуистика обрядности,
которая съ такою рѣшительною силою высказалась въ расколѣ, и
притомъ не только со стороны защитниковъ „древняго благочестія",
но и со стороны представителей оффиціальной церкви. Въ этомъ от-
ношеніи какъ тѣ, такъ и другіе, стояли на одной и той же почвѣ:
и тѣ, и другіе отстаивали букву, обрядъ, а не идею, не духъ ученія,
которое оставалось непонятнымъ, какъ для тѣхъ, такъ и для другихъ,
и извращалось обоими.
Духовенство, въ огромномъ большинствѣ вполнѣ раздѣлявшее эти
взгляды, все болѣе и болѣе утрачивало образованность, становилось
все болѣе и болѣе невѣжественнымъ, грубымъ и своекорыстнымъ; въ
XVII в., по свидѣтельству самихъ представителей духовной іерархіи, въ
священство ставились „сельскіе невѣжды, иже иніи ниже скоты пасти
умѣютъ, кольми паче людей". „Умножися", говорили отцы собора 1667
года,—„бѣглыхъ изъ рабства и изъ крестьянства, ставятся въ попы и дья-
коны не священства ради, но холопы не хотя въ рабахъ, а крестьяне въ
крестьянствѣ быти" 2). Даже и въ монастыряхъ—этихъ, по выраженію Ки-
рѣевскаго,—„святыхъ зародышахъ не сбывшихся университетовъ",- въ
половинѣ XVII в. „добрые старцы перевелись", какъ писалъ Новгородскій
1) «Воистину, чадца моя, страшно есть, еже едину. черту изложеніемъ измѣ-
няти и призрѣти божественное писаніе», говорилъ Ростовскій митрополитъ Іова
въ своемъ окружномъ посланіи 1652 г. (А. И. IV, № 62, стр, 174). «Въ сим-
волѣ Вѣры, государь», писалъ Авраамій царю Алексѣю Михайловичу, «букву
азъ выняли, и глаголютъ: рождения, не сотворена»; a подобаетъ глаголати:
«рождения, а не сотворения». И тѣмъ изъятіемъ ископася ровъ прелести». Этотъ
крайній застой умственной и религіозной жизни нашихъ предковъ выразился въ
славянскихъ букваряхъ любопытною Фразой: «Аще кто измѣнитъ се на оно, и
оно на се, тотъ вноситъ ереси, хулы и развращеніе». При назначеніи Русскихъ
митрополитовъ, византійскіе патріархи строго обязывали ихъ твердо сохранять
правила, принятыя внзантійскою церковью, и не допускать въ своей области никакихъ
нововведеній (А. И., I, № 254); а митрополиты, въ свою очередь, обязывали къ
тому же вновь поставляемыхъ епископовъ (А. И., I, №№ 18, 64; А. А. Э.,
№№ 370, 375). То же повторялось и впослѣдствіи, въ грамотахъ восточныхъ па-
тріарховъ Московскимъ. См., напримѣръ, Собр. Гос. Гр , IV, № 27, стр. 89.
2) Доп. къ Акт. Ист., V, 473, 490.

митрополитъ Соловецкому игумену, характерно добавляя: „а которые и
есть, и тѣ бражничаютъ, a грамотѣ не умѣютъ" 1). Многія духовныя
лица не могли понимать даже простыхъ учительныхъ книгъ, так» что,
напримѣръ, нравоучительныя бесѣды Златоуста на Евангелія, на посла-
нія апостола Павла казались „неразумительными слушающимъ и читаю-
щемъ", писанными какъ бы иностраннымъ языкомъ 2); а по свидѣтель-
ству старца Арсенія Глухого,—„въ книгахъ церковныхъ точію черни-
ламъ вѣрили и письменамъ единымъ внимали, а смысла, писаннаго ни-
сколько не разумѣли, не знали ни православія, ни кривославія, но
божественныя писанія точію по чернилу проходили, разума-же въ
нихъ не нудились понять" 3). При такомъ положенія дѣла пропо-
вѣдь, разумѣется, уже не могла существовать. Правда, русская цер-
ковная проповѣдь и съ самаго начала, съ XI вѣка, не имѣла непо-
средственнаго, глубокаго вліянія на народъ, потому-что была совер-
шенно лишена самостоятельности. Какъ по содержанію, такъ и по
формѣ, древне-русское проповѣдничество представляетъ совершенный
сколокъ съ нравственно-аскетическихъ проповѣдей византійскихъ, не
имѣетъ и живаго отношенія къ народной жизни. Проповѣдники
въ продолженіе шести вѣковъ возстаютъ противъ двоевѣрія, суевѣрія,
„еллинскаго волхвованія", „омраченнаго піанства", „многовертимаго
писанія", безчинныхъ зрѣлищъ, корыстолюбія, лживости, жестокости
и другихъ пороковъ, но рѣдко и нерѣшительно высказываются про-
тивъ всеобщаго беззаконія и насилія (можетъ быть, потому, что и
сами проповѣдники, стоявшіе не выше своего вѣка, не особенно воз-
мущались подобными явленіями). Анализа обличаемыхъ пороковъ, по-
пытокъ уяснить себѣ, въ чемъ кроется корень общественнаго не-
строенія, и направить удары въ самый этотъ корень, такихъ попы-
токъ въ древне-русскомъ проповѣдничествѣ не было; проповѣдникъ
относился къ предмету обличенія, въ большинствѣ случаевъ, съ точки
зрѣнія книжника, для котораго обличаемые пороки и нестроенія су-
ществовали болѣе въ отвлеченномъ, чѣмъ въ конкретномъ видѣ. Въ
громадной массѣ дошедшихъ до насъ поученій XI — XVI вв. чрезвы-
чайно трудно отдѣлить собственно-русское отъ переводнаго и пере-
дѣланнаго съ греческихъ образцовъ; но и то, что признается за не-
сомненно русское, часто оказывается составленнымъ по извѣстному
1) Щаповъ, Раск. старооб., 18.
2) Оп. Рум. Муз., стр. 632.
3) Щаповъ, Раск. старообр., 36—37.

правилу Даніила Заточника: .„Азъ быхъ, яко пчела, падая по раз-
личнымъ цвѣтамъ и совокупляя яко медвенный сотъ; тако и азъ, по
многимъ книгамъ собирая сладость словесную и разумъ, и совоку-
пилъ, яко мѣхъ воды морскія, а не отъ своего разума, a отъ Божія
промысла". При такомъ отношеніи къ предмету и при недостаткѣ
въ древней Руси просвѣтительнаго начала, проповѣдь была не въ
силахъ поднять умственный и нравственный уровень народной массы.
И дѣйствительно, все то, противъ чего возставали наши проповѣд-
ники въ продолженіе шестисотъ лѣтъ, продолжало существовать не-
рушимо въ своемъ прежнемъ видѣ, и можетъ быть, еще болѣе уси-
ливалось. Для примѣра достаточно сравнить соборное правило ми-
трополита Кирилла II (1274 г.) съ постановленіями Стоглава (1551 г.),
собора 1667 г. и указами Петра Великаго. Изслѣдователи религіоз-
наго быта древней Россіи обращаютъ вниманіе на тотъ фактъ, что
въ первые вѣка христіанства въ Россіи оно, судя по письменнымъ
памятникамъ, представляется болѣе чистымъ, нежели въ XVI и XVII,
и говорятъ, что въ ату эпоху снова появляется множество суевѣрій
и „какъ будто вновь4 воскресаетъ умирающее язычество" 0- Это
пытались объяснять печальными послѣдствіями татарскаго ига, упад-
комъ просвѣщенія, постоянными: войнами; гг. Костомаровъ а) и Каве-
линъ 3) обращали вниманіе на противоположность въ этомъ отноше-
ніи сѣверо-восточной полосы Россіи и юго-западной; г. Иконникоиъ 4)
видитъ причину этого явленія въ расширеніи русской ,Колонизаціи
на сѣверѣ и востокѣ и въ непосредственномъ вліяніи языческихъ
Финскихъ племенъ. Намъ кажется, что прежде всего можно усомниться
въ положительности заявляемаго факта усиленія язычества: въ па-
мятникахъ эпохи до-татарской мы находимъ, въ сущности, тѣ же
самыя указанія на остатки языческой старины, какъ и въ памятни-
кахъ XVI—XVII вѣковъ; разница между тѣми и другими скорѣе ко-
личественная, нежели качественная; затѣмъ, если и можно допустить,
w къ XVI вѣку язычество какъ бы усилилось, т въ этомъ фактѣ
едва ли можно видѣть что-нибудь исключительное требующее слож-
ныхъ объясненій: „усиленіе" было естественнымъ результатомъ мно-
1) О борьбѣ христіанства съ язычествомъ въ Россіи, Пр. Собес. 1865, VIII
300; Ист. очеркъ рус. проп., С.-Пб. 1878, стр. 552.
2) Двѣ русск. народности (Ист. Моногр., т. I).
3) Мысли и замѣтки о рус. исторіи (Вѣстникъ Европы 1866, II).
4) Опытъ изсл. о культ. знач. Византіи, гл. IV.

говѣковаго безпрепятственнаго развитія, которое ни въ чемъ не
встрѣчало себѣ серьезной преградила напротивъ, еще поддержива-
лось богатою „отреченною" литературой. При отсутствіи всякой жи-
вой мысли, при все болѣе и болѣе развивавшемся религіозномъ фор-
мализмѣ, при необходимости вращаться въ заколдованномъ кругу
разъ на всегда опредѣленныхъ идей, развитіе или усиленіе грубыхъ
суевѣрій и предразсудковъ, хотя и въ новой, христіанизированной
формѣ, было неизбѣжно; корень зла лежитъ, по нашему мнѣнію,
вовсе не въ татарскомъ или финскомъ вліяніи, a въ тѣхъ внутрен-
нихъ условіяхъ, которыми, какъ китайскою стѣной, не пропускаю-
щею ни свѣта, ни воздуха, былъ обставленъ бытъ нашего народа 1%
Крайнее развитіе религіознаго формализма и невѣжество духовен-
ства повели къ ослабленію и затѣмъ къ совершенному исчезновеніе)
живого проіповѣднаго слова. Послѣ смерти митрополита Фотія († 1430)
единственнымъ видомъ проповѣди дѣлаются поучительныя посланія;
являются формы поученій на разные случаи, составляемый по преж-
нимъ проповѣдямъ. Нѣкоторые изслѣдователи русскаго проповѣдни-
чества 2) стараются доказать, что проповѣдничество, все-таки, про-
должало развиваться, хотя этому и мѣшали неблагопріятныя обстоя-
тельства (зависимость высшаго духовенства отъ свѣтской власти,
полнѣйшая зависимость, низшаго духовенства отъ высшаго, упадокъ
просвѣщенія), и что неблагопріятные отзывы о русской проповѣди
XV—XVI вв., высказанные, между прочимъ, архіепископомъ Филаретовъ
(Нет. церкви, HI, 139—142) и Щаповымъ (Раек, старообр., 71,149,165.
39$), составлены на основаніи показаній иностранцевъ и потому не
могутъ быть безусловно приняты. Но на отсутствіе въ нашихъ церк-
вахъ того времени живой проповѣди указываютъ не только Павелъ
Іовій, Маржеретъ, Гваньини и Герберштейнъ; достаточно указаній на
1) «Въ обличеній апокрифовъ» говоритъ духовный писатель,—«проповѣдникамъ
была доступна простѣйшая сторона дѣла: обузданіе сельскаго духовенства, съ
выгодою-промышлявшаго ФабрикаціеЙ легендъ. Но проповѣдники не обратили
вниманія и на это дѣло... По этимъ причинамъ, ереси больше преслѣдовались
полиціей, а апокрифы—индексами и запретами: «не читайте лживыхъ книгъ, на-
сѣянныхъ на пагубу душъ!» Оттого апокрифы необыкновенно разрослись къ
концу періода». Ист. оч. русск. проп., 710. Ср. Забѣлина, Опыты изуч. русск.
др. и ист., I, 90—91.
2) Главнымъ образомъ свящ. Николаевскій (Рус. проповѣдь въ XV и XVI в.,
Ж. M. H. Пр. 1868, II), затѣмъ неизвѣстный авторъ книги «Русское проповѣд-
ничество, историческій его обзоръ» и пр., С.-Пб. 1878. и др.

это можно найдти и у русскихъ писателей, и прежде всего—въ стать-
ахъ самого же священника Николаевскаго, отстаивающаго проповѣдь
просто въ силу недоразумѣнія: подъ рубрику „проповѣди" подводятся
у него и монастырскіе уставы, и житія святыхъ, и „Просвѣтитель"
Іосифа Волоцкаго, и даже „творенія древнихъ отцовъ и учителей
церкви", встрѣчаемыя въ сборникахъ XV—XVI вв., — но нѣтъ ни
одного произведенія, которому можно было бы придать названіе про-
повѣди въ томъ спеціальномъ смыслѣ церковнаго устнаго поученія»
въ какомъ оно обыкновенно понимается. Далѣе, мы имѣемъ лѣтописное
свидѣтельство о томъ, какъ мало само духовенство было расположено не
только говорить проповѣди, но даже и слушать ихъ: во второй половинѣ
XV вѣка (1465 г.) митрополитъ Ѳеодосій вздумалъ „поповъ и дьяконовъ
нужею навести на Божій путь: нача на всяку недѣлю сзывати ихъ и
учити по святымъ правиламъ", a недостойныхъ изгонять; въ резуль-
татѣ оказалось, что въ Москвѣ многія церкви опустѣли,—„и востужи-
ша людіе, и начата его проклинати", такъ что онъ былъ вынужденъ
оставить митрополію 1). Бъ постановленіяхъ Стоглава указывается
на печальное нравственное положеніе духовенства XVI вѣка, f совер-
шенно не благопріятствовавшее развитію проповѣди, и внушается
духовнымъ лицамъ, чтобъ они поучали мірянъ самымъ элементарнымъ
правиламъ христіанской морали 2). Ясно, что даже такого элемен-
тарнаго поученія въ то время не существовало. Въ первой половинѣ
XVI в. бояринъ Берсень жаловался Максиму Греку на митрополита Да-
ніила, что „учительна слова отъ него нѣтъ никотораго" 8). Въ первой
половинѣ XVII в., когда Никонъ, еще митрополитъ Новгородскій, за-
хотѣлъ возобновить церковную проповѣдь, въ средѣ духовенства под-
нялся сильный ропотъ: „Заводите вы, ханжи, ересь новую (говорили
попы): людей въ церкви учить; а мы людей прежь сего въ церкви
не учивали, учивали ихъ втайнѣ" 4). Въ 1636 году патріархъ loa-
сафъ, въ своей грамотѣ о прекращеніи въ московскихъ церквахъ
разнаго рода безчинствъ и злоупотребленій, говоритъ, между про-
чимъ, что духовенство забываетъ свою обязанность — „поучать мір-
1) П. С. Р. Л., VI, 186.
2) См., напримѣръ, гл. 5, вопр. 23: «Апопы и церковные причетники въ церкви
всегда пьяни и безъ страха стоятъ,, и бранятся, и всякіе рѣчи неподобные всегда
исходятъ ивъ устъ ихъ... попы же въ церквахъ бьются и дерутся промежъ себе».
Ср. вопр. 21; гл. 18, 34, 37, 38, 40, 50, 52.
3) А. А. Э., I, № 172.
4) Зап. Археол. Общ., II, 394—397. Разспросныя рѣчи о единогласіи.

скихъ людей о благочиніе и укрѣпленіи христіанскаго благопребы-
занія". Это забвеніе доходило до того, что священники не хотѣли
и не позволяли читать въ церквахъ даже готовыя поученія святыхъ
отцевъ, положенныя по уставу 1). Такъ было въ самой Москвѣ и ея
окрестностяхъ; что же сказать о городахъ и селахъ другихъ епар-
хіи, особенно дальнихъ, откуда также слышались жалобы на безчиніе
духовенства и отсутствіе проповѣди 2)? Когда въ одной изъ такихъ
опаленныхъ епархіи священникъ, увлекшись примѣромъ духовенства
южно-русскаго, вздумалъ было проповѣдывать въ церкви, слушатели
отнеслись къ нему съ порицаніемъ: „Были-де у насъ и прежде свя-
щенники добрые и честные, a такъ не дѣлали, жили по-просту, ч а
мы были въ изобиліи. Сей же откуду неудобная вводитъ?" На такое
отношеніе духовенства къ своимъ обязанностямъ сильно нападаетъ
Кириллъ Транквилліонъ въ своемъ „Учительномъ Евангеліи": „Есть",
говоритъ онъ, — „такіе неразумные люди, которые твердятъ, что до-
вольно съ насъ прочитать что-либо по книгѣ народу въ церкви, а
устную проповѣдь слова Божія укоряютъ и считаютъ еретиче-
ствомъ. О, неразуміе, худшее всякаго безумія!... Да развѣ ты не
знаешь, что чтеніе поученій по книгѣ завелось въ церкви по нуждѣ?
не стало истинныхъ и мудрыхъ учителей и проповѣдниковъ слова
Божія, тогда простецы и начали читать поученія изъ книгъ. Но те-
перь я вижу нѣчто еще худшее: многіе неучи, лживые пастыри, не
хотятъ уже и по книгамъ читать поученій въ церкви, a спѣшатъ къ
объядѣнію и пьянству, работая своему чреву... А есть теперь въ
родѣ нашемъ и такіе слѣпые вожди, которые говорятъ: „къ чему
намъ квдгіімъ учиться? достаточно съ насъ Часослова и Псалтыря".
Правда, достаточно для тѣхъ, которые знаютъ силу того, что напи-
сано въ этихъ книгахъ; но такое пониманіе далеко отъ тебя такъ,
какъ небо отъ земли. Ты только въ корчмѣ мудрствуешь такъ, a въ
церкви ничего не слышишь, а лишь шумишь языкомъ, какъ вѣтря-
ная мельница; въ корчмѣ ты велерѣчивъ, a въ церкви безгласенъ"
и т. д. 3). Соборъ 1667 г. поставилъ священникамъ въ обязанность
F) А. А. Э., III, № 264.
*) A. И., IV, № 151. Ср. № 62.
3) Оп. Рум. Муз., стр. 632; Труды Кіевск. Дух. Акад., 1861, IV. Русскій
приходскій священникъ-проповѣдникъ XVII в., И. Малышевскаго, стр. 420,
408—410. Приведенными здѣсь цитатами совершенно оправдываются слова Гер-
берштейна: «Concionattribus carent. Satis esse putant interfuisse sacris, ас Evangelii,

поучать мірскихъ людей во всѣ воскресные и праздничные дни 1);
но лѣтъ десять спустя, Симеонъ Полоцкій все еще жаловался на от-
сутствіе проповѣди: „Веліимъ нерадѣніемъ и всеконечнымъ небреже-
ніемъ о чадѣхъ духовныхъ мнози несмысленніи людіе, аки безсло-
весныя овцы, отъ пути праваго житія заблудиша a въ пропасть по-
гибельныя жизни уклонишася... И умножися злоба, и преспѣ лукав-
ство, волхвованіе, чародѣяніе, разбой, татьба, убійство, пьянство, и
пр.... Симъ же всѣмъ виновно есть наипаче отцевъ-духовныхъ не-
искуство и нерадѣніе: яко не поучаютъ и не наказуютъ чадъ своихъ
духовныхъ" 2). Еще позже тѣ же самыя жалобы высказывалъ Ди-
митрій Ростовскій: „Оле окаянному времени нашему! восклицаетъ
онъ: яко отнюдь пренебрежено сѣяніе слова Божія, весьма оставив
слово Божіе: сѣятели не сѣютъ, а земля не пріемлеть, іереи небре-
гутъ, a людіе заблуждаютъ, іереи не учатъ, a людіе невѣжествуютъ
іереи слова Божія не проповѣдуютъ, a людіе не слушаютъ, ниже
слушати хотятъ" 3). Наконецъ, Посошковъ, въ своей „Книгѣ о ску-
дости и богатствѣ" и въ донесеніи митрополиту Стефану Яворскому,
яркими красками, и притомъ съ точки зрѣнія ревнителей старины,
изображаетъ положеніе современнаго ему духовенства, представители
котораго „не токмо отъ лютерскія или отъ римскія ереси, но отъ
самаго дурацкаго раскола не знаютъ, чѣмъ оправити себя, и не то
чтобы кого отъ невѣрія въ вѣру привести, но и того не знаютъ, что
то есть рѣченіе вѣра, и церковныя службы како прямо отправитъ
не знаютъ" 4).
ч Протестомъ противъ неправильныхъ отношеній духовенства къ
паствѣ, противъ дурнаго поведенія духовныхъ лицъ, и что всего
важнѣе—протестомъ пытливаго ума противъ слѣпой вѣры въ книгу,
противъ религіозной исключительности и формализма, стремленіемъ
живой мысли освободиться изъ наложенныхъ на нее тисковъ были
ереси. Особенное развитіе ихъ въ XV вѣкѣ въ Новгородѣ справед-
ливо объясняется вліяніемъ зарождавшагося въ ту пору на Западѣ
epistolarum aliorumqiie doctorum (то-есть, отцевъ церкви) verba audivisse: ad hoc,
quod varias opiniones ас haereses quae ex concionibus plerumque oriuntur sese
effugere credunt». (Цит. у Щапова, Раск., 71).
1) Доп. къ А. И., V, № 102, стр. 462.
2) Слово ко іереомъ, въ приб. къ Веч. Душ., 1683, стр. 163—167.
3) Сочин., I, 389—390.
4) Сочин., I, 10, 13; ср. стр. 308.

раціоналистическаго отношенія къ вопросамъ церковнымъ н богослов-
скаго; но это вліяніе не могло бы получить такой силы и такого
значенія, еслибы на Руси не было для него особенно удобной поч-
вы*. Протестъ уже народился въ народномъ сознаніи, и западныя
идем, проникшій въ наше общество XV вѣка, только придали опре-
дѣленную форму уже готовому содержанію. Ереси, какъ говоритъ
одинъ духовный писатель,—'„отстояли права человѣчества, заслоненный
правами божескими, и разоблачили церковныя неустройства, прикры-
тыя авторитетомъ вѣры" 1). Въ ереси уходили изъ православія люди,
стоявшіе по своему умственному развитію выше общаго уровня; наши
еретики, какъ новогородскіе, такъ и московскіе, были, конечно, обра-
зованнѣе, то-есть, начитаннѣе своихъ ортодоксальныхъ противниковъ;
при глубокомъ невѣжествѣ духовенства, полемика съ ними всегда
почти должна была оканчиваться — и зачастую дѣйствительно окан-
чивалась — ихъ побѣдой, если не въ смыслѣ матеріальномъ, то въ
смыслѣ умственномъ, въ смыслѣ вліянія на массу 2); такая полемика
для духовенства была въ высшей степени невыгодна, подрывая его
авторитетъ, какъ сословія учительнаго. И вотъ, духовенство, чувствуя
свою умственную и нравственную несостоятельность, обращается за
помощью къ своей старой союзницѣ — свѣтской власти; изъ всѣхъ
аргументовъ оно знаетъ и признаетъ только одинъ — „загражденіе
устъ" 3) — и старается возвести его въ догматъ. Это явленіе общаго
характера: такъ было и въ средневѣковой Европѣ, гдѣ единствен-
ными надежными средствами противъ религіознаго вольнодумства
считались тюрьма и костеръ,—такъ было и у насъ. Не даромъ Нов-
городскій владыка Геннадій ссылался на примѣръ „папскаго" коро-
ля, который „очистилъ" свою землю отъ еретиковъ 4); не даромъ
Іосифъ Волоцкій развивалъ въ своемъ „Просвѣтителѣ" инквизитор-
скій идеи; понятно, почему „осифляне" —представители грубаго, не-
вѣжественнаго и своекорыстнаго монашества, — одержали въ этомъ
отношеніи верхъ надъ скромными „заволжскими старцами", предста-
1) Ист. оч. рус. проп., 514.
2) Троицкій игуменъ Артемій (1554) говорилъ: «Вотъ сожгли Курицына и
Рукаваго, а до сихъ поръ и сами не знаютъ, за что сожгли». А. А. Э., I,
№ 239.
3) «Вмѣсто отвѣта лучше оплевать и обругать и тебѣ уста заградить, яко
псу лающему»—одна изъ обычныхъ Формулъ церковнаго внушенія.
4) А. А. Э., I, № 380, стр. 482.

вителями гуманныхъ воззрѣній, болѣе согласныхъ съ духомъ истин-
наго христіанства, незлобиваго и нестяжательнаго. „Осифлянамъ
удалось закрѣпить союзъ съ свѣтскою властью, и ихъ направленіе
прочно утвердилось въ Москвѣ. Впослѣдствіи мы еще не разъ бу-
демъ имѣть случай встрѣтиться съ нимъ, и увидимъ, какъ видоиз-
мѣнялось оно подъ вліяніемъ духа времени...
Обвиненіе въ ереси у насъ, какъ и на Западѣ, нерѣдко служило
весьма удобнымъ орудіемъ для устраненія людей, которые (какъ на-
примѣръ, Максимъ Грекъ) отваживались выступать открыто обличи-
телями „нестроеній и безчиній" своего вѣка,—людей, которые вообще
по своему умственному и нравственному развитію поднимались выше
общаго уровня, опускавшагося все ниже и ниже. Вся та грубость и
косность невѣжества, въ которой обвиняли впослѣдствіи раскольни-
ковъ, составляетъ отличительный признакъ представителей оффиці-
альной церкви въ XVI и XVII вѣкахъ. Когда Матвѣй Башкинъ (1554 г.)
сталъ предлагать благовѣщенскому іерею Симеону (въ Москвѣ) свои
„недоумѣнные" вопросы, пастырь луховный сталъ въ тупикъ („уди-
вихся и недоумѣхся и вельми усумнѣхся") и сказалъ: „Язъ и самъ
того не знаю, чего ты спрашиваешь Знаменитый Сильвестръ, къ ко-
торому Симеонъ обратился за разрѣшеніемъ своихъ недоумѣній, огра-
ничился только замѣчаніемъ, что „про Башкина дурная молва идетъ":
для рѣшенія вопроса пришлось созван, соборъ подъ предсѣдатель-
ствомъ самого митрополита, и на соборѣ вопросъ былъ рѣшенъ „за-
гражденіемъ устъ".
Духовенство, озлобленное проявленіями свободной мысли и не
имѣвшее средствъ для полемики, не могло терпѣть противорѣчій и
хотѣло запретить мірянамъ всякія разсужденія о предметахъ рели-
гіозныхъ. Митрополитъ Макарій говорилъ дьяку Ивану Висковатому:
„Вамъ не велѣно о божествѣ и божьихъ дѣлахъ испытывать; знай
свои дѣла, которые на тебѣ положены. Не разроняй своихъ списковъ".
Соборъ, осудившій Висковатаго за „недоумѣнныя рѣчи", внушалъ
ему: „Всякъ человѣкъ убо долженъ есть вѣдать свой чинъ и не тво-
рити себе пастыря, овца сый, и глава да не мнитъ, нога сый, но по-
виноватися отъ Бога преданному чину и уши свой отверзати на по-
слушаніе благодати пріемлющихъ учительскаго словеси. Заповѣдаемъ...
сомнѣнія не имѣть и не испытывати, и не разсужати, но ток-
мо вѣровати" 1).
1) А. А. Э.. I, № 238. «Всѣмъ страстямъ мати—мнѣніе; мнѣніе—второе па-
деніе», любили повторять наши моралисты XVII вѣка.

Это желаніе исключить всякія „разсужденія", всякое стремленіе
не только къ расширенію умственнаго кругозора, но даже къ расши-
ренію круга духовнаго ученія было однимъ изъ проявленій общаго
застоя въ умствеяномъ развитіи до-петровской Руси. Предки наши,
водъ вліяніемъ своихъ невѣжественныхъ учителей, до такой степени
сжидись съ этимъ невѣжествомъ и косностью, что даже не представ-
лял себѣ возможности когда-нибудь выйдти изъ этого положенія и
самый выходъ считали окончательною гибелью; вслѣдствіе того ста-
ри» понятія, старые обычаи считались священными и неприкосновен-
ными, а всякое новшество, хотя бы самое ничтожное—еретическимъ
и богоотметнымъ. „Которая земля переставляетъ обычьи свои, и та
земля недолго стоитъ", говорилъ бояринъ Берсень Максиму Греку 1).
Стоглавый соборъ поучалъ: „Въ коейждо убо странѣ законъ и от-
чина, а не приходятъ другъ къ другу, но своего обычая кійждо за-
конъ держатъ; мы же православны, законъ истинный отъ Бога прі-
имше, разныхъ странъ беззаконія воспріимше и осквернихомся ими;
и coro ради казни всякіе отъ Бога на насъ приходятъ за таковыя
преступленія" 2). Въ „Книгахъ Еноха Праведнаго" народные грамот-
ники читали: „Блаженъ славя вся дѣла Господня и храня основа-
нія отецъ исконныя... проклятъ глядаяй раскозити (измѣнить)
уставы и предѣлъ отецъ своихъ... Да наслѣдуете ставило свѣта во
вѣки, и будетъ вамъ въ достояніе покоя" 3): Протопопъ Аввакумъ
кратко и ясно выразилъ этотъ основный принципъ до-петровской Ру-
си въ словахъ: „Держу до смерти, якоже пріяхъ; не прелагаю пре-
дѣлъ вѣчнымъ: до насъ положено, лежи оно такъ во вѣкн вѣ-
ковъ" 4). Это освященіе косности и невѣжества было результатомъ
презрительнаго отношенія и вражды къ наукѣ, отъ которой, по мнѣ-
нію нашихъ предковъ, происходили только ереси, и отъ которой,
вслѣдствіе того, надо было обороняться всѣми силами, какъ отъ
страшнаго врага и супостата. Въ одной изъ наиболѣе распространен-
нымъ въ то время книгъ, въ переводѣ творенія греческаго писателя
VI вѣка, Козмы Индикоплова, предки наши находили поученіе, „яко
не мощно есть христіанствовати хотящему быти въ повиновеніи внѣш-
1) А. А. Э., I, № 172.
2) Стогл., гл. 39.
3) Пам. стар. русск. лит., III, 16.
4) Житіе Аввак., изд. Кожанчикова, стр. 95.

нихъ, кромѣ божественнаго писанія" 1); „богомерзостенъ предъ Го-
сподомъ Богомъ", говорили они,—„всякъ любяй геометрію;...а се ду-
шевніи грѣси— учитися астрономіи и еллинскимъ книгахъ;... знаме-
нія небесныя бываютъ всякими различными образами, и о томъ раз-
суждать никому не пригоже: небесное знаменіе—тварь Божія, ему,
Творцу и работаетъ, и разсуждать про то никому не удобно;... про-
клинаю прелесть ихъ, иже зрятъ на бѣгъ небесный.... Мудрость дура
сего буйство есть у Бога;.... своему разуму вѣрующій удобь впадаетъ
въ прелести различныя;... люби простыню паче мудрости, высочай-
шаго себе не изыскивай, a глубочайшаго себе не испытуй, а елико
ти предано отъ Бога готовое ученіе, то содержи", и т. п. 2). Даже
самое чтеніе книгъ (хотя бы и духовныхъ) считалось опаснымъ. „Не
читайте книгъ многихъ", заповѣдывали ревнители „простыни" и ука-
зывали, что отъ чтенія одинъ „ума изступилъ", другой—„въ кни-
гахъ зашелся", a третій „въ ересь впалъ" 3). Полное пренебреженіе
всякимъ научнымъ знаніемъ и самая характерная черта невѣжества—
высокое мнѣніе о своихъ достоинствахъ и презрѣніе къ мнѣніямъ
другихъ—ясно высказываются въ словахъ, которыя такъ любили по-
вторять наши грамотѣи: „Еллинскихъ борзостей не текохъ, ни ри-
торскихъ астрономъ не читахъ, ни съ мудрыми философы въ бесѣдѣ
не бывахъ,—учуся книгамъ благодатнаго закона; азъ бо есмь умомъ
грубъ и словомъ невѣжа, не бывавшю ми во Аѳинахъ отъ у и ости;
но аще и не ученъ словомъ, но не разумомъ; не ученъ діалектика
риторикѣ и философіи, a разумъ Христовъ въ себѣ имамъ" 4). Не
даромъ замѣтилъ Котошихинъ, что „Россійскаго государства люди
въ государствѣ своемъ никакого добраго наученія не имѣютъ и да
пріемлютъ" 5). Дѣло дошло до того, что въ половинѣ XVII вѣка де
умѣли напечатать правильно ни одной книги: „гдѣ ни прибавятъ
букву или двѣ, то все не дѣломъ, точію книги портятъ" 6). Отби-
1) Пекарскій, Наука и литература при Петрѣ Великомъ, I, 333.
2) Пам. стар. лит. III, 10; IV, 215; Соловьевъ Ист. Россіи, IX, 149; Лав-
ровскій, Пам. стар. русск. воспитанія, въ Чт. О. И. и Др. 1861, стр. 30, 44;
Пекарскій, Наука и литература при Петрѣ Вел., I, 3.
3) Оп. Рум. Муз., стр. 557. И до сихъ поръ еще въ народной массѣ ходитъ
Мнѣніе, что кто прочтетъ всю Библію, непремѣнно съ ума сойдетъ.
4) Оп. Русск. Муз., стр. 463; Пам. стар. лит., IV, 119—120; Забѣлинъ,
Опыты изуч. русск. др. и ист., I, 96.
5) Котош., 71.
6) Три челобитныя, изд. Кожанчикова, С.-Пб., 1862, стр.30.

раются и жгутся книги, изданныя sa нѣсколько лѣтъ назадъ; пре-
слѣдуются, какъ неправыя и еретическія книги, только что вышед-
шія въ большомъ числѣ экземпляровъ и разошедшійся въ народѣ
съ разрѣшенія и благословенія высшей духовной власти; патріархъ
Филаретъ уничтожаетъ Требникъ, изданный до вступленія его на па-
тріаршій престолъ; Никонъ не только преслѣдуетъ книги, изданныя
при патріархѣ Іосифѣ, но даже возстаетъ самъ на себя и всенародно
объявляетъ еретическою Кормчую книгу, имъ же самимъ изданную 1).
Наконецъ, соборъ 1667 года разрушаетъ авторитетъ Стоглава, поста-
новляя, что „той соборъ не въ соборъ и клятва не въ клятву, якоже
и не бысть" 2).
Замѣшательство и соблазнъ дошли до крайней степени. Ясно,
что оставаться долѣе въ такомъ положеніи было уже нельзя: нуженъ
былъ какой-нибудь выходъ. А между тѣмъ народъ до такой степени
сжился съ своею семивѣковою неподвижностью, что малѣйшее нару-
шеніе стараго обряда стало считаться посягательствомъ на священ-
ныя основы народной жизни, отступничествомъ, ересью. При первой
же попыткѣ высшей духовной власти измѣнить кое-какія традиціон-
ныя формы, авторитетъ этой власти былъ окончательно подорванъ:
явились люди, порицающіе власть во имя авторитета старины и глу-
мящіеся надъ нею, называя священный соборъ заборомъ, черезъ ко-
торый можно перескочить, a патріарховъ—потеряхами, потому-что
они- истинную православную вѣру потеряли 3). Число такихъ „цер-
ковныхъ мятежниковъ" ростеть не по днямъ, а по часамъ; они прі-
обрѣтаютъ громадное нравственное вліяніе на народъ, какъ благодаря
своимъ фанатически-непреклоннымъ руководителямъ (Аввакумъ), такъ
и вслѣдствіе того ожесточенія, которое возбудили противъ себя пред-
ставители оффиціальной церкви, которые, не терпя противорѣчій и
не умѣя вести съ „мятежниками" борьбу литературно-богословскую,
прибѣгали къ изстари излюбленному и единственно возможному для
нихъ способу полемики—къ насильственному „загражденію устъ".
Политическое объединеніе Московскаго государства необходимо тре-
бовало объединенія церковнаго, установленія одной общей для всего
Русскаго народа церковно-религіозной нормы. Конечно, эта цѣль не
могла быть достигнута безъ борьбы. Начались аресты, истязанія ви-
1) Берхъ, Царств. Ал. Мих., I, 218—219.
2) Доп. къ А. И., V, № 102.
3) Соловьевъ, Ист. Росс, XIV, 296

новныхъ на патріаршемъ дворѣ, нещадное битье батогами и кнутомъ,
изувѣченіе, ссылки „на смиреніе" въ отдаленные монастыри. Опалѣ
подверглись наиболѣе уважаемыя духовныя лица, пользовавшіяся въ
народѣ репутаціей учености (многіе изъ нихъ были „справщиками" —
занятіе, по тому времени, чрезвычайно важное), репутаціей правовѣ-
рія, даже святости; началось, вслѣдствіе того, сильное волненіе въ
народѣ., который, къ тому же, былъ пораженъ непривычными, небы-
валыми нововведеніями въ церковной службѣ; оппозиція противъ
этихъ нововведеній захватила своею волною широкую полосу Русской
земли. Среди народа послышался громкій ропотъ; представителей
оффиціальной церкви стали называть нѣмыми учителями, которые
вмѣсто Евангелія просвѣщаютъ огнемъ и вмѣсто Апостола учатъ кну-
томъ. „Чудо!" говорилъ протопопъ Аввакумъ,—„какъ то въ познаніе
не хотятъ прійдти; огнемъ да кнутомъ да висѣлицею хотятъ вѣру
утвердить! Которые-то апостолы научали такъ?—не знаю!" 1) Народъ
горячо сочувствовалъ этимъ страдальцамъ за старину и смотрѣлъ на
страданія какъ на мученичество за вѣру, а мучителей считалъ слу-
гами и предтечами антихриста и въ ужасѣ ожидалъ послѣдняго суд-
наго дня, кончины міра...
Въ борьбѣ за нововведенія противъ приверженцевъ старины—въ
этой борьбѣ, которая, въ сущности, была борьбою старой культуры
съ первыми проблесками новой, высшія духовныя лица считали себя,
конечно, представителями прогресса; а между тѣмъ, расколъ только
раскрылъ полную несостоятельность господствовавшей системы, и ея
защитникамъ скоро пришлось встрѣтиться лицомъ къ лицу съ но-
выми противниками, гораздо болѣе сильными и опасными, чѣмъ „цер-
ковные мятежники",—пришлось столкнуться съ новою образователь-
ною силою и начать съ нею борьбу уже не за букву и обрядъ, какъ
было прежде, а за духъ ученія, и въ отчаянныхъ усиліяхъ этой борь-
бы обнаружить всю несостоятельность своихъ притязаній на значеніе
прогрессивной, цивилизующей силы.
Призывъ Максима Грека „въ науку за море" не остался гласомъ
вопіющаго въ пустынѣ. Ученый инокъ, видя плачевное положеніе
русскаго общества, ясно понималъ, что единственнымъ средствомъ
измѣнить это положеніе можетъ быть только наука, именно та наука,
которой въ то время боялись и чуждались пуще всего. Возставая
пробивъ суевѣрій и ложныхъ понятій, которыя, вмѣсто того, чтобы
») Житіе Авв., 93.

просвѣщать умъ, только затемняютъ и притупляютъ его, Максимъ
Грекъ старался внушить представителямъ русскаго общества стре-
мленіе къ истинному просвѣщенію, и его старанія были не безслѣдны.
Общество, встревоженное обличеніями Максима него учениковъ,' по-
старалось отдѣлаться отъ обличителя своими привычными мѣрами;
со оно было уже не въ силахъ обойдти тѣ вопросы, которые были
затронуты дѣятельностью Максима. Реакція противъ духа старины,
противъ МНОГОВЕКОВОЙ косности и исключительности, уже началась;
сознаніе важности и необходимости науки стало уже—правда, очень
медленно—проявляться, по крайней мѣрѣ въ лицахъ, стоявшихъ во
главѣ общества. Умные люди уже чувствовали всю тяжесть невѣже-
ства и подумывали о заведеніи школъ, о распространеніи грамотности,
даже о томъ, что не худо было бы кое-что и перенять у западныхъ
сосѣдей; громко высказывались жалобы на то, что „нашъ Россійскій
народъ грубый и неученый... и ученыхъ людей поносятъ и герети-
ками ихъ называютъ" 1). Не прошло и пятидесяти лѣтъ со смерти
Максима, какъ богобоязненные ревнители старины съ ужасомъ уви-
дѣли, что наплывъ въ Россію иноземцевъ съ каждымъ годомъ все
болѣе и болѣе увеличивается,—и какихъ иноземцевъ!—не единовѣрныхъ
Грековъ, а именно тѣхъ, которыхъ всего болѣе опасались — „пога-
ныхъ" Нѣмцевъ, отъ общенія съ которыми особенно предостерегали
русскій народъ его наставники и которые у насъ признавались даже
некрещеными 2). Не смотря на всѣ свои усилія огородиться отъ за-
пада, предки наши не могли уже сохранить своего изолированнаго
положенія. Когда царь Борисъ Годуновъ захотѣлъ завести въ Москвѣ
свѣтскія училища и для этого сталъ приглашать ученыхъ Нѣмцевъ
и досылать Русскихъ учиться за границу, духовенство замѣтило ему,
Что доселѣ въ Россіи, не смотря на ея обширное пространство, го-
сподствовало единовѣріе и единонравіе; если же - настанетъ разноя-
зычіе, то поселится раздоръ, и прежнее согласіе исчезнетъ 3). Это
замѣчаніе было вполнѣ вѣрно; но положеніе дѣлъ было уже таково,
что „единовѣріе" и въ особенности „единонравіе" не могли удер-
жаться; расколъ и въ томъ, и въ другомъ отношеніи былъ неизбѣ-
женъ, и никакія проповѣди, никакія репрессивныя мѣры не въ состояніи
были спасти отъ разрушенія нашу старую китайскую стѣну. Въ пе-
1) Обз. дух. лит., № 236.
2) Доп. А. И., III, 250.
3) Буссовъ въ Сказ. совр. о Дм. Самозв., I, 12—13.

ріодъ самозванщины наплывъ въ Россію иноземцевъ—Нѣмцевъ и ГОй»
ликовъ — особенно усилился, a вмѣстѣ съ тѣмъ должно было раз-
виться и заимствованіе Русскими чужихъ обычаевъ; извѣстно, что
названный царь Димитрій любилъ бесѣдовать съ своими боярами о
томъ, что нужно дать народу образованіе, убѣждалъ ихъ путеше-
ствовать по Европѣ, посылать дѣтей за границу и т. п., особенно
же отличался религіозной) терпимостью.
Съ одной стороны какъ будто повѣяло новымъ духомъ, a съ дру-
гой — религіозная и національная нетерпимость ревнителей старины
замѣтно усилилась. Поднялись горькія сѣтованія на то, что Русь по-
завидовала чужестраннымъ обычаямъ, стала перенимать у, еретиковъ
взоры, хожденія, одежды и всякую ихъ пеструю прелесть. Патріархъ
Никонъ однажды благословилъ на дорогѣ Нѣмцевъ, одѣтыхъ въ рус-
ское платье, и послѣ этого выхлопоталъ у царя указъ—всѣмъ Нѣм-
цамъ ходить непремѣнно въ своихъ, а не въ русскихъ платьяхъ,
чтобы по ошибкѣ и впредь не поврещи святыни благословенія тамъ.
Такое отношеніе къ западнымъ сосѣдямъ было вполнѣ естественно,
потому-что недостатоЕъ умственнаго развитія и просвѣщенія всегда
соединяется съ высокомѣріемъ и нетерпимостью. Впрочемъ, какъ
справедливо замѣчаютъ нѣкоторые историки нашей церкви,—за этимъ
высокомѣріемъ скрывалось и сознаніе собственной слабости, боязнь
просвѣщенія, сознаніе неспособности оградить, при столкновеніи съ
западомъ, неприкосновенность своихъ религіозныхъ убѣжденій.
Послѣ того какъ молодые люди, посланные Борисомъ Годуновымъ
за границу, не возвратились на родину, правительство запретило Рус-
скимъ ѣздить за границу, „дабы (какъ говоритъ Котошихинъ), узнавъ
тамошнихъ государствъ вѣру и обычаи, не начали свою вѣру отмѣ-
нять и приставать къ инымъ и о возвращеніи къ домамъ своимъ и
къ сродичамъ никакого попеченія не имѣть и не мыслить". Не смотря,
однако, на это запрещеніе, побѣги Русскихъ людей за границу, все-
таки, случались *). Западное вліяніе, не смотря на все противодѣй-
ствіе, давало себя чувствовать все сильнѣе и сильнѣе, и во второй
1) При Михаилѣ Ѳедоровичѣ собирался бѣжать князь Иванъ Хворостининъ,
сильно увлекавшійся западными идеями (Собр. Гос. Гр. III, № 90); при Алексѣѣ
Михайловичѣ сынъ боярина Ордына-Нащокина бѣжалъ въ Польшу и затѣмъ
навсегда поселился во франціи. Къ послѣднему царь, впрочемъ, отнесся уже
снисходительно: «Человѣкъ молодой (писалъ царь) хощетъ созданіе Владычие и
руку его видѣть на семъ свѣтѣ».

половинѣ XVII столѣтія, черезъ сто лѣтъ послѣ смерти Максима
Грека, поворотъ къ западу, къ наукѣ сталъ уже обозначаться явственно;
„Паризія", на которую указывалъ въ XVI вѣкѣ поборникъ русскаго
просвѣщенія, все яснѣе и яснѣе стала рисоваться въ идеалахъ пе-
редовыхъ Русскихъ людей. Котошихинъ главною причиною всѣхъ
„нестроеніе, достигшихъ въ его время въ московскомъ государствѣ
крайняго предѣла, считаетъ невѣжество и настоятельно рекомендуетъ
Русскимъ людямъ оставить свою вѣковую косность и учиться у ино-
странцевъ. Крижаничъ приходитъ къ тому же самому выводу, и хотя
возстаетъ противъ излишняго „чужебѣсія", однако сильно порицаетъ
„мудроборскую ересь" и ратуетъ за необходимость просвѣщенія.
„Ереси", говоритъ онъ,—„рождаются не отъ науки, a отъ глупыхъ
безкнижныхъ кметовъ", и потому необходимо, чтобы государи забо-
тились о просвѣщеніи своихъ подданныхъ, а родители—своихъ дѣтей.
„Мы полагаемъ", замѣчаетъ ученый Сербъ,—„что именно теперь на-
стало для Русскаго народа время учиться, такъ какъ въ настоящее
время Богъ возвысилъ Россію славой, силой и величіемъ, какого не
имѣла еще ни одна славянская держава; a исторія показываетъ, что
корда государство достигаетъ величія и процвѣтанія, тогда начи-
наютъ развиваться въ немъ и науки", и т. д. 1).
Необходимость ученія была уже признана; но рѣшиться заимство-
вать просвѣщеніе у иностранцевъ, у еретиковъ, конечно, было не
возможно, потому-что это было бы вопіющимъ противорѣчіемъ всему
складу русской жизни, рѣзкимъ нарушеніемъ освященнаго вѣками
обычая и закона. Иностранцы жили въ Москвѣ уже давно, и съ
каждымъ Годомъ ихъ прибывало все болѣе и болѣе; за свои познанія
въ наукахъ и ремеслахъ они признавались „годными" для государ-
ства и призывались на русскую службу, въ армію и на различные
промыслы; но сжиться съ ними, считать ихъ за настоящихъ людей
все еще не могли; „тишайшій" и благочестивѣйшій царь Алексѣй
Михайловичъ все еще, по примѣру отцовъ своихъ, мылъ руки послѣ
всякаго прикосновенія „поганыхъ" устъ европейскаго посла; святѣй-
шій патріархъ приходилъ въ ужасъ при мысли о возможности дать
свое, благословеніе „псамъ". Стало быть, за наукой нужно и можно
было обратиться только къ старому источнику русскаго просвѣщенія—
въ Византію, или же въ единоплеменную и единовѣрную страну, ко-
торая недавно поступила подъ высокую руку царя Московскаго — въ
1) Русск. госуд., I, 105-112.

Малороссію, которая, благодаря борьбѣ съ латинствомъ, ранѣе п&
чувствовала потребность просвѣщенія и въ эту пору уже владѣла
средствами школьнаго образованія. У православнаго „монаха Мало-
росса можно было учиться такъ же безопасно, какъ и у православ-
наго монаха-Грека; пригласить того или другаго было необходимо, та»
какъ московскіе книжные и учительные люди оказались весьма не
книжными и вовсе не учительными;
На первый разъ были приглашены тѣ и другіе.
14-го мая 1649 года Кіевскому митрополиту, бывшему префекту
Могилянской коллегіи, Сильвестру Коссову, послана была царская гра-
мота слѣдующаго содержанія:
„Вѣдомо намъ, великому государю, нашему царскому величеству,
учинилося, что учители, священноиноки Арсеній 1) да Дамаскинъ
Птицкій Божественнаго Писанія вѣдущи и эллинскому языку навычны,
и съ эллинскаго языка на славенскую рѣчь перевести умѣютъ, и ла-
тинскую рѣчь достаточно знаютъ; а нашему царскому величеству та-
кіе люди годны; и мы, великій государь, наше царское величество,
велѣли о тѣхъ учителѣхъ послати нашу царскаго величества грамоту
къ Зосимѣ, епископу Черниговскому, потому что тебя, митрополита,
въ то время въ Кіевѣ не было; a нынѣ мы, великій государь, наше
царское величество, велѣли къ тебѣ о томъ послати нашу, царскаго
величества, грамоту; и вамъ бы, митрополиту, намъ, великому госу-
дарю, послужить и нашего царскаго жалованья къ себѣ поискать, и
тѣхъ учителей приговорити и прислати къ намъ, великому государю,
къ нашему царскому величеству, для справки Библіи греческія
на славенскую рѣчь, на время намъ, великому государю, послу-
житъ, а на Москвѣ, у нашего царскаго величества, побыти имъ вольно,
по ихъ волѣ и хотѣнію" а).
'. Въ томъ же году „милостивый мужъ" Ѳедоръ Ртищевъ основалъ
въ Москвѣ Андреевскій монастырь и при немъ школу, „ради во ономъ
монастырѣ россійскаго рода но просвѣщеніи свободныхъ мудростей
ученія" 3). Главнымъ наставникомъ въ этой школѣ былъ „въ фило-
софіи и богословіи изящный дидаскалъ, искуснѣйшій въ эллино-гре-
ческомъ и словенскомъ діалектахъ", воспитанникъ Кіевской братской
1) Сатановскій.
2) П. С. З., I, № 7.
3) Др. Росс. Вивл., 2-е изд. VI, 404.

школы, Епифаній Славинецкій, вызванный въ Москву также по вол Ь
царя.
Одновременно съ появленіемъ въ Москвѣ малороссійскихъ ученыхъ
прибилъ туда, вмѣстѣ съ Іерусалимскимъ патріархомъ Паисіемъ, Грекъ
Арсеній, который также былъ оставленъ царемъ при себѣ, какъ че-
ловѣкъ ученый (онъ учился въ римской коллегіи), и слѣдовательно,
„горний44.
Самымъ важнымъ вопросомъ, стоявшимъ тогда на очереди, былъ
вопросъ объ исправленіи церковныхъ книгъ. Исправленіе началось при
патріархѣ Іосифѣ, и много книгъ было уже отпечатано вновь, подъ
наблюденіемъ цѣлой коммиссіи изъ духовныхъ лицъ, извѣстныхъ своею
книжностью и благочестіемъ. Пріѣзжіе учителя—Малороссы и Греки
(особенно послѣдніе) — стали указывать патріарху на ошибки справ-
щиковъ, стали оспаривать ихъ права на пользованіе ученымъ авто-
ритетомъ въ обществѣ. Столкновеніе новыхъ учителей со старыми
сдѣлалось неизбѣжнымъ; смущенный патріархъ, самъ человѣкъ не осо-
бенно книжный, счелъ необходимымъ, для уясненія недоумѣнныхъ во-
просовъ, послать на востокъ Троицкаго келаря Арсенія Суханова. Но
оскорбленные новопріѣзжими учителями протопопы-справщики стайн
уже громко высказывать сомнѣніе въ правильности и авторитетности
греческаго православія. Въ самомъ дѣлѣ, со времени паденія Визан-
тійской имперіи и съ возвышеніемъ Москвы греческое вліяніе на Руси
стало замѣтно ослабѣвать. Москва въ глазахъ русскихъ книжниковъ
явилась уже „третьимъ Римомъ", стало быть, получила вполнѣ само-
стоятельное значеніе; Греки много потеряли въ глазахъ Русскихъ еще
Флорентийскою уніей, хотя она и не утвердилась въ Греціи. Митро-
политъ Русскихъ стали рукополагать въ Россіи именно потому, что
явилось сомнѣніе въ православіи Константинопольскаго патріарха Or
учрежденіемъ же Московскаго патріаршества даже и послѣдніе при-
знан номинальной зависимости русской іерархіи отъ греческой пе-
рестали существовать. „Чѣмъ вы лучше насъ?" говорили греческимъ
учителямъ въ XVII вѣкѣ 2),—"все ваше начало къ намъ перешло. Пер-
вое мчало—былъ у васъ царь благочестивъ, а теперь нѣту. И въ то
мѣсто воздвигъ Богъ въ Москвѣ царя благочестиваго... И всякій свя-
тительскій чинъ, и священническій, и иноческій въ московскомъ го-
1) А. И., I, № 41, стр. 85. Филаретъ, Ист. русск. церкви, III, 11—12.
2) Изъ подложной редакціи «Проскинитарія» Суханова. (См. Прав. Обозр.
1861, XI, 328 и сл.; 1870, I, 59),

сударствѣ украсися, якожъ исперва бѣ въ Римѣ и у васъ. И мона-
стырей было у васъ много, иноковъ, a нынѣ только слѣдъ знать; церкви
многія басурмане завладѣли и починили мечетьми; нынѣ христіане
многіе обасурманились. Мощей святыхъ было у васъ много, и вы ихъ
разносили по чужимъ землямъ, и нынѣ у васъ нѣту, а у насъ стало
много; да и нашея земли Богъ многихъ прославилъ угодниковъ своихъ...
У насъ на Москвѣ у государя царя и у патріарха есть до 500 цер-
квей, а у митрополита новгородскаго будетъ до 2,000 церквей. А у
васъ что за патріархъ и надъ кѣмъ онъ патріархъ, что одна церковь
во всей его патріархіи? Патріархъ зовется отцомъ начальникъ, сирѣчь
имѣетъ подъ собою митрополитовъ, архіепископовъ и епископовъ; а
у него другой церкви нѣтъ, и никакихъ отцовъ у него подъ нача-
ломъ нѣтъ же". Игуменъ Илія, которому (въ 1627 г.) поручено было
исправить катихизисъ Лаврентія Зизанія, въ своемъ „преніи" съ ав-
торомъ разсматриваемой книги (въ которой оказались ссылки на гре-
ческую Кормчую), прямо выражалъ сомнѣніе въ достоинствѣ новыхъ
греческихъ книгъ: „Новыхъ переводовъ греческаго языка и всякихъ
книгъ не пріемлемъ, ибо Греки нынѣ живутъ въ тѣснотахъ вели-
кихъ между невѣрными, и по своихъ воляхъ печатати имъ книгъ
своихъ не умѣть; и для того вводятъ иныя вѣры въ переводы гре-
ческаго языка, что хотятъ" 1). Арсеній Сухановъ, хотя и ничего не
сказалъ противъ вѣры греческой, но указывалъ на различные безпо-
рядки въ греческомъ богослуженіи; а для Русскихъ людей, которые
подъ словомъ вѣра издавна понимали преимущественно внѣшнюю,
обрядовую сторону религіи, безпорядки при богослуженіи значили
почти то же, что ересь. Самъ Никонъ, бывши еще митрополитомъ
Новгородскимъ, говаривалъ своимъ приближеннымъ: „Гречане-де по-
теряли вѣру, и крѣпости и добрыхъ нравовъ нѣтъ у нихъ, покой-де
и чести ихъ прельстили, своимъ-де чревомъ работаютъ, а постоянства
въ нихъ не объявилося и благочестія ни мало"'. Также отзывался
онъ и о Малороссахъ. Протопопъ Аввакумъ на соборѣ 1667 года въ
глаза Греческимъ патріархамъ говорилъ: „Вселенстіи учителіе... у
васъ православіе пестро, отъ насилія турскаго Магмета немощни
есте стали; и впредь пріѣзжайте къ намъ учиться". Укрѣпленію ка-
кого взгляда на Грековъ не мало содѣйствовали и ихъ нравственныя
качества: „Суть бо Греци льстиви и до сего дне", читаемъ въ древ-
нѣйшемъ спискѣ русской лѣтописи. „Греки намъ льстятъ", говоритъ
1) «Преніе» въ Лѣтоп. р. литер. и древн., ІІ, кн. 4. стр. 80—100.

Крижаничъ;—„подслуживаясь ложью и баснями, съ цѣлью возвысить
сіе; царство, они нѣкогда покрыли его великимъ позоромъ и поста-
вили въ большія затрудненія... безразсудно обвиняя всякую новость,
внушаютъ свои глупости подъ ложнымъ именемъ древности... и бол-
таютъ, что всякая наука есть еретическая... въ лицо надуваютъ насъ
суетной славой, а за глаза срамятъ... голодной ихъ жадности никогда
не наполнишь, какъ дыряваго мѣшка; ихъ очи никогда не насы-
щаются, но всегда алкаютъ все больше и больше, и хотѣли бы вы-
сосать кровь изъ жилъ, мозгъ изъ костей нашихъ... Праздношатаю-
щіеся ихъ монахи и митрополиты скитаются по нашимъ областямъ съ
поддѣльными грамотами, и ложнымъ нищенствомъ выканючиваютъ у
насъ ссуду", и пр. Въ Соловецкой челобитной заявленъ былъ, между
прочимъ, такой протестъ противъ грековъ: „Всѣмъ намъ явно, ка-
ково ихъ исправленіе... ибо и самые греческіе учители, егда пріѣз-
жаютъ въ русскую землю, ни единъ лица своего прекрестити не
умѣютъ и ходятъ безъ крестовъ... то како и чему имъ насъ научити
и какова отъ нихъ научитися намъ православія, каковаго ждать въ
вѣрѣ исправленія?... Нынѣшніе, государь, греческіе учители пріѣз-
жаютъ изъ своей земли въ твое благочестивое царство не вѣру ис-
правлять, но злата и сребра и вещей собирать, и міръ истощать" 2).
Такіе голоса раздавались все громче и громче со стороны обижен-
ныхъ іосифовскихъ справщиковъ. Что касается до ученыхъ малорос-
сійскихъ (или, какъ говорили.тогда, „черкасскихъ") монаховъ, то они
подвергались едва ли не болѣе сильнымъ нападкамъ со стороны рев-
нителей стараго благочестія и старыхъ порядковъ. Самымъ капиталь-
нымъ обвиненіемъ, которое выставлялось противъ нихъ, было обви-
неніе въ латинской ереси; а латинская ересь въ глазахъ благочести-
ваго Русскаго человѣка была, пожалуй, даже преступнѣе, чѣмъ еврей-
ство или магометанство. Противоположность между православіемъ и
католицизмомъ издавна составляла любимую тему являвшихся на Руси
богословско-полемическихъ сочиненій. Христіанство явилось у насъ
именно въ эпоху раздѣленія церквей, когда вопросъ объ этомъ раз-
дѣленіи всего болѣе волновалъ византійское духовенство и общество.
Митрополиты, присылаемые къ намъ изъ Греціи, вмѣстѣ съ своими
религіозными убѣжденіями, приносили и свои религіозныя антипатій,
tu вмѣсто того, чтобы обращать свое вниманіе на церковныя дѣла
1) Русск. госуд., II, 183, 185, 215 и др.
2) Три челобитныя. С.-Пб. 1862, стр. 174—175; ср. Доп. къ А. И., V, 448.

Русскаго народа, занимались преимущественно церковными спорами
и всего болѣе внушали остерегаться латинянъ, вычисляя заблужденія,
иногда даже и небывалыя, „проклятой и отреченной св. отцами" ла-
тинской вѣры, со всею, доходившею до крайнихъ мелочей, религіоз-
ной) нетерпимостью. Такою нетерпимостью и ненавистью къ латинству
проникнуты сочиненія первыхъ русскихъ духовныхъ учителей (митр<ъ
полита Леонтія, Георгія, Іоанна П, Ѳеодосія Печерскаго). Въ даль-
нѣйшемъ ходѣ русской исторіи эта ненависть поддерживалась и укрѣп-
лялась греческимъ духовенствомъ, подъ вліяніемъ крестовыхъ похо-
довъ, притязаній папства на Русскую церковь, Флорентийской уніей;
полемика противъ латинства велась систематически и непрерывно.
Максимъ Грекъ даже самому имени латинянъ противополагаетъ имя
христіанское, и защищая супругу Ивана Ш противъ нападокъ боя-
рина Берсеня, говоритъ: „Великая княгиня Софья по отцѣ хри-
стіанка, а по матери латынка" 1). Войны съ Польшею, самозван-
щина и т. п. событія еще болѣе содѣйствовали укрѣпленію въ Рус-
скомъ народѣ того крайне суроваго взгляда на латинянъ, какой вы-
ражается, напримѣръ, въ „Соборномъ изложеніи" патріарха Фила-
рета: „Всѣхъ еретическихъ вѣръ сквернѣйши и лютѣйши суть Латы*
няне, панежницы, понеже всѣхъ древнихъ еллинскихъ и жидовскихъ
и агарянскихъ и еретическихъ вѣръ ереси проклятыя въ законъ свой
пріяша, и со всѣми съ погаными языки, и съ проклятыми со всѣми
же еретиками обще все дѣйствуютъ и мудрствуютъ" 2). На основаніи
такихъ убѣжденій, полемическая дѣятельность нашихъ духовныхъ пи-
сателей до начала XVIII вѣка направлялась главнымъ образомъ про-
тивъ латинства, и въ ихъ сочиненіяхъ собирались всевозможные до-
воды, имѣвшіе цѣлью сдѣлать латинянъ и ихъ мнѣнія ненавистными
для народа, который на этихъ книгахъ воспитывался. Католическая
вѣра называлась не иначе, какъ еретическою, проклятою, и католики
считались людьми, погибшими для царствія Божія 3). Достаточно было
назвать какое-нибудь мнѣніе или обычай латинскимъ, чтобы сдѣлать
его въ глазахъ народа богопротивнымъ и проклятымъ 4). При этомъ,
1) А. А. Э., I, стр. 145.
2) Потребникъ патр. Іосифа, л. 561 об.
3) А. А. Э., I, стр. 241—245: Собр. госуд. грамотъ, III, 24; IV, 469.
4) Напримѣръ, Стоглавъ, гл. 42: «трегубити аллилуію — латинская ересь»
гл. 5, вопр. 25: «нарицаемся христіане... а брады брѣютъ и усъ подкусываютъ...
то почему познати христіанина?» Ср. гл. 40. На старыхъ рисункахъ бѣсы почти

понятіе о вѣрѣ тѣсно и нераздельно сливалось съ понятіемъ о на-
родности: принадлежность въ православной вѣрѣ была самымъ на-
гляднымъ признакомъ принадлежности въ Русскому народу, который
свою вѣру и до сихъ поръ чаще называетъ „русскою", нежели „пра-
вославною" 1). Понятно, что при такихъ условіяхъ всякая попытка
ввести какое-либо новшество „латинскаго" характера должна была
считаться покушеніемъ на православную вѣру и русскую народность
и вызывала сильный протестъ; понятно, почему авторитетъ высшей
іерархіи всего сильнѣе можно было подорвать распространеніемъ въ
народѣ мысли о совращеніи духовныхъ властей въ латинство. По-
тому-то первые представители раскола въ своей полемикѣ противъ
нововведеній и старались указывать главнымъ образомъ на то, что
власти „святыя старопечатныя книги охулили и отвергли, и возлю-
били новую латино-римскую вѣру, не по Божіей, но по своей
волѣ сотворенную" 2).
Такой взглядъ на латинство былъ перенесенъ и на малороссійкихъ
ученыхъ монаховъ, воспитавшихся въ непосредственномъ сосѣдствѣ и
въ постоянной борьбѣ съ католицизмомъ и уніей. Когда кіевскіе мона-
хи завели въ Москвѣ ученое братство по образцу братствъ южно-рус-
скихъ, стали заниматься переводами и преподавать греческій и латин-
скій языкъ, московскіе грамотѣи съ самаго начала поняли, что пришель-
цы обладаютъ такою силою, съ которою бороться трудно—силою про-
свѣщенія,—и чтобы отстоять свой авторитетъ, рѣшились во что бы то
ни стало устранить эту силу, дискредитировать ее въ глазахъ народа.
Самымъ удобнымъ и наиболѣе подходящимъ для такой-цѣли оказался
старый пріемъ — обвиненіе противниковъ въ ереси. Грековъ стали
укорять въ порчѣ и забвеніи истиннаго православія; но Греки все
еще, по старой памяти, пользовались некоторымъ авторитетомъ; у
малороссійскихъ монаховъ не было никакихъ традицій, слѣдовательно—
никакого авторитета; они были люди новые; ихъ школьное обра-
зованіе было вовсе не похоже на доморощенную книжность москов-
всегда изображались въ «латинскомъ» (европейскомъ) платьѣ и безбородыми.
Русскіе путешественники на востокѣ видѣли рай, а на западѣ доходили до ада
(Посланіе архіеп. Василія, въ П. С. P. Л., VI, 88).
1) Такое же сліяніе понятія о народности съ понятіемъ о вѣрѣ замѣчается
м y поляковъ, которые вообще чаще называютъ себя « католиками >, чѣмъ по-
ляками, считая католическое вѣроисповѣданіе непремѣннымъ признакомъ поль-
ской національности. Однородныя причины производятъ аналогичныя послѣдствія.
а) Три челобитныя, 73.

сихъ начетчиковъ; ясно, стало быть, что они мудрствуютъ „лати-
нонодобно", „истинному правовѣрію несходно". Сочиненія кіевскихъ
монаховъ еще и прежде вызывали недоумѣнія и сомнѣнія, отчасти
потому, что были написаны на языкѣ, для Великоросса невразуми-
тельномъ, а отчасти и потому, что московская цензура находила въ
нихъ неслыханныя школьныя новости (какъ, напримѣръ, въ Катихи-
зисѣ Лаврентія Зизанія—ученіе о зодіакѣ, о кругахъ небесныхъ, и
пр.). Въ 1627 г. въ „Учительномъ Евангеліи" Кирилла Транквиліона
„сыскались многія ереси и супротивства", а потому было указано
„тѣ книги собрати и на пожарѣхъ сжечь, чтобъ та ересь и смута
въ мірѣ не была". При этомъ было на крѣпко заказано, „чтобъ впе-
редъ никто никакихъ книгъ литовскія печати и письменныхъ литов-
скихъ не покупали" *)• Кіевскіе ученые въ основу образованія и
школьнаго обученія полагали грамматику, риторику и основныя на-
чала схоластической діалектики; московскіе же грамотѣи руководи-
лись однимъ только авторитетомъ „богодухновенныхъ" книгъ, а про
латынь говорили, что „кто по латыни научился, тотъ съ праваго
пути совратился". Взглядъ на жителей юго-западной Руси, какъ на
людей, нетвердыхъ въ православіе особенно рѣзко выразился въ по-
велѣніи патріарха Филарета, которое затѣмъ было подтверждено и Ни-
кономъ,—перекрещивать малороссійскихъ и бѣлорусскихъ „обливан-
цевъ" и не только свѣтскихъ, но и монаховъ. Такъ, въ 1629 г. „вѣ
патріаршій дворцовый приказъ присланъ изъ Розряду выходецъ изъ
Кіева, старецъ Варсунофей, a въ распросѣ сказалъ... „а въ крещенье
де въ Кіевѣ обливаютъ", и такъ какъ онъ не могъ доподлинно ска-
зать, крещенъ ли онъ „русскимъ крещеніемъ" (погруженіемъ), то
велѣно его крестить 2). Въ 1655 г. въ Вологду присылали бѣлорус-
совъ, и мѣстные священники обратились къ архіерею съ вопросомъ :
пускать ли ихъ въ церковь и ходить ли къ нимъ съ требами? Архіе-
рей не съумѣлъ самъ разрѣшить этого вопроса и обратился къ па-
тріарху (Никону), a тотъ отвѣчалъ: „Если кто не истинно крещенъ,
обливанъ, тѣхъ крестить снова, a умершихъ погребать" а). При та-
1) Собр. Гос. Гр., III, № 77.
2) Русск. Ист. Библ. II, 601—602.
3) Акты, относящіеся до юрид. быта Россіи, I, 274. Вопросъ объ обрядѣ
крещенія не разъ поднимался въ нашей церковной литературѣ (см., напримѣръ,
Правило митрополита Кирилла II, въ Русск. Достоп. I, 106—118, и Стоглавъ,
гл. 17); мы еще встрѣтимся съ этимъ вопросомъ при разборѣ одного изъ со-
чиненій Ѳеофана Прокоповича.

комъ взглядѣ на Малороссовъ, оппозиція противъ ученыхъ Кіевлянъ
въ Москвѣ была лаже сильнѣе, чѣмъ противъ Грековъ, не смотря
на то, что Арсенія Грека удалось обвинить и сослать въ Соловки,
a Епифаній Славинецкій и его сотрудники удержались на своихъ
мѣстахъ. Но оппозиція противъ тѣхъ и другихъ особенно усилилась,
когда слабаго и нерѣшительнаго патріарха Іосифа замѣнилъ суровый
и энергичный Никонъ, приблизившій къ себѣ и Грековъ и Кіевлянъ,
и поручившій имъ, всецѣло и исключительно, заботы о книжномъ
исправленіи, о введеніи проповѣди и о церковномъ благочиніи вообще,
„Ахъ, увы, благочестивый царю!" писалъ Іоаннъ Нероновъ изъ зато-
ченія Алексѣю Михайловичу въ 1653 году,—„стани добрѣ, церковное
чадо, вонми гласу и моленію твоихъ государевыхъ богомольцевъ...
Молимъ тя, и паки молимъ тя, государь, иностранныхъ иноковъ,
ересей вводителей, въ совѣтъ не принимай" 1).
Характеръ учительной дѣятельности новопріѣзжихъ греческихъ и
малороссійскихъ монаховъ въ Москвѣ былъ, первоначально, преиму-
щественно формальный: дѣло шло объ исправленіи старопечатныхъ
книгъ: следовательно, на первомъ планѣ должно было стоять обуче-
ніе грамматикъ, a затѣмъ—греческому языку. Исторія первыхъ учи-
лищъ этого рода въ Москвѣ—Андреевскаго, Ртищевскаго и патріар-
шаго Чудовскаго—въ подробностяхъ намъ неизвѣстна; но еслибы,
кромѣ грамматики и греческаго языка, въ нихъ преподавались какія-
нибудь другія науки, то противники новшества не преминули бы обви-
нить учителей въ разныхъ другихъ ересяхъ, кромѣ грамматической
(напримѣръ, хоть въ такомъ вольнодумствѣ, въ какомъ обвиняли Зи-
занія. приводившаго въ своемъ Катихизисѣ „прологи изъ книгъ Езопа.
франкскаго мудреца", и огонь и звѣзды, что на тверди небесной,
называвшаго животными и звѣрями). -Между тѣмъ, іосифовскіе справ-
щики обвиняли своихъ преемниковъ, главнымъ образомъ, въ ерети-
чески-злонамѣренномъ исправленіи книгъ и въ превратныхъ грамма-
тическихъ толкованіяхъ: „Мелка грамматика ихъ", говоритъ, напри-
мѣрь, въ своей челобитной справщикъ Савватій;—„добро грамматика;
кто умѣетъ ея совершенно; a съ ихъ грамматики точію книгамъ па-
губа, a людямъ соблазна". О переводахъ соловецкая челобитная за-
мѣчаетъ: „Преложили (книги) на свой разумъ и на свой чинъ, по
своему плотскому разуму, богопротивно и развратно" 2). Дальнѣшая
1) Приб. къ Твор. св. отц., ч. XIX, стр. 309, прим.
2) Три челобитныя, 29. 166.

судьба этихъ училищъ представляется не вполнѣ ясною; но вѣроятно,
во второй половинѣ XVII вѣка они находились уже въ упадкѣ, по-
тому что ученый митрополитъ Газскій Паисій Лигаридъ, прибывшій
въ Москву въ 1660 г., настоятельно совѣтовалъ царю Алексѣю Ми-
хайловичу озаботиться учрежденіемъ училищъ: „Искахъ и азъ" го-
воритъ онъ въ своемъ опроверженіи Соловецкой челобитной,—„корене
духовнаго сего недуга (раскола), преходящаго нынѣ въ семъ хри-
стоименитомъ царствѣ, и тщахся обрѣсти, откуду бы сіе ересей на-
водненіе истекало и возростало, на толику нашу общую пагубу? На-
послѣдокъ, умомъ обращая, обрѣтохъ изъ двою истекшее, еже есть:
отъ лишенія и неимѣнія народныхъ училищъ, такожде отъ
скудости и недостаточества святыя книгохранительницы.
Азъ же, вопрошенъ о санѣ церковномъ и гражданскомъ, кіи-бы были
столпи и завѣсы обою, реклъ быхъ: первое училища, второе училища,
третіе училища пренуждны быти... Ты убо, о пресвѣтлый царю, подра-
жай Ѳеодосіемъ, Юстиніаномъ и созижди здѣ училища ради остроум-
ныхъ младенецъ ко ученію трехъ языкъ коренныхъ наипаче: греческаго,
латинскаго и словенскаго... Ибо отъ сего новаго училища... извѣстнѣ
(безъ сомнѣнія) изидутъ аки отъ коня троянскаго, христоименитіи
борцы, иже о добродѣтели твоего пространнѣйшаго царства, о умно-
женіи сего чина церковнаго и о общей напослѣдокъ пользѣ всего
хрибтоименитаго гражданства ратовати будутъ". Патріархи— Паисій
Александрійскій и Макарій Антіохійскій, пріѣзжавшіе въ Москву для
суда надъ Никономъ, также совѣтовали царю: „Положи отнынѣ въ
сердцѣ твоемъ училища, такъ греческая, яко славенская и иная на-
зидати; спудеовъ (учениковъ) милостію си и благодатію умножати, учи-
тели благоискусныя взыскати, всѣхъ же честьми на трудолюбіе по-
ощряти" *)•
Однако, при Алексѣѣ Михайловичѣ эти совѣты оставались безъ
исполненія, и только въ слѣдующее царствованіе, конечно, благодаря
стараніямъ царскаго пѣстуна Симеона Полоцкаго, явилась мысль объ
учрежденіи въ Москвѣ академіи на подобіе Кіево-Могилянской. Исто-
рія этой мысли и ея практическаго примѣненія представляетъ особый
интересъ, такъ какъ въ это время въ средѣ самихъ новопріѣзжихъ
учителей проявился расколъ, вызванный историческими условіями ихъ
положенія, и началась сильная и знаменательная въ исторіи русскаго
просвѣщенія борьба между представителями двухъ различныхъ міро-
1) Приб. къ Твор. св. отц. 1845, III, 161—162, 164.

созерцаній, двухъ различныхъ цивилизаціи — восточной, византійско-
московской, и западно-латино-польской. .
Юго-западная Русь, отдѣленная отъ сѣверо-восточной политиче-
скими обстоятельствами и съ XV вѣка имѣвшая свою особую іерар-
хію, находилась въ близкихъ, непосредственныхъ сношеніяхъ съ со-
сѣднею Польшей, которыя оказали значительное вліяніе на языкъ,
нравы и вообще на жизнь эт?ого края. Со времени сліянія Литвы съ
Польшей заботы внутренней польской политики были устремлены глав-
нымъ образомъ къ закрѣпленію за польскою короной Литовской Руси
и къ ассимиляціи населенія этого края съ польскимъ. Однимъ изъ
важнѣйшихъ орудій этой политики была католическая пропаганда,
которая особенно усилилась съ тѣхъ поръ, какъ во второй половинѣ
XVI вѣка въ Польшѣ появились іезуиты. Вызванные сада первона-
чально потребностью борьбы съ реформаціонными идеями, іезуиты въ
непродолжительный срокъ успѣли уже забрать въ свои руки воспи-
таніе наиболѣе знатнаго юношества и подготовку кандидатовъ на
высшія духовныя должности. Старыя учебныя заведенія, во главѣ ко-
торыхъ стояла Краковская академія, скоро должны были сознаться,
что борьба съ іезуитами имъ не по силамъ; іезуитскія коллегіи и
школы прочною сѣтью опутали всѣ области, политически связанныя
съ Польшею, и сильныя своей централизаціей, повели энергическую,
пропаганду въ православномъ южно-русскомъ краѣ. Преподаваніе.въ
этихъ школахъ отличалось характеромъ совершенно космополитиче-
скимъ; главною идеей и главною цѣлью его было упроченіе всемір-
наго господства римско-католической церкви. Іезуиты выработывали
ловкихъ софистовъ, поражавшихъ въ спорѣ хитросплетенными силло-
гизмами и діалектическими изворотами, умѣвшихъ пользоваться для
своей цѣли обширною начитанностью; вмѣстѣ съ тѣмъ, желая имѣть
безусловно-преданныхъ исполнителей своей воли, іезуиты старательно
исключали изъ системы своего, обученія все то, что могло такъ или
иначе, возбуждать въ ученикахъ самодѣятельность мысли. Отсюда—
безусловное освященіе авторитетовъ всякаго рода: церковнаго и по-
литическаго авторитета папы и духовной іерархіи, научнаго и лите-
ратурнаго авторитета извѣстныхъ писателей, признанныхъ образцо-
выми. Болѣе всего опасаясь духа, который, по слову Писанія, ды-
шетъ, идѣже хощетъ, они должны были привязаться къ буквѣ, къ
формѣ какъ въ школѣ, такъ и въ жизни, не допуская пытливыхъ
изслѣдованій, могущихъ подорвать шаткія основы авторитетовъ.
Духъ критики, свободнаго отношенія къ вопросамъ науки и жизни,

свободная умственная дѣятельность—вотъ тѣ враждебныя начала, съ
.которыми преимущественно боролись іезуиты своею системой воспит-
ай!; послѣдовательное распространеніе теократическаго обскурантизма,
крайняя религіозная нетерпимость, пренебреженіе къ тѣмъ отраслями
знанія, которыя непосредственно связаны съ практическою жизнью,
пренебреженіе къ народу и его языку, стремленіе всѣми мѣрами пре-
пятствовать распространенію въ народѣ просвѣщенія — таковы отли-
чительныя черты іезуитской педагогики. Схоластическая паука, уже
отжившая свой вѣкъ въ Европѣ и мало по малу, подъ вліяніемъ ре-
формаціоннаго движенія, уступившая свое мѣсто новому, живому гу-
манистическому направленію, всего болѣе пришлась но вкусу іезуи-
тамъ, потому-что, ограничиваясь тѣснымъ кругомъ разъ навсегда
установленныхъ авторитетовъ, она была только умственною гимнасти-
кой, дрессировкой мысли, наукой для науки, безъ всякаго отношенія
къ реальной дѣйствительности. Іезуиты, дѣятельность которыхъ пред-
ставляетъ самое полное воплощеніе идеи католицизма, довели схола-
стику до высшей степени совершенства. Въ системѣ преподаванія
первое мѣсто занималъ латинскій языкъ, какъ языкъ церкви и науки,
зная который, „христіанинъ Индіи можетъ говорить о вѣрѣ съ По-
лякомъ44; но изученіе латинскаго языка,' въ противоположность воз-
зрѣніямъ европейскихъ гуманистовъ', считалось вовсе не средствомъ
къ ознакомленію съ древне-римскою жизнью, исторіей и литературой,
а ставилось само себѣ цѣлью. На усвоеніе тяжеловѣсной и плохо-
понятной латинской грамматики іезуита Эммануила Альвара назнача-
лись три школьные курса, которые занимали рѣшительно все время,
посвященное воспитанію; римскіе классики читались к изучались внима-
тельно, но только для того$ чтобъ изъ ихъ сочиненій почерпнуть
способъ составленія и употребленія риторическихъ фигуръ, правила
безошибочнаго слога, чтобъ умѣть писать на заданную тему вполнѣ
согласно съ предписаніями риторики. Начитанность схоластическаго
ученаго была иногда поразительна; но она представлялъ только арсе-
налъ готовыхъ мыслей и фразъ, которыя, смотря по надобности,
могли быть вставлены въ данную логическую формулу; о настоящей,
научной эрудиціи здѣсь не было и помышленія. Живое отношеніе къ
вопросамъ вѣры и знанія замѣнялось отношеніемъ діалектическимъ,
убѣжденіе—силлогизмомъ, игрой въ логическія формулы и дефиниции,
понятія—словами, наука—ученымъ невѣжествомъ, кропотливымъ на-
низываніемъ замысловатыхъ сравненій, опредѣленій, выраженій, вы-
хваченныхъ изъ Библіи или изъ классиковъ, на едва замѣтную нитку

мысли, „зашнурованной", по выраженію Гете,—„въ испанскіе сапоги".
Вмѣстѣ съ этимъ систематическимъ притупленіемъ мысли іезуиты
стремились убивать въ своихъ ученикахъ и всякое проявленіе сво-
бодной воли, проповѣдуя безусловное повиновеніе старшимъ, разви-
вая' раболѣпство и крайнюю лесть въ отношеніяхъ къ лицамъ, власть
имущимъ.
Таковы были общія черты іезуитскаго воспитанія, которое нигдѣ,
можетъ быть, не пустило своихъ корней такъ глубоко, какъ именно
въ Польшѣ. Отсюда-то и явились энергическіе и ловкіе пропаган-
дисты, поставившіе себѣ цѣлью во что бы то ни стало подчинить
православную юго-западную Русь римскому престолу, ad majorem Dei
gloriam и для умноженія „лепты св. Петра*, а также и съ цѣлью
политическаго объединенія Польши, которое являлось неизбѣжнымъ
результатомъ объединенія религіознаго. Пропаганда пошла быстро и
успѣшно, благодаря крайней слабости ея противниковъ: въ половинѣ
XVI вѣка южно-русское духовенство по своей образованности ни-
сколько не отличалось отъ московскаго, а по своему общественному
положенію было гораздо ниже его, такъ какъ находилось въ полной
зависимости отъ католическаго панства. Даже православное южно-
русское шляхетство стыдилось своего православія, какъ религіи „хлоп-
ской"; самое поверхностное сравненіе между представителями духо-
венства польскаго и русскаго должно было приводить къ заключе-
ніямъ, крайне невыгоднымъ для послѣдняго. Католическіе проповѣд-
ники, являясь во всеоружіи схоластической діалектики, одерживали
надъ „простыми" защитниками православія легкія побѣды и поддер-
живали презрѣніе къ русской народности, вѣрѣ и языку. ; „Что это
за языкъ?" говорили они,—„на немъ нигдѣ не преподаютъ ни бого-
словія, ни философіи, ни логики; на немъ риторики и грамматики даже
быть не можетъ. Сами русскіе попы не въ силахъ объяснить, что
такое они въ церкви читаютъ, и бываютъ вынуждены спрашивать у
другихъ объясненій на польскомъ языкѣ. Отъ русскаго языка—одно
невѣжество и заблужденіе".
- Русскіе защитники православія, при такомъ положеніи дѣлъ, скоро
должны были прійдти къ сознанію необходимости просвѣщенія для
борьбы съ анти-національною католическою пропагандой. Князь Острож-
скій принимаетъ къ себѣ бѣжавшихъ изъ Москвы типографщиковъ,
заводитъ училища; Курбскій, поселившись въ Литвѣ, заботится о пе-
реводахъ и печатаніи книгъ и вообще о средствахъ къ просвѣще-
нію. Онъ указываетъ на то, что человѣку просвѣщенвому нечего

бояться іезуитовъ, которые сильны только искусною діаЛектикой*
„бо имъ есть обычай въ томъ, зѣло искусными силлогизмами воин-
скихъ философовъ, смѣшавши ихъ съ упорностію своею, истинѣ еван-
гельской софистицки сопротивлятися и проповѣдь апостольскую разо-
ряти; а паче же на таковыхъ нападаютъ и сопротивъ тѣхъ возмо-
гаютъ, которые зброи оружія отъ священнаго писанія аще и имеютъ,
a дѣйствовати ими не умѣютъ й сопротивлятися врагомъ неискусны...
Бога ради, молю, не ужасайтеся ихъ и не дивитеся остротѣ 1 языка
и елокуцыи ихъ!а Самымъ настоятельнымъ образомъ совѣтуетъ онъ
не только не ужасаться, но и трудиться для того, чтобъ имѣть
средства для борьбы: „А если же будемъ простерты лежати въ давно
обыкновенномъ піянствѣ, тогда паны езуиты и презвитерове римскія
церкви, сильніе во Св. Писанію, силлогизмами и софизматы ногай-
скими... могутъ поражати и растерзати насъ лежащихъ" 1).
Наиболѣе сильный отпоръ встрѣтила католическая пропаганда въ
городскомъ сословіи, низшемъ духовенствѣ, казачествѣ и крестьян-
ствѣ, то-есть, въ главной массѣ населенія южно-русскаго края. Завя-
залась борьба, отличавшаяся упорствомъ, которое вошло даже въ
пословицу 2). Центрами противо-католической организаціи сдѣлались
знаменитыя церковныя братства, которыя стали заводить школы, ти-
пографіи, печатать для народа буквари, катихизисы, грамматики,
переводы Св. Писанія на народный языкъ, церковно-политическіё пам-
флеты. Путемъ школьнымъ и литературнымъ, въ эпоху борьбы съ
уніей, стала распространяться въ южной Руси европейская наука,
главнымъ разсадникомъ которой сдѣлалась кіевская школа „эллино-
славянскаго и латино-польскаго письма", преобразованная впослѣд-
ствіи Петромъ Могилой. Братскія школы, основанныя по благосло-
венію восточныхъ патріарховъ, первоначально имѣли характеръ ви-
зантійско-церковный; на первомъ* планѣ стояло обученіе греческому
языку, и свѣтская наука, даже подъ видомъ латино-польской схола-
стики, почти не заходила туда, чему, конечно, особенно способство-
валъ старый греческій взглядъ на все „латинское", какъ на источникъ
ересей 3). Но такое положеніе дѣлъ въ странѣ, тѣсно связанней съ
1) Сказанія кн. Курбскаго (1868), 252, 228, 230—231.
2) Uparty jak Rusin.
3) Такъ, напримѣръ, въ Львовской братской школѣ учили «писма святого гре-
ческого и словенского, дидаскаліе—россійскій и греческій родъ»; въ школѣ Мин-
скаго братства (.основанной въ 1592 г.) находился «бакаляръ», учившій тѣмъ
же предметамъ; послѣ Брестскаго собора въ программу обученія вводятся уже

Польшей, и въ обществѣ, раздѣленномъ уніей на два враждебные
Лагеря, не могло продолжаться долго. Для успѣшной борьбы съ іезуи-
тами необходимо было сравняться съ ними въ научномъ образованіи,
удвоить ихъ начитанность и діалектическіе пріемы,—или же усвоить
|#8ультаты новаго европейскаго умственнаго движенія и ратовать
противъ враговъ не во имя традиціоннаго, вѣками освященнаго авто-
ритета, а во имя правъ человѣческой мысли, которая въ западной
Европѣ уже завоевала себѣ въ это время значительную долю свободы
отъ клерикальныхъ оковъ и быстро шла впередъ по пути прогресса.
Византійско-славянская книжность, при крайней узкости своего кру-
гозора, разумѣется, не могла дать никакихъ средствъ ни для того,
ни для другаго способа дѣйствій. Люди, наиболѣе знакомые съ евро-
пейскимъ просвѣщеніемъ, — и во главѣ ихъ Петръ Могила, — реши-
лись, поэтому, разорвать съ старою византійскою традиціей и обра-
титься за уроками къ Западу. Такимъ образомъ, Кіевская Богоявлен-
ская школа обратилась въ Кіево-Могилянскую коллегію, представляв-
шую точный снимокъ съ коллегіи іезуитскихъ, которыхъ въ то время
въ Польшѣ и въ юго-западной Руси было уже много. Нѣкоторые
изcлѣдователи этого періода видятъ въ предпочтеніи, которое ока-
зано было Могилою схоластикѣ передъ гуманизмомъ, сознательный
выборъ, обусловленный тѣмъ, что формализмъ схоластической науки,
давая кіевскимъ ученымъ средства защищать свои прежнія вѣрова-
нія и понятія и бороться съ врагами ихъ же оружіемъ, въ то же
время оставлялъ эти вѣрованія и понятія неприкосновенными, такъ
какъ схоластика была только формой, въ которую можно было вло-
жить какое угодно содержаніе. Этотъ сознательный выборъ ставится
Петру Могилѣ и его сотрудникамъ даже въ особенную заслугу, по
тому-что такая формальная наука будто бы всего болѣе отвѣчала
тѣмъ насущнымъ потребностямъ, для которыхъ Русскіе начали зна-
комиться съ образованіемъ, и которыя состояли не въ томъ, чтобы
пріобрѣсти какія-нибудь новыя идеи и знанія, — въ нихъ. будто бы,
не чувствовалось никакой нужды, — a въ томъ, чтобы защитить отъ
латинскій и польскій языки; такъ, по уставу школы Могилевскаго братства
(1597), учителя с языка и письма словеньского, руского, греческого, латыньского
и польского учити повинны> См. Акты Зап. Россіи, III, 301; IV, 48, 54, 172.
Еще позже, въ 1619 г. «латинская наука» преподавалась даже Нѣмцами, (тамъ
же. IV, 506).

латинства древнія истины православнаго ученія 1). Съ такимъ взгляд
домъ согласиться трудно. Вопервыхъ, о сознательномъ выборѣ но-
ваго метода можетъ быть рѣчь только въ томъ случаѣ, если выби-
рающій одинаково знакомъ съ обоими методами и въ состояніи оце-
нить ихъ критически. Между тѣмъ у насъ нѣтъ никакихъ основа-
ній предполагать такое знакомство въ Петрѣ Могилѣ или въ комъ-
либо изъ его ближайшихъ сотрудниковъ. Напротивъ, извѣстно, что
Петръ Могила учился въ Парижѣ, въ Сорбоннѣ, которая была
главнымъ очагомъ схоластическаго богословія, и впослѣдствіи посы-
лалъ молодыхъ монаховъ въ Римъ; Сильвестръ Коссовъ и другіе
учредители и наставники Кіево-Могилянской коллегіи слушали курсы
въ коллегіяхъ іезуитскихъ, гдѣ гумапизмъ, и вообще новое направ-
леніе европейской мысли подвергалось сильнѣйшему гоненію, какъ
самая пагубная ересь; откуда же имъ било пріобрести знакомство съ
этимъ направленіемъ и съ новыми научными методами? Они могли
слышать о нихъ только отрицательныя сужденія, что, конечно, не
располагало къ выбору между старымъ и новымъ. Выборъ, и выборъ
сознательный, дѣйствительно былъ, но ne между схоластикой и гу-
манизмомъ, а между латинскою наукой, универсальною и космополи-
тическою съ одной стороны, и старымъ византійскимъ, исключительно
«церковнымъ, книжнымъ ученіемъ—съ другой. Разъ сознана была не-
удовлетворительность послѣдняго, не оставалось ничего болѣе, какъ
послѣдовать примѣру польскаго духовенства и постараться усвоить
ту образованность, которою оно такъ гордилось передъ неучеными
защитниками „хлопской" религіи. Это была, дѣйствительно, насущ-
ная потребность того времени, имѣвшая важное значеніе религіозное
и политическое; а если воспитанники заграничныхъ или польскихъ
іезуитскихъ коллегіи вносили потомъ въ южно-русскія школы поряд-
ки тѣхъ заведеніе, въ которыхъ учились сами, то это было вполнѣ
естественно, и иначе и быть не могло. Притомъ же, польская обра-
зованность и польскіе нравы въ эту пору были для южно-русскаго
общества такимъ же образцомъ, какъ впослѣдствіи для насъ образо-
ванность и нравы французскіе, такъ что иной формы, иного характера
просветительное движеніе и имѣть не могло. Наконецъ, и всѣ пред-
шественники Петра Могилы въ дѣлѣ противо-уніатской полемики
1) Н. Петровъ, О словесныхъ наукахъ и литературныхъ занятіяхъ въ кіев-
ской академіи (Тр. Кіевск. Дух Ак. 1866. VII, 306). Порфирьевъ. Ист. русск.
слов. 2-е изд. 574.

были проникнуты тѣми же стремленіями къ польской образованности
в тѣмъ же духомъ, родственнымъ духу средневѣковой схоластики,
такъ что въ Дѣятельности Петра Могилы можно видѣть только даль-
нѣйшій шагъ въ направленіи, уже усвоенномъ южно русскою мыслью
прежде. Вовторыхъ, странно читать, будто въ южно-русскомъ обще-
ствѣ XVII вѣка не чувствовалось еще никакой нужды въ пріобрѣ-
теніи новыхъ идей и знаній. Напротивъ, не смотря на то, что Поль-
ша, сі ея схоластическо-іезуитскою образованностью, была для южной
Руси чѣмъ-то въ родѣ китайской стѣны, отдѣлявшей ее отъ новыхъ
европейскихъ вліяній, эти вліянія все-таки заходили сюда, хотя, ко-
нечно, въ слабой степени. Такъ; напримѣръ, нельзя не видѣть влія-
нія реформаціонныхъ идей въ свободномъ отношеніи къ вопросамъ
вѣры князя Острожскаго, который называлъ кальвинистовъ „послѣ-
дователями истиннаго закона Христова", и которому Курбскій дока-
зывалъ, что христіанину не пристало читать еретическія книги 1).
'Извѣстно, что въ эпоху наибольшаго возбужденія борьбы съ католи-
ческою пропагандой, въ средѣ. православнаго населенія южной Руси
возникла мысль о союзѣ съ протестантами противъ общаго врага.—
іезуитовъ, и отчасти была даже осуществлена 2), что указываетъ на
довольно сильное вліяніе реформаціонныхъ идей на русское обще-
ство. Тоже вліяніе отразилось и на знаменитомъ „Апокризисѣ" Хри-
стофора Филалета (1597 г.), котораго защитники уніи называли аріа-
ниномъ и кальвинистомъ за то, что онъ рѣзко возставалъ противъ
католическаго (и византійскаго) взгляда на духовенство, какъ fca
единственно-учительное сословіе. „Посмотрѣмо, отцы святіи", гово-
ритъ онъ,—„якъ тіи учатъ; чтобъ свѣтскимъ людемъ зъ страны вѣры
на духовные до конца ся спущати, a самымъ о ней ся не пытаючи
безъ разсудка ихъ слѣдовати и слухати завсегда въ томъ розказуютъ?
Боже уховай! Наука то и розказаніе не христіанскихъ, але жидов-
скихъ докторовъ, рабиновъ и рабасовъ, которые,въ Талмутѣ безчис-
ленное количество глупыхъ и брыдливыхъ фальшовъ написавши, подъ
цотопленіемъ тому всему своимъ жидамъ вѣрити розказали, ожебы
ся до обаченья приходити не могли" 3). Въ этихъ словахъ слышится
1) Сказанія, 245—250. Рук. И. П. В., польск., IV. J. № 233 (письма князя
Островскаго).
*) Проектъ союза напечатанъ въ Акт. Зап. Росс, IV, № 138; относящійся
къ этому же дѣлу актъ см. въ Опис. Кіевск. іерарх., прибавл., № 15.
3) Апокризисъ, цит. у Костомарова, Моногр., III, 321.

уже голосъ въ пользу свободной критической мысли, противъ исклю-
чительнаго господства церковнаго авторитета. Въ Польшѣ второй
половины XVI вѣка критическая мысль могла развиваться довольно
свободно, такъ какъ правительство не считало нужнымъ ее преслѣ-
довать, a напротивъ, еще гордилось тѣмъ, Что въ цѣломъ свѣтѣ
нигдѣ такъ не уважается свобода совѣсти, мысли, слова и дѣла, какъ
въ Польской землѣ. Правда, въ царствованіе Сигизмунда HI, при
господствѣ іезуитовъ, эта свобода стала обращаться въ фиктивную;
но стѣсненія относятся уже къ позднѣйшему времени и притомъ
всею силою обрушиваются на массу, на народъ, оставляя образован-
ному обществу, даже и южно-русскому, сравнительно, все-таки боль-
шій просторъ.
Такимъ образомъ, въ концѣ XVI вѣка въ юго-западной Руси ра-
бота критической мысли уже началась. Конечно, центромъ ея тяго-
тѣнія все еще оставалась область богословія; вопросы религіозно-цер-
ковные все еще были преимущественнымъ предметомъ вниманія и
изслѣдованія мыслящихъ людей; но нельзя сказать, чтобы вся ихъ
дѣятельность ограничивалась исключительно этими вопросами, чтобы
внѣ сферы богословской они не интересовались никакими новыми
идеями и знаніями. Православные стародумы, въ родѣ, напримѣръ,
аѳонскаго монаха Іоанна изъ Вишни, горько жалуются на увлеченіе
новыми, свѣтскими идеями, посторонними богословію: „Вмѣсто зась
евангельской проповѣди, апостольской науки и святыхъ закона и
-ограниченія цноты и учтивости сумненя христіанскаго, нинѣ поган-
скіе учители, Аристотели, Платоны и другіе тымъ подобные маш-
карники и комидійники въ дворехъ Христа Бога владѣютъ!" пишетъ
упомянутый Іоаннъ изъ Вишни.—„Егда есте на латинскую и мірскую
мудрость ся полакомили, тогда есте и благочестіе стратили, и~ ереси
породили... Чи не лѣпше тобѣ изучити часословецъ, псалтырь, oxToteb
апостолъ и евангеліе съ иншими церкви свойственными, и жизнь
вѣчную получити, нежели постигнути Аристотеля и Платона и фи-
лософомъ мудрымъ ся въ жизни сей звати, и въ геену отъити? Раз-
суди!" 1).
Политическая и соціальная борьба съ Польшей вызвала въ юго-
западной Руси развитіе довольно богатой исторической литературы и
народной поэзіи; необходимость вести борьбу за вѣру и народность
1) Посланія Іоанна изъ Вишни, въ Акт. Южн. и Зап. Россіи, II, 225, 210.

заставляла православныхъ расширять узкія рамки традиціоннаго обра-
зованія, знакомиться съ языкомъ и литературой сосѣдней еретиче-
ской" страны. И въ этомъ былъ уже большой шагъ впередъ, смѣ-
лый разрывъ съ традиціонною религіозною и національною исключи-
тельностью» которая чуждалась всего иноземнаго» иновѣрнаго и от-
крещивалась отъ науки изъ опасенія, чтобы не изступить ума и не
зайдтись въ книгахъ. Въ то время какъ въ Москвѣ считаютъ фило-
софами людей, поющихъ »»0, Господи, помилуй!" вмѣсто обыкновен-
наго „Господи помилуй!" и до послѣдняго издыханія спорятъ 6 пер-
стахъ, о сугубой и трегубой аллилуіи, о хожденіи по-солонь и т. п.
вещахъ, на юго-западѣ идетъ чрезвычайно оживленная полемика о
самыхъ существенныхъ религіозныхъ и соціальныхъ вопросахъ, вы-
сказываются новыя, свѣжія мысли, зарождается стремленіе къ знанію,
къ европейскому просвѣщенію, и даже въ аскетическомъ сочиненіи
предшественника Петра Могилы, Кіевскаго митрополита Исаіи Ко-
пинскаго („Лѣствица духовная") мы встрѣчаемъ такіе необычные для
Московскихъ книжныхъ людей того времени взгляды: началомъ грѣха
признается безуміе, незнаніе, a началомъ добродѣтели—разумъ s
знаніе; истинное знаніе можетъ быть достигнуто только путемъ изу-
ченія природы; только изучивъ природу, мы можемъ познавать са-
михъ себя, и только изучивъ свое существо, можемъ познавать
Бога. По духу времени, умственное движеніе принимаетъ характеръ
религіозный, схоластически-богословскій, и подъ вліяніемъ насиль-
ственныхъ мѣръ въ пользу унін, сильно суживается; но въ прогрес-
сивномъ характерѣ этого движенія невозможно сомнѣваться.
Кромѣ этихъ общихъ причинъ, преобразованіе Кіевской братской
школы въ коллегію по образу и подобію іезуитскихъ имѣло еще при
чины, такъ сказать, спеціальныя. Дѣло въ томъ, что вліяніе поль-
ской образованности и стремленіе усвоить ее распространилось только
въ' высшемъ классѣ южнорусскаго общества, въ шляхтѣ и въ выс-
шемъ духовенствѣ, представители котораго обучались въ западно-
европейскихъ и польскихъ коллегіяхъ и вообще находились въ поло-
женіи несравненно болѣе благопріятномъ, чѣмъ низшее духовенства
и народъ, угнетенные и не имѣвшіе никакихъ политическихъ правъ,
а потому осужденные на самую грубую борьбу за существованіе. Они
и вели эту борьбу дѣломъ, а не словомъ, не наукой, a оружіемъ,
противопоставляя насилію отпоръ силы физической, а не умственной.
Руководителями этой массы являлись представители высшаго духо-
венства и шляхти," которые стремились занять положеніе интелли-

гентнаго класса, господствующаго надъ массою не только въ обще-
ственномъ, во и въ умственномъ отношеніи. Важное общественное
положеніе и громадное вліяніе, какимъ пользовалось высшее духо-
венства въ Польшѣ, естественно, возбуждало въ высшемъ духовен-
ствѣ южно-русскомъ желаніе пойти тѣмъ же путемъ, также упрочить
за собою важное положеніе руководителей въ дѣлахъ общественныхъ;
ѳеократическіе взгляды іезуитовъ въ этомъ случаѣ не остались безъ
вліянія на характеръ новой коллегіи и ея учредителей. Коллегія,
съ ея схоластикой и латынью, конечно, не была потребностью на-
рода, нуждавшагося въ грамотности и просвѣщеніи на своемъ род-
номъ языкѣ; воспитанники этой коллегіи приготовлялись къ занятію
высшихъ церковныхъ должностей, къ роли руководителей, облечен-
ныхъ властью; такова была цѣль, въ которой стремилось высшее ду-
ховенство, преобразовывая школу на новыхъ, латино-польскихъ осно-
ваніяхъ. Слѣдовательно, это преобразованіе совершилось въ интере-
сахъ одного только высшаго духовенства, которое не только не было
солидарно съ интересами народа, но даже прямо противоположно
имъ. Латино-польская Кіевская коллегія, съ обученіемъ на языкѣ,
народу непонятномъ, представляла въ южной Руси какое-то status
in statu, какой-то посторонній наростъ на общественномъ тѣлѣ, мѣ-
шающій правильному развитію остальнаго организма, вытягивающій
изъ него лучшіе соки и въ замѣнъ не дающій ничего, или почти ни-
чего.- Безпрепятственное, свободное развитіе братскихъ школъ, при
всей ограниченности круга обученія, конечно, было бы гораздо по-
лезнѣе для собственно народнаго просвѣщенія, чѣмъ высшее учебное
заведеніе, при всей глубинѣ своей учености, не имѣвшее никакой
связи съ практическою народною жизнью, усвоившее систему и пріемы
католическихъ учителей, и ихъ презрительное отношеніе къ массѣ,
которая чѣмъ меньше будетъ разсуждать, тѣмъ больше будетъ слу-
шаться. Разрывъ съ народомъ былъ довольно рѣзкій; протесты Хри-
стофора Филалета противъ ѳеократическихъ стремленій духовенства
были забыты; напротивъ, эти стремленія стали проявляться чаще и
яснѣе. Народъ (и нераздѣльное съ нимъ низшее духовенство) если
и не вполнѣ понималъ все важное значеніе этого разрыва, то ин-
стинктивно сознавалъ опасность новой школы и явился защитникомъ
старой; въ измѣнѣ народному языку и народной школѣ онъ видѣлъ
измѣну родной національности, совращеніе въ латинство, въ іезуит-
ство. Протестъ выразился въ формѣ грубаго насилія: „Было такое
время", говоритъ префектъ Кіевской коллегіи Сильвестръ Коссовъ,-

„когда мы, исповѣдывавшись, только и ждали, что вотъ начнутъ
нами начинять желудки днѣпровскихъ осетровъ, или-же того огнемъ,
другаго-мечемъ отправятъ на тотъ свѣтъ". По словамъ позднѣйшаго
писателя, Гавріила Домецкаго, „отъ неученыхъ поповъ и отъ каза-
ковъ веліе было негодованіе, на что латинское и польское училище
выводите, чего у васъ дотуду не бывало, а спасались? Выло хотѣли
самого Петра Могилу и учителей до смерти забити, едва ихъ уго-
ворили" 1). Это возмущеніе толпы противъ новой коллегіи объясня-
лось подстрекательствомъ неученыхъ поповъ, изъ которыхъ многіе
озлобились на Петра Могилу за то, что онъ удалилъ ихъ отъ мѣстъ,
недоброжелательствомъ сторонниковъ прежняго митрополита, Исаіи
Копинскаго (который самъ обвинялъ Петра Могилу въ латинствѣ,
въ намѣреніи „христіанскую вѣру ученіемъ своимъ попрать44), нако-
нецъ—даже интригой іезуитовъ, которые, отъ злости на успѣхи Кіев-
ской коллегіи, стали распространять въ народѣ слухи, что въ колле-
гіи обучаютъ ересямъ, и что всѣ учителя въ ней—кальвинисты или
социніане. Послѣднее объясненіе всего менѣе подтверждается фак-
тами; что же касается первыхъ двухъ, то, отдавая имъ справедли-
вость, все-таки, нельзя не замѣтить, что поступками толпы руково-
дило не одно злобное невѣжество: не возставала же эта же самая
толпа противъ преподаванія латинскаго языка въ прежнихъ братскихъ
школахъ, гдѣ латынь занимала мѣсто на ряду съ другими языками;
ясно, что здѣсь было именно сознаніе антинародности новой колле-
гіи, сознаніе разрыва школы съ жизнью. Не даромъ же учредителямъ
коллегіи приходилось писать въ защиту своей латыни цѣлыя книги
и по польски, и по русски, и не смотря на все это, они не встрѣ-
чали себѣ поддержки въ обществѣ, съ которымъ у нихъ не было
никакой живой связи, которому они были чужды и по своимъ взгля-
дамъ, и по своему языку, и но своей наукѣ. Кіевскіе ученые были
строгіе систематики-богословы и философы, блестящіе ораторы и ди-
спутанты, люди, искусные во всѣхъ тонкостяхъ схоластической ри-
торики и піитики, обладавшіе значительною но своему времени на-
читанностью, но всецѣло проникнутые школьнымъ педантизмомъ и
всего менѣе способные понимать требованія практической жизни и
дѣйствовать въ интересахъ общества. Словомъ, внутренняя исторія
1) Exegesis Сильв. Коссова, цит. у Пекарскаго, Представители кіевской уче-
ности въ XVII в. (Отч. Зап. 1862, IV, 369); Прибав. къ Твор. св. отц., 1846
г., стр. 69; Оба. рус. дух. лит., № 172.

Кіево-Могилянской коллегіи была повтореніемъ исторіи однородныхъ
заведеній католическихъ: тотъ же взглядъ на науку, та же" религіоз-
ная нетерпимость, то-же пренебреженіе къ нуждамъ и стремленіямъ
народа, то же изысканно-раболѣпное витійство въ отношеніяхъ къ\
сильнымъ міра сего. Благодаря такому направленію, образованный
классъ общества отдѣлился отъ народа, который уже окончательна
пересталъ понимать своихъ учителей и руководителей. Въ ихъ ру-
кахъ литература отъучилась заниматься общественными вопросами,
сдѣлалась недоступною для массы и обратилась для однихъ-въ ре-
месло, а для другихъ — въ праздную забаву, наводняясь годъ,отъ
году напыщенными панегириками и нескладными виршами. Ни одного
сочиненія на пользу науки, ни одного ученаго трактата съ практи-
ческою ц&лью эта литература не произвела* и по сущности своей,
но тѣмъ рамкамъ, которыми ограждала схоластика развитіе мысли,
не могла произвести ничего подобнаго, такъ какъ представители ея
были, большею частью, только усердными компиляторами, собирате-
лями чужихъ мнѣній. А между тѣмъ, эта наука и эта литература
надолго сдѣлалась руководящимъ факторомъ умственнаго развитія
русскаго общества; при всей своей запоздалости, при всей своей мерт-
венности, она была, все-таки, гораздо выше московско-византійскаго
застоя уже и потому, что представляла самостоятельную научную
систему, и при всемъ раболѣпномъ поклоненіи разнымъ авторитетамъ,
при всей католической нетерпимости, все-таки допускала существо-
ваніе мнѣній, съ ними несогласныхъ, допускала возможность спора,
диспута съ научными пріемами, и не чуждалась свѣтскаго знанія»
напримѣръ, свѣдѣній о природѣ, хотя и получала эти свѣдѣнія въ
уродливой средневѣковой формѣ. Уже одно то обстоятельство, что
языкомъ этой науки былъ всемірный языкъ латинскій, придавало eft
характеръ международный, космополитически и устраняло всякую
національную исключительность. Наконецъ, и живая дѣйствитель-
ность мстила схоластикѣ за пренебреженіе къ ней: при всей своей
замкнутости, кіевскіе ученые все же были живые люди и не могли
вполнѣ отрѣшиться отъ окружавшей ихъ жизни, а скоро должны
были почувствовать даже необходимость, въ видахъ поддержанія сво-
его авторитета, сдѣлать нѣкоторыя уступки современности. Жизненно-
народная струя пробивается подъ корой схоластическаго силлогизма,
слышится и въ изысканно-замысловатыхъ сравненіяхъ и „прилогахъ
проповѣдниковъ, и въ тяжелыхъ, неуклюжихъ силлабическихъ вир-
шахъ, и наконецъ, довольно ярко выступаетъ въ церковной драмѣ,

которая все болѣе и болѣе переходитъ въ драму политически-обще-
ственную и даже въ комедію.
, д Таковы были представители кіевской учености, которой суждено
было играть такую важную роль въ исторіи просвѣщенія Московской
Руси* Въ противоположность московскимъ грамотѣямъ, видѣвшимъ
въ наукѣ только злобное порожденіе исконнаго врага человѣческаго
рода—діавола; въ противоположность Грекамъ, отрицавшимъ всякій
прогрессъ и гордившимся своею консервативною привязанностью къ
древнимъ формамъ жизни и знанія, своею религіозное) ненавистью -ко
всему западному, южно-русскіе монахи (по крайней мѣрѣ, лучшіе изъ
ихъ среды) отличаются неудержимою жаждою знанія, энергичнымъ
стремленіемъ къ просвѣщенію и ради науки не останавливаются ни
передъ какими препятствіями, ни передъ какими опасностями: изъ
страны православной и уже вошедшей въ составъ строго оберегав-
шие свою вѣру государства Московскаго, бѣгутъ въ Польшу, въ
Парижъ, въ Венецію, въ Римъ, переходятъ въ уніатство, даже въ
католичество, лишь бы получить, хоть бы и цѣною ренегатства,
доступъ къ источникамъ знанія, „вѣнецъ на главу и перстень на руку".
A затѣмъ, достигнувъ своей завѣтной цѣли, смиренно возвращаются
на родину, приносятъ повинную къ измѣнѣ православію и занимаютъ
скромныя мѣста преподавателей въ той же монастырской коллегіи,
гдѣ<прежде были учениками.
Появленіе этихъ людей въ Москвѣ, и притомъ въ качествѣ на-
ставниковъ .и руководителей въ дѣлѣ такой первостепенной важности,
какъ исправленіе книгъ и устройство училищъ, очевидное ихъ пре-
восходство не только надъ старыми московскими, но и надъ грече
сними учителями, неизбѣжно должно было привести ихъ къ столкно-
венію и съ тѣми, и. съ другими. Выше мы видѣли, какъ враждебно
отнеслись къ „черкасамъ" московскіе книжники, ушедшіе въ расколъ;
но то былъ протестъ защитниковъ абсолютной старины, которые не
допускали рѣшительно никакихъ нововведеній и разошлись даже съ
высшимъ московскимъ духовенствомъ и съ своими старинными опе-
кунами въ дѣлахъ церковныхъ—съ Греками; теперь же и высшее ду-
ховенство, и греческіе ученые, въ рукахъ которыхъ была власть, и
авторитетъ, и которые первоначально дѣйствовали сообща съ мало-
российскими монахами, почувствовали, что это сотрудничество пред-
ставляетъ только недоразумѣніе, что между сторонниками взглядовъ
византійско-московскихъ и учениками Кіево-Могилянской коллегіи нѣтъ
и не можетъ быть почти ничего общаго, такъ какъ они расходятся въ

самыхъ существенныхъ своихъ убѣжденіяхъ. Первые малороссійскіе
ученые, вызванные въ Москву—Епифаній Славинецкій, Арсеній Сата-
новскій, Дамаскинъ Птицкій и др.—были воспитанниками еще старыхъ
братскихъ школъ; они были мало знакомы съ схоластическою наукою
и латинскою богословскою и философскою литературой и не особенно
къ ней расположены; притомъ же они — и даже главный ихъ пред-
ставитель, Епифаній,—вели жизнь уединенную, труженическую, ни въ
какіе споры не вмѣшивались, никакою полемикой не занимались, а
трудились только надъ тѣмъ, что имъ было поручено. Епифаній Сла-
винецкій отличался замечательною начитанностью въ греческой ли-
тература не только церковной, но и классической 1); по отзыву со-
временника, это былъ „мужъ многоученый, аще кто инъ таковъ но
времени семъ, не токмо грамматики и риторики, но и философіи и
самыя ѳеологіи извѣстный бысть испытатель и искуснѣйшій разсуди-
тель, и опасный претолковникъ еллинскаго, славенскаго и польскаго
діалектовъ 2). Хотя онъ и знал по латыни и даже переводилъ ла-
тинскія книги, но вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе о превосходствѣ грече-
ской образованности и говорилъ, что „еже по латински вѣдѣти безъ
греческаго, не совершенное сіе преиспренство въ восточнѣй церкви".
Такимъ же духомъ и направленіемъ отличался и ученикъ его, іеро-
монахъ Евѳимій. Поэтому столкновеніе между ними и учеными Гре-
ками было невозможно, и они оказывали другъ другу взаимную под-
держку. Но черезъ 15 лѣтъ послѣ Епифанія, въ 1664 году, прибылъ
въ Москву другой кіевскій ученый монахъ, воспитавшійся уже въ
преобразованной коллегіи и кромѣ того успѣвшій побывать и въ
іезуитскихъ школахъ, — Симеонъ Полоцкій, по своему нравственному
характеру и привычкамъ бывшій вполнѣ представителемъ новаго
кіевскаго направленія. „Книги латинскія чтяше, греческихъ же книгъ
чтенію не бяше искусенъ", замѣчаютъ о немъ современники,—не
бысть философъ";—„аще и ученъ бѣ, и знаяше нѣчто, по латински
точію, гречески же ниже малѣйше что либо знаяше" 3), но онъ умѣлъ
1) Въ его сочиненіяхъ встрѣчаются, напримѣръ, цитаты изъ Одиссея, Ге-
родота, Плутарха и др. (Оп. рук. Синод. библ. отд. II, ч. 3, № 247).
2) Слов. дух. пис. (1818), 190—191.
3) Остенъ (изд. 1865 г.), стр. 130, 71; Словарь дух. пис. (194). Такой от-
зывъ о знаніяхъ Симеона подтверждается и тѣмъ, что въ своихъ сочиненіяхъ
онъ пользовался исключительно латинскими писателями; такъ, онъ цитируетъ
Ансельма Кентерберійскаго, Альберта Великаго, Бессія, Беллярмина, Меофрета,
Орозія, Сальмерона, «Hortus pastorum», «Tuba sacerdotalis» и др. Иногда онъ

ловко и разнообразно пользоваться сравнительно небольшимъ запа-
сомъ своихъ знаній. Въ своихъ богословскихъ сочиненіяхъ („Вѣ-
нецъ вѣры") онъ, по примѣру своихъ кіевскихъ собратій, сообщаетъ
множество свѣдѣній о наиболѣе интересныхъ вопросахъ—о небѣ, ан-
геламъ, ' воскресеніи мертвыхъ, будущей жизни и, т. п. свѣдѣній,
правда, очень нелѣпыхъ, какъ и всѣ домыслы схоластической уче-
ности, но для того времени интересныхъ своею новизной. Въ своихъ
проповѣдяхъ онъ умѣетъ касаться живыхъ вопросовъ времени, про-
возглашаетъ необходимость научнаго образованія не только для муж-
чинъ, но и для женщинъ (что было тогда совершенно неслыханнымъ
дуломъ), умоляетъ Русскихъ людей взыскать науку, потому-что она—
свѣтъ умственныхъ очей и правило всему житію человѣческому. Какъ
неутомимый стихотворецъ, онъ перекладываетъ въ силлабическія вирши
и святцы, и Псалтырь, пишетъ „комидіи" и панегирики, и своею раз-
ностороннею дѣятельностью, умѣньемъ обращаться съ людьми скоро
пріобрѣтаетъ въ Москвѣ важное положеніе: царь приближаетъ его
къ себѣ, награждаетъ, назначаетъ воспитателемъ къ своему сыну;
патріархъ Іоасафъ поручаетъ ему разныя духовныя дѣла и сочиненіе
богословскихъ трактатовъ, справщики и переводчики обращаются къ
нему за совѣтами и указаніями, какъ къ лицу болѣе или менѣе ав-
торитетному; у него являются ученики и послѣдователи, во главѣ
которыхъ стоитъ извѣстный Сильвестръ Медвѣдевъ. Енифанію, чело-
веку стараго, еллино-славянскаго направленія, не признававшему
науки безъ греческаго языка, Симеонъ, конечно, былъ не по сердцу,
казался недоученымъ верхоглядомъ; мы знаемъ, что Епифаній, не
смотря на старанія Полоцкаго принять участіе въ исправленіи книгъ
и въ новомъ переводѣ Библіи, „не изволи ему у сего дѣла быти* *).
Притомъ же, вѣроятно, Симеонъ (или его ближайшіе ученики) не
особенно уважалъ Грековъ и греческую науку и отзывался о нихъ
свысока, что еще болѣе оскорбляло Епифанія. Въ одной изъ своихъ
проповѣдей, Епифаній сильно нападаетъ на „ненавистниковъ гре-
ческаго ученія", подъ которыми едва-ли можно разумѣть кого либо,
кромѣ Симеона и его учениковъ. „Ненавистный человѣкъ Марко
Като нареченъ, — „говоритъ онъ", тмою ненависти ослѣпленъ, тако
ясную возненавидѣ ученія греческаго лучу, яко запрети сыну своему,
даже писалъ по русски латинскими буквами (Опис. рук. Синод. библ., отд. II,
ч. 3, №№ 250, 251, 340).
') Слов. дух. пис, 190—191.

да ею разума своего не озаряетъ. Сей бо Марко Кате, веліею Не-
навистію Греки ненавидяй, возненавидѣ языкъ и ученіе греческое...
не бѣ ли слѣпъ Сей ненавистникъ? Истинно слѣпъ бѣ, яко не видѣ
благополезнаго блага. Но нынѣшнихъ временей обрѣтаются, нена-
вистники человѣцы, мрачною ненависти тмою ослѣплени, иже возлю-
би вше мракъ невѣдѣнія, ясныя ученія лучи не любятъ, тою озаряю-
щая ненавидятъ, и тую темнимъ рвенія, лести, коварства, оглаго-
ланія (навѣтовъ), лицемѣрія облакомъ разрушити и—о веліе буйство!—
прогнати усилствуютъ" 1).
Такимъ образомъ, при самомъ же началѣ дѣятельности Симеона
Полоцкаго въ Москвѣ обнаружилась противоположность двухъ на-
правленій — византійско-славянскаго и латино-польскаго, и стало
ясно, что борьба между ними неизбѣжна. Въ этой борьбѣ Епифаній
Славинецкій и его ученики стали на сторону московской іерархіи. Па-
тріархъ Іоакимъ (1673—1690 гг.), самъ бывшій воспитанникъ Кіевской
братской школы, также какъ и Епифаній, не любилъ Полоцкаго и
вообще не сочувствовалъ латинскому образованію, находя, что „во
всѣхъ латинскихъ книгахъ и въ польскихъ безъ ереси не есть и безъ
противности нашей церкви не обрѣтается, индѣ явленно, a индѣ
утаенно и коварно". Для противодѣйствія польско-латинскому влія-
нію, онъ основалъ школу въ „типографскомъ домѣ" (1679 г.); началь-
никомъ этой школы былъ сдѣланъ іеромонахъ Тимоѳей, долго путе-
шествовавшій по Востоку и въ совершенствѣ знавшій по гречески;
учителями назначены Греки, присланные Іерусалимскомъ патріархомъ
Досиѳеемъ, которымъ было приказано, чтобъ они „латинскаго языка
и ученія отнюдь не учили въ школѣ, опричь еллинскаго". По этому
поводу Досиѳей писалъ царю Ѳедору Алексѣевичу: „Еллинскимъ язы-
комъ просвѣтиши люди твоя въ высшее познаніе истиннаго разумѣнія,
яко прапрадѣдъ царствія вашего, в. князь Россійскій Владиміръ,
крестивъ народы, сущія подъ нимъ, взя учители отъ грекъ и учаше
тогда греческимъ ученіемъ... Аще потомъ и оскудѣ ученіе оно еллин-
ское за нѣкыя случаи; но нынѣ желаемъ (ему) обновитися и совер-
шитися. Сіе есть божественное дѣло. еже учити христіаномъ еллин-
скій языкъ, во еже разумѣти книги православный вѣры, якоже пи-
сани суть, и познавати толкованіе ихъ удобно; и наипаче дабы
отдалени были отъ латинскихъ (книгъ), иже исполпени суть
1) Опис. рук. син. библ., II, ч. 3, № 247.

лукавства и прелести, ереси и безбожества" 1). Вся дальнѣй-
шая полемика противъ кіевской учености представляетъ, въ сущности,
развитіе аргументовъ, приведенныхъ въ этомъ письмѣ: съ одной сто-
роны—греческая церковная книжность, строго консервативная и пра-
вославная, освященная вѣками, божественная; греческій языкъ—
„первый и царственный діалекта", который уважается даже и про-
тивниками православія, иностранцами, жителями Запада, „ради мудро-
сти его" съ другой стороны -порожденіе ненавистнаго Грекамъ За-
пада, схоластическая латинская наука, не чуждающаяся свѣтской му-
дрости, допускающая, хотя до извѣстной степени, критическое отношеніе
къ вопросамъ вѣры, и что всего важнѣе—стремящаяся подорвать послѣд-
ніе слѣды византійскаго авторитета въ Россіи, дерзающая въ своихъ из-
слѣдованіяхъ игнорировать плоды византійской церковной учености»
По сущности своей, оба эти направленія были анти-народны, инте-
ресы ихъ были интересами одного только сословія—духовенства; споръ
шелъ о томъ, кто будетъ руководить духовнымъ просвѣщеніемъ на
Руси — византійское духовенство въ союзѣ съ московскою іерархіей,
или кіевскіе ученые монахи; о народномъ собственно образованіи въ
нашемъ, современномъ смыслѣ этого слова, о поднятіи уровня ум-
ственнаго и нравственнаго развитія массы здѣсь не было и рѣчи, и
для народа было рѣшительно все равно, станутъ ли въ московскихъ
школахъ обучать риторикѣ на „царственномъ діалектѣ", или ста-
нутъ разбирать Виргилія и Цицерона. И та, и другая образованность
имѣла характеръ внѣшній; кругъ ея дѣйствія и вліянія ограничивался
только однимъ слоемъ общества, составлявшимъ незамѣтное мень-
шинство; это меньшинство, успѣвшее впитать въ себя, благодаря своему
Положенію, больше образовательныхъ элементовъ, уже отдѣлилось отъ
народной массы и въ общественномъ, и въ умственномъ отношеніи,
и стало относиться къ ней высокомѣрно, презрительно, указывая на
ея невѣжество, направляя противъ него свои обличенія и насмѣшки,
но въ сущности, ничего не дѣлая для того, чтобъ уменьшить это
невѣжество. Органическая связь верхняго слоя общества съ низшими
в£е болѣе и болѣе утрачивается; масса остается совершенно пассив-
ною къ тому, что дѣлается тамъ, „на верху", и только время отъ
времени выражаетъ свой протестъ противъ дѣйствій руководящаго
1 ) Приб. къ Тв. св. отц., 1845, III, 175 — 176; Собр. Госуд. Гр., IV,
№ 135.
2) Тамъ-же, 163.

меньшинства, когда эти дѣйствія идутъ уже слишкомъ въ раврѣзъ съ
ев насущными интересами. Та же часть народа, которая еще ранѣе
ушла въ расколъ, относится къ тому и другому изъ спорящихъ между
собою направленій съ одинаковою враждебностью, видя въ обоихъ
проявленіе злой воли антихриста. Такимъ образомъ, борьба греко-сла-
вянской образованности съ латино-польскою имѣла существенное зна-
ченіе и интересъ только для небольшаго, сравнительно, круга людей,
органомъ котораго была литература. При жизни Симеона Полоцкаго
борьба эта, въ сущности, только еще подготовлялась, потому-что
Симеонъ занималъ высокое положеніе при дворѣ и стоялъ внѣ уда-
ровъ своихъ противниковъ; за то послѣ его смерти (1682 г.) борьба
разыгралась съ особенною силой и рѣзкостью. Представителями враж-
дующихъ партій явились съ одной стороны — ученики Епифанія, во
главѣ которой стоялъ іеромонахъ Евѳимій, человѣкъ чрезвычайно за-
читанный и трудолюбивый, a съ другой — ученики Симеона, изъ ко-
торыхъ наиболѣе замѣчателенъ по своей дѣятельности строитель За-
иконоспасскаго монастыря Сильвестръ Медвѣдевъ. Предметомъ столк-
новенія былъ сначала вопросъ богословскій; но вскорѣ споръ расши-
рился, обобщился и обратился въ полемику о томъ, быть или не быть
-въ Москвѣ кіевской наукѣ. Царь Ѳедоръ Алексѣевичъ, вѣроятно,
подъ вліяніемъ своего наставника, Симеона» а также и восточныхъ
патріарховъ, рѣшился основать въ Москвѣ, „храмы чиномъ акадиміи,
на взысканіе"юныхъ свободныхъ ученій мудрости и собранія общаго
ради отъ благочестивыхъ и въ писаніи божественномъ благоискус-
ныхъ дидаскаловъ, и изощренія разумовъ", а также и для того, чтобы
пріѣзжающіе въ Россію Греки могли получать здѣсь образованіе. Со-
ставленіе устава поручено было Симеону Полоцкому; но царь умеръ,
не успѣвъ утвердить этого устава; въ томъ же году, и еще раньше
царя, умеръ и Симеонъ. Вопросъ о томъ, какъ устроится новая ака-
демія и кто будетъ ею завѣдывать — малороссійскіе ученые или мос-
ковское духовенство вмѣстѣ съ греческими монахами—стоялъ на оче-
реди; обѣ партіи употребляли всѣ усилія, чтобы рѣшить дѣло въ
свою пользу. Сильвестръ Медвѣдевъ, такой же придворный монаху,
какъ и учитель его Симеонъ, опирался на силу тогдашнихъ времен-
щиковъ при правительницѣ Софьѣ — Голицына и Шакловитаго, изъ
которыхъ первый вполнѣ сознательно отдавалъ польско-латинской
образованности предпочтеніе передъ византійской); патріархъ Іоакимъ
выставилъ противъ него Евѳимія, который началъ свою полемическую
дѣятельность обличеніемъ кіевскихъ ученыхъ въ такъ называемой

„хлѣбопоклонной" ереси 1). Обличеніе было направлено прежде всего
противъ умершаго уже Симеона Полоцкаго, какъ главы „латинской
школы" въ Москвѣ; о немъ стали говорить и писать, что онъ „аще
бяше человѣкъ и ученъ, и добронравенъ, обаче» предувѣщанъ отъ
іезуитовъ, папежниковъ сущихъ, и прельщенъ бысть отъ нихъ; ктому
и книга ихъ латінскія токмо чтяше, греческихъ же книгъ чтенію
не бяше искусенъ, того ради мудрствоваше латінская нововымышленія
нрава быти"; указывали на то, что онъ учился у іезуитовъ, а тому,
кто учился у іезуитовъ, „наипаче токмо латінски безъ греческаго* не
можно быти православну весма восточныя церкве искреннему сыну:
подвлагаютъ бо они іезуіти учащыяся у нихъ подъ страшныя клятвы,
еже быти имъ послушнымъ папѣ отцу ихъ, и послѣдователемъ во
всемъ, и уніатомъ, и защитникомъ западнаго костела, яко нѣцыи по-
страдавшій сіе сами извѣствоваша" 2). Затѣмъ эта же аргументація
была обращена и противъ Сильвестра Медвѣдева, который „у нѣкоего
іезуицкаго ученика (то-есть, Симеона Полоцкаго) приучися чести ла-
тінскія книги, и отъ таковаго книгъ оныхъ чтенія и отъ наслышанія
устоглагольнаго онаго учителя своего и иныхъ латінниковъ обычаемъ
латінскимъ навыче" 3); наконецъ, тѣ же мысли стали высказываться
уже въ общей формѣ, о всѣхъ малороссійскихъ ученыхъ: „Хотя Бѣ-
лоруси и учатся латинскимъ языкомъ, скудости ради греческаго уче-
нія, однакожь припоминати надобно, что малая часть изъ тѣхъ во
унію не падаютъ; а и тѣ, что не надаютъ, познаваются въ нихъ
остатки езувическіе: понеже езувиты не учатъ ихъ высокими науками,
покамѣстъ предъ Богомъ не обѣщаются держати латинской религіи".
Выводъ отсюда ясенъ: „того ради подобаетъ наипаче учитися
О Сущность дѣла заключалась въ вопросѣ о времени пресуществленія св.
Даровъ.. Малороссійскіе ученые утверждали, что пресуществленіе хлѣба и вина
въ тѣло и кровь Христову совершается во время произнесенія словъ Христа:
«Пріимите, ядите»...; греческіе же и московскіе бо ословы учили, что пресуще-
ствленіе совершается во время слѣдующей затѣмъ молитвы священника: «Со-
твори убо хлѣбъ сей тѣло Христа Твоего»... Слѣдовательно, заключали они,—
«латынники», полагая моментъ пресуществленія раньше, поклоняются не тѣлу и
крови Христовой, a хлѣбу и вину. Отсюда названіе ереси «хлѣбопоклонною».
2) Опис. рук. синод. библ., ч. II, отд. 3, стр. 434.
3) Щитъ Вѣры, рук. И. П. Б., I, F, 186: «О новоростригѣ Сильвестрѣ Мед-
вѣдевѣ и о злословіи его отъ демона поущаемомъ на св. церковь и о возмуще-
ніи народа на мятежь, и о побѣгѣ Сенкинѣ въ Польшу, и о вопрошеніи его ча-
одѣевъ, и о смертнѣй ему казни.

гречески, понеже не токмо тѣмъ языкомъ не вредится православ-
ная вѣра, яка латинскимъ, но в зѣло исправляется; и учити купно
со славенскимъ, яко да временемъ и славенскій языкъ (который пре-
богатъ есть) очистится и межь иныхъ ученыхъ языковъ сочетается" 1).
Сильвестръ, искусный діалектикъ, и по признанію современниковъ r
„мужъ великаго ума и остроты", не смущался этими обвиненіями, к
какъ кажется, началъ даже одерживать верхъ надъ своими против-
никами 2). Тогда патріархъ Іоакимъ, „церкви належащую бѣду видѣ,
подвиже въ помощь себѣ самобратій Лихудіевыхъ", па долю которыхъ
выпала въ этой борьбѣ рѣшительная роль.
„Словеснѣйшіи учителіе, честнѣйшіи іеромонаси" Іоанникій и Со-
фроніи Лихуды обучались въ Падуанскомъ университетѣ, и по сви-
дѣтельству восточныхъ патріарховъ, „объяти быша философскими же
и богословскими науками толико, яко силу имѣти довольную и уче-
никовъ научати, и священное Евангеліе проповѣдати благочестивыхъ
христіанамъ православно и благочестиво; искуство же не малое отъ
Св. Писанія избравше и повсюду священными одобреніи священно пре-
украшеніи, удобь познаша въ себѣ изъити отъ своего отечества и
обхождати иныя страны не точію ради смотрѣнія и обгляданія, ной
многократнаго еже въ нихъ учительнаго таланта и пользы ради хри-
стіанъ православныхъ". По просьбѣ Іоакима и „общимъ разумомъ
всего священнаго собора, граматами, соборнѣ, своими руками святѣй-
шихъ патріарховъ и архіереевъ запечатанными, послашася въ право
славнѣйшее и державнѣйшее святое царство московское" 3).
1) Приб. къ Тв. св. отц. III, 177.
2) Мы имѣемъ современное свидѣтельство, что ходъ этой полемики сильно
интересовалъ общество. Въ это время, по словамъ Евѳимія, и духовные, и свѣт-
скіе, мужи и жены и дѣти, въ собраніяхъ, бесѣдахъ, на торжищахь, во Всякомъ
мѣстѣ, благовременно и безвременно — всѣ начали разсуждать: «како пресуще-
ствляется хлѣбъ и вино въ тѣло и кровь Христову, и въ кое время, и кими
словесы» (Остенъ); съ этими словами интересно сравнить слова Симеона Полон-
каго (Приб. къ Веч. душ., л. 1—7): «Нынѣ разглагольствуютъ о богословіи
мужіе, разглагольствуютъ отроцы, бесѣдуютъ въ лѣсахъ дивіи человѣцы, пре-
пираются на торжищахъ скотопродатели, да не реку въ корчемницахъ піяніи,
напослѣдокъ и буія женища словопреніе дѣютъ безумное». Впрочемъ, въ этихъ
словахъ едва ли не слѣдуетъ видѣть просто риторическую амплификацію, для ко-
торой образцомъ послужила одна проповѣдь Григорія Назіанзина, какъ мы бу-
демъ имѣть случай указать это впослѣдствіи, говоря о подобных ь же выраженіяхъ
Стефана Яворскаго и Ѳеофана Прокоповича.
3) Мечецъ духовный (Каз. 1866), 30, 31, 37.

Такимъ образомъ, для борьбы съ кіевскимъ направленіемъ оказа-
лось нужнымъ просить помощи у восточныхъ патріарховъ, которые,
опасаясь потерять свое вліяніе на Москву, тотчасъ же послали туда
самыхъ ученыхъ людей, какихъ только можно было въ то время
найдти въ Константинополѣ 1). Мало того, понадобилось нёпосред-
ственное вмѣшательство патріарховъ для того, чтобы подорвать влія-
ніе -Кіевлянъ и представить ихъ въ самомъ невыгодномъ свѣтѣ. Іе-
русалимскій патріархъ Досиѳей, въ письмѣ къ царю (1686 г.) указывалъ,
что „въ землѣ казацкой" есть много архимандритовъ и игуменовъ,
наученныхъ въ Польшѣ отъ латинъ и распространяющихъ „неподоб-
ная мудрованія", и настаивалъ, чтобы никто изъ получившихъ за-
граничное образованіе не только не восходилъ на высшія степени
церковной іерархіи, но не ставился бы даже и въ священники 2).
Т Между тѣмъ, въ 1685 г., Сильвестръ Медвѣдевъ, черезъ Шакло-
витаго, поднесъ царевнѣ Софьѣ „привилій" или проектъ устава новой
академіи. Этотъ проектъ, составленный, по всей вѣроятности, Симео-
номъ Полоцкимъ, дошелъ до насъ въ передѣлкѣ; но главныя несу-
щественныя черты его, безъ сомнѣнія, остались неизмѣненными и
представляютъ наиболѣе яркое воплощеніе духа времени 3). Съ одной
') Нѣкоторые наши изслѣдователи, увлекаясь дѣятельностью «самобратій»,
сравниваютъ ее съ просвѣтительными трудами Кирилла и Меѳодія и видятъ въ
ней защиту русской народности отъ грозившаго ей латино-польскаго ига (свящ.
Образцовъ, Кіевскіе ученые въ Великоросса, Эпоха, 1865, № 1 и Дух. Бес.,
1865, Ш 41, 46; Братья Лихуды, Ж. М. Н. Пр., 1867, № 9; Г. Марковичь, О
школахъ и просвѣщеніи въ патріаршій періодъ, Ж. M. H. Пр. 1878, № 7; ср.
Д. Извѣковъ, Полемическая противо-протестантская дѣятельность Лихудовъ, Прав.
Обозр. 1872, т. I, 731—777). Не останавливаясь подробно на этомъ мнѣніи, такъ
какъ здѣсь мы имѣемъ въ виду изложить ходъ полемики XVII в. только въ об-
щихъ чертахъ, замѣтимъ, однако, что дѣятельность Лихудовъ не отличалась
особенно «просвѣтительнымъ» характеромъ, и еще менѣе можетъ быть названа
без корыстною; что же касается до «ига», то Лихуды, конечно, стремились от-
стоять направленіе не народно-русское, a византійскіе, столь же мало близкое къ
русской народности, какъ и латино-польское, и несомнѣнно уступавшее послѣд-
нему въ образовательной силѣ. Патріархи заботились о томъ же и высказыва-
лись откровеннѣе: такъ, когда тѣ же Лихуды стали не особенно охотно собирать
пожертвованія «для Гроба Господня», патріархъ Досиѳей не задумался обвинить
ихъ въ латинствѣ и потребовалъ удаленія ихъ ивъ академіи (Смирновъ, Ист.
Моск. Акад., 32—33).
2) Св. Димитрій Ростовскій, стр. 23.
3) Эта «привилегія>, вмѣстѣ съ стихотворнымъ посвященіемъ С. Медве-
дева правительницѣ, напечатана въ Др. Росс. Вивліоѳикѣ, изд. 2-е, ч. VI (1788),
стр. 390—420.

стороны, уставъ академіи представляетъ ея внутреннее устройство
въ томъ же самомъ видѣ, какое имѣли Кіево-Могилянская коллегія и
польскія ученыя заведенія этого рода: академіи предоставляются, до
извѣстной степени, права самостоятельной ученой корпораціи; такъ,
члены ея подлежатъ только собственному своему суду во всѣхъ де-
лахъ, „развѣ убійственныхъ и иныхъ великихъ дѣлъ" (§§ /7 и ' 8)і
академія можетъ пріобрѣтать всякаго рода имущество въ полную и
безотчетную собственность (§ 2); она управляется своимъ „блюсти-
телемъ" и совѣтомъ преподавателей (§ 3) и £. п. Въ опредѣленіи
учебной программы также слѣдуетъ видѣть рѣшительную побѣду ла-
тино-польскаго направленія: въ академіи предположено „постановите
науки гражданскія и духовныя, наченше отъ грамматики, піитики,
риторики, діалектики, философіи разумительной, естественной и нрав-
ной, даже до богословіи, учащей вещей божественныхъ и совѣсти
очищенія; притомъ же и ученію правосудія духовнаго и мірскаго
и прочимъ всѣмъ свободнымъ наукамъ быти". Такая обширная и
разнообразная программа, конечно, была для своего времени важнымъ
шагомъ впередъ. Съ другой стороны, въ томъ же проектѣ со всею си-
лою выразился крайній обскурантизмъ и религіозная нетерпимость,
унаслѣдованная Кіевлянами отъ іезуитовъ, и можетъ быть, еще болѣе
усиленная раздражительною полемикой, происходившею въ Москвѣ.
По проекту, академія должна была быть чѣмъ-то въ родѣ верховнаго
инквизиціоннаго трибунала или тайной полиціи по дѣламъ вѣры и
благочестія; отъ ея усмотрѣнія зависѣло бы отправить всякаго, заподоз-
рѣннаго въ ереси, на костеръ, или въ лучшемъ случаѣ—въ далекую
ссылку. Религіозная подозрительность распространялась даже на лицъ,
стоявшихъ во главѣ русскаго просвѣщенія — и на Грековъ, и 'Щ
Малороссовъ въ равной степени: и тѣхъ, и другихъ предполагалось
„крѣпцѣ въ вѣрѣ свидѣтельствовати", a безъ подлинныхъ и досто-
вѣрныхъ свидѣтельствъ о ихъ православіи „въ училищахъ имъ весьма
не быти".
Таковъ былъ этотъ проектъ перваго высшаго учебнаго заведенія
въ Московскомъ государствѣ, „такова была", по выраженію г. Косто-
марова,—„заря ученаго образованія, которое грозило худшимъ мра-
комъ, чѣмъ прежнее невѣжество". Къ счастію для Россіи, проектъ
такъ и остался проектомъ, хотя идеи, въ немъ выраженныя, продол-
жали жить въ обществѣ и нашли себѣ примѣненіе въ дальнѣй-
шемъ той борьбы, о которой мы теперь говоримъ.
Сильвестръ Медвѣдевъ расчитывалъ, конечно, сдѣлаться „блю-

стителемъ" академіи; но въ мартѣ 1685 г. прибыли въ Москву Ли-
худы, и академія была отдана въ ихъ распоряженіе. Это обстоятель-
ство еще болѣе заострило полемику, которая съ прибытіемъ Лихудовъ
сдѣлалась особенно рѣзкою 1). Лихуды начали обличеніемъ малорос-
сійскихъ книгъ („Выкладъ о церкви" кіевскаго игумена Ѳеодосія Сафо-
новича, 1668 г.), a затѣмъ всею силою обрушились на Сильвестра,
вступившагося за малороссійскія мнѣнія и чрезвычайно рѣзко поно-
сившаго пріѣзжихъ Грековъ 2). Кромѣ аргументовъ литературныхъ,
пущены были въ ходъ и другіе: Сильвестра схватили и посадили въ
монастырскую тюрьму, откуда онъ, черезъ годъ, подалъ патріарху
Іоакиму „покаянное рукописаніе", котораго тонъ и выраженія пока-
зываютъ, что оно было ему продиктовано лицами, желавшими, чтобъ
онъ осудилъ не только одного себя, но и вообще малороссійскихъ уче-
ныхъ и ихъ мнѣнія: „Премножайшыя прелстихъ и соблазнихъ", пи-
салъ онъ, — „церковь смутихъ безмѣствомъ и безчинствомъ, но обычаю
латинскому, прившедшему сѣмо въ Россію изъ малороссій-
скія страны, и въ томъ смертно согрѣшихъ; понеже въ книгѣ моей
душегубительнѣй Обманнѣ написано отъ мене Сенки Медвѣдева
многое блядословіе на св. восточную церковь... отъ прелести ла-
тинскія, еже кіевскія новыя книги утверждаютъ...и за тако
великій той явленнаго противленія грѣхъ долженствую пріяти, еже
отъ сердца желаю, епитимію, отлученіе, наказаніе и изпредѣленіе" 3).
Вмѣстѣ съ Сильвестромъ подверглись строгому осужденію и его уче-
1) Ходъ этой полемики подробно изложенъ въ указанныхъ выше статьяхъ,
касающихся дѣятельности Лихудовъ; для нашей цѣли достаточно общихъ указа-
ній на ея результаты.
2) Въ тетради, которую Евѳимій озаглавилъ «Пренеистоваго нѣкоего безъ-
имянника неистовнобреханіе на св. восточную церковь въ лицѣ и имени учите-
лей православныхъ Іоаникія и Софронія Лихудіевыхъ» (такимъ образомъ, здѣсь
Лихуды являются представителями церкви), и которая написана если не самимъ
Сильвестромъ, то кѣмъ-нибудь изъ его ближайшихъ учениковъ, Лихуды назы-
ваются полумонахами, бѣшеными собаками, пакостниками, слѣпыми совами,
сквернивыми нетопырями, и т. д., и т. д. (Рук. И. П. Б., изъ собр. Погодина,
№ 1227).
3) Рук. сборникъ И. П. Б., I, F, 246. Эпитимія, наложенная патріархомъ
Іоахимомъ, заключалась въ томъ, что Сильвестра рѣшено было отправить въ
дальній монастырь, съ тѣмъ чтобы «жити ему тамо неисходно до дне смерти его
водъ крѣпкимъ началомъ, съ иными же человѣки сходитися ему особно и раз-
глагольствовати ничтоже велѣти, бумаги и чернилъ отнюдь не давати» (А. И.,
V, № 194). Дальнѣйшая судьба его извѣстна.

ники. Не довольствуясь этимъ, патріархъ Іоакимъ потребовалъ отъ
Кіевскаго митрополита Гедеона Четвертинскаго и вообще отъ мало-
россійскаго духовенства увѣреній въ полномъ согласіи съ ученіемъ
Великороссійской церкви, а когда тѣ медлили отвѣтомъ, пригрозилъ
имъ судомъ восточныхъ патріарховъ и отлученіемъ, такъ что они
должны были покориться 1). По повелѣнію патріарха, Евѳимій соста-
вилъ книгу „Остенъ", въ которой подробно излагалась вся полемика
по вопросу о пресуществленіи; вмѣстѣ съ тѣмъ, сочиненія кіевскихъ
ученыхъ подверглись безпощадному осужденію, какъ еретическія; на
нихъ было наложено „проклятство и анаѳема, не точію сугубо и тре-
губо, но и многогубо" 2).
Торжество сторонниковъ византійско-московской системы было пол-
ное. Кіевскіе ученые, и притомъ наиболѣе извѣстные и авторитетовъ
ивъ нихъ, были уничтожены, опозорены; академія была въ рукахъ
Лихудовъ, заклятыхъ враговъ всего западнаго. Патріархъ Іоакимъ
умеръ, оставивъ извѣстное завѣщаніе, въ которомъ совѣтуетъ царямъ
Ивану и Петру не допускать въ свое царство иноземцевъ и не вводить
О «Не понудите ны, не понудите», писалъ онъ,—«и молитвенно просимъ не
понудите своимъ разгласіемъ писати и всеподробно назнаменати къ братіи нашей
четыремъ святѣйшимъ патріархамъ, да не тяжко mm что о семъ на вы изре-
кутъ". Къ Черниговскому архіепископу Лазарю Барановичу патріархъ пивалъ
семь грамотъ, но тотъ все отмалчивался, пока, наконецъ, патріархъ не пригро-
зилъ «восписати вся сія» восточнымъ патріархамъ, запретивъ ему до отвѣта
священнодѣйствовать («Щитъ Вѣры»).
2) Приводимъ списокъ этихъ осужденныхъ книгъ: 1) Большой Требникъ
Петра Могилы; 2) Миръ человѣку съ Богомъ, Иннокентія Гизеля, К. 1669; 3)
Ключъ Разумѣнія, Іоанникія Галятозскаго, Львовъ, 1665; 4) Мессія Правдивый,
его-же, К. 1669; 5) Мечъ Духовный, Лазаря Барановича, К. 1666; 6) Трубы сло-
весъ проповѣдныхъ, его-же, К. 1674; 7) Огородокъ Маріи Богородицы, Антонія
Радивиловскаго, К. 1676; 8) Вечеря духовная, Симеона Полоцкаго, M. 1683;
Обѣдъ душевный, его-же, M. 1680; 10) Вѣнецъ вѣры, его же, M. 1671; о пешъ
Замѣчено: «Сей Вѣнецъ сплетенъ не изъ прекрасныхъ цвѣтовъ, богоносныхъ
Отцовъ словесъ, но изъ бодливаго тернія на Западѣ прозябшаго новшества, отъ
вымышленій Скотовыхъ, Аквиновыхъ, Анзельмовыхъ и тѣмъ подобныхъ ерети-
ческихъ блядословій» (Остенъ, 132—133); -11) Учительное Евангеліе, Кирилла
Трамквиліона, 1619; 12) Катихизисъ, Сильвестра Коссова; 12) Экзегезисъ, его же
(конечно, за то, что въ этой брошюрѣ доказывалась необходимость изученія
лат; языка); 13) и 14) два малыхъ катихизиса П. Могилы, изд. въ Кіевѣ 1645;
15) Слово, сложенное отъ іезуитскаго ученика С. Полоцкаго: «О благоговѣйномъ
во храмѣ стояніи»; 16) Выкладъ, «весьма ереси латинскія наполненный», Ѳео-
досія Сафоновича (Оп. рук. син. библ., II, 3, № 310).

новыхъ латинскихъ и иностранныхъ обычаевъ и въ платьѣ перемѣнъ,
„ибо тѣмъ нѣсть благочестіе христіанскаго царства во удобствіи иматъ
пространятися". Преемникъ его, патріархъ Адріанъ, былъ человѣкъ
тощ, »е направленія и держался такихъ же взглядовъ на науку. Ка-
ковы были результаты академическаго преподаванія подъ руковод-
ство!» Лихудовъ въ послѣднее десятилѣтіе XVII вѣка-въ подроб-
ности неизвѣстно; мы знаемъ, что ученые Греки — конечно, подъ
вліяніемъ идей западныхъ—преподавали риторику, піитику, философію;
но въ 1698 или въ 1699 году Петръ Великій, говоря съ патріар-
хомъ о положеніи образованія, замѣтилъ: „Священники у насъ ста-
вятся, грамотѣ мало умѣютъ; еже бы. ихъ таинствъ научити и
ставити въ тотъ чинъ... и для того въ обученіе хотя бы послать
10 человѣкъ въ Кіевъ въ школы, которые-бы могли къ сему приле-
жати". Слѣдовательно, Московская академія, вопреки своему громкому
названію, не достигала цѣли; самостоятельнаго же стремленія къ про-
свѣщенію въ московскомъ учительномъ сословіи не было. Стремленіе
это сильно и дѣятельно проявлялось въ одномъ только Петрѣ, ко-
торый вслѣдствіе этого отдавалъ рѣшительное предпочтеніе кіевскимъ
школамь, видя въ нихъ, все-таки, орудія просвѣтительной дѣятель-
ности; Направленію кіевскихъ ученыхъ—формальному, схоластически-
безжизненному—Петръ, при своемъ реально-утилитарномъ взглядѣ
на науку, конечно, не могъ сочувствовать: но онъ видѣлъ, что мо-
сковское духовенство въ своемъ, спеціально-церковномъ, образованіи
стоитъ неизмѣримо ниже Кіевлянъ, что въ Великороссіи, выражаясь
словами одного изъ литературныхъ дѣятелей того времени, Ѳедора
Поликарпова, видится только „заматорѣлое грубости чудо, всѣхѣ
ужасныхъ видовъ ужасное", и нѣтъ людей, которые могли бы руко-
водить просвѣщеніемъ духовенства, заботиться о школахъ, слѣдить
за ходомъ и результатами преподаванія; вотъ почему, желая поднять
уровень образованія въ этой средѣ, онъ необходимо долженъ былъ
обратиться къ тѣмъ же изгнаннымъ, опозореннымь, обвиненнымъ въ
латинствѣ кіевскимъ ученымъ. Обратиться, по прежнему, къ Грекамъ
онъ Ш' Могъ, вопервыхъ, потому, что видѣлъ неудовлетворительные
результаты ихъ педагогической системы, а вовторыхъ—и ото, конечно,
самая? главная причина — потому, что Греки были представителями
ѳеократической идеи патріаршества, церковнаго авторитета, сторон-
никами и защитниками той самой московско-византійской косности,
которая такъ ненавистна была Петру. Задумывая уничтожить глав-
ный оплотъ стариннаго, клерикальнаго строя русской жизни—патріар-

шество, одъ долженъ билъ окружить, себя людьми новыми, не свя-
ванными съ этимъ строемъ никакими традиціями; таковы именно и
были кіевскіе ученые. Правда, эти люди, болѣе или менѣе, были
„заражены латинствомъ", то-есть, сочувствовали католическому взгляду
на отношенія церкви къ государству; но за то они были рѣшитель-
ными противниками московской старины, причинившей имъ такъ много
непріятностей; одно уравновѣшивалось другимъ. При этомъ, борьба—
еслибъ она и возникла—свѣтской власти съ ѳеократическими по-
ползновеніями духовенства была бы дѣломъ гораздо болѣе легкимъ
по отношенію къ людямъ новымъ, пришлымъ, чѣмъ по отношенію къ
старымъ московскимъ попамъ, имѣвшимъ непосредственныя связи съ
народомъ и вліяніе на него. Наконецъ, кіевская схоластика все же
имѣла нѣкоторыя точки соприкосновенія съ свѣтскою наукою, кото-
рая въ Москвѣ такъ упорно отрицалась, и которою Петръ такъ до-
рожилъ; Кіевляне могли и перевести нужную книгу съ латинскаго,
съ нѣмецкаго, съ польскаго и разъяснить читателямъ, почему эту
книгу слѣдовало перевести и какъ слѣдуетъ ее понимать, и напи-
сать, когда признано будетъ необходимымъ, ученый трактатъ вѣ
объясненіе того или иного вопроса вѣры или обряда. Всѣ эти при-
чины обусловили окончательную побѣду представителей латино-поль-
скаго элемента надъ ихъ московскими противниками и предоставили
имъ важную роль въ исторіи русскаго просвѣщенія.
II.
Отношеніе Петра Великаго къ духовенству и его просвѣщенію.—Преобразованіе
Московской славяно-греко-латинской академіи. —Секуляризація науки. Взглядъ
Петра Великаго на цѣль и значеніе церковной проповѣди. Проповѣдническая дея-
тельность Стефана Яворскаго и его отношеніе къ общественнымъ вопросамъ.
Въ 1700 году Кіевскій митрополитъ прислалъ въ Москву двоитъ41
игуменовъ, „добрѣ церкви святѣй благоразуміемъ и благоугожденіемъ
служащихъ"—Захарію Корниловича и Стефана Яворскаго. Петру они
понравились, особенно послѣдній, своимъ умѣньемъ говорить церков-
ныя проповѣди, а потому онъ приказалъ патріарху уже нарочно вы-
звать въ Москву изъ Кіева шесть архимандритовъ или игуменовъ—
„въ наукахъ благоискусныхъ, къ проповѣданію слова Божія способ-
ныхъ и архіерейскаго сана достойныхъ". Такимъ образомъ,
высшія мѣста въ церковной іерархіи предназначались Петромъ.для
тѣхъ самыхъ малороссійскихъ монаховъ, которые всего какихъ-нибудь

восемь или десять лѣтъ тому назадъ потерпѣли въ Москвѣ пораженіе,
были объявлены еретиками и назывались не иначе, какъ „Черкасиш-
ками" 1).
Въ октябрѣ того же года, по смерти патріарха Адріана, мѣсто-
блюстителемъ патріаршаго престола назначается тотъ же Стефанъ
Яворскій, уже получившій санъ митрополита Рязанскаго. Вслѣдъ за
тѣмъ и другіе кіевскіе монахи получаютъ въ Великороссіи важныя
духовныя мѣста. Эти назначенія обозначаютъ собою поворотный пунктъ
въ исторіи отношеній высшей свѣтской власти къ духовенству. Не
получивъ систематическаго воспитанія ни въ старомъ византійско-
московскомъ духѣ, ни въ новомъ латино-польскомъ, молодой царь
былъ совершенно свободенъ отъ того клерикальнаго взгляда на на-
уку и общественную жизнь, какимъ отличались Русскіе люди XVII
столѣтія; благодаря этому обстоятельству, онъ могъ отрѣшиться отъ
вѣковаго предразсудка, считавшаго смертнымъ грѣхомъ всякое обще-
ніе съ иностранцами и иновѣрцами и перениманіе всякой ихъ свѣт-
ской мудрости. Напротивъ, въ этомъ общеніи и въ этой свѣтской
наукѣ онъ видѣлъ новую силу, которая, при своемъ обще-европей-
скомъ характерѣ, можетъ сослужить важную службу государству. По-
тому-то „насажденіе" въ Россіи наукъ онъ считалъ чрезвычайно серь-
езнымъ государственнымъ и національнымъ дѣломъ. Между тѣмъ,
при томъ высокомѣрномъ презрѣніи къ наукѣ, какимъ отличалась
старинная русская книжность, среди представителей этой книжности
нельзя было найдти людей, способныхъ помогать „насажденію наукъ".
Такими людьми могли быть только иностранцы да кіевскіе монахи,
которые не презирали науку, а напротивъ, стремились пользоваться
ея результатами—правда, въ ограниченномъ смыслѣ и для цѣлей
спеціально-религіозныхъ. Съ другой стороны, при всей нелюбви Петра
къ старинной религіозной исключительности, относиться къ велико-
русскому духовенству вполнѣ отрицательно онъ все-таки не могъ.
Онъ зналъ, что при прежнемъ клерикальномъ характерѣ русской
жизни, который онъ стремился сгладить своею реформою, духовен-
ство стояло во главѣ общества, что оно, слѣдовательно, представ-
ляло силу, съ которою необходимо было, такъ или иначе, считаться
Когда древняя Русь выставила свой протестъ противъ новаго духа
въ формѣ стрѣлецкихъ бунтовъ и народныхъ волненій, духовенство
явилось во главѣ этого протеста и своимъ участіемъ какъ бы освящало
1) Русск. Старина, XXII, 190.

его, тѣмъ болѣе, что этотъ протестъ всегда имѣлъ характеръ рели-
гіозный, раздавался во имя православія, стариннаго благочестія, ко-
торое въ глазахъ народа было неразрывно связано съ понятіемъ о
русской національности. Слѣдовательно, въ интересахъ реформы было
весьма важно привлечь духовенство на twopoHy новаго духа, восполь-
зоваться этимъ общественнымъ классомъ, столь близкимъ къ народу,
имѣвшимъ на массу несомнѣнное вліяніе, для того, чтобы разъяснять
народу цѣль и необходимость государственныхъ мѣропріятій. Духо-
венство, будучи послушнымъ орудіемъ въ рукахъ царской власти»
могло бы ослаблять протестъ народа противъ нововведеній; но для
этого было необходимо, чтобы само оно, прежде всего, проникнулось
духомъ этихъ нововведеній, чтобъ оно, на ряду съ другими обще-
ственными классами, сдѣлалось служилымъ сословіемъ, однимъ изъ
органовъ новаго государства. Средствомъ для этого было возвышеніе
уровня образованія въ средѣ духовенства; нужно было отдать его,
какъ и другіе общественные классы, въ науку—конечно, не къ ино
странцамъ, которые не могли „насаждать" у насъ богословскія зна-
нія, a къ тѣмъ Кіевлянамъ, которые давно уже освоились съ пріемами
западной богословской науки и—худо ли, хорошо ли—умѣли пользо-
виться этими пріемами въ интересахъ православія. Потому-то, назначая
Стефана мѣстоблюстителемъ патріаршаго престола и „протекторомъ"
Московской академіи, Петръ приказывалъ ему, чтобъ онъ; „не жалѣя
имѣнія и доходовъ дома патріаршаго, училище учредилъ и о наученіи
закона Божія крайне прилежалъ, дабы, по прошествіи малаго времени,
не наученыхъ, по крайней мѣрѣ, катихизису и десяти заповѣдяхъ, не
свидѣтельствовавъ самъ, во священники не ставилъ" 1). Вмѣстѣ съ
тѣмъ, Петръ особымъ указомъ повелѣлъ протектору „завести въ ака-
деміи ученія латинскія" 2), что, впрочемъ, было сдѣлано еще раньше,
само собою, такъ какъ, не смотря на всю ревность, съ какою Лихуды
отстаивали византійскую систему, первый же ихъ ученикъ, прежде-
временно умершій докторъ богословія Палладій Роговскій, который
съ 1700 г. завѣдывалъ академіей, вовсе не зналъ по-гречески 8).
4) Арсенія Мацѣевича «Возраженіе на пашквиль лютеранскій на книгу с Ка-
мень вѣры», въ рукоп. Имп. П. В., F. I, № 190.
2) Др. Росс. Вивл., 2-е изд., XVI, 302.
3) Смирновъ, М. Исторія Моск. акад., 75. О Роговскомъ см. Древн. Росс.
Вивл., 2-е изд., XVI, 302; XVIII, 148—197, и восторженную статью Н. И. На-
деждина въ Сынѣ Отеч. 1840 г., VIII.

! Этотъ поворотъ къ „латинству" означалъ уже рѣшительный раз-
рывъ съ традиціонною византійскою системой, и конечно, долженъ
билъ побудить Грековъ сдѣлать послѣднюю попытку отстоять свое
значеніе. Яворскаго стали называть въ народѣ еретиковъ, Литей-
номъ, обливанникомъ; на него сдѣланъ былъ даже доносъ Іерусалим-
скому патріарху Досиѳею, что онъ проповѣдуетъ латинское мнѣніе о
пресуществленіи 1). Досиѳей написалъ ему рѣзкое посланіе, въ кото-
ромъ упрекалъ его за то, что онъ въ конецъ уничтожилъ греческое
ученіе и заботится только о латинскихъ школахъ, и что онъ, отпра-
вившись въ латинскія земли для снисканія мудрости, принесъ въ даръ
воспитавшей и вскормившей его восточной церкви только „хульныя
писанія". Вмѣстѣ съ тѣмъ, Іерусалимскій патріархъ, какъ представи-
тель церковнаго авторитета и какъ противникъ всякихъ нововведеній,
счелъ нужнымъ обратиться къ царю съ слѣдующимъ характернымъ,
увѣщаніемъ: „Аще пріидутъ отсюда (то-есть съ православнаго Востока)
или Сербы, или Греки, или отъ иного народа, аще бы и случайно
были мудрѣйшія и святѣйшія особы, ваше державное и богоутверж-
денное царствіе да никогда сотворитъ митрополитомъ или патріар-
хомъ Грека, Серба или и Русянина (то-есть Малоросса), но Москви-
тянъ, и природныхъ Москвитянъ, аще и немудріи суть... Москви-
тяне хранятъ отеческую вѣру, сущій не любопытательніи и не-
лукавніи человѣки; но странніи (иностранцы) и оніи, иже хождаху
здѣ и тамо, могутъ произвести нѣкія новости въ церкви" 2).
Въ этомъ увѣщаніи, наряду съ весьма характернымъ уваженіемъ
къ „немудрости" и „нелюбопытательности" (этимъ двумъ качествамъ,
противъ которыхъ Петръ всѣми силами старался дѣйствовать), наряду
съ боязнью всего новаго, особеннаго вниманія заслуживаетъ отрица-
тельное отношеніе Грека къ своимъ же единоплеменникамъ, столь
долго игравшемъ на Руси такую важную роль. Въ письмѣ къ Сте-
фану Яворскому патріархъ высказался на этотъ счетъ гораздо опре-
1) Слѣдовательно, орудіемъ для борьбы послужило то же средство, какимъ
за 12 лѣтъ передъ тѣмъ партія византійско-московская такъ успѣшно восполь-
зовалась противъ Симеона Полоцкаго и его учениковъ. Фактъ доноса косвенно
подтверждается самимъ патріархомъ, который въ письмѣ къ Яворскому говоритъ:
«Несправедливо пишешь ты, что ты — поборникъ восточной церкви, потому что,
прохлаждаясь на одномъ обѣдѣ, гдѣ были и нѣкоторые Греки, ты опорочилъ
восточную церковь на счетъ совершенія таинства евхаристіи». Соловьевъ, XV, 124;
Тр. Кіевск. Дух. Акад., 1864, III, 246—252.
2) Тр. Кіевск. Дух. Акад. 1864 г., III, 245.

дѣленнѣе: „По нашему мнѣнію", говоритъ онъ,—„не можетъ, быть
московскій патріархъ изъ Грековъ, потому что лучшіе Греки хо-
тятъ раздѣлять страданія своего народа, a тѣ, которые воло-
чатся туда и сюда, особенно по Россіи, хотя, можетъ быть
и честные люди, но, по образованію своему — настоящіе му-
жики6 *)•
Такимъ образомъ, авторитету Грековъ, какъ учителей Русскаго
народа, наносился сильный ударъ со стороны одного изъ наиболѣе
важныхъ н вліятельныхъ представителей этого авторитета. Не даромъ
же, три года спустя, греческій іеромонахъ Серафимъ писалъ: „Родъ
мой (то-есть, Греки) есть ниже всякаго языка при другихъ народахъ,
чему свидѣтель непогрѣшимый я самъ и очевидецъ былъ" 2). Въ
этихъ словахъ слышится призваніе полнаго паденія греческаго авто-
ритета въ Россіи начала XVIII столѣтія.
Дѣйствительно, для Петра Греки могли имѣть значеніе лишь на
столько, на сколько они, наравнѣ съ прочими иностранцами, могли
быть полезны для распространенія въ Россіи реальныхъ знаній, въ
чемъ царь видѣлъ важную государственную потребность. Но именно
этихъ*то знаній, нужныхъ для новаго государства, Грекамъ и недо-
ставало. Петръ могъ заставить Лихудовъ переводить съ италіанскаго
трактаты объ артиллеріи 8) и обучать желающихъ италіанскому
языку; но кромѣ этихъ ученыхъ монаховъ, онъ не Могъ воспользо-
ваться услугами Грековъ рѣшительно ни въ чемъ, не смотря на то,
что патріархъ Досиѳей утверждалъ, что „и въ нынѣшнихъ, въ поли-
тическихъ, въ риторическихъ, логическихъ, творческихъ (то-есть, въ
поэзіи, ποιητικά), философскихъ, ариѳметическихъ, геометрическихъ
и астрономскихъ Еллини суть учители Латинянъ", и что „Латины яко
отъ церковныхъ испадоша и удалишася, тако и внѣшняя
раздраша и оскверниша" 4).
Это стараніе обвинит/ь „Латинянъ* не только въ ереси церковной,
1) Соловьевъ, 1. с.
2) Смирновъ, Ист. Моск. акад., 83.
3) Пекарскій, H. и Л., I, 216.
4) Правосл. Обозр. 1862 г., X, 89: письмо Досиѳея дьяку Полянскому въ защиту
греческаго языка. Тамъ же говорится, что «и самый языкъ латинскій половина
есть греческаго; убо несравнительно предпочитается еллинскій языкъ отъ латин-
скаго, и кто предпочитаетъ латинскій, есть еретикъ и отступникъ... яко на ла-
тинскомъ языкѣ написана суть толикая ереси, толикая шпынства, паче же без-
божества».

но и въ ереси свѣтской, въ искаженіи научныхъ понятій, вмѣстѣ съ
отзывомъ о Грекахъ, какъ о „неученыхъ мужикахъ", могло вести
только къ одному выводу — къ тому, что никакой науки не надо, и
что гораздо лучше сохранять и поддерживать прежнюю „простыню
ума". Такимъ аргументомъ на Петра, конечно, менѣе всего можно
было подѣйствовать. Столь же мало имѣли въ его глазахъ и обли-
ченія въ ереси религіозной, прежде столь страшныя по своимъ по-
слѣдствіямъ. Вопреки завѣщанію патріарха Іоакима, Петръ все ближе
и ближе сходится съ иностранцами, съ Нѣмцами, не стѣсняется на-
зывать ихъ своими учителями, хвалить ихъ обычаи и передѣлывать
русскую старину на нѣмецкій ладъ; все это указываетъ на отношенія
уже совершенно свѣтскія, совершенно свободныя отъ всякой религіоз-
ной нетерпимости, которая такъ прочно укоренилась въ Русскомъ на-
родѣ подъ вліяніемъ византійской исключительности. Наконецъ, 16-го
апрѣля 1702 года, всенародно объявляются отъ имени царя такія,
неслыханныя прежде въ Москвѣ, рѣчи: „Мы, по дарованной намъ отъ
Всевышняго власти, совѣсти человѣческой приневоливать не желаемъ
и охотно предоставляемъ каждому христіанину на его отвѣтствен-
ность пещись о блаженствѣ души своея... и накрѣпко станемъ смо-
трѣть, чтобы никто какъ въ своемъ публичномъ, такъ и частномъ
отправленіи богослуженія обезпокоиваемъ не былъ" 1).
Ясно, что для верховной власти интересы политическіе, государ-
ственные были уже выше интересовъ исключительно церковныхъ,
религіозныхъ. Представитель этихъ послѣднихъ—духовное сословіе—
увидѣло, что оно должно потерять свое прежнее значеніе и автори-
тетъ учительнаго класса, что учительными людьми являются теперь
люди пришлые, иноземцы, иновѣрцы, что, такимъ образомъ, „поганые
еретики" начинаютъ оттѣснять и заслонять собою прежнихъ учите-
лей народа, которымъ теперь, по волѣ царя, самимъ приходится
учиться у „латынниковъ" и повиноваться духовной власти „ляшен-
ковъ". Порядки, заведенные въ Московской академіи Стефаномъ Явор-
скимъ—порядки кіевскіе, были приняты за образцовые для всѣхъ рус-
скихъ духовныхъ школъ и мало по малу, подъ руководствомъ пріѣзжихъ
ивъ Малороссіи архіереевъ, распростанились повсюду; дѣти „поповы»
дьяконовы", даже „пономаревы, дьячковы,сторожевы и просвирницыны",
изъ которыхъ весьма немногіе обучались прежде, по старинному обычаю,
„чтенію, пѣнію и канонарханію", должны были теперь, волей-неволей,
1) П. С. З., IV, № 1910.

идти въ эти новыя школы и учиться тамъ „діалекта латинскаго, вока-
булъ, сентенцій, деклинацій: и регулъ со експливаціями и писанія того
асе діалекта, гратуляцій и привѣтствій различныхъ, комидійныхъ акцій,
также интермедіи; ариѳметическихъ частей, нумераціи, аддиціи, суб-
стракціи, мултипликаціи и прочаго обхожденія политическаго, къ
семинаріи принадлежащаго". При этомъ на крѣпко подтверждалось,
что »буде они въ тѣхъ школахъ учиться не похотятъ, и ихъ въ попы
ѣ во дьяконы на отцово мѣсто и никуда посвящать и въ подъячіе и
въ иные ни въ какіе чины, кромѣ служилаго чина, принимать не
велѣно" 1).
Тяжелое матеріальное положеніе школьниковъ, необычность и труд-
ность латинской науки въ соединеніи съ ея ужасными педагогическими
пріемами, темнота и непонятность учебныхъ книгъ, которыя прихо-
дилось безсознательно „долбить" наизусть, наконецъ — даже для
счастливцевъ, постигшихъ эту науку—полнѣйшая отрѣшенностъ ея
отъ жизни, полнѣйшее отсутствіе въ ней практическаго элемента—
таковы были отличительныя черты новой духовной школы, сохраняв-
шіяся въ ней, съ незначительными измѣненіями, очень долго, чуть
не до нашего времени. Понятно, что при такихъ условіяхъ школа;
не имѣла никакой привлекательности; учениковъ приходилось наби-
рать, какъ солдатъ, принудительнымъ образомъ, и разумѣется, какъ
сами ученики, такъ и ихъ родители пускали въ ходъ всѣ средства,
лишь бы уклониться отъ этой школьной повинности. Священники
городскихъ и сельскихъ приходовъ, обучивъ на скорую руку сыно-
вей грамотѣ, хлопотали объ опредѣленіи Ихъ въ пономари при тѣхъ-
же церквахъ, гдѣ сами служили; a діаконы и дьячки, расчитывая
имѣть дѣтей помощниками по хозяйству, еще смолоду выключали ихъ
изъ духовнаго званія и записывали въ крестьянство. Тѣ и другіе
спѣшили пристроивать дѣтей своихъ въ разныя коллегіи и-канцеля-
ріи въ подъячіе; въ случаѣ же наѣздовъ „закащиковъ" и разсыльныхъ
изъ духовныхъ правленій для набора въ школу, укрывали дальними
отсылками и другими подобными способами, объявляли ихъ болѣзнен-
ными, или подаривъ рублей полдесятка и больше „закащику"-подъя-
чему, уговаривали записать, что дѣти „негодны-де еще для школы
лѣтами" 2).
1) П. С. З., IV, 2186, 2308; Пекарскій, H. и Л., I, 115.
2) Чистовичъ, Ист. С.-Пб. дух. ак., 45; П. С. З., VIII, 5882, 6267 и др.;
Пекарскій, H. и Л., 120, 452, 453.

Матеріальное положеніе духовенства, какъ бѣлаго, такъ и мона-
шествующаго, также значительно ухудшилось. При огромныхъ расхо-
дов, какіе требовались новыми порядками, войною, заведеніемъ войска
и флота и т. д., естественно было требованіе отъ всѣхъ службы го-
сударству, требованіе, чтобы никто въ избылыхъ не былъ. Съ такой
точки зрѣнія Петръ смотрѣлъ и на духовенство, считая людей, не
приносящихъ государству матеріальной выгоды, тунеядцами. Послѣ
1700 года казна объявила своими оброчными статьями пчельники,
рыбныя ловли, соляный варницы, мельницы и даже бани; духовенство
также должно было платить оброкъ съ этихъ статей, заурядъ съ дру-
гими. Наконецъ, учрежденіе монастырскаго приказа тяжело отозвалось
и на положеніи высшаго духовенства.
Всѣ эти обстоятельства произвели среди духовенства сильный ро-
потъ; стали говорить, что, вотъ, царь уже и на Бога наступилъ: съ
церквей колокола снимаетъ! „Теперь и до нашей братьи дошло", го-
ворили попы,—„начали брать у насъ съ бань, съ пчелъ, съ избъ
деньги: этого наши прадѣды и отцы не знали и не слыхали; никакъ
въ нашемъ царствѣ государя нѣтъ" 1)! Въ общемъ ропотѣ на-
рода, ославившаго царя „міроѣдомъ", „врагомъ мірскимъ", голосъ
духовенства раздавался едва ли не громче остальныхъ голосовъ; это
былъ голосъ авторитетныхъ людей, стоявшихъ за нерушимость право-
славія, стариннаго благочестія и благолѣпія; это, былъ голосъ, обви-
нявшій царя въ измѣнѣ церкви, въ еретичествѣ, выставлявши его й
мо врагомъ Христа, антихристомъ. Разъ сказанное, это слово быстро
пошло въ ходъ; въ немъ какъ бы сосредоточилось выраженіе всена-
роднаго протеста противъ реформы. Въ 1700 г. „книгописецъ" Гри-
горій Талицкій написалъ нѣсколько „тетрадей", въ которыхъ доказы-
валъ, что Петръ именно есть воплощеніе антихриста; Талицкій за
это былъ сожженъ; но его „тетради" пришлисъ по вкусу многимъ и
встрѣтили одобреніе даже со стороны лицъ, принадлежавшихъ къ вы-
сшей духовной іерархіи. Тамбовскій архіерей Игнатій называлъ его
„Павловыми устами", покупалъ его тетради, давалъ ему денегъ. Другіе,
какъ напримѣръ, митрополитъ Нижегородскій Исаія, видѣвшій въ
Шведской войнѣ наказаніе Божіе за новые порядки, открыто и рѣзко
возставали противъ монастырскаго приказа. Даже такіе представители
Духовенства, какъ Димитрій Ростовскій, вообще относившіёся къ
реформѣ сочувственно, строго порицали всякія стремленія ограничить
1) Соловьевъ, XV, 129—130.

нрава и преимущества духовнаго сословія, имѣвшаго прежде первен-
ствующее значеніе въ государствѣ. Такъ, по поводу учрежденія мона-
стырскаго приказа, Димитрій, въ одной изъ своихъ nponoajagg,
говоритъ: „Хощеши ли грабити церковная? Спросися Иліона, казна-
чея царя Селевка, иже пришелъ бѣ въ Іерусалимъ грабити царков-
ная и біенъ бысть ангельскими руками". Въ другой проповѣди, ка-
саясь общаго положенія дѣлъ, онъ уже вовсе не иносказательно за-
мѣчаетъ, что есть „многіе господа", которые „поядаютъ и пьютъ кро-
вавые труды человѣческіе, a бѣдныхъ крестьянъ немилосердно мучатъ:
снѣдаютъ люди вмѣсто хлѣба. Господамъ до пресыщенія всего до-
вольно есть, a крестьянамъ бѣднымъ и укруха хлѣба худого не стаетъ.
Сіи объядаются, a тіи развѣ водою жажду свою утоляютъ; сіи весе-
лятся, a тіи плачутъ на правежахъ" 1), и т. д.
При такомъ отношеніи-значительной части духовнаго сословія къ
реформѣ, Петръ, конечно, не могъ съ своей стороны относиться къ
духовенству индифферентно* Недовольство его, можно сказать, уси-
ливалось годъ отъ году, и большую часть своихъ неудачъ въ дѣлахъ вну-
треннихъ онъ ставилъ на счетъ духовенству, члены котораго постоянно
занимали самое видное мѣсто въ спискахъ Преображенскаго приказа*
„Большія бороды", которыя, по выраженію Петра,—„нынѣ, по тунеяд-
ству своему, не во авантажѣ обрѣтаются", были для него всего бо-
лѣе непріятны. „О, бородачи!" часто повторялъ онъ,—„отецъ цой
имѣлъ дѣло только съ однимъ (Никономъ), a мнѣ приходится имѣть
дѣло съ тысячами; многому злу корень старцы и попы".
Необходимость считаться съ противоправительственными заявле-
ніями, считаться4 не только физическою силой, черезъ Преображен-
скія приказъ, но и силой нравственною, путемъ слова, путемъ ар-
гументаціи, сознаніе того, что, при всей неограниченной широтѣ
власти, одной физической силы недостаточно, заставило Петра обра-
тить серьезное вниманіе на разъясненіе сущности и мотивовъ тѣхъ
дѣйствій правительства, которыя тяжело ложились на народъ, не до-
нимавши ихъ непосредственной пользы и потому относившійся къ
нимъ недовѣрчиво. Общественное мнѣніе высказывалось, въ большин-
ствѣ случаевъ, только отрицательно, и при отсутствіи гласности,
при отсутствіи чего-нибудь похожаго на публицистику въ томъ смыслѣ,
въ какомъ понимается это слово въ наше время, могло высказываться
') Соч. св. Димитрія, II, 47, 118—122; ср. тамъ же, 288 и др.

только въ формѣ подметныхъ писемъ и тетрадей, ходившихъ по ру-
камъ. Чувствовалась, поэтому, необходимость создать ему противо-
вѣсъ, выставить, въ противоположность мнѣнію толпы, мнѣніе
офиціальное, такъ какъ простое „загражденіе устъ" далеко не всегда
достигало цѣли. Но при отсутствія политической печати, офиціаль-
ное мнѣніе могло выражаться только въ офиціальныхъ актахъ; и
действительно, почти всѣ указы и распоряженія Петра заключаютъ
въ себѣ изложеніе мотивовъ даннаго мѣропріятія, изложеніе, иногда
очень пространное. Для популяризаціи мнѣній правительства, конечно,
этого было недостаточно. Мнѣнія могли развиваться и излагаться
еще въ книгахъ, которыя почти всѣ издавались подъ непосредствен-
нымъ наблюденіемъ царя, нерѣдко съ его собственными примѣчаніями;
но книги печатались не каждый день и читались очень немногими;
слѣдовательно, и этотъ способъ не вполнѣ соотвѣтствовалъ цѣли. Для
противодѣйствія публицистикѣ народной массы, для разъясненія и
оправданія новыхъ порядковъ» при отсутствіи періодической печати,
самымъ дѣйствительнымь средствомъ было устное публичное обсуж-
деніе общественныхъ и государственныхъ вопросовъ въ видѣ пропо-
вѣди съ церковной каѳедры. Разъясненіе мотивовъ и послѣдствій
того, что предпринимало правительство, разъясненіе, исходящее отъ
лицъ авторитетныхъ, „учительныхъ", отъ представителей духовенства,
имѣвшаго въ русской жизни такое важное значеніе, представлялось,
въ глазахъ Петра, чрезвычайно дѣйствительнымъ орудіемъ реформы.
Петръ высоко цѣниль церковную проповѣдь 1) и стремился дать ей
характеръ преимущественно свѣтскій, общественный; этимъ объяс-
няется и желаніе его имѣть въ Москвѣ людей, „къ проповѣданію
способныхъ" и (въ числѣ другихъ причинъ) благоволеніе къ ученымъ
малороссійскимъ монахамъ: это люди давно уже разработали гомиле-
тику и отличались искусствомъ въ составленіи и произношеніи про-
повѣдей, между тѣмъ какъ въ Великороссы не было еще ни одного
проповѣдника; они первые, въ лицѣ Епифанія Славинецкаго, Симеона
Полоцкаго и ихъ учениковъ, возобновили въ Москвѣ давно забытую
устную проповѣдь; риторика и діалектика въ системѣ „латинскихъ
ученій" всегда -занимали важное мѣсто, и не даромъ Петръ прика-
зывалъ Яворскому завести въ Московской академіи эти ученія.
4) Штелинъ (Анекдоты о П. В., М. 1861, анекд. 138-й) разказываетъ, что
Петръ нерѣдко посѣщалъ лютеранскія церкви и съ удовольствіемъ слушал
проповѣди.

Этотъ взглядъ на церковную прововѣдь, какъ на орудіе государ-
ственныхъ цѣлей, это стремленіе обратить церковную каѳедру въ по-
литическую трибуну представляется однимъ изъ наиболѣе характер-
ныхъ проявленій того важнаго процесса секуляризаціи науки я об-
щественной мысли, который начинается у насъ вмѣстѣ съ Петровскою
реформою. Европейскій идеалъ, внесенный въ русскую жизнь Петромъ,
былъ независимъ отъ церковнаго авторитета, и подъ вліяніемъ этого
идеала церковная сторона жизни отошла на задній планъ, была на
столько заслонена интересами государственными, что даже церковь
и ея елово получили характеръ свѣтски-общественный, не говоря уже
о наукѣ, которая, являясь къ вамъ въ формѣ различныхъ практиче-
скихъ „художествъ", не имѣла съ прежними церковно-религіозными
понятіями никакой связи* a напротивъ, дѣйствовала «а нихъ отри-
цательно, разрушая старую исключительность и суевѣрную боязнь
всякаго знанія.
Но, предполагая найдти въ кіевскихъ проповѣдникахъ людей; спо-
собныхъ успѣшно выполнить поставленную имъ задачу, Петръ оши-
бался. Кіевляне были люди очень ученые, очень начитанные; дѣй-
ствительно, могли избавлять проповѣди очень искусно, пожалуй—
занимательно, и насчитывали, по примѣру западныхъ католическихъ
проповѣдвиковъ, до сорока способовъ составленія проповѣдей 1); но въ
этихъ произведеніяхъ схоластическаго вкуса не было никакой или
почти никакой связи съ живою окружающей дѣйствительностью. Это
была проповѣдь ученая, искусственная, сочиненная въ школѣ по всѣмъ
правиламъ средневѣковой риторики съ ея безчисленными и замысло-
ватыми подраздѣленіями; ея построеніе, ея система и развитіе, ея
особености не только въ слогѣ, тонѣ и внѣшнихъ пріемахъ изло-
женія, но и въ содержаніи, все это представляетъ весьма точный
снимокъ съ проповѣдей латино-польскихъ, служившихъ образцами для
риторовъ Кіевской академіи, Мелетій Смотрицкій въ своей полемикѣ
съ Мужиловскимъ въ рѣзкихъ выраженіяхъ указываетъ на эту рабскую
зависимость подражателей отъ оригиналовъ. „Еслибы не римскія по-
стиллы", говоритъ онъ—„то не поспѣшилъ бы на каѳедру ораторъ и
не съумѣлъ-бы всѣхъ разудивить софистъ. Скажи спасибо Вессію:
онъ научаетъ тебя говорить съ каѳедры; мнѣ хорошо извѣстно,что
безъ него скрипѣли-бы твои колеса, какъ у возницы безъ мазницы...
Всѣ.вы хороши: одинъ на каѳедру съ Оссоріемъ, другой—съ Фабри-
1) Modi XL sacrae orationis formandae. Antverpiae, 1668.

ціемъ, третій—со Скаргой, а иные и съ другими проповѣдниками
Римской церкви, безъ которыхъ вы не можете имѣть собственныхъ
проповѣдей" 1). Способы составленія проповѣди, при всемъ ихъ кажу-
щемся разнообразіи, имѣли одну общую черту: отсутствіе между
ОТДЕЛЬНЫМИ частями проповѣди органической связи. Схоластически
риторъ заботится только о томъ, какъ бы нагромоздить въ своей
рѣчи побольше различныхъ троповъ и фигуръ, неожиданныхъ срав-
неній, уподобленій, поразить слушателей быстрымъ переходомъ отъ
одного предмета рѣчи къ другому, хитро-придуманнымъ вопросомъ,
натянутыми символами и аллегоріями; самъ себѣ предлагаетъ самыя
странныя возраженія, какія никому не пришли бы въ голову, старается
придумать какія-нибудь не существующія препятствія, чтобы потомъ
побѣдоносно разрѣшить ихъ, и т. п. Мало по малу, какъ это было
и на католическомъ Западѣ, дѣло составленія проповѣди обратилось
въ простое ремесло по разъ принятому и освященному авторитетомъ
знаменитыхъ проповѣдниковъ рутинному методу. За голыми логиче-
ческими схемами и общими мѣстами (loci topici) жизнь совершенно
исчезла. Въ проповѣдяхъ наиболѣе извѣстныхъ южно-русскихъ цер-
ковныхъ ораторовъ XVII в., дѣйствовавшихъ именно въ то время,
когда Малороссія переживала самую тяжелую, критическую эпоху
своей исторіи (унія, казацкія войны, Хмельнищина), нѣтъ—за очень
немногими, почти незамѣтными исключеніями—ни одного живаго звука:
все сухо и мертво. Это—скелетъ, со всѣми обнаженными его связ-
ками. Напрасно стали бы мы искать въ этихъ объемистыхъ фоліан-
тахъ вѣянія свѣжей, живой струи, проявленій пылкаго ума, вообра-
женія, своеобразнаго міросозерцанія, оригинальныхъ мыслей,, сло-
вомъ, всего того, что создаетъ опредѣленную литературную физіоно-
мію писателя; мы найдемъ только ухищренія схоластическаго эру-
диста, да перечисленіе аргументовъ, обставленныхъ риторическими
фигурами. Оттого-то всѣ эти писатели-проповѣдники—Симеонъ По-
лоцкій, Галятовскій, Радивиловскій, Барановичъ—такъ похожи другъ
на друга и на своихъ польскихъ и латинскихъ собратій, что, будь,
напримѣръ, всѣ ихъ проповѣди написаны по латыни, мы были бы ли-
шены всякой возможности отличить Галятовскаго Отъ какого-нибудь
Дрекселлія или Кавзина, Радивиловскаго отъ Меффрета, Барановича
отъ тѣхъ и другихъ. За исключеніемъ слога и языка, всѣ они оди-
1) Ektesis, to jest rozprawa między Apologię, y Antidotem, Lwów, 1626; ср. Отеч.
Записки 1862, II, 572.

нако во безличны, или точнѣе, всѣ они представляютъ одну и ту же
идею, варьируемую на безконечное число ладовъ. Тяжелый резони-
рующій умъ, пріучившійся все классифицировать но школьнымъ руб-
рикамъ, набрасывается на какое-нибудь страстное, живое библейское
слово, разбираетъ его сначала положительно, потомъ—отрицательно,
подбираетъ, или, скорѣе, пристегиваетъ къ нему, при помощи „конкор-
данцій", всевозможныя параллели, съ неутомимымъ терпѣніемъ пово-
рачиваетъ его на всѣ стороны, извлекая изъ него всевозможныя н
даже невозможныя сравненія, при чемъ на каждой мысли дѣлаетъ над-
пись и выставляетъ соотвѣтствующій номеръ. Сила усердія, пчелиная
кропотливость и полное отсутствіе вкуса—таковы общія черты всего
этого краснорѣчія. Грустно видѣть столько труда, потраченнаго са-
мымъ непроизводительнымъ образомъ.
Такая проповѣдь, лишенная всякаго отношенія къ современности,
конечно, не могла особенно интересовать слушателей, неспособныхъ
оцѣнить ее съ точки зрѣнія гомилетической теоріи; поэтому пропо-
вѣдники очень скоро сознали необходимость поддерживать и воз-
буждать вниманіе своей аудиторіи, развлекая ее различными ввод-
ными эпизодами, поговорками, анекдотами, драматическими сценами
и. т. п., словомъ, возводили въ систему то средство, которымъ
Демосѳенъ воспользовался одинъ только разъ. Стремленіе выражаться
языкомъ, болѣе доступнымъ пониманію слушателей, было, конечно,
шагомъ впередъ; но шутливость проповѣдника-анекдотиста, узаконен-
ная риторическими правилами, нерѣдко впадала въ тривіальность.
Такъ, польскимъ проповѣдникамъ кажется, что они вездѣ встрѣчаютъ
Польшу, во всемъ свѣтѣ они видятъ только польскіе порядки и обы-
чаи, и никакихъ другихъ. И въ Ветхомъ Завѣтѣ, и въ Новомъ, и въ
Турціи, и въ Іерусалимѣ— для нихъ вездѣ Рѣчь Посполитая, старо-
сты, бискупы, сеймы; всѣ одѣты по польски. Іисусъ Христосъ — ко-
роль шляхетскаго народа, апостолы—сенаторы, Израильтяне—шлях-
та; Палестинскіе короли воюютъ съ Татарами (Мадіанитянами) я
т. п. 1). Въ южно-русской проповѣди мы встрѣчаемъ тотъ же тонъ:
тутъ и Давидъ, кроль Жидовскій, и гетьманъ Іисусъ Навинъ, архан-
гелъ Михаилъ вмѣстѣ съ другими ангелами постановляете консти-
туцію; даже молитва Господу Богу излагается въ формахъ, усвоен-
ныхъ польскою судебного практикою 2). Относительно противниковъ,
1) Bartoszewicz, Hist. lit. polskiej, 369—370.
2) «Христе Спасителю!»—такъ заключаетъ Антоній Радивиловскій слово на

какъ напримѣръ, еретиковъ, проповѣдники не стѣсняются въ выра-
женіяхъ и нерѣдко даже, по видимому, стараются подобрать цѣлый
рядъ самыхъ полновѣсныхъ бранныхъ словъ. Можно себѣ предста-
вать, какое впечатлѣніе производили подобные эпизоды проповѣди
на слушателей.
Проповѣдникъ, которому Петръ съ 1701 года далъ такое почет-
ное мѣсто въ церковной іерархіи, котораго онъ самъ нерѣдко слу-
шалъ и щедро награждалъ за проповѣди 1), Стефанъ Яворскій,
можетъ назваться представителемъ этого типа проповѣдниковъ во
всѣхъ отношеніяхъ. Воспитанникъ кіевскихъ и польскихъ школъ,
artium liberalium et philosophiae magfster et consummatus theologos,
Стефанъ былъ знакомъ со всѣми тонкостями схоластической риторики
и отличался замѣчательною начитанностью не только въ богослов-
скихъ, но и въ свѣтскихъ сочиненіяхъ, писалъ не дурные латинскіе
стихи; при этомъ онъ отличался отъ множества себѣ подобныхъ не-
сомнѣннымъ умомъ (хотя получившимъ одностороннее развитіе) и
даровитостью. Его взглядъ на внѣшнія формы и условія духовнаго
краснорѣчія довольно ясно высказывается въ небольшомъ учебникѣ
риторики, написанномъ имъ на латинскомъ языкѣ, вѣроятно, для
употребленія въ Московской академіи. Этотъ учебникъ, переведен-
ный на русскій языкъ однимъ изъ учениковъ Стефана, Ѳедоромъ
Поликарповымъ, подъ заглавіемъ: „Рука риторическая, пятію частьми
или пятію персты укрѣпленная", можетъ дать хорошее понятіе и во-
девь Іоанна Крестителя — «Огородокъ», изд. 1676 г., стр. 568»—когда ивъ сей
плачевной юдоли мы будемъ присылать къ Тебѣ молебныя жалобы, пріими ихъ
въ Твою небесную канцелярію, запиши въ книги живота вѣчнаго, утверди пе-
чатью Твоею, св. Іоанномъ; чтобы, ставши предъ судомъ Твоимъ и имѣя
при своихъ жалобахъ Твою печать, мы могли подучить себѣ надлежащую справу
и по Твоему божественному декрету достигли бы царства Твоего небеснаго».
См. Терновскаго, Южно-русское проповѣдничество XVI и XVII в., въ Руковод.
для сельск. пастырей 1869 г., II, 117—144, 464—478, 577—590, 626—640; III,
11—24. Анахронизмы составляютъ одну ивъ характерныхъ чертъ не только схо-
ластической проповѣди, но и ложно-классической литературы вообще. Достаточно
припомнить, напримѣръ, въ какомъ видѣ являлись- греческіе герои на француз-
ской сценѣ въ XVIII вѣкѣ, и какъ описывались въ одахъ герои современные.
1) «Отъ самою великаго государя», говоритъ Стефанъ, «многажды воспріяхъ
за побѣдительныя проповѣди различнымъ временемъ овогда тысящу златицъ,
овогда же меньши; тожде рещи и о прочихъ членахъ царскаго дома, отъ нихъ
же многія многажды щедроты за литургисаніе и проповѣди слова Божія бываху
ми» Тр. Кіевск. Д. А. 1864, III, 283.

обще о риторическихъ схемахъ того времени 1). Уже самая форма
этого учебника обращаетъ на себя вниманіе своей замысловатой ори-
гинальностью: „Рука" раздѣлена на пять „перстовъ" изъ которыхъ
каждый означаетъ часть риторики: изобрѣтеніе, расположеніе, красно-
словіе, память, произношеніе. Въ первой главѣ (или въ „первомъ
перстѣ") перечисляются loci topici („мѣста внутренняя"), которыхъ
насчитывается 16, и „мѣста внѣшняя", то-есть, пособія для состав-
ленія сочиненій, которыхъ насчитывается 12: ученіе (то-есть, знаніе
риторики), исторія или повѣсть, пословицы или притчи, adadia или
приводы при повѣсти, символы—гаданія и знаки, эмвлимата и еро-
глифика, свидѣтельства древнихъ, сентенціи — разумно изреченный
слова или апофѳегмата, законы или уложенія, Священное Писаніе,
уставы или правила древнихъ и доброта остроты природная. Всѣми
этими пособіями—за исключеніемъ остроумія, которымъ схоластиче-
скіе проповѣдники вообще не блистаютъ, — Стефанъ Яворскій поль-
зуется въ своихъ проповѣдяхъ въ самыхъ широкихъ размѣрахъ. Онъ
цитируетъ Гомера, Діогена Лаерція, Аристотеля, Демосѳена, Ливія,
Цицерона, Виргилія, Плинія, Овидія, Светонія, Діодора Сицилійскаго,
Аппіана, Галена, Гиппократа, Іосифа Жидовина (Флавія), Зонару, а
ивъ отцовъ церкив—Августина, Василія Великаго, Іоанна Златоуста,
Оригена, заимствуя у всѣхъ этихъ писателей какъ цѣлыя „исторіи0,
такъ и отдѣльныя выраженія; изъ болѣе новыхъ писателей въ его
проповѣдяхъ упоминатся: Бароній, Дрекселлій, Мендоза, Каввинъ,
Коминей (Philippe de Comines), Віейра, Беллярминъ и др. 2). Во
второй части, говоря о „расположеніи" („расположеніе есть худо-
жественное аргументовъ или доводовъ изобрѣтенныхъ по мѣстамъ
положеніе"), онъ развиваетъ старую и несложную теорію Галятов-
') Риторическая рука. Сочиненіе Стефана .Яворскаго, переводъ съ латин-
скаго Ѳеодора Поликарпова. Изд. Общ. Люб. Др. Письм., Спб. 1878, № XX,
въ видѣ рукописи въ 8°, четкимъ полууставомъ XVIII вѣка, на 104 стр. (Под-
линникъ принадлежитъ князю П. П. Вяземскому).
2) При обозрѣніи дѣятельности Стефана Яворскаго, какъ проповѣдника, мы
пользовались, кромѣ печатнаго изданія его проповѣдей (3 части, 36 проповѣдеЙ,
M. 1804—1805), собраніемъ собственноручныхъ черновыхъ проповѣдей его, съ
1691 по 1821 годъ (около 200), которыя хранятся въ библіотекѣ св. Синода
и описаны И. А. Чистовичемъ: «Неизданныя проповѣди Ст. Яворскаго», Христ.
Чтеніе, 1867, №№ 2, 3, 5 и 7, и отдѣльно, С-Пб.1867, За доставленіе возмож-
ности пользоваться этимъ интереснымъ собраніемъ приносимъ здѣсь искреннюю
благодарность H. И. Григоровичу.

скаго о трехъ частяхъ ораторской рѣчи (экзордіумъ, наррація, кон-
клюзія) въ видѣ шести „генеральныхъ частей" (предисловіе, предло-
женіе, повѣствованіе, утвержденіе, раззореніе, надсловіе), хріи („ея
же части суть осмь: начало, изложеніе, вина, противное, примѣръ,
подобное, свидетельство, надсловіе") и „риторическаго украшенія"
(„его же части суть пять: предложеніе, доводъ предложенія, доводъ
на доводъ, утверженіе, сплетеніе или заключеніе"). Въ третьей части
„о краснословіи" перечисляются 11 троповъ и 51 фигура, которыми
украшается рѣчь; примѣры ихъ употребленія взяты изъ проповѣдей
автора» Здѣсь любопытно замѣчаніе объ аффектахъ: „Афѳекты или
страсти ко украшенію слова весьма ключимствуютъ, и безъ афѳектовъ
слово не сладостно, яко увядшо и гнило содѣвается. Тѣмъ-же афѳекты
суть яко душа слову, или соль брашну, безъ которыхъ слово мертво
и не сладостно издается" 1).
Проповѣди Стефана Яворскаго уже самыми своими заглавіями
указываютъ на искусственность ихъ построенія. Заглавія эти (въ
черновыхъ тетрадяхъ написанныя обыкновенно по латыни) отличаются,
почти всѣ, крайнею изысканностью и хитросплетеніями. Напримѣръ:
jjArcus in coelo relucens, seu beatissima virga Maria inter squalidas
suae obdormitionis nubes praeclara virtutum serenitate coruscans"(l691);
„ Jris in nubibus resplendens quoad suas causas quatuor—materialem,
formalem, efficientem et finalem—considerata, scilicet beatissima Virgo
protegens pro suo solemni Protections festo per concionem publicata,
pus auditorum non tam oculis quam auribus 'demonstrata" (1698);
„Pretiosissimus thesaurus in agro absconditus—Regnum Dei, a labo-
riosissimo in vinfca Christi operario et agricola, divinissimo Theodosio
Pieczariensi in cryptis Pieczarokyowiensibus quaestus, repertus et effo-
ssus ac possessus" (1696); „Auxiliatrix Manus Jesu Christi Domini nostri
Petro porrecta, hoc est auxilium speciale juvans Petrum, serenissimmn
monarcham Rossiarum in devincendis hostibus tum alias, tum potissimum
suh Poltavia tanquam ad Cannas sueticas" (1720) и мн. др. 2).
Далѣе, въ черновыхъ проповѣдяхъ и конспектахъ строго соблю-
дается раздѣленіе проповѣди на узаконенныя риторикою части. Частей
1) Рит. Рука, стр. 80.
') Нерѣдко въ заглавіяхъ проповѣдей встрѣчаются и макаронизмы, такъ
распространенные въ польской литературѣ XVII вѣка. Напримѣръ: «Perorati.
ex tempore habita na poswiaceniu cerkwie Sw. Jędrzeia въ городѣ Кіевскомъ»,
и тому подобное.

этихъ обыкновенно шесть: thèma, exordium, exegesis (narratio), pathos,
eonclusio (заключеніе слова со краткимъ оглавленіемъ реченныхъ и
со увѣщаніемъ) и apostrophe ad Gaesarem—послѣдняя, впрочемъ, только
въ тѣхъ проповѣдяхъ, которыя произносились въ присутствіи госу-
даря (coram Serenissimo).
Затѣмъ, въ конспектахъ подробно развивается схема проповѣди,
указываются сравненія, вопросы, параллели, большею частью чрезвы-
чайно замысловатыя. Способъ схематизаціи, въ большинствѣ случаевъ,
одинаковый: проповѣдникъ, избирая темою какой-нибудь текстъ, оста-
навливается на одномъ его словѣ и начинаетъ анализировать это
слово во всѣхъ отношеніяхъ 1), подбирая къ нему различныя тол-
кованія.
Мы съ намѣреніемъ остановились такъ долго на внѣшней сто-
ронѣ проповѣдей Стефана Яворскаго въ связи съ его риторическими
правилами: эти схемы, конспекты, вопросы и т. п., по удачному вы-
раженію г. Чистовича, вводятъ насъ прямо въ лабораторію схола-
стики. Эти примѣры ясно показываютъ, какъ умъ, даже сильный, но
получившій одностороннее развитіе, не имѣя возможности отрѣшиться
отъ школьной рутины, размѣнивается на мелкую монету безплодныхъ
словоизвитій и риторическихъ фигуръ, заслоняющихъ отъ него жи-
вую дѣйствительность съ ея нуждами и интересами. Школьная Муд-
рость знала въ жизни только одни общія, отвлеченныя формулы доб-
родѣтели и. порока и предписывала первыя восхвалять, a вторыя
*} Приведемъ здѣсь одинъ такой конспектъ, который можетъ нагляднѣе всего
объяснить способъ составленія проповѣдей Яворскаго и дать понятіе о якъ со-
держаніи.
Проповѣдь на текстъ: «Въ солнцѣ полоши селеніе свое»; замѣчено, что она
«годится на день Благовѣщенія». Содержаніе ея слѣдующее:
Qui est Sol, in illo Filius Dei posuit tabernaculum suum;
Sed Beatissima est Sol;
Ergo—in Jlla Deus Filius posuit tabernaculum suum. Singulas propositions»
examina: majorem exaggera tum ex psalmo: «Jn sole posuit tabernaculum suum»/
torn ex moralisâtione:
Cur non in Luna? Cur non in stellis? Cur non in Marte?
Cur non in Mercurio? Cur non in Jove? Cur non in Venere? Cur non in Sa-
turno?
Quisquis ergo talis ex hominibus (то-есть кто имѣетъ дурныя качества, при-
писываемыя астрологами вліянію семи планетъ), non ponit Deus in illo taberna-
culum suum. Sed -necesse est esse Solem, ut etc. Sed Beatissima est Sol. Quare?—
Ergo, etc.

порицать; практическаго, житейскаго воплощенія этихъ формулъ въ
живыхъ людяхъ, въ общественныхъ отношеніяхъ она не знала и не
хотѣла знать.
Стефанъ Яворскій былъ едва ли не самымъ плодовитомъ пропо-
вѣдникомъ своего времени. Во множествѣ проповѣдей, имъ написан-
ныхъ, читатель можетъ прослѣдить типическія черты этого рода
произведеній, какъ со стороны внѣшней формы, такъ и со стороны
содержанія. О формѣ и составѣ ихъ мы уже говорили; укажемъ те-
перь на ихъ внутреннія особенности.
Какъ мы уже замѣтили, Стефанъ Яворскій очень охотно слѣдуетъ
примѣру католическихъ проповѣдниковъ, развивая анекдотическую
сторону проповѣди. Каждая его проповѣдь изобилуетъ „исторіями",
„притчами" и „прилогами", а также баснословными разказами о жи-
вотныхъ, разказами, источникомъ которыхъ были средневѣковые бе-
стіаріи и физіологи. Стефанъ весьма усердно слѣдовалъ правилу
Галятовскаго, требовавшаго, чтобы проповѣдникъ читалъ книги о „звѣ-
ряхъ, птахахъ, гадахъ, деревахъ, зельяхъ, о каменяхъ и разныхъ
водахъ"; но едва-ли нужно пояснять, что всѣ эти „прилоги"—иногда
очень занимательные—не отличаются близостью къ предмету пропо-
вѣди; всѣ они только внѣшнимъ образомъ „прилагаются" къ аллего-
рическому или символическому толкованію текста. Такъ, у Стефана
Яворскаго, между прочимъ, встрѣчаемъ разказы о преніяхъ въ рим-
скомъ сенатѣ по вопросу о томъ, какому богу слѣдуетъ отдать пер-
венство (II, 100—102), о Помпеѣ (II, 207), о Неронѣ (III, 59), о
сильныхъ женщинахъ (III, 31), о Діонисій Сиракузскомъ (III, 57) и
др.; басни: о мыши, грызущей пилу (I, 160), о волѣ и верблюдѣ, про-
сившихъ у Юпитера роговъ (I, 233;, о Мидасѣ и Фаэтонѣ—изъ Овидія
(I, 224-226); разказы о слонѣ и верблюдѣ (II, 138), о ежѣ, который
„егда плодъ имать во чревѣ своемъ, многими иглами вооруженный и
безпрестанно бодущій, егда приходитъ время родити, ради болѣзни
не можетъ родити, и тако до смерти заколенъ бываетъ" (III, 59); о
томъ, что рыси „природнымъ своимъ запахомъ иныхъ звѣрей къ себѣ
привлекаютъ тако, аки влекоми, за ними бѣгаютъ" (ПІ, 74); о ко-
лебаній моря, когда солнце „входитъ въ звѣзду каникульную" (II, .143)
о рыбахъ, питающихся росою (II, 135), и мн. др. Для характеристики
научныхъ взглядовъ Стефана Яворскаго не лишены интереса слѣ-
дующія разсужденія:
„Есть у философовъ вопросъ, отчего у иныхъ животныхъ глава
никогда же болитъ, токмо у человѣка? И отвѣтствуютъ на сей воп-

росъ: звѣріе долу преклонну имутъ главу; того ради пары, отъ же-
лудка происходящіе, не входятъ до ихъ главы, ниже ей могутъ вре-
дити; а у человѣка глава не къ землѣ преклонна, но горѣ вознесенна;
того ради пары внутренніе вредные, отъ желудка происходящіе, вос-
ходятъ до главы въ гору; и оную повреждаютъ" 1).
Или слѣдующее разсужденіе о причинѣ цвѣта волосъ:
„Черность отъ внутрь уду разсуждаютъ философы, и научаютъ,
буде кто бѣлые власы имѣетъ, въ томъ человѣкѣ много есть Мокроты:
буде кто русые власы имѣетъ, въ томъ человѣкѣ много есть желчи.
Буде кто черные имѣетъ власы, въ томъ много есть огня и теплоты
и горячести естественной, обычно бо есть огню окуряти и очернѣ-
вати; и для того-жь люди старые имѣютъ бѣлые власы, а не черные;
бо у нихъ уже огнь и теплота естественная умаляются".
Или такое астрономическое разъясненіе:
„Седьмъ тысящъ уже лѣтъ 228 исчисляемъ отъ созданія міра, а
чрезъ все тое время вой небесный: солнце, луна, звѣзды въ непре-
станной пребываютъ службѣ, въ неусыпной стражбѣ, въ незапятномъ
теченіи, въ неудержимомъ движеніи, служатъ, работаютъ, не себѣ на
пользу, но человѣкомъ, вселенную просвѣщаютъ, согрѣваютъ, землю
плодоносную творятъ и въ самыхъ внутренностяхъ земныхъ злато,
сребро, каменіе многоцѣнное и руды различныя дѣйствіемъ сдашь и
инфлюенціами содѣловаютъ. Одному только нѣкоему астроному Ко-
пернику приснилося, будто солнце, луна (?), звѣзды стоятъ, а земля
оборочается противо священнымъ писаніямъ. Смѣются съ него
богослови" 2).
Изъ этихъ примѣровъ видно, что по научному образованію Сте-
фанъ Яворскій стоялъ нисколько не выше своихъ современниковъ.
Иначе, впрочемъ, и быть не могло, ибо католическая ученость, на
которой воспитался нашъ проповѣдникъ, всегда игнорировала здра-
выя научныя понятія и всѣми средствами боролась противъ ихъ рас-
пространенія, справедливо сознавая, что всякій шагъ впередъ въ дѣлѣ
развитія реальныхъ знаній наноситъ разрушительный ударъ теологи-
ческому авторитету.
Всѣ эти разказы, притчи и т. п. нужны Стефану Яворскому для
разъясненія употребляемыхъ имъ сравненій и уподобленій. Сравне-
ніе—излюбленная риторическая фигура проповѣдника, который часто
1) II, 84.
2) Ср. еще II, 110, 115; Пекарскій, H. и Л., II, 454.

строятъ на ней одной цѣлыя проповѣди. Его сравненія отличаются
всегда чрезвычайною изысканностью и замысловатостью и нерѣдко
поражаютъ такими сопоставленіями, которыя никому не пришли бы
въ голову. Таково, напримѣръ, сравненіе Духа Святого съ зонти-
комъ (I, 168 — 169): проповѣдникъ желаетъ царицамъ и царевнамъ
сошествія Св. Духа во образѣ сѣни: „Обычно есть женскому полу—
при жарахъ солнечныхъ имѣти осѣненія или солнечники для про-
хлады и осѣненія. Се убо имутъ солнечникъ благопотребный, сѣнь
преизрядную, не только отъ жаровъ солнечныхъ, но и отъ всякаго
axa осѣняюшую и сохраняющую!"—или съ виномъ (тамъ же, 169—
170); сравненіе—развитое очень подробно—людей съ рыбами (I, 201
и сл.); громадная проповѣдь на тему „Іезекіилевой колесницы"—ко-
торая, собственно, состоитъ изъ четырехъ проповѣдей и отдѣлкою
которой Стефанъ Яворскій съ особенною любовью занимался въ продол-
женіе четырехъ лѣтъ (1703—1706),вся построена на сравненіяхъ; пропо-
вѣди, латинскія заглавія которыхъ приведены нами выше, точно также
посвящены развитію сравненій, указанныхъ въ заглавіяхъ *)•
На ряду съ сравненіями, Стефанъ любитъ играть словами и со-
ставлять каламбуры. Такъ напримѣръ, о Шлиссельбургѣ (который
прежде назывался Нотеборгомъ, по русски—Орѣшкомъ) онъ говоритъ:
»0, Орѣшекъ претвердый! добрые то зубы были.; которые сокрушили
тотъ твердый Орѣшекъ! Бываетъ часто такъ твердый орѣхъ, яко
*) Какъ примѣръ крайней изысканности употребляемыхъ нашимъ проповѣд-
никомъ сравненій, приведемъ еще одинъ изъ его черновыхъ конспектовъ:
Beatissima est Cedrus, Cupressus, Phynix, Palma, Oliva, Oynamomum, Myrrha.
Cedrua propter incorruptibilitatem virginitatis;
Cupressus propter odorem virtutum;
Phynix propter florem et fructum;
Palma propter victoriam mundi;
Oliva propter oleum misericordiae;
Oynamomum arbor contra naturam omnium arborum succitate gaudet, et humi-
ditate Bterilescit, et tum redolet cum avescit, parum aut nihil redolet cum virescit.
Significat austeritatem vitae.
Myrrha est arbor quae distillât gummi, quod licet sit amarum, est tarnen
summe medicabile et virtuosum, quod omnia ulcéra et morbos, praesertim putridos
sanat, si débite applicetur. Sic ex Beatissima prodiit gummi, scilicet Christus
propter passionem amarus, sed summe salubris propter sanationem ulcerum et
morborum nostrorum.
Beatissima dat panem. Чрево твое яко стогъ пшеницы. Хлѣбъ во чревѣ
испечеся, сохранивъ невредна ложесна твоя.

нужда есть на сокрушеніе его каменя... А камень не иный только,
о немъ же глаголетъ истина Христосъ: Петре! ты еси камень. Нынѣ
же нарицается Слисембургъ, то-есть Ключь-городъ; а кому же сей
ключъ достался? Петрови Христосъ обѣщалъ ключи дати", и т. д. 1).
Нерѣдко, но примѣру католическихъ и южно-русскихъ проповѣдни-
ковъ, онъ задаетъ себѣ трудные вопросы, разрѣшеніемъ которыхъ
исчерпывается содержаніе проповѣди; напримѣръ: „Чего ради Авес-
саломъ отступникъ и отцегонитель не иною погибе смертію, точію
на древѣ дубовомъ висящъ власами своими?" и т. п. 2).
Въ проповѣди на новый 1704 годъ Стефанъ Яворскій предсказы-
ваетъ въ наступающемъ году для всей Россіи всякое добро на томъ
основаніи, что „четвертый" годъ изображается буквою Д (добро); на
слѣдующій годъ онъ говоритъ: „Нынѣ уже начинаемъ годъ сей съ
Рождества Христова 1705 (АѰЕ) А что о немъ пророковати станемъ?
Пятый сей годъ пишется литерою Е (есть). Слава Богу, доброе и то
число, доброе знаменіе. Вопросить кто въ сей годъ о побѣдѣ, а ли-
тера являетъ: есть; вопроситъ кто о благораствореніи воздуховъ я
умноженіи плодовъ земныхъ: есть; вопроситъ кто о здравіи и о вся-
комъ благополучіи: есть... Но я вамъ еще большую скажу утѣху на
сей годъ, слушатели: пятый годъ сей начинается отъ имени Іисусона,
отъ обрѣзанія Господня, егда обрѣзаша его и нарекоша имя ему
Іисусъ. А считайте, что литеръ имѣетъ сладчайшее имя Іисусово?
имѣетъ литеръ пять: І-и-с-у-с. Такожде и пресвятое имя Марш
имѣетъ литеръ пять: М-а-р-і-а. Пятый годъ отъ пятолитернаго имени
„Іисус" начинается. Пятый годъ пятолитернымъ именемъ „Маріа"
защищается", и т. д.3).
1) III, 169—170. Ср. выраженіе о царѣ: « Петръ не такъ ски—Петръ, аки
мечъ воинскій возлюбилъ»; о побѣдахъ надъ Шведами: с Уже и Рыга ихъ слан-
ная изрыгнула горестно, яже прежде поглощала сладостно труды людей и наслѣ-
дила многихъ патентатовъ богатства»; по случаю взятія Ревеля: «Слава Богу,
пошло намъ на здоровье, егда Ревель или ревень врачебную вещь далъ намъ Богъ
всемогущій стяжати», и пр. (Соловьевъ, XVI, 25).
2) По поводу этого вопроса въ черновой проповѣди замѣчено:
«Tria consideranda sunt de suspendio Absalonis: 1-mo, quod non alio génère
mortis periit nisi in arbore. Cur? 2-do, quod in arbore non alia sed quercu. Cmî
3-tio, quod non aliter suspensus sed crinibus. Cur?» Подобный же вопросъ, см.
I, 77.
8) Ср. III, 223 — 224. Въ конспектѣ проповѣди на 1704 годъ еще сказано:
«Зри: 4 novissima, 4 virtutes cardinales, 4 Evangelistae, 4 части свата, 4 elementa,
4 панства: Arietocratia et Democratia, Monarchia et Oligarchia, etc.».

Кажется, едва ли возможно идти далѣе въ схоластическомъ „изо-
брѣтеніи*.
Таковъ былъ главный представитель русскаго проповѣдничества въ
первомъ десятилѣтіи прошлаго вѣка. Какъ человѣкъ умный и наблю-
дательный, Стефанъ, однако же, не могъ постоянно оставаться на
высотѣ безжизненной отвлеченности и нерѣдко, отрѣшаясь отъ схо-
ластической рутины, позволялъ себѣ высказываться о разныхъ обще-
ственныхъ вопросахъ того времени. Къ царю и его дѣйствіямъ онъ
относится, обыкновенно, въ крайне-панегирическомъ тонѣ: „Что царь,
то орелъ въ высотѣ своей неудобозрительной, родъ святъ, пламя
Божіе, фамилія, начатокъ свой отъ самого Бога имущая" 1). Петра
онъ сравниваетъ съ Ноемъ—„первымъ майстромъ и адмираломъ", на-
зываетъ его Спасомъ, родившимся для того чтобы спасти Россію
„отъ безчестія, укоризны, поношенія и досады". И нужно отдать ему
справедливость—прославляя Петра, рѣдко дѣлаетъ это по заучен-
нымъ схоластическимъ предикаментамъ, въ большинствѣ случаевъ
говоритъ искренно, забывая о правилахъ. Приведемъ нѣсколько при-
мѣровъ, изъ которыхъ можно видѣть, какъ и за что именно хвалитъ
онъ Петра а).
„Онъ не себѣ родися, но вамъ родися. Бываютъ многіе такіе, ко-
торые себѣ родятся; иной уродится дармоѣдъ, напрасно хлѣбъ пор-
титъ, напрасно мѣсто упражняетъ, ползы з него отнюдь никакой, ни
Богу свѣчка; ни людямъ щипка, а хотя у такого сундуки денегъ
будутъ полны, чтожь, коли з самого что з козла, ни млека, ни волны;
потребнѣйше деньги его нижели онъ самъ; ни его на войну, ни его
въ поселство, ни его въ приказъ, куди кинь, туди клинъ, бо родивъ
ся Климъ. Такіе себѣ родятся. Иной уродится, о которомъ по смерти
рещи будетъ мощно: уродился, окрестился, упился и умре. Но такіе
многіе бываютъ себѣ родшіеся, себѣ родятся, а не людямъ, не Богу, не
государству. А о монархѣ нашемъ что возглаголю? Се благовѣствую
вамъ радость велію, яко родися вамъ Спасъ. Вамъ родися, а не себѣ.
А каково его спасеніе? Видѣстѣ очи наши спасеніе его. О веліе-жъ
то спасеніе земного Спаса нашего — отчество свое неправедно
Похищенное и чрезъ многія лѣта подъ ігомъ непріятелскимъ сте-
нящее свободити, прадѣдныхъ своихъ подданныхъ, аки Ізраил-
1) III, 153.
2) Дѣлая наши выписки изъ собственноручныхъ тетрадей Степана Яворскаго,
считаемъ нужнымъ сохранять правописаніе подлинника.

тяновъ, въ работѣ Египетской сущихъ, паки въ первобытіе воз-
вратити, провинцію Ливонскую и землю Ижерскую отъ иновѣрства
очистити, благочестіе святое въ церкви запустѣвшія, а иное и въ
костели иновѣрскія вообразити, грады плѣненныя отъ плѣна свобо-
дити, татарское на Россію стремленіе воспятити, капища ихъ бусур-
манская истребити, злочестіе ихъ искоренити... Родился еси—а на
что? На царствованіе—правда, но купно и на бѣдства. Речете, чаю:
дерзновенно, бачка, говоришь: дерзновенно, но истинно... Отъ юности
твоея съ царемъ паки и яремъ воспріялъ еси. Царь Петръ не такѣ
ски-Петръ, яко мечъ воинскій возлюбилъ еси. Царскимъ тебѣ престо-
ломъ конное сидѣніе, сладкою мусикіею—шумъ страшно-рыкающихъ
пушекъ военныхъ, учрежденіемъ часто сухари съ водою, постелею
часто вуйлокъ, возглавіемъ часто кулбака (kulbaka, сѣдло)... A кто
исчислитъ на бранехъ и сраженіяхъ подвиги, смертію претящія? на
мори обуреванія погрязновеніемъ шумящія? на корабляхъ тяжкія
работы инѣмъ въ исправленіе и укрѣпленіе, a себѣ во изможденіе?
Кто изочтетъ подорожные труды въ лютые морози, въ жары солнеч-
ные, въ дожчи, въ громы, въ которыхъ многотрудныхъ путехъ, яко
орелъ, не шествуеши, но летаеши; инымъ путь на недѣлю и болшъ,
тебѣ на двои сутки. А то удивително велми, что при толикихъ тру-
дахъ въ писаніи божественномъ, въ философіи, въ аритметики, въ бо-
гословіи, въ анатоміи, въ докторской наукѣ, въ математическихъ около
фортецъ, валовъ, раскатъ, въ размѣрахъ веліе имаши отъ Бога себѣ
дарованное искусство, въ пороховомъ, въ пушечномъ, корабелномъ
дѣлѣ несравненную умѣстность" 1). Въ другой проповѣди онъ раз-
виваетъ ту же мысль: „Смотри только, каково его прилежаніе о на-
ученіи воинскаго чина: самъ сущи монарха, аки единъ отъ солдатъ,
всѣ воинскіе и наименшіе степени переходитъ, даючи образъ про-
чимъ, да послѣдуютъ стопамъ его. Смотри, какъ мудрое и какъ про-
мысленное попеченіе о собраніи денегъ, безъ нихъ же воинству быти
нѣсть мощно. Смотри на корабли, фліоти, галіери, которые его про-
мысломъ, благоразуміемъ и рукодѣліемъ построени, яко корабль
Ноевъ... Смотри прилѣжно на его рукодѣліе и чимъ упражняется,
монарха сый, но яко единъ отъ работникъ: дѣла карабленные, дѣла
пушкарскіе и прочіе военные рукодѣльствія сами по рукамъ его цар-
скимъ мозоли свидѣтельствуютъ"... „Удивляемся не только мы видящи
но и вся вселенная, слышащи, толикому толикаго лица преклонству,
4) Въ день рожденія Петра В., 30-го мая 1709 г.

толикому смиренію и снисходительству: съ нами летъ, піетъ, спитъ,
сѣдитъ, любовнѣ бесѣдуетъ съ нами; аки единъ отъ сосѣдъ и дру-
говъ нашихъ премирно сожительствуете, и забывъ себя быти царя и
монарха, его же подсолнечная трепещетъ, всякому есть приступенъ,
жилища наши посѣщаетъ, обѣдомъ, вечерію и охотою нашею не
гнушается. Съ нами аки отецъ съ чадами, больши, реку, яко братъ
съ братіею, житіе свое проводитъ" l).
Въ нѣкоторыхъ своихъ проповѣдяхъ Яворскій пытается вообще
разъяснить значеніе и необходимость дѣйствій правительства. Въ этомъ
отношеніи особенно замѣчательна панегирическая проповѣдь „Три
сѣни, Христу Богу нашему Петромъ построенныя" (1708 г.). Здѣсь, во
первыхъ, находится обширная похвала Петербургу (къ которой мы
еще возвратимся впослѣдствіи); затѣмъ слѣдуетъ нѣсколько общихъ
соображеній, довольно характерныхъ, напримѣръ:
„Между людми политичными велія бываетъ укоризна, досада и
безчестіе, егда кому рекутъ: что ты, братъ, гдѣ ты бывалъ, что ты
когда видалъ? въ запечку воспитался еси, только тебѣ свѣта, что
въ окнѣ, не звѣдалъ еси ни поля, ни моря; прямою еси черепахою,
которая изъ костяного своего жилища никогда же не исходитъ, въ
немъ родится, въ немъ и умираетъ. А хотя бъ никто того не гово-
рилъ, сама истинна являетъ, что веліе есть несовершенство такого
человѣка,,который есть опредѣленнымъ и аки привязаннымъ и при-
званнымъ къ одному мѣсту. Неволя то есть равно египетска, егда
KWy предѣлъ положенъ, его же нѣсть мощно преходити. Богъ нашъ
всемогущій между инѣми своими безчисленными величіями и сіе ве-
личіе имѣетъ, что есть неопредѣленный, вездѣ сый и вся исполняли.
Тѣмже и тотъ человѣкъ, который есть неопредѣленный, къ одному
мѣсту не привязанный, образъ Божій поистиннѣ на себѣ носитъ и по-
добнымъ стается самому Богу; а который человѣкъ къ одному мѣсту
только привязанный, единымъ мѣстомъ есть опредѣленный, о коликое
имать разстояніе отъ Бога! и т. д. Чтожь речемъ, слышателіе, о на-
шей Россіи? Есть, слава Богу, за что хвалити нашу Россію, ущедрилъ
ю Богъ различными талантами... въ томъ толко доселѣ имѣла
веліе несовершенство, что пребываше опредѣленна. Предѣлъ
баше отвсюду неудобь преходимый, нельзя было выглянути за госу-
1) Проп. въ день Петра и Павла, 1700 г; (Aves ab aquis kerymarum evolan-
tes), въ присутствіи П. В.; ср. проп. 1702 г., янв., также въ присутствіи царя.
Ср. печати, изд., III, 172 и др.

дарство и видѣти, что ся дѣетъ на свѣтѣ: вѣстей такожде никакихъ
ни откуда Россіане не имѣаху, поведеніи, нравовъ н обычаевъ въ иныхъ
государствахъ политичныхъ отнюдь не знаяху, тѣмже и поношенія,
и укоризны, и досады многія отъ прочіихъ государствъ терпяху, аки
дѣтища нѣкіе и отроки невѣжливые, которымъ развѣ то вѣдомо, что
въ дому дѣется. Нынѣ же радуйся и веселися, Россіе, егда благо-
изволи Богъ ключемъ Петровымъ отверзти тебѣ врата на видѣніе
свѣта. Радуйся и веселися, егда стяжала еси новаго Ноя, который
флотомъ морскимъ средостѣніе заключающее тя и свободу тебѣ отъ-
емлющее преславно разори и на свободу тя отведе, и отъять отъ
тебе поношеніе и укоризну. Дай Богъ только миръ, сама узриши,
Россіе, коликое отъ корабелного флота угодіе! Флотомъ морскимъ
мощно звѣдати, что на свѣтѣ дѣется, мощно узрѣти различные го-
сударства, ихъ поведенія, политику, красоту градовъ, различіе нра-
вовъ въ людехъ различныхъ, и премногіе иные прежде невиданые
диковинки. Кораблями вскорѣ мощно обогатитися. Сей одинъ градъ
(Петербургъ) всѣ убылѣ, въ нынѣшнемъ военномъ времени бываемыя,
кораблями и пристаню своею можетъ наверстати. А что твои кара-
вани въ китайское царство? бездѣлнца то есть: весь караванъ насилу
съ еднымъ караблемъ сравнитися можетъ. Да уже не надобѣ лошадей
ни кормити, ни теряти, не телѣгъ ломати, ни слугъ много имѣти*...
Затѣмъ проповѣдникъ переходитъ къ противникамъ реформы:
„О Россіанине! о россійскій сыне! о новый Адаме! для чего не по-
знававши своего щастя? Аще взято отъ тебе ребро — чтожь? кому
оттуду корысть? тебѣ жь самому будетъ отъ твоего ребра помощница, а
тое мѣсто, гдѣ была тверда кость, яко мягкенькимъ тѣломъ наверстается.
И что убо мятешися, любимая мати наша Россіе? векую прискорбна
еси? векую смущаешися? воздвигни главу твою, возведи окрестъ очи
твои и виждь: се имаши четыре моря, аки четыре врата въ четыре
страны всего свѣта. Нагружай корабли различными товарами и въ раз-
личныхъ государствахъ куплю дѣйствуй, продавай, купуй, богатися.
Только блюдися, мати моя, блюдися, раю мой прекрасный, ползу-
щихъ зміевъ, то-есть бунтовщиковъ, который по подобію змія рай-
скаго на зло подущаютъ и шепчутъ въ уши неосторожныхъ, глаголющее
никакоже умрете, но будете яко бози, точію пожелайте высочайшія
власти. Таковыхъ ты зміевъ и скорпіевъ вселютѣйшихъ блюдися, раю
прекрасный, и бѣсовскимъ словесамъ не вѣруй, что глаголютъ. Ложь
есть ложь. Погибнутъ и зміе прелщающіи, погибнутъ и прелщенныи
и въ яму юже содѣлаша впадутъ, а тебе, раю мой, аще имъ уха

приклониши, великаго бѣдства набавить. Не тако бо бѣдствіямъ вредъ
наносятъ врази посторонній, яко врази домашній... Смотрѣте на со-
баку лютого и ядовитого, которого хозяинъ держитъ на ценѣ при
даму своемъ и кормитъ его. Такой собака кидается на иныхъ, ада
своего хозяина, на своего кормителя и питателя, никогда же кинет-
ся. А о васъ что возглаголю, мятежницы, бунтовщики проклятые, па-
че собакъ лютѣйшіе?... Держитъ васъ Ное россійскій въ корабли
своемъ, въ царствіи своемъ, поитъ, кормитъ, одѣваетъ и всякими до-
вольствы рачительствуетъ; а хотябъ иногда и скудость какая была
и нужда, довлѣетъ то едино, что Богъ такъ хотѣлъ и жестоко, за-
вѣщалъ, да бысте были подъ началомъ у своего Ноя, его единого
гнали за началника отъ Бога даннаго, ему всячески покорялися и
повиновалися... а вы, вселукавы мятежницы, законъ Божій попираете,
иго, которое на васъ Богъ вложилъ, отметаете, на Ноя своего, въ ко-
тораго корабли пребываете, лукавое совѣщеваете, бунтуетеся и мяте-
жи творите; и како нареку вы? сынами есте діавольскими, бунтов-
щики проклятые, діаволъ отецъ вашъ", и т. д.
Съ особеннымъ сочувствіемъ относится Стефанъ Яворскій къ во-
енному сословію и часто говоритъ о немъ, называя его столпомъ рус-
ской славы. Въ проповѣдяхъ, говоренныхъ во время Шведской войны,
онъ особенно превозноситъ стойкость и мужество нашихъ войскъ и
иногда подробно разказываетъ военныя дѣйствія l).
Замѣчательно вѣрный взглядъ на послѣдствія Шведской войны
высказанъ имъ въ позднѣйшейпроповѣди (1720 г.) „Auxiliatrix Manns41:
„Недругъ нашъ оградилъ было насъ и заключилъ въ нашемъ госу-
дарствѣ, чтобъ намъ и за порогъ не выйти, и свѣта не видѣти: а
еще что пушче, нашими жъ провинцами, нашими землями неправед-
но завладѣнными намъ же загородилъ ;было дорогу. Что убо сія суть?
Еда-ли мы птицы въ клѣти сидѣти? А кто возбраняетъ, съ тѣмъ вой-
на. Моисей жезломъ отворилъ море, a нашъ россійскій Моисей—ме-
чемъ". Въ этой же проповѣди Стефанъ подробно разказываетъ пе-
реговоры со Шведами о мирѣ, ссылаясь на извѣстное „Объявленіе
какіе законные прічіны" и т. д. Вообще, это—одна изъ наиболѣе жи-
выхъ и современныхъ проповѣдей Стефана.
4) Ср. напримѣръ, II, 112—120, гдѣ интересно замѣчаніе, что въ шведскомъ
войскѣ «баше множество чародѣевъ финовъ, надѣющихся на свои обаянія и
злохитрства; но ничтоже имъ пособствова, не возможе демонъ финскій стати про-
тиву имени Божія». Ср. еще III, 252—253.

Наконецъ, въ проповѣдяхъ Стефана Яворскаго, не смотря на ихъ
схоластическую отвлеченность и искусственность, можно найдти не мало
чертъ, цѣликомъ выхваченныхъ изъ современной проповѣднику живой
дѣйствительности. Укажемъ, для примѣра, на остроумныя замѣчанія
объ отношеніяхъ слушателей къ проповѣднику (П, 126—127, 12Ö—
131), на изображеніе нищихъ (I, 141—142) и др. Въ этомъ отно-
шеніи особенно замѣчательно слово въ недѣлю 21-ю по Св. Дусѣ
(H, 124—147). Интересно также обращеніе къ народу въ проповѣди
о четырехъ чинахъ въ государствѣ („Колесница торжественная"):
„Четвертое и послѣднее колесо есть чинъ людей простонародныхъ»
Скрыпливое то колесо, никогда же тихо не умѣетъ ходити: всегда
скрыпитъ; всегда ропщетъ. Наложишь какое тяжало, то и станетъ
скрыпѣти. Слушай же, мое скрыпливое колесо то! Иныя три колеса
бремя носятъ, а ты едино хощеши жити безъ бремени? Иныя коле-
са въ непрестанномъ движеніи пребываютъ, а ты хощеши почивати?
Иныя на общую пользу работаютъ, а ты хощеши на свою? Для чего
такъ великое на тебѣ тяжало мнится быти дань даяти? но большее
тяжало кровь изливати, душу полагати, еже творятъ воины. Хоще-
ши свободно быти отъ дани? a гдѣ жъ есть царство и подданство
безъ дани? кая война безъ податей бываетъ?... Правда то есть, нѣтъ
чего хвалити, аще и бремя такое кладутъ на колесо, что бѣдное не
только скрыпитъ, но и ломится. Како бо колесу бѣдному не скры-
пѣти, аще будетъ обременено тяжаломъ неудобь носимымъ? Тамо,
колесо, иди, аможе тебе влечетъ животное, не опирайся, не скрыни,
жестоко ти есть противу рожну прати; противитися либо бунтоватися
сохрани Боже"!
Въ-упомянутой уже нами проповѣди о Шведской войнѣ—„ Auxiliatrix
Manus" передаются интересныя историческія подробности: „Когда взятъ
былъ великимъ натискомъ и жестокимъ штурмомъ городъ Нарва, солдати
наши, якъ обычно бываетъ въ такъ горячихъ случаяхъ, будучи разъ-
яренъ и дышущи огнемъ Марсовымъ, хотѣли всѣхъ жителей нарв-
скихъ, которіи боронились, мечемъ избитн, и уже на то устремились
было, но монархъ премилосердый возбранялъ... тоежъ явилъ и во
многихъ иныхъ городахъ, тоежъ подъ Полтавою, идѣже по оной такъ
славной викторіи генераловъ непріятелскихъ и прочихъ знатныхъ оф-
фицеровъ, уже въ неволю отъ нашего воинства взятыхъ, милостиво
трактовати изволилъ и при своихъ тріумфальныхъ обѣдахъ у столу
своего велѣлъ имъ сидѣти, и шпаги ихъ для чести велѣлъ имъ от-
дати. О, не такъ творилъ супостатъ нашъ съ нашими плѣнниками,

отъ. нихъ же многихъ, уже въ неволѣ будучихъ, живо велѣлъ сожи-
гати, иныхъ палками, а не оружіемъ ругательно на смерть убивати,
"иныхъ плѣненныхъ немилостиво колоти, инымъ пальцы обрубовати"...
г л: Восхваляя Петра въ своихъ торжественныхъ словахъ, Стефанъ
Яворскій не былъ однако безусловнымъ сторонникомъ реформы и
безусловнымъ панегиристомъ всѣхъ ея проявленій. По многимъ при-
чинамъ личнымъ и общимъ онъ былъ недоволенъ положеніемъ дѣлъ.
Воспитанный на католической доктринѣ о главенствѣ церкви, онъ
не МОРЪ равнодушно относиться къ мысли объ уничтоженіи патріар-
шества и вообще о положеніи духовенства, утратившаго свое преж-
нее первенствующее значеніе въ обществѣ. Учрежденіе монастырска-
го приказа (1701 г.) сильно стѣснило власть Стефана, какъ мѣстоблю-
стителя патріаршаго престола; мелкія недоразумѣнія съ свѣтскими
властями, повторявшаяся довольно часто, раздражали его; чувство; не-
удовольствія—можетъ быть, и невольно—прорывалось въ его пропо-
вѣдяхъ, которыя въ этомъ отношеніи были какъ бы отголоскомъ ро-
пота народнаго и иногда заключали въ себѣ очень прозрачные лич-
ные намеки. Такъ, въ проповѣди 6-го декабря 1708 года, на текстъ:
„Облекитеся въ броню правды", онъ говоритъ: „Скажи жь намъ, Павле
святый, гдѣ тыя броня правды дѣлаютъ? наши ремесники такого дѣ-
ла не умѣютъ, броня правды не здѣлаютъ... И не дивно; какъ мо-
жетъ ремесникъ что здѣлати, егда нѣтъ изъ чего дѣлати, нѣтъ ма-
теріи? тѣмъ же и броня правды кто можетъ сдѣлати, егда прав-
ды нѣтъ? Поищемъ толко правды. Давыде святый! ты много проро-
ческимъ своимъ окомъ видишъ; рцы намъ, не видѣлъ ли ты гдѣ межъ
нами правды? Глянь толко по приказамъ, воззри въ многонарод-
ствіе сего града. Отвѣщаетъ Давыдъ: Видѣхъ беззаконіе, и пр.
Даромъ же уже и ремесниковъ искати на броня правды; нѣтъ з чего
дѣлать, нѣтъ матеріи, нѣтъ правды!"
Въ словѣ въ недѣлю 2-ю по Св. Дусѣ (П, 204), сравнивая людей
съ рыбами, проповѣдникъ, между прочимъ, находитъ сходство въ томъ,
что „рыба рыбу снѣдаетъ; но мы рыбамъ не дивимся, тіи бо суть
безсловесніи; то паче, что у насъ, людей разумныхъ, тоежъ
дѣлается. О, коль многія нынѣ обрѣтаются острозубыя щуки
которыя меньшихъ щучекъ бѣдныхъ снѣдаютъ, пожираютъ! Что вы
творите, безмилосердые человѣки? смотрите, кого снѣдаете: се есть
родъ вашъ! Единаго есте рода и ничимже разнствуете, только тѣмъ
что ты больше, а сей меньше, ты сильнѣе, a тотъ бѣднѣе, без-
сильнѣе"... Другое сходство людей съ рыбами заключается въ томъ,

что „рыба отъ главы начинаетъ согнивать и смердѣтъ, тоежъ бы-
ваетъ и въ людехъ часто: многажды отъ главы, отъ начальника!
растлѣніе происходитъ въ градахъ, въ судахъ, въ приказахъ, въ ра-
тушахъ, въ синклитахъ, въ царствіяхъ; многажды отъ главы, отъ началь-
никовъ, злу вина бываетъ... Кормчій виноватъ, егда его невѣжествомъ
или нерадѣніемъ корабль не тамъ пловетъ, гдѣ надобѣ, и о 'камень раз-
бивается; огородникъ виноватъ, егда въ огородѣ, вмѣсто благовон-
ныхъ цвѣтовъ, кропива и терніе возростаетъ", и т. д. 1) Въ другомъ
словѣ, въ недѣлю 21-ю по Св. Дусѣ, проповѣдникъ говоритъ, что
есть такіе люди, которые вообще любятъ слушать проповѣдь, „обаче
зѣло не любятъ, зѣло ненавидятъ, егда имъ проповѣдникъ правду
говоритъ, егда имъ грѣхи ихъ, пристрастія, злыя дѣла предъ очи
ставитъ. Весело имъ тогда, когда иннаго кого наказуетъ и иннаго
обличаетъ; егда-же коснется самого того совѣсти—ахъ, не мило, не
весело тогда!... Ради начальники, егда церковь повелѣваетъ, дабы
подданніи, послушни были имъ. Веселятся подданніи, егда мучитель-
ство и жестокость господскую, излишнее податей собраніе наказуетъ.
Егда же сицевое случится слово, идѣже проповѣдникъ коснется всѣхъ
чиновъ, всѣхъ статей...—всѣмъ сіе кушанье не по нраву, всѣмъ сія
проповѣдь горька... вси не любятъ, вси не слушаютъ, вси ругаются1*...
Нѣсколько далѣе приводится слѣдующій характерный разговоръ Ирода
съ Іоанномъ Крестителемъ:
„Глаголетъ Іоаннъ: пресвѣтлѣйшій государь! въ ономъ дому схо-
дятся пьяницы, картежники, блудники, убійства, татьбы, клеветы
творящіи; слушаетъ его въ сладость Иродъ: абіе посылаетъ слуги,
разгоняетъ безчинниковъ, разсыпаетъ, казнитъ. Глаголетъ Іоаннъ:
тамо на прельщеніе многимъ творятся соблазны... На сіе Иродъ: раз-
рушу совѣты ихъ, вскорѣ соборище ихъ искореню, заключу въ тем-
ницахъ. Глаголетъ Іоаннъ: невинніи страждутъ, въ узахъ и оковахъ
напрасно заключении; многихъ бьютъ напрасно на правежѣ; мнози
обидими отъ сильнѣйшихъ. Глаголетъ Иродъ: осужду, испущу, сво-
божду ихъ. Коснуся послѣ Іоаннъ и самого безобразія Иродова, осяза
раны его, откры гробъ его мерзостнѣйшій: Ваше величество! ты и
самъ еси отъ другихъ злѣйшій: понеже ты подданнымъ своимъ злѣй-
шій образъ подаеши, отъ тебе мнози соблазняются... Здѣ Иродъ тот-
часъ говоритъ Іоанну: Молчи! въ темницу ево! за дерзость казнь да
пріиметъ!" и т. д. 2).
1) II, 207—208.
2) II, 129, 131—132, 138—139.

Въ 1711 году, 5-го марта, сенатъ подучилъ слѣдующій именной
царскій указъ: „Выбрать оберъ-фискала, человѣка умнаго я добраго
(ивъ какого чина ни есть); дѣла же его сіи суть: долженъ онъ надъ
всѣми дѣлами тайно надсматривать и провѣдывать про неправый судъ,
такожь въ сборѣ казны и прочаго, и кто неправду учинитъ, то дол-
женъ фискалъ позвать его предъ сенатъ (какой высокой степени ни
есть), и тамо его уличать; и буде уличитъ кого, то половина штрафа
въ казну, а другая ему, фискалу; буде же и не уличитъ, отнюдь
фискалу въ вину не оставить, ниже досадовать, подъ жестокимъ на-
казаніемъ о разореніемъ всего имѣнія"
Въ силу этого указа, власть фискала распространялась и на суды
духовные. Стефанъ увидѣлъ въ этомъ новый ударъ авторитету духо-
венства; можетъ быть, и ему лично пришлось испытать нѣкоторыя
непріятности вслѣдствіе столкновеній съ новою властью Какъ бы
то ни было, но на этотъ разъ онъ не могъ сдержать своего неудо-
вольствія и „крикнулъ къ народу0 свою знаменитую проповѣдь
17-го марта 1712 года: „О храненіи заповѣдей Господнихъ11. Въ этой
проповѣди онъ ne только рѣзко отозвался о новомъ законѣ,4 но сдѣлалъ
и нѣкоторые общіе выводы относительно положеній Россіи, присоединивъ
къ нимъ очень рѣзкій личный намекъ: „Того ради не удивляйтеся, что
многомятежная Россія наша доселѣ въ кровныхъ буряхъ волнуется;
не удивляйтеся, что по толикихъ смятеніяхъ доселѣ не имамы пре-
вожделѣннаго мира. Миръ есть сокровище неоцѣненное; но тіи только
симъ сокровищемъ богатятся, которые любятъ Господень законъ; а
кто законъ Божій разоряетъ, отъ того миръ далече от-
стоитъ. Гдѣ правда, тамъ и миръ... Море, свирѣпое море-человѣче
законопреступный! почто ломаеши, сокрушавши и разорявши берега?
берегъ есть законъ Божій, берегъ есть, воеже не прелюбы сот-
вори, не вожделѣти жены ближняго, не оставляти жены своея;
берегъ есть, воеже хранити благочестіе, посты, а наипаче че-
тыредесятницу; берегъ есть почитати иконы. Христосъ гласитъ въ
Евангеліи: аще кто церкви, буди тебѣ яко язычникъ и мытарь"...
Въ заключеніе, ради контраста, проповѣдникъ обращается съ слѣ-
дующею молитвою къ св. Алексѣю: „О угодниче Божій! не забуди и
1) П. С. З., IV, № 2331; Голиковъ, IV, 54; XII, 284.
2) Извѣстно, что Петръ впослѣдствіи самъ говорилъ, что с земскаго Фискала
чинъ тяжелъ и ненавидимъ», хотя черезъ десять лѣтъ подтвердилъ законъ. 1711 г.
(П. С. З., VI, № 3870).

тезоименника твоего, a особеннаго заповѣдей Божіихъ храни-
теля и твоего преисправнаго послѣдователя. Ты оставилъ еси донъ
свой; онъ такожде по чужимъ домамъ скитается; ты удалился еси
родителей; онъ такожде; ты лишенъ рабовъ, слугъ и подданныхъ,
друговъ, сродниковъ, знаемыхъ; онъ такожде; ты человѣкъ Божій;
онъ такожде истинный родъ Христовъ. Молимъ убо, святче Божій!
покрый своего тезоименника, нашу едину надежду, покрый его въ
кровѣ крылъ твоихъ... Дай намъ видѣти его вскорѣ, всякимъ бла-
гополучіемъ изобилующа, и его же нынѣ тѣшимся воспоминове-
ніемъ, дай возрадоватися счастливымъ и превожделѣннымъ присут-
ствіемъ!" О- *
Эта проповѣдь, конечно, произвела сильное и непріятное для
Петра впечатлѣніе. Она была читана самимъ Петромъ, который,
по поводу обличеній человѣку, бросившему свою жену, замѣтилъ:
„Перво одному, потому съ свидѣтели". Мѣстоблюстителю патріар-
шаго престола было запрещено проповѣдывать, и это запрещеніе
оставалось въ силѣ болѣе трехъ лѣтъ.
Кромѣ этой проповѣди, были еще и другія причины взаимнаго
недовольства между Стефаномъ и царемъ. Проникнутый чисто-като-
лическою нетерпимостью, Яворскій косо смотрѣлъ на всѣ заявленія
въ духѣ религіозной свободы, на то видное положеніе, которое за-
няли въ обществѣ протестанты, и на то легкое отношеніе къ пред-
метамъ церковной обрядности, а иногда и къ вопросамъ вѣры, ко-
торое стало обнаруживаться въ русскомъ обществѣ подъ вліяніемъ
протестантскихъ идей. Отношеніе самого Петра къ идеѣ патріарше-
ства, выразившееся въ учрежденіи шутовскаго чина князь-папы, ко-
торый при случаѣ обращался и вь патріарха Яузскаго и Кокуйскаго,
дружба царя съ еретиками-Нѣмцами и насмѣшки его надъ старыми
русскими обычаями, съ которыми (обычаями) связывались въ народѣ
представленія о благолѣпіи и благочестіи, все это возбуждало въ
массѣ сильное неудовольствіе, и голосъ Стефана Яворскаго былъ въ
1) Проповѣдь напечатана у Устрялова, VI, 29 — 32; ер. Соловьева, XVI,
353. Стефанъ всегда былъ сторонникомъ царевича Алексѣя, и еще въ 1703 г.
предсказывалъ ему великую будущность (Проп., III, 180—181). Объ отноше-
ніяхъ Стефана Яворскаго къ Петру см. Чистовича, Ѳеоф. Прокоповичъ, 57—60.
Замѣтимъ, кстати, что въ письмѣ Стефана къ царю (тамъ-же, 62) сказано; «Уже
тридесять лѣтъ, какъ я въ царствующемъ градѣ проповѣданіемъ слова Божія
труждаюся»; конечно, слѣдуетъ читать тринадесять, такъ какъ Стефанъ прі-
ехалъ въ Москву въ 1700 году.

этомъ случаѣ отголоскомъ мнѣній народныхъ. „Многіе", говорилъ
онъ,—„скоро отъ своея православныя вѣры подвяжутся и прелагаются,
и чуждыя богомерзскія, еретическія вѣры похваляютъ; свою-же, юже
отъ отецъ и праотецъ воспріяша... ругаютъ, осмѣиваютъ и уничто-
жаютъ. Многимъ случается, яко едва чуждыя узрятъ земли, отлучивш-
ійся отъ своего отечества, и отъ вѣры удаляются... Виждьте убо,
о благоразсудные людіе! виждь, православный народе! кіи между вами
распространяются, величаются и почествуеми бываютъ!" и т. д. !)«
Къ протестантскому ученію Яворскій относился чрезвычайно враж-
дебно, конечно, не безъ вліянія католической противо-лютеранской
полемики; въ своихъ проповѣдяхъ онъ нерѣдко обличаетъ лютеран-
скія и кальвинистскія мнѣнія, при чемъ, по обычаю католической и
южно-русской риторики, дѣло не обходится безъ сильныхъ эпитетовъ:
„Лютеръ—червь, ядомъ адскимъ наполненный, пресквернѣйшій, тре-
окаянный еретикъ, мерзкій ересіархъ, глухой аспидъ и т. п.; Христо-
ненавистный Кальвинъ, скверный человѣкъ", и т. п. 2). Взглядъ его
на еретиковъ былъ совершенно католическій, инквизиторскій; въ
этомъ отношеніи онъ былъ достойнымъ послѣдователемъ своихъ учи-
телей и преемникомъ Іосифа Волоцкаго. Въ своемъ „Камнѣ Вѣры"—
сочиненіи, написанномъ преимущественно противъ лютеранскаго уче-
нія,—-онъ помѣстилъ цѣлый трактатъ „о наказаніи еретиковъ", въ
которомъ разсуждаетъ такимъ образомъ: „Искусъ научаетъ, что мнози
еретицы, якоже донатисты, манихеи, альбигенсы, оружіемъ искоре-
нишася. Проклятію еретики смѣются и глаголютъ быти громъ безъ
молніи. Отъятія имѣній не боятся, глаголюще, яко иніи сообщницы
ихъ будутъ ихъ набдѣвати. Въ узилищи или на изгнаніи аще бы-
ваютъ, многихъ и писаніемъ, и словомъ растлѣваютъ". Выводъ изъ
этого разсужденія очевиденъ: „Едино точіе таковымъ врачеваніе—
смерть. Самимъ еретикомъ полезно есть умрети, и благо-
дѣяніе имъ бываетъ, егда убиваются. Елико бо множае живутъ,
множае согрѣшаютъ, множайшіе прелести изобрѣтаютъ, множайшихъ
развращаютъ. Тѣмъ-же и множайшее осужденіе и тягчайшую муку
вѣчную на ся навлекаютъ. Сія же вся смерть, праведно имъ нано-
симая, прекращаетъ". Впослѣдствіи то же самое говорилъ онъ и о
раскольникахъ: „Вы же, раскольница проклятые, мятежники, молво-
1) II, 23; I, 161.
2) См. напримѣръ, I, 141—142 (о московскихъ еретикахъ), 156. 161—162;
II, 31-32 и др.

творцы, предтечи антихристовы... вы въ заблужденіяхъ вашихъ ски-
таетеся по тайныхъ мѣстѣхъ, по лѣсахъ бринскихъ, яко звѣріе дуб-
равніи, по сонмищахъ вашихъ сокровенныхъ, яко совы, ненавидящіе
свѣта, всякъ бо, творяй зло, ненавидитъ свѣта... Прійдѣте когда въ
чувство, лишеницы, воспрянѣте отъ сна погибельнаго и отвергше
слѣпоту душевредную, взырайте на звѣзду восточную, къ Христу ве-
дущую... Боже, поддержи на многа лѣта благочестія ревнителя, мо-
нарха нашего, который ваше злочестіе всячески тщится искоренить
и обращающихся отчелюбезно пріемлетъ, и БЪ упорствѣ и непокоре-
ніи пребывающихъ велитъ огню предавати. И такъ весьма подо-
баетъ" 1)
При такихъ взглядахъ на отступленія отъ церковныхъ правилъ,
Стефанъ иногда не могъ воздержаться отъ порицанія существую-
щихъ, хотя й въ общихъ чертахъ порядковъ. Мы видѣли, что гово-
рилъ онъ въ проповѣди „О храненіи заповѣдей Господнихъ" по по-
воду наблюденія правилъ благочестія и нарушенія постовъ; но еще
ранѣе, въ одной проповѣди 1710 года, онъ высказывался по этому
доводу такъ: „Сіяла Россія, мати наша, прежними времены благоче-
стіемъ, свѣтла и ави столпъ непоколебимый въ вѣрѣ православной
утвержденна. Нынѣ же что? Усумнѣваюся о твердости твоей, столпе
непреклонный, егда тя вижду вѣтрами противными отвсюду обуре-
ваема. Вѣетъ на тя вѣтеръ иконоборный, иконы святыя прези-
рающей; вѣетъ на тя вѣтеръ чрево угодный, посты святыя разо-
ряющій; а ты, столпе непреклонный, вѣтромъ тлетворнымъ опираю-
щие, уже колебатися начинавши, и вмалѣ, яко столпъ силуамскій,
паденіемъ своимъ насъ не погубляеши. Ахъ, Копронимова, о гное-
именитая, треклятая иконоборная ересе! ахъ, богоненавистное чре-
вобѣсіе, постомъ святымъ противящееся! и т. д. 2).
г) Calendarium spirituale cum aspectibus et prognosticis,"more concionatorio
non mathematico in annum Xti Domini 1721 conscriptum ac concione publica decla-
matum.
*) Ср. I, 254 ц слѣдующее мѣсто изъ проповѣди св. Димитрія Ростовскаго
(II, 486—487): «Речетъ Бахусъ чревоугодный богъ со. ученикомъ своимъ Лю-
теромъ: надобно въ полкахъ не смотрѣти поста и въ постъ ясти мясо, чтобъ
полковые люди въ воинствѣ были сильны, въ бою крѣпки, не ослабѣли бъ въ
брани отъ поста и воздержанія... Лжеши убо ты, чревообъястный и піянствен-
ный Бахусе!» и пр. Извѣстно, что Петръ Великій впослѣдствіи выхлопоталъ у
Іерусалимскаго патріарха разрѣшеніе войскамъ не соблюдать постовъ (П. С. З.,
V, 3020, 3178).

Когда въ 1713 и 1714 гг. въ Москвѣ розысканы были вольно-
думцы, увлекавшіеся лютеранскими идеями, Стефанъ Яворскій по-
ставилъ дѣло о нихъ такъ, что Петръ не могъ быть доволенъ исхо-
домъ процесса, a слѣдовательно, и дѣйствіями мѣстоблюстителя, ко-
торый и безъ того въ это время былъ въ опалѣ *)•
Всѣ эти обстоятельства ясно показывали, что въ Стефанѣ Явор-
скомъ Петръ не могъ найдти себѣ товарища по направленію, помощ-
ника въ преобразовательной дѣятельности, человѣка, который, будучи
преданъ новымъ идеямъ, взялъ бы на себя важную обязанность публи-
циста церковной каѳедры, комментатора правительственныхъ мѣро-
пріятій въ смыслѣ, желательномъ для правительства. Стефанъ, когда
хотѣлъ, могъ быть и публицистомъ, какъ мы это видѣли; но онъ
былъ публицистъ клерикально-консервативный. Симпатіи его принад-
лежали старинѣ, той недавней старинѣ, когда церковь и ея пред-
ставители пользовались такимъ громаднымъ авторитетомъ въ обществѣ
и давали тонъ русской жизни во всѣхъ ея проявленіяхъ. Тамъ, въ
этой старинѣ, были его идеалы, и онъ всѣми силами тянулъ къ ней,
но чувствовалъ, что почва все болѣе и болѣе ускользаетъ у него
изъ-подъ ногъ. Повернуть на новую дорогу для него было бы, конечно
выгоднѣе; но этого онъ не могъ сдѣлать, не измѣнивъ своимъ убѣж-
деніямъ, вынесеннымъ изъ школы и жизни, не разставшись навсегда
съ своими завѣтными мечтами. На открытую борьбу противъ того,
что ему не нравилось въ новыхъ порядкахъ, онъ не могъ рѣшиться,
да это было бы и безполезно. Поэтому онъ долженъ былъ стушеваться,
стать въ пассивное положеніе и уступить свое мѣсто другому, та-
кому же, какъ и онъ, пришельцу съ юга и едва ли не ученику своему,
но человѣку несравненно болѣе практичному, умѣвшему понять духъ
времени и примѣниться къ нему, ловкому царедворцу и блестящему
оратору-публицисту, который сразу занялъ среди дѣятелей реформы
самое выдающееся положеніе, и не смотря на всѣ неблагопріят-
ныя обстоятельства, сумѣлъ удержаться на этой высотѣ до конца
жизни.
Этотъ „другой" былъ — Ѳеофанъ Прокоповичъ.
1) Тихонравовъ, Московскіе вольнодумцы XVIII в., въ Русск. Вѣстн. 1870, IX.

III.
Начало литературной дѣятельности Ѳеофана Прокоповича въ Кіевѣ.—Ѳеофанъ—
преподаватель и проповѣдникъ.—Его отношеніе къ католической наукѣ и про-
повѣдничеству.—Трагедокомедія «Владиміръ»; ея главная мысль.—Курсъ бого-
словія, какъ наиболѣе полное выраженіе научныхъ взглядовъ Ѳеофана.
Возвратившись въ Кіевъ изъ своего заграничнаго путешествія,
предпринятаго съ научною цѣлью, молодой 23-лѣтній монахъ Ѳео-
фанъ началъ свою служебную и литературную дѣятельность, какъ и
большинство его предшественниковъ, преподавателемъ Кіево-Могилян-
ской академіи, гдѣ онъ получилъ первоначальное образованіе. Его препо-
давательская дѣятельность, продолжавшаяся (съ перерывами) двѣнад-
цать лѣтъ, замѣчательна въ томъ отношеніи, что онъ всегда—и въ круп-
ныхъ, и въ мелкихъ вопросахъ—старался стать на самостоятельный
путь и отрѣшиться отъ господствовавшей до него старой схоласти-
ческой рутины, которую, какъ и все католическое, онъ ненавидѣлъ
й постоянно осмѣивалъ. Ѳеофанъ прослушалъ полный курсъ схола-
стической науки въ іезуитской коллегіи св. Аоанасія въ Римѣ, и при
блестящихъ дарованіяхъ и сильной жаждѣ знанія, успѣлъ пріобрѣ-
сти громадную начитанность въ сочиненіяхъ богословскихъ и философ-
скихъ, Я-Также и въ древне-классической литературѣ. Не смотря на
узкія рамки схоластицизма, враждебно относившагося ко всякой сво-
бодной мысли, a можетъ быть—именно вслѣдствіе этого стѣсненія ум-
ственной дѣятельности, какъ протестъ живаго духа и здраваго смыс-
ла противъ мертвящаго школьнаго пустословія, Ѳеофанъ развилъ въ
себѣ чрезвычайно сильный скептицизмъ и критическое отношеніе ко
всякаго рода авторитетамъ, передъ которыми въ его время большин-
ство безусловно преклонялось. Этотъ критическій духъ, въ соединеніи
съ замѣчательнымъ остроуміемъ, умѣньемъ тонко подмѣчать слабости
противниковъ и выставлять ихъ на посмѣяніе составляетъ характер-
ную черту литературной дѣятельностн Ѳеофана и съ самаго же на-
чала ея даетъ себя чувствовать довольно замѣтно. Эта же характер-
ная черта, въ соединеніи съ враждой и нетерпимостью ко всему ка-
толическому и въ богословіи, и въ наукѣ, во многомъ сближаетъ
Прокоповича съ выдающимися дѣятелями временъ реформаціи. Въ
самыхъ раннихъ его трудахъ уже отчетливо видно стремленіе къ са-
состоятельности, желаніе внести въ излагаемый предметъ что-нибудь

свое, что-нибудь новое, такъ чтобы представить не робкую копію
съ старинныхъ образцовъ, а нѣчто такое, что могло бы служить образ-
цов для другихъ.
Свою учительскую дѣятельность Прокоповичъ началъ въ 1704 го-
да, преподаваніемъ піитики. „Наука стихотворства", процвѣтавшая
въ XVII вѣкѣ въ іезуитскихъ коллегіяхъ и въ Кіевской академіи,
представляла собраніе правилъ, составленныхъ чрезвычайно тщатель-
но и относившихся почти исключительно къ формѣ, а не къ содер-
жанію поэтическихъ произведеній. Вслѣдствіе такого преобладанія
формы надъ содержаніемъ, обусловленнаго извращенностью вкуса, а
отчасти и общимъ направленіемъ схоластики, формальнымъ по пре-
имуществу, піиты XVII вѣка съ особенною любовью занимались вер-
сификаціей, придумывая для своихъ стиховъ самыя причудливыя
формы и мало заботясь о содержаніи. Такимъ образомъ возникли
всевозможные акростихи, анаграммы, стихи „раковидные", которые
можно было читать со всѣхъ сторонъ и снизу вверхъ, привѣтствія
въ формѣ креста, звѣзды, сердца и т. п. Правила для составленія
такихъ „стиховныхъ штукъ", стоившихъ нерѣдко огромнаго труда,
занимали въ школьныхъ руководствахъ піитики самое важное мѣсто,
вмѣстѣ съ ученіемъ о различныхъ символахъ и аллегоріяхъ, которые
были въ такомъ ходу въ періодъ господства схоластики и ложнаго
классицизма *)• Образцами для изученія и подражанія ставились,
зачастую, бездарнѣйшіе версификаторы, удостоившиеся этой чести
только на томъ основаніи, что ихъ стихи начинались и оканчивались
одною и тою же буквой; правиламъ аристотелевской піитики прида-
валось въ руководствахъ только второстепенное значеніе. Однимъ
изъ важнѣйшихъ видовъ „поэзіи" сдѣлался стихотворный панегирикъ,
развившійся впослѣдствіи въ оду, и чѣмъ преувеличеннее были ра-
сточаемый въ немъ похвалы, чѣмъ изысканнѣе сравненія и чѣмъ за-
мысловатѣе форма, тѣмъ выше цѣнилось его достоинство. Въ прозѣ
этому виду произведеній вполнѣ соотвѣтствовала похвальная пропо-
вѣдь, также доводившая лесть до крайностей, подъ вліяніемъ одно-
родныхъ произведеній польской литературы XVH вѣка. Это направ-
леніе, со временъ Симеона Полоцкаго надолго утвердившееся въ
4) См. статьи Н. Петрова "О словесныхъ наукахъ и литературныхъ заня-
тіяхъ въ кіевской академіи отъ начала ея преобразованія въ 1819 году» — въ
Трудахъ Кіевск. Дух. Ак. 1866, № 7, стр. 305—330; № 11, стр. 343—388; № 12
стр. 552—559; 1867, № 1, стр. 82—118 и 1868 № 3, стр. 465—525.

вашей литературѣ, выработало до мелочей опредѣленную риториче-
скую и піитическую теорію, которая, можно сказать, слѣдила sa каж-
дымъ словомъ писателя, подчиняя каждую его фразу извѣстному пра-
вилу, поминутно заставляя его припоминать тотъ или другой пара-
графъ учебника. Результаты этого деспотизма формы достаточно из-
вѣстны.
Ѳефанъ Прокоповичъ, въ своемъ курсѣ піитики 1), старался, по
возможности, очистить теорію поэзіи отъ схоластическихъ измышленій,
хотя при составленіи этого курса пользовался іезуитскими руковод-
ствами Понтана и Фаміана Страды 2). Главнымъ его руководствомъ
и авторитетомъ былъ С кали г еръ, котораго піитика имѣла значи-
тельное вліяніе на развитіе поэтическихъ произведеній во Франціи,
Англіи и Германіи XVI вѣка. Ѳеофанъ обращаетъ особенное внима-
ніе на практическія упражненія въ сочиненіяхъ и подробно изла-
гаетъ правила, которыми слѣдуетъ при этомъ руководиться, причемъ
рѣзко высказывается противъ разнаго рода стихотворныхъ фокусовъ,
на которые мы указывали выше, называя ихъ пустяками и ребяче-
скими побрякушками, которыя могли привлекать людей только въ
вѣкъ грубый и варварскій 3). Далѣе, онъ рекомендуетъ своимъ уче-
никамъ внимательно читать и изучать образцовыхъ писателей въ
каждомъ родѣ поэзіи. Выборъ этихъ писателей довольно строгъ. Въ
эпической поэзіи, Ѳеофанъ указываетъ Гомера, Виргилія, Тасса (по-
слѣдняго онъ цитируетъ въ переводѣ Кохановскаго, котораго также
причисляетъ къ образцовымъ писателямъ и называетъ „rarus poôta
polonus"); въ лирикѣ Горація, Овидія, Катулла,—Санназара и Сар-
бѣвскаго; въ драмѣ—Сенеку (подъ непосредственнымъ вліяніемъ ко-
1) Курсъ этотъ изданъ впослѣдствіи Георгіемъ Конисскимъ въ Могилевѣ,
1786 г., подъ заглавіемъ: De Arte poëtica îibri très, ad usum et institutionem stu-
dio sae juventutis Roxolanae dictati Kioviae in orthodoxa Academia Mobyleana an-
no Domini 1705.
2) Источники піитики Ѳеофана указаны въ ст. проф. Тихонравова: «Траге-
докомедія Ѳ. Прокоповича «Владиміръ», въ Ж. M. H. Пр. 1879, V, 59,-962.
3) Ars poët., 87, 181. Съ этими выраженіями Ѳеофана интересно сравнить
приведенныя г. Тихонравовымъ (1. с., 90) слова позднѣйшаго преподавателя піи-
тики въ кіевской академіи, Лаврентія Горки: «Нашъ вѣкъ особенно любитъ по-
добнаго рода стихи и имъ удивляется». Въ виду этого, Горка, замѣнившій Ѳео-
фана въ классѣ піитики, счелъ нужнымъ сдѣлать уступку «духу времени» и по-
святить значительную часть курса этимъ, какъ самъ же онъ выражается «мно-
готруднымъ пустякамъ».

тораго составилась шитика Скалигера), въ комедіи — Плавта и
Теренція.
Излагая ученіе о родахъ и видахъ поэтическихъ произведеній,
Ѳеофанъ особенное вниманіе обращаетъ на условія поэтическаго твор-
чества, и въ вопросахъ, касающихся формы, старается удѣлять какъ
можно менѣе мѣста схоластическимъ опредѣленіямъ различныхъ
„украшеній" стихотворнаго слога. Онъ возстаетъ противъ злоупотреб-
ленія символами и аллегоріями и въ произведеніяхъ христіанскихъ
писателей находитъ даже неприличнымъ обращеніе къ языческимъ
божествамъ или обозначеніе ихъ именами различныхъ явленій при-
роды, а также различныхъ нравственныхъ качествъ, приписываемыхъ
лицамъ поэмы или драмы. Въ замѣнъ этого „языческаго обычая" онъ
рекомендуетъ употреблять символы и сравненія, заимствуемыя изъ
Св. Писанія 1)..
Вообще, Ѳеофанъ въ своемъ курсѣ піитики не былъ новаторомъ,
потому что не предлагалъ никакихъ новыхъ теорій и слѣдовалъ
только тому, что было уже выработано до него; но, оставаясь на этой
старой дорогѣ, онъ все-таки старался, на сколько могъ, отрѣшиться
отъ многихъ предразсудковъ схоластическаго метода, внести въ ату
область поболѣе здраваго смысла и естественности. Впрочемъ, „духъ
времени" былъ еще на столько силенъ, что эта скромная попытка
не могла имѣть значительнаго вліянія на дальнѣйшій ходъ препода-
ванія въ Кіевской академіи. Мы видѣли уже, какъ отнесся преемникъ
Ѳеофана, Лаврентій Горка, къ своей преподавательской задачѣ. О
Московской славяно-греко-латинской академіи нечего и говорить: тамъ,
по позднѣйшему выраженію Ѳеофана, всѣ стихотворствовали до тош-
ноты (ad nauseam) 2).
Гораздо болѣе смѣлымъ новаторомъ явился Ѳеофанъ въ практиче-
скомъ примѣненіи той науки, которую онъ преподавалъ въ акаде-
міи. По издавна заведенному академическому обычаю, преподавателю
піитики вмѣнялось въ обязанность сочинять для лѣтнихъ рекреацій
драматическія „дѣйства" и діалоги, точно также какъ преподаватель
риторики долженъ былъ говорить проповѣди и сочинять привѣтствія
отъ имени академіи разнымъ высокимъ особамъ и покровителямъ 3).
1) Ars poët., 82, 101—102.
') Epistolae illustrissimi ас reverendiisimi Theophanis Proltopowicz. Mosquae,
1776, p. 58.
*) Этотъ старинный обычай, возникшій впервые въ іезуитскихъ коллегіяхъ

Исподняя эту обязанность, Прокоповичъ, въ 1705 году, написалъ
„трагедокомедію подъ заглавіемъ: „Владиміръ, Славянороссій-
скихъ странъ князь и повелитель, отъ невѣрія тмы въ
свѣтъ евангельскій приведенній Духомъ Святымъ". Въ этомъ
произведеніи почти все представляетъ новость для того времени: и
самая форма, въ которой комическій элементъ не выдѣленъ, какъ
тогда обыкновенно дѣлалось, въ отдѣльныя интермедіи, a проникаетъ
собою всю піесу, воплощаясь въ лицѣ жрецовъ—противниковъ хри-
стіанства, и выборъ сюжета изъ русской исторіи, вмѣсто отвлечен-
наго аллегорическаго разсужденія въ разговорной формѣ, или событія,
взятаго, изъ Библіи или изъ житій святыхъ. Но самая важная и неожи-
данная новость заключалась, конечно, въ томъ страстномъ отношеніи
къ самымъ живымъ- вопросамъ современности, которое сквозитъ почти
въ каждой сценѣ „трагедокомедіи", по видимому, имѣющей пред-
метомъ событіе отдаленное и не стоящее въ прямой связи съ собы-
тіями начала XVIII вѣка. Говоримъ—по видимому, потому что фа-
була піесы и имена дѣйствующихъ лицъ до нѣкоторой степени скры-
ваютъ отъ читателя ту идею, которая положена въ ея основаніе.
Это—общая идея, которой Ѳеофанъ остался вѣренъ во все продол-
женіе своей литературно-общественной дѣятельности, и которую Онъ
передалъ своимъ послѣдователямъ, идея борьбы новаго порядка съ
старымъ, прогресса—съ застоемъ и обскурантизмомъ, причемъ про-
грессивною силой, на сторонѣ которой лежатъ всѣ симпатіи автора,
является правительство, власть свѣтская, а силой, задерживающей
развитіе—духовенство. Другими словами, это—идея борьбы между
свѣтскою и духовною властью за просвѣщеніе. Гнѣдичъ, рассматривая
трагедокомедію Ѳеофана, справедливо замѣтилъ, что, „свобода мыслей
въ сочинителѣ показываетъ человѣка, котораго идеи были выше круга
идей того времени, человѣка, который имѣлъ довольно надѣянности
на себя, чтобъ выражать мысли, какія въ тотъ вѣкъ и на ухо
говорить страшились" 1). Не останавливаясь на подробномъ раз-
борѣ трагедокомедіи Ѳеофана, такъ какъ она уже разсмотрѣна кратко
и оттуда перешедшій въ Кіевъ, a потомъ и въ Москву, надолго утвердился у
насъ. Ему слѣдовали (конечно, съ измѣненіями, сообразно духу времени) наши
высшія учебныя заведенія еще въ первой четверти настоящаго столѣтія..
1) Письмо H. И. Гнѣдича къ гр. H. П. Румянцеву въ Библіогр. Зап., II
(1859), 623—626.

Пекарскимъ и очень подробно—H. С. Тихонравовымъ 1), мы укажемъ
только на тѣ типическія черты, которыми надѣлилъ Ѳеофанъ глав-
ныхъ дѣйствующихъ лицъ, и особенно жрецовъ.
Уже самыя имена жрецовъ—Жериволъ, Куроядъ, Піаръ—указы-
ваютъ (по обычаю, утвердившемуся въ нашей драматической литера-
турѣ впослѣдствіи, но въ то время, какъ кажется, еще не существо-
вавшему) на главныя свойства ихъ. „Несомнѣнно", говоритъ г. Тихо-
нравовъ,-—„что нѣкоторыя черты жрецовъ списаны съ натуры, выхва-
чены изъ быта современнаго Прокоповичу православнаго духовенства;
этого не отрицалъ и самъ Ѳеофанъ; мало того—онъ старался даже
прямо намекнуть на то въ своей трагедокомедіи", такъ какъ въ од-
номъ мѣстѣ Жериволъ называется не жрецомъ, a попомъ 2). Да и
впослѣдствіи Ѳеофанъ говорилъ, что „великая часть нашего священ-
ства Непотребный суть и таковыхъ именъ или подобій достойни—не
со званію своему, но по нраву и негодности" 3).
Обжорство и пьянство жрецовъ является въ трагедокомедіи въ
«омически-преувеличеннонъ видѣ. ѣда—главная забота Жеривола, и
онъ въ состояніи ѣсть необыкновенно много: потеря аппетита во
время болѣзни сказывается у него тѣмъ, что онъ „единаго токмо
пожираетъ быка на день". Онъ никогда не можетъ насытиться; его
товарищъ, Куроядъ, говоритъ о немъ:
«. . . Видѣхъ, когда напитанній
Многимы онъ жертвами, лежаше во хладѣ,
А чрево его бяше превеликой кладѣ
Подобное, обаче въ сытости толикой
Знаменіе бѣ глада и алчбы великой:
Скрежеташе зубами, на мнозѣ безъ мѣри
Движе уста и гортань...
И во снѣ жретъ Жериволъ. . .»
Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ, какъ и его товарищи, ханжа. Онъ увѣ-
ряетъ, что ему лично ничего не нужно, были бы только сыты боги,
которые безъ обильныхъ жертвъ могутъ умереть съ голоду. Узнавъ
отъ тѣни Ярополка о намѣреніи Владиміра перемѣнить вѣру, онъ
1) Пекарскій, Н. и Л., I, 416—421; Тихонравовъ, Трагедокомедія Ѳ. Проко-
повича «Владиміръ», въ Ж. M. H. Пр. 1879, V, 62—96. Текстъ трагедокомедіи въ
рукописномъ сборникѣ П. Б., О. XlV, 2.
2) Тихонравовъ, 1. с., 92.
3) Ibidem; Чтенія въ общ. ист. и др., 1862, I, 26.

приходитъ въ ужасъ и тутъ же сѣ удовольствіемъ вспоминаетъ о
томъ, какъ хорошо жилось въ старину, при обиліи жертвъ:
ЯРОПОЛКЪ.
Христіанскіе законъ воспріяти
У мыслилъ, отъ боговъ же всячески отстати
Хощетъ.
Жериволъ.
Га, га, га, га, га, истинное слово!
Азъ самъ, безъ вѣсти сія (повѣмъ нѣчто ново
И вамъ невѣдомое, азъ глаголю вѣрно)
Азъ первій въ семъ подозрѣхъ его:—лицемѣрно
Начать богомъ служити; слыши тайну странну:
Первѣе онъ ко богомъ и жрецомъ пространну
Имѣ руку, и егда жертву приношаше,—
Радость, праздникъ, торжество, веселіе наше
Бѣ тогда: волы толсти и тучніе кравы
Убиваемы бяху, и доволни стравы
Не боги токмо, но и жрецы имѣяхомъ,
И не токмо нимало тогда не алкахомъ,
Но, вѣруй ми, о какъ же жрецъ Перуна бога
Добрѣ чрево исполнилъ отъ тука премнога.
Со Перуномъ (вѣси, что имамъ глаголати):
Со Перуномъ могохъ мя громомъ соравняти.
Но уже тую щедрость измѣни— о, студа!
Даде вчера одного козла тако худа,
Тако престарѣлаго, тако безтѣлесна,
Тако изнуреннаго, изсохша, безчестна,
Тонка, лиха, немощна, безкровна, безплотна,—
Еще ножа не пріяхъ, а смерть самохотна
Постиже его,—гнѣвъ ли уби его Божій?
Или яко не бѣ въ немъ, кромѣ лихой кожи
И подъ кожею костей, тѣдесе ни мало.
ЧТО убо мнится тебѣ? кое се настало
Время? не намъ се нужда творится, но стада
Не ядше, измруть бозн!
Куроядъ тоже говоритъ:
.... Мене не жалѣю,
Жалѣю боговъ: ибо аще оскудѣетъ
Жертва, азъ куплю мяса, но богъ не имѣетъ
Пѣнязей, и не пойдетъ на село, гладъ убо
Намъ,—ему смерть готова....
Но при этомъ Куроядъ выдаетъ себя, съ ужасомъ развазывая
Шару, какъ о величайшемъ несчастій, что онъ „ходилъ на село ку-

рей вуповати; и когда сіе бяше?" Тотъ же Куроядъ обращается къ
вѣрующимъ съ такимъ воззваніемъ:
Слышите празднична рога,
День прійде Перуна бога,
День шумній, бурній, ужасній,
Праздникъ громкій, велегласній.
Слышите, рустіи люди,
Домы, орудія, труды,
Торга, купли оставѣте,
Сдѣшно ва лраздникъ идѣте,
Волы, кравы избирайте,
Толстіи жертвы давайте,
Онъ есть богъ молній и лучній,
Любитъ мяса зѣло тучны....
Жериволъ, увѣщевая князя оставаться „боголюбцемь", для боль-
шей убѣдительности вымышляетъ чудо:
. . . Большія жертвы приносити
Богомъ должно есть. Зри-бо, что намъ сотворити
За нелюбовь прещаютъ: въ сію нощь до ложа
Приступи ко мнѣ нѣкто—худъ, сухъ, кость и кожа
Едина; азъ не познахъ—Купадо-же бяше,
И, скорбенъ воззрѣвъ на мя, рече: «Чего ваше
«Беззаконіе ростетъ, малитъ же ся зѣло
«Боголюбство? Видиши, Жериволе, тѣло
с Мое, кое есть? Гдѣ суть многотучны жертвы?
«Мните-ли, яко бозы силніи суть мертвы
«И не требуютъ ясти? И тебѣ самаго
«Козлоядомъ назвати требѣ: таковаго
«Зла не терпимъ прочее»!
Впрочемъ, Жериволъ не только обманщикъ; онъ и въ самомъ дѣлѣ
слуга діавола, который является на его призывъ. Тѣнь Ярополка го-
воритъ жрецу:
. . . «недавно въ темной
Сѣтующе гееннѣ, слышахомъ отъ земной
Страни гласъ приходящій—лѣніе то бяше
Тайнъ твоихъ; абіе все сонмище наше
Вострепета, самъ токмо царь не ужасеся
И позна гласъ, и егда многое стечеся
Къ нему полчище духовъ: «Поспѣшно летѣте,
Рече, Жериволъ гласитъ, что велитъ—творѣте».
И многихъ посла къ тебѣ.

Ж Е Р И В 0 1 ъ.
Всегда азъ доволній
Любвы его, за что есмь самъ ему неволній
Ни свободъ, въ раба ему з тѣломъ и душею
Вѣрно себе написалъ кровію моею....» 1)
Кромѣ того, Жериволъ—развратникъ; у него, по его собствен-
ному выраженію, „всѣ уды, всѣ утробы полны сладкихъ язвъ бѣса
тѣла". Наконецъ, онъ и его товарищи—люди крайне невѣжественные.
Ѳеофанъ сумѣлъ нѣсколькими штрихами довольно полно обрисовать
это его качество въ спорѣ съ греческимъ философомъ. Еще до на-
чала спора Жериволъ хвалится, что побѣдитъ дерзкаго мудреца; за-
тѣмъ, начинаетъ споръ бранью и смѣхомъ, а когда Владиміръ замѣ-
чаетъ ему, что спорить надо приличнѣе, тогда онъ задаетъ философу
самые глупые вопросы, такъ что послѣдній говоритъ: „Азъ овчему
стаду не дахъ бы сицеваго вожда".
Этими свойствами отличается не одинъ Жериволъ, но всѣ его то-
варищи-жрецы, которые въ одномъ мѣстѣ піесы прямо называются
„калугерами" (то-есть, монахами) и слугами бѣса міра 2).
Словомъ — Жериволы, Курояды и имъ подобные, это тѣ самыя
„большія бороды", которыя, по выраженію Петра Великаго, ,,нынѣ,
по тунеядству своему, не во авантажѣ обрѣтаются". Владиміръ на-
чинаетъ съ ними борьбу во имя просвѣщенія, во имя этой новой
цивилизующей силы, которая имъ ненавистна:
«Родъ нашъ, жестокъ и безсловпій
И письменъ ненавидяй, есть сему виновній» 3),
говоритъ князь. Усилія реформатора вѣнчаются успѣхомъ: старые ку-
миры разбиты и преданы поруганію:
Дѣти студніи, кумиръ разсѣкше подробну,
Во главу, аки въ сосудъ, испраздняютъ стомахъ...
Эта побѣда дается легко, потому что невѣжественные защитники ста-
рины не могутъ поддержать ее своею грубою и смѣшною аргументаціей.
Свѣтъ науки—вотъ самое сильное оружіе, передъ которымъ они не
1) Ниже, при разборѣ богословской системы Ѳеофана, мы увидимъ, что онъ
признавалъ возможность договора съ діаволомъ.
2) Бѣсъ міра говоритъ: с О, Христе! аще прельстишь м сего, и аще поймеши
Владиміра,—буди Богъ правдивій, азъ-же да не буду царь, да не буду честній.
да не буду всесилній, калугеровъ лестиій вождь»...
3) To-есть, виновенъ въ общемъ невѣяествѣ и дикости нравовъ.

могутъ устоять. Въ позднѣйшихъ сочиненіяхъ Ѳеофана мы не разъ
еще встрѣтимся съ развитіемъ и разъясненіемъ этой мысли, которую
онъ выразилъ въ символической формѣ трагедокомедіи.
Это мысль, такъ сказать, свѣтская; но въ трагедокомедіи выска-
зана и другая, нравственно-религіозная идея, вытекающая изъ самаго
содержанія піесы: христіански-аскетическая идея борьбы нравствен-
ныхъ стремленій съ различными мірскими искушеніями. Эта идея осо-
бенно выясняется изъ сопоставленія трагедокомедіи съ проповѣдью
Ѳеофана въ день св. Владимира, гдѣ побѣда человѣка надъ самимъ
собою, надъ своими страстями и дурными наклонностями, представ-
ляется высшею лучшею побѣдой Впрочемъ, этой стороны рели-
гіозно-нравственнаго ученія Ѳеофанъ касается и въ другихъ своихъ
проповѣдяхъ, которыя извѣстны подъ названіемъ „аскетическихъ",
и о которыхъ мы скажемъ нѣсколько словъ ниже.
Въ слѣдующемъ (1706) году Ѳеофанъ началъ преподавать рито-
рику и составилъ учебникъ ея на латинскомъ языкѣ, замѣчательный
во многихъ отношеніяхъ2). Какъ въ піитикѣ онъ порицалъ схола-
стическую извращенность вкуса, такъ и здѣсь, среди правилъ о тро-
нахъ и фигурахъ, среди разсужденій о формѣ и содержаніи „укра-
шенной" ораторской рѣчи, онъ самымъ рѣзкимъ образомъ высказы-
вается противъ авторитетовъ, которымъ такъ долго и слѣпо слѣдо-
вало южно-русское проповѣдничество, противъ самыхъ выдающихся
представителей католической церковной каѳедры, a затѣмъ и вообще
противъ католическаго духовенства. Ѳеофанъ не находитъ достаточно
сильныхъ словъ, чтобы выразить свое презрѣніе къ католическому
духовенству, особенно же къ іезуитамъ и ихъ учености; въ одномъ
изъ своихъ позднѣйшихъ писемъ онъ называетъ іезуитскій докторскій
берретъ — тотъ самый „вѣнецъ на главу", который для большинства
кіевскихъ ученыхъ того времени былъ высшимъ идеаломъ,—- „ослинымъ
1) Это сопоставленіе сдѣлано Н. С. Тихонравовымъ въ указанной статьѣ,
что Избавляетъ насъ отъ необходимости останавливаться долѣе на трагедокомедіи
Феофана.
2) Списки есть въ библіотекахъ Кіевской духовной академіи и Кіево-Михай-
ловскаго монастыря, черниговской, новгородской и вологодской семинарій (Чи-
стовичъ, Ѳеоф. Прокоп., 9). См. ст. Н. Петрова: "Выдержки изъ рукописной
риторики Ѳ. Пр-ча», въ Трудахъ Кіевск. Дух. Акад. 1865, т. I, № 4, стр. 614—
637; «Изъ исторіи гомилетики въ старой Кіевской академіи», — тамъ же, 1866,
№ 1, стр. 86-124.

украшеніемъ" *)• Въ учебникѣ риторики онъ называетъ католически*
монаховъ „свиньями Эпикурова стада" и даетъ замѣчательную по
мѣткости и остроумію характеристику іезуитовъ 2); впослѣдствіи, въ
другихъ своихъ сочиненіяхъ, онъ еще много разъ возвращался къ
этому предмету.
Какъ въ польскихъ коллегіяхъ,, такъ и въ Кіево-Могилянской ака-
деміи риторика служила преимущественно для цѣлей церковнаго
краснорѣчія, такъ что была, въ сущности, тѣмъ, что теперь назы-
вается гомилетикой. Выше мы уже разсмотрѣли главные пріемы ла-
тино-польской проповѣди, которая служила для кіевскихъ духовныхъ
ораторовъ единственнымъ образцомъ. Ѳеофанъ Прокоповичъ отзывался
объ этихъ пріемахъ (oraiorii conceptiis) такъ: „Весьма ложное обуяли)
насъ мнѣніе", говоритъ онъ въ своей риторикѣ,—-„ибо мы нелѣпѣй-
шимъ образомъ думаемъ, что если не пойдемъ въ польскія школы,
то-есть въ фабрики испорченнаго краснорѣчія, то будто бы не можемъ
изучить ораторскаго краснорѣчія". Для того, чтобы наглядно пока-
зать всѣ недостатки этого „испорченнаго краснорѣчія", онъ подробно
разбираетъ произведенія одного изъ Самыхъ видныхъ польскихъ про-
повѣдниковъ того времени—іезуита Томаса Млодзяновскаго. „Когда
я вижу", говоритъ онъ,—„что многіе чрезвычайно одобряютъ и вы-
хваляютъ этого проповѣдника, а молодые студенты краснорѣчія только
его и ставятъ для себя образцомъ подражанія, то считаю .долгомъ
изложить то, что я о немъ думаю; меня не смущаетъ то, что весьма
многимъ не понравятся мои мысли; лишь бы высказать правду. Впро-
чемъ, я твердо убѣжденъ, что doe мнѣніе одобритъ всякій, сколько-
нибудь знакомый съ ораторской наукой... Самый обыкновенный недугъ
нашего времени есть тотъ, который мы можемъ назвать курьез-
нымъ слогомъ, потому что въ числѣ другихъ средствъ для пріоб-
рѣтенія ученой знаменитости ученые хвастуны особенно усвоили себѣ
манеру выражаться какъ можно удивительнѣе и необыкновеннѣе. По-
тому они и выдумываютъ курьезныя, но совершенно вялыя и смѣш-
ныя умствованія, и спрашиваютъ, почему въ имени Пресвятой Дѣвы
или Іисуса находится пять буквъ, почему что-нибудь сдѣлано вік
написано такъ, а не иначе? Задержавъ бѣдныхъ слушателей нѣ-
сколько времени безсмысленною проволочкой, ораторы, наконецъ, вы-
прямляются, приходятъ въ восторгъ, одушевляются и, поддерживаемые
1) «Birretum istud jesuiticum, asininum scilicet decus». Epist., p. 13.
2) Труды Кіевск. Акад. 1866, XI, 371. Чистовымъ, Ѳеоф. Прок., 9—11.

вниманіемъ невѣжественной толпы, съ натянутою важностью н отвис-
лыми щеками, начинаютъ изрекать свое, въ высшей степени нелѣпое,
прорицаній Ибо что можетъ быть нелѣпѣе, напримѣръ, такого обо-
рота: одинъ проповѣдникъ, произнося похвалы Богородицѣ, спросилъ
слушателей, какъ имъ кажется, почему во время всемірнаго потопа,
когда всѣ бѣдныя животныя погибали, однѣ рыбы избѣжали этой
гибели? Вотъ о чемъ онъ. недоумѣваетъ и спрашиваетъ! и мужики,
еслибы нужно было, готовы были бы отвѣтить: неужели, любезный
отче, тебѣ кажется удивительнымъ, что рыбы не погибаютъ въ водѣ?
Но проповѣдникъ, какъ мужі мудрый, не считаетъ для себя прилич-
нымъ разсуждать такъ просто. Онъ отвѣчаетъ, что это случилось пр
тому, что рыбы заключаются въ имени Богородицы, ибо Maria со-
звучно съ словомъ mare во множественномъ числѣ. О, остроуміе, не
лучшее глупости рыбъ!" 1). „Почти постояннымъ спутникомъ этой не-
лѣпости", продолжаетъ Ѳеофанъ Прокоповичъ,—„бываетъ другая, не
менѣе употребительная, состоящая въ дерзкихъ и непристойныхъ
шуткахъ. Чтобы пересыпать солью свое сумасбродное пустословіе,
проповѣдники постоянно и весьма дерзко шутятъ; все черное иро-
нически называютъ бѣлымъ, a бѣлое—чернымъ; шутками оскорбляютъ
Бога, порочатъ Богородицу, безпокоятъ ангеловъ, извергаютъ хулу
на святыхъ, a тирановъ до небесъ превозносятъ похвалами; отказы-
ваютъ также безчисленное множество другихъ остротъ, самыхъ гад-
кихъ и вялыхъ". Млодзяновскій является представителемъ всѣхъ
этихъ нелѣпостей, и Ѳеофанъ называетъ его образцомъ величайшаго
невѣжества (omnium ineptiaium publiais monopola). Въ особенности
нападаетъ онъ на схоластическую манеру вводить въ проповѣдь шут-
ливые діалога: „Давидъ святой, что дѣлаешь? Любишь ли Бога?
Люблю, говоритъ. Полно, любишь ли? Люблю", и т. д. *). Причина
О Ср: Epist., р. 57—58 и приведенные выше примѣры и вопросы изъ про-
повѣдей Степана Яворскаго.
2) Труды Кіевск. Акад. 1865, IV, 627—637; Чистовичъ, 11—14. Подобные
пріемы любилъ употреблять и Стефанъ Яворскій, безусловный поклонникъ поль-
скаго проповѣдничества. Такъ, въ одной проповѣди 1708 г. (Tria Tabernacula a
Petro aedificata), онъ говоритъ: «Три сѣни или три жилища хочетъ Петръ сви-
тый творити, слышателіе. Петре святый, прости мнѣ, что къ тебѣ стану глаго-
лати: твое ли то дѣло творити сѣни? тебѣ ли подобаетъ съ топоромъ бѣгати
коло такихъ вещей, которыя твоему дѣлу неприличны? Памятуй, Петре святый,
что ты еси Петромъ, то-есть камнемъ и основаніемъ церкви, по глаголу Хри-
стову .т. памятуй, Петре, что ты еси вратаремъ и ключаремъ царствія небеснаго;

всѣхъ этихъ недостатковъ заключается, по мнѣнію* Ѳеофана, въ токъ,
что проповѣдники не занимаются серьезнымъ изученіемъ Св. Писанія:
„Они проповѣдуютъ ученіе не Христово, но свое собственное, бла-
годаря этому, только люди простые и незнающіе могутъ удивляться
ихъ краснорѣчію. Они не заботятся о томъ, что значитъ въ Писаніи
то или другое выраженіе, а стараются только какъ-нибудь приладить
его къ предмету своей рѣчи. Для того, чтобы начинать свои пропо-
вѣди текстами, у нихъ придуманъ особенный пріемъ; берется Писаніе,
и рядомъ съ нимъ — огромнѣйшій указатель, извѣстный подъ назва-
ніемъ библейскихъ конкорданцій: ученый проповѣдникъ скоро нахо-
дитъ въ этомъ указателѣ нужное ему слово, и пересматриваетъ длин-
ный рядъ текстовъ, въ которыхъ это слово находится, замѣчая, ка-
кой текстъ подходитъ. къ предмету его рѣчи, и выбирая подходящіе...
При этомъ главное вниманіе обращается не на смыслъ текста, а на
то, можно ли и какимъ образомъ извлечь изъ него какое-нибудь уди-
вительное и неожиданное заключеніе, находя таинственный смыслъ
въ словахъ и выраженіяхъ самыхъ простыхъ и понятныхъ... Такимъ
образомъ, оказывается иногда три-четыре смысла въ одномъ текстѣ.
У нихъ нѣтъ недостатка въ умѣ, но имъ не хватаетъ дарованія (sal
ingenii), не хватаетъ серьезности и основательности въ сужденіяхъ*
Примѣняя къ проповѣди общія риторическіа правила, Ѳеофанъ
требуетъ отъ проповѣдника основательнаго знакомства съ Св. Писа-
ніемъ и твореніями отцовъ церкви, въ особенности же .рекомендуетъ
читать и изучать Іоанна Златоуста; католическихъ же авторитетныхъ
памятуй, что ты еси верховнымъ апостоломъ... А ты,. Петре святый, званія
своего апостольскаго забывъ, плотникомъ быть хощеши, сѣни и жилища нѣкія
думаешь созидати, и, покинувши ключи царствія небеснаго,, жезлъ пастырскіе
презрѣвши, топоръ хватаешь въ руки. Не будетъ ли зазорно предъ людьми, егда
тебе увидятъ, а ты съ топоромъ коло тѣхъ сѣней, коло жилищъ бѣгаешь? Всякъ
речетъ: онъ, смотри, что нашъ Петръ дѣлаетъ! Статочное ли дѣло? его ли то
званіе? Мы начаялись, что онъ съ книгою, либо съ ключами небесными, либо
съ пастырскимъ жезломъ къ намъ явится, — a онъ съ топоромъ бѣгаетъ!» Въ
другой проповѣди (I, 106) онъ вступаетъ въ разговоръ съ Спасителемъ, въ
третьей (I, 123)—съ ангеломъ, и т. п.
*) Chri8tianae orthodoxae theologiae, in Academia Kiowiensi a Theophane Pro-
kopowicz... adornatae et propositae vol. primum, Lipsiae, 1782, pp. 131 — 132,
140 —141. tOmnes puntificii, sive sermonarii, sive interprètes, ita S. Scnpturam
excarnificant, ut nihil, quod ipsi etiam sciunt,- simpliciter et proprie accipiendum,
ad inéptissimas allegorias non detorqueant». Ibid., 155—156. Ѳеофанъ приводитъ
много примѣровъ такого толкованія текстовъ, и смѣется надъ нимъ.

богослововъ рѣшительно отвергаетъ: „Не приводи мнѣ", говоритъ онъ,—
„свидѣтельствъ ни Ѳомы Аквината, ни Скотта, Ни другихъ нечестивой
секты людей,—ибо ими не подтвердишь своего предмета, но осквер-
нишь и рѣчь, и слухъ вѣрнаго народа и священнаго собранія". Такъ
и впослѣдствіи, въ Духовномъ Регламентѣ, онъ приказывалъ церков-
нымъ ораторамъ „казнодѣишковъ легкомысленныхъ, каковые наипаче
польскіе бываютъ, не читать". Въ замѣнъ историческихъ и миѳологи-
ческихъ примѣровъ и анекдотовъ, которыми польскіе и южно-русскіе
проповѣдники любили украшать свои рѣчи, выказывая свою начитан-
ность, въ замѣнъ всѣхъ этихъ „прилоговъ" о„птахахъ, древахъ, каме-
ніяхъ" и пр., онъ совѣтуетъ выбирать примѣры изъ житій святыхъ
людей, особенно тѣхъ, которые жили въ Россіи, „дабы узнали, нако-
нецъ, пустѣйшіе, благоговѣющіе только предъ своими баснями, враги
наши, что не безплодны доблестію наше отечество и наша вѣра, и
чтобы перестали, наконецъ, .укорять насъ въ скудости святыни" 1).
Въ самыхъ старыхъ риторическихъ руководствахъ Кіевской акаде-
міі говорилось, большею частью, только о такъ-называемыхъ „эпидикти-
ческихъ" рѣчахъ, содержавшихъ въ себѣ похвалу или порицаніе лицъ,
въ особенности же похвалу, такъ какъ, подъ вліяніемъ іезуитской школы,
панегирическое направленіе въ концѣ XYII в. въ Польшѣ и южной
Руси развилось до крайней степени 2). Ѳеофанъ Прокоповичъ замѣ-
чаетъ, что въ его время „многіе все свое краснорѣчіе и всѣ труды
свои ' въ изученіи его назначаютъ только для того, чтобы поздравлять
пріятелей, говорить за столомъ благожелательный рѣчи друзьямъ и
торжественнымъ образомъ встрѣчать извѣстные годовые праздники".
Этого рода рѣчамъ онъ отводитъ въ своей риторикѣ очень скромное
мѣсто, „такъ какъ въ числѣ предметовъ, входящихъ въ составъ этой
науки, есть гораздо болѣе важные". Говоря о задачахъ и пользѣ ора-
торскаго искусства, Ѳеофанъ указываетъ на слѣдующіе примѣры прак-
тическаго примѣненія риторики: 1) восхваленіе мудрыхъ правителей,
„дабы и доблесть ихъ ne оставалась въ неизвѣстности, и другіе люди
примѣромъ ихъ побуждались къ подобнымъ дѣяніямъ"; 2) воодушев-
леніе войска передъ битвой; 3) возможность мудрою й своевременною
*) Чистовичъ, 9; Труды Кіевск. Акад. 1866, XI, 371.
. ') Въ своемъ панегирическомъ раболѣпствѣ іезуиты дошли даже до такой
степени, что Римская курія въ 1625 и 1634 г. сочла нужнымъ внушать имъ,
чтобъ они соблюдали мѣру. Wòjcicki, Hist. lit. polskiej w zarysach, wyd. 2(1860).
t. III. 220.

рѣчью остановить волненіе въ войскѣ; 4) письма, особенно о важныхъ
общественныхъ дѣлахъ; 5) посольства; 6) историческія сочиненія;
7) обличеніе еретиковъ; 8) хвала Богу; 9) "Церковная исторія и житія
святыхъ; 10) проповѣдь. „Нельзя и выразить", говоритъ онъ,—„сколько
опасности причиняютъ своему и чужому спасенію тѣ, которые дости-
гаютъ священства, не ознакомившись съ этою наукою (риторикою).
Эту должность именно считаютъ не иначе, какъ промышленной}, на-
значенною для плотской выгоды и гнуснѣйшаго прибытка. Какая лѣ-
пота, о, безсмертный Боже! какой мракъ обуялъ умы этихъ людей!* *).
Разсматривая въ подробности задачи и виды церковнаго красно-
рѣчія, Ѳеофанъ дѣлитъ его на три рода: изъяснительное, совѣща-
тельное и обличительное. Изъяснительный родъ краснорѣчія заклю-
чаетъ въ себѣ похвалы (или порицанія) и примѣняется какъ къ па-
негирикамъ, такъ и къ рѣчамъ на разные торжественные случаи и
на праздники. Какъ мы уже указывали, Ѳеофанъ считаетъ нужнымъ
восхвалять знаменитыхъ гражданъ и правителей, въ особенности же
святыхъ, чтобы выставить въ яркомъ свѣтѣ доблести Русской земли,
которыхъ не хотѣли примѣчать ея противники. Совѣщательное крас-
норѣчіе заключаетъ въ себѣ доказательства и убѣжденія—слѣдовать
добродѣтели и избѣгать пороковъ. Это—проповѣдь христіанской мо-
рали. Наконецъ, обличительное краснорѣчіе имѣетъ предметомъ обли-
ченіе и осужденіе пороковъ, грѣховъ и ересей. Говоря объ этомъ
родѣ краснорѣчія, Ѳеофанъ возбуждаетъ два вопроса, очень харак-
терные для последующей его дѣятельности: 1) молено ли въ церков-
ной проповѣди употреблять противъ еретиковъ зложеланія и прокля-
тія? и 2) какіе грѣхи слѣдуетъ искоренять смѣхомъ, a какіе—стро-
гимъ обличеніемъ? На первый вопросъ онъ отвѣчаетъ утвердительно;
требуя однако умѣренности; относительно втораго говоритъ, что»
напримѣръ, на роскошь нельзя нападать шутками, ибо такимъ образомъ
болѣе воспламенишь, нежели погасишь этотъ пламень; гордость, на-
противъ, усиливается отъ строгаго обличенія, ибо человѣкъ, признаю-
щій себя такимъ, что нужны великія силы, чтобы раздавить его,
всегда внутренно торжествуетъ. „Поэтому, думаю", говоритъ онъ,—„что
противъ роскоши нужно призывать громы гнѣва небеснаго, суда,
смерти, адскаго огня,—гордость же нужно поражать презрѣніемъ, шут-
ками и ѣдкимъ смѣхомъ".
Область шутливости у него, въ противоположность другимъ
') Труды Кіевск. Акад. 1868, III, 485-488.

южно-русскимъ проповѣдникамъ, чрезвычайно стѣснена. „Чтобы шу-
тить благовременно и не переступать въ этомъ мѣры", говоритъ онъ,—
„постоянно имѣй въ виду следующее: 1) когда замѣтишь, что слуша-
тели утомлены нѣкоторою строгостью рѣчи, продолжающейся довольно
долго, тогда можно сказать что-нибудь шутливое, чтобы возбудить и
освѣжить ихъ; 2) шутить можно, когда порицаются чьи-либо слова,
напримѣръ, еретика; 3) никогда не должно извлекать шутки изъ Св.
Писанія и никакихъ шутокъ не должно бросать на святыхъ, развѣ
только—когда разсматриваемъ ихъ прежнее состояніе, когда они еще
не были святыми; 4) вообще, шутить надо какъ можно рѣже" *)•
О судебномъ краснорѣчіи Ѳеофанъ говоритъ довольно подробно,
хотя до него въ риторикахъ на этотъ отдѣлъ почти не обращали
вниманія, замѣчая, что онъ „мало употребителенъ въ настоящій
вѣкъ". При изложеніи ученія о судебномъ краснорѣчіи, Ѳеофанъ руко-
водствовался, главнымъ образомъ, второю книгою сочиненія Цицерона
nDe Oratore". Онъ подробно разсматриваетъ условія и средства обви-
ненія и защиты и приводитъ примѣры для подтвержденія своихъ
положеній. По его теоріи, постановка судебныхъ вопросовъ можетъ
быть троякая: предположительная—когда вина подсудимаго не пред-
ставляется очевидною, а только подтверждается предположеніями,
заимствуемыми изъ побочныхъ обстоятельствъ; положительная, когда
фактъ преступленія очевиденъ; и качественная, когда рѣчь идетъ о
качествѣ совершившагося факта,, о томъ, справедливъ ли, законенъ ли,
полезенъ ли онъ, или наоборотъ. Въ первомъ случаѣ слѣдуетъ обра-
щать вниманіе на то, что было причиною поступка—простое ли по-
бужденіе (impnlsio) или заранѣе обдуманное намѣреніе (ratiocingtio);
далѣе, нужно имѣть въ виду свойства лица — его характеръ, умъ,
Обстановку, душевныя качества, образъ жизни, воспитаніе, матеріаль-
ное положеніе, наконецъ—внѣшность: лицо и очертаніе губъ, тѣло-
движенія, поступь, рѣчь и т.п. Второй и третій случаи, въ сущности,
сводятся къ задачамъ краснорѣчія совѣщательнаго.
Важнымъ нововведеніемъ въ риторикѣ Ѳеофана—и только въ его
риторикѣ—былъ особый трактатъ объ исторіо-графіи. „Не про-
ситъ-ли помощи у краснорѣчія", говоритъ онъ—„наше отечество, когда
столько славныхъ дѣяній его совершенно забыты? Едва что передано
памяти потомства изъ того, что совершило оно (отечество) до сихъ
поръ; и это оттого, что не было письменности, не было такого че-
1) Труды Кіевск. Акад. 1886, I, 114, и слѣд.

ловѣка, который-бы занесъ это въ историческіе памятники. Поэтому,
съ какою скорбью мы жалуемся на то, что не дошли до насъ при-
мѣры предковъ, столько-же намъ нужно стараться о томъ, чтобы
хоть современныя дѣянія не оставались, по нашему нерадѣнію и не-
вѣжеству, въ темнотѣ и неизвѣстности", тѣмъ болѣе, что-въ сосѣд-
ней Польшѣ есть много людей, которые „съ величайшимъ усиліемъ
и трудомъ, потѣютъ, зябнуть, безъ повоя, безъ скуки и досады
лгутъ дни и ночи", и ихъ измышленія нерѣдко даже и православ-
нымъ кажутся достойными вѣры, и немало причиняютъ сомнѣнія ка-
сательно святѣйшей религіи нашей, a иныхъ и совершенно ОТКЛО-
НЯЕТЪ отъ нея". Въ виду этого, Прокоповичъ задался двоякою цѣлью:
вопервыхъ, указать правила и пріемы исторіографіи, и вовторыхъ,
обличить отступленія отъ этихъ правилъ и различные вымыслы, ко-
торые позволяли себѣ католическіе историки. Главнымъ пособіемъ для
этого служило ему остроумное сочиненіе Лукіана объ исторіографіи;
кромѣ того, онъ цитируетъ Іосифа Флавія, Цицерона, Діонисія Гали-
карнасскаго, Квинтиліана, Фаміана Страду, Бодана, Кохановскаго и др.
Исторію Ѳеофанъ опредѣляетъ, какъ изложеніе фактовъ прошед-
шаго. Цѣль ея заключается въ томъ, чтобы приносить пользу, —
чтобъ изъ чужихъ примѣровъ, какъ бы по собственному опыту, мы
поняли, что нужно дѣлать и чего избѣгать. Свойства исторіи — до-
стовѣрность, краткость и ясность. Историкъ долженъ служить только
истинѣ; онъ долженъ быть вполнѣ (безпристрастенъ, не долженъ
искать благосклонности, увлекаться какою-нибудь страстью или ду-
хомъ партіи. Ѳеофанъ осуждаетъ баснословные разказы о Древнихъ
временахъ, въ родѣ преданія о родоначальникѣ Польскаго народа —
Лехѣ, или производства имени Москвы отъ Мосоха, сына Ноева (въ
„Синопсисѣ" Гизеля, который такъ долго былъ единственнымъ у
насъ учебникомъ исторіи). По этому поводу онъ подробно говоритъ
о вымышленныхъ чудесахъ, на разказы о которыхъ особенно щедры
католическіе писатели, и на примѣрахъ показываетъ пріемы истори-
ческой критики 1).
Говоря о слогѣ, который въ старой Кіевской академіи дѣлился
на множество родовъ (между прочимъ—цвѣтущій, остроумный, уди-
вительный и т. п.), Ѳеофанъ принимаетъ только три вида слога —
высокій, средній и низшій,- дѣленіе, принятое впослѣдствіи Ломоно-
совымъ въ примѣненіи къ церковно-славянскому и русскому языку.
1) Труд. Кіевск. Акад. 1868, III, 505—525.

Таковы риторическія правила Ѳеофана Прокоповича. Здѣсь го-
раздо замѣтнѣе, чѣмъ въ піитикѣ, проявляется стремленіе къ само-
стоятельности, независимость отъ школьныхъ авторитетовъ и крити-
ческій духъ, которымъ онъ всегда отличался. Онъ выступилъ съ этимъ
оружіемъ противъ непріятелей, находившихся въ цвѣтѣ силъ, и его
идеи, дѣйствительно, были настолько выше идей того времени, что,
не смотря на все превосходство своихъ курсовъ надъ прежними, не
смотря на всѣ старанія повернуть на новую дорогу, онъ не имѣлъ
успѣха. Его преемники снова пошли избитой тропой схоластики.
Особенно рѣзко сказалась противоположность между направленіемъ
Ѳеофана и кіевскою наукой въ его курсѣ богословія, о которомъ мы
скажемъ послѣ.
Бакъ преподаватель риторики, Ѳеофанъ обращалъ особенное вни-
маніе на гомилетику и былъ ex officio проповѣдникомъ, какъ преж-
де—тоже ex officio — поэтомъ. Проповѣди, произнесенныя имъ въ
Кіевѣ около этого времени, служатъ, практическимъ подтвержденіемъ
его теоріи *)• По справедливому замѣчанію Самарина 2), онѣ значи-
тельно разнятся отъ произведеній прежней школы и во многихъ от-
ношеніяхъ гораздо ихъ выше: „Бъ развитіи основной мысли нѣтъ на-
тяжки; нѣтъ усилія отыскать чего-нибудь неожиданнаго, новаго и
труднаго; рѣже попадаются неумѣстныя повѣствованія и цитаты; опи-
саній, аллегорій, символическихъ образовъ и риторическихъ фигуръ
гораздо менѣе; драматизма и элемента комическаго почти вовсе не
встрѣчается. Наконецъ, изложеніе очищено отъ всего грубаго, рѣзка-
го, оскорбительнаго".
Обычный пріемъ Ѳеофана въ проповѣди заключается въ томъ,
что у него почти нѣтъ требуемаго схоластическою риторикой „при-
ступа"; онъ прямо, безъ лишнихъ разсужденій, входитъ in médias res
и начинаетъ разъяснять текстъ, служащій темой проповѣди, не укло-
няясь въ посторонніе „прилоги". „Аскетическія" проповѣди 3) пред-
1) Ивъ нихъ шесть, вѣроятно, были произнесены на польскомъ язык в; по
крайней мѣрѣ, на этомъ языкѣ онѣ напечатаны въ изданіи Давида Нащинскаго,
Iüustrissimi ас reverendissimi Tbeophanis Procopowicz Miscellanea Sacra (Vrati-
slaviae, 1744), pp. 228—298, подъ общимъ заглавіемъ: с Or ationes asceticae»,—в
странно было бы предположить, что онѣ переведены на польскій языкъ впослѣд-
ствіи. По русски онѣ напечатаны въ собраніи сочиненій Ѳеофана (Cлова и Рѣчи
С.-Пб. 1765, III, 254—302).
2) От. Яворскій и Ѳ. Прокоповичъ, какъ проповѣдники, стр. 133.
3) Къ нимъ можно прибавить еще два однородныя съ ними слова—въ недѣ-

ставляются, въ сущности, популярнымъ изложеніемъ трактатовъ о
разныхъ богословскихъ вопросахъ, которые впослѣдствіи, обставлен-
ные ученымъ аппаратомъ, нашли себѣ мѣсто въ богословской системѣ
Ѳеофана. Въ первой изъ этихъ проповѣдей (въ недѣлю богатаго) опро-
вергается католическое ученіе о чистилищѣ; во второй (въ нед. 23-ю)
говорится о всевѣдѣніи Божіемъ; далѣе слѣдуютъ: слово о памяти
смертной (о покаяніи), о любви къ Богу (о твореніи, провидѣніи,
и искупленіи), о ненавидѣніи грѣха, о множествѣ осужденныхъ, (на
текстъ: „Мнози звани, мало же избранныхъ", не конченное). Въ словѣ
въ недѣлю православія говорится о значеніи и силѣ церкви; нако-
нецъ, слово въ день Благовѣщенія имѣетъ характеръ эпидиктическій,
разъясняя значеніе праздника.
Во всѣхъ этихъ словахъ приводятся свидѣтельства только изъ Св.
Писанія и изъ Златоуста; каждая мысль подкрѣпляется текстомъ;
иногда проповѣдникъ предлагаетъ вопросы и возраженія, но не изы-
сканныя, a вытекающія изъ самой сущности дѣла, и опровергаетъ
ихъ текстами. Историческіе прилоги встрѣчаются очень рѣдко и заим-
ствуются изъ житій святыхъ (Ш, 269—270); только одинъ разъ
встрѣчается ссылка на Геродота (ПІ, 302). Изысканныхъ уподобленій,
BTfr родѣ тѣхъ, какія мы видѣли у Стефана Яворскаго, нѣтъ вовсе.
Въ томъ же 1706 г., 5-го іюля, Ѳеофанъ впервые увидалъ, въ
Софійскомъ соборѣ, государя, съ которымъ впослѣдствіи такъ тѣсно
сблизился и которому посвятилъ лучшія свои силы. „Привѣтствитель-
ное" слово, которымъ Прокоповичъ встрѣтилъ Петра, было не похо-
же на тѣ витіеватые панегирики, съ какими обращались къ нему
проповѣдники старой школы. Здѣсь не было рутинныхъ сравненій
съ лицами библейскими или съ героями древности, какія требова-
лись въ то время проповѣдническою практикой, не было текстовъ,
подобранныхъ по конкорданціямъ на слово „Петръ", какими любилъ
украшать свои привѣтствія Стефанъ Яворскій; историческія воспоми-
нанія были пріурочены къ Кіеву, и въ панегирикѣ были ловко по-
добраны указанія на реальные факты. „Видитъ въ тебѣ Кіевъ", гово-
рилъ Ѳеофанъ, обращаясь къ царю,—„побѣды и ревность Владиміро-
ву: той многіе народы мечемъ плѣнилъ, и Россію евангеліемъ про-
свѣтилъ; ты многія грады отеческіе отъ ига оттоманскаго и отъ узъ
еретическихъ мечемъ свободилъ еси. Видитъ любомудріе Ярославово-
лю православія и на день Благовѣщенія, относящіяся къ тому же времени и на-
печатанный въ собр. словъ и рѣчей, III, 303—333.

той писанія божественная и иныя многія книги отъ языка еллин-
скаго на славенскій преведе; ты академію въ царственномъ твоемъ
градѣ воздвиглъ еси, и вездѣ людьми учительными разширяти му-
дрость не престаеши", и т. д. Далѣе, онъ указываетъ на дѣятель-
ность Петра въ Мирное и военное время и превозноситъ «его сначала
за „правду и смотрѣніе въ правленіи отечества", припоминая его
указы и распоряженія:
„Правосудіе толикое есть, яко на престолѣ россійскомъ не чело-
вѣкъ, но самая правда сидѣти мнится. Кто нынѣ боится смерти иди
раны, защиту имѣя неподвижную? кто, немощенъ и убогъ сый, тре-
пещетъ сильныхъ крѣпости или богатыхъ наважденія? Кому, аще и
худѣйшему, страшно есть и ужасно благородіе, преуспѣваніе или до-
стоинство? Не много воистинну, въ иныхъ народѣхъ или государ-
ствахъ такихъ прикладовъ обращеніи, якіе въ отечествѣ нашемъ ви-
димъ нынѣ; видимъ различіе людей въ одеждахъ, въ домовыхъ зда-
ніяхъ и именахъ, на судѣ различія не видимъ,—вси равни суть: не
побѣждаетъ неповинности злаго нападеніе, не погубляетъ никого ни-
щета и убожество, но грѣхъ единый. О семъ же что рещи, яко чи-
ны, достоинства, чести градскія и рицарскія не благородію, не бо-
гатству, но добродѣтелямъ, искусству и разуму подаются... Въ крат-
комъ времени толь добрѣ устройся все царство, елико чрезъ многіе
вѣки не чаяли бѣхомъ".
Затѣмъ, Ѳеофанъ восхваляетъ Петра за „непреодолѣнное муже-
ство во брани", и особенно за то, что онъ „трудами, службами, бдѣ-
ніемъ, дѣлами съ простымъ воиномъ равна себе творитъ... самъ преж-
де творитъ вся, яже инымъ повелѣвати хощетъ, и толикій повелитель
прочихъ повелѣнію подчиняется",—говоритъ о его простотѣ въ об-
разѣ жизни и въ одеждѣ, и въ заключеніе замѣчаетъ, что все это
было говорено, не ради похвалы,—„не моей бо есть силы похвалы твоя
исчисляти, но къ явленію радости нашей воспомянухъ" 1).
При всѣхъ выгодныхъ отличіяхъ этого „привѣтствительнаго" сло-
ва отъ однородныхъ произведеній другихъ проповѣдниковъ, оно, все-
таки, не было явленіемъ особенно выдающимся или небывалымъ, такь
что едва ли можно сказать (какъ это говорили нѣкоторые писатели),
будто этою проповѣдью Ѳеофанъ сразу обратилъ на себя вниманіе ца-
ря и выдвинулся впередъ. Мы видѣли, что и въ проповѣдяхъ Явор-
') Слова и Рѣчи, I, 1—11.

скаго были мѣста, по живости и реальности нисколько не уступавшая
этому слову Ѳеофана. Къ тому же, и положеніе молодаго кіевскаго
проповѣдника вслѣдствіе этой проповѣди нисколько не измѣнилось,—
что непремѣнно случилось бы (какъ и случилось впослѣдствіи), еслибъ
онъ уже въ это время успѣлъ заинтересовать собою царя.
Ѳеофанъ преподавалъ риторику въ продолженіе двухъ лѣтъ (1706
и 1707), a затѣмъ, съ 1708 года, началъ преподавать философію.
Схоластическая философія раздѣлялась, обыкновенно, на три курса
(Trivium Aristotelis): логику, физику и метафизику; иногда къ нимъ
присоединялся еще четвертый курсъ—практической философіи, въ
составъ котораго входила этика и политика. По словамъ біографа,
Прокоповичъ преподавалъ логику, мстафизику, этику, физику, ариѳ-
метику и геометрію, и преподавалъ съ большимъ успѣхомъ, такъ что
его курсъ, по всей вероятности, былъ очищенъ отъ всякихъ схола-
стическихъ тонкостей и нелѣпыхъ вопросовъ, какими изобиловали
прежніе курсы философіи *). Къ сожалѣнію, изъ этого курса намъ
извѣстенъ только одинъ очень небольшой отрывокъ о пріемахъ и пра-
вилахъ диспута (De legibus- et regulis rectae disputationis cum aliis
instituendae), напечатанный H. Бантышъ-Каменскимъ въ приложеніи
къ изданному имъ курсу философіи Баумейстера 2). Изъ этого отрывка
можно видѣть, какимъ образомъ происходили диспуты въ Кіевской
академіи; здѣсь объясняются техническіе термины, употреблявшіеся
въ ученомъ спорѣ, пріемы силлогизаціи, и пр., и наконецъ, указы-
вается, какъ спорящіе должны держать себя. Въ этомъ практическомъ
наставленіи очень удачно подмѣчены нѣкоторыя смѣшныя полемиче-
скія привычки старинныхъ ученыхъ. Прокоповичъ говоритъ, что во
время диспута слѣдуетъ соблюдать спокойствіе й скромность, такъ
какъ споръ идетъ о предметахъ серьезныхъ, а не о пустякахъ. По-
этому, „вопервыхъ, не должно допускать грубаго крика; ибо—спра-
шивается—развѣ нельзя спорить объ истинѣ кротко и спокойно? Или,
можетъ быть, отъ крика аргументы становятся убѣдительнѣе и воз-
4) «Non solum Logicam, Metaphysicam Morumque doctrinam, sed etiam Phy-
sicam, Arithmeticam et Geometriam magno cum applausu expicuit»,—слова гот-
ской біографіи Ѳеофана. По словамъ другаго біографа, Ѳеофанъ преподавалъ
«methodo nova, clara et facili> (Чистовичъ, 14).
*) M. Frid. Christ. Baumeisteri Elementa philosophiae recentioris... usibus
juventutis Rossicae adornala. Edidit N. Bantisch-Kamenski. Typis Imper. Mosq.
Univers. 1777 (2-е изд. Lipsiae 1786), часть I, стр. 108—125.

раженія—умнѣе? Умная рѣчь ничего не потеряетъ даже и въ томъ
случаѣ, если станешь говорить шепотомъ. Далѣе, не слѣдуетъ на-
стаивать, чтобы противникъ отвѣчалъ какъ можно скорѣе; нужно
дать ему время подумать, если онъ не готовъ къ отвѣту. Только
глупые и безстыдныя люди обыкновенно торопятся высказывать все,
не обдумавъ, такъ что кажется, что у нихъ мысли не въ головѣ, а
только на языкѣ (non in mente sed intra dentés videntur). Поэтому,
весьма ошибаются тѣ, которые полагаютъ, что побѣда на диспутѣ
заключается въ томъ, чтобы задорными и настойчивыми требованіями
не дать противнику вздохнуть. Есть такіе диспутанты, которые хотя
и воздерживаются отъ крика и брани, однако, позволяютъ себѣ шу-
товскія подмигиванія и жесты. Есть и такіе, которые, поднявши одну
бровь и опустивши другую, стараются придать своему лицу такое
выраженіе, чтобы показать, что они знаютъ очень много, на самомъ
же дѣлѣ кажутся всѣмъ проницательнымъ людямъ только легкомыс-
ленными, гримасничающими мальчишками. Еще хуже тѣ, которые,
виДя, что разсужденіями противника побѣдить нельзя, прибѣгаютъ
къ злословію и брани (или къ „загражденію устъ", какъ сказали бы
московскіе книжники XVII вѣка). Но едва ли еще не хуже ихъ тѣ,
которые во время серьезнаго спора, усомнившись въ своей побѣдѣ и
желая показать, что они не боятся, начинаютъ шутить и пересы-
пать споръ самыми неумѣстными и нелѣпыми остротами. Да нельзя
похвалить и тѣхъ, которые, замѣтивъ, что начинаютъ одолѣвать
противника, отъ радости бьютъ въ ладоши и топаютъ ногами".
\/ Эти правила устнаго спора Ѳеофанъ прилагаетъ и къ литератур-
ной полемикѣ. Къ сожалѣнію, какъ показала его дальнѣйшая дѣя-
тельность, эти теоретическія правила нерѣдко и для него самого оста-
вались мертвою буквой...
Въ 1709 году, черезъ двѣ недѣли послѣ Полтавскаго сраженія,
Ѳеофану, бывшему уже префектомъ кіевскихъ училищъ, снова при-
шлось прнвѣтствовать Петра въ Кіевѣ. На этотъ разъ онъ произнесъ
длинное похвальное слово, въ которомъ указывалъ на важность по-
бѣды надъ сильнымъ и страшнымъ непріятелемъ, „отъ яковаго не-
побѣжденну токмо быти великая была-бы слава; чтожь таковаго по-
бѣдити, и побѣдити тако преславно и тако совершенно? между иными
66 народы нѣмецкими онъ яко сильнѣйшій воинъ славится и
доселѣ прочимъ всѣмъ бяше страшенъ". Далѣе, Ѳеофанъ пере-
числяетъ прежнія побѣды надъ Шведами, и въ доказательство силы
и храбрости русскихъ войскъ ссылается на Герберштейна („вели-

кое воистинну свидѣтельство, и едино вмѣсто всѣхъ"), вспоми-
наетъ о „лукавыхъ запорожцахъ" и о „нечаянномъ и неблаго-
дарномъ раба проклятаго (Мазепы) отступствѣ", указывая на опас-
ность его для Россіи, положеніе которой было очень невыгодно.
„Пси не угрызаютъ господій своихъ, звѣри свирѣпыя питателей
своихъ не вредятъ; лютѣйшій же всѣхъ звѣрей рабъ пожела уг-
рызти руку, ею-же на толь высокое достоинство вознесенъ, и на
томъ крѣпцѣ держимъ бяше... лжетъ бо, сыномъ себе россійскимъ
нарицая, врагъ сый и ляхолюбецъ". Шведскую войну онъ сравни-
ваетъ со второю Пуническою, а Полтавскую побѣду—съ побѣдой Сци-
піона надъ Аннибаломъ; обращаясь къ побѣдѣ, онъ восхваляетъ сна-
чала храбрость ц мужество русскихъ войскъ, a затѣмъ—личную храб-
рость Петра, не забывая упомянуть и о его прострѣленной шляпѣ
(„желѣзный желудь пройде сквозѣ шлемъ твой"). Шведскаго короля
онъ сравниваетъ съ Голіаѳомъ, со львомъ (сравненіе, въ то время
обычное, потому что въ шведскомъ гербѣ изображается левъ), и указы-
ваетъ на то, что Полтавская побѣда, по всей вѣроятности, „не безъ
смотрѣнія Божія" случилась въ день Сампсона, ибо Сампсонъ растер-
залъ-льва 1). Проповѣдь заключается перечисленіемъ результатовъ
побѣды: „Наши супостаты со всѣмъ воевъ и вождовъ множествомъ
ово плѣненны, ово убіенны суть; а и немного избѣгшихъ занесе
страхъ не въ домы ихъ, но въ безвѣстная имъ мѣста... вей стран-
ный роды трепещутъ отъ страха и различными помыслы колеблются..*
Кія бо плоды отъ побѣды сей родишася намъ? Превеликая слава
народа нашего, здравіе, безпечаліе, мира возвращеніе, всякое изоби-
ліе, церкви благосостояніе". Обращаясь затѣмъ къ будущему, онъ го-
воритъ: „Мнитъ ми ся, яко свѣтаетъ уже день той, воньже прокля-
тая унія, имѣвшая во отечество наше вторгнутися, и отъ своихъ
гнѣздилищъ изверженна будетъ; святая-же православно-каѳолическая
вѣра, даже отъ Малой Россіи служители діавольскіи изгнати хотяху,
и во иныя страны благополучнѣ прострется".
Панегирикъ нѣсколько страдаетъ растянутостью и повтореніями;
но отсутствіе схоластическихъ пріемовъ и отвлеченныхъ похвалъ,
1) Въ. заключительномъ хорѣ «Владиміра» также говорится:
«Поспѣши, о вожде великій!
Поспѣшно иди,—будетъ свирѣпій и дикій
Хищникъ раздранъ отъ тебе, и издшетъ воскорѣ,
Ты же наречешися отв всѣхь Сампсонъ вторій».

конечно, произвело на царя благопріятное впечатлѣніе. Здѣсь онъ
слышалъ не риторическую только, но реальную оцѣнку важнаго со-
бытія WÊ жизни Россіи.,
По приказанію Петра, Ѳеофанъ перевелъ это слово на латин-
скій дзыкъ, „яко всей Европѣ общій". И подлинникъ, и переводъ
тогда же были напечатаны
Для вѣрной оцѣнки этой проповѣди необходимо сравнить ее съ
другими словами, относящимися къ тому же событію На Полтавскую
побѣду мы имѣемъ три слова Стефана Яворскаго, произнесенныя одно
за другимъ:
1) „Рука Христова, Петру Россійскому простираемая, похвальнымъ
словомъ есенароднѣ явленна 1709, іюля 24". Эта проповѣдь состоитъ
только изъ схоластическихъ разсужденій о значеніи каждаго пальца
руки, и еслибы въ заглавіи не было сказано, что проповѣдникъ
имѣлъ въ виду Полтавское сраженіе, то ее легко можно было бы отне-
сти къ любой побѣдѣ надъ Шведами.
2) „Камень, идола Навходоносорова соврушившій, то-есть, Петръ
Первый, царь всероссійскій, шведскаго короля съ всевоинствомъ подъ
Полтавою преславно побѣдившій". Какъ видно уже изъ заглавія, въ
этой проповѣди развивается аллегорическое сравненіе, поводомъ къ
которому послужилъ одинъ изъ библейскихъ текстовъ на слово „ка-
пель" (=Петръ). Сравненіе, по обычному схоластическому пріему,
доводится до самыхъ мелочныхъ подробностей. Проповѣдникъ беретъ
реальные факты, но относится къ нимъ не просто, a съ точки зрѣ-
нія выбранной имъ искусственной темы. Вотъ, напримѣръ, нѣсколько
отрывковъ:
„Такъ я себѣ думаю, что все воинство непріятельское былъ то
единъ ідолъ Навходоносоровъ. Гл?за златая—то король шведскій; руцѣ
и перси и мышцѣ сребрени—то министры, безъ которыхъ аки безъ
рукъ; чрево мѣдяно—то каваліерія, енерали, фельдмаршалъ обештери
и различный оффиціери, чревомъ мѣдянымъ образуеми, вся якоже
чрево истребляющіи. Нозѣ желѣзни—то пѣхота, вся желѣзомъ
воинскимъ крѣпка и ужасна. О, каменю нашъ россійскій! Колику
1) Пекарскій, H. и Л., II, 196—198, Кромѣ того, русскій текстъ проповѣди
напечатанъ въ собраніи словъ и рѣчей (т. I, 1760, стр. 13—50: «Панигирікосъ
или слово похвальное о преславной надъ войсками свѣйскими побѣдѣ»), a латин-
скій—въ изданіи Давида Нащинскаго: «Lucubrationes ill. ас rev. Theoph. Proko-
powicz» Wratislaviae, 1743), pp. 85—122.

имаши похвалу, стерши и сокрушивши четверосоставнаго свѣйскаго
кумира!...
„Глава златая знаменуетъ искусство воинское въ непріятелѣ
нашемъ, въ горнилѣ марсовомъ яко злато искушенно, которымъ' зла-
томъ такъ сіялъ непріятель нашъ, яко паче инѣхъ народовъ евро-
пейскихъ прославляемъ бяше.
„Руцѣ его и мышцѣ и перси сребренѣ. О, поистиннѣ руцѣ
его сребренѣ, сребролюбіемъ, лихоиманіемъ, грабленіемъ, здырствомъ,
утѣсненіемъ и опустошеніемъ такъ многихъ провинцій оскверненны...
Гдѣ твои сокровища, корона Польская и княжество Литовское н
Жмудское? Руцѣ сребренѣ похитиша. Гдѣ твои богатства, Саксонія,
Силезія, Курляндія и отчасти Прусская земле? гдѣ ваши утвари,
церкви благочестивыя, костели римскіе? гдѣ ваша имѣнія, домы сена-
торскіе, домы шляхетскіе, монастыри, кляшторы? все то руцѣ сре-
бренѣ ідола свѣйскаго заграбиша, опустошиша и насильствомъ раз-
бойническимъ похитиша. Руцѣ его сребренѣ. Что-жь отсюду? Сила
и крѣпость непріятелеви неизреченна. Кто бо не вѣдаетъ, какову
силу денги и богатство имѣютъ, а найпаче въ полкахъ воинскихъ?
Надобѣ затяжнаго войска, надобѣ броны, шпаги, мушкету, пороху и
иного мундерунку воинского и аммуниціи,—деньги въ томъ дѣлѣ
скорые министры; надобѣ воинству заплаты, надобѣ чѣмъ рицерскому
сердцу додати охоты—денгами. А чимъ противную сторону можно
скоррумповати и къ себѣ приклонити? денгами, и пр.
„Чрево его мѣдяно. Мѣдь звѣнящая не что иное есть, только
громогласная о непріятельской силѣ слава... Слыхать было и здѣсь
гласы звѣнящія мѣди: „а что намъ россійское воинство? а что намъ
россійская столица? Крѣпчайшіе грады мы плѣнили, не моглъ сопро-
тиво намъ стати Торунь, Гданскъ, Лвовъ, Замостье, Браковъ, Познани,
Дрездна и прочіе грады и фортецы преврѣпкіе; и како столица рус-
ская съ своими градами намъ опрѣтися можетъ? все то въ рукахъ
нашихъ, все то мы разоримъ, все осядемъ...
„Нозѣ его желѣзни. Желѣзо свѣйское хвалятъ, а не .только
тое, которое продаютъ, но и тое, которымъ воюютъ... Что-жь еще,
егда къ тому желѣзу сими времены присовокупилась была и діавол-
ская осла, желѣзо поощряющая? Что, егда еще къ тому сѣчиву
присововупилися мерзкіе топорища, безъ которыхъ желѣзо не такъ
много можетъ? A вѣдаете ли, кого нарицаю ослою?... Іюду второго,
сосудъ діаволскій и воспоминанія недостойнаго проклятого Мазепу.

A топорищами кто? Козаки, воры, измѣиники, отъ Сѣчи, Отъ Запо-
рола", и пр.
3) СЛОВО О побѣдѣ 1709 г., напечатанное въ собраніи проповѣ-
дей (III, 241—249), все состоитъ изъ аллегорическихъ сравненій.
Шведскій король—Голіаѳъ, Навуходоносоръ, апокалиптическій звѣрь,
„имѣяй главъ седмь главнѣйшихъ генераловъ"; Петръ—орелъ, по-
бѣждающій хищнаго льва, Сампсонъ (какъ и у Ѳеофана Прокоповича),
Давидъ 1).
Всѣ три проповѣди, какъ сами по себѣ, такъ и особенно въ
сравненіи съ проповѣдью Ѳеофана, представляются безцвѣтными,
отвлеченными, написанными по готовой риторической схемѣ. Первою
проповѣдью („Рука Христова") Стефанъ, какъ видно, и самъ былъ
недоволенъ, потому что одиннадцать лѣтъ спустя передѣлалъ ее и по-
старался придать ей болѣе живой и современный характеръ 2).
Къ своему панегирику Ѳеофанъ присовокупилъ и „торжественныя
ритмы во славу тояжде неслыханныя викторіи, тройственнымъ діа-
лектомъ — латинскимъ, словенскимъ и польскимъ сложенныя11. Въ
этихъ стихахъ—очень обыкновенныхъ—обращаютъ на себя вниманіе
намеки на уничтоженіе уніи и на предстоящее н желательное поко-
реніе Турціи:
«. . . Желаемъ: всегда ти побѣдну
Дая помощь, дабы и лютую ехидну,
Піющую кровь святыхъ, твоимъ-же убити
Далъ тебѣ (Бои) оружіемъ; и вся сокрушити
Темницы варварскія и яремъ безмѣрный,
И отъ долгихъ узилищъ извести родъ вѣрный;
Даже вся побѣдныя совершивши рати,
Крестъ на стѣнахъ сіонскихъ водрузити златій!» 3)
Этимъ панегирикомъ молодой проповѣдникъ обратилъ на себя
вниманіе царя, который еще ранѣе получилъ о немъ благопріятный
1) То же повторяется, почта дословно, ы въ другой проповѣдн, на взятіе
Выборга (1711 г.). Здѣсь Стефанъ даже заимствуетъ сравненія изъ панегирика
Прокоповичъ (ср. Проповѣди Ст. ЯвОрск., III, 253 и Слова и Рѣчи Ѳеофана, I, 44).
О проповѣдяхъ, произнесенныхъ нѣсколько лѣтъ спустя, въ воспоминаніе Пол-
тавской побѣды, скажемъ въ своемъ мѣстѣ,
2) Отрыики изъ этой, переработанной, проповѣди приведены нами выше.
3) Это стихотвореніе ио даты ни и по польски напечатано въ «Lucubrationes»
(pp. 123—134) и въ изданіи Георгія Конисскаго «De arte poëtica libri III;» по-
русски—отрывки приведены у Пекарскаго, Н. и Л., II, 198—199, изъ рукописи
П. Б., О. XIV, 2 (изъ собр. Толстого).

отзывъ отъ Кіевскаго губернатора, князя Д. M. Голицына *)• Выше
мы видѣли, что Петръ относился къ кіевскимъ ученымъ съ уваже-
ніемъ и Кіевскую академію ставилъ гораздо выше Московской; по-
нятно, поэтому, его вниманіе щ Ѳеофану, преподавателю и префекту
который, къ тому же, успѣлъ уже заявить свою преданность царю.
Петръ не рѣдко поручалъ Голицыну отдавать въ братскую семина-
рію, для перевода, разныя книги; вѣроятно, въ это время (то-есть,
въ 1709 г.) онъ поручилъ и Прокоповичу перевести съ латинскаго
одно изъ сочиненій, рекомендованныхъ барономъ Гюйсеномъ для чте-
нія царевичу Алексѣю: „Изображеніе христіано-политическаго власте-
лина, символами объясненное отъ Дидака Саведры Факсадра" (Diego
Saavedra Faxard о, Symbola Christiana politica). Переводъ, сдѣлан-
ный Ѳеофаномъ, не былъ, однако же, напечатанъ 2).
Въ это время Ѳеофанъ, по собственнымъ его словамъ, „всегдаш-
нимъ училищнымъ и многократнымъ церковнымъ занятъ былъ уче-
ніемъ", слѣдовательно, продолжалъ какъ преподавательскую, такъ и
проповѣдническую свою дѣятельность.
Въ томъ же 1709 году Ѳеофанъ произнесъ похвальное слово Мен-
шикову. Въ этомъ словѣ онъ „ищетъ источника всѣхъ толь славныхъ
его превосходительства добродѣтелей" и находитъ этотъ источникъ
въ вѣрности и любви къ царю, a слѣдовательно — и ко всему Рус-
скому народу: „Ащебо любитъ главу, любитъ все тѣло". Обращаясь,
затѣмъ, къ добродѣтелямъ Меншикова, проповѣдникъ говоритъ о его
„премудрыхъ совѣтахъ" и о „изслѣдованіи коварныхъ измѣнническихъ
умышленій", вспоминаетъ его побѣды—Калишскую, Батуринскую „и
верхъ благополучія нашего подъ Переволочнымъ"; далѣе, обращаясь
къ Меншикову, говоритъ о его добротѣ: „Мнози твоимъ предстатель-
ствомъ отъ гноища воздвигошася; мнози твоимъ заступленіемъ въ
наважденіяхъ, аки въ морскомъ обуреваніи, цѣлы сохранишася; мнози
уже и низриновенны суще твоимъ ходатайствомъ возсташа". Нако-
нецъ, онъ указываетъ еще на одно намѣреніе Меншикова, которое
ставитъ выше всякихъ другихъ заслугъ: „Съ коликою сладостію сами
1) На запросъ Петра, въ началѣ 1709 года, «нѣтъ да въ монахахъ Брат-
скаго монастыря какого подозрѣнія», кн. Голицынъ отвѣчалъ: «Во всемъ Кіевѣ
нашелъ я одного человѣка,—именно, изъ Братскаго монастыря префекта, кото-
рый къ намъ снисходителенъ» (Соловьевъ, Ист. Россіи, XVIII, 368).
3) Рукоп. П. Б. изъ собр. Фролова, F. II, 67. См. Пекарскаго, Н. и Л.,
I, 139, 214—216, гдѣ приведено и предисловіе Ѳеофана къ этому переводу.

слышахомъ, егда явѣ предъ всѣми бесѣдовалъ еси, еже бы истребити
вторгшуюся въ церкви святыя въ державѣ Польской jrpeK л я тую унію,
и возвратити въ мѣста своя изгнанное оттуду благочестіе, изгнати
волки, въ кожахъ овчіихъ ходящія, и ввести истинныхъ и добрыхъ
пастырей". При ненависти ко всему католическому, мысль объ унич-
тоженіи уніи, вѣроятно, сильно занимала Ѳеофана, и онъ восполь-
зовался удобнымъ случаемъ, чтобъ упомянуть объ этомъ въ своихъ
привѣтствіяхъ какъ царю, такъ и его любимцу, который, какъ видно,
в самъ раздѣлялъ то же мнѣніе. Слово заключается просьбою, чтобы
Меншиковъ принялъ Кіевскую академію подъ свое покровительство,
отчего и „всей Россіи не малая прибудетъ слава: пронесется бо въ
народѣхъ, въ коликой цѣнѣ и чести Россія имѣетъ любомудріе, егда
толикій ея вельможа своимъ попеченіемъ благодѣтельствуетъ" 1). Это
былъ уже обычный схоластическій пріемъ—поручать себя вниманію
восхваляемаго милостивца.
Въ другой, небольшой привѣтственной рѣчи 2), Ѳеофанъ назы-
ваетъ Меншикова „истиннымъ изображеніемъ" самого Петра: „Въ
лицѣ бо твоемъ лице монаршеское, аки въ живомъ зерцалѣ, ясно
является".
Такимъ образомъ Ѳеофану удалось обратить на себя особенное
вниманіе Меншикова, который въ 1710 году рекомендовалъ его Нов-
городскому митрополиту Іову въ архимандриты Юрьева монастыря.
Но это назначеніе почему-то не состоялось 3). Въ слѣдующемъ же
году, во время Турецкаго похода, Петръ вызвалъ кіевскаго префекта
къ себѣ въ лагерь.
Возвратившись изъ турецкаго похода, Ѳеофанъ сдѣлался игуме-
номъ Братскаго монастыря, a вмѣстѣ съ тѣмъ, и ректоромъ акаде-
міи; съ слѣдующаго же года сталъ преподавать богословіе. По сло-
вамъ своего біографа, Ѳеофанъ преподавалъ этотъ предметъ такимъ
образомъ, что внесъ въ эту область новый свѣтъ и сумѣлъ до такой
степени заинтересовать своихъ учениковъ, что они съ необыкновен-
нымъ усердіемъ записывали его лекціи 4).
Эти лекціи, читанныя въ продолженіе четырехъ лѣтъ (до 1716 г.)
«) Слова и Рѣчи, I, 51—73.
*) Ibid., III, 351-352.
*) Чистовичъ, 15.
*) «Hanc praestantissimam scientiam ita docuit, nt nova ab eo inde tempore
in hoe studiorum genere apud Ruseos exoriretur lux. Quae inter explicandum tradi-
derat> ea'auditores sui avidissime calamo exceperunt.> (Готск. біогр.).

составили обширный курсъ, впрочемъ, не только не законченный*
на даже не доведенный и до половины. Ѳеофанъ излагалъ свой вред*
меть чрезвычайно подробно, въ видѣ отдѣльныхъ трактатовъ (или
„книгъ"), которые, однако же, тѣсно связаны одинъ съ другимъ въ
общую систему, такъ что всякій послѣдующій трактатъ служитъ не-
посредственнымъ продолженіемъ предыдущаго *). Этимъ изложеніе
Ѳеофана съ перваго же взгляда рѣзко отличается отъ прежнихъ кур-
совъ богословія, которые составлялись преимущественно по образцу
„Суммы" (Summa Theologiae) Ѳомы Аквината, и въ которыхъ отдѣль-
ныя части не имѣли между собою никакой внутренней связи и рас-
полагались совершенно произвольно. По содержанію своему этотъ куреъ
представляетъ, можно сказать, совершенную противоположность преж-
нимъ схоластическимъ курсамъ богословія. Ѳеофанъ, постоянный я
сильный противникъ католической науки, отвелъ въ своей богослов-
ской системѣ очень видное мѣсто полемикѣ съ главнѣйшими пред-
ставителями схоластическаго богословія, и въ особенности-г-съ Бел-
ларминомъ, котораго онъ называетъ Ахилломъ непріятельскаго лагеря
(sectae adversae Achilles) и съ Ѳомой Аквинатомъ; подробно опровергая
доводы этихъ главныхъ своихъ противниковъ, онъ относится къ нимъ
1) Курсъ этотъ, на латинскомъ языкѣ, изданъ впервые въ Кенигсбергѣ, въ 1773
и слѣдующихъ годахъ, Матвѣемъ Байцуровымъ и Семеномъ Денисьевымъ, подъ
заглавіемъ: «Christianae orthodoxae theologiae, in Académie kiowiensi а Theophaaa
Prokopowicz... adornatae et propositae» vol. 1 (—5), Regiomonti, 1773-T-1775; vol.
6 и 7 Mosq. 1776. Четвертый томъ этого изданія замѣняется изданнымъ еще ра-
нѣе, въ 1772 г. въ Готѣ трактатомъ Ѳеофана: «Объ исхожденіи св. Духа» (De Pro-
cessione Spiritus Sancti, изд. Дамаскина Семенова-Руднева). Все это перепечата-
но въ 1782 г. въ Лейпцигъ Кіевскимъ митрополитомъ Самуиломъ Миславскимъ
(подъ тѣмъ же заглавіемъ, 2 тома, съ портретомъ Ѳеофана и готскою біографіей),
который дополнилъ систему Ѳеофана цѣлымъ большимъ, томомъ («Chr. orthofL
theologiae, eadem série ас methodo qua Theoph. Prokopowicz usus est in Acad. lriow.
adprnatae et propositae vol. III». Lips. 1784. 8Ѳ, 757 стр.). О первомъ изданія
см. Bacmeister, Russ. Bibl., II, 485—502; IV, 256—267, 509—540. Трудно, одна-
ко, рѣшить—какъ слѣдуетъ понимать слова готской біографіи: tinter explicandtna
tradiderat»—диктовалъ ли Ѳеофанъ своимъ ученикамъ, или они только старались
какъ можно лучше записывать его лекціи? По тону и характеру изложенія слѣ-
дуетъ, кажется, предполагать первое. По свидѣтельству Дамаскина, трактатъ
объ исхожденіи Св. Духа изданъ по собственноручной рукописи автора; конечно,
существовали его собственноручныя записки и по другимъ отдѣламъ курса; ивъ
одного его письма мы знаемъ, что онъ посылалъ эти записки Марковичу; во
если издатели богословія ѲеоФана имѣли въ рукахъ его собственныя рукописи,
почему они ни слова не сказали о нихъ?

съ презрѣніемъ и всегда старается выставить ихъ въ смѣшномъ видѣ;
называетъ ихъ „стадомъ ословъ", „докторишками" (doctorastros), глуп-
цами и т. п., и издѣвается надъ ихъ учеными пріемами. Взглядъ
его на схоластическую ученость особенно ярко высказывается въ пись-
мѣ къ преподавателямъ Кіевской академіи (изъ Нарвы), въ которомъ
онъ даетъ совѣты относительно преподаванія: „Въ особенности", го-
воритъ онъ въ этомъ письмѣ,—„не должно слѣдовать примѣру недо-
ученыхъ хвастунишекъ (sciolorum); но каждый долженъ идти путемъ
просвѣщенія и держаться тѣхъ научныхъ пріемовъ, которые, явля-
ясь плодомъ солидной эрудиціи, выработываютъ людей истинно-уче-
ныхь, а не пустыхъ крикуновъ (licitatores). Въ нашъ болѣе благо-
разумный вѣкъ уже до тошноты надоѣла та эрудиція, которая (если
можно такъ выразиться) проистекаетъ не изъ чистыхъ источниковъ
уважаемыхъ писателей, a течетъ по каплѣ, сквозь нечистую бумагу,
изъ грязныхъ лужъ негодныхъ шарлатановъ (ludimagistrorum), HL не
производитъ въ человѣческихъ умахъ ничего, кромѣ глупаго убѣж-
денія въ своей учености, кромѣ какой-то тѣни знанія, какихъ-то при-
зраковъ и сновидѣній. Отсюда происходитъ и это смѣшное чванство
quasi-ученыхъ крикуновъ, ихъ вранье (tricae) и споры, зависть и раз-
доры, и взаимная ненависть, и наконецъ, то достойное величайшаго
сожалѣнія безуміе, одержимый которымъ человѣкъ, ничему почти не
выучиваясь, считаетъ себя чуть не всезнающимъ, и благодаря этому
убѣжденію, постоянно возится въ грязи, принимая ее за золото" 1), Объ
отечественныхъ богословахъ онъ отзывался еще рѣзче: „Что сказать",
пишетъ онъ близкому человѣку,—„ о попахъ и монахахъ или о нашихъ
латынщикахъ? Если, по милости Божіей, въ ихъ головахъ найдется
нѣсколько богословскихъ трактатовъ и отдѣловъ, выхваченныхъ нѣ-
когда тѣмъ или инымъ ученымъ іезуитомъ изъ какихъ нибудь тво-
реній схоластическихъ, епископскихъ, языческихъ, сшитыхъ на жи-
вую нитку, попавшихъ въ ихъ потѣшную кладовую, можетъ быть, изъ
сотаго источника, неудовлетворительныхъ и плохихъ самихъ по себѣ,
и еще хуже искаженныхъ,—то наши латынщики воображаютъ себя
такими высоко-учеными людьми, какъ будто бы больше ихъ уже не-
чему и учиться. Дѣйствительно, они знаютъ все, готовы отвѣчать
1) Epist. ill. ас rev. Theoph. Procopowicz, pp. 21—22. Это письмо было,
кромѣ того, издано и отдѣльно: «Epistola ad professores "Academiae Kijoviensis,
anno 1718. Aug. die 5, de Narva missa». S. 1., 1767, 8°. Укажемъ, кстати, что рус-
скій переводъ большей части писемъ Ѳеофана (не совсѣмъ, однако, удачный)
помѣщенъ въ Трудахъ Ківск. Акад. 1865 г.

на всякій вопросъ и отвѣчаютъ такъ самоувѣренно и такъ нахально,
что ни на волосъ (vel ad nutum unicum supercilii) не хотятъ поду-
мать о томъ, что говорятъ. При наблюденіяхъ надъ этими личностями
мнѣ, къ крайнему сожалѣнію, приходится сознаться, что есть люди,
глупѣе Римскаго папы. Тотъ воображаетъ, что не можетъ ошибаться,
потому что ему присущъ Духъ Святой, и уча съ каѳедры, вполнѣ
(какъ говорятъ) убѣжденъ, что изрекаетъ догматы; наши же латын-
щики чрезвычайно высоко о себѣ думаютъ и не сомнѣваются, что
проглотили цѣлый океанъ премудрости... Учить хотятъ всѣ, а учить-
ся'почти ни одинъ не хочетъ" *)•
Какъ бы въ противоположность этому докторальному тону пред-
ставителей схоластической науки, Ѳеофанъ, въ предисловіи въ свое-
му курсу богословія, говоритъ: „Еслибы пришлось мнѣ сказать что-
либо такое, что не будетъ подтверждено свидѣтельствомъ слова Бо-
жія, или будетъ доказываться аргументами не вполнѣ понятными и не
идущими къ дѣлу, то я заранѣе заявляю свое желаніе и требованіе,
чтобы все подобное не только не принималось учениками на вѣру,
но прямо отвергалось, какъ неудовлетворительное и ложное. И я же-
лалъ бы, чтобы слушатели указывали мнѣ на подобные промахи, да-
вая мнѣ возможность исправлять и опровергать мои неправильныя
мнѣнія. Ибо я знаю, что нельзя назвать здоровымъ того человѣка,
который, подражая безумію папы, считаетъ себя непогрѣшимымъ"2).
Въ этихъ словахъ прямо выражается требованіе сознательнаго, кри-
тическаго отношенія слушателей къ преподаваемому предмету, тре-
бованіе, для того времени совершенно новое и необычное, такъ какъ
схоластическая наука, основанная на безусловномъ подчиненіи авто-
ритету—книгѣ или словамъ учителя—изгоняла всякую самостоятель-
ную мысль, обязывая слушателей безприкословно jurare in verba ma-
gistri. Аргументація прежнихъ богослововъ, какъ на западѣ, такъ и
въ нашихъ школахъ, основывалась на свидѣтельствахъ, взятыхъ изъ
Св. Писанія и твореній отцовъ церкви, a наравнѣ съ ними, и на до-
казательствахъ „отъ разума" (ratio), на такъ-называемомъ „богослов-
скомъ силлогизмѣ" и на мнѣніяхъ авторитетныхъ ученыхъ, преиму-
щественно Ѳомы Аквината (doctoris angelici), которыя не подвергались
никакой, критической провѣркѣ. Ѳеофанъ—какъ это видно уже изъ
1) Epist., pp. 55—58.
2) Praefatio auctoris ad sacrae doctrinae studiosos (безъ пагинація). Всѣ даль-
нѣйшія ссылки на богословіе ѲеоФана дѣлаются до лейпцигскому изданію 1782 г.

тога опредѣленія, какое онъ даетъ своему предмету 1)—признаетъ
безусловную авторитетность только за Св. Писаніемъ; къ твореніямъ
св. отцовъ онъ считаетъ необходимымъ прилагать пріемы историче-
ской критики на томъ основаніи, что дошедшіе до насъ списки и
изданія этихъ твореній нерѣдко подвергались неумышленной или умыш-
ленной порчѣ 2). Что касается до аргументовъ, основанныхъ на „ра-
зумѣ" и на „согласіи богослововъ" (theologornm consensus), то о пер-
выхъ онъ говоритъ, какъ о пустякахъ, не заслуживающихъ никакого
вниманія, заниматься которыми могутъ только или „талмудисты", или
люди совершенно праздные 3), а о вторыхъ выражается такъ: „Вотъ
какой вздоръ приводятъ намъ вмѣсто всякаго доказательства: такъ-
де учатъ богословы—и противъ этого аргумента не даютъ даже
н пикнуть! Такъ могутъ поступать не здравомыслящее люди, а толь-
ко схоластики-паписты, въ особенности же іезуиты, столь глубоко
увѣренные въ своей премудрости;... только у нихъ однихъ, какъ у
негодныхъ бабъ, есть привычка съ остервененіемъ защищать разъ
высвазанное слово или мнѣніе и въ аргументаціи ставить свои глупыя
рѣчи выше словъ божественнаго писанія" 4).
Доказательства „отъ разума" и злоупотребленія силлогизмами по-
родили въ старыхъ курсахъ богословія множество курьезныхъ и край-
не нелѣпыхъ вопросовъ, на рѣшеніе которыхъ схоластическіе ученые,
по примѣру Ѳомы Аквината, тратили много усилій. Таковы, напри-
мѣръ, вопросы: есть ли Богъ причина грѣха? нуждался ли человѣкъ,
будучи въ невинномъ состояніи, въ пищѣ? рождались ли въ то время
дѣти только мужескаго пола? utrum esset generatio per coitum? что
1) «Богословіе есть не что иное, какъ слова божественнаго откровенія (di-
vina oracula), необходимыя для спасенія нашего, находящіяся въ св. книгахъ,
называемыхъ писаніемъ, и для удобнѣйшаго усвоенія, излагаемыя въ системати-
ческомъ порядкѣ»... «Наша задача» говоритъ далѣе ѲеоФанъ,—«заключается толь-
ко въ томъ, чтобъ излагать эти слова вѣчноЙ жизни, по мѣрѣ силъ, определен-
но, ясно и понятно, руководствуясь удобнѣйшимь методомъ; слова же эти ис-
ходятъ не отъ насъ, a отъ Того, Кто служитъ источникомъ жизни вѣчноЙ».
2) Объ этомъ подробно говорится въ трактатъ объ похожденій Св. Духа. Ср.
также Theol., t. I., Prolegomena, cap. 13.
3) «Разсматривалъ подобные доводы, значитъ терять дорогое время»; «оста-
навливаться на такихъ вещахъ могутъ только люди, не знающіе цѣны времени»;
«такимъ образомъ, намъ пришлось бы долго болтать вздоръ о многотрудныхъ
пустякахъ»—таковы обычныя выраженія Ѳеофана объ этого рода аргументахъ.
См. Theol., I, 110; II, 32, 245 и др.
4) Ibid., I, 315, 492, 1134 и др.

дѣлалъ Богъ до сотворенія міра? можетъ ли Онъ произвести слѣд-
ствіе безъ основанія или дѣйствіе безъ причины; наконецъ—даже и
такіе вопросы, какъ напримѣръ: utrum Filius Dei naturam asini, ser-
pentis, columbae debuit ac potuit assumere? utrum Deus loco Christi
potuerit suppositare mulierem? si Deuâ loco Christi suppositasset cucur-
bitam (тыкву), quomodo ilia fuisset concionatura, quomodo miracula
editura, quomodo crucifigenda? и т. п. *).
Большую часть подобныхъ вопросовъ Ѳеофанъ исключаетъ изъ
своего курса, какъ нелѣпые и совершенно безполезные; однако же,
какъ мы увидимъ ниже, и онъ, при всемъ своемъ раціонализмѣ, при
всей ненависти къ схоластикѣ, удерживая старыя формы изложенія,
не могъ вполнѣ отрѣшиться отъ школьной рутины и построить свой
курсъ на совершенно новыхъ основаніяхъ; видно, что онъ старался,
на сколько возможно, избавиться отъ привычекъ старой школы, и
вообще говоря, это ему и удалось, хотя въ частностяхъ, можетъ быть,
и самъ того не замѣчая, онъ иногда близко подходитъ къ пріемамъ
своихъ учителей-іезуитовъ. Но это можно сказать только о частностяхъ.
Критическое отношеніе къ вопросамъ науки и религіи и отрица-
ніе авторитетности такихъ столповъ схоластики, какъ Ѳома Акви-
натъ, Іоаннъ Дунсъ Скотъ и др., сблизило Ѳеофана—по направленію—
съ протестантскими богословами, сочиненіями которыхъ (особенно въ
полемикѣ противъ католическихъ ученыхъ) онъ пользовался въ своемъ
курсѣ. Такъ, онъ часто ссылается на Квенштедта ((Systema theolo-
giae, Wittenb. 1685), Пфейфера (Hermeneutica Sacra, 1694), Гер-
гарда и друг. Послѣднему онъ слѣдовалъ и въ самомъ расположеніи
отдѣловъ своего курса.
Излагая богословскую систему, Ѳеофанъ успѣлъ за четыре года
(1712—1716 гг.) написать только семь трактатовъ: 1) введеніе —
о задачахъ богословія и о Св. Писаніи: 2) о Богѣ и о его свой-
ствахъ; 3) о Троицѣ; 4) объ исхожденіи Св. Духа; 5) о твореніи
и провидѣніи; 6) о состояніи человѣка до грѣхопаденія и 7) о
состояніи человѣка послѣ грѣхопаденія. Къ нимъ присоединяется
небольшой трактатъ „Объ оправданіи", написанный Ѳеофаномъ
по просьбѣ его друга, извѣстнаго Якова Марковича, малороссійскаго
генеральнаго подскарбія, съ которымъ кіевскій ректоръ любилъ
1) См. Tbomae Aquinatis, Summa totius Theologiae, quaest. 49, art. 1 et 2;
qn. 97, a. 3; 98, 2; 99, 2 и др. (мы пользовались кельнскимъ изданіемъ 1640 года); J.
Ern. Gerhardi, Methodus studii theologici, Ienae 1654, pp. 305—307; ср. Смирно-
ва, Исторія Моск. сл.-гр.-лат. акад., 140—144.

разсуждать о богословскихъ вопросахъ и читать Декарта и Бэкона.
Всѣ эти трактаты, за исключеніемъ послѣдняго (который Ѳеофанъ
думалъ впослѣдствіи передѣлать и изложить подробнѣе), находятся,
какъ мы уже замѣтили выше, въ тѣсной связи одинъ съ другимъ *)•
Расположеніе матеріала и аргументація въ нихъ вездѣ одинаковы:
сначала предлагается какой-нибудь вопросъ (quaestio) и дается на
него отвѣтъ (thesis); затѣмъ, въ доказательство правильности этого
отвѣта приводятся доводы (argumenta), преимущественно изъ Св. Пи-
санія; далѣе, перечисляются возможныя возраженія (Objici tarnen po-
test...) и доказывается ихъ неосновательность (respondeo). Почти
такого же плана держались и схоластическіе богословы въ изложеніи
своего предмета; такой же порядокъ соблюдался при диспутахъ и ука-
занъ самимъ Ѳеофаномъ въ трактатѣ о правилахъ и пріемахъ уче-
наго спора 2).
Изложеніе Ѳеофана, не смотря на важность предмета, которая, по
понятіямъ ученыхъ старой школы, требовала особенныхъ, необыкно-
венныхъ и трудно-понимаемыхъ терминовъ и выраженій, очень ясно,
просто и удобопонятно; его латинскій языкъ и слогъ можетъ быть
названъ недосягаемо-образцовымъ въ сравненіи съ варварскою латынью
схоластической философіи и богословія. Онъ очень остроумно смѣется
надъ этою старою школьною мудростью съ ея особенными словами,
спеціально изобрѣтенными для затемнѣнія предмета: „ubicatio, entitas,
quidditas, principium principiatum et imprincipiatum, spiratio activa et
passiva, principium quo, principium quod, dislinctio virtualis et virtuaü
aequivalens et potentialis, et distinctio duorum in tertio"; всю эту тер-
минологіи) онъ называетъ школьнымъ соромъ (scholai um quisquliae
и нигдѣ не позволяетъ себѣ употреблять такія неестественныя вы-
раженія, которыя въ то время были въ сильномъ ходу у преподава-
телей Кіевской и Московской академіи 3).
Ѳеофанъ, по самому складу своего ума, живаго и подвижнаго, не
могъ постоянно оставаться на отвлеченной высотѣ и говорить съ своими
слушателями сухою рѣчью безстрастнаго ученаго; напротивъ, онъ
1) Такое расположеніе курса очень близко подходитъ къ плану, изложенному
Гергардомъ въ Method. Stud, theolog., p. 166: 1) de S. Scriptura; 2) de Deo et
attributis, item de Trinitate; 3) de creatione et angelis; 4). de creaturis visibilibus;
5) de paràdiso et homme; 6) de Dei Providentia, praescientia, praedestinatione; 7)' de
reparatione hominis per Christum, etc.
2) Объ этомъ трактатѣ мы уже говорили выше.
3) Tbeol., I, 491—492; Смирновъ, I. с.

относятся къ своему предмету, какъ живой человѣкъ, постоянно под-
бираетъ практическія, конкретныя сравненія, нерѣдко очень остроум-
ныя, иногда цитируетъ классическихъ поэтовъ (особенно—Овидія);
на противниковъ нападаетъ горячо, страстно и не всегда сдержанно;
тонъ его въ такихъ случаяхъ часто звучитъ очень рѣзко—какъ мы
это отчасти уже и видѣли выше, и полемика иногда близко подхо-
дитъ къ сатирѣ и памфлету. Въ дальнѣйшемъ изложеніи мы ограни-
чимся двумя-тремя примѣрами, взятыми на удачу, потому что ука-
зывать всѣ подобныя мѣста значило бы—воспроизвести здѣсь значи-
тельную часть объемистаго курса. Личность талантливаго и остроум-
наго автора сквозитъ на каждой страницѣ, со всѣми своими достоин-
ствами и недостатками, съ громадною начитанностью, мастерскою аргу-
ментаціи и умѣньемъ нскустно пользоваться своимъ матеріаломъ.
.Курсъ богословія открывается у Ѳеофана введеніемъ (prolegomena),
въ которомъ дается опредѣленіе излагаемаго предмета и указывается
логическій порядокъ, какой долженъ быть соблюдаемъ при изученіи
богословія. Затѣмъ разсматриваются и рѣшаются различные вопросы
относительно основы богословія—Св. Писанія. Ѳеофанъ очень под-
робно говоритъ о высшей авторитетности, необходимости и непогрѣ-
шимости Писанія и опровергаетъ всевозможныя возраженія, частью
такія, которыя высказывались въ разное время различными еретиками,
частью же—имъ самимъ придуманныя, для большей убѣдительности.
Здѣсь, какъ и во многихъ другихъ мѣстахъ Ѳеофанова курса, мы
впервые встрѣчаемся съ вопросомъ, которому суждено было получить
такое важное значеніе въ наше время,—о томъ, какъ согласить ка-
жущіяся противорѣчія между текстомъ Писанія и выводами науки?
Такъ напримѣръ, Ѳеофанъ подробно, математически доказываетъ, что
въ Ноевомъ ковчегѣ, дѣйствительно, могли помѣститься всѣ живот-
ныя (кромѣ тѣхъ—характерно прибавляетъ онъ—которыхъ не было
надобности сохранять, потому что они рождаются самопроизвольно
безъ родителей, изъ гнили; таковы: мыши, черви, осы, пчелы, мухи
скорпіоны и др.)1); говоритъ объ антиподахъ, объ Америкѣ, и т. п.
Затѣмъ, Ѳеофанъ переходитъ къ другому важному вопросу—объ
удобопонятности Св. Писанія и о правильномъ изъясненіи его (de S.
Scripturae légitima interpretatione). Здѣсь онъ особенно рѣзко выска-
зывается противъ схоластическихъ аллегорій и натяжекъ, какими изо-
*) Theol., I, 51-52.

биловали богословскіе труды и преимущестенно проповѣди западныхъ
и нашихъ писателей, воспитавшихся на католическихъ авторитетахъ;
въ противоположность этой „вредоносной заразѣ злоупотребленій",
Ѳеофанъ признаетъ необходимымъ прежде всего держаться букваль-
наго смысла Писанія. Онъ не возстаетъ противъ толкованія аллего-
рического и метафорическаго, но полагаетъ, что нѣтъ ничего опаснѣе
увлеченія этимъ способомъ толкованія, и доказываетъ свою мысль
множествомъ странныхъ и нелѣпыхъ примѣровъ изъ схоластическихъ
разсужденій, особенно изъ проповѣдей Млодзяновскаго, о которыхъ
мы уже говорили выше 1). Въ виду крайней произвольности аллего-
рическихъ толкованій и злоупотребленія ими, онъ предлагаетъ при-
нять за правило, что такого рода толкованія не должны считаться
за доказательство (allegorica testimonia nihil probant). „При объясне-
ніи словъ Писанія", говоритъ онъ,—„не должно допускать легкомыслен-
наго отношенія къ дѣлу, и не слѣдуетъ поддаваться страсти къ выис-
киванію разныхъ тонкостей. Страдающіе этими болѣзнями не обра-
щаютъ вниманія на естественный смыслъ даннаго текста, а только
придумываютъ въ потѣ лица, какъ бы извлечь изъ него что-нибудь
помудренѣе и поудивительнѣе. Поэтому они даже вовсе не допускаютъ
въ словахъ Писанія естественнаго смысла и смѣются надъ простаками,
понимающими всякую рѣчь такъ, какъ она написана. Они каждое
слово переворачиваютъ на всѣ лады, и въ погонѣ за тайнымъ смыс-
ломъ, искажаютъ явный" 2).
Для правильнаго толкованія Св. Писанія Ѳеофанъ признаетъ не-
обходимымъ знаніе языковъ еврейскаго и греческаго. Это требованіе,
въ сравненіи съ требованіями схоластики, было новостью; конечно,
Ѳеофанъ заимствовалъ его у протестантскихъ богослововъ, которые,
отстаивая принципъ свободной критики, считали безусловно необхо-
димымъ обращаться къ оригиналамъ Св. Писанія и для этого первые
ввели въ Европѣ основательное изученіе еврейскаго языка 3).
*) Ibid., 155—159.
2) Ibid., 140—141.
3) Ср. Gerhard, Methodus etc. Самъ Ѳеофанъ не звалъ по еврейски, и только
впослѣдствіи, занявшись вопросомъ объ исправленіи текста славянской Библіи,
началъ учиться этому языку у жившихъ въ его домѣ обращенныхъ Евреевъ; но
за равными болѣзнями и не досугами не могъ окончить этого дѣла {Чистовичъ, 589).
Въ своемъ курсѣ онъ много разъ указываетъ на исправленія текста Вульгаты
по еврейскому подлиннику, пользуясь, вѣроятно, трудами протестантскихъ уче-
ныхъ.

Обращаясь, затѣмъ, къ правиламъ объясненія текстовъ, Ѳеофанъ
указываетъ, что для вѣрнаго пониманія какого-либо выраженія необх-
одимо прежде всего обращать вниманіе на цѣль или намѣреніе лица
говорящаго (scopus), затѣмъ—на то, въ какой связи стоитъ это вы-
раженіе съ предыдущими и послѣдующими (textus cohaerentia); за-
тѣмъ, данное мѣсто или выраженіе слѣдуетъ сравнивать съ другими,
ему подобными, и можетъ быть, болѣе ясными, обращая вниманіе
на значеніе и употребленіе словъ, на выраженія простыя и фигу-
ральныя; съ послѣдними слѣдуетъ обращаться крайне осторожно, а
не такъ, какъ дѣлаютъ схоластическіе писатели, которые вездѣ ищутъ
метафоръ и символовъ, и даже такое, напримѣръ, простое выраженіе,
что „враны приносили хлѣбъ Иліи", толкуютъ такъ: враны значитъ
міряне, Илія значитъ—монахи; слѣдовательно, монахи не должны
работать, a міряне должны ихъ кормить, поить и одѣвать *)• Да
это я понятно", добавляетъ Ѳеофанъ,—„вѣдь для того, чтобы правиль-
но толковать Писаніе, надо имѣть умъ, здравый смыслъ, долго вчиты-
ваться въ св. книги и въ творенія отеческія, вообще—много учиться
и трудиться; а придумывать глупыя аллегоріи умѣетъ всякій даже
самый невѣжественный уличный шарлатанъ" 2).
Изложивъ эти правила и подкрѣпивъ ихъ многочисленными при"
мѣрами—что было необходимо тѣмъ болѣе, что самыя эти правила,
въ сущности, очень простыя, для того времени были новостью,—
Ѳеофанъ переходитъ къ перечислению книгъ ветхаго и новаго завѣта,
отдѣляя каноническій отъ неканоническихъ и указывая основанія,
почему та или другая книга относится къ данному разряду. Въ этихъ
указаніяхъ подробно разсматриваются свидѣтельства древнихъ и
новыхъ писателей, мнѣнія и доводы ихъ сопоставляются между
собою; словомъ, Ѳеофанъ—опять по примѣру протестантскихъ бого-
слововъ—прилагаетъ къ вопросу о значеніи и достовѣрности различ-
ныхъ книгъ Писанія пріемы исторической критики.
Въ слѣдующей затѣмъ главѣ разсматривается вопросъ: слѣдуетъ
ли излагать Св. Писаніе на простонародномъ языкѣ и имѣютъ ли мі-
ряне право читать св. книги?—вопросъ, дающій Ѳеофану поводъ въ
самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ высказаться противъ католическихъ
богослововъ, въ особенности же противъ Беллармина, ибо, по выра-
женію Ѳеофана, „этотъ іезуитъ, какъ Голіаѳъ, возвышается надъ
1) Theol., 156 и сл.
2) «Vel ignavissimus de trivio ludimagister>; ibid., 158.

всѣми западными обскурантами". Мы не будемъ приводить здѣсь его
возраженія, большая часть которыхъ очень остроумны; возьмемъ, на-
удачу, одинъ только примѣръ: „Белларминъ увѣряетъ, что величіе
богослуженія несовмѣстимо съ простонароднымъ языкомъ. Спраши-
вается: Какое же это величіе—читать Св. Писаніе такъ, что никто его
не понимаетъ? какое величіе—говорить о священныхъ предметахъ
такъ, что простой человѣкъ можетъ подумать, что мы бранимся? Ве-
личіе, скорѣе, требуетъ полнаго молчанія; потому-то, вѣроятно, като-
лическіе священнослужители (sacriôculi) и перешептываются другъ
съ другомъ, a къ народу обращаются съ одними только жестами.
Затѣмъ—почему же латинскій языкъ имѣетъ въ себѣ болѣе величія,
чѣмъ другіе? развѣ потому, что народъ его не понимаетъ? тогда еще
величественнѣе будетъ языкъ турецкій", и т. д.
Наконецъ, въ послѣдней (XIII) главѣ введенія Ѳеофанъ имѣлъ въ
виду разсмотрѣть вопросъ объ авторитетѣ соборовъ, о значеніи цер-
ковнаго преданія и твореній отцовъ церкви; но эта глава осталась
неоконченного и дополнена, уже впослѣдствіи, другимъ авторомъ (но
всей вѣроятности, издателемъ Ѳеофановыхъ трудовъ, Кіевскимъ митро-
политомъ Самуиломъ Миславскимъ). Въ той части этой главы, кото-
рая написана Ѳеофаномъ, говорится о соборахъ, и здѣсь есть одна
очень рѣзкая и остроумная полемическая выходка противъ папской
непогрѣшимости 2).
Послѣ этого введенія, въ которомъ изложены основанія богослов-
ской науки, дальнѣйшій курсъ располагается по слѣдующей схемѣ:
„О Богѣ можно разсуждать или по отношенію къ присущимъ Ему
внутреннимъ свойствамъ (ad intra), или по отношенію къ внѣшнимъ
проявленіямъ Его дѣятельности (ad extra). Въ первомъ случаѣ мы бу-
демъ говорить о б: пій Божіемъ, Его сущности и свойствахъ, о, ли-
цахъ св. Троицы, ихъ значеніи и взаимныхъ отношеніяхъ; во вто-
ромъ— о дѣятельности Божества и ея видахъ — твореніи и прови-
дѣніи.
„1) Твореніе можетъ имѣть предметомъ міръ невидимый и міръ
видимый.
„2)Провидѣніе можетъ быть двоякаго рода: одно—общее, от-
носящееся ко всей вселенной и имѣющее предметомъ природу, ода-
ренную разумомъ и не одаренную разумомъ; другое — частное, от-
1) Ibid., 255—266.
2) Ibid., 269—270.

носящееся жъ человѣку послѣ грѣхопаденія и имѣющее предметомъ
искупаете его чрезъ Христа. Слѣдовательно, въ этомъ послѣ ядомъ
случаѣ мы должны говорить: 1) о грѣхопаденіи перваго человѣка И
всего человѣческаго рода; 2) объ искушеній" 1).
Такимъ образомъ, создается систематическое цѣлое, между от-
дѣльными частями котораго существуетъ тѣсная логическая связь»
Въ концѣ каждаго трактата, по образцу протестантскихъ догматикъ,
помѣщается особый отдѣлъ—usu* doctrinae praecèdentis, то-есть,
разсужденіе о практическомъ приложеніи религіозныхъ догматовъ къ
области нравственной. Это было опять рѣшительнымъ нововведеніемъ,
такъ какъ схоластическое богословіе—католическое и православное—
такихъ примѣненій не знало.
Въ первомъ трактатѣ Ѳеофанъ разсуждаетъ о Богѣ вообще: здѣсь
дается опредѣленіе Божества, доказывается его существованіе и
опровергаются различныя возраженія противниковъ; затѣмъ говорится
о положительныхъ и отрицательныхъ свойствахъ Божіихъ. Аргу-
менты, которыми Ѳеофанъ доказываетъ бытіе Божіе противъ атеи-
стовъ (§§ 48—69), изложены имъ были впослѣдствіи въ небольшомъ
сочиненіи подъ заглавіемъ „Разсужденіе о безбожіи" 2). Прини-
мая слово „атеистъ" въ обширномъ смыслѣ, онъ дѣлитъ своихъ
противниковъ на шесть главныхъ „сектъ": 1) скептиковъ, 2) догма-
тиковъ, 3) послѣдователей Аристотеля, 4) стоиковъ, 5) учениковъ
Эпикура и Стратоника, 6) послѣдователей „новопроявившагося въ
Голландіи безбожника Венедикта Спинозы, который хотя своего
безбожія ясными и простыми словами не открылъ, однакоже. таковую
сложилъ систему, которой явственно и самое слѣдуетъ безбожіе.... Я
таковый пагубный человѣкъ хотя тяжчае другихъ философовъ пре-
ткнулся и палъ: ибо и сіе свое умствованіе изъ единыхъ скаредныхъ
контрадикцій, то-есть, противорѣчій, едиными другія раззоряя, без-
умно и неразсудно сплелъ, и только едиными словами прелестными
и чвановатыми ту свою глупости грубость покрылъ; однакожь не въ
послѣднемъ былъ отъ прочихъ своихъ учениковъ и подражателей поч-
теніи". Доводы, приводимые имъ противъ атеизма,—тѣ же, какіе
обыкновенно приводятся всѣми богословами. Ѳеофанъ доказываетъ
бытіе Божіе a posteriori и отказывается отъ метафизическихъ дово-
1) Theol., I, lib. 1, стр. 3. .
2) Издано въ Москвѣ, въ 1774 (4°, 38 стр.) и 1784 г. (8°, 56 стр.). См,
Bacmeister, Russ. Bibl. III, 169—171.

довъ a priori, считая схоластическое опредѣленіе Бога (ens a se) не-
лѣпымъ. За то онъ очень подробно говоритъ о политеизмѣ и антро-
поморфизмѣ.
Переходя къ ученію о свойствахъ Божіихъ, Ѳеофанъ отбрасы-
ваетъ всѣ схоластическіе вопросы, которыми особенно изобиловалъ
этотъ отдѣлъ въ старыхъ богословскихъ курсахъ (напримѣръ: можетъ
ли Богъ сдѣлать бывшее не бывшимъ? по какому методу онъ МА-
СЛИТЪ? и т. п.), но дѣлаетъ это безъ полемическихъ пріемовъ, не
считая нужнымъ даже и упоминать о подобныхъ вопросахъ.
Второй трактатъ посвященъ ученію о св. Троицѣ. Ѳеофанъ пред-
послалъ ему краткій историческій очеркъ вызванной этимъ ученіемъ
богословской полемики, при чемъ снова напалъ на схоластиковъ, „ко-
торые съ крайнимъ безстыдствомъ перебрасываются между собою пу-
стыми и глупыми вопросишками о столь великомъ таинствѣ" 1); впро-
чемъ, въ этомъ трактатѣ—одномъ изъ наиболѣе запутанныхъ по из-
ложенію (въ чемъ сознается и самъ Ѳеофанъ)—всего меньше можно
найдти полемическихъ замѣчаній противъ схоластиковъ.
Этой полемикѣ спеціально посвященъ третій, обширный трактатъ
объ исхожденіи св. Духа 2).
Разсужденію объ этомъ догматѣ предпослано историческое вве-
деніе, гдѣ подробно излагается исторія этого вопроса и споровъ по
поводу его между Греками и Римлянами 3). Ѳеофанъ указываетъ на
опасность, грозящую Малороссіи отъ сосѣдней католической Польши,
и обращаетъ вниманіе на то, что и „въ наше время довольно нахо-
дится людей, которые, по лѣности и неохотѣ къ чтенію историче-
скихъ сочиненій, не знаютъ прошедшаго, и по удивительной слѣпотѣ
не видятъ того, что совершается въ настоящее время, а потому не
1) Tbeol., I, 491.
2) Этотъ трактатъ изданъ впервые Дамаскиномъ Семеновымъ-Рудневымъ въ
Готѣ, 1772 г., a затѣмъ перепечатанъ въ лейпцигскомъ изданіи Богословія (ко-
торымъ мы здѣсь пользуемся), т. I, стр. 823—1232. По свидетельству издателя
Р, 920, прим.), трактатъ этотъ написанъ около 1714 года.
8) Historia controversiae de processione Sp. s., переведена на русскій языкъ
Матвѣемъ Соколовым* (переводчикомъ очень распространенной въ свое время
книги Гюбнера: «Сто четыре священныя исторіи», M. 1772) и напечатана въ
книгѣ: «ѲеоФана Прокоповича, архіепископа и пр. Четыре Сочиненія», M. 1773,
8°, стр. 1—124. Эта «исторія» ѲеоФаномъ не кончена; издатель дополнилъ ее
впослѣдствіи, руководствуясь «Исторіей Флорентинскаго собора», Сгуропуло и
другими сочиненіями о томъ se предметѣ (Theol., I, 882, прим.).

только не отвращаются отъ вѣроломныхъ противниковъ, но, напро-
тивъ, увлекаясь близкимъ сосѣдствомъ и дружескими отношеніями,
начинаютъ впитывать въ себя змѣиный ядъ ихъ нечестиваго бого-
словія вмѣстѣ съ различными вредными суевѣріями, мечтами и вы-
думками". Для поученія и предостереженія этихъ людей Ѳеофанъ
и предпринялъ свой трудъ. Онъ пользовался, главнымъ образомъ, об-
ширнымъ сочиненіемъ (ingens scriptum) объ этомъ предметѣ Адама
Зерникова. „Всѣ авторы, писавшіе объ этомъ раздорѣ съ обѣихъ
сторонъ прежде", говоритъ Ѳеофанъ,—„хотя и неравны были между
собою, однако, въ сравненіи съ Зерниковымъ справедливо могутъ быть
названы школьниками" 1). Для большей точности, Ѳеофанъ провѣ-
рялъ по источникамъ всѣ цитаты и указанія своего предшественника
и нашелъ, что всѣ эти указанія совершенно вѣрны и точны; симъ
Ѳеофанъ въ своихъ цитатахъ почти вездѣ указываетъ мѣсто и годъ
изданія цитируемой КНИГИ, И вообще, очень старательно относится
къ аргументаціи.
Въ историческомъ введеніи подробно излагается ходъ событій,
имѣвшихъ результатомъ раздѣленіе церквей, и первыя попытки рим-
скаго духовенства установить догматъ объ исхожденіи св. Духа „и
отъ Сына". Нѣкоторыя страницы этого разказа, особенно тѣ, гдѣ
говорится о папѣ, отличаются живостью и остроуміемъ. Такъ, раз-
казывая о Ліонскомъ соборѣ, онъ говоритъ, что на этомъ соборѣ при-
сутствовали только епископскіе легаты, клятвенно подтвердившие но-
вый догматъ. Присяга этихъ легатовъ была составлена въ тѣхъ же
выраженіяхъ, какъ и присяга императорскихъ пословъ, съ тою только
разницею, что тамъ, гдѣ послѣдніе говорили: „Именемъ государя
моего", легаты поставили слова: „Именемъ Бога и Господа нашего".
Слѣдовательно, замѣчаетъ Ѳеофанъ, они были присланы на соборъ
самимъ Богомъ, и именемъ Его клялись въ вѣрности папѣ! „Вообще",
говоритъ онъ нѣсколько далѣе,—„этотъ соборъ представляетъ исторію
очень увеселительную и достойную прочтенія, если время позволитъ;
тамъ нѣтъ ничего невеселаго или непріятнаго, нѣтъ никакихъ спо-
ровъ, никакихъ преній. За то въ каждомъ засѣданіи представляется
великолѣпное зрѣлище: подробно описывается, какъ діаконы святѣй-
шаго отца обуваютъ, раздѣваютъ, облачаютъ, куда онъ обращается,
когда встаетъ, стоитъ, сидитъ, какимъ голосомъ начинаетъ церков-
ныя стихиры; то говоритъ къ народу: „Преклонимъ колѣна"; по-
*) Theol. I, 827.

томъ кто вопіетъ: „Горѣ имѣимъ сердца"; всѣ эти церемоніймей-
стера описываются поименно, и я полагаю, что для церкви весьма
важно, чтобы все это сохранилось для свѣдѣнія потомства. Сверхъ
того, исторія повѣствуетъ, что по окончаніи каждой такой церемоніи
и каждаго папскаго тѣлодвиженія папа что-то проповѣдовалъ, а что—
неизвѣстно. Прочіе же отцы, присутствовавшіе на соборѣ, были только
пассивными зрителями этой комедіи. Они ничего не дѣлали, ничего
не говорили"... 1).
Въ самомъ трактатѣ объ исхожденіи св. Духа Ѳеофанъ прежде
всего точно опредѣляетъ, въ чемъ заключается подлежащій спору во-
просъ; затѣмъ, въ подтвержденіе православнаго догмата, приводитъ
свидѣтельства отцовъ церкви восточныхъ и западныхъ, и доказа-
тельства богословскія; затѣмъ, разбираетъ и опровергаетъ возраженія
богослововъ католическихъ; далѣе, указываетъ на порчу текста оте-
ческихъ твореній съ цѣлью поддержать новый догматъ; наконецъ,
разбираетъ еще нѣсколько метафизическихъ возраженій, преимуще-
ственно Ѳомы Аквината, и разныя другія „тонкости" (subtilitatulae),
преимущественно іезуитскій. Не останавливаясь подробно на этой
полемикѣ, приведемъ лишь нѣсколько примѣровъ.
Ѳеофану самому, вѣроятно, приходилось слышать въ римской кол-
легіи, что святость и непогрѣшимость католической религіи служитъ
причиною всякаго благополучія для народовъ, ее исповѣдующихъ, и
что, на оборотъ, Константинополь взятъ и разрушенъ Турками именно
потому, что Греки не признали католическаго догмата объ исхож-
деніи св. Духа. Припоминая, въ концѣ своего трактата 2), объ этой
„исторической" аргументаціи, Ѳеофанъ считаетъ нужнымъ подробно
и серьезно опровергать ее. Онъ доказываетъ, что- причина гибели Ви-
зантійской имперіи была совершенно иная, а именно та, что духов-
ные пастыри народа, забывъ о Христовомъ ученіи, стали заботиться
только о себѣ, о своихъ доходахъ, о роскоши, о почетѣ, и что па-
тріархъ, увлекаясь примѣромъ папы, захотѣлъ присвоить себѣ титулъ
и власть вселенскаго судіи и вступилъ въ пререканія съ свѣтскою
властью. Низшее же духовенство, говоритъ Ѳеофанъ,—конечно, не
могло быть лучше высшаго; вслѣдствіе того въ народѣ возростало
невѣжество, суевѣріе и ханжество, такъ что Богъ избралъ Турокъ
орудіемъ кары за отступленіе отъ своихъ заповѣдей. Что же ка-
1) Ibid , 872.
2) Ibid., 1195 и слл.

сается до указанія на особенное благополучіе католическихъ наро-
довъ, то это указаніе уже a priori не заслуживаетъ вниманія, потому
что—что же общаго между благополучіемъ и религіозными догматами?
„Кромѣ того, если ужъ разсуждать о благополучіи, то пусть іезуиты
оставятъ папу и перейдутъ къ Турецкому султану, который гораздо
благополучнѣе" *)•
Затѣмъ, Ѳеофанъ разбираетъ еще одно возраженіе іезуитовъ, имен-
но—указаніе на то, что католическая церковь обладаетъ значитель-
нымъ количествомъ святыхъ и разнаго рода реликвій. „Это правда",
говоритъ онъ,—„реликвій у нихъ даже слишкомъ много; но въ дѣй-
ствительность ихъ пусть вѣритъ кто угодно, только не я" 2). По
этому поводу онъ дѣлаетъ интересныя сопоставленія, указывая на
факты въ родѣ тѣхъ, которые обнаружились, напримѣръ, нѣсколько
лѣтъ тому назадъ, послѣ пожара въ Эскуріалѣ: „Тѣло первомученика
Стефана находится въ Венеціи; но то же самое тѣло есть и въ Римѣ;
тѣло Діонисія Ареопагита съ головою — въ Регенсбургѣ, а одна го-
лова—въ Галліи. Голова св. Іоанна Златоуста показывается въ Римѣ
въ Ватиканской базиликѣ; но голову того же святаго нѣсколько лѣтъ
тому назадъ монахи аѳонскаго Ватопедскаго монастыря принесли въ
Москву, за что и получаютъ донынѣ опредѣленное подаяніе...в Но
особенно много у католиковъ мощей св. апостола Петра: „Удивитель-
ное дѣло!" говоритъ Ѳеофанъ,—„еслибы великій миѳическій Геріонъ,
имѣвшій три тѣла, былъ раздробленъ на части, то и тогда этихъ
частей не хватило бы для наполненія столькихъ мѣстъ... Мозгъ св.
Петра показывался въ Женевѣ, a послѣ оказался кускомъ пемзы или
глины* 3) и т. д.
1) Ibid., 1199—1200.
3) Credat hoc judeus Apella, non ego. Замѣтимъ, кстати, что ѲеоФанъ во-
обще любитъ употреблять, въ видѣ поговорокъ, стихи классическихъ поэтовъ,
особенно Горація, что, конечно, указываетъ на его начитанность. Такъ, у него
встрѣчаемъ, между прочимъ, слѣдующія выраженія: Parturiunt montes, nascetur
ridiculus mus. — Quid nobis tanto dabit hie promissor hiatu? — Omnibus hoc lippis
notum et tonsoïibus esse.—0, rem ridiculam, Cato, et jocosam! и пр.
3) Tbeol., I, 1201—1202. «Si Italiam vel negligenter pererraveris (добавляетъ
еще ѲеоФанъ), reperies in multis locis dentés et crines ipsius Deiparae, ejusdemque
lactis magnam, si in unum vas colligeretur, copiam. Ciedam haec ego, sed ad ca-
lendar graecas». Можетъ быть, именно эти нападки на католическое духовенство
и послужили впослѣдствіи обвинителямъ ѲеоФана въ церковныхъ «противно-
стяхъ» предлогомъ для того, чтобы сказать о немъ, что онъ «еще въ Кіевѣ дѣ-
тей и возрастныхъ людей училъ своему еретичеству и на обитель Печерскую и

Столь же критически относится онъ и къ чудесамъ, о которыхъ
повѣствуютъ католическіе историки, и приходитъ къ заключенію, что
эти чудеса или вымышлены, или если и дѣйствительно совершались,
то не отъ Бога, a отъ діавола.
Трактатъ заключается ссылкой еще на нѣкоторыя историческія
подробности и краткимъ повтореніемъ всего сказаннаго.
Эти три трактата составляютъ первую часть курса — de Deo ad
intra; вторая часть — de Deo ad extra — также состоитъ изъ трехъ
трактатовъ: о твореніи и провидѣніи, о состояніи человѣка до грѣхо-
паденія и о состояніи человѣка послѣ грѣхопаденія.
Въ первомъ изъ этихъ трактатовъ подробно разсматривается по-
нятіе творенія по извѣстнымъ схоластическимъ предикаментамъ (causa
efficiens et finalis, materialis et fotmalis, effectua, adjuncta и пр.), при
чемъ Ѳеофанъ, отдавая дань требованіямъ времени, разсматриваетъ
и 'такіе вопросы, которые самъ же признаетъ болѣе курьезными, чѣмъ
необходимыми, напримѣръ: въ какое время года созданъ міръ? (этого
вопроса Ѳеофанъ касался и въ физикѣ), дѣйствительно ли міръ со-
творенъ въ шесть дней? въ какомъ мѣстѣ происходило твореніе? *)•
Далѣе, рѣшаются слѣдующіе подобные же вопросы, въ которыхъ
Ѳеофанъ высказываетъ свои научныя понятія: безконеченъ ли міръ?
(вопросъ рѣшается отрицательно); существуютъ ли воды надъ небомъ?
(supercoelestes; существуютъ, и по всей вѣроятности* для того, чтобъ
умѣрять жаръ огненныхъ шаровъ—солнца и звѣздъ); имѣютъ ли
небесныя тѣла вліяніе на то, что происходитъ на землѣ? (имѣютъ
вліяніе на земныя тѣла, но не могутъ имѣть вліянія на человѣче-
скую волю, такъ, чтобы побуждать ее къ извѣстнымъ дѣйствіямъ).
Можно ли назвать луну великимъ свѣтиломъ? (нельзя, потому что
она гораздо меньше солнца, какъ это извѣстно философамъ). Что
слѣдуетъ думать объ астрологическихъ предсказаніяхъ? (чистыя вы-
думки, смѣшныя и нечестивыя; то же говорится и о предсказаній по-
годы и пр. „Только самые легкомысленные люди могутъ забавляться
этими пустяками; а люди, власть имѣющіе, берутъ на душу тяжкій
трѣхъ, если не запрещаютъ этого обмана"). Какимъ образомъ воды
отдѣлены отъ суши? По поводу этого послѣдняго вопроса Ѳеофанъ
подробно излагаетъ мнѣніе, высказанное Томасомъ Бёрнетомъ въ
на мощи св. угодниковъ еретическій свой ядъ блевалъ». Чтенія Общ. Ист. и
Др. 1862, кн. I. отд. II, стр. 2, 5.
1) Theol., II, 10-14.

книгѣ „Sacra telluris theoria" *); его теорію, для нашего времени
болѣе чѣмъ странную, Ѳеофанъ признаетъ очень искусною и инте-
ресною, но не рѣшается принять ее .вполнѣ, въ виду нѣкоторыхъ
неопровержимыхъ возраженій.
Наконецъ, вопросъ: справедливо ли, что земля обращается вокругъ
солнца, рѣшается такъ: „если ученики Коперника и другіе ученые,
защищающіе движеніе земли, могутъ привести въ доказательство
своего мнѣнія достовѣрные физическіе и математическіе доводы, то
тексты Св. Писанія, въ которыхъ говорится о движеніи солнца, не
могутъ служить для нихъ препятствіемъ, ибо эти тексты слѣдуетъ
понимать не въ буквальномъ, a въ аллегорическомъ смыслѣ" 2).
Переходя отъ природы къ человѣку, Ѳеофанъ ставитъ три вопроса
1) о сотвореніи человѣка изъ земли, а жены—изъ ребра; 2) о душѣ
человѣческой, и 3) о размноженіи душъ. Относительно перваго во-
проса онъ говоритъ, что разказъ книги Бытія о сотвореніи человѣка
слѣдуетъ понимать не иначе, какъ въ буквальномъ смыслѣ; относи-
тельно втораго — доказываетъ, что душа человѣка не есть нѣчто
вещественное; о третьемъ вопросѣ разсуждаетъ подробно. Вопросъ
заключается въ томъ, происходитъ ли душа ребенка отъ души отца,
или же создается Богомъ и дается ребенку при рожденіи? 3), Ѳеофанъ
не высказывается поэтому вопросу положительно, но считаетъ первое
мнѣніе болѣе вѣроятнымъ.
Отъ созданій видимыхъ Ѳеофанъ переходитъ къ невидимымъ, то-
есть—къ ученію о-добрыхъ и злыхъ духахъ. Эта глава (кн. 4, гл. 7),
конечно, болѣе всѣхъ остальныхъ наполнена схоластическими разсуж-
ніями и вопросами, хотя авторъ и старался вводить въ нее воз-
можно менѣе школьной мудрости. По содержанію своему, она, так-
же, какъ и предыдущія главы этого трактата, представляетъ инте-
ресный матеріалъ для характеристики понятій Ѳеофана Прокопо-
вича.
1) Это сочиненіе, изданное въ Лондонѣ, въ 1702 г., было переведено на рус-
скій языкъ при Петрѣ Великомъ, но не напечатана. Переводъ озаглавленъ:
«Священная Ѳеорія земли, обдержащая начатокъ и общественныя премѣнности
нашего міра» и пр. Пекарскій, H. и Л., I, 255.
2) Theol., II, 17—34. Съ этимъ интересно сравнить приведенное нами выше
гл.II мнѣніе о Коперникѣ Стефана Яворскаго.
3) Ср. Thomae Aquinatis Summa totius theologiae, Quaest. 118: Utrum anima sen-
tiva traducatur cum semine? Utrum anima intellectiva causetur ex semine?
Utrum animae humanae fuerint creatae simul a principio mundi?

Вопросы, которыми онъ занимается въ этой главѣ, двухъ родовъ:
одни касаются духовъ добрыхъ—ангеловъ, другіе—духовъ злыхъ, де-
моновъ. Онъ подробно разсуждаетъ о природѣ и свойствахъ ангеловъ»
о цѣли и времени ихъ созданія, о томъ, имѣютъ ли они собственныя
имена, какъ велико число ихъ и можетъ ли оно быть точно опре-
делено,—ограничено ли ихъ знаніе и власть и можно ли признать
ихъ сердцевѣдцами,—могутъ ли они грѣшить,—существуютъ ли между
ними опредѣленные чины (certi ordines) и т. п. Схоластическіе во-
просы въ родѣ, напримѣръ, такихъ: говорятъ ли ангелы другъ съ дру-
гомъ и имѣетъ ли разстояніе какое-нибудь вліяніе на ихъ разговоръ,
а также если двое ангеловъ говорятъ одинъ съ. другимъ, то слышатъ
ли эту бесѣду всѣ прочіе? и т. п. *), Ѳеофанъ совершенно исклю-
чаетъ изъ своего курса и даже не упоминаетъ о нихъ. Разбирая
вопросъ о чинахъ ангельскихъ, онъ критически разсматриваетъ книгу
Діонисія Ареопагита „О небесной іерархіи" и приходитъ къ заклю-
ченію, что книга эта вовсе не принадлежитъ Діонисію, и что изла-
гаемое въ ней ученіе совершенно баснословно (plane fabulosa). Этотъ
выводъ послужилъ впослѣдствіи поводомъ къ сильнымъ нападкамъ на
Ѳеофана 2).
Переходя къ ученію о демонахъ, Ѳеофанъ также разсуждаетъ о
ихъ именахъ, о причинѣ ихъ паденія, о числѣ ихъ, о ихъ знаніяхъ
И власти (между прочимъ, и о томъ, могутъ ли діаволы совершать,
чудеса); далѣе, рѣшаетъ вопросы: существуютъ-ли между дьяво-
лами чины и начальство (quasi magistrates quidam) и есть ли одинъ,
главный надъ всѣми, Сатана, ихъ вождь или царь? Оба эти вопроса
рѣшаются утвердительно; но затѣмъ—„остается неизвѣстнымъ (гово-
ритъ , Ѳеофанъ), какого рода эта власть главы демоновъ — деспоти-
ческая ли и единоличная, управляющая принудительно, или подобная
власти президента свободной республики, (ducis liberae reipublicae);
а также какимъ образомъ одинъ демонъ сдѣлался начальникомъ надъ
1) Thomae Aquinatis Simma, Qu. 107. Ср. тамъ же вопр. 108: Есть ли между
ангелами іерархія? (отв.: естъ); много ли ангеловъ въ каждомъ разрядѣ?(мною);
останется ли эта іерархія и послѣ страшнаго суда? (останется); принимаются
ли люди въ ангельскій чинъ? (принимаются), и пр.
2) «Учитъ, яко чиноначаліи ангельская и лики ангеловъ раздѣленніи суть
вымышленіе человѣческое; яко книги св. Діонисія Ареопагита, въ нихъ же чини
сіи ангельстіи откроются, не суть Діонисіевы, во нѣкоего баснотворца»; эти об-
винительные пункты находились, между прочимъ, въ посланіи СтеФана Яворскаго,
имѣвшемъ цѣлью устранить ѲеоФана отъ архіерейства. Чистовымъ, Рѣшиловское
дѣло (С.-Пб. 1861), прилож. стр. 4.

прочими?" Ѳеофанъ сознается, что эти и другіе подобные вопросы
совершенно безполезны, а потому предпочитаетъ молчать о нихъ *).
За то Ѳеофанъ съ особенною подробностью останавливается на
вопросѣ объ одержимыхъ бѣсами, о томъ, по какимъ признакамъ можно
узнавать ихъ и какъ изгонять бѣсовъ. Онъ признаетъ, что бѣсно-
ватые дѣйствительно существуютъ, и возражаетъ противъ скептиковъ,
склоняющихся къ противоположному мнѣнію; но—замѣчаетъ онъ, —
такъ какъ многіе негодные люди иногда притворяются бѣснующимися,
то необходимо имѣть въ виду точные и вѣрные признаки, по кого-
то рымъ можно отличить настоящаго бѣсноватаго. Этихъ признаковъ
(légitima ас certa illius rei indicia) три 1) объясненіе тайнъ, которыхъ
человѣкъ въ естественномъ состояніи объяснить не можетъ; 2) раз-
говоръ на языкахъ, которымъ человѣкъ никогда не учился; 3) сверхъ-
естественныя дѣйствія. Ѳеофанъ подтверждаетъ свои слова слѣдую-
щимъ примѣромъ: „Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ Римѣ, при папѣ
Иннокентій X, въ храмѣ св. Марка на Via lata, семилѣтній мальчикъ
спорилъ съ великими учеными о философскихъ и богословскихъ во-
просахъ, и тезисы своего диспута посвятилъ папѣ. Вскорѣ, однако
узнали, что его обучилъ всему этому демонъ, введенный въ него его
учителемъ, монахомъ Сервитомъ, магомъ. Эта исторія въ Римѣ из-
вѣстна всѣмъ и каждому (lippis et tonsoribus); намъ разказывалъ ее,
во время нашего трехлѣтняго пребыванія въ греческой коллегіи, одинъ
изъ спорившихъ съ этимъ мальчикомъ, старецъ Алоизій!" 2).
Относительно способа изгнанія бѣсовъ Ѳеофанъ замѣчаетъ: „Прежде
думали, что ихъ можно изгонять разными кореньями и амулетами;
но бѣсы не боятся этихъ игрушекъ; если же иногда и дѣлаютъ видъ,
что пугаются, то дѣлаютъ это нарочно, для того, чтобъ убѣдить
глупцовъ въ пользѣ ихъ суевѣрія, сами же въ это время надрываются
отъ смѣха". Поэтому Ѳеофанъ единственными вѣрными средствами
для изгнанія бѣсовъ считаетъ вѣру, постъ и молитву.
Сказавъ нѣсколько словъ о привидѣніяхъ, онъ переходитъ къ ма-
гамъ, предсказателямъ, чревовѣщателямъ и пр. „Этими именами", го-
воритъ онъ,—„называются люди, добровольно предающіе себя дьяволу
подъ условіемъ извѣстныхъ услугъ съ его стороны". Ѳеофанъ кратко
1) Haec et similia perquirere esset plane talmudisticum; quia tacere malumus
quam nugari. Cp. Thomae Aquinatis Summa, Qu. 109.
2) Объ этомъ же Ѳеафанъ упоминаетъ въ полемическомъ письмѣ къ люте-
ранскимъ богословамъ (Miscellanea, 60—61), прибавляя, что магъ Сервитъ, видя,
что его хотятъ заключить въ тюрьму, бросился въ окно и убился до смерти.

излагаетъ ученіе о договорахъ съ діаволомъ и о способахъ избавить
себя отъ исполненія такого договора 1), при чемъ опровергаетъ мнѣ-
ніе о существованіи „рукописаніе, даваемыхъ человѣкомъ діаволу,
и другія подобныя басни.
Конецъ трактата посвященъ различнымъ вопросамъ о провидѣніи,
имѣющимъ спеціально-богословскій характеръ.
Слѣдующій трактатъ—о состояніи человѣка до грѣхопаденія—так-
же представляетъ нѣсколько довольно характерныхъ подробностей.
Въ этомъ трактатѣ Ѳеофанъ подробно разсматриваетъ вопросъ о раѣ
и доказываетъ, что рай не есть аллегорія. Руководствуясь мнѣніями
„ученѣйшихъ писателей"—Эммануила Тремеллія, Франциска Юніуса
и Августа Пфейфера 2) и имѣя передъ глазами книгу Бытія и гео-
графическую карту, Ѳеофанъ указываетъ на картѣ точное мѣсто
рая — на югѣ Месопотаміи, у Персидскаго залива; но вѣ настоящее
время, говоритъ онъ,—рая на землѣ нѣтъ, и по этому поводу опро-
вергаетъ противоположное мнѣніе Беллармина: „Протестантскіе бого-
словы", замѣчаетъ Ѳеофанъ,—„стараются доказать, что нынѣшнее по-
ложеніе папства есть общее отступничество отъ вѣры, и что самъ папа
есть оный великій антихристъ. Іезуиты, желая помочь своему свя-
тѣйшему отцу въ такихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, всѣми си-
лами стараются отдалить отъ него это ужасное имя. Между про-
чимъ, они говорятъ, что Илія и Енохъ еще не явились (ибо они по-
лагаютъ, что Илія и Енохъ должны явиться для борьбы съ анти-
христомъ); слѣдовательно, въ мірѣ нѣтъ еще и антихриста; слѣдова-
тельно, и папа — не антихристъ. A такъ какъ этихъ пророковъ они
помѣщаютъ въ земномъ раю, то для нихъ и необходимо доказывать,
что этотъ рай существуетъ до сихъ поръ" 3).
1) Въ богословскомъ курсѣ ректора московской академіи Ѳеофилакта Лопа-
тинскаго находился пространный отдѣлъ De Contractibus diabolicis. «Contractas
diabolïcus> опредѣляется въ этомъ курсѣ, какъ «pactum cum diabolo initum, et
dividitur in magiam, divinationem superstitiosam, vanam observantiam et maleficium».
По мнѣнію ученаго богослова, колдуны могутъ рукою вырывать съ корнемъ
крѣпчайшія деревья, цѣлыя поля съ засѣвами переставлять съ мѣста на мѣсто,
обращаться въ невидимокъ, и т. п. Смирновъ, Ист. моек, сл.-гр.-лат. ака-
деміи, 150.
2) Em. Tremellii (1510—1580) Biblia Sacra, 1576, f°; Fr. Junius, иэвѣстный
германскій филологъ, 1589—1678; Aug. Pfeiffer, оріенталистъ (1640—1698), ав-
торъ сочиненій: Hermeneutica sacra, 1694, и Antiquitates hebraicae, 1687; по пре-
данію, онъ зналъ 70 языковъ.
3) Theol., II, 234. Этотъ трактатъ былъ переведенъ на русскій языкъ Яко-

Установивъ понятіе о земномъ раѣ, Ѳеофанъ переходитъ къ
частнымъ вопросамъ: какое время года было въ раю? (вопросъ, по
выраженію Ѳеофана, болѣе любопытный, нежели необходимый); плодъ
древа жизни, однажды испробованный, могъ ли дѣлать человѣка
безсмертнымъ, или же для этого было необходимо постоянное его
употребленіе? (оба сіи мнѣнія ничего опаснаго въ себѣ не заклю-
чаютъ); были ли въ раю негодныя травы, и была ли тамъ роза безъ
шиповъ? Разрѣшивъ первый изъ этихъ вопросовъ утвердительно, а
второй—отрицательно, Ѳеофанъ, напослѣдокъ, замѣчаетъ, что подоб-
ными вещами могутъ заниматься только талмудисты. Наконецъ, рѣ-
шается утвердительно вопросъ: дѣйствительно ли существовало древо
познанія добра и зла?
Послѣдній трактатъ Ѳеофанова курса имѣетъ предметомъ состоя-
ніе человѣка послѣ грѣхопаденія 1). Здѣсь прежде всего опредѣляется
грѣхъ и различные его виды; затѣмъ слѣдуетъ спеціальное разсуж-
деніе о грѣхѣ смертномъ и простительномъ 2), состоящее преимуще-
ственно изъ полемики противъ Беллармина, но полемики гораздо
болѣе сдержанной, чѣмъ въ первыхъ трактатахъ. Въ слѣдующихъ
главахъ говорится о послѣдствіяхъ грѣха. Однимъ изъ главныхъ по-
слѣдствій грѣха Ѳеофанъ признаетъ порчу (corruptio) человѣческой
природы, порчу тѣла и духа. Порча духа обнаруживается въ из-
вращеніи ума (силы мышленія, способности судить и умозаключать) и
воли. Признаками извращеннаго ума служатъ: суевѣріе, невѣріе, со-
мнѣніе и холодность къ вѣрѣ, далѣе—скептицизмъ, религіозный ин-
дифферентизмъ, раціонализмъ, энтузіазмъ, фанатизмъ и ересь. Скеп-
тицизмъ считается Ѳеофаномъ за самую опасную изъ болѣзней ума,
наравнѣ съ религіозною мечтательностью или энтузіазмомъ, доказы-
вающимъ недостатокъ силы воображенія и памяти.
вомъ Евдокимовымъ и напечатанъ отдѣльною книгою, подъ заглавіемъ: Богослов-
ское ученіе о состояніи неповрежденнаго человѣка, или о томъ, каковъ былъ
Адамъ въ раю? Сочиненіе Ѳ. Прокоповичъ и пр. М. 1785 г. 8°, 184 стр. Но
приведенное нами мѣсто о папѣ въ этомъ переводѣ опущено.
1) Въ готской біографіи читаемъ: «Hujus ultimi tractatus 4 tantum capita
habentur, et praeterea nihil. Kiovia enim Mosquam evocatus, telam inchoatam non
pertexuit». Но въ изданіяхъ этого трактата не 4, а 14 главъ, и онъ представ-
ляется вполнѣ законченнымъ; при этомъ нѣтъ никакихъ указаній, что послѣднія
10 главъ написаны другимъ лицомъ, между тѣмъ какъ въ обоихъ изданіяхъ Бо-
гословія всѣ вставки оговорены. Слѣдовательно, показаніе готской біографіи
нужно признать ошибочнымъ.
2) Эта часть трактата (кн. 6, гл. 2) переведена на русскій языкъ Матвѣемъ
Соколовымъ (Четыре Сочиненія, стр. 231—284).

Главнымъ признакомъ извращенной воли служитъ крайнее само-
любіе (prava philautia), которое является источникомъ страсти къ на-
слажденіямъ, скупости и честолюбія, a слѣдовательно» и всѣхъ по-
роковъ. Ѳеофанъ даетъ очень удачныя характеристики трехъ типовъ
людей, зараженныхъ этими пороками, оставаясь притомъ на почвѣ
общихъ разсужденій и не примѣняя своихъ характеристикъ къ пред-
ставителямъ противоположнаго лагеря.
Далѣе слѣдуетъ полемическая (направленная преимущественно
противъ Беллармина) глава о свободѣ воли. Ѳеофанъ разсматриваетъ
этотъ вопросъ не съ философской, а исключительно съ богословской
точки зрѣнія, подкрѣпляя свои доводы текстами изъ Св. Писанія и
твореній отцевъ церкви.
Послѣ этихъ, такъ сказать, богословско-психологическихъ разсуж-
деній, Ѳеофанъ обращается къ вопросамъ другаго рода: доказываетъ,
что змѣй-искуситель, соблазнившій Еву, былъ настоящій змѣй, а не
аллегорія; разсуждаетъ о формѣ и значеніи грѣхопаденія прародите-
лей и о первородномъ грѣхѣ; наконецъ, заключаетъ свой трактатъ,
a съ нимъ и всю, написанную имъ, часть богословской системы
замѣчаніями о нравственномъ приложеніи (usus) ученія о грѣхо-
паденіи.
Изъ предисловія къ книгѣ пятой видно, что Ѳеофанъ предполагалъ
написать еще двѣнадцать трактатовъ, чтобы закончить свою систему
и представить ее въ полномъ видѣ. Но впослѣдствіи ему уже не
пришлось возвратиться къ этому дѣлу, и только семьдесятъ лѣтъ
спустя планъ его отчасти былъ приведенъ въ исполненіе издателемъ
его курса, Самуиломъ Миславскимъ.
Съ богословскимъ курсомъ Ѳеофана, а именно — съ его тракта-
томъ „Объ исхожденіи Св. Духа" находилось въ тѣсной связи исто-
рико-полемическое сочиненіе о Флорентійскомъ соборѣ — Examen
consilii Florentini. Объ этомъ сочиненіи самъ Ѳеофанъ упоминаетъ
въ своемъ трактатѣ (§ 218), замѣчая, что оно написано „недавно"
(слѣдовательно, раньше 1714 года), и что оно имѣло характеръ об-
личительный („raucos clam ores stuporis et summae stoliditatis coargui-
mus"). Но до насъ это сочиненіе не дошло. Его не могъ достать
даже извѣстный библіографъ, первый издатель Ѳеофанова трактата,
епископъ Дамаскинъ Семеновъ-Рудневъ.
Въ приложеніи къ богословской системѣ Ѳеофана напечатанъ не-
большой трактатъ „Объ оправданіи*, написанный имъ въ 1716 году

для упомянутаго уже нами друга, Якова Марковича Посылая ему
это свое сочиненіе, Ѳеофанъ говоритъ: „Написалъ я цѣлый неболь-
шой трактатъ объ оправданіи, но писалъ очень торопливо, потра-
тивъ на него только два дня. Поэтому не удивляйся, если изложе-
ніе кое-гдѣ покажется сбивчивымъ и недостаточно методичнымъ,—
даже если ты чего-нибудь не найдешь здѣсь вовсе. Мы готовимъ
большое разсужденіе объ этомъ предметѣ, которое будетъ включено
въ нашъ богословскій курсъ. Тамъ мы позаботимся и о методичности,
и о надлежащей полнотѣ" 2). Излагая ученіе объ оправданіи, послу-
жившее впослѣдствіи однимъ изъ главныхъ поводовъ къ обвиненію
Ѳеофана въ „церковной противности", онъ прибавилъ въ концѣ слѣ-
дующее замѣчаніе для своихъ противниковъ, которые уже и въ то
время, какъ видно, безпокоили его:
„Я бы совѣтовалъ сіе ученіе на русскій языкъ, только прилежно
и со всякимъ разсмотрѣніемъ перевесть. Сіе ученіе пусть опровер-
гаютъ, буде такъ имъ нравится, враги благодати Божіей; только
первѣе пусть знаютъ, какое наше есть мнѣніе, и тогда съ нами пусть
вступаютъ въ брань, а сами собою пусть не вымышляютъ и намъ
умышленно не прилагаютъ того, что мы никогда не говоримъ; ибо
иначе не съ нами, но со своими соніями, чудовищами и сѣнію, будутъ
брань имѣть, и то ловить будутъ суетнымъ трудомъ, что въ самой
вещи ничтоже есть, но нѣчтось быть ихъ мозгу кажется, примѣромъ
Энея, который отъ сновидѣнія ловилъ свою Кревзу, какъ изрядно
описываетъ Виргилій (Aeneid. II):
Ter conatus ibi collo darc brachia circum;
1) «Appendix, continens christianam orthodoxam doctrinam de gratuita per
Christum justificatione, eodem auctore usibns amici sui concinnatam, cui loco prae-
fationis praemissa est epistola ad eundem amicum scripta>. Этотъ трактатъ въ пер-
вый разъ напечатанъ въ Бреславлѣ, 1769 г.; русскій переводъ М. Соколова—
въ книгѣ: Четыре Сочиненія (М. 1773), стр. 161—230; кромѣ того, существуетъ
еще нѣсколько рукописныхъ переводовъ (напримѣръ, рук. II. Б., изъ собр. По-
година, 1174; отд. I, Q, 459 и др.). Въ одной рукописи заглавіе трактата таково:
«Отвѣтъ, отъ ясне въ Богу преосвященнѣйшаго куръ Ѳеофана Прокоповича,
милостіею Божіею православнаго архіепископа великоновгородскаго, въ тое время
ректоромъ школъ кіевомогилянскихъ бывшаго, къ его милости пану Іакову Мар-
ковичу, бунчуковому войскъ малороссійскихъ товарищу, на нѣкая его жъ къ
его преосвященству противореченія, писанная противу православнаго ученія о
оправданіи грѣшничемъ, его же здѣ пространное полагается изъясненіе, прис-
ланный».
2) Epistola II.

Ter, frustra compressa, manus effugit imago,
Par levibos ventis, volucrique simillima sonmo»
Въ богословскомъ курсѣ Ѳеофана Прокоповича яснѣе и система-
тичнѣе, чѣмъ во всѣхъ прочихъ его сочиненіяхъ, высказываются его
понятія, не только спеціально-богословскія, но и обще-научныя, от-
ражается весь оригинальный складъ его ума; съ первыхъ же стра-
ницъ объемистаго курса читатель видитъ, что передъ нимъ — трудъ
человѣка убѣжденнаго и умѣющаго отстаивать свои убѣжденія, идти
за нихъ, что называется, на проломъ. Не смотря на всю отвлечен-
ность излагаемаго имъ предмета, личность автора сквозитъ на каж-
дой страницѣ и обрисовывается въ очень опредѣленныхъ чертахъ.
Не даромъ лекціи Ѳеофана имѣли такое сильное вліяніе на • слу-
шателей. Направленіе его—преимущественно практическое; метафизи-
ческихъ тонкостей онъ не любитъ и старается избѣгать; тамъ же,
гдѣ по ходу изложенія требуется философская отвлеченность, онъ
является всего менѣе самостоятельнымъ мыслителемъ и всего болѣе
придерживается старой школьной рутины. По складу ума своего,
Ѳеофанъ не былъ философомъ и не могъ оставаться кабинетнымъ
ученымъ; онъ былъ созданъ для практической дѣятельности въ духѣ
тѣхъ преобразовательныхъ идей, которыя рано сложились въ его
умѣ въ опредѣленное міросозерцаніе; онъ самъ отлично понималъ
это, къ этому стремился, и наконецъ, достигъ своей цѣли. Но объ
этомъ рѣчь впереди.
Реформа, произведенная Ѳеофаномъ ' въ преподаваніи богословія,
оказалась несвоевременною и не имѣла непосредственнаго успѣха.
Вслѣдъ за удаленіемъ талантливаго преподавателя изъ Кіева, на ка-
ѳедру богословія снова возвращается схоластика и царитъ тамъ не-
раздѣльно до конца XVIII столѣтія. Только шестьдесятъ лѣтъ спустя,
лекціи Ѳеофана были впервые напечатаны и обратили на себя общее
вниманіе, и только черезъ девяносто лѣтъ спустя* въ 1805 году,
когда схоластическое направленіе уже потеряло значительную долю
своей силы, ректоръ Кіевской академіи, Ириней Фальковскій, напе-
чаталъ сокращеніе системы Ѳеофана для класснаго употребленія.
Краснорѣчивое доказательство силы схоластическаго застоя и умствен-
1) Въ рук. Пог. 1174, эти стихи переведены такъ:
Трижды Эней за шею Кревзу рукой беретъ,
Трижды съ рукъ вотще ушелъ сжатый ея портретъ,—
Ушелъ такъ точно, какъ самый вѣтръ легчайшій
И какъ быстрая птица, иди шумъ тончайшій.

ной инерціи въ нашихъ духовно-учебныхъ заведеніяхъ стараго времени!
Изъ другихъ сочиненій, написанныхъ Ѳеофаномъ въ Кіевѣ, слѣ-
дуетъ упомянуть объ „Апологіи православной вѣры", служащей отвѣ-
томъ на богословско-полемическое посланіе лютеранскихъ богослововъ
изъ Кенигсберга къ кіево-печерскому монаху Михаилу Шію 1). Ѳео-
фанъ раздѣляетъ посланіе лютеранъ на 12 пунктовъ, и на каждый
пунктъ возражаетъ отдѣльно. Сюда вошло, между прочимъ, и крат-
кое изложеніе вопроса объ исхожденіи Св. Духа съ доказательствами
истинности православнаго ученія, со ссылками на сочиненіе Адама
Зерникова. Доказывая возможность и существованіе чудесъ, Ѳеофанъ
замѣчаетъ о католическомъ духовенствѣ, что въ его средѣ издревле
укоренился обычай вымышлять чудеса; „но такъ какъ за это дѣло
берутся очень многіе, и изъ нихъ большая часть—люди легкомыслен-
ные, пустые, грубые и неученые, то почти всегда бываетъ такъ, что
эти негодные выдумщики обличаютъ себя нелѣпостью своихъ разка-
зовъ, грѣшатъ противъ правдоподобія 2), разказываютъ бабьи сказки...
но о ихъ чудесахъ у меня есть намѣреніе, если Богу будетъ угодно
и если буду живъ, издать отдѣльную книгу" 3). Тутъ же Ѳеофанъ
указываетъ на чудотворное значеніе и силу св. угодниковъ, почи-
вающихъ въ кіевскихъ пещерахъ, при чемъ ссылается на описывавшаго
эти пещеры лютеранскаго писателя Гербинія. Апологія заключается
обращеніемъ къ германскимъ богословамъ, чтобъ они искренно и
чистосердечно, отложивъ въ сторону всякіе расчеты, занялись вопро-
сомъ о соединеніи съ православною церковью. Съ этой общей аполо-
гіей вѣры находится въ близкой связи другая, написанная Ѳеофаномъ,
въ 1718 году апологія, касающаяся частнаго вопроса—апологія мощей
св. кіевскихъ угодниковъ 4). Въ этомъ небольшомъ сочиненіи онъ разсма-
1) Apologia fidei, in qua respondetur ad litteres doctissimorum quorundam lu-
theranorum; quas ad patrem Hich. Schi, monachum picczariensem, Regiomonto de-
derunt, respondentes ad ejus litteras compellatorias, quas ipse prius ad eos misit.
Miscellanea, 1—64.
2) «Decorum», о которомъ ѲеоФанъ подробно говоритъ въ своей піитикѣ,
опредѣляя его такъ; с Decorum dicitur, quod decet, quo nomine dicta est Celebris
virtus poëtica, qua prudenter considérât poëta, quid cui et personae et tempori et loco
congruunt, qualis hanc vel illam personam intuitus, incessus, habitus, cultus, totius-
que corporis motus et gestus decent, quid deinde et quomodo loqui competat». De
arte poëtica libri III, p. 135.
3) Miscellanea, 59—60. О чудесахъ ѲеоФанъ довольно подробно говоритъ въ
риторикѣ и въ трактатѣ «Объ исхожденіи Св. Духа».
4) Apologia sacrarum reliquiarum patrum nostrorum qui post suum obitum in

триваетъ и опровергаетъ документы, приводимые противъ чудесности
нетлѣнія мощей и попытки объяснить это нетлѣніе естественными
причинами. Аргументы и возраженія на нихъ дѣлятся на физическіе,
историческіе и богословскіе; въ своемъ изложеніи Ѳеофанъ ссылается,
между прочимъ, на Плинія, Діодора Сицилійскаго, Курція, Плутарха,
Лукіана, Аристотеля, Лео Аллація, Сеннерта (Medicae Institutiones)
и др.; доказывая, что тѣла кіевскихъ угодниковъ не могли быть
бальзамированы, дѣлаетъ пространную выписку изъ Геродота о погре-
беніи у Египтянъ, и тутъ же говоритъ о-переселеніи душъ, приводя
отрывки изъ Метаморфозъ Овидія и изъ Энеиды. Въ возраженіяхъ
богословскихъ и историческихъ, нападая на тѣхъ католическихъ бого-
слововъ, которые высказывали мнѣніе, будто мощи кіевскихъ святыхъ
сохранились потому, что эти святые жили еще до раздѣленія церк-
вей, Ѳеофанъ замѣчаетъ, что крещеніе Руси произошло уже послѣ
раздѣленія — въ 1000 или 1008 г. по P. X. 1), и затѣмъ говоритъ:
„Папы Римскіе многократно какъ греческихъ, такъ и россійскихъ
князей и епископовъ, склоняли къ соединенію съ ними, a сверхъ сего,
нѣкоторые и россійскіе пастыри, имени сего недостойные, или лучше
сказать, волки хищные, безсовѣстные льстецы и подлые ласкатели
(iidemque parasiti et nequissimi pulpones), боясь гнѣвнаго отъ вла-
стей своихъ вида и опасаясь отрѣшенія отъ прибыточныхъ имъ чи-
новъ и должностей, сами добровольно желали соединиться съ римля-
cryptis nostris kijoviensibus quieverunt, etc. Напечатано въ . Miscellanea Sacra
(pp. 65—122): впослѣдствіи переведено на русскій языкъ (подъ заглавіемъ: «Раз-
сужденіе о нетлѣніи мощей св. угодниковъ».... и пр.) и издавалось много разъ:
1-е изд. М. 1786; послѣднее, нами видѣнное—Кіевъ, 1852. Эта апологія, однако,
не помѣшала противникамъ Ѳеофана впослѣдствіи говорить о немъ, что онъ «свя-
тыя чудотворныя мѣста и святыхъ чудотворцевъ кіевопечерскихъ многими лаями
бранилъ». Чтенія Общ. Ист. и Др., 1862, кн. I, отд. II, стр. 5. Впрочемъ, и
самъ Ѳеофанъ, кажется, смотрѣлъ на эту апологію, какъ на произведеніе офи-
ціальное, въ дѣйствительности же относился къ атому вопросу гораздо свободнѣе.
Такъ, на замѣчаніе противниковъ, что онъ поноситъ мощи и мироточивый гла-
вы, Ѳеофанъ отвѣчаетъ: «Говорилъ я многимъ, что при моей бытности въ келій
Анастасія, ближней пещеры начальника, доносилъ нѣкій пещерный чернецъ, что
головы сухи, а шафаръ или расходчикъ (не упомню, какъ у нихъ чинъ тотъ зо-
вутъ) денегъ на масло ne даетъ. Чтожь я виноватъ, такъ ли, ила такъ дѣется»?
(Тамъ же, стр. 26).
1) Эту дату онъ заимствуетъ изъ Hist Ecclesiast. Баронія, хотя въ томъ же
сочиненіи ссылается и на «хронику Нестора», не дѣлая, впрочемъ, дальнѣйшихъ
указаній На то, какимъ именно спискомъ лѣтописи онъ пользовался.

нами" 1). Изъ этого примѣра можно видѣть, какъ Ѳеофанъ поль-
зуется всякимъ случаемъ, чтобы высказать свою ненависть къ като-
личеству.
Съ особенною подробностью онъ разбираетъ и опровергаетъ мнѣ-
нія лютеранскаго писателя Гербинія, издавшаго въ Іенѣ(въ 1676 г.)
небольшую книжку подъ заглавіемъ: „Подземный Кіевъ" 2). Гербиній
былъ священникъ евангелической саксонской церкви въ Вильнѣ и
часто бесѣдовалъ о предметѣ своего сочиненія съ монахомъ базиліан-
скаго ордена Мартиніаномъ Волоссовичемъ; имѣлъ также сношенія
съ архимандритомъ черниговскимъ Иннокентіемъ Гизелемъ и порядочна
зналъ по славянски (хотя и производилъ церковно-славянскій языкъ,
вмѣстѣ съ польскимъ, отъ еврейскаго, въ доказательство чего посвя-
тилъ въ своей кпигѣ нѣсколько страницъ этимологическимъ сближе-
ніямъ этихъ языковъ). Сочиненіе свое онъ писалъ, отчасти разказы-
вая то, что самъ видѣлъ 3), отчасти па основаніи свѣдѣній, получен-
ныхъ отъ Гизеля (письмо котораго онъ приводитъ въ своей книгѣ);
кромѣ того, онъ пользовался печатнымъ кіевскимъ Патерикомъ (изд.
1661 г.). Онъ подробно описываетъ мѣстоположеніе и расположеніе
кіевскихъ пещеръ, опровергая мнѣнія, высказанныя „нѣкоторыми
историками", будто Кіевъ стоитъ на мѣстѣ древней Трои, или будто
Овидій былъ сосланъ въ Кіевъ (эти опроверженія заимствуетъ у него
и Ѳеофанъ, добавляя, что, слѣдовательно, кіевскія пещеры не могли
быть выкопаны Троянцами); слово „козакъ" производитъ отъ „коса"
4) Разсужденіе, стр. 107—108, (изд. 1786 г.).
2) Religiosae Kijovierises Cryptae, s. Kijovia subterranea, in quibus labirin-
thus sub terra... e ПАТЕРІК2 Sclavonico detegit M. Johannes Herbinius. Jenae,
1675.
a) Въ этомъ отношеніи онъ сильно жалуется на «московитовъ», которые не
пускали его въ свои церкви: cAst Moscovitae perquam barbari, praeter superbiam
atque avaritiam sordidam nec leges humanitatis, nec morum civilitatem norunt... ob
fastum stolidum moresque sordidos aliis sunt nausea, aliis ludibrium, a plerisque
autem porci russiaci, etiam in faciem, audire coguhtur. Causa crassi eorum fastus
est, quod aolos se homines ingenuos ac prae caeteris nationibus generosiores putant,
quemadmodum in religione solos se christiânos, eosque orthodoxiae nomine coelo
terraque celeberrimos, caetera autem christianorum gentes ut profanas avertantur et
a templis suis arcent; qui homines autem natura servi, nataque dominis suis man-
cipia, a superstitione sua, puerorum instar, tencntur captivi» (p. 177). cEa enim
sunt barbarie, ut nulla exteris humanitatis officia praestent, unde nullum in Mos-
covia ant rarissimum est xenodochium; imo christiânos occidentales, tam pontificios
quam evangelicos, impuros ac dégénères, se vcro solos genuinos et orthodoxae ec-
lesiae pullos esse reputant» (75—76).

и полагаетъ, что казаки—не что иное, какъ milites falcigeri, бывшіе
въ войскѣ Александра Македонскаго (добавляя, впрочемъ: „пусть рѣ-
шатъ ученые*); перечисляетъ имена святыхъ, мощи которыхъ нахо-
дятся въ пещерахъ, описываетъ обряды православнаго богослуженія;
но къ вопросу о причинахъ нетлѣнія мощей относится, какъ проте-
стантъ, раціоналистически, стараясь многое объяснять естественными
причинами, хотя и дѣлаетъ это очень осторожно, приводя возра-
женія не отъ своего лица, a отъ лица „противниковъ русскаго уче-
нія" и предоставляя все дѣло на судъ знающихъ людей. Эта-то сто-
рона книги Гербинія и вызвала сильныя возраженія Ѳеофана Проко-
повича, какъ „клевета безразсудная и смѣха достойная": онъ замѣ-
чаетъ, что всѣ мысли Гербинія клонятся къ тому, „что нетлѣнія св.
мощей либо нѣтъ на самомъ дѣлѣ, либо (если есть) силамъ естества
надобно приписывать оное; а хотя явно и откровенно того не гово-
ритъ, однакожь весь почти родъ человѣческій порочитъ и опровер-
гаетъ заслуги св. угодниковъ Божіихъ" 1).
Въ особомъ прибавленіи (которое осталось не переведеннымъ на
русскій языкъ) Ѳеофанъ разсуждаетъ о нетлѣніи труповъ людей, по-
раженныхъ епископскимъ проклятіемъ, при чемъ ссылается на мнѣнія
доминиканца Гора (переводчикъ и комментаторъ православнаго Треб-
ника) и лютерансваго богослова Мартина Крузія (авторъ книги
„Turcograecia"), признающихъ существованіе этого рода фактовъ.
Ѳеофанъ полагаетъ, что въ подобныхъ случаяхъ тѣла умершихъ со-
храняются нетлѣнными дѣйствіемъ злыхъ духовъ, но по волѣ Божіей,
въ наказаніе людямъ, презирающимъ мечъ духовный, который не
можетъ наносить ранъ тѣлу. Въ числѣ приводимыхъ имъ примѣровъ
находится (взятое изъ большаго Требника Петра Могилы) упоминаніе
о какомъ-то діаконѣ, который ложно объявилъ себя сыномъ Бориса
х) Разсужденіе, стр. 76—77. Въ книгѣ Гербинія особенно интересна глава XIV
De Ruthenorum ingenio; здѣсь авторъ дѣлаетъ нѣсколько ѣдкихъ замѣчаній ка-
сательно отношенія «Московитовъ» къ религіи и церковности. Между прочимъ,
о проповѣдничествѣ онъ говоритъ: «Если священнослужитель станетъ говорить
въ церкви проповѣдь на память, то Русскіе подумаютъ, что онъ лжетъ, и раз-
сердятся на него за то, что онъ разказываетъ имъ свои выдумки и сновидѣнія.
Если же станешь имъ читать по книгѣ, то всѣ, сложивъ руки, наклонивъ голову
и по временамъ вздыхая, будутъ слушать тебя съ величайшимъ вниманіемъ»
(стр. 158). Нельзя не замѣтить, что здѣсь, хотя, можетъ быть, и Въ нѣсколько
преувеличенномъ видѣ, вѣрно подмѣчено то безусловное поклоненіе книгѣ й от-
рицаніе всякихъ «мнѣній», какое господствовало въ Московской Руси XVI и
XVII столѣтій.

Годунова, „узурпатора русскаго престола", былъ проклятъ Констан-
тинопольскимъ патріархомъ и разрѣшенъ отъ клятвы Кіевскимъ мит-
рополитомъ l).
По всей вѣроятности, въ Кіевѣ же Ѳеофанъ задумалъ изложить
нѣкоторые основные пункты православнаго ученія въ популярной
формѣ разговоровъ—мысль, очень -замѣчательная для того времени,
когда богословскіе вопросы считалось возможнымъ излагать только
въ школахъ, и притомъ не иначе, какъ на латинскомъ языкѣ, и
когда устная церковная проповѣдь, по своему языку и содержанію
была вовсе недоступна для пониманія простого народа. Два разговора,
написанные Прокоповичемъ на языкѣ, довольно близкомъ къ мало-
россійскому 2), остались, однако, не напечатанными по неизвѣст-
нымъ причинамъ; въ нихъ находимъ нѣсколько очень характерныхъ
данныхъ для опредѣленія образа мыслей автора; кромѣ того, они
замѣчательны и по своей формѣ.
Первый разговоръ — „Разговоръ гражданина съ селяниномъ
да пѣвцемъ или дьячкомъ церковнымъ"—посвященъ вопросу о пре-
имуществахъ знаній надъ невѣжествомъ. , Разговоръ начинается съ
того, что „селянинъ", шедшій съ „дьячкомъ" въ питейный домъ,
зацѣпилъ „гражданина" дерзкимъ вопросомъ, за что послѣдній назвалъ
его простакомъ; селянинъ отвѣчаетъ: „О, когда бы ты такой про-
такъ былъ, какъ я, не худо бъ тебѣ было. Гражданинъ. Лучше
мнѣ, что я не дуракъ, и что тебѣ добро повидится въ глупости
твоей, я не завидую. Сел. Видалъ уже я такихъ мудрецовъ, какъ
ты, который и слова противъ такихъ, какъ я, говорить не знаютъ •
Гражд. Ой, видалъ? Сел. Не буду лгать. Гражд. Невозбранно.
Сел. Весма у насъ такій попъ есть, которій оногдась, когда прій-
шолъ къ нему въ церковь идіотъ 3), нашего села житель, отъ моего свата
прошенній въ куми, чтобъ дитину у него родившуюся окрестылъ, на-
чалъ, отъ письма-ли, или отъ себе вимишляя, чего прежде не бы-
вало, спрашивать его, умѣешь-ли де ти Богу молиться, и Отче'нашъ
прочитаешь-ли? понеже де надлежатыметь тебѣ, какъ крестному отцу,
отрока сего наставлять къ богопочитанію и молитвамъ; но на тое
идіотъ коротко да узловато отказалъ, такъ что попъ и слова не
l) Miscellanea, 116—122.
2) Это особенность языка и заставляетъ насъ предполагать, что они напи-
саны еще въ Кіевѣ, такъ какъ впослѣдствіи въ языкѣ ѲеоФана почти вовсе не
встрѣчается малоруссизмовъ.
3) Простой, неученый человѣкъ.

моглъ уже отвѣщати ему, хотя онъ простій человѣкъ, не письмен-
ній. Гражд. Умолкъ попъ? Сел. Аще не умолкъ, да уже видно,
что оскорбился зѣло, ибо и воспріемникомъ ему быть не допустылъ.
Граж. Какую же причину тому попъ представилъ? Дьячекъ. Сію,
что молитвы Отче нашъ не умѣетъ идіотъ; да увидитъ попъ, удер-
жится ли на парохіи 1), понеже идіотъ на него за безчествіе свое
станетъ быть челомъ въ консисторый конечно, которому я, по про-
шенью, и челомбытную написалъ" (за это-то селянинъ и ведетъ
дьячка въ питейный домъ—угостить).
Гражданинъ удивляется и начинаетъ доказывать, что священникъ
поступилъ съ идіотомъ справедливо, и что челобитная не можетъ
поэтому имѣть успѣха. Дьячекъ, напротивъ, утверждаетъ, что идіоту
вовсе нѣтъ надобности знать молитвы. По этому поводу между граж-
даниномъ и дьячкомъ завязывается длинный разговоръ о необходи-
мости знать молитвы, о невѣжествѣ въ религіозныхъ дѣлахъ, его
тяжести и пр. Дьячекъ мало по малу переходитъ на сторону своего
собесѣдника. Сначала онъ замѣчаетъ, что „невѣжество не творитъ
грѣха". Гражданинъ возражаетъ на это, что „невѣжество сугубо есть:
едино — простое и незлобное, или не упрямое, другое — нарочное,
злобное и упорное... Аще кто слышитъ и научаемъ бываетъ, какъ въ
случающихся съ письменними и умними людьми разговорѣхъ, такъ
въ церквѣ отъ священнаго причта, но нарочно тому не внимаетъ и
что глаголется, знати не хощетъ, еще же и научающихъ его пре-
зираетъ, той согрѣшаетъ, и не легко, понеже упрямо въ невѣжествѣ
своемъ пребывати случается. Дьячекъ. Но суть ли таковіи люде?
Гражд. Премногіи". (Слѣдуетъ пространное о нихъ разсужденіе).
Селянинъ представляется въ разговорѣ именно такимъ упорнымъ
невѣждой, который ничего не хочетъ знать и слышать: „Отцы-де
наши не умѣли письма, но хлѣбъ довольный ѣли, и хлѣбъ тогда
лучше родилъ Богъ, нежели нынѣ, когда письменныхъ и латынниковъ
помножилося", говоритъ онъ 2). „Пожалуй, не учи,—ты не попъ"
1) Приходъ.
') Живали мы прежъ сего, не зная латынѣ,
Гораздо обильнѣе, чѣмъ мы живемъ нынѣ;
Гораздо въ невѣжествѣ больше хлѣба жали,
Перенявъ чужой языкъ, свой хлѣбъ потеряли.
Кантемиръ, Сат. I, 43—46.
Лицо, отъ имени котораго сказаны эти слова, называется Сильваномъ—имя,

возрастъ онъ гражданину;-„аще: и священники намъ сказуютъ тое,
чего ни отцы, ни дѣды наши не знали, то хто ихъ казки станетъ
слухатъ? Пускай говорятъ, что хотятъ; еще другій попъ, и молодъ
есть насъ учиты, получше его и васъ можемъ знаты, что къ спасе-
нію надлежитъ, ибо мы побольше, я мню, на свѣтѣ пожили... За
единую бездѣльную вещь, что Отче нашъ но ихъ грамотному ученію
читать не умѣю и не хощу, напали на мене и чуть не пожерли
латынники. Дьячекъ. Такъ ли и на мене жестоко крычиши? Сел.
И ты тогожде духа съ нимъ (гражданиномъ) напился, хотя токмо
губы помазалъ латиною 1)... Гражд. Смѣшно мнѣ, что оній де-
ревенщикъ въ укоризну именуетъ насъ латынщиками, аки бы то дѣло
есть худое—умѣти латинскій языкъ!,.. Дьячекъ. Аще свободно ска-
зать истину—и латынники не вси письменніи. Гражд. Письменніи,
почитай, вси суть, но ,не вси — сказуй — розумніи; инніи бо токмо
читать или писать знаютъ, и тѣмъ уже величаются; аще же и разг-
лагольствовать по латыни умѣютъ, уже зѣло себе мудрыхъ быти
мечтаютъ, презирая гордо прочіихъ всѣхъ, не учившихся письма ла-
тинскаго. Дьячекъ. И таковіи убо латынники отъ числа невѣждъ
суть? Гражд. Воистину, и горшіи отъ невѣждъ имѣются".
Слѣдуетъ пространное разсужденіе о такихъ невѣждахъ, разсуж-
деніе, въ которомъ слышится уже та досада Ѳеофана, сък акою онъ
впослѣдствіи въ еще болѣе рѣзкихъ выраженіяхъ клеймилъ своихъ
противниковъ названіемъ закоренѣлыхъ невѣждъ и „до дна глупыхъ"
людей. Въ числѣ высокомѣрныхъ невѣждъ, поясняетъ гражданинъ,
есть и такіе, которые „лучше бы было, аще бы не училися, понеже
мнѣнія ради высокаго о своемъ латинскомъ ученіи все, что имъ на
умъ привержется, право ли, худо ли, и противное писанію пріемлютъ
аки за самое извѣстнѣйшее и православнѣйшее, не отступая мнѣнія
своего... стоятъ ревниво аки бы по благочестію» но (на самомъ дѣлѣ)
за пріобыклое мнѣніе свое, кое ввязло въ мозгъ ихъ; николи же
истины познати не могутъ, но угождая себѣ, всегда оной против-
ляются, заупрямившись въ своей лжѣ, мнимой ими истинѣ. Тамъ же
однозначущее съ словомъ «идіотъ» въ томъ смыслѣ, въ какомъ употребляетъ
его Ѳеофанъ («въ лѣсу родился, пнямъ молился>).
1) «Школярики латиною губы придававшій»—одно изъ любимыхъ выраже-
ній Ѳеофана о своихъ противникамъ, переданное имъ и Кантемиру («... глу-
пецъ, что губы чуть помазалъ въ латину», Сат. IV, 145).

не - разумѣютъ ни того* что утверждаютъ, ни -того* что «парятъ*
(оспариваютъ).
Другой видъ невѣжества—невѣжды многорѣчивые, „который
егда кто отъ правоумствующихъ обличаетъ ихъ суевѣріи или непра-
вое исповѣданіе, ничто же сильное и къ разумѣнію истины близкое
глаголютъ въ отвѣтъ, но, отходя далече отъ вещи, о ней же есть
бесѣда, краснословесіемъ мнѣніе свое утверждаютъ, истину же самую
всячески закрываютъ и слышащихъ въ.другую .сторону отъ нея от-
водятъ, умысленно пріискуя къ тому вѣтійственныя къ прелщенію
на свое мнѣніе незлобныхъ сердецъ угоДныя рѣчи и доводы, аще и
весьма не важные, однако благіе и слуху токмо пріятные. Изъ того,
что вдается имъ тотъ способъ разговора, торжествуютъ. И сіи суть,
хитроупорніи невѣжды". Еще есть невѣжды злобные и завист-
ливые, которые, „завидуя на другихъ, себѣ въ чести равныхъ, а
наипаче на меньшихъ хотя достоинствомъ или возрастомъ, однако
правоумнихъ и силу писанія лучше вѣдущихъ и за то самое нена-
видя ихъ, когда что доброе сказываютъ иди проповѣдуютъ истину
слова Божія, отвращаются отъ нихъ и отъ Божіего словеси, не хотя
ни слушати, ни разумѣти глаголемаго отъ устъ ихъ, аще и потребно
быти къ наставленію своему по совѣсти знаютъ; и за тымъ въ не-
вѣдѣніи волею остаются... егда кого не любятъ, паче же и ненави-
дятъ, преслѣдуя его, то онаго и проповѣдію, и разговоромъ гнуша-
ются, и какъ сами ученія или рѣчи его благоразумнія не слушаютъ
и слушати не хотятъ, такъ и инныхъ отъ слушанія отводятъ, по
злобѣ своей, имѣющейся къ персонѣ того, который проповѣдуетъ".
Очень вѣроятно, что въ этихъ характеристикахъ Ѳеофанъ мѣтилъ
на кого-нибудь изъ тѣхъ непріятелей, которыхъ онъ уже успѣлъ на-
жить себѣ въ Кіевѣ своимъ презрительнымъ отношеніемъ въ схола-
стической учености, напримѣръ, на Гедеона Вишневскаго, котораго
онъ въ письмѣ къ преподавателямъ Кіевской академіи (изъ Нарвы)
характеризуетъ подобнымъ же образомъ.
Въ этомъ разговорѣ очень замѣчательно еще слѣдующее: дьячекъ
спрашиваетъ: неужели всѣмъ нужно быть грамотными?—-„Чуть ли
не всѣмъ", отвѣчаетъ гражданинъ;—„что возбраняетъ всѣмъ грамотѣ
учиться или всѣмъ писанія вѣдать?... Дьячекъ. Обаче не мню, дабы
всѣмъ весьма потребно было учиться писаніямъ, развѣ -священнаго и
монашескаго чина и церковнымъ людямъ". Гражданинъ горячо опро-
вергаетъ эго мнѣніе—мнѣніе ходячее не только въ Московской< Руси
XVII вѣка, но и во времена Ѳеофана, а пожалуй—и долго послѣ

него. По духу времени и по своему положенію, Ѳеофанъ ограничилъ
свой „разговоръ" вопросами религіозными, и здѣсь, какъ и въ серь-
езномъ и ученомъ богословскомъ курсѣ, выступилъ рѣшительнымъ
противникомъ католической доктрины о вредѣ всеобщаго распростра-
ненія знаній, которая въ то время раздѣлялась многими изъ предста-
вителей нашей кіевской учености; но нѣтъ сомнѣнія, что онъ при-
давалъ этому вопросу гораздо болѣе широкое значеніе, какъ это вид-
но и изъ его собственныхъ позднѣйшихъ сочиненій, и изъ сатиръ
Кантемира, находившагося подъ непосредственнымъ вліяніемъ идей
Прокоповича. f
Разговоръ заключается любопытнымъ указаніемъ на современные
нравы: дьячекъ доказываетъ селянину, что челобитная не будетъ
имѣть успѣха, и что „идіотъ" посрамится. Селянинъ на это замѣчаетъ:
„Идіотъ имѣетъ чимъ милости искать себѣ. Дьячекъ. Вѣдаю,
о чемъ глаголеши; но тое охотно принявъ, идіота обличатъ, истца
отпуститъ, попа же оправятъ непремѣнно. Сел. Добрѣ ты глаголеши,
чуть ли не такъ и сдѣлается"
Другой разговоръ — „тектона, сирѣчь древодѣля, съ купцомъ"—
посвященъ вопросу о значеніи храма. Купецъ на улицѣ останавли-
ваетъ тектона, идущаго покупать доски на гробъ умершему, за-
держиваетъ его и начинаетъ разспрашивать о его братѣ и о томъ,
кто строилъ находящуюся вблизи этого мѣста церковь; по поводу
церкви заходитъ рѣчь о томъ, для чего она построена; тектонъ го-
воритъ, что въ ней живетъ Богъ, и разговоръ переходитъ къ во-
просу о вездѣсущіи Божіемъ. Тектонъ говоритъ: „Слыхалъ я отъ
мудрыхъ людей, духовнаго чина, которые въ Польшѣ училися,
a можетъ быть также и родилися, да у меня квартерою стояли и
разговаривали о семъ, что Богъ не въ единъ часъ и не въ единъ
кратъ или не вдругъ вездѣ есть". Купецъ опровергаетъ это мнѣніе
и доказываетъ противное. Удивленный его знаніями, тектонъ спраши-
ваетъ: „Когда ты, господине мой, и отъ кого изучился писаніямъ,
преживая лѣта въ купечествѣ? Егда былъ въ нѣмецкихъ горо-
дѣхъ — отвѣчаетъ купецъ—и тамъ, болѣзни ради приключившіяся,
полтора года неисходно пребывая, вмѣсто отрады книги божествен-
ныя, то-есть Библію, читалъ, имѣлъ же таковаго врача, который
кромѣ тѣлесныхъ болѣзней и духовные недуги, паче же рещи — не-
доумѣнія исцѣливати можаше, въ писаніи божественномъ зѣло иску-
1) Рукопись И. П. Б., Q. I, 459.

сенъ, и книги отъ себе, — не аки отъ себе, но отъ писаній свя-
щенныхъ, такожде и отъ свидѣтельствъ отецъ святыхъ сочиненныя,—
издавалъ, съ похвалою отъ всего общества ученыхъ людей*. На за-
мѣчанія тектона, что и нѣмцы — еретики, купецъ возражаетъ, что
они не еретики, а только иновѣрцы, объясняетъ, въ чемъ проте-
стантское ученіе отличается отъ православія, и доказываетъ, что на-
стоящіе еретики—именно тѣ, которые „училися въ Польшѣ" 1).
Противоположность „Польши" и „нѣмецкихъ городовъ"—эта про-
тивоположность двухъ направленій — указана здѣсь съ достаточною
ясностью, и притомъ такъ, что не остается никакого сомнѣнія, на
чьей сторонѣ стоитъ Ѳеофанъ Прокоповичъ, какому изъ этихъ двухъ
направленій принадлежатъ его симпатіи.
Наконецъ, въ Кіевѣ же Ѳеофанъ написалъ нѣсколько латинскихъ
стихотвореній, показывающихъ, что онъ хорошо умѣлъ владѣть фор-
мами классическаго стиха, но по содержанію своему совершенно не-
значительныхъ. Изъ нихъ заслуживаетъ вниманія только небольшое
стихотвореніе, въ которомъ рѣзко сказалось то же сочувствіе къ сво-
бодной критической мысли и та же ненависть къ папскому автори-
тету, какими проникнуты остальные труды Ѳеофана, относящіеся
къ этому времени. Это стихотвореніе написано по поводу суда надъ
Гали л е емъ:
„Зачѣмъ, о нечестивый папа", восклицаетъ Ѳеофанъ,—„мучишь ты
дѣятельнаго служителя природы? О, жестокій тиранъ! чѣмъ заслу-
жилъ этотъ старецъ такое гоненіе? Папа, ты сумасшествуешь! Вѣдь
онъ не трогаетъ твоихъ міровъ и не вторгается съ злымъ умысломъ
въ твои священные предѣлы, гдѣ пламенный Стиксъ очищаетъ души
усопшихъ, и гдѣ находятся боги и богини твоего изобрѣтенія. Его
(Галилея) земля истинная, а твоя—ложная; его звѣзды создалъ Богъ,
а твои—обманъ. „HoV говоритъ папа,—„нашъ долгъ повелѣваетъ забо-
титься, чтобъ одинаковыя названія (при противоположномъ значеніи) не
произвели соблазна въ Простомъ народѣ". О, варварская тупость, глу-
бочайшіе подонки слѣпаго міра! Тебѣ ли судить о свѣтлыхъ мысляхъ
Галилея? Тебѣ ли обвинять въ преступленіяхъ проницательность ума,
зоркаго, какъ рысь? Должно быть, дрянной кротъ видитъ лучше
рыси!" 2).
') Тамъ же; къ сожалѣнію, въ рукописи недостаетъ нѣсколькихъ листовъ,
такъ что разговоръ не имѣетъ окончанія.
*) Cur naturae agilem vexas, papa impie, mystam?
Quid tale hic meruit, dire tyranne, senex?

Такимъ является передъ нами Ѳеофанъ въ первомъ періодѣ своей
литературной дѣятельности. Во всѣхъ его сочиненіяхъ, относящихся
ко времени пребыванія его въ Кіевѣ, видно опредѣленное, прочно сло-
жившееся міросозерцаніе; всѣ они проникнуты одною и тою же идеей.
При своемъ живомъ, подвижномъ и проницательномъ умѣ, Ѳеофанъ
отличается значительнымъ остроуміемъ и стремленіемъ къ критиче-
скому анализу; всякому вопросу, за рѣшеніе котораго онъ берется,
онъ умѣетъ отвести надлежащее мѣсто, вдвинуть его въ надлежащія
рамки. Старая школьная рутина, благодаря условіямъ его воспита-
нія и общественнаго положенія, наложила на его умъ свою тяжелую
руку, и давленіе ея чувствуется вездѣ, гдѣ Ѳеофанъ занимается во-
просами, имѣющими болѣе или менѣе тѣсную связь съ схоластиче-
ской наукой; но критическая мысль его не перестаетъ бороться съ
разнаго рода авторитетами, и тамъ, гдѣ эта борьба имѣетъ успеш-
ный исходъ, вмѣсто отвлеченнаго богословскаго трактата нерѣдко
является язвительная сатира. Это свойство, какъ мы уже имѣли слу-
чай замѣтить, сближаетъ Ѳеофана съ первыми дѣятелями реформаціи,
съ авторами „Писемъ темныхъ людей"; какъ этимъ дѣятелямъ, такъ
и Ѳеофану всего болѣе удаются не отвлеченныя разсужденія, а живое
сатирическое изображеніе своихъ противниковъ; какъ и первые пред-
ставители реформаціи, Ѳеофанъ не -умѣетъ и не хочетъ 'относиться
къ своимъ противникамъ хладнокровно и не останавливается въ своей
полемикѣ передъ самыми рѣзкими выраженіями; наконецъ, какъ тѣ
Papa, furis! non iste tuos inquirit in orbes,
Nec ruit in sacros insidiosus agros,
Styx ubi defunctos expurgat torrida mânes,
Aut ubi sunt artis dique deaeque tuae.
Haec tellus vera est, tua falsa, nec exstitit unquam,
Ista Deus fixit sidera, vestra dolus.
cGonsona no plebem nomina decipiant».
Barbara balbuties, coeci fex infima mundi!
Te galileanas exagitare faces?
Seu lynceae aciem damnare nefaria mentis?
Nempe magis quam lynx putida talpa videt.
Стихи эти приведены въ статьѣ Ф. Терновскаго: Императоръ Петръ I въ его
отношеніяхъ къ католичеству и протестантству (Труды Кіевск. Дух. Ак., 1869,
III). Другія латинскія стихотворенія Ѳеофана изданы въ его Miscellanea (154—162)
и Lucubrationes (135—140) а также указаны въ книгѣ г. Чистовича (601—602,
623, 640).

&е дѣятели реформаціи, Ѳеофанъ въ своихъ мнѣніяхъ обнаруживаетъ
сильный раціонализмъ, открыто, впрочемъ, не выражающійся въ та-
кихъ формахъ, какихъ можно было бы ожидать. Положеніе Ѳеофана,
какъ лица духовнаго, какъ представителя церковнаго авторитета, за-
ставляло его сдерживаться въ этомъ отношеніи;1 но яри всемъ томъ,
остается во всей своей силѣ замѣчаніе Гнѣдича, что онъ „имѣлъ до-
вольно надѣянности на себя, чтобъ выражать мысли, какія въ тотъ
вѣкъ и на ухо говорить иные страшились". Это-то свободное отно-
шеніе и къ мнѣніямъ, и къ ихъ представителямъ съ самаго же на-
чала его дѣятельности создало ему много враговъ въ той среДѣ, въ
которой онъ вращался, и съ понятіями которой въ очень многомъ
расходился. Какъ заклятый противникъ всего католическаго въ наукѣ
н въ жизни, какъ проповѣдникъ прогрессивной идеи избавленія умовъ
отъ схоластическихъ путъ, какъ поклонникъ новой европейской науки,
созданной Бэкономъ и Декартомъ, не стѣснявшійся осмѣивать стол-
повъ схоластическаго богословія и открыто высказывать предпочтеніе
протестантскимъ ученымъ,—Ѳеофанъ скоро долженъ былъ пріобрѣсти
себѣ недобрсжелателей, которые потомъ цѣлую жизнь преследовали
его своими обвиненіями въ „лютерской и кальвинской ереси", черпая
матеріалъ для этихъ обвиненій преимущественно въ его богослов-
скомъ курсѣ, въ которомъ его воззрѣнія высказались съ наибольшею
полнотой и послѣдовательностью. „Онъ вѣруетъ"—станетъ писать
впослѣдствіи злѣйшій недугъ Ѳеофана, Маркеллъ Родышевскій—„онъ
вѣруетъ, яко едино токмо Св. Писаніе, еже есть ветхій и новый за-
вѣтъ, полезно намъ ко спасенію; a святыхъ де отецъ писаніе имѣетъ
въ себѣ многія неправости; того ради не подобаетъ св. отецъ писа-
ніе въ,великой чести имѣть и на него полагатися... о Минеяхъ го-
воритъ, что оныя преисполнены всякихъ ересей... книгу Кормчую и
въ ней многія правила отвергаетъ... книгу Діонисія Ареопагита на-
зывалъ неправильною... чудесамъ святыхъ, напечатанныхъ въ книгахъ,
не вѣритъ и говоритъ: мнѣ-де книга критика вѣрить не велитъ",
и т. д. 1). „Книга критика" была главнѣйшею причиною всѣхъ
нападокъ на Ѳеофана. Въ самомъ дѣлѣ—молодой монахъ, воспитав-
шейся въ самомъ центрѣ схоластики въ іезуитской коллегіи, осмѣ-
ливается имѣть свое сужденіе, поднимать руку на свою almam ma-
trem, на ту самую науку, которая вскормила и его самого, и цѣлыя
поколѣнія людей, несомнѣнно ученыхъ, оказавшихъ просвѣщенію
1) Чистовичъ, Ѳеофанъ Прокоповичъ, 212-218, 575.

южныя услуги, людей, несомнѣнно православныхъ, умѣвшихъ от-
стаивать свою вѣру противъ латинской пропаганды; не ясно ли,
что .вольнодумецъ совратился съ праваго пути, начитавшись „ново-
вымышленныхъ" и „безбожныхъ" лютеранскихъ книгъ? Не ясно ли,
что это заблужденіе можетъ грозить опасностью истинному право-
славію, если Ѳеофану удастся занять вліятельное положеніе; а это
легко можетъ случиться, потому" что онъ успѣлъ уже расположить
въ свою пользу такихъ сильныхъ людей, какъ Меншиковъ, Голицынъ,
Мусинъ-Пушкинъ,-да и самъ государь, по видимому, относится къ
нему благосклонно... Таковы были первые мотивы недовольства про-
тивъ Ѳеофана, мотивы, сначала имѣвшіе характеръ совершенно тео-
ретическій и только впослѣдствіи уступившіе свое мѣсто другимъ,
болѣе практическимъ соображеніямъ. Оскорбленное самолюбіе людей,
считавшихъ себя старшими и болѣе учеными, и существенная раз-
ница во взглядахъ, благодаря которой защитники старины не могли
и не хотѣли понимать новаго направленія,—вотъ существенная при-
чина той непримиримой вражды, которая скоро возникнетъ между
Ѳеофаномъ и малороссійскими учеными-консерваторами. Словомъ, здѣсь
повторилась та же исторія, какая уже разыгралась въ Москвѣ въ
XVII вѣкѣ, въ борьбѣ между новоприбывшими туда кіевскими уче-
ными и старыми московскими книжниками; только средства борьбы,
какъ мы увидимъ ниже, существенно измѣнились (по крайней мѣрѣ,
съ одной стороны), конечно, подъ вліяніемъ духа времени...
Пока Ѳеофанъ былъ еще въ Кіевѣ и не выступалъ въ роли обще-
ственнаго дѣятеля, полемика противъ него не имѣла особенной силы
и касалась вопросовъ исключительно теоретическихъ. Такъ, напри-
мѣръ, спорилъ съ нимъ въ Кіевѣ учитель Гедеонъ Вишневскій, кото-
рый, впрочемъ, скоро спустился на почву личныхъ пререканій; съ
такимъ же теоретико-полемическимъ сочиненіемъ выступилъ противъ
него ректоръ Московской академіи Ѳеофилактъ Лопатинскій.
Въ 1712 году Ѳеофанъ написалъ сочиненіе подъ заглавіемъ:
„Книжица, въ ней же повѣсть о распрѣ Павла и Варнавы съ
іудействующими и трудность слова Петра апостола о неудобь но-
симомъ законномъ игѣ пространно предлагается" 1). Это сочиненіе
1) Издано въ IV части сочиненій ѲеоФана (M. 1774) и отдѣльно (M. 1784);
это сочиненіе было переведено Давидомъ Нащинскимъ и Іакиндомъ Карпинскимъ
на латинскій явыкъ и ими же издано въ Лейпцигѣ, подъ заглавіемъ: De Ingo
jntolerabili. Евгеній, Слов. дух. пис. (1819), стр. 686.

написано для графа Ивана Алексѣевича Мусина-Пушкина, кото-
рой, по смерти патріарха Адріана, былъ начальниковъ монастыр-
скаго приказа, и по распоряженіямъ котораго обыкновенно дѣла-
лись, до учрежденія синода, переводы иностранныхъ сочиненій въ
славяно-греко-латинской академіи и при типографіи въ Москвѣ *)•
Въ посвященіи Ѳеофанъ называетъ его „какъ ученій, такъ и людей
учительныхъ изряднѣйшимъ рачителемъ и патрономъ" и говоритъ,
что настоящая „книжица" написана по указанію графа: „Отъ тебе
вина и поощреніе мнѣ было къ сему дѣлу... я обрадованъ былъ, егда
отъ любомудраго друга ц брата моего (Марковича?) извѣстился, яко
и ваше сіятельство, на вопросъ высочайшаго лица о неудобь носи-
момъ законномъ игѣ подали отвѣтъ свой таковый, каково и мое сіе
разсужденіе". Какъ бы предчувствуя, a можетъ быть—и зная на-
вѣрное, что его разсужденіе вызоветъ строгую критику со стороны
московскихъ богослововъ, Ѳеофанъ поспѣшилъ прикрыться автори-
тетомъ важнаго правительственнаго лица. Этотъ пріемъ заслуживаетъ
вниманія, потому что и впослѣдствіи Ѳеофанъ много разъ прибѣгалъ
къ нему, и возражая на ожесточенныя нападки своихъ противни-
ковъ, постоянно указывалъ на то, что его мнѣнія раздѣлялись и
одобрялись лицами, по положенію своему критикѣ не подлежавшими.
На этотъ разъ Ѳеофанъ не ошибся: Ѳеофилактъ Лопатинскій вы-
ступилъ противъ него съ громаднымъ опроверженіемъ, подъ загла-
віемъ: „Иго Господне благо и бремя его легко, сіе есть законъ Божій
съ заповѣдми своими отъ призрачныхъ, новоизмышленныхъ тяжестей
и неудобствъ противническихъ свобожденъ, съ новымъ завѣтомъ, сво-
бодою христіанскою, вѣрою спасительною евангельскою согласенъ и
неразлученъ, и не токмо къ честному христіанскому жительству, но и
ко спасенію и оправданію быти потребенъ показася, въ честь и славу
законоположителя Бога, въ пользу же православнымъ христіаномъ"2).
1) Пекарскій, H. и Л., I, 210.
2) Рук. И. П. Б., отд. I, Q, № 200. Строевъ, въ Описаніи рукописей Царского
(№ 141), ошибочно приписалъ это сочиненіе Стегану Яворскому, что впослѣд-
ствіи повторяли и другіе, предполагая, что противъ ѲеоФана возражалъ и Ѳео-
филактъ, и Стефанъ. Совершенное совпаденіе признаковъ рукописи, описанной
Строевымъ, съ рукописью Публичн. Библіотеки показываетъ, что Ст. Явор-
скому только приписано сочиненіе, авторомъ котораго былъ Ѳеофилактъ Лопа-
тинскій. Причины, по которымъ сочяненіе это осталось не напечатаннымъ в

Въ предисловіи говорится, что „вина написанія книжицы бея есть
писаніе противниче, вносящее въ міръ россійскіе мудрованія рефор-
матская, доселѣ въ церквѣ православной не слышанная". „Книжица*
раздѣлена на 19 главъ, и хоть имя „противника" нигдѣ не названо,
однако нападки на него очень рѣзки, при чемъ книга его цитируется
по „числамъ" (параграфамъ), такъ что не остается никакого сомнѣ-
нія въ томъ, противъ кого направлено опроверженіе. О „против-
никъ" говорится, что всѣ изложенные въ его книгѣ догматы „суть
его изобрѣтенія, или паче прежде его отъ Лютера и Кальвина изо-
брѣтены, a отъ него изъявлены россійской церквѣ подъ предлогомъ
толкованія словесъ Петра святого". Вслѣдствіе этого, Ѳеофанъ обви-
няется въ умышленномъ, „коварномъ" искаженіи текстовъ Св. Писа-
нія, въ ложномъ ихъ толкованіи и „превращеній по своему мудро-
ванію весьма не о томъ глаголющихъ словесъ.... со усѣченіемъ безъ
прилоговъ предваряющихъ и послѣдующихъ", въ томъ, что онъ
„кромѣ сего, яко явно противная своему ученію писанія божественная
покрылъ вопросами, и измышленными толкованіями и хитрыми под-
водами ихъ, аки по немъ глаголющихъ, еще и вопросы противо-
рѣчные себѣ одиными пестрыми бесѣдами рѣшенныя безъ прямыхъ
и ясныхъ отвѣтовъ оставилъ". Все это сдѣлано Ѳеофаномъ съ цѣлью
распространенія въ Россіи ереси: „И отсюду явно показуется, яко
истое намѣреніе его было въ письмѣ ономъ показати православнымъ
читателемъ путь къ лютерству и калвинству и ко всему рефор-
матству".
Крайняя религіозная нетерпимость и стремленіе обвинять против-
ника въ умышленномъ искаженіи православнаго ученія и въ ковар-
номъ намѣреніи пропагандировать ересь-^-характерная черта не од-
ного только Ѳеофилакта Лопатинскаго, но и всей той школы, въ ко-
торой онъ/воспитался, школы католической; этимъ обусловливается
и отсутствіе въ полемикѣ надлежащей умѣренности, и желаніе во
что бы то ни стало скомпрометировать противника, сдѣлавъ изъ его
словъ такіе выводы и сопоставленія, о которыхъ онъ никогда и не
помышлялъ. Ѳеофанъ не забылъ этой обиды Ѳеофилакта и впослѣд-
ствіи отплатилъ за нее сторицею, путемъ вовсе не литературнымъ;
онъ подмѣтилъ и увлеченіе московскаго богослова желаніемъ во чтобы
существуетъ только въ немногихъ спискахъ, совершенно понятны изъ приве-
деннаго нами выше предисловія Ѳеофана къ своему «Игу».

то ни стало разгромить противника до конца и очень ясно намек-
нулъ на его полемическіе пріемы въ своемъ трактатѣ „Объ оправ-
даніи" (о которомъ мы уже говорили выше).
Несмотря, однако, на исключительность и односторонность Своихъ
мнѣній, Ѳеофилактъ сумѣлъ вѣрно угадать сущность того новаго
направленія, представителемъ котораго выступилъ Ѳеофанъ Проко-
повичъ. Это направленіе было, дѣйствительно, „лютерское и каль-
винское", но не въ смыслѣ отступничества отъ православія, не въ
смыслѣ религіозномъ, a въ смыслѣ общественномъ. Оно представляло
рѣзкую, непримиримую противоположность прежнему, католико-схо-
ластическому направленію „учительнаго" сословія, стоявшаго во главѣ
умственнаго движенія русскаго общества, — противоположность, го-
раздо болѣе рѣзкую, чѣмъ та, которая существовала между воззрѣ-
ніями кіевскихъ ученыхъ и московскихъ начетчиковъ XVII вѣка.
Какъ московскіе начетчики, такъ и ученые кіевляне, были одинаково
поклонниками и защитниками духовнаго авторитета; разница между
ними заключалась только въ томъ, что одни для возвеличенія и под-
держанія этого авторитета считали необходимою науку, между тѣмъ
какъ другіе упорно отстаивали старинную „простыню ума", отрицая
науку, какъ діавольское навожденіе. Теперь же новое „лютерское
и кальвинское" направленіе выступило съ рѣзкимъ, принципіаль-
нымъ отрицаніемъ всякаго авторитета духовенства, какъ исклю-
чительно-книжнаго и учительнаго сословія, съ проповѣдью свобод-
наго, критическаго отношенія къ наукѣ и къ жизни; на практикѣ это
значило совершенно отрицать старую теорію о первенствѣ духовной
власти надъ свѣтскою и вообще о первенствѣ духовенства надъ всѣми
другими общественными классами. Никакое соглашеніе, никакой ком-
промиссъ между обѣими сторойами не были возможны по самой сущ-
ности дѣла. Понятно, какую бурю должно было вызвать такое отри-
цательное направленіе въ средѣ представителей и защитниковъ ста-
рины; понятно, почему главною цѣлью начавшейся по этому поводу
полемики сдѣлался Ѳеофанъ Прокоповичъ, всего сильнѣе и рѣзче вы-
сказывавшійся противъ старины, въ которой онъ видѣлъ только „па-
пежскій духъ", стремленіе создать государство въ государствѣ. Силь-
ная ненависть ко всему „папежскому" и ко всему, что напоминало
собою католицизмъ, заставляла Ѳеофана относиться къ своимъ про-
тивникамъ съ безпощадною насмѣшкой и преследовать ихъ на дѣлѣ;
это же качество сблизило его и съ Петромъ Великимъ, который, по-

знакомившись съ кіевскимъ ректоромъ, скоро увидѣлъ въ немъ бу-
дущаго надежнаго своего помощника въ дѣлѣ преобразованія, осо-
бенно по отношенію къ духовенству — и не ошибся.
Въ 1716 году Ѳеофанъ Прокоповичъ билъ вызванъ въ Петер-
бургъ.

IV.
Ѳеофанъ въ Петербурге. Отношеніе духовенства къ реформѣ Петра Великаго и
взгляды Ѳеофана на положеніе учительнаго сословія. Проповѣдническая дѣятель-
ность Ѳеофана до поставленія въ архіерейство и исторія этого поставленія.
Съ такими понятіями, съ такими взглядами на значеніе и поло-
женіе духовенства въ государствѣ, Ѳеофанъ долженъ былъ, незави-
симо отъ всякихъ личныхъ соображеній, сдѣлаться горячимъ сторон-
никомъ преобразовательныхъ идей Петра. Личныя соображенія, обу-
словленный честолюбіемъ и желаніемъ промѣнять скромную препода-
вательскую каѳедру на болѣе обширное поле для дѣятельности, и
притомъ для дѣятельности не отвлеченно-критической, а практиче-
ски-общественной, какъ нельзя лучше совпадали съ общимъ поло-
женіемъ дѣлъ, съ общимъ направленіемъ государственной ломи,
предпринятой Петромъ Великимъ такъ что Ѳеофану не приходилось,
ряди постороннихъ цѣлей, жертвовать на новомъ поприщѣ своими
убѣжденіями. Напротивъ, ему представлялась возможность развивать
свои идеи безпрепятственно и прилагать ихъ къ практической жизни,
такъ какъ его взгляды вполнѣ сходились со взглядами самого царя.
Мы уже говорили о томъ, какъ относился Петръ Великій къ ду-
ховенству, и чего онъ требовалъ отъ этого мучительнаго" сословія.
Мы видѣли, что онъ, также какъ и Ѳеофанъ, враждебно смотрѣлъ
на всякія проявленія въ духовенствѣ стремленій къ преобладанія},
къ первенствующему значенію въ государствѣ; какъ и Ѳеофанъ, онъ
видѣлъ въ этихъ стремленіяхъ „папежскій духъ", желаніе основать
государство въ государствѣ и не только действовать независимо отъ

воли царя, но и подчинить его волю своимъ указаніямъ. Для чело-
вѣка съ такого непреклонною энергіей, каковъ былъ Петръ, для че-
ловѣка, рѣшившагося все въ государствѣ, до послѣднихъ мелочей,
регулировать по своему плану, не допуская никакихъ отступленій и
противорѣчій, конечно, было особенно непріятно все то, въ чемъ ска-
зывался „папежскій духъ" духъ оппозиціи во имя старины, во имя
прежней простоты п прежняго безусловнаго довѣрія къ авторитету
духовныхъ пастырей. Это обстоятельство обусловливало и сочувствіе
Петра къ лютеранству—не въ смыслѣ религіозной доктрины, a въ
смыслѣ ученія, провозглашающаго независимость отъ церковнаго ав-
торитета, господство критики и свободнаго изслѣдованія, и что всего
важнѣе—господство власти свѣтской надъ духовною. Петръ выразилъ
свое уваженіе къ Лютеру именно sa то, что „сей мужъ, для вели-
чайшей пользы своего государя и другихъ князей, которые
были поумнѣе прочихъ, на папу и на все воинство его столь муже-
ственно наступалъ" *)• При чрезвычайно слабомъ въ то время раз-
витіи свѣтской литературы и свѣтскихъ понятій, церковь все еще
давала тонъ русской жизни, а потому двѣ партіи, на которыя ре-
форма раздѣлила духовенство—партія консервативно-реакціонная и
прогрессивно-реформаторская,—получили названія „папежской" и „лю-
терской"; но конечно, здѣсь дѣло было вовсе не въ борьбѣ между
религіозными вліяніями и ученіями, a какъ это и показали событія—
въ борьбѣ двухъ міросозерцаній, девизомъ которой было, съ одной
стороны, поддержаніе авторитета духовенства, a съ, другой — разру-
шеніе этого авторитета, секуляризація всего склада государствен-
ной и общественной жизни, привлеченіе всѣхъ къ тяжелой госу-
дарственной повинности. Одна часть духовенства, и конечно, боль-
шинство, видя, что прежніе общественные устои все болѣе и болѣе
расшатываются подъ вліяніемъ новыхъ идей, и что духовенство все
болѣе и болѣе теряетъ свое первенствующее значеніе въ государствѣ,
всѣми силами тянула назадъ, въ московской старинѣ, къ временамъ
„великаго государя-патріарха*, и опиралась на народную массу, въ
глазахъ которой понятіе о духовенствѣ сливалось съ понятіемъ о
церкви; другая часть, меньшинство, отчасти по убѣжденію, отчасти
по расчету, стала на сторону реформы, видя, что борьба съ прави-
тельствомъ—все-таки, борьба неравная, и что, слѣдовательно, необ-
1) Голиковъ, Дѣянія, V, 106.

ходимо поддерживать реформу, чтобы не скромпрометтировать себя
окончательно и не лишиться всякаго вліянія на общественныя дѣла.
Первая партія, вѣрная преданіямъ старины, пользовалась въ борьбѣ
со своими противниками старыми, „осифлянскими" пріемами — обви-
неніемъ въ ереси религіозной, въ лютерствѣ и кальвинствѣ; вторая
партія, прогрессивная, понявъ, что въ главахъ правительства бого-
словскія пренія уже потеряли цѣну, выдвинула другое орудіе, болѣе
страшное и дѣйствительное, обвиненіе въ ереси политической, въ
„папежскомъ духѣ", означавшемъ стремленіе унизить свѣтскую
власть, въ „словѣ и дѣлѣ". Это была тоже своего рода секуляри-
зація—одно изъ „знаменій времени".
Борьба была упорная и велась долго, потому что если прогрессив-
ная партія пользовалась поддержкою верховной власти, то консерва-
торы, съ своей стороны, опирались на сочувствіе народной массы,
недовольной дѣйствіями правительства. Ѳеофану, съ перваго же дня
OfO пріѣзда въ Петербургъ, пришлось принять активное участіе въ
первомъ, и едва ли не въ самомъ бурномъ и страстномъ, періодѣ
этой знаменательной борьбы, вліяніе которой сильно сказалось въ даль-
нѣйшемъ развитіи русскаго общества.
Стефанъ Яворскій, мѣстоблюститель патріаршаго престола, и по
складу своего ума, и по своимъ симпатіямъ, стоялъ на сторонѣ ста-
рой, консервативной партіи, къ которой принадлежали почти всѣ ар-
хіереи-Великсруссы 1) и многіе изъ малороссовъ 2); при всей своей
осторожности и уклончивости онъ, все-таки, нерѣдко выражалъ свое
недовольство новыми порядками, сожалѣніе о временахъ патріарше-
ство, и на церковной каѳедрѣ являлся, иногда, оппозиціоннымъ ора-
торомъ. „Зѣло изрядныя предики господина Яворскаго", правда, нра-
вились Петру своею искусственною формой и замысловатостью, . но
дѣло Тверитинова и прочихъ „московскихъ еретиковъ" показало, что
эти предики не могутъ служить однимъ изъ орудій для цѣлей ре-
формы, и при всей своей „изрядности", не могутъ прикрыть принци-
піальнаго различія во взглядахъ царя и Рязанскаго митрополита. Это
понялъ вскорѣ и самъ Стефанъ, и по Донесенію Мусина-Пушкина,
4) Напримеръ, Митрофанъ Воронежскій, Иларіонъ Суздальскій, Іовъ Нового-
родскій, Исаія Нижегородскій, Тихонъ Казанскій, Досифей Ростовскій, преем-
никъ его Георгій Дашковъ и др.
2) Дмитрій Ростовскій, Ѳеофилактъ Лопатинскій, Гедеонъ Вишневскій и др.

„такъ въ нравѣ Своемъ перемѣнился, что никто угодить не можетъ" *).
Желчность и раздражительность, бывшія слѣдствіемъ сознанія невоз-
можности придать, церковнымъ и общественнымъ дѣламъ желаемое,
направленіе, поставили Яворскаго внѣ преобразовательнаго движенія,
и мѣстоблюститель, при всѣхъ внѣшнихъ отличіяхъ высокаго сана,
скоро оказался въ непріятномъ положеніи „подозрительной персоны8.
Съ другой стороны, „лютеранскій" образъ мыслей Ѳеофана, ска-
зывавшійся въ его раціонализмѣ, въ его стремленіи и сочувствіи къ
просвѣщенію и къ реформамъ въ жизни церковной и общественной,
а также—въ ненависти къ лицемѣрію и ханжеству, прикрывавшимся
„вѣрою" для цѣлей вовсе не религіозныхъ,—этотъ образъ мыслей при-
шелся какъ нельзя болѣе по душѣ государю, который,самъ вполнѣ
раздѣлялъ тѣ же воззрѣнія. Съ свойственнымъ ему умѣньемъ угады-
вать людей, Петръ отличилъ кіевскаго учителя, и замѣтивъ его бле-
стящія дарованія, а главное—его преданность новому направленію,
рѣшился сдѣлать его однимъ изъ своихъ совѣтниковъ и помощник
ковъ въ трудномъ дѣлѣ преобразованія отношеній государственной
власти къ духовенству 2).
Первыя впечатлѣнія Ѳеофана Прокоповича въ Петербургѣ были
очень неблагопріятны для тѣхъ лицъ, съ которыми ему вскорѣ при-
шлось начать борьбу. Еще въ Кіевѣ, готовясь къ отъѣзду, онъ пи-
салъ своему другу Марковичу: „Ты, можетъ быть, уже слышалъ, что
меня вызываютъ для епископства? Эта почесть меня также привле-
каетъ и прельщаетъ, какъ еслибы меня приговорили бросить на
съѣдѣніе дикимъ звѣрямъ... Я люблю дѣло епископства, и хотѣлъ
бы быть епископомъ, еслибы вмѣсто того не пришлось быть коме-
діантомъ (si non pro episcopo cogérer agere histrionem), ибо къ тому
влечетъ епископская, въ высшей степени неблагопріятная, обстановка,
если не исправитъ ее божественная мудрость. Съ своей стороны я
1) Терновскій, Ст. Яворскій, Др. и Нов. Россія, 1879, VIII, 310.
2) Біографъ Ѳеофана у Шерера равказываетъ объ этомъ такъ: "Quando
sapienfcissimus imperator, perspicax ingeniorum aestimator et arbiter, post varia
de rebus divinis et humanis colloquia cum illo habita, animadvertisset peracre et
audax illius ingenium, ad superstitiouem et ignorantiam eliminanda aliaque sua im-
perata facienda aptum pronumque, ejus peritiam linguarum, rectum agendi vivendi-
que modum, quodque auram populärem non captaret, denique diversarum gentium
mores, linguas, jura et instituta pernosceret, eum Mosquam (ошибка) vocavit, ut
ecelesiasticts negotiis incumbered. Nordische Nebenstunden, I, 256.

употребилъ бы всѣ усилія, чтобъ отклонить отъ себя эту честь"... *).
Но по пріѣздѣ въ Петербургъ, Ѳеофанъ тотчасъ же увидѣлъ, вопер-
выхъ, что объ отклоненій этой чести нечего и думать, вовто-
рыхъ—что „дикіе звѣри" не такъ страшны, какъ это казалось ему
издали, и что борьба съ ними хотя и опасна, но при извѣстной лов-
кости и умѣньѣ пользоваться расположеніемъ сильныхъ людей есть
много надежды на успѣхъ. Дошедшія до насъ откровенныя письма
Ѳеофана къ Марковичу о характерѣ лицъ, стоявшихъ во главѣ кон-
сервативной партіи, и вообще о томъ, что наблюдательный кіевскій
ректоръ успѣлъ подмѣтить въ первое же время своего пребыванія
въ Петербургѣ, очень интересны. Отзывы его о встрѣченныхъ имъ
мучительныхъ" людяхъ во многомъ напоминаютъ характеристики не-
вѣждъ въ разговорѣ гражданина съ селяниномъ и дьячкомъ. „Лѣтъ
пятнадцать тому назадъ", говоритъ Ѳеофанъ,—„были въ модѣ такъ на-
зываемые „ораторскіе пріемы"; потомъ настала другая болѣзнь—всѣ
начали стихотворствовать до тошноты. А теперь всѣ мы страдаемъ
богословіемъ. Учить изъявляютъ претензію всѣ, а учиться почти ни-
кто не хочетъ. Теперь настало такое время, что чрезвычайно трудно
найдти человѣка, усердно и добросовѣстно занимающагося богослов-
скою наукою; вотъ тебѣ и „безчисленное множество ученыхъ"! Міръ
погрязшій въ нечестіи, старается лицемѣріемъ придать себѣ личину
святости... Число богослововъ почти равняется числу смертныхъ, и
у всякаго свои догматы, всякій опредѣляетъ, рѣшаетъ, постанов-
ляете... Всякая иная спеціальность въ настоящее время гораздо сча-
стливѣе, чѣмъ богословіе, потому что поставлена совершенно иначе.
Вѣдь никто не берется судить о той спеціальности, съ какою не
знакомъ, никто не мѣшается въ дѣла живописца или ремесленника,
не будучи самъ таковымъ. Одна небесная наука стерпитъ теперь та-
кую участь, что въ сужденіяхъ о ней даже и sutor ultra crepidam.
У насъ, въ настоящее время, богословствуютъ даже и такіе люди,
которые едва знаютъ, что такое Св. Писаніе; голословно провозгла-
шаютъ ученіе апостоловъ, догматы отцовъ церкви люди, которые не
только мелькомъ, въ просонкахъ, не видывали отеческихъ писаній,
но даже не знаютъ и того, изложили ли св. отцы свои мысли въ со-
чиненіяхъ, или такъ передали ихъ, кому попало (tonsoribus- suis vel
invitis" 2).
1) Epist., p. 10—11; Тр. Кіевск. Ак., 1865, I, 142.
2) Epist., p. 53—58; Тр. Кіевск. Ак., 1865, I. 145 и сл.

Такъ отзывался Ѳеофанъ о своихъ противникахъ въ самомъ на-
чалѣ своей церковно-общественной дѣятельности, въ частному письмѣ,
скоро явилась для него возможность напасть на нихъ еще сильнѣе,
и притомъ—публично и печатно.
Съ своей стороны, и эти непріятели Ѳеофана, при первомъ же
появленіи его въ Петербургѣ, замѣтно' встревожились и стали при-
думывать средства, какъ бы отъ него избавиться. „Прокоповичъ сюда
пріѣхалъ", доносилъ учитель царевича Алексѣя, Вяземскій, своему
питомцу,—„и сказываетъ здѣсь казанья, и велѣно ему вѣдать во
Псковѣ, Нарвѣ, Дерптѣ и Ревелѣ духовныя дѣла; только какъ не
благоденно съ нимъ обойдется" 1). Изъ этого видно, что Ѳео-
фанъ успѣлъ уже обратить на себя вниманіе тѣхъ, кого называлъ
впослѣдствіи „хорошими людьми и отличными ревнителями церкви"
(boni viri et egregii ecclesiae zelatores). Въ ожиданіи возвраще-
нія царя изъ-за границы, Ѳеофанъ, „одинъ и какъ бы един-
ственный", началъ говорить поученія. Первыя двѣ проповѣди, про-
изнесенныя имъ въ Петербургѣ, могли подать поводъ въ различнымъ
толкованіямъ: въ одной изъ нихъ (въ день Рождества-Христова,
1716 г.) онъ изложилъ, въ популярной формѣ, то самое богословское
ученіе объ оправданіи, которое подробно развито имъ въ трактатѣ,
написанномъ для Марковича (см. выше), и въ сочиненіи „объ игѣ
неудобоносимомъ", и которое уже вызвало рѣзкое опроверженіе со
стороны Ѳеофилакта Лопатинскаго 2); въ другой проповѣди (въ день
рожденія царевича Петра Петровича, 28-го октября 1716 г.) Ѳеофанъ
выступилъ уже свѣтскимъ ораторомъ и политическимъ публицистомъ,
хотя, на первый разъ, и не рѣшился вдаться въ критическія разсуж-
денія о противникахъ реформы, а ограничился только панегирикомъ»
Эта проповѣдь замѣчательна въ томъ отношеніи, что здѣсь Ѳеофанъ
d) Письмо отъ 2-го ноября 1716 г. Чистовичъ, 26.
2) Слова и Рѣчи, I, 121 — 141. «Московскимъ богословамъ всего болѣе не
нравится мое ученіе объ оправданіи», писалъ Ѳеофанъ, около этого времени!
Марковичу, какъ бы предчувствуя, что это ученіе вскорѣ послужитъ однимъ изъ
главныхъ обвинительныхъ пунктовъ противъ него (Epist., p. 58). Впослѣд-
ствіи ѲеоФанъ объ этой своей проповѣди отзывался такъ: «Было нарочитое мое
поученіе объ оправданіи въ 1716 году, въ праздникъ Рождества Христова, въ
церкви свѣтлѣйшаго князя (Меншикова), при присутствіи его свѣтлости и его
сіятельства адмирала и многихъ прочихъ господъ; и оное поученіе такъ всѣмъ
душеполезнымъ судилося, что скоро потомъ и печати предано» (Чтенія Общ.
Ист. и Древн., 1862 г., кн. I, отд. II, стр. 19).

впервые намѣтилъ двѣ главныя идеи, подробному развитію которыхъ
посвящена вся его дальнѣйшая литературная дѣятельность, и которыя
составляли, такъ сказать, логическое основаніе всѣхъ его дѣйствій.
Въ этой проповѣди Ѳеофанъ является, вопервыхъ, безусловнымъ за-
щитникомъ божественнаго права и пассивнаго повиновенія, и вовто-
рыхъ, столь же безусловнымъ, горячимъ поклонникомъ и панегири-
стомъ реформы. Съ этихъ поръ и до самой своей смерти Ѳеофанъ
не сходитъ съ однажды избраннаго имъ пути; въ началѣ своей про-
повѣдническо-публицистической дѣятельности онъ посвящаетъ свои
труды преимущественно оправданію и разъясненію реформы, a впо-
следствіи, подъ вліяніемъ окружающихъ обстоятельствъ, становится
все болѣе и болѣе исключительнымъ проповѣдникомъ повиновенія
властямъ и защитникомъ правительственныхъ дѣйствій, хотя бы эти
дѣйствія и не имѣли уже преобразовательно-прогрессивнаго харак-
тера...
Разсматриваемая нами проповѣдь раздѣляется, сообразно двумъ
главнымъ идеямъ, въ ней высказаннымъ, на двѣ части: первая по-
священа доказательству того, „коликое щастіе есть отъ царскаго
чадородія государствамъ чина монаршескаго", или точнѣе, — „како
благополучнѣйшій есть чинъ скипетра наслѣдуемаго отъ прочіихъ
правленія чиновъ"; вторая—разсужденію о томъ, „коликое благопо-
лучіе монархіи, егда не коего-либо царя, но царя по сердцу Божію,
царя храбраго, премудраго, бодраго и всякими государственными та-
лантами украшеннаго получаетъ отъ Бога наслѣдіе". Преимущества
наслѣдственной монархіи предъ прочими видами правленія Ѳеофанъ
доказываетъ „примѣромъ едва не всѣхъ народовъ и всѣхъ вѣковъ",
во всѣхъ частяхъ свѣта: „Пойди въ Африку — таковаго чина Фецъ,
Тунисъ, Алжиръ, Триполь, Барка, и великая Еѳіопіа народъ Абиссин-
скій, и прочая на полудни государства. Пойди во Асію—таковы Ту-
кія, Персида, Індія, Хина съ Китаемъ (?) и Японія; все подобное
слышимъ и объ Америкѣ, новомъ имянуемомъ свѣтѣ (?). Не въ при-
мѣръ Рѣчь Посполитая польская", прибавляетъ онъ, — „да и не въ
зависть; вѣмы, яко крѣпкое было оное государство въ строю монар-
шескомъ, не вельми-жъ еще давно златыя оныя узы на себѣ растеръ
зало, и не мое есть разсуждати, не отъ начала ли широты нынѣш-
ней начало оскудѣвати и утѣсняемо быти". Переходя, затѣмъ, къ
разсужденію о настоящемъ благополучіи Россіи, которому „весь свѣтъ
удивляется и завидитъ", проповѣдникъ замѣчаетъ, что „изрещи или

описати (все это) не достанетъ словъ, не достанетъ времени, великія
бо книги исторія cefro наполнити можетъ. Мы же уподобимся въ
словѣ нашемъ скорѣйшимъ его царскаго величества путешествіямъ
(Петръ былъ въ то время за границей) и скоро прелетимъ слѣдомъ славы
его..." Въ изображеніи этой „славы" проповѣдникъ не поскупился
на похвалы и риторическія фигуры. „Что бо была Россія прежде такъ
недолгаго времени", спрашиваетъ онъ,—„и что есть нынѣ? Посмотримъ
ли на зданія? — на мѣсто грубыхъ хижинъ наступили палаты свѣт-
лыя, на мѣсто худаго хврастія—дивные вертограды. Посмотримъ ли
на градскія крѣпости?—имѣемъ таковыя вещію, каковыхъ и фигура
на хартіяхъ прежде не видѣли и не видали. Воззримъ на сѣдалища
правительская? — новый сенаторовъ и губернаторовъ санъ, въ совѣ-
тахъ высокій, въ правосудіи неумытный, желательный добродѣтелемъ,
страшный злодѣяніямъ. Отверземъ статіи и книги судейскія?—колико
лишнихъ отставлено, колико здравыхъ и нужднѣйшихъ прибыло вновь!
Уже и свободная ученія полагаютъ себѣ основанія, идѣже и надежды
не имѣяху, уже ариѳметическія, геометрическія и прочія философскія
искусства, уже книги политическія, уже обоей архитектуры хитрости
умножаются. Что же речемъ о флотѣ воинскомъ?., едино главнѣйшее
изречемъ — на таковый сей трудный, новый, преславный заводъ не
довольно было никое же имѣніе, ни лѣсы дубравные, ни труды дѣ-
лателей. Потребное было оруженоснымъ симъ ковчегамъ, симъ кры-
латымъ й бѣгъ пространный любящимъ палатамъ, потребно, гла-
голю, было мѣсто и поле, теченію ихъ подобающее, инако бы все
суетное было. Здѣ же кто не видитъ, что державѣ россійской подо-
бало простретися за предѣлы земныя, и на широкія моря пронести
область свою? Купилъ намъ тое самодержецъ нашъ не сребромъ ку-
печескимъ, но Марсовымъ желѣзомъ. Показа, аки перстомъ, самая
правда на бреги Ингріи и Кареліи, хищеніемъ льва свѣйскаго давно
отъятыя... Словомъ рещи: аще бы ничтоже было прочее, единъ
флотъ былъ бы доволенъ къ безсмертной славѣ его царскаго вели-
чества" 0- Далѣе слѣдуетъ похвала Петербургу: „А ты, новый и ново-
царствующій граде Петровъ, не высокая ли слава еси фундатора тво-
его? идѣже ни помыслъ кой у былъ жительства человѣческаго, достой-
ное вскорѣ устройся мѣсто престолу царскому. Кто бы отъ странныхъ
1) Ту же мысль Ѳеофанъ развилъ подробнѣе впослѣдствіи въ «Словѣ по-
хвальномъ о флотѣ россійскомъ» (1720 г.).

здѣсь пришелъ, а о самой истинѣ не увѣдавъ, кто бы, глаголю,
узрѣвъ таковое града величество и велелѣпіе не помыслилъ, яко
сіе отъ двухъ или трехъ сотъ лѣтъ уже зиждется? Сіе есть, тща-
тельствомъ монарха нашего исоразднися оная древняя пословица сар-
матская: не разомъ Краковъ будовано... И что много глаголати
о сихъ? Августъ, онъ Римскій императоръ, яко превеликую о себѣ
похвалу, умирая, проглагола: „кирпичный, рече, Римъ обрѣтохъ, а
мраморный оставляю". Нашему же пресвѣтлѣйшему монарху тщета
была бы, а не похвала сіе пригласити; исповѣсти бо воистину подо-
баетъ, древяную онъ обрѣте Россію, а сотвори златую: тако
оную и внѣшнимъ, и -внутреннимъ видомъ украси, зданіи, крѣ-
постьми, правилами и правительми, и различныхъ ученій полезныхъ
добротою".
Упомянувъ, затѣмъ, о побѣдахъ Петра, проповѣдникъ говоритъ:
„Въ коемъ мнѣніи, въ коей цѣнѣ бѣхомѣ мы прежде у иноземныхъ
народовъ? бѣхомъ у политическихъ мниміи варвары, у гордыхъ и
величавыхъ—презрѣнніи, у мудрящихся— невѣжи, у хищныхъ—жела-
тельная ловля, у всѣхъ нерадими, отъ всѣхъ поругани... нынѣ ,же—
которыи насъ гнушалися, яко грубыхъ, ищутъ усердно братства на-
шего, который безчестили—славятъ, который грозили—боятся и тре-
пещутъ, который презирали — служити намъ не стыдятся; многій въ
Европѣ коронованный главы не точію въ союзъ съ монархомъ нашимъ
идутъ доброхотно, но и десная его величеству давати не имѣ-
ютъ за бесчестіе..."
Въ этихъ словахъ слышится безусловное преклоненіе передъ евро-
пейскою цивилизаціей и даже самоуничиженіе во славу той самой
Европы, которой до-петровская Русь боялась и гнушалась, какъ
царства антихристова. Сынъ царя, мывшаго свою руку послѣ лобы-
занія ея иностраннымъ посломъ, считается, въ глазахъ проповѣдника,
особенно почтеннымъ оттого, что европейскіе государи „десная его
величеству давати не имѣютъ за безчестіе". Въ этомъ мелкомъ, слу-
чайно брошенномъ замѣчаніи—цѣлая исторія...
Проповѣдь заключается поздравленіями царю, царскому семейству
и всей Россіи по поводу рожденія царевича, „всѣ добродѣтели въ
далечайшую жизнь прострети имущаго". Судя по тому, что Ѳеофанъ
Особенно прославляетъ новорожденнаго царевича, такъ сказать, под-
черкивая указанія на него, какъ на будущаго наслѣдника престола
(хотя и дѣлаетъ это, все-таки, довольно осторожно), можно думать,

I что онъ уже въ это время (въ концѣ 1716 года) предвидѣлъ судьбу
Алексѣя Петровича и зналь планы царя относительно сына 1).
Оригинальною чертой этой проповѣди Ѳеофана является первая ея
часть—доказательства въ пользу наслѣдственной монархіи; этой темы,
сколько намъ извѣстно, не касался ни одинъ изъ проповѣдниковъ петров-
скаго времени, между тѣмъ какъ Ѳеофанъ много разъ возвращался къ ней
въ продолженіе своей публицистическо-проповѣднической дѣятельно-
сти. Похвалы, расточаемыя Ѳеофаномъ царю, имѣютъ характеръ доволь-
но общій; подобныя мѣста можно встрѣтить и у Яворскаго, и у Гаврі-
ила Бужинскаго. Въ этомъ отношеніи не безынтересно сравнить, на-
примѣръ, похвалу Петербургу у Прокоповича, Яворскаго и Бужинскаго.
Ѳеофанъ, безусловно восхищаясь новою столицей, ни слова не упоми-
наетъ о народномъ ропотѣ по поводу трудностей постройки этого го-
рода; онъ хочетъ говорить только пріятное, и потому не останавли-
вается даже передъ картиною „золотой Россіи, въ которой все бла-
годенствуетъ. Стефанъ Яворскій, послѣ риторическихъ восклицаній
(„Сѣнь то Христу Богу нашему поставилъ Петръ... О, преславная и
удивительная крѣпость питербургская! О, царскій граде, на камени
Петрѣ силою Божіею утверждающійся!.. Кую имамъ тебѣ восписати
похвалу, коимъ вѣтійскимъ имамъ вѣнчати тя краснословіемъ?"), рас-
пространяется о томъ, какъ важно для государства имѣть приморскій
городъ: „Первое—для увеселенія, второе—для крѣпости, третье—для
великаго пожитку и корысти отъ пристани корабельной"; затѣмъ от-
носительно постройки Петербурга, осторожно замѣчаетъ: „Правда
то-есть, з'немалою трудностью и тяжестію сіе дѣется; но рцыте ми,
кое дѣло доброе и знатное бываетъ безъ трудности, кая жатва бы-
ваетъ безъ трудовъ, кая побѣда бываетъ безъ урону, кая корысть
бываетъ безъ убыли?" д-т.д, 2). „Пѣвецъ Петровыхъ дѣлъ", Гав-
ріилъ Бужинскй, написавшій особое „Слово въ похвалу С.-Петер-
бурга и его основателя", приходитъ въ восторгъ отъ мѣсто положенія
Петербурга: „Кто сего града отъ расположенія его не восхвалить?,
ибо не токмо всю Россію расположеніемъ и красотою превос-
1) «Надежда добрыхъ и долгихъ лѣтъ россійокой монархіи» — подъ этимъ
заглавіемъ проповѣдь напечатана въ Петербургъ, 14-го Февраля 1717 года, и
затѣмъ перепечатана въ Собраніи рѣчей Ѳеофана (С.-Петерб., 1760 года), I,
99—119.
2) «Три сѣни, Петромъ Господу поставленныя», проповѣдь, произнесенная
въ маѣ 1708 года (рукоп.).

ходитъ мѣсто, но и въ иныхъ европейскихъ странахъ не только
равное, но ниже подобное обрѣстися можетъ (!)... яко не
токмо на честномъ, красномъ, веселомъ мѣстѣ, неизреченною скоро-
стію и малымъ временемъ созданъ есть, но и превеликую помощь
пользу и славу россійскому содѣлываетъ государству". Говоря о бы-
стротѣ постройки столицы, изобрѣтательный ораторъ приводитъ слѣ-
дующее сравненіе: „Удивляхуся еллинстіи мудрецы скорому сооруженію
града Ѳивейскаго, отъ Амфіона созданнаго, и сего ради вымыслиша,
аки бы ему, на пищали играющу, сами каменія движущіеся въ стѣны
града обращахуся 1). Здѣ не Амфіоновыхъ камней вымыслъ, но
поющу благочестивѣйшему самому монарху, цѣвницею духов-
ною пѣсни благодарственныя создавшему, веліею скоростію града
сего стѣны воздвигошася на мѣстахъ, никогда же прежде жилища
имущихъ". Послѣ всѣхъ этихъ похвалъ, проповѣдникъ, однако, счи-
таетъ нужнымъ довольно подробно говорить и о народномъ ропотѣ,—
конечно, въ рѣзкомъ „обличительном" тонѣ: „Ядовитыя ехидны,
изостривши свои адскіе зубы, дерзаютъ, уничижающе градъ сей, под-
грызати проростающія ваія славы... Оговаривающе и представляюще
великія трудности, ване ради многаго отстоянія и далекости отъ
Россіи всякая скудость происходитъ; якоже и многихъ ради людей,
въ работахъ умирающихъ," и т. д. На такія рѣчи Бужинскій возра-
жаетъ то же, что и Яворскій, а именно — что „всѣ грады имѣяху
въ своихъ начинаніяхъ бѣдствія и труды"; относительно же значи-
тельной смертности въ Петербургѣ замѣчаетъ, что все равно—всѣмъ
придется когда нибудь умереть 2).
') Впослѣдствіи это же сравненіе употребилъ и Ломоносовъ въ «Словѣ по-
хвальномъ Петру Великому»; «Не Амфіонъ ли сладкимъ лирнымъ играніемъ по-
двигнудъ разновидныя части, къ сложенію чудныхъ крѣпостей, летающихъ чрезъ
волны» (кораблей)? Слово, изд. 1-е, стр. 27—28.
3) Полное собраніе поучительныхъ словъ, сказыванныхъ... Гавріиломъ Бужин-
скимъ. Въ Москвѣ, въ унив. типогр., у H. Новикова (1784), стр. 1—36. При-
мѣръ проповѣдниковъ, восхвалявшихъ «парадизъ» Петра Великаго, не остался
безъ подражанія въ послѣдующей литературѣ. Такъ, Тредіаковскій восхищается
даже петербургскимъ климатомъ:
«Но вамъ узрѣть, потомки, въ градѣ семъ
Ивъ всѣхъ тѣхъ странъ слетающихся густо,
Смотрящихъ все, дивящихся о всемъ,
Гласящихъ: се рай сталъ, гдѣ было пусто!

Такимъ образомъ, на этотъ разъ даже Гавріилъ Бужинскій, ко-
вечно, превосходящій Ѳеофана въ панегирической изобрѣтательности,
рѣшился упомянуть о темной сторонѣ дѣла, о которой Ѳеофанъ,
строго выдерживая тонъ своего похвальнаго слова, счелъ за лучшее
умолчать. Можетъ быть, Ѳеофанъ въ это время еще не чувствовалъ
себя на столько сильнымъ, чтобы напасть на противниковъ реформы,
особенно въ виду того, что царя еще не было въ Петербургъ, и что
положеніе проповѣдника въ столицѣ было еще очень непрочно.
Отъ слѣдующаго (1717) года мы имѣемъ опять двѣ проповѣди
Ѳеофана—одну богословско-догматическую и другую—общественно-
политическую: слово о почитаніи св. иконъ и слово похвальное о ба-
таліи Полтавской. Первое имѣетъ предметомъ вопросъ, для того вре-
мени очень важный: припомнимъ, что еще не далѣе,какъ затри года
предъ тѣмъ (1713—1714) въ Москвѣ и въ Петербургѣ надѣлало много
шуму извѣстное дѣло Тверитинова и другихъ религіозныхъ вольно-
думцевъ, такъ старательно разслѣдованное и раздутое мѣстоблюсти-
телемъ патріаршаго престола, къ неудовольствію царя, относивша-
гося къ религіознымъ вопросамъ вообще довольно свободно. Представи-
тели старо-церковной партіи, обвиняя своихъ противниковъ (и самого
царя) въ лютеранствѣ, особенно любили упрекать ихъ въ „иконобор-
ствѣ:и по поводу цирюльника Ѳомы, изрубившаго косаремъ образъ св.
Алексѣя митрополита и за то сожженнаго въ Москвѣ (1714 г), Стефанъ
Яворскій произнесъ рѣзкое слово о почитаніи иконъ, и затѣмъ другое —
слово (въ недѣлю седьмую по Пасцѣ) по поводу „лютерской и Кальвин-
ской ереси" вообще 1); тому же предмету онъ посвятилъ цѣлый трактатъ
Не мало зрю въ округѣ я добротъ:
Рѣки твоей струи лехки и чисты,
Студенъ воздухъ, но здравъ его есть родъ,
Осушены почти ужь блата мшисты
ІІреславный градъ!..
И обитать въ немъ всякому любезно.»
(Сочиненія, изд. А. Смирдина, Спб. 1849, I, 287—289).
Нартовъ, повторяя то же самое, сравниваетъ Петербургъ съ Римомъ:
Коль ты прекрасенъ, градъ! ты Риму сталъ подобенъ!
Прекрасны здѣсь поля, древа приносятъ плодъ, и пр.
(Ежем. Соч., часть IV (1756), 551—552; Похвала Петербургу).
1) Первое находится въ рукоп. сборники П. Библіотеки, изъ собранія По-
година, № 1177; второе напечатано въ Собр. проповѣдей Яворскаго (М. 1805), I,
138—162.

въ своемъ „Камнѣ Вѣры". Во всѣхъ этихъ произведеніяхъ Стефанъ
даетъ понять читателямъ и слушателямъ, что еретическія мнѣнія на-
ходятъ себѣ сильную поддержку среди ладей, сочувствующихъ ре-
формѣ, что проповѣдники этихъ мнѣній „между нами распространя-
ются, величаются и почествуеми бываютъ". Подъ этими и подобны-
ми намеками не трудно узнать многихъ приближенныхъ Петра, и
не только Нѣмцевъ (которые, дѣйствительно, позволяли себѣ иногда
смѣяться надъ русскимъ „идолопоклонствомъ"), но и православныхъ,
и даже представителей духовенства. Александроневскій архимандритъ
Ѳеодосій Яновскій (впослѣдствіи—архіепископъ Новгородскій), быв-
шій одно время ближайшимъ совѣтникомъ царя по церковнымъ дѣ-
ламъ и разрѣшавшій ему „на вся", считался у представителей старо-
церковной партіи однимъ изъ главныхъ проповѣдниковъ и защитни-
ковъ ереси; царевичъ Алексѣй называлъ его лютеранскимъ апосто-
ломъ въ Россіи и „врагомъ креста Христова"; другіе единогласно
обвиняли его въ томъ, что ОБЪ „христіанъ россійскихъ идолопоклон-
никами называлъ"; и мы знаемъ, что Ѳеодосій дѣйствительно возста-
валъ противъ боготворенія иконъ и обдиралъ съ нихъ богатыя ризы
для собственнаго употребленія 1). Наконецъ, при той намѣренной
подозрительности, съ какою защитники старины старались выиски-
вать въ словахъ и дѣйствіяхъ новыхъ людей все могущее скомпро-
меттировать ихъ въ глазахъ народной массы, обвиненія въ „лютор-
ствѣ" и „иконоборствѣ" 2) обращались—косвенно и „прикровенно"—и
противъ самого царя, не терпѣвшаго суевѣрій, ханжества, ложныхъ
чудесъ и пр. и неоднократно издававшаго противъ нихъ разныя по-
1) Соловьевъ, Ист. Россіи, XVI, 364—365. См. любопытное "Объявленіе ка-
занскаго митрополита Сильвестра Холмскаго о Ѳеодосіи», напечатанное (однако,
съ пропусками) въ книгѣ Чистовича, Ѳеофанъ Прокоповичъ, стр. 705—709.
3) Замѣчательно, что лютеранскіе писатели, истолковывая по своему раці-
онализмъ Петра и увлекаясь надеждами на соединеніе лютеранской церкви съ
православною, говорили о противодѣйствіи его почитанію иконъ. Такъ напри-
меръ, Буддеи, въ упомянутой уже нами книгѣ: Ecclesia Romana cum Ruthenica
irreconciliabilis, восхваляя мудрость Русскаго царя, между прочимъ, замѣчаетъ
(стр. 7): «Cum imaginum, quae eanctos referebant, quasve in aedibus suis collocatas
summa Russi prosequebantur veneratione, cultum, ignorantiae pariter ac superstiti-
onis argumentum esse sapientissimus imperator perspicerat, ut non alia, quam cru-
de et Servatoris nostri optimi imagine aedes omarentur, sancioit». Такого рас-
поряженія, конечно, никогда не было; но противники реформы могли пользоваться
подобными замѣчаніями для своихъ цѣлей. Тотъ же Буддей далѣе говоритъ, что
Петръ «nihil magie optât, quam ut stolidi&simus ille superstitiosissimusque вал-

становленія, которыя усердно перетолковывались въ смыслѣ лютеран-
ства и иконоборства. Въ виду всего этого, тема, выбранная Ѳеофа-
номъ для своей проповѣди, имѣла значеніе не только богословское,
но и общественное. Ему, какъ представителю „новыхъ людей*, сто-
ронниковъ и защитниковъ реформы, важно было показать, что въ ре-
лигіозныхъ мнѣніяхъ этой новой партіи вообще нѣтъ ничего, несо-
гласнаго съ духомъ православія, и въ частности—что мнѣніе его
самого, Ѳеофана о такомъ пунктѣ православнаго ученія, который
всего болѣе служилъ предлогомъ для упрековъ въ ереси, вполнѣ со-
гласно съ авторитетнымъ постановленіемъ седьмаго вселенскаго собора.
Проповѣдь Ѳеофана дѣлится на двѣ части, посвященныя рѣше-
нію двухъ главныхъ вопросовъ: 1) ,,аще иконопочитаніе лѣпотствуетъ
и христіанскому благочестію не противно есть?" и 2) „како и въ
коемъ почитаніи иконы святыя имѣти подобаетъ?" Разрѣшая эти во-
просы, проповѣдникъ приводитъ различныя историческія свидѣтель-
ства въ подтвержденіе своихъ мнѣній, стараясь всего болѣе о ясномъ
разграниченіи поклоненія иконамъ отъ богопочитанія, и въ заключе-
ніе слова, благодаритъ Бога sa то, „что и въ сердцѣ благочестиваго
царя нашего глаголетъ благая о церкви своей; въ прошломъ ба (1716)
годѣ запретить изволилъ, дабы тщалися пастыріе учити народъ, пра-
вильному св. иконъ почитанію и отводити его всячески отъ бого-
творенія" 1).
Другое слово, въ воспоминаніе Полтавской побѣды, во многомъ
напоминаетъ слова, произнесенныя на ту же тему другими проповѣд-
никами петровскаго времени—Стефаномъ Яворскимъ (Auxiliatrix Ма-
nus, 1720 г.), Гавріиломъ Бужинскимъ (1719 г.) и Ѳеофилактомъ Лопа-
тинскимъ (Слово о богодарованномъ мирѣ, 1722 г). Это сходство, по-
ctorum et imaginum cultus, qui omnemverae religionis sensum suffocat, ex sui im-
perii limîtibus penitus proscribatur» (стр. 21). Такъ объяснялъ протестантскій
ученый ненависть Петра къ ханжеству и суевѣрію!
4) Слова и Рѣчи, I, 74—95. По указу 22-го января 1716 года (П. С. З., V,
№ 2985), архіерей обязаны были, при своемъ поставленіи, давать клятвенное
обѣщаніе, что они будутъ «запрещать, дабы расколе въ, суевѣрій и богопротив-
наго чествованія не было, дабы невидимыхъ и отъ церкви не свидѣтельствован-
ныхъ гробовъ за святыню не почитали; притворныхъ бѣснующихъ, въ колту-
нахъ, босыхъ и въ рубашкахъ ходящихъ, не точію наказывать, но и мірскому
суду отсылать; дабы св. иконъ не боготворили и имъ ложныхъ чудесъ не вымыш-
ляли, отъ чего противнымъ способъ дается къ поношенію на православныхъ, но
почитали бы оныя по разуму св. правосл. каѳолич. церкви».

мимо одинаковыхъ пріемовъ восхваленія, объясняется еще и тѣмъ, что
всѣмъ сужденіямъ о Шведской войнѣ въ* это время уже былъ данъ
общій тонъ самимъ царемъ—въ книгѣ, написанной „безъ пристрастія
фундаментально, съ надлежащею умѣренностію и истиною" Петромъ
Шафировымъ, со многими вставками и дополненіями самого госуда-
ря 1). Книга эта вышла въ томъ же 1717 году, къ которому отно-
сится слово Ѳеофана, и послѣдній, очевидно, пользовался ею для
своей проповѣди. Стефанъ Яворскій, какъ мы уже видѣли, прямо ци-
тируетъ разсужденіе"; проповѣди Бужинскаго и Лопатинскаго имѣ-
ютъ болѣе отвлеченный панегирическій характеръ; но тамъ, гдѣ
встрѣчаются у нихъ (особенно у послѣдняго) фактическія указанія,
также замѣтно вліяніе „Разсужденія". Причинами Шведской войны
„Разсужденіе" выставляетъ, вопервыхъ, чрезмѣрную гордость Шве-
довъ, говорившихъ, что они „русскую каналію могутъ не токмо ору-
жіемъ, но и плетьми изъ всего свѣта, а не то что изъ земли ихъ
выгонить, которыя ругательства принужденъ отъ нихъ Его Царское
Величество весь Россійскій народъ не токмо на словахъ, но и на
письмѣ слышать и видѣть... Его Царекое Величество изволилъ по-
часту говорить, что можетъ Богъ за ту ихъ гордость покарать и
привесть къ тому, что они не то что о той своей лаѣ будутъ сты-
диться, но и весь свѣтъ ихъ самихъ будетъ почитать за пущую кана-
лію въ свѣтѣ, когда будутъ иногда побѣждены отъ тѣхъ, которыхъ они
уничтожая каналіею называли, что потомъ самымъ дѣломъ и показа-
лось"; вовторыхъ—зависть, потому что „Шведы всегда имѣли ревность
и ненависть на народъ Россійскій и тщились оный содержать въ преж-
немъ неискусствѣ, особливо же въ воинскихъ и морскихъ дѣлахъ" 2).
Съ этой же точки зрѣнія смотритъ и Ѳеофанъ Прокоповичъ на Швед-
скую войну вообще и на Полтавскую побѣду, какъ па одно изъ.важнѣй-
шихъ событій этой войны. Проповѣдь, произнесенная имъ по особому
повелѣнію 3), имѣетъ цѣлью разъяснить причины и слѣдствія Полтав-
1) «Разсужденіе какіе законные причины его ц. величество Петръ первый...
къ начатію войны противъ короля Карола 12 шведскаго въ 1700 году имѣлъ», и пр.
2) Разсужд., стр. 40, 74, 76. «Праведная сія брань», говоритъ другой про-
повѣдникъ,—«и на зѣло правильныхъ причинахъ основанная и начата бысть; ибо
за поруганіе чести царственной, за восхищенную неправедно и вѣроломно землю
Ижерскую, за разореніе храмовъ и обителей Божіихъ, за разграбленіе многихъ
провинцій и градовъ вооружися Россія». Проповѣди Бужинскаго, стр. 60—61.
3) «За благополучіе себѣ вмѣняю, яко повелѣніе имамъ толикой славѣ сло-
вомъ моимъ послужити». Слова и Рѣчи, I, 145.

скаго сраженія и значеніе этой побѣды для Россіи. „Разсмотримъ",
говоритъ онъ,—„коликая еупостатская лютость и сила уготована бала
на насъ, и како она оружіемъ россійскимъ сломлена на полтавской
баталіи, и кія плоды толь преславной викторіи родилися намъ... Сія
брань на насъ возъярилась отъ зависти и рвенія... родится вся-
кая зависть отъ гордыни, егда человѣкъ не весело зритъ другого
себѣ или сравниема, или и преуспѣвающа... Сосѣди наши не могутъ
извинитися отъ гордости, осуетившіися бо высокоуміемъ своимъ, яко
народи суть мнимый себѣ сильніи и умніи, народъ нашъ яко
немощный и грубый презирали. Какъ же они весело глядѣти могли
на поднесенную державу россійскую?...1' Далѣе приводятся примѣры
недоброжелательства европейскихъ государей къ Россіи, взятыя изъ
послѣсловія къ „Разсужденію" (написаннаго, какъ извѣстно, самимъ
Петромъ). Затѣмъ, какъ и въ первой (уже разсмотрѣнной нами) про-
повѣди на Полтавскую побѣду, Ѳеофанъ говоритъ о превосходствѣ
шведскихъ войскъ надъ русскими и вспоминаетъ о Мазепѣ („сквер-
ное лице, мерзкая машкара, струнъ и студъ твой, Малая Россія") и
о волненіяхъ, вызванныхъ въ Запорожьѣ его измѣною *)• Далѣе по-
*) Отношенія Ѳеофана Прокоповича и Стефана Яворскаго къ Мазепѣ, со-
образно съ обстоятельствами, круто измѣнились. Кіево-Печерсвая лавра, воспи-
тавшая обоихъ проповѣдниковъ, многимъ была обязана гетману, дѣлавшему въ
нее богатые вклады, п за это отплачивала ему панегириками. Въ одномъ руко-
водствѣ конца XVII в. Мазепа называется «отцомъ отечества, который бла-
годѣтельнымъ лономъ щедрости и милости объемлетъ всю Россію». Книги, изда-
вавшіяся въ Кіевѣ и Черниговѣ въ кояцѣ XVII и въ началѣ XVIII в., нерѣдко
украшались гербомъ Мазепы и посвященіями ему въ стихахъ и прозѣ. Въ одномъ
изъ такихъ посвященій—отъ іеромонаха Антонія, намѣстника каѳедры Чернигов-
ской и префекта коллегіума епископіи Черниговской (1705 г.), назвавшагося также
«нижайшимъ подножіемъ ясневельможности гетманской, милостиваго патрона и
прещедраго благодѣтеля», четыре листа наполнены похвалами Мазепѣ sa укра-
шеніе и постройку церквей, при чемъ, по мнѣнію автора, даже Соломонъ не вы-
держиваетъ сравненія съ гетманомъ (Пекарскій, H. и Л., II, 11—117). Стефанъ
Яворскій написалъ ему панегирикъ на польскомъ языкѣ: «Echo gîosu wolaiacego
na puszczy» (Кіевъ, 1689, въ л.) и впослѣдствіи говорилъ ему: «Возвратившись
съ науки съ польскихъ сторонъ, такими отъ вельможности вашей, благодѣя
моего, я обогащенъ благодѣяніями, что каковъ я есть, что имѣю, что могу—все
то вельможности вашей, аки моему источнику, моему солнцу, моему небу припи-
сую» (Москвитянинъ, 1842, III, 107); Ѳеофанъ превозносилъ его искреннюю
ревность и усердіе къ церкви, и въ своей трагедокомедіи «Владиміръ» въ за-
ключительномъ хорѣ апостола Андрея, помянулъ «славимаго зиждителя Іоанна».
12-го ноября 1708 года Стефану Яворскому пришлось проклинать своего бывшаго
благодѣтеля за измѣну. Проклятію онъ предпослалъ краткую проповѣдь, оза-

дробно описывается самое сраженіе подъ Полтавой, при чемъ пропо-
вѣдникъ съ особеннымъ вниманіемъ останавливается на пробитой пу-
лею шляпѣ Петра: „Шляпа", говоритъ онъ,—„свидѣтельствуетъ, что
(царь) и своей крови не щадитъ... О, шляпа драгоцѣнная! пишутъ
историки, что ни на единомъ европейскомъ государѣ не видѣти есть
такъ драгоцѣнной короны, какъ на монархѣ россійстѣмъ; но отселѣ
уже не корону, но шляпу сію цареву разсуждайте и со удивленіемъ
описуйте". Эта историческая шляпа, которую Яворскій называлъ
„предрагоцѣннымъ клейнотомъ", вдохновляла также и другаго про-
повѣдника-панегириста—Гавріила Бужинскаго, который говорилъ о
ней слѣдующее: „Самая на тривѣнечной главѣ отъ непріятеля про-
стрѣленная шляпа гласнѣе всякія трубы его мужество возглашаетъ
и возглашать будетъ во вѣки. Сія едина, отсѣченіемъ десницы Выш-
няго во время толь жестокія брани уязвленная, ничтоже попустив-
шая Богомъ соблюдаемаго коснутися тѣла, всему россійскому госу-
дарству сотворила исцѣленіе" и т. д. 1).
Слово заключается указаніемъ на важныя для Россіи послѣдствія
Полтавской побѣды: „Кто уже не видитъ", спрашиваетъ проповѣд-
никъ,—„что викторія сія и отроди, и укрѣпи, и въ совершенный воз-
растъ приведе благополучную Россію? Подъ Полтавою сѣяно было
все сіе, что послѣ благоволити намъ Господь пожати" 2).
Это слово Ѳеофана, по живости и ясности изложенія, значи-
тельно выше проповѣди, произнесенной въ воспоминаніе того же со-
гл явленную: с Трость, вѣтромъ колеблема, то-есть, нестатокъ, непостоянство и жа-
лостная измѣна гетмана Ивана.Мазепы», въ которой не столько громилъ измѣнника,
сколько сожалѣлъ о его поступкѣ; «Двадесять лѣтъ излишкомъ гетманомъ былъ,
и чрезъ все тое время являлся быти маслиною. Глянешь на благоразуміе, на по-
литику—мнится быти маслина. Глянешь на благочестіе, на строеніе домовъ Бо-
жіихъ, на обогащеніе церквей, монастырей, на созиданіе богадѣленъ, на нище-
любіе, страннолюбіе и иныя добродѣтели—ей, поистинѣ мнится быти маслиною.
Что жь о вѣрности къ государю своему возглаголю? Ту уже не только маслиною,
но дубомъ й кедромъ ливанскимъ мнѣлъ ся быти, непреклоннымъ и недвижи-
мымъ. Нынѣ же что слышимъ? зъ оной маслины, зъ оного дуба и кедра ливан-
ского (ахъ жалоснои измѣны!) сталъ ся тростію, вѣтромъ колеблемою и бѣсомъ
игралище...» Впослѣдетвіи Стефанъ сталъ называть Мазепу «ослого діавольскою»
и вторымъ Іудою. Прокоповичъ въ своихъ проповѣдяхъ, также прилагаетъ къ
нему эти эпитеты.
1) Проповѣди Г. Бужинскаго, стр. 11.
2) Эта проповѣдь, напечатанная первымъ изданіемъ 28-го іюля 1717 г., пе-
репечатана въ Собр. словъ Ѳеофана, I, 142—165.

бытія Гавріиломъ Бужинскимъ (1719 г.); послѣдній, отличаясь особен-
нымъ умѣньемъ придумывать самыя изысканныя восхваленія, писалъ
очень тяжеловѣсно и пространно, посвящалъ половину своихъ рѣчей
на разные „приклады" изъ Св. Писанія и изъ исторіи, отчего всѣ его
рѣчи страдали однообразіемъ и должны были дѣйствовать на слуша-
телей утомительнее Но съ другой стороны, похвальное слово Ѳео-
фана, по своей обстоятельности, уступаетъ уже упомянутой нами вы-
ше проповѣди Яворскаго (Auxiliatrix Manus), представляющей, въ
сущности, подробное популярное изложеніе „Разсужденія" о причи-
нахъ Шведской войны.
Таковы были первыя проповѣди, произнесенныя Ѳеофаномъ въ
Петербургѣ, въ ожиданіи царскаго пріѣзда. При всей сдержанности
въ отношеніяхъ проповѣдника къ противникамъ реформы, при пол-
номъ отсутствіи въ его словахъ обличительнаго элемента, въ нихъ,
все-таки, съ достаточною опредѣленностью сказалось его направле-
ніе, какъ человѣка „новаго", горячаго сторонника и защитника пре-
образовательной дѣятельности правительства, какъ оратора, оказав-
шагося отъ старыхъ схоластическихъ пріемовъ абстрактнаго славо-
словія и ставшаго на практическую, реальную почву. Нерасположе-
ніе его въ защитникамъ стараго порядка, до поры до времени, еще
не высказывалось, или высказывалось только въ интимныхъ пись-
махъ къ другу-^-Марковичу; но оно не замедлило проявиться открыто
и перейдти въ непримиримую вражду, лишь только Ѳеофанъ нашелъ
себѣ прочную опору, и лишь только противники сами сдѣлали ему
вызовъ на борьбу. Въ этомъ необдуманномъ поступкѣ имъ скоро
пришлось горько раскаяться...
Кромѣ проповѣдей, Ѳеофанъ—по порученію ли кого изъ ближай-
шихъ къ царю лицъ (напримѣръ, Меншикова), или по собственному
побужденію, занялся составленіемъ родословной таблицы Русскихъ
государей. Вспоминая, впослѣдствіи, объ этомъ своемъ произведеніи,
онъ писалъ Марковичу (10-го мая 1720 г.), что эта небольшая по объ-
ему вещь стоила ему значительнаго труда, такъ какъ приходилось
перечитывать польскихъ и русскихъ лѣтописцевъ и критически рас-
сматривать ихъ показанія 1). Меншиковъ переслалъ рукопись Ѳео-
1) «Quod opusculum, mole quidem parvum, magnas tarnen mihi molestias fecit
cogendo polonicos et ruthenicos chronologos scrutari, et quinam vernis dicant jn,di-
care». Epist. IX.

фана государю, для исправленія; затѣмъ, въ томъ же 1717 году, она
была и напечатана 1).
10-го октября 1717 года царь возвратился въ Петербургъ изъ сво-
его заграничнаго путешествія/ Къ этому дню Ѳеофанъ, по порученію
Меншикова, приготовилъ три привѣтственныя рѣчи: одну—отъ лица
двухлѣтняго царевича Петра Петровича (произнесена Меншиковымъ),
другую—отъ лица царевенъ Анны и Елизаветы (произнесена первою
изъ нихъ), третью—отъ лица народа (произнесена самимъ Ѳеофаномъ).
Въ первой изъ этихъ рѣчей есть уже очень ясный намекъ на устра-
неніе царевича Алексѣя отъ престолонаслѣдія: „Лобызай", говоритъ
„аки своими усты" двухлѣтній царевичъ,—„лобызаю нынѣ скипетръ твой,
яко.вѣрный подданный, паче же хотѣлъ быхъ прославити его служ-
бою моею. Но понеже прекланяеши мнѣ оный и въ наслѣднее
пріятіе, обручаю его перстнемъ, сіесть узомъ сердечнымъ объемлю.
Но въ твоихъ еще рукахъ держи сей, всероссійскій монархо! Держи
сей побѣдительною десницею, дондеже и моя подражаніемъ дѣлъ тво-
ихъ сильна и крѣпка въ державѣ явится, дондеже малаго Петра
твоего покажетъ Богъ достойна вторымъ по тебѣ нарещися
Петромъ" 2).
Рѣчь отъ лица народа заключается въ риторическихъ прославле-
ніяхъ подвиговъ царя на пользу Россіи. Здѣсь Прокоповичъ не по-
скупился на различныя фигуральныя украшенія, уподобленія, недо-
умѣнія, восклицанія и пр. Говоря о второмъ путешествіи Петра по
Европѣ, онъ замѣчаетъ, что царь, отправляясь въ далекій и безпо-
койныя путь, имѣлъ цѣлью народное благо: „да ожесточенное и ока-
мененное въ долголѣтной войнѣ нынѣшней сердце супостата Свѣя или
') «Родословная роспись великихъ князей и царей россійскихъ до государя
Петра I, съ краткимъ описаніемъ знатнѣйшихъ дѣлъ ихъ и гравированнымъ
каждаго портретомъ». С.-Пб. 1717 г., на открытомъ листѣ, складывавшемся въ
4-ку (Сопик. І, 1054; Евг., Слов. д. п. II, 304; Ундольскій, Оч. слав.-рус. библіогр.,
№ 1570; Пекарскій, H. и Л., II, 397). Этой «Росписи», которая уже во времена
Сопикова была очень рѣдка, въ извѣстныхъ намъ библіотекахъ не имѣется. Ин-
тересно было бы знать, существуетъ ли гдѣ-нибудь экземпляръ ея, чтобы рѣ-
шить вопросъ: не пользовался ли ею Ломоносовъ при составленіи своего «Краткаго
россійскаго лѣтописца съ родословіемъ» (С.-Пб. 1760)?
2) Слова и Рѣчи, I, 169—170. Царевичъ Алексѣй былъ въ это время еще
за границей, но уже далъ согласіе на возвращеніе въ Россію. Въ посвященіи
« Разсужденія какіе законные прічіны» и пр. Шафировъ, обращаясь къ царе-
вичу Петру, говоритъ: «Богъ не туне ваше высочество къ наслѣдствію такихъ
великихъ и пространныхъ государствъ опредѣлилъ». (Пред., стр. 8).

желательнымъ примирнаго рукодаянія союзомъ умягчить, или край-
нею благополучною побѣдою упразднить". Особеннаго вниманія за-
служиваетъ восторженный отзывъ проповѣдника о Германіи: „Герма-
нія, якоже глаголютъ, первая царица есть Европы, въ ней же толь
преславныя и пребогатыя суть провинціи, толь прекрѣпкіи и пре-
красный градове, толь веселыя поля и поселенія ихъ, толь частыя
премудрыхъ ученій академіи, толь преизрядныя художества и остро-
умніи художники. Сію аще кто видитъ, царствъ всѣхъ знамя,
странъ всѣхъ матерь видитъ. Въ Германіи аще кто приходитъ,
познаваетъ чинное общенароднаго правительства устрое-
ніе, обычаевъ доброту, разума и бесѣды сладость, позна-
ваетъ храбрость, науку и остроуміе". Симпатіи Ѳеофана къ
странѣ свободной науки сказались въ этихъ словахъ какъ нельзя
опредѣленнѣе; очевидно, Германія была для него такимъ же идеаломъ,
какъ нѣкогда для Максима Грека „Паризія", для кіевскихъ ученыхъ,
вѣрныхъ схоластикѣ—Римъ. Такимъ же идеаломъ была Германія и
для Петра, который встрѣтилъ въ ученомъ кіевскомъ ректорѣ полнаго
своего единомышленника и поклонника. Далѣе, въ той же рѣчи должно
обратить вниманіе на слѣдующія слова, имѣющія отношеніе къ „во-
сточному вопросу": обращаясь къ царю, проповѣдникъ говоритъ ему:
„Попереши змія, поглотившаго Азію и Африку, погрузивши главу
зміеву въ водамъ Чернаго моря... О Боже! сотвори сіе, да рукою
крѣпкою и мышцею высокою Христа .твоего очистится отъ мерзости
запустѣнія святыня твоя, Господи: сотвори, да обновится древняя
твоя слава; сотвори, да вмѣсто лунныхъ верховъ узримъ крестъ твой
пречестный на стѣнахъ сіонскихъ; время бо уже есть, время!" 1)
Извѣстно однако, что турецкіе походы Петра предпринимались съ
совершенно иными цѣлями и не имѣли, по идеѣ, ничего общаго съ
крестовыми походами.
*) Стефанъ Яворскій за 17 лѣтъ передъ тѣмъ, также коснулся этого пред-
мета въ одной изъ своихъ проповѣдей (Aves ab aquis lacrymarum evolantes, 1700 r.)i
«Не отчаявай же своея надежды, своего спасенія, оплаканная плѣннице, земле
святая (говорилъ онъ); протри только слезящія очи и правдозрачною трубкою
воззри въ нашу православну монархію: узриши здѣ непреодолѣнную славу Божія
ревнителя Петра, на христоненавистнаго твоего мучителя мечъ изощряюща.
Узриши все его усердіе, все намѣреніе, всѣ мысли о томъ единомъ, како бы тебе,
земле святая, отъ проказы бѣсурманскія очистити и плѣненную братію нашу
свободити... Нищъ и убогъ есмь азъ, недостойный архіерей, a готовъ есмь не
пощадѣти до послѣдней денежки на толикое богоугодное дѣло»...

Эти три привѣтственныя рѣчи Ѳеофана были напечатаны еще
ранѣе ихъ произнесенія—30-го сентября 1717 года 1).
Вслѣдъ затѣмъ, 23 го октября того же года, „въ недѣлю осьмую
на десять", Ѳеофанъ произнесъ въ церкви, въ присутствіи царя,
особую похвальную проповѣдь, избравъ темою слова Христа къ апо-
столу Петру: „Поступи во глубину". Въ длинномъ -вступленіи проповѣд-
никъ разъясняетъ таинственное значеніе этихъ словъ и указываетъ,
что, „кромѣ Божія помощи, всякій нашъ трудъ вотще". Обращаясь,
затѣмъ, къ царю, онъ находитъ, что послѣдній „не безъ смотрѣнія*
носитъ имя Петра: „Сверхъ бо того, что многими трудами не истом-
ляемый и несокрушаемый безчисленными бѣдствіи и аки камень среди,
волнъ морскихъ недвижимый пребывая, довольно всему свѣту показалъ
еси, что имя тебѣ Петръ". (Припомнимъ подобныя же сравненія въ про-
повѣдяхъ Яворскаго, вообще бывшія въ то время въ большомъ ходу).
„Кто бо сего, кромѣ злобы самой и зависти, не исповѣсть", продол-
жаетъ Ѳеофанъ,—„аще воззритъ на дни твоя, отъ начала царствованія,
и не мало житія твоего? Каковыя не были напасти, подступы, бѣды, и
отъ своихъ, и отъ чуждыхъ, отъ домашнихъ и странныхъ, отъ ближнихъ
и дальнихъ? и во всѣхъ тѣхъ невредимъ сохраненъ еси". Далѣе, пе-
реходя къ только что окончившему путешествію Петра по Европѣ,
проповѣдникъ, какъ и въ первой привѣтственной рѣчи, подробно раз-
суждаетъ о пользѣ и важности путешествій вообще: „Не всу бо слав-
ный оный стихотворецъ еллинскій Омиръ, въ началѣ книгъ своихъ,
Одиссеа нарицаемыхъ, хотя кратко похвалити Улисса вожда грече-
скаго, о которомъ повѣсть долгую поетъ, нарицаетъ его мужа мно-
гихъ людей обычаи грады видѣвшаго 2). Перегринація или странство-
1) Слова и Рѣчи, 1, 167 —196. Послѣдняя рѣчь напечатана съ гравюрою,
на которой изображенъ царь, подающій скипетръ царевичу Петру Петровичу;
ему же, съ другой стороны, аллегорическая Фигура (Россія?) подносятъ на блюдѣ
корону. Царевичъ Алексѣй стоитъ нѣсколько поодаль, съ лицомъ, обращеннымъ
въ сторону {Пекарскій, Н. и Л., II, 3£ 348). Странно, что Пекарскій приписы-
ваетъ эту рѣчь панегиристу Меншикова, Ивану Кременецкому, не обративъ
вниманія на то, что она перепечатана въ собраніи словъ ѲеоФана съ перваго
изданія, которое Пекарскій указываетъ подъ № 347, и что бездарный авторъ
«Лявреи», хотя и обучавшійся риторскому искусству въ славяно-греко-латинской
академіи, не могъ говорить такъ, какъ написана эта рѣчь (О «Лявреѣ» см.
Пекарскаго, H. и Л., II, № 266).
2) То же сравненіе приводитъ и Бужинскій въ своемъ словѣ въ похвалу
Петербурга, называя, вдобавокъ, Петра «россійскимъ Фивомъ (то-есть, Фе-

ваніе дивно объясняетъ разумъ къ правительству и есть лучшая и
живая честныя политики школа... Тутъ благоразумный человѣкъ ви-
дитъ многоизмѣнныя фортуны игранія и учится кротости, видитъ
вины благополучій н учится правилу, видитъ вины злоключеній и
учится бодрости и оберегательству, зритъ же въ чуждыхъ народахъ,
аки въ зерцалѣ, своя собственныя и своего народа и исправленія,
и недостатки; сами бо себе въ самѣхъ же насъ не вѣмъ, какъ то
неясно познаемъ;4 и такъ, аки пчела, оставляя вредная, избираетъ что
лучшее видитъ быти и къ своему, и къ народному исправленію...
Особенно же дѣламъ военнымъ, изрещи трудно, кайъ обучаетъ стран-
ствованіе", и т. д. 1).
Такое подробное разъясненіе необходимости и полезности цар-
скаго путешествія, возбуждавшаго въ народѣ, какъ дѣло новое и не-
обычное, разныя „сумнительства" и „противныя рѣчи", не могло не
показаться Петру вполнѣ цѣлесообразнымъ. На эту тему говорим,
прославляя царя, и другіе проповѣдники—Стефанъ Яворскій, Гавріила
Бужинскій; но разсужденіе Ѳеофана отличалось особенною полнотой,
и ясностью аргументаціи и потому, конечно, произвело па царя впол-
нѣ благопріятное впечатлѣніе
Ѳеофанъ не замедлилъ зарекомендовать себя ц передъ царицей
24-го ноября, въ день ея имянинъ, онъ произнесъ ей похвальное
слово на текстъ: „Крѣпка яко смерть любы". По своему построе-
нію это слово, какъ и большая часть проповѣдей Ѳеофана, дѣлится
на двѣ части: въ первой говорится о любви притворной, во второй—
о любви искренной, примѣромъ которой служатъ св. мученица Ека-
терина и Русская царица Екатерина Алексѣевна, „вѣнценосная ге-
роиня", одаренная всевозможными добродѣтелями. При этомъ пропо-
бомъ), обошедшимъ европейское полукружіе». Полн. Собр. Поуч. Словъ (1784),
стр. 7—9.
*) Слова и Рѣчи, I, 197—212.
8) Разъясненіе пользы царскаго путешествія находимъ также и въ «Разсуж-
деніи какіе законные прічіны>, и пр.: «Петръ Первый побужденъ острымъ отъ
натуры просвѣщеннымъ своимъ разумомъ и новожелательствомъ видѣть евро-
пейскіе политизованныя государствъ, которыхъ ни онъ, ни предки его ради
необыкновенія въ томъ по прежнимъ обычаямъ не видали, дабы притомъ по-
луча искусство очевидное, потомъ по прикладу оныхъ свои пространныя госу-
дарства, какъ въ политическихъ, такъ и въ воинскихъ и протчихъ поведеніяхъ
учредить могъ, такожъ и своимъ прикладомъ подданныхъ своихъ къ путешествію
въ чужіе край и воспріятію добрыхъ нравовъ и къ обученію потребныхъ къ
тому языковъ возбудить...» Разсужд., стр. 23.

вѣдникъ удачно напомнилъ о „лютомъ Прутовскомѣ обстояніи", какъ
о событіи, во время котораго любовь Екатерины къ царю сказалась
всего сильнѣе 1).
Это похвальное слово Ѳеофана заслуживаетъ вниманія по живо-
сти изложенія; въ немъ нѣ*ъ тяжелой риторической орнаментаціи,
изысканнымъ уподобленій й т. п., но въ замѣнъ того есть замѣчатель-
ныя по своему юмору характеристики лицемѣровъ и льстецовъ, при-
водимыя въ примѣръ притворной любви къ Богу и ближнему. Свя-
тошества и ханжества Петръ, какъ извѣстно, особенно не терпѣлъ.
Ѳеофанъ дѣлитъ лицемѣріе на тонкое—когда мы „самихъ себе прель-
щаемъ мнимою намъ святынею, мнящеся быти боголюбцы", и дебе-
лое—„егда нарочно притворяемъ видъ святости въ прельщеніе .лю-
дей, се же ради легкаго прибытка и пріобрѣтенія суетной славы. То
творимъ, егда предъ людьми воздержницы быти показуется, опря-
таемся отъ ястія и питія, аще и мѣрнаго, аще и благочестію не
противнаго, и помрачаемъ лица, да видими будемъ предъ человѣки
постящеся, смежаемъ очи, умильно осклабляемся, главы прекривлены
носимъ, плачъ явити тщимся, хотя не текутъ слезы... сонія и видѣ-
нія божественныя притворяютъ святіи сіи идоли, дабы прельстити къ
себѣ сердца незлобивыхъ и снискати честь и имѣніе, И какъ то
смѣшно, a имъ благополучно дѣется: тое пріобрѣтаютъ ложнымъ
сномъ, чего другіи не могутъ истиннымъ трудомъ!"
Льстецъ — „хвалитъ все, что либо у (ложно) любимаго видитъ,
аще и воспоминанія, не точію похвалы не есть достойное: хвалитъ и
природная, и случаемая: какъ изрядный ходъ! какъ пригожее платіе!
найдетъ, чаю, какъ бы похвалити и кашель господскій; a хвалитъ съ
таковымъ намѣреніемъ, каковое было у оной лисицы Есоповой, когда
врана, брашно во устахъ держащаго, видя, похваляла отъ красота
лица, и просила, дабы испустилъ сладчайшій еще гласъ свой, сіеста,
дабы тако ей снѣдь оную уронилъ. Притворяетъ же себѣ к подобо-
нравіе, и подобострастіе: услышитъ нѣкій недобрый случай госпо-
дину,— умышляетъ свое несчастіе и съ понятію онаго приходитъ;
услышитъ о болѣзни — тотчасъ, предваряя, свои шумы и ломы по-
вѣствуетъ", и проч.
Въ этихъ характеристикахъ Ѳеофанъ, можетъ быть, имѣлъ въ
1) Тамъ же, 213—228. То же повторяетъ и Стефанъ Яворскій въ двухъ
чрезвычайно замысловато составленныхъ и наполненныхъ всевозможными «при-
кладами» проповѣдяхъ на день св. Екатерины (Проп. Стеф. Яв., III, 1—64).

виду не отвлеченныя представленія, a живыхъ людей—своихъ про-
тивниковъ,—тѣхъ самыхъ, которыхъ онъ впослѣдствіи иронически на-
зывалъ „хорошими людьми и отличными ревнителями церкви" l)> а
которые уже въ это время начали заботиться о томъ, какъ бы воз-
возвратить кіевскаго ректора на родину, подальше отъ царя. Ректоръ
Московской академіи Ѳеофилактъ Лопатинскій, уже высказавшійся
противъ Ѳеофана по поводу его сочиненія объ „Игѣ неудобоносимомъ",
и старый недоброжелатель Ѳеофана Гедеонъ Вишневскій, узнавъ о
томъ, что кіевскій ректоръ—проповѣдникъ новаго ученія—вызванъ въ
Петербургъ, и опасаясь, что онъ можетъ занять важный постъ въ
церковной іерархіи, рѣшились, во что бы то ни стало, устранить его.
Средство для этого они выбрали старое, „осифлянское", которымъ
такъ удачно пользовались въ свое время московскіе начетчики про-
тивъ пришлыхъ Кіевлянъ,—доносъ съ обвиненіемъ въ неправославіи.
Они прилежно занялись выискиваніемъ въ сочиненіяхъ своего про-
тивника (преимущественно—въ его богословскомъ курсѣ) положеній,
доказывающихъ его еретическій образъ мыслей; такихъ положеній
набралось одиннадцать; главное мѣсто въ нихъ было отведено тому
ученію объ „оправданіи", которое Ѳеофанъ изложилъ въ сочиненіи
объ „Игѣ" и въ латинскомъ трактатѣ, написанномъ для Маркевича.
Для того, чтобы придать этимъ обвинительнымъ пунктамъ болѣе авто-
ритетности, ихъ представили на размотрѣніе старикамъ Лихудамъ,
какъ спеціалистамъ по части обличительной полемики, и тѣ засвидѣ-
тельствовали, что представленные имъ тезисы „исполнены всякаго
безумія и нечестія". Стефанъ Яворскій, котораго Ѳеофилактъ назы-
валъ своимъ „батюшкой" 2), также принялъ живое участіе въ этомъ
дѣлѣ; онъ вытребовалъ изъ Кіева богословскія лекціи Ѳеофана и
сталъ внимательно перечитывать ихъ, испещряя на поляхъ своими
замѣтками о „кальвинствѣ" и „люторствѣ" автора. Такимъ образомъ,
противъ Ѳеофана было уже готово „возраженіе и обличеніе со вся-
кимъ доводомъ" въ то время, когда царь былъ еще заграницей, и
когда о назначеніи кіевскаго ректора на епископскую каѳедру ничего
еще не было извѣстно.
Такая заботливость объ устраненіи Ѳеофана отъ церковно-адми-
нистративной дѣятельности объясняется, конечно, не желаніемъ огра-
1) Boni viri et egregii ecclesiae zelatores. Epist., p. 16.
2) Чистовичъ, 465. Ѳеофанъ же, въ свою очередь, называлъ Лопатинскаго
«эмиссаромъ» Стефана (Epist., р. 14).

дать православное вѣроученіе отъ „вольномыслія", а- совершенно
иными побужденіями. Тотъ же Стефанъ Яворскій, который такъ рев-
ностно дѣйствовалъ противъ Прокоповича, въ другихъ, случаяхъ,
гдѣ дѣло шло только о церковномъ ученіи, оставался совершенно
индифферентизмъ. Такъ, въ 1710 и 1711 гг. въ Черниговѣ была
издана (два раза) книга „Богомысліе въ пользу правовѣрнымъ", пред-
ставляющая буквальный переводъ сочиненія лютеранскаго богослова
Гергарда „Meditationes Sacrae". Книга эта была посвящена перевод-
чикомъ Яворскому, который распространялъ экземпляры ея въ Москвѣ
и Петербургѣ, не обращая вниманія на то, что въ ней высказыва-
лись совершенно не православный мнѣнія по тѣмъ самымъ вопросамъ,
въ рѣшеніи которыхъ московскіе богословы расходились съ Ѳеофа-
номъ Когда извѣстный московскій вольнодумецъ Тверитиновъ по-
прекнулъ этимъ Яворскаго, послѣднему ничего не оставалось, какъ
только сознаться, что онъ эту книгу „не смотря и не читая разда-
валъ" 2). Ревность его въ обличеній московскихъ вольнодумцевъ (1713 г.)
объясняется также вовсе не заботами о чистотѣ православія, a же-
ланіемъ поддержать авторитетъ учительнаго сословія, которое въ
глазахъ Петра начало уже обрѣтаться не во авантажѣ. Какъ въ
спорахъ о пресуществленіи въ XVII вѣкѣ, такъ и въ полемикѣ по
вопросу объ оправданіи и въ дѣлѣ Ѳеофана, религіозные интересы,
выдвигавшіеся на первый планъ, служили, въ сущности, только при-
крытіемъ для другихъ интересовъ, гораздо болѣе практическихъ; борьба
велась за вліяніе и преобладаніе той или другой партіи, того или
другаго направленія. Ученый кіевскій ректоръ, не скрывавшій своего
презрѣнія въ схоластической наукѣ и ея представителямъ, держался,
какъ мы видѣли уже, совершенно иныхъ, чѣмъ московскіе богословы,
воззрѣній на значеніе духовной власти и на тѣ средства, которыми
она могла бы поддержать свой авторитетъ; онъ понялъ, что оппо-
зиція правительству и сама по себѣ, и въ связи съ возбужденіемъ
суевѣрной масса не можетъ привести къ этой цѣли, и потому съ
1) «Довлѣетъ же вѣра Христова къ довлетворенію... Насытимся убо не дѣлъ
нашихъ, но Господней пищи. Аще сребра дѣлъ добрыхъ (ты, душа) лишена еси
паче, скорѣе къ милосердію Христову всеусерднѣ тецы. Кая убо вовмогутъ быти
дѣла наша?» и т. д. Богомысліе, л. 44 и 45 об.
2) О «Богомысліи» см. Пекарскаго «Ивѣстіе о рус. переводѣ одной лютеран-
ской книги во времена Петра Великаго» (Зап. Ак. H., V) и Н. Л., II, №№ 175,
192, 193; Тихонравовъ, Моск. вольнодумцы начала XVIII в., въ Русск. Вѣстн.
1871, VI, 412-415.

самаго же начала сталъ въ ряды прогрессивной правительственной
партіи, обнаруживая въ области церковно-религіозной такія же ре-
форматорскія стремленія, какими руководился въ дѣлахъ государ-
ственныхъ Петръ Великій. Вслѣдствіе этого старо-церковная партія,
естественно, должна была считать Ѳеофана измѣнникомъ интересамъ
духовенства 1), такимъ,же „апостатомъ", какимъ являлся въ ея гла-
захъ Ѳеодосій Яновскій, сумѣвшій своею покорностью царской волѣ
пріобрѣсти расположеніе Петра. Но Ѳеодосій былъ человѣкъ неда-
леки, и „хотя любилъ и ученыхъ, но предпочиталъ простыхъ" 2); по-
тому его считали еще не особенно опаснымъ; Ѳеофанъ же, образо-
ванный, умный и ловкій царедворецъ, могъ сдѣлаться ближайшимъ
совѣтникомъ и пособникомъ царя въ церковныхъ дѣлахъ, получить
важную іерархическую степень, и при своемъ вліяніи, совершенно
устранить Рязанскаго митрополита и всѣхъ вздыхавшихъ о старинѣ
представителей духовенства отъ церковной администраціи; могъ, по-
жалуй, сдѣлаться даже патріархомъ Всероссійскимъ (такъ какъ вопросъ
объ отмѣнѣ патріаршества въ это время не былъ еще рѣшенъ окон-
чательно), а это означало бы уже полное паденіе старой московской
партіи, во главѣ которой, если не de facto, то de jure, стоялъ Явор-
скій. Слѣдовательно, необходимо теперь же, пока еще не поздно,
устранить дерзкаго пришельца.
Таковы, безъ сомнѣнія, были побудительныя причины протеста,
предпринятаго престарѣлымъ мѣстоблюстителемъ патріаршаго пре-
стола противъ Ѳеофана Прокоповича. Ѳеофилактъ Лопатинскій, глу-
боко уважавшій Стефана и ему преданный, конечно, раздѣлялъ его
мнѣнія; Гедеонъ Вишневскій, также принявшій въ этомъ дѣлѣ не-
посредственное участіе, былъ, какъ мы видѣли, личный недругъ Ѳео-
фана и притомъ человѣкъ очень честолюбивый, желавшій устранить
Прокоповича, какъ своего соперника.
Планъ дѣйствій былъ обдуманъ, „обличеніе* готово; союзники
ждали только царскаго пріѣзда и удобнаго случая, чтобы начать
свое дѣло. Случаи не замедлилъ представиться. Въ маѣ 1718 года
Петръ поручилъ доброжелателю Ѳеофана, графу Мусину-Пушкину,
пригласить въ Петербургъ Рязанскаго митрополита для поставленія
архіереевъ на вакантныя мѣста, имѣя при этомъ въ виду возвести
1) «Происшедшія отъ насъ противникъ» — выраженіе Ѳеофилакта Лопатин-
скаго.
3) Слова Ѳеофана Прокоповича (Epist. XIX).

въ этотъ санъ кіевскаго ректора. Стефанъ самъ не поѣхалъ, изви-
няясь нездоровьемъ, a вмѣсто себя послалъ двоихъ архіереевъ, Вар-
лаама Тверскаго и Алексѣя Сарскаго, поручивъ имъ, въ случаѣ, если
Ѳеофанъ будетъ представленъ къ посвященію, „донести благочести-
вѣйшему государю, что пречестный отецъ іеромонахъ Ѳ. Прокопо-
вичъ имать препятіе, еже самъ на себя наложилъ, къ святому вели-
кому архіерейскому сану: зараженъ ересью кальвинскою" l),—и
въ доказательство представить положенія, извлеченныя изъ его лекцій.
Къ этимъ обвинительнымъ пунктамъ приложена была и форма отре-
ченія, по которой Ѳеофанъ долженъ былъ, если признаетъ себя ви-
новнымъ, предать свое ученіе анаѳемѣ. Замѣтимъ еще, что незадолго
передъ тѣмъ, 6-го апрѣля 1718 года, Ѳеофанъ произнесъ „Слово о
власти и чести царской", которое было, такъ сказать, послѣдней
каплей, переполнившей чашу; раздраженія Яворскаго и его друзей.
Но противники Ѳеофана ошиблись въ разчетахъ. Ловкій Кіевля-
нинъ сумѣлъ отразить ударъ; старый пріемъ борьбы — доносъ съ
обвиненіемъ въ религіозномъ вольнодумствѣ—не имѣлъ уже силы въ
глазахъ царя, который богословскимъ вопросамъ вовсе не придавалъ
важности, а такими людьми, какъ Ѳеофанъ, дорожилъ, потому что
среди тогдашняго духовенства ихъ было очень мало. Къ тому же>
то самое ученіе объ оправданіи, которое составляло главный corpus
delicti Ѳеофана, было, какъ мы видѣли, одобрено сильнымъ вельмо-
жею—графомъ Мусинымъ-Пушкинымъ. Ѳеофанъ, „чтобы яснѣе засви-
дѣтельствовать свою невинность и отнять у народа поводъ къ соб-
лазну", написалъ на обвинительные пункты возраженіе, въ которомъ
„показалъ коротко и ясно, что нѣкоторые изъ этихъ артикуловъ ложно
выдуманы, а иные составляютъ ученіе православное" 2). Въ этомъ
возраженіи на пункты, „худо противъ грамматики и злобно противъ
любви приведенные", Ѳеофанъ говоритъ о Яворскомъ: „Вѣдалъ онъ и
видѣлъ, что въ Черниговѣ, кромѣ безчисленныхъ бездѣлицъ, право-
славію противныхъ, доселѣ печатаютъ въ служебникахъ мудрованіе
латинское о пресуществленіи, и акафистъ о томъ же изданъ съ тѣмъ
же мудрованіемъ, однакожъ того не запрещалъ... Изъ чего ясно ви-
дѣть можно, что не по ревности преосвященный на меня повсталъ,
1) Труды Кіевск. Дух. Ак. 1864, VI, 155; Чистовичъ, Ѳеоф. Прокоповичъ,
40—41, и Рѣшил. дѣло (С.-Пб. 1861), приложенія.
2) Чистовичъ, Ѳ. Прокоповичъ, 41—42.

но по злобѣ" 1). Черезъ два дня Ѳеофанъ былъ уже Псковскимъ епи-
скопомъ.
Такимъ образомъ, Ѳеофанъ отплатилъ Яворскому его же монетой.
Вмѣсто торжества надъ противникомъ, мѣстоблюстителю пришлось
унижаться и оправдываться передъ нимъ и передъ царемъ. При этомъ
Стефанъ, точно также, какъ и на упреки Тверитинова по поводу „Бо-
гомыслія", отозвался, что онъ богословскихъ сочиненій Ѳеофана неви-
далъ и самые обвинительные пункты противъ этихъ сочиненій под-
писалъ, не читая. Конечно это была неправда, и рукопись лекцій
Ѳеофана съ собственноручными замѣтками Яворскаго могла бы дока-
зать противное; потому-то Стефанъ й поторопился написать лицу,
доставившему ему эти лекціи: „Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ я написалъ
на поляхъ замѣчаньица, но это сдѣлалъ неразсудительно и
какъ бы сгоряча, по причинѣ существовавшаго еще тогда между
мною и авторомъ разлада (?), и такъ какъ теперь все покончено и
настала вожделѣнная тишина, то я прошу —не открывать этихъ
замѣчаній автору, чтобы изъ этихъ искръ снова не возгорѣлся
пожаръ". Всю вину въ этомъ дѣлѣ онъ постарался свалить на Ло-
патинскаго и Вишневскаго, говорилъ, что они его обманули, кричалъ,
что ихъ слѣдуетъ судить за ложный доносъ, наконецъ, призналъ, что
онъ вполнѣ согласенъ съ богословскими мнѣніями Ѳеофана, и уни-
женно просилъ у него прощенія, „которое", говоритъ Ѳеофанъ, —„и
получилъ, при взаимномъ лобызаніи",—словомъ, поступилъ совершенно
такъ какъ подписывали извѣстные іезуитскіе casus conscientiae.
Мѣстоблюститель патріаршаго престола и новопоставленный архіе-
рей облобызались, и „настала вожделѣнная тишина"; но Ѳеофанъ не
забылъ нанесенной ему обиды 2) и при всякомъ удобномъ случаѣ (а
такихъ случаевъ скоро представилось довольно много) жестоко мстилъ
за нее и Яворскому, и другимъ своимъ противникамъ.
Не довольствуясь униженіемъ Стефана, Прокоповичъ хотѣлъ ви-
дѣть униженіе его пособниковъ — Лопатинскаго и Вишневскаго, и
1) Этотъ отвѣтъ Ѳеофана, къ сожалѣнію, до сихъ поръ остается не напеча-
таннымъ. Приведенный нами отрывокъ заимствованъ ивъ статьи проф. Тихонра-
вова «Московскіе вольнодумцы начала XVIII ст.» (Русск. Вѣстн,, 1871, VI,
417), который читалъ возраженіе Ѳеована въ рукописи, принадлежавшей покой-
ному П. В. Щапову.
2) «Secura quidem nostra conscientia, non tarnen sine ingenti (quia homines
sumus) tanti vulneris dolore»,—такъ заключаетъ онъ подробный разказъ объ
атомъ событіи въ письмѣ къ преподавателямъ Кіевской академіи (Epist., р. 15).

достигъ этой цѣли. Чередъ три года, когда былъ уже учрежденъ
синодъ, Ѳеофанъ возбудилъ въ духовной коллегіи вопросъ объ образѣ
дѣйствій этихъ лицъ, и они были вынуждены представить въ синодъ
.смиренное писаніе", въ которомъ объявляли, что предложенныя ими
Рязанскому митрополиту „богословскія пропозиціи изъ богословіи и
иныхъ писемъ преосвященнаго Ѳеофана, въ помянутой богословіи не
всѣ были читаны", и что они „оныя пропозиціи безъ всякаго чело-
битья на кого и доношенія, и не съ намѣреніемъ обиды чьей и по-
мѣшательства къ степени архіерейской, но просто въ разсуж-
деніе предложили". За все это Ѳеофилактъ и Гедеонъ „всепокор-
нѣйше" просили Ѳеофана и весь синодъ „подати имъ милостивое
прощеніе" 1).
Торжество Ѳеофана было полное.
1) Чистовичъ, 705.

V.
Судъ надъ царевичемъ Алексѣемъ и проповѣди, произнесенныя по этому поводу
Прокоповичемъ и Яворскимъ; отношеніе Ѳеофана къ духовенству. Вопросъ о
соединеніи православной церкви съ римско-католическою и сношенія Ѳеофана съ
Буддеемъ. Слово въ день св. Александра Невскаго. Труды, предшествующіе
составленію «Духовнаго Регламента»: предисловіе къ морскому уставу; про-
повѣди.
Въ разказѣ о первомъ открытомъ столкновеніи Ѳеофана съ своими
противниками и о его блестящей побѣдѣ надъ ними мы зашли нѣ-
сколько впередъ хронологическаго порядка событій. Посвященіе Ѳео-
фана въ санъ епископа состоялось 2-го іюня 1718 года, во время
страшныхъ розысковъ по дѣлу о наслѣдникѣ русскаго престола. Это
дѣло послужило для Ѳеофана поводомъ вполнѣ опредѣленно обозна-
чить свое положеніе по отношенію къ правительству и къ духовному
сословію, представители котораго, въ значительномъ большинствѣ, со-
чувствовали злополучному царевичу. Еще до своего посвященія Ѳео-
фанъ ѣздилъ съ царемъ въ Москву, и тамъ, въ знаменательный день
3-го февраля 1718 года, присутствовалъ при чтеніи въ Кремлевскихъ
палатахъ манифеста о винахъ царевича Алексѣя и произнесъ хва-
лебную рѣчь по поводу объявленія наслѣдникомъ престола трехлѣт-
няго сына Екатерины, Петра Петровича. Еслибъ эту рѣчь прочелъ
человѣкъ незнакомый съ русскою исторіей, то могъ бы подумать, что
царевичъ Алексѣй никогда и не существовалъ: до такой степени
тщательно избѣгалъ Ѳеофанъ всякаго намека на опальнаго царскаго
сына. Это особенно бросается въ глаза въ рѣчи, произнесенной тот-
часъ же вслѣдъ за прочтеніемъ подробнаго объясненія всѣхъ при-

чинъ, побудившихъ Петра лишить своего старшаго сына правъ на
русскій престолъ. Рѣчь эта — очень небольшая — вся состоитъ изъ
восклицаній, выражающихъ восторгъ ораторъ, восхищеннаго радост-
нымъ событіемъ. „О твоемъ, Россіе, проповѣмъ благополучіи", го-
воритъ Ѳеофанъ,—„царю твоему и тебѣ дарова Богъ наслѣдника на
царство. О, благодати Божіей! О радости всенародной! славное видимъ
зрѣлище и радостію почтенное: стекается всенародное множество во
едино собраніе; до,почто? уготовите сердце и мысли со усердіемъ,
уготовите зѣницы ко зрѣнію... благодушествуй убо, Россіе! благоду-
шествуй, расширяйся въ селеніи, умножайся въ наслѣдіи, простирай
розги твоя до моря, да взыграютъ вси предѣлы и грады твои ра-
достію, и да веселятся острови мнози въ тебѣ" и т. д. 1).
„Благодушествовать" и веселиться было, однако, не особенно
удобно, потому что день 3-го февраля былъ вступленіемъ къ длин-
ному ряду розысковъ московскихъ, суздальскихъ, петербургскихъ,
соединенныхъ со всѣми ужасами тогдашняго судопроизводства. Пол-
тора мѣсяца спустя „суздальскій" розыскъ завершился въ Петербургѣ
страшными казнями Глѣбова, Кикина, Ростовскаго епископа Досиѳея
и др. Это была месть новыхъ людей защитникамъ старины, месть за
непониманіе реформы и за противодѣйствіе ей, болѣе пассивное, чѣмъ
активное, во имя идеаловъ прежняго вѣка, съ которыми разстаться
эти „большія бороды" не хотѣли и не могли. 6-го апрѣля Ѳеофанъ
произнесъ длинную и въ высшей степени замѣчательную проповѣдь,
въ которой подробно развилъ общественно-политическую программу
правительства и впервые открыто, съ каѳедры, выступилъ съ безпо-
щадно-рѣзкими нападками противъ всѣхъ приверженцевъ стараго по-
рядка вообще и въ особенности—противъ своихъ личныхъ недобро-
желателей. Это было „Слово въ недѣлю цвѣтную о власти и чести
царской, яко отъ самого Бога въ мірѣ учинена есть, и како почи-
тати царей, и онымъ повиноватися людіе долженствуютъ; кто же суть,
и коликій имѣютъ грѣхъ противляющіися имъ".
Праздникъ ваій и вшествіе Христа въ Іерусалимъ даютъ пропо-
вѣднику поводъ замѣтить „Не видимъ ли здѣ, кое почитаніе цареви?
не позываетъ ли насъ сіе, да не умолчимъ, како долженствуютъ под-
данный оцѣняти верховную власть, и коликое долженству сему про-
4) Слова и Рѣчи, I, 229—233. Рѣчь эта была напечатана 8-го апрѣля того
же года. (Пекарскій, H. и Л., II, № 383).

тивство въ нынѣшнемъ у насъ открыся времени?" подробное разъяс-
неніе этихъ двухъ вопросовъ составляетъ содержаніе слова, произне-
сеніе котораго есть слѣдствіе „нужды, за грѣхъ во времена сія въ
Россіи приключившійся". Эта „нужда" заключается въ томъ, что „не-
малую часть людей въ таковомъ невѣжествѣ пребывающую видимъ
быти, яко не знаютъ христіанскаго ученія о властяхъ предержащихъ,
паче же о самой высочайшей державѣ не знаютъ, яко отъ Бога
устроена и мечемъ вооружена есть, и яко противитися оной есть
грѣхъ з на самого Бога! И такъ, проповѣдь имѣетъ цѣлью прежде
всего „опровергнуть и разрушить" это безумное мнѣніе. Опровер-
гается оно сначала доводами отрицательными, затѣмъ — положи-
тельными, причемъ въ числѣ противниковъ царской власти первое
мѣсто отводится „богословамъ% полагающимъ, что власть духов-
ная выше свѣтской. Нетрудно видѣть, кого именно разумѣлъ Ѳео-
фанъ, говоря объ этихъ „богословахъ": это были представители
старо-церковной партіи, группировавшіеся вокругъ Стефана Явор-
скаго, люди, воспитавшіеся на католической доктринѣ о значеніи
духовенства и мечтавшіе о возстановленіи патріаршаго престола; это
были противники реформы и противники Ѳеофана, который своею не-
навистью ко всему католическому рѣзко выдѣляется изъ среды тог-
дашняго духовенства. Этихъ-то противниковъ своихъ, сильно скомпро-
метированнымъ дѣломъ царевича Алексѣя, Ѳеофанъ поражаетъ въ
своей проповѣди, какъ измѣнниковъ и бунтовщиковъ, и при этомъ
издѣвается надъ нами. „Суть", говоритъ онъ,—„такіе, который не не-
вѣжды себѣ мнятся быти, но богословствуютъ отъ писанія, да такъ,
какъ то летаютъ прузи, животное окрылатѣлое, но что чревище
великое, а крыльца малыя и не по мѣрѣ тѣла, вздоймется полетѣть,
да тотчасъ и на землю падаетъ; тако и они, суще книгочіи аки бы
крылатый, покушаются богословствовати, аки бы летати, да за гру-
бость мозга буесловцами являются, не разумѣюще писанія, ни силы
Божія". Въ примѣръ подобнаго „буесловія" приводится папа, „себе
и клиръ свой отъ властей державныхъ изимающій и мечтающій дан-
ную себѣ власть даровати и отымати скипетры царскія". Но какъ
видно изъ дальнѣйшаго, Ѳеофанъ мѣтилъ вовсе не на папу; онъ на-
ходитъ нужнымъ „воспомянуть нѣчто о нашихъ нѣкіихъ мудрецахъ"
и даетъ такую характеристику- этихъ „мудрецовъ": „Суть нѣцыи (и
далъ бы Богъ, дабы не были многій) или тайнымъ бѣсомъ льсти-
міи, или меланхоліею помрачаеми, который таковаго нѣкоего въ

мысли своей имѣютъ урода, что все имъ грѣшно и скверно мнится
быти, что либо увидятъ чудно, весело, велико и славно, аще и пра-
ведно, ц правильно, и не богопротивно; напримѣръ: лучше любятъ
день ненастливый, нежели ведро, лучше радуются вѣдомостьми скорб-
ными, нежели добрыми; самаго счастія не любятъ, и не нѣмъ, какъ
то о самихъ себѣ думаютъ, а о прочіихъ такъ: аще кого видятъ
здрава и въ добромъ поведеніи, то конечно не святъ; хотѣли бы
всѣмъ человѣкомъ быти злообразнымъ, горбатымъ, темнымъ, небла-
гополучнымъ, и развѣ въ такомъ состояніи любили бы ихъ. Таковыхъ
еллини древній нарицали мисанѳропи, сіесть человѣконенавидцы".
Слѣдуетъ разказъ о Тимонѣ, и затѣмъ—вопросъ: „Не обрѣтаются ли
и нынѣ таковыи?" и отвѣтъ: „Аще и не въ таковой мѣрѣ, обаче суть
тако злобніи и понурый".
Намекъ ясенъ, какъ нельзя болѣе. Мѣстоблюститель патріаршаго
престола, Стефанъ Яворскій, видя, что направленіе, принятое прави-
тельствомъ, идетъ наперекоръ идеаламъ большей части духовенства
и его собственнымъ, превозносилъ Петра въ офиціальныхъ панегири-
кахъ, но на самомъ дѣлѣ относился къ реформѣ крайне несочув-
ственно; недовольство его росло съ каждымъ годомъ; со времени своей
знаменитой „предики" о фискалахъ, онъ былъ у царя „въ подозрѣніи",
тосковалъ, просился „на покой", но царь удерживалъ его на преж-
немъ мѣстѣ, постоянно ограничивая его власть и предоставляя ему
только внѣшній почетъ. Сознавая опасность открытой борьбы, Сте-
фанъ предпочиталъ дѣйствовать уклончиво, подъ рукою; какъ стар-
шій изъ русскихъ іерарховъ, онъ расчитывалъ занять первенствую-
щее положеніе въ церковной администраціи и возлагалъ большія на-
дежды на царевича Алексѣя, который, въ свою очередь, къ нему
благоволилъ; но надежды эти съ отстраненіемъ царевича отъ наслѣд-
ства рушились. Представители старо-церковной партіи считали Ря-
занскаго митрополита своимъ „батюшкой" и вождемъ; но „батюшка"
во. всѣхъ случаяхъ, гдѣ нужно было дѣйствовать прямо, старался
только направлять дѣятельность другихъ, чтобъ имѣть возможность,
въ случаѣ неудачи, остаться въ сторонѣ, отговориться невѣдѣніемъ,
отречься отъ своихъ кліентовъ и свалить на нихъ всю вину. Неудачи
сильно раздражали его, и графъ Мусинъ-Пушкинъ давно уже замѣ-
чалъ, что Стефанъ „такъ перемѣнился, что никто угодить не можетъ".
Прокоповичу все это, конечно, было хорошо извѣстно; онъ зналъ,
что и царь не любилъ Яворскаго; теперь же, когда розыскъ по дѣлу

царевича показалъ, что между „Авессаломомъ" и мѣстоблюстителемъ
патріаршаго престола были нѣкоторыя снешенія, Петръ могъ нало-
жить На вождя старой партій сильную опалу; сообразивъ все это, а
можетъ ботъ, и предугадывая, что Стефанъ Яворскій постарается пре-
градить кіевскому ректору путь къ архіерейскому сану, Ѳеофанъ на-
шелъ, что напасть на Рязанскаго Митрополита заодно съ „бунтовщи-
ками" можно безопасно, и что это, пожалуй, даже выгодно, потому
что можетъ подлить масла въ огонь и усилить нерасположеніе госу-
даря къ Яворскому. Поэтому Ѳеофанъ не только постарался предста-
вить его въ смѣшномъ видѣ, какъ человѣка, безъ видимой причины
„злобнаго и понураго", но счелъ еще нужнымъ внушать своимъ слу-
шателямъ (въ числѣ которыхъ, вѣроятно; былъ и государь), что люди,
подобные изображенному въ этой характеристикъ, „наипаче славы
безчестити не трепещутъ, и всяку власть мірскую не точію не sï
дѣло Божіе имѣютъ, но и въ мерзость вмѣняютъ",—стало быть,
виновны прямо въ оскорбленіи величества, въ „словѣ и дѣлѣ"!
Такова аргументація Ѳеофана. Здѣсь онъ впервые воспользовался,
для борьбы съ представителями противоположномъ мнѣній, тѣмъ
страшнымъ орудіемъ, котораго церковно-консерватйвная партія не
знала, и которое, по этой причинѣ, впослѣдствіи всегда доставляло
ему побѣду—обвиненіемъ не въ церковныхъ „противностяхъ", не имѣв-
шихъ въ глазахъ царя-рефоматора той важности, какая придавалась
имъ въ прежнее время, a въ „противностяхъ" политическихъ, въ
неуваженіи къ властямъ, въ бунтѣ и измѣнѣ. Борьба съ противни-
комъ, вооруженнымъ такими аргументами, конечно, была дѣломъ не-
легкимъ...
Называя своихъ противниковъ не богословами, а „мерзословами",
Оеофанъ переходитъ къ положительнымъ доказательствамъ правиль-
ности своего мнѣнія о верховной власти. Доказательства эти сво-
дятся къ тому, что власть есть законъ природы, и что она установ-
лена самимъ Богомъ, который „чрезъ нашу намъ совѣсть указуетъ
властелинство". Затѣмъ, разсматривая вопросъ: каковую должни есмы
властемъ честь, любовь, вѣрность, каковый страхъ и повиновеніе",
проповѣдникъ приводитъ соотвѣтствующіе тексты, и особенно обра-
щаетъ вниманіе на то, что „отъ начала проповѣди апостольской даже
до Константина Великаго, чрезъ триста лѣтъ, были лютѣйшихъ де-
сять гоненій, толь многое воинство мученическое показавшихъ; а хотя бъ
о маломъ нѣкоемъ христіанскомъ бунтѣ слухъ прошелъ когда, отнюдь

его нѣтъ". Наконецъ, снова возвращается къ злобѣ дня, чтобъ „истор-
гнуть едино сумнительство, которое аки тернъ въ совѣсти можетъ
быти". Это сумнительство заключается въ мнѣніи, раздѣляемомъ
многими, „что не вси весьма людіе симъ долженствомъ (повинове-
ніемъ царской власти) обязаны суть, но нѣкіи выключаются, именно-
же—священство и монашество". Такимъ образомъ Ѳеофанъ ко-
снулся самаго важнаго вопроса своего времени—вопроса объ отноше-
ніяхъ государства къ церкви. Мы уже говорили о взглядѣ на этотъ
предметъ Петра Великаго; Ѳеофанъ въ своей проповѣди въ первый
разъ прямо и рѣзко высказалъ мнѣніе, вполнѣ согласное съ убѣжде-
ніями царя: „Се тернъ", говоритъ онъ,—„или паче рещи жало; но жало
се зміино есть, папежскій се духъ, но не вѣмъ, какъ то досягаю-
щій и касающійся насъ; священство бо иное дѣло, иный чинъ
есть въ народѣ, а не иное государство".
ііъ такой формѣ это мнѣніе было высказано въ русской литера-
турѣ въ первый разъ. Вѣ до-петровской Россіи, какъ извѣстно, ду-
ховенство пользовалось не только независимостью въ дѣлахъ церков-
ныхъ, но и довольно сильнымъ вліяніемъ на государственныя дѣла
вообще, такъ какъ устроительницею и руководительницею древне-
русской жизни была церковь. Первый Русскій царь и первый послѣ-
довательный цредставитель принципа самодержавія Иванъ IV, отвѣ-
чая на укорительное посланіе защитника старыхъ порядковъ, Курб-
скаго, рѣзко высказался противъ вмѣшательства духовныхъ лицъ "въ
дѣла, не подлежащія вѣдѣнію церкви: „Ино святительская власть,
ино царское правленіе", говоритъ онъ, и длиннымъ рядомъ библей-
скихъ и историческихъ примѣровъ доказываетъ, что какъ только
власть доставалась въ руки жреца или священника,—царство-прихо-
дило въ упадокъ: „нигдѣ же бо обрящеши, иже не разоримся цар-
ству, еже отъ поповъ владому". Слѣдовательно, заключаетъ онъ,—
„не подобаетъ священникомъ царская творити" 1). Но въ этихъ
словахъ высказывается только стремленіе устранить вмѣшательство
духовенства въ мірскія дѣла, а не отрицаніе самостоятельности ду-
ховнаго чина; напротивъ, выраженіе: „ино святительская власть, ино
царское правленіе" какъ бы утверждаетъ эту самостоятельность и
обособленность церковной власти, разграничивая только ея права и
обязанности по отношенію къ власти свѣтской. Церковь имѣетъ свою
власть, отдѣльную отъ власти государственной..Эта двойственность
1) Сказанія Курбскаго (1868 г.), 149—153.

всего яснѣе выразилась въ патріаршествѣ, представители котораго
назывались, также, какъ и глава государства, „великими госуда-
рями", и отчасти по своему высокому положенію (какъ Филаретъ
Романовъ), отчасти благодаря своей личной энергіи и настойчивости
(какъ Никонъ), пріобрѣтали не. только полную независимость отъ
свѣтской власти, но и рѣшительное вліяніе на нее. Кіевскіе ученые,
воспитавшіеся въ католическомъ тонѣ, сочувственно относились и къ
католическимъ воззрѣніямъ на положеніе церкви въ государствѣ; па-
тріархъ Никонъ, при которомъ Кіевляне явились въ Москву, также
раздѣлялъ эти воззрѣнія, повторялъ католическую легенду о двухъ
мечахъ, о солнцѣ и лунѣ, и говорилъ: „Папу за доброе отчего не
почитать? тамъ верховные апостолы Петръ и Павелъ, a онъ у нихъ
служитъ" !). По понятіямъ Никона, духовенство должно было зани-
мать въ государствѣ вполнѣ независимое и притомъ господствующее
положеніе; да и самъ царь Алексѣй Михайловичъ не допускалъ даже
сравненія между „царемъ земнымъ" и „великимъ свѣтильникомъ,
прославленнымъ Богомъ" 2). Неудобство такихъ отношеній для цар-
ской власти сказалось очень скоро—въ дѣдѣ того же Никона; преем-
ники его въ санѣ патріарха не могли уже, вслѣдствіе этого, удер-
жаться на высотѣ положенія, которое Никонъ стремился создать для
верховнаго святителя Русской земли; но они, все-таки, пользовались,
въ глазахъ высшей свѣтской власти, и еще болѣе —4ь глазахъ на-
рода, значительнымъ авторитетомъ. Секуляризація русскаго государ-
ственнаго и общественнаго строя, начатая Петромъ, исключала возмож-
ность преобладанія духовенства и его вмѣшательства въ свѣтскія
дѣла; стремленіе же Петра воспользоваться правами самодержавной
царской власти во всей ея широтѣ, и все въ государствѣ подчинить
своей волѣ, не допуская никакихъ уклоненій, никакого противорѣ-
чія совершенно исключало возможность существованія рядомъ съ
царскою властью независимаго отъ нея духовнаго управленія. Пере-
ходъ къ новому порядку выразился прежде всего въ упраздненіи па-
тріаршества, затѣмъ—въ разныхъ мѣропріятіяхъ, подчинившихъ цер-
ковныя дѣла контролю государственной власти; наконецъ, въ то
время, когда Ѳеофанъ произносилъ разсматриваемую нами проповѣдь,
по видимому, было уже окончательно рѣшено опредѣлить законода-
тельнымъ путемъ положеніе духовенства, какъ особаго „чина", вполнѣ
*) Соловьевъ, XI, 319—321, 327.
2) А. А. Э., IV, 86—87.

зависящаго, наравнѣ съ прочими „чинами", отъ единой верховной
государственной власти. Ѳеофанъ доказываетъ необходимость такого
измѣненія въ общественномъ строѣ тѣмъ, что „якоже иное дѣло
воинству, иное гражданству, иное врачамъ, иное художникамъ раз-
личнымъ, обаче вси съ дѣлами своими верховной власти подлежатъ;
тако и пастыріе, и учителіе, и просто вси духовніи имѣютъ соб-
ственное свое дѣло... обаче и повелѣнію властей держав-
ныхъ покорены суть, да въ дѣлѣ званія своего пребываютъ, и
наказанію, аще не пребываютъ, кольми паче—аще общаго себѣ
съ прочіимъ народомъ долженства не творятъ". Это положе-
ніе Ѳеофанъ подтверждаетъ текстами Св. Писанія и примѣрами изъ
византійской исторіи; вообще, въ словахъ его уже слышится голосъ
будушаго автора „Духовнаго Регламента" Ц.
1) Уже послѣ того, какъ эта часть нашего труда была написана, вышелъ
въ свѣтъ пятый томъ Сочиненій Ю. О. Самарина. Здѣсь впервые явилась въ
полномъ видѣ его диссертація о СтеФанѣ Яворскомъ и Ѳеофанѣ Прокоповичѣ —
37 лѣтъ спустя послѣ ея написанія. Взглядъ Самарина, строго выдержанный и
послѣдовательно проведенный по тремъ частямъ диссертаціи, уже достаточно, из-
вѣстенъ изъ того, что было напечатано ранѣе (основныя положенія свои Сама-
ринъ кратко изложилъ въ рѣчи передъ диспутомъ, напечатанной въ Прав.
Обзор. 1879 г., № 3 и теперь перепечатанной въ V томѣ); этотъ взглядъ—фи-
лософско-богословскій; Самаринъ даетъ оцѣнку дѣятельности Стефана и Ѳеофана
съ точки зрѣнія ихъ отношеній къ православной церкви, и этою оцѣнкой под-
тверждаетъ свою главную идею. Въ первой части диссертаціи разсматривается
богословское ученіе Яворскаго и Прокоповича, во второй — ихъ дѣятельность,
какъ сановниковъ церкви; третья часть была напечатана въ 1843 году, и въ но-
вомъ изданіи воспроизведена безъ дополненій. Для нашего труда особенную важ-
ность имѣетъ вторая часть, потому что въ ней авторъ касается, хотя съ иной
точки зрѣнія, тѣхь же вопросовъ, которые составляютъ содержаніе, первыхъ
главъ настоящаго изслѣдованія. Такъ, напримѣръ, развитіе отношеній между
церковью и государствомъ въ Россіи со времени принятія христіанства Владимі-
ромъ и до Петра Великаго—предметъ, о которомъ мы высказали здѣсь только
общее заключеніе, не вдаваясь въ подробности, прекрасно и съ достаточною
полнотою изложено Самаринымъ (стр. 181 — 256); то же слѣдуетъ сказать и о
церковно-административной дѣятельности Петра.
Чтобы нагляднѣе показать различіе во взглядахъ Ѳеофана и старо-церковной
партіи, достаточно сравнить съ приведеннымъ разсужденіемъ слѣдующія слова
СтеФана Яворскаго (Камень Вѣры, ч. I, показаніе 13): «Почитаемъ власть цар-
скую, яко отъ Бога данную, но не на сицево дѣло. Церковное бо строеніе и чи-
на церковнаго предѣлы а уставы вручи Богъ апостоломъ и ихъ воспріемникомъ,
не мірской власти, но духовной... Саулъ царь, священическую власть воспріимь,
погуби царство», и т. д.