Вахтерова Э. О. Вахтеров, его жизнь и работа. — 1961

В. П. ВАХТЕРОВ — ВЫДАЮЩИЙСЯ РУССКИЙ
ПЕДАГОГ-ДЕМОКРАТ И КРУПНЫЙ ДЕЯТЕЛЬ НАРОДНОГО
ОБРАЗОВАНИЯ
В. П. Вахтеров — яркий представитель демократической ветви
русской педагогики. Ему принадлежит почетное место в (ряду та-
ких прогрессивных педагогов и методистов старшего поколения,
как Н. А. Корф, Н. Ф. Бунаков, В. ,Я. Стоюнин, В. И. Водовозов,
В. П. Острогорский, А. Я. Герд, П. Ф. Лесгафт и другие. Большой
заслугой Вахтерова является то, что он продолжал развивать пе-
дагогическую теорию начального образования, разработанную ве-
ликим русским педагогом К. Д. Ушинским.
Вахтеров был неутомимым пропагандистом всеобщего обяза-
тельного начального обучения, страстным борцом за демократиза-
цию народного образования. Его выступления, статьи и книги по
вопросам всеобщего обучения в свое время пользовались популяр-
ностью среди прогрессивных слоев русского общества и снискали
ему горячую любовь в среде на-родных учителей.
В. П. Вахтеров формировался как педагог-демократ и обще-
ственный деятель в тот период, когда прогрессивные силы русской
общественной мысли, русской литературы и науки, русского ис-
кусства высоко подняли знамя демократизма. На его общественно-
политическиеи педагогические взгляды большое влияние оказали
революционные демократы, общественно-педагогическое движение
60-х гг. и революционное народничество 70-х гг.
В «Воспоминаниях из моей жизни» В. П. Вахтеров пишет: «Из
книг, прочитанных мною за два года семинарской жизни, особенно
сильное впечатление произвели на меня... «Что делать?» Чернышев-
ского, стихотворения Некрасова, статьи Писарева, Добролюбова,
«Азбука социальных наук» Флеровского, книжка Молешотта,
статьи Лассаля, Лаврова. Добролюбов был особенно популярен
у нас». В книге «Основы новой педагогики» Вахтеров называет
Добролюбова кумиром своей юности. Еще будучи в семинарии,
В. П. Вахтеров воспринял идеалы народничества и под их влия-
нием принял решение оставить семинарию и стать учителем.
(1853-1924)

В «Воспоминаниях из моей жизни» он пишет: «В это время носи-
лась в воздухе идея «хождения в народ». Дошла она и до Ниж-
него и до духовной семинарии. Интересовала она меня страшно.
Я искал людей, которые бы могли познакомить меня с движением,
и нашел такого человека в лице П., служившего письмоводителем
в одном из нижегородских учебных заведений... В наших беседах
мы чаще всего говорили о практических, конкретных формах, в
которые должна вылиться наша работа. Часто останавливались
на роли народного учителя, и эта форма сближения с народом
особенно нравилась мне. Я принялся за чтение журнала «Учитель»,
за Ушинского, Корфа. И чем больше я читал педагогических книг,
тем сильнее воодушевлялся задачами народного учителя, не только
как средством сближения с народам (это само по себе), а прямо
задачами воспитания и образования «подрастающих поколений».
Девятнадцатилетним юношей, в 1872 г., начал В. П. Вахтеров
свою педагогическую деятельность и более полувека самоотвер-
женно трудился на ниве народного просвещения. При этом он ни-
когда не замыкался в узких рамках педагогики. Занятия в школе,
инспекторскую работу и теоретические исследования он сочетал
с широкой общественной деятельностью^ Внешкольное образова-
ние взрослых, организация библиотек, клубов, университетов и т. л.
являлись для него не менее важным и не менее любимым делом,
чем народная школа.
В течение 15 лет (1681—1696) В. П. Вахтеров был инспекто-
ром народных училищ, формально — чиновником Министерства на-
родного просвещения. Но он понимал задачи просвещения совсем
иначе, чем его собратья из чиновничьего мира. Он ратовал за
расширение программы начальной народной школы, требовал ак-
тивизации обучения, развития детской самодеятельности, являлся
непримиримым (противником бездушного формализма, царившего
во многих школах. Он всегда выступал за реальное образование,
ясно видел пороки классицизма, насаждаемого реакционным ми-
нистром просвещения Д. Толстым.
Современники Вахтерова отмечают, что он повышал педаго-
гическую культуру учителей, помогал им проявлять творческую
инициативу.
Н. В. Чехов, близко знавший В. П. Вахтерова, отмечает, что
он обладал умением тесно связывать учение с жизнью, развивая
активность и наблюдательность детей.
Что касается широкой общественной деятельности В. П. Вах-
терова, а именно: его участия в комитетах грамотности, в Лиге
образования, в организации библиотек, в создании Московского и
Всероссийского союза учителей и т. п., то она протекала в русле
буржуазного либерализма. Характерной формой либерализма в об-
ласти просвещения было так называемое культурничество. Куль-
турники подвизались и в земствах, и в кооперации, и в сельскохо-
зяйственных обществах. Но излюбленной сферой их деятельности
было народное образование.
«Такие культурники есть во всех слоях русского общества,—
писал В. И. Ленин,— и везде они ... боязливо сторонятся «полити-
ки» ... Слой культурников всегда являлся и является поныне ши-
роким основанием нашего либерализма...»1.
1 Ленин В. И., Сочинения, т. 7, стр. 30.

Такие яркие представители левого крыла либеральной интел-
лигенции, как Вахтеров, были глубоко убеждены и искренне вери-
ли, что служат демократии и свободе. Они не понимали, что их
культурно-просветительная работа в рамках самодержавного строя
имеет очень ограниченное значение, не замечали, что само прави-
тельствов известных условиях допускало некоторую легализацию
просветительной работы. Расчет царского правительства был прост:
сеять иллюзии среди культурных обывателей, что будто бы в ус-
ловиях буржуазно-помещичьего строя имеются возможности для
самостоятельности общественных сил на почве просветительной
работы.
Революционные социал-демократы, большевики не отрицали
пользы культурно-просветительной работы интеллигенции, они при-
знавали и поддерживали ее, но только в той мере, в какой она
действительно помогала росту политической сознательности рабо-
чего класса и крестьянства. В. И. Ленин резко осуждал всякие
попытки некоторых социал-демократов противопоставлять рабочий
класс интеллигенции и в то же время беспощадно критиковал,
осуждал, высмеивал тех интеллигентов; которые всю освободитель-
ную борьбу хотели свести к культурничеству, которые высокомерно
относились к революционной работе и обвиняли революционеров в
том, что они якобы мешали их «созидательной», мирной культур-
ной деятельности.
Культурно-просветительная деятельность либеральной и осо-
бенно народнической интеллигенции несомненно способствовала
проникновению знаний в среду рабочих и крестьян, пробуждала
их недовольство царизмом, и это являлось положительной стороной
культурничества. Но культурничество имело и отрицательную сто-
рону: оно создавало впечатление, будто путем одного просвещения
можно избавить народ от нищеты, кабалы, социального гнета.
В общественной деятельности В. П. Вахтерова также было
свое положительное и свое отрицательное. Борясь за просвещение
народа, пропагандируя всеобщее обучение, организуя внешкольные
учреждения и т. п., он делал полезное дело. Сводя же обществен-
ную деятельность к культурничеству, рассматривая просвещение
как единственный путь, ведущий к лучшей жизни, он тормозил
развитие политического самосознания народных масс, учителей, ко-
торые, прислушивались к его голосу.
Только так подходя к оценке общественной деятельности Вах-
терова, мы сумеем избежать как ее идеализации, так и огульного
ее отрицания. К сожалению, в нашей историко-педагогической ли-
тературе встречается и то и другое.
В. П. Вахтеров родился в 1853 г., в семье консисторского сто-
рожа, в г, Арзамасе. Восьми лет он поступил в Арзамасское духов-
ное училище. По его словам, школьное учение не представляло для
него большого интереса. «Обыкновенно я учил уроки лишь для
того, чтобы ответить, когда опросят, и не быть высеченным или
посланным в карцер» («Воспоминания из моей жизни»). Он с ув-
лечением занимался чтением книг. Сначала отдал дань духовным
книгам, житиям святых, потом увлекался произведениями Гоголя,
А. Дюма, стихами Никитина; В 1866 г. В. П. Вахтеров окончил

духовное училище, а в 1867 г. поступил в Нижегородскую духов-
ную семинарию. Здесь он с упоением изучает «Историю цивили-
зации» Бокля, читает произведения революционных демократов,
народников, изучает передовую педагогическую литературу и преж-
де всего труды К. Д. Ушинского.
Как сказано выше, под влиянием идеи «хождения в народ»
В. П. Вахтеров решил посвятить себя делу просвещения народа. Не
окончив духовной семинарии, он выдержал в .1871 г. экзамен на зва-
ние домашнего учителя и в 1872 г. начал свою педагогическую дея-
тельность в качестве учителя начальной школы в г. Василь-Сурске.
а затем в Ардатове Нижегородской губернии.
Уже в самом начале своей педагогической деятельности
В. П. Вахтеров проявил себя не только как педагог-новатор, но и
как педагог -общественник. Он организовал при школе библиоте-
ку и начал проводить 'Просветительную работу среди взрослых.
В 1874 г. В. П. Вахтеров поступил на одногодичные курсы при
Московском учительском институте, после окончания которых
(в 1875) в течение шести лет был учителем, а затем и инспек-
тором Духовщинского городского училища на Смоленщине. В этот
период он много занимался вопросами организации учебного про-
цесса, большое внимание уделял методике занятий в однокомплект-
ных начальных школах, настойчиво искал методические пути раз-
вития самостоятельности у школьников и формирования интереса
к приобретению знаний. Он сам в эти годы увлекался естествозна-
нием, математикой, изучал вопросы развития наглядности в пре-
подавании. Академик Козлов — ученик В. П. Вахтерова — в своих
воспоминаниях пишет, что Вахтеров вел занятия увлекательно и
зажег в нем жажду знаний, привил ему любовь к науке.
В 1881 г. В. (П. Вахтеров назначается инспектором народных
училищ четырех уездов Смоленской губернии. Рамки его деятель-
ности расширяются и усложняются. Он развивает энергичную дея-
тельность: добивается увеличения ассигнований на нужды школы,
мобилизует частную инициативу, борется за расширение работы
земств в области народного образования. Зная хорошо начальную
школу, он подвергает уничтожающей критике церковноприходские
школы, вскрывает их убогость, показывает жалкий уровень знаний,
выносимых крестьянскими детьми из этих школ. Это имело большое
значение, ибо именно в это время Д. Толстой, Победоносцев, Рачин-
ский и другие, опираясь на поддержку царизма, боролись за расши-
рение сети церковноприходских школ, за передачу всего начального
образования в руки духовенства. В. П. (Вахтеров ведет борьбу за то,
чтобы начальная школа была преемственно связана со средней шко-
лой, чтобы ее питомцы без экзаменов переходили в реальные и дру-
гие средние учебные заведения.
Н. В. Чехов отмечает, что В. П. Вахтеров не был похож на
обычных инспекторов народных училищ, которые, как правило,
верноподданнически осуществляли надзор за деятельностью на-
родных школ и народных учителей, не допуская отклонения от пред-
писаний и циркуляров Министерства народного просвещения. Он не
был похож на тех государственных чиновников, которые наводили
страх на учителей. .Напротив, по свидетельству самих учителей,
Б. П. Вахтеров был их помощником, их старшим товарищем. Он^от-
носился к тем немногим должностным лицам Министерства просве-
щения, которые, подобно И. Ульянову и Н. Корфу, действительно

заботились о нуждах народной школы и помогали учителям в их
трудном деле.
Инспектируя школы и посещая уроки, В. П. Вахтеров всегда
искал положительное в работе учителей, помогал им преодолевать
трудности, давал показательные уроки, поднимал веру учителей в
их собственные силы.
80-е годы — это годы усиления реакции, эпоха безвременья.
Усиливается роль дворянства в земских учреждениях. Д. Толстой,
а затем Делянов держат курс на вытеснение земских школ, в сред-
них школах насаждается классицизм. В официальной печати за-
дают тон такие реакционные публицисты, как Катков и Леонтьев.
В этих условиях трудно было быть либеральным инспектором
народных училищ, а еще труднее идти против официального курса
в области народного образования и педагогики. Но В. П. Вахтеров
шел против течения, он отстаивал демократизм в области просве-
щения, отстаивал, конечно, не революционными, а либеральными
методами.
Будучи типичным народником-просветителем, В. П. Вахтеров
наивно верил в возможность широкого развития культурно-просве-
тительной работы в условиях буржуазно-помещичьего обществен-
ного строя. Отсюда—его либерализм, его стремление примирять
классовые противоречия, сглаживать классовый антагонизм. Он
всегда, особенно во время революционных взрывов, охотно сотруд-
ничал с представителями народнических партий: трудовиками, на-
родными социалистами, эсерами, но, являясь сторонником ничем
не ограниченного либерализма, он предпочитал оставаться беспар-
тийным общественным деятелем.
Невозможно лучше охарактеризовать его либерализм, чем это
сделала Э. О. Вахтерова, освещая его общественные и другие свя-
зи в смоленский» период жизни. «Живой, отзывчивый, общитель-
ный, В. П. имел связи с самыми различными людьми и умел воз-
буждать к себе большие симпатии. К нему льнули все, и это были
самые разнообразные люди: крестьяне-самоучки, которым он помо-
гал в их стремлении к самообразованию и снабжал книгами, и,
конечно, учителя и учительницы, видевшие в нем своего защитни-
ка, и оригинальный сиятельный князь со сложной фамилией Ро-
мейко-Гурко-Друцкой-Соколинский, старый вельможа, сначала близ-
кий друг Победоносцева, а затем его злейший враг, имевший зна-
комства во всех министерствах и характеризовавший их категори-
чески и сильно: «Дурак на дураке, и подлец на подлеце». Были в
числе этих многочисленных знакомых В. П. Вахтерова и местные
земцы, и местные землевладельцы, которых он сумел заинтересо-
вать вопросами школы, и политические ссыльные, которых немало
было в те годы в Смоленской губернии».
Поскольку либеральная общественная деятельность В. П. Вах-
терова в Смоленской губернии протекала в более или менее доз-
воленных рамках, он не только не был отстранен от должности
инспектора народных училищ, а как человек безусловно талантли-
вый, проявивший себя способным учителем и инспектором, был пе-
реведен в июле 1890 г. инспектором школ в Москву. Правда, здесь
дело не обошлось без связей. Его рекомендовал попечителю Мо-
сковского округа графу Капнисту известный педагог Малинин,
крупный методист математики, инициатор создания Московского
учительского института и первый его директор.

В это время поднималась волна русского рабочего движения.
Закладывались основы социал-демократической рабочей партии в
России. Плеханов и особенно Ленин подвергали народничество
уничтожающей критике. Обветшалым догмам либералов и народ-
ников, которые н в новых условиях продолжали делать ставку на
крестьянство и не понимали исторического значения новой обще-
ственной силы — рабочего класса, В. И. Ленин противопоставлял
революционное учение марксизма о всемирно-исторической роли
пролетариата в деле коренного преобразования общества.
Еще в период борьбы за создание социал-демократической
партии Ленин заявил, что «русский рабочий, поднявшись во глазе
всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет
русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой
дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммуни-
стической революции» К
Но и в этих изменившихся общественных условиях В. П. Вах-
теров остался типичным демократом-просветителем, возлагавшим
все надежды на просвещение. Более того, именно в этот период он
с исключительной энергией развертывал свою работу в области
народного образования, выступал инициатором создания разного
рода обществ и организатором земских и других либеральных об-
щественных сил на фронте просвещения.
Работая инспектором в Москве, В. П. Вахтеров одновременно
принимал самое активное участие в деятельности Московского Ко-
митета грамотности. Он, можно оказать, был душой этого коми-
тета. В это время он развертывает широкую пропаганду всеобщего
обязательного начального обучения и активно участвует в орга-
низации школ для рабочих. Работая в Комитете грамотности, он спо-
собствовал созданию ряда внешкольных учреждений. Под его пред-
седательством был организован. в Москве «Музей наглядных по-
собий», обслуживавший многие провинциальные школы. В. П. Вах-
теров много сделал для превращения школьных библиотек в на-
родные, принимал активное участие и в проведении кампании по-
мощи голодающим.
В своей общественной деятельности в Москве и в критике по-
литики Министерства народного просвещения В. П. Вахтеров вы-
ходил иногда за дозволенные рамки и оказался поэтому в поле
зрения вездесущей охранки. Его деятельность стала вызывать недо-
вольство в министерских сферах и в Московском учебном округе.
Попечитель Московского учебного округа Боголепов так харак-
теризовал Вахтерова: «...помимо своей прямой деятельности,
В. П. Вахтеров увлекался общественной деятельностью и литера-
турой и, излагая свои мысли о народном образовании, иногда
придавал им, ради дешевого успеха среди публики, нежелательную
и несовместимую с его служебным положением окраску или рез-
кую, бьющую на эффект форму».
В 1896 г. Вахтеров вынужден был уйти в отставку.
С этого времени начинается новый и, пожалуй, самый плодо-
творный период его жизни. Продолжая заниматься разносторонней
культурно-просветительной деятельностью (в О-ве грамотности, в
Лиге образования, на съездах по профессионально-техническому об-
разованию, и т. п.), В. П. Вахтеров именно в это время создает
1 Ленин В. И., Сочинения, т. 1, стр. 282.

«Русский букварь» и замечательные книги для чтения «Мир в рас-
сказах для детей» (1900), в которых обобщался его опыт педагога-
демократа, талантливого методиста. В этот период времени он
выпускает (ряд трудов по всеобщему обучению и внешкольному
образованию.
Особенно плодотворной была его работа на учительских кур-
сах. С 1898 по 1902 г. он выступал в качестве лектора на летних
учительских курсах в Хороле, Лубнах, Сураже, Курске, Саратове,
Екатеринодаре и других. Учителя высоко ценили его деятельность.
Об этом говорят их многочисленные письма, адресованные
В. П. Вахтерову.
В декабре 1902 г. в Москве состоялся 1-й Всероссийский учи-
тельский съезд обществ взаимопомощи, учащим, на котором при-
сутствовало 300 делегатов от 70 обществ. В подготовке и прове-
дении этого съезда В. П. Вахтеров принимал деятельное участие.
Руководители съезда, раболепствующие либералы, позорно вели
себя при обсуждении резолюции о правовом положении учителя.
Когда председатель съезда Мазинг предложил обсуждать только
те тезисы доклада, которые были допущены распорядительным
комитетом, В. П. Вахтеров имел мужество объявить: «Я, как член
комиссии, уполномочен заявить от лица своих товарищей, что ра-
бота наша представляет неразрывное целое: в ней один пункт вы-
текает из другого непосредственно, а поэтому я предлагаю одно
из двух: либо обсуждать доклад целиком, либо вовсе его не обсуж-
дать». На этом съезде он выступил с докладом «Умственные за-
просы учительства и их удовлетворение».
В период с 1897 по 1903 г. В. П. Вахтеров проводил интерес-
ную работу в школе при Тверской мануфактуре Морозовой. Он
провел здесь ряд ценных экспериментов по изучению детей и по
методам обучения. Его педагогические наблюдения в тверской
школе были использованы впоследствии в его творческих работах
по педагогике и методикам.
Не будучи связан своим служебным положением, как это было
в период его инспекторства, В. П. Вахтеров все острее критиковал
деятельность Министерства просвещения, все больше переступал
границы, дозволенные цензорами и полицией. Охранка следила за
каждым его шагом. В 1903 г. он был арестован за материальную
помощь семье сосланного педагога, за связь с политически небла-
гонадежными и за якобы противоправительственную агитацию в
тверской школе и среди рабочих. После 3-месячного заключения
в Таганской тюрьме он был выслан в Новгородскую губернию на
3 года. Но в Новгороде Вахтеров был в ссылке лишь до 1904 года.
В конце этого года он вернулся в Москву и принялся опять за
литературно-педагогическую и общественную работу. В годы ре-
волюции 1905—1906 гг. он много сил отдал организации Учитель-
ского союза. Эта его деятельность освещается в книге Э. О. Вах-
теровой с ошибочных позиций. Автор книги — сама активный участ-
ник Учительского союза — сочувственно относится к той позиции,
какую занимали тогда народнические партии. Она полагает, что
идея профессионально-политического союза, которую отстаивали
эсеры и кадеты, была правильна, а позиция революционных со-
циал-демократов большевиков, отстаивавших чисто профессиональ-
ный союз, была раскольнической. В соответствующем месте книги,

в примечании от редакции, мы подробно выясняем ошибку
В. П. Вахтерова и автора книги Э. О. Вахтеровой.
В период между двумя революциями, охватывающий десять
лет, В. П. Вахтеров, разочаровавшись в известной мере в обще-
ственной деятельности, сосредоточил свои силы главным образом
на теоретической работе по педагогике и методикам. В это время
им создан и опубликован ряд фундаментальных работ: «Предмет-
ный метод обучения» (1907), «Спорные вопросы образования»
(1907), «Основы новой педагогики» (1913) и «Всенародное школь-
ное и внешкольное образование» (1917). Он продолжал совершен-
ствовать букварь и книги для чтения, доставившие ему широкую
известность и большую популярность среди прогрессивных
учителей.
Но и в эти годы В. П. Вахтеров не ограничивался литератур-
но-педагогической работой. Он активно участвовал в работе Лиги
образования, реже, чем раньше, но все же выступал на учитель-
ских курсах.
В. П. Вахтеров принимал самое активное участие в работах
Всероссийского съезда по народному образованию (22 декабря
1913 — 3 января 1914 г.), который имел большое значение в деле
борьбы за демократическую перестройку школы. Большевистская
партия уделяла этому съезду большое внимание. Достаточно ска-
зать, что в период подготовки к съезду и во время его проведения
«Правда» посвятила ему свыше 30 статей.
Несмотря на тщательный отбор делегатов съезда, на нем было
немало демократически настроенных учителей. В его работах при-
нимало участие и некоторое количество большевиков в качестве
делегатов-учителей. Однако съезд проходил в условиях жесткого
режима, установленного «свыше», и поэтому в его решениях не
получила последовательного развития демократическая линия в
области образования.
В годы первой империалистической войны В. П. Вахтеров был
представителем от Учительского союза в Центральном Междуна-
родном бюро учительских союзов. Он организовал материальную
и моральную помощь военнопленным учителям, семьям учителей,
мобилизованных в армию.
В 1916 г. В. П. Вахтеров принимал деятельное участие в ор-
ганизации и работе Первого Всероссийского съезда преподавателей
русского языка, а в период Февральской буржуазно-демократиче-
ской революции 1917 г. много сил отдал возрождению Всероссий-
ского Учительского союза и как его представитель принимал уча-
стие в работе Государственного комитета по народному образо-
ванию.
На формирование педагогических взглядов В. П. Вахтерова
большое влияние оказали прогрессивные идеи революционно-демо-
кратической педагогики, общественно-педагогического движения
60-х гг. Сильное влияние на его педагогические воззрения оказали
труды К. Д. Ушинского. В. П. Вахтеров был знаком и с западно-
европейской педагогической мыслью. Он хорошо знал прогрессив-
ные для своего времени педагогические идеи Рабле, Монтэня, Ко-
менского, Локка, Руссо, Песталоцци, Фребеля и других и часто
обращался к ним при обосновании своих педагогических взглядов

Из истории педагогики его внимание привлекали те факты и
идеи, которые служили орудием борьбы против мертвящей схола-
стики, бессмысленной зубрежки, вербализма и формализма в обу-
чении, которые являлись опорой свободного творческого труда учи-
телей в школе и развития любознательности, самодеятельности и
активности учащихся. Важным источником педагогических взгля-
дов В. П. Вахтерова был его собственный педагогический опыт, а
также опыт передовых учителей, который он имел возможность на-
блюдать в период его инспекторской деятельности в Смоленской
губернии и в Москве. Многое дали для его теоретических обобще-
ний экспериментальные работы, проводимые им в тверской школе.
Своими трудами В. П. Вахтеров обогатил многие разделы пе-
дагогики, но особенно ценный вклад он внес в теорию и практику
начального обучения.
В. 80—90-е гг. В. П. Вахтеров занимался главным образом
разработкой общественно-педагогических проблем. В центре его
внимания в это время стоял вопрос о всеобщем обязательном на-
чальном обучении. Будучи почти целиком поглощен этим вопросом,
он очень мало уделял внимания теории педагогики и дидактике
в строгом смысле этого слова. В тесной связи с вопросом всеоб-
щего обучения В. П. Вахтеров рассматривал и коренные проблемы
народной школы (ее место в системе народного образования, со-
держание обучения в ней, продолжительность курса и др.).
Вопросы всеобщего обучения волновали его и в последующие
годы, вплоть до Октябрьской революции. К теоретическим изыска-
ниям и дидактическим экспериментам он подошел вплотную после
революции 1905—1907 гг., когда вынужден был значительно сузить
размах своей практической и общественной деятельности.
Уже в «Заметках о народной школе», появившихся в 1891 г.
в журнале Министерства народного просвещения, В. П. Вахтеров
доказывал возможность значительного расширения школьных кон-
тингентов при сравнительно небольших материальных затратах со
стороны земств и государства. Это положение он подтверждал
ссылками на данные многих земств Смоленской губернии. Но в
этой статье еще не было ясной постановки вопроса о необходимо-
сти и возможности осуществления всеобщего начального обучения
во всей стране. Остро этот вопрос ставится им в статье «Всеобщее
начальное обучение», появившейся в «Русской мысли» в 1894 г., в
реферате на эту тему в Московском Комитете грамотности и в его
выступлениях на 2-м съезде деятелей по техническому и профес-
сиональному образованию. В. П. Вахтеров показал культурную от-
сталость России по сравнению с рядом стран Европы и Америки
и неопровержимо доказал, что единственным виновником народно-
го невежества является самодержавие, не желающее делать ника-
ких шагов для повышения грамотности населения. Он опроверг все
доводы, приводившиеся против всеобщего обучения. Реакционеры,
включая и министров народного просвещения Д. Толстого, Деля-
нова и других, считали предложение о введении всеобщего началь-
ного обучения пустой и вредной утопией. К каким только ухищре-
ниям не прибегали они, чтобы опорочить, дискредитировать вся-
кую мысль о всеобщем обучении. Они запугивали обывателей тем,
что введение всеобщего обучения потребует больших налогов,
апеллировали к бедности народа, утверждали, что народу просве-
щения не нужно и будто бы он сам' не стремится к образованию.

Известный реакционный публицист Леонтьев, к голосу которого
охотно прислушивалось и правительство, писал: «Всеми мерами
нужно заботиться, чтобы не допустить народ к образованию. Если
мы до сих пор противились духу времени (т. е. введению народ-
ного представительства), то этим обязаны безграмотности русско-
го народа». Реакционеры внушали правительству и господствую-
щим классам, что безграмотным народом управлять легче. Пуска-
лась в ход и такая мысль, что всеобщее обучение приведет к порче
нравов.
В этой обстановке громкий голос В. П. Вахтерова в защиту
всеобщего обучения прозвучал как призыв к борьбе против всяко-
го обскурантизма. По поводу реферата, прочитанного им в Мо-
сковском Комитете грамотности, известный буржуазный экономист
А. И. Чупров говорил, что он развеял призрак неосуществимости
всеобщего обучения.
Выступления В. П Вахтерова вызвали самый живой отклик в
широких кругах демократической интеллигенции. И в этом его
несомненная заслуга. В 1897 г. вышла в свет его книга «Всеобщее
обучение». Ссылаясь на опыт истории, на опыт многих передовых
стран мира, В. П. Вахтеров шаг за шагом разбивал доказатель-
ства реакционеров о неосуществимости всеобщего обучения. Он
раскрыл громадное значение всеобщего обучения для хозяйствен-
ного подъема страны, для борьбы с предрассудками н грубыми
суевериями народа, для преодоления экономической и культурной
отсталости России. Эти же положения он развивал и в статье
«К вопросу о всеобщем обучении», опубликованной в журнале
«Вестник воспитания» в 1897 г.
Сила и убедительность прогрессивных выступлений Вахтерова
состояли и в скрупулезных расчетах, которые показывали осуще-
ствимость всеобщего начального обучения в России, несмотря на
низкий экономический уровень развития ее. Вахтеров видел источ-
ник финансирования всеобуча не в повышении налогов, а в пере-
распределении расходов, в частности в сокращении их на содер-
жание полиции, огромного бюрократического аппарата, на армию.
Еще более энергично и широко развернул он пропаганду всеобщего
обучения в годы первой русской революции. В «Записке об орга-
низации школ на новых началах» Вахтеров предлагал практиче-
ски приступить к введению всеобщего обучения. «В первый пе-
риод,— писал он,— должна быть достигнута общедоступность обу-
чения посредством устройства достаточного числа начальных
школ»а затем можно -будет перейти и к обязательному обуче-
нию. При этом он настаивал на осуществлении этого в короткий
срок. Касаясь вопроса о средствах на всеобщее обучение, он прямо
говорил о необходимости сократить расходы на полицию, на ар-
мию, на бюрократический аппарат и т. п.
И в годы мрачной столыпинской реакции, и в годы нового ре-
волюционного подъема В. П. Вахтеров не оставлял мысли о вве-
дении всеобщего обучения. И в Лиге образования, и на учитель-
ских съездах, и на съезде по народному образованию в 191$—
1914 гг. он продолжал быть страстным поборником всеобщего
обязательного начального обучения.
1 Вахтеров В. П., Об осуществлении всеобщего обучения,
«Народный учитель», 1906, № 12, стр. 4.

Его книга «Всенародное школьное и внешкольное образова-
ние», написанная в 1916 г. и опубликованная в 1917 г., и сейчас
читается с большим интересом, хотя все в ней — далекое прошлое,
история.
Это — одна из немногих книг, относящихся к этому времени,
в которой так -ярко и убедительно был раскрыт антинародный ха-
рактер политики царского правительства в области просвещения.
Приведем некоторые выдержки.
«Прошлое нашего народного просвещения — это история ли-
цемерия, напыщенных правительственных деклараций о важности
образования, с одной стороны, и гонений на школы и деятелей про-
свещения — с другой» !.
«Положение народного просвещения у нас было довольно верно
схвачено карикатурой, которая в 90-х годах прошлого века имела
большой успех за границей. На карте Европы западная часть была
изображена светлой, но эту светлую половину отделяет стена от
совершенно темной восточной части, а около стены изображен
министр народного просвещения конца века Делянов и старатель-
но замазывает все щели, чтобы через них не проникли как-нибудь
лучи света с запада в Россию. Графу Делянову, как известно, при-
надлежит циркуляр о «кухаркиных детях», сущность которого со-
стоит в том, чтобы в гимназии отнюдь не допускались дети недо-
статочно обеспеченных родителей. В 1897 году Министерство на-
родного просвещения вносило в смету на начальное народное об-
разование менее 1!/2 миллиона (1484 000 р.), что составляет по
1 копейке на каждого жителя»2.
«Чем более трещин давал старый строй, тем усерднее обере-
галось сознание народа от попыток критического отношения к это-
му строю. Отсюда все усиливающееся давление на школу, боязнь
каждого новшества, недоверие к обществу, частной инициативе я
учителя»!, ограждение учащихся от влияния книги, газеты, интел-
лигенции, самый подозрительный надзор над учащими и учащимися
зараз, — посредством экзаменов и целой системы шпионства, за-
мена педагогики и дидактики официальными программами и цир-
кулярами и крайне своеобразная система школьного заведования,
монополизировавшаяся в руках бюрократии и поглотившая обра-
зование, ставшая тираном и палачом детской души»8.
Подвергнув такой уничтожающей критике политику царского
правительства, В. П. Вахтеров указывал, что в демократических
слоях России развивается и крепнет стремление сделать всеобщим
й общедоступным образование сначала начальное, а затем среднее
и высшее.
«Конец XIX и начало XX века прошли и у нас под знаком
«всеобщего обучения»,—писал он. «Это — требование обучать всех
без различия звания, сословия, состояния, пола, вероисповедания,
национальности... Наш идеал — равное для всех общее образова-
ние» 4.
1 Вахтеров В. П., Всенародное школьное и внешкольное
образование, М., изд. Сытина, 1917, стр. 44.
2 Там же, стр. 47.
3 Там же, стр. 53.
4 Там же, стр. 72—73.

В. П. Вахтеров, являясь сторонником классового сотрудниче-
ства, не мог, разумеется, понять, что в буржуазно-крепостническом
государстве, каковым была царская Россия, равное для всех об-
разование немыслимо, он не мог подняться до сознания того, что
только победа социалистической революции создаст экономические
и политические предпосылки для претворения в жизнь этого де-
мократического принципа. Но его требования будили. мысль тру-
дящихся масс и прогрессивной интеллигенции, заставляли их за-
думываться над тем, почему этого нет в России.
К чести В. П. Вахтерова нужно отметить, что он ясно пони-
мал необходимость бесплатного обучения, государственной помощи
детям беднейшего населения и т. п. «Обучение,— подчеркивал он,—
должно быть бесплатным не только в начальной, но и в высшей
школе, не только в общеобразовательной, но и в профессиональ-
ной...» 1. «Необходимо организовать правильно поставленную по-
мощь тем детям, которые не имеют платья и обуви...»2.
В. П. Вахтеров понимал также, что без выполнения этих усло-
вий образование по-прежнему будет оставаться привилегией бога-
тых. Он справедливо писал: «... и интересы личности и самого го-
сударства настоятельно требуют всеобщего образования, которое
сводится к общедоступности, бесплатности и обязательности обу-
чения. Без обязательного, бесплатного и общедоступного обучения
7,5 миллиона детей обоего пола, остающихся сейчас за порогом
школы, не научатся ничему, проживут всю жизнь, не изведав всех
тех благ, какие дает образование. Без этих мер мы и впредь оста-
немся позади всех цивилизованных народов в деле просвещения»3.
В свете задач всеобщего обучения В. П. Вахтеров решал и
вопрос о месте народной школы в системе народного образования.
Он рассматривал народную школу как первую ступень образова-
ния, преемственно связанную с последующими ступенями. В статьях
«Низшая школа», «Новая школа», «Записка об организации на-
чальных школ на новых началах...» раскрывалась не только связь
начального образования со средним, но и его связь с профессио-
нальным. «Игнорировать, профессиональную школу, — писал
В. П. Вахтеров в книге «Спорные вопросы образования»,— могут
только паразиты, аристократы и плутократы, обеспеченные случай-
ностью рождения от необходимости зарабатывать хлеб»4. В то же
время он правильно считал вредной и- нетерпимой слишком узкую
специализацию, при которой человек «имеет только ограниченный,
узкий круг знаний».
Вахтеров отстаивал единую школу, разделенную на три сту-
пени (1-я ступень — 4 г., Т-я ступень — 4 г» и 3-я ступень — 3 года).
Он считал, что задача народной школы — первой ступени образо-
вания — заключается в том, чтобы покончить с невежеством на-
рода. Он правильно отмечал, что «характер школы» всегда нахо-
дится в соответствии с общественным строем, но не делал выте-
кающего отсюда вывода: сначала изменить общественный строй,
1 Вахтеров В. П., Всенародное школьное и внешкольное
образование, М., 1917, стр. 83.
2 Там же, стр. 85.
3 Там же, стр. 94.
4 Вахтеров В. П., Спорные вопросы образования, М., 1907
стр. 26—27.

в затем изменять школу. Он верил в возможность преобразований
школы при сохранении экономических основ старого строя, меч-
тая о буржуазной демократической республике. Он и перед школой
ставил задачу подготовить таких людей, которые бы создали та-
кое «Демократическое» общество. По его мысли, начальная народ-
ная школа должна служить фундаментом образования и давать
Такие знания, которые могли бы стать исходным пунктом для даль-
нейшего образования и самообразования. Особенно большое зна-
чение он придавал тому, чтобы народная* школа подготовляла к
самообразованию, ясно понимая, что долгое время для широких
народных; масс она будет единственным очагом просвещения.
Поэтому/В. П. Вахтеров ставил перед народной школой задачу —
учить детей правильно думать, логически мыслить, расширять их
умственный кругозор, развивать психические функции (память,
внимание, воображение, мышление), пробуждать любознательность,
пытливость, стремление к знанию, развивать их индивидуальные
способности.
Исходя из задач начальной школы, Вахтеров определял и со-
держание обучения в ней.
В «Заметках о народной школе» (1891) он был близок к офи-
циальной педагогике в решении этого вопроса и высказывался за
религиозно-нравственное направление содержания образования в
народной школе. Здесь он писал: «Религиозно-нравственное на-
правление школы; преподавание церковно-славянского языка и
'пения, участие учеников в пении и чтении в церкви, знакомство из
книг для классного чтения с главнейшими событиями русской ис-
тории и некоторыми сведениями из географии родины, знакомство
с доступными пониманию учащихся произведениями русских клас-
сиков, простые, задушевные, проникнутые добродушием отноше-
ния учащих и учащихся, вполне отвечающие задушевности и про-
стоте патриархального русского быта и добродушия русского на-
рода, дружеские отношения учащихся между собою, их всегдаш-
няя готовность помочь один другому куском хлеба, лоскутом бу-
маги, объяснением уроков; уважение к обычаям народа,— вот
главные элементы, из коих слагается национальный характер нашей
начальной школы» 1.
/Позднее, когда Вахтеров создавал той книги для чтения
«Мир в рассказах для детей» и особенно в революционные 1905—
1907 гг., он выступал за светский характер образования. Не слу-
чайно злобный враг просвещения ярый черносотенец Пуришкевич
поносил его учебные книги за то, что они якобы сеяли безбожие.
Вахтеров резко критиковал программы Министерства народного
просвещения для начальной школы и решительно настаивал на
расширении объема начального образования.
Рассматривая начальную школу как фундамент дальнейшего
образования, В. П. Вахтеров предъявлял высокие требования к
учителю. Он возмущался тем, что царская бюрократия свела роль
учителя к механическому исполнению предначертаний свыше и
поставила в бесправное положение. Вахтеров требовал улучшения
материального и правового положения учителей, чтобы они не
были бессильны и беззащитны перед инспектором, членом училищ-
ного совета, попечителем и т. п. В. П. Вахтеров высоко ценил роль
1 «Журнал Мин-ва нар. просвещ.», 1891, стр. 99, август.

учителя, называй его душой школы. «Самые превосходные учреж-
дения, самые целесообразные организации, самые лучшие програм-
мы, самые удобные школьные помещения ничего не значат в
школьном деле, если нерв и душа школы — учитель не будет
стоять на высоте своего призвания, если его ум не будет проник-
нут гуманными широкими взглядами на школу, если его сердце
не будет согрето любовью к детям и к своему делу»,— так гово-
рил он на учительских курсах в Лубнах 1.
Возвращаясь вновь к этой мысли в статье «Спор между шко-
лой и обществом», он писал: «Никакие программы, .никакие пла-
ны обучения, никакие руководители, учебники и руководства —
ничто не заменит живого учительского воздействия на учащихся»2.
Каков учитель, такова и школа, таковы и дети, и поколения,
идущие нам на смену,— эта мысль проходит красной нитью во
всех его выступлениях, статьях, работах. По его мысли, работа
учителя должна быть творческой, вдохновляемой высокими идеа-
лами. Он всю свою жизнь отстаивал право учителя на свободное
педагогическое творчество и постоянно подвергал критике и осуж-
дению мелочную регламентацию деятельности учителя.
«Если обучение — искусство,— писал В. П. Вахтеров,— то это
высшее из всех искусств, потому что оно имеет дело не с .мрамо-
ром, не с полотном и красками, а с живыми людьми. И тогда
школа является высшей художественной студией и учителю, как
художнику, должен быть предоставлен известный простор и сво-
бода творчества. Для художника считается достаточным контроль
общества, оценка товарищей по искусству и профессиональная
этика... Подобно тому и работа учителя могла бы контролировать-
ся обществом, товарищескими организациями, регулироваться про-
фессионально этикой»3.
Идеалом учителя для Вахтерова был образованный, культур-
ный человек, пользующийся авторитетом и уважением среди детей
и родителей, являющийся примером для молодого поколения. Он
правильно полагал, что авторитет учителя находится в прямой свя-
зи с его знаниями, с его любовным отношением к школе и детям.
Предъявляя к учителю высокие требования, В. П. Вахтеров, как
никто другой, отдал много сил повышению культурного и педаго-
гического уровня народных учителей. Его работа на учительских
курсах — это пример самоотверженного, вдохновенного труда. Он
стремился поставить дело на курсах так, чтобы будить мысль учи-
теля, возбуждать у, него жажду знаний, повышать его педагоги-
ческую культуру, укреплять любовь к его благородной профессии.
Курсанты всегда отмечали умение В. П. Вахтерова поднять их са-
мосознание, возвысить в их глазах великую миссию учителя.
В. П. Вахтеров считал, что народная школа выполнит свои
большие задачи, если будет коренным образом изменено руковод-
ство ее деятельностью. Хорошо зная механику руководства народ-
ным образованием, он горячо протестовал против бюрократиче-
ского централизованного управления школой. Он справедливо ут-
1 «Русская школа», 1398,' № 10, стр. 281.
2 Вахтеров В. П., Спорные вопросы образования, М., 1907,
стр. 50.
8 См. «Народный учитель» (1914, № 1), «Свобода учительского
творчества».

верждал, что царская бюрократия изгоняла из школы рациональ-
ную педагогику, фальсифицировала научные знания, сообщаемые
учащимся, обращала школу в казарму, обезличивала учителей,
восстанавливала против них учащихся, школу против семьи и
семью против школы
Он выдвигал принцип децентрализации управления школой,
означавший подчинение школ органам местного самоуправления,
и принцип автономии школы, т. е. предоставление прав учителям
и родителям определять содержание образовательной и воспита-
тельной работы школы и весь строй школьной жизни.
Слабой стороной этих требований было то, что в условиях
буржуазно-помещичьего строя и децентрализация, и автономия не
могли освободить школу от полицейского гнета и реакционного
влияния церкви на воспитание. Идея автономии, которую усердно
развивал Вахтеров, находилась в противоречии с его же правиль-
ным утверждением, что каков общественный строй, такова и
школа.
В. П. Вахтеров не ограничился освещением проблемы народной
школы в ее общественно-педагогическом аспекте. Большое внима-
ние в эти годы он уделял разработке коренных вопросов теории
обучения и воспитания в начальной школе. Исходя из взгляда на
начальную школу как на фундамент всего дальнейшего образова-
ния, он предъявлял и соответствующие требования к содержанию
образования в ней, к построению учебного плана и программ. Он
предлагал включить в учебный план родной язык, арифметику, руч-
ной труд, искусства (рисование, лепка, пение). Этот план, по мыс-
ли В. П. Вахтерова, отвечал задачам всестороннего развития ре-
бенка. Характерно, что в учебном плане Вахтерова нет места за-
кону божьему. Правда, позже он отступил от этого: в 1917 г. им
допускался закон божий как обязательный предмет для школы
и не обязательней для учащихся. Не предусматривая в учебном
плане в качестве отдельных учебных предметов естествознание,
географию и историю, В. П. Вахтеров включал соответствующие
знания по ним в программу объяснительного чтения по родному
языку. Если учесть, что в это время в начальной школе, особен-
но церковноприходской, содержание обучения было пропитано
духом религии и сводилось к выработке лишь умений читать,
писать и считать, то станет ясно, насколько прогрессивным был
учебный план, разработанный Вахтеровым. Однако следует отме-
тить, что в нем не предусматривалось физическое воспитание в
народной школе. Ручной же труд в школе и труд учащихся дома
не могли заменить физического воспитания.
В. П. Вахтеров требовал согласовать программы народных
школ с программами низших классов, гимназий, чтобы обеспечить
преемственность между начальной и средней школой. Это вытекало
из его идеи бессословной школы, высказанной еще в 1874 г.
В. П. Вахтеров критиковал существовашие программы началь-
ной школы за то, что они были устремлены на привитие детям ме-
ханических навыков (чтения, письма, счета), а не на их умствен-
ное развитие. Когда в 1897 г. Министерством народного просве-
щения были опубликованы программы народных училищ, он вы-
1 Вахтеров В. П., Спорные вопросы образования, 1907,
стр. 44 и др.

ступил с резкой критикой их. В докладе, прочитанном в О-ве по
распространению технических знаний на тему «Программа народ-
ной школы «и ее отношение к профессиональному образованию»,
Вахтеров требовал выбросить из программ старый, ненужный
хлам и ввести в них знания, необходимые для общего образования
и умственного развития. Он решительно возражал против того, что
в программах Министерства не предусматривались знания по ес-
тествознанию, географии и истории, не указывались образцы ху-
дожественной литературы, с которыми необходимо было знакомить
учащихся. В. П. Вахтеров открыто протестовал против того, что
из 27 учебных недельных часов 12 часов (т. е. почти половину) ми-
нистерство отводило на закон божий, церковно-славянское чтение
и церковное пение. Он правильно указывал, что начальная школа
не может игнорировать требования, предъявляемые к ней самой
жизнью, развивающейся промышленностью. Он подчеркивал ту
мысль, что начальная школа должна давать достаточные для жиз-
ни знания и трудовую подготовку.
Центральное место, по мысли В. П. Вахтерова, в начальной
школе должен занимать родной язык, имеющий целью общее раз-
витие детей и привитие им прочных навыков чтения и письма, не-
обходимых как для усвоения элементарных знаний в школе, так
и особенно для самообразования. В. П. Вахтеров последовательно
защищал принцип обучения в начальной школе на родном языке.
I Для характеристики образовательного и воспитательного зна-
чения родного языка он ссылался на известные слова К. Д. Ушин-
ского: «Родной язык — это кладовая, где хранятся самые задушев-
ные думы народа, самые лучшие думы, желания и стремления, его
чаяния, самые дорогие его идеалы, это орган духовной жизни на-
рода. Изучая родной язык, ребенок вступает во владение огромным
духовным богатством, которое создано в течение веков и тысяче-
летий его народом».
В. П. Вахтеров критиковал министерские программы по рус-
скому языку за преобладание в них грамматического материала,
за формальное изучение языка в начальной школе, за увлечение
грамматическими тонкостями. В противовес этому он большое
внимание уделял чтению, правильно подчеркивая его огромное
значение для умственного и нравственного развития учащихся и
для сознательного овладения языком.
Большое место В. П. Вахтеров отводил арифметике. Он пред-
лагал значительно расширить министерскую программу, включив
в нее изучение метрической системы, изменение площадей и объе-
мов, применяемое в практической жизни, и необходимое для ус-
воения элементов естествознания. Чтобы связать обучение ариф-
метике с потребностями жизни, 'он рекомендовал решать задачи,
составленные на материале из трудовой деятельности крестьян,
природоведения, географии, истории.
«Очень важно, — писал В. П. Вахтеров,—сблизить арифмети-
ку, как и все другие предметы, с жизнью и всеми остальными
предметами обучения. А потому данные арифметических задач
должны быть почерпнуты из сферы, знакомой ученику, а не ка-
саться отраслей, о которых он ничего не знает...», «...в задачах
должно по возможности сообщать сведения, какие будут иметься
и в практической жизни...», «...арифметика не должна быть изоли-

рована от других предметов преподавания. Она должна оказы-
вать им возможную помощь, иметь связь с ними»
Следуя педагогической концепции Ушинского, Вахтеров вклю-
чал в программу и в свои учебные книги для чтения статьи, со-
держащие сведения из истории, естествознания, географии. Особен-
но большое внимание естествознанию он уделял на уроках объяс-
нительного чтения, подчеркивая огромное образовательное и воспи-
тательное значение естественных наук. В. П. Вахтеров, как и
К. Д. Ушинский, утверждал, что естествознание развивает способ-
ность к наблюдениям, открывает широкий простор для детского
творчества, учит классифицировать, сравнивать, делать выводы из
собственных наблюдений, раскрывает перед учащимися безгранич-
ную власть человека, изменяющего природу. Он ясно видел и прак-
тическую пользу изучения естествознания для крестьянских ребят
в том, что оно помогает уходу за скотом, повышению урожайности,
учит более рационально вести сельское хозяйство.
В. П. Вахтеров включалв программу довольно широкий круг
знаний по естествознанию: времена года, труд человека, знакомство
•с явлениями природы, растительный мир, животный мир, человек,
основные сведения из физики и некоторые сведения из химии и
геологии.
Большое значение он придавал и изучению географии в на-
чальной школе, считая, что окончившие начальную школу должны
уметь пользоваться географической картой и усвоить основные све-
дения из физической географии и географии России. *И в отноше-
нии географии он подчеркивал необходимость ее связи с практиче-
ской жизнью,
Что касается сообщения 'Исторических знаний в начальной школе,
то В. П. Вахтеров предлагал включать их в уроки объяснительно-
го чтения только) с 3-го года обучения. В книге для 3-го года обу-
чения «Мир «в рассказах для детей» были помещены статьи о жиз-
ни первобытного человека и из истории родной земли: «Поучение
Владимира Мономаха», «Александр Невский», «Куликовская бит-
ва», «Иоанн III» и «Свержение татарского ига», «Василий Шиба-
нов», «Филипп-митрополит», «Ермак» и др.
Большой интерес представляет предложение В. П. Вахтерова
о введении в учебный план народной школы элементов общество-
ведения с целью дать учащимся представление об общественном
устройстве России и других стран, об управлении, суде, законах
и т. п.
Предлагая включить в учебный план ручной труд, Вахтеров
ставил не профессиональные, а воспитательные задачи. Он предла-
гал такие виды ручного труда, которые бы положительно влияли
на умственное развитие. «Мы не хотим ручного труда для него са-
мого,—писал В. П. Вахтеров.—(Мы хотим гармонии в развитии...»2.
Исключительно ценный вклад внес В. П. Вахтеров в теорию
и практику методов обучения. В таких работах, как «Методическое
руководство к обучению письму и чтению», «Наши методы образо-
вания и умственный паразитизм», «Предметный метод обучения»,
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
изд. 5, стр. 219.
2 Там же, стр. 199.

«Опорные вопросы образования» и другие, он развивал передовые
для своего времени дидактические взгляды и освещал методы, по-
вышающие активность и самостоятельность учащихся, пробуждаю-
щие у них интерес к учению. Его книга «Предметный метод обуче-
ния» не утратила своего значения и в данный момент. На большом
экспериментальном материале и на основе личного педагогического
опыта Вахтеров показал в этой книге несостоятельность и , вред
схоластических методов воспитания и обучения и решительно высту-
пил против формализма и догматизма в обучении!] Развивая про-
грессивные взгляды русской и зарубежной демократической педаго-
гики, он предлагал строить процесс обучения на основе сознатель-
ности, активности, самостоятельности учащихся; широко применять
наглядность в обучении, учитывать психологические особенности
детей.
В. П. Вахтеров являлся непримиримым противником механи-
ческого усвоения знаний, бессмысленной зубрежки; противником
того, чтобы дети приучались «думать чужими мыслями, говорить
чужими словами». Он последовательно и горячо отстаивал прин-
цип сознательного обучения, т. е. обучения, основанного на осмыс-
ленном отношении детей к учению, на сознательном усвоении зна-
ний о природе и обществе. Он требовал, чтобы дети побольше са-
ми наблюдали явления природы и общественной жизни; сами при
помощи учителя сравнивали явления, находили в них черты сход-
ства и различия, общее и особенное, выясняли причины и связи,
взаимоотношения и закономерности. В целях развития сознатель-
ности детей В. П. Вахтеров рекомендовал всемерно поощрять са-
мостоятельную работу учащихся, их самодеятельность и актив-
ность, - вводить в обучение элементы исследования. По мысли
В. П. Вахтерова, сознательное обучение способствует умственному
росту учащихся, развитию их логического мышления.
Г В тесной связи с принципом сознательности он рассматривал
активность, самостоятельность и самодеятельность учащихся в про-
цессе обучения,} Справедливо утверждая, что ребенок прежде все-
го деятельное существо, он предлагал развивать активность и са-
модеятельность учащихся.
(«Педагоги, — писал В. П. Вахтеров, — любят сравнивать ре-
бенка с нежным растением, а детскую школу — с садом. Это срав-
нение при всех своих достоинствах не выражает» однако, самой ос-
новной черты ребенка — его активности. Растение почти неподвиж-
но, а ребенок — это само воплощение движения, не знающее пи
отдыха, ни покоя» *.
Отсюда В. П. Вахтеров делал дидактический вывод:
«Движение, труд, действие, упражнение — вот одни, из звеньев,
через которые должен пройти, каждый урок. Каждое впечатление,
каждую мысль, каждый образ, каждый урок ученик должен так или
иначе выразить в слове, в письме, в черчении, в рисовании, в ручной
работе, в игре, если вы хотите, чтобы это впечатление оставило пол-
ный след в развитии ученика, оказало влияние на его ум, характер,
волю,, на его жизнь».
В. П. Вахтеров осуждал те школы, где царила неподвижность,
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 175.
2 Там же.

где слышен был только голос учителя, где у детей действовали толь-
ко уши да глаза, где они слушали, в лучшем случае смотрели, но не
действовали, не работали самостоятельно.
Особенно большое внимание он уделял принципу наглядности в
обучении. Он, как никто другой из педагогов, его современников,
глубоко и всесторонне раскрыл значение и конкретное содержание
этого принципа в труде «Предметный метод обучения» и других ра-
ботах.
В. П.. Вахтеров рисовал безотрадную картину состояния обучения
в школах его времени. «Еще и теперь,—писал он, — словесное обу-
чение— вербализм—преобладает в наших школах. Учителей так
учили, они привыкли к этому методу; их держит рутина, традиция,
но еще более наши реакционеры, которые ничему не научились и
ничего не забыли. Школа еще до сих пор по инерции движется туда,
куда ее когда-то давно-давно толкнули Катков, Д. Толстой и Победо-
носцев. Еще и теперь словесное обучение находит защиту в педагоги-
ческой литературе. Еще и теперь есть педагоги, которые думают,
будто ребенка можно научить чему угодно одними словами...» !.
Вахтеров не отрицал важную роль слова учителя, книги. Он пи-
сал, что слово играет огромную роль в обучении, но лишь тогда, ког-
да оно выражает хорошо знакомые ученику предметы, явления, по-
нятия. Он правильно отмечал, что «самый маленький запас собствен-
ного опыта и наблюдений дороже целого склада чужих слов, если их
содержание стоит вне круга наших личных наблюдений» 2.
«Мы протестуем не против слова и книги, а только против схола-
стики и против исключительно словесного обучения»3.
В. П. Вахтеров правильно отмечал, что для развития творческих
сил ребенка недостаточно одного словесного обучения, нужны и его
собственные наблюдения.
«Книге и слову, — писал он, — предстоит великая роль: книга —
превосходный учитель и хороший воспитатель; но есть учитель лучше
книги и лучше всех учителей на свете,—это жизнь и природа»4.
В противовес чисто книжному, исключительно словесному обу-
чению В. П. Вахтеров выдвигал наглядное обучение, рассматривай его
как метод, «исключающий величайшее зло нашей школы — мертвую
схоластику, как метод, снабжающий ученика материалами, из кото-
рых он может строить свое образование, как метод, дающий реаль-
ную основу для умственного развития»5. Он с большим сочувствием
ссылался на положение Лая, что «не словесные, а предметные пред-
ставления вызывают в нас жизненные интенсивные ощущения, ясное
мышление, сильную волю и активную деятельность».
Эти положения В. П. Вахтеров обосновывал на материалах фи-
зиологии, психологии и педагогики. Обучение, основанное на нагляд-
ности, он называет предметным обучением, чтобы подчеркнуть не
только роль зрения, с которым, по его мнению, связывается понятие
наглядности, а всех органов чувств (слуха, осязания, вкуса, обоняния,
мускульных чувств).
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 46.
2 Там же, стр. 49.
3Там же, стр. 53.
4 Там же, стр. 57.
5 Там же, стр. 66.

Свое отношение к словесному и предметному обучению В. П. Вах-
теров резюмировал в следующих словах:
«Исключительно словесное
обучение.
Не отвечает природе (ребенка.
Понижает успешность обуче-
ния в смысле усвоения и запо-
минания урока.
Требует большой затраты
времени на объяснения.
Требует от учеников больших
усилий, часто превышающих их
силы.
Дает сведения недостаточно
определенные и точные.
Дает только слова, .а слова
только символы понятий.
Дает ребенку сведения блед-
ные и неясные.
Ш позволяет ученику узнать
о предмете больше того, что
скажет учитель.
Развивает способность жить
в мечтах.
Понижает в детях уверен-
ность в своих знаниях.
Предметное обучение.
Отвечает природе ребенка.
Значительно повышает ус-
пешность обучения.
Сокращает время ' на объяс-
нения.
Помогает воспринять новые
сведения легко, свободно, без
особых усилий.
Дает сведения точные и оп-
ределенные.
Дает детям не только новые
понятия, но и новые представ-
ления, впечатления и ощуще-
ния.
Дает образы ясные.
Дает возможность ученику
самостоятельно найти в пред-
мете признаки, о которых ни-
чего не говорит ни учитель, ни
1йнига'.
Развивает наблюдательность,
которая играет крупную роль
в жизни.
Повышает уверенность в сво-
их знаниях»!.
Конечно, нельзя согласиться с таким резким противопоставле-
нием предметного обучения словесному. Нет и не может быть тако-
го предметного обучения, которое исключало бы важную роль слова
в нем.
Будучи горячим поборником предметного обучения, В. П. Вахте-
ров был, конечно, далек от мысли, что будто бы во всех случаях
можно опираться на непосредственное изучение предмета. Он хоро-
шо знал, что в педагогической практике не всегда это удается. По-
этому он отмечал, что, когда мы не имеем возможности дать детям в
руки «ни самого предмета, ни его модели или изображения, мы мо-
жем пользоваться словами, чтобы, опираясь на аналогию и вызывая в
памяти учеников хорошо знакомые им предметные представления,
сходные с изучаемым неизвестным предметом, сообщить этому по-
следнему некоторую наглядность»2.
В подкрепление этого, ссылаясь на данные психологии, В. П. Вах-
теров указывал, что ассоциации по сходству, на которых основана
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 145.
2 Там же, стр. 446.

аналогия, являются главным источником, откуда черпает свои мате-
риалы и научное и художественное творчество.
Рассматривая педагогические основы начального обучения,
В. П. Вахтеров, естественно, подошел и к общим педагогическим про-
блемам. Развитие его педагогической концепции шло, если так мож-
но выразиться, от конкретного к общему. Он начинал с вопроса о
всеобщем обязательном обучении, затем, в тесной связи с этим, при-
нялся за решение коренных проблем народной школы и потом взялся
за разработку общих педагогических проблеме
В лице В. П. Вахтерова мы имеем такого педагога, который стро-
ил свои педагогические теории не умозрительным путем, а на основе
большого и разностороннего практического опыта. В этом сильная
сторона его педагогических взглядов.
Уже в своей книге «Предметный метод обучения» он часто вы-
ходил за сравнительно узкие рамки вопроса и высказывал свой
взгляд на педагогику в целом, на ее задачи и метод. Он решительно
выступал против педагогики, выведенной дедуктивно из философии и
психологии.'}
«История педагогики, — писал он,—полна примерами, когда
гибли теории, которые были выведены дедуктивным путем из общих
отвлеченных положений и не проверены на фактах. Для пони-
мания законов воспитания недостаточно одних априорных выво-
дов, хотя бы это были даже выводы из психологии, биологии и
физиологии, важность которых для нас, конечно, не подлежит сом-
нению...» 1.
•В. П. (Вахтеров высоко ценил экспериментальные исследования
по педагогике, научно поставленные наблюдения, статистическую
обработку полученных данных. «Начало таких исследований, — пи-
сал он,— надо отнести к 1879 году, когда русский психиатр и пе-
дагог, проф. Сикорский, обнародовал свои первые эксперименталь-
но-педагогические исследования о школьном утомлении. Следую-
щие затем работы Лая появились в печати в 1Ф96 г., и с тех пор
труды по экспериментальной педагогике мы встречаем у немцев
(Лай, Мейман, Фуш, Прейфер и др.), у французов (Бинэ и Анри), у
американцев (Холл и др.), у итальянцев (Пиццоли и др.) и у нас, в
России (Нечаев и др.). Американцы эту отрасль знания называют
точной педагогикой, итальянцы и французы — новой, а немцы и рус-
ские— экспериментальной. Теперь она стремится захватить все от-
расли обучения (есть работа о преподавании правописания, арифме-
тики, чтения и пр.) и многие отрасли воспитания. Ее приемы — это
метод физики и химии, который дал такие блестящие результаты в
медицине, физиологии, биологии, агрономии и проч. Новая точная пе-
дагогика пользуется экспериментом и систематическими наблюдения-
ми, большей частью, подвергая полученные таким образом данные
статистической обработке. Этими же приемами руководился и я, ког-
да в 1897 году производил исследования в тверских школах, между
прочим, и о предметном методе обучения»2.
С таким восторженным отношением В. П. Вахтерова к новой,
или экспериментальной, педагогике нельзя согласиться. Восхваление
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 84.
2 Там же.

им экспериментальной педагогики можно понять лишь как протест
против умозрительной, чисто дедуктивной буржуазной педагогики.
Но все же и в этой односторонней и поэтому неправильной харак-
теристике экспериментальной педагогики была и доля истины. Она
заключалась в том, что настало время для создания научными ме-
тодами фактической базы для педагогики.
После выхода в свет в 1907 г. книги «Предметный метод обуче-
ния» В. П. Вахтеров начал работу над «Основами новой педагоги-
ки», которую закончил в 1913 г. Он не ставил перед собой задачи
создать новую педагогику, а имел в виду лишь осветить факты и дан-
ные педагогики с точки зрения теории развития. Новым в его труде
являлась попытка рассмотреть основные педагогические проблемы:
цель и задачи воспитания и образования, содержание и методы обу-
чения и т. п. под углом зрения «стремления к развитию самого ре-
бенка».
Еще в книге «Предметный метод обучения» он писал, что в об-
щеобразовательной школе и расположение учебного материала, и вы-
бор его должны быть подчинены принципу развития ребенка. «Из
программ, — указывал он, — должно быть беспощадно изгнано все,
что не соответствует силам детей и принципу развития. Учителя, ис-
ходящие только из анализа изучаемого предмета, натаскивая детей
к экзамену, заставляют их заучивать на словах как можно больше
фактов, имен, названий, дат, цифр, формул и проч. и на заучивание
всего этого тратят все силы и время ученика. Но ученикам надо го-
товиться не к школьному, а к тому экзамену, который поставит им
сама жизнь. И вот оказывается, что через год, а иногда даже ранее
по выходе из школы, вся эта школьная премудрость забывается.
Случается и еще того хуже: там, где не нужны права, предоставля-
емые школьными дипломами, как, например, в литературе, в промыш-
ленности, в торговле и проч., очень часто люди с золотыми медалями
и наилучшими школьными аттестатами оказываются позади успева-
ющих конкурентов, либо совсем не учившихся в школе, либо ока-
завших в ней посредственные успехи. И кто знает, много ли бы на-
шлось желающих учиться в Катковской гимназии, если бы она, бла-
годаря только правам, связанным с ее аттестатом, не была неизбеж-
ным этапом к доходному месту на государственной или обществен-
ной службе» К
В своем труде «Основы новой педагогики» В. П. Вахтеров пи-
сал: «Главный недостаток современной педагогики — это отсутствие
руководящей общей точки зрения». Педагогика как наука яв-
лялась, по мнению В, П. Вахтерова, полем брани, на котором вели
борьбу самые разнообразные теории воспитания и обучения, различ-
ные методы и системы, различные программы. «В современной педа-
гогике,—писал он, — нет основы, которая выражала бы общую
идею и дух нашего времени. В ней все бессмысленно, бессвязно, раз-
бросано, противоречиво. Все наши методы и приемы обучения и вос-
питания носят характер случайности. Это какие-то клочки и отрывки,
которые еще предстоит связать во что-то единое и целое»2.
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 208,
2 Вахтеров В. П., Основы новой педагогики, М, 1916,
стр. 8.

Надо заметить, что В. П. Вахтеров дал совершенно правильную
критику методов старой идеалистической педагогики.
«Нельзя не признать, — писал он, — что у этой почтенной ста-
рушки— старинной педагогики было мало фактической обоснован-
ности. Было много теорий, абстракций, широких лозунгов, высоких
заветов и идеалов, педагогических заповедей, всеобъемлющих
предписаний, но у всего этого не было прочного фундамента, не
было достаточно конкретного материала, не собирались и не
регистрировались наблюдения, опыты и не обрабатывались научно
факты» К
В. П. Вахтеров справедливо отмечал, что значительное число
положений старой педагогики выводилось ее творца/ми из личного
опыта и личных наблюдений и переживаний либо из общих фило-
софских положений, в основе которых большей частью лежали тоже
личные переживания их творцов. При этом обнародовались только
выводы, и притом нередко в такой форме, словно они являлись бо-
жественным откровением, не допускающим ни сомнений, ни критики.
«Теория педагогики давно уже взяла от этого интуитивного метода
почти все, что можно было взять от него. Пользуясь им одним, она
уже не может двигаться дальше»2.
Чтобы объединить отдельные вопросы педагогики, чтобы свя-
зать все части педагогики в одно целое, В. П. Вахтеров и предлагал
положить в основу идею развития, понимая ее «в самом широком
смысле этого слова и как развитие индивидуума, и как биологиче-
ское развитие рода, и как исторический процесс...»3. Большая
часть названного труда посвящена доказательству того, что в самой
основе человеческой природы лежит стремление к развитию, и при-
том в нормальных условиях—к прогрессивному развитию. В. П. Вах-
теров утверждал, что идея о развитии вместе с учением о стремле-
нии ребенка к развитию связывает в одно стройное целое все, что
есть ценного и рационального в современной педагогике. «Догма-
тическая школа, — писал он, — смотрит назад, в прошлое; эволюци-
онная— стремится вперед, к будущему. Догматическая школа при-
глашает ученика принимать на веру догмы, воспитывает безуслов-
ное подчинение безусловному авторитету; эволюционная — приучает
ученика к критическому мышлению»4.
Придавая решающее значение стремлению ребенка к развитию,
В. П. Вахтеров рассматривал развитие как биологическую катего-
рию. Он был далек от марксистского понимания того, что развитие
ребенка обусловлено определенными общественными отношениями
и осуществляется путем воспитания как целенаправленного процес-
са, Исходя из «природного стремления» ребенка к развитию,
В. П. Вахтеров отрицал право общества направлять это развитие в
определенное русло. Он стоял на точке зрения аполитичности шко-
лы и воспитания при любых общественных условиях. «Никакой
строй, даже самый наилучший, не имеет права делать из школы
1 Вахтеров В. П., Основы новой педагогики, М., 1916,
стр. 54—55.
2 Там же.
6 Там же, стр. 31.
4 Там же, стр. 47.

орудие для достижения политических целей. Для таких воз-действий
служат особые учреждения: митинги, клубы, кружки, газеты и пр.,
а не школы, у которых есть свое дело, не менее важное, чем
политика» К На этой точке зрения В. П. Вахтеров продолжал
стоять и после победы Великой Октябрьской социалистической
революции.
В. П. Вахтеров правильно указывал, что педагогика должна на-
чинать с опыта, с экспериментов, наблюдений и вообще с фактов,
систематизировать этот материал, чтобы сделать из него необходи-
мые выводы и обобщения, открыть законы и общие принципы. «Све-
сти к фактам и к их системе всю жизнь и развитие ребенка — вот
задача защищаемого нами метода новой педагогики»,— писал он
«...Без этого все понятия, все 'принципы, все законы явлений будут
висеть в воздухе, будут беспочвенными, хотя, быть может, и очень
стройными и красивыми созданиями человеческого ума»2. В. П. Вах-
теров писал, что педагогика полна традиционных предрассудков,
иллюзий, беспочвенных фантазий и у нас нет других средств очистить
ее от всего этого хлама, накопленного тысячелетиями, как изучение
и подбор достоверных фактов.
Какими же способами предлагал он добывать факты, необходи-
мые для педагогических выводов? По его мнению, следовало исполь-
зовать и метод самонаблюдения, и изучение художественной лите-
ратуры, посвященной жизни детей, и данные психологии. Главное
внимание им уделялось сбору фактического материала, характери-
зующего жизнь и развитие детей. Т10 он почти ничего не говорил об
основном — об обобщении опыта воспитательных учреждений, о
сборе фактического материала, характеризующего процесс воспита-
ния в семье, в дошкольных учреждениях, в школе.
В. П. Вахтеров рассматривал процесс физического и духовного
развития детей и законы этого развития в отрыве от воспитания, а
само воспитание сводил к воспитательной деятельности педагога.
В этом отношении он находился в плену антинаучных взглядов так
называемой экспериментальной педагогики. Поэтому критика
В. П. Вахтеровым традиционной нормативной .педагогики, построен-
ной дедуктивно, правильная в частностях, в целом вела не к преодо-
лению пороков и ошибок буржуазной идеалистической педагогики,
а в болото лженауки педологии.
Так называемая эволюционная педагогика, о создании которой
мечтал В. П. Вахтеров, на .деле мало отличалась от эксперименталь-
ной педагогики. В сущности отличие это заключалось в том, что он
предлагал все добытые факты рассматривать с точки зрения эволю-
ционной теории, с точки зрения развития. Но само развитие рас-
сматривалось им с позиции плоского эволюционизма. Для него раз-
витие представлялось в виде плавной эволюции, в виде количествен-
ных изменений. Он был далек от марксистского понимания катего-
рии развития, хотя, судя по его работам, был знаком с учением
Маркса.
Заканчивая главу «О теории развития», в которой он рассматри-
вал, как исторически обогащалась новыми данными сама теория
развития, В. П. Вахтеров в таких словах резюмирует свое понимание
1Вахтеров В. П., Основы новой педагогики, М., 1916,
стр. 51
2 Там же, стр. 56.

сущности развития. «Развитие—это всеобщий основной закон. Все
течет, говорили древние. Все развивается, говорят в наше время.
Развивается каждая бактерия, каждая былинка и весь растительный
мир; развивается каждая амёба, каждый червь, рыба, млекопитаю-
щее; развивается все живое; развивается каждый отдельный чело-
век и целые народы; развиваются отдельные учреждения и весь об-
щественный строй. И каждый из нас обязан по мере своих сил со-
действовать правильному, естественному, свободному, согласован-
ному с законами природы и законами прогресса развитию всех и
каждого. И если есть что-нибудь бесспорное в науке, так это то, что
все изменяется и эволюционирует» 1. По мысли В. П. Вахтерова,
только тогда, когда воспитание народных масс и в школе, и в жиз-
ни будет поставлено на основах учения о развитии, согласовано с
здоровыми стремлениями к развитию, с законами природы, только
тогда можно рассчитывать на то, что страна проявит всю мощь своих
творческих сил и всю свою инициативу и энергию на справедливую
организацию общественной жизни, промышленности, науки, искус-
ства и культуры вообще.
Хотя общая методологическая и педагогическая концепция
В. П. Вахтерова далека от марксизма, в его книге «Основы новой пе-
дагогики» содержится ряд ценных фактических данных и наблюде-
ний над развитием детей (главы V и VI). Ценной следует признать
также его попытку рассмотреть некоторые педагогические проблемы
в свете учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, на-
пример проблему упражнений.
В. П. Вахтеров не относился к числу теоретиков педагогики,
оторванных от практики воспитания и обучения. Он был тесно свя-
зан со школой и свои педагогические идеи и дидактические прин-
ципы воплощал в методических пособиях и в созданных им учебных
книгах для чтения.
В. П. Вахтеров освещал широкий круг методических вопросов,
относящихся к обучению и в начальной и в средней школе. Но его
справедливо считают преимущественно методистом начального
обучения, потому что в этой именно области он оставил замет-
ный след.
По мысли В. П. Вахтерова, методы обучения обусловливаются
содержанием учебного предмета и психическими особенностями ре-
бенка. Для преподавания естествознания он считал наилучшим эв-
ристический метод, для истории и географии — «излагающий метод».
Отмечая специфику отдельных учебных предметов, он указывал
в то же время и на их связь, на то общее, что в них содержится.
Поэтому он правильно утверждал, что усвоение одного предмета,
например математики, помогает изучению других предметов (физи-
ки, химии и т. п.).
у В системе начального обучения Вахтеров отводил большое место
объяснительному чтению. На основе экспериментальных исследова-
ний, проведенных им в московских школах, он сформулировал ряд
важных методических положений.
1 Вахтеров В. П. Основы новой педагогики, М., 1916,
стр. 121—122.

Во-первых, обосновал большое значение детских иллюстраций
при объяснительном чтении} Делая вывод из экспериментального ис-
следования, он писал: «Такая иллюстрация вызовет более сознатель-
ное, живое и яркое восприятие и запечатление урока и, возбуждая
интерес и радость в детях, перенесет это настроение и на самый
урок чтения».
Во-вторых, раскрыл важное значение вступительной беседы)
«Такая беседа,— писал он,— имеет целью возбудить интерес к дан-
ной статье, направить их внимание на определенную тему, ввести
их в круг образов и мыслей, какие дает статья, и создать соответ-
ствующее настроение».
Исходя из принципа сознательности обучения, В. П. Вахтеров
разработал и методику объяснительного чтения. Он полагал, что
объяснительное чтение должно напоминать беседу, обмен мыслями
с умным другом по поводу прочитанного. Цель объяснительного
чтения, по его мнению, воспитание людей «со светлыми взглядами
на жизнь, с верою в свою силу, с желанием работать, с надеждою
на лучшее будущее».
Развивая положения К. Д. Ушинского об объяснительном чте-
нии в начальной школе, В. П. Вахтеров глубоко раскрыл плодотвор-
ную идею предметного обучения в начальной школе. При этом он
имел в виду широкое применение в обучении наглядности, а не толь-
ко предметные уроки, т. е. уроки, посвященные сообщению сведе-
ний из ботаники, зоологии, географии, физики, истории.
В. П. Вахтеров предлагал строить занятия на уроке по такой
схеме*
1. Предварительная беседа о конкретных представлениях детей
об изучаемом предмете, явлении, процессе.
2. Постановка цели урока, название темы, установление связи
с предыдущими уроками.
3. Вступительная беседа, демонстрация предметов, производ-
ство опытов самими детьми.)
«Положим,— писал он,— речь идет о силе частичного сцепления.
На эту тему дети могут рассказать о многих своих наблюдениях.
Они знают, что разломить толстую палку не легко, что можно разор-
ванную бумагу склеить клеем, что обе половины сломанного сургуча
можно соединить, растопив концы их на огне, что капля воды мо-
жет держаться, не разливаясь, и т. д. Но им недостает лишь объяс-
нения этих фактов и некоторых аналогий, на которые можно на-
толкнуть их наводящими вопросами. А сколько у них наблюдений
над теплотой, над звуком, светом и проч.! И почти на всяком уроке
у учеников найдутся опыты и наблюдения, пригодные для дальней-
шей работы» К .
В. П. Вахтеров высоко ценил «графический метод») Он указы-
вал, что графически самими учениками «могут быть выражены сред-
ние величины температуры, количества осадков в различных стра-
нах, средний урожай пшеницы, ржи и проч., распределение населе-
ния по национальностям, по занятиям и т. п. Графический метод он
рекомендовал широко использовать и в естествознании. В то время
как в школах господствовало «меловое» преподавание физики, и
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 161—162.

только в лучших .из них учителя демонстрировали опыты, В. П. Вах-
теров и гносеологически, и психологически обосновывал необходим
мость проведения опытов самими учащимися, пользуясь простыми
приборами. Он справедливо указывал, что наиболее знаменитые фи-
зики (Вольта, Гей-Люссак, Араго, Эстред, Фарадей и многие дру-
гие) сделали свои открытия, производя опыты на самодельных
приборах.
«Воспитывающее и образующее действие науки,— писал
В. П. Вахтеров,— состоит не в том, чтобы со слов учителя или кни-
ги усвоить результаты произведенных учеными исследований, а в
том, чтобы сам ученик пережил в том или другом виде процесс ис-
следования. А для этого необходимо, чтобы он сам производил до-
ступные для него опыты. В нашей книге «Мир в рассказах» мы ста-
рались описать лишь те опыты, которые мог бы сам произвести
каждый ученик под руководством учителя» 1.
Вахтеров писал, что дети сами могут получить в классе иней,
росу и туман; сами могут проделать опыты, при которых они уви-
дят, услышат и ощупают воздух, и сами установят, что графин, ста-
кан и горшок они неправильно называли пустыми, что в пустой по-
суде есть воздух. Они могут с успехом проделать опыты, показыва-
ющие, что воздух расширяется от тепла, что теплый воздух подни-
мается вверх. Они сами склеят шар из папиросной бумаги и, напол-
нив его воздухом, заставят подняться вверх. Поняв устройство ба-
рометра и поднимаясь с ним с подошвы холма на его вершину, они
убедятся, что напор воздуха внизу сильнее, чем вверху. Они на
опыте увидят, что, отворив зимою дверь в теплую избу, можно с по-
мощью горящих свечей убедиться, что теплый воздух из избы дует
на улицу вверху двери, а холодный воздух с улицы в избу — внизу
двери. С ламповым стеклом и огарком свечи в руках они на опыте
убедятся, что для, горения нужен приток свежего воздуха. Вахтеров
писал, что ученик сам расплавит серу в тугоплавкой пробирке
на спиртовой лампе и сам увидит, как она превратится в жидкую
массу сначала красного, а затем красновато-бурого цвета. Он сам
выльет ее тонкой струйкой в холодную воду и получит тягучую мас-
су, похожую на резину, которая затем снова превратится в обыкно-
венную серу. Подобные опыты познакомят его с переходом тел из
одного состояния в другое.
По справедливому утверждению В. П. Вахтерова, дети сами
найдут температуру кипения воды, погружая термометр в кипящую
воду, а также температуру таяния льда, погружая градусник в таю-
щий лед. Они увидят, что нельзя произвольно поставить на градус-
нике 0 и 80, что эти точки указаны самой природой. Ученик сам вы-
ставит зимою на мороз бутылку, наполненную водой, и увидит, как
при замерзании расширилась вода и лед расколол бутылку.
•Ученики сами могут вырастить кристаллы квасцов в растворе.
Они сами проделают опыт с камертоном и бузиновым шариком и
убедятся, что звучащее тело дрожит. Призма и Ньютонов круг, маг-
нит и железные опилки, сургуч, электрофор и стеклянная палочка с
шёлком доставят им много удовольствия и дадут их элементарным
знаниям о свете, магнетизме и электричестве такую прочность, точ-
ность и ясность, какой не дало бы самое талантливое словесное опи-
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 223.

сание тех же явлений. /Пусть ученик к призме, разлагающей белый
цвет на все цвета радуги, приложит другую такую же призму, и он
увидит, что цвета радуги теперь снова заменились белым цветом.
Ученик сам, пишет В. П. Вахтеров, добудет углекислый газ из мра-
мора при помощи соляной кислоты и убедится, что этот газ тяже-
лее воздуха и что в нем гаснет горящая лучина. Дело учителя в
данном случае рассказать детям, как надо производить данный
опыт, предупреждать их ошибки и приходить на помощь, если опыт
почему-либо не удается. Чтобы дать детям понятие о переходе ра-
боты в теплоту, предложите им сильно тереть голой рукой по су-
конной куртке, и они почувствуют, будто кто жжет их руку; они
могут почувствовать при этом даже запах паленого мяса. Чтобы
дать понятие о химическом соединении, предоставим самим детям
смешать железные опилки с серным порошком, насыпать эту смесь
на тарелку в виде конуса и поджечь вершину этого конуса. Пусть
они сами капнут соляной кислотой на образовавшееся таким обра-
зом сернистое железо и почувствуют запах тухлых яиц — резкий
вонючий газ сероводород.
Дети любят опыты с электрической искрой. Более взрослые де-
ти с охотой произведут опыты с рычагом, пользуясь какой-нибудь
палкой, кочергой или импровизированными качелями из простой
доски, положенной на бревно. Пусть ученик упрет в какое-нибудь
препятствие один конец кочерги, а на другой повесит тяжесть вро-
де гири или утюга, а сам будет поддерживать рукой кочергу то
близко к утюгу (легкое напряжение силы), то ближе к препятствию
(сильное напряжение). Для той же цели можно использовать щип-
цы, которыми колют сахар или орехи.
Пусть ученик смешает в стакане или пробирке крепкую серную
кислоту с водой и возьмет стакан в руки — он почувствует тепло.
Пусть он измерит, например, бумажной лентой каучуковую гребен-
ку, а затем погрузит ее на время в горячую воду и снова измерит
той же бумажной лентой — и он убедится, что гребенка увеличи-
лась от теплоты. Пусть ребенок сам нагреет на лампе стеклянную
палочку и железный гвоздь — и он на опыте убедится в разнице тел
по их теплопроводности. Чтобы показать неточность субъективного
опыта в определении температуры, предоставьте ученикам погрузить
правую руку в холодную воду, а левую в теплую воду и затем обе
вместе в комнатную воду. При этом дети убедятся, что комнатная
вода покажется теплой правой руке и холодной — левой руке. И они
поймут, почему нужен объективный измеритель,—термометр. Более
взрослые могли бы сами приготовить термометр из готовой и запа-
янной трубки с шариком и со ртутью. Заделав трубку в деревянную
рамку и погружая ее то в тающий лед, то в кипящую воду, они оп-
ределили бы, где поставить 0 и где 80° Реомюра, разделили бы про-
странство между обеими точками на 80 частей и нанесли бы все
необходимые деления на деревянную дощечку. Заставьте ученика
погружать глубже и глубже в воду пустое ведро или, еще лучше,
резиновый мяч, и он на собственном опыте убедится, как различно
давление воды на погружаемое тело в зависимости от того, на какой
глубине это тело находится. Пусть более взрослые ученики сами
определяют удельный вес ртути или железа. При этом они на опыте
убедятся в неизбежности ошибок наблюдения, в необходимости
отыскивать средние величины из нескольких и даже многих измере-
ний. Пусть они сами под руководством учителя смастерят секунд-

ный маятник из нитки й какой-нибудь тяжести, то удлиняя, то уко-
рачивая висящий конец нитки так, чтобы качания маятника сов-
падали с 1 секундою1.
Так Вахтеров В. П. вдохновенно рисует широкие возможности
опытного изучения явлений природы. В приведенных выше выска-
зываниям отражался как его личный опыт, так и опыт передовых
учителей. Никто так ярко не раскрывал новой методики преподава-
ния естествознания, как В. П. Вахтеров.
Он одним из первых поднял вопрос и о применении кинемато-
графа в обучении. «Кинематограф,— писал он,— это всемирный язык,
простой и понятный всем народам... То, что воспроизводится в кине-
матографе, гораздо точнее того, что увидал бы сам человек... Он
идеально передает движение, события, явления Он незаменим в изо-
бражении движущихся предметов, людей, в описании видов и явле-
ний природы... Когда педагоги, ученые, художники и артисты обра-
тят надлежащее внимание на кинематограф, он станет изображать
и такие .явления, какие ему сейчас еще -недоступны»2.
В. П. Вахтеров — поборник предметного обучения — большое
внимание уделял экскурсиям и урокам на воздухе/Он справедливо
считал большой ошибкой, когда в народных школах заставляли
учеников выучивать наизусть, по книге формулы зубов, число ты-
чинок, лепестков. «Это значило,— писал он,— превратить процесс,
полный живого интереса, очень важный в смысле развития в детях
самодеятельности, наблюдательности, внимания и любви к природе,
в скучное, бесполезное занятие, возбуждающее не любовь, а отвра-
щение; это значило превратить живое дело в мертвое схоластиче-
ское упражнение» 8.
'Пожалуй, никто не раскрыл с такой глубиной, ясностью, основа-
тельностью познавательное, воспитательное и практическое значение
экскурсий, как это сделал В. П. Вахтеров. Страницы, посвященные
экскурсиям и урокам на воздухе, и сейчас читаются с неослабеваю-
щим интересом и вниманием. Он ярко и убедительно показывает
широкие возможности проведения экскурсий географических, приро-
доведческих, исторических, геологических, производственных, ком-
плексных и т. п.
«Наступают времена,— писал В. П. Вахтеров,— когда через об-
щеобразовательную школу должны будут пройти все, и в том числе
люди практического дела. Большинство никогда не может удоволь-
ствоваться кабинетной деятельностью. Для них нужна будет рабо-
та или среди природы на воздухе, в поле, в лесу, или в мастерской,
с инструментами в руках,— словом, практическая деятельность.
И этим запросам жизни гораздо более отвечают экскурсии, чем за-
нятия в душном классе»4.
В. П. Вахтеров подчеркивал, что экскурсии сближают школу с
жизнью, позволяют глубже понять громадные преобразования в
жизни, связанные с развитием науки и техники; развивают интерес
к родному краю, к своей стране. Вахтеров рекомендовал проводить
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 223—226.
2 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 238.
8 Там же, стр. 241.
4 Там же, стр. 313.

экскурсии на луг, в поле, в лес, на реку, в музеи, на производство,
в исторически достопримечательные места.
Он обращал внимание на необходимость основательной подго-
товки учителей к проведению экскурсий, на обработку материала,
полученного на экскурсии.
Исходя из своей теории развития, В. П. Вахтеров придавал боль-
шое значение детской игре. Он правильно отмечал, что игры явля-
ются естественным и плодотворным звеном в развитии личности.
«В играх,— писал он,— дети воспроизводят все, что видят, слышат,
читают; в играх воспроизводят разные социальные и чисто драма-
тические положения, а человек развивается посредством действия»1.
Через игру ребенок выражает свое отношение к жизни. Для
него игра является одним из средств его физического, умственного,
нравственного и эстетического развития. Будучи связана с жизнен-
ным опытом и расширяя этот опыт, игра в то же время доставляет
ребенку большое удовольствие, организует его досуг. Помимо раз-
работки проблем общей методики начального обучения, В. П. Вах-
теров многое сделал и для продвижения «вперед методики обучения
по отдельным учебным предметам. Особенно велик его вклад в ме-
тодику обучения грамоте.
Являясь сторонником звукового метода, которому так много
внимания уделял Ушинский, он развивает положения Ушинского,
вносит новое в методику обучения грамоте. Вахтеров научно обосно-
вал звуковой метод обучения и взял его за основу при составлении
букваря («Русский букварь», «Первый шаг», «Новый русский бук-
варь») и методического руководства к нему «На первой ступени».
Вахтеров рекомендовал начинать обучение грамоте непосред-
ственно с анализа речи, разложения предложения на слова, слова —
на слоги и звуки. Он отрицательно относился к звуковым упражне-
ниям в добукварный период без связи их со зрительными образами.
Учитывая стремление детей скорее овладеть грамотой, он рекомен-
довал с первых же уроков наряду со звуковыми упражнениями обу-
чать чтению. Он предостерегал учителей от механических упражне-
ний, цель и смысл которых непонятны детям.
В. П. Вахтеров критиковал метод Ушинского за то, что «дети
многократно акали, ухали, мычали, шипели, не понимая, зачем это
нужно». (Он предлагал начинать обучение грамоте не с однообраз-
ных и утомительных упражнений письма элементов букв, как реко-
мендовал Ушинский, а с чтения печатных букв. Он отстаивал од-
новременное обучение чтению и письму, за исключением самых
первых дней.
Вахтеров правильно считал, что одновременное обучение чтению
и письму делает более осмысленным анализ слов и их синтез. «Что-
бы написать слово, надо сначала разложить его на звуки, а чтобы
прочитать слово, надо слить составляющие его звуки. Таким обра-
зом, письмо сводится к разложению, к анализу слов, хотя и прове-
ряется синтезом, а чтение сводится к слиянию, к синтезу, хотя и
может быть проверено .анализом»3.
1 Вахтеров В. П., Предметный метод обучения, М., 1918,
стр. 333.
2 Вахтеров В. П., На первой ступени обучения, М., 1914,
стр. 37.

Основание буквенно-звукового аналитико-синтетического обуче-
ния чтению — письму является большой заслугой Вахтерова. Его
методическое руководство «На первой ступени обучения» было дол-
гое время настольной книгой передовых народных учителей. И совет-
ские педагоги высоко ценят эту книгу. Об этом свидетельствует пе-
реиздание ее в 1941 г. наряду с методическими руководствами
К. Д. Ушинского и В. А. Флерова.
(Одним из самых крупных достижений Вахтерова как педагога
и методиста является его книга для классного чтения «Мир в рас-
сказах для детей». Если бы Вахтеров ничего не создал и ничего
не оставил нам, кроме этих замечательных книг, то их одних
вполне достаточно, чтобы увековечить имя Вахтерова в истории
педагогики}
В методике классного чтения, как и в методике обучения грамо-
те, Вахтеров не только продолжал, но и развивал педагогические
мысли Ушинского. Книги Ушинского «Родное слово» в свое время
вполне справедливо признавались лучшими. Но они в основном да-
вали материал лишь для объяснительного чтения. Книги «Мир в рас-
сказах для детей» представляли собой несомненный шаг вперед. Они
построены были на основе предметного обучения, на основе принципа
наглядности и содержали в себе не только статьи для объяснитель-
ного чтения, но и богатейший материал по естествознанию, геогра-
фии, истории, изучение которого требовало самостоятельной работы
учащихся, проведения опытов, применения разнообразных методи-
ческих приемов.
(Из всех книг для чтения (Ушинского, Бунакова, Л. Толстого,
Тихомирова) книги Вахтерова заслуженно пользовались наиболь-
шей популярностью и получили в дореволюционное время самое
Широкое распространение. Можно без преувеличения сказать, что
они вытеснили все другие учебные книги. По его букварю и книгам
для чтения «Мир в рассказах для детей» не одно молодое поколе-
ние усвоило грамоту, приобщилось к русской культуре и приохоти-
лось к науке.в первые годы строительства советской школы
(1918—1925) книги Вахтерова «Мир в рассказах для детей» реко-
мендовались Наркомпросом как одни из самых лучших. Таким обра-
зом, четверть века по книгам Вахтерова учились молодые поколения
нашей страны. А его методические идеи отражены и в современных
книгах для чтения. |
Ф
Вся педагогическая и общественная деятельность В. П. Вахте-
рова в дооктябрьский период говорит о том, что он настойчиво бо-
ролся за демократизацию народного образования, всегда находился
на левом фланге буржуазно-демократической педагогики. Но его
демократизм был ограниченным, так как был пропитан духом либе-
рального народничества, духом примирения классов.
Не удивительно поэтому, что В. П. Вахтеров не понял всемирно-
исторического значения Великой Октябрьской социалистической ре-
волюции, означавшей не классовый мир, а непримиримую классовую
борьбу против самодержавия, помещиков и буржуазии. Он отказал-
ся от предложения Наркомпроса принять участие в проведении ре-
формы народного образования.! В 1918 г. Вахтеров пытался «укрыть-
ся» от революции в деревне. Но его деятельная натура не могла

примириться с добровольным отходом от. работы, он вернулся в
Москву и по предложению Госиздата занялся подготовкой к переиз-
данию «Русского букваря» и книг для чтения «Мир в рассказах для
детей». В 1923/24 учебном году он приступил к чтению лекций на
педагогическом факультете 2-го Московского государственного уни-
верситета.
В. П. Вахтеров умер в апреле 1924 г. от паралича сердца.)
Ф. Ф. Королев

В. П. ВАХТЕРОВ,
ЕГО ЖИЗНЬ
И РАБОТА

ПРЕДИСЛОВИЕ
Я хорошо сознаю трудность взятой на себя задачи.
Описать жизнь человека — не легкое дело. Сколько су-
ществует афоризмов относительно безнадежности тако-
го предприятия. Страшно из живой истории жизни сде-
лать мертвый панегирик, из образа живого человека —
безжизненную икону. Этого не должно быть.
Хочется быть правдивой, объективной, хотя для ме-
ня, рисующей образ друга, это, может быть, особенно
трудно.
Биография В. П. Вахтерова имеет прежде всего
свою, так сказать, индивидуальную ценность. Но она име-
ет, пожалуй, еще и другую ценности: в жизни В. П. Вах-
терова, в его работе, в его борьбе за просвещение,
кроме черт и особенностей чисто личного характера,
очень много типических черт, присущих определенному
слою передовой разночинной интеллигенции конца XIX
и начала XX в. Она, эта интеллигенция, стремилась к
тем же идеалам, она.так же боролась за просвещение и
культуру народа и так же «не за страх, а за совесть»
работала на этом поприще.
Может ли моя работа назваться биографией? У нас,
кажется, нет «канона» этой литературной формы. Есть
канон сонета, новеллы, романа, повести, есть в старых
учебниках стилистики мудрые правила о том, как «сочи-
нять» описания, рассуждения и проч., а о биографии, ее
структуре, ее «поэтике» таких указаний я не знаю. Как
рисовать личность, как обрамлять ее, в каких «дозах»
давать фон,— на все эти вопросы я не знаю ответов.
И моя работа, пожалуй, не биография: это соединение

различных форм на фоне личных воспоминаний. «Лич-
ные» воспоминания иногда вынудят меня говорить и о
себе. Часто люди, давая свои воспоминания, пользуются
этим, чтобы поговорить и о себе. Как быть в данном
случае? Наша жизнь и работа были так тесно связаны,
что иногда мне было невозможно в этих воспоминаниях
избежать местоимения «я» — получился бы некоторый
провал, некоторая неясность. Пусть читатель простит
мне это: мне было трудно вычеркнуться из жизни Ва-
силия Порфирьевича на страницах этой книги.
В книгу я сочла полезным включить материалы из
автобиографии Василия Порфирьевича, написанной им
в 1907 г. по просьбе 'Нижегородской Архивной комиссии,
выдержки из его книги «Основы новой педагогики», где
он говорит о той роли, какую книга играла в его юности.
Важным материалом для написания книги служили
письма Василия Порфирьевича ко мне начиная с 1892 г.,
когда мы познакомились, и до 1898 г., когда мы поже-
нились и стали жить вместе. За 6 лет оживленной пере-
писки таких писем у меня накопилось очень много. К со-
жалению, часть переписки уничтожена: многочисленные
обыски, которым мы подвергались, обыкновенно сопро-
вождались тем, что жандармы копались в этих письмах,
иные из них уносились в качестве «вещественных дока-
зательств»,— и Василий Порфирьевич просил меня, что-
бы я сожгла их. Я взялась за это «ауто-да-фе», сожгла
почти все свои письма, начала жечь и его, и вдруг по-
чувствовала, что не могу сделать этого. Таким образом,
часть писем сохранилась, и я пользуюсь ими в соответ-
ственных местах своей работы.
С 1898 г. главным материалом служат мои воспоми-
нания: мы 26 лет прожили вместе, и таких воспоминаний,
даже и при слабости моей уже старой памяти, все же
немало. Конечно, я пользуюсь и печатными материала-
ми: книгами, газетами и журнальными статьями, харак-
теризующими тот или иной период, работами самого
Василия Порфирьевича и т. д. При большом количестве
бывших у нас обысков, при частых наших вольных и
невольных переселениях и выселениях исчезло немалое
количество интересных документов из Архива Василия
Порфирьевича, например много писем ,к нему от раз-
ных лиц—особенно много от учителей. В 1919 г., когда
вся библиотека В. П. Вахтерова была передана им •&

Румянцевский музей (теперь Библиотека им. В. И. Ле-
нина), вместе с книгами были перевезены туда и три
тюка с остатками этого архива. Из этих трех тюков по-
ка нашелся только один (адреса, которые подносили
Василию Порфирьевичу на учительских курсах, руко-
писи, письма), и на эти материалы я тоже ссылаюсь в
своей работе1. В 1929—1930 гг. я посещала Архив рево-
люции и могла пересмотреть некоторые бумаги бывших
охранных отделений и департамента полиции; там я на-
шла много папок с материалами о разных просветитель-
ных обществах и учительских организациях, а также
несколько толстых «дел» специально о Вахтерове. Так
как все почерпнутые мной из этих заповедных недр дан-
ные тогда еще почти не фигурировали в печати2 и не-
сомненно имеют большой общественный интерес, я,
быть .может, несколько даже грешу против «архитекту-
ры» своей работы, обильно уснащая ими страницы кни-
ги: но трудно было удержаться от этого — уж очень яр-
ко характеризует эпоху эта «департаментская литера-
тура».
В заключение еще об одном материале — воспомина-
ниях о Василии Порфирьевиче людей, его лично знав-
ших. Некоторые из этих воспоминаний написаны ими
по моей личной просьбе, специально для этой книги,
другие является выдержками из речей и докладов о
В. П. Вахтерове, .прочитанных на заседаниях, посвящен-
ных его памяти. Приношу глубокую благодарность
друзьям, давшим мне эти воспоминания и тем самым
принявшим участие в моей работе.
Э. Вахтерова
1935 год. Москва
1 В настоящее время этот Архив помещается в рукописном от-
деле Ленинской библиотеки.
2 В книге Л. Меньшикова «Охрана и революция» (ч. 1, М., 1926,
изд-во журнала «Каторга и ссылка») я нашла, впрочем, извлечение
из одного дела о Вахтерове, см. ст. «Опальный инспектор».

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ 1
(Нижегородский период —1853—1874)
Мой отец принадлежал к тому разряду людей, кото-
рых нельзя отнести ни к какому сословию. Сын сель-
ского дьячка, он имел право на звание почетного граж-
данина, но считал, что это звание не подходит к его по-
ложению сторожа, да еще «бывшего арзамасского ду-
ховного правления» (было когда-то такое учреждение):
ни к крестьянам, ни к мещанам он тоже не приписался—
и во всю свою жизнь именовался по бумагам «бывшим
сторожем». Сторожем его назначили, когда ему было
13 лет, а лет через 10—12 духовное правление было уп-
разднено, и он остался без службы. Средства к жизни
он добывал тогда охотой, рыбной ловлей, пчеловодством,
одно время пробовал разводить табак на арендованной
земле, сеять рожь, снимать луга под сенокос, пробовал
даже искать клады и однажды увлек за собой всех бу-
тырских мужиков. Они пропадали две недели и разрыли
где-то в лесу огромный курган: клада не нашли, а нашли
костяк, золу да несколько черепков.
Все эти занятия давали отцу, должно быть, очень
мало, и он большей частью не мог ничего предоставить
своей семье, кроме тюри, т. е. ржаного хлеба с квасом,
а нередко и просто водой. В особо тяжелые времена, хо-
1 Эта глава автобиографии В. П. Вахтерова (к сожалению,
единственная) написана им в 1907 г. по просьбе Нижегородской Ар-
хивной комиссии, собиравшей сведения об уроженцах Нижегород-
ского края, и помещена в трудах этой комиссии.

тя это бывало довольно часто, хлеб пекли, смешивая му-
ку с растертым картофелем, что значительно удешевля-
ло расходы. Фамилия одного из моих дедов была Пест-
ровский (Вахтеровым прозвали моего отца, когда он
поступил в сторожа). По поводу фамилии «Пестров-
ский» отец иногда повторял шутку: «у нас в роду уж
так. Мы все пестрим: хлеб есть, квасу нет, квас есть,
хлеба нет». От тяжести житейских забот отец уходил
либо в мир фантазии, зачитываясь романами Дюма-от-
ца, произведениями лубочной литературы, вроде «Бит-
вы русских с кабардинцами», «Францыля-Венециана»,
«Конька-Горбунка» (последнего он.знал наизусть), либо
топил горе в чарке зелена вина.
Отец научил меня читать, писать и таблице умно-
жения, конечно, по стародавним, единственно известным
ему методам преподавания *. »
Моя .мать тоже дочь сельского дьячка. Ее отец умер,
когда ей было что-то около 16 лет. Отцовское место, по
обычаю тогдашнего времени, оставили за сыном покой-
ного, моим дядей, когда ему было чуть ли не 7 лет. Моя
мать исполняла все его причетнические обязанности:
пела и читала в церкви. Но она не знала грамоты. Как
ухитрялась безграмотная женщина выполнять свою роль
в церкви, сказать трудно, но факт, что она знала на-
изусть почти весь псалтырь, часослов, молитвы и сти-
хиры и почти все церковные службы. И когда я, бывало,
читал славянскую азбуку или псалтырь, она, сидя за
1 По рассказам Василия Порфирьевича, отец его Порфирий
Михайлович был незаурядной личностью, с ярким темпераментом,
с большой фантазией, с большой активностью и стремлением к про-
жектерству. Но в семейной жизни это был человек тяжелый: власт-
ный, скупой, недоверчивый и угрюмый. В периоды запоя, которые
чем дальше, тем чаще случались с ним, положение его кроткой
жены было невыносимым. Тяжелые переживания детства, ужас
перед жестокостью пьяного отца, страх и боль за любимую мать
наложили свой отпечаток на психику Василия Порфирьевича: боль-
ше всего он боялся оказать давление на кого-нибудь и горячее всего
защищал свободу личности и особенно личности ребенка как не*
умеющего еще защитить себя. В одной из своих книг («Основы
новой педагогики», М., 1913, стр. 508) он так характеризовал обста-
новку своего детства: «Я жил в среде, где, по выражению Остров-
ского, «царят жестокие нравы», где пьяный озверелый супруг и отец
нередко бьет смертным боем свою жену и своих детишек и /где окру-
жающие думают, что он имеет на это право».— Э, В,

работой, исправляла все мои ошибки. Будучи замужем
за моим отцом, она, конечно без всякой прислуги, вела
все домашнее хозяйство: пекла хлеб, варила квас, шила»
мыла, стирала, щепала лучину для освещения избы,
кормила и нянчила детей, которых у нее было 9 человек
(из них шестеро умерли очень рано), но, кроме этого,
еще успевала зарабатывать какие-то гроши вязанием
варежек, получая от работодавцев по 10 копеек за пару.
При всем том она умела как-то сохранить бодрость ду-
ха и веселое настроение: не покидая работы с раннего ут-
ра до поздней ночи, она нередко пела песни, шутила, сме-
ялась. Доброты она была необыкновенной. Никакая
личн&я нужда не могла удержать ее от того, чтобы ока-
зать помощь еще более нуждающемуся соседу, родст-
веннику, нищему1.
Восьми лет я поступил в духовное училище в Арза-
масе и бегал туда ежедневно версты за три от Бутырок.
Школьное учение интересовало меня весьма мало. Обык-
новенно я учил уроки лишь для того, чтобы ответить,
когда спросят, и не быть высеченным или посаженным
в карцер2. Но меня заинтересовала сначала грамма-
1 Надежда Андреевна Вахтерова умерла в 1897 г. от сердеч-
ного припадка. В( 80-х гг., уйдя от мужа с двумя маленькими до-
черьми, она сначала жила у Василия Порфирьевича; лотом, когда
дочери подросли и старшая вышла замуж, она жила то у нее, то
у сына. Привожу отрывок письма, писанного мне Василием Пор-
фирьевичем после ее смерти: «Судьба отвела ей маленький круг
дела. Дети, внуки, несколько родных, знакомых — вот и весь мир,
которым она жила. Но этим людям она отдавала всю себя без
остатка. Я не помню ни одного ее деяния, ни одного слова, где бы
выразились ее заботы о себе. Все для других и ничего для себя.
Я не помню, чтобы она испытывала личную радость, но радость
каждого из людей ее мирка была ее радостью, а их горе было ее
горе. Сама доброта, сама любовь, вечно в работе, вечно в думах
о других, и никогда не подумать о себе, ничего не просить для себя,
прощать обиды. Кто учил ее этой доброте? Неужели одна нужда
и горе? Потому что других учителей у нее не было».
2 Одна родственница Василия Порфирьевича, покойная С. А.
Сергеева, вспоминала, что в это время своей бутырской жизни,
8—9-летним мальчиком, Василий Порфирьевич уже отличался на-
блюдательностью и умением писать. Он описывал своих соседей,
товарищей, окружающую жизнь, и по вечерам жители Бутырок со-
бирались к дому Вахтеровых послушать «сочинения Васи». Слушая
их, они узнавали самих себя, удивлялись, смеялись и говорили:
«Ну и мальчишка. Что-то из него выйдет!» В это время, по ее сло-
вам, у него уже обнаружились педагогические способности: он со-
бирал у себя ребят и учил их тому, чему сам научился в школе,

тика. Учитель русского языка, приступая к препода-
ванию грамматики, сказал нам, что она учит правильно
говорить и писать. Поэтому я вообразил, что если буду
знать ее, то буду уметь сочинять проповеди. И я изучил
ее по книжке: ждать, когда окончат ее в училище, пока-
залось очень долгим. Когда мне показалось, что я одолел
эту премудрость, я к первому же рождеству сочинил
проповедь на тему о подаянии милостыни, выучил ее
наизусть и, славя Христа, декламировал ее в каждом
доме. Вся нищая братия олицетворялась в моем уме в
образе бабушки Ольги, которую я любил. Помню, что
самым сильным местом проповеди я считал, когда гово-
рил о том, как сытые люди отказывают нищим, говоря:
«Бог .подаст!» Конечно, продолжал я, бог им даст, но что
он даст вам за это? И здесь начинались угрозы всеми
муками ада, навеянными лубочной картинкой «Страш-
ный суд». Однажды я прочел эту проповедь в одном до-
ме, не подозревая, что за перегородкой сидел весь цер-
ковный притч за закуской. Когда я кончил, -меня позвал
священник, стал бранить, говорил, что я не имею права
пугать людей адом, и вое допытывался, кто мне написал
эту проповедь. Он предполагал, что написал ее один из
учителей духовного училища, и требовал, чтобы я под-
твердил это. Не знаю, что было бы дальше, если бы я
с товарищами не спасся бегством. Но с тех пор я уже
никогда никаких проповедей не произносил.
Арифметика заинтересовала меня по следующему
а товарищам по школе помогал готовить уроки. Об этой школе он
писал мне в одном из своих писем так: «Школа не научила меня
даже читать и писать, этому искусству научил меня отец в до
школьный .период, и единственная ее' заслуга в том, что там «е
очень часто меня секли и били и не окончательно притупили. И дет-
ство .в общем не было таким, о котором вспоминают как о «сча-
стливой поре»... Самое лучшее в моем детстве, что я не умер от
угара, от сырости и тому подобных вещей. Единственными моими
воспитателями были уличные мальчишки, и единственная заслуга
их в том, что они вытащили меня зимой из проруби, куда, кажется,
сами и толкнули».
Про эти детские годы В. П. Вахтерова рассказывал еще следу-
ющий маленький факт. Кто-то уверил его, что если посадить в зем-
лю косточки маленького зверька, то вырастет яблоня с золотыми
яблоками. Он разыскал эти (маленькие косточки, посадил их в землю
И долгое время поливал, мечтал о золотых яблочках... Какие-то
штрихи его личности чувствуются в этом рассказе: наивная довер-
чивость, упорство искания, двигающая сила мечты.— Э. В.

поводу. После одного рождества я купил ручную пас-
халию и увидал, что понять ее без арифметики невоз-
можно. Скоро я одолел арифметику и ручную пасха-
лию. .По пальнем я мог высчитать и «в руце лета», и
круг луны, и время полнолуния, и день пасхи и проч. на
каждый год. И я полюбил арифметику. Однажды наше-
му классу попалась задача, которую не могли решить
ни мы, «и учитель. Все бросили эту задачу и перешли к
другим, а у меня она две недели не выходила из головы.
Я пробовал ее решать на разные лады и, наконец, до-
бился правильного решения. Трудность заключалась в
том, что это была задача геометрическая, а у нас гео-
метрия не преподавалась, и, должно быть, ее не знал
сам учитель. И я чертил разные фигуры, пока не попал
на ту теорему, которую надо было знать для решения
задачи. Я очень гордился, что меня тогда позвал к себе
учитель на дом и просил рассказать, как я решил эту
задачу.
Ни латинский, ни греческий языки меня обыкновен-
но не интересовали. Но когда нам дали перевести какое-
то поучение Иоанна Златоуста, мне оно так понрави-
лось, что я с увлечением занимался греческим языком,
пока мы переводили этого писателя: мои переводы при-
знавались Лучшими в классе. Но когда мы перешли к
чему-то другому, я опять охладел к греческому языку.
Тут случилось одно событие, которое оказало большое
влияние на мое дальнейшее развитие. Один из моих то-
варищей, Звездин, сказал, что при одной церкви есть
библиотека, куда можно записаться и за небольшую
плату получать книги. Как раз в это время одна сосед-
ка-старуха пригласила меня читать псалтырь по умер-
шей сестре своей и дала мне за это 10 коп. Товарищ
дал столько же, и мы стали брать книги из библиотеки.
Сначала я брал только духовные книги. Но однажды
барышня, заведующая библиотекой, дала мне Гоголя,
и он сразу заинтересовал меня и примирил со светской
литературой. С этих пор я наряду с духовными книга-
ми стал брать и светские. После Гоголя на меня силь-
ное впечатление произвел роман Дюма «Монте-Кристо».
Я читал его, не отрываясь, забыв и уроки, и сон, при
неровном свете дымной лучины чуть ли не целую ночь
напролет. Затем эта книга обошла всех грамотных жи-
телей Бутырок. Некто работник-кожевенник Тимофей не

ходил из-за нее два дня подряд на работу. Большое впе-
чатление произвел Никитин. Очень заинтересовали ме-
ня две-три книги научно-популярного характера, и осо-
бенно по физиологии человека. Эта убогая церковная
библиотека составляет самое светлое, дорогое воспоми-
нание моей арзамасской жизни, всего моего детства.
И понятно, что когда я пришел в Нижний Новгород для
поступления в духовную семинарию, то, несмотря на
усталость (13-летним мальчиком я прошел в 3 дня
пешком что-то около МО верст), я на другой же день
отправился отыскивать публичную библиотеку. Здесь
платить не приходилось: сидя в библиотеке, можно бы-
ло читать даром, и я проводил там все свободное вре-
мя. Кончатся уроки в семинарии — иду в библиотеку:
я начал с Тургенева, причем особое впечатление произ-
вели на меня «.Отцы и дети». Отрицание Базарова сна-
чала заинтересовало меня с религиозной стороны и по-
казалось мне кощунством. Я почему-то бросился на
астрономию, думая найти в ней подтверждение библей-
ского сказания о днях творения. Знание арифметики и
развитая арифметическая жилка помогли мне осилить
попавшиеся «книги. Но, увы, астрономия оказалась про-
тив меня. Я обратился к геологии — результат был
тот же.
Сначала я жил или, вернее, ночевал в кабаке у слу-
жащего здесь родственника с отцовской стороны, Саве-
лия. Кабак стоял на берегу Волги, посетителями его
были бурлаки. И под их песни и пьяный говор я засы-
пал на полу за дощатой перегородкой. Обедал я в об-
жорном ряду, под открытым небом, а в ненастные дни
под навесом. Меню было несложное. Вначале я брал на
копейку щей, на копейку черного хлеба и на копейку
печенки или рубца, а когда 7 рублей, данные отцом, по-
дошли к концу, я ограничивал себя двумя первыми блю-
дами. Должно быть, провизия была не первой свежести,
потому что мой желудок, привыкший к бутырской кух-
не, часто не выдерживал и только что проглоченная пи-
ща сейчас же возвращалась обратно. Затем, когда мои
финансы истощились, я перешел на жительство в келью
к одному монаху Печерского монастыря и там же обе-
дал бесплатно. Мой товарищ Звездин устроил меня ту-
да (монах был его близкий родственник). Монастыр-
ский стол после бутырского голодания так поднял мои

силы, что мне ничего не стоило совершать эти длинные
прогулки из монастыряв город и обратно. Потом меня
приняли в общежитие при семинарии, и здесь я привя-
зался всем сердцем к одному из учеников старшего
класса, Мамонтову. Симпатичный, умный, красноречи-
вый, начитанный, он очаровал меня. К нему я и обра-
тился с мучившими меня сомнениями. Он поступил как
нельзя лучше: он изложил мне аргументы того и дру-
гого мировоззрения и не высказывал своего личного
мнения. Он же рекомендовал мне несколько книг.
Я еще с большим увлечением принялся за книги. Семи-
нария, уроки, преподаватели — все это было для меня
как в тумане. Сидя в классе, я не слушал, что говорили
учителя, я весь ушел и борьбу со своими сомнениями.
Из книг, прочитанных мною за два года семинарской
жизни, особенно сильное впечатление произвели на ме-
ня «История цивилизации»Бокля, «Один в поле не
воин» Шпильгагена и статья Ткачева об этом романе,
а также «Что делать?» Чернышевского, стихотворения
Некрасова, статьи Писарева, Добролюбова, «Азбука
социальных наук» Флеровского, книжка Молешотта,
статьи Лассаля, Лаврова. Добролюбов был особенно
популярен у нас. Семинаристы гордились, что он вышел
из нашей семинарии, как будто бы он был обязан ей
своим развитием. Мы любили петь песни, которые, по
преданию, он любил. Всякий из нас знал и тот дом в
Нижнем, где он жил, и те окна, которые выходили из
его комнаты. Между нами ходило много рассказов из
его жизни. Из Савла я обратился в Павла и с горяч-
ностью неофита стал проповедовать новое учение. Эта
проповедь причиняла мне иногда маленькие неприятно-
сти. Однажды я вел спор с одним из своих товарищей.
Когда все, что он мог сказать, было опровергнуто, он не-
ожиданно обратился к физическому аргументу: он дал
мне здоровенный удар по уху. Произошла схватка.
Слабый физически, я потерпел полное поражение, но
утешал себя мыслью, что идейная победа оказалась на
моей стороне. Другой раз я допустил в сочинении на
заданную тему несколько мыслей, вызвавших в учителе
русской словесности сомнения в моей благонадежности.
Он передал сочинение ректору, и меня чуть было не
исключили из семинарии, пощадив только ввиду моего
слишком юного возраста. Мои постоянные отлучки из

общежития (в библиотеку) также возбуждали подозре-
ния, и несколько раз я был оставлен за это без обеда
Если мои религиозные воззрения вызывали большую
внутреннюю борьбу — зато народнические идеалы я
воспринял без всяких колебаний. Мало этого. По мере
того как разрушалось мое чувство безысходности поло-
жения, давящего бедноту, по мере того как роста на-
дежда на возможность здесь на земле добиться лучшей
доли для трудящегося народа, я все меньше сожалел о
потере своей детской веры, реже вспоминал о своем те-
перь уже пережитом мистицизме.
К восприятию народнических идеалов меня подгото-
вили все впечатления моего детства. Мне казалось, что
это только выражение тех чувств, желаний и мыслей,
которые всегда жили во мне, да только я не умел их
выразить. Эти идеалы говорили о любви к тем, кого я
знал, жалел и любил с детства: к моим родным, к моим
соседям, крестьянам, которые у нас часто бывали и ко-
торых я любил слушать. О бедствиях народа я знал ед-
ва ли не больше, чем читал в книгах, и знал лучше, по-
тому что познакомился с ними по личному опыту. Но-
вы были для меня средства, какие предлагались для
избавления, ново было освещение и тот угол зрения,
под которым в прочитанных мной книгах рассматрива-
лось современное положение народа. Но мне казалось,
что о самом положении народа я мог бы прибавить кое-
что новое к тому, что писалось о нем в книгах.
О всех других классах общества я знал только по
рассказам. До прихода в Нижний я ни разу не видал ни
одного помещика, ни одного фабриканта, и если бы мне
показали орангутанга и сказали: «Вот это граф де
Оранж», я не знал бы, верить этому или нет. О помещи-
ках рассказывали мне бывшие крепостные, о фабрикан-
тах— рабочие, жившие на Бутырках, о начальстве — и
те и другие. И все эти рассказы, конечно, не могли выз-
вать во мне симпатий. Это было что-то деспотическое до
ужаса, жестокое до отчаяния. Позже, когда я близко
познакомился с представителями командующих клас-
сов, я изменил свое к ним отношение. Я нашел, что черт
не так безобразен, как его малюют, что все люди, все
человеки и что дело не в личных качествах, а в порядке
и в строе. Но в то время, к так называемым высшим
классам у меня было только одно чувство, близкое к

отвращению. Те же книги заставили меня полюбить на-
уку, и я мечтал поступить в университет, пройти весь
цикл знаний по Конту, начав с физико-математического
факультетами естественного отделения и кончив юрис-
пруденцией, где приналечь на статистику, политическую
экономию и социологию.
Но в это время носилась в воздухе идея «хождения
в народ». Дошла она и до Нижнего, и до духовной се-
минарии. Интересовала она меня страшно. Я искал лю-
дей, которые бы могли познакомить меня с движением,
и нашел такого человекав лице П., служившего письмо-
водителем в одном из нижегородских учебных заведе-
ний. У него была литература, были связи с одним из
членов из центра. Сначала я ходил к нему один, а потом
стал водить и товарищей. Через нас литература проник-
ла и в семинарию. В наших беседах мы чаще всего го-
ворили о практических, конкретных формах, в которые
должна вылиться наша работа. Часто останавливались
на роли народного учителя, и эта форма сближения с
народом особенно нравилась мне. Я принялся за чтение
журнала «Учитель», за Ушинского, барона Корфа. И чем
больше я читал педагогических книг, тем сильнее воо-
душевлялся задачами народного учителя, и притом не
только как средством сближения с народом (это са-
мо по себе), А прямо задачами воспитания и образо-
вания подрастающих поколений народа. И меня потя-
нуло в народные учителя. Но я не хотел расстаться
с мечтой об университете. И у меня явился особый
план: поступить сначала в учителя, питаться моло-
ком и яйцами в смятку (по гигиене Реклама, очень
ходовой тогда между нами книге, — это оказывалось
самым питательным и удобоваримым блюдом), на-
конец, из 8-рублевого учительского жалованья ско-
пить малую толику и на эти деньги отправиться в
университет.
Почти вся моя внутренняя жизнь в это время своди-
лась к этим мечтам, к чтению да к беседам и спо-
рам у П. Семинария со всеми своими уроками и укла-
дом жизни прошла как-то мимо меня. Механически я
исполнял все ее требования, а мои мысли были за тре-
девять земель от нее...
Это было время, когда министр народного просвеще-
ния гр. Д. А. Толстой решил провести классическую ре-

форму в гимназиях с целью охладить умы молодежи,
разгоряченные в эпоху 60-х гг., когда Катков м Леонть-
ев на все лады доказывали в своей газете и журнале не-
обходимость такой реформы, а вся либеральная пресса
была в оппозиции к ней. Это было время, когда наши
правящие сферы, напуганные начавшимся хождением в
народ, принимали экстренные меры надзора за началь-
ными школами. Нечего и говорить, на чьей стороне я
был, читая в газетах, а больше в журналах об этих ме-
роприятиях. Это было после того, как «Русское слово»
и «Современник» были закрыты и радикализм, каза-
лось, был разбит и уничтожен. Но тем не менее в Ниж-
нем были кружки, занимавшиеся распространением ли-
тературы, которая очень не понравилась бы Д. Тол-
стому.
В то время народническое течение, как оно отра-
жалось в наших кружках, раскололось на два русла, но
ни в одно из них не укладывались те наблюдения над
жизнью народа, какие были у меня. И я никак не мог
примкнуть ни к одному из этих направлений. Идеалы
обеих групп я разделял, но в деталях не мог согласить-
ся ни с теми, ни с другими. И потому оставался вне
партий. Это было тяжело, но иначе я не мог поступить,
не кривя душой. В моих мечтаниях было много наив-
ного, полудетского. Но я верил в них с таким энтузиаз-
мом, с каким уже никогда потом не воспринимал ника-
ких теорий. В основу всего я клал образование и воспи-
тание, в могущество которого я верил беззаветно. Бли-
же всего я примыкал к тому направлению, которое из-
вестно под именем культурничество. К тому же време-
ни относится мое первое знакомство с театром. Однаж-
ды П. достал мне бесплатный билет в театр на Ниже-
городской ярмарке. Шла пьеса «Хижина дяди Тома».
Зверства плантаторов, скорбная доля рабов произвели
на меня ошеломляющее впечатление. Все, что я видел,
как-то невольно ассоциировалось с впечатлениями ран-
него детства, когда крестьяне и дворовые, посещавшие
отца и мать, передавали ужасные случаи расправы и
насилий; совершенных над ними самими или их родны-
ми и знакомыми, с ужасами, о которых я читал в кни-
гах, с идеями о служении освобождению бесправных на-
родных масс. Иллюзия была полная. Минутами я забы-
вал, что я в театре. Жалость, ужас, гнев разрывали мне

сердце. Некоторые жесты артистов и до сих пор выплы-
вают в моем воображении. Много раз с тех пор я бы-
вал в театре. Видел гораздо более талантливых, знаме-
нитых, прославленных артистов, но ни разу и нигде я
не получал такого яркого, живого, всепоглощающего
впечатления, как в этот раз. И когда я теперь думаю о
тех впечатлениях юности, которые определили мои бу-
дущие симпатии и стремления, я нимало не сомнева-
юсь, что эта пьеса занимала одно из самых видных
мест в ряду других влияний.
К тому же времени относится мое знакомство с од-
ним сознательным рабочим. Познакомил нас тот же П.
Рекомендацией рабочего (служило то, что он читает по-
литическую экономию Милля. И я помню, я все сравни-
вал его с рабочими, жившими на Бутырках. Некоторые
из них казались мне умнее, но огромная разница была
в том, что они считали свое положение неизбежным, оп-
ределенным самим господом богом однажды и навсегда,
а новый знакомый мой верил в лучшее будущее и не
только на небе, во что верили и на Бутырках, но и здесь,
на земле. И то, что он считал это будущее слишком
близким, чуть ли не делом завтрашнего дня, казалось
мне не наивным, как показалось бы теперь, а вполне
естественным и разумным. Это знакомство как-то сразу
дало мне конкретную форму будущей деятельности. Ес-
ли средний по уму рабочий, думал я, только благодаря
книгам стал сознательным, то, стало быть, для народа
самое главное теперь — это грамотность, которая тогда
была крайне редким явлением, особенно в деревнях, да
хорошие, просто написанные книги. В этой мысли я ут-
вердился тем легче, что я сам был обязан всем тем раз-
витием, какое у меня было, исключительно книгам.
А если, казалось мне, народ пройдет через школы на
новых началах, о чем я в то время много читал и думал,
то он будет иметь не только потребность в чтении, но и
хороший вкус, а .кроме того, и умственную независи-
мость.
Под этим влиянием у меня постепенно нарастало
стремление, поскорее перейти к практической деятель-
ности, а с другой стороны, непреодолимое отвращение
ко всей семинарской учебе, которая казалась мне отри-
цанием всех тех начал, о которых я читал в журнале
«Учитель» у Ушинского и у Пирогова.

И я бросил семинарию 1. Дошел до меня слух, что
некто Пашков намеревается в своем имении в деревне
устроить частную школу с широкой программой и на
новых началах. А так как для преподавания в частных
школах высшего типа нужны права домашнего учите-
ля, то я решил выдержать экзамен на домашнего учи-
теля. Но раньше я отправился пешкомв имение Пашко-
ва, где-то в Сергачском уезде. Никаких подтверждений
слухов я там не нашел, но экзамен на домашнего учи-
теля все-таки выдержал. При этом оказалось, что за
диплом я должен заплатить 12 рублей, а у меня не бы-
ло денег. Правда, у меня бывали уроки от 3 до 7 рублей
в месяц. Бывали месяцы, когда было по два урока, и
тогда я считал себя богачом; бывали месяцы, когда не
было ни одного урока, и тогда я отправлялся «в хожде-
ние в народ», ночуя в крестьянских избах, а в дороге —
приставая к какой-нибудь партии пешеходов. Однажды
зимой я шел по Волге с партией каких-то рабочих. На
мою беду нас догнал ехавший куда-то жандарм, об-
ратил на меня свое благосклонное внимание, арестовал
меня и доставил в село Лысково к становому приставу.
К счастью, в Лысковском двухклассном училище в это
время были мои знакомые учителя, теперь уже покой-
ник Смарагдов и Ф. Им как-то удалось меня выручить,
пустив в ход влияние управляющего каким-то графским
имением.
Другой раз летом случайный мой попутчик уговорил
меня ночевать вместе в какой-то деревне на сеновале.
А когда утром я проснулся, то моего спутника не ока-
залось, но вместе с ним исчез и мой мешок, д котором
лежала смена белья и другой скарб, и что особенно
сильно подействовало на меня, и крестьянские холсты,
бывшие где-то поблизости... Мои попытки разговоров с
1 Это решение далось Василию Порфирьевичу не без борьбы.
Отец его лелеял мечту видеть сына священником, может быть, в
будущем и архиереем! Надеялся вообще на блестящую карьеру.
И вдруг — народный учитель! Старик негодовал и бранился, грозил
проклятием; мать, безумно любившая сына и бывшая всецело на
его стороне, все же из боязни потерять его, из суеверного страха
перед этим «отцовским проклятием», умоляла покориться. Но Ва-
силий Порфирьевич, несмотря на свою мягкость, несмотря на страст-
ную любовь к матери, все же отстоял свое право на выбор своей
доли и ушел из дому. Ему было тогда лишь 16 с половиной
лет. — Э. В.

народам большей частью оканчивались какой-нибудь
поговоркой со стороны слушателей: «наша изба с краю,
ничего не знаю...», «нам не до жиру, быть бы живу...»,
«нам некогда разговоры-то разговаривать — порабо-
тал, да и на боковую...» Эти попытки хождения в народ
не дали мне ничего, кроме разочарования. Но тем силь-
нее стала моя вера в школу и в библиотеку. Я не отка-
зывался от конечных целей, намечаемых тогдашним на-
родническим движением, но средством к их достижению
считал воспитание и образование народных масс, хотя
мне и тяжело было признаваться, что это путь очень
медленный.
В Нижнем я жил в коммуне. Мы снимали близ ост-
рога мезонин в одну маленькую комнатку за 2 р. 50 к.
в месяц, ежедневно варили горох, потому что по гигие-
не Реклама из всех дешевых продуктов это был самый
питательный, содержащий наибольший процент белка.
Расходы обыкновенно брал на себя тот, у кого в данный
момент были деньга. Число жильцов колебалось между
тремя и семью, и состав наш постоянно менялся в зави-
симости от того, как много было безработных из наших
знакомых. Свободные часы мы проводили в общих чте-
ниях, спорах, песнях. Из песен самой любимой были
стихи Михайлова «Дружно, крепко всех в объятья...».
Споры вращались главным образом на вопросах обра-
зования, устройства ассоциаций, общине.
Разумеется, я употреблял все усилия, чтобы найти
учительское место. Но обыкновенно у меня требовали
диплом, а вместо диплома у меня было только уведом-
ление канцелярии учебного округа, что диплом мне
выдадут, когда я вышлю 12 рублей. Наконец, инспектор
народных училищ Раевский обошел как-то это затруд-
нение и назначил меня учителем в Василь-Сурск, в го-
родское начальное училище. Нечего и говорить, что я
сейчас же поехал туда на пароходе. Не думаю, чтобы
кто-нибудь, назначенный в министры, так радовался
своему назначению, как был рад я. Работа народного
учителя казалась мне миссией, не имеющей себе равной
по своему значению. Жалованье в 150 рублей в год при
даровой квартире казалось огромным.
Но в первый же день по приезде в Василь-Сурск
встретилось одно маленькое затруднение. Остановился
я в училище, где меня дожидался учитель Доброхотов

(переведенный в Нижний), чтобы передать мне училищ-
ное имущество. Увидав мой рваный костюм, он пришел
в ужас. А так как мне надо было идти к штатному смот-
рителю уездного училища и к городскому голове (оба
были моими начальниками), то Доброхотов предложил
мне надеть для этих визитов его пальто, сюртук и проч.
В коммуне мы это делали постоянно. Уходя на урок или
искать учительского места, я всегда надевал чужой, бо-
лее приличный костюм. Но здесь надеть чужое платье
только один раз, чтобы на другой день появиться в сво-
ем обычном костюме, «мне казалось неудобным, и я от-
правился, в чем был. Все обошлось благополучно,
только училищный швейцар был некоторое время в не-
доумении— пропустить ли меня в приемную или оста-
вить в передней.
Первая мысль моя была о библиотеке. При школе
библиотеки не было. Денег на приобретение книг не от-
пускалось. Но в этом случае мне оказал помощь мой то-
варищ Альбов, поступивший студентом в лесной ин-
ститут в Петербурге. По моей просьбе он побывал в
Комитете грамотности, и мне выслали оттуда целый тюк
книг, что и положило начало библиотеке. Я не ограни-
чивался выдачей книг только детям своей школы. Ко
мне ходили и великовозрастные, бывшие и настоящие
ученики уездного училища.. Для них я брал книги из
публичной библиотеки, бывшей при уездном училище.
Некоторые из более серьезных книг нуждались в ком-
ментариях: юноши собирались у меня по 7-ми и 9-ти, и
я читал с ними. Брал у меня книги еще бывший крестья-
нин-домовладелец; он начал читать самые простые кни-
ги из детской библиотеки. Наиболее сильное впечатле-
ние произвела на него книжка «Делатели золота»
Цшокке. Под влиянием этой книжки (он сам признавал-
ся в этом) он соединился с тремя другими товарищами,
за какие-то гроши снял в городской управе островок на
Волге, на который никто до тех пор не обращал ника-
кого внимания, и все четверо стали разводить там ка-
пусту. Работа эта дала им хороший доход, и они жале-
ли, что не на долгий срок сняли землю. Там же я со-
шелся еще со смотрителем почтовой конторы, поляком,
служившим по найму. Он принимал участие в польском
движении, был ранен. Как-то удалось ему ускользнуть
от лап Муравьева, но в городе никто не знал об этом.

На вопросы о своем шраме на лбу он обыкновенно от-
вечал кратко: «бог шельму метит» и переводил разго-
вор на другие темы. Да и близких знакомых в городе у
него не было. Меня же он интересовал. Это было время,
когда хождение в народ даже с самыми мирными куль-
турными целями преследовалось, как государственное
преступление. За кружки самообразования, за попытки
обменяться мыслями людей арестовывали и ссылали.
И как реакция на этот правительственный террор появ-
лялись кое-где, правда, очень ограниченные течения
самого крайнего направления. Таков был, например, кру-
жок 'известного Нечаева. Мне любопытно было погово-
рить со своим новым знакомым как с бывалым челове-
ком, как он смотрит на практическую осуществимость
таких крайних начинаний. Его отношение было песси-
мистическое. Он рассказывал о том, какими большими
материальными средствами, сравнительно с русскими
кружками, обладало польское движение. А раз нет
больших денег, нечего и начинать, по его словам. Этот
довод практического человека казался мне чрезвычай-
но убедительным. Впрочем, я по самой своей природе не
мог бы принимать участие в каких-нибудь крайних на-
сильственных мерах. Никогда я не ставил высоко фи-
зическую храбрость, хотя очень ценил гражданское му-
жество. Мирные наклонности всегда преобладали во
мне.
Других близких знакомых у меня в (Василь-Сурске
не было. Были учителя уездного училища. Один из них
был уже человек пожилой. По окончании камерально-
го факультета г. Казани (был когда-то такой) он слу-
жил сначала где-то помощником окружного начальни-
ка. Неудачи по службе заставили его пойти в уездные
учителя. Он любил выпить, поиграть в карты и все мур-
лыкал песню с припевом: «То ты ко мне, то я к тебе».
Другой, из Нижегородской гимназии, франт и уездный
сердцеед, тоже играл в карты и мурлыкал: «Три боги-
ни спорить стали, кто из них из всех милей». Третий,
из Казанской духовной семинарии, тоже коротал время
за картами. К ним в каникулярное время примыкали
два студента, из коих с одним еще удавалось потолко-
вать о литературе, о злободневных политических во-
просах. Все остальные мало читали, и в области поли-
тики, литературы и проч. им было все равно.

Так как я мало видел людей вне ограниченного кру-
га своих бывших товарищей, то сначала я с большим
интересом вошел в этот учительский кружок, наблюдал
их жизнь и интересы, но скоро мне это наскучило, и я
весь ушел в чтение, школу и в чтения с подростками,
все время охотно посещавшими меня !.
В Василь-Сурске мне пришлось обзавестись семьей.
Я должен был взять к себе мать и двух малолетних сес-
тер. Чтобы прокормить их, я должен был взять два
частных урока за грошовое вознаграждение2.
Из Василь-Сурска .меня перевели учителем уездно-
го училища в Ардатов (Нижегор.). В Ардатове тогда
было два мужских учебных заведения и ни одного жен-
ского. И я под влиянием тогда носившихся в воздухе
идей женской эмансипации задумал устроить женское
училище. Чтобы склонить городскую думу и земство к
отпуску необходимых средств на это дело, я написал
корреспонденцию в газеты, а затем вместе с учителями
Соколовым, Беляевым и Полетаевым мы послали за-
явление в думу и земство о том, что мы берем на себя
1 В поисках материалов об этом периоде жизни В. П. Вахте-
рова я просила одну его родственницу, покойную теперь А. В. Со-
рокину, имевшую знакомых в Василь-Сурске, узнать, нет ли там
кого-нибудь, кто бы помнил Василия Порфирьевича как учителя:
его сослуживцев, его учеников.. Таких не оказалось. Но нашелся
один старик, В. И. Кор ос тин, по профессии 'столяр, который рас-
сказал, что помнит Василия Порфирьевича молодым учителем, жи-
вым, энергичным, помнит, что его очень любили. ученики, что
он относился к ним как товарищ, никогда их не наказывал, да-
же выговора не давал, а они его слушались. Он "вспоминал, что
Василий Порфирьевич вел беседы и со взрослыми, и к нему
охотно шли с разными вопросами и за книгами. «В записочке, ко-
торую В. И. |Коростин прислал мне, он, между прочим, пишет
так: «Я знал В. П. Вахтерова в (1872—1873 гг.; он состоял учителем
уездного городского училища, к ученикам снисходительного, даже
любезного, кроме того, взгляда политически свободолюбивого.
Я, как столяр, ремонтируя обстановку, часто имел разговор на эту
тему. — Э. В.
2 В это время семейная жизнь матери Василия Порфирьевича
была особенно тяжела, и она оставила мужа и переселилась к сыну
с двумя -малолетними дочерьми. После ухода жены Порфирий Ми-
хайлович еще более опустился, еще больше стал пить. Умер он в
чужом углу, одиноким человеком. От помощи сына отказывался,
на его предложение переехать жить к нему тоже не соглашался
из гордости, но, как рассказывали, любил похвастаться, что сын
его «в Москве известен» (это относится уже к позднейшему вре-
мени, когда Василий Порфирьевич жил в Москве.— Э. В.).

бесплатные занятия в женском училище, если оно бу-
дет открыто. И училище действительно открылось в том
же году. Конечно, и в Ардатове меня преследовала
мысль о библиотеках. Я снова обратился в Петербург-
ский Комитет грамотности, и оттуда (были высланы
книги для женского и мужского народных училищ. Для
пополнения библиотеки уездного училища я устроил
подписку, давшую более 100 рублей. Чтобы дать воз-
можность сельским учителям уезда пользоваться кни-
гами, я обратился к нижегородскому Обществу распро-
странения образования с просьбой, чтобы оно снеслось
с Ардатовоким земством об ассигновании необходимой
суммы на приобретение книг для Центральной уездной
библиотеки, а на себя брал бесплатное заведование биб-
лиотекой и выдачу книг. В то время вершителем всех
земских дел в уезде был богатый землевладелец Карам-
зин, располагавший большими связями и в бюрократи-
ческих сферах. Я обратился к нему за поддержкой, но
он потребовал от меня список книг для проектируемой
библиотеки. Должно быть, я был в то время очень
прост и наивен в сношениях с людьми и, не сообража-
ясь со взглядами Карамзина, наполнил список книгами,
которые сам считал лучшими. Этот список погубил все
дело. Карамзин высказался против такого списка, а
земство отказало в пособии. Библиотека не была от-
крыта, а я должен был объясняться по поводу своего
направления с директором училищ Садоковым. К моему
счастью, вскоре после этого заведование училищами
перешло к инспектору народных училищ Раевскому,
который ничего не знал об этом инциденте, и я остался
учителем.
Школа доставляла мне большое нравственное удов-
летворение. Я устраивал с учениками экскурсии, снаб-
жал их книгами, принимал горячее участие в педагоги-
ческом совете, который в то время еще не был превра-
щен в простую регистратуру начальственных предпи-
саний. Он мог делать нововведения, разрабатывать но-
вые методы преподавания. Одно было трудно: семья
требовала расходов, и я должен был и здесь давать
частные уроки. В Ардатове были написаны мои первые
две педагогические статьи, помещенные в «Семье и шко-
ле». Летом 1874 г. я был командирован на казенный
счет на дополнительные курсы при Московском учитель-

ском институте. Приехав в Москву и не зная ее, я про-
сил извозчика везти меня в какую-нибудь гостиницу.
И он привез меня в «Славянский Базар». Я не понимаю
теперь, как я не заметил, что мой бедный костюм, а
вместо чемодана мешок, вроде тех, в которых хранят
муку, не подходят к аристократической гостинице,
Я спросил швейцара, что стоит самый дешевый номер.
Мне сказали, что 3 рубля. Я привык в Ардатове пла-
тить за- квартиру 3 рубля в месяц, подумал, что швей-
цар назвал мне месячную плату, и взял номер. Каково
же было мое изумление, когда я в тот же день узнал
что это суточная плата. Разумеется, я не стал дожидать-
ся следующего дня и, познакомившись в институте е
таким же бедняком, каким был сам, переехал в его
комнату, напоминавшую чулан, за которую мы сообща
платили 8 рублей в месяц *.
С того времени почти оканчивается нижегородский
период моей жизни. Много позже я, в 1896 и в 1903 г.,
два раза читал публичные лекции в Нижнем: одну по
приглашению Всероссийской выставки, а другую по
приглашению секции воспитания и гигиены. В Новом
Усаде Арзамасского уезда и теперь существует2 народ-
ная библиотека моего имени, открытая по инициативе
моих друзей и знакомых и при содействии Нижегород-
ского О-ва распространения начального образования.
По Московскому Комитету грамотности я, то в ка-
честве его товарища председателя, то в качестве испол-
нявшего председательские обязанности в период от 1892
до 1897 г., очень часто вступал в сношения с учителя-
ми и другими лицами, с волостными правлениями, зем-
ствами и другими учреждениями Нижегородской губер-
1 Много лет спустя тот самый товарищ, который приютил Ва-
силия Порфирьевича в первые дни его московской жизни, в своем
письме так вспоминает об этом времени: «С поразительной ясно-
стью и с малейшими деталями,— пишет он,— помню я нашу первую
встречу в институте. Отлично помню, как на последние 15 копеек
угощал вас чаем и как вы на следующий день переехали ко мне
из «Славянского Базара», Помню нашу совместную жизнь на Соло-
довке, наши 20-копеечные обеды в подвальном этаже на Волхонке,
наши тогдашние мечты, планы, наше безденежье. Вспоминаю всю
обстановку нашей жизни в гадком номеришке со всем внутренним
содержанием этой жизни» (Архив В. П. Вахтерова. Письмо учи-
теля П.— Э. В.).
2 Было написано в 1907 г. Теперь этой библиотеки уже
нет. — Э. В:

нии по вопросам о народных и школьных библиотеках,
о воскресных школах, о КНИЖНЫХ складах.
Я и теперь еще часто вспоминаю и Арзамас, и Ниж-
ний, и Василь-Сурск, и Ардатов. Издалека и люди, и
природа, и жизнь там кажутся мне и лучше и красивее,
чем в свое время. Должно быть, все-таки здесь было
пережито много хорошего. Как-то раз меня пригласили
читать публичную лекцию в Арзамасе, и когда лекцию
не разрешили, я сожалел об этом гораздо больше, чем
во всех других случаях запрещений, которые для меня
давно уже стали общим правилом.
Несколько лет тому назад меня так потянуло побы-
вать на своей родине, что, выбрав несколько свободных
дней, я съездил в Арзамас, побывал на Бутырках, ос-
мотрел поля, овраги и лесочки, где проводил свое дет-
ство, отыскал знакомую семью, которая одна помнила
меня еще с детства. Все остальные либо вымерли, либо
переселились. Посмотрел играющих детишек на тех
самых местах, где сам играл когда-то. И такими они
показались мне симпатичными, и столько жалости воз-
будили во мне, что я давно уже не испытывал такого
сильного чувства. В этой единственной семье, которая
меня помнила, я нашел крестника моего отца, сапож-
ника Ивана Николаевича. У него большое семейство,
он так несказанно беден, но так бодро борется за су-
ществование своей семьи, столько в нем искренности и
и какой-то особенной душевной красоты и сердечно-
сти, что я сразу полюбил его. И таковы тайники челове-
ческой психологии: этот новый знакомый Иван Никола-
евич самым тесным образом ассоциируется теперь с вос-
поминаниями моего детства.
ОТРЫВОК ИЗ 6-й ГЛАВЫ КНИГИ В. П. ВАХТЕРОВА
ОСНОВЫ НОВОЙ ПЕДАГОГИКИ» 1
«...Вместо того чтобы рассуждать о значении книги
в развитии ребенка, я предпочитаю поместить здесь, в
качестве подлинного человеческого документа, рассказ
1 Не называя себя (скрываясь под именем «одного семидесят-
ника»), В. П. Вахтеров дает здесь несколько автобиографических
страничек, как нельзя больше уместных как дополнение к его авто-
биографической главе.— Э. В.

одного семидесятника о том, чем была книга в его дет-
стве, отрочестве и юности.
Монотонная, будничная, бессмысленная жизнь, без
ярких радостных впечатлений, невежественная среда,
забитая однообразным постоянным физическим трудом
из-за .куска черного хлеба. Полуголодное существова-
ние. Смутно сознаваемая ненужность такого серого,
унылого, а подчас прямо ужасающего существования,
без радости, без бодрящих впечатлений. Полная обо-
собленность от культурных людей. Полное отсутствие
каких-либо образовательных и воспитывающих учреж-
дений, кроме плохой школы. Чтобы пробудить себя от
этого дремотного состояния, чтобы стряхнуть с себя
сон, навеваемый вялой и бедной действительностью,
хотелось новых, сильных ощущений, красок, какой-ни-
будь яркой радости, драматизма, героев, резких конт-
растов. Вывести из этого тупика меня мог бы хороший
образованный человек, но в детстве его не было около
меня. Меня отупляли зубристикой, дисциплиной, осно-
ванной на страхе и розге, схоластической программой.
Конечно, я искал удовлетворения своей любознатель-
ности в разговорах со взрослыми. Но то, что они гово-
рили между собой, за немногими исключениями, так
часто повторялось, что казалось мне обыденным, ста-
рым и неинтересным или, что еще хуже, ужасным до от-
чаяния. И я могу назвать теперь не более 2—3 встреч,
заинтересовавших меня в детстве и не запугивавших ме-
ня ужасом жизни. И меня вывела из этого тяжелого со-
стояния хорошая книга, которую оказалось легче най-
ти, чем хорошего человека. Стремление стряхнуть с се-
бя влияние сонного, вялого настроения окружающих
возбуждало во мне свойственную возрасту жажду к ге-
роизму,, к сильным красочным образам, к игре необы-
чайных приключений, к поражающим воображение со-
бытиям и могло найти исход только в литературе. Книга
действительно переносила меня из узкого круга мелких
и однообразных интересов окружающей среды, ограни-
чивающихся почти исключительно вопросами удовлет-
ворения голода, на широкую сцену всемирной истории,
мировой литературы, на арену, где действовали герои
во имя высоких идеалов добра и правды, справедливо-
сти, красоты, счастья народа, родины, человечества...
Когда я овладел механизмом чтения и когда в мои

руки лопали доступные пониманию книга, чтение ста-
ло моей преобладающей страстью. Из-за книг я пропус-
кал уроки, не готовил заданного, нередко получал пло-
хие баллы и неоднократно подвергался наказаниям.
Относительно чтения я делю свое развитие на 3 пе-
риода. Сначала я пользовался одними только лубочны-
ми изданиями. Из жития святых потрясающее впечат-
ление произвело на меня житие Филарета Милостивого,
его необыкновенная доброта, выразившаяся в том, что
он роздал нуждающимся свое огромное имущество, от
которого осталась под конец только корова с теленком.
И как он отдал беднякам эту корову, отдал затем и те-
ленка, потому что корова скучала по теленку, и как он
боролся с эгоизмом своих семейных, не желавших, что-
бы он расточал свое имение на дела милосердия. Боль-
шое изумление, граничащее с восторгом, производили
пустынножители вроде Симеона-столпника. Герои про-
читанных книг, как это часто бывает в детском возрас-
те, служили для меня образцом для подражания... На-
ряду с духовными книгами я с жадностью читал и свет-
ские произведения лубочной литературы: Еруслана Ла-
заревича, Бову-королевича... И как это ни странно, при
воспоминании о ней я не чувствую обычного в писатель-
ском быту презрения, а одну благодарность. Вероятно,
это объясняется тем, что при этой безысходной скуке, а
иногда и ужасе жизни, какие выпали на мою долю, да-
же лубочная литература... представлялась манной не-
бесной для голодающего...
Второй период я начинаю с того дня, когда получил
(возможность брать книги из библиотеки, существовав-
шей тогда при одной из городских церквей. Я погрузил-
ся в чтение, я глотал книги с жадностью, со страстью
умственно голодного человека. Это была какая-то все-
поглощающая мания. Наиболее сильные эмоции и наст-
роения вызваны были Гоголем. Полные сверхъестест-
венных событий, фантастических приключений и чудес
«Вий» и «Страшная месть» Гоголя произвели на меня
такое жестокое действие, что я замирал от ужаса при
их чтении: я видел, слышал, осязал всю эту фантасма-
горию устрашающих образов, а затем в течение несколь-
ких дней я видел во сне отрывки из прочитанного и вска-
кивал от страха. Необычайные характеры и изумитель-
ные приключения, описанные в Тарасе Бульбе, вызыва-

ли большой подъем и воображения, и мысли. Сильное
впечатление произвел .роман Дюма «Монте-Кристо»,
зажигая во мне детское стремление к героизму и не-
обычайным приключениям... Многие из стихотворений
Никитина, оплакивавшего непосредственно знакомую
мне народную долю, я знал наизусть, и, повторяя, быть
может, в сотый раз «Жену ямщика», не мог удержать-
ся от слез, и читал некоторые места обрывающимся от
плача голосом. Очень заинтересовали меня также две-
три книги научно-популярного характера, и особенно по
физиологии человека.
Начало 3-го и последнего периода я отношу к 14-му
году своей жизни, .когда я получил доступ к богатой
публичной библиотеке губернского города и к кружкам
интеллигентной молодежи. Первое место по времени в
этом периоде я должен отвести Базарову. Умный, силь-
ный плебей Базаров, конечно, страшно заинтересовал
меня: но при первом чтении меня испугало и оттолкну-
ло то беспощадное отрицание всего, даже того, что
«страшно вымолвить», а также и его индифферентизм
к тому, будет ли у мужика хорошая изба: ...за Базаро-
вым я пошел не сразу, а после продолжительной борь-
бы... И я уступил.
«Униженные и оскорбленные» Достоевского произ-
вели на меня сильное впечатление. Между прочим, ро-
ман удивил меня тем, что и в аристократической среде,
которую я, не зная ее лично, под влиянием рассказов
крепостных, презирал всей душой, можно найти, как у
Алеши, искру божию и чистое сердце, не знающее зла,
несмотря на негодяя-отца, и на воспитание в аристокра-
тическом доме, и на жизнь среди развращенной золотой
молодежи... Диккенс внушил мне веру в людей, горя-
чую любовь к ним, сострадание к обиженным судьбой.
Я плакал, когда автор особенно трогательно описывал
чью-нибудь горькую жизнь. Я смеялся, когда автор ста-
вил своих героев в (Комическое положение.
Утопии, главным образом Фурье, заставляли меня
забыть все окружающее и переносили мое воображение
в дивный волшебный мир, где нет ни зла, ни страдания,
ни оков, ни гнета, ни нищеты, а где царят свобода,
правда, равенство, справедливость, братство и всеоб-
щее счастье. Особенно прельщал меня идеал Фурье —
согласить общественное устройство со страстями людей,

сделать труд привлекательным, сообразуясь с наклон-
ностями каждого... Лассаль вскружил мне голову. Он
писал так ясно, что я читал его так же легко, как ро-
ман: его меткие сравнения* как молнии, освещали са-
мые отвлеченные и трудные из его положений, а его
остроумие приковывало к книге. Его постоянные обра-
щения к разуму и совести, возвышавшиеся нередко до
пафоса, поддерживали высокое настроение не только
при чтении книги, но и после того. Бокля я читал с упо-
ением: меня увлекала его вера в прогресс, его гордое
стремление отыскать законы умственного развития че-
ловечества, такие же правильные законы, какие управ-
ляют и физическим миром. С большим увлечением чи-
тал я и другие исторические книги, например Шлоссе-
ра... В исторических книгах меня особенно интересова-
ла .не жизнь королей и принцев, малопонятная для ме-
ня, а быт народа, его радости и горе, его стремления и
его герои...
Из Добролюбова огромное впечатление произвели
статьи о Роберте Оуэне, об авторитете в воспитании, об
обломовщине; но ничто не действовало так сильно, как
«его темное царство». Весь ужас жизни, который я на-
блюдал, а отчасти и пережил сам, все это, благодаря
Добролюбову, соединилось в моей голове в одно целое,
в одну яркую потрясающую картину. Его фраза «Ми-
лый друг, я умираю, оттого что был я честен...» звучит в
моих ушах, как одно из воспоминаний о моем кумире,
которому я поклонялся в юности.
Названные книги вместе с другими подобными вве-
ли меня в сферу общественных и (политических вопро-
сов, пробудили критическое отношение к социально-по-
литическим формам, дали определенное направление
недостаточно ясным до тех пор симпатиям и антипати-
ям. Эти книга раскрыли передо мной совершенно но-
вый мир, полный самого живого интереса, о котором я
не имел до того времени ни малейшего понятия.
Из идей, усвоенных мною тогда, наиболее яркое впе-
чатление произвела мысль, что рай не позади нас, а
впереди, что это рай не Адама и Евы, а рай всего чело-
вечества, которое в лице лучших своих сынов работает
над осуществлением царства добра и правды не на том
свете, а на этом. Поражали меня также свободные, сме-
лые перспективы, которые широкими мазками рисовала

передо мной новая литера-тура, не считаясь с установ-
ленными, казалось, незыблемыми устоями. От этих пер-
спектив делалось и жутко, но вместе и радостно и росло
умственное возбуждение.
Поражала и та дерзость, с которой авторы опроки-
дывали «Эльбрусы и Монбланы», по выражению тог-
дашнего критика, удивлял этот смелый прямой язык,
которым авторы говорили, обращаясь к престолам и
тронам.
И мне казалось, что уже не могу жить более так,
как жил до сих пор, как жила моя семья, мои родные и
знакомые. Я хотел учиться, но не тому, чему учат в шко-
ле, а тому, о чем говорили прочитанные книги: учиться,
чтобы работать в новом, указанном книгами направлении.
Кто-то натолкнул меня на книги педагогического
содержания. Я прочел все, что только мог найти в со-
временной педагогической литературе. И чем больше я
читал педагогических книг, тем сильнее воодушевлялся
задачами народного учителя... и эти задачи казались
мне тогда высшей целью жизни... Благодаря таким
книгам у меня образовалась своя педагогическая докт-
рина, свое представление о рациональных методах пре-
подавания и воспитания, о задачах воспитания и шко-
лы... Педагогические статьи и книги, прочитанные тог-
да, определили направление моей деятельности на всю
мою жизнь, потому что я могу сказать, что почти всю
мою жизнь я действительно посвятил народному образо-
ванию... Моя дорога вела меня к другой профессии, и до
тех пор мне не приходило в голову никаких на этот
счет сомнений, но под влиянием книг прежние цели тер-
пят окончательное крушение и появляются другие, но-
вые...
Статьи Писарева, его страстное отрицание эстетики
как «вздорной потребности», как дела, чуждого для
«мыслящего человека», значительно охладили мое ув-
лечение беллетристикой, но я нашел выход в том, что
стал выбирать для своего чтения книги с «хорошим на-
правлением». К таким книгам я относил, например,
романы Шпильгагена. Огромное впечатление произвела
на меня статья Ткачева «Люди будущего и герои ме-
щанства», помещенная в каком-то журнале, посвящен-
ная разбору романа Шпильгагена «Один в поле не во-
ин». От наплыва новых, доселе неведомых идей и

стремлений замирал дух, кружилась голова. Учитель
Туски поражал меня своей прямолинейностью... Еще
большее впечатление произвел на меня образ Лео, ка-
завшегося мне каким-то гордым титаном, вызвавшим на
бой за свои идеалы все общество и принесшим им в
жертву все свои привязанности, свою любовь, свое лич-
ное счастье, самую жизнь... И другие произведения
Шпильгагена, а также «93-й год» Гюго потрясли меня до
глубины души. Особенно волновали образы людей, жив-
ших, боровшихся и даже умиравших за свои идеалы...
Несмотря на отрицательное влияние Писарева, ред-
ко какая научная книга овладевала мной в такой же
степени, как заинтересовавший почему-либо роман.
Я поглощал страницу за страницей, не замечая време-
ни, иногда просиживая напролет целые ночи.
Взвешивая теперь влияние на меня беллетристики,
я не могу не отметить очень многих ценных сторон это-
го влияния. Одни из художественных произведений учи-
ли меня любить свободу, другие внушали сострадание
к горю и несчастию других людей, третьи возбуждали
уважение к искренности и правдивости, четвертые —
любовь к честному и упорному труду, к сильной воле и
самообладанию и все вместе — восторг перед нравст-
венной силой, перед исполнением нравственного долга...
Художественная литература поддерживала во мне веру
в идеалы, веру в то, что я и сам мог бы содействовать
воплощению этих идеалов в жизнь и хоть на волосок
двинуть вперед какое-нибудь хорошее дело... Беллетрис-
ты же помогли мне разобраться в своих собственных
свойствах, узнать то, что было во мне хорошего и силь-
ного, и то, что было плохого и слабого... Если присоеди-
нить к беллетристике научную и публицистическую ли-
тературу, то нельзя не сказать, что книгам я обязан
почти всем моим развитием. Книга—это школа бедных,
которым недоступны другие источники образования, и
книги были истинной моей школой. Если взять все, что
дала мне школа, лекции, которые я слушал, знакомые,
с которыми я встречался, кружки, которые я посещал,
то все эти влияния, взятые вместе, в образовательном
отношении были ничтожной каплей по сравнению с тем,
что мне дали книги. Я не хочу, конечно, сказать, что
так и должно быть, я, напротив, думаю, что мое разви-
тие шло ненормально, односторонне. Я убежден, что

одних книг мало... Быть может, наша непрактичность,
наши неудачи в общественных делах объясняются имен-
но тем, что мы слишком книжные люди, наши мысли и
идеалы носят слишком книжный характер, что мы и в
жизни гораздо больше разговариваем, чем действуем
Но я пишу о том, что было, а моими наставниками
были только книги. Я убежден, что истинной воспита-
тельницей является жизнь, но что же делать, если окру-
жающая жизнь гораздо больше развращала, чем воспи-
тывала. Крепостные порядки и нравы, официально
осужденные, когда мне было 7 лет, на самом деле суще-
ствовали почти во все время моего детства, юности, мо-
лодости... Оставалась одна книга» 1.
1 Вахтеров В. П., Основы новой педагогики, М., изд. Сыти-
на 1913. стр. 499 и след.

ГЛАВА ВТОРАЯ
СМОЛЕНСКИЙ ПЕРИОД
(1875—1890)
Окончив в 1876 г. педагогические курсы при Москов-
ском учительском институте со званием учителя город-
ского училища и домашнего учителя по арифметике и
геометрии и с аттестатом «За отличные занятия», Васи-
лий Порфирьевич в июле того же года получил назначе-
ние учителем .Духовщинского городского училища. Так
начинается смоленский период его жизни. Ему было в
это время 22 года. С внешней стороны смоленская жизнь
Василия Порфирьевича была не очень богатой фактами:
учитель Духовщинского училища, учитель-инспектор то-
го же училища, учитель и председатель педагогического
совета Духовщинской прогимназии, член духовщинского
училищного совета, а с 1881 г. инспектор народных учи-
лищ Смоленской губернии — вот общая канва этого пе-
риода, обнимающего около 15 лет. Перед нами как
бы обычная чиновничья карьера с повышениями в чинах,
со «всемилостивейше» в определенные сроки пожалова-
нием Станиславов и Анн разных степеней, словом, «служ-
ба по Министерству народного просвещения». И в то же
время не «служба», а настоящее «служение» делу на-
родного образования, служение, которому человек от-
дается с увлечением фанатика.
Первые 7 лет Василий Порфирьевич в качестве учи-
теля всецело уходит в педагогическое дело, увлекается
им, увлекает учеников, устраивает при школе библиоте-

ку, руководит чтением учащихся и особенное значение
придает их самодеятельности, развивая ее всеми сила-
ми. Он увлекается естествознанием и широко внедряет
его в свои школьные занятия; он большой любитель ма-
тематики, и «жизненность» уроков, сближение их с бы-
том, с местными условиями хозяйства и рынка, нагляд-
ность преподавания — все это практикуется молодым
учителем. Оригинальную и совсем необычную для тех.
далеких времен постановку занятий устраивает он в учи-
лище, мало считаясь с шаблонными требованиями прог-
рамм. Об этом опыте он рассказывает много лет спустя
в одной из своих статей, впрочем, не -называя себя. И по-
жалуй, эти занятия, где все основывалось на самодея-
тельности учащихся, на их самостоятельных работах, где
они сами выбирали интересующие их темы, отыскивали
нужные материалы в указанных им пособиях и разра-
батывали эти темы, имеют некоторое сходство с теми ла-
бораторными методами, которые практикуются в совре-
менных школах. Вот как вспоминает об этом Василий
Порфирьевич: «Дело происходило,— пишет он,— в глу-
хом некультурном городишке Смоленской губернии, где
до 1861 г. не было даже народной школы и где местный
губернатор признавал открытие школы делом излиш-
ним и ни для кого не нужным. В 70-х гг. здесь было от-
крыто городское училище с шестилетним курсом. Зани-
мался в этой школе со старшими учениками первого вы-
пуска учитель, который сам себя считал неопытным в
учительском деле и плохо к нему подготовленным
(В. П. Вахтеров имеет в виду себя.—Э. В.). Его това-
рищи, занимавшиеся в других классах, по своей подго-
товке были не выше его. Директор народных ' училищ
ровно ничего не понимал в педагогическом деле, и всякое
его замечание по поводу преподавания годилось скорее
для помещения в юмористический журнал, чем для ру-
ководства преподавателей. Казалось бы, при таких ус-
ловиях судьба этого выпуска из 8 учеников должна быть
очень печальна. Неизвестна судьба троих учеников это-
го выпуска, но о пятерых собраны точные сведения. Один
из этих учеников в настоящее время продолжает исследо-
вания покойного путешественника Пржевальского, руко-
водя ученой экспедицией в Средней Азии, причем он ни
в какой другой школе не обучался, а самостоятельно оз-
накомился с теми науками, которые были необходимы

для продолжения такого ответственного дела, как иссле-
дования Пржевальского. Трое других сделались народ-
ными учителями, и, по отзывам лиц, знакомых с их дея-
тельностью, это были учителя, превосходившие многих
из своих собратий и по развитию, и по педагогическим
знаниям. Пятый ученик сделался офицером, человеком
много читавшим и развитым. Он тоже ни в какой другой
школе не обучался и самостоятельно приготовился к не-
обходимым экзаменам. Эта судьба учеников дала повод
одному знакомому назвать эту школу «фабрикой само-
учек». Если это сравнение и преувеличено, то все же нель-
зя не признать, что стремление .к самодеятельности среди
этих учеников было развито школой. Когда к учителю
этого выпуска обращались с вопросом, что именно влия-
ло на развитие детей его класса в этом направлении, то
он останавливался на следующих особенностях: «Я об-
ращал,— говорил он,— особое внимание на библиотеку
и внешкольное чтение учащихся; я не стеснял детей в
выборе книг, хотя и не отказывался рекомендовать им
книги, когда они обращались ко мне с этой просьбой.
Учитель этот не выполнял официальной программы, а ос-
танавливался лишь на тех отделах, которые казались
ему наиболее важными и которыми он увлекался сам.
Может быть, это увлечение учителе заражало учеников
и спасало их от обычной при исполнении обязательных
программ скуки преподавания. Но, обеспечив себе неко-
торый простор и независимость, учитель затем предоста-
вил такой же простор и ученикам. Одним из важных
внеклассных занятий учеников были самостоятельные
письменные работы. Учитель давал ученикам ряд тем,
но не стеснял их и самих выбирать темы. Когда темы
были разобраны, он снабжал каждого ученика пособия-
ми, предоставляя ему справляться с темой, как он знает,
не отказываясь помочь ему в затруднительных случаях.
Ученики не были стеснены ни временем, ни объемом ра-
боты. Одни из работ приготовлялись в несколько дней,
другие подавались через несколько месяцев; одни уме-
щались на листе, на двух листах, а другие представляли
собой толстые тетради. Работа одного ученика «о свете»
составляла целый том...» \ Тот ученик, «продолжающий
1 «Общее дело». Сборник статей по вопросам распространения
образования среди взрослого населения, под ред. В. С. Костроминой,
вып. 2, М., 1902, стр. 9—11.

исследования покойного Пржевальского» (статья писа-
лась в 1902 г.), всем известный теперь путешественники
академик П. К. Козлов, не забыл своего первого учителя
и в интересной присланной мне заметке, говоря об этом
периоде своей жизни, тепло вспоминает «светлый и оба-
ятельный образ» педагога, который, по его словам, за-
жег в нем «жажду знания», был для него «светочем» и
«кумиром». И он рассказывает о впечатлении, какое
произвел в маленьком городишке приезд новых педаго-
гов. В это время приходское училище было преобразо-
вано в городское, старые захудалые учителя с их уста-
релыми методами преподавания, с их педагогическими
мерами воздействия на учеников (удары линейкой, роз-
ги, трепание за волосы) отходили в область преданий.
Повеяло новым духом. Василий Порфирьевич ввел впер-
вые звуковой метод вместо практиковавшегося до тех
пор буквослагательного, программы были расширены,
появились новые предметы и вообще всколыхнулось
стоячее болото школы. По словам П. К. Козлова,
В. П. Вахтеров «читал весь курс 5-го класса живо и ув-
лекательно», и ученики были очень заинтересованы фи-
зикой, географией, анатомией человека, физическими
опытами. «Нередко — пишет П. К. Козлов,— Вахтеров
отступал от официального расписания уроков и вместо
какой-нибудь геометрии читал нам классиков Гоголя,
Некрасова и др. Но как читал! Мы все положительно
заслушивались, тишина в классе царила полная. Од-
нажды, как сейчас помню, Василий Порфирьевич читал
нам «Кому живется весело, вольготно на Руси», мы
чутко внимали. Наш лектор, взглянув в окно,.прервал
чтение, встал, подошел к расписанию уроков и начал на
доске чертить мелом фигуры треугольников и доказывать
их равенство. Минут через пять раздался стук в дверь и
показалась округлая фигура инспектора народных учи-
лищ. Занятия по геометрии продолжались до окончания
уроков»1.
Молодой педагог В. П. Вахтеров с увлечением за-
нимался и со взрослыми, устраивая для них чтения, вы-
дачу книг, проводя беседы, продолжая, таким образом,
свои, еще в первые годы учительства начатые «вне-
школьные» опыты.
1 См. письмо П. К. Козлова и его заметки в Архиве Вахтерова.

«Считающий учительскую работу настоящей мис-
сией», он помнит завет Дистервега: «Учитель только до
тех пор учитель, пока сам учится». И вот с первых же
шагов своей педагогической деятельности Василий Пор-
фирьевич принимается за самообразование. Из неболь-
шого своего жалованья он выписывает книги, журна-
лы— занимается пополнением местной библиотеки, мно-
го читает, учится, и если он дает ребятам урок о почве,
то готовится к нему с такой же добросовестностью, как
если бы перед ним были студенты. И в это уже время в
нем вырабатывается талант популяризатора научных
знаний. А. В. Васильев, бывший учитель, а в те годы
ученик В. П. Вахтерова, как-то говорил мне, что и до сих
пор помнит какой-то его урок о превращении энергии.
И организаторские способности молодого педагога
находят себе применение. В городе нет ни одного жен-
ского учебного заведения, и он с двумя товарищами хло-
почет об открытии женской прогимназии. Чтобы двинуть
это дело и не напугать городскую думу расходами, ини-
циаторы обязуются вести преподавание бесплатно.
И прогимназия открывается.
В 1881 г. Василий Порфирьевич назначается инспек-
тором народных училищ четырех уездов Смоленской гу-
бернии. Рамки работы его раздвигаются, он получает воз-
можность в большом масштабе влиять на школьное де-
ло, влиять на учителя. Много планов и много молодой
энергии: ему в это время всего 28 лет. Но времена насту-
пают тяжелые, 80-е годы. Царизм перешел к политике от-
крытой реакции и полицейского террора. После убийства
Александра II в 1881 г. начинается жестокая расправа с
людьми, аресты, ссылки. Печать задавлена. Еще бы!
Ведь сам Александр III характеризовал печать словами
«паршивая наша журналистика». И вот слуги царя, спе-
ша угодить ему, обрушивают на эту «паршивую журна-
листику» и на печать вообще всевозможные кары1. За-
1 «Довольны ли вы мною?» — спрашивает Победоносцева ми-
нистр внутренних дел гр. Игнатьев, перечисляя ему свои подвиги но
части удушения печати. «Вы как будто сомневаетесь, правда ли,
что я не разрешу возрождение «Голоса»,— с огорчением опрашивает
он его,— обидно это слышать от единомышленника и товарища».
И, чтобы заслужить похвалу ненасытного русского Торквемада, он
добавляет: «Вам могли бы доставить список до 50 газет и изданий,
мной не разрешенных». (См. К. П. Победоносцев и его корреспон-
денты. Письма и записки, т. I, М.—Пг., 1923, стр. 89.)

крыты были в 1884 г. «Отечественные записки»—«лите-
ратурная лаборатория радикального народничества», как
их тогда называли. Катастрофически падает книжная
продукция, о чем приводит интересные данные известный
знаток книжного дела Н. А. Рубакин. «Собрать бы книги
все да сжечь», и вот в 1888 г. в Уральске действительно
состоялось торжественное сожжение 1445 книг, оформ-
ленное специальным актом. Изъятие из библиотек и одо-
бренных общей цензурой книг совершалось при Дм. Тол-
стом неоднократно1.
Мрачный триумвират Победоносцева, Дмитрия Тол-
стого и Каткова — вот кто был призван направлять рус-
скую общественную мысль.
Эпоха безвременья, «роковые годы», «политика
контрреформ», вот как характеризовались 80-е гг. Неда-
ром Глеб Успенский, вспоминая это время, говорил Ко-
роленко: «Вы счастливы: ссылка позволила вам сохра-
нить совесть. А мы, пережившие здесь все эти подлые го-
ды, виновны уж в том, что пережили их, что остались
живы и носим в душе подлое воспоминание»2.
В частности, в ведомстве народного просвещения, ко-
торое справедливо называли «министерством народного
помрачения» (расшифрование букв МНП), царили гнет и
мрак. Граф Толстой за 14 лет своего управления этим
ведомством успел обратить его в настоящее сыскное от-
деление. Только что было начавшая развертывать свою
деятельность земская школа была взята под суровое по-
дозрение, и тогдашняя «Неделя» характеризовала влады-
чество Толстого и его школьную политику словами «на-
родно-школьная полиция»3. И когда Дм. Толстой в 80-м г.
оставил ведомство, то это не поправило дела, потому что
в качестве министра внутренних дел, да еще в сотрудни-
1 Интересно вспомнить, что тот же Дм. Толстой тем* не менее
встал однажды на защиту книги,— правда, это была макулатура
лубочных торговцев. «Продаваемые этими торговцами произведе-
ния печати,— читаем в этом любопытном циркуляре,— составляют,
так сказать, исконное историческое достояние народа и не могут,
по существу, внушать опасений, одинаковых с некоторыми другими
произведениями печати, потому что распространение их в народе не
производило и не производит никаких вредных последствий». (Р у-
бакин, Этюды о русской читающей публике, 1895, стр. 46, 47 и др.)
2 Короленко, Дневник, т. 1, Полтава, Госиздат Украины,
1925, стр. 60.
3 «Неделя», 1880, № 44.

честве с Победоносцевым, прокурором Синода, он не упу-
скал из поля своего зрения и вопросов просвещения1.
И потому так кратковременны были карьеры сменивших
его министров Сабурова и Николаи: после него и они ка-
зались слишком либеральными, не будучи повинны ни в
каком либерализме. Короткое, один только год продол-
жавшееся заведование министерством старого и усердно
от этой чести отказавшегося барона Николаи дало, было,
кое-какие надежды оптимистам, а слова его циркуляра
1881 г., что инспектора и директора народных училищ
«должны не стеснять самодеятельность общества, а ува-
жать и поощрять ее», повторялись и комментировались
на все лады как нечто для данного ведомства совершен-
но необычное. Но очень быстро Николаи получил отстав-
ку: и он, очевидно, был не ко двору, а Катков готов был
считать его чуть ли не за «потрясателя основ»2. И с
1882.г. опять новый министр, верный исполнитель всех
Толстовских предначертаний, памятный всем Делянов,
«притча во языцех», которого даже и его единомышленни-
ки считали чуть ли не идиотом3. В таких руках было выс-
1 Интересную характеристику этому министру дает Б. Н. Чи-
черин в своих воспоминаниях: «Человек не глупый, с твердым ха-
рактером, но бюрократ до мозга костей, узкий и упорный, не видав-
ший ничего, кроме петербургских сфер, ненавидящий всякое неза-
висимое движение, всякое явление свободы, при этом лишенный
всяких нравственных побуждений, лживый, алчный, злой, мститель-
ный и коварный, готовый на все для достижения личных целей,
а вместе доводящий раболепство и угодничество до тех крайних
пределов, которые обыкновенно нравятся царям, но во всех поря-
дочных людях возбуждают омерзение». (Воспоминания Б. Н. Чи-
черина, М„ изд. Собашниковых, 1929, стр. 192—193.)
2 Катков мечет громы и молнии по поводу того, что «этот не-
достойный министр, явно для всех служивший орудием партии (!),
в которой все зло и с которой правительство должно бороться и
пребывание коего у власти было пагубно», увольняется... с рескрип-
том царя! (См. К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма
и записки, т. I, М.—Пг., 1923, стр. 273—274.)
3 В тех же воспоминаниях Чичерина об этом министре читаем:
«Это был клеврет, вполне подходящий к своему патрону. Маленький,
толстенький старичок, с совиной армянской физиономией и с мяг-
кими добродушными приемами, он умственно был полнейшее нич-
тожество, а нравственно совершеннейший подлец, холоп .всякого, у
кого была сила и власть, он не имел никаких целей и видов, кроме
желания держаться, и готов был на всякие пакости, чтобы угодить
начальству. Как товарищ министра, он был чистым лакеем Д. Тол-
стого и употреблялся им на всякие грязные дела. Сделавшись впо-
следствии сам министром, он был таким же лакеем Каткова».

шее командование фронтом просвещения! В эти же годы
было изъято из школьного употребления «Родное слово»
Ушинского, и замечательная книга эта была признана
начальством «несоответствующей достоинству нашей
школы». В это время начался и поход против земской
школы и усиленные разговоры о замене ее церковнопри-
ходской. Главный апологет этой школы, Победоносцев,
уже в 1881 г. говорил о том, что «только церковная шко-
ла может дать все гарантии для правильного и благона-
дежного, в церковном духе, образования народа». И все
"мечты его были направлены к тому, чтобы все народное
образование сделать церковным В 1884 г. были изданы
правила о церковноприходских школах и началось уси-
ленное пестование самодержавием этого своего излюб-
ленного детища. Ассигновки правительства на эти школы
растут ход от году и всегда почти вдвое превышают ас-
сигновки на другие школы. И хотя мечта о передаче
«всех» школ в духовное ведомство и не осуществилась,
она тем не менее возрождалась не один раз в последую-
щие годы. Интересно отметить, что в реакционных попыт-
ках Победоносцева взять в свое ведомство все народное
образование у него оказался сильный идеологический
единомышленник, профессор С. А. Рачинский, который
оставил кафедру ботаники в Московском университете,
переселился в свое имение Смоленской губернии Бель-
ского уезда, открыл там народную школу и сам стал за-
ниматься в ней. Человек религиозный, он в таком направ-
лении и вел свою школу, глубоко убежденный, что это
есть желание народа. Рачинский был, несомненно, та-
лантливым педагогом, он любил школьное дело, любил
ребят. Интересно написанные статьи о школе, которые он
с 80-х гг. стал помещать в Аксаковской газете «Русь»,
распространяли его мысли далеко за пределы его рабо-
ты. Статьи С. А. Рачинского обратили на себя внимание
Победоносцева, который, очевидно, ясно понял, какое зна-
1 В упомянутой уже переписке Победоносцева есть письмо к
нему некоего Новосильцева, который вскрывает-эту победоносцев-
скую мечту: «Да поможет вам бог,— пишет он,— перенести вое на-
родные училища в ведение Синода и в непосредственное заведование
приходов или, по крайней мере, достигнуть того, чтобы учителями
в народных училищах были священники». (См. К. П. Победонос-
цев и его корреспонденты. Письма и записки, т. I, М.—Пг., 1923,
стр. 340.)

чение может иметь фанатически настроенный, искренний
адепт церковной школы, человек из профессорского .кру-
га, человек с «именем», не чиновник. Завязывается пере*
писка. Победоносцев показывает письма Рачинского ца-
рю !, содействует изданию его статей в особой книжке
«Сельская школа», помогает ее распространению. Нача-
лось целое паломничество в школу Рачинского, и, напри-
мер, Н. М. Горбов, вспоследствии деятель по народному
образованию, а тогда молодой кандидат Московского
университета, едет к Рачинскому, работает в его школе и
в горячих статьях призывает к тому же интеллигентную
молодежь. И вот в одном из номеров газеты «Русь» за
1884 г. какой-то учитель под впечатлением статей Рачин-
ского и Горбова уже пишет с энтузиазмом: «в Смолен-
ской губернии загорелся светоч, способный озарить всю
Россию, светоч истинного понимания характера народно-
го образования»2. Итак, отдельные деятели народного
образования искренно увлекались идеей религиозного на-
правления школы, наивно веря, что это отвечает народ-
ным чаяниям, а реакционеры делали на этом свою поли-
тику. Так, в 1888 г. гр. Дм. Толстой обратился к зем-
ствам с предложением 'передать их школы духовенству, и
некоторые земства начали выносить в этом смысле свои
постановления. Народ не спрашивали, за него решали
другие, те, которые сами знали, что ему нужно3. Но так
как лишь наиболее отсталые из земств и очень немногие
действовали в угоду реакции, то и самое земство в целом
было взято под большое подозрение. Победоносцев назы-
вал их «говорильнями», «Гражданин» требовал, чтобы
«на место мошеннического самодержавного земства яви-
лось самодержавное правительство»4, а «Московские ве-
домости» устами Каткова прямо утверждали, что «госу-
дарству нельзя больше терпеть на своей территории не-
1 К сожалению, письма Рачинского к Победоносцеву не опубли-
кованы.
2 «Русь» за 1884 г.
3 Веселовский, История земства, т. 3, Спб., 1911. В том
же 1888 г. вологодский губернатор, предлагая председателям уезд-
ных управ содействовать передаче земских школ духовенству, моти-
вирует свое предложение тем, что «рассудочность и рационализм —
девизы земской школы — всегда будут чужды истинно народной
школе» (там же).
4 «Гражданин», 1888, № 94.

лепые самоуправные учреждения» К Итак, борьба с об-
ществом, борьба с печатью, «борьба с земством и в част-
ности с земской школой—вот куда была направлена де-
ятельность и энергия тех, которые «делали политику».
А так как репрессии действовали вовсю и драконовская
«усиленная охрана» охватила всю страну, то не удиви-
тельно, что эта атмосфера рождала в некоторых кругах
общества уныние, упадочные настроения, равнодушие и
политическую спячку. Общественная работа снижалась,
имела успех в эти годы проповедь «малых дел», широко
распространялась толстовская теория «личного самоусо-
вершенствования» и ухода от общественности в «келью
под елью», как тогда выражались.
В глухой провинции, какой в те годы была Смолен-
ская губерния, атмосфера была очень тягостной. «Наша
губерния,— читаем в одном тогдашнем органе,—»и во-
обще, а в лице ее земских представителей особенно поль-
зуется репутацией отсталой и проникнутой узкосослов-
ным, дворянским духом». А вот и картинка с натуры:
Василий Порфирьевич рассказывал, как местный поме-
щик, предводитель дворянства, привыкший к тому, чтобы
крестьяне при встречал с ним ломали шапки, однажды,
увидав на дороге старика, который ему не поклонился, в
негодовании бросился на него, сорвал с него шапку вмес-
те с клоком волос. И оказалось, что старик был слепой и
только поэтому, значит, не отдал необходимого знака
почтения местному магнату2.
В. П. Вахтеров за 15 лет своего смоленского периода
бывал в нескольких городах и вспоминал о том, как мерт-
во и буднично протекала везде серая жизнь провинции,
как все оживлялось только в дни и недели земских со-
браний и съездов и как после них все хирело, глохло и
опять начиналось обывательское прозябание с картами,
выпивками и сплетнями. Робкие попытки каких-либо об-
1 «Московские ведомости», 1886, № 267.
2 Конечно, это не было отличительной особенностью Смолен-
ской губернии. Черниговский губернатор вскоре после введения ин-
ститута земских начальников рекомендовал «требовать, чтобы кре-
стьяне, издали увидев начальство, сворачивали с дороги, и подвергал
каре не исполняющих этого требования. Рекомендовалось также ко
всем лицам волостного и сельского населения обращаться на «ты»,
вообще проповедовалась быстрота и натиск и при всякой провин-
ности розга». (Хижняков, Воспоминания земского деятеля, Пг.,
«Огни», 1916, стр. 93.)

щественных начинаний или пресекались распоряжением
свыше, как, например, ходатайство земства об открытие
склада народных изданий \ или гибли от упорной косно-
сти местных заправил, которые, вроде одного городского
головы, в ответ на просьбу об открытии местной библио-
теки твердили одно: «Это нас не касаемо»2. В таком же
безнадежном смысле иногда отвечало и земство на по-
пытки организаций тех или иных .просветительных учреж-
дений 3. А специально школьное дело?В 80-х гг. ассиг-
новки на народное образование в Смоленской губернии
были таковы, что трудно поверить. В одной из своих ста-
тей, посвященных смоленским школам, Василий Пор-
фирьевич приводит статистику, извлеченную им из Ста-
тистического временника России, из которого видно, что
в то время как другие земства в 1888 г. тратили на на-
родное образование до 16% своего бюджета (тоже пе-
чальная цифра), смоленские уездные земства снижали
этот процент до 5,4 и даже до 2,8. «Зато, — с иронией го-
ворит Василий Порфирьевич,— земства Смоленской гу-
бернии расходуют больше других на содержание управ к
принадлежат к числу тех пяти губерний, где на земское
управление тратится больше, чем на народное образова-
ние» 4. В консервативных слоях сословного земства была
тенденция объяснять безразличие своего отношения к на-
родному образованию тем обстоятельством, что крестья-
не, мол, сами равнодушны к школе, отказываются пла-
тить школьные налоги, не желают поддерживать учили-
ща. И В. П. Вахтеров разоблачает эти лживые утверж-
дения: «Еще бы, — пишет он, — явилось у крестьян же-
лание поддерживать школу, которая находится в 19-ти
верстах от его селения, школу, в которой его дети не мо-
гут учиться. Наверно, такой же протест со стороны ин-
1 В ответ на это ходатайство министр внутренних дел (в 1889 г.),
войдя в сношение с Деляновым, постановил «отклонить». А Делянов
сопроводил это отношение любопытной бумагой, в которой выражает
опасение, что «в складе могут оказаться книги, хотя и дозволенные
общей цензурой (курсив мой. — Э. В.), но не могущие считаться по-
лезными для чтения учителям ни тем более ученикам школ и вообще
громадной части сельского населения». (Сб. (постановлений Смолен-
ского губ. земского собрания 1866—1895 гг.).
2 «Смоленский вестник», 1889, № 30.
3 «Смоленский вестник», 1890, № 34, ст. «Отсталое земство».
4 Журнал Мин-ва нар. просвещ., (1891, № 8, ст. «Заметки о на-
родной школе».

теллигента вызвало бы обложение его на электрически
освещение в Тифлисе, если бы он сам жил в городе, ли-
шенном всякого освещения» И он утверждает (и ко-
нечно, это не голословное утверждение, потому что он
знает и деревню, и крестьян и приводит соответствую-
щие факты), что тяга к знанию в деревне велика, и не у
крестьян не хватает желания учить своих детей, а у ко-
мандующих классов нет желания давать им эту возмож-
ность. Таковы были условия школьной работы в той глу-
хой провинции, куда судьба забросила Василия Пор-
фирьевича. Правда, условия эти были не слишком ис-
ключительны — таковы же они были почти везде в те
глухие годы2.
Принято считать, что основным настроением людей
поколения «восьмидесятников» было отсутствие у них
«мечты», «идеала», потерпевших печальный крах в пред-
шествующие годы. И отсюда эти упадочные настроения,
«хмурые люди» Чехов-а, бессолнечные пейзажи Левита-
на, увлечение Шопенгауэром, уход от жизни. Упадочное
настроение свойственно было только части интеллиген-
ции. У В. П. Вахтерова ни в годы его учительства, когда
он свято верил в несокрушимую силу просвещения, ни
позднее, когда рамки его работы раздвинулись и он по-
лучил место инспектора народных училищ Смоленской
губернии, не было такого настроения. У него была и своя
«мечта», и свой «идеал». И была огромная вера в то, что
надо неустанно работать. Условия времени подсказыва-
ли ему, куда надо направить свою энергию. Он знал, что
надо было оберегать школу от нападок, на нее направ-
ленных, бороться со школой церковноприходской и ее
защитниками, распространять просвещение всеми путя-
ми и средствами, потому что, по его мысли, спасение бы-
1 Журн.Мин-ва нар. проев., 1891,№8, ст.«3аметки о нар. школе».
2 Даже «первопрестольная» Москва именно в это время опо-
зорила себя черносотенным отношением к предполагавшейся канди-
датуре на должность заведующего московскими школами барона
Корфа, одного из просвещеннейших школьных деятелей своего вре-
мени: его забаллотировали на эту должность. «Если бы этот выбор
состоялся,— говорил тогдашний генерал-губернатор, князь Долго-
руков,— то подрастающее поколение было бы направлено на путь
материализма- и безбожия, что шло бы в прямой разрез с основ-
ными началами Москвы: самодержавием и православием». (См.
К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки, т. 1,
М. — Пг., 1923, стр. 266.)

ло только в этом. И надо, следовательно, как можно ши-
ре ставить вопросы народного образования, потому-что
оно одно, думал В. П., может вывести даровитый народ
из тупика жизни. Не революционер по природе, а верный
и стойкий работник культуры—он так думал и так верил.
И он впрягается в работу. Люди, знавшие Вахтерова- в
эти годы, говорили, что его работоспособность была пря-
мо поразительна: рабочий день его длился нередко 18
часов! Прежде всего это была его работа, так сказать,
официальная— его служба. Е. А. Карасева, в те годы
учительница Смоленской губернии, характеризует Васи-
лия Порфирьевича как «горячего поборника народного
образования, прекрасно знающего все местные школьные
нужды и стремящегося всячески удовлетворить их, как
руководителя школьного дела, заботливо входящего во
все даже мелочи преподавания», и как «редкого по свое-
му отношению не начальника, а старшего товарища учи-
телей» К Вспоминая огромную территорию четырех уез-
дов Смоленской губернии, составляющих его инспектор-
ский участок, она удивляется той энергии, какую надо
было проявить, чтобы в течение краткого учебного време-
ни хотя бы только объехать все школы. А он делал это, и
этих инспекторских посещений, вопреки обычаю, учителя
ждали и желали. Е. А. Карасева вспоминает посещение
В. П. Вахтеровым ее школы: «Обыкновенно, — пишет
она, — при всяких инспекторских ревизиях в прежнее
время, да и теперь, у учащихся является желание пока-
зать лучшие стороны своей работы, одним словом, пока-
зать товар лицом. В своей последующей служебной дея-
тельности и я не была чужда этого, — пишет она, — но с
Василием Порфирьевичем дело обстояло совсем иначе.
От него не только не являлось желание скрыть что-ни-
будь, а наоборот, хотелось поделиться всеми своими не-
дочетами, обратить его внимание на все недостатки в
работе, в надежде, что он научит, поможет, направит и
даст все нужные указания»2. И она рассказывает, как он
целый вечер беседовал с ней о школе, просматривал ра-
боты учащихся, разъяснял все ее затруднения и недоуме-
ния. Из нескольких писем, адресованных ей Вахтеровым
1 Воспоминания о В. П. Вахтерове Е. А. Карасевой. Рукопись
(Архив Вахтерова). В Архиве же письма Вахтерова к Карасевой.
2 Там же.

и переданных ею мне, можно видеть, с каким вниманием
этот инспектор народных училищ, это «начальство» от-
носится к своей корреспондентке, тогда начинающей учи-
тельнице, как он привлекает ее к устройству новой школы
в какой-то глухой местности, как просит ее содействия в
этом деле, направляя ее, так сказать, на общественную
работу. И сам показывает наглядный пример такой об-
щественной работы: ездит на сходы, убеждает население
требовать школу, изыскивает местные средства, добывает
книги. Иногда ему говорят, что в таком-то месте «прав-
да» школа нужна, но ее невозможно устроить, не в поле
же ее открывать, а он разыщет помещение, закажет пар-
ты, привезет книги, й, глядь, через несколько времени
школа уже функционирует, а какой-нибудь энтузиаст
учитель уже пишет ему: «Рвусь на бой с невежеством».
В воспоминаниях другой учительницы говорится о том
внимании, какое Василий Порфирьевич уделял чисто лич-
ным делам учителей: помочь в вопросе самообразования,
выхлопотать пособие, защитить, успокоить, замести сле-
ды политического прошлого, поддержать... Для учитель-
учитель уже пишет ему: «Рвусь на бой с невежеством»,
это был товарищ, помощник, «свой человек» и в то же
время большой авторитет. Приезды его в школу были на-
стоящим праздником: он беседует с учителями, дает уро-
ки сам, слушает их уроки |(стоит вспомнить одну особен-
ность Василия Порфирьевича: в уроках учителей он
всегда искал положительных сторон, плюсов, удачных
мест, удачных приемов и на них именно фиксировал вни-
мание, считая, что .многие, ошибки и недочеты учитель-
ских уроков происходят просто от их не вполне спокой-
ного состояния при инспекторе). Он любил дать какой-
нибудь интересный для ребят урок с опытами, он
расспрашивал детей о чтении, всегда привозил в школу
новые книжки для библиотеки. Даже экзамены выходи-
ли веселыми и ничуть не страшными.
«Я помню, как В. П. Вахтеров любил детишек, как
нежно обращался он с ними, — пишет Азаров, — я никог-
да не забуду его посещения нашей школы в Дорогобуже,
где он производил экзамен. Я был тогда среди экзамену-
ющихся и, быть может, его любовное внимание и толкну-
ло меня на дальнейшую дорогу»1. Необычно было все по-
1 Письмо А. (Архив Вахтерова).

ведение этого инспектора, такого простого, такого доступ-
ного. Вот он устраивает игры со школьниками и не толь-
ко увлекает этими играми ребят, которые не хотят ухо-
дить, хотя уже вечер и пора спать, но увлекает и учите-
ля, давая ему наглядный урок того общественного значе-
ния, какое могут иметь игры *. И в течение всей жизни у
Василия Порфирьевича сохранилось это любовное отно-
шение к учительству: этот круг людей всегда был особен-
но дорог и понятен ему. И о его правах, о его положении,
о свободе его педагогического творчества, равно как и об
его объединении, залоге силы, он всегда усиленно думал
и заботился. В запуганном, забитом деревенском учителе
глухой провинции в мрачные 80-е гг. он стремился под-
нять чувство собственного достоинства, поднять бод-
рость, веру в себя. В это время еще нет в помине учи-
тельской пенсии, и он возбуждает этот вопрос среди зем-
цев; в это время запрещаются учительские съезды, и он
хлопочет об учительских курсах, ставит вопрос о них на
земском собрании. В. П. обращает внимание общества на
1 В. П. Вахтеров вспоминает этот эпизод в своей книге: «Как-то,
раз мне пришлось приехать в сельскую школу вечером, когда там
в общежитии оставалось до 30-ти детей. Они играли, и я пред-
ложил им сыграть в волостной сход. Дети с восторгом согласились.
Мы приступили" к выбору должностных лиц, большинством голосов
выбрали старшину и волостных судей. Затем мы стали составлять
смету предполагаемых расходов, чтобы потом' сделать разверстку
по числу душ волостных платежей. Дети очень скупы были по отно-
шению к должностным лицам, очень долго спорили о размерах жа-
лованья писарю и старшинам и оказались очень щедрыми, когда
речь зашла об ассигновке на школу, на библиотеку, на волшебный
фонарь и картины, на сиротский приют. Даже школьному сторожу
была вотирована щедрая прибавка жалованья, вероятно, за то, что
и он служит просвещению народа. Этот сторож стоял в дверях, и
довольная улыбка не сходила с его лица, когда велись разговоры
о прибавке ему жалованья. Когда смета была составлена, дети
приступили к разверстке платежей. Каждый из них заявлял, сколь-
ко душ представляет его двор, один счетчик подвел итог и разделил
сумму предположенных расходов на число душ. Затем шла игра
в волостной суд... Было уже поздно, было пора спать и детям и
мне, а школьники все просили, чтобы я придумал им еще такую же
интересную игру, и я придумал еще игру в почту с заготовлением
и сортировкой писем, в земское собрание... И я не знаю, когда
окончились бы эти игры, если бы я слушался Детей и придумывал
им новые игры, основанные на подражании учреждениям общест-
венного характера...» (В. П. Вахтеров, Нравственное воспита-
ние и начальная школа, М., изд. редакции журн. «Русская мысль».
1901, стр. 225—226.)

роль народного учителя и категорически заявляет в одной
из своих статей, что «своими успехами наша школа обя-
зана еще недостаточно оцененной деятельности нашего
народного учителя и учительницы» К Подбадривать учи-
теля действительно было необходимо: он в эти годы был
особенно «брошенным» и одиноким, и это одиночество
как-то особенно чутко воспринималось Василием Пор-
фирьевичем2. Неофициальная работа общественная, ко-
торой он отдавал весь свой небольшой досуг, очень захва-
тывала его. Вахтерова интересуют вопросы статистики
народного образования, и он составляет диаграммы по
начальному образованию в селах и городах Смоленской
губернии, уже тогда вдумываясь в проблему всеобщего
обучения. В это время он начинает и свою литературную
деятельность, принимая участие и в столичной и в мест-
ной прессе. В газете «Смоленский вестник» статьи то на-
родному образованию по большей части написаны им,
хотя и не подписаны. Он знакомит читателей с деятель-
ностью комитетов грамотности, пишет о необходимости
добиться открытия такого же комитета в Смоленске, ос-
вещает работу школ взрослых, в частности школы Алчев-
ской, движение французской Лиги образования, привле-
кая таким образом внимание общества к вопросам част-
ной инициативы в деле просвещения. И на практике сам
осуществляет эту частную инициативу, принимая участие
в организации и работе Смоленской воскресной школы
взрослых, участвуя в выработке устава общества народ-
ного образования Смоленской губернии3, сплачивая на
всем этом местные интеллигентные силы.
И к другому вопросу он старается привлечь общест-
венное внимание, к вопросу о широком развитии началь-
ного образования. В ряде статей В. П. Вахтеров пишет о
всеобщем и обязательном обучении. И, наконец, есть еще
тема, к которой он часто возвращается, — это церковно-
приходская школа: он обращает внимание на ее различ-
ные недочеты, на недоверчивое отношение к ней населе-
1 Журнал Мин-ва нар. просвещ., 1891, № 8.
2 Вот что пишет В. П. Вахтерову одна из его корреспонденток,
бывшая учительница: «Я вышла на дело школы в тяжелую пору
безвременья, в 80-е гг. Как могла я сохранить душу живую, любовь
и интерес к делу, для меня самой не ясно. Знаю и помню, что было
очень трудно при том глубоком одиночестве, в котором тогда на-
ходился народный учитель» (Архив Вахтерова).
3 Общество не было разрешено.

ния. Он с иронией констатирует факт, что государствен-
ное казначейство относится к этим школам со щедростью;
с какой никогда не относилось к начальным училищам.
В. П. Вахтеров хорошо знал, как церковноприходские
школы снижали и без того убогий общеобразовательный
уровень учащихся, был неутомим в борьбе с насаждени-
ем этих школ. Он вел эту борьбу всю жизнь, и отсюда та
ненависть к нему духовного ведомства, которая тоже всю
жизнь сопровождала его. Если учесть, что в Смоленской
губернии очень сильна была пропаганда церковноприход-
ских школ, которую и практически, и путем печати вел
Рачинский, то станет ясным значение выступлений
В. П. Вахтерова.
Горячо ратуя за бесплатность обучения как общего
принципа, Вахтеров протестовал против тех случайных
освобождений от платы «по бедности», потому что, по его
словам, такое освобождение «есть премия за уменье по-
клониться». «Довольно с нас влияний,—восклицает он,—
воспитывающих в нашем обществе низкопоклонство, по-
прошайничество и лакейство, с одной стороны, и надутое
чванство, с другой».
Живой, отзывчивый, общительный Василий Порфирь-
евич имел связи с самыми различными людьми и умел
возбуждать к себе, большие симпатии. К нему льнули все,
и это были самые разнообразные люди: крестьяне-само-
учки, которым он помогал в их стремлении к самообразо-
ванию и снабжал книгами, и, конечно, учителя и учитель-
ницы, видевшие в нем своего защитника, и оригинальный з
сиятельный князь с четырехзначной фамилией Ромейко-
Гурко-Друцкой-Соколинский, старый вельможа, сначала
близкий друг Победоносцева, а затем его злейший враг,
имевший знакомства во всех министерствах и характери-
зовавший -их категорически и сильно: «дурак «а дураке и
подлец на подлеце»1. Были в числе этих многочисленных
знакомых Василия Порфирьевича и местные земцы, и ме-
стные землевладельцы, которых он сумел заинтересовать
вопросами школы, и политические ссыльные, которых не-
мало было в те годы в Смоленской губернии. Перекочевы-
вая на новые места и прощаясь с Вахтеровым, некоторые
ссыльные говорили: «До свидания, Василий Порфирье-
вич, увидимся в российской республике!»
1 В Архиве Вахтерова есть несколько его писем.

В инспекторской канцелярии В. П. Вахтерова всегда
было много посетителей, и не только по делам службы:
к нему шли и земцы, и местные интеллигенты как к кон-
сультанту по самым разнообразным вопросам; никакое
культурно-просветительное дело не начиналось без того,
чтобы организаторы его не использовали опыта и знаний
Вахтерова, не подкрепили своих намерений и планов ог-
нем его живого оптимизма. Иногда эти дела были вовсе
и не по его специальности, и все-таки к нему шли. Полна
народу была и его квартира — проходной двор, как шутя
называл ее кто-то. Он был каким-то магнитом для мест-
ных сил. Иные называли его еще «будильником». В од-
ном из писем ко мне, незадолго до нашего брака, Васи-
лий Порфирьевич, вспоминая это время, писал: «Ты дол-
жна будешь заняться моим исправлением. Не давай мне
разбрасываться, а то я нигде и ничего не успеваю сделать
путного и меня рвут на части во все стороны, и у меня не
Хватает духу отказывать никому и ни в чем, и я вечно
изображаю из себя клячу, везущую воз, далеко превы-
шающий ее силы. Если бы ты знала, чем только я ни
занимался на своем веку! Я ничего не понимаю в хозяй-
ственных и торговых делах и однако я, в качестве пред-
седателя ревизионной комиссии, однажды целый месяц
отдал на подробное обследование одного очень большого
кредитного учреждения; в качестве директора тюремного
комитета .я устраивал при тюрьме земледельческую
ферму и кирпичный завод; во время турецкой войны я
устраивал и заведовал госпиталем Красного Креста. Я
вел театральную хронику в газете, осматривал жилища
фабричных рабочих и составлял протоколы осмотров, за-
ведовал статистическим бюро, редактировал провинци-
альную газету, принимал участие в земских делах и вы-
борах, и все это совмещал с моим обычным делом, с моей
профессией. И если сосчитать, сколько таким образом
растрачено по ветру моей энергии. Поверишь ли? Я уст-
раивал (не один, конечно) сельскохозяйственную выстав-
ку в Смоленской губернии, но что общего между ею и
мной?» И снова просьба: «Не давай мне разбрасывать-
ся». Но если он иразбрасывался иногда, главным обра-
зом благодаря своей мягкости, мешавшей ему отказывать
людям, обращавшимся к нему, то всем этим посторонним
делам он все же отдавал только время и работу, а душа
его всецело была отдана главному и любимому делу —

народному образованию. Но и эта, казалось бы, разбро-
санность имела свое значение: он будил людей, сплачи-
вал их, зажигал их, организовывал. Образуются у него
живые связи с земствами тех уездов, где протекала его
инспекторская работа. И конечно, и для самих земств не
прошло даром это общение с фанатиком просвещения,
каким был Вахтеров: и их будил, тормошил этот неуго-
монный человек, обличая в газете их косность, то уличая
их в скупости на школьное дело, то выступая с ходатай-
ствами об открытии новых училищ, библиотек, книжных
складов, учительских курсов и заражая всех своей энер-
гией, и преданностью делу. По соглашению с уездными
земствами Василий Порфирьевич в 1885 г. провел в че-
тырех уездах особую школьную организацию, нечто вро-
де параллельных школьных отделений, своего рода прак-
тический и дешевый подход ко всеобщему обучению,
правда, кустарный, правда, недолговечный (духовное ве-
домство ополчилось против этого), но в те годы, это
был едва ли не первый практический подход к вопросу
о всеобщем обучении. Земство не могло не оценить пре-
данности Вахтерова делу народного образования, и когда
он уже ушел из Смоленской губернии, он получил от
Юхновского земского собрания приветственный адрес1.
Такое же приветствие было прислано Василию Порфирь-
евичу и от Смоленского губернского земства, когда в
Москве в 1897 г. праздновался юбилей Вахтерова. Оче-
видно, его помнили и работу его ценили.
Такова была эта, полная разнообразных интересов и
дел, жизнь В. П. Вахтерова за 15 лет его смоленского пе-
риода, совпавшего в своих двух третях с теми годами.,
1 «В заседании Юхновского уездного земского собрания,— го-
ворится с этом приветствии,— многие гласные, вспоминая о деятель-
ности вашей в должности инспектора народных училищ, предло-
жили собранию выразить вам глубочайшую благодарность за вашу
плодотворную деятельность, направленную к распространению на-
родного образования. Хотя новый состав управы и не был непо-
средственным свидетелем вашей благотворной деятельности, но об
этой деятельности достаточно свидетельствуют журналы прошлых
земских собраний».Далее перечисляются заслуги Вахтерова —
открытие новых школ, лучшая постановка обучения, сочувственное
отношение к положению учителей и т. д. «Все это,— кончается бу-
мага,— оставило в Юхновском уезде неизгладимую память о вашей
деятельности и вызывает чувство сожаления о том, что вы оставили
наш край». (Адрес Юхновского земского собрания. Архив Вахте-
рова.)

когда, по словам Щедрина, «торжествующая свинья не
на шутку собралась сожрать солнце». Конечно, и в эти
годы не иссякли прогрессивные стремления, они «пере-
ключились» в будничную работу, часто серую, неяркую,
похожую на работу крота, но эта работа тем не менее
глубоко взрывала какие-то незримые пласты земли.
И на эту работу толкал, звал окружавших его людей фана-
тик просвещения Вахтеров. Увлекал других и неутомимо
работал сам. И уже тогда эта его работа была в поле
зрения департамента полиции. Правда, не удалось найти
ни одного-«дела Вахтерова» за эти 80-е гг., но отыскан-
ное мною дело о нем в департаменте полиции от 90-х гг.
начинается фразой «Известный департаменту поли-
ции...». Ясно, что «известность» эта началась именно з
80-е гг. и была вызвана его общественной деятельностью,
совершенно не предусмотренной его официальной служ-
бой инспектора народных училищ.
. В годы своей смоленской жизни, несмотря на уйму
официальной и неофициальной работы, В. П. Вахтеров
находил время и для самообразования, для теоретическо-
го изучения вопросов педагогики, научных, обществен-
ных; между делом изучал он и французский язык, на-
столько, что мог легко читать научные книги. В 1890 г.
кончается для Василия Порфирьевича смоленский пери-
од его жизни, он переходит в Москву. Как мы видели, он
много внес в глухую жизнь тогдашней провинции, но в
свою очередь работав Смоленской губернии много дала
и ему: а именно близкое знакомство с разнообразными
сторонами жизни, с различными группами людей, с зем-
ской работой, со школой, с детьми, с крестьянами — и все
это давало ему не теоретические, отвлеченные знания,
а знания, взятые из самых недр жизни, из живого опыта.
Особенно хорошо узнал он и полюбил народного учите-
ля и в свою очередь сумел вызвать в нем прочную сим-
патию к себе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МОСКОВСКИЙ ПЕРИОД
(1890—1924)
1890 — 1896 гг.
В 1890 г. В. П. Вахтеров был переведен инспектором
народных училищ в Москву. Попечителем Московского
округа был тогда граф Капнист, и еще в 1888 г. педагог
Малинин, знавший Вахтерова, указал на него Капнисту
как на энергичного и деятельного работника. Малинин
умел иногда влиять на Капниста, и он рекомендовал ему
взять. Вахтерова в Москву. В частном разговоре с Ва-
силием Порфирьевичем Малинин советовал ему принять
предложение, и на заявление Василия Порфирьевича,
что он не способен быть администратором (а инспектор-
ский пост в Москве угрожал ему такой ролью), Мали-
нин успокоил его, сказав, что им нужны «не админи-
страторы, а педагоги». Предложение было, конечно, за-
манчивым. После глухой провинции 80-х гг. Москва, ес-
тественно, влекла к себе как культурный центр, как
центр университетской, научной, литературной жизни.
Влекла к себе она и надеждой на возможность более
широкой работы. Да и времена как будто менялись:
в глубине жизни зрели какие-то новые силы... И вот в
июле 1890 г. В. П. Вахтеров перешел в Москву на дол-
жность инспектора народных училищ.
Официальная служба В. П. Вахтерова как инспекто-
ра была довольно сложна: около 200 школ разных ти-
пов, раскиданных на огромной территории города, тогда

еще не имевшего трамвая и обслуживавшегося допотоп-
ными «конками», ежедневные поездки по школам, еже-
дневные приемы в канцелярии, бумаги, отчеты, докла-
ды— это одно могло бы заполнить его деловой день. Но,
едва вступив .в исполнение своих служебных обязанно-
стей, сейчас же, как бы подчеркивая этим направление
своих симпатий, он вступает в члены Московского Ко-
митета грамотности, а затем примыкает и к другим об-
щественным организациям Москвы.
Об общественной деятельности Вахтерова, естествен-
но, известно больше, чем о его службе, поэтому следует
осветить и его «официальную» работу. О деятельности
В. П. Вахтерова как инспектора существуют различные
мнения: Одни говорят, что он был обыкновенным чинов-
ником Министерства народного просвещения и мало сде-
лал для московской школы. Некоторые считают его
«идеальным» инспектором и утверждают, что он сделал
для московской школы все, что мог. Опровергать первое
мнение едва ли приходится, потому что «чиновником»
Василий Порфирьевич никогда не был, и прав автор
одной статьи, что «таких деятелей ценят не только за то,
что они делают, но и за то, чего они не делают»Л Ни-
чего, что полагается делать хорошему чиновнику, он и
не делал, дискреционной властью своей не пользовался,
за что его преследовали, на него доносили и за что, на-
конец, его и вывели в тираж.
Действительно, плохая московская школа с преобла-
данием грамматики, церковнославянского языка, с дра-
коновскими требованиями грамотности на экзаменах, с
институтом «старших» учителей, единоличных попечи-
телей, как до Вахтерова, так и после него, в общем,
осталась одной и той же. Но было ли это виной его?
Власть одного из инспекторов Москвы, и притом совер-
шенно не поддерживаемого ни товарищами по работе,
ни непосредственным начальством (директор народных
училищ Сила-Новицкий был человеком очень узким и
консервативным), конечно, была очень слабой. И даже
в тех случаях, когда В. П. Вахтерову удавалось объеди-
нить на каком-нибудь предложении мнение одной ин-
станции, дело проваливалось в другой. Так было с во-
просом о попечителях школ: ему удалось добиться по-
1 «Педагогический листок», 1897, № 2.

становления Московского училищного совета о том, что-
бы заведование школами из рук попечителя и старшего
учителя было передано попечительному совету из всех
учащих. Такое постановление, если бы оно прошло, сра-
зу внесло бы живую струю в школьную жизнь, поставило
крест на самовластии попечителей, уничтожило неравен-
ство в отношениях учителей, внесло в работу коллектив-
ное начало, вообще, значительно оздоровило школу. Но
влиятельные московские попечители и попечительницы
испугались такого умаления своего престижа и добились
того, что это постановление было аннулировано москов-
ским генерал-губернатором. Как-то в письме ко мне
Василий Порфирьевич писал: «Я не шутя считаю себя
очень способным ходатаем по делам, и то обстоятель-
ство, что 95% из моих ходатайств терпят фиаско, мало
обескураживает меня, потому что я объясняю это невоз-
можностью провести их в наше время». Но это не меша-
ло ему опять и опять пытаться вести борьбу с теми или
иными минусами в школьной жизни. В числе бумаг Ва-
силия Порфирьевича есть заявление, подписанное учи-
телями многих московских школ, о желательных изме-
нениях в экзаменационных требованиях, в ответ на его
обращенный к учителям запрос о недостатках школьной
постановки; наверно, и этот документ был им использо-
ван для подкрепления какого-либо своего представле-
ния на .ту же тему. Думаю, что в архивах московского
попечителя округа нашлось бы немало и других таких
же неосуществившихся попыток Вахтерова улучшить
дело школы, своей же властью изменять программы
школы, изгонять те или другие предметы, .менять рас-
писание, нарушать установившийся ход работы офици-
ально инспектор, конечно, не мог. Не надо забывать,
что хозяином школы была городская управа, дававшая
на них деньги, и член управы, заведовавший учебной
частью, был полнейшим профаном в педагогических во-
просах, тем не менее он был настоящим вершителем су-
деб школы. «Устранение недостатков школ не в компе-
тенции инспектора»,— основательно заявляет автор од-
ной статьи по поводу юбилея Василия Порфирьевича1,
а в другой статье читаем: «Режим в московских школах
был таков, что, несмотря на все усилия такого опытного
1 «Вестник воспитания», 1897, № 2,

и деятельного руководителя, каким был В. П. Вахтеров,
учительско-воспитательная часть в .московских учили-
щах мало подвинулась вперед». И далее, характеризуя
этот режим, автор 'продолжает: «-Все это противоречило
педагогическим воззрениям Вахтерова, смягчалось и
устранялось им, насколько это было возможно, но окон-
чательно устранено не было» 1.
Однако, несмотря на всю трудность борьбы с уста-
новившимся режимом, Вахтерову все же удалось кое-
что сделать. Увидев, что столичные школы также плохо
обставлены в смысле внеклассного чтения, как и про-
винциальные, он сейчас же начал библиотечную кампа-
нию. «Меня поразило,— пишет он в одной из своих ста-
тей,— невнимательное отношение некоторых учащихк
внеклассному чтению детей и почти полное отсутствие
ученических библиотек. Например, одно из старейших
казенных училищ, существующее ПО лет, с расширен-
ной программой, рассчитанной на 6-летний курс, не име-
ло ни единой книги в ученической библиотеке, а заведу-
ющее школой лицо .прямо-таки считало и вредным, и
излишним подобное новшество. Сравнительно легко бы-
ло завести библиотеки в общественных и казенных учи-
лищах, но частные школы, содержимые на плату за уче-
ние, долго ставили неразрешимую, казалось, задачу: как
устроить в них библиотечки? .Но когда не помогло обра-
щение к содержателям, я обратился к ученикам. Обходя
школы, я предлагал детям выбрать из своей среды биб-
лиотекаря, вместе с последним я начинал подписку на
библиотеку, к ней примыкал содержатель школы и
большинство учеников. Когда собиралась какая-нибудь
сумма, а она была иногда довольно значительной, из-
бранный библиотекарь — ученик шесте с учителем шел
в книжную лавку и покупал книги»2. А уж там дело
шло своим чередом, ребята увлекались этой новой для
них общественной работой. Обеспечив школы книгами,
Василий Порфирьевич сумел привлечь к внеклассному
чтению и внимание учителей. Приезжая в школу, он
спрашивал детей о том, что они читали, указывал им на
те или иные книги, а в учительской среде очень подчер-
1 «Русские ведомости», 1897, № 34.
2 Вахтеров В. П., Нравственное воспитание и начальная
школа, М., журн. «Русская мысль», 1901, стр. 215—216

кивал мысль, чтение, как занятие развивающее, не
только не является помехой школьной работе ученика
(было, увы, такое мнение среди учительства, и не один
заведующий казенным училищем считал чтение книг
«пустым» делом!), а, наоборот, помогает этой работе.
И чтобы доказать это противникам чтения, он в несколь-
ких школах провел анкету, причем и неверующим при-
шлось убедиться, что «много читавшие» являются не
только наиболее развитыми, но и наиболее грамотными.
Таким образом, благодаря стараниям Василия Порфирь-
евича, библиотеки и внеклассное чтение заняли в мос-
ковских школах свое почетное место. Московские попе-
чители, среди которых было немало интеллигентных и
просвещенных людей, поддались тому горячему интере-
су к школе и детям, какой был у нового инспектора, и
охотно шли «а его призыв о поддержке школы: нагляд-
ные пособия, школьные музеи, учительские библиотеки,
школьные праздники—все эти новшества были заведе-
ны в школах под его влиянием. Но времена все же были
такие, что особенно кричать об этих нововведениях не
приходилось, ибо «начальство» не только не сочувство-
вало им, но энергично их искореняло1. Нечего и гово-
рить о том, что наиболее энергичная и прогрессивная
часть московского учительства сразу оценила Вахтерова
и поняла, что" будет иметь в нем своего защитника и то-
варища, по работе. Вот как вспоминает об этом периоде
Н. К. Дмитриева, крупный педагог-общественник, а в те
годы учительница московской городской школы. «Когда
1 Стоит вспомнить о том, что за работой московских школ, кро-
ме их непосредственного начальства, следило еще и .недреманное
око реакционной прессы. У газеты «Гражданин» был свой коррес-
пондент из Москвы, который сообщал ему, например, так: «Я знаю,
что учительницы городских школ очень увлекаются естествознанием
и хлопочут не только о том, чтобы показывать детям чучел, скелеты
разных животных, но даже микроскопические препараты. Даже ес-
ли все это делается и без всякой материалистической тенденции, во
всяком случае, это совершенно излишне». («Гражданин», 1894,
№ 31.)
Курьезный факт сообщает в своих воспоминаниях Н. А. Мали-
новский: «Даже в Москве, — пишет он, — в самом конце 90-х гг. ин-
спектор нар. училищ Д-ий (за свою сыскную энергию вскоре назна-
ченный директором нар. училищ в Тверской губ.), заставши меня
за демонстрацией в школе для рабочих... превращения лягушки,
грозил мне увольнением, а заведующему школой ее закрытием»
(Архив Вахтерова).

й качала учительствовать в Москве в конце 86-х гг.,—
пишет она,— московская школа была поистине ужасна:
&то была школа чисто грамматическая. От выпускных
учеников требовалась безукоризненная орфография и
безукоризненный грамматический разбор. Учителя, тер-
роризированные непомерными требованиями экзамена-
торов, мучили себя и детей. В третьих отделениях за-
нимались сплошь и рядом по 5, 6 часов, занимались и
по праздникам—диктовки сменялись разборами, разбо-
ры— диктовками. Нас, тогдашнюю учительскую моло-
дежь, глубоко возмущала такая постановка дела, мы
объявили войну грамматике, все заполнявший диктант
поставили на подобающее ему место, ввели изложение,
сочинения, грамматический разбор упростили до послед-
ней возможности, много времени отдавали беседам, чте-
нию. В результате наши ученики резались на экзаменах,
мы попадали в число нежелательных и жили под угро-
зой увольнения. Наша слишком неравная борьба кончи-
лась бы очень печально для нас, если бы мы не встре-
тили энергичной поддержки со стороны вновь назначен-
ного к нам инспектора В. П. Вахтерова. Оказать, что
Василии Порфирьевич был далек от обычного типа пра-
вительственного инспектора, конечно, слишком недоста-
точно: он представлял собой полную противоположность
этого типа. Ярый ненавистник всякой рутины, всякой ка-
зенщины, он горячо поддерживал наше стремление оздо-
ровить школу и всегда приходил нам на помощь в труд-
ную минуту. Ежегодно на экзаменах он «спасал» кого-
нибудь из нас. Я тоже была из числа «спасенных»: сда-
вая выпуск, я имела несчастье не понравиться одному
из злейших экзаменаторов, некоему Шилову, председа-
тельствовавшему на письменном экзамене. Он нашел,
что ученицы слишком свободно обращаются со мной, и
на учительском совете заявил, что такие учительницы не
могут быть терпимы. Ученицы мои были слабоваты по
грамматике, и Шилов, наверное, провалил бы их на уст-
ном экзамене, но Василий Порфирьевич не допустил
этого. Он сам взялся экзаменовать мою группу и так
сумел выявить знания и развитие учениц, что впечатле-
ние от экзамена получилось блестящее, и вопрос о моем
увольнении отпал сам собой. Так всегда поступал В. П.
Вахтеров, ведя упорную борьбу с думцами, противопо-
ставляя их нелепым требованиям свои требования, тре-

бования развития учеников. Каждый из нас, — заканчи-
вает свои воспоминания Н. К. Дмитриева,— сохраняет
о нем светлую память» К
Если трудно было бороться за оздоровление школы
в среде думцев, то во много раз труднее было действо-
вать в совсем уж малокультурной среде попечителей
школ Мещанского об-ва, где вся педагогика сводилась
к внешней, .крайне грубой дисциплине, где воспитате-
лями были «дядьки», где крайне низок был образователь-
ный ценз учащих, а во главе школ стояли нередко лю-
ди и вовсе без образования. Много надо было труда,
упорства и такта, чтобы обновить состав преподавате-
лей, подыскать соответствующих заведующих, а членам
попечительного совета внушить простую мысль, что ме-
рами грубого воздействия детей не воспитывают, а раз-
вращают. Мысль эта усваивалась с трудом: «Мы в вашу
педагогику не вмешиваемся,— говорил Вахтерову один
из членов совета,— а вы нам дисциплину дайте!»
Приглашенная Василием Порфирьевичем в число
учительниц школы Мещанского о-ва В. С. Костромина,
которую он узнал и оценил по ее работе в маленькой
частной школе, вспоминает о том, как она вместе с дру-
гими новыми учащими горячо отозвалась на призыв
Вахтерова к. обновлению школы. «Ответом на этот при-
зыв,— пишет она в своих воспоминаниях,— был наш
школьный совет, на котором мы, вполне разделяя взгля-
ды нового инспектора, согласились употреблять все си-
лы, чтобы перевоспитать детей, не прибегая к наказа-
ниям и не допуская никаких грубых мер воздействия со
стороны их воспитателей-дядек». «На мою долю,— пи-
шет В. С. Костромина,—выпали занятия в мужской шко-
ле. Когда я пришла в класс, передо мной было 60 маль-
чиков в возрасте от 7 до 11 лет, грязных, оборванных,
грубых в обращении и между собой и с нами, препода-
вателями. Первое время я чувствовала себя в классе,,
точно в неприятельском лагере. Когда я стояла у учи-
тельского стола, в меня летели с парт куски жеваной
бумаги, щепки, сапожные гвозди. Когда я проходила
между партами, я слышала по своему адресу циничные
замечания; дети ругались, дрались, плевали на пол, шу-
1 Дмитриева Н. К., Воспоминания о Вахтерове. Рукопись
(Архив Вахтерова).

Мели. Никакого интереса к занятиям они не проявляли,
и нам стоило больших усилий заинтересовать их. Они
настолько привыкли к грубым мерам воздействия, что
первое время наше мягкое обращение не производило на
них никакого действия. Когда ученик, углубившись в
свою работу, не слыхал, как я к нему подходила, то при
моем замечании о какой-нибудь его ошибке он делал
невольный быстрый жест, защищая свое лицо от ожи-
даемой пощечины. А дядьки усмиряли расшалившихся
ребят своими ременными поясами» 1. Такова была эта
школа. В. П. Вахтеров добился от Попечительного со-
вета ассигнования средств на библиотеку, нагляд-
ные пособия, на волшебный фонарь, новые препода-
ватели интересно поставили занятия, внеклассное чте-
ние, игры, ручной труд заполнили томительный прежде
зимний досуг ребят, и школа сильно изменилась к
лучшему.
Кроме вопросов начальной, детской школы, Вахте-
ров в свою бытность московским инспектором много вни-
мания отдал делу обучения взрослых. «За немногие го-
ды, когда Василий Порфирьевич был инспектором на-
родных училищ в Москве,—читаем в тех же воспомина-
ниях Костроминой,— он очень легко и скоро давал раз-
решение на открытие воскресных школ и сам помогал
их возникновению, поощряя всеми мерами частную ини-
циативу. Его посещение воскресных школ вносило все-
гда хорошее настроение: он все свое внимание обращал
на преподавание, занимался сам и давал примерные
уроки, которые приводили в восхищение и учениц, и
преподавателей. При нем не надо было прятать нераз-
решенных учебников или скрывать программу, потому
что он не был сухим формалистом, как другие инспек-
тора, а смотрел в глубь дела, как истый педагог». Оче-
видно, и взрослые ученицы воскресных школ понимали,
что не начальство, а друга они имеют в своем инспек-
торе, и это ярко выразилось в том бесхитростном адресе,
который поднесли они ему по случаю его вынужденного
оставления московских школ. «В вас мы теряем своего
доброго и заботливого отца,— писали ученицы,— в на-
ших сердцах всегда будет жить неизгладимое впечатле-
1 Костромина В. С., Воспоминания о В. П. Вахтерове как
инспекторе (Архив Вахтерова).

ние, которое вы производили на нас своим словом во
время ваших посещений»!.
С учительством у В. П. Вахтерова были всегда очень
хорошие отношения. Его посещения школ в Москве, как
и раньше в провинции, не были ни ревизиями, ни розы-
сками минусов и недочетов преподавания, наоборот, у
него всегда была тенденция указать учителю на положи-
тельные стороны в его занятиях; он вел (беседы с учи-
телями, давал уроки, спрашивал учеников о прочитан-
ных ими книгах. Всякое его посещение, по словам мно-
гих учащих, вносило в школьную жизнь большое ожив-
ление. «Нам, под руководством Василия Порфирьеви-
ча,— вспоминает В. С. Костромина,— работалось легко,
мы готовы были идти на самое трудное дело, преодоле-
вать всякие препятствия, воодушевляемые его примером
и живым отношением к школе»2. «В качестве инспек-
тора народных училищ Москвы,— писали в своем адресе
московские учащие,— вы были для этих школ просве-
щенным, гуманным и отзывчивым (руководителем, с до-
верием относившимся к людям» 3. А одна «старшая учи-
тельница» того времени вспоминает, как он помогал им,
этим «старшим», изживать эту болезнь старшинства и
своим .примером, лучше слов, учил тему, как следует,
будучи, к сожалению, начальством, уметь не быть им»4.
Московское учительство ценило Вахтерова и как посто-
янного .своего защитника от разных превратностей судь-
бы: скольких он сумел устроить на места, даже и тогда,
когда, казалось, никак нельзя было восстановить их в
их учительских прав-ах. И очень многие прогрессивные
учителя Москвы именно благодаря его хлопотам и ста-
раниям получили места и забвение их, иногда очень
политически сомнительных репутаций. Устроить хороше-
го учителя — это всегда было для Василия Порфирьеви-
ча большим удовлетворением, и он, как никто, умел де-
лать это. Об этом вспоминает и Н. А. Малиновский:
«Благодаря Василию Порфирьевичу,— пишет он,— я
устроился в Москве в школе на фабрике Циндель, при-
1 Адрес учениц воскресных школ (Архив Вахтерова).
2 Воспоминания Костроминой (Архив Вахтерова).
8 Адрес московских учащих (Архив Вахтерова).
4 Об этом со слов одной учительницы говорит в своих воспо-
минаниях Н. А. Малиновский. Рукопись (Архив Вахтерова).

чем .мой переход в Москву был делом нелегким, ибо от-
зыв обо мне на месте моей прежней службы не мог быть
благоприятным. Но Василий Порфирьевич сумел устро-
ить этот переход, взяв на себя риск перевода политичес-
ки неблагонадежного учителя и избежав сношения с ме-
стным губернатором, а следовательно, и с департамен-
том полиции». «В деле устройства таких учителей В. П.
Вахтеров был настоящий мастер,— вспоминает Малинов-
ский,—и многие очень хорошие, но не очень благонадеж-
ные учителя при его помощи получали места»1. Недаром
в материалах московского охранного отделения инспек-
торская деятельность Вахтерова характеризовалась так:
«Будучи инспектором народных училищ, он прикрывал
неблагонадежный элемент среди учителей и учительниц
Москвы» 2.
Школе служил Вахтеров и участвуя в работах ко-
миссии по народному образованию при Московском гу-
бернском земстве. Организованная в 1894 г., эта комис-
сия "пригласила в числе других лиц и Вахтерова, и он
работал в ней до 1900 г., принимая участие в ее заседа-
ниях, составляя доклады.
Доклады эти были на различные темы: о школьных
попечительствах (защита идеи коллективных попечи-
тельств с участием учителей), о школьных манкировках,
о народных библиотеках, о воскресных школах, о народ-
ных чтениях, об учительских курсах и т. п. Доклады бы-
ли обстоятельными исследованиями вопроса, и нередко
их цитировали и ими пользовались и другие земства.
Через земство проводил В. П. Вахтеров и целый ряд
ходатайств. Одним из таких ходатайств, проведенных
через земство и удовлетворенных министерством, Вах-
теров особенно гордился и в письме ко мне писал: «На
мой доклад, посланный Московским губернским земст-
вом, получился на-днях ответ мин-ва. Отныне, благода-
ря этому ходатайству, все школьные библиотеки без
формальностей, без наблюдателей могут быть превра-
щены по составу книг в народные библиотеки, и это во
1 Малиновский Н. А., Воспоминания о В. П. Вахтерове
(доклад на заседании памяти Вахтерова 4 апреля 1925 г.). Рукопись
(Архив Вахтерова).
2 Моск. охран отд. Дело № 1304 от 1898—1903 гг.

всех 30 тысячах школ России». В другом письме он
писал: «Вчера я кончил свой доклад земству о воскрес-
ных школах Московской губернии при широкой матери-
альной 'помощи земства. Доклад вышел очень большой,
целая брошюра. Если он вызовет к жизни хоть один де-
сяток школ, и то будет неплохо». Такого же типа был и
его доклад о народных чтениях с мотивировкой об об-
легчении открытия их. Работа в земстве была для Ва-
силия Порфирьевича очень близким делом, она увлекала
его и своим широким масштабом, и возможностью вы-
двигать и отстаивать вопросы, имевшие всероссийское
значение.
Земство ценило участие Вахтерова в своих работах,
как это и сказалось на его юбилее в 1897 г. и позднее,
в 1900 г., когда Московское губернское земское собрание
вынесло постановление «благодарить Вахтерова за его
деятельное участие в разработке вопросов народного
образования» !.
Инспекторство и работа в земстве — это была только
часть его деятельности за этот период. Очень много сил
и увлечения отдавал он Московскому Комитету грамот-
ности. Как раз в эти годы (1890—1896) комитет проявил
очень интенсивную деятельность, работа его оживилась,
в него вошел целый ряд новых лиц, создались новые
комиссии. В*1890—1891 гг. комитету пришлось принять
участие в кампании помощи голодающим, когда стихий-
ное бедствие голода охватило огромное пространство
в тысячи квадратных верст с 40 миллионами населения.
Начались голодные, а затем и холерные бунты. Царское
правительство растерялось и действовало бестолково и
жестоко. Получалось впечатление, что борьба ведется не
1 К сожалению, материалов о работе В. П. Вахтерова в Мос-
ковском губернском земстве я нашла очень мало. Лиц, которые в
те годы работали вместе с ним в этом совещании, или нет уже в
живых, или нет в Москве, а земские издания очень трудно разыски-
вать. Я даже не знаю, какое участие принимал В. П. Вахтеров в
работах Московского земства по всеобщему обучению, а также,
какое участие принимал он в составлении бумаги Московского зем-
ства с отказом в пособии церковноприходским школам, о чем тогда
было -много толков в печати. Но, зная отношение Василия Порфирье-
вича к этим школам, можно с уверенностью предположить, что в
этой бумаге была и его «капля меду», тем более что формулировка
отказа, как мне помнится, им часто повторялась, но точных данных
на этот счет у меня нет.

с голодом, а с голодающими и с теми, кто стремился по-
мочь им. Самое слово «голод» было под остракизмом —
его надо было заменять словом «недород». Однако, не-
смотря на царившую реакцию, объединенными усилия-
ми земств и общества кампания помощи голодающим
все же была проведена. Получилась возможность ближе
подойти к народу и узнать его запросы. Обнаружившая-
ся при этом степень народного невежества вызвала об-
щественные силы на борьбу с этим злом. Отсюда боль-
шое общественное возбуждение и начало пробуждения
от той политической спячки, от той подавленности, ка-
кой характеризовалось предшествующее десятилетие.
Московский Комитет грамотности, естественно, примк-
нул 'к этой кампании, собрал большие средства, завязал
живые связи с местами, с учителями, организовал ряд
школьных столовых и сумел прокормить несколько ты-
сяч школьников. Отсюда и оживление внешкольной ра-
боты как отражение спроса на культуру со стороны про-
будившихся после встряски народных масс. И если та-
кой спрос шел из деревни, то, конечно, еще интенсивнее
был он в городе, так 'как именно с этих лет и начинается
все возрастающее объединение рабочих и первые их мас-
совые стачки. Рабочие начинают ясно сознавать это, не-
задолго перед тем они и писали в своем адресе писате-
лю Шелгунову, что им, русским рабочим, «подобно ра-
бочим Западной Европы, нечего рассчитывать на ка-
кую-нибудь внешнюю помощь, помимо самих себя, что-
бы улучшить свое положение и добиться свободы». От-
сюда все больше и больше растущий спрос на культуру,
знание, школу, книгу. И в ответ на этот запрос и города
и деревни и является просветительная работа земства
и общества, характеризующая 90-е гг. В 1894 г. умер
Александр III. Его отношение к просвещению всем из-
вестно (недаром в оппозиционных круга» ему была при-
своена кличка Митрофана III). На докладах он не-
редко оставлял такие исторические следы своих просве-
тительных идеалов: «В том-то и беда, — гласит величай-
шая отметка на деле о 1 марте 1887 г., —что мужик, а
тоже лезет в гимназию»1. И в полном соответствии с эти-
ми идеалами «хозяина» был и циркуляр верного слуги
его, министра Делянова, о «кухаркиных» детях, которые
1 «Голос минувшего», 1918, 10—12.

не рекомендовалось допускать в среднюю школу. Некуда
уже было идти дальше по пути этой культурной реак-
ции, и в обществе, после смерти Александра III, появи-
лись, конечно, неосновательные надежды на какую-то
перемену курса. «В воздухе носится что-то новое, слухов,
надежд целый рой. Даже цензор сказал: через два ме-
сяца вы можете просить о снятии цензуры. Говорят об
удалении Победоносцева и Дурново»,— так «пишут пи-
сателю Короленко его корреспонденты 1. Да и сам Коро-
ленко готов верить этому: «Добрые желания нового царя,
кажется, несомненны»,— пишет он в том же дневнике.
Но, конечно, прекраснодушные надежды либеральной
русской интеллигенции потерпели полное крушение: на
деле ничего не изменилось, руководителями нового царя
остались те же Победоносцевы, Дурново, Деляновы, а
сам царь своим историческим окриком о «бессмыслен-
ных мечтаниях» показал свое истинное лицо. Иные ли-
беральные интеллигенты просто пали духом, изверились
в возможности какой бы то ни было общественной дея-
тельности и отошли от нее. Хорошо вскрывает это на-
строение в одном из своих писем писатель Эртель: «По-
следние события в России,—пишет он,— внушают самые
мрачные мысли. Иногда я думаю о полной бесплодности
общественной деятельности в пределах нашего любез-
ного отечестве... Слишком уж резко и откровенно выдви-
гаются намерения государственной власти задавить все
общественное, похерить всякую личную инициативу, все
привести к одному бюрократическому знаменателю»2.
Но не у всех наступавшая реакция вызывала настрое-
ние безнадежности и уныния, среди части интеллигенции
и особенно у сознательных рабочих она вызывала стрем-
ление к борьбе, к отпору. Возникают революционные
партии, еще (больше сплачиваются рабочие. Среди ли-
беральной буржуазии нарастает оппозиционный дух.
Чисто революционная деятельность, с одной стороны,
уходит в подполье, а с другой стороны, используются и
малейшие возможности легальной культурной работы.
Были, правда, и непримиримые, которые готовы были
срывать эту культурную работу, безоговорочно отрицать
1 Короленко, Дневник, т. II, Полтава, Госиздат Украины,
1926, стр. 320-322.
2 Эртель, Письма, М., изд. Сытина, 1909, стр. 333.

ее1. Так было даже в деле помощи голодающим, когда
во имя «чистоты принципа» было целое течение против
помощи голодающей деревне, ибо такая помощь только
«затемняет самосознание масс и укрепляет веру народа
е царя: он считает, что помощь эта исходит от царя».
Но как нельзя было «во имя принципа» оставлять уми-
рать с голоду, так точно нельзя было д сдавать культур-
ных позиций, и передовая, прогрессивная интеллигенция
не сдавала их. Она знала, что работает на пользу той же
революции, создает для нее необходимую культурную
базу. А как велика была тяга к знанию! Об этом можно
было бы найти бесконечное количество доказательств;
об этом писали Рубакину тысячи его корреспондентов,
заявляли в своих письмах, анкетах, сочинениях ученики
и ученицы и городских и деревенских школ взрослых.
«Хотел бы учиться всему, всю жизнь и до самой смер-
ти»,— так формулировал свое стремление к знанию один
взрослый рабочий2. И когда иные из числа тех тысяч,
которые путем школ для взрослых, народных чтений,
библиотек приобщались к знанию, просыпались к созна-
тельной жизни и говорили об этом в наивных своих пись-
мах и сочинениях, было ясно, что культурно-просвети-
тельная работа приносит свои плоды. «Хотел бы погиб-
нуть для людей или послужить орудием хоть небольшо-
го освобождения»,— писал своей учительнице крестьян-
ский подросток. «Слыхал я, что хорошо умереть за прав-
ду, и как бы я желал этого»,— пишет ученик воскресной
школы. «Хоть бы в малом, да послужить миру»,—пишет
еще кто-то, впервые, может быть, сознавая в себе про-
снувшиеся общественные инстинкты.
Слушатели Пречистенских курсов, вспоминая на
юбилейном заседании этого учреждения его прошлую
работу, называли его «культурно-политическим очагом
воспитания активно-революционных отрядов рабочих»3.
1 Такое отношение к культурной работе приходилось .в те годы
встречать довольно часто. Вспоминаю, кате на меня, учительницу
провинциальной воскресной школы, был сделан такой же натиск
со стороны одного молодого революционера: «Бросайте все к черту
и идите в революцию». Об этом же вспоминает в своих письмах
и X. Д. Алчевская.
2 Вахтерова Э., Разработка одной анкеты, сборник «Об-
щее дело», вып. 3, М., 1912, стр. 339—368.
8 К 25-летию Пречистенских рабочих курсов 1897—1922 гг. М.,
1922.

Московский Комитет грамотности в эти годы (1891—
1896) объединил все либеральные силы московской ин-
теллигенции. По статистике его отчетов мы видим, что
в это время одело его членов увеличивается (с двух-
значного в 1890 г. до 886 человек в 1895)\ учащаются
его заседания, увеличивается число посещающей их пуб-
лики, причем многолюдность некоторых заседаний до-
стигает почтенной цифры в 500 человек. Оживляется
деятельность комиссий, возникают новые. В комиссии по
воскресным школам, председателем которой в течение
нескольких лет был В. П. Вахтеров, начинается ожив-
ленная работа: открываются новые воскресные школы,
завязываются сношения с провинциальными, собирают-
ся материалы для школьной книги, составляется устав
общества взаимопомощи таких школ (не' был разре-
шен), проектируется съезд воскресных школ (тоже, ко-
нечно, не был разрешен), организуется музей наглядных
пособий, оригинальное учреждение, созданное исключи-
тельно частной инициативой и трудами учащих москов-
ских школ и широко обслуживавшее не только москов-
ские, но и провинциальные школы. Для изыскания
средств (комиссия издает сборник .в пользу воскресных
школ, привлекая к участию в нем видных московских
литераторов\и публицистов; для той же цели, а еще бо-
лее для пропаганды таких учреждений составляется
сборник «Частный почин» с рядом руководящих статей
по вопросам обучения взрослых. Средства, собираемые
комиссией, идут на сношения с местами с целью вызвать
местные силы на создание просветительных учреждений.
То через комиссию воскресных школ, то через совет Ко-
митета грамотности, товарищем председателя .которого
В. П. Вахтеров состоял несколько лет подряд, было
разослано многое множество анкет, запросов, циркуля-
ров — по земствам, училищным советам, по волостным
правлениям, по частным учреждениям, и тысячи полу-
чавшихся ответов были несомненным признаком того,
что деятельность оживлялась: завязывались сношения,
переписка, посылались в школы библиотечки, учебники,
1 Об этом см. ст. Шестакова «Столичные комитеты грамотно-
сти», «Русская мысль», 1896, № 5, а также бумагу департ. полиции
с добавлением, что из 800 членов 240 известны своей политической
неблагонадежностью. (Дело о Петроградском и Московском коми-
тетах грамотности, № 635 от 1890 г.).

посылались денежные пособия в такие места, где было
желание работать, но не было средств, и присланные
деньги (при условии, чтобы и местные организации
изыскивали средства) вызывали подъем и оживляли
работу. В. П. Вахтеров «был захвачен этой работой. Он
был из числа тех людей, которых присущий им оптимизм
влечет к строительству жизни. В письмах ко мне в эти
годы 1 он то и дело сообщает о том, как идет рассылка
циркуляров, как много получается ответов и какие ин-
тересные материалы дают эти ответы: «Посылаю вам
обещанный в прошлом письме текст обращения, — пи-
шет он в одном из таких писем, — милый Сытин отпеча-
тал и этот циркуляр, и конверты для него даром, а это
стоит 200 рублей, так как волостей у нас 15 тысяч. Про-
чтите повнимательнее и напишите, каковы, по-вашему,
будут результаты там, где циркуляр упадет не на «ка-
менистую почву» и сколько процентов всего числа упадет
на такую почву. Я неисправимый мечтатель и питаю
большие надежды. Во всяком случае, впечатление, какое
произведут эти бумаги, и результаты их до известной
степени выразятся в ответах. Тогда будет видно, на-
сколько были сбыточны или несбыточны мои мечтания.
Если нам удастся завязать постоянные сношения хотя
бы с тысячью мест — это будет очень много. Если сно-
шения ограничатся 72, 11А, Ч\О долей этого числа, и тогда
я буду рад». «Мечтания» оптимиста до известной сте-
пени сбылись: откликов было очень много. Вспоминая
эти годы деятельности Московской комиссии воскрес-
ных школ, Н. К. Дмитриева пишет: «Деятельность Вах-
терова была направлена на привлечение людей, средств,
на расширение сферы влияния комиссии. В свою работу
В. П. Вахтеров вносил громадную инициативу и широ-
кий размах и развернул скромную вначале работу этой
комиссии до всероссийского масштаба. Ему пришла
счастливая мысль обратиться с воззванием во все во-
лостные правления (Василий Порфирьевич называл
это «плебисцитом»), в этом воззвании население при-
зывалось устраивать школы для взрослых, библиотеки,
книжные склады, народные чтения; за всякими указа-
ниями рекомендовалось обращаться в комиссию. Успех
1 Мы познакомились в 1892 г. и, живя в разных городах, вели
оживленную переписку. Данное письмо относится к 1894 г.

получился полный; удачно составленное воззвание сдела-
ло свое дело, пробудило инициативу в самых глухих
углах: писали волостные писаря, писали учителя, писа-
ли просто грамотные крестьяне, просили указаний,
как устроить то или другое учреждение, куда подавать
прошение, чем обзавестись. Мы были буквально
завалены всеми этими запросами, пришлось на вре-
мя привлечь студентов, курсисток, чтобы помочь разо-
браться во всей этой массе. Как раз Василию Пор-
фирьевичу удалось привлечь в комиссию очень крупное
пожертвование, так что мы получили возможность
поддерживать наших клиентов присылкой книг, учеб-
ников.
Скоро образовалась подкомиссия по книжным скла-
дам и по народным чтениям; В. П. Вахтеров предсе-
дательствовал в обеих и интересовался всеми подроб-
ностями движения, вызванного нашими воззваниями.
Каким-то чудом мы продержались так целые 2 года
(1894—1896), несмотря на то, что на каждом шагу со-
вершали «беззакония»: наши советы и указания, шед-
шие вразрез со всякими министерскими постановления-
ми, являлись на места под видом казенных бумаг, в
казенных пакетах; в казенных же пакетах рассылались
книги, не допущенные в народные библиотеки и
школы» *.
Большим риском со стороны инспектора, лица офи-
циального, было брать на себя инициативу такой рабо-
ты и всячески поощрять ее, недаром в одном из писем
ко мне Василий Порфирьевич говорил шутливо: «Мину-
тами я чувствую себя пляшущим на вулкане». Но все
как-то сходило с рук, и можно было думать, что настоя-
щая сущность внешне легальной работы не обращает
на себя ничьего внимания. Теперь, читая материа-
лы охранного отделения, видишь ясно, что на деятель-
ность Вахтерова было обращено достаточное внимание
и материалы о нем усердно собирались, но об этом
позднее.
Кроме комиссии воскресных школ, в это же время
широкую работу проводила и комиссия по книжным
1 Н. К. Дмитриева была секретарем в этих комиссиях. См. ее
уже цитированные воспоминания (Архив Вахтерова).

складам, причем обращение, разосланное даже по таким
мертвым учреждениям, как комитеты трезвости, вско-
лыхнули и их; своего рода будильником послужил и
реферат В. П. Вахтерова о книжных складах, разослан-
ный в виде отдельной брошюры по местам. Интересна
была и работа «библиотечной комиссии, завязавшей свя-
зи в деревне, а брошюра С. Г. Смирнова «Как относятся
крестьяне к открытию библиотек» давала ценный мате-
риал.
Вообще деятельность Московского Комитета гра-
мотности была очень оживленной. Василий Порфирье-
вич за эти годы прочел в заседаниях комитета и в
комиссиях целый ряд докладов по вопросам внешколь-
ного образования, напечатанных в периодической прес-
се и отдельными изданиями.
Критика, в общем сочувственная, отмечала агитаци-
онный, будящий инициативу характер статей и книг.
Одна московская деятельница по воскресным школам,
известная в свое время Е. И. Цветкова, как-то раз очень,
по-моему удачно, хотя и не очень складно, определила
наличие у Василия Порфирьевича двух свойств, сочета-
ния которых действовали на его слушателей и читателей:
«У В. П. .Вахтерова, — говорила она, — есть какая-то
особая сердечная практичность». Она хотела сказать,
что, с одной стороны, он действует на человека «эмоцио-
нально» («сердечно», по ее терминологии), а с другой
стороны, он в то же время определенно указывает пути
и способы работы («практичность»). И это было верно,
потому что его книги и зажигали человека энтузиазмом,
и давали практические указания. Еще более действовало
на людей личное общение с ним, и многие могли бы рас-
сказать, как он умел увлечь человека на культурную
работу для народа.
Кроме вопросов внешкольного образования, Комите-
ты грамотности, и Петербургский и Московский, подня-
ли и вопросы всеобщего обучения. После довольно
долгого перерыва вновь всплыл этот больной вопрос.
Страшная година голода, холерных бунтов опять и опять
ярко обнажила степень одичалости страны. В Мос-
ковском Комитете этот вопрос в 1893 г. поставил на
очередь Д. И. Шаховской, а В. П. Вахтеров в январе
1894 г. прочел на заседании Комитета грамотности ре-
ферат на эту тему, сыгравший в свое время большую

роль в этом деле1. Участники этого январского заседа-
ния услыхали оптимистический доклад, услыхали бо-
дрый призыв к работе и были заражены верой до-
кладчика в возможность, осуществимость и бли-
зость всеобщего обучения. До тех пор существовало
убеждение, что дело это неосуществимо, что на него
нужны колоссальные суммы, которые не по силам стра-
не, что 14-кратное увеличение бюджета, необходимая
предпосылка введения всеобщего обучения — это, ко-
нечно, химера.и что достигнуть его возможно разве
через сотни лет. И вот новые расчеты, новые цифры, но-
вое освещение вопроса и бодрый призыв к работе. Впе-
чатление о реферата было огромное. Одна из участниц
заседания, вспоминая этот момент, говорила мне: «Мы—
молодежь, были точно наэлектризованы, нам казалось,
что вот сейчас начнем работать, что близок конец по-
зорной безграмотности. Мы это заседание переживали,
как какой-то праздник»2. После реферата в комитете
была образована комиссия по всеобщему обучению, в
нее вошли специалисты статистики, педагоги, общест-
венные деятели, и началась углубленная проработка во-
проса.
В. П. Вахтеров и сам горел верой в значительность
момента, и других заражал своим оптимизмом: «Вот ты
увидишь, мы с тобой доживем до всеобщего обуче-
ния», — писал он мне под впечатлением того оживления,
какое началось в печати. Главную долю своего неслу-
жебного времени Василий Порфирьевич, таким образом,
отдавал Московскому Комитету грамотности. Но ему
приходилось участвовать и в целом ряде других об-
ществ, и среди них особенно в Московском техническом
о-ве, где он тоже время от времени выступал с докла-
дами. Общество это, несмотря на свой узкий устав3
1 Об этом реферате и о работе Василия Порфирьевича по все-
общему обучению см. главу «Всеобщее обучение».
2 Так вспоминала этот момент Е. П. Урсынович, сестра Васи-
лия Порфирьевича, деятельница по внешкольному образованию. См.
также воспоминания В. Я. Гебель в главе о всеобщем обучении.
3 В уставе цель общества определяется так: «Общество имеет
целью содействовать усовершенствованию и распространению в
России технических знаний вообще, преимущественно же усвоению
и усовершенствованию технических приемов в тех отраслях отече-
ственной промышленности, которые имеют более обширное практи-
ческое применение». Устав 1896 г.

было и очень живым, и очень ярким. Широко известные
в Москве Пречистенские курсы для рабочих (потом раб-
фак) были организованы деятелями постоянной комис-
сии при этом обществе, и председатель этой комиссии
К. К. Мазинг справедливо называет эти курсы «пер-
вой лабораторией в Москве, где вырабатывался тип
научного образования рабочего» К О первых шагах это-
го предприятия Василий Порфирьевич писал мне: «Еду
на заседание Технического о-ва, будем говорить об орга-
низации школы для рабочих под флагом Технического
о-ва». Другим ярким моментом в жизни этой постоянной
московской комиссии был момент организации 2-го съез-
да по техническому образованию. В. П. Вахтеров являл-
ся одним из активных участников, он председательство-
вал в нескольких комиссиях, руководил разработкой
получавшихся съездом материалов с мест и т. п.2.
В. П. Вахтеров был одним из инициаторов постанов-
ки на обсуждение съезда общих вопросов народного
образования. А о возможности поставить на обсуждение
вопросы народного образования с вопросом о всеобщем
обучении во главе так много мечтали люди, объединив-
шиеся вокруг тогдашних просветительных организаций.
Об особом съезде по народному образованию нельзя
было и думать, не раз уже проваливались попытки это-
го рода, но можно было «поднадуть» начальство, уверив
его, что в так называемую 9-ю секцию съезда «общих
вопросов» войдут некоторые доклады, не вполне под-
ходящие для других секций. И эта вырванная у началь-
ства секция выросла в самую многолюдную, в самую
оживленную.
На первом же заседании съезда В. П. Вахтеров про-
чел доклад о всеобщем обучении, расширенный и
дополненный теми новыми данными, которые появи-
лись за два года, протекшие с его реферата, на ту же
тему в Московском Комитете грамотности. Реферат был
принят с большим подъемом и сочувствием, все тезисы
его прошли почти единогласно, было вынесено поста-
1 См. брошюру «К 25-летию Пречистенских (рабочих курсов
1897—1922 гг.», М., \1922.
2 Об этой работе В. П. Вахтерова см. речь Духовского на от-
крытии съезда. (Съезд русских деятелей по техническому профес-
сиональному образованию в России, 2-й, секция 9. Общие вопросы
под ред. В. П. Вахтерова, т. 1, М., 1898, стр 183).

новление об организации особой комиссии по всеобщему
обучению и о неотложной важности созыва всероссийско-
го и областных съездов для разработки этой темы, сло-
вом, самый важный, самый животрепещущий вопрос на-
родного образования был вновь выдвинут на широкую
арену общественного внимания!.
В 9-й секции съезда «приютились» и вопросы вне-
школьного образования. Провинциальные работники
школ взрослых, библиотек-читален, представители част-
ной инициативы съехались из Харькова, Тифлиса, Там-
бова, Владимира, Кишинева, Нежина, Сызрани и других
мест. Ряд докладов о школах взрослых (программы,
учебники, отчетность, запросы учащихся, формы занятий
и пр.) нарисовали довольно полную картину дела обу-
чения взрослых, а экспонаты выставки — отчеты, диа-
граммы, работы учащихся и, наконец, географическая
карта с указанием мест, в которых существуют школы,
дополняли данные докладов. Впервые на этом съезде
была как-то подытожена работа школ взрослых, начало
которых восходило к 60-м гг.
Вопрос шел главным образом о частных городских
школах; их ко времени этого съезда считалось до 300, о
деревенских же школах сведений не было представлено;
по словам Я. В. Абрамова, занимавшегося вопросами
частной инициативы, их «надо было считать тысячами»,
и на частных собраниях от учителей народных школ мы
узнавали, что в деревнях уже идет работа в том же на-
правлении. Большую роль играли частные совещания
участников съезда: на них сообщались сведения и рас-
сказывались факты, о которых было неудобно кричать на
многолюдных заседаниях съезда, здесь было положено
начало ряду новых начинаний (возникла мысль о сбор-
никах «Общее дело», осуществленных скоро под редакци-
ей В. С. Костроминой, составился кружок по составле-
нию особой книги для школ взрослых, изданной потом в
Харькове под редакцией X. Д. Алчевской, были намече-
ны программы и планы бесед, списки книг для библио-
тек при школах и т. д.). Надо сказать, что этот съезд
вообще сыграл крупную роль в деле объединения работ-
ников не только внешкольного образования, но и вообще
1 Об этом реферате см. главу «Всеобщее обучение».

прогрессивной русской интеллигенции, сплотившейся во-
круг различных народнообразовательных учреждений1.
Важно было и то, что на съезд съехалось много на-
родных учителей. «Уж не помню, как мы, сельские учи-
теля, унюхали об этом съезде, — пишет в своих воспо-
минаниях Н. А. Малиновский, — но только некоторые из
нас даже очутились членами его, а остальные, в виде
публики, все время посещали многолюдную 9-ю сек-
цию»2. И, пожалуй, самые яркие штрихи во время пре-
ний, самые интересные картинки жизни, самые ради-
кальные мнения — все это шло именно со стороны
народного учительства. Не даром эту секцию (число ее
членов составляло Почти половину числа членов всех
восьми остальных секций), через заседания которой про-
шло несколько тысяч человек, так злобно обливала ре-
акционная пресса3. Действительно, в этой секции цари-
ло особенное возбуждение, члены ее все время
находились в каком-то приподнятом настроении, и за-
ключительная речь Вахтерова при закрытии секции бы-
ла принята с большим энтузиазмом.
«Что это за сила, которая маленькую секцию пре-
вращает чуть ли не в целый съезд?» — спрашивает он в
этой заключительной речи. И отвечает: «Сила эта —
жизнь, ворвавшаяся целым потоком в микроскопическое,
просверленное в программах съезда отверстие. Это сама
жизнь поставила здесь перед нами ряд самых насущ-
ных, самых наболевших вопросов... И когда я вспоминаю
то умственное возбуждение, которое охватило здесь
всех нас, когда я вспоминаю о том подъеме энергии и
о том приливе сил и желания работать, какие вызвала
во многих участниках съезда правдивая картина поло-
жения народного образования, я не могу не признать,
1 В числе докладов этой секции, кроме нескольких, посвящен-
ных школам взрослых, были о библиотеках, о развлечениях для
народа (интересный доклад В. С. Серовой «Пересадка ученой му-
зыки в народ»), о распространении естественнонаучных знаний в
народе (Рубакин), о на'родных чтениях (Вахтеров, Тулупов), о
школьных музеях (Калмыкова А. И.) и др. См. Съезд русских дея-
телей по техническому профессиональному образованию в России,
2-й, секция 9, т. 2. Общие вопросы, под ред. В. П. Вахтерова, М.,
1898
2 Малиновский, Воспоминания о В. П. Вахтерове (Архив
Вахтерова).
3 «Московские ведомости», 1895, декабрь.

что наша маленькая секция сделала свое дело и, силою
вещей, раздвинула те узкие рамки, в какие была заклю-
чена. Жизнь неудержимо влечет нас к демократизации
просвещения, к распространению накопленных знаний
среди самых темных, среди самых косных слоев населе-
ния. И никакие искусственные преграды не могут оста-
новить этого движения, навстречу которому идет сам
народ, идут все живые силы общества». Гром аплодис-
ментов прервал оратора: все в этот момент чувствовали
именно так. «Куда бы мы ни разъехались, как бы малы
ни были те жертвы и те силы, которые каждый из нас
сможет отдать делу народного образования, плоды этих
жертв и этой работы будут большие» \ — так закончил
Василий Порфирьевич свою речь. И напутствуемые
этими бодрыми словами, члены секции уезжали с новым
приливом энергии и веры в дело, с новым подъемом и
желанием работать. «Съезд укрепил под нами почву,
удесятерил наши силы, хотелось работать без конца и
без устали, — пишет О . В. Кайданова-Берви, — пред-
ставление о съезде ассоциировалось с образом Василия
Порфирьевича, кто был как бы «душой его», а выдви-
нутый им вопрос всеобщего обучения стоял в центре» 2.
Такие моменты, как съезд, были моментами большо-
го подъема в культурно-просветительной деятельности.
А затем тянулись будни со своими неотложными боль-
шими и маленькими делами. И В. П. Вахтеров всегда
напряженно работал. Общественная деятельность, уча-
стие в ряде просветительных учреждений, доклады и
выступления, служба, печатание статей и книг, издание
популярных книжек для народного чтения, руководство
работой студенческого кружка по подбору и рассылке
литературы для деревни, председательство в ряде ко-
миссий. Н. А. Малиновский вспоминает, как при содей-
ствии Василия Порфирьевича удалось организовать до-
вольно оригинальное учреждение — частную библиотеку
«Образование», имевшую определенную цель провести
в рабочую среду хорошую книгу. Дело в том, что так
называемые народные библиотеки были в те времена
1 Съезд русских деятелей по техническому профессиональному
образованию в России, 2-й, секция 9, т. 1. Общие вопросы, под ред.
В. П. Вахтерова, М., 1898.
2 Воспоминания о В. П. Вахтерове О. В. Кайдановой-Берви.
Рукопись (Архив Вахтерова).

ограничены драконовскими каталогами, и только у част-
ных и было право иметь все разрешенные цензурой
книги. Но абонемент частных библиотек был не по кар-
ману рабочему. И библиотека «Образование», не пре-
следовавшая целей выгоды, наоборот, субсидировавшая-
ся частными пожертвованиями, не только открыла у себя
крайне дешевый месячный абонемент, но и .широко
практиковала всевозможные скидки и право коллектив-
ной подписки, а негласно чаще всего выдавала книги
бесплатно. «Путем пожертвований между издателями
была собрана лучшая научно-популярная литература, а
также высокой ценности беллетристика, — вспоминает
Малиновский, несколько лет работавший в этой библиоте-
ке,—и библиотека стала любимой, сначала среди студен-
чества, но главнейшее внимание было направлено на фаб-
ричных рабочих. Через хорошо известных рабочих Цин-
делевской и Даниловской фабрик и столярной фабрики
Гирш на Бутырках были организованы кружки поли-
тического самообразования рабочих от 30 до 50 человек.
Чтобы устроить такую библиотеку, надо было идти на
известный риск, и этот риск взял на себя инспектор на-
родных училищ Вахтеров, и схлопотав право на сущест-
вование такой в сущности нелегальной библиотеки» 1.
Немало времени у В. П. Вахтерова отнимала и очень
большая деловая переписка, какую он вел с рядом лиц
по различным вопросам народного образования. Мое
первое, письменное еще знакомство с В. П. Вахтеровым,
состоявшееся в 1892 г., имело как раз такой же повод:
я устраивала в Тамбове мужскую воскресную школу и,
по совету X. Д. Алчевской, обратилась к Василию Пор-
фирьевичу с каким-то своим затруднением. Вспоминаю,
что по горькому опыту знакомая с тем, что такое ин-
спектор народных училищ, я скептически отнеслась к
совету Алчевской искать совета у инспектора же: имен-
но инспектор-то и являлся на месте моим врагом и про-
тивником. Алчевская рассердилась: «Я вам говорю об
идеальном инспекторе, — писала она, — послушайтесь
меня и не будете раскаиваться». Я послушалась и, ко-
нечно, не раскаивалась, потому что удачный совет Ва-
силия Порфирьевича вывел меня из затруднения, и
1 Воспоминания Н. А. Малиновского. Рукопись (Архив Вахте-
рова).

каким-то преподнесенным инспектору по совету Василия
Порфирьевича циркуляром мой противник оказался
сраженным в лоск. Стоит вспомнить это специальное
умение В. П. Вахтерова лавировать среди циркуляров.
В книге Фальборка и Чарнолуского «Справочник по
внешкольному образованию» 1 насчитывалось несколько
сот циркуляров, распоряжений, контрраспоряжений по
одному только внешкольному образованию. В. П. Вахте-
ров жак-то умудрялся знать эти циркуляры, толковать
их, пользоваться ими и иногда один из них, более вред-
ный, обходить другим, менее вредным. В этой области
он -был большим мастером, и этим его «мастерством»
многим приходилось пользоваться. Само начальство
иногда сбивалось с толку, когда он откапывал какой-
нибудь забытый циркуляр и доказывал незаконность то-
го действия, которое это начальство совершало на осно-
вании другого циркуляра. Так, на Техническом съезде,
о котором сказано выше, Василий Порфирьевич указал
на один забытый закон 19 февраля 1868 г. «О частных
учебных заведениях 3-го разряда» и советовал выдви-
гать его при открытии новых воскресных школ. А это
в тот момент был очень больной вопрос, потому что из-
данный в 1891 г. циркуляр Победоносцева отдавал вос-
кресные школы в лапы духовенства: такие школы могли,
в отмену положения о начальных училищах, открывать-
ся отныне только через духовное ведомство, что, конеч-
но, создавало множество неудобств и урезывало и без
того узкие их права. Ссылка Василия Порфирьевича на
закон от 19/П—1868 г. многим показалась очень удач-
ной. Я. В. Абрамов совет В. П Вахтерова назвал остро-
умным и оригинальным. И в каких-то благословенных
уголках, таким образом, помимо духовного ведомства,
было открыто несколько школ. Вообще В. П. Вахтеров
предпринял ряд попыток борьбы с циркуляром Победо-
носцева. Одной из таких попыток -было открытие вос-
кресной школы в Москве. Н. Е. Вернадская (жена проф.
Вернадского), по совету Василия Порфирьевича, подала
прошение об открытии такой школы для взрослых, но
не в духовное ведомство, как того требовал циркуляр
1 См. Фальборк Г. А. и Чарнолуский В. И., Вне-
школьное образование. Систематический свод законов, распоряже-
ний, правил, инструкций, уставов, справочных сведений и пр., Спб.,
т-во «Знание», 1905.

Победоносцева, а окружному инспектору. Последний
направил бумагу в епархиальное ведомство. Вернад-
ская, опять-таки по совету Вахтерова, послала новое
заявление-протест в Московский училищный совет, от-
куда бумагу направили в высшую инстанцию; и так,
путешествуя от инстанции к инстанции, маленькое дело
об открытии воскресной школы дошло до 1-го департа-
мента сената, где и было решено в благоприятном для
просительницы смысле. Это было, конечно, огромное
достижение, но тем не менее разрешения на открытие
школы все же не дали, и по мотивам, с которыми спо-
рить не приходилось: было выдвинуто тяжелое орудие —
«неблагонадежность» 1.
К обычной работе Василия Порфирьевича за этот
период следует присоединить и его почти ежедневные
приемы частных лиц, которые шли к нему за разными
справками, с разными вопросами и делами. Одно из та-
ких частных лиц так пишет об этом в своих воспомина-
ниях о В. П. Вахтерове: «Я тогда (в 90-х гг.) со всем
рвением молодых лет и нетронутых сил, с не омраченной
никакими сомнениями верой в свое дело занималась
обучением крестьянских ребят, а затем и основанием
1 Об этой борьбе имеется интересный материал в делах депар-
тамента полиции. Обер-прокурор Синода Победоносцев пишет по
поводу этого дела письмо министру внутренних дел: «В 1891 г.,—
вспоминает он,— состоялось между мной и мин. нар. проев, согла-
шение в том смысле, что школы, учрежденные при заведениях мин.
нар. проев., состоят в его ведении, а все прочие в ведении духов-
ного начальства. Нынешним охотникам просвещать народ в неже-
лательном духе это неприятно. Неприятно и училищным советам,
которые нередко, к сожалению, поддаются влиянию лиц неблаго-
надежных или мечтают о народном обучении в духе не церковном.
К сожалению, таков и нынешний Московский училищный совет.
И вот произошло следующее: некая Вернадская пожелала от-
крыть в Москве воскресную школу и обратилась для сего к окруж-
ному инспектору нар. проев., который, имея в виду соглашение
обер-прокурора с мин-ром, обратил ее к епархиальному начальству.
Но она, не желая подчиниться сему, обратилась в Моск. училищн.
совет, который принял ее сторону, и моек, предводитель дворянства
написал министру нар. просвещения, что соглашение с обер-проку-
рором Синода не может считаться законным за силой положения
1874 г., подчиняющего воскресные школы мин-ру нар. проев.
К сожалению, Делянов, не подтвердив принятого в 1891 г. согла-
шения, указал Моск. училищн. совету представить вопрос на реше-
ние 1-го департ. сената» (Департ. полиции. Дело Н. Е. Вернадской,
№ 883 от 1897 г.).

Школ, библиотек и других просветительных учреждений
в одной из самых глухих местностей Нижегородской
губернии. Около 5 лет я хлопотала в одиночку, обхо-
дясь собственными силами и средствами или находя
нужную мне помощь на месте. Но дело разрасталось,
местных сил и средств стало недоставать, и мне посове-
товали искать поддержки и руководства в Москве. И вот
среди лиц, которых я встретила в Москве и к которым
обратилась за содействием, я нашла особенно деятель-
ную помощь со стороны В. П. Вахтерова. Он помогал
мне всеми путями и способами. Пользуясь своим зна-
нием дела и своими связями, он снабжал меня всеми
необходимыми сведениями и справками, отыскивал де-
нежные средства для устроенных мной школ и библио-
тек, знакомил меня с людьми, которые интересовались
этим делом и могли принять в нем то или иное участие,
находил защиту для него в случае каких-либо подозре-
ний и нападок» *. И таких лиц, нуждавшихся в его под-
держке, участии и совете, было не мало.
«Каждый вечер начиная с 6 часов, — писал
П. М. Шестаков, — кабинет Василия Порфирьевича был
открыт для всех, имеющих к нему какое-либо дело. Зем-
ские деятели, инспектора народных училищ, учительни-
цы и учителя, студенты, книготорговцы редкий день не
бывали у него. Одним он давал справку, другим ука-
зывал союзника для предпринимаемого им дела, третье-
му рекомендовал источники для литературной работы,
четвертого поддерживал в борьбе с неблагоприятными
условиями работы, просматривал рукопись и т. д., сло-
вом, В. П. Вахтеров служил делу народного образова-
ния всеми способами, какие ему представлялись»2.
А сколько людей приходило с просьбами о заработке, об
учительском месте, а сколько авторов просило об уст-
ройстве их рукописи, о рекомендации в издательство, в
редакцию, о том, чтобы Василий Порфирьевич дал пре-
дисловие к написанной статье или проредактировал со-
ставленную книжку. И никто не встречал у него отка-
за, — сотнями раздавал он свои визитные карточки с
рекомендательными надписями, отзываясь на все обра-
щаемые к нему требования, всегда внимательный, при-
1 Воспоминания А. А. Штевен-Ершовой (Архив Вахтерова).
2 Шестаков П. М. «Русские ведомости», 1897, № 34.

ветливый и ласковый. Но особенно любил он и сам вес-
ти, и другим помогать вести борьбу с препятствиями,
которые возникали на пути дела просвещения, — это
всегда увлекало его. И тогда «чужое» дело, если в нем
была принципиальная подкладка, делалось для него
своим делом, и он готов был тратить на него и силы, и
время, и энергию. Так было в деле Вернадской с откры-
тием воскресной школы, о чем сказано выше, такое же
живое участие принимал он в моей борьбе с местным
губернатором во Владимире, когда я пыталась откры-
вать там бесплатную библиотеку, а губернаторша,
властная и глупая дама, давала, хотя никто не просил ее
об этом, свои аттестации книгам: «это нежелательно»,
«это вредно», «это недопустимо». И В. П. Вахтеров умел
расширить масштабы работ: я думала только об одной
библиотеке и на .ней сосредоточила все мысли и усилия,
а он рисовал мне планы филиальных отделений,
разъездных библиотекарей, книжных передвижек, книж-
ной торговли через библиотеку. К сожалению, ни эти
планы, ни даже открытие одной библиотеки не осущест-
вилось: она была признана «не вызываемой местными
потребностями».
Так в эти годы (1890—1895—1896) шла московская
жизнь В. П. Вахтерова, до краев переполненная работой.
«Я когда-нибудь опишу тебе свой зимний день»,— пи-
сал он мне как-то, но описать его так и не собрался. Но
я и так знала этот день, начинавшийся в 7 часов утра,
с переездами из школы в школу, из канцелярии в учреж-
дения, с обязательными приемами по делам службы, с
завтраком и обедами где-нибудь на перепутье, с вечер-
ними приемами у себя, с вечерними заседаниями в об-
ществах, в комиссиях, затягивавшихся далеко за пол-
ночь, со спешной работой между двумя делами — над
докладом, над рефератом — уж во всяком случае, не
8-ми, а едва ли не 15-часовой день сплошной работы. Но
работа не иссушала души, и это чувствовали все, сопри-
касавшиеся с ним. Своей семьи у Василия Порфирьеви-
ча в это время не было, но он все же редко жил один
в своей казенной квартире на Малой Серпуховской. По
большей части с ним жила или его старушка мать, ко-
торая вела его несложное хозяйство, или его младшая
сестра-учительница, или же наезжала из провинции его
замужняя сестра с двумя маленькими сыновьями.

И тогда квартира наполнялась шумом и гамом, веселы-
ми детскими голосами, и Василий Порфирьевич, горячо
любивший племянников, всегда умел урвать время пово-
зиться с ними, привезти им игрушек, полюбоваться на
их игры, и никогда никакие самые серьезные дела люби-
мого «дяди Васи» не помешали жить этим маленьким
человечкам: «право ребенка» — это же был любимый ло-
зунг Василия Порфирьевича.
Итак, служение делу просвещения «всеми способами,
какие представлялись», по словам Шестакова П., — та-
ково было главное содержание жизни В. П. Вахтерова
в эти первые годы его московской жизни. Но «всеми
способами, какие представлялись», служили народному
образованию прогрессивные силы русской интелли-
генции..
В ответ на запросы к культуре, которые шли из ни-
зов («народ не ходатайствует, не просит, он просто
«прет», — говорил по этому поводу Н. А. Рубакин), шли
отклики из общественных культурнических организаций.
Наперекор реакционным потугам царского правитель-
ства, наперекор его тяжкому «прессу», давившему все
живое, существовало в среде прогрессивной интеллиген-
ции какое-то «бродило». В передовых земствах выдви-
гались горячие поборники народного образования, как
Батуев и Алашеев — в Вятском, Шаховской — в Яро-
славском, Ковалевский — в Харьковском, Савельев — в
Нижегородском и другие. Ставились вопросы всеобщего
обучения, создавались народные библиотеки, книжные
склады, организовывались вечерние повторительные, а
в иных местах и передвижные школы для взрослых.
Громадную работу проводили лучшие земские учителя,
беря на себя, кроме обычной своей деятельности в шко-
ле, и огромную нагрузку по внешкольному образованию.
Сколько настоящих фанатиков было в среде мос-
ковских учительниц, которые, окончив свои школьные
занятия, почти ежедневно работали по вечерам в комис-
сиях Московского Комитета грамотности \ а по воскре-
1 Вот несколько имен таких работников Комитета грамотности,
хорошо в свое время известных в Москве: учащие городских школ:
Костромина, Дмитриева, Бурмистрова, Гатлих, .Михальская, Зер-
нова, Тулупов, Шестаков, Скворцов, и из лиц других профессий:
проф. Чупров, Гольцев, Сахаров, Смирнов, Жбанков, Кабанов,
Перес, Петров, Каблуков, земцы: Шаховский, Петрункевич и др.

сеньям — в школах взрослых. Как не вспомнить, напри-
мер, С. В. Глинку, эту слабую болезненную женщину,
которая организовала по Москве несколько школ взрос-
лых, работала в них сама, объединяла и вдохновляла
учителей этих школ, отдавала этим занятиям и весь свой
досуг, и большую часть своего заработка, и была на-
стоящим другом своих учениц; когда в последнее время,
почти лишившись ног из-за острого ревматизма, она уже
не могла ходить в школу, у ее постели собирались уче-
ницы, и она давала свои удивительные уроки1.
Или вот Постоянная Комиссия Технического о-ва:
замкнувшись в рамки своего устава, она могла бы мирно
вести свою специальную работу. Но она сознательно
раздвигает эти рамки: она организует школы для рабо-
чих с широкими общеобразовательными программами,
организует о-во распространения знаний среди торговых
служащих и курсы при нем, собирает крупные пожертво-
вания среди фабрикантов на культурные нужды и т. д.
и т. п. Но Москва была ведь лишь одним из центров.
А их было много. Энергично работал Петербургский Ко-
митет грамотности. В пользу устройства народных биб-
лиотек он собрал крупные суммы, имел широкие связи
с провинцией, издавал народную литературу. Большая
работа велась на Шлиссельбургском тракте в школах
для взрослых рабочих « в таких же школах в самом Пе-
тербурге. Вокруг книжного склада А. М. Калмыковой,
вокруг библиотеки Рубакиной группировались, и везде
наряду с чисто культурной работой велась и политиче-
ская. Большое впечатление на передовую демократи-
ческую интеллигенцию произвел в то время призыв Пле-
ханова к объединению. В большом количестве экземпля-
ров бродила по свету его гектографированная статья
из «Социал-демократа» от 1892 г.: «Все честные русские
люди, — говорилось там, — которые, не принадлежа к
миру дельцов, кулаков и русских чиновников, не ищут
своей личной пользы в бедствиях народа, должны не-
медленно начать агитацию в пользу создания Земского
собора, долженствующего сыграть роль Учредительного
собрания, т. е. положить основы нового общественного
порядка в России...» «Пусть каждая партия и каждая
* О С. В. Глинке см.: Вахтеров «Внешкольное образование»,
М., 1896 и Гатлих «Русская .мысль», 11898, №10,

фракция делает дело, подсказываемое ей ее программой.
Результатом разнородных усилий и явится новый об-
щественно-политический строй, который во всяком слу-
чае будет большим приобретением для всех партий» *.
Этот призыв к единению сплачивал и культурниче-
скую и революционную интеллигенцию, и вот почему не
всегда было легко провести резкую линию водораздела
между работой культурной и чисто политической: одна
помогала другой. И когда мы читаем теперь воспомина-
ния тех лиц, которые в свое время пользовались услу-
гами тогдашних культурных организаций, имели в них
возможность вести свою политическую работу, мы мо-
жем по достоинству и без предвзятости оценить значение
культурной работы2. Вызывалась эта работа спросом
просыпавшейся деревни и той рабочей массы, которая в
эти 90-е гг. выступает на историческую арену жизни как
сознательное целое, которая начинает объединяться и
получает первую закалку в стачках.
Если большую работу вели столицы, то не менее энер-
гично и ярко велась работа и в провинции. Харьковское
о-во грамотности с его издательством и филиалами биб-
лиотек по уездам, Харьковская воскресная школа Ал-
чевской, Черниговский книжный склад, Нижегородское
о-во образования, Орловский комитет народных чтений
с его филиалами складов, библиотек, вечерними лекция-
ми и театрами для народа, Тифлисская воскресная шко-
ла и Тифлисская бесплатная библиотека, где работал
кружок молодежи с О. В. Кайдановой во главе, целый
1 «Социал-демократ», 1892, кн. IV, ст. Плеханова «Всероссийское
разорение».
2 О революционной работе в эти годы, предшествовавшие рево-
люции 1905 г., я не упоминаю здесь. Она хорошо известна теперь
благодаря большому количеству книг, статей, сборников, изданных
после Октябрьской революции. Но менее известна, совершенно не
подытожена работа просветительных организаций той же эпохи и
не оценена ни в какой степени их крупная, революционизировавшая
массы роль. Это должно бы быть сделано. Прежде всего следовало
бы вспомнить о том, что в недрах этих легальных культурных орга-
низаций находил приют и простор для работы целый ряд партий-
ных работников (см. воспоминания Крупской, Менжинской, Невзо-
ровой-Шестерниной, Невзоровой-Кржинавской).
Не все из таких работников писали свои воспоминания, но мы
знаем их имена в числе членов обществ грамотности, в числе учи-
телей школ взрослых — это Немчинова, Елизаров, Скворцов-Степа-
нов, Скворцова Л. И., Акимова, Франкетти, Арманд, Розонова и
ряд других.

ряд воскресных и вечерних школ по городам и селам,
просветительная деятельность в Сибири, где вокруг Ма-
кушина и созданного им ряда учреждений объединилась
передовая интеллигенция Томска, обслуживая книгой
глухие сибирские захолустья, — все это было проявле-
нием подъема культурно-просветительной работы, вы-
ражением общественной инициативы либеральной и де-
мократической интеллигенции. Сколько школ взрослых
существовало на сборы с лекций, концертов, на частные
пожертвования.
Правительство не давало денег (в 1898 г. на все вне-
школьное образование было ассигновано 78 тыс. руб.),
но это было все же меньшее из зол. Гораздо большим
злом являлись те невероятные препятствия, которые чи-
нились тем, кто хотел проявить инициативу в организа-
ции того или иного народнообразовательного учрежде-
ния, те проволочные заграждения, которые воздвигались
на пути, то неусыпное наблюдение, тот сыск, каким была
обставлена работа, и, наконец, та быстрота, с какой, без
суда и следствия, она пресекалась агентами правитель-
ства при малейшей неосторожности работника 1. «Во
сколько раз легче у нас открыть кабак, чем библиоте-
ку»,— горько жаловался один провинциальный деятель.
А Василий Порфирьевич вычислил в одной из своих
статей, что ходатайство об открытии народных чтений,
несмотря на то что существовал особый 'каталог для
этих чтений с несколькими десятками жалких брошюр,
должно было тем не менее пройти 15 инстанций, рань-
ше чем получить удовлетворение. Любитель цифр и
образов, В. П. Вахтеров нарисовал выразительную кар-
тинку, как-ходатайство жителей Петропавловска о праве
прочесть какую-нибудь брошюрку, путешествуя из
Петропавловска в Петербург и обратно, делает 108 000
верст. «На земном шаре не с чем сравнить эту цифру, —
иронизирует он, — даже длина экватора меньше данной
1 Одно дело департ. полиции сплошь состоит из перлюстриро-
ванных писем. По этим письмам департамент следит за деятель-
ностью одного просветительного кружка, членом которого являлся
адресат. Сведения интересны для департамента, и он колеблется:
вывести ли адресата из строя или еще подождать? И на полях
одной бумага директор департамента пишет сбоку: «Не пора ли
произвести обыск, а впрочем, жаль лишиться дарового корреспон-
дентам (Дело студента Звягинцева, № 750, за 1892 т.).

величины. Мы имеем одну из цифр, с которыми привык-
ли оперировать только астрономы» *. И когда Василий
Порфирьевич свой доклад Московскому земству о на-
родных чтениях закончил предложением требовать
упрощения процедуры их разрешения, то «Гражданин»
очень испугался: «Ведь при этих условиях, — писал
он, — народ легко будет обучить коммунизму, да так
обучить, что потом и не разучишь». «Обучить коммуниз-
му» — это, конечно, гипербола, но что и легальная лите-
ратура порой оказывала на читателя революционизи-
рующее влияние, об этом, как сказано выше, есть не
мало свидетельств.
В организации культурно-просветительной работы
приходилось идти на компромиссы, чтобы выторговать
возможность двигаться вперед.
•«Сколько раз я прибегал к компромиссам, чтобы
урвать что-нибудь для дела», — с горечью писал Василий
Порфирьевич. Что было делать? Этот штрих «компро-
миссное•» в работе либеральной русской интеллиген-
ции того времени является характерной чертой просвети-
тельного «движения» в 90-х гг. Но царское правитель-
ство даже в умеренном культурничестве видело угрозу
революции. И реакция опять показала свои зубы, обру-
шившись прежде всего на комитеты грамотности. Им-
ператорское Вольно-экономическое о-во и комитеты гра-
мотности при нем уже и раньше возбуждали в департа-
менте полиции большие подозрения. Так, в деле
департамента о Петербургском Комитете грамотности
читаем такую характеристику этого учреждения:
«С 1894 г. Импер. Вольно-экономическое о-во превра-
тилось в парламент, обсуждающий публично, всегда
при громадном стечении публики, решительно все во-
просы нашей внутренней государственной жизни... каж-
дый раз беседы и рассуждения превращаются в суд над
правительством... вопрос о финансовой стороне народной
школы становится поводом для публичного обвинения
правительства в том, что, ассигнуя десятки и сотни мил-
лионов на армию, на жандармерию, на тюрьмы, оно
дает гроши на народное образование...»2
1 Вахтеров, Порядок разрешения народных чтений, «Рус-
ская мысль», 1897, № 8.
2 Департ. полиции. Дело о Петербургском и Московском Ко-
митетах грамотности, № 635 от 1893 г.

В этом же деле мы находим письмо министра внут-
ренних дел Дурново, адресованное к Делянову, где он
поднимает вопрос о передаче комитетов грамотности в
ведение Министерства народного просвещения «для
удобства надзора». Он признает, что «в ряду явлений
особенно выдающихся в минувшем (т. е. в 1894 г.) сле-
дует отметить проявившееся в различных слоях интел-
лигентных (классов стремление содействовать поднятию
народного образования», и мудро умозаключает, что «по
имеющимся в Министерстве внутренних дел сведениям,
это движение развилось последовательно и носит на
себе характер не случайного, временного явления, а как
бы систематическое осуществление программы и пред-
ставляется одним из средств борьбы с правительством».
Письмо было написано в феврале 1895 г., а в ноябре
того же года уже- был опубликован новый устав для
обоих комитетов грамотности с переименованием их в
о-ва грамотности и с передачей их в ведомство народ-
ного просвещения1.
* (Реформе предшествовала попытка слить оба комитета в одно
просветительное учреждение. У Моск. комитета, кроме всех его
«преступлений», действительных, в виде не отвечающих целям пра-
вительства широкой работы, было еще одно, измышленное Победо-
носцевым. Он уверял, что в Московском комитете есть комиссия,
члены которой «молодые люди обоего пола бегают по домам и ве-
дут домашние чтения», это почему-то очень пугало администратора.
В Москве действительно еще в 1894 г. образовалась комиссия до-
машнего чтения, но не при Комитете грамотности, а при учебном
отделе О-ва распространения технических знаний, очень интересная
организация, прообраз нынешнего «заочного обучения». Комиссия
эта вела большую работу, обслуживая провинцию лекциями, про-
граммами, руководством научной работой, библиографией, ответами
на вопросы своих клиентов и т. д. Вот это начинание, кстати и не
связанное с Комитетом грамотности, и напугало Победоносцева,
ему и принадлежала первая мысль о ликвидации комитетов. Гово-
рили о том, что работа обоих комитетов по внешкольному образо-
ванию, а также возбуждение ими интереса к всеобщему обучению
сыграли очень большую роль в этом походе против них. Было на-
мерение совсем ликвидировать их. И вот Бунге, дабы и спасти и
в то же время обезвредить их, придумал новое общество «ревни-
телей просвещения народа» под покровительством считавшегося од-
ним из самых левых членов царствующего дома, великого князя
Константина Константиновича. Говорили о том, что Витте, тогдаш-
ний министр финансов, обещал великому князю миллион в год на
новое общество. Устав, предложенный обсуждению некоторых чле-
нов, оказался очень убогим, изобиловал всякими ограниче-
ниями, но миллион .рублей на народное образование был не
шуткой, и стоило попытаться сговориться. И было вынесено такое

Итак, в ноябре 1895 г. песенка обоих комитетов гра-
мотности была спета, а устав новых обществ грамотно-
сти, детище озверелой реакции, изобиловал такими па-
раграфами, которые до последних пределов суживали
их работу К Все это шло совершенно вразрез с устано-
решение: надо побороться за расширение устава, а там видно бу-
дет. На совещание в Петербург от Москвы был вызван Вахтеров,
в то время заместитель председателя комитета, а от Петербургского
Комитета был приглашен Горчаков, председатель его. Совещание
под председательством великого князя было очень торжественным,
были представители разных ведомств, «особы» в орденах и лентах,
и В. П. Вахтеров, вероятно, очень шокировал их своим непарадным,
штатским видом. Соотношение сил было очень невыгодно для буду-
щего общества: Горчаков относился к уставу довольно равнодушно,
а В. П. Вахтеров защищал права общества при слабой поддержке
Кеппена и иногда Куломзина (управляющий делами Комитета).
Желая добиться отмены того параграфа устава, который требовал,
чтобы входящие в состав нового общества члены прежних коми-
тетов «мели не менее 5-летнего стажа работы в лих, Василий Пор-
фирьевич вспоминает (все эти сведения я беру из черновика его
статьи «К истории Комитетов грамотности»), как он начал пере-
числять громкие имена ученых, профессоров, писателей, которые,
если этот параграф сохранится, будут лишены возможности рабо-
тать в новом обществе. Но эти имена не произвели на присутствую-
щих никакого впечатления. Но когда Василий Порфирьевич упомя-
нул о трех священниках, членах комитета, тоже не имеющих тре-
буемого стажа, то оппоненты смягчились, и параграф был изменен.
«Эти три скромных московских батюшки,— пишет В. П. Вахтеров,—
сыграли роль библейских праведников, за которых когда-то было
решено сохранить целый город». В уставе было немало и других
нелепостей, и только немногие из них удалось несколько смягчить
(например, ослабить централизм, сократить обязательное предста-
вительство от ведомств). Когда В. П. Вахтеров рассказывал москов-
ским товарищам об этих маленьких «достижениях», и о.ч сам, и
другие оптимисты, по опыту знавшие, что многие препятствия можно
обойти, считали, что отступать не следует уже из-за того, что у
общества будут большие деньги. Но борьба оказалась напрасной:
Победоносцев, осведомившись о заседании, объявил, что великого
князя «обошли красные», и провалил проект. «Мы с Победонос-
цевым подложили обществу свинью,— хвастался потом Шемякин,
адепт и сослуживец его.— И общество не состоялось». (Вахте-
ров, К истории комитетов грамотности. Архив Вахтерова).
1 В числе параграфов этого устава были, например, такие: по-
четными и действительными членами общества могут быть только
лица христианского вероисповедания, заседания общих собраний,
правления и комиссий не могут быть публичными; председатель
общества назначается, а товарищ председателя, секретари и члены
правления утверждаются министром нар. проев.; секретарь и казна-
чей не имеют права голоса в правлении, на должности казначея и
секретаря не могут быть избираемы женщины и т. п.

вившейся практикой работы комитетов, и министр на-
родного просвещения, присвоивший себе по этому уставу
вполне диктаторские права, мрачной тенью витал над
новыми обществами. Довольна была зато реакционная
пресса: «Теперь труднее будет учредить тот моральный
террор, который господствовал в прежнем, поистине
возмутительном Комитете», — писали -с удовлетворени-
ем «Московские ведомости». Доволен был и московский
диктатор великий князь Сергей, который спешит выра-
зить министру Делянову «свою радость по поводу столь
мудрого решения вопроса первостепенной важности»
и свою надежду, что «под его (Делянова) опытным на-
блюдением и руководством комитеты, конечно, будут
действовать в направлении, обещающем богатые и здо-
ровые плоды»; а еще больше надеется он на то, что Де-
лянов «конечно, найдет способ удалить лиц, враждебно
расположенных», и ликвидирует их «бесконтрольную
деятельность» *. «Работа наша была во всем разгаре,—
пишет в своих воспоминаниях Н. К. Дмитриева, — когда,
наконец, разразилась над нами гроза, и (комитет был
преобразован в общество. Приходилось уходить, потому
что при новых условиях, работать так, как мы работали,
было невозможно. Но уйти сразу мы не могли, так как
тысячами нитей были связаны со своими клиентами.
Решили ликвидировать дело постепенно. Страшно тя-
желое было это время»2. Решение это, однако, было при-
нято не без борьбы. К моменту получения устава члены
бывшего Комитета грамотности разделились на две
группы. Одна из них, радикальная, настаивала на том,
чтобы всем немедленно выйти из комитета и этим выра-
зить протест за попрание его прав. Другие, и в их числе
был и В. П. Вахтеров, находили, что уход из о-ва его
деятельных членов разрушает начатую работу, разры-
вает завязанные связи, отдает общество во власть новых
людей, которые похоронят все уже сделанное, а может
быть, еще устроят из него какую-нибудь черносотенную
организацию. Совещание, посвященное обсуждению во-
проса о дальнейшей тактике, было очень бурным. Остро-
умный Гольцев в своей речи справедливо замечал, что
если бросать дело из-за неправомерных действий пра-
1 Секр. канц. моск. генерал-губернатора, № 195 от 1896 т.
2 Воспоминания Н.К. Дмитриевой (Архив Вахтерова).

вительства, попирающего права его членов, то вообще
надо уходить «отовсюду», бросать всякую обществен-
ную деятельность, ибо везде, и направо и налево, пра-
вительство попирает права каждого человека. Чупров,
председатель собрания, предостерегал от эффектного, но
едва ли правильного решения: «Похоронить крупное об-
щественное дело очень легко, — говорил он, — но создать
его вновь в высшей степени трудно». Указывали и на то,
что пожертвование в 63 тысячи рублей, только что по-
лученное комитетом от неизвестного, могло быть ис-
пользовано обществом в его новом составе с самыми
реакционными целями, а на эти деньги, как мечтали
члены, можно было бы открыть столько складов, школ,
библиотек, можно было бы издать столько книг. Расска-
зывая мне в письме об ассигновании из этих денег 38-ми
тысяч на библиотеки и воскресные школы, Василий
Порфирьевич писал «мне: «Может быть, нам удастся
превратить эти деньги, вызвав местные ассигновки в
миллион рублей, на народное образование!» И вот бро-
сить все это и устраниться. Полемика велась страстная 1.
«Непринципиальность», «компромиссность», даже «изме-
на»— таковы были эпитеты по адресу В. П. Вахтерова
и его группы.. Рассказывая мне об этом, Василий Пор-
фирьевич писАл: «Вчера было частное совещание Моск.
Ком. грамотности. Радикалы побили нас и желают до-
вести остроту отношений с министерством до закрытия
комитета. Думают, что тогда все ударятся в нелегаль-
ную деятельность...» В. П. Вахтеров остался в реформи-
рованном обществе. Это опять был компромисс.
Часть членов комитета, и Василий Порфирьевич в
их числе, оставшиеся в обществе, сейчас же, с места в
карьер, начали отвоевывать урезанные права, начали
хлопотать об изменении устава 2. Сделать, впрочем, уда-
1 Вопрос о преобразовании комитетов настолько взволновал
общество, что интеллигентские группы обратились к Л. Н. Толстому
с просьбой высказаться на эту тему. В ответ на это была написана
Л. Н. Толстым его брошюра «К либералам». Об обсуждении этой
брошюры в кружке воронежской интеллигенции упоминает Бунаков
в своих воспоминаниях. (См. Записки Ы. Ф. Бунакова, 1837—1905,
Спб., 1909, стр. 254).
2 Кажется, чтобы свободно распорядиться пожертвованными
суммами, общее собрание, на котором должно было произойти фор-
мальное переименование комитета и принятие нового устава, созна-
тельно откладывалось его членами.

лось мало, одно только и было несомненной удачей, что
пожертвованные деньги удалось истратить в желатель-
ном направлении и были вызваны к жизни новые про-
светительные учреждения. Реакция сильно давала себя
чувствовать. 'В это именно время началась усиленная
слежка за издательствами, книжными магазинами,
книжными складами. Книжный склад Муриновых в
Москве был закрыт, и даже покупка его другим лицом
встретила препятствие со стороны администрации. Обо
всех служащих в книжных складах собирались самые
подробные сведения, которые всегда оказывались для
полиции весьма неутешительными, так как среди слу-
жащих была масса неблагонадежных лиц1. И вся эта
культурная работа, как говорится в одном из дел депар-
тамента полиции, взяла новый курс, пробует вести про-
паганду революционных идей «на легальной почве»,
через легальные учреждения, путем распространения
даже не революционных, а только тенденциозных книг:
«Не представляя, будучи отдельно взятыми, для общей
цензуры ничего явно преступного, — читаем в бумаге, —
книги и брошюры этого сорта, распространяемые мас-
сами по удешевленным ценам, а иногда и бесплатно, яв-
ляются сильнейшим орудием в руках неблагонадежных
лиц и оказывают глубокое антигосударственное влияние
на народ»2. Итак, книги, книжные оклады, магазины,
издательства, школы и учреждения — все уже было
взято под подозрение. В эти именно годы начинается
преследование учебного отдела при О-ве распростране-
ния технических знаний, оригинального учреждения, в
течение многих лет энергично работавшего над педаго-
гическими вопросами и имевшего ряд комиссий, музей
наглядных пособий, уже выше упомянутую комиссию
домашнего чтения, выполнявшую с успехом функцию
нынешних курсов заочного обучения. Словом, реакция
повела наступление по всей просветительной линии. Не
замедлила она сказаться и в личной жизни В. П. Вахте-
рова. Решающую роль сыграл тут прежде всего 2-й Тех-
нический съезд с его нашумевшей 9-й секцией. Актив-
1 Моск. охран. отд. Дело о кн. складе Муриновой, № 92 от
1895 г.
2 Там же и Секр. канц. моск. генерал-губернатора. О положении
книжной торговли в Москве, № 4370.

ная роль Василия Порфирьевича на этом съезде
переполнила чашу терпения начальства по отношению к
«чиновнику» Вахтерову. Его как одного из председа-
телей секции общих вопросов и, что еще хуже, как одно-
го из ее инициаторов то и дело вызывали в округ. Попе-
чителем Московского округа в это время был уже Бого-
лепов. Вскоре после его назначения Василий Порфирье-
вич писал мне: «Я выслушал речь нового попечителя
округа, изъявившего желание познакомиться с нами, и он
показался мне таким холодным и бездушным, что Кап-
нист кажется чуть ли не идеалом сравнительно с ним».
А через несколько времени характеристика делается еще
определеннее: «Новый попечитель из рук вон плох: без-
дарен, узок, ретрограден и лакей». Было ясно, что ни-
чего хорошего нельзя ждать от человека такого сорта.
«(Власти рвут и мечут по поводу нашего съезда, — пишет
мне Василий Порфирьевич, — никаких гусей нельзя
было раздразнить больше, чем начальство раздразнено
этой секцией». В дирекции, естественно, была большая
тревога: недовольство инспектором, конечно, отзывалось
на директоре, а тогдашний директор народных училищ
из бывших исправников не отличался ни гражданским
мужеством, ни либерализмом. Положение В. П. Вахте-
рова было не из легких: все растущая популярность его
была не .по' нутру начальству, и тучи на горизонте сгу-
щались. Первым предостережением было неразрешение
Вахтерову публичной лекции на Нижегородской вы-
ставке летом 1896 г., куда должно было съехаться много
учителей и где очень желали его присутствия. Только
после усиленных хлопот X. Д. Алчевской, пустившей в
ход все свои связи, это запрещение было снято под ус-
ловием изменения заглавия лекции с более широкого и
общего на узкопедагогическое. Здесь, в Нижнем,
В. П. Вахтеров впервые выступил перед огромной учи-
тельской аудиторией. В публичной лекции он, поневоле,
должен был держаться своей узкопедагогической темы,
и лекция, по его словам, вышла довольно бедной. Он
писал мне об этом так: «Встретили и проводили меня
жидкими аплодисментами. Учителя, говорившие после
меня, соглашались со мной, были, говорят, и недоволь-
ные». Впрочем, Василий Порфирьевич обыкновенно ума-
лял свои успехи, а вот какой отзыв об этой же лекции
и о других, которые он читал уже негласно в отдельных

учительских группах, дает М. И. Обухов, .в то время
учитель-нижегородец. «С В. П. Вахтеровым, — пишет
он, — я познакомился в 1896 г. в Нижнем, во время Все-
российской промышленной выставки... Пожалуй, здесь
же на выставке и выявилась впервые его карьера как
маститого педагога, которая затмила впоследствии все
педагогические силы того времени. Собравшееся со всех
концов России учительство здесь впервые услышало жи-
вое слово новатора в педагогическом мире. Его довольно
тощая тогда фигура высокого роста с надорванным от
работы осипшим голосом и с довольно монотонной и не-
сколько скучноватой речью не располагала к симпатиям
как к блестящему оратору, но его эрудиция, его взгля-
ды на дело народного образования, его знание природы
ребенка и его новые взгляды на вопросы преподавания
положительно приковывали внимание аудитории. У всех
нас, теперь уже старых педагогов, наверно, до сих пор
не изгладилось впечатление, какое произвели его лекции
на выставке, перевернувшие наши умы и заставившие, по
разъезде с выставки, сразу во всех концах России подхо-
дить к ребенку с иной стороны, применять новые мето-
ды в обучении, отбросив рутину, которая многих из нас
засосала» К
Но кроме этих педагогических бесед, В. П. Вахтеров
выступал в /Нижнем в частных учительских собраниях,
где он ярко выявился как фанатик просвещения и как
общественник. Идея учительского объединения здесь,
кажется, впервые родившаяся, нашла в нем горячего
защитника и пропагандиста. В таком смысле.и вспоми-
нает его выступления на этих частных учительских за-
седаниях Н. А. Малиновский, тоже их участник: «Во
время знаменитого «явочного» Всероссийского съезда
учителей в Нижнем, — пишет он,—съезда, на котором
скомпоновался и первый зародыш Учительского союза,
Василий Порфирьевич не только читал официальные лек-
ции на выставке, но был, насколько помнится, единст-
венным из педагогов (кроме него читали Бунаков, Ель-
ницкий, Алчевская, Флеров и другие), который посещал
и неофициальные собрания приезжих учителей в одном
из школьных общежитий, пока разведавшая об этих
1 Обухов М. И., Воспоминания о В. П. Вахтерове (Архив
Вахтерова).

собраниях полиция и администраций не пригрозили
правлению Нижегородского о-ва карами 1». Об этом же
вспоминает и М. И. Обухов. «Василий Порфирьевич был
большой сторонник внешкольного образования, — пишет
он, — на эту тему он много говорил на наших собраниях
и делился своим опытом, как подходить к народу, как
вести народные чтения, занятия со взрослыми и какое
значение имеет внешкольное образование в деле просве-
щения народных масс. И главным залогом успеха ра-
боты в деле школьного обучения и положения учитель-
ства он считал прежде всего профессиональное объеди-
нение его, призывая учителей к организации на местах
учительских обществ взаимопомощи. Голос его, конечно,
имел важное значение и служил большой поддержкой
нам, крамольным учителям, которые старались исполь-
зовать выставку с агитационной целью»2.
Конечно, об этих выступлениях В. П. Вахтерова было
доведено до сведения кого следует, сыск тогда был по-
ставлен достаточно хорошо. А впрочем, уже и раньше
(как мне стало ясно из рассмотрения материалов депар-
тамента полиции) данные о его деятельности с усер-
дием собирались. И если в одном из позднейших дел
его инспекторство определенно характеризовалось, как
«прикрытие среди учителей Москвы неблагонадежного
элемента»3,'то еще более определенно квалифицирова-
лось это его покровительство неблагонадежным учителям
в другой бумаге департамента полиции, о которой речь
будет ниже. Здесь ему прямо инкриминировалось допу-
щение к учительской должности уже не только неблаго-
надежных учителей, но явных революционеров. Ясно,
что все это было нетерпимо, и надо было скорее отде-
латься от такого человека. И все же нужен был опре-
деленный предлог, определенный факт: о чужой небла-
гонадежности он ведь .мог просто и не знать, это могла
быть простая случайность. Факт нашелся. В Ялте в мае
1896 г. покончил жизнь самоубийством некто С. С. Про-
кофьев, который незадолго до того, под именем «неиз-
1 Доклад Н. А. Малиновского о В. П. Вахтерове. Относительно
Бунакова Малиновский ошибается. В своих Записках Бунаков упо-
минает о посещении им учителей на частных заседаниях (Архив
Вахтерова).
2 Обухов М. И., Воспоминания (Архив Вахтерова).
3 Департ. полиции. Дело Вахтерова № 1097, ч. 1, от 1896 г.

вестного», пожертвовал Комитету грамотности 63 тысячи
рублей. И вот среди бумаг этого Прокофьева было най-
дено 2 письма Вахтерова: в одном из них о«, в качестве
исполняющего должность председателя комитета, благо-
дарит Прокофьева за щедрое пожертвование, в другом,
из-за которого и загорелся весь сыр-бор, он пишет ему
о том движении, которое вызвано в провинции циркуля-
ром комитета, предлагавшего местам денежную субси-
дию из этого пожертвования: «Мы завалены бумагами,
письмами, просьбами,— пишет Василий Порфирьевич,—
нам пишут земства, волостные правления, директора и
инспектора народных училищ, даже земские началь-
ники. Они предлагают часть местных средств и просят
остальное от нас. Это целое движение, целый поход
в пользу библиотек и воскресных школ». И далее он
рассказывает жертвователю известную уже нам историю
раскола среди членов комитета, защищая свою точку
зрения, что и при новом уставе можно будет работать,
а относительно тех целей, какие имела в виду радикаль-
ная часть членов, пропагандировавшая уход из коми-
тета, он говорит: «Я не думаю, что такие цели не заслу-
живают уважения, напротив, это важные задачи време-
ни, но для достижения их нужны другие средства и дру-
гие учреждения, специально для этого созданные и луч-
ше к этим требованиям приспособленные. Нам чрезвы-
чайно интересно узнать, к какому лагерю вы себя при-
числяете»,— заканчивает он свое письмо1. В письме
была и своего рода «дипломатия». Было опасение, что
жертвователь не захочет оставить свое пожертвование,
если общество будет лишено возможности, благо-
даря урезанному уставу, вести в прежнем. масштабе
свою культурно-просветительную работу, и В. П. Вах-
теров подчеркивает, что и при новом уставе работать
будет возможно, что члены надеются «отвоевать уре-
занные права», приспособить новый устав к своим ста-
рым требованиям; он и действительно верил в эту воз-
можность и не раз практиковал это в своей обществен-
ной работе. Письмо это было немедленно доложено
кому следует, и дело пошло быстрым ходом. После
Нижегородской выставки мы с Василием Порфирьеви-
чем предприняли небольшое путешествие по Волге и
1 Департ. полиции. Дело Вахтерова, 1№ 1097 от 1896 г.

Каме, он отдыхал от всяких тревог, восхищался приро-
дой ему редко удавалось устраивать себе такой отдых,
и мы были далеки от предчувствия новых .неприятностей.
Вернувшись во Владимир, где я в это время жила с
родными, я очень скоро получила от него такое письмо:
«Приехав в Москву,— писал он,— я узнал о письме Де-
лянова о моем увольнении со службы. Дело в том, что
Горемыкину доставили мое письмо, найденное у госпо-
дина, пожертвовавшего 63 тысячи и умершего. Горемы-
кин отослал это письмо Делянову, а Делянов прислал
письмо Боголепову о моем увольнении». Повод для
увольнения был как будто в данном случае явно недо-
статочным, ведь в сущности В. П. Вахтеров стоял как
раз на точке зрения, отвергавшей демонстративный уход
из комитета всех членов (правда, он в этом же письме
считает цели оппозиционной группы «заслуживающими
уважения» и надеется «обойти устав»). Как бы то ни
было, В. П. Вахтеров решил бороться и написал письмо
Горемыкину. Он высказал ему свое недоумение, почему
его защита вполне легального образа действия, кстати
сохранившего для целей просвещения 63 тысячи руб-
лей, потому что жертвователь, боясь за их судьбу при
новой линии работы преобразованного комитета, готов
был взять их обратно, почему это имело для него такой
неожиданный результат, как увольнение. Письмо было
написано с обычной для Василия Порфирьевича дипло-
матической «убедительностью», «отписываться» таким
образом ему не мало приходилось в жизни, и Горемы-
кин, который не раз запросто встречался с Василием
Порфирьевичем еще в Смоленской губернии *, написал
Делянову, что сделал из его (т. е. Горемыкинского)
письма «ненадлежащий вывод» и что «к увольнению
Вахтерова на основании сообщенных указаний едва ли
имеются достаточные данные». «Если по отношению к
Вахтерову действительно предположено применить оз-
наченную меру на основании моего письма,— пишет
он,— то обстоятельство это поставит меня в необходи-
мость на будущее время быть чрезвычайно осторожным
в сообщении вашему сиятельству такого рода данных,
которые могут служить лишь для ваших личных сообра-
жений»,— так кончает он свое письмо. Очень интересен
1 У местных земледельцев — Глинки, Икскуль.

ответ обиженного Делянова: «Если вы изволите выска-
зывать,— пишет он,— что Вахтеров лично вам известен
как лицо почтенное по своим взглядам и направлению,
то я со своей стороны считаю долгом вам сказать, что
то ведомство, в котором Вахтеров состоит на службе,
обязано иметь и действительно имеет достаточно полные
и точные сведения об этом чиновнике, и эти сведения,
к сожалению, не позволяют мне вполне присоединиться
к мнению вашего высокопревосходительства». Далее,
цитируя фразу Вахтерова об антиправительственных це-
лях, которые «заслуживают уважения», он с иронией
замечает, что «такие слова, по меньшей мере, совершен-
но неуместны в письме лица, состоящего на службе по
какому бы то ни было ведомству». И он «скорбит», что
инспектор внутренних дел намеревается лишить его в
дальнейшем своих сообщений; «что же касается .меня, то
я по-прежнему о каждом факте, приводящем меня в сом-
нение, буду сообщать вашему высокопревосходительству
и, поступая таким образом, буду, по крайней мере, иметь
сознание исполненного долга». И в«этом же письме су-
ровое осуждение Вахтерова за то, что он, «помимо сво-
ей прямой служебной деятельности, увлекся деятельно-
стью общественной и литературной и, излагая свои мы-
сли о народном образовании, иногда придавая им, ради
дешевого успеха среди публики, нежелательную и не-
совместимую с его служебным положением окраску или
резкую, бьющую на эффект форму» К Обмен двух мини-
стров этими письмами все же имел тот результат, что
увольнение Вахтерова было заменено переводом его на
ту же должность .инспектора во Владимир, в то время
довольно захолустный и малокультурный городок. Мож-
но было, конечно, попытаться бороться с этим перево-
дом, имевшим значение кары. Но Василий Порфирьевич
не захотел этого. Целая сеть интриг сплелась вокруг
опального инспектора, подозрения против него разжи-
гались новыми доносами, и это тем более, что его место
было достаточно лакомым куском для целого ряда чи-
новников. «Ты не можешь себе представить, что за люди
меня окружают,— писал он мне,— они делают все, что-
бы я не выпутался и оставил им свое наследство, т. е.
1 Все эти письма в деле Вахтерова за № 1097, ч. 1 от 1896 г.
Департ. полиции.

место и квартиру, и я имею удовольствие видеть, как
они подыскивают новые обвинительные пункты и под-
совывают их моему начальству, даже не стараясь скры-
вать это от меня».
Через несколько дней по получении бумаги о пере-
воде, Василий Порфирьевич сдал должность и вышел
в отставку. Это было 13 сентября 1896 г.1. Решение об
отставке было принято им не без колебания. Прежде
всего он понимал, что в качестве должностного лица он
смог бы, по примеру своего прошлого, хотя и постоянно
рискуя, все же больше делать для народного образова-
ния, чем сделавшись частным человеком. Заботила его
немного и материальная сторона вопроса: при одном
литературном заработке он рисковал финансовыми за-
труднениями.
1897—1904 гг.
Таким образом, в сентябре 1896 г. В. П. Вахтеров
сделался «вольным человеком». Легко было предвидеть,
как это отразится на его общественной работе. Положе-
ние его в О-ве грамотности резко изменилось. Обостри-
лись отношения с председателем общества, пришлось
уйти и из членов правления, а затем оставить и комис-
сии, да и сами комиссии все больше хирели. Стоит
взглянуть на тощие отчеты общества после 1896 г.,
чтобы видеть, как обескровливалась живая прежде ра-
бота Комитета грамотности. Это постепенное умирание
просветительной организации, на которую Василий Пор-
фирьевич положил столько сил и энергии, пережива-
1 Интересно, что финал служебной карьеры Вахтерова всегда
квалифицировался не как отставка, а как увольнение «по неблаго-
надежности». Фактически это было не так, но так понимался всеми
этот факт. «Мне пришлось участвовать в составлении адреса Вах-
терову, уволенному по неблагонадежности»,— писала в частном
письме М. Н. Сумбатова-Южина непосредственно после его отставки
(это письмо с предложением выяснить личность его автора пришито
к тому же делу Вахтерова). И уже в наши дни, в книге о Гершен-
зоне, изданной Сабашниковым в Примечании опять та же версия:
«был уволен» и т. д. Интересно, что само охранное отделение пов-
торяет эту же версию везде, во всех делах, где только упоминается
Вахтеров, говорится и о его увольнении ПР политической неблаго-
надежности».

лось им тяжело. Пробовал он, было, в качестве свобод-
ного от службы человека заняться газетной работой.
В одно из наших свиданий, в конце 1896 г., он горячо
развивал мысль о дешевой газете, доступной широким
слоям населения и по языку, и по цене, проникающей
в самые глухие уголки и наполненной живым и интерес-
ным материалом. Мы придумали и имя будущему ор-
гану— «Родное слово». В декабре 1896 г. В. П. Вахте-
ров послал свое заявление в Главное управление по де-
лам печати. Министерство внутренних дел немедленно
запросило московского генерал-губернатора (иногда,
когда дело касалось «пресечений», темпы были очень
быстры), «благоугодно ли будет ему признать полез-
ным удовлетворение этого ходатайства», и уже через
5 дней была получена резолюция: «Не признаю жела-
тельным» 1: Этого следовало ожидать, конечно, и здесь
был отзвук только что нашумевшего в Москве дела об
отставке Вахтерова.
В феврале 1897 г., когда исполнялось четверть века
педагогической деятельности В. П. Вахтерова, было ор-
ганизовано празднование его 25-летнего юбилея.
На обеде, устроенном в честь юбиляра в Московской
гостинице, собрались представители московской интел-
лигенции в многочисленных речах была всесторонне ос-
вещена многогранная работа Василия Порфирьевича.
Профессор Чупров подчеркивал роль Вахтерова в про-
движении вопроса о всеобщем обучении. Учителя и учи-
тельницы .московских школ говорили о его преданности
школе, о его внимании к учительству, земцы благодари-
ли его за плодотворную деятельность на их совещаниях.
Приветствия, адреса, телеграммы были от учреждений,
журналов, обществ, частных лиц2. Одну телерамму ча-
1 Секр. отд. канц. моек, генерал-губернатора, № 172.
2 Между прочим, курьез: в «деле» Вахтерова по моек, охран,
отд. в числе документов фигурирует список всех участников этого
обеда, а в деле О-ва распространения технических знаний, где да-
ются характеристики некоторых членов, к характеристике, в поли-
тическом смысле неблагоприятной (относится к члену общества
Н. В. Касаткину приписка: кроме того, присутствовал на обеде,
устроенном радикальной частью интеллигенции в честь Вахтерова,
уволенного за политическую неблагонадежность от должности ин-
спектора нар. училищ). Участие в том же обеде инкриминируется и
известному статистику И. П. Боголепову. (Охран, отд.. Дело О-ва
взаимопомощи интеллигентных профессий от 1902 г.).

сто цитировали и потом: автор ее выражал сожаление,
что не может лично поздравить юбиляра и называл его
«явлением на Руси редким и диковинным». И пояснил
свою мысль: «Живой человек, хотя и официальный педа-
гог, враг рутины и схоластики, хотя и инспектор москов-
ских школ, талантливый человек, хотя и сотрудник рус-
ских педагогических изданий, убежденный гражданин и
энергичный общественный деятель, хотя и живет в наше
время»1. Среди друзей и почитателей В. П. Вахтерова
были собраны деньги на устройство библиотеки имени
юбиляра — такая библиотека была открыта в одном из
сел Нижегородской губернии. «Ты недовольна мною, что
я мало пишу тебе о юбилее,— говорит Василий Порфирь-
евич в одном из писем,— но я не люблю писать о похва-
лах, мне расточаемых, я не особенно люблю и слушать
их». В другом письме*он говорит: «Очень утомил меня
юбилей: ты знаешь, каким несчастным я себя чувствую
всякий раз, как мне приходится парадировать». Во вся-
ком случае, юбилей был хорошим ответом на «изъятие»
из обращения популярного педагога и общественного
деятеля. Почти вся прогрессивная печать отозвалась на
юбилей В. П. Вахтерова2. Надо думать, что эта
волна сочувствия по адресу Вахтерова была злоб-
но учтена его врагами из другого лагеря, по край-
ней мере," как раз к этому времени относится по-
ход против него в реакционной прессе по вопросу
о церковноприходской школе. Об этом эпизоде стоит
1 Телеграмма принадлежала В. Е. Ермилову, известному в свое
время литератору и журналисту. Телеграмму эту вспоминает в своих
письмах М. Гершензон. (См. М. Гершензон, Письма к брату,
М., изд. Собашниковых, 1927).
2 Описания юбилея были помещены в нескольких журналах. Вот
что писала, между прочим, «Русская мысль» (1897, № 7): «На-
сколько признательно русское образованное общество В. П. Вах-
терову за его труды в деле народного образования и особенно за
разработку им вопроса о всеобщем обучении, это показали сделан-
ные ему овации по случаю исполнившегося 25-летия его педагоги-
ческой и литературной деятельности. На юбилее В. П. Вахтерова
были представители земств, профессора, попечители школ, народ-
ные учителя и учительницы, содержатели частных учебных заведе-
ний, представители прессы и многих других профессий. Собравшееся
общество и телеграммы, полученные со всех концов России, чество-
вали в юбиляре необычайную энергию, беззаветную преданность и
горячую любовь, которые он внес в свою деятельность по просве-
щению народа».

вспомнить. Еще в 1894 г. в журнале «Русский на-
чальный учитель», издававшемся В. А. Латышевым, бы-
ло напечатано сообщение, для того времени сенсацион-
ное, что проф. Рачинский, известный апологет и защит-
ник церковных школ и организатор таких школ в Вель-
ском уезде Смоленской губернии, передал эти школы
земству. В письме к А. А. Штевен, известной в то время
деятельницы по народному образованию, Василий Пор-
фирьевич писал: «Мне сообщает Латышев, редактор
«Русского начального учителя», что Рачинский передает
свои школы земству. С него началось гонение на зем-
скую школу, а теперь, по-видимому, он сам недоволен
тем движением, которое поднял против них при содей-
ствии Победоносцева»1. Таким образом, факт передачи
школ, о чем было напечатано в журнале и о чем, кроме
того, в частном письме сообщал В. П. Вахтерову сам
редактор журнала, казалось, был вне сомнения. Васи-
лий Порфирьевич всегда был противником церковно-
приходских школ не только принципиально, как почти
вся прогрессивная пресса, но и как человек, хорошо знав-
ший эту школу со всеми и педагогическими, и организаци-
онными минусами. Еще в 80-х гг., в бытность свою ин-
спектором народных училищ Смоленской губернии, он
в печати не раз указывал на ее дефекты и приводил фак-
ты отрицательного отношения к этим школам самих
крестьян и слабого посещения их детьми. Он любил иро-
низировать на тему об этих «бумажных школах», чис-
лящихся только в отчетах, он указывал на противоре-
чия в этих отчетах, на включение в них тех школ гра-
моты, в создании которых духовенство не принимало ни-
какого участия, он указывал на медленный рост числа
этих школ, несмотря на то что, по его словам, «государ-
ственное казначейство относится к ним с такой щед-
ростью, с какой никогда не относилось к земским шко-
лам»2. При той популярности, какой В. П. Вахтеров
пользовался в учительских и земских кругах, церковное
ведомство, конечно, было осведомлено о позиции его по
вопросу о своих школах и учитывало это. «Поход против
меня духовного ведомства,—писал мне как-то Василий
Порфирьевич,— начался еще с 1891 года, только я ни-
1 Письмо Вахтерова к А. А. Штевен (Архив Вахтерова).
2 «Смоленский вестник», 1890, № 17.

когда не отвечал им, хотя меня и называли по фамилии».
И именно в 1890 г. опять с новой силой возобновились
поползновения церковного ведомства овладеть всем
школьным аппаратом. Борьба шла даже с правом зем-
ства открывать свои школы в тех местах, где уже есть
церковноприходская школа, и эти притязания духовен-
ства на свой приоритет принимали порой прямо дикие
формы. В этой борьбе не последнее место занимал и
В. П. Вахтеров.
Натиск церковников, конечно, инспирировался «свер-
ху», в «сферах» церковников поддерживали, и момент,
таким образом, был острым. Идеологи церковной школы
вроде Фуделя с их лицемерным утверждением, что наро-
ду чужды земские школы, что он церковен по духу, что
у него «все на небе», не казались В. П. Вахтерову так
опасными, как Рачинский, человек, несмотря на свою
близость с Победоносцевым, все же искренний. И, ко-
нечно, тот факт, что он передал основанные им церков-
ные школы в земство, имел крупное значение: не зна-
чило ли это, что он разочаровался в церковных школах.
И когда «Русские ведомости» напечатали выдержку
статьи Василия Порфирьевича, где он сообщал этот
факт (уже раньше опубликованный), против него под-
нялась целая буря. Надо еще вспомнить, что это был
момент наибольшего натиска реакционной прессы на
земскую школу. Был организован настоящий поход в
пользу сосредоточения всего дела образования в руках
государства, «единого хозяина», как выражался тогда
целый ряд авторов «Московских ведомостей», «Гражда-
нина», «Русского вестника» и «Русского обозрения» —
органов реакционной клики. На все лады перепевалась
одна и та же тема о том, что правительство «не имеет
права представлять дела народного образования част-
ной инициативе», что земство, «освобожденное от тягот
заведования школами, получило бы необходимый досуг
для улучшения хозяйственных отраслей местного уп-
равления». «Пусть правительство печется о школах, а
земства о дорогах» 1. А прогрессивная пресса в свою оче-
редь боролась за права земства в деле народного обра-
зования и отстаивала общественную инициативу. Бой
был жаркий. Конечно, В. П. Вахтеров был хорошо изве-
1 «Московские ведомости», 1897, № 48.

стен как горячий защитник земской школы, и обвинить
в клевете этого человека, чей юбилей был только что
отпразднован, казалось особенно пикантным. И вот во
«многих газетах появилось перепечатанное из «Москов-
ских ведомостей» возражение Рачинского на сообщение
Вахтерова о передаче им, Рачинским, своих школ зем-
ству. Возражение было .весьма корректно: Рачинский го-
ворил только о том, что Вахтеров «был введен в заблу-
ждение газетным сообщением» и отвергал факт пере-
дачи своих школ: первые школы, основанные им до
1884 г. (т. е. до издания правил о церковноприходских
школах), были и остались земскими, а другие, основан-
ные после 1884 г., были и остались церковноприходски-
ми. Но к этому фактическому и корректному разъясне-
нию «Московские ведомости», печатая его, не премину-
ли сделать свое - добавление по адресу «небезызвест-
ного по своей деятельности в Московском Комитете гра-
мотности Вахтерова», квалифицируя его сообщение как
«тенденциозную ложь, которая характерно обрисовыва-
ет передовых деятелей нашего либерализма». Василий
Порфирьевич писал мне, что, по слухам, Победоносцев
выпросил у Рачинского это возражение. «Прочти, как от-
делали меня «Московские ведомости», — пишет он мне,
посылая этот номер,— я, конечно, готовлю возражение».
И через две недели действительно «Русские ведомости»
поместили заметку В. П. Вахтерова и присланную ему
из Смоленска справку, из которой было видно, что
5 школ Бельского уезда в 1884 г. числились в епархиаль-
ном ведомстве, в том же ведомстве были зарегистриро-
ваны и в позднейшем отчете Победоносцева, а в послед-
нее время эти же школы состоят в ведении местной инс-
пекции и содержатся на средства земства и отчасти са-
мого Рачинского. «Как объяснить это противоречие меж-
ду официальными данными и заявлением Рачинско-
го?»,— спрашивает В. П. Вахтеров в своей заметке1.
В ответ на этот вопрос последовало такое вторичное
разъяснение Рачинского: «Заявление Вахтерова,— пи-
шет он, — напомнило мне о давно забытом обстоятель-
стве, столь ничтожном, что оно совершенно ускользнуло
из моей памяти. Действительно, лет 13 тому назад наш
местный благочинный в одном из своих донесений назвал
1 «Русские ведомости», 1897, № 59.

мои школы (.вероятно, за их церковный характер) цер-
ковноприходскими: так как этот «лапсус калами» отца
благочинного ни малейших последствий иметь не мог и
и не имел, то я повторяю, что никаким переводам из ве-
домства в ведомство и никаким преобразованиям шко-
лы мои не подвергались1. Каждое из двух объяснений
Рачинского, конечно, сопровождалось в правых газетах
новыми злобными кивками на Вахтерова и утверждени-
ями, что он сам сочинил всю эту историю, что он созна-
тельно сказал ложь.
Вскоре после своей отставки В. П. Вахтеров взял
работу в издательстве Сытина, предложившего ему ре-
дактирование народных изданий. Сытину же принадле-
жала и мысль об учебниках. Очевидно, он опытным
взглядом книгопродавца и издателя хорошо учел, что
букварь с популярным именем Вахтерова будет иметь
широкое распространение. И в конце 1897 г. Василий
Порфирьевич и составил такой букварь, причем первое
издание его обругал «Педагогический листок» Тихомиро-
ва,— знакомые шутили, что Тихомиров «почуял конку-
рента».
В том же 1897 г. В. А. Морозова, владелица фабрики
в Твери, пригласила В. П. Вахтерова заведовать педа-
гогической частью в ее большой школе при Тверской
мануфактуре. Дело было интересное. Огромная, много-
людная, отлично оборудованная школа, с прекрасно по-
добранным коллективом учащих, полная возможность в
качестве инспектора классов работать без помех — все
это не могло не увлечь Василия Порфирьевича, и это тем
более, что, разобщенный со школой с момента своей от-
ставки, он чувствовал в этом отношении большую пу-
стоту. Он был доволен. «Школа великолепная,— писал
он мне, ознакомившись с нею,— занимаюсь всласть. А то
очень уж одолела меня тоска по школе. Делаю педаго-
гические опыты». Однако «друзья» из Министерства
народного просвещения и Министерства внутренних дел
не дремали, и не прошло и полгода, как Василий Пор-
1 История эта так и осталась невыясненной: Рачинский утверж-
дал, что все дело было в неправильной регистрации, но откуда-
нибудь да взято же было то сообщение, которое напечатал «Рус-
ский начальный учитель», и та оправка, которую прислал Смолен-
ский училищный совет. Кстати, и в истории педагогики Каптерева
тоже упоминается факт передачи Рачинским своих школ земству.

фирьевич пишет мне: «Дело с Тверской школой полу-
чило грустный конец. Пришла бумага не допускать меня
к преподаванию. Я, разумеется, (борюсь, но это только
долг, а успех безнадежен. Ты подумай, мои опыты в
полном разгаре, и я должен их прекратить»1.
Так одно за другим уходили из-под рук привычные
дела и занятия, и поневоле пришлось вплотную подой-
ти к кабинетной «работе. В это именно время, в .конце
1896 и 1897 гг., вышли его книги «Внешкольное обра-
зование народа», «Всеобщее обучение» в издании Сыти-
на и «Народные чтения» — издание «Русской школы»,
печатавшееся там же. В это же время вышли в свет под
его редакцией 2 тома трудов 9-й секции 2-го Техниче-
ского съезда и первый выпуск его «Букваря».
Летом 1897 г. Василий Порфирьевич провел свои
первые учительские курсы в г. Хороле Полтавской гу-
бернии. Разрешение на эти курсы удалось получить толь-
ко потому, что они были в другом округе и путем ка-
ких-то комбинаций удалось избегнуть сношений с Мо-
сквой. Это первое ответственное выступление перед
учительством очень волновало его. '«Мне захотелось
проститься с тобой письменно перед отъездом в Хо-
роль,— пишет он,— как при отъезде с квартиры неудер-
жимо хотелось думать о моей матери... С тревогой я еду
туда. Соберутся десятки, может быть, сотни людей, уже
едут из разных губерний... Все они желают услышать от
меня новые слова, ждут от меня чуть ли не откровений,
а что я им дам?.. Я уверен, что они ждут от меня боль-
ше, чем я могу им дать. Я это вижу и из писем, и из
присланных мне ответов от учителей».
И первые письма из Хороля были тоже нервны: ему
казалось, что он не удовлетворяет своих слушателей,
что они скучают на его лекциях. И только несколько
времени спустя сердечные выражения симпатии к нему
и глубокий интерес к его лекциям и беседам показали
ему, как были неосновательны его опасения. Учитель-
ству он дал очень много, и это сказалось в той живой
и энергичной работе, какою были захвачены все. А фи-
нал курсов, с горячими речами, с прочувствованными
1 Он начал тогда ставить свои педагогические эксперименты по
различным вопросам методики обучения, использованные им впо-
следствии в его статьях и книгах.

адресами й даже с .искренними слезами при расстава-
нии, ясно показали, каким близким, каким «своим» чело-
веком стал Вахтеров для учительства.
А в своем прощальном адресе учителя говорили ему
о том, как они ценят его «непоколебимую веру» в дело
народного образования, как им дорог его «юношеский
идеализм» 1.
Таким образом, курсы дали Василию Порфирьевичу
очень сильные и яркие впечатления и большое удовлет-
ворение, очень оживили его, подняли его бодрость.
После тяжелых впечатлений предшествовавшего време-
ни— отставки, доносов, усиленного внимания охранки
к каждому его шагу, краха Московского Комитета гра-
мотности, провала дела с газетой, неудачи с тверской
школой, травли реакционной прессы—эти курсы были
для него ярким моментом жизни.
Умер Делянов, но на его место в правительстве про-
чили Саблера, ставленника и подголоска Победоносце-
ва, а это могло грозить не чем иным, как осуществле-
нием давнишней Победоносцевской мечты: объединить
все школы в церковном ведомстве. Об этом уже давно
ходили слухи, и в одном из писем еще в 1897 г. Василий
Порфирьевич писал: «С разных сторон идут сообщения
о новых меновых планах этой алчной партии забрать в
свои грязные руки нашу бедную школу». Правда, кан-
дидатура Саблера провалилась, министром народного
просвещения был назначен Боголепов, подготовлявший-
ся к этому месту на своем «пробном» месте попечителя
Московского учебного округа. «Радуются, что это сокро-
вище отбило место у Саблера, который похоронил бы
нашу народную школу»,— писал об этом в своих вос-
поминаниях Бунаков2. Но радоваться все же было не-
чему: положение просвещения не улучшилось, и гонения
на него не уменьшились. В частности, общественная
жизнь Москвы все более и 'более загонялась в тупик.
Ведь именно в эти годы московскому генерал-губерна-
тору как брату царя, и без того присвоившему себе все
прерогативы настоящего сатрапа, были даны, «в изъятие
из общего порядка», те «особые полномочия», которые
солоно достались Москве. Административные высылки
1 Адреса (Архив Вахтерова).
2 Записки Н. Ф. Бунакова, Спб., (1909.

и аресты, закрытие просветительных и других обществ,
усиление надзора за теми, которые еще не были закры-
ты предписание следить за тем, чтобы «книжные фир-
мы не присваивали себе культурно-просветительных за-
дач, а являлись 'бы исключительно коммерческими пред-
приятиями» 2,— .в этом и многом другом давали о себе
знать «особые полномочия». Еще не убитые окончатель-
но учреждения дышали на ладан. В частности, все более
и более хирело Московское О-во грамотности. Напрасно
в ходатайстве об изменении тех пунктов устава, кото-
рые ставили крест на публичности заседаний, члены
правления старались вдолбить министру, что без этого
о-во умирает. «Если теперь же не принять мер к ожив-
лению деятельности о-ва, то все дело может заглох-
нуть»,— писали члены Правления министру3. Но, ко-
нечно, было наивностью думать, что это обстоятель-
ство обеспокоит министерство. Там на этот счет были
свои соображения, равно как и у департамента полиции,
расценивавшего самый факт недовольства уставом, ко-
торый «удостоился высочайшего одобрения»,, как подлин-
ное преступление, «как открытое глумление над прави-
тельственным актом»4. И министерство не торопилось
«оживлять» умирающее общество5, и оно все более
хирело: работа комиссий падала, пожертвования пре-
кращались, новых членов не поступало, а старые выбы-
вали. После внушительной цифры в 800 человек в 1895 г.
к 1900 г. в о-ве осталось всего 133 члена! В-/конце концов
всякая работа сводилась на нет и производила впечатле-
1 В эти годы были закрыты: Моск. юридическое общество, О-во
взаимопомощи лиц интеллигентных профессий, сведена на нет ра-
бота Моск. учебного отдела с его комиссиями, взято под большое
подозрение Моск. о-во народных развлечений и т. д.
2 Секр. канц. моек, генерал-губернатора. Дело о закрытии книж-
ного склада Муриновой, № 92 от 1897 г.
3 Отчет о деятельности Моск. О-ва грамотности за 1898 г.
4 Департ. полиции. Дело об императорском .Вольно-экономиче-
ском о-ве, № 133 от 1898 г.
5 Впрочем, -министр со вниманием отнесся к ходатайству о праве
лиц женского пола занимать должности секретаря и казначея, ка-
ковое право было в новом уставе отменено. «Рассмотрев изъяснен-
ное ходатайство, согласно с полученным по оному отзывам Мин-ва
внутр. дел и Духовного ведомоства, министр не признал возможным
удовлетворить таковое». Почему понадобилось в данном случае мо-
билизовать 3 ведомства, осталось неизвестным, но очевидно, «жен-
ский вопрос» был не в фаворе у министерств.

ние толчения воды в ступе. Продолжалось гонение на
земскую школу, на земских учителей.
В деревне бесконтрольно действовали земские на-
чальники, а земство, урезанное и обезличенное, все же
продолжало состоять под подозрительным вниманием,
и правая пресса уже дает ему .кличку — «пропедевтиче-
ские курсы парламентаризма». 1900 год своим законом
о .предельности земского обложения ставит крест на
начавшемся было довольно широком земском движении
в пользу всеобщего обучения. Этот закон и был глав-
ным образом направлен против земской школы и народ-
ного образования вообще1.
Рикошетом враждебное отношение к Василию Пор-
фирьевичу отразилось и на мне. Мне не разрешили от-
крыть в Москве школу взрослых, даже не утвердили
учительницей в фабричной школе Бари, а позднее на
Пречистенских курсах. Еще две попытки в том же на-
правлении имели не лучшие результаты, Василий .Пор-
фирьевич очень волновался о том, что меня «вывели в
тираж»2. Но если «мне в эти первые годы нашей сов-
местной жизни .было легче мириться с этим (заботы о
детях, домашние дела), то для Василия Порфирьевича
положение только кабинетного работника было очень
тяжело. И он}всячески искал выхода. Попытался он бы-
ло в кампании с несколькими лицами завести книжную
торговлю и мечтал о широких связях с земствами, о воз-
можности снабжать их хорошими книгами, содейство-
1 В зарубежном журнале «Освобождение» иронизировали на
тему о том, что Сипягин, один из инициаторов закона и «регермей-
стер» по чину, «охотился на благородную дичь, на земскую школу»
(«Освобождение», № 14, 1903).
2 Директор нар. училищ, тот самый, при котором В. П. Вахте-
ров ушел в отставку, сказал одной учительнице: «Напрасно Вах-
терова воображает, что я когда-нибудь дам ей разрешение на пре-
подавание в рабочих школах». Это уж была, очевидно, чисто лич-
ная месть бывшему инспектору Вахтерову. Впрочем Василий Пор-
фирьевич очень скоро научил меня, как обходить это запрещение,
и я негласно несколько лет работала в .10-й воскресной школе и
даже один год на Пречистенских курсах. Рассматривая теперь дела
департамента полиции, я узнала, впрочем, что мое изъятие было
не только связано с именем Вахтерова. В делах департамента я
нашла и мое личное дело, из которого узнала, что состояла под
негласным надзором еще с 1897 г., причем вина моя заключалась
едва ли не только в одном: «Интересуется нар. образованием и со-
держит школу для взрослых». (Департ. полиции. Дело Э. О. Кис-
линской, № 128).

Б&1ъ устройству земокйх книжных складов и т. п. Но
дело потерпело фиаско, хотя магазин был открыт,на имя
человека благонадежного и имел вид обычного коммер-
ческого предприятия. Не так, однако, легко было про-
вести начальство. Обер-полицмейстер Трепов уже через
несколько месяцев по открытии магазина докладывал ге-
нерал-губернатору об этом «предприятии, открытом при
помощи обмана», и просил санкции на закрытие мага-
зина. «Обман» заключался в том, что в прошении о ма-
газине от имени одного лица было умолчание об иници-
аторах и закулисных участниках дела, а в числе их ока-
зался и Вахтеров, который, по словам Трепова, «еще в
бытность свою инспектором народных училищ был заме-
чен в постоянных сношениях с представителями некото-
рых революционных кружков, за вредность своего на-
правления был уволен от занимаемой должности»1.
Магазин был, конечно, немедленно закрыт. Выходило
так, как будто с именем Вахтерова нельзя было никуда
соваться. Василий Порфирьевич попытался устроить что-
нибудь, скрывая свое участие. Он очень мечтал о таком
справочном бюро, которое могло бы взять на себя сно-
шения с земствами по 'Вопросам всеобщего обучения:
давать справки, разъяснения, помогать в разработке
школьных сетей. Наверно, такое бюро и такая работа,
к которой он думал привлечь статистиков, нашла бы
спрос и могла бы двинуть дело всеобщего обучения. Но,
позондировав почву, он увидал, что и это дело не прой-
дет, что такое бюро ни в каком случае разрешено не бу-
дет. Хотелось ему еще раз попытаться добиться разре-
шения дешевой народной газеты и быть в ней неглас-
ным редактором. Помню его интересный план сделать
такую газету и общедоступной, и распространенной, и
наполненной первосортным материалом. Мысль была
такая: газета издается в центре, и в ней участвуют луч-
шие силы; статьи пишутся как специально для газеты,
так и перепечатываются из столичных органов; в про-
винции, в губернских и уездных городах газета в основ-
ной своей части перепечатывается и везде дополняется
местным материалом,— это обеспечивает ей и живое
слово лучших научных, общественных и литературных
1 Секретная канц. моск. генерал-губернатора. Дело о книжном
магазине Тулупова, № 275.

сил, и злободневность, и местный колорит, и большую
дешевизну, так как основные статьи только перепечаты-
ваются. Конечно, на первом плане стояла простота из-
ложения, популярность, доступность *, и, конечно, мечта-
лось, что такая газета проникнет в самые глухие уголки.
Очень увлекался В. П. Вахтеров этим проектом, со всеми
делился им, и О. В. Кайданова вспоминает, как однаж-
ды, провожая ее на извозчике на Курский вокзал, он всю
дорогу с увлечением развивал ей этот план. Но, как и
следовало ожидать, такую газету не разрешили уже
из-за одного того, что она должна была быть дешевой,
хотя имени Вахтерова с ней и не связывалось: просто
не ко времени была такая затея.
|В эти годы В. П. Вахтеров получал очень много при-
глашений от земств на учительские курсы. Проведенные
им в 1897 и 1898 гг. такие курсы в Хороле, Лубнах и Су-
раже уже создали ему среди учительства репутацию
талантливого лектора, да и вообще его имя как автора
многих педагогических работ было уже достаточно попу-
лярно. Но выходило обыкновенно так, что курсы ему не
разрешали. Он не мирился с этим, так как дело это было
ему очень дорого, он хлопотал, ездил в Петербург, до-
бивался ауденции у тех, от .кого это зависело, справлял-
ся в департаменте полиции, пытаясь выяснить причины
этого постоянного неутверждения. В департаменте поли-
ции ему сказали, что у них есть о нем «дело» и что оно
довольно солидных размеров2. О том, что за ним сле-
1 Предполагалось даже, что иные из статей научного или об-
щественного содержания мы будем «переводить» с ученого языка
на общедоступный. Газетный язык наш во все времена страдал изо-
билием иностранщины, многословием, условностями, шаблонами сти-
ля и иногда представлял неодолимые трудности для понимания, и
такой «перевод» его на простой язык казался необходимым.
2 Теперь, работая в Архиве революции над материалами так
называемой «Внутренней полиции», я вижу, что таких «дел» о Вах-
терове было не одно, а несколько: и по департаменту полиции, и
по московской охранке, и по канцелярии (секр.) моек, генерал-
губернатора. А так как некоторые моменты все же как бы выпада-
ют, то возможно, что были и еще дела затерявшиеся. Кроме того,
нет дел по Смоленской губернии, когда, как я знаю, Василий Пор-
фирьевич тоже был «на примете». В одной из бумаг есть запрос —
дать оправку о делах, в которых упоминается имя Вахтерова. И эта
справка дает такие цифры: по 3-му департаменту полиции 14 дел, по
4-му — 2, по Особому отделу — 65. И это только до 1898 г.: в сле-
дующие годы присоединяются новые номера. К сожалению, так как
в этих справках нет названных дел, «разыскать их мне не удалось.

дали, мы, конечно, знали. Какие-то подозрительные
субъекты дежурили в нашем переулке, на углу переулка
обычно стоял извозчик и всегда, когда Василий Пор-
фирьевич шел пешком, извозчик плелся за ним; подозри-
тельно внимателен »был и дворник нашего дома, а кор-
респонденция наша всегда запаздывала и нередко носи-
ла слишком явные следы чьей-то любознательности.
И вот В. П. Вахтеров задумал использовать это послед-
нее обстоятельство. Однажды он уехал в Петербург
хлопотать о курсах, которые уже стали не разрешать
целыми пачками, и я получила от него оттуда очень
странное письмо. Он мне писал, что хочет советоваться
о своем деле с известными юристами, что он ни в коем
случае не оставит невыясненным это постоянное нераз-
решение ему курсов, что он будет «судиться» и, что осо-
бенно поразило меня, что он доведет это дело «до царя
через известную приближенную особу». Помню, что я
была крайне удивлена этим письмом и этой дикой фан-
тазией «доходить до царя». Приехав из Петербурга, Ва-
силий Порфирьевич первым делом спросил меня, полу-
чила ли я его письмо. И на мой удивленный вопрос, за-
чем он писал это, он объяснил, что «хотел их попугать»:
пусть, мол, прочтут это письмо, раз читают все письма,
и пусть узнают, что он будет бороться. Я, конечно, со-
вершенно забыла бы этот эпизод, если бы не нашла ко-
пии этого письма в деле департамента полиции. Очевид-
но, первый расчет В. П. Вахтерова оказался правиль-
ным: письмо было перлюстрировано, и копия с него, как
значится в приписке, была послана министру внутрен-
них дел Горемыкину, причем «его превосходительство
приказать изволили иметь это письмо в виду» К Не оп-
равдался только другой расчет Василия Порфирьевича—
и, конечно, большой наивностью с его стороны было
думать это,— письмо никого не испугало, и неутверж-
дения не прекратились. Не прекратилось и внимание ох-
ранки к его особе, и надзор за ни.м не ослаблялся. Но
только теперь, перечитывая материалы по «делам» Вах-
терова, я в полной мере выяснила себе сгепень этого
«внимания». Материалы эти производят впечатление на-
стоящей облавы. После закрытия книжного магазина
Тулупова московский генерал-губернатор, прочтя атте-
1 Департ. полиция. Дело Вахтерова, № 1097, ч. 1.

стацию, данную Вахтерову Треповым, заинтересовался
им й потребовал от Трепова подробных сведений о дея-
тельности Вахтерова за последние 5 лет. «Признавая
деятельность Вахтерова существенно «вредной,— писал
великий князь,— я нахожу желательным положить пре-
дел его дальнейшему вмешательству в дело народного
образования в антиправительственном смысле»!. И он
предлагает московскому обер-полицмейстеру представить
свои соображения на тему о том, какими «наиболее дей-
ствительными способами можно было бы положить пре-
дел его дальнейшему вредному влиянию». Трепов отнес-
ся к «высокому» предложению с полным вниманием и со-
ставил обонятельный рапорт о Вахтерове на 7 страни-
цах убористого письма. Бумага эта очень интересна.
В ней и указание на то, что Вахтеров «всегда находился
в теснейшей связи и прямых отношениях с лицами, из-
вестными своей политической неблагонадежностью», и
на то, что он дает многим злокозненные советы, как в
их просветительной деятельности можно «обходить гу-
бернаторов» (надо сказать правду, он умел это делать!—
Э. В.), и на то, что его посещают лица, состоящие под
гласным надзором, и что он «считается ими хорошим
человеком, с которым можно поговорить запросто».
«Репутацией хорошего человека,— с иронией говорит
Тренов,— Вахтеров пользуется далеко за пределами
столиц, и адрес его был, например, отобран наряду с
шифрованными записками в Минске у с.-д. Румянцева.
Революционеры имеют полное основание держаться хо-
рошего мнения о Вахтерове...— он для них был доброже-
лателем и покровителем, на их происки смотрел сквозь
пальцы». И Трепов перечисляет ряд тех неблагонадеж-
ных лиц, которые при инспекторстве Вахтерова состояли
преподавателями московских воскресных школ. Перечи-
сляются и другие провинности Вахтерова, «уволенного
за неблагонадежность из инспекторов»: и поднесение
ему адресов от «радикальной части интеллигенции», и
обед, данный в честь его той же интеллигенцией, и его
речь на чьем-то юбилее, где он «призывал .к дружной
борьбе с препятствиями, выдвигаемыми, будто бы, бюро-
кратией в деле просвещения народных масс». Перечень
преступлений еще не кончен. «Пристроившись в качестве
1 Моск. охран. отд. Дело Вахтерова, № 272 от 1898 г.

редактора к издательской фирме купца Сытина,— про-
должает Тренов,— Вахтеров начал способствовать то-
му, что она специализировалась на распространении на-
родной литературы преимущественно тенденциозного
содержания. Когда названная фирма приобрела газету
«Русское слово», Вахтеров, прикрываясь фиктивным
редакторством (врача Благова, путем личного фактиче-
ского участия в этом издании и при участии и сотрудни-
честве Рубакина и Сахарова 1 начал постепенно преоб-
разовывать его из консервативного органа в либерально-
народнический, который все 'более и более приобретает
читателей среди рабочего класса»2. «Как член правле-
ния Московского О-ва грамотности,— читаем в той же
бумаге Трепова, — Вахтеров постоянно выступает сто-
ронником всякого оппозиционного предположения и
проводником тенденций бывшего Комитета грамотности,
вызвавшим передачу последнего в Министерство про-
свещения. Состоя членом комиссии по техническому об-
разованию при Московском отделении Русского техни-
ческого О-ва, Вахтеров постоянно является инициато-
ром и защитником предприятий комиссии, которыми
пользуются для своих целей революционеры (в пример
приводится организация Пречистенских классов для ра-
бочих). Говорится в бумаге и об открытии вышеупомя-
нутого книжного магазина, «/который должен был явить-
ся новым сильным орудием антиправительственной про-
паганды». «Помимо всего этого, для осуществления сво-
их радикальных идей Вахтеров постоянно является дея-
телем в ряде других просветительных учреждений» —
такой итог подводит общественной деятельности Вахте-
рова автор бумаги. Он (автор бумаги) делает такое за-
ключение: «Из всего вышесказанного,— пишет он,—
усматривается, что революционные связи Вахтерова не
имеют случайного характера, а находятся в полном соот-
1 И. Н. Сахаров имел в охранном отделении чудесную харак-
теристику, от которой не отказался бы и сам: «постоянный адво-
кат стачечников» — называет его охранка. (То же дело Вахтерова,
№ 272).
2 Это несомненное преувеличение: В П. Вахтеров совсем не
был так близок с -редакцией «Русского слова» и только изредка по-
мещал в нем свои статьи. Впрочем, в одном из писем Василия Пор-
фирьевича к В. А. Гольцеву (см. Архив Гольцева) я нашла указание,
что намерение подойти к редакционному делу несколько ближе одно
время было у него, но оно не осуществилось.

ветствии с его основными убеждениями и многолетней
антиправительственной деятельностью. Представляя из
себя личность вполне определенного склада, окончатель-
но установившуюся и крайне энергичную, он, в какой
бы роли не выступал, будет лично или через своих со-
трудников оказывать самое вредное влияние на течение
дел в общественных и частных предприятиях». «Пагуб-
ность этого влияния,— меланхолически замечает автор
донесения,— усугубляется еще тем, что антиправитель-
ственную деятельность лиц этой категории своевременно
заметить, констатировать и устранить обычными спосо-
бами не всегда представляется возможным». И отвечая
на вопрос великого князя, как же «обезвредить» Вах-
терова, он заключает свою бумагу определенным пред-
ложением: «Чтобы положить предел вмешательству Вах-
терова в дело народного образования, необходимо по-
ставить его в такие условия, при которых он был бы во-
обще лишен возможности принимать участие в каких-
либо учреждениях и предприятиях, имеющих просвети-
тельные задачи. Единственно действительным в этом от-
ношении мероприятием может быть только подчинение
Вахтерова на более или менее продолжительный срок
гласному надзору полиции вне столиц, столичных, гу-
бернских и университетских городов, так как лица, со-
стоящие под'таким надзором, не имеют права занимать
общественные должности»1. Совершенно ясно, что на-
личие такой аттестации (о которой мы в то время, ко-
нечно, не могши знать) ставила перед В. П. Вахтеровым
почти непреодолимые препятствия для какой-либо об-
щественной работы, и отсюда объяснение провалов всех
его начинаний вроде справочного бюро, магазина, га-
зеты, курсов. Итак, после кипучей деятельности послед-
них лет наступило для Василия Порфирьевича (большое
затишье. Пришлось поневоле замкнуться в кабинете.
И это тем более, что, как я и упоминала выше, бывали
случаи, что ему намекали на опасность для той или дру-
гой организации его участие в ней: как бы не повредило
его имя в глазах начальства. Он стал устраняться и
от участия в обществах. Осталась редакционная работа
в издательстве Сытина, журнальная работа и продолжа-
1 Моск. охран. отд. Дело Вахтерова, № 272 от 1894 г. Бумага
Трепова.

лась работа над учебниками: в это время В. П; Вахте-
ров уже поставил себе задачу 'создать для школы пол-
ный цикл (школьных книг от букваря и до последнего
года обучения. Мы начали работать над первой книгой
«Мир в рассказах для детей», и первое ее издание в
1900 г. носило вместо имени авторов только наши ини-
циалы В. Э. В.,— криминальная фамилия Вахтерова мо-
гла бы помешать их появлению на свет. В это же время
В. П. Вахтеров печатал в «Русской мысли» большую
статью «Нравственное воспитание й начальная школа»,
изданную отдельной книжкой в том же 1900 г.1. Оста-
валось еще одно дело, дававшее ему большое удовлетво-
рение и связывавшее его с тем миром детей и учителей,
разлука с которым, после его отставки, была ему осо-
бенно тяжела. Это фабричная школа при Тверской моро-
зовской мануфактуре, куда он был приглашен еще в
1897 г. Школа тогда еще состояла в ведении Министер-
ства народного просвещения, и, следовательно, «началь-
ство» Василия Порфирьевича оставалось прежнее. И от-
сюда преследование его, придирки к нему, неразреше-
ние ему давать уроки в этой школе и вообще всякие-'не-
приятности. Однако в 1899 г. В. П. Вахтерову удалось
перевести эту школу в более либеральное ведомство в
Министерство финансов, гораздо более благоприятно
относившееся к педагогической работе и имевшее свои
школы. Министром финансов был в это время Витте;
свою репутацию относительной «левизны» он всячески
поддерживал и, конечно, приветствовал перевод в свое
ведомство школы реакционного министерства. Школа
же от этого перехода очень выиграла, тем более что про-
грамма ее была составлена педагогическим советом са-
мостоятельно и была гораздо шире прежней. Выиграл и
В. П. Вахтеров, получив свободу действий в этой огром-
ной школе с 1500 учащимися. Еще раньше этого перехода
он начал ставить в школе свои педагогические опыты и
тогда так писал мне: «Хочу применить к делу обучения
тот же экспериментальный метод исследования, кото-
рый дал такие блестящие результаты в естествоведении.
Чем больше думаю об этом, тем больше воодушевляюсь.
Ты представь себе только: методика и точный метод ис-
1 О книгах и учебниках см. главу «Литературно-педагогическая
деятельность».

следования! Есть чем воодушевиться». Одно время и
эти опыты, и самое пребывание в школе Василия Пор-
фирьевича были под большим сомнением, а теперь, с
переводом школы в новое ведомство, все тревоги улег-
лись и он мог заняться своей работой без помех и очень
увлекся ею. В Тверь он ездил из Москвы два раза в ме-
сяц, проводил там по 2, по 3 дня, занимался в школе,
давал уроки, ставил свои опыты, а вечером вел собрания
и беседы с учителями. Возвращаясь из Твери, он приво-
зил целые груды ученических тетрадок и целые вечера
проводил над подсчетом тех цифровых данных, на кото-
рых потом строил свои выводы по вопросам методики
обучения. В той же школе он путем опросов, анкет и на-
блюдений изучал вкусы и интересы детей, изучал их чте-
ние и, производя эти наблюдения из года в год и увлек-
ши этой работой иных из учителей, использовал этот ма-
териал впоследствии для своих лекций, статей и книг.
В детской же школе он, давая уроки, проверял между
прочим те свои естественноисторические статьи, кото-
рые начал составлять для школьных «книг. Учительский
персонал Тверской школы в это время был очень хорош:
было много опытных, идейных учащих, большинство
учительниц были с высшим образованием. Многие из
них заинтересовались работой нового инспектора и по-
могали ему'как в добывании материалов, так и в раз-
работке их. Но были и недовольные, находившие, что
все эти опыты и опросы нарушают школьный порядок,
мешают спокойной работе и вообще ни на что не нуж-
ны. «То ли дело было при прежнем инспекторе»,— гово-
рили они, но таких *было немного.
Интересно отметить, что, как для меня это выясни-
лось теперь, Тверская школа спасла В. П. (Вахтерова
от той меры «изъятия» его из обращения, которую на-
стойчиво рекомендовал Трепов, т. е. от высылки его из
Москвы с отдачей под гласный надзор полиции. В най-
денных мной бумагах тайной канцелярии московского
генерал-губернатора оказалась переписка по поводу этой
предполагавшейся меры «пресечения»1. Трепов про-
должал ^почтительнейше». настаивать на ней, «прини-
мая во внимание» нетерпимость Вахтерова на государ-
1 Секретная канцелярия моек, генерал-губернатора. Дело о
книжном магазине Тулупова, № 275.

ответной службе, при -всем совершенстве ее организа-
ции» (!!—Э. В.). И он очень опасается, что «несовер-
шенство» организации частных обществ, наоборот, даст
слишком много удобств для происков таких неисправи-
мых в своей неблагонадежности лиц, как названный
Вахтеров, удаленный с государственной службы» !. И вот
завязывается переписка между великим князем и ми-
нистром внутренних дел. Великий князь пишет Горемы-
кину все о том же Вахтерове, который, по его словам,
«уже неоднократно обращал на себя мое внимание
(«МОЕ» крупными буквами.— Э. В.) нелегальной дея-
тельностью по народному образованию». Упоминая о
вышеприведенном рапорте Трепова, генерал-губернатор
находит, что из этого донесения «ясно видно, насколько
Вахтеров систематически ведет свою деятельность в
одном ярко определенном направлении и насколько вме-
сте с тем он завоевал себе сочувствие среди антиправи-
тельственных элементов»2. И он находит вполне целе-
сообразной предлагаемую Треповым меру, выражая на-
дежду, что она «может оказать отрезвляющее влияние
на лиц, ему (т. е. Вахтерову.— Э. В.) единомышлен-
ных». Министр внутренних дел отвечает великому кня-
зю, что «хотя названный Вахтеров по усвоенному им.
направлению и представляется лицом, возбуждающим
весьма основательные сомнения в его политической бла-
гонадежности», он, однако, затрудняется в виду отсут-
ствия состава государственного преступления применить
к нему предлагаемую меру. Но, «находя, тем не менее,
в виду проявленного Вахтеровым вредного направления,
дальнейшее оставление его в Москве нежелательным,
он предлагает другую меру, осуществить которую, оче-
видно, должен был сам генерал-губернатор: «На осно-
вании ст. 1 и 16 об охране воспретить Вахтерову жи-
тельство в Москве и Московской губернии в течение трех
лет»3. Казалось бы, следовало ожидать, что эта высыл-
ка и произойдет немедленно к обоюдному удовольствию
обоих корреспондентов. Однако она не состоялась вовсе.
Разгадка этому в другой бумаге, в которой генерал-гу-
бернатор уведомляет министра внутренних дел, что
1 Секретная канцелярия моек, генерал-губернатора. Дело о
книжном магазине Тулупова, № 275.
2 Там же.
3 Там же.

Вахтеров выехал из Москвы в Тверь и распоряжение о
его высылке приостановлено, «ибо он по Москве и Мо-
сковской губ. педагогическую деятельностью свою уже
не проявляет»1. Я лично не могу вспомнить этого мо-
мента и в первый раз из этих бумаг узнала о предсто-
явшей нам высылке. Знаю только, что в Твери мы ни-
когда не жили и никаких сборов к переезду туда у нас
не было. Василий Порфирьевич тоже один никогда не
жил в Твери, но очень возможно, что он придумал этот
довольно-таки рискованный ход фиктивного переезда
в Тверь, как вообще умел выдумывать и для других
удачные выходы из затруднительных положений. Но по-
чему я не помню, или вернее, действительно не знала об
этом маневре? Мне объяснила это дата бумаги. Как
раз в конце 1899 г. я ждала рождения ребенка и, оче-
видно, Василий Порфирьевич, оберегая меня от волне-
ний, скрыл от меня эту предполагавшуюся высылку2.
А потом не было поводов вспоминать об этом, потому что
жизнь в достаточной .мере дарила нас и другими анало-
гичными затруднениями. Как бы то ни было, но В. П. Вах-
теров, очевидно, заявил о своем переезде в Тверь.
Поверить такому переезду было, конечно, нетрудно, по-
тому 'что служба его в Торговой школе при фабрике
Морозовой была именно в Твери; очень вероятно, что
при приездах туда он прописывался там (хотя при крат-
кости его там пребывания в этом не было необходимо-
сти), возможно, что один какой-нибудь свой приезд он
умышленно продлил и таким образом «провел» началь-
ство. Однако, когда эта бумага генерал-губернатора до-
шла до министра внутренних дел (им был уже не Горе-
мыкин), то, очевидно, в министерстве явилось какое-то
сомнение по поводу этого переезда в Тверь: на бумаге
стоит большой вопросительный знак, изображенный
красным карандашом. Запрашивается тверской губер-
1 Секретная канцелярия моек, генерал-губернатора. Дело о
книжном магазине Тулупова, № 275.
2 Сам же В. П. Вахтеров об этой предполагавшейся высылке,
несомненно, знал, что видно и из слов генерал-губернаторского
письма к министру. «...Вахтеров, узнав- каким-то путем о грозящей
ему административной мере, заявил председателю Моск. о-ва гра-
мотности о выходе из членов правления и об отъезде из Москвы» —
это в справке в деле Вахтерова за № 1097, ч. I, по департаменту
полиции

натор, и он дает ответ в департамент полиции, что Вах-
теров не живет в Твери. Немедленно это известие пере-
дается в канцелярию великого князя: Вахтеров в Твери
не живет. А затем дело неожиданно обрывается: может
быть, Василий Порфирьевич придумал какой-нибудь но-
вый маневр, может быть, именно тогда он и прописы-
вался в Твери и «прожил там с неделю и опять, таким
образом, спутал карты, может быть, просто начальство
отвлеклось каким-нибудь более серьезным делом, толь-
ко после этой бумаги в деле уже нет никаких сведений
о ходе розысков. И очень опасный момент, таким обра-
зом, каким-то чудом прошел безнаказанно1, и В. П. Вах-
теров продолжал жить в Москве. Теперь, после знаком-
ства с содержанием вышецитированных бумаг, этот факт
кажется мне настоящим чудом.
Этим своим умением «находить ходы и выходы, когда
они, казалось, были безнадежно запутаны, В. П. Вах-
теров пользовался и в другом деле, в деле учительских
курсов. На многое множество присылавшихся ему при-
глашений на курсы, если запрос о нем шел на имя моек,
обер-полицмейстера, устроителям обыкновенно посылал-
ся один и тот же стереотипный ответ: «Ввиду находя-
щихся в департаменте полиции неблагоприятных сведе-
ний о Вахтерове, а равно и о жене его, Э. О. Кислинской,
(казалось бы, жена была тут ни при чем, потому что ее
не приглашали на курсы), настоящее отношение препро-
вождается на усмотрение департамента полиции»2.
1 Разбирая Архив В. П. Вахтерова, я нашла бумагу от управ-
ляющего учебным отделом Министерства финансов от ноября
1903 г., т. е. через 4 года после всей этой переписки. Управляющий
учебным отделом только теперь узнал, что Вахтеров не живет в
Твери. «Признавая совершенно недопустимым,— пишет он,—чтобы
начальник учебного заведения, как лицо ответственное за порядок
вверенных ему учреждений, не находился постоянно на месте сво-
его служения, честь имею покорнейше просить вас М. Г. жить в го-
роде Твери и о всякой отлучке с места службы предварительно
испрашивать разрешение Учебного отдела с указанием, кому вы
предполагаете передать исполнение своих обязанностей». Очевид-
но, до этого времени начальство тоже было уверено, что Вахтеров
живет в Твери. Интересно, что эта бумага пришла как раз в тот
день, когда тверская работа В. П. Вахтерова закончилась: он в этот
вечер был арестован.
2 В качестве не жены, а незаконной •сожительницы я долго име-
новалась моей девичьей фамилией, потом меня все же и в департа-
менте переименовали в Вахтерову. (Дело Вахтерова, № 242).

А департамент полиции отвечал устроителям очень ла-
конично: «Утвержден быть не может» *. Но с момента
перехода Тверской школы в ведение Министерства фи-
нансов Василий Порфирьевич давал совет наводить справ-
ки о нем не через Москву, а через Министерство финан-
сов, минуя опасную инстанцию, и, кажется, этот способ
имел успех, потому что некоторые курсы были ему все
же разрешены (Лубны, Сураж, Курск). Правда, и то,
что курсы эти были то в Киевском, то в Одесском окру-
ге, а это, очевидно, тоже играло какую-то роль, потому
что приглашения в это же время на курсы в Московском
округе всегда терпели фиаско. Как бы то ни было, в это
трудное для Василия Порфирьевича время его неволь-
ного устранения от общественной деятельности, учитель-
ские курсы были для него тем делом, которое давало
ему возможность влиять на людей, объединять и таким
образом служить любимому делу. Курсы обычно про-
ходили успешно, слушатели съезжались на них и из дру-
гих губерний, некоторые прямо «кочевали» за Вахтеро-
вым с одних курсов на другие, отношения с аудиторией
налаживались всегда наилучшие, и воспоминания участ-
ников, их письма, адреса, ими подносившиеся, ярко ри-
суют ту атмосферу умственного возбуждения и душев-
ной близости, которые так умел создавать вокруг себя
Василий Порфирьевич2. Завязывались тесные дружеские
связи, которые длились много лет. Вахтеров для учи-
тельства делался все более и более своим человеком,
простым и близким.
Итак, курсы в общем проходили очень удачно и с
большим подъемом. Конечно, бывала на них и слежка,
о чем свидетельствуют находящиеся в делах о Вахтеро-
ве материалы: «совершенно негласное наблюдение»
предлагает департамент полиции установить за дея-
тельностью Вахтерова по руководству курсов в г. Дуб-
нах, адресуясь к местной жандармской власти3. Не об-
ходилось и без доносов на тему о том, например, что на
курсах Вахтеров много говорит «о козявках и инфузориях,
но не упоминает ни о боге, ни о царе». Да иногда синод-
ский журнал, который с большим недружелюбием сле-
1 Дело Вахтерова № 242, л в других делах о нем.
2 В Архиве Вахтерова есть много таких адресов и учительских
писем.
3 Департ. полиции. Дело о Вахтерове, № 1097, ч. 1, стр. 7.

дил за деятельностью Вахтерова (противник церковных
школ!), нет-нет да и тиснет доносительную статью о его,
Вахтерова, «нерусских мыслях», о том, что у него «о ре-
лигии и слове божием и помину нет»1.
Как бы то ни было, учительские курсы разрешались
В. П. Вахтерову только редко и случайно2. И он при-
думал другой выход из положения: он стал выступать
с отдельными лекциями на педагогические темы: такие
лекции разрешались гораздо легче, и Василий Порфирь-
евич прочел их не малое количество в разных городах,
по преимуществу на юге России3. А так как слушателя-
ми этих лекций, благодаря их педагогическим темам,
были в большом количестве учителя, то этим он как
бы вознаграждал себя за вынужденное разобщение с
учительским миром. Правда, и тут надзор был неослаб-
ным, и нередко или текст лекции, или конспект ее под-
вергался цензуре попечителя округа, но в устном изло-
жении всегда можно было обойти эти запрещения, все-
гда можно было включить в качестве импровизации и ту
или иную желательную мысль, цитату, многоговорящую
цифру4, а кроме того, и это самое главное, официаль-
ная лекция обыкновенно сопровождалась частными бе-
седами в кружках, а иногда даже и выездами за город
в какую-нибудь начальную школу, куда собирались учи-
теля и где В. П. Вахтеров говорил уже совершенно сво-
бодно на разнообразные темы. Особенно часто в таких
выступлениях касался он вопроса учительского объе-
динения, и нередко педагогическая беседа переходила в
1 «Народное образование», 1898, февраль.
2 Всего В. П. удалось провести курсы в городах Хороле, Луб-
нах, Сураже, Курске (два раза), Екатеринославе (два раза) и Ка-
луге. Приглашения же он получал из городов: Саратова, Елабуги,
Херсона, Баку, Сарапула, Новгорода, Костромы, Оренбурга, Харби-
на, Александрии, Омска, Камышлова, Новочеркасска, Новороссий-
ска, Ростова-на-Дону и др.; некоторые приглашения по два раза
(Архив Вахтерова).
3 Эти города — Армавир, Ставрополь-Кавказский, Симферополь,
Керчь, Севастополь, а также Минск и др.
4 В одну из таких тщательно проштудированных попечителем
лекций В. П. Вахтеров при произнесении ее вставил совершенно не
предусмотренную начальством фразу о свободе слова, со-
проводив ее чудесными стихами Аксакова: «Ты чудо из божьих чу-
дес...» Получился конфуз, какой-то присутствовавший на лекции
чин собирался что-то «пресечь», но ему объяснили, что Аксаков —
славянофил, а не революционер, и он успокоился.

политическую. Но и чисто педагогические темы давали
учительству не мало. Василию Порфирьевичу иногда го-
ворили, что он разменивается на мелочи, читая эти от-
дельные лекции, тратя столько времени на разъезды, от-
рываясь от планомерной работы. Говорили это те люди,
которые не знали обстановки этих лекций, не знали о
том возбуждении, которое они вносили в учительскую
среду. А В. П. Вахтеров отчасти из скромности, отчасти
из осторожности, чтобы не лишиться и этого дела, мало
распространялся об этом. Но вот учительское письмо из
Армавира, где им была прочтена такая одиночная лек-
ция. Лектор уехал, а учителя, собравшись, обмениваются
впечатлениями: «Сколько горячих опоров, сколько но-
вых вопросов,— пишет ему учитель,— мы беседовали о»б
отдельных пунктах вашей лекции: как в наших школах
провести наглядность, как мы должны давать пищу дет-
скому воображению, в форме каких занятий может про-
явиться детское творчество. Мысль вашей лекции, что
юность — это время пробуждения всех лучших сторон
человеческой натуры, заставила нас задуматься над во-
просом, как можем мы воспользоваться этим периодом
в жизни наших учеников, как нужно поставить для этого
чтение книг в библиотеке и т. д. Ваш урок, (Который оча-
ровал всех, но многих привел в недоумение, мы стара-
лись рассмотреть со стороны ходячих рутинных, хотя
и проникнутых благими намерениями, теорий, но владе-
ющих мертвыми средствами. Получалось у нас много
натяжек. Но из затруднения нас вывели дети. Они яви-
лись к учителю и стали просить его, чтобы он сейчас
занимался с ними, чтобы он ответил на их вопросы, кото-
рые мучают их теперь: о солнце, о земле, о воздухе. Да,
мы поняли тогда,.что при сократическом методе урок
заканчивают сами ученики, что закругленный учителем
урок не возбуждает в детях любознательности» *.
Вот красноречивое доказательство, что и такие слу-
чайные наезды В. П. Вахтерова имели, однако, резуль-
таты, оживляя учительство2. Так шла жизнь В. П. Вах-
терова за годы 1898—1902: Тверская школа, где он с
увлечением ставил свои педагогические опыты, изредка
1 Письмо из Армавира (Архив Вахтерова).
2 В Архиве Вахтерова есть описание этих лекц. поездок Вахте-
рова по глухим уголкам Кавказа и влияния на учительство его бе-
сед (см. «Воспоминания Малиновского»).

учительские курсы, публичные лекции с сопровождав-
шими их частными беседами с учителями и усидчивая
литературная работа дома: разработка тверских мате-
риалов, учебники, педагогические статьи.*
© декабре 1902 г. в Москве состоялся первый Всерос-
сийский съезд в учительском мире, ибо это было, собст-
венно говоря, почти первым шагом к тому учительскому
объединению, которое в 1905 г. завершилось созданием
Всероссийского Учительского союза. Правда, и Ниже
городская выставка 1896 г. тоже была началом такого*
объединения, и даже первые нелегальные ячейки «буду-
щего союза зародились уже тогда, но этот съезд 1902 г.,.
с его представителями от 70 обществ взаимопомощи,
т. е. от подавляющего большинства существовавших то-
гда в России организаций такого рода, с его 300 делега-
тами, в смысле объединения учительства сыграл очень
крупную роль. И это несмотря на то, что он был обстав-
лен жесткими ограничениями, что его регламент был по-
истине драконовским, что на нем была целая свора на-
блюдателей (директор народных училищ и б инспекто-
ров Москвы), что на нем присутствовала целая армия
сыщиков с определенными полномочиями доносить обо
всем. По регламенту права наблюдателей были огром-
ны: председатель, по требованию наблюдателя, обязан
был остановить оратора, лишить его права продолжать
речь, наблюдатель мог запретить обсуждение тех или
иных вопросов и, входя в состав Распорядительного ко-
митета, мог устранить и самый доклад1. Попечитель
округа, в свою очередь, мог не утвердить избранное об-
щим собранием, но неприемлемое, с попечительской точ-
ки зрения, должностное лицо из членов съезда2, мог сво-
ей властью исключить члена Распорядительного комите-
та, мог, всецело держа в своих руках весь съезд, каж-
дую минуту закрыть его.
Интересно познакомиться с закулисной стороной этого
съезда на основании материалов московского охранного
1 Так были запрещены, например, доклады учителей-евреев,
преподавателей еврейских школ: из некоторых докладов исключа-
лись юные тезисы, а в прениях даже указание на недостаточность
казенных ассигновок на народное образование уже приводили в
ужас наблюдателей.
2 Из 32 человек, избранных съездом \в должностные лица, по-
печитель утвердил только 22.

отделения. Дело об этом съезде весьма внушительное,
заключающее в себе 660 листов, начинается печатным
списком делегатов, причем многие фамилии подчеркнуты
красным карандашом. И, как непосредственный резуль-
тат этого подчеркнутого списка, здесь же бумага из кан-
целярии московского генерал-губернатора в канцелярию
московского обер-полицмейстера о том, что «некоторые
лица, указанные в списках обществ, возбуждают опасе-
ние за их направление» 1 (в числе их, конечно, и Вахте-
ров), и высказывается опасение, как бы они не были из-
браны в должностные лица съезда. Далее, по требова-
нию московского генерал-губернатора, московская охран-
ка дает и соответственные характеристики этим сомни-
тельным лицам, причем о Вахтерове повторяется бук-
вально то, что уже было сказано в вышецитированной бу-
маге Трепова, т. е. что он «издавна известен своей небла-
гонадежностью, ведет знакомство с лицами, состоящими
под надзором полиции», и т. д.2 Подготовка местного на-
чальства к съезду выразилась еще в приказании «выяс-
нять негласно и доносить о собраниях съезда», вообще
«иметь наблюдение» и найти «правительственного стено-
графа в виду возможности возбуждающих к беспорядку
тенденциозных речей и попыток виновных в этих деяниях
отказываться от своих слов»3. Стенографа, однако, по-
чему-то не нашли, и в деле находится только безграмот-
ные и нелепые записи шпиков, до того нелепые, что в
иных положительно нет ни малейшего смысла. Кто-то,
однако, несколько более грамотный, из этих записей со-
ставлял рапорты и донесения великому князю, который,
таким образом, был в курсе дела. Однако эти шпионы,
если и до смешного безграмотные, исполняли свои обя-
занности добросовестно, усердно записывая не только ре-
чи на съезде, отмечая не только «сарказм неблагонадеж-
ного элемента слушателей при полной легальности речи
наблюдателя, директора Новицкого», не только «улыбку
председателя» на какое-то острое словцо оратора, но да-
же и частные разговоры, «как на заседаниях, так и в бу-
1 Моск. охран, отд. Дело о съезде обществ взаимопомощи уча-
щих, № 1304 от 1902—1903 гг.
2 О Вахтеровой дана в очень категорической форме такая ха-
рактеристика: «Вполне разделяет взгляды и убеждения своего му-
жа» (то же дело).
3 То же дело.

фете» (А мы-то, наскоро закусывая в буфете, и не подо-
зревали, что и тут были соглядатаи!). «Кто-то, спускаясь
с лестницы, сказал, что они хотят устроить республи-
ку»,—I записывает усердный шпион. Под таким пере-
крестным, хотя и незаметным для участников наблюде-
нием начался этот съезд, такой многолюдный, что самые
большие аудитории Москвы едва могли вместить ломив-
шуюся на него публику.
Участие В. П. Вахтерова на этом съезде, в силу уже
цитированных мест регламента, было очень затрудни-
тельно. В качестве приглашенного сведущего лица, в ка-
честве члена Распорядительного комитета он не мог прой-
ти в силу права попечителя накладывать свое veto на
неугодных ему лиц. В организованной комиссии по
съезду В. П. Вахтеров все же работал, но, конечно, не-
гласно, а на самый съезд прошел и меня провел в каче-
стве делегатов Лубенского учительского о-ва взаимопо-
мощи, где он в 1898 г. вел курсы и где у нас было много
друзей 1. На самом съезде он не делал докладов, и толь-
ко два-три раза отмечены в трудах съезда его отдельные
выступления. Первый раз это была речь, которую он ска-
зал после моего доклада «Умственные запросы учителя и
их удовлетворение». В Распорядительном комитете, через
который проходили доклады, наблюдатель Новицкий
(тот самый директор народных училищ, при котором
В. П. Вахтеров ушел со службы) очень придрался к мо-
ему докладу, требовал его сокращения в резких местах и
исключил из него один тезис (о жалкой учёбе учитель-
ских семинарий). Однако, читая доклад, я все же прочла
инкриминируемое место, а В. П. Вахтеров подлил масла
в огонь, выступив непосредственно после этого доклада с
горячей речью об учителе, душе школы, который должен
готовить ученика не к официальному экзамену, а к «эк-
замену жизни». «Перефразируя известное изречение, ска-
занное по другому поводу, я скажу, — закончил он свою
речь, — что только «глупые головы и подлые люди» могут
бояться образованного учителя...» «Речь Вахтерова,—
1 Это «фиктивное» делегатство тоже было своего рода дипло-
матическим «ходом» со стороны Василия Порфирьевича: если бы
Вахтеров прошел от Москвы, генерал-губернатор мог бы вспомнить
свою переписку о нем и опять мог бы придумывать меры его «обез-
вреживания». Но в качестве делегата от далекого уезда Полтав-
ской губернии он был ему не интересен и ;не подвластен.

читаем в трудах съезда, — была покрыта дружным взры-
вом долго не смолкавших рукоплесканий всего собра-
ния» 1. Директор Новицкий был взбешен и сказал кому-
то: «Я знал, что, где Вахтеров, там и скандал. Он и жену-
то себе взял подстать: два сапога пара». Василий Пор-
фирьевич весело смеялся, передавая мне эту аттестацию.
Фраза В. П. Вахтерова о «глупых головах» произвела
на негласных наблюдателей большое впечатление. В це-
лом ряде записок шпионов такие отметки: «Вахтеров о
гнилых головах», «Вахтеров — гнилые головы»2.
Другое выступление Василия Порфирьевича было
связано с так называемой «правовой подкомиссией».
Подкомиссия эта образовалась© процессе работы съезда,
правилами съезда она, конечно, не была предусмотрена и,
именно благодаря этому, она была и самой боевой, и са-
мой радикальной. Об участии Василия Порфирьевича в
этой подкомиссии вспоминает М. И. Обухов, ее член и
секретарь. «Гвоздем съезда, — пишет он, — была право-
вая секция, которая поставила себе целью выявить не
только бесправие учителя того времени, но и вскрыть все
болячки общественной жизни народа. В. П. Вахтеров
прежде всего поспешил войти в эту комиссию и, как ста-
рый работник и знаток положения учителя, проявил себя
здесь защитником учительства, освещая его тяжелое по-
ложение яркими красками. Мне, как секретарю этой ко-
миссии, ясно вспоминается, с каким жаром выступал он
на ее заседаниях, приводя факт за фактом» 3. Эта комис-
сия вынесла на общее собрание секции свой доклад и
свои 32 тезиса. «Мертвая тишина царила в переполнен-
ной аудитории, когда читался этот доклад, — говорят в
своей книге о съезде Тулупов и Шестаков, — единодуш-
ные и долго не смолкавшие рукоплескания и крики «бра-
во» раздались, как только Сахаров кончил чтение»4.
1 Труды Первого Всерос. съезда представителей обществ вспо-
моществования лицам учительского звания, М., 11907, стр. 618.
2 Почему «гнилые» головы, когда в деле рядом 'Пришита вырез-
ка из газеты с речью В. П. Вахтерова и с его цитатой о «глупых
головах»?
3 Обухов М. И., Воспоминания о В. П. Вахтерове. Руко-
пись (Архив Вахтерова).
4 Тулупов и Шестаков, Первый Всероссийский съезд
учит, обществ взаимопомощи, М., 1904 г. (Книга, уничтоженная
цензурой.) (См. Н. Тулупов, Первый Всероссийский съезд пред-
ставителей общества вспомоществования лицам учительского зва-
ния, М. — Л.,1930, стр. 36).

Присутствовавшая многолюдная публика могла видеть,
как «наблюдатель» взволнованно что-то шептал предсе-
дателю Мазингу, чего-то требовал от него. Все понимали
напряженность момента: ведь доклад говорил громко и
ясно о том, что бесправие учителей «земских, городских
и общественных учреждений стоит в такой прямой зави-
симости от прав самих этих учреждений, что не пред-
ставляется возможности рассматривать права учителей,
не рассматривая попутно и права этих учреждений».
А такое «рассмотрение», естественно, никоим обра-
зом не входило в расчеты тех, кто разрешал съезд.
Отсюда волнение наблюдателя, отсюда внезапно прер-
ванное заседание, переговоры в Распорядительном
комитете, а затем, на возобновившемся заседании,
вынужденное заявление председателя, что так как
многие тезисы доклада не соответствуют положениям
о съезде, то доклад целиком обсужден быть не может,
а могут быть рассмотрены лишь некоторые его тезисы.
В собрании поднимается целая буря. Положение предсе-
дателя довольно - затруднительно. «Я лично, — говорит
Мазинг,—вполне согласен с заключениями комиссии о
положении учителей, но это дела не меняет, и я, как пред-
седатель, обязан руководиться положениями съезда».
И вносится предложение обсуждать только те тезисы,
которые допущены Распорядительным комитетом (из 32
были допущены только 14, причем 3 в измененной редак-
ции). Тогда выступает В. П. Вахтеров: «Я, как член ко-
миссии,— говорит он, — уполномочен заявить от лица
своих товарищей, что работа наша представляет нераз-
рывное целое: в ней один пункт вытекает из другого не-
посредственно, а потому я предлагаю одно из двух: либо
обсуждать доклад целиком, либо совсем его не обсуж-
дать» 1. Это предложение принимается, доклад снимает-
ся с очереди с тем, что целиком он будет напечатан в тру-
дах съезда; члены комиссии покидают зал заседания, а
1 Труды Первого Всероссийского съезда представителей обществ
вспомоществования лицам учительского звания, т. 5, стр. 206. Под-
робнее об этом в докладе охранного отделения великому князю
Сергею: «...тогда из рядов делегатов первым выделился Вахтеров
и, подойдя к столу председателя, громко заявил, что если он вы-
черкивает первые тезисы, то этим вы уничтожаете последующие»
вытекающие один из другого. Поэтому от имени делегатов я про-
шу вас снять доклад с обсуждения». (Моск. охран, отд. Дело о
съезде, стр. 307).

в (комитет подается мотивированны* протест*. История
эта наделала много шуму, много было разговоров о тех
«независящих обстоятельствах», которые «помешали
съезду довести до конца самый важный вопрос» (слова
депутата Френкеля). Содержание правого доклада и его
тезисы были немедленно опубликованы в общей прессе,
а на одном вечере в Петербурге писатель Михайловский
сказал по поводу этого доклада, что русский учитель в
своих 32 тезисах обнажил бесправие и рабство не толь-
ко свое, но и всего русского народа: «...он не досказал
только 33-го тезиса, — закончил свою речь Михайлов-
ский,—этот тезис нельзя еще говорить громко, но он сам
собой подразумевается, и я не буду оглашать его»1. Под-
разумевалось, конечно, свержение самодержавия.
Так протекал интересный съезд, всегда переполнен-
ный публикой, очень живо реагировавшей на все пери-
петии глухой и, конечно, неравной борьбы между общест-
венностью и официальной властью, которая в виде явных
и тайных наблюдателей «не за страх, а за совесть», как
они сами характеризовали свою охранительную работу,
блюли съезд. И все-таки, несмотря на всю эту усилен-
ную охрану, были подняты все наболевшие вопросы учи-
тельского быта, а попутно и такие общие вопросы, кото-
рые уж никак не были предусмотрены властями. В ма-
териалах охранного отделения приводится речь какого-то
безымянного учителя, который говорил: «Пора уничто-
жить старое здание, основы которого уже сгнили, в углах
коего уже образовались щели, продырявленная крыша
светится, рамы изломаны, стекла разбиты и того и гляди
обрушится потолок. Пора воздвигнуть новое здание на
крепком фундаменте и сделаться в нем полноправным
хозяином»2. Неизвестно, кто произносил эту речь, потому
что в печатных материалах съезда она, конечно, не при-
* Примечание редакции. Э. О. Вахтерова, ярко рисуя
позорное поведение руководителей съезда, которые страха ради не
позволили обсуждать резолюцию о правовом положении учителей,
не поднимается, однако, до критики либерализма, вообще не вскры-
вает его трусливой природы, действовавшего лишь в дозволенных
цензурой и полицией рамках.
1 Об этом в книге Малиновского «Народный учитель в рево-
люционном движении», М., «Новая Москва», 1926, цитата приведе-
на им из рукописи «Биография С. И. Акрамовского», материалы
ист. проф. Цекпроса.
2 Моск. охран, отд. Дело о съезде, № 1304, стр. 307.

водится, но несомненно, что автор этой «архитектурной»
метафоры — не даром он отмечен охранкой—ответил в
свое время за свое красноречие.
Коренным вопросом съезда был вопрос учительского
объединения. Большой доклад Тулупова «Основные во-
просы учительского быта» не только сводил воедино все
отдельные виды и формы этого объединения, но давал и
общий план его: от отдельных местных учительских групп
через поуездные и губернские к Всероссийскому союзу
учительских обществ. Характерно было и то, что вопро-
сам правовым, вопросам самообразования и объедине-
ния на съезде было отведено гораздо больше места и вре-
мени, чем вопросам материального положения, а каково
было это положение — хорошо вскрывали некоторые до-
клады: были местности, где учителя получали 270, а по-
мощники 170 р. в год. «Безысходная нужда и полней-
шее бесправие — вот спутники русского народного учи-
теля в его просветительной исторически важной мис-
сии», — говорил саратовский учитель Аникин (депутат
1-й Гос. думы). И все же, констатируя тяжесть этого по-
ложения, в ответ на один из докладов о правах государ-
ственной службы для народного учителя, было общее не-
годование. «Не был и не будет чиновником русский на-
родный учитель», — горячо говорила славяносербская
учительница В. П. Кондратьева: «Я уверена, что правам
государственной службы он предпочтет право хоть голод-
ной, но свободной профессии»1. Так же решительно от-
вергало учительство всякие льготы и привилегии. «Надо
стремиться к тому, чтобы наше положение было уравнено
в правах с другими гражданами. Просить же льгот и
привилегий унизительно», — говорил учитель Григори-
швили. «Просить субсидии у правительства на интернат
для учительских детей только потому, что.оно дает такую
субсидию дворянам, съезд не должен, — категорически
заявляет саратовский учитель С. В. Аникин, — мы имеем
право на субсидию не по аналогии, а потому, что мы
работники, исполняющие общественноважную работу»2.
1 «Труды Первого Всероссийского съезда представителей об-
ществ вспомоществования». Очень оскорбились «Московские ведомос-
ти» за такое отношение учит-ва к государственной службе, к мунди-
ру и вступились за честь присутствовавших на съезде в своих мун-
дирах представителей Мин-ва нар. просвещения.
2 Там же.

И права была учительница А. В. Кудрявцева, председа-
тельница 2-й секции съезда о материальном положении
учащих, когда она, констатируя малолюдность заседа-
ний этой секции, говорила, что малолюдность служит
«показателем, что русский народный учитель больше оза-
бочен улучшением своих духовных потребностей и общих
условий русской жизни, нежели материальных»1. Ярко
выявились на этом съезде некоторые представители учи-
тельства, которые потом, в истории учительского движе-
ния, играли большую роль. Таковы учителя-революционе-
ры Акрамовский, Кирьяков; учитель Аникин, впоследст-
вии член Государственной думы фракции трудовиков;
таковы Докукин, Душечкин, Лопатнев, учительницы
Кондратьева, Румянцева, Жебунева, Вагнер и другие.
Последняя, Е. Д. Вагнер, после своего доклада о беспра-
вии русского учителя вдруг эффектным жестом выбро-
сила вперед длинную белую ленту бумаги: это были вы-
писки и вырезки из разных газет и журналов о случаях
насилия и произвола над учителями. И надо было видеть
растерянное и озлобленное лицо наблюдателя, когда эта
лента, взвившись в воздухе, упала на пол длинной змеей,
а аудитория приветствовала докладчицу бурными апло-
дисментами2. Никто не ожидал такого фортеля, и только
мы с Василием Порфирьевичем лукаво переглянулись:
накануне, в' нашей квартире, уже была демонстрация
этой предательской ленты.
Демонстративно и закончился этот учительский съезд,
1 Интересно, что л а этот же факт малолюдства заседаний по
вопросу о материальном положении учащих указывает, оценивая
его, конечно, со своей точки зрения, и наблюдатель-охранник:
«Когда читали какой-нибудь доклад но вопросам материального
положения учащих,— пишет он,—то на заседании почти всегда
бывало самое незначительное количество слушателей. Приведу
пример: в один и тот же вечер читается в одной аудитории доклад
о материальном положении учителя и о способах улучшить его —
слушают 50—60 человек; в другой аудитории доклад об участии
учащих в будущей мелкой земской единице — здесь полна аудито-
рия, 300—600 человек, каждое место занято, яблоку упасть негде».
(Дело о съезде, № 1304, от '1903 г.).
2 Об этом в книге Василевича (В. В. Кирьяков) «Моск. съезд
представителей учительских обществ взаимопомощи», изд-»во Сы-
тина, М., 1905. Первое издание этой книжки в 1903 г. было уничто-
жено. «Здесь собраны мною факты насилия над учителями всего
лишь за один год и из этой только газеты,— звенящим голосом го-
ворила Вагнер,— а смотрите, как длинна эта змея, обвившая народ-
ных учителей!»

когда явившийся /на его закрытие попечитель округа Не-
красов не смог даже закончить своей речи: такой при-
падок кашля овладел вдруг аудиторией, что речь так и
не была услышана. Ни в одном из печатных ответов о
съезде об этом финале не упоминается, и только летопи-
сец-охранник в своих анналах занес этот факт так: «Во
время речи г. попечителя округа вся аудитория начала
усиленно кашлять, так что вызвала по этому поводу заме-
чание г. попечителя» !. За работой съезда, таким образом,
внимательно следили в охранке, и великому князю систе-
матически делались донесения, причем "неграмотные за-
писи филеров сглаживались и обрабатывались. Несколь-
ко раз отмечалось в этих донесениях о присутствии на
съезде членов революционных партий, о прокламациях и
воззваниях, которые они раздавали, В одном из донесе-
ний говорилось даже об иностранных делегатах герман-
ского и французского учительских союзов, сообщавших
сведения о съезде за границу2. Впечатление от съезда у
властей, конечно, было крайне неблагоприятное, и им ка-
залась очень опасной эта, как говорилось в одном доне-
сении, «огромная армия учительства, сблизившаяся со
всех концов с 80-миллионным крестьянством»3. «Это не
учительский съезд, а как будто бы земский собор», — чи-
таем в одном из донесений. «Все, что съезд признает же-
лательным провести в жизнь, — говорится в том же до-
несении генерал-губернатору, — тесно и неразрывно свя-
зано с изменением существующих законоположений, в
частности, с переустройством нашего государства вооб-
ще»4. И Трепов заканчивал свой доклад генерал-губер-
натору такими характерными словами: «принимая во
внимание, что все подобные съезды (бывший Пирогов-
ский и данный) представляют удобный случай для спло-
чения между собой неблагонадежных лиц, разбросанных
в разных местах империи, — не принося в то же время
почти никакой пользы специальным своим задачам... счи-
таю своим долгом почтительнейше ходатайствовать, не
будет ли признано возможным, в интересах охранения
общественной безопасности в Москве, впредь не разре-
шать здесь подобных съездов». Не удивительно, что в дни
1 Моск. охран, отд., то же дело о съезде, № 1304,
от '1903 г.
2,3,4 Там же.

съезда неистово вопила реакционная пресса, не удиви-
тельно, что книга Тулупова и Шестакова, редакторов
дневников съезда, и книга Кирьякова о том же съезде
были уничтожены (по распоряжению трех министров) 1 и
что, несмотря на уверение председателя о полной безо-
пасности учителей, высказывавшихся на съезде, многие,
вернувшись домой, почувствовали на себе, как легкомыс-
ленно было это уверение2. В это же время, за кулисами
этого гласного съезда, организовался и нелегальный Учи-
тельский союз, первоначально еще небольшое основное
ядро его с В. В. Кирьяковым и С. И. Акрамовским во гла-
ве. В. П. Вахтеров не был членом этого нелегального со-
юза, но он знал о нем: и Акрамовский, и Кирьяков в это
время часто бывали у нас и не скрывали своих планов.
Но они не звали его в свои ряды, считая, что он, со своим
большим авторитетом среди учительства, должен быть
на виду и будет более полезным в легальных организаци-
ях, где предстояло много дел. Да и сам В. П. Вахтеров,
по особенностям своей натуры, не тяготел к партийной
работе.
1 О том, как особой резальной машиной были превращены в
бумажную массу все 600 экземпляров трудов съезда, см. в журна-
ле «Для народного учителя», 1907, № 3,
2 Уже через месяц после съезда департ. полиции обращается
в Москву с просьбой «по встретившейся надобности» доставить
список лиц, участвовавших на съезде, а получив такой список, рас-
сылает «секретно и циркулярно» всем начальникам жанд. управле-
ний бумагу, в которой констатирует, что «на означенном съезде при-
сутствовавшие не ограничились обсуждением вопросов, имевших
близкое отношение к предметам съезда, а высказывали предполо-
жения... об объединении всех союзов взаимопомощи... и даже кос-
нулись вопросов общегосударственного свойства. Предположение
это, не получив санкции бывших на съезде представителей учебно-
го ведомства, в настоящее время усиленно распространяется в про-
винциальных обществах взаимопомощи, и агитация эта, найдя себе
в некоторых обществах благоприятную почву, отразилась уже на
деятельности, направленной к практическому осуществлению сих
предположений, не соответствующих видам правительства. Прини-
мая во внимание, что в настоящее время производится всесторон-
нее исследование деятельности вышеупомянутого съезда, пред-
ставляется необходимым подвергнуть оценке деятельность и всех
принципиальных обществ взаимопомощи, дабы на основании соб-
ранных о них сведений определить дальнейшее отношение прави-
тельства к сим обществам». И в заключение просьба сообщать о де-
ятельности обществ и отдельных лиц в них, «направляющих дей-
ствия обществ на путь противоправительственной агитации» (под-
писано Лопухин). (Дело о съезде, № 1304, от 1903 г.).

Пролетели оживленные дни съезда, и опять педагоги-
ческая жизнь Москвы вошла в свою колею. По внешно-
сти все оставалось по-старому, но уже давно назревали
новые настроения. |В учительском мире эти настроения
ярко выражались в стремлении к объединению. Учителя
пользовались всякими случаями для взаимных встреч, и
такими местами встреч были и Курская земская выстав-
ка по народному образованию с представителями от 14
губерний, от 19 уездных земств и от всех 14 уездов
Курской губернии; и так называвшаяся выставка
«Северного края» в 1903 г. в Ярославле; и, конечно, та-
кую же роль играли и учительские курсы, недаром твер-
ской губернатор, указывая на оппозиционное настроение
деревни, предупреждал о революционной роли учитель-
ских курсов. А впрочем, что было не революционно? Об-
щество сплачивалось, организовывались новые группи-
ровки. Читались и революционные издания с.-д. и с.-р.,
причем в деревне среди учительства эсеровская литера-
тура преобладала. Большое впечатление производило и
письмо Толстого к царю, которое в тысячах списков гуля-
ло по стране, забредая в самые глухие углы. Картина,
нарисованная Толстым, против его воли толкала на ре-
волюцию: «Тюрьмы, места ссылки и каторги «переполне-
ны,— писал он, — цензура дошла до нелепостей запре-
щения, до которых она не доходила в худшие времена
40-х гг.. Религиозные гонения никогда не были столь же-
стокими. Везде в городах и фабричных центрах сосредо-
точены войска и высылаются с боевыми патронами про-
тив народа. Во многих местах уже были братоубийствен-
ные кровопролития и везде готовятся и будут новые, еще
более жестокие». Таково было настроение момента, что
это письмо, в котором Толстой называет Николая II сво-
им «братом», старается подействовать на его человече-
ские чувства и верит в возможность такого воздействия,—
это письмо производило на читателей совсем иное, дале-
ко не мирное впечатление. «Самодержавие есть форма
правления отжившая, могущая соответствовать требова-
ниям народа где-нибудь в центральной Африке... поддер-
живать эту форму можно только, как это делается теперь,
посредством всякого рода насилий, усиленной охраны,
административных ссылок, казней, религиозных гонений,
запрещения книг и газет, извращения воспитания и вооб-
ще всякого рода дурных и жестоких дел»,—вот место

этого письма, которое цитировалось особенно часто. И я
как сейчас вижу двух молодых революционно настроен-
ных учителей, которые'рассказывали нам, как они размно-
жили это письмо © сотнях экземпляров и разослали его
по всем школам уезда: «Кое-что мы там опустили,—скон-
фуженно говорили они, — пусть уж Толстой простит это
нам». Но, .впрочем, не одна нелегальная литература буди-
ла мысль. Такую же роль играла и чисто легальная куль-
турная работа, наводняя деревню хорошей книгой взамен
старой лубочной макулатуры. Целый ряд издательств с
Сытиным во главе, которыйв эти годы стал выпускать
улучшенную народную литературу, делали большое куль-
турное дело. Стоит вспомнить издательскую деятель-
ность «Посредника»: миллионы его дешевых книжек (на
рубль можно купить сотню их) расходились но всем за-
коулкам России и, как это сказала Н. К. Крупская в
своем приветствии И. И. Горбунову-Посадову, «эта ли-
тература бросала широкими пригоршнями семена зна-
ния в рабочие и крестьянские массы» !. Но не только «се-
мена знания» бросала в массы эта литература, целым
потоком, несмотря на несовершенные способы распрост-
ранения и сбыта (земские книжные склады, деревенские
офени—у Сытина их была целая армия),заливавшая де-
ревню,— она будила мысль, открывала глаза, и эту ее
роль хороша учитывал и департамент полиции, когда он,
инкриминируя Вахтерову его поддержку проекта врача
Касторского об организации книжной торговли по фабри-
кам и заводам при помощи интеллигентных офеней, пи-
сал: «(Какова будет деятельность интеллигентных офеней,
распространяющих брошюры, подобранные книжным
складом Муриновых и выпущенных Сытиным и ««Посред-
ником», можно себе представить»2. Чего благонамереннее,
казалось бы, должны были 'быть сельскохозяйственные
комитеты, и однако и отсюда, вопреки ожиданиям прави-
тельства, на него градом сыпались такие нелестные харак-
теристики современного положения, что Витте, инициатор
этих совещаний, был смущен, а его антагонист Плеве
торжествовал над врагом, попавшим .впросак. И когда
старый педагог Бунаков сказал на заседании Воронеж-
ского сельскохозяйственного комитета свою резкую и
1 «40 лет служения людям». Сб. статей, посвященных работе
И. И. Горбунова-Посадова, М., 1925, стр. «116.
2 Моск. охран. отд. Дело Вахтерова, № 272.

искреннюю речь все на ту же тему, что «думать и толко-
вать надо не о сельскохозяйственных инструкторах или
опытных полях, а о радикальных изменениях всего строя
русской государственной и народной жизни»1, эту речь
подхватила молва, и опять это был удар по правитель-
ству. Так все складывалось против него, так нарастало в
обществе острое недовольство, которое искало выхода.
Нечего и говорить о настроении, которое царило в рево-
люционных, в рабочих кругах. В первомайской рабочей
прокламации 1903 г. уже громко прозвучал лозунг «До-
лой самодержавие!» Правительство, конечно, не дрема-
ло. Оно било тревогу, ища своих врагов направо и нале-
во. А врагов этих у него ив самом деле было немало, и
умный Плеве в интимном разговоре с другим сановником
справедливо говорил, что «в России, за исключением не-
большого числа людей, получающих значительное содер-
жание и имеющих случай быть удостоенных высочайшей
улыбкой, все население сплошь недовольно правительст-
вом». Впрочем, он тут же прибавлял: «...положение серь-
езное, но не безысходное»2. А другой его соратник, Лопу-
хин, определял и пространственные размеры этого недо-
вольства: «В настоящее время,—писал он в записке Ко-
митету министров по вопросу об административной ссыл-
ке, — уже известны случаи имевшие успех противоправи-
тельственной пропаганды в Якутской области и в Киргиз-
1 В этой речи было такое образное место: указывая на то, что
«отводить глаза от бедственных последствий несчастного режима»
прямо вредно, он говорил: «Это все равно, как если бы домохозяин,
дом которого не сегодня-завтра должен обрушиться, собрал бы
специалистов и предложил им обсудить, не следует ли в этом доме
поставить новые петли в дверях, новые стекла в рамах и, пожа-
луй, новые ватерклозеты. Понятно, что добросовестные специалисгы
могли бы ответить на это предложение одно: что тут думать о но-
вых петлях, стеклах и ватерклозетах, когда весь ваш дом надо раз-
бирать и строить заново». (Записки Бунакова, стр. 355. Пг., 1909.)
Результаты этого выступления не замедлили сказаться: старика Бу-
накова лишили любимой работы, выслали из того места, где его
трудом и энергией были созданы образцовая школа, библиотека,
школьный музей, где он с энтузиазмом юноши создавал свой тогда
еще первый в России крестьянский театр. Его сослали в захолуст-
ный городок Воронежской губернии, и так запуганы были местные
обыватели, что с трудом Бунакавы .могли найти себе квартиру: их
боялись пускать, их боялись и навещать, и они жили в полном оди-
ночестве. (Те же Записки Бунакова, Предисловие Л. И. Бунако-
вой.)
1 Красный Архив, 1923. Дневник А. А. Половцева, т. 3, стр. 168.

ской степени»!. Департамент полиции, охранные отделе-
ния — все было мобилизовано на борьбу с врагом: аресты
и обыски, ссылки, закрытие обществ, книжных магази-
нов, издательств—все это были старые, испытанные сред-
ства, все это практиковалось в широких размерах, но не
достигало цели. Один «совершенно секретный циркуляр»,
относящийся к этим предреволюционным годам, очень
характерен: «Производившиеся за последнее время на-
блюдения по Петербургу за лицами, занимающимися ре-
волюционной деятельностью, — читаем в этом циркуля-
ре, — установили группу лиц, преимущественно интелли-
гентных профессий, которые, не принимая участия или
даже намеренно уклоняясь от активной «революционной
деятельности, поставили себе задачей путем устройства
вечеринок, чтений, речей и рефератов на соответственные
темы, а также издательством подобранной тенденциозной
литературы подготовлять в среде молодежи и рабочих
противоправительственных деятелей и агитаторов. Лица
означенной группы не упускали ни одного случая для
возбуждения в обществе неудовольствия по поводу раз-
ных мероприятий правительства и подготовления разных
манифестаций и протестов»2. Интересна характеристика,
которую департамент полиции давал Московскому о-ву
взаимопомощи лиц интеллигентных профессий. «Общест-
во это является живой организованной силой, созданной
и существующей не ради взаимопомощи, а «на всякий
случай», всегда готовое стать оплотом всякому антипра-
вительственному делу, почин коего возьмет на себя та
или иная революционная партия»3. Хорошее знание де-
партаментом настроения и задач этого общества объяс-
няется, впрочем, быть может, не столько прозорливостью
департамента, сколько тем, что в числе членов общества
был не кто иной, как провокатор Азеф, в то время ни в
ком не возбуждавший подозрений. На письменном про-
тесте о закрытии общества, для чего мы, его члены, счи-
тали, что основания недостаточны, среди других подпи-
сей красуется и фамилия Азефа Л Но закрывалось одно
1 Записка Лопухина об административной ссылке. Приведена
в журн. «Освобождение», 1905, № 69—70.
2 Моск. охран. отд. Дело Рубакина, № 349.
6 Моск. охран. отд. Дело об о-ве интеллигентных профессий,
№ 397, т. 1, ч. II.
4 Там же.

общество — открывалось другое, и каждое, имевшее в по-
лиции свою «книгу живота», было полно оппозиционно
настроенных членов. Департамент полиции и охранные
отделения вели статистику этих членов: в О-ве лиц ин-
теллигентных профессий из 1000 членов 457 числилось не-
благонадежными, в О-ве развлечений для народа из 420
про 156 было сказано, что они «скомпрометированы в по-
литическом отношении»1; на Пречистенских курсах для
рабочих из 64 преподавателей неблагонадежных было
24 и т. д. без конца. Этим Пречистенским курсам, через
которые'проходили тысячи рабочих, дается следующая ха-
рактеристика в тех же материалах охранки: «Пречистен-
ские классы для рабочих, душой которых является дво-
рянин С. А. Левицкий и жена поднадзорного публициста
Н. А. Гольцева, всегда были излюбленной ареной дея-
тельности неблагонадежного элемента и представляют
удобную почву для распространения антирелигиозных и
противоправительственных идей»2. Наблюдение было,
конечно, очень верное, и оно касалось и всего большого
количества возникавших в то время школ и курсов как в
Москве, так и в Петербурге и в провинции. В эти именно
годы в Петербурге, например, организуются рабочие про-
светительные общества, в которых работает студенчество,
радикальная интеллигенция, многие выдающиеся петер-
бургские педагоги: культура, педагогика и политика свя-
зываются вместе и помогают друг другу. Таково было
настроение в эти предреволюционные годы. В это же вре-
мя пел свои вызывающие песни «Буревестник» Горького
и говорили свои горячие речи его новые герои. В. П. Вах-
теров в эти годы очень увлекался Горьким и часто цити-
ровал его в своих лекциях. Роль горьковских рассказов
будить спящих, зажигать уставших, вливать новые силы
в тех, кто уже в работе, Василий Порфирьевич часто под-
черкивал. Будил и зажигал сердца в эти годы и Художе-
ственный театр, который тоже звал «вперед и ввысь»; та-
кую же роль играли и выставки .передвижников, где ка-
кая-нибудь идейная картина вызывала целый вихрь на-
строений, о каких, быть может, и не думал художник.
Так же, как и раньше, В. П. Вахтеров работал дома
над статьями, над учебниками, над обработкой школьных
1 Моск. охран, отд. Дело об о-ве народных развлечений,
№ 1775.
2 Моск. охран, отд. Дело о С. А. Левицком, № 1772.

материалов, выезжал иногда на лекции и призывал учи-
тельство к объединению. В положенное время, 2 раза в
месяц, ездил в Тверь. В это «время чаще стали появляться
у нас учителя из провинции, больше и чаще говорилось о
новых настроениях в обществе, в учительстве, в крестьян-
стве, и у молодежи блестели глаза. Охранка как будто
оставила В. П. Вахтерова в покое, по крайней мере, на-
блюдение за ним, которое одно время очень бросалось
в глаза, как будто ослабело. У нас по-прежнему бывали
разнообразные и большей частью так называемые «не-
благонадежные» люди. Особенно вспоминается чудесный
старик Л. П. Никифоров с его седой львиной гривой, жи-
выми, совсем молодыми глазами и отрывистой, грубова-
той речью. Помню И. Ф. Арманд (впоследствии член пар-
тии большевиков), с ее точеным профилем камеи, — с
ней у нас были какие-то дела по устройству воскресно-ве-
черних школ О-ва улучшения участи женщин, предсе-
дательницей которого она была. Больше всех помню учи-
тельскую публику: милого С. И. Акрамовского, который
своим тихим приглушенным голосом и речью сквозь зубы
производил впечатление конспиратора; седую учитель-
ницу Е. Д. Вагнер в черных очках, наезжавшую к нам из
провинции, вечно волнующуюся, всегда полную каких-то
проектов и систематически увольняемую со всех своих
учительских мест, и саратовского учителя-трудовика
Аникина, с его характерным скуластым лицом и интерес-
ными рассказами о деревне и о своей работе среди крес-
тьян; коренастого северянина К. Н. Левина с его новго-
родским говором на «о», жизнерадостного, энергичного,
ярого социал-демократа1, и многих, и многих других.
Иногда приносили к нам что-то спрятать «на одну ночь»,
иногда кого-то у нас переодевали, гримировали и увози-
ли на вокзал для переправки за границу, иногда кто-ни-
будь прямо из тюрьмы приходил к нам и жил некоторое
время. Считалось, что наша квартира, как квартира лю-
дей беспартийных, не опасна, мы тоже считали так, забы-
вая даже, что в нашем доме на соседней лестнице жил
участковый пристав, и, конечно, от его внимательного
взора не могло укрыться все, что интересовало его в на-
шей жизни. Однако до поры до времени все как-то схо-
1 К. Н. Левин после победы Великой Октябрьской социалисти-
ческой революции был одним «з активных деятелей Наркомпроса.

дило с рук. В материалах охранного отделения я, однако,
нашла указание, что внимание к нашей квартире все же
было.
С конца 1902 г. присоединилось новое начинание. Вах-
теров организовал при фабрике общеобразовательные
курсы для взрослых рабочих, привлекши к преподаванию
на этих курсах учителей детской фабричной школы
К. Н. Левина, П. Ф. Богомолова и врача фабрики Арте-
мова. В дни своих приездов в Тверь В. П. Вахтеров тоже
выступал на этих курсах с популярными лекциями-бесе-
дами то но естествознанию, то по астрономии, сопровож-
дая их опытами и картинами волшебного фонаря. Курсы
имели огромный успех, слушателей набиралось иногда
около тысячи, внимание было полное, интерес исключи-
тельный: после лекций спрашивали объяснений, просили
литературу. Живые беседы В. П. Вахтерова очень нрави-
лись рабочим, но самый большой успех имел К. Н. Левин
с его яркими популярными историческими лекциями. Из
материалов охранки видно, что уже в марте 1903 г. на-
чальник Тверского жандармского управления доносил в
Москву, что Вахтеров «читает рабочим фабрики лекции
антиправительственного направления», и далее доклады-
вает, что вообще «с назначением Вахтерова инспектором
состав учителей и учительниц в школе сильно изменился
и в число их стали приниматься лица политически небла-
гонадежные». Интересная характеристика дается в этом
донесении и школьной работе вообще: «В школе главным
образом, — говорится в этой бумаге, — обращено внима-
ние не на обучение грамоте, а на развитие детей; так
могу указать, что подростки знают, что во Франции из-
бирательный образ правления»!. Наличие такого пре-
ступления, как открытие детям тайны об избирательном
правлении во Франции, конечно, не могло остаться без
последствий, и внимание к школе, особенно к курсам, уси-
ливается: в июне того же года уже последовало запреще-
ние чтения лекций рабочим. Кажется, Василий Порфирь-
евич пытался что-то выяснить, ездил по этому поводу в
Петербург, но из этого ничего не вышло. Были слухи, что
бывший сослуживец В. П. Вахтерова по Москве, заняв-
ший после отставки его место, а потом переведенный ди-
ректором народных училищ в Тверь, будучи в дружбе с
1 Департ. полиции. Дело о Вахтерове, № 1097, ч.1.

тверскими властями, не раз высказывал удивление, как
это они «терпят Вахтерова». Один из преподавателей
юколы незадолго до запрещения рабочих курсов писал
В. П. Вахтерову: «О наших курсах идет дело в жандарм-
ском управлении, туда вызывают слушателей для допро-
сов». И далее о том, что упомянутый директор народных
училищ (школа и курсы были в ведомстве Министерства
финансов, и он лично ничего с ними сделать не мог... кро-
ме доноса) сказал как-то: «А я думал, что вас всех вмес-
те с Вахтеровым давно сослали»1. Предсказание вскоре
сбылось. Летом на даче у нас был очередной обыск: при-
езжали жандармы и, кажется, прокурор с допросом по
поводу одного адресованного Василию Порфирьевичу пи-
сьма. Письмо было из тюрьмы от арестованного народно-
го учителя, сильно скомпрометированного. Он написал
В. П. Вахтерову, правда совсем личное, письмо, прося
послать денег его жене, оставшейся на родине без гроша.
«Отговориться» Василию Порфирьевичу в данном случае
было нетрудно: были тысячи учителей, которые знали его
по курсам, лекциям и которых он почти не знал, а прось-
ба о деньгах, обращенная к нему, тоже была естествен-
на, п. ч. учителя хорошо знали его отзывчивость. Объяс-
нениями как будто удовольствовались и оставили его в
покое?. Но вот в ноябре того же 1903 г. ночью явился к
нам наш сое*ед, пристав, жандармы, понятые, и в квар-
тире был произведен тщательный обыск; не была забыта
даже и комната мирно спавших детей. Забрали кое-какие
вещи: книги, брошюры, письма, даже сломанную пишу-
щую машинку, и, по предъявленному ордеру, В. П. Вах-
теров был арестован и увезен в Таганскую тюрьму. Ор-
дер гласил, что арест должен состояться «независимо от
результатов обыска». Одновременно с В. П. Вахтеровым
были арестованы в Твери и заключены в ту же тюрьму и
оба преподавателя курсов Левин и Богомолов. Всем трем
было предъявлено обвинение в «систематической пропа-
1 Письмо П. Ф. Богомолова в Архиве Вахтерова. В книге
Л. Меньшикова «Охрана и революция», ч. 2, вып. I, в главе «Куль-
турники в провинции» есть выдержки из предназначавшейся для
заграницы корреспонденции из Твери, где подробно изложена вся
эта история о доносах «добровольцев» (игра слов, понятная для
местных жителей); очевидно, в Твери хорошо знали об инициаторе
доноса.
2 Указаний на этот обыск и допрос в делах о Вахтерове я не
нашла.

ганде среди рабочих социалистических идей», причем де-
ло это (в числе первоначально к нему привлеченных
были еще А. М. Суворовский и Н. В. Струве, впрочем не
подвергшиеся задержанию) в бумагах департамента
полиции называлось делом о «Тверском комитете». Ос-
нованием для обвинения служили показания допрошен-
ных свидетелей — рабочих, слушателей лекций. «Из от-
кровенных показаний допрошенных, — говорится в одной
из бумаг дела, — выяснилось, что под предлогом лекций
по отдельным отраслям научного знания все поименован-
ные преподаватели вели, по предварительному между со-
бою сговору, систематическую пропаганду среди рабочих
революционных идей, возбуждая в них вражду против
предпринимателей и фабрикантов и внушая слушателям
мысль о необходимости свержения в более или менее от-
даленном будущем самодержавной власти в России»
(курсив мой. — Э. О.). В частности относительно
В. П. Вахтерова было и такое показание: «По окончании
лекций по астрономии Вахтеров рассказывал рабочим о
порядках, существующих в иностранных государствах,
хвалил заграничную жизнь и указывал, что рабочим там
живется много лучше, чем в России, так как там при по-
мощи стачек они могут добиться от фабрикантов улуч-
шения условий труда и, участвуя через своих представи-
телей в издании законов того, чтобы законы были одина-
ково благоприятны как для бедных, так и для богатых.
Вместе с тем Вахтеров советовал рабочим объединяться
и распространять среди рабочего населения мысль о не-
обходимости свержения самодержавия, так как при на-
стоящем образе правления рабочим невозможно добить-
ся свободы и улучшения своего экономического положе-
ния»1. Другим обвинением против Вахтерова было то,
что он, присутствуя на лекциях других преподавателей,
тем самым как бы одобрял и их антиправительственные
выступления. Криминальным еще считалось и взятое у
нас при обыске письмо народного учителя2, которое ни в
какой связи с делом не находилось, но где были слова,
что учителя, памятуя заветы Вахтерова, воспитают в
народе «горячий протест против всего, что носит харак-
1 Департ. полиции. Дело о противоправительственной пропа-
ганде в школе при Тверской мануфактуре, № 2629.
2 Письмо учителя Симоновского (Деп. полиции, дело № 2629).

тер гнета и насилия над человеческой личностью». Толь-
ко это письмо и было предъявлено обвиняемому, осталь-
ное держалось в секрете, и даже показания рабочих не
были ему показаны. Во всех этих обвинениях была и
правда, и ложь. Конечно, ни один из преподавателей не
был так наивен, чтобы в тысячной аудитории рабочих го-
ворить то, что ему приписывалось, тем более что всем
было известно присутствие на фабрике шпионов, — ни
одна фабрика не обходилась без них (вероятно, и самые
показания якобы рабочих были получены именно от та-
ких переодетых агентов). Следовательно, той пропаган-
ды, да и еще «систематической», о которой говорилось в
деле, конечно, не было, равно как и о «свержении само-
державияв более или менее отдаленном времени» (!), на
лекциях, конечно, тоже не могло быть речи. К. Н. Левин,
в то время член партии с.-д., конечно, не в тысячной ау-
дитории вел свою работу. Но поводов к тревоге все же
было достаточно: направление школы, настроение препо-
давательского персонала, оживление в рабочей среде,
вызванное курсами — все это не было тайной.
Я очень волновалась за Василия Порфирьевича. Он
незадолго перед этим перенес воспаление легких, и ему,
тогда 50-летнему человеку, было большим риском одино-
чное заключение в сырой Таганской тюрьме.
Конечно, я немедленно начала хлопоты об освобож-
дении Василия Порфирьевича и, исполняя советы друзей
и знакомых, была у Лопухина и Плеве. Лопухин встретил
меня необычайно сурово: жестким голосом он высчиты-
вал мне «преступления» «издавно известного департамен-
ту полиции» Вахтерова и грозил какими-то большими ка-
рами. Плеве, жирный, широкозадый, пристально вгляды-
вался в меня своими пронзительными черными глазами и
буркнул мне, что у них в департаменте уже есть все нити
этого «Тверского комитета». Не более успешны были и
хлопоты В. А. Морозовой за своих трех арестованных
преподавателей. В. П. Вахтеров сидел в Таганке.
Мне удавалось доставать ему книги, он много читал
и работал, мы обменивались письмами и официальными,
проходившими через цензуру прокурора, с двумя пере-
крещивающимися желтыми чертами через текст, и тай-
ными, через сторожей, через выходящих из тюрьмы това-
рищей, а также и при личных свиданиях, которые проис-
ходили в общей зале при довольно слабом надзоре.

Сидел В. П. Вахтеров в Таганской одиночке три с по-
ловиной месяца, и все мои хлопоты о досрочном его ос-
вобождении на поруки или под залог не приводили ни к
чему. В воздухе уже пахло грозой, прокатывались фаб-
ричные забастовки, кое-где уже были и аграрные волне-
ния, и власти, конечно, совсем не были расположены к
мягкосердию. Оттого так суровы были репрессии и после
Технического съезда: аресты и высылки целого ряда лиц
были естественным завершением его К
Между тем здоровье Василия Порфирьевича внушало
мне большие опасения. Произведенный по моему проше-
нию медицинский осмотр Василия Порфирьевича част-
ным врачом констатировал плохое состояние его здо-
ровья. 12 марта состоялось распоряжение об освобожде-
нии В. П. Вахтерова из-под стражи с отдачей в Москве
под особый надзор полиции впредь до разрешения дела
о нем2. А 22 мая была прислана бумага о высылке Вах-
терова в пределы Новгородской губернии под гласный
надзор полиции сроком на три года. Ликвидировав свои
московские дела, Василий Порфирьевич выехал в Новго-
род, причем предполагавшаяся высылка его «по этапу»,
по его прошению, была заменена поездкой «на свой счет»
по железной дороге в сопровождении городового, пере-
одетого в «вольное платье» и снабженного пакетом и при-
казанием сдать «государственного преступника» из рук в
руки. Миссию свою он исполнил с полной добросовест-
ностью: передал и пакет и преступника новгородскому
приставу, который и выдал ему следующую расписку: «3
июня 1904 года в 11 часов вечера пакет на имя новгород-
ского полицмейстера за № 6254 от городового (имя
рек) вместе со статским советником Вахтеровым при-
нял».
В Новгороде мы были очень приветливо встречены
местной левой интеллигенцией, удобно устроились, и
В. П. Вахтеров, чувствовавший себя после тюрьмы уста-
лым и нервным, был рад отдохнуть в мирной семейной
обстановке, за работой, среди своих книг и рукописей.
И самый Новгород, очень тихий и, несмотря на свое исто-
рическое прошлое, очень патриархальный город, а осо-
бенно красивое имение Сперанского, где мы проводили
1 После съезда были высланы из Петербурга Рубакин, Чарно-
луский, Фальборк и др.
2 Моск. жанд. упр. Дело о Вахтерове, № 249 от 1903—1904 гг.

лето, действовали на Василия Порфирьевича очень успо-
коительно, и после тяжелых впечатлений обыска, ареста,
допросов, тюрьмы он стал быстро поправляться. Он мно-
го, по обыкновению, работал, составляя естественноисто-
рический отдел для наших школьных книжек «Мир в рас-
сказах для детей», и отдыхал в беседах с местной интел-
лигенцией, с посещавшими нас учителями, отдыхал со
своими ребятами, причем этот отдых неизменно сопрово-
ждался и наблюдениями над ними: то записывал он ска-
зочку, которую сочиняла 6-летняя дочка, то военную им-
провизацию ее братишки, переживавшего свой милита-
ристический период развития. Публично он почти не вы-
ступал, только 2 раза прочел доклады в учительском об-
ществе на тему о детской психологии, так как именно в
это время он обрабатывал свои тверские материалы, ко-
торые в виде детских тетрадок, анкет, сводок перекоче-
вали с нами в Новгород в двух огромных корзинах.
В июле 1904 г. тихая новгородская жизнь была раз-
бужена выстрелом Сазонова, убившего Плеве. Помню,
как это известие потрясло местное общество, как все за-
волновались и стали ждать дальнейших событий. Война
с ее ужасами, с ее катастрофическими неудачами до по-
следней крайности напрягла нервы. И вот назначение
Святополк-Мирского, слова о «доверии», слухи о «весне»,
о конституции, новый тон газет и новые газеты — на все
это живо реагировала местная интеллигенция. Не только
город, но и деревня встрепенулась, и не будет преувели-
чением сказать, что с лета 1904 г. явственно стало чувст-
воваться дыхание революции. Стали приходить вести из
деревни о небывалом возбуждении; там шли речи о са-
мом важном для нее: будет земельное «облегчение», а
«то и всю землю нам отдадут». И новгородский губерна-
тор, неумный немец Медем, как рассказывали, ездил по
деревням и, успокаивая крестьян, говорил им длинные
речи о том, что не надо верить смущающим слухам, что
никаких перемен не предвидится и что надежды на ка-
кие-то земельные переделы не больше, как «утопия».
Крестьяне в это время теснее сблизились с учитель-
ством и у него искали ответа на свои сомнения. В учи-
тельстве почувствовалось тоже что-то новое. Не только
революционно настроенная его часть, которая уже при-
мыкала к партиям, но и беспартийная, более инертная
масса встрепенулась: «Я был очевидцем, — пишет

Н. А. Малиновский, — словно волшебного превращений
учителей, раньше не хотевших слышать о революции.
Все как будто забыли о себе, о своих житейских забо-
тах, о служебных обязанностях. Настоятельным, всеобъ-
емлющим для всех делом стала лишь революция. Каж-
дый учитель, каждая учительница старались во что бы
то ни стало разыскать и привести на собрания учителей,
на крестьянское собрание революционера-оратора, ор-
ганизатора или, по крайней мере, человека, способного
прочитать доклад о текущем моменте, о партиях, о со-
циализации земли, о том, как организовываться крестья-
нам» 1.
Перемена курса облегчила положение В. П. Вахтеро-
ва в том смысле, что гласный надзор с него был снят, но
высылка не была отменена, и только в августе, по слу-
чаю рождения наследника, она была сокращена на треть.
Из Москвы нам писали друзья, советовали хлопотать
о возвращении, звали к работе, рассказывали о москов-
ских делах, настроениях и планах (иносказательно, ко-
нечно, ибо переписка наша всегда носила явные следы
ведомственного любопытства). Не помню теперь уже, кто
из учителей (не то В. В. Кирьяков, не то С. В. Аникин)
приезжали к В. П. Вахтерову в качестве своего рода «де-
легатов» от провинциального учительства. «Теперь ваше
присутствие в центре необходимо, — говорили они, — те-
перь объединение учительства в могучую силу — дело
ближайшего будущего». Никогда не покидавшее
В. П. Вахтерова желание вмешаться в «самую гущу жиз-
ни» «всколыхнулось всеми этими письмами, разговорами,
призывами. Возникали такие небывалые, такие заманчи-
вые надежды! Но как развязаться с глухим Новгородом,
как попасть в Москву, где затевается интересная работа:
срок пребывания в ссылке исчислялся в лучшем случае
15—18-ю месяцами. Способ был один: подать прошение
на высочайшее имя. Это был большой и тяжелый компро-
мисс, и нелегко пошел на него Василий Порфирьевич,
но... манила жизнь, открывавшая новые перспективы, ма-
нила работа, сулившая новые достижения. Прошение бы-
ло послано. Так как жизнь наша в Новгороде была очень
замкнутой — никаких выступлений, кроме двух докладов
1 Малиновский, Народный учитель в революционном дви-
жении, М., 1926, стр. 49.