Архив К. Д. Ушинского: T. 4. — 1962 — Электронная библиотека ГНПБУ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Содержанием настоящего, последнего тома «Архива К. Д. Ушинского» являются мало или совсем неизвестные работы начального периода его литературно-научной деятельности, появившиеся в течение первого десятилетия его служебной работы. С давних пор сложившийся в среде педагогов предрассудок, что, имея юридическую специальность, Ушинский не интересовался вопросами педагогики и что появившиеся в этот период литературные его работы нет оснований считать педагогическими, служил главной причиной того, что эти работы совсем не изучались в педагогической среде.

Изданный в 1948 г. первый том сочинений К. Д. Ушинского был предназначен для опубликования работ именно этого, начального периода литературной деятельности Ушинского. Он включал в себя работы, впервые собранные в одном томе после того, как они стали появляться в печати. Но этот том, в который включены преимущественно подписанные Ушинским работы, не мог вместить всего, что было напечатано Ушинским за первое десятилетие его научной и литературной деятельности. Кроме того, было очень трудно за короткий срок установить объем работ Ушинского за этот период, так как это были большей частью работы, печатавшиеся без подписи автора. Поэтому собранный и вчерне

обработанный материал этот был отложен с перспективой дальнейшего его опубликования наряду с другими аналогичными работами К. Д. Ушинского.

За истекшие 13 лет со времени выхода первого тома сочинений К. Д. Ушинского явилась возможность сделать ряд уточнений по вопросу о его научно-литературной деятельности за рассматриваемый период. Эти уточнения сделаны как в результате последующей проверки первоначально возникших предположений, так и в результате ряда работ, выполненных по другим линиям исследования, вне Института теории и истории педагогики. Таковы изыскания А. Н. Иванова, посвященные изучению ярославского периода деятельности К. Д. Ушинского и частично опубликованные им за последние годы в «Ученых записках» Ярославского педагогического института, а также результаты длительных изысканий известного библиографа В. Бограда по вопросам содержания журнала «Современник» за годы его издания, опубликованные им в издании «Журнал «Современник», 1847—1866 гг.» (Л., 1959).

Настоящий том Архива включает научно-литературные работы К. Д. Ушинского, извлеченные:

а) из «Ярославских губернских ведомостей», где Ушинский, как это стало известно только за последние годы, был в 1848 г. редактором неофициальной части этого издания. Раздел этот вместе с приложениями и примечаниями выполнен для настоящего тома А. Н. Ивановым;

б) из журнала «Современник», где анонимная работа Ушинского в 1852—1854 гг. выразилась в ряде рецензий, а также в оформлении материалов для раздела «Иностранные известия» и в нескольких статьях для других разделов;

в) из журнала «Библиотека для чтения», в который Ушинский перешел из журнала «Современник» в 1854 г. и работал в нем по январь 1856 г., выполняя частью пе-

реводные работы, частью работая в аналогичном «Иностранным известиям» «Современника» разделе. При этом работы Ушинского в «Современнике» продолжали печататься до середины 1854 г.

Сверх этого, основного содержания, в настоящий том вошли работы К. Д. Ушинского, которые в предшествующих изданиях его сочинений по разным причинам не могли появиться.

В приложениях печатаются материалы и документы к первому разделу тома, впервые документально освещающие обстоятельства появления первых опытов Ушинского в литературно-научной форме.

В сочетании с трудами К. Д. Ушинского, опубликованными в первом томе его сочинений, публикуемые в настоящем томе Архива ранние его научно-литературные работы дают яркий и конкретный образ молодого Ушинского, всесторонне, почти энциклопедически образованного, ставившего перед собой и перед читателем глубокие и принципиальные философские, психологические и педагогические вопросы и привлекавшего для их разрешения различные области знаний — естественнонаучных, экономических, географических, исторических, литературно-художественных. Именно за эти годы, работая в Ярославском лицее и сотрудничая в неофициальной части «Ярославских губернских ведомостей», а по выходе из лицея — в «Современнике», в «Вестнике Географического общества», в «Библиотеке для чтения», К. Д. Ушинский сумел выяснить основы своего мировоззрения настолько, чтобы впоследствии иметь возможность уверенно взяться за разработку педагогических вопросов с такой силой убеждения и с такими творческими усилиями, каких не хватало многим из его современников. Нельзя думать, что педагогом Ушинский стал только тогда, когда он был назначен инспектором классов Гатчинского института. И до этого он занимался педагогическими проблемами: его центральная рабо-

та первого десятилетия «О камеральном образовании», в которой он критически рассматривает систему высшего юридического образования, — разве это не педагогическая тема? Ее одной было бы достаточно для того, чтобы признать в Ушинском незаурядного педагога. Печатаемые в настоящем томе статьи и материалы Ушинского очень часто если не прямо, то косвенно имеют определенный педагогический интерес. Это значит, что педагогические проблемы были органически присущи его мышлению. Но он ставил их с самого начала не изолированно, не в отрыве от жизни, как это имело место в официальных министерских училищах, а в связи со всеми другими жизненными (экономическими, социально-политическими) вопросами. А это и есть то основное условие, при котором педагогическая деятельность может быть творческой и продуктивной. Педагогические взгляды К. Д. Ушинского формировались в связи со всеми другими сторонами его мировоззрения, и этой связью объясняется органичность его педагогической системы в отличие от педагогических идей многих других его современников.

ВОЛГА1
Под этим названием мы надеемся представить . на-
шим читателям описание этой реки в географическом,
статистическом и историческом отношениях. Мы не бу-
дем давать этому описанию ученой формы, разделять
и подразделять его на отделы и параграфы, но поста-
раемся изложить как можно живее все, что мы знаем об
этой замечательной реке, замечательной для нас вдвойне
как для русских и как для жителей Ярославской губер-
нии. Большую часть сведений мы будем почерпать из
сочинений Мюллера, Редена, Штукенберга, Шторха, Шу-
берта; Карамзина, Савельева и других русских и ино-
странных писателей; из наших русских летописей, из
собраний законов, наконец, из официальных известий,
помещенных в журналах министерств. Ученого порядка,
как сказано выше, мы держаться не будем, а постараем-
ся только соблюсти тот порядок, который требуется для
ясности и живости рассказа; а потому эта статья раз-
дробится на несколько отдельных статей.
Мы надеемся, что для жителей Ярославской губер-
нии не будет вовсе бесполезным познакомиться поближе
с той рекой, которой часто они вверяют все свое имуще-
ство и которая дала важные значения их губернии;
45 нитями привязывается Ярославская губерния к Волге
и от нее получает все направление своей промышленной
деятельности. Важнейшие ярославские города Волге
обязаны своим богатством и своим значением, и, кажет-
ся, нет ни одного села, ни одной деревни во всей Яро-
славской губернии, жизнь которой, богатства и занятия
не условливались бы этой рекой; следовательно, говоря

о Волге, мы будем говорить о предмете слишком близ-
ком и важном для ярославцев.
Значение Волги. Во всемирной истории Волга
играет весьма важную роль, в истории же русской зна-
чение ее неизмеримо. Если бы на берегах Волги разви-
лось языческое поклонение, то, вероятно, ей приносили
бы жертвы, как Гангу и Нилу. Она так же, как и эти
две реки, дала жизнь огромной стране, но сделала еще
и больше — связала две части древнего света, которые
без нее были бы разделены непроходимою пустынею.
Волга определила характер нашей истории, дала нам
почетное место в ряду других исторических деятелей,
указала высокое назначение. Уже 2000 лет оживляет она
обитателей однообразной равнины нашего отечества и,
может быть, без нее никогда бы оно не раздвинулось на
такое огромное пространство. Увеличение России и ее
цивилизация постоянно держались берегов рек вол-
жской системы и, можно сказать, выросли на этих бере-
гах; она для нас так же важна, как Нил для Египта,
важнее, чем Ганг для Индустана и Рейн для Германии.
Волжская речная система по своей величине и вод-
ному богатству далеко превосходит все речные системы
Европы. Источники ее от устья отстоят по прямому на-
правлению на 225 географических миль (1575 верст),
а протекает она более 3000 верст, тогда как Рейн имеет
в длину только 1225 верст, а Дунай — 2860. Этой огром-
ной длине вполне соответствует и огромность того про-
странства, которое занимают собою воды рек волжской
системы; сеть, составляемая реками этой системы, по-
крывает собою пространство в 30000 квадратных гео-
графических миль (1 470 000 квадратных верст), тогда
как сеть Рейна занимает только 3600, а сеть Дуная —
14 000 квадратных географических миль земной поверх-
ности; следовательно, по величине своей эта система
одна могла бы покрыть Германию, Францию и Пиреней-
ский полуостров. Этим расширением волжской системы
объясняется и ее водное богатство; она одна собирает
в себя почти все воды нашей Русской равнины, находя-
щейся между бассейнами Иртыша, Оби и Печоры с од-
ной стороны, Северной Двины, Невы и Западной Дви-
ны — с другой, Днепра, Дона и Урала — с третьей.
Другое важное значение дает Волге то обстоятель-
ство, что верховья ее почти сходятся с верховьями За-

ладной Двины и Днепра. Таким образом, через все ог-
ромное пространство России образуется дуга обильного
водного сообщения; на этой-то дуге впервые пробежала
историческая жизнь электрическим током и сообщилась
всему нашему отечеству. За 2000 лет до нашего времени
этот водный полукруг уже кипел торговым движением,
сообщал Европу с Азиею, увлекал бесчисленное множе-
ство полудиких народцев в общую историческую дея-
тельность. Берега Волги в этом смысле поистине можем
назвать колыбелью русского народа, и недаром он в од-
ной из своих любимых песен назвал дорогую реку своею
матушкой.
Система Волги для мира восточного, славянского,
финского и татарского имеет еще более значения, чем
Рейн для мира западного, германского. Рейн связывает
народы одноплеменные, которые и без него имели бы
много точек соприкосновения и возможности взаимного
развития жизни общественной; Волга же, соединяя раз-
ноплеменные народы, несходные по происхождению и об-
разу жизни, служила для них единственным условием со-
единения и единственным источником общей цивилиза-
ции; но все эти племена принадлежат к этим трем типам:
славянскому, финскому и татарскому. Одною из главней-
ших задач русской истории было связать эти три народ-
ности в единый русский народ, ввести их в государствен-
ное устройство и дать им историческое значение. Волга,
с одной стороны, указывала ясно на эту великую задачу,
а с другой — сама же представляла собою действитель-
нейшее средство к разрешению этой задачи. Болото, рав-
нина и степь — три главнейших типа русской местности,
из различного смешения которых образуются все осталь-
ные ее различия,— связаны волжской системой в единое
целое, имеющее свой особенный характер, который нигде
уже на земном шаре не повторяется. Этот характер свой-
ствен только одной русской местности. Три представите-
ля этих трех географических типов: финн, славянин и та-
тарин — соединились также воедино историей, совер-
шавшейся на берегах рек волжской системы, соединились
в единый русский народ с особенным историческим ха-
рактером и с особенным историческим назначением.
В этом соединении, или лучше сказать сотворении наро-
да, волжская система играет решительную роль.
В расположении этого бесчисленного множества рек

и речек волжской системы, в направлении ее главной
нити выразило провидение ту задачу, которую решает
русское государство в истории. Близорукий глаз челове-
ка может только то прочесть в этих гигантских письме-
нах, что уже разрешила и выполнила история, а об ос-
тальном можно только догадываться и верить, что ко-
нец будет соответствовать великому началу. Направле-
ние Волги имеет много особенного в себе, и в этой осо-
бенности природа ясно начертала тот путь, которым
должны были идти народы, находящиеся на простран-
стве, покрытом волжской системой. Начинаясь вблизи
Балтийского моря, она, в противоположность всем рекам
его, идет на восток и потом на юг по тому углублению,
которое Гумбольдт справедливо назвал кратером древ-
него мира. Это углубление достигает самого большого
понижения в степном Каспийском озере. Рейн ведет на-
роды в океан, Волга, напротив, увлекает их насильно
в самоед сердце континента древнего мира. Если бы она
выбрала себе дорогу в Черное море, куда, как кажется,
ей хотелось пробиться, то она была бы только величай-
шею из рек Европы и разделила бы в истории их участь
и вместе с тем потеряла бы свое прекрасное назначение,
которое ей дает такое высокое место в общей физионо-
мии земного шара и в его истории. Теперь же она един-
ственное живое звено, которым соединяются две части
Старого Света, потому что она занимает и наполняет со-
бою то огромное углубление, тот кратер, которым делит-
ся Старый Свет на две половины. Начинаясь в средине
России, связываясь с верховьями рек, ведущих в Европу,
Волга оканчивается в Азии, в том озере, которое яв-
ляется самым углубленным местом этой части света.
Сверху питают ее болотистые страны, потом она омы-
вает самые прекрасные, плодородные, самые населенные
русские губернии, житницы Восточной Европы. На юге же
она врывается в самую глубь степей и поит бесчислен-
ные стада азиатских кочевых народов. Устье Волги и
бассейн, в который она изливается, принадлежат Азии,
и если европейская жизнь проникает туда, то ее зано-
сит Волга — она помогает русским приносить цивилиза-
цию Европы и государственное устройство на пустынные
берега Каспийского моря. Устье Волги всегда было лю-
бимым кочевьем азиатских народов, и первые слабые
начала европейской жизни занесены туда нами и наши-

ми предками. Петр Великий, читая ясно в книге судеб
России, разбирал эти гигантские буквы, начертанные на
ее поверхности; многого надеялся и ждал он от своей
каспийской экспедиции, но дела Запада отозвали его
от Востока, судьба сказала: довольно!., и оставила его
потомкам прочитать следующую страницу великой
книги. Петр Великий нигде не бывал даром, ой одарен
был творящей силою, и где чему-нибудь назначал место,
там оно росло и растет доныне; последнее его указание
было на Каспийском море. Это назначение свое связы-
вать Европу с Азиею Волга выражает постоянно уже
2000. лет, но до сих пор еще задача далеко не выполне-
на. И по величине своей Волга представляет также пе-
реход от миниатюрных европейских форм к азиатским.
Это явление природы имеет разумное европейское со-
держание, но выражает его в огромной азиатской фор-
ме. Взгляните на города Волги, на станции торгового
оборота между Каспием и Балтийским морем: Астра-
хань, Саратов, Симбирск, Казань, Нижний Новгород,
Кострому, Ярославль, Тверь и потом на связанные с
нею Великий Новгород и Петербург; это также стан-
ции из Азии в Европу. На западе Волга оживляет сво-
ими притоками все центральные русские губернии; на
севере проводит жизнь в бесконечные снеговые пусты-
ни; на востоке она же провела русское владычество за
Уральские горы, и по ее водам неисчерпаемое богатство
леса и железа губерний: Вятской, Пермской и Орен-
бургской — может быть перенесено в степи саратовские,
астраханские и на берега Каспия, туда именно, где при
случае это богатство может произвести чудеса.

ВОЛГА
ИСТОЧНИКИ ВОЛГИ. ВОЛХОНСКИЙ ЛЕС
Волга берет свое начало из того же огромного вод-
ного резервуара, из которого вытекают Днепр, Ловать и
Западная Двина. Этот водный резервуар, известный
у нас под разными именами: Алаунских гор *, Волхон-
ского леса **, Валдайских возвышенностей ***, имеет
чрезвычайно важное значение в нашей истории. Он дал
начало трем важнейшим нашим рекам и бесчисленному
множеству их притоков и поддерживает теперь водное
богатство этих нитей, которыми огромное тело России
связывается в одно живое, целое. Уже Нестор заметил
единство этого резервуара для всех наших важнейших
водных путей («Днепр потечет из Оковского леса, и по-
течет на полдне; а Двина из того же леса потечет, а идет
* Это ученое название, данное этой местности потому, что здесь
предполагали жилище аланов. Шафарик утверждает, что городище,
разбросанное по холмам этой стороны, аланской постройки: Мюллер
приписывает их угро-венграм, то есть кочевой чуди; а может быть,
это не более как финские крепости и храмы, подобные той, которую
разграбили скандинавские удальцы в начале XI века, заплывши
в Биармию из Белого моря по Северной Двине, и в которой нахо-
дилась статуя чудского бога Юмалы, увешанная. драгоценностями.
** Лес в славянских языках имеет два значения: собственно
леса, в нынешнем смысле слова, и гор. К нашей местности оба
значения приложимы, и мне кажется, что Нестор давал Оковскому
лесу смысл центрального русского леса, потому что гор собственно
он здесь заметить не мог. Слово «Волхонский», как замечает Ша-
фарик, есть испорченное «Оковский».
*** Валдайские горы имеют более тесное значение, как мы уви-
дим это далее.

на полуношье и впадеть в море Варяжское; из того же
леса потечет Волга на восток, и втече семьюдесят жерел
в море Хвалисское»). Судя по тому, что эта возвышен-
ность поит собою так много рек, и притом таких огром-
ных рек, рассылает страшное количество воды в три
моря, можно бы подумать, что она за облака подымает
вершины свои, сохраняя на них вечные снега. Ничуть не
бывало; самые выдающиеся ее вершины достигают не"
более 1000 парижских футов над уровнем океана по вы-
числению Паррота и 1150 футов по вычислению других;
следовательно, она по высоте своей далеко не заслужи-
вает даже названия гор. Несмотря, однако, на такую
[незначительную возвышенность, Волхонский лес в на-
шей русской, так называемой сарматской, равнине яв-
ляется владычествующею местностью и центром, из кото-
рого развивается богатая водная система Восточной Ев-
ропы. Вместе с тем он образует и естественную границу,
которою разделяются Прибалтийская и Понто-Каспий-
ская части России. На северо-западе этой возвышенно-
сти попадаются уже отрывки гранита, тогда как на юго-
востоке окаменелые морские остатки лежат в известко-
вой почве. В эту болотистую возвышенность юго-восток
России вводится вверх по Волге и ее притокам и встре-
чается здесь с Западною Двиною, по которой в древно-
сти проникало к нам западное европейское начало, и с ис-
токами Днепра, ведущего сперва в тучную малороссий-
скую равнину, а потом в южную степь.
Эта центральная плоская возвышенность подымается
на весьма большом пространстве незаметными холмами,
основание которых весьма обширно, а вершины никогда
не заостряются в пики или гребни, а, напротив, оканчи-
ваются широкими площадями. О нетающих снегах, ко-
нечно, здесь не может быть и речи, но зато есть другие
водные сокровищницы — это болота и топи, никогда не
высыхающие и которые часто прорываются в озера, ино-
гда весьма значительные; так Волга, прежде чем де-
лается судоходною, проходит целый ряд болотных озер.
Более половины Новгородской губернии и половина
Тверской покрыты лесами, топями, болотами, озерами,
хлебопашество, впрочем, проникает сюда мало-помалу,
хотя осушенная почва плохо вознаграждает труд. Леса
этой местности в древности в полном смысле слова были
непроходимы. Владимир Святой, собираясь на Новгород,

велел прежде рубить леса и класть мосты. Самые тата-
ры не могли проникнуть сквозь эту гущину. Построение
Петербурга и устройство каналов сделали леса проходи-
мыми, а последние несколько осушили почву; но и до
сих пор еще Волхонский лес обширен и густ. Он-то и
привлекает к земле атмосферическую влагу и, защищая
почву от солнечных лучей, дает существование беско-
нечному множеству топей, озер, речек и рек.
Границы этой плоской возвышенности можно ука-
зать только приблизительно, определив некоторые точ-
ки, до которых она достигает: от того угла, который де-
лает Западная Двина возле Витебска, до Бело-озера
(около 700 верст), и в том же направлении от Торопца
до Тихвинского канала; с другой стороны от Новгорода
до Твери (около 350 верст); далее за Тверь эта возвы-
шенность спускается незаметными известковыми холма-
ми к самой Москве. Но собственно Волхонский лес с не-
прерывными лесами, топями, озерами и болотами нахо-
дится только в трех уездах трех различных губерний:
Торопецком, Осташковском и Холмском. Горного харак-
тера эта возвышенность нигде на своем протяжении не
имеет, и только около Валдая ландшафты получают
легкий горный оттенок. Валдайские горы состоят из кру-
тых холмов, которые, впрочем, не подымаются выше
30 сажень над поверхностью земли. Эти холмы прорыты
глубокими рвами, а на вершинах их, покрытых глинистой
почвой, попадаются уже гранитные отрывки, гладко
округленные, что должно приписать действию воды, ко-
торою они, вероятно, сюда и занесены. Это самая жи-
вописная местность из всех центральных местностей Рос-
сии. Особенную живость придают ей небольшие озера,
разбросанные повсюду, посредине которых часто нахо-
дятся острова с прекрасными рощами. На одном из та-
ких островов на Валдайском озере находится известный
Иверский монастырь, основанный Никоном. Валдайская
местность есть самая возвышенная в сарматской равни-
не, у подошвы же Валдайских гор разнообразие исче-
зает и появляются однообразные леса, топи и болоту
По геологическому составу своему Алаунская возвы-
шенность не принадлежит к древним и носит следы вод-
ного образования морского осадка. Она состоит из раз-
личных, один на другом наложенных земляных пластов,
по большей части известковых и глинистых, кой-где по-

падается и шифер. Сверху же все это покрыто раститель-
ными остатками, находящимися в болотах. Известняко-
вые массы являются здесь повсюду как основание и,
по замечанию Лаксмана, суть морские осадки. Множе-
ство окаменелых морских растений и раковин указывает
на происхождение этих известняковых масс, которые
волнообразно, то возвышаясь, то поднимаясь, через Во-
локоламск идут к Москве.
Здешние озера по образованию своему одинаковы
с озерами Финляндии, и, вероятно, многие из них —
не более как лужи, оставленные отхлынувшим морем,
существование которых поддерживается только болоти-
стою почвою, лесом да протекающими сквозь них или
втекающими в них реками. Эти-то реки изменили, ве-
роятно, и самый состав воды в этих озерах: из морской
сделали ее пресною или полупресною; но эта заметка
на все озера не простирается; многие из них, подобно
Переславскому, отличаются чистотою воды и существуют
самобытно. Болота наполнены железной рудой, которая
с высушением их появляется на поверхности земли ино-
гда в огромном количестве; так, например, на берегах
Мологи, возле Устюжны, лежит целое железное пол? *.
Каменный уголь может добываться здесь в достаточном
количестве, и это, как мы увидим впоследствии, чрез-
вычайно важное обстоятельство.
Климат здесь суровее, чем можно бы было ожидать
по градусам. Но и в этом отношении Алаунские горы
представляются границею между климатом западным,
влажным морским, прибалтийским, и юго-восточным,
сухим, степным, азиатским. Множество лесов и болот,
огромное количество испаряющейся воды придают осо-
бенную суровость и мрачность этой стране. Но эти же
леса привлекают к земле атмосферическую влагу и, за-
щищая почву от солнечных лучей, дают существование
бесконечному множеству топей, озер, речек и рек и та-
ким образом делают эту местность огромным резервуа-
ром воды, которая рассылается потом во все концы на-
шего царства бесчисленными речными руслами. В отно-
шении водной системы нашего отечества мы можем на-
звать Волхонский лес центральною местностью, и все не-
* Город Железнопольск от такого же свойства своих окрест-
ностей получил название.

оценимо важное назначение ее состоит, с одной стороны,
в том, чтобы питать эту систему, единственную во всем
мире, а с другой стороны — чтобы служить звеном, со-
единяющим все русские моря. И, в самом деле, важней-
шие наши искусственные сообщения пролегают чрез
эту плоскую возвышенность, что само собою говорит
уже о незначительности ее высоты.
Для хлебопашества эта страна не назначена и к об-
работке весьма мало способна. По большей части, как
только вершина холма освобождается от леса, то, осу-
шаясь, делается песчаною. На таких-то песчаных холмах
расположены селения тех уездов Тверской и Новгород-
ской губерний, которые принадлежат к этой местности.
Эти непроницаемые леса, эти топи и болота были при-
вольем для финна. Сюда-то он скрывался от постоянно
его теснившего славянина, и здесь еще до сих пор удер-
жались отрывки карелов с их природным наречием. У ис-
токов Мологи и дальше к Белому озеру, говорят, можно
найти беспримесных финнов, и хотя они все знают по-
русски, но не забыли еще и природного языка. Охота,
рыбная ловля и полукочевое бродячее хлебопашество
были их любимыми средствами пропитания; торговое
значение страны так сильно выражено, что апатический
финн не мог противостоять ему и пустился переволаки-
вать товары Азии, привозимые по Волге из Болгара,
в реки и озера балтийской и черноморской систем, где
встречали его однодеревки русов. Мне кажется, что в
древней нашей торговле финны участвовали именно
этим перетаскиванием товаров поволоком, доставляя,
кроме того, пушных зверей торговцам русским и болгар-
ским. Этот способ доставки товаров перешел по наслед-
ству к бурлакам. Новгородцы протеснились сквозь чуд-
ские племена в эту страну лесов и болот не за тем, что-
бы предаться здесь любимому славянскому занятию
земледелия. Для этого они бы не покинули плодоносных
равнин Вислы и Днепра. Гибкий уклончивый по обстоя-
тельствам славянский характер должен был здесь изме-
ниться, и изменился совершенно и новгородец. Славянин
по преимуществу сделался самым предприимчивым, са-
мым смелым купцом и воином. Эти два занятия не мог-
ли тогда существовать отдельно. Да и как ему было не
увлечься торговым направлением, когда он мог здесь,
взвалив свою легкую лодку на покорного финна, пу-

стить ее во все четыре стороны света. Поторговать и по-
драться с арапом на берегах Каспия, с византийцами
на Черном море, с волынцами и скандинавцами на Бал-
тийском или съездить за мехами за Уральский хребет
и к берегам Ледовитого океана. Чудно завязала здесь
природа узел всех огромных водных путей нашего го-
сударства и доставила здесь перекресток всех наших вод-
ных дорог. Поселившись на этом перекрестке, славянин
должен был измениться, и изменился окончательно. Мир-
ная южная лень уступила место удальству и отваге, при-
вязанность к местности — беспокойному желанию побы-
вать всюду, поторговаться, подраться со всеми, и ровный,
патриархальный быт—задушевному, вольному дружин-
ному братству. Вот где лежит и начало наших варягов,
прямые потомки которых офени и варяги владимирские,
но об этом — когда-нибудь после и больше, а теперь,
чтобы не сбиться с пути, мы снова воротимся назад к
Волхонскому лесу.
Из всего, что мы сказали о нем, мы можем вывести,
что этот водный резервуар так же необходим для орга-
низма России, как сердце для организма человеческого.
Он один наполняет все наши реки, которые, со своей сто-
роны, только одни дают жизнь безбрежной равнине Во-
сточной Европы. Пока еще железные дороги не замени-
ли нам водных сообщений, мы должны беречь реки как
источники нашей жизни, нашего богатства, нашей циви-
лизации; они одни делают нашу страну страною евро-
пейскою. Торговля — вот назначение местности, занимае-
мой Волхонским лесом, а не земледелие, не фабрикация.
Это назначение высказано природой и историей так ясно,
что отвергать его невозможно. Здесь бороться с приро-
дой, вырубать леса, осушать болота было бы все рав-
но, что срубать сук, на котором стоишь. Чтобы навсегда
отложить в сторону топор перед этим лесом, то стоит
только взглянуть на некоторые части наших южных сте-
пей, которые, по всей вероятности, были покрыты деревь-
ями, а вместе с тем речками и ручьями, о которых на-
поминают оставшиеся балки, а теперь там один песок
да открытая, бесплодная, безнадежная пустыня; но то
сделали кочевые варвары, которые сегодня здесь, а зав-
тра там; а мы должны оставить потомкам нашим землю
еще в лучшем виде, чем получили ее. Вмешательство
правительства в распоряжение частными лесами здесь

необходимо и в высочайшей степени благодетельно. Оно
стоит наверху, откуда видна ему вся относительная важ-
ность этих лесов, а для частного человека, у которого
перед глазами только его кусочек, он только и виден.
Но если каждый распорядится как ему покажется вы-
годней (а выгодней всего для человека, который не рас-
считывает дальше жизни своей, вырубить лес... и капи-
тал и земля), то таким образом не осталось бы скоро
ни лесу, ни болот — на месте их появилась бы песчаная
равнина,-а песчаная равнина здесь — язва страшная для
всей России. И потому благодарить правительство
должны мы за все ограничения лесной собственности и
помогать ему всеми нашими силами. Эти леса, топи и
болота — источник нашей государственной жизни, а част-
ная собственность не должна вредить государству, по-
тому что она существует только в нем. Истинный, высо-
кий патриотизм показывается не в одних временных
вспышках, но в постоянном образе действий. Умереть за
отечество всякий из нас не задумается, но постоянно
ограничивать себя в его пользу — гораздо труднее, а по-
тому и доблестнее. Будем же так поступать с нашей
землею и с нашими лесами, чтобы и дети наши и вну-
ки не помянули бы нас лихом, не сказали бы, что мы рас-
точили их богатства. А что важнейшая причина обмеле-
ния рек есть вырубка лесов, это для нашего отечества,
где большая часть рек питается только лесными боло-
тами, совершенно справедливо. Наши реки хотя еще очень
богаты, но обмелели значительно уже на глазах истории;
так, из летописей видно, что по некоторым притокам Оки
плавали свободно, а теперь там чуть-чуть струится вода,
а инде остались только высохшие русла, усеянные рако-
винами,— и только весной наполняются эти русла водою,
как южные балки.

ПОЕЗДКА В РОСТОВ. РОСТОВСКАЯ ЯРМАРКА.
ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ И СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ2
Теперь в Ярославской губернии две новости, а имен-
но: ярмарки ростовская и ярославская; если мы успеем
достать об них официальные известия, то постараемся
сообщить их нашим читателям вместе со сведениями,
полученными от частных лиц, а теперь пока можем толь-
ко сказать, что видели Ростовскую ярмарку; по пробы-
вании в Ростове только один день трудно что-нибудь ска-
зать о самой ярмарке; замечу только одно, что тот очень
бы ошибся, кто по числу лавок стал бы судить о вели-
чине оборота в Ростовской ярмарке; лавок вообще не-
много, новых товаров и того меньше, по большей части
мы встречались там со старыми знакомыми, которых мо-
жем видеть!, если угодно, хоть каждый день в ярослав-
ском гостином дворе, и притом еще дома мы можем
найти гораздо больше, нежели нашли там. Кажется, что
купцы соседних губерний съезжаются туда продавать
товар, который дома с рук нейдет, зато для простого
народа раздолье: деревенские щеголихи приходят туда
толпами запасаться красными платками на целый год.
Кажется, сколько мы могли заметить, что в Ростове
розничная продажа идет только товарами низших сор-
тов, которые употребляются деревенским сословием, и
идет довольно удачно,—и вообще, как я слышал, в по-
следние годы, сбыт на товары, употребляемые деревен-
ским и низшим сословием, весьма увеличился и сделал-
ся самой выгодной отраслью торговли. Дай бог! Я ду-
маю, что гораздо вернее можно определить успех про-
мышленности и народного богатства по количеству гру-

бых красных платков, расходящихся в народе, нежели
по нескольким кускам тонкого сукна, может быть, не
уступающего английскому, но производство которого
держится только тарифом; но об этом когда-нибудь пос-
ле и больше, а теперь пока о Ростовской ярмарке и
Ростове.
Бродили мы долго, наконец захотели пообедать —
нам указали дорогу в гостиницу Киселева. По ступень-
кам поднялись мы на лестницу, ведущую на вал, долж-
но быть очень древний, наверху красовалась вывеска
в виде виселицы; прошли под эту виселицу в надежде
увидеть приятное заведение, а увидели просто поле, одно
только поле, нет, виноват, забыл еще толпу оборванных
нищих, которым мы, конечно, как люди нового века, ни-
чего не подали, но где ж гостиница? Она скрывалась под
валом, как кузница или как русская баня; наружность
ничего не обещала хорошего, но," войдя, мы были при-
ятно удивлены; много прекрасных больших комнат,
очень хорошая прислуга из ярославских.молодцов и та-
кое множество народа, что мы сперва были оглушены.
Не зная местности, мы отправились налево и попали в те
залы, где обедает промышленная чернь. И здесь нас по-
разило одно приятное явление: в таком огромном мно-
жестве народа, и притом народа в армяках, и душегрей-
ках (здесь было много женщин, они пользовались сво-
бодою ярмарочной жизни), не только буйства и драки,
но даже крика и неприличной брани мы не слышали; все
разделились на отдельные кружки, говорили громко,
и когда мы немного попривыкли к шуму, то нашли его
довольно не дурным.
Нам захотелось посмотреть, что делается в другом
конце заведения, набитого битком, и мы прошли в ту
залу, где обедает промышленная аристократия; тот же
порядок, та же прислуга, тот же стол, только не те лица.
Не знаю как кому, а мне приятнее было сидеть в той за-
ле, в которую мы попали сначала. Здесь мы только по-
няли, в чем состоит важность Ростовской ярмарки; опто-
вая продажа и торговые сделки — вот, кажется, ее
главное назначение; здесь покупаются купцами полу-
годовые провизии для их домашнего оборота, здесь же,
кажется, происходит уплата по векселям и передача их.
Конной ярмарки мы уже не застали, а потому ниче-
го об ней сказать не можем. Все, что мы здесь сказали.

не выдаем за верное — это только заметки одного дня,
н притом человека, который сам в ярмарке участия не
принимал; о самом Ростове мы поговорим в следующем
листке.
Часу в 8-м вечера мы были уже на возвратном пути
Ростовский протоиерей напомнил нам, что в эту ночь
будет полное лунное затмение, и в 10 часов оно в са-
мом деле началось; небо было совершенно чисто, а по-
тому мы могли следить затмение от начала до конца —
на севере появилось северное сияние, сперва в виде крас-
ного пятна, а потом белых длинных столбов. Лунное за-
тмение сначала нас очень занимало, и мы беспрестанно
высовывались из кибитки с опасностью разбить себе фи-
зиономию; но оно продолжалось слишком долго, чтобы
удержать эффект,— и затмение, как все в мире, нам ско-
ро прискучило, а потом даже и рассердило, потому что
по его милости мы чуть было не опрокинулись два раза
в лужу и не сломали себе шеи; еще перед началом за-
тмения мы, передразнивая Кука, предсказали извозчику
и еще какому-то молодцу, которого русские извозчики
имеют обыкновение подцеплять на дороге для компа-
нии,—предсказали, что вот-де сейчас затмится луна; гос-
пода, сидящие на передке, не были похожи на острови-
тян, и один из них спросил у нас: «Что, аль в календаре
вычитали?»
Темнота была такая, что по скверной дороге мы едва-
едва добрались до Ярославля; но луна, как будто в на-
смешку, открыла свою жирную физиономию, когда мы
уже воротились домой. Впрочем, извозчика затмение не
сконфузило, и он ехал довольно скоро, потому что мы
застали еще огни в Ярославле. Правда почтенный воз-
ница не жалел наших боков, а мы не заставляли ехать
тише по похвальному правилу: не пропадай наши день-
ги даром.
ПРОДОЛЖЕНИЕ О РОСТОВЕ
Едва ли какой-нибудь город в России сохранил бо-
лее Ростова признаков древности. Для археолога взгля-
нуть на Ростов — все равно что понюхать старую зале-
жавшуюся рукопись: необыкновенно приятное ощуще-
ние, лучше лимбургского сыру! Когда, начитавшись опи-

саний древних городов, я в первый раз проехал через
ростовские валы, добрался до его детинца, или кремля,
то мне почудилось, будто я каким-то чародейством вдруг
перенесен в русский княжеский город XIV столетия.
Начало Ростову положено еще приземистым фин-
ном, который вечно жался к лужам и болотам; время
построения забыла история, а строителей города на-
поминает только его озеро-болото да съеженные физио-
номии бродящих под разными предлогами попрошаек.
Я глядел на них с восторгом: финны, настоящие финны!
И до сих пор они еще не могут отвыкнуть от своей
бродяжнической жизни и шныряют там и сям между рос-
лым и жирным славянским племенем. У некоторых лич-
ностей ростовских до того физиономии резки и смелы,
что я. уверен в их происхождении от древних буйных
ростовских бояр, которыми, как вам небезызвестно, сла-
вился древний Ростов, равно как и огромными репой и
свеклой. Репа и свекла и теперь остались, и теперь сла-
вится ими Ростов, а древних ростовских бояр будто вет-
ром сдуло. Заглянуть бы на кладбище, не уцелело ли
где на камне хоть одно имечко? Да нет, надежда плоха,
у нас с таким искусством обтесывают старые камни для
новых построек, так плотно обмазывают их известью",
что трудно до чего-нибудь добраться.
Древние ростовские здания столпились в одну кучу,
и до того они древни, что даже подойти к ним страшно,
а войти в них — нечего и думать; толстые башни выгля-
дывают еще довольно грозно, но старые церкви, как буд-
то из почтения ко вновь обитым и блестящим главам со-
бора, сняли свои шляпы.
Все развалины ростовские стоят, как я уже сказал,
на берегу озера, и потому вид на них с берега очарова-
телен. Архиерейский дом высится посередине, будто бы
дворец бывшего властителя, стены еще целы, башни еще
грозны, но к стене прилепилась уже какая-то лачужка,
а на площади, лежащей в середине развалин, торгуют
сеном. Впрочем, это нисколько не портит, а, напротив,
оживляет картину. Гладкая поверхность озера, покры-
тая свежей пеленой, уходит из глаз. Как здесь должно
быть хорошо летом! Не знаю, был ли когда-либо снят
этот вид, а, право, он стоит того и, верно, не уступит
никакому немецкому бургу.
Собор Ростовский — тезка Владимирскому, Москов-

скому и даже нашему Ярославскому, но далеко превос-
ходит их всех стройностью и величиной; в нем ничего
не переделано, кроме нижних окошек, которые прежде
были весьма узки и делали, вероятно, храм весьма мрач-
ным, он и теперь не совсем светел. Из всех древних собо-
ров, как я слышал, один только Ростовский вполне со-
хранил древние формы, и формы эти величественны и
прекрасны. Какая-то твердая и спокойная мысль выра-
жается в них; в них нет затейливости готической, ни изя-
щества классической архитектуры, но выражается что-то
необыкновенно простое и светлое.' Впрочем, только фор-
мы и остались древние, а образа внутри, сколько я мог
заметить, кажется, по большей части новые; но состав
иконостаса древний, и весь иконостас чрезвычайно гран-
диозен, он уходит от пола в самую вершину церкви.
Один ярославский любитель древности обратил мое
внимание на колокольный звон собора; и в самом деле
колокола здесь расположены как инструменты в оркест-
ре, и звонившие увлекались своим занятием как настоя-
щие артисты: один, накренившись набок, захватил ле-
вою рукою полдюжины маленьких визгунов, правою по-
дергивал за язык толстенького альта, и в то же время,
кажется, и нога его не оставалась праздною. Другой с
важным видом тяжело раскачивал большой колокол и
действовал, кажется, с полною уверенностью в важности
своего призвания. Расправляющиеся с турецким бараба-
ном и большими колоколами всегда имеют серьезные и
почтенные физиономии. Возле церкви собралась толпа
слушателей; и в самом деле гармония выходила очень
недурная, говорят, что артисты колоколен занимаются
этим искусством по страсти с самых юных лет. А преж-
де, бывало, и древнее бояре тучным телом своим поды-
мались с целым семейством на вершины колоколен, и
каждый выбирал себе колокол по характеру и возра-
сту— то-то была чудная картина! Дорого бы дал, чтобы
взглянуть на нее...

НЕОБХОДИМОСТЬ СБЕРЕЖЕНИЯ ЛЕСОВ В ВИДАХ
ОБЕСПЕЧЕНИЯ ГОРЮЧЕГО МАТЕРИАЛА
И ВООБЩЕ ДЛЯ БЛАГОСОСТОЯНИЯ
ОБЩЕСТВЕННОГО3
Увеличение народонаселения, особенно в наших стра-
нах, необходимо влечет за собою увеличение потребле-
ния горючих материалов для топлива. Еще более усили-
вается потребность его при развитии промышленности
и введении машин, действующих парами, а особенно при
устройстве пароходов и железных дорог. Каменный уголь
и дрова суть лучшие и почти единственные из известных
материалов, служащие как для отопления, так особенно
для получения пара как движущей силы. Малоупотреб-
ляемый у нас доселе первого рода материал с распро-
странением линий железных дорог, без сомнения, дол-
жен получить значительную важность. Но вместе с тем,
на первых по крайней мере порах, трудно будет обойтись
при извлечении пара без дров. Конечно, у нас в некото-
рых местах империи лесов еще очень много, но они за-
метно с каждым годом истребляются, а истребление ле-
сов во всяком случае имеет весьма неблагоприятные по-
следствия.
Не говоря уже о недостатке горючего материала, ко-
торый может быть следствием неблагоразумного поль-
зования лесами, все хозяева и естествоиспытатели со-
гласны в том, что истребление лесов влечет за собою
гибельные последствия для хозяйства вообще. Нерасчет-
ливое пользование частными лесами истребляет их
и влечет за собою вред не только для владельцев лесов,
но и для целой страны. Чтобы остановить успехи зла,

конечно, первою заботою должно быть—сохранить леса
существующие. Правительство в этом случае уже пода-
ло пример: оно приняло и усиливает постепенно меры
к охранению своих лесов. Частные владельцы, дорожа-
щие интересами земледелия и благом страны, должны
следовать этому примеру; но как этого достигнуть?
Мысль, как бы она ни была справедливою и очевид-
ною, редко может быть приводима в исполнение людь-
ми, движимыми разнородными интересами, если она не
превращается в правило обязательное, с постановлением
которого соединяется вместе и наблюдение за ненару-
шимостью его. Во многих государствах, особенно в Гер-
мании, правительство положительными узаконениями
назначило предел истреблению частных лесов, видя
в этом истреблении дело не частное, а общественное,
касающееся благосостояния всего общества.
В герцогстве Нассаукском все владельческие леса
подчиняются общему надзору лесного управления. Каж-
дому предоставлено пользоваться своими лесами, как
кто считает для себя лучшим; но истребление их вос-
прещено законом. Подобные же постановления, имею-
щие целью сбережение частных лесов, составляют в Ба-
варском королевстве особую ветвь лесного законодатель-
ства, в которой за основание принято общее правило,
дознанное опытом всех стран, стоящих на высшей степе-
ни экономического развития, что только в лесах, находя-
щихся во владении казны и нераздельной собственности
общин, учреждений, корпораций и больших владельцев,
может быть правильное хозяйство, соединенное с полу-
чением наибольшего дохода и с бережным сохранением
леса, тогда как мелкие хозяева, уступая частью времен-
ным потребностям, частью нерасчетливой корысти, всег-
да готовы жертвовать настоящему времени залогом буду-
щего благосостояния. Поэтому охранительные меры пре-
имущественно имеют здесь в виду мелких владельцев.
В герцогстве Ольденбургском никто из частных вла-
дельцев не имеет права рубить своего леса без разреше-
ния лесного управления, а это разрешение не иначе
дается, как когда лес достигает должной зрелости и ко-
гда владелец докажет, что вместо каждого дерева, ко-
торое он назначает к срубке, он развел по 4 молодых
деревца, которые достигли по крайней мере трехлетнего
возраста.

Наше правительство, обращая внимание на все меры
к улучшению сельского лесного хозяйства, не могло
упустить из виду столь важного обстоятельства, и те-
перь, когда оно нашло, что время к тому наступило, ре-
шилось приступить vK положительным мерам сбережения
и устройства частных лесов от истребления в Петер-
бургском и Царскосельском уездах.
Высочайше утвержденным 25/XI 1846 года мнением
Государственного совета положено — для лучшего уст-
ройства помещичьих лесов в упомянутых уездах поста-
новить, в виде опыта, на три года, следующие правила:
1. Помещики означенных уездов обязываются содер-
жать принадлежащие им лесные дачи в порядке и чисто-
те по правилам, постановленным для казенных лесов
в ст. 662, уст. лесн. (Св. зак., VIII, изд. 1842 г.).
2. На помещичьи дачи сих уездов распространяются:
а) статьи 651—655 того же устава о предосторожностях
при раскладке огня как в самих лесах, так и вблизи оных
и б) статьи 655—658 о мерах к потушению лесных по-
жаров. Изложенные в сих последних статьях обязанно-
сти пожарного старосты возлагаются на сотского.
3. Для надлежащего присмотра за исполнением вы-
шеизложенных правил и для охранения частных лесов
от самовольных порубок владельцы обязаны содержать
при лесных дачах особых сторожей из собственных
крестьян или из наемных людей в числе, какое будет
определено по постановлению уездного дворянства,
с утверждением гражданского губернатора.
4. Лесные сторожа сии подчиняются непосредствен-
ному надзору земской полиции, которая в случае надоб-
ности побуждает сторожей к исполнению их обязанно-
стей, а при уклонении помещиков от исполнения пред-
писанных правил — доводит о том до сведения уездного
предводителя дворянства.
5. Уездные предводители дворянства обязаны убеж-
дать помещиков о содержании их лесных дач в порядке,
и буде убеждения сии останутся без действия, то изве-
щать о том губернского предводителя дворянства, кото-
рый делает таким владельцам напоминания при первом
собрании дворян, а при дальнейшем уклонении от ис-
полнения требуемого уведомляет гражданского губер-
натора для зависящего с его стороны распоряжения.

ГРОЗА В МАРТЕ МЕСЯЦЕ5
Вот уже больше недели, как мы наслаждаемся не
весенней, а летней погодой. Барометрические наблюде-
ния показывают нашим читателям, до чего справедливы
наши слова. Волга два раза пробовала уже двинуться,
но сверху лед еще нейдет и потому решительного взлома
пока нет. Ночью с 28 на 29 число был, кажется, первый
гром, а потом целый день носились грозовые тучи, и в
полдень некоторые слышали несколько отдаленных уда-
ров. 30-го было очень тепло, а вечером шел проливной
дождь. Сегодня, то есть 31 марта, было просто душно
и парило, как будто в июле или августе перед грозой;
и в самом деле, после полудня грозовые тучи начали
облагать ярославское небо и часу в 6-м вечера разрази-
лась над Ярославлем проливным дождем, ослепительной
молнией и сильными ударами грома. Гроза продолжа-
лась почти целый час и прошла только тогда, когда тучи
разрешились. Несмотря, однако, на очень частые дожди,
в последнюю неделю, земля так жадно всасывает вла-
гу, что обыкновенной весенней грязи почти нет. Что-то
будет дальше. Гуляющих по бульварам и набережной
целая толпа, и в самом деле надо пользоваться погодой,
а то, чего доброго, опять ударит мороз.
Это нам не в диковину. Апрель месяц в Ярославле
постоянно бывает лучше мая, по крайней мере так гово-
рят старожилы.

РАЗЛИТИЕ ВОЛГИ6
Теперь самый любопытный предмет для Ярославля —
Волга, и потому мы надеемся, что наши читатели будут
довольны, если представим им время вскрытия и закры-
тия Волги за 15 лет, и притом сравнительно с Невою.
Вскрытие и закрытие Волги и Левы за 15 лет
Волга Нева
Вскрытие Закрытие Вскрытие Закрытие
Годы: 1833 апреля 10 ноября 17 апселя 13 ноября 20
1834 апреля 12 ноября 8 марта 31 ноября 5
1835 апреля 7 октября "23 апреля 16 ноября 30
1836 марта 14 ноября 10 марта 22 ноября 14
I'M/ апреля П ноября к апреля М ноября 28
1838 апселя 14 ноября 7 апреля 16 ноября 9
1839 апреля 18 октября 19 апреля 20 октября 30
1840 апреля 20 ноября 4 апреля 11 ноября 5
1841 апреля 8 ноября 3 апреля 5 декабря 8
1842 апреля 23 ноября 1U апреля 15 ноября 7
1843 апреля 15 ноября 4 апреля 14 ноября 7
1844 марта 14 октября 26 апреля 13 ноября 6
1845 апреля 13 октября 31 апреля 12 декабря 1
1846 апреля 7 ноября 1 марта 30 ноября 18
1847 апреля 15 ноября 10 апреля 23 ноября 18
Среднее число из этих многолетних наблюдений по-
казывает, что Волга вскрывается 11 апреля, а не прини-
мая в расчет 14 марта, как необыкновенный случай,—
15 апреля. Среднее число вскрытия Невы—14 апреля.
Среднее число покрытия Волги льдом есть 4 ноября,
а среднее число покрытия Невы— 14 ноября.
Средним числом остается Волга покрытой льдом

160 дней в год, а открытою —205 дней; Нева же покры-
та льдом 148 дней, а остается свободною — 218.
Наибольшее число дней Волга была покрыта льдом
в зиму 1841/42 года—172 дня, наименьшее же число
дней в 1835/36—144 дня. Наибольшее число дней Волга
была свободна от льда в 1836 году—240 дней, наимень-
шее в 1839 году—183 дня. Для Невы наибольшее чи-
сло дней покрытия было (в! 1838/39 году—162 дня,
наименьшее в 1835/36— 114 дней. Наибольшее число
дней Нева была свободна от льда в 1841 году—246 дней,
наименьшее же в 1839 году—192 дня.
Промежуток между самым ранним (марта 14) и са-
мым поздним (апреля 23) вскрытием Волги составляет
40 дней; ежели же не принимать в счет 14 марта, как
необыкновенный случай, то будет только 16 дней. Для
Невы же этот промежуток между самым ранним (мар-
та 30) и самым поздним (апреля 23) вскрытием состав-
ляет 24 дня. Промежуток между самым ранним (октяб-
ря 19) и самым поздним (ноября 17) покрытием льдом
Волги составляет 30 дней. Для Невы этот же промежу-
ток между самым ранним (октября 30) и самым
поздним (декабря 8) составляет 40 дней.
В нынешнем году Волга вскрылась ночью с 1 на 2
апреля.
Здесь мы не лишним почитаем прибавить несколько
показаний о высоте, которой достигала Волга во время
разливов. В 1844 году она поднялась над обыкновенным
своим уровнем на 15 аршин, в 1845 году—на 14 аршин
и 5 вершков, в 1846 — на 13 аршин 12 вершков, в 1847—
на 12 аршин и 133Д вершка, в нынешнем году 2 апреля,
то есть на другой день разлива, Волга достигла высоты
8 аршин и 7 вершков.

ОБЪЯВЛЕНИЕ О КНИГЕ г. ВИТВИЦКОГО
«СЛОВЕЧКО О ПЧЕЛАХ»7
Известный пчеловод г. Витвицкий просил нас объя-
вить нашим читателям о его брошюре «Словечко о пче-
лах» и сделать из нее нескольку выписок. Мы с удоволь-
ствием это исполняем, тем более что эта отрасль сель-
ской промышленности, некогда столь развитая з России,
теперь довольно запущена и нуждается в таких спод-
вижниках, как г. Витвицкий и другие наши известные
пчеловоды.
Г. Витвицкий страстно любит пчел и эти умненькие
животные платят ему полною взаимностью и медом.
В книжечке доказывается сперва польза меда, воска,
выгодность ульев, которая в самом деле, по словам
г. Витвицкого, огромна, потому что [он], оценив 150 ульев
с пчелами, нашел, что молодые рои должны дать в год
чистого дохода от 1500 до 2000 руб. ассигнациями.
Потом г. Витвицкий нападает на варварское обра-
щение с пчелами при вырезке меда и защищает всеми
силами своего красноречия трудолюбивых животных,
которые потому только и страдают, что производят
больше, чем могут съесть. Кроме потери пчел, при такой
дурной вырезке хозяин еще очень много теряет и на
меде, потому что мед нечистый, засоренный побитыми
пчелами, какой привозят в столицу из южных литовских
губерний, продают только от 15 до 20 руб. за пуд, тог-
да как чистый казанский стоит от 50 до 80 руб. ассиг-
нациями.
Далее г. Витвицкий показывает, как легко и приятно
ухаживать за пчелами, как многому можно научиться,

рассматривая это маленькое царство в стеклянном улье,
и восхищается прекрасными способностями и трудолю-
бием пчел.
Нельзя не заметить, что страстный пчеловод слиш-
ком увлекается своим предметом и слишком много
ожидает от улучшения' пчеловодства, но от этого сред-
ства, прилагаемые сочинителем, нисколько не теряют,
потому что они взяты из долголетнего опыта и изложены
понятно, а притом же объяснены рисунками.
Г. Витвицкий защищает бортевое пчеловодство для
поддержания свежего крепкого поколения пчел. В самом
деле, при введении правильного лесоводства борти
могли бы составить выгодную побочную отрасль сель-
ского хозяйства.
Г. Витвицкий предлагает для этого и борть своего
изобретения; кроме того, предлагает также и соломен-
ные ульи, весьма дешевые, выгодные; 46-летним опытом
убедился он, что наши холода. нисколько не мешают
существованию таких ульев.
Не продолжаем далее выписок, потому что книжечка
так мала и притом так интересна, что, вероятно, всякий,
занимающийся пчеловодством, сам прочтет ее, а прила-
гаем только здесь, по просьбе г. Витвицкого, о цене книг
и снарядов, нужных для пчеловодства, которые можно
получать у самого их автора [изобретателя].
Полное сочинение о практическом пчеловодстве,
в состав коего входят пять довольно толстых томов
с чертежами и таблицами, можно выписать от автора
по 7 руб. Имеющие уже 1 и 2 части могут требовать ос-
тальные три части по 4 руб.
Сокращенную науку с 9 картинками о пчелах и
книжку о стеклянном улье (тоже с картинками) автор
продает вместе по 2 руб.
С книгами, но не порознь, можно выписать от одного
автора: модель колоколообразного деревянного улья по
2 руб.; соломенного по 2 руб.; лежачего, улучшенного
г. Згоржельским, по 3 руб.; стеклянного улья из крас-
ного дерева по 4 руб. Автор также высылает с книгами
через почту: волосяную маску на проволоке по 1 руб.
и проволочную тоже надлежащей величины по 4 руб.
Цена означена на серебро.
Автор уплатит за пересылку книг и вещиц через
почту из показанных денег. Требования будут аккурат-

УЧЕНИКИ РЕМЕСЛЕННЫЕ В ПЕТЕРБУРГЕ8
Недавно один филантропический голос обратил уже
внимание Общества посещения бедных на один из
видов нравственной, убивающей нищеты. Мы разумеем
статью В. С. Порошина под заглавием Петербург
(см. «С.-Петерб. вед.», 1, 2, 3, 4), где автор со свойствен-
ным ему уменьем придавать истинный интерес каждому
приводимому факту обращает общественное внимание
на жалкое положение целого класса петербургского
населения, класса ремесленных учеников. «В последнее
время (1843 год), — говорит автор,— в Петербурге зна-
чилось по Адресной экспедиции ремесленных учеников
мужского пола 7500, женского 2587, всего 10 087. К это-
му числу следует прибавить неопределенное число тех
из них, которые, окончив учебное свое время по условию,
остаются покуда в тех же отношениях к хозяину, и не
малую часть самых подмастерьев. Спрашивается, что
такое ученик этого рода? Дитя, существо безответное,
отданное в полное распоряжение чужого человека, ко-
торый ищет в нем своих выгод и может наказывать его,
между прочим, розгами, «но без увечья», говорится
обыкновенно в условии. Но самая жизнь, в известных
обстоятельствах, есть увечье. Возьмите для примера ре-
месло сапожное, швейное: с утра до вечера, из году
в год сидят, сидят не разогнутся. К празднику, к спеху,
работа прихватит и за полночь, с утра до утра. Нет раз-
влечения для души, нет движения, нет воздуха для ды-
хания, нет развития телу, когда все в нем просит себе
развития! Случалось мне: идешь по тротуару, вдруг
из ворот шмыгнет что-то живое, толкнет, чуть с ног не

собьет; досадно, а потом и жалко станет. Бежит без
шапки, босиком, в халате приземистый мальчик, бежит,
земля дрожит. Его хозяин послал недалеко и нет воз-
можности описать все те кривлянья, которые он творит
на бегу, прискакивая козелком, вертя и махая руками,
как будто все члены его развинтились: напротив, он
вступил, на минуту, в обладание ими, он счастлив, ожил!
И вот его будущность: пройдут лета без всякой благо-
стыни для тела и души. Он попадет в большие, будет
ходить по оброку, и в зимние сумерки, в воскресенье, вы
встретите его где-нибудь на распутье в фризовой шине-
ли, с безумными речами на устах... Так размножаются
пролетарии! От десяти до двадцати тысяч душ — под-
рост изрядный! Между ними свирепствуют чахотка и зо-
лотуха, хватая за грудь, наливая глаза кровью, произ-
водя опухоль желез, течь из ушей. Образ жизни тому
виною... «Что ж это?» — говорил я одному хозяину при
виде означенных недугов мальчика. «Цветет,— отвечал
он мне,—всякий человек цветет, и мы с вами — в свое
время»... Надо признаться, что русский народ имеет
особый дар к евфемизму. «Да вы хоть в праздники
выпускали бы их на вольный воздух»,—заметил я,—
«Как же, батюшка, не в Летний же посылать их! В вос-
кресенье играют себе на дворе в бабочки...» Опять ев-
фемизм! Иной вообразит при этом муравы шелковые
и детей, бегающих за игривыми мотыльками; а на де-
ле— просто мальчишки, в летней духоте задворья, на
острых камнях мостовой, мечут мертвые кости».
«Покуда,— продолжает г. Порошин,— будем просить
Общество посещения бедных, чтобы оно приняло под
свое покровительство означенный класс бедного юноше-
ства обоего пола. Эти дети осуждаются в нем потому,
что безгласны: они не жалуются, не пишут кудрявых
просительных писем; они только терпят и увядают.
Общество, конечно, не может разводить для них лугов
и садов, которыми так беден город; но, поручив их над-
зору благонамеренных, знающих гигиену людей, кото-
рые навещали бы мастерские, оно могло бы устранить
в них отчасти недостатки чистоты, воздуха и порядка.
Оно настояло бы также, чтобы ученики ходили в цер-
ковь. В один воскресный день, летом, я считал, стоя на
паперти у Вознесенья, сколько их было у обедни. Поло-
жим, что некоторые могли пройти мимо меня незамечен-

КНИЖНЫЕ ОБОЗРЕНИЯ И БИБЛИОГРАФИЯ10
Литературные новости11
Граф А. С. Уваров издал первый выпуск своего сочи-
.нения под заглавием «Исследования о древностях юж-
ной России и берегов Черного моря». Это издание, сто-
ившее автору многих трудов и пожертвований, принадле-
жит к самым великолепным русским изданиям. Тетрадь
рисунков, приложенных к нему, не оставляет ничего бо-
лее желать в художественном отношении. «Современ-
ник» посвятит этому замечательному труду графа Ува-
рова особую статью.
Такие издания не только у нас, но и за границей
появляются не часто.
— Вышла в свет, изданная Императорским Русским
географическим обществом, «Этнографическая карта
Европейской России П. И. Кеппена». Цена карте, вместе
с принадлежащею к ней пояснительною брошюрою, на-
значена 8 руб. сер. Получать ее можно в канцелярии
Императорского Русского географического общества, на
Мойке, у Певческого моста,-в доме гг. Пущиных и у ко-
миссионера общества — Я. А. Исакова, в Гостином дво-
ре, по Суконной линии, № 22. Гг. иногородние должны
адресоваться со своими требованиями в Канцелярию
Общества.
— В Москве печатаются особым изданием «Записки
охотника», которые появлялись по временам отдельными
рассказами в нашем журнале. Эта новость, конечно, бу-

дет приятна многочисленным читателям г. Тургенева.
«Записки охотника» не принадлежат к таким произведе-
ниям, которые, будучи прочитаны однажды в журнале,
не представляют уже никакого интереса для публики при
вторичном появлении в свет: не говоря уже о том, что
эти рассказы были разбросаны в «Современнике» в тече-
ние нескольких лет и что теперь, при полном издании,
многое в них пересмотрено, дополнено и исправлено ав-
тором,—самое содержание их, так богатое картинами
русской природы, русской жизни, представляющее
столько типических, мастерски очерченных лиц, ручает-
ся, что при вторичном появлении «Записки охотника»
будут встречены по крайней мере с тою же благосклон-
ностью, с какою публика постоянно встречала каждый
новый рассказ г. Тургенева.
«Записки охотника», как одна из немногих ориги-
нальных русских книг, в которой разбросано множество
верных черт русской природы и жизни, по нашему мне-
нию, должны занять почетное место в русской библио-
теке каждого образованного читателя, как произведе-
ние самостоятельного ума, пробуждающее мысль, до-
полняющее собственные наши наблюдения и сведения
о предмете, который никогда не перестанет быть инте-
ресным для русского.
На этом основании мы предсказываем этим
«Запискам» прочный успех, который они вполне за-
служивают тем добросовестным, полным любви изу-
чением своего предмета и тою талантливою отдел-
кою формы, которых следы встречаются на каждой
странице этого произведения.
«Записки охотника» появятся в свет в конце
апреля, и тогда мы поговорим о них подробнее.
— Вышла первая книжка «Вестника Императорского
Русского географического общества» за 1852 год. Жур-
нал этот с 1852 года подвергся совершенному преоб-
разованию, которое в первой же книжке показа-
ло, до какой степени может быть интересен журнал
такого рода не только для специалистов, но и для пуб-
лики вообще, если истинное знание, добросовестность,
любовь к своему делу и, наконец, литературный и
ученый такт сопутствуют действиям лица, имею-
щего ближайшее и решительное влияние на достоин-
ство журнала.

Прежде чем скажем о внутреннем изменении, заме-
тим, что и в отношении внешности журнал изменился
к лучшему.
Он печатается теперь (в типографии Э. И. Праца)
так красиво, на такой белой бумаге, что его должно
причислить к немногому числу тех наших периодиче-
ских изданий, которые изящную наружность не счита-
ют для себя излишнею.
Теперь обратимся к содержанию. Первая книжка
«Вестника», вышедшая под редакциею секретаря Гео-
графического общества и вместе редактора «Вестника»
В. А. Милютина, знакомит вполне со всей деятельностью
самого общества за известное пространство времени. Эта
часть журнала тем интереснее, что общество имеет чрез-
вычайно обширный круг действий и в короткое время
умело возбудить к себе такое сочувствие в публике, на-
чало столько важных ученых предприятий, что успехи
его составляют предмет, в высшей степени заниматель-
ный для всякого принимающего участие в науке, и осо-
бенно науке русской.
В этом отношении усовершенствование состоит в
том, что, кроме подлинных протоколов общих собраний,
заседаний совета, отделений и отделов общества, в на-
чале книги помещен краткий систематический обзор
важнейших сторон и главных результатов общества за
известное пространство времени.
Второй отдел журнала посвящен использованию и
материалам, касающимся России и сопредельных с «ею
стран.
Здесь — статья известного филолога Срезневско-
го, объясняющая общественный и литературный быт за-
карпатских русинов, того из славянских племен, которое
наиболее к нам близко и по происхождению и по языку.
Статья эта — оригинальное исследование, основан-
ное по большей части на данных, собранных на месте,
и заключающая множество новых сведений. Притом
она весьма занимательна в чтении. Это — часть обшир-
ного предпринятого г. Срезневским труда «О географии
русского языка» — труда, весьма оригинального и по
мысли и по приемам своим и обещающего науке много
важных результатов.
Третий отдел посвящен извлечениям из иностранных
сочинений и имеет целью ближе знакомить русскую пуб-

лику с замечательнейшими из географических, этногра-
фических и статистических сочинений, появляющихся за
границей. На этот раз помещен перевод (сделанный с
французского известным литератором г. Классовским)
одного китайского сочинения, особенно важного для гео-
графии Азии и доставившего много важных данных Кла-
проту, Абелю, Ремюза, Гумбольдту и Риттеру.
Библиография журнала составлена с большою пол-
нотою.
1) Приведено в точную известность все написан-
ное в 1851 году в России по предмету географии, этно-
графии и статистики. Здесь разобраны не только книги,
вышедшие отдельно, но и указаны все статьи по этим
предметам, напечатанные в журналах. Такие обзоры не-
обходимы, особенно в журнале специальном. Между про-
чим, подробно рассмотрено одно из любопытных изданий
прошлого года «Описание Черниговского Наместниче-
ства» Шафонского, на которое до сих пор никто еще не
обратил внимания.
2) Кроме русской библиографии, «Вестник» знако-
мит своих читателей и с иностранными новыми сочине-
ниями. На этот раз помещены разборы двух важных
английских сочинений: Скулькрафта — «Об американ-
ском племени» и Портера — «О статистике Англии».
Разборы написаны так, как они должны писаться в спе-
циальном ученом журнале: дельно, полно и беспри-
страстно. Особенно интересно извлечение из книги Пор-
тера, сделанное известным нашим статистиком Гагемей-
стером и обогащенное любопытными замечаниями и
сравнительными выводами самого автора.
Самый любопытный отдел, это — Географическая и
Этнографическая хроника. Это — живая, полная летопись
всего, что происходит замечательного в современном гео-
графическом мире. Здесь мы нашли известия о всех но-
вых экспедициях и путешествиях, о новых открытиях и
наблюдениях, сделанных в области географии; нашли
также некрологи замечательных географов, умерших в
последнее время. И должно признаться, что все эти
статьи составлены с искусством и тщательностью, впол-
не достойными ученого журнала. Украшением этого от-
дела служит статья г. Небольсина «Отчет о путешествиях
в Оренбургский и Астраханский края», интересная по со-
держанию и весьма талантливо изложенная.

Отдел «Смеси» посвящен исключительно России и со-
держит в себе небольшие о ней статьи и заметки гео-
графического, этнографического и статистического содер-
жания. Здесь: 1) статья известного нашего ориенталиста
Казем-Бека, замечательная не только по содержанию
(автор доказывает в ней план этнографической работы,
могущей обогатить науку многими важными данными),
но особенно по форме, по прекрасному и оригинальному
языку, которым она написана,— языку, носящему отпе-
чаток восточной кудреватости и восточного воображения,
весьма удачно примененных к русской речи; 2) дельная
статья г. Веселовского «О метеорологических наблюде-
ниях, сделанных в Аяне», у Охотского моря, и приводя-
щих к некоторым любопытным в ученом отношении вы-
водам; 3) описание Саймского канала, весьма отчетли-
вое и любопытное, тем более что Финляндия до сих пор
очень мало нам известна.
Вообще достоинство «Вестника» состоит р том, что
это не только журнал ученый и полезный, но также за-
нимательный для чтения. Другое главное достоинство
его состоит в том, что в нем очень много сведений о Рос-
сии и что он, печатая русские географические, этногра-
фические и статистические о ней данные, в таком изоби-
лии доставленные обществу изо всех концов России, мо-
жет много содействовать основательному изучению
нашего любезного отечества.
Кто любит серьезное и дельное (но не скучное и ту-
манное) чтение, обогащающее ум полезными сведения-
ми, тот будет вполне удовлетворён нынешним «Вестни-
ком». К этому мы должны прибавить, что годовое изда-
ние «Вестника» стоит только 4 руб. 25 коп., с пересыл-
кою 5 руб. За эти пять рублей подписчик получает шесть
книг (в 15 и более печатных листов каждая). Выписы-
вая «Вестник» вместе с одним из наших литературных
журналов, можно обеспечить себя на целый год самым
разнообразным чтением,— и все это будет стоить не с
большим 20 руб. сер.
— В марте месяце появились «Отчет Императорской
Публичной библиотеки за 1851 год» и «Путеводитель по
Императорской Публичной библиотеке». Об этих важных
для русского просвещения изданиях нельзя говорить
вскользь и наскоро, и потому мы отлагаем речь о них
до следующей книжки нашего журнала.

Учебная статистика,
или этнографико-статистическое обозрение пяти перво-
классных держав Европы (до 1848 года), с краткою
теориею статистики. Сочинение Александра Брута, Спб.,
1852, книги I и II12
Первая часть сочинения г. Брута вышла еще в 1850 го-
ду; вторая появилась на днях. В первой части помещены:
теория статистики, общий взгляд на европейские государ-
ства по степени политической их значительности и пер-
вый отдел статистического очерка России, в котором го-
ворится о народонаселении, народной промышленности
и народной образованности. Вторая часть содержит з
себе окончание статистического очерка России и трактует
о состоянии правительства, то есть о государственном
устройстве, о государственном управлении и о государ-
ственном хозяйстве.
Из «теории статистики», составляющей вступление к
первой части, видно, что г. Брут придерживается не-
сколько устарелых взглядов Ахенваля и Шлецера и не
принимает в соображение новейших мнений о статисти-
ке, высказанных Ниманом, Кетле, Дюфо, Порошиным
и проч. Об этих новейших.мнениях он даже и не упо-
минает. Г. Брут переводит слово «статистика» словом
«державоведение», то есть Staatskunde, и, рассмотрев
различные определения статистики, предложенные немец-
кими писателями,- выводит следующее заключение: «Же-
лая избегнуть широковещания, можно принять следую-
щее немногословное определение статистики:' «верная
картина мирного гражданского общежития». Охотно го-
товы мы согласиться с автором, что определение это не-
многословно, но не думаем, чтобы в этих немногих сло-
вах заключалось ясное определение. Не такие определе-
ния даются статистике современными учеными. Называть
какую бы то ни было науку картиною довольно странно.
Назначение каждой науки состоит в том, чтобы выводить
из частных явлений общие законы; но в книге г. Брута
нет и помину о законах; автор, очевидно, остановился
на той ступени развития статистики, когда она еще пред-
ставлялась наукою чисто описательной.
В положительной части своего сочинения г. Брут ос-
тается верен методе Ахенваля, Шлецера и других писа-
телей той же школы. Он даже принимает совершенно

то же разделение науки, какое принималось всеми немец-
кими учебниками конца XVIII и начала XIX столетия.
Вместе с этими учебниками он вводит в область стати-
стики науку совершенно самостоятельную — государ-
ственное право, и вместе с ними разделяет статистическое
описание страны на два отдела, говоря в первом о народе
и во втором — о правительстве. Во втором отделе он го-
ворит о государственном устройстве (Verfassung) от-
дельно от государственного управления (Verwaltung),
и в этом опять строго придерживается системы, господ-
ствовавшей некогда у немецких писателей. Следуя своим
иностранным образцам, г. Брут принужден беспрестанно
переводить на русский язык непереводимые немецкие
термины, отчего сочинение становится местами совер-
шенно непонятным. Так, например, глава о государст-
венном устройстве подразделена на три параграфа, но-
сящие следующие названия: державное постановление,
гражданское постановление и церковное постановление.
В другом месте автор говорит о какой-то скучиватель-
ной (?) методе. Такого рода странные термины попада-
ются весьма часто.
Ученые приемы г. Брута отзываются той же отчетли-
востью, как и самый взгляд его на значение статистики.
Вместо определительного языка цифр автор, описывая
различные предметы, употребляет по большей части фра-
зы, подобные следующим: «Климат благорастворенный
и приятный», «промышленность, находящаяся в цвету-
щем состоянии», «населенность довольно сильная или
довольно слабая» и т. п.; вообще он следует совершенно
такой же методе, какой следовали некогда литературные
критики, оценивавшие достоинство художественных про-
изведений посредством кратких эпитетов: отлично, хоро-
шо, посредственно, слабо и дурно. Иногда, впрочем,
г. Брут приводит и цифры, но не подкрепляет достовер-
ности их, предпосылая изложению цифр критический об-
зор их источников, как обыкновенно делается. Он даже
не указывает на те источники, откуда заимствует излагае-
мые им сведения. Так, например, говоря о разделении на-
рода по сословиям, он утверждает, что в России можно
полагать промышленного класса до 57 миллионов, а не-
промышленного около 8 миллионов, что городских жите-
лей считается б МИЛЛИОНОВ, ЧТО другие 55 миллирнов име-
ют пребывание в деревнях и что, наконец, остальные

ъ миллиона составляют кочевые и бродячие поколения,
равно как горские жители Кавказа (стр. 91, 92). Узнав
эти цифры, вы, конечно, пожелаете также узнать, откуда
они заимствованы, до какой степени достоверны и в какой
мере согласны с мнениями прежних писателей. Но на все
эти вопросы вы не найдете в сочинении г. Брута никакого
ответа.
Из всего сказанного выше само собою следует, что
книга г. Брута написана по образцу устарелых немецких
учебников и представляет статистические данные или в
весьма неопределительной форме, или без всякой крити-
ческой поверки внутренней их ценности. Желающие по-
знакомиться с основаниями статистики чрез сочинение
г. Брута узнают, быть может, как обрабатывалась ста-
тистика в прежнее время, но никак не узнают, как об-
рабатывается она теперь и в чем состоит настоящая ее
задача.
Живописное путешествие в южную и северную
Америку,
извлеченное из разных путешественников редакторами
живописного путешествия вокруг света под руководством
Алкида д'Орбиньи. Перевод П. А. Корсакова, Спб., 1839
и 1852, две части 13
Первый том этого замечательного сочинения напеча-
тан в 1839 году, второй вышел в самом конце 1852 года,
так что книга эта самая свежая новость в нашей лите-
ратуре,'и притом новость очень приятная и вполне за-
служивающая внимания той части русских читателей,
которая любит преимущественно чтение дельное, поучи-
тельное и серьезное.
Г. Алкид д'Орбиньи, в сочинении своем, сознается,
что охота странствовать всегда и постоянно занимала
его.
«При охоте моей путешествовать,— говорит он (ч. I,
стр. 2),—овладевшей мной с юношеских лет, отвлечь ме-
ня от этой мучительной идеи могла только одна любовь
моя к домоседливому семейству, одно желание мое кон-
чить несколько поучительных и важных занятий, нако-
нец, множество препятствий, в которых еще доброволь-
нее могу сознаться, но которые точно так же были су-

щественны, как недостаток в случае и в деньгах. Я грыз
мои цепи: Париж сделался для меня тесен; вид его ка-
зался мне до того однообразным и скучным, что портил
самые красоты его. Так дожил я до тридцати лет, в борь-
бе с желаниями, горюя о расстройстве своего призвания».
Д'Орбиньи, по недостатку средств, никогда не удов-
летворил бы желания путешествовать; но одно неожи-
данное обстоятельство дало ему возможность выехать
из Парижа.
«Брат моей матери,— говорит страстный любитель
путешествий,— еще в молодости поселился на Кубе и,
женившись на мулатке, прижил несколько детей. О нем
забыли; но он жил счастливо посреди своего нового се-
мейства. Он никогда не писал к нам; но можно было
подумать, что он краснел от неровного своего брака.
Ящик сахару, несколько бочек кофе одни напоминали
нам от времени до времени, что родственник наш еще
жив. И вот письмо банкира извещает меня, что дядюшка
умер, умер миллионщиком и что он в духовной своей
отказал мне двенадцать тысяч пиастров в знак памяти
своей об Европе.
Почтенный дядюшка! Он разгадал меня. Я не хотел
остаться у него в долгу.— Что пришло из Америки,
пойдет обратно в Америку!—сказал я. Дядя мой жил в
Америке, и я навещу Америку, пробегу ее от полудня до
полуночи. Америка первая расплатится за мою бешеную
страсть к путешествиям. Материк, архипелаги ее — мое
достояние. Америка не ускользнет от меня; она у меня
в руках: она моя!»
Объехав все уголки и закоулки Нового Света,
д'Орбиньи не довольствовался одними своими замеча-
ниями и наблюдениями. При составлении своей замеча-
тельной книги он воспользовался трудами знаменитей-
ших путешественников, как-то: Коломба, Лас-Казаса,
Овиедо, Гомара, Гарсиласа де-ла-Вега, Акосты, Дютерт-
ра, Лаба, Стедмана, ля-Кондамина, Ульоа, Гумбольдта,
Гамильтона, Кокрена, Мава, Сент-Илера, Нейвида,
Спикса, Марциуса, Ренджера, Локшана, Азары, Фрезье,
Молины, Мьера, Неппига, Дель-Рио, Бертрама, Нейка,
Лонга, Адейры, Честелокса, Бертрама, Коллета, Леви-
са, Кларка, Бредбюра, Иллиса, Макензи, Франклина,
Пари, Бека, Фипса. Из этой целой библиотеки выбрал
д'Орбиньи все, что показалось ему необходимым для

полноты его труда. Сколько лет употребил он на это
предприятие, мы не знаем,— но не можем не отдать пол-
«ой справедливости его ученому терпению и добросо-
вестности, столь редкой во французских писателях. Он
умел путешествовать далеко, как англичанин, и писать
мало и увлекательно, как француз. Большей похвалы
трудно ему придумать, и он ее вполне заслуживает.
Как писатель основательный и дельный, д'Орбиньи
•начинает путешествие свое введением, в котором дает
понятие как о первоначальных жителях Америки, так
и о покорении и разделении народов; упоминает о глав-
нейших ученых путешествиях, которые дали европей-
цам верное понятие об этой стране; говорит об ее гео-
графическом разделении, о главнейших ее произведени-
ях и заключает исчислением ее политических разделе-
ний. Тут же, по скромности своей, автор намекает, что
главное действующее лицо в его книге — вымышленный
путешественник, а не он сам. Этим д'Орбиньи хотел от-
далить от себя ответственность за поборы дельных заме-
чаний из сони-нений знаменитейших путешественников и
мореходов.
Путешествие продолжается шесть лет...
Автор исполнил свое обещание, то есть обозрел всю
Южную и Северную Америку, не пропустив ни одного
уголка, даже самого незначительного. Впрочем, в Новом
Свете нет ничего незначительного: там все так необык-
новенно, так ново, что условия нашей жизни туда ни-
сколько не прилагаются. Самое ничтожное местечко
может в несколько дней сделаться столицей или главным
городом важной и богатой области. Это сбылось с Ка-
лифорнией. Что был Сан-Франциско и что он теперь?
Д'Орбиньи предчувствовал будущее значение Нового
Света и всякую частицу его описал с любовью, с подроб-
ностью и аккуратностью, которая ставит книгу д'Ор-
биньи в ряд ученых и дельных трудов.
Автор во всем сочинении не перестает быть францу-
зом, но отличается редким беспристрастием. Известно,
как французы не любят англосаксонского племени, по-
тому что оно заняло первое место между народами, по
предприимчивости, богатству и просвещению. Описывая
Северо-Американские Штаты, д'Орбиньи очень строг,
но все-таки из рассказов его видно, что он ставит эти
Штаты гораздо выше Франции. Это сознание скрыто

мастерски, но угадать или подметить его нетрудна Он
придирается к янки на каждом шагу и на каждом шагу
-высказывает их предприимчивость, настойчивость, отва-
гу; словом, все те качества североамериканских граждан,
которые доставили им решительный перевес в Новом
Свете. Читая 47—50 главы «Путешествия в Америку»,
ясно видишь, кажется, будущую роль Американского
Союза. Это — Англия, но Англия юная, полная сил, без
тяжелых исторических предрассудков. Д'Орбиньи посвя-
тил Американским Штатам несколько сот столбцов; но
если бы их было вдвое больше, то и тогда мы не смели бы
жаловаться «а его болтливость: так хорошо, и так умно,
так живо умеет он рассказывать, так предмет неисто-
щим и достоин его искусной кисти. Некоторые страни-
цы написаны с замечательным увлечением и по-русски
переданы прекрасно. Перевод вообще хорош.
Хотя д'Орбиньи пользовался трудами путешествен-
ников, изучавших Америку в разное время, однако ж
в книге его не встречаешь противоречий. Напротив то-
го, она кажется плодом усилий и наблюдений одного
человека: так в ней все стройно, согласно, так мастерски
все приведено к одной мысли и к одной цели. Это про-
исходит оттого, что д'Орбиньи брал из знаменитых авто-
ров только факты и потом сам излагал их, по своим по-
нятиям; сам объяснял их, не стесняясь авторитетом
громких имен...
Д'Орбиньи умеет переходить от легких к самым
серьезным предметам, и говорит о них дельно, но без
малейшего педантства-
Картин много; на них не скупились. Все, что могло
быть нарисовано, является перед глазами читателя. Кар-
тинки сделаны очень хорошо; только надписи не везде
исправны, чего, однако ж, нельзя не простить, когда
узнаешь, что они деланы в Париже, французскими
художниками, и что в Париже нет вовсе русского коррек-
тора. На этих картинках изображены пейзажи, виды го-
родов, костюмов, игры, пляски, древности, памятники,—
словом, все, что может встретить замечательного путе-
шественника во время вояжа. Большая часть этих зани-
мательных картинок рисована г. де Сенсоном,—тем са-
мым, который рисовал для известного путешествия Дю-
мона д'Юрвиля, имевшего огромный и заслуженный ус-
пех в России. Та же участь, вероятно, ожидает и Путе-

шествие в Америку г. д'Орбиньи; по крайней мере этого
можно и должно ожидать судя по внутреннему достоин-
ству подлинника, по верности перевода и по наружно-
сти русского издания. Книга эта не будет лишней ни в
одной библиотеке, особенно у тех читателей, которые
преимущественно любят чтение полезное, дельное и ос-
новательное.
Бабушкины уроки, или Русская история
в разговорах для детей.
Сочинение А. Ишимовой, выпуск 1, Спб., 185214
О достоинствах детских книг г-жи Ишимовой говорить
было бы излишне: они давно уже известны маленьким
русским читателям и их наставникам. Скажем только,
что «Бабушкины уроки» предназначены для первона-
чального чтения, как это видно по способу изложения
русской истории, понятному для малюток от шести до
девяти лет и необременительному для их юной памяти.
Издание украшено множеством иллюминованных кар-
тинок, сочиненных очень умно и выражающих не толь-
ко содержание рассказов, но и эпоху, к которой они от-
носятся. Видно, что рисовальщик не ограничивался
своей фантазиею, а заглядывал в «Изображение одежд
а вооружений русских воинов» и в другие живописно-
археологические издания. Книжка продается уже пере-
плетенная, и притом очень красиво. Для подарка по слу-
чаю Нового года ничего не могло быть лучше.
Начальные основания ботаники, или уроки, содержащие
в себе: анатомию, физиологию и классификацию растений.
Выбраны из различных французских и немецких новей-
ших сочинений Бажановым. С 200 политипажными ри-
сунками, М., 1853 15
В настоящее время, когда, наконец,. сознали важ-
ность и необходимость изучения природы, когда другие
науки, как история, география, не подозревавшие до на-
шего времени глубокой внутренней связи их с естествен-
ными науками, почувствовали необходимую надобность
друг в друге,— в настоящее время, повторяем, явилась
общая потребность естествоведения. Эта потребность

высказалась в самом обществе, и изучение естественных
наук вошло в состав общего образования — в состав
гимназического курса.
В настоящее время, следовательно, когда естествен-
ные науки перестают быть достоянием одних специалис-
тов, более чем когда-либо чувствуется недостаток в по-
пулярных книгах по части естественных наук. Может
быть, и много найдется общедоступных отдельных статей
по разным частям естествознания, но можно сказать
положительно, что учебников живых и интересных нет,
ибо до сих пор учебники эти исключительно назнача-
лись для людей, посвящающих себя специальному изу-
чению естественных наук, и, следовательно, имели целью
доставить учащемуся основательное знание фактов, при-
обретенных наукой, и законов, выведенных из них. Ра-
зумеется, что для неспециалистов подобные руководства
неудобны: они для них сухи и мертвы. Вообще составле-
ние руководства или учебника по какой-либо части ес-
тественных наук, предназначаемого не для одних спе-
циалистов, есть задача нелегкая и которую разрешить
может только человек, владеющий неодносторонним
знанием. Кроме специальности науки, по которой он со-
ставляет руководство, он должен быть энциклопедистом;
не говорим уже о том, сколько зависит составление та-
кого учебника от способностей и таланта того ученого,
который взял на себя этот труд.
Обратимся теперь к книге, составленной г. Бажано-
вым. В предисловии автор говорит:
«Вполне сознаю, что подобное издание не угодит
ученым, которые смотрят на предмет со всею строгостью
науки. Но, будучи преподавателем естественной истории
в таком заведении, где изучение ботаники поставлено не
целью, а только средством для умственного и нравст-
венного развития, и притом имея слушателями еще де-
тей, я старался сообщить только первоначальные поня-
тия, изложить, в известной степени, главные основания
науки, поселить любовь к ней, дать верный взгляд не
столько на частности, сколько на общность ее, с тем что-
бы желающий учиться мог идти дальше, избирая более
пространные и подробные сочинения. Приняв сказанное
за правила, я избрал из новейших сочинений материа-
лы и составил не ботанику, в ученом смысле этого сло-
ва, а только Начальные основания этой науки» которые

МОГЛИ бы дать учащемуся понятия о строении и жизни
растений, о необходимости распределения их и о сред-
ствах к тому, и наконец ознакомить с несколькими наи-
более важными в общежитии растениями».
Из этого предисловия мы видим, что автор поставил
себе целью составить интересное, общедоступное и жи-
вое руководство; не понимаем, почему он сознавал, что
книга его не угодит ученым потому только что она на-
значена не для специалистов? Такое назначение книги
тотчас изменяет точку зрения на нее и внушает снисхож-
дение к общим местам ее, но тем не менее строго тре-
буется от руководства современного направления. К со-
жалению, автор не исполнил всех обещаний, высказан-
ных им в предисловии: книга его вышла неудовлетвори-
тельной для специалистов и малоинтересной для детей.
Изучение ботаники для них будет тем же, чем было изу-
чение географии несколько десятков лет назад, когда
в ней ограничивались лишь указанием нескольких рек,
городов, озер известной страны, ничего не говоря о ха-
рактере этой страны, о почве ее, растительности, климате
и проч. Понятно, что при таком способе изучения случа-
лось то, что дети, не заинтересованные предметом, ни-
когда не знали его. Автор вырвал растение из среды
Царств природы, не указав на связь, существующую меж-
ду ними; не указал значения растения в отношении к
природе вообще и к человеку в частности. Он рассматри-
вал анатомию растения, его органы, предпославши этому
лишь слабую характеристику жизни растения. Тронул
ли он, следовательно, живую впечатлительность ребен-
ка, подстрекнул ли его любопытство, сказав:
«Название цветка дано красивым лепесткам, по не-
знанию или по злоупотреблению языка»?
Если это определение цветка запомнится детьми, то
результатом этого будет то, что они не будут уже назы-
вать цветок цветком, а лепестками; нельзя сказать, что
подобный результат был бы хорош, ибо цветок не есть
одни.лепестки, как говорит автор, но лепестки и другие
органы растения. Какое, например, узкое "определение
ботаники:
«Ботаника есть та часть естественной истории, кото-
рая имеет предметом изучение, описание и классифика-
цию растений».

Кажется, автор, судя по этому определению, смотрит
на ботанику не более как на науку, учащую составлять
гербариумы. Не знаем, из какого новейшего сочинения
почерпнул автор этот взгляд на ботанику, только это уж
не из «взглядов Шлейдена», которыми, как сказал автор
в предисловии, он пользовался. Нам кажется, что автор
всего более придерживался ботаники Ришара, и мы бы
не стали говорить против этого, если бы он ограничился
одним заглавием: «Начальные основания ботаники»
й проч., не объяснив в предисловии цели, которую он
имел в виду при составлении своей книги,—именно на-
значая ее для детей. Но книга его вышла бы несравнен-
но лучше, если бы при составлении ее он придерживал-
ся исключительно сочинения Шлейдена «Die Pflanze
und ihr Leben», хотя все-таки не без критики. Тогда мо-
жно было бы поручиться, что из его книга ребенок хотя
и не знал бы всех форм листьев и корней, но гораздо
более бы знал ботанику и более полюбил бы эту науку
и заинтересовался ею. Впрочем, может быть, автор ду-
мал оживить свое руководство следующими сетовани-
ями на науки и искусства:
«В наше время, когда искусство силится заменить
природу, немного найдется людей, умеющих читать стра-
ницы этой книги, которую создатель поставил перед на-
шими глазами. Разве только сельские жители понимают
уроки природы, например: считают порою вставать и
идти в поле то время, когда веники начинают распу-
скаться» (стр. 33).
Это другими словами: зачем употреблять часы, когда
время можно узнавать по веникам и проч., или: зачем
шоссе, железные дороги... и проч.
На странице 69-й автор, говоря о пище растений, со-
всем не упоминает о том, что делается с этою пищею, во
что она превращается в растении,— одним словом, какие
составные части развившегося растения. Учащийся мо-
жет подумать, что этот углерод, водород и проч. ни-
-сколько не изменяются в растении. Автор скажет вам,
что это дело химика, а не ботаника. Положим, что дети
могут узнать об этом от учителя-химика; но составля-
ющий руководство необходимо должен был упомянуть
об этом, тем более что руководство это автор предла-
гает как и самоучитель.
Нас удивляет нерасположение автора к названиям

народным различных трав; так, на странице 101-й он
говорит:
«Простой народ присвоил себе право придавать тра-
вам особенные названия, которые трудно уничтожить и
которые трудно заменить более учеными терминами...»
и проч. Напрасно было бы делать подобные изгнания
из науки, потому что народные названия какой-нибудь
травы или чего-нибудь другого гораздо метче и более
характеризуют какую-нибудь вещь, чем всякое другое,
вышедшее из кабинета ученого, и ученые названия тра-
вы и растения часто имеют менее смысла, чем какое-
нибудь народное. Так, например, ученое название расте-
ния валериана не указывает ни одного свойства расте-
ния; название же народное — кошачья трава, или поре-
занная трава —несравненно характернее, показывая его
действие на кошек и целебное свойство.
На странице 124-й автор, излагая отправление листь-
ев, говорит, что животные для поддержания своей жизни
вдыхают кислород из воздуха и выдыхают углекислоту,
вещество чрезвычайно вредное для жизни животных, ко-
торая, если бы накопилась в воздухе в значительном
количестве, убила бы животную жизнь. Кроме того,
животные, будучи источником углекислоты в атмосфер-
ном воздухе, потребляют из него известное количество
кислорода, присутствие которого в известном количест-
ве необходимо в воздухе для жизни животной. Итак,
непрерывно совершающийся процесс дыхания животных,
наполняя воздух углекислотой и уменьшая количество
кислорода, сделал бы, наконец, существование животных
невозможным. Но зеленые части растений имеют дыха-
ние совершенно обратное, именно: они поглощают угле-
кислоту из воздуха и возвращают кислород; следова-
тельно, растения очищают воздух и служат ему источ-
ником кислорода.
Так говорит автор о значении растений для живот-
ных; однако ж, нам кажется, что в науке это дело еще
не решенное и подлежит некоторому сомнению. Извест-
но, что зеленые части растений поглощают углекислоту
из воздуха и отдают ему кислород, то есть очищают воз-
дух только при действии на них солнечных лучей; в тени
же, в пасмурные дни, ночью, дыхание их такое же, как
и у животных; теперь спрашивается, что же делается в
северных полярных странах, бедных растительностью и

богатых пасмурными днями? Несмотря на бедность ра-
стительности, количество кислорода и углекислоты там
нормальное, и животные существуют. Только единствен-
ный опыт Фарадея, который делал анализ полярного
воздуха и нашел в нем количество кислорода на 1,37%
менее нормального, говорит в пользу теории, так поло-
жительно высказанной г. Бажановым. Довольно точное
вычисление потребления кислорода животными и дру-
гими процессами, считая от сотворения мира, составля-
ет цифру чрезвычайно ничтожную сравнительно с коли-
чеством кислорода, находящегося в атмосфере. Все это
весьма заставляет сомневаться в значении растений как
в источниках кислорода воздуха.
Считаем нужным заметить, что мы обратили особен-
ное внимание на эту книгу потому, что она назначается
для детей; изучение же ими ботаники, равно как и дру-
гих естественных наук, мы считаем для них весьма важ-
ным и потому поставляем себе долгом с большим вни-
манием рассматривать подобные руководства.
Впрочем, книга г. Бажанова написана очень легким
и ясным языком.
Детский театр и живые картины.
Ал. П., в двух частях, Спб., 1853.
Детский минералогический кабинет.
А. Кислова, Спб., 185216
Детские книги вообще располагают человека взросло-
го к печальным размышлениям. «Бедное человече-
ство!— думает он, глядя на какую-нибудь картинку, за-
имствованную из немецкого издания, изображающую
Добрую Розалию, усыпающую цветами колыбель ма-
ленького Фрица, или читая пьеску для детского театра
вроде пьесок, помещенных в «Детском театре» г. Ал. П.--
Бедное человечество! Каким страданиям, несчастиям, ис-
пытаниям подвергаешься ты от колыбели до гробовой
доски!.. Что окружает первые, неверные шаги ребенка?
Что грозит его милой, курчавой (не всегда, правда, кур-
чавой, и даже очень редко) головке? Корь, оспа, скар-
латина, сонливая кормилица, дурные примеры, коклюш,
злые няньки, английская болезнь и детские книжки!..
Скоро ли, боже мой, придет то счастливое время, когда

исчезнут и корь и оспа, когда кормилицы не будут спать
по ночам, няньки перестанут щипаться, а люди беста-
лантливые писать детские книжки? Скоро ли сделается
ясно всем и каждому, что для того, чтобы написать по-
лезную книжку для детей, мало одного доброго жела-
ния (если даже предположить, что есть это доброе же-
лание) и умения читать и писать; что дети — маленькие
люди, и потому имеют также и ум, и душу, и вкус; и что
все эти способности даны им вовсе «е для того, чтобы
усвоять ложные, то есть несогласные с действительно-
стью, понятия о вещах и людях. Лучше всего не гово-
рить ребенку о таких вещах, о которых ему нельзя ска-
зать истины».
Сочинители детских книжек, по-видимому, полагают,
что ребенок, с напряженным любопытством внимающий
нелепым и часто бессмысленным рассказам своей ста-
рой няньки, вероятно, еще более будет заинтересован
содержанием их произведений, потому что они, сочини*
гели, и умнее и образованнее старой няньки. Если так,
то они жестоко ошибаются: главная прелесть рассказов
старой няни заключается в том, что она сама верит про-
стодушно своему рассказу и говорит с увлечением, ко-
торое может придать интерес самой нелепой басне; меж-
ду тем как сочинители детских книжек, при всем про-
стодушии и невежестве, всегда сознают более или менее,
что их произведения противоречат действительности, что
примеры добродетели, предлагаемые ими для назидания
их юных читателей, натянуты и часто решительно невоз-
можны, что в действительности нет таких односторонне
добрых или злых детей, как «Добрая Маша» или «Злой
Федя».
Детские повести и рассказы обыкновенно лишены
всякой литературной обработки, всякой художественно-
сти и интереса, между тем как то и другое решительно
необходимо: не потому, чтобы ребенок мог критически
оценить предлагаемую ему книгу, но потому, что только
живое и наглядное изображение предметов, доступных
его понятиям, может произвести полезное впечатление
на его юное воображение.
В новом «Детском театре» есть одна пьеска: Кадет,
содержание которой заимствовано из «Театра» Берке-
ня; содержание невозможно, идеально, но мило и пред-
ставляет несколько драматических сюжетов. Что же, вы

думаете, сделал г. Ал. П.? Он изложил сюжет таким ис-
кусным образом, что действие может быть перенесено
из корпуса в женское учебное заведение: стоит только
назвать воспитанников институтками, а начальника —
начальницей! Как же искать тут истины, верности в изо-
бражении характеров и естественности в языке!
Вся ответственность в этом случае падает на сочи-
нителя: родители — плохие ценители литературных до-
стоинств; все требования их в этом отношении ограничи-
ваются тем, чтобы книжка не была вредна, то есть не
заключала в себе ничего безнравственного; ко всему
остальному они или равнодушны, или слишком снисхо-
дительны.
В плохих поздравительных стихах и пьесках
они найдут всегда неизъяснимую прелесть, потому что
их произносит милый родной голос; они слушают и смот-
рят более сердцем, чем ушами и глазами, и сквозь эту
призму родительской любви им представляется все в
розовом свете. И действительно, для них это удовольст-
вие, наслаждение, счастье; но полезно ли это для детей—
это другой вопрос!
«Детский минералогический кабинет», заключающий
в себе приспособленное к детским понятиям описание
земель, камней, солей, горючих веществ и металлов,—
маленькая книжечка, написанная очень мило, просто и
ясно; но вря»д ли она достигнет желаемой цели — озна-
комить детей с главными основаниями минералогии и
важнейшими произведениями ископаемого царства. При
всей ясности изложения, приспособленные к детским по-
нятиям описания все еще слишком общи и потому недо-
ступны для детей.
Описания различных видов минералов малонагляд-
ны и потому не останутся в памяти юных читателей.
В изложении общих понятий встречаются непроститель-
ные ошибки: так, например, автор, говоря о различии
царств природы, называет для примера несколько
представителей ископаемого царства и в том числе
стекло. Это ужасно! Уж лучше бы он назвал прямо
стакан - или графин. Ведь минерал — произведение при-
роды, а не искусства!..
Говоря о металлах, автор описывает главные призна-
ки нескольких видов этого класса, довольно редко попа-
дающихся ребенку, то есть несравненно реже золота и

серебра, о которых он не сказал ни слова; так что юные
читатели могут остаться в приятном заблуждении и про-
стодушно верить, что золото и серебро не вещи, не мине-
ралы, а просто деньги,—заблуждение тем более опасное,
что его разделяют многие и взрослые.
Начальные основания географии.
Ст. Барановского, Спб., 185317
В небольшом руководстве своем г. Барановский ста-
рался, по словам его, изложить вполне ясно для ребен-
ка каждую мысль, заставить подробности говорить во-
ображению и избежать утомительности и сухости. «Я не
считаю,— говорит он,— достойным названия географии
сборник разноязычных имен и разнородных чисел. Гео-
графия — наука богатая мыслями, полная заниматель-
ности; если же она бывает скучна, то разве по вине учеб-
ников и преподавателей». Эти слова вполне справедли-
вы, но едва ли применимы к руководству, которое на-
значается только для первоначального ознакомления с
географией. Тут необходимо знакомиться с терминами,
с названиями мест и проч.; все это удерживается в па-
мяти не иначе, как твержением наизусть, потому что под-
робности, способные оживить имена и цифры, завели
бы слишком далеко и были бы неуместны: ребенок по-
теряется в этом широком поле. Главное, что нужно для
начинающего, это — чтобы он знал употребление карт и
хорошо познакомился с их содержанием,— разумеется,
в главных чертах. Чтобы придать предмету заниматель-
ность, г. Барановский предлагает учителю следующий
совет:
«iB начальные основания географии неизбежно вхо-
дят некоторые определения, например: что такое гора,
долина и т. п. Все такие определения надо, по возмож-
ности, объяснять учащимся, показывая им изображения
объясняемых предметов рисованные или даже лепные,
рельефные; приводить примеры из той местности, где
находятся учащиеся, сравнивать неизвестное и новое
для них с тем, что уже известно, или, по крайней мере,
доступно.
Кроме того, очень нелишним считаю пользоваться
картинами природы, встречающимися у наших лучших

писателей; так, например, чтение баллады В. А. Жуков-
ского Кубок наполнит воображение живым пред-
ставлением водоворота; а для толкового изучения гео-
графии необходимо действовать на воображение».
Понятно, что такой способ преподавания может не
только хорошо ознакомить с предметом, но и заставить
ученика полюбить его. Того, что ставил г. Барановский
задачей учебнику в начале своего предисловия, в конце
его требует он от преподавателя,— и это гораздо спра-
ведливее. Доказательством этому — самая книга г. Ба-
рановского: она написана ясно; но какой же ученик най-
дет в ней подробности, говорящие воображению, богат-
ство мыслей, занимательность и проч.? Эти достоинства
могут быть соединены разве в многотомном географиче-
ском сочинении, написанном в форме рассказов или пу-
тешествия, но тогда не было бы систематического учеб-
ника. «Начальные основания географии» вполне удов-
летворяют своему назначению, и, если бы автор не вы-
ставил в предисловии своих требований от учебника, нам
осталось бы только похвалить и поблагодарить его за
полезный труд.
Космос, опыт физического мироописания. Александра
фон Гумбольдта, часть III, отделение I. Перевод с не-
мецкого Матвея Гусева. Издание Н. К. Фролова, М.,
1853 18
По поводу «Космоса», кроме небольших рецензий, в
«Современнике» помещены две статьи: одна — принад-
лежащая П. А. Ильенкову, другая — Д., М. Перевощи-
кову. Это, кажется, дает нам некоторое право уволить
себя от подробного обзора первого отделения третьей
части «Космоса» или, по крайней мере, отделить этот
обзор до той поры, как вся третья часть будет издана
в русском переводе. Ныне вышедшее первое отделение
третьей части «Космоса» обнимает «астрогнозию, или
звездное небо». Перевод г. Гусева отличается отсутстви-
ем темноты и запутанности, что делает переводчику
большую честь..
Изданием этой книги публика обязана г. Фролову,
который не только издал, но и перевел первые две части
«Космоса» сам.

Путешествие в Китай. Е. Ковалевского, в двух частях,
с картинками, Спб., 185319
Постоянному пребыванию нашей миссии в Пекине и
периодическому изменению ее состава мы обязаны по-
явлением нескольких отличных сочинений о Китае. Тру-
ды г. Тимковского и о. Иакинфа могут быть помещены
в числе лучших источников для изучения этой загадоч-
ной страны, а «Путешествие» г. Ковалевского служит им
прекрасным дополнением. Оно имеет свое особенное, са-
мостоятельное значение и если мало прибавляет новых
фактических сведений об этой стране, то тем не менее
бросает совершенно новый свет на факты, нам уже из-
вестные. Ясный, верный взгляд опытного путешествен-
ника на предметы и его уменье передавать свои верные
впечатления во всей их первоначальной свежести при-
дают совершенно новый и живой колорит тем явлениям
•китайской жизни, с законами которых познакомил нас
о. Иакинф.
Покойный синолог, имея все достоинства слишком
специальной учености, не избежал и ее недостатков. Он
до того сроднился со своим любимым предметом, кото-
рому исключительно посвятил всю свою ученую деятель-
ность* что потерял всякую возможность отдалиться от
него на такое расстояние, какое необходимо для вер-
ного суждения о вещах. Следуя за развитием его мысли
в разновременных сочинениях о Китае, мы видим, как
он, увлекаясь мало-помалу весьма понятным пристра-
стием к любимому предмету, стал впоследствии извинять
китайской цивилизации самые вопиющие недостатки. Но,
сказав это, мы должны в то же время оговориться,, что
это пристрастие никогда не заставляло его искажать
фактов, передаваемых им с буквальною верностью и с
подробностями, иногда даже слишком утомительными.
Другая особенность сочинений о. Иакинфа состоит в
том, что, отдавшись вполне изучению китайской пись-
менности, он мало-помалу совершенно потерял из виду
Китай действительный, так что в последнем своем четы-
рехтомном сочинении о Китае он почти исключительно
все свои сведения извлекает из китайских сочинений и
почти нигде не объясняет и не дополняет их своими лич-
ными наблюдениями. А Китай книжный, каким его пред-
ставляет форменная государственная китайская уче-

ность, каким он должен бы быть, развиваясь логически
из основной идеи всей его философской государствен-
ной системы, и Китай действительный, каким его сделало
постоянное тысячелетнее уклонение от правил китайской
мудрости, начинающееся еще задолго до Конфуция,—
две вещи совершенно различные. В книжном, формен-
ном Китае царствует такая полная гармония всех об-
щественных и индивидуальных стремлений: философии,
религии, образования, законов, государственных форм,
семейного быта, общего благоденствия и счастья инди-
видуальных лиц, какой не представляет ни одно госу-
дарство в истории; и мы понимаем вполне, как этот
стройный и громадный организм мог увлечь воображе-
ние ученого, изучающего это явление в философских со-
чинениях китайцев.
В самом деле, есть что-то обаятельное в китаизме —
в этой самостоятельной цивилизации Востока, созревшей
совершенно самобытно, не обязанной ничем другим на-
родам и покорившей своему влиянию большую полови-
ну Азии, начавшейся с незапамятной древности, когда
еще Европа не была открыта историею, и еще до сих пор
держащейся на своих первоначальных основах посреди
всеобщего крушения всех прочих азиатских цивилиза-
ций. Есть что-то обаятельное в этом громадном госу-
дарственном организме, заключающем в своих пределах
целую треть всего человечества и до того стройном, что
все в нем,— начиная от отвлеченных положений филосо-
фии и высших правительственных форм, до последней
черты в письме, до самой мелкой церемониальной гри-
масы,— построено в одной и той же системе, развившей-
ся из одного философского зерна. Но в том-то и беда,
что между этой стройною формою книжного Китая и ее
современным содержанием лежит целая бездна, — что
эта прекрасная и строгая одежда прикрывает теперь
совсем не то, что прикрывала тысячи лет тому назад.
Прежде в этих формах выражался действительный ха-
рактер народа вообще и каждого китайца в частности,
но теперь этот характер совершенно изменился и преж-
ний образ потерял свое внутреннее содержание. Он ос-
тался в науке, он признается официально, он по-прежне-
му у всех на языке,—но уже не в сердце. А между тем,
завистливо вытесняя все новые формы, которые бы мо-
гли явиться по требованию обстоятельств, он оставляет

Китай в жертву* самому беспорядочному произволу.
Этот громадный образ семейного быта служит теперь
только, смотря по необходимости, или средством выжи-
мать деньги, или ширмою совершенно произвольных дей-
ствий, или, (наконец, приличным нарядом в торжествен-
ных случаях; а внутри его шевелится совершенно другой
мир. Разлад форменного и действительного Китая пре-
красно выражается в живых и увлекательных картинах,
которые развертывает перед нами наш даровитый путе-
шественник.
Г. Ковалевский смотрит на Китай беспристрастно,
как .на одну из многих стран, которые приводилось ему
видеть на своем веку. Опытность, приобретенная им в
многочисленных путешествиях, дает ему возможность
оценивать по достоинству новые явления, представляю-
щиеся ему в этой особенной стране; да он и не оценивает
их сам, а заботится только об одном, чтобы нарисовать
живую картину китайского быта как можно ярче и вер-
нее, предоставляя судить о ней самому читателю. Пре-
красные ландшафты китайских местностей, с их особен-
ным колоритом, пестрый, оживленный вид китайских до-
рог и китайских городов, шумная уличная толпа, харак-
теристические портреты китайского земледельца, купца,
чиновника и солдата, оживленные описания кладбищ,
дворцов й кумирен,— словом, все то, чего вовсе нет в
сочинении о. Иакинфа и весьма мало в сочинении г. Тим-
ковского, составляет главное достоинство и главное со-
держание разбираемой нами книги. Эти живые, яркие
картины особенностей китайской жизни точно так же
относятся к описаниям о. Иакинфа, как произведения
европейской живописи к произведениям живописи китай-
ской. В китайских картинах есть все: и верность очер-
ков, и сходство физиономий, и удивительная точность в
подробностях, и необыкновенная живость красок... нет
только одного—перспективы. Предметы не размещены
как следует, человеческие фигуры торчат одна над дру-
гой, дома, деревья, животные сбиты в одну кучу,— и
непривычный глаз европейца не может представить себе
действительности, несмотря на яркость красок и вер-
ность очерков. Г. Ковалевский вносит европейскую пер-
спективу в знакомые, но непонятные нам явления китай-
ской жизни.
Г. Ковалевский, к сожалению, начинает свое путе-

шествие, как и большая часть русских путешественников,
огромной ошибкой.
«В России,— пишет он,— большие переезды — дело
обычное. Путешествие до Кяхты, в отдаленный угол Во-
сточной Сибири, на границу Китая, почти за 6500 верст
до Петербурга, не представляет ничего необыкновенного
читателю, которому этот путь, конечно, очень хорошо из-
вестен».
Заблуждение непонятное, лишающее нас возможности
иметь сколько-нибудь порядочную географию России.
Многим ли из читателей удавалось совершать этот путь
самим; а откуда могут познакомиться с ним те, которые
не имели случая проехать сами от Петербурга до Кяхты?
Напротив, переезд от Кяхты до Пекина,— переезд, кото-
рому г. Ковалевский посвящает всю первую часть своего
путешествия,— известен нам гораздо более, чем переезд
от Нижнего до Казани и Тобольска,— известен до того,
что автор, несмотря на все свое уменье отыскивать но-
вое в странах, уже описанных другими, мог прибавить
весьма немного новых черт к тем, которые всякий может
найти в сочинении Тимковского. Мы не думаем ставить
этого в вину автору, понимая очень хорошо, что в таких
пустынных и внеисторических странах, какою в настоя-
щее время представляется Монголия, новое не попадает-
ся на каждом шагу и не бывает заметных перемен в ка-
кие-нибудь тридцать лет. Кроме того, мы обязаны
г. Ковалевскому такою наглядною и живою картиною
местностей Монголии и такою верною характеристикой
ее кочующего населения, каких мы не встречали ни в
русской, ни в иностранной литературе. Взгляните, на-
пример, на этот живой очерк, в котором автор передает
нам наивный характер дикого сына степи вернее и бес-
конечно занимательнее многих томов утомительных опи-
саний:
«Довольные видом зелени и пробудившейся от изну-
рительного покоя природы, оживленные общим движе-
нием и вновь показавшеюся жизнью, а главное, спокой-
ные насчет корма для лошадей, мы пошли бродить по
взгорьям, на которых там и сям торчали юрты. Навстречу
попался монгол, как водится, верхом, в красном наряд-
ном кафтане, правый бок которого он тщательно при-
крывал, чтобы мы не заметили прорехи.
— Амур-менду!

— Метлу! Откуда идете?
— А что?
— Верно, от Цаган-Кереня?
— Почему ты знаешь?
— Еще бы! Я вчера знал, что у него савраска ока-
лечился и что сегодня он хотел приколоть его: я ведь
тоже к Цаган-Кереню.
— Вот что!
— А жирен конь? — И монгол посмотрел на нас так
лукаво, как будто он насквозь проникал, и это наблю-
дение привело его, конечно, на мысль о жирном коне и
тех лакомых кусках, которые мы съели, потому что он
облизался так аппетитно, так самодовольно, что я не
мог далее удержаться от смеха.
— Что, разве не было угощения, разве не потчевали
вас кониной? Неужели вы от него с пустым сердцем и
сухим языком?
— С таким пустым сердцем, что и сказать нельзя;
ну, совсем без лица идем.
— Ах, он собака, ах, он волк, ах, он старая лисица,
скупец этакой! Конь совсем околевает, он и тут не хочет
приколоть. А я еще и новый кафтан надел! — И он тороп-
ливо прикрыл дыру на кафтане, которую было выказал
в пылу досады.— Вы куда?—спросил он нас, видя, что
мы уходили, и, вероятно, желая увлечь нас с собою на
поиски жирной конины в какую-нибудь более радушную
юрту. Мы указали наудачу одно из соседних жилищ.
Монгол с презрением поглядел на юрту.
— Там и куска сыру не добудете, не то — /что мяса,—
и он взмахнул нагайкой и вихрем унесся от нас».
При этом случае мы .не можем не заметить следую-
щих слов автора об историческом значении кочующих
племен Средней Азии. Эти слова если не принадлежат
самому г. Ковалевскому, то выбраны им чрезвычайно
удачно:
«Помнится мне,—говорит автор,— Гафиз или кто
другой, только из восточных поэтов, сравнивает кочевой
народ с тучами, беспечно гуляющими по небу, пока судь-
ба в лице какого-нибудь Чингисхана не сольет их вое-
дино и не разразит ураганом над землею».
Трудно выразить вернее и поэтичнее прежнее исто-
рическое значение Монголии; но теперь две великие им-

Церий, сдвинув свои пределы, раздавили навсегда это
гнездо грубых переворотов.
Так же живы и увлекательны в разбираемой нами
книге описания местностей однообразной плоской воз-
вышенности Монголии.
Острой наблюдательности автора и его уменью на-
ходить всегда удачные выражения, география этой час-
ти Монголии—довольно полная, принимая во внимание
пустынность страны и ее незначительность в истории,—
будет обязана исправлением некоторых вкравшихся в
нее ошибок. Так, между прочим, необыкновенная рез-
кость перехода с высокой, пустынной Гоби в низменную,
залитую населением равнину Китая — перехода, описан-
ного Белем в таких ярких красках, сглаживается до сво-
их настоящих размеров и оправдывает догадку Риттера
о существовании и в этом месте небольшой переходной
страны. Г. Ковалевский, зорко подмечая малейшие из-
менения в природе Монголии, показывает уже постепен-
ное изменение окрестностей задолго еще до появления
Великой Стеньг, и гораздо определеннее, чем все его
предшественники, обрисовывает ту гористую страну пе-
рехода, которую опускали другие, желая поразить чита-
теля необыкновенным контрастом, и без того уже слиш-
ком резким.
Типические описания упитанных физиономий маньч-
журских чиновников, сопровождавших миссию, рисуют-
ся необыкновенно ярко посреди суровых и простодуш-
ных физиономий неиспорченных детей степи, и описания
их проникнуты тем умным и веселым юмором, с которым
знакомы читатели «Странствований по суше и по мо-
рям».
От Нордяна,— где, по мнению г. Ковалевского, со-
гласному с мнением Тимковского, начинается собствен-
но Китай,— занимательность путешествия возрастает с
каждою страницею. Здесь автор вносит в географию Се-
верного Китая новые данные, которых нам, по крайней
мере, не удавалось встречать у других путешественников
Это — геологическое описание замечательной страны,
простирающейся от Нордяна до Пекина.
Сопровождая путешественника при въезде его в Пе-
кин, мы получаем более отчетливое понятие об этой ори-
гинальной столице, чем из самых мелочных описаний

улиц, дворцов, храмов и ворот. Вот эта картина шумной
столицы Срединного царства:
«Мы приостановились у ворот, чтобы несколько опра-
виться. Казаки выстроились, выровнялись, и поезд дви-
нулся вперед. В воротах уже нельзя было сомневаться,
что мы въезжали в город и город огромный, многолюд-
нейший, а главное, самый шумный, какой когда-либо
случалось мне видеть.
Не знаю, как бы мы протиснулись сквозь TOJrtiy на-
рода, совершенно запрудившего улицу, без благодетель-
ного вмешательства каких-то оборванцев, которые слов-
но выросли из земли перед нами и, деятельно размахи-
вая длинными плетьми, расплескивали волны народа по
сторонам. Впоследствии мы узнали, что это были поли-
цейские служители.
Сначала эта уличная жизнь, эта толпа, шум, трескот-
ня напоминают вам несколько другие восточные города;
но, вглядевшись и вслушавшись хорошенько, вы видите,
что это нечто иное. Вам представляются совсем другие
движущиеся картины; до слуха вашего доходят отрыви-
стые звуки языка, которого вы еще не слышали, и они
резко отличаются от всех, которые когда-либо поражали
ухо ваше.
Между тем, как толпа народа глухо шумела и гуде-
ла, продавцы разных разностей как будто силились за-
глушить ее, и друг друга, и рев верблюдов, и пронзи-
тельное ржание мулов. Кто звенел в таз, кто гудел в рог,
кто щелкал железными плитками, кто ревел своим да
не своим голосом; наконец, нагой нищий, растянувшись
во все тело на улице, стонал что есть сил, желая обра-
тить на себя внимание. "И все это теснилось, шумело,
сталкивалось с экипажами, путалось в стаде прогоняе-
мых свиней или уток; собаки шныряли между наро-
дом, голодные, изнуренные, понурив головы; гусь, вы-
сунувшись из-за спины носильщика, кричал ему через
голову.
Всего занимательнее было видеть, как два встречав-
шиеся в этой толпе экипажа вдруг останавливались,
из них выскакивали торопливо, как будто вспомнив о
чем-то важном, что совсем было забыли, двое китайцев
и принимались отвешивать друг другу поклоны; кланя-
лись долго, так что их можно было почесть за механиче-
ские куклы, поставленные среди дороги, если бы они не

заграждали пути для проезжающих, что совершенно
уничтожало подобную мысль.
Поезд, тянувшийся нескончаемыми нитями экипа-
жей— одной вперед, другой назад, останавливался; ку-
чера равнодушно закуривали свои маленькие трубочки;
проезжающие терпеливо ожидали, пока двое китайцев
накланяются друг другу вволю, потому что не было воз-
можности объехать их за толпою; наконец, они сади-
лись, и волны народа лились за ними до новой преграды.
Главная улица, по которой мы ехали, широка и длин-
на: в длину она, до нашего южного подворья, верст во-
семь почти без поворотов; в ширину — как Невский
проспект, если не шире; это уж не Восток! Но она до
того загромождена разными балаганами и прилавками,
что кажется тесною.
Посредине возвышение, насыпь, заменяющая шоссе;
тут постоянно тянутся два ряда повозочек, каждая в од-
но животное — мула или осла, повозочек крытых, до-
вольно красивых с виду, двухколесных, составляющих
здесь обычные экипажи; дороги направо и налево ос-
тавлены для телег с тяжестями й пешеходов; они-то, за
неимением площадей в городе, служат местом всех
сходбищ, представлений и всяких временных выставок.
С насыпной дороги, верхом с лошади, я мог видеть,
что делается в полуоткрытых балаганах, оборванных и
закопченных под стать китайским нищим: в од-
ном — странствующие комедианты распевали дра-
матические представления при оглушительном шуме му-
зыки; в другом —сказочники; .в третьем — ворожей или
странствующий доктор, объяснявший собравшейся око-
ло него толпе анатомию человека: там, далее, нараспев
перекликались друг с другом продавцы платьев, выхва-
ляя доброту и дешевизну своего товара. Были пред-
ставления, открытые со всех сторон и огороженные толь-
ко тростниковою решеткою, за которою собирали по
чоху, то есть по одной пятой копейки ассигн., за вход
с человека. Чох — для нас монета неизмеримой ничтож-
ности, которая не существует, которая не может сущест-
вовать, потому что за нее нельзя ничего купить; в Китае
чох — деньги, и за него можно-таки кое-что приобресть.
За балаганами открываются бесконечные ряды ла-
вок, которые почти нигде не прерываются на расстоя-
нии семи-восьми верст; между ними очень много краси-

вых, особенной, чуждой нам архитектуры; аптеки и
молочные лавки по преимуществу отличаются изящест-
вом отделки; раззолоченные сверху донизу, испещрен-
ные яркими красками и филигранной работой, они очень
кокетливы и грациозны, точно огромные игрушки, и со-
ставили бы украшение на любой столичной улице; зато
рядом с ними торчит какая-нибудь скверная лавчонка
или оборванный домишко.
На Востоке более всего поражают путешественника
легкие, воздушные минареты, как будто отделившиеся
от земли и стремящиеся к небу; в Пекине кидаются в
глаза узорчатые кровли — кровля ворот, домов, куми-
рен, всего, что имеет кровлю, даже покрышки голов —
шапки, все это со вздернутыми вверх полями, как крылья
птицы, приготовившейся лететь вверх; как будто все эти
кровли временно, случайно очутились на месте, которое
они весьма дурно защищают от дождя и непогоды, слу-
жа только ему украшением.
В восточных городах более всего надоедают собаки,
здесь — свиньи; и надо заметить, что здешние свиньи,
отвратительные и грязные, надоедают пуще собак; они
снуют у вас под ногами, хрюкают назади, кричат разди-
рательным образом с телег, на которых их перевозят,
наконец, являются в различных блюдах за всяким обе-
дом. Впрочем, и собак в Пекине немало, но они совсем
не таковы, как в других восточных городах: тихи и
скромны до того, что даже не лают, не только что не
кусают. Будочники занимаются откармливанием их для
продажи».
Во второй части, посвященной описанию пребывания
в Пекине и небольших поездок по окрестностям, самый
увлекательный интерес поддерживается от первой стра-
ницы до последней, и трудно указать в ней лучшие ме-
ста. Но, принимая в расчет новость предмета, мы не мо-
жем не остановить внимания читателей на двенадца-
той главе этой части, в которой описывается с натуры
быт китайского земледельца, до сих пор еще не опи-
санный. Картина артиллерийского смотра вызывает
невольный смех и прекрасно знакомит нас с состоя-
нием военной силы Китая. Она напомнила нам другой
смотр — маньчжурских войск, расположенных в
Илийской провинции, описанный автором так же
характерно.

В сравнении с превосходной описательной частью
путешествия, рассуждения автора об истории и религии
монголов и китайцев много теряют. Они коротки, по-
верхностны, не говорят нам ничего нового и могли бы
быть легко опущены.
Одно только дает им право занять место в этой пре-
красной книге: это — свойственная автору ясность из-
ложения, которою не отличаются другие наши писатели
о тех же предметах.
Заметим также, что автор мало обратил внимания на
нынешнее состояние буддизма и на остатки шаманства
у монголов. Это предмет весьма занимательный и мало
разработанный. Сущность шаманства, этой, по всей ве-
роятности, первобытной религии Азии, до сих пор совер-
шенно не раскрыта. Мы знаем только, что остатки его
встречаются в настоящее время на страшном протяже-
нии: от берегов Карского моря до самых южных ущелий
Гималая, и от Царицына до Аляски и Японии включи-
тельно *. Благодаря трудолюбию нашего покойного си-
нолога мы имеем описание нескольких шаманских обря-
дов, употребляемых при маньчжурском дворе. Но эти
обряды еще более доказывают, что мы совершенно не
понимаем этого, может быть, древнейшего языческого
культа. А между тем сходство, существующее между
шаманством и ученой государственной религией Китая,
состоящей также в поклонении небу, злым и добрым ду-
хам, бесчисленным гениям различных явлений природы,
обоготворенным великим людям и более всего душам
предков и олицетворению неумирающего семейного ду-
ха— сыну неба, невольно наводит нас на мысль, что уче-
ная китайская религия есть, может быть, не более как
философское развитие сущности шаманства. Правда, что
и буддизм, точно так же как шаманство, нашел себе го-
товую почву в Китае; но не должно забывать, что буд-
дизм, в первоначальном своем виде, не имел никаких
своих особенных форм и не должен был иметь их по сво-
ей основной идее — всеобщего отрицания. Только уже
впоследствии, после долгих столкновений с брамизмом,
шаманством и несторианскою ересью, составилась чудо-
* Сведениями о шаманстве в Японии мы обязаны также нашему
трудолюбивому синологу. См. «О народах Средней Азии».

вищная мифология буддистов, не имеющая потому ни-
какой строгой системы.
Напрасно также г. Ковалевский приводит с таким
сомнением свидетельство иезуитов о существовании с
древнейших времен христианской религии в Китае. Это
факт, не подлежащий сомнению. Трудно, напротив, было
бы предположить себе, что христианские проповедники,
достигнув до Тангута *, не проникли бы в Си-нган-фу,
тогдашнюю столицу династии Танг, отличавшейся пол-
нейшей веротерпимостью,— тем более что эта столица
находилась почти у самых ворот, ведущих из западной
пустыни в равнину Китая**.
Мысль г. Ковалевского о сходстве, существующем в
устройстве китайских кладбищ и египетских пирамид
(он видел и те и другие), показалась нам чрезвычайно
удачною, особенно если сблизить ее с тем сходством
между египетскими и индийскими пирамидами, которо-
му придает такое важное значение Болен.
Но пора нам кончить. Скажем же, в заключение, для
тех из читателей, которые познакомились еще в «Отече-
ственных записках» с большею частью этого замечатель-
ного путешествия, что они найдут в нем самое увлека-
тельное чтение. Мы можем сделать этому прекрасному
сочинению только один упрек — что оно слишком корот-
ко и что в него не вошли многие стороны китайского
быта.
Если бы книга г. Ковалевского была полнее, то мы
имели бы самый верный очерк современного состояния
этой беспримерной системы семейного быта — системы,
которая совершенно органически, подобно огромному
тысячелетнему дубу, развилась из одного едва примет-
ного зерна. Могучие бока дерева, покрытые почтенным
седым мхом и растреснувшеюся корою, еще глядят до-
вольно грозно; широкие ветки его, давно не производя-
щие новых листьев, еще прикрывают огромнейшее на-
селение; но внутри дерева пустота, гниль и черви! Оно
могуче только издали, и роковой топор лежит уже у
корня.
* Die Reise Marco-Polo. Von August Burk. Leip., 1845, S. 169.
** Ritter die Erdkunde. Berlin, 1832. Band I, Zweit. Theil S. 209,
210 und 224.

Учебник русского языка, составленный Александром
Смирновым. Год первый. Третье, вновь исправленное
издание, М., 185320
«Современник» первый приветствовал «Учебник рус-
ского языка» г. Смирнова, как отрадное явление в учеб-
ной литературе нашей, когда, в 1848 году, вышла первая
часть его. В 1851 году появились второе издание первой
части и вторая часть. Ныне первая часть выходит треть-
им изданием. Следовательно, успех книги оправдывает
наше мнение о ней. Не вдаваясь здесь в подробные рас-
суждения о преподавании отечественного языка и от-
сылая для этого наших читателей к «Вступлению»
в учебнике г. Смирнова, мы укажем только на те пре-
имущества, которые имеет «Учебник» в сравнении с дру-
гими учебными русскими грамматиками.
Достоинство учебной книги должно состоять: 1) в са-
мом содержании науки и в ее системе, 2) в методе пре-
подавания, сообразном с возрастом учащихся.
Прежде всего учителю необходимо иметь правиль-
ные общие грамматические понятия, основанные -на ор-
ганизме языка; того же мы требуем и от учебной книги.
Например, вот как определяются падежи в грамматике
г. Востокова: «Падежи суть окончания имен, показываю-
щие отношения предметов одного к другому». Предлоги,
по грамматике г. Востокова, служат в помощь падежам,
также показывая отношения между предметами. Опре-
деления неверные. По «Учебнику» г. Смирнова падежи
и предлоги показывают отношения между словами в
предложении; а эти отношения между словами вовсе не
показывают отношений между предметами, а напро-
тив — большею частию отношения предметов к действи-
ям, или признакам («он рисует картину», «это для меня
приятно»). По грамматике г. Востокова «союз есть раз-
ряд слов, показывающий связь, или противоположение
между понятиями, выражаемыми речью». Определение
неясное и неправильное. Что значит: связь, или противо-
положение? Это неясно. Союзы показывают связь (то
есть отношения) не понятий, а мыслей. По учебнику
г. Смирнова «союзами называются слова, служащие к
соединению предложений». В грамматике г. Востокова
исчисляются три наклонения глаголов: неопределенное,
изъявительное и повелительное. В «Учебнике» г. Смир-

нова совершенно справедливо так называемое неопре-
деленное наклонение исключено из разряда других на-
клонений и рассматривается как форма глагола, когда
он бывает в предложении подлежащим или дополнением;
наклонения же изъявительное, повелительное и- сослага-
тельное, которого недостает в грамматике г. Востокова,
рассматривают как формы сказуемого, показывающие
образ представления признака в предмете лицом говоря-
щим. Имена числительные — служебную часть речи,
г. Востоков относит к именам прилагательным — к зна-
менательной части речи. Г. Смирнов справедливо рас-
сматривает имена числительные как особую служебную
часть речи и разделяет, подобно другой служебной ча-
сти речи — местоимениям, на существительные, прилага-
тельные и наречия. Г. Греч, чувствуя недостаточность
определений г. Востокова, делает свои определения. На-
пример: «Союз есть частица (почему же не часть?) речи,
которою соединяются между собою простые предложе-
ния в предложениях сложных и различные их части».
Союзы никогда не соединяют частей предложения, а со-
единяют предложения между собой. О наклонениях
г. Греч говорит точно так же, как и г. Востоков. По
грамматике г. Греча «связка, или глагол существитель-
ный, выражает связь между подлежащим и сказуемым».
Связь между подлежащим и сказуемым выражается их
согласованием, а не связкой; связка же в предложении
показывает отношение сказуемого к лицу говорящему,
то есть наклонение, время и лицо, что и видно из «Учеб-
ника» г. Смирнова, который говорит, что когда имя при-
лагательное или другая склоняемая часть речи бывает
сказуемым, то для обозначения наклонения, времени и
лица соединяются с глаголом вспомогательным. Отсюда
следует, что связкой бывает не только глагол сущест-
вительный, как думает г. Греч, но и другие вспомогатель-
ные глаголы: мочь, долженствовать и т. д.
Ошибки в определениях частей речи и их принадлеж-
ностей происходят от того, что части речи и их принад-
лежности выводятся не из логического состава предло-
жений, как это сделано в «Учебнике» г. Смирнова. От-
сюда мы видим необходимость верной системы, строгой
последовательности, чем и отличается «Учебник»
г. Смирнова. Ученик, например, читает в грамматике
г. Востокова: «Все слова русского языка, входящие в

состав речи, заключаются в восьми разрядах, или частях
речи, кои суть: такие-то». Почему же восемь частей речи,
а не более и не менее? И не правда ли, как плодотворно
для умственного развития учащихся заучивать на па-
мять слова, не соединяя с ними никаких понятий?
В «Учебнике» г. Смирнова определен математически
точно последовательный порядок: логический состав ре-
чи, этимология и синтаксис. В первой части, заключаю-
щей в себе логический состав речи, прежде всего изла-
гается логический состав предложений и уже из него
выводятся части речи и их изменения.
«Учебник» г. Смирнова отличает преподавание отече-
ственного и иностранных языков и определяет верную
методу преподавания, между тем как прочие грамма-
тики представляют или отсутствие всякой методы, как,
например, грамматика г. Востокова, или методу, не со-
всем верную и не вполне определившуюся, как учебная
грамматика г. Греча и слабая попытка г. Половцева. Вот
как г. Смирнов, во вступлении к «Учебнику», определяет
методу преподавания отечественного языка, которую он
превосходно выполняет в самом «Учебнике»:
«Самые первоначальные занятия состоят в чтении
и рассказе прочитанного. Затем следует разбор. При
этом учитель посредством вопросов приводит ученика
к сознанию мысли, выраженной в речи, и законов ее вы-
ражения. Здесь ученик от известного, от данного — от
примеров, приходит к выводу законов языка, поскольку
они могут быть доступны его детскому разумению и по-
скольку для него это необходимо. Выведенные законы
снова прилагаются к разбору прочитанных статей или
с намерением подобранных примеров. Здесь для ученика
уже законы составляют данное, которым он объясняет
состав речи. Собственные, устные и письменные упраж-
нения ученика заключают круг учебных занятий. При
этом ученик уже сознательно употребляет речь, которою
прежде пользовался бессознательно: следовательно, этим
последним родом занятий вполне достигается цель пре-
подавания. Практическое употребление языка по навыку,
сознание законов языка практически путем разбора и
сознательное употребление языка — вот три ступени, ко-
торыми достигается развитие мысли и дара слова в уча-
щихся. Эти три ступени вполне соответствуют трем мо-
ментам, в которых совершается развитие самого языка:

l) первоначальному, чувственному воззрению на приро-
ду, 2) духовному уподоблению природы введением чув-
ственных представлений в понятия и мысли, 3) вторич-
ному низведению понятий и мыслей в представления и
выражения их в слове, в котором мысль и образ, общее
и частное, понятие и представление нераздельны. Итак,
метода, которую мы предлагаем, основана не на произ-
воле, а на сущности развития самого языка и на суще-
ственной цели преподавания. Она может свободно из-
меняться сообразно с видоизменением практической цели
преподавания, с личностями учеников и т. д., но в сущ-
ности должна оставаться неизменяемой».
Итак, учение русскому языку по «Учебнику» г. Смир-
нова не есть заучивание на память и бессознательно
грамматических правил, как бывало прежде, а есть со-
знание русской речи и беспрерывные практические упра-
жнения в ней; это — гимнастика мысли и языка. Следо-
вательно, преподавание по такой методе ведет за собой
не только знание языка, но также развитие ума и обра-
зование вкуса, без чего, впрочем, и первая цель не мо-
жет быть вполне достигнута.
Сличая «Учебник» г. Смирнова с грамматиками
гг. Востокова и Греча, мы вовсе не отнимаем у этих по-
следних достоинства их как ученых материалов для рус-
ской грамматики; но между материалом и наукой, тем
более между материалом и учебником,— большая раз-
ница.
Наконец, «Учебник» г. Смирнова отличается точно-
стью и простотой изложения, сообразно с юным возра-
стом учащихся. Например, одинаковость определений,
повторение одних и тех же технических выражений мно-
го значат для учащихся. Нигде нет исчисления чего-либо
без предварительного объяснения. Так, например, снача-
ла определяются каждая часть речи, каждый залог, вид
глагола, каждый падеж в отдельности и уже потом, в
особом параграфе, следует исчисление всех частей речи
или всех залогов, видов, падежей и т. п.
Подобный способ изложения и деление на параграфы
дают учителю полную возможность проходить учебник
более или менее кратко, более или менее подробно, так
что «Учебник» г. Смирнова может с величайшим удоб-
ством служить руководством для .учащихся как дома,
так и в различных учебных заведениях. Мы сами были

свидетелями, как успешно идет преподавание русского
языка по «Учебнику» г. Смирнова в школах, где воспи-
тываются крестьянские мальчики. Впрочем, сам по себе
«Учебник» очень краток: множество примеров и практи-
ческих упражнений увеличивают его объем. Но кто же
обязывает учителя непременно разобрать все примеры
и выполнить все упражнения, если на это нет достаточно
времени? К тому же правила отличены от примеров,
разборов и упражнений более крупным шрифтом.
Последнее, тем не менее очень немаловажное досто-
инство третьего издания «Учебника», год первый, за-
ключается в том, что оно напечатано на лучшей бумаге
и крупными, красивыми шрифтами. Родители будут
благодарны автору за то, что он поберег глаза детей их.
«Учебник» г. Смирнова необходимо должен быть в
руках учащихся — если не для напоминания грамматиче-
ских правил (что, между прочим, также необходимо),
то для примеров и практических упражнений, которые
приведены при каждом параграфе и без которых препо-
давание отечественного языка не может никогда вполне
достичь своей цели. Первая часть «Учебника» необхо-
дима ученикам и тогда, когда они еще не начинают
грамматики (в классе приготовительном), для разбора,
хотя и без грамматической терминологии, примеров,
приведенных здесь ,в последовательном -порядке; более
легкие практические упражнения также уже должны на-
чинаться в приготовительном классе.
iB заключение пожелаем для пользы учащихся и для
чести преподавателей «Учебнику» г. Смирнова еще бо-
лее успехов. Просим автора как можно скорее издать в
лучшем виде вторую часть и третью, последнюю часть
«Учебника».
Магазин землеведения и путешествий.
Географический сборник, издаваемый Николаем Фроло-
вым, т. 2, М., 185321
В свое время мы приветствовали первый том «Мага-
зина» изъявлением нашего полного сочувствия к такому
обширному и полезному предприятию. Признаемся, не-
смотря на малосложность свою, второй том нам кажет-
ся составленным несравненно удачнее первого: в нем

соединены два великих имени и два великих географи-
ческих творения: «Воззрение на природу» Гумбольдта и
«Идеи о сравнительном землеведении» Риттера, Первое,
как и вообще Гумбольдт, до некоторой степени известно
русской публике. Но о Риттере, несмотря на его евро-
пейскую славу и долгую деятельность, <на русском язы-
ке почти ничего нет. Мы намерены воспользоваться на-
стоящим случаем и вскоре представить нашим читате-
лям в отделе «Критики» статью о втором томе «Магази-
на землеведения» вообще и о Риттере в особенности.
Библиотека путешествий.
Издание А. Плюшара, Спб., 1854 22
«Библиотека путешествий» по программе своей де-
лится на четыре отдела. В первом помещаются путеше-
ствия людей известных и приобретших европейскую сла-
ву; во втором — рассказы о кораблекрушениях, заим-
ствованные из достоверных источников; в третьем — эпи-
зоды путешествий, то есть небольшие рассказы или от-
рывки из сочинений, которые .не могли войти в «Библио-
теку» в полном составе; наконец, в четвертом, послед-
нем отделе обещаны жизнеописания моряков и путеше-
ственников, по возможности полные. Издатель обещал
прилагать к «Библиотеке» карты, портреты, рисунки и
планы, в случае надобности, для изображения знаме-
нитой личности или местности, костюмов и обычаев раз-
ных народов.
В вышедших восьми частях недостало места для
биографий. В нынешнем выпуске «Библиотеки путеше-
ствий» вовсе нет жизнеописаний ни моряков, ни путе-
шественников. Первый отдел открывается путешествием
Зибольда в Японию. В «Современнике» назад тому года
два была напечатана прекрасно составленная г. Коршем
статья об Японии; но она нисколько не мешает переводу
Зибольдовых путевых заметок. Кто с удовольствием про-
чел статью г. Корша, тот непременно прочтет Зиболь-
да, как необходимое дополнение. Зибольд — юнейший из
братий, посещавший для всех запертую Японию. Теперь
он полковник генерального штаба, но когда он путеше-
ствовал, то был корабельным доктором. Звание в путе-
шествии весьма удобное. Доктор может оказать тысячи

особенных услуг и проникнуть туда, куда не пустит ни
адмирала, ни самого знаменитого, самого отчаянного
туриста, особенно в Японии, где до сих пор верят в по-
рошок Дозио*.
Пользуясь званием доктора и вылечивая богатых
японцев и их хорошеньких жен, Зибольд проник во внут-
ренние страны, чего не удавалось еще ни одному евро-
пейцу; там собрал он сведения верные, точные и подроб-
ные о местностях, никем еще не описанных, и составил
карту Ниппона (главного острова Японской империи).
Как и когда начался любопытный обычай — распа-
рывания животов, — Зибольд не рассказывает; он так
давно существует, что начало его теряется, как говорят
записные ученые, во мраке отдаленнейшей древности.
Благовоспитанный японец, если вы оскорбили его, при-
ходит к дверям вашего дома и преспокойно разрезывает
себе живот. Вы, если вы мало-мальски порядочный че-
ловек, должны дать ему удовлетворение, то есть повто-
рить на себе ту же неприятную церемонию. От этого в
Японии все учтивы донельзя; о шуме и ссорах в собра-
ниях и обществах нет и помину. Если правительство дает
японцу поручение, которого он исполнить не может, то
он также распарывает себе живот и спасает себя и свое
семейство от казни. Предание гласит, что, когда, мстя за
Головнина, Хвостов и Давыдов опустошили северные
пределы Японии, тысяча восемьсот японских чиновников
распороли себе животы. Какое страшное жертвоприно-
шение! Японец, собираясь умирать такою тяжелою
смертью, сзывает своих приятелей, пирует с ними на про-
щание и потом отправляется к ками (богам). -С юности
приучают японца к исполнению этого обычая и в школе
показывают, как следует делать над собой эту не совсем
удобную операцию. Но мы не можем входить в подроб-
ности об Японии и японцах; это завело бы нас слишком
далеко. Все в этом уединенном народе любопытно, все
так мало похоже на европейское и даже на азиатское,
что надобно не менее четырех больших статей г. Корша
или не менее трех томов «Библиотеки путешествий»,
* О порошке Дозио есть в «Библиотеке путешествий» особая
статья, взятая из Титсинга, который, кажется, тоже верил в него,
несмотря на всю нелепость выдумки японских жрецов. Эта чрезвы-
чайно любопытная статья напечатана в конце второго тома.

чтобы дать верное понятие об японце. Отсылаем любо-
пытных к путешествию Зибольда, где они найдут, кроме
заметок Зибольда, много небесполезных выписок из
Кемпфера, Дефа, Титсинга и др. Не забыты и наши
знаменитые моряки: Головнин и Крузенштерн; и у них
взято сколько было нужно.
Вслед за путешествием Зибольда напечатано в «Биб-
лиотеке» описание кругосветного плавания, совершен-
ного в 1840—1842 годах на российском транспорте, Або,
г. Блоком. Б предисловии автор уверяет, что «правиль-
ное повествование о морском путешествии неминуемо
влечет за собою терминологию моряков». Говоря дру-
гими словами, автор хочет, чтобы его понимали одни
моряки. За что же исключать добрых и усердных рус-
ских читателей, которые не знают морской терминоло-
гии! Что поймут они в книге, где половина слов голланд-
ских, вовсе им не известных? Если бы все специалисты
думали, как г. Блок, то бедному читателю пришлось бы
быть и моряком, и артиллеристом, и инженером, и ар-
хитектором,— словом, пришлось бы знать все науки, все
искусства не хуже самих специалистов, а ведь это не-
возможно.
Г. Блок в подкрепление своей мысли смеется над
десятком выражений, употребляемых будто бы нашими
беллетристами. Например, кто-то написал: разъезжают
в лодках под палатками. Боже, какое преступление!
В лодках под палатками! Это ужасно! Г. Блок поправ-
ляет автора и требует, чтобы говорили: разъезжают
в шлюпках под тентами. Вот оно что! Употребить слово
«палатка» никак нельзя; гораздо лучше сказать: тента,
вероятно для того, чтобы русский читатель, не знающий
иностранных языков, не понял его.
Иное дело, если в путешествиях Крузенштерна, Го-
ловнина, Литке, Врангеля читатель встречает выражения
технические: он смотрит на эти творения с особенным
почтением и так высоко ценит их за совершённые авто-
ром их открытия, что готов просить у знакомых моряков
необходимых пояснений. Но к рассказу, к легкому рас-
сказу о плавании, читатель не так снисходителен. Он
хочет читать без хлопот, спокойно, развалясь в кресле,
без справок, без лексиконов. Для чего пишут и печатают
книгу? Кажется, для того чтобы ее читали; если ее не
будут читать, так все равно, что бы в ней ни было: па-

латки или тенты. А книг, написанных непонятным, тем-
ным языком, не могут читать обыкновенные читатели.
Читать у лих—значит понимать. Писать для всех о пред-
мете специальном весьма трудно; мастеров писать по-
пулярно у нас очень мало; но у них-то и надобно
учиться.
Вот, например, Головнин, в своем переводе «Кораб-
лекрушений» Дункена, употребляет на каждом шагу
морские термины; кто обвинит его? Книга его, так ска-
зать, морской учебник; он издал ее только для моряков,
желая научить их, как распоряжаться во время гибели
корабля, показать им пример, как действовали и распо-
ряжались в подобных случаях английские капитаны.
Головнин совершенно прав; точно так же прав и
г. Строев, переводивший рассказы о кораблекрушениях
Эйриеса, помещенные в VI и VII томе «Библиотеки пу-
тешествий». Он всячески старается избегать техниче-
ских терминов и, не имея в виду учить моряков, избегает
довольно удачно употребления тех слов, которые на ко-
рабле необходимы, но не должны встречаться в книге,
напечатанной для всех.
Эти рассказы чрезвычайно занимательны, и им ни-
сколько не вредит отсутствие ахтерштевней, бушпритов
и ватер-вельсов. Читайте без помощи лексикона эти два
тома, если хотите видеть, до какого величия поднимается
человек или как низко падает в минуту опасности и
неизбежной смерти! Тут встретите трогательное герой-
ство под руку с гнуснейшей трусостью, и разные лица,
из которых иные навсегда останутся вашими друзьями.
Ряд рассказов открывается биографиею нашего Бе-
ринга, довольно подробною, но неутомительною. Эта
статья, очевидно, принадлежит к четвертому отделу
«Библиотеки», к биографиям, но попала в третий: веро-
ятно потому, что Беринг потерпел кораблекрушение и
умер на безлюдном острове. Петр Великий дал Берингу
инструкции всего трех пунктов: 1) сделать один или
два бота в Камчатке; 2) на них идти на Норд и 3) ис-
кать, где Азия сошлась с Америкой.
Беринг идет на Норд, встречает пролив, осматривает
оба берега и объявляет экипажу, что надлежит ему про-
тив указу во исполнение возвратиться; поворачивает
бот, привозит в Россию важное открытие, но уже не
застает Великого Покровителя своего в живых — и спе-

шит в новую экспедицию. Вся эта статья читается с
особенным удовольствием; новых фактов в ней нет, зато
прежде известные собраны добросовестно и прилежно.
Эпизоды выбраны из путешествия Бурчеля по Юж-
ной Африке. Бурчель осматривал африканские степи лег
тридцать тому .назад, но рассказы его до сих пор любо-
пытны; у него нашлось так мало подражателей. Не вся-
кому охота переправляться через потоки и спускаться
с гор, в телегах на быках. Если «Библиотека путешест-
вий» не остановится на первом выпуске, то Бурчель бу-
дет полезен читателям; он должен непременно занимать
место в большом собрании путешествий. Он для Афри-
ки, что Кемпфер для Японии. Не все поймут его просто-
ту и безыскусственность; не все оценят его правдивость,
которая доходит до однообразия; правдивость — самое
редкое качество самых известнейших путешественников.
Бурчель осмотрел значительную часть Африки, и нигде
никто не нападал на него, нигде никто не хотел изжа-
рить его и съесть! Какое чудо? Следовавшие за ним
иные путешественники встречали людоедов, сражались
с ними, бывали в страшных положениях... a beau mentir
qui vient de loin! Бурчель, как и Кампфер, не подвергал-
ся никаким особенным опасностям. Только быки его,
взбираясь на высокую гору, могли полететь вниз с его
телегой и раздавить его. Или, забравшись в безысход-
ную степь, он мог достаться в пищу льву или гиене. Но
это такие опасности, о которых Бурчель не заботится;
они ежеминутно на носу; о них и толковать не стоит.
Встретиться со львом не беда, по понятиям Бурчеля;
против льва есть у него доброе ружье и добрая пуля;
а лишиться быка, особенно выезженного,— в Африке
есть быки, на которых ездят так же быстро, как на ло-
шадях,— лишиться быка, который пускается в галоп и
летит, как лучший скакун, — вот это несчастье кажется
Бурчелю бедою, неотвратимым злом. Он готов идти к
людоедам; но без быков. Пусть съедят его самого, он
не скажет ни слова, не моргнет глазом, только не тронь-
те его быков. Оно и смешно и странно, а очень неглупо;
быки заменяли ему пары, у него не было других двига-
телей, и он берег их, как свои глаза.
Карта Японии, снятая с Эйбольдовой, карта, прило-
женная к путешествию г. Блока, картинки, объясняющие
наглядно описание Японии, прекрасны. Г. Плюшар знает

ИНОСТРАННЫЕ ИЗВЕСТИЯ23
1853 г.
Июль 1853 г.
Дублинская выставка. - Выставка, и аукционная
продажа картин испанских художников. • Город
солнца в Америке. - Публичные лекции в Англии
Великобританский май может быть назван месяцем
выставок: Дублинская выставка, выставка Академии
художеств, выставка испанской картинной галереи, вы-
ставка кабинетных произведений, толк о Эдинбургской
выставке и приготовления к выставкам Нью-Йорка и
Парижа.
Не желая вдаваться в излишние подробности, мы
остановим наше внимание только на том, что нам по-
кажется особенно замечательным.
Хотя Дублинская выставка есть не более как подра-
жание Лондонской Всемирной выставке 1851 года, но
она заслуживает особенное внимание, как частное пред-
приятие, выполненное средствами частного человека.
Лондон — всемирная столица промышленного мира,
с народонаселением, превышавшим треть народонаселе-
ния всей Ирландии,— резиденция блестящего двора ро-
довой и торговой аристократии. Центр всемирной тор-
говли не может идти в сравнение со столицей Ирландии.
Дублин в сущности не более как провинциальный город:
в нем нет ни двора, ни аристократии, «и огромных капи-
талистов, и в дублинскую гавань в продолжение двена-
дцати месяцев «е входит столько кораблей, сколько

входит их в устье Темзы в продолжение одного дня*. Но
тогда как Всемирная выставка 1851 года нуждалась в
поддержке со стороны правительства и в предваритель-
ной подписке всех богачей Англии и Шотландии, Дуб-
линская выставка появилась неожиданно, без всяких
особенных привилегий и подписок, на средства одного
частного человека, имя которого несколько недель тому
назад было известно весьма немногим. Новый Хрусталь-
ный дворец был. задуман, построен, наполнен таким мно-
жеством предметов, которое уступает числу произведе-
ний только одной Всемирной выставки 1851 года, и
открыт в продолжение нескольких недель. Мистер Дар-
ган, нашедший возможность составить огромное состоя-
ние, употребляя свой капитал на предприятия, полезные
своему отечеству, пожертвовал 100 000 фунтов стерлин-
гов на первоначальное устройство этой выставки, прини-
мая на себя, в случае неудачи, все убытки и требуя, в
случае если выставка даст значительные выгоды, только
одного возвращения употребленного им капитала. За-
думано— сделано. Мистер Роней, товарищ мистера Дар-
гана, с непостижимой быстротой изъездил всю Европу,
испрашивая у правительства и торговых домов участия
в национальном деле Ирландии, и достиг того, что Дуб-
линская выставка, по крайней. мере в одном отделе
своем, возьмет вверх над выставкой 1851 года, — имен-
но в отделе художеств, потому что Лондонская выстав-
ка хотя и называлась художественной и промышленной
выставкой, но принимала только те произведения живо-
писи, которые больше принадлежат ремеслу, нежели
художеству — живопись на стекле, фаянсе и т. п.
Этот особенный интерес, представляемый Дублинской
выставкой, привлечет к ней, вероятно, многих, по край-
ней мере, после открытия ее, совершившегося торжест-
венно 12 мая (нового стиля); толпа посетителей не пере-
стает осаждать прекрасное здание выставки, несмотря
на то что многие вещи, назначенные для нее, еще не яви-
лись, а другие лежат в тюках и ящиках.
Здание выставки, поставленное на лучшем дублин-
ском сквере, только остовом своим напоминает несколь-
ко Хрустальный дворец Гайд-Парка: основу его состав-
* В лондонскую гавань входит ежегодно более сорока тысяч
судов различного рода и около пяти миллионов тонн товаров.

ляют те же железные колонны и балки. Но самый план
Дублинского дворца, материалы, из которых он вы-
строен, и внешний вид его совершенно другие. Основу
этого здания составляет большая центральная зала с
двумя меньшими залами по бокам: полукруглые своды
покрывают каждую из этих зал, так что с внешней сто-
роны здания прежде всего кидаются в глаза три огром-
ных купола, из которых средний далеко превышает своей
огромностью оба боковых. Вокруг всего здания идет
чрезвычайно красивая галерея, а наверху, в три ряда,
огромные балконы, из которых последний обведен вокруг
самой верхушки купола. Впоследствии к этому основ-
ному зданию прибавлено было еще несколько других,
так что теперь оно состоит из пяти параллельных зал,
из которых центральная, по своей длине и вышине, да-
леко превосходит остальные. Общий вид здания чрезвы-
чайно оригинален: материалы, из которых оно построе-
но,— железо .и дерево, а стекло употреблено только там,
где нужно было осветить залы. В одном конце централь-
ной залы, имеющей 425 футов длины, 125 футов вышины
и 100 футов ширины, поставлен страшной величины ор-
ган, который наполняет своими звуками всю залу.
При открытии выставки было более пятнадцати ты-
сяч посетителей, лорд-лейтенант, депутаты от духовен-
ства, судов армии, корпораций и гильдий ирландских:
на стенах большой залы висело более 160 знамен с ге-
ральдическими изображениями. Восемьсот человек при-
нимали участие в вокальном и инструментальном кон-
церте, который, с помощью громадного органа был до-
вольно громок, чтобы наполнить огромную залу, и не
слишком шумен, чтобы потерять свою музыкальность.
Эффект был необыкновенный.
В день открытия выставка далеко еще была не гото-
ва, и распорядители позаботились только в особенности
о картинной галерее. Эта галерея отличается собранием
лучших произведений современной живописи. Комната
в 325 футов длиною и в 40 шириною заключает в себе
более шестисот картин, а множество еще не вывешено,
так что нашли необходимым к этой галерее прибавить
еще одну. Более всего картин бельгийской и английской
школ, потом германской, датской и, наконец, француз-
ской. Произведения английских живописцев сообщены:
королевой, принцем Альбертом и частными лицами; мно-

гие из лучших произведений английских художников в
первый раз появились перед публикой; в числе их обра-
щают особенное внимание: «Ворота Кале» и «Последняя
ставка» — Гогарта, «Больтонское аббатство» — Ландси-
ра, «Дождливый день» — Вилькеса, «Потоп» — Данби,
«•Волк и ягненок» — Мельреди, «Похищение Прозерпи-
ны»— Этти. Центр залы занимают статуи, и здесь
произведения скульпторов Ирландии занимают почетное
место. Это отделение выставки привлекает, вероятно,
много посетителей: такое полное и разнообразное собра-
ние художественных произведений встречается редко *.
Вообще май богат выставками художественных про-
изведений. Выставка королевской Академии была заме-
чательно богата произведениями лучших современных
английских живописцев. Не вдаваясь в скучное и беспо-
лезное описание картин, мы заметим только выражаю-
щееся в характере выставки похвальное стремление
английских живописцев брать для своих картин сюже-
ты из великих поэтов и писателей Англии **. Картины,
сюжеты которых взяты из Вальтера Скотта, Шекспира,
Мильтона, Байрона, Гольдсмита, Юма и других писа-
телей и историков, привлекают к себе уже одним своим
содержанием; а если еще притом они исполнены с заме-
чательным талантом, то они выигрывают вдвое и посту-
пают прямо в ряд национальных произведений, которые,
видев раз, нельзя позабыть никогда, так же как нельзя
позабыть тех вдохновенных страниц, которые служат
для них объяснением. Желательно бы, чтобы русские
художники следовали тому же примеру и, переводя на
полотно создания Пушкина, Лермонтова, Грибоедова и
других поэтов, открывали нам новый источник насла-
ждений. Вдохновение порождается вдохновением и от-
крыть действительный образ, носившийся перед глазами
поэта, может только гениальный художник. Прибли-
зиться более или менее к этому образу есть уже заслу-
га, и поле для соперничества огромное. Публика, хоро-
шо знакомая с идеалом художника, может гораздо вер-
нее ценить его успех и легче составить его славу.
Геркулесы, Ифигении, амуры слишком далеки от нас;
портреты господ М., В., 3... никого не занимают.
* The Illustrated London, News.
** The Athenaeum.

Выставка и аукционная продажа испанской галереи
и Людовика-Филиппа. Эта замечательная галерея со-
ставлена Людовиком-Филиппом в 1835 году, во время
большого закрытия монастырей в Испании и перемены
законов о наследстве. Французские агенты с необыкно-
венным умением воспользовались тогдашними обстоя-
тельствами Испании и вызвали на свет множество образ-
цовых произведений, скрывавшихся во мраке монастыр-
ских стен и фамильных галерей, и неизвестные дотоле
творения и даже неизвестные имена великих испанских
художников украсили собой мир европейского искусства.
Можно было надеяться, что англичане, упустившие
уже раз случай пополнить свои галереи картинами ис-
панских живописцев, в которых так чувствуется большой
недостаток, приобретут все лучшие номера; но, однако
же, эта надежда не вполне оправдалась. Вообще можно
заметить, что вкус к произведениям испанской живописи
не развился еще в Англии. Темный, гробовой тон этих
картин невольно отталкивает взоры англичанина и за-
ставляет его снова обращаться к светлым образам
итальянской живописи. Но испанские художники и не
думали о том, чтобы нравиться жителям Бирмингема и
Манчестера. Такие картины нужны для страстной нату-
ры испанца, а не для расчетливого жителя туманного
Альбиона, которого не избаловало яркое солнце. Произ-
ведения искусства не должны быть целыми с субъектив-
ной точки зрения. Испанская живопись есть уже исто-
рический факт, — факт совершившийся, и его надобно
принимать каков он есть. Испанское искусство, более
чем какое-либо другое, с необыкновенной энергией и
полнотой выразило характер породившей его нации,—
характер страстный и в то же время медленный и важ-
ный, глубоко чувствующий наслаждение жизнью и в то
же время холодный, фанатический.
Продажа галереи Людовика-Филиппа была разделе-
на на три недели; теперь вся она раскуплена. В первые
два дня продавались картины художников, пользующих-
ся большой славой в Испании и почти неизвестных в
Европе. Между картинами такого рода особенно заме-
чательны: портрет Доминика Теотокопули, рисованный
им самим. Этот живописец, впрочем, известен был под
именем Грека (El Grecu), потому что был родом из Гре-
ции, Портрет самого Теотокопули куплен за 14 ф. ст. и,

по всей вероятности, возвратится в Испанию; а портрет
хорошенькой дочери Грека, за 133 ф. ст., поступил в га-
лерею мистера Стирлинга, любителя и известного зна-
тока и историка испанской живописи. Этот портрет, пол-
ный прекрасного чувства и индивидуальности, оправды-
вает мнение современников о Греке, о котором говорили,
что если он сделал что-нибудь хорошо, то оно уже дей-
ствительно хорошо, тогда как плохие его произведения—
из рук вон плохи.
Картин Франциска Зурбарана (Zurbaran) было весь-
ма много, и большая часть из них — высокого достоин-
ства. Зурбаран был по преимуществу живописцем карте-
зианцев, в их белых шерстяных одеждах, так, как Рое-
лас (Roelas) был живописцем черных иезуитов, а Му-
рильо—темных францисканцев... Лучшие из этих картин
приобрела Английская национальная галерея; и за одну
из них, под № 50, было заплачено 265 ф. ст. На ней изо-
бражен св. Франциск стоящим на коленях с черепом в
руках; клобук полузакрывает бледное, изможденное
лицо, на которое смерть наложила уже печать свою; за-
пыленное, измятое платье, истертое до того, что на «ем
видны ряды ниток, увеличивает эффект. Это одно из
лучших произведений Зурбарана и одна из характерней-
ших картин испанской школы. Тоска сознания собствен-
ных грехов, глубокое раскаяние, изливающееся в молит-
ве, и мрачное презрение всего мирского, полное забвение
тела и его страдания выражены в этой картине с необык-
новенной энергией, Другую картину Зурбарана, такого
же высокого достоинства, купил граф Рачинский. Три
картины того же живописца («Благовещение», «Покло-
нение пастырей» и «Поклонение волхвов») куплены за
1700 ф. ст. герцогом Монпансье и воротятся на берега
родного Гвадалквивира.
Из картин Веласкеза особенно замечательные были:
портрет Филиппа IV, купленный мистером Фарером за
весьма незначительную сумму — 250 ф. ст.; ему же до-
стались портреты Филиппа I и герцога Оливареца —
прекрасные произведения, приписываемые кисти Велас-
кеза, но гораздо более напоминающие манеру Зурбара-
на. Эти картины пошли за значительную сумму —
310 ф. ст., тогда как «Портрет Изабеллы, первой жены
Филиппа IV», написанный, без всякого сомнения, Вела-
скезом и выражающий вполне прекрасную манеру его,

пошел всего за 46 ф. ст. Вот еще другой пример нераз-
витости вкуса к испанской живописи в английской пуб-
лике и предпочтения, часто отдаваемого ею копиям и
подделкам перед оригиналами: «Портрет Марианны Ав-
стрийской» — бледная копия с картины Веласкеза — на-
шел покупщика, который дал за него 185 ф. ст.
Несколько картин Мурильо было продано, сравни-
тельно с другими картинами, довольно дорого. Uirgin de
la Fayna, занимавшая так долго лучшее место в Севиль-
ской галерее известного Condedel-Aquila и проданная
его сыном Людовику-Филиппу за 60 000 франков, возвра-
щается снова на родину: ее купил герцог Монпансье за
1500 ф. ст.
Но двумя перлами аукциона были Рождество Спаси-
теля Веласкеза и портрет Андраде Мурильо.
«Рождество Спасителя», одна из лучших картин Ве-
ласкеза, была рисована им еще в Севилье, до его поезд-
ки в Мадрид, и долго сохранялась в фамилии Condedel—
Aquila. Людовик-Филипп приобрел ее за 4800 ф. ст. Эта
картина принадлежит к произведениям юности Веласкеза
и выражает всю необыкновенную силу его оригинального
гения. Ее приобрела, за 2050 ф. ст., Лондонская нацио-
нальная галерея, при криках всеобщего одобрения.
Портрет Андрея Андраде, протектора севильского со-
бора, рисованный Мурильо, был куплен за 1000 ф. ст.,
как говорили, тоже для Национальной галереи. Этот
портрет двадцать лет тому назад был куплен покой-
ным сэром Джоном Бракенбюри, консулом кадиксским
у наследников Андраде за 400 ф. ст. Но между сэром и
его доверителем возник спор, и слух об этой покупке
дошел до правительства, которое поспешило привести в
исполнение закон Карла III, запрещающий вывоз испан-
ских картин за границу. Но несколько времени спустя,
сэр Джон успел подменить портрет довольно плохой
копией. Он предлагал уступить эту картину правитель-
ству за 500 ф. ст., но предложение не было принято. Тог-
да он продал ее Людовику-Филиппу за 2000 ф. .ст. Это
одно из самых лучших произведений Мурильо*.
— Но довольно уже о картинных галереях и карти-
нах; да не довольно ли уже и о выставках, хотя мы мог-
ли бы наполнить ими еще несколько страниц, тем более
* The Athenaeum, and Illustrated London News.

что на этих же самых страницах читателю предстоит
скоро увидеть отчет о выставках Эдинбургской, Нью-
Йоркской и потом Парижской.
Страсть к выставкам после 1851 года развилась с не-
обыкновенной быстротой и силой: выставляют не только
•вещи всех возможных родов, но даже образчики всех
племен земного шара; но Америка в этом отношении пе-
регнала все прочие нации. Недавно в Бостоне были выс-
тавлены— кто бы вы думали? — двое живых молодых
ацтеков, неподдельных, настоящих, тех самых, которых
Кортец застал в Америке. Вот как это случилось.
Во втором томе «Центральной Америки» Стефенса
автор выражает убеждение в существовании города, не
посещенного еще европейцами, в котором аборигены жи-
вут в таком же состоянии, в каком их застал Кортец.
В том уверил его один почтенный патер, который сам ви-
дел этот город, с вершины высокой горы, но никогда не
пробовал добраться до него, удерживаемый слухами о
трудности пути и свирепости индейцев. Автор сожалеет,
что обстоятельства не позволяют ему попробовать свое-
го счастья, и предполагает, что двое молодых людей,
предприимчивых и сильных, могли бы открыть этот та-
инственный город. Эти слова почтенного писателя силь-
но подействовали на некоего мистера Гёртиса из Бальти-
мора, человека, который прошел Египет, Персию и Си-
рию, изучая памятники древности. Он скоро нашел себе
товарища, одного канадского инженера по имени
Гаммонда, и вместе с ним, в конце 1848 года, отправился
из Нового Орлеана на опасное предприятие. Они при-
были в Кобан к самому Рождеству Христову и, к вели-
чайшей своей радости, нашли там себе третьего товари-
ща, испанского купца Педро Веласкеза из Сан-Сальва-
дора, который долго торговал в этой стране и знал
многие индейские наречия этих племен, мимо которых
они должны были проходить. Веласкез охотно решился
сопровождать двух смелых авантюристов.
Запасшись мулами, провизией, проводниками из ин-
дейцев, три приятеля пустились в глушь бесконечных
лесов— отыскивать диковинный город. После многих
дней трудного и опасного пути, после бесчисленных при-
ключений, которых мы не будем здесь описывать, иска-
тели нового города прибыли к той горе, о которой патер
рассказывал Стефенсу. Взобравшись на вершину, они в

самом деле увидели, хотя вдали, но чрезвычайно ясно,
храмы, дворцы, даже стены, — словом, диковинный Го-
род Солнца, окруженный со «всех сторон океаном лесов,
скрывавшим его уже несколько веков от жадности -белых.
Сойдя с горы, три авантюриста снова -пустились в путь,
по направлению к городу, и через несколько времени до-
стигли амфитеатра холмов, за которыми, казалось, дол-
жен был скрываться предмет их искания. Здесь встрети-
ли они небольшую толпу индейцев, язык которых был им
незнаком. Индейцы очень удивились, встретив белых в
этом месте, и кое-как объяснили им, чтобы они не ходили
далее, и что, с год тому назад, человек с такими же ры-
жими бакенбардами, какие они видели у Гаммонда, был
принесен в жертву и потом съеден жрецами Иксимава,
бога того города, который лежал за холмами. Далее
встретился нашим .путешественникам конный отряд ин-
дейцев в красных и желтых тюниках, каждый из них
был вооружен копьем и каждый держал на своре пару
собак, чистейшей испанской породы. Путешественники
скоро узнали, что это был патруль, который, после втор-
жения испанцев в эту страну, ежедневно высылается из
таинственного города: он должен объезжать все леса на
двенадцать миль вокруг и захватывать всех чужестран-
цев, которые (попадутся ему на пути. Этот отряд загоро-
дил дорогу искателям приключений. Началась драка,
которая, благодаря добрым винтовкам европейцев, кон-
чилась в их пользу. В этой схватке Гаммонд был тяжело
ранен. Гёртис, найдя одного индейца, который мог кое-
как объяснить его требования, объявил, что он и его то-
варищи ищут только (гостеприимства у жителей Солнеч-
ного города; но ему объявили, что за гостеприимство,
оказанное белым, у них положена смертная казнь, и что
белый, войдя раз в город, не может уже никогда из него
воротиться, а должен сделаться гражданином его или
умереть. Но смелые авантюристы, несмотря на эти угро-
зы, пошли к городу, обнесенному высоким .валом и обве-
денному глубоким рвом, через который был переброшен
подъемный мост. При их приближении мост был спущен:
но как только они вошли в город, ворота за ними затво-
рились.
Желая сократить рассказ, я не буду описывать самого
города: вы отыщете это описание на любой странице
Прескота. По длинной и прекрасной аллее европейцев

привели во дворец властителя этого города, который си-
дел на высоком троне, украшенном изображением Солн-
ца, окруженный своими советниками, стариками такой
же серьезной, задумчивой наружности, как и сам влас-
титель. Заседание это кончилось тем, что трем европей-
цам дано право свободно разгуливать внутри городских
стен, — но далее ни шагу: они должны сделаться граж-
данами города или умереть. Но до того времени к ним
приставлена стража, а в жилище им назначен древний
храм, в котором доживали век жалкие, но все еще высо-
ко чтимые остатки некогда знаменитого поколения жре-
цов каанов, которое выродилось, так что последние пред-
ставители этого племени были малы и слабы, как дети,
хотя сам властитель оказывает им огромные почести. За
этими слабыми остатками некогда могучего племени обя-
заны были присматривать новые жрецы Вагабуну.
С одним из этих вагабунов, по имени Вальпуром, кото-
рый был еще человек молодой и любознательный, скоро
сошелся Веласкез, и тогда как Гёртис занимался изучени-
ем города во всех отношениях, Веласкез, рисуя молодому
жрецу все прелести мира, лежащего за стенами этого
города, успел убедить его бежать вместе с ними. В это
время Гаммонд умер от раны, полученной им в описан-
ной нами схватке с индейским патрулем. После похорон
начались тайные приготовления к бегству; но, когда все
уже-было готово, Гёртис вдруг исчез. Прошло двое су-
ток, но он не являлся; его бумаги и инструменты также
исчезли. Веласкез уже начал предаваться отчаянию,
думая, что товарищ его бежал один, оставя его умирать
в стенах этого города, куда он стремился с таким рве-
нием и откуда теперь не знал как вырваться. Но на тре-
тий день явился Вальпур и объяснил все: Гёртис пове-
рил свой секрет еще одному жрецу, который обещал ему
помочь, но изменил и донес обо всем властителю. Суд
был короток: несчастного с торжественной церемонией
принесли в жертву на высоком алтаре Солнца, — и бед-
ный Вальпур, дрожа и рыдая, сознался, что он должен
был не .только присутствовать при этой церемонии, но и
действовать жертвенным ножом. Веласкез, несмотря на
участь своего спутника, решился бежать, и сам Вальпур,
которому во что бы то ни стало хотелось ускользнуть из
скучного города, деятельно помогал ему. Долго и тайно
приготовлялись они, и, наконец, выбрав ночь потемнее,

когда весь город был утомлен каким-то вакхическим
празднеством, они бежали, — но не одни. Двое малень-
ких каанов, находившихся под присмотром Вальпура и
спавших вместе с ним, проснулись и ни за что не хотели
отстать от своего дядьки, к которому они были привя-
заны всей душой. Нечего делать: надобно было и их
взять с собой.
На четырнадцатый день пути, исполненного трудов и
неслыханных опасностей, беглецы достигли Окозинго,
где Вальпур, не привыкший к странствованиям такого
рода и изнеженный покойной жизнью, скоро умер. Вела-
скез в феврале, вместе с двумя детьми, достиг Сан-
Сальвадора, откуда маленькие ацтеки были посланы в
Соединенные Штаты на выставку!
И эти маленькие, неподдельные ацтеки собирали ог-
ромную толпу зрителей, из которых каждый оставлял
по одному доллару в кармане Веласкеза*.
— Теккерей на возвратном пути из Америки, откуда
он привез 70 000 франков, продолжал читать свои импро-
визированные лекции на корабле. Публичные лекции во-
обще в большой моде в Англии: один лорд читает лекции
о Швейцарии и какой-то татарин — о Татарии. Францу-
зы удивляются, .с какой готовностью платят англичане
деньги за публичные лекции **.
Август 1853 г.
Дублинская выставка. - Стеклянные пруды в Парке
Регента. - Публичные лекции Теккерея. - Как езди-
ли два века тому назад. - Письмо Гумбольдта А.
к д-ру Келлену
Дублинская выставка осталась главною новостью
для июня месяца, и мы считаем не лишним воспользо-
ваться прекрасною статьею, помещенной в «Illustrated
London News», чтобы познакомить наших читателей с
интереснейшими предметами этой выставки.
Центральная зала здания поистине может быть наз-
вана изящною: в ней не столько поражают высота и гро-
мадность, сколько замечательная пропорциональность
частей. «Когда мы, — говорит автор этой статьи, — при-
ближались к самому зданию, то нам казалось, что мы
* The Athenaeum.
** The Illustrated London News, and The Athenaeum.

разочаруемся в своих ожиданиях, потому что внешний
вид его ни по своей обширности, ни по своим формам не
дает ни малейшего понятия о красоте зал. Только войдя
в центральную залу и достигнув среднего возвышения,
мы могли оценить ее архитектурные красоты; да и для
этого нужен нам был весь наш навык в подобных наблю-
дениях, потому что зала убрана чрезвычайно дурно и без
всякого вкуса. В самом деле, предположим себе, что по-
сетитель взошел на срединное возвышение, желая оки-
нуть одним взором всю залу и все, что в ней содержится.
Прямо перед ним, где он, по обыкновению, думает уви-
деть собрание брильянтов и драгоценностей всех возмож-
ных родов, возвышается платформа, на которой сбиты
в кучу, как бараны в овчарне, несколько роялей и две
или три арфы; на середине залы взгляд упирается в ка-
кой-то огромный четвероугольный железный станок, на
котором натянута палатка; на верху станка — железная
урна. Все это, как кажется, назначалось для беседки и
выставлено Колебруской компанией железных изделий.
Эта вещь не показывает большого вкуса ни в том, кто
задумал ее, ни в том, кто поставил ее именно в том мес-
те, в котором она разрушает весь эффект прекрасной за-
лы. Рядом с нею и в нескольких шагах от соседней ком-
наты расположен довольно тяжело и некрасиво целый
магазин утварей и одежд, замечательных по своей кра-
соте и богатству и принадлежащих Голдсворсу из Ман-
честера. Эти два громоздкие и неуклюжие отделения,
стоящие рядом, а равно и некоторые другие, одинаково
тяжелые, производят точно такой же эффект, как если
бы вся зала была разделена деревянными перегородка-
ми. Несколько небольших статуй и прекрасная группа,
поставленная в центре, оживляют, впрочем, целое.
Убранство другой платформы, находящейся в конце
Большой залы, лучше. Группы статуй и бюстов распо-
ложены прекрасно. В центре платформы находится араб-
ская группа, присланная ее величеством. Эта группа ра-
боты Р. и С. Гаррардов. Она представляет крытый фон-
тан, окруженный арабами и лошадьми. Вся эта прекрас-
ная группа сделана из серебра. В некоторых местах она
блестит, в других покрыта матом, эмалью, золотом. Са-
мый рисунок чрезвычайно красив и занимателен.
Вода в пустыне такая редкость и составляет такую
драгоценность под жгучим небом Аравии, что те места,

в которых она показывается из земли, считаются там свя-
щенными. В древности уважение к этим местам выра-
жалось в поэтических и религиозных атрибутах, которые
им придавали арабы: иногда возле такого источника они
сооружали какой-нибудь памятник, иногда высекали
различные украшения на той скале, из которой он бежал.
Вот откуда взялась идея пьедестала, на котором распо-
ложена группа, и хотя самое здание, изображенное на
нем, построено, как видно, в более новом вкусе, но место,
на котором оно стоит, давно уже было предметом почи-
тания. Скала, с иссеченными на ней различными фигура-
ми, прикрыта развалинами и полузасыпана песком пус-
тыни. Внизу пробивается маленький ручеек, к которому
прилетел аист. На противоположной стороне, представ-
ленною сухою и песчаною, жаждущий коршун забился
в углубление скалы, где с удивлением смотрят на него
две играющие ящерицы. Пустынная пальма, бананы и
различные растения Востока показывают, как плодо-
родно это место, орошенное водою.
Средневековая мавританская архитектура, имевшая
совершенно религиозный характер, была выбрана для
храма, в котором цветы, мозаика и вычурные украшения
перевиты куфическими и арабскими текстами и поэтиче-
скими рапсодиями; и тогда как в этих рапсодиях вос-
хваляются великолепие, богатство и добродетели вла-
дельца, в текстах, взятых из Корана, постоянно напоми-
нается, что все эти дары — дары Аллаха. Коран строго
запрещает всякое представление животной и даже рас-
тительной жизни, и потому мавры должны были упот-
ребить всю роскошь своего воображения, управляемого
необыкновенным математическим тактом, чтобы создать
ту разнообразную, пеструю и вместе с тем чрезвычайно
правильную и привлекательную архитектуру, в которой
перемешаны украшения, по-видимому, совершенно фан-
тастические, и цветы, не срисованные с натуры, но как
бы снятые с дорогих восточных тканей. Арабы, как ка-
жется, переменив кочующую жизнь на оседлую, почувст-
вовали необходимость превратить свои палатки, увешан-
ные кашмирскими тканями и шалями, в более прочные
жилища, в которых остался прежний характер: они заме-
нили только шесты палаток колоннами и шелковые
украшения золотыми.
Идея этого здания, прикрывающего фонтан, заимст-

вавана из Альгамбрского дворца. Коломны, сбитые в
кучу, и высоко поднятые арки взяты с центрального
портика Palio des los Leones, а особенный эффект, харак-
теризующий верхнюю часть здания, производится разно-
образным соединением множества геометрических фигур,
которые свесились, «подобно красивым сталактитам. Фор-
ма карнизов заимствована отчасти с Palio de la Mesquito.
Верхняя сторона кровли разделена на два этажа, из ко-
торых нижний оканчивается высокими башенками, при-
готовляющими глаз к созерцанию центрального купола.
В группе, окружающей фонтан, изображены арабы,
приведшие лошадей на водопой. Эти три лошади — три
портрета прекрасных животных, принадлежащих короле-
ве и подаренных ей тремя различными монархами. Ло-
шади и люди поставлены так, что они не теряют своего
эффекта, с какой бы стороны на них ни смотрели. Дейст-
вие каждой фигуры различно. С одной стороны мальчик-
негр спокойно смотрит на животных, утоляющих жаж-
ду; с другой стороны одна лошадь уже вырвалась, а дру-
гая, соблазняемая волей товарища, поднялась на дыбы,
араб старается снова завладеть ими. Персидская собака,
поднятая шумом, лает. Первоначальный рисунок этой
пьесы был сообщен -королевой и принцем Альбертом, а
на выполнение его были употреблены все силы и все ис-
кусство заведения гг. Гаррардов. Лошади и люди обя-
заны своим совершенством мистеру Коттерелю, произве-
дения которого в подобном же роде не раз уже обраща-
ли на себя внимание публики. Самое здание фонтана с
его арабесками и украшениями есть произведение мисте-
ра Перси—ирландца. Последнее обстоятельство придает
особенный интерес этой вещи, выбранной королевой для
Дублинской выставки. Модель основания, с остатками
древней архитектуры, птицами и восточными растения-
ми, сделана мистером В. Спенсером, которому в этом
случае много способствовали бывший смотритель бота-
нического сада в Калькутте и мистер Гукер, директор
королевского сада в Лондоне.
По обеим сторонам арабского фонтана находятся
две чаши, присланные на выставку графом Инглинтон-
ским, бывшим лордом-лейтенантом Ирландии. Возле
одной из чаш стоят два изломанных копья, из которых
одно изломано нынешним императором Франции не-
сколько лет тому назад на Инглинтонском турнире.

Далее разложены брильянтовые изделия, золотые и се-
ребряные вещи различных знаменитых мастеров.
После залы, в которой выставлены произведения
изящных искусств, всего более привлекает зрителей Юж-
ная зала, где находятся вещи, присланные из Франции,
Пруссии, Австрии и Бельгии, а также английские и ки-
тайские произведения.
Прусский король принял деятельное участие в успехах
Ирландской выставки, которая обязана ему многими за-
мечательными произведениями. Из них более всего обра-
щают на себя внимание вещи, отлитые (большею частью
на королевской фабрике) из чугуна, меди, цинка и брон-
зы. Особенно красива Александрова ваза, на внешней
-стороне которой -по рисунку, сделанному Торвальдсеном,
представлен триумф Александра, въезжающего в Ва-
вилон. Ваза эта отделана серебром и внутри позолочена.
Две медные статуэтки Фридриха I, короля прусского, и
Фридриха II, курфюрста бранденбургского, сделанные в
Берлине гальванопластическим процессом по модели
Штюрмера, и несколько других чугунных ваз показы-
вают, до какой степени совершенства достигло это про-
изводство в Берлине. Другой прусский художник Вольф
выставил прекрасную бронзовую группу лисиц и уток.
Викман из Мюнхена представил щит Геркулеса, сделан-
ный по описанию Гомера. Дрезденский художник Бек-
кер прислал несколько удивительных рисунков на фар-
форе, по большей части снимков с известнейших картин
Дрезденской галереи. Этих вещей так много и все они
так хороши, что мы с сожалением должны ограничиться
указанием только на некоторые из них. Несколько фо-
тофонических картин, или картин, нарисованных на про-
зрачном фарфоре, присланных с королевской мануфакту-
ры, обращают на себя всеобщее внимание и показыва-
ют, до какой степени совершенства достигла эта отрасль
производства в Берлине. Но образчики резьбы на дереве,
присланные также из Берлина, далеко отстали от тех,
которые выставлены дублинским художником Дегрутом.
Рисунки на меди, доставленные из мастерской Карла
Врида, наследника Стобвассера из Брауншвейга, пре-
восходны. Красота их, конечно, зависит от искусства
художника, но во всяком случае они замечательны по
своей дешевизне. Поверхность пластинок покрыта гла-
зурью и выполирована чрезвычайно старательно: она

гладка и блестит как стекло. Особенный способ, которым
производятся эти картины, дает им необыкновенную
прочность, которая может противостоять не только влия-
нию атмосферы, но даже постоянному влиянию воды
и некоторых не слишком острых кислот.
Вена прислала искусственные цветы и разные пред-
меты мелочной роскоши.
Французское отделение еще не все выставило, а те-
перь более всего обращают внимание цинковые вещи:
несколько широких ступенек большой горки покрыто
ими. Одни из них бронзированы, другие позолочены или
посеребрены. Смесь позолоты и бронзы производит
прекрасный эффект. Из больших вещей особенно заме-
чательны бюсты Наполеонов, бывшего и теперешнего им-
ператоров Франции. Между множеством вещей особен-
ное внимание обращают кабинетные украшения, группы
и фигуры людей и животных, канделябры, лампы, люст-
ры, пресс-папье и другие фешенебельные изделия, за ко-
торые молодые дамы платят деньги с такою охотою. Це-
на всех этих вещей, сравнительно с прошедшими годами,
значительно понизилась, и они сделались доступными
для людей всех сословий. Парижский ювелир Рудольф
прислал множество брильянтовых вещей.
Работники занимаются теперь разбором тюков, прис-
ланных с королевских мануфактур Парижа. В этих тю-
ках находятся вещи из Севра и Бове; между ними есть
некоторые фарфоры, которым, как утверждают француз-
ские художники, не было ничего подобного и на Лондон-
ской выставке и которые нарочно отобраны французским
императором для Дублина. Несколько диковинных гобе-
леновских ковров также будет выставлено.
Из вещей, присланных Бельгией, особенно замечате-
лен мраморный камин, сработанный для короля ле Клер-
ном в Брюсселе, получившим уже премию на Всемирной
выставке.
Голландский король прислал коллекцию японских про-
изведений, которые блестят всем богатством восточного
вкуса. Национальные японские костюмы, вооружения,
домашняя утварь, зонтики, модели пагод, храмов, судов,
множество фигур, вырезанных из дерева, привлекают
своею характеристическою особенностью, а целый ящик
типографских букв, сделанных из дерева, переносит нас
в тот отдаленный век, когда печатание было еще незна-

комо Европе и когда японцы печатали свои книги тем же
самым несовершенным .и медленным способом, каким
печатают и ныне. И в то время, когда волшебной силы
пара едва достает для бесчисленного множества экземп-
ляров наших книг, японский типографщик, держа в руке
своей деревянные буквы, лепит каждую из них медлен-
но и заботливо, как делали его предки. Японские монеты
с довольно отчетливым чеканом, опахала, ширмы, под-
носы, весы, обои, игрушки, чудовища, идолы — дают нам
наглядным образом ясное понятие о привычках и обще-
ственной жизни этого странного народа.
Индийское отделение еще не готово. Оно будет огром-
но, чрезвычайно полно и ни в чем не уступит тому, кото-
рое было на Лондонской выставке. Большая часть пред-
метов этого отделения прислана королевой.
Возле отделения выставки индийских произведений
находится весьма любопытное отделение, доставленное
виконтом Гугом. Оно состоит из редкостей разного рода,
собранных в Индии и Китае во время войн, в которых
этот лорд занимал место главнокомандующего. В числе
его вещей особенного внимания заслуживают двенадца-
тифунтовые медные гаубицы с полным лафетом, взятые
лордом в Собраонском сражении и в битве под Гужера-
том и подаренные ему правительством Индии. Эти ору-
дия отлиты сеиками и замечательны как по своей необык-
новенно гладкой поверхности, так и по весьма красивой
отделке; лафеты их украшены позолоченною медью и
полированною сталью. Нельзя того же сказать о китай-
ских пушках, взятых так же этим лордом в сражении с
китайцами. Китайские пушки, в три фута длиною, плотно
обернуты китайской циновкой, вероятно, с той целью,
чтобы они не испортились. Каждая пушка имеет четыре
ручки, по две с обеих сторон, за которые перетаскивают
их китайские артиллеристы, а когда нужно стрелять, то
они наводят пушку, подкладывая под нее землю или ка-
мень, так что каждый европеец, вероятно, скорее со-
гласится идти приступом на китайскую батарею, чем на-
ходиться в числе китайских артиллеристов. Вообще ки-
тайских и индийских вещей различного рода, а в том
числе и фарфоровых, чрезвычайно много на Дублинской
выставке. Остановим еще на минуту наше внимание на
сервизе, все фигуры которого взяты из «Летней ночи»
Шекспира. Этот сервиз сработан по модели, сделанной

мистером Кирком, ирландским скульптором, и почти все
материалы, употребленные в него, принадлежат Ирлан-
дии. По этому случаю можно заметить, что лепное искус-
ство в Ирландии, оставшееся так долго в детском воз-
расте, сделало в последнее время значительные успехи,
которые еще более обещают в будущем. Ирландия не
только обладает всеми материалами, нужными для этого
производства, но в ирландцах заметны особенная спо-
собность и вкус к работам этого рода. Доказательством
тому могут служить знаменитые ирландские скульпторы
и живописцы, как, например, Мак-Довелл (Mac Dowell),
Фарелль (Farell), Вест (West), Денби (Danby), Маклиз
(Maclise), и множество прекрасных лепных произведе-
ний, появившихся на Дублинской выставке».
—Предоставляя себе в будущий раз поговорить под-
робнее о различных сырых изделиях и мануфактурных
произведениях, выставленных в Дублине, а также об
отделении ирландских древностей, которые в особенности
замечательны, мы упомянем здесь только о художест-
венной редкости, которой может похвастаться Дублин-
ская выставка: это — прекрасная статуя ребенка, уно-
симого дельфином. Она замечательна не только по кра-
соте своей и необыкновенной грации, но и потому, что
она есть одно из двух произведений резца Рафаэля, Сэр
Чарльз Истлек, оказывавший постоянное содействие в
наполнении художественного отделения Ирландской вы-
ставки, указал секретарям ее на эту статуэтку, находив-
шуюся у сэра Генри Брюса.
«Комитету, — пишет он, — вероятно, известно, что
статуя ребенка, уносимого дельфином, работа Рафаэля,
находится в Ирландии в собрании Даун-Гиля, куда она
привезена епископом Дерби, графом Бристольским. Су-
ществуют только две статуи, которые, по мнению лучших
.критиков, принадлежат резцу Рафаэля: св. Ионы, нахо-
дящаяся в церкви S. М. del Popolo в Риме, и статуя ре-
бенка, о которой идет речь. Снимок с этой последней
статуи сохраняется в Дрезденской галерее с большим
тщанием, потому что оригинал считается погибшим».
Ребенок представлен раненным в грудь; он лежит на
дельфине, раскинувшись в беспамятстве. Положение ре-
бенка, которого дельфин слегка поддерживает за волосы,
чрезвычайно грациозно. Дельфин, несмотря на вой
странность своей формы, кажется совершенно естествен-

ным, и вся статуя привлекает к себе необыкновенной
простотой и отсутствием всякой претензии на эффект.
Мрамор, из которого она сделана, чрезвычайно бел и
гладок, что еще более увеличивает красоту группы, в
каждой черте которой видна рука великого художника,
смело отдающегося своему гению*.
— В Парке Регента, в зоологическом саду, в особом
•здании, устроено теперь до двенадцати прудов со стек-
лянными боками, в которых можно видеть все разнообра-
зие морского, речного и озерного населения. Особенность
цветов и странность форм зоофитов (животно-растений),
которыми изобилуют берега Англии, давно обращали на
себя внимание наблюдателей. Но, несмотря на все успехи
живописи с натуры, она не может передать всего богат-
ства красот подводного царства, тем более что многие из
этих зоофитов только в той воде* в которой живут, пока-
зывают вполне свою организацию и цвет. Вот что подало
повод Лондонскому Зоологическому, обществу к устрой-
ству этих стеклянных прудов. В них можно наблюдать
не только цвет и форму животных, которых никакая
кисть не может передать, но их привычки и их хозяйство,
о которых до сих пор естествоиспытатели знают еще так
мало. Эти стеклянные пруды устроены таким образом, что
в них живут рыбы, черепокожные, раковины и животно-
растения. Дно каждого пруда устроено сообразно с его
населением и с таким знанием дела и так удачно, что
Зоологическое общество, вероятно, не остановится на
этом опыте и попробует перенести в.Англию обитателей
и других морей. Все двенадцать прудов занимают прост-
ранство -в восемьдесят футов; .они находятся по обеим
сторонам здания, сделанного из железа и .стекла и уст-
роенного нарочно для этой цели & начале. 1852 годя.
Каждый пруд в длину шесть, футов; и вода заключается
между стенами из прозрачного стекла.На.дне этого про-
зрачного пруда скалы;камни песок, морская трава пред-
ставляют образчик подводной страны, группы моллюс-
ков морских раковин расположены именно в том поло-
жении, в каком они находятся в глубине моря. Особенный
механизм, посредством которого эти существа двигаются,
схватывают и пожирают свою добычу, изменения в цве-
те и в форме, которым некоторые из них подвергаются,
* The Illustrated London News.

могут заставить наблюдателя простоять целый день над
каждым из этих прудов: каждую минуту только пред-
ставляется новое, любопытное зрелище. Разнообразие
видов животных, наполняющих эти пруды, многочислен-
ность подводных ландшафтов, беспрестанные изменения
зрелища не перестают привлекать толпу любопытных,
так что лучшие дни Всемирной выставки должны усту-
пить преимущество этой выставке морского дна: в иные
дни перебывает здесь более двадцати тысяч зрителей.
Так человек, повинуясь своей ненасытимой любозна-
тельности, приближает к себе мало-помалу весь мир, и
скоро можно будет увидеть, не выходя из пределов одного
города, не только образчики произведений трудолюбия и
гения всех народов и всех веков, экземпляры бесчислен-
ных видов всех царств природы, превосходные ландшаф-
ты всех сколько-нибудь замечательных местностей, вол-
шебные обманывающие глаз панорамы всех возможных
стран, — но даже экземляры всех племен, но даже сцены
из жизни всех народов, представленные неподдельными
актерами. Вот то могучее средство, которым облегчится
для человека приобретение громады познаний, накоплен-
ных столетиями — трудами бесчисленных поколений.
Как легко, например, теперешнему жителю Лондона ус-
воить себе множество самых разнообразных сведений,
образовать свой вкус, развить свой взгляд на жизнь и
на отношение человека к природе, к людям, не пускаясь
в далекие странствия. Не всякий же, кому тоже хочется
ознакомиться с этим небольшим шаром, который все еще
слишком велик для краткой жизни человека, не всякий
может подобно какому-нибудь богатому лорду, получив-
шему в наследство многие фунты, стерлингов, или подоб-
но мистеру Теккерею, отправляющемуся теперь в Париж,
или мистрис Стоу, или синьору Марио, получившим от
неба талант, стоящий многих и многих фунтов стерлин-
гов, разъезжать по белому свету; дивуясь его диковин-
кам, любуясь его красотами.
- — В прошедшем номере «Современника» мы говорили
уже о дорожных лекциях мистера Теккерея, которые воз-
наградили его с избытком за все путевые издержки, а
теперь мы можем уведомить наших читателей о самом
содержании, этих Чтений. Первый современный англий-
ский юморист выбрал предметом своих лекций английских
же-.юмористов. XVIII столетия. Свифт, Стиль, Приор,

Фильдинг, Смоллет были попеременно предметами его
импровизаций, отличавшихся той скрытою иронией, тем
уменьем передавать серьезные мысли в форме веселой
шутки, которыми отличается Теккерей и с которыми по-
знакомилась наша публика в «Ярмарке тщеславия» и в
«Пенденисе». Впрочем, мнение его о достоинстве этих
юмористов вызывает множество противоречий.
Мы считаем не лишним перевести отрывок из этих
лекций, помещенный в одном английском журнале, чтобы
познакомить наших читателей хоть сколько-нибудь с той
игривой, полушутливой и полусерьезной манерой, кото-
рую мистер Теккерей избрал для своих чтений и для ко-
торой, чтобы она не перешла в манерность, нужны были
ему вся живость и сила его воображения и весь поэти-
ческий такт, указывающий должные 'границы. Вот как
отзывается Теккерей о Вильяме Конгреве, знаменитом
драматическом писателе конца XVII и начала XVIII
столетия, остроумие которого и теперь не встречает себе
ничего равного в английской литературе, хотя лица, вы-
водимые им, все похожи друг на друга, все говорят не-
обыкновенно остроумно и по тому самому не похожи на
лица, существующие в действительности.
«Я только что прочел, — говорит Теккерей, — две
или три Конгревовы пьесы, и они пробудили во мне те
же самые ощущения, которые, как я думаю, пробуди-
лись бы в каждом из вас в Помпее при взгляде на дом
Саллюстия, на остатки огромной оргии, сухие сосуды, в
которых было прежде вино, обеденные столы, превратив-
шиеся в уголь отпечатки округленных форм танцовщицы,
сохранившиеся на пепле, смеющийся череп шута,— ког-
да вокруг царствует мертвая тишина, нарушаемая толь-
ко болтовней чичероне, и голубое небо ясно и спокойно
глядит на развалины. Муза Конгрева умерла, и песня ее
давно умолкла. Мы глядим на скелет и с удивлением
вспоминаем, какая веселая жизнь кипела некогда в его
жилах. Мы берем череп, и нам приходит на мысль, сколь-
ко ветрености, дерзости, остроумия, гневя; страсти, на-
дежд, желаний вмещалось когда-то в этом пустом шаре:
мы думаем о тех привлекательных взглядах, о тех об-
манчивых слезах, о тех блестящих взорах, которые были
прежде в этих черных впадинах: мы думаем о тех хо-
рошеньких губках, шептавших слова любви, о тех пол-
неньких щечках, украшенных улыбкой, которые когда-то

облекали этот отвратительный желтый остов. Эти зубы
называли жемчугом. Поглядите! Вот чаша, из которой
она пила; вот золотая цепь, красовавшаяся у нее на
шее; вот ваза, где сохранялись румяна для ее щечек;
вот зеркало, в которое она смотрелась; вот арфа, под
звуки которой она плясала. На месте пира — гробовые
камни, на месте красавицы—'несколько желтых костей!
Читая комедии Конгрева, мы будто смотрим на танцы,
зажав уши. Что все это значит? К чему эти жесты, при-
масы, поклоны, движения; вот кавалер, выгибаясь, при-
ближается »к дамам; вот дама и кавалер сначала вер-
тятся, а потом пускаются в сумасшедший галоп; вот
опять поклоны — и все успокаивается. Без музыки мы
не можем понять комического танца прошедшего сто-
летия— его странной важности, его веселости, его кра-
соты, его приличий. Он имеет свой собственный язык,
который так не похож на язык действительной жизни,—
свои особенные, для нас непонятные условия» *.
— Несмотря на всю роскошь и полноту нынешнего
лондонского сезона, число публичных лекций прибав-
ляется с каждой неделей, и всякая из них находит себе
множество слушателей. Профессор Эйтон (Aytoun) чи-
тает о Шекспире и о великих драматических писателях
Англии; мисс Ренфорс (Rainforth) открыла курс чтения
о шотландских поэтах.
Вот почти все мимолетные события лондонского
июля; но, слушая оперы, концерты и лекции, бродя по
выставкам и музеумам, участвуя на балах и гуляньях,
усваивая с жадностью каждое новое открытие и каждое
новое удовольствие, Джон Буль не покидает своих ста-
рых забав, и угловатый характер его нигде не развер-
тывается с такой полнотой, как в национальных удо-
вольствиях. Эпсомские скачки, всегда привлекающие к
себе огромное количество лондонских жителей, в этом
году отличались особенным многолюдством. Надобно ви-
деть эту бесконечную, пеструю толпу, эти одушевленные
лица, забывшие все на свете и следящие за любимым
скакуном; надобно слышать эти беспрестанные воскли-
цания, эти огромные пари, предлагаемые и принимаемые
со всех сторон; надобно принимать самому живое уча-
* The Athenaeum.

стие в этой х благородной забаве, чтобы понять, до ка-
кой степени она может волновать человека *.
Но не довольно ли уже об удовольствиях лондонско-
го сезона? Всех их едва стаёт, чтобы пополнить день
лондонского денди, а половины их достаточно, чтобы на-
скучить читателям, которые не могут принимать в ник
участия; потому обратимся к новостям более серьезном.
— В прошедшем фельетоне мы уведомляли о сооб-
щении Англии и Бельгии посредством подводного элек-
трического телеграфа; а теперь такой же телеграф про-
веден уже между Ирландией и Англией, от Донегеда до
Портпатрика. Этот телеграф сделан на той же знамени-
той фабрике Неваля и комп., на которой приготовлен
и англо-бельгийский телеграф. Как только конец каната
был переведен к Портпатрику и сообщен с машиной, то
действие телеграфа тотчас же началось уведомлением,
посланным в Алглию, о благополучном окончании пред-
приятия.
В Восточной Индии открыта первая железная доро-
га. Один из бомбейских журналов отзывается об этом
торжестве с необыкновенным энтузиазмом и ставит его
выше всех побед, сделанных англичанами на Востоке.
Эта дорога соединяет Таннах с Бомбеем. При постройке
ее было встречено много препятствий, особенно со сто-
роны климата.
Открытие ее праздновалось торжественно, но все не
так торжественно, как бы следовало праздновать откры-
тие новой железной дороги в Азии. В день открытия в
Бомбее собралась огромная и необыкновенно пестрая
толпа любопытных, в -числе которых можно было видеть*
жителей Синда, Кабула, Афганистана, Тибета, берегов
Персидского залива, Аравии и даже восточного берега
Африки. Трудно выразить детское удивление и какой-то
почтительный страх, овладевшие туземцами, когда огром-
ная машина и длинная цепь экипажей, в которых нахо-
дилось более пятисот пассажиров, тронулись и пошли
с 'Возрастающей быстротой. Это зрелище, к которому
Mil так привыкли, произвело одуряющее впечатление на
азиатцев. Поезд достиг Таннаха (двадцать четыре мили)
в пятьдесят пятъ минут,а возвратился в сорок. Дорога
* London News.

эта проходит по восхитительной и чрезвычайна населен-
ной местности.
В Лиссабоне тоже положено начало железной до-
роге *.
— Но не угодно ли будет нашим читателям, но-по-
воду открытия этих новых путей сообщения, послушать,
как путешествовали не только уже в Португалии и Ин-
дии, но и во Франции два столетия тому назад. Вот
письмо Вуатюра, содержащее в себе любопытные из-
вестия об этом предмете и адресованное из Лиона к
г-же Рамбулье.
«Вы не поверите,— пишет он,—сколько заниматель-
ности имеют в себе фургоны, и какое это прекрасное
средство от любовной горячки: то захромает лошадь,
то сломается колесо, то целую ночь просидишь в грязи
посреди дороги, так что, клянусь вам, едва ли достанет
времени на то, чтобы раза два или три в день подумать
о лучшем из своих друзей».
Или вот другое письмо от того же Вуатюра к той же
девице, сделавшейся впоследствии знаменитостью, оно
писано в 1642 году.
«Я желал бы, чтобы вы, хоть в зеркало, могли уви-
деть меня в том положении, в котором я теперь нахо-
жусь. Вы бы увидели меня в ужаснейших горах, посреди
двенадцати или пятнадцати человек, самых страшных,
из которых иной отправил на тот свет на своем веку по
крайней мере пятнадцать подобных себе; они черны, как
дьявол, и отрастили страшные волосы, у «каждого из них
два или три шрама на лице, ружья за плечами и писто-
леты за. поясом. Эти разбойники живут на границам
Пьемонта и Генуи. Вы, конечно, испугались бы, увидев
меня между этими бандитами, и подумали бы, что они
опешат перерезать мне горло. Я боялся, чтоб они меня
не обокрали, и потому нанял их в проводники. Я еще
с вечера написал их начальнику, чтобы он встретил меня
на дороге, что он и сделал, и я, таким образом, отделал-
ся тремя пистолями. Но всего, более хотелось бы мне,
чтобы вы видели, как.вытянулись лица у моего племян-
ника и моего слуги: они думали, что я затащил их на
бойню».
«Эти разбойники,-продолжает - далее Феликс Мо-
* London News.

риан, приведя эти письма, — были еще слишком вежли-
вы, а не все шайки отличались этим качеством. А ни-
щие! Если бы железные дороги только и сделали добро-
го, что избавили нас от этой чумы больших дорог и от
этой гнусной промышленности, то за одно это стоило бы
поставить статую Уату и Денису Папену.
Французские дороги не более пятидесяти лет насла-
ждаются безопасностью. Последние разбойники Бондий-
ского и Сенарского лесов относятся ко временам Дирек-
тории и к началу Консульства. Теперь, конечно, мело-
драмы чувствуют большой недостаток в разбойничьих
эффектах, — но нельзя же иметь все разом.
За колясками, фургонами, кибитками (patoches) по-
следовал чудовищный дилижанс. Наши дети с трудом
будут верить рассказам об этом ковчеге. Но между тем
это все-таки был большой шаг вперед. Чтобы проехать
из Парижа в Лион, нужно было употребить не больше
трех дней и заплатить не более четырех луидоров, не
считая того, что вы должны раздать на водку кондукто-
рам, нищим, притаившимся у каждой станции, кучерам,
рабочим, подмазывающим экипаж, и т. д. ...
Но главный недостаток дилижансов, по моему мне-
нию, был следующий: французы имеют, конечно, свои до-
стоинства, но все они вообще болтливы, а дилижанс
ужасно способствовал развитию этого качества. Когда
вас запрут в тесный ящик с тремя, четырьмя или пятью
товарищами вашего заключения, то вы не можете не
пуститься в общий разговор; иначе вас прославят чуда-
ком, на вас будут поглядывать искоса, о вас будут шеп-
таться, а так как это может продолжаться трое или
четверо суток, то об этом стоило подумать. Но ваше по-
жертвование отнимало у вас все удовольствие путеше-
ствия. Читать нечего было и думать, тряская дорога ре-
шительно этого не допускала. Размышлять, мечтать бы-
ло бы очень приятно, но, к несчастью, постоянные толчки
заставляли отказываться от этого удовольствия, кото-
рое, по моему мнению, есть одно из величайших насла-
ждений путешественника. Я испытал в дилижансах
столько скучных разговоров, что решился, наконец, из-
бегать всяких, какие бы они ни были, и погружался в то
ненарушимое безмолвие, которым позволяют себе на-
слаждаться путешествующие британцы. Признание Ад-
дисона, что ему случалось в многолюдном обществе

молчать по целым суткам, удвояет мое удивление к это-
му великому человеку и дает мне разгадку необыкновен-
ной силы его воображения и необыкновенной энергии
его слога.
Железные дороги не изменили, конечно, националь-
ного характера французов, но они наложили узду на
языки неисправимых болтунов, составлявших истинное
наказание для всех серьезных туристов, художников и
всех, путешествующих затем, чтобы что-нибудь видеть и
узнать. Теперь уже можно избежать этих господ благо-
даря скорости паровых машин, уничтожающих расстоя-
ние; теперь, благодаря бога, не сковывают уже на целые
сутки умного и глупца и не подвергают человека раз-
мышляющего тиранству болтунов, которые в былое вре-
мя фургонов составляли, как говорит Мольер, ужас и
несчастье честного человека.
Теперь входят и выходят каждую минуту и вагон не
делается уже мучительным салоном. Знаешь наперед,
что на первой станции будешь освобожден от этих лю-
дей, а потому не слишком стесняешься с ними, не забо-
тишься о том, что подумают и скажут о тебе соседи. Не-
сколько коротких да или нет возвращают человеку дра-
гоценную независимость — первое благо в дороге»*.
Все это правда, но, как нам кажется, железные до-
роги созданы для езды, а не для путешествий. Какое
впечатление может остаться в душе человека, когда
предметы, не останавливаясь ни на минуту, с быстротой
молнии несутся перед его глазами? Какая мысль может
созреть в голове его, когда время дороги разочтено ми-
нутами, когда время отдыха, отпускаемое с аптекарской
точностью, едва достаточно для того, чтобы проглотить
завтрак или обед? Нет, как хотите, а мне кажется, что
пароходы и паровозы лишили путешествие всей его по-
эзии. По крайней мере, это справедливо для нас, лю-
дей отживающего поколения, которые ездили еще не
только в дилижансах, на почтовых, но даже на долгих, —
даже на своих. Без всякого сомнения, новое поколение
проложит себе в мире поэзии и новую дорогу, может
быть, тоже железную, по которой оно сумеет догнать
впечатления, ускользающие от наших ленивых взоров;
но мы не без удовольствия вспоминаем езду по целым
* L'illustration.

неделям, шестичасовые кормы, длинные ночлеги, вста-
ванья до свету и подобные принадлежности езды на дол-
гих или на своих.
Вот тащится, покачиваясь, дребезжа, поскрипывая и
прищелкивая, дорожная бричка; много дорог сделала
она на своем веку, и бока ее блестят, как лакированные.
Она едет медленно, страшно медленно, но куда торо-
питься? Воздуха так много, он так свеж, окрестные по-
ля, рощи, деревушки, серебряные громады облаков смот-
рят на вас с таким умиляющим спокойствием, звонкая,
монотонная песня жаворонка, который, кажется, следит
за вами, скрипучий голос экипажа, к которому вы при-
выкли давно, как к хриплому голосу доброго старого
друга, — все говорит вам: куда и зачем торопиться? Вот
поле, покрытое созревшей рожью: смотрите, как бегут
по нем, перегоняя друг друга, и золотистые волны ко-
лосьев, гонимые теплым ветром, и прозрачные, громад-
ные тени облаков. А там, впереди, когда вы спуститесь
с пригорка и переберетесь за дребезжащий мостик, пе-
рекинутый через ручей, чуть видный в траве и кустах,
ждет вас свежая прохлада зеленого леса, и долго ветки
лип и берез будут хлестать по кузову вашей брички,
сгоняя оттуда назойливого овода, который решился пу-
тешествовать вместе с вами, и долго гибкий орешник
будет хрустеть под ногами пристяжных. Но чем дальше
в лес, тем колеи становятся глубже, попадаются плотни-
ки из хвороста, порядочные лужи... Подушка, ваша ста-
рая, чудно покойная подушка, вытертая вашими собст-
венными боками, недостаточно защищает вас от толч-
ков, которые все становятся сильнее и сильнее. Куда,
зачем торопиться? Посмотрите, как хорошо пройтись
пешком по опушке леса: вон спелая ягода рдеет, как ко-
ралл, в зеленой высокой траве, вон грибы раскинулись
целой семьей, а иволга плачет там, в далекой глуши. Вы
далеко ушли вперед, чуть слышен знакомый крик и по-
свистывание вашего возницы, чуть слышно еще более
знакомое щелканье экипажа. Вы устали? Присядьте же
у этой часовни, которая так кстати поместилась у холод-
ного ключа; внутри ее все так таинственно и мирно: и
старый, почерневший образ, украшенный уже засохшими
цветами, и ветка широколиственного клена, ворвавшая-
ся в разбитое окошко, и деревянный ковш, оставленный
здесь на пользу прохожего. Но вот и ваш экипаж, ло-

шадки отдохнули и смотрят веселее, Селифан доедает
ягоды, вынимая их полной горстью из своей засаленной
шапки, и с новой энергией принимается за вожжи и
кнут; лес кончился, дорога стала глаже, и солнце садит-
ся. С полей дохнуло прохладой; горизонт, загроможден-
ный облаками, облитыми золотом и пурпуром, темнеет;
звончее раздается лай собак, скрип ворот и колодцев;
«очная тьма заливает окрестности, поля и деревни, вда-
ли над рекой заблестели огни ночлежников; на душе
у вас светло и-покойно, в голове одна фантазия гонит
другую, вы забыли про дорогу и про цель вашей поезд-
ки, вы никуда не торопитесь... но скрипнули высокие во-
рота, захрипел толстый хозяин постоялого двора... и вы
вдруг остановились под темным навесом: кровь ваша,
взволнованная долгой ездой, начинает улегаться, уста-
лые члены расправляются, и душистое сено глядит на
вас так заманчиво.
Но скоро такая езда останется в числе темных вос-
поминаний: современный человек вечно торопится ез-
дить, ему мало уже быстроты пара, ему хотелось бы
прокатиться на электричестве. Да, он не знает, куда ему
девать и эти немногие минуты, которые он проводит в
дороге: говорить не о чем, думать не хочется, спать мо-
гут немногие счастливцы; итак, остается одно — читать.
И вот досужая промышленность изобретает, предупре-
ждая малейшее желание человека, у которого карманы
не пусты, предлагает вам на каждой станции целые биб-
лиотеки с книгами именно для этой цели, выбранными,
отпечатанными и даже разрезанными. Такие железно-
дорожные библиотеки (Railway library) придуманы сна-
чала в Англии, и в газетах давно уже каждый день
появляются десятки железнодорожных изданий; теперь
такие библиотеки появились и во Франции. Известный
французский издатель г. Гаше задумал составить огром-
ную железнодорожную библиотеку, состоящую из луч-
ших сочинений как французских, так и иностранных пи-
сателей. Классики, история, романы, путешествия, до-
рожники, переводы, в числе которых мы встречаем пе-
реводы повестей Гоголя и Пушкина, будут составлять
эту библиотеку. Теперь не только не нужно забирать
с собой узлов, чемоданов, ящиков, баулов, но даже нет
никакой надобности брать с собой газету или книгу, и
самым приличным считается являться в дорогу совер-

шенно с пустыми руками, «о, конечно, тем более дол-
жен быть полон ваш кошелек или бумажник...
Но мы зафантазировались по поводу новых желез-
ных дорог, фельетон наш подходит к концу...
— Доктор Келлен (Cullen) получил письмо от баро-
на Гумбольдта следующего содержания:
«Сэр, я очень виноват перед вами, не отвечая так
долго на ваше интересное известие, которое вы сообщи-
ли мне через мистера Августа Петермана, пользующего-
ся таким уважением как по своему характеру, так и по
важности своих географических трудов. Доктор Келлен
не может сомневаться в том высоком значении, которое
придаю я его смелым и полезным изысканиям на восточ-
ной стороне Панамского перешейка; но, зная мое поло-
жение и мой допотопный возраст, он примет снисходи-
тельно даже и это столь позднее выражение моей живой
признательности.
Старавшись напрасно в продолжение целого полсто-
летия доказать возможность океанического канала,
я указывал на залив св. Мигуэля и Купика как на точки,
достойные всякого внимания, и даже с горечью выражал
свое сожаление в последнем издании моих «Воззрений
на природу», что так долго не прилагаются к точным из-
мерениям этой местности те средства, которые добыты
современной наукой; поэтому вы можете судить, что я,
более нежели кто-нибудь другой, обрадовался, видя, что
мои надежды на это благородное предприятие, наконец,
начинают оживать. В вашем издании, сэр, и в издании
мистера Джисборна лежит зародыш великого дела, ко-
торое откроет новую торговлю и сделает гораздо доступ-
нее Европе богатые страны Восточной Азии и Индийский
архипелаг. Предприятие это нисколько не превышает
умственных и материальных сил, которых образованные
народы достигли в настоящее время. Но это дело дол-
жно быть сделано раз навсегда: этот канал не должен
устраиваться со шлюзами, подобно великолепному Ка-
ледонскому каналу; он должен быть вовсе без шлю-
зов—свободным проходом из моря в море, через кото-
рый навигация могла бы двигаться свободно изменяясь,
но не прерываясь приливами и отливами.
Примите, сэр, выражение моего глубочайшего ува-
жения к вам. Ваш Александр фон Гумбольдт.
Потсдам, июня 4, 1853 года».

Ноябрь 1853 г.
Кормилица Вашингтона. - Кто такие ацтеки? - Аме-
риканцы и их спекуляции. - Влияние калифорнско-
го и австралийского золота на цены. - Переселен-
ческое движение в Америку. - Американский ха-
рактер. - Американский отель. - Нью-Йоркская вы-
ставка. - Другие выставки. - «Холодный дом» Дик-
кенса по отзывам английской критики
— Великий американский антрепренер мистер Бар-
нум, который составил себе европейскую славу тем, что
показывал по разным городам и ярмаркам Америки всех
знаменитостей нашего времени, начиная от Тома Пуса и
оканчивая Женни Линд, теперь едет в Европу показы-
вать... кого бы вы думали?.— Кормилицу Вашингтона!
Где г. Барнум откопал эту несчастную старуху, про
то ему знать, но только он уже везет ее показывать по
всей Европе. Вот как уведомляет об этом фельетонист
tL'independance Belge»:
«Генерал Лафает, умирая, отказал этому древней-
шему творению маленькое имение в окрестностях Мо
(Maux), которое должно было быть продано в ее поль-
зу. Когда Мери Брандвайн— таково имя этой черноли-
цей знаменитости — узнала о подарке Лафаета, воспи-
танника своего выкормления, то воспротивилась, чтобы
завещанное им имение было продано, и просьба ее была
уважена. В это время Мери жила вместе со своим бра-
том, Давидом Вильсоном, старым вашингтонским солда-
том. Но Давид Вильсон недавно умер, прожив на свете
сто семь лет два месяца и десять дней и оставив сорок
семь законных детей от пяти последовательных супру-
жеств. Тогда Мери, собрав членов этой многочисленной
фамилии, решилась переселиться во Францию, на землю,
завещанную ей Лафаетом. Мистер Барнум, узнав об
этом, ринулся, как коршун на добычу, в Дорборн-Индиа-
ну, где жила знаменитая старуха, и уговорил ее прока-
титься с ним по Европе.
По слухам, эта знаменитая негритянка до того стара,
что даже кожа ее побелела от старости; но, тем не ме-
нее, Мери Брандвайн наслаждается до сих пор отлич-
ным здоровьем. Она сохранила почти все зубы и могла
бы читать без очков, если бы умела. Мистер Барнум не
мог ее уговорить оставить кости своих отцов, которые
она везет с собой, точно так же как и томагавк, которым

брат ее Вильсон убил генерала Вольфа во время войны
за независимость. Целый век цивилизации не мог заста-
вить ее надеть башмаки, ни снять кольцо, которое висит
у нее в носу и в которое вправлен зуб Вашингтона.
Мы не можем предсказать, много ли принесет мисте-
ру Барнуму его спекуляция и много ли выручит он де-
нег, протаскав несчастную старуху по всей Европе; но
что касается до ее лет, то мы не осмеливаемся выставить
здесь баснословной цифры! В Париже целая когорта
негров и негритянок готовится встретить эту почтенную
развалину»*.
По этому факту можете судить о предприимчивости
мистера Барнума в частности и всех североамериканских
спекуляторов вообще. В один этот год Северная Аме-
рика задарила старую Европу вертящимися и пишущи-
ми столами, духовидцами, вызывателями мертвецов, по-
томками ацтеков и вдобавок — кормилицей Вашингтона.
Уж не издевается ли скороспелая Америка над легко-
верием старушки Европы?
Кстати об ацтеках. Трудно поверить, чтобы такая
неправдоподобная выдумка, как рассказ прожектёра Ве-
ласкеза, с которым мы познакомили наших читателей,
могла так долго занимать европейскую публику и вы-
звать столько ученых диссертаций. А между тем это ис-
тинная правда, — и вот уже несколько месяцев мы не
получаем ни одной английской газеты, в которой бы не
было хоть одного, часто весьма длинного и ученого, рас-
суждения об этих несчастных мальчиках. Целые коми-
теты ученых собирались для осмотра их! После многих
толков и ученых опровержений рассказа Веласкеза,
в котором, между прочим, замечена та несообразность,
что Веласкез видел простым глазом открытый им город
с вершины Сиерра-Мадре, следовательно, на расстоянии
ста шестнадцати географических миль, или двухсот
верст(!), — ученые решили на том, что эти мальчики,
с замечательно неразвитым черепом, принадлежат к пле-
мени американских кретинов, которых* где-то открыл
предприимчивый антрепренер. А сколько денег собрал
досужий Веласкез за то, что позволял посмотреть на
двух слабоумных мальчиков! Право, невольно поду-
маешь, что Западная Европа начинает сильно хилеть и
* L'indep. Belge.

делается суеверна, как старуха, которой нечего более
делать, как гадать на кофе да рассказывать вздорные
сны; ,но молодой Америке стыдно было бы издеваться
над почтенными слабостями своей прабабушки*.
— Впрочем, в извинение североамериканских про-
жектёров, должно сказать, что они не все действуют из
одних корыстных видов (хотя ни один американец не
откажется собрать деньги с чего только можно), а мно-
гие из них искренне верят сами в те очевидные нелепо-
сти, в которых стараются уверить других. Это мечтатель-
ное направление, отражающееся в американской лите-
ратуре и, по-видимому, столь противоречащее практиче-
скому, промышленному характеру североамериканцев,
находит себе плодовитую почву в самой этой практич-
ности. Североамериканцы до такой степени верят в соб-
ственные свои силы, в неограниченное могущество чело-
веческой изобретательности и в непобедимость твердой,
настойчивой воли человека, что всякое предприятие им
кажется возможным. И в самом деле, самоуверенность,
настойчивость и изобретательность — три отличительные
качества североамериканцев. Удивительно ли же, что
при таком народном характере и при таком направлении
целой нации находится много горячих голов, которые не
только сами в своих ожиданиях переходят границы воз-
можного, но и находят бесчисленное множество зрителей
для своих самых нелепых опытов. Если б кому-нибудь
вздумалось объявить в американских газетах, что он
устроил телеграфическое сообщение с одной из небесных
планет, то он мог бы быть уверен заранее, что в назна-
ченный день огромные толпы народа собрались бы смот-
реть на его опыты. Смотрели бы долго и с самою непоко-
лебимою важностью, пока не убедились бы, что все это
пуф; да и тогда нашлись бы многие, из которых соста-
вилась бы секта телеграфистов. И можно быть уверен-
ным, что эта секта с изумительным хладнокровием и с
сохранением величайшего достоинства выносила бы гру-
бые щелчки американского юмора, которыми бы осыпа-
ли ее со всех сторон: до такой степени все невозможное
кажется возможным американцу. Так, по крайней мере,
объясняем мы себе появление сект, подобных сектам ду-
ховидцев и столообращателей. Это — забавное увлечение
* The Athenaeum.

юного человечества, каждый день открывающего в себе
новые силы. Вот, по нашему мнению, источник тех чу-
дес, которые в последнее время одно за другим прино-
сятся к берегам старой Европы по волнам золотого по-
тока, который в настоящее время действительно превра-
тился в золотой. Вот одно ученое рассуждение по поводу
ввоза из Америки золота.
— В статистическом отделении Лондонского Общества
для поощрения знаний (Assosiation for the Advancement of
sciences), о котором мы поговорим впоследствии подроб-
нее, мистер В. Ньюмарш (W. Newmarch) представил
рассуждение о влиянии, произведенном калифорнским и
австралийским золотом на цену этого металла. Нью-
марш доказывает, что к концу 1852 года Калифорния и
Австралия прибавили (в четыре года) десять процентов
ко всему количеству золота, сколько его было во всем
мире до 1848 года. Годовая прибыль золота из всех
источников до 1848 года, или до открытия калифорн-
ских рудников, равнялась двум процентам всей массы
золота, находящейся в обращении; а в 1852 году эта
ежегодная прибыль равнялась уже семи процентам. Вся
или почти вся новая прибыль золота в Америке погло-
щается пока переделкою на американскую же монету.
Но замечательно, что увеличение количества золотой
монеты нисколько не уменьшило количество бумажных
денег; напротив, в последнее время во Франции и Ан-
глии оно значительно возросло. Вся эта прибыль золо-
тых и бумажных денег поглощается ежедневно возра-
стающим торговым оборотом! Теперь остается, однако
же, решить вопрос: может ли этот торговый оборот по-
глотить весь новый прибыток золота, не производя пони-
жения цены этого металла? Вопрос этот окончательно
решить в настоящее время довольно трудно; но замеча-
тельно, что в Великобритании летом и осенью прошед-
шего года заметно было значительное возвышение цен
на все удобства жизни, — возвышение такого рода, кото-
рое не может быть вполне объяснено одним изменением
в пропорции предложения и требования. Но это произ-
вело также, по мнению Ньюмарша, увеличение заработ-
ной платы в Англии и во Франции, которая с осени
1852 года возросла на 12 и даже на 20 процентов. Но
главное влияние золотых россыпей Австралии и Кали-
форнии замечается в увеличении количества капиталов,

которые придают новую энергию промышленным пред-
приятиям; так что, по мнению мистера Ньюмарша, от-
крытие калифорнских и австралийских россыпей дейст-
вует пока благодетельно на Великобританию — увеличи-
вает заработную* плату, оживляет и расширяет торговлю
и производит повсюду, «уда только достигает, благоде-
тельное влияние. Таково заключение, оправдываемое
очевидностью и фактами. И есть много причин, продол-
жает исследователь, которые заставляют нас предпола-
гать, что это благодетельное влияние продолжится
впредь. Ничто, напротив, не заставляет «ас думать, что
эти новые россыпи произведут вредное влияние: обидят
заимодавцев в пользу должников, безнадежно уменьшат
величину постоянных доходов с существующих капита-
лов, ((fixed incomes) или уничтожат разумный (reaso-
nable) процент с -капитала. Это великое изменение в де-
нежной системе идет так постепенно, сдерживается и
смягчается таким множеством самых скрытых причин,
что современный- статистик не может уловить их.
И, сколько мы можем судить о будущем по тому, что
видим в настоящем, мы смотрим без страха на эти пе-
ремены в экономических условиях мира. Они происходят
последовательно, без потрясений и только расширяют
власть человека *.
iBce это весьма утешительно, но, тем не менее, требует
яснейших доказательств. Общая польза видима, но так-
же видимы и частные потери.
— Это влияние на разгон промышленной деятельно-
сти (если позволите так выразиться) еще заметнее в
Австралии и в Америке. Но Северная Америка страшно
расточительна и изобретательна на отыскание средств
употребить деньги. Тысячи, десятки тысяч новых пред-
приятий возникают в ней ежедневно.
«Мы живем в век таких чудес науки, — говорит
cAthenaeum>, — что скептицизм едва осмеливается под-
нимать голову и все кажется возможным, что только
можно выразить словами. По крайней мере, ученые
предприятия в Америке принимает такие гигантские
размеры, что невольно веришь невозможному. Не на-
добно забывать, что эта непонятная умственная горяч-
ка происходит в той стране, которая спустила Ниагар-
* The Athenaeum.

ский водопад для собственной потехи и снова воздвигла
его, как будто бы это был карточный домик; разводит
целую расу коней, опережающих молнии: отыскивает на
небе новую звезду, которая должна отметить приезд лю-
бимого певца. В такой стране не покажется удивитель-
ным, что один джентльмен — в Ийове — берет подряд
удаления гроз от каких угодно городов в продолжение
нескольких лет. В этом предприятии есть ученая воз-
можность, непосредственно прилегающая к чудесному,
которое мы чувствуем при мысли о практическом выпол-
нении этого плана. «Это ничего не значит, — замечает
один американский журнал (i«Lowell Courrier»),—
ийовийский джентльмен предлагает сделать для нас то
же, что давно уже сделано для виноградников Южной
Франции. Посредством хорошо устроенной системы гро-
моотводов целые округи совершенно защищены от гроз
и от всех вредных последствий, которыми обыкновенно
они сопровождаются. Что сделано во Франции, то может
быть сделано и в других странах. Если мы можем на-
учить молнию писать, то почему же нам не выучить ее
держаться на благородной дистанции?» Но другой про-
жектёр, который весьма удачно называется Вайз (муд-
рецом), предлагает дело потруднее: он хочет употре-
бить с пользою воздушный поток, идущий от запада к
востоку, и устроить линию воздушных шаров между
Соединенными Штатами и Европою. Проект этот встре-
тил затруднение только в том, что шары, отправляясь в
Европу, не могут возвратиться назад тем же путем, по
которому отправятся. Но может ли такая безделица
остановить мистера Вайза? Стоит ли думать о таких
пустяках! Шары могут лететь все вперед и вперед и —
воротиться в Америку, облетев вокруг земной шар! Де-
ло зашло так далеко, что мистер Вайз высчитал и из-
держки предприятия, для которого американцы тотчас
же смастерили новое слово. Он думает объаэронавтить
земной шар (to circomaeronaut the globe) за три тысячи
долларов за каждый поезд. Не правда ли, недорого?
Мы хотели было, удерживаясь от американизмов, пере-
весть новое слово однозначительным словом обшарить,
но, к несчастью, оно имеет у нас совершенно другое зна-
чение, и злонамеренный человек мог бы подумать, что
мы намекаем на желание мистера Вайза обшарить кар-
маны своих доверителей и улететь с их долларами к ан-

типодам. Над этим проектом смеются; а в Америке это
хороший признак: .непременно отыщутся спорщики, ко-
торые не только на словах, но и на деле станут доказы-
вать его возможность, и — почем знать? — может быть,
и докажут!*
Но так как покуда это воздушное сообщение еще не
установилось, то мы, забравшись раз в Северную Аме-
рику, выскажем читателю все, что хотим на этот раз
высказать об этой интересной стране.
— Нигде, может быть, нет столько бродячего наро-
да, сколько в Америке. Целые народонаселения движут-
ся по ней в самых разнообразных направлениях и по
самым различным путям сообщения: по железным
дорогам, по шоссе, по лесным тропинкам, по морю, по
каналам, по рекам, в паровозах, пароходах, на лодках,
пешком, верхом и даже по воздуху, и с каждым годом
это сообщение делается все быстрее и многолюднее.
Переселенцы из Европы и из одних штатов в другие
движутся целыми массами; а огромное предприимчивое
торговое население ни минуты не сидит на месте. При-
няв это в соображение, мы не будем удивляться гигант-
ским размерам и удивительному комфорту американских
отелей, перед которыми английские, доступные обыкно-
венным смертным, могут показаться восточными кара-
ван-сараями и которым должны уступить пальму пер-
венства даже лучшие отели Франции и Германии.
В американском отеле много типического, много вы-
ражающего характер американцев и американской при-
роды. Величие и обширность природных картин отра-
жаются в смелом и предприимчивом характере народа,
в его мануфактурах и постройках. Страна* обладающая
Миссисипи и Ниагарой, омываемая с одной стороны Ат-
лантическим, а с другой — Тихим океаном, — страна,
луга которой тянутся безбрежные, как море, а горы вы-
ше заоблачных Альпов, — должна и все иметь в таких
же грандиозных размерах. Брат Ионатан (Ionathan) для
американцев то же, что Джон Буль для англичанина,
чувствует, что он стоит твердой ногой на этом свете, что
он имеет под собою довольно почвы и что его не легко
спихнуть. От этого происходят его смелость, самоуверен-
ность и хладнокровие в опасности. Он не боится, что мо-
* The Athenaeum.

ре зальет берега его острова и что, возвратись домой
в одно прекрасное утро, он не найдет своей родины. По-
тому его здания не похожи ни на улицы Дувра, ни на
Страсбургский мост, ни на крепости на границах двух
враждебных государств; но, подобно его смелой мысли,
они, ничем не стесняясь, достигают возможно громадных
размеров. Ничто не может сравниться с грандиозною
природой страны Ионатана, и потому он подражает
только этой природе. И все, что он делает, делает, по
его собственному выражению, в довольно порядочных,
приличных размерах (to a pretty considerabl extent). Все,
что он созидает, созидает как можно скорее, как можно
обширнее, как можно прочнее. Таким образом, Америка
строит самые большие корабли, самые сильные парохо-
ды, самые быстрые яхты, самые сложные машины и са-
мые огромные отели. Это последнее обстоятельство, то
есть что Ионатан в отелях своих берет верх над отеля-
ми других стран, может показаться странным с первого
раза. Припоминая отели Франции и Германии, припо-
миная роскошь одних, дешевизну и мелочные удобства
других, припоминая комфорт, который мы находим во
многих из них, мы удивляемся, что Ионатан, который
вечно спешит, делает все так быстро, боится показаться
изнеженным, прихотливым, с таким гордым спокойст-
вием выносит телесные лишения всякого рода, что он
нашел достаточно времени и охоты, чтобы устраивать
для себя роскошные отели вроде волшебных палат Ба-
ден-Бадена. Но, тем не менее, отели Ионатана не толь-
ко сравнялись с отелями Бадена, но даже превзошли их,
потому что и в них Ионатан хотел достигнуть и достиг
еще небывалых размеров. «Не должен ли я находить
покой и удобства в своих гостиницах?»— спрашивает
он самого себя, и, не находя причины, почему бы он не
мог найти в них всего того же, что он находит в других
местах, и у себя дома, он решается действовать сообразно
с этою мыслью, а решившись раз, он употребляет уже
все свои огромные средства для достижения возможно
большего совершенства. Подобно сэру Чарльзу Гольд-
стриту (in «Osed Up»), он не находит никаких особен-
ных причин для того, чтобы отправиться в Рим. Зачем
ему Рим или Париж? Если они ему понадобятся, то
почему же ему не выстроить их для себя в Нью-Йорке?
— «Бездомный человек, — говорит Вашингтон Ир-

винг,— не имеющий во всем мире ни одного угла, кото-
рый бы он мог назвать своим, испытывает какое-то осо-
бенное чувство наслаждения и самодовольствия, когда,
после долгих, тяжелых дней странствования, освобож-
дается, наконец, от своих сапогов, надевает туфли и по-
койно располагается подле огня. Пусть мир идет как
ему угодно! Пусть там себе дерутся или мирятся: пока
путешественник имеет чем заплатить по счету гостини-
цы,— он независимый властелин всего, что его окру-
жает. Он уселся в спокойные кресла, самодовольно по-
игрывает каминными щипцами и доволен собою, как по-
велитель Востока; а двенадцатифутовая площадка его
комнаты заменяет ему целое государство». Так описы-
вает Вашингтон Ирвинг гостиницы своего времени, но
это заманчивое описание далеко не удовлетворяет тепе-
решних соотечественников автора, и они не довольст-
вуются более двенадцатифутовыми площадками, Иона-
тану нужны удобства, но такие, чтобы он мог заплатить
за них с удовольствием, с достоинством—cum dignitate.
Доказательством этому может служить новый отель
Моунт-Вернон в Капе (Нью-Джерзей).
«Это великолепное здание расположено не в обшир-
ном городе и не на шумной улице, но стоит на берегу мо-
ря, в Кап-Ме, в Нью-Джерзее. Оно только что окончено
и назначается для тех посетителей, которые хотят поль-
зоваться морским воздухом и прогулками, полезными
для здоровья. Отель Моунт-Вернон выстроен в стиле на-
стоящего дворца, и размеры его превосходят размеры
всех подобных зданий в Англии. Здание состоит из глав-
ного корпуса, в четыре этажа вышины и 306 футов дли-
ны, и из двух крыльев-флигелей, каждый тоже в четыре
этажа и 506 футов в длину. Между крыльями зданий по-
мещается прекрасный сад, в середине которого находит-
ся фонтан замечательной работы. Сад этот, с южной
стороны своей, открывается на море, к которому от оте-
ля идет прекрасная, отлогая набережная, усыпанная
мелким песком. В середине главного здания и в сере-
дине каждого крыла находится по одной широкой баш-
не, которые двумя этажами превышают остальное зда-
ние; а по углам — тоже по башне, одним этажом выше
здания. Перед каждым этажом, вокруг всего здания,
идут балконы и верандаги; и, чтобы составить себе поня-
тие о величине всего строения, достаточно припомнить

себе, что все его верандаги составляют вместе полторы
английские мили — до трех верст! От нижнего этажа по
обеим сторонам идут прекрасные широкие лестницы, и
на каждой из башен виден американский орел и разве-
ваются флаги. Архитектура здания итальянская, и целое
поражает своим великолепием и грациозностью.
Отель может принять в свои роскошные недра
3500 гостей: таково в нем число отдельных спален, кро-
ме роскошных салонов для дам и мужчин, и столовых,
с великолепием которых не может соперничать ни одна
гостиница в мире. Мебель этих комнат роскошна и стоит
чрезвычайно дорого, а убранство превосходит всякое
описание. В каждой безделице старались соединить ве-
личайшую роскошь с возможным комфортом, и все, что
могла только выдумать самая утонченная изобретатель-
ность, все, что могло только выполнить искусство, все,
что может только пожелать прихоть человека, — все
есть здесь. Об издержках же здесь не думали. Во вся-
кой мелочи видно, что строивший имел неистощимые
фонды, из которых позволял черпать сколько угодно,
только чтобы все было превосходно и достигало край-
ней степени изящества, роскоши, комфорта и богатства.
Трудно представить себе сибарита, который бы остался
здесь чем-нибудь недоволен. Плата за пользование всем
этим комфортом и всею этой роскошью необыкновенно
умеренна, особенно если сравнить ее с платой в самых
подозрительных английских гостиницах. Посетитель обя-
зан внести в день только два с половиною доллара! За
это он получает стол и квартиру, — но за вино, за осо-
бенные услуги, и за мытье белья должен платить особо.
Вино покупается вне отеля и по весьма дорогой цене, за
услуги и белье платится различно. На водку здесь да-
вать не положено; но кто хочет быть хорошо принятым,
тот должен не позабыть своего швейцара; иначе на
него будут смотреть косо, все равно как на того, кто
вздумал бы не заказывать себе обеда. К столу ничего
не назначается, но всякий может потребовать себе все,
что-ему угодно, и трудно найти эпикурейца, который
мог бы быть недоволен этим столом. Все самое лучшее
и самое редкое можно найти в Моунт-Верноне, и в этом
отношении ни один парижский ресторан не может с ним
сравниться, а поварское искусство отеля могло бы сде-
лать честь Франкателли и Сойеру. Если бы Лукулл до-

жил до счастья пообедать здесь, то он бы сознался, что
никогда не обедывал лучше, как в Моунт-Верноне. Пол-
ковник Вест, владетель этого волшебного дворца, не
такой человек, чтобы заставить гостя вспомнить с сожа-
лением об угощениях, которые где-нибудь и когда-ни-
будь ему доводилось испытывать в другом месте. В каж-
дой спальне есть особенная ванна, куда проведена го-
рячая и холодная вода. Все здание освещено газом из
особенного, для него собственно устроенного резервуара;
и можете судить о величине здания по тому, что- для
проведения газа и воды употреблено водопроводных и
газопроводных труб сто двадцать пять миль, или более
ста восьмидесяти семи верст! Этого количества труб
стало бы на весьма порядочный город. Каждая комната
снабжена здесь всем, что только необходимо для ком-
форта ее обитателей. Но есть одна комната, известная
под именем Комнаты молодых (Bridal Chamber), на ко-
торую декоратор и обойщик употребили все свое искус-
ство, не считая издержек хозяина. Этот изящный покой
всегда .нанят за целые недели вперед. Ни одна модная
свадьба не считается оконченною, пока счастливая па-
рочка не проведет здесь «несколько дней. Эта комната
приносит от 8 до 10 фунтов стерлингов (около 65 руб.
серебром) в день. Ежедневные доходы со всего здания
огромны. Так, например, здесь 3500 комнат, и они всегда
полны. Каждая комната приносит средним числом еже-
дневно 272 доллара, — следовательно, каждый день с
отеля Моунт-Вернон получается 1750 фунтов стерлингов
дохода, то есть более одиннадцати тысяч трехсот рублей
серебром; так что можно с уверенностью сказать, что
нет другого отеля в мире, который бы доставлял более
дохода хозяину, а посетителям — столько роскоши и
комфорта за такую умеренную сумму» *.
Теперь еще несколько американских новостей, и мы
распрощаемся с этой частью света.
— Толки о Нью-Йоркской выставке наполняют все
американские газеты и занимают довольно столбцов и в
английских; /но, несмотря «а это обилие известий, мы не
можем передать окончательного заключения о ней: так
разнообразны и противоположны все известия об этом
замечательном явлении. Одни безусловно хвалят, другие
* The Illustr. News.

безусловно бранят, и английские журналы успели уже
раз двадцать побраниться с американскими по поводу
нью-йоркского Кристального дворца.
Постараемся же передать все, что можно извлечь
сколько-нибудь верного и положительного из этого
хаоса противоречащих известий.
Американская выставка отличается тем от своего
первообраза (выставки Лондонской), что она есть пред-
приятие частное, хотя и не дело одного человека, как
выставка Ирландская, о которой мы в свое время под-
робно извещали читателя. Она обязана своим существо-
ванием особой Компании для открытия выставки про-
мышленности всех народов, которая действует в этом
случае на основании хартии, данной от правительства.
Но акции этой компании разошлись в таком множестве
рук, промышленные и торговые интересы, возбужденные
выставкой, такие многосторонние и общие, что она ско-
рее может быть названа предприятием национальным.
Кроме того, мы уже знаем, что открытие выставки бы-
ло сделано самим президентом Соединенных Штатов...
Мы не будем описывать самого, здания нью-йоркского
Кристального дворца, потому что такие описания без
рисунков довольно непонятны. Скажем только, что глав-
ная идея здания нам очень знакома: оно построено в
форме нашего православного креста, каждая сторона ко-
торого в длину 365 футов. Все здание занимает
173 000 квадратных футов. Купол поддерживается два-
дцатью четырьмя колоннами, идущими в четыре этажа,
на 62 фута вверх.
Быстрое и неожиданное прибавление предметов, на-
значенных на выставку, заставило компанию сделать
обширные пристройки к первоначальному зданию. Эти
прибавления назначаются преимущественно для машин
в движении. Извне все здание кажется сделанным из
светлой бронзы, украшенной золотою отделкою. Что ка-
сается до расположения предметов выставки, то северо-
американцы удержали, с легкими изменениями, разделе-
ние на четыре больших отдела, принятые Лондонской
выставкой. Все пространство, занимаемое выставленны-
ми предметами, около 152 000 квадратных футов, из ко-
торых 94 находятся в середине и 59 в галереях. Это про-
странство разделено следующим образом:

В середине здания
В галерее
Англия имеет
10 570 футов
7ГЩ
Швейцария
1 458 1
2 970
Таможенный Союз
6 196
6 053
Голландия и Бельгия
2916
729
Австрия
1 458
729
Британская Гвиана и Запад-
ная Индия
1 093 Аута
Британские колонии
2 369 футов
3429
Об остальных еще сведения не собраны. Таким обра-
зом, все пространство, занимаемое выставкой неамери-
канской промышленности, равняется 98 749 квадратным
футам. Произведения Соединенных Штатов занимают
34585 квадратных футов в середине здания и 19 945 —
в галереях.
Всех лиц, представивших свои товары на выставку
из неамериканских владений, — 2605, из которых англи-
чан 677, из государств Таможенного Союза — 813, фран-
цузов—521, а североамериканцев— 1778. Всех — 4383.
Это почти одна четвертая часть лиц, участвовавших в
Лондонской выставке *.
— Мода на .выставки не прекращается. Бавария то-
же хочет иметь свою выставку, и баварское правитель-
ство решилось создать здание, по модели дворца Гайд-
Парка, для выставки произведений тех наций, которые
принадлежат к Таможенному Союзу. На издержки ас-
сигновано 300 000 флоринов.
Из частных выставок наиболее замечательны: Лом-
бардская, по незначительности и худому качеству вы-
ставленных предметов, которые показывают, на какой
низкой степени, в сравнении с другими нациями, нахо-
дится промышленность Италии **, и Брюссельская, от-
личающаяся, как всегда, кружевами, полотнами и про-
изведениями бельгийских типографий. Из последних
особенно отличались иллюстрированные издания г. Жа-
мара (Jamar), выставившего собрание изданных им
превосходных иллюстрированных изданий, и издания
Гизелинка. Кружева по-прежнему хороши; но многие
начинают жаловаться, что рисунки их уже устарели и
хотя выделываются чудесно, но без вкуса. Впрочем, во-
обще замечено, что бельгийская промышленность сде-
* The Athenaeum, and The Illustr. News.
** The Athenaeum.

лала уже много успехов со времени Лондонской выстав-
ки, которая сообщила многим мануфактуристам новую
энергию и дал-а им новые идеи *. Вот несомненная
польза выставок — этих мирных битв трудолюбия и про-
мышленного гения всех наций.
— Бельфастский комитет, которому поручено было
Лондонским Обществом для распространения сведений
исследовать физический характер лунной поверхности и
сравнить его с поверхностью земною, представил в ны-
нешнее собрание общества обширный отчет о своих рас-
поряжениях, из которых, если они дадут ожидаемые ре-
зультаты, видно, что мы скоро будем знать Луну почти
так же хорошо, как Землю. При этом отчете Лунного ко-
митета представлена также в общество диссертация
профессора Филипса о фотографии Луны.
Вот краткое извлечение из этого, последнего рассу-
ждения:
«Удивительный фотографический процесс едва ли
может быть к чему-нибудь приложен с такой пользою,
как к положению на металл или бумагу рисунка пред-
метов изменяющихся, что должно вести к изучению са-
мого закона этих изменений. Луна, наша верная спут-
ница, именно подходит под эти условия, и если фотогра-
фия успеет снять все картины ее изменений, насколько
они могут быть подмечены глазом, то эти многочислен-
ные картины Луны в разных ее видах могут дать твер-
дую основу к ее изучению. Когда Бельфастскому коми-
тету представлен был трехдюймовый дагерротипный
снимок полной Луны, сделанный профессором Бондом в
Кембридже, то этот рисунок встречен был всеобщим
вниманием со стороны астрономов. Гумбольдт обладает
одним из этих любопытных снимков Луны, в два дюйма,
сделанным мистером Гвиплем в Бостоне, в котором так
называемые моря и горы обозначены ясно (Kosmos).
Бельфастский комитет также не пренебрег этим могуще-
ственным средством изучения Луны. Профессор Фи-
липс, снявший также поверхность Луны, представил
этот рисунок в общество и при этом обратил всеобщее
внимание на следующие обстоятельства.
Профессор полагает возможным, и представил спо-
собы сделать такие снимки Луны, через большой теле-
* L'indep. Belge.

скоп графа Росса, в разных ее видах и изменениях, на
которых можно будет, увеличив их потом в восемь раз,
не только видеть, но даже измерять ее горы и равнины,
ее берега и скалы, ее льдистые болота и песчаные косы,
ее кратеры различного происхождения, ее потоки лавы
и т. п. Мы будем в состоянии сравнивать различные ос-
вещения различных частей лунной поверхности и через
это дойти до вероятного заключения о тех загадочных
лучах света, которыми окружены некоторые из лунных
гор. Теперь спрашивается: какой величины предметы на
Луне будут доступны нашему зрению? Этот вопрос, го-
ворит профессор Филипс, не был еще обсужден в отно-
шении к фотографии и в отношении предметов, представ-
ляемых Луною. Принимая, во-первых, что угол в одну
минуту величиною может служить хорошим мерилом
видимости какой-либо поверхности, а во-вторых, что та-
кая поверхность может быть видна на расстоянии в три
или четыре тысячи раз больше ее диаметра, найдем, что
предметы на Луне в семь миль в диаметре могут быть
видимы невооруженным глазом. Увеличив же поверх-
ность Луны в тысячи раз, мы будем видеть площади в
7/1000, или 37 футов в диаметре, то есть в величину
дома» *.
Предприятие, важное и достойное внимания ученых.
Такие картины Луны во всех возможных ее видоизмене-
ниях могут повести к верным умозаключениям о свой-
стве многих предметов, находящихся на ее поверхности.
Дело только в том, чтобы добиться пластинок, столь чув-
ствительных и столь гладких, чтобы они отражали лун-
ную поверхность так ясно и так верно, чтобы этим
отражениям можно было довериться. Фотографические
же снимки Луны, добытые поныне, несовершенно ясны
и отчетливы.
— Русские журналы обещали нам ,на будущий год
перевод нового, только что недавно конченного романа
Диккенса «Холодный дом» (Bleak Hous). Он выходил
в Лондоне частями и возбуждал такой живой интерес,
что в последнее время вопрос: «Как ваше здоровье?»—
был совершенно вытеснен вопросом: «Что вы думаете
о «Холодном доме»?» Но, тогда как на первый вопрос во-
* The Athenaeum.

прошающий обыкновенно не дожидался ответа, при вто-
ром он настойчиво требует вашего мнения или навязы-
вает вам свое. Мы думаем, что нашим читателям при-
ятно будет знать, что думают английские критики об
этом новом произведении романиста, с которым так
сроднилась русская литература. Поспешим же удовле-
творить этому любопытству.
Но, взяв на себя это дело, мы приходим в немалое
замешательство: так много противоречащих толков
о «Холодном доме»! Одни его абсолютно хвалят, другие
абсолютно бранят, помещая его в число плохих произ-
ведений Диккенса, который, по мнению этих неблаго-
склонных критиков, не оправдал своего высокого поло-
жения в литературе, доставленного ему «Пиквикским
клубом» *. Третьи, наконец, и, по нашему мнению, наи-
более справедливые, говорят, что недостатки и достоин-
ства диккенсовского таланта выказались в этом романе
с большей степенью, нежели в каком-нибудь другом из
его многочисленных произведений. Есть и такие, нако-
нец, которые, утверждая, что это новое произведение
Диккенса, как и все его последние произведения, стра-
дает от поспешности, с которою оно написано, оправ-
дывают автора тем, что если бы он долее отделывал свои
сочинения, выглаживая слог их в продолжение несколь-
ких лет, то он никогда не написал бы так много, как
пишет теперь, и европейской публике, пробавляющейся
Диккенсом и Теккереем, нечего бы было читать. Сам же
Диккенс в своем предисловии говорит, что ни одно из
его произведений не имело такого обширного круга чи-
тателей, каким пользовался «Холодный дом».
Мнение о «Холодном доме», помещенное в англий-
ском литературном журнале «Athenaeum», кажется нам
более других беспристрастным.
«В «Холодном доме»,—говорит этот умный журнал,—
есть прогресс в искусстве, который должен быть оценен,
и есть прогресс в преувеличениях (в экзажерациях), ко-
торый должен быть указан.
Начало романа производит странное впечатление:
точно входишь в какой-то особый мир, в котором живут
только одни эксцентрики, чудаки, сумасшедшие, какие-
то изуродованные люди. Зефир Соммерсен, рассказчица,
* The Illustr. News.

слишком уж переслащена и даже меньше Крука и Ским-
поля похожа на обыкновенных людей. Замешанная
в уголовное дело, она попадает в общество таких чуда-
ков, которых, собирая сто лет по всему миру, не собе-
решь в одну кучу. Таковы мистер Геппи, Крук и Ским-
поль, мистрис Джеллиби и мисс Флит. Предполагая да-
же, что простая героиня Диккенса обладает сильнейшим
дагерротипическим талантом и может замечать малей-
шие особенности такого множества исключительных чу-
даков,— предполагая, что Эсфир обладает в обширней-
шей степени тем влечением к добру, которое, выражаясь
в ее словах и действиях, оказывает неодолимое и благо-
детельное влияние на всякую личность, приходящую в
столкновение с этой необыкновенной женщиной,— мы
все-таки должны сознаться, что трудно представить се-
бе такого ангела простоты, опытности и все покоряющей
доброты, а еще труднее представить себе его входящим
в жизнь по такой странной дороге, обставленной такими
странными фигурами, каковы те, о которых мы упомя-
нули выше. Творец Эсфири может сказать в свое изви-
нение, что он должен был привлечь внимание читающей
публики, высыпав разом на сцену такой странный под-
бор фигур.
Но в «Холодном доме» это извинение не может быть
принято, потому что, по мере того как развивается рас-
сказ, это первое войско чудаков постоянно подкрепляется
новыми, еще более странными и исключительными фигу-
рами. Таковы мистрис Пердигль, оба Смольвиды, ми-
стер Чедбанд, мистер Бойсорн, мистер Бейом Баджёр;
так что мы невольно должны протестовать против этого
странного общества,— не потому только, что такое со-
брание выходит из всяких пределов вероятности, но и
потому, что постоянное действие на сцене таких исклю-
чительных характеров, наконец, утомляет читателя.
Это постоянное стремление удивлять не только дурно
само по себе, но и вводит романиста, как .ни богат за-
пас юмора, находящийся в его распоряжении, в две
ошибки, из которых в каждой можно серьезно упрекнуть
автора «Холодного дома».
Во-первых, отвратительный паралич дедушки Смоль-
вида и болтливое идиотство его жены принадлежат к
тем грубым средствам, которые не оказывают более вли-

яния даже на толпу, посещающую плохие театры. Смерть
Крука, на которую нападают как на невозможный фи-
зический феномен и которую автор защищает медицин-
ским свидетельством, совершенно ложна и непривлека-
тельна в эстетическом отношении, если бы даже она и
была верна как явление мира физического. Мы с от-
вращением встречаем в области вымысла симптомы
элефантиазиса и возмущающие душу записки человека,
ежедневно погибающего от рака. При этом стремлении
выставлять такие искалеченные души и такие характеры,
пораженные отвратительной проказой, автору трудно
было удержаться от другой ошибки — .карикатурности,
от той резкости и мелочности в описании личностей,
которая делает их портретами, снятыми с натуры и взя-
тыми из толпы».
Это последнее замечание английской критики кажет-
ся нам совершенно справедливым, и «мы хотели бы обра-
тить на него особенное внимание тех из наших литера-
торов, на которых Диккенс имел более заметное влия-
ние. Но мы прежде всего должны оговориться, что «ни-
сколько не восстаем против этого влияния, а, напро-
тив, всегда встречаем его с удовольствием, но только
требуем, чтобы оно принималось с сознанием, потому
что нет ничего легче, как, обольстясь авторитетом вели-
кого писателя, усвоить себе его недостатки, не усвоив
его достоинств. Недостатки копируются всегда скорее,
чем достоинства, и .нет ничего заразительнее недостатков
литературных.
Мы вполне разделяем мнение английской критики об
этих дагерротипических снимках с натуры. Как бы ни
были верны эти снимки, они никогда не могут иметь
достоинства типических концепций, которыми отличают-
ся все создания классических литераторов всех народов
и всех веков. Эта дагерротипичность лиц, вводимых в
роман, есть самый ощутительный недостаток Диккенса,—
такой недостаток/который никогда не позволит ему
создать что-нибудь подобное созданиям Сервантеса,
Шекспира, Мольера, Гоголя и т. п.
Плюшкиных, Чичиковых, Собакевичей нет в мире,
точно так как не было и нет Дон-Кихотов, Гамлетов, ле-
ди Макбет, Лиров, Тартюфов, Орасов. А между тем
кто же может отказать в реальности всем этим фигурам?
Они, скажем мы, как ни покажется странным это выра-

жение с первого раза, реальнее личностей, существую-
щих или существовавших в действительности.
Что может быть мимолетнее и призрачнее действи-
тельной человеческой личности? Она так мимолетна, так
призрачна, что снимать с нее портрет — не стоит труда.
Гоголь тоже рисует с природы; но, принимая свои-
ми все отражающими нервами впечатления внешнего
мира, он перерабатывает их в своей обобщающей душе
и создает из них новые, небывалые и потому живые
личности, которые получают в действительности, где
ничего не повторяется, полное право гражданства. Это—
создания, а не снимки, типы, а не дагерротипы. Эти
созданные личности индивидуальны как создания при-
роды, и эта-то индивидуальность влагает в них искру
жизни,— искру, которая вылетает только из гениальной
души. Типы эти очерчены так резко, так характеристич-
но, что, познакомившись с ними однажды, память наша,
забывающая ежедневно сотни новых знакомых, не за-
бывает никогда этих созданий гениального вымысла.
Вот чем, по нашему мнению, отличаются талантли-
вые, иногда высокоталантливые, дагерротипы от гени-
альных типов; создания Диккенса и наших современ-
ных романистов от созданий Гоголя и Шекспира отли-
чаются точно так же, как отличаются венные идеи при-
роды и истории, воплощенные в художественную форму,
от мимолетного явления индивидуальной человеческой
личности.
Глядя на живого человека, мы менее знакомимся с
ним, чем читая Шекспира, и если бы мы могли, посред-
ством какого-нибудь химического аппарата, сохранить
живого современного человека до отдаленного потом-
ства, то он не передаст этому потомству такого ясного
понятия о современности, какое оно может почерпнуть
из созданий гениального писателя.
Однако же, поставив наших современных романистов
в одну категорию с Диккенсом, мы никак не думали
ставить их на одну доску, а хотели только показать ложь
того дагерротипного направления, которое едва ли не
одно только перешло в нашу литературу из английской.
Но, рисуя карикатуры, Диккенс ставит их в такие вер-
ные жизненные отношения, так мастерски рисует жизнь,
в которой двигаются эти исключительные создания, что
мы, побежденные огромным талантом писателя, невольно

свыкаемся с его прихотливыми созданиями и смотрим
в его роман как в окно, из которого видна странная
толпа, беспрестанно меняющаяся. Но отошли мы от
окна — и позабыли, что видели на улице. Что же выйдет,
если, подражая Диккенсу в дагерротипичности, мы не
сумеем ввести в жизнь этих дагерротипических сним-
ков,— не сумеем создать такого замечательного проис-
шествия, в котором бы они все оказались на своих мес-
тах? Что же выйдет, если, сняв или сочинив (что все
равно) множество портретов, мы расставим их, как рас-
ставляются портреты в портретных галереях? Эти длин-
ные ряды прадедовских портретов занимательны толь-
ко для потомка, гордого своим происхождением; эти ро-
маны понятны только для писателя. Но умер потомок, и
портреты отправляются на Толкучий рынок; умер или
отжил писатель, и сочинения его идут—туда же... Опять-
таки мы должны оговориться, что мы не хотим отнимать
несомненного таланта у многих из наших современных
романистов, но хотим только показать, «что многие из
наших романов и повестей выиграли бы много, умень-
шив >на несколько степеней подражание дагерротипам
Диккенса и увеличив в той же мере подражание его
оживленным завязкам и развязкам, его мастерской ри-
совке жизни и движения.
Но куда завели нас журнальные толки о новом рома-
не Диккенса! Мы ушли за тридевять земель, а между
тем, сказав, что дурного находят английские критики
в «Холодном доме», мы не сказали еще, что они
находят в нем хорошего, хотя уже и намекнули на
это слегка.
«Показав прогресс в преувеличениях,— .говорит анг-
лийский литературный журнал,— мы должны показать
прогресс в искусстве, который заметен в этом новом
романе Диккенса, и указать на лучшие места.
Хотя судебное дело, развиваемое автором, завело
его, может быть, дальше, нежели он сам предполагал
вначале, но нельзя не сознаться, что искусство, с кото-
рым Диккенс выводит наружу всю тайную историю леди
Дедлок, поразительно и что мы не встречаем ничего по-
добного во всей нашей литературе. Ни одна черта не
опущена, ни одно лицо не остается без участия в этом
постепенном развитии, и, если можно та,к выразиться,
всякий винтик на своем месте — играет свою особенную

роль в целом происшествии. Великая катастрофа тихо,
но неизбежно подготовляется отдаленною ревностью
мистрис Снагсби и тайным мщением прогнанной гор-
ничной леди.
Но главное превосходство, в котором ни один совре-
менник не может сравниться с Диккенсом, мы находим
в образе действий мистера Бюкта, чиновника-следовате-
ля, который с необыкновенным искусством проникает,
так сказать, всасывается в самое сердце запутанной
тайны; так что мы невольно соглашаемся с мнением
сэра Лейчестера Дедлока, который видит в этом следо-
вателе существо сверхъестественное, судя по его непо-
нятной хладнокровной находчивости и его удивительным
познаниям.
Исключая нескольких преувеличений,— говорит тот
же журнал,— ни один прежний роман не удался так
Диккенсу. .Бедный, жалкий мистер Джеллиби, потеряв-
ший и волю, и жизнь, и всякую энергию под неодолимым
влиянием беспокойного характера своей супруги,— тан-
цевальная школа, в которой дочери африканского мис-
сионера находят свое призвание,— родственники, толпя-
щиеся вокруг сэра Лейчестера Дедлока и наполняющие
все углы его обширного дома, очерчены с той меткостью,
которая свойственна одному Диккенсу. Линкольншир-
ский баронет, несмотря на свою пустоту, тщеславие и ро-
довые предрассудки, настоящий джентльмен. Нам не
говорят этого, но мы это чувствуем. Жена его очерчена
не так удачно.
Это — второе издание мистрис Домби, только не-
сколько величественнее. Кавалерист Жорж — лицо но-
вое; в нем мистер Диккенс мастерски выразил ту про-
стоту, сентиментальность и легковерие, которые часто
сообщает человеку суровая жизнь в лагере или на воен-
ном корабле».
Но не будем перебирать одно за другим интересные
лица Диккенсова романа. На.м хотелось только слегка
намекнуть на содержание «Холодного дома» и предупре-
дить читателей, какое наслаждение ожидает их при чте-
нии этого нового романа того автора, которого так по-
любили у нас на Руси.

Декабрь 1853 г.
Арктические новости. - Открытие северо-восточно-
го прохода из Тихого океана в Атлантический. -
Капитан Мек-Клюр и его подвиги. - Английская
национальная опера. - Заседания Британского об-
щества для распространения знаний: заключения
английских ученых об этнографии наших остзей-
ских провинций
...Мы попросим наших читателей перенестись с нами
в ту отдаленную сторону, куда даже не залетала смелая
мысль древних, далеко за границу вечного мрака, к
арктическому полюсу. В этом недоступном пространстве,
где природа связала в один таинственный узел три час-
ти земного шара, могло до настоящего времени свободно
разгуливать воображение картографа; но теперь и сюда
проникла неодолимая любознательность (человека, же-
лающего во что бы то ни стало узнать самые отдален-
нейшие точки своего временного жилища.
Многочисленные экспедиции, отправленные для отыс-
кания сэра Джона Франклина, которые, может быть,
уже и наскучили нашему читателю, но за которыми мы
не переставали следить, с полной уверенностью, что на-
стойчивое и благородное стремление не может остаться
без плодовитых результатов,—приходят к своему оконча-
нию.
В октябрьской книжке «Современника» мы уведомля-
ли, что пароходное судно «Феникс» отправилось из Анг-
лии для поддержания сношений с эскадрой сэра Эдуар-
да Бельчера, отправившейся, в свою очередь, на поиски
за сэром Франклином. Уведомляли «мы также и о том,
что известия с «Феникса» ожидаются не ранее ноября.
Теперь эти известия, весьма обширные и занимательные,
получены-. Вопрос, так долго занимавший географов:
существует ли на севере Америки водное сообщение .меж-
ду Атлантическим и Тихим океанами?—вопрос, в про-
должение двух столетий вызывавший предприимчивость
всех мореходных наций, решен окончательно. Капитан
Мек-Клюр (M'Clure) успел проникнуть через Берингов
пролив и подвинуться к западу на такое расстояние, что
в настоящее время он находится уже в шестидесяти ми-
лях от Мельвилева залива, посреди замерзнувшего мо-
ря, и ждет только весны, чтобы воротиться в Англию

по водам Атлантического океана,— следовательно, объ-
ехав северный берег Америки.
— Но это счастливое известие помрачается тем об-
стоятельством, что храбрый капитан, открывший, нако-
нец, этот северо-восточный проход, который другими, по
такому же праву, называется северо-западным, не напал
на следы сэра Джона Франклина и его несчастных спо-
движников, в гибели которых начинают все убеждаться.
Отправляясь в свою смелую экспедицию, капитан
Мек-Клюр выразил твердую уверенность, что он или
найдет сэра Джона Франклина, или пройдет из Тихого
океана в Атлантический. В географическом смысле эта
последняя проблема уже в настоящее время решена
окончательно: существование такого прохода не подле-
жит более сомнению. Но судьба самого капитана и его
экипажа находится еще в льдистых и таинственных объ-
ятиях арктического моря. «Тайна науки, которой так
долго добивались люди,—говорит «Атенеум»,— вырвана,
наконец, у сурового духа Севера; но другая тайна, более
интересующая сердце человека и за которой так долго
сладило внимание -многих наций, покрылась еще боль-
шим мраком».
Капитан Мек-Клюр был первым лейтенантом на ко-
рабле «Ентерприз» (Enterprise), под начальством сэра
Джемса Росса, и вызвался добровольно участвовать во
второй экспедиции, отправившейся к Берингову проливу.
Он «был назначен командиром Инвестигатора, сопровож-
дающего Ентерприз, которым теперь уже командовал
капитан Коллинсон. Эскадра Жоллинсона достигла Бе-
рингова пролива в начале весны 1850 года. Но коман-
дир ее скоро принужден был сплошною массою льдов
воротиться в Гонг-Конг, где и зимовал капитан Мек-
Клюр, оставшись один, несмотря на сигналы к возврату,
поданные с «Геральда» капитаном Келлеттом, старшим
офицером этой эскадры, отправился вперед с твердым
намерением открыть проход в Атлантический океан,
принимая на себя всю ответственность в нарушении
приказа. К счастью, смелость его увенчалась успехом, и
замечательно, что тот же капитан Келлетт, с которым
Мек-Клюр с последним расстался на западе, через три
года первый встречает его на востоке, со стороны Мель-
вилевых островов.
Из обширных депешей, доставленных «Фениксом» от

капитана Мек-Клюра, мы узнаем, что «Инвестигатор»
5 августа 1850 года обогнул мыс Барро, северо-восточную
оконечность Берингова пролива, и, держась берега, на-
правился на восток; 9-го капитан Мек-Клюр миновал
устье Кольвиля, а 11-го показался остров Джонса, на
котором найдено было много наносного леса. Здесь ка-
питан, выйдя на берег, увидел несколько дикарей, из
которых у одного было ружье с именем Барнета и с оз-
начением 1840 года на замке. Экипаж «Инвестигатора»
на несколько пудов табаку выменял у этих дикарей зна-
чительное количество семги и диких уток. Воровские на-
клонности эскимосского племени, о которых говорят и
другие путешественники, замечены были также и капи-
таном Мек-Клюром. Борясь с сильным противным тече-
нием, «Инвестигатор» достиг Пелевых островов только
21 августа, а 24-го уже обогнул мыс Варрен, находя-
щийся близ мыса Басерста. Здесь депеши рассказывают
одно обстоятельство, которое требует еще объяснения.
Пристав к мысу Варрен, экипаж «Инвестигатора»
увидал двух туземцев, которые угрожающими жестами
хотели, казалось, удержать их от высадки. Много труда
стоило успокоить дикарей; но когда, наконец, это было
достигнуто, то они объявили, что все их племя, завидев
корабль, поспешило удалиться от берега, думая, что
«Инвестигатор» пришел отомстить за смерть белого че-
ловека, которого они убили несколько времени тому
назад. Они с помощью переводчика, находящегося на па-
лубе «Инвестигатора», рассказали, что несколько белых
людей в лодке пристали к этому берегу и, выйдя на
него, выстроили себе дом и жили в нем, что одного из
них туземцы убили, а другие скрылись неизвестно куда.
Они обещали показать даже место, где похоронен был
убитый. Но густой туман помешал капитану заняться
разрытием могилы и заставил его (?) воротиться на ко-
рабль. Нельзя не пожалеть, что капитан, быв так близко
от главной цели своих розысков, оставил ее так легко.
Однако он вместе с переводчиком осмотрел хижины,
где, по словам туземцев, жили несколько времени белые
люди. Пять хижин, стоящих рядом, подали сначала не-
которую надежду; но, осмотрев их ближе, капитан убе-
дился, что они почти сгнили, и не мог отыскать в них ни
малейшего следа пребывания белых. По всей вероятно-
сти, эти хижины были выстроены очень давно, и эски-

мосы говорили о каком-то давно случившемся проис-
шествии, перешедшем у них в предание. Таким образом,
история, выдуманная Адамом Беком об истреблении бе-
лых людей эскимосами, находит как будто подтвержде-
ние; но самое это подтверждение сомнительно. Весьма
трудно' поверить, чтобы эскимосы так добровольно со-
знались белым в своем преступлении, за которое они
ждали наказания. Все эти истории об истреблении белых
людей эскимосами .как нельзя более совпадают, одна-
ко ж, с известием, доставленным в 1848 году в лондон-
ское адмиралтейство от Макферсона, в котором, между
прочим, говорится следующее:
«Сюда пришло известие с берегов Пиля, что эскимо-
сы видели на восток от реки Маккензы две большие лод-
ки, в которых было много белых людей. Эскимосы пока-
зывали при этом ножи, веревки и проч., променивая их
индейцам, живущим на берегах Пиля, и говоря притом,
что все эти вещи они получили от белых людей. Не мо-
жет ли это быть экипаж Франклина или Рэ?»
Нельзя не сознаться, что весь этот рассказ как нельзя
более сходится с рассказом капитана Мек-Клюра, и же-
лательно бы было, чтоб Гудзон-Байская компания взя-
ла на себя труд разъяснить окончательно эти темные
слухи.
Несмотря на незначительную глубину моря, «Инвес-
тигатор» продолжал безопасно свое плавание вдоль бе-
рега, на восток, и 6 сентября достиг мыса Парри. С этого
места капитан Мек-Клюр увидел по направлению к
В.С.В. высокий берег и, определив его астрономическое
положение, назвал его Островом Берринга. Через два
дня после этого открытия капитан приметил землю по
направлению к С.С.В. и назвал ее Землею принца Аль-
берта. Эта земля есть только продолжение земель Вол-
ластона и Виктории и простирается к северу до 73° 2 Г
долготы и к западу до 112° 48' широты. Здесь капитан
Мек-Клюр был близ того самого места, которого достиг
Рэ (Reu) в 1851 году. Отсюда «Инвестигатор» отправил-
ся по каналу, названному Проливом принца Валлийско-
го и отделяющему остров Берринга от Земли принца
Альберта. Этот пролив, направляющийся к северо-вос-
току, мог, по всей вероятности, привести бесстрашного
капитана к южным берегам Мельвилевых островов, ко-
торых успели достичь другие экспедиции, прибывшие

туда с восточной стороны. В проливе принца Валлий-
ского открыто было «Инвестигатором» несколько не-
больших островков, и на одном из них капитан оставил
трехмесячную провизию для шестидесяти шести человек,
лодку и некоторые снаряды. Экспедиция продолжала
свое плавание по каналу довольно спокойно до 11 сен-
тября, но в этот день показалось множество льдин, ко-
торые окружили судно со всех сторон и едва было его
Не уничтожили. Страшная борьба со льдом продолжа-
лась до 8 октября, когда, наконец, море окончательно
замерзло. Остановленное таким образом судно находи-
лось почти у самого северо-восточного выхода из кана-
ла. Здесь простояло оно всю зиму, в продолжение кото-
рой капитан Мек-Клюр постоянно рассылал сухопутные
экспедиции, и известия, доставленные ими, убедили его
окончательно, что пройденный им канал открывается
непосредственно в пролив Барро. Существование северо-
восточного прохода в Атлантический океан не подлежа-
ло более ни малейшему сомнению. Если бы море только
несколько дней еще оставалось открытым, то экспедиция
совершила бы весь замечательный переезд не более как
в два с половиною месяца.
Легко представить, с каким нетерпением дожидался
экипаж «Инвестигатора» лета 1851 года. Капитан вос-
пользовался весною, чтоб осмотреть Волластонову зем-
лю в северо-восточном и юго-восточном направлениях.
Во время этих экспедиций несколько раз встречались
племена эскимосов, которые, очевидно, никогда еще не
видали белых людей. Они были спокойны и миролюбивы.
14 июля 1851 года море вскрылось без большого вол-
нения, и «Инвестигатор» снова свободно плавал по во-
дам. Огромные усилия были употреблены, чтобы выйти
из канала; но после многих попыток дальнейшее дви-
жение экспедиции было совершенно остановлено 16 ав-
густа сильным северо-восточным ветром, гнавшим на-
встречу судну огромные массы льда. В этот день экспе-
диция находилась под 73° 14' широты и 115° 35' долготы.
Видя невозможность пробиться далее, капитан Мек-
Клюр решился воротиться назад и, объехав с юга Бер-
рингов остров, направился к северу, вдоль его западных
берегов. Преодолев страшные опасности, капитан достиг
северо-восточного угла Беррингова острова только
24 сентября, а в этот день корабль снова замерз. Если

бы море к востоку было открыто, то экспедиция через
день была бы уже в проливе Барро, сообщение которого
с Ланкастерским давно уже известно и испытано. Но, к
несчастью, корабль замерз и оставался в этом положе-
нии и в тот день (10 апреля 1852 года), .когда писана по-
следняя депеша капитана, достигшая только теперь в
Англию. Судно находится под 74° 6' северной широты и
117° 54" западной долготы. Положение судна, по опи-
санию капитана, весьма благоприятно: большой риф
защищает его от напора льдов.
В апреле 1852 года небольшая экспедиция с палубы
«Инвестигатора» достигла по льду до Мельвилева ост-
рова, где оставила документ, дающий известие об ус-
пехах и положении «Инвестигатора». Эти депеши, к
счастью, были найдены офицерами капитана Келлетта,
которые также решились оставить свое замерзшее судно.
Они немедленно приступили к открытию сношений с
экипажем «Инвестигатора»,— и тот только может пред-
ставить всю радость свидания лейтенанта Пима, назна-
ченного в эту экспедицию капитаном Келлеттом, с ка-
питаном «Инвестигатора», кто испытал весь ужас и ску-
ку долгого заключения посреди бесконечных льдов.
Слишком поспешно было бы предсказывать, что «Инвес-
тигатор» не освободится в этом году из своей льдистой
тюрьмы, но, полагаясь на один высокий арктический
авторитет и судя по необыкновенному количеству льдов,
появившихся это лето в Барровом проливе и в морях к
югу и западу от Мельвилева острова, мы с достовер-
ностью можем заключить, что корабль еще до сих пор
не двинулся.
Опасность арктического плавания вблизи полюсов
лучше всего выражается в простом и спокойном донесе-
нии капитана Мек-Клюра.
«Мое намерение,— пишет он,— воротиться, если воз-
можно, в этом же году (1852) в Англию, коснувшись
Мельвилева острова и порта Леопольда. Если же о нас
не будет слуха, то значит, что мы попали к полярным
льдам или на западную сторону Мельвилева острова:
и в том и в другом случае посылать к нам помощь будет
совершенно напрасно, потому что всякое судно, прибли-
зившееся к сплошным полярным массам, необходимо
разобьется. А потому запасная провизия и запасное
судно в месте нашей зимней стоянки будут для нас луч-

шею помощью». Это было писано в прошедшем году, и
теперь начаты уже розыски «Инвестигатора» по пути,
указанному капитаном Мек-Клюром.
Насчет возможности плавания через северо-западный
пролив, составляющий предмет великой географической
важности, капитан Мек-Клюр замечает: «Корабль не
может надеяться пройти к западу «через полярное море,
потому что чистое пространство вдоль берегов весьма уз-
ко, ветер противный и масса льда непроницаема. Но че-
рез пролив принца Валлийского, придерживаясь амери-
канских берегов, проход мне кажется возможным. На-
носного дерева весьма много на восточных берегах .про-
лива принца Валлийского и на американских берегах,
что дает большое удобство. На окрестных холмах во всю
зиму очень много показывается северных оленей и зай-
цев, и мы сделали большой запас. По наблюдениям, де-
ланным мною, оказалось, что направление морского те-
чения идет к востоку».
В апреле 1852 года здоровье экипажа находилось в
прекрасном состоянии; но в продолжение зимы он много
терпел от цинги, жертвою которой сделались, впрочем,
только двое.
Из донесений капитана Келлетта видно, что он сна-
рядил экспедицию осведомиться о состоянии здоровья
экипажа «Инвестигатора» и передать приказание капи-
тану Мек-Клюру, что если у него не осталось более двад-
цати человек совершенно здоровых и желающих добро-
вольно следовать за ним, то чтобы он оставил свой ко-
рабль. Думают, что это приказание будет исполнено, и
капитан Ингельфильд, храбрый начальник «Феникса»,
привезшего все эти известия, уведомляет, что сэр Эду-
ард Бельчер ожидает прибытие экипажа «Инвестигато-
ра» на пароходе «Интерприз» и для принятия людей на-
значил корабль «Hope-Стар» (Северная звезда), кото-
рый должен будет отвести их в отечество *.
Лондонское адмиралтейство, по случаю депеш, по-
лученных с «Фениксом», издало -превосходную карту,
показывающую северо-западный проход, открытый «Ин-
вестигатором», и все берега, определенные с 1848 года
различными экспедициями, отправленными для отыска-
ния сэра Джона Франклина, под начальством сэра
* The Athenaeum.

Росса, Бельчера и других арктических героев. Огром-
ное число экземпляров этой карты разошлось в несколь-
ко дней *.
Нам остается еще сообщить читателям содержание
депешей самого сэра Эдуарда Бельчера и его сподвиж-
ников, которые достигли если не столь резких, как от-
крытие прохода из Атлантического океана в Тихий, то
еще более любопытных результатов, много обещающих
в будущем. Но так как эти депеши весьма обширны и мы
«не считаем себя вправе сокращать их содержания, а в то
же время не хотим отнять места и у других новостей, то
откладываем окончание отчета об успехах арктических
экспедиций до будущего месяца.
Теперь же прибавим еще несколько отрывков из де-
пешей капитана Мек-Клюра, в которых рассказываются
различные случаи его опасного путешествия, и перейдем
потом к новостям другого рода.
Возьмем несколько из этих происшествий, помещен-
ных в «Английской иллюстрации».
«Принцевы острова, открытые капитаном Мек-Клю-
ром в проливе принца Валлийского и названные им по
именам членов королевской фамилии, составляют груп-
пу небольших скалистых островов. Вблизи этих-то
островов «Инвестигатор» был осажден плавучими льда-
ми. Рассказ капитана Мек-Клюра о всех трудностях, ко-
торые он преодолел в это время, познакомит нас с чув-
ствами, обуревающими в этих страшных странах душу
командира, отвечающего за спасение стольких храбре-
цов, доверивших ему свою жизнь.
«Так как, — говорит храбрый капитан в своей депе-
ше, — время навигации приближалось уже к концу,
о чем достаточно говорили и наставшие холода и ледя-
ной череп, покрывающий море в тихую погоду, то дол-
жно было подумать об избрании мер для безопасности
судна. Представлялись следующие: возвратиться на юг,
где море еще было открыто, и попробовать отыскать
удобную пристань в одном из заливов южного берега
Берринговой земли, из которых ближайшая, по всей ве-
роятности, находится в шестидесяти милях. Но в случае,
если бы не отыскалось такого безопасного места, где
судно могло бросить якорь, то оно было бы поставлено
* The Illustrated London News.

в самое худшее положение, подвергаясь и сильному вол-
нению и огромным массам льда, которые свободно рас-
хаживают по открытому полярному морю и от которых
мы были здесь защищены Принцевыми островами. Про-
должая же идти далее к северо-востоку по проливу
принца Валлийского, судно подвергалось одной опасно-
сти— зазимовать посреди замерзшего моря. Я решился
на последнее, рассуждая, что было бы неблагоразумно
покинуть положение, завоеванное с таким трудом и с та-
кими опасностями, из одной отдаленной надежды —
найти спокойную гавань для зимовки. Мне не хотелось
терять ни одной уже пройденной мили этого опасного пу-
ти, которыми я должен дорожить, если хочу достичь
каких-нибудь дельных результатов от этой поездки. Воз-
вратясь назад, мы потеряли бы все преимущества, добы-
тые целым сезоном навигации, тем более что, находясь
неподалеку от Наносной земли (Bann's Land), мы шли
по тому самому направлению, которое должен был из-
брать сэр Джон Франклин, если желал достичь мыса
Вокера (Wolker). Я считал наше положение самым бла-
гоприятным для достижения этих результатов, которые
были предназначены мне в инструкции лорда-комиссара
адмиралтейства, и хотел только дождаться удобного
времени, когда бы мог отправить различные экспедиции
для важных и любопытных открытий».
Должно сознаться, что опыт был несколько опасен;
но, к счастью, он увенчался успехом, «Инвестигатор»,
как мы уже говорили, замерз вблизи Принцевых остро-
вов и провел там всю зиму 1850/51 года. В марте меся-
це капитан Мек-Клюр начал свои разыскания. Он скоро
убедился, что ни сэр Джон Франклин и никто другой не
были прежде его в этих местах, страшно .пустынных, на
которых не было открыто ни малейшего следа пребыва-
ния образованного человека.
Картина судна, решившегося замерзнуть и стоящего
посреди пустынного моря, покрывающегося льдом, вбли-
зи совершенно обнаженной скалы, снята, как и несколь-
ко других, одним моряком из экипажа «Инвестигатора»
и прислана в Англию.
Но вот другая картина, не столь монотонно печаль-
ная, но не менее ужасная,- картина корабля, вынося-
щего страшную северную, снежную бурю, посреди ледя-
ных громад, грозящих раздавить его каждую минуту. Та-

кую бурю выдержал «Инвестигатор» 23 «сентября уже на
севере Беррингова острова, за день до этого времени,
когда капитан решился, наконец, остановиться и вы-
брать место для зимовки, в котором и провел зиму
1852/53 года. Во все продолжение бури «Инвестигатор»
летел почти на всех парусах, по девяти узлов в час; да и
не мог иначе, потому что громадные льдины оставляли
ему самый узкий проход и, расколыханные бурей и вол-
нением, каждую минуту грозили сдвинуться вовсе и раз-
давить дерзкий корабль. Понятно, что после такой
опасности капитан обрадовался довольно безопасному
заливу, где «Инвестигатор» мог замерзнуть; понятно так-
же и чувство, заставившее бесстрашных моряков наз-
вать этот залив заливом Милосердия (Bey of Merey).
Третья картина, достигшая в Лондон с борта «Ин-
вестигатора», изображает его положение у Балластового
берега (Ballast Beach) Беррингова острова, где этот ко-
рабль замерз внезапно 20 августа и простоял до 11 сен-
тября, подвергаясь сильнейшему давлению льдов, кото-
рые каждую минуту грозили раздавить его. Кораблю,
защищенному, к счастью, огромной массой льда, упер-
шейся в берег, стоило неимоверных усилий удержаться
от напора льдин, несшихся при свежем ветре с ужасаю-
щей скоростью.
Храбрый капитан «Феникса», Ингельфильд, с под-
вигами которого мы уже познакомили наших читателей
в предыдущих фельетонах, прибыв в Вулич, получил
письмо от адмиралтейства, где лорд-комиссар адмирал-
тейства выражал капитану «Феникса» и его сподвиж-
никам искреннюю благодарность и в то же время со-
жаление о преждевременной гибели французского моря-
ка лейтенанта Белло. Письмо это прочитано было всему
экипажу и принято с восторгом» *.
Теперь еще несколько слов об участи храброго Белло.
Французский лейтенант во второй раз принял участие
в арктической экспедиции. Он погиб во время бури, ста-
раясь пробраться по льдам. Англичане и французы вмес-
те сооружают ему памятник, на который собраны уже
значительные суммы.
Но не пора ли нам, до следующего месяца, оторвать-
ся от интересных полярных льдин и оставить бесстраш-
* The Illustrated London News.

ного капитана, который заставил «ас забыть, что мы
должны передать еще много других новостей?
— Соблазняясь успехом французских опер: Большой
и Комической, англичане начинают не на шутку забо-
титься о заведении своей национальной оперы. Говорят,
что Дрюриленский театр назначается для этой цели
на будущий сезон и что даже состав будущей англий-
ской оперы уже готов: имена г-жи Клары Новелло,
мисс Луизы Пайн, мистера -и мистрис Ривз и
мистера Бейс предполагаются достаточными для того,
чтобы дать успех этому предприятию, которое, впро-
чем, уже не новость; но на этот раз надеются избе-
жать неудачи.
«Не странно ли,—говорят английские журналы,—
что в такой /музыкальной стране, как Англия, нет посто-
янной и самостоятельной национальной оперы! Италия
наполняет все оперные сцены, и итальянцы не знают ни-
какой другой оперы, кроме своей народной. Германия
и Франция начали подражанием Италии, но скоро соз-
дали и свою национальную оперу, и в обеих этих стра-
нах она находится на высшей степени совершенства.
Германия, конечно, имеет над нами [англичанами] мно-
го преимуществ, потому что она, подобно Италии, может
быть названа страною высокомузыкальной; но ни один
француз не станет (?) оспаривать у Англии музыкального
первенства, а между тем какая огромная разница между
парижской и лондонской национальной оперой! Когда
француз говорит, что отправляется в оперу, то разумеет
при этом оперу французскую, свою собственную (Боль-
шую оперу — grand Opera), где собирается все лучшее
общество, и Итальянская опера — для француза не бо-
лее как театр итальянцев (Theatre des italiens). В Лон-
доне, напротив, под именем оперы понимают всегда опе-
ру итальянскую, а английская опера не имеет даже осо-
бого дома, который бы она могла назвать своим.
В настоящее время Париж имеет не только свою Боль-
шую оперу (grand Opera), которою он гордится, но еще
и Комическую оперу (Opera comique), большой и пре-
красный театр, великолепно обставленный и каждый ве-
чер наполняющийся лучшим обществом. В Лондоне же,
можно сказать, вовсе нет английской оперы, потому что
этим именем нельзя назвать нескольких певцов и певиц,
отыскивающих себе место то в том, то в другом театре

второй руки; а посещать эту оперу «считается в модном
свете неприличным.
Почему же это должно быть так, а не иначе? Разве
в Англии недостаток в музыкальных гениях? Напротив,
имена наших композиторов: Бишопа, Барнэта, Бальфа,
Валласа, Макфаррена, Лодера, Сморта, Мори и дру-
гих,—могут составить такой блестящий список, которого
не превзойдут ни Франция, ни Германия, ни даже Ита-
лия [Не слишком ли уж?]. Вокальный талант англичан
может уступать только вокализации итальянцев, и наши
первые певцы превосходно знают и понимают музыку.
Отрицать существование в Англии голосов — грубая
ошибка, происходящая оттого, что мы придаем слиш-
ком большое значение мнениям иностранцев об этом
предмете...»
Англия бесспорно может иметь свою оперу; но будет
ли эта опера в самом деле национальная? Это другой
вопрос. Если певцы будут англичане, если либретто бу-
дет на английском языке, но если, в то же время, артос-
ты, композиторы и исполнители будут изо всех сил под-
ражать итальянцам или немцам, то не лучше ли уж
смотреть на оригиналы, чем на подражания, которые,
судя по страшной противоположности в характерах
итальянцев и англичан, никогда .не могут быть удачны?
Национальная опера, основанная только на подража-
нии, только для того, чтобы иметь свою оперу, никогда
не достигнет самостоятельной ступени -в искусстве. При-
нимая музыку за одну из форм выражения националь-
ного характера, мы убеждены, что нет народа, который
бы не имел своего особого музыкального гения. Лучшим
доказательством тому могут служить народные песни
всех племен, из которых не стыдились черпать лучшие
композиторы. Но от песен до оперы — еще далеко. До-
станет ли музыкального гения англичан на то, чтобы
создать оперу? Достаточно ли развит он для того, что-
бы, не покидая своей национальной особенности, а, на-
против, разрабатывая и очищая ее, возвысить эту осо-
бенность до общечеловеческой музыкальной идеи, новой,
но понятной каждому, которая могла бы расширить об-
ласть музыкального мира, занятую теперь по преимуще-
ству итальянцами, немцами и отчасти французами? Это
еще вопросы нерешенные. Страстный, живописующий,
пластический характер итальянца, глубокое и мечта-

Тельное направление Германии, болтливая, щебечущая
живость француза создали для себя общепонятную му-
зыкальную форму, которая выработалась у них (конеч-
но, не в одинаковой степени) до создания опер; но най-
дет ли себе такую форму практический, сдержанный и
в то же время глубокий и задушевный юмор англичанин,
выразившийся так художественно в высоких образцах
литературы,— этого мы >не беремся решить. Мы Думаем,
что для выражения этого характера нужен гений с та-
кими же силами в музыке, .какими обладал Шекспир в
поэзии.
Только такой артист мог бы передать нам в звуках
всю высокую гармонию, которую чует душа в «Летней
ночи» Шекспира.
Эта волшебная фантазия, невольно уносящая вас в
прихотливый мир чудес, появилась с новым великолепи-
ем на сцене одного из лондонских театров.
«Летняя ночь» (или, лучше сказать, «Грезы в летнюю
ночь») редко дается «а английских театрах,— не пото-
му, что бы она была слишком воздушна для сцены, но
потому, что хорошее исполнение ее требует огромной
труппы и хороших актеров, множество самых разнооб-
разных талантов и глубокого изучения. Мисс Купер
(Елена) и мистер Фельз чудесно выполнили свои роли,
обстановка пьесы была великолепна, декорация и стран-
ные фантастические костюмы — роскошны; театр был
полон и рукоплесканиям не было конца*.
Но вообще можно сказать, что на сценах английских
театров чрезвычайно мало появляется оригинальных
пьес, и англичане большею частью довольствуются пере-
делками произведений неистощимых французских дра-
матургов и водевилистов. Потому не удивительно, если
новость, появившаяся на дублинской сцене, займет на
некоторое время прочие театры Великобритании.
— В предыдущем номере «Современника» мы сооб-
щили нашим читателям результаты некоторых заседа-
ний Британского общества для распространения зна-
ний; но так как описание этих заседаний все еще про-
должается, то мы считаем не лишним передать содержа-
ние еще нескольких интересных изысканий, представлен-
ных в это образцовое ученое общество. К таким изыс-
* The Illustrated London News.

каниям принадлежит занимательное для нас, русских,
рассуждение, представленное в географическое отделе-
ние общества мистером Латэмом (Lathom) о местно-
стях, занимаемых шведами вне Швеции. В этом рассуж-
дении разрешается несколько этнографических вопро-
сов относительно берегов Ливонии, Эстонии, Курляндии
и Готландии.
Мистер Латэм начинает свое рассуждение замеча-
нием, что местности, занимаемые шведами вне Швеции,
составляют большею частью острова Эстонии. «Одензе
был исключительно населен шведами по языку, одежде
и проч. Руно почти то же. Вормс был разделен между
шведами и эстонцами. Во всех этих местностях шведское
происхождение народонаселения не подлежит сомнению
как по языку, так и по физиономии. В других местах
язык — эстонский, хотя другие характеристические от-
личия народонаселения — шведские. Происхождение и
начало поселения этих шведов не могут быть указаны в
истории с достоверностью. Ливония была страною ливов,
племени, сродного эстонцам и финляндцам. От ливов ос-
тались только слабые следы. [Читатели, следящие за
успехами русской этнографии, имеют уже о ливах более
подробные сведения.] В настоящее время главное наро-
донаселение состоит из леттов [это не совсем справедли-
во], принадлежащих к литовскому племени. Таким об-
разом, ливонцы могут быть названы ливонцами только
в том же смысле, в каком англичане называются бри-
танцами. Они занимают страну, которую прежде зани-
мали ливонцы. Курляндия, по своему теперешнему насе-
лению, тоже страна леттов; но прежде и она была стра-
ною ливов, так что племя, родственное эстонцам и фин-
ляндцам, простиралось некогда за нынешние границы
Восточной Пруссии. Из этого видно, что большие переме-
ны произошли в расселении племен этого края, которое
зависело от того, что литовское племя ворвалось в се-
редину ливов и эстов.
Нынешние пруссаки,— продолжает мистер Латэм,—
могут быть названы пруссами тоже в том смысле, в ка-
ком англичан называют британцами; они заняли страну,
принадлежавшую прежде пруссам. Пруссы принадле-
жали к литовскому племени [это еще сомнительно; неко-
торые весьма удачно доказывают славянское происхож-
дение прежних обитателей Пруссии], так что здесь гер-

манцы ворвались в землю литвинов, как на севере Лит-
ва ворвалась в землю финского племени.
«Готланд (как остров, так и шведская провинция то-
го же имени) был страною готов. Но Восточная Пруссия
была также страною гутонов, то есть готов [тоже вещь
недоказанная], так что на балтийском поморье были
три страны готов; а старая Пруссия была, в противо-
положность Германии, землею литовскою [скорее славян-
ской]. На готов смотрели тоже как на германцев. Поче-
му же это? Потому, что готы, игравшие такую важную
роль в последние периоды истории Рима, были, без вся-
кого сомнения, германцы. Это очевидно и не подлежит
спору; но очевидно также и то, что эти германские го-
ты были готами в том же смысле, в котором англичане
называются британцами и проч. Они заняли землю го-
тов и прежде так не назывались. Если, таким образом,
мы примем, что готы могли быть и не германцы, то до-
казательство, что гутоны и жители Готланда были гер-
манцами, весьма много потеряет своей силы. Оконча-
тельный результат изысканий автора состоит в том, что
все настоящие готы были литовцы, а не германцы, что
Скандинавия была отчасти занята литовскими гутонами
старой Пруссии, прежде чем она была занята настоя-
щими скандинавами. Из тех слов, в которых скандинав-
ский язык отличается от германского, большая часть
принадлежит языку литовскому. Это не единственное до-
казательство. Вся история древней Скандинавии прини-
мает другой характер, если мы признаем тот факт, что
ни одно германское племя не называлось готами, преж-
де чем германцы, проникли в страну этого имени, насе-
ленную совершенно другим племенем» *.
Здесь не место входить в рассуждения о верности
или, вернее, неверности изысканий английского ученого;
но его беспристрастное мнение весьма важно в том от-
ношении, что поддерживает- других, и именно славян-
ских, писателей.
Немецкие историки везде находили немцев, не остав-
ляя решительно места другим народам, и обвиняли в
пристрастии польских и чешских писателей, старающих-
ся отыскать в средневековой путанице народы славян-
ского и литовского племени.
* The Athenaeum.

ИНОСТРАННЫЕ ИЗВЕСТИЯ
1854 г.
Январь 1854 г.
Заграничные слухи о -г-же Рашель. - Перестройки
в Лувре: историческая судьба этого здания. - Кар-
та моря и карта воздуха: лейтенант Мори и его
планы. - Пути ветров. - Вид Парижа и вид Лон-
дона. - Литературные новости: роды английской
литературы и ее новинки в области путешествий
Известие о том, что г-жа Рашель подала в отставку
со сцены Французского театра, судя по злости, с кото-
рою французские фельетонисты говорят об этом проис-
шествии, можно считать справедливым. Они укоряют
г-жу Рашель в неблагодарности и, предполагая, что она
из России захочет отправиться в Америку, предсказы-
вают ей совершенную неудачу. Но, как нам кажется,
г-жа Рашель должна быть благодарна только своему
таланту, и ей не за что особенно благодарить французов.
В ней самой и в игре ее так мало французского, а со-
вершенное неумение французов постигать произведения
других народов лишило великую артистку возможности
развить свой талант в более обширной сфере — в драмах
Шекспира и Шиллера, ,где, как мы думаем, гений ее мог
бы выразить все свое бесконечное содержание.
— При таком почти совершенном отсутствии занима-
тельных новостей в мирах театральном, музыкальном и
литературном не удивительно, что Франция продолжает
вертеть столы и беседовать с Сократами, Шекспирами,
Колумбами и т. п. Об этой странной мании было уже

столько говорено и в наших газетах, что она, верно, при-
скучила русским читателям; но во Франции, Германии и
особенно в Англии дело не ограничивается одними газе-
тами: сочинений о вертящихся столах и о беседах с ними
вышло в этом году такое множество, что они одни могут
составить значительную библиотеку. Если же к этому
собранию присоединить все, что было когда-нибудь пи-
сано о месмеризме, электробиологизме, одилизме и т. п.
нелепостях, то какая длинная и любопытная история са-
мых диких заблуждений «е индивидуальных лиц, но це-
лых поколений откроется глазам здравомыслящего на-
блюдателя. Мания верчения столов составляет весьма
любопытное, не физическое, но психологическое явление,
которое заставило задуматься многих медиков и психо-
логов и вызвало в Англии много весьма важных и заме-
чательных наблюдений над способностью человека об-
манывать самого себя. Этих наблюдений так много и
они так любопытные что им можно бы посвятить особую
статью. Теперь же приведем рассказ одного французско-
го путешественника о том, как угощали его вертящими-
ся и говорящими столами в Нью-Йорке.
«Известно,— говорит он,— что столы начали вертеть-
ся и говорить в Америке. Года три тому назад девицы
Фокс явились первые в Нью-Йорке с этим важным от-
крытием, и через несколько же недель вся Северная Аме-
рика беседовала очень фамильярно с Франклином, Ва-
шингтоном и другими знаменитостями. Люди весьма по-
чтенные, практические, даже государственные, преда-
вались этому удовольствию.
В числе верующих в эти чудеса находился один мой
приятель, негоциант, который, зная, что я скоро уезжаю
из Нью-Йорка, не хотел отпустить меня в Европу, не убе-
див в истинности необычайного американского открытия.
Он пригласил к себе на вечер девиц Фокс, и я, наконец,
увидел эти две знаменитые среды (медиум). Старшей
было около двадцати; младшей, хорошенькой девушке,
около шестнадцати лет. Последняя была очень недурна
собой и казалась такой застенчивой и наивной, что труд-
но было подозревать ее в обмане. Она казалась больной
и утомленной под влиянием внутренних впечатлений.
Старшая, напротив, смотрела очень весело и лукаво и в
ее небольших, выразительных глазах блестела по вре-
менам довольно злая ирония. Живость одной еще резче

выказывала медленные, томные движения другой. Для
дополнения целого, двух сестер сопровождала приятель-
ница, лета и физиономия которой не допускали ни ма-
лейшей мысли об обмане.
Я завладел местом возле мисс Маргариты (таково
было, если я не ошибаюсь, имя .старшей сестры), и опыты
начались над круглым столом, вокруг которого уселись
мы всемером. Раздавшийся скоро стук походил на удар
палкой или каким-либо другим твердым орудием по по-
лу и происходил всегда в том месте, где покоились хоро-
шенькие ножки двух мисс. Стол был покрыт ковром, но
колени моей соседки, за которыми я украдкой присмат-
ривал, были неподвижны. Каждый, кто хотел, предлагал
вопросы, и стол отвечал на них как мог; а я заметил
только, с какой ловкостью люди отыскивают таинствен-
ный смысл в самых нелепых ответах. Пришла моя оче-
редь спрашивать.
— Хочет ли мне отвечать дух? — спросил я по-ан-
глийски.
— Да.
— Не имеет ли он ко мне какой-нибудь антипатии?
— Нет.
— Может ли он привести меня в сообщение с моим
покойным другом?
— Без сомнения.
Мне оставалось только .назвать, с кем я хотел бесе-
довать, и я назвал своего отца, хотя мне сначала и было
совестно мешать это дорогое для меня имя в проделки
подобного рода; но опыт мог иметь некоторую пользу
для легковерных, и я решился.
Дух немедленно отвечал; но когда, после нескольких
незначительных вопросов и ответов, достаточных для то-
го, чтобы убедить присутствующих в желании духа го-
ворить со мной, я вдруг, оставив английский язык, на
котором объяснялся до сих пор, заговорил по-француз-
ски, то дух пришел в совершенное замешательство и
молчал несколько времени.
Я громко спросил по-французски:
— Если отец мой отвечал мне на вопросы, предло-
женные ему на иностранном языке, то неужели он не
будет говорить со мной, когда я спрашиваю его на
родном?
Молчание.

Половина присутствующих не поняла моего вопроса.
Я наблюдал за мисс Маргаритой: она не обращала ни
малейшего внимания на происходившее. Спустя минуты
две таинственный стук снова раздался, и стол, буква по
букве, сказал: Oui, monsieur!
Этот ответ не оставлял более никакого сомнения
в английском происхождении разговаривающего духа.
Во Франции ни один отец не скажет своему сыну «ош,
monsieur!». Это чистый перевод английского «yes, sir!»,
которое в Северной Америке употребляется в самых ин-
тимных семейных разговорах.
После этого невидимка замолчал и не отвечал уже
ни слова на все мои вопросы, хотя и стучал еще несколь-
ко раз, но всегда в тех местах, где находилась мисс
Маргарита.
За ужином, окончившим вечер, я сел возле мисс
Маргариты, стараясь изо всех сил заслужить ее благо-
склонность, и льстил ей напропалую. Шампанское было
отличное, и к концу ужина я успел вызвать несколько
ответов, которые меня окончательно убедили, что отве-
чающий невидимка и мисс Маргарита были одно и то
же лицо.
Скоро я оставил Нью-Йорк, не видав более этой
сметливой девушки, которая, посредством какой-то, ве-
роятно, очень простой хитрости, успела составить себе
знаменитость, порядочное состояние и вдоволь нате-
шиться над людьми весьма почтенными, играя ими, как
марионетками».
Мы привели этот рассказ потому, что, к сожалению,
не в одной Франции продолжают заниматься этими пу-
стяками и тревожить почтенные имена Гомера, Шекспи-
ра, Шиллера, Гёте, заставляя их говорить нелепости.
Не лучше ли бы было употреблять это самое время на
разумную беседу с ними, находя гениальные ответы на
самые главные жизненные вопросы в их превосходных
созданиях? И странно, и дико, и как-то совестно слу-
шать, как задают Гомеру или Шекспиру вопросы вроде
следующих: «Поеду ли я в К-..? Купит ли мне муж но-
вую шляпку? Отчего заболела Амишка?» и т. п.
В Париже теперь один стол, называющий себя по-
просту демоном, составил себе такую славу, что беседы
с ним наперерыв добиваются люди самые почтенные.
Его возят из дома в дом, и если большей частью он гово-

рит глупости, то ведь это из упрямства, из желания по-
смеяться над спрашивающими. Отчего же и ему не по-
капризиться и не подурачиться? *
Едва только мы окончили эти строки, как новый
фельетон бельгийской газеты, фельетон умного и весе-
лого Жюля Леконта, заставил нас прочитать еще целую
страницу нелепостей, высказываемых самым, серьезным
тоном **. Коли это шутка, то она выходит из всяких пре-
делов и, главное, начинает надоедать.
Трудно поверить, а между тем это факт, что нелепей-
шая мания столоверчения и беседа с ним не только об-
летела весь образованный мир, но и не перестает зани-
мать его в продолжение целого года. Смешно видеть,
как люди, наскучившие всем, которым нечего делать,
потеряв всякую веру в свой собственный здравый рас-
судок, начинают верить в разум столов и корзинок; но
грустно, когда это же самое заблуждение увлекает лю-
дей добродушных и простых, которые могли бы гораздо
с большей пользой употребить свое свободное время.
Что же сказать об ученых и писателях, издателях журна-
лов и газет, которые, вместо того чтобы противодейство-
вать нелепому предрассудку, распространяют его в низ-
ших слоях общества, еще слепо верующих печатному?
Стыдно!
— Но перейдем к более действительным и более ве-
селым предметам.
К Парижу и его пустому занятию теперь как нельзя
более прилагается известный стих Грибоедова:
«Дома новы, да предрассудки стары».
В самом деле, Париж так перестроился, что многих
его улиц нельзя узнать. Лувр — создание трех веков
и самых разнообразных правительств — приходит
к окончанию. В этом дворце, который, при своем соеди-
нении с Тюльери и при значительных прибавлениях на-
стоящего времени, сделается огромнейшим зданием во
всей Европе, соединено множество зданий, возникших
в разных местах и в разное время и которые были раз-
делены между собою значительными пространствами,
обширными отелями, улицами и даже целыми квартала-
ми. Идея соединить все эти разнообразные здания в одно
* L'Illustration.
** L'Indep. Belge.

не могла прийти в голову первоначальным строителям
Лувра и показалась бы им, конечно, невозможною.
Старый феодальный Лувр Филиппа-Августа, существу-
ющий уже семь столетий, послужил основанием тепе-
решнему зданию. В XIV столетии Карл V пытался пе-
ределать во дворец угрюмый и укрепленный замок, уве-
личив его принадлежности и внеся в него веселые сады,
полные роскошных деревьев. Но глубокие рвы окру-
жали его по-прежнему, и высокие остроконечные башни
по-прежнему возвышались над ними. От древнего Лувра
ничего не должно было остаться, кроме земли, на кото-
рой он стоял. Но в те времена не достигли того искусства
в разрушении, которым щеголяет наше, и переделка
происходила медленно. Только Франциск I, разрушив
один угол старой крепости, успел выстроить на месте
его дворец. Прежде всего он разрушил большую башню
и смело заменил средневековую архитектуру архитекту-
рою Возрождения. Это преобразование нашло себе со-
чувствие в лучшей и образованнейшей части французско-
го общества, которое тогда, в итальянских войнах
Карла VIII, Людовика XII и Франциска I, познакоми-
лось с гениальными созданиями великих архитекторов
Италии и приобрело вкус к изучению древностей. Го-
тический стиль, господствовавший до того времени
во Франции, достигнув своего высшего развития и в то же
время крайней степени изысканности и обилия украше-
ний должен был уступить свое место стилю новому.
Классическое искусство было, таким образом, введе-
но в готическую крепость. Это нововведение сделал,
однако ж, не итальянец, а француз Пьер Леско (Pierre
Lescot), произведение которого, поглощенное поздней-
шими прибавлениями, существует, однако, и до сих пор
в углу, образуемом южным и западным крыльями лувр-
ского дворца.
Но мы не имеем цели следовать за всеми различными
преобразованиями и прибавлениями, которым подвер-
гался Лувр в продолжение многих столетий, и хотим
только обратить внимание на длинную галерею, иду-
щую параллельно с Сеною и соединяющую Лувр
с Тюльери.
Генрих II продолжал работы, начатые Франциском I:
угловой павильон, где в настоящее время находится зал
Семи Каминов (Sept Cheminees), и два угла, которые

впоследствии сделались вдвое длиннее, были окончены
при Генрихе. За этим периодом деятельности и переде-
лок следовал для Лувра период покоя. Таких периодов
было много. Екатерина Медичи, архитектурные капризы
которой приготовили столько огромных затруднений
позднейшим архитекторам и правительствам и которая
положила начало почти всем монументальным зданиям
Парижа, теперь только приходящим к окончанию, оста-
вив прежние постройки в Лувре, начала новые. В самом
деле, многое должно было не нравиться ей в Лувре,
кроме нестройного противоречия двух архитектурных
стилей, встречающихся здесь на небольшом простран-
стве, кроме развалин и лесов, попадающихся повсюду;
она могла видеть на изящном фасаде работы Пьеро
Леско, скульптурные произведения Жака Гужона и По-
ля Понса, увековечивших страсть Генриха II и щедро
рассыпавших повсюду гербы и эмблемы Дианы де
Пуатье. Но что бы то ни было — отвращение ли, необ-
ходимость ли обширнейшего помещения или простой
каприз,— только Екатерина Медичи приказала вы-
строить новое крыло, идущее перпендикулярно Сене, от
юго-восточного угла Лувра. Это было простое одно-
этажное здание, прикрытое террасой, «а которой в на-
стоящее время находится галерея Аполлона. Долго не
находили объяснения, почему появилось это странное
здание, выходящее совершенно из программы Лувра,
и оно-то заставило более нежели удвоить в нынешнем
Лувре длину пространства между длинною галереею,
параллельною Сене, и северною галереею, которую окан-
чивают в настоящее время со стороны улицы Риволи.
Екатерина же выстроила и ту галерею, в которой хоте-
ла было устроить залу антиков, но вдруг, по какому-то
непонятному капризу, бросила все работы, начатые ею
в Лувре, и начала строиться совсем в другом месте —
за городской стеной, посреди полей, где стояли несколь-
ко загородных домов, приобретенных уже Франциском I.
Она разрушила эти здания и на месте их поручила
своим архитекторам, Филиберту Делорму и Бюллану,
выстроить дворец. Этот дворец и был Тюльери. Она го-
рячо принялась за постройки, сама наблюдала за рабо-
тами и торопила архитекторов, но вдруг ей все это на-
доело, и она перенесла свою лихорадочную деятель-
ность в другой квартал Парижа, в Суасонский отель,

принадлежавший обществу Кающихся дев, которых она
оттуда переместила. Здесь, наконец, она остановилась.
Тюльерийский дворец, по плану Филиберта Делор-
ма, должен был образовать четырехугольник; но в то
время он представлял только одну сторону этого четы-
рехугольника, которому долго не суждено было замк-
нуться. Со стороны Лувра тоже начата была новая га-
лерея.
«Таким образом, Екатерина Медичи, повинуясь свое-
му прихотливому вкусу, назначала главные точки со-
временного здания, между которыми целые века должны
были разрушать и созидать. Она завешала потомству
страшные издержки, которые теперь только выплачива-
ются окончательно, и без намерения имела самое силь-
ное влияние на развитие капитальной части топографии
Парижа. Посмотрим же, как эти работы, поистине
случайные, были продолжаемы их наследниками.
К несчастью, неизвестно с достоверностью, кому
принадлежит постройка той самой важной, самой жи-
вописной части Луврской галереи, которую в наше вре-
мя с таким умом и таким вкусом украсил архитектор
Лувра г-н Дюбан. Можно бы примириться с этим незна-
нием, кто выстроил лучшую часть Луврской галереи,
если бы в этой постройке не было некоторых особенно-
стей, раздражающих любопытство. На запад от па-
вильона, образующего крайнюю оконечность галереи,
выстроенную Екатериной Медичи, и открывающегося
на набережную окном, известным в народе под именем
окна Карла IX, находится здание с пятью окнами.
В симметрии с ним стоит точно такое же здание на во-
сток от павильона des Lesdiguieres. Эти два здания со-
ставляют как бы два крыла богатой части здания, ук-
рашения которой сохраняют характеристику Филиберта
Делорма. В этой части много странностей. Во-первых,
она двумя метрами ниже прочих; во-вторых, тогда как
большая галерея на всем своем протяжении покоится
на простом одноэтажном здании (rez-de-chaussee), эта
часть ее имеет еще посредствующий этаж. Г. Вите
в своем интересном описании Лувра, вышедшем в про-
шедшем году, находит еще много других аномалий в
архитектуре этой части здания и выводит из них то
заключение, что этот нижний этаж не только существо-
вал уже в то время, когда Генрих IV задумал соединить

Тюльери и Лувр одной галереей, но и подал ему идею
этого соединения. Двадцать одна арка, составляющие
портик северной стороны, и десять окон двух крыльев
занимали уже почти половину всего пространства, на
котором должна была расположиться галерея. Эти до-
вольно уже подвинувшиеся начатки галереи должны
были ограничить свободу архитекторов Генриха IV. Вот
почему, вероятно, желая согласовать старое с новым,
они должны были принять и в своих постройках неболь-
шой посредствующий этаж. Другое последствие, выте-
кавшее также из необходимости воспользоваться преж-
ними постройками, состояло в необыкновенном протя-
жении всего здания. Тюльерийский дворец должен был,
чтобы идти навстречу галерее Лувра, протянуться да-
леко, к самой реке. Павильон Флоры был заброшен
слишком вперед, а со стороны площади Каруселя встре-
ча двух зданий под острым углом сделала еще заметнее
неправильность, происшедшую от недостатка параллель-
ности между фасадами Тюльери и Лувра.
В этих неправильностях нельзя, конечно, винить ар-
хитекторов Генриха IV: они должны были подчиниться
необходимости. Но одному из них, именно Дюсерсо, за-
хотелось ввести новый, колоссальный итальянский стиль
XVI столетия, который, появясь в архитектуре св. Петра,
распространился по всей Европе, хотя колоссальный
стиль совершенно не соответствовал с прежними по-
стройками Лувра. «Эти две архитектуры,— говорит
Вите,— так разнородны, что, находя их соединенными,
невольно думаешь, что два дворца были выстроены
для разных обитателей: один для людней, другой для
гигантов».
«Но если Екатерина Медичи положила первые черты
обширного целого, о котором она и не думала, то можно
сказать, что Генрих IV задумал и исполнил на берегах
Сены соединение двух дворцов. Впрочем, мысль его не
шла далее предпринятых и. оконченных им работ. Он
видел, по словам Соваля, в галерее, начинающейся
в Лувре, в середине Парижа, и выходящей через одни
из городских ворот в поле, не более как средство быть
Б городе и вне его, когда ему угодно, и тем избавиться
от того опасного положения, в котором находился
Генрих III во время тогдашних беспорядков». «Таким
образом, Луврская галерея, сделавшись потом образцо-

вым произведением архитектуры, была в своем начале
не более как одним из стратегических средств».
Идея второй галереи, параллельной первой, которая
бы со всех сторон замыкала огромное пространство
между Лувром и Тюльери, принадлежит, как говорят,
художнической фантазии Бернена (Bernin). Но тогда
как Генриху IV представлялось почти свободное поле
для постройки его галереи, место, где должна была про-
ходить вторая галерея, было занято великолепными до-
мами высшей французской аристократии, и только це-
лый ряд переворотов, постигших впоследствии Францию,
открыл возможность настоящему правительству окон-
чить гигантское предприятие.
Гораздо труднее понять, почему до сих пор остава-
лась неоконченною отделка фасада первой, южной га-
лереи, которая тянется вдоль Сены и составляет одно из
самых блестящих украшений Парижа. Теперь резец
скульптора окончил украшение этого громадного здания,
и глаз, очарованный прелестью деталей, рассеянных
архитектором, поражается только отсутствием единства
и неисправимою пестротою в частях великолепной гале-
реи. В самом деле, начиная обзор с павильона Флоры,
мы находим: 1) колоссальное создание Дюсерсо с че-
тырнадцатью фронтонами, из которых десятый расши-
ряется и приподымается без всякой видимой причины;
2) этот стиль оканчивается павильоном des Lesdiguieres,
совершенно другой архитектуры, фронтон которого
только что теперь отделан; 3) дальше идет здание в пять
окон, которое по стилю проще всей остальной галереи
и имеет только один первый этаж, как и здание Дюсер-
со; 4) за ним следует часть галереи, выстроенная госу-
дарями из дома Валуа и оконченная Генрихом IV. Эта
часть имеет только два этажа и совершенно отличается
от предыдущих зданий как по общему характеру стиля
и архитектурных деталей, так и по возвышению этажей,
из которых только верхний подходит под один уровень
с прочими; 5) наконец, появляется новое пятиоконное
здание. По простоте стиля оно похоже на то, о котором
мы упомянули под номером три, но превосходит всю
остальную галерею целым этажом и совершенно подав-
ляет своею громадностью небольшой павильон в одно
окно, которым оканчивается вся эта пестрая, разноха-
рактерная архитектура. В этом разнообразии, в котором

lief гармоний, рассказывается бея история Лувра. Но,
впрочем, огромность протяжения сглаживает несколь-
ко резкость контрастов.
Теперь скажем еще несколько слов о последних со-
временных переделках в этом разнохарактерном здании,
об окончательной отделке южной, большой Луврской
галереи.
Г. Дюбан, который, по восстановлении Аполлоновой
галереи, принялся за это занятие, должен был начать
его глубоким археологическим изучением здания и его
уже готовых украшений. С помощью прежних разы-
сканий и своих собственных наблюдений он успел опре-
делить время построения многих частей. Буква Н, укра-
шенная короной, возле которой в украшениях были
буква G (Gabrielle), показала, что постройка той части
здания, на которой они были открыты, принадлежит
Генриху IV. Буква Н, искусно сплетенная с буквами С
(Catherine} и D. (Diana), была несомненным признаком
имени Генриха II и т. д.
Кроме Н. С. D. G, в украшениях фасада Луврской
галереи сохранились еще: М (Марии Медичи), L (Бур-
бонов), а в настоящее время на северном фасаде поя-
вилась буква N.
Весь фасад между павильоном des Lesdiguieres
и павильоном Екатерины Медичи, остававшийся до на-
шего времени совершенно обнаженным, украшен теперь
богатой скульптурой. Кроме того, многое было восста-
новлено в прежнем виде, многое добавлено с сохранением
прежнего стиля, многое создано совершенно вновь. Атри-
буты искусств, наук, войны и охоты наполнили пустые
"места. В середине галереи на монументальных воротах
Луврской библиотеки г. Дюбан соединил всю роскошь
украшений. Балконы и колонны, их поддерживающие,
превосходны. Архитектор преодолел бесконечное множе-
ство трудностей, показав необыкновенную изобретатель-
ность и обширный археологический такт.
Многие, и, конечно, не вовсе без основания, признают
невозможным в художественном отношении окончание
старых зданий, утверждая, что резец скульптора в каж-
дом веке не только имеет свой особенный характер, но
и сообщает этому характеру такую живость, простоту
и энергию, каким в другом веке невозможно уже подра-
жать,— и что опытный глаз знатока тотчас же различит

искусственное подражание, предписанное внешней целью,
от простого и естественного стиля, вылившегося совер-
шенно последовательно из самой природы гения худож-
ника и века. Из этого строгие судьи выводят правило,
что лучше оставлять такие памятники неоконченными,
нежели вносить в них архитектурные анахронизмы.
«Но можно заметить, что такое строгое правило от-
носится только к памятникам чистого и несмешанного
стиля, а не к Лувру, где Генрих IV украшает скульпту-
рою фасад, воздвигнутый Екатериной Медичи, а Людо-
вик XIV выставляет солнце на фронтоне Генриха IV;
почему же и в XIX столетии не показать своего архео-
логического такта «а этом здании? Художническая рука
времени, столь необходимая для скульптуры, сгладит
резкости, кидающиеся теперь в глаза, и наложит на все
один таинственный и заманчивый цвет» *.
— В Америке, как пишут из Нью-Йорка, нашли сред-
ство воспользоваться давлением атмосферы, которое,
как известно, оказалось не совсем удобным в приложе-
нии к железным дорогам. Некто мистер Ричардсон успел
убедить нью-йоркских капиталистов устроить атмосфе-
рическую трубу между Нью-Йорком и Бостоном
(200 миль), через которую почтовые чемоданы и пакеты
могут быть регулярно, верно и безопасно пересылаемы
в пятнадцать минут. Большая часть фондов на устрой-
ство этого сообщения уже собрана **.
Если это не один из американских пуфов, что, судя
по характеру корреспондента «Лондонской иллюстра-
ции», кажется невероятным, то мы можем сказать, что
человеку осталось теперь только открыть возможность
летать по воздуху. В ожидании этого открытия амери-
канцы начертили теперь карту воздуха, которая в на-
стоящее время может иметь огромное приложение в
морской науке. Вот что пишут по этому поводу:
«В 1842 году американский моряк лейтенант Мори
(Moury) обратил свое внимание на то обстоятельство,
что морская наука могла бы сделать большие успехи,
если бы корабельные книги содержались в большом по-
рядке и если бы в них с точностью отмечались глубина
океана, направление потоков и температура воды. Это
* L'Illustration.
** The Illustrated London News.

требование было принято холодно, и даже в Соединен-
ных Штатах люди практически не видели в нем большой
пользы. Но между тем Мори собирал материалы и через
шесть лет указал новый путь в Рио. Не без труда, од-
нако же, нашел он судно, которое решилось следовать
новому пути; но результат поездки превзошел всякие
ожидания: судно достигло Рио в двадцать четыре дня
вместо сорока одного, которые обыкновенно употребля-
лись прежде. Семьсот или восемьсот миль, которые суд-
но должно было пробегать прежде для избежания
мнимых опасностей, были исключены навсегда.
Другую услугу людям практическим оказал лейте-
нант Мори, указав на кратчайшую дорогу в Калифор-
нию, по которой каждое судно сберегало из ста восьми-
десяти дней восемьдесят. В настоящее время практиче-
ские люди уже не качают головой, когда им говорят
о возможности верной подводной карты, на которой бы
мало-помалу появилось все морское дно, со всеми его
возвышенностями и углублениями, равнинами, горами
и пропастями. Они уже оценили огромную пользу такой
карты. Но лейтенант Мори не остановился на этом: он
старается в настоящее время начертить точно такую же
карту воздуха.
Точное направление воздушных течений так же необ-
ходимо знать, как и направление течений морских, и мы
можем теперь надеяться иметь со временем полную
карту атмосферических движений для всех широт и для
всех времен года. Журнал, издаваемый Диккенсом, вхо-
дит по этому предмету в такие интересные подробности
и излагает их так увлекательно и общепонятно, что мы
считаем необходимым передать их нашим читателям.
Можно себе составить некоторую идею о мерах,
предпринятых американским правительством по этому
предмету по тому, что было говорено о них в публичном
собрании лондонских негоциантов в зале Ллойда. Пред-
метом этого собрания было сообщение, полученное от
лейтенанта Мори, в котором он просит содействия ан-
глийских моряков в атмосферических опытах, произво-
димых Соединенными Штатами.
Лучшее знакомство с направлением ветров, хотя да-
леко еще не точное и не полное, дало уже возможность
судам сократить на треть, а в других местах — и на це-
лую половину многие пути во всех частях земного шара.

Показывая ежедневно возрастающее значение сношений
Англии с ее австралийскими колониями, лейтенант Мори
надеется в весьма непродолжительном времени найти
такую дорогу из Англии в Австралию и обратно, что
суда среднего хода будут на проход ее употреблять не
более ста сорока дней вместо тех ста восьмидесяти и да-
же двухсот, которые употребляются в настоящее время.
Поэтому не удивительно, что хозяева судов, негоцианты
и моряки интересуются этими опытами. На время, по
справедливости, всегда смотрели как на деньги, и это
убеждение никогда не было так очевидно, как теперь,
когда электрические телеграфы, локомотивы возможно
сильного давления и усовершенствованные дороги дела-
ют все, что только могут сделать пары, электричество
и железо для сокращения пространства. И заметьте, что
в способе, прилагаемом мистером Мори для сокращения
путей из одного полушария в другое, не требуется ни
новых и дорогих механических средств, ни новых двига-
телей, ни одного лишнего вершка веревки, ни одного
лишнего паруса: необходимо только хорошо познако-
миться с ветрами, царствующими на море, так чтобы
плаватель мог избежать тех, которые ему противны,
и воспользоваться теми, которые ему благоприятны.
Таких результатов достаточно, чтобы доставить это-
му предприятию симпатию людей практических; но
и ученые не менее обращают на него внимания, потому
что оно соберет множество новых фактов, способных
объяснить некоторые из самых главных экономических
операций природы. Ход и продолжительность немногих
обширных воздушных потоков объясняют плодородие
или бесплодие многих обширных стран. Направление
ветров покажет нам одни из главнейших причин чудес-
ного произрастания некоторых растений в известных
местностях. Люди признают в ветре благодетельную
силу природы, которая на своих невидимых крыльях
разносит по всей поверхности земного шара оплодотво-
ряющий и украшающий дар, почерпаемый океаном из
своих влажных недр. Тогда будет ясно, какое неоценен-
ное влияние оказывает ветер, сглаживая все нарушения
благодетельного равновесия, беспрестанно рождающие-
ся на разных точках земной поверхности — то от темпе-
ратуры, то от влажности, то от электричества,— и дела-
ет, таким образом, мир способным к развитию жизни

я здоровья бесчисленных видов животных и растений?,
'которые придают земной поверхности такое разнооб-
разие.
«Непостоянен, как ветер»,— выражается поговорка,
и выражается довольно справедливо, когда дело идет
о местном характере ветров; но если, объясняя общий
ход воздушных движений по океану, мы будем следить
за всеми различными дорогами, которые они чертят над
бездной, то мы увидим, что круговращение атмосферы
не только не может быть названо непостоянным, но со-
вершается с той же правильностью, как движение Земли
и других великих тел нашей системы. Нет сомнения, что
и ветры составляют только часть того чудного целого,
которое родилось, когда «Он исчерпал воды .дланью*
измерил пылинку и взвесил горы и холмы». Атмосфера
движется по непреложному закону, и уклонения воз-
душных потоков от общего предела движений воздуха
похожи на речные стремнины и водовороты, производи-
мые геологическими неправильностями.
Таким образом, на ветры не должно смотреть как на
представителей непостоянства, но скорее как на старых
увлекательных рассказчиков, на любопытные хронику
которые только должно научиться понимать, чтобы от-
крыть в них великие, природные истины.
Для обозначения морских потоков люди давно име-
ют обычай бросать в море бутылки, в середине которых:
кладутся записки, достаточные для того, чтобы пока-
зать направление течения, когда оно принесет их к от-
даленному берегу. Но ч.его люди требуют от волн, та
исполняет природа сама собой, без всяких запросов,,
в воздухе. В некоторых частях земного шара она соб-
ственной рукой делает на крыльях ветра странные за-
метки: с помощью их философ может узнать тождества
этого ветра с тем, который дует в отдаленной стране,
и следовать, таким образом, за его полетом и по морю
и по земле.
Прежде думали, что сирокко, или африканская пыль*
которая, как давно заметили, весной и осенью падает
в окрестностях Зеленого мыса, Мальты, Генуи, Лиона:
и Тироля, наносится туда из великой (песчаной африкан-
ской пустыни ветрами, царствующими в этой стране,
и эта теория казалась довольно вероятной. Тем не ме-
нее ученые не удовольствовались этой гипотезой, и бла-

годаря современным усовершенствованиям в устройстве
микроскопа настойчивый философ Эренберг мог опре-
делить с точностью свойство, а следовательно, и проис-
хождение этой африканской пыли. Его исследования
Доказали, что этот пыльный дождь не принадлежит
к минеральному царству, но к царству растительному,
что он не состоит из бесконечно малых частичек земли,
но из микроскопических инфузорий и организмов, отече-
ство которых не Африка, а Южная Америка, и что эти
животные организмы прибыли сюда по течению юго-за-
падных ветров. Профессор не ограничился исследовани-
ем одного только вида, но сравнил пыльный дождь, со-
бираемый у Зеленого мыса, с тем, который собирается
в окрестностях Генуи, Лиона и Мальты, и нашел между
ни)ми столько сходства, что назначил им одно и то же
место рождения. Но, что еще важнее, один вид инфузо-
рий, Eunotia amphyoxis, часто был находим в этой пыли
в виде свежих и, следовательно, живых ячеек. Что эта
пыль не могла прийти из Африки, в этом достаточно
убеждает и цвет ее, обыкновенно красный или коричне-
вый, тогда как цвет песков великой африканской пусты-
ни — белый или. сероватый.
Продолжая далее исследование, мы можем открыть
ключ всей системы атмосферических токов. Мы сказали,
что этот пыльный дождь падает весной и осенью и чаще
всего в период двадцати или тридцати дней после весен-
него и осеннего равноденствия. Не нужно доказывать,
что эти крошечные частички органической материи под-
няты с поверхности земли не в дождливое время, но
тогда, когда все в растительном царстве было сожжено
или иссушено, то есть в таком состоянии, когда оно мо-
гло быть поднято ветром в верхние слои воздуха.
Если же мы обратим внимание на времена года
в различных частях континента Южной Америки, то уви-
дим, что страна, более подверженная страшной тропи-
ческой засухе в эпоху весеннего равноденствия, есть
нижняя долина Ориноко. Ее воды иссыхают, ее болоти-
стые луга и eq поля превращаются в бесплодную степь;
все произрастание останавливается, большие змеи заби-
раются глубоко в песок, звуки мира насекомых прекра-
щаются, и мертвое молчание царствует но всей равнине.
В эпоху осеннего равноденствия подобное же явление
находим мы в верхнем Ориноко и в великом бассейне

Амазонки. В это время вся растительная материя, сде-
лавшись неосязаемой и легкой, как перо, находится в са-
мом удобном состоянии для того, чтобы быть поднятой
и унесенной ветром; и тогда-то именно посещают эту
страну сильные удары ветра, вихри и страшные ураганы.
Из сказанного выше совершенно очевидно, что для
того, чтобы эти организмы были занесены с юго-запада
на северо-восток, то есть в направлении, диаметрально
противоположном тому, которое имеют ветры, дующие
по поверхности этой страны, должно, чтобы это совер-
шили другие, высшие воздушные потоки. Это, в самом
деле, так и случается; и, открывая это явление, мы при-
ходим к изъяснению тайны движения атмосферы. Мы
постигаем, каким образом «ветер несется к югу и воз-
вращается к северу».
Мы часто испытываем на морских берегах, что ветер
меняется почти ежечасно и в продолжение нескольких
часов дует с совершенно различных точек. Нередко так-
же случается нам выдерживать яростные напоры ветра,
продолжающиеся день или более, за которыми насту-
пают сильные дожди или затишья. Но эти ветры, отно-
сительно общей системы атмосферического круговраще-
ния, не более как черта, оставляемая кораблем на тече-
нии большого потока. Они настолько же нарушают
общую систему атмосферических движений, насколько
приносимые ими дождевые ливни изменяют ход потоков
океана.
Посмотрим же, что такое эта общая атмосферическая
система. По обеим сторонам экватора и на расстоянии
нескольких градусов от него мы находим полосу посто-
янных ветров, простирающуюся почти на тридцать гра-
дусов на север и на юг. Эти ветры дуют постоянно в од-
ном и том же направлении с такой правильностью и не-
прерывностью, с какой возрастают и ниспадают в часы
отлива и прилива волны Темзы и, смотря по тому, с ка-
кой стороны они дуют, называются северо-восточными
или юго-восточными пассатными ветрами. Если, говоря
словами лейтенанта Мори, мы представим себе, что оп-
ределенная частичка атмосферы, от северного полюса,
где она находилась в состоянии совершенного покоя,
двигается по прямой линии к;экватору, то мы можем
легко сообразить, каким образом эта частичка воздуха,
идущая от полюса, где она не принимала никакого уча-

стия в суточном круговращении Земли, будет на своем
пути, вследствие своей инерции, позволять ускользать
из-под себя Земле, движущейся от запада к востоку,
и, придя к экватору по совершенно другому меридиану,
станет уже не северным, а северо-восточным ветром. Ве-
тер, идущий от южного полюса, повинуется тому же са-
мому закону. Но, зная, что эти ветры вечно дуют с по-
люсов, мы необходимо должны предположить, что воз-
дух, движущийся в них, каким-нибудь путем снова
возвращается от экватора к полюсам, без чего скоро бы
истощился весь запас атмосферы у полюсов и, согнав ее,
так сказать, в одну массу к экватору, ветры перестали
бы дуть за недостатком воздушного материала.
Смотря с этой точки зрения, наука заключает и под-
тверждает почти несомненными доказательствами, что
вверху, над этими пассатными ветрами, существует об-
ратный ток воздуха, возвращающийся от экватора к по-
люсам с той же быстротой, с которой он принесся от
полюсов к экватору,—словом, что вверху над юго-во-
сточным пассатным ветром дует северо-восточный, а над
ветром другого полушария — северо-восточным — несет-
ся с таким же постоянством и быстротой ветер юго-
западный. Мы сказали уже; каким образом природа де-
лает на крыльях этого последнего ветра свои заметки
посредством микроскопических инфузорий, которые за-
носятся к нам в Европу с долин Ориноко и Амазонки,
и нет сомнения, что этот первый очерк новой карты воз-
духа пополнится наблюдениями в других частях мира
и что скоро, может быть, мы узнаем истинный путь
верхних слоев воздуха, возвращающихся от экватора
к южному полюсу.
Убежденные вполне в действительности этих явлений,
мы попробуем начертить несколько подробнее пути, из-
бираемые ветром в его вечных странствованиях вокруг
земного шара. Для этого мы заимствуем у лейтенанта
Мори его частицу, или атом атмосферы, представляю-
щий собой целую массу.
'В сопровождении этого странствующего атома мы
отправляемся от северного полюса и под влиянием,
причины которого еще не объяснены, несемся к югу
в верхних слоях атмосферы (а не по поверхности земли),
и несемся до тех пор, пока не достигнем тридцатого
градуса северной широты, в соседстве Канарских остро-

BOB. Здесь мы встретим, также в верхних слоях атмо-
сферы, подобную же частицу, возвращающуюся к по-
люсу. Две встретившиеся частицы теснят одна другую
ч: одинаковой силой, от чего необходимо рождается рав-
новесие, скрепление атмосферы,— словом, полоса за-
тишья, царствующего у тропика Рака.
Из-под этой полосы вылетают два воздушных потока,
два ветра, несущихся уже по поверхности земного шара:
один — к экватору (по причинам, уже объясненным
выше), по направлению к юго-западу—как северо-за-
падный пассатный ветер; другой—к полюсу—как ветер
юго-восточный. Эти ветры, появляясь на нижней поверх-
ности спокойного пояса, должны стремиться потоками
сверху вниз точно так же, как две различные жидкости,
вливающиеся сверху в вазу, с двух противоположных
сторон, выходили бы из нее вниз двумя отверстиями,
сделанными в обратном направлении. В подтверждение
этой теории мы имеем свидетельство Гумбольдта, по
наблюдениям которого (как и по наблюдениям других)
в полосе затишья барометр держится выше, нежели в
местах, лежащих к югу и северу от нее.
Но еще интереснее в странствовании ветров то явле-
ние, что эти потоки, выдвинутые, как мы сказали, из
нижней поверхности полосы затишья, вовсе не те, кото-
рые встретились, несясь по противоположным направле-
ниям. Северный ветер, идущий с полюса, не спускается
понизу, чтобы воротиться на север, как ветер, несущий-
ся по поверхности земного шара: он должен еще сделать
далекий путь — путь, указанный ему бесконечной пре-
мудростью в ее благодетельных предначертаниях,—
должен еще нестись к югу прежде, нежели воротиться
к северу. Атом атмосферы, с которым мы странствовали
до сих пор, пролагает себе дорогу, под влиянием какого-
то таинственного двигателя (электричества, как пола-
гают некоторые и как основательно доказывает знамени-
тый ученый Фарадей), сквозь полосу затишья, но в то же
самое время постоянно спускается до самой поверхности
земли и скользит уже по ней, как пассатный северо-
восточный ветер. Наш атом не может уже продолжать
своего пути в верхних слоях атмосферы: он встретится
там с другим подобным себе атомом, который, исполнив
уже круговращение, возвращается к полюсу.
Вместе с пассатным северо-восточным ветром взятая

нами частица воздуха отправляется к экватору, где она
встретит другую такую же частицу, следующую по пути
пассатных юго-западных ветров. Здесь происходит дру-
гое столкновение потоков воздуха, а потому и другая
полоса затишья, с которой очень хорошо знакомы все
совершавшие путешествие на юг. Последствие столкно-
вения двух равносильных потоков воздуха, идущих по
противоположным направлениям, одинаково с тем, какое
мы видели под тропиком Рака; но он происходит не
одинаковым образом.
Огромный солнечный жар, царствующий под эква-
тором, присоединяясь к борьбе двух противоположных
ветров, подымает их кверху и, извлекши из полосы за-
тишья, заставляет продолжать свой путь в восходящем
направлении. Северный атом, за которым мы продол-
жаем следовать, подымается все выше до тех пор, как,
прибыв к тропику Козерога, под двадцатым и тридца-
тым градусом южной широты встречается с австралий-
скими ветрами. Потом, спускаясь мало-помалу, наш
атом появляется на нижней поверхности южной полосы
затишья и направляется к полюсу, уже скользя по по-
верхности земного шара. Входя косвенно в полярные
страны, атом наш встречает давление со стороны подоб-
ных же частиц, идущих по каждому меридиану, и по
мере приближения к высшим широтам движение его
стесняется все более и более: он летит все быстрее
и косвеннее, пока, наконец, увлеченный противополож-
ными потоками воздуха, не предастся круговраща-
тельному движению, все-таки направляясь к полюсу.
Достигнув, наконец, великого полярного вихря, наш
атом увлекается им в высшие слои атмосферы и оттуда
уже, в виде верхнего тока, начинает свой обратный
путь к северу. Он возвращается по прежней дороге,
с той только разницей, что там, где прежде он шел
в верхнем слое атмосферы, теперь он скользит по земле,,
и наоборот.
Начертив пути ветров на нашей карте воздуха, мы
изложили теперь причины, которые убеждают нас в том,
что по этому пути ветры двигаются и в самом деле.
Но прежде необходимо твердо убедиться в действи-
тельности следующих фактов, составляющих основание
нашей теории. Мы знаем, что в северном полушарии
земля занимает гораздо более пространства, нежели

море, и что другое полушарие почти исключительно
принадлежит океану. Припомним же еще, что все боль-
шие мировые реки находятся к северу от экватора, то-
гда как к югу от «его течет только одна мировая река—•
Ла-Плата, а Амазонка принадлежит двум полушариям,
что в Южной Африке нет замечательных рек и что все
реки Австралии незначительны.
Нет сомнения, что реки питаются всего более из об-
лаков, находящихся на земле в виде дождя. Облака же
рождаются из океана, откуда влага подымается кверху,
в виде испарений.-«Все реки изливаются в море, но оно
не переполняется: они оттуда берут свое начало и туда
же возвращаются». Это совершается ежедневно. Если
бы ветры не уносили морских испарений и не собирали
их в виде облаков для напоения земли, то эти пары сно-
ва возвращались бы в море, и море, наполняемое всеми
гигантскими потоками мира, переполнилось бы, но
этого никогда не случается.
Эти факты говорят в пользу изложенной выше тео-
рии ветров. Все страны Южной Америки, Южной Аф-
рики и Австралии расположены посреди обширнейших
пространств океана, и ветры, пробегающие эти страны,,
пролетая многие тысячи миль по поверхности вод, дол-
жны бы были, судя по их температуре, быть чрезвычайно
влажными; а между тем они не дают довольно дождя,
чтобы образовать хотя бы одну замечательную реку.
С другой стороны, ветры, дующие над гигантскими
потоками северного полушария — могущественными ре-
ками Северной Америки, России, Индии и Китая,— все
пробегают только незначительное пространство моря
и приходят с экватора, промчавшись над сухой землей,,
с которой они не могут собрать много влажности. Как
же это делается, что страны, имеющие вокруг себя сра-
внительно так мало воды, получают дождь в таком изо-
билии, а страны, лежащие, так сказать, в самом сердце
морей, почти лишены влаги?
Для того чтобы поднять воду с поверхности моря
и держать ее вверху, воздух должен иметь высокую тем-
пературу; а для того, чтобы вода под видом дождя от-
делилась от воздуха, температура его должна значи-
тельно понизиться. Из всех ветров только одни пассат-
ные, дующие со стран, лежащих по обеим сторонам
экватора, могут, вследствие своей высокой температуры,

произвести это поднятие органических паров. Пробегая
•по поверхности огромной массы вод, горячий ветер зна-
чительно напитывается испарением; но прежде еще, чем
он встретится с другими ветрами в поясе затишья, он
подымается и, достигая более прохладной атмосферы,
вследствие внезапного охлаждения, быстро отделяет
часть содержащейся в нем влаги, которая ниспадает на
землю в виде страшных экваториальных ливней, похо-
жих скорее на потоп, чем на обыкновенный дождь: мо-
ряки в это время ведрами собирали пресную воду с по-
верхности океана. Но эти экваториальные ветры остав-
ляют на месте только часть своей влажной тяжести:
пассатный юго-восточный ветер подымается высоко
и, направляя свое течение к северу (в противополож-
ность северо-восточному пассатному, несущемуся снизу),
постепенно охладевает на дороге и, по мере охлаждения,
разрежается также постепенно парами, нисходящими
на землю в виде дождей.
Точно так же и северо-восточные пассатные ветры,
проходя, в своем направлении к югу, высоко над эква-
тором, также совершают орошение земли, но гораздо
в меньшей степени. Они приходят из стран северных,
а потому холодны и не в состоянии подымать испаре-
ний в воздух и не могут принести обильных дождей
в южные страны. Если бы дело было иначе, если бы
юго-восточные ветры проходили над поверхностью зем-
ли, то они не уступали бы своей влаги там, где она бо-
лее всего необходима, а приносили бы ее всю в страны
полярные, где в ней вовсе нет нужды.
С другой же стороны, если бы юго-восточный пассат-
ный ветер, поднявшись высоко над экватором, вместо
того чтобы перейти в северное полушарие и напоить
обширные земли, жаждущие влаги, поворотился в об-
ратный путь и понесся назад к югу, то почти все его бо-
гатство ниспало бы в океан, оросив только незначитель-
ные отрывки земель. Из этого видно, что никакая другая
система ветров, кроме той, в истине которой мы убеж-
дены, не может произвести тех благодетельных послед-
ствий, которыми пользуется земной шар. Южное полу-
шарие исполняет в этом процессе роль огромного нагре-
вательного снаряда, превращающего воду, собранную
там в безграничном океане, в пары и подымающего эти
пары кверху; северное же полушарие играет роль ог-

ромного осаждающего аппарата (condensator), посред-
ством которого добывается влага, напояющая страшную
массу земель, стеснившихся на севере экватора.
Рио-де-ла-Плата, эта единственная великая река
южного полушария, служит также подтверждением на-
шей теории. Если читатель взглянет на карту земного
шара, то он увидит, что пассатный северо-восточный ве-
тер, подымающийся у экватора и идущий в виде верх-
него воздушного потока, пересекает экваториальные
страны почти под сотым градусом долготы; а так как он
идет с северо-востока, то и должен пройти многие тысячи
миль Атлантического океана. Встречая на своем пути
препятствие к дальнейшему ходу в южной отрасли Ан-
дов, этот северо-восточный ветер должен подняться еще
выше, в более холодные страны, и истощить в этом под-
нятии всю свою влагу, напояющую великую реку юж-
ного полушария.
Справившись еще с картой, мы увидим, что северо-
восточный ветер, проходящий великую Сахару централь-
ной Африки, у экватора поднимается вверх и, проходя
оттуда над- Южной Африкой, в юго-западном направле-
нии, не может принести с собой дождей в эту страну,
лишенную рек. Ветер же, проходящий бесплодные и су-
хие степи Китайской Татарии, в своем стремлении к югу
пересекает экватор у Цейлона и пролетает над австра-
лийским континентом, не принося ему влаги: вот почему
и Австралия не имеет больших рек.
Одно замечательное обстоятельство, случающееся
с вихрями на море, также подтверждает нашу теорию.
В северном полушарии ураганы вертятся всегда справа
.налево, в южном — слева направо, то есть именно в том
направлении, в котором, по изложенной нами тео-
рии, противоположные ветры, достигнув противополож-
ных полюсов, поворачиваются в обратный путь к эква-
тору.
«Мы передали здесь только главные черты карты вет-
ров, начертанной лейтенантом Мори; но большие дороги
атмосферы пересекаются меньшими, так сказать, неболь-
шими тропинками, которые, подвергаясь различным
влияниям земли, следуют различным и до сих пор еще
мало известным направлениям. На эту-то менее извест-
ную часть воздушных путей желательно бы было напра-
вить внимание наблюдателей, с тем чтобы мало-помалу

пополнить столь многочисленные пропуски, существую-
щие на нашей карте воздуха».
Но, носясь в воздушных странах вслед за смелой
мыслью лейтенанта Мори, мы забыли землю и ее но-
вости. Надеемся, однако ж, что читатель извинит нам
подобные отступления, и убеждены, что одна умная лек-
ция, дающая несколько плодовитых мыслей или, .по край-
ней мере, несколько плодовитых вопросов, лучше многих
десятков новостей, из которых ни одна не удержится в па-
мяти более одного дня. Познакомясь с теорией лейтенан-
та Мори только из {вышеприведенного нами отрывка, мы
не можем судить об ее полноте и относительной новости
ее положения; но нам кажется, что предприимчивый
лейтенант, принимая только одни механические причи-
ны движений атмосферы, не дает надлежащего места
другим, без сомнения, также из нее действующим при-
чинам, а именно: температуре и электричеству. Но как
бы то ни было, а смелой предприимчивости американ-
ского моряка и его настойчивости .мы, без сомнения, бу-
дем обязаны рядом весьма важных и любопытных на-
блюдений, которые не только поведут нас к открытию
еще покуда мало известных законов движений атмосфе-
ры, но и дадут важные практические результаты Для
мореплавателей, а может быть, и для воздухоплавате-
лей: человек должен хорошо познакомиться с воздушным
океаном, прежде чем вверить ему свою жизнь. Почем
знать, может быть, узнав подробно непреложные законы
атмосферических движений, мы найдем и возможность
воспользоваться их бесконечной быстротой и на легких
крыльях ветра по широкой и гладкой дороге воздуха
переноситься от одного полюса к другому.
— Но не пора ли нам покинуть небо и его явления'
•и обратиться к явлениям жизни человеческой? Но в этот
месяц этих явлений немного. Спустимся же с воздушных
высот прямо в лондонские туманы, в которых почти со-
вершенно скрывается громадный город, так что все его
красоты можно видеть по частям, да и то не всегда, но
никогда все вместе.
«Париж, без сомнения, одна из монументальнейших
столиц мира, имеет еще преимущество быть видимой
с (многих возвышенных точек, тогда как Лондон обыкно-
венно одет дымом и туманом и представляет громад-
ный, но тусклый и неопределенный очерк. Взойдите на

колонну Вандомской площади, на башню Notre-Dame,
на высоты Монмартра или Бельвиля, «а искусственный
вал Ботанического сада (Jardin des plantes): со всех этих
точек перед вами откроется огромный и светлый ланд-
шафт. Посмотрите же «а Лондон с вершины собора
св. Павла, с Монумента, с Тоуерской башни или При-
мрозского холма, и вы с трудом отличите что-нибудь
за полмили вокруг. Даже в солнечный день вы стоите
на Ватерлооском мосту и едва различаете контуры Вест-
минстера и Блакфрираз. Причиной этого является не
столько климат, сколько густой, почти доступный осяза-
нию дым, происходящий от безмерного употребления ка-
менного угля. Лондонские публичные здания из порт-
ландского камня темнеют и даже делаются черными пре-
жде, нежели с Них снимут леса. На новую колоннаду
Британского музеума уже нельзя глядеть .без сожале-
ния. В Париже белый гипсовый плитняк одолевает и
время и погоду, и так же чист и так же блестит сегодня,
как блестел двести лет тому назад. Древний Лувр и
его современные добавления почти одного цвета, и Сент-
Денисские и Сент-Мартенские ворота так свежи, как буд-
то только что вчера выстроены. Отдадим справедливость
столице Франции. Трудно соперничать с красотой Лувра
и Тюльери, с площадью Согласия, с улицей Риволи, с на-
бережными, статуями, монументами, фонтанами и об-
ширным полукружием бульваров, даже при отсутствии
деревьев. Но и Лондон также может -представить пре-"
красные образчики архитектуры: свои мосты, Вестмин-
стерское аббатство, собор св. Павла, Соммерсет-гауз,
многие церкви и, наконец, новое здание парламента,
предполагая, что оно (кончится прежде, нежели разва-
лится». Таков взгляд на обе столицы одной дублинской
газеты; «о мы можем прибавить, что не должно забы-
вать, что тогда как Париж собирает в один фокус все,
что есть лучшего во всей Франции/Лондон имеет на го-
рода английских графств весьма ограниченное влияние;
может ли Франция представить что-нибудь равное Ман-
честеру, Бирмингему, Ливерпулю и десяткам других
английских городов? Все туристы согласны, что видеть
Париж — значит видеть Францию; но кто познакомился
с Англией только в Лондоне, тот ее еще совершенно не
знает.
Отыщем же в этом омуте трескотни, дыма и тумана

наших старинных .знакомых — знакомых, которых, прав-
да, мы никогда не видали, но которых знаем лучше, чем
-самых близких своих знакомых; знаем их мысли, чув-
ства, надежды, самые тайные изгибы их души и узнаем
их по одной отрывочной фразе, угадываем вперед ход.
их мыслей,— а это не всякий может сказать о челове-
ке, с которым десять лет жил под одной кровлей.- Тако-
во преимущество истинно талантливых писателей всех
стран, умеющих без притворства раскрывать внутреннее
«содержание своей души и без обмана передавать мысли
такими, какими они выходят из таинственных недр чело-
веческой природы. Это не так легко, как кажется с пер-
вого взгляда, и такая истинность составляет основу ис-
тинного таланта.
Диккенса нет в Лондоне: он в Италии и, вероятно,
подарит нас новым произведением своего плодовитого
гения. Артур Пенденнис начал издание новых «Мемуа-
ров», но, к сожалению, как говорят журналы, увлекся,
по своему обыкновению, вводными историями, которые
так остры и метки, что читаются, правда, с удовольстви-
ем, но всегда вредят единству его рассказов. Английская
литература вообще как-то затихла в это последнее вре-
мя, но многое обещает в будущем, и главные лондон-
ские издатели: Муррей, Чепман и Голь, Бентлей и дру-
гие— объявляют скорый выход многих интересных из-
даний. «Жизнь в Абиссинии» Мансфельда Паркинса, ко-
торую так давно ждут с нетерпением, наконец готова.
«Гималайский журнал» прекрасного рассказчика и опыт-
ного естествоиспытателя доктора Гукера оканчивается.
Сэр Э. Литтон продал все свои прежние сочинения на
десять лет (и которые мистер Роутледж и компания мо-
гут издавать их какими угодно изданиями) за двадцать
тысяч фунтов стерлингов (сто двадцать тысяч рублей
серебром).
Роман, путешествие и мемуары — вот три рода, по-
глощающие почти всю новейшую литературу Англии; но
из десяти вновь вышедших (сочинений, верно, девять пу-
тешествий, а из десяти путешествий, верно, девять в Ав-
стралию, и нет ни одного, которое вовсе было бы лише-
но интереса. Жители Британии разбрелись по всему
миру, и английский путешественник,' куда бы ни отпра-
вился, везде встретит и родные лица и родной язык,
с примесью чуждых самых разнообразных обычаев.

Англичане дома, англичане в Америке, англичане в
своих заморских владениях, где нет туземцев или где
туземцы составляют только слабые, исчезающие племе-
на дикарей, и, наконец, англичане в странах покоренных,
где туземное население слишком сильно или развито, что-
бы могло исчезнуть или британизироваться,— совершен-
но различны. Посмертные мемуары сэра Чарльза Непи-
ра (Defects Civil and Military of the Indian Government),
о которых теперь говорят английские журналы, показы-
вают в настоящем свете действия Ост-Индской компании,
уже осужденной общественным мнением *; а записки ми-
стрис Маккензи (Life in the Missien, the Camp and the Ve-
nena, or Ten Years in India. By Mrs. Colin Mackensie,
3 vol., Bentley**), из которых обширные выписки поме-
щены в «Атенеуме», показывают, как меняется самый ха-
рактер англичан, господствующих посреди индийского
народонаселения.
Мистрис Маккензи, жена одного значительного офи-
цера мадрасской армии, вела весьма умный и занима-
тельный дневник с сентября 1846 года до конца 1852 го-
да. Капитан Маккензи привез свою /супругу в Калькутту
в сентябре 1846 года, и все в Индии было для нее такою
занимательною новостью, что она решилась завести днев-
ник. Скоро супруг ее получил один из четырех сейкских
полков и должен был отправиться на границу Сетледжа,
куда ост-индское правительство отправило вновь фор-
мированные сейкские полки, желая дать какое-нибудь,
занятие; Капитан Маккензи, отличившийся уже в афган-
ской войне, пользовался .всеобщим уважением, что дава-
ло его супруге возможность вникнуть во многие, недо-
ступные другим, стрроны индийской жизни, а собствен-
ные ее личные достоинства сделали эти наблюдения
•занимательными для публики.
Вот что говорит об этом сочинении «Атенеум»:
«Необыкновенно светлый ум, тщательное воспитание,
описательный талант, значительная доля здравого смыс-
ла, наблюдательность, замечательная личная храбрость
и нежность доброго женского сердца дали мистрис Мак-
кензи возможность представить нам сцены индийской
жизни, ее обычаи и приключения в таком занимательном
* The Illustrated London News.
** The Athenaeum.

виде, в каком мы давно не встречали их ни в одном
путешествии. Заметки эти деланы на месте, что придает
им особенную живость.
Несмотря на то что оба супруга смотрят на многие
предметы чисто с пресвитерианской точки зрения и что
мистрис Маккензи перемешивает свои заметки целыми
полемическими тирадами и личными мнениями, которые
могли бы быть исключены (недостаток, .впрочем, общий
всем почти лучшим английским сочинениям), она ни-
ще не уродует фактов и нигде не впадает в сухость.
Истина здесь везде высказывается твердо и ясно, и
кто прочтет книгу мистрис Маккензи, тот откажется от
многих иллюзий насчет разных предметов жизни в Ин-
дии. Ее книга, вероятно, не понравится тому классу Г к ко-
торому принадлежит ее супруг, но тем не менее будет
весьма полезна именно для этого класса. Личные досто-
инства мистрис Маккензи дали ей возможность особен-
но сблизиться с магометанскими поселениями Индии,
что дало ей много новых и любопытных сведений».
Но последуем лучше за мистрис Маккензи в ее пу-
тешествии и прежде всего сядем вместе с нею на корабль,
на котором она отправилась в Калькутту*.
Заговорив о женщинах, мы, однако же, совершенно
забыли, что начали эти выписки с целью показать, как
разнообразится характер англичан в различных странах,
по которым ра'сползлись они с своего туманного и тес-
ного острова. А потому, оставляя до другого месяца ав-
стралийских и калифорнийских дам, которые так же мало
похожи на женщин Ост- и Вест-Индии, как красивая,
но хищная птица, ищущая повсюду добычи, мало похо-
жа на канарейку или на тихую голубку,— обратимся к
нашему предмету.
«Я должна,— продолжает мистрис Маккензи,— пере-
дать вам в маленьком очерке, что особенно поразило
меня в Индии, когда я только что приехала туда. Это —
особенная грубость газет и журналов. Долго я не могла
привыкнуть к ним: они исполнены самых площадных вы-
ражений и самых мелких и отвратительных личностей.
В это самое время две из таких газет постоянно бранят
друг друга и описывают своих издателей самыми гряз-
* Далее излагаются частного характера бытовые подробности,
которые сейчас не имеют даже общего интереса. (Ред.).

ными красками, под заглавием Образцовый издатель.
Монфусилиты начинают описание своего соперника та-
кими словами: «маленький, толстый, низкий человечек».
Грубый тон писем, помещаемых в ЭТИХ газетах, писан-
ных тамошними джентльменами, показывает лучше все-
го грубый тон индийского общества».
И далее:
«Постыдное отсутствие всякой честности в денежных
сделках, к несчастью, здесь почти общий порок. В Индии
все в долгу, и каждый сознается в том весьма хладно-
кровно, как в самой обыкновенной вещи... Молодые люди
постоянно женятся на девушках из самого низшего клас-
са, проведших без родительского надзора пять или де-
сять лет своей жизни; а девушки выходят замуж преж-
де, чем образуется их характер, и, не зная удовольствий
и независимости девической жизни, часто даже раньше
шестнадцати лет и принимают грубый язык того круга,
в который их вводят мужья. Они употребляют в разгово-
ре самые странные и неприличные выражения»*.
Но мистрис Маккензи замечает только внешние язвы
англо-индийского общества; но эти язвы проистекают из
внутренней и глубокой болезни. Одна торговля опиумом,
одно превращение плодородных индийских полей в ис-
точник бедности, болезни и отравы для многих миллио-
нов людей достаточны для того, чтобы показать нам, ка-
кое направление принимает в Азии характер англо-ин-
дийского общества, если там есть только какое-нибудь
общество. Трудно дать это имя сброду людей, приехав-
ших в Индию с целью нажиться там сколько можно
и снова воротиться в Англию. Ост-индское правитель-
ство, запрещая колонизацию, поощряет такой образ мыс-
лей и действия.
В землях, где туземное племя исчезает и заменяется
английскими колонистами, происходит совершенно дру-
гое явление. Возьмите в пример Австралию. Австралий-
ские колонисты, оправившись несколько от первого голо-
вокружения, произведенного открытием золотых россы-
пей, начинают оправляться, и метрополия сомнительно
посматривает на свою ежеминутно богатеющую и с изу-
мительной быстротой населяющуюся колонию. Мы будем
иметь случай в другой раз поговорить, что сделалось из
* The Athenaeum.

колонии Виктория, а теперь скажем, что книг, посвящен-
ных Австралии и ее россыпям, «выходит страшное множе-
ство: из них Одних (можно бы уже составить порядочный
австралийский отдел библиотеки. Нет почти ни одной не-
дели, когда бы не было опубликовано одной, двух и ино-
гда даже и пяти новых сочинений об Австралии. Путеше-
ственникам и еще более путешественницам в эту страну,
описывающим свои странствования, нет числа. Последу-
ем же за одною из таких путешественниц, которая приве-
дет нас из Англии на золотые австралийские прииски.
Мистрис Клеси (A Lady Visit to the Gold Diggings
of Australia in 1852—1853. Written on the Spot. By Mrs.
Charles Clacy) оставила Англию в 1852 году, будучи еще
девицею (мы не знаем ее прежней фамилии), и отпра-
вилась в Австралию (аде скоро нашла себе супруга, ми-
стера Клеси) под покровительством своего брата, повя-
нувшего золотые поля Гомера и Евклида для золотых
россыпей Австралии. Под таким надежным прикрытием
полетела английская мисс на поиски мужа. Брат и сест-
ра скоро примкнули к маленькому обществу таких же
искателей золота, состоящему из четырех человек. Гла-
вою этого общества был избран молодой человек, быв-
ший перед тем писцом в какой-то купеческой конторе;
он ехал вместе со своей молодой женою, вышедшей за
него замуж против воли родителей. Неожиданное на-
следство в пятьсот фунтов стерлингов открыло юной чете
возможность попытать счастья в Австралии. Другой член
общества был молодой человек, только что вышедший
из госпиталя и отправившийся искать здоровья и каких-
нибудь богатых родственников. Третий сообщник был
мальчик, бежавший от слишком строгого обращения с
ним дома; четвертый — тоже еще почти что мальчик, ко-
торому отец дал изрядное воспитание и небольшую сум-
му денег на путешествие в эту новую Голконду. Все чле-
ны маленького общества были очень дружны до самого
конца экспедиции и честно делили убытки и барыши.
В таком-то обществе, несколько странном для моло-
дой девицы, прибыла наша авантюристка в Мельбурн
в августе 1862 года.
«Наше общество,— рассказывает она,— «возвратись на
другой день к судну, не нашло на нем почти никого: как
только капитан отлучился, то все матросы повыскакали
за борт, а там их ждали уже сотни лодок, готовых пере-

везти их на берег. Такое оставление кораблей — проис-
шествие ежедневное. Мы сами должны были отыскать
наши вещи, и замешательство, происшедшее от этого на
корабле, было так велико, что прошла целая неделя, пре-
жде чем мы успели перебраться на берег. Мы тотчас же
имели удовольствие познакомиться с колониальными
ценами. У наших денег, казалось, выросли крылья, и
они улетали из кошельков с непостижимою быстротою.
Прежде всего необходимо было запастись огнестрельным
оружием, и брат заплатил шестьдесят фунтов стерлингов
за такое ружье, за которое в Лондоне взяли бы не более
шести-десяти шиллингов. Представьте себе только, что
за пару сапог второго разбора платится здесь четыре
фунта. Один из пассажиров, приехавших с нами, имел
с собою запас сапог и кож на сорок фунтов стерлингов
и тотчас же получил на них девяносто фунтов чистого
барыша. Заработная плата страшно высока: сапожни-
ки, башмачники, портные, экипажные мастера, столяры,
кузнецы, стекольщики и вообще все ремесленники полу-
чают здесь не менее тридцати шиллингов в день. Про*
стой работник получает не менее двенадцати шиллингов,
а многие джентльмены в крутых обстоятельствах рады
были оставить свои прежние привычки и взяться за ре-
месло. Я знаю одного такого джентльмена, брат которо-
го служит полковником в индийской армии и который
сам гораздо способнее к фешенебельной лондонской
жизни, чем к жизни в колонии. Работа на приисках для
него была слишком грязна и тяжела, а приличная жизнь
в одном из лучших отелей скоро опустошила его карма-
ны, так что он должен был взяться за ремесло, которым
забавлялся когда-то в детстве, и сделался потом препо-
рядочным плотником. Поутру вы можете видеть его с то-
пором в руках, а ночью вы непременно встретитесь с ним
на балу, где собирается лучшее мельбурнское общество.
Я не буду описывать вам Мельбурна, потому что его опи-
сывали столько раз. Скажу только, что его прямые и па-
раллельно расположенные улицы весьма широки, но еще
не совсем застроены, дурно освещены и дурно вымоще-
ны. Многие магазины великолепны, но они доступны
только счастливым золотопромышленникам. Смешно ви-
деть, как человек, который еще вчера, кажется, работал
из-за куска насущного хлеба, украшает свои грубые
пальцы целою дюжиною золотых колец или натягивает

на СБОЮ загорелую руку тончайшие перчатки, которые
(годились бы разве только для какой-нибудь изнеженной
леди».
Компания, к которой принадлежала мистрис Клеси,
запаслась телегою, двумя лошадьми и небольшим чемо-
даном с разными вещами. Телега стоила сто фунтов, одна
лошадь — девяносто, другая — сто. Наша авантюристка
была единственным лицом, которому позволено было
ехать на телеге, и описание поезда, тронувшегося из
Мельбурна, довольно забавно:
«Я торчала довольно комфортабельно посреди раз-
ного хлама; мешок с мукою служил мне мягким седали-
щем; с одной стороны я завалена была холстом, ас дру-
гой— жердями, приготовленными для нашей палатки;
огромный сыр служил мне подножием. Наряд мой, удоб-
ный при; настоящих обстоятельствах, показался бы в
другое время странным: платье из обыкновенной голу-
бой саржи, довольно широкое, и непромокаемый сюртук
составляли мою одежду».
Наконец, компания прибыла на прииски*.
Но не везде же такой беспорядок, и некоторые австра-
лийские колонии начинают принимать вид образованных
государств. Не угодно ли будет читателю, любопытствую-
щему взглянуть на эти рождающиеся общества, которые,
может быть, через десять лет станут богатыми штатами,
последовать за мистером Вестгарсом в колонию Виктория
(Victoria late Australia Felix. By W. Westgarth).
— Впрочем, не пора ли кончить? Сочинение Вестгар-
са так умно написано и полно такого живого интереса,
что мы хотим поговорить о нем подробнее, убежденные
вполне в справедливости афоризма, которым «Атенеум»
начинает свой разбор этого сочинения: A good book on
a good subject is a rare gift (Хорошее сочинение о хоро-
шем предмете — редкий подарок). Но — боже мой! —
когда же мы скажем о «Старой и Новой Англии» Аль-
фреда Бена (Old England and New England in a Series
of Wiews taken on the Spot. By Alfred Buun), об «Опыте
поэзии» мистера Далласа (Poesies an Essay on Poetry.
By E. S. Dallas), о «Ливанском кедре» Габиба Риск-Ал-
лах-эффенди (The Thistle and Cedar of Libanon. By Ha-
* Далее следует подробный бытовой рассказ о приключениях
путешественников. (Ред.)

beeb-Risk Allah Effendi),o «Сестрах-близнецах» Люси
Фильд (The Twin Sisters. By Lucy Field, 3 vol.) и проч.
и проч.* А это все замечательные явления литератур-
ного мира, о которых стоит и очень стоит поговорить.
Но делать нечего! Оставим их до будущего раза, если
только новые явления не вытеснят их из нашей памяти.
Февраль 1854 г.
Заграничная зима и ее шалости.-Гибельное дей-
ствие внезапных холодов. - Смерть Митчерлиха. -
Святки во Франции. Обжорные выставки в Лон-
доне. - Любимые мечты француза и англичанина. -
Браун — «Этюды и очерки стран древней циви-
лизации». - «История драматической литературы»
Жюль-Жанена. - Утешения разрюмившегося фель-
етониста.— «Старая и Новая Англия» Бена
Наша ежегодная гостья, которую мы -всякий раз так
весело встречаем и которая в этом году за долгое ожи-
дание наградила на«с чудесной дорогой и славными мо-
розами, заглянула в Западную или даже Южную Евро-
пу. Притворясь сердитою, добрая старушка напугала
иностранцев не на шутку, пролетела метелью по удив-
ленным, опустелым улицам, занесла глубокими заметами
рельсы железных дорог, разукрасила узорами стекла в
одинарных окнах, постучала с насмешкой в легонькие
камины, стянула льдом голубые волны Рейна и мутную
волну Сены и, накутив, намутив, натешась вволюшку,
убралась домой. Мы так радушно встречаем всякий раз
нашу шутливую гостью, длинные, заунывные песни ко-
торой убаюкивали нас еще в колыбели: мы оглашаем
воздух такими веселыми аплодисментами в то утро, ког-
да, выглянув из окна или за ворота, увидим белую, ров-
ную пелену веселого снега, покрывшую за ночь и ули-
цы, где недавно чернелась бурая грязь, и поле, где еще
вчера торчали, как щетины, бедные остатки жатвы, хол-
мы и долы и крыши домов,— мы так весело, так привет-
ливо улыбаемся первому морозу, заставляющему живее
двигаться нашу кровь* что не можем себе представить,
какой печальный эффект производит та же радушная,
шутливая, немножко насмешливая физиономия чистень-
кой старушки зимы, когда она вдруг, ни с того ни с сего
* London News, and The Athenaeum.

вздумает заглянуть в глаза жителей Триеста или Лиона.
И не мудрено: гостья широкая, размашистая, вскормлен-
ная русскими полями,, въезжает на двор; а встреча не
приготовлена: ни толстых стен, забитых мхом, ей двой-
ных окон, ни плотно притворяющихся дверей, ни обшир-
ных печей, в которые зараз укладывается на полсажени
дров, ни теплой обуви... все настежь, все устроено для
вечного лета. Можно себе представить, сколько малень-
ких неприятностей и даже большого горя может наде-
лать при таких условиях десятиградусный мороз. Смотря
с такой точки зрения, понятен тот ужас, с которым ино-
странные газеты отзываются о небольших морозах кон-
ца декабря и начала января.
— В Брюсселе морозы в конце декабря достигали де-
вятнадцати градусов. Поезда по железной дороге в Бель-
гию несколько раз совершенно прекращались; поезд из
Нанси в Париж должен был остановиться, и триста че-
ловек гарнизона очищали ему дорогу. Страсбургская
почта замедлилась. В окрестностях Страсбурга снег выпал
в рост человека (!); в окрестностях Люневиля—на два
метра. Электрические телеграфы действуют с трудом. Ди-
лижансы Нима и Тулузы завязли в глубоком снегу. Во
Франкфурте-на-Майне не успевали очищать улиц. Париж
несколько дней походил совершенно на северный город,
и холод еще более умножил бедствия низшего класса,
и без того уже истомленного настоящею дороговизною
жизненных припасов. Но когда, через несколько дней,
выпавший снег быстро растаял, то неприятность положе-
ния парижан, не любящих жить взаперти, еще более уве-
личилась; самые оживленные кварталы и улицы превра-
тились в настоящие болота; уличный франт, точно также
как и бедная гризетка, привыкшая всегда сохранять чи-
стою свою хорошенькую обувь, должны были сидеть
дома, если не могли нанять экипажа и боялись увязнуть
по колени в грязи или быть забрызганными ею с ног до
головы в тесных улицах. Но нет худа без добра, и жи-
тели французских деревень благодарят русские морозы
(так они их называют) за истребление множества поле-
вых насекомых, число которых так увеличилось за по-
следние годы, и земледелец ждет урожайного года, кото-
рый вознаградил бы его за все лишения, претерпевае-
мые им уже в продолжение нескольких лет. В Триесте
выпал глубокий снег, и даже в Испании почувствовали

дыхание зимы, если не на равнине, то, по крайней мере,
в горах. Над Валенциею и в конце декабря сияет чистое
темно-голубое небо; а если по вечерам и по утрам не-
сколько прохладно, то в продолжение дня лучи солнца
светят так ярко, что, выйдя на обыкновенное место про-
гулки за старую крепостную стену и взглянув на роскош-
ные сады вечнозеленых апельсиновых и лимонных де-
ревьев, покрытых золотыми плодами, взглянув на мо-
гучие пальмы, высунувшие там и сям из другой земли
свои стройные верхушки, трудно поверить, что зима уже
наступила и что бедный путешественник, надеявшийся
пробраться отсюда по большой дороге на Мадрид, дол-
жен возвратиться назад. Но, тем не менее, это правда:
путешествуя в Испании, не всегда знаешь, когда и куда
приедешь.
Такие внезапные и сильные холода, снега и метели
не только прервали сообщение во многих местах, но и
были причиною множества несчастных случаев, о кото-
рых беспрестанно упоминали газеты в начале прошедше-
го месяца. Там — земледелец умер от холода, стоя в цер-
кви во время обедни; там — женщина, возвращающаяся
из Эша в Брюссель на империале дилижанса и одетая
довольно тепло, была найдена мертвою и уже окочене-
лою от холода (?); пожилой пассажир замерз в вагоне
и т. п. Но гораздо многочисленнее несчастные случаи
там, где накутила, намутила наша русская метель, разы-
гравшаяся не на шутку в некоторых местах Германии и
Швейцарии, где она завалила сугробом следы, оставлен-
ные на траве крошечными ножками мечтательной Юлии.
По общему замечанию, эта внезапная и крутая зима
имела весьма губительное влияние на 'стариков и унес-
ла, между прочим, года два или три из жизни одного за-
мечательного ветерана науки, Нестора Геттингенского
университета, филолога Митчерлиха, скончавшегося 6 ян-
варя (н. ст.). Жизнь Митчерлиха может служить образ-
цом жизни немецкого ученого прежнего времени.
— Хр. В. Митчерлих, дядя знаменитого берлинского
химика, умер на девяносто четвертом году своей жизни.
Он родился в 1760 году, три года был учителем, а потом
'шестьдесят девять лет занимал кафедру Геттингенского
университета. Еще незадолго до смерти он жаловался
только на то, что по временам не может читать мелкой
печати. Но в последнее десятилетие он редко покидал

свой дом и сад, где занимался пчеловодством, которое
всегда любил. В этом уединении он получил, незадолго,
до смерти, баварский орден, присланный ему королем
Максимилианом из Италии, и с гордостью повесил его
возле ордена Гвельфов, данного ему королем Эрнестом-
Августом. Митчерлих жил как истинный геттингенский
ученый старого времени, из которых иные, как, например,
Лихтенберг, никогда не выходили из дому, кроме случая
академических выборов и каких-нибудь поручений по
службе. В прежнее время все профессора читали лекции
в своих домах; теперь это обыкновение осталось только
у немногих. О Митчерлихе говорят si non e vero, e ben
trovato, что он, со времени первой французской револю-
ции, то есть с 1789 года, не выходит более за ворота Гет-
тингена и в последнее время довольствовался необходи-
мою, предписанною ему прогулкою. Он был всегда здо-
ров, но чрезвычайно худ и сух и в последнее время пре-
вратился в мумию. Первое сочинение Митчерлиха, о Ка-
туле, было подписано им семьдесят лет тому назад.
— Рождественские праздники потеряли всякую пре-
лесть в Париже.
Если вы захотите во что бы то ни стало отыскать
во Франции хоть какие-нибудь следы старых святочных
обычаев, то должны оставить не только столицу и боль-
шие города, но даже окружные городишки, даже местеч-
ки, даже большие деревни, и забраться в глубь полей —
подалее от больших дорог и, пуще всего, подалее от
рельсов. Но куда бы ни забрались вы во Франции, ни-
где не нашли бы вы старых святочных обычаев во всем
их прежнем блеске.
«Кое-что сохранилось еще в Бретани,*где толпы маль-
чиков и девочек встречают вас на улице в рождествен-
скую ночь и поют святочные песни на перекрестках.
В Бургундии не сохранилось ничего от доброго старого
времени, кроме хорошего расположения духа и несколь-
ких веселых песен, и старики еще повторяют про себя
старые бургундские святочные напевы (Noels bourgnui-
nois). Даже в Нормандии, славившейся когда-то свои-
ми святками, остались от них слабые черты. В былые же
времена этот полуночный праздник был не только весе-
лым праздником, но и торжественным символом всеоб-
щего обновления, понятным и наглядным для простых
умов. Религия, природа, обычаи, занятия, привязанно?

сти — все затрагивалось и все получало новую силу в
этот день — все отношения человека возобновлялись. Мо-
настыри выражали наглядно эмблему этого возобновле-
ния: накануне рождества монахам позволялось переме-
нить свою одежду, на что они не имели права круглый
год. Где теперь все эти обычаи доброго старого вре-
мени?»
Мы слышим красноречивые жалобы Диккенса, что
старые обычаи, которые он любит со всею силою просто-
го детского сердца, также начинают быстро исчезать и
в Англии; но из его же собственных рассказов мы узна-
ём, до какой степени празднуются там святки. Это, без
сомнения, самый веселый, если не самый шумный празд-
ник: он и теперь составляет предмет долгих ожиданий
и долгих воспоминаний не только для детей, но и для
взрослых. Диккенс рассказывал нам, как проводятся
святки в различных семействах Лондона — у бедняков,
для которых жареный гусь составляет диковинное, ис-
тинно праздничное блюдо, и у богачей, задающих в этот
день пышный, родственный бал; но в деревнях эти обы-
чаи сохранились и того более, и святки встречаются там
со всеми прежними церемониями.
Самое характеристическое явление британских свя-
ток — это огромные выставки всякого рода живности, по-
являющиеся накануне праздника почти во всех больших
городах: на этих выставках выставляют те чудовища'
толстоты и мясистости, на которые, может быть, «и про-
тивно» смотреть, но которых очень приятно отведать.
Первое место между этими выставками принадлежит
бесспорно Смисфильдской выставке откормленного ско-
та, появляющейся в Лондоне на Беккер-стрите аккурат-
но каждые -святки вот уже в продолжение целого полу-
столетия. Огромная и самая разнообразная толпа посе-
щает эту выставку: одни идут подивиться, другие —
учиться, третьи — сравнивать, четвертые — повидаться
со своими деревенскими друзьями.
— На Беккер-стритской выставке удовлетворяются
самые сильные наклонности британца: гастрономическая-
и сельскохозяйственная.
Заветная мечта француза, не оставляющая его всю
жизнь,— это, удалившись от дел, жить в Париже, фла-
нировать каждое утро по бульварам и в одну неделю
обойти все столичные театры. Француз редко допраши-

вает, из чего сделано блюдо, которое ему подают. Он не
знает различия между нормандским и британским бы-
ком, хорошо сваренная котлетка для него всегда котлет-
ка, и ему нет дела, чем кормили того барана, из которого
она сделана; но зато он имеет глубокие познания в деле
соусов и велик в puree и sautee.
«Любимая идея англичанина — оставить торговлю,
удалиться в деревню, завести там маленькую ферму,
пару коров, делать дома хлеб и масло, откармливать сви-
ней и кабанов до чудовищной толстоты, выезжать силь-
ного рысака и завести на своем птичном дворе таких
патагонцев и кохинхинцев, которых бы не стыдно было
послать на какую угодно выставку. Он глубоко изучил
или, по крайней мере, претендует на глубокое изучение
всех качеств быка и барана; критически разбирает свой-
ства короткорогого быка, с важностью выражает пред-
почтение четырехгодовалому гейлендеру или откормлен-
ному норфольку, с горячностью разбирает вопрос между
различными чистыми и смешанными породами скота.
Брат Ионатан вообще имеет более склонности к дорогим
блюдам: он привык к ним в роскошных ресторациях и
на публичных обедах; но мистер Буль расчетлив: он
опытным глазом соображает размеры бараньей ноги и
толстоту филея, но не задумывается прибавить пенни
на фунт за фешенебельного гейлендера, только бы ему
отрезали именно от того куска, от которого приготов-
ляется бифштекс на королевской кухне.
Все эти вкусы совершенно удовлетворяются на рож-
дественской выставке. Здесь жители Лондона встречают-
ся со своими деревенскими друзьями, заключают торг и
удовлетворяют даже тем аристократическим стремлени-
ям, которые составляют резкую черту у англичан: раз-
бирая, щупая, повертывая теленка, доставленного гра-
фом или герцогом, и кабана, присланного принцем Аль-
бертом.
Несколько лет тому назад Смисфильдский клуб де-
лал свою выставку на тесном дворе; теперь большой ба-
зар Беккер-стрита уже тесен для нее, хотя в это время
появилось много выставок в других городах, куда те-
перь, как, например, в Бирмингем, доставляется то, что
прежде доставлялось в Лондон.
Но если провинциальная выставка отвлекла некото-
рых, то зато железные дороги сделали возможным до-

-ставку скота на выставку в столицу из самых отдален-
ных местностей. Откормленный бык может быть теперь
.за сорок шиллингов и в один день доставлен в Лондон из
такой глуши, для доставления из которой потребовалось
бы прежде не менее недели времени и более двадцати
фунтов стерлингов. Железные дороги имели также влия-
ние и на увеличение числа посетителей, которые .нарочно
для этой выставки собираются в Лондон. Тридцать лет
тому назад употребление удобрения из костей, на кото-
ром теперь основывается весь посев репы, только что на-
чал распространяться из округа Йоркшира: о гуано
тогда еще и не мечтали, а употребление искусственно
приготовленного корма было так же редко, как употреб-
ление кларета. В те дни фермеры редко путешествовали
далее своего городка. Существование улучшенных пород
скота и превосходных средств в откормке его не расхо-
дилось далее тесных пределов фермера, и фермер юж-
ных графств знал менее о фермере северном, нежели
знает теперь о французском и датском земледельце.
Нельзя сказать, чтобы в это время мало было прекрас-
ных сельских хозяев, но им негде было сходиться и ме-
няться плодами своей опытности.
Многие едят мясо или баранину, ветчину или окорок
и не имеют понятия о том, что мануфактура этих необ-
ходимых жизненных припасов сделала столько же успе-
хов, сколько и мануфактура шерстяных материй и бу-
маги. Так, например, способы, открытые Коком из Голь-
кэма, герцогом Бетфордским, графом Спенсером и дру-
гими, идущими по стопам Беквеля и братьев Келе,
сократили период, в котором рогатый скот, без потери
своих качеств, может быть приведен в надлежащее съе-
добное состояние от шести до трех, а в короткорогой по-
роде— даже менее трех лет. IB то же время различными
улучшениями в пище и помещении скота и различными
искусственными питательными кормами добились сред-
ства дать чудесное мясо самой старой корове. Так,
в этом году на выставку прислана графом Лейчестером
прекрасная жирная девонширская корова, которой было
уже более четырнадцати лет. На основании этих же са-
мых улучшений получили теперь возможность в двена-
дцать месяцев довести барана до той зрелости, для ко-
торой нужно было бы пять лет, и кабан, который прежде
в два года съедал всю свою цену, доводится ныне до

высшей степени совершенства в девять месяцев. История
большей части этих улучшений сохраняет имена пэров,
джентльменов и практических фермеров — членов Смис-
фильдского клуба. Предания многих необыкновенных
явлений откормки сохраняются весьма тщательно; так,
например, в «Лондонской иллюстрации» теперь прила-
гается портрет чудовищно жирного кролика, представ-
ленного мистером Жозефом Алсопом и занявшего пер-
вое место на выставке кроликов в сентябре 1851 года.
Это чудо искусства, едва достигши трехмесячного возра-
ста, весило уже восемь английских фунтов и восемь ло-
тов, а когда кролик погиб, достигши двенадцати меся-
цев, то весу в нем было восемнадцать фунтов. От конца
его уха до другого было двадцать два дюйма, а ширина
каждого уха была пять и одна шестая дюйма. Это был
величайший кролик, какой только когда-либо бывал в
мире; а таких длинных ушей у кролика, вероятно, никто
не видал прежде, да и не увидит.
Выгоды, получаемые потребителями от этих улучше-
ний производства съестных припасов, бесчисленны. Они-
то сделали возможность пользоваться в продолжение
зимы свежими припасами и заменить парною говядиною
соленое мясо, которым еще в конце XVIII столетия до-
вольствовались в продолжение зимы богатейшие дома
Лондона. Улучшение свинины принесло много пользы
рабочему классу, и худое, грубое свиное мясо, которым
довольствовались в прежние времена, совершенно вы-
шло из употребления.
Но,- кроме Смисфильдской выставки рогатого ско-
та, перед святками открывается также ежегодно «Боль-
шая выставка кур». В этом году эта выставка была не-
обыкновенно обильна — 585 клеток кур и 200 клеток го-
лубей; различные породы петухов и кур: индийских с
берегов Брамапутры, польских, гамбургских, малай-
ских, бенташских и т. д. Голуби были в особенности кра-
сивы и представляли самые редкие, самые необыкновен-
ные соединения цветов. Многие лица, отличавшиеся
своими произведениями на выставке, получили установ-
ленные призы».
— iHe будет ли несколько странно, если мы от быков,
петухов и кур перейдем прямо к литературе и ее ново-
стям? «Но отчего же? Многие ли из литературных про-
изведений удостаиваются той прочной, полезной и при-

том вкусной славы, которую приобретают новые изо-
бретения и улучшения в царстве рогатом и пернатом?
Многим ли из сочинителей новых книг суждено прожить
так долго в памяти людей и приобрести такую извест-
ность, какими пользуются имена лиц, улучшивших ка-
кую-нибудь куриную породу или добившихся искусства
влагать в возможно короткое время возможно более мя-
са под кожу быка, назначенного превратиться в ростбиф
или бифштекс и упитать, в свою очередь, тело чело-
века?
— Поэтому, благосклонный читатель, приняв все
причины в уважение, извините меня, если я прямо с ку-
риной выставки перейду к новым комментариям «а бес-
смертное творение Данте, появившееся в Германии.
Трудолюбию германских ученых не одна страна обя-
зана за объяснение в настоящем свете великих произве-
дений своей народной литературы. Германские критики
открыли англичанам всю глубину гения Шекспира, по-
знакомили французов со значением Декарта и объяс-
няют итальянцам темные места «Божественной ко-
медии».
Кроме Гёте и Шиллера, едва ли какой-нибудь писа-
тель вызвал столько комментариев, как Данте, и, без
всякого сомнения, лучшие сочинения в этом роде при-
надлежат Германии: имена Шлоссера, .Витте, Филалета
навсегда соединились со всяким дельным изучением ве-
ликого итальянского поэта. Бланк издал целый словарь
для сочинения Данте — Vocabolario Dantesco, в котором,
однако, объясняет итальянские слова не на немецком,
а на французском языке. Превосходная книга о жизни
и творениях Данте, в которой поэт из эстетического кру-
га вводится в ряд исторических явлений, издана профес-
сором Вегелем в Иене. Теперь вышла первая часть со-
чинения доктора Эмиля |Рута «Добавления к объясне-
ниям «Божественной комедии» (Ein Beitrag zum
Verstandniss der gotlichen Komodie von Dr. Emil Ruth.
Tubingen, 1863, 8).
Автор начинает свое сочинение тем справедливым
положением, что главною помехою при чтении Divina
Comedia, удерживающею многих от наслаждения ге-
ниальным произведением, является, во-первых, незнание
тогдашних философских и теологических воззрений и
собственных политических идей и ожиданий Данте, а во-

вторых, неясность и запутанность комментария на вели-
кое творение. «Не у каждого достанет времени, средств
и охоты, — говорит (Рут, — рыться в сочинениях св. То-
маса, Альберта Великого, Бернгарда, Бенавентуро и
приобрести там философские и теологические познания,
необходимые для полного уразумения Данте. Но этого
еще недостаточно: должно также познакомиться с поли-
тическими воззрениями поэта и его времени из его мел-
ких прозаических сочинений и восстановить понятия
тогдашнего времени о мире, истории и судьбах челове-
чества, предрассудках, географии, древностях и т. п.;
должно рыться в тогдашних новеллах, в тогдашних уче-
ных сочинениях по истории и естественным наукам, оты-
скивая легенды, и все это слить в одно воззрение целой
эпохи. Решиться на такой труд, конечно, может не вся-
кий, и многие лучше откажутся от чтения поэмы. Если
же кто-нибудь захочет обратиться к комментариям, то
найдет, что, тогда как они иногда превосходно объяс-
няют одну сторону поэмы, в то же время оставляют
необъясненными множество других; так что целое по-
эмы, ее направление и ее основные идеи никак не могут
прийти в ясность. Исторические объяснения Данте пре-
восходны; но они доведены даже до крайности и, желая
все объяснять историческими обстоятельствами, доходят
иногда до необыкновенно странных замечаний. Другие
обращают внимание только на церковные, теологические
и философские воззрения Дантова времени; но так как
эта область слишком обширна и границы ее слишком
неопределенны, то комментаторы вдаются в туманность.
Из всех же этих разносторонних комментариев ро-
ждается такое множество противоречий в самой поэме,
что полное и ясное уразумение ее делается совершенно
невозможным».
Желая помочь этому злу, доктор Рут решился сна-
чала собрать все места из сочинения Данте, в которых
мысль писателя совершенно ясна, а потом уже раскрыть
то, что таится в «Божественной комедии» под покровом
аллегории. Теперь вышла только первая половина этого
сочинения.
Мы не можем не остановиться здесь и не заметить,
что было несколько попыток передать Данте на русский
язык, и последняя из них весьма удачна; но, нам кажет-
ся, должно бы было, пользуясь трудами немецких ком-

ментаторов, представить биографию Данте и картину
его эпохи, поясняя, обрисовывая и доказывая выводы и
положения собственными стихами поэта. Такая статья
приготовила бы русских читателей к понимаю «Божест-
венной комедии» и открыла бы к нам дорогу еще одному
неисчерпаемому потоку высших наслаждений. Дай бог,
чтобы наша мысль понравилась кому-нибудь и вызва-
ла прекрасную, полезную и в то же время чрезвычайно
занимательную статью в одном из наших лучших перио-
дических изданий.
— Из других литературных новостей Германии за
прошедший месяц мы считаем нужным упомянуть толь-
ко о книге Юлия Брауна «Этюды и очерки стран древ-
ней цивилизации» (Yulius Braun, Studien und Skizzen
aus den Landern der alten Cultur, 1854), и то потому,
что форма этих этюдов, сколько о ней можно судить по
отзыву, помещенному об этой книге в «Allgemeine
Zeitung», нам чрезвычайно понравилась. Автор назвал
четырнадцать отделов своей книги лекциями, но совер-
шенно несправедливо. Это не лекции, а путевые записки,
где предметы, представляющиеся глазам путешествен-
ника, заводят его в область истории, мифологии, искус-
ства и где заметки туриста перемешиваются с рассужде-
ниями о вопросах исторических, мифологических и ли-
тературных:
'Г. ,Браун начинает с Египта, пирамид и Фив и опи-
сывает их более как путешественник, нежели как уче-
ный; но при всяком удобном случае он указывает на по-
добные же явления у других народов. Так, например,
сходство между египетским лабиринтом и развалинами
Немвродова дворца, отысканными в холмах, остатках
древней Ниневии наводят его на множество прекрасных
мыслей. Сходство египетского образования с образова-
нием древних азиатских народов — факт давно доказан-
ный; но всякая лишняя черта в этом сходстве, которое
так выдается у Болена и Бека, прибавляет свету в
объяснении истории древней цивилизации. Выходя из
Нильской долины, автор, кажется, слишком рано прини-
мается объяснять Гомера и Гезиода: для этого объясне-
ния почва еще недостаточно приготовлена. Он разбирает
их понятия о религий и показывает, каким образом ми-
фы Греции образовались из развалин мифологии Египта
и древних азиатских народов. Рассуждения о форме гре-

ческих песен, о единстве произведений Гомера, о плане
Илиады и т. д. перемешиваются с замечаниями туриста
о Трое и Итаке, о Хиосе и Аскре, о Дельфах и Лебадее.
Оканчивая это обозрение, автор замечает: «До сих пор
•старались объяснять развитие греческой религии и гре-
ческого искусства из них самих; множество достойных
ученых шло по этой дороге. Это было совершенно спра-
ведливо до тех пор, пока вечные письмена Египта оста-
вались непонятными, пока Ниневия еще скрывалась под
землею; но теперь новые материалы требуют иного воз-
зрения».
Все это совершенная правда, «о мы можем только
сказать, что г. (Браун напрасно считает свою дорогу та-
кою новою: множество немецких, французских и англий-
ских ученых приготовило уже множество материалов и
верных взглядов для объяснения этого, все еще покры-
того мраком, пути, по которому прошло превращение
туманных, неопределенных, но глубоких по своему фи-
лософскому смыслу и гигантских созданий восточной
цивилизации в человечественные пластические образы
Греции.
Что касается до формы, принятой г. Брауном, кото-
рую, безусловно, осуждает немецкая критика, любящая
во всем строгую систему, то мы должны заметить, что
если она и не годится для новых ученых изысканий, то
зато как нельзя более пригодна для популярного изло-
жения уже добытых сведений.
Мы твердо убеждены, что современная, наука во всех
своих отраслях достигла той ступени, на которой резуль-
таты ее делаются занимательными для всех, и что,
с другой стороны, общее образование достаточно разви-
лось для того, чтобы интересоваться этими результата-
ми. Требования современной читающей публики так ве-
лики, что только такие романисты, как Диккенс и Текке-
рей, в состоянии, и то на минуту, удовлетворить им.
Давно уже прошло то время, когда какой-нибудь новый
роман Ричардсона, д'Абрантес или Радклиф мог занять
внимание на целые годы. Теперь даже роман Диккенса
и Теккерея прочитывается и забывается в несколько ча-
сов; что же сказать о второстепенных романах и пове-
стях? Они так же быстро мелькают и так же бесследно
пропадают в новых тучах, как мошки, играющие в сол-
нечных лучах. Требования читателя возрастают, и одни

вымыслы, как бы они ни были полны действительной
жизни, уже не удовлетворяют его; любопытство с каж-
дым днем чувствует все более и более томительную
жажду. Пусть обратится оно со своими требованиями к
науке, и неиссякаемый источник наслаждения прольет-
ся из ее богатых недр,—источник не сухих и голых фак-
тов, не скудных и скучных умствований, но самой живой,
самой увлекательной, самой возвышенной поэзии.
Смотря с этой точки зрения на форму, выбранную
г. Брауном, мы,, не стесняясь мнениями немецкой кри-
тики, находим эту форму в высшей степени пригодною
для занимательного, наглядного и не обременяющего
памяти изложения результатов, добытых наукою. Мы
думаем, что подобного рода ученые путешествия, в ко-
торых факты и исследования науки получают особенную
очевидность, наглядность при приложении к живому
описанию местности, могут быть доведены до высшей
степени совершенства и что, прочитав такое описание
страны, где настоящий вид ее объясняется всем, что
только добыли естественные и исторические науки во
всех отраслях, где, так сказать, ученая лекция читается
на самом месте, на котором все служит ей подтвержде-
нием и доказательством, мы легко удерживаем ее в па-
мяти. Сведений по все отраслям знаний накопляется та-
кое множество, что самая обширная память не в со-
стоянии уже их выдерживать; а потому всякая новая
форма, облегчающая приобретение результатов науки,
в высшей степени заслуживает одобрения. Мы думаем,
например, что история, география, археология, этногра-
фия, геология, ботаника России, рассказанные в форме
живых путешествий, представили бы сильную занима-
тельность и не только бы познакомили читателя с ре-
зультатами, добытыми до сих пор в изучении России,
но и с своей стороны принесли бы большую пользу науке,
поставив ее, так сказать, на очную ставку с действитель-
ностью.
Вот почему мы не видим тех дурных сторон в форме,
выбранной Брауном, которые находит в ней немецкая
критика, если только автор (что, кажется, и случилось
с ним) не брал на себя роли всезнающего ученого,
а держался на ступени умного и образованного рассказ-
чика, получившего основательное, хорошее и энциклопе-
дическое образование.

Объяснив сродство религий у древних народов,
г. Браун старается показать такое же сродство в их ис-
кусствах. Памятники Иерусалима, Ниневии, Персеполя
сравнивает автор по известиям древних и по новым ар-
хеологическим открытиям. Он выводит архитектуру и
пластику евреев, финикиян из Ассирии. Потому сочини-
тель переходит к Греции и Сицилии, где сведения, добы-
тые наукою, много пополняются его собственными на-
блюдениями. Одну из лучших глав всего сочинения
составляет история развития дорической архитектуры из
Египта и ионической из Ассирии. Этот отдел, по выра-
жению немецкой критики, должен был бы занять место
во главе всего сочинения. Из всех искусств архитектура
есть самое первоначальное: она предшествует пластике
и живописи, потому что занимается необходимым, в то
время как другие искусства занимаются уже украше-
ниями; кроме того, произведения архитектуры сохра-
няются всего более, и хронология их всего вероятнее.
Созданий архитектуры нельзя переносить из страны в
страну: они прикованы к почве и потому дают самое
верное свидетельство о национальности и степени обра-
зования того народа, который населял землю. Вот поче-
му остатки архитектурных произведений там, где они
могут быть собраны в одно целое, достаточное для
объяснения их характеристической особенности, должны
быть положены в основание всей истории образования
и истории искусств. Дальнейшие отделы сочинения
г. Брауна говорят об архитектуре Мицены, Малой Азии
и Этрурии и выводят ее начало из Египта и Ассирии.
Впрочем, и немецкая критика соглашается в том, что
книга г. Брауна — книга замечательная и в легкой фор-
ме, без тяжелых аппаратов учености, знакомит читателя
с предметами, о которых говорит. Она дает такое поня-
тие об общей внутренней жизни древнего образования,
которого достаточно для того, чтобы разбить ложные и
узкие воззрения, принимаемые большинством из сухих
учебников. Жаль только, что автор не приложил к
своему сочинению хороших рисунков, в которых бы это
сходство различных произведений искусств у различных
древних народов было доказано наглядно.
Мы не находим нужным распространяться о втором
издании сочинения Виктора Кузена «Об истинном, пре-
красном и добром» (Du vrai, du beau et du bien): мы не

охотники до французской философии и имеем смелость
считать ее за более или менее красивую болтовню.
«Пустыня, или Судан» графа Лотюра (Le deserts,
ou le Soudan, par M. le comte d'Escagrac de Lautur.
Paris, Novembre, 1853, in — 8 de 628 pages),
члена Центральной комиссии Географического обще-
ства, заключает в себе много занимательных страниц.
Автор уже в продолжение восьми лет путешествует по
Африке и посетил последовательно Мадагаскар, Занзи-
бар, Марокко, Алжир, Тунис, Триполи, Белад-эль-Дже-
рид, Египет, Нубию, Кордофан и Сеннаар. В тепереш-
нем сочинении своем он касается только севера Африки;
особенно хороша глава, описывающая .нравы жителей
Судана.,
Эта книга наводит нас «на другое английское путе-
шествие в Африку же; но так как мы предвидим, что,
забравшись раз в английскую и американскую литера-
туру, мы не скоро из нее выберемся, то упомянем здесь
еще об одном замечательном явлении во французской
литературе.
— «История драматической литературы» (L'Histoire
de la litterature dramatique) слишком серьезное, или,
если хотите, слишком сухое и скучное, заглавие для
книги Жюль-Жанена: это тот же живой, бойкий, весе-
лый фельетон, блестящий и скользкий как змея, — но
только фельетон в семи (?) томах, из которых первые
два, и каждый почти в пятьсот страниц, уже появились
в печати. Знаменитый фельетонист хочет схитрить на
старости лет, хочет увильнуть от участи фельетониста,
удержаться на краю бездны, в которую рано или поздно
придется отправляться всякому, посвящающему весь
свой талант недолговечным листкам журнала, — той
бездны, куда провалилось уже столько предшественни-
ков Жанена, занимавших его место на столбцах «De-
bats»: Жоффруа, Дювике, Нодье, Бек. Сколько ума,
злости, знаний, остроумия, веселости, искренних поры-
вов чувства и метких, удачных выражений погибает на
листе газеты, прочитанном с жадностью сегодня, забы-
том завтра, еще за минуту быстро переводящем из рук
в руки, а через час уже залитом кофе и валяющемся под
столом или дымящемся и коробящемся, как в аду, на
щипцах парикмахера! Не желая окунуться в Лету вслед
за своими предшественниками и не желая еще более,

чтобы услужливые друзья удружили ему после смерти,
собрав все его фельетоны без разбора и издав их в свет,
Жюль-Жанен решился сам выбрать из своих летучих
произведений то, что, по его мнению, заслуживало бы
спастись от забвения, — по крайней мере, от скорого
забвения, если уже человек ничем не может отделаться
от широких объятий этого ненасытного приятеля, каж-
дую минуту проглатывающего тысячи имен, тысячи
слов, тысячи книг, миллионы стихов и .водевилей и все
еще стоящего перед каждым из нас — с голодным ли-
цом, с разверзнутою пастью.
И вот, вооружившись ножницами и иглой, Жанен
принимается кроить блестящие произведения своего ле-
тучего пера и сшивать в отдельные главы те из этих
кусков, которые говорят об одном предмете или проник-
нуты одною мыслью. Что же выходит из всей этой ра-
боты? Гений фельетониста — слишком дитя случая, что-
бы можно было ожидать от него какой-нибудь методы.
Да и зачем ему метода? Нет ли у него тысячи хитростей,
тысячи уловок, тысячи блестящих и скользких фраз, ты-
сячи гибких, радужных выражений, которые бы могли
легко и скоро, без заметного усилия перебросить чита-
теля с одной страницы на другую и, не давая ему вре-
мени оглянуться, задуматься, критиковать, промчать
его, как на курьерских, через все семь томов, через все
пять тысяч страниц от начала до блаженного finis? Но
возможно ли придать какой-нибудь прочный интерес
фельетону? Возможно ли продлить жизнь этих легкокры-
лых, микроскопических созданий, которые, подобно не-
которым мошкам, живут только одну минуту? Жюль-
Жанен слишком хороший фельетонист, чтобы не знать,
что гений фельетона, его девиз, его жизнь, его дыха-
ние— настоящая минута. Не говорит ли он сам, что
фельетонист должен именно выбирать то слово, которое
вчера могло бы показаться диким и грубым, завтра пока-
жется пошлым, скучным, возбудит негодование или
недоверие, а сегодня — очаровательно? Как же спасти
от гибели эти существа одной минуты, как призвать их
снова к жизни пак, чтобы они не испугали своим появле-
нием, как бледные привидения? Какой интерес'могут
иметь в настоящем эти создания мелких интересов, дав-
но потонувших в прошедшем? Один только интерес вос-
поминания — тот интерес, который звучит для нас в го-

лосе друга, когда он повторяет нам слишком знакомые
и никогда не забывающиеся шалости и забавы детства?
Знакомые имена, знакомые лица, давно пролетевшие
впечатления, которые давно уже сменились в нашем
сердце другими, снова воскресают, снова пролетают в
нашей памяти, задевая порою легким крылом своим и
наше сердце. Мы любим прислушиваться к тому лепету,
который .несравненно более говорит нашему чувству,
нежели нашему слуху, и в одном полуслове высказывает
целую повесть, как любим прислушиваться осенью к
шуму пожелтевших листьев, нашептывающих нам о про-
шедшем лете. Такой интерес не может идти далее одного
поколения: внук остается глух к слову, заставлявшему
плакать или улыбаться его деда. На такой только инте-
рес имеет претензию и книга Жюль-Жанена, несмотря
на свое прочное заглавие. Это его собственные мемуа-
ры, мемуары фельетона, мемуары французской сцены за
последние двадцать лет. Жанен, по своему обыкновению,
начинает улыбкою — улыбкою над своими первыми,
а потому и политическими статьями, в которых, несмот-
ря на пыл й задор молодости, несмотря на суровую фи-
зиономию предмета, уже проглядывает, веселая юркость
фельетониста. Потом он рассказывает свое вступление
на фельетонное поприще и дает некоторое понятие
о своих предшественниках. Хронология вводит Жанена
в его книгу, но далее он ее покидает: весь первый
том посвящен фельетону, отыскивающему настоящий
свой тон, водевилю, фантазиям, остроумию, очеркам,
тирадам.
Во втором томе перо автора становится тверже,
хотя и скользит с прежнею быстротою и легкостью; кри-
тика делается определеннее, строже; дело идет о коме-
диях. Мольер, Реньяр, Мариво и гениальная исполни-
тельница, M-lle Марс, тысячи эпизодов, совершенно жюль-
жаненовских, наполняют этот тем; в будущих пяти пой-
дет только трагедия с M-lle Рашель, драма с г-жою
Дорваль и т. д.
Но что же, долго ли проживет эта книга, надолго ли
продлит она недолговечную жизнь фельетона? Послу-
шайте лучше, что думает сам автор о своей собственной
книге, и вы призадумаетесь: веселые, легкие струны
фельетона зазвучали неподдельной грустью, и довольно
кислая мина сменила вечную улыбку, когда дело при-

ходит к разделке. Вот что говорит Жанен в конце своего
первого тома:
«Как! Эти пустячки — вот и весь мой ум! Как! Это
слабое эхо, — до того слабое, что мой слух с трудом его
ловит, — вот и все, что остается от всего шума, который
подымался прежде? Это ничтожество — все, что сохра-
нилось от моего гнева! Этот заплесневелый клочок бума-
ги— памятник, воздвигнутый моей славе! Эти залитые
листки, на которых видны еще следы праздных читате-
лей,— вот, вот моя книга, и вся моя жизнь, и мой гений,
и мой талант, и здравый смысл, данный мне богом для
того, чтобы руководить меня в жизни, и все плоды
стольких уроков моих наставников, стольких часов изу-
чения, стольких открытий, сделанных мною, такого при-
лежания и таких трудов, употребленных на то, чтоб вы-
учиться писать, говорить на этом французском языке,
составлявшем мое самолюбие, мою гордость, мое богат-
ство— hie jacent! Все это покоится во мраке этой
бездны».
После этих печальных звуков, — печальных, как по-
хоронный припев, грустных, как звук эоловой арфы, тро-
нутой крылом умирающего ветра, — мы считаем неуме-
стными те утешения, которые посылает Жюль-Жанену
его неловкий ученик, указывая на более удачные стра-
ницы книги, на слова знаменитого фельетониста по по-
воду Шекспира, Мольера, Мариво. «Нет, — говорит этот
фельетонист, — все это не умрет, учитель!»
Нет! Все, все! Ничего не останется, все сотрется
в прах безжалостным жерновом времени! Все прова-
лится без следа в ту бездонную пропасть, которую лю-
ди неудачно называют забвением. Что может остаться
от слов об игре великого артиста, когда и самое имя ча-
родея, заставлявшего дрожать и волноваться столько
тысяч сердец, уже исчезло? Что может остаться от
фельетона по поводу комедий Мольера, когда и самые
эти комедии бледнеют под лучом нового солнца? Огля-
нитесь назад: много ли имен, много ли личностей выре-
зывается из темной бездны прошедшего? Если колос-
сальные фигуры Шекспира, Данте, Гомера, упорно раз-
гоняющие мрак лучами внутреннего света, соблазняют
вас, то припомните, как недалеко еще ушли мы от них;
припомните, что за ними, в той мрачной бездне, куда не
может уже проникнуть наш глаз, потонуло, может быть,

много подобных имен. Почем вы знаете, что стогны того
города, на котором была выстроена Ниневия, превра-
тившаяся в лесистый холм, раздолье диких зверей, не
оглашались песнями, подобными песням Гомера, не дро-
жали от рукоплесканий какой-нибудь трагедии, не усту-
пающей ни в чем произведению Софокла или Шекспира!
Чем можете вы доказать, что великолепный город, раз-
валины которого еще вчера только открыты в лесах Но-
вого Света, не имел также своей пышной внутренней
жизни, борьбу которой выразил, может быть, поэт, по-
добный Данте? Если и это вас не удовлетворяет, если,
перебирая тысячи имен, от которых остались только
одни пустые, непонятные звуки, вы все еще добивае-
тесь бессмертия имени, то спросите у геологов: они рас-
скажут вам такую длинную повесть страшных переворо-
тов той самой Земли, которая кажется нам непоколеби-
мой основой и на которой вы менее чем микроскопиче-
ская мошка на трепещущем листе дуба, что вы махнете
рукой и кинетесь с улыбкой в мрачную, но спокойную
бездну забвения. Будьте довольны тем, что жизнь ваша
прошла благородно, что она промчалась над сердцами
и умами ваших современников подобно благодетельно-
му ветру,t освежившему истомленную грудь подобных
вам странников, принесшему влагу на жаждущий берег,
сбросившему вредного червяка, отравляющего молодую
жизнь только что рождающегося плода; будьте доволь-
ны тем, что бессмертная душа ваша может без стыда
взглянуть на свою временную оболочку! К чему эта
грустная жалоба, к чему желание этой временной проч-
ности? Самые лучшие, самые нежные цветы не умирают
ли всего скорее?
Посмотрите, что осталось от блестящей жизни, испол-
ненной подвигов мужества, благородства, славы, остро-
умия, нежности, любви, — от жизни, озарявшей своим
блеском целую эпоху, бывшей предметом обожания и
зависти многих тысяч; а давно ли промелькнула она?
— Увлекшись, мы позабыли, что нас ждут еще много
литературных новостей Америки, к которым приблизит
нас талантливый рассказчик мистер Бён (Old England
and New England, in a Series of Views taken on the Spot.
By Alfred Bunn).
В суждении английских писателей и туристов об
Америке заметно с некоторого времени замечательное

улучшение: узкий взгляд, не лишенный оттенка зависти,
который проглядывал в прежних сочинениях, начинает
мало-помалу исчезать. Зрелище, которое видит совре-
менный турист в заатлантических государствах, не по-
хоже уже на то, которое представила нам мистрис Трол-
лоп. Эта новая метода проглядывает во всех английских
сочинениях об Америке, которых в последнее время по-
явилось так много, что если они не исчерпали еще всего
предмета, так это может служить лучшим доказатель-
ством, что он неисчерпаем. Нет ни одного человека,
сколько-нибудь наблюдающего и размышляющего, кото-
рый бы, посетив Америку, не нашел в ней новых мате-
риалов для дополнения к прежним.
«Книга мистера Бёна, несмотря на свою легкую, анек-
дотическую форму, заключает в себе весьма серьезное
статистическое содержание; но, описывая факты, автор
берет те, которые попадаются ему на глаза, а потому в
книге его слишком уж заметно отсутствие всякой систе-
мы. Книга эта, впрочем, не может вполне нравиться
англичанам, потому что сравнение двух стран, Новой и
Старой Англии, остается не в пользу последней. «Ате-
неум» приводит некоторые места из этой книги.
Известна уже давно страсть американцев к газетам.
«В одних новоанглийских штатах их публикуется четы-
реста двадцать четыре — ежедневных, недельных, ме-
сячных и других периодических изданий; в одном Босто-
не— сто двадцать одна. В этой части Соединенных Шта-
тов (в Новой Англии) пять государственных библиотек,
сорок две общественных, четырнадцать училищных, со-
рок одна ученических, двадцать одна академических,
шестнадцать библиотек различных ученых обществ и
семьсот девяносто библиотек при школах; во всех этих
библиотеках семьсот сорок одна тысяча книг». Число
весьма незначительное, и мы не понимаем, почему оно
так удивляет мистера Бёна. Вот что касается до газет,
так их в самом деле немало, и страсть к ним североаме-
риканцев доходит до карикатурности.
«Без газет брат Ионатан не может дышать: они руко-
водят его мнениями, его расчетами, его планами, — и их
влияние для него огромно. Три тысячи американских га-
зет расходятся ежегодно в числе четырехсот двадцати
миллионов экземпляров! Каждый отель, каждая кофей-
ная, каждый трактир самого низшего сорта получают

одну или две газеты. Они продаются «а всех перекрест-
ках, появляются у дверей каждого дома, парадируют на
всех станциях железных дорог, выкрикиваются носиль-
щиками на всех палубах пароходов, о них трубят на
каждой почте. Путешественник, не привыкший к этому
зрелищу, не знает, куда деваться от американских га-
зет: выйдите на улицу и вы увидите, как мальчишка дер-
жит за полу чтеца, не заплатившего ему за прочтение
номера газеты; идите на рынок и вы увидите, что мяс-
ник разрезывает газету тем же самым .ножом, которым
режет мясо; рыбак сначала прочтет свою газету, а потом
уже позаботится о продаже своего товара; зеленщик не
станет продавать своей зелени, не. справившись прежде
с торговыми ценами, объявленными в его газете».
Мистер Бён путешествовал на счет своих собственных
публичных лекций, и это дало ему случай наблюдать
странный характер некоторых американских общин, ко-
торый иногда бывает крайне забавен.
«Жители города Чельси (Chelsea), отстоящего на три
•мили от Бостона, принадлежат к одной пуританской сек-
те, изгнавшей улыбку. Нас вез туда довольно рассуди-
тельный джентльмен; важные, размеренные манеры его
обличали в нем строгого пуританина. На дороге он,
впрочем, заговорил с нами и объявил, что, слушав наши
чтения в Бостоне, «немножко» посмеялся, хотя в Чельси
они никогда не смеются. Мы спросили его: как он обхо-
дится без такого веселого товарища нашей скучной жиз-
ни, как задушевный смех?
— Не знаю,— отвечал он,— ничего не знаю об этом,
но только в Чельси не смеются.
— Странный народ! — подумал я и решился на пер-
вой же лекции сделать опыт и с этой целью осматривал
зрителей, собравшихся возле кафедры. Прямо передо
мною стояла толпа детей, и я начал над ними свой опыт,
рассказывая самые уморительные анекдоты и делая за-
бавные гримасы: сначала дети долго удерживались, по-
том начали хихикать и, наконец, не выдержали и раз-
разились самым звонким хохотом. Возвращаясь домой,
я встретил нашего извозчика и спросил его:
— Как же, друг, ты говорил, что в Чельси никогда
не смеются?
— Да, да, не понимаю,— отвечал нам возница,—
но наш пастор намоет им голову в будущее воскресенье».

Далее мистер Бён описывает страсть к вопросам и
к болтливости, характеризующую новоангличан.
«Все здесь заражены страстью спрашивать и редко
кто, столкнувшись с вами за столом гостиницы или на
палубе парохода, не воспользуется случаем осыпать вас
сотнею вопросов.
Отправляясь из Массачусета в Мен, мы думали как-
нибудь спрятаться от вопросов и забрались в угол ва-
гона, но тотчас же почувствовали прикосновение локтя
самого закоренелого из всех янки, и в ту же минуту
вопросы посыпались:
— Мне кажется, я только что видел вас в депо (де-
по американцы называют станции железной дороги)?
— Вероятно, мы входили туда за билетом.
— Куда же вы взяли билет?
— Если вам непременно хочется знать... в Портланд.
— Вы едете в Портланд? Гм! Изрядный городок —
двадцать тысяч жителей, и я готов поклясться, что меж-
ду ними есть несколько славных ребят; да! могу вам ру-
чаться... британцы, мне кажется? не правда ли?
— Да, мы англичане.
— Что же, как вы находите, наши локомотивы похо-
жи на ваши?
— Кажется, не совсем.
— Вы думаете? Пятьдесят или шестьдесят человек
общества лучше, нежели пять или шесть; дрова лучше
каменного угля; открытый вагон с двадцатью окнами
лучше душного ящика с двумя дырками.
И, говоря это, янки беспрестанно плевал на пол.
— Мы никогда не плюем в наших вагонах, — заме-
тил я.
— Напрасно! Это очень приятно: мы делаем в своих
что нам угодно... За каким-нибудь делом в Портланд,
я полагаю?
— Да,— отвечал я и т. д. и т. д.»
«Американец,— говорит мистер Бён в другом месте,—
живет более вне дома и обедает почти всегда в отелях.
Вся плата за стол и квартиру (предполагая, что вы жи-
вете в отеле) не превышает двух долларов * в день. За
эту сумму вы имеете весьма комфортабельную спальню
и едите сколько угодно. Это составляет сто сорок шесть
* Доллар равняется 1 руб. 35 коп. сер,

фунтов стерлингов в год на наши деньги (около 876 руб.
сер.): это не дешево, но должно припомнить, что вы поль-
зуетесь за эту цену самою роскошною жизнью. Столы
остаются накрытыми от шести часов утра до двенадцати
ночи, и, в каком часу вы ни придете, вы всегда застанете
чистое белье, блестящее серебро и хрусталь. Кроме это-
го, вы пользуетесь обширною гостиною, где можете при-
нимать ваших знакомых, библиотекой для чтения, в ко-
торой находятся все главнейшие газеты. Комната каж-
дого жильца обильно снабжена бельем, лампами, водою,
мылом».
«В том доме, где жил мистер Бён, летом непременно
обедало около четырехсот человек, а в зимнее время —
около двухсот пятнадцати. Прислуги было шестьдесят
человек, по большей части ирландцев, немного шотланд-
цев и немцев, очень мало англичан и ни одного амери-
канца: последний лучше умрет с голоду, чем станет
добывать себе хлеб, услуживая другим. Негры — лучшая
прислуга, но самые бессовестные воры; ирландцы—самая
дерзкая и ленивая. Забавно видеть, как целая толпа
негров, под командою одного, который командует ими
свистком, двигаются совершенно по-военному, по-взвод-
но, с ножами и вилками в руках. Плата слуге в месяц —
около пятидесяти долларов. Служанки — все ирландки;
их в доме двенадцать. Кондитер — один, поваров — во-
семь, судомоек — девять, поваренков — пять, хлебни-
ков— два. Хлеб всех родов и пирожные делаются дома.
Прачек — восемь; занимающихся глажением — десять.
Весь процесс мытья совершается дома и с такою быстро-
тою, что часто не успеваешь выйти из ванной, как черное,
только что скинутое белье является перед вами вымытое,
выглаженное, накрахмаленное,— словом, совершенно го-
товое. Вся операция мытья совершается менее чем в
двадцать пять минут.
Мы почерпнули все эти сведения из самого источ-
ника, у человека, заведующего всем домом, который,
впрочем, не мог нам сказать о числе скатертей, салфе-
ток, подушек и простыней, фарфоровой, фаянсовой и
стеклянной посуды, под тяжестью которой, в полном
смысле слова, ломятся полки буфета».
Во втором томе своего путешествия мистер Бён сооб-
щает историю американской сцены от первого появления
в. Вильямсбурге постоянной труппы английских актеров.

Март 1854 г.
Ничто'не ново под луной. - Переселения из Европы
в Америку. - О климате Северной Америки и влия-
нии его на физиологические и психологические
особенности янки. - Литературные бедуины в Се-
верной Америке. - Гонорарии английских и северо-
американских писателей - До чего может дойти
со временем перепечатка. - Романические биогра-
фии и биографические романы.
Ничто не ново под луной!..
Не ново также и то (и, ах, как не ново!), что мы, не
зная с чего начать наши новости, начинаем с того, что
нет ничего нового под луною...
Но что же делать, высокоблагосклоннейший читатель,
•когда на нас нашел такой стих (как выражался один
господин в фризовой шинели и с подвязанною щекою,
потерпевший за истину), что нам все новое кажется ста-
рым, все, что еще за минуту казалось занимательным и
полным мысли,— пустою болтовнёю, переменою декора-
ций, пересыпкою камешков в калейдоскопе и старою по-
гудкою на новый лад. А как нашел на нас этот стих, рас-
толковать мы вам не умеем, а объясним примером.
Случалось ли вам ехать (да непременно случалось)
в зимнюю, морозную ночь, когда полная луна льет сере-
бристый свет на снежную пелену, покрывающую холмы
и долы, и снегом опушенную дубраву, на деревушку, чер-
невшую вдали, и на тройку ваших коней, резко отража-
ющуюся на снегу, и на вашего дремлющего возницу, и
на вас самих, возвращающихся домой после веселого,
теплого ужина у соседа-помещика. Вы устали, но вам
не хочется спать; ваша голова работает, но вы ни о чем
не думаете, в вашем сердце чувства и не то что чувства,
а какие-то призраки чувств, как волны, то подымаясь,
то улегаясь, то вырастая в громады, то разбиваясь в пе-
ну, сменяют друг друга, но вы не управляете вашими чув-
ствами; вы все отдались впечатлению, и оно играет вами.
Взор ваш забирается в лесную глушь, где в таинствен-
ном смешении перепутываются белые пласты снега и
черные стволы деревьев, или скользит в бесконечную
даль, к самому горизонту, или упирается в яркую, вздра-
гивающую звездочку и ищет в ней чего-то знакомого.
Звон бубенчиков, скрип полозьев, тихий топот копыт,
храп озябшей лошади, полусонное присвистывание ку-

чера, шум отдаленного леса и далекий лай неугомонной
жучки, невзлюбившей почему-то месяца,— все перемеши-
вается в один гул, в один звук, в один говор. Еще мгно-
вение— и этот гул превратится для вас в гул большого
города: вы слышите звон колоколов, стук экипажей, го-
вор толпы. Да загляните-ка вон туда, за окраину леса,
распахнувшегося на горизонте черным крылом, взгляни-
те попристальнее: это он и есть тот большой город, зву-
ки которого до вас долетают; вон и колокольни высуну-
лись белыми привидениями из темной массы домов, вон
и ряд чудных дворцов с белыми как снег колоннадами.
Эге! да вон и пестрый шлагбаум; уж не видите ли вы
и часового?.. Как же это вы до сих пор думали, что в той
стороне нет ничего, кроме болота, куда вы осенью хо-
дили за утками.
Но луна окунулась в темное, облако — и все изме-
нилось! Окрестность померкла, опять скрипят полозья,
подсвистывает кучер, звенят, и вовсе не гармонически
звенят, бубенчики, храпит глупый конь, и тявкает неуго-
монная собачонка... вы устали, вам холодно, скучно и
хочется поскорее домой, в вашу спальню, освещенную
трепетным светом лампадки, горящей у образа, в вашу
теплую постель. Счастливец! Еще пять минут — и вы
дома, еще десять — и наш фельетон выпадет у вас из
рук... а мы, мы должны еще облетать мало что не весь
земной шар, побывать во всех пяти частях света и рас-
сказать, что там деется.
— С чего же мы начнем? С чего вам угодно, только
не с Европы, надоело смертельно! Недаром бегут из нее
целые десятки тысяч народа искать нового отечества,
последуем же за этими шумными толпами.
«Вот уже несколько лет совершается в Европе дви-
жение, которому ничего подобного* мы не встречаем в
истории. Целые народонаселения оставляют места сво-
его рождения, свои родные хижины, продают поля, заве-
щанные им их отцами, и переселяются на несколько ты-
сяч верст, под чуждое небо, на девственную почву, ко-
торая, через несколько времени сделается для них насто-
ящею отчизною.
И не должно думать, чтобы романическая страсть к
приключениям увлекала по ту сторону Атлантического
океана этих людей с холодным рассудком, не способных
к энтузиазму, принадлежащих к саксонской расе. Они не

стремятся перенести в дикие страны цивилизацию и об-
работку полей, они не спасают своих верований, кото-
рым ничто не угрожает, не жаждут отдаленных завое-
ваний и добычи.
Лет тридцать тому назад несколько германцев, соб-
лазнившись рассказами о быстрых обогащениях, которые
тогда совершались в Америке, пустились туда со стра-
хом и надеждою. Это были трудолюбивые земледельцы,
искавшие золота в плодородии земли, а не в золотых
россыпях, которых тогда и не было в Соединенных Шта-
тах. Но дешевизна и девственное плодородие почвы по-
зволяли им составить себе владения, превосходившие по
величине богатейшие поместья Европы, и успех увенчал
их предприятие. Скоро они почувствовали потребность
окружить себя родными, знакомыми лицами, товарища-
ми труда и богатого прибытка и вызвали к себе своих
родных и знакомых. Они не подозревали, в какие гро-
мадные размеры должно было разрастись движение, ко-
торому они положили начало».
Заметим от себя, между прочим, что пространство
казенных земель в Соединенных Штатах в 1848 году рав-
нялось 1 584 000 000 американских акров; кроме того,
около 106 000 000 акров уже было продано и весьма зна-
чительное количество их уступлено под школы, дороги
и другие общеполезные учреждения. Цена, за которую
была продана земля, средним числом равнялась за акр
1 доллару 35 сентов. Эта цена оставалась и теперь *.
«С тех пор переселение каждый год увеличивалось
в страшной пропорции. В 1852 году полмиллиона евро-
пейцев оставили старый континент и отправились рас-
чищать и разрабатывать девственные леса Америки:
мужчины в полном цвете сил, женщины, дети, старики —
не без печали, но с надеждою на лучшую будущность,
покидали землю, где одни только чт<\родились, а другие
состарились, продали земли, хижины, мебель, оставляя
платье и несколько земледельческих орудий. Небольшой
суммы денег станет им на переезд и на покупку такого
количества земли, которое бы сделало всякого богачом
на старом континенте.
* Американский акр равняется почти французскому arpent, или
0,37 нашей десятины; следовательно, казенной земли всей 586 080 000
десятин. Доллар—1,35 руб. сер., сент — сотая часть доллара. См.:
Les Etats-Unis d'Amenque, par S. S. Goodrich. Paris, 1852.

В первое время эмиграции переселенцы сами выби-
рали себе порт, где отыскивали иногда с трудом и с по-
терею времени судно, которое должно было перенести
их в Америку, уславливались в цене, иногда слишком
высокой, а особенно если принять в расчет все условия
тогдашнего перевоза, и часто расточали в бесполезных
издержках всю сумму, назначенную для покупки земель.
Но такой порядок вещей не мог ускользнуть от глаз смет-
ливых негоциантов приморских городов и в особенности
Гавра, который, по своему географическому положению
и по обширности своей торговли, завладел почти всеми
сношениями Франции с Северной Америкой.
Многие торговые порты Европы1 оспаривают монопо-
лию перевоза эмигрантов: Бремен, Анвер, Ливерпуль,
Гавр делают все, что только возможно, чтобы привлечь
к себе толпы переселенцев. Бремен выстроил громадную
гостиницу, назначенную для приюта эмигрантов от ми-
нуты их прибытия до минуты отъезда; здесь за самую
умеренную цену они получают пищу и квартиру; но, тем
не менее, преимущество остается за Гавром. Переселен-
цев влечет туда желание взглянуть по дороге на Париж;
в Гавре также могут быть рассчитаны вперед все издерж-
ки, и количество их не превышает бременских; кроме
того, от Гавра меньше остается морского переезда, ко-
торый в особенности неприятен для переселенцев, а море,
предстоящее им, менее Немецкого подвержено бурям.
Многие торговые дома во Франции обратили свое
внимание на этот предмет и сначала вели между собою
страшную конкуренцию, плодами которой пользовались
владельцы судов, а издержки которой платили эмигран-
ты. Это делалось таким образом: когда судно с легким
грузом назначалось к отправлению в Соединенные Шта-
ты *, то тотчас же являлись десятки спекуляторов, жела-
ющих откупить его палубу и каюты, набивали цену и за
это возвышение цены расплачивались, конечно, эмигран-
ты. Но теперь торговые дома лучше поняли взаимные
* А надобно заметить, что из Франции большею частью идут
суда с легким, укладистым, но ценным грузом — произведениями
фабрик, искусства, мод и т. п., тогда как из Америки суда идут
большею частью с грузом тяжелым или объемистым: хлебом, хлоп-
чатой бумагой; потому-то на американских торговых судах пасса-
жирских кают весьма мало, но зато они убраны с неслыханной рос-
кошью и самым прихотливым комфортом.

интересы, сблизились и стали сами предписывать усло-
вия владельцам судов; переселенцы выиграли, эмигра-
ция увеличилась, и никто не остался внакладе.
Огромная толпа, переплывающая ежегодно Атланти-
ческий океан, состоит по большей части из одних и тех
же элементов: Шотландия и Ирландия и прирейнские
провинции дают самое большое количество. Для герман-
ских переселенцев открыты три дороги для переселения:
одни проезжают Германию по железным дорогам до
Бремена; другие спускаются по Рейну до Анвера; третьи,
входя в Эльзас через Кельский мост, проезжают всю
Францию и добираются до Гавра. Но вот уже два года,
как открылась для переселенцев четвертая дорога; они,
вместо того чтобы садиться на суда в Анвере, спуска-
ются по Рейну до Роттердама и переезжают в Гуль или
Ливерпуль, откуда уже и отправляются в Америку.
При таком движении торговля не могла остаться без
дела; образовались целые компании, рассылающие своих
агентов набирать и подговаривать переселенцев; это
стоит им небольшого труда. Они уже не стремятся в
страну малоизвестную, но знают все подробности и все
выгоды тамошнего быта от своих друзей и родственни-
ков, которые давно уже переселились туда и дознали на
опыте все преимущества жизни трудолюбивого человека
в Америке. Им предлагают взять их с места и довести
к их родным и друзьям, счастью которых они давно за-
видуют; что же мудреного, что мало находится людей,
которые бы, имея малейшую возможность переселиться
из Германии в Северную Америку, могли бы противить-
ся такому искушению? Лучшие условия, предлагаемые
им теми или другими антрепренерами, склоняют их на
выбор того или другого* порта.
Цифры, собранные с 1848 по 1852 год, дадут поня-
тие о том, как возрастает значение Гавра в отношении
эмиграции. Из этого порта сели на суда в Америку:
В Нью-Йорк
В Новый
Орлеан
Всего
В 1848
18114
7 392
25 506
. 1849
23 068
10 830
33 898
. 1850
20 500
5 324
25 824
. 1851
34 7Q5
9 529
44 234
- 1852
51 674
20 65!
79 325
Всего 148 061
53 726
201 787

В Ш52 году из Гавра в одну Калифорнию отправи-
лось 2546 человек.
По нациям эмигранты, выехавшие из Гавра, разделя-
ются следующим образом:
Баварцев
22 411
Баденцев
16 021
Гессенцев
3 689
Пруссаков
3 686
Швейцарцев
9 532
Бельгийцев
4 054
Итальянцев
208
Голландцев
415
Саксонцев и австрийцев
1465
Французов
13 844
Всего
75 325
С 'некоторого времени французский элемент начинает
приобретать в числе других некоторую важность; но эти
французы принадлежат Франции только по территори-
уму и могут быть названы немцами по языку и нравам.
Но мы считаем необходимым добавить со своей сто-
роны, что для переселения, как оно ни дешево стоит,
все-таки надобно иметь порядочную сумму денег, и из
пиринейских провинций, оставляя в запустении вино-
градники, переселяются вовсе не бедняки, а самый цвет
трудолюбивого, промышленного и зажиточного, если не
богатого народонаселения.
«Эльзас следует примеру Бадена и Баварии. Но что
увлекает эльзасцев? Один ли пример соседей, живущих
на правом берегу Рейна, болезнь ли картофеля, которая,
как уверяют, побудила страсбургцев к переселениям?
Или это один избыток народонаселения переселяется
на землю плодородную, хотя и не обработанную? Как
бы то ни (было, Франция покуда еще не слишком бес-
.покоится, но меры, предпринимаемые германскими пра-
вительствами, желающими остановить это стремление,
до сих пор оказываются недостаточными.
Швейцария начинает также доставлять свою часть
ежегодной эмиграции. Швейцарцы* несмотря на свою
привязанность к родным горам и долинам, по закону
соединения противоречий, страстно любят путешество-
вать; прежде Швейцария доставляла солдат всей За-

падной Европе, а теперь посылает земледельцев в Аме-
рику. Распространение цивилизации выигрывает от это-
го, без всякого сомнения. Швейцарские общины не толь-
ко не противятся переселениям, но даже поощряют их
всеми возможными для них средствами. Они покупают
у беднейших землю; и зачем, в самом деле, земля чело-
веку, который уже не в состоянии ее обрабатывать?
Переселенец, как мы уже сказали, не отправляется
на авось, как прежде: его приглашает всегда или род-
ственник, или друг, который проложил уже дорогу и ко-
торый доставит ему работу и средства выгодно употре-
бить маленький капитал. Экономия — вот прежде всего
чего ищет переселенец при переезде; каждые пять фран-
ков, издержанные даром, лишают его одного акра земли
в Америке; а потому стоит посмотреть, с какою строгою
бережливостью он путешествует. Железные дороги, ка-
жется, для него именно и созданы, вместо беспокойных
и дорогих экипажей, которые насилу тащит пара лоша-
дей, вместо двадцатидневного перехода пешком; сорока
часов достаточно, 'чтобы перевезти его из Страсбурга в
Гавр, и целый день еще он -может провести в Париже.
За тридцать три франка с лица он делает этот переезд
в удобном вагоне без малейшего утомления. Пуд багажа
перевозится даром, и это позволяет ему увезти с собою
несколько самых необходимых и не слишком громоздких
инструментов. За малолетних членов семейства плата
весьма умеренная. Все это соединяется вместе, чтобы
сделать для переселенца его путешествие легким и удоб-
ным; а надобно предполагать, что в скором времени эта
дешевизна и удобства еще более возрастут, если спра-
ведливы слухи, что компании железных дорог, по кото-
рым ездят эмигранты, заботятся о средствах еще более
понизить цену.
Всякий эмигрант уже в Страсбурге (откуда он от-
правляется во Францию) знает наверное, что ему станет
переезд; особенные агенты берутся доставить его или
в Нью-Йорк, или в Нью-Орлеан, куда ему угодно. Вы-
года, доставляемая этими договорами, состоит и в умень-
шении издержек за перевоз па железных дорогах, и в уве-
ренности, что в порту не придется ожидать судна более
шести дней. Подрядившееся судно должно прибыть в
Гавр по крайней мере за трое суток до назначенного
срока. Если же, по каким бы то ни было причинам, хоть

бы это были бури и противный ветер, судно прибу-
дет тремя днями после срока, то за каждые двадцать
четыре часа просрочки оно платит каждому пасса-
жиру один франк и пятьдесят сантимов вознаграж-
дения.
Цена перевоза в Нью-Йорк (тысяча сто морских
миль) разнообразится от осмидесяти до девяноста фран-
ков, смотря по большему или меньшему количеству су-
дов, находящихся в порту. В этой сумме пища не счи-
тается; всякий везет с собой свои припасы; но чтобы
избежать дурно понятой бережливости, которая бы мо-
гла довести экипаж до голода, то местное начальство
строго наблюдает, чтобы каждый переселенец вез с со-
бой известное количество хлеба, сухарей, муки, легко
сберегаемых овощей, соленого или копченого мяса. Опыт
дал возможность определить с точностью количество не-
обходимых издержек на этот предмет по гаврским це-
нам, а именно на тридцать франков достаточно для Нью-
Йорка и на тридцать шесть — до Нью-Орлеана. Необ-
ходимое количество воды и место у огня для приготов-
ления кушанья имеет всякий пассажир даром.
Трудно представить себе что-нибудь живописнее внут-
ренности судна, наполненного переселенцами. За боль-
шою мачтою начинается обширная галерея, доходящая
до самого носа, все отверстия трюма открыты, чтобы
дать свободный проход воздуху. Две линии лагерных
кроватей, одна над другой, идут по бокам судна; первая
на 50 сантиметров от полу, вторая метром выше; каждая
постель имеет почти два метра в ширину. Там каждое
семейство устраивает себе отдельное помещение посред-
ством занавесок; матрасы, принесенные с собою, служат
постелью во время ночи и диваном во время дня; свет,,
распространяемый отверстиями, дает женщинам возмож-
ность заниматься своими рукоделиями, и, несмотря на
тесноту, болезни, зависящие от нее, случаются в настоя-
щее время уже редко, так как все предосторожности про-
тив них приняты.
Прибыв в Соединенные Штаты, переселенцы тотчас
же находят всё средства для переезда в самую глубь
страны. Правительство Союза понимает очень хорошо,
что переселения из Европы составляют его силу и залог
его величия в будущем. Поэтому новоприбывшим достав-
ляются всевозможные удобства, и за плату баснословно

малую * они проезжают или на пароходах, или по же-
лезным дорогам такие расстояния, которые для амери-
канца кажутся, 'быть может, не более как длинными
прогулками, но для нас, обитателей Старого Света, весь-
ма долгими путешествиями».
— Переселенец из средней полосы Европы в север-
ные штаты Америки находит там почти что свою родную
природу; но мало-помалу эта природа оказывает на него
свое чуждое влияние, изменяет его образ жизни и при-
вычки и через несколько времени сообщает ему тот рез-
кий тип, которого мы не можем не видеть на каждом се-
вероамериканце. Это явление так любопытно и так мно-
гозначительно, что мы не можем не привести прекрас-
ной статьи Десора об этом предмете, помещенной в
«Revue Suisse», а потом переведенной в «Allgemeine
Zeitung».
«.Немецкий и швейцарский переселенец,— говорит
Десор,— приезжая в Нью-Йорк, не замечает вообще ни-
какой разницы в климате этой страны с климатом своей
родины. Но мало-помалу, если он остается там долго,
начинают сказываться различия, которые скоро принуж-
дают его изменить свои привычки, и, по истечении не-
скольких лет, он поневоле принимает сам американские
нравы, над которыми еще недавно смеялся.
Это испытывают на себе постоянно все переселенцы,
но, несмотря на то, не перестают удивляться такому
таинственному действию природы. Они знают, что север-
ные штаты лежат почти под одним градусом широты со
среднею Европою, а в школах слышали, что страны, на-
ходящиеся в умеренном поясе, более всех прочих сходны
между собою. Переселенцы удостоверились опытом, что
зима в окрестностях Нью-Йорка и Бостона почти так же
холодна, а лето так же тепло, как и в окрестностях
Франкфурта, Базеля и Цюриха; а между тем они испы-
тывают совершенно различное действие природы, кото-
рого они не могут объяснить себе.
Несколько лет тому назад цвет германского населе-
ния Бостона стекался в тамошний лицей, где читались
* Переселенцы прибывают в Бостон, Нью-Йорк, Филадельфию и
Новый Орлеан; бродяги « преступники- не принимаются. Из Нью-Йор-
ка достигают Цинциннати в четыре дня, в Сен-Луи—в восемь дней,
в Нью-Орлеан — в десять дней. Издержки перевоза по железным
дорогам вдвое менее европейских.

тогда лекции физической географии, и между многими
другими вопросами, сильно занимавшими публику, боль-
ше всех привлекло ее внимание решение вопроса о влия-
нии климата на человека. Всем хотелось знать, почему
они в короткое время должны были изменить свои при-
вычки и принять совершенно другие способы во многих
ремеслах и хозяйственных занятиях? Но если б я был
вызван прочесть несколько лекций о климате и сделал в
этом отношении сравнение между Европой и Америкой,
то я бы рассматривал влияние климата несколько специ-
альнее, принимая в соображение те изменения, которые
он производит.
Эти явления, о которых здесь идет речь, двоякого
рода: одни относятся к ежедневным случаям жизни и
справедливость их может быть засвидетельствована каж-
дым, другие подмечаются в различных ремеслах. К пер-
вой категории принадлежат следующие явления.
Тамошняя хозяйка постоянно удивляется легкости, с
которой даже в зимнее время сохнет белье в этой стране,
так что оно изготовляется там гораздо скорее, нежели
в Европе; это делает возможным принять всеобщий аме-
риканский обычай производить стирку каждую неделю.
С другой стороны, эта же самая хозяйка, привыкшая
хозяйничать в Германии, жалуется на скорость, с кото-
рою в Америке черствеет и сохнет хлеб. Привыкши
напекать большие запасы хлеба, она через несколько
дней находит его совершенно черствым и негодным к
употреблению. Она жалуется сначала на муку, на воду,
но потом поневоле принимает общий американский обы-
чай—печь хлеб каждые два дня.
Это неудобство / (если это только может быть названо
неудобством) выкупается тем преимуществом, что в Сое-
диненных Штатах плесень далеко не так скоро заво-
дится, как у нас в Европе. Зимние запасы весьма редко
терпят от нее. Погреба находятся вообще в превосход-
ном состоянии, так что самые разнообразные припасы
могут быть сохраняемы в них гораздо долее, нежели у
нас.
Это отсутствие сырости можно еще очевиднее заме-
тить зимою в комнатах. Окошки запотевают гораздо ме-
нее, чем у нас, и немецкие переселенцы удивляются, не
находя почти нигде тех зимних узоров на окнах, к кото-

рым привыкли они на родине, хотя здесь так же холод-
но и даже холоднее, нежели в Гамбурге и Мюнхене.
К этим опытам, повторяющимся беспрерывно в еже-
дневной жизни, можно причислить и те, с которыми зна-
комится каждый, наблюдая сколько-нибудь за своим
здоровьем.
Явления, испытываемые в различных ремеслах, не
менее многозначительны.
Здесь нет надобности высушивать вновь выстроен-
ные дома прежде, чем можно будет перейти в них. Едва
только рабочие оставляют дом, как уже являются наем-
щики, не боясь вредных последствий, которые испыты-
вает у нас всякий, поселившийся в совершенно новом,
невысохшем доме. Красильщики также гораздо скорее
кладут фигуры на грунт, не боясь, что от этого краски
потеряют свой цвет.
Напротив того, столяры и в особенности машинисты
должны быть очень осторожны при выборе дерева для
своих работ. То самое дерево, которое в Европе было
бы достаточно сухим, не может быть еще употреблено
в дело бостонским или нью-йоркским столяром: оно не-
пременно станет коробиться и лопаться. В особенности
это относится к паркетам, а поэтому их можно редко най-
ти в самых богатых домах. По этой же причине рояли,
приготовленные в Америке, ценятся американцами го-
раздо выше венских и парижских, хотя последние гораз-
до лучше для нас.
Я со своей стороны как естествоиспытатель уверился
сам в одном факте, не подлежащем для меня ни ма-
лейшему сомнению. Известно, с каким трудом сохраня-
ются в Европе коллекции естественной истории; многие
из них мы спасаем от плесени только посредством из-
вести и других сохраняющих материалов, особливо если
здания, в которых находятся эти коллекции, новы. В Бо-
стоне же я видел собрание млекопитающих и птиц, со-
храняемое без малейшего вреда в комнатах, только что
покинутых штукатуром, и когда я заметил это смотри-
телю этого собрания, предупреждая его об опасности,
то он отвечал мне: «Вы забываете, что мы в Новой Анг-
лии *, а не в Европе».
* Новую Англию составляют следующие штаты: Мен, Нью-
Гемпшир, Вертон, Массачусетс, Род-Айланд, Connecticut.

Все эти различные явления имеют одну и ту же при-
чину— гораздо большую сухость воздуха в Соединенных
Штатах, нежели в Европе, хотя количество ежегодно вы-
падаемого дождя и число дождевых дней не только не
менее, но даже несколько более в Северной Америке, чем
в Европе. Это-то противоречие климата с метеорологи-
ческими наблюдениями заставило меня так долго оста-
навливаться на одном явлении. Но это противоречие
только видимое. Причина его очень проста и состоит в
том, что в ясную погоду североамериканская атмосфера
гораздо суше европейской (это не совсем ясно). Воздух
же остается в том насыщенном влагою состоянии, в ко-
тором он находится, например, в Англии и в Восточной
Европе, и как только перестает дождь и переменяется
ветер, то ясная и сухая погода тотчас же устанавли-
вается, термометр падает, и температура росы значи-
тельно ниже температуры атмосферы. В этом отношении
североамериканский климат имеет более сходства с аль-
пийским. В наших горах замечается также это кажуще-
еся противоречие в результатах наблюдений. Основы-
ваясь на одном факте, что в горах более идет дождя,
чем на равнинах, физики пришли к слишком поспешному
заключению, что горная атмосфера заключает в себе
больше влажности, а потому в старых и новых метео-
рологических вычислениях климат Альп причисляется к
самым влажным, тогда как, наоборот, воздух гор, по
всем наблюдениям, оказывается гораздо суше.
Причину этой большой сухости американского кли-
мата легко объяснить. В Америке, как и в Европе, гос-
подствует западный ветер. Но к нашим берегам эти
ветры прилетают отягченные сыростью, в Соединенных
же Штатах наоборот. Они редко сопровождаются здесь
дождями, потому что, пролетев огромный континент, те-
ряют всю свою влагу. Они играют здесь ту же роль,
какую в Европе играют восточные ветры, а мы знаем,
с какой скоростью высыхали наши поля под влиянием
северо-восточного ветра.
Уже Бюффон заметил, что, тогда как американские
животные вообще менее животных старого континента,
растения Америки, наоборот, получают гораздо большее
развитие».
— Здесь мы считаем не лишним прибавить кстати
известие о гигантском дереве, открытом недавно в Ка-

лифорнии. Это дерево растет в уединенном месте Сиер-
ры-Невады, на высоте 5000 футов над уровнем моря, и
имеет 300 футов в высоту и 29 футов в диаметре на
высоте 5 футов от земли. Оно совершенно здорово и ему
считают более 3000 лет. Возле можно встретить несколь-
ко деревьев той же породы (Taxodium), которые еще
превышали его по высоте, но ни одно не достигает его
объема. Двадцать один фут коры этого дерева был при-
везен в Сан-Франческо в натуральном виде. Из нее сде-
лали комнату, убрали ее коврами, поставили рояль, кре-
сло для сорока человек и разочли, что во внутренности
ее можно поместить без неудобства 140 человек детей.
Эта порода признана за совершенно новую, еще до-
селе неизвестную породу из семейства шишконосных
(Coniferous) и дали ей название Wellingtonia gigantea.
Оно вечно зелено и самого величественного вида. Семе-
на его отправлены в Англию для разведения в англий-
ских парках этой могучей породы. У подошвы расти-
тельного гиганта люди и животные кажутся насекомыми.
В ^Gardeners Chronicle» помещено ученое описание
этой новой породы, названной в честь герцога Веллинг-
тона.
Но обратимся к нашему предмету.
«История Америки еще так нова, что нельзя прийти
к положительному заключению, какому изменению под-
вергаются в ней животные, привезенные из Европы; но
<над человеком сделаны уже весьма замечательные на-
блюдения. Еще прошло не более двухсот тридцати лет
с того времени, когда первые переселенцы! прибыли из
Европы к берегам Новой Англии. Это были большей
частью диссиденты, оставившие свою родину по религи-
озным спорам, коренные англичане, обладающие всеми
физическими и моральными отличиями, составляющими
характеристику англосаксонской расы. В настоящее же
время — по истечении двух столетий — жители Соединен-
ных Штатов уже более не англичане. Они имеют также
особенные, им только свойственные, черты, подобные,
по своей резкости, тем, которыми так ясно различаются
между собой немецкие и английские физиономии,—сло-
вом, совершенно новый тип, тип янки, тип американские
развился на новой почве. И должно заметить, что этот
тип произошел не вследствие смешения рас: он резче все-
го высказывается в восточных штатах, где, как известно,

смешения рас почти не .было. Таким образом, эту глу-
бокую перемену мы должны предписать влиянию кли-
мата.
Одно из физиологических отличий американца — это
худощавость. На улицах Нью-Йорка, Бостона, в Фила-
дельфии вы в сотне лиц едва встретите одного человека
полного, и тогда почти безошибочно можете сказать, что
это иностранец.
В особенности поражает всякого в американской фи-
зиономии необыкновенная длина шеи — не потому, что-
бы шея американца была в самом деле длиннее нашей,
а потому, что она кажется длиннее от худощавости.
Американцы также легко узнают европейца по противо-
положному признаку. Мне часто случалось в Америке на
гуляньях спорить с друзьями о происхождении лиц, по-
падавшихся нам навстречу, и американцы обыкновенно
выражались так: «Посмотри только на шею, у амери-
канца никогда не бывает такой шеи».
Это замечание относится также и к женщинам и при-
дает им ту особенную типическую красоту, то нежное и
воздушное выражение, которыми славятся женщины Се-
верной Америки. «Признавая всю привлекательность это-
го полувоздушного типа, я думаю, однако, что более
сильные и земные формы женщин Европы имеют немень-
шее право на наше удивление. Это различие, замеченное
между американками и европейками, зависит не только
от меньшего развития мускулов у женщин Америки, но
также и, может быть, еще в большей степени, от мень-
шего развития у них системы желез: явление, заслужи-
вающее серьезного внимания физиологов.
Такое влияние климата оказывает свое действие не
только в целых поколениях, но и в отдельных индивиду-
умах, переменяющих континенты. Немногие'европейцы
толстеют в Соединенных Штатах, тогда как американцы,
пробыв несколько времени в Европе, обыкновенно при-
нимают особенный вид полноты и силы. То же случается
и с европейцами, которые, пробыв долгое время в Аме-
рике, возвращаются назад в Европу.
Это влияние климата на физическое различие не дол-
жно ли было отразиться в моральных и эстетических
особенностях, отличающих американца от европейца?
Каждого европейца, вышедшего на берег в Нью-
Йорке, Бостоне или Балтиморе, поразит особенная, цар-

ствующая там лихорадочная деятельность. Все куда-то
торопятся, люди на набережных и тротуарах бегут
так скоро, что их нет возможности догнать. Два
приятеля, встретясь на улице, едва успевают пожать
друг другу руки или кивнуть головою и расходятся:
им некогда!»
/Правда, в больших городах и приморских местах
Англии мы! видим нечто подобное; «о в деятельности
англичан гораздо больше размышления, тогда как аме-
риканец действует как будто руководимый каким-то ин-
стинктом и вечно торопится более -по привычке и по при-
родной нетерпеливости, нежели по необходимости. Эта
нетерпеливость высказывается иногда даже совершенно
некстати, и об американцах говорят справедливо, что у
них нет времени пообедать. У людей деловых-такое ли-
хорадочное нетерпение еще понятно; но оно действует
эпидемически на всех. Пассажиры в каюте парохода,
где им уж решительно нечего делать, едят с такой же
поспешностью. Эту поспешность весьма трудно преодо-
леть; самое неприличие, которого более всего боятся в
Америке, едва от нее удерживает.
«Такое распространение всеобщей нетерпеливости
должно иметь и свою общую причину. Хотя мы не име-
ем никаких положительных изысканий о влиянии влаж-
ности воздуха на нервную систему, но не ошибемся,
если большую нервную раздражительность обитателей
Соединенных Штатов припишем сухости климата. Не
найдет ли это объяснение себе подтверждение в том вли-
янии, которое оказывает на нас северо-восточный ветер?
Этот ветер, как мы уже сказали, соответствует совершен-
но по своему свойству северо-западному ветру Америки.
Оба ветра —континентальные, оба сухие, но влияние на-
шего северо-восточного ветра еще сильнее. Жители Юры
знают очень хорошо, какое влияние на нервы и располо-
жение духа оказывает этот ветер и в особенности тот,
который они называют «черным» (Schwarze Bise). Если
этот ветер дует в продолжение долгого времени, то все
начинают чувствовать беспокойство, раздражительность,
дурное расположение духа и, может быть, не вовсе без
основания замечают, что в тех странах, где свирепству-
ют такие ветры, много злых женщин.
Мы не ошибемся; если припишем также этой причине
то явление, что крепкие напитки оказывают гораздо бо-

лее вредное влияние на человека в Северной Америке,
«ежели в Европе. Европейцы, и в особенности англича-
не, привыкшие употреблять много вина и вообще креп-
ких напитков, должны, если боятся дурных последст-
вий, оставить эту привычку в Соединенных Штатах. Вот
чему приписываем мы также распространение и сильное
влияние, которое имеют в Северной Америке общества
воздержания.
Североамериканцы, несмотря на свою кажущуюся
холодность, необыкновенно живы и восприимчивы; их
чувствительность не знает границ. При этих свойствах
не должна ли развиться в них злость? По логике и тео-
рии это так и должно было бы быть; это так бы и было,
если бы дурные последствия этой крайней раздражи-
тельности и нетерпеливости не были предотвращены с
самого раннего возраста. Люди, жившие в Соединенных
Штатах, знают, с какою заботливостью стараются там
прежде всего научить детей искусству самообладания.
Из того-то и выходит то великое последствие, что на-
род, самый раздражительный на свете, отличается в то
же время замечательным самообладанием и таким гос-
подством над своими страстями, которые делают для них
легким самое строгое, пунктуальное исполнение законов.
Для американца не нужно полиции; но если он забы-
вается, то общественное мнение готово всегда поставить*
его в законные пределы. А потому для человека, кото-
рый хочет выдавать себя за джентльмена, считается ве-
личайшим позором выйти из себя и предаваться поры-
вам гнева. Вот почему всякий американец, когда ему
случится видеть двух человек, дошедших до ручной раз-
делки, непременно скажет: «Это, наверно, или ирланд-
цы, или немцы».
Благодаря наблюдательность Десора за несколько
характеристических заметок, мы не можем не упрекнуть
•его в том, что он уж слишком много влияния приписы-
вает одной сухости атмосферы.
Несвойственна ли эта восприимчивость и раздражи-
тельность нервов, эта горячечная деятельность, эта ху-
доба тела, сжигаемая огненною деятельностью души,
вообще юношескому возрасту человека? Мы думаем, что
народ Соединенных Штатов находится именно в этом
возрасте, резко отмеченном физиологическими и мораль-
ными особенностями. Дух нации, направление, принятое

ею в истории, принцип, легший в основу ее самобытного
существования, первые гигантские успехи на поприще
развития, быстро рассекаемая тьма будущего, волшеб-
ное чувство ежеминутно с непостижимою быстротою
возрастающей силы — вот что производит эту душевную
лихорадку, вот что производит тот вечный жар в теле,
в котором сгорают, как масло в лампаде, все питатель-
ные отделения, вот что производит эту юношескую су-
хощавость. Сухость атмосферы может иметь только вто-
ростепенное влияние.
Мы уже имели случай говорить прежде, что это то-
ропливое, лихорадочное самонадеянное направление
североамериканцев часто порождает самые смешные и
несбыточные проекты и порождает легковерие, которое
дает возможность появляться на свет таким нелепым
открытиям, как открытие чудовищного морского зверя
или великолепного города ацтеков, вертящихся столов
и т. п. В этот раз мы могли бы привести еще новое до-
казательство этого легковерия, указав на недавнее от-
крытие развалин чудных городов в пустынях (Калифор-
нии; но так как в этот раз мы и то слишком много за-
нимались Америкой, то оставим ее до будущего месяца,
сказав еще несколько слов об особенностях книжной
торговли и литературной деятельности в Соединенных
Штатах.
— Вот что пишет по этому поводу один из коррес-
пондентов «Allgemeine Zeitung»:
«В Северной Америке в настоящее время разбирается*
вопрос, следует ли заключить с Англией договор о меж-
дународной литературной собственности. Такого догово-
ра давно требуют в Лондоне, и в самом деле английские
писатели имеют все причины желать, чтобы их литера-
турная собственность была несколько ограждена от на-
падений североамериканских типографий. Толстые обо-
зрения (Review), модные романы, учебные книги, тот-
час же после своего появления на свет в Лондоне и
Эдинбурге, перепечатываются в Америке. Эти американ-
ские издания не всегда правильны, но всегда дешевы и
хорошо отпечатаны; цена их вчетверо менее цены лон-
донских изданий. Есть даже примеры, что английский
роман, стоящий в Лондоне около семи рублей серебром,
можно купить в Америке за тридцать пять копеек сереб-
ром. Они сначала выходят газетными листами, а через

две недели, по прибытии в (Новый Свет, отпечатываются
уже вполне.
Соединенные Штаты, как известно, составляют луч-
ший рынок для сбыта произведений европейских фаб-
рик; но они также являются и лучшим книжным рын-
ком в целом свете. Библиотек для чтения много и в Аме-
рике, но там эти библиотеки не оказывают такого вред-
ного влияния на продажу книг, какое оказывают они
в Германии. (В 'Германии самые знатные и богатые люди
не совестятся брать книги из таких библиотек: даже го-
сударственный сановник не постыдится положить на
свой стол финансовую книгу с ярлыком лавки. Один из
моих друзей посетил богатейший торговый город Герма-
нии и одно тамошнее богатое семейство, с которым он
был знаком в детстве и которое дало в честь его обед,
стоивший не менее ста гульденов. Но когда после обеда
гости и хозяева прогуливались по саду, то одна из до-
черей хозяина сказала поэту: «Можете ли вы себе пред-
ставить, доктор, что мы два или три раза посылали в
библиотеку для чтения за вашим последним произведе-
нием и до сих пор не могли получить его! Не правда ли,
это ужасно, доктор?» Издержать сто гульденов на обед
в честь поэта и не решиться заплатить несколько грошей
за его произведение!
'В Европе публика очень скупа на покупку книг,
в Америке — другое дело. В то самое время, как я пишу
эти строки, передо мной лежит множество американских
изданий. Беру первое — Rambles in Yucatan, by В. Nor-
man («Путешествие в Юкатан», Нормана), Филадель-
фия, 1849, седьмое издание; далее (Incidents of the
travel in Central America, Chiapas and Yucatan) — «При-
ключения и путешествия по Центральной Америке, Чиа-
пасу и Юкатану») Джона Стефенса, Нью-Йорк, 1846,
двенадцатое издание, первое появилось в 1841 году. По-
говорка американцев: «Хорошие школы, хорошие книги,
много железных дорог и пароходов» — не лишена осно-
вания.
Но так как в Соединенных Штатах все принимает ко-
лоссальные размеры, то и произведения книгопечатания
подвергаются общему закону. Многие газеты расходятся
до 100 000 экземпляров. Один из огромнейших нью-йорк-
ских листков, появляющийся ежедневно, еженедельно .и
два раза в месяц, имеет для первого вида 21600 подпис-

чиков, для второго — 63 120, для третьего — 6360 и, кроме
того, в Калифорнии 4080 и в Европе 350. Другие боль-
шие газеты имеют от 30 до 40 и 70 тысяч подписчиков *.
Вот несколько многозначительных заметок об этом пред-
мете одного из практических людей в книжном деле.
Один из филадельфийских издателей, мистер Керри,
выдал недавно Letters on international copyright i(o меж-
дународном праве перепечатки), в котором он сильно
восстает против предлагаемого некоторыми договора в
пользу английских писателей и говорит, что при таком
договоре побудительная сила конкуренции исчезнет и
что произведения английских авторов будут доставаться
публике по ценам гораздо высшим. Он указывает также
и на то, что при нынешнем порядке вещей американ-
ские писатели находятся в гораздо лучшем положении,
нежели английские. Это положение доказывает он це-
лым рядом весьма интересных** примеров, из которых
мы приведем здесь некоторые. «Леди Морган, — гово-
рит Керри, — нищая и принуждена жить подаянием;
мистрис Геманс жила и умерла в бедности; Ламан
Бланшар лишил себя жизни в припадке безумия; он пи-
сал статью для газеты в то время, когда жена его лежа-
ла на смертном одре, и помешался; мисс Мильфорд
обратилась за помощью к американским читателям, а не
к английским. Лейг Гёнт жил общественным подаянием;
Томас Мор никогда не мог выйти из стесненного поло-
жения, и если бы не его друг лорд Лансдоун, то великий
поэт провел бы самую бедственную старость. Кампбель,
по его собственным словам, попал бы в тюрьму за долги,
если бы деньги за новое издание не подоспели кстати».
(Капитан Марриет был очень любим читающею пуб-
ликою, и, однако, по словам мистера Керри, его сочи-
нение разошлось едва в числе двух тысяч экземпляров;
сочинение Бульвера никогда не восходило выше 2600
(!?) экземпляров; то же самое можно сказать и о дру-
* Не должно при этом упускать из виду, что, тогда как фран-
цузские и английские газеты расходятся по всей Европе, в Азии и
Северной Америке, 'американские почти исключительно только в
Соединенных Штатах.
** Но, по нашему мнению, слишком натянутых. Мы знаем, что
современные английские писатели находятся совсем не в таком
дурном положении', как толкует об этом издатель Керри, смотря-
щий на предмет со своей издательской точки зрения.

гих новеллистах. (И хотя теперь говорят в немецких га-
зетах, что Теккерей не хотел продать своего нового ро-
мана за 2400 ф. ст., Керри утверждает, что ни одно из
сочинений этого автора не достигало в продаже 6000 эк-
земпляров. Может быть, что в самое последнее время
число покупателей его романов несколько увеличилось.
Дела Диккенса несколько лучше, он продает книгу,
каждый экземпляр которой ему обошелся 4 шиллинга
6 пенсов, за 20 шиллингов. Его «Холодный дом» появ-
лялся по месяцам; автор рассылал при нем объявления,
так что при последнем ливрезоне текст состоял только
из нескольких строк, а все остальное было наполнено
объявлениями. За каждое объявление Диккенс получал
от 1 до б и 6 ф. ст.; этою спекуляцией он выиграл более
1^ 000 ф. ст. Журнал его («The iHousehold-Words») при-
носит ему ежегодно чистого барыша 4000 ф. ст., хотя он
сам ровно более ничего не делает, как пишет по одной
статейке каждую неделю.
В Америке обстоятельства совершенно другого рода;
большого издания новых британских беллетристов в
пять лет разошлось 80 000 экземпляров; мелких сочине-
ний Макколея—не менее 60 000 экземпляров; сочине-
ний мисс Аквилорс— 100 000 экземпляров; географиче-
ской энциклопедии Муррея — более 60 000; торгового
лексикона Мак-Кулоха— тотчас же 12000 экземпляров.
Стихотворений Александра Смита в три месяца разош-
лось 10000 экземпляров; сочинений Теккерея—в три или
четыре раз более, нежели в Англии; сочинения Диккен-
са— по крайней мере миллион экземпляров; последних
сочинений Бульвера— 32 000 экземпляров; сочинений
Тьера —32 000 экземпляров; сочинений Бэкона, издания
Монтегю, — 4000 экземпляров.
•Мнение, что такой наплыв английских книг вредит
американским издателям и писателям, совершенно не-
справедливо.
«Далее Керри замечает, по несомненному свидетель-
ству одного издателя, что он платит Виллису, Лонгфел-
ло, Вреанту и Альстону за каждое стихотворение, как бы
оно коротко ни было, пятьдесят долларов, и бог один
знает, какие короткие стихотворения стали писать эти
господа, — замечает этот издатель, — редкое больше че-
тырнадцати строк». Другие поэты получают от двадца-
ти до тридцати долларов. Тот же самый издатель пла-

тит одному писателю за каждую строку прозы двадцать
пять долларов <(!?); Куперу за каждую биографию мор-
ского героя — тысячу долларов; Джемсу — за каждую
повесть тысячу двести долларов. iBo всех этих случаях
писателю остается право собственности; покупается
только одно издание. Тот же самый писатель за статьи
в два журнала, из которых каждый ежегодно стоит три
доллара, переплатил американским писателям в гонора-
риях в продолжение десяти лет (более ста тридцати ты-
сяч долларов, за иные номера более тысячи пятисот
долларов.
Самые высокие гонорарии в Соединенных Штатах по-
лучил Вашингтон Ирвинг. Менее нежели посредственный
географ Митчель составил себе огромное состояние
учебниками; географический учебник Морзе принес ему
более двадцати тысяч долларов; поваренная книга мисс
Лесли дала ей двенадцать тысяч долларов; Прескот по-
лучил девяносто тысяч долларов.
При этом должно припомнить, что все население
Соединенных Штатов состоит из двадцати пяти миллио-
нов душ, из которых надобно вычесть четыре миллиона
негров и краснокожих, а также и три миллиона ирланд-
цев, которые не читают, потому что не выучились читать
на своем зеленом острове, и всех вновь переселившихся
англичан; кроме того, должно также исключить два
миллиона немцев, которые (из пяти миллионов немец-
кого населения Соединенных Штатов) еще не выучились
по-английски, и испанцев в Новой Мексике и Калифор-
нии; так что публики, читающей по-английски, остается
всего шестнадцать миллионов. Прибавьте еще к огром-
ному числу книг бесконечно огромнейшее число газет и
вы согласитесь, что североамериканцы могут быть назва-
ны по преимуществу читающим народом.
Трудно, конечно, положить какую-нибудь узду на
бельгийские, лейпцигские и североамериканские типо-
графии, так беззаветно охотящиеся в чужих дачах, тем
более что страшная дешевизна бельгийских и северо-
американских изданий ставит большинство публики на
сторону этих литературных бедуинов; но нельзя не со-
знаться, что дело их не совсем чистое и что литератур-
ная собственность далеко не так ограждена, как собст-
венность другого рода. Нет сомнения, что эти сотни ты-
сяч копеечных экземпляров приносят огромную пользу

и что благодаря им в настоящее время за какую-нибудь
тысячу франков можно составить такую полную библио-
теку величайших и изящнейших произведений человече-
ского гения всех веков и народов, на какую в прежние
времена надобно бы истратить по крайней мере пять-
десят тысяч; но современным писателям от этого не лег-
че, и нельзя не сознаться, что они имеют полное право
на участие в выгодах от распродажи этих бесчисленных
экземпляров, по крайней мере, в той части выгод, кото-
рая зависит не.от отсутствия платы автору, а от множе-
ства расходящихся экземпляров, свидетельствующего
о внутреннем достоинстве сочинения. Отсутствие платы
автору за право перепечатки сокращает цену книги, если
предположить даже эту плату весьма значительною,
весьма немного: может быть, не более как на одну деся-
тую всего сокращения; остальное уменьшение, остальные
девять десятых зависят от множества расходящихся
экземпляров, так что автор и сам бы продал свою книгу
почти так же дешево, если бы был уверен, что она разой-
дется в десятках и сотнях тысячах экземпляров. Но при
нынешнем положении вещей, когда сотни бельгийских,
лейпцигских и американских типографий ждут только
появления на свет книги, доставляемой им на быстрых
крыльях пара, чтоб превратить один экземпляр в десят-
ки тысяч, автор чем интереснее и современнее его творе-
ние, чем славнее его имя, чем больше потребности чув-
ствует публика в его произведении, тем менее может
рассчитывать на распродажу своего издания. И в этом,
отношении всякое новое изобретение, увеличивающее
быстроту перепечатывания, усовершенствующее красоту
издания, ускоряющее быстроту сообщений, более и бо-
лее уменьшает проценты с авторской собственности. Вот
почему ни Диккенс, ни Теккерей, ни Госорн далеко не
пользуются теми выгодами, которые бы должны были
принадлежать им по праву, и чем далее, тем хуже будет
идти дело. Механические улучшения перепечатки и пе-
ревозки сочинений с каждым днем возрастают, и мы
уже, соображая будущее по прошедшему, без особенной
натяжки можем предвидеть то время, когда книга, се-
годня появившаяся в Лондоне, на другой же день по-
явится в сотне тысяч копеечных изданий и разом в
Брюсселе, Лейпциге, Филадельфии, Нью-Йорке. Что
тогда останется делать автору, если людская справедли-

вость не даст какого-нибудь ограждения его собствен-
ности? Следуя такому очевидно совершающемуся про-
грессу усовершенствований перепечатки, авторский до-
ход может дойти до нуля. Книжная контрабанда собьет
цену его произведений и в его отечестве.
Но вот еще другой класс литературных бедуинов,
в особенности расплодившийся в последнее время в Гер-
мании и Англии, — это класс составителей альманахов,
кипсеков, альбомов, подарков к рождеству, к новому
году, именинам, моим маленьким друзьям, моим малень-
ким приятелям, прекрасному полу и т. д. и т. д. Такие
господа необыкновенно щедры на заглавия и до того
переполнены любовью к своим читателям и читательни-
цам, что готовы для пользы своих дорогих, милых поку-
пателей обокрасть родного отца. Но, по крайней мере,
в этих «букетах цветов» можно разобрать, кому при-
надлежит каждый цветок, а кому и веревочка: но что
делать с такими господами — а их каждый год разво-
дится больше и больше, — которые смело и без всякой
застенчивости выставляют свое имя в заглавном листе,
или, решившись подмахнуть его под журнальную статью,
после нескольких глубокомысленных и проникнутых за-
душевностью фраз, начинают без всякого зазрения гра-
бить двух и много трех авторов, попавшихся к ним на
стол, не пестря своей книги или статьи вносными кавыч-
ками или ссылками. Такими геройскими средствами в
одну неделю трудолюбивой переписки и много что пере-
вода изготовляется оригинальное ученое сочинение, фи-
лософский трактат, биография знаменитого полководца
или писателя, и с таким знанием малейших случаев из
его жизни, что добросердечному читателю остается
только позавидовать счастью автора, бывшему, без сом-
нения, в самой тесной дружбе с описываемыми велики-
ми государственными людьми или великими писателя-
ми. Критика, берущая в этом случае роль полицейского
сыщика, рано или поздно обличает похищения; но в том-
то и дело, что рано или поздно. Число таких спекулято-
ров с каждым днем так умножается, уловки их так ос-
ложняются, что за всем не углядишь и скорее поймаешь
лондонского уличного карманного артиста, нежели та-
кого господина. Между* тем книга уже посвящена како-
му-нибудь известному лицу, или статья нашла себе место
на страницах лучшего журнала, деньги получены, а ча-

сто и реноме, которого не разобьешь с одного щелчка.
Таким образом появляются постоянно истории того или
другого государства или той или другой эпохи по новей-
шим, только что открытым источникам биографии зна-
менитых писателей всех стран, путешествия и т. п.
Есть еще несколько второстепенных видов литератур-
ного грабежа, но мы бы очень дурно употребили наше
время, если б посвятили ему все остальные страницы.
— В Германии обращает всеобщее внимание .новый
роман Отто Мюллера «Шарлотта Аккерман».
Судя по словам критики, вследствие общего совре-
менного направления биографии становятся похожи «а
романы и романы на биографии. Направление сильнее
всего выразилось в английских писателях. Не отнимая
некоторых достоинств у такого -направления и более все-
го той печати вероподобия, которое оно кладет на вы-
мысел, и занимательности, которую он придает биогра-
фии, мы не можем, однако же, не заметить, что это на-
правление, сливая романы и биографии в один род про-
изведений, отнимает у них обоих то, что составляет их
характеристическую и необходимую особенность: у био-
графии — строгость истины, строгость иногда сухую, но
«необходимую; у романа — возможность стройной поэти-
ческой концепции, может быть, идеальной, но необходи-
мой в произведениях поэзии. Биография, написанная
пером романиста, стремится связать такие отдельные
происшествия в жизни лица, которые, может быть, во-
все не были связаны в действительности, или если и бы-
ли, то такими глубокими и сокровенными нитями, до
которых невозможно докопаться фактически, которых не
могло сознать, может быть, и само то лицо, жизнь кото-
рого описывается. Оглянитесь назад на свое прошлое:
сколько замечательных внутренних или внешних собы-
тий, не имевших никаких последствий! Сколько позабы-
тых чувств, пролетевших как ветер по кристальной по-
верхности озера! Сколько намерений, надежд, никогда и
ни в чем не осуществившихся, странных, одиноких вспы-
шек характера, никогда уже потом не появлявшихся,
неожиданных, ни от чего не зависящих перемен в вашей
собственной душе, — и вы согласитесь, что мы сами, без
большой натяжки, без вымысла, которому в этом случае
так легко подчиняется ум человека, ищущий во всем
гармонии и единства, не могли бы представить в строй-

ном, поэтическом создании истории вашей жизни, хотя,
конечно, во всякой жизни есть поэзия. И наоборот: ро-
ман с биографическим направлением, будь он написан
пером автора «Ярмарки тщеславия» и «Пенденниса»,
никогда не будет иметь той художнической полноты и
оконченности, которая только одна дает поэтическому
созданию права на вечное и живое существование, по-
среди оконченных созданий природы, истории и худож-
нического гения человека. Мы смеем думать, что живая,
глубокая, умная форма теккереевских рассказов, не-
смотря на всю свою увлекательность, есть только фор-
ма переходная: это этюды великого художника, разбро-
санные по клочкам, — этюды, в которых художник при-
учает свою руку к меткой верности природе затем, что-
бы эта рука не изменила ему, когда он будет воспроиз-
водить перед нами стройный, оконченный идеал какой-
нибудь стороны действительной жизни. Читая «Пенден-
ниса», мы читаем удивительную, мастерскую, гениаль-
ную биографию, или, лучше, автобиографию, но не ро-
ман, — эту прозаическую поэму, как называл ее Гоголь,
не без основания. Читая «Отиллию» (Die Wahlver-
wandschaft) и даже «Вертера» Гёте, мы видим удиви-
тельно глубоко обдуманное, поэтическое, цельное созда-
ние, от которого нельзя без варварства отнять ни одной
черты, к которому нельзя прибавить ни одного эпизода,
тогда как этих эпизодов, может быть, множество отня-
то и убавлено в созданиях Диккенса и в особенности
Теккерея, хотя Теккерей далеко опередил Диккенса в
умении подмечать и выражать самые поэтические черты
действительной жизни. Но великие по форме создания
Гёте, как далеки они по живому содержанию от созда-
ний Теккерея! Мы думаем, что седая опытность совре-
менного юмориста и поэтическая свежесть его душевных
движений найдут когда-нибудь себе художническую
форму, в которой все неисчерпаемое разнообразие дей-
ствительной, а не идеализированной жизни (как у Гёте)
найдет себе художнически стройное и оконченное выра-
жение. Вот на каком основании мы называем биографи-
ческую форму романов формою переходною и думаем,
что романист не должен никогда упускать из виду, что
он пишет не биографию, а прозаическую поэму. В этой
поэме, как во всякой поэме, все происшествия и все
малейшие черты многочисленных характеров, строго

верные действительности, должны связываться не исто-
рией жизни одного человека, а одной идеей, — не фило-
софскою, как у Бульвера, не полемическою, как у Жорж-
Санд, но возникшею в поэтическом вдохновении, со-
зревшею в жару поэтической фантазии и построенной по
непреложным законам художнического такта, как у Гё-
те. Читая романические произведения Франции, Англии,
Германии, Северной Америки, мы невольно приходим к
тому заключению, что у каждого из этих народов выра-
батываются отдельные стороны романа, кто-то сольет их
в одну поэму?
Германские романисты в последнее время уклони-
лись от дороги, указанной им Гёте, и сделали очень дур-
но: одни, помельче, пустились подражать горячечному
бреду французских писателей, другие, поумнее, неподра-
жаемому юмору англичан и, утратив почву народного
характера, поражены замечательным бесплодием.
В Англии истина биографий, видимо, одолевает поэти-
ческую концепцию. Теккерей в своем «Эсмонде» до того
верен веку и лицам, которых он рисует, до того подра-
жает даже языку того времени, что роман исчезает, и
перед глазами проходит отвратительно грязная хроника.
Сам герой не стоит того, чтобы облекать его существо-
вание в поэтическую форму: он жертвует для своей лю-
бовницы спокойствием тысяч и собственными своими
убеждениями. Он отвратителен, но окружающие его ли-
ца еще чернее, и человеку, прочитав этот роман, остает-
ся только сказать: «Какое скверное было время!»
Апрель 1854 г.
Мелкие сочинения А. Гумбольдта. • Новейшие не-
мецкие романисты. - Английская литература о пу-
тешествии д-ра Гукера, о турецкой школе.
— В 'Германии особенное внимание обращают на се-
бя мелкие сочинения Александра Гумбольдта, которых
вышел еще только первый том (Geognostische und phy-
sikalische Erinnerungen. Mit einem Atlas, enthaltend
Umrisse von Vulkanen aus den Cordilleren von Quito und
Mexico).
Знаменитый ветеран естественных наук прожил и
действовал во всю главную? эпоху их развития, или, луч-

ше сказать, от самого их возрождения до настоящего
их состояния. Взглянув на удивительное развитие есте-
ственных наук, которые изменили не только наш взгляд
на природу, но и все условия нашей жизни, мы с удив-
лением спрашиваем себя, неужели прошло только 80 лет
с тех пор, когда воздух и вода считались химическими
элементами? Для нас, говорит рецензент «Allgemeine
Zeitung», все, что мы учим, и с тех пор, как мы учимся,
величественный образ Гумбольдта связан со всем вели-
ким духовным движением нового времени. Нет ни одной
отрасли естественных знаний, которую он бы не опло-
дотворил богатыми идеями, которой бы он не придал
нового движения и нового направления остроумием
своих взглядов и необыкновенной наблюдательностью,
и, кроме того, он создал новую науку, которая возра-
стает с каждым днем. Если мы подумаем только, что
этот ученый, который продолжает трудиться на пользу
науке, живет посреди нас, то невольно приходит на
мысль, что уже прошло 46 лет с тех пор, когда А. Гум-
больдт вместе с Георгом Форстером путешествовал по
Рейну и писал свои Минералогические наблюдения над
базальтовою породою на Рейне. Когда этот необыкно-
венный человек начинал свою ученую карьеру, учение
о кислороде было еще новостью, машина Монгольфье-
ри — чудом, а гальванизм не был открыт.
С таким чувством смотрим мы на это собрание,
В «ем собрал Гумбольдт те из своих прежних произве-
дений, которые были раскиданы в журналах или в доро-
гих изданиях, доступных немногим. Такое собрание все-
гда бы имело высокую цену, которая теперь еще увели-
чивается оттого, что оно сделано самим автором: Здесь
виден весь блестящий путь естественных наук за целое
полстолетие. В предисловии автор объясняет самое зна-
чение своего собрания. «Я беру из -моих-прежних произ-
ведений только те, пишет он, которые, как я льщу себя
надеждой, стоят замечания со стороны специальных уче-
ных, потому что, распространенные другими, через сча-
стливое развитие идей, они сделались со временем пло-
довитыми. Если эти труды, что имеет для истории науки
свои преимущества, издаются здесь в своей первона-
чальной форме, то отдельными приложениями я приспо-
собил их к настоящему состоянию развившейся науки
и к новым выражениям ее. Само собой разумеется, что

здесь не может быть и речи о переделке этих сочинений
в духе новой .науки. Тогда они потеряли бы самое важ-
ное свое значение — историческое».
В первой части замечательнейшие статьи следующие:
«Геогностическое и физическое наблюдение над вул-
канами Квито». Эту статью составляют лекции, читан-
ные в продолжение долгого времени в Берлинской ака-
демии, из путешествий ля Кондамина и Гукера в Пихин-
чу и экспедиция Виссе во внутренность кратера Пихин-
чи, попытка Гумбольдта войти на Чимборазо (в 1802 го-
ду, 22 июня) и описание высоких равнин Боготы. Обе по-
следние статьи — отрывки еще не появившейся части его
большого путешествия — были в первый раз помещены
в немецком трехмесячном журнале и в Шумахеровом
астрономическом календаре (1837). Все, что касается до
путешествия в Пихинчу, не было еще нигде напечатано.
К этому отделу геогностических воспоминаний относится
и атлас, в котором на двенадцати листах представлены
превосходные изображения вулканов и гор со снежными
вершинами в Андах, Новой Гренаде, Квито и Перу. Во-
семь из этих изображений были уже помещены в вели-
колепном издании (Voues des Cordilleres et monument
des peuples indigenes du nouveau continent, 1813», кото-
рое, по своей высокой цене, весьма мало распространи-
лось; четыре изображения прибавлены вновь. В этом от-
деле читатель находит все те взгляды и идеи, которые
вынес Гумбольдт из своего путешествия под тропиками
и которые имели такое важное влияние на все от-
расли естественных наук, дал'И новое направление
геодезии, гидрографии, метеорологии, геогнозии, уче-
нию о земном магнетизме и разделении теплоты по
земному шару и были так плодовиты для зоологии
и ботаники.
Вторая замечательная статья «Главные черты Гум-
больдтовой теории изотермических линий», которая ни-
когда не появлялась вполне на немецком языке, а фран-
цузского оригинала (Memoires de la societe d'Arcueil)
нет более в продаже. Очень важное прибавление к этому
отделу составляют таблицы изотермических поясов. Они
были изданы Гумбольдтом в 1817 году, потом во вто-
ром издании Мальмана распространены на четыре листа
и приложены к третьему тому «Центральной Азии».
Здесь они появляются уже на пяти листах и содержат

506 пунктов. Только при богатых средствах Гумбольдта
и при его обширных отношениях с учеными целого мира
можно было достичь таких значительных результатов.
При каждом пункте обозначены: его географическое по-
ложение, высота «ад уровнем моря, средняя годовая
температура всех четырех времен года, холоднейшего и
теплейшего месяцев и число годов, в которые произво-
дилось наблюдение. Как самая холодная точка земного
шара, которая только была доступна наблюдению, озна-
чен здесь Мельвилев остров, под 74° сев. шир. со сред-
нею годовою температурой —18°7' и с летнею темпера-
турою + 28°. Самою жаркою точкою на земном шаре яв-
ляется Массуа (Massoua), в Абиссинии, под 15° сев. шир.
с годовой температурой в +31° и с зимней температурой
в +26°7/. Реестр делает эти таблицы весьма удобными
для справок и общего обозрения.
Это две важнейшие статьи; кроме них, есть еще мно-
го важного и интересного.
— В прошедшем -номере «Современника» мы гово-
рили о современном направлении немецкого романа;
теперь мы можем дать несколько подробностей, не
лишенных интереса, о современных германских ро-
манистах.
Немецкий роман долго скитался в туманных обла-
стях, принимая насильственную фантазию, в которой не
было ничего жизненного, за поэзию, бесплодную мечта-
тельность— за глубину взгляда и приторную сентимен-
тальность— за чувство. Влияние, которое английская
литература, с Шекспиром во главе, проникнувшая в Гер-
манию, оказала на немецкий роман, «е подлежит сомне-
нию. Но чуждое влияние, если оно только вызывает под-
ражание, а не пробуждает самобытный гений народа,
заставляя его отыскивать себе самостоятельную, еще не
тронутую область, не может создать великих оригиналь-
ных произведений. Тем не менее, пока такая область
еще не отыскана, то лучше, подражая другим, изучать
действительную жизнь, пока, наконец, найдем в «ей-то,
чего не находили другие, нежели витать бог знает в ка-
ких пространствах, и где, по выражению Гёте, не во что
упереться взору, не на чем утвердиться ноге. Таким ка-
жется нам современное требование в сфере немецкого
романа, хотя немцы и видят какое-то особенное, нацио-
нальное направление в своих романистах. Мы перечис-:

лим этих романистов, следуя статье, помещенной в
cAllgemeine Zeitung* *.
— Английская литература, по обыкновению, напол-
нена путешествиями, к которым, само- собой разумеется,
присоединяется бесконечное количество книг о Востоке
вообще и о Турции в особенности. Мы остановим свое
внимание на вышедшем ныне вполне путешествии нату-
ралиста доктора Гукера. Путешествие доктора Гукера
начало давно выходить небольшими ливрезонами, но
только теперь окончено. Заглавие этого путешествия
«Гималайский журнал, или Заметки натуралиста в Бен-
галии, Сикиме, Гималайском Иенале, Хасийских горах
и проч.» (Himalayan Journals: or Notes at a Naturalist in
Bengal, the Sikkim and Nepal Himalayas, Khasia Moun-
tains et cet. By Joseph Dalton Hooker).
Мы имели случай уже давно познакомиться с г. Гу-
кером в первых ливрезонах его путешествия и узнали в
нем не только опытного и наблюдательного естествоис-
пытателя, но и прекрасного и занимательного рассказчи-
ка. А теперь с удовольствием видим из «Атенеума», что
это путешествие окончено и обнимает такие любопытные
и малоизвестные страны.
Доктор Гукер прибыл в Индию в свите нового гене-
рал-губернатора Индии, маркиза Дальгузи. Проездом
доктор Гукер был в Лиссабоне, в Гибралтаре, на Маль-
те, в Каире, откуда сухим путем он проехал к Суэцкому
перешейку и потом по Аравийскому заливу в Аден, этот
важный пункт, которым англичане завладели так ловко,
хотя и не совсем безукоризненными средствами. Из Аде-
на, побывав на Цейлоне и в Мадрасе, доктор Гукер при-
был в Калькутту в январе 1848 года; отсюда он отпра-
вился на север, собирая растения, но «е выпуская из
виду характеристических черт страны, по которой он
проезжал, страны, где крайности красот и ужасов при*
роды так близко сходятся.
«Близ Чанчио,— говорит доктор Гукер,— мы проез-
жали мимо крокодила, которого только что убили два
человека... гнусное животное в девять футов длины! Но
гораздо занимательнее его естественной истории было то
обстоятельство, что он только что проглотил ребенка, ко-
торый плескался в воде возле своей матери, мывшей ио-
* Далее следует краткий перечень, романов. (Ред.)

суду в реке. Страшное животное было уже мертво, «о
ужасно раздулось от своей добычи, и бедная мать стоя-
ла возле него. Это была очень трогательная группа, мать
ломала руки в страшной тоске и не могла оторвать глаз
от отвратительного гада, который все еще бился и пока-
зывал живучесть, свойственную этой породе, возле него
стояли два атлета, склонившись на окровавленные бам-
буковые палки, которыми они только что доконали ужас-
ное животное».
После аллигатора следует охота за тигром, тоже опи-
санная занимательно.
Следуя вдоль по долине Соаны, путешественник
достиг Мирзапора, откуда он отправился по Гангу до,
Караголы. Между этими двумя пунктами доктор Гукер
проехал Патну, из которой англичане сделали рассадник
опиума, и описывает обработку и приготовление этого
яда, который в несколько тысяч раз более губит народа,
«ежели все тигры и крокодилы на свете, с придачею ин-
дийских душителей и отравителей, которых англичане
преследуют и истребляют с таким постоянством. Жаль,
что «Атенеум» не помещает описания обработки и при-
готовления опиума, на которое доктор Гукер как натура-
лист обратил особенное внимание, для англичан это дело
знакомое, а для нас было бы занимательной новостью.
Умолчав об опиуме, «Атенеум» восхваляет британское
правление Индии за преследование тугов, дакотов и от-
равителей, число которых, заметим между прочим, уве-
личилось вследствие того, что при управлении Ост-Инд-
ской компании многим индийцам не оставалось более
ничего делать, как выйти с ножом на большую дорогу.
Лейтенант Ворд, официальный преследователь лю-
дей этого рода, встретясь с Гукером, представил ему луч-
шие образчики всех трех классов: тугое, дакотов и отра-
вителей.
«Первый из представленных был туг. Это был чело-
век, глядящий весьма кротко, но который вырос и вскор-
мился в своем ужасном ремесле. Он совершил множество
убийств, но не видел в этом ничего дурного и не чувст-
вовал ни малейшего угрызения совести. Органы наблю-
дательности и разрушения были в нем очень развиты,
а мозжечок весьма мал. Он объяснил мне, как он с шай-
кою ловит на дороге неосторожного путника, входит с
«им в разговор и лотом внезапно его схзатывает; в это

время старший набрасывает мертвую петлю на шею
жертвы и удушает его, придавливая коленом спину; сняв
свой пояс, он на моей руке показал мне весь свой маневр
с величайшим хладнокровием. Туг (по-индостански зна-
чит обманщик, человек, действующий обманом и не упот-
ребляющий силы) не принадлежит ни к какой касте и ни
к какой стране Индии. Их профессия имеет особенные
станции, где они обыкновенно совершают убийства, бро-
сая тела жертв, в колодцы. Дакоты (даки — грабитель)
принадлежат к классу, который грабит на дорогах, но
никогда не совершает убийства; зажигательства и гра-
беж со взломом — исключительное их ремесло. Они все
из высшего класса райпутов, уроженцы Гузерата, кото-
рые, будучи побеждены, поклялись местью всему челове-
ческому роду. Они говорят и по-индостански и на другом
исчезнувшем гузератском наречии; это последнее наре-
чие совершенно горловое, и звуки его очень странны. Да-
коты— замечательный народ; они попадаются по всей
Индии и называются различными именами; жены их
одеваются особенным образом и в крайней степени ли-
шены всякой скромности. Образчик, который я видел,
был небольшого роста, широкоплечий, с бровями, изог-
нутыми дугой, и без органа, наблюдательности. Отрави-
тели принадлежат к касте пазиев, продавцов сладкого
грога (эта каста, вероятно, также создана английским
владычеством; индийцы, сколько известно, грога не пи-
вали); они ходят поодиночке или шайками, подходят к
путешественникам, когда те останавливаются, и предла-
гают им грог, в который положены семена датуры (рас-
тения, семена которого имеют опьяняющее свойство, по-
добно опиуму), в полрупии весом, целых или в порошке.
Питье, приготовленное таким образом, имеет двадцать
часов опьянения, в продолжение которых путешествен-
ник ограблен и оставлен на произвол судьбы: он может
прийти- в себя или заснуть навеки под одуряющим дей-
ствием этого наркотического средства (не то же ли са-
мое действие оказывает опиум?). Отравитель рассказы-
вал мне, что семена датуры собираются без всяких осо-
бенных церемоний, во всякое время, на всяком месте и
во всяком возрасте растения. Отравитель был грязный
человек с злым взглядом и без малейших признаков ка-
ких-нибудь возвышений за ушами и на лбу, но с замеча-
тельно развитым мозжечком (cerebellum)».

Из приведенного места дорожных записок Гукера
можно сделать и другой вывод, а именно тот, что из трех
классов индийских убийц и грабителей два, по крайней
мере, дакоты и отравители, незнакомы были прежней
Индии и что оба эти класса составились из людей, бе-
жавших в леса и горы. Отравители, как говорят, скоро
совсем выведутся, англичане их преследуют с особенным
ожесточением, торговля семенами датуры может доста-
вить опасную конкуренцию торговле опиумом.
Доктор Гукер имел несколько затруднений получить
позволение от раджи Сиккима путешествовать по его
владениям, но наконец добился этого позволения и про-
ехал в Тибет. Нам некогда следовать за путешествен-
ником в его переезды через горы, скажем только, что
чудные явления горной гималайской природы описаны
истинно художнически, с большим знанием и с большим
интересом. Мы рекомендует эту книгу для перевода или
сокращения, она в высшей степени занимательна. На
другую весну доктор опять хотел было пробраться в Ти-
бет, но ему не дано позволения, потому что недоверие
тамошних жителей к англичанам возросло в высшей сте-
пени. Тогда путешественники решились путешествовать
тайком, и очень понятно, что на возвратном пути доктор
Камбель и доктор Гукер были захвачены жителями в
плен. В этом состоянии они проводили время довольно
неприятно. Однако, неизвестно как, они успели добрать-
ся до Дорджилинга подобру-поздорову и имеют теперь
удовольствие знать, прибавляет «Атенеум», что, вследст-
вие дурного обращения с ними, Британская империя в
Индии приобрела новую землю.
Итак, за то, что независимый владелец схватил двух
англичан, которые, в противность его приказанию, пу-
тешествовали по его земле, и, схватив, подержал да и
выпустил, Англия приобрела не только право отнять его
землю, но ещё и хвалиться печатно этим приобретением.
Вот как действуют защитники независимости распоря-
жений турецкого султана над христианскими райями!
О сочинениях, имеющих предметом Турцию, которых
кипы появляются ныне в Англии, мы не считаем необ-
ходимым говорить: большая часть из них написана с из-
вестным английским «беспристрастием» и противоречит
не только лучшим иностранным сочинениям о Турции, но
и тому, что писали об этой стране сами англичане до за-

вязки так называемого восточного вопроса. Мы приведем
здесь лучшее, небольшое описание турецкой школы, по-
мещенное в «Английской иллюстрации»: оно довольно
занимательно.
Турецкая школа несравненно шумнее заведений по-
добного рода в Европе; все читают вслух Коран, в кото-
ром, по убеждению турок, заключается все необходимое
для руководства в сей жизни и в будущей. Ученики не
развлекаются разными предметами, но все внимание уст-
ремляют на изучение Корана, его комментарий и особен-
ного произношения, принятого для каждого слова в
этой книге. Коран обыкновенно разделяется на три от-
дела, и каждый отдел еще подразделяется на четыре
части. Это разделение сделано для чтецов в султанских
мечетях (Rogal temples в подлиннике!), где присутству-
ют султан и знатные люди *. К каждой мечети (chapel)**
причисляется по тридцати таких чтецов, и они, сменяя
друг друга, каждый день прочитывают весь Коран.
«От такого ограничения числа предметов, препода-
ваемых в медресе или школах, происходит то, что ли-
тература, «наука и искусство находятся у турок пока еще
в детстве (какие дружеские нежности!). Главные отрас-
ли воспитания: грамматика, риторика, персидская и
арабская поэзия, логика и философия темных времен.
История, география и математика — в совершенном пре-
небрежении. Барон де Тотт, желая завязать разговор с
главою турецких географов, спросил у него, сколько пря-
мых углов можно составить из углов треугольника. По-
думав немного и разгладив бороду, турецкий геометр
отвечал с важностью: «Смотря по тому, как велик тре-
угольник».
Чтобы дать понятие о крайнем невежестве турецкого
воспитания в точных науках, должен сказать, что астро-
логи находятся в большом уважении у всех сословий,
и все турецкие медики имеют претензию на сверхъестест-
венные знания. При султанском дворе есть и теперь че-
ловек, носящий название главы астрологов, Мунеджим
* The Illustrated London News ошибается: султанскими мечетя-
ми называются те, которые выстроены султанами; из тех, которые
не ими выстроены, одна только софийская носит это название.
** Мечети, где Коран читается по пятницам, отличаются от обык-
новенных, которые «Английская иллюстрация» называет, вероятно,
chapel — капеллами.

Ваши, у которого спрашивают советов во всех случаях,
касающихся здоровья или безопасности султана; он так-
же определяет благоприятный день и MHHVTV, когда дол-
жно быть начато какое-нибудь важное государственное
предприятие.
Эти вовсе не софистические школы заседают обыкно-
венно на открытом воздухе или в густой тени высоких
деревьев: ученики, как маленькие портные, сидят «а зем-
ле, поджав ноги, и зубрят Коран, поглядывая исподлобья
на учителя, который важно заседает на ковре и, полу-
сонный, потягивает из своего чубука. В это время по-
мощник наставника стоит в стороне с палкой в руках,
всегда готовый откатать по пятам провинившегося уче-
ника.
Такова система воспитания в турецких школах, в ко-
торых учитель старается вбить в голову учеников позна-
ния о предметах, в которых он, может быть, и сам не
имеет ни малейшего понятия. Вот почему не удивитель-
но, что турецкие министры, которые часто выбираются из
самых низших слоев общества, совершенно незнакомы со
статистикой своей собственной страны и что их понятия
о правительствах, дипломатии и сношениях европейских
государств чрезвычайно поверхностны».
Почему бы туркам не выбрать английских политиков
в министры, как выбирали их индийские моголы, султа-
ны, набобы и раджи, которым года через два после та-
кого министерства наука государственного управления
делалась чрезвычайно легкою. Бери котомку на плечи
и ступай на все четыре стороны, если у дверей не поста-
вят почетного караула.
Май 1854 г.
Письма немецкого туриста из Стамбула*.-Про-
пажа берлинского профессора Бенеке. - Путешест-
вие американского м-ра Вандербильта в Петер-
гоф.
Мы занялись письмом красноречивого немецкого ту-
риста и не заметили, как дошли до половины фельетона,
а между тем в него, как нарочно, просится множество
новостей ученых, литературных, театральных... Поста-
* Пересказ писем опускается.

раемся уместить здесь хоть некоторые из них, оставив-
ши остальные за штатом до будущего месяца. Начнем
с новостей ученых; но если дело уже дошло до науки,
так начнем с Александра Македонского.
Александр Македонский, отправляясь в свой знаме-
нитый поход на Азию, дал обещание своему учителю
Аристотелю присылать ему все редкие растения, образ-
чики редких животных, рукописей и все, что знаменитый
ученик сочтет достойным внимания своего знаменитого
учителя. Наполеон, отправляясь в египетскую экспеди-
цию, вел за собой целую когорту натуралистов, археоло-
гов и живописцев, как же англичанам и Людовику-На-
полеону не сделать того же? Правда, надобно бы сначала
завестись неподдельным Наполеоном или Александром
Македонским, а то бедной когорте ученых, может быть,
придется праздновать похмелье на чужом пиру, да не
в том дело. Как бы то ни было, но в Лондоне формирует-
ся целое общество географов, геологов, натуралистов,
фотографов для следования за восточной англо-фран-
цузской экспедицией. Главной целью их изысканий бу-
дет Европейская и Азиатская Турция, где, по словам
«Атенеума», золотые поля ожидают взора геологов,
царственные развалины привлекают антиквария, библи-
отеки Бруссы и Константинополя открывают неразрабо-
танные сокровища для истории, и каждая верста на бе-
регах Черного моря или Босфора бережет новость для
географа. Странно, как будто эти места были прежде
недоступны английским ученым. Комиссия будет состо-
ять, как говорят, из директора, историографа, морского
живописца, двух геологов, двух географов, антиквария,
двух ботаников и двух или трех фотографов; а капитан
Скотт требует уже фотографов и на Балтийский флот.
Не знаем, что будет далее; но жаль, что английский ис-
ториограф не поспел на Черноморский флот к началу
кампании: он потерял случай поставить на первой стра-
нице геройский да к тому же удачный подвиг адмирала
Дундаса под Одессой в страстную субботу. Это было бы
прекрасным введением в кампанию турецких союзников.
— Читателям нашим, без сомнения, известно уже ия
газет о чудесном исчезновении знаменитого берлинского
профессора Фридриха Бенеке, который исчез еще пер-
вого марта, но полиция, несмотря на все свои старания,
и до сих пор никак не может открыть его следов. Пред-

положение, что Бенеке уехал в Америку или что он убит
бродягами во время вечерней прогулки, ни с чем не со-
образно. Скорее можно было бы предположить, что он
утонул в реке, но ни тела, которое было бы похоже на
Бенеке, ни шляпы, которая бы всплыла на поверхность,—
словом, ни малейшего следа не отыскано, несмотря на
обещанные двести талеров вознаграждения. Правда,
бывали такие самоубийцы, которые, нагрузившись кам-
нями, кидались в воду, но все, знавшие Бенеке, не до-
пускают и мысли о самоубийстве, и, выходя из своего
дома, профессор думал только о коллегии и о завтраш-
ней лекции.
Замечательно хорошая погода первого марта могла
вызвать его из дому, и весенний воздух, вероятно, про-
извел в нем то головокружение и полуопьянение, кото-
рое испытывают в этих случаях все предающиеся глу-
бокой умственной деятельности и затворнической жизни.
Все предположения, что денежные недостатки, пресле-
дования, безнадежность заставили его решиться на
ужасный шаг, лишены всякого основания. Он тридцать
два года боролся с трудностями всякого рода и победил
их все силой своего характера и философической резиг-
нацией, а в последнее время если его школа и не торже-
ствовала, то тем не менее число его приверженцев весьма
умножилось. Его положение, несмотря на скромное жа-
лованье, состоящее из 200 талеров, было независимо,
а философская школа, гнавшая его прежде, давно рас-
сеялась. Он вел жизнь настоящего германского ученого
и, весь погруженный в науку, едва замечал, что дела-
лось вокруг него. Впрочем, это не доходило в нем до ци-
низма, напротив, он очень любил п9рядок, чистоту и был
пунктуален. Берлинские профессора, правда, его не
слишком уважали и даже между ними вошло в моду на
вопросы о нем говорить, что с ним незнакомы; но осно-
ватель опытной психологии имел у себя многих почита-
телей в Шотландии, Англии и Америке, и Раумера, когда
он посещал эти страны, с жаром расспрашивали о бер-
линском Бенеке, которого едва знали по имени в его
отечественном городе*. Его несколько раз призывали
* Шотландские моралисты и психологи, от которых ведут свое
начало английские и американские, держатся опытного направле-
ния в психологии и отвергают германские абстракции как произ-
вольные. Поэтому понятно их уважение к Бекеке.

в иностранные университеты, но он не хотел бросить
Берлина. Впрочем, он, кажется, был рожден под не-
счастною звездою: уже в школе он отличался от других
мальчиков яркими красными волосами, необыкновен-
ным прилежанием и обширностью знаний. Будучи в
1822 году приват-доцентом, он вдруг был лишен своего
места всесильной тогда философской школой; но через
пять лет, в 1827 году, снова его получил. Он все это пе-
ренес и в то самое время, когда судьба начинала ему
улыбаться, вдруг исчез. Его сильный характер, его рели-
гиозность, его нравственность, его детская наивность
в делах света, повторяем еще раз, не допускают и мы-
ели о самоубийстве.
— Из англо-американской литературы мы обратим
особенное внимание на одну книгу, возбудившую силь-
нейшее негодование английского критика. Дачники, про-
жившие прошедшее лето в Петергофе, Ораниенбауме,
Кронштадтской колонии, вероятно, не забыли еще пре-
красной американской яхты-парохода «Северная звезда»
(NorthStar), на которой владелец ее, мистер Вандер-
бильт (Vanderbilt), -богатый американский негоциант, ос-
тавивший дела, прокатился для собственного удоволь-
ствия по целому свету и завернул и в .нашу сторону. Те-
перь вышло описание этой прогулки под следующим за-
главием: «Плавание яхты-парохода «Северная звезда»,
рассказ о поездке мистера Вандербильта в Англию, Рос-
сию, Данию, Францию, Испанию, Италию, Мальту, Тур-
цию, Мадеру и пр. Джона Овертона Чоулиса, Бостон».
Мы не понимаем, почему английский критик так во-
оружается против благородного удовольствия, которое
доставил себе американский негоциант, проведший по-
ловину жизни в трудах и захотевший отдохнуть под ста-
рость. Конечно, такое роскошное удовольствие доступно
не каждому, для него не только нужно собрать огромное
количество денег, но и сохранить то юное, возвышенное
направление души, которое так легко теряется в торго-
вых заботах. Если английский негоциант не перестает
копить деньгу и распространять, как Домби, обороты сво-
ей фирмы до последней минуты своей жизни; если, поку-
пая замок, он старается окружить свою персону аристо-
кратическим блеском, если он ломает голову, придумы-
вая себе гербы и титла, то почему же богатому амери-
канцу «е остановиться вовремя и не пожелать посмотреть

на ту землю, на которой два раза никто не бывает. При-
знаемся, мы не можем придумать ничего благороднее
такой остановки в скоплении денег, на которую решают-
ся немногие, ничего возвышеннее такого истинно челове-
ческого наслаждения. Если бы путешествие Вандербиль-
та было само перед нашими глазами, то нам, без сомне-
ния, легко бы было открыть причину нападок английской
критики в главах, посвященных путешествию в Англию,
Мальту и Турцию; но так как критик благоразумно
умалчивает об этих главах, то нам и остается догады-
ваться о причине его негодования по немногим отрывкам,
представленным критиком.
Вот как описан Петергоф американским путешествен-
ником. «Петергоф — летняя резиденция русского двора,
и я нисколько не удивляюсь, что все императоры делали
его любимым местом своего пребывания. Целые полмили
мы шли по очаровательному лесу, и густая тень устрое-
на явно заботливостью людей, имеющих много вкуса
и хорошо понимающих законы растительной силы.
Мы проходили мимо благородных дубов и не могли нё
остановиться и не полюбоваться на них, не дожидаясь
правильного осмотра местности. Мы были на земле свя-
щенной в глазах русских, потому что между этими цар-
ственными деревьями нам скоро указали на два или на
три посаженные руками удивительного человека—(Петра
Великого. (Выйдя из лесу, мы вошли в предместье,
выстроенное необыкновенно красиво и с величайшим
вкусом, и скоро поместились весьма комфортабельно в
отеле, известном под именем вокзала и который только
что открылся. Первою нашею заботой было достать себе
комнату, и это самая важная вещь в русских гостиницах.
Комнаты были необыкновенно чисты—сама опрятность!
убранство хорошо, хотя и не богато. Первым нашим де-
лом было позаботиться о завтраке, который был очень
удовлетворителен. Провизия была превосходна и приго-
товлена, как и везде в России, на манер французской
кухни. Отдохнувши, мы принялись осматривать мест-
ность. Я посещал много дворцов Англии, Франции и дру-
гих стран Европы, но не видал ни одной местности, ко-
торая бы мне понравилась так, как Петергоф. Положе-
ние его хорошо, он лежит в устье Невы и из него откры-
вается прекрасный вид на Кронштадт, отстоящий, как
кажется, миль на десять. Прежде всего мы осмотрели

дом Петра Великого: он не в дальнем расстоянии of
дворца, окружен прекрасными деревьями, не велик
и похож несколько на датскую ферму. Внутренность его
похожа на старые дома, которые я видел на берегах Се-
вера. В этом тесном жилище скончался Петр Великий!
Мы видели постель, на которой он испустил последний
вздох: постельное белье все сохранено так, как оно было
в то время, когда он занимал эту комнату. На подушке
лежит его ночной колпак и на одеяле его халат: ничто
не может быть проще этих вещей. Комнатка мала, и вы
можете подумать, что старые люди, жившие в ней, толь-
ко что из нее вышли. В соседней комнате, тоже неболь-
шой; хранятся его туфли, сапоги и другие принадлеж-
ности его туалета...»
Мы не думаем продолжать описания предметов,
столь знакомых всем русским. Нескольких строк (не-
смотря на некоторые ошибки, не заметные для англи-
чан), приведенных здесь, достаточно, чтобы понять, по-
чему это описание не понравилось англичанам: а это
еще самая скромная глава, как говорит английский кри-
тик. Мы •подозреваем, что главы об Англии и Турции
должны быть очень любопытны.
— Театральные новости... но не знаем, благосклонней-
ший читатель, как вам, а нам эти новости страшно на-
доели, и мы решительно не в состоянии говорить о них
в этот раз *.
• Взято из L'Indep. Belg., The Athenaeum. The Illustrated
Iondon News, L'Illustration, Allgemeine Zeitung.

СВЕДЕНИЯ О СОВРЕМЕННОМ СОСТОЯНИИ
ЕВРОПЕЙСКОЙ ТУРЦИИ 24
Глава I
Географический обзор Балканского полуострова
Пластический вид Балканского полуострова и в осо-
бенности северо-западной его части весьма мало изве-
стен. По недостатку точных измерений, которые одни
только могут определить направление горных хребтов,
сравнительная география еще не разобрала всего этого
смешения разновидных плоских возвышенностей, то опу-
скающихся террасами к берегам моря, как, например,
плоская возвышенность Македонии, то замкнутых со
всех сторон горными цепями и представляющих, подоб-
но Герцоговине, котловидные углубления, из которых
реки и озера не имеют истока, то разбивающихся на
множество отдельных групп, даже совершенно отдель-
ных пиков, которые придают такое разнообразие и пре-
лесть природе Эпира. Но ближе будет к истине, если мы
представим себе всю Забалканскую Турцию массивным
поднятием земли, подходящим почти везде к самому бе-
регу моря и раздробленным на множество кусков, мель-
чающих по направлению к югу. Доказательством этому
может служить отсутствие замечательных рек на Забал-
канском полуострове: исключая одной Марицы, все дру-
гие реки могут быть названы береговыми потоками. Горы
и плоские возвышенности подходят везде к самым бере-
гам, то обрываясь в море скалами, то открывая глубо-

кие и прекрасные долины, в которых любит теряться
взор морехода. Этим Балканский полуостров напоми-
нает Аравию, где общее плоскостное возвышение сде-
лало невозможным развитие рек. Но тогда как в Ара-
вии эта масса остается неразбитой, сплошной, кое-где
прерывающейся оазисами, в Греции она распадается на
тысячи кусков, из которых некоторые достигают незна-
чительной величины отдельных гор, и таким образом
происходит здесь, так же как и в Малой Азии, самая
развитая форма земной поверхности: преобразованная,
индивидуализированная плоская возвышенность. При-
рода Ирана, природа Аравии, природа Малой Азии
и природа Балканского полуострова представляют один
могучий тип.
Центром всех этих раздробленных плоских возвы-
шенностей Мальтебрюн принимает высокую Македо-
нию — плоскую возвышенность, приподнятую от двух до
трех тысяч футов над уровнем моря. С северо-западной
стороны ее обходит цепь Шар-Дага; на юго-восток она
опускается прекрасными террасами и долинами к Соло-
никскому заливу, так что мы едва ли ошибемся, если
примем цепь Шар-Дага (древний Скардус), в котором,
по показанию некоторых путешественников, видны даже
две вершины, увенчанные нетающими снегами, за самое
высокое место Балканского полуострова и за точку,
с которой мы начнем, следя за водоразделами и горны-
ми хребтами, разбивать всю эту возвышенную массу на
отдельные области.
Прямо на восток от Аргентарских Альп, или Шар-
Дага, отделяя; Болгарию на севере от Фракии на юге,
идет самая замечательная, самая длинная и самая пра-
вильная и резко очерченная горная цепь полуострова:
это— Гемус, Эмине-Даг, или Балкан. Балкан составляет
самую резкую черту всего полуострова и разбивает, по
крайней мере, восточную или большую его половину,
ту, которая с одной стороны ограничена бассейном
Дуная, а с другой — Эгейским морем, на две характери-
стические половины. Но Балкан не столько разделяет
сам, сколько служит метою разделения, образуемого пе-
реломом всей массы Восточной Турции, проходя по греб-
ню этого перелома. На север вся эта масса земли пони-
жается медленно к бассейну Дуная холмистой страной
Болгарии, пастушеской и земледельческой, но открытой

суровому дыханию северных ветров. Далее к северу
эта страна незаметно переходит в каменистые степи
Добруши и в равнину Валахии.
На юге за Балканом страна понижается быстро вы-
сокими и отрывистыми массами, и несколько отпрысков
Балкана, бегущих к Константинополю и Дарданелльско-
му проливу, разбивают весь этот южный склон восточ-
ной Турции на несколько роскошных долин,, закрытых
с севера и востока и открытых только с юга благоде-
тельному влиянию малоазиатских и эгейских ветров. Де-
спото-Даг, или Родос, отделяясь от Балкана в том ме-
сте, где Балкан соприкасается с плоской возвышен-
ностью высокой Македонии, идет к юго-западу, образо-
вывая высокую, зеленую, плодородную долину Марицы,
как бы приподнятую с обеих сторон горами. Заметим,
между прочим, что такие замкнутые и приподнятые го-
рами долины составляют характеристику Балканского
полуострова и Малой Азии. Это — не долины в собствен-
ном смысле, но куски плоской возвышенности, обнесен-
ные горами: они делают возможным совместное суще-
ствование стольких отдельных народностей, с которыми
знакомит нас история Малой Азии и Греции.
Балканские горы, неприступные и дикие с западной
стороны, достигают до самого берега Черного моря, еще
удерживая высоту трех тысяч футов; но путешествен-
ник, едущий из Константинополя в Шумлу, нигде не
встретит полосы вечного снега,— и это может также
служить доказательством, что Балкан нигде не превы-
шает восьми или восьми с половиной тысяч футов.
И если Балкан служит таким резким разделением север-
ной и южной природы полуострова, это потому только,
что он идет на гребне перелома всей приподнятой массы
земли, на котором он строит свои обрывистые, фанта-
стические вершины. Как бы то ни было но Балкан слу-
жит северной границей малоазиатской природы и юж-
ной границей природы причерноморских степей, с кото-
рыми Болгария, Валахия и Молдавия связываются
в один природный тип. Из одной из этих областей
в другую, через цепь Балкана ведут немногие проходы.
Главные из этих проходов: при Шумле и Софии. Проход
при Шумле известен русским. Проход, ведущий из Софии
в Филипполь, знаменитые Трояновы ворота, представ-
ляет медленный склон с севера и крутой, обрывистый

спуск на юг, и узкое ущелье, которое доступнее с севера,
нежели с юга.
Балкан играет и здесь ту же роль, какую, в миниа-
тюрных размерах, исполняют у нас в Крыму горы юж-
ного берега. Террасы и долины Фракии — это террасой
и долины южного берега, только в больших размерах
и еще с большим малоазиатским характером. Вершины
этих террас увенчаны роскошными лесами, поражаю-
щими путника своим необыкновенным разнообразием.
Они напоминают несколько леса Италии и Сицилии,
только с той разницей, что во Фракии * северные де-
ревья идут гораздо южнее, чем на склонах Апеннин.
Простая сосна, обыкновенный дуб, клен, каштан пере-
мешаны здесь с кедрами, сикоморами, рожковыми де-
ревьями и пышными восточными платанами; на север
же за Балкан не переходят ни платан, ни сикомор, ни
рожковое дерево. Вот почему Балкан долгое время слу-
жил северной границей исторического мира, деятель-
ность которого, касаясь еще Фракии, не проникала уже
далее. Фракия, по природе своей, продолжение Малой
Азии, отделенное от нее только узким проливом, вот
почему, может быть, эта несчастная страна служила
и персам и туркам мостом в Европу.
Балкан есть не только единственная, резко проведен-
ная и вполне выдержанная горная цепь полуострова,
параллельная экватору, но и вообще может быть назва-
на единственной горной цепью Европейской Турции. Во
всех других горных цепях, за исключением, может быть,
одного Деспото-Дага, наполняющих своими прихотли-
выми извилинами всю середину и весь северо-западный
угол полуострова, мы видим борьбу двух основных гор-
ных направлений: параллельного и меридионального, из
которых последнее преобладает. Эта борьба, разорвав-
шая одно плоское возвышение на множество отдель-
ных групп и значительные горные цепи на небольшие
отрывки, была, может быть, причиной минерального
богатства Боснии, которым до сих пор не умело восполь-
зоваться турецкое правительство.
Но если в Европейской Турции нет более таких рез-
* Которая в географиях несправедливо называется Румелией,
потому что Румелией турки называли всю Грецию, страну Рима,
в противоположность Малой Азии.

ких черт, как Балкан, то, тем не менее, можно указать
несколько горных цепей и водоразделов, намечающих
дальнейшее деление полуострова на природные области.
Небольшие цепи гор идут прямо к северу от высокой
Македонии, или, лучше, от того горного узла, которым
связываются Аргентарские Альпы и Балкан; достигая
берега Дуная у Орсовы, они встречаются там с послед-
ними скалами Трансильванских гор и вместе с ними
сжимают русло Дуная. Эти горные хребты, разорванные
и перемешанные двумя противоположными направле-
ниями, идут почти что по самой восточной границе Сер-
бии и если не отделяют ее от Валахии, то, по крайней
мере, служат началом той запутанной гористой местно-
сти, которая составляет характеристику Сербии и Бос-
нии, противополагая их холмистой Валахской равнине,
закрытой с севера Трансильванскими горами, но откры-
той к востоку.
Другой чертой, намечающей разделение полуострова,
могут служить Динарские Альпы, или, лучше сказать,
водораздел рек, принадлежащих к бассейну Дуная, от
рек, текущих в Адриатическое море. Узкая прибрежная
полоса, лежащая к западу от этого водораздела и со-
ставляющая Албанию и Далмацию, отделяет к западу
климат Италии, к которому здесь примешиваются, од-
нако же, особенная сухость и северные холодные ветры,
врывающиеся иногда в эту область. Страны на восток
от этого водораздела представляют постепенный склон
к долинам Савы и Дуная — склон, который чем южнее,
тем гористее, открытый влиянию ветров, дующих в Ав-
стрии. Босния и Сербия составляют, таким образом,
одну особенную область полуострова, принадлежащую
бассейну Дуная. Растительность также носит на себе
следы этого разделения, и тогда как албано-далматская
флора имеет сходство с флорою Италии, флора Босно-
Сербии имеет сходство с флорой Венгрии и Трансильва-
нии. Оливковое дерево, попадающееся в приморских до-
линах Далмации и Албании, не переходит уже за этот
водораздел в Боснию и Сербию, где роскошные вино-
градники составляют характеристическую черту.
На юг от Аргентарских гор идет цепь Пинда, отделяя
страны, прилежащие к Адриатическому морю, от стран,
принадлежащих к бассейну Эгейского моря — Македо-
нию, Фессалию от Албании и Эпира. Впрочем, Пинд

также скорее может быть назван разорванной плоской
возвышенностью, куски которой означены небольшими
горными цепями, разбросанными во всех направлениях:
в южном Эпире эта плоская возвышенность представ-
ляется уже отдельными куполовидными горами, вер-
хушки которых убраны роскошными рощами и когда-то
цветущими, а теперь полуразрушенными православ-
ными монастырями. Афонская гора представляется од-
ной из таких отдельных, ни с чем прямо не связанных
возвышений, брошенных на берег моря. Таким образом,
признавая Эпир, или Нижнюю Албанию, совершенно
особенной областью, которая и по природе и по истории
составляет неотъемлемую часть области классической
Греции, мы найдем, что природа разделила Балканский
полуостров на шесть характеристических типов, связы-
вающихся в центре седьмым, имеющим свои замеча-
тельные особенности. Эта седьмая область — по пре-
имуществу гористая область Герцоговины, Черногории
и Высокой Албании. Здесь одни только самые точные
и подробные измерения могли бы разобрать всю страш-
ную путаницу горных узлов, внутренних, со всех сторон
замкнутых долин, каменистых котловин, убранных
только по окраинам роскошной растительностью, мел-
ких горных цепей, перепутанных во всех возможных
направлениях. В этой-то области, сердце которой со-
ставляет Черногория, жили всегда свободные и воин-
ственные племена.
Глава II
Климат и естественные произведения Европейской
Турции.— Ее поземельная собственность.— Земледелие
и скотоводство
При таком разнообразии пластического вида климат
полуострова должен быть также разнообразен и инди-
видуализирован. Слова Гиппократа о Греции, которые
приводит Мальтебрюн *, что часто «пространство в одну
стадию отделяет царство зимы от царства лета», могут
быть отнесены вообще ко всей Забалканской Турции.
* Precis de la geographie universelle, Т. VI, Paris, 1826, par
Malte-Brun.

Чем выше, по приближении к Гемусу и Высокой Маке-
донии, подымается почва, тем климат становится холод-
нее, так что и в настоящее время, как и во время клас-
сической древности, северная половина Фракии и Ма-
кедонии является в отношении берегов Аттики жилищем
Борея. Но зато в этих горных и все еще слишком теплых
странах жили и живут до сих пор сильные племена гор-
цев, которые одни только были в силах противостоять
туркам.
Греция, поставленная между двумя морями, не испы-
тывает никогда общей засухи; но, прислоненная к боль-
шой массе континента и приподнятая высоко «ад уров-
нем моря, она выносит более резкие холода, нежели
Италия и Испания.
Балканский полуостров, между двумя морями и дву-
мя частями света, подвергается влиянию самых разно-
образных ветров, но это разнообразие до такой степени
сохраняет вечно одни и те же формы, что, сравнивая
описание Аристотеля с описанием новейших путеше-
ственников, мы видим, что и две тысячи лет тому назад
жители Аттики точно так же, как и современные турис-
ты, удивлялись необыкновенной правильности, с которой
известный ветер, в известном месте, появляется всегда
в одно и то же время года и даже в одни и те же дни.
Тогда как воды Дуная каждый год оковываются
льдом, вечная весна царствует на берегах Аттики. Вот
как описывает эту весну Софокл, свидетельство которого
Мальтебрюн не задумался внести в свою географию:
«Соловей оглашает нежными звуками эти зеленые
долины, где никогда не испытывают суровости зимы,
ветер не даст здесь чувствовать своего шумного дыха-
ния, и палящие лучи солнца перехватываются деревь-
ями, отягченными плодами, с густой листвой, перевитой
виноградными гроздьями и плющом. Бахус и его пре-
красные жрицы поселились здесь навсегда. Нарцисс во
всякое время года выставляет здесь подле золотого шаф-
рана свою душистую чашечку. Эти цветы служили вен-
цами бессмертным. Хор муз часто вмешивается в бле-
стящий кортеж Венеры на очарованных берегах Цефиза,
который, разделяясь на тысячи каналов, змеится по
тучным пастбищам и по полям, им оплодотворенным».
Но мы уже сказали, какую резкую границу и в кли-
мате составляет Балкан; а здесь можем только приба-

вить, что на Дунае яблоки, груши, сливы, вишни, абри-
косы венчают холмы; в Валахии они составляют целые
леса. Эти же самые деревья переходят за цепь Балкана
и покрывают во многих местах высоты Фракии и Маке-
донии; но оливковые и апельсинные деревья к северу за
-сороковым градусом появляются только на берегах
моря, вдали от гор и их снегов; но за сороковым граду-
сом в долинах Фессалии и Эпира яблони и груши исче-
зают, главным деревом является оливковое, целые леса
которого, перемешанные с лавром и широколиственной
миртой, украшают берега Аттики и Крита. Оливки со-
провождаются лимонами, апельсинами, фигами, фи-
сташками, мастиковыми деревьями, черным шелкович-
ником и гранатами. Из кустарников особенно поража-
ют своей прелестью розовый лавр и кипарисы: одни
обозначают течение источников, другие группируются на
скалах; лавровишневые кустарники — повсюду. Горы
Забалканской Греции по преимуществу известняковые,
а потому и способные для всех растений, любящих из-
вестковую почву. Но заметим себе, говорит Мальтеб-
рюн, что виноградная лоза дает совершенно различные
произведения на берегах Дуная и на берегах Архипе-
лага. Виноград Греции содержит более сахаристых на-
чал и легко превращается в сладкие вина, виноград Ва-
лахии имеет более воды и более кислот, тогда как вино-
градники Сербии и Герцоговины, защищенные горами
от влияния жара и холода, дают грозди, полные благо-
родного сока, способные превратиться в сильное и при-
ятное вино. Если бы жители Европейской Турции могли
свободно заниматься виноделием, то страна их могла бы
соединить на своей почве" все, что только производят ви-
ноградники целого мира; но турецкое владычество, как
прекрасно замечает один английский турист, «не поло-
жило основания ни одной деревне, не обработало ни
одного акра земли и едва ли посадило хотя бы одно
дерево» *.
Вина в Молдавии ежегодно выдавливается около
200 000 ведер. На некоторых островах достигаются доро-
гие сорта. Благорастворенность климата и неистощимая
сила почвы заменяют, сколько могут, недостаток пра-
* Слова, которые г. Бён заимствует у неизвестного нам англий-
ского туриста. Turkey, Truth unfolded. Malta.

вильного виноделия в Турции. При заботливости со сто-
роны правительства вино в Турции, и в особенности
красное, превзошло бы качеством венгерское. Само со-
бой разумеется, что виноделием занимаются только хри-
стиане. В южной Турции по преимуществу высушивает-
ся изюм и приготовляются сиропы.
В окрестностях Константинополя растения севера
и юга смешиваются на берегах Босфора; здесь дуб, липа
растут дружно с кипарисом, миртом и восточным пла-
таном. Но флору северных и южных растений Европей-
ской Турции должно бы собственно изучать в глубине
Фракии и Македонии, куда еще редко проникает бо-
таник.
Из хлебных растений пшеница, рожь и прочие обра-
батываются в Валахии, Молдавии, Сербии и некоторых
частях Болгарии; рис — преимущественно в той замкну-
той долине между Балканом и Деспото-Дагом, из кото-
рой пробивает себе исход одна Марица; маис — еще да-
лее, в Македонии и в Фессалии; пенька и лен — в север-
ных провинциях; шафран и перец — в южных; карто-
фель вообще презирается; оливки — в особенности в
Фессалии, в южной Албании, отчасти в Македонии и на
островах. Хлопчатая бумага обрабатывается в Македо-
нии и Кандии в таком количестве, что каждый год еще
вывозится; табак — особенно в Македонии, IB окрест-
ностях Фессалоники. Красильные вещества везде могли
бы быть обработаны. Цветы и в особенности розы рос-
кошны. В северных и западных провинциях лесов много,
но только там, где они были недоступны, потому что ту-
рецкое хозяйство не щадит их совершенно. Но земледе-
лие вообще весьма плохо. Если вывозится несколько
хлеба, то только из дунайских провинций, и то со време-
ни Адрианопольского мира и со времени учреждения
постоянного пароходства по Дунаю. Вообще земледелие
находится в жалком состоянии не только в Кандии,
Албании и Боснии, но даже и во Фракии, в самых ок-
рестностях Константинополя. В Константинополе по ис-
треблении янычар тайные приверженцы их, которых мно-
го между старыми турками, -приписывали этому истреб-
лению то, что после него цены на жизненные припасы
учетверились; это, по их -словам, была явная месть про-
рока за уничтожение лучших его защитников. Но причи-
на этого возвышения цен была совсем другая, а именно

та, что с 1829 года Молдавия, Валахия и Египет, эти
прежние большие запасные магазины Константинополя,
были для него замкнуты; а прежде они должны были
половину произведений своих .полей везти в столицу и
продавать их там по произвольно назначенным от пра-
вительства ценам, а «иногда оставлять и вовсе без всякой
платы. В тех же землях, где турецкое правительство
распоряжается непосредственно, там /никто и не хочет за-
ниматься земледелием в больших размерах, потому что
правительство, производит свои покупки по ценам, от не-
го самого назначаемым. То же случается и с другими
продуктами. Эти произвольно назначаемые цены состав-
ляют для (населения Турции такое же зло, как пожар и
чума вместе; они не только разрушают благосостояние
народа, но и забрасывают самые источники, из которых
течет эта благосостояние*. Но в странах, подчиненных
турецкому правительству, есть еще и другая, более важ-
ная причина, делающая невозможным развитие земле-
делия: это почти совершенное отсутствие права собствен-
ности на земли. Вот что говорят об этом сами защитни-
ки турецкой цивилизации.
«Нет ни одного факта, — говорит «Эдинбургское
обозрение»**, — который бы бросал столько света на
общественное положение народа данной страны, как фор-
мы обладания землею, принятые в этой стране, и мы со-
жалеем, что этот предмет не вполне объяснен писателя-
ми и путешественниками, занимавшимися современным
изложением Оттоманской империи. Если мы не ошиба-
емся, то факты, относящиеся к этому предмету, одни
объяснили бы те странные причины, которыми прекрас-
нейшие страны целого мира доведены до бесплодия
(tobareness),а правительство, управляющее этой чудной
страной, — до банкротства, причины, заставившие это
правительство прибегать к ростовщикам и выпрашивать
милостыни у иностранцев и создавшие такое общество, в
котором все приносится в жертву господствующему клас-
су и исключительной вере, хотя в том классе и между
исповедующими эту веру едва ли можно найти одного
человека богатого или даже с независимым состоянием.
* Die Turkei in der Gegenwart, Zukunft und Vergangenheit. Von
Ungewitter, Erlangen, 1854, S. 31, 32 и сл.
** The Edinburg Review, 1854, January, The Ottoman Empire.

(Совершенно британская точка зрения.) «Земледелие и
теперь находится в том состоянии, в котором оно находи-
лось тысячи лет тому назад», — говорит неосновательно
один из разбираемых нами писателей. Тысячу лет тому
назад, напротив, эти страны прокармливали громадней-
шее народонаселение, тогда как в настоящее время рас-
киданные турецкие деревушки выносят все ужасы пе-
риодически появляющихся голодных годов; тысячу лет
тому назад пышное царство мидян получало свое сокро-
вище из той земли, которая в настоящее время не может
содержать обнищавшего правительства султана. Наро-
донаселение и так слишком скудно, чтобы обрабатывать
почву, а между тем все мужское народонаселение, испо-
ведывающее исламизм, исключительно назначается для
военной службы. Мусульманское народонаселение все
обязано поступать в армию, а из сотни поступающих
туда по крайней мере тридцать пять никогда не возвра-
щаются домой. Земледельцы не имеют капитала и при-
нуждены занимать деньги под залог жатвы, еще стоящей
на корню, что лишает их половины ее стоимости. Попыт-
ка, сделанная в последние годы правительством,— умень-
шить в земледельческих округах проценты до восьми на
сто—совершенно не удалась, и последовавшее за этой
попыткой исчезновение ходячей монеты только увеличи-
ло зло. Совершенный недостаток дорог ставит неодоли-
мую преграду перевозке произведений земледелия, и хо-
тя турок продолжает перевозить на спине осла и верблю-
да все, начиная от известки до строевого леса, но страна,,
в которой неизвестно еще до сих пор употребление ко-
лес, неизвестно даже употребление простой тачки, не
имеет первых условий сельской промышленности. Но са-
мый замечательный факт поземельной собственности
Турции — это тот, что не менее двух третей, а по другим
писателям — даже три четверти всех земель империи на-
ходится в вакуфах и принадлежит мечетям или другим
духовным установлениям или для их собственного упот-
ребления, или по доверенности настоящих владельцев.
Эта последняя собственность не подлежит ни податям,
ни конфискациям; это род вечного залога, отдаваемого
частными лицами мечетям, с сохранением прав пользо-
вания себе и наследникам; по пресечении же мужской
линии такая земля делается настоящим вакуфом.
«Недвижимое имущество,— говорит доктор Михель-

сон,— которое не принадлежит этим духовным учрежде-
ниям и собственником которого является государство, а
временными владельцами — частные лица, называется
Мюльк (Mulk). Поземельная собственность (земля, дом,
рудники) может в Турции принадлежать только турец-
ким подданным. Вакуф (владение духовных установле-
ний) не может быть, по турецким законам, ни быть про-
дан, ни отчужден каким-либо другим образом, и только
посредством злоупотреблений и разных крючков можно
его подменить другой недвижимой собственностью, похо-
жей на него, но не принадлежащей к вакуфам. Перепрода-
жа казенной собственности (Mulk) подвергается не мень-
шим же ограничениям. Так, турок может передать каким
бы то ни было образом свою поземельную собственность
только турку же, тогда как право поземельной собствен-
ности райя так стеснено различными ограничениями, что
продажа ее кому бы то ни было, исключая турка, почти
невозможна. Но так как продажа поземельной собствен-
ности сильно ограничена числом покупщиков и те, кото-
рым позволено покупать (турки), не принадлежат к за-
житочному классу общества, то цена поземельной соб-
ственности страшно упала; тогда как в тех немногих мес-
тах, где франки (европейцы) нашли средство приобре-
тать поземельную собственность (эти покупки соверша-
ются на имя турка, но в пользу франка, который пла-
тит долги), цена земель возвысилась до баснословной
высоты. Так, например, поземельная собственность в Пе-
ре и Галате ценится выше, нежели в Лондоне» (Muchel-
son, p. 178).
«На это различие,— продолжает «Эдинбургское обоз-
рение», — можно смотреть как на базис поземельной
и финансовой системы Турции. После завоевания земля
империи была разделена на три класса: одна треть —
для мечетей, другая — в частное владение, третья—для
государства. Но второй из этих классов поземельной
собственности чрезвычайно уменьшился и перешел в об-
ладание мечетей. Г. Убичини (которого, конечно, уже
нельзя подозревать в нелюбви и даже в хладнокровии к
туркам) описывает, каким образом совершались эти пе-
реходы.
«Предположим, — говорит он, — что какой-нибудь
сайд — владелец недвижимой собственности в 100000
пиастров ценой хочет обезопасить ее от хищничества ту-

редких властей и сохранить для собственного употреб-
ления. Он уступает эту собственность мечети, которая
дает ему взамен 10000 пиастров; но это уступка — вы-
мышленная. Сайд, уплачивая мечети 15% на получен-
ную им сумму, или 1500 пиастров ежегодно, продолжает
удерживать вечное обладание своей землей, с правом
передачи этого пользования детям. Он освободился от
всех конфискаций, от всех насильственных продаж; на
его землю не могут иметь права ни (кредиторы, ш соседи,
которым, по турецким законам, в случае продажи земли
дается преимущественное право на покупку. Но если са-
йд умрет бездетным, то хотя бы у него и были внуки,
земля переходит совершенно в собственность мечети. Ме-
четь, таким образом, находится в положении человека,
который бы купил какое-нибудь поместье за одну деся-
тую его стоимости, с условием, чтобы по прекращении
мужских и прямых наследников настоящего владельца
оно поступило в полную собственность мечети, а до тех
пор она довольствуется, получая 15% с употребленной
ею суммы. Понятно, что таким образом земли частные
должны были быстро переходить в собственность мече-
тей и отчего теперь три четверти поземельной собствен-
ности Турции принадлежат в собственность или заложе-
ны мечетям, к великому ущербу общественных доходов»
(Lettres sur la Tourquie, p. 270)
«Этих фактов,— продолжает «Эдинбургское обозре-
ние»,— достаточно, чтобы показать причину упадка им-
перии. Страх конфискации и общая необеспеченность
собственности перевели три четверти земли во владение
мечетей, где она удерживается двойными узами духовной
власти и юридических тонкостей, потому что в магоме-
танских странах законоведцами являются духовные ли-
ца. Находясь в этом состоянии, земля перестает участво-
вать в увеличении государственных доходов, исключая
косвенных налогов на ее произведения, и, кроме того,
отчуждение ее делается невозможным. Единственный
класс в обществе, который довольно трудолюбив и бе-
режлив, чтобы собрать капиталы, не может приобретать
поземельной собственности, и почва совершенно лишена
всякой возможности улучшиться и доставить доход. Не-
обходимо прибавить, что при таком положении дел не
может, конечно, образоваться класса землевладельцев,
который мог бы быть независим в своих средствах и не-

сти государственную службу. Но это состояние вещей
упрочено незапамятными обычаями страны и авторите-
том Корана: оно останется, по всей вероятности, без пере-
мены до тех пор, пока падишах будет владельцем этой
страны, а магометанизм — господствующей религией
и законом. (Вот что говорят защитники султана!) *»
Вот почему турецкое правительство должно покупать
хлеб в Одессе — хлеб, собираемый на тех самых степях,
которые оно так долго опустошало подчиненными ему
ордами татар, сделавшихся теперь мирными, трудолюби-
выми земледельцами, благословляющими свою судьбу
Мы превратили эти степи в неисчерпаемую житницу, к
которой привыкла прибегать Европа в годы нужды и
бедствий, отсюда .кормится и самый Константинополь,
хотя в окрестностях его лежат поля, с плодородием ко-
торых не может спорить ни один уголок Азии и Европы,
под лучшим небом в целом мире... они стоят пустые, по-
крытые колючими кустарниками, которыми стыдливая
природа стремится закрыть свою наготу — дело варвар-
ства и невежества.
Огромное количество лугов, ежегодно покрывающих-
ся самыми тучными травами без всякого труда со сторо-
ны человека, ставят скотоводство Турции выше ее зем-
леделия.
Лошади Фессалии были уважаемы в древности по
причине красоты и силы: турки привели с собой особую
породу лошадей — татарскую, и от смешения обе эти
породы выиграли. Молдавия производит также много ло-
шадей; больше уважаются те, которые родятся в горах;
они невелики ростом и по силе и скорости напоминают
русскую породу лошадей. Повсюду еще можно встретить
диких лошадей, которых татары убивают себе в пищу.
Ослы и мулы так же хороши, ,как в Италии. Животные
вообще сильны, в особенности в Греции и Валахии. Лу-
га в Валахии так тучны, что соседи пригоняют туда
огромные стада для поправления. Бараны изобилуют в
Македонии и в Фессалии; в Валахии и в Молдавии их
считают до шести миллионов голов; главный рынок для
шерсти — в Фессалонике. Свиньи, которые из всех жи-
вотных существ, населяющих полуостров, одни пользу-
ются завидной привилегией не возбуждать жадности ту-
* The Edinburg Review, 1853, January, p. 287—290.

рок, весьма .многочисленны, особенно в Сербии, «из кото-
рой в 1843 году было доставлено за границу 1250 000
штук. В Боснии свиней кормят каштанами, маисом и сли-
вами. В гористых странах стада коз составляют богат-
ство и (пастушество — главный промысел. Пастушеское
•народонаселение с наступлением жаров забирается всё
выше в горы, а с наступлением зимы спускается в доли-
ны. Верблюды пасутся только по пустынным полям в
окрестностях Константинополя и в степных прибрежьях
нижнего Дуная. Дичи бездна; дикие козы и дикие каба-
ны, лисицы, медведи и волки попадаются повсюду. В
придунайских землях особенно многочисленна порода
степных волков, которые так страшны и новороссийским:
отарам. Рыбы в Дунае, при берегах морей и в реках
Эпира множество; но турки не любят рыболовства. Шел-
ководство, которое могло бы быть чрезвычайно развито,
едва существует, и то в самом жалком и грубом виде,
в Фессалии и Македонии. Что касается до произведений
минерального царства, голодного взгляда на расположе-
ние хребтов Балканского полуострова достаточно, чтобы
убедить всякого, что минеральное богатство его нисколь-
ко не должно уступать его растительному богатству. Но
какая есть возможность в Турции положить в землю
значительный капитал и дожидаться десятки лет, пока
он начнет приносить доход? Кто может в Турции, в этой
стране произвола, которая, кроме частных грабежей, пе-
риодически, почти каждое десятилетие подвергается об-
щим, рассчитывать на десятки лет спокойного существо-
вания? Да и где взять капиталов? Христианам запреще-
но приобретение собственности, а магометанин не любит
собирать капиталов для употребления в промышленность.
Балкан, Скардус, или Шар-Даг, и вся цепь гор Ал-
бании и Боснии изобилуют металлами. Горы эти, по
всей вероятности, представляют одинаковый состав с го-
рами Штирии *. Вообще минеральное богатство Турции
неисчерпаемо; недостает только капиталов и поддержки.
Единственные рудники, которые хорошо разрабаты-
ваются в настоящее время, это в округе Токата в Малой
Азии, где, по договору с Венским кабинетом, занима-
ются горные австрийские промышленники. Медь, желе-
зо добываются здесь во множестве и лучшего качества;
* Malte—Brun.

медь находят в самых окрестностях Константинополя, но
турки довольствуются тем, что лежит наверху, не заби-
раясь вглубь.
Так, говорит г. Унгевиттер, природа в этом отноше-
нии сделала для Турции все что могла; но все это ми-
неральное богатство, при беспечности правительства,
жадности турецких чиновников, приносит весьма м'ало
существенной пользы. Разных красильных минеральных
веществ в Турции очень много. Дунайский каменный
уголь хуже английского и употребляется только для па-
роходства по Дунаю. В Турции, впрочем, есть огромные
залежи прекрасного каменного угля близ Гераклеи, не-
далеко от Трапезунда; но жалкая обработка этого угля
дает весьма мало выгод.
Мы окончим краткий обзор природных богатств
Балканского полуострова, гибнущих без всякой пользы
для его жителей в лачугах, более похожих на норы, чем
на жилища людей, словами французского географа, ко-
торыми он начинает описание Европейской Турции.
«Это общая родина человечества, потому что здесь
родились высокие добродетели, таланты и гений. Но ка-
кая ужасная перемена помрачает ныне эту страну, не-
когда столь привлекательную, этот плодородный полу-
остров, орошаемый на севере Дунаем, на востоке Пон-
том Евксинским, с юга Эгейским и Средиземным моря-
ми, с запада волнами Адриатики? Гемус еще и теперь
венчается зелеными лесами; Дунай еще и теперь оро-
шает свой богатый бассейн; равнины Фракии, Македо-
нии и Фессалии еще и теперь требуют только легкого
труда, чтобы предоставить обильную жатву; берега по-
луострова и острова представляют тысячи гаваней и ты-
сячи заливов, где ласковые волны плещутся в подошве
холмов, отягченных виноградниками и оливковыми де-
ревьями. Но беспорядок и невежество наполнили пус-
тынями эту страну, где некогда города теснили друг
друга; одни развалины и горы свидетельствуют, что
здесь была когда-то Греция».
Но чтобы оценить вполне, до какой степени неве-
жество, варварство и насильственное правление маго-
метан извратили самые неисчерпаемые богатства и бед-
ность и опустошение, должно сравнить, что сделали тур-
ки в такой стране, как Греция, с тем, что в то же самое
время сделали русские посреди болот, лесов и степей

своей отчизны, посреди неизмеримых пространств, дале-
ко отодвигающих море от моря. Пространства, покры-
тые прежде болотистыми лесами, дававшими жалкую пи-
щу бродячим племенам, ныне не только кормят пятьде-
сят миллионов народа, но сделались житницею целой
Европы! Дикая степь, раздолье кровожадных орд, бес-
престанно вносивших опустошение в Европу,— степь, от
создания не ведавшая плуга, которую населяли греки
чудищами своей фантазии, кормит теперь обедневшего
жителя Фракии и Фессалии! Факт многозначительный!
Такое сравнение припоминает нам слова одного анг-
лийского туриста, которыми он оканчивает свой днев-
ник из Константинополя в Корфу:
«Мы надеемся,— говорит мистер Бовен *,— что неда-
леко то время, когда прекраснейшая страна в целом ми-
ре, расположенная в лучшем климате и которую варвар-
ство и деспотизм турок опустошают более во время мира,
чем другие страны опустошаются войной, снова будет
возвращена цивилизации. В этой стране нет искусства,
мануфактуры едва-едва существуют, земледелие в упад-
ке, и самая человеческая раса исчезает. Даже после че-
тырехсотлетнего пребывания здесь истинный сын Османа,
то есть прямой потомок первых завоевателей, считает
себя в Европе не более как в лагере. Между ними по-
всюду можно услышать предсказания и предчувствия,
что когда-нибудь их раса снова возвратится на ту сто-
рону Босфора, подобно тому как испанские мавры воз-
вратились из Европы назад за Гибралтарский пролив.
Всякий правоверный турок заботится, чтоб его смерт-
ные останки были погребены на обширном кладбище в
Скутари, азиатском предместье Константинополя, на-
деясь таким образом избежать со временем профанацию
от рук христиан».
Все это справедливо; но если бы испанские патрио-
ты, выгнавшие мавров, жили уже в то время, когда анг-
лийский флот изгнал свободу с свободных морей, то, по
всей вероятности, мавры нашли бы себе защитников в
англичанах. Но, может быть, и нет! Может быть, мавры
и не стали бы приятелями англичан, потому что мавры
вводили ремесла и искусства, разводили сады, строили
* Mount Athos, Thessaly, and Epirus. By. G. Fergusan Bowen.
Esq. Lond., 1852, p. 245—246.

дворцы и водопроводы, а главное — занимались торгов-
лею. Турки же в продолжение более четырехсот лет не
выстроили ни одной деревни, а разрушили и выжгли их
целые тысячи, превратили сотни городов в развалины и
целые области — в пустыни; чудесный народ для анг-
лийских политиков!
Глава III
Народонаселение Балканского полуострова
по племенам и вероисповеданиям
Если поверхностный обзор природы области, при-
надлежащей туркам, показывает уже несообразность
владетелей и их владений, степной орды, забравшейся
в роскошные поля Греции, то один перечень составных
элементов Балканского полуострова возведет эту несо-
образность до ее настоящих, гигантских размеров.
Сколько юных, сильных, трудолюбивых племен стонут
под пятою развратившегося сына степи! И как может он
властвовать над ними, если не силою оружия, не по-
стоянным угнетением, не страхом, не беззаветною зло-
бою, которая не содрогнется опустошить огнем и мечом
целую область, если только эта область покажет призна-
ки жизни? Одно постоянное насилие может дать возмож-
ность горсти турок держать в повиновении четырнад-
цать миллионов юного, сильного населения. Что может
сделать здесь смешное -передразнивание европейской ци-
вилизации?
Мы представим здесь только простые перечни различ-
ных населений Турции, сопровождая их небольшими -за-
метками. Более полную характеристику каждого элемен-
та мы представим в конце, излагая историю Турции по
племенам, ее составляющим. А теперь нам хотелось бы
дать нашим читателям только краткий, но по возмож-
ности полный статистический очерк Балканского полу-
острова.
Народонаселение Турции—вещь весьма малоизвест-
ная. Одни считают, что все Турецкое государство, во
всех трех частях света, имеет 121 000 кв. м. при 35 1/4 мил-
лионах народонаселения, тогда как другие дают ей все-
го только 47 000 кв. м. при 24 миллионах жителей. В от-
ношении Европейской Турции эта неизвестность, конеч-

но, меньше, но все-таки значительна. По последней
ревизии, бывшей в 1844 году, в Европейской Турции счи-
тают на 9100 кв. м. пространства 5 500000 жителей —
число явно преувеличенное. Один греческий профессор в
университете в Корфу, доктор Филетас, уроженец Эпи-
ра, долго изучавший этнографию Европейской Турции,
дает ей в 1848 году, со включением Боснии, Сербии,
Молдавии и Валахии, всего только 8 500 000 населения,
полагая в этом числе 6 660 900 христиан и 1 750 000 ма-
гометан. Английский путешественник Бовен, приводящий
эти цифры, говорит, что он сам долго поверял их, живши
в Константинополе, и нашел, что они довольно близки
к истине. Народонаселение же в 13 или 14 миллионов,
которые обыкновенно дают Турции, мистер Бовен счи-
тает крайне преувеличенным.
Мы будем придерживаться в этом случае большего
числа, следуя книге г. Унгевиттера, согласной в этом слу-
чае с большинством писателей о Турции. Вот как рас-
пределяет он по провинциям Европейской Турции общее
число квадратных миль и население:
в Румелии 1 400 кв. м. и 2 500 000 жителей
„ Болгарии 1600 „ 3 000 000
„ Македонии 1200 „ 1000000
„ Фессалии 165 „ 5 00000
на островах 205 „ 325500
в Албании 750 „ 1250060
„ Боснии 1036 „ 1 100 000
„ Сербии 700 „ 1 100000
„ Валахии 1319 „ 2 600 000
„Молдавии 725 „ 1 470000
Итого . . .9 100 кв. м. и 14 745 500 жителей
Что касается до разделения по племенам, то надобно
заметить, что правительство турецкое всегда старалось
в показаниях своих увеличить число турок и уменьшить
число других племен. Но и по показаниям турок число
детей Османа не превышает в Европейской Турции од-
ного миллиона, а по частным известиям не превышает
700 или 800 тысяч. Большая часть этого числа турок,
около 400 000, живет в столице и ее провинции Румелии,
остальные — в Македонии и Фессалии. В Болгарии и
Албании их очень немного, а в Боснии почти совершен-
но нет. В Молдавии и Валахии с 1829 года турки не име-
ют права жить. В Сербии они живут только в Белграде,

где число их не свыше 6000. Самую большую часть наро-
донаселения Европейской Турции составляют славяне,
число которых, по показанию Шафарика, простирается
в Турции до 6 100 000, а по показаниям турок (вообще
увеличивающих число населения) —до 7 200 000 душ, а
по другим показаниям — до 9 000 000 (по ревизии 1842
года). К славянам причисляются болгары, сербы,
босняки, кроаты и морлаки (в Герцоговине). За славя-
нами по числу следуют румыны, или валахи, потомки
фракийских поселений, перемешанных с римскими и сла-
вянскими первоосновами *. Они живут в Молдавии, Ва-
лахии* в Сербии в двадцати пяти деревнях, в немногих
деревнях Македонии, Албании и Фессалии. Число этих
последних валахов (цинцаров) Шафарик полагает до
300 000. Язык молдаванина понимает несколько италья-
нец, особливо житель Далмации, привыкший к звукам
славянского языка; ему также очень скоро выучивают-
ся и русские солдаты. Число всех румынов в Турецкой
империи простирается до 4 324 000 душ.
За румынами по числу следуют албанцы, или арна-
уты, живущие по преимуществу в Албании, но встречаю-
щиеся и в других провинциях: число их простирается до
1 600 000. Некоторые считают их за потомков аланов,
живших когда-то у подошвы Кавказа; но это мнение
едва ли основательно и гораздо вероятнее считать албан-
цев за одно из племен древних эпиротов, которые, выйдя
из глубины гористых стран, начали выказываться в исто-
рии по мере того, как ослабевала Византийская импе-
рия и когда племена, ее составлявшие, должны были
для своей защиты сами взяться за оружие. Язык албан-
цев доказывает, что они живут в Европе так же давно,
как греки и кельты, с которыми у них много родствен-
ного. Вероятно, что эпиротские племена, говорящие язы-
ком, родственным языку пелазгов, дарданцев, греков и
македонян, жили с незапамятных времен в горах Ал-
бании, может быть, по соседству с несколькими племе-
нами славянскими. Впоследствии римляне и греки, по-
корившие Иллирию, смешались там с жителями горо-
дов; но пастушеское племя в горах Албании сохранило
свою первобытность, прибавив, может быть, к своему
* Мы употребили здесь выражение Шафарика как ближайшее
по делу. Slowansky Narodopis, W. Prage, 1842, 114.

языку несколько выражений из итальянского простона-
родного языка (romana rustica) и несколько выражений
из языка римских легионов. Эти выражения еще более
увеличили сходство, которое языки эолийский, пелазгий-
ский и иллирийский имели с итальянским, и еще более
сблизили албанский язык с дако-латинским, которым го-
ворят нынешние валахи. Тот и другой языки испытали
новые перемены от сближения со славянами. В Албании,
за исключением турок, живущих в крепостях и больших
городах, и нескольких валашских селений, нет других;
но зато албанские деревни врываются далеко на север
в земли сербов *.
Число греков Европейской Турции простирается до
1 000 000 (но мистер Бовен, и, кажется, по большому
праву, полагает, число греков в 1 240 000, из которых
60 000 магометан). Греки—прямые потомки древних гре-
ков, с сильной, впрочем, примесью славянской крови, ко-
торая дала им новые жизненные силы. Самое большое
число греков живет в Фессалии, Македонии, на остро-
вах и в Константинополе; кроме того, они рассеяны по
всем провинциям.
Число армян Европейской Турции простирается до
4 000 000; живут они большей частью в Константино-
поле и в других торговых городах.
Татары — племя родственное с турками, но другой
отрасли, вероятно, той же самой, какой принадлежат
каши крымские татары,— проникли в Турцию через Бес-
сарабский Буджак. Главное жилище их — на степных
устьях Дуная и в долинах Балкана. Они исполняют в
Турции должности курьеров и сопровождают путешест-
венников, доставляя им, не совсем ласковыми средства-
ми, но зато скоро, лошадей и жизненные припасы. Число
их простирается до 230000.
Число цыган Европейской Турции полагается до
80000; живут они преимущественно в Молдавии и Вала-
хии, но скитаются по всей Турции и в одной из отраслей
Балкана, идущей в окрестностях Филиппополя, которая
потому и называется Цыганским Балканом.
Евреи Европейской Турции в числе 70 000 — потомки
португальских и испанских евреев. Они говорят на ис-
порченном испанском диалекте, промышляют торговлей,
* Safarik, Slowansky Narodopis, 123.

а потому живут только почти в одних больших городах:
главным образом в Константинополе.
Число жителей, по различным вероисповеданиям, мо-
жет быть приблизительно представлено в таблице:
Магометан, по турецким показаниям— 3 800 000
Христиан вообще —11 600 000
христиан православного вероиспо-
ведания — 11 000 000
Римско-католиков — 260 000
Протестантов — 5 000
Из этого последнего перечисления видно, как естест-
венно полновластное и ничем не обузданное владыче-
ство 800 000 турок над 13.000 000 европейских племен и
3000 000 магометан над 12 000 000 христиан. Из этого же
краткого перечисления, не входя в дальнейшее разби-
рательство, видно уже, может ли русский народ забывать,
что 11 000 000 его православной братии стонут под тяж-
ким игом горсти турок, бледнеющей перед силой русско-
го штыка.
Одиннадцать миллионов православных!
И эти одиннадцать миллионов должны сносить ту-
рецкое иго потому только, что англичанам выгоднее ви-
деть ленивого турка в обладании тремя морями, нежели
промышленного славянина и грека, который сам сумел
бы построить себе корабли и воспользоваться своим вы-
соким положением во всемирной торговле. Англичане
с удовольствием бы отдали всю Европу и даже Северную
Америку во власть турок, только бы это владычество
уничтожило флоты всех наций и оставило английских
купцов без соперников в торговле: тогда-то бы они за-
сеяли опиумом не один, а два континента и отравили им
целый мир — то-то было бы весело!
К православной церкви принадлежат греки, молда-
ване, валахи, сербы и черногорцы, большинство болгар,
часть босняков и часть албанцев. Большая часть римско-
католиков Европейской Турции (общее число которых
равняется 260 000) принадлежат к униатам. Римско-като-
лики попадаются в Крайне между кроатами и босняка-
ми, изредка между болгарами, албанцами и еще реже
между греками. Есть незначительное число и армяно-
католиков; остальные армяне — грегорианского вероис-
поведания.

Что касается до магометан нетурецкого происхожде-
ния, число которых простирается до 2 800000, то вот что
говорит о них английский турист:
«Магометане Албании, Боснии и других провинций
Европейской Турции не составляют и трети всего на-
родонаселения и происходят большей частью от людей,
которые отреклись от христианства из временных выгод
или во избежание преследований. Но новая их религия
весьма слабо пристала к ним, и они беспрестанно пере-
мешивают христианские и мусульманские обряды. Про-
езжая Албанию, нам часто случалось встречать поселян,
говорящих, что они исповедуют господствующую, то есть
мусульманскую, веру и совершенно незнающих первых
ее оснований. Они носят даже два имени: одно христи-
анское, другое магометанское; так, например, Магомет-
Афанасий, Дмитрий-Ахмет. Чаще встречаются супруже-
ства, в которых одно лицо принадлежит к христианско-
му, а другое — к магометанскому исповеданию. В албан-
ских хижинах мы часто видели хозяйку-христианку, ко-
торая, варя фамильный суп, кладет в один и тот же ко-
тел куски козлятины и свинины: она и ее дети будут
есть и то и другое; но супруг-мусульманин, по крайней
мере в присутствии иностранцев, будет ловить куски коз-
лятины, избегая запрещенной пророком свинины и толь-
ко изредка ошибаясь. Можно сказать с уверенностью,
что при перемене политических обстоятельств все эти
отступники непременно возвратились бы в недра хри-
стианской церкви».
Английские миссионеры проповедуют евангелие в
ущельях Гималая и на островах Индийского архипелага;
а английские политики удерживают в магометанстве три
миллиона христиан!
Босняки-мусульмане совершенно отличаются от ту-
рок как в правах, так и в интересах. Турок редко и со
страхом появляется в ущельях Боснии, и семейное сла-
вянское начало, столь противоречащее гаремным при-
вычкам турок, осталось во всей силе у босняков даже и
по принятии ими мусульманства. Босняки-мусульмане
имеют по одной жене; молодые люди знакомятся друг
с другом свободно; девушки и женщины показываются
просто без покрывала, и турки называют босняков-му-
сульман полуправоверными, за которыми надо наблю-
дать. Зато и изнеженность, развращение нравов, продаж-

ность, которыми характеризуется кровный турок, не про-
никли в горы Боснии. Нравы их суровы: они жестоки с
рабами, беспощадны к неприятелям, но имеют в себе
все зародыши долгой и, может быть, славной истори-
ческой жизни. Турки, более чем за что-нибудь, боят-
ся за Боснию: первый луч христианства, первый луч
образования,— туман, навеянный Кораном, рассеет-
ся, и новый грозный враг вырастет в самом сердце
Турции,
|В Боснии встречаются исповедания православное и
римско-католическое, и соседние деревни, принадлежа-
щие к двум разным исповеданиям, враждуют беспре-
станно. Это, вероятно, и дало возможность усилиться
мусульманству.
Что касается до албанцев, то они защищают турец-
кую империю только тогда, когда она им хорошо платит,
и скипетары Али-Паши резали без различия и мусуль-
ман и христиан. В характере албанцев вполне отрази-
лась дикая природа их страны. (Всякий человек, рож-
денный в Албании, по замечанию путешественников, име-
ет характер, темперамент и физиономию, которые отли-
чают его как от греков, так и от турок. Это — солдаты
Пирра и Скандер-Бека; это албанцы, составлявшие
знаменитое войско янинского тигра. «Эти солдаты,— го-
ворит один из путешественников,— завернувшись в гру-
бый холст, не замечали, казалось, суровости зимы; це-
лый день они занимаются битвой или песнями и танца-
ми; их умеренность довольствуется небольшим куском
хлеба, небольшой порцией черных оливок или соленых
сардинок. Они совершенно непохожи на турок, видящих
все счастье в лени и роскоши. Албанцы, напротив, лю-
бят вечную деятельность и приходят в восторг при при-
ближении битвы; но поликары не бьются ни для славы,
ни для отечества: одно только золото может их вызвать
из их неприступных ущелий». Хотя большая часть ал-
банцев придерживается магометанства, но весьма к нему
равнодушна и не исполняет строго его правил и в драке
не разбирает — христиан и магометан.
При отдельном описании племен, составляющих ны-
нешнюю Европейскую Турцию, мы будем еще иметь слу-
чай охарактеризовать каждое из них в подробности; а
теперь приведем только, из слов местного наблюдателя,
несколько цифр и заметок, относящихся к Эпиру — стра-

не небольшой, но обращающей на себя в настоящее вре-
мя всеобщее внимание.
Эпир, или Нижняя Албания, ограничивается на се-
вере рекою Боюссой цепью Пинда; на востоке — тоже
цепью Пинда, которая отделяет эту провинцию от Ма-
кедонии и Фессалии; с запада — Ионическим морем; с
юга же — Грецией.
Его обитатели, из которых одна часть магометан,
принадлежат трем различным племенам: греческому,
албанскому и румынскому. Христиане греческого племе-
ни составляют две трети всего народонаселения Эпира.
Прежде восстания 1821. года греки Эпира с жителями
Константинополя, Хиоса и Смирны составляли образо-
ваннейшую часть эллинского племени. Янина, главный
город этой провинции, еще перед началом нынешнего
столетия был центральным пунктом греческой цивили-
зации. Многие греки янинские находились в торговых
сношениях с Венецией, и многие составили себе большие
состояния. Впоследствии они стали селиться в Австрии
и преимущественно в России. Но, составляя себе состоя-
ние, они не расточали его на прихоти и роскошь, но упо-
требляли на благодетельные цели и в особенности на
основание школ в Янине, на поддержание которых они
положили значительные суммы в Венеции.
Капиталы эти погибли при занятии Венеции француз-
скими войсками. Тогда янинские греки, живущие в Рос-
сии, дали снова деньги на поддержку общественных школ
их родимого города. Это великодушное стремление бога-
тых янинцев вызвало живое соревнование в эпиротах.
И даже в настоящее время, после долгого тиранства
Али-Паши Тепеленского, после всех несчастий, которые
повлекло за собой его падение, после разорения Янины и
многих других городов и истребления огромного числа
эпиротов, это благородное стремление к образованию не
исчезло. В настоящее время нет в Эпире ни одного го-
родка, ни одного местечка, ни одной деревни, которые
бы не имели своей общественной школы, поддерживае-
мой жителями, будут ли то греки, албанцы или румыны,
потому что в Эпире все эти три племени общей историей
долговременных несчастий и общими стремлениями сли-
лись в один народ и различаются между собой только
по языку. Эпирские румыны и албанцы называют себя
греками; и так как они не имеют своих собственных зна-

ков для письма, то пишут, читают и даже говорят толь-
ко по-гречески. Магометане Эпира, за исключением тех,
которые живут в Арте и Янине, албанцы но происхож-
дению и, как все почти магометане в коренных грече-
ских землях, говорят только по-гречески; очень немногие
из них учатся по-турецки. Иные говорят по-албански и
гречески, но пишут только по-гречески. Так, даже все
албанские беи, не только в Эпире, но и в Албании, име-
ют только греческих секретарей. Вся канцелярия знаме-
нитого Али-Паши состояла из греков и вся диплома-
тическая переписка, исключая переписки с Портой, ве-
лась на греческом языке. По сведениям, почерпнутым из
достовернейших источников, народонаселение этой
провинции простирается от 500 до 560 тысяч душ.
По статистическим вычислениям турок, которые за-
ботливо скрывают число христиан, оно в Эпире прости-
рается только до 300 000 душ*.
Румыны живут только в местечке Каларитес, Сирако
и других восьми деревнях. Округи Либоговский, Гарди-
кийский, Ланьюарийский, Цигорский, Рецкий и Тепелен-
ский населены исключительно албанцами. Сули и Ла-
ка заключают в себе народонаселение из трех тысяч
албанцев, вообще греческому племени принадлежит
247 000 христиан и 3500 «магометан; албанскому — 57765
магометан и 17 000 христиан; румынскому—17 000 хри-
стиан, к этому еще надобно прибавить 1300 евреев.
В Эпире — более гор, нежели равнин, а потому и жи-
* Прилагаем здесь перечень главных мест Эпира и их население:
1. Округ Янинский.Город Янина
Христиан
14 000
Турок
3000
Евреев
1000
„ местечко Метцово
6000
2. Четыре округа, с 218 деревнями
11 360
3. Округ Палеопогояни. с 35 „
22 760
13 980
1 500
550
7 500
— Местечко Либогово
170
2350
6. Округ Цигора. с 19 деревнями
11 800
800
6. „ Табелев. с 22 „
11 000
7. „ Дельвино, с 77 „
26 700
2 750
8. „ Филиатес. с 44
15 900
5000
1
9. „ Паримития, с 72
30 000
3950
1
10. „ Маргарити, с 89 „
12 100
11010
— Город Парга
1 300
630
—
— — Превеза
4800
600
— — лота
8 200
500
11. Равнины Арты, Ламари, Сули и Лака, с 97
деревнями
20 000
300
12. Округ Цумерка, с 28 деревнями
6500
_
13. „ Коница, с 63
26500
2 000
_

тели его по преимуществу занимаются ремеслами и тор-
говлею. Повсюду в Турции, Греции и дунайских княже-
ствах встречается множество эпиротов, занимающихся
торговлей. Много богатых негоциантов из Эпира живет
в России, |Вене и Египте. Все они отличаются испытан-
ной честностью, простотою нравов, бережливостью и в
особенности привязанностью к своей отчизне.
Народонаселение Эпира — одно из самых воинствен-
ных в Турции. В 1821 году почти вся турецкая армия,
высланная против Али-Паши, занимала Эпир; а между
тем народное движение продолжалось в округе Арты.
Известно, какое участие принимали эпироты в борьбе
греков за независимость. В числе лучших воинов Эпира
можно указать на Караискаки и Марко Ботцариса.
В продолжение одного столетия эпироты в другой раз
принимаются за оружие, желая сбросить с себя нена-
вистное иго *.
Эти подробности о населении Эпира, в котором нет
ни одной деревни, где бы не было школы, показывают
в настоящем свете действия англичан, пытающихся ус-
мирить дикарей Эпира, восставших против цивилизован-
ной власти Порты — цивилизованной английскими кон-
сулами и французскими ренегатами.
Глава IV
Турецкая религия и ее естественные последствия
Магомет был не столько основателем новой религии,,
сколько основателем нового политического тела. В ре-
лигии своей он компилировал религиозные понятия хри-
стиан, евреев, прибавив к ним плоды арабской фанта-
зии; но главное самостоятельное его положение было
только то, что последователи Магомета, последнего и
величайшего из пророков единого и невидимого бога,
должны проповедовать Коран с мечом в руках, обращая
неверных, к какой бы религии они ни принадлежали,
или истребляя их, если они противятся. В Коране нет ни
положительной догмы, ни твердых религиозных убежде-
ний: это сознание восторга сына аравийской степи,
* Allgemeine Zeitung, 1854, N 59, Triest.

восторга, который от созерцания величия божия и его»
бесконечной благости может, без всяких посредствую-
щих размышлений, перейти прямо .к грабежу и убийству.
В Коране, рядом с высокими положениями, заимство-
ванными у христианства, о смирении и любви к своим
ближним, встречаются кровавые выходки дикого сына
степи, жаждущего, в пылу неопределенного, туманного
фанатизма, выразить пожирающую его внутреннюю энер-
гию убийством и грабежом. Трудно отыскать основную
мысль Корана, потому что в нем нет основной ему соб-
ственно принадлежащей мысли. Вера в единого и неви-
димого бога, сохраненная еврейским племенем посреди
множества других, соплеменных ему народов Аравии,
которые мало-помалу, при столкновении с жителями
Египта и Финикии, принимали тот или другой идолопо-
клоннический культ, была обща не только еврейской и
христианской религии, но сохранялась в неясных обра-
зах у других семитических племен, скитавшихся в цент-
ральных пустынях Аравии, вдали от идолопоклонниче-
ских городов. Мысль о единстве божьем была в Аравии
только на время закрыта отрывочными обрядами идоло-
поклонства,, забредшего туда из Индии, Персии, Фини-
кии и Египта. Эта мысль не составляет особенности Ко-
рана, точно так же как и та, что Магомет есть пророк
единого бога. Евреи признавали таких пророков в Авра-
аме, Моисее и проч. Магометанизм признает многих про-
роков, только отдает первенство Магомету, как послед-
нему и величайшему из всех. Ни вера в предопределение,,
ни вера в бессмертную жизнь и награждение праведных
точно так же не составляют особенности Корана: и то
и другое мы находим в других религиях, и часто выра-
женное почти теми же самыми словами, какими они вы-
ражены в Коране. Басни, с которыми перемешаны в .Ко-
ране высокие истины христианства, также не могут сами
по себе составить — по крайней мере с обрядовой сторо-
ны— особенной религии: это дикие фантазии, а не об-
думанные установления. Что же дает ту особенность
Корану, которая до того резко отпечатывается в харак-
тере его последователей, что этот отпечаток сделался
впоследствии характеристической чертой западной, му-
сульманской Азии и отделил ее непроходимой .гранью и
от бра-минской Азии и от христианской Европы?
Это не мысль: такой основной, характеристической

мысли мет в Коране, такой мысли не выразилось и в
жизни Магомета; это не более как чувство — чувство бес-
покойной энергии, возникающей по временам и ищущей
себе выражения в каких-нибудь сильных проявлениях,
а потому падающею в бессилии. Это — вечная борьба
аравийской лени и аравийской энергии: таково уже влия-
ние аравийского солнца и бесконечных степей. Это-то
чувство, имеющее такие две обратные стороны, состав-
ляет ту характеристическую черту мусульманства, кото-
рую европейцы неудачно назвали фанатизмом. Пропо-
ведовать Коран с оружием в руках и в то же время до-
бывать себе данников, которые бы могли давать возмож-
ность восточной лени и роскоши,— вот главное, коренное
основание турецкого фанатизма. Мусульманство дает
только формы, и то самые неопределимые, этому стрем-
лению, отличавшему всегда Западную Азию. Коран
только придирка, только ворота, в которые находит себе
выход стремление, общее и сатрапу Дариевой монархии
и паше какой-нибудь малоазиатской долины. Покорить
народ, заставить его работать на себя и иметь возмож-
ность предаваться всем вспышкам необузданного харак-
тера, всем прихотям полудикой фантазии — вот цель и
стремление мусульманского фанатизма, которому он до
сих пор находил возможность удовлетворять. Таким, по
крайней мере, является фанатизм турецких орд, забрав-
шихся от подножия Алтая в середину трудолюбивых пле-
мен и заставивших работать их на себя. Жители степи
сделались вдруг властителями городов и, благодаря Ко-
рану, выбранному ими вместо девиза, стали смотреть на
покоренные ими народы как на своих рабов, обязанных
им жизнью и имуществом. Так глядит турок, где бы он
ни жил, на трудолюбивого таджика *, на торгового ар-
мянина, на грека и на славянина; ему нет дела до раз-
личия их наций, их религий: это все его естественные
рабы, данные ему по милости Магомета и того оружия,
которое Магомет вложил ему в руки. Турки мало забо-
тились о распространении мусульманства, такое распро-
странение было бы даже для них невыгодным. Правда,
они отнимали детей у христиан, делали их янычарами,—
* Таджиком в Иране и туркестанских городах вообще назы-
вается оседлый сельский житель, в противоположность полукочу-
ющей орде.

но это потому, что, будучи немногочисленны посреди
многочисленных народов, беспрестанно восстававших
против их варварской власти, они должны были поза-
ботиться увеличить число собственных защитников вои-
нами, не знающими ни роду, ни племени, а потому и
готовыми на всякое дело. Правда, они думали вырезать
языки всем взрослым грекам затем, чтобы дети их утра-
тили навсегда язык своих отцов, но это потому, что
они видели в греках естественных врагов своих, всегда
готовых восстать. Правда, еще в начале нынешнего сто-
летия Великая Порта составляла план истребления или
обращения в магометанство всех христиан Балканского
полуострова и Малой Азии, но это в то жаркое для
турок время, когда одновременные восстания в Морее,
Эпире, Молдавии и Валахии, в Анатолии и на островах
дали им почувствовать, что власть 800 000 турок над
12 000 000 христиан держится на слишком слабых осно-
вах и не может долго продолжаться. В историческом
очерке Турции мы надеемся показать, что образчики, по-
добные Али-Паше, не верившему ни Магомету, ни чему
бы то ни было на свете, попадаются на каждом шагу в
турецкой истории, и надеемся', что читатель придет к убе-
ждению, что турецкое владычество, избравши своим де-
визом Коран, есть не более как простое продолжение
идолопоклоннического владычества монголов, разрушен-
ного уже в главных своих силах православной религией.
Из русской истории мы знаем, какое незначительное
влияние оказало на нас принятие мусульманства тата-
рами, едва замеченное нашими летописцами. Потомки
Чингисхана в Китае, Индии и Иране и потомки Османа
в Константинополе — факт одного и того же внутреннего
значения, изменяющий свой характер только по тем
странам, где усыновлялось это владычество. Мусульман-
ство, буддизм или идолопоклонничество — здесь немного
значат. Донская битва, покорение Казани и Астрахани,
завоевание Сибири и Крыма, Армении, Кавказа, Бесса-
рабии, победы Донского, Иоанна, Петра Великого, Ели-
заветы, Екатерины, Миниха, Суворова, Румянцева, По-
темкина и нам современных героев носят один и тот же
характер: это торжество христианства и образования
над дикостью среднеазиатской степени, торжество хри-
стианства и цивилизации целого мира над заблуждени-
ем и варварством, торжество, к достижению которого

не помогала нам Западная Европа, но которому она не
могла отказать в сочувствии, до тех пор, пока торго-
вые интересы Англии и политические интересы француз-
ского правительства не столкнулись с интересами хри-
стианства, человечества и образования.
Вот почему мы имеем основание называть господст-
вующую религию в Турции религией турецкой, и всякий,
кто сравнит мусульманство Арабского Калифата с му-
сульманством Турецкой империи, согласится, что для
этих двух оттенков одной и той же религии надобно при-
думать два различных названия. В Турции мусульман-
ство есть скорее политика, нежели религия. Это, как мы
уже выше сказали, право жить роскошно, давать волю
своим прихотям и страстям и ничего не делать. Напа-
дение на это право турок считает нападением на свою
религию. Но времена изменились: богатства, накоплен-
ные покоренными народами, промотаны; жить одним
грабежом сделалось физически невозможным: средне-
азиатская орда, забравшись слишком далеко на запад,
очутилась вдруг посреди христианских, промышленных,
трудолюбивых наций; европейские прихоти прокрались
и к туркам; требования их увеличились, средства ску-
деют с каждым годом; азиатские ремесла и мануфак-
туры, занесенные ими из туркестанских городов, мало-
помалу утратили посреди европейской промышленности
всякое значение. Все путешественники свидетельствуют
о современном упадке и тех немногих мануфактур, кото-
рые существовали прежде в Турции и произведения ко-
торых стали теперь анахронизмами. Прокормление вось-
мисот тысяч владетелей, присоединивших европейские
прихоти к прежним азиатским, сделалось невозможным.
Но сбросить дорогую одежду, взяться за соху для турка
значит отказаться от Магомета, и он, надев свой некогда
дорогой, давно уже истасканный костюм, предпочитает
лучше взяться за оружие и выжимать последние крохи
из имуществ подчиненных ему раев, взятками ли, грабе-
жом ли, как случится.
«Иностранец,—говорит г. Бён (прусский офицер, дол-
го бывший в Турции)*,— иностранец, который знает Тур-
цию только по историческим преданиям о ее прежнем
* Zustand der Turkei im Jahre der Prophezeiung (Von H. Ben),
Berlin, 1853, S. 62.

могуществе и великолепии, будет очень удивлен, когда
при первом же взгляде увидит повсюду бедность и самое
непроглядное невежество, которые царствуют неограни-
ченно в этой стране; он сочтет все эти предания за сказ-
ки, за преувеличенные вымыслы, за цветы восточного
красноречия. Но многое напоминает еще пышность и
роскошь, которыми характеризовались прежде все клас-
сы турецкого народа; претензии на богатство, даже в
самых низших классах, признаки роскоши и мотовства
так же вошли в пословицу, как и высокомерное тще-
славие и восточная гордость, заставляющие турка отвер-
гать с презрением советы образованного христианина.
Но,— продолжает тот же путешественник,— защит-
ники турецкого правительства говорят, что Турция на-
ходится в настоящее время в переходном состоянии, что
многие худшие черты турецкого варварства уже исчезли
и что для искоренения всего зла требуется только время.
Ах! время представляет только печальное явление — яв-
ление болезни, растления,— и нужно что-нибудь поболь-
ше слепого фанатизма, чтобы спасти Турцию от грозя-
щего ей падения.
Хищническая жадность прежних оттоманских пра-
вительств и продажничество всех турецких чиновников
слишком хорошо известны, чтобы нужно было доказы-
вать. Через это образовалось чувство страха и отсутст-
вие безопасности, которое скоро овладело всеми так, -что
каждый стремился только, чтобы скрыть свое состояние
и казаться беднее, чем он был в самом деле.
В настоящее время нечего уже более скрывать:
страшная бедность и неслыханная грязь, которую вы-
ставляет большинство наружу, служат доказательством
того, что есть в самом деле, и остатки сокровищ, накоп-
ленных в прежние годы, находятся в руках немногих.
И, несмотря на эти очевидные факты, турецкие журналы
твердят постоянно, что общественное и материальное
состояние Турции улучшилось, и эти ложные фразы на-
ходят себе эхо в европейских газетах. Хотя настоящее
правительство, в самом деле, не грабит богатых райев
для наполнения истощенной казны, но зато взятки, утай-
ка и обман царствуют во всех классах общества и ме-
шают промышленным успехам нации.
«В самое темное время турецкого деспотизма, когда
каждый город управлялся неограниченным властителем

(дере-бег) *, все классы промышленного народонаселе-
ния наслаждались большею свободою в своих занятиях,
нежели в настоящее время».
Общая мысль г. Бёна та, что прежде легче было
скрыть свое богатство от глаз одного, нежели теперь от
глаз сотен.
Мы еще будем иметь случай, излагая финансы Тур-
ции, сказать несколько слов о промышленности народа,
сказанного же теперь почитаем достаточным, чтобы по-
казать, каковы были необходимые последствия турец-
кой веры, достигшей, без перемены, из глубины Азии до
берегов Дуная, и из глубины мрачного XIII столетия,
вдруг и неожиданно очутившейся при дневном свете
XIX века.
Теперь же мы посмотрим на другое необходимое по-
следствие тех же основных начал турецкой веры — от-
ношение турок к райям.
Глава V
Положение христиан в Турции
Отношение магометан к христианам в Турции есть
вообще отношение райев к своим властителям. Райи, кто
бы они ни были, если они только живут оседло и обра-
батывают землю для турка, все не более как райи, то
есть стадо, которое обязано его кормить и служить всем
его прихотям, а обязано потому, что, покорив их, он да-
ровал им жизнь и давал только на том условии, чтобы
они доставляли ему средства лениться и роскошничать.
Вот на каком основании райя платит поголовную по-
дать, называемую харадж, и в квитанции на получение
этой подати пишется, с турецкой откровенностью, что
такой-то райя заплатил подать и что за это ему дается
право жить еще один год. Вот то знаменитое покрови-
тельство христианам, которое оказывает им турецкое
правительство. В самом деле, всякий христианин совер-
шенно беззащитен перед турецким пашою и перед вся-
* Прежние дере-беги еще не вывелись в Турции: жестокости
их на юге Эпира подали первый повод к теперешнему восстанию
эпиротов.

ким даже турецким чиновником, даже каждый простой
турок может оскорбить его безнаказанно. Правда, даже
в областях, непосредственно подчиненных турецкому
правительству, христиане могут отправлять свое бого-
служение, но только втихомолку: употребление колоко-
лов запрещено. Христианин, заплативший харадж, мо-
жет еще один год исповедовать свою религию, но если
фанатической толпе турок, одуревшей от опиума, взду-
мается разрушить христианскую церковь, то христиане
только за огромные деньги могут купить у паши право
выстроить снова свою церковь. Это только совершается
фактически: законов турки в отношении христиан не лю-
бят — всякий закон, как бы он ни был для последних тя-
жел, лишил бы турка его права победителя — преда-
ваться по воле своей необузданной прихоти в отношении
побежденного. Христианин подвергается множеству ог-
раничений в отношении права собственности, жилища
и костюма и не может искать суда и защиты против на-
сильственных поступков мусульманина по той очень
простой причине, что, по турецкому законодательству,
судебное свидетельство христианина против мусульма-
нина не имеет никакой силы и отвергается судьею как
ничтожное. Клятва христиан не имеет в судах значения.
Что это и действительно существует так и в настоящее
время, в этом лучшим ручательством служит речь Паль-
мерстона (<«Allgemeine Zeitung» 1854 года, 21 марта,
№ 80, стр. 130). Христианин, принявший магометанство
и обратившийся снова к христианству, должен быть не-
медленно казнен *. При таких обстоятельствах, говорит
г. Унгевиттер, понятна вся необходимость трактатов о
христианских подданных Порты, заключенных Россией и
другими европейскими державами с турецким прави-
тельством. А мы прибавим, что при таком положении
дел понятна вполне необходимость права наблюдать за
исполнением этих трактатов. Там, где нет законов, там,
где все — дело прихоти, там только одно непосредствен-
ное наблюдение, подкрепленное силой оружия, может
заставить соблюдать закон, заимствованный не из на-
ционального обычая, а из международного трактата.
Такое наблюдение, говорят враги России, лишает Порту
самодержавия;" но самодержавие Порты, как мы виде-
* Die Turkei, von Ungewitter.

ли, основано на том начале, что райя принадлежит му-
сульманину по праву завоевания и пользуется жизнью
только по его милости: это вечный военнопленный, ко-
торый завтра же, может быть, будет умерщвлен по при-
хоти своего повелителя. Завоевание есть единственный
базис существования турок в покоренных ими землях;
подкопайте этот базис — и Турция не существует. О ка-
ком же здесь оскорблении самодержавия ведут речь ан-
глийские политики, таю тонко доказывавшие право анг-
личан на владения Великого Могола и построившие свою
особенную систему неслыханной юриспруденции, по ко-
торой сотни независимых и самодержавных владений
перешли в руки лондонских торговцев и сотни самодер-
жавных властителей, султанов, шейхов, раджей сгнили
в тюрьмах или променяли доходы своих государств на
несколько фунтов стерлингов пенсиона? По законам этой
совершенно особенной юриспруденции золото и брилли-
анты Дельи попали в шкатулки лондонских банкиров;
по этой особенной юриспруденции англичане, охраняю-
щие теперь самодержавие султана над его христиански-
ми подданными, не признают в то же самое время за
китайским императором права защищать свои гавани от
контрабанды опиумом и своих подданных от отравы.
Христиане, занимающиеся контрабандой, да еще какой
контрабандой!
К стыду некоторых французских и английских писа-
телей, должно сказать, что в последнее время нашлось
много между ними таких, которые, польстившись на ту-
рецкие пиастры, не только стали доказывать гуманность
и цивилизацию турецкого правительства, великодушие
его в отношении христианских его подданных, но даже,
увлекшись ревностью, стали ставить магометанство вы-
ше христианства, Коран —выше евангелия; попав раз
на эту дорогу, они уже не могли удержаться более, и
турецкие падишахи один за одним стали выходить из-
под их продажного пера образцами христианской до-
бродетели.
Впрочем, многие французские писатели с давних пор
уже оказывались падкими на магометанизм. Уже Воль-
тер говорил о Магомете II, кровожадном завоевателе
Константинополя, залившем кровью столицу и превра-
тившем Грецию в груду развалин, что это был самый
Образованный монарх своего времени (Le prince le plus

polie et le mieux eleve de son temps). Другие, более за-
стенчивые писатели сознаются, что христианам точно
было плохо в прежние времена, но что со времени пре-
образования Махмуда II, и еще более со времени танзи-
мата Гюлькане *, положение христиан в Турции не за-
служивает более участия со стороны христианских дер-
жав.
Посмотрим же теперь на действия турецкого прави-
тельства в отношении христиан и после преобразования
Махмуда II, и после знаменитого хатти-шерифа Гюлька-
не. Но пусть факты говорят сами за себя. Мы напомним
только одно происшествие, или, лучше сказать, напом-
ним страшную катастрофу из царствования великого
преобразователя Турции, Махмуда II, султана, проник-
нутого европейскими принципами. Катастрофа эта, ко-
нечно, глубоко запечатлелась в сердце каждого право-
славного, но она так хорошо характеризует европейские
принципы Блистательной Порты и взгляд ее на религию
и жизнь своих христианских подданных, что не может
не найти здесь себе места.
Мы повторим эту катастрофу со слов г. Базили**,
хотя рассказ его, сравнивая с ним отзывы иностранные
писателей, кажется нам не совсем верным и слишком
слабым: «Мятеж (весною 1821 г.) вспыхнул в Дунайских
княжествах, и козни начались в Константинополе. Диван
узнал о существовании обширного заговора греков, и
со дня на день ожидали известий из Морей и Эпира, где
еще кипел бунт Али-Паши. Константин Мурузи, великий
драгоман Порты, пользовавшийся неограниченным до-
верием великого визиря и султана, по выходе от первого,
получил на улице письмо, в котором его приглашали
присоединиться к великому делу греков. Мурузи возвра-
тился к визирю и перевел ему письмо, но пропустил в
нем одну фразу, которая могла бы подвергнуть опасно-
сти многих важных греков в Константинополе. Эту фра-
зу перевел другой драгоман, армянин, и на другое же
* Танзимат хейриие (благое установление). Так называется
государственное преобразование в Турции, сделанное на основании
хатти-шерифа Гюлькане, то есть султанское повеление, объявленное
1839 года 3 ноября, на третьем дворе Сарая, в киоске Гюлькане.
В этом хатти-шерифе защитники Турции видят основную хартию
ее обновленного существования.
** «Очерки Константинополя». Соч. Константина Базили. Спб.,
1835, ч. II, гл. V.

утро перед киоском сераля Мурузи был казнен; а в ки-
оске, за решеткою, сидел султан, чтобы насытить месть
свою видом крови. Та же участь постигла и брата Му-
рузи.
Велено было отобрать оружие у константинопольских
греков, число которых перед числом турок в Константи-
нополе совершенно ничтожно, тем более что все грече-
ское население Константинополя состоит из одних купцов
и ремесленников. Отбирали не только ружья и сабли, но
столовые ножи и вилки. Заржавленная пушка, служив-
шая судам балластом и забытая в саду, послужила при-
чиной смерти хозяина этого сада, богатого банкира, его
сына, его брата и его зятя, а в ефте, ярлыке, вывешен-
ном на трупе преступника, сказано было, что они гото-
вили артиллерию для осады босфорских укреплений.
В продолжение двух месяцев вся столица пред-
ставляла обширное лобное место. Не было улицы, в ко-
торой бы каждый день не совершалось нескольких каз-
ней и нескольких убийств; предлоги для казней выдумы-
вала всякая сволочь. Один архитектор, заслуживший
внимание султана постройками в адмиралтействе, был
повешен, и в ефте было сказано: за то, «что он с таким
усердием и так хорошо все выстроил, в надежде, что его
постройки скоро перейдут во власть гяуров». Но это все
было только началом.
Наступил светлый праздник, и Порта придумала для
этого праздника особенное зрелище. Патриарх Григо-
рий, восьмидесятичетырехлетний старец, заслуживший
всеобщее уважение своими добродетелями и святою жиз-
нью и не принимавший, что очень хорошо было извест-
но Блистательной Порте, ни малейшего участия в восста-
нии греков, был выбран главной жертвой этого зрелища.
Великий визирь, узнав о восстании Морей, призвал пат-
риарха и спросил: спокойно ли там? Патриарх показал
ему письма епископов, в которых ничего не было сказано
о восстании. Визирь отпустил патриарха домой и дал ему
султанский фирман на разрешение праздновать пасху.
Но когда на другой день в Константинополе разнесся
слух о восстании Морей, то патриарх понял, что участь
его решена, и начал готовиться к смерти. Это было в
страстную пятницу.
Наступило светлое воскресенье: глубокое уныние цар-
ствовало в народе; патриарх служил заутреню с полным

синодом; но едва несколько сот христиан присутствовали
при этом торжестве, при котором обыкновенно до 15 000
народу собиралось в патриаршем соборе. Носились слу-
хи, что турки решились истребить все племя греков и
ждали его соединения в церквах, чтобы начать крово-
пролитие *.
В 8 часов утра, в воскресенье, патриарх служил свя-
тую литургию; вошли в церковь чауши, посланные с по-
велением представить его высокой Порте; он был в алта-
ре и послал им сказать, чтобы они подождали; они не
смели «е повиноваться, пораженные величием его, когда
он показался у царских дверей в полном облачении, про-
должая совершение таинств. По окончании божественной
литургии, приобщившись св. даров, патриарх со всем
синодом и с другими почетными лицами зашел в свою за-
лу и в совершенном спокойствии разговелся; на лицах
всех его окружавших изображалась кручина мучитель-
ного предчувствия о его судьбе; он увещевал их забыть
все земные скорби, в радостный день первого христиан-
ского праздника, при ликованиях церкви, и пребывать
твердыми, как 'были первые христиане в дни гонений,
подобно им возложить упование на спасителя. Потом
он роздал, по старому обычаю, своеручно всем по крас-
ному и по золотому яйцу, простился с ними, дал послед-
ние наставления своим приближенным и с верою муче-
ника вышел к ожидавшим его туркам. В то же время
были взяты под стражу три митрополита, которые раз-
делили его участь».
Все ожидали несчастья, но, припоминая важность
патриаршего сана и добродетели Григория, припоминая,
что со времени Магомета IV, при котором были- пове-
шены два патриарха, не было более примера казни пат-
риархов, надеялись.
«Во втором часу пополудни пристал к пристани Фе-
нер-Скелесси, недалеко от патриаршей церкви, каик, в
котором сидели с патриархом четыре чауша и палач.
Тогда открылась вся ужасная истина народу, колебле-
мому между страхом и надеждою. Руки патриарха были
связаны за спиною; я видел его, когда чауши помогали
* И слухи, как говорят многие иностранные писатели, не на-
прасные. Одни говорят, что этот слух распущен был Али-Пашою:
другие, напротив, утверждают, что общее истребление христиан было-
решено в совете Блистательной Порты.

ему выйти из каика; то же самое выражение покоя и
благочестия, которое все видели на его лице, когда он
сидел на престоле Златоустого, которое сохранилось и
по смерти его. Даже эти турки, занятые в ту эпоху еже-
дневным исполнением казней, фанатики, еще более рас-
паленные парами крови, не могли не окружать его неко-
торым почтением. Его повели в ближний кофейный дом,
между тем как палач пошел искать веревки, и пригото-
вить подмостки для виселицы. Через полчаса возвратил-
ся палач и повел смиренную жертву. Расстояние от
пристани до патриаршей церкви — не более двухсот ша-
гов; палач шел впереди, за ним патриарх, потом чауши.
Через архитрав ворот патриаршего двора была пере-
кинута веревка. Христиане стояли поодаль, и на их лицах
вы бы увидели оцепенение страха и печаль, которая не
смела выразиться ни вздохом, ни слезою; из полуотво-
ренных окон окруженных домов с боязнью и любопыт-
ством глядели женщины и дети. Когда все было готово,
палач стал снимать верхнее платье с патриарха и ша-
рить в карманах. Патриарх сохранил свое всегдашнее
спокойствие, и пред поносною смертью взгляд его выра-
жал благость христианина, прощающего врагам своим.
Он однажды только взглянул на патриаршие здания, на
ворота, под коими народ проходил всегда с благогове-
нием и которые обращались в виселицу; лицо его смути-
лось; но когда палач развязал его руки, он перекрестил-
ся, с кротостью просил его подождать несколько минут,
стал на колени лицом к своей, церкви, и совершил свою
последнюю земную молитву. Он боялся бросить про-
щальный взор пастыря к осиротелому стаду, послать
благословение мученика к немногим христианам, сви-
детелям его смерти; этим он мог подать повод к обвине-
нию их в участии в воображаемых его преступлениях.
Через минуту палач, проворно как зверь, соскочил с под-
мосток, сбил их, и мученик висел в воздухе. Христиане,
проходя мимо, вполголоса шептали молитвы и боялись
поднять взоры '*.
* Иностранные писатели не совсем так рассказывают это страш-
ное происшествие и, кажется, имеют на это право. Покажем глав-
ное различие в рассказе; во-<первых, патриарх, некоторые члены его
синода и десять протоиереев схвачены были в полном облачении
и в самой церкви; во-вторых, патриарх казнен был немедленно,

Но этим турецкое правительство не удовольствова-
лось. Три дня оставалось тело мученика на виселице.,.
Наконец, к вечеру третьего дня обезображенный труп
'был брошен в море; море принесло его к одному сла-
вянскому бригу, стоявшему в Галате и готовому отплыть
ъ Одессу. Один матрос узнал его и покрыл его рогож-
кою; и потом, ночью, подняли его на корабль и похоро-
нили в песке балласта. Все жители Одессы приняли его
с благочестием и восторгом; около 800 судов стояло в
гавани и на рейде, когда бросил якорь славянский бриг
под траурным флагом; все эти суда разных христианских
вероисповеданий во весь день. продолжали пушечную
пальбу *. По истечении карантинного срока тело патри-
арха было похоронено в христианской земле, с торжест-
вом, достойным мученика и главы греческой церкви.
Между тем в Константинополе продолжались казни.
Когда распространилось в народе известие о кровопроли-
тии в Морее, о восстании островов, фанатизм черни не
знал никакой узды. Несколько тысяч турок, большею
частью последняя сволочь Стамбула, предводительству-
емые дервишами, вооруженные, обошли христианские
кварталы, ограбили и осквернили церкви и монастыри,
изрубили всех, кто не успел укрыться, и, проходя по
улицам с крестами, с иконами, ризами, святыми сосу-
дами и евангелиями **, похищенными в церквах, стреля-
ли в окна, срывали рамы, рвали с мостовой булыжник
и казнь была устроена так варварски, что он, промучившись целое
утро, скончался только в полдень; в-третьих, что епископы были
подвергнуты неслыханным мучениям, при которых разожженные
хлещи, железные, когти, дыбы и все орудия турецкого судопроиз-
водства были приведены в действие, а потом в полном облачении
повешены у дверей различных церквей. В это же время в Адриано-
поле были повешены, жившие там на .покое, патриарх Кирилл и
тамошний архиепископ. Двести церквей — разграблено и профаниро-
вано в различных местах турецкого царства. Но всех превзошел
в варварстве капудан-паша Кора-Али, который свирепствовал на
малоазиатском берегу и на островах архипелага; так, например,
па острове Хиосе из 100 000 жителей Кора-Али оставил только не-
большое число детей и женщин.
* В Средиземном море купеческие суда всегда почти снабжены
пушками — и по старой привычке и по причине всегдашнего пират-
ства.
** И после этого некоторые писатели, купленные турецкими пиа-
страми, смеют утверждать, что турки, уважая в спасителе пророка,
питают уважение к его «рамам!

и бросали в дома и, где нашли ворота отворенные или где
успели их проломать, предались в самых домах неистов-
ству азиата, взявшего приступом вражий город. Вдоль
морского берега семейства стояли у пристаней своих до-
мов, готовые броситься в море при приближении турок,
и даже несколько женщин и детей, испуганные диким
гулом их на улице и стуком оружий у ворот, сделались
жертвою волн».
И всё это совершалось в 1821 году!
Таков был преобразователь, от преобразования кото-
рого, по словам английских и французских писателей,
христиане Турции должны терпеливо ждать, когда при-
дет, наконец, то блаженное время, когда и с ними станут
обращаться по-человечески.
Не хотите ли послушать, до чего может дойти печат-
ное бесстыдство? Не хотите ли послушать, что, например,
говорит известный Пюклер-Мускау об этом самом сул-
тане, который наслаждался подобными зрелищами?
Описав, как перед самою смертью своею султан Мах-
муд II, возвращаясь из мечети, принял просьбу какой-то
старухи, Пюклер-Мускау прибавляет:
«Это было последнее появление в свете Махмуда,
и его последнее публичное действие запечатлено было
благочестием и добротою. История отдаст ему справед-
ливость и поместит его между замечательнейшими людь-
ми его времени».
Одного приведенного нами факта, без сомнения, из-
вестного в подробности каждому православному и ко-
торый так скоро позабыли христианские писатели и
христианские политики Англии и Франции, достаточно,
чтобы показать, что положение христиан в Турции не
могло улучшиться при преобразовании Махмуда II.
Теперь взглянем, насколько знаменитый хатти-шериф
Гюлькане, изданный с таким торжеством и в котором за-
щитники Турции видят какую-то хартию безопасности
христианских подданных Турции, изменил в самом деле
их положение.
Третьего ноября 1839 года, по повелению султана
Абдул-Меджида, министр иностранных дел Решид-паша
прочел султанское повеление в присутствии султана, все-
го двора, улемов, гражданских и военных сановников,
представителей иностранных держав, шейхов, имамов,
трех христианских патриархов, еврейского раввина и

всех важных лиц столицы, собравшихся ina обширной
равнине Гюлькане, заключающейся внутри дворца Тот-
Капу. Грамота эта начиналась следующими словами:
«Весь свет знает, что в первые времена Оттоманской
империи великие поучения Корана и законы империи
были всегда уважаемы, вследствие чего империя воз-
растала в силе и величии, и все подданные без исклю-
чения наслаждались довольством и благосостоянием. Но
вот уже полтораста лет как ряд несчастных происшест-
вий и различных обстоятельств отклонили от повинове-
ния священному кодексу законов и правилам, из него
проистекающим; а с тем вместе прежняя сила и благосо-
стояние превратились в слабость и бедность. Это потому,
что империя теряет всякую крепость, как только переста-
ет сохранять свои законы. Эти размышления представ-
лялись нам беспрестанно, и с того дня, как мы заняли
трон, одна мысль об общественном благе, об улучшении
состояния областей и облегчении народов занимала нас.
Если же посмотреть на географическое положение об-
ластей Оттоманской империи, на плодородие ее почвы,
на способности и ум ее обитателей, то можно убедиться,
что если стараться отыскать средства, то результаты, ко-
торых мы ожидаем достичь с божьею помощью, будут
достигнуты в течение немногих лет. Итак, с полной уве-
ренностью в помощь всемогущего, поддерживаемые за-
ступлением нашего пророка, мы считаем необходимым
обновленными установлениями доставить областям, со-
ставляющим Оттоманскую империю, благодеяния хоро-
шей администрации».
Мы уже видели отчасти, каковы эти благодеяния;
впереди увидим еще больше. В своем месте, излагая го-
сударственное управление Турции, ее финансы и ее во-
енные силы, состояние торговли и промышленности,
мы будем еще иметь случай говорить несколько раз о
знаменитом танзимате, а теперь заметим только одно.
— Танзимат Гюлькане, как толкуют его и иностран-
ные писатели, хочет возвратить Турцию к первым време-
нам Оттоманской империи, хочет придать новую силу
обветшавшим положениям Корана и законам первых
султанов. Вот его цель, вот его стремление, выраженное
ясно; что же могут выиграть христиане от такого воз-
вращения к старому, от такого строгого исполнения пред-
писаний Корана? В какое счастливое время, в какую

благословенную эпоху хочет их возвратить турецкое пра-
вительство? Не к счастливым ли временам Магомета IV,
который повесил двух патриархов (в 164.1 и 1657 годах)?
Не к счастливым ли временам Магомета II, когда кровь
христианская лилась ручьями и церкви сотнями превра-
щались в мечети? IB истории Турции нет для христиан
счастливого времени и христианам Турции нечего желать
возврата к прежнему порядку вещей и строгому соблю-
дению предписаний Корана. Теперь приведем несколько
фактов, доказывающих, что жизнь христиан, их иму-
щество, честь их жен и дочерей точно так же ограждены
и в Г854 году, как были в 1820 и в 1564. Тот, кто следит
за нынешними газетами, может насчитать сотнями фак-
ты, доказывающие справедливость этой мысли. Не вы-
ходит почти ни одного листка немецкой, французской и
даже английской газеты, в котором бы не было двух-
трех самых страшных, самых вопиющих поступков со
стороны турок в отношении христиан, остающихся без-
наказанными точно так же при нынешнем правительстве,
как было при Махмуде II.
Вот что говорят по этому случаю сами газеты «Times»
и «iPays», которых, конечно, уж никак нельзя подозре-
вать в пристрастии к России в турецком вопросе. Эти две
газеты более всех других вооружаются против нас; но
когда в первой сентября 1853 года стало из-
вестно, что Порта не хочет принять ноты Венской конфе-
ренции без перемены и предлагает в ней такие измене-
ния, которые, без сомнения, будут отвергнуты русским
двором, то «Tlmes» и «Pays», порицая этот поступок
Порты, не маходили более других препятствий выска-
зать, в каком в самом деле положении находятся хри-
стиане в Турции, и, полагаясь на свидетельство одного
человека, давно живущего в Турции и хорошо знающего
положение тамошних дел, объявили во всеуслышание:
«Европа не знает, что еще в настоящее время в Тур-
ции честь каждой христианки находится во власти пер-
вого попавшегося мусульманина, которому, она имеет не-
счастье понравиться. Европа не знает, что турки по про-
изволу могут входить в жилище христиан и брать там
все, что им вздумается; что жаловаться для христианина
опаснее даже, чем просто противиться, и что малейшее
заступничество за несчастного райя есть для него ве-
личайшее благодеяние. Лорд Редклиф, несмотря на все

свои старания привести турок на дорогу цивилизации,
не мог даже добиться того, чтобы прекратить вечное
вымогательство денег у христиан со стороны турок и
чтобы у турок отнято было право безнаказанно напа-
дать на христиан» *. Вот вам и вся цивилизация Турции,
которую теперь так восхваляют те же самые газеты! Вот
вам и защита, которую могут при нынешних обстоя-
тельствах оказать христианам английские посольства
и консульства!
После такого свидетельства, в истине которого нель-
зя сомневаться, мы можем уже с полной доверенностью
привести здесь несколько фактов, собранных в книге
г. Унгевиттера, которые дадут нам ближайшее понятие
о благодеяниях, доставленных христианам знаменитым
танзиматом.
В Герцоговине лежат, между прочим, Требинья, Дуб-
ровники, Градач и Попов. Требинья есть главный город
Герцоговины и лежит в трех милях к северо-востоку от
известного приморского города Рагузы; Дубровники ле-
жат недалеко от Требиньи; Градач лежит в четырнад-
цати милях к северо-западу от Требиньи, и Попов лежит
в стороне Градача. В Попове жила шестнадцатилетняя
христианка, которой родители, римско-католики, неза-
долго перед тем скончались. Ее красота привлекла на
нее внимание одного турка, и так как его предложения
были отвергнуты и девушка жила в глубоком уединении,
охраняемая своими родственниками, то он прибегнул к
обычной турецкой хитрости, которая употребляется тур-
ками ежедневно в подобных случаях: объявил перед су-
дом, что девушка желает принять турецкую веру, но
что ей мешают в этом ее родственники. По одному этому
лживому показанию турецкие сбиры были отправлены в
дом родственников девушки, и она была у них вырвана
из «рук. Это случилось в первых числах августа 1863 года.
Высшее католическое духовное лицо в Градаче, полу-
чив об этом известие, узнало, куда была скрыта девуш-
ка. Тотчас же оно употребило все усилия для ее осво-
бождения, и когда это ему удалось, то оно отправило
девушку в Дубровники к ее дяде. Едва узнали об этом
клевреты турка, как тотчас же. в сопровождении воору-
женных людей кинулись в Градач и ворвались в дом ка-
* Die Tiirkei, von Ungewitter.

толического духовного лица, и он погиб бы, если бы, по
счастью, не успел скрыться в Дубровники. Но это не
остановило турок: они подкупили какую-то старуху и
та успела добыть им несчастную девушку. Одним сло-
вом, турки достигли своей цели.
Подобные поступки — не редкость в Турции, но ред-
ко который из них становится известным по недостатку
газет и по недопущению таких дел до публичного разби-
рательства. Почти в то же самое время, как рассказан-
ное выше нами происшествие совершилось в Герцоговине,
нечто подобное совершилось также в Магнезии, лежа-
щей в пяти милях к северо-востоку от Смирны. «Не-
сколько так называемых турецких волонтеров, находив-
шихся там в это время на улице, напали на целую тол-
пу христианок и увлекли их в соседний сад... Если бы
они совершили это злодеяние над турчанками, то, без
сомнения, поплатились бы за него жизнью; но здесь они
отделались несколькими часами ареста, да и то только
потому, что турецкие власти боялись общего восстания
христиан. За два месяца перед этим, именно около поло-
вины июня 1863 года, албанские магометане, собравшие-
ся в город Воло, в Фессалии, предупредили своих мало-
азиатских товарищей, и так как в Воло живут только
греки, то албанцы позволили себе такие неистовства
публично, о которых мы не решаемся говорить здесь».
Сердце замирает от ужаса и жалости, если только
подумать, чему подвергаются христиане на европей-
ской, своей собственной земле, в девятнадцатом столе-
тии, под тем правительством, с которым христианские
державы соблюдают все тонкости международного пра-
ва и с которым теперь две христианские нации вступают
в дружественный союз против третьей, восставшей на
защиту угнетенных!
Но пойдем далее, если еще нужно идти далее, чтобы
убедиться, что только один страх русского меча, вися-
щего над Портою, как меч Дамоклеса, может прину-
дить ее хоть сколько-нибудь соблюдать права человече-
ства, если уже не христианства.
В одной албанской деревне, лежащей на берегах
Дрисы, стояла маленькая православная церковь, в ко-
торой окрестные жители совершали свое богослужение,
потому что в окрестности не жили турки, но когда стало
известно, что в Константинополе стараются возбудить

фанатизм против России, то паша Ускупа, в округе кото-
рого лежала албанская деревенька, захотел отличиться.
Он твердо решился сделать какое-нибудь зло христиа-
нам и не знал только, как за это взяться. Сделать что-
нибудь в самом Ускупе или другом каком городе он бо-
ялся. Ему пришла на мысль небольшая деревенская
церковь, и он, решившись ее разорить, послал туда одно-
го мусульманина, который, придя в деревню, сорвал с
церкви крест и оттащил его в реку; жители деревни, не
смевшие сопротивляться, вытащили крест из реки и
снова поставили его на церковь. Мусульманин опять
снял и бросил его в реку, а когда христиане снова поста-
вили крест на свое место, то паша объявил это за оскор-
бление, нанесенное мусульманину, и велел тотчас же ра-
зорить церковь до основания, что и было немедленно ис-
полнено. Это случилось в конце'июня 1853 года.
В другом месте, если не по прямому приказанию па-
ши, то по крайней мере с его согласия, шайка турок
ворвалась в православный монастырь во время празд-
ника и заставила монахов, покинув божественную служ-
бу, прислуживать себе за обедом. Еще ужаснее поступа-
ли в это же самое время турки с христианами в Болга-
рии и в Малой Азии, где они уже решительно не стесняли
своей ненависти к христианам. Увечья и убийства хрис-
тиан совершались там ежедневно; на все жалобы турец-
кие власти обещали каждый раз нарядить следствие,
но не наряжали ни разу, предоставляя полную свободу
высказываться ненависти турок к христианам в самых
ужасных поступках.
На острове Кандия четвертого июня того же года в
Мегали-Бризи, местечке в округе Моссеа, пятнадцать
вооруженных турок напали .на пятерых безоружных хри-
стиан, одного из них убили, а троих смертельно ранили.
Пятый христианин, православный священник, успел уйти
и объявил о злодействе турецкому правительству города
Кандии. Правитель, чтобы показать свою ревность, тот-
час же послал на место преступления двух турок, кото-
рые, воротясь, объявили, что все сказанное священником
справедливо, .но что убийцы скрылись. На том дело и ос-
тановилось.
В то же самое время, как рассказанное нами вначале
происшествие совершалось в Герцоговине, случилось
там и другое, которое очень ясно показывает, как соблю-

Дается султанский фирман, издаваемый им 6 пользу
христианских подданных, и что все уверения в безопас-
ности христиан — пустые слова. Два брата, оба христиа-
нина, гнали восемнадцать штук быков на ярмарку в
Дубровники. Требиньские турки, проведав об этом, вы-
шли из города, убили обоих братьев и разделили между
собой добычу. Семейство умерщвленных требовало по
крайней мере вознаграждения за отнятый скот; в этом
им отказали; еще более — требиньский суд приговорил
добычу в пользу убийц.
Пример турецкой справедливости и турецкого бес-
пристрастия в отношении христианских подданных пред-
ставляет также следующий случай.
В 1852 году шайка турецких разбойников напала на
малоазиатскую деревню Паша-Кой, в которой жили толь-
ко греки; жители защищались и убили при этом случае
нескольких разбойников. Турецкие власти оставили раз-
бойников, которые скрылись, в покое и стали судить жи-
телей деревни, как они смели убить мусульман. Восемь
человек греков были схвачены, представлены в Констан-
тинополь и как государственные преступники заключе-
ны в тюрьму. Боялись ли их казнить или по каким дру-
гим причинам, только их оставили в тюрьме. Их жены и
дети, оставленные без куска хлеба, бродили по улицам
Константинополя, прося милостыни, и валялись в ногах
важных турецких чиновников, молили их об освобожде-
нии заключенных. Знатные европейцы, до слуха которых
дошло это дело, не могли добиться, чтобы несчастных
освободили или по крайней мере подвергли суду. Они ос-
тавались в тюрьме в продолжение целой весны и лета
1853 года и, сколько известно, не освобождены еще до
сих пор! Каковы же турецкие тюрьмы, об этом очень хо-
рошо знают не только греки, но, между прочим, и хри-
стиане Боснии, которые только за то, что они христиане,
во время похода турок против Монтенегро в зиму 1852-53
года брошены были в тюрьму в Мостаре (в Герцоговине)
и были выпущены оттуда только по вмешательству ав-
стрийцев 2 апреля 1853 года. Они сидели не в тюрьмах,
а в каких-то подземельных ямах, и несколько из них
умерло от перенесенных там мучений. Семнадцать чело-
век этих заключенных, оставшихся в живых, долгое вре-
мя не могли стоять на ногах и долго лежали как трупы
посреди мостарского базара. Кровавые полосы и куски

мяса показывали следы веревок, остававшихся на их теле
в продолжение тринадцати месяцев. Первые дни они не
могли ни есть, ни пить. Так как четверо из них были тяж-
ко больны, то несколько мостарских христиан хотели их
взять к себе в дом, что было позволено им турками толь-
ко тогда, когда двое из этих несчастных уже умерли.
А вот — небольшая выписка, помещенная в «Allge-
meine Zeitung», № 58, из одиннадцатой тетради «Spec-
tateur de TOrienb.
Эта газета, одна из лучших нынешних газет, продол-
жает с большим знанием дела и с спокойствием помещать
умные статьи, в которых объясняются все происшествия
Востока, и открывать глаза тем, которые еще не пони-
мают настоящего положения Турции. В конце каждой
тетради помещаются выписки из разных корреспонден-
ции и другие краткие известия за последние пятнадцать
дней. Вот какие известия помещены 7 февраля.
Из Водины, при Салонике, похищены две молодые
гречанки. Родители девушек обратились к ближайшим
властям, но они прогнали их с бранью и запретили раз-
глашать о своем несчастии.
В деревне Локроне двух греческих чиновных лиц на-
казала телесно стража паши, так что один из них умер
под ударами, а другой отнесен в салоникский госпиталь,
где отчаиваются в его выздоровлении.
В Салонике открыт заговор улемов на жизнь хри-
стиан.
В Киссабе (Малой Азии) турки убили христианина,
спокойно сидевшего у дверей своего дома.
В различных городах Малой Азии запрещено хри-
стианам звонить,— не в колокола: этого им никогда не
позволялось,— но и в особенного рода доски, висящие
при церквах, и велено хоронить мертвых не иначе, как
по ночам.
В деревне Булци, в Эпире, турки убили одного тамош-
него богатого жителя —Алексея Бутриари и ограбили его
дом.
В Долиане, в Эпире, сорок турок ворвались в дом
богатого грека Полицанитеса и ограбили его дом. На
дороге они били всех жителей, которые им попадались,
й, нагрузив множество мулов награбленным богатством,
с торжеством и песнями вышли из города.
В Аргирокастро (главном городе Албании) муфти,

ненавидящий греческого епископа, задумал его убить и
спрятал в его спальне фанатизированных турок; но епи-
скопу удалось узнать об этом заранее и он уехал в Яни-
ну, сомнительно, чтобы его жалоба имела какое-нибудь
действие.
Таково-то положение христиан в Турции в настоящее
время. К этим фактам мы могли бы прибавить сотни дру-
гих из иностранных газет; но так как эти известия боль-
шею частью печатаются и в русских газетах, то они,
без сомнения, известны нашим читателям. А потому, счи-
тая достаточным сказанного выше для доказательства,
до какой степени необходимо для бедных угнетенных
братьев наших помощь русского оружия, которое толь-
ко одно может удержать злодейство полудикой, средне-
азиатской орды, которая, чувствуя свое бессилие и бес-
престанно возрастающую силу христианства, изливает
свою злобу на беззащитных, мы перейдем теперь к из-
ложению военных, промышленных и финансовых сил От-
томанской Порты. Но прежде мы просим извинения у на-
ших читателей за тот беспорядок, в котором представля-
ем им эти немногие истинные факты, собранные нами на-
скоро из разных современных сочинений о Турции. Мы
старались передавать их с возможной верностью, не за-
ботясь слишком о строгой системе и будучи уверенными,
что большая часть из них далеко не новость. Мы пере-
давали чужое: нашего же здесь только искра того чув-
ства, которое оживляет в настоящее время каждое истин-
но русское сердце и которое заставляет нас надеяться,
что и эта статья не будет вовсе бесполезна.
Глава VI
Управление Турции.— Характер власти султана
Описать современный государственный организм
Турции в том виде, в каком он находится в настоящую
минуту, невозможно: прежние установления разрушены,
новые — еще не установились или существуют только
по имени. Министерства — без ведомства; ведомства —
без управлений; командиры новых корпусов войск —
живущие преспокойно на берегах Босфора в ожидании
солдат; учебные заведения — без учеников; новые разде-

ления провинций — существующие только на бумаге,
а другие — существующие на деле, но не признаваемые
на бумаге; новые подати — которых никто не платит;
отмененные старые — которые продолжают существовать;
новые должности — значения которых никто не знает,
не исключая и тех, кто облечен ими, и старые — потеряв-
шие правительственное значение, но сохраняющие зна-
чение в действительности; вот что представляет турец-
кое управление в современном своем состоянии благодаря
ревности французских и английских преобразователей,
воспользовавшихся слабостью и невежеством турок.
Целое столетие англичане и французы заботятся о том,
чтобы создать из Турции неодолимый оплот величию
России, еще в конце прошедшего столетия мысль эта
проповедовалась печатно*; а Турция — падает все глуб-
же и глубже, и каждое нововведение, не вытекающее,
из духа народа, навязанное ему насильно, расслабляет
его все более и более. Некоторые из так называемых ста-
рых турок видят это и сами думают, не без основания,
что все войны с Россией (обуздывающие только их свое-
волие и защищающие христианство) не принесли им
столько существенного зла, сколько западные преобразо-
ватели.
Но мы будем еще иметь случай в последней главе рас-
сказать смешную и печальную историю этих преобразо-
ваний, в которых англичане и французы строят войска,
флот, министерства туркам точно таким же образом, как
лиса строит курятник льву в басне Крылова; а теперь
покажем в беглом очерке по крайней мере главные формы
турецкого государственного управления.
* Etat actuel de l'empire Ottoman. Par Elias Abesci. Trad, de
1'anglais, 1792, Tom I, p. 98.
Le pas le plus important reste encore a faire: s'est de surmonter
Inversion des Turcs pour les manieres et les usages des Europeens.
Si Ton parvient a detruire, par quelque moyen que se soit, le grand
obstacle a leur civilisation, on pourra prevenir la chute prochaine, et
peut-etre la dissolution totale de leur empire, car la seule ressourse
qui leur reste contre l'ambition, la politique profonde et la superiorite
militaire des russes, est d'engager a leur service autant d'officiers
Chretiens experimentes qu'ils pourront s'en procurer. Le grand seigneur
a deja senti la necessite d'adopter cette mesure.
Это писано в 1783 году, и с тех пор англичане и французы, на-
ходясь в мире с Россией, приготовляли Турцию к борьбе с нею.
Христианнейшие державы, поддерживающие исламизм — из за-
висти!

Корень этого управления тот же, каков был корень
всех правительств Западной Азии. В Восточной Азии
мы видели две первые формы патриархального быта —
семейную в Китае и родовую в Индии; в Западной по-
всюду господствует третья форма патриархального
быта — племенная; две первые формы дошли к нам не-
изменными из глубины доисторических времен в двух
огромных монархиях Восточной Азии; Западная же Азия
во всем множестве своих государств, сменивших друг
друга и заваливших развалины развалинами, всегда
осуществляла одну и ту же форму — племенную, исчер-
пывая понемногу ее обильное содержание. Ассирия, Ва-
вилония, Персия, монархия Кира, монархия Сассанидов,
Сефидов и, наконец, монархия Каджаров, Финикия,
арабский халифат й, наконец, Оттоманская империя
представляют разные стороны племенного быта и все
вместе имеют много общего между собою. Читая исто-
рию Кировой монархии, описание государственного уп-
равления и придворных чинов во времена Гистаспа, не-
вольно припоминаешь теперешние обычаи и государст-
венное управление персов. Это вечная борьба добра и
зла, света и тьмы, Турана и Ирана, среднеазиатских
орд и оседлого населения. Ту же борьбу внесли турки
и в Малую Азию, а оттуда и в Грецию; но там полу-
чила она особый оттенок.
В древней и в нынешней Персии мы видим постоянное
владычество одного племени над другими и в самом вла-
дычествующем племени — владычество одного поколения
над другими (Ахеменидов над Пассаргадами, а Пассар-
гадов — над остальными племенами персов, из которых
каждое имело свои особые преимущества), что придает
всем государствам, возникавшим на почве Ирана, с ди-
настии Ахеменидов до династии Хаджаров, особенный
характер государств, сложившихся из поколения и родов,
из которых каждое сохраняет свой характер и свои пре-
имущества. В турецком племени, наоборот, патриархаль-
ные преимущества сохранялись только за одним поко-
лением, тем же самым, под предводительством которого
это племя за шестьсот лет тому назад прикочевало в Ана-
толию из прикаспийских степей и из туркоманской орды,
подобной тем, которые мы и теперь можем видеть на се-
верной границе Персии, превратилось в Оттоманскую им-
перию. За исключением одного этого поколения, давшего

всех султанов Турции, и последним представителем ко-
торого в настоящее время является Абдул-Меджид, в ту-
рецком племени нет других подразделений. Это самое
характеристическое отличие турецкой монархии от всех
монархий, появившихся последовательно в Иране. Мы
сравниваем азиатские государства только с азиатскими
же, потому что, по нашему мнению, сравнивать их с ев-
ропейскими, как делают иные, совершенно невозможно:
между ними нет ничего общего.
Власть первых предводителей племени турок имела
тот же характер, который вообще имеет власть племен-
ноначальника кочующей среднеазиатской орды, усили-
вающаяся во время войны, ослабевающая во время мира.
Но, войдя в Анатолию, турки находились в постоянной
войне, и потому понятно, что эта власть скоро должна
была утратить всякий патриархальный оттенок и при-
обрести, если можно так выразиться, характер диктатор-
ский. Этот характер предводителя кочующего племени
в его вечной борьбе с встречающимися ему на пути
оседлыми народами, которых оно превращает в ра-
бов и данников, был зерном того понятия о власти
султана, которое мало-помалу составилось в истории
Турции.
Ерсогрул, под начальством которого турки в 1231 году
проникли в Анатолию, был еще главою кочевого, пасту-
шеского племени, пасущего стада с оружием в руках;
но сын его Осман уже променял пастушескую жизнь за-
воевателя и стада животных на стада людей (райя —
значит стадо). Он освободился из-под власти селджуки-
да, Аладина, к которому турецкая орда была в том же
самом отношении, в каком и теперь многие туркменские
орды находятся к персидским шахам: она кочевала на
его земле, сохраняя полную независимость. С согласия
Аладина Осман принял титул султана в 1299 году; но его
подданные еще не вовсе покинули свои стада. Султан —
значит собственно принц крови и означает ныне лицо,
принадлежащее к властвующему поколению. Этот титул
дается братьям, сестрам и детям падишаха, с той только
разницей, что при мужских именах титул этот предше-
ствует собственному имени, а при женских наоборот;
так, например, султан Баязет, султан Махмуд и Эсма сул-
тан, валиде султан (султанша мать) и т. п. До этого
времени предводители турецкого племени, вероятно, на-

зывались, как и все предводители монголо-турецких,
среднеазиатских племен, просто ханами: титул ханов со-
храняется султанами и поныне.
С этим воинственным и кочевым значением верховной
власти предводителя турецкого племени совпало, как
нельзя более, усвоенное ими впоследствии значение гла-
вы правоверных мусульман.
Селим I, завладевши Египтом и взявши в плен по-
следнего из Абассидов, Магомета XII, имеющего титул
халифа, принудил его отказаться от своего звания в
пользу турецких султанов и взял от него регалии хали-
фата: знамя, меч и плащ Магомета; а в следующем,
1518 году шериф Мекк!^ Магомет-Абдул-Беккариат,
вручил султану свои ключи от меккской мечети, и с тех
пор султаны присоединили к своим титулам титул ха-
лифа и служителя двух священных городов (Мекки и
Медины).
Иные писатели отвергают всякое религиозное значе-
ние в титуле халифа и, не находя никакой духовной ие-
рархии в мусульманстве, видят в халифе только народо-
начальника; но так как халифат не был каким-нибудь
национальным установлением, а вообще установлением
мусульманским и означает собственно наместника проро-
ка, а потому и повелителя правоверных, то трудно отри-
цать в нем всякое религиозное значение. В магометан-
стве, правда, нет духовной иерархии в европейском смыс-
ле этого слова и звание халифа не есть потому духовное
звание, но тем не менее оно сохраняет религиозное зна-
чение. Впрочем, звание халифа, права и обязанности ко-
торого довольно точно определены мусульманскими за-
конами, не только не вытеснило и не заменило собою
значения племенноначальника, предводителя орды, хана,
потомка Османа, но и осталось до сих пор в институте
верховной власти Турции понятием второстепенным. Сул-
тан турецкий — прежде всего начальник и предводитель
завоеванного племени, распространяющего вместе с Ко-
раном и свое могущество, а потом уже халиф.
Должно заметить, что первые арабские халифы были,
как известно, избираемы последователями Могамеда из
ашабов, спутников пророка, и потому имели право тол-
ковать его учение и, так сказать, развивать далее Коран.
Но со времени Моавии, когда титул халифов сделался
наследственным в фамилии Оммиадов и Аббассидов, он

вместе с тем утратил большую часть своего религиозно-
го значения, и последующие халифы, являясь предво-
дителями правоверных в той вечной борьбе, на кото-
рую выслал их Коран, теряют уже значение ашабов,
непосредственных учеников Магомета и потому толко-
вателей Корана: это право переходит с тех пор в руки
улемов.
Как хан азиатского племени и притом такого азиат-
ского племени, которое находится в самой высшей, са-
мой последней ступени патриархального разложения,
в котором стерты уже последние признаки родового
быта,— где род, уставляющий все в Индии, и семейство,
преобладающее в Китае, не имеют уже никакого обще-
ственного значения,— турецкий султан является власти-
телем над однообразной массою народа, в котором нет
уже никаких, ни родовых, ни семейных, воспоминаний,
с такою силою живущих еще в Персии внутри племенной
оболочки. Это поколение Османа сохранилось в этом
разложении племени: других поколений в Турции нет,
да и самые близкие родовые связи почти не существуют.
Племя только в Турции достигает высшей своей ступени:
семейство, род, поколение уже исчезают в нем, и все вла-
сти переходят в руки одного, перед которым все равны.
Турция в этом отношении является последним словом
азиатского патриархального быта Азии, далее этот быт
не идет. Вот историческая причина того общественного
явления, что в Турции между сыном конюха и сыном ви-
зиря нет никакого различия. Большая часть визирей Тур-
ции была из самого низкого звания. Вот также и исто-
рическая причина и того явления, чуждого остальной
Азии, что в Турции сын казненного преступника не сты-
дится преступлений своего отца и преспокойно изобра-
жает на его могильном камне плаху, виселицу или кол,
смотря по тому, какая казнь пресекла его дни. Это от-
сутствие всякой родовитости и даже всякой семействен-
ности в общественном быту Турции дает главную черту,
красную нить ее исторической и политической характери-
стики и делает ее последнею ступенью азиатского патри-
архального быта. Мусульманство, конечно, не поддержи-
вает семейных начал, но не разрушает их там, где они
существуют, например в Боснии и Болгарии. Многожен-
ство противно, конечно, чистоте семейного быта, но в
Китае многоженство оставляет семейные начала во всей

их полноте. Отсутствие же поколения, рода и семейства
в Турции есть особенность азиатского народа, достиг-
шего последней ступени развития племенного начала —
последней ступени патриархального быта.
Вся история многочисленных государств Ирана пред-
ставляет вечную однообразную борьбу рода и племени
или, лучше сказать, патриархальных воспоминаний с мо-
гучей силой времени, постоянно заливающего новыми
волнами кочующих племен эти предания старины: за го-
рами Курдистана в Анатолии, Сирии, Месопотамии, в пу-
стынях Аравии форма племенная устанавливается. Вот
историческая причина того явления, что все эти земли
сделались наследством того племени, которое достигло
крайней ступени в развитии племенной формы. Завоева-
ние турок в Западной Азии подводится таким образом
под законы исторические, но переход их на почву Евро-
пы, на почву гражданственной, общественной жизни, на
почву христианства был уже историческим насилием, от-
ветом Азии на попытку македонского героя внести граж-
данственность в патриархальные недра Востока.
Таким образом, значение власти султана, как власти
племенноначальника, хана, как власти предводителя ко-
чующей орды (слово «орда» не заключает в себе ничего
унизительного по турецким понятиям, они сами зовут
себя ордою), осталось и поныне основою верховной вла-
сти в Турции. Поколение Ерсогрула или, лучше, поколе-
ние Османа дошло, не прерываясь, до настоящего време-
ни, и буйные янычары, сменяя ослабевших падишахов,
не дерзали никогда нарушать одного только правила, что
падишахом Турции ни в каком случае не может быть ни-
кто другой, как потомок Османа.
Когда янычары, раздраженные гордостью и жестоко-
стью Байрактара, взбунтовались и требовали низложе-
ния Махмуда II и вторичного воцарения низложенного
прежде Мустафы IV, то советники объявили султану,
что одна только смерть его брата Мустафы может пре-
кратить возмущение: Мустафа был удавлен на том самом
месте, где по его повелению был удавлен Селим III. Из-
вестие о смерти Мустафы в одно мгновение обезоружило
янычар: Махмуд II был единственным представителем
поколения Османа! Это исключительное положение, в ко-
тором он мог не бояться уже смерти и низложения, и дало
ему ту силу в преобразованиях, которой не имели его

предшественники. Турецкие юристы, впрочем, говорят,
что в случае прекращения Османовой династии право на
престол Турции переходит к потомкам крымских ханов,
как происходящих из одного поколения (все главы сред-
неазиатских орд ведут свое поколение от Чингисхана).
Избирательное начало, бывшее в халифате, не имеет ни-
какого значения в Турции.
Таким образом, в султанстве или, лучше сказать,
в ханстве от халифата не осталось ничего, кроме несколь-
ких титулов, права обладать знаменем и мечом проро-
ка и ключами Мекки, несколько обрядов, так, например,
чтение публичной молитвы в оба праздника Байрама, и,
наконец, той идеи, что хан турок наследовал от халифов
обязанность лично предводительствовать правоверными
мусульманами, распространяющими свою веру, и присо-
единил эту обязанность к обязанности хана кочующего
племени добывать своей орде лучшие кочевья и питать ее
на счет людских стад — райев. Янычары и улемы несколь-
ко раз высказывали эту мысль, сменяя визирей и пади-
шахов за изнеженность, за леность и даже просто за
потери, понесенные ими в войнах с еретиками (персами)
и неверными. Вот какое значение имеет в глазах турок
их падишах, и мы увидим далее, что этот взгляд всегда
служил действительным критериумом оценки падишаха.
Если он выполняет эту свою обязанность, то турецкие ис-
торики охотно извиняют ему не только несправедливости
и личные жестокости, но и явное нарушение законов ма-
гометанства, и такие султаны, как Баязет I и Мурад IV,
всегда будут любимейшими государями Турции.
Сущность власти хана орды и даже это название и
поныне составляют основу во власти и титуле турецких
падишахов, и в официальных бумагах слово хан пред-
шествует слову падишах, так, например, его величество
султан (князь) Махмуд-Хан, император оттоманов (де-
тей Османа, так Осман называл своих воинов, свою
орду) .или Абдул-Меджид-Хан и т. д.
Титул падишах взят с персидского языка: пад — зна-
чит покровитель и шах — царь; титул императора зашел
из Европы. Кроме того, восточное красноречие украсило
титул султана множеством роскошных эпитетов, как-то:
«султан славных султанов, император могущественных
императоров, раздаватель корон царям, сидящим на тро-
нах, тень Аллаха на земле, покровитель и господин свя-

того Иерусалима, убежище справедливости и король ко-
ролей, средоточие победы, источник блаженства, импера-
тор двух земель и двух морей» и т. п.
На пятый или на шестой день своего воцарения но-
вый султан в сопровождении двора и улемов отправляет-
ся в мечеть Ейюба, сподвижника и знаменосца Магоме-
та, и там опоясывается саблею пророка.
Указы султана называются хати-шерифами или про-
сто хат (письмо по преимуществу).
Таков характер власти падишаха — хана турецкой
орды, по национальным понятиям.
Глава VII
Турецкие законы.— Улемы.— Турецкое
судопроизводство.— Политическое значение
шейх-уль-ислама
В турецком, как и во всяком другом азиатском зако-
нодательстве, царствует полное смешение самых разно-
образных элементов частной и общественной жизни: ре-
лигии, морали, гражданских и уголовных законов, рели-
гиозных обрядов и политических установлений. Все эти
элементы- сливаются в безразличную массу советов, при-
казаний, восторженных восклицаний, философских умо-
заключений, исторических примеров, перемешивающихся
между собою в самом бессознательном беспорядке в Ко-
ране, преданиях и толкованиях на Коран и предания.
В Коране, как и в священных книгах Китая и Индии,
религия, философия и право еще не разделены и суще-
ствуют в бессознательном единстве, и поклонник Корана
получает в нем не только религию, но и закон для своей
частной и общественной жизни и даже более закон, не-
жели религию, так как в книгах китайских более морали,
а в индийских ведах — более поэзии и философии.
Но Коран, отличающийся краткостью выражений и
множеством запутанности и противоречий, конечно, не
мог вместить в себя разрешений на все случаи жизни,
хотя и имеет притязания на такую всеобъемлемость. Вот
почему еще при жизни Магомета спутники его, Абу-Бекр,
Омар, Осман, Али и другие, в его отсутствие давали уже
фетвы, разрешения на те случаи, о которых не было упо-
мянуто в Коране. После смерти пророка сподвижники

его, стараясь разрешить различные жизненные случаи,
припоминали слова и действия Магомета, и из этих вос-
поминаний образовалась Сунна, изложенная в шести кни-
гах. Однако уже первые халифы часто встречали случаи,
на которые не находили разрешения ни в Коране, ни в
Сунне и прибегали тогда к советам ашабов—сподвиж-
ников пророка; а если и ашабы не могли также припом-
нить или отыскать ничего относящегося к данному слу-
чаю «и в Коране, ни в жизни Магомета, тогда халифы
постановляли* уже собственное свое решение. Из этих
решений составился особый источник мусульманского за-
конодательства. За современниками и спутниками проро-
ка и первыми халифами следовали их непосредственные
ученики (табины), а за ними уже знаменитые ученые,
прославившиеся в целом мусульманстве своим глубоко-
мыслием, познаниями и жизнью,— таковы были Ебу-Ган-
нифе, Малики, Шафии и Ганбели и проч. Турецкие за-
конники насчитывают более двухсот правоведов, которые
своими решениями и толкованиями дополнили и поясни-
ли Коран и Сунну. Из всего этого множества толкований
и решений составились впоследствии два свода. Первый
свод был составлен греком, принявшим магометанство,
Молла Хозревом в 1470 году, который занимал тринад-
цать лет должность шейх-уль-ислама при Магомете II.
Второй свод сделан ученым шейхом Ибрагимом Галеби,
умершим в Константинополе в 1549 году. В этом послед-
нем своде соединены все постановления исламизма и он
во многом по форме напоминает кодекс римского права,
хотя законы религии, мораль, обряды, законы охоты на-
ходят в нем себе место.
Здесь мы заметим кстати, что турки, завладев Визан-
тийской империей, если и не были, в свою очередь, по-
глощены ее цивилизациею, как например монголы и по-
том маньчжуры в Китае, тем не менее приняли в себя
множество элементов из ее разложившегося тела. Это
проникновение степной империи отжившими элементами
Рима совершалось весьма естественно. Султаны, сделав-
шиеся из повелителей степной орды обладателями огром-
ных богатых и образованных земель, захотели окружить
себя пышностью и блеском, и двор византийских импера-
торов, отличавшийся своей запутанной иерархией беско-
нечных чинов, послужил образцом для образования дво-
ра падишаха. Византийские софисты, ученые и юристы,

Примявшие магометанство, имели решительное влияние
на характер турецкой учености и юриспруденции. То же
самое мы видим в арабском халифате; но арабы насле-
довали древнюю классическую греческую и римскую уче-
ность, а турки только одряхлевшее византийское разгла-
гольствование, страсть к пустым софизмам л юридиче-
скому крючкотворству и, приняв в себя все мертвое, от-
жившее, не приняли единственного живого элемента Ви-
зантии— религии, которую посреди страшных угнетений
сохранило очищенное таким образом и обновленное гре-
ческое племя. Нужно было четыреста лет мусульманского
тиранства, чтобы искупить всю дряхлость Византии и
произвести то химическое отделение, в котором отжив-
шее, языческое, принадлежавшее старости Рима, соеди-
нившись с недостатками среднеазиатской орды, оставило
грекам один чистый элемент православного христианства,
которое одно только спасло их национальность и соеди-
няет их ныне на один общий подвиг.
Читая историю турецкой империи, видя отвратитель-
ные явления анархии, продажности, шаткости установле-
ний, ложных мудрствований улемов, много походящих
на римских законников, невольно припоминаешь сцены
одряхления Рима и Византии; но мы не имеем здесь вре-
мени разбирать, что в турецком управлении, в турецком
характере, в турецкой учености и юриспруденции при-
надлежит собственно среднеазиатской орде, что — хали-
фату и. что — Византии, нам пора обратиться к своему
предмету.
Понятно, что при таком разнообразии, запутанности,
а следовательно, и беспрестанном противоречии источ-
ников турецкого законодательства, при таком допущении
толкований и распространений Корана и Сунны, при та-
ком принятии прежних решений в основу решений по-
следующих и, наконец, при таком множестве юридиче-
ских и религиозных авторитетов, из которых каждый име-
ет свою относительную важность и которые часто все
противоречат друг другу, скоро должно было образо-
ваться особое сословие истолкователей мусульманского
закона, шаткий смысл которого сделался доступным для
немногих. Такими толкователями являются сначала люди,
известные своей ученостью в мусульманском мире, уче-
ные-улемы. Обширность этой учености была, конечно, от-
носительна. В арабском халифате, где образование рас-

пространилось так скоро, улемы никогда не имели слиш-
ком большого политического значения, хотя многие из
них пользовались по своей учености огромной известно-
стью, но в Турции, где самое искусство читать и писать
считалось уже ученостью, сословие улемов приобрело
сильное влияние не только на народ, но и на самих сул-
танов.
Институт улемов возник и развился сам собой вме-
сте с магометанизмом, основываясь на народном уваже-
нии и независимо от халифатства и султанства. Это не
иерархия, установленная Магометом, но тем не менее су-
щественная, неотделимая сторона мусульманства. Хали-
фат остался за султанами только номинально, как за
предводителями правоверных; в действительности же все
его права и все его обязанности сосредоточились в рука*
улемов. Первые халифы, желая придать своим повеле-
ниям религиозную силу, сами подтверждали их обыкно-
венно ссылками на Коран; но когда первобытный, рели-
гиозно-воинственный характер начал утрачиваться, когда
Обширность завоеванных областей заставила халифов
пренебрегать скромными обязанностями судьи и имама,
тогда и для подтверждения своих собственных повелений
они сами стали обращаться к людям, которых обязан-
ность состояла в том, чтобы рыться в священных книгах,
изучать их смысл и открывать его тому, кто спросит,
не мешаясь ни в политику, ни в частные дела. Это-то, по-
видимому, бесправное, беззащитное положение перво-
начальных улемов составило корень их силы в народ-
Ном уважении и сделало их фетвы, советы, ссылки необ-
ходимыми не только для решения частных дел, но и для
Сообщения законной силы султанскому поселению.
Сословие улемов, принесшее столько зла христиан-
ству, было уже сильно и многочисленно у турок и до за-
воевания Константинополя; но со времени Магомета II
это сословие, существовавшее только на основании обы-
чаев, строится в такую обширную и запутанную иерар-
хию, что все извивы ее мало известны и в самой Турции.
По завоевании Константинополя мы видим в руках сми-
ренных улемов, во-первых, треть всех завоеванных зе-
мель, во-вторых, всю судебную часть, в-третьих, исклю-
чительное право толковать и объяснять закон, в-четвер-
тых, все мечети и всю обрядовую сторону магометанства,
в-пятых, всю ученость, в-шестых, все народное образова-

ние. Словом, вся духовная, моральная сила империи и
мусульманства, для которой все остальное служит толь-
ко оболочкой, сосредоточилась в этом громадном сосло-
вии, построившемся в самую сложную и сильную армию,
покрывшую собою, всю обширную область империи и по-
винующуюся одному избранному султаном из их же сре-
ды шейх-уль-исламу. Это — мусульманский халифат вну-
три турецкой империи — халифат, существующий рядом
с туркоманской ордой, посреди обширных областей, на-
селенных покоренными народами — христианами, не при-
знаваемыми за людей и входящими в государственный
состав только как стада в состав орды.
Сначала сословие улемов было для турецких султа-
нов сильной поддержкою во всех их предприятиях, но по-
том, когда эпоха завоеваний миновала и началась эпо-
ха застоя и потом разложения, то фетвы улемов не все-
гда стали соответствовать желаниям султанов и в этих
фетвах часто под самою смиренною формою стало вы-
ражаться намеренное противодействие воле султана и
глубокое сознание своей собственной силы. Необходи-
мость фетв шейх-уль-ислама для превращения султан-
ских хатти-шерифов в закон нигде не выражена фор-
мально, и сами улемы беспрестанно твердят, что султан
может во всех случаях поступать, как ему покажется
лучшим, «они же могут только советовать», но тем более
необходимы эти советы, потому что мусульмане, как и
все азиатцы, не разделяя религии от гражданского за-
кона, в хатти-шерифах султана видят только временное
распоряжение, а в учености улемов — настоящий непод-
вижный закон, построенный на Коране.
Со времени Мурада IV, который первый решился каз-
нить главу улемов и, избегая запрещенного законами
пролития крови, велел истолочь его в ступе, шейх-уль-
исламы принимают оборонительное положение, и так как
воинственный жар султанов начал ослабевать с этого
времени, то улемы не только начали отказывать в своих
фетвах султанским хатти-шерифам, но даже начали де-
лать прямое нападение на права султана.
Чтобы дать ближайшее понятие о кичливых притя-
заниях улемов и о смиренных формах, в которых выра-
жаются эти вовсе не смиренные притязания, мы приве-
дем здесь представление шейх-уль-ислама, поданное им
в начале прошедшего столетия от лица всех улемов

султану Ахмету III. Этот документ не только пока-
жет настоящее значение улемов, но отчасти и причины
прежнего азиатского величия и теперешнего упадка От-
томанской империи, а кроме того, и объяснит, какую дру-
жескую услугу оказали Турции Англия и Франция, по-
ставив султана во враждебное отношение с улемами.
Русское оружие, смиряя мусульманство, смиряло султа-
нов и улемов вместе, и турецкие законники, скрежеща
зубами, подписывали трактаты с Россией, видя, как эти
трактаты более и более обуздывали их злобу на христи-
ан, имевших несчастье подпасть под мусульманское иго.
Но, действуя благородным оружием, Россия не вмеши-
валась во внутреннее управление Турции. Друзья же
сделали то, чего не сделали враги. Французы и в особен-
ности англичане, привыкшие извлекать выгоды из внут-
ренних несчастий государств, внесли раздор и в государ-
ственный организм Турции, раздор глубокий, непримири-
мый, следствием которого будет, вероятно, окончательное
падение Оттоманского государства не только в Европе,
но и в Азии, если только оно не успеет свергнуть нена-
вистного для него чужеземного ига своих друзей и защит-
ников самодержавия Турции. Объясняя этот важный
документ там, где окажется нужным, мы передадим та-
ким образом нашим читателям довольно верное поня-
тие о внутреннем составе Турецкой империи.
«Во имя милосердного и всемогущего Аллаха, при-
несши ему хвалы, чистые, как перлы, и поздравления
славному пророку, представляется вратам блаженства
его покорнейшим рабом, что я давно уже искал случая
беседовать с мудрецами закона, которые молятся за бла-
годенствие государства, за славу султанов и за всех тех,
которые оказали важные услуги государству, не получив
за это должного вознаграждения.
.Высокий султан, без сомнения, ищет возможности все-
ми средствами подкопать основания злобы и выражает
намерение восстановить справедливость во всех ее пра-
вах. А так как он не находит дурным, чтобы ему делали
покорнейшее представление об этих важных предметах
размышления, то я и спешу представить э*у записку, что-
бы он знал причины беспорядка и как с помощью все-
вышнего можно искоренить зло.
Падишах знает, что порядок, процветание государ-
ства и крепость исламизма сохраняемы были точным ис-

полнением законов пророка, которые предписывают за-
ботиться о подданных, уважать людей, знающих закон
(то есть улемов), вознаграждать истинно правоверных,
презирающих опасности в битвах, делать добро добрым
и угнетать злых, сохранять уставы султанов ваших пред-
шественников, подражать им в их добродетелях, с тем
чтобы империя, хорошо управляемая, процветала, как
в прежние времена. Впрочем, пусть могущественный па-
дишах имеет успех во всех своих предприятиях и посту-
пает так, как ему заблагорассудится.
Высочайший и великодушный падишах, убежище
веры, защитник слабого, ужас преступника, тень Аллаха
на этой земле — должен знать, что славнейшие падишахи
до царствования султана Солимана лично присутствова-
ли в Диване, управляли с отеческой заботливостью,
справлялись о всех делах ее только мусульман, но даже
и райев и распространяли свою заботливость на малей-
шие подробности финансов. Ваш славный предок султан
Соли мая, когда бывал в главе своей армии, получал пол-
ный отчет о всех рассуждениях, бывших в совете...
В эти блаженные времена Мегмед-Паша сохранял
звание .визиря в продолжение пятнадцати лет, но тогда
любимцам султана не позволялось толковать о первом
министре. Улемы были также ограждены от их наушни-
чества; и Джелад-бей за нарушение этого правила был
сослан в ссылку. Высочайший и великодушный государь!
Так поступали знаменитые султаны ваши предки; впро-
чем, пусть могущественный падишах имеет успех во
всех своих предприятиях и поступает так, как ему за-
благорассудится.
Слуги великого визиря, беглер-беев (правителей об-
ластей), есенджисов (лиц, заседающих в Диване) при-
надлежали все к сословию рабов. Люди свободного со-
стояния не допускались сюда по двум причинам: во-пер-
вых, потому что, так как все слуги визирей и их дети
свободны от налогов, то как для казны, так и для займов*
* Займами и тимариотами назывались в Турции воины, полу-
чившие в феодальное владение известные участки — займеты и тима-
ры. Они должны были доставлять кавалер-ию, смотря по числу асп-
ров дохода, и составляли лучшую кавалерию Турции, замененную
ныне так неудачно французскими нововведениями. Теперь кавалерия
составляет, как мы увидим ниже, худшую часть турецкого войска,
а прежние сипаи были в большей славе и не раз своим стремитель-
ным натиском смешивали ряды европейских войск.

и тимариотов было Отяготительно выбирать их из числа
людей, платящих подати. Вторая причина — еще важнее
первой; люди, привыкшие носить оружие, скоро делают-
ся неспособными к войне в этих унизительных должнос-
тях. Высочайший и великодушнейший падишах! Так по-
ступали Ваши предки» и т. д.
«Должности беглер-беев и беев* доставались на долю
искуснейших в военном деле и в науке управления. Эти
должности не покупались ими и сохранялись в продол-
жение долгого времени. Тогда как только раздавался
крик войны, то избраннейшее население областей бра-
лось за оружие, и если неверные осмеливались нападать
на границы, то головы их являлись у подножия трона в
одно время с известием о их нападении... Высочайший и
могущественный падишах!..»
«В эти счастливые времена сераскиры (главнокоман-
дующие) посвящали добычу, отнятую у неприятеля, на
основание мечетей, госпиталей и других богоугодных
заведений (все эти заведения и их имущества принадле-
жат Улемату).
Займы и тимариоты составляли лучшую часть войска.
Поместья отдавались только детям сипаев**, и желаю-
щие получить их должны были представить в доказа-
тельство истинности своего происхождения свидетельство
двух займов и двух тимариотов. В случае ложного сви-
детельства, преступники теряли свои собственные помес-
тья. Тимариот, ничем не отличавшийся в войне, не до-
ставший ни пленников, ни голов ***, не получал возна-
граждения: в противном же случае его поместье увели-
чивалось десятью процентами на сто, и его тимар пре-
вращался в займет****, если он доставлял десять
пленников или десять неприятельских голов. Высочай-
ший и великодушнейший» и т. д.
* Начальники провинций и предводители войск — эти звания
никогда не разделялись .в Турции, оставшиеся в военном устройстве
до последних времен.
** Сипаи — кавалерия, доставляемая тимариотами и займами.
*** Известен обычай турок отрезывать головы у неприятельских
трупов; по числу этих голов оценивалась храбрость мусульманина.
Не знаем, есть ли теперь пирамиды голов у дворца султана: но еще
Махмуд II, этот первый европейский государь в Турции, по выра-
жению французов, часто любовался такими трофеями, составляю-
щими истинное наслаждение для азиатской черни.
**** Тимар был больше займета по количеству дохода, а потому
выставлял и большее количество всадников.

«Визири и военные люди поставляли всю свою рос-
кошь в выборе лошадей и оружия, но не употребляли,
как в наши дни, серебра и золота на пустые украшения.
Займы и тимариоты жили в своих санджанах *.
Всякое другое место жительства было им запрещено, по-
тому что во всякое время они должны были быть гото-
вы отражать неприятеля. Если тимар или займет оста-
вался без наследников, то беглер-бей отдавал его достой-
нейшему, и по его донесению Порта (великий визирь и
Диван) утверждала его выбор. Она никогда не распола-
гала поместьями .в свою собственную пользу, а потому
не видно было тех беспорядков, плодов интриги, которые
замечаются в настоящее время. Если беглер-бей делался
виновным в пристрастии, то обиженные могли свободно
прибегать к Порте, и низложение виновного было тотчас
же произносимо. Высочайший и могущественный пади-
шах» и т. д.
«Янычары, джебедгизы и вообще все войско попол-
нялось посредством подати детьми, которую обязаны
были доставлять области, населенные неверными, и этот
обычай, освященный многими султанскими хатти-шери-
фами, соблюдался с величайшей точностью. По осмотре
этих детей при возвышенной Порте, они размещались по
различным сералям, нарочно выстроенным на этот слу-
чай. Их воспитывали в началах исламизма. Это воспи-
тание требовало четырех или пяти лет, и когда оно
оканчивалось, то их размещали по оджакам (полкам),
следуя их личным наклонностям **.
* Займы и тимариоты разделялись на санджаки или знамена,
вокруг которых они и собирались на войну. Это деление, как мы
уже говорили, сохраняется и до настоящего времени у всех кочую-
щих орд Средней Азии; и читатель, знакомый с внутренним устрой-
ством этих орд, прекрасно изложенным в сочинениях г. Тимковско-
го и о. Иакинфа, найдет, что Оттоманская империя сохранила до
настоящего времени все главные черты этого устройства.
** Мы впоследствии, излагая состав турецкого войска, покажем
всевозможное значение этого правила: теперь же обратим внима-
ние только на то обстоятельство, что, по показанию большинства
писателей о Турции, такая мера прилагалась только для набора
янычар и слуг султанского сераля; но здесь мы видим, что так
вообще пополнялась вся турецкая армия, то есть, следовательно,
осе турецкое население. Это пополнение должно было быть чрезвы-
чайно велико, потому что туркоманская орда, зашедшая с Ерсогру-
лом в Анатолию, не могла быть многочисленна. Вот почему средне-
азиатское племя так переродилось в Турции, что в лицах турок не

Каждое семилетие места умерших янычар замеща-
лись. Янычарам, состоявшим на - службе, запрещалось
жениться, и все они должны были жить в своих одах (то
же, что запорожский кош). Если кто-нибудь из них был
обвинен в трусости, его выгоняли и он не мог уже объ-
являть своих претензий на звание янычара. Название
отураков (ветеранов) давалось только тем, которые в
самом деле уже не способны были нести службу; такие
ветераны могли уже жениться и получали по три аспра
в день, обязываясь молиться за благоденствие султанов
и государства. Дети их допускались в аджем-огланы*,
только бы они доказали законность своего происхожде-
ния, подтвержденного свидетельством товарищей по ору-
жию их отцов; позже эти кандидаты поступали в яныча-
ры. Всякие десять лет начальники янычар должны были
получать новые патенты. Если бузук-баши оказывался
недостойным своего звания, то аги** созывали Диван***,
где виновный в присутствии всех начальников оджака
лишался своего звания. Высочайший и великодушней-
ший» и т. д.
«На улемах и ученых покоится справедливость, и по-
тому первые султаны почитали людей, занимающихся
знаниями и изучающих закон. Но с этих отдаленных
времен много злоупотреблений вкралось в сословие
улемов. Самые ученые из них, если они соединяли благо-
честие и добродетели со знаниями, были возводимы в
достоинство муфти и в должности кази-аскеров ****,
астамбул-кадисси ***** и мулл ******; а низложение
шейх-уль-ислама совершалось чрезвычайно редко*******.
осталось ни одной монгольской черты, которые так резки в ордах
туркоманов, и киргизов, и турок, зашедших к нам с монголами.
Что многочисленная дворцовая прислуга, из которой потом выхо-
дили визири и паши, вся набиралась из детей христиан, об этом мы
находим свидетельство у многих писателей, между прочим у Abesci.
* Школы для янычар.
** Капитаны янычар.
*** Совет.
**** Великие судьи; их—два: один для Румелии, другой для
Анатолии.
***** Кадиев Стамбула.
****** Мулла имеет уже более духовное, нежели судейское зна-
чение.
******* Впрочем, все-таки несколько раз, .и некоторые газеты, не
напрасно полагают, что низложение нынешнего шейх-уль-ислама бы-
ло первым в этом роде.

Строгость его жизни и святость его характера заставляли
султанов слушать с покорностью, когда сей истолкова-
тель закона считал своим правом делать замечания.
Кази-аскеры сохраняли по десяти и даже по пятнадцати
лет свои должности, и когда их делали мазулами, то они
вместе с тем делались пенсионерами с 150 аспрами по-
жизненного пенсиона. Так же поступали и с главнейшими
кадиями, а те из них, которые оставляли свою долж-
ность, удалялись в медресе (школы при главных мече-
тях), где посвящали остаток дней своих наукам. Рос-
коши не было между улемами, все время их посвящено
было восстановлению справедливости, и отураки (пенсио-
неры, оставившие службу) составляли юридические
трактаты, из которых многие удостоились быть сохра-
ненными в хазине: все свое имущество они посвящали
богоугодным заведениям. Высочайший и великодушней-
ший падишах» и т. д.
«Когда кто-нибудь посвящал себя званию улема, та
учился в продолжение нескольких лет под надзором
ученого, испытывающего его призвание; потом он про-
ходил несколько испытаний, прежде нежели удостаивал-
ся звания мулазима*; но получившие это звание тотчас
же были вносимы в списки султанского рузнаме (отде-
ление казначейства, заведовавшего всеми должностями
с жалованьем). При таком образе действий в улемат
поступали только лица, достойные этого по знаниям и
безукоризненности поведения. Но с 1003 года (то есть
1592 года) **, когда шейх-уль-ислам Алла-еффенди и
кази-аскеры были низложены без всякой причины, этот
прекрасный порядок вещей потерпел изменение. Первые
сановники (то есть улемы), устрашенные гибелью своих
предшественников, весьма часто должны были унижать-
ся и льстить великим визирям и не были уже так силь-
ны, чтобы без изворотов говорить правду султанам. Но
Синан-эффенди никогда не был из числа этих рабских
душ, и хотя его строгость не раз вводила его в опалу,
но он никогда не торговался со своими обязанностями:
должность главы закона не допускает низкой лести.
* Мулазим — первая степень турецкого законничества — уле-
мата.
** То есть с царствования Магомета III, с которого начинается
быстрый упадок Турции.

Таким образом, великие муфти в настоящее время
не то, чем они были прежде, и кази-аскеры, благодаря
низостям, которых они не стыдятся делать, могут безна-
казанно продавать кадилики (должности кадиев), не ис-
пытывая прав кандидатов. В числе мулазимов видят
теперь простых киатибов*, воевод**, су-баши*** и дру-
гих лиц самого простого класса, которые за деньги, не
имея никаких знаний, достигают важного звания мудер-
риев**** и без всяких прав должности кадиев; а потом,
торгуя справедливостью, позорят целое сословие своим
личным поведением.
Прежде этих злоупотреблений, знание и мудрость
улемов давали силу закона их мнениям. Когда мудеррий
появлялся на улице, то все, перебивая дорогу друг у
друга, старались изъявить ему свое уважение. Простота
их одежды, их скромность вызывали эти знаки почтения;
все их дело сосредоточивалось в медресе.
Если бы возвратились к этим правилам, установили
различие между ученым и невеждою, если бы не взирали
более на происхождение при повышениях, что не сооб-
разно ни с достоинством, ни с назначением этого сосло-
вия, тогда успели бы возвратиться к строгости первобыт-
ных нравов и к прежнему блеску империи... Высочайший
и великодушнейший падишах» и т. д.
«Уже прежде 982 года деревни и земли были превра-
щены в поместья и розданы военным людям. С тех пор,
когда поместья эти перешли в другие руки, мужество
оказывается только в возмущениях, а границы остаются
незащищенными. Уз-Демир-Оглу-Осман паша, славный
своими подвигами против персов, первый начал разда-
вать тимары в три тысячи аспров другим людям, отли-
чавшимся испытанностью и храбростью. Это нарушение
правила, изменяемое целью, превратилось потом в зло-
употребление; и нарушение древнего обычая, по которому
тимары раздавались только детям военных, начинается с
этого времени. Люди из самого низкого класса и даже
райи стали получать поместья с тех пор, как сама Порта
располагает ими, нарушая тем дух прежних канунов и
* Писцов.
** Сельский старшина.
*** Унтер-офицер.
**** Первая степень улемата, дающая право на высшие долж-
ности.

сохраняя значительнейшие из этих поместьев для сераль-
ских должностей. Не обращая внимания на прежние пос-
тановления, визири превращают ныне военные поместья
в пасмаклики, в арпалики, в газы и удерживают их для
самих себя или раздают их под видом отуракликов* ли-
цам, которые имеют еще полную способность находиться
в действительной службе. Этот беспорядок, на который
мы в особенности указываем, должен обратить на себя
внимание, как главная причина упадка империи, потому
что войско, которое составляло силу государства, под-
рывается в своем корне и что государство принуждено
будет прибегнуть для своей защиты к отверженному
классу, который дает ему солдат, столько же ничтожных
во время войны, сколько опасных во время мира. Высо-
чайший и великодушнейший падишах» и т. д.
«Вот причина зла и средства искоренить его; впрочем,
пусть могущественный падишах с помощью всемогущего
успеет во .всех своих предприятиях и поступает как ему
заблагорассудится».
Мы с намерением привели почти весь этот документ,
потому что для внимательного читателя в этом докумен-
те яснее, нежели э целых томах европейских сочинений
о Турции, раскрывается внутренний состав турецкого го-
сударства, причины его быстрого распространения и столь
же быстрого упадка. Государство, которое все держится
на завоевании, в котором все имеет вид армии, готовой
сейчас же взяться за оружие и ринуться на неприятеля,
в котором есть только райи и воины и нет населения в
европейском смысле этого слова **, может держаться
только до тех пор, пока в этой армии или, лучше сказать,
в этой орде сохраняется строгая дисциплина, пока удач-
ные войны и завоевания не прерываются пока, словом,
первый напор вторжения еще продолжается. Но как
только этот напор отражен или остановился сам собою,
как только такое государство должно обратиться внутрь
самого себя! должно жить своими собственными средст-
вами, то тотчас же начинается период упадка, который
* Земель, отдаваемых в пенсион.
** По этому поводу мы просим наших читателей припомнить,
что говорили в первой статье о населении Турции. Одиннадцать
миллионов христиан, не признаваемых за граждан и воинов, а толь-
ко за стадо, и 800 000 властвующей турецкой орды не могут соста-
вить население крепкого и самостоятельного государства.

чем далее, тем идет быстрее. Для таких государств-орд
нет периода покоя и внутреннего благоденствия. Чингис-
ханова монархия существовала, пока расширялась.
Другая же весьма важная причина современного
упадка Турецкой империи, который, начавшись с Соли-
мана Великого, неудержимо продолжается до настоящего
времени, состоит в прекращении ужасного налога деть-
ми, который один только мог наполнять кадры огромной,
непропорциональной силам государства, турецкой армии.
По совершенному отсутствию всяких статистических
данных о населении турецкой империи в различные пе-
риоды ее существования мы не можем сказать утверди-
тельно, в какой степени уменьшилось число собственно
турецкой расы в Анатолии и Греции, но, судя по общему
закону азиатского населения и по тем затруднениям, ко-
торые встречает нынешнее правительство в платеже по-
датей и в наборе войска, мы нисколько не сомневаемся,
что прогрессия этого уменьшения должна быть велика.
Турецкая орда, забравшаяся в Анатолию в начале
XIII столетия, не могла быть значительною; она, веро-
ятно, походила на те орды, которые и теперь скитаются
на северных границах Персии. Кроме того, самый облик
турецких лиц доказывает нам, что татарской крови в
них осталось очень мало. Чем же до сих пор питала свои
силы эта выродившаяся орда, как не обращением в
мусульманство целых десятков тысяч детей христиан?
Такие подновления и наборы продолжались беспрерывно
со времени Османа до времени Махмуда II. Мы будем
иметь случай поговорить об этих ужасах, говоря о со-
ставе и наборе турецкого войска; а теперь скажем толь-
ко, что пусть читатель судит сам, каковы должны быть
христианские и гуманные чувства тех христианских поли-
тиков и писателей, которые думают возвратить Турцию
к прежнему ее величию, когда она, в полном смысле сло-
ва, питалась кровью христиан. Скажем яснее, что право
отнимать детей у христиан и обращать их в защитников
мусульманства есть, по нашему мнению, условие, sine
qna поп, того могущества и той силы Турецкой импе-
рии, о которой так заботятся англичане и французы.
Христианские же воины в рядах защитников исламизма
невозможны н>и; по» понятиям русских, ни по понятиям
болгар, сербов и греков — невозможны для православ-
ных, если и возможны для французов и англичан.

Третий важный вывод, который появляется сам собою
из приведенного нами документа, тот, что сословие уле-
мов, как ни кричат против него французские ренегаты и
английские политики, составляет тем не менее единст-
венное духовное и нравственное могущество Турции и
исламизма и что это могущество не может быть замене-
но духом западных преобразований без того,' чтобы Ту-
рецкая империя не сделалась трупом без души. Мы, как
христиане, не можем смотреть с любовью на это могу-
щественное сословие и, кроме того, не видим в нем ни-
каких задатков дальнейшего развития; но тем не менее
должны сознаться, что улемат составлял до сих пор
единственную силу Турции и что русские, обуздывая
оружием фанатические требования его членов, гораздо
менее причиняли существенного зла Турции, нежели за-
падные преобразователи, поселяя вражду и недоверие
между султаном и улемами и стараясь поставить смеш-
ное обезьянничество европейского образования на место
фантастического религиозного убеждения, составляюще-
го столько времени могущество Турции.
Теперь взглянем на внутренний состав этого могу-
щественного сословия и мы увидим возможные послед-
ствия борьбы между правительством, находящимся в
руках Франции и Англии, и улематом.
Так как в священных книгах магометан религиозный
и юридический элементы находятся в смешении и так
как у них нет особенной духовной иерархии, то понятно,
что истолкователи закона сделались у них в то же время
и духовными лицами и судьями. Этот двойственный ха-
рактер принадлежал сначала халифам, а потом, когда
халифы сделались обладателями обширного государства,
так же нераздельно перешел на улемов. Мы сказали
уже, что когда по завоевании Константинополя турки
наследовали от византийцев страсть к системе, всегда
заменяющую собою внутреннюю, действительную силу,—
которая может свободно высказывать свое содержание в
тысячах разнообразнейших, тотчас же творимых форм,—
то и сословие улемов, проникнутое более нежели какое-
нибудь другое духом византийской системы, построилось
в обширный и разветвленный институт, соединенный од-
ною основою изучением Корана и разделяющийся толь-
ко по способу приложения этих знаний. Таким образом,
улемат разделялся в три главные ветви; истолкователей

закона, судей и имамов, в тесном смысле этого слова,
как служителей мечети, посвятивших себя обрядовой сто-
роне магометанской религии. Два первых вида улемов,
имеющих гораздо более юридический и учебный харак-
тер, нежели характер духовных лиц, скоро овладели все-
ми прерогативами звания улемов и оставили на долю
имамов, служителей мечети, весьма немногое; так что
собственно духовное сословие в Турции находится весь-
ма не в блестящем состоянии, пользуется весьма неболь-
шими доходами и состоит из лиц, лишенных почти вся-
кого образования. Наука, богатство, власть, политичес-
кое влияние, народное уважение — все осталось на долю
ученым улемам, или улемам в собственном смысле этого
слова; потому что имамы только номинально считаются
в этом сословии, и турецкое духовенство находится в са-
мом униженном состоянии, часто принуждено жить ре-
меслами и пользуется весьма сомнительным уважением
со стороны народа.
Ученый улемат, или улемат в собственном смысле,
как мы сказали уже, разделяется на два класса: 1) слу-
жителей правосудия, известных под общим именем ка-
диев. К этому классу принадлежат кази-аскеры, муллы,
кадии, наибы, киатибы; 2) истолкователей закона—муф-
тиев. Верховным начальником обоих этих классов, равно
как и имамов, является шейх-уль-ислам, или великий
муфти.
Всякий правоверный мусульманин может поступать
в сословие улемов и может надеяться достичь даже до
звания кази-аскера и самого шейх-уль-ислама, если толь-
ко пройдет длинный курс учения и экзаменов. По выхо-
де из мектебе, низшего народного училища, находящего-
ся почти при всех мечетях и где учат только чтению
Корана на разные голоса*, человек, желающий достиг-
нуть звания улема, поступает в училище второго разря-
да — медресе. Медресе находятся только в городах, а в
больших городах, как, например, Андрианополь, Багдад,
Каир, их по нескольку. В Константинополе, по показа-
ниям некоторых, до трехсот медресе. В медресе или се-
минарии поступают мальчики от двенадцати до пятнад-
* Каждое выражение в Коране читается особенным голосом
й с особенным, принятым выражением, а потому Коран учить чи-
дать очень долго.

цати лет, и так как медресе находятся только при бога-
тых мечетях, то ученики и живут там в особенных зда-
ниях (тетимне) и носят название софт, студентов, людей,
сжигаемых жаждою знания. Софты воспитываются на
счет мечетей и получают содержание, хотя весьма бед-
ное. Каждый день им выдается порция хлеба и пилава
в том количестве, в котором она назначается обыкновен-
но для бедных; об остальном софты должны заботиться
сами и пробиваются кое-как, занимаясь перепиской ру-
кописи или помогая саимам чистить и выметать мечети.
После десяти или двенадцати лет такой жизни, пройдя
полный и довольно нелепый курс наук, софта может
надеяться получить звание мулазима, первую степень
улемата, в которой его утверждает сам шейх-уль-ислам.
Курс наук в медресе невольно переносит нас в са-
мые темные времена схоластицизма, напоминает ту бес-
плодную диалектику, в которой высказывалась старче-
ская, бессильная болтливость последних времен Рима
и Византии. Вот этот курс: грамматика, синтаксис, логи-
ка, метафизика, языкознание, знание тропов, знание сти-
ля, риторика, геометрия, астрономия, или, лучше сказать,
астрология. Целое собрание наук пустых и бесполезных,
всего, что выкинуто вон, как ни к чему не годное, евро-
пейским образованием, и — ничего живого, ничего имею-
щего какое-нибудь действительное содержание! Трудно
понять, на что стиль, тропы, метафизика и риторика че-
ловеку, не имеющему ни малейшего понятия о действи-
тельном мире, географии, статистике, естественных и
исторических науках. Изуродованный, средневековый
Аристотель, со своей неумолкающею, надоедчивою бол-
товнёю, с своими бесчисленными, хитро придуманными
формочками, из которых с величайшим тщанием выжа-
та малейшая доля содержания и малейшая капля здра-
вого смысла, властвует безраздельно в медресе; и две-
надцать лет учить такую дребедень! Заслуженное нака-
зание за разорение Византии, отдавшей туркам все
дряхлое и отжившее!
Всякий софта обладает бесчисленными цитатами, ко-
торыми он может засыпать вас, доказывая вам необхо-
димость намаза или омовения в известный час, и в то
же время не знает наверное, стоит ли Берлин в Азии или
в Америке. И заметьте, что в числе этих бесчисленных
наук нет ни источников турецкого законодательства, ни

истории его и даже ни слова о юриспруденции. Это пото-
му, что софта может еще не принадлежать к званию
улемов, а улемы, точно так же как жреческие касты
Египта и Индии, заботятся, чтобы знание, составляю-
щее их силу, оставалось исключительно в их руках.
Окончивший курс медресе получает по экзамену зва-
ние мулазима, в котором его, как мы сказали, утвержда-
ет шейх-уль-ислам. Мулазим может уже получить место
наиба и даже кади где-нибудь в провинции; но если он
не хочет на этом остановиться и честолюбие подмывает
его идти дальше, то он должен посвятить еще семь лет
изучению догмы юриспруденции и истолкованию законов.
Тогда только, после двадцати пяти и даже тридцати лет
приготовления, выдержавши торжественный экзамен, он
может получить звание мудеррия, вторую степень улема-
та, дипломы на которую утверждаются также шейх-уль-
исламом. Мудеррий имеет уже право на звание област-
ного муфти (истолкователя закона); но так как это зва-
ние дается пожизненно, и муфти теряют всякую надежду
на дальнейшее возвышение, то тот из мудерриев, которо-
му еще не надоел тридцатилетний курс учения и кото-
рого жажда знания и почестей влечет далее, не прини-
мает звания муфти, но остается в списках мудерриев.
Он должен пройти еще десять ступеней и выдержать де-
сять экзаменов, пока, наконец, получит звание моллы
макреджи.
Это звание дает ему уже право на все высшие санов-
ничества улемата; тогда только он может сделаться
муллою Стамбула, кази-аскером Румелии или Анато-
лии и даже самим шейх-уль-исламом, если угодно судь-
бе и султану.
Таким образом, человек, достигающий высших знаний
улемата, насквозь пропитывается духом чисто-турецкой
науки и мусульманской юриспруденции. Это — почти то
же, что мандарин первой степени в Китае, и понятно, что
христианам нечего ждать доброго от таких судей и зако-
нодателей. Султану— как бы ни были хороши его наме-
рения, или, лучше сказать, как бы ни хотел он повино-
ваться внушениям французских и английских советни-
ков — остается~только или лишать улемов права толко-
вать законы и судить в гражданских уголовных делах,
или покориться фатализму. Никакая европейская мера
не может проникнуть через эту тучу турецкой учености,

не изменившись совершенно и не потерявши совершенно
европейского характера.
Но возможно ли уничтожить улемат в Турции? Воз-
можно ли заменить его несколькими десятками выход-
цев из школ, устроенных в последнее время на образец
европейских и в которых нет ни .учителей, ни книг, ни
учеников? Над этими школами смеются сами турки, и по-
следний софта с презрением глядит на ученика такой
школы, который и в самом деле отличается полнейшим
невежеством и в турецком и в европейском смысле этого
слова. Для турка нужно изучение Корана, Сунны, бес-
численных толкований на Коран и Сунну, решений и мне-
ний прежних калифов и муфтиев, а не изучение фран-
цузской и английской грамматики. И так как турецкая
наука составляет коренную основу всей духовной жизни
мусульман, без которой Турция останется трупом без ду-
ши, то для преобразования турок на европейский лад
остается только одно средство: пусть английские и фран-
цузские выходцы примутся сами учить турок Корану или
лучше составят из самих себя сословие улемов. Если
были визири и паши из французских ренегатов, то поче-
му же не быть какому-нибудь французу и шейх-уль-исла-
мом? Тогда только дело пойдет на лад. Англичане и
французы в звании софт, мулазимов, мудерриев, мулл,
кази-аскеров и муфтиев одни могут только завершить
полную картину того забавного маскарада, который
представляет в настоящее врем'я Турция. Если наша
мысль покажется кому-нибудь забавною, то смеем уве-
рить его, что мы, нисколько не шутя, полагаем, что без
этой предлагаемой нами реформы европейское образо-
вание турок ни на шаг не подвинется далее. Коран не
вышел из ряда индийских вед, китайских кингов и араб-
ской зендавесты: в нем политические, гражданские и
религиозные элементы находятся в неразделимом сме-
шении, и пока турки будут поклонниками Корана, до
тех пор им невозможно выйти из очарованного круга
азиатской цивилизации; западные преобразования всегда
будут встречать в Коране неодолимую преграду для вся-
кого существенного, не маскарадного преобразования.
Преобразование Турции на европейский лад будет со
временем помещено в новой истории Западной Европы
в тот же разряд нелепых идей, в который в средних ве-
ках помещается искание философского камня и жизнен-

ного элексира. Впрочем, мы не такого мнения об образо-
вании западных политиков, чтобы думать, что они дей-
ствительно верят в возможность такого преобразования.
Нет, сначала эту штуку задумали французские антре-
пренеры, которые со времени Бонневаля, отправляясь из
Франции на все четыре стороны, сами еще не знают, чем
их сделает судьба: танцмейстером ли, кондитером ли, или
визирем Блистательной Порты; а только в настоящее
время неутолимая зависть к России могла заставить ан-
глийских лордов и французских правителей выдать за
серьезное дело этот смешной и нелепый фарс.
Теперь взглянем с другой стороны на сословие уле-
мов, на их значение не для Турции и мусульман, но
для христиан, имеющих несчастье жить под мусульман-
скими законами. Мы заметили уже, что все турецкие
судебные места, как гражданские, так и уголовные, на-
чиная от высших инстанций, где председательствуют
кази-аскеры Румелии и Анатолии, до самых последних
окружных судов (каза), наполняются исключительно
или самими улемами, или лицами, подчиненными уле-
мам, которые, не достигнув еще звания мулазима, остав-
ляют медресе. Да и не может быть иначе, потому что
так как все судопроизводство основано на Коране и
священных книгах мусульман, то в суды могут быть
допущены только лица, имеющие право толковать Коран
и прилагать его решение к частным случаям.
Вот краткий очерк всей системы судебных мест;
пусть читатель судит сам, может ли христианин найти
беспристрастный суд в таких местах, каковы бы ни были
хати-шерифы султана.
Кроме разделения на Румелию и Анатолию, Турция
в судебном отношении разделяется еще на двадцать че-
тыре мевлевьета, из которых каждый составляет вторую
инстанцию суда. Каждый мевлевьет, во главе которого
стоит мулла, заключает в своем ведомстве несколько
каз, составляющих первую инстанцию суда. Всякая каза
имеет: 1) судью (муллу или кади), который один решает
дело, сколько бы ни было при нем советников; 2) муфти,
обязанность которого состоит в том, что он дает по прось-
бе тяжущихся или по требованиям судьи свою фетву,
в которой объясняет закон, приложимый в данном слу-
чае, но сам его не прилагает. Он дает только эту фетву,
и то в самых коротких выражениях. Тяжущийся прино-

сит муфти краткую записочку в виде вопроса; и муфти,
взявши с него двадцать пара, пишет еще кратчайший
ответ, состоящий в одном или двух словах: да, нет, мо-
жет, не может и т. п., с прибавкой обычной фразы: Ал-
лах знает, что лучше, и с подписью: бедный Эмир такой-
то. С этой запиской, или фетвой, тяжущийся уже являет-
ся в суд, где судья произносит приговор. Нередко слу-
чается, что обе тяжущиеся стороны, излагая свое дело
перед судьей, предоставляют ему обе благоприятные для
них и, следовательно, противоречащие между собою фет-
вы; тогда судья решает дело по собственному своему ра-
зумению.
Второстепенные должности в казах, не имеющие пря-
мого влияния на решение дела, до простого киатиба,
писца, все занимаются лицами, также принадлежащи-
ми к улемату, если и не имеющими звания улемов.
В округах и деревнях судьею является наиб, который
с своим писцом, киатибом, решает ©се дела своего окру-
га. Муллы, кадии и наибы исправляют также должность
публичных нотариев и маклеров. Эти суды, или, лучше
сказать, эти судьи, решают точно так же и уголовные
дела и приговаривают к ссылке на галеры, к тюрьме, к
палочным ударам. Смертная казнь мусульманина может
быть назначена только султаном.
В этих же самых судах производятся все гражданские
процессы между райями и мусульманами, и эти же са-
мые судьи произносят все уголовные приговоры над хрис-
тианами! Что касается до гражданских процессов между
неверными, то туркам нет до этих процессов никакого
дела: «У христиан есть свои патриархи, у евреев свои
раввины, — могут себе судиться как им угодно».
Смешанные суды из христиан и мусульман сущест-
вуют только для иностранцев, и надо отдать справедли-
вость англичанам и французам, что они очень позаботи-
лись об устройстве своих собственных дел в Турции.
Такие смешанные суды, состоящие из ровного числа чле-
нов христианских и мусульманских и которыми, кроме
того, вертят как угодно драгоманы посольств, установ-
лены были с 1847 года в Адрианополе, Салонике, Смир-
не и других значительных городах Турции, а с 1850 года
и в Египте. В эти суды Порта назначает половину чле-
нов, не заботясь уже, чтобы они были улемы, и допус-
кает даже райев. Другая половина назначается посоль-

ствами, а драгоманы посольств заведуют судопроизвод-
ством.
Кроме этих судов, имеющих в своем ведомстве дела
торговые, есть еще тоже для иностранцев, но не для рай-
ев, смешанные полицейские суды для преступлений и
полицейских проступков иностранцев в Турции. Из этих
судов европейцы совершенно изгнали улемов. В них при-
сутствует половина членов, подданных Турции, и полови-
на иностранцев. Судопроизводство в этих местах совер-
шается на европейский лад. Здесь принимается присяга
от лиц всех вер; здесь свидетельства христиан, турок и
евреев имеют одинаковую силу; здесь не допускается ни
нравственное, ни физическое насилие подсудимым; здесь
не употребляются палочные удары, мало того: здесь при-
говоры не приводятся в исполнение без утверждения
консулов; словом, здесь очень хорошо, только не для рай-
ев; а бедный райя должен с покорностью ожидать реше-
ния своей участи от фанатического муллы, который видит
в гяуре не более как животное, на которое не следует
расточать «сокровища справедливости».
Впоследствии мы увидим, что англичане и французы,
устроивши свои дела в Турции как нельзя лучше,—как
не позволят им, конечно, устроить ни в одном европей-
ском государстве, — устроивши так, что не только поли-
цейские проступки, но даже уголовные преступления ан-
гличан и французов на турецкой земле остаются без-
наказанными, — посматривают весьма равнодушно из-за
своих привилегий на несчастную толпу райнев и начи-
нают вместе с турками убеждаться, что это и в самом
деле не более как стада животных, данные Магометом
в пользу правоверных мусульман и не верящих ни во
что выходцев Парижа и Лондона. Какая огромная безд-
на между положением, которое занимает в Турции и
даже в Афинах португальский еврей, и тем, которое за-
нимает в ней православный патриарх! Первого защища-
ют бесчисленные привилегии, поддерживаемые всеми
пушками английских кораблей и всею наглостью анг-
лийских политиков; свидетельство второго не имеет ни-
какой законной силы против свидетельства самого по-
следнего из мусульман. Нет, надобно сознаться, что
английская политика выросла вне всякого влияния хри-
стианства: может ли христианская нация защищать та-
кой страшный, противоестественный порядок вещей?

Мы будем иметь случай раскрыть вполне взгляд
англичан на греков, болгар и сербов и взгляд французов
на народы исповедывающие православную веру*; а те-
перь окончим изложение государственного организма
Турции.
Шейх-уль-ислам есть полновластный глава всей кор-
порации улемов и имамов. Он избирается и утверждает-
ся султаном, впрочем, не иначе как из лиц, имеющих
высшую ученую степень. Но может ли султан сменить
великого муфти? По турецкому убеждению, конечно,
нет; но в истории мы видим не мало примеров низвер-
жения и даже казни первого государственного сановни-
ка Турции не только самим султаном, но даже и возму-
тившимися янычарами.
В царствование Мустафы II в 1703 году янычары,
раздраженные постоянными потерями Турции, взбунто-
вались и, не довольствуясь головой великого визиря, кото-
рую султан велел им выбросить за окно, хотели низло-
жения тогдашнего шейх-уль-ислама Фейзуллах-эфенди,
заботившегося только об обогащении своих многочис-
ленных родственников. Бунтовщики поймали нескольких
константинопольских улемов, затащили их в свои оды и
задали им следующий вопрос: «Если мусульмане восста-
ют против имама, совершающего жестокости и употреб-
ляющего свою власть только для обогащения своего се-
мейства и себя самого, то заслуживают ли они название
бунтовщиков?» Нет, отвечали запуганные улемы. Воору-
жившись этой фетвой, янычары отправились к новому
султану, Ахмету III (которому они заставили Мустафу
уступить престол), и требовали выдачи Фейзуллаха.
«Что угодно вам, то угодно и мне», — отвечает султан,
и янычары, заковавши Фейзуллаха в цепи, с позором во-
дили его по улицам и потом отрезали ему голову.
Примеры низвержений шейх-уль-исламов султанами
довольно не редки, но примеры смены самих султанов
шейх-уль-исламами, действовавшими заодно с янычара-
ми, — еще чаще.
Великий муфти «е имеет прямого влияния на полити-
ку, внутреннее управление; истребование его фетв не
обязательно для султанов, но султанское повеление, со-
* См. речь парижского и страсбургского архиепископа, отправ-
ляющих французские войска в Турцию «на защиту истинной веры».

Держащее в себе какую-нибудь общую внутреннюю или
внешнюю меру — заключение мира, объявление войны,
важную перемену в государстве, какое-нибудь значи-
тельное предприятие, — если выйдет без фетвы, то будет
встречено как противное Корану. Вот почему самые мо-
гущественные, самые неограниченные султаны Турции,
если не надеялись на добровольное согласие великого
муфти, то тем не менее старались получить его фетву на-
силием или обманом. Так, Селим I (в 1512 году), отра-
вивший своего родного отца и отметивший в истории
свой необузданный характер, за который его выбрали
янычары, самыми кровавыми чертами, задумавший об-
щее истребление или обращение христиан, обратился
к великому муфти Джемали с таким двусмысленным во-
просом: «Какая заслуга более — покорить ли целый мир
или обращать народы в исламизм?» Муфти, который, по
счастью, был человек не злой, не подозревая намерений
жестокого султана, отвечал, что для Аллаха ничего не
может быть приятнее обращения неверных. Получивши
эту фетву, Селим тотчас же повелел обратить все церкви
в мечети, прекратить отправление христианского бого-
служения в Константинополе и предавать смерти всех
христиан, отказывающихся принять исламизм. Великий
визирь, человек также не злой, уведомил муфти, что на-
делала его фетва; но взять ее назад уже было нельзя.
Оба эти сановника могли только посоветовать патриарху
и всему константинопольскому духовенству вместе с ни-
ми молить Селима о пощаде. Селим умилостивился и
отнял только половину церквей, прибавив, что «Коран
не говорит, чтобы такие прекрасные здания должны так
долго быть оскверняемы идолопоклонством». Таким об-
разом, права, дарованные христианам Магометом II, бы-
ли уже нарушены Селимом I.
Что касается до формы фетвы, то иногда она бывает
очень проста и, заключаясь в лаконическом ответе на
предложенный вопрос, оканчивается, как и фетвы про-
винциальных муфтиев по гражданским делам, смирен-
ною подписью: «Аллах знает, что лучше. Бедный
эмир Н. Н.» Иногда фетвы заключают в себе какое-ни-
будь изречение из Корана или довольно напыщенную и
часто двусмысленную фразу, особливо если великий муф-
ти не уверен в благоприятном окончании дела. Так, на
вопрос Махмуда II: «Можно ли заменить беспрестанно

бунтовавших янычар новым войском, приученным к ев-
ропейской дисциплине», шейх-уль-ислам, призванный на
тайное совещание об этом предмете, удовольствовался
тем, что раскрыл Коран и прочел из него следующий
стих: «Война — игра, которую выигрывает тот, кто хит-
рее. Поражайте врага его собственным оружием», и по-
тому уже в отдельной фетве объявил, что «мусульмане
должны приобресть военные знания для поражения не-
верных». Эта фетва дала султану возможность найти
учителей для защитников ислама между христианами
Западной Европы.
Замечательна также по форме своей фетва шейх-уль-
ислама, выданная им .на общий поход против Али-Паши-
Янинского. Она начиналась следующими словами Кора-
на: «Наши сердца — замкнуты для твоего голоса. Горох
затыкает нам уши. Голос восстает между .нами и тобой:
следуй твоим правилам — мы последуем нашим». И так
как в Коране можно найти все что угодно, то потом из
сплетения его изречений следовал целый приговор воз-
мутившемуся сатрапу, оканчивающийся следующим воз-
званием: «Вот бедственное время для злого; мы поды-
мем на него неистовый вихрь в роковой день; люди бу-
дут падать, как пальмы, вырванные с корнем, потому что
фемудийцы убили верблюда Салхи (арабский пророк,
предшествовавший Магомету). Мы прокляли их на зем-
ле, и в день воскресения весь мир отвернется от них с
ужасом». И вследствие того, что фемудияне убили вер-
блюда Салхи, янинский тиран был объявлен ферманли,
отлученным от мусульманства и лишенным покровитель-
ства законов.
В этом отношении также замечательны фетвы, кото-
рыми шейх-уль-исламы разрешали султанам убийство
своих братьев или своих низверженных предшественни-
ков: «Если у вас два халифа, — говорит закон, — убейте
одного».
Но как ни странен, как ни дик для европейца и хри-
стианина азиатский характер корпорации улемов, одна-
ко нельзя не видеть, что в духовной жизни и во внут-
реннем управлении Турции улемы занимают еще более
существенное место, нежели то, которое занимали яны-
чары в войске. Янычары расширили пределы Турции в
трех частях света и даже в период упадка несколько раз
спасали ее от конечного падения, заставляя слабых сул*

танов, расслабленных гаремной жизнью, против волн
браться за оружие; а новые войска с европейской дис-
циплиной, по выражению самих турок, до сих пор пока-
зывали только свое умение бегать от неприятеля. Улемы
также не раз своею настойчивостью заставляли султа-
нов продолжать войну, когда они уже готовы были со-
гласиться на самый позорный мир, только чтобы их ос-
ставили в покое. Так, когда после перемирия, подпи-
санного Румянцевым (в 1771 году), начались переговоры,
то великий визирь Мухсли-Заде, стоявший лагерем
у Шумлы, «так обрадовался, — по выражению турецкого
историка, — что немедленно повесил свою саблю на
гвоздь забвения». И хотя во время этого перемирия на
конгрессе в Бухаресте русские дипломаты предложили
мир на таких условиях для Турции, между которыми бы-
ла почти совершенная уступка Крыма и покровительство
России православным подданным султана, но Мустафа III
готов был уже согласиться на этот мир, если бы кор-
порация улемов решительно не отказала ему в своей
фетве. Русские не уступили, и война, еще более несчаст-
ная для турок, началась снова. В это время Мустафа
умер, наследник его Абдул-Гамид, только на сорок вось-
мом году вышедший из ескисераля (где живут оттоман-
ские принцы) и умевший только стрелять из лука да вы-
рисовывать изречения Корана, готов был отдать поло-
вину своей империи, чтобы только его оставили в покое.
Но улемы отказались принять условия мира; и только
уже в 1774 году, после еще нескольких блестящих побед
наших войск, и когда Румянцев, окружив лагерь вели-
кого визиря, который все еще стоял у Шумлы, готовился
разгромить его окончательно, улемы увидели неизбеж-
ность мира на каких бы то ни было условиях. Когда по-
сланный из лагеря явился к султану, а потом к муфти
и описал ему все ужасное положение войска, то слезы
потекли из глаз шейх-уль-ислама — мрачный и молчали-
вый он написал свою фетву на Кайнарджский трактат.
«Абдул-Гамид, — говорит австрийский посланник Ту-
гут, — забыв все приличия и честь государя, с величай-
шею радостью утвердил эту фетву, которая, может быть,
дала смертельный удар Турции».
Мы думаем, что достаточно познакомили наших чи-
тателей с характером улемата, чтобы показать в настоя-
щем свете значение того важного современного происше-

ствия в Константинополе, последствия которого еще да-
леко не все появились на свет. Абдул-Меджид не мог
вытребовать у великого муфти фетвы на требования
англичан и французов и принужден был сменить его.
Новый, выбранный им, муфти был принят мусульманами
весьма неблагосклонно. А отнятие вакуфов в казну —
такая мера, все последствия которой трудно предвидеть;
любопытно бы знать, куда заведут Абдул-Меджида его
английские и французские друзья?
Шейх-уль-ислам занимает первое место в частном
совете султана (меджлисихас) и, конечно, один только
имеет там право голоса, так как великий визирь есть по
закону только безмолвный исполнитель воли султана.
Великий муфти получает одинаковое жалованье с ве-
ликим визирем (100 000 пиастров, около 6000 рублей се-
ребром в месяц), и великий визирь каждый год — 26-й
день рамазана делает ему торжественный визит пешком.
Теперь мы должны бы перейти к другим государст-
венным установлениям Турции, но если бы мы, позна-
комив читателя с корпорацией улемов, не сказали бы
еще несколько слов о дервишах, то дали бы только одно-
стороннее понятие о духовной жизни турок.
Глава VIII
Дервиши Турции
Сравнивая магометанство с двумя другими рели-
гиями Азии, браманизмом и буддизмом, мы видим, что
оно имеет на своей стороне преимущество над другими
религиозными заблуждениями потому, что, перенося ре-
лигиозные убеждения в сферу земной жизни, хотя и
признает достоинство созерцания, но тем не менее на-
значает первое место деятельности человека на земле.
Поклонники Будды и Брамы никогда не отличались
страстью к прозелитизму, который составляет основу
исторической деятельности мусульманского мира. Вто-
рая отличительная черта Корана та, что он большею
частью построен на чувстве, не углубляясь слишком в
предметы этих чувств, тогда как книги буддистов и веды
древней Индии все созданы бесконечным и бесплодным
углублением невежественного человека в бездонное мо-

ре природы. Вся догма Корана выражается в двух сло-
вах: «Нет бога, кроме бога, и Магомет пророк его». Да-
лее идут правила арабской морали и политики, а самая
обрядовая сторона исламизма имеет чисто практическое
направление: омовения, запрещение вина и свинины, об-
резание — все это имеет или практический смысл, или
смысл предания, в которые незачем углубляться, а на-
добно исполнять, как незыблемые положения Магомета.
В буддизме и еще более — в его прототипе, брамизме,
мы видим совершенно противное. Там мораль, политика,
обряды — вещи второстепенные, это только оболочка
мысли, мысли смутной, неопределенной, туманной, но,
тем не менее, затягивающей в себя ум азиатца с силою
бездонного болота, на которое попадает нога заблудив-
шегося путника. Коран влагает меч в руки мусульмани-
на и говорит ему: обращай неверных, твори намаз и
омовения, соблюдай мои предписания и не думай более
ни о чем: верь, что Аллах устроит все к лучшему и что
твоя судьба начертана заранее. Вот почему выражение
«Аллах знает, что лучше» сделалось девизом правовер-
ных улемов, который они употребляют, желая отделить
себя от шиитов и дервишизма. В браманизме же нет ни-
каких предписаний в строгом смысле этого слова или, по
крайней мере, нет таких предписаний, которые бы не
имели в себе таинственного смысла, связанного с общим
понятием индусов о системе мира. Углубление в это по-
нятие есть главное дело, соблюдение правил — второсте-
пенное: оно имеет силу абсолютных приказаний только
для непосвященных. Система учения, принятая брамина-
ми, была такова, что ученик, начиная с форм, обрядов,
предписаний, переходит потом к разрушению самых этих
форм, на месте которых появлялись новые, уже с боль-
шим философским смыслом; с ними поступали так же,
как с прежними, и, переходя таким образом от форм к
формам, разрушая их одни за другими, адепт брамизма
добирался, наконец, до той неопределенной туманной
премудрости, для которой эти формы, выразившиеся в
общественной жизни в кастах, служили только тысяча-
ми одежд, наброшенных одна на другую и скрывающих
таинственное содержание от глаз непосвященного. До-
стигнув этой бездны, где все и ничто вечно борются
между собою, блаженный брамин наслаждался тем, что,
забравшись куда-нибудь на скалу или в пещеру, ежеми-

нутно глубже и глубже тонул во мраке беспредельности.
Буддизм, этот прямой вывод брамизма, начал с того, на
чем остановился брамизм: разрушил все формы и углуб-
ление в ничтожество принял за основание.
Эта туманная философия, скорее нежели религия,
не имеющая в себе ничего живого, обняла и окаменила
всю Восточную Азию, но не осталась без влияния и на
Западную, и в особенности на Персию, которая в самой
глубокой древности всегда находилась в тесной духов-
ной связи с Индией. Политическая религия Магомета,
совершенно противоположная созерцательному направ-
лению Востока, придала на некоторое время жизнь и
блеск Западной Азии; но когда распространение мусуль-
манства остановилось, когда мечтательный дух азиатца
снова стал требовать пищи и не мог принять той здоро-
вой, утоляющей пищи, которую подавала ему христиан-
ская Европа, то, томясь в бездеятельности, он начал
мало-помалу проникаться двумя чуждыми направле-
ниями, налетавшими к нему с двух разных сторон — с
Запада и Востока, из книг греческих софистов и из уст
самоуглубленных поклонников Брамы и Будды. Персия,
по естественному порядку вещей, скорее и решительнее
прочих мусульманских земель подчинилась этому влия-
нию, которым, более даже нежели шиитской догмой, от-
личается мусульманство персов от мусульманства ту-
рок. Но оно проникло далее на Запад в Малую Азию,
Аравию и Египет и стало усиливаться по мере упадка
мусульманской воинственности, не дававшей времени
рассуждать поклонникам ислама. Здесь оно нашло себе
почву, несколько подготовленную уже арабским образо-
ванием, внесшим в мусульманство учение мудрецов и
софистов последних времен языческой Греции. Эта со-
зерцательная жизнь, создавшая и в Индии целые толпы
аскетиков, выразилась на мусульманском Западе почти
в той же форме — в форме многочисленных сект дерви-
шизма.
Слабые следы дервишизма проявляются уже при
первых наследниках Магомета. Халиф Али, положив-
ший начало персидскому шиитству, первый из мусуль-
ман подал пример образованию нищенствующей секты;
но мало-помалу индийские мудрствования начали про-
никать в эту секту, и так как эти мудрствования имеют
много оттенков, хотя все стремятся к индийскому пан-

теизму, то они и послужили к образованию множества
самых разнообразных и самых уродливых сект. Некото-
рые из этих сект до такой степени удалились от учения
Корана, что даже трудно понять, почему последователи
их причисляются к мусульманам. Они стали смотреть
на Коран с браминской точки зрения, как на аллегорию,
и начали влагать в формы этой аллегории самые отвле-
ченные и самые неопределенные умствования брама-
низма.
Они разрушили и осмеяли немногие обряды магоме-
товой религии, видя в них только ловушки для людей
несмыслящих; но в то же самое время, по странному
противоречию, пример которого мы видим и в англий-
ских сектах, отвергнув необходимость намаза, соблюде-
ния чистоты, путешествий в Мекку, приняли самые
странные, нелепые и дикие обряды, формы которых они
также взяли из Индии. Так, например, дервиши мевле-
виты, целые толпы которых можно видеть в Пере и об-
разчики которых сопровождают армию Омара-Паши,
отличаются тем от других дервишей, что несколько ча-
сов сряду вертятся на одном месте с распростертыми
руками, с закрытыми глазами, наклонивши голову на
одну, сторону, под звуки тихой и медленной музыки. Ску-
тарские завыватели, напротив, взяв раскаленное железо
в зубы, качаются из стороны в сторону с такой усили-
вающейся быстротою, которая, наконец, доходит до пол-
нейшего исступления: пот льется с них градом, изо рта
клубится пена, и они, наконец, падают на землю. Кре-
стоносцы, в бытность свою в Азии, были поражены осо-
бенною сектою дервишей, название которых они неудач-
но перевели названием assassin — убийца, заимствуя это
название от слова гашиш, наевшись которого эта секта
предавалась не убийству, а только безумному экстазу:
этого экстаза многие секты добиваются и ныне опиумом,
другие — другими средствами. Каждая из этих сект вы-
бирает себе какое-нибудь особенное правило, соблюде-
ние которого отличает ее от других. Так, некоторые сек-
ты отличаются сожалением к животным и в особенно-
сти берут под свое покровительство собак, которых тур-
ки терпеть не могут. Сантоны ходят всегда полуобна-
женные и никогда не улыбаются. Впрочем, это какие-то
эпикурейцы, которые постоянно твердят, что «сегодня —
наше, а завтра—неизвестно чье, и потому-де должно на-

слаждаться жизнью» и с стоическою важностью позво-
ляют себе всевозможные неистовства. Бекташи, к секте
которых принадлежала большая часть янычар, также
представляли самое уродливое смешение аскетизма и
пороков. Большая часть этих сект имеет свои главные
притоны в разных местах Турецкой империи и в Индии,
но члены их таскаются повсюду и везде находят себе
у суеверного народа не только пищу и приют, «о и пра-
во делать безнаказанно такие вещи, за которые каждый
правоверный мусульманин поплатился бы головой.
Общего во всех этих сектах, что соединяет и факи-
ров Турции с факирами Индии, только то, что самосозер-
цание и углубление в свои мистические бредни и экстаз
они ставят выше самого строгого соблюдения Корана и
думают, что истинный дервиш не нуждается уже более
в этом соблюдении и что дервиш, достигший высшей сте-
пени экстаза, может пророчествовать и приказывать так
же, как приказывал Магомет. Вот почему все эти секты
безусловно повинуются своим шейхам (старшинам) и
исполняют все, что бы он им ни приказал, ставя его сло-
ва, внушенные самосозерцательным экстазом, выше сло-
ва Магомета. Учение многих из этих сект проникнуто
явным безбожием и глубочайшим материализмом, кото-
рые они облекают в формы глубоких мудрствований,
выражаемых заманчивыми для азиатца красками вос-
точной поэзии. Поэзия лучших персидских поэтов, кото-
рые все почти принадлежат к сектам дервишей, запечат-
лена духом индийского пантеизма, облеченного в формы
мусульманского энтузиазма. Саадий, Хафиз — были дер-
вишами; глава дервишей сефидов, завладев в 1501 году
троном Персии, положил основание известной династии
сефидов.
Но если дервишизм и не усилился так в Турции, как
в Персии, то, тем не менее, находится в глубоком ува-
жении у суеверных мусульман всех стран и у индусов.
Улемы и правоверные мусульмане, придерживающиеся
Корана и Сунны во всей строгости, не напрасно видят в
дервишах зародыши будущей и безвозвратной гибели
мусульманства, одолеваемого индийским пантеизмом и
материализмом. Улемы давно уже борются с дервиша-
ми, но последние имеют слишком сильную опору в суе-
верном народе, чтобы султан и улемы, если бы они даже
и были в согласии между собою, могли разрушить одним

ударом многочисленные секты дервишей, которых иные
насчитывают до тридцати шести.
Султан Махмуд II, уничтожая янычар, принужден
был уничтожить и секту бекташей, связанных с яныча-
рами единством посвящения, потому что глава этой сек-
ты Хаджи-Бекташ положил основание и войску янычар.
Но коснуться других сект Махмуд не смел; а может
быть, и не хотел, потому что всякий турок, до какой сте-
пени ни была слаба вера его в учение Корана, продол-
жает сохранять невольный страх и уважение к дерви-
шам. Так, даже сам ужасный Али-Паша-Янинский, от-
крыто издевавшийся над Магометом, не веривший ни в
честь, ни в совесть, ни в добродетель, не сносивший ни
малейшей преграды своей свирепости, — робел и сму-
щался перед дерзким дервишем, который, ворвавшись
в логовище янинского тигра, осыпал его упреками и про-
клятиями. Расскажем эту сцену, чтобы характеризовать
отношение турок к дервишам.
Злодейство и разврат Али-Паши достигли высшей
степени и повергли в ужас даже жителей Янины, при-
выкших ко всевозможным ужасам; а на пашу нашли
грустные минуты, в которые он впадал всегда после
страшных неистовств, страдая от сознания, что целые
реки крови не могут утолить его жажды,и самые не-
слыханные, самые хитро придуманные тиранства не мо-
гут насытить его сердца, требовавшего чего-то невоз-
можно чудовищного. В эти минуты Али оставался один,
валялся на коврах, ревел, как дикий зверь, рвал на себе
волосы и плакал от ненасытной злобы: никто не смел
подходить к нему, не исключая даже и его любимых
жен. Но один дервиш, живший где-то невдалеке от Яни-
ны в пещере и уважаемый всеми окрестными жителями,
полуобнаженный, грязный и босой вошел в город и от-
правился прямо ко дворцу Али-Паши. Стража почти-
тельно расступилась, все двери раскрылись перед дер-
вишем, и тиран, завидев его, вскочил и почтительно по-
шел к нему навстречу. Али, не дрожавший ни перед чем,
задрожал и, пораженный спокойствием и суровостью
дервиша, не мог произнести ни слова на все страшные
упреки, которыми осыпал его Шейх-Юсуф — так звали
дервиша.
«В этой комнате, — говорил Юсуф, — нет ни одной
мебели, нет ни одного ковра, которые бы не были оро-

шены слезами несчастных. Диван, на который ты при-
глашаешь меня садиться, залит кровью; с ковров ды-
мится кровь твоих собственных братьев, убитых твоею
матерью, когда они еще были детьми *. Эти сабли, вися-
щие у тебя на стенах, притупились на черепах людей;
я вижу отсюда могилу твоей добродетельной жены
Эмины, которую ты убил**. Там за озером я вижу скалу,
с которой ты велел сбросить семнадцать матерей се-
мейств, и эти волны каждый день поглощают бесчис-
ленные жертвы твоей безумной злобы. Дочь Ваала, твоя
преступная сестра, ободряет тебя на преступления: она
сорвала покрывала с магометанок Кардики и своими
собственными руками разрывала недра этих женщин,
чтобы вытащить оттуда и умертвить детей ***. Несчаст-
ный, слушай! В городе, за городом, в ущельях гор —
все говорит о твоих злодействах; ты не можешь сделать
шагу без того, чтобы не наступить на могилу существа,
разрушенного тобою. Ты живешь окруженный пыш-
ностью, блеском, развратом — и забыл, что придет твой
час!»
Паша дрожал всем телом и молил только Юсуфа,
чтобы он не поразил его своим проклятием. Дервиш по-
смотрел на него с презрением, вышел из его жилища,
отряхнул прах от ног своих и снова поселился в своей
пещере.
До чего доходит смелость дервишей в Турции, это
трудно себе представить, и Махмуд II не раз должен
был выносить самые горькие упреки. Так, когда Махмуд
уничтожил янычар и секту дервишей бекташей, то один
из дервишей, известный в народе под именем шейх-сач-
* Мать Али-Паши завещала ему и его сестре Хайнице истребить
всех детей от других жен и всех, кто когда-нибудь оскорблял ее.
Али и сестра его исполнили приказание матери и выжгли целые
села и округи христиан и мусульман. Смертельная ненависть между
детьми одного отца и различных матерей — одно из самых обыкно-
венных явлений в турецком семействе. Дети, воспитываясь в гаре-
мах, пропитываются той ненавистью, которую питают друг к другу
несчастные невольницы.
** Любимая жена Али-Паши, в которую он выстрелил -в при-
падке гнева, когда она умоляла его за Сульотов.
*** Хайница—сестра Али-Паши; он обыкновенно отдавал ей
всех взятых в грабежах женщин, и она производила над ними не-
слыханные тиранства, которых мы не хотим здесь приводить, боясь
оскорбить чувства наших читателей.

лу (косматый) и которого суеверный народ очень ува-
жал, остановил султана .на мосту, схватил за узду его
лошадь и сказал ему с гневом: «Гяур-падишах! Ты от-
ветишь перед Аллахом за твое злочестие. Ты разру-
шаешь учреждение твоих братьев, подкапываешь исла-
мизм и привлекаешь месть пророка на себя и на нас».
Султан, желавший как-нибудь замять эту сцену, ве-
лел своим приближенным стащить с дороги «этого бе-
зумца». «Безумца! — возразил с негодованием дер-
виш.—Нет, не я, а ты и твои советники потеряли рассу-
док. Мусульмане, придите и внимайте моим словам: они
мне внушены самим Аллахом, который мне повелел ска-
зать истину и обещал за это награду».
Дервиш был схвачен и казнен; но слова его произ-
вели глубокое впечатление на султана, и он не осмелил-
ся коснуться других сект дервишей; а в народе разнес-
лась молва, что на могиле шейх-сачлу целую ночь горел
какой-то необыкновенный свет.
В последнее время, несмотря на все преобразования,
дерзость дервишей не унялась и сцены, подобные тем,
которые мы расскажем сейчас, повторяются весьма
часто.
Недавно какой-то бухарский дервиш явился на ауди-
енцию к Решид-Паше и, при полном собрании Порты,
осыпал его бранью и угрозами, называя собакою, невер-
ным, изменником и призывая на него молнию неба и
кинжал всякого истинного мусульманина. На улице со-
биралась толпа, — и Решид-Паша должен был доволь-
ствоваться тем, что велел своей прислуге потихоньку вы-
вести за двери дервиша, <как человека,~потерявшего рас-
судок.
Вот элементы, из которых складывается духовная
жизнь Турции, — элементы, в которых нет и признака
ничего европейского, в которых добро и зло в своих
крайних проявлениях живут в совершенно азиатском,
уродливом, чудовищном смешении. Из каких же мате-
риалов думают французы и англичане создать образо-
ванную по-европейски мусульманскую нацию? Янычары,
улемы, дервиши, конечно,—зло в глазах европейца; но вся
сила Турции лежит только в этих учреждениях. Уни-
чтожьте их — и что же останется Турции? Народа, в ев-
ропейском смысле этого слова, истории, религии, отече-
ства Турция не имеет. Нет! Без христианства истинное,

Светлое, живое образование невозможно: это — корень
всякого света и всякого развития, и где нет его, там ни-
чего не могут сделать ни воля султана, ни старание пол-
дюжины офранцузившихся турок, ни корыстные заботы
французских ренегатов и английских политиков. Надоб-
но дожить до той пустоты и до того безверия, до кото-
рого дожили многие французы, чтобы видеть возмож-
ность сделать из Турции образованную европейскую
державу. Турки сами сознают эту невозможность. Один
из корреспондентов «Journal des Debats», которого уже
никак нельзя подозревать в беспристрастии к Турции,
сам говорит, что турки кидаются в нынешнюю войну с
Россией с той уверенностью, что эта война избавит их от
всех европейских нововведений и нововводителей, и ду-
мают, что, каков бы ни был исход нынешней войны, все-
таки их положение не будет хуже того, в которое поста-
вила их дружба западных кабинетов.
Чего же хотят англичане и французы? В искренность
их убеждения в возможности преобразовать Турцию мы
не верим. Такое убеждение могло бы образоваться в лю-
дях, совершенно .незнакомых с Востоком, мусульманст-
вом и Турциею, чего .никак нельзя предполагать в анг-
лийских политиках, так ловко уже более столетия веду-
щих дела свои на Востоке. Чего же хотят англичане и
французы, или, лучше сказать, одни англичане, потому
что французы едва ли знают сами, чего им надобно?
Этот вопрос мы постараемся решить, излагая в послед-
ней главе положение англичан и английской торговли в
Турции; а теперь докончим перечисление государствен-
ных установлений Оттоманской империи.
Глава IX
Общий характер турецкой администрации.— Великий
визирь; его значение, прежнее и нынешнее.—
Замечательнейшие визири в истории Турции
Турецкая администрация, до последних ее преобра-
зований, которые, впрочем, касаются более названий,
нежели сущности вещей, сохраняла на себе завоеватель-
ный характер. Все управление провинциями имело своею
целью содержание турецкого войска, или, лучше, всей

typeuKoft орды, расположившейся лагерем в прекрас-
ных странах, Греции и Анатолии. Турки соединили под
одну власть земли, состоявшие прежде из множества
отдельных и почти независимых государств, из которых
некоторые уже были покорены арабами, а другие на-
ходились в самой слабой зависимости от Византии.
Дробность этих земель, их постоянная борьба между со-
бою, испорченность их правителей дали возможность
юной и сильной орде турок покорить их одну за другой,
пока, наконец, дошла очередь и до самой Византии. При
этом постепенном покорении турецкие султаны разме-
щали по покоренным землям своих пашей и небольшие
толпы турок, достаточные для того, чтобы держать в по-
корности эти полумертвые члены разложившейся Ви-
зантийской империи и Арабского халифата. Турки оста-
вили прежнее деление областей, обративши их в беглер-
бейства, пашалыки, займеты и тимары и разделивши на
санджаки, или знамена. Одно уже разделение на санд-
жаки, или знамена, показывает нам наглядным образом,
что турки, переменив кочевую жизнь на оседлую, стада
животных, которые играли еще такую важную роль в их
жизни при Османе и первых его наследниках, на стада
людей и пастушеский посох — на оружие, удержали то
же внутреннее военное устройство среднеазиатской ор-
ды, которое мы видим в настоящее время у монголов,
разделяющихся также на знамена (аймаки) и на
крылья: левое и правое.
Сначала, при трех первых султанах, это деление на
знамена, ливы или санджаки, главы которых назывались
мир-ливами или санджак-беями, сохраняло полный воин-
ственный характер. Все эти санджак-беи собирались под
знамена двух беглер-беев, имевших право на три лоша-
диных хвоста. Этих беглер-беев вначале было только
два: один для Румелии, другой для Анатолии, и они со-
вокупляли свои силы под знамена великого визиря. Впо-
следствии эти два больших беглер-бейства были разде-
лены на несколько пашалыков или визирств, начальники
которых получили по три лошадиных хвоста. Это разде-
ление существовало до 1834 года, когда султан Махмуд
разделил всю свою империю, сохраняя, впрочем, впол-
не прежний военный характер этого деления на 28 про-
винций, называемых эйялетами, на 31 санджак и 54 вое-
водства. В настоящее время Турция разделяется на

36 эйялетов, из которых каждый подразделяется на ли-
вы или санджаки. Эйялетами управляют, как и преж-
ними пашалыками, на тех же самых основаниях (то есть
на основании канун-наме Солимана II) паши под раз-
личными наименованиями. Каждый санджак управ-
ляется каймакамом, который зависит от правителя про-
винций и играет ту же роль в своем санджаке, какую па-
ша в своем эйялете.
Так как все новые перемены еще не принялись в
Турции и, несмотря на эти перемены, прежнее военное
управление все-таки продолжает существовать, то мы
в следующей главе, знакомя наших читателей с устрой-
ством войска, познакомим вместе и с прежним и нынеш-
ним управлением пошалыков и санджаков; а теперь
скажем только, что нынешний правитель эйялета (ва-
ли) гораздо неограниченнее беглер-бея или беглера,
прошедшего столетия. В его руках совокупляется как
военное, так и гражданское начальство. Мы не знаем,
какое значение имеет теперешний совет, меджилиси-ке-
бир окружающий правителя и состоящий из президента
и двух секретарей, назначаемых Портою, дефтердара,
или собирателя податей, коджа-баши, или старшин; но
знаем, что в цветущее время займов и тимариотов, этих
феодальных владетелей Турции, составлявших лучшую
часть, турецкой кавалерии, совет паши имел весьма
сильное влияние на ограничение его власти. Теперешняя
администрация Турции представляет такой хаос, что мы
решительно не знаем, до какой степени эти займы и ти-
мариоты уничтожены и чем собственно заменены они; но
знаем только то, что после уничтожения их турецкая
кавалерия сделалась самою худшею частью турецкого
войска.
Вся администрация совокупляется в руках великого
визиря, звание которого учреждено вторым султаном
Турции, давшим эту власть своему брату, и дошло до
самых последних времен без всяких перемен. Только в
настоящее время, когда великий визирь сделался пред-
ставителем политики иностранных держав, он к своему
восточному характеру присоединил характер, какой
первый министр имеет в Британии. Но и теперь, как и
в то время, великий визирь представляет султана везде
и повсюду, управляет внутреннею и внешнею политикой,
назначает командиров войск, правителей провинций и

все чиновные лица подчинены его неограниченной власти,
исключая тех, которые зависят от корпорации улемов.
Три лошадиных хвоста и печать Оттоманской империи,
на которой изображен шифр царствующего падишаха,
составляют эмблемы власти великого визиря. Прежний
визирь не должен был ни днем, ни ночью покидать этой
печати и носил ее на шее, на золотой цепи, до тех пор
пока султан не присылал ему повеления удалиться в
ссылку, или роковой петли. Редкий визирь умирал своей
смертью, еще реже в отставке: большая часть из них
погибла насильственной смертью. Власть его была не-
ограниченна над подчиненными лицами; но часто он дол-
жен был деньгами и ласкательствами снискивать себе
милость какого-нибудь евнуха, завладевшего милостью
султана. Великие визири, имевшие достаточно ловкости
и смелости, чтобы войти в союз с шейх-уль-исламами и
начальниками янычар, управляли Турциею неограничен-
но. Но жизнь их всегда находилась в опасности, и одно
неосторожное слово, произнесенное с самым лучшим на-
мерением, могло погубить их.
Селим I, покоривши Египет и оставив, однако ж,
управление его мамелюкам, возвращался с.триумфом
домой. Султан ехал возле своего визиря и, достигнув
границы Идумеи, сказал ему:
— Бот Египет уже за нами, а завтра мы будем в
Газе?
— Увы! — отвечал визирь, делая намек на мамелю
ков, которым Селим вверил важные места на берегах
Нила,-—каковы-то будут плоды стольких трудов и ста-
раний! Половина твоей армии погибла в битвах или в
раскаленных песках,—а Египтом управляют изменники?
Султан в ту же минуту велел отрубить голову визирю
и бросить его тело без погребения среди пустыни. Слова
визиря впоследствии оправдались, потому что мамелю-
ки при первом удобном случае взялись за оружие.
Теперь великие визири Турции подают в отставку и
снова вступают в должности, смотря по влиянию, ока-
зываемому в данное время той или другой европейскою
державою. Нет спора, что этот порядок вещей, более
чем прежний, похож на западный; но выиграла ли* от
этого Турция — это еще другой вопрос. Великий визирь,
занимающий эту должность не по воле султана, но по
воле лондонского кабинета и отказывающийся от своего

места, как только политический ветер переменяется, не
большая -находка для Турции. Этот способ управлять
независимыми державами, навязывая их государям
своих собственных прозелитов, открыт и испробован
Англией в Индии на множестве независимых властите-
лей, променявших скоро после такого нововведения свой
дворец на тюрьму или изгнание. Политика, бесспорно,
весьма остроумная: покоривши народ, надо держать его
в руках, да и покорить его нелегко, а завладеть особою
султана или раджи, окружив его своими советниками и
своею гвардиею, гораздо легче.
Впрочем, если бы кто по опасному и шаткому поло-
жению прежних великих визирей Турции заключил, что
лица, занимавшие это место, не могли сохранять нрав-
ственного достоинства, то бы очень ошибся и показал
бы, что он не знаком с характером азиатцев. Напротив,
старая Турция может с гордостью указать «а целый ряд
замечательных людей, занимавших место великого ви-
зиря и оказавших в этом звании истинные заслуги От-
томанской империи. Прекрасных главнокомандующих,
глубоких политиков, людей, спокойно жертвовавших
жизнью пользам султана и империи, и даже, наконец,
людей, не раз отстаивавших беззащитных райев от фа-
натизма улемов и свирепых прихотей детей гарема,—
мы часто встречаем в ряду великих визирей Турции.
Турецкие летописи насчитывают более двухсот вели-
ких визирей. Большая половина их погибла от руки
палача; но тем не менее Турция может похвалиться в
четырехсотлетнее свое существование семью или
восемью великими визирями, которые бы, при других
началах, составили славу и благоденствие всякого госу-
дарства. Такие люди, как Ибрагим при Солимане Вели-
колепном, как четыре первых Кеприлу и Рагиб-Магомет-
паша, редко появляются «а страницах истории. Эти
люди делали великие и полезные для Турции дела, оста-
ваясь верными турецкому и вообще азиатскому харак-
теру,— характеру, не лишенному силы, хотя не подхо-
дящему ни под какую систему, и более зависящему от
случая, от природы, вызывающей пышные и редкие
растения посреди дикой глуши и поражающей бессилием
растения теплицы, нежели от постоянной, верно направ-
ленной методы общественного образования. Если мы
сравним Ибрагима, Кеприлу Жестокого и Кеприлу По-

литики или Рагиба-пашу с теперешними турецкими ми-
нистрами на европейский лад, то сравнение, приведенное
нами выше, выкажется еще ярче; это—растения сильной
природы Востока, одаряющей свои создания самыми яр-
кими красками, самыми сильными ядами, «о зато и са-
мыми сильными целебными свойствами,— и как бледны,
бесцветны и слабосильны перед ними образчики тех же
самых растений, перенесенные в душную для них евро-
пейскую теплицу! Им неловко, им тесно, этим жалким
образчикам платанов и пальм, с подвязанными и уре-
занными листьями, с замазанными трещинами в коре,
склонившимися на подставки, — посреди крепких дубов,
широколиственных кленов, кудрявых веселых берез, ве-
личественно-грустных сосен, выросших в своей простой,
строгой красоте на родной почве и под родным небом.
•Но мы надеемся, что несколько отрывков из истории
турецких визирей лучше ознакомят наших читателей с
слабыми и сильными сторонами азиатского характера,
нежели все сравнения. Мы не хотим хвалить старого по-
рядка вещей в Турции; он не годится уже более в Ев-
ропе, он не может быть терпим в христианском мире;
но мы только сравним его с тем положением, в которое
ввергнули Турцию новейшие преобразования, и думаем,
что если бы в настоящее время явилось в Турции лицо,
подобное Кеприлу Жестокому или Рагибу-паше, то оно
одно могло бы спасти в-Турции, что еще может быть
в ней спасено; а главное — избавило бы ее от наслед-
ников знаменитого ренегата Бониваля, проложившего до-
рогу в Турцию своим одноземцам и хвалившегося тем,
что он изменил разом пяти государствам и двум рели-
гиям.
Мы не пишем здесь истории великих визирей Турции,
которая, впрочем, более чем история султанов, могла бы
познакомить нас с причинами величия и падения турец-
кой державы; но хотим только передать нашим читате-
лям несколько черт из этой истории, желая, сколько воз-
можно, уяснить, что составляет слабость и силу азиат-
ского и в особенности турецкого управления.
При таком султане, каким был Солиман Великолеп-
ный, царствование которого составляет высшую точку
величия Турции, великий визирь не мог иметь большого
значения. Тем не менее Ибрагим-паша, грек по рожде-
нию, обращенный в магометанство в детстве, невольно

обращает на себя внимание историка. Личность Ибраги-
ма привлекает к себе и тою чудесной красотой физионо-
мии, которая так много значит на Востоке, и той необык-
новенною геройскою храбростью, которою отличался он
в многочисленных битвах, и, наконец, редкими способ-
ностями в управлении. Ибрагим, впрочем, несмотря на
свой магометанизм, все-таки сохраняет несколько евро-
пейских оттенков: любовь к изящным искусствам, пони-
мание прекрасного и безграничное, ни перед чем не
останавливающееся честолюбие. Он внушил султану,
обладающему восприимчивостью и пышною восточною
натурою, любовь к великим произведениям классического
мира. Он, конечно, любовался с султаном пирамидами
неприятельских городов, гордился тем, что сто тысяч
христиан, приведенных из Венгрии в Константинополь,
были обращены в рабство и распроданы на азиатских
базарах, но он также вывез из королевского дворца в
Буде медные статуи Аполлона, Геркулеса, Дианы и, на-
рушая прямое положение Корана, запрещающего изо-
бражать каким бы то ни было образом существа, ода-
ренные жизнью (животных и людей), поставил эти ста-
туи на том самом гипподроме, который Константин и
Феодосии украшали изображениями языческих богов и
богинь. Турки роптали за нарушение Корана, но грозное
имя Ибрагима — одно, без часовых — защищало постав-
ленные им статуи. Один современный турецкий поэт со-
чинил по этому случаю сатирические стихи, в которых
говорил, что «первый Ибрагим (Авраам) разрушал идо-
лов, а второй ставит их на публичных площадях». Не-
смотря на то что имя падишаха не было произнесено в
этой сатире, несчастный поэт был провезен на осле по
всем улицам Константинополя, а потом удавлен.
Но вторая страсть Ибрагима — безграничное, ни пе-
редаем не останавливающееся честолюбие — не давала
спокойно уснуть остаревшему Солиману. Ибрагиму ма-
ло было звания великого визиря и зятя султана, его
стали подозревать в других планах. Солиман, управляе-
мый Роксоланою, видам которой противился Ибрагим,
ставший на стороне Мустафы, старшего Солиманова сына,
обожаемого войском и народом, не мог уснуть покойно,
волнуемый подозрениями — привидениями гаремной
жизни. Ибрагим, схваченный внезапно, был удавлен в
своей постели. Узнав, что Ибрагима уже нет на свете,

турки бросились на статуи, привезенные им из Буды, и
разбили их вдребезги. Турецкий визирь не оставляет по
себе наследников, ни партий, которых бы можно было
бояться: веревка немого прекращает не только дни ве-
ликого визиря, но и все его влияние, зависящее только
единственно от его личного характера. Вот почему лич-
ность, не существующая на Востоке, если и появится
где-нибудь, то появится в громадных размерах.
Но смерть Ибрагима не успокоила души Солимана,
волнуемой гаремными интригами. Роксолана, заместив-
шая место Ибрагима своим зятем и своим созданием,
Рустемом-пашою, не переставала вести интриги против
сыновей султана от других жен, интриги обыкновенные
в гаремной жизни. Наконец, эти подозрения возросли
до такой степени, что Солиман, находившийся тогда в
походе против Персии, вызвал к себе своего старшего
.сына от другой жены, Мустафу, который правил одной
из провинций Малой Азии. Мустафа прибыл немедленно
на зов отца, и солдаты встретили его громкими воскли-
цаниями.
— (Слышите ли Вы эти крики? — сказал Рустем па-
дишаху.
— Да, я не сомневаюсь более: это заговор! — отве-
чал Солиман.
Мустафа, на дорогом курдистанском коне, окружен-
ный визирями и янычарами, приблизился к султанской
палатке, сошел с коня и вошел в жилище отца. Немые
немедленно бросились на него с петлею.
— Отец! Отец!—кричал несчастный Мустафа, бо-
рясь с убийцами. Солиман, скрывавшийся за занавесою,
слышал эти крики, но не шевельнулся, и Мустафа погиб.
Узнавши об этом, несчастная мать, находившаяся в ла-
гере Солимана, пронзила себя кинжалом. В лагере на-
чалось возмущение, солдаты требовали головы Рустема-
паши, но Солиман удовольствовался тем, что сослал его
в ссылку.
Роксолана, или Хуррем-султан, как называют ее в
турецких летописях, не могла еще успокоиться: у Му-
стафы был двенадцатилетний сын Ибрагим, живший в
Бруссе, и Солиман произнес смертный приговор своему
внуку. Евнух, которому было поручено исполнить этот
приговор, вырвавши Ибрагима хитростью из рук мате-

ри, отвел его в уединенное место и, показывая роковую
петлю, объявил, что султан хочет его смерти.
— Это повеление для меня так же священно, как по-
веление самого Аллаха, — сказал Ибрагим и протянул
свою шею палачу.
Теперь вот еще другая черта характера турецких ви-
зирей.
По смерти Османа II, погибшего в янычарском вос-
стании, правление перешло в руки слабоумного Муста-
фы, которым управляли евнухи и женщины. Янычары
грабили, Турция погибала, и общим голосом на престол
был призван Мурад IV, который и в самом деле поддер-
жал Турцию, но поддержал самыми кровавыми мерами,
заслужившими ему название Турецкого Нерона.
Абаза, эрзерумский паша, ненавидевший янычар, по-
клялся отомстить им за смерть Османа II и поднял зна-
мя возмущения. Янычары, попадавшиеся ему в руки,
подвергались самым мучительным, неслыханным каз-
ням. Абаза видел в янычарах «причину позора и паде-
ния исламизма, не воинов, но низких убийц султанов».
Застигнутый врасплох в Эрзеруме Хозревом-пашою,
Абаза после шестилетнего сопротивления сдался и был
представлен жестокому Мураду IV. Мурад, проливав-
ший реки христианской и мусульманской крови, противу
всякого чаяния, не только пощадил, но даже наградил
Абазу, назначив его правителем Боснии и требуя только,
чтобы он служил ему с такой же ревностью, с какою
служил его брату Осману И. Абаза поклялся и испол-
нил свою клятву. Скоро Мустафа поручил- ему началь-
ство над войском в войне с Польшей. Возвратившись по-
бедителем в Константинополь, Абаза был осыпан поче-
стями и милостями султана; но в следующем же году
Мурад IV, говоривший, что «мщение никогда не соста-
реется», почти без всякой причины велел казнить Абазу.
Когда бостанджи-паша явился к Абазе с роковым при-
говором, подписанным рукою Мурада, то Абаза почти-
тельно поцеловал пергамент и, сказав «да исполнится
воля моего падишаха», приготовился к смерти.
Мурад IV, один из воинственнейших и жесточайших
султанов Турции, сам всегда предводительствовал сво-
ими победоносными войсками и сам возбуждал энту-
зиазм в битвах похвалами и угрозами чисто в турецком
духе.

Осаждая персиан в Багдаде, Мурад подал сигнал к
битве, сам поднесши фитиль к пушке, и огромная турец-
кая артиллерия, которой не напрасно славилась тогда
Турция, начала громить стены города, защищаемого
двадцатью тысячами персиан. Мурад IV, нетерпеливый,
пылкий, .не мог дождаться, пока возьмут город, и, осы-
пав упреками своего великого визиря Таяра-пашу, при-
казал идти на общий приступ.
— Дай бог, — отвечал Таяр, — чтобы тебе так же
легко было взять Багдад, как легко мне умереть за твое
дело.
Багдад был взят приступом, а Таяр-паша был убит
в проломе. «Душа его, — по выражению турецкого исто-
рика,— улетела из своей земной клетки в райскую бе-
седку из роз: он жил героем и умер мучеником». Узнав
о смерти своего визиря, Мурад Жестокий воскликнул:
— Ах, Таяр! твоя жизнь была дороже ста таких кре-
постей, как Багдад. Пусть Аллах дарует тебе вечный
свет своего милосердия.
На следующий день Мурад вошел победителем в
Багдад и, несмотря на то что жители сдались на капи-
туляцию, «более тридцати тысяч голов персов, не умев-
ших жить (как выражается по этому случаю один ту-
рецкий историк-очевидец), были сняты мечом перед гла-
зами султана».
Во время малолетства Магомета IV, объявленного
падишахом .на четвертом году своей жизни, Турция, как
обыкновенно, управлялась женщинами и евнухами. Гра-
беж, продажность мест, потери сражений ознаменовали
этот период. Евнух Сулейман раздавал почести, богат-
ства и назначал визирей, но, наконец, партия турецких
патриотов одолела, и «а место великого визиря назна-
чен был Тархунджи-Ахмет-паша, правитель египтян, си-
девший в это время в тюрьме, но заслуживший народное
прозвание Неподкупного и Неумолимого. Магомет IV,
которому было тогда одиннадцать лет, по требованию
Тархунджи, облек его неограниченной властью, и Тар-
хунджи, при всем дворе, поклялся умереть или восста-
новить порядок в государстве. В ту же самую ночь он
приказал умертвить в тюрьмах множество лиц, заклю-
ченных туда по его повелению, и выставить их трупы,
облаченные в богатые платья, на эт-майдане (древнем
гипподроме). Жители Стамбула благодарили небо, по-

славшего им такого визиря. Тархунджи утроил подать
на дома, обложил налогом все публичные должности,
задавил контрибуциями деревни, собрал семьсот тысяч
пиастров, — но все-таки не мог залечить ран, нанесенных
финансам Турции восьмилетними безумствами Ибра-
гима I.
Неутомимая строгость Тархунджи, беспощадно каз-
нившего за грабежи и взятки, казнившего даже иногда
и невинных, если нельзя было отыскать виновников,
с целью навести ужас на сердца людей преступных,—
навлекла ему много тайных, но сильных врагов.
Капудан-паша, Дервиш, обладавший огромными на-
грабленными богатствами, требовал от Тархунджи де-
нег на содержание флота. «Государство разорено, — от-
вечай Тархунджи, — и я не могу тебе дать ни одного
пиастра: ты богат, содержи флот на свой счет. Исполняй
свою обязанность, как я ее исполняю». Дервиш, имев-
ший друзей в гареме, хотел внушить молодому султану
подозрение насчет верности Тархунджи, желавшего буд-
то бы возвести на трон брата Магомета IV, Солимана.
Магомет потребовал к себе великого визиря.
«Это мой смертный приговор, — сказал Тархунджи,
получивши повеление,— я должен был подумать пре-
жде, что противостоять всем и трудиться для общего
блага — значит приготовлять свою собственную поги-
бель. Я пожинаю то, что посеял». Он явился к султану
и в ту же минуту был задушен. В жилище Тархунджи,
когда его имущество по обыкновению было конфискова-
но, нашли несколько монет; но когда умер Дервиш-па-
ша, наследовавший звание великого визиря после Тар-
хунджи, то в казну султанскую поступило 95 000 дука-
тов и 400 000 пиастров.
Посланник Людовика XIV г. де ля Гей, уведомивший
великого визиря, Дервиша, о победе, одержанной Тю-
ренем над принцем Конде (в 1655 году), получил такой
ответ, характеризующий турецкий взгляд на европей-
ские державы: «Какое дело моему великому падишаху
до того, свиньи ли пожирают собак или собаки пожи-
рают свиней».
За Дервишем следует Магомет-Кеприлу, сын бедного
горца Албании. Он еще в детстве прибыл в Константи-
нополь искать насущного хлеба. Сначала сделался пова-
ренком на султанской кухне, потом главным поваром,

потом начальником султанской конюшни, потом прави-
телем многих областей, а, наконец, на 75-м году своей
жизни, после смерти Дервиша, и великим визирем. Ма-
гомет-Кеприлу не умел ни читать, ни писать, но был ода-
рен умом необыкновенным, железной волей, хладнокро-
вием и непроницаемым притворством. Несмотря на свои
преклонные лета, он сохранил всю деятельность моло-
дости и был храбрым полководцем в поле и энергиче-
ским государственным человеком. Его искусство притво-
ряться было так глубоко, что никто не знал, истинны или
притворны те чувства, которые он выражал. Он постоян-
но держался того правила, что гнев и оскорбление не
только бесполезны, но даже опасны для лиц, облечен-
ных визирскою властью, и что должно обманывать своих
жертв, чтобы потом губить их с большей уверенностью.
Таков был человек, который поддержал турецкую мо-
нархию, падающую от гаремных интриг и повсеместных
возмущений. Занявши место визиря, он казнил 30 000 че-
ловек; но в то же время одержал блестящую победу над
венецианским флотом, блокировавшим Дарданеллы, и,
снова завладев Лемносом и Тенедосом, выстроил при
Дарданеллах крепость, еще до сих пор. существующую.
Он разбил войско Ракочего, оттеснил казаков, а когда
тридцать пашей Малой Азии подняли знамя бунта про-
тив власти Кеприлу, то он, завлекши их всех удачною
хитростью в Алеп, приказал удавить. Каждый день при-
возили в Константинополь повозки, нагруженные челове-
ческими головами, и располагали их пирамидами у раз-
ных ворот сераля. Турки сбегались толпами смотреть на
эти ужасные пирамиды и громко славили великого
визиря.
Кеприлу сделал много полезных перемен в управле-
нии областями и в армии, увеличил флот, устроил финан-
сы; но этот страшный сын Албании не мог ничего делать
без крови: все, что противилось сколько-нибудь его на-
мерениям, падало в ту же минуту. Он давил одинаково
и турок и христиан, как и впоследствии земляк его Али-
Паша, но только с другою целью. По приказанию Кеп-
рилу был повешен константинопольский патриарх, подо-
зреваемый в попытке возмутить христиан, и это приказа-
ние было отдано тихо и с улыбкою. Оскорбленный не-
вниманием французского посланника г. де ля Гея, он
придрался к первому случаю, схватил его сына и, под-

вергнувши его палочным ударам, заключил в тюрьму;
а когда де ля Гей стал жаловаться на этот поступок, то
он посадил и его самого вместе с сыном.
Кеприлу умер в 1661 году восьмидесяти лет от роду,
и когда Магомет IV посетил его на смертном одре, то
он завещал ему «не позволять управлять собою женщи-
нам, не доверять государственной печати людям, жаж-
дущим богатств, наполнять всеми возможными средст-
вами казну государства и не давать «и на минуту покоя
ни себе, ни своей армии». Ахмет Кеприлу, наследовав-
ший своему отцу, прозванному Кеприлу Жестоким, по-
нял всю важность последнего совета отца и исполнял его
во все свое управление.
Здесь мы видим необыкновенный пример в турецкой
истории: в первый раз сын наследует великое визирство
отца, и не только семейство, но весь род Кеприлу при-
обретает великое государственное значение. В непродол-
жительное время этот род даст пятерых великих.визирей
Турции, которые все отличались необыкновенными та-
лантами. В этом мы не можем не видеть влияние чуж-
дой, албанской крови, а вместе с тем и каких-то европей-
ских убеждений в том, что не все решается слепым ро-
ком, а многое зависит от талантов, знаний и стараний
человека. Кеприлу Жестокий, спасший Турцию из безд-
ны погибели кровавыми средствами, не умел ни читать,
ни писать (Али-Паша, Янинский, говоривший так красно-
речиво, тоже разбирал с трудом); но тем не менее по-
нимал всю пользу науки и дал своему сыну блестящее,
хотя совершенно турецкое, образование. Ахмет Кепри-
лу рано поступил в корпорацию улемов и отличался сво-
ими знаниями и ясностью своих толкований на Коран
и Сунну. Но отец не оставил его долго между улемами,
а начал его политическое образование, вверив ему сна-
чала управление Эрзерума, а потом Дамаска. Магомет
IV назначил Ахмета правителем Стамбула, а потом, по
смерти отца, великим визирем (в 1661 году).
Ахмету, когда он сделался великим визирем, было
всего двадцать шесть лет. К талантам и энергии своего
отца он присоединял образование, не видел в пролитии
крови единственного средства управления; но тем не ме-
нее, в первый день своего вступления в должность под-
писал несколько смертных приговоров, с тем чтобы пока-
зать всем, что гроза, бывшая в руках его отца, не затих-

ла, а только перешла в руки сына. Ахмет Кеприлу, впро-
чем, был доброго и веселого характера, хотя ежеминутно
старался казаться строгим и серьезным. Он говорил ко-
ротко и отрывисто, но был очень деятелен, имел у себя
под рукою трех своих родственников: Кара-Мустафу,
правителя Стамбула; Каплана Капудан-пашу (началь-
ника флота) и сераскира, начальника армии, Седи-Му-
гамеда.
С этими тремя личностями и с тремя армиями: евро-
пейскою, азиатскою и африканскою, Ахмет Кеприлу
держал в руках своих Оттоманскую империю в продол-
жение 16 лет, и Магомет IV мог спокойно жить в Адриа-
нополе, занимаясь охотой и предаваясь всей роскоши
гаремной жизни, поглощавшей огромные суммы.
Кеприлу понял вполне необходимость не оставлять
турецких войск в покое, понял, что для турецкой орды
война есть жизнь и благоденствие, а покой-неизбежно
ведет к упадку. Но мы не имеем здесь надобности изла-
гать всех счастливых и несчастных войн, веденных Ах-
метом Кеприлу; а скажем только, что когда после завое-
вания Кандии и Крита тридцатитрехлетний визирь въез-
жал в Константинополь, то мусульмане приняли его с
страшным энтузиазмом. Возвращаясь из счастливой вой-
ны с Польшей, в которой только геройство Собесского
положило границу успехам турецкого оружия и в кото-
рой, однако, Турция приобрела две провинции, Ахмет
Кеприлу умер на дороге, через три дня после подписания
Бучакского трактата. Имам ближней деревни присутст-
вовал при смерти Ахмета и подал ему Коран. Кеприлу
положил руку на книгу Магомета и сказал: «Пророк!
Я узнаю скоро, сказал ли ты правду, но правду или нет,
а я умираю с спокойною совестью. Я делал моим ближ-
ним все лучшее, что только от меня зависело, и всегда
удалялся зла. Поручаю себя Аллаху». «Аллах! Аллах!
обладатель мира! — сказал имам,— будь милосерд к Ах-
мету Кеприлу, одному из твоих лучших детей». Народ
прозвал Ахмета Кеприлу Дипломатом.
Ахмету наследовал в управлении его родственник по
жене Кара-Мустафа, человек жестокий, но не бесталан-
ный. Победа Собесского под Веной над войском Кары-
Мустафы отметила другой чертой границу, от которой
начинается падение Турции. Первая черта намечена бы-
ла Лепантскою победой юного героя Дон-Жуана Авст-

рийского; третью и последнюю черту назначено было
провести Рымникскому герою.
После смерти обоих Кеприлу вся слабость султана
Магомета IV, которую они закрывали собой, вышла на-
ружу.
Мустафа Кеприлу, каймакан Константинополя и брат
Ахмета Кеприлу, с помощью улемов и янычар возвел на
престол брата Магомета IV, Солимана II, надеясь найти
в нем достойного правителя Турции, но обманулся: труд-
но было узнать достоинства принца, жившего всегда в
гареме. Мустафа Кеприлу, сделавшийся великим визи-
рем, один управлял империей. Он был глубокий политик,
но притом человек добрый и честный. Это был единствен-
ный правитель Турции, обративший внимание на несча-
стное положение райев. Мустафа Кеприлу отличался
необыкновенным бескорыстием, прекратил грабежи, пе-
ределал в деньги свое собственное серебро и лишнее се-
ребро султана, покровительствовал торговле и кое-как
поправил финансы, приведенные в страшное состояние
Магометом IV. Он был счастлив в своих первых войнах
против Австрии и, видя свое войско разбитым при Пе-
тервардейне, устремился в битву и погиб с саблею в ру-
ках. Народ придал ему название Добродетельного.
Гуссейн, двоюродный брат Кеприлу Добродетельного,
в продолжение пяти лет управлял при султане Муста-
фе II с большою мудростью и энергией. Народ прозвал
его Мудрым, но он умер слишком рано для благоденст-
вия Турции (в 1703 году).
Нууман Кеприлу, пятый великий визирь из этого ро-
да, сын Кеприлу Добродетельного, управлял Турцией
при Ахмете III всего только несколько месяцев. Сераль-
ская интрига погубила его, он был назначен прави-
телем Негропонта; место это он занимал прежде по-
ступления своего на визирство. Народ прозвал его
Справедливым.
За последним из Кеприлу следовал Магомет-паша,
прозванный Бальтаджа (дровосек), потому что в моло-
дости занимал эту должность при серале. Это был тот
самый великий визирь, который, к счастью России и обра-
зования, польстился на бриллианты императрицы Екате-
рины I. Когда Карл XII, в бешенстве, упрекал Бальтад-
жи за то, что он выпустил из рук своих Петра Великого
и его армию, то Бальтаджи с истинно турецким спокой-

ствием отвечал: «Кто же бы управлял его государством
в его отсутствие?» И потом, глядя .насмешливо на Карла,
прибавил: «Нехорошо, если все государи будут находить-
ся вне своих государств». Карл, сидевший возле визиря,
так дернул шпорою, что разорвал широкое платье визиря
и выбежал из палатки с проклятиями. Визирь прехлад-
нокровно встал с своего места и сказал окружающим:
«Вот настал и час намаза: поблагодарим небо!»
Нам остается упомянуть еще об одном великом визи-
ре Турции, которому она много одолжена продолжением
своего потухающего блеска.
Рагиб-Магомет-паша, бывший великим визирем с
1757 по 1763 год, был человек характера глубоко скрыт-
ного. Ложь и пролитие крови входили в число законных
средств его управления; но величие падишаха и Турции
было его главной целью. Фридрих II был поражен не-
обыкновенным политическим умом Рагиба-паши и осно-
вывал на нем великие надежды в борьбе с Австрией.
Рагиб отличался любовью к постройкам, и многие луч-
шие здания в Константинополе ему обязаны своим по-
явлением. Он начал рыть канал для соединения Черного
моря с заливом Никомидийским, но полное невежество
турецких инженеров заставило его оставить этот план.
Он страстно любил искусство и науки, и турецкие исто-
рики называют его главою визирей и султаном поэтов
Румелии; в самом деле, Рагиб-паша в ряду великих ви-
зирей Турции играет ту же роль, какую Солиман Вели-
колепный в ряду турецких султанов.
Этих нескольких черт из жизни турецких визирей до-
статочно для того, чтобы показать нашим читателям, на
чем основаны были бывшее величие и слава Турции и
может ли восточный характер войти в колею европейско-
го образования. Турки и вообще азиатские народы имеют
много основания быть фаталистами. В самом деле, на
Востоке все зависит от сердца человека, и это сердце
не подчиняется никаким законам: пошлет судьба великие
личности, и они исполняют требования своей собствен-
ной природы; если же нет их,-то никакая европейская си-
стема не может их заменить. Читая историю Турции, ста-
новится понятною та ненависть, смешанная с презрени-
ем, с которою смотрят турки на французских выходцев,
променявших за деньги и свое отечество, и свою рели-
гию. Турки не ждут от них ничего хорошего, и, по на-

тему мнению, совершенно справедливо: Люди, подобные
Бонневалю и его наследникам, ничего не могут прине-
сти, кроме зла.
Теперь, следуя общепринятому порядку, нам следова-
ло бы излагать министерства Турции, но мы считаем это
совершенно излишним и думаем, что перечисление
министерств Турции или «Китая, переводя азиатские
названия на европейский язык, не могут нисколько по-
знакомить ни с Турцией, ни с Китаем. К тому же эти
перечисления в последнее время так часто попадаются в
русских газетах, что повторять их здесь мы считаем со-
вершенно излишним. А потому в следующих главах мы
перейдем прямо к устройству турецких войск и к объяс-
нению положения французов и англичан в Турции.
Глава X
Исторический очерк военных сил Турции
Туркоманская орда в первоначальном составе своем
была похожа на нынешние полувоенные, полупастуше-
ские среднеазиатские орды; но, забравшись в середину
мелких, ослабевших государств Малой Азии, она из ко-
чующей орды, живущей стадами, мало-помалу стала пре-
вращаться в военную шайку, живущую оружием, и по
своему особенному характеру, свойственному всем ту-
рецким племенам, в отличие от племен монгольских,
стала селиться по городам, налагая контрибуцию на ок-
рестных жителей. В таком составе, конечно, вся орда
была постоянною армиею. Паша каждого города со всею
массою магометанского населения, экипировавши и воо-
руживши солдат на свой собственный счет, или, лучше
сказать, на счет христианского населения его пашалыка,
должен был являться по призыву султана: под его зна-
менем шли подчиненные ему беги, тимориоты и займеты,
которые также вели под своими значками, то число сол-
дат, на которое обязались по величине данного им уча-
стка, где зато они собирали подати, судили и рядили,
как хотели.
В то время такое устройство войск, как известно,
было и во всей Европе, и турки в этом отношении не
внесли в нее ничего нового. Но учреждением нового по-

стоянного войска, или янычар, Турция предупредила
Европу. Учреждение янычар так важно в истории Тур-
ции, имело такое гибельное влияние в истории христиан-
ства, что мы обязаны рассказать его с некоторой подроб-
ностью; тем более что этот рассказ покажет нам с совер-
шенной ясностью, что протекшая сила и слава Турции
была создана не туркоманскою ордою, ничтожною по
своей величине и по дикому, чисто азиатскому и степно-
му характеру своей храбрости, а потомками греков и
славян, обращенными в магометанство самым варвар-
ским насилием! Если бы туркоманская кровь не подно-
вилась кровью греко-славян, или, лучше сказать, не рас-
плылась в ней, подобно капле краски, окрасившей своим
цветом целый сосуд воды, то Турецкая империя не из-
бегла бы участи империи гуннов, монголов и проч. Не-
большая туркоманская орда, расселившись по городам
и мелким государствам Малой Азии, скоро бы ослабела
и исчезла, если бы турки не прибегли к средству, «до-
стойному,—по выражению одного старого христианского
писателя,— занимать место на страницах адских лето-
писей».
Уже при Османе туркоманская орда так рассеялась
и ослабела, что султаны должны были держать наемную
пехоту, которая скоро почувствовала свою силу. Аладин,
брат ц великий визирь, Орхана и Кара-Халиль-Чендерли
задумали составить постоянное войско из детей христи-
ан, отнимая их у родителей и воспитывая в ненависти
к христианству. Этим средством достигалась двоякая
цель — ослаблялось христианское население и исламизм
приобретал защитников, пропитанных с самого детства
духом фанатизма, не знавших ни родительского крова,
ни отчизны, и посвятивших свою жизнь исключительно
одной войне. Кара-Халиль в этом случае поступал по
учению Корана: Коран признает, что дети при самом
рождении имеют расположение к исламизму и что пото-
му всякий добрый мусульманин должен спасать их от
погибели, обращая в магометанство, тем более что та-
ким образом исполнялось другое предписание Корана:
неверные поражались неверными же.
В 1327 году, через год после смерти Османа, шайки
турок начали грабить христианских детей в Вифинии.
Можно себе представить весь ужас несчастных христи-
ан, матерей и отцов, из рук которых вырывали детей,

чтобы сделать их магометанами и врагами своих брать-
ев и родителей!
«Никогда священные законы природы,— говорит один
французский историк,— не нарушались так варварски и
в таком огромном размере, и когда настанет день мести,
когда от обрывистых гор Майны до берегов Цефиза и
Эвротаса христиане восстанут массою, с крестом в одной
руке и мечом в другой, против потомков Орхана и Чен-
дерли, то это восстание будет законным, святым, и бог
его благословит!»
Учредители янычарства вздумали придать своему
учреждению религиозный характер. В это время жил
в деревне Сулидже-Ценаркум, неподалеку от Амассии,
старый мусульманский шейх, славившийся в мусульман-
стве своим фанатизмом, Гаджи-Бекташ, положивший
основание новой секте дервишей-бекташей, секте, унич-
тожение которой последовало за уничтожением янычар.
К нему-то привели христианских детей, обращенных в
мусульманство, требуя, чтобы он дал им знамя и имя.
Шейх положил полу своего платья на голову одного из
несчастных и вдохновенным тоном произнес:
«Войско, которое вы создаете, будет называться
иеничери (новое войско); наружность его будет бела и
блестяща, рука страшна, сабля и стрела остры: это вой-
ско будет побеждать во всех сражениях и возвращаться
всегда с победой».
Знаменем новому войску дал Бекташ двурогую луну
и обоюдоострую саблю Омара, нарисованные на куске
полотна. В память этого посвящения янычары стали но-
сить высокую остроконечную шапку, какую носил
Бекташ.
По первоначальному плану Чендерли в янычары
должно было ежегодно определять тысячу христианских
детей, а по расчету Гаммера — не менее пятисот тысяч
молодых христиан погибло в янычарских рядах. Турец-
кие летописцы, выхваляя благочестие и святость Кара*
Халиль-Чендерли, говорят о янычарах: «Это новое вой-
ско дало столько победителей свету и столько блажен-
ных небу!» Предполагая, что в продолжение трех веков
не брали более предписанной тысячи христиан, выйдет,
что триста тысяч людей освобождены уже от мук ада.
iB янычары определялись не одни дети христианских
подданных Турции, но и пленные в завоеванных или ра-

зоренных городах. Так, когда в 1476 году Кедук-Ахмет-
паша, сераскир Магомета II, взял Кафу, то сорок тысяч
генуэзцев, живших в Крыму, были уведены в Констан-
тинополь, а пятьсот христианских мальчиков умножили
число янычар.
Янычары составляли только пехоту, и до начала
XVI столетия Европа не могла выставить постоянного
войска, которое бы могло противиться янычарам. Они
составляли сами по себе целую армию, хорошо выкорм-
ленную и энергически дисциплинированную, тогда как
европейские государи располагали только временными
и по большей части кавалерийскими войсками. Это было
такое важное преимущество, которое одно могло дать
туркам победу в сражениях с войсками европейских го-
сударств.
По показаниям Марсильи — французского офицера,
находившегося долго в конце XVII столетия в плену у
турок и изучившего с особенным вниманием их военные
силы, бывшие тогда в большой славе во всей Европе,
число янычар в 1680 году простиралось до 54222 чело-
век*. Они разделялись на 196 од, или казарменных па-
лат, потому что все они жили обществом. Каждая ода
имела свою особую кухню, и котел оды (казан) служил
ей сборным значком. Во время янычарских возмущений
оды выносили свои котлы на площадь и опрокидывали
их, в знак восстания. Внутреннее устройство этого вой-
ска имело военно-религиозный характер. Строгая дис-
циплина, безусловное подчинение начальникам, гордый
дух сословия, ежедневные общественные молитвы, общая
жизнь придавали этому войску действительно страшный
и сильный характер. Они сначала жили только в Кон-
стантинополе, но потом составляли главное зерно гарни-
зонов в пограничных крепостях. Иекигер-Агази был
главным и абсолютным их начальником. Сила его, особ-
ливо когда он был в согласии с великим Муфти, была
страшна для султанов, а потому они и старались назна-
чать на это место своих серальских рабов, в преданности
которых они были уверены; но мы знаем из беспрестан-
* L'etat militaire de l'Empire Ottoman, ses progres et sa deca-
dence. Par mrs. le comte de Marcigli, Amsterdam, MDCCXXXII,
стр. 68 и след.

ных возмущений янычар, как ненадежна была эта раб-
ская преданность.
К янычарскому войску присоединились еще агемо-
гланы, воспитанники янычарских школ, топси — артил-
леристы, состоявшие под начальством Топей-баши, дже-
бегисы — оружейники, сакки — водоносы, всегда следо-
вавшие за армиею ,на лошадях или мулах, навьюченных
мехами.
Кроме этого центрального войска, состоящего на жа-
ловании казны и зависящего непосредственно от распо-
ряжений правительства, турецкую пехоту составляли еще
войска, содержимые пашами из доходов с пашалыков.
Этому отделению турецкой пехоты Марсильи дает назва-
ние сераткули. Обязанность этого второго войска со-
стояла в том, чтобы поддерживать и заменять янычар,
где можно. Жалованье им платилось только во время
службы; они носили национальную одежду своих про-
винций (так, например, войска, собираемые в Буде, ког-
да она принадлежала туркам, должны были одеваться
по-венгерски) и занимали должности, смотря по своим
национальным способностям. Так, армяне и греки были
обыкновенно инженерами, вели мины и взрывали под-
копы; мусселимы, состоящие из жителей пограничных
провинций, прочищали путь, строили мосты. Эти войска
прокладывали дорогу янычарам, и Магомет II называл
их почти так же, как Наполеон центр своей пехоты, на-
звание, для которого, к счастью, нет перевода на русском
языке (chair a canon). В эти войска принимались и хри-
стиане.
Таким образом, мы видим, что действительное зерно
турецкой пехоты составляли янычары: все остальное
было весьма слабым прибавлением, годным только для
того, чтобы позволять янычарам, не развлекаясь посто-
ронними занятиями, действовать в массе. Национальным
же войском турок, как и всех кочевых народов, была
кавалерия, которая и сохраняла до последнего времени
свое прежнее ордынское устройство.
Постоянную кавалерию, соответствовавшую постоян-
ной пехоте янычар, составляли спаги, которых во время
Марсильи было около 15 500 человек. Эта кавалерия со-
держалась «на постоянном жалованье Порты, окружала
особу султана, а в битве сберегалась для решительного
удара. К этому отряду принадлежала и толпа чаушей,

или Палачей, звание весьма почетное в Турции. Спаги,
напоминая собою деление монгольских орд, разделялись
на два крыла: правое и левое.
Все число постоянного войска, по исчислению Мар-
сильи, черпавшего свои сведения из официальных источ-
ников, было в его время 74 148 человек, на содержание
которых отпускалось ежегодно 2 575 160 рейхсталеров.
Остальная масса турецкого войска состояла из фео-
дальной кавалерии, выставляемой белгер-бегами, бегле-
рами, беями, займами и тимариотами, которые столько
же были правителями провинций, сколько и феодальны-
ми властителями, особливо те из них, которые владели
своими провинциями наследственно, доставляя с них в
военное время известное число конных и вооруженных
воинов.
Нельзя выставить никаких общих правил феодальной
системы Турции, во-первых, потому, что эти правила по-
стоянно нарушались, во-вторых, потому, что почти для
каждой провинции они были особенные.
Беглер-беги, которых Марсильи сравнивает с вице-
королями, составляли высшую ступень в лестнице турец-
кого феодализма. Они носили треххвостное знамя, соби-
рали беглеров и их милицию и раздавали займы и ти-
мары. Но некоторые беглер-беги не имели этого права,
как, например, беглер-беги Боснии, Трансильвании, Буды
и проч. Беглер-бег Румелии сопровождал султана или
великого визиря по правую сторону в европейских похо-
дах; в азиатских он уступал свое место беглер-бегу Ана-
толии. Всякий беглер-бег, отправляясь на место своего
назначения, получал из государственного казначейства
выписку из книги Рузнамэ, в которую вносились как до-
ходы провинции, так и число войск, которое должен был
выставить ее правитель. На всякие три тысячи аспров
полагался один воин. Одни из беглер-бегов собирали
доходы сами, другие получали из казначейства по рас-
чету выставляемого ими войска.
Беглеры, или просто беи, управлявшие бействами,
состояли под гражданским и военным начальством бег-
лер-бегов и должны были выставлять свою кавалерию
под своими санджаками: они имели право на один ло-
шадиный хвост, а в Каире и в Венгрии — на два. Их до-
ходы состояли в десятине с их областей, и за каждые
три тысячи аспров дохода они должны были выставлять

одного солдата. Одни из этих бейств были наследствен-
ные, переходя от отца к детям; таковы бейства курдские
и туркоманские; другие управляли пожизненно.
Но настоящее зерно кавалерийской милиции турок
составляли займы и тимариоты. По большей части эти
небольшие феодальные владения, расписанные по бей-
ствам и беглер-бействам, переходили по наследству.
И хотя дети утверждались во владении своих отцов Пор-
тою или беглер-бегами, но заиметом или тимаром мог
владеть только сын заимита или тимариота. Дети отца,
убитого в сражении, получали прибавку к своим владе-
ниям. Впоследствии времени, как мы уже видели, это
коренное учреждение Турции, составлявшее основу ее
военной силы, было часто нарушаемо произволом пашей
и Порты, и займетами и тимарами стали обладать не
только не дети займов и тимариотов, этой единственной
аристократии кочевой турецкой орды, превратившейся в
феодальное государство, но даже рабы пашей и визирей.
Новейшие преобразования окончательно разрушили эту
систему, имевшую, конечно, много дурных сторон, но
ставившую турецкую кавалерию на первую степень со-
вершенства в тогдашней Европе. В настоящее время ка-
валерия есть самая слабая часть турецкого войска, а
бывшие займы и тимариоты составляли самую упрямую
часть так называемых старых турок, постоянную оппо-
зицию всем европейским нововведениям. Все, что говорят
путешественники о честности, прямодушии, справедли-
вости и мужестве турок, относится всего более к этому
сословию; оно, не выезжая из своих захолустий, с него-
дованием и отвращением смотрит на офранцузившихся
константинопольских пролазов и видит в теперешней
войне с Россией последний, назначенный судьбою пере-
ворот, после которого им останется перебраться в Азию
и выгнать от себя всех англичан и французов.
К этой основной турецкой кавалерии присоединялись
еще нестройные толпы пограничных племен, устройство
которых было чрезвычайно разнообразно. В Венгрии, на-
пример, они разделялись, как наши казаки, на палаши.
Они должны были защищать самые передовые, погра-
ничные посты Оттоманской империи и собирались в осо-
бенных укреплениях, обнесенных оградою из кольев и
рвами. Из кого собственно состояли эти казацкие вой-
ска турок, мы не знаем; но Марсильи, хваля их мужест-

во, говорит, что люди, их составлявшие, говорили по-ту-
рецки, по-венгерски и по-славянски. Эта пограничная ка-
валерия разделялась на три разряда: одни охраняли
крепости, другие составляли легкие отряды, разъезжав-
шие по границам и размещавшиеся по паланкам, третьи
собирались только во время войны. Ими управляли из-
бранные ими лица, отличившиеся своей храбростью.
Вообще все их устройство много напоминает наше каза-
чество.
Кроме того, подчиненные провинции Турции, сохра-
нившие более или менее свое национальное управление,
должны были во время войны доставлять ей отряды кава-
лерии. Во время Марсильи такие отряды доставляли:
Крым, южная Подолия, Бессарабия, Молдавия, Вала-
хия и Трансильвания. Крымские очаковские и буржуаз-
ные татары приходили под начальством своих мурз.
Молдавия и Валахия не только должны были доставлять
подать деньгами и припасами, но и содержать на счет
дворянского сословия кавалерийские отряды.
Чтобы дать ближайшее понятие, в каком составе до-
ставлялись прежде войска турецкими провинциями, мы
приведем здесь из Марсильи общий результат, выведен-
ный им из подробного расписания войск и доходов по
пашалыкам.
Всех пашалыков было двадцать четыре, из которых
четыре в Европе (Румелия, Буда, Босния, Темесвар),
один в Африке, а остальные в Азии. В них, кроме пашей
(беглер-бегов), было много беглеров, или просто беев,
общего числа которых Марсильи не приводит. Все бег-
лер-беги и беи получали 662 430 рейхсталеров дохода.
Займов (владетелей больших участков, нежели ти-
мариоты) в Турецкой империи считалось 3192 с 1 097 203
рейхсталерами дохода.
Тимариотов — 51 160 при 2 134 292 рейхсталеров до-
хода.
Всего военного дохода, по которому доставлялись
солдаты, считалось 3 893 925 рейхсталеров, на которые
выставлялось 126292 человека войска.
К этому числу турецкой милиции должно присоеди-
нить отряды, доставляемые подчиненными тогда Порте
провинциями, сохранившими свое национальное управ-
ление. Они также расчислены по подати:

Рейхсталеров
Солдат
Татары
75 000
12 000
Молдавия
25 000
4 000
Валахия
25 000
4 000
Трансильвания
50000
8000
Таким образом, всей милиции собиралось, по расчету
дохода на 4 068 925 рейхсталеров, 164 292 человека.
В это число Марсильи не пометил и регулярной по-
граничной кавалерии, потому что Канон-Намэ о ней не
упоминает, и тем более, что число этой милиции было
незначительно и она принимала участие в войне только
тогда, когда война производилась в ее стране, а если
война, например, шла в Азии, то венгерские паланки
туда не являлись.
Если к этому числу (154 292 человека), так сказать,
постоянной милиции, которую должны были по первому
требованию представить правители провинций и фео-
дальные владельцы, мы присоединим 71 148 человек по-
стоянного войска (янычар, артиллеристов и спагов), то
увидим, что в первой половине XVII столетия Турция по
первому требованию могла выставить в поле до 150000
человек весьма почтенного войска при тогдашних воен-
ных средствах европейских государств.
Что касается до внутреннего достоинства этого вой-
ска, то нет сомнения, что янычары составляли в тогдаш-
нее время образцовую пехоту, дружную на приступах,
стойкую в защите; спаги — лучшую кавалерию, неудер-
жимую в натиске; а турецкая артиллерия, несмотря на
несовершенство орудий и способов их перевозки, приоб-
рела страшную известность в Европе своею многочислен-
ностью, громадностью и своим разрушительным дейст-
вием в нескольких знаменитых осадах. Так, например,
при осаде Родоса Солиман высадил на берег острова
200 000 войска, прибывшего на трехстах судах, и четы-
реста орудий. В царствование Солимана турецкая артил-
лерия прославилась в Европе и в Венгрии.
Что касается до морской турецкой силы, то природ-
ный характер кочевого азиатца так противоположен всем
условиям морской жизни, что флот никогда не мог сде-
латься национальным войском турок, несмотря на един-
ственное в свете положение Константинополя, на бесчис-
ленные острова, превосходнейшие гавани, несмотря на
морские наклонности приморских жителей Греции, Ма-

лой Азии, Сирии, Аравии, Туниса, Алжира. Тем не менее
было время, когда турецкий флот играл первую роль на
Средиземном море. Великие султаны, подобные Селиму I
и Солиману Великолепному, сумели, преодолев нацио-
нальное отвращение, воспользоваться хотя «небольшою
частью богатых средств, предлагаемых природою. Соли-
ман, лучшее достоинство которого состояло в уменье вы-
бирать людей и назначать им то место, на котором они
более всего могли развить свои природные таланты, на-
шел .начальника для своего огромного, но беспорядоч-
ного флота в знаменитом Каир-Эффенди-Барбароссе,
который, родясь на острове Митилене, в лавке горшеч-
ника, сделался корсаром, а потом завладел Алжиром.
Желая найти поддержку в Оттоманской Порте, Барба-
росса решился признать над собою верховную власть
падишаха, и Селим признал его беем провинции. Отправ-
ляясь в поход против Персии, Солиман призвал Каир-
эфенди в Константинополь, осыпал его подарками, по-
честями, назвал капудан-пашою своего флота, дал ему
огромные суммы денег и поручил строить корабли.
В 1534 году Барбаросса вышел из Золотого Рога с двад-
цатью четырьмя судами, опустошил берега Италии и за-
ставил трепетать Сицилию, Неаполь и самый Рим; потом
он направился к Тунису и взял этот город во имя пади-
шаха.
Но скоро Дон-Жуан Австрийский доказал в Лепант-
ской битве, что громадность флота не есть ручательство
за его силу. Юный герой нашел в Лепантском заливе
триста турецких судов, имеющих на палубе сто тысяч
человек. «Этот бессмертный день,— говорит Сервантес,
потерявший в этой битве левую руку,— сломил отто-
манскую гордыню и разочаровал мир в непобедимости
турецкого флота».
Но материалы морской силы в областях, принадле-
жавших Турции, не истощились, и что, несмотря на
совершенное истребление флота при Лепанте, новый, еще
больший флот через год же качался на волнах Босфора.
Великий визирь Магомет-Соколи имел полное право
сказать венецианскому консулу в Константинополе:
«Отнявши Кипр, мы отрезали вам руку; разрушивши
наш флот, вы нам только выбрили бороду; но рука не
вырастет снова, а бритая борода вырастет еще с боль-
шею силою».

Но турки при Лепанте были раздавлены морально:
они сами перестали верить в свою непобедимость и, по-
добно всем азиатским народам, внезапно переходящим
от крайней степени кичливости к крайней степени упад-
ка духа, начали с этого времени быстро стремиться к
упадку, удерживаемые по временам сильною рукою того
или другого, не по одному названию великого визиря.
Прежнее устройство турецкого флота могло идти в
параллель с устройством их сухопутной армии. Одна
часть этого флота содержалась непосредственно самим
правительством; другая доставлялась беглер-бегами,
беглерами, займами и тимариотами, области которых
лежали на морских берегах; третья — самостоятельными
государствами, зависящими от Порты. Материалы для
постройки флота также доставлялись в виде подати раз-
личными провинциями. Большую часть экипажа состав-
ляли христианские невольники, работавшие в цепях вес-
лами, так как большая часть флота имела паруса и вес-
ла. Флот состоял из фрегатов (фригата), бригантин
(берхенде), галер, гальотов и проч. Суда, доставляемые
с полным вооружением и экипажем пашами, назывались
беглерами; Алжир, Тунис и Триполи доставляли гель-
сты с одними парусами. Марсильи считает в конце
XVII столетия 60 000 человек в флотской службе в
Турции.
Такими силами располагали турецкие султаны, вор-
вавшиеся в середину европейских государств, раздирае-
мых религиозными и политическими распрями и только
что начинавшие строиться в великие национальные осо-
бенности из средневекового дробления и измельчавших
и ослабевших кусков Арабского халифата. Что же уди-
вительного, что уже четвертый константинопольский
султан, Солиман, оставил своему сыну империю, прости-
равшуюся от Грана, лежавшего в сорока милях от Вены,
до Бассоры и от устьев Дона до Мекки, Варварии и пус-
тынь Мемфиса? Но, достигнув быстро апогея славы, Ту-
рецкая империя с такой же быстротой начала клонить-
ся к упадку. Здесь, где мы говорим только о военных
силах Турции, не место разбирать причины этого упадка.
Мы высказали уже выше главную из них, от которой
происходят все прочие, отсутствие самостоятельной ту-
рецкой народности, которая бы могла слить в одно целое
все бесконечно разнообразные и неисчерпаемо богатые

материалы народного благоденствия, торговли и военной
силы, щедро рассыпанные природою по берегам трех мо-
рей, на границах трех континентов земного шара, на пу-
ти из Азии в Европу, на полях Греции, Анатолии и Егип-
та. Природа этой единственной в мире местности, этого
фокуса всех сил Старого Света, в котором впервые за-
горелся светоч истории, не могла, хотя на короткое вре-
мя, не поставить на высокую ступень своих обладателей.
Но для того, чтобы овладеть этими силами и, покорив
их своей воле, стать на первом месте, в ряду первых
государств мира, на которое имеет полное право эта
местность, нужно было что-нибудь более самостоятель-
ное, твердое и характерное, нежели туркоманская орда.
Турки, если можно так выразиться, выкинутые наверх
силой прихотливой исторической волны, пали под бреме-
нем богатых средств, которыми завалила их природа
страны, в которую они попали случайно. Азиатская бес-
печность, лень, азиатское самодовольствие и страсть к
чувственным наслаждениям нашли себе здесь богатую
почву и разрослись на ней с такой силой, что скоро за-
глушили первую анергию победителя и первый фанати-
ческий порыв новых магометан. Но только в этой же
стране Турецкая империя могла просуществовать само-
стоятельно четыреста лет: несмотря на все ужасы турец-
кого управления, благородная земля продолжает кор-
мить своих ленивых обладателей и вечно юная кровь
греков подновлять их хладеющее, дряхлеющее тело.
Панический страх всегда играл важную роль в судь-
бе народов, но ни в чем его влияние не высказалось так
ясно, как в том ужасе, который навели на христианскую
Европу турки. Только после Лепантской битвы христиан-
ские державы начинают робко всматриваться в этот
страшный фантом и мало-помалу убеждаться, что в этом
сторуком гиганте нет души, что внешний блеск его дале-
ко не соответствует его силам. Посланники европейских
держав, пленные офицеры, редкие в то время туристы,
пораженные блестящими успехами Турции, начинают
изучать устройство ее правления и войска и, руководи-
мые предубеждением, находят сначала все прекрасным,
полным значения, достойным подражания. Но когда
турки были разбиты в нескольких сражениях, когда на-
чиная с Селима II султаны предаются всей роскоши
и пустоте гаремной жизни, когда Турция начинает те-

рять провинцию За провинцией, когда янычары бунтуют
и меняют падишахов,— тогда и самые жаркие туркофилы
начинают разочаровываться, и их робкое уважение к
турецким учреждениям скоро переходит к насмешке и
сожалению. Любопытно читать, как невольный турист,
Марсильи, бывший в турецком плену, старается разубе-
дить европейских полководцев в непобедимости турок.
Исчисливши слабые стороны Турецкой империи, Мар-
сильи говорит:
«Деньги в Турции редки, нет более хорошего войска,
ни опытных полководцев, и турки, кроме того, боятся
восстания своих собственных подданных, христиан, меж-
ду которыми, несмотря на »все их угнетение, нет недо-
статка в людях умных, выжидающих внимательно удоб-
ной минуты, чтобы сбросить оттоманское иго и сделать-
ся самим государями народа. Турки сами сознаются, что
все наследники Солимана Великого были тираны или
изнеженные сластолюбцы, и вот почему они подчинили
султанов власти войска, в котором не могут обойтись
без возмутителей, угрожающих империи окончательным
падением. Это падение придет, и даже скоро, принимая
в расчет жалкое состояние войска и финансов Оттоман-
ской империи, которое я описал. Может быть, в мои рас-
четы вкралась ошибка на двадцать или тридцать тысяч
человек войска и на два или на три миллиона рейхста-
леров дохода, но и того, что я сказал, достаточно, чтобы
показать государям и народам, что сила Турции в сущ-
ности всегда была прежде, да и теперь, ничтожна, а в
будущем будет ничем другим, как чистым наказанием
со стороны божественной справедливости, которая столь
слабою империею наказывает нас за наши грехи» *.
Вот буквальный перевод мнения Марсильи о Тур-
ции— мнения, выраженного им в 1680 году, почти за два
столетия до нашего времени, на основании весьма до-
бросовестного и подробного изучения этой страны.
Прогресс упадка Турции, конечно, не мог замедлить-
ся такими происшествиями, которых не видал еще Мар-
сильи, каковы были потеря Крыма, Бессарабии, Молда-
вии, Валахии, Сербии, Египта, Греции! Каким же чудом
держится это ничтожное азиатское могущество, это
* L'etat militaire de I'Empire Ottoman. Par M. le comte de Mar-
cigli, Amsterdam, MDCCXXXII.

страшное и позорное иго полудикого среднеазиатского
ханства над четырнадцатью миллионами христиан, над
лучшими странами на всем земном шаре? Это чудо за
два столетия до нашего времени прекрасно объяснено
Марсильи. Прогрессивно с упадком Турции возрастала
и взаимная зависть западных христианских государств.
Сначала они только оставляли ее в покое, мешая друг
другу и под различными масками помогая ей управлять-
ся со своими христианскими подданными, а потом,
когда, несмотря на это, Турция продолжала падать все
быстрее и быстрее, они, сбросив маски, стали явно под-
держивать ее. Французские, немецкие, английские офи-
церы, артиллеристы, инженеры, моряки наперерыв ста-
рались вооружить новыми .военными изобретениями это
одряхлевшее азиатское ханство. Во время Марсильи по-
литика западных христианских держав не достигала
еще такого развития, да и самая зависть приняла со
временем другое, более глубокое направление. Шло уже
дело не о том, кому какой кусок Турции достанется, но
о том, на какую половину Европы упадет эта страна,
богатая прошедшим, еще «более богатая будущим и почти
не существующая, в настоящем. Религия, язык, история,
географическое положение, происхождение и характер
народностей увлекают ее на Восток из жадных рук За-
пада. Англия, потеряв в конце XVIII столетия всякую
надежду на утверждение своего владычества в Америке,
предвидя близкое отпадение других своих колоний, удер-
живая Восточную Индию такими средствами, которые
лишают ее всех выгод обладания этой страной, схвати-
лась за Турцию, как за последний якорь спасения своего
деспотизма на морях.
Мы не будем следить за всеми подробностями пре-
образования военных сил Турции на европейский лад,
а укажем только на главные фазы этих преобразований
и их настоящие результаты.
Янычары вскоре после своего учреждения оказали
великие услуги империи, но скоро также начал прояв-
ляться в них дух неповиновения и своевольства. Снача-
ла, впрочем, янычарские возмущения имели особенный
характер. Религиозный и воинственный фанатизм, скоро
ослабевший в султанах, долго еще удерживался в полу-
военной, полурелигиозной и бессемейной общине яны-
чар. Секта дервишей, бекташей, отношения которой

к янычарам мы объяснили выше, и самые улемы поддер-
живали в этом войске религиозно-воинственное направ-
ление и часто, соединившись с ним, заставляли браться
за оружие султанов, охотнее соглашавшихся кончить
дела мирными трактатами, чем подвергаться всем бес-
покойствам войны, мешавшим им наслаждаться гарем-
ной жизнью.
Уже Баязет II, наследник Магомета II, завоевателя
Константинополя, начал уклоняться от войны, охотнее
действуя политикою, редко сам предводительствовал
своими армиями и начал стараться войти в сношения
с христианскими державами (при нем же начались пер-
вые сношения России с Турцией). Мамелюки били турок
в Египте, Гонзальв Кордуанский выгнал их из Иониче-
ского моря, а флот папы достиг Дарданелл. Баязет под-
писывал мирные трактаты с Венециею и Венгриею.
Янычары, для которых война была единственным заня-
тием, громко роптали, а когда Баязет назначил наслед-
ником престола Ахмета, своего старшего сына, отличав-
шегося мирными наклонностями, то янычары явно вос-
стали, требуя, чтобы престол наследовал младший брат
Ахмета, Селим, правитель Трапезунда, прозванный тог-
да уже Неумолимым. Янычары впустили в Константи-
нополь взбунтовавшегося Селима, и отец должен был
отказаться от престола и умер от яда, данного ему по
повелению сына.
Селим и его наследник Солиман Великолепный были
султаны, каких желали янычары, но они начали снова
волноваться при наследнике Солимана, Селиме II, по-
гибшем от неумеренного потребления вина, и в особен-
ности при Мураде III, который все дни проводил в га-
реме и был замечателен только тем, что имел восемьсот
одалисок и был отцом двухсот двух детей, из которых
двадцать семь женского полай двадцать мужского пере-
жили своего отца. Магомет III, наследник Мурада,
в день своего вступления на престол велел удушить де-
вятнадцать своих братьев (Мурад III удушил пятерых)
и бросить в море семерых одалисок, готовых сделаться
матерями.
Наследник Мурада III, Осман II, отличался дикою
энергиею и гордостью. Он хотел копировать Солимана
Великолепного, но не имел его гения. В войне против
Польши, в 1621 году, он погубил 80 000 турок и воро-

тился в Константинополь, публично обвиняя янычар в
трусости; с другой стороны, янычары приписывали ги-
бель войска необдуманности молодого падишаха. Осман
задумал уничтожить янычар. Разнесся слух, что он хо-
чет опереться на египетские войска и перенесть свою
столицу в Дамаск или Алеп. Янычары взялись за ору-
жие, окружили сераль, ворвались в него, убили велико-
го визиря и кизляр-ягу (начальника евнухов), завладели
падишахом и, осыпая его оскорблениями, полуобнажен-
ного вытащили на рыбный рынок, посадили верхом на
старую лошадь и возили по городу посреди оскорбитель-
ных криков черни, а потом заперли его в семибашенный
замок и возвели на престол несчастного идиота Муста-
фу. К счастью же Турции, Мустафа скоро был низложен
во второй раз, и его место заменил Мурад IV, этот от-
томанский Нерон.
Такие люди, как Мурад, могли сделать из янычар по-
лезное и страшное орудие своей воли. Желая восстано-
вить строгую дисциплину в их рядах, он искал предло-
гов, чтобы их наказывать, и, удаляясь из Константинопо-
ля в поход против Персии, издал повеление, что всякий
солдат, без позволения оставивший свои ряды, будет не-
медленно казнен смертью. Галати Челеби, янычар, зна-
менитый своею храбростью, дерзостью, первый престу-
пил повеление Мурада IV и был немедленно обезглав-
лен. Войско повиновалось ужасному падишаху, но шло,
повесив головы, и потихоньку роптало. В тот же самый
день, проезжая лесом, Мурад увидел огромного кабана,
кинулся на него и убил его одним ударом своей страш-
ной палицы, потом в ту же минуту схватил своего визи-
ря Мустафу-пашу за пояс, и, подняв его на воздух, про-
держал несколько секунд, и потом бросил на три шага
ют' себя.
— Рука Аллаха с тобою,— вскричали наэлектризо-
ванные солдаты.— Да здравствует падишах!
И последовали за Мурадом с энергией.
Ни один город, ни одна крепость не могли сопро-
тивляться свирепому натиску мурадовского войска.
Но такие государи, как Мурад IV, были в Турции
реже, чем где-нибудь; за ним следует слабый, развратный
и жестокий Ибрагим: он набивал свои гаремы красави-
цами, убирал бороду бриллиантами и жемчугом, отра-
стил волосы на голове, женщины и евнухи увенчивали

его цветами и проливали «а его Голову драгоценные
благоухания. Страсть к роскоши и сластолюбие переме-
шивались в нем с суеверием, жадностью и жестокостью.
Янычары и улемы составили заговор. Ахмет, великий
визирь Ибрагима и соучастник его распутства, задумал
уничтожить янычарские орды. Бунтовщики провозгласи-
ли султаном семилетнего сына Ибрагима, Магомета IV,
а Магомета-пашу, визиря четырех султанов, жившего
тогда в монастыре дервишей, великим визирем. Ибра-
гима, по приговору улемов, задавили в тюрьме.
Магомет IV, если возможно, был еще ничтожнее свое-
го отца. Янычары неистовствовали во время его малолет-
ства, часто не снося правления женщин и евнухов, ча-
сто предаваясь страсти к грабежу и буйствам. Чтобы
удержать их и дать, хотя на время, другое направление
их дикой энергии, начинавшей уже сменяться развраще-
нием нравов, нужен был такой визирь, как Кеприлу Же-
стокий.
Настало время, когда политика Турции должна была
измениться: она не могла уже более вечно нести войну
и должна была научиться жить в мире. Наука трудная,
непостижимая для азиатской орды, которая идет вперед,
оживляемая фанатизмом, или гниет, предаваясь постыд-
ной лени и полнейшей беспечности, не зная сдержанной,
но постоянной, не блестящей, но настойчивой энергии
европейца. В порыве завоеваний и в жару отчаянного
сопротивления турки часто являются народом замеча-
тельным, но в обыкновенное время посреди этих двух
крайностей они решительно не умеют существовать, мо-
жет быть, потому, что у них нет никакой особенной цели
существования, никаких, им только принадлежащих ин-
тересов и стремлений. Они живут только для того, что-
бы жить, а это, как известно, самое вернейшее средство
вовсе не пользоваться жизнью.
Вот почему Кеприлу, прозванный Политиком и за ко-
торым, как и за его отцом, совершенно скрывается ни-
чтожный Магомет IV, проводивший жизнь в Адрианопо-
ле, гоняясь по лесам за дичью, сделал более вреда, не-
жели пользы Турции, несмотря на все свои богатые ка-
чества ума и сердца, на свои европейские наклонности
и глубокий политический смысл. Он не мог, по своему
характеру, наводить ужас на янычар, не мог дать им
вечного занятия в войне и потому должен был различ-

ными косвенными средствами ослаблять это опасное
войско. Если верить Марсильи, которому, по его поло-
жению в службе у Ахмета Кеприлу, это дело должно
было, быть хорошо известно, этот великий визирь нароч-
но закрывал глаза на злоупотребления, вкрадывавшие-
ся в войске янычар и которые должны были сломить их
силу. Дисциплина ослабла, смотры и экзерциции прекра-
тились; янычарам позволялось жить вне своих од и пре-
даваться различным промыслам; выбор главных началь-
ников, зависевший прежде от султана, стал зависеть от
великого визиря, который раздавал эти места своим кре-
атурам; но что всего важнее, так это то, что подновление
янычарского войска ежегодным грабежом христианских
детей прекратилось.
Мы не можем определить с точностью, когда был
формально уничтожен страшный налог детьми, во вре-
мя ли Магомета IV или его брата и наследника Соли-
мана II, или, лучше сказать, в управление ли Ахмета
Кеприлу Политика или Мустафы Кеприлу, прозванного
Добродетельным. Марсильи, говоря о наборе янычар во
время Магомета IV, не упоминает уже о налоге детьми
и говорит только о наборе по найму; но другие писа-
тели приписывают прямо уничтожение этого налога Со-
лиману II. Может быть, Кеприлу Политик, желая осла-
бить янычар, фактически перестал отправлять турок для
грабежа христианских детей, а теми, которые добыва-
лись во время войн или присылались, как, например, из-
Армении, в виде подати, или покупались на рынках, по-
полнял ряды артиллеристов, служителей арсеналов и
собственно дворцовой стражи, пажей, конюшенной
дворцовой прислуги (балтаджи, бостенджи и проч.),
из которых впоследствии образовалось войско, окру-
жавшее Махмуда II в страшный день уничтожения яны-
чар. Может быть, Кеприлу Добродетельный, единствен-
ный визирь, память которого может благословлять хри-
стианское население Турции, внушил Солиману II вме-
сте с другими благодетельными для христиан мерами
формальную отмену этой ужасной подати. Но частные
грабежи христианских детей для пополнения многочис-
ленной прислуги сералей продолжалось до последнего
времени, а торг украденными детьми продолжается и
в настоящее время и в нынешнем году, благодаря по-
кровительству англичан и французов, процветает с осо-

бенною силою на малоазиатских и константинопольских
рынках.
С этих пор ряды янычар стали наполняться наймом
из самых низших слоев населения, людьми, которым ни-
чего не оставалось делать, как прибегать к этому ремес-
лу, и детьми янычар, живущими на пенсионе. С тем вме-
сте фанатический и обширный характер этого войска
начал утрачиваться. Но, ослабляя эту страшную неког-
да пехоту, турецкое правительство должно было в то же
время ослаблять и свою лучшую кавалерию, потому что
и со спагами, как с янычарами, оно не могло управить-
ся в мирное время. Со времени Магомета же IV спаги
уже перестают окружать особу падишаха: это место за-
нимают бостанджи (смотрители садов), первая дворцо-
вая гвардия, число которой к концу XVIII столетия про-
стиралось уже, по показанию Абесци, до 12 000, балтад-
жи (дровосеки), конюшенная прислуга и пажи. Большая
же часть спагов разбрелась по провинциям, являясь
только на смотры и редко появляясь в битвах.
Но, несмотря на это ослабление, янычары все еще
были страшны: между ними оставалось много старых
наследственных янычар, и, утратив свое значение в сра-
жениях, они все еще были страшны в Константинополе,
почему слабые султаны, следуя примеру Магомета IV,
продолжали жить в Адрианополе, на который янычары
и спаги делают иногда формальное нападение, чтобы,
вооружившись фетвой улемов, низложить одного султа-
на и возвести на престол другого.
Мы не имеем надобности перечислять здесь всех яны-
чарских восстаний: почти ни один султан не умирал сво-
ей смертью, почти ни один из них не восходил на трон
без воли янычар. Магомет I, желая задобрить это бес-
покойное войско, дал ему новые права. Он отдавал им
отчет во всех своих распоряжениях, и этот обычай про-
должался до времен Селима III. Царствование Махмуда
замечательно также тем, в отношении войсковой исто-
рии Турции, что с этого времени в рядах турок начина-
ют появляться европейские ренегаты. Знаменитый сво-
ею страшною безнравственностью Бонневаль проложил
им дорогу.
Может быть, не будет излишним сообщить здесь не-
сколько сведений об этом родоначальнике позорного по-
коления ренегатов, потому что в нем резко и вполне вы-

сказывается характер людей, которые до сих пор про-
должают позорить Западную Европу и окончательно гу-
бить Турцию.
«Граф Бонневаль,— говорит один французский исто-
рик,— был младший сын одного очень хорошего фран-
цузского дома; он имел много военных талантов и мно-
го ума, говорил красноречиво, ловко и грациозно, был
всегда нищим, мотом, буяном и склонен к воровству».
В 1706 году секретарь французского министерства
уличил его в покраже казенных денег, и Бонневаль, го-
воря, что он не думал, чтобы его стали проверять чер-
нильные души, убежал из Франции и записался в ав-
стрийскую армию. Он сражался с необыкновенной храб-
ростью при Петервардейне и Белграде, поссорился с
австрийским правительством, вызвал на дуэль принца
Евгения и убежал в Турцию. Венский кабинет требовал
его выдачи, и Бонневаль принял магометанство; вот что
писал он по этому случаю к своему другу Вольтеру:
«Я всегда думал, что для меня решительно все рав-
но, буду ли мусульманином, христианином или поклон-
ником огня. Впрочем, на этот счет я был всегда одно-
го мнения с регентом, герцогом Вандомским, моим ми-
лым маркизом де ля Фар, аббатом Шолье и другими
честными людьми, с которыми провел я свою жизнь.
Я переменил только мой ночной колпак на чалму. При
всех преследованиях, которые я испытал, я никогда не
терял ни хорошего аппетита, ни хорошего расположе-
ния духа. Счастлив тот, у кого философия в крови!»
Переходя в Турцию, Бонневаль был в весьма жал-
ком положении и сказал, что если бы еврейская нация
предложила ему начальство над пятидесятью тысяча-
ми войска, то он отправился бы осаждать Иерусалим.
В Турции граф Бонневаль превратился в Османа-
пашу. Султан дал ему начальство над бомбардирами
(служителями арсенала и пушечного завода, составляв-
шими особый полк) и звание паши с двумя хвостами.
Он играл в Турции роль шпиона трех государств ра-
зом: Турции, Франции и обеих Сицилии. Из Дивана ему
отпускалось 55 пиастров в день и в то же время он по-
лучал деньги из Версаля и Неаполя, и турецкий ми-
нистр иностранных дел говорил, что Осман-паша ест ра-
зом тремя ртами. Сановники Порты презирали Бонне-
валя, но пользовались им для открытия секретов евро-

пейской политики, которую он знал в совершенстве.
Успехи турецкого оружия в 1737—1738 и 1739 годах
приписывались отчасти советам Бонневаля. В вознагра-
ждение султан сделал его номинальным правителем Ка-
рамании, что доставляло ему 25 000 кошельков еже-
годно.
Преувеличенная слава о значении Бонневаля у турок
разнеслась по Франции и соблазнила других его сооте-
чественников. Аббат д'Альм, граф Рамсэ и маркиз Мор-
нэ Моншеврейль написали к Бонневалю сборное пись-
мо, в котором говорили, что пример человека, столь по-
чтенного, как Бонневаль, заставил и их предложить свою
службу Порте. «Знаменитый писатель,— прибавляли
они,— уверил нас, что Магомет был самый великий из
всех великих людей». Они приняли мусульманство, и
Бонневаль дал им места офицеров в своем полку. Один
из побочных детей Бонневаля, граф де ля Тур, сделал-
ся Сулейман-агою.
Таково было начало военной европейской цивилиза-
ции Турции.
Бонневаль скоро поссорился с великим визирем, и
только заступничество одного аги спасло его от петли
и он отделался временным изгнанием в один малоазиат-
ский город. Узнав об этом, Вольтер писал:
«Все, что меня удивляет в этом деле, так это то, что,
будучи в изгнании в Малой Азии, Бонневаль не посту-
пил на службу к персидскому Софи Кули-хану, он мог
бы доставить себе удовольствие прокатиться до самого
Китая, перессорившись со всеми министрами Азии; его
голова, как мне кажется, гораздо более нуждается в
мозге, нежели в тюрбане. Было несколько глупо вы-
звать на дуэль принца Евгения, президента военного со-
вета: почему он не предложил также дуэли великому
визирю! Но ему можно все простить: он такой милый!»
«Бонневаль хотел уже воротиться во Францию, но
смерть застигла его в Константинополе на 72-м году
жизни. Он оставил в Пере, в Галате и Стамбуле более
десяти тысяч кошельков долга».
Вот тот чистый источник, из которого берут начало
все современные цивилизаторы Турции. От Бонневаля
до настоящего времени постоянно находит себе место
и дело в Турции множество людей из того класса, ко-
торый, к сожалению, еще не вовсе вывелся в Западной

Европе, хотя и принял другие формы, и которому мы не
можем дать другого названия, как chevaliers d'industrie
militaire.
Великий визирь Рагиб Магомет-паша с 1757 по
1763 год умел управляться с янычарами и в мирное
время занимал их военными экзерцициями перед глаза-
ми султана. Он поддержал на время ослабевающую
дисциплину и пробудил еще раз воинственный дух в этом
дряхлеющем войске. Но несчастная война с Россией
окончательно разрушила самостоятельность турецких
военных сил. Двести тысяч войска и весьма значитель-
ный флот имела Турция, вступая в войну с Екатериной,
а в 1771 году она не могла насчитать более двадцати
тысяч солдат, и флот ее был уничтожен в Чесменской
битве, о которой Гаммер отзывается следующим обра-
зом.
«После Лепантской битвы,— говорил он,— Чесмен-
ская была самым большим поражением, которое когда-
либо было испытано Оттоманским флотом: эти обе бит-
вы имеют то общее между собой, что ими означаются
две самые несчастные эпохи для Турецкой империи. Они,
как два маяка, освещают вход в эти два несчастных пе-
риода. Лепантская битва означала крайний предел бле-
ска Оттоманской империи, а Чесменская предшествова-
ла Кайнарджийскому трактату».
Удар, нанесенный екатерининскими героями Турции,
не был отражен. Не только сила, но и всякая дисципли-
на турецкого войска были совершенно разрушены. Яны-
чары, спаги, займы и тимариоты отказывались повино-
ваться своим начальникам и разбегались по домам. Каз-
на была пуста, военные запасы не существовали, и вели-
кий визирь Мухсли-Заде, укрепившись в Шумле, во что
бы то ни стало требовал мира от своего правительства.
Одни улемы настаивали на продолжении войны и спас-
ли Турцию от окончательной гибели. В это отчаянное
для них время турки показали всю свою способность
держаться в крепостях. Как ни невыгоден для Турции
Кайнарджийский трактат, но он мог почесться блестя-
щим перед тем, к которому были бы принуждены тур-
ки без настойчивости улемов и без упрямой защиты Си-
листрии и Варны
Селим III, один из лучших падишахов Турции, испы-
тавший все бедствия войны с Россией, Поисками кото-

рой предводительствовал Рымникский герой, все ужа-
сы гражданской войны, поднимаемой то бушующими па-
шами, то янычарами, задумал воспользоваться первыми
спокойными минутами, чтобы преобразовать войско, а
потом и внутреннее управление.
Идея преобразования турецкого войска давно уже
внесена была в Константинополь иностранцами. Барон
де Тотт побуждал к этим переменам Мустафу III. Фран-
цузские посланники Вильнев и Вержен заботились о том
же, стараясь сделать из Турции твердый оплот против
Австрии и России. Но только при Селиме III посланник
французской республики Обер Дюбайе привел султану
в подарок от Директории несколько пушек и целый от-
ряд солдат, инженеров и артиллеристов, долженство-
вавших сделаться наставниками турецкого войска. Он
организовал на европейский лад отряд из 400 человек.
Но после смерти Дюбайе (в 1797 году) этот отряд, на
который турки поглядывали косо, был распущен. Но
семя, посеянное Бонневалем, не пропало. Знаменитый
турецкий адмирал Гуссейн-паша продолжал дело. Он
составил небольшой отряд войска, состоявший на поло-
вину из европейских беглецов всех наций и ренегатов.
Тогдашний великий муфти, Вели-Заде, не покровитель-
ствовал этим нововведениям. Некоторые услуги, оказан-
ные этими войсками в тогдашней войне французов в
Египте, заставили Селима III подумать серьезно о вве-
дении этого нового порядка (низам-и-джедида). Два
ренегата, один грек, известный под именем Аги, а дру-
гой пруссак, преобразовавшийся в Солимана, назначе-
ны были начальниками этого вновь формировавшегося
войска, в которое толпами поступали французские и не-
мецкие ренегаты. Турки начинали роптать, но неудо-
вольствия высказались ясно только тогда, когда хатти-
шериф султана (от б марта 1805 года) утвердил офици-
ально существование этого войска и учреждал набор
для него из всех молодых турок, не исключая и янычар.
В Адрианополе встретили палками объявителя сул-
танского повеления; в Родосте кади, которому поручено
было исполнение хатти-шерифа, был убит разъяренной
толпой; в Янине сожгли самый хатти-шериф; султан не
осмелился обнародовать его в Константинополе и дол-
жен был отложить свой проект, тем более что новая вой-
на с Россией готова была открыться.

Новый муфта в заговоре с кайлиманом Константи-
нополя решился .воспользоваться народным неудоволь-
ствием, чтобы опрокинуть тогдашнее министерство. Сул-
тан присоединился к низаму эпиротских ямакоз (артил-
леристов) и лазов из окрестностей Трапезунда и хотел,
чтобы они также надели мундиры нового войска. С этим
поручением послан был на главную босфорскую бата-
рею Румели-Кован сам рейе-эффенди (министр ино-
странных дел). Ямаки бросились на него, несмотря на
защиту, которую подали ему его солдаты низама, и уби-
ли; а сами отдались под покровительство янычарам.
Началось общее восстание: Селим должен был пожер-
твовать всеми приближенными к нему лицами, подозре-
ваемыми в пристрастии к реформе, и уничтожить низам-
джедид. Но этого уже было недостаточно: головы ми-
нистров, выброшенные за стены сераля, не успокоили на-
род, Селим лишился трона, а вскоре и жизни.
Рушукский паша, Байрактар, отомстивший за смерть
Селима и возведший на престол Махмуда II, думал про-
должать реформу в войске. Он образовал несколько об-
разцовых орд (полков), но грубость его мер и его попу-
лярная гордость погубили его, и погубили бы вместе с
ним и Махмуда, если бы он не поспешил приказать уда-
лить своего брата Мустафу, после чего он остался един-
ственным отростком османова дома.
Махмуд II, не могши бороться явно с янычарами,
втайне приготовлялся к этой борьбе. Он оставлял все
в прежнем порядке, но обращал особенное внимание
на постоянные войска, не входившие в состав армии
янычар, моряков, артиллеристов, бомбардиров, болтад-
жей, бостанджей и другую прислугу сераля, число ко-
торой, как мы видели выше, старались увеличивать все
султаны, начиная с Магомета IV или, лучше, с Кеприлу.
Эти войска, в которые реформа проникала вместе с ре-
негатами, постоянно завидовали янычарам, обладавшим
исключительными правами. В 1826 году этого войска
было уже более пятидесяти тысяч, и султан мог решить-
ся на смелый шаг.
В торжественном собрании всех высших сановников
империи после прочтения фетвы шейх-уль-ислама, ссы-
лавшегося на то изречение Корана, где говорится, что
«война есть игра хитрости, поражайте неприятеля его
собственным оружием», признана была необходимость

введения европейской дисциплины в армию. Во втором
собрании у великого муфти (28 мая 1826 года) великий
визирь прочел повеление падишаха о преобразовании
янычар. Этот хатти-шериф Махмуда II оканчивался сле-
дующими словами, дающими нам понятие о характере
турецкой реформы, нашедшей себе деятельных защит-
ников в западных христианах.
«Мщение! народ Магомета, мщение! Верные слуги
этой монархии, которая должна существовать до скон-
чания мира, мщение! Начальники всех степеней, защит-
ники веры, окружите нас! Соединим наши силы, попол-
ним потери, восставим неодолимую преграду для целого
света из нашей армии! Перехитрим военные изобретения
христианской Европы!» По этому повелению лучшие мо-
лодые люди из всех янычарских оджаков должны были
поступить в эхенджисы (действительные солдаты) и
учиться военному искусству христиан; через несколько
недель пять тысяч эхенджисов учились ружейным при-
емам на равнине Дауд-паши.
В ночь с 15 на 16 июля 1826 года около тридцати
тысяч янычар, сопровождаемых толпою черни, вынесли
свои котлы на главную площадь Эт-Майдан. Они раз-
грабили и сожгли дворец великого визиря Магомет-Се-
лима и агента египетского паши. Они ненавидели Мег-
мет-Али за то, что он первый начал вводить европейскую
реформу и уничтожил мамелюков. Ни великого визиря,
ни султана не было в городе: они были в летних двор-
цах и узнали только поутру о возмущении янычар.
Махмуд поспешил в свой константинопольский се-
раль, где уже вся неянычарская армия, около 50 000 че-
ловек, была собрана великим визирем. Улемы, предво-
дительствуемые муфтиями, также явились на двор сера-
ля. Махмуд II, сидя на троне посреди этого собрания и
держа в одной руке развернутое знамя пророка, а в дру-
гой кинжал, блестящий дорогими каменьями, предложил
шейх-уль-исламу следующий вопрос:
— Каково должно быть наказание бунтовщиков, вос-
стающих против религии и падишаха?
— Если несправедливые люди нападают на своих
братьев, — нападайте на них! — говорит Коран, — отве-
чал великий муфти.
— А если так,— вскричал султан,— то клянитесь все

на знамени пророка истребить всех до последнего вра-
гов трона и религии!
Войско громко произнесло клятву и, потрясая ору-
жием, объявило смерть янычарам.
Султан хотел идти сам во главе войска, и визирь и
улемы едва могли его удержать. Все ворота Константи-
нополя были заперты, чтобы ни один из бунтовщиков
не мог убежать. Предшествуемая санджак-шерифом
(знаменем Магомета) армия, верная султану, окружила
со всех сторон янычар, собравшихся на Эт-Майдане.
Выслушав приказание разойтись и покориться воле сул-
тана, янычары отвечали проклятиями нововводителям и
нововведениям и объявили, что дети Хаджи-Бекташа
всегда останутся мусульманами.
Ядра, бомбы, картечь, пули посыпались со всех сто-
рон в беспорядочную толпу. Янычары оборонялись дур-
но и скоро хотели обратиться в бегство, но солдаты пре-
следовали их повсюду, истребляя без всякой пощады.
Толпы янычар убежали в казармы, но султан велел за-
жечь здание, и через несколько часов мертвое молчание
воцарилось в Константинополе. На другой день вышел
хатти-шериф, уничтоживший навсегда янычар. За этим
хатти-шерифом немедленно посыпались другие. Махмуд
пользовался минутой. Секта дервишей-бекташей была
уничтожена, их имущество конфисковано; двадцать ты-
сяч турок, не имевших положительных средств существо-
вания, изгнаны из Константинополя.
Невозможно определить число янычар, погибших
16 июля и казненных после битвы. Один историк, оче-
видец, говорит, что число только тех янычар, которые
погибли от руки палачей, простиралось до шести тысяч,
и не говорит о тех, которые погибли на гипподроме и
в казармах. Английский турист Уэльш, находившийся в
это время в Пере, полагает число янычар, истребленных
в этот день, до двадцати тысяч. Четыре дня таскали тру-
пы в Босфор и Пропонтиду и за множеством мертвых
•тел суда двигались с трудом.
За уничтожением янычар через несколько дней сле-
довало уничтожение спагов и присоединение тимаров и
заиметов к имуществам казны. Махмуд II начал дея-
тельно заниматься формированием новых войск и, сбро-
сив чалму, сам оделся по-европейски.
Правда, янычары под конец своего существования

были никуда не годным и в то же время опасным вой-
ском; но они начали свое поприще победами и считали
их в своей истории сотнями. Новое войско открыло свою
карьеру несчастною войною с Россией в 1828 году. Ре-
форма была произведена по всей империи, и остатки
янычар сохранились только в Алжире, где их нашли
французы.
В знаменитом хатти-шерифе Гюлькане, изданном
Абдул-Меджидом через четыре месяца после смерти
отца, говорилось также и о необходимости правильного
образа набора войска. Но набор все еще продолжался
без всякого порядка, и только в 1843 году при сераски-
рате Риза-паши появился новый устав набора и устрой-
ства войска, послуживший основанием настоящему со-
ставу турецкой армии. Так нова еще эта армия, которая,
по словам многих западных писателей, далеко перегна-
ла армию многих европейских государств.
Уставом 1843 года прежний неправильный набор вой-
ска был заменен рекрутством, европейская дисциплина
вводилась во всю армию, пехота, кавалерия и инженеры
получили французский устав» и одна артиллерия предо-
ставлена исключительному заведованию прусских офи-
церов.
Глава XI
Настоящий состав и состояние военных сил Турции
Даже в самых благоустроенных государствах, в та-
ких новых учреждениях, какова новая турецкая армия,
существующая не более десяти лет, является всегда
большая'разница между уставом и действительностью.
Но в Турции, где, по сознанию самых закоренелых тур-
кофилов, официальная ложь доведена до высшей степе-
ни, такая разница должна быть громадна. Действитель-
ного числа и состава турецкой армии в минуту вступ-
ления ее в нынешнюю войну не знает, по всей вероятно-
сти, и само турецкое правительство; а потому, не
вступая в пустые предположения, мы считаем за лучшее
изложить сначала устройство и число турецкой армии,
какое существует на бумаге, а потом передать мнение

о действительном значении этой армии, высказанное
людьми, близко знакомыми с делом.
Современная турецкая армия тем существенно отли-
чается от европейских, что отдельные дивизии ее попол-
няются набором из отдельных определенных областей и,
кроме войск, находящихся в Константинополе, стоят
в тех же самых областях, где они набраны.
В этом отношении вся Турция разделяется офици-
ально на шесть лагерей или армий, орд. Каждая орда
разделяется на две дивизии и шесть бригад. Каждою ор-
дою заведует мушир, каждою дивизиею ферик. Каждая
орда имеет постоянную главную квартиру в каком-ни-
будь месте; так, орда падишахская (гвардия) в Скутари,
константинопольская в Константинополе, румелийская
в Монастыре, анатолийская в Карбруте, арабская в Да-
маске, иракская в Багдаде. Кроме того, четыре отдель-
ных корпуса должны существовать: первый на острове
Крит, второй в Триполи, третий в Тунисе, четвертый, ар-
тиллерийский, должен размещаться по главным крепос-
тям Турции, на Босфоре, Дарданеллах, на Дунае, в Сер-
бии и т. д.
Кроме того, вся турецкая армия разделяется на дей-
ствующую низам и резерв редиф. Каждый солдат, про-
служивши пять лет в низаме, поступает на семь лет в
редиф.
Всякая орда низама должна состоять из шести пол-
ков пехоты, четырех кавалерии и одного артиллерии.
Всякий пехотный полк состоит из четырех батальонов,
каждый батальон из 816 человек, включая в это число
батальонного начальника, бин-баши, его помощника,
колассе, восьми капитанов, юз-баши, шестнадцати лей-
тенантов, мулазимов и т. д. К каждому батальону при-
числяется восемь саккасов, или водовозов, которые
должны доставлять воду для омовений правоверного
войска.
По такому счету в полку должно бы находиться до
3263 человек, но даже по показанию туркофилов в каж-
дом полку не должно считать более 280.0 человек.
Различия в чинах между офицерами означаются
особым значком, нишаном, носимым на шее, и саблею,
которые потому и доставляются правительством и меня-
ются при каждом повышении.
Кавалерийский полк состоит из шести эскадронов.

Официально в нем должно находиться 934 человека; но
на деле их нет и половины.
Артиллерия состоит из шести орд; каждая орда дол-
жна состоять из 12 батарей, 3 конных и 9 пехотных, и
имеет 66 орудий. Места их пребывания также назначены.
Кроме того, должны по уставу существовать 3 от-
дельных корпуса: на острове Крит 8000 человек, в Три-
поли 4000 и в Тунисе тоже 4000.
Вне орд считаются также отдельные отряды различ-
ных войск, состоящие под начальством главного шефа
всей артиллерии. Сюда принадлежат:. 1) одна резерв-
ная артиллерийская бригада и 3 артиллерийские же
бригады, размещенные по различным крепостям Тур-
ции; 2) бригада инженеров, состоящая из двух полков,
по 800 человек каждый.
Таким образом, по уставу должно бы быть всего по-
стоянного войска:
Полков Человек
Пехоты 36 117 3S0
Кавалерии 24 22 416
Полевой артиллерии 6 7 800
Крепостной артиллерии 4 8 000
Инженеров 2 1 п00
Отдельных корпусов 8 16 000
Итого . . 80 173 176
Но мы увидим далее, до какой степени действитель-
ное число войска разнится здесь с числом, назначенным
по уставу.
В резерв, или редиф, поступает солдат на семь лет,
прослуживши пять лет в армии. Так как солдаты редифа
живут по домам, то и разделяются по местностям на
батальоны или эскадроны и компании. Редифы находят-
ся в мирное время под начальством правителя области,
считаются принадлежащими к известной орде. Офицеры
и унтер-офицеры редифа, живущие по городам и дерев-
ням, должны получать жалованье и раз в неделю обу-
чать солдат своего округа. Раз в месяц редиф должен
собираться в главную квартиру своей орды для манев-
ров. Туркофилы утверждают, что число редифа может
простираться до 200 тысяч, но в самом деле редифы
многих орд, как, например, пятой и шестой, еще даже и
номинально не составлены. Кроме того, туркофилы счи-

тают, что орды редифа по количеству солдат равняются
ордам действительной армии, что, конечно, невозможно.
Принимая самые преувеличенные исчисления, мы
увидим, что Турция имеет не более 300 000 войска, счи-
тая, что редиф равняется действующей армии, что, ко-
нечно, невозможно. Но западным писателям, любящим
видеть в Турции необходимую стену против России,
этого мало, и они начинают прибавлять вспомогатель-
ные войска, высылаемые провинциями, не подчиненны-
ми рекрутскому набору, и разные другие возможные и
вовсе уже невозможные войска. Так они считают, что:
Валахия
6 000 человек
Босния и Герцоговина
40 000
Верхняя Албания
20 000
Сербия
30000
Египет
25 000
Итого
. 121000 человек
Называя эти вспомогательные войска правильными, туркофилы
присоединяют к ним еще неправильные:
1) Кавасов сейменов (городская
полиция), субаши (сельская
полиция)
30 000 человек
2) Татар Добруши и Малой Азии
5 000
3) Венгерцев и поляков
2 000
4) Волонтеров мусульман по
меньшей мере
50000
Итого . .
87 000 человек
Таким образом, восклицают они в лирическом восторге, Турция
в войне с Россией может выставить:
Действительной армии
148 000 человек
Редифа
148 000
Вспомогательных войск
121000
Неправильных войск
«7 000
Итого
504 000 человек
Но для «Journal de Constantinople» и этого числа ма-
ло. Этот храбрый журнал смело выставляет число дей-
ствительного турецкого войска в 664 000 человек.
Какую степень легковерия предполагают эти писа-
тели и журналы в своих читателях! Еще живо то поко-
ление, которое видало своими глазами почти совершен-
ное уничтожение вновь организованного войска Махму-
да II в войне с Россией и очень хорошо помнит то время.

когда этот султан, жертвовавший всем для составления
военной силы, не мог составить постоянной армии в
50 000 человек, а теперь в десять лет по мановению Ри-
за-паши выросла страшная армия в 660 000 человек!
Но послушаем, что говорит один прусский офицер,
изучавший на месте и внимательно состав турецкой ар-
мии и потому знающий совершенно основательно, на-
сколько выполнен и может быть выполнен гигантский
план Риза-паши.
«Из всех корпусов или орд турецкой армии,— гово-
рит господин Бён *,— совершенно организованы только
три: орда гвардейская, столичная и румелийская; но в
последней недостает еще половины кавалерии. А орда
малоазиатская, четвертая (анатолийская) сирийская,
пятая, арабская организованы далеко не вполне: их ре-
диф не вооружен и почти не существует, и число его не
простирается до 100 000 человек. Шестая орда, ирак-
ская, главная квартира которой назначена в Багдаде,
не имеет ни артиллерии, ни кавалерии, ни редифа, и все
число ее едва простирается до 6000 человек, отдален-
ных от Константинополя пустынями; кроме того, целые
батальоны этой армии бегут в Персию.
Из четырех отдельных корпусов трех вовсе не су-
ществует, а именно: критского, триполиского и тунис-
ского, и начальники этих несуществующих армий пре-
спокойно живут в своих виллах на берегах Босфора».
По исчислению этого офицера, Турция в 1853 году
не могла выставить в поле более 170 000 человек.
Простое сравнение войска с народонаселением пока-
жет нам, возможно ли было осуществление плана Риза-
паши.
Война в Турции всегда дело религиозное, а потому
в турецкой армии не могут служить неправоверные и
она должна набираться из одних мусульман; таким об-
разом, все эти 500 и 600 тысяч армии должны набирать-
ся из 14 миллионов турецкого населения!
Но оставим напрасные усилия сосчитать хотя при-
близительно турецкую армию. В настоящее время мы
считаем это решительно невозможным. От 150. тысяч,
* Zustand. der Turkey im Jahre der Prophezeihung (1835). Von
Hubert von Boehn (Koniglich-Preussischen Seconde Lieutenant),
Berlin, 1853.

которые дают они, до 600 тысяч, назначаемых другими,
огромное расстояние, на котором трудно остановиться.
Если бы им положили число всей турецкой армии с ре-
дифами, гарнизонами и волонтерами от 250 до 300 ты-
сяч, то не имели бы ничего в подтверждение слов, кроме
кажущейся вероятности. Бросим теперь взгляд на спо-
соб набора, обучения и содержания этого войска.
«При каждом наборе учреждается особая комиссия
из штаба и обер-офицеров, улемов, медиков и унтер-
офицеров. Эта комиссия с падишахским фирманом от-
правляется в округ, подвергающийся набору. Но так как
эти округи учреждены только недавно, не соответству-
ют с прежним делением Турции, то понятно, что, при
обширных сведениях турок в географии, комиссия не
может обойтись при таких наборах без больших заме-
шательств. Набор производится по жребию между все-
ми молодыми людьми, достигшими 20 лет, или которые
предполагаются достигшими этого возраста. Аккурат-
ность турецких метрик объясняет нам, почему в турец-
ких батальонах встречаются часто почти совершенные
дети. Набор производится весьма медленно: так, набор
1852 года, начавшись в феврале, не был кончен еще и к
ноябрю. Восстания в Алеппо, Боснии и Албании, вызван-
ные наборами, усмирены только кровопролитием; в од-
ном из них отличился жестокостью нынешний главноко-
мандующий Омар-паша. Каждая орда, как мы уже ска-
зали, формируется в том же округе, в котором назначе-
ны ее квартиры и в котором потом распускается в редиф.
Рекрут получает от правительства: плащ на три го-
да, короткий сюртук, который должен быть синего цве-
та, но бывает всех возможных оттенков от желтого до
зеленого и серого, суконные серые брюки на зиму, хлоп-
чатобумажные белые на лето и еще пару белых узких
английских для парадов, две рубахи, феску и каждые че-
тыре месяца 'пару башмаков. В артиллерии и кавале-
рии даются сапоги. Галстуков не дается, но они держат-
ся в казначействах для парадов. Солдаты, унтер-офи-
церы и офицеры до капитанского чина получают один
паек, капитан — два пайка, помощник майора (колас-
се)—четыре, майор (алаи-эмини)—восемь и так далее—
до корпусного командира (мушира), который получает
128 пайков. Офицеры до майорского чина получают от
казны белье и платье. Жалованье должны получать:

Пиастров в месяц
Солдат (нефер) 20 (пиастр—около 5 коп. сер.)
Капрал (он-баши) 40, т. е. около 24 руб. в год
Сержант (чауш) 60 „ „ 36 „
Капитан (юз баш и) 500 „ „ 300 „
Полковник (миралаи) 3000 „ „ 1800 „
Генерал-майор (лива) 10 000 „ „ 6000 „
Дивизионный командир
(ферик) 50000 „ „ 30 000 „
Корпусной командир
(мушир) 100 000 „ 60000 „
При Махмуде II в обучении солдат господствовала
прусская система; теперь старая французская, прусская
же осталась только в артиллерии. Но из европейской сис-
темы, по словам г. Бёна, выкинуто все бесполезное по
понятию турок, то есть то, что должно бы заставить их
двигаться. Отвращение от всяких экзерциций и реши-
тельное неумение азиатов идти и держаться прямо со-
ставляют главные препятствия в обучении турецкого
войска европейской дисциплине. Эти препятствия, с ко-
торыми трудно бороться и европейцу, совершенно не-
преодолимы для турецкого офицера, который решитель-
но не отличается по образованию от простого солдата
и вчера еще был поваром или чубуконосцем, а сегодня,
несмотря на свой нишан, может испытать на своих пя-
тах палочные удары. Учитель здесь по большей части
знает столько же, сколько и рекрут, и имеет одинаковые
с ним наклонности и одинаковый взгляд на потребность
европейских экзерциций.
С тех пор как прусское правительство отозвало
прусских офицеров, обучавших турецкую пехоту, все
средства к образованию сосредоточились на самой пест-
рой толпе авантюристов, большая часть которых реши-
лась принять магометанство.
Вот что говорит господин Бён о турецком строе:
«Представьте себе величайшую непринужденность
в манерах и совершенную невозможность добиться ти-
шины, хотя бы на самое короткое мгновение. Один по-
ворачивает и выставляет ногу, другой оттягивает беспо-
коящий его воротник мундира, третий поправляет под-
нявшуюся калошу и опускает ее на башмак; десятку
других понадобилось вычистить носы и пуговицы; а
там и сям улаживаются небольшие ссоры посредством

толчков. Офицеры кричат «смирно» и находят все эти
небольшие движения совершенно естественными. Все
военные упражнения состоят в наигрывании различных
маршей, до которых турки страшные охотники, конечно,
только в музыке, а не на деле».
Обучение ружейной стрельбе турецкой пехоты хоро-
шо характеризуется следующим рассказом г. Бёна:
«Однажды утром ехали мы верхом по большой до-
роге мимо Окмейдана (Эт-Майдан?) и увидели в сторо-
не в 250 или 300 шагах от нас отряд пехоты, который,
как нам показалось, учился стрелять батальным огнем.
Сначала мы ехали совершенно спокойно. Но скоро услы-
шали странный свист в воздухе и скоро заметили, что во
многих местах по дороге то там, то сям взрывается пыль
легкими струйками. Мы были как во сне. Что бы это
значило? Целей нигде не было видно и тем не менее, ка-
жется, стреляли пулями. Вдруг моя лошадь шарахну-
лась: у ног ее пуля ударила в землю, другая просвистела
над головой, и мы должны были повернуть лошадей и
ускакать в галоп от этого мирного дождя пуль. Через
несколько мгновений поднялся из рва солдат, который
был поставлен для безопасности прохожих, но спрятал-
ся, соблюдая свою собственную.
— Куда ты едешь? — закричал он на меня.— Разве
не видишь, что тут стреляют?
— Да, вижу, конечно. Но что же это все значит?
— Талим! (учение). Убирайся-ка подальше.
«Странное учение»,— подумали мы и узнали от
почтенного он-баши следующее.
Стрельбе в цель всегда предшествует стрельба ба-
тальным огнем, но так как холостых зарядов турки не
знают, то и стреляют пулями!
Учение батальным огнем продолжалось целую неде-
лю, и мы не могли себе отказать в удовольствии посмот-
реть на стрельбу в цель.
Две шеренги солдат выстраиваются на одном конце
долины: на другом конце ее стоят четыре цели. Каждый
солдат обязан, не выходя из строя, выпустить десять за-
рядов. После этого прицельные доски вносятся в город
с музыкой, как трофеи.
Я не мог не высказать своего удивления находивше-
муся здесь турецкому офицеру, который учился военно-
му искусству в Берлине.

— Что делать, милостивый государь,— отвечал он,—
здесь нет никакого порядка, ни дисциплины. Полковник
знает столько же, сколько я и солдат, а мы должны ис-
полнить то, что он приказывает.
— Но зачем не учите вы людей чему-нибудь лучше-
му? Вас для этого и посылали в Берлин, чтобы чему-ни-
будь научиться.
— Это ничего не значит. Не думаете ли вы, что здесь
слушают нас, бывших там? Никто нас не слушает, никто
нам не верит. Нас посылают как будто бы для комедии.
Еще и через двести лет турки ничему не научатся.
В Германии я был прилежен и имел охоту к учению:
здесь я стал лентяем и ... и вы взгляните только на меня!
Сюртук офицера был страшно грязен и изорван,
шнурки висели, а на локтях и под мышками светились
огромные дыры».
Мы не имеем намерения обозревать за г. Бёном всех
отделов турецкого войска и скажем только, что нынеш-
няя турецкая кавалерия еще хуже турецкой пехоты и
что европейское полуобразование, разрушив прежнюю
знаменитую турецкую кавалерию, ничего не поставило
на ее место. Какой-то беглый итальянец, получивший
заведование казенными конюшнями в Константинополе,
сделался главным учителем кавалерии. После многолет-
них упражнений представил он султану и высшим санов-
никам образованное войско. Солдаты сидели, как куклы,
пики и сабли блестели к общему удовольствию. Но ког-
да присутствовавший при этом иностранный офицер за-
метил, что.пора бы проехать и рысью, то учитель отве-
чал: «Рысью они еще не умеют!»
Но сказанного о турецкой пехоте и кавалерии мы не
можем применить и к турецкой артиллерии. Благодаря
стараниям английских фабрикантов, работающих на
Тофанском пушечном заводе, эта часть турецкого войска
доведена до значительной степени совершенства.
Полевая артиллерия состоит из шести бригад. Каж-
дая бригада имеет 1638 человек и состоит из 12 батарей,
а именно: четыре восьмифунтовые пехотные батареи, две
двенадцатифунтовые, две семифунтовые гаубиц-батарей
(прусского устройства), три конные батареи, одна гор-
ная батарея из гаубиц. Во время мира каждая бата-
рея состоит из четырех, а во время войны из шести ору-
дий. Замечательно, что в конной турецкой артиллерии

есть особенная батарея с гаубицами, употребляемая про-
тив кавалерии.
Устройство лафетов, орудий, упряжи и проч.— прус-
ское. Экзерциций производятся по прусскому уставу.
Теперь нам остается сказать несколько слов о глав-
нейших турецких крепостях.
Имена северных турецких крепостей знамениты в
нашей истории; почти нет ни одной из них, которая бы не
была взята русскими, а в предпоследнюю турецкую вой-
ну все три линии не удержали русских войск, проникнув-
ших до Адрианополя. Но тем не менее не должно за-
бывать, что турки отличаются упорною защитою кре-
постей, и что Наполеон говорил, что если десятитысяч-
ной европейской армии достаточно, чтобы разбить
.100 тысяч турок, то нужно не менее 100 тысяч европей-
ского войска, чтобы выгнать десять тысяч турок, засев-
ших в крепости.
Впрочем, большая часть северных крепостей не успе-
ла еще загладить разрушений, нанесенных русским ору-
жием. Г. Бён, посещавший их года два тому назад, на-
зывает их грудами развалин. В одной только Силистрии
он видел начатые поправки по плану бывшего прусско-
го офицера Малиновского; а по газетам мы видим, что
турецкое правительство впоследствии употребило все
свои усилия, чтобы вооружить сколько можно эту кре-
пость.
Три линии крепостей, назначенные самой природой
страны, означаются следующими пунктами: первая—Ala-
чин, Тульча, Бабадаг, устье Дуная; вторая — Дунай,
Белград, Виддин, Калафат, Никополис, Рущук и Сили-
стрия; третья — Варна, Правади и Шумла, которую за-
падные тактики называют вторым Гибралтаром ив ко-
торой может свободно помещаться более 30 000 гарни-
зона. Правади защищает единственный удобный проход
в этом месте, а Варна представляет удобства морского
сообщения с столицею.
Сказать что-нибудь положительное об этих укрепле-
ниях трудно. До последних лет время преспокойно до-
канчивало разрушение, начатое русскими пушками. Уси-
лия, употребленные Портою для поправки старых и по-
стройки новых укреплений, так еще недавни, что мы не
имеем ни одного сочинения, которое бы говорило об
этом с достаточною достоверностью. А потому мы ска-

жем здесь только об укреплениях Босфора и Дарданелл,
которые древнее и ближе известны европейцам.
Положение Константинополя представляет много
удобств для укрепления с сухого пути, но этими удоб-
ствами турки решительно не воспользовались. Старые
полуразрушенные стены Византии, полурассыпанные
рвы и теперь составляют единственное укрепление Кон-
стантинополя. Со стороны моря Константинополь укреп-
лен лучше, и эти укрепления так характеристичны, что
мы скажем о них подробнее.
Босфор укреплен четырьмястами тяжелых орудий.
Вход в пролив узок, и, для того чтобы пройти его, тре-
буется благоприятный ветер. Частые внезапные переме-
ны ветра в Черном море хорошо известны метеорологам
и морякам. Берега Черного моря поблизости Босфора со-
вершенно не представляют удобных гаваней. К этому
присоединяются еще частые туманы, при которых в ста
шагах ничего не видно. Морская пена по обоим берегам
босфорского устья постоянно покрыта остатками разби-
тых судов и трупами. Особенно много их на европейском
берегу у Карабурну. В одну из последних зим началь-
ник одной черноморской батареи в этом месте велел по-
хоронить более сорока трупов, прибитых волнами. Ка-
рабурну есть последний к северу укрепленный мыс, от-
стоящий на день переезда от босфорского маяка. Там
стоят последние орудия, принадлежащие босфорской ар-
тиллерии. Мыс этот из белого известняка, но турки на-
звали его кара, черным, то есть злосчастным.
«Турки,— говорит г. Бён,— зовут тяжелые орудия
довольно характерно; а именно: бальджемес, что зна-
чит буквально «не ест меду»; таких орудий, не кушаю-
щих меду, на босфорских батареях 451; две трети из
них из бронзы, одна треть — железная. В это число не
входят 22 орудия без лафетов, стоящие на Карабурну.
Лучших орудий для защиты морских проходов, а
именно бомбических, турки не имеют. Они заменяются
у них орудиями, мечущими каменные ядра: таких орудий
на босфорских батареях 60. Гаубиц длинной конструк-
ции только пять, мортир—14, остальные — простые
крепостные пушки. В прежние годы как бронзовые, так
и железные пушки, для однообразия, были выкрашены
черной краской; но, когда европейские наставники стали
постреливать из них чаще, краска слетела.

Батарей — числом двадцать одна. Каждая из них
представляет небольшое самостоятельное укрепление с
казармами, пороховыми магазинами и-мечетью. За не-
которыми из «их находятся маленькие деревеньки. Они
лежат частью на европейском, частью на азиатском бе-
регу и обыкновенно одна против другой.
В самом устье в Черном море на противоположных
мысах стоят два маяка, фанари (фонаря), при каждом
из них — батареи. На европейском маяке живет паша
черноморской бригады, как турки называют босфорскую
артиллерию. Главных батарей Босфора — четыре: на
европейском берегу Румили-Кавак-Гиссари и Телли-
Табиасси, на азиатском — Анадоли-Кавак-Гиссари и
Маджар-Табиасси. Эти четыре батареи имеют вместе
165 орудий большого калибра. Здесь пролив суживает-
ся до 1500 шагов, и сильный прилив вод Черного моря
образует постоянное волнение. Мель увеличивает опас-
ность, и корабли должны проходить в 300 шагах от ази-
атского берега, вблизи самой большой батареи Маджар-
ской (на этом месте, как говорят, нашли когда-то огром-
ное количество венгерской монеты). Она имеет 70 ору-
дий, и здесь-то стоят орудия, мечущие каменные ядра.
Четыре главные батареи лежат a fleur d'eau
(в уровень с водою), другие на скалах, падающих почти
отвесно. Орудия лежат в стенных лафетах и стреляют
по большей части через амбразуры в батареях, постав-
ленных на высотах через банки; в некоторых батареях
орудия находятся в сводистых этажах. Платформы —
из камня. Оборонительный этаж батареи состоит из
сплошной каменной платформы. При быстрой перемене
температуры на берегах Босфора каменные платформы
имеют свою пользу. Так как орудия страшно тяжелы, то
платформы значительно приподняты сзади, для того что-
бы откат был менее и чтобы легче было вновь ставить
орудия на места.
Прусский артиллерист Юнгман считает эти батареи
неприступными, но г. Бён, видевший их сам, утверждает,
что все земляные брустверы батарей (или укрепления)
не выдержат нескольких выстрелов собственных орудий,
тем более что мерлоны (промежутки между амбразура-
ми) не шире самых амбразур.
Дикость природы этих мест сильно действует на ду-
шу. Когда подует северный ветер, несущийся из России.

то оба берега Босфора, насколько можно окинуть гла-
зом, покрываются пеною. Шум волн, особенно ночью,
оглушителен, и на Буюкдерийском рейде кажется, что
на севере идет страшная битва. Это тем обманчивее, что
каждый удар волны, по странному устройству скал Бу-
юкдерийского лимана и Гарибича, отдается как пушеч-
ный выстрел. Турецкие корабли во время туманов при-
слушиваются к этому шуму, и самые эти скалы называ-
ются Топ-гаши, пушечными скалами.
О силе морского прибоя в этом месте можно получить
понятие, взглянув на тяжелые орудия азиатского фана-
ри, стоящие на 30 футов над уровнем моря и, тем не менее,
выброшенные волнами из амбразур. В Гарибичи волны
выбили окна в доме, стоящем на скале в 40 футов высо-
ты, и наполнили здание морской водой. Эта дикость
природы не может не действовать на солдат босфорской
артиллерийской бригады. Рекруты, которые зимою видят
только облака, волны и скалы, и день и ночь слышат
страшный шум моря, скоро начинают тосковать, страда-
ют по родине и дожидаются только прихода Иешиль-
паши, чтобы удрать домой. Иешиль-паша, зеленый па-
ша, на языке турецких солдат означает весну, дождав-
шись которой они начинают дезертировать.
Дезертирство из босфорской бригады особенно уве-
личилось с тех пор, как в нее начали собирать из Ана-
толии и окрестностей Ангоры. В последнее время три
солдата дезертировали из самого европейского фанари,
где живет паша. Оскорбленный паша поднял ночными
сигналами всю свою бригаду «а ноги, что довольно
трудно, принимая в соображение страшные скалы и
ущелья этого места и неровности берега, заросшего ро-
зовым лавром. В случае дезертировки обыкновенно ста-
раются выгнать беглецов голодом, оставляя кордонную
стражу «а целую неделю. Проискали всю ночь, но на-
прасно. На другое утро паша, держа чубук в зубах, си-
дел у окна своего жилища, стоящего на высокой скале,
и смотрел на Черное море, бушующее у его ног. Вдруг
видит он, что на скале посреди моря стоит полуобнажен-
ный человек и телодвижением просит помощи. Его пере-
везли на 'берег, это был один из дезертиров. Беглеца
спрятали на ночь в лодке самого паши и на рассвете
взялись за весла, чтобы убраться в милую для них Азию;
но страшная волна опрокинула лодку. Двое утонули, а

а третий спасся и отделался половинным числом палоч-
ных ударов.
Дарданелльские укрепления во многом похожи на
босфорские. Воды Черного моря с силою стремятся здесь
в Средиземное, и парусный флот, приезжающий из Архи-
пелага, нуждается в сильном попутном ветре. Орудий
дарданелльских батарей тоже более 400, и они, более чем
босфорские, сосредоточены в массы. Здесь — особая ар-
тиллерийская бригада под начальством особого паши.
Батареи хороши, и люди хороша приучены, и теперь не-
возможно пройти этот пролив, как прошел его когда-то
Дукворс.
В дарданелльских батареях находятся те знамени-
тые орудия, которые бросают каменные ядра в двадцать
один пуд тяжести. Ствол этих орудий — бронзовый; они
имеют цилиндрическую камеру и лежат горизонтально
на колоссальных мортирных лафетах. В них кладется
более двух пудов пороху в кожаном картузе, для под-
нятия ядер — особые рычаги; заряжение идет довольно
быстро. Эти орудия (кеммерлики) стреляют через ам-
бразуры. Султаньег, султанская батарея, лежащая на
азиатском берегу, и Чанах-Калесси, самая огромная: она
имеет 102 орудия. Здесь самое узкое место пролива. На-
против, на европейском берегу стоят две батареи, Намас-
сия и Килит-Багар: они имеют 86 орудий. Таким обра-
зом, 200 орудий самого тяжелого кали'бра сосредоточены
на одном пункте Дарданелльского пролива.
Самое большое турецкое орудие кеммерлик находит-
ся на батарее Килит-Багар. В него кладется каменное,
двадцатисемипудовое ядро. Эту пушку турки зовут
Баба-Гайдр.
При выходе из Дарданелл в Эгейское море лежат
две батареи: Седдиль-Багар на европейском берегу и
Кумкалесси на азиатском. В четверти мили от Кумка-
лесси видим могильные холмы Ахиллеса и Пагрокла.
Здесь знаменитая троянская равнина. На ней-то приго-
товляются каменные ядра для босфорских и дарданелль-
ских батарей, и приготовляются большею частью для
облегчения работы из треугольных гранитных столбов, и
недавно для этой цели взят последний гранитный столб
из дворца Агезилая, сподвижника Александра Македон-
ского.
Теперь, по порядку предметов, нам следовало бы го-

ворить о турецком флоте; но в данном случае мы счи-
таем за лучшее придержаться латинской пословицы, что
с мертвых aut nihil, aut bene. Синопское дело произнесло
смертный приговор над турецким флотом, над которым
столько лет, с такой неусыпною деятельностью труди-
лись англичане.
Но мы не можем отказаться привести здесь еще одну
страницу из брошюры г. Бёна, где он описывает посе-
щение турецкого адмиралтейства и флота.
«Иностранцу,— говорит он,— которому после беско-
нечных затруднений удается наконец получить позволе-
ние видеть флот, показывают всегда один только ко-
рабль; но зато—стошестнадцатипушечный адмиральский
корабль, Махмудже.
Под предводительством неизбежного кавасса, един-
ственного защитника всякого иностранца от людей и со-
бак, отправились мы на берег Золотого Рога в адмирал-
тейство и в то же время на зимнюю гавань падишахского
флота. При устье короткой, но глубокой долины св. Ди-
митрия, или Татавола, у подножия крутого холма Перы,
лежит довольно невзрачное здание адмиралтейства, а
высоко над ним на скале — морская школа, белые стены
которой видны издалека.
Общество наше состояло из дам и мужчин: что бы
сказали в другой стране о желании такого общества при-
сутствовать при заседании адмиралтейского совета?
В обширной зале, где стояли часовые, мы принужде-
ны были снять галоши, а у кого их не было, показать
вид, что снимает их. Далее встретил нас турецкий адми-
рал и усадил нас на широкий диван, стоящий у окна, а
сам он сел на стуле. После церемониальных приветствий,
по мановению хозяина, явилась целая толпа слуг, черных
и белых, с кофе, которое было выпито молча. Тогда воз-
вратили чашки и сказали селам хозяину. После немно-
гих турецких вежливостей хозяин наш, человек живой,
с огненными глазами, заговорил с нами на английском
языке, которому он выучился, пробывши многие годы в
Англии и сделавши путешествие в Китай на английском
военном корабле. Его образование сделало его несчаст-
ным; он ясно видит всю безвыходность обстоятельств
Турции.
Явился офицер, посланный президентом совета, и
пригласил нас в совет. С подобными же церемониями

мы были введены в залу совета и также заняли место на
длинном диване. Посредине очень большой комнаты,
устланной дорогим английским ковром, стояли одна
против другой две европейские софы, а между ними не-
большой стол с письменным прибором. Снова появились
кофе и чубуки. Лица членов вовсе не походили на лицо
адмирала, говорившего с нами по-английски. Трудно
представить что-нибудь равнодушнее и «бессмысленнее
этих физиономий. Совещающиеся паши в глубочайшем
молчании потягивали из своих чубуков, и только пред-
седатель посматривал на нас по временам. Другие, сле-
дуя предписанию Корана, не обращали ни малейшего
внимания на непокрытые лица европейских женщин.
Несколько пустых фраз, о погоде и красотах Конста-
тинополя прерывали иногда это молчаливое совещание;
и мы просили позволения взглянуть на корабли.
Два восьмивесельных катера совершенно европей-
ской конструкции повезли нас. Адмирал, говорящий по-
английски, был нашим путеводителем.
Махмудже — огромный корабль, устроен с возмож-
ным великолепием и может поразить на парадах. Капи-
тан Слэд, английский наставник турецкого флота, ввел,
по крайней мере, чистоту и порядок. В этом отношении
едва ли хоть один английский военный корабль может
сравниться с Махмудже. Все блестит и сверкает, начи-
ная от верхушки мачт до трюма. Комнаты адмирала, ка-
питана и более всего комнаты падишаха (с банями и с
прочим комфортом) убраны с поразительною роскошью.
С балкона открывался восхитительный вид на гавань и
Стамбул. Прямо перед нами устроенные англичанами
подводные колокола занимались вытаскиванием остат-
ков взорванного на воздухе фрегата Махмудже. Харак-
теристика этого корабля всего более бросается в глаза
в лазарете. Войдя туда, мы не могли налюбоваться на
чудесные розовые шелковые одеяла и подушки и на
прекрасные фарфоровые вазы с дорогими цветами. Нам
путеводитель сказал, впрочем, что на этих кроватях ни-
когда не лежит ни один больной турок. Корабельная
аптека глядит, точно английский дорожный прибор.
Граненые бутылки с серебряными приборами сохра-
няли девственную чистоту. Мы узнали, что большая
часть экипажа живет на берегу, чтобы не пач-
кать корабля?»

К какому же заключению придем мы по обозрении
всех отраслей военной силы Турции?
Турки были прежде по преимуществу народом воин-
ственным* и, повинуясь первому натиску вторжений, рас-
пространили ужас до самых отдаленных пределов воз-
никающей Европы. Но в настоящее время турецкий сол-
дат совершенно лишился духа, оживлявшего его преж-
де; веры в собственную силу уже нет. Хорошие и дур-
ные качества турецкого солдата принадлежат собствен-
но только ему; пока он останется мусульманином, до
тех пор не овладеет им европейская дисциплина. В ка-
ком бы состоянии ни было, он прежде всего мусульма-
нин, и различие сословий по занятиям не кладет на тур-
ка такого отпечатка, какое кладет на .европейца; вот по-
чему и турецкий солдат никогда не приобретает той ти-
пической особенности, какую имеют европейские солда-
ты. Европейская дисциплина, подрыв в корне ту силу
фанатизма, которою одушевлялась беспорядочная турец-
кая орда, кидающаяся в битву с гяурами, поставила на
ее место хорошие пушки, несколько сот наметавшихся
артиллеристов и смешное передразнивание европейских
дивизий и бригад. Образование коснулось только внеш-
ней части турецкого войска и не пустило в него корней,
из которых бы могло развиваться далее, соображаясь
с народным характером. Порта, несмотря на все свои
усилия, не могла перенести в среду своего народа воен-
ного образования; теперь, как за сто лет тому назад, нет
собственно турок-офицеров.
Правда, в Турции есть инженерное и артиллерийское
училище, морская и военно-медицинская школа, главное
военное училище в Константинополе и несколько второ-
степенных в других городах; но все эти заведения суще-
ствуют только по имени. Постройка домов стоила боль-
ших издержек, молодые турки были отправлены в Вену,
Берлин, Париж, Лондон для приготовления себя на дол-
жности наставников, выписали и иностранных учителей,
недоставало только одного — учеников. Никто не хотел
учиться добровольно и не получая платы. Приказали
всем чиновникам отдавать своих детей в школь*, и ка-
детам, кроме платья, помещения и пищи, стали давать
жалованье, а старших учеников, не выпуская из школы,
производили в чины до капитанского.
Ученики явились, но оказалось другое неудобство:

попавши раз в школу, они не хотели уже выходить из
нее. Турок не любит добиваться чего-нибудь; в школе он
сыт, одет и еще получает жалованье и звание кадета не
хуже другого. Почему же ему не остаться, кадетом на
всю жизнь? «Мне не раз,— говорит г. Бён,— удавалось
видеть кадетов с седою головою, которые, проведши по-
ловину своей жизни в корпусе, оставались весьма до-
вольны своею судьбою».
Турок не понимает большей части европейских уч-
реждений и в том «числе и школ. В Европе школы заво-
дятся для ученья; в Турции — для того, чтобы показать
европейцам, что и в Турции есть школы; а между тем
на этот пустой призрак брошены Турциею миллионы.
Вот как описывает г. Бён экзамены турецких кадет:
«Лекции, при которых ученики присутствовали с со-
вершенным равнодушием, убежденные вполне, что их
наняли сидеть на случай прихода посетителей, а не
учиться, кончились в половине апреля. Все стали гото-
виться к экзаменам.
Учеников выгнали, здание вычистили и вылощили.
Дворы и сады убрали роскошнейшими цветами; пустая
песчаная площадь, простирающаяся от здания до мор-
ского берега, превратилась точно чудом в зеленые бос-
кеты и пестрые клумбы, между которыми прекрасная
желтая дорожка ведет к пристани. В рисовальных залах
царствуют жизнь и движение; на всех столах и даже
на полу нанятые рисовальщики приготовляют рисунки
учеников, имена которых подписываются внизу также на-
нятыми писцами. Гениальнейший профессор живописи
(турок) выложил все свои диковинки, которые он целый
год готовил ко дню экзаменов. На всех рисунках — бит-
вы и осады, произведения пламенной азиатской фанта-
зии, в которых"повсюду видно турецкое геройство, земля
покрыта убитыми и страшно окровавленными чернаута-
ми и московитянами. Большие бомбы летят во все сто-
роны и висят, как яблоки, на красивых кривых линиях.
Все смотрят с изумлением на такие картины, и паша с
гордостью спрашивает: «Бывают ли в Франкистане та-
кие блестящие экзамены?»
Корпусная типография с неутомимою деятельностью
выдает новые издания Корана, гороскопов и молитв, из-
речений мудрецов и т. п., украшая все это пестрыми ара-
бесками; целое войско литографов работает с тою же

целью; словом, все предается безграничной деятельности,
исключая учеников, которые знают, что во всей этой
комедии им придется играть только роль фигурантов.
Наконец, выступает мудрый феллан-бей, главный на-
ставник школы, который только в этом году произведен
в эту должность, а прежде занимался сначала портняж-
ным ремеслом, потом торговал бараниной, потом наби-
вал трубки паше и, наконец, попал в учителя. Феллан-
бей приготовил изящный и возможно короткий диалог,
написанный высоким турецким слогом, между учителем
и учеником. В этом диалоге идет дело о величии и сла-
ве султана и о блеске и благоденствии оттоманской им-
перии.
Каждый учитель экзаменует только одного ученика.
В этих приготовлениях наступает день экзамена. Па-
дишах, окруженный высшим духовенством и всеми са-
новниками, приближается. В этот день все присутствен-
ные места закрыты, это новый праздник. Сотни велико-
лепно разукрашенных каиков (лодок) теснятся у прис-
тани; несколько пехотных полков стоят в полном па-
раде, а вокруг на возвышениях стоит артиллерия с ярко
вычищенными орудиями. Паши выходят в процессии,
готовые принять падишаха, и, наконец, вдали раздаются
пушечные выстрелы с кораблей. Каик султана показы-
вается вдали; артиллерия гремит, батальный огонь идет
по всем рядам, военная музыка дует изо всех сил, и
паши строятся в полумесяц. Султан выходит из каика и
торопливыми неверными шагами всходит по мраморным
ступеням, приготовленным нарочно для него, а потом
садится на лошадь, великолепно разукрашенную.
От входа в школу ученики составляют две стены, и
громкие восклицания оглушают падишаха, который, ви-
димо, рад, что ему удалось наконец убраться в экзаме-
национную залу и опуститься на трон. Свита группи-
руется, и экзамен начинается. Прежде всего подносят
падишаху чубук и шербет; такие же угощения обходят
других присутствующих, и когда зала наполняется ды-
мом до совершенной непроницаемости, тогда начинается
второй акт экзамена.
Перед падишахом, Б пятнадцати шагах от него, стоит
нечто вроде кафедры, украшенной резьбою, представля-
ющею различные арматуры. На эту-то кафедру всходит
ученик. Этикет требует, чтобы он говорил по возмож-

ности тихо и монотонно, и, соображая расстояние и не-
проницаемость атмосферы, можно наверное предпола-
гать, что до ушей падишаха не доходит ни одного слова.
Он довольствуется созерцанием картин и различных про-
изведений европейского искусства, планетных систем,
часов, различного рода оружия и проч.
Через несколько минут, несмотря на тихое жужжа-
ние экзаменующегося, падишах встает, и экзамен кон-
чился. Ученики получают награды), великий визирь дер-
жит краткую благодарственную речь паше, заведующе-
му школой, и султан удалился в сладкой уверенности,
что образование процветает в его империи. Пушки, ружья,
музыка и барабан гремят, пока двери падишахова двор-
ца за ним не закроются.
Таких празднеств бывает двенадцать в году и на каж-
дый на мороженое, лимонад, табак, сладости, порох от-
пускается 200 000 пиастров. Значительная часть этой
суммы идет в карманы издателей константинопольских
газет, которые зато не знают, как и воспеть преуспеяние
турецкой учености».
Вот та тень государства, под прикрытием которой
английская политика думает утвердить свое владыче-
ство на берегах Босфора.

ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО ВОКРУГ СВЕТА25
1854 г.
Март 1854 г.
Смерть А. Бертеня. - Вуттке «Ю географии и гео-
графических картах в средние века». - Перестройка
Хрустального дворца.- Лондонский зоологический
сад.-Книжные и издательские дела в Европе и
Америке
— Французская журналистика лишилась одного из
отличнейших своих представителей: 12 января скончался
Арман Бертень, бывший восемнадцать лет главным ре-
дактором «Journal des debats», старинного и наиболее
уважаемого органа парижской журналистики.. Верный
твердым и здравым преданиям своего отца — Бертеня-
старшего, и дяди — Бертеня де-Во, Арман Бертень му-
жественно нес на плечах тяжелое и благородное бремя.
Под его управлением ^Journal des debats», «е теряя ни
своего достоинства, ни важности, пережил события
1848 года и остался лучшим журналом при нынешних
условиях книгопечатания. Но имя и память Бертеня осо-
бенно дороги потому, что он и его семейство всегда об-
ходились с писателями с уважением, на дружеской ноге,
как следует обходиться с людьми, которые, по возвы-
шенности души и ума, научают и улучшают подобных
себе. Прекрасный пример, которому, к сожалению, ред-
ко следуют в наше время, посреди меркантильного и
промышленного перевеса, ставящего писателей в зави-
симость от издателя! Арман Бертень отличался совер-

шенным бескорыстием. Говорят, он оставил весьма не-
большое состояние. Как редактор Бертень работал
усердно, неутомимо и читал в корректуре каждый номер
журнала, от первой строчки до последней. Только при
этом условии журнал и может развиваться, сохранять
свое влияние на публику и держаться на первом месте.
По смерти его временно управлял журналом Ле-Нор-
ман, а теперь окончательно избран в редакторы браг
покойного, Эдуард Бертень.
— Лейпцигский профессор Вуттке издал очень важ-
ное сочинение «О географии и географических картах
в средние века». К этой книге прибавлено шесть сним-
ков с древних, малоизвестных карт и, между прочим, с
той, которую Вуттке недавно .нашел в одной рукописи,
в регенсбургской библиотеке. На этом любопытном па-
мятнике значится, что его нарисовал в ноябре 1426 года
некто Ирхариус, генуэзский гражданин, пользовавшийся
при составлении своей карты испанскими морскими кар-
тами— что очень вероятно, потому что в то время мно-
гие генуэзцы служили в кастильском флоте. На этой
карте еще не показано островов Зеленого Мыса, Азор-
ские же разделены на три группы, и семь островов обо-
значены особыми именами, в том числе Insula de Bra-
sil. Большой остров к западу от Ирландии также назван
фантастическим именем Бразильского. К югу от мыса
Буедера (Багадора) на карте Ирхариуса находятся го-
рода: Тегет, Даном, Абоэ и Темесхида, и возле них сле-
дующая подпись .на испорченном латинском языке:
«У этих мест находится множество обширных пустынь;
земля прибрежная и населена, по большей части, чер-
ными рыбаками, которые ходят без всякой одежды. Они
говорят, что существовали там несколько тысячелетий...»
Книга профессора Вуттке представляет много любопыт-
ного для космографии, которую Александр Гумбольдт,
во втором томе своего Космоса, называет «самым зре-
лым плодом» человеческого знания.
— Хрустальный дворец, в котором помещалась все-'
мирная выставка в 1851 году, переехал за несколько
миль от Лондона: компания капиталистов купила ог-
ромное здание Гайд-Парка, разобрала по частям и воз-
двигает из них новое, в одной из самых живописных
окрестностей столицы, Сейденгема. Главный фасад этого
хрустального дворца идет вдоль линии Брайтонской

железной дороги на протяжении 1300 футов, а боковой,
обращенный к дульвичскому лесу, занимает 3000 футов.
Здание построено «а вершине холма, в двухстах футах
над долиною; перед ним расстилается терраса длиною
в 1700, шириною в 50 футов, и оно сообщается, посред-
ством крытой галереи, со станциею железной дороги.
Площадь, занимаемая Сейденгемским хрустальным
дворцом, имеет форму неправильного параллелограмма,
в триста акров. Земля вокруг него обращена в англий-
ские и итальянские сады. (Пейзажная архитектура упо-
требила все свое искусство «а его украшение: тут будут
фонтаны, бассейны, каскады. Декоративная часть пору-
чена Пакстону, самому искусному садовому архитектору
Великобритании. IB этом дворце будет собрано все, что
только есть замечательного во всех странах земного ша-
ра. В восточных галереях уже выставлены растения всех
поясов земли, которые войдут в состав зимнего сада.
Средний трансепт, со стеклянным сводом и гигантскими
железными арками, для возведения которых гений ар-
хитектора должен был придумать новые машины, окон-
чен и представляет прекраснейший вид. К этому тран-
септу примыкают, справа и слева, отделения и дворы,
в которых будут помещены замечательнейшие произве-
дения архитектуры и искусств в самые цветущие эпохи
всех народов. Виды из дворов в примыкающие к ним са-
ды— очарование! Два самых замечательных пункта —
Пантеон и Альгамбра. На южной стороне будет по-
строен помпейский дом, как памятник блестящей эпохи
Рима. На северном конце всего здания будут дворцы,
в стилях византийском, итальянском и Возрождения.
Украшением египетских, греческих, римских и маври-
танских дворов занимаются три лучших архитектора,
подражающие в своих моделях оригиналам в малейших
подробностях. Таким образом, прежний дворец промыш-
ленности обратится в настоящий музей всех отраслей
человеческого знания, даже более нежели музей: это бу-
дет живая книга, по которой люди, жаждущие образо-
вания, станут изучать любопытнейшие явления природы,
чудеса искусств, успехи промышленности; сравнивать
эпохи, места, людей и составлять себе понятие о ходе
образованности. Учредители Сейденгемского хрусталь-
ного дворца признали за лучшее для публики — употре-
бить обширные географические разделы, и в каждом

из «их поместить важнейшие предметы для знакомства
с этнографией, естественными науками, нравами, обы-
чаями, словом, со всем, из чего видны человек и природа
в разные времена и в различных странах. Отделы этой
огромной коллекции размещены по порядку главных
поясов земли. В них представлены разные племена че-
ловеческого рода, национальная и домашняя одежда,
особенные земледельческие орудия разных народов,
устройство жилья, — короче, все, чем отличается быт
того или другого племени или народа. В каждую из этих
рамок входят, как необходимое дополнение, произведе-
ния царств минерального растительного и животного,
свойственные- каждому поясу, и в заключение, для лю-
бопытных, изумительные породы животных, открытых
гением Кювье.
— В лондонский зоологический сад привезен из бра-
зильских лесов гость, который отбил зрителей у гиппо-
потама: это муравьед, по-английски ant-eater, по-индий-
ски и португальски юруми или boca chica, а на языке
натуралистов, коверкающих произведения царства при-
роды на греческий лад,— myrmecophaga jubala. Му-
равьед — одно из немногих животных того семейства,
которое Кювье и Овен называют edentata,—ростом с не-
большого медведя, фута в четыре длиной от конца мор-
ды до корня хвоста; но особенная оригинальность его
наружной формы — морда и пушистый хвост, под кото-
рым может спрятаться все тело, так что животное это
можно было бы принять за огромную белку, если б мор-
да «е отличала его от всякого другого четвероногого.
Морда эта есть не иное что, как футляр или ножны для
существенного его органа — языка, похожего на шнурок,
которым муравьед достает муравьев из гнезда. Само
собою разумеется, что жители муравейника не спускают
нарушителю их спокойствия; но муравьед презирает жа-
ло насекомых, глотает их и переваривает в желудке.
Говорят, что он питается всеми родами насекомых, но
главное, фундаментальное кушанье его —большой бе-
лый муравей, термит, которого употребляют в пищу и
индейцы. Лондонский гость еще молод и покамест пи-
тается яичными желтками, разболтанными в молоке;
также дают ему сосать печень голубей и кроликов; но
все это вещи очень обыкновенные, а любопытным непре-
менно хочется посмотреть, как глотает он насекомых»

от которых получил свое название. К сожалению, му-
равьи— большая редкость зимою. Однако ж какой-то
джентльмен добыл их целую корзину и, с группой уче-
ных посетителей, понес этот завтрак животному. Дума-
ли, что оно так и накинется на полураскрытую корзин-
ку; но муравьед бессмысленно сунул в нее нос — и от-
вернулся, чтобы снова сосать кроличью печенку. Ужас-
ная мистификация! Точно так один английский турист
нарочно приехал в Неаполь посмотреть, много ли ма-
карон может съесть голодный ладзароне. Один из этих
уличных Диогенов богатырски храпел на набережной.
Турист растолкал его и дает червонец. Ладзароне, разу-
меется, поблагодарил и спрятал деньги в карман.
— 'Но я дал тебе на макароны.
— Grazie, milordo,— отвечал лентяй,— я лучше люб-
лю ростбиф.
Ладзароне этот служил прежде лакеем у одного ан-
гличанина и утратил национальность своего желудка.
Муравьед тоже потерял свою врожденную наклон-
ность: прежде, нежели он приехал в зоологический сад
питаться по ученому способу, его уже показывали за
деньги и кормили чем ни попало.
— Бельгийские типографщики-издатели в отчаянии.
Между Бельгией и Францией, наконец, заключен дого-
вор о литературной собственности, и таким образом пре-
кратится воровство, которое до сих пор перепечатывало
все замечательные произведения французского ума и
без всякого стыда отнимало благородные выгоды у
французских писателей, убивая в то же время в заро-
дыше национальную бельгийскую литературу.
В Соединенных Штатах также возникает вопрос о за-
ключении с Англией международного права касательно
перепечатывания сочинений. Большие Review, модные
романы, даже хорошие учебные книги, через две недели
по выходе в свет в Лондоне или Эдинбурге, уже являют-
ся перепечатанными в американских типографиях
и продаются вчетверо дешевле противу оригинальных
изданий. Бывали примеры, что английский роман, стоя-
щий в Лондоне 6 руб. 60 коп. сер., продавался в Нью-
Йорке за 1 руб. 20 коп.! Здесь они перепечатываются
листами, как газеты, чисто, опрятно, и расходятся по Но-
ному Свету в десятках, а иногда и сотне тысяч экзем-
пляров. Соединенные Штаты, как известно, лучшее депо

произведений европейской фабричной промышленности;
они же — и самый лучший книжный рынок во всем мире.
Несмотря на тысячи плавучих и стоячих кабинетов для
чтения, в Америке публика покупает несравненно боль-
ше книг, нежели в Европе. Так, например, «Rambles in
Yucatan» Нормана вышло в 1849 году, в Филадельфии,
седьмым изданием, a «Incidents of travel in Central —
America, Chiapas and Yucatan» Стефенса, напечатанное
в первый раз в Нью-Йорке, в 1841 году, в пять лет вы-
держало двенадцать изданий! И таких книг можно на-
звать много. Американское правило: «хорошие школы,
хорошие книги да побольше железных дорог и парохо-
дов»— имеет прекрасную сторону: оно развивает ум
и оживляет ремесленную производительность.
Произведения типографий, как и все в Соединенных
Штатах, принимают колоссальные размеры. Многие га-
зеты печатаются в сотне тысяч экземпляров: другие рас-
.ходятся по 30, по 40, до 70 000 номеров. В тех же пропор-
циях печатаются и книги. Практический знаток книж-
ного дела, филадельфийский издатель г. Карей, недавно
напечатал брошюру в 72 страницы под заглавием
«Letters on international copy-righb, открывающую любо-
пытные статистические данные. В этой брошюре, на-
правленной против заключения международного догово-
ра о литературной собственности, между прочим, дока-
зывается любопытными примерами, что при нынешнем
порядке вещей положение американских писателей
гораздо лучше положения английских. Начинается
с Англии. Леди Морган в крайней бедности и живет ми-
лостями. Мисс Мильфорд обратилась к помощи своих
американских, а не английских читателей. Леман Блан-
шар убил себя в припадке помешательства: он должен
был писать заказанную статью для газеты, тогда как
жена его лежала на смертном одре. Лей Гонт жил обще-
ственным состраданием. Томас Мор постоянно терпел
нужду, а старость его была бы очень печальна без помо-
щи его друга, лорда Ландедоуна. Кэмбль, как сам он
пишет, непременно попал бы в долговую тюрьму, если
бы, по счастью, не вышло в свет новое издание его сти-
хотворений и не выручило его из беды.
Капитан Марриэт был любимец английской публики,
и, однако ж первые его романы печатались в числе
1500 до 2000 экземпляров не более; прославленный

Бульвер ушел не далеко за эту цифру; то же и с прочими
новеллистами. Карей утверждает, что ни одного романа
Теккерея не разошлось более 6000 экземпляров, хоть он
и требует с издателей за свое новое произведение
2400 ф. ст. Лучше всех Диккенсу: за книгу, которая об-
ходится ему в 1 руб. 40 коп., он берет по 6 руб.-сер. Один
из известных романов его выходил ежемесячными вы-
пусками и нашел огромный круг читателей. Автор вос-
пользовался этим и начал печатать при выпусках раз-
ные объявления. Последний выпуск заключал в себе
текста всего несколько страничек: остальное было за-
нято объявлениями, и так как Диккенс брал за них от
одного до пяти и шести фунтов стерлингов, то и нажил
этой спекуляцией около ста тысяч рублей серебра.
Журнал «Houschold—Words» приносит ему ежегодно
25 000 руб. сер. прибыли, хотя он пишет для него по ста-
тейке в неделю. В Америке книжная торговля идет
совсем иначе. Изданий новейших британских классиков
продано в пять лет 80 000 экземпляров; «Miscellanies»
Мэколи — 60 000; Географической энциклопедии Мур-
рея — более 50000; Коммерческого словаря Мак-Кюлло-
ха—12 000 экземпляров. Сочинений Теккерея продается
вчетверо более, нежели в Англии, а романов Диккенса
продано более миллиона экземпляров; сочинений Тьера—
32 000, последних романов Бульвера — столько же.
Но такое наводнение иностранных сочинений нисколь-
но не вредит национальным американским писателям,
и Карей доказывает это фактами. Книгопродавец Пут-
нан, принимаясь за новое издание сочинений Вашинг-
тона Ирвинга (которых он уже сбыл 144 000 томов, за
каждый по 1 руб. 25 коп. сер.), продал несколько сот
тысяч книг прежних изданий. Романа мистрис Бичер
«Uncle Tom» раскуплено 450 000 экземпляров. Многие
книги, которые в Европе не нашли бы и сотни покупате-
лей, в Соединенных Штатах расходятся тысячами. Книг
майора Джонса «Courtship and Travels» продано
31 000 экземпляров, по 50 коп.; сочинений Гидли о Напо-
леоне и Вашингтоне—более 200 000, по 1 руб. 25 кои.;
Стефенсовы путешествия по Египту и Греции — 80 000,
по 87 коп.; его же путешествия в Юкатан и Центральную
Америку — 60 000 экземпляров, по 2 руб. 50 коп.; Кен-
даля, Экспедиция в Санта-фе — 40 000; Линча, Экспеди-
ция к Мертвому морю — 23 000 экземпляров, или, вер-

нее, книг. Но особенно в ходу сочинения и биографии
знаменитых американских государственных людей. Пол-
ного собрания сочинений Уэбстера, изданных назад тому
только два года, продано 46 300 книг по 2 руб.; сочине-
ния Прескотта — более 160 000 книг и проч. Сочинения
Гауторна, Лонгфелло, Уиллиса, Куртиса и многих дру-
гих также очень читаются. Стихотворения Лонгфелло
напечатаны по крайней мере десятью различными из-
даниями.
Г. Карей заключает, основываясь на подлинных дан-
ных одного издателя, что этот последний платит Уилли-
су, Лонгфелло и Ильстону по 50 руб. сер. за каждое
стихотворение, какой бы ни было оно длины, «и богу
известно, какие коротенькие вещицы часто производят
эти господа»,— прибавляет издатель: раз пришлось ему
заплатить 50 руб. за четырнадцать строчек! Тот же кни-
гопродавец платил Куперу за биографию каждого мор-
ского героя 1000 руб., а Джемсу за каждую повесть
1200 руб. Во всех этих случаях, и в следующих, за ав-
тором остается право собственности: плата считается
только за первое издание. Один книгопродавец, издаю-
щий два маленьких ежемесячных журнала, которые про-
даются по 3 руб. за год и много перепечатывают из ан-
глийских журналов, в продолжение десяти лет перепла-
тил американским писателям около 130 000 руб. Братья
Гаспер, которых знаменитая типография недавно сгорела
в Нью-Йорке, ежегодно платят писателям и художни-
кам, занимающимся для их Магазина, 24 000 руб. сер.
Больше всех писателей в Соединенных Штатах собрал
дани с издателей Вашингтон Ирвинг. Очень посредствен-
ный географ Митчель разбогател чрез свои учебники;
так называемый филолог, профессор Антон, издавший
греческих и латинских классиков в переводе... с немец-
кого, получил за них более 60 000 руб.; учебная геогра-
фия Морза доставила компилятору 20 000 руб. Мисс
Бичер нажила хорошее состояние по милости Дяди
Тома, романа очень посредственного; у Прескотта ле-
жит в банке около 90 000 руб.: даже мисс Лесли, сочи-
нительница поваренной книги, нажила теориями пудин-
гов и бифштексов 12 000 руб. сер.
Ни в одной стране так хорошо не вознаграждается
труд писателей и книгопродавцов, как в Соединенных
Штатах. Народонаселение их состоит теперь из 25 мил-

лионов душ. Но в этом числе есть 4 миллиона невольни-
ков и свободных негров, из которых .последние большею
частью бедны и не могут тратиться на книги. Потом
3 миллиона ирландцев, которые вовсе не читают, потому
что на зеленом острове их не учили грамоте; далее 3 мил-
лиона немцев, которые еще не выучились английскому
языку, как и испанцы, живущие в Новой Мексике и
Калифорнии. Таким образом, читающая публика состо-
ит из 16 миллионов душ, и для них-то издается такое
множество книг, не считая газет, которые также имеют
огромный круг подписчиков.
Апрель 1854 г.
Смерть Л.-Ж. Бланки. - Борьба со старостью и
проблема долголетия. - Открытие Сейденгемского
хрустального дворца близ Лондона. - Петермано-
ва теория северных льдов. - Новые догадки о
Франклине. - Новости английской и американской
литературы
...29 января умер в Париже Адольф-Жером Бланки,
член Института (по отделению нравственных и полити-
ческих наук), оказавший важные услуги политической
экономии. По приезде в Париж Бланки слушал курс хи-
мии и медицины, но особенно привлекала его наука,
которая- впоследствии доставила ему славу. Ж. Б. Сэй
ободрял молодого человека, отправил его за границу для
изучения иностранной промышленности, и рассказы об
этой поездке, изданные в 1825 году, обратили на Бланки
внимание министра Лаффита, основателя специальной
Коммерческой школы. Лаффит назначил молодого уче-
ного директором ее, и Бланки сохранил эту должность
до самой смерти. Как член . промышленных комиссий,
Бланки 'всегда был решительным противником монопо-
лии; как академик, он производил от имени Академии
нравственных и политических наук исследования, имев-
шие результатом улучшения в фабричной администра-
ции; как писатель, он участвовал во всех изданиях,
которые имели целью распространение сведений, полез-
ных для народного богатства, и никогда не изменял сво-
им началам.
— В наш скороживущий век мы считаем себя счаст-
ливыми, если дряхлость или смерть не постигают нас

прежде времени, и теперь макробиотика есть только ис-
кусство дотянуть жизнь до рубежа, указанного приро-
дой, а не продлить ее за пределы. В недавно вышедшей
книге доктора Ван-Оуена «On the Decline of Life in
Health and Diseas, being an attempt to investigate the
causes of Longevity» и проч., о причинах долговечно-
сти и ранней смерти есть много любопытных наблюде-
ний и, между прочим, помещен список шести тысяч двух-
сот лиц, которые достигли столетней старости и выше.
Из них 1518 человек жили от 100 до 110 лет; 331 —от
ПО до 120; 99 —от 120 до 130; 37 — от 130 до 140; 11 —
от 140 до 150 лет. 17 человек жили более полутораста
лет и, в том числе, двоим исполнилось по двести лет!
Затем напечатаны имена 55 человек, перешагнувших сто-
летие, которые еще были живы в то время, как печата-
лась книга. Наконец, говорит г. Ван-Оуен, ссылаясь на
официальные таблицы, при народонаселении 18 897 187
душ, из 1 237 986 человек, умерших в течение пяти лет
в Англии и Валлисе, 708 прожили не менее ста лет.
Многие из приведенных примеров баснословной ста-
рости собраны по слухам — чего не скрывает и сам
автор,—зато другие извлечены из достоверных источни-
ков, опираются на свидетельства о происхождении, об-
разе жизни, занятиях и состоянии здоровья описываемых
лиц. В этих маленьких биографиях несколько проясня-
ются условия долговечности, и по ним можно вывести
два-три заключения. Но, как мы уже сказали, никакая
макробиотика не продлит жизни за естественные пре-
делы, как нельзя никакими искусственными средствами
продлить младенческий возраст или юность. От нас за-
висит только устранять причины, сокращающие жизнь;
но ни диета, ни всевозможные элексиры не прибавят
к «ей ни одного дня, и добиваться этого так же безрас-
судно, как отыскивать средство, которое прибавило бы
росту хоть на один палец. Бесспорно, что мы сокращаем
жизнь (Излишествами, но не подлежит сомнению, что ни-
какая воздержность не протянет ее дальше положенно-
го срока. Есть очень любопытная автобиография италь-
янского дворянина Корнаро, который в молодости вел
разгульную жизнь, но сорока лет раскаялся, начал жить
с крайней воздержностью и умер на сто четвертом году.
Но Корнаро нельзя брать за образец, и то, что послужи-
ло ему в пользу, другого еще скорее свело бы в могилу.

Человек, живший до сорока лет так бурно, что ему пред-
сказывали смерть через несколько месяцев, если он не
уймется, вероятно, был одарен необыкновенно крепкой
организацией. Неслыханное дело, чтобы человек мог в
продолжение шестидесяти четырех лет питаться только
хлебом, по три четверти фунта в день! Всякая попытка
подражать такому воздержанию очень бы расстроила
здоровье обыкновенного человека, и история Корнаро
служит только подтверждением той истины, что природ-
ная крепость организма есть одно из главных условий
необыкновенной долговечности. (В подтверждение этого
мнения приводим следующие наблюдения.
Люди, достигшие глубокой старости, почти никогда
не бывали больны. Г. Ван-Оуен насчитывает не менее
шестидесяти человек, которые прожили за сто лет и ни
разу не хворали. Одни из них умерли скоропостижно,
другие слегли в постель за один или за несколько дней
до смерти. Но как ничто так ясно не обнаруживает
слабости организма, как болезненность, — то есть такое
состояние, в котором нормальные отправления тела не-
сколько времени совершаются несогласно, — то ненару-
шимое здоровье в продолжение ста лет и более служит
лучшим доказательством крепости телосложения.
Между тем как у многих семидесятилетних людей
притупляются умственные способности и чувственные
органы, некоторые до ста лет сохраняют ясность ума и
восприимчивость всех чувств. Автор приводит сто пять
случаев, где люди более чем столетние сохранили до
конца жизни все умственные силы, цвет лица, обоняние
и вкус. Необыкновенная долговечность здесь опять свя-
зана с редкой крепостью даже самых чувствительных
органов, безусловно необходимых для жизни.
— Француз — афинянин по страсти к новому, и, без
сомнения, сотни тысяч отправятся смотреть волшебный
дворец, о котором мы уже говорили в прошлой книжке.
Дворец этот будет монументальной историей чудес на-
шей планеты, но всего любопытнее в нем восстановление
допотопного мира. Г. Гоукинс приготовляет из дерева чу-
довища, упоминаемые у Кювье, Оуена и других гениаль-
ных исследователей. Посередине пруда, который выка-
пывают в Сейденгемском парке, два островка назначены
для животных, которых породы уже не существуют. Но
чтобы предметы вполне гармонировали между собою,

окружающий пейзаж представит глазам огромные утесы,
гигантский папоротник и хвощ и разные чудеса допо-
топного растительного царства: на берегах какого-ни-
будь обширного болота будут греться на солнце чудови-
ща, исчезнувшие породы моллюсков, полипы, похожие на
.цветы, триболиты с выдавшимися глазами и проч.
и проч. Мир узнал об этих странных существах по откры-
тиям новейших геологов. Кость, выброшенная землей,
говорит натуралисту, к какой породе принадлежало жи-
вотное; рыба или ископаемая раковина рассказывает
свою историю также очень ясно; след, оставленный чудо-
вищем на окаменелой глине, открывает целые сокровища
знания. Так как никто не видел эти существа в целости,
то восстановление их требовало большого внимания и
больших-сведений в геологии, химии, естественной исто-
рии, минералогии и сравнительной анатомии. Посетители
Сейденгемского дворца увидят, таким образом, птеро-
дактили, огромное пресмыкающееся с крыльями, 'кото-
рого скелет представляет все характеристические приз-
наки птицы, пресмыкающегося и млекопитающего.
Хотя чудовище это найдено почти целое, однако ж нату-
ралисты не знали, к какому классу следовало причислить
-его. Голова и длинная шея его были похожи на птичьи,
туловище и хвост напоминали собой обыкновенных жи-
вотных. Эти особенности, а также очень маленький че-
реп, как у пресмыкающихся, и клюв с шестьюдесятью
острыми зубами, расположенными в виде пилы, пред-
ставляли собой сцепление аномалий, которые, однако ж,
умел согласить гений великого Кювье. Ученый пока-
зал, что это существо, по-видимому чудовищное, было
прекраснейшим образцом гармонии, с какой природа
применяет одни и те же части скелета животного к раз-
личным условиям существования. Животное это, кажет-
ся, могло жить в воде и на суше и летать в воздухе.
Предполагают даже, что оно могло вешаться на деревь-
ях, посредством удлинений, похожих на пальцы, которые
были прикреплены к его крыльям. В спокойном состоя-
нии оно стояло на задних лапах, как птица, держало
прямо шею и покачивало вперед и взад свою длинную
лебединую шею. Перепончатые крылья, футов пятнад-
цати в объеме, (позволяли ему и летать и плавать. Сло-
вом, это было осуществление баснословного дракона.
Телеозор — большой крокодил, похожий на тех, ка-

xke живут у «берегов Ганга: но в допотопные века чудо-
вище это, вероятно, обитало на «берегу Витби. У него
огромная пасть и челюсти, занимающие почти половину
тела, вооружены двумя рядами ужасающих зубов.
Другое животное, также массивное — палеотериум,
величиной с носорога. В монмартрских ломках нашли
несколько ископаемых костей—зуб и челюстную кость—
и представили их Кювье. Посредством наведения и ана-
логии ученый этот не колеблясь объявил, что кости при-
надлежали допотопному толстокожему животному, и
описал его со всеми подробностями. Впоследствии были
открыты и другие части остова и подтвердили предпо-
ложение профессора. У палеотериума толстая и жесткая
кожа, на конце морды маленький хобот и на лапах по
три пальца. Это огромное чудовище жило на берегах
озер и рек и питалось травой и древесными листьями.
Кажется, что Франция и Англия были некогда населены
этими толстокожими.
Но одно из самых ужасных животных в коллекции
г. Гоукинса — лабиринтодон, колоссальная лягушка дли-
ной не менее восьми футов: образчик допотопных прес-
мыкающихся, формой и цветом похожий на лягушку,
с широкой пастью и большими блестящими глазами.
В красном песчанике в Германии и Англии часто встре-
чаются следы лап лабиринтодона.
Далее, игванодон — полукит, полуящерица в трид-
цать футов вышиной и сто футов длиной, от головы до
хвоста; ихтиозор — рыба-ящерица, с винтообразным хво-
стом, и проч.; наконец, целая группа аккоплотерий, ко-
торые плавали и ели траву в огромном озере, занимав-
шем место нынешнего Парижа.
Огромная ирландская лось, которой кости очень ча-
сто попадаются в реках и болотах Ирландии, воспроиз-
ведена, во всей своей грации и прежнем величии, по
скелету, находящемуся в Дублинском королевском му-
зее. Она имеет около семи футов от копыт до плечевой
кости и около двенадцати до рог.
— Загадочная судьба Франклиновой экспедиции, воз-
будившая столько беспокойств, поисков и предположе-
ний, внушила немецкому географу, Августу Петерману,
мысль, что у северного полюса всегда стоит открытое
море и что в полярных странах климат гораздо умерен-
нее того, какой бы следовало ожидать по географиче-

скому их положению. Развивая свою мысль, Петерман
ссылается на все ученые авторитеты, исследования и
экспедиции и на дознанные феномены природы. Пред-
ставляем в нескольких словах его теорию.
Известно фактически, говорит он, что у северных бе-
регов Сибири Полярное море всегда бывает открыто;
так же точно не подлежит никакому сомнению, что и на
американском берегу (к северу от группы островов
Парри) большие полосы моря чисты ото льда и, вероят-
но, что оба моря составляют один великий, открытый
судоходный океан.
Два главных входа в этот «арктический бассейн»
суть проливы Берингов и Веллингтонов, в которых, од-
нако ж, столько льда, что даже после новейших откры-
тий не далеко подвинулись на этих пунктах.
Два других главных входа в «арктический бассейн»
находятся между Гренландией и Шпицбергеном и между
Шпицбергеном и Новой Землей; но первый представля-
ет много трудностей, и только второй заслуживает бли-
жайших исследований. Разумеется, что Петерман делал
эти исследования сидя в кабинете. Если бы наука тре-
бовала, чтобы ученые непременно видели и посещали то,
что описывают, тогда ни Риттер, ни Бернгауз, ни А. фон
Гумбольдт и проч., так прекрасно описавшие разные
земли, туманные пятна и кометы, на которых, конечно,
не были они сами, не заслуживали бы никакого доверия.
И однако ж слово и дело их верно, как все, что люди
могут утверждать, основываясь единственно на свиде-
тельстве своих глаз, без вычислений и измерений цирку-
лем. Впрочем, в настоящем случае, ученый, вооружен-
ный всеми доселе собранными фактами, выступает про-
тив людей, которые в спорном пункте не могут отражать
«и наукой, ни опытом. Они только говорят: мы не верим
тебе, потому что сами были на американской стороне
арктических областей и, следовательно, можем смело
говорить об азиатской, которой не видали не только на-
яву, но даже и во сне.
Петерман утверждает, что легчайший и самый вы-
годный выход в арктический бассейн для отыскания
Франклина находится между Шпицбергеном и Новой
Землей. Ученый доказывает это следующими фактами:
Баренц, первый посещавший эти страны (1694), нашел
между Шпицбергеном и Новой Землей обширную поло-

су льдов, которые ежегодно стремятся от берегов Си-
бири в Атлантический океан. Между обоими островами
встречается течение, которое не пускает их далее к югу,
между тем как американские берега бывают круглый
год затерты льдом. Эти огромные массы льда продол-
жают путь свой между Гренландией и Шпицбергеном и,
миновав Исландию и самые южные оконечности Грен-
ландии, обнимают низкий морской берег Нью-Фаундлен-
да до 40° северной широты. Эта масса льда, задержан-
ная течением между Новой Землей и Шпицбергеном, не
достигает до Нордкапа, но тысячи на две с половиной
английских миль идет далее к югу, по американской сто-
роне. Здесь, естественно, она загораживает путь кораб-
лям, идет севернее между двумя островами, однако ж
еще не так велика, как на американской стороне. По
словам опытных китоловов и гренландцев, путь к северу
не покрывается сплошным льдом, и зимой в открытом
море постоянно остается целая полоса незамерзающей
воды, по-русски полыньи.
В продолжение арктических зимних месяцев (с сен-
тября по март) можно беспрепятственно пройти между
Шпицбергеном и Новой Землей в арктический бассейн
и Сибирское море. Зимой огромные сибирские реки за-
мерзают и не могут препятствовать течению, которое ве-
дет в арктический бассейн. Но течение это летом стре-
мится от полюса к югу, а зимой возвращается от юга в
арктический океан. Здесь Петерман ссылается на несом-
ненное свидетельство адмирала Врангеля, совершивше-
го в 1820—1824 годах знаменитую экспедицию в Поляр-
ное море, и, не ограничиваясь даже этим авторитетом,
обращается ко всем пособиям науки и особенно к изо-
термам, как основал их теорию знаменитый Доу. Петер-
ман доказал, что линии теплоты движутся так, что за-
падные берега Новой Земли наиболее защищены от на-
носного льда и что температура теплого течения здесь
от 40 до 50° Ф. выше, нежели где-либо в другом месте.
Еще один авторитет. Известный норвежский естество-
испытатель Кейльгау сообщает, что зимой 1824 г. на
Медвежьем острове, лежащем на одной широте с Мель-
виллевым где замерзала ртуть, климат постоянно был
умеренный и в конце декабря шел дождь. Климатические
наблюдения этого ученого достаточно подтверждают изо-
термическую теорию Доу, на которую опирается Петер-

ман. Но важнейший авторитет—Биллем Баренц, собст-
венными глазами видевший открытое море к северу от
Новой Земли, и притом зимой. Он ясно говорит, что чем
далее идти к северу, тем становится теплее. Баренц умер
во время третьего своего путешествия (1597) с твердым
убеждением, что далее между двумя островами (Шпиц-
бергеном и Новой Землей) он вступил бы IB открытый
арктический бассейн.
Теория Петермана, изложенная им в брошюре «The
Search for Franklin», возбудила смех в членах адмирал-
тейства, но нашла ревностного приверженца в англича-
нине Гаррингтоне, который защищает ее любопытными
положениями. В недавно изданной брошюре о Франк-
линовой экспедиции Гаррингтон утверждал, что у полю-
сов электричество магнитной стрелки скоплялось в таком
количестве, что могло воспламенить атмосферу, и что,
следовательно, страны северного и южного полюсов не
только не самые холодные, но скорее самые жаркие на
земном шаре! Ясный, подобный грому, шум, который ча-
сто слышат мореплаватели в полярных морях, а слабо-
умные эмпирики до сих пор считают за треск сталкива-
ющихся льдин, есть, по мнению Гаррингтона, треск элек-
трического пламени, отражение которого мы видим в
северном сиянии. Между огненным морем у полюсов и
ледяными берегами северного и южного континентов,
думает он, должны находиться умеренные пояса,—пред-
положение, которое доказывается тем, что животные по-
лярных стран зимой стремятся еще далее к северу.
Под этим-то благодатным небом, вероятно, и засел
сэр Джон Франклин со своими спутниками, и живет там
очень приятно, хотя не может подвинуться ни взад, ни
вперед, потому что в лицо ему пышет пламя, а в спину
дует южный ветер, который раздувает этот огонь и про-
тив которого можно идти только на пароходе. Авось
Гаррингтон как-нибудь выручит новой гипотезой!
— В английской и американской литературе в на-
стоящее время одни только путешествия могут обратить
на себя внимание: новых замечательных романов совер-
шенно нет; в ученой литературе—только переводы или
переделки с немецкого. Вот замечательнейшие произве-
дения последних месяцев:
Норвегия и ее ледники, с приложением журналов пу-
тешествий в Альпах, Дофинэ, Берне и Савое Джемса

Форбеза (Norway and its glaciens visited in 1851, followed
by Journals of Excursion in the High Alps, of Dauphine,
Berne and Savoy. By James Forbes. Edinburg).
Естествоиспытатель Форбез отправился в Норвегию
с двойной целью: во-первых, сделать наблюдения над
солнечным затмением 28 июля 1851 года и, во-вторых,
осмотрев норвежские ледники, сравнить их с ледниками
Швейцарии; но только в этом году издал результаты сво-
их наблюдений. Оставив Христианию, Форбез отправил-
ся в Дронтгейм. Знаменитые Дофрефильдские горы не
произвели на него слишком большого впечатления, и
первые следы действия ледников показались только в
высоких проходах по ту сторону «Конгфольда (Kongvold).
Шнегеттан (Snnehattan), высочайшая гора Норвегии, по
измерению Форбеза не превышает 7600 футов над уров-
нем моря.
«Возвратившись, после осмотра этой горы, в Джер-
кинд (Jerkind), мы поужинали супом из оленины, кото-
рый показался нам превосходным. На следующий день
мы миновали высочайшую точку горного прохода — око-
ло 4100 футов над уровнем моря. Это, как мы полагаем,,
самая высокая проезжая дорога в Северной Европе...»
«Переезд от Конгфольда к Дрифстуну (Drivstuen), за-
мечательный красотой видов и чрезвычайной покато-
стью пути, был столько раз описан, что мы считали из-
лишним входить по этому случаю в подробности. Мы
должны, впрочем, заметить, что на высочайшем месте
этой дороги следы действия ледников не подлежат со-
мнению. Кто хоть раз видел это место, называемое Ваар-
стиг (Vaavbtig), тот никогда его не забудет. Здесь долина,
довольно широкая при начале прохода, внезапно сужи-
вается до такой степени, что, кажется, совершенно замы-
кает путь: потоки валятся стремглав в скалистые бездны
и большой изгиб скалы, где идет дорога, лежит на
900 футов выше потока, который мы перешли. Здесь мы
снова нашли так называемые следы ледников (ложбины
и особенную полировку камня), идущие по направлению
провалов и совершенно похожие на те, которые замечены
в альпийских долинах. Появление здесь этих следов до-
вольно верно объясняется теорией ледников. Масса льда
нашла себе главный исход в эту долину, а остановив-
шись там за изгибом скалы, должна была, по мере тая-
ния льда, протесняться оттуда далее, оставляя на скалах

следы своего движения. В этой долине, где такое про-
хождение ледников не подлежит сомнению, можно сде-
лать только одно замечание: почему следы его видны не
везде, а в некоторых местах? Главная причина этого, по
моему мнению, заключается в той замечательной быстро-
те, с которой разлагаются скалы в Норвегии, а следова-
тельно, и изглаживаются все черты на их поверхности.
Огромные массы гранита отрываются здесь ежегодно и
несравненно чаще, <чем в Швейцарии. Причину этого
должно искать не только в суровости зимних хо-
лодов, но и во множестве снегов и дождей, выпадающих
в горах Норвегии. Такие падения называются bergrap
и причиняют иногда сильные опустошения в округе
Бергена».
Обыкновенная береза, с богатою и зеленою листвою,
достигает высоты 12 и 15 футов и перемешана с осиной,
горным ясенем и двумя породами ивы. Около города
Тромзе (Tromso), под 69° 40' северной широты, профес-
сор Форбез посетил лапландский лагерь.
«Выбравшись наконец из лесу и перейдя ручей, мы
увидели лапландский лагерь на сухом и зеленом лугу
в двух с половиной милях от морского берега. Безобраз-
ные кучи кольев и груды торфа походили на что вам
угодно, только не на человеческие жилища. Эти колья—
только скелеты палаток/ которые в худую погоду закры-
ваются кожами. Теперь же все наружу: посуда и платья
развешаны на жердях. Две низкие, круглые насыпи, сде-
ланные из торфа и покрытые ветвями и кольями, состав-
ляют жилище множества мужчин, женщин и в особен-
ности детей, которым, казалось, не было счета. Неболь-
шой .рост, грязь, нечистота—не делали их привлекатель-
ными; но, всмотревшись ближе, я начал примиряться с
этими лицами, хотя лишенными ума и доброты». Про-
фессор Форбез весьма удивился, увидев, что некоторые
лапландцы занимались в своих хижинах чтением Библии
и письмом, и еще более, когда они отказались от водки,
которую его спутники предлагали им. Главный промы-
сел их — олени. Возвращаясь на пароход, Форбез насла-
ждался удивительным закатом солнца, напомнившим
ему Неаполь, и до слуха его доносились гармонические
звуки русской песни: «Русские матросы, — прибавляет
профессор, — забавляются целую ночь, покачиваясь в
лодках и распевая песни».

В окрестностях Гаммерфеста Форбез видел замеча-
тельнейшие из норвежских ледников, сохраняющих
вполне альпийский характер. Возвратившись в Берген
за три дня до затмения, Форбез затмения не видел, по-
тому что небо было покрыто тучами, и на другой же
день отправился осматривать ледники к востоку от это-
го города. Изыскания его придали весьма много новых
фактов к физической географии Норвегии и в особенно-
сти важны для изучения движения ледников.
— Путешествие по Амазонке и Рио-Негро, с описа-
нием туземных племен и замечаниями о климате, геоло-
гии и естественной истории Амазонской долины, Альфре-
да Валласа. (A Narrative of Travels on the Amazon and
Rio Negro; with an Account of the Native Tribes, and
Observations on the Climate, Geology and Natural History
of the Amazon Valley. By Alfred R. Wallace.)
Желание видеть собственными глазами роскошь ра-
стительной и животной жизни в тропических странах по-
будило настойчивого и неутомимого путешественника от-
правиться в 1848 году к устью Амазонки. Утром двад-
цать шестого мая корабль, привезший мистера Валласа
из Ливерпуля в двадцать девять дней, бросил якорь у
южной стороны устьев Амазонки. Через день на палубу
явился лоцман и, пользуясь попутным ветром, повел
судно вверх по реке, которую в продолжение пятидесяти
миль можно было отличать от океана только по одной
тишине поверхности и по бесцветности воды. Северного
берега не было видно, а южный отстоял на десять или
двенадцать миль. Рано утром двадцать восьмого числа
поднявшееся безоблачное солнце открыло глазам путе-
шественника город (Пара), окруженный густым лесом,
из которого высовывались верхушки пальм и платанов,
и вдвойне прекрасным оттого, что в нем во всей силе
появлялась роскошь тропической растительности, скуд-
ными образчиками которой мистер Валлас до сих пор
любовался только в теплицах и в ботанических садах.
Лодки, снующие туда и сюда с пестрыми толпами нег-
ров и индейцев, и коршуны, стоявшие в воздухе над го-
ловой или лениво проносившиеся над берегом, занимали
внимание путешественников, пока таможные офицеры
осмотрели судно и позволили ему приблизиться к берегу.
Португальцы, до отпадения Бразилии, не только запре-
щали здесь всякую торговлю иностранцам, но даже ста-

рались распространять повсюду слухи, что Амазонка, по
причине неровности падений и другим препятствиям,
весьма опасна для плавания. Однако ж новейшие путе-
шествия не только доказали лживость этих слухов, но,
напротив, открыли, что эта река, столь удобная для пла-
вания, служит величайшей артерией коммерческих сно-
шений для целого континента и открывает канал, через
который неисчерпываемые богатства Бразилии и сосед-
них с нею стран могут вымениваться на произведения
мануфактур Европы. Правительство Соединенных Шта-
тов явилось во главе предприятия и, в 1851 году, лейте-
нанту Гендону поручено было исследовать Амазонку от
самого истока Мараньона до вступления ее в Атлантиче-
ский океан. Он должен был исследовать всю длину Ама-
зонки, измерить глубину ее притоков и определить их
удобство к плаванию, свойство их берегов, окрестные
поля, леса и указать все, что может быть возбуждено в
этой земле духом торговли, пароходства и цивилизации.
Не далее как в шестидесяти милях от берега Тихого
океана экспедиция достигла уже до водораздела рек,
текущих в Тихий океан, от тех, которые текут в Атлан-
тический. Американская экспедиция, сообразно со своею
целью, состояла из немногих лиц, но лиц, выбранных по
строгому разбору, и это доставило ей успех, потому что
иначе она бы упала под собственной своей тяжестью, как
это случается часто с английскими правительственными
экспедициями. Большая часть арктических экспедиций,
наряжаемых правительством, начиная с экспедиции сэра
Джона Франклина до настоящего времени, не удались
именно по этой причине. То же можно сказать и об экс-
педициях во внутреннюю Африку, наряжаемых прави-
тельствами для исследования Конго и Нигера, сравнив
успехи этих экспедиций с успехами частных экспедиций
Мунго Парка, Ландера, Ливингстона, Освеля и Галь-
тона.
Доказательством преимущества частных экспедиций
может служить и экспедиция мистера Валласа, пред-
положившего себе без всякой помощи со стороны пра-
вительства исследовать нездоровую наносную почву
Южной Америки. Он предполагал покрыть свои издерж-
ки распродажей собранных там коллекций натуральной
истории. В продолжение многих лет он хладнокровно
встречал и преодолевал все затруднения; но венцом его

географических исследований было восхождение вверх
по Рио-Негро от ее соединения с Амазонкой и потом
вверх по Уапе, быстрому притоку Рио-Негро. На Ама-
зонке он встретился с пиророко и описывает это любо-
пытное явление следующим образом:
«Мы вышли на берег и бродили по нем, дожидаясь
прилива; полицейский агент сказал нам, что мы лучше
бы сделали, если бы ушли со своей лодкой на большую
глубину, потому что пиророко бьет здесь очень сильно.
Хотя мы думали, что он желает нас только напугать, но
тем не менее послушались его, и в самом деле через не-
сколько минут увидели, что огромная волна налетела и
разбилась в том самом месте, где стояла прежде наша
лодка; но после этой одинокой волны все казалось столь
же спокойно, как и прежде, только течение было как
будто несколько быстрее прежнего. Проезжая далее воз-
ле берега, мы повсюду видели следы опустошения, при-
чиненные этой волной, пиророко: огромные деревья, вы-
вороченные с корнем, целыми рядами лежали по берегу
и во многих местах земля была отмыта. Зимой, когда
приливы очень высоки, пиророко налетает с неистовой
силой и часто разбивает в мелкие щепки лодки, остав-
ленные неосторожно на слишком мелкой воде. Обыкно-
венное объяснение этого явления, очевидно, неправиль-
но: здесь нет ни встречи соленой и пресной воды, и река
не суживается, как говорят некоторые. Я сделал все,
какие только мог, наблюдения относительно глубины
реки и ее отмелей. Где появляется в первый раз это
пиророко, там большая мель пересекает реку, вследствие
чего течение несколько затрудняется. За Пара течение
весьма быстро, и, приближаясь к Гуама, русло реки су-
жается. Здесь слой текучей воды толще, течение скорее
и река, набегая внезапно на мель, образует волну: точно
так же как в маленьком, но быстром ручейке большой
камень, лежащий на дне, производит волнение на поверх-
ности. Волна эта огромной величины, и так как здесь
двигается огромная масса воды, то понятно, что эта вол-
на идет далеко не рассыпаясь. Набегая на скрытые
мели, она растет и в тех местах, где сужаются берега,
проносится с большей быстротой... Но, кажется, подвод-
ные отмели Амазонки должны иметь какую-нибудь осо-
бенную форму, иначе это явление встречалось бы и в
других реках. Говорят, что то же самое совершается на

поверхности Можу и Акарра, но так как все эти реки
текут параллельно, то, по всей вероятности, пересека-
ются одним скалистым валом, который и производит в
них одинаковые явления. Почему же за этой волной не
следуют другие, это объясняется тем, что после прохода
волны прилив подымается и потому подводная мель не
оказывает уже такого влияния на поверхность».
Интересная книга Валласа заключает в себе весьма
много важных сведений о физической географии, геоло-
гии, зоологии, растительности и населении амазонской
долины.
Бриг Елена, на котором Валлас возвращался в Ев-
ропу, загорелся на океане, люди кое-как спаслись на
лодках, но вещи, а в том числе и коллекции Валласа,
погибли. Он горько оплакивает эту потерю:
«Когда опасность миновала, я почувствовал всю важ-
ность своей потери. О, с каким бы наслаждением смот-
рел я на каждое новое насекомое, прибавившееся к моей
коллекции! Сколько раз, презирая усталость, бродил я
по лесам и был всегда вознаграждаем за свои труды
открытием еще одного нового и прекрасного вида! Сколь-
ко бы мест, никогда ещё не посещенных европейцами,
приведены были мне на память редкими птицами и на-
секомыми! Сколько тяжелых дней и недель провел я,
поддерживаемый надеждой приобресть множество но-
вых и прекрасных форм из этих диких стран. Каждая
из них была дорога для меня уже по воспоминанию, каж-
дая доказывала бы, что я не тратил попусту времени и
не упускал случая, каждая должна бы дать мне занятие
на многие годы жизни!»
Но, несмотря на эту неудачу, мистер Валлас недавно
опять пустился в путь, только уж в другое место, не
менее занимательное — на острова Восточного Архипе-
лага.
— История Юкатана от его открытия до конца сем-
надцатого столетия, Чарльза Фонкорта (The History of
Yucatan, from its Discovery to the close of the Seventeenth
Century. By Charls St. John Fancourt):
Колумбу оставалось сделать несколько миль, чтобы
открыть Юкатан и Мексику, но краткий рассказ проис-
шествий, удержавших его при острове Бонакко, так ска-
зать, на пороге таинственной империи Центральной Аме-
рики, которая была бы так близко, не подавая и призна-

ка жизни, не может не тронуть сердца того, кто сочувст-
вует несчастьям этого гениального человека. Великий
мореплаватель, следуя уже не с такой уверенностью ука-
заниям своих ожиданий, поворотил к югу и оставил на-
стоящее открытие Юкатана Де-Солису и Янезу Пинзону,
сделанному ими в 1506 году. Впрочем, это первое путе-
шествие было только попыткой, и земля эта была со-
вершенно открыта уже в 1517 году Фернандом Кордуан-
ским. Оставив Кубу, «он приплыл к стране, до сих пор
еще «е известной, и пристал к мысу, который он назвал
Les Mugeres, по причине открытых там каменных башен
и часовен, покрытых деревом и травой, в которых были
поставлены рядами идолы с женскими обликами. Ис-
панцы были удивлены, найдя в первый раз в Америке
крепкие каменные здания и жителей, одетых богато и со
вкусом: в первый раз они нашли на дикарях рубахи и
плащи из белой и крашеной материи, головы их были
убраны перьями/а в ушах блестели золотые и серебря-
ные украшения».
В Юкатане открыто было много храмов, наполненных
идолами самых странных форм. Истребление этих идо-
лов началось довольно пустым случаем. Когда Кортец
совершал свой знаменитый поход в Гондурас, то пере-
резал при этом случае Юкатанский полуостров в основа-
нии, строя повсюду мосты и походные пристанища. В это
время на оленьей охоте заболела лошадь Кортеца, но
осталась жива, хотя «лучше бы было, если бы она из-
дохла», как выражался об ней энергически сам Кортец.
Принятый весьма хорошо итцаланскими индейцами, Кор-
тец, уходя от них, «оставил им на попечение свою ло-
шадь Морзилло, которая хромала. Он просил их поза-
ботиться о своем любимом коне и сказал, что как только
он встретится с испанцами, которые его ищут, то и при-
шлет за лошадью. Если же Морзилло пропал, то уже
никак не от недостатка попечения со стороны индейцев,
а скорее от их излишней заботливости. Они делали все
что могли, чтобы помочь, и, смотря на диковинное для
них животное как на существо, одаренное разумом, пред-
лагали ему кур и другие подобные яства, подносили ему
множество букетов цветов, как это они обыкновенно де-
лают при болезни людей знатных. Это внимание похоже
на то, которое, как рассказывает шут в трагедии Ко-
роль Лир, оказывал повар из излишней любви к своему

коню, намазывая маслом сено. Естественным последст-
вием индейского гостеприимства было то, что Морзилло
издох, и тут-то началось истинное несчастье, потому что,
как замечает патер Гутьер, «хотя некоторые утвержда-
ют, что идолы были уже сожжены в присутствии Кортеца,
однако это неправда, и Кортец, оставивши свою лошадь
итцехам, прибавил еще одного и самого гнусного идола
к старым». Слова эти объясняет нам достойный лето-
писец, уведомляя, что по смерти Морзилло итцехи вы-
секли из камня статую этой лошади и сделали ее идо-
лом. Она была поставлена на полу в главном храме и
представляла лошадь, поднявшую передние ноги и при-
севшую на задние. Дикари поклонялись ей как божеству
грома и молнии и дали ей особенное название Дзимин-
хак — «узда грома». К этому они были побуждены тем,
что, видев, как испанцы стреляли на охоте через головы
своих лошадей, воображали, что причиной всего шума и
грома была лошадь».
Май 1854 г.
О средствах к познанию первобытного состояния
американских народов. - Открытия в вавилонской
истории. - Новости английской и американской ли-
тературы. Г. Мюллер: «Моя школа и мои учи-
теля»; М. Чильд: «Биография Исаака Гоппера».
При устье реки Детруа открыто несколько старинных
укреплений, и в одном из них, близ Бельфонтена, нахо-
дилось несколько курганов, по разрытии которых най-
дено было много человеческих остовов, обломков стрел,
каменных топоров и т. п., что побудило г. Блоа, редак-
тора журнала «Michigan gazetteer», с помощью ученого
друга предпринять подробное исследование одного пира-
мидального кургана, открытого ими на уединенном хол-
ме, окруженном на пространстве семи миль песчаной
пустыней. В верхней части этого кургана открыто было
ими множество черепиц, глиняной посуды, частей чело-
веческих скелетов, в том числе несколько коренных зу-
бов, истлевших до наружной скорлупы. Они разрыли
курган этот на 4 фута от уровня земли, находя в разных
частях слоя много примеси истлевших человеческих тру-
пов, и, судя по скелетам, они насчитали шесть отдельных

тел, погребенных здесь рядом или одно над другим. 'Яри
этом у каждого скелета найдены были куски стрел, ко-
пий, топоров и различных других каменных изделий, ко-
торые в такой степени предались уже тлению, что с тру-
дом возможно было вообразить себе первоначальную
форму; сверх того найдено было у каждого остова по не-
скольку фунтов красной материи, вполне сохранившей
еще свою яркость. На фут от основания кургана встре-
тили они слой угля в три дюйма, под которым открыто
еще шесть скелетов, сидящих в один ряд, в таком поло-
жении, что голени их отстояли от таза на 4 дюйма, верх-
ние же части туловищ опрокинуты были назад, головы
их обращены были к северу и в руках держали они гли-
няные сосуды, так что в этом виде они показались пью-
щими. Многие части скелетов предались уже тлению, но
скулы и зубы были еще целы и казались как бы поли-
рованными; но остовы и формы! черепов не имеют сход-
ства с устройством голов нынешних индейцев. По-види-
мому, предки их имели большой и широкий рот, плоское
и круглое лицо, глаза впалые, лоб весьма низкий, рас-
ширяющийся к затылку, что доказывает слабоумие (так
что, по всему вероятию, среди них не были ни Минервы,
ни Венеры), череп их необыкновенно толст. Вследствие
этих признаков исследователи причислили открытые ими
скелеты к африканскому племени. Самый большой из
скелетов был величиной в 5 футов и два дюйма; также
и здесь кругом скелетов лежало много роговых копий,
стрел, кремней и кусков кварца в виде ножей, которые
были большей частью еще до такой степени остры, что
ими можно было резать фланель. Кроме открытого в
земле одного сосуда величиной с небольшим в ведро из
перержавленного железа, ничего металлического не бы-
ло более открыто. Между различными вещами найден
был также кусок огромной морской раковины, несколько
жемчужин и маленьких камешков, выточенных из рако-
вин; жемчужины эти были цилиндрического вида дли-
ной в 3/4, а толщиной 1/2 дюйма, просверленные в длину.
Шесть таких жемчужин нашли во рту одного скелета;
вероятно, их считали талисманами для душ усопших.
Остальные сосуды были до такой степени перебиты, раз-
давлены, подвержены тлению, что трудно было даже уз-
нать их форму; однако можно было заключить, что боль-
шая часть их была величиной в ведро, в виде полуяйца,

с узким отверстием без ручек и с зазубренными краями,
внутри гладкие, а снаружи украшенные различными
фантастическими фигурами; масса их состояла из гли-
ны с примесью кварцевого и других сортов песка. Г. Блуа
полагает, что эти сосуды закаливались в огне и служили
для приготовления пищи. Подобные сосуды были также
во множестве открыты и в Тенинском озере, в Охио и
Новой Англии. Шолкрафт упоминает в сочинении своем
«Travels» о многих сосудах гораздо большего объема,
найденных в солончаках, близ Иллинода в глубине
80 футов; они «были сделаны! из такой массы, которая
весьма способна вынести самый сильный жар.
Наконец, несколько лет тому назад вырыли в глубине
80 футов подобный же сосуд величиной в 3 ведра. Итак,
из открытых здесь средств г. Блуа заключил следующее:
1. Все открытые в Америке tumuli, воздвигнутые ис-
кусством рук человеческих, представляют собой могилы
древних туземцев.
2. В Бельфонтенских же курганах покоится прах
двух совершенно различных племен, в таком порядке,
что в верхних слоях земли (погребены трупы индейцев,
а в нижних — первоначальных племен прямых основате-
лей этих могил, которые, по особенному устройству их
черепа и малорослости, должны быть другого происхо-
ждения.
3. Степень образования первоначальных 'переселен-
цев Америки, превосходящая в этом индейцев, мы мо-
жем заключить из бывших у них в употреблении камен-
ных ножей, топоров, оконечностей копий и стрел. Судя
по прочности их зубов, они вели жизнь животных, пото-
му что, по словам Плетена, «ino мере порчи зубов и ко-
личеству употребляемого мыла в народе можно судить
о степени его образованности». Употребляемые ими ме-
таллические и глиняные сосуды доказывают нам техни-
ческие познания этого народа, который умел из меди и
цинка выделывать жесть и вообще произведения роско-
ши. К сожалению, этот образованный народ встретил в
индейцах своих гуннов, монголов, которые, придя из
дальних стран, варварски погребли здесь все просвеще-
ние и покрыли прах несчастных туземцев целыми слоями
земли.
4. Мексиканские древности имеют одинаковое про-
исхождение с открытыми в долине Миссисипи, так как

макамбкунтский форт и курганы имеют большое сход-
ство с укреплениями, открытыми в Мариете, Панткреке
и других частях Oxio. Точно так же найденные в Бель-
фонтене жемчужные раковины, по описанию Атвотера,
имеют большое сходство с отрытыми в одном кургане
близ Цинциннати.
5. Во времена этих неизвестных нам народов Аме-
рика, по-видимому, была в самом цветущем «состоянии;
однако на пути образования своего это племя не успело
достигнуть совершенства и могущества древних римлян
и ассириян. Заключение это покажется, может быть,
оскорбительным гордым философам, которые из истори-
ческого развития умственных способностей человека за-
ключают об его успехах на поприще литературы; но та-
кое философское предположение не может иметь доста-
точного основания, но должно быть оставлено в
забвении. Настоящие жители Америки не достигли еще
той степени просвещения, чтобы с пользой заниматься
исследованием древностей нумизматики, которой пред-
стоит еще, как и самой стране, блестящая будущность,
и хотя здесь еще не найдено до сих пор ни одного пом-
пейского, ниневийского и греческого идола, тем не менее
страна эта хранит в недрах своих богатейшие сокрови-
ща для любознательности человечества.
— Из ученых известий мы считаем приличным сооб-
щить еще письмо мистера Раулинсона, из Багдада,
к издателю «Athenaeum». В этом письме мистер Раулин-
сон приводит в систему все исторические открытия, сде-
ланные в развалинах Вавилона, и показывает, что ва-
вилонская история мало-помалу перестает быть мифом
и начинает занимать ту страницу в истории Западной
Азии, которая до сих пор была ощутительным пробелом.
«Я спешу сообщить вам,—пишет мистер Раулинсон,—
открытия, сделанные мною недавно в вавилонской
истории.
Мистер Тэйлор, который в продолжение зимы зани-
мался отправлением в Британский музей находок, выры-
тых .в южной Халдее под моим надзором, выкопал не-
давно несколько глиняных цилиндров в развалинах Ум-
Кира (древний Ур Халдеев, лежащий в Евфрате, непо-
далеку от современной арабской столицы Сук-есс-Шук).
Два из этих цилиндров были доставлены ко мне, и я на-
шел, что на них содержится записка всех работ, испол-

ненных при Набониде (последнем вавилонском царе)
в Южной Халдее. Между прочим, в этих надписях го-
ворится о восстановлении храмов, выстроенных за тыся-
чу лет перед тем халдейскими монархами, и упоминает-
ся также об открытии вновь канала, выкопанного при
Набополассаре и Небуханетцаре (Навуходоносор). Са-
мый важный факт, впрочем, открытый мной, состоит в
том, что старший сын Набонида назывался Бельшареза-
ром * и что он был допущен своим родителем к участию
в управлении. Это, без сомнения, Бельшатцар (Балта-
зар). Таким образом, мы находим ключ к изъяснению
той важной исторической задачи, которая до сих пор не
могла быть решена. Мы теперь понимаем, как Бельшат-
цар, соправитель своего отца, мог быть правителем Ва-
вилона в то время, когда на этот город напали соеди-
ненные силы мидян и персов, и как мог Бельшатцар по-
гибнуть при этой осаде. Набонид, спешивший с войском
на освобождение города, был разбит и принужден
искать убежища в соседнем городе Борсиппе (или Бор-
си-Намруд), где он скоро сдался на капитуляцию, ко-
торая, следуя Бэрозу, была довольна почетна и со-
стояла в том, что Набонид должен был удалиться в Ка-
раманию.
Таким образом, открытие имени Бельшарезара, при-
надлежащего сыну Набонида, дало нам возможность
проверить показания достоверных историков, Геродота
и Бэроза.
Я думаю, что не будет бесполезно, если я приложу
здесь записку о последних вавилонских монархах (сле-
дующих за взятием Ниневии), открывающую для нас
эту часть истории. Из времен Набопалассара есть не-
сколько надписей в Британском музее, найденных при
Варке; но в них нет исторических годов. Памятники сы-
на его Небуходнетцара (или Набукудуруссура, как его
имя написано в Вавилонии) весьма многочисленны.
Плита, находящаяся в Ост-Индском музее, дает подроб-
ное описание различных работ, произведенных этим ца-
* Имя изображено тремя монограммами: первая означает бога
Беля (Ваала), вторая Шар, царь, и третья представляет тот же
знак, которым оканчиваются имена Набопелассера, Небухаднетцара,
Нергаль-Шарезера и проч. Если мы видим, что имя Нергаль-Шаре-
зера сокращается в Нериглиссара, то не должны удивляться пре-
вращению Бельшарезара в Бельшатцаря (Бальтазара).

рем iB Вавилоне и Борсиппе. Дальнейшие подробности,
относящиеся к другим частям Вавилонии, доставлены
другим цилиндром, принадлежащим теперь сэру Томасу
Филипсу. Материалы, существующие в музеях Англии,
Франции и Германии, дают полное -понятие о домашней
жизни Небуханетцара, хотя, к несчастью, еще ничего
до сих пор не открыто относительно его внешних войн.
Можно, впрочем, надеяться, что и этот недостаток вско-
ре пополнится Ассирийским обществом отрывателей. От
сына Небуходнетцара, Евиль-Меродоха, мы имеем,
сколько мне известно, один только памятник — весы в
виде утки, доставленные в Британский музей из Ниневии
мистером Лейярдом. Множество кирпичей, носящих имя
Нериглиссара, зятя и наследника Евиль-Меродоха, най-
дены )В Вавилонии французским комитетом. Генеалогия
его неизвестна; но он носит в этих надписях тот же ти-
тул Раб-мага (вероятно, главы магов), какой придается
ему и в книге Иеремии. Сын Нериглиссара, Лаборосор-
ход, царствовавший только девять месяцев, не оставил
по себе никаких памятников; но зато Набонид, послед-
ний царь, который, по Бэрозу, завладел троном вслед-
ствие революции в Вавилоне, оставил по себе много па-
мятников. Стены Вавилона, находящиеся на берегу ре-
ки и выстроенные этим царем, были совершенно
открыты в последнее время рекой, и на всех кирпичах,
их составлявших, находится его имя и его титул. Плиты,
относящиеся к различным периодам его царствования и
заключающие в себе шестнадцать лет, найдены в Бор-
сиппе и Варке, а цилиндры и глиняные бочонки, найден-
ные недавно мистером Тэйлором посреди развалин Ура,
дают надежду дополнить его домашнюю историю. Стар-
ший сын Набонида назывался, как я уже сказал, Бель-
шарезаром (Бельшатцаром); а что этот государь точно
убит при взятии Вавилона Киром, мы можем это под-
твердить надписью Бизитуна, в которой говорится, что
самозванец, произведший восстание в Вавилоне против
Дария Гистаспа, принял на себя имя не Бельшарезара,
но второго сына Набонида, Набукудуруссура». Замеча-
тельно, однако ж, что тогда как ассирийские цилиндры
и надписи исключительно посвящены внешним войнам
и победам монархов, в вавилонских излагается только
жизнь их домашняя. Генеалогических и исторических до-
кументов не было найдено ни в Вавилонии, ни в Халдее,

тогда как географических, статистических, жреческих и
архитектурных надписей весьма много.
Мы не будем далее следовать за г. Раулинсоном в
его длинном письме, боясь утомить наших читателей
длинными и странно звучащими именами царей, подаю-
щих теперь; первые признаки своего существования из-
за нескольких тысячелетий. Мы привели этот отрывок
только для того, чтобы показать, с какими трудностями
и из каких элементов воссоздается история государств,
некогда столько славных и могущественных, и в кото-
рых, может быть, совершался тот органический процесс
передачи восточного образования Западу, который в на-
стоящее время составляет еще темный, хотя и важный
вопрос в истории.
В заключение скажем, что разыскания, объясняющие
историю Вавилона и Ассирии, деятельно производятся в
настоящее время в Халдее, на обоих берегах Евфрата,
мистером Лофтусом, в Сенкерехе и Варке, на счет Асси-
рийского общества отрывателей, и мистером Тейлором,
при Ум-Кире, Абу-Шагрейне и Нававезе, на счет Бри-
танского музея. Мистер Раулинсон надеется, что к концу
текущего года соберется достаточное число материалов
для квалификации монархов халдейской династии, от
1976 до 1518 гг. до Р.Х., с такой же достоверностью,
с какой уже классифицированы монархи ассирийской
династии, от 1273 до 625 г.; что в скором времени мы
будем в состоянии представить новые очерки Западной
Азии за 20 столетий до P. X., или прежде исхода Авра-
ама из Халдеи, и что эти очерки будут гораздо опре-
деленнее и полнее тех, которые мы имеем о древнем
Египте. Мистер Раулинсон ожидает только последних
результатов трудов мистера Лофтуса и Тэйлора, чтобы
возвратиться в Англию с плодами двухлетних разыска-
ний в Ассирии и Вавилонии.
— В английской и американской литературе крити-
ческие журналы указывают на один порядочный роман,
две-три хорошие биографии и несколько прекрасных пу-
тешествий. Мы перечислим здесь только те из этих яв-
лений, которые показались нам более замечательными.
Вот автобиография шотландского писателя, Гюга
Мюллера: Моя школа и мои школьные учителя, или
история моего воспитания. Эдинбург. (My schools and

my schoolmasters; of the Story of my Educations. By Hugh
Miller. Edinburg).
Гюг Мюллер принадлежит к тем людям, которые са-
ми образовали себя и сами проложили себе дорогу в
свет, не изменив ;в продолжение всего этого пути ни че-
сти, ни своему благородному призванию. Дедушка ми-
стера Мюллера был буканьером, или попросту морским
разбойником, отец — матросом, а Гюг Мюллер, родив-
шийся в отдаленном шотландском графстве Кромарти
в 1802 году, назначен был тоже сделаться моряком.
В мальчике проявились с первых лет несколько разбой-
ничьих наклонностей деда, и он не задумался употребить
силу своих мускулов для отражения нападений своего
школьного учителя, но в это же время он сделался по-
жирателем книг и таскал их откуда попало.
«Арабские сказки», «Гулливерово путешествие», «Пу-
тешествия капитана Кука», «Удольфские таинства»
скоро перемешались в его голове с уроками учителей;
кроме того, душа его одарена была тонким чутьем к кра-
сотам природы. Он начал подмечать привычки птиц, от-
тенки цветов и разбирать мало-помалу таинственный
язык, которым говорит природа человеческому сердцу.
Родственники его, из которых иные сохраняли еще впол-
не обычаи горцев, были люди с замечательными харак-
терами. При такой обстановке мальчику с характером и
наблюдательностью Гюга Мюллера трудно было не
встречать на каждом шагу уроков, которые могли бы
заменить с .избытком школьные тетради. Вот один из
этих уроков, полученных Мюллером, когда он забрался
в Дукотову пещеру, которая .во всем скалистом Кро-
мартском графстве, где много таких пещер, славилась
обилием своих таинств и чудес.
«В одно прекрасное весеннее утро я, вместе с моим
не слишком-то любопытным другом, стоял на берегу,
противоположном восточному мысу, который со своим
суровым гранитным валом защищает доступ к чудесам
Дукота, а перед нами, заманчиво завлекая нас к себе,
расстилалась зеленоватая влага моря. Нам казалось
слишком странно быть так близко от пещеры и не ви-
дать ее. Море было в самом большом отливе, и если бы
мы знали сущность приливов и отливов, то должны были
бы отложить наши предприятия до следующей недели;
но я знал только то, что мы с дядей проходили здесь

вброд, и Думал, что успею с своим товарищем побывать
в пещере и воротиться домой до начала прилива.
Узкая и неровная отмель шла вокруг скалистого мы-
са, на который можно было взобраться только с по-
мощью рук и ногтей. Мы добрели до мыса и стали полз-
ти на скалы; но чем далее мы пробирались, тем грознее
открывались перед нами пропасти, а ©ода под нами ка-
залась синее и глубже. Мы достигли другого конца мы-
са и стали обходить его по тропинке, которая все ста-
новилась уже, а вода все синее, и остановились наконец
на закраине скалы, висевшей над морем на десять
футов...
Первые минуты мы провели в самом истинном .во-
сторге, широкая пещера казалась нам неистощимым
источником чудес, и мы, кроме того, находили на каж-
дом шагу предметы, достойные удивления, на откосах
спускающихся пропастей и во впадинах прибрежных
скал. В ползучих низких кустарниках мы видели свиде-
тельство влияния брызг моря на растения; тут росла
бледно-желтая жимолость, которую мы видали прежде
только в садах. В глубоких впадинах отвесных скал бы-
ло много душистых цветов и трав, с которыми мы не
были знакомы. При самом входе в пещеру, где малень-
кий ручеек, едва пробираясь по камешкам, ниспадал
каплями по обрывам скалы, мы открыли острую и горь-
кую цинготную траву с миниатюрными крестообразны-
ми цветами, которыми капитан Кук пользовался в своем
путешествии; но больше всего занимали нас сами пеще-
ры, откуда вылетали разноцветные голуби и куда мани-
ла нас таинственная глубина, где растения превращают-
ся в камни и вода становится мрамором. В весьма ко-
роткое время мы успели наломать нашими молотками
множество сталактитов и окаменелого моху и набили
этими драгоценностями наши карманы».
Все казалось очаровательным и волшебным для сме-
лых детей, забравшихся в пещеру, где на каждом шагу
представлялись им чудеса кристаллизации; самые обык-
новенные предметы приобретали новый, странный отте-
нок в этом новом для детей, очарованном мире.
«Вид блестящей поверхности моря, распростертого
в бесконечность, казался нам необыкновенным, потому
что мы смотрели на него из глубины пещеры, где нас
окружал полный мрак; внезапно проносившиеся перед

нами морские чайки, сверкавшие своими белыми
крыльями в солнечном сиянии; дельфины, плескавшиеся
внизу; даже голуби, появлявшиеся из мрака, когда попа-
дали под солнечный луч, — все приобретало новый инте-
рес в наших глазах от особенности положения, в кото-
ром мы их видели. Это были виньетки, позолоченные лу-
чами солнца, оправленные в черные рамки. Долго мы
не могли опомниться от удивления, глядя на все, что
окружало «ас». Мальчики так были отуманены окру-
жавшими их странностями природы, что, когда спустя
час после пополудни море перестало уже падать и на-
чало снова подыматься на скалы, явление это показа-
лось им только одной «из странностей волшебного места,
и они продолжали забавляться.
«Часы уходили за часами, тени вытягивались, а при-
лив все рос да рос. Солнце спустилось за скалы, в про-
пастях стало темно, мрак в пещерах удвоился; но на
верхушках скал еще горел красный луч вечера. Отблеск
зари, гонимый мраком и осветивший еще на минуту ку-
сты жимолости и можжевельника, росшие на самых вер-
хушках скал, исчез совершенно. Все утонуло во мраке.
Дельфины, плеснувшись еще раз, ушли в свои подвод-
ные убежища; темный баклан, тяжело взмахивая кры-
лами, пронесся в свое гнездо; голуби, слетаясь со всех
сторон, скоро исчезли ;в своих пещерах, — все, что имело
крылья, спешило домой; но ни у меня, ни у моего това-
рища не было крыльев. Мы делали отчаянные усилия,
чтобы взобраться выше на скалы, но, достигнув мест, где
только птицы вили свои гнезда, куда еще, вероятно,
никто и никогда не взлезал и откуда наше возвращение
делалось почти невозможным, — должны были остано-
виться. А так как темнота все увеличивалась и каждый
неосторожный шаг мог нам стоить жизни, то мы впали
в совершенное отчаяние.
— Я бы не заботился о себе,—сказал мой маленький
товарищ, заливаясь слезами, — если б только не моя
бедная матушка; но что скажет матушка?
— Не заботься ни о чем, — сказал я, сам задыхаясь
от тоски,— вода спадет, и мы воротимся назад.
Мы забрались вместе в неглубокую и сухую пещеру
и, очистив небольшое место от больших камней, набра-
ли сухой травы и устроили себе кое-как весьма неспо-
койную постель, на которой улеглись, прижавшись друг

к другу. Облака, подобные горам, темные и грозящие
бурей, поднялись над морем; края их еще были окра-
шены уже скрывшимся солнцем, и в них видны были все
степени собирающегося гнева, — начиная от огненно-
красного цвета до темного и от темного до зловещего
черного. А когда мы не могли уже более их видеть, то
их грозный говор долетал до наших ушей. Свирепый ве-
тер печально завыл и засвистел между скалами, и море,
до сих пор молчаливое, заревело и начало тяжело пле-
скаться о скалы. Мы слышали, как дождь то усиливался,
то стихал, смотря по тому, подымался или упадал порыв
ветра и как стучал он на поверхности нашей пещеры.
Мой товарищ, впрочем, имел дело только с действи-
тельным бедствием и, если принять в соображение
жесткость нашего ложа и холод ночи, спал довольно по-
койно; но я был несчастнее его, потому что должен был
бороться еще и с воображаемыми ужасами.
За месяц перед тем тело утонувшего матроса найде-
но было на берегу в нескольких шагах от того места,
где мы теперь лежали. Руки и ноги трупа были скорче-
ны судорогами, обвислая кожа белела, как намоченная
кожа барана; все члены распухли, а вместо головы была
какая-то безобразная куча тряпок. Я смотрел на труп
с детским любопытством и слишком пристально для
моего спокойствия; и теперь, хотя я не сделал ни малей-
шего вреда бедному матросу, он мучил меня в эту ночь
так, что если бы я был его убийцей, то он не мог бы
мучиться более. Спал ли я или бодрствовал — он посто-
янно стоял перед моими глазами. Если я дремал, то он
подымался на берегу на том самом месте, где его наш-
ли, протягивал ко мне посиневшие пальцы и кивал мне
страшной головой. Я вздрагивал, просыпался и хватался
за своего товарища и припоминал, что утопленник ле-
жал в точно такой траве и точно таких же прибрежных
кустарниках, какие росли теперь в двух шагах от нас.
Соседство целой шайки живых разбойников не могло
внушить мне столько ужаса, сколько я чувствовал от
одного воспоминания о мертвом матросе. К полуночи
небо очистилось, ветер упал, и месяц, в первой четвер-
ти, как глыба раскаленного железа, поднялся из моря.
Мы опять принялись, пользуясь неверным светом,
ползать по утесу, желая убедиться, не спала ли вода и
не открыла ли она нам дорогу домой; но нашли, что во-

да стояла «а той же самой линии, откуда заставила нас
убежать, и что море во всей своей грозной полноте об-
ливало мыс, на который мы забрались. Мысль об опас-
ности нашего 'положения, наконец, промелькнула в моей
голове. Мы были заключены не на один прилив, как мы
думали сначала, но на целую неделю. Мало 'было уте-
шительного в этой мысли, особенно когда она /пришла
нам в голову во время ужасов полночи. Я тоскливо гля-
дел на море; оттуда только мы могли ожидать спасения.
Вдали, в полумиле от берега, показался корабль.
Я и мой товарищ принялись прыгать, надеясь, что ма-
тросы нас услышат. Мы видели сероватую массу суд-
на, когда оно проходило в месячных лучах, но скоро оно
снова скрылось в мрак; и в ту самую минуту, как мы
потеряли его из виду, до нас долетел крик рулевого,
мешаясь с плеском воды. Судно то, как мы после узна-
ли, было нагружено камнями и не имело при себе лодки,
а потому и не могло подать нам помощи, если бы ма-
тросы услышали наш голос и захотели в полночь плыть
к этой скале. Мы принялись снова кричать, то порознь,
то вместе, но второго ответа не было, и, потеряв всякую
надежду, мы возвратились снова в «ашу пещеру и на на-
шу неспокойную постель... а прилив рос да рос и волны
заплескивали все выше и выше.
Но так как в месячном сиянии утонувший матрос
меня не так уже тревожил, то и я в свою очередь уснул
глубоким сном и проснулся вместе с товарищем только
от громкого крика. Это, казалось, был сильный крик дю-
жины голосов, соединявшихся вместе. Потом последова-
ло молчание, за которым снова раздался крик, и мы
увидели, наконец, две лодки, наполненные людьми, при-
стально глядевшими на скалы. Весь городок всполо-
шился, узнав, что два мальчика убежали еще утром к
южным скалам и не воротились к ночи».
Нельзя не согласиться, что в один такой день чело-
век приобретает много опытности. Но к природе при-
соединился и другой учитель, менее красноречивый и
блестящий, но не менее понятный для души, одаренной
поэзией: этот учитель был для Мюллера — предание,
которое так свято сохраняют и с таким уважением пе-
редают своим потомкам все жители гор. Поэзия преда-
ний, сохраняемая в изустном, безыскусственном расска-
зе, гораздо полнее, нежели в самых звучных стихах,

привлекала к себе душу мальчика. (Вот что говорит сам
Гюг Мюллер об этих преданиях.
«Я видел, между прочим, двух человек, которые би-
лись при Коллодене (Culloden) — один на стороне ко-
роля, другой на стороне принца, и, кроме того, многих
других, бывших издали свидетелями этой битвы. Я го-
ворил с одной старухой, которая, в свою очередь, гово-
рила со стариком, помнившим хорошо времена Карла и
Иакова. Старшая тетка моей матери, мать моего двою-
родного брата Жоржа, припоминала старого Джона
Фидди, девяностолетнего старика, а Джоновы буканьер-
ские подвиги совершались никак не позже 1687 года.
Я знал многих людей, помнивших уничтожение на-
следственности судейской власти, и выслушал множе-
ство историй о различных повешениях, совершившихся
на окрестных холмах, и даже о нескольких казнях ведьм
и колдунов, сожженных на костре. Я чувствовал стран-
ное наслаждение, ловя эти отрывки прошлого, так не-
похожего на настоящее, и особенно потому, что они пе-
редавались как личные воспоминания, засвидетельство-
ванные теми самыми лицами, которые о них говорили.
Такие рассказы имеют необыкновенную, им только од-
ним свойственную силу. Так, например, все, что я читал
во множестве книг о сожжении на кострах мнимых ча-
родеев, не произвело на мою душу такого глубокого
впечатления, как рассказ одной старой леди, которую
в* 1722 году, когда она была еще ребенком, нянька вы-
несла смотреть на страшную церемонию, совершавшую-
ся в окрестностях Дорноха, и которая, к счастью, была
уже последней в Шотландии. Старая леди хорошо по-
мнила молчаливую толпу, стоявшую в нетерпеливом
ожидании, блеск огня и несчастное существо, которое
должно было играть главную роль в этом зрелище: это
была какая-то полоумная женщина, которая понимала
так мало, что хотят с ней делать, что, стоя у огня, пре-
спокойно грела руки...
Воспоминание моего деда о келлоденской битве были
воспоминаниями четырнадцатилетнего мальчика, смо-
тревшего на битву в некотором расстоянии. День, в ко-
торый должна была совершиться эта битва, был туманен
и холоден, и, взобравшись на холм Кромарти, где уже
собралось несколько человек горожан, дед мой увидел
большую равнину, совершенно закрытую туманом. Ту-

ман мало-помалу рассеялся; сначала показался один
холм, потом другой, а наконец и вся долина начала про-
глядывать сквозь дым тумана. Скоро белое облако вы-
летело со стороны Келлодена и другое полетело ему на-
встречу. Облака смешались, и ветер понес их на запад;
до слуха зрителей долетела стрельба из ружей, преры-
ваемая грохотом артиллерии. Скоро облака рассеялись
и улетели, удары из тяжелых орудий прекратились, и
жаркая ружейная перепалка раздавалась по направле-
нию к Инвернесу. Но мое воображение, прислушиваясь
к этому простому и немногосложному рассказу очевид-
ца, видело битву во множестве самых разнообразных
форм».
Детство миновало, и предания должны были уступить
место практической деятельности. Родственники и зна-
комые молодого человека не могли доставить ему дру-
гого пути в жизни, кроме того, который они сами избра-
ли: Гюг поступает в учение к своему дяде и делается
каменотесом. Но и здесь природная наблюдательность
не оставляет его, и странное наслоение камней обращает
на себя внимание самоучки-геолога.
«Огромная александрийская библиотека, со всеми ее
старыми томами древней литературы, со всем запасом
учености, накопленной веками, была бедным собранием
в сравнение с дивной книгой, которую раскрывала пе-
редо мной природа в чудных наслоениях шотландских
гор. Кто, пробыв хотя один час в этой школе, мог бы не
выйти еще из нее геологом?»
Но телесные труды были несообразны с организмом
молодого человека, похожего более на мать, нежели на
отца, «которого никто и никогда не мог свалить на зем-
лю». Болезненные признаки истощения развились в
Мюллере быстро и выразились прежде всего в каком-то
тупоумии, равнодушии к жизни и к опасностям, в ка-
ком-то непрерывающемся полудремотном состоянии.
Гюг должен был искать себе других занятий...
Книга мистера Мюллера вся написана очень живо и
интересно, и простота рассказа, иногда даже довольно
грубая, тем более обнаруживает глубину и истинность
мыслей.
Но вот еще биография, рассказанная американской
писательницей Марией Чильд, — биография квакера
Исаака Гоппера, снискавшего себе известность во всей

Америке и скончавшегося только в 1852 году (Isaak
Т. Hopper: A True Liffe. By L. Maria Child. Boston). Пи-
сательница принадлежала к дому Гоппера.
Исаак Гоппер родился в 1771 году от весьма несчаст-
ных родителей, в городке Дентфорде. Отец Гоппера жил
трудами рук своих и расчистил 500 или 600 американ-
ских акров дикой лесистой земли. Кроме этой земли, он
еще владел небольшим домиком, где жена его занима-
лась разведением кур и где родился Исаак. В Исааке
рано развились способности, и в самой первой юности
он показывал глубокое чувство честности. Он был весь-
ма насмешлив, потому что быстро угадывал смешную
сторону предметов, но в его шутках не было злости. На
девятом году жизни он начал ездить в Филадельфию,
куда возил на продажу хлеб, овощи и другие произве-
дения отцовской фермы. Он был большой франт и с удо-
вольствием поглядывал на свои сапоги, блестящие как
зеркало, и гордился тем, что на его платье не было ни
одного пятнышка. Он продавал кроликов на свой соб-
ственный счет, и на деньги, полученные за них, купил
себе медные пряжки к чулкам и башмакам.
На шестнадцатом году он был отдан в учение к дя-
де, который был портным в Филадельфии. Здесь Исаак
обнаружил ту смелость, которой впоследствии всегда
отличался. Дядя его отлучился как-то из дому и пору-
чил своим работникам храбро защищать дом, если на
него нападут разбойники. Не надо забывать, что это
происходило в годы, когда Северо-Американские Шта-
ты только что начали выходить из детства. Желая испы-
тать верность своих рабочих, дядя воротился ночью и
попробовал сломать окно. Как только Исаак услышал
шум, то тотчас же схватил багор и приказал своим това-
рищам отворить окно, как только он подаст сигнал.
Приказание его было исполнено, и Исаак ударил багром
с такой силой, что пробил насквозь дядин кафтан и при-
гвоздил его к забору. В другой раз он показал свое со-
страдательное сердце и мужество. Старший из работ-
ников, гордясь своей физической силой, часто поколачи-
вал своих младших и слабейших товарищей, и однажды,
совершенно без умысла, толкнул Гоппера. Исаак, давно
искавший случая придраться к нему, сказал ему грозно:
«Если ты когда-нибудь еще это сделаешь, то знай,
что я тебя убью!»

Работник, надеясь на свои силы, отвечал на оскорб-
ление оскорблением, и Гоппер, вооружившись тяжелым
железным засовом, так ударил своего противника, что
тот упал без чувств, не испустив ни малейшего крика.
Все думали, что он умер, и только спустя несколько ча-
сов он очнулся.
Когда Исаак увидел своего противника на земле,
бледного и безжизненного, то глубокая тоска наполнила
его душу. Он и впоследствии содрогался всякий раз от
одной мысли, что мог сделаться убийцей в минуту не-
обузданного гнева. Это несчастное происшествие сдела-
ло на Исаака такое глубокое и торжественное впечатле-
ние, 'Что с этих пор он принялся серьезно и самыми силь-
ными средствами укрощать свой необузданный характер
и, наконец, так успел в этом, что вскоре достиг замеча-
тельной степени самообладания.
На двадцать четвертом году своей жизни он женился
и с этих пор начинается длинный ряд его деяний на
пользу ближнего. Он поселился в Филадельфии, так как
Пенсильвания лежит на границе невольничьих штатов
и целые толпы несчастных уроженцев Африки проводи-
лись торговцами через Филадельфию. -В это время в Аме-
рике существовал странный закон, состоящий в том, что
если в суд являлись невольник и торговец — один, до-
казывая свои права на свободу, а другой — права на
невольника, то судья, присудивший невольнику свободу,
не получал ничего в вознаграждение за свои труды, а
присудивший невольника торговцу получал от пяти до
десяти долларов, вследствие чего, конечно, происходило
много несправедливостей. Гоппер сделался членом обще-
ства уничтожения торговли и постоянным адвокатом
всех негров перед судом.
iB биографии Гоппера более 500 страниц посвящено
рассказу различных случаев, в которых Гоппер является
бесстрашным защитников негров. Не раз подвергал он
жизнь свою опасности в этих случаях и не раз наводи-
лись на него ружья и пистолеты. На реках и в лесах, на
улицах и на полях — он везде являлся на своем месте.
Он брал негров на поруки из тюрьмы, часто вырывал их
из рук торговцев, и ни один негр не обманул его доверен-
ности. Негры сами выходили из своих тайных убежищ
и сдавались в руки своим преследователям, когда Гоп-
пер объявил, что законная защита делалась невозмож-

ной. Негры, которых он выкупал на свои деньги или на
деньги своих друзей, всегда старались заработать и воз-
вратить эти деньги. Он отдавал жен мужьям, детей ро-
дителям и, посвятив всю свою жизнь другим, сам остал-
ся бедняком.
В 1819 году в обществе квакеров начались раздоры,
которые впоследствии так усилились, что в 1827 и 1828
годах в этом обществе последовало разделение. Исаак
Гоппер пристал к той половине, которая приняла назва-
ние Гикситов, от имени своего предводителя.
Гоппер посетил Англию и Ирландию и обратил на
себя всеобщее внимание. Он обладал большой физиче-
ской силой и крепким телосложением. Он так походил
на Наполеона, что Иосиф Бонапарт, увидев Гоппера,
сказал, что если бы Гоппер явился в Париж, одетый в
историческое платье Наполеона, то был бы причиной
волнения. У него не было других врагов, кроме торгов-
цев и обладателей неграми. Мистер Гаррисон, произнося
надгробную речь Гопперу, сказал, что «он был глазами
для слепого, ногами для хромого, одевался в платье спра-
ведливости» и т. п.
Мы привели этот отрывок, заимствованный нами из
«The Illustrated London News», желая познакомить на-
ших читателей с характером огромного отдела амери-
канской литературы. Биографий в Северной Америке
выходит больше, чем водевилей и романов во Франции>
и, конечно, биография самого незначительного человека,
написанная просто и верно, поучительнее целого десятка
водевилей.
Июнь 1854 г.
Турецкая почта.-Гостиница в американском вкусе
Почтовое управление в Турции очень просто: кор-
респонденция и путешественники отправляются не иначе
как на маленьких вьючных лошадях, которые сменяются
по главным дорогам на станциях. Письма перекидыва-
ются в тючках через лошадь, и почту провожает татарин
или несколько вооруженных кавассов. Лошади идут
обыкновенно шагом или маленькой рысцой, так что в
корреспонденции между различными частями империи
нельзя и ожидать скорости. Письма из Константинополя

в большие придунайские города доходят обыкновенно в
восемь дней, а в Боснию и северо-западную Румилию —
особенно зимой, когда дороги превращаются в болото,—
корреспонденция приходит не раньше как на двадца-
тые сутки. Если же принять в расчет, что в Турции еще
не имеют понятия о правильной раздаче писем и что
письмо зачастую валяется по нескольку дней в почтамте,
прежде чем дойдет по адресу, то можно сказать без пре-
увеличения, что пославший письмо из Виддина, Систовы,
Никополя, Рущука или Шумлы должен ждать по край-
ней мере три недели, -пока получит ответ от своего кон-
стантинопольского приятеля. Первый из этих горо-
дов лежит в четырехстах шестидесяти, а последний —
в двухстах пятидесяти английских милях от столицы,
и странно, что такай разница в расстоянии не делает
почти никакой разницы во времени, употребленном на
пересылку. Притом же турецкий почтамт берет на себя
отправку корреспонденции только внутри владений сул-
тана; поэтому если пишут и другие государства, то дол-
жны иметь в Константинополе или на границе агента,
который бы «принимал письма и отправлял их далее.
Почтмейстер в каждом городе наблюдает не только за
почтамтом, но и за верховыми лошадьми, необходимы-
ми для курьеров и путешественников; в лошадях, прав-
да, нет недостатка, так же как в почтальонах, которые
провожают лошадь до следующей станции и приводят
ее обратно.
Как ни далеко от совершенства такое устройство для
европейца, привыкшего ежедневно получать письма изо
всех частей света, однако ж удовлетворяет потребностям
страны, в которой нет общих интересов, торговля почти
не существует и только горсть всего народонаселения
умеет читать или писать. Почтамт помещается в малень-
ком деревянном строении, одноэтажном или двухэтаж-
ном; в последнем случае нижний этаж служит конюш-
ней, а верхний жильем. Перед дверью, ведущей в покои,
висит занавеска,— что соблюдается в каждом турецком
доме, которого хозяин имеет претензии на титул чинов-
ного или богатого человека. Вы отдергиваете портьеру и
входите в просторную комнату со стереотипным вдоль
всей стены диваном, на котором сидит дородный, ста-
рый, бородатый турок, с заспанными глазами, поджав
ноги, как портной, и потягивая дымок из длинного чубу-

ка. Возле лентяя стоит несколько коробочек, в каждой
по одному .или по два письма; посередине комнаты —
монгол (жаровня), а в дальнем углу трещит камелек,
впрочем это бывает не всегда. От времени до времени
в комнату входит приятель или знакомый хозяина, сни-
мает туфли, садится по известной моде, берет трубку и,
пустив сквозь кольца дюбеку две-три фразы, убирается
восвояси. По закате солнца присутствие кончается, ка-
мелек и жаровня гаснут, а почтмейстер торопится —
сколько позволяет ему долгополый халат и туфли —
в другую часть города, где его Фатима процветает в ти-
ши затворничества, или к друзьям, у которых он будет
курить до тех пор, пока сон ,не прогонит его домой. Та-
кова всегдашняя рутина турецкого почтамта и обычная
жизнь турецкого почтмейстера. Наконец, наступает день
прихода почты из Константинополя. Лица, ожидающие
оттуда писем, начинают являться в почтамт; чиновник
отвечает с невозмутимым удовольствием, что почта еще
не приходила: дороги плохи, кавассы и суруджи замеш-
кались на станциях за трубкой... да разве не все равно,
прочесть ли письмо сегодня или завтра? Наконец вдали
показались почтовые лошади и шажком тянутся к почто-
вому дому. Между тем молва о приходе почты уже рас-
пространилась по городу. Солдаты уведомляют офице-
ров, офицеры — пашей, паши посылают нарочных, френ-
ги отправляются лично, и весь этот поток наводняет
единственную комнату почтмейстера. Чиновник, видя,
что ретироваться нет никакой возможности, предается
своей судьбе, вытаскивает на сцену пачки писем, завер-
нутых в толстейшую бумагу, и вскрывает их в присут-
ствии густой толпы.
Начинается сортировка. В числе пришедших за пись-
мами, по .крайней мере, десяток Ахметов, столько же
Мегметов, столько же Алиев, и у каждого из них есть
по дюжине родственников—тезок в империи. Ни у одно-
го из этих господ нет фамилии, и они различаются толь-
ко 'цветом бороды, длиной носа или какой-нибудь другой
особенностью физиономии — косыми глазами, бородав-
кой и т. п. Очень понятно, что если два, три или четыре
Ахмета и Мустафы схожи, как капли воды, то почтмей-
стеру очень трудно раздавать письма по назначению,
потому, что в околодке могут оказаться сотни людей с
этими же именами, не отличающихся друг от друга ни

бородой, «и бровями. Прибавьте к этому, что каждый
Али, Ахмет или Мустафа требует, чтобы ему непремен-
но выдали вое письма с этими громкими адресами, и не
хочет слышать, что, может быть, они принадлежат дру-
гому Али, Ахмету и т. п.; далее, что часто приходит по
дюжине связок, в каждой по триста писем, и что их не-
кому ни вскрывать, ни раздавать, кроме несчастного
почтмейстера, — и вы не удивитесь, что в эту минуту
бритая голова его идет кругом. При входе в комнату,
когда уже началась раздача корреспонденции, сначала
вы не заметите его, но продеритесь сквозь толпу и вы
увидите, как проворно этот господин развязывает пачки,
силится разобрать адреса в огромные очки и, после
тщетных стараний привести письма в порядок, иные пря-
чет себе в жилет, другие под подушку дивана и от бес-
престанного шума и прилива окружающих смущается
до того, что уже не в состоянии рассортировать письма
по алфавитному, физиономическому или другому како-
му-нибудь туземному порядку. Многие письма падают
на пол и лежат там до тех пор, пока их не поднимет кто-
нибудь и не доставит по адресу. Наконец, из густой тол-
пы отделяется какой-нибудь Мустафа Алиевич или
Мегмет Ахметович, который уже десят минут уверял во
все горло, что письмо по всем признакам следует ему,
хватает со стола коробку писем, при громких одобрениях
присутствующих, и уносит в угол комнаты, сопрово-
ждаемый толпой, не обращая ни малейшего внимания на
крики почтмейстера, который грозит жаловаться паше
на такое самовольство и самоуправство. Так проходит
еще несколько минут в брани и сортировке; наконец,
почтмейстер вскакивает с дивана, бросает в сторону чу-
бук и, не теряя времени на то, чтобы надеть туфли, бе-
жит по комнате с твердым намерением схватить винов-
ного за ворот и отнять коробку. Счастливое мгновенье
для присутствующих! Они бросаются на письма, завла-
девают пачками и уносят по разным направлениям —
кто на лестницу, кто на двор, чтобы там от нечего делать
разбирать и перечитывать письмо. Потом, когда каждый
выбрал то, что ему действительно следовало или только
просто понравилось, лишнее бросает в корзинку для тех,
которые придут после, чтобы начать тот же дележ, пока
почтмейстер не приберет остатки в верное местечко.
Иные письма, может быть, точно достались по праву

собственности, но большая часть загуляла, а некоторые
провалились в половые щели или долго еще будут ле-
жать за подушками дивана.
Между тем суматоха унялась, и почтмейстер весело
возвращается на целую неделю к любимому чубуку и
будет сидеть за ним, смотря на кончик носа. От времени
до времени кейф этот прерывается приходом кого-ни-
будь с письмом для отправки. Если это иностранец, не
знающий по-турецки, то с него требуют по крайней мере
треть лишних весовых против установленной таксы; ра-
зумеется, что иностранец расплачивается без всякого
возражения, а почтмейстер самодовольно улыбается се-
бе в бороду и еще просит бакшиш, так сказать, «на вод-
ку». Если у путешественника есть за границей друзья,
которые, может быть, несколько месяцев не слыхали
о нем и готовы заплатить какие угодно деньги за пару
строчек, и если путешественник знает, что судьба пись-
ма зависит от прихоти почтмейстера, то вручает ему
деньги не только беспрекословно, но еще с величайшим
удовольствием.
Разумеется, что в главном почтамте, в Константино-
поле, больше порядка, однако же и там встречаются
вещи, удивительные для европейца: так, например, все
почтовые чиновники работают на диване, с неразлучной
трубкой. Причина дурного устройства почт в Турции
заключается преимущественно в том, что правительство
отдает письменные почты на откуп с аукциона и откуп-
щик обязывается отправлять корреспонденцию. Прогон-
ные деньги, правда, невелики — копеек по тринадцати
серебром с лошади за час или за двенадцать верст, но
весовые за письма очень можно было бы убавить без
ущерба откупщикам. Но турецкое правительство, ста-
раясь, чтобы спекулянты охотнее снимали откуп, ла-
скает их высокой ценой за пересылку, и так как контр-
акт* заключается на известный срок, то откупщик, разу-
меется, кует железо, пока оно горячо, и для сокращения
расходов исполняет свою обязанность с крайней не-
брежностью. Последний контракт заключен на три года,
из которых два уже кончились.
— Месяца три тому в Париже заговорили об амери-
канских гостиницах, которые по своему устройству и
порядку представляют все удобства для путешествен-
ников, и уже хотели основать общество на акциях, что-

бы доставить приезжающим в столицу Франции воз-
можность жить со всеми удобствами, не бросая огром-
ных денег. Но проект этот не состоялся по «неимению ка-
питалов. Теперь, кажется, нашлись охотники учредить
гостиницу в американском вкусе, и газета «Illustration»,
принимающая в этом деле ревностное участие, представ-
ляет описание гостиницы, которая послужит образцом
для парижского караван-сарая.
Гостиница эта находится посреди великой артерии
Нью-Йорка, называемой Бродвей, на углу улиц Мерсер
и Спринг, в самой многолюдной части главного города
Союза, и занимает поверхность в шесть тысяч квадрат-
ных метров.
Архитектор построил три фасада в благородном и
строгом стиле, подходящем к «коринфскому ордену.
Главный фасад по улице Бродвей, длиной в двести семь-
десят пять футов, высечен из белого мрамора, который
искрится, как будто посыпанный драгоценными камня-
ми: это уже свойство американского мрамора, и если он
не годится для скульптора, то как нельзя лучше может
быть употреблен для архитектурных потребностей. Эта
поразительная масса мрамора представляет великолеп-
ный вид, на котором приятно отдыхают глаза после
однообразного колорита домов, построенных во вкусе
Людовика XIII, из коричневатого камня .и красного кир-
пича, каковы почти все частные дома в Нью-Йорке. Два
других фасада — из плитняки, и длиннейший из них, по
улице Мерсер, имеет двести семьдесят пять футов.
Главный вход в гостиницу находится посредине фа-
сада с улицы Бродвей; кроме того, есть еще четыре
подъезда, и два из них назначены исключительно для
дам, живущих в гостинице, для их семейств и посети-
телей. Другие двое дверей отворяются только для .при-
слуги и торговцев; но в случае пожара они могут слу-
жить выходом для служащих при гостинице.
Здание в пять этажей, не считая подвального. Сред-
няя вышина каждого этажа от пяти до трех метров.
Войдем в гостиницу главной дверью, с улицы Брод-
вей, и последуем за проводником.
Сначала—сени в двести футов длиной; стены ош-
тукатурены в итальянском вкусе; пол выложен мозаикой
из разноцветного мрамора. Направо — зала, назначен-
ная исключительно для мужчин, и возле нее кабинет

для чтения, в котором разложены на столах и пюпитрах
все журналы Соединенных Штатов и европейские; по-
том— почтовая контора, при которой состоит особое
служащее лицо; далее — контора гостиницы, то есть
комната ее хозяев: в этом центральном пункте сходят-
ся все приказания путешественников, остановившихся
в гостинице, и здесь распределяются различные обязан-
ности прислуги. Здесь, по обеим стенам комнаты, сидят
«а скамейках лакеи, готовые при малейшем звуке коло-
кольчика бежать к каждому из гостей (boarders), кому
они нужны. Здесь также находится лист, на котором
каждый из приезжающих записывает свое имя. Здесь
также вы увидите замысловато придуманную доску, на
которой написаны на медном подвижном кружке номера
всех комнат гостиницы, соединенные железной проволоч-
кой с ручкой, которая висит у камина в каждой комнате
и, будучи тронута постояльцем, передает посредством
электричества в контору известия, что гостю нужен слу-
га— и требование это исполняется в ту же минуту. На
стенах конторы развешаны бесчисленные адреса, афи-
ши, необходимые для каждого путешественника сведе-
ния об отправлении пароходов, железных дорогах, дили-
жансах и других способах локомоции.
Теперь войдем в большую залу, назначенную исклю-
чительно для приезжих мужчин и их посетителей. Возле
нее комната для куренья; стены расписаны фресковой
живописью и украшены огромными зеркалами в золо-
тых рамах. Вдоль одной из стен тянется громадный
буфет из резного дерева, выложенный белым мрамором,
где вы можете получить все, что вам угодно — шери,
клерет (бургонское), портвейн, шампанское, коньяк, пи-
во, эль, портер, всевозможные ликеры и знаменитые
американские напитки — sherry-cobblers, mint juleps,
brandy, cock-tails и проч.
В одном углу этой комнаты хозяева гостиницы*учре-
дили электрический телеграф, имеющий сообщение со
всеми городами Соединенных Штатов, так что путешест-
венник может в самое короткое время послать депешу
и получить ответ. Так, например, негоциант из Нового
Орлеана может отдать приказ своему корреспонденту
закупить несколько тысяч хлопчатой бумаги по такой-то
цене — и через двадцать минут получит ответ, исполнено
ли его приказание,

Полы во всех покоях подвального этажа выложены
мрамором и зимой нагреваются множеством теплопро-
водных труб.
Поднимаемся в первый этаж.
У площадки великолепной лестницы начинаются ко-
ридоры: главный из них имеет в длину полтораста фу-
тов. Направо две столовые; в каждой может поместить-
ся до трехсот человек. Все здесь исполняется с удиви-
тельным порядком. Стол накрыт, куверт подается в одно
мгновение, и вместо блюд и конфорок, на скатерти ви-
дишь только цветы, плоды и свечи. Прислуживают со-
вершенно по-русски: перед каждым гостем лежит обе-
денная карта, напечатанная на веленевой бумаге,
остается только выбрать любимые блюда — и они яв-
ляются по первому требованию без .малейшего шума,
и разговор обедающих не прерывается топотом бегаю-
щей прислуги, потому что вся комната устлана ков-
рами...
Прислуга одета однообразно, но не в ливрее: фрак,
жилет и панталоны черного цвета и белые бумажные
перчатки, переменяемые по нескольку ,раз в день.
Налево от столовых — две залы, где пьют чай, и по-
том четыре большие гостиные для дам и другие покои,
расположенные так, чтобы в них могли помещаться це-
лые семейства. Все покои меблированы изящно и богато,
мебель обита лионским шелком, на полу пушистые ков-
ры, бархатные и штофные диваны, и стулья, и позолота,
сверкающая при газовом освещении. Есть покои, в кото-
рых берется за сутки только двести долларов (около
250 руб. сер.). Легко сказать!
Второй и третий этажи расположены также для се-
мейств, то есть что около гостиной и столовой группи-
руются комнаты для мужа, жены и детей. В четвертом
и пятом этажах помещается общая спальня для мужчин,
то есть ряд номеров, состоящих из алькова и маленькой
гостиной. Коридоры, покои и комнаты освежаются вен-
тиляторами и освещены газом.
Всех спален до восьмисот, но можно дать ночлег и
тысяче человек.
При каждой отдельной квартире есть особая ванна
и прочие принадлежности, устроенные по-английски.
Кроме того, в каждом этаже есть .общая ванна. Возле
каждого туалетного стола находится два крана, один

для горячей воды, другой для холодной, которая подни-
мается в верхний этаж посредством трех паровых ма-
шин, беспрестанно действующих в подвальном этаже.
Свинцовые трубы этих проводников весят сто двадцать
пять тысяч фунтов!
Вся гостиница освещена газом, приготовляемым ря-
дом с нею в особом заведении, устроенном собственно
для нее. Всех рожков до трех тысяч.
В зимнее время гостиница нагревается паром, кото-
рый расходится посредством чугунных проводников.
Теперь зайдем в прачечную, главнейшую примеча-
тельность гостиницы. Все белье этого огромного кара-
ван-сарая моется и гладится дома, но первый процесс
исполняется «е женщинами, а паровой машиной, кото-
рая под надзором двоих мужчин стирает и полощет до
шести тысяч штук в сутки. Грязное белье приезжего,
сданное в прачечную, возвращается к нему через пол-
часа белым как снег, и при таком быстром превращении
оно нисколько не страдает от вальков, которыми разби-
вали бы его во Франции.
Кухня разделяется на несколько частей: одна, для
завтраков, находится возле самой столовой, то есть в
первом этаже. Большая кухня устроена в подвальном
этаже. Варят обыкновенно паром, но рагу и жаркое
приготовляются на угольях. Хлеб, пирожное и все роды
печений делаются дома.
Мы уже сказали о богатстве меблировки; прибавим
только, что во всем доме от первого этажа до пятого
ноги ходят по коврам. Даже коридоры устланы коврами.
На меблировку гостиницы истрачено полтора миллиона
франков.
Цена за полные квартиры изменяется, смотря по эта-
жам и расположению комнат, от десяти до пятидесяти
франков в сутки, считая в этой сумме за ванну, осве-
щение и прислугу. За кушанье берется по 7 франков
50 сант. с человека.
Если путешественник занимает только одну комнату,
в каком бы этаже ни была она (приехавшие ранее, ра-
зумеется, получают лучшие номера), то платят за квар-
тиру, кушанье, отопление и газовое освещение только
двенадцать с половиной франков в сутки.
При гостинице состоит двести тридцать человек при-
слуги, но летом к ним прибавляется еще сто человек.

Ежедневный расход на содержание гостиницы прости-
рается до шести тысяч франков в сутки. В ней живут
средним числом от пяти- до шестисот человек; летом
же число доходит до восьмисот.
По фасаду улицы Мерсер находятся конюшни, в ко-
торых могут поместиться полтораста лошадей и сорок
экипажей.
Земля, на которой построена эта огромная гостиница,
стоила два миллиона долларов; постройка дома обо-
шлась в столько.же, так что на это образцовое помеще-
ние для путешественников четыре владельца его
издержали около двадцати, а с внутренней отделкой —
двадцати двух миллионов франков.
Июль 1854 г.
Предостережение читателям путешествий. - Очерки
турецких нравов Убичини: о жизни женщин в
Турции. - Новый Хрустальный дворец в Лондоне. -
Вавилонские находки. Семирамидина статуя. Ла-
дак. Наводнение в Индии.
Иностранная литература в последнее время почти
вся бросилась на Восток. Писатели, которые месяца три
тому назад запутывали и развязывали интригу какого-
нибудь бульварного романа, устремились в Молдавию,
Валахию, Турцию, Иммеретию, Грецию. Разумеется, что
многие из этих путешествий совершаются не выходя из
комнаты, как знаменитый Мери путешествовал по Ин-
дии и Флориде; оттого, где природа создала овраг — под
пером домоседов — Бугенвиллей вы встречаете гору, на
месте рейда вырастает мыс; иные туристы даже пересе-
лили монголов в Испагань и арабов в Бухарию. В преж-
нее время путешествовали, чтобы образоваться и обога-
щаться познаниями; теперь путешествие сделалось от-
раслью торговли, и писатель, садясь на пароход, в
почтовую карету или — проще — в вольтеровское кресло,
заранее рассчитывает, сколько талеров, франков или
фунтов стерлингов вывезет ему необузданный пегас, ле-
тя сломя голову через фантастические кочки. Поэтому
не мешает при чтении иностранных книг и статей о Во-
стоке не слишком полагаться на добросовестность оче-
видцев.

Недавно вышло на русском языке извлечение из кни-
гр г. Убичини о Турции, которая все-таки имеет преиму-
щество перед другими иностранными сочинениями этого
рода, потому что автор его несколько лет прожил в опи-
сываемой стране и успел ознакомиться с ее бытом и нра-
вами. Но это — сочинение историко-статистическое. Те-
перь г. Убичини начал помещать в одной французской
газете Очерки турецких нравов, которые, надеемся, бу-
дут интересны для читателей «Заметок путешествующе-
го вокруг света». Заимствуем на первый раз очерк жиз-
ни турецких женщин, ^
«Женщины, — говорит г. Убичини, — не пользуются в
Турции теми правами и преимуществами, какие предо-
ставлены им в Европе; роль их в обществе и семействе
гораздо меньше, однако ж положение законной жены
у мусульман несколько сходно с тем, какое занимает она
в разных европейских обществах. Обязанная безуслов-
ным повиновением мужу, женщина управляет всем до-
машним хозяйством, воспитывает детей, имеет надзор
за прислугой и невольницами. Она большуха в гареме,
но власть эта останавливается на пороге селямлика, ко-
торый не смеет переступать женщина.
Объясним эти два слова, выражающие в себе всю
общественную и частную жизнь турок.
Гарем есть дом, или часть дома, в которой живут од-
ни жены. Селямлик—покои мужа, приемная зала, место,
где обмениваются приветствием селям. Второй отворен
для каждого приходящего; в первый позволено входить
только мужу. Восточные народы соединяют с этим ме-
стом такую строгую идею затворничества, что спросить
у старого Османлы об его гареме — значит нанести ему
смертельную обиду, и в редких случаях, где турку при-
ходится самому упомянуть о своих женах и дочерях, он
употребляет всевозможные перифразы и метафоры, что-
бы избежать настоящего имени. Так, если отец уведом-
ляет, что у него родилась дочь, то говорит: «Аллах по-
слал мне покрытую вуалью, незнакомку» и т. п. Следы
такой щекотливости встречаются и у древних греков.
Говорить о женщине даже с хорошей стороны считалось
у них непозволительным. Добродетельная женщина, по
словам Фукидида, та, про которую не говорят ни хоро-
шего, ни дурного.
-Никогда не должно смешивать слова «гарем» и «се-

лямлик», так же как не должно принимать гарем и се-
рай, или сераль, за вещи однозначащие. Сераль есть дво-
рец султана. У каждого турка, до беднейшего ремеслен-
ника, есть гарем, но даже у великого визиря нет сераля.
У европейских посланников, в Пере, есть серали, но нет
гаремов; султан имеет и то и другое.
Как уже сказано, власть законной жены в гареме
неограниченная, и если она одна, то ей повинуется весь
дом. Если же у законной жены есть еще несколько под-
руг, то она управляет только частью гарема, в которой
живет со своими детьми и невольницами; но магометан-
скому закону, мужчина, имеющий несколько жен, обя-
зан давать каждой из них отдельную квартиру с особой
прислугой.
Невольницы разделяются на одалык и алаик, низших
рабынь, исполняющих разные домашние работы. Поло-
жение первых несколько легче, нежели прочих неволь-
ниц, в толпе которых и они потеряются со временем,
если только прихоть господина не возвысит их на сту-
пень кабины (законной жены) или если рождение ре-
бенка не проложит невольнице путь к освобождению.
Одалыки обедают отдельно, но во всяком случае после
большухи гарема, которой власть остается неприкосно-
венной, какой бы милостью ни пользовались ее соперни-
цы. Они составляют, та'к сказать, ее дворню, и прово-
жают ее, когда она выходит из дому.
Хотя закон не определяет числа невольниц, как опре-
деляет он число законных жен, однако ж оно должно
соображаться с состоянием мужа, и каждой невольнице,
если она недовольна своим положением, дозволяется
искать удовлетворения судебным порядком; но само со-
бой разумеется, что при справедливости турецких судей
самые законные жалобы остаются без последствий.
Все жены в турецких гаремах —чужеземного проис-
хождения: одна из Эфиопии и Сенаара, другие приво-
зятся торговцами с Кавказа. Будучи пересажены с род-
ной почвы в самом нежном возрасте, они большей
частью не помнят родины. Семейство и родина для них
тот гарем, в котором они выросли, где живут ,в неволе и
где впоследствии могут сделаться госпожами. Впрочем,
мусульманки и европейки, увезенные из отечества и в
зрелом возрасте, тоскуют не более первых. Воспитанные
в мысли о скорой разлуке, они заранее свыкаются с

судьбой, которая предательски обещает им в будущем,
вместо бедной кровли, непрерывный ряд удовольствий,
и оттого, когда пробьет роковой час, черкешенка или
эфиоплянка равнодушно следует за купцом, которому
отдают ее за горсть золота.
Мне часто случалось встречать этих торговцев не-
вольницами и, между прочим, раз, когда я прогуливал-
ся в окрестностях Скутари. Бесстыдные и гнусные тор-
гаши эти, иные с поседевшей бородой, одетые в яркие
кашемировые ткани, важно сидели на лужайке, полуза-
крытые деревьями и, по-видимому, были заняты един-
ственно дымом своих трубок. В нескольких сотнях ша-
гов пониже лужайки протекал ручей, и на берегу его
сидели в кружок невольницы, представлявшие живопис-
ную группу: одни завернулись в длинные фереджи, дру-
гие спали, положив руки под затылок, третьи разгова-
ривали на родном языке. Я услышал их смешанные
голоса, сверх обыкновения достигавшие высокого диа-
пазона, и приблизился к группе, думая, что «е видят
меня за купой платанов. Но невольницы приметили ме-
ня и испустили слабый «крик. В то же мгновение один из
сторожей подошел к группе, не торопясь, размеренной,
медленной поступью. Невольницы в испуге замолчали и
покрылись якмакам (вуалью). Я удалился, в свою оче-
редь стараясь подражать; медленной и важной поступью
аргуса, однако ж успел украдкой заметить их лица. Не-
которые показались мне красавицами—белые, стройные,
с овальным лицом безукоризненной чистоты, большими
глазами, сверкающими из-под длинных ресниц, и тонки-
ми бровями, как будто проведенными тушью. Но красо-
те этой недоставало выражения. Только одна из жен-
щин, может быть, уступавшая в красоте подругам,
показалась мне очаровательной; черкешенка, лет двад-
цати, с довольно резкими чертами. Она была одета в
голубой фередж, падавший роскошными складками; то
опрокидывалась она, глядясь в зеркало, то наклоняла
голову к плечу, прищуривала глаза и полураскрывала
губы, из-под которых блестел ослепительный жемчуг.
Перед кем так кокетничала бедняжка? Быть может, пе-
ред мечтой, которая обещала посадить ее со временем
на диван султанши, если до тех лор не спустят ее в меш-
ке в волны Босфора...
В Константинополе был базар невольниц, куда имели

доступ и европейцы, но в начале 1847 года он унич-
тожен.
Попечение о детях есть главное занятие жен внутри
гарема. Дети — мальчики и девочки — воспитываются в
гареме под надзором матери. На восьмом или девятом
году мальчиков отдают в первоначальные школы (мак-
таб) или же берут учителя (ходжа) на дом. Каждый ве-
чер домашний или приходский имам, или же, за неиме-
нием его, отец, совершив со всем семейством омовение
и намаз в селямлике, отправляется в гарем, где читает
главные молитвы в присутствии жен и детей, если они
подросли, и невольниц, являющихся на молитву в по-
крывалах, по существующему обычаю.
Потом наступает для мальчиков пора перейти в выс-
шую школу, медресе, и поступление это празднуется
почти так же, как у римлян праздновали одевание в
тогу. С этой минуты мальчик переселяется из гарема в
селямлик, но сохраняет право входить в гарем, пови-
даться с матерью или сестрами; впрочем, всякий раз он
обязан предуведомить о своем приходе.
Женщина может выходить со двора во всякую пору
дня — пешком, в арабе (так называется крытая тележка,
украшенная лентами, в которую обыкновенно запрягают
быков) или даже в коляске по-европейски, но только
требуется, чтобы она завернулась в зеленый или голубой
фередж, закрыла лицо вуалью (якмак). из белой кисеи и
обулась в желтые сафьяновые ботинки с такими -же
туфлями. Внутри гаремов женщины ходят налегке и,
при известии о неожиданном визите, тотчас набрасывают
на себя вуаль и фередж, потому что неглиже запрещено
Кораном. Фередж есть нечто вроде манто, скроенного
наподобие домино, очень широкого, которое надевают
турчанки и армянки, когда выходят на улицу. Манто это
охватывает все тело до лодыжки, так что от всего ниж-
него костюма виден только край панталон. Покрой одеж-
ды и самые материи — одни и те же; разница только в
цвете и тонкости. Турчанки вообще выбирают нежные
цвета: голубой, розовый, зеленый; армянки шьют феред-
жи темные: коричневый, каштановый, пепельный. Раз-
ница эта соблюдается и в туфлях; у турчанок — желтые,
у армянок и евреек — черные или коричневые. Якмак
есть вуаль или полотнище кисеи, закрывающее голову и
все лицо, кроме глаз и переносья. Встретив на улице

женщину в таком наряде, почти невозможно угадать,
старая она или молодая, хорошенькая или безобразная,
если только она сама с намерением не обнаружит этого
каким-нибудь движением; даже муж пройдет мимо —
и не узнает жены.
Впрочем, жены редко показываются одни на улице.
Когда они идут прогуливаться, их провожает целый га-
рем и дома остаются только служанки. Местом прогул-
ки, которая изменяется смотря по времени года и дням
недели, обыкновенно бывает киоск, мыс на берегу моря
или живописная местность близ одной из деревень, окай-
мляющих оба берега Босфора и составляющих предме-
стия Константинополя; каковы Пресные Воды, Фенер-
Бакче, Мада-Бурну, Буюк-Дере. По выходе женщин из
каика или арабы, слуги расстилают на земле ковры или
циновки, и на них садится в кружок все общество: боль-
шуха и ее подруги — в центре, черные и белые неволь-
ницы— на окружности круга; на Востоке гуляют сидя.
Слуги и невольники, если только имеются таковые, стоят
поодаль" или сидят, поджав, ноги, в ожидании приказаний.
Если бывает большое стечение гуляющих, группу ого-
раживают для большей предосторожности трельяжем
вышиной аршина в полтора, вроде решеток, какие ви-
дишь снаружи окон турецких домов. Таким образом, га-
ремы разбиваются лагерем один за другим. В промежут-
ках между ними бегают кавассы, отгоняя любопытных.
Кавассы — полицейские солдаты в Константинополе—за-
менили бостанджей, при одном появлении которых воло-
сы становились дыбом на голове греческих и армянских
райев, запоздавших вечером на улице. Власть кавасса
нисколько не легче, и его увещания, произносимые нази-
дательным тоном, принимаются с безусловной покорно-
стью. Раз, на Пресных Водах, когда я приблизился к
лестнице, чтобы сесть в каик, одна турчанка, выходив-
шая из своего каика, нечаянно, а может статься и нароч-
но, распустила края своего фереджа. Кавасс сказал ей
что-то вполголоса; она тотчас же смиренно опустила го-
лову и запахнулась.
В нескольких шагах под платаном каведжи разбил
подвижную лавочку и за двадцать пара (около трех ко-
пеек серебром) угощает гуляющих крепчайшим кофе с
прибавкой стакана холодной воды и трубки. Продавцы
шербета, шекерджи (конфетчики), музыканты и грече-

ские и армянские плясуны занимают остальное место или
кишат между группами. Странствующие комедианты ино-
гда представляют здесь разные сцены или, лучше, импро-
визированные разговоры, вроде итальянских commedie
dell'arte. Турчанки очень любят эти забавы, сопровождае-
мые фарсами и пантомимой, которых грубость нисколько
не оскорбляет ни их глаз, ни ушей... По окончании пред-
ставления женщины возвращаются к своему любимому
препровождению времени: смотрятся в маленькие, круг-
ленькие зеркала, вставленные в золотые и серебряные
рамки, красят себе кончики ногтей или, стиснув губами
янтарь длинной жасминной трубки, слегка наклонив го-
лову и устремив взор в пространство, неподвижно впи-
вают наслаждения кейфа. Кейф — верх блаженства для
ленивого мусульманина — слово непереводимое, о ко-
тором итальянское far niente может дать только слабую
идею; это не бодрственное состояние и не сон; отправле-
ние всех чувств здесь прекращается и внезапный пере-
ход от этой дремоты к действительности всегда сопро-
вождается каким-то тягостным ощущением, подобным
тому, которое следует за пробуждением сомнамбул.
Такова всегдашняя жизнь этих злополучных женщин.
Не знаю, могут ли даже скучать в этой пустоте существа,
почти не имеющие мыслей, ничего не видевшие, ничего не
читавшие, ничего не сравнивавшие,— существа, которых
ум никогда не переступал тесного круга чувственных по-
требностей и которые, удовлетворив им, живут, как рас-
тения: воздухом, светом и солнцем.
Это отсутствие умственной жизни, чисто чувственное
воспитание, самая принужденность, в которой они живут,
кажется, должны были бы породить множество романи-
ческих интриг и приключений; но все эти интриги и при-
ключения существуют только в воображении романис-
тов и писателей комических опер. Не. говоря уже о сви-
репости закона, наказывающего смертью неверную жену
и ее сообщника,— которого в этом случае не защищает
даже посольство, если он европеец,— в Турции приняты
самые бдительные предосторожности, не только частными
лицами, но и городскою полицией, для успокоения му-
сульманского эгоизма. Дома строятся так, что в них не
может проникнуть никакой посторонний взор. Окна, вы-
ходящие на улицу, защищены частой решеткой, и из со-
седнего дома не видно решительно ничего в сады, в ко-

торых прогуливаются женщины. Если забор низок, то
его наставляют вертикально досками, так что сад и
внутренний двор делаются настоящей тюрьмой.
А муэззин-то, который пять раз в день всходит на
вершину минарета призывать мусульман к молитве и
испытующим оком смотрит во все жилища и окрестные
сады! Нет той темной рощи, той густой аллеи, которой
тайны скрылись бы от его взора. Вспомните, что в Кон-
стантинополе более восьмисот мечетей, больших и ма-
леньких, что на многих из них по четыре, даже по шести
минаретов, и скажите, какими средствами можно обма-
нуть бдительность тысячи аргусов, которые почти во все
часы дня и ночи видят, что проходит внутри домов!
В заключение этого печального очерка нравов я при-
веду разговор мой с одним эфенди, впоследствии заняв-
шим важное место в управлении. Это было в 184... году,
в последний день рамазана. Эфенди пригласил меня пе-
реночевать в его доме, лежащем возле Атмейданской ме-
чети, чтобы утром ближе видеть поезд султана, когда он
торжественно отправится со всем двором в мечеть сул-
тана Ахмета праздновать открытие байрама. После ужи-
на, за которым тотчас последовал первый пушечный вы-
стрел, возвестивший о появлении новой луны и оконча-
нии поста, нам подали трубки и кофе, и мы уселись на
диван потолковать о том о сем и о прочем. Разговор за-
шел о женщинах.
— Как это вы, который почти вырос в Европе,— ска-
зал я моему хозяину,— решились жить в гареме?
— Конечно,— отвечал турок,— женщины у нас не та-
кие образованные, как ваши; но воображение, какая-то
врожденная поэзия дополняют у них недостаток умствен-
ного образования. Разумеется, я говорю вам далеко не
обо всех женщинах. Иногда вы встретите между ними ис-
тинных подруг; многие мужья даже следуют их советам.
В гаремах часто бывают гости, занимаются музыкой;
фортепьяно там в большом употреблении. Женщины раз-
говаривают—о чем? Уж не могу сказать, потому что
никогда не присутствую при этих беседах: но, вероятно,
о том же, о чем толкуют и во французских гостиных: о
нарядах, любви, сплетнях и тому подобном.
— Но какое удовольствие находите вы в обществе
женщин, с которыми вы — я говорю об вас лично — не
имеете ни общих идей, ни общих чувствований? Женщи-

ны ваши не только ничего не знают, но ничего не хотят
знать. Такая пустота в мозгу не сушит ли сердца? Нам
известно, что ум играет такую же важную роль в любви,
как и чувство.
— Все это, любезный друг, утонченности вашего обра-
зования,— отвечал мне эфенди.— Вы переделали все, да-
же природу. Вы испортили любовь и сделали из нее что-
то такое, чему нет названия ни на одном языке, как вы-
разился кто-то из ваших же писателей. Вы даже искази-
ли тип физической красоты, и знаете не женщин, а поэти-
ческие скелеты, парижские куклы.
И после минутного молчания собеседник мой приба-
вил:
— Конечно, если б наши жены были пообразованнее
и побольше понимали красоты природы и искусства —де-
ло было бы лучше, но подумали ль вы о последствиях
подобной системы в обществе, устроенном так бедствен-
но, как наше? Образовать женщин у нас, не значит ли
сделать их несчастными? Да вот, чтоб не далеко искать,
знаете ли вы N.?
— Да,— отвечал я,— и меня часто удивляла его пе-
чаль.
— Вот вам в двух словах его история. Получив, по-
добно мне, образование во Франции, он воротился сюда и
женился на девушке, с которой был помолвлен еще с дет-
ства. Она была лет тринадцати или четырнадцати и от
природы наделена удивительным умом и редкой красо-
той. N. любил ее без памяти, хотел образовать ее счаст-
ливые способности — выучил ее иностранным языкам,
истории, 'искусствам... Что же вышло? Назначенный по
какому-то делу за границу, N. должен был ехать один.
Бедная женщина, лишенная умственных наслаждений,
которые сделались для нее необходимостью, томилась в
гареме, сначала она думала рассеяться в обществе своих
подруг, но их удовольствия были ей чужды, она медленно
тлела и умерла по семнадцатому году. Муж не мог уте-
шиться, тем более что считал себя отчасти виновником
ее смерти. «Я был эгоистом,— говорил, он мне часто,— я
пожертвовал этим милым созданием своему личному
удовольствию. Я думал сделать прочнее свое счастье — и
разрушил его навсегда! Слишком поздно понял я, как
опасно исключительное воспитание, изолирующее нас в
среде, в которой назначено нам жить. Что бы ни говори-

ли, женщина всегда живет более сердцем, нежели умом.
Лучше оставить ее в неведении, нежели сделать ее чу-
жой в ее -семействе и между подругами».
Вот какое понятие о женщине имеют даже образован-
ные турки, воспитанные в атмосфере французского об-
щества. Чего же после ждать от грубых османов?
Но возвратимся в Европу.
— Важнейшей новостью прошлого месяца в Англии
было торжественное открытие нового хрустального двор-
ца в Сейденгеме, о котором уже говорено в наших «За-
метках». 10 июня в час пополудни собрались сюда лон-
донский лорд-мэр и члены общинного совета, также депу-
таты будущей всемирной парижской выставки, а в три
часа прибыла королева с принцем Альбертом и заняла
место на кресле, сделанном наподобие трона, посреди
эстрады. Вслед за тем хор из восьмисот певцов и певиц
исполнил гимн «God save the Queen» с аккомпанементом
оркестра из четырехсот музыкантов под управлением
маэстро Коста. Соло пела Клара Новелло. После тоге
председатель строительного комитета прочел королеве
коротенькую речь и все собрание отправилось процес-
сией под звуки музыки осматривать разные отделения
здания. Возвратясь на свое место, королева объявила
через маркиза Бридальбана выставку открытой и в
шесть часов оставила хрустальный дворец, сопровождае-
мая тем же гимном, которым была встречена.
Вот что пишет о Сейденгемском дворце г. Джон Ле-
моан, сотрудник«Journal des Debats»:
«Вы видели хрустальный дворец 1851 года, этот кара-
ван-сарай всех наций, бывший в сущности только огром-
ной стеклянной кровлей, под которой они расположились
лагерем. Здание это, единственное в истории архитекту-
ры, явилось и исчезло, как театральная декорация. Но
самая легкость эта имеет свои выгоды, и можно сказать,
что стеклянная архитектура нарочно создана для нашей
многодвижущейся эпохи. Итак, старинный хрустальный
дворец не умер; он возродился в совершенно новой фор-
ме. Тот, который мы видели в 1851 году и который уже
изумлял своими гигантскими размерами, не более как иг-
рушка перед новым. Чтобы дать понять о нем, довольно
сказать, что трансепт, то есть большой центральный свод,
покрывавший в первом дворце два величественных дере-
ва Гайд-Парка, служит теперь трансептом одному из

флигелей нового дворца. Стеклянный купол над срединой
здания имеет сто двадцать футов в диаметре. С какой
стороны ни подходишь к Лондону, и даже в самом городе,
где только не заслоняется перспектива,— отовсюду ви-
дишь на горизонте эту стеклянную массу, сверкающую
на небесном своде как что-то фантастическое; видишь
ее, подъезжая из Франции по дуврской и брайтонской
дорогам; видишь ее, прогуливаясь по Темзе; видишь ее,
проходя по лондонским паркам.
Новый дворец перенесен в окрестности Лондона за две
или за три мили. Местность выбрана очень благоразум-
но — высокая, посреди прелестных пейзажей. Невозмож-
но лучше представить себе общий вид дворца, как вспом-
нив картины Мартэна, гравированные в Париже, на ко-
торых изображены потоп, пир Валтасара, вавилонское
столпотворение; те же гигантские размеры зданий, кото-
рые может создать только воображение живописца, но
которых нельзя было ждать в действительности.
Это предприятие осуществлено единственно частною
промышленностью — предприятие на акциях, в котором
нисколько не участвовало правительство. Оно стоит по
настоящее время уже более миллиона фунтов стерлингов;
но здание это не временное, как первый хрустальный дво-
рец; оно останется навсегда, для выставки произведе-
ний искусств в промышленности... Это будет музей, и му-
зей истории всего мира, представительство образцовых
произведений искусства от первых времен до наших дней.
Художественная часть здания исполнена человеком,
очень известным в Европе своим образованным вкусом,—
Овеном Джонсом, тем самым, которому была поручена
декоративная часть первого дворца. Джонс объехал всю
Европу и сделал снимки со всех образцовых произведе-
ний художеств, так что в хрустальном дворце видишь и
Милосскую Венеру, и верную копию Альгамбры, и сним-
ки с мраморов Парфенона.
«Сад, разводимый около Сейденгемского дворца, бу-
дет окончен через несколько месяцев. Здесь поместят
верные фигуры теперь уже не существующих животных.
Компания выставки продала около пятидесяти тысяч
билетов на весь сезон, и как каждый билет стоит две
гинеи, то это доставило сбору около ста тысяч фунтов
стерлингов. В день открытия выставки в Сейденгемском
дворце перебывало более сорока тысяч посетителей и ист-

реблены горы сандвичей, пирожков и ростбифу: англича-
нин приходит в восторг не иначе как с полным желудком.
Учредителям нового хрустального дворца пришла
счастливая мысль—устроить историческую галерею бюс-
тов, которая и помещается на особом так называемом
дворе. Это собрание разделяется на четыре части: анг-
лийскую, французскую, немецкую и .итальянскую. В пер-
вом отделении господствуют головы современников; во
втором прибавлено много бюстов из времен Людови-
ка XIV, революции и Наполеона, разумеется, не племян-
ника; у немцев большинство составляют философы, уче-
ные, писатели и государственные люди; у итальянцев
старинные живописцы, поэты и сановники прежних веков.
Самые противные из великих людей всех времен—Гали-
лей, Сократ и Питт; Маккиавели только на волос уступа-
ет им в этом отношении. Идеальный Микеланджело —
тоже далеко не идеал красоты. Великие люди Англии во-
обще отличаются нависшими бровями, а великие фран-
цузы— капитальными носами, в виде руля — что, впро-
чем, уже замечено Лафатером. Не каждому дано иметь
нос, «поп cuique datum est habere nasum». В итальянском
отделении самый интересный ряд—живописцы, от крот-
ких лиц Фра-Анджелико и Масаччио до серьезных, ари-
стократических физиономий венецианцев, разбогатев-
ших от своего искусства. К старинным итальянским жи-
вописцам прибавлено, для компании, несколько старин-
ных голландских мастеров».
— В прошедшем месяце мы поместили несколько
строк из письма г. Равлинсона, адресованного в редак-
цию английского журнала «Athenaeum», из Багдада; те-
перь мы должны передать содержание второго письма
того же антиквария, дополняющее первое.
В феврале этого года работники, находящиеся в служ-
бе Британского музея, разрывая развалины юго-восточ-
ного дворца Немврода, нашли совершенно целую статую
бога Нэбо, на груди которой находится небольшая, из
двенадцати строк, надпись. Эта надпись говорит, что ста-
туя бога Нэбо была сделана известным скульптором из
Калаха и посвящена им его властелину Фал-Луху
(Phal-lukha), царю Ассирии, и властительнице Саммура-
мите (Sammuramit), королеве дворца.
«Прежде нежели скажем,— говорит г. Равлинсон,—
об исторической важности этого открытия, мы должны

предуведомить, что чтение Саммурамит совершенно вер-
но и что тип букв, употребленных в надписи, не состав-
ляет ни малейшего сомнения, что в ней упоминается о
Фал-Лухе III, а не о другом каком-нибудь монархе это-
го имени *.
Непосредственный результат, выходящий из этой над-
писи, состоит в том, что имя Фал-Луха принадлежит то-
му же лицу, которое у историков называется Фалоксом
и Билохосом (у. Евсевия). Билохос и Семирамида—
единственные греческо-ассирийские монархи, царство-
вавшие вместе точно так же, как Фал-Лух и Саммурамит
на статуе Нэбо представляют в целом ряду гвоздеобраз-
ных надписей единственный пример ассирийской монар-
хини, имя которой помещено наряду с именем ее супру-
га. Но результаты, которые можно извлечь из этого от-
крытия, идут гораздо далее и проливают новый свет на
сказания греческих историков.
Прежде всего мы должны припомнить, что Геродот,
самый древний и самый достоверный из греческих исто-
риков, помещает Семирамиду, знаменитую царицу Ва-
вилона, в промежутке между пятью генерациями, следу-
ющими за Нитокрисой, разумея под этим последним име-
нем жену Небуханетцара,— а второе, что пять генера-
ций, принимая каждую средним числом в тридцать лет,
дают результат в 150 лет, что составляет настоящий про-
межуток между восшествием на престол Небуханетцара
и началом эры Набонассара (747 до P. X.), когда Вави-
лония посредством Семирамиды отделилась от Ассирии.
Важный факт, к которому мы теперь пришли, заклю-
чается в том, что оригинальная греческая история о Нине
и Семирамиде, столь известная каждому, не более как
миф. Историческим основанием этого мифа служило то
истинное происшествие, что последний царь главной ни-
невийской линии, настоящее имя которого было Фал-Лух,
но которого историки называют то Нином, то Сарданапа-
лом, то испорченным именем Белоха, вступил в супруже-
ство с иностранной принцессой, отечественное имя кото-
рой было Атосса (Atossa), но которая, сделавшись асси-
* Именно тот самый Фал-Лух, при котором, как видно из преж-
них писем доктора Равлинсона, прекратилась династия Нина за
747 лет до P. X.

рийской царицей, приняла семитическое имя Семира-
миды *.
Хронологический авторитет Геродота, определяюще-
го век Семирамиды, очень важен, но не менее его
важно двойное имя Атоссы и Семирамиды, даваемое
Евсевием жене Белоха, царя, вовлеченного в войну с
Персеем (эпонимом Ариана), и который, упоминаемый
Агатиасом, приводится Биопом и Полигистаром как по-
следний монарх из главной ассирийской династии. Но
еще более говорят о тожестве исторической Семирамиды
и Саммурамиты, найденной ныне надписи, показания
Фотия, что Конон, писавший во времена Августа об ас-
сирийских делах, приписывал Семирамиде те из них, ко-
торые другими историками приписываются Атоссе.
Следовательно, мы можем считать приобретенными
для истории следующие факты: что Семирамида жила в
восьмом столетии до P. X., что она была дочерью мидо-
армянского царя, женой ассирийского царя Фал-Луха
и соцарствовала своему супругу в Ниневии. В доказа-
тельство мидо-персидского происхождения Семирамиды
я привожу, во-первых, ее имя Ахурардиста, которое дает
жене Белоха армянский историк Евсевий и которое
(продолжает г. Равлинсон) я изъясняю так: Ахут-Ар-
диста «Сестра Ардиста». Ардистом же называется в
надписях очень могущественный монарх Армении, кото-
рый царствовал в это время. Армянское происхождение
Семирамиды дает нам ключ к объяснению всех тех чу-
дес, которые ей приписываются. Не должно забывать,
что показания Ктезия, Юстина и Полиена о множестве
великолепных городов, дорог, мостов, водопроводов,
построенных Семирамидой, подкрепляются местными
преданиями, сохраненными Плинием и в особенности
Страбоном. Все эти факты могут быть объяснены, как
относящиеся к подвигам мидо-армянских царей, и мне
кажется, что от равнин Ассирии до границ Индии слово
«Семирамида» есть не более как эпоним мидо-армян-
ской империи, главной столицей которой была Вана».
— Но мы) решительно убеждены, что читатели наши
пресытились древностями, которыми как нарочно наби-
* Что Атосса было арианское или скифо-арианское имя, это
доказывается частым употреблением его между Ахеменидами; на-
пример, это же имя носили тетка и жена К'ира.

ты все иностранные журналы за этот месяц, и хотят во
что бы то ни стало выйти из подземелий и мрака прош-
лого на ясный свет современности. Куда же мы отпра-
вимся с развалин Ниневии?
А теперь перенесем нашего читателя куда-нибудь в
другой уголок света. Одним из таких государств являет-
ся Ладак, куда удалось проникнуть мистеру Кеннинге-
му. Мы смеем надеяться, что ближайшее знакомство с
Ладаком будет занимательнее для читателя, нежели зна-
комство с какой-нибудь незначительной картиной на од-
ной из бесчисленных художественных выставок Лондо-
на в этот сезон, или с какой-нибудь певицей, которую,
может быть, и приятно послушать, но о которой писать
решительно нечего.
Долины Ладака, прислоненные к великой плоской
возвышенности Тибета и заброшенные в середину ужас-
нейших гор, должны бы, по-видимому, являться пустыми
и печальными. Цепи гор, вечно покрытые снегами, пре-
рываемые изредка небольшими оазисами зелени; ущелья,
в которых Инд собирает воды для оплодотворения почти
двух тысяч квадратных миль, заманивают сюда немно-
гих путешественников из теплых и светлых стран Ганга.
Но кто, преодолев все трудности, переступит эти вечные
холмы, тот найдет за ними богатые поля, отягченные
пшеницей и ячменем; абрикосовые сады; пастбища,
вскармливающие кашемирских коз; монастыри простой,
но живописной архитектуры, виднеющиеся по обеим сто-
ронам дороги; стада гигантских овец, которые употреб-
ляются здесь для перевозки тяжестей между Татарией,
Индией и великим Тибетом.
Ладак действительно есть одна из замечательнейших
стран земного шара. Это природная цитадель Азии; ес-
ли очень немногие пики восточного Гималая превышают
здесь западную цепь, зато только в этом месте мы на-
ходим посреди гор страну, способную для образованной
жизни человека. На севере, западе и юге от Ладака мы
слышим четыре различных языка, а влияние здешней
природы на изменение физической характеристики и
обычаев людей поистине изумительно.
Дни здешнего краткого лета невыносимо жарки и
пшеница еще собирается на возвышении 15 000 футов
над уровнем моря, ночи же в июне так холодны, что
часто замерзают ручьи. Но эти страшные крайности

teMnepaTypbi, кажется, благоприятствуют животной
жизни, и средняя продолжительность жизни людей оди-
накова как здесь, так и в Англии. На равнинах, возвы-
шенных на 17 000 футов над уровнем моря, бродят бес-
численные стада лошадей, коз и овец, а сурков и зайцев
можно найти множество еще выше на горных откосах.
Хотя на вершинах гор вечные снега, но снегу падает
здесь мало, дожди идут редко, не более десяти дней в году.
Британская Индия, с одной стороны, и китайские
провинции, с другой,—маленькие и перемешанные, окру-
ги которых едва означены на политической карте,— поль-
зуются Ладаком как складочным местом и проходом;
собственные же произведения Ладака незначительны.
Так как Ладак составляет самую западную страну в
области буддизма, то население его приняло особую
форму буддийской иерархии. Ламы Ладака ведут без-
брачную жизнь и составляют большую часть народона-
селения, размножение которого, таким образом, весьма
затрудняется. Ладак, правда, заключает в себе более
30 000 квадратных миль, но огромные массы гор, почти
недоступных, очень уменьшают его область. Все это го-
ристое пространство разбивается на естественные окру-
ги; все побочные долины впадают в две главные, боль-
шие— долину Инда и долину Джелама; и все простран-
ство земли, способное к обработке, ограничивается уз-
кими полосами по берегам небольших горных потоков
и случайно попадающимся отрывкам земли на берегах
Инда. Среднее возвышение всей местности Ладака мож-
но положить в 12 000 футов над уровнем моря, и если
мы припомним, что даже Кашемирская долина не имеет
и половины этого возвышения, наш ум будет поражен
положением целой населенной и плодородной области на
такой ужасающей высоте *. На такой высоте, конечно,
нельзя ожидать роскоши природы, хотя промышленность
* Мы считаем не лишним напомнить нашим читателям, что выс-
ший пик в Швейцар-ии достигает только 14 700 футов; что снежная
линия на севере Альпов достигает только 8000, а на юге 9000 фу-
тов; что растительность прекращается 2000 футов ниже и что самая
высокая деревня Швейцарии стоит на возвышении 4800 футов. При-
поминая эти цифры, можно оценить влияние индийского солнца и
той огромной срединной плоской возвышенности, к которой при-
слонен Ладак. Этим последним влиянием объясняет Гумбольдт вы-
соту снежной линии Гималаи.

й бережливость позолотили облачные горы индийской
поэзии земледелием, архитектурой и плодами строгой
экономии. Горные цепи, связывающие великолепнейшие
горные пики, идут параллельно от северо-востока к юго-
западу. Их грубый остов первичной формации чуть-чуть
прикрыт тонкими слоями почвы. Из нее выходит блед-
ная трава, едва заметная, но дающая пищу мириадам
коз с драгоценной шерстью, идущей на шали. Эти вер-
шины славятся в индийской мифологии как кратер
Священного Озера, из которого бегут Инд, Сутледж,
Гогра и Брахмапутра. История Инда могла бы составить
предмет для прекрасной эпической поэмы, полной при-
родных чудес и усилий открытия. Его источники долго
были закрыты тем таинственным занавесом, расписан-
ным аллегорией, который висит над источником Нигера
и Нила; но теперь они определены с точностью. Майор
Кеннингем указал их месторождение на западном скло-
не горы Каилас, с которой стремится множество потоков
посреди скал и ущелий.
Одна из замечательнейших страниц в описании Кен-
нингема относится к наводнениям Инда. Последнее и
самое страшное из этих наводнений случилось в 1841 го-
ду. Ничего подобного мы не знаем в Европе. Наводне-
ние Валь-де-Бань (Val de Bagnes), одного из маленьких
притоков Роны, вспоминается у нас как необыкновен-
ное явление, но в сравнении с катаклизмами (наводне-
ниями) Инда это не более как разлив маленького луго-
вого ручейка.
В продолжение декабря 1840 и января 1841 годов во-
да в Инде была необыкновенно низка, и его переходили
вброд на огромном расстоянии от истока. В апреле и
мае вода начала подниматься, и в июне целый океан
хлынул на индийский материк, разливаясь по обоим
берегам, несясь вперед с необычайной быстротой и да-
вая знать о своем приближении глухим шумом и грохо-
том, подобным звукам отдаленной битвы. Громадный
ледник образовался в долине Хурдан и лежал там в
продолжение целого полгода, останавливая течение ре-
чек. Ледяная масса лежала как гора, внезапно упавшая
в долину и завалившая потоки. Она была целую милю
в толщину. Но мало-помалу жар земли снизу и жар
солнца сверху начали протачивать лед и напор останов-
ленных им рек, наконец, размягчил его, и он растаял ра-

зом и разом дал такое количество воды, которое могло
бы .наполнить озеро в двенадцать миль длины, полмили
ширины и двести футов глубины. Дома, деревья, стада,
людей — все сметал этот поток на пути, закрывая и сле-
ды наносной земли. У Атока, в восьмистах милях от
Хурданской долины, вся масса воды образовала одну
страшную волну, проходившую над верхушками высо-
ких деревьев и несшуюся неудержимо, пока, наконец,
она не вошла в недра Индийского океана, пробежав
около 1700 миль.
Мы, пропустив подробности описания, приводим здесь
только свидетельство очевидца Ашрафа, хана Торбель-
ского, записанное майором Джемсом Аббатом. Но при
том заметим, что от долины Хурдана до Торбелы Инд
падает на 16 000 футов, по 20 футов на милю.
«Около двух часов пополудни, — рассказывает хан
Торбельский,— мы услыхали в горах с северо-восточной
стороны шум, который скоро до того усилился, что при-
влек всеобщее внимание, а мы начали спрашивать друг
друга:
«Что это за шум?— Кажется, стреляют из пушек?—
Не гром ли это?»
Но вдруг один из нас закричал в ужасе: «Глядите,
река идет на нас!»
Я взглянул и увидел, что все канавы, обыкновенно
сухие, наполнились водой и что река выросла в одну
огромную волну грязи, не имеющую совершенно цвета
воды и несущуюся вперед с бешеной быстротой. Кто при-
метил ее заблаговременно — тот убежал, кто же не ви-
дал — тот погиб. Это было какое-то страшное смеше-
ние грязной воды, трупов солдат, крестьян, лошадей,
верблюдов, женщин, палаток, ослов, мулов, деревьев,
домашней утвари, словом — все живое и мертвое было
перемешано в одну волну разрушения! Армия раджи
Гулаба-Синга стояла лагерем в девяти косах на берегу
Инда выше Торбелы, подстерегая Пенда хана. Половина
армии находилась в это время в отлучке, а то бы она
вся была унесена водой. Одних приплющило к деревьям,
вырванным с корнем, других размозжило о скалы. Спас-
лись только немногие, успевшие взобраться на горы.
Пятьсот человек этого войска было уничтожено. Вред,
причиненный наводнением, трудно исчислить. Сотни ак-
ров обработанной земли были смыты водой; целые леса

вековых деревьев, дававших по берегам реки тень и
приют усталому путнику, были унесены потоком».
Но возвратимся к Ладаку; нам остается еще выска-
зать несколько характеристических замечаний об этой
в высшей степени замечательной стране.
Торговое значение Ладака, как мы уже сказали, за-
висит не от туземных произведений, но от того, что в нем
перекрещиваются пути между Кашмиром и Яркендом,
Лодианой и Лассой. Эти дороги идут через пропасти, по-
токи и реки по мостам из березовых стволов или набро-
санных каменьев, лежащих на столбах или даже прос-
то на тополях. Они извиваются по окраинам пропастей,
то спускаются на их дно, то идут, кажется, по воздуху, и
путешественник удивляется смелости и изобретатель-
ности народа, выжидающего, когда пересохнет в пол-
день река, которой ночью нельзя и думать перейти
вброд. Впрочем, путешествия в этой стране облегчают-
ся необыкновенным гостеприимством жителей: двери
домов их открыты для странника день и ночь, а без это-
го он не мог бы вынести резких перемен температуры.
Небо, по большей части, безоблачно, день жарок, а ве-
черний ветер приятен. Солнце, вставая красным и рас-
каленным шаром, превращает горы в удивительно кра-
сивую панораму.
Кроме длинношерстных быков, киангов, или тибет-
ских зебров, лошадей и других обыкновенных животных,
Ладак производит тех удивительных коз, из волнистой,
мягкой и удивительно глянцевитой шерсти которых де-
лаются драгоценнейшие шали. Лучшие из шалей дела-
ются только по заказу, обыкновенные же сорта, про-
даваемые в Яркенде, стоят от 10 до 60 ф. ст. за пару.
Число ежегодно вывозимых шалей простирается до 500
пар, на цен> до 5000 ф. ст. Большая тибетская овца
есть, впрочем, самое полезное животное Ладака; она да-
ет пищу, одежду и служит для перевозки тяжестей.
Все почти товары перевозятся таким образом, и на всех
дорогах можно видеть многочисленные стада овец,
навьюченные шерстью, сухими абрикосами, серой и бу-
рой, одинакового достоинства с тосканской, которые вы-
мениваются в Китайской Татарии, Индии или Кашмире
на предметы одежды, роскоши или пищи. Число живот-
ных, точно так же как и число людей, уменьшилось в
Ладаке от влияния болезней и переселений.

В общественном отношении эти жители гор стоят
выше многих знаменитых народов Азии. Это хорошо оде-
тый и хорошо вскормленный народ, не презирающий по-
лезных занятий. Бедные обрабатывают землю для са-
мих себя или по найму; богатые, то есть владельцы
больших стад овец, нанимают работников: мужчин—для
обработки земли, для ухода за стадами длинношерстных
буйволов; женщин — для пряжи и вырезывания раз-
личных изделий из рога. Жители Ладака очень искусны
в орошении полей, что совершенно необходимо в такой
сухой стране. Они проводят воду на поля бесчисленными
каналами с высоких горных резервуаров.
Тип жителей монгольский, но к нему примешан дру-
гой характер, общий всем жителям гор. Жители Ладака
вообще очень гостеприимны и общественны, любят му-
зыку и танцы. Мертвых в некоторых округах сжигают,
а в других оставляют в лесах; в Великом Тибете — рас-
секают на куски и бросают собакам; если труп съедят
звери, это называется земным погребением, если же
птицы — воздушным. Но замечательнее всего в Ладаке
обычай многомужества. Этот обычай употребляется на
Цейлоне, в Малабаре; богатые же, наоборот, имеют по
две и по три жены.
Сентябрь 1854 г.
Состояние астрономии и естественных наук в
1853—1854 годах.- Признаки смерти.- Гастрономи-
ческие вкусы в Париже. - Лондонские миссионеры
и лондонские язычники
Французский академик Бабине напечатал любопыт-
ную записку о движении астрономии и естественные наук
в 1853—1854 годах. Из этой статьи видно, что прошедший
год только продолжал ученые работы своих предшест-
венников, но не сделал важных открытий, составляющих
эпоху в науке. Астрономия прибавила три новые пла-
неты к группе, лежащей между Марсом и Юпитером,
так что теперь в ней считается двадцать семь небесных
тел, бывших неизвестными до XIX столетия. Далее, к
астрономическим каталогам прибавились четыре новые
кометы, из которых одна видима невооруженному глазу.
Знаменитая комета, появляющаяся через каждые триста
лет и обещанная астрономами на 1848 год, еще не яви-

лась, но, по верным вычислениям, должно ожидать ее
между 1856 и 1860 годами. Астрономические работы шли
своим обычным путем на обсерваториях всего света.
Ливерпульский купец и в то же время отличный астро-
ном, Лессель, подал хороший пример: соскучив пасмур-
ным небом западной Англии, где едва бывает в году по
нескольку часов, удобных для наблюдения над небес-
ными светилами, он перенес свои огромные телескопы,
которые, подобно Вильяму Гершелю, отлил, выполиро-
вал и сложил собственными руками, на остров Мальту,
и здесь усмотрел новое прозрачное кольцо около Сатур-
на, так что открытие это может быть приписано Лесселю
столько же, как и астроному Соединенных Штатов Бон-
ду. Знаменитый Лаплас уже давно советовал делать на-
блюдения в огромные телескопы в ясной и чистой атмос-
фере высоких гор экватора. Многие астрономы южно-
американских штатов, будучи в Париже, обещали сле-
довать этому совету; но политические смуты, происхо-
дившие в этих штатах, до сих пор мешали осуществить
это намерение в пользу науки.
Но пример, поданный Лесселем, не пропадет. Во
Франции, на Овернских горах, есть пункты, чрезвычайно
благоприятные для астрономических наблюдений. Астро-
номические наблюдения во Франции ограничивались
доныне поверкой того, что уже сделано другими астроно-
мами, и причиной этого было то, что занимавшиеся аст-
рономией по любви не получали ободрения. Гольдсмит
в Париже, Нель де Бреоте в Диеппе, Абади в Уриньесе,
Сеген-старший в Монбарре и немногие другие работают
без всякий надежды на награду за свои старания. Но
этому неблагоприятному состоянию астрономии будет
конец, когда отстроят уже начатые обсерватории во мно-
гих провинциальных городах. Тулуза послужит в этом
случае образцом для Бордо, Гавра и Нанта.
Одна из главнейших задач астрономии — определе-
ние вида и величины земли. Измерение Франции, нача-
тое при Людовике XIV, продолжившееся при Людо-
вике XV и оконченное в наше время, не осталось един-
ственным в летописях науки. После него были предпри-
няты достойные полного удивления работы англичан в
Индии, и еще недавно (в 1853 году) измерения в России
от Норд-Капа до Черного моря, оконченные под наблю-
дением г. Струве. Если присоединить к этому измерения,

пополненные под руководством Бича на различных ме-
ридианах Соединенных Штатов, то, наконец, получим
вид земли вообще и особенности его «а разных частях
земного шара. Между тем французские ученые не отды-
хали на лаврах; генеральный штаб продолжал деятельно
трудиться и недавно представил академии план попол-
нения работ, произведенных прежними французскими
учеными.
Открытия в областях механики, физики, химии, ис-
кусств в обширном смысле, совершённые в прошлом го-
ду, мы не можем здесь перечислить каждое в отдельно-
сти и ограничимся указанием только важнейших.
Физики ввели разные перемены и улучшения в при-
боре г. Фуко, показывающем вращательное движение
Земли. Химические исследования о составе воздуха, о
питании и земледелии повели к полезным открытиям.
Врачебное искусство продолжало применять и изучать
притупляющие средства, которые уничтожают чувства
боли. Знаменитые американские корабли, движущиеся
посредством нагретого воздуха, не дошли до результа-
тов, которых от них ожидали. Система движения локо-
мотивов по наклонным рельсам барона Сегье еще не
поверена на опыте.
Подводный электрический телеграф между Францией
и Англией (канат, содержащий в себе четыре электри-
ческие проволоки) уже три года сообщает лондонским
газетам и английскому правительству известия с мате-
рика, не испытав во все это время ни малейшей порчи.
В прошлом году открыты еще две подводные телеграфи-
ческие линии .между Великобританией и Европой: одна
идет из Дувра в Остенде, другая — в Гагу.
Известно, что в Америке начали употреблять телегра-
фы для точного определения географических долгот.
Компании продают здесь свои географические долготы
как простой товар. В Европе, где разницу долгот двух
пунктов, соединенных электрическим телеграфом, опре-
делить очень легко, вздумали устроить электротелеграфи-
ческие сообщения между обсерваториями. Английский
астроном г. Эри, производивший в последних месяцах
1853 года счастливые опыты между Лондоном, Кембрид-
жем и Эдинбургом, вошел в сношение с Араго об учреж-
дении электротелеграфической связи между двумя глав-
ными обсерваториями обеих наций (в Гринвиче и

Париже). Исполнение этого предприятия, чрезвычайно
важного для науки, остановилось за болезнью и смертью
Араго. Связь между обсерваториями гринвичской и брюс-
сельской посредством подводного телеграфа между Дув-
ром и Остенде недавно осуществлена благодаря деятель-
ности бельгийского астронома Кетле. Французское отде-
ление долгот старается соединить парижскую обсервато-
рию с гринвичской. Надеются, что в то же время будет
учреждена прямая электрическая связь между Берлином,
Веной и Флоренцией и, таким образом, с успехом можно
будет исследовать вид земли.
Предстоящая большая выставка в Париже, без сом-
нения, повлечет за собой замечательные открытия в ис-
кусствах и ремеслах. .В 1853 году, для безостановочного
продолжения построек и в ночное время, дневной свет
заменен электрическим освещением, которое, полагают,
может быть с пользой употреблено и в электрических
телеграфах.
Дагерротипные изображения Солнца весьма важны
для теории солнечных пятен, имеющих внутреннюю связь
с состоянием Солнца. Можно надеяться, что полное сол-
нечное затмение, которое будет 31 декабря 1861 года,
несколько объяснит эти удивительные явления. Магнит-
ная стрелка, показывавшая в 1666 году прямо север, по-
том постоянно отклонялась к западу и в 1816 году до-
стигла крайнего своего западного уклонения; с тех пор
она более и более отходит к северу и, по расчету Шапол-
лона, в 1867 году станет прямо против N. Западное от-
клонение, достигшее в 1816 году 20 1/2 градусов, 3 декабря
1853 года оказалось, по наблюдениям Ложье, в 20 1/4 гра-
дусов. С 1571 по 1660 год магнитная стрелка отклонялась
к востоку. Заметим кстати, что для точного определения
нынешнего положения магнитной стрелки, должно уда-
литься по крайней мере на двенадцать километров от Па-
рижа, потому что масса железа, содержащегося в тыся-
чах домов и труб города, значительно действует на на-
правление магнитной стрелки.
Луна в нынешнем году пройдет два раза через звезду
созвездия Близнецов; Сатурн и Марс также покроются
луной. Замечательная планета Сатурн и его кольца были
.очень хорошо видимы в нынешнее лето; в августе они
-достигнут наибольшей своей ширины, которая повторится
:только через пятнадцать лет. В 1853 году Лессель на

Мальте, капитан Якоб в Мадрасе, г. Отто Струве на Пул-
ковской обсерватории и Бонд в Кембридже (Соединен-
ных Штатах) производили любопытные физические на-
блюдения над этой планетой и ее спутниками. 1854 год,
без сомнения, увеличит богатую жатву замечательных
фактов.
Род наблюдений, возможный и без телескопа, но ко-
торый между тем еще не снискал большого внимания,
касается хода планет по звездному небу. Вообще плане-
ты движутся от западных звезд к восточным; впрочем,
бывает время, когда они, если смотреть с Земли, кажутся
движущимися в противоположном направлении. Так, в
конце марта, с 16 июля до 12 августа и в конце ноября
Меркурий будет подвигаться к западу так же, как и Ве-
нера с 5 до 16 февраля. То же самое повторится с Мар-
сом в феврале по 15 апреля. С 15 марта по 15 сентября
Юпитер будет двигаться к западу, между Козерогом и
Стрельцом; по тому же направлению будет проходить
Сатурн с 30 сентября до конца года.
Одно из самых приятных и поучительных занятий есть
сравнение звездного неба с картой неба, показывающей
созвездия, по которым определяют видимый ход Солнца,
Луны, планет и комет, и медленнейшие перемены в на-
шей солнечной системе, повторяющиеся через столетия.
Многие астрономы, особенно сэр Джон Гершель, питали
сильное отвращение к странным фигурам людей и жи-
вотных, которыми древность населила небесное полуша-
рие; однако ж математическая группировка, предложен-
ная вместо их, не нашла себе сочувствия. Созвездия были
известны Иппарху, Юлию Цезарю, Цицерону, по неко-
торым— даже Фалесу, знавшему Малую Медведицу, и
упоминаются у Гомера. Должно согласиться, что фигуры
эти нарисованы неправильно, например Большая и Ма-
лая Медведицы, у которых на небе вовсе не длинные хво-
сты; но если бы для каждой звезды показывали ее пря-
мое восхождение и удаление от полюса, выраженное в
градусах, минутах и секундах, то какая память удержа-
ла бы такое множество мертвых цифр? Языческие назва-
ния созвездий удержались до наших дней. Есть, однако
же, прекрасные карты неба, на которых двенадцать зна-
ков зодиака названы именами двенадцати апостолов,
созвездие Корабля обратилось в ноев ковчег и все про-
чие созвездия получили имена святых или священных

предметов; однако ж наименования эти не вошли в на-
уку; теперь только обозначают тонкими чертами или
красной краской фигуры созвездий, чтобы они не затем-
няли собой пунктов, показывающих звезды. Если диле-
тант, желающий легко ознакомиться с астрономией, возь-
мет такую карту, то можно посоветовать, чтобы он спер-
ва изучил звезды, ближайшие к полюсу, в средину кото-
рых не заходят планеты. Впрочем, неподвижные звезды
отличаются от планет мерцаньем. Хорошо было бы сна-
чала узнать в точности Большую и Малую Медведицы
и потом, с помощью линий направления, продолжать изу-
чение прочих неподвижных звезд. Биографии астрономов
представляют много примеров, что через дилетантское
созерцание звездного неба люди сознавали в себе при-
звание к астрономии. «Будем же надеяться,— заключает
Бабине,— что созерцание неба подарит нам новых Гер-
шелей и Лесселей для бесконечных работ на пользу на-
уки небесных светил».
— Наука уже в древности признавала соотношение
между землетрясениями и извержением вулканов, так
что, по разным точкам зрения ученых, каждый из этих
двух феноменов был то причиной, то следствием другого,
или же тот и другой зависели от какой-то особой причи-
ны, преобладавшей над ними обоими. Фалес приписывал
землетрясения действию воды, потому что вообще при
сильных подземных толчках море значительно возвы-
шается или же убывает: греческий мудрец счел случай
за причину феномена. Архелай, Аристотель и Теофраст,
опираясь на фантастическую физику, полагали, что зем-
летрясения происходят от ветров, проникающих во внут-
ренность земного шара; Анаксимен, занимавшийся вул-
каническими извержениями, думал, что причиной их бы-
вают обвалы пещер; наконец, Анаксагор находил ее в
том же источнике, который производит гром и молнию.
В наше время объяснения так же недостаточны, как и в
древности. Некоторые, видя только одну сторону вопро-
са, утверждают, что землетрясения зависят от пертурба-
ции электрических токов, которые, по предположению,
существуют, до известной глубины, в земной коре; дру-
гие, и во главе их Буссэнго, приписывают землетрясения
Андов обвалам, случавшимся внутри этих гор вследст-
вие действительного оседания почвы. Но из всех объяс-
нений наибольшим доверием ученых пользуется то, кото-

рое основано на составе земного шара и законах все-
общего тяготения.
Внутренность Земли, по господствующему мнению,
находится, по причине своей высокой температуры, в
жидком или тестообразном состоянии, и твердом на
земном шаре — только его кора, сравнительно очень тон-
кая; следовательно, внутренняя масса, как не твердая,
должна, подобно наружной массе морских вод, уступать
притягательным силам Солнца и Луны и расширяться
по направлению радиусов-векторов двух планет; но как
этому стремлению встречается некоторое противодейст-
вие в упругости твердой коры, то и происходит, что уси-
лия внутренней массы против земной коры потрясают и
разрывают последнюю.
Таково, в немногих словах, наиболее допускаемое
объяснение причины землетрясений и вулканов. Если же
это справедливо и если движения жидкой массы на зем-
ную кору зависят от притягательной силы Солнца и Лу-
ны, то необходимо должно существовать соотношение
между происхождением этих движений и лунными фаза-
ми, так же точно, как есть связь между приливом океана
и возрастами луны.
Г. Перрей, профессор дижонского факультета, долго
занимался поверкой этого предположения,— труд огром-
ный, требовавший множества изысканий, потому что для
собрания убедительных фактов ему надо было не только
поверить элементы задачи на всех точках земного шара,
но еще рыться в древних писателях, которых рассказы
очень часто противоречат один другому. Но г. Перрей
не отступил перед трудностью дела, иногда очень небла-
годарного, привел в порядок множество уже сделанных
наблюдений и показывает в трех различных, независи-
мых одна от другой, формах влияние Луны на земле-
трясения.
Он утверждает, во-первых, что повторение земле-
трясений увеличивается около сизигий; во-вторых, что
оно увеличивается также к перигею Луны и, напро-
тив, уменьшается к апогею и, в-третьих, что подземные
удары чаще бывают, когда Луна находится ближе к
меридиану, нежели когда она удаляется от него на
90 градусов.
— Недавно г. Лартиг представил парижской Акаде-
мии наук записку о теории ветров, но, коснувшись этого

важного предмета, только повторил уже известные мне-
ния Франклина.
Мнение это, как известно, признает главной причи-
ной ветров различие температур в разных слоях атмо-
сферы, происходящее от различных положений точек
земного шара к Солнцу; если же к этим неровностям
температуры прибавить вращательное движение Земли,
извилины материков, течения рек и проч., то построится
блистательная теория, которая, однако ж, не объяснит
всех феноменов. «Направление ветров,— говорит доктор
Фоассак в своем прекрасном, недавно вышедшем сочи-
нении о метеорологии,— не всегда бывает в соотноше-
нии с их температурой. Так, в Париже во второе трех-
месячие 1846 года понижение температуры совпало с
преобладанием южных ветров; совершенно противопо-
ложное этому случилось в июле 1847 года: самые силь-
ные жары начались с северным ветром. Отчего в зной-
ных поясах по столько дней стоит высокая температура,
не освежаемая ни малейшим ветром из других стран?
Отчего не только в умеренных странах, но даже в ши-
ротах, омываемых Индийским морем, ветры спят между
муссонами? Отчего происходит эта минутная тишь, вне-
запно нарушаемая вихрем и ураганами? Отчего ветры
так ужасны в странах, где не господствуют они перио-
дически? Откуда происходит ветер? Где он родится?
Трудно объяснить себе мнение, допущенное со времен
Франклина, чтобы ветры были ощутительнее в странах,
куда они дуют, нежели там, откуда они стремятся. Ког-
да на юге поднимается буря, изумляешься, что под яс-
ным небом, в воздухе еще недавно спокойном, вдруг по-
дул «ветер; с минуты на минуту он увеличивается, устрем-
ляется с яростью и подобно потоку, но только гораздо
ужаснее, растет в своем течении, срывает крыши, ло-
мает деревья, покрывает землю развалинами- Но совер-
шенно необъяснимы в теории физики вихри — ветры, на-
бегающие со всех пунктов горизонта и сталкивающиеся
между собой с яростью, как враги. Еще непонятнее ти-
шина между шквалами, повторяющаяся почти правиль-
ными промежутками: можно подумать, что вихри эти —
одушевленные существа, которым после ужасного напа-
дения надо несколько минут отдыха, чтобы приготовить-
ся к новому натиску». Вопросы доктора Фоассака весь-
ма основательны, и в новой записке Лартига необходи-

мые факты и феномены остались на той же точке, на
которой они стоят уже с давнего времени.
— Есть вопросы, никогда не стареющие и пользую-
щиеся счастливой привилегией, когда коснутся их, вся-
кий раз живо возбуждать общественное внимание. К чи-
слу таких вопросов принадлежит задача о действитель-
ной или только мнимой смерти, и легко понять, чт*о
каждый обращает внимание на решение этого физиоло-
гического вопроса. Если вопрос о мнимой смерти зани-
мает людей, которым страшно очнуться под землей, то
он еще серьезнее занимает врачей как с филантропиче-
ской, так и с «чисто ученой точки зрения. По поводу его
написано множество сочинений, и, однако ж, он все еще
нов, потому что на его поле, исследованном, но все еще
мало известном, беспрестанно являются новые откры-
тия. «Но ведь есть,— скажут,— верное средство узнать
смерть...» Да, есть средство: органическое разложение.
Для чего же трудиться и науке? Возьмем пример: чело-
век лежит без движения; если он умер — то всякая по-
мощь бесполезна; если же жизнь только приостанови-
лась— то врач может вызвать его к жизни. Очевидно,
что для решения вопроса нечего ждать, пока тело начнет
разлагаться, и в этом-то случае необходимо знать, есть
ли у науки критериум, верный знак различать совершен-
ное прекращение жизни от временного ее оцепенения.
Но тут-то и вся трудность, здесь-то источник разногла-
сия. Одни считают неоспоримым доказательством смер-
ти отсутствие некоторых признаков, например биения
сердца; для других доказательство заключается в сово-
купности нескольких отрицательных признаков, как взя-
тых отдельно, так и в совокупности. Последнее мнение
разделяет и весьма уважаемый в Париже врач, доктор
Жоза, признающий, вследствие строгого наблюдения
фактов, только один верный, положительный, непрелож-
ный признак смерти: разложение организма. В недавно
изданном сочинении своем «О смерти и ее характерах»
(De la mort et de ses caracteres; necessrte (Tune revision
de la legislation des deces pour prevenir les inhumations
et les delaissements anticipes) доктор Жоза, много лет
и серьезно изучавший свой предмет, утверждает, что все
до сих пор общепринимаемые признаки смерти: совер-
шенная неподвижность и оцепенелость тела, иппократи-
ческое лицо, беспрозрачность и синева пальцев, расши-

рение зрачков и проч. — даже в совокупности своей не
могут служить доказательством смерти. Прекращение
биений. сердца, дознанное слухом, он также не прини-
мает за непреложный признак, потому что, во-первых,
еще надо доказать, что органическая жизнь не может
продолжаться, если сердце перестает биться заметным
для уха образом, и, во-вторых, убедиться, что во всех
случаях ухо может быть достоверным свидетелем и слы-
шать малейший трепет органа, находящегося столь глу-
боко и часто покрытого довольно толстым слоем муску-
лов. В подтверждение своих слов Жоза представляет
следующий случай: доктор Жирбаль, управляющий кли-
никой в Монпелье, был однажды призван к девушке, ко-
торая уже несколько часов казалась умершей. Тут были
признаки действительной смерти. Он прикладывал ухо
к сердцу и слушал несколько минут — ни малейшего
движения сердца. Затем были употреблены без всякого
успеха все средства, принимаемые в подобном случае;
и когда, наконец, девушку признали за мертвую — она
ожила. Словом, есть только один верный, непреложный
признак действительной смерти—химическое разложе-
ние организма, и если началось оно, то значит, что жизнь
навсегда прекратилась, и тело можно без всякого опа-
сения предать его матери — земле. Нельзя читать без
ужаса у доктора Жоза, как один французский дворянин
ожил под ножом у доктора Вессаля, который хотел ана-
томировать его, чтобы узнать причину смерти; как аббат
Прево вздохнул от мучений при вскрытии мнимого его
трупа; как хирург Винцлоу был два раза похоронен за-
живо. Доктор Брюйе приводит сто восемьдесят один слу-
чай преждевременного погребения. Легерн, автор мно-
гих прекрасных сочинений об этом предмете, насчиты-
вает не'менее семи таких случаев в продолжение восьми
месяцев.
В заключении своей книги доктор Жоза убеждает не
погребать тел, пока не убедятся вполне, что в них уже
нет ни искры жизни, и советует учредить во Франции
дома, по образцу существующих во многих государствах
Германии, где хранились бы трупы до предания их земле.
— С тех пор как Англия и Франция представляют
собой второй экземпляр сиамских близнецов — до пер-
вой ссоры, английские нравы сделали решительное втор-
жение во французскую жизнь, и влияние это обнаружи-

валось прежде всего учреждением в Париже новых га-
строномических клубов. Блистательнейшим из них будет
le Cercle imperial, основанный под покровительством
Мюрата. Члены этого кружка должны внести по триста
франков единовременно при вступлении в клуб и потом
платить по столько же ежегодно для покрытия расходов
на его содержание.
В Лондоне глава семейства, можно сказать, не жи-
вет дома; дом его — клуб; здесь он обедает, проводит
вечер и большую часть ночи, и покуда муж играет, ку-
рит и пьет, жена сидит дома с детьми, осужденная на
одиночество и скуку. Клубная жизнь убила в Англии
семейную. Роскошь, до которой доведены британские
клубы, превосходит всякое описание: просторные сени,
широкие лестницы, устланные коврами, великолепно
освещаемые газом и нагреваемые отдушниками; залы
нижнего этажа, украшенные картинами и убранные цве-
тами, ведут в сады, содержимые с редкой роскошью.
В верхних этажах — залы для игры, беседы и чтения; во
всех комнатах окна выходят на террасы, на которых
гуляешь посреди кадок с померанцевыми деревьями,
миртами и розовыми лаврами, на стенах огромные
зеркала, вещь чрезвычайно дорогая в Англии; плафоны
украшены фресками, по фризам вьются арабески, в тим-
панах висят пухленькие амуры. В каждом клубе есть
библиотека и получаются английские и иностранные
журналы, даже есть ванны, а во втором этаже — спаль-
ни, где члены клуба могут ночевать, если они устали
или до того разогрелись спиртуозностями, что не в со-
стоянии добраться до дому. Члены вносят в год, смотря
по клубам, от двенадцати до двадцати фунтов стерлин-
гов. Обед подают на серебряной посуде и по-француз-
ски, вина первого сорта. В Англии клуб есть почти един-
ственное место, в котором можно пообедать серьезно и
притом недорого. Благодаря этому товариществу небо-
гатый джентльмен может жить по-банкирски. Но тесная
дружба — вещь совершенно неизвестная в этих собра-
ниях: здесь каждый живет для себя, входит, едва кивает
головой, берет журнал или брошюрку, отправляет свою
корреспонденцию, принимает знакомых, прогуливается
в саду, на террасах, спит, курит, играет, но никогда не
разговаривает: сущее царство мертвых. Причина этой
немоты очень простая; большая часть членов не знакомы

между собой. Но как для покрытия издержек на содер-
жание клуба необходимо известное число паев, то каж-
дому члену довольно только знать, что сосед его пред-
ставлен двумя членами и принят старшинами: впрочем,
он не заикнется при этом соседе не только о политике,
но даже о чем бы то ни было. В Англии, чтобы выска-
зать перед кем-либо свое мнение, надо сперва узнать,
богат он или беден, виг или тори, протестант или като-
лик: осторожность, конечно, похвальная в том смысле,
что не рискуешь задеть ничью гордость, ничье мнение,
но, будучи доведена до такой крайности, она уничтожа-
ет всякое сношение между людьми.
Кроме главных клубов, каковы: клуб армии и фло-
та,— Кларенс, Восточный, Портлэнд, Парфенон, Атеней,
где собираются ученые, литераторы и художники, Окс-
фордский, куда допускаются только кончившие курс в
Оксфордском университете, Вест-Индский, Альбион и
многие другие. В Лондоне есть множество второстепен-
ных, каковы клубы: шахматный, путешественников, плов-
цов, холостяков, не говоря уже о клубах: эксцентриков,
жокеев, пьющих, прожор, собачьем, петушьем и проч.
и проч.
Один парижский спекулянт собрал квинтэссенцию
комфорта из всех этих съестных и распивочных заведе-
ний и предлагает основать на Елисейских полях мону-
ментальное сходбище под названием le Palais des clubs.
Обширное здание это обойдется, по меньшей мере, в де-
сять или двенадцать миллионов франков и не уступит
в роскоши самым богатым британским соименникам.
За пять тысяч франков в год каждый найдет здесь рос-
кошный стол, особую просторную квартиру, бильярд,
библиотеку, сад, многочисленную прислугу, лошадей,
экипаж, словом — все выгоды миллионера.
— Новая книга Пайена «Des substances alimentaires»,
в которой он предлагает средства сохранять и улучшать
питательные вещества и узнавать их порчу («Физиоло-
гия вкуса»), утверждает, что человек живет, чтобы есть:
правило унизительное для разумного существа: Пайен
держится той же системы, что надо есть, чтобы жить,
однако ж говорит, что взрослому человеку надо в сутки
двести граммов вареного мяса, и если уже нельзя каж-
дому пользоваться во Франции такою порцией, то пусть
заменяют мясо животными веществами, каковы: яйца,

сыр, молоко и проч., которые были бы равнозначащи
ему по своей питательности. Яйцо содержит в себе все
начала, необходимые для образования тканей животного,
потому что без всякого внешнего содействия постепенно
превращается в маленькое существо, представляющее в
своем составе мускулы, кости, жилы, кожу и проч. Моло-
ко также имеет все начала для образования тканей, по-
тому что в течение большого или меньшего .пространст-
ва времени, а у иных пород даже более года, составляет
исключительную пищу молодого животного. Народона-
селение Франции — существенно хлебоядное, и по необ-
ходимости и по привычке хлеб — фундамент его пищи,
и в этом случае француз резко отличается от англича-
нина, засевающего поля, чтобы превращать траву в мясо.
Профессор Молль рассказывает, что в 1847 году, когда
мясо продавалось дешевле хлеба, поденщики, работав-
шие у него на мызе, предпочитали, однако ж, последний,
потому что мясо у них не в употреблении. Но что удив-
ляться деревенским жителям, когда даже парижане ве-
рят, что шарлатанские изобретения, каковы ракагут, па-
ламуд, ервалента, ревалента, солант и проч. и проч., пи-
тательнее и здоровее бульона? Пайен спрашивает, отчего
вместо ракагут не оказать попросту — молодые желуди,
приправленные сахаром и шоколадом? Паламуд — тоже
смесь с прибавкой кукурузной муки. Ервалента — чече-
вичная мука; ревалента — та же мука, только очищен-
ная; соланта — ни больше, ни меньше как картофельная
мука и проч. Безжалостный химик разложил каждый из
этих модных составов, рассчитал, во сколько обошлась
бы порция пищи, которую они могут заменить, и доказал,
что деревенское население, не употребляющее этих сна-
добий, гораздо умнее городского.
— Из английских новостей мы немногое можем сооб-
щить нашим читателям: политика наполняет все журна-
лы и газеты. С удивительным жаром занимаются англи-
чане тем, что делается у других, — цивилизацией турой
и китайцев, а между тем многие, весьма неутешительные
явления в их собственной цивилизации показывают, что
им не мешало -бы начать с самих себя.
Вот, например, отчет одного из лондонских миссионе-
ров, где он высказывает результат своих шестилетних
наблюдений над нравственной и религиозной стороной
жителей этой столицы. Печальный результат! Лондонский

миссионер объясняет нам, как нельзя лучше, те действия,
которых мы, считая жителей Великобритании за народ
цивилизованный и христианский, не могли себе объяс-
нить. Прочитав отчет миссии, понимаешь, как могут анг-
личане в войне нации с нацией жечь деревни, грабить
церкви и имущества частных людей.
Лондонские миссионеры?! Вы удивляетесь, читатель,
или лучше сказать, вовсе не удивляетесь, считая, может
быть, что лондонскими миссионерами называются лица,
высланные из Лондона для проповедания слова божия
куда-нибудь к дикарям островов Отаитских, к жителям
внутренней Африки или, по крайней мере, в Китай или
Индию. Совсем нет. Лондонские миссионеры имеют своей
целью проповедовать христианскую религию жителям
Лондона. И притом мы должны прибавить, что эта мис-
сия не есть произведение какого-нибудь английского
эксцентрика, но призвана к деятельности самой печаль-
ной необходимостью. Она необходимее миссии отаитской
и китайской: китайцы и отаитяне имеют хоть какую-ни-
будь религию, а большинство жителей Лондона не име-
ют ни малейшего понятия ни о какой религии.
Общество лондонских миссионеров основано в 1835
году Давидом Наслисом. Сперва оно состояло только из
четырех человек: в настоящее время оно имеет 270 чле-
нов и 23 216 фунтов стерлингов годового дохода. Но, по
сознанию самого общества, для удовлетворения одной
крайней необходимости Лондона в этом отношении тре-
буется, по крайней мере, вдвое более членов и вдвое
более дохода.
Большая часть членов этой миссии весьма невысокого
образования, но в ней есть несколько и ученых. «Обще-
ство требует только, чтобы миссионер был хорошо знаком
с Библией, знал доказательства христианских истин и
мог убеждать людей неверующих и сомневающихся;
кроме того, он должен знать все спорные пункты англий-
ской церкви». Членам запрещается издание книг, «для
того чтобы Они не впадали в бесполезную полемику и
более занимались исполнением своих прямых обязанно-
стей». Само общество издает, впрочем, месячный жур-
нал под названием «London,s Gity Mission's, Magazine».
Цель миссии есть «обращение лондонского язычества
к истинам евангелия», особенно в самых бедных и самых
заброшенных частях столицы. Достигается эта цель по-

сещением бедных в их жилищах, беседами об истинах
религии и вообще всякого рода нравственным попече-
нием о несчастных, не получивших христианского воспи-
тания.
Необходимость огромных улучшений религиозного
воспитания в жителях Лондона выражается в отчете
миссии с ужасающей ясностью. Уже одни те факты, что
церкви всех религий и сект в Лондоне, при народонасе-
лении его в два с половиной миллиона, могут вместить
в себе только 700 000 человек; что обыкновенно две трети
этого пространства остаются незанятыми и что на остро-
ве Ямайке, где живет только 380 000 человек, по преиму-
ществу негров, находится в год более приобщающихся
св. тайн, нежели в Лондоне, — достаточно говорят о не-
обходимости такой миссии.
Но как ни красноречивы эти цифры, они не показы-
вают еще бедствия во всей его поражающей наготе.
Большая часть лиц, посещающих лондонские церкви,
принадлежат к среднему классу, так что бедняки и люди
темные, следовательно, те, для которых евангелие должно
составлять единственный светоч в жизни, почти не посе-
щают церквей. Один из миссионеров, г. Вандеркист, сви-
детельствует, например, что в его округе, Кларкенвелле,
из 53 584 душ (по переписи 1851 года) не более ста бед-
ных лиц посетили публичные храмы.
Русский читатель, привыкший видеть божьи храмы
всегда полные народа, привыкший в каждой улице встре-
чать церковь и в каждый праздник встречать толпу и на
крыльце и около храма, едва ли поверит такой цифре,
но тем не менее это — подлинные слова отчета.
Г. Вандеркист замечает по этому случаю, что «хотя
у англичан и существует пословица, что методизм есть
религия бедного человека, но на самом деле язычество
есть религия бедного класса в Великобритании». В дру-
гом месте г. Вандеркист говорит: «Годы опыта против
воли убедили меня, что большинство жителей моего ок-
руга — совершенные язычники».
Насколько лондонская миссия, принимая во внимание
необразованность большинства ее членов и незначитель-
ность ее средств, может пособить этой поражающей
бедности великолепного Лондона — трудно решить; но
можно сказать, что она одна только борется с нею в на-
стоящее время. Во всяком случае самопожертвование,

твердость и мужество лиц, составляющих эту бедную
миссию,— столько скудную по средствам, что члены ее
едва сами имеют насущное пропитание,— заслуживает
полной похвалы.
«Занятия лондонского миссионера,— говорит коррес-
пондент аугсбургской газеты,— не легки. Несколько лет
тому назад я сам сопровождал одного из таких миссио-
неров в исправлении его должности, желая познакомить-
ся с состоянием Лондона не в одних только тех кружках,
где показывался герцог Веллингтон, но также и в про-
тивоположных концах. Немногие из тысяч богатых и об-
разованных людей, проезжающих по Оксфордской ули-
це в великолепных экипажах, покупающих предметы при-
хоти в роскошных магазинах, знают, что в двух шагах
от этого богатства и блеска находится страшный и от-
вратительный мир, который населяют воры, погибшие
женщины, старухи, напоминающие Макбетовых ведьм,
юноши, вся одежда которых состоит из едва держав-
шихся лохмотьев, люди, которые во всю свою жизнь ни
разу не были не только в церкви или в школе, но даже
в комнатах порядочного семейства. Кто не видел соб-
ственными глазами, тот не может себе представить всей
тесноты, грязи, тех отвратительных нор, в которых гнез-
дится это население. Здесь есть пословица, что собака
не выдержала бы такой жизни; эта пословица буквально
справедлива.
Такие-то и еще гораздо худшие дома и таких-то лю-
дей должны круглый год посещать лондонские миссио-
неры; таким дикарям должны говорить они о религии и
читать религиозные трактаты; с такими-то больными
должны они молиться и выслушивать от них самые гру-
бые, самые нелепые возражения Они, по большей час-
ти, должны выполнять свою обязанность в отравленной
атмосфере, посреди горячечных и холерных больных,
часто подвергаясь самым грубым оскорблениям со сто-
роны этих полузверей. Несколько миссионеров уже по-
платились жизнью за свою ревность. И как часто пропа-
дают даром все усилия миссионера! Сердитый ропот или
упорное молчание — вот, по большей части, единствен-
ный ответ на его вопросы и просьбы. Как часто перед
ним захлопывают двери или встречают его грубой
бранью и насмешками! Как часто и те, на которых, во
время их болезни, слова миссионера, после бесконечных

усилий, сделали какое-нибудь впечатление, с возвратом
здоровья снова принимаются за прежнюю жизнь, увле-
каемые силой примера. Да, такой трудный, чтобы не ска-
зать безнадежный подвиг выполнять нелегко; и, по край-
ней мере, ни за какие блага в мире не мог бы принять
его на себя».
«Отчет, написанный г. Вандеркистом, — говорит ауг-
сбургская газета, — достаточен для того, чтобы дать яс-
ное понятие о необходимости и трудности помощи, а
также и о недостаточности средств, находящихся в рас-
поряжении общества, и обратить всеобщее внимание на
полезное предприятие миссии. Эта цель, должно наде-
яться, будет достигнута, несмотря на неискусное изло-
жение отчета. По крайней мере, из него видны: во-пер-
вых, объем и глубина зла, во-вторых, цель общества и,
в-третьих, недостаточность его средств».
Если бы этот отчет был изложен в исторической фор-
ме или, по крайней мере, в виде наблюдений опытного
миссионера, он бы гораздо более достигал своей цели.
Автор же только из немногих случаев выводит общее
заключение. Кроме того, он хотел дать своей книге та-
кой вид, чтобы ее могли читать дети и дамы, и потому
должен был выбросить из нее многое, и все-таки не
вполне достиг своей цели, потому что о таком грубом
предмете трудно выражаться деликатно. Г. Вандеркист
слишком подробно рассказывает некоторые из своих по-
пыток, и потому отнимает место у других, и совершенно
напрасно излагает в подробности свои религиозные
споры.
Он в особенности занимается отношением членов
миссий к духовенству, полиции, обществу. Все это необ-
ходимо, чтобы понять силу этой миссии, но жаль, что
миссионер мало говорит о собственной деятельности.
Вот, впрочем, одна любопытная заметка, сделанная
миссионером.
«Я всегда замечал, — говорит он, — что почти без
исключения все те лица из бедного класса, которые пе-
реносят крайнюю нищету с твердостью и у которых ос-
тались еще хоть какие-нибудь поползновения к порядку
и чистоте, посещали в молодости школу для бедных.
Долголетняя опытность дала мне такой навык в этом
отношении, что я при первом взгляде на жилище и при-

вычки человека определяю, был ли он в школе или нет,
и почти никогда не ошибаюсь».
В другом месте г. Вандеркист говорит: «Лицам, не по-
лучившим никакого воспитания в молодости, весьма
трудно, правильнее сказать, невозможно дать, когда
они достигнут зрелых лет, какое-нибудь религиозное
образование».
Не лучше ли было бы английской политике, вместо
того чтобы цивилизировать (на свой манер) турок и ин-
дейцев, цивилизировать прежде жителей своей велико-
лепной столицы? Читая такие вещи, становится понятно,
почему англичане поддерживают магометан против рай-
ев, сеют опиум в Индии и продают его насильно в Ки-
тае; а также и то, почему толпы ирландских переселен-
цев возрастают с такой силой.
В этом году переселение в особенности сильно по
случаю необыкновенной дороговизны съестных припа-
сов. В Ирландии раздаются громкие жалобы на то, что
остров лишается уже необходимого для него населения
и что заработная плата непомерно увеличивается. Циф-
ры переселенцев, выезжающих из ливерпульской гава-
ни, показывают, что эти жалобы не лишены основания.
Из одной джерзейской гавани в июле месяце вышло
51 судно с 21 767 взрослыми переселенцами; из них 32
судна, с 13 866 человек, в Соединенные Штаты, и в этом
числе 9042 ирландца, 2124 англичанина, 319 шотланд-
цев и 2183 человека из других земель, большей частью
из Германии. Шесть судов с 3238 пассажирами отпра-
вились в Канаду, 255 переселенцев—в Новую Бразилию
и 12 судов с 4784 эмигрантами — в Австралию. В преж-
ние три месяца — апрель, май, июнь — выехало из Ли-
верпуля 84 230 переселенцев; почти десятью тысячами
больше против тех же месяцев прошлого года.
Видно, благоденствие великобританских подданных
процветает только в журналах; особенно плохо бедной
Ирландии, одной из плодороднейших стран Европы.
Странное дело! Отчего англичане, только привозящие
всюду с собою различные мануфактурные изделия, по-
мещающие себя в главе всемирной цивилизации, так не-
померно тяжелы? Ни одна завоевательная нация в исто-
рии не заставляла столько страдать покоренные ею на-
роды, как Англия. История Ирландии, Индии, Северо-
Американских Штатов до их освобождения и даже Шот-

ландии, до совершенного слияния шотландцев с англи-
чанами, представляет ряд несправедливостей и жестоко-
стей со стороны английского управления. Что будет с
Австралией — еще не знаем; но, по всей вероятности,
она скоро сделается независимой: торговое значение ее
возрастает с каждым днем.
Октябрь 1854 г.
Дачи в петербургской жизни, чем они заменяются
во Франции, Англии и Америке. - Выставки в раз-
ных городах. Педагогическая выставка в Лондо-
не. - Польза птиц в сельском хозяйстве. - Электри-
ческий свет в технике. - Невольничий торг в Кон-
стантинополе
Осень, самая полная, самая серая, не подлежащая
ни малейшему сомнению осень! Теплые дачи, дачи с пе-
чами, и те опустели; о карточных домиках из барочных
досок... и говорить нечего: в них давно уже разгуливает
ветер, постукивая плохо затворяющимися дверями. По-
следние возы, нагруженные стульями, столами, кроватя-
ми, украшенные горшками, лоханями, щетками, увенчан-
ные люльками, игрушками, цветами, сопровождаемые ку-
харками и горничными утонули в петербургских улицах.
Даже дюжие красные руки, вооруженные мокрыми тряп-
ками, перестали появляться из окон четвертых и пятых
этажей: двойные рамы вставлены! повсюду; уличный шум
раздается слабее, щелкание часов — резче. Прощай,
природа, на несколько месяцев, в которые не увидим не
только дерева, травы, но даже куска земли, кроме зем-
ли в цветочном горшке, даже отрывка горизонта, кроме
того, что малюют на декорациях.
Но долго еще дачник будет привыкать к городской
жизни; долго еще треск экипажей будет болезненно по-
трясать его нервы; долго еще по утрам будет он непри-
ятно поражен видом своей городской спальни и рабоче-
го кабинета; долго еще будет он привыкать к воздуху
и шуму столицы; долго еще дети будут напрасно про-
ситься в лес или в поле, долго, долго... пока опять не
начнется жизнь петербургского жителя, обладающего
достаточными средствами для того, чтобы переносить
свои резиденции с Невского или Литейной в Лесной,
Царское, Парголово или Мурино; и должно заметить,

что с каждым годом дачи населяются все более и более.
Не многие видят в том моду; большая часть — необхо-
димую, существенную потребность жизни. И в самом де-
ле, это такая потребность, которая с каждым годом бо-
лее и более чувствуется не только жителями Петербурга,
но и жителями Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Бостона.
В прежние века городская жизнь слишком походила на
деревенскую, и потребность деревни не чувствовалась
так сильно жителями столицы; но теперь, когда столицы
расплылись в целые провинции, когда жилища людей,
потеряв всякую самостоятельность, разместились, как
кротовые норы, в громадных, десятиэтажных массах, по-
требность взглянуть на зелень, на поля, дохнуть "чистым
воздухом стала в ряду самых сильных потребностей со-
временного человека.
Зажиточные обыватели итальянских городов ищут
отдыха в окрестных виллах, парижане разлетаются по
водам, жители Лондона и американских столиц стара-
ются перенести хоть какие-нибудь отрывки сельской
жизни в окрестности городов... и зато с каким наслажде-
нием смотрят они на эти отрывки.
«Отчего,— спрашивает один немецкий турист,— анг-
личанки покупают так охотно на рынках у оборванных
ирландок за полпенни пучки колосьев ржи, овса или
пшеницы? В Париже и Берлине такой товар возбудил бы
всеобщий смех. Почему ни один, сколько-нибудь зажи-
точный и пользующийся значением, англичанин не жи-
вет в городе? Почему каждый деловой человек — адво-
кат ли он, купец или политик, как только кончит свое
дело, так и спешит выбраться из города? Негоцианты
Сити живут в Брайтоне и Гравезенде, в шестидесяти
милях от Лондона, и каждый день, утром и вечером, со-
вершают это путешествие «затем только, чтобы пообе-
дать, выспаться и выбриться за городом». Даже поден-
щики, сидельцы, конторщики тащатся в омнибусах из
зеленых коттеджей Ислингтона или Кентиштоуна. За-
чем лавочник целые пятнадцать лет торчит в своей лавке
и день и ночь думает только о том; как бы сколотить
деньгу? Затем, чтобы потом спокойно издерживать свои
деньги в тени деревьев и иногда на своем собственном
пони ехать в город за покупками: его идеал сделается
когда-нибудь «the retired gentleman*.
«На континенте,— продолжает наш турист,— видна

весьма резкая противоположность между городским и
сельским населением, и во Франции, Германии и т. д.
число последнего населения имеет большой перевес над
числом первого. В Англии — наоборот; но зато здесь оба
эти населения гораздо более перемешиваются между со-
бой. Городские жители живут в деревнях, а жители де-
ревень, так же как и купцы, составляют себе состояние
в городах. Города разрастаются в деревни, а деревни
врастают в города. Лондон в этом отношении пошел да-
лее всех и весьма мало похож «а город. Собственно это
есть соединение двух городов и более сотни деревень, ко-
торые он продолжает беспрестанно поглощать в своем
ежегодном расширении. Таким образом, на северо-за-
падной стороне его мы видим около восьми английских
квадратных миль, покрытых виллами и коттеджами.
Они полузакрыты зеленью, садами, цветами, огорода-
ми; в каждой из них один пони или две лошадки, здань-
ицы эти самой прихотливой архитектуры и каждое об-
ладает двумя звонками, одним для посетителей, другим
для слуг. За этой полугородской местностью тянется
миль на тридцать непрерывный ряд деревень и городов,
города похожи на деревни и деревни на города. К югу,
по направлению к Кристальному дворцу, и на западе,
по Темзе, это явление еще более кидается в глаза. Та-
ким образом, Лондон собственно нигде не начинается и
нигде не оканчивается. Со всех сторон город и село
врастают и переходят друг в друга. В этом совершенно
можно убедиться, взглянувши с галереи Кристального
дворца».
В Америке нашли другой способ отнять у города его
прежний, резкий характер: дают огромную ширину ули-
цам и садят по ним деревья в два и в четыре ряда. Как
в Америке, так и в Англии это превращение городской
жизни, это соединение деловых занятий в городе с
жизнью в деревне чрезвычайно облегчается легкостью,
а в Америке и необыкновенной дешевизной и комфортом
сообщений. За самую пустую плату получаешь возмож-
ность подышать чистым воздухом и обновить свои силы,
утомленные городскими занятиями. В Америке за поезд-
ки ра пароходах, на самых роскошных коврах, на са-
мой утонченной мебели, посреди мраморов и зеркал,
платят так мало, что многие путешествуют, чтобы деше-
во жить.

Страстное желание завести свой особый, отдельный
(detached) коттедж заставляет англичанина пятнадцать
или двадцать лет с жадностью сколачивать деньгу. Из
этого выходит еще и то последствие, что Лондон никогда
не утомляется вечно добывать деньги. Бойцы этой
страшной битвы меняются каждые десять лет; родите-
ли, нажившись, удаляются в деревню и забирают с со-
бой все свое имущество, предоставляя своим детям и на-
следникам начинать снова, пока и они в свою очередь
сделаются retired gentleman. Никто не живет в Лондоне
для того, чтобы жить, но только для того, чтобы скопить
в нем денег и прожить их в другом месте. Два миллиона
«действительного народонаселения считается за чернь,
«mob», которая ни в парламенте, ни в обществе не име-
ет никакого значения. Настоящий лондонец может толь-
ко тем спасти свою честь, что удаляется в свою зеленую
крепостцу в предместий и несколько месяцев ежегодно
проводит в путешествии; так как по закрытии парламен-
та -все порядочные люди едут за границу или уже по
крайней мере на английские воды Герн-бе, Маргет, Ра-
мегет, Диль, Довер, и по преимуществу в Брайтон и Бат,
где жизнь дороже. Для поддержания своей порядочности
или своего кредита он должен сделать несколько поез-
док или, по крайней мере, большую часть зимы прятать-
ся, как будто бы его не было дома. Должно знать эти
особенности английской общественной жизни, если мы
хотим понимать произведения современной английской
литературы и объяснить себе истинное значение многих
страниц Диккенса и Теккерея.
Для настоящего, постоянного населения Лондона
остаются на лето сады с концертами, балами, балетами,
театрами, фейерверками, фокусниками и другими увесе-
лениями подобного рода, и для этого в настоящее время
выросло множество садов посреди Лондона. Таковы
Рошерьвилевские сады с канатными плясунами, фейер-
верком, концертом и балом каждый вечер; Размеры-
Бреннские сады в Ислингтоне «с танцами всех наций»;
сад святой Елены в Розергитче с воздушными полетами
мистера Грина в его новом гигантском шаре, The Empire,
и «удивительными сценическими собаками» герра Карла,
двумя оркестрами и танцами al fresco; «сады Флоры»
с венецианским геркулесом, который также и поет,
с образованнейшими в мире собаками; Оссорейские зо-

ологические сады, которые своими зверинцами, фейер-
верками, концертами, иллюминациями добывают такие
выгоды, что хотят выстроить «соперника Кристальному
дворцу».
В последнее время прошел билль, открывающий по
воскресеньям для народа все музеи, .сады, галереи, а
также и Кристальный дворец. Министерство при разре-
шении постройки дворца поставило необходимым усло-
вием, чтобы он был закрыт в воскресенье, но без воскре-
сенья не было никакой возможности собрать проценты
с огромного капитала, а между тем это здание было за-
крыто в единственный свободный для народа день.
Кристальный дворец одолел и вместе с тем вывез за
собой и другие зрелища, галереи и гулянья.
Трудно было выдумать что-нибудь неудачнее запре-
щения гуляний и зрелища по воскресеньям, тогда как в
этот день все распивочные дома открыты и когда огром-
ное большинство лондонского населения не имеет ни ма-
лейшего понятия о религии и никогда не бывает в церкви.
Лондонский житель, брошенный на фабрику ребен-
ком без всякого религиозного и школьного воспита-
ния,— на фабрику, где он никогда не был учеником и
никогда не может сделаться мастером, где всю жизнь
свою он проводит в тесном кругу машин,— стоит в ум-
ственном и нравственном развитии бесконечно ниже
французского, а тем более немецкого простого работ-
ника.
«К фешенебельнейшим садовым удовольствиям это-
го сезона принадлежали концерты по средам в ботани-
ческом саду Регент-парка. В середине парка находится
колоссальный круг, опоясанный дорогой, наполненной
во время концерта экипажами, толпами лакеев и куче-
ров в напудренных париках и штиблетах. 26 июля я до-
стал пару билетов, которые не продаются, но раздаются
членам ботанического общества. Я довольно скучал в
мою жизнь, но никогда столько, как в этом концерте.
Необозримая масса самых блестящих туалетов на пер-
сонах, большая часть которых вступила уже в романти-
ческий период жизни, пестрела зонтиками, зонтиками в
руках, на скамьях и стульях. Посетители только сиде-
ли и более ничего, виноват... слушали довольно посред-
ственный полковой оркестр и по временам прохлажда-
лись мороженым. И так прошло время с начала до кон-

ца. Ни разговоров, ни закусок, ни кофе, ни пирожных,
ни чая, ни сигар, ли мужчин, которые бы хотели казать-
ся занимательными, только одни вытянутые физиономии,
широчайшие рукава, острейшие воротнички и у каждого
необыкновенный дар распространять далеко вокруг се-
бя нестерпимейшую скуку. Почему не говорят, почему
не забавляются эти господа? Почему каждый из этих
драгоценнейших индивидуумов женского пола разверты-
вает только один талант решительно ничего не выражать
на своем лице и держать зонтик? Такие вопросы зада-
вал я самому себе, не получая на них никакого ответа.
Все это показалось мне и моей спутнице до того стран-
ным, что мы, сколько ни бились, не могли удержаться от
гомерического смеха при виде этих лиц, обладающих те-
лом и кровью, но имеющих совершенно вид теней. На-
сильственное, заученное отсутствие всякого выражения в
лицах и нестерпимейшая порядочность этих фигур так
дико противоречили с их дорогими и модными платьями,
что мы, после минутного невольного смеха, почувствова-
ли весь ужас пустоты — horror vacui. Никогда формаль-
ность высшего английского общества не налегала на
меня так тяжело, как в этот концерт.
Нужно видеть все это самому, чтобы понять желчь
Байрона, горькие жалобы «Байрона женского пола»,
мистрис Нортон, неумолкающую, беспощадную иронию
Теккерея, печальный смех Диккенса, уединенные мечты
немногих, и сплин, как национальную болезнь. Немуд-
рено, что английские чудаки бродят по этому пустому,
скучному свету, как тени, ведут замкнутую жизнь, де-
лаются собирателями редкостей, членами уродливых клу-
бов и после смерти оставляют диковинные завещания,'в
которых объявляют, что они ненавидели весь мир и со-
средоточивали всю свою любовь на каком-нибудь самом
странном предмете. (В хорошем английском обществе не
позволяется думать, и всякая мысль считается за что-то
не фешенебельное. В нем для всего, для всякой мелочи
формы готовы заранее. Кто начинает думать, на того
смотрят с беспокойством: он в опасности перестать быть
джентльменом, как человек, происки которого неизвест-
ны и который, чего доброго... может быть, и обанкротил-
ся. Великие мысли, великие печали, великие радости,
все, что нарушает безразличие порядочности,— все из-
гоняется из хорошего английского общества. На нем с

поразительной яркостью видна печать того безразличия,
которое в хорошем английском обществе принимают за
истинный признак порядочности и хорошего воспитания,
хорошей выдержки «of good breeding*. Высшие школы
и пансионы, распространяющиеся до Бельгии и Швей-
царии, за огромные суммы денег накладывают эту пе-
чать с необыкновенной заботливостью и добросовестно-
стью, так что последняя капля жизни и индивидуального
характера исчезает под нею совершенно».
Мы просим извинения у наших читателей, что так
долго занимались письмами немецкого туриста; но мы
полагаем, что несколько истинных черт английского об-
щества, дающих нам яснейшее понятие о предмете,
на который направлен юмор лучших современных писа-
телей, стоит целого десятка незамечательных новостей.
Диккенс, Теккерей, Бульвер, мистрис Троллон и множе-
ство второстепенных талантов с различных сторон попа-
дают на этот humbug английского общества. Свет смеет-
ся, читая острые страницы, платит их авторам хорошие
деньги, но идет своей дорогой. Человек же, который бы
восстал серьезно против общего направления, непремен-
но прослывет сумасшедшим, такова участь мистера
Уркварта, имя которого так часто повторяется в послед-
нее время. Легкий юмор имеет огромные преимущества
в Англии. Каков бы ни был смысл страниц, прочитан-
ных им, эти страницы все-таки будут прочитаны всеми
(кому же не хочется посмеяться?) и автор их наживет
изрядные деньги. Но писатель или поэт, которому не по-
счастливится, может и теперь, так же легко, как и в про-
шедшем столетии, умереть с голоду, хотя и может на-
деяться, что тщеславие его соотечественников воздвиг-
нет ему великолепный памятник после смерти. Такие
мысли могли пробегать в голове некоторых из зрите-
лей, присутствовавших в этом году при открытии вели-
колепного памятника популярнейшему из английских со-
временных поэтов, Томасу Гуду (Hood), который в
1845 году скончался от горя и голода. Его песни распе-
вались не только толпой, но даже и под звук роялей хо-
рошего тона, а в это же самое время друзья его, только
обратившись с просьбой к сэру Роберту Пилю, могли
оставить умирающему поэту его смертную постель, ко-
торую хотели отнять у него его соотечественники и еди-
новерцы. Но зато как хорош памятник Гуду! Колоссаль-

ная колонна с отличным бюстом и два превосходные
рельефа, сюжет которых взят из его песней.
— Обратимся к выставкам. Мюнхенская промышлен-
ная выставка так похожа на другие выставки подобного
рода, что мы можем умолчать об «ей. Брюссельская ху-
дожественная выставка обращает на себя внимание
строгим выбором предметов, и громадных картин, (кото-
рыми посредственные артисты любят привлекать толпу,
в этом году появилось гораздо менее. Присяжные этой
выставки показали строгую разборчивость, и более трех-
сот картин -было исключено; расположение картин так-
же очень удачно — много надежд, много хороших начал,
ничего неприятно поражающего глаз, но и ничего вели-
кого, исторического. Гораздо оригинальнее педагогиче-
ская выставка в Лондоне: это еще первая выставка в
этом роде и потому мы считаем не лишним посвятить ей
несколько строк. Парижская выставка готовится: про-
граммы ее уже начинают составляться, но мы будем го-
ворить о ней, когда она будет открыта.
Всемирная выставка 1851 года вызвала не только вы-
ставки Дублина, Нью-Йорка, Мюнхена и Парижа (на-
значенную в будущем году) и преобразилась сама в
постоянный музей в Сейденгеме, но и пробудила в об-
ществе множество новых потребностей — потребности
знакомства с предметами природы, наук, ремесел и ху-
дожеств наглядным способом, способом быстрым и до-
ступным каждому. Публичные чтения, выставки и зре-
лища, музеи, атенеи, технические и политехнические ин-
ституты, учреждения для практического орнаментного
искусства и т. п. получили свое существование или вновь
оживились этим пробудившимся направлением. Этим же
направлением вызвана была и педагогическая всемирная
выставка, занимающая теперь в Лондоне огромное но-
вое здание. Она открыта в день столетнего юбилея Худо-
жественного общества (The Society of Arts). Это обще-
ство, через год после лондонской всемирной выставки,
по проекту принца Альберта, сделалась общим центром
соединения для всех литературных, ученых, физических
и механических обществ и институтов Англии: до на-
стоящего времени к нему присоединилось триста пять-
десят таких обществ и заведений, так что Художествен-
ное общество стало настоящим органом народной педа-
гогики и эстетики. В собрании этого соединения обществ

в прошедшем году определено было устроить всемирную
педагогическую выставку, которая теперь и открыта.
Большая часть предметов этой выставки принадлежат,
конечно, членам этого соединенного общества; но есть
также отделения Северной Америки, Британских коло-
ний, Дании, Франции, Голландии, Мальты, Норвегии,
Швеции и Швейцарии; но Германия, эта страна учеб-
ников, не прислала ничего или почти ничего.
Вид выставки самый необыкновенный. Большие залы
и их галереи, лестницы, пассажи, коридоры и входы, мно-
жество комнат по обеим сторонам больших зал, стены,
доски, столы, связки и ящики — все это покрыто и убра-
но пробами и образчиками предметов школьного образо-
вания и. воспитания, техническими, художественными и
учеными.
Чтобы дать ближайшее понятие о предметах этой вы-
ставки, мы укажем здесь вскользь только на те, которые
доставлены Национальным обществом (National Society).
Мы видим здесь элементарные прописи in folio, in quarto,
in octavo, разлинованные и белые, дешевые и более доро-
гие, от девяти пенсов до четырех шиллингов за дюжину;
всевозможные сорта бумаги, письменных материалов и
шиферных досок. Возле обыкновенных шиферных досок
мы находим линованные с абрисами географических карт,
которые ученик наполняет, чтобы потом, исправивши,
перенести на бумагу; шиферные доски с вырезанным ал-
фавитом, чтобы рука, хотя по углублениям, привыкала
к хорошему почерку; большие шиферные доски для диа-
грамм, глобусы из шифера с абрисами, которые потом
должны быть наполнены; глобусы от двух шиллингов до
восьми гиней за штуку; школьные часы, большие черные
школьные доски; кафедры, скамьи всех возможных ро-
дов, арифметические рамы, все роды чертежей и рисун-
ков, математические фигуры; тысячи разнообразней-
ших предметов... и т. д.
Материалы и средства для приобретения познаний в
особых отраслях наук весьма богаты. Особенно интерес-
ны маленькие химические лаборатории, шкафы и ящики
с классификациями минералов, кристаллов, растений
и т. п., большие диаграммы для наглядного объяснения
астрономических, космических, механических, физических
феноменов; геологические страты, иллюстрации мануфак-
турных и фабричных процессов; для рисования — солид-

ные и подвижные модели всех возможных предметов;
для математики—отдельные и сложные фигуры, которые
можно подвергать стереометрическим модификациям.
Словом, нет ни одного фазиса богатой, ученой, артисти-
ческой, промышленной и меркантильной жизни, которая
бы, в педагогическом отношении, не нашла себе выраже-
ния на этой выставке.
Занимательна также выставка предметов, служащих
для образования слепых и глухонемых. Но фельетон
наш близится к концу; а нам остается передать еще не-
сколько новостей нашим читателям.
— Рассказывают, что Фридрих Вильгельм, отец Фрид-
риха Великого, приказал уничтожить воробьев везде в
пределах своих владений и назначить премию за их ист-
ребление; но черви и насекомые, появившиеся во множе-
стве на полях Пруссии, заставили его отказаться от своего
намерения. Теперь некто г. Чуди, на сельскохозяйствен-
ном собрании в С. Галлене, в обширной записке доказы-
вает огромную пользу птиц в сельском хозяйстве. Эта за-
писка так любопытна, что мы приведем извлечение из нее.
«Без птиц, — говорит г. Чуди, — никакая обработка
земли, никакая растительность была бы невозможна. Они
выполняют работу, которую миллионы человеческих рук
не могли бы выполнить с таким совершенством. Мы ви-
дим это при уничтожении лесных насекомых. По этому
случаю часто собирались целые комиссии, принимались
самые обширные меры, сзывались сотни людей, выкапы-
вались рвы, выгонялись стада свиней; но, несмотря на все
это, нельзя было достичь удовлетворительного результа-
та. А несколько дюжин птиц достигают этого результата
весьма скоро! Мы не можем, конечно, помешать грешно-
му и постыдному истреблению птиц в Италии, но в на-
ших округах мы в состоянии защитить наших маленьких
благодетелей и привязать их к нашим лесам и .полям.
Всякий заботливый хозяин должен стараться, чтобы по-
лезные птички, каковы ласточки, зяблики, синички, гори-
хвостки и проч., жили в его владениях. Для этого, напри-
мер, должно щадить дуплистые деревья,© которых птицы
эти находят себе лучшее прибежище. Если очистить та-
кие дупла от гнили и листьев, а дупла, слишком прямые,
заслонить от дождя дощечками, они очень скоро будут
населены, и жильцы их в несколько часов с избытком от-
благодарят за свою квартиру. Должно умножать искус-

ственные гнезда и смотреть, чтобы из них не вынимали
детенышей. Устраивать искусственные гнезда должно не-
высоко на деревьях, и только на таких, которые не слиш-
ком поздно покрываются листьями и стоят не на откры-
том месте. Эти гнезда устраиваются из пустых в середине
древесных ветвей или небольших пней с отверстием для
влета маленьких истребителей насекомых. Если гнезда
устраиваются просто из дощечек, их должно обклеивать
мохом. Они должны быть различной величины. В Герма-
нии, где прежде во многих местах законом повелевалось
выставление искусственных гнезд, делают в этом отноше-
нии очень много и теперь в ботанических садах, сельско-
хозяйственных школах и больших имениях. В деревнях
ежегодно, по настоянию чиновников, учителей, больших
владельцев, выставляется несколько тысяч таких гнезд:
начинают убеждаться, что редкий капитал дает так много
процентов».
Что касается до обширности пользы, приносимой пти-
цами, то г. Чуди приводит несколько интересных при-
меров.
В одной оранжерее стояли три высокоствольные розы,
листья которых были покрыты более чем 2000 насекомых,
пожирающих листья. В оранжерею впустили одну только
синицу и она в несколько часов совершенно очистила рас-
тения. Наблюдатели над ловлею мух горихвостками убе-
дились, что одна из этих птичек в час уничтожает до
900 мух. Пара ночных ласточек уничтожает вечером в
четверть часа бесчисленные рои мошек. Для плодовых
деревьев и лесов зяблики чрезвычайно важны, потому что
уничтожают яйца опаснейшего из насекомых. Самка это-
го насекомого кладет дважды в лето от 600 до 800 яиц,
а зяблица со своими малютками уничтожает их ежеднев-
но по нескольку тысяч.
Граф Казимир Водзицкий рассказывает, что в
1848 году бесчисленное множество известного истребите-
ля садов, гусеницы Bombix dispar, пожрало всю листву,
так что деревья стояли совершенно обнаженными.
«Осенью tfa всех стволах и сучьях я приметил,— говорит
он,— бесчисленное множество гнезд, обвитых паутиною.
Я начал снимать их с большими издержками, но скоро
убедился, что человеческими руками не только нельзя их
уничтожить, но даже заметно уменьшить, и заранее про-
щался с моими лучшими деревьями. Но зимой начали

прилетать многочисленные стаи синиц и пеночек. Гнезда
червей уменьшились. Весною около двадцати пар синиц
поселилось в саду. На следующее лето червей было без
сравнения меньше; а к 1850 году маленькие крылатые
садовники так очистили мои деревья, что они покрылись
густой прекрасной зеленью».
Воробьев также причисляет г. Чуди к полезным пти-
цам, замечая, что одна пара их в неделю приносит сред-
ним числом на корм птенцам около 2000 гусениц. Совы
также во время своей охоты, в утренние и вечерние су-
мерки, ловят лесных насекомых. Некоторые породы сов,
точно так же как скворцы, галки, сои, сорокопуты, отли-
чаются преимущественно уничтожением майских жуков.
Английский естествоиспытатель Гвайт наблюдал долгое
время над парою сов и нашел, что она каждые пять ми-
нут приносит в гнездо по одной мыши. Можно ли же,
спрашивает г. Чуди, предаваться преследованию этих по-
лезных животных и приколачивать их на воротах, как де-
лают это глупые крестьяне?
Большая часть маленьких птиц кормится исключи-
тельно или отчасти насекомыми, червями, мухами, пау-
ками и проч.
Все они уничтожают мириады червей, гусениц, кома-
ров, мух, жуков, муравьев, пауков и проч. При этом они
так разделены высокою премудростью, что одни ловят
одного рода .насекомых, другие—другого, и каждая птич-
ка отыскивает то место, где должна быть ее добыча:
одни способны очищать листья и ветви, другие — выка-
пывать себе пищу из-под древесной коры, третьи ловят
в воздухе, четвертые подхватывают с земли. Все хозяева,
заключает г. Чуди, должны оказывать такое покрови-
тельство этим маленьким друзьям сельского хозяйства,
какое они заслуживают.
Освещение посредством электричества занимает
уже давно людей ученых и практических, надеющихся,
что со временем можно будет заменить им газовое осве-
щение. Но прежде чем эта надежда приведется в испол-
нение, наука должна сделать несколько шагов вперед,
сделать новое открытие, о котором мы еще не имеем в
настоящее время никакого понятия. Тем не менее произ-
водство электрического освещения и употребление его
при празднествах и на сценах получило в настоящее вре-
мя такое развитие, что мы надеемся угодить нашим чи-

тателям, если приведем историю этого открытия поме-
щенную в Archiv fur die Natur, Kunbt, Wissenschaft und
Leben, и перечислим аппараты, употребляемые в настоя-
щее время при этом освещении, насколько это возмож-
но без чертежей.
Дэви открыл в первый раз электрический свет, когда
он устраивал, в начале нынешнего столетия, большой
вольтов столб для Лондонского королевского общества,
и напал на мысль вооружить оба его полюса шарами из
угля, через которые бы происходило разряжение. Он
увидел, что при этих опытах происходит свет, который
превосходит своей силой всякий другой искусственный
свет и уступает только свету солнца. Убежденный, что
сгорание угля не имеет никакого участия в красоте этого
явления, Дэви перенес угли в безвоздушное простран-
ство, где, при отсутствии кислорода, горение невозмож-
но, и свет был ярок по-прежнему. Чтобы сделать угли
еще лучшими проводниками, он разжигал их в сильном
жару и потом тушил в ртути.
Этот опыт повторялся потом всякий раз при публич-
ных чтениях; но явление продолжалось не долго, потому
что вольтовы батареи, употреблявшиеся в этом случае;
не дают постоянного тока электричества и, кроме того,
раскаленные угли дают много копоти, быстро покрываю-
щей стенки безвоздушного колокола. Вероятно, и до сих
пор остались бы на этой ступени, если бы батарея Гро-
веша, улучшенная Бунзеном, не дала физикам возмож-
ности производить сильный и продолжительный электри-
ческий ток.
Батарея Бунзена стала известною с 1843 года и с это-
го же времени французский физик Джон Фуко (Foucault)
напал на мысль приложить электрический свет к микро-
скопу и именно при всех оптических опытах, требующих
солнечного света.
В апреле 1844 года Фуко и доктор Данне представи-
ли в Академию наук аппарат, который они назвали фото-
электрическим микроскопом и результаты которого воз"
будили некоторое внимание. Свет был белый, яркий и
достаточной продолжительности и силы для наблюдений
над микроскопическими предметами. Это улучшение про-
исходило от улучшения сущности и формы углей, кото-
рыми вооружаются полюсы батарей. Вместо углей по-
тушенных в ртути, Фуко стал приготовлять призматиче-

ские палочки от 2 до 3 миллиметров в боковых площа-
дях, вырезанные из твердого и неудобосгораемого графи-
та, который остается на стенах колбы, где дистиллирует-
ся каменный уголь для произведения газа, употребляе-
мого при освещениях. По способности служить хорошим
проводником электричеству, по своей плотности и мед-
ленному сгоранию этот угольный препарат предпочи-
тается и теперь всем прочим. Нарезав его в длинные па-
лочки, достаточно твердые и одинаковой крепости во всю
длину, можно производить опыты и на чистом воздухе
довольно долго; свет, выходящий из концов, будет 'бес-
препятственно распространяться по всем направлениям.
Но так как свет появляется между двумя углями про-
тивоположных полюсов и угольные палочки тотчас же
начинают убывать, должно было придумать такой аппа-
рат, который бы держал угли обоих полюсов в достаточ-
ной близости друг от друга. Сначала думали достичь
этого независимым механизмом, которого однообразная
скорость была бы рассчитана по степени сгорания уг-
лей; но скоро заметили, что скорость уменьшения углей
не может быть рассчитана вперед и что поэтому вспомо-
гательный механизм двигается то слишком скоро, то
слишком медленно. Должно было придумать такой ме-
ханизм, которого бы сила зависела от самого расстояния
между полярными углями, так чтобы держать их на
постоянно одинаковом расстоянии. После двухлетних
постоянных опытов Фуко доставил, наконец, аппарат,
решающий эту задачу довольно удовлетворительно и
сближающий полярные угли по мере их уменьшения.
Мы не можем без чертежа объяснить в подробности
устройства аппарата, придуманного Фуко, но скажем
только, что в нем главную роль играет электромагнит,
через который проходит электрический ток в полярные
угли и который с другой стороны действует на рычаг,
посредством довольно сложного механизма сближаю-
щий уголья между собою так, что чем сильнее электри-
ческий ток, тем и сближение, имеющее свое собствен-
ное сопротивление, быстрее, и наоборот — чем слабее
электричество, тем и сближение полярных углей
медленнее.
Этот аппарат, несмотря на свою неудобную форму и
довольно сложный механизм*, остался и до сих пор едва
ли не самым лучшим; он употребляется и теперь в па-

рижской опере, эффект, производимый им, часто приво-
дит в большое изумление публику.
Аппарат, придуманный англичанином Стетом, не раз-
нится, в сущности, от аппарата Фуко: он также действу-
ет через электромагнит, только в нем один полярный
уголь, отрицательный, остается неподвижным, а другой,
положительный, подымается кверху слишком сложным
механизмом.
Некоторое превосходство с механической стороны пе-
ред этими аппаратами представляет аппарат Делеля: он
проще, но еще менее чувствителен, чем аппарат Стета,
и требует для правильного действия очень сильного тока.
Но каковы бы ни были эти аппараты, единственной
батареей, доставляющей достаточно сильный и продол-
жительный электрический ток, остается все-таки бата-
рея первого изобретателя, Бунзена, состоящая из уголь-
ного элемента, окунутого в селитряную кислоту, и из
элемента амальгамированного цинка, находящегося в
густой серной кислоте. Обе жидкости разделены пере-
городками из губчатой глины. Чтобы достичь возможно
малого расстояния между обоими полюсами, батарея
должна иметь не менее сорока или пятидесяти элемент-
ных пар. Если батарею хотят усилить, ее нужно уже
разделить на ряды, состоящие из одинакового числа пар.
Этою связью рядов достигается усиление тока и увели-
чение количества света.
Во всех аппаратах, впрочем, количество распростра-
няемого света зависит от напряжения электрического
тока, доставляемого батареей, а это напряжение зависит
снова от количества цинка, серной и селитряной кислот,
употребляемых в определенный период времени. Сорок
восемь первоначальных элементарных пар дают свет,
равняющийся свету 550 стеариновых свечей; поддержи-
вать такой свет от 8 до 10 часов стоит от 11 до 18 фран-
ков. По белизне своей свет электричества может срав-
ниться только с дневным. Но вот его недостатки:
1) Электрический свет не равномерен, но постоянно
колеблется.
2) По мере уменьшения силы батареи, уменьшается
и свет: остается придумать еще постоянно действую-
щую батарею.
3) До сих пор при этом освещении употребляется мас-
са, образующаяся при добывании газа, и пока не приду-

Мают другого материала, до тех пор электрическое Осве-
щение не может заменить газового. *
Вот причины, замедляющие распространение и упо-
требление такого сильного света, каков электрический.
— Мы не можем окончить нашего обозрения загра-
ничных журналов и газет без того, чтобы не привести
несколько интересных известий о современном состоянии
торговли невольницами и невольниками в Турции, из
статьи, помещенной в аугсбургской газете. Европеец,
пробывший долго в африканских или американских не-
вольничьих владениях, скоро привыкает к тамошнему
состоянию невольников. Он часто видит негра веселым
и беззаботным: и в самом деле, негр, обрабатывающий
землю, часто примиряется со своею судьбою и старается
устроить жизнь свою и своего семейства как можно
лучше.
Судьба невольников в магометанских государствах
совсем другая. Невольники здесь, исключая негритянок,
никогда не назначаются для полевых работ.
Европейцы, судя по важному и ленивому характеру
турок, заключают, что судьба турецких невольников и
невольниц не должна быть так тяжела, как судьба аме-
риканских негров; но это большая ошибка, происходя-
щая оттого, что для франка домашний быт турка недо-
ступен. Но стоит заглянуть в этот быт, чтобы понять,
как жалка участь этих несчастных.
Расскажем судьбу черкешенки, прежде нежели она
попадет в гарем.
«Когда я,— рассказывает один корреспондент аугс-
бургской газеты,— почти за восемнадцать лет перед сим
посещал Константинополь, невольничий рынок, Аврет-
Базари (женский базар), находился тогда на большом
дворе, к западу от Безестана, невдалеке от Лалели-
Тшамесси, и хотя вход туда был запрещен франкам, но
макшиш-бакшиш открыл мне дорогу. Здесь невольни-
ки сохраняются ночью, а днем выставляются на прода-
жу. Этот двор, Ган, находился под присмотром полиции,
которая обязана была смотреть за хорошим обращением
с невольниками и не допускать немусульман к участию
в торге. Во дворе, окруженном маленькими зданиями,
находились чернокожие мальчики и больные горячкой
или чумой лица обоего пола; в самих же зданиях — чер-
ные и белые невольницы. Последние были по большей

части гречанки, так как это было недолго спустя после
греческого восстания, когда тысячи маленьких девочек
в Архипелаге и Морее были похищены. Одна из этих
гречанок, которую торговали при мне, стоила 7000 ту-
рецких пиастров, а как пиастр ходил тогда 10 француз-
ских су, то, значит, около 3500 франков. Но эта гречан-
ка, хотя еще молодая и красивая собою, сколько позво-
ляли видеть яшмак и ферадж, перепродавалась своим
господином.
Изысканных товаров, именно черкесских, не было на
Аврет-Базаре. Их тогда можно было найти только в част-
ных домах, расположенных вокруг Топханэ; по большей
же части владельцы этих несчастных творений приво-
зили их в каиках (лодках) в Стамбул и, отправляясь
вдоль босфорского берега, доставляли прямо в дома бо-
гачей; так что в Галате не было следа этой торговли.
В то время самая высокая цена, которая только была
заплачена за взрослую уже-черкешенку, была в 33 000
пиастров, или 16 500 франков. Но эта девушка была
воспитана в Константинополе и, следовательно, обладала
всеми талантами, которых требует турок от своей жены:
играла на лютне, пела и танцевала. Средняя цена за
взрослую черкесскую девушку в то время, когда берега
Кавказа были строго охраняемы, была более 10 000 фран-
ков. А потому чаще покупали детей от 3 до 8 лет, кото-
рые до возраста оставались в гареме.
Теперь обратимся к настоящему времени. В 1847 го-
ду, вследствие выраженной султанской воли преобразо-
вать государство, Аврет-Базар официально был объяв-
лен закрытым, а европейские газеты торжественно уве-
домляли своих читателей, что торговли невольниками нет
более в Турции. Но, к несчастью, Аврет-Базар не был
уничтожен, а только перенесен к северу от Безестана,
к Сулейманьи, и судьба бедных невольников не только
не улучшилась, но сделалась еще хуже. Теперь неволь-
ничий рынок находится на широкой улице, на одной сто-
роне которой в кофейнях выставляются невольники, а на
другой стороне, в тесных лавчонках, негритянки и белые
невольницы. Употребляемые для этой цели маленькие
здания были прежде хлебными магазинами, а потому,
душные летом, они менее прежнего защищают зимою от
холода. Невольника кормят или заставляют голодать,
смотря по прихоти господина; он одет или вовсе sans

gene. Франк входит туда свободно и может даже при-
ступить к торгу.
Мы не будем описывать этого торга — такое описа-
ние слишком возмутительно для чувства,— но обратим
внимание на отношение теперешней цены невольников
к прежней.
Епископ Оксфордский в заседании палаты пэров
13 июля нынешнего года доказывал, что в теперешнюю
войну торговля невольниками примет огромное развитие,
что одна только блокада черкесских берегов русским
флотом удерживала эту торговлю, что, воюя с черкеса-
ми, русские оказывали благодеяние человечеству и что
упорная защита черкесов происходила именно оттого,
что они видели в русских неодолимое препятствие для
продолжения постыдного торга. Слова епископа подтвер-
дились на деле как нельзя более.
С открытия нынешней войны,— продолжает коррес-
пондент аугсбургской газеты,— особенно в последние
три месяца, Константинополь сделался постоянным рын-
ком для -черкесов, и теперь они являются сюда со сво-
им товаром в таком множестве, какого прежде никогда
не бывало. Так, чтобы представить пример, происшед-
ший перед глазами моего знакомого, в прошедшую не-
делю черкес продал на Топханэ свою восьмилетнюю дочь
за 7000 пиастров (1400 франков по нынешнему курсу):
покупщик, впрочем, объявил, что он будет держать де-
вочку как свое собственное дитя, и нежный отец уте-
шился, замечая, что он может навещать свою дочь при
каждом посещении Константинополя».
Топханэ, сделавшееся главным рынком для белых не-
вольников, полно теперь черкесами. Они живут, или,
лучше сказать, держат свой товар, в грязных домах, со-
ставляющих целый огромный квартал. Биржа их в ма-
леньком, отдельно стоящем одноэтажном кофейном до-
ме, на конце мясного и зеленного рынка. В этой и дру-
гих ближайших кофейнях происходит весьма живая тор-
говля.
Так как дорога от Гапханэ в Стамбул ведет через
Галату, как через новый, так и через старый мост, то
на этих мостах можно видеть постоянно невольников,
идущих за своими господами или их доверителями. Эти
бледные, истомленные лица не показывают ни малей-
шего следа знаменитой красоты черкешенок, но могут

служить красноречивым доказательством того, как ужа-
сно обращаются торговцы со своим менее ценным това-
ром, особенно при теперешней дороговизне съестных
припасов. Одежда их нищенская. Сверх оборванного
турецкого платья, широких шаровар и туники, на голову
и плечи накинут запачканный платок, заменяющий фе-
радж и яшмак; страшно грязные ноги торчат в обтоп-
танных туфлях,— и так тащится бедное существо за
своим вожатым, заботливо придерживая рукою платок
под подбородком; если же она позабудет это, владелец
ей напомнит. Впрочем, на больших улицах черкесы ред-
ко дозволяют себе побои, зато где-нибудь в тесном пере-
улке часто можно видеть, как черкес бьет молодую де-
вочку 8 или 10 лет. Они носят тяжелые кувшины с во-
дою, и у каждого колодца можно видеть дюжину этих
несчастных созданий, бледных и одуревших.
Из сравнения теперешних невольничьих цен с преж-
ними видно, что тогда как с открытия нынешней войны
цены на все товары поднялись, одна только цена на
белых невольников понизилась, и что такое явление объ-
ясняется только переполнением рынка этим несчастным
товаром. При тарифе черный невольник ценится ниже
белого, и за ввоз последнего пошлины взимается более;
при этом принимаются в расчет и лета. Эта пошлина, за-
метим между прочим, есть единственное доказательство,
которым владелец доказывает свое право на невольни-
ка; он при этом получает особенную квитанцию, тецкере,
которую отдает невольнику, если хочет отпустить его на
свободу.
Нынешная цена невольника такова:
За черного невольника — от одной тысячи до пяти
тысяч турецких пиастров (5 пиастров =1 франку), то
есть от 200 до 1000 франков. Дитя стоит дешевле; юноша
до 18 лет дороже; цена мужчин от 25 лет опять пони-
жается.
Черные невольницы,— от 1000 до 7500 и иногда до
10 000 за 12-летнюю красивую негритянку.
Белые невольники стоят: дети — от 5000 до 10 000
пиастров (от 1000 до 2000 франков); взрослые — от
15000 до 30 000 пиастров (от 3000 до 6000 франков); от
40 000 до 50 000 пиастров (от 8000 до 10000 франков),
• Сравнив эти цены с ценами, бывшими за восемнад-
цать лет, мы увидим что цены на черных невольников

несколько возвысились, а на белых упали почти что
вдвое.
«Мы «е льстим себя надеждою,— говорит корреспон-
дент аугсбургской газеты, оканчивая свою статью,—что
эти простые известия послужат к уничтожению или хотя
к уменьшению невольничества на Востоке: невольниче-
ство останется, пока турок останется турком. Но нам хо-
телось выставить на вид ту рану, которая рано или позд-
но, физически и морально погубит Турцию».
Мы не можем ничего прибавить от себя к этим крас-
норечивым строкам, которые ярко выставляют и гуман-
ность войны, предпринятой англичанами и французами,
и характерной цивилизации, которую они вводят в Тур-
цию.
Ноябрь 1854 г.
Собрание Британского общества поощрения на-
ук. - Почтовые и торговые пароходства Англии
и Америки.- Письмо Боплана к А. Гумбольдту из
Ю. Америки. - Американская экспансия в Восточ-
ную Азию.
Годовое собрание /(двадцать четвертое) Британского
общества поощрения наук (The Britisch Association for
the Advencement of Sciences), открывшееся в этом году
20 сентября в Ливерпуле, представляет такое обилие и
разнообразие ученых материалов, которого мы никак не
думаем исчерпать в один раз. Здесь мы представим со-
держание только некоторых из записок, читанных в пер-
вых собраниях этого общества. Президентом на этот год
избран граф Гарровби. Он открыл заседания чтением
мемуара о современном состоянии астрономии, достав-
ленного профессором Чаллисом (Challis). Вот краткое
содержание этой записки.
В нынешнем году открыты четыре планеты и четыре
кометы, из которых последняя — в то же самое время
и на оксфордской обсерватории: новый пример единовре-
менности астрономических открытий. Четвертая планета
была найдена на обсерватории Билька, близ Дюссель-
дорфа, г. Лютером, астрономом, составившим себе из-
вестность открытием двух планет. Из комет одна была
открыта в Берлине, две в Гетингене, а четвертая была
видима повсюду в конце марта. Эти многочисленные

астрономические открытия последних годов пробудили
особенную ревность к постройке частных и правитель-
ственных обсерваторий. Из частных обсерваторий осо-
бенное внимание обращает на себя ольмюцкая обсерва-
тория в Моравии.
В следующее заседание, на котором присутствовало
более 1600 человек, профессор Оуэн читал записку об
обезьянах. В этой записке особенно любопытным пока-
залась нам попытка определить древность пребывания
больших бесхвостых обезьян (Quadrumana), ближе
всего приближающихся к телесной организации чело-
века. «До самой кончины Кювье,— говорит профессор,—
не было открыто ни малейших следов ископаемых
quadrumana (четырерукие). Но вскоре после смерти
Кювье были получены с разных сторон известия об ис-
копаемых quadrumana. В древнейшей (эоценской) тре-
тичной формации Суффолька найдены были куски челю-
стей и зубы, которые, без сомнения, принадлежали пре-
жнему виду обезьян из породы макак (macacus cocenus).
В то же самое время в третичных породах Гималайских
гор нашлись ясные следы quadrumana: челюсти, зубы и
некоторые другие части скелета найдены были в совер-
шенно окаменелом состоянии и принадлежали породе
semnopithecus, сохранившейся только в Азии. Доктор
Лунд открыл в Бразилии остатки исчезнувшей теперь по-
роды обезьян, превосходящие величиною известную породу
gebus, или mycetes. В последнее время в средних тре-
тичных слоях Южной Франции найдены были куски ниж-
ней челюсти, доказывающие, что в этот период сущест-
вовала* здесь порода длинноруких обезьян (hylobates).
Но ископаемых остатков человека не нашли нигде в пра-
вильных осадочных породах третичной формации. Чело-
веческие кости, говоря геологическим языком, находимы
были только в сомнительном положении, так например
в завалившихся рудниках и погребах, в обломках у по-
дошвы скал и т. п. Но ни разу не нашли их в спокойном,
ненарушенном положении так, чтобы их можно было
причислить к несомненным ископаемым. Окаменелый
скелет негра, найденный в известных породах Гвада-
лупы, принадлежит сравнительно к недавнему времени».
Математическое и физическое заседание преимущест-
венно занималось метеоролитами и астероидами. Мистер
Грег представил вычисление всех упавших аэролитов,

время падения которых известно. С 1500 года он насчи-
тывает 175 не подлежащих сомнению аэролитов, месяц
(если не день) падения которых известен. Самые обиль-
ные по числу падающих аэролитов месяцы — июнь и
июль; самые скудные — январь и декабрь. Предполагая,
что эти метеоролиты, или аэролиты, принадлежат к си-
стеме астероидов, средние расстояния орбит которых
превосходят орбиту Земли, можно заключить, что Земля
получает самую большую вероятность встречи с аэро-
литами, когда она находится в самом далеком расстоя-
нии от Солнца, то есть в июне и июле, во время летнего
солнцестояния. Это замечание подтверждается и вычис-
лениями Леверье, который показывает, что масса отор-
ванных планет, называемых астероидами, не может пре-
восходить одной четвертой части земной массы; и также
показывает, что система астероидов всего ближе к Земле
во время летнего солнцестояния.
В химическом заседании особенно замечателен отчет
мистера Гладстона об опытах, произведенных над влия-
нием солнечных лучей на развитие растений. Целый ряд
наблюдений был сделан над гиацинтом, росшим под са-
мыми различными влияниями света, солнечной теплоты
и химических реагентов. Между этими влияниями можно
упомянуть, что желтый луч солнца (отложенный приз-
мою) уменьшает рост корня и поглощение влаги, крас-
ный луч препятствует правильному развитию растения;
совершенная теплота производит быстрое развитие тон-
ких корешков, мешая образованию зеленого цвета, но
не образованию голубого цвета и других частей расте-
ния. Потом он изложил ряд наблюдений над развитием
зерна. Пшеничные и гороховые зерна были произращае-
мы вне почвы под бесцветными, голубыми, красными,
желтыми, темными, темно-желтыми стеклами. Различные
растения давали плоды совершенно различные и даже
часто противоположные результаты. Замечательно, что
синий луч замедляет прозябание семени, хотя впослед-
ствии усиливает рост растения, и при прозябании семени
происходит поглощение кислорода, а при развитии, на-
против, отделение этого газа.
— Из записки мистера Вальпи, читанной в статистиче-
ском отделении, мы можем извлечь занимательные циф-
ры, относящиеся к вывозу ценностей из Бразилии. Вывоз
этот, бывший в 1840 году на сумму 51 406000 ф. ст., в

1853 году достиг 98 933 000 ф. ст. В чужие земли вывоз
в этот период увеличился от 34 431 000 до 57 950 000 ф. ст.;
в британские колонии — от 16 974 000 до 22 750 000 ф. ст.
Вывоз в Европу в 1840 году составлял 57% всего вывоза
из Британии, а в 1853 году—только 42%, тогда как вы-
воз в Северную Америку, составлявший в 1840 году 20%
всего вывоза, в 1853 году составлял уже 33% всего вы-
воза. В одни Соединенные Штаты вывоз из Британии в
период 1842—1845 годов составлял средним числом в год
23 623 000 ф. ст., а от 1850 до 1853 года —не менее
69 481000 ф. ст.
— «Бопландия», журнал, издаваемый Бертольдом и
Вильгельмом Зееманом, служащий в то же время офи-
циальным органом Леопольдо-Каролинской академии
естествоиспытателей, поместил в одном из своих номе-
ров (от 15 сентября) перевод письма знаменитого Бо-
плана к Гумбольдту, сделанный самим Гумбольдтом.
Мы сообщим здесь из него следующие извлечения. Пись-
мо писано из Монтевидео, от 25 декабря 1853 года.
«Как описать тебе радость, которую принесло мне
твое, так давно ожидаемое письмо! Наша глубокая ста-
рость напоминает нам часто о том, что скоро ждет нас
обоих: тяжело, прожив и проработав столько лет вме-
сте с человеком, знать, что никогда уже более с ним не
увидишься. Как бы живо мы могли вспомнить наше пер-
вое впечатление при прибытии в подтропический мир,
окрестности Куманы, индейцев-квейкеров, походы в леса
Кариты, наши страдания, так перемешанные с удоволь-
ствиями на берегах Ориноко, Рио-Негро и Кассиньяры!
Все это так еще свежо в моей памяти, что я мог бы те-
перь просто, но с величайшею точностью, рассказать все
путешествие. 29 августа 1852 года я праздновал свой
восемьдесят первый день рождения; а мне было двад-
цать семь*, когда мы на шведском фрегате (Тарамас)
несколько недель ждали судно, которое должно было
отвезти нас в Алжир, откуда предполагали через Тунис
отправиться вслед за египетскою экспедициею.
С тех пор как я оставил Парагвай, я все еще про-
должал заниматься практическою медициною, цветами
и всего более ботаникою... Книги, посылаемые тобою, не
* Ровно третья доля 81-го; вот почему Боплан вспоминает этот,
а не другой, позднейший день рождения.

достигают меня в этой глуши. Ученые книги здесь, в
Буэнос-Айресе и во всей Южной Америке, составляют
величайшую редкость.
...Что же касается, мой любезный Гумбольдт, до мое-
го проекта возвратиться во Францию, то я должен ска-
зать тебе, что я долго и напрасно искал случая сбыть
оба или, по крайней мере, одно из моих поместий на
берегах Уругвая. Теперь я в особенности занимаюсь об-
работкою и новыми улучшениями в моей эстанции *
Санта-Анна. Если спокойствие снова водворится, то тор-
говля снова процветет на этой реке, и моя эстанция даст
мне значительный доход. Я твердо решился перенести
все мои собрания во Францию, в Jardin des plantes. Так
как у меня теперь есть Genera plantarum и Prodromus
Де-Кандоля, то я могу заняться здесь новой классифи-
кацией моего гербариума. Если и после этого восемь-
десят второго года я буду чувствовать довольно силы,
чтобы совершить поездку во Францию, то сам привезу в
Jardin des plantes мои высушенные растения, горные по-
роды и окаменелости, останусь несколько месяцев в Па-
риже и ворочусь в мою. пустыню в Южной Америке, что-
бы в спокойствии домашней жизни продолжать работы,
которые занимали меня столько лет.
Сан-Боржа (другая эстанция Боплана) приятностью
климата и прелестью растительности напоминает мне
городок Ллагё на восточном склоне Кордильеров Квин-
ду. Сан-Боржа может со временем приобрести большое
значение, и если бы Розас, которого я — как и всех пред-
водителей партии этого края — знаю очень коротко, не
перенес своего убийственного и опустошительного ору-
жия в провинцию Кориентес, то моя сельскохозяйствен-
ная деятельность сделала бы меня богатым **. В таком
случае я давно бы уже переехал в Париж и наслаждался
бы счастьем — видеть снова тебя в Берлине,— тебя, с
которым бы я никогда не расстался, если бы неодолимые
внешние события не заставили меня покинуть Европу.
* Эстанция — поместье.
** В другом месте своего письма Боплан говорит, что его
поместье Сан-Боржа на Уругвае заключает в себе 30 000 кв. варас
(27з = 6 парижск. футам) и что он обогатил эту эстанцию большим
.разнообразием полезнейших произведений и посадил там 1600 апель-
синных деревьев. В Санта-Анне Боплан имеет 2000 овец, из которых
многие — чистейшие мериносы.

Если же я не буду чувствовать в себе столько сил.
чтобы самому отвезти мои собрания во Францию, то ото-
шлю их таким образом, чтобы они верно достигли сво-
его назначения. В 1836 году я отправил в Париж по адре-
су гг. профессоров музеума Jardin des plantes посылку
с двумя каталогами минералов, относящихся к геологии
берегов Уругвая, Параны и Рио-де-ла-Плата. Самое
собрание состояло из 154 образчиков горных пород со
свежими изломами, сделанными тщательно, как я при-
вык их делать, путешествуя с тобою; при этом же было
множество окаменелостей и ныне существующих речных,
земляных и океанических раковин. При каждом из этих
образчиков были дублеты, и я просил г. профессора
Jardin des plantes отослать к тебе в Берлин для универ-
ситетского кабинета списки с каталогов и полное собра-
ние дублетов. Я писал также к тебе, любезный друг, что-
бы известить тебя об этом подарке; но так как ни про-
фессора Jardin des plantes, ни ты не отвечали мне ни
слова об этой посылке, имеющей свое значение, то я счи-
таю полезным снова напомнить тебе об ней *.
Страны Южной Америки (от 26 до 34° южн. шир.),
в которых я собрал мой теперешний гербариум, содер-
жащий четыре тысячи видов, без всякого сомнения, не
так богаты, как собственно тропические страны, в кото-
рых мы с тобой гербаризировали, и самое пространство
между великими потоками (Уругвая, Параны и Параг-
вая), которое я здесь исследовал, гораздо менее того,
которое обнимала твоя американская экспедиция. Но
здесь я нашел вознаграждение другого рода: когда жиг
вешь в стране, то можно собрать каждый вид растения
во всех степенях его развития; можно из сотен выбрать
лучшие экземпляры и собрать большое число дублетов,
которые я надеюсь переслать в твой, и без того уже бо-
гатый, берлинский гербариум».
В заключение старик Боплан выражает свою радость,
* Г. Гумбольдт делает при этом следующее замечание: «Неуже-
ли это собрание потерялось? Я никогда не получал письма, в кото-
ром г. Боплан извещает о посылке; и каким образом могло слу-
читься, что во время моих частых посещений Парижа, от 1827 до
1847 года, и с тех пор как я постоянно живу в Германии, мои
ученые друзья в Jardin des plantes не сказали мне ни слова о со-
брании геогностических дублетов Боплана, назначенных для Бер-
лина!»

что прусский король почтил его орденом Красного ор-
ла третьей степени.
Два позднейших письма Боплана к Гумбольдту пи-
саны также из Монтевидео, первое от 29 января, а вто-
рое от 23 февраля 1854 года. В этих письмах замечатель-
на наивная радость маститого ученого при получении
известий из Европы, из которых он видел, что и его зна-
менитый друг и вся образованная Европа не забыли его
в пустынях Южной Америки.
«30-января отправился я по приглашению адмирала
Сюэка на борт фрегата Андромеда, командир которого
г. де-Фурнье с жаром занимается собранием окаменело-
стей. Я должен был отыскать его в одном месте, где
находятся окаменелые конхилии. Когда мы возврати-
лись из этой удачной экспедиции, то адмиралу представ-
лялся капитан одного торгового судна, прибывшего из
Монтевидео и Гавра. Услышав мое имя, он сказал, что
на борту его судна находится прусский уполномоченный,
отправляющийся в Монтевидео и Чили, и что он имеет
письма из Германии к г. Боплану. Я тотчас же выпросил
адмирала, чтобы он высадил меня на берег; и до самой
глубокой ночи напрасно искал прусского уполномочен-
ного по всем гостиницам. Я провел ночь невдалеке от го-
рода и только на следующее утро был так счастлив, что
отыскал г. Гюлиха, образованного, прекрасного человека,
который тебя, моего дорогого Гумбольдта, еще так не-
давно видел лицом к лицу. Он, казалось, был глубоко
тронут столь естественным выражением радости. Сколь-
ко времени и сколько пространства лежит между нами!
Пребывание в болотах Кизиквиары и верхнего Ориноко,
наша жизнь в Париже и Мальмезоне, мой девятилетний
плен в Парагвае, твоя экспедиция к границам Сибири,
наша жизнь в глуши Уругвая и смелая надежда видеть-
ся еще раз с тобою, когда наши годы, взятые вместе, со-
ставляют сто шестьдесят пять лет; такую массу воспо-
минаний пробудил в моей душе один взгляд на челове-
ка, который видел тебя всего только несколько месяцев
тому назад!..
...Ты пишешь ко мне об интересном ботаническом
журнале, который носит мое имя (Бопландия). К чему
же я буду скрывать, что это известие и изумило меня, и
доставило мне величайшую радость. Как! Неужели пом-
нят еще мое имя,— имя старика, живущего в глубоком

уединении? Чем мог я заслужить такую необыкновенную
честь?..»
В другом письме Боплан пишет, что он занимается
теперь по поручению французского министерства соб-
ранием семян и отростков Парагвая и Уругвая для пере-
садки в Алжирию, где теперь делают попытки развести
южноамериканские растения.
Такие пересадки растений и животных из одной части
света в другую занимают теперь много ученых и хозяев.
Один нью-йоркский журнал объявляет, что там соста-
вилось теперь общество на акциях для разведения вер-
блюдов в Америке. Это животное, приносящее столько
пользы в Азии, может приносить ее и в американских
пустынях. Военное министерство Соединенных Штатов
покровительствует этому предприятию, ожидая, что вер-
блюды окажут ему значительное пособие при перевозке
запасов к военным постам южных и западные границ.
— Американцы, несмотря на всю обширность того
поприща деятельности, которое они имеют на своем кон-
тиненте, не оставляют попыток проложить дорогу своей
энергии, своим товарам и в Восточную Азию.
Известия от 6 августа из Китая говорят, что первые
корабли американской экспедиции в Японию снабжены
полнейшим образом всеми средствами современной ци-
вилизации. Огромнейший пароход принес типографию
с буквами всех возможных азиатских письмен и целую
толпу знатоков восточных наречий. Из этой корабельной
типографии вышло уже несколько книг, напечатанных
с таким совершенством, которое не постыдило бы ни од-
ну европейскую типографию. Англо-китайские газеты пе-
редают их содержание, из которого аугсбургская газета
сообщает то, что имеет общий интерес.
«Когда мы,— рассказывает командир экспедиции
Перри,— собрались еще раз в январе 1854 года в гавани
Напа острова Льюкю, то тамошние власти приняли нас
гораздо дружественнее, нежели при нашем первом посе-
щении. Командир был принят во дворце правителя, в
главном городе Шуи, и отблагодарил его подобным же
приемом на своем корабле».
Суда отправились различными отделениями в Япо-
нию и бросили якорь в бухте Иедо, лежащей в двух
или трех немецких милях выше города Урага. Скоро
появились чиновники на борту командирского судна,

чтобы поздравить начальника экспедиции с счастливым
возвращением. Они сказали: «Ответ на письмо вашего
президента лежит готовый в Ураге, и туда должна от-
правиться эскадра». Но Перри велел флагман-офицеру
отвечать, что «этого никогда не будет. Если же эскадра
уедет, то не иначе как прямо к столице Иедо». И в са-
мом деле американская эскадра подвинулась несколько
миль далее в бухту, бросила якорь перед городом Ка-
нагавой и послала лодки далее, чтобы изведать путь
к Иедо. Такая решительность сломила японское упрям-
ство и о возвращении флота не было уже более и речи.
Придворная комиссия, тайный совет императора, князь
Цусима, князь Минасани и два подчиненных чиновника
приняли уполномоченных Соединенных Штатов в на-
рочно для того приготовленном здании, и после трудных
трехнедельных переговоров торговый трактат был, на-
конец, заключен и подписан обеими сторонами (31 мар-
та). Начальник экспедиции послал его немедленно'че-
рез Сандвичевы острова и Калифорнию в Вашингтон,
где он был тогда же обнародован.
Замечательно начало, которого держались и с кото-
рого ни за что не хотели спуститься американцы:
«Мы не пришли к вам искать благодеяний,— объ-
явил начальник экспедиции,— но затем, чтобы вас об-
лагодетельствовать. Мы имеем, как вы видите,' довольно
средств в своих руках, чтобы добыть силою то, чего мы
ищем, и чтобы обращаться с вами как нам угодно. Но
мы человеколюбивы, пришли с мирными желаниями и
хотим обращаться с вами как с равными нам по силе и
достоинству. Мы хотим заключить с вами договор».
Таким-то средством, без всякого пролития крови,
достиг Перри предположенной цели и ввел во всемир-
ную историю последнее замкнутое государство. Имя
г. Перри не умрет в истории.
Прежде возвращения, предусмотрительные амери-
канцы захотели попыткой утвердить выполнение важней-
ших статей договора. Он отправился в Симоду, первую
гавань, открытую североамериканцам, и принял все ме-
ры для принятия и безопасности судов. Была снята карта
и изведана глубина гавани и входа в нее.
Симодский рейд простирается вдоль южной оконеч-
ности полуострова Идсу. На его северной стороне пере-
секает полуостров довольно высокий ряд холмов; на

юге тянутся меньшие возвышенности до мыса, который
также называется Идсу (34°32' с. ш. 138°51' в. д.).
Американцы, по дурному обычаю, укоренившемуся
с давних времен между моряками, дают всем местностям
новые названия. Остров при входе на рейд назвали они
Центральным островом (34° 39' 49" с. ш. 138° 57' 50"в. д.),
потому что с него они очертили границу для своих дви-
жений. Так же поступили они при втором ими открытом
городе Гакодади. Обширная и прекрасная бухта Гако-
дади, говорит лейтенант Мори, по своей доступности и
безопасности принадлежит к лучшим в свете. Она ле-
жит к северу от Зангарского пролива, разделяющего
острова Нипон и Иезо, на половине пути между Сирия-
Саки, или мыс Сирия (Саки — мыс по-японски), самым
северо-восточным пунктом Нипона, и городом Мацмаем.
Гакодади лежит на северо-восточном берегу бухты, про-
тив высоко подымающихся возвышенностей. Народона-
селения в нем до 6000 душ. С севера и юга вливается в
бухту ручей Камида, вода которого очень хороша (устье
Камиды лежит под 41° 49' 22" с. ш. и под 140° 47' 45" в. д.
с 4'30" западного отклонения). О лоцманах и других
принадлежностях гавани заключены с комиссией). над-
лежащие условия. Плата японцев может совершаться
золотом, серебром или товарами. В продолжение дня, в
который шли эти переговоры, суда были посланы к груп-
пам островов Фациссио (?) и Бонин. Бонин так же пло-
хо населен, как и прежде. Здесь нашли всего только 35
человек, между которыми один белый; прочие принадле-
жат к сандвичевским островитянам.
Японцы объявляли несколько раз, что они не имеют
никакой власти над Льюкю и что владетели этого ост-
рова могут во всех делах поступать совершенно незави-
симо. Поэтому Перри, остановившись по своем возвраще-
нии из Японии в Гонконге, куда он пристал 22 июля,
принудил, по своему обыкновению самым решительным
образом, правителя Льюкю заключить отдельный дого-
вор (11 июля 1854 года) на английском и китайском
языках. Под этим договором подписались как правитель
Льюкю, так и его министр финансов. Американцы не
удовольствовались условиями, полученными от Японии,
но потребовали гораздо более и получили все, чего тре-
бовали. Все граждане Соединенных Штатов, приезжаю-
щие в Льюкю, должны быть принимаемы вежливо и дру-

жественно. Все, что они потребуют, льюкюйские чинов-
ники и народ должны доставлять им по умеренным це-
нам. Американцы могут свободно посещать весь остров:
шпионы правительства и чиновники не должны за ними
следовать. Если кто-нибудь из них совершит преступле-
ние, то он может быть взят, но должен быть передан для
наказания американскому суду. В Тумае новым друзьям
отведено особое кладбище; могилы и памятники не дол-
жны быть повреждены. Прочие статьи договора соглас-
ны с японскими. Из этого видно, что американцы сдела-
лись теперь полными хозяевами на этом плодороднейшем
острове, населяемом мирными, беззащитными жителями.
Это первое завладение на юге Китая; Формоза может
скоро за ней последовать.
Все Льюкю и большая часть Тайвана, или Формозы,
признавали прежде верховное владычество Китая, но
при теперешних обстоятельствах срединной империи это
владычество не имеет никакого значения. Суда амери-
канской эскадры Македония и Супплей производили
изыскания над каменноугольными копями Формозы и
нашли, что они очень обширны и богаты. Американцы
сделали несколько минералогических экскурсий в сре-
дину страны.
Это открытие Японии, принимая прежнюю совершен-
ную недоступность и совершенную неизвестность этой
страны, может стать наряду с первобытными открытиями
новых, доселе неизвестных земель — открытиями, состав-
ляющими эпоху в географии и истории. А потому, удер-
живаясь здесь от дальнейших известий об успехах аме-
риканско-японской экспедиции, мы предоставим себе
право заняться ими на будущее время. Здесь же заме-
тим только, что экспедиция только благодаря случаю
не была отменена. Г. Доббин, морской министр в каби-
нете Пирса, отозвал было эту экспедицию «как несбы-
точное предприятие гг. Фильмора и Вебстера, которое
может окончиться только унижением». Перри получил
это предписание слишком поздно и действовал потому
на основании прежних инструкций. Нью-йоркский Ге-
ральд говорит, что приказ г. Доббина был напечатан.

ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО ВОКРУГ СВЕТА
1855 г.
Май 1855 г.
Подготовка Англии к промышленной выставке в
Париже. - Отсутствие центра умственной деятель-
ности ведет к идеалистическим и вульгарно-мате-
риалистическим тенденциям в английской фило-
софии. - Английская литература как средство раз-
влечения для немногих представителей верхнего
слоя, непригодное для масс. - Мемуарная литера-
тура в Англии. - Лечебное значение гимнастики.-
Издание биографий замечательных деятелей в
США.
Лондон в начале апреля. Известно, что Марс и музы
никогда не жили в дружественном отношении, а как в
настоящее время бог войны завладел английским 'наро-
дом во всех его подразделениях, повреждая и уничтожая
его деньги и народонаселение, корабли и покупателей,
кредит, занятия, спокойствие и веру,— то оттого больно
страждут все отрасли цивилизации в Англии, преимуще-
ственно же литература. «Это не война, известная держа-
вам; крестовый то поход, священная война»,— воспевал
Кернер, когда вся Германия восставала Тугенд-Бундом
(союз добродетели) на корсиканского тирана. Но тог-
дашняя война- была война добродетели, наук, идеи и
поэзии, и она собою оплодотворяла все ветви просвеще-
ния, между тем как нынешняя, по-видимому, только
развивает в Англии недостаток добродетели, науки, идеи
и no33HH«Well, Sir, what do you think about—the war»?—

спрашивает еще до сегодняшнего дня каждый англича-
нин один другого, в надежде найти, наконец, одного, ко-
торый действительно что-либо при этом мыслил или, мо-
жет быть, в том открыл какую-либо мысль, идею, план
или пафос. Но такое открытие еще не сделано, невзирая
на усерднейшие, в течение месяцев продолжавшиеся,
разведывания и на действия следственной комиссии Ре-
бука о худом управлении. Весьма ясно, что при таких
обстоятельствах не может процветать литература, тре-
бующая ума для всех своих произведений; тем более,
что потребность для английских военных и морских сил
парализует все сферы деятельности, которые прежде
обогащали просвещение. Так, в типографии, в которой
прежде занималось пятьдесят человек, из числа пяти ос-
тавшихся на днях, в субботу, уволили еще двух. Таковое
приблизительно положение большей части дел, сущест-
вующих литературою, если они не исключительно занима-
ются печатанием газет. Но даже и те дела, которые
вовсе не зависят от искусств, наук и литературы, почти
в такой же степени разорились. Из всего этого следует,
что в настоящее время в идеологической промышленно-
сти Англии недостает как производителей, так и покупа-
телей, и что «season»,—который когда-то все руки и но-
ги лондонского народонаселения приводил, к общей дея-
тельности, обеспечивавший его почти на полгода «ти-
ши»,— теперь вовсе не ласково смотрит на кисть худож-
ника и на перо литератора.
Англия участвует в выставке до такой степени, что
вся большая галерея, то есть половина всего строения,
признана недостаточною для вмещения ее произведений;
а потому, как известно, с большою поспешностью при-
строили еще два смежных строения, из которых одно
исключительно предназначено для английских машин.
Она доставит на выставку не только произведения соб-
ственно Англии, но и большей части своих пятидесяти
колоний: Мальты, Ионических островов, Капской коло-
нии, Западной Африки, св. Елены, Западной Индии,
Гвианы, Ван-Дименовой земли, Новой Зеландии, Авст-
ралии, Канады (между прочим, магнитный железистый
камень весом в 2000 фунтов из числа 60 миллионов
центнеров горы Би-Тоун), Восточной Индии и даже
Китая.
Крым, война, дурное управление, Наполеон, выставка

в Париже, разложение священного сияния, «которое
столь долгое время озаряло цивилизацию, и государст-
венное управление Англии — вот главные источники, из
которых могла бы черпать умственная «производитель-
ность, если бы все эти источники не находились в зна-
чительной и униженной отрицательности в отношении
к Англии. Англия столь обширна, что—подобно изречению
Ливия в отношении к всемирной державе Рима: «jamla-
boret mole sua» — она в настоящее время страждет от
собственной тяжести, тем более что сама по себе не
имеет более умственного центра тяжести, не имеет па-
фоса, идеи, знания и воли и, наконец, лишена способно-
сти разрешать те задачи, которые, по-видимому, ей были
предназначены всемирной историей. Так всюду ощуща-
ют и находят весьма значительную пустоту, расстройст-
во и инстинктивный страх о том, что Англия подвержена
процессу, долженствующему лишить ее всесветного зна-
чения. Карикатурное изображение, — где Наполеон, си-
дя при постели «больного», в котором мы внезапно узнаем
Джон-Булля, берет его за пульс, который находит весь-
ма утомленным и обещает позже сделать расчет, — ско-
рее истина, чем острота.
Все эти заметки должны лишь вести к тому заклю-
чению, что Англия не в состоянии доставить обильные
материалы действительно умственным произведениям,
не имея центра тяжести, пафоса, сознания своего пред-
назначения, честности и ума; должны лишь обнаружить
причину, почему литература в Англии тоща, застенчива
и вяла. Разумеется, что при этом многое можно припи-
сать преходящему и непреодолимому нарушению по-
рядка, оно заключается в самом сознании и духе Англии.
По-видимому, только в действительную ученость еще
не втерлись расстройство и пустота, почему встречаем
между лицами, посвятившими себя точным наукам, ра-
достную жизнь и бодрую деятельность. Так, астрономы
сооружают в Кэв-Гарденсе храм Сатурну, именно с тою
специальною целью, чтобы в точности рассмотреть его
кольца во время предстоящего приближения этой пла-
неты к земному шару и определить, действительно ли
они уменьшились, так как, по измерениям, произведен-
ным за двести лет, оказывается значительное уменьше-
ние этих колец. Гюгенс производил наблюдения посред-
ством телескопа без трубы; a Royal Society, обладая

теми же стеклами, намерена их вновь употребить, чтобы
произвести сравнительные наблюдения. Она сооружает
его для предполагаемых в течение предстоящих 12 ме-
сяцев беспрерывных наблюдений в знаменитом ботаниче-
ском саду Кэва, в строении, снабженном необходимыми
для того аппаратами; а как дознано, что случай наблю-
дать эту планету на столь близком, как в настоящее
время, расстоянии вновь представится не раньше пятнад-
цати лет, то и приняты все меры, чтобы наблюдения эти
были наиточнейшие. Society of Arts, — которая в величе-
ственнейшем размере соединяет науку с жизнью и до-
пускает действовать одной в другой,—приготовляет
выставку предметов, могущих объяснить, предупредить
и излечить главные болезни рабочего класса, как пер-
вый плод распространенных ею по всей стране исследо-
ваний в области «промышленной патологии». Она недав-
но распределила различные награды за лучшие произве-
дения промышленности, искусства и наук; как-то, 25 фун-
тов стерлингов за лучшую машинную пряжу; ту же на-
граду за лучшее сочинение о сгорании без дыма; две
другие за микроскопы, которых стоимость не превышала
бы десяти шиллингов, имея, впрочем, ценность трех фун-
тов стерлингов, и которые при употреблении соответство-
вали бы во всем своему ученому назначению. Здесь, ска-
жем, — как и Диккенс, по-своему, прекрасно выразил-
ся, — что на улицах продаются весьма годные к упот-
реблению микроскопы ценою в один пенни, которых сек-
рет заключается в литом чечевицеобразном стеклыш-
ке,— секрет, который еще можно будет усовершенство-
вать. Масса, из которой выливается стеклышко, не есть
стекло, но только прозрачная смола. При этом припо-
минаю об искусственных турмалинах доктора Притчар-
да, которых поперечник доходит до величины одного
дюйма и которые превосходны для изображения и объ-
яснения поляризации света.
Отправление полного, назначенного для путешествия
музея, снабженного всевозможными предметами, могу-
щими развить между рабочим классом вкус и способ-
ность к образованию форм и всего прекрасного, полным
историческим собранием ваз, моделями архитектурны-
ми, для мебелей и домашней утвари и вообще образца-
ми всех .керамических и текстильных искусств, — по мое-
му мнению, более важное происшествие, чем вторая экс-

педиция балтийского флота. Этот музей образован Маль-
боруг-Гузом, купившим на полученные от правительства
5000 ф. ст. первоначальные предметы на большой выс-
тавке 1851 года, число которых он значительно увеличил
копиями своих собственных образцов и оригиналов, по-
дарками королевы (четыре вазы, купленные за 4000 ф.
ст.) и аристократии. Музей первоначально отправился
в город металлической керамики — Бирмингем, с тем
чтобы через месяц посетить другой город и так далее,
пока не обойдет все главные туземные пункты промыш-
ленности.
В энтомологическом обществе мистер Вествоуд
предъявил вновь открытого на острове Мальте шелко-
вичного червя Bombyx Cynthia; и, как уверяют, шелк, им
вырабатываемый, прочен до невероятности. При этом
случае обнаружилось, что в Индии имеется не менее
150 родов бабочек (moths), которые, до появления на
свет, покоятся в шелковых облаченьях. Говорят, что все
такого рода коконы изобилуют шелком и годны для пря-
жи и ткани. Поэтому и монополия гусеницы, находимой
на тутовых деревьях, вероятно, только происходила от
незнанья и нераденья. Впрочем, при этом также упоми-
нается, что насекомые, вырабатывающие шелк, весьма
могут быть усовершенствованы — «воспитанием».
В геологическом обществе доктор Добэни доказал,
что нижняя кора Земли, древнейшая или силурическая,
еще не была в состоянии произвести произрастительную
деятельность. Чтоб в этом удостовериться, он произво-
дил исследования, — находятся ли следы фосфорной
кислоты в формации скал того периода, — чего химия
доныне сделать не была в состоянии. Для непосредст-
венного в том удостоверения он посеял ячмень в истол-
ченную силурическую формацию и приобрел отрицатель-
ный результат. Физиологи и медики много мыслят и тол-
куют о терапевтической возбуждаемости кожи, упоми-
наемой Лаврентиусом и Гильбером, которые не только
вновь оживляют омертвевшую кожу, но даже и омерт-
вевшие седые волосы, принимающие вновь извнутри пре-
жний юный цвет, и этим изобретением осмеивают всех
художников волосоокрашивания и парикмахеров. Осно-
вываясь на том, что так как накожные волосы, внутри
телесной кожи, укоренены в особенном, жирном комке,
из которого они вырастают остроконечно, то, чтобы из-

внутри наружу и обратно произвести отделение и вос-
приятие атмосферы, они придумали способ, наэлектри-
зировывая снаружи волосы отрицательным полюсом, вы-
зывать этим во внутренности волос положительное элек-
тричество. «Волос в то время делается проводником —
отрицательное электричество уходит через открытые ко-
нечности, а положительное сгущается во внутренних ме-
шочках волосных корней. Этим способом возможно в
каждой части кожи возбудить возвышеннейшую деятель-
ность; а также в расслабленных и парализованных мус-
кулах возбудить природную им — здоровую силу, кото-
рая в то же время подействует на артерии и споспешест-
вует кровообращению. Даже седым волосам, которые
столь охотно и к досаде селадонов свыше сорока лет
пробиваются на их головах и бородах, может быть воз-
вращена, посредством наэлектризирования, их юноше-
ская сила и первобытный цвет». Известие это весьма
утешительно и могло бы послужить сильным подтверж-
дением мнению знаменитого французского физиолога
Флурана, который наукою доказывает и утверждает, что
каждый человек имеет естественное право на круглое
число ста лет жизни,— что равняется впятеро взятому
времени роста, который, средним числом, продолжается
до двадцатого года, то есть до совершенной связи ко-
стей с их Epiphyses, ибо без электричества или какого-
либо другого положительного способа дополнения сил в
теле человеческом большинство людей, как и Бюффон
утверждал, гораздо ранее столетнего возраста сделались
бы самоубийцами. Наэлектризирование накожных волос
производится новым способом «мазного лечения», «по-
средством натирания кожи раствором минеральных со-
лей, которых разложение и производит электрический
процесс в волосах». Подробнее об этом не говорят гг. Ла-
врентиус и Гильбер.
Они же предлагают средство, как из человеческой
кожи добыть золото, не имея вовсе надобности предва-
рительно побывать в Австралии иди Калифорнии. Спо-
соб этот состоит в электрохимическом и преимуществен-
но терапевтическом процессе, освобождающем человече-
ское тело от всех, незаконно в нем водворившихся, ме-
таллических материй. Вернье, родом француз, имел «а
руке нарыв, который не излечивался никакими меди-
цинскими пользованиями. Занимаясь по ремеслу галь-

вано-электрическим серебрением и золоченьем (он вы-
сказал) предположение,— не состоит ли нарыв из сереб-
ра и золота, и, чтобы в том удостовериться, он погрузил
руку в положительную часть электрохимического кубка
и, не далее как через четверть часа, удостоверился, что
на отрицательном конце образовался тонкий слой золота
и серебра. Несколько раз повторив это погружение ру-
ки, он вовсе излечился от нарыва. Равномерно удались
опыты другого рода, имевшие ту же цель. Так, говорят,
из больного, страждущего меркуриальною болезнью, из-
влекли посредством электрического купания столько
ртути, что достаточно было бы на составление целого
барометра. А сколько таких барометров мы встречаем
во фраках и воротничках? Если же докажется справед-
ливость этих вновь открытых рудников драгоценных и
простых металлов, то врачи в состоянии будут извлечь
свою плату во время лечения непосредственно из самих
больных, не выжидая дальнейшего расчета по их выздо-
ровлении. Впрочем, металлические губки доктора Шено
в Париже, сделанные из «электро-металлической кор-
пии», напоминают как Гильберу, так и Вернье новую ме-
тоду лечения и инвигорации. Изобретение доктора Кал-
лана (в Майноуте) электрической «Single fluidbattery»
оказывается с чрезвычайно блестящим успехом, как но-
вый способ отапливания и освещения. С помощью галь-
ванической батареи в сорок восемь основных начал он
поддерживал в продолжение восьми часов постоянный,
ровный и яркий свет и столь же продолжительный жар,
между тем как металлы после того ни мало не оказа-
лись утомленными. Издержки на произведение этого
жара и света, в продолжение восьми часов времени,
обошлись в восемь пенсов. Но это еще слишком дорого,
в сравнении с изобретением одного немца в Лондоне,
механика, г. Пульса из Силезии, который отапливает и
освещает целый дом посредством разложенной воды в
продолжение двадцати четырех часов времени за один
фартинг — менее трояка; причем то замечательно, что
он воду разлагает водою. Его батарея, составленная из
тысячи листовых пар (по новой патентованной конструк-
ции) наполняется обыкновенной) водою, без малейшей
примеси серной или другой кислоты, и разлагает воду
столь быстро и продолжительно, что водородный газ
(с употреблением притом и окиси, как уже сказано)

достаточен для освещения и отапливания целых домов
и для того, чтобы все, что потребуется, изжарить и сва-
рить на нем.
Изобретатель теперь попался в руки англичан, фран-
цузов и одного немца из Коста-Рики (где он что-то вроде
вице-президента), которые ссорятся из-за него, как иные
звери за добычу, и, не соглашаясь касательно (барыша),
остановили действие важного изобретения в продолже-
ние уже нескольких недель *. Но как изобретение уже
сделано, то его и оценят по достоинству, и оно доставит
роду человеческому даром материал для отопления и
освещения, достаточный на миллионы годов — навеки;
так как три четверти земной поверхности состоят из во-
ды, и как при этом, через процесс сожжения, все же
вновь добывается вода. Тогда возможно будет навеки
иллюминовать земную поверхность и суровейшую зиму
превратить в лето, благоухающее цветами и зрелостью
плодов.
Чтоб в обширнейшем размере представить деятель-
ность познаний в Англии, мы упоминаем здесь о двух
колоссальных проектах: предположение провести посред-
ством проволоки электрический телеграф вокруг всего
земного шара — через Данию, Исландию, Гренландию,
в Америку, чем выигрывается кратчайшее расстояние —
500 английских миль; и через Швецию, Финляндию,
С.-Петербург, Москву, Сибирь, Камчатку, Алеутские
острова, Америку, вниз по прибрежью до Калифорнии,
где главный прожектёр, г. Шеффнер, уже имеет в готов-
ности Америко-Калифорнский телеграф. Для этой цели
уже составилось общество, сделаны условия с Данией
и Швецией и предполагают таковые же сделать с Рос-
сией. При учреждении кругосветного, оживленного элек-
тричеством разговорного пояса англичане могут при-
учиться забывать свои национальные смирения, как и
при построении моста из Англии в Австралию... Хотя и
не безделица построить мост через оба океана, не менее
того он почти готов; мы разумеем под этим — большой
двойной пароход из двойного железа, строящийся Скотт-
Росселем и Брунелем для восточной судоходной компа-
* Теперь г. Пульс устраивает совершенно новый род машин,
чтобы избавиться от прежней патентованной машины, при употреб-
лении которой ему осталось бы барыша едва ли 5 процентов;
95 процентов требуют хищные звери.

нии, на острове Собаки, к востоку от Лондона. Это все-
мирное чудо — величайшая когда-либо слыханная сказ-
ка; а между тем существует в двойной железной дей-
ствительности. Величиною он превосходит величайшее
английское военное судно — «Веллингтон» — более чем
втрое; постоянно будет идти против ветра, ни в какой
буре не покачнется и никогда не утонет. Он сразу столь-
ко примет угля, что, совершая рейс из Англии в Австра-
лию и обратно в 60 или 70 дней, в состоянии будет не
нуждаться в добавке угля. Непроницаемые для воздуха
пространства между деками так в нем велики и в таком
далеком один от другого расстоянии, что если б даже
проломились огромные, двойные, железные стены паро-
хода и все внутреннее его пространство наполнилось бы
водою, то и тогда вся эта масса,— которая, будучи на-
гружена, имеет тяжесть приблизительно одного миллио-
на центнеров,— удержалась бы над поверхностью воды.
Все это творение представляет собою математику и мо-
реплавательную науку, примененные к действию, в ве-
личайших размерах, и немец, занимающийся при соору-
жении этого чудного изобретения, уверял нас, что оно
еще более удивит того, к го более сведущ в этих науках
и тщательнее вникнет в подробности самого сооружения.
По его убеждению,— это величественнейшее" чудо и про-
исшествие, когда-либо бывшее, открывающее прогулку
по всему земному шару, который со временем можно
будет обойти столь же легко, как ныне житель малень-
кого городка по вечерам обход-ит свое гнездо вместо про-
гулки; а великие нации и владения, при этом потоке бес-
прерывно движущегося человечества, покажутся ничтож-
ными.
Англия и Германия, будучи вызваны: первая—ма-
териальностью и деятельностью, а последняя — богат-
ством идей и познаний, и соединенно действующие, чтоб
сотворить единый организм из потока просвещения всего
человечества и циркуляции всех земных богатств, появ-
ляются во всех странах света в этом общественном пред-
приятии то действительно соединенными, как в Африке,
то, напротив, отдельно и отыскивая примирения, как в
Америке и Австралии. И даже восточное Гумбургское
хозяйство не удалось, по неотысканию для него суще-
ственной власти, которую немецкая основательность за-
ставила бы как самой решиться, так и обработать самое

решение материально и дельно. Но возвратимся к на-
стоящему предмету. Я говорю только об Африке, где
дымящейся английской «Плеяде» немецкие ученые мис-
сионеры приготовили место действия. «Плеяда», отпра-
вившись в прошлом году для ближайшего исследования
открытых Бартом рек — Ковары, Хадды и Бэнуэ (по-
следние две, по мнению Барта, составляют одну реку),
совершила под предводительством доктора Баикиэ бла-
гополучный рейс, проникнув по реке Халде на 250 анг-
лийских миль далее, чем кто-либо до нее доходил. Она
употребила на экспедицию 118 дней, установила сноше-
ния с туземцами, ознакомив и приохотив их к торговле.
«Плеяда» возвратилась из экспедиции, не лишившись
даже одного человека, хотя, как говорят, тамошние ту-
земные климатические враги гораздо злее, чем враги
под Севастополем. Также слухи носятся об учреждении
компании для образования туземцев, которые впослед-
ствии на счет Англии обязаны будут далее проникать
внутрь Африки. Впрочем, экспедиция «Плеяды» хотя и
была удачна, но как в географическом, так и в ученом
отношении она, кажется, вовсе не выполнила того, чего
можно было ожидать, судя по средствам, ей предостав-
ленным. Разумеется, что нельзя произнести окончатель-
ного приговора, пока не прочтем подробного отчета. Но
существует ли доктор Барт,— сколько мне известно, не
получено еще о том верных сведений.
В Австралии капитан Каделль поднялся на 2000 анг-
лийских миль вверх по реке Муррей и достиг пункта,
отдаленного на 20 миль от Албури в Новом (Южном)
Валлисе, так что, следовательно, эта река служит важ-
ным путем сообщения для торговых сношений трех про-
свещенных колоний. В настоящее время разные туземные
произведения, в особенности большие массы шерсти,
деятельно сплавляются вниз по реке двумя пароходами
и четырьмя барками, число которых, как говорят, хотят
удвоить. Для учреждения гавани при устье реки прави-
тельство ассигновало 1500 ф. ст., а губернатор — лейте-
нант Виктории, сэр Юнг, испрашивает разрешение пра-
вительства на учреждение железной дороги длиною в
1000 миль между Сиднеем и Мельбурном, через Аде-
лаиду, и на дозволение сделать заем для выполнения
этого предприятия. Ремонтировку этой дороги, кроме
того, предположено обеспечить продажею земли, нахо-

дящейся на расстоянии десяти миль по обеим ее сто-
ронам.
— Панамская железная дорога окончена: она длиною
в 49 миль и, проходя по самой дикой, упорнейшей, скали-
стой стране, отделяет в этом месте два обширных океана
й связывает два земных колосса — Южную и Северную
Америку. Дорога возвышается на одном месте до 250 фу-
тов над морской поверхностью. Она обошлась не более
как в 1 400 000 ф. ст. Дымящиеся паровозы мчатся здесь
сквозь ряд огромных пароходов, поспешающих к бере-
гам Панамы из Сиднея и обратно, из Лондона и опять
в Лондон, и которые в скором времени будут опере-
жать баснословный, построенный из двойного железа,
двойной пароход, имеющий как боковое колесное, так и
винтовое устройство. Еще в стране фараонов, между
Каиром и Александрией), в скором времени «а протяже-
нии 130 миль мумии обратятся в пыль от сотрясения,
производимого гремящим паровым змеем. Дорога окон-
чена, кроме двух мостов.
Также электрическое сообщение, посредством про-
водников под корою Земли, достигло уже посредствен-
ной степени космополитизма, так что устроение главного
кругосветного проводника все делается вероятнее и не-
обходимее. Там, где когда-то индийские божества в про-
должение столетий укачивались на цветах лотоса и в ты-
сячах печь, подобных храмам, заботились об удержании
набожного человечества в колыбели,— они теперь, от
сотрясения мимо мчащихся паровых поездов, теряя на
цветах лотоса равновесие, падают в воду; а дрожание
иглы, посредством которой, на расстоянии тысячи миль,
люди обмениваются новостями,— возбуждает любопыт-
ство народа.
Калькуттская железная дорога окончена на протяже-
нии 120 миль и снабжена электросообщительною прово-
локою длиною в 3000 миль, на 12 месяцев. Получаемые
из Англии в Бомбее известия передаются в три часа в
Мадрас, Калькутту, Агру и Лагор мимо горного прохода
Кибер. Новая линия идет в Промэ, Рангун и в главный
город Аракана. Также Ост-Индская компания столь бла-
горазумна, что лишила свой университет в Хайлейбури
монополии в Восточной Индии, желая этим доставить
возможность каждому, смотря по дарованию, находить
круг действия в ее обширных владениях. Доныне одни

только хайлейбуристы и лица, рекомендованные банки-
рами, могли рассчитывать на занятие должностей, кото-
рые здесь столь же худо заведовались, как и в Англии:
обстоятельство, могущее привести в упадок всю эту гор-
дую Англию.
Упоминая о приведенных происшествиях, мне жела-
тельно было сказать кое-что о сочинениях нынешней
английской литературы, которая положительна и все-
мирно-историческая. Даже из каталога этих сочинений,
собранных мгновенно и случайно, и которые в система-
тическом порядке и в полном составе выказались бы
еще лучше и разительнее, видно, как беспрепятственно
история образования человечества следует к своему ве-
ликому назначению, между тем как пол-Европы, жаждет
славы, подобно неучу, и стало в тупик перед горами
Севастополя.
— Предварительно, до вступления в тесный и весьма
ограниченный круг писанных и печатных сочинений,
взглянем на литературные . источники Англии, как-то
«Literary Fund» — это знаменитое благотворительное
общество литераторов, которое в недавнем времени ста-
ралось преобразоваться по энергическому предложению
Диккенса. Подобно всем английским благотворительным
обществам, под председательством лорда, епископа или
банкира, оно, кажется, только и существует для пользы
директора с 2000, вице-директора с 1500, секретаря с
1000 фунтами стерлингов содержания и некоторых дру-
гих джентльменов, лишенных дарования и совести. Оно
в течение последних двадцати . лет вспомоществовало
429 литераторов и расходовало, чтоб в этом успеть,
5094 ф. ст., не считая постоянных расходов на секретаря,
управление и т. д., единственно только на благодетель-
ные «обеды», объявления и ученые исследования, чтоб
удостовериться: достойны ли эти 429 литераторов ска-
занного подаяния. Между художниками образовалось
подобное же общество («Artist's general Benevolent
Fund»), которое в течение того же времени (1844—1853)
вспомоществовало 559 лицам, употребляя на то только
900 ф. ст. Это, по крайней мере, было доказательство
ad hominem, что в литературном обществе, если бы оно
действительно к тому стремилось, по меньшей мере мож-
но было бы сберечь 4000 ф. ст., чтоб ими щедрее наде-
лить упомянутых 429 человек, или, что еще лучше, обла-

годетельствовать 500 или 600 других умственных труже-
ников, временно бедствующих и неимущих. Между чле-
нами общества мы встречаем лиц; Мэколи, Диккенса,
Галлама, Бульвера, Карлейля, которым нельзя доверить
даже и Гумбуга, но которые были слишком слабы, слиш-
ком «gentle», чтоб нанести обиду чиновникам общества
gentleness, которая, как известно, разоряет всю систему
английского правления.
Литературное общество расходовало для каждого
литератора, которому оно предполагало помочь, около
90 руб. сер., и только остаток из всей суммы изливался
бальзамом на страждущие язвы достойнейшего. В Гер-
мании эти 90 руб. сер., которые здесь расходуются для
вспомоществования, уже считались бы настоящим вспо-
моществованием и «были бы приняты с признательностью.
Диккенс предложил основательное преобразование и
употребление большей суммы денег на нуждающихся,
чем на благотворительное общество, с тем чтобы лица,
каковы Бульвер, Мэколи, Карлейль и другие, а также
и он сам собирали бы безвозмездно сведения — достоин
ли кто вспомоществования или нет; и потом, в положи-
тельном случае, чтоб упомянутые 90 руб. сереб., употре-
бляемые ныне на расходы общества, оставались бы на
употребление общества собственно для вспомоществова-
ния. Что же сделано по его предложению — еще неиз-
вестно. Впрочем, общество слишком не благоустроено,
чтоб ожидать от него много пользы, хотя именно теперь
чаще и основательнее обращаются к его фондам, чем в
течение многих лет. В последнее время только перво-
классным литераторам и издателям газет удавалось сбы-
вать свои сочинения; всех же лиц, с менее блестящими
именами, хотя бы их сочинения были наилучшими,— бо-
лее или менее обижали и отчасти даже ввергали в ни-
щету, как и всех прочих производителей, не рассужда-
ющих о военных действиях.
— Выше было сказано, что собственно война недоста-
вила настоящей литературе Иппокрену, материю или
пафос. Напротив того, она обнаружила horror vacui, ко-
торый, быть может, столько же споспешествует попыт-
кам—отыскивать «в других мирах» убежище и мате-
рию, как то вообще встречается в материальном напра-
влении быта англичан, в особенности же в физике. Ра-
зумеется, последнее не проявляется в Англии системати-

ческим противодействием идеализму. Фауст состоит из
стольких-то частей водорода, стольких-то белковины
и т. д., Шекспир — из стольких-то стехиометрических
частиц того или другого основного начала из числа 50
или 60 основных начал, из которых мир сотворился сам
собою, без духа. Нет, сочинения наших поэтов все еще
не отыскали их основных тел. Почему же? Они состоят
из невесомых, которых нельзя измерять, взвешивать и
помещать специфически в реторты. По мнению новейшей
физики, все, что нам неизвестно, называется «силою».
В наших поэтах есть многое, что нам неизвестно, чего мы
не признаем, чего не можем приписать одному из наших
пятидесяти основных начал. И что ж, почему же между
миллионами и биллионами веществ, которые вам неиз-
вестны, а потому вами и производятся от действия ка-
кой-либо «силы», не признаете вы и того, что вы прежде
отчасти называли духом, идеею λογος; и т. д. Нет, это
не было бы достаточно систематически, высоко учено и
рационально в отношении к прежнему «духу», если б
ему действительно еще приписывали хотя малейшее зна-
чение. Допустим, что эта неограниченная отрицатель-
ность есть признак «здравомыслия» и всепрезирающей
отваги, но было б весьма ошибочно предполагать — этим
указать миру иное, новое направление. Все это уже было
в Германии, Франции и Англии, и все это не что иное, как
старые сказки, которые теперь только появляются осо-
бенно печальными, нагими и сухими. Люди, о которых
уже Гёте упоминает, говоря им: «Все то, что не вашего
чекана, в том, по вашему мнению, нет и ценности; и то,
что вами не взвешено, вы полагаете, не имеет весу»,—
были люди посметливее и поумнее всех вас, вместе
взятых.
Материалисты, которые вынуждены были безмолвст-
вовать перед строем героических глубокомыслящих фи-
лософов, начиная от Картезиуса и до Гегеля, так что
каждый из них, без метафизического доказательства, ка-
залось, веровал в слова Гегеля, доказывающего, что
«всё только дух» и что «материя — одна лишь временная
его забава»,— более вас имели силы и основательности,
восстановляя единовластие их. А потому, по крайней ме-
ре не воображайте, что вы в состоянии воспроизвести
что-либо новое или дать чему-либо значение; вспомните
о собственном вашем основном мнении: «все то, что нам

неизвестно, мы называем силою», и что, следовательно,
ваша сила заключается в незнании, а сила, в настоящем
смысле слова, что-либо производящая,— находится со-
вершенно вне нашей сферы. Если же случится, что эта
сила, из своего беспредельного владения, там и сям вам
подсунет под реторту или на весы действие и смешение
ваших пятидесяти основных начал, то примите этот дар
с благодарностью, тщательно его исследуйте и объявите
свету, какие в нем заключаются основные начала и
сколько каждого, и довольствуйтесь одною заслугою —
быть честными, хотя и помещенными на низшую степень
работниками и первоначальными учителями этой «силы».
Рассудите, что число ваших основных начал, из которых,
как говорят, состоит вселенная, в одну ночь может уве-
личиться до ста и потом, в другую ночь, эти же сто начал
могут уменьшиться до одной дюжины и до одного еди-
ного начала; следовательно, ваше основание вовсе не
прочно, и настоящая сила, как выше сказано, действует
не в вашей власти и не в сфере вашей односторонней
учености. Первым признаком истинной учености бывает
скромность, между тем как дерзость, важничанье и си-
стематическое разграничение и осуждение изобличают
жалкого односторонне ученого, который гордится тем,
что ничего более не знает и не видит, ничего не ценит
и признает действительным единственно только то, что
относится к разряду его учености, где он величается, по-
добно сырному клещу, обращаясь ко вселенной с над-
менным вопросом: «Возможно ли, чтоб вне сыра, в кото-
ром я обитаю, было бы что иное, кроме сыра?» *
* Это в особенности относится к г. Карлу Фогту, который толь-
ко что издал диспут для материализма. Хотя, быть может, г. Карл
Фогт, как зоолог и физиолог, весьма сведущ, не менее того он
все же не что иное, как односторонний ученый, который при всех
своих «микроскопических исследованиях, и различных препаратах,
при всей своей учености и отыскивании новых исследовательных спо-
собов» (стр. 88 его соч.), производит только обыкновенное ремесло
работника и первоначального учителя, подчиненного -науке, во вла-
дениях которой, место занимаемое обрабатываемою им матернею,—
ничтожно в сравнении с беспредельным и бесконечным владением
духа. Впрочем, в «Alg. Zeitung* (Beilage, № 88) некто доктор Шюц,
немецкий ученый, который много путешествовал и в настоящее время
поселился в Южной Америке, указывает на многие ошибки и при-
знаки грубого неведения, относительно пород жителей и животных
Америки, обнаружившиеся в сочинении г. Карла Фогта, который
почитает себя чрезвычайно мудрым, всюду расточая ругательства

Англичане в физике хотя и материалисты, но при
всем том скромны. Они занимаются своим предметом
и не провозглашают своих ничтожных опытов всемирны-
ми аксиомами. Разумеется, что при этом иному стано-
вится тесно, и потому, чтоб по-своему благоговеть перед
духом, он возносится в эфир, в «многочисленность ми-
ров», и в «миры по ту сторону земли»,— хотя и довольно
неучено и неловко, но все-таки доказывая этим, что он
предчувствует, знает и любит все то, что находится бес-
конечного, неисследованного, беспредельного и неисчер-
паемого выше ничтожной точки круга его познаний.
Материалисты по ремеслу ограждаются странною
логикою: «Как эта ничтожная точка, которую я вполне
знаю, состоит из одной лишь материн, то и все, находя-
щееся вне моего круга знания, должно быть вовсе про-
стым торжищем материальных товаров». Это та же логи-
ка, с которой какой-то француз начал свое сочинение
о Германии. Он, на границе Германии, познакомился с
семейством, по прозванию Шульц, а также с некоторыми
родственниками и знакомыми этого же семейства, кото-
рые также назывались Шульцами. Вот он и начинает
свое сочинение о Германии, говоря: «Немцы народ, ко-
торый называется Шульцами». Для него не существо-
вало в Германии кого-либо, кто бы назывался Мюлле-
ром.
Что касается до трансцендентальной литературы
англичан, то об ней, без сомнения, нельзя отзываться
с похвалой. Эта литература ни астрономическая, ни кос-
мическая, ни физическая, ни синтетическая, ни аналити-
ческая,— но содержит в себе всего понемногу, связан-
ного теологическими и библейскими аксиомами. Впро-
чем, я считаю не излишним еще подробнее рассмотреть
касающиеся до нее сочинения. Доныне я только ознако-
мился с содержанием и характером этих сочинений, про-
читывая их местами и отрывками.
Английская литература начинает носить особый от-
печаток. Ежемесячно выходит целая тысяча книг, в ко-
торых не встретишь ничего нового, кроме свежей бу-
маги и оберток. Изобретательности не видно даже в са-
и осуждения. Но каков еще будет отзыв г. профессора Агассица,
находящегося теперь в Америке, об этом ученом сочинении немец-
кого профессора геологии, определенного в настоящее время во
французской Швейцарии, родине г. Агассица?

мых заглавиях книг. Если в «Edinburgh Reviews изве-
щается иногда о выходе в свет какого-нибудь нового со-
чинения, то только по ошибке, потому что старое изда-
ние преобразившейся книги не было прежде замечено
журналом. Взамен литературных новостей издатели да-
рят публику дешевыми перепечатками, по одному и по
шести пенсов, произведений английских классиков. Так,
Лонгшан и К° извещают о предстоящем выходе полуто-
раста таких изданий, между прочим, «опытов», «биогра-
фий» и «характеристик» Мэколи, двух исторических рас-
суждений Ранке «о папах», критических разборов сочи-
нений Аддисона, Вальполя, лорда Бэкона, лорда Бай-
рона и проч. В таких же изданиях вышли и выходят
в свет Сидней Смит, лорд Магон, сэр Джемс Стеффен,
Карлейль, Аддисон, Роджерс. Такая непроизводитель-
ная плодовитость, или, скорее, такая популяризация ог-
ромных масс литературной жизни, не лишена оснований.
Ни в одной стране произведения литературы не были
так мало доступны для бедного класса читателей, как
в Англии. Литература доставляла средства* развлечения
только 25 тысячам семейств, что-нибудь значащим или
имеющим в Великобритании. Целые миллионы народо-
населения безграмотны, а остальные затем знают или
только читать по складам, или писать, с трудом пополам.
К корреспонденту немецкой газеты приходили иногда от
провинциальных знакомых убедительнейшие просьбы о
высылке им хоть нескольких номеров старых газет. Кни-
ги и газеты, особенно последние, издаются исключитель-
но в Лондоне. Есть населенные пункты в Англии, для
которых сообщение с столицею сопряжено с большими
затруднениями, несмотря на сети железных дорог, по-
крывающих Англию. Массы британского народонаселе-
ния день и ночь сидят за машинами или над счетными
книгами, работая в поте лица из-за куска насущного
хлеба. Роскошные издания предназначаются только для
некоторых улиц Лондона и для Эдинбурга. В конторах
лондонских журналов никому и в голову не приходит,
что в каком-нибудь отдаленном уголке королевства есть
люди, умирающие от скуки. В некоторых из таких угол-
ков редко можно встретить даже библию или молитвен-
ник. Газета «Times» насчитала на каком-то небольшом
пространстве Англии более 80 местечек, в которых и
помину не было о школах.

Нельзя, однако ж, не заметить, что литературные
произведения, удостоившиеся дешевых изданий, не со-
держат ничего назидательного для народа. Один только
Карлейль, которого долгое время почитали сумасшед-
шим, .проповедует правила чести и доброй нравствен-
ности.
Из книг действительно новых, вышедших в последнее
время в Англии, замечательны только две: мемуары леди
Блессингтон (The literary life and correspondence of the
countes of Blessington. By К. K. Madden, 3 vol. u Essayes
collected from Contributions to the Edinburgh Review.
By Henry Rogers) (последняя, впрочем, второе, умножен-
ное и переделанное издание).
Д. Мадден, имея под рукой все бумаги, оставшиеся
после лэди Блессингтон, составил из них самую живую
и занимательную биографию знаменитой великосветской
писательницы. Правда, он старался очертить только про-
филь благородной леди, одну литературную жизнь ее,
но ведь тут все, что представляет занимательная ее
долговременная жизнь. Трудно выбрать личность, около
которой группировалось бы столько замечательных эпи-
зодов »из жизни великих людей Англии начала и первой
четверти нынешнего столетия, как леди Блессингтон.
С кем она не была в переписке! .В числе бумаг найдено
множество писем Байрона (между прочим, одно неиз-
данное, превосходное стихотворение великого поэта),
Соути, Кольриджа, Скотта, Вордсворта, Мура, Лендара
и др., не говоря уже о письмах государственных людей
Англии, из которых некоторые (напр., лорды Джон
Россель и Пальмерстон) играют теперь такую важную
политическую роль.
Жизнь благородной леди исполнена сильных ощуще-
ний и переворотов. Родилась она в Нокбритте (в Ирлан-
дии). Кажется, в 1787 году, от родителей королевской
Крови, но весьма бедных, так что отец ее существовал
только должностью мирового судьи. Первым замужест-
вом своим она была несчастлива. Второй брак: по смерти
сумасшедшего фермера она вышла за лорда Блессинг-
тона. Общественное положение ее совершенно изменяет-
ся. Она проводит жизнь то в лучшем лондонском обще-
стве, то за границею, окруженная всеми современными
знаменитостями. Скоропостижная смерть лорда Блес-
сингтона снова повергает ее в бедность; вместо прежних

800 тысяч франков годового дохода, бедная вдова, при-
выкшая к такой роскоши, должна ограничиваться пяти-
десятью, и при этом содержать отца, мать, сестер, пле-
мянников. Леди Блессингтон бросилась в литературу.
Первым произведением ее были «Беседы с лордом Бай-
роном», вышедшие в свет тотчас после «Дон-Жуана»,
когда всю читающую публику интересовала малейшая
биографическая подробность о Байроне. Литературные
спекуляции благородной леди приносили ей 50 тысяч
франков ежегодного дохода; они состояли в издании аль-
манахов и кипсеков, которые были в то время в боль-
шом ходу. В эту цветущую пару деятельности леди Блес-
сингтон жила великолепно. «Каждый вечер,— сообщает
один летописец того времени,— с десяти часов до поло-
вины первого утра, двери Гар-Гоуза (жилище леди) от-
крывались для посетителей, как храм Минервы, для
литературных поклонников хозяйки дома. Она притя-
гивала к себе весь этот свет; вокруг нее вращались все
тогдашние солнца планеты и спутники. Невыразимая
очаровательность леди привлекла в общество ее всех
сколько-нибудь замечательных людей ,в Англии, от ве-
ликого Веллингтона до самого маленького составителя
альманахов.
Но увы! -Наступило время, когда вечера начали на-
доедать, и доходы леди Блессингтон упали на 25 000 фран-
ков. Тут она взялась поставлять в «Daily hocos» за
10 тысяч рублей фельетон из большого света, но должна
была вскоре отказаться от этого труда, находя возна-
граждение за него недостаточным. Наконец, имение ле-
ди, обремененное долгами, продано с молотка. Несколько
дней сряду толпа любопытных теснилась у подъезда
Гар-Гоуза. Всяк хотел взглянуть на это волшебное жи-
лище. Друзья приходили бросить на него прощальный
взгляд. Один нескромный летописец рассказывает, что
Теккерей, желчный автор «Ярмарки тщеславия», выро-
нил несколько слез над развалинами прежнего велико-
лепия Гар-Гоуза». Имущество оценено было в 375 тысяч
франков, и за вычетом долговой массы остаток —
11 фунтов стерлингов (275 франков), вручен был благо-
родной леди. С этой незначительной суммой она отпра-
вилась в Париж, где умерла в апреле 1849 года.
Весьма рельефным образом очерчена в «Мемуарах
леди Блессингтон» изящная личность одного из величай-

ших (можно даже сказать — величайшего) лондонских
львов, графа Д'Орсе, этого знаменитого диктатора моды
в продолжение более пятнадцати лет. Надеемся, что за-
нимательные мемуары эти принесут много удовольствия
нашим читателям. Что касается до нас, в ушах .наших до
сих пор еще звучит очаровательное стихотворение Бай-
рона, и мы с большим наслаждением перенеслись в поэ-
тическую эпоху Чайльд-Гарольда.
Совершенно другое «содержание представляет книга
г-на Роджерса: это очень основательное рассуждение
о числительном отношении англосаксонских слов к сло-
вам иностранным, пользующимся правом гражданства
в английском языке. По исследованиям автора, язык
этот состоит из 38 тысяч слов — англосаксонского, фран-
цузского, греческого, голландского и т. п. происхожде-
ния. К первой категории (англосаксонским) принадле-
жат 23 тысячи слов, почти 5/8. У старинных классических
писателей (Спенсера, Шекспира, Мильтона и пр.) про-
порция эта еще более значительна: 1,492 : 269.
—Гимнастико-лечебное заведение Линга в Швеции, за-
служившее всеобщее внимание и одобрение, до того ос-
лепило многих, что теперь о германских гимнастических
упражнениях говорят уже с каким-то пренебрежением;
между тем превосходство перед ним многих германских
заведений этого (рода доказывается прекрасными об них
отзывами таких докторов, которые давно уже приобрели
и известность и всеобщее доверие. Так, например, тай-
ный советник Юнгкен следующим образом отзывается
о гимнастико-ортопедической лечебнице профессора
Варнера в Дессау: «Я считаю за особенное удовольствие
изъявить свою похвалу как вашему заведению, так и
способу лечения изувеченных во всех отношениях. Это
первое и, говоря без всякой лести, единственное заведе-
ние, в котором пользование таких больных производится
по методе, совершенно согласной с моими правилами и
понятиями; путь, который вы выбрали для достижения
вашей цели, есть настоящий, потому что только этим
средством можно достигнуть счастливого и продолжи-
тельного излечения изувеченных». Другой, подобный
же отзыв сделал о Варнере тайный советник Диффен-
бах: («Ваши записки, — говорит он, — я рассмотрел с
большим вниманием, особливо те отрывки, которые наи-
более интересовали меня, и во всем узнаю я знатока

своего дела, нового творца гимнастики, .идет ли речь
о телесных упражнениях — здоровых или изувеченных».
Столь же лестные отзывы о своем заведении Варнер
слышал не только от многих других известных докторов
нашего времени, но и от бесчисленного множества бла-
годарных родителей, которые с восторгом всем расска-
зывают о чудном выздоровлении своих детей, пользовав-
шихся в гимнастико-лечебном заведении Варнера. Мало
того, даже многие искусные врачи вверяли ему своих де-
тей, отчего слава его сделалась еще громче. Между тем
так называемые «шведские» врачи-гимнастики, увлечен-
ные громкими похвалами, которыми со всех сторон осы-
пали новую иностранную методу лечения гимнастикою,
сделались односторонними и продолжали следовать ме-
тоде Линга, заключающей в себе множество явных не-
достатков. В новейшее время эта метода значительно
улучшена и от шведской гимнастики сделано несколько
весьма полезных отступлений; этим мы обязаны докто-
py Зеттербергу, который в 1847 году на собственные свои
средства основал в Стокгольме лечебное заведение и
уже с 1851 года начал получать от правительства нема-
ловажное денежное пособие для расширения круга дей-
ствия этой новой лечебницы. Доктор Эдмунд Фридрих
говорит о деятельности и началах доктора Зеттерберга
по собственному своему соображению, и надо желать,
чтобы правила этой новой шведской методы, которые до
сих пор еще очень мало известны, повсюду были приня-
ты с должным вниманием. Зеттерберг вполне сознает,
что гимнастикой нельзя излечить, например, многих ор-
ганических недугов сердца и легких, между тем как
Л'инг и его безусловные последователи тщетно старают-
ся дойти до этого. Следовательно, в лечебнице Зеттер-
берга границы лечения гимнастикой благоразумным
образом сделались теснее, но зато и гораздо определен-
нее прежних. В легочной чахотке от пользования гимна-
стикой можно ожидать чего-нибудь только при самом
начале ее развития, при бледной немочи, легкие телес-
ные упражнения вообще помогают правильному пользо-
ванию диетой и лекарствами, при телесных недостатках,
которые на взгляд могут быть устранены гимнастикою*
вначале не должно прибегать ни к каким другим сред-
ствам; но если в течение первых месяцев лечения благо-
детельное влияние гимнастики ясно не обнаружится, то

безотлагательно должно прибегнуть к ортопедическому
лечению, потому что чем старее безобразие, тем труд-
нее его поправление. При безобразиях станового хребта
одна гимнастика не всегда может помочь, иногда, на-
против того, она скорей причиняет вред. Да и можно ли
требовать, чтобы гимнастические упражнения, продол-
жающиеся какой-нибудь час или два в день, поправили
безобразную спину, которая в продолжение остальных
десяти или одиннадцати часов дня оставляется на соб-
ственный произвол и, следуя законам тяжести и собст-
венному своему болезненному расположению, необходи-
мо должна становиться с каждым месяцем безобразнее.
Слыханное ли также дело, чтобы больной целый день
занимался гимнастикой. Занимаясь слишком много, он
только ослабевает, а спина его через то нисколько не
выпрямится, напротив того, еще более согнется; зани-
маясь только два или три часа в день, он по причинам,
только что нами изложенным, также не может надеять-
ся на исцеление. Итак, для рационального пользования
безобразий ничего больше не остается, как в свободное
от гимнастических занятий время заставлять больного
лежать непременно на таком ложе, которое бы нисколь-
ко не противодействовало влиянию гимнастики, а, на-
против, ускоряло бы его (для этого у нас есть так назы-
ваемые растяжные кровати), или, если больной желает
встать, снабжать его подпорками, которые бы не позво-
ляли спине сгибаться (для этого у нас есть ортопедиче-
ские машины). Зеттерберг весьма редко, почти никогда
не употребляет растяжную кровать без предварительных
гимнастических упражнений. В Христиании гимнастико-
лечебные заведения учреждены Фугелием и Кзельште-
том. Последний ввел в своем заведении особенную орто-
педию, которую он называет способом самовыправле-
ния, а также пунктирной или физико-математической
методой и которая основана на том, что надлежащее
руководство, вспомоществуемое силою воли пациента,
может мало-помалу исцелить телесное безобразие. По
показаниям Кьерульфа и других врачей, результаты это-
го способа лечения удивительны.
— В Нью-Йорке вышло недавно очень замечательное
издание биографий знаменитейших писателей и государ-
ственных людей Северо-Американских Соединенных
Штатов («Homes of American authors. Homes of American

Statesmen*) ((два тома). Участие в нем приняли более
двадцати известнейших тамошних литераторов. По боль-
шей части вся деятельность североамериканского гра-
жданина совершается в одном и том же месте; дом, где
он родился, служит для него убежищем во всю его
жизнь, местом, где погребут его кости. Слово «home»
имеет для американца еще большую прелесть, чем для
англичанина. Чтоб составить верный очерк какого-ни-
будь Ирвинга или Банкрофта, необходимо перенестись
в мирный, иногда очаровательный уголок, где соверша-
лась ежедневная частная деятельность его. Такое слия-
ние в Америке лица с известной местностью очень верно
подмечено издателями «Жилищ североамериканских
знаменитостей». Книга наполнена портретами, превос-
ходными ландшафтами и политипажами. Для европейца
она интересна во многих отношениях. В галерее писате-
лей первое место представляет жилище Одюбона. Этот
знаменитый естествоиспытатель родился в Луизиане от
французских родителей, во время испанского владыче-
ства, в 1776 году. В первой молодости он посетил Фран-
цию, окончил там образование свое и учился живописи
в мастерской Давида. Непреодолимая наклонность влек-
ла его к естественным наукам; и почти с самой юности
он посвятил себя орнитологии, доставившей ему много
славы, но мало популярности, потому что главное и са-
мое важное из его сочинений—-«Американские птицы»—
было доступно сначала только для весьма немногих, по
чрезмерной дороговизне этого издания. Страсть Одюбо-
на к птицам легко будет понята художниками и поэта-
ми. С редкой наблюдательностью, с необыкновенным
терпением он соединял мастерскую кисть и способность
воспроизводить красоты природы в очерках самых бе-
зыскусственных. «Американские птицы» — целая эпопея
американских лесов. Во второе путешествие свое по Ев-
ропе Одюбон встречен был самым дружеским образом
Гумбольдтом, Кювье, Вальтером Скоттом и другими
учеными или литературными знаменитостями. Возвра-
тясь в Америку, он поселился в окрестностях Нью-Йорка,
в деревенском домике, окруженном со всех сторон вяза-
ми, дубовыми рощами и плантациями. В этом уединен-
ном жилище, в 1851 году, скончался знаменитый есте-
ствоиспытатель, посреди тихой семейной жизни.
Двумя годами моложе Одюбона, Паульдинг был

одним из первых деятелей, положивших начало само-
стоятельной североамериканской литературе. Родился он
в Плизент-Валлей, в Нью-Йоркском штате, от древней
голландской фамилии. Отец его, . военный комиссар в
эпоху борьбы за независимость штатов, пожертвовал на
пользу отечества все достояние свое. Г. Паульдинг от-
личался в одно и то же время на поприщах литератур-
ном и политическом; в кабинете, составленном прези-
дентом Ван-Буреном, он занимал должность морского
министра. Сочинения его состоят из нескольких нраво-
описательных романов, сатирических поэм, исторических
опытов, полемических статей и проч. Наиболее замеча-
тельны из них — роман «The Dutchman's Fireside» («Ка-
мелек голландца») и жизнеописание Вашингтона, со-
ставленное для североамериканских училищ.
Мыза г-на Паульдинга лежит в восьми милях от
Пугкипси, на правом берегу Гудзоновой реки. Дом в
старинном вкусе, окруженный с одной стороны густыми
плантациями, обращен на запад, к террасе, примыкаю-
щей к лугу, усаженному старыми деревьями. По ту сто-
рону реки на целых тридцать миль открывается обшир-
ная равнина, окаймленная альпийскими возвышенностя-
ми Катеккейльского хребта.
На берегах Гудзоновой реки построил себе жилище
и Вашингтон Ирвинг. Художники сравнивают течение
этой реки с течением Дуная, между Пассау и Веной, и
с Рейном, от Бонна до Мангейма. Американская река,
подобно Эльбе, прорывается через цепи высоких гор,
берега ее представляют поразительное разнообразие
ландшафтов — то живописные крутизны, то необъятные
пространства первобытного леса, то, наконец, ярко зеле-
неющие луга, прилегающие к ней на всем ее протяже-
нии. Долгое время очаровательные местности эти не бы-
ли прославлены ни одним историческим событием, но с
эпохи войн за. независимость в прибрежных пустынях
стали совершаться события первостепенной важности.
Много даровитых поэтов обращалось к полубаснослов-
ным легендам их, переносясь к тому времени, когда жи-
вописные берега эти принадлежали еще голландским
переселенцам, но никто не прославил Гудзоновой реки
в такой степени, как прославил ее Ирвинг. «Благодарю
.бога, — пишет он к одному из друзей своих,— что я ро-
дился на этом восхитительном берегу». Вот краткая био-

графия знаменитого писателя, извлеченная из «Homes
of American authors*.
Вашингтон Ирвинг родился в 1783 году, когда едва
возникшие Штаты присоединены были, трактатами,
к семье европейских держав. Во время второй войны
отечества его с Англией — за независимость, он занимал
важные дипломатические посты в Испании, но призва-
ние к деятельности писателя увлекло его с юности и ука-
зало путь, по которому он должен был следовать. «Опы-
ты» доставили ему прозвище Адиссона нашего времени;
«Путешествия» его отличаются живописной естествен-
ностью, тонкостью кисти и простотой колоритов; как
историк, он первый воздвиг достойный монумент памя-
ти Колумба. «Жизнь Христофора Колумба» вышла лет
восемь спустя после появления собрания эскизов, под
заглавием «Sketch Воок», сделавшего имя Ирвинга по-
пулярным не только в Штатах, но и в Европе. «Bran-
bridge Hall» издано было в Англии в 1822 году. Оба со-
чинения, в которых Ирвинг собрал замечательнейшие
описания и легенды, относящиеся к последней борьбе
мавров и кастильцев*, относятся к 1829 и 1832 годам.
«Астория» и «Луга» вышли в 1836 году: эти путевые за-
писки представляют самый верный, самый остроумный
очерк обширных пространств западных оконечностей
Соединенных Штатов в период заселения их целыми по-
токами европейских колонистов.
Суннейсеид (Ирвингова мыза) находится в прелест-
нейшей и разнообразнейшей долине Гудзоновой реки.
Старое жилище Вольферта и Фан-Тассения сохранило
прежнюю голландскую наружность, и на рубцах его
виднеется тот же флюгер, который стоял когда-то на
нью-амстердамской ратуше. По тщательно выбеленным
стенам вьется зеленеющий плющ и раскиданы ветви
шиповника и виноградника. Все пространство от дома до
широкой, безмятежной бухты, образуемой рекою, обло-
жено дерном. За холмами, с другой стороны окружаю-
щими здание, открывается веселая, зеленая долина, за-
печатлевшая мечтания Ирвинга тем ярким и живым ко-
лоритом молодости, следы которого начинают уже утра-
чиваться в Америке. За описанием Ирвинговой дачи сле-
* Conquest of Granada. The Alhambra, and Legends of the Con-
quest of Spain.

дует описание жилища Банкрофта, знаменитого историо-
графа Соединенных Штатов, собравшего в одно целое,
в одну связную, глубокомысленную повесть многочис-
ленные американские хроники. Банкрофт родился в
Массачусетсе, от родителей, фамилия которых указывает
на шотландское происхождение. Отец его Аарон Бан-
крофт был одним из самых замечательных членов уни-
тарного духовенства: дух, в котором воспитан был
г-н Банкрофт, отразился но всех его сочинениях. Семна-
дцати лет он совершил первое путешествие по Европе,
где занял и выполнил с блестящим успехом один из
важнейших дипломатических постов. Радушно встречен-
ный Шлейермахером, Савиньи, Вольфом, Гёте и Байро-
ном, молодой американец сблизился со всеми знамени-
тостями Старого Света; впоследствии личным влиянием
своим он очень много способствовал высшему литера-
турному образованию в Соединенных Штатах. Первый
том замечательнейшего труда его—«История Штатов»—
написан был в Нортгэмптоне и вышел в 1834 году.
С этого времени начинается быстрое повышение его в
государственных должностях. ,В 1844 году Банкрофт на-
значен был государственным секретарем в морском де-
партаменте; в 1846 — полномочным министром при Ве-
ликобританском дворе; в это же время французский
институт избрал его в корреспонденты. В 1849 году Бан-
крофт возвратился в Америку и, поселясь в Нью-Йорке,
посвятил себя окончанию великого труда своего. В ар-
хивах Европы он успел собрать множество драгоценных
материалов, вошедших в состав пятого тома его Исто-
рии. В настоящее время он проживает обыкновенно ле-
том в павильоне, на крутом нью-йоркском берегу, с кото-
рого открывается необъятное зрелище Атлантического
океана.
Роскошное издание «Homes of American Statesmen*
убеждает, что талант и высокий ум находят в Америке
огромное возмездие за труды свои. Но есть замечатель-
ные деятели Штатов, полезная жизнь которых не могла
войти в это собрание по той простой причине, что у них
не было собственного гома. Так, например, Адаме, один
из патриархов Республики, глубоко скорбел в конце
деятельной жизни о том, что ему не удалось выстроить
себе самого бедного домика.

Июнь 1855 г.
Развитие науки и просвещения в Англии в про-
тиворечии с лихорадочным настроением лондон-
ской биржи. - Научное освещение законов эндос-
моса и капиллярности в химических исследова-
ниях Грэма. Музей промышленности в Эдинбурге
для рабочего класса.
Лондон в начале мая. События истекшего месяца
большею частью не относятся до просвещения и лите-
ратуры; а потому и не имеем возможности сообщить
что-либо о блистательных произведениях ума, важных
открытиях и исследованиях, сделанных в области наук
и художеств. И даже то, что в этой сфере было бы лю-
бопытно и важно, остается отчасти без внимания. Крым,
Скутари, Севастополь, мирные конференции, посещение
царской четы и газетный штемпель, новый долг в шест-
надцать миллионов фунтов стерлингов, сделанный по
случаю войны, новые подати на кофе, чай и сахар, и про-
чие всевозможные возвышенные и прежние, бесчисленные
подати на дома, имущества, квитанции, наследства, заве-
щания и земли (которые Punch весьма наглядно олице-
творил в Джон Булле, изображенном (Геркулесом, на го-
лове которого пирамида из пушечных ядер, в одной ру-
ке ужасная тяжесть — восемьсот миллионов фунтов
стерлингов, в другой же — тяжесть всех различных по-
датей,— стоящим перед мешком с шестнадцатью мил-
лионами фунтов и только что намеревающимся его схва-
тить зубами, между тем как подле него изображен кан-
цлер государственного казначейства, который объявляет
публике, что именно следует соблюсти, чтоб не обруши-
лось все это, невзирая на то, что его широкое и глупое
лицо уже орошено потом, льющимся от страха)—вот
невинные предметы, столь исключительно занимающие
теперь «общественное мнение», что ему нет досуга и
охоты взглянуть даже в книгу. А при всем том в образо-
ванной сфере нет недостатка в предметах. Наука и про-
свещение достигли такой силы и самостоятельности, что
составляют некоторым образом самую крайнюю проти-
воположность лондонской денежной и бумажной биржи,
уподобляющейся глупому термометру, безрассудно воз-
вышающемуся и понижающемуся от малейшего дыха-
ния какого-либо поступка или лжи, выдумки, насморка
и проч. и проч., между тем как наука обращает внима-

ние на этот термометр только из сострадания к обще-
ству обыкновенных смертных, — во время стола, при ста-
кане вина и в обхождении с людьми, которых сведения
ограничиваются одним лишь добыванием денег и разде-
ляющих мир вещественный и умственный на классы, со-
ображаясь с состоянием термометра. Наука же всегда
спокойно возвращается к своим мерам, к своим исчисле-
ниям и вечным истинам, не требуя от великих мужей ни-
чего более как: Noli perturbare circulos meos.
При таких. обстоятельствах, разумеется, весьма не-
приятно, что отозвали ученого мужа, постоянно зани-
мавшегося рычагами и винтами, мерами и весами, и воз-
ложили на него обязанность высшей главы английского
деньгоделания; здесь идет речь именно о профессоре
Лондонского университета Грэме, назначенном в долж-
ность мюнцмейстера, то есть химического директора зо-
лота, серебра и меди, из которых государственный мо-
нетный двор вычеканивает деньги. Это назначение счи-
тали комплиментом, сделанным науке Пальмерстоном,—
который, впрочем, более занят ломом в. костях, знат-
ностью своего рода и громким именем, чем прежние ми-
нистерские фамилии,— но явно, это назначение служит
только ко вреду науки. Обязанность надсмотра и ответ-
ственность за сплавливание, полновесность и чистоту
денежных металлов можно было бы возложить на обык-
новенного химика, не отрывая от весьма важной сферы
Грэма, приобретшего уже европейскую известность в от-
ношении науки. Чрез это назначение, быть может, теперь
страдает химическое исследование законов эндосмоса и
капиллярности, над которым Грэм постоянно трудился
почти в продолжение трех лет с помощью двух герман-
ских химиков и которое ими обогащено огромным опи-
санием всех отдельно произведенных опытов. А как в
самом эндосмосе заключается тайна уподобления раз-
личных организму яств и химических веществ, а следо-
вательно— и всех лекарств, то и полагаем, Что эта часть
физиологии, на знании которой основано понятие о таин-
стве всего жизненного процесса, питания, болезней и
их исцеления, достойна великого химика и его деятель-
ности, действовавшего с беспрерывным рвением в тече-
ние нескольких лет и обогащенного множеством тон-
чайших изобретений для произведения опытов. Англия
могла, по усмотрению и средствам, вычеканивать деньги

и без Грэма; но, отрывая Грэма от науки, вероятно, че-
рез то приостановила исследование важнейшей части
физиологии; тем более что под его руководством доныне
произведены тончайшие эндосмические исследования над
более чем пятьюстами химических жидкостей, описанных
в точности; и хотя самое число пятьсот еще не слишком
значительно, но должно принять в соображение, что
пятьсот жидкостей в своих совокуплениях дают ряд ве-
ществ, на исследование которых потребны века. Для по-
яснения сказанного заметим только вообще, что словом
«•эндосмос» * обозначаются химические действия раз-
личных жидкостей, проникающих через разделительные
перепонки, или, говоря точнее: им обозначается пища,
доставленная в тело и сделавшаяся жидкою для сваре-
ния, с определением, как она, проникая в различные
кишки, окончательно превращается в кровь и мясо и до-
ставляет средства к существованию. Фактом, известным
и не требующим пояснения, уже с давнего времени при-
знала материальная физика, что «пищеварение есть не
что иное, как процесс сгорания»: стоит только вложить
топливо в печь — в желудок, снабженный раздуватель-
ным мехом легких, для поддержания постоянного огня
(пока в Англии достанет дров и торфа для этого же-
лудка), который уже образует и поддерживает жизнен-
ную теплоту и самое существование. Поистине, это весь-
ма милый физиологический взгляд, удобопонятный даже
простым кузнецам и кочегарам.—Но как же, спросят
нас, из этого процесса сгорания, имеющего обыкновенно
продуктами только углекислоту, воду и т. д., происходят
действие и способность зрения, слуха, обоняния, осяза-
ния и даже мышления? На это нам весьма неопределен-
но отвечает физика: что это не только процесс сгорания,
но также и эндосмос. После чего мы все же спросим: что
разумеют под словом «эндосмос»? И узнаем наконец,
Слово «Эндосмос»' есть химическое совокупление Evuov с
ОЗ[АГ,. Французский физиолог Дютрошэ первый объяснил дви-
жение соков растительных и животных посредством эндосмоса
(химическое влияние различных более или менее плотных жидко-
стей сквозь перепончатые каналы), изложив свою теорию в двух
сочинениях: *La gent immediat du mouvement vital* (Париж, 1826) и
«Nouvelles recherches sur Fendosmose» (Париж, 1828). Причем
должно заметить, что слова «эндосмос» (проницание) и «экзосмос»
(излияние) находятся в непосредственной связи одно с другим.

что под словом «эндосмос», или эндосмический процесс,
разумеется (переменное влияние различных химических
веществ сквозь разобщающие животные перепонки, хотя
и образующие сами по себе совершенную отдельность
одной жидкости от другой, но, не менее того, действую-
щие одна .на другую, проходя материально сквозь, хотя
и непроницаемую, кожу, пока, наконец, не уравняются
химически.
— Этот процесс и есть существенное в ассимиляции
или уподоблении, составляет самую ассимиляцию — пи-
щеварение. Неутонченная физика прозвала с величай-
шею самоуверенностью эти две мудрости: пищеваре-
ние— процессом сгорания, а эндосмосом—-прохождение
различных жидкостей сквозь разделяющие стенки; уве-
ряя при том, что именно в этом, а ни в чем-либо другом
заключается существование и что все прочее — вообра-
жение мечтателей и других глупцов.
В своем невежественном материализме она чувствует
себя столь же довольною и самовластною, как петух
на навозной куче, но не думает о том, что сама же ска-
зала и доказала опытами, что существенно ассимиляция
не есть процесс сгорания, и что существование .наше не-
пременно что-то другое и высшее, чем химизм; что эндо-
смос даже составляет существенное в материальном
отношении и, наконец, что об эндосмозисе мало имеется
сведений материальных и экспериментальных и почти
вовсе нет сведений существенных и ученых. Доныне во-
обще весьма неохотно занимались эндосмосом в физио-
логии и химии, так как он слишком много представляет
непостижимого для поверхностных взглядов; почему и
отзывались о нем только поверхностно, говоря, что он
состоит в том-то, или мы его видим в том-то, и не рас-
пространяясь далее. Но при всем том пищеварение есть
и остается процессом сгорания, и при том же — пищева-
рение есть жизнь: оно уподобляется истреблению и уда-
лению несгораемых веществ, доставляющих полезный
позем, который, в свою очередь, вновь служит средством
приобретения топлива и торфа, потребных для процесса
растапливания жизни. Подобное истолкование жизни,
я полагаю, возмутило бы даже простейшего червячка,
если б ему довелось посещать лекции о физике.
Как известно, основное правило химии состоит в том,
чтоб тела, долженствующие произвести одно над другим

химическое действие, прикасались взаимно. Эндосмиче-
ский же, то есть материальный, процесс жизни суще-
ственно состоит в том, чтоб различные тела, разъединен-
ные непроницаемыми перепонками, действовали бы одно
на другое. Так, для примера, нальем соленой воды в тру-
бу, нижний конец которой завязан пузырем, и мы уви-
дим, что соленая вода останется в ней и ни малейший
атом не проникнет сквозь пузырь. Но если погрузим ту
же трубку в сосуд с водою, то соль пройдет из трубы
в воду сосуда, и обратно — вода сосуда пройдет в труб-
ку, пока между обеими жидкостями не установится рав-
новесия. Такого рода процесс не есть химический или
физический, а собственно эндосмический; и в человече-
ском теле он существенно состоит в пищеварении, как
проводник, по которому входят все служащие для пита-
ния вещества в организм, и, одновременно с ними, дру-
гие же вещества выходят из него. Этот процесс не имеет
ничего общего с процессом сгорания, и в обыкновенном
смысле — не есть химический или физический, но есть
тайна жизни — жизни органической. И собственно эта
важнейшая из всех тайн жизни сделалась специальным
занятием, страстью, мономаниею Грэма, подвергавше-
гося за то даже насмешкам. Быть может, та же страсть
в нем осталась и теперь; по крайней мере, это было бы
единственным средством, чтоб из всех его протоколов и
чисел, выведенных при делании опытов и собранных в
пятидесяти или шестидесяти томах, извлечь открытый
результат для физиологии и особенно для медицины; так
как едва ли кто-либо другой в состоянии будет углубить-
ся в этот труд, чтоб выписать и оценить неимоверное
число сведений, потребных для одной лишь приуготови-
тельной его работы.
Таким образом, комплимент, сделанный науке Паль-
мерстоном, более походит на грабеж, так как Грэм был
председателем и «Gavendish Society* — достойнейшего
из всех бесчисленных английских обществ, где члены
только жертвуют деньгами для способствования науке,
делая это специально, посредством переводов на англий-
ский язык значительных, ценных, ученых сочинений, как
например «Химические письма» К. Г. Гмелина и проч.
— Между учеными открытиями важно, как в теорети-
ческом, так и в практическом отношении, превращение
гальванического электричества в фрикционное электри-

чество, сделанное мистером Grove, действие которого
весьма эффектно видно в паноптиконе посредством со-
вершенно простого, по-видимому, гальванического аппа-
рата, который, будучи приведен в движение, выбрасы-
вает с ужасным шумом беспрерывный огненный поток
электрических искр.
— «Society of Arts» достойно продолжает действовать
в своем практическом направлении. В настоящее время
оно имеет намерение ввести в свои бесчисленные школы,
с которыми поддерживает сношение более чем тремя-
стами вспомогательных обществ, новый и легкий способ
рисовального и орнаментального искусства, состоящий
в правильном переходе от простых, геометрических ли-
ний к орнаментальным и усовершенствованным линиям
изящества; так что проектирование и изобретение раз-
ных орнаментальных фигур, потребных для искусств:
архитектурного, текстильного и керамического, теперь
уже основаны на определенных правилах, составляющих
как бы генерал-бас видимой музыки в пространстве.
Также оно удостоило вниманием разрешить вопрос: ка-
кие употребить средства, чтоб очистить Темзу от неве-
роятных масс пищеварительных и сгораемых продуктов
Лондона. По этому случаю была читана диссертация
мистером Луисом, в которой подвергался «философиче-
скому» и практическому рассмотрению помет Лондона,
достигающий ежегодно 1 000 000 центнеров; и хотя, по
мнению мистера Луиса, этим количеством помета мож-
но было бы удобрить четыреста тысяч десятин земли и
с них ежегодно собрать шестьсот тысяч шефелей пше-
ницы — результат, дозволяющий оценить самое веще-
ство до пяти миллионов рублей серебром, — не менее то-
го он находит, что одни даже расходы на все это пре-
вышали бы самую прибыль. Но как в диссертации
другого «философа» по этому же предмету, г. Mechi,
то же обстоятельство было решено иначе и найдено, что
эти «не сожженные» выметы почти трех миллионов на-
топливателей, принадлежащих Лондону, имеют ценность
в сто двадцать пять миллионов рублей серебром, то мы
и полагаем, что если мнения обоих философов прибли-
зятся, наконец, одно к другому до того, что и последний
из них уступит половину предположенной им ценности,
то и тогда было бы прибыльно извлечь пшеницу из этих
сожженных выметов; тем более, что в настоящее время

Англия отыскивает по всему свету позема и не находит
его в достаточном количестве, между тем как им же за-
ражены ее реки и канавы,— зараза, порождающая
смерть вместо хлеба.
Кроме того, еще была читана диссертация Вильсона
о производстве железа в американских Соединенных
Штатах и в Англии, которую он заключил важным изве-
стием об извлечении пользы из шлаков, остающихся
после выделки железа. Он начал с того, что, кроме при-
возных из Англии более пятисот тысяч бочек железа,
собственно в Америке ежегодно добывается двести тысяч
бочек и что Америка превзошла Старый Свет в отноше-
нии .извлечения из грубой руды металла, добываемого
из руды прямым путем, без всяких доныне употребляе-
мых, довольно затруднительных средств. В настоящее
время этот американский способ вводят в употребление
в колоссальных железных рудниках Южного Валлиса,
через что чрезвычайно увеличились и возросли горы этой
страны, так как целые города теперь загромождены
ужасными черными горами шлаков. Из трех миллионов
бочек железа, ежегодно выделываемых в Англии, оста-
валось слишком девять миллионов бочек шлака и пере-
возка их из мест производства работ сопряжена была с
неимоверными издержками. Теперь же некто доктор
Смит открыл и практически доказал в Филадельфии, что
эти самые шлаки составляют весьма ценный сырой ма-
териал для выделки множества полезных и необходимых
предметов, так как они годны для делания муравленых
кирпичей, черепиц, ваз, кирпичей для мостовой, камин-
ных украшений, столовых досок и бесчисленного множе-
ства других предметов, начиная от самых грубых и до-
ходя до самых тонких, и что из шлаков, ежегодно остаю-
щихся в Америке, можно извлечь пользу с лишком в три
миллиона рублей серебром. Судя по этому, в Англии, не
оценивая достоинства шлаков, ежегодно, можно сказать,
решительно выбрасывается около пятнадцати миллионов
рублей серебром. А как предположение доктора Смита
во всех отношениях подтверждается заведением, учреж-
денным в Дале, то и надеемся на появление совершенно
новой промышленности из шлаков.
— В последнем собрании Географического общества
был прочтен подробный отчет о путешествии доктора
Ливингстона во внутрь Африки и ему присуждена золо-

тая медаль (Барт и Овервег еще не достигли этого, так
как в Географическом обществе неограниченно действует
секретарь общества, датчанин, доктор Шав — отъявлен-
ный враг всех немцев). Доктор Ливингстон оставил
Лоандер на западном берегу, чтоб проникнуть в порту-
гальские владения. Капитана Каллинсона, путешество-
вавшего «а арктическом экспедиционном корабле «Эн-
терпрейз», здесь ожидают в непродолжительном време-
ни. Сэр Эдвард Бельчер и капитан Меклюр описали
каждый свою экспедицию, предпринятые для отыскания
Франклина и для открытия северо-западного прохода, и
вскоре оба сочинения появятся в свет.
— По распоряжению правительства в Эдинбурге
учреждается «Музей промышленности» для рабочего
класса тамошнего народонаселения, с тою целью, чтобы
этим открыть путь и дать способ удобнее проникнуть
художествам и наукам в промышленность и ремесла.
Как известно, для этого уже имеется «подвижной му-
зей», который недавно из места своего основания —
Маэрльборо-Гоуза — первоначально переселился в Бир-
мингем. Институт британских архитекторов назначил по-
средством парламента комитет для надзора над заведе-
ниями, учрежденными для охранения народного здра-
вия (желательно было бы, чтоб явился и добрый гений
наблюдать над их строительным искусством).
— Купальни и прачечные заведения столь прекрасно
преуспевают в Лондоне, что в настоящее время архитек-
торы и прочие господа всячески стараются склонить на-
чальство Сити передать и эти полезные заведения в их
распоряжение. В Бристоле строят образцовые жилые
дома, а в Кембридже сломано множество грязных хи-
жин, чтоб их заменить удобными жилищами для неиму-
щих. В разных оконечностях Лондона виднеются целые
ряды небольших красивых домиков, с маленькими сада-
ми, назначенные для бедных. Там можно нанять целую
виллу с садом за такую цену, которая была бы недоста-
точна для того, чтоб в других частях города нанять для
ночлега уголок под крышею. Мистер Иверт представил
парламенту билль: о введении публичных библиотек и
в менее значительных городах, а также и в Ирландии.
Таким образом, видим здесь разных деятелей, стремя-
щихся распространить между всеми классами народа
благосостояние, знание, просвещение и литературу и

прикрыть основательное достоинство всего этого — лос-
ком обманчивой наружности. Недавно мне случилось
быть в английском «селении», то есть в так называемом
village, действительно еще слывущем селением и зани-
мающемся хлебопашеством и скотоводством, — в гостях
у знакомого мне немца, служащего в том селении до-
машним учителем. Хозяин моего знакомого, как оказа-
лось, был простой поселянин. Невзирая на то, он нани-
мает домашнего учителя немца; а коровницы его носят
шляпки с вуалями и французские лайковые перчатки.
Хотя я отдаю полную справедливость тому, что прекрас-
ное дело, если между поселянами, прислужницами и ра-
ботниками виднеются уже некоторые следы просвеще-
ния; но если при всем этом работники и прислужницы
неграмотны, а их хозяин — решительно подражающий
в отношении домашнего учителя Джону Росселю — не
имеет и малейшего понятия о Либихе, а равно и о ра-
циональном сельском хозяйстве, уверяя еще сверх того,
что никто не может приобрести небесного блаженства,
кто не вполне верует тому, чему обучает англиканская
церковь, и что всякое тому противоречие должно быть
по крайней мере взыскано наказанием «пробыть один
год в аду», то, по моему мнению, такого рода просвеще-
ние гораздо хуже, чем просвещение Германии, где ко-
ренная немка — босоногая поселянка, занимаясь своим
делом, не постыдится влезть в случае надобности и на
навозную кучу, а загорелый от солнца работник не ищет
утонченных наслаждений.
Декабрь 1855 г.
Парижская выставка и типографские дела. - Крат-
кая биография Теккерея. - Противоречия англий-
ской жизни, нашедшие себе отражение в творче-
стве Теккерея и Диккенса.
В настоящее время парижская выставка уже должна
быть закрыта, прожив все периоды исторического явле-
ния. Открытию ее предшествовали неумеренные ожида-
ния: после открытия последовало множество разочаро-
ваний, точки поворота достигла она во время пребыва-
ния королевы Виктории в Париже (которую, можно за-
метить между прочим, встретили парижане далеко не
с тем восторгом, которого ожидали, — даже холодно, да-

же пасмурно); и теперь от выставки скоро останется
одно лишь смутное воспоминание да туго набитые кар-
маны спекуляторов, продолжающих, по обыкновению
всех спекуляторов, жаловаться на убытки.
Мы остановимся здесь только на одном явлении вы-
ставки, именно на типографских произведениях.
Изо всех отраслей типографской промышленности
более всего обращало на себя внимание искусство отпе-
чатывать в тексте виньетки с раскраскою. В отношении
шрифта также нельзя было не заметить многих улучше-
ний; но главным в тех улучшениях была не новость их,
а распространение их употребления. В самом деле, худо
отпечатанных книг почти нельзя было найти в продаже.
Улучшения, сделанные в последнее время в бумаж-
ном производстве, также много помогли улучшению ти-
пографского ремесла. В последние двадцать лет все
почти работы в бумажной фабрикации стали произво-
диться машинами. Бумага, употребление которой едва
ли не древнее употребления пергамента, делалась в те-
чение времени из различных материалов: в последнее
время, по недостатку льняных тряпок, воротились снова
к хлопчатой бумаге. -Крепость, которой отличалась бу-
мага древних времен, еще не достигнута теперь вполне
нынешней бумагой; но, впрочем, в последнее время мно-
гие старались достигнуть совершенства в этом отноше-
нии, не лишив бумагу ее дешевизны.
Успехи, которые в наше время сделало искусство вы-
резывать и отливать буквы, виньетки и вообще типо-
графские украшения всякого рода, бросаются в глаза.
Изящным вкусом в этих украшениях особенно отличает-
ся гравер Дерринг.
В числе вспомогательных типографских производств
гальванопластика с каждым днем приобретает более и
более значения.
Так, например, электрический ток служит к тому,
чтобы покрыть медным слоем свинцовые пластинки,
а это дает такую прочность набранной доске, что ею
можно отпечатывать более десяти тысяч экземпляров,
тогда как прежде надо было менять после пяти или ше-
сти тысяч. Пробовали также самые буквы покрывать
медным слоем; первая попытка в этом роде была сде-
лана в Северной Америке; но до сих пор эта попытка

еще не удается, потому что медный слой ложится неров-
но. Образчики таких букв также были на выставке.
Можно, впрочем, сказать с убеждением, что, если ти-
пографскому искусству предстоит сделать большие
успехи в будущем, этими успехами оно будет обязано
электричеству и свету, потому что и фотография прила-
гается теперь к книгопечатанию.
Литография представила прекраснейшие образцы на
парижской выставке: нежность тонов в красках сопер-
ничает с живописью.
Нельзя также умолчать о раскрашенных гравюрах
в четыре доски, из которых каждая имеет свой особен-
ный цвет: желтый, синий, красный и черный. Из смеше-
ния этих цветов происходят самые разнообразные крас-
ки и оттенки. Это искусство, которым в последнее время
весьма пренебрегали, может передать весьма недорого
рисунки акварелью, масляными красками и карандаша-
ми с таким совершенством, что самому опытному глазу
нетрудно ошибиться.
Нет сомнения, что типографскому искусству и всем
его отраслям предстоят еще многие усовершенствования
и в отношении изящества, и в отношении быстроты и де-
шевизны, потому что распространение чтения перегоняет
даже все усовершенствования в книгопечатании, хотя и
последние следуют одно за другим с удивительной бы-
стротой. Взгляните только на журналистику Соединен-
ных Штатов!
В одном Нью-Йорке, народонаселение которого про-
стирается до 860 000 душ, выходит более ста двадцати
газет, расходящихся ежегодно в 80 000 000 экземплярах.
В этом отношении Нью-Йорк далеко оставил за собой
Лондон, в котором выходят 94 газеты в числе
63 000 000 экземпляров. По статистическому исчислению
1850 года в Соединенных Штатах выходило 2626 газет,
обращавшихся в числе 526 409 978 экземпляров; тогда
как в Великобритании и Ирландии выходит только
516 газет в числе 90 000 000 экземпляров. Город Цинци-
натти, в котором не было еще ни одного жителя в то
время, когда «Тэймс» начал выходить в свет, выдает те-
терь ежедневно 60 газет. Само собой разумеется, что
здесь говорится только о политических газетах.
Представители такой типографической деятельности
собрались недавно (27 сентября) в Нью-Йоркском кри-

стальном дворце. Общество американских издателей за-
дало праздник американским литераторам, который, как
значилось в газовой надписи над оркестром, должен был
называться «Праздником плодов и цветов в честь ге-
ния». Это был истинно американский праздник во всех
отношениях, начиная от убранства зала до речей и тос-
тов и изгнания всяких спиртуозных напитков, сделан-
ного мужчинами в пользу дам.
В половине седьмого, вечером, показались значитель-
нейшие гости и заняли -принадлежавшие им места. Пер-
вое место по правую руку президента (издателя и книго-
продавца Апльтона) получил епископ Поттер из Фила-
дельфии, по левую — мистрис Гильман. «Уважайте жен-
щин» и «Ecclesia praecedib, две любимейшие поговорки,
нашли себе выражение на этом празднике. Далее следо-
вали американские литераторы, имена которых едва
известны в Европе, исключая разве Вашингтона Ирвин-
га и мистрис Робинсон (Тальви).
После обеда президент держал речь, в которой, от
имени всех американских издателей, говорил о цели их
общества, которое состоит в облагорожении народной
литературы, подавлении безнравственных и вредных
произведений ума, пользе публики и авторов, и отчасти
только в заботах об интересах издателей.
Секретарь общества, г. Путнэм, произнес речь, в ко-
торой изложил целый ряд статистических и историче-
ских заметок касательно литературы и книжной торгов-
ли Соединенных Штатов.
По его словам, в Соединенных Штатах с 1830 по
1842 год вышло 1115 различных изданий; в числе их бы-
ло 623 оригинальных произведения и 492 перепечатан-
ных. В 1853 году вышло 733 новых издания, между ко-
торыми было 420 американских оригинальных сочине-
ний, 278 перепечатанных английских и 35 переводов с
иностранных языков. Таким образом, менее чем в 20 лет
мы видим прибавку в 800 процентов; а так же как наро-
донаселение Соединенных Штатов увеличилось 80-ю про-
центами, то ясно, что развитие литературы и книжной
торговли идет в этом государстве в десять раз быстрее
развития народонаселения.
Что касается количества экземпляров, потребляемых
публикой, оно возрастает еще быстрее: за десять лет до
настоящего времени никто не смел мечтать об издании

в числе 300000, 75000, 30000 или даже 10 000 экземпля-
ров, а теперь последнее число вещь самая обыкновенная.
Что касается технического совершенства изданий, по
словам г. Путнэма, американская нация не отстала в
этом отношении ни от какой другой на свете. Правда,
что не все книги печатаются хорошо, но не должно за-
бывать, что каждый год печатается не менее
2400 000 экземпляров. За исключением библий, учебных
книг и публикаций различных обществ, в Соединенных
Штатах печатается не менее 8000 000 томов: здесь учеб-
ные книги увеличивают это число на 120 000 000. Гигант-
ская типография братьев Гарперов производит ежегод-
но до миллиона томов.
Секретарь общества, приводя все эти гигантские
цифры, конечно, не упустил из виду выказать свое
остроумие в различных арифметических сближениях.
Так, например, он показал изумленному обществу, что
листов печатной бумаги, потребляемой в Соединенных
Штатах в течение 18 месяцев, достало бы, чтобы про-
ложить дорогу от Нью-Йорка на луну.
Мистер Путнэм не остановился на одном распростра-
нении американского книгоделия, но постарался выста-
вить и внутреннее достоинство новейшей американской
литературы, и должно сознаться, что старания его не бы-
ли бесплодны. Одни издания по естественной истории
могут занять весьма почетное место между европейски-
ми изданиями того же рода: такова, например, «Естест-
венная история Нью-Йоркского штата» в 40 фолиантах,
in-guarto, с превосходными рисунками; таковы, напри-
мер, «Сведения об исследованиях и измерениях экспеди-
ций правительства Соединенных Штатов» в 100 фолиан-
тах и т. п.
Речь мистера Путнэма не могла кончиться без за-
гвоздки англичанам, упрекающим американцев в пере-
печатке произведений английских литераторов. Мистер
Путнэм не отказывается от займа у бывших соотчичей,
но обещает, что американские писатели со временем от-
дадут им занятое с процентами, и показывает, что пере-
печатка .произведений возрастает в Англии ежегодно.
— Но английские литераторы надолго еще останутся
в большом почете в Америке, и мистер Теккерей опять
собирается пожинать лавры и доллары в стране востор-
женных янки. Обед, который задали лондонские рома-
.

нисты в честь их отъезжающего собрата, дает нам слу-
чай передать несколько биографических черт из жизни
автора «Ярмарки тщеславия», «Пенденниса» и «Нью-
комов».
Уильям Теккерей, известный и под псевдонимом Ми-
келанджело Титмарша, родился в Калькутте (как и мо-
лодой Ньюком) в 1808 году. Воспитывался в Чартер-
Гоузе (Grey Friars его последней повести) и потом в
Кембридже. Припоминают, что в Чартер-Гоузе он охот-
нее читал Аддиссона и Стиля, чем Гомера и Вергилия:
•«Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал».
Впрочем, он хорошо познакомился с классическими
писателями и полюбил впоследствии великих писателей
Греции и Рима.
Он должен был быть богатым человеком; но преду-
смотрительность тех, в чьих руках было его состояние,
поставила его в положение человека, который должен
прокладывать себе дорогу в жизни своими собственными
природными средствами. Вместе с состоянием расплы-
лась и всякая возможность самообольщения, и Теккерей
стал лицом к лицу с черствой, неподатливой стороной
жизни, где для умного и наблюдательного человека
грошовый выигрыш дает на червонец золотого опыта.
Вот почему мы не можем сказать вместе с «London
News», что от потери состояния потерял один Теккерей,
а выиграл целый свет: выиграл свет, выиграл и Текке-
рей. Мы того убеждения, что истинной, полной жизнью
живут только те люди, которые сами прокладывают себе
дорогу в жизни. Будь родственник Уильяма Теккерея
предусмотрительнее и бережливее, и в «Придворном пу-
теводителе» оказался бы один богатый дом на лучшем
лондонском сквере, но зато мы никогда бы не услышали
6 мистере Микеланджело Титмарше. Эта догадка идет
в особенности к гениям такого рода, каков гений Тит-
марша. Все его чудные рассказы —блестящие вариации
на одну богатую поэму собственной его жизни. В Нью-
коме, мистере Титмарше, мистере Пенденнисе, расска-
зана одна бесконечно богатая быль, которой не могло
бы создать самое пылкое воображение. Бедность —это
такой чудный ингредиент в химическом смешении эле-
ментов жизни,, от прикосновения которого истина выде-

ляется, чистая, как золото, и иллюзии всякого рода уле-
тают парами. Вот почему, повторяем еще раз, мы не
согласны с биографом «Лондонской иллюстрации», что
обстоятельства, поставившие Теккерея в стесненное по-
ложение, принесли ему вред: не будь этих обстоятельств,
и его слава, его богатство, его талант были бы в опас-
ности и, может быть, без могучей поддержки нужды по-
гибли бы в напрасной борьбе с толстым слоем лоска,
который в Англии более чем где-нибудь накладывается
на все предметы.
Первые замеченные светом опыты Теккерея в лите-
ратуре относятся к 1833 году. Он принадлежал к обще-
ству замечательных писателей, которые придали жизнь
и силу страницам «Фразерова магазина». С первых же
страниц было видно, что на литературную сцену появил-
ся новый писатель с необыкновенной оригинальностью
в мыслях и слоге: и в то время уже многие предсказы-
вали, что этот новый писатель займет высокое место в
литературе.
Участие в Понче еще более увеличило его извест-
ность. Никто не забыл «Джемса», «Записок сноба»,
«Подражания новым романистам». «Ярмарка тщесла-
вия» (Vanity Fair) была первым обширным и вполне
оконченным рассказом Теккерея и останется навсегда
одним из лучших романов в английской литературе.
Слава нового романиста еще более была утверждена
«Пенденнисом», несколько потрясена «Эсмондом» и
упрочена «Ньюкомами».
Когда были объявлены лекции автора «Ярмарки
тщеславия» об английских юмористах, все взволнова-
лись. Лучшие писатели, замечательнейшие словесники и
цвет фешенебельного света толпились на этих лекциях.
Будучи напечатаны, они оправдали свою известность и
принесли автору порядочную кучу американских дол-
ларов. «В ту минуту,— говорит «Лондонская иллюстра-
ция»,— мистер Теккерей плывет снова к пристани Нью-
Йорка—«То tell all the Yankees about the Four Georges»*,
как выразился один превосходный писатель, «друг ми-
стера О'Муллигана», в стихах, приготовленных нарочно
к обеду, который дан был отъезжающему Теккерею и на
котором председательствовал Чарльз Диккенс.
* Рассказать вам, янки, о четырех Георгах,

Читая романы Диккенса и Теккерея и припоминая
всю уродливую условность английской жизни, всю ее
натянутость, весь ее фальшивый лоск, весь этот миллион
китайских приличий, как будто созданных для того, что-
бы глупость и ум, честность и плутовство, доброта и
злость, талант и бездарность могли прохаживаться в
одной и той же зале, под звуки одной и той же музыки,
не пугая разнообразием, — припоминая все это, нельзя
вместе с тем не вспомнить философского положения, что
все в жизни вырабатывается из противоречий. Всеурав-
нивающая условность английской жизни создала рома-
ны Диккенса и Теккерея, где все это безразличие дро-
бится в тысячи видоизменений, где сбрасывается все по-
хожее на обман и угловатая правда выставляется во
всей своей наготе.
Вот несколько еще более странных образчиков таких
противоречий английской жизни.
Нет сомнения, что естественные науки нигде не на-
шли себе такого деятельного и всестороннего приложе-
ния к практике, как в Англии, и что же?.. Нигде в обра-
зованном мире не обращается так мало внимания на
изучение естественных наук, как в Англии. В Оксфорде
и Кембридже естественные науки вычеркнуты из про-
граммы учебного курса.
Вот что выражено было в последних заседаниях Бри-
танского общества для распространения знаний.
«Грустно видеть, — говорит мистер Грове, — что лю-
ди, кончившие курс в Оксфорде, не имеют ни малейшего
понятия об основных началах, на которых основано
устройство зрительной трубы, телескопа, барометра или
паровой машины».
А между тем английские барометры, телескопы, па-
ровые машины пользуются бессомненно заслуженной
известностью!
«Студент, — говорит лорд Россе, — приобретший об-
ширные познания in litteris humanioribus, незнаком с
первыми основаниями физики, не понимает значения ме-
ханики и технологии, не может объяснить тех сил и
вспомогательных средств, которые создали богатство и
могущество его нации».
А сэр Чарльз Лайель проводит такую параллель
между научным состоянием Германии и Англии:
«В Германии, — говорит он, — нет ни одного города,

имеющего университет, и даже хотя одно сколько-ни-
будь значительное учебное заведение, в котором бы не
было, по крайней мере, одного преподавателя физики и
естественной истории, заведующего физическим кабине-
том и часто помещающего в специальных журналах пре-
восходные статьи по естественным наукам. В Англии
же, напротив, мне удавалось видеть огромные города,
с богатейшими учебными заведениями, в которых нет ни
одного человека, занимающегося какой бы то ни было
отраслью естественных наук. Если же и случится, что
жители какого-нибудь города, поддерживаемые дворян-
ством и духовенством, решатся завести музеум, для них
оказывается невозможным найти человека, способного
им заведовать».
А между тем Англия — отечество термометров, баро-
метров, телескопов и паровых машин.
Вот еще другое противоречие, не менее странное, но
более чувствительное для целых миллионов несчастных,
попавших в железную сеть английской политики.
Английские романы и английские комиссии развили
до пес plus ultra чувство сострадания, выставляя перед
ним всевозможные картины человеческих бедствий, ни-
щеты, невежества, порока, сиротства; английские публи-
цисты кричат о правах человека, английские миссионе-
ры со слезами на глазах проповедывают во всех концах
мира безграничное милосердие и кротость; а между тем
английские правители прибегают к пыткам, чтобы вы-
жать налог из несчастного жителя Индии.
Да, к пыткам, и к самым ужасным пыткам, о кото-
рых в других странах осталось только одно воспомина-
ние на печальных страницах истории. Несмотря на то
что мы знаем обращение англичан с индийскими тузем-
цами, мы бы не поверили этим известиям о пытках в
1855 году, если бы они не были изложены в официаль-
ном донесении комиссии, снаряженной парламентом на-
рочно для разузнания об этих официальных злодействах.
Когда в последнем парламенте, при чтении отчета
мадрасского президентства, некоторые члены парламен-
та, говоря о слишком большом увеличении налогов, на-
мекнули, что эти налоги собираются посредством пыток,
эти намеки были приняты с недоверчивостью. Президент
контрольного отделения предложил снарядить комиссию
для разузнания справедливости этих намеков. Отчет

этой комиссии напечатан в этому году (Report of the Com-
missioners for the Investigation of alleged Cases of Tortur,
in the Madras Presidency. Madras, 1856). Несмотря,
впрочем, на удивление, которое произвел тот отчет в
парламенте, мы должны сказать с сожалением, что изве-
стия эти нисколько не новость. Многие писатели об Ин-
дии, как-то Миль, Нортон, Шор и другие, упоминали об
них. «Калькуттское обозрение (^Calcutta Review») «не
раз обличало их, и в деловых бумагах совета говорится
об этих пытках уже 50 лет, а теперь оказывается, что не
только британское правительство, но даже мадрасское
президентство не знало об них!.. Утешительно думать,
впрочем, что хотя последняя комиссия честно исполнила
свое дело. Три джентльмена, способность и неподкуп-
ность которых не подлежат сомнению, были назначены
главными членами комиссии; всем действиям комиссии
была сообщена полная публичность, и все жалобы, по-
ступившие в комиссию, были принимаемы открыто в
Мадрасе. Конечно, более бы открылось злоупотребле-
ний, если бы жалобы принимались не в одном Мадрасе,
но довольно их открылось и теперь, чтобы показать на-
стоящее состояние дел, которое должно наполнить сты-
дом и угрызением совести сердце всякого честного ан-
гличанина». «Многие подробности, открытые перед ко-
миссией,— продолжает «Атеней»,— слишком отврати-
тельны, чтоб можно было говорить об них». Довольно
и тех, о которых упоминается в выписках «Атенея»!
Комиссия приводит не менее 519 личных жалоб (для
подачи которых в Мадрасе просители должны были
пройти 300, 400 и даже 1000 миль) и более 1400 жалоб,
присланных в письмах. Комиссия, конечно, не могла ис-
следовать всех этих жалоб; но 300 из них были призна-
ны совершенно справедливыми. Впрочем, комиссия не
ограничилась одними этими жалобами: она обличила
существование пытки в самых официальных бумагах
индо-британского управления и пришла к тому заключе-
нию, что пытка при сборе податей приводится в дейст-
вие как сборщиками из туземцев, так и английскими чи-
новниками по всему президентству.
Чиновники, подвергнутые допросам, делали, впрочем,
тонкое и не совсем понятное различие между личным на-
силием и пыткой, сознаваясь в первом, но отказывались
дать ей название последней. Но пусть читатель сам су-

дит, какое имя должно дать таким средствам для сбора
податей. Различные роды этих средств имеют техниче-
ское название. Возьмем некоторые из них.
Китти (Kittee). Под именем Китти разумеется инстру-
мент, состоящий из двух палок, связанных вместе с од-
ного конца, между которыми помещаются пальцы под-
вергаемого пытке.
Анундал — еще более характеристический род пытки,
хотя при ч употреблении он разнится в подробностях; он
состоит в том, что человека приводят в висячее горизон-
тальное положение, привязывая его или за концы платья,
или веревкой за голову и ноги. Эта остроумная выдум-
ка усовершенствуется тем, что на спину несчастного ин-
дийца кладется тяжелый камень или садится сам сбор-
щик податей! Иногда индийца вешают так, что он только
одной ногой касается земли; связывая большой палец
ноги и шею несчастного, удерживают его таким образом
в неподвижном положении. Мистер Симпсон, купец из
Тираспора, видел более двенадцати таких бедняков, под-
вергнутых описанным испытаниям под лучами южного
солнца, в самое жаркое время года. Так, в мае 1863 года
мистер Вилли видел в Канкаранпуру индийца, привя-
занного в сидячем положении, с тяжелым камнем на
обеих руках, вытянутых на одну линию с плечами. Дру-
гой бедняк был подвергнут остроумному соединению
обеих форм пытки: пальцы его страдали в китти, а го-
лова его была связана с ногами, и в таком положении
он был выставлен на солнце — на четыре индийских по-
луденных часа. К этому присоединяется еще иногда и
бич. Другие привязываются к земле за волосы, усы и
уши. Нередко употребляются и жала индийских насе-
комых, поднесенных в кокосовой скорлупе, то к той, то
к другой чувствительной части тела».
Не правда ли, что все эти остроумные изобретения
отзываются английским юмором?
Но довольно о таком неприятном предмете: погово-
рим лучше о более утешительных явлениях. Если бед-
ным туземцам британских колоний приходится плохо от
владычества англичан, географическая литература при-
обретает от этого владычества множество прекрасных
сочинений, в которых собирается неисчерпаемое богат-
ство различных форм человеческой жизни и человече-
ского развития.

ТЯЖЕЛОЕ ВРЕМЯ 26
(Роман Чарльза Диккенса)
Книга первая
ПОСЕВ
I. Единственно необходимая вещь
—«Да! Я требую одних только фактов. Не учите этих
мальчиков и этих девочек ничему, кроме фактов. Факты,
одни только факты нужны в жизни. Не вкореняйте в них
ничего, кроме фактов, и вырывайте из них все, что не
факт. Вы можете образовать разум этих размышляющих
существ только одними- фактами: ничто другое не прине-
сет им ни малейшей пользы. Это единственное правило,
по которому я воспитываю собственных детей, и это
единственное правило, по которому и эти дети должны
быть воспитаны. Учите их фактам, сэр!»
Сценой этой речи были скучные, тяжелые, подавляю-
щие своды школьной комнаты, и четвероугольный указа-
тельный перст оратора вырезывал эти выражения на ру-
каве школьного учителя. Особенную силу словам орато-
ра придавал его четвероугольный лоб, выдавшийся впе-
ред, как передовое укрепление, основанием которого
служили две густые, длинные брови и под тенью которо-
го, в глубоких пещерах, скрывались два глаза. Особен-
ную силу этим словам придавал также рот оратора,
большой, тонкий, жесткий. Особенную силу этим словам
придавал также и голос оратора, резкий, сухой, дикта-
торский. Особенную силу этим словам придавали и во-

лосы оратора, торчавшие во все стороны по опушке его
огромной лысины, шишковатой, как корка пирога, и на-
чиненной фактами до того, что она разлезалась во все
стороны. Стойкая деревянная осанка, четвероугольный
фрак, четвероугольные ноги, четвероугольные плечи —
все придавало особенную силу его словам; даже галс-
тук — и тот, казалось, стягивал его шею с силою упря-
мого, ничему не поддающегося факта.
— В жизни нам нужны только факты, сэр, и ничего
более, кроме фактов!
Оратор и учитель и третье лицо, посетитель, все смот-
рели на ряд маленьких сосудов, размещенных в порядке
и готовых наполниться фактами до самых краев.
II. Убивающая невинного
— Томас Грэдгринд, сэр,— человек положительный,
человек факта и математической выкладки, человек, ко-
торый во всем на дважды-два четыре и не допускает ни-
чего более. Томас Грэдгринд, сэр,— положительно То-
мас — Томас Грэдгринд. Линейка, весы и таблицы умно-
жения — всегда у него в кармане: он каждую минуту
готов взвесить и вымерить каждую малейшую частичку
человеческой природы и сказать вам, что выйдет. Для
него все — геометрическая фигура, все дело арифметики.
Вы можете предположить, что какая-нибудь другая глу-
пость зашла в голову Джорджа Грэдгринда, или Джона
Грэдгринда, или Августа Грэдгринда (лица, не сущест-
вующие в действительности, но предполагаемые), но
только не в голову Томаса Грэдгринда,— нет, сэр!
В таких выражениях Томас Грэдгринд представлял
себя умственно своим знакомым и публике вообще.
В таких же выражениях, без сомнения, заменивши только
слово «сэр» словами «мальчики и девочки», и теперь
Томас Грэдгринд представил Томаса Грэдгринда ма-
леньким кувшинчикам, которые робко стояли перед ним
и готовились наполниться фактами.
В самом деле для них глаза Томаса Грэдгринда, вы-
глядывавшие из двух глубоких амбразур, казались пуш-
ками, заряженными до самых краев одними фактами и
готовыми с одного выстрела вымести их из области
детства; они казались им также и гальваническим при-
бором, заряженным каким-то странным веществом, дол-

женствовавшим заменить их юное воображение, которое
должно было убраться прочь.
— Девочка номер двадцатый,— сказал мистер
Грэдгринд, сильно протыкая воздух своим четвероуголь-
ным указательным «пальцем: — я не знаю этой девочки.
Кто эта девочка?
— Сисси Джюп, сэр,— изъясняет номер двадцатый,
краснея, вставая и приседая.
— Сисси — не имя, — говорит мистер Грэдгринд,—
вы не называетесь Сисси, вы называетесь Цецилией.
— Батюшка всегда зовет меня Сисси, сэр, — говорит
девушка дрожащим голосом и делая другой книксен.
— Он не должен делать этого,— говорит мистер
Грэдгринд,— скажите ему это, Цецилия Джюп. Кто
ваш отец?
— Он принадлежит к конной труппе, сэр.
Мистер Грэдгринд нахмурился и величаво махнул ру-
кою девушке, чтобы она подошла к нему.
— Здесь не должно так выражаться; мы не хотим
слышать таких выражений. Ваш отец объезжает лоша-
дей; так, что ли?
— Да-с: если нашим случается объезжать лошадей,
то они делают из них что хотят.
— Вы не то говорите, я вас не об этом спрашиваю.
Но, хорошо, ваш отец, следовательно, берейтор. Он и ле-
чит лошадей также: не правда ли?
— О да, он и лечит их, сэр!
— Очень хорошо; следовательно, он — ветеринар,
не берейтор. Дайте же мне определение лошади.
(Сисси Джюп приведена в страшное беспокойство
этим вопросом.)
— Девочка номер двадцатый не может определить
лошади!—говорит мистер Грэдгринд в наставление всем
вообще маленьким кувшинчикам.— Девочка номер
двадцатый не обладает фактами относительно самого
обыкновенного из животных! Кто-нибудь из мальчиков
определит мне лошадь: Битцер, например?
Четвероугольный перст, двигаясь то сюда, то туда,
остановился внезапно на Битцере, может быть, потому,
что он был освещен тем самым солнечным лучом, кото-
рый, пробиваясь в узкое окно школы, освещал и Сисси.
Мальчики и девочки сидели двумя возвышающимися

кучками, разделенными между собою узким промежут-
ком; и Сисси, сидя в углу, освещалась началом того сол-
нечного луча, конец которого достигал Битцера, сидяще-
го на конце другого ряда. Но тогда как девочка была
такая черноглазая и черноволосая, что резкие цвета,
казалось, становились еще резче под солнечным лу-
чом,—мальчик был до того светлоглазый и светловоло-
сый, что тот же самый луч, казалось, вытянул из него
и последнюю каплю краски, которая только была в нем.
Его холодные глаза едва ли можно было принять за
глаза, если бы они не оттенялись несколько короткими
рыжими ресницами, которые были еще светлее глаз. Его
коротко обстриженные волосы могли быть приняты за
продолжение рыжих веснушек, покрывавших его лицо
и лоб. Его кожа до того была лишена телесного цвета,
что, казалось, если бы ее разрезать, то из нее потекла бы
белая кровь.
— Битцер,— сказал Томас Грэдгринд,— ваше оп-
ределение лошади!
— Животное четвероногое, травоядное, сорок зубов;
а именно: двадцать четыре коренных, четыре глазных и
двенадцать резцов. Весною линяет, в болотистых стра-
нах меняет и копыта. Копыта крепкие, но нуждаются в
подковке железом. Лета узнаются по знакам во рту.
Так, и еще гораздо более говорил Битцер.
— Теперь девочка номер двадцатый, — сказал То-
мас Грэдгринд,— ты знаешь, что такое лошадь.
Сисси опять присела и покраснела бы еще больше,
если бы могла. Битцер быстро взглянул на Грэдгринда,
склонил свое чело, покрытое веснушками, и сел.
Теперь выступил третий джентльмен. Это был комис-
сар всегда с готовой методой, которою он душил встреч-
ного и поперечного и который, казалось, был в состоя-
нии заставить даже ветер своротить с дороги.
— Очень хорошо, — сказал этот джентльмен, угрюмо
улыбаясь и складывая руки на груди, — очень хорошо.
Это действительно лошадь. Теперь скажите мне, девоч-
ки и мальчики, обили ли бы вы комнату изображениями
лошадей?
После непродолжительного молчания одна половина
детей закричала хором:
— Да, сэр!

— Нет, сэр!— закричала другая половина, заметив
по нахмурившемуся лицу экзаменатора, что он был не-
доволен ответом, как обыкновенно случается при экза-
менах такого рода.
— Конечно, нет. Но почему же нет?
Молчание. Толстый, сырой мальчик, хотя тяжело со-
пит при дыхании, решается ответить: потому что он со-
вершенно не обил бы комнату обоями, а выбелил бы ее.
— Вы должны обить ее, — сказал джентльмен с жа-
ром.
—Вы должны обить ее,—говорит Томас Грэдгринд,—
хотите ли, нет ли, но вы должны обить ее. Вы не долж-
ны говорить, что не хотите обивать ее. Что же вы мол-
чите?
— Теперь я объясню вам, — сказал джентльмен,
подождавши еще немного,—почему вы не должны оби-
вать комнаты изображениями лошадей. Видали вы ког-
да-нибудь на самом деле, чтобы лошади бегали по сте-
нам? Видели ли вы, я вас спрашиваю?
— Да, сэр! — кричит одна половина.
— Нет, сэр! — кричит другая.
— Конечно, нет, — говорит джентльмен, бросая взор
негодования на виноватую половину, — и вы не должны
нигде видеть того, чего не видите на самом деле. Что
называют вкусом, то есть только другое название факта.
Томас Грэдгринд делает одобрительный знак голо-
вою.
— Это новая истина; открытие, великое открытие, —
говорит джентльмен. — Теперь я хочу вас испытать еще.
Предположим себе, что вам понадобились ковры для по-
лов ваших комнат. Употребите ли вы такие ковры, на
которых изображены цветы?
В это время образовалось общее убеждение, что от-
вет: «Нет; сэр!» — есть именно тот, которого хочет
джентльмен; и потому нет было почти единодушно, с
слабым оттенком да: но Сисси Джюп сказала да.
— Девочка номер двадцать, — говорит джентльмен
с улыбкой всезнания.
Сисси краснеет и встает.
— Итак,, вы обили бы вашу комнату или комнату
вашего супруга —когда вы вырастете и сделаетесь жен-

щиною — изображениями цветов; но почему вы бы ее
обили так?
— Если позволите, сэр, потому, что я очень люблю
цветы, — отвечает девочка, приседая и краснея.
— И потому вы поставили бы на них стол и стулья
и позволили бы топтать их тяжелыми сапогами?
—Это не повредит им, сэр. Они не завяли бы от это-
го; все эти цветы только изображения того, что так ми-
ло, и я воображала.,.
— Ай, ай, ай! Да вы не должны никогда вообра-
жать! — вскрикивает джентльмен, крайне довольный
тем, что добрался до вожделенного конца своего экза-
мена.— Слышите ли вы? Вы не должны никогда и
ничего воображать.
— Да, вы не должны никогда и ничего воображать,
Цецилия Джюп,— вторит торжественно Томас Грэд-
гринд, — вы не должны иметь ничего похожего на вооб-
ражение.
— Факты, факты, факты! — говорит джентльмен.
— Факты, факты, факты! — вторит Томас Грэдгринд.
— Во всех случаях вашей жизни,—говорит джентль-
мен,— вы должны соображаться только с фактами. Мы
надеемся в скором времени иметь стол — из одних фак-
тов, комиссаров — только фактических; мы принудим
народ быть народом факта и только одного факта. Вы
должны вычеркнуть слово воображение навсегда. Вам
нечего делать с ним. Ни в одной из ваших вещей не дол-
жно быть ничего, что бы противоречило факту. Вы не
топчете цветов в самом деле: вы не должны топтать их
и на ковре. Тропические птицы и бабочки не садятся
на вашу посуду: вы не должны рисовать на вашей посу-
де тропических птиц и бабочек. Вы никогда не видали,
чтобы четвероногие ходили по стенам: вы и не должны
рисовать четвероногих на стенах. Для всех этих целей,—
продолжает джентльмен, — вы должны употреблять
различные комбинации математических фигур, которые
могут быть доказаны и вычислены. Это — новейшее от-
крытие! Это факт! Это вкус!
Девочка сделала книксен и села на место. Она бы-
ла еще очень молода и казалась испуганною перспекти-
вой бесчисленных фактов, открывающихся перед нею в
мире.

— Теперь, — продолжает джентльмен, — если мис-
теру Мчокемчильду угодно будет начать свой урок, то
я, мистер Грэдгринд, был бы очень доволен, если бы, с
вашего позволения, мог бы присутствовать при этом.
Мистер Грэдгринд чувствует себя очень обязанным.
— Мистеру Мчокемчильду остается только начать.
Итак, мистер Мчокемчильд начинает.
Он и сотни полторы ему подобных звучали в эту са-
мую минуту, в том же самом мануфактурном городе,
звучали на один и тот же лад, как одинаковые клавиши
фортепьян. Он проглотил все возможные факты этого
мира. Орфография, этимология, синтаксис и просодия;
биография, астрономия, география и общая космогра-
фия; алгебра, землемерие, нивелировка; вокальная му-
зыка и рисованье с моделей — были все на конце деся-
ти его озябших пальцев. Он знает все проливы, заливы,
моря, где бы они ни были; историю всех народов и
имена всех рек и гор; произведения, обычаи, костю-
мы всех стран, и все, что делается на всех тридцати
концах компаса. Мистеру Мчокемчильду почти что
невыносима тяжесть его собственных знаний, и
если бы он знал немного поменьше, он учил бы гораздо
лучше.
Он заглядывает во все кувшинчики, расположенные
по скамьям, и до того насыпает их фактами, что они
чуть держатся. Он во что бы то ни было хочет вытурить
оттуда разбойника, — воображение.
III. Прореха
Мистер Грэдгринд возвращался из школы домой
совершенно довольный собою. Это была его школа, и он
считал ее за образцовую. Каждое дитя в ней он считал
за образец: каждый из юных Грэдгриндов был также
образцом,.
Мололетних Грэдгриндов было пятеро, и каждый из
них мог служить образцом. Их начали учить, едва они
вышли из пеленок; с тех пор их преследовали, как зай-
цев., Едва только они начали ходить, — первый свой
выход сделали в учебную комнату. Первый предмет, ко-
торый им здесь представили, и первый, о котором они
сохранили воспоминание, была огромная черная доска,

на которой какой-то сухой, высокий «огр» чертил мелом
отвратительные белые фигуры.
Не то, чтобы знали, что такое огр, или слыхали о
нем что-нибудь. О нет! Я употребляю здесь это слово
только затем, чтобы назвать чудовище, соединившее в
своей голове бог знает сколько голов, — которое бере-
жет взаперти детство и изобретает для него самые не-
слыханные муки.
Ни один маленький Грэдгринд не видал никогда, что
из луны выглядывает лицо: каждый из них знал в со-
вершенстве, что такое месяц, прежде чем научился по-
рядочно говорить. Ни один маленький Грэдгринд не знал
никогда глупого припева «мигай, мигай, маленькая звез-
дочка»: каждый маленький Грэдгринд, на пятом году
своей жизни, различал уже Большую Медведицу с та-
ким же искусством, ,как и профессор Оуэн. Ни один ма-
ленький Грэдгринд не видал в корове, разгуливающей
по полю, той знаменитой коровы с кривыми рогами, ко-
торая проколола собаку, подняла на рога кошку, забо-
дала крысу и выела солод, а еще менее ту знаменитую
корову, которая проглотила Тома Семба: ни один ма-
ленький Грэдгринд не слыхал ни слова об этих знаме-
нитостях и познакомился с коровой в первый раз, как
с животным четвероногим, травоядным, с несколькими
желудками и проч.
К такому-то дому, переполненному фактами и носив-
шему название «Каменной Ложи», направил свои стопы
мистер Грэдгринд. Он со славою оставил мелочную тор-
говлю железными вещами, прежде чем выстроил Камен-
ную Ложу; а теперь выжидал благоприятного слу-
чая, чтобы представить из себя арифметическую фигу-
ру в парламенте. Каменная Ложа была выстроена
на болоте, в миле или в двух от большого города,
называемого Коктоун в нынешних наивернейших до-
рожниках.
Каменная Ложа представляла совершенно правиль-
ную геометрическую фигуру: ни один камешек не портил
симметрии. Это был большой четвероугольный дом с тя-
желым портиком, осенявшим главные окна, как брови
его господина осеняли скрывавшиеся под ними глаза.
Рассчитанный, размеренный, взвешенный дом; шесть
окон по эту сторону дверей, шесть по другую, всего две-
надцать в одном крыле, и в другом тоже двенадцать; сза-

ди, как и опереди, по двадцать четыре. Луг и сад и толь-
ко что начинающаяся аллея разбиты прямо, правильно,
как в ботанической книге. Газ и вентиляторы, печи и
трубы для воды, задвижки, молотки, занавески — все
есть, что душе угодно, и все самого лучшего качества.
Все? Хорошо, я предполагаю, что все. Маленькие
Грэдгринды имеют все возможные кабинеты, по всем
отраслям знаний: маленький конхологический кабинет,
и маленький металлургический кабинет, и маленький
минералогический кабинет; все экземпляры разложены
в порядке и снабжены приличными надписями. Какие
все твердые и жесткие вещи! Но жадные маленькие
Грэдгринды проглотили все это.
Отец их шел домой в самом прекрасном расположе-
нии духа. Он очень любил своих детей и был добрый
отец; но если бы ему задали определить самого себя, как
Сисси Джюп задали определить лошадь, он непременно
определил бы себя необыкновенно практическим отцом.
Он произносил всегда с особенною гордостью эту фра-
зу: необыкновенно практический, и чувствовал, что эта
фраза идет к нему как нельзя лучше. Какой бы митинг
ни собрался в Коктоуне от о каком бы предмете там ни
рассуждали, коктоунцы редко упускали случай, чтобы
не намекнуть на своего необыкновенно практического
друга, мистера Грэдгринда, что всегда нравилось нео-
быкновенно практическому другу. Он знал, что ему от-
дают только должное.
Он достиг уже нейтральной почвы на черте города,
которая не была ни полем, ни городом, когда слух его
был поражен звуками музыки. Шумная труппа, принад-
лежащая к цирку, стоявшему в деревянном сарае, была
в полном действии. Флаг, развевающийся на вершине
храма, возвещал человечеству, что «Цирк Слири» требу-
ет его внимания. Сам Слири, величественная современ-
ная статуя, опирающаяся на ящик с деньгами, поместив-
шись в готической нише, продавал билеты. Мисс Джозе-
фина Слири, как говорила очень длинная и очень узкая
афиша, готовилась представить грациозный конный
тирольский танец с букетами цветов. Между другими
приятными, но не всегда моральными чудесами, которые
надо видеть самому, было и то, что мистер Джюп «дол-
жен был представить публике удивительные свойства его
собаки Меррилег». Он должен был также представить

«удивительную штуку, бросая7 в воздух,-в виде фонтана,
сотню пудовых ядер, — шутка, вызывавшая повсюду
восторженное удивление». Тот же самый синьор Джюп
должен был «оживить все представления и занять ант-
ракты чистейшими, шекспировскими остротами и кол-
костями». В заключение спектакля он же, синьор Джюп,
должен был появиться в своей любимой роли мистера
Вильяма Беттона.
Томас Грэдгринд, как и следует необыкновенно прак-
тическому человеку, не обратил бы ни малейшего вни-
мания на все эти глупости, если бы, поворотив за угол
балагана, не увидел за ним толпы детей, старавшихся
всеми силами безнадежно посмотреть в щели храма на
совершавшиеся в нем мистерии.
Это заставило его остановиться.
— вот что делают бродяги, — подумал он, — при-
влекают своими глупостями молодой сброд из образцо-
вых школ.
Но так как между ним и молодым сбродом был це-
лый ворох сору и щепок, то Грэдгринд вытащил из кар-
мана лорнетку, чтобы посмотреть, нет ли в этой толпе
кого-нибудь из знакомых ему детей, которых бы он мог
пригласить к порядку.
Явление Почти невероятное, хотя совершенно яснови-
димое! Его собственная металлургическая Луиза вытя-
нулась, что было силы, на кончики пальцев, чтобы за-
глянуть в щель, пришедшуюся немного высоко, и его
собственный математический Томас растянулся на зем-
ле, чтобы заглянуть под доски, хоть на копытную часть
грациозного конного тирольского танца с букетами.
Язык отнялся у мистера Грэдгринда. Молча подошел
он к преступникам и наложил на каждого из них по мо-
гучей руке.
— Луиза!! Томас!!
Оба вскочили, красные и сконфуженные. Но Луиза
глядела на отца смелее, чем Томас. В самом деле То-
мас и не смотрел на него, а позволил вести себя домой
машинально.
—\ Во имя удивления, глупости и лени, — говорил
мистер Грэдгринд, таща обоих детей за руки,— что вы
здесь делаете?
— Мы хотели посмотреть, на что это похоже, — от-
вечает Луиза коротко.

— На что это похоже?
— Да, батюшка.
В лицах обоих детей, и в особенности в лице девушки,
выражалось какое-то упрямство. Но, несмотря на не-
удовольствие, выражавшееся на ее молоденьком личике,
в нем можно было заметить какой-то беспокойный блеск,
какой-то огонь, которому нет пищи,— воображение,
которое защищалось всеми сила-ми. Это не была яс-
ность, свойственная детскому лицу, но какой-то сомни-
тельный блеск, с трудом отыскивавший себе исхода,—
то болезненное выражение, которое свойственно слепому,
когда он костылем ощупывает себе дорогу,
Она была еще дитя, но уже дитя пятнадцати лет; и
недалек тот день, когда она может сделаться женщи-
ной. Это подумал и ее отец, поглядывая на нее.
— Томас! Хоть факт перед моими глазами, но я не
могу себе представить, каким образом ты, — ты, с тво-
им воспитанием, с твоими знаниями, мог решиться при-
вести сестру на такую сцену.
— Я привела его, батюшка, — сказала Луиза поспеш-
но,— я просила его, чтобы он пошел со мною.
— Мне очень прискорбно это слышать. Это не делает
Томаса лучше, а делает тебя, Луиза, гораздо хуже.
Она смотрела на отца, но на глазах ее не показа-
лись слезы.
— Ты, Томас, и ты, для которых открыты врата науки;
Томас и ты, которые, можно сказать, набиты фактами;
Томас и ты, которых я так приучал к математической
точности, — Томас и ты — здесь! — разразился мистер
Грэдгринд.— В этом унизительном положении! — Я по-
ражен!
— Мне наскучило, батюшка. Мне давно наскучило,—
сказала Луиза.
— Наскучило? Что наскучило?—спросил изумлен-
ный отец.
— Я, право, не знаю, что,— кажется, все.
— Молчи! Не произноси более ни одного слова!—
возразил Грэдгринд. — Ты еще дитя. Я не хочу больше
ничего слышать.
Они прошли с полмили молча; но, наконец, Грэдгринд
произнес:
— Что скажут твои лучшие друзья, Луиза? Неужели

ПИСЬМА О ВОСПИТАНИИ НАСЛЕДНИКА
РУССКОГО ПРЕСТОЛА27
Письмо первое
Вы слишком снисходительны были ко мне и слиш-
ком высоко оценили меня, выразив желание, чтобы я
изложил вам письменно мысли свои о воспитании. Не
думаю, чтобы я мог сказать что-нибудь новое и особен-
но важное, потому что об этом предмете уже передума-
но много людьми, ближе знающими и потребности и
средства той сферы, которая слишком высока для нас,
чтобы наши мнения о ней отличались практичностью и
приложимостью. Я сначала раскаивался было в обеща-
нии, данном вам, но потом, вспомнивши все те педагоги-
ческие советы и мнения, с которыми я до сих пор встре-
чался в С.-Петербурге, решился высказать и мое слово,
надеясь, что и в нем будет оттенок оригинальности и
хоть небольшая доля существенной пользы. Поверьте,
что не фальшивое скромничание заставляет меня гово-
рить так, но глубокое и чистосердечное сознание важно-
сти и святости дела, которое своим обширным значени-
ем если не превосходит, то по крайней мере равняется
с самыми высокими государственными делами и рефор-
мами. Но, кроме важности своей, это дело так близко
сердцу каждого русского человека, так тесно связано с
благоденствием его родины, так близко, современно и
действительно, что об нем нельзя рассуждать с той ре-
шительностью, с которою можно говорить о самых важ-
ных вопросах человеческой жизни. Мы так до сих пор
были удалены от всякой общественной деятельности, что
именно потому самому и привыкли к особенной резкости

й решительности Подобных суждений и приговоров, са-
ми, в глубине души, не придавая реальной важности
нашим суждениям .и приговорам. Но когда высказанное
слово поднимается до той высоты, где слово становится
делом, тогда невольно становишься осторожным, а от
непривычки даже нерешительным и робким. Поверьте,
что мне как-то странно говорить об этом предмете в
письмах к вам, хотя мне не раз случалось и говорить,
а много раз и думать о нем. Примите же мои слова за
то, что они в самом деле: чистосердечное, старательно
взвешенное мнение человека, который и сам не придает
большого значения своему мнению. Я бы сам испугался,
если бы мог быть одним из компетентных судей в этом
деле, и отказался бы от этой обязанности, чувствуя
вполне всю слабость сил своих. Мы привыкли очень
строго судить других именно потому, что из этого суда
ничего не выходило. Но, обращая взоры на самих себя,
прогоняя самолюбие хотя на мгновение, мы и самих се-
бя видим в том же совершенном безобразии, в котором
с таким увлечением укоряли других.
Дело воспитания такое важное и такое святое, имен-
но святое дело, такое решительное и непоправимое, что
рука всякого истинно русского человека, прикасаясь к
нему, невольно задрожит. Здесь сеются семена благо-
денствия или несчастья миллионов соотечественников,
здесь раскрывается завеса будущего нашей родины, ко-
торое убивает ум не только своей неизвестностью, но
тем бесконечным богатством содержания, которое толь-
ко чувствуется сердцем и не может быть сознано умом.
Первый вопрос в этом деле таков: не поздно ли уже
рассуждать о воспитании? Не миновала ли пора воспи-
тания? Не начинается ли пора примеров, деятельности?
Едва ли это так. Шестнадцатилетний возраст именно то
время, когда начинает формироваться в человеке убеж-
дение. Следовательно, если первая пора воспитания,
когда в человеке бессознательно, под влиянием окружаю-
щей его воспитательной атмосферы, образуется привыч-
ка, и полагается прочное начало полусознательным на-
клонностям, хотя эта пора и прошла уже, но только
теперь настает пора воспитания идеи, мысли, таинствен-
ная формация взглядов на жизнь и убеждений,— именно
та пора, когда наука начинает действовать на душу чело-
века.

Конечно, важная половина воспитательного периода
уже прошла; но нет сомнения, что она прошла для на-
следника благодетельно, то есть что в нем образовались
добрые и благородные наклонности. Не скрою, что хо-
дят слухи, что в первоначальном воспитании наследника
было много упущено. Но я не придавал этим слухам
никогда большого значения, если бы они даже были
справедливы. Недостаток тех или иных фактических на-
учных сведений не имеет для наследника большого зна-
чения. При тех средствах, которыми обладает воспита-
ние при такой высокой сфере, недостаток фактических
сведений может быть пополнен быстро, легко и незамет-
но. Дело здесь не .в фактических сведениях, но в том
душевном и умственном развитии, которое дается иде-
ею науки. Дело же воспитателя в том и состоит, чтобы,
сбросивши с науки все педагогические ее формы, при-
близить ее к пониманию слушателя и в то же время со-
общать ему те фактические сведения, которые необходи-
мы для такого понимания. Знание подробностей и мело-
чей науки необходимо или для того, кто из занятия ею
хочет составить цель своей жизни, или для техника и ис-
полнителя. Но для будущего правителя и законодателя
такие мелочи едва ли не бесполезны. Для него нужно,
чтобы он понимал все, что вокруг него делается, и мог
всему давать направление, чтобы он мог оценить дело
исполнителя, а исполнители найдутся. Вот почему нель-
зя придавать большой важности тем или другим упуще-
ниям в фактических сведениях и, боже сохрани, только
ими отягчать молодой ум в то время, когда уже он тре-
бует более действительной пищи, требует идеи, чувства,
одушевления.
Утомляемый сухостью науки, он может отворотиться
от нее и начать искать идеи там, где ее нет, в пустой,
хотя и блестящей обыденной жизни, которая уже потому
возьмет верх, что она все же жизнь, а в науке он встре-
тил мертвый, давно похороненный, ни к чему не нужный
факт. Шестнадцатилетний возраст такая пора человече-
ской жизни, когда человек, чтобы учиться, должен быть
или увлечен самою наукою, или тою глубиной жизни, ко-
торую перед ним раскроет наука. .В эти годы душевной
жажды всего больше надобно наблюдать над тем, что-
бы эта жажда действительно удовлетворялась, но удов-
летворялась тем, чем должно, потому что если она не

будет удовлетворена наукой, то она все же отыщет себе
удовлетворение, но, может быть, отыщет самое жалкое и
ничтожное. Здесь уже пора воспитания из повиновения
прекращается и начинается пора воспитания из жажды
знания и жажды деятельности. В эти первые годы юно-
сти именно и начинается образование человека наукой.
До тех пор совершается в человеке бессознательное ум-
ственное развитие, скорее под влиянием окружающей
сферы, чем под влиянием сухих и незанимательных фак-
тов первоначальной науки, и главное развитие наклонно-
стей. Но кто имел только счастье знать государыню им-
ператрицу, тот непременно вынесет убеждение, что сын
ее может иметь только хорошие наклонности. Влияние
матери до этого возраста делает несравненно более, чем
всякое влияние учителя или воспитателя. Следователь-
но, образование, зависящее собственно от науки, для
наследника только что начинается, и дай боже, чтобы
всякого рода обыденные церемониалы и все опасности
высокого положения не окружили его слишком рано,
прежде, чем в нем сформируются самостоятельные убеж-
дения, прежде, чем он сам уже собственными своими
глазами, а не чужими будет в состоянии дать настоя-
щую оценку всему окружающему. Здесь, в этом возрасте,
советы, наставления уже мало помогают. Юность лю-
буется своими рождающимися силами и не любит ходить
на помочах. Здесь уже возможны только свободные убеж-
дения, овладевающие мыслью, пленяющие воображение
и потом уже проникающие в сердце и характер. В эти
годы добрая или худая почва человека уже готова, вес-
на началась, и земля ожидает только семян: душа рас-
крылась и готова, по своим свойствам, дать более или
менее богатую жатву тех плодов, семена идеи которых
будут в нее брошены. Таким образом, в шестнадцати-
летнем возрасте начинается в человеке образование
убеждений под влиянием тех явлений, которые его окру-
жают, и тех мыслей, которые в нем пробуждаются этими
явлениями. Дело воспитания, следовательно, состоит в
том, чтобы занять ум воспитанника в это время такими
идеями и мыслями, которые могут со временем принес-
ти в нем добрые плоды. До сих пор приготовлялась почва
и теперь только настает юность — весна жизни —- пора
сеяния. О дай боже, чтобы ни одно дурное семя не по-
пало даже как-нибудь нечаянно в эту юную душу, кото-

рой суждено быть душой шестидесяти миллионов русско-
го народа!
Следовательно, говорить о воспитании наследника в
настоящем его возрасте,— все равно что говорить о том,
развитию каких убеждений должен способствовать, по
возможности, его воспитатель. Или, другими словами:
какие убеждения желательно бы видеть в русском мо-
нархе. Вот к какому страшному вопросу приходит во-
прос воспитания наследника престола. Вопрос необъят-
ный, подавляющий своей громадностью самый смелый
ум.
Но если убеждения начинают формироваться в чело-
веке во время юности, то, тем не менее, в продолжение
всей жизни они образуются далее, крепнут, видоизменя-
ются, иногда рушатся. И воспитание, если оно только не
иезуитское воспитание, не имеет даже права создавать
вполне законченных убеждений, не имеет даже права по-
сягать на свободу души человеческой. Оно только откры-
вает путь образованию убеждений и, пользуясь вековой
опытностью науки, защищает юное, формирующееся
убеждение от всех положительно вредных влияний. Вос-
питатель, руководствуясь своим собственным, вырабо-
тавшимся в нем убеждением, только освещает путь мо-
лодой душе, показывая ей те пропасти, куда провали-
лись другие и обманчивой обстановкой которых могла
бы и она увлечься по своей неопытности. Тут уже неза-
чем прикрывать и полузакрывать всякие опасные мес-
та жизни, а, напротив, надобно открывать их и показы-
вать в том виде, в каком они действительно существу-
ют. Воспитывая честного человека и эгоистически забо-
тясь о так называемом счастии его жизни, часто
прибегают к хитростям воспитания. Но, воспитывая че-
ловека, который должен стоять вверху всего, знать и
понимать все, должно прибегать только к истине. Вот
почему я полагаю, что в воспитателе наследника всего
важнее его собственное убеждение, потому что надеть
маску каких бы то ни было убеждений в деле вос-
питания невозможно. Юность чрезвычайно чутка, и мерт-
вящий холод притворства нечувствительно, бессознатель-
но отразится в воспитании. Боже мой! Как должен быть
уверен человек в чистоте, искренности, истине и народно-
сти своих убеждений, который принимает на себя обя-
занности стать бдительным стражем при образовании

убеждений будущего русского монарха! Конечно, о лич-
ных расчетах здесь и речи быть не может. Можно извле-
кать им выгоды из всего, но только не из будущего благо-
состояния русского народа. Но здесь одной искренности
мало, надо быть еще уверенным, что мои убеждения дей-
ствительно не только вполне человеческие, но и вполне
русские убеждения. Но, может быть, вы спросите меня,
что такое русские убеждения? Знаю ли я их? Где их оты-
скать?—На это я отвечу вам: что я их не знаю, что я их
не нашел, но что они должны быть, что они чувствуются
сердцем и что если их можно найти, то конечно уже не за
границей.
Мы до сих пор пользовались иноземными убеждения-
ми, зато мы и меняли их легко, зато они и прививались к
нам плохо и приносили мало существенной пользы. Но в
настоящее время Западная Европа дала нам страшный
урок: тысячи ее убеждений сразились и рассыпались как
прах. Теперь нам, к счастью или к несчастью, но уже не-
чему подражать: где за границей мы найдем убеждение,
которое мы могли бы признать своим? Уж, конечно, не во
Франции, где правительство держится только отсутстви-
ем прочных убеждений в обществе и где общество до-
вольно правительством именно потому, что у него нет ни-
каких убеждений. Да и не в Германии, где метафизиче-
ская государственная философия выродилась в самые
безобразные утопии, нелепость и неприложимость кото-
рых сказалась таким блестящим образом. И где лютера-
низм разбился на множество партий, из которых край-
ние граничат с атеизмом.
А идти вперед необходимо, необходимо не только по-
тому, что ход назад государственного организма есть его
разрушение, но и потому, что позади в истории России
нет ничего, к чему бы желательно было воротиться.
В настоящее время все с лихорадочным нетерпением
требуют улучшений и преобразований по всем частям.
Нет сомнения, что эти требования будут все возрастать
более и более. Заставить их умолкнуть на время, ко-
нечно, можно, но это значит гноить государство и народ.
Жизненные соки, не находя себе исхода, вместо того что-
бы способствовать силе и развитию, будут производить
раны тем более глубокие и трудно излечимые, чем обиль-
нее будут эти соки. И весьма ошибочно бы было рассчи-
тывать на спокойствие от такого задавливания требова-

чий народа... Таким образом, мне кажется, трудно нё ви-
деть, что благоденствие России, а следовательно, и сча-
стье ее монарха заключаются не в остановке ее разви-
тия и не в подражании западным преобразованиям, а в
самостоятельном развитии государственного народного
организма, вытекающем из сознания действительных на-
родных потребностей, а не из детского желания угонять-
ся за Западом.
Задача русского правительства с каждым годом ста-
новится труднее и сложнее. Теперь уже нельзя только
продолжать дело, начатое Петром Великим, только ус-
ваивать то, что появляется за границей, потому что, види-
мо, эти устроения не .могут повести ни к чему доброму;
теперь следует самим отыскивать путь, отбросивши ино-
земные указы, а для того, чтобы найти истинный путь,
более чем когда-нибудь необходимо обратиться к самому
народу; узнать его не только материальные, но и духов-
ные потребности. Но мало узнать, надобно сродниться с
ним, сделать их потребностями своей собственной души
и, удовлетворяя этим потребностям, прокладывать наро-
ду историческую дорогу вперед. Узнать материальные
потребности — это довольно легко; их может узнать и
чуждый нам человек, если только посвятить жизнь и ум-
ственные силы России, но узнать духовные потребности
народа может только русский, который сам в себе их пе-
речувствовал. Потому что эти потребности чужды иност-
ранцу. Самый простой человек, если захочет сделать сы-
на своего полезным русским гражданином, а не космо-
политом сего мира, вероятно, не прибегнет с просьбою
об этом к иностранцу, и особенно к такому, которому да-
же язык наш меньше знаком, чем язык давно несущест-
вующих римлян и греков. Презрение непостижимое! Ан-
типатия необъяснимая! И между тем действительно:
живя в Китае, немец выучивается по-китайски, даже не
ездивши в Индию — выучивается по-санскритски, а при-
нимая на себя должность воспитателя правителя России,
не хочет выучиться по-русски. Неужели можно полагать,
что такое презрение к народности нашей может не ос-
корблять нас до глубины души? Неужели можно пред-
полагать, что в самой бедной хижине, самый простой че-
ловек, отец семейства, услышавши о таком факте (а кто
же о нем не слышал?), с огорчением не спросит себя:
что же это, наконец, такое? По какому же праву буду-

щего русского царя воспитывает человек, который не
знает ни слова по-русски? Мало этого, человек, который,
проживши десять лет в России, так презирал русскую
народность, что не мог понять страницу русской книги.
Неужели можно полагать, что этот факт неизвестен Рос-
сии и что он не бросил тени на будущее царствование?
Прежде еще можно было обманываться надеждою
учиться и жить по-немецки, а теперь едва ли сами рус-
ские монархи захотят идти по следам Германии. Еще
Фонвизин издевался над страстью к немецким учителям,
а в настоящее время это до того не современный факт,
что не веришь ушам своим. Чтоб воспитать ученого,
можно еще прибегнуть к помощи немца; но чтобы воспи-
тать русского царя, человека, который должен быть по
преимуществу русский... Это как-то непонятно! Как же
он выберет для него наставника, как же он будет следить
за направлением преподавания, как познакомит его с
русской литературой, с требованиями и идеями, которые
в ней высказываются; с партиями и мнениями, которы-
ми они образуются; словом, со всем тем потоком рус-
ской жизни, который разливается все шире и шире и
направление которому должен будет дать русский царь.
Я пишу к вам и только к вам, а потому и позволил выска-
заться этому негодованию, которое может бесплодно
огорчить других. Но это чувство так едко, так оскорби-
тельно, что невозможно удержать его, чтобы оно не вы-
сказалось в едких и оскорбительных выражениях. Я не
знаю, кто внушил при дворе эту несчастную мысль, но
знаю только, как больно она отозвалась по всей России.
И тот плохо знает современное ее состояние, кто думает,
что и в наше время можно так же безнаказанно, как и
прежде, презирать нашу народность и потом пользовать-
ся ее силою. Я не знаю убеждений г. Г„ но знаю только
одно: что если бы мне, не знающему ни слова по-китай-
ски, а следовательно, и не понимающему китайской жиз-
ни, предложили воспитывать китайского царевича, я бы
отказался, и думаю, я поступил бы вовсе не геройски, а
просто как честный человек, который не хочет нарушать
благоденствия стомиллионного населения. И не хочет,
чтобы оно заподозрило в недостатке народности своего
будущего правителя. Говорят, что причиной назначения
Г. были сделанные прежде упущения в первоначальном
образовании наследника. Но неужели думают, что в

России нет людей, которые сумели бы преподавать аз-
буку науки и научить не только русской, французской,
немецкой, но даже китайской грамоте? Такое мнение
уж слишком оскорбительно для самого правительства
и даже для самих немцев, которые в продолжение полу-
тораста лет учат нас быть учителями. Нет! Как хотите,
а тут была другая цель. Россия вырывается из немец-
ких пеленок, даже сама Германия ими не довольна...
Письмо второе
В коротком, быстро набросанном очерке трудно об-
нять все стороны такого важного предмета и перечис-
лить все отличительные качества воспитания наследника.
А потому я без всякой претензии на полноту выставлю
те из этих качеств, которые представляются мне в на-
стоящее время.
Воспитание наследника должно быть духовно-эстети-
ческое. Я бы назвал его идеальным, если бы этому сло-
ву не было придано значения чего-то ложного, несуще-
ственного. Постараюсь передать яснее мою мысль. Все
в мире имеет форму и содержание, но редко форма со-
ответствует содержанию, а часто случается наоборот, что
под пышной формой вовсе нет никакого содержания; а
незначительная, по-видимому, форма скрывает иногда
бесконечно глубокое содержание. В жизни бедной и прос-
той формы, окружающие человека, так неизящны и не-
привлекательны, что если развитие берет в нем верх над
телом, то он невольно предпочитает богатую и пышную
мысль, идею и глубокое внутреннее чувство скудным,
иногда грязным формам, окружающим его. Но чем выше
стоит человек на общественной лестнице, тем привлека-
тельнее и изящнее окружающие его формы жизни и тем
легче может он увлечься этими формами и не заметить
содержания. Вот почему, чем выше поставлен человек в
обществе, тем более воспитание должно стараться увлечь
его красотою и глубиною содержания мысли, идеи; тем
прочнее должно оно укоренить в душе его убеждения,
что всякая пышность и блеск есть только мишура, стоя-
щая много сил, времени и денег и не имеющая никако-
го значения ни в истории, ни для благоденствия народа,
ни даже для счастья того, кто окружает себя этою пыш-
ностью, этим блеском. История чаще всего горько изде-

вается над пышностью, прикрывающей ничтожество; и
наоборот, из самых незначительных нищенских форм вы-
водит неистощимые реки истории. Картина трех распя-
тых на маленьком холме за стенами Иерусалима не за-
ключала в себе ничего пышного и ничего величественно-
го. Петр Великий, пирующий с шкиперами голландских
кораблей, тоже не мог привлечь к себе ничьих взоров,
привыкнувших « роскоши. А жилища римских императо-
ров, палаты римских богачей и дворцы Бурбонской ди-
настии никогда не блистали такой роскошью, как в то
время, когда и под ними и вокруг них стояли тысячи не-
счастий и опасностей, когда в них не было столько жиз-
ни и силы, чтобы пережить еще один год,— когда под
всем этим золотом скрывалась самая полная духовная
нищета и не было ни одной живой идеи, из которой мог-
ло бы образоваться что-нибудь живое. Воспитатель, от-
крывая взорам высокого воспитанника и исторические
события, и современные состояния обществ,—должен по-
стоянно укоренять в нем ту мысль, что в истории и даже
в жизни отдельного человека важна идея, мысль, и что
ее невозможно заменить роскошною обстановкою... *
Письмо третье
В первых двух письмах моих, желая яснее выразить,
какое направление вообще должно бы, по моему мнению,
иметь преподавание наук государю наследнику, я кос-
нулся наук географических и исторических и упомянул
случайно и о преподавании политической экономии, хо-
тя она не принадлежит уже к кругу предметов общего
образования, но к наукам социальным, изучающим об-
щественный организм во всех отношениях. Говорить о
других предметах общего приготовительного образова-
ния, как, например, о преподавании языков, первоначаль-
ной математики и проч., я не считаю необходимым, так
как подготовительный период образования уже закон-
чен. Теперь мне остается обозреть в большей системе
три различные области наук, с которыми, как мне ка-
жется, должен быть ознакомлен государь наследник:
1) область наук социальных, или общественных, куда
относятся науки юридические, политические и государст-
* Конец настоящего письма утерян. (Ред.)

венные; 2) область наук математических с их приложе-
ниями к наукам военным и техническим, о которых, ко-
нечно, я могу сказать весьма немного; и 3) область наук
эстетических, куда относятся: литература и знакомство
с теорией искусств и художеств, а равно и знакомство с
изящными произведениями всех родов. Все эти науки
требуют уже развитого сознания и чувства уже созрев-
шего, а потому и самое преподавание их только в насто-
ящее время получит полный свой смысл.
В числе этих трех областей науки первое место,. без
сомнения, должно принадлежать наукам социальным;
потому что монарх может быть и не быть полководцем,
смотря по его личным дарованиям и наклонностям, но
политиком, законодателем, верховным правителем и вер-
ховным судьею он не может не быть по самому сану
своему.
Науки общественные
Изучение наук социальных или общественных, то
есть юридических, государственных и политических име-
ет общей целью познакомить слушателя с формами и
элементами исторических общественных организмов и за-
конами их развития и жизни, так сказать, с анатомией и
физиологией тех органических живых существ, племен,
народов и государств, жизнь которых наполняет собою
страницы всемирной истории. Но, преследуя эту чисто
научную цель, науки общественные должны стремиться
к достижению и другой — воспитательной: они должны
оказать действительное влияние на образование в слуша-
теле правильных общественных убеждений, и не только
дать ему научные элементы таких убеждений, но и по-
родить зародыши их в его сердце. Это последнее значе-
ние общественных наук так важно в образовании госу-
даря наследника, что я попрошу позволения остановить-
ся на нем; тем более что самая необходимость общест-
венных убеждений еще далеко не осознана у нас вполне.
Давно уже в русском образованном обществе воз-
растало смутное сознание, что многое идет у нас не так,
как бы следовало, что наша общественная и администра-
тивная нравственность в большом упадке и что само рус-
ское общество, существуя по форме, не имеет внутренней
действительной жизни. Начиная с Фонвизина, если еще
не ранее, литература наша напала с негодованием на не-

достатки русской общественной жизни, но еще с надеж-
дою, что образование исправит их. Однако же прошло
сто лет, масса образованных людей увеличилась во сто
раз; а общественная нравственность не поднялась, если
еще не понизилась. Вместе с тем обличительный харак-
тер литературы со времени Гоголя усилился до чрезвы-
чайности и наши общественные язвы, сделались люби-
мою темой наших писателей. Но не в одной литературе
высказывалось недовольство русского общества самим
собой: где только собирался кружок, в котором были
люди, по крайней мере имеющие притязание на благо-
родство в мыслях и поступках, там непременно возникал
нескончаемый ряд рассказов или об административных
чиновничьих злоупотреблениях, или различные анекдоты,
обличающие общественную безнравственность. В этих
беседах принимали одинаково живое участие и лица, за-
нимающие весьма важные государственные должности,
и лица, не пользующиеся никаким особенным значением.
Но, прослушавши несколько таких бесед в самых
различных общественных кружках, нельзя было удер-
жаться от мысли: отчего же при таком множестве людей,
так сильно и так дружно осуждающих упадок общест-
венной нравственности, не подымается она? В чем же и
зло, как не в людях? Вчитываясь и вслушиваясь далее
в эти романы, повести, беседы, анекдоты и рассказы на
одну и ту же вечную тему, нельзя было не заметить, что
мы только сердимся и бранимся чрезвычайно так друж-
но и энергически; но что положительных общественных
убеждений и положительных дел у нас очень и очень ма-
ло. Факты налицо. Во всей нашей новейшей литературе
едва ли встречается два-три благородных характера и
те принадлежат к людям старого, отжившего поколения,
к так называемым непосредственным натурам, до кото-
рых почти не коснулось ни научное образование, ни жиз-
ненная цивилизация. В настоящей литературе нашей не
только не создано ни одного благородного характера,
для чего, конечно, нужен талант, но даже нет ни одного
дидактического или философского сочинения, сколько-
нибудь замечательного, которое высказывало бы какие-
нибудь положительные философские, общественные или
моральные убеждения и высказывало так, чтобы критика
не подняла его на смех. Я не говорю здесь о наших бого-
словских сочинениях: о них критика молчит.

Но вот еще один из признаков, взятый уже из мира
практического, который также обличает отсутствие убеж-
дений в русском образованное обществе. Есть ли у вас
хотя один государственный человек, который бы пользо-
вался популярностью? Смело можно отвечать — ни од-
ного. Пока человек еще не вышел наверх, его иногда
хвалят, на него указывает иногда общественное мнение,
как на лицо, которое могло бы сделать много хорошего,
если бы его не оставляли в тени; но стоит ему только
выдвинуться — и общественное мнение пойдет чернить
поделом (.и чаще поделом), а иногда и без дела своего
вчерашнего любимца. Это явление тоже чисто русское,
чуждое Запада, показывает, что у нас нет ни положи-
тельных общественных убеждений, ни людей, ими про-
никнутых и которые могли бы явиться их представи-
телями в государственной деятельности.
Но еще яснее выкажется это отсутствие жизни в на-
шем обществе, если всматриваться в индивидуальные ха-
рактеры лиц, принадлежащих к нашему образованному
классу. За исключением весьма небольшого числа людей,
общественные убеждения которых определились и вы-
сказались и которые по тому самому стоят одиноко по-
среди отшатнувшейся от них толпы, мы видим в нашем
обществе три сорта людей: люди с сильными эгоистиче-
скими антиобщественными убеждениями, люди с слабы-
ми, хаотическими общественными стремлениями, не вы-
работавшимися в убеждения, и — мечтателей — утопис-
тов. Я позволю себе подробнее очертить эти три класса.
У людей с эгоистическими убеждениями, число кото-
рых в служебном мире громадно, окончательно утрачена
самая вера в -необходимость, возможность и пользу ка-
ких бы то ни было общественных убеждений и даже спо-
собность к ним; 'но зато тем сосредоточеннее и сильнее
выработалось в них антиобщественное убеждение, кото-
рое можно выразить двумя словами: «хорошо то, что
мне выгодно». Это, к величайшему несчастью общества,
класс людей самый многочисленный, самый деятельный,
самый сильный, умножающийся год от года с порази-
тельной быстротой, и который все будет прибывать более
и более, пока общество останется без высказанных и
сильных убеждений, разделяемых или, по крайней мере,
допускаемых правительством. Свойство этого класса лю-
дей таково, что они всегда оставят правительству всю

форму, всю обстановку власти; но в сущности лишат его
всякой силы, сделают на деле бессильнее не только са-
мого ограниченного из правительств, но даже слабее
частного человека, который, по крайней мере, своими
руками может сделать то, что задумает. Я ни с чем иным
не могу сравнить этого многочисленного класса тихих,
покорных, добропорядочных людей, как только с извест-
ной породой американских муравьев, которые так искус-
но и незаметно выедают деревья и даже мебель и строе-
ния, что они долго еще сохраняют всю свою внешнюю
форму, пока случайный ветер, дунув, не свалит их и
не обнаружит, что это были только призраки вещей, а не
самые вещи. Всякая правительственная мера, в особен-
ности добрая, подвергается со стороны этих людей, всег-
да деятельных исполнителей, точно такому же выеданию
и вытачиванию. Всякое общественное бедствие, дурное
ли управление, война ли, голод ли, мор ли — все являет-
ся для них источником выгод.
К другому сорту людей русского образованного об-
щества принадлежат все те личности, которые или по
врожденному благородству своей натуры, или по каким-
нибудь случайным обстоятельствам не попали на тор-
ную, дозволенную, официальную дорогу эгоизма; но,
вместе с тем, и не выработали никаких определенных об-
щественных убеждений. Они, или не получив логического
образования, не сумели, или, по недостатку энергии ду-
ховной жизни, поленились, или, захваченные ранее жи-
тейскими тревогами, не успели, или, наконец, видя, к
чему иногда доводят высказанные общественные убеж-
дения, побоялись свести к одному результату те идеи, ко-
торыми и образование и окружающая их жизнь напол-
нили их ум. Такие люди могут много знать, многое пере-
думать, многое перечувствовать в различные моменты
своей жизни; но так как они не давали себе отчета в
том, что они знают, думают и чувствуют, в чем они
убеждены, в чем сомневаются и во что верят, не взгля-
нули внутрь самих себя и не позаботились осветить и
привести в некоторый порядок царствующий в них хаос,
то вся их жизнь делается отражением этого хаоса, а их
мимолетные убеждения—игрушкой всех случайностей
жизни. Такие хаотические натуры весьма часто попада-
ются в русском образованном обществе, и, за исключе-
нием немногих личностей, нравственные убеждения ко-

торых выработались окончательно,— это лучшие люди
общества, потому что они, по крайней мере, сознают
необходимость убеждений и, по благородству своей
природы, хотя и увлекаются часто противоречащими
друг другу идеями, но, по крайней мере, хотя чем-нибудь
да увлекаются.
.В этой печальной картине, в которой люди, заботя-
щиеся об обществе только, как об источнике собствен-
ных выгод, составляют темный, резко выдающийся фон,
проглядывают изредка блестящие, но эфемерные явле-
ния утопистов, которые, несмотря на противоречие окру-
жающей их действительности, упорно остаются при своих
убеждениях, составившихся в их умах под влиянием
разнообразных случайностей. Не получая основательного
общего образования в средних учебных заведениях, не
дающих никаких убеждений и не имеющих решительно
никакого влияния на правильное развитие характеров,
занимаясь потом специальными и большей частью тех-
ническими ремесленными предметами в технических
учебных заведениях, и даже в университетах, русская
образованная молодежь не выносит из воспитания ни-
каких прочных метафизических воззрений, никаких вы-
работанных нравственных и общественных принципов.
Вот почему у нас часто можно встретить не только не-
опытных молодых людей, но даже искусных техников,
моряков, математиков, инженеров, которые, по нераз-
витию души своей, являются или бессознательными эго-
истами, как дети, или тоже настоящими детьми, готовы-
ми подчиниться влиянию первой вздорной книжонки и
первой блестящей, хотя в сущности эфемерной мысли,
которая почему-нибудь на них подействует. И чем бла-
городнее природа юноши, чем сильнее бьет в сердце его
родник того великого чувства общественности, которое
при других условиях делается обильным источником
общественной пользы, тем легче он предается утопии.
Молодая, благородная душа, для которой официальный,
торный путь дозволенного эгоизма невыносимо тесен,
ищет себе пищи повсюду и, не находя в действительной
жизни решительно ни одной мысли, ни одного вырази-
тельного благородного общественного стремления, к ко-
торому могла бы примкнуть со всем пылом молодости,
отдается первой представившейся утопии, не имея до-
статочно ни характера, образованного воспитанием, ни

достаточной философской подготовки, чтобы открыть не-
состоятельность и даже иногда нравственное безобразие
очаровавшей их идеи. Что государству и народу при та-
ком состоянии общественной нравственности образован-
ного класса тяжело, этого нет надобности и доказывать;
но хорошо ли и правительству? Скажу с уверенностью:
общество без высказанных общественных убеждений—•
самое опасное для правительства: это. именно болото,
зеленеющее, гладкое, тихое, чуждое бурь, с виду без-
опасное и даже заманчивое; но в котором, где ни поста-
вишь ногу, везде провалишься и никогда не найдешь точ-
ки опоры. Оно может парализовать даже силу Геркулеса,
ворочающего горами; оно же засасывает и правительства
понемногу, незаметно, посреди пышной лести, всех ат-
рибутов .неограниченной власти, окружая его кажущимся
покоем и улыбающимися картинами мирного счастья.
Обществом, в котором сформировались общественные
убеждения, управлять правительству не легко, но воз-
можно: оно видит и друзей и недругов своих; но общест-
вом, основанным только на личном эгоизме членов, уп-
равлять невозможно: здесь все враги, потому что реши-
тельный эгоист друг только самому себе и враг всему,
что не он, хотя враг улыбающийся, кланяющийся, гото-
вый, как кажется, броситься за вас в огонь и в воду.
На какое бы благородное усилие ни решилось правитель-
ство, ему необходим орган, через который оно могло бы
действовать, орудие для приведения в исполнение его
намерений. И недостатка в этих орудиях, конечно, не
окажется, какова бы ни была проводимая мера, и чем
хуже она, тем более найдется покорнейших орудий, ко-
торые будут готовы проводить сегодня одну мысль, а
завтра совершенно противоположную. Но в том-то и де-
ло, что не то орудие надежно, которое гнется во все сто-
роны; это гнилое орудие; но то, которое создано для
одной определенной цели, и если не годится для других,
то метко достигнет той, для которой оно назначено. Но
этого, мало: человеческой природе несвойственно быть
бессознательным проводником чужой воли, и тот, кто
готов поднять и броситься выполнять всякое желание
правительства, каково бы это желание ни было, не толь-
ко не выполнит из них ни одного хорошо, но сумеет из
всякого извлечь только свою собственную пользу, от-
бросив остальное. Таким образом, самое, по-видимому,

покорное общество является на деле самым непокорным,
парализующим государственную деятельность. Сколько
благодетельных мер погибло у нас таким образом!
И замечательно, что при этой обстановке правительства
всякая дурная мера возможнее в исполнении хорошей,
потому что это сословие преимущественно кормится дур-
ными мерами. Правительство хотело, например, воспи-
тывать честных, знающих дело и умных служителей го-
сударству, и это ему плохо удалось: задумало прави-
тельство остановить образование — и покорные орудия
его воли в десять лет наделали столько зла по всем
учебным заведениям, что его нельзя исправить и в пол-
столетие. Такая общественная обстановка, достигнув
до крайности, какой, например, она достигла в Китае,
решительно оставляет правительству одну тень власти.
Покорнейшие орудия воли именно потому и опасны, что
они делают своим покорнейшим другом того, кто думает
повелевать ими. Даже в частной семейной жизни неред-
ко случается видеть, как иной крутой, деспотический ха-
рактер, не выносящий чужих убеждений, прогонит от
себя жену и детей и сделается слугой самого негодного
из слуг своих; но в государственной жизни это явление
особенно поразительно, и можно процарствовать неогра-
ниченнейшим образом по форме, а в сущности быть всю
жизнь послушнейшим орудием толпы интриганов, кото-
рые потом сами же свалят все зло на своего благодетеля,
хотя они-то именно и умели извращать все его намере-
ния. Таков уж неизменный закон человеческой природы,
и не терпящий противоречащих убеждений деспотизм
сам себя казнит: это закон души человеческой, и никакая
человеческая власть переменить его не в силах.
Я не буду здесь изыскивать в подробности всех при-
чин такого состояния убеждений русского общества, но
не могу, однако же, не указать мимоходом на две глав-
нейшие из них, потому что они прямо приведут меня к
делу.
Первая из этих причин заключается в отсутствии
прочных постоянных и ясно высказанных политических
убеждений в самом правительстве. Можно исторически
показать, как часто менялись убеждения нашего прави-
тельства не только с переменой царствования, но даже
в одно и то же царствование и, что всего хуже, менялись
так, что эта перемена совершилась невидимо и неслыши-

ко для большинства и могла быть только угадываема
в мерах, внезапно принимаемых правительством. Так,
например, в одно и то же царствование было время, ког-
да университетское образование поощрялось всеми воз-
можными служебными приманками, было другое время,
когда смотрели на университет с крайним недоверием,
почти как на необходимое зло, которое надобно, по
крайней мере, по возможности стеснять, и пришло, нако-
нец, такое время, когда убедились, что полезнейшие
деятели, люди сколько-нибудь честные, на патриотизм
которых можно положиться, выходят большей частью
из университетов. Что же? Найдем ли мы в истории на-
ших университетов причины таких перемен? Конечно,
нет. Они во все это время продолжали, то поощряемые,
то стесняемые, свою мирную деятельность, и, конечно,
нельзя же было найти проявления революционного духа
в том, что студент попадался в разорванной фуражке
или отвечал дерзостью полиции. Разве люди, кончившие
курс в корпусах, не делали того же самого? Если пере-
брать всех так называемых политических преступников
наших, то мы увидим, что далеко меньшая часть их по-
лучила воспитание в университете. Но положим, что
университетское образование имело вредное влияние на
юношество: зачем же давали такое направление этому
образованию? Зачем поощряли его? Разве назначение
кафедр и определение профессоров было не в руках пра-
вительства? Отец, отправляющий в университет своего
сына, разве участвовал в устройстве университета, разве
не отдавал он его на руки правительству? Зачем потом
требовали невозможного? Нельзя же сначала выучиться
чему-нибудь, образоваться в известном направлении, а
потом переделаться на другой лад, смотря по требова-
нию. Если это и могут иные натуры, то едва ли люди,
обладающие такими до корня гибкими натурами, могут
быть надежными слугами государства?! Чего же прави-
тельство требовало при такой шаткости мер, как не
того, чтобы человек был, как говорит русская поговор-
ка, «на все руки», то есть не имел никаких убеждений и
годился всюду или, что все равно, не годился никуда.
Еще более выразится это отсутствие постоянных об-
щественных убеждений правительства, если проследить
за последнее время историю нашей цензуры. Она меняла
свои требования с такой же непредвидимой непоследова-

t&/ii>H0CTbio, с какой меняется ветер в Петербурге. Не
только в разное время, но в одно и то же время в разных
городах и в одно и то же время у разных цензоров одна
и та же мысль встречала, да и теперь встречает, или
пропуск или запрещение. Что же это показывает? Не то
ли, что сама цензура не знает, что позволено, что запре-
щено, что может быть полезно в печати и вредно, и даже
что будет приятно правительству, что неприятно? Но кто
же это должен знать? И не опасно ли это беспрерывное
то ослабление, то подтягивание цензурной узды? Так
можно испортить и раздражить даже лошадь лучшей и
благороднейшей породы. С другой стороны, не дозволяя
высказываться обществу, правительство само находит-
ся в затруднительном положении, пугается призраков, не
видя настоящих ям, и руководствуется в своих стремле-
ниях случайными явлениями, не имеющими никаких от-
ношений к обществу, во главе которого оно стоит. Так,
например, февральская суматоха в Западной Европе, не
имеющая к нам решительно никакого отношения, имела,
однако, на нас самое гибельное влияние, именно через
посредство правительства. Правительство с глубоким
недоверием взглянуло на все, что походило на общест-
венное убеждение, сколько-нибудь не эгоистическое, и
вот выдвинулись вперед лица, не имеющие никаких убе-
ждений: толпа эгоистов, истачивающая государство,
разом прихлынула в громадном количестве, и эгоизм,
считавший до тех пор необходимым, по крайней мере,
прикрываться какой-нибудь одеждой, нагло стал выстав-
ляться напоказ. Поверит ли потомство, что было в ис-
тории России время, когда люди откровенно и публично
сознавались во взятках и казнокрадстве, извиняя себя
тем, что они зато хорошие верноподданные? А между
тем, когда полудетей, виновных только в том, что они не
получили основательного воспитания, ссылали в Сибирь,
покорнейшие слуги правительства вырывали глубокую
бездну, всю глубину которой осветила только Крымская
война. Теперь, когда все это стало прошедшим, можно
уже сделать такой вопрос: могли ли все неосторожные
утописты, взятые разом за 50 лет, наделать столько об-
щественных бедствий, столько вреда государству и пра-
вительству и нанести столько личных, глубоких, смер-
тельных огорчений монарху, сколько наделали их в два
года войны наши услужливые политики, наши генералы,

наживавшиеся из бедного имущества солдат, наши ко-
миссариатские сановники и чиновники и все эти безмолв-
ные верноподданные слуги, которые кричали о необхо-
димости распинать каждого замечтавшегося мальчика?
Другая причина отсутствия общественных убеждений
в нашем обществе, зависящая от первой, заключается в
воспитании, которое получает русское юношество.
Нет сомнения, что воспитание должно действовать
не на одно увеличение запаса знаний, но и на убеждения
человека. Принявши образование сначала по приказу
правительства, русские потом невольно стали всасывать
из него и то, что не нравилось уже и правительству, и
вот началась странная борьба, в которой выражалось
желание устроить образование так, чтобы оно, увеличи-
вая запас знаний, необходимых для всякой европейской
державы, в то же время не касалось убеждений. Вслед-
ствие этого желания не только философия была изгнана
из университета, но даже невинная логика из гимназии;
не только ревностные исполнители воли правительства
преследовали всякое философское направление в учеб-
ных заведениях и литературе, но даже прямо выражали
свое официальное, а вместе с тем и искреннее отвраще-
ние от всякого рода мышления. Замечу только одно, что
после февральской революции наши сановитые педагоги
не шутя поговаривали о том, как бы оставить одни тех-
нические заведения в России, готовить инженеров, моря-
ков, офицеров и даже астрономов, потому что и астро-
номия может придать нам ученый блеск за границей,
и вовсе не приготовлять политиков, философствующих
юристов, публицистов и тому подобных ненужных и бес-
покойных людей? «Вовсе отказаться от образования
нельзя», рассуждали они, «и стыдно, и опасно: можно,
пожалуй, дойти до такого состояния, когда сотня евро-
пейских пушек заставит трепетать стомиллионную импе-
рию; но нельзя ли устроить дело так, чтобы, усвоив все
плоды европейской жизни, остаться при азиатских поня-
тиях?» К счастью человеческой природы, это оказалось
совершенно невозможным.
Воспитание, лишенное единства убеждения, не решив-
шееся ни на какое положительное направление, не да-
вая человеку никакой общественной идеи, к которой бы
он мог привязаться, открывает ему две дороги: или
сделаться эгоистом, или утопистом; то есть или обманы-

вать правительство и грабить народ, или кинуться в
первую попавшуюся утопию и при малейшей .неосторож-
ности погибнуть без пользы. Жить со вредом или погиб-
нуть без пользы? Какой страшный исход; а между тем
это так, если мы не хотим закрывать себе глаз насильно.
Не находя в обществе признанных, допускаемых и вмес-
те с тем благородных и возможных убеждений, человек,
смотря по природе своей, делается или эгоистом, или
безумным утопистом,— это неизбежный закон, и его не
избегнет ни одно историческое общество, в котором пре-
следуются всякого рода общественные убеждения.
Неужели же нет выхода из этих гибельных крайно-
стей? Неужели русскому остается или идти по дороге
общественного развития, или кидаться в безумные уто-
пии? Нет, выход есть; но этот выход один только: пра-
вильные, христианские, европейские и русские общест-
венные убеждения, в которых бы правительство могло
честно сходиться с подданными, в которых бы и прави-
тельство и подданные, отбросивши эгоистические расче-
ты, примирялись в идее общественного блага. Такое
срединное- общественное убеждение, более или менее
снисходительно примиряющееся с крайностями и прими-
ряющее их к себе; такая философская опора обществен-
ной нравственности, сильно поддерживаемая правитель-
ством, положительными, .но не отрицательными мерами,
такой исход естественному чувству любви к отчизне —
необходим, неизбежен для каждого великого обществен-
ного организма, если он только хочет жить, то есть раз-
виваться, а не гнить и разлагаться.
Письмо четвертое
В прошедшем письме моем я желал выразить всю
крайнюю необходимость определенных высказанных по-
литических убеждений для христианского и европейско-
го монарха. Развить здесь вполне, каково должно быть
здесь это убеждение, я, конечно, не могу: оно может быть
проведено только в целой системе политических наук;
но можно определить уже вперед некоторые его харак-
теристические черты.
Политические убеждения монарха не должны быть
эгоистичны, потому что они должны сделаться убежде-

ниями лучших людей государства, а эгоистические убеж-
дения не передаются другим. Требуя от подданных бес-
корыстного служения отечеству, монарх должен подать
собой пример такого служения, тогда только требова-
ние его найдет отголосок в сердцах подданных. Так назы-
ваемые династические интересы не могут привлечь ни
одного искреннего сердца и тем более соблюдаются,
чем менее заботится о них правительство и чем более
забывает оно их для пользы государства. Преподавание
политических наук должно показать с полной ясностью
будущему монарху России всю невозможность, чудовищ-
ность деспотизма в европейском и христианском госу-
дарстве и должно глубоко укоренить эту мысль в его
сердце, потому что в жизни не раз будут стараться — и
случай и своекорыстные люди — свести его на эту опас-
ную дорогу, опасную одинаково и для него самого и
для его народа. Пусть он вынесет из изучения политиче-
ских наук глубокое убеждение на всю жизнь, что слова
«неограниченная монархия» означают только то, что
верховная власть, существующая и в республиках, со-
средоточивается в неограниченной монархии на одном
лице, но вовсе не означает того, что неограниченный
монарх может делать, что ему угодно.
Неограниченной власти, в смысле неограниченного
произвола, нет на земле — да нет и на небе, потому что
если религия и приписывает творцу неограниченность
власти, то не потому, чтобы он мог делать добро и зло,
но потому, что ему не нужно ограничивать себя, ибо зло
невозможно для существа, вся сущность которого есть
благо... Наука общества должна только укрепить и раз-
вить ту же самую мысль; ока должна показать до оче-
видности ясно, что не одни только законы физической
природы, но и законы природы духовной, законы рели-
гии, законы души человеческой, законы жизни общест-
венных организмов и законы истории ограничивают не-
ограниченного монарха бесконечно более, чем каждого
из его подданных, и что нарушение этих законов так же
неизбежно отомщается духовными болезнями и духов-
ными страданиями, как нарушение законов физической
природы болезнями и страданиями физическими. Неогра-
ниченный законодатель должен всегда помнить, что за-
кон не есть выражение его произвола, но выражение ис-
торической необходимости общества, которого он, по во-

ле провидения, является верховным органом, и что закон,
который он выразил, обязателен для него точно так же,
как и для его подданных. Право изменять законы, ко-
нечно, принадлежит ему, но должно соединяться в нем
с глубочайшим уважением к святости закона...
...Теперь я скажу несколько слов о самом порядке
преподавания и о том, какие общественные предметы и
в каком объеме должны войти в него, не придавая осо-
бенного значения словам моим, потому что программы
могут быть разнообразны и вести к одной и той же пе-
ли,— да и чертить их легко, .но выполнить трудно.
Я полагал бы начать преподавание общественных
наук с общего энциклопедического введения, с энцикло-
педии общественных наук. Этот предмет, соединяя все
приобретенные уже государем наследником познания
и убеждения, должен бы быть скорее откровенною, за-
душевной беседой, нежели наукой, и основываться, с
одной стороны, на глубине и ясности убеждений препо-
давателя, а с другой — на постепенном самостоятельном
раскрытии сознания слушателя. В этом предмете бо-
лее, чем в каком-либо другом, преподаватель должен
руководить самостоятельностью изучающего, потому что
главная цель есть не передача фактов, но свободное
развитие сознания в определенном направлении и сво-
бодная формация основных общественных убеждений.
Здесь, конечно, не место излагать все содержание пред-
мета; но я замечу только, что преподаватель должен
начать с самых известных законов физической природы
и постепенно, логически, основываясь единственно на
постепенном развитии сознания изучающего, возвысить-
ся до нравственных законов мира духовного. Затем дол-
жна быть изложена в кратких, но определенных чертах
психология человека, как основа его общественной жиз-
ни, а потом общие физиологические законы самого об-
щества,, постоянно подтверждаемые и уясняемые приме-
рами, взятыми как из существующих, так и из отжив-
ших государств. Способ самого изложения, его обшир-
ность или сжатость, быстрота или медленность зависят
совершенно от той ступени развития, на которой стоит
в настоящее время государь наследник, и от количества
приобретенных им уже географических и исторических
сведений; а потому я не могу об этом сказать ничего по-
ложительного. Познакомившись с данными, преподава-

тель сам начертит себе путь. Результатом изучения этого
предмета должны быть прочные, глубоко сознанные ос-
нования наук юридических, политических и государствен-
ных, к частному изложению которых я теперь перехожу.
Изложение юридических наук государю наследнику,
не имея целью приготовить в нем ни ученого юриста,
ни даже юриста-практика, должно иметь много особен-
ностей, и преподаватель, избрав определенную цель,
должен неуклонно к ней стремиться, избегая, с одной
стороны, частностей, трудно удерживаемых памятью, а
с другой — отвлеченных воззрений, занимательных для
ученого, но не приложимых к жизни.
Цели, к достижению которых должно бы стремиться
преподавание юридических наук государю наследнику,
состоят в следующем:
1. Преподавание юридических наук, к которым в стро-
гом смысле относятся только гражданское и уголовное
право, должно развить в государе наследнике естествен-
ное, врожденное человеку чувство справедливости, дав
этому чувству правильный исход в юридической сфере.
2. Сообщить ему твердые основания обоих прав; так,
чтобы каждый данный уголовный кодекс или граждан-
ский казус и закон он мог разложить на его составные
элементы, отличить в них существенное от несуществен-
ного, принадлежащее праву и справедливости от того,
что принадлежит историческому влиянию, случаю, по-
литическим соображениям, и в каждом данном казусе
или законе открыть основную мысль, подлежащую его
решению.
3. Сообщить ему навык к таким разложениям юриди-
ческих казусов и законов при рассмотрении гражданских
и уголовных дел.
4. Ознакомить государя наследника настолько с по-
ложительным законодательством, русским и иностран-
ным, чтобы он впоследствии мог самостоятельно обра-
щаться к ним при представляющихся ему юридических
вопросах.
Достичь этих целей, как мне кажется, было бы
весьма нетрудно.
При изложении гражданского права следовало бы
по преимуществу держаться нормальной теории, пост-
роенной, по возможности, на строгих логических осно-
ваниях римского права, избегая притом всех его мелоч-

ных тонкостей, в которые так любят вдаваться римские
юристы. Ничто так не развивает юридического такта,
как изучение римского права: в этом, педагогическом, от-
ношении римское право есть неоцененное наследие клас-
сического мира. Времени на такое изучение, если оно
ограничится необходимым, потребуется весьма немного.
Основных элементарных положений в гражданском пра-
ве мало, а ясная определенность римского права очень
облегчает их изучение. Трактаты о личности, владении,
собственности, давности, договорах, наследстве и семей-
ном праве могут быть изложены в весьма ограниченное
число лекций, не более 18 или 20. Но каждый из этих
трактатов необходимо расширится, если преподаватель,
приняв за норму права его теоретическое изложение,
укажет на важнейшие отклонения от этой нормы как по
русскому, так и по иностранным законодательствам.
Норма права, по самой естественности своей, легко на-
черчивается в ум.е, а вследствие того и отклонения от
нее замечаются без труда. При таком изложении вы-
играется время, которого много тратится обыкновенно
на .научные деления и определения. После такого изло-
жения преподаватель может уже приступить к рассма-
триванию гражданских дел и при этом познакомить го-
сударя наследника с составом свода законов и даже
с ходом нашего судопроизводства. Останавливаться
долго на знакомстве со сводом законов совершенно бес-
полезно: дело состоит здесь не в том, чтобы знать свод,—
это невозможно и бесплодно, но чтобы приобрести на-
вык находить в нем, что требуется, и точно понимать най-
денное.
Изложение уголовного права потребует несколько бо-
лее времени по самому разнообразию входящих в него
элементов. Психологические знания, служащие основой
уголовному праву, должны быть уже переданы: в энци-
клопедии общественных наук, где они будут на своем
месте. Трактат о вменении должен быть изложен с осо-
бенной ясностью, точно так же, как и все различные тео-
рии наказаний с указанием на существующие их формы
как по русским, так и по иностранным законам. Особен-
ное внимание может быть обращено на устройство об-
разцовых исправительных тюрем в некоторых европей-
ских государствах. Потом следует такое же рассмотре-
ние дел, как и при изучении гражданского права.

Системы гражданского и уголовного судоустройства
и судопроизводства должны быть изложены в связи, по
возможности кратко, причем особенное внимание сле-
дует обратить на изложение характеристических отличий
нашего судопроизводства от господствующего за грани-
цей суда присяжных.
•Прочное основание государственным наукам должно
быть предварительно положено также в энциклопедии
общественных, наук и отчасти в истории. Здесь же, в
отдельной науке, следовало бы изложить уже в системе
историю развития общественных организмов, начиная с
простейших форм общественного быта, сохранившихся
у народов диких и кочевых, и доводя до сложнейших
европейских форм, причем следует прочесть критически
вполне или отрывками лучшие сочинения знаменитей-
ших европейских публицистов. Потом следовало бы
пройти в главнейших чертах историю развития государ-
ственного организма России, избегая всего, что имеет
одно лишь археологическое достоинство и не оставило
по себе никаких следов в настоящем. В заключение
должно быть изложено современное состояние государ-
ственного организма России, не вдаваясь в подробности,
легко исчезающие из памяти.
Об изложении политической экономии я уже сказал.
Международное право, которое имеет только историче-
ское значение и есть не что иное, как история трактатов,
найдет себе место при изложении новейшей истории; а
изучение политики, как особой науки, я не считаю не-
обходимым и даже возможным, и его можно заменить
чтением нескольких лучших политических сочинений.
Науки математические
и их приложения
Изучение математических наук всегда имеет две це-
ли: развитие рассудка и подготовление к изучению мно-
гих технических наук, строящихся в основе на матема-
тических законах; таковы: артиллерия, инженерное ис-
кусство и т. п.; а потому на преподавание математики
следует смотреть с обеих этих точек зрения.
В прежнее время математика пользовалась известно-
стью науки, исключительно развивающей рассудок: но
современные германские педагоги, руководствующиеся
психологией Бенеке, почти совершенно отнимают у ма-

тематики это достоинство, утверждая, что она разви-
вает только математические способности. Но, не прида-
вая математике значения науки, исключительно разви-
вающей рассудок, нельзя не видеть, что точность, по-
следовательность и строгость математических выводов
дают человеку, занимающемуся ими, особенную привыч-
ку к быстрому и строго логическому соображению дан-
ных и выводов, причин и последствий. Но если матема-
тические законы примешиваются ко всему, то они далеко
не обнимают собой всего, и если они служат основанием
многим техническим наукам, то вне этого технического
приложения менее всего доставляют пользы в понима-
нии общественной жизни, которая слагается из элемен-
тов, вовсе не подлежащих исчислению математики. Ма-
тематические соображения слишком прямолинейны, как
называет их г-жа Сталь, тогда как всякий жизненный
вопрос требует соединения в фокус одной идеи множества
разнообразнейших и повсюду разбросанных данных. Вот
почему исключительное занятие математикой кладет
иногда особенно вредный в жизни отпечаток на челове-
ка, сообщает его мыслям именно эту математическую
прямолинейность, делает его взгляды на жизнь односто-
ронними, придает им какую-то особенную сухость и без-
жизненность. Привычка же доверяться верности мате-
матических выводов делает часто математиков упрямыми
фантазерами или бесплодными критиками. Начав с из-
вестного или справедливого положения, не видя множе-
ства разнообразнейших жизненных влияний, они при-
ходят иногда к самым эксцентрическим выводам или
к особенно сухой и бесплодной формальности. Справед-
ливость этой психологической заметки обнаруживается
весьма ясно и у нас.
Из всех наук, вообще не слишком процветающих в
России, более всех, однако, процветает математика, и в
ее сфере мы имеем уже несколько европейских знамени-
тостей. В наших военно-учебных заведениях математика
считается самым главным предметом, мерилом способ-
ностей и успехов ученика, и занимает место центральной,
сосредоточивающей науки. Таково, конечно, и должно
быть положение математики в заведениях технических,
где главные технические предметы, как, например, в По-
литехнической парижской школе, основаны на матема-
тике, но, во-первых, наши военно-учебные заведения

имеют не одну техническую цель, но и воспитательную,
потому что в них поступают дети, нуждающиеся еще
предварительно в общем гуманном воспитании; а во-
вторых, лица, получающие воспитание в военно-учебных
заведениях, не делаются у нас только техниками, инже-
нерами, артиллеристами и проч.; но по преимуществу
председателями разных учреждений, губернаторами, по-
печителями университетов, людьми финансовыми, мини-
страми и даже обер прокурорами св. синода; тогда как,
наоборот, человек, получивший статское образование,
дослужись он хоть до действительного тайного советника
1-го класса,, чтобы сделаться военным, должен начать
службу с юнкера. Какая же мысль выражается в этом
разделении всей образованной служащей и служившей
России на два враждебных лагеря: статский и военный?
Неужели та, что для того, чтобы командовать взводом,
нужно иметь специальное приготовление, и что не нужно
никакого приготовления для того, чтобы управлять гу-
бернией, министерством, учебным округом, университе-
том? Недостаток общего гуманного образования, недо-
статок знакомства с специальными общественными на-
уками и преобладание математического и технического
направления составляют, без сомнения, одну не из по-
следних причин замечательного бессилия и бесплодия
нашей администрации, которая, несмотря на свою гро-
мадность, математическую рассчитанность и вечное дви-
жение своих бесчисленных колес, дает так мало положи-
тельных результатов. Не убеждают ли нас факты бес-
престанно, что управление общественными делами так-
же требует специальных знаний, что для министра фи-
нансов вовсе не лишнее знать политическую экономию,
статистику и науку финансов и что недостаточно еще
уметь командовать полком, чтобы быть в состоянии дать
направление университету?
Но для правителя государства, которому менее всего
необходимо быть техником, исключительное занятие ма-
тематическими науками не имеет никакого значения. Он
должен настолько знать высшую математику, чтобы
быть в состоянии получить общее понятие о главнейших
ее технических приложениях, и настолько познакомить-
ся с техническими приложениями, чтобы уметь оценить
их важность; а для этого требуется весьма немногое.
Об изучении военных предметов я говорить не буду,

потому что сам никогда не занимался ими. Скажу толь-
ко одно, что при нынешних политических обстоятельст-
вах монарх России не может не быть воином; но, что во
всяком случае, при множестве завязывающихся вновь
общественных вопросов, для России необходим гораздо
более мудрый правитель, нежели великий полководец.
Науки эстетические
Науки эстетические, основывающиеся, главным обра-
зом, на развитии вкуса, не могут иметь практического
значения в той деятельности, которая ожидает в жизни
государя наследника; но не прямое, а посредственное
их влияние тем не менее важно. Тот, кто не готовится
быть ни писателем, ни критиком, ни художником, чья
жизнь и без того будет слишком полна, чтобы нашлось
в ней место для занятий художествами, тем не менее мо-
жет извлечь из эстетических наук то одушевление, кото-
рое подвигает человека на хорошее дело и иногда при-
дает полезному делу привлекательный художественный
оттенок.
Чтение великих поэтов, наслаждение художественны-
ми произведениями, не приходя в овладевающую чело-
веком страсть, что может иметь и весьма дурные послед-
ствия для лица, необходимо предназначенного к обшир-
ной практической деятельности, оказывают благодетель-
ное влияние, настраивая его помыслы на возвышенный
тон; а открывая человеку благородные наслаждения в
минуты отдыха, эстетические науки часто избавляют его
от многих вредных увлечений, унижающих или расстраи-
вающих и душу и тело. Кроме того, государь, по самому
сану своему, должен быть покровителем изящной лите-
ратуры!, поэзии и искусств, не только как лучших укра-
шений жизни народной, но и как могущественных дея-
телей народного воспитания. Однако же исключительное
художническое направление может быть даже вредным
в монархе, чему мы видим многие примеры в истории.
Вот почему я полагаю, что художественный элемент хотя
и должен иметь место в образовании государя наслед-
ника, но никогда не может стоять на первом плане.
Чтение образцовых писателей, русских и иностран-
ных, и изучение замечательных картин в оригиналах или
копиях и образцов архитектуры и ваяния с исторически-
ми и эстетическими объяснениями преподающего должно

предшествовать изучению истории литературы*, истории
искусств и их теории. Когда изящный вкус изучающего
получит надлежащее развитие и память его обогатится
художественными образами, тогда небольшая история
литературы и искусств будет для него и занимательна
и совершенно понятна. К эстетическим же наукам от-
ношу я и краткое изложение естественных наук, потому
что в образовании государя наследника естественные
науки должны входить только как предмет, развиваю-
щий разум и расширяющий воззрения на жизнь. На-
сколько государь наследник знаком с этой отраслью на-
уки — мне неизвестно, а потому я не могу ничего сказать
об их преподавании. Если некоторое основание им уже
положено, то, например, чтение с преподавателем двух-
трех таких сочинений, каковы физиологические лекции
Бенеке или Гумбольдтов «Космос», я почитаю совершен-
но достаточным.
Обозревая весь круг предметов преподавания, кото-
рые, по моему мнению, должны входить в образование
государя наследника, нельзя не обратить внимание на
разнообразие и обширность этого круга. Он разнообраз-
нее и обширнее всякого отдельно взятого университет-
ского факультета; но не имея ни ученой, ни технической
цели, которые преследуются в университетах и специ-
альных учебных заведениях, можно весьма удобно прой-
ти все эти предметы в продолжение четырехлетнего кур-
са, если, конечно, на учение будет посвящено достаточно
времени и если обязанности и удовольствия придворной
жизни преждевременно не будут слишком мешать уче-
нию. Жизнь, ожидающая государя наследника, так об-
ширна и полна, что ему незачем торопиться жить и не-
обходимо хорошо приготовляться к жизни предваритель-
но. Кроме того, излагая все, эти науки, преподавание
должно быть оживлено одним духом, одним направле-
нием и стремиться не к тому, чтобы передать все вхо-
дящие в них познания, но к тому, чтобы сообщить госу-
дарю наследнику любовь и навык к серьезным умствен-
ным занятиям не только общественными делами, но и
общественными науками. Если эта любовь зародится в
его сердце, то можно надеяться, что он не оставит за-
ниматься наукой и по прекращении формального учения
и будет находить в ней наслаждение посреди всей бле-
стящей обстановки его жизни. Воспитание и здесь, как

и везде, есть только приготовление к самовоспитанию,
и если воспитание было хорошо, то самовоспитание бу-
дет продолжаться всю жизнь. Принимая в свои руки
бразды развивающейся человеческой природы, всякое
воспитание должно оканчивать передачей их в руки са-
мого воспитанника.
В заключение считаю необходимым прибавить, что
я высказал здесь мысли мои о воспитании или, лучше
сказать, одном научном образовании государя наслед-
ника настолько, насколько мог, не будучи знаком с на-
стоящим положением этого воспитания, и стараясь пре-
имущественно выразить дух, который, как мне казалось,
должен бы оживлять все преподавание, мало вдаваясь
в частности преподавания каждой науки, потому что эти
частности могут быть расположены так или иначе, но
вести к одной и той же цели: пробудить и разъяснить в
душе будущего монарха высокие интересы ожидающей
его жизни. Если я позволил себе то или иное выражение,
которое бы вычеркнула цензура, то я думаю, что цензура
установлена для подданных, а не для монархов. Высокое
же внимание, которого были удостоены первые мои два
письма, налагает на меня святую обязанность говорить
везде правду и одну только правду или то, что мне ка-
жется правдой, не стесняя ее выражениями; В первый
раз в жизни моей дала мне судьба возможность выска-
зать истину в такой высокой сфере, где слово может
всегда сделаться делом, и неужели я позволил бы како-
му-нибудь эгоистическому расчету управлять моей речью?
Ошибок в ней, без сомнения, много; но преднамерен-
ного уклонения от истины нет «и в одном слове. Вот что
дает спокойствие моей совести, и если милосердному бо-
гу будет угодно хотя одной из моих мыслей дать полез-
ное влияние на воспитание будущего монарха России,
то я буду считать себя без меры и не по достоинству
взысканным милостями создателя.

5 МАРТА 1861 ГОДА28
Давно все ждали великого события; но ждали его
гораздо позже. Носились даже темные слухи, что вновь
встретились .непреодолимые затруднения и что все дело
опять будет отложено и надолго. Правда, многие слы-
хали, что в казенных типографиях день и ночь печата-
ются сотни тысяч экземпляров одного и того же вожде-
ленного манифеста,— но это могли быть и ложные слу-
хи, которые так легко распространяются в большом го-
роде. На этот раз сохранение служебной тайны, против
обыкновения* удалось вполне, но и самое дело выходило
из ряда обыкновенных.
Простой народ, по крайней мере сколько можно су-
дить о простом народе в столице, принял сначала весть
о приготовляющемся отменении крепостной зависимости
с большой живостью, но потом, в течение нескольких лет
ожиданий, слух потерял много своей оживляющей силы,
особенно для людей, не понимающих громадной слож-
ности дела; привыкнув в течение многих и многих лет,
что в этом отношении сегодня проходит, как вчера, и
завтра, как сегодня, многие переставали даже верить в
возможность такой громадной перемены.
Но вот 5 марта, в последний день масленицы, этот
день придал такое значение 1861 году, что от него мил-
лионы русских людей долго будут вести свое летосчи-
сление— 5 марта; еще за ранней обедней в нашей церкви
небольшая толпа богомольцев, из самого простого клас-
са, которые в эти разгульные дни не позабыли храма
божьего, первые удостоились услыхать, что именно се-
годня настало время великому событию.

По окончании ранней обедни священник вышел к на-
роду и сказал: «Православные! потрудитесь сегодня еще
раз прийти в церковь: за поздней обедней я прочту вам
царский указ»...
Задолго до начала поздней обедни народ стал соби-
раться в церковь. Люди садились на паперти или в са-
мой церкви на скамьях; но говора не было почти ника-
кого. Иные сидели молча, другие тихо сообщали друг
другу свои мысли и замечания; но на всех лицах выра-
жалась серьезная дума.
Началась обедня...
По окончании службы три священника и дьякон в
полном и светлом облачении вышли из алтаря и остано-
вились перед царскими вратами; дьякон выступил впе-
ред с бумагой в руках — и народ хлынул к решетке, от-
делявшей возвышенное место, на котором стояли свя-
щеннослужители.
Я был в самой средине толпы и к удивлению моему
не заметил той давки, которая бывает обыкновенно в
подобных случаях. Это, я полагаю, происходило оттого,
что каждый боялся проронить даже первые слова мани-
феста.
Прежде еще чем началось чтение, воцарилась такая
тишина, что, кажется, можно было слышать, как бьется
серДце соседа...
Ни малейший шорох, ни кашель, ни стук подкован-
ного сапога о каменный помост храма ни разу не нару-
шили тишины во все время чтения манифеста, которое
длилось не менее получаса. Такого сосредоточенного вни-
мания не возбуждала, без сомнения, давно ни одна про-
поведь, ни одна ораторская речь. Да и что же могло быть
красноречивее слова свободы, произносимого разом с
высоты христианского алтаря, перед отверстыми вра-
тами спасения — разом 23 миллионам людей?
На другой день утром пришел ко мне один знакомый
иностранец М., и разговор, конечно, начался о вчерашнем
событии.
— Странен ваш русский народ,— сказал мне М.,—
такое важное для него событие, которого он ждал, каза-
лось, с большим нетерпением, и ни малейшей манифе-
стации? Я нарочно вчера целый день ездил по улицам,
думая на что-нибудь наткнуться.

— Манифестаций была, только вы ее .не заметили,—
сказал я М.
— Где? Какая?
— Очень оригинальная: вчера, в последний день ма-
сленицы, кабаки были пусты, а церкви полны. Говорят,
что винопродавцы очень недовольны объявлением мани-
феста в последний день масленицы; а я сам слышал,
как один из «их рассчитывал на огромную выручку в
день объявления манифеста — и как жестоко ошибся!
— Знаете,— продолжал М.,— мне невольно пришло
вчера на мысль, что тогда как у вас это поистине вели-
кое дело совершилось тихо, без шума, спокойно, на дру-
гой половине земного шара, за подобный же принцип,
великое государство распалось на две половины, и гото-
вится кровавый спор.
— Все великие дела делаются тихо и без шума; что
же касается до североамериканских событий, то если в
«их есть много грустного и позорного, то есть зато также
много великого и утешительного: гнусна толпа рабовла-
дельцев, защищающих с оружием в руках отвратитель-
ный принцип рабства; «о какая великая, христианская
идея оживляет тех людей, которые также с оружием в
руках готовы защищать права бедного черного человека.
Исход борьбы не подлежит сомнению. Принцип рабства
в настоящее время не только отвратительное явление, но
и политическая бессмыслица. Но наше же крепостное
состояние никогда и не было рабством вполне; у «ас,
к счастью, никогда не гибла мысль, что наши крепостные
крестьяне — наши братья по религии, по языку, по пле-
мени, по отечеству, по истории.
Сегодня в книжных лавках толпы народа всех клас-
сов: всякий хочет запастись «Высочайше утвержден-
ные в 19-й день февраля 1861 года положением о кресть-
янах, вышедших из крепостной зависимости». Я насилу
достал себе один экземпляр: говорят, в один день про-
даны десятки тысяч.
Нет сомнения, конечно, что «Положение» возбужда-
ет много толков и всякий глядит на него с своей точки
зрения. Я тоже, рассматривая его, думал о том, что мне
ближе всего: боже мой, сколько нужно школ, школ и
школ для всего этого народа, возрожденного к граж-
данской-жизни! И «е школ грамотности только, а таких,

в которых бы народ научился употреблять с пользой для
себя и для других свою свободу.
К составлению положений, подобных тому, которое
теперь уже издано для бывших крепостных крестьян,
приступлено и для крестьян всех других ведомств; а пе-
речитывая статьи положения, видишь на каждом шагу,
что в должности сельских старост, сборщиков податей,
смотрителей хлебных магазинов, училищ и больниц, в
должности волостных старшин и волостных судей нуж-
ны не только люди грамотные, но люди с прочными ос-
новами умственного и нравственного образования.
Не довольно уметь прочитать закон, но должно еще
понять его и уметь и захотеть приложить его к делу.
Между чтением закона и пониманием его с искренним
желанием его выполнения — огромные расстояния, кото-
рые могут быть сокращены только добрым и прочным
первоначальным воспитанием и учением.
Что наше сельское население имеет достаточно фи-
нансовых средств, чтобы иметь порядочные школы, в
этом не может быть ни малейшего сомнения. Пусть одна
пятая доля того, что идет на содержание кабаков и всей
откупной братии, пойдет на устройство и содержание
школ, и через пять-шесть лет не будет деревни в трид-
цать дворов, в которой бы не было порядочной школы.
В том, что охота к учению пробудилась в русском на-
роде, также сомневаться, кажется, уже невозможно: где
только ни откроется школа — ив два, три дня она уже
битком набита. Но где взять учителей, да таких учите-
лей, которые бы вносили в народ не одно знание грамоты,
но умственное образование, христианский характер и те
гражданские правила жизни, на которых покоится благо-
денствие государства? Вот, по моему мнению, один из
самых важных государственных вопросов в настоящее
время. Я пытался уже, насколько позволяли мои силы,
решить его теоретически, и в той же книжке журнала
помещено окончание «Проекта учительских семинарий в
России». Нисколько не сомневаюсь, что в этом проекте
много ошибочного, много неприложимого к делу; но я
надеялся моей статьей содействовать к возбуждению в
литературе сочувствия к этому важному вопросу. Уже
в прошедшем году написана была по этому поводу пре-
красная статья в «Журнале для воспитания», и потом
снова все замолкло. А между тем хорошие школы необ-

ПИСЬМО К. Д. УШИНСКОГО
В. А. ЧЕРКАССКОМУ29
Любезный князь!
Вы прислали как нельзя более точно, я только что
дописывал последнее слово моих 7-месячных выпи-
сок. Посылаю Вам Ваши книги все до одной и благо-
дарю— благодарю Вас за великое одолжение — много
они мне доставили.
Я тоже думаю держать в начале сентября, потому что
не готов только из статистики, за которую принимаюсь.
Очень заметно, что я читал Ваши книги; но что же де-
лать, извините, у меня такая натура.
Держать вместе очень рад, да, вероятно, так и будет,
потому что я непременно держу в сентябре. Но надо мно-
го повторить. Если Вы захотели бы меня одолжить, то
прислали бы мне некоторых экономистов и Мальтуса,
если он есть у Вас.
Да у Вас есть мои выписки от Петра до Екатерины II.
Если бы Вы прислали мне их, ибо я все перезабыл и те-
перь хочу повторить в системе — если пришлете мне и
Ваши от Екатерины — когда они Вам ненужны,— то
Одолжили бы еще больше. Да Вы, вероятно, забросили
выписки из Жиронда — у Вас сама книга, а у меня нет.
Не знаю, что думать со статистикою, я думаю пригото-
вить одну русскую, а иностранных малу потолику.
Должок мой я уплачу, как только будут средства —
впрочем, я два раза приносил его Вам и все откладывал
до первой встречи, но ее-то и не было.
Редкий уехал в деревню за 30 верст от Москвы, что-то

МАТЕРИАЛЫ И ДОКУМЕНТЫ
О К. Д. УШИНСКОМ КАК РЕДАКТОРЕ
НЕОФИЦИАЛЬНОЙ ЧАСТИ «ЯРОСЛАВСКИХ
ГУБЕРНСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ» (1848)
СОДЕРЖАНИЕ
ОДИННАДЦАТИ НОМЕРОВ НЕОФИЦИАЛЬНОЙ ЧАСТИ
«ЯРОСЛАВСКИХ ГУБЕРНСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ» ЗА 1848 ГОД,
ВЫШЕДШИХ ПОД РЕДАКЦИЕЙ К. Д. УШИНСКОГО 30
№ 10, марта 5
I. Известия
II. О ходе холеры («Московские ведомости») —стр. 31.
!2. Об уставе (пароходного общества иго Волге — стр. 31—32.
3. Скулябинский дом призрения бедных граждан в Вологде —
стр. 32.
4. Пароход без пара — стр. 32—33.
II. Статьи научного содержания
1. Серебреников С. А. Краткие исторические сведения о
Троицком и Варниц-ком монастыре и о жившем и умершем тут пре-
освященном епископе Августине — стр. 33—37. Подл.: С. С.
2. Татаринов В. И. Подпись на Алостоле 1521-го года —
стр. 37—38. Подл.: В. Т.
Метеорологические наблюдения в Ярославле в 1848 г. с 26 фев-
раля по 3 марта — стр. 38.
№ 11, марта 12
I. Известия
(Об утверждении уставов Дерптского ветеринарного училища,
Дома убогих и положения о промышленных выставках) —стр. 39.

II. Статьи научного содержания
1. Меховая торговля в России (продолжение будет)—стр. 40.
2. Ушинский К. Д. Волга (продолжение будет) — стр. 40—44.
Подл.: Р.
III. Смесь
Ушинский К. Д. Поездка в Ростов. Ростовская ярмарка.
Лунное затмение и северное сияние — CTD. 44—46. Подп.: Р.
(Метеорологические наблюдения IB Ярославле 1Ш48 года с .26 фев-
раля по 11 марта—стр. 46.
№ 12, марта 19
I. Известия
Пере во щи ков Д. М. Полное лунное затмение 7—8 марта
1&48 г. ((из «Московских 'ведомостей») —стр. 47—49.
II. Статьи научного содержания
•К а ли но IB с к и-й .Я. Н. Артезианские колодцы .и изобретение
Фовеля — стр. 49—63. Подп.: А. К.
(III. Смесь
"1. Ушинский iK. Д. Продолжение о Ростове — стр. 63—55.
ПодИ.: Р.
5. Т а т а р и н о в В. И. Концерт в сиротском доме, данный му-
зыкантами Владимирского полка, 16 марта 184в года — стр. 55—56.
Подп.: В. Т.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 11 мар-
та по 18 марта — стр. 56.
№ 13, марта 26
I. Известия
1. Годичное собрание в совете Ярославского дома призрения
ближнего — стр. 57.
i2. Движение народонаселения Ярославской губернии («Москов-
ские ведомости») —стр. 57-н58.
3. Иван Калайдович. Гениальное изобретение купца Скат-
кика («Московские ведомости») — стр. 58—60.
II. Статьи научного содержания
Серебреников С. А. Два любопытных юридических акта
XVII века. 1) Кабала. 2) Челобитная — стр. 60—64. Подп.: С. С.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 18 мар-
та по 25 марта—стр. 64.

Як 14, апреля 2
1. Известия
1. Уставы—стр. 65.
2. Выписки из отчета о состоянии Ярославского дома призрения
5лижнето — стр. 65—67.
II. Статьи научного содержания
'1. Меховая торговля (окончание) —стр. 67—69.
2. Ушинский К. Д. Волга (статья вторая). Источники Волги,
Волхонский лес — стр. 69—74. Подп.: Р.
III. Смесь
1. Ушинский К. Д. Гроза в марте месяце —стр. 74—75.
Подп.: Р.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 25 мар-
та по 1 апреля — стр. 75.
Частные известия—стр. 76—77.
№ 15, апреля 9
I. Известия
1. Устав — стр. 78.
2. Отчет компании железно-конной дороги между (Волгой и До-
ном—стр. 78—79.
3. Новые члены Дома призрения ближнего—стр. 79.
II. Статьи научного содержания
Татарином В. И. О векселе (продолжение впредь) —
:тр. 79—87.
III. Смесь
1. Ушинский К. Д. Разлитие Волги —стр. 67—88. Без подп.
2. Объявление от редакции — стр. 88—89.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 1 ап-
реля, по 8 апреля—стр. 89.
Частные известия — стр. 90—92.
№ 17, апреля 23*
I. Известия
1. Серебреников С. А. О пожаре в г. Романово-Борисоглеб-
ске —стр. 94—95. Подп.: С. С.
* В № 16 «Ярославских губернских ведомостей» неофициаль-
ной части нет. Поэтому в настоящем обзоре за № 15 следует № 17.

42. Об издании географических известий в прибавление к запис-
кам Русского географического общества — стр. 95—97.
II. Статьи научного содержания
1. <П. Петров. Волга, относительно судоходного ее состояния—
стр. 97—100.
2. Ушинский К. Д. Необходимость сбережения лесов в видах
обеспечения горючего материала и вообще для благосостояния об-
щественного— стр. 100—1102. Без подп.
III. Смесь
1. К а лин о вс к и й Я- Н. Общеполезные сведения.
1) Мазь для смазки колес и машин, 2), 3), 4) и 5) —без загла-
вия—стр. 102-ч104. Подп.: Я. К.
2. Средства против полевого червя («Отечественные записки») —
стр. 104.
3. Ушинский К. Д. Объявление о книге г. Витвицкого «Сло-
вечко о пчелах» — стр. 104—105. Без подп.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 8 ап-
реля по 15 апреля — стр. 106, и с 15 апреля по 22 апреля — стр. 107.
№ 18, апреля 30
I. Известия
1. Серебреников С. А. Продолжение о Романово-Борисо-
глебском пожаре — стр. 108. Подп.: С. С.
2. Биржевые известия. С.-Петербург, 6 апреля («С.-Петербург-
ские ведомости») — стр. 109. Одесса, апреля 6 («Одесские ведомо-
сти») — стр. 110.
II. Статьи научного содержания
Татарин о в В. И. О векселе (продолжение) — стр. 110—117.
III. Смесь
1. К а л и н о в с к и й Я. Н. О способностях рогатого скота —
стр. 117—ilil9. Подп.: Я. Л'.
2. Приметы, по которым сеют яровые хлеба («Земледельческая
газета ») — стр. 119— 120.
Метеорологические наблюдения в Ярославле .1848 года с 22 ап-
реля по 29 апреля — стр. 120.
Частные известия
1. Об издании «Географических известий» — стр. 121.
2. О выходе «Карманной книжки для любителей землеведения»—
стр. 122.
3. Объявление издателя К. Край о «Справочном энциклопедиче-
ском словаре» —стр. 122.
4. Объявление — стр. 123.

№ 19, мая 7
I. Известия
1. Письмо к его превосходительству г. министру финансов куп-
цов, занимающихся в Рыбинске и в С.-Петербурге хлебною торгов-
лею («С.-Петербургские ведомости») — стр. 124—125.
2. Проход транспорта через Нижний Новгород («Нижегородские
губернские ведомости») —стр. 125.
II. Статьи научного содержания
Татаринов В. И. О векселе (окончание) — стр. 125—131.
Подп.: В. Т.
III. Смесь
1. О разведении гречи («Нижегородские губернские ведомо-
сти») — стр. 132.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 29 ап-
реля по 6 мая — стр. 133.
Содержание четвертой книги журнала «Сына отечества» —
стр. 134.
Частные известия — стр. 135.
№ 20, мая 14
I. Известия
Нижегородская ярмарка в 1847 году («Московские губернские
ведомости») —отр. 136—138.
II. Статьи научного содержания
1. Серебреников С. А. Историческое сведение о чудотвор-
ном образе господа бога и спаса нашего Иисуса Христа, называемом
нерукотворным (св. Убрус), находящемся в городе Ярославле в руж-
ной или обыденной церкви — стр. 138—143.
12. Несколько слов о чае —стр. 143—147. Подп.: Вл. Т...н.
III. Смесь
1. Способы очищения воды («Московские губернские ведомо-
сти») — стр. 147.
Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года с 6 мая
по 13 мая — стр. 147.
№ 21, мая 21
I. Известия
Серебреников С. А. О Ростовской ярмарке в 1848 году —
стр. 148. Подп.: С. С.

II. Статьи научного содержания
Серебреников С. А. Первый наместник Ярославский Алек-
сей Петрович Мельгунов—стр. 149—152.
III. Смесь
Ушинский К. Д. Ученики ремесленные в Петербурге —
стр. 152—154.
ОБЪЯВЛЕНИЕ РЕДАКЦИИ В № 15, 9 АПРЕЛЯ 1848 г.,
стр. 88—89 31
За присылаемые стихи для помещения в газету нашу редакция
чувствительно благодарит присылающих, высоко ценит достоинство
их произведений, но помещать не может, потому что пределы нашей
газеты тесно определены законом. В ней могут быть помещены статьи
только трех родов: 1) Известия о каких-нибудь важных для Ярос-
лавской губернии происшествиях; 2) статьи, имеющие содержанием
описание Ярославской губернии во всех отношениях; 3) статьи, име-
ющие целью распространение сведений, преимущественно необходи-
мых в промышленности.
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА К СТАТЬЕ В. И. ТАТАРИНОВА
«О ВЕКСЕЛЕ» В ТОМ ЖЕ НОМЕРЕ, стр. 79
Назначение губернской газеты — распространять сведения, по
преимуществу необходимые в промышленности, требует помещения
таких статей, какую мы теперь предлагаем нашим читателям. Мы
благодарим ее составителя и просим всякого, кому захотелось бы
сказать несколько слов о подобном предмете, удостоить нас присыл-
кою своей статьи, адресуя на имя редактора неофициальной части
губернских ведомостей; мы примем ее с благодарностью, и чем бли-
же будет она к действительной жизни, тем больше она доставит
пользы.
ОФИЦИАЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ О РАБОТЕ К. Д. УШИНСКОГО
В КАЧЕСТВЕ РЕДАКТОРА НЕОФИЦИАЛЬНОЙ ЧАСТИ
«ЯРОСЛАВСКИХ ГУБЕРНСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ»32
I
1 8 4 8 г., м а я 5.— Выписка из «Журнала присутствия Ярославского
губернского правления» об определении Л. Д. Ушинского редакто-
ром неофициальной части «Ярославских губернских ведомостей»
Слушали: Словесное предложение его превосходительства
г. начальника губернии, что профессор Ярославского Демидовского

лицея Ушинский изъявил желание быть редактором неофициальной
части «Ярославских губернских ведомостей» в том составе, какой
указан в 153 ст[атье] учрежд[ения] губернских правлений 1845 г.,
и уже с марта месяца сего года с успехом исполняет принимаемую
обязанность редактора, и что как настоящее состояние типографских
сумм позволяет иметь при губернском правлении редактора неофи-
циальной части «Губернских ведомостей», то он, г. начальник губер-
нии, по 15 и 280 ст. учрежд. губернских правлений, соглашаясь на
определение профессора Ушинского редактором с назначением ему
вознаграждения за труды на первый раз триста рублей в год, пред-
лагает о сем губернскому правлению для сведения и распоряжения
о производстве г. Ушинскому жалованья помесячно, удовлетворив
его и за прошедшие уже два месяца март и апрель.
Законы: § 15 и 280 учрежд. губернских правлений 1846 года.
(Приказали: Словесное предложение г. начальника губернии
записать в журнал, и согласно оному профессора Демидовского ли-
цея Ушинского, принявшего на себя обязанности редактора неофи-
циальной части «Губернских ведомостей» и утвержденного в сем зва-
нии г. начальником губернии с производством ему из доходов типо-
графии по 300 руб. сер[ебром] в год, начиная с марта месяца сего
года удовлетворить его следующими деньгами, и на будущее время
производить выдачу денег помесячно впредь до особого приказания
г. начальника губернии. Об исполнении сего казначею, коллежскому
асессору Полякову дать указ. (О принятии же господином Ушин-
ским обязанности редактора (л. 154) неофициальной части «Ярослав-
ских губернских ведомостей» уведомить директора Демидовского
лицея.)
За вице-губернатора старший советник — Борисоглебский
Советник — Ухтомский
Направляющ, должность советника — Мезенцев
За советника асессор — Познанский
Старший секретарь—Клириков
Помощник секретаря — Попов
Государственный архив Ярославской области, ф. 79,
on. 6, ед. хр. 977, лл. 153 и 154.
На л. 153 под печатным заголовком бланка имеют-
ся пометки: По столу канцелярии присутствия, распор.
(что значит распорядительное дело) и резолюция —
Утверждаю; в графе «Когда исполнено» отмечено:
17 мая, № 3591.
2
1 8 4 8 г., августа <24.— Выписка из «Журнала присутствия Ярос-
лавского губернского правления» о прекращении К Д. Ушинским
работы по редактированию неофициальной части «Ярославских гу-
бернских ведомостей»
Слушали: Во 1-х словесное предложение его превосходитель-
ства г. .начальника губернии, что принявший обязанности редактора
неофициальной части «Губернских ведомостей» и утвержденный его

превосходительством в сей должности профессор Демидовского лицея
Ушинский прекратил свои действия по сей обязанности с 28 мая сего
года,— почему он, г. начальник губернии, и предлагает губернскому
правлению сделать с своей стороны зависящее распоряжение об
удовлетворении его, Ушинского, следующим жалованьем согласно
назначению его -превосходительством в предложении.
•Во 2-х справку: 1) Профессор Ушинский словесным предложе-
нием г. начальника губернии 5 мая сего года назначен редактором
неофициальной части. 2) Профессор Ушинский удовлетворен жало-
ваньем по май месяц. 3) Последние статьи г. Ушинского припечата-
ны в «Ярославских губернских ведомостях» 28 мая сего года в № 22.
Приказали: Словесное предложение г. начальника губернии
записать в журнал, и согласно с предложением его превосходитель-
ства профессора Ушинского, прекратившего действия по званию ре-
дактора неофициальной части «Губернских ведомостей», удовлетво-
рить его следующим за май месяц жалованьем; о чем казначею По-
лякову дать указ.
За вице-губернатора старший советник — Борисоглебский
Советник — Ухтомский
Исправляющий должность советника — Мезенцев
За советника асессор — Познанский
Старший секретарь — Клириков
Государственный архив Ярославской области, ф. 79,
on. 6, ед. хр. 981, л. 490.
Документ имеет те же пометки, что и предыду-
щий. В графе «Когда исполнено» записано: 1 сентября,
№ 6851.
3
1848 г., августа 25.— Выписка из «Журнала присутствия Ярос-
лавского губернского правления» о назначении вместо К. Д. Ушин-
ского нового редактора
Слушали: Словесное предложение его превосходительства
г. начальника губернии, что по случаю прекращения действий про-
фессора Демидовского лицея Ушинского, принявшего на себя в мар-
те месяце сего года обязанность редактора неофициальной части
«Ярославских губернских ведомостей»,— он, г. начальник губернии,
пригласил к принятию сей обязанности помощника контролера Ярос-
лавской палаты государственных имуществ титулярного советника
Никольского, который изъявил на сие согласие. Почему его превос-
ходительство, назначая чиновника Никольского редактором неофи-
циальной части, с производством ему из доходов типографии жало-
ванья в год по 300 руб. серебром,— предлагает губернскому прав-
лению о сем для сведения и распоряжения о производстве Николь-
скому жалованья помесячно.
Законы: Ст. 15 и 280 учреждения губернского правления.
Приказали: Словесное предложение его превосходительства
записать в журнал и согласно оному производить с сего числа ти-
тулярному советнику Никольскому, назначенному г. начальником гу-

ПРИМЕЧАНИЯ
1. Волга (статьи первая и вторая) * «Волга» (статья первая)
напечатана в неофициальной части «Ярославских губернских ведо-
мостей», № L1, от 12 марта 1848 г., стр. 40—44; «Волга» (статья вто-
рая) с подзаголовком «Источники Волги. Волхонский лес» — в №14,
от 2 апреля того же года, стр. 69—74. Обе статьи подписаны бук-
вой Р.
После того как стали известны документы, свидетельствующие
о том, что К. Д. Ушинский состоял редактором газеты как раз в то
время, когда была опубликована в ней .рассматриваемая статья, не
осталось никаких сомнений в том, что именно он является ее авто-
ром. Подпись Р. (редактор) получила естественное объяснение: со-
держание статьи, общее ее направление и даже словесное оформле-
ние некоторых мыслей вполне соответствуют идеям и стилю других
произведений К. Д. Ушинского, написанных им в тот же год в Ярос-
лавле. Лекцию по истории русского государственного права на 2-м
отделении Ярославского лицея, имеющую пометку «18 февраля
1848 г.», К. Д. Ушинский посвятил вопросу «О созвучии между ха-
рактером .народа и характером земли». В. ней он говорил о том, что
трем первоначальным типам местностей — малороссийской равнине,
лесистому болоту и степи, из сложения которых образуется физио-
* Вопрос о первых литературных выступлениях К. Д. Ушин-
ского в Ярославле впервые ставится в педагогической литературе
в совершенно разработанной и исчерпывающей форме. Автор разра-
ботки А. Н. Иванов — доцент Ярославского педагогического инсти-
тута им. К- Д. Ушинского, по специальности географ и местный исто-
рик, занявшийся изучением ярославского периода жизни Ушинского,
о чем ряд статей им напечатан в Трудах института и подготовлен
ряд других изданий для ярославской печати. В настоящем вып.
«Архива (К. Д. Ушинского» А. Н. Иванову принадлежат: а) публи-
кация ряда статей Ушинского, извлеченный из неофициальной ча-
сти «Ярославских губернских ведомостей» за 1848 г. (стр. 9—38),
б) ряд документальных приложений (стр. 613—621) и в) обстоя-
тельные примечания к статьям (стр. 622—641) и к приложениям
(стр. 695—706).

номия России, соответствуют три первобытных человеческих типа —
славянский, чудской и среднеазиатский, из которых сложилась фи-
зиономия русского народа. Равнина внутренней России создана че-
ловеком. Она является средним звеном между тремя названными
типами местностей. А народ ее'«скрепляет своим характером все раз-
нообразные по окраинам народности Русского государства». Россия
по географическому положению и смешению форм местности азиат-
ской с местностями Европы, по племенному составу — срединная
земля между Европой и Азией. Это находит отражение и в полити-
ческой жизни, определяет назначение русского государства и дает
ему самостоятельный самобытный тип среди других народов.
Те же идеи, но уже применительно к Волге как великой русской
реке, развивал К. Д. Ушинский в первой статье «Волга», напечатан-
ной в газете через три недели после составления названной лекции.
Общая характеристика самой Волги и ее значения в экономике
и отчасти истории России в краткой форме давалась К. Д. Ушин-
ским в одной из предшествующих лекций (К. Д. Ушинский, Собр.
соч., т. 1, 1948, стр. 102—(104). Эта характеристика вполне согласна
с тем, что написано о Волге в статье.
il8 сентября 1848 г. К. Д. Ушинский произнес в торжественном
зале лицея речь «О камеральном образовании». В ней он в связи
с выяснением предмета и задач камеральных наук говорил о влиянии
географических условий страны на ее хозяйство и историю. То, что
в лекции по государственному праву и в газетной статье освещалось
в конкретной форме, на примере Русской равнины и реки Волги,
теперь изложено в общем теоретическом плане.
Примечательно, что К. Д. Ушинский, оказавшись в Ярославле —
древнейшем русском городе на Волге, свою первую статью в редак-
тируемой им газете посвятил Волге. Эта статья вместе с тем была,
по-видимому, его первым напечатанным сочинением. Предполага-
лось дать полное описание реки в географическом, «статистическом»,
т. е. экономическом, и историческом отношениях. Описание должно
было составить серию очерков. К сожалению, план не был осуществ-
лен. В газете напечатаны лишь две статьи. Первая статья дала об-
щую характеристику Волге как священной русской реке, выявила ее
значение во всемирной истории и русской истории в особенности,
подчеркнула значение Волги в экономической жизни Ярославской
губернии. Через три недели появилась вторая статья, посвященная
описанию уже конкретного участка Волги — ее истоков. В конце
(в скобках) имелась пометка: «Продолжение будет». Прошло еще
три недели, но вместо ожидаемого продолжения, которое на этот
раз должно было содержать описание того отрезка Волги, к кото-
рому прилегает и Ярославская губерния, в газете оказалась напеча-
танной статья П. Петрова «Волга, относительно судоходного со-
стояния» (№ 17, от 23 апреля). В ней содержались данные о судо-
ходстве, заимствованные из официальных источников.
Статья Петрова служила как бы формальным завершением цик-
ла статей о Волге, задуманных, но не осуществленных редактором.
Можно предполагать, что К. Д. Ушинский не смог подготовить про-
должения своего описания Волги. Для того чтобы удовлетворить
ярославского читателя, нужно было собрать и обработать физико-
географические и исторические данные о Верхней Волге, сведения
о ее городах, населении и т. д. Для составления такой обстоятель-
ной статьи у К. Д. Ушинского не было времени. Близилось оконча-

ние учебного года в лицее. В июне на торжественном собрании лицея
К. Д. Ушинский должен был .прочесть речь ,«0 камеральном обра-
зовании», которой он придавал большое значение как своему пер-
вому научному выступлению по очень широкому, сложному и спор-
ному вопросу. Подготовка речи поглощала время и внимание
К. Д. Ушинского.
Работа над темой «Волга» в Ярославле не пропала даром для
К. Д. Ушинского. Впоследствии в своем знаменитом «Детском мире*
он поместил большую статью под названием «Путешествие по
Волге» i(K. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 4, 1948, стр. 525—553),
в которой нашли место и сведения о Ярославле и губернии. Но «Пу-
тешествие по «Волге» имело уже другие задачи и было предназначено
для другого читателя. Среди рукописей К. Д. Ушинского, храня-
щихся в рукописном отделе Института русской литературы Акаде-
мии наук СССР (Пушкинский Дом), имеется набросок статьи под
названием «Волга» (,ф. 316, № 58, лл. 2il—22), предназначенный для
педагогических целей. Набросок дает возможность узнать, как под-
разделял К. Д. Ушинский Волгу и какие, следовательно, части дол-
жна была содержать статья в ярославской газете. «По свойствам ее
берегов,— писал К. Д. Ушинский,—или по занятиям ее прибрежны •
жителей Волгу для удобства обозрения можно разделить на четыре
части: Волгу болотную и озерную, Волгу торговую и лесную, Волгу
степную и хлебную и Волгу пустынную и рыбную» (л. 2)1). В га-
зетной статье (К. Д. Ушинский .успел описать только первую часть—
Волгу болотную и озерную. В том же хранилище находится инте-
ресная рукопись под названием «Заметки от Петербурга до Москвы»
(ф. 316, № 45, л. 41), которое не соответствует содержанию рукопи-
си. Название, принятое для всей рукописи, на самом деле являет-
ся только заголовком для ее первого небольшого раздела. За ним
следуют: план описания Москвы, описание пути по железной дороге
из Москвы во Владимир, дорога на Нижний Новгород. Вторая поло-
вина рукописи содержит описание путешествия на пароходе от Ниж-
него до Саратова и рассказ о поездке из Самары в Бузулук. Ру-
копись можно рассматривать как материалы для «Путешествия по
Волге», помещенного в «Детском мире», и некоторых других рас-
сказов, напечатанных в той же книге. Разбросанные в тексте рукопи-
си даты (без года) говорят о том, что дело идет о действительном
путешествии, совершенном автором в июле — августе. Таким обра-
зом, К. Д. Ушинский любил, знал и описывал Волгу в известном
«Путешествии по Волге» на основании личных впечатлений, а начал
ее описывать еще в Ярославле.
Газетная статья К. Д. Ушинского «Волга», хотя она и не была
завершена, а только начата, заслуживает внимания как его первое
и единственное самостоятельное географическое сочинение, написан-
ное на тех методологических основах, которым он следовал и в сво-
их географических статьях 50-х годов. Как известно, эти статьи, за
исключением своеобразного и замечательного очерка «Поездка за
Волхов», представляют собой серию рецензий на книги географиче-
ского содержания.
Не входя в разбор конкретного содержания статьи «Волга», не-
обходимо остановиться на идее географической обусловленности че-
ловеческой истории, которой она пронизана. Идея эта стала особен-
но популярной в 40—50-х годах прошлого века под влиянием работ
профессора Берлинского университета К. Риттера (1779—4859).

Особенно ярко свое восторженное отношение к идеям К. Рит-
тера и преклонение перед ним как величайшим мыслителем и уче-
ным К. Д. Ушинский выразил в рецензии на второй том «Магазина
землеведения и путешествий», в котором был помещен перевод одной
из книг Риттера. Рецензия была напечатана в 1854 г. в «Современ-
нике» (см. К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1, 1948, стр. 512—554)
и получила достойную отповедь со стороны Н. Г. Чернышевского.
Отметив действительные заслуги Риттера в географии, Н. Г. Чер-
нышевский писал, что нет никаких оснований считать знаменитого
географа непостижимым и недосягаемым гением. В риттеровском
положении о том, что развитие народа обусловливается страною,
в которой он живет, нет ничего нового. Оно ясно высказано уже Ари-
стотелем (.Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., т. 16, 1953,
стр. 41—43). Ю. С. Рехневекий в биографическом очерке о
К. Д. Ушинском, касаясь его критических статей в .«Современнике»,
заметил, что они написаны под влиянием риттеровских идей, что
автор их, усвоив взгляд К. Риттера на землю и человека, ревностно
занимался исследованием воздействия природы на человека и че-
ловека на природу (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1Ш, 11962,
стр. 412).
Статья «Волга», сохранившиеся лекции в Ярославском лицее
и речь «О камеральном образовании» свидетельствуют о том, что
К. Д. Ушинский усвоил идеи К. Риттера и увлекся ими задолго до
того, как стал работать над статьями для журнала «Современ-
ник».
Курс лекций по истории русского государственного права в ли-
цее в 1847 г. К. Д. Ушинский начал с обзора физического состояния
страны потому, что «страна со всеми особенностями ее характера»
и ее племена «есть тот субстрат, в который выливается историческая
идея будущего государства». Государство — организм и «как всякий
организм в природе... в своем развитии много зависит от... среды,
в которую он поставлен» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1, 1948,
стр. 77—78). После обзора «земли» и племен русского государства,
К. Д. Ушинский посвящал особую лекцию «созвучию между харак-
тером народа и характером земли». Законы этого созвучия, по его
словам, пытались открыть многие. Он указывал на Монтескье
(1689—1755). В одной из предшествующих лекций упоминался и
Гердер (1744—Л 803), взгляды которого ему также несомненно были
знакомы. Но вопрос, как полагал К. Д. Ушинский, стал близок к
разрешению лишь благодаря немецкой философии, связавшей законы
материальной природы с законами духовной, и огромному числу
сведений, собранных великим географом Риттером (К. Д. Ушин-
ский, Собр. соч., т. 1, 1948, стр. 105—il06).
В речи «О камеральном образовании» (1848) К. Д. Ушинский в
связи с рассмотрением хозяйственной деятельности человека обсуж-
дал вопрос о взаимоотношении природы и человека. Он пришел к
выводу, что после работ Риттера для географов будто бы стало оче-
видным, что народ «должен действовать по закону той мысли, кото-
рая выражена в физиономии его страны... Провидение выразило эту
мысль в гигантских и вечных письменах природы: в небе, в море,
в очертании берегов, в расположении гор, рек, долин, равнин, сте-
пей, в геологическом составе почвы». Первым произведением этих
условий является растительность. Второе произведение этих условий
и растительности — животные, третье — общество.

По мнению К. Д. Ушинского, «влияние разделения материки
Азии на разделение ее населения на расы, племена, на роды и хо-
зяйственные общества поразительно ясно выражено в гениальном
и огромном труде Риттера». Совпадение законов -разделения хозяй-
ственного общества с законами разделения и соединения форм зем-
ли и ее произведений особенно ясно выразилось и в .племени славян-
ском. «Это совпадение законов организации человеческого общества
с организациею земли составляет естественный переход от наук гео-
графических к наукам общественным». Оно есть прямое следствие
непосредственного влияния природы на хозяйство и на хозяйствен-
ную жизнь человека, о чем учил уже Аристотель. Теперь можно
считать доказанным, что «хозяйственная мысль, скрытая в организ-
ме природы, имеет неотразимое и решительное влияние на хозяйст-
венную деятельность людей, а разделение хозяйственной деятель-
ности имеет такое же неотразимое и решительное влияние на уст-
ройство и разделение человеческого общества» (К. Д. Ушинский,
Собр. соч., т. 1, 1948, стр. 176, 191—19(2).
Ознакомление с названными ранними работами К. Д. Ушинского
дает основание считать, что идеи К. Риттера в сочетании с элемен-
тами гегелевской философии характерны для мировоззрения
К. Д. Ушинского еще в Ярославле. Ему «были известны и предшест-
венники Риттера от Аристотеля до Гердера. Но Риттер произвел на
него особенно сильное впечатление обилием привлеченных им кон-
кретных фактов и географической широтой материала. В. Я. Стою-
нин, опираясь на рассказы товарищей К. Д. Ушинского, отмечал,
что в период работы в лицее его занимал вопрос о связи между
народными юридическими понятиями и местностью, что он изучал
сочинения Риттера и других географов (В. Я. Стоюнин, Избр.
пед. соч., М., 1954, стр. 138).
Стремление понять историю человечества исходя из географиче-
ские условий жизни, объяснить исторический процесс научными сред-
ствами в конкретных условиях России первой половины XIX сто-
летия имело прогрессивный характер. Географическая социология
противостояла богословскому объяснению истории общества, подта-
чивая религиозную идеологию.
Известную дань географической социологии отдал и В. Г. Бе-
линский. В своем раннем произведении «Литературные мечтания»
('1834) он писал, что самобытность каждого народа состоит «в осо-
бенном, одному ему принадлежащем образе мыслей и взгляде на
предметы, в религии, языке, и более всего в обычаях. Все эти обстоя-
тельства чрезвычайно важны, тесно соединены между собой и ус-
ловливают друг друга, и все проистекает из одного общего источ-
ника — причины всех причин — климата и местности». При этом
каждый народ сообразно своему характеру «играет в великом
семействе человеческого рода свою особенную, назначенную ему
провидением роль» (В. Г. Белинский, Избр. соч., М., 1947,
стр. 8, 112).
Знакомство со взглядами К. Риттера и интерес к его сочине-
ниям К. Д. Ушинский вынес из Московского университета. Его учи-
теля профессора П. Г. Редкий, А. И. Чевилев, Н. И. Крылов,
Д. Л. Крюков, Т. Н. Грановский в 30-х годах прошли через Берлин-
ский университет, где слушали лекции К. Риттера. Они так или ина-
че знакомили студентов с воззрениями К. Риттера.
Ближайшее и непосредственное отношение социологические воз-

зрения К. Риттера имели прежде всего к предмету, который читал
в университете Т. Н. Грановский,— ко всеобщей истории. Сколько
можно судить по лекциям и немногочисленным сочинениям знамени-
того профессора и учителя К. Д. Ушинского, идеи К. Риттера полу-
чили у него живой отклик и заняли существенное место в его .взгля-
дах на историю. Биограф Т. Н. Грановского А. Станкевич сообщает,
что он в годы пребывания за границей (il836—*1в39) с интересом
слушал лекции К. Риттера. «Идеи Риттера о взаимодействии между
природою и человеком положили основное начало для воззре-
ний Грановского на отношение природы и человека», но он в этом
отношении «никогда не доходил до односторонних воззрений»
(А. Станкевич, Т. iH. Грановский и его переписка, т. il, М.,
11897, стр. 67).
Во введении к учебнику «Всеобщая история» Т. Н. Грановский,
характеризуя вспомогательные науки истории, писал: «Под именем
землеведения мы разумеем... ту великую науку, созданную в наше
время трудами К. Риттера и его последователей, которая смотрит
на землю как на храмину, назначенную провидением для воспитания
человеческого рода. Первоначальная деятельность и, следовательно,
судьба каждого народа определяются совокупностью природных ус-
ловий его родины. В климате, формах почвы и произведениях дан-
ной страны должен историк искать ключи к характеру народа, в ней
живущего». Но отношение человека к природе меняется в ходе ис-
тории. «Чем менее образован народ, тем в большей зависимости он
находился от внешних влияний, глубоко проникающих в его духов-
ную жизнь» (Т.Н. Грановский, Сочинения, ч. II, М., 11892,
стр. 453).
В речи на торжественном собрании университета «О современ-
ном состоянии и значении всеобщей истории» (1852) Т. П. Гранов-
ский также не прошел мимо вопроса о значении географии для ис-
тории. Упомянув взгляды древних о влиянии географических условий
на судьбу народов и развитие их до крайности у Монтескье, он на-
звал многотомное сочинение К. Риттера «Землеведение в Отношении
к природе и истории человечества, или всеобщая сравнительная
география» великим творением, которое проложило новые пути для
историков. Но этими путями воспользовались немногие. ««Нам еще
далеко не известны все таинственные нити, привязывающие народ
к земле, на которой он вырос и из которой заимствует не только
средства физического существования, но значительную часть своих
нравственных свойств». Ратуя за сближение истории с естествозна-
нием, он приводит большой отрывок Ш статьи естествоиспытателя
К. Бэра «О влиянии внешней природы на социальные отношения...»
Не без влияния Т. /Н. Грановского его «близкий друг Н. Г. Фро-
лов (1812—1855) увлекся географией и стал популяризатором трудов
А. Гумбольдта и К. Риттера в России. Через «Магазин землеведения
и путешествий», который рецензировал К. Д. Ушинский, мысли, вы-
сказанные Т. Н. Грановским в некрологе Н. Г. Фролова, во многом
сходны с тем, что писал К. Д. Ушинский в рецензиях на «Магазин».
Сам Т. Н. Грановский поместил в «Магазине» перевод статьи фран-
цузского натуралиста В. Эдвардса «О физиологических признаках
человеческих пород».
Цитированные выше сочинения Т. Н. Грановского, относящиеся
к 50-м годам, не могли оказать влияния на разбираемые здесь ра-

боты К. Д. Ушинского 1847 и 1848 гг. Они лишь показывают, что
Т. Н. 'Грановский был 'проводником географической социологии и что
в 50-е годы он продолжал популяризировать сочинения К. Риттера.
Тем более он это делал вскоре после приезда ив-за границы, по све-
жим впечатлениям, когда его слушал в университете К. Д. Ушинский.
С осени (1844 по 1847 г. в университете читал лекции по всеоб-
щей географии бывший питомец университета А. П. Ефремов. Перед
тем он изучал географию за границей: слушал лекции К. Риттера и
был тесно связан с Н. Г. Фроловым. А. ,П. Ефремов был апологетом
учения К. Риттера. Главную задачу географии он видел в том, чтобы
«представить влияние природы на историю», а самую географию по
сущности своей считал принадлежащей к «разряду наук историче-
ских».
В 1845 г. начал читать лекции по русской истории молодой
талантливый историк С. М. Соловьев (4820—(1879), историческая
концепция которого достаточно определяется его утверждением: три
условия имеют особенное влияние на жизнь народа: природа страны,
где он живет; природа племени, к которому он принадлежи/т; ход
внешних событий, влияние, идущее от народов, которые его окру-
жают. Не исключено, что К. Д. Ушинский уже по окончании универ-
ситета, во время подготовки к магистерским экзаменам, слушал лек-
ции А. П. Ефремова и С. М. Соловьева.
Большое влияние на К. Д. Ушинского, как известно, имел
П. Г. Редкий. В его речи на торжественном собрании университета
в 1846 г.. мы находим высокую, IHO сдержанную оценку заслуг К. Рит-
тера. Отметив мысли Гердера о самостоятельности географии и ее
сродстве с историей, он сказал: «Берлинский профессор Карл Риттер
возвел все разнообразие географических элементов к единству науки.
Он старался открыть общие законы, посредством которых можно
было бы определить влияние природы на человека, народы и госу-
дарства в отношении всех сторон внутренней и внешней их жизни,
и провести мысль о согласии между землею и развитием человече-
ского рода, между географиею и историею... Когда и русская
география взойдет на степень науки, тогда мож-
но и должно будет и русским историкам и рус-
ским правоведцам воспользоваться ее резуль-
татами для своих специальных целей» (подчеркнуто
нами.— Л. И.) ((П. Редкий, Какое общее образование требуется
современностью от русского правоведца, М., 1845, стр. 64).
Молодой правовед К. Д. Ушинский, близко к сердцу принимав-
ший задачи отечественной науки, мог воспринять последнее замеча-
ние учителя как программу для своей деятельности. Не желая откла-
дывать дело в долгий ящик и дожидаться, когда русская география
достигнет нужного совершенства, он углубился в изучение сущест-
вующих географических описаний России и Европы и в своих лицей-
ских лекциях по истории государственного права,-по-видимому, впер-
вые в отечественной литературе сделал попытку синтетического объ-
единения географических и исторических сведений для истолкования
происхождения русского народа и русского государства в духе идей
К. Риттера.
Лекции .К. Д. Ушинского по истории русского права увидели
свет 60 лет спустя, после их составления. Таким образом, статья
«Волга» была первым отображением в печати его творческой дея-
тельности по намеченной себе программе.

2. Поездка в Ростов. Ростовская ярмарка. Лунное затмение
и северное сияние. Очерк напечатан в неофициальной части «Ярос-
лавских губернских ведомостей», № И, от 12 марта 1848 г., стр. 44—
46, в разделе «Смесь», с подписью Р.
В очерке К. Д. Ушинский описывает свою поездку в г. Ростов
Ярославский, на/ходящийся в 50 км к югу от Ярославля при озере
Неро. Ростов —один из древнейших городов России, основанный
в IX в. Во время поездки К. Д. Ушинского — уездный город, в на-
стоящее время — районный центр.
Ростовская ярмарка, послужившая поводом для поездки
К. Д. Ушинского в Ростов,— крупнейшая после Нижегородской яр-
марка всероссийского значения; происходила в течение трех недель
начиная со среды первой недели великого поста. Упоминаемая з
очерке Ярославская ярмарка была местной и ни в какое сравнение
с Ростовской идти не могла.
Данное в начале очерка обещание сообщить в газете официаль-
ные известия о ярмарках было выполнено лишь отчасти. В № 21,
о г 2il мая, была помещена заметка «О Ростовской ярмарке в 1848 го-
ду», составленная С. А. Серебрениковым. В ней, между прочим, со-
общалось, что на ярмарке продано товаров на 3 306 942 руб. сереб-
ром. О Ярославской ярмарке ничего сообщено не было. Из других
источников известно, что эта ярмарка происходила с 5 марта в те-
чение двух .недель с оборотом в 25 238 руб.
Намерение рассказать в газете специально о том, что служит
показателем роста народного богатства в стране, возникшее в связи
с наблюдениями торговли на ярмарке, К. Д. Ушинскому осуществить
не удалось. Как видно, он предполагал помещать в газете научные
статьи по экономическим вопросам. Обещание же поговорить в сле-
дующем листке о самом Ростове автор выполнил. В следующем но-
мере газеты (№ -,12, от 19 марта) было напечатано «Продолжение
о Ростове», которое также публикуется в настоящем издании.
(Лунное затмение, заставшее автора в дороге от Ростова з
Ярославль, происходило в ночь с 7 на 8 марта (старого стиля) .Сле-
довательно, К. Д. Ушинский был в Ростове 7 марта. О прошедшем
лунном затмении в № 12, от 19 марта, была помещена статья про-
фессора Московского университета Д. М. Перевощикова, перепеча-
танная из .«Московских ведомостей».
«Ростовский протоиерей», напомнивший автору о предстоящем
лунном затмении,— несомненно, протоиерей Успенского собора Анд-
рей Тимофеевич Тихвинский. Из «Продолжения о Ростове» видно,
что К, Д. Ушинский посетил Успенский собор и, как все образован-
ные приезжие, встретился с А. Т. Тихвинским. Профессор Москов-
ского университета С. П. Шевырев, бывший проездом в Ростове ле-
том 1847 г., писал о Тихвинском как о просвещенном любителе и
знатоке ростовских древностей. Под руководством протоиерея он
осматривал собор и слушал его соображения об архитектуре храма.
Выйдя из собора, Шевырев увидел солнечные часы, .устроенные
А. Т. Тихвинским в 1832 г. Протоиерей занимался астрономией и сам
определил широту места. По солнечным часам Тихвинского горожане
проверяли свои часы (С. П. Шевырев, Поездка в Кирилло-Бело-
зерский монастырь, ч. 1, М., '1850, стр. 68—70).
Северные сияния в Ярославском крае не являются большой
редкостью. Поэтому в очерке о нем говорится вскользь.

Продолжение о Ростове. Напечатано в неофициальной частя
«Ярославских губернских ведомостей», № 12, от 19 марта 1848 г.,
стр. 53—'55, в разделе «Смесь». Служит продолжением очерка «По-
ездка в Ростов», напечатанного в № 11.
Несмотря на свою миниатюрность, «Поездка в Ростов» является
прообразом последующего большого очерка «Поездка за Волхов»
(1852), художественные достоинства которого получили высокую
оценку »у И. С. Тургенева. Знакомство с Ростовом, кстати сказать,
пригодилось и для «Поездки за Волхов». Рассуждая о живописном
положении русских городов, К. Д. Ушинский вспомнил о Ростове:
«Один Ростов жмется к болоту, 'да и то потому, что основание ему
положено финнами» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1, 1948.
стр. 292). Почти теми же словами он сказал о городе и в рассмат-
риваемом очерке: «Начало Ростову положено еще приземистым фин-
ном, который вечно жался к лужам и болотам». Речь идет о племени
меря, населявшем Верхнее Поволжье. Мерянское поселение у озера
Неро уже существовало, когда здесь в IX в. появились славянские
поселенцы. «Меря — племя финно-угорское, родственное народностям
Среднего Поволжья и Урала.
Замечание К. Д. Ушинского о том, что Ростов славился репой и
свеклой, не вполне соответствует действительности. Ростов — ста-
рейший центр огородничества в России, ио славился он другими
культурами. Впоследствии, в известной книге для классного чтения
«Детский мир», К. Д. Ушинский писал о ростовском огородничестве,
точнее: «Богатые черноземом берега озера вызвали у жителей Рос-
това,—1 города очень древнего, построенного еще финнами,— особую
промышленность, огородничество, которой ростовцы славятся во
всей России. Ростовские огородники не только разводят далеко
произведения своих огородов, сушеный сахарный горошек, бобы
и проч., но снимают огороды в столицах и больших городах. Все
петербургские огородники большей частью—ростовцы» (К. Д. Ушин-
ский, Собр. соч., т. 4, 1948, стр. 538).
В Ростове iK. Д. Ушинскому пришлось видеть вопиющую кар-
тину' разрушения замечательных памятников русского зодчества.
Рассказав о развалинах и запустении в Ростовском кремле, бывшей
резиденции главы древней епархии, К. Д. Ушинский тем самым че-
рез печать выразил упрек местному начальству, которое не проявля-
ло заботы о ростовских древностях. Между тем § 98 «Наказа граж-
данским губернаторам» обязывал их «иметь попечение... о сбережении
по возможности от разрушения всех остатков старых замков, крепо-
стей и других памятников древности» (Поли. собр. законов Росс,
имп., собр. второе, т. XII, 1837, Спб., il838, № 110303, стр. 385—386).
О разрушении Ростовского кремля писали также столичные пи-
сатели и ученые. М. В. Толстой опубликовал в 1847 г. большую
статью о древних церквах Ростова. В ней он, между прочим, писал:
«Нельзя без грусти смотреть на опустение и разрушение этих вели-
чественных зданий, так заботливо и великолепно украшенных по-
печительными архипастырями Ростова, так беспечно предостав-
ленных разрушению по переселении архиерейской кафедры в
Ярославль».
Проезжавший через Ростов за несколько месяцев до К. Д. Ушин-
ского С. П. Шевырев в книге, изданной в 1850 г., писал: «Весь
этот величавый кремль — теперь развалина, обросшая кустами, тра-
вою и .мхом, ограждает дом или правильнее дворец архиерейский.,

Теперь это другая развалина — кругом одно запустение... Жаль,
однако, что архитектура этих прежде жилых зданий не возобновит-
ся... кучи пустых бочек лежат у развалин, напоминающих XVII сто-
летие» (С. П. Шевырев, Сочинения, стр. 71—74).
В 1&49 г. в Ростове занимался «съемкой старинных зданий»
для издания «Древности российского государства» Ф. Ф. Рихтер.
Из писем И. С. Аксакова мы узнаем, что в марте -1850 г. он вместе
с братом Константином осматривал древности Ростова, «находящие-
ся в жалком виде разрушения» («И. С. Аксаков в его письмах»,
ч. I. т. II, Письма 1848—годов, М, 1888, стр. 303).
Есть основания предполагать, что очерк К. Д. Ушинского о
Ростове и состоянии его древних памятников в какой-то мере спо-
собствовал развитию движения местных жителей за восстановление
кремлевских зданий. Уже в октябре 1848 г. ростовские купцы при
участии некоторых ярославцев собрали более двух тысяч рублей «на
исправление кремлевских древностей». Губернатор был вынужден
послать архитектора для составления планов кремлевских зданий.
В декабре 1в49 г. этот архитектор докладывал, что «все здания на-
ходятся большею частью без крыши — занесены снегом, а некоторые
покрыты льдом, так что с величайшей опасностью и трудом можно
проходить около, но не внутрь».
Душой всего дела был почетный ростовский гражданин Петр
Васильевич Хлебников. Он осмелился даже написать письмо о со-
стоянии ростовских древностей членам царской фамилии. В 1851 г.
последовало высочайшее повеление о передаче всех зданий кремля
из гражданского ведомства в духовное, которое и должно было
обеспечить восстановление зданий. Возникла длительная переписка
о выведении из кремля винных складов. Дело так затянулось, что
инициаторы «исправления кремлевских древностей» давно сошли в
могилу, а «кремль продолжал оставаться в развалинах» (Гос. архив
Яросл. обл., ф. 73, on. 1, ед. хр. 3931. Дело об исправлении крем-
левских древностей в г. Ростове, 1848—il884).
Только в 80—90-х годах новое поколение ростовских любителей
древностей на свои средства осуществило реставрацию кремлевских
зданий и открыло (1883) музей ростовских древностей. В настоящее
время замечательный ансамбль Ростовского кремля находится в ве-
дении Ярославско-Ростовского музея-заповедника. Заканчиваются
большие работы по реставрации кремля и других памятников.
История Успенского собора во время К. Д. Ушинского не была
еще достаточно изучена. Поэтому древность и сохранность собора
в его очерке преувеличены. Существующее кирпичное здание собора,
по современным данным, построено на .месте древнего белокаменного
собора (возведенного в 1411 г.) в конце XVI в., а письменные из-
вестия о нем появляются лишь в XVII в. Иконостас устроен в 30-х
годах XVIII в., но в нем есть древние иконы.
Соборная звонница с ее специально подобранными колоколами,
создающими гармоничные звоны, существует поныне.
Авраамиев монастырь основан в конце XI или начале XII в.
Его Богоявленский собор построен в середине XVI в., но подвер-
гался частичным перестройкам в последующее время.
Упоминаемый К. Д. Ушинским Петровский монастырь, основан-
ный Петром царевичем Ордынским в XII в., находился в полуверсте
от Авраамиева монастыря. Его собор, построенный в 80-х годах
XVII в., не сохранился.

3. Необходимость сбережения лесов в видах обеспечения горю-
чего материала и вообще для благосостояния общественного.
Статья напечатана в неофициальной части «Ярославских губерн-
ских ведомостей», № 17, от 23 апреля 1848 г., стр. 100—Л02, в раз-
деле «Статьи научного содержания», без подписи. Ее автором не-
сомненно был редактор газеты К. Д. Ушинский. По своему содер-
жанию она всецело находится в плоскости тех вопросов, которыми
занимался и о которых писал молодой профессор в Ярославле.
В статье «Волга», напечатанной в № lil и 14 «Ярославских гу-
бернских ведомостей», К. Д. Ушинский подробно охарактеризовал
Валдайскую возвышенность и показал исключительное значение ее
лесов и болот для питания рек, берущих здесь свое начало. Вла-
дельцы лесов, действуя в своих личных интересах, вырубают леса
и тем наносят огромный вред государству. К. Д. Ушинский писал
о необходимости «вмешательства правительства в распоряжение
частными лесами», о назревшей потребности в ограничении лесной
собственности. Вместе с тем он затронул вопрос о противоречиях
между интересами частных собственников и общими интересами на-
родного хозяйства. По его мнению, «частная собственность не долж-
на вредить государству, потому что она существует только в нем».
Собственники не рассчитывают дальше жизни своей — «вырубить
лес... и капитал и земля». Истинный же патриотизм требует того,
чтобы постоянно ограничивать себя в польз/у отечества. «Будем же
так поступать с нашею землею и с нашими лесами, чтобы дети наши
и внуки не вспоминали бы нас лихом, не оказали бы, что мы расто-
чили их богатство».
В статье «Необходимость сбережения лесов...» К. Д. Ушинский
развивает мысли о значении леса для хозяйства и о гибельных по-
следствиях истребления лесов частными владельцами, высказан-
ные в статье «Волга». Он снова возвращается к вопросу о необхо-
димости обязательных правил, ограничивающих корыстные действия
лесовладельцев, ссылается на лесное законодательство в Германии
и. наконец, отмечает первый опыт мероприятий по сбережению и
устройству частных лесов, принятых правительством для двух уез-
дов Петербургской губернии.
Цитируемое К. Д. Ушинским высочайше утвержденное мнение
Государственного совета «О мерах к устройству помещичьих лесов
в С.-Петербургском и Царскосельском уездах» (25 ноября 1846 г.)
опубликовано в Поли. собр. законов Росс, имп., собр. второе, т. XXI,
отд. второе, Спб., 1847, № 20643, стр. 442—443.
Лес привлекал внимание К. Д. Ушинского и стал предметом его
особой статьи не только потому, что ему хотелось сказать о нем
как важнейшем объекте природы и экономики страны, но и потому,
что на примере леса он легко мог вскрыть противоречия между ин-
тересами народа и интересами помещиков. При рассмотрении про-
блемы леса в условиях России К. Д. Ушинский исходил из общих
взглядов на народное хозяйство, которые он изложил в речи «О ка-
меральном образовании», произнесенной на торжественном собрании
лицея в сентябре 1848 г. В ней он также говорил о лесе.
Подвергнув резкой критике взгляды немецких камер а листов,
имевших «ложный взгляд на хозяйство», К. Д. Ушинский развил
свой оригинальный взгляд на предмет и значение камеральных наук.
Он согласен с тем, что камералистика есть наука хозяйства. Но у
немецких камералистов к ее ведению относятся и государственное,

«и частное 'хозяйства. К. Д. Ушинский же стремился, «сбросивши с нее
и казенный характер и характер частной пользы, дать ей характер
народный, государственный, исторический». По его мнению, камера-
листика делается наукой именно потому, что «предмет ее есть хо-
зяйственный интерес народа...»
Заключительную часть речи К. Д. Ушинский посвятил выясне-
нию пользы, которую может доставить камералистика науке, прави-
тельству и частному человеку. Особенно важное значение имеет
знание науки хозяйства для «лип правительственных», потому что
из «десяти правительственных должностей по крайней мере семь
имеют какое-нибудь хозяйственное назначение». Он не согласен с
распространенным убеждением, что будто бы народ сам знает и чув-
ствует, что ему выгодно и полезно, и что этим чутьем наделены
и правительственные лица. «Нет, частный человек своими частными
средствами, не призывая в помощь науки, созданной человечеством,
не может стать на такую высоту, с которой он обозрел бы всю ор-
ганизацию той сети материальных интересов своего народа, к кото-
рой он хочет приплесть и свой узелок». Не ограничиваюсь разбором
общей необходимости хозяйственной науки для правительства,
К. Д. Ушинский дал обзор сфер деятельности правительства, требую-
щих камеральных знаний. Он отметил внешние сношения с другими
государствами, войны, покровительство народной промышленности
и управление ею, строительство железных дорог, финансовые дей-
ствия правительства, заведование государственными имуществами,
решение споров частных лиц. В этой связи К. Д. Ушинский затронул
вопрос и об управлении лесами.
/При управлении лесами, «чтобы оценить важность какого-нибудь
лесного участка, указать способ и время его продажи, показать
отношение его к другим лесным участкам, чтобы объяснить его зна-
чение для климата целой страны и для всего ее лесного богатства,
для ее водных путей, для промышленности народной,— для этого
необходим человек, обладающий правилами и данными науки хо-
зяйства. В решении всех этих вопросов выводы одних техников бу-
дут слишком односторонни и могут часто идти прямо против выгод
народа и даже против выгод финансового правительства»
(К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1, 1948, стр 150, 230, 238, 243—
244).
/К. Д. Ушинский не мог не знать, что в Ярославской губернии
леса подвергались хищническому истреблению. Быстро развивавшая-
ся промышленность потребляла огромное количество дров, которые в
первой половине XIX столетия были здесь единственным видом энер-
гетического топлива. Волга и ее многочисленные притоки давали
возможность дешевым способом — сплавом — транспортировать дро-
ва й строительный лес в Ярославль и другие промышленные центры.
Поэтому леса оказались сведенными не только под Ярославлем, но
и в далеких от него уездах. Статья К. Д. Ушинского «Необходи-
мость сбережения лесов...» имела прямое отношение к Ярославской
губернии и, по всей вероятности, была навеяна ярославскими впе-
чатлениями автора.
Из записей в дневнике, сделанных К. Д. Ушинским в конце
1848 г. в Петербурге, известно, что у него /в это время были какие-
то дела в редакции «Лесного журнала». .18 декабря, намечая, что
делать в течение недели, он записал: «Понедельник — к Шварцу за

книгами; в редакцию «Лесного журнала» ОК. Д. Ушинский, Собр.
соч., т. Ill, 1952, стр. 42).
Можно предполагать, что в поисках литературной работы
К. Д. Ушинский обращался в «Лесной журнал». Этот журнал изда-
вался в Петербурге сначала Обществом поощрения лесного хозяй-
ства, а после 1845 г.— Вольным экономическим обществом, к кото-
рому было присоединено упомянутое общество. Выходил еженедель-
но в виде газеты. Просмотр комплекте журнала за 1849 и 1850 гг.
не дал результатов: каких-либо следов участия К. Д. Ушинского в
журнале обнаружить не удалось. Но материалы о состоянии лесов
в разных губерниях России, публиковавшиеся в журнале, подтвер-
ждают актуальность того, что писал К. Д. Ушинский в Ярославле
о русских лесах. Так, например, в статье о лесах Гродненской губер-
нии сообщалось, что «большая часть частных владельцев, увлекае-
мых вредными выгодами, все более и более истощают свои леса
чрезмерными вырубками для заграничной продажи, не заботясь ни-
сколько о возращении леса на вырубленных пространствах, так что
уже в настоящее время в этом уезде (Слонимском.— А. И.) имеет-
ся весьма мало частных лесов, не пострадавших более или менее
от топора евреев-лесопромышленников» («Лесной журнал», 1849,
№ 35, от 10 сентября, стр. 277). В статье о лесах Псковской губер-
нии отмечалось, что «в помещичьих тесных дачах вырубаются де-
ревья большей частью без всяких правил» («Лесной журнал», 1849.
№ 13, от 13 апреля, стр. 100). Интересна статья «О собирании ма-
териалов для лесной статистики России». Она содержит беглый об-
зор лесов Европейской России, в ней есть такие строки: «...выходя
из огромных лесов Костромской и Вологодской губерний, мы видим
внезапное уменьшение лесов в Ярославской губернии, затем, про-
ходя через губернии Владимирскую и Московскую, где опять не-
сколько более лесов, вступаем в Тульскую...» («Лесной журнал»,
1850, № 5, от 4 февраля, стр. 38). (Как видно, в Ярославской губер-
нии 40-х годов лесов было даже меньше, чем в Московской губернии.
4. Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года
с 18 марта (30 марта) по 24 марта (5 апреля). Таблица и средние
данные о метеорологических элементах за март были опубликованы
в № 13 неофициальной части «Ярославских губернских ведомостей»
от 26 марта 1848 г., стр. 64. В настоящем издании публикуется для
примера лишь одна недельная таблица. Подобные метеорологические
таблицы-бюллетени печатались во всех номерах газеты, когда ре-
дактором состоял К. Д. Ушинский. Форма таблиц вначале меня-
лась, не приводились данные о направлении ветра. С № 19 таблица
по форме и содержанию стабилизировалась.
Неизвестно, кто и где производил наблюдения и кто их обраба-
тывал. Бесспорно, что они доставлялись в газету самим редакто-
ром. Как только К- Д. Ушинский перестал редактировать газету,
исчезли в ней и метеорологические бюллетени. В специальных ра-
ботах о климате Ярославской области и истории его изучения * от-
мечается, что в первой половине XIX в. в Ярославле систематически
* См.: М. Н. Шмелев, Очерк климата города Ярославля,
«Труды Яросл. губ. стат. комитета», вып. 4, Ярославль, 1868;
И. Я. Поташов, К истории изучения климата Ярославской об-
ласти, «Краеведч. записки», вып 4 Ярославль, 1960.

многие годы вел метеорологические наблюдения местный любитель
И. А. Копнин. Но, сколько известно, он производил наблюдения
в другие часы суток. Интересовался метеорологическими наблюде-
ниями профессор философии Демидовского лицея А. П. Аристов,
в 1846 г. оставшийся за штатом. В 1843 г. он предлагал Ярослав-
скому обществу сельского хозяйства организовать наблюдения в хо-
зяйствах по разработанной им таблице. Вели наблюдения в своих
имениях некоторые члены общества. Имеются пока неуточненные
сведения, что наблюдения велись и в лицее. Очень возможно, что
К. Д. Ушинский пользовался для напечатанных им бюллетеней ма-
териалами лицейских наблюдений, которые были налажены в лицее
при его участии. В. этом ему мог содействовать проф. Я. Н. Кали-
новский. В 1849 г. на торжественном собрании лицея он прочел
речь «О значении атмосферной теплоты в сельскохозяйственном от-
ношении», которая, к сожалению, не была напечатана.
Разнообразие помещенных в газете материалов по метеороло-
гии и климатологии — недельные метеорологические бюллетени,
краткие заметки о погоде за неделю, сводки за март и апрель, за-
метки «Гроза в марте месяце» и «Разлитие Волги»—свидетельствует
о том, что К. Д. Ушинский был убежден в их необходимости и по-
лезности, а не просто выполнял обязанность, налагаемую инструк-
цией о составе неофициальной части. Он мог ее не выполнять, как
не выполнял его преемник по редактированию газеты Ф. Я. Николь-
ский.
К. Д. Ушинский хотел поставить вверенную ему провинциаль-
ную газету на уровне задач науки своего времени. Сороковые годы
XIX столетия являются годами, когда учеными была осознана не-
обходимость организации на местах систематических метеорологиче-
ских наблюдений, когда климатология в России сделала большие
успехи и привлекла к себе внимание не только физиков, географов,
экономистов, но и деятелей сельского хозяйства. Живым примером
для К. Д. Ушинского могли служить замечательные работы
М. Ф. Спасского и его предшественников в Московском универ-
ситете.
Метеорологические наблюдения, проводимые при Московском
университете, публиковались в «Московских ведомостях» начиная
с 1808 г. После перерыва, вызванного войной 1812 г., наблюдения
и их публикация были возобновлены проф. И. А. Двигубским.
С 1839 г. в университете появляется молодой адъюнкт по кафедре
физики и физической географии М. Ф. Спасский, которому было су-
ждено стать одним из основоположников отечественной климатоло-
гии. В годы учения 'К. Д. Ушинского в университете М. Ф. Спасский
с увлечением проводил наблюдения, читал курсы физики, метеоро-
логии и физической географии, выступал с публичными лекциями.
В предисловии к изданному им (1841) переводу «Лекций о метеоро-
логии» Л. М. Кемтца он писал, что метеор о логические наблюдения
издавна ведутся в гимназиях, но они редко могут быть использованы
«для вывода каких-либо полезных для науки результатов» из-за не-
точности и несоблюдения времени. Показания инструментов отме-
чают то позже, то раньше принятого для того часа. М. Ф. Спасский
призывал к улучшению качества наблюдений. Небезынтересно отме-
тить, что метеорологические таблицы ярославской газеты по соста-
ву и времени наблюдений совпадают с метеорологическими бюлле-

тенями М. Ф. Спасского. Отличие лишь в том, что ярославские
бюллетени не отмечают влажность.
Как могут быть использованы местные метеорологические на-
блюдения, показал тот же М. Ф. Спасский в своей докторской дис-
сертации «О климате Москвы» (1847). Проанализировав московские
наблюдения за 26 лет и сопоставив их с данными по другим стра-
нам, он дал обоснованную характеристику климата Москвы и смог
сделать некоторые общие выводы.
Много заботилось об изучении климата возникшее в 1846 г.
Русское географическое общество. Объявления и сообщения о его
изданиях печатались в «Ярославских губернских ведомостях». Один
из видных деятелей общества, известный iK. Д. Ушинскому профес-
сор политической экономии и статистики В. С. Порошин, предста-
вил в 1847 г. обществу записку «О средствах к определению кли-
мата». В этой записке, тогда же опубликованной обществом, автор
правильно ставил вопрос о том,, что, кроме непосредственных ме-
теорологических наблюдений, есть и другие средства для изучения
климата. Ими являются разнообразные фенологические наблюдения,
которые не требуют сложных приборов, доступны и понятны насе-
лению. В частности, он обращал внимание на сбор сведений о рас-
пространении разных хлебов, времени их посева, жатвы, о примене-
нии овинов для сушки, о времени вскрытия и замерзания рек,
о периодических явлениях в жизни животных. По инициативе
В. С. Порошина общество с 1848 г. стало рассылать на места в ты-
сячах экземпляров программы для климатических и фенологических
наблюдений. По материалам, полученным с мест, В. С. Порошин
составил книжку «Сельская летопись» (1854). В свете этих материа-
лов географического общества становится понятным, почему
К. Д. Ушинский составил и поместил в редактируемой им газете
заметку «Разлитие Волги», содержащую очень основательно обра-
ботанные данные за 15 лет о замерзании и вскрытии Волги в со-
поставлении с аналогичными данными для Невы.
В № 18 неофициальной части «Ярославских губернских ведомо-
стей» от 30 апреля напечатано объявление о выходе «Карманной
книжки для любителей землеведения», изданной Русским геогра-
фическим обществом в Петербурге (1848). В этой книжке помещена,
между прочим, «статья известного физика Э. X. Ленца «О теплоте
в отношении климатологическом». Отметив влияние почв и климата
того или иного места на жизнь человека, автор подробно охарак-
теризовал силы, обусловливающие климат и его различия, а в за-
ключение подчеркнул, какое сложное и запутанное явление пред-
ставляет распределение тепла на земной поверхности. Вопрос
нельзя решить теоретически из-за незнания всех законов и обстоя-
тельств, от которых зависит это явление. Остается только прибегнуть
к непосредственным наблюдениям. Тем самым автор обратил вни-
мание на важность метеорологических наблюдений.
Другая 'статья, «О влиянии внешней природы на социальные
отношения отдельных народов и историю человечества», написанная
акад. «К. М. Бэром, была особенно близка научным интересам моло-
дого К. Д. Ушинского, увлеченного выяснением зависимости между
характером местности и жизнью народа. К. М. Бэр стремился по-
казать, что произведения природы и, следовательно, средства пропи-
тания человека зависят преимущественно от распределения воды

и тепла, т. е. от климата. Уже поэтому будто бы «судьба народов
определяется... природою занимаемой ими местности».
'Изложенное дает основание считать, что внимание, проявлен-
ное К. Д. Ушинским как редактором газеты к вопросам метеоро-
логии и климатологии, не было случайным. К. Д. Ушинский пони-
мал большое значение для науки «местных метеорологических на-
блюдений и старался через газету содействовать их постановке.
Выяснение местных климатических условий давало материал и для
занимавшей его проблемы влияния географической среды на чело-
века. Нельзя не учитывать также и того, что .публикации о погоде
и климате служили известным средством для борьбы с суевериями.
Если климат и погода оказываются тем, что можно выражать мерой
и числом, значит, в них нет ничего сверхъестественного, зависящего
от божественного произвола. Писать в газете о погоде именно в
1848 г. было особенно важно. Этот год был годом большой холер-
ной эпидемии. На первой странице газетного номера (№ 10, от
5 марта), с которого началась редакционная работа К. Д. Ушин-
ского, было сообщение «О ходе холеры». А врачи того времени
ставили распространение холеры в связь с метеорологическими яв-
лениями, располагавшими к простудным заболеваниям. Заметки
К. Д. Ушинского, отмечающие резкие смены тепла и холода, не-
устойчивость погоды весной 1848 г., в частности заметка «Гроза
в марте месяце», в какой-то мере содействовали объяснению появ-
ления и развития холерной эпидемии. По другому пути пошел новый
редактор, сменивший К. Д. Ушинского. Исключив из газеты мете-
орологические бюллетени и заметки о погоде, он не нашел ничего
лучшего, как перепечатать статью о холере из «Северной пчелы».
Автор этой статьи, некий Витт, хотя и давал медицинские советы,
но твердо держался мнения, -что «эпидемическая холера есть кара
небес, которую промысел божий употребляет для наказания и вра-
зумления рода человеческого... Сия кара небес без сомнения имеет
целью своею острастку и исправление душевного и нравственного
состояния человека, и потому 'следует нам при появлении страшной
эпидемии обращаться к умилоствлению правосудного божества...»
(№ 27, от 2 июля, стр. 467—168).
5. Гроза в марте месяце. Заметка напечатана в неофициальной
части «Ярославских губернских ведомостей», № 14, от 2 апреля
1848 г., стр. 74—75, в раздаче «Смесь», с подписью Р. (см. приме-
чания к «Метеорологическим наблюдениям»).
6. Разлитие Волги. Заметка напечатана в неофициальной части
«Ярославских губернских ведомостей», № 15, от 9 апреля 1848 г.,
стр. 87—88, в раздаче «Смесь», без подписи. Откуда редактор, со-
ставляя эту заметку, получил данные о вскрытии и замерзании Вол-
ги и Невы, установить не удалось (см. примечания к «Метеорологи-
ческим наблюдениям»).
7. Объявление о книге г. Витвицкого «Словечко о пчелах». На-
печатано в неофициальной части «Ярославских губернских ведо-
мостей», № 17, от 23 апреля 1848 г., стр. 104—105, в разделе
«Смесь». Поскольку заметка названа «Объявлением» и печаталась
по просьбе автора книги от лица редактора, под ней нет подписи.
Поместив самое объявление в конце заметки, К. Д. Ушинский

включил в нее краткий, «о выразительный отзыв о книге и ее ав-
торе— CTpaiCTHOM пчеловоде и поборнике развития пчеловодного
дела. Это дает нам право рассматривать «Объявление» как пер-
вую печатную рецензию, принадлежащую перу К. Д. Ушинского, н
поставить его в ряду статей, написанных им для ярославской га-
зеты. .
Николай Михайлович Витвицкий ('1764—11853)—известный рус-
ский «пчеловод, член Вольного экономического общества, автор со-
чинений по пчеловодству. Имел большую пасеку в Ковельском уезде
Волынской губернии, на которой вел наблюдения за жизнью и рабо-
той пчел. Преподавал пчеловодство в школе при Лисинском лес-
ничестве (Петербургской губернии).
В «Объявлении», кроме «Словечка о пчелах», упоминаются без
точных названий еще следующие книги Витвицкого: «Практическое
пчеловодство, или правила для любителей пчел», в пяти частях
(1835—1845, 2-е изд. 1861), «Сокращенная наука практического пче-
ловодства» (1846) и «[Стеклянный улей, или извлечение любопыт-
нейших явлений из естественной истории пчел» (1843).
Н. М. Витвицкий известен также как изобретатель оригиналь-
ного «колокольного» улья со многими надставками, позволяющими
расширять и суживать пчелиное гнездо. Его вклад в отечественное
пчеловодство не забыт советскими пчеловодами (см.. Я. С. Голи-
цын, Улей и метод Витвицкого, «Пчеловодство», 1949, № 2; Вит-
вицкий Н. М.— в «Словаре-справочнике пчеловода», М., 1955,
стр. 51).
В газете, редактируемой К. Д. Ушинским, неоднократно поме-
щались сообщения и объявления о новых книгах и журналах. Но
только книга Н. М. Витвицкого удостоилась отзыва редактора. Этот
факт и само содержание отзыва позволяют заключить, что
К. Д. Ушинский считал содействие развитию пчеловодства важным
делом, труды Н.М. Витвицкого — заслуживающими глубокого ува-
жения, а его книжку—интересной и полезной.
8. Ученики ремесленные в Петербурге. Статья была напечатана
в неофициальной части «Ярославских губернских ведомостей»,
№ ,21, от 21 мая 1848 г., стр. 152—154, без подписи. Но в первых'же
ее строках выясняется, что она составлена редактором на основе
большой статьи В. С. Порошина «Петербург», напечатанной в № 1,
2, 3 и 4 газеты «С.-Петербургские ведомости» в 1848 г. Сопоставле-
ние двух статей показывает, что iK. Д. Ушинский заимствовал два
больших отрывка из той части статьи В. С. Порошина, которая
напечатана в № 3 «С.-Петербургских ведомостей», снабдив их всту-
пительными замечаниями и заголовком. Отрывки приведены
К. Д. Ушинским дословно и заключены в кавычки.
В своей обширной статье В. С. Порошин толкует о необходи-
мости статистического исследования Петербурга. Попутно он за-
тронул вопрос о судьбе ремесленных учеников в столице. При этом
В. С. Порошин сделал очень выразительные зарисовки с натуры.
Так что место, посвященное характеристике ужасающих условий
жизни и работы учеников по сапожному, швейному и другим ре-
меслам, — едва ли не самое сильное во всей статье. Именно оно
привлекло внимание К. Д. Ушинского. Превратив это место в осо-
бую статью в ярославской газете, К. Д. Ушинский еще более уси-
лил его социальную заостренность. У В. С. Порошина вопрос об

учениках тонул /в массе других 'материалов большой статьи.
У /К. Д. Ушинского он приобрел самостоятельное звучание.
Для ярославского читателя статья о ремесленных учениках от-
нюдь не была чем-то далеким и безразличным. В статье речь шла
по существу о физическом и нравственном |увядании ярославских
Крепостных мальчиков и девочек, которые с давних пор и в боль-
шом количестве отдавались в ученики в столицу. Да и в самом Яро-
славле было намало подобных ремесленных учеников. Их положение
в Ярославле было не легче, чем в Петербурге. К. Д. Ушинский в
Ярославле мог наблюдать картинки, сходные с теми, которые нари-
совал В. С. Порошин. Воспользовавшись отрывками из статьи, опуб-
ликованной в петербургской газете, К. Д. Ушинский застраховал
себя от цензурных препятствий со стороны губернатора.
Факт, публикации К. Д. Ушинским статьи о ремесленных уче-
никах дает основание считать, что уже в Ярославле его занимали и
волновали широкие социально-педагогические вопросы. Статья про-
никнута глубоким сочувствием к несчастным детям из народа и тре-
вогой за их судьбу. (Некоторые из высказанные в статье мыслей он
впоследствии развивал в своих сочинениях, например мысль о воспи-
тательном значении общения с природой, о воскресных школах и др.
По вступительным замечаниям К. Д. Ушинского можно заклю-
чить, что он знаком не с одним произведением В. С. Порошина.
Едва ли это могло быть иначе. В. С. Порошин как ученый и пу-
блицист был известен передовой интеллигенции России середины
прошлого века. О нем К. Д. Ушинский, вероятно, слышал еще от
своего любимого учителя П. Г. Редкина, который был товарищем
В. С. Порошина по профессорскому институту в Дерпте. В лите-
ратуре деятельность В. С. Порошина, к сожалению, не получила
должного освещения.
Виктор Степанович Порошин (1809—1868) после окончания
камерального отделения в Дерптском университете в 1832 г. был
зачислен в профессорский институт при этом университете. Зада-
чей института была, как известно, подготовка профессоров. Через
него прошли Н. И. Пирогов, С. С. Куторга, П. Г. Редкий и многие
другие известные русские профессора.
После возвращения из заграничной командировки, в которую
он был послан из института подобно П. Г. Редкину, В. С.Поро-
шин в 1835 г. был назначен преподавателем на кафедру полити-
ческой экономии и статистики Петербургского университета. За
диссертацию под заглавием «Критические исследования об осно-
ваниях статистики» в 1839 г. получил степень доктора философии,
а в 1842 г. утвержден профессором по той же кафедре.
Н. Г. Чернышевский, слушавший лекции В. С. Порошина,
в письме * от 27 сентября 1846 г., делясь своими впечатлениями
о профессуре университета, писал: «Лучшие профессора юридиче-
ского факультета — Неволин, Порошин (профессор политической
экономии, который издал записки своего деда о Павле Петрови-
че)»**. Историк университета В. В. Григорьев, довольно скупо
* Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. 14, М., 1949,
стр. 56.
** Имеется в виду книга «Записки Семена Порошина», издан-
ная в 1844 г. Дед В. С. Порошина был в числе лиц, обучавших импе-
ратора Павла.

охарактеризовавший В. С. Порошина, на основании записки его
преемника по кафедре проф. Ф. Я. Горлова, которого трудно по-
дозревать в симпатиях к своему предшественнику, вынужден был
отметить, что он в лекциях по политической экономии знакомил
студентов с учениями социалистической школы. В. В. Григорьев
сообщил также, что «благодаря разнообразию своей образованно-
сти и гуманистическим тенденциям при благородстве характера,
сделался он, несмотря на полное отсутствие красноречия, одним
из самых любимых профессоров в университете и приобрел в нем
почти такое же значение, как Грановский в Московском... О на-
правлении и духе его преподавания дает понятие речь, произне-
сенная им в университетском акте 1846 года: «Земледелие в поли-
тико-экономическом отношении» *.
В 1847 г. В. С. Порошин ушел из университета при следую-
щих обстоятельствах. Попечитель учебного округа приказал ош-
трафовать В. С. Порошина за опоздание на лекцию, но это ока-
залось невозможным, так как он все жалованье отдавал библио-
теке университета. На другой день В. С. Порошин подал прошение
об отставке. Этот инцидент свидетельствует о том, что от про-
фессора хотели освободиться и добились его ухода.
По мнению М. В. Птухи **, уже упомянутая выше актовая
речь В. С. Порошина в 1846 г. делает понятным его удаление из
университета. Он знал социалистическую литературу, знакомил
студентов с учением Фурье. В речи им высказывались смелые
мысли о классовых интересах в обществе. Класс земледельцев он
назвал властителями государства, на земле основанного. В таком
государстве неизбежно «все устроится к их пользе и удовольствию
и законы, данные ими государству, утвердят власть их, увековечат
их влияние». Считается, что В. С. Порошин был членом кружка
петрашевцев, но формально по делу потрашевцев не привлекался.
Во время допросов петрашевцев выяснилось, что им была извест-
на фраза, оказавшая будто бы В. С. Порошиным про Александрий-
скую колонну, что «это столб столба столбу» ***.
В дни, когда в столице распространились слухи о предполага-
емом закрытии университетов, В. С. Порошин выступил со
статьей ****, которая, по словам его друга проф. А. В. Никитенко,
была написана «с целью защитить университеты от посягательства
татар, которые только теперь и думают о том, как бы остановить
в России науку и искусство под предлогом, что она-то, наука, и
виновата во всем, что творится на Западе. Статья Порошина про-
извела сильное впечатление на людей просвещенных» *****.
В особой брошюре под названием «Дворяне-благотворители»
* В. В. Григорьев, Императорский С.-Петербургский уни-
верситет в течение первых пятидесяти лет его существования. Спб.,
1870, стр. 169.
** М. В. Птуха, Очерки по истории статистики в СССР, т. II,
М., 1959, стр. 398—399
*** «Дело петрашевцев», т. II, М.—Л., 1941, стр. 193—194.
**** «Об ученых торжествах», «С.-Петербургские ведомости»,
1849.
***** А. В. Никитенко, Моя повесть о самом себе... За-
писки и дневник (1804—1877), Спб., 1904, стр. 386.

В. С. Порошин в 1856 г. обнародовал документы об отпуске на
волю крестьян (в 1836 г.) братьями Ширинскими-Шихматовыми.
На нее откликнулся Н. Г. Чернышевский. В заметке, помещенной
в журнале «Современник» за тот же год, он писал, что книжка
В. С. Порошина «должна считаться довольно замечательным яв-
лением в нашей литературе. Дай бог, чтобы она нашла отголосок
в нашей публике» *.
В. С. Порошин был старейшим и деятельнейшим членом Русско-
го географического общества. Он участвовал в разработке устава
общества. Им положено начало созданию климатологии и феноло-
гии России. Он занимался вопросом об источниках статистики по-
земельной собственности и другими вопросами **.
Последние годы жизни В. С. Порошин провел в Париже, куда
уехал, продав полученное по наследству большое имение в Ка-
менец-Подольской губернии.
Задумав в Париже издавать журнал о России, он в 1864 г.
приехал в Петербург для изыскания средств и материалов. Не
встретив необходимой поддержки, возвратился в Париж, где умер
в 1868 г.
А. В. Никитенко, узнав о смерти В. С. Порошина, записал
в своем дневнике: «Порошин был одним из лучших наших профес-
соров... Он был умен, даровит, сведущ, но очень эксцентричен.
Уже много лет он жил в Париже, не забывая, однако, России. Он
написал несколько сочинений о ней на французском языке, ста-
раясь растолковать французам, что Россия, хотя во многом отста-
ла от Европы или, лучше сказать, еще не успела догнать ее, од-
нако вовсе не такая варварская страна, как они думают» ***.
Перепечатав отрывки из статьи В. С. Порошина, К- Д. Ушин-
ский опустил две авторские сноски, относившиеся к этим отрыв-
кам. Назвав болезни, поражающие детей, В. С. Порошин сделал
следующее примечание: «Я не врач, но пишу из опыта. Впрочем,
есть целые сочинения о болезнях ремесленников. Новейшие на
русском языке: доктора Гальфорта (1846) и доктора Никитина
(1847)». Второе примечание сделано по поводу слова «евфемизм».
«Евфемизм — термин риторический для означения таких оборотов
речи, которые имеют целью скрасить понятие неприятное или
слишком жесткое. Так говорят слуге: «хорошо!» Значит—«поди
вон!». Такой-то «приказал долго жить», т. е. умер, и т. п. Русские
особенно в том же намерении расточают уменьшительные: просят
«молочка», выпрашивают «гривенничек». В этом же смысле ска-
зано выше «цветет»! Все это евфемизмы».
9. Литературная работа К. Д. Ушинского в журнале «Со-
временник». Выступления Ушинского в журнале «Современник»
* Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. 3, М., 1947,
стр. 587.
** О деятельности В. С. Порошина в географическом обществе
см.: П. П. Семенов, История полувековой деятельности Рус-
ского географического общества, ч. 1, Спб., 1896; Л. С. Берг,
Всесоюзное географическое общество за сто лет (1845—1945), М.—
Л., 1946.
*** А. В. Никитенко, Ук. соч., т II, Спб., 1905, стр. 359—360.

очень мало или почти не освещены в исследовательских работах
о нем, поскольку эти его выступления часто печатались без его
подписи. Самые общие сведения об участии К. Д. Ушинского
в журнале «Современник» сводились к тому, что в качестве посто-
янного сотрудника издававшегося Н. А. Некрасовым и И. И. Па-
наевым журнала «Современник» он начал работать в 1852 г., а в
1854 г. стал сотрудником издававшегося А. В. Старчевским жур-
нала «Библиотека для чтения». Эти даты сообщались, однако же,
как весьма общие и растяжимые, только ориентировочно. Правда,
в 4853—<1'854 гг. за подписью Ушинского был напечатан в «Со-
временнике» ряд больших и малых его статей (статьи эти перепе-
чатаны в Собрании сочинений К. Д. Ушинского, т. I, 1948). Нет,
однако же, совершенно точных сведений ни о том, когда Ушинский
начал свою работу в «Современнике», ни о том, когда он закончил
ее, ни равным образом о том, какие именно статьи и работы были
напечатаны им без подписи. Первая подписанная Ушинским статья
в «Современнике» появилась в сентябре 1852 г. под заглавием
«Поездка за Волхов». Но это не значит, что он начал свою работу
с сентября. В апреле того же года я отделе библиографии появи-
лась статья под заглавием «Литературные новости», содержание
которой заставляет с уверенностью говорить о том, что статья по-
явилась при участии Ушинского (см. ниже прим. 11). Это значит,
что в первой половине 1852 г. К. Д. Ушинский уже вел свою работу
в «Современнике». Что касается конца этой работы, то из перепис-
ки К. Д. Ушинского с А. В. Старчевским видно, что уже 7 февраля
1854 г. Ушинский предлагал ему свои услуги по журналу «Библио-
тека для чтения», причем уже в марте этого года начал помещать
свои статьи в этом .журнале, постепенно ликвидируя свои дела
в «Современнике» (последняя, подписанная К. Д. Ушинским, кри-
тическая статья о книге Фролова напечатана в 5-й и 6-й книгах
«Современника»). Видимо, до середины 1854 г. он продолжал ве-
сти в «Современнике» и неподписываемый авторами раздел «Ино-
странных известий»: в 7-й и 8-й книгах журнала этот раздел на-
писан уже Н. Г. Чернышевским, как это видно из переписки по-
следнего с Н. А. Пыпиным, которому он сообщает об этом своем
опыте и, видимо, не имея намерений задерживаться на этом раз-
деле журнала приглашает Пыпина взять на себя дальнейшее его
ведение. Можно считать, таким образом, установленным, что,
начав работу в «Современнике» с 1852 г., К. Д. Ушинский закончил
ее в середине 1854 г., причем, кроме подписанных им статей, он
печатал в журнале ряд своих материалов без подписи, о чем можно
судить уже по тому, что, договариваясь с А. В. Старчевским
о переходе в его журнал, Ушинский сообщал, что он ведет в
«Современнике» раздел «Иностранные известия».
Однако исчерпывающих данных о том, какого характера была
анонимная литературная работа К. Д. Ушинского в «Современ-
нике», нет. Согласно традиции этого журнала статьи некоторых его
разделов обычно не подписывались авторами даже в том случае,
когда в оформлении этих разделов принимало участие преимуще-
ственно одно лицо. Так, И. И. Панаев, известный сотрудник «Со-
временника», его ответственный редактор, в течение ряда лет писал
фельетон «Заметки и размышления нового поэта по поводу рус-
ской журналистики». Фельетон этот ни разу не был им подписан.
Возможно, редакция считала, что автор должен выражать ее мыс-

ли. Поэтому, когда Панаеву приходилось вступать в пререкания
с другими журналами (особенно с «Отечественными записками» или
«Пантеоном») и когда по адресу «Современника» раздавались
в связи с фельетоном «Нового поэта» те или иные упреки, временно
в составлении фельетона принимали участие, выручая Панаева,
Некрасов, Боткин и др. Аналогичным образом раздел «Новости
в науках», составлявшийся обычно известным сотрудником «Жур-
нала министерства народного просвещения» М. Хотинским, согласно
традиции «Современника» никогда этим автором не подписывался,
хотя тот же автор под аналогичными статьями в журнале мини-
стерства всегда ставил свои инициалы. Не подписывались, согласно
традициям «Современника», ни библиографические заметки, ни
статьи в разделе «Иностранные известия», хотя в практике дру-
гих журналов такая традиция не была обязательной. Естественно,
что работа, которую приходилось выполнять Ушинскому по тем
или иным разделам анонимно, независимо от того, какова она
была по размерам," не подписывалась ни полной его фамилией, ни
инициалами. Аналогичным образом обстояло дело и в журнале
«Библиотека для чтения», хотя в виде исключения последняя
статья К- Д. Ушинского в разделе, аналогичном «Иностранным из-
вестиям» «Современника», была подписана инициалами К. У. Труд-
ность извлечения работ, напечатанных Ушинским в «Современнике»
в разделах библиографии и «Иностранных известий», заключается
в том, что, хотя он определенно принимал участие в этих разде-
лах, те части этих разделов, которые принадлежат ему, не имеют
его подписи, как не имели ее и материалы других сотрудников
журнала.
Судя по тем высказываниям, которые сохранились в переписке
Ушинского, а также в воспоминаниях других лиц, он не был слу-
чайным сотрудником журналов «Современник» и «Библиотека для
чтения», сотрудником, который ограничивался бы представлением
изредка той или другой заметки в эти журналы; он был их по-
стоянным сотрудником, которому согласно предварительному со-
глашению давались разнообразные поручения и самая работа
в журнале была для Ушинского не только средством для удовлет-
ворения его интеллектуальных запросов или литературного автор-
ского самолюбия, но одновременно и источником существования.
По воспоминаниям редактора «Библиотеки для чтения» А. В. Стар-
чевского («Народная школа», 1885, № 1, стр. 45), он предоставлял
Ушинскому в своем журнале: а) составление ученых и литератур-
ных известий по английским и американским журналам и газе-
там, б) фельетон, в) обзор толстых журналов, г) перевод, романов,
д) составление отдельных статей и монографий по указанию ре-
дакции, е) составление статей по собственному почину. Если учесть,
что Старчевский писал свои воспоминания лет тридцать спустя
после совместной работы с Ушинским и писал их с целью оправ-
даться от обвинения, что он стеснял его своими требованиями, то
широкий масштаб работы, будто бы предоставленной Ушинскому,
должно считать в известной степени преувеличенным: сообщение
Старчевского следует рассматривать как простой перечень того, что
предоставлялось на выбор Ушинскому. Как будет показано ниже
(см. прим. 25), конкретно работа К. Д. Ушинского в «Библиотеке
для чтения» сводилась к составлению ученых и литературных из-
вестий по английским и американским журналам и газетам, к пе-

реводам английских романов .и к составлению -статей по взаимному
соглашению автора с редактором, соглашению, которое достига-
лось со значительными трениями. Примерно такая же загружен-
ность была у Ушинского и в «Современнике», причем в составле-
нии собственных статей ему предоставлена была гораздо более
широкая возможность, чем у Старчевского, хотя личные отноше-
ния со Старчевским у него были менее отчужденными, чем с хо-
зяевами «Современника». Ежемесячно, кроме статей, им подпи-
санных, Ушинский должен был составлять для «Современника»
обзор иностранных известий по английским и американским жур-
налам, переводил с иностранного большие работы, например
Дизраэли «Литературный характер, или история гения, заимство-
ванная из его собственных чувств и признаний», писал краткие
и пространные библиографические заметки.
Период журнальной работы первой половины 50-х годов в не-
редких высказываниях Ушинского представлялся ему как время
перегрузки тяжелой и скудно оплачиваемой черной работой, кото-
рая требуется редакцией для достижения внешнего эффекта.
Нередко вспоминая в своей переписке и мимоходом в статьях
о той эксплуатации, которой подвергался в «Отечественных
записках» В. Г. Белинский, Ушинский с горечью писал о «литератур-
ных откупщиках», которые «торгуют европейскими идеями гуман-
ности и образования» и в то же время, «пользуясь бедностью
талантливого писателя, вгоняют его в чахотку своими бессовестны-
ми, нечеловеческими требованиями», причем печатают «не то, что
может быть полезно для общества, но только то, что может быть
раскуплено» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 2, стр. 481).
Такого рода высказывания, всегда эмоционально приподнятые,
имеют, конечно, не только общее, не только специальное в отно-
шении к Белинскому, но еще и известное автобиографическое зна-
чение. В них слышится отпечаток когда-то пережитого и незабы-
того личного огорчения, которое увеличивалось вследствие того,
что между Ушинским-автором и редакцией не установилось того
отношения взаимопонимания, которое если не устраняет, то во вся-
ком случае ослабляет взаимные недоразумения. По причинам,
о которых здесь не место говорить (о них подробнее сказано в ра-
боте автора примечаний (В. Я. Струминский «Очерки жизни и пе-
дагогической деятельности К. Д. Ушинского», М, 1960, стр. 136—
141, а также в статье «Новые материалы об Ушинском», «Советская
педагогика», 1941, № 3), Ушинский чувствовал себя отчужденным
от тогдашнего состава редакции «Современника». И недаром в пер-
вом же своем фельетоне в «Библиотеке для чтения», сообщая
о смерти главного редактора Journal des debats, он подчер-
кнуто писал, что «имя и память Бертеня особенно дороги потому,
что он и его семейство всегда обходились с писателями с уваже-
нием, на дружеской ноге, как следует обходиться с людьми, кото-
рые по возвышенности ума и души научают и улучшают подобных
себе. Прекрасный пример, которому, к сожалению, - редко следуют
в наше время, посреди меркантильного и промышленного перевеса,
ставящего писателей в зависимости от издатели, Арман Бертень
отличался совершенным бескорыстием. Говорят, он оставил весьма
небольшое состояние» («Библиотека для чтения», 1854, № 3,
стр. 68). В этих словах слышится явный след испытанного от ко-
го-то из членов редакции пренебрежительного к себе отношения,

вызвавшего в конечном итоге неизбежность перехода Ушинского
в другую редакцию.
Нет оснований видеть в этом обиженном выступлении
К. Д. Ушинского намек на редактора «Современника» Н. А. Не-
красова. К последнему Ушинский относился с большим уважением
и его стихотворения считал лучшим материалом для детского чте-
ния, неизменно включая их в свои книги для детей. Конкретные
деловые сношения в редакции Ушинский имел с другими лицами.
И хотя «Некрасова в кругу Белинского склонны были считать, как
замечает Н. Измайлов о 40-х годах («Тургенев и круг «Современ-
ника», М., 1930, стр. XII), литературным дельцом, не уступающим
Краевскому», мнение это нельзя считать правильным, основанным
на совершенно точных сведениях о положении «Современника»
в первой половине 50-х годов. Возможно, что и Ушинский не имел
ясного представления о тех причинах, по которым низко оплачи-
вался его труд. Сведения эти со слов Некрасова сообщил в своих
воспоминаниях Н. Г. Чернышевский, который осенью 1853 г., ра-
ботая еще в «Отечественных записках», имел намерение перейти
в «Современник» и по этому вопросу несколько раз беседовал
с Некрасовым, который при этом всячески отговаривал его от
окончательного перехода в свой журнал. «Существенные черты
тогдашнего положения «Современника»,— писал Чернышевский,—
были: он обременен большими долгами за прежние годы издания...
Быть может, не очень ошибаюсь, думая, будто мне помнится, что
сумма долгов за прежние годы была около 25 тысяч. Расходы по
изданию едва покрываются с году на год подпиской, да и то лишь
при помощи кредита: те из расходов, которые имеют коммерческий
характер, производятся в долг, с уплатой из -подписки следующего
года». Договариваясь с Чернышевским в конце осени 1853 г. о его
участии в журнале, Некрасов говорил, что будет заказывать ему
для написания только те статьи, которые журнал будет в состоя-
нии оплатить: «Я буду давать вам на каждый месяц лишь столько
работы, сколько у меня-наберется денег для вас». Близко знавший
Некрасова уже в лучшие годы «Современника», когда количество
подписчиков последнего неожиданно возросло до размеров, ранее
неслыханных, Чернышевский не склонен был поддерживать рас-
пространенное о Некрасове мнение, будто «он способен охранять
свои выгоды до нарушения справедливости» (Н. Г. Чернышев-
ский, Поли. собр. соч., т. 1, .М., 1939, стр. 716—722). Если Ушин-
ский был склонен хоть в какой-либо степени разделять распро-
страненное мнение о Некрасове, то он мог убедиться в его оши-
бочности, перейдя в «Библиотеку для чтения», где его материаль-
ное положение не улучшилось. Работая в этом журнале с 1854
до начала 1856 г., он, конечно, тоже был обременен работой до
отказа, (вознаграждение же получал не больше, чем в «Совре-
меннике».
Выполняя в «Современнике» возложенные на него задания,
К. Д. Ушинский, помимо подписанных им работ, напечатал значи-
тельное количество статей и заметок, которые остались неподпи-
санными. Выделение этих работ из огромного количества напеча-
танного в журнале материала других авторов дает возможность
разделить их на два разряда: а) статьи и заметки библиографиче-
ского характера и б) фельетоны о заграничных новостях под об-
щим заголовком «Иностранные известия». И уже беглое ознаком-

ление с этими материалами, впервые собираемыми воедино, дает
возможность усмотреть в них особенности, определившие впослед-
ствии характер педагогической деятельности К. Д. Ушинского: эн-
циклопедичность знаний, широту кругозора, выдвижение на первое
место методологических вопросов науки и задач распространения
в массах естественнонаучных и технических знаний, особый инте-
рес к вопросам культуры в широком смысле слова. Принципиаль-
но подходя к литературной деятельности как к особой форме во-
спитательной работы, принимаемой на себя писателем, Ушинский
смотрел на всякое литературное произведение прежде всего как
на выражение убеждений автора. Этим подходом к литературной
деятельности определилась значительная содержательность и прин-
ципиальная четкость литературной работы Ушинского уже в этот
период его научно-литературного творчества, несмотря на то что
ему приходилось писать прежде всего для заработка. Даже мелкие
его заметки этого периода носят на себе отличительный характер
его общих убеждений, творческих порывов его природы. Затерян-
ные в массе других журнальных работ произведения Ушинского
этого периода и мало заметны, и не производят должного впечат-
ления на читателя. Собранные вместе, они значительно выигрыва-
ют и своей значимости и с новой, еще мало известной стороны
освещают Ушинского в той стадии его развития, которая предше-
ствовала его вступлению на школьную педагогическую работу, по-
казывая, как формировалось его мировоззрение, как стихийно
определялись его врожденные педагогические особенности уже
в этот материально тяжелый для него период напряженной под-
невольной работы . Призвание писателя — нести свои убеждения
в массы, приобщать их к культуре, «приготовлять умы, рассеивать
идей» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. И, стр. И); эта
задача, поставленная и осознанная Ушинским еще на студенче-
ской скамье, ни на минуту не покидала его в период журнальной
работы: она все время выполнялась им с полным сознанием ее
серьезности и ответственности. Она была только особой, начальной
разновидностью педагогической деятельности К. Д. Ушинского.
10. Книжные обозрения и библиография. Что касается самого
факта участия К. Д. Ушинского в библиографической работе
в журнале «Современник» и затем в журнале «Библиотека для
чтения», то сомневаться в этом факте едва ли возможно, так как
в обязанности каждого сотрудника входила задача откликаться
своими статьями на книжные новинки. Трудности заключаются
в определении того, что именно дал Ушинский для отдела библио-
графии, какие функции в этом разделе он -выполнял; эти трудности
вытекают из того простого факта, что фамилии авторов под ре-
цензиями не печатались. Однако же рецензия представляла собой
род литературы, к которому Ушинский в раннем периоде своей ли-
тературной деятельности обнаруживал особую склонность. По су-
ществу многие статьи К. Д. Ушинского за этот период, даже если
они не печатались в отделе библиографии, носят характер библи-
ографических обзоров. Поэтому значительная часть его «Ино-
странных обозрений» в «Современнике», а затем и в «Библиотеке
для чтения» является библиографическими работами, преследуя
цель сообщения читателю новейших достижений в области куль-
туры и науки.

Есть основания думать, что библиографическая работа в ее
разных видах и формах, применявшихся в журнальной работе,
стала привычной Ушинскому уже за время его работы в «Совре-
меннике». Поэтому, договариваясь с редактором «Библиотеки для
чтения» А. В. Старчевским о формах своей работы в журнале,
К. Д. Ушинский в первые же дни выдвигает вопрос о том, какого
рода библиографические обзоры нужны редакции — развернутые
или краткие. Это значит, что такого рода работы были уже зна-
комы ему по «Современнику». Конечно, Ушинский не мог нести
всю тяжесть библиографической работы в журнале, если принять
во внимание, что он писал для журнала довольно обширные ори-
гинальные статьи, вел иностранное обозрение, занимался перево-
дами. Тем не менее известная библиографическая нагрузка должна
была лечь и на его плечи. Библиографический отдел «Современ-
ника» в начале 50-х годов если и не был так обширен, как в «Оте-
чественных записках», то во всяком случае он был достаточно
обстоятелен, ежегодно вмещая не менее 200 рецензий. Только
В. Г. Белинский в свое время, а после него Н. Г. Чернышевский
могли почти единолично обслуживать библиографический раздел
журнала. После смерти Белинского в 1848 г. библиография «Со-
временника» долгое время велась коллективно различными сотруд-
никами журнала. Принимал участие в этом разделе И. С. Турге-
нев, как это установлено сравнительно недавно (М. Гершензон,
Русские пропилеи, т. Ill, М., 1916; «Тургенев и круг «Современни-
ка», Academia», 1930). Но библиографическая работа Тургенева не
была его постоянным литературным занятием и отдельные его за-
метки в этом роде носили эпизодический характер, касаясь пре-
имущественно произведений художественной литературы. В начале
50-х годов был приглашен для участия в отделе библиографии
Е. Я. Колбасин (1831—1885). Он писал в своих воспоминаниях:
«Некрасов предложил мне вступить сотрудником в его журнал
в отделе библиографии: мне поручен был разбор новых книг»
(«Тени старого «Современника», «Современник», 1911, август,
стр. 223). Указание довольно неопределенное, из которого трудно
сделать выводы о том, что именно делал и сделал по разделу би-
блиографии Колбасин, тогда еще молодой человек, только с 1855 г.
выступивший в «Современнике» с рядом повестей, а затем напе-
чатавший три историко-литературные статьи, изданные затем от-
дельной книгой под заглавием «Литературные деятели прежних
времен» (Спб., 1859). В своих воспоминаниях Колбасин сообщает,
между прочим, что Некрасов «сам нередко составлял библиогра-
фические разборы» (стр. 232), но что вообще раздел библиографии
велся так, что «многие из крупных сотрудников журнала не знали
долго, кто помещает критические и библиографические статьи
в «Современнике». В эту тайну не был посвящен даже ответствен-
ный редактор Панаев» (стр. 234). Это последнее сообщение отно-
сится уже к моменту, когда с середины 1854 г. стал регулярно
входить в работу «Современника» Н. Г. Чернышевский. Сверх пе-
речисленных лиц в библиографическом разделе «Современника»
мог принимать участие М. Н. Лонгинов (1823—1875), известный
библиограф и исследователь русской литературы, давший за своей
подписью ряд статей в «.Современнике» в 1854—1855 гг. Как видно
из переписки Лонгинова с Панаевым («Сборник Пушкинского
Дома на 1923 г.», стр. 219), библиографические работы Лонгинова

носили характер преимущественно больших критических исследо-
ваний, посвященных А. С. Пушкину, печатались в «Современнике»
с 1856 г., а затем были использованы П. В. Анненковым для под-
готовлявшегося тогда издания сочинений А. С. Пушкина. Ряд кри-
тических и библиографических статей историко-литературного ха-
рактера дал «Современнику» В. П. Гаевский (1826—1888), писав-
ший в 1854 и 1855 гг. статьи о Пушкине и Дельвиге. Принимал
участие в разделе библиографии «Современника» А. В. Дружинин
(1824—1864), известный литератор, автор ряда повестей и истори-
ко-критических статей по английской литературе, сотрудничавший
одновременно и в «Отечественных записках» и в «Библиотеке для
чтения». Не исключена возможность участия в библиографическом
разделе «Современника» П. В. Анненкова и В. П. Боткина, но их
участие, как это следует из всего характера их работы, могло быть
только любительским и эпизодическим.
Понятно, что в данный момент, т. е. спустя более ста лет, уже
трудно документально установить степень участия каждого из пе-
речисленных авторов в библиографическом разделе «Современни-
ка». Только случайно, при изучении переписки, мемуаров, можно
найти более или менее точные указания на принадлежность тех
или иных за-меток автору, об участии которого в разделе библио-
графии до сих пор не подозревали. Так, между прочим, было вскры-
то участие И. С. Тургенева как в библиографии, так и в других
разделах «Современника». Пытаясь определить степень участия оз-
наченных лиц в работе журнала «Современник», необходимо, од-
нако же, принять во внимание, что большинство из них, составляв-
шее ближайший круг редакции, все же были только близкими
и хорошими знакомыми или друзьями редактора. Большинство это
сочувствовало общему направлению работы редакции, идейно
поддерживало журнал. Однако добиться от них систематической
повседневной работы в журнале было трудно. Это были люди,
которых нужно было постоянно упрашивать поспешить с работой,
обещанной для журнала, и прислать ее в срок. Известен договор,
заключенный редакцией с четырьмя наиболее видными сотрудни-
ками журнала, и в их числе с Тургеневым, Григоровичем и др.,
в том, что в течение 1857 г. они будут давать свои художественные
произведения только в редакцию «Современника». Договор был
опубликован. Подписка на журнал поднялась. Однако почти никто
из подписавших договор не выполнил своего обещания. Большин-
ство перечисленных лиц, идейно сочувствуя «Современнику»,
практически разбрасывалось по разным личным делам. Достаточно
перечитать переписку И. Панаева с Тургеневым, чтобы убедиться,
что почти в каждом письме Панаев повторяет просьбу не забы-
вать о журнале, писать обещанные повести, Тургенев же, со своей
стороны, дает искренние обещания «постараться» и тут же делает
всевозможные оговорки, которыми объясняется или замедление или
совершенное невыполнение обещанного («Тургенев и круг «Совре-
менника», «Academia», 1930). В таком же духе упрашивает Панаев
и Лонгинова: «Не забывай «Современник», не ленись писать, будь,
пожалуйста, примерным и аккуратным сотрудником и корреспон-
дентом «Современника» («Сборник Пушкинского Дома на 1923 г.»).
Относительно отдела библиографии можно думать, что хотя
он и заполнялся разными лицами, но это заполнение осуществля-
лось все же .не стихийно и за ело оформлением в большей или.

меньшей степени следил кто-то из сотрудников редакции. В своих
воспоминаниях о Некрасове Чернышевский, рассказывая об одном
инциденте в редакции в 1856 г., замечает: «Я уж заведовал тогда
библиографическим разделом «Современника». Видимо, это заведо-
вание началось вскоре после вхождения Чернышевского в 1854 г.
в состав сотрудников журнала, т. е. после того, как Ушинский
прекратил свою работу в «Современнике». Значит, до 1854 г. кто-то
другой имел отношение к этому разделу, хотя и не с такой само-
стоятельностью, какую завоевал себе в редакции «Современника»
Чернышевский. Надо думать, что руководящая роль в ведении
библиографии, как это было и при Чернышевском, находилась
все же в руках Некрасова (об этом говорит и Колбасин, как упо-
мянуто выше), но техническая подготовка материала для библио-
графии должна была находиться под надзором особого лица, и та-
ким лицом в период с 1852 и до середины 1854 г. мог быть
К. Д. Ушинский. Это, конечно, предположение, но оно напраши-
вается, так как, с одной стороны, есть совершенно определенные
данные о том, что Ушинскому принадлежал ряд рецензий; с дру-
гой стороны, ряд других данных говорит о том. что он принимал
какое-то участие в распределении материала «рецензий по месяцам.
Спрашивается, к чему же сводятся данные, заставляющие
признать участие Ушинского в разделе библиографии «Современ-
ника»? Фактически участие Ушинского в разделе библиографии
устанавливается прежде всего на основании сопоставления подпи-
санных Ушинским статей с неподписанными им библиографиче-
скими заметками, причем в этом сопоставлении открывается, что
в подписанных статьях Ушинский отсылает читателя к своим
неподписанным заметкам и обратно. Исследователь получает, та-
ким образом, в свои руки нить, руководствуясь которой он может
за отсутствием других данных делать достаточно достоверные вы-
воды, основываясь на которых можно как-то ориентироваться
в другом материале. Так, в № 2 «Современника» за 1854 г.
небольшая библиографическая заметка в несколько строк сообщает
читателю о выходе в свет 2-го тома «Магазина землеведения»
Н. Фролова, причем автор заметки обещает в ближайшем номере
журнала дать посвященную этой книге критическую статью. По-
следняя действительно появляется в № 5 и 6 «Современника»,
за 1854 г., причем оказывается, что автором статьи был подпи-
савший под ней свою фамилию К. Д. Ушинский. Ясно, что ему же
принадлежала и краткая библиографическая заметка, оставшаяся
неподписанной. На этих двух статьях Ушинский, так сказать, ил-
люстрировал перед читателем то представление о двух видах би-
блиографических статей — кратком, только оповещающем читате-
лей о новинках литературы, и развернутом, в котором дается уже
самое изложение и обсуждение вышедших изданий,— с которым
он выступал перед Старчевским, спрашивая, какие библиографии
ему нужны. Начиная в №5 «Современника» свою статью о 2-м то-
ме книги Н. Фролова, Ушинский сообщает, что он уже отозвался
своей библиографической заметкой на 1-й том этой книги в отделе
библиографии в № 7 «Современника» за 1852 г. Действительно,
в № 7 за 1852 г. имеется библиографическая заметка, Ушинским
не подписанная. Таким образом, на этих трех примерах сразу
можно видеть доказательство и того, что Ушинский писал в «Со-
временнике» как краткие, так и развернутые библиографические

заметки, и того, что уже в 1852 г. он принимал участие в библио-
графическом отделе «Современника». Это дает основание пред-
полагать, не принадлежат ли Ушинскому и другие заметки и .рецен-
зии библиографического характера, помимо указанных.
В «Современнике» начиная с № 4 за 1852 г. даются краткие
обзоры в форме уведомления читателей о новинках под заглавием
«Литературные новости» или без такого заглавия, если новостей
немного. Можно думать, что именно с этого номера Ушинский на-
чал свою работу в отделе библиографии «Современника» (об этом
см. ниже, п,рим. М), и возможно, что работа в отделе библио-
графии была тем пробным заданием, на (Котором редакция журнала
испытывала пригодность автора к своим задачам. Вслед за боль-
шим сообщением о литературных новостях в № 4, в следующих
номерах следовали периодически краткие сообщения. Так, в № 5
«Современника» за 1852 г. сделано небольшое извещение о выходе
в свет издания Академии наук «Опыт общесравнительной грамма-
тики русского языка» и при этом сказано: «Отчету о важном труде
2-го отделения Академии наук мы посвятили статью в отделе кри-
тики нашего журнала. Мы будем также говорить подробно о дру-
гом издании 2-го отделения Академии — «Об опыте областного ве-
ликорусского словаря». В этих сообщениях ясно чувствуется, что от
имени редакции говорит распорядитель библиографического разде-
ла, намечающий план целого . ряда статей на ближайшее время.
Само собой разумеется, что авторство Ушинского в такого рода
извещениях о новых статьях в журнале не обязывает признавать его
автором этих статей. Так, статья «Опыт общесравнительной грамма-
тики русского языка» действительно появилась .в № 5 «Современни-
ка» за 1852 г., и в период усиленных поисков педагогического на-
следства Ушинского были попытки причислить эту статью к его про-
изведениям, однако же убедительных данных для подтверждения
этой догадки не было, в упомянутой же в предисловии к настоя-
щему тому книге В. Бограда статья отмечена знаком (...), свиде-
тельствующим, что данных об авторе нет. Точно так же другая
анонсированная статья- «Опыт областного великорусского слова-
ря» была напечатана без подписи автора в № 8 «Современника»
за 1852 г., но данных о принадлежности ее Ушинскому также нет
и у Бограда она отмечена тем же знаком.
Если перейти теперь к опытам развернутых рецензий, которые
мог делать Ушинский в «Современнике», то естественно в первую
очередь спросить, каким образом возможно было бы выделить те
библиографические статьи, которые могли принадлежать Ушинско-
му, если никаких других свидетельств об этом не имеется, кроме
того факта, который можно считать установленным, что он дей-
ствительно работал в отделе библиографии «Современника» в
1852—1854 гг.? Ясно, что нужно искать признаков внутренних, если
нет внешних в виде подписи, чьего-нибудь свидетельства и т. п.
Есть два признака, наличие которых при отсутствии других дало
бы возможность с известной степенью уверенности ставить
вопрос о принадлежности некоторых библиографических заметок
К. Д. Ушинскому. Первый признак — круг тех интересов, которые
были свойственны К. Д.. Ушинскому по самому характеру его об-
разования и мировоззрения; второй признак — подход к оценке
обсуждаемых произведений. Юрист по образованию, Ушинский
с ранних лет проявлял в научной области энциклопедические ин-

тересы. Это объясняется теми синтетическими тенденциями, кото-
рые так характерны для его мировоззрения и о которых можно
судить по его статьям о Риттере и критическим замечаниям на
ряд изданий Географического общества (эти работы перепечатаны
в 1-м томе Собрания сочинений К. Д. Ушинского, изданном
в 1948 г.). В круг интересов Ушинского входили и история, и гео-
графия, и этнография, и статистика, и филологические, и естест-
веннонаучные дисциплины, и философия, и психология. Но эти
интересы к разнообразным дисциплинам проявлялись у Ушинского
не как у многих других специалистов: в любой области знания
Ушинского в первую очередь (интересовали общие методологиче-
ские вопросы — о положении данной дисциплины в общей системе
наук, о ее отношении к другим наукам и внутренней увязке с ними,
о 1методе разработки данной науки ш целом и о современном
уровне ее развития, о значении ее для пользы отечества, о совре-
менной методике ее разработки и т. п. Имея в виду эти два приз-
нака, характеризующие все вообще работы Ушинского и сообща-
ющие им высокий методологический уровень, принципиальную чет-
кость и широту кругозора, легко обратить внимание на ряд ре-
цензий в «Современнике», выделяющихся именно этими призна-
ками и, кроме того, весьма созвучных последующим идеям Ушин-
ского -педагог а.
На протяжении почти трех лет (с /1&52 по 11864 г.), пока Ушин-
ский состоял в числе сотрудников «(Современника», в библиографи-
ческом разделе этого журнала было напечатано не менее 600 рецен-
зий. Огромное большинство этих рецензий таково, что трудно
вообще поставить вопрос об их авторе: это простой, более или менее
грамотный пересказ содержания рецензируемой книги. Он мог быть
составлен любым сотрудником журнала. Если бы автором такого
рода рецензий оказался Ушинский (никаких данных ни для поло-
жительного, ни для отрицательного решения этого вопроса нет), их
воспроизведение не составило бы особого интереса, хотя вполне
возможно, что он мог писать и такие рецензии, будучи завален вся-
кого рода срочной работой, против которой он нередко негодующе
протестовал. Наряду с такого рода рецензиями есть рецензии, под-
час очень обстоятельные, внимательно анализирующие ту или иную
книгу, проверяющие правильность ее положений, разоблачающие
ошибки автора и т. п. Однако же отсутствие в них общей принци-
пиально-методологической линии, линии философской лишает воз-
можности поставить вопрос об авторстве Ушинского. Есть рецензии
принципиального порядка, проникнутые с начала до конца одной
основной мыслью, но самый характер и содержание этой мысли не
вяжутся с общим идейным обликом Ушинского, в связи с чем от-
падает вопрос о его авторстве.
Наибольшая трудность в решении вопроса о том, что могло
принадлежать Ушинскому в разделе библиографии «Современни-
ка», заключалась в том, что историки педагогики никаких почти
попыток не предпринимали в этом направлении, поскольку счи-
тали, что ранний период научно-литературной деятельности Ушин-
ского к области педагогики отношения не имеет. Что касается
литературоведческих исследований о «Современнике», первое место
среди которых нужно отвести многолетним исследованиям В. Ев-
геньева-Максимова, то исследования эти не только не давали

точных результатов по вопросу об анонимных работах, печатав-
шихся в «Современнике», но совсем не вводили в эту проблему,
обходя ее молчанием. Между тем, при наличии совершенно точ-
ных данных о том, что Ушинский работал в отделе библиографии
«Современника» в течение ряда лет, этот вопрос в педагогических
исследованиях нельзя было оставлять без всякой попытки его изу-
чения. С особенной остротой вопрос этот встал тогда, когда в свя-
зи с 75-летней годовщиной смерти Ушинского Правительством
СССР было вынесено постановление о напечатании Собрания со-
чинений К. Д. Ушинского. Обходить молчанием вопрос об объеме
педагогического наследства общепризнанного великого русского
педагога, конечно, было нельзя. Вот почему после многократного
отбора явилась возможность предположительно выделить около
двух десятков рецензий, которые по внутренним признакам могли
быть написаны Ушинским и которые органически связываются
как с его научно-юридической специальностью, так и с последую-
щей педагогической деятельностью. Рецензии эти касались как
общекультурных проблем, так, в частности, особенно близких
Ушинскому вопросов географии, статистики, естествознания и рус-
ского языка. При выпуске 1-го тома сочинений Ушинского, в кото-
рый включены были преимущественно подписанные Ушинским
работы первого десятилетия его научно*-литературной деятельности
(1846—1856), в приложении к этому тому дан был перечень работ
Ушинского, не вошедших в этот том по разным причинам, в том
числе и те 20 рецензий, которые предположительно можно было
считать принадлежащими К. Д. Ушинскому. Временно публикация
этих материалов была отнесена на более дальние сроки, так как
в первую очередь необходимо было закончить публикацию работ,
бесспорно при надлежащие К. Д. Ушинскому.
По мере того как приближалось .к концу издание первой серии
сочинений К. Д. Ушинского, вносились уточнения в предположен-
ную к изданию вторую серию его сочинений/ условно названную
«Архивом К. Д. Ушинского». О рецензиях Ушинского после опуб-
ликования писем Н. Г. Чернышевского (из его переписки с Н. А. Пы-
пиным) стало известно, что с июля 1854 г. Ушинский уже не состав-
лял .«Иностранных известий»; значит, со .второй половины 1854 г. он
ввиду перехода в другой журнал мог и не продолжать занятий по
разделу библиографии; стало также очевидным, что в первую по-
ловину 1852 г. он только приступал к работе библиографического
раздела и выполнял вначале только пробного вида работы в виде
библиографических перечней. Ввиду этого ряд рецензий первой по-
ловины 1852 г. и ряд рецензий второй половины 1854 г. был постав-
лен под сомнение. В 1959 г. появилась исчерпывающая по своей
обстоятельности работа В. Бограда («Журнал «Современник» 18147—
1866 гг.»), в которой было на основании документальных данных
установлено, что четыре условно приписанные Ушинскому рецен-
зии принадлежат другим авторам.
Таким образом, за исключением этих четырех, а также ряда
рецензий, относящихся к началу 1853 н концу 1954 гг., когда широ-
кое участие Ушинского в библиографической работе было малове-
роятным, можно считать, что из 20 приписываемых Ушинскому ре-
цензий ему принадлежат лишь одиннадцать. Нужно поэтому выра-
зить совершенно искреннее удовлетворение серьезной работой В. Бо-
града, внесшей столько ясности в так долго остававшийся совер-

шенно неисследованным и нераскрытым вопрос об авторах аноним-
ных статей «Современника» за годы его издания *.
11. Литературные новости («Современник», 1852, № 4). Обзор
литературных новинок, данный в этой заметке, представляет собой,
по-видимому, первую попытку тех кратких библиографических пе-
речней, с каких начинал свою работу К. Д. Ушинский в отделе
библиографии «Современника». О принадлежности обзора Ушин-
скому говорит подбор для перечня новинок как раз тех изданий,
которыми в самом начале 50-х годов был занят Ушинский, пы-
таясь продолжить ту работу над вопросами географии и истории,
которую он начал в Ярославском лицее и которая была оборвана
его отстранением от работы в лицее и предоставлением ему воз-
можности заняться другими предметами. Ушинский не мог прими-
риться с насильственным отстранением его от удачно сложивше-
гося начала его научных занятий, и в первые же годы вынужден-
ного пребывания в Петербурге он занялся подготовкой большой
статьи для Географического общества, которая затем нашла себе
приют на страницах «Современника». Естественно, что в своем
обзоре он говорит в первую очередь об изданиях Географического
общества, об одном из наиболее выдающихся молодых редакторов
изданий этого общества В. А. Милютине, а затем о готовившихся
для «Современника» критических статьях на книги Уварова и Кеп-
пена. В дальнейшем такого рода перечни литературных и научных
* Пользуясь случаем, автор настоящих строк хотел бы отвести
несколько вкравшихся в работу В. Бограда ошибочных отсылок
читателя к стр. 719 1-го тома сочинений К. Д. Ушинского, на кото-
рой был дан предположительный перечень рецензий Ушинского. Воз-
можно, что эти ссылки Боградом деланы были по памяти за отсут-
ствием под руками 1-го тома. Так:
а) на стр. 512 (0251) автор утверждает, будто бы «Некролог
В. А. Милютина» («Современник», 1855, № 9) на стр. 719 1-го тома
сочинений К. Д. Ушинского ошибочно приписан Ушинскому. Ничего
подобного нет ни на стр. 719, ни в других местах 1-го тома: в 1855 г.
Ушинский уже не работал в «Современнике», хотя с Милютиным
и с его работой в Географическом обществе он был тесно связан
со времени своего появления в Петербурге;
б) на стр. 533 (0598) —рецензия на «Записки Сибирского от-
деления ими. Русского географического общества» («Современник»,
1856, № 1) будто бы ошибочно приписана Н. Г. Чернышевскому
на стр. 719 1-го тома сочинений Ушинского.* Ничего подобного нет
на указанной странице уже потому, что составитель 1-го тома со-
чинений Ушинского не искал никаких рецензий Чернышевского и
самое имя его на этой странице не называется. Совершенно очевид-
но, что здесь произошла какая-то ошибка памяти.
Следует в то же время отметить, что в книге В. Бограда на
стр. 237 № 2406 (0282) содержится ценное указание еще на одну,
до сих пор не называвшуюся рецензию К. Д. Ушинского о поэме
Н. Гербеля «Игорь князь Северский» («Современник, 1854, № 2).
Указание почерпнуто из «Автобиографии» Гербеля (М., 1915). Ис-
следователи педагогического наследства К. Д. Ушинского с благо-
дарностью учтут это указание.

Новинок эпизодически повторялись в «Современнике» или в виде
пространных обзоров, куда входило то, что не могло сделаться
предметом развернутых рецензий в журнале (см., например, «Со-
временник», 1853, № 2), или в виде кратких заметок, сообщающих
наименование вышедшего издания и извещающих об ожидаемой
рецензии (см., например, «Современник», 1852, № 5, стр. 30).
Настоящий обзор перепечатывается как образец той формы
библиографического обзора, какую предполагал практиковать
Ушинский с самого начала. Возможно, что содержание этого пер-
вого 'обзора сложилось не только из материалов, подобранных
самим Ушинским, но также и из материалов, накопившихся в ре-
дакции и требовавших какого-то отражения на страницах журнала
в кратком обзоре, чтобы не подвергать их дальнейшему обсужде-
нию. Поэтому далеко не все в таких обзорах принадлежало со-
ставителю обзора. Так, напр., в «Литературные новости» целиком
была включена статья, посвященная характеристике только что вы-
шедшей книги С. Т. Аксакова «Записки ружейного охотника».
Как установлено М. Гершензоном («Русские пропилеи», т. III, Л\.,
1916, стр. 310), эта часть «Литературных новостей» принадлежит
И. С. Тургеневу, который 9 апреля 1852 г. писал из Петербурга
И. С. Аксакову: «Сегодня появился номер «Современника» с не-
большой моей статьей о книге Сергея Тимофеевича и с большими
выписками из нее. В «Критику» это не успело уже попасть и по-
мещено в «Литературных новостях». Эта часть, принадлежащая
И. С. Тургеневу и состоящая, за исключением нескольких фраз,
целиком из искусно подобранных выписок, характеризующих стиль
С. Т. Аксакова, занимает в «Современнике» стр. 325—331. Воз-
можно, что редакция журнала не нашла возможным включать
статью Тургенева в раздел критики потому, что она состояла ис-
ключительно из выписок. Вот почему Тургенев вынужден был
в следующем году («Современник», 1853, № 1) дать отдельную
критическую статью, посвященную специально анализу творчества
С. Т. Аксакова. Само собой понятно, что при перепечатке «Лите-
ратурных новостей» в настоящем томе остаются только материа-
лы, принадлежащие самому Ушинскому, все остальное исключено.
12. Брут А. «Учебная статистика», Спб., 1852 («Современник»,
1852, № 11). Основанием к тому, чтобы высказаться за принад-
лежность этой заметки К. Д. Ушинскому, служит то, что статисти-
ка и этнография в связи с географией составляли постоянный
предмет занятий и интересов К. Д. Ушинского с ранних лет. Еще
в университете он выделялся, по словам Ю. Рехневского, тем, что
один из всех студентов знал наизусть статистические данные, ха-
рактеризующие высоту различных гор Европы. Статистическими
данными о соотношении преступности и образования он интере-
совался в статье «О преступности в Англии, и Франции» (см:
К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1, стр. 624—654). Статистиче-
ские материалы и методика их разработки интересовали Ушинско-
го и впоследствии, в связи с разработкой вопроса о нравственно-
сти в «Педагогической антропологии». Обойти вниманием учебник
статистики и проводимую им 'методологию разработки статистиче-
ских данных Ушинский, конечно, не мог, работая в редакции «Со-
временника». В содержании рецензии имеется ряд характерных
для методологии и методики Ушинского замечаний в адрес автора.

«Назначение каждой науки,— пишет Ушинский,— состоит в том,
чтобы выводить из частных явлений общие законы», между тем
как автор считает статистику наукой описательной. Как и в речи
«О камеральном образовании», рецензент упрекает автора книги
в том. что он следует системе, которой придерживались немецкие
писатели конца XVIII в., и что его книга написана по образцу ус-
тарелых немецких учебников. Все это — совершенно в стиле как
ранних, так и позднейших работ К. Д. Ушинского, и потому есть
основания условно .считать именно его автором рецензии.
13. Д'Орбиньи «Живописное путешествие в Южную и Северную
Америку» («Современник», 1853, .№ 2). Как специалист гео-
графической науки и поклонник Риттера, Ушинский не мог не це-
нить литературы путешествий в качестве первоисточника* геогра-
фической науки. «Верно записать живой процесс, развертываю-
щийся перед его глазами,— дело путешественника; понять его за-
коны, выразить его смысл—дело географа»,— писал К. Д. Ушин-
ский в одной из своих критических статей по географии. Извле-
чения из записок путешественников Ушинский все время делал
в своих «Иностранных известиях» и особенно в «Заметках путе-
шествующего вокруг света». Книга д'Орбиньи должна была в осо-
бенности заинтересовать Ушинского, так как она посвящена опи-
санию столь интересной для него страны расцветавшего капита-
лизма, как Америка, в особенности Северная: «В Новом Свете, —
писал автор рецензии,— нет ничего незначительного... Д'Орбиньи
предчувствовал будущее значение Нового Света». В особенности
характерным представляется рецензенту, что Орбиньи, француз,
сумел объективно отнестись к американцам, между тем как
«французы не любят англосаксонского племени, потому что оно
заняло первое место между народами по предприимчивости, бо-
гатству и просвещению». Как особую похвалу в адрес книги ре-
цензент отмечает то обстоятельство, что из авторов, которыми
пользовался Орбиньи, он «извлекал только факты», излагая их
затем самостоятельно. В этой характеристике книги явно чувствует-
ся склад методических идей и мыслей Ушинского, впоследствии
положенных им в основу «Педагогической антропологии», а также
и его собственной оценки Американского Союза: «Это — Англия, но
Англия юная, полная сил, без тяжелых исторических предрассуд-
ков». Эту характеристику Соединенных Штатов Америки не раз
будет впоследствии повторять Ушинский.
14. «Бабушкины уроки, или Русская история в разговорах для
детей». Соч. А. Ишимовой («Современник», 1853, № 2). Ишимову
Ушинский считал одной из лучших детских писательниц и неодно-
кратно рекомендовал ее издания как в период своей журнальной
работы (см., например, «Современник», 1853, № 12, «Литературные
новости» и др.), так и позднее. Настоящая краткая рецензия, по-
мещенная наряду с другими его рецензиями, вызывает естествен-
ное предположение, что автором ее был великий русский педагог
К. Д. Ушинский. В книге В. Бограда автор рецензии не назван.
15. Бажанов «Начальные основания ботаники («Современ-
ник», 1853, № 2). О принадлежности рецензии К- Д. Ушинскому
говорит прежде всего общая положительная оценка книги, посвя-

щенной вопросам естествознания. «В настоящее время,—пишет
рецензент,— когда, наконец, сознали важность и необходимость
изучения природы, когда другие науки, как история, география, не
подозревавшие до нашего времени глубокой внутренней связи их
с естественными науками, почувствовали необходимую надобность
друг в друге,— в настоящее время, повторяем, явилась общая по-
требность естествоведения». Уже это разъяснение, оправдывающее
появление книги по естествознанию необходимостью этой науки
для других наук, заставляет думать, что рецензентом книги мог
быть Ушинский, который впоследствии неоднократно выступал
с защитой естествознания как основного предмета преподавания
в школе. Не противоречит этому выводу и ряд частных замеча-
ний рецензента о том, что задачу составления руководства по ес-
тествознанию может разрешить «только человек, владеющий
неодносторонним знанием», энциклопедист, что народные названия
различных предметов и явлений, в том числе и ботанических объ-
ектов, «гораздо метче и более характеризуют какую-нибудь вещь,
чем всякое другое, вышедшее из кабинета ученого, и ученые на-
звания травы и растения часто имеют менее смысла, чем какое-
нибудь народное». Впоследствии, будучи редактором «Журнала
Министерства народного просвещения», Ушинский охотно привет-
ствовал появление таких изданий, как, например, «Ботанический
словарь» Анненкова, в котором собраны народные названия раз-
личных растений, полагая, что такие словари будут полезны не
только для языкознания, но и для различных других наук (см., на-
пример, «Архив К. Д. Ушинского», т. 2, стр. 405).
Заключительные замечания о книге даны в духе и стиле ме-
тодических идей Ушинского. Рецензент, осуждая методику подачи
учащимся ботанического материала, пишет, что изучение ботаники
по книге Бажанова будет для детей тем же, «чем было изучение
географии несколько десятков лет назад, когда в ней ограничи-
вались лишь указанием нескольких рек, городов, озер известной
страны, ничего не говоря о характере этой страны, о почве ее, рас-
тительности, климате и проч.... Автор вырвал растение из среды
царств природы, не указав на связь, существующую между ними».
Общая мотивировка отрицательной оценки книги дана автором
такая: «...мы обратили особенное внимание на эту книгу потому,
что она назначается для детей; изучение же ими ботаники, равно
как и других естественных наук, мы считаем для них весьма
важным». В этом обосновании окончательной отрицательной оценки
книги нетрудно угадать будущего автора той педагогической идеи,
что все обучение в школе, даже обучение родному языку, должно
быть построено на естественнонаучном материале, соответственным
образом подобранном для школы в учебных пособиях.
16. «Детский театр и живые картины». Ал. П., Спб., 1853.
«Детский минералогический кабинет». А. Кислова, Спб., 1852
(«Современник», 1853, № 10). В замечаниях на первую книжку ре-
цензент пишет, что «детские повести и рассказы обыкновенно ли-
шены всякой литературной обработки, всякой художественности
и интереса, между тем как то и другое решительно необходимо...
потому, что только живое и наглядное изображение предметов,
доступных его [ребёнка] понятиям, может произвести полезное
впечатление на его юное воображение». Кроме того, рецензент

требует от авторов, чтобы они приступали к написанию детских
книжек с сознанием, что «дети — маленькие люди, и потому имеют
также и ум, и душу, и вкус; и что все эти способности даны им
вовсе не для того, чтобы усвоять ложные, то есть несогласные
с действительностью, понятия о вещах и людях». Все это принци-
пы, которыми так мастерски руководился Ушинский в своих педа-
гогических трудах, назначенных для детей. Но одновременно он
предъявлял к детской литературе, равно как и к занятиям с деть-
ми, и другое требование — руководиться в своей работе объектив-
ной истиной и учить детей познавать ее. Этот второй принцип ре-
цензент применил ко второй книжке, автор которой скрыл свою
фамилию под псевдонимом А. КИСЛОЕ, проницательно угаданным
еще Белинским. Этим автором был известный детский писатель
В. Ф. Одоевский, КОТОРЫЙ поставил своей задачей облегчить детям
знакомство с мертвой природой, для чего вместе с книжкой, им
увлекательно написанной и характеризующей каждый из минера-
лов, продавался и небольшой ящик с набором минералов, по ко-
торому молодой читатель мог познакомиться с наименованиями
и внешними видом минералов. Несомненно, что Ушинский не мог
не одобрить задачи издания, но само выполнение этой задачи
обратило на себя его внимание некоторыми несообразностями. Ре-
цензент пишет: описания различных видов минералов* мало на-
глядны и потому не останутся в памяти читателей (возможно,
что в редакции оказалась только книжка без приложенного к ней
ящика). Далее рецензент пишет: «Ошибки классификации ужасны:
в числе ископаемых стекло, в числе металлов нет золота и сереб-
ра». Таким образом, в рецензии определенно выступает будущий
защитник и пропагандист метода наглядности обучения. А ести
принять во внимание суровую оценку ошибок в классификации ми-
нералов, то сомнения в авторстве Ушинского можно было бы счи-
тать исключенными. Только Ушинский, так высоко ценивший клас-
сификационные занятия с детьми в «Детском мире» и в «Родном
слове», мог ужаснуться тем ошибкам мышления, какие допущены
автором «Минералогического кабинета». С другой стороны, нельзя
не отметить, что самая идея минералогического кабинета не оста-
лась без влияния на формирование Ушинским его первого учебного
пособия для детей под заглавием «Детский мир». Под наименова-
нием «Кунсткамера» он ввел в «Детском мире» несколько разде-
лов, в которых дети под руководством учителя, изучив какую-ни-
будь группу растений, животных, минералов, группировали их
в определенные разряды на основании их существенных призна-
ков, составляя таким образом приближающиеся к научным клас-
сификации явлений природы.
17. Ст. Барановский «Начальные основания географии» («Со-
временник», 1853, № 11). Рецензент видит противоречие в том, что
автор назначает свое руководство для первоначального ознакомле-
ния детей с географией ив то же время считает, что это должна
быть наука богатая мыслями, полная занимательности, дающая
массу подробностей. Рецензент полагает, что эти достоинства могут
быть соединены разве в многотомном географическом сочинении,
написанном в форме рассказов или путешествий. В учебнике же,
назначенном для первоначального ознакомления с географией, не-
обходимо в первую очередь знакомиться с элементами науки, тер-

минами, названиями -мест, с употреблением «карт и т. п., подробности
же заставили бы ребенка потеряться в широком поле географии.
Нужно думать, что такие требования к начальной .книге по геогра-
фии мог предъявить будущий теоретик элементарного обучения
К. Д. Ушинский, которому приписаны и предшествующие рецензии.
18. «Космос, опыт физического мироописания» Александра фон
Гумбольдта («Современник», 1853, № 11). По своему обыкновению
рецензент (как это установлено выше, таким автором кратких рецен-
зентских заметок или их сводок был К. Д. Ушинский) дает 'Краткое
сообщение о выходе книги, к которой, с таким исключительным
энтузиазмом он относился, обещая полный ее обзор, когда выйдет
вся третья часть «Космоса».
19. Е. Ковалевский «Путешествие в Китай» («Современник,
1853, № 12). В соответствии с общим взглядом Ушинского на зна-
чение путешествий, как материала для географической науки, ре-
цензент высоко оценивает «ясный, верный взгляд опытного путе-
шественника на предметы и его уменье передавать свои верные
впечатления во всей их первоначальной свежести». В отличие от
своего предшественника о. Иоакинфа, который, «отдавшись вполне
изучению китайской письменности, мало-помалу совершенно по-
терял из виду Китай действительный», Ковалевский дает «живые,
яркие картины особенностей китайской жизни», которые «точно так
же относятся к описаниям о. Иоакинфа, как произведения европей-
ской живописи к произведениям живописи китайской...», в которых
«нет только одного — перспективы...» Ковалевский «вносит европей-
скую перспективу в знакомые, но непонятные нам явления китай-
ской жизни». Только один упрек делает рецензент автору, отмечая
не раз уже разоблаченное Ушинским заблуждение, будто русскому
читателю уже хорошо известны географические пути в России. «На-
против,—пишет рецензент, — переезд от Кяхты до Пекина, — пе-
реезд, которому г. Ковалевский посвящает -всю первую часть своего
путешествия, — известен нам гораздо более, чем переезд от Нижнего
до Казани и Тобольска». Думая обратное, замечает рецензент, мы
лишены возможности «иметь сколько-нибудь порядочную географию
России». Это замечание очень напоминает не раз впоследствии вы-
сказывавшееся Ушинским сожаление, что «русский опишет вам в
подробности Лондон, Париж и даже Калькутту, и призадумается,
если опросить у него, какие города стоят на Оке».
20. «Учебник русского языка», составленный А. Смирновым
(«Современник», 1853, № 12). Рецензент полностью одобряет ис-
ходные положения, поставленные в основу" учебника. Достоинство
последнего заключается: а) в самом содержании науки и ее систе-
ме, б) в методе преподавания, сообразном с возрастом учащихся.
Что касается содержания, то учебник совершенно правильно, по
мнению рецензента, начинает с логического состава предложения
и уже из него выводит части речи и их изменения. Что касается
метода, то учебник стремится к тому, чтобы обучение русскому язы-
ку было не бессознательным заучиванием грамматических правил,
а сознанием русской речи и беспрерывным практическим упраж-
нением в ней, гимнастикой мысли и языка. «Преподавание по такой
методе ведет за собой не только знание языка, но также развитие

ума и образование вкуса». Едва ли нужно напоминать, что именно
эти идеи легли впоследствии в основу разработанных К. Д- Ушин-
ским учебников по русскому языку, превзошедших все, написанное
в этом духе до него. Совершенно очевидно, что основные идеи своих
учебников Ушинский должен был вынашивать задолго до того, как
приступил к их разработке. Высокая принципиальная оценка учеб-
ника Смирнова могла быть дана рецензентом только потому, что
сам он уже разделял его идеи*
21. «Магазин землеведения и путешествий», т. 2, М., 1853,
(«Современник», 1854, № 2). Как показано выше (прим. 10), эта
библиографическая заметка о выходе в свет 2-го тома «Магазина
землеведения» Н. Фролова принадлежит К. Д. Ушинскому.
22. «Библиотека путешествий». Изд. А. Плюшара, Спб., 1854.
(«Современник», 1854, № 5). К. Д. Ушинский был таким знатоком
литературы путешествий не только русской, но и иностранной и так
высоко ценил литературу путешествий как материал для научной
географии, что, конечно, только он мог написать приведенную в
тексте рецензию. Многие места этой рецензии напоминают крити-
ческие статьи Ушинского об изданиях Географического общества,
помещенные в 1-м томе собрания его сочинений. Кроме того, весьма
характерно, что, оценивая переводную географическую литературу,
вошедшую в библиотеку, Ушинский особое внимание, как это при-
вычно было для него до конца жизни, обращает на чистоту и пра-
вильность русского языка, на необходимость по возможности из-
бегать непонятных для русского читателя слов и, в частности, не
употреблять в общедоступной литературе специальных терминов,
которые уместны только в научной литературе, а не в литературе
для легкого чтения.
23. «Иностранные известия» в «Современнике» за годы сотруд-
ничества К. Д. Ушинского в этом журнале. Работа, которую на
протяжении нескольких лет (не менее двух) Ушинский вел в жур-
нале «Современник» по составлению раздела «Иностранные извес-
тия», до настоящего времени не только не освещена и не проанали-
зирована, но даже не зафиксирована нигде как работа, проделанная
с тем или иным участием Ушинского. В. Боград, проделавший мно-
голетнюю и сложнейшую работу по составлению указателя содер-
жания журнала «Современник» за 1847—1866 гг., пишет в своем,
выше уже цитированном исследовании, что «вопрос об установле-
нии авторов анонимно печатавшейся в каждом номере «Современ-
ника» хроники под заглавием «Иностранные известия» почти не
привлекал внимания исследователей» (стр. 509). Почти ничего не
знают об этом и исследователи педагогического наследства
К. Д. Ушинского, которым впервые следовало бы проявить интерес
к этому мало изученному вопросу.
В. И. Чернышев, автор первой, самой полной и обстоятельной
библиографии работ Ушинского и о нем, напечатанной в приложе-
нии к изданному им 2-му (дополнительному) тому сочинений
К. Д. Ушинского (Спб., 1908), совершенно, например, умалчивает о
том, что Ушинский в течение нескольких лет выполнял анонимно
работу по составлению «Иностранных известий» в «Современнике».
Конечно, это какой-то недосмотр. Но он не является единичным в

библиографии педагогического наследства Ушинского. В начале 80-х
годов, в связи с выходом в свет первого, составленного А. Ф. Фрол-
ковым библиографического очерка об Ушинском, в котором не ока-
залось даже упоминания о работе Ушинского в журнале «Библио-
тека для чтения», редактор этого журнала А. В. Старчевский, нахо-
дившийся уже в возрасте около 70 лет, вынужден был выступить в
журнале «Народная школа» (1885, № 1) с большой статьей «Мои
воспоминания об Ушинском», написанной на основании почти трех-
летней переписки с ним. В этой статье он по данным переписки
воспроизвел историю работы Ушинского в «Библиотеке для чтения».
Не будь этой статьи, не появись воспоминания А. В. Старчевского,
не только анонимная работа Ушинского в журнале последнего, но
равным образом и его участие в составлении «Иностранных из-
вестий» для «Современника» остались бы погребенными на страни-
цах этих журналов. Между тем из статьи А. В. Старчевского и из
сохраненной им переписки с К. Д. Ушинским мы извлекаем теперь
первоначальные сведения о работе последнего в журнале «Совре-
менник». В первом же своем письме к Старчевскому Ушинский
сообщал ему: «Известия об английской и американской литерату-
ре входят в тот фельетон, который я составляю для «Современ-
ника» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. И, стр. 143); в другом
же письме, уславливаясь о форме работы, он пишет: «Я ввел такую
форму в «Современнике» и потому очень доволен ею» (там ж е,
стр. 145). Старчевский был в свое время настолько опытным и ос-
ведомленным редактором, что не мог не знать того, что делалось
в «Современнике», и потому возможность какого-либо прикрашива-
ния со стороны Ушинского нужно считать совершенно исключенной.
О работе Ушинского для «Иностранных известий» в «Современни-
ке» говорит не один Ушинский. Об этом же положительно утверж-
дал университетский товарищ и друг Ушинского — Ю. С. Рехнев-
ский, сменивший его в должности редактора «Журн. Министерства
народного просвещения». В некрологе, посвященном Ушинскому
и свидетельствующем о значительной осведомленности автора
(«Вестник Европы», 1871, № 2), Рехневский с полной определен-
ностью сообщает о том, что Ушинский вел раздел «Иностранных
известий» в журнале «Современник». Как-либо ошибиться Рехнев-
ский не мог, потому что, как видно из переписки Ушинского со Стар-
чевским, по каким-то местным условиям корректурные листы
журнальных статей в начале 50-х годов посылались Ушинскому
обычно через квартиру Рехневского и последний был, таким образом,
в курсе той работы, какую вел Ушинский в журналах. Было бы
большим пробелом в изучении литературного наследства Ушинского
игнорирование того, что сделано им в этой отрасли его работы, тем
более, что, судя по приведенному выше отрывку .его письма, сам он
положительно оценивал выработанную им литературную форму
«Иностранных известий», а значит, и то содержание, какое он в
эту форму вкладывал. Весь вопрос заключается, таким образом, не
в том, писал ли Ушинский «Иностранные известия» в «Современ-
нике», а в том, ч т о он писал для этого раздела и к какому
времени конкретно относится эта его работа.
В 1948 г., когда еще начинались разыскания материалов педа-
гогического наследства К- Д. Ушинского и когда было ясно только
то, что в 1852, 1853 и 1854 гг. он работал в «Современнике», вопрос
об его участии в составлении раздела «Иностранные известия»;

авторы которого не подписывали своих статей, (мог трактоваться
только в цело м, без какой-либо попытки категорически уточнить
вопрос о том, в чем именно выражалось это участие конкретно.
Именно поэтому в заключении приложенной к 1-му тому сочинений
Ушинского библиографической справки по этому вопросу было ска-
зано (скорее гипотетически для дальнейшего уточнения и изучения),
что, «не касаясь вопроса о том, принимал ли Ушинский участие и
в какой форме в составлении «Иностранных известий» для «Совре-
менника» в 1852 г., можно считать бесспорным его участие в
составлении «Иностранных известий» за 1853 г. (в № 2—12) и за
1854 г. (в № 1—12)» (стр. 715). Этим заключением не предрешался
вопрос ни о форме, ни об объеме этого участия: даже если бы ока-
залось в конечном итоге, что в 1854 г. Ушинский принимал участие
в составлении «Иностранных известий» только в одном 2-м номере
«Современника», вывод о том, что он принимал участие в составле-
нии этого раздела в 1854 г., остался бы непоколебленным*. Совер-
шенно очевидно, что для окончательных выводов необходимо было
проделать тщательный анализ текстов раздела «Иностранные извес-
тия» за ряд лет, чтобы получить возможность со значительной уве-
ренностью извлечь оттуда то, что принадлежит Ушинскому. Однако
же по вопросу о работе Ушинского в разделе «Иностранные извес-
тия» почти никто ни из литераторов, ни из педагогов ничего не
сделал, и совершенно естественно, что, не принимая постановки во-
проса в гипотетической форме за его окончательное решение, необ-
ходимо проделать еще много изысканий как со стороны педагогов,
так и со стороны литераторов, прежде чем вопрос станет совершен-
но ясным. Дальнейшие страницы настоящего примечания являют-
ся попыткой несколько уточнить и конкретизировать библиографиче-
скую справку, приложенную к 1-му тому Собрания сочинений
К. Д. Ушинского, об объеме и форме его участия в разделе «Иност-
ранные известия».
Что касается прежде всего мемуарных данных и библиографи-
ческих изысканий по этому вопросу, то, как говорит об этом Н. Из-
майлов («Тургенев и круг «Современника», М., 1930), огромная
трудность здесь заключается в том, что история «Современника»
еще полностью не написана и раскрытие анонимных в нем статей
дело нелегкое. Автор известных больших исследований о журнале
«Современник», В. Евгеньев-Максимов («Современник» в 40—50-х
годах» и «Современник» при Чернышевском и Добролюбове», Л.,
1936), почти не занимается вопросом об авторах анонимных статей
этого журнала. Однако за последнее время, в связи с изучением
участия И. С. Тургенева в «Современнике», появился ряд статей
и исследований, которые показывают, что в конце концов кое-что
может быть разъяснено. ,М. Гершензон ((«Русские пропилеи», т. III,
* На основании приведенных выше строк об участии Ушин-
ского в составлении «Иностранных известий» в 1853 и 1854 гг. в вы-
шеназванном исследовании В. Бограда (стр. 511) сделан непра-
вильный вывод, будто, признавая участие Ушинского в составлении
«Иностранных известий» в 1853 и 1854 гг., автор тем самым утверж-
дает, будто все номера «Современника» в разделе «Иностранные
известия» полностью заполнены Ушинским- Такого вывода автор
не имел в виду.

М., 1915) опубликовал целый том анонимных работ Тургенева, мно-
гие из которых были напечатаны в «Современнике» и как раз в пе-
риод, когда там работал К. Д. Ушинский. Оказывается, что
И. С. Тургенев печатал в «Современнике» не только «Записки охот-
ника» (начиная с 1847 г.), не только свои большие повести и рома-
ны (после 1852 г.), но что он — автор целого ряда рецензий, фелье-
тонов и заметок, напечатанных анонимно. Принадлежность их
Тургеневу вскрывается на основании переписки и других данных.
Принимал участие Тургенев и в доставлении материалов для
«Иностранных известий». Это участие относится преимущественно
к началу издания «Современника». М. Азадовский («Затерянные
фельетоны Тургенева», «Сб. трудов Иркутского гос. ун-та, вып. XII,
1927) проделал интересный опыт анализа «Иностранных известий»
в «Современнике» 1847—(1848 гг. и вскрыл здесь определенное учас-
тие Тургенева. Итог его анализа сводится к тому, что «Современ-
ник» в эти годы получал от Тургенева преимущественно корреспон-
дентские заметки из-за границы —из Парижа, Лондона, Берлина,
смотря по месту пребывания Тургенева в тот или иной период.
Заметки эти носят характерный отпечаток эмоционального стиля
Тургенева и узнаются легко. Однако же индивидуальных корреспон-
дентских заметок Тургенева не так много. Его участие в
оформлении раздела «Иностранные известия» не так ясно. Загранич-
ные известия начали печататься в «Современнике» с февральской
книжки 1847 г. В мартовской книжке фельетон снабжен подроб-
ным оглавлением, в котором каждому эпизоду дано отдельное за-
главие. Вероятно, это сделано редакцией. Некоторые из глав пред-
ставляют простые вырезки из газет и журналов. Другие более
подробны и являются корреспонденциями в собственном смысле,
как бы маленькими письмами. С майской книжки 1847 г. иностран-
ные известия превращаются в простую хронику, составленную из
мелких вырезок из газет и журналов. Но участие Тургенева в от-
дельных местах все же чувствуется (см.: М. Азадовский, Ук.
соч., стр. 19—26). Таков начальный момент формирования отдела
«Иностранные известия» в «Современнике».
К началу 50-х годов раздел «Иностранные известия» не получил
еще достаточно твердой .и установившейся структуры, если не счи-
тать такой структурой традицию разбросанного и никакой общей
мыслью не объединенного сообщения различного рода известий из
жизни Европы и Америки под заголовками: «Вести из Парижа»,
«Музыкальные известия», «Новости парижского театра» и т. п. Из-
вестия от корреспондентов, каковыми могли быть близкие к круж-
ку редакции, путешествовавшие за границей лица, как-то И. С. Тур-
генев, П. В. Анненков, В. П. Боткин и т. п, попадаются редко, чаще
преобладают простые вырезки газетных и журнальных сообщении.
В 1849 г. только в январской книжке помещено несколько страниц,
датированных надписью: «Сен-Пуан, 25. XII 1847». Только немногие
страницы иностранных известий этого года производят впечатление
сообщений очевидцев: преобладают пересказы газетных и журналь-
ных сообщений. В апреле 1849 г. раздела «Иностранные известия»
совсем нет. Довольно часто, как будто соперничая с «Иностранными
известиями», появляется раздел «Новости хозяйственные и промыш-
ленные» (№ 1, 4, 6, 9, 12). На протяжении 1850 г. оформление раз-
дела «Иностранные известия», по-видимому, встречало значительные
затруднения, так что в книжках 1, 2, 4, 6, 8, 11 этого раздела совсем

нет, зато в книжках 2," 4, 6 введен раздел «Всего понемногу», со-
ставляющийся по тому же примерно типу, как и «Иностранные из-
вестия». В некоторых случаях возможно констатировать неуяснен-
ность отношений с разделом «Новости в науках», который иногда
входит в «Иностранные известия» наряду с театральными и музы-
кальными новостями, иногда, как например в 8-й книжке 1851 г.,
совсем вытесняет собой иностранные известия. К концу 1851 г.
установился следующий порядок составления рассматриваемого раз-
дела: он состоял почти исключительно из пересказов газетных и
журнальных сообщений, соединяемых между собой без внутренней
связи, но располагаемых в определенной внешней системе и по
плану. Основными разделами «Иностранных новостей» являлись
следующие: а) эстетические — новости парижских театров, музы-
кальные новости, опера, балет, художественные выставки, вести из
Парижа, из Лондона и пр.; б) научные и промышленные сообще-
ния — наблюдения над солнечными затмениями, опыты Фуко, новые
машины, подводный телеграф, два новых минерала, способ полу-
чать кислород из воздуха, экспедиция Франклина и т. п.; в) судеб-
ные сообщения — отравления, мошенничества, убийство в Лионе,
зажигательство, журналист и вор, судебное дело Боннарме и т. п.
С 1852 г., когда начал работать в журнале «Современник»
Ушинский, в содержании и форме «Иностранных известий» в поряд-
ке накопления опыта ведения этого раздела произошли значитель-
ные изменения: а) раздел этот ведется регулярно и подчиняет себе
другие разделы, ранее проявлявшие тенденцию к обособлению:
промышленные и хозяйственные новости, а также научные новости
входят составной частью в «Иностранные известия»; б) раздел при-
обретает в основном более серьезный характер, уделяя большое
внимание культурным вопросам и в значительной степени исключая
пустые сенсационные новости, хотя тенденция к их включению все
же дает себя знать; в) со второй половины года материал известий
группируется иногда по странам, причем чаще всего выделяются
новости из Лондона и Парижа. Уже с начала года заметно возоб-
новление участия иностранных корреспондентов: вести из Лондона
и Парижа за февраль, парижская художественная выставка за
июнь и др. производят впечатление, это эти сообщения поступили
непосредственно от очевидцев, и напрашивается предположение,
что с этого года возобновилось прекратившееся с конца 40-х годов
участие И. С. Тургенева в сообщении материалов для «Иностранных
известий». Материал по-прежнему поступает от разных лиц и печа-
тается анонимно. «Новости в науках» даются известным специали-
стом по этому вопросу, работавшим в «Журнале Министерства на-
родного просвещения», М. Хотинским, который в 11-м номере «Со-
временника» вопреки традиции выдал свое авторство, сделав приме-
чание к иностранному сообщению о составе дождевой воды и
подписавшись М. X. К концу 1852 г. непосредственное участие
И. С. Тургенева в работе редакции должно было прекратиться:
в связи с его печатной заметкой о смерти Н. В. Гоголя он был
посажен на гауптвахту и затем выслан в с. Спасское, где пробыл
до середины 1854 г. Как раз в этот период он был сосредоточен на
выработке «новой манеры» своего литературного письма, перейдя
от очерков типа «Записки охотника» к составлению больших повес-
тей и романов.
Общий обзор построения раздела «Иностранные известия» в

«Современнике» приводит к выводу, что хотя задача раздела вос-
принималась как попытка проследить за современным движением
культуры европейской жизни в ее положительных и отрицательных
явлениях, однако же 'структурно эта задача не всегда осуществля-
лась удачно. Поэтому объем раздела то расширялся, то суживался
до того, что иногда составитель оставался в недоумении, о чем же
ему писать. Чем более важным был тот или иной раздел культуры,
тем более он обнаруживал тенденцию выделиться, обособиться в
особую тему и самостоятельную статью. Тенденцию выделения име-
ли в первую очередь вопросы научного развития, вопросы развития
литературы. Поэтому статьи на эти темы чаще .всего печатались как
отдельные произведения вне «Иностранных известий». Чаще всего
для этого раздела оставались новости искусства .в его различных
видах — театр, опера, балет, художественные выставки, музыкаль-
ные выступления, сообщения о новейших произведениях художест-
венной литературы, о научных открытиях и т. п. Все зависело от
того, какой материал, еще не использованный в других статьях,
находил автор, а также от того, какие мелкие сообщения давали
сотрудники журнала о событиях за границей. Все это автор раздела
должен был как-то объединить. Иногда материал группировался по
странам, иногда по содержанию, общему для различных стран, иног-
да по тем иностранным журналам, из которых извлекался материал
для очередной книжки «Современника». Все это предполагало уча-
стие нескольких лиц, частью постоянных, частью случайных, мате-
риал которых в определенные сроки необходимо было подвергнуть
обработке или внешней, механической, или органически творческой,
выражавшей желание участников провести на этом материале ту
или иную идею. Когда Н. Г. Чернышевский в начале 2-й половины
1в54 г. делал опыт составления раздела «Иностранные известия»,
то в первом же своем фельетоне он выразил ощущение недостатка
материалов. «Своих корреспондентов журнал не имеет, газетные
новости к моменту выхода журнала стареют, — остается помещать
то, что никто не хотел поместить, или подновлять уже помещен-
ные известия, придавая им новый оттенок... Всего лучше, разумеется,
сочинять интересные известия, — пишет он, намекая на практику
других журналов и, может быть, на недавнюю практику самого
«Современника», — но этот простой и весьма употребительный спо-
соб, очевидно, имеет преступный характер. Одну из самых интерес-
ных, напр., отраслей известий составляют так называемые несчаст-
ные случаи: чем более и в то же 'время чем невероятнее несчастье,
тем оно интереснее». Отказываясь от такого способа составления
известий и не без иронии замечая, что в его распоряжении не
имеется «ни одного несчастного случая», Чернышевский пишет, что
он намерен иначе собирать материал для порученного ему раздела,
что его интересуют «вечные истины науки», произведения человече-
ского ума и фантазии, «известия о телеграфах, железных дорогах,
пароходах и т. п. вещах, без которых современность не современ-
ность». Лучшие образцы «Иностранных известий» «Современника»
пытались осуществить именно эту идейную задачу, о которой гово-
рил Чернышевский.
Возможно, что Чернышевский единолично выполнял порученную
ему задачу. Что касается того, как структурно осуществлялась ра-
бота по составлению «Иностранных известий» до него, то, как
показывают приведенные выше наблюдения, раздел «Иностранные

известия» в огромном большинстве случаев — произведение кол-
лективное, итог направленных к одной цели усилий нескольких лиц,
которые затем более или менее организованно, а нередко и меха-
нически сводились в одно целое. В самом деле, один автор мог
хорошо рассказать о новостях по вопросам искусства, другой —
по вопросам науки, техники, третий — литературы и т. д. При дру-
гой комбинации один мог хорошо излагать материалы, взятые им
из английской или американской журналистики, другой — из фран-
цузской, третий — немецкой и т. in. Каждый раз та или иная ком-
бинация могла складываться в зависимости от конкретных обстоя-
тельств. В зависимости от этих последних находилось и то, как
оформлялся материал помесячно. К началу 1853 г. сказывается
определенная тенденция выдвинуть на первое место автора или, по
крайней мере, идею, которой авторы подчиняют свое изложение.
Если до 1853 г. преобладает объективно-внешнее изложение собы-
тий в различных областях культуры, то с 1853 г. замечается опре-
деленное стремление подчинить группировку и изложение материала
какой-либо идее. Автор или авторы говорят от своего лица и на-
зывают свои статьи фельетоном: «наш фельетон» (1853, № 2); «с
того времени, как я расстался в своем фельетоне с моим читателем»
(1853, № 3); «до сих пор мы в своих фельетонах» (1854, № 4) и т. д.
Здесь целесообразно вспомнить, что Ушинский, договариваясь со
Старчевским о работе в «Библиотеке для чтения», говорит о том,
что известия из английской и американской литературы входят в
тот фельетон, который он составляет для «Современника». При
этом допрашивает Старчевского, нужна ли ему «статейка о литера-
турных и ученых новостях, или только перечень их с извлечениями»:
в нервом случае он считает работу качественно более высокой и
требующей более дорогой оплаты, потому что в печатном листе
автор принужден будет «вместить все литературные и ученые за-
мечательные новости, а это чем короче, тем труднее сделать в
связи» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 11, стр. 143). Это значит,
что Ушинский разделял то направление в разработке фельетона
«Иностранные известия», которое установилось в «Современнике» в
1853—1854 гг., и что, сочувствуя этому направлению, он содейст-
вовал его реализации. Выше уже отмечено в примечании, что биб-
лиографическую справку в приложении к 1-му тому сочинений
Ушинского о его участии в «Иностранных известиях» за 1853 и
1854 гг. никак не следует понимать в том смысле, что этот раздел
во всех номерах «Современника» за указанные годы был написан
Ушинским; беспорно только его участие; в какой степени это учас-
тие выразилось в каждом номере «Современника», это должно быть
решено тщательным анализом и изучением текста, если отсутству-
ют другие данные. Но нельзя сказать, чтобы такие данные совсем
отсутствовали. Они пока неизвестны потому, что почти никто не
занимался вопросом об анонимных авторах «Современника».
Появившееся в 1959 г. капитальное исследование В. Бограда
(«Журнал «Современник», 1847—1866 гг.») устанавливает участие
в составлении «Иностранных известий» «Современника» за 1852—
1854 гг. еще двух лиц, кроме К. Д. Ушинского. В 1852—1853 гг.
составлением статей для «Иностранного обозрения» занимался
Н. Я. Макаров, как об этом свидетельствует в написанной им био-
графии Макарова Н. В. Гербель. Вполне авторитетное, однако же,
свидетельство Н. В. Гербеля «не уточняет.—.по .словам В. Бограда,—

степени (участия Макарова IB (составлении хроники. Во .всяком случае
в 1в52 г. Макаров был одним из ее 'составителей» (стр. 509). К со-
жалению, ценные сами по себе мемуарные воспоминания очень часто
не дают исчерпывающих данных. Но во всяком случае имя Макарова,
как одного из возможных авторов «Иностранных известий», уже
значительно облегчает ориентировку в тексте этого раздела. Дру-
гим составителем «Иностранных известий» в течение первых четырех
месяцев 1853 г. В. Боград называет известного IB свое время писателя
второй половины XIX в. П. А.Кулиша, о чем содержатся его собст-
венные указания в его переписке с О. М. Бодянским, печатавшейся
в журнале «Киевская старина» с сентября 1897 г. Но это составле-
ние велось, так сказать, негласно, (поскольку П. А. Кулиш после
ссылки за связь с Кирилло-Мефодьевским обществом находился еще
под надзором полиции и был лишен права открытого выступления
в печати. Друг Кулиша Н. Я. Макаров, увлеченный беллетристикой,
временно уступил ему составление рецензий и «Иностранных изве-
стий», которые затем передавались в редакцию.
В дальнейшем на основании приведенных данных В. Боград
предполагает, что Ушинский в 1853 г. принимал участие в состав-
лении «Иностранных известий» с 5-го номера совместно с Макаро-
вым, причем вынуждается допустить, что в 1853 г. «Ушинский мог
быть либо автором хроники (т. е. единичным. — В. С), либо одним
из ее соавторов вместе с Макаровым, либо совсем в ней не участво-
вал» (стр. 510). Конечно, любую из этих трех возможностей необ-
ходимо как-то обосновать, но имеющихся в наличности данных для
этого недостаточно. Вот почему в номерах 5—12 за 1853 г. автор
ставит обе фамилии (Ушинский и Макаров) с вопросами. Это зна-
чит, что авторство обоих или кого-либо одного может быть признано
только с привлечением дополнительных данных. Но уже структур-
ный анализ раздела «Иностранные известия» показывает, что веро-
ятнее участие нескольких авторов. Нельзя признать одного Ушин-
ского участником и составителем «Иностранных известий» уже
потому, что он условливал обычно свое участие использованием
английских и американских журналов и частично немецких. Между
тем раздел «Иностранные известия» планировался всегда -шире.
Третья возможность, предусматриваемая В. Боградом («либо он
в ней совсем не участвовал») и, видимо, его наиболее удовлетво-
ряющая, представляет чисто формальный вывод. Автор пытается
его подкрепить ссылкой на то, что переписка со Старчевским ничего
не говорит о начальном пункте работы Ушинского в «Современни-
ке» в разделе «Иностранные известия». Но эта переписка, начав-
шаяся с 7 февраля 1854 г., по сути дела и не заставляет ожидать
от нее каких-либо специальных сообщений о том, что было в пред-
шествующие годы. Между тем на основании этой переписки В. Бог-
рад считает возможным допустить только то, что Ушинский мог
работать в отделе «Иностранные известия» с января 1854 г. На са-
мом деле переписка со Старчевским содержательнее и обязывает
к другим заключениям. Она показывает, что Ушинский на работе
в «Современнике» уже выработал свой метод составления «Ино-
странных известий»; значит, работа в этом разделе длилась более
или менее продолжительный срок, а не только один январь 1854 г.
Выше уже показано, что работа Ушинского в «Современнике» нача-
лась с первой половины 1852 г. Когда именно он приступил к со-
ставлению «Иностранных известий», еще неизвестно. Из этого сле-

дует, что нет данных, чтобы ограничивать его работу по состав-
лению «Иностранных известий» только началом 1854 г. Для того
чтобы выработать свою, удовлетворяющую его форму составления
«Иностранных известий» в «Современнике», форму, которой он ос-
тался очень довольным (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 11,
стр. Л4'5)» Ушинский, очевидно, должен был написать не один фелье-
тон. Следовательно, начало его работы над этим разделом «Совре-
менника» необходимо искать значительно раньше.
Присоединяясь на основании изложенного к данным, представ-
ленным В. Баградом, об участии, помимо Ушинского, в составлении
«Иностранных известий» в «Современнике» Н. Я. Макарова в 185.2
и 1853 гг. и временно, в начале 1853 г., П. А.Кулиша *, мы считаем
на вышеуказанных основаниях, что для определения того, когда
Ушинский начал работать в разделе «Иностранные известия» и что
он вносил в этот раздел, необходимо в дополнение к тем данным
* Принимая к сведению сообщения В. Бограда об участии в
составлении «Иностранных известий» Н. Я. Макарова и временно
под его именем П. А. Кулиша, поскольку названные сообщения под-
креплены ссылками на переписку Кулиша с О. М. Бодянским и на
биографию Макарова, составленную Н. В. Гербелем, нужно все же
думать, что эти сообщения не могут остаться без некоторых крити-
ческих уточнений, основанных на анализе указанных источников.
То, что сказано П. А. Кулишем в его переписке («Киевская ста-
рина», 1897, № 11, письмо 17 февраля 1853 г.), не говорит еще о том,
что он участвовал в составлении «Иностранные известий» для четы-
рех номеров «Современника» за 1853 г. Кулиш пишет, что в 1-м
номере он дал 9 рецензий, которые пошли, очевидно, в отдел рецен-
зий, что в феврале текст его рукописи для «Иностранных известий»
напечатан, что он составляет тот же фельетон для марта. Напеча-
тан ли этот фельетон, неизвестно; писал ли он что-либо для апрель-
ской книжки, тоже неизвестно из его переписки. Но определенно из-
вестно, что уже 9 марта у него созрело намерение уехать надолго
•из Петербурга, а далее следует сообщение, что он уже на Украине
и купил хутор с 80 десятинами земли и т. д. Что касается Мака-
рова, то нет оснований сомневаться в его участии в составлении
«Иностранных известий». Но Кулиш в своей переписке сообщает,
что основное влечение Макарова заключалось в писании повестей,
две из которых он уже напечатал в «Современнике», а третью пи-
шет. По этому поводу Кулиш сообщает своему корреспонденту, что
он советовал Макарову не продешевить «Современнику» свои по-
вести и запросить с редакции большую сумму. Сам Кулиш предла-
гал редакции «Современника» биографию Н. В. Гоголя, временно
отданную им на просмотр Аксакову. Так как редакция «Современ-
ника» не давала ему ответа, то Кулиш решил предложить редак-
ции решительное условие — «выложить ему на стол 1000 рублей»,
и тогда он уступит ей свой труд. Относительно обоих возникает
ввиду изложенного предположение, что оба гнались за наживой,
а серьезная работа в журнале их не привлекала. Возникает неуве-
ренность относительно того, были ли эти люди привязаны к «Со-
временнику» как органу печати, был ли «Современник» объективно
заинтересован в работе этих случайных людей и могли ли они что-
либо существенное внести на страницы журнала.

чисто (внешнего порядка, какие использованы В. Боградом, обра-
титься к данным внутреннего «порядка и учесть хотя бы приблизи-
тельно те особенности духовного облика Ушинского, которые, если
он действительно принимал участие в составлении «Иностранных
известий», не могли не отразиться на тех или иных особенностях
его работ, их содержания, стиля в широком смысле слова .и т. п.
О том, какую важную роль может сыграть стиль работы того или
иного автора в распознавании его работ даже тогда, когда они не
подписаны, здесь, конечно, не место говорить. Это дело специали-
стов: в последнее время этот вопрос широко освещен в недавно
вышедшей работе В. В. Виноградова «О языке художественной ли-
тературы» (1959). Но. разыскивая тексты Ушинского в массе ано-
нимных произведений «Современника», естественно прежде всего
опросить себя, можем ли мы говорить о стиле Ушинского как писа-
теля, стиле в смысле внешних особенностей его письменной речи
и затем о стиле в смысле ее внутреннего содержания. И хотя мы
не имеем, пожалуй, ни одного исследования, посвященного стилю
Ушинского-писателя, педагогам нет надобности доказывать, что со-
вершенно определенный стиль у Ушинского был в обоих смыслах
этого слова и что по этим особенностям, насколько это пока что
удается их установить, мы можем смело отличать его произведения
или, по крайней мере, произведения его стиля от произведений дру-
гих авторов и других стилей так \же, как по стилю Гоголя можно
с уверенностью заключать о том, принадлежит ли ему то или иное
произведение.
Если не говорить о стиле в смысле не случайно (употребленных
оригинальных слов и выражений, а в смысле отвердевшей привычки
к употреблению совершенно определенных, закрепившихся в памяти
и потому постоянно в определенных случаях повторяющихся слов
и выражений, то в письменной речи Ушинского можно констатиро-
вать целый ряд такого рода частью образных, частью отвлеченных
выражений, которые дают повод ,и возможность угадывать принад-
лежащие Ушинскому тексты в разного рода анонимных текстах.
В применении, в частности, к текстам «Иностранных известий» мож-
но указать: а) на образ летящей ласточки, легкого ветерка и других
явлений, производящих еле заметные впечатления; б) образ лампа-
ды, в которой выгорает масло; в) образ быстрого расцвета весны,
внезапно брызнувшей молоком цветов и заставившей каштаны
распустить свои красивые султаны; г) образ призадумавшегося
человека для выражения его нерешительности или призадумавше-
гося ученика для выражения его незнания; д) на эпитеты «плодо-
творности», «плодовитости» в применении к богатым мыслям, идеям,
темам. Приведем несколько примеров этих стилистически отвердев-
ших в письменной речи Ушинского выражений.
а) В своем раннем юношеском письме к университетскому то-
варищу В. А. Черкасскому (8/VIII 1844 г.), который рассказал ему
о своей беседе с попечителем и другими высокопоставленными ли-
цами по вопросу, оставаться ли ему при университете и писать
диссертацию, причем Черкасский чувствительно воспринял пори-
цания этому его намерению в своей социальной среде, — Ушинский
отвечал: «Эта боязнь — «что скажут», слишком чужда мне... «Вы бы-
ли у всех—это прекрасно. Эти люди должны быть орудиями, но
не трогать нашего душевного спокойствия и настолько, насколько
ласточка задевает своим крылом поверхность спокойного моря»

(К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 11, стр. \140). Этот образ ласточ-
ки, близко спускающейся к поверхности моря и почти задевающей
его своим крылом, которым Ушинский хотел показать, каким бе-
режным должно быть взаимное отношение между людьми в обще-
ственной жизни, очень .характерен для него и в дальнейшем. В фев-
ральской книжке «Современника» за 1854 г. автор пишет: «Давно
пролетевшие впечатления снова воскресают и живут в памяти, за-
девая порой легким крылом своим и наше сердце»; и далее в том
же номере: «Печальный, как похоронный припев, .грустный, как
звук эоловой арфы, тронутой крылом умирающего ветра». Везде
од)ин и тот же образ, означающий легкое, еле заметное прикосно-
вение. Встречаясь, с этим образом в различных его вариациях, чи-
татель имеет право спросить, не один ли и тот же автор -употребил
его, если уже со слов Ушинского мы знаем, что в 1854 г. он работал
в «Современнике»?
б) Образ лампады, в которой сгорает масло, давая по вечерам
освещение комнате и разгоняя ночной мрак, но которая по мере
того, как масло сгорает, начинает тревожно мерцать и .может даже
погаснуть, был вынесен Ушинским еще из далекой своей юности
конца первой четверти XIX в. .Как поэтический образ он прочно
укрепился в его сознании, и он применял его для выразительности
даже в своих психологических работах. Уясняя законы сознания и
внимания, процессы которых так трудно удержать на одном уровне,
Ушинский невольно сравнивал их с изменчивым светом лампады,
который то вспыхивает, то тускнеет. Описывая работу внимания, ко-
торое иногда «горит тускло, как лампада, готовая погаснуть»,
Ушинский пишет: «Но вдруг одна из мыслей... точно масла плеснет
в эту лампаду. Ваше внимание вспыхнет и осветит прежде всего тот
образ, который его пробудил; так и действительно вспыхивающая
лампада освещает прежде всего руку, подливающую в нее масло»
(К. Д. Уши иск и й, Собр. соч., т. 2, стр. 414). Так писал Ушинский
в 1860 ir., но еще лет 7 тому назад, в 1854 г. в мартовском номере
«Современника», автор «Иностранных известий», рисуя унылую кар-
тину массовых переселений (голодающих европейских народных масс
в Америку, употребил такое выражение: «Сгорают, как масло в
лампаде, все питательные вещества». В том же году в апрельской
книжке «Библиотеки для 'чтения» автор «Заметок путешествующе-
го», говоря о новостях английской и американской литературы и
отмечая ее застой, пишет: «Литературе недостает поощрения; масло
догорает в лампе; она едва бросает слабое мерцание». Употребле-
ние одного и того (же образа для выражения идеи роста или угаса-
ния изображаемых процессов заставляет подумать об авторах этих
выражений, и если в первом случае мы определенно знаем, что это
Ушинский, то во втором и третьем мы также знаем, что в начале
1854 т. Ушинский еще работал в «Современнике» и уже договорился
о переходе в «Библиотеку для чтения», то это дает повод подумать
о том, не принадлежат ли соответствующие тексты Ушинскому.
в) Картины быстро расцветающей весны еще в юности оставили
в Ушинском, проводившем свою раннюю юность в Новгород-Се-
верске, на берегах Десны, сильное впечатление. Как-то, в конце
50-х или в начале 60-х годов, обратившись по ходу своей литера-
турной работы к воспоминаниям об обучении в Новгород-Северской
гимназии, Ушинский попытался нарисовать свои впечатления в виде
большой картины расцветающей весны, и в этой картине оказались

такие выражения: «Вот и вишни брызнули молоком цветов, заро-
зовели яблоки, каштан поднял и распустил свои красивые султаны»
(К. Д, Ушинский, Собр. соч., т. 11, стр. 56). Те же приемы опи-
сания весны употреблены в фельетоне «Библиотеки для чтения»
в апреле 1854 г. при описании парижской весны: «Несколько кашта-
новых деревьев в Тюильри, в которых сок уже поднялся из ствола
по ветвям и брызнул розовыми почками и маленькими листьями
серо-зеленоватого цвета, которые только ждали солнечных лучей,
чтобы раскинуться веером». Читая это, нельзя не вспомнить, что
с марта 1854 ir. Ушинский уже работал в «Библиотеке для чтения»,
и возможно, что описание парижской весны также принадлежа-
ло ему.
г) Образ призадумавшегося человека всегда рисовался Ушин-
скому, когда он встречался с нерешительностью кого-либо или с его
незнанием, как ответить на поставленный ему вопрос. Изображая
начавшийся в европейской торговле застой, автор фельетона в «Би-
блиотеке для чтения» 1854 г. пишет: «В книжной торговле застой,
и если книга не касается современных вопросов, то покупатель не
раз призадумается, пока вынет из кармана два франка». Рецензент
книги Е. Ковалевского «Путешествие в Китай», возражая автору,
будто русским уже хорошо известны географические пути в Рос-
сии, писал, что это заблуждение, так как русские образованные
люди, преклоняясь перед Европой и ее бытом, совсем не знают ро-
дины: «Русский опишет вам в подробности Лондон, Париж, д?ж*
Калькутту, и призадумается, если спросить у него, какие города
стоят на Оке». Став педагогом, Ушинский не раз повторял это об-
винение русских в незнании собственной географии, вытекавшем из
равнодушия к родной стране, угнетаемой чуждым ей правитель-
ством. Не приводя поэтому многочисленных его цитат, которые зна-
комы многим педагогам, можно считать выражение «призадумался»
типичным для стиля Ушинского, когда ему хотелось выразить в не-
обидной форме чье-либо затруднение.
д) В педагогической работе v Ушинского было весьма обычным
для выражения высокой похвалы той или иной мысли, идеи, способ-
ности употреблять эпитеты «плодотворный», «плодовитый». Но эта
привычка создалась у него много раньше, и уже в период его жур-
нальной работы в «Современнике» мы встречаем довольно частое
употребление этих эпитетов и по ним узнаем его как автора. При-
ведем только несколько примеров, показывающих употребление этих
эпитетов в «Иностранных известиях» «Современника». Изложив тео-
рию движения атмосферы лейтенанта Мори и извиняясь за некото-
рые отступления, автор «Иностранных известий» в № 1 журнала за
1854 г. пишет: «Мы... убеждены, что одна умная лекция, дающая
несколько плодовитых мыслей или, по крайней мере, несколько пло-
довитых вопросов, лучше многих десятков новостей, из которых ни
одна не удержится в памяти более одного дня» (см. наст, том,
стр. 172). Диккенсе тот же автор сообщает, что «его нет в Лон-
доне: он в Италии и, вероятно, подарит нас новыми произведе-
ниями своего плодовитого гения» (стр. «174). В 4-й книге журнала
автор сообщает читателю о выходе в свет 1-й книги мелких сочи-
нений А. Гумбольдта, знаменитого ветерана естественных наук, ко-
торый действовал во всю главную эпоху их развития, так что нет
ни одной отрасли естественных знаний, которую бы он не оплодо-
творил богатыми идеями, которой бы он не придал нового движе-

ния и нового направления. В 1-й книге, по сообщению автора, чи-
татель находит «те взгляды и идеи, которые вынес Гумбольдт из
своего путешествия под тропиками и которые имели такое важное
влияние на все отрасли естественных наук, дали новое направле-
ние геодезии, гидрографии, метеорологии, геогнозии, учению о земном
магнетизме и разделении теплоты по земному шару и были так пло-
довиты для зоологии и ботаники» (см. стр. 231).
Выше приведены в качестве примера только некоторые образ-
цы стилевых оборотов Ушинского. Педагоги почти не занимались
до сих нор изучением стилевых особенностей литературного письма
К. Д. Ушинского, но перечисленные выше несколько примеров этого
письма могут уже служить некоторыми путевыми знаками при ана-
лизе анонимных статей «Современника». Само собой понятно, что
употребление этих стилевых оборотов само по себе делает только
вероятным принадлежность тех или иных текстов Ушинскому, тем
более что исчерпывающего анализа его литературного стиля мы
до сих пор не имеем. Но эта вероятность значительно увеличивает-
ся, если, как выше показано, заранее известно, что в строго опре-
деленных хронологических границах второй половины 1853 и пер-
вой половины 1854 г. Ушинский определенно принимал участие *
разделе «Иностранные известия». Разумеется, при этом должно быть
принято во внимание, что раздел «Иностранные известия», как пра-
вило, не принадлежал одному автору, а составлялся на основании
материалов, собранных разными специалистами, причем кому-либо
одному должна была принадлежать объединяющая роль в смысле
установления хотя бы внешнего единства между доставленными
с разных сторон известиями, если трудно было установить единство
внутреннее. Следы этих попыток установить хотя бы внешнее един-
ство в разнородном материале «Иностранных известий» во второй
половине 1853 и в первой половине 1854 г., а возможно и раньше,
т. е. уже IB первой половине 1853 г., легко установить при просмотре
раздела «Иностранные известия» различных книжек «Современни-
ка». Вот несколько примеров такого рода стилевых переходов от
одного материала к другому, переходов по необходимости искус-
ственных и натянутых, так как большинство материалов все же не-
обходимо было включать, чтобы дать пищу читательскому интересу.
1 8 53 г., июль (стр. 90): «Но Довольно уже о картинных га-
лереях и картинах, да не довольно ли уже и о выставках, хотя мы
могли бы наполнить ими еще несколько страниц...»
1 8 53 г., август (стр. \QS\: «Но не довольно ли уже об
удовольствиях лондонского сезона? Всех их едва стаёт, чтобы по-
полнить день лондонского денди, а половины их достаточно, чтобы
наскучить читателям, которые не могут принимать в них участия;
потому обратимся к новостям более серьезным».
Там же (стр. 112): «Но мы зафантазировались по поводу но-
вых железных дорог, фельетон наш подходит к концу...»
1854 г., февраль (стр. 188—189): «Не будет ли несколько
странно, если мы от быков, петухов и кур перейдем прямо к лите-
ратуре и ее новостям? Но отчего же? Многие ли из литературных
произведений удостаиваются той прочной, полезной и притом вкус-
ной славы, которую приобретают новые изобретения и улучшения в
царстве рогатом и пернатом? Многим ли из сочинителей новых книг
суждено прожить так долго в памяти людей и приобрести такую
известность, какими пользуются имена лиц, улучшивших какую-ни-

будь куриную породу или добившихся искусства влагать в возмож-
но короткое время возможно более мяса под кожу быка, назначен-
ного превратиться в ростбиф или бифштекс и упитать, в свою оче-
редь, тело человека?»
1 8 54 г., март (стр. 205) (обращаясь к читателю): «Счастли-
вец! Еще пять минут, и вы дома, еще десять — и наш фельетон
выпадет у вас из рук... а мы, мы должны еще облетать мало что
не весь земной шар, побывать во всех пяти частях света и рас-
сказать, что там делается.
— С чего же мы начнем? С чего вам угодно, только не с Евро-
пы, надоело смертельно! Недаром бегут из нее целые десятки ты-
сяч народа искать нового отечества, (последуем же за этими шум-
ными толпами».
Таковы немногие образцы тех литературных приемов, которыми
автор «Иностранных известий» достигал единства в изложении раз-
нообразных материалов, поступавших в его распоряжение. Таким
автором за указанный срок во всяком случае нужно 'считать Ушин-
ского на основании его собственного, приведенного выше, признания
в том, что он выработал свою форму изложения «.Иностранных из-
вестий». Предполагая в согласии с изложенным выше мнением
В. Бограда, что со второй половины 1853 г. Ушинский работал в
разделе «Иностранные известия» совместно с Н. Я. Макаровым
(единственным пока сотрудником этого раздела, имя которого на-
звано совместно с именем Ушинского), нужно все же считаться
с тем, что нет, как об этом говорит и Боград, достаточной ясности
как в вопросе о самом Макарове, так равным образом и в вопросе
о том, когда и почему он входил в этот раздел в качестве сотруд-
ника или выходил из него. Голые ссылки В. на биографию
Макарова, составленную .Н. Я. Гербелем, необходимой ясности, как
это свойственно многим мемуарным материалам, написанным по па-
мяти, не вносят в этот вопрос. Вот почему, изучая тексты отдель-
ных номеров «Иностранных известий» и руководствуясь при этом
некоторыми стилевыми приемами Ушинского, как своего рода пу-
тевыми знаками, оставленными им в этих текстах, следует останав-
ливаться при этом не только на сравнительно редких стилевых на-
меках, но и на признаках» извлекаемых из самого содержания этих
текстов. Таких признаков, принудительно отсылающих к Ушинскому
как автору, можно указать «не менее трех.
Первый признак чисто внешнего характера вытекает из тех
условий относительно источников, из которых Ушинский предпола-
гал извлекать свой материал для «Иностранных известий». Таким
источником Ушинский считал в первую очередь английскую и аме-
риканскую литературу вообще и соответственно английские и аме-
риканские журналы. Совершенно понятно поэтому появление
в «Иностранных известиях» самых разнообразных тем об Англии и
Америке: характеристика народностей американцев и англичан, их
истории, быта, культуры, сопоставление литератур той и другой
страны и т. п. Можно сказать, что это была одна из специфических
тем Ушинского в журналистике 1852—'1854 гг., как впоследствии она
стала исходной точкой его педагогических построений. Совершенно
определенно чувствуется, что, давая характеристики этих народно-
стей, автор впоследствии поставит на очередь и характеристику их
педагогических привычек и идей, причем будет пользоваться именно
тем материалом, который им накоплен в период подготовки «Ино-

странных известий». Характеристики двух родственных, Но истори-
чески (разошедшихся народностей, данные Ушинским на страницах
«Иностранных известий», оказались яркими и живыми, свидетель-
ствующими о том, что автор не только был знаком с историей и
литературой этих народностей, но и обладал живой способностью
психологического и социально-исторического понимания их свое-
образной культуры. В ноябрьской книжке «Современника» за 1853 г.
и «в февральской книжке за 1854 г. в разделе «Иностранные изве-
стия» читатель найдет подробные характеристики этих народностей,
которых автор, пользуясь распространенными в Европе кличками,
изображает под именами братьев Ионатана (американцы) и Джон
Буля (англичане). Здесь автор хотел бы дать только две выдержки
из этой характеристики. «Брат Монатан... чувствует, что он стоит
твердой ногой на этом свете, что он имеет под собою довольно поч-
вы и что его нелегко спихнуть. От этого происходят его смелость,
самоуверенность и хладнокровие в опасности. Он не боится, что
море зальет берега его острова и что, возвратясь домой в одно
прекрасное утро, он не найдет своей родины. Поэтому его здания...
ничем не стесняясь, достигают возможно громадных размеров»
(стр. 119—120). (Описание великолепного американского отеля.—
В. С): «Ничто не может сравниться с грандиозною природой стра-
ны Ионатана, и потому он подражает только этой природе. И все,
что он делает,. делает, по его собственному выражению, в до-
вольно порядочных, приличных размера х... Все,
что он созидает, созидает лак можно скорее, как можно
обширнее, как можно прочнее. Таким образом, Америка строит
самые большие корабли, самые сильные пароходы, самые
быстрые яхты, самые сложные машины и самые огромные оте-
ли» (там же). Подойдя в феврале 1854 г. к характеристике обыч-
ных в Лондоне выставок всякого рода живности на святках, автор
делает попытку несколько юмористической характеристики гастро-
номических вкусов французов, англичан и частично американцев,
имея в виду, конечно, те классы общества, у которых есть возмож-
ность культивировать эти вкусы. «Заветная мечта француза, не ос-
тавляющая его всю жизнь, — это, удалившись от дел, жить в Па-
риже, фланировать каждое утро по бульварам и в одну неделю
обойти все столичные театры. Француз редко допрашивает, из чего
сделано блюдо, которое ему подают. Он не знает различия между
нормандским и британским быком, хорошо сваренная котлетка для
него всегда котлетка, и ему нет дела, чем кормили того барана, из
которого она сделана; но зато он имеет глубокие познания в деле
соусов и в е л и к в puree и sautee. Любимая идея англичанина —
оставить торговлю, удалиться в деревню, завести там маленькую
ферму, пару коров, делать дома .хлеб и масло, откармливать свиней
и кабанов до чудовищной толстоты, выезжать сильного рысака и
завести на своем птичном дворе таких патагонцев и кохинхинцев,
которых бы не стыдно было послать на какую угодно выставку. Он
глубоко изучил или, по крайней мере, претендует на глубокое изу-
чение всех качеств быка и барана; критически разбирает свой-
ства короткорогого быка, с важностью выражает предпочте-
ние четырехгодовалому гейлендеру или откормленному норфоль-
ку, с горячностью разбирает вопрос между различными чистыми и
смешанными породами скота. Брат Ионатан вообще имеет более
склонности к дорогим блюдам; он привык к ним в роскошных ресто-

рациях й на публичных обедах; но мистер Буль расчетлив: он опыт-
ным глазом соображает размеры бараньей ноги и толстоту филея
но не задумывается -прибавить пенни на фунт за фешенебельной:
гей лен дер а, только бы ему отрезали именно от того куска, от
которого приготовляется бифштекс на королевской кухне. Все эти
вкусы совершенно удовлетворяются на рождественской выставке...*
(стр. 185—186).
Характерно, что наряду с уродливо выглядевшими бытовыми
чертами американизма автор «Иностранных известий» уже тогда,
в середине XIX в., отметил в зародышевой форме зачатки свое-
образного социально-политического прожектерства, к нашему вре-
мени развившегося до размеров государственной политики амери-
канского правительства. Прожектер Вайз выступил с вызвавшим
большое оживление проектом «употребить с пользою воздушный по-
ток, идущий от запада к востоку, и устроить линию воздушных
шаров между Соединенными Штатами и Европой... Шоры могут ле-
теть все вперед и вперед и — воротиться в Америку, облетев вокруг
земной шар! Дело зашло так далеко, «что мистер Вайз высчитал и
издержки предприятия, для которого американцы тотчас же сма-
стерили новое слово. «Он думает объаэронавтить земной шар... за
три тысячи долларов за каждый поезд. Не правда ли, недорого? Мы
хотели было, удерживаясь от американизмов,—пишет Ушинский,—
перевесть новое слово однозначительным словом обшарить, но,
к несчастью, оно имеет у нас совершенно другое значение, и зло-
намеренный человек мог бы подумать, что мы намекаем на жела-
ние мистера Вайза обшарить карманы своих доверителей и улететь
с их долларами к антиподам.
Над этим проектом смеются; а в Америке это хороший признак:
непременно отыщутся спорщики, которые не только на словах, но
и на деле станут доказывать его возможность, и — почем знать? —
может быть, и докажут!» (стр. 118—119). Так коммерческая выдум-
ка предприимчивого американского бизнесмена через сто с лишком
лет превратилась в серьезную социально-политическую проблему
о праве государств вторгаться в воздушное пространство чужих
стран с целью обшаривания их военных объектов с далеких воз-
душных высот
Из приведенных отрывков нельзя делать вывода, что автор,
заполнявший раздел иностранных известий в «Современнике»
в рассматриваемые годы по английским и американским журналам,
ограничивался показом одних только внешних, карикатурно выпя-
чиваемых черт американской и английской народностей; как легко
видеть, эти черты отражали только особенности, свойственные гос-
подствующим классам. За всем тем автор стремился показать и
существенные стороны английской и американской культуры, отме-
чая их общие достижения в области литературы, искусства, науки.
Он следит за деятельностью английских писателей Теккерея, Дик-
кенса, рассказывает о поездках Теккерея в Америку для чтения
лекций, анализирует романы обоих и особенно Диккенса, делает
интересные теоретические обобщения. Характеризуя одновременно
американскую литературу, автор в широком распространении этой
литературы видит действие американской погони за прибылью.
Американские предприниматели в целях наживы стали издавать
произведения европейских писателей массовыми тиражами, лишая
тем самым дохода авторов, произведения которых не расходились

на их «родине. Эти предприниматели охарактеризованы в «Иностран-
ных известиях» как литературные бедуины.
Какие бы явления культуры ни приходилось освещать автору
«Иностранных известий» по английским и американским журналам,
он подходил к ним как к отражениям народности, насколько она
выражена у того или другого народа. Любой народ стремится отра-
зить в произведениях своей культуры степень и форму своего раз-
вития, но не каждому народу удается достигнуть этого развития
в одной и той же степени. У автора «Иностранных известий» в пе-
риод его работы в «Современнике» было уже развитое и четкое
понятие народности как источника культуры и потому высказывания
его по этим вопросам интересны даже для нашего времени. В сере-
дине XIX в. в среде культурных деятелей Англии возник вопрос
о заведении своей национальной оперы. Странно, говорилось в ли-
тературе по этому вопросу, «что в такой музыкальной стране, как
Англия, нет постоянной и самостоятельной национальной оперы!
Италия заполняет все оперные сцены, и итальянцы не знают ника-
кой другой оперы, кроме своей народной... В Лондоне, напротив,
под именем оперы понимают всегда оперу итальянскую,
а английская опера не имеет даже особого дома, который бы она
могла назвать своим... Почему же /это должно быть так, а не иначе?
Разве в Англии недостаток в музыкальных гениям? Напротив... во-
кальный талант англичан может уступать только вокализации
итальянцев, и наши первые певцы превосходно знают и понимают
музыку». <На эти вопросы и недоумения автор «Иностранных изве-
стий», со своей стороны, отвечал так: «Англия бесспорно может
иметь свою оперу; но будет ли эта опера в самом деле нацио-
нальная? Это другой вопрос. Если певцы будут англичане, если либ-
ретто будет на английском языке, но если, в то же время, артисты,
композиторы и исполнители будут изо всех сил подражать итальян-
цам или немцам, то не лучше ли уж смотреть на оригиналы, чем на
подражания?.. Национальная, опера, основанная только на подража-
нии, только для того, чтобы иметь свою оперу, никогда не до-
стигнет самостоятельной ступени в искусстве. Принимая музыку за
одну из форм выражения национального характера, мы убеждены,
что нет народа, который бы не имел своего особого музыкального
гения... .Достанет ли музыкального гения англичан на то, чтобы
создать оперу?., чтобы, не покидая своей национальной особенности...
возвысить эту особенность до общечеловеческой музыкальной идеи?..
Найдет ли себе такую форму практический, сдержанный и в то же
время глубокий и задушевный юмор англичан, выразившийся так
художественно в высоких образцах литературы — этого мы не бе-
ремся решить. Мы думаем, -что для выражения этого характера
нужен гений с такими же силами в музыке, какими обладал Шек-
спир в поэзии» (стр. 145—146).
Обсуждая в «Иностранных известиях» 1854 г. (апрель) пробле-
мы немецкого романа, который «долго скитался в туманных обла-
стях, принимая насильственную фантазию, в которой не было ни-
чего жизненного, за поэзию, бесплодную мечтательность — за глу-
бину взгляда и приторную сентиментальность — за чувство», автор
признал, что проникнувшая в Германию английская литература
с Шекспиром во главе оказала на немецкий роман хорошее влия-
ние. Пользуясь этим случаем, автор «высказал несколько соображе-
ний о том, при каких условиях чуждое влияние может оказаться

полезным для развития другой народности. («...Чуждое влияние, если
оно только вызывает подражание, а не пробуждает самобытный ге-
ний народа, заставляя его отыскивать себе самостоятельную, еще
не тронутую область, не может создать великих оригинальных про-
изведений. Тем не менее, пока такая область еще не отыскана, то
лучше, подражая другим, изучать действительную жизнь, пока,
наконец, найдем в ней то, чего не находили другие, нежели витать
бог знает в каких пространствах, и где, по выражению Гете, не во
что упереться взору, не на чем утвердиться ноге» (стр. 326). Едва
ли возможно яснее сказать, при каких условиях подражание не по-
давляет оригинальности народного творчества, а, напротив, помогает
его свободному обнаружению. Это свидетельствовало об исключи-
тельно ясных и четких суждениях по запутанному и до сих пор
во многих случаях остающемуся неясным вопросу о народности
культуры. Поэтому когда спустя три года К. Д. Ушинский впервые
выступил в педагогической печати с развернутыми суждениями по
вопросу о народности в воспитании, то именно это выступление его
явилось лучшим подтверждением того, что именно он в 1853—
1854 гг. был автором иностранных известий в «Современнике».
Нельзя оставить в стороне еще одного аргумента в пользу ав-
торства Ушинского в «Иностранных известиях», вытекающего из его
постоянной связи с английскими и американскими журналами в
своей работе. Литературно-художественное творчество Теккерея и
Диккенса, двух выдающихся мастеров художественной литературы
в Англии, вызывало всевозможные отклики с разных сторон, и. автор
«Иностранных известии», будучи в курсе этих откликов, вынужден
был и сам высказаться по спорным вопросам, тем более что влия-
ние английской художественной литературы сказывалось и на рус-
ской литературе частью положительным, частью отрицательным
образом. Именно поэтому автор «Иностранных известий» решил
высказаться по вопросу о том, в чем же сущность творчества Дик-
кенса, «Холодный дом» которого возбуждал в то время всеобщее
внимание, в чем его достоинства и недостатки и чему должны под-
ражать в его творчестве русские писатели. Особенность произведе-
ний Диккенса в том, что они являются дагерротипическими сним-
ками с натуры, которые многими русскими писателями ставились
в образец для себя. Автор «Иностранных известий» писал по этому
поводу: «Как бы ни были верны эти снимки, они никогда не могут
иметь достоинства типических концепций, которыми от-
личаются все создания классических литераторов всех народов и
всех веков. Эта дагерротипичность лиц, вводимых в ро-
ман, есть самый ощутительный недостаток Диккенса, — такой недо-
статок, который никогда не позволит ему создать что-нибудь подоб-
ное созданиям Сервантеса, Шекспира, Мольера, Гоголя и т. л.
Плюшкиных, Чичиковых, Собакевичей нет в мире, точно так
как не было и нет Дон-Кихотов, Гамлетов, леди Макбет, Лиров,
Тартюфов, Орасов. А между тем, кто же может отказать в реаль-
ности всем этим фигурам? Они, скажем мы, как ни покажется
странным это выражение с первого раза, реальнее личностей,
существующих или существовавших в действительности... Гоголь
тоже рисует с природы; но, принимая своими — все отражающими
нервами впечатления внешнего мира, он «перерабатывает их в своей
обобщающей душе и создает из них новы е, небывалые и пото-
му живые личности, которые получают в действительности, где

ничего не повторяется, полное право гражданства. Это—создания,
а не снимки, тип ы, а не дагерротипы. Эти созданные личности
индивидуальны как создания природы, и эта-то индивидуальность
влагает в них искру жизни,—искру, которая вытекает только из
гениальной души... 'Вот чем, по нашему мнению, отличаются талант-
ливые, иногда высокоталантливые, дагерротипы от гениаль-
ных типов, — создания Диккенса и наших современных романи-
стов— от созданий Гоголя и Шекспира,—отличаются точно так
же, как отличаются вечные идеи природы и истории, воплощен-
ные в художественную форму, от мимолетного явления индивиду-
альной человеческой личности. Глядя на живого человека, мы менее
знакомимся с ним, чем читая Шекспира...» (стр. 130—(132). В то же
время этим различием типов от дагерротипов не отрицается высо-
кое мастерство Диккенса. «...Рисуя карикатуры, Диккенс ставит их
в такие верные жизненные отношения, так мастерски рисует
жизнь, в которой двигаются эти исключительные создания, что
мы, побежденные огромным талантом писателя, невольно свыкаемся
с его прихотливыми созданиями и смотрим в его роман как в окно,
из которого видна странная толпа, беспрестанно меняющаяся. Но
отошли мы от окна—и позабыли, что видели на улице... Должны
Оговориться, что мы не хотим отнимать несомненного таланта у мно-
гих из наших современных романистов, но хотим только показать,
что многие из наших романов и повестей выиграли «бы много, умень-
шив на несколько степеней подражание дагерротипам Диккенса и
увеличив в той же мере подражание его оживленным завязкам
и развязкам, его мастерской рисовке жизни и движения»
(там же).
'Приведенный пример трактовки автором «Иностранных изве-
стий» теоретических вопросов литературно-художественного твор-
чества показывает, что этот автор обладал серьезным пониманием
этих вопросов, далеко не всегда доступных не только для тогдаш-
них авторов художественных произведений, но и для многих со-
временных писателей. Это лишний раз подтверждает нам, что авто-
ром был Ушинский, так как из недавно опубликованной статьи
М. А. Яковлева, написанной на основании институтских записок и
дневников воспитанницы Ушинского Марковой .(М. А. Яковлев,
Из педагогической деятельности К. Д. Ушинского в Смольном ин-
ституте, «Советская педагогика», 1964, № 3), видно, что Ушинский
в Смольном институте, посещая нередко уроки литературы, на ко-
торых учащиеся знакомились с произведениями Гоголя, Лермонтова,
всегда устраивал беседы с ученицами, разъясняя им не только про-
цесс художественного творчества этих писателей, но и его социаль-
но-политическое значение, разумеется, в доступной для понимания
учащихся форме.
Таков первый признак, по которому можно угадывать тексты
Ушинского на страницах «Иностранных известий». Это — использо-
вание английской и американской журналистики. Естественно, что
это обстоятельство заставляло Ушинского обратиться к трактовке
тем социально-политической и культурной жизни Америки и Англии,
в частности темы о народности культуры и литературно-художест-
венного творчества. Приведенные образцы трактовки этих тем не
оставляют сомнения в авторстве .К. Д. Ушинского.
Второй признак заключается в своеобразном, именно Ушин-
скому свойственном подборе материала для «Иностранных изве-

стий» в соответствии с особенностями полученного им энциклопе-
дического образования, независимо от того, из каких — иностран-
ных или русских — источников получен им материал. Разделу ино-
странных известий в журнале «Библиотека для чтения» Ушинский
дал первоначально наименование «Что делается в мире», а в сле-
дующем номере заменил его другим — «Заметки путешествующего
вокруг света». Это значит, что он широко понимал свою задачу,
как обозрение всего замечательного в области культуры — филосо-
фии, науки, техники, литературы, искусства, общественной жизни.
Понятно, что для выполнения такой задачи нужно было обладать
всесторонними знаниями и энциклопедическим образованием. По-
нятно, что и такую задачу можно было выполнять односторонне,
примитивно, собирая всякие новости и в таком .же хаотическом виде
перенося их на страницы журнала, но можно было подходить к под-
бору материала с точки зрения «определенных идей, отражая ЭТУ
идейность и на построении материала. Ушинский стремился к этой
последней задаче. Предлагая свои услуги Старчевскому, он раз-
личал простой перечень известий и перечень, в котором известия
даются в известной связи (см.: К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 11,
стр. '143), что, по его словам, (гораздо труднее. /В первом же номере
«Современника» за ,1854 г., где материал «Иностранных известий»
бесспорно принадлежал Ушинскому, последний, как бы протестуя
против стандартного заполнения известий беспорядочным сообще-
нием всякого рода новостей и в то же время как будто обосновы-
вая необходимость более отвлеченного изложения материала, пишет:
«Несколько плодотворных мыслей или, по крайней мере, несколько
плодовитых вопросов лучше многих десятков новостей, из которых
ни одна не удержится в памяти более одного дня». Свой протест
против привычного засорения «Иностранных известий» простым пе-
речислением всякого рода происшествий и новостей он неоднократно
выражал в своих фельетонах как в шутливой, так и в серьезной
форме, и за этим протестом скрывалась та же аргументация, в силу
которой, не отрицая высокого художественного мастерства Дик-
кенса и Теккерея, он осуждал их манеру дагерротипичного литера-
турного письма. Вот почему, написав вышеприведенное положение,
он сразу же переходит к ряду научных сообщений о составлении
карт морских и воздушных движений, говорит об их практическом
значении, рассказывает о закономерностях, которыми определяются
Пути ветров на земном шаре, а в дальнейшем переходит к обзору
различных видов английской литературы и сообщает ее новинки
в области путешествий. Действительно, IB |1853—U954 гг. автор «Ино-
странных известий» заполняет этот раздел «Современника» пре-
имущественно естественнонаучными, географическими, исторически-
ми, археологическими, литературными новостями и только где-то
в стороне мелькают сообщения об увеселениях, концертах, балетах,
певицах и пр. как дань традиции. И, перечитывая этот огромный
энциклопедический материал, делается понятным, что только соби-
ратель этого материала, прилагавший свои усилия, чтобы в удобо-
понятной форме передать его читателям журнала, так легко, через
несколько лет после прекращения журнальной работы в 11855 г., мог
создать непревзойденные детские энциклопедические книги —
в 186(1 г. «Детский мир» и в 1864 г. («Родное слове». Те энциклопе-
дические сведения, которые он ю течение нескольких лет сообщал
своим взрослым читателям, в переработанной форме вошли в его

детские книги так непринужденно, что взрослый читатель снова
перечитывает их с неподдельным интересом.
Так, в августовской книжке «Современника» за 1853 г., после
сообщения об открытии в Восточной Индии первой железной дороги,
автор «Иностранных известий» предлагает читателям поинтересо-
ваться, как путешествовали не только в Португалии и Индии, но и
во Франции -два столетия назад. Приведенные автором два письма
Вуатюра дали возможность читателям представить себе трудности
старинного путешествия в колясках, фургонах: то захромает ло-
шадь, то сломается колесо, то целую ночь просидишь в грязи среди
дороги, то произойдет встреча с разбойниками. Постепенно прими-
тивные средства передвижения сменились дилижансами, этими но-
выми ковчегами на колесах, и, наконец, появились пароходы и же-
лезные дороги, навсегда устранившие те трудности передвижения,
с которыми современное поколение совсем незнакомо. Признавая
правильность приведенных им остроумных писем Вуатюра, автор
«Иностранных известий» от себя сообщает, что железные дороги
и пароходы созданы для езды, а не для путешествий, которые явля-
ются незаменимым средством для общения с природой, изучения: из
окна вагона трудно узнать что-либо о той местности, мимо которой
несется поезд. Кроме того, пароходы и паровозы лишили путешест-
вие всей его поэзии: «Но мы не без удовольствия вспоминаем езду
по целым неделям, шестичасовые кормы, длинные ночлеги, вставанья
до свету и подобные принадлежности езды на долгих или на своих...
Но скоро такая езда останется в числе темных вспоминаний: со-
временный человек вечно торопится ездить, ему мало уже быстроты
iapa, ему хотелось бы прокатиться на электричестве» (стр. 109—
111). Автору «Иностранных известий» хотелось отметить что с ус-
корением передвижения человек лишается того непосредственного
общения с природой, которое является источником его географи-
ческих и других научных познаний.
Разработанный в свое время для взрослых читателей этюд об
истории езды и передвижения, несомненно, облегчил автору детских
книг составление ряда статей и выбор рисунков на тему, как пере-
двигаются люди и как они будут передвигаться в ближайшем буду-
щем: в «Родном славе» дети читали об этом статьи и видели рисун-
ки лошади, верблюда, слона, телеги с лошадью, парохода, паровоза
и воздушного шара, а в «Детском мире» — описания разного рода
путешествий, а также ряд статей на тему о паре и электричестве
и их применении в технике.
В февральской книге «Современника» за 1854 г. автор иностран-
ного обозрения начал свое изложение картинным и живым изложе-
нием на тему «Заграничная зима и ее шалости»: «Наша ежегодная
гостья, которую мы всякий раз так весело встречаем и которая в
том году за долгое ожидание наградила нас чудесной дорогой и
славными морозами, заглянула в Западную или даже в Южную
Европу. Притворяясь сердитою, добрая старушка напугала ино-
странцев не на шутку, пролетела метелью по удивленным, опусте-
лым улицам, занесла глубокими заметами рельсы железных дорог,
разукрасила узорами стекла в одинарных окнах, постучала с на-
смешкой в легонькие камины, стянула льдом голубые волны Рейна
мутную волну Сены и, накутив, намутив, натешась вволюшку,
бралась домой» (стр. 181). В противоположность России, где так
приветливо улыбаются первому морозу, появление зимы в Европе

производит печальный эффект. «И не мудрено: гостья широкая, раз-
машистая, вскормленная русскими полями, въезжает на двор;
а встреча не приготовлена: ни толстых стен, забитых мхом, ни двой-
ных окон, ни плотно притворяющихся дворей, ни обширных печей,
в которые зараз укладывается по полсажени дров, ни теплой обуви...
все настежь, все устроено для вечного лета. Можно себе предста-
вить, сколько маленьких неприятностей и даже большого горя мо-
жет наделать при таких условиях десятиградусный мороз» (стр. 182).
И далее идет описание тех новых явлений, которые принесла с со-
бой неожиданная гостья в Европу. Написанное в лирически-шутли-
вом тоне описание той встречи, какую находит зима .в России и в
непривычной к холодам Европе, получило переработку в «-Родном
слове» (Ушинского (год 2-й) применительно к детям начального воз-
раста под заглавием «Проказы старухи зимы». При всем различии
стилей в единстве автора трудно усомниться.
Таким образом, если согласно первому признаку, позволяющему
более или менее уверенно выделять тексты Ушинского в «Иностран-
ных известиях», Ушинский заимствовал материал для этого разде-
ла преимущественно из английских и американских журналов, то
согласно второму признаку в выборе материала он не ограничивал
себя какой-либо одной областью: как энциклопедист по образованию
он откликался на все явления жизни и культуры, что давало ему
возможность всесторонне и глубоко освещать зарубежную жизнь ,и
культуру в их существе, и благодаря именно этой всесторонности
он сумел, став педагогом, создать энциклопедические учебники для
детей.
Уже эти два признака дают возможность подойти ближе к на-
чальному моменту вступления Ушинского в раздел «Иностранные
известия» в «Современнике» и поискать следов его присутствия в
этом разделе в первой половине 1853 г., куда не допускает его
В. Боград. Выше уже показано, что Боград щедро отпускает Ку-
лишу для участия в «Иностранных известиях» все четыре первые
книжки «Современника» за 1853 г. Но Кулиш не говорит о своем
участии в первой книжке «Современника», не говорит ничего и о
четвертой книжке, а только о второй и о том, что он готовит мате-
риалы для третьей. Допуская, что в первой половине 1853 г. Кулиш
делал какие-то опыты в составлении «Иностранных известий» при
участии Макарова, который все же официально числился ответст-
венным лицом перед редакцией журнала, небезынтересно присмот-
реться к тому, что получалось в результате этого совместного твор-
чества. Пересматривая оглавления второй и третьей книжек «Ино-
странных известий» 1853 г., нельзя не заметить, что статьи этого
раздела представляют собой механическое наслоение мелких и раз-
розненных фактов, как если бы они имели какую-то ценность сами
по себе независимо ни ют чего другого. Так, во в торой книге пест-
рят такие заголовки: «Увеселения в Париже. Детские балы. Ясно-
видение. Итальянская опера в Париже. Концерты. Французские теат-
ры. Клакеры. Наполеонов цирк. Продажа галереи герцога Орлеан-
ского. Землетрясения. Лондонские новости. Ураган в Англии, Анслей-
гауз покойного герцога Веллингтона. Замечательные люди, скончав-
шиеся в 1852 г.». В третьей книге идут аналогичные заголовки.-
«Парижские балы и парижский грипп. Новые пьесы, игранные на
парижских театрах. Концерты г. Вьетана, г. Куви, девицы Клаус,
г. Сивори. .Еще два представления. Успех русской танцовщицы, де

вицы Н. Богдановой в Париже. Удивительная покража. Еще о про-
даже картин герцога Орлеанского. Музей государей в Париже. Па-
мятники славным людям во Франции. Лондонские представления.
Успехи музыки в Лондоне. Известия об операх и концертах в рез-
ных государствах». По содержанию этих двух книжек, в которых
работал Кулиш от имени Макарова, можно примерно судить
о вкусах обоих. Если обратиться к апрельской книжке, относи-
тельно которой Кулиш ничего не сообщает, то нужно думать, что
содержание ее заполнялось в основном Макаровым. Действительно,
они построены в основном так же, как во второй и третьей книж-
ках. Только в самом конце апрельского номера «Иностранные изве-
стия» дают по английским журналам сообщения о раскопках Лей-
арда в Ниневии и Вавилоне. Стиль сообщения совсем другой. Это
дает основания думать о включении в раздел новой силы. Возмож-
но, что именно с апрельской книжки началось участие Ушинского в
«Иностранных известиях» 1853 г. Майский номер известий начи-
нается целым рядом научных сообщений об электрических телегра-
фах, некоторыми сведениями об Англии и в том числе сообщением
о продолжающихся лекциях Теккерея в Америке. Все это уже темы
Ушинского, которые он разрабатывает в конце 1853 и начале 1854 г.
Все остальное содержание майской книжки заполнено в разделе
«Иностранные известия» обычными мелочами об увеселениях в Па-
риже, Берлине, Лондоне, а также анекдотами. Наконец, июньский
номер начинается большим сообщением из Лондона о вертящихся
столах,— тема, требовавшая научного освещения на основании фак-
тических наблюдений и с этой стороны привлекавшая Ушинского;
остальная часть заполнена обычными сообщениями* о концертах,
операх, театрах. Таким образом, есть основания думать, что с ап-
рельской книжки «Современника» Ушинский постепенно включается
в разработку раздела «Иностранных известий».
Следует, наконец, несколько слов сказать и о третьем при-
знаке, наличие которого позволяет судить о принадлежности тех
или иных текстов «Иностранных известий» Ушинскому. Это — при-
знак педагогический. Широкий интерес Ушинского к вопросам ев-
ропейской и русской культуры включал в себя и вопросы педаго-
гики. Так должно быть, конечно, у всякого писателя, интересую-
щегося вопросами культуры. Но у Ушинского этот интерес имел
особый оттенок, по которому сразу можно узнавать тексты, принад-
лежащие ему. Этот оттенок выражается в широком демократизме
его общих педагогических идей, в их гуманности и прогрессивности,
выражающейся в неустанной борьбе с отсталыми, чиновнически-бю-
рократическими пережитками в педагогике, 'сложившимися в течение
предшествующих столетий. Вот почему, составляя иностранные обо-
зрения, давая хронику европейской культуры, Ушинский не мог ми-
новать тех или иных прогрессивных или отрицательных явлений в
области образования в различных цивилизованных странах, преиму-
щественно в Англии и. Америке, а нередко и сам высказывался по
тем или другим волновавшим его педагогическим проблемам. Не
имея в виду давать перечень его высказываний, отметим только не-
сколько примеров этого рода. В Англии Ушинский с особой симпа-
тией отмечал начинавшийся подъем демократического движения в
области педагогики, выразившийся в организации ряда образователь-
ных учреждений, полезных для народа (Зеркальные пруды в Лон-
доне, Сейденгемский дворец и т. п.). Говоря об организации в Лон-

доне так называемых «стеклянных трудов», представлявших своего
рода аквариумы, долженствующие вместить в миниатюре подводное
царство, автор пишет: «Разнообразие видов животных, наполняю-
щих эти пруды, многочисленность подводных ландшафтов, беспре-
станные изменения зрелища не перестают привлекать толпу любо-
пытных... в иные дни перебывает здесь более двадцати тысяч зри-
телей». Автора «Иностранных известий» интересует, однако же, не
сам по себе факт эффектного зрелища подводной жизни, а его педа-
гогическое значение. «Так,— заключает он,— человек, повинуясь
своей ненасытимой любознательности, приближает к себе мало-по-
малу весь м-ир, и скоро можно будет увидеть, не выходя из преде-
лов одного города», все, что только необходимо для его развития.
«Вот то могучее средство, которым облегчится для человека приоб-
ретение громады познаний, накопленных столетиями — трудами бес-
численных поколений. Как легко, например, теперешнему жителю
Лондона усвоить себе множество самых разнообразных сведений,
образовать свой вкус, развить свой 'взгляд на жизнь и на отноше-
ние человека к природе и к людям, не пускаясь в далекие странство-
вания» (стр. 103).
Другой пример. Рассказывая в февральской книжке «Современ-
ника» за 1854 г. о книге Брауна «Этюды и очерки стран древней
цивилизации», в которой автор применил в интересах популяриза-
ции упрощенную форму изложения, облегчавшую усвоение дости-
жений науки, Ушинский восторженно писал об этом прогрессивном
достижении «не стесняясь мнениями... критики, [мы] находим эту
форму в высшей степени пригодною для занимательного, наглядного
и не обременяющего памяти изложения результатов, добытых нау-
кою... Сведений по всем отраслям знаний накопляется такое мно-
жество, что самая обширная память не в состоянии их уже выдер-
живать... Мы думаем, например, что история, география, археоло-
гия, этнография, геология, ботаника России, рассказанные в форме
живых путешествий, представили бы сильную занимательность и не
только бы познакомили читателя с результатами, добытыми до сих
пор в изучении России, но... принесли бы большую пользу науке»
(стр. 193). Что касается формы, принятой Брауном, то хотя она и
не годится для новых ученых изысканий, то зато как нельзя более
пригодна для популярного изложения уже добытых сведений. Ясно,
что это одна из любимых педагогических идей Ушинского, воплоще-
ния которой он, не смущаясь ничем, искал в своих педагогических
трудах.
Подводя итог изложенным на предшествующих страницах поис-
кам текстов Ушинского в «Иностранных известиях», можно сказать,
что самый факт его участия в этом разделе «Современника» в 1853—
1854 гг. представляется несомненным. Руководствуясь указанными
выше признаками, тексты Ушинского могут быть извлечены из мно-
гих страниц «Иностранных известий». Разумеется, далеко не все,
принадлежавшее ему, заслуживает воспроизведения: подчиняясь за-
кону журнального производства, он мог находиться под властью за-
проса на поставку определенного количества нужного материала.
Вероятно, что вместе с ним поставкой материала для «Иностран-
ных известий» занимался и кто-то другой, возможно, тот же Мака-
ров. Ограничившись сделанными выше поисками следов Ушинского
в первой половине 1853 г., мы не включаем этих следов в настоящий

сборник и ограничиваемся второй .половиной 1853 г. и первой поло-
виной 1854 г. При этом после неоднократных просмотров материала
считаем, что во второй половине 1853 г. следует признать характер-
ным для Ушинского материал июля, августа, ноября и декабря. Это
месяцы, в которых 'участие Ушинского не может быть отрицаемо.
В 1854 г. характерными для Ушинского .нужно считать первые четы-
ре месяца. Хотя участие Ушинского ясно и в мае и в июне, однако
же определенно чувствуется, что последние месяцы не вдохновляли
его на творческую работу и он занимался переводами географиче-
ских работ.
24. Сведения о современном состоянии Европейской Турции
(«Современник», 1854, № 4, 5, 7). Статья не подписана, но первые
биографы R. Д. Ушинского — А. Ф. Фролков, Ю. С. Рехневский
и др.— определенно приписывают эту работу ему. Следует отметить,
однако же, что о принадлежности Ушинскому этих статей свидетель-
ствуют и некоторые внутренние признаки рассматриваемой работы
Ушинского. Первая глава этой работы, посвященная географическо-
му обзору поверхности Турции, написана своеобразным стилем,
свойственным только Ушинскому. Не только отдельные фразы, но и
целые абзацы этой главы весьма напоминают вторую лекцию
Ушинского в Ярославском лицее, посвященную им обзору «физиче-
ского состояния страны, занимаемой русским государством»
(К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 1, стр. 77 и сл.), в силу чего
первая глава может быть рассматриваема как естественное про-
должение обзора географической поверхности России, распространен-
ное затем на Турцию. Сравнивая первую главу рассматриваемой
работы с лекцией, прочитанной Ушинским лет восемь тому назад,
всякий читатель с уверенностью может указать на Ушинского как
на автора той и другой работы. Если на этот внутренний признак
авторства Ушинского не .могли указать первые биографы Ушинско-
го, то только потому, что лекции Ушинского в Ярославском лицее
стали известны много позже и впервые были опубликованы
А. Н. Острогорским только в 1908 г. в известной его работе «Ма-
териалы для «Педагогической антропологии», т. 3, и материалы для
биографии lK. Д. Ушинского». Видимо, вся работа о Турции была
написана Ушинским по предложению редакции, которая имела в ви-
ду осветить этой работой волнующие события военного фронта Рос-
сии первой половины 50-х годов. «Работа Ушинского не претендовала
на оригинальность. Она написана как популярная работа, о чем го-
ворит самый заголовок, в котором автор собирается сообщить чи-
тателю «сведения» о современном состоянии Европейской Турции,
чтобы помочь ему самому разобраться в сложившейся сложной по-
литической ситуации. Несмотря на раздававшиеся кое-где возгласы
недовольства по адресу автора статьи, редакция, видимо, осталась
довольной общим впечатлением от статьи. Поэтому, как только к
концу печатания статьи появился в том же году анонимный перевод
с французского книги Убичини «Изображение современного состоя-
ния Турции», редакция журнала в № 8 за 1854 г. в краткой библио-
графической заметке с видимым раздражением отметила выход пе-
ревода: «Поместив ряд статей о современном состоянии Европей-
ской Турции, «Современник» считает излишним входить снова в
подробности об этом предмете по поводу перевода книги Убичини.
Заметим только, что этот перевод представляет только несколько

наудачу взятых, потому бессвязных и неполных глав из книги
Убичини. Не понимаем цели такого изложения. Неужели оно сде-
лано для того, чтобы книжка вышла втрое тоньше, нежели сочине-
ние Убичини?» Это замечание редакции на перевод книги Убичини
говорит во всяком случае о том, что редакция была удовлетворена
напечатанной ею работой о Турции.
Работа Ушинского о Турции не могла быть опубликована -в
первой серии его сочинений из опасения перегрузить I том его со-
чинений этой, казалось бы. совсем уже непедагогической работой.
На самом деле задачей ее являлось изложение тех географических,
этнографических, социально-политических предпосылок, которые
определяют собой построение педагогики. Поэтому Ушинский и на-
шел в ней место для разъяснения того, как построена в Турции
педагогическая работа, хотя задачи его труда были более широкие.
Довольно большая по объему работа Ушинского о Турции, как
можно судить уже по ее оглавлению, тесно примыкала к предше-
ствующим его -исследованиям географического, исторического и
этнографического характера.
25. Литературная работа К. Д. Ушинского в журнале «Библио-
тека для чтения»: «Заметки путешествующего вокруг света». Со-
трудником журнала «Библиотека для чтения», редактировавшегося
А. В. Старчевским, Ушинский состоял с марта 1854 по январь
1856 г. О ходе этой работы можно судить прежде всего по мате-
риалам переписки Ушинского со Старчевским, которая велась им
на протяжении всего времени его участия в журнале. Первому же
своему фельетону в мартовской книжке журнала за 1854 г. Ушинский
дал заголовок «Что делается в мире». Этот заголовок выглядел кон-
кретнее по сравнению с неопределенным и широким заголовком «Ино-
странные известия» в журнале «Современник» и ближе определял
содержание фельетона и его задачи. Со следующего номера «Биб-
лиотеки...» заголовок отдела был заменен на еще более конкретную
форму — «Заметки путешествующего вокруг света». Этот заголовок
подчеркивал преобладающие географические, этнографические и
исторические интересы автора, хотя интересы редакции, видимо,
склонялись к более широкому освещению культурной жизни пе-
редовых государств и народов, которое удовлетворяло бы не толь-
ко интересы к научным проблемам географии и истории, но одно-
временно и вкусам читателей к театральным постановкам, художе-
ственным выставкам, новостям мод и т. п.
Трудности работы с редактором, который, судя по переписке
Ушинского со Старчевским, был гораздо придирчивее к Ушинскому,
чем редактор «Современника», и равным образом трудности согла-
шения с сотрудниками, одновременно с Ушинским собиравшими
материал для фельетона, заставляли его все чаще переключаться
на перевод иностранной художественной литературы. И если
в 1854 г. он еще довольно часто принимает участие в запол-
нении им самим придуманного фельетона, то с 11855 г. следы этого
участия становятся все реже: Ушинский то хворает, то переводит
произведения Диккенса или другого иностранного писателя.
На основании переписки со Старчевским возможно с извест-
ной степенью точности определять, что именно делалось Ушинским
по разделу иностранных известии. Ушинский начал писать свои
фельетоны с марта 1854 г., причем в течение всего этого года ра-

бота велась им, по-видимому, регулярно. С конца 1854 г. он хворает
лихорадкой и начиная с 1855 г. нередко ведет свой раздел «Заметок
путешествующего» или совместно с другими сотрудниками, или
передает его всецело им, причем это мотивируется, как мож-
но судить по переписке, частью срочной переводной работой для
журнала, частью поездкой на лето в деревню, частью желанием
принять участие в разделе журналистики, что, по-видимому, ему
не удалось. 4 декабря 1854 г. Ушинский писал Старчевскому: «Дик-
тую перевод. Не знаю, успею ли с фельетоном, а между тем боюсь
в такой важной книжке, как январская, чем-нибудь напортить. Не
можете ли поручить на этот месяц фельетон кому-нибудь другому?
Отдайте Рыжову, он берется и сделает хорошо, а из английских
газет я ему дополню». Таким образом, в январской книжке «Биб-
лиотеки...» il-855 г. предполагался совместный фельетон Ушинского
и Рыжова. Работой Рыжова Ушинский был, однако же, недоволен
и считал ее, после ознакомления с рукописью, написанной поверх-
ностно и (компилятивно. 24 февраля 1855 г. Ушинский писал: «Посы-
лаю вам фельетон Ф. Рыжова, поместить в конце и отделить не-
сколько от моего. Я выбросил из него некоторые вещи: записки д-ра
Петермана об экспедиции Франклина напечатаны мной точно так,
слово в 'слово, IB одной из осенних .книжек журнала *; об опере Вер-
ди il Trovatore (которую Рыжов перевел Трубадуром) я писал
летом точно так же, как и о Гете»**. Сотрудничество с Ф. Рыжо-
вым осуществлялось, таким образом, под наблюдением Ушинского.
Однако решающее значение принадлежало в конечном итоге
А. В. Старчевскому, который решал, что из написанного обоими
сотрудниками пойдет в печать. Поэтому а значительном количестве
случаев трудно решить, кому именно было отдано предпочтение
редактором. Фельетоны некоторых месяцев Ушинский совсем усту-
пал другим лицам. Так, собираясь на лето в деревню, Ушинский
весной 1855 г. писал Старчевскому, что перед отъездом намерен
закончить перевод романа Диккенса «Тяжелое время» и «должен
заняться им одним. А потому препровождаю к Вам «Атенеум», где
по искусству лекции о живописи, прошу Вас передать их для пе-
ревода другому». Таким образом, «Заметки путешествующего...»
в № 4 за 1855 г. принадлежат не Ушинскому: в них дан перевод
лекций проф. Гарта об искусстве. Сопоставляя данные переписки и
содержания «Заметок путешествующего...» за 1855 г., возможно
утверждать, что № 1, 2 и 3 составлялись Ушинским совместно с
Ф. Рыжовым, № 5, 6, 9 и 12 принадлежат Ушинскому, остальные
(т. е. № 4, 7, 8, 10, 11), возможно, составлялись без его участия.
В 1856 г. раздел иностранных известий в «Библиотеке для чте-
ния» получил новое наименование «Новости наук, искусств, литера-
туры и общежития». Этот заголовок вполне отвечал тому содер-
жанию, которое вкладывалось в этот раздел до сих пор. Аналогичный
заголовок раздел этот имел и в «Отечественных записках». В № 1
«Библиотеки для чтения» за 1856 г. «Новости» составлены
К. Д. Ушинским, о чем можно судить по тому, что в оглавлении
журнала за этот месяц раздел помечен инициалами К. У. Это могло
означать, что первым номером кончается участие Ушинского в «Биб-
лиотеке для чтения». По сообщению А. Старчевского, литературная
* О Петермане см.: «Библиотека для чтения», 1854, № 4.
** О Верди см.: «Современник», 1853, т. 37.

деятельность Ушинского в «Библиотеке для чтения» продолжалась с
1854 по июнь 1856 г., т. е. 2V2 года. Это могло означать, что Стар-
чевский считал Ушинского сотрудником своего журнала до тех пор,
пока он оставался его редактором. Со второй половины 1856 г.
«Библиотека для чтения» переходила в .ведение нового редактора,
А. В. Дружинина, при котором сотрудничество Ушинского было
немыслимо. Но то обстоятельство, что Старчевский до половины
1856 г. считал его своим сотрудником, не означало того, что он и
фактически участвовал в журнале в качестве его сотрудника. Во
второй книжке «Библиотеки....» за 1856 г. «Новости наук...» содер-
жат в себе исключительно сообщения о культурной жизни Италии,
извлеченные из итальянских журналов и газет, которыми Ушинский
обычно не пользовался. В третьей книжке «Библиотеки...» совсем
нет раздела «Новости наук...». В № 4 он есть, но содержание его
ничем не напоминает стиль разработки иностранных известий, обыч-
ный для Ушинского. Таким образом, все более вероятным делается
предположение, что первым номером «Библиотеки...» за 1856 г. за-
канчивается работа Ушинского в этом журнале по составлению
для него раздела иностранных известий. Такое предположение тем
более вероятно, что с 1856 г. Ушинский уже полностью должен
был войти в учебную и воспитательную работу Гатчинского инсти-
тута.
Что касается содержания, которое вкладывал Ушинский в свои
«Заметки путешествующего», то по существу они едва ли чем от-
личались от тех фельетонов, которые им разрабатывались и для
«Современника», с тем, однако же, различием, что Ушинский имел
здесь возможность более широкого выбора и преимущественного
сосредоточения на географическом и естественнонаучном материа-
ле. Входя в соглашение с А. В. Старчевским о составлении иност-
ранных известий для «Библиотеки...», Ушинский писал: «Я готов
принять на себя составление известий об английской и американской
литературе, но так как эти известия входят в тот фельетон, кото-
рый я составляю для «Современника», то нельзя ли мне получить
хоть один журнал, которым не пользуется «Современник». Впро-
чем, в фельетон «Современника» литература входит только отчасти
и вообще весьма мало» (К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 11,
стр. 142—143). Пользуясь предоставляемой ему на первых порах
возможностью свободного выбора материала, Ушинский весьма
часто в своих фельетонах прибегал к простой передаче наиболее
занимательных эпизодов из многочисленной литературы путешест-
вий, но при этом стремился к тому, чтобы в том случайном мате-
риале, который оставался неиспользованным для других разделов
«Библиотеки...», провести единую мысль, направление и в соответ-
ствии с этим вести связное изложение. Затронув в одном из
фельетонов жизнь Франции и борясь с предстоящими ему труднос-
тями изложения, Ушинский писал: «Мы предпочитаем связный
очерк фактов отдельным перечислениям. К тому же, не изучив
предварительно общих понятий, не получив общей темы, невозмож-
но оценить в должной мере разнообразие массы явлений, из газет
взятых».
«Заметки путешествующего вокруг света» были отмечены в
свое время как раздел «Библиотеки...», который читается с инте-
ресом, но нередко те книжки «Библиотеки...», в которых Ушинский
не являлся автором «Заметок....», были причиной, вызывавшей на-

падки и обвинения по адресу «Библиотеки...», причем составитель
«Заметок...» обвинялся в незнании английского языка и в других
недостатках. Так было с четвертой книжкой «Библиотеки...» за
1855 г., в которой иностранные известия были составлены не Ушин-
ским. Относительно седьмой книжки, в которой Ушинский также
не участвовал, рецензент «С.-Петербургских ведомостей» (1855,
№ 164) пишет: «В июльской книжке заметки слабы». Наоборот, от-
носительно сентябрьской книжки, фельетон которой составлен
Ушинским, рецензент этой же газеты (1855, № 210) пишет: «За
чтением заметок отдохнул». Сотрудники «Библиотеки...» иногда от-
вечали на критические замечания и весьма вероятно, что в таких
ответах, составляемых коллективом, принимал участие и Ушинский,
как ближе всего заинтересованное лицо. Так, в разделе «Журналис-
тика» (1855, № 6) полемическая заметка, направленная по адресу
•журнала «Пантеон», весьма вероятно, была составлена при участии
Ушинского. Она интересна тем, что дает понять, как составитель
заметок смотрел на свои задачи. «Заметим, — писал он, — что
иностранные известия не всегда составляются у нас одним или
двумя лицами; следовательно, тут нет еще фельетониста, которого
можно было бы упрекать в незнании иностранного языка. С другой
стороны, если бы фельетонист-рецензент след-ил за ходом иностран-
ной литературы и за иностранными журналами, то увидел бы, что
иностранная летопись наша постоянно заботится знакомить читателя
со всеми важнейшими литературными и общественными явлениями
Запада, избегая мелочных подробностей и не пропуская ни одного
важного события в обеих сферах западной жизни, за которыми на-
блюдает. Материалом для нее служат не только многочисленные
иностранные газеты и журналы, но даже и книги» («Библиотека
для чтения», 1855, № 6, Журналистика, стр. 47). Это разъяснение,
в котором есть и какая-то доля участия Ушинского, поясняет в
известной степени и его собственное отношение к разделу иност-
ранных известий.
Что же конкретно стремился освещать Ушинский в своих вы-
ступлениях? Как отмечалось это уже не раз, его общей темой было
движение науки «в области географических и археологических откры-
тий, в области развития естествознания и техники, в сферах искусства,
образования и т. п., причем он не упускал случая поднять читателя
от голых фактов на высоту принципиального, философского обсуж-
дения ряда проблем. Говоря об открывающемся Сейденгенском
дворце в Лондоне, автор «Заметок...», не ограничиваясь описанием
фактов, пишет: «Это будет живая книга, по которой люди, жаж-
дущие образования, станут изучать любопытнейшие явления при-
роды, чудеса искусств, успехи промышленности, сравнивать эпохи,
места, людей и составлять себе понятие о ходе образованности»
(стр. 401). В той же книге он замечает, что «американское прави-
ло — «хорошие школы, хорошие книги, да побольше железных до-
рог и пароходов» — имеет прекрасную сторону: оно развивает ум
и оживляет ремесленную производительность» (стр. 568). В майской
книжке 1854 г. автор дает выдержки из биографии шотландского
рабочего Мюллера «Моя школа и мои школьные учителя», а также
из биографии квакера Исаака Гоппера. Обе биографии дают ма-
териалы для весьма серьезных педагогических выводов и обобще-
ний о значении активности и самодеятельности в 'области образова-
ния. Продолжая начатую в «Современнике» характеристику

национальностей в культуре различных народов и в особенности
интересовавших его наций английской и немецкой, Ушинский в 12-й
книжке 1854 г. пишет: «Уже самый способ заниматься науками в
Англии вовсе не похож на немецкий, вовсе не ученый. Так, напри-
мер, в последнее время много занимаются органической химией;
почему это? да потому что вздорожала бумага, и тот, кто открыл
бы средство заменить ее, нажил бы хорошие деньги. Величие и са-
мостоятельность наук теряют от этого; но зато жизнь много выиг-
рывает» («Библиотека для чтения», № 12, 1954, стр. 111). В Англии
науки получают преимущественно практическое развитие, в Герма-
нии теоретическое. «Нет сомнения, что естественные науки нигде
не нашли себе такого деятельного и всестороннего приложения в
практике, как в Англии, и что же?.. Нигде в образованном мире не
обращается так мало внимания на изучение естественных наук, как
в Англии. В Оксфорде и Кембридже естественные науки вычеркну-
ты из программы учебного курса... Люди, кончившие курс в Оксфор-
де, не имеют ни малейшего понятия об основных началах, на кото-
рых основано устройство зрительной трубы, телескопа, барометра
или паровой машины. А между тем английские барометры, теле-
скопы, паровые машины пользуются бессомненно заслуженной
известностью» (стр. 555).
Это характерное, наблюдение о преобладании практики в куль-
туре Англии, возможно, могло подвести Ушинского к той конкрет-
ной проблеме о ведущем значении производительного труда в
развитии науки, проблеме органической связи и единства между
теорией и практикой, разрешить которую исторически суждено на-
шему времени в свете марксистско-ленинского учения. Но факт
тот, что на примере Англии и Германии он видел разрыв между
теорией и практикой и сознавал порочность этого разрыва. Востор-
гаясь теоретическим гением немцев и преклоняясь перед гениаль-
ностью А. Гумбольдта и других мыслителей, он в то же время
не мог не отметить, что какое-то преимущество перед голой тео-
рией имеет и богатая практическая производительность Англии,
пренебрегающая теорией. «Англия столь обширна..., что она в на-
стоящее время страждет от собственной тяжести, тем более что
сама по себе не имеет более умственного центра тяжести, не име-
ет пафоса, идеи, знания и воли, наконец, лишена способности раз-
решать те задачи, которые, по-видимому, ей были предназначены
всемирной историей» (стр. 516). Приходя, таким образом, к выво-
ду, что Англия лишена возможности «доставить обильные мате-
риалы действительно умственным произведениям» Ушинский пред-
полагал возможность синтеза английской практики и германской
теории. Англия и Германия, соединенно действующие, первая ма-
териальной деятельностью, вторая богатством идей и познаний мо-
гут сотворить единый организм из потока просвещения всего чело-
вечества и циркуляции всех земных богатств. Не задаваясь вопро-
сом, как возможен был такой синтез практически, нужно сказать,
что смутно Ушинский все »же предвидел возможность и необходи-
мость достижения какого-то синтеза разорванных фактически тео-
рии и практики, науки и производства.
Отмечая это практическое противоречие, одинаково характер-
ное как в Англии (отрыв практики от теории), так и в Германии
(отрыв теории от практики), Ушинский в то же время уже в этой
стадии своего развития пытался бороться с вульгаризацией тео-

ретической мысли, пытавшейся без дальнейшего исследования рас-
пространять сделанные в одной области исследования на другие
области. Рассказывая о химических исследованиях процессов эн-
досмса и капиллярности, производимых английским ученым Грэ-
мом, Ушинский в своем фельетоне за июнь 1855 г. делает энергич-
ный выпад против вульгаризаторов, которые спешат сделанные
в одной области открытия распространить на другие области. Не-
вежественная физика, пишет Ушинский, утверждает, что «пище-
варение есть не что иное, как процесс сгорания:стоит только
вложить топливо в печь — желудок, снабженный раздувательным
мехом легких, для поддержания постоянного огня,... который уже
образует и поддерживает жизненную теплоту и самое существо-
вание... Но как же, спросят нас, из этого процесса сгорания, име-
ющего обыкновенно продуктами только углекислоту, воду и т. д.,
происходят действие и способность зрения, слуха, обоняния, ося-
зания и даже мышления? На это нам весьма неопределенно отве-
чает физика: что это не только процесс сгорания, но также и эн-
досмос» (см. стр. 542). Это вульгаризаторское направление
мысли нашло себе, по мнению Ушинского, особенно яркое выра-
жение в работах К. Фогта, недавно вступившего на путь издания
вульгарно-материалистических книг. «Хотя, быть может, К. Фогт,
как зоолог и физиолог, весьма сведущ..., все же он не что иное,
как односторонний ученый, который при всех своих микроскопи-
ческих исследованиях и различных препаратах, при всей своей
учености... производит только обыкновенное. ремесло работника
и первоначального учителя, подчиненного науке, во владениях ко-
торой место, занимаемое изучаемой им материей, ничтожно»
(стр. 528). Это значит, что Ушинский требует более высокого
уровня философского развития от современных мыслителей. На
этот уровень, видимо, притязает трансцендентная литература ан-
гличан, но об ней, говорит К. Д. Ушинский, без сомнения, нельзя
отозваться с похвалой. Эта литература «ни астрономическая, ни
космическая, ни физическая, ни синтетическая, ни аналитическая,
но содержит в себе всего понемногу, связанного теологическими
и библейскими аксиомами».
Из изложенного видно, что Ушинский, критикуя вульгарные,
упрощенческие направления в умственной жизни Европы, стре-
мился найти такие ее формы, которые были бы далеки не только
от упростительских, вульгаризаторских течений, но и от идеали-
стических извращений подлинно научной работы над проблема-
ми природы и жизни. Эта двоякая направленность, как против
вульгаризации научных идей, так равным образом и против идеа-
листического их отрыва от действительности и превращения в ме-
тафизику, характеризует и последующее направление мысли Ушин-
ского. Неумение или нежелание понять это создало ему харак-
теристику беспринципного эклектика, к сожалению, пустившую
широкие корни в массах педагогов.
В борьбе против вульгаризации и идеалистических извращений
научного знания Ушинский преследовал одну цель — сделать нау-
ку доступной рабочим массам. Поэтому он приветствовал появле-
ние всякого нового образовательного (учреждения. По поводу от-
крытия в Эдинбурге музея промышленности он писал, что таким
учреждением будет открыт путь и указан способ удобного про-
никновения художества и наук в промышленность и ремесла. По

поводу Же намерения Англии в связи с неудачной севастопольской
кампанией организовать вторую экспедицию в направлении Пе-
тербурга он писал, что «отправление полного, назначенного для пу-
тешествия музея, снабженного всевозможными предметами, могу-
щими развить между рабочим классом вкус и способность к обра-
зованию форм и всего прекрасного... по моему мнению, более важ-
ное происшествие, чем вторая экспедиция балтийского флота».
26. Диккенс «Тяжелое время». Перевод К. Д. Ушинского
(«Библиотека для чтения», 1855, май—декабрь). С середины
1855 г. Ушинский (переводил для журнала «Библиотека для чте-
ния» с сокращениями названный выше роман Диккенса. В романе
на всем его протяжении красной нитью проведена педагогическая
тема о назревшей в Европе к середине XIX в. новой форме воспи-
тания, которая сводилась бы к методике накопления в сознании
ребенка определенных фактов окружающей жизни, причем в ре-
зультате этого накопления предполагалось наиболее целесообраз-
ное решение коренных вопросов воспитания. Для середины XIX в.
с характерным для него естественнонаучным направлением в раз-
витии умственной жизни эта была одна из самых больных и тре-
вожных тем в педагогике. С одной стороны, методика накопления
фактов как основы для развития ребенка сама по себе являлась
прогрессом в области воспитания; с другой стороны, она могла
получать одностороннее направление, выражающееся в игнориро-
вании того воздействия, какое педагог может и должен оказывать
на обработку этих фактов, в игнорировании давно создавшихся
традиций в области мировоззрения, морали, эстетики. Это могло
беспокоить как реакционеров, защитников старых традиций, так
и сторонников всестороннего, прогрессивного развития подрастаю-
щих поколений. Эти тревоги, связанные с односторонним накопле-
нием в сознании ребенка только голых фактов, тревоги, отражен-
ные весьма ярко и в самом романе, могли показаться Ушинскому
заслуживающими внимания, почему он и договорился с редакто-
ром журнала о переводе романа. Перевод этот, как совершенно
очевидно, преследовал педагогическую цель. Одна из глав этого
романа, в которой особенно выпукло выражена эта педагогическая
цель, перепечатывается в тексте как свидетельство раннего про-
буждения педагогических идей в сознании молодого Ушинского.
27. Письма о воспитании наследника русского престола. Четыре
письма под означенным заголовком впервые были напечатаны
в изданном под редакцией А. Н. Острогорского сборнике «Мате-
риалы для Педагогической антропологии, т. III, и материалы для
биографии» (Спб., 1908). Это была первая попытка, спустя почти
40 лет после смерти Ушинского, напомнить о нем изданием не
изданных ранее сочинений и в особенности материалов для столь
интриговавшего многих III тома «Педагогической антропологии».
Перепечатываемый сейчас документ, как и многие другие докумен-
ты названного издания, не мог иметь в оригинале поставленного
выше заголовка: многие заголовки этого тома, как можно видеть
из сохранившихся оригиналов («Дневник, относящийся к гимнази-
ческим годам», «Дневник, относящийся к университетским годам»),
надписаны не рукой автора, а рукой наследников, у которых хра-
нились документы. Часть документов хранилась у младшей дочери

Ушинского, В. К. Потто, которая уступила эти Документы кабине-
ту педагогики Института им. Н. К. Крупской (сейчас этот кабинет
передан кабинету педагогики пединститута им. А. И. Герцена),
другая часть была передана старшей дочерью Ушинского,
Н. К. Ушинской, Архиву Института литературы АН СССР («Пуш-
кинский Дом»), причем в описи того и другого учреждений не зна-
чится названных в заголовке писем (см. К. Д. Ушинский,
Собр. соч., т. 11, стр. 556 и 560), что означает, что они или не
были возвращены Острогорским семье Ушинского, или, будучи
возвращены, как-либо затерялись. В семью Ушинского эти четыре
письма были переданы уже после смерти К. Д. Ушинского близ-
ким к нему по Смольному институту педагогом, Д. Д. Семеновым,
который получил их от автора во временное пользование. В составе
четырех писем, перепечатанных А. Н. Острогорским, второе письмо
оказалось дефектным: в нем не оказалось конца, который, если
судить по величине остальных писем, должен был заключать
в себе около 8—10 страниц обыкновенного шрифта, что составляет
для этого документа огромный ущерб, так как в этом письме
Ушинский намеревался говорить о так называемом духовном во-
спитании, т. е. о наименее разработанной части своих психологи-
ческих взглядов. Возможно, что означенная часть писем утерялась
случайно и где-либо может быть обнаружена; возможно, что
Д. Д. Семенов сделал для себя копию этого документа, следова-
тельно, можно иметь надежду отыскать его среди бумаг Семенова;
возможно, наконец, что вся переписка сохранилась где-либо в цар-
ских архивах или у приближенной к им-це Марии Александровне,
фрейлины ее А. Ф. Тютчевой, впоследствии жены И. С. Аксакова,
через посредство которой Ушинский передавал свои письма адре-
сату. Все изложенные данные говорят о том, что недостающие
страницы писем Ушинского могут еще быть найденными, если не
в оригинале, то в копии.
Четыре названные письма К. Д. Ушинского о воспитании на-
следника русского престола несомненно представляют интересный
и важный в биографическом и в педагогическом отношении доку-
мент, характеризующий педагогические и политические взгляды
Ушинского в период, когда письма были написаны. Именно поэто-
му важно выяснить время написания писем, а также те условия,
в которых они были написаны. Что касается адресата, которому
направлялись письма, то нужно думать, судя по содержанию, что
таким адресатом была им-ца Мария Александровна, серьезно
обеспокоенная беспорядочным воспитанием старшего сына, Нико-
лая Александровича (1843—1865), или лицо, близкое к этой семье,
фрейлина им-цы А. Ф. Тютчева (Аксакова). Возможно, что пред-
ложение о составлении программы воспитания наследника Ушин-
ский получил от самой им-цы, которая неоднократно беседовала
с ним об этом при посещении находившегося под ее наблюдением
Гатчинского сиротского института в то время, когда Ушинский был
инспектором классов этого института. Из содержания писем видно,
что они составлялись в период, когда при дворе особенно обо-
стрился вопрос о том, кому доверить воспитание наследника и по
какой программе это воспитание вести. В 1859 г. наследнику ис-
полнилось 16 лет, и именно на этот возраст его ориентированы
письма Ушинского. Между тем планомерное воспитание его почти
еще не начиналось, если не считать традиционных военных уп-

ражнений. Вопрос о том, как в кратчайший срок наверстать то,
что не было сделано до этого времени, был предметом дискуссион-
ным в придворных кругах и трудно разрешимым ввиду постоянно
сменявшихся политических настроений.
Данные дневника А. В. Никитенко (1858—1860 гг.) и не про-
тиворечащие им данные писем Ушинского совпадают с нижесле-
дующими сведениями, содержащимися в биографии наследника,
Николая Александровича («Русский биографический словарь»,
Спб., 1914): в раннем возрасте наследника заведующим учебной
частью был некоторое время А. К. Грот, известный филолог. До-
бросовестная, но педантичная деятельность его в роли руководи-
теля обучением наследника не вполне удовлетворяла им-цу, и она
вскоре передала воспитание наследника в руки дипломата
В. П. Титова. Это был умный и начитанный человек, который не
сумел, однако же, учесть господствовавшие -при дворе настроения.
Им был выработан проект особого учебного заведения — не то ли-
цея, не то гимназии, в котором великие князья должны были
учиться вместе с молодыми дворянами и детьми сановников и по-
лучить таким образом общечеловеческое воспитание. Проект этот
не встретил сочувствия у царя. Тревожное письмо Погодина об
ошибках придворного воспитания решило судьбу Титова. Его сменил
А. Ф. Гримм, но и он не вызвал сочувствия к своей деятельности
и после двухлетнего заведования был уволен. После ряда таких
опытов, которыми начинались, но не оканчивались разные системы
воспитания, выбор царя остановился на генерал-адъютанте
гр. С. Г. Строганове, бывшем в 30-х годах попечителем Московского
учебного округа. В 1860 г. он был назначен главным воспитателем
наследника и сделался полным хозяином в деле его воспитания.
Вскоре после своего назначения он организовал образовательное
путешествие наследника по России. Возможно, что на это решение
возымело влияние письмо М. П. Погодина, который писал Титову,
что великие князья воспитываются взаперти: не видят никого, кроме
учителей, сменяющихся перед ними по часам, надзирателей да
штатных служителей. Все натянуто, условно, кругом лесть и рабо-
лепие... Бедные дети не получают представления о народе, управ-
лять которым предназначены. Электрические токи из народа надо
провести в их комнаты. Должно быть живое общение с народом,
чтобы познакомиться с сословиями не через театральные декорации
ит. д. Во время.своей образовательной поездки наследник на почве
ранее подготовленного расстройства спинномозговой системы забо-
лел и срочно был отправлен для лечения за границу, где и скончал-
ся в 1865 г.
В работах об Ушинском, затрагивавших вопрос о времени
и обстоятельствах, при которых были написаны письма, давалось
освещение этого вопроса, не основанное на изучении фактов. Ут-
верждение С. А. Золотова («Очерки по истории педагогики», Во-
логда, 1922, стр. 147), что в письмах Ушинского шел вопрос о во-
спитании князей Александра и Владимира и что их воспитателем
в конце концов был назначен Победоносцев, очевидно, спутывает
факты и имеет в виду другие обстоятельства и другую эпоху конца
XIX в., а не средины его. Утверждение А. Старчевского («Народ-
ная школа», 1885, № 1, стр. 61), что Ушинский получил приглаше-
ние высказаться по вопросу о воспитании наследника во время
свидания с им-цей в Ницце, также не отвечает действительности,

Свидание действительно имело место, но наследника в живых уже
не было, следовательно, разговор о его воспитании мог иметь ме-
сто только в форме воспоминаний. Сообщение Старчевского само
по себе было почерпнуто из незадолго перед тем изданного биог-
рафического очерка К. Д. Ушинского, в котором автор
(А. Ф. Фролков), некритически используя устные справки, полу-
ченные в семье Ушинского, неопределенно писал, что, находясь за
границей, Ушинский бывал в Ницце, где императрица «неоднократ-
но беседовала с ним о различных вопросах воспитания и удостои-
ла его высокого доверия, поручив ему высказать свои .взгляды
о характере воспитания наследника русского престола. Мысли
свои по этому вопросу Ушинский изложил в четырех письмах, ко-
торые и были благосклонно приняты» (А. Фролков, К. Д. Ушин-
ский. Краткий биограф, очерк. Спб., 1881, стр. 38). Так правда
незаметно перемешивалась с ложью и совершенно правильное со-
общение о четырех письмах переносилось хронологически из кон-
ца 50-х годов во 2-ю половину XIX в. и географически из России
в Ниццу. Таким образом, единственно правильным является ут-
верждение, что четыре письма были написаны Ушинским в 1859 г.,
когда он был уже назначен на должность инспектора классов
Смольного института и когда в царской семье естественно возник
вопрос о том, как же наиболее целесообразно поставить воспита-
ние будущего наследника.
История педагогики знает немало документов, в которых их
авторы пытались систематически изложить и обосновать способы
воспитания будущих правителей. Совершенно очевидно, что эти
опыты исходили из лучших намерений внести ясность в воспита-
ние тех людей, которые являются правителями народов. В своих
письмах Ушинский стремится обосновать общую социально-поли-
тическую и педагогическую установку по вопросу о том, чем надо
заниматься с наследником, чтобы он оказался на высоте своего
призвания, и основное внимание посвящает раскрытию той про-
граммы наук, в которые нужно ввести молодого государя. Он рас-
крывает программу обучения по разделам социальных наук, наук
математических, куда включаются и физические в широком смысле
слова, наук эстетических. В известной степени он воспроизводит
здесь ту систему наук, которую он впервые развернул в своей
речи «О камеральном образовании», рассматривая последнее как
выросшее из потребностей и условий разлагающегося феодально-
сословного общества, между тем как на смену ему выступает со-
вершенно новое, гражданское (капиталистическое) общество, для
которого нужна и новая система наук. Новой системой наук, вы-
текающей • из условий современности, Ушинский стремился поло-
жить научную основу теоретическому мировоззрению будущего
правителя государства.
Одновременно автор ставит вопрос о тех основах, которые
должны лечь в основу политики будущего правителя России.
И было бы неправильно думать, что в своих письмах он стоит в
примирительном отношении к самодержавию как системе, ставя-
щей в основу своей политики эксплуатацию масс народа для не-
большой верхушки избранных. Напротив, в письмах делается оп-
ределенное указание на необходимость радикального изменения
прежней политики самодержавия, которая могла применяться
ввиду несознательности и пассивности масс. «В настоящее время

все с лихорадочным нетерпением требуют улучшений и преобра-
зований по всем частям. Нет сомнения, что эти требования будут
все возрастать более и более. Заставить их умолкнуть на время,
конечно, можно, но это значит, гноить государство и народ...
Более чем когда-нибудь необходимо обратиться к самому народу;
узнать его не только материальные, но и духовные потребности...
Надобно сродниться с ними, сделать их потребностями своей соб-
ственной души и, удовлетворяя этим потребностям, прокладывать
народу историческую дорогу вперед». Это значит, что в систему
воспитания государя должны входить не только науки, но и изме-
нение .всей той обстановки, среды, -в которой обычно формируются
основные принципы поведения будущих государей. Среда эта
в лице всевозможных, приближенных к двору служащих и неслу-
жащих личностей, среда, лишенная ясно выраженных обществен-
ных убеждений — «самое опасное общество для правительства: это
именно болото, зеленеющее, гладкое, тихое, чуждое бурь, с виду
безопасное и даже заманчивое; но в котором, где ни поставишь
ногу, провалишься и нигде не найдешь точки опоры». Эта среда
«засасывает и правительство понемногу незаметно, посреди пыш-
ной лести, всех атрибутов неограниченной власти, окружая его
кажущимся покоем и улыбающимися картинами мирного счастья».
Само правительство создало эту среду, когда «с глубоким недове-
рием взглянуло на все, что походило на общественное убеждение,
сколько-нибудь не эгоистическое, и вот выдвинулись вперед лица,
не имеющие никаких убеждений». Под предлогом выполнения волк
правительства его покорные слуги «полудетей, виновных только
в том, что они не получили основательного воспитания, ссылали
в Сибирь: могли ли все неосторожные утописты, взятые разом за
50 лет, наделать столько общественных бедствий, столько вреда
государству и правительству, сколько наделали их за два года
войны наши услужливые политики, наши генералы... Все они без-
молвные верноподданные слуги, которые кричали о необхо-
димости распинать каждого замечтавшегося
мальчик а?»
Вчитываясь в письма Ушинского, нельзя не Признать, что это
самая жесткая критика самодержавия, бесстрашно посланная ав-
тором в царский дворец. Если для сравнения взять в руки извест-
ную прокламацию революционера 60-х годов Н. В. Шелгунова
«К молодому поколению», то нельзя не поразиться мужеству ав-
тора писем, который за полной своей подписью с не менее резки-
ми выражениями, но иногда под прикрытием текстов из писания
послал аналогичную прокламацию едва ли не в руки самодержца.
В письмах не только нет преклонения перед существовавшим кре-
постническим режимом, но выражено самое решительное и откро-
венное осуждение этого режима. Нужно думать поэтому, что ад-
ресаты письма не решились показать его самодержцу и тем спасли
автора от наказания, которому неминуемо он был бы подвергнут.
28. 5 марта 1861 года (опубликована в «Журнале Министер-
ства народного просвещения», 1861, № 3). Содержание этой статьи
К. Д. Ушинского охарактеризовано в 1-м томе «Архива К. Д. Ушин-
ского» в прим. 20 на стр. 384.
Написанная для официального министерского журнала статья
естественно стремится, с одной стороны, указать на объективное

значение правительственного акта 19 февраля 1861 г., которое
в условиях того времени не могло не связываться с личностью
царя, подписавшего этот акт; с другой стороны, в той же статье
выражается энергичное осуждение практики рабовладения и кре-
постничества, IB каких бы формах эта практика ни проявлялась,
благодаря чему личная заслуга подписавшего акт естественно
сводилась к выполнению самых элементарных требований спра-
ведливости. Основное в статье Ушинского сводится к утверждению,
что акт 19 февраля является политическим документом, который
кладет юридическое начало совершенно новому этапу в жизни
государства: это был этап гражданского (капиталистического) об-
щества. Ушинский словно предчувствовал в этой оценке ту ха-
рактеристику, которую дал этому акту в начале XX в. В. И. Ленин,
когда писал, что «19-ое февраля 1861 г. знаменует собой начало
новой, буржуазной, России, выраставшей из крепостнической эпо-
хи». «И после 61-го года,— писал В. И. Ленин,— развитие капита-
лизма в России пошло с такой быстротой, что в несколько деся-
тилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых
странах Европы целые века» *. В личной литературной деятельно-
сти Ушинского статья «5 марта 1861 года» явилась завершающим
моментом той критики феодальной организации общества, которую
он и начал в своей речи «О камеральном образовании», посвящен-
ной разбору и переработке той системы высшего юридического об-
разования, которая была создана в условиях феодального строя
и с началом развития капитализма все более старела. Акт 19 фев-
раля означал для Ушинского, что юридически господство феодаль-
ной системы кончено и что наступила пора практического изгна-
ния ее из всех пор общественной жизни, где она укреплялась в те-
чение многих веков. Редакция нашла целесообразным не перепе-
чатывать первую половину статьи, поскольку она является данью
времени, в условиях которого работал Ушинский, и под ее только
покровом могла появиться вторая часть, в которой К. Д- Ушинский
в годы, когда с такой тревогой ожидалось положительное решение
крестьянского вопроса, имел мужество совершенно определенно вы-
сказать свое отрицательное отношение к крепостничеству, направ-
ляя свои яркие и недвусмысленные фразы в адрес тех, кто продол-
жал еще бороться за сохранение крепостнического ярма на шее
русского • крестьянина. В этой второй части статьи — подлинная
идейная сущность всего выступления Ушинского.
29. Письмо К. Д. Ушинского к В. А. Черкасскому. Подлинник
хранится в рукописном отделе Института русской литературы
.Академии наш СССР (Пушкинский Дом) в Ленинграде (Рш. оп. 2,
№ 1954). Публикуется впервые.
Дата на письме не обозначена. Из содержания видно, что
оно написано значительно позже, чем письмо тому же адресату
от 8 августа 1844 г., которое опубликовано в Собр. соч.
К. Д. Ушинского, т. 11, 1952, стр. 137—141. В письме от 8 августа
1844 г. из Новгород-Северска К. Д. Ушинский сообщал, что о ма-
гистерском экзамене он еще не думает и что к 25 августа непре-
менно будет в Москве. Теперь он пишет уже после того, как в под-
готовке к экзамену многое сделано. Упоминаются «семимесячные
* В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т.17, стр. 95—96.

выписки». Если предположить, что свои «выписки» из книг, шту-
дируемых к экзамену, он начал сразу же по приезде в Москву,
т. е. в сентябре 1844 г., то рассматриваемое письмо было написано
не раньше апреля 1845 г. Просьба К. Д. Ушинского поспешить с от-
ветом, потому что в мае он уедет из Москвы, свидетельствует о том,
что оно написано до мая. Таким образом, письмо датируется первой
половиной или серединой апреля 1845 г.
30. Содержание одиннадцати номеров неофициальной части
«Ярославских губернских ведомостей» за 1848 год, вышедших под
редакцией К. Д. Ушинского. Газета «Ярославские губернские ве-
домости» начала выходить в Ярославле с 1831 г. на основании
«Положения об издании губернских ведомостей», утвержденного
27 октября 1830 г. Этим положением «издание губернских ведомо-
стей вводится постепенно, и на первый случай в шести губерниях:
Астраханской, Казанской, Киевской, Нижегородской, Слободско-
Украинской и Ярославской».
Положение точно определяло цели, содержание и порядок из-
дания газеты. «Цель издания... состоит в том, чтобы облегчать
канцеляриям в производстве дел сокращением переписки и вместе
с тем доставить средство как присутственным местам, так и част-
ным людям получать сведения, к исполнению и соображению их
относящиеся». Издание находится в ведении министерства внут-
ренних дел. Редакция состоит при губернском правлении, в типо-
графии которого печатается газета размером в четверку, в два
столбца, раз или два в неделю.
Содержание газеты строго регламентировано. При этом под-
черкнуто, что «в губернских ведомостях печатание политических
статей, как не соответствующее цели оных, не допускается». В со-
ставе газеты должно быть четыре отдела. Первый отдел отво-
дится правительственным указам и предписаниям, а также пред-
писаниям начальника губернии. Второй отдел составляют «объ-
явления казенные». Возможное их содержание определяется
21-м пунктом. Особенно важной считается публикация о сыске лю-
дей, об отысканных беглых, о пойманных бродягах и ссыльных.
В третьем отделе помещаются «известия, способствующие тор-
говле, промышленности, хозяйству и могущие быть достойными
любопытства». Известия должны относиться к той губернии, в ка-
кой издаются ведомости, но допускаются известия, касающиеся
соседних губерний. Приводится перечень вопросов, заслуживаю-
щих освещения в этом отделе. Наконец, четвертый отдел от-
дается «объявлениям частным».
Ведомости получают все учреждения губернского подчинения.
«Каждое место и лицо, до коего относится предписание или изве-
щение... обязаны исполнять предписанное посредством ведомостей,
не ожидая особого предписания... Никто в губернии не вправе от-
говариваться неведением вызовов и объявлений, припечатанных
в губернских ведомостях» *.
«Положение о порядке производства дел в губернских правле-
ниях», утвержденное 3 июня 1837 г., сохранило общий строй га-
* Полн. собр. законов Росс. имп., собр. второе, т. V, 1830, Спб.,
1831, № 4036, стр. 213—219.

зеты, определенный «Положением» 1830 г., но обязало уже не
шесть, а каждое губернское правление издавать свои ведомости
и с разделением на две части: официальную и неофициальную.
Официальная часть охватывает два первых отдела, установ-
ленных «Положением» 1830 г., и сохраняет это деление. Неофи-
циальная часть соответствует двум остальным отделам названного
положения, т. е. «Известиям» и «Частным объявлениям». Части
печатаются отдельно одна за другой с особой нумерацией листов.
Содержание неофициальной части точно определено 23-м пунктом
в параграфе 89 *.
Некоторые уточнения и дополнения к прежним положениям
о губернских ведомостях были сделаны в утвержденном 2 января
1845 г. «Учреждении губернских правлений». Этим законом руко-
водствовались и Ярославское губернское правление, издавая ведо-
мости, и К. Д. Ушинский, редактируя их неофициальную часть
в 1848 г. Согласно закону 1845 г., ведомости разделяются на два
отдела: общий, статьи которого предназначены «для всеобщего по
государству сведения», и местный, в котором печатаются статьи
«к сведению по одной только своей губернии». Первый отдел весь
официальный, а второй состоит из двух частей — официальной
и неофициальной.
Содержание неофициальной части в особой статье (ст. 153)
определялось следующим образом: «В части неофициальной могут
быть помещены известия и статьи всякого рода, относящиеся, бо-
лее или менее, до местности; сведения географические, топографи-
ческие, исторические, археологические, статистические, этнографи-
ческие и проч.; о чрезвычайных явлениях и происшествиях в гу-
бернии; о явлениях метеорологических; статьи и сведения о сель-
ском хозяйстве, об урожае, промыслах, торговле, фабриках, яр-
марках, рынках, судоходстве, о рыночных и справочных ценах, со-,
стоящихся торговых и других обществах, о выданных привилегиях
на изобретения; некрология известных в губернии лиц и проч.
Кроме того, частные объявления о продаже, покупке, отдаче
внаймы; о предложении услуг, или о вызове для сего; о бежав-
ших и без вести пропавших; о потерях, покражах, уничтожении
доверенности и других актов; вызовы частными людьми кредито-
ров и должников и вообще все приличные и уместные объявления
частных людей».
В штате губернского правления предусматривался редактор
губернских ведомостей, который вместе с тем был начальником
газетного стола и смотрителем типографии. В ведении газетного
стола находились все дела, связанные с изданием ведомостей, пе-
чатанием различного рода казенных и частных публикаций и рас-
сылкой газеты и особых прибавлений к официальной части. При-
бавления содержали публикации о сыске лиц и имуществ и состоя-
ли из особых листков, присылаемых время от времени при ведо-
мостях из других губерний. Газетный стол вел подробные реестры
по сыскам, отмечая сроки действия публикации, время прекраще-
ния сыска и проч. При необходимости составлялись свои листки
о сыске, которые рассылались за пределы губернии при первом
отделе официальной части губернских ведомостей.
* Полн. собр. законов Росс. имп., собр. второе, т. XII, 1837,
Спб., 1838, № 10304, стр. 457—462.

Штатный чиновник, начальствующий над газетным столом,
всей обстановкой и главным назначением газеты побуждался
к четкому формированию и изданию официальной части. Обеспе-
чить издание неофициальной части в составе, указанном законом,
он мог лишь в редких случаях. Поэтому для редактирования не-
официальной части разрешалось пригласить особое лицо.
Ответственность за печатаемые в ведомостях официальные ма-
териалы была возложена на вице-губернатора. Официальная часть
выходила» за его подписью.
За качество статей неофициальной части отвечал губернатор.
Об этом в законе сказано: «По части неофициальной губернатор
разрешает печатание как цензор» *.
В 1848 г., когда должность редактора неофициальной части ис-
полнял К. Д. Ушинский, редактором «Ярославских губернских ве-
домостей», начальником газетного стола и смотрителем типогра-
фии был титулярный советник Алексей Кириллович Печельский,
из личных дворян, с жалованием 430 руб. в год. Помощником ре-
дактора и корректором — коллежский регистратор Лев Иванович
Кочуев, из бывших студентов лицея, в редакции газеты — с 1836 г.
В газетном столе писцов высшего, среднего и низшего оклада —
13 человек. Типографию обслуживали 4 наборщика и 12 вольно-
наемных рабочих. Все, кроме редактора, оплачивались из доходов
типографии.
Тот же состав имела редакция губернских ведомостей в годы,
когда К. Д. Ушинский уже был в Ярославле, но в газете никакого
участия не принимал (1846—1847).
Неофициальная часть в эти годы очень бедна содержанием».
По объему она редко превышает 2—3 страницы. Заполнена глав-
ным образом частными объявлениями, перепечатками, перечнями
содержания последних номеров «Журнала Министерства народно-
го просвещения» и других журналов, объявлениями о книгах.
Оригинальных статей почти нет. На этом фоне выделяется содержа-
тельная статья «О торговых селах и местах Ростовского уезда»
01846, № 1), подписанная инициалами А. 3. Как уже было пока-
зано нами в другом месте **, она написана Алексеем Зиновьевичем
Зиновьевым (1801—1889) — профессором российской и латин-
ской словесности Ярославского лицея. В том же году он поместил
еще две статьи. Одна из них подписана также инициалами, а дру-
гая («Слово, произнесенное при гробе В. С. Смирнова, профессора
Ярославского Демидовского лицея», № 26) — полной фамилией.
Тот же автор опубликовал в 1839 г. в «Журнале Министерства
внутренних дел» статью «Общее обозрение Ярославской губер-
нии», подписанную, подобно статьям в губернских ведомостях,
инициалами А. 3. В связи с преобразованием лицея в 1846 г. по
новому уставу кафедра словесности была ликвидирована, А. 3. Зи-
новьев, оставшись за штатом, переехал в Москву. С середины
1846 г. его статьи в «Ярославских губернских ведомостях» пре-
кратились.
* Полн. собр. законов Росс. имп., собр. второе, т. XX, отд. пер-
вое, 1845, Спб., 1846, № 18580, стр. 19, 38—43'.
** См.: А. Н. Иванов, Новое о деятельности К. Д. Ушин-
ского в Ярославле, «Уч. зап. Ярославского гос. педагогического ин-
ститута им. К. Д. Ушинского», вып. 32, 1959,

Из перепечаток в 1846 г. заслуживают внимания объявление
Русского географического общества, в котором общество просит
любителей отечественного просвещения о доставлении ему описа-
ний природы, экономики, истории и других (местных материалов
i(№ 47), и устав Ярославского лицея (№ 11). Никаких сопровожда-
ющих эти публикации текстов в газете не было. В 1847 г. была
напечатана очень обстоятельная «Программа сельскохозяйствен-
ной статистики» {№ 31), но также без всяких объяснений и приме-
чаний.
Высказанное недавно * предположение о том, что К. Д. Ушин-
ский уже с начала 4846 г. анонимно работал в Ярославле в роли
редактора неофициальной части «Ярославских губернских ведо-
мостей», как нам кажется, не находит подтверждения в самой
газете. Мало вероятно также прибытие его в Ярославль до офи-
циального назначения в лицей с 2 августа 1846 г.
Дата фактического вступления К. Д. Ушинского в должность
редактора, зафиксированная в документах—«с марта», подтвер-
ждается датой (5 марта) резкого изменения объема, содержания
и оформления неофициальной части ведомостей. Это особенно
бросается в глаза при сопоставлении январских и февральских но-
меров газеты с мартовскими. В январе—(феврале 1848 г. неофици-
альная часть занимает от 1 до 3 страниц. Страницы заполнены
объявлениями и извещениями коммерческого характера, объявления-
ми о журналах, газетах, книгах и частными объявлениями. Един-
ственное местное оригинальное сообщение' опубликовано в № 6
от 6 февраля под названием «Происшествие». В нем рассказано
о случае рождения в г. Угличе Ярославской губернии двух срос-
шихся младенцев. Столь же резко отличаются от номеров, редак-
тированных К. Д. Ушинским, номера, последовавшие после даты
фактического оставления им редакции (21 мая 1848 г.).
С 5 марта по 21 мая 1848 г. под редакцией К. Д. Ушинского
неофициальная часть ведомостей выходила в небывалом до того
объеме — от 8 до 16 страниц. При этом частные объявления в ряде
номеров этого периода вовсе не входили в неофициальную часть
и печатались при втором отделе официальной части. Отличитель-
ной особенностью номеров, вышедших под редакцией К. Д. Ушин-
ского, является также наличие постоянных разделов: «Известия»,
«Статьи научного содержания», «Смесь». Почти все номера завер-
шались, если не было «частных известий», метеорологическими
бюллетенями за истекшую неделю. Постоянных отделов, прида-
вавших газете облик журнала, и метеорологических таблиц в га-
зете никогда не было ни до, ни после редакторской работы
К. Д. Ушинского. Но главным достоинством номеров, редактиро-
ванных им, является значительное количество оригинальных ста-
тей во всех трех отделах и особенно в отделе «Статьи научного
содержания». Статьи эти написаны частью самим К. Д. Ушинским,
частью местными авторами, привлеченными им к сотрудничеству
в газете.
Оригинальные статьи, как правило, подписаны инициалами. По-
чти все эти подписи удалось расшифровать и установить скрывав-
* См.: В. Я. Струминский, Очерки жизни и педагогиче-
ской деятельности К. Д. Ушинского, М., 1960, стр. 109.

шихся за «ими авторов, которые оказались лицами, жившими и ра-
ботавшими в Ярославле одновременно с К. Д. Ушинским.
Все статьи и заметки с подписью С. С. принадлежат местному
историку-любителю, ярославскому купцу Семену Алексеевичу Се-
ребреникову. Он начал помещать свои сочинения преимуще-
ственно на местные исторические темы в «Ярославских губернских
ведомостях» с 1832 г. В № 11 за этот год имеется его статья с
подписью С. Серебреников. Но в дальнейшем он обычно поме-
щал свои статьи под инициалами. О С. А. Серебреникове и его
угличских родственниках, позже также писавших в газету, упоми-
нает И. С. Аксаков *. Рукописи различных сочинений С. А. Сере-
бреникова можно видеть в ярославских и московских рукописных
собраниях. В 1846—1847 гг. С. А. Серебреников почему-то не писал
в газету. Но с вступлением К. Д. Ушинского в должность редактора
возобновил сотрудничество в газете.
Автором трех статей, подписанных инициалами В. Т., является
товарищ К. Д. Ушинского по работе в Ярославском лицее, питомец
Московского университета и. д. профессора по кафедре законов
государственного благоустройства и благочиния, гражданских и уго-
ловных законов Василий Иванович Т а т а р и н о в. Уверенность в
том, что именно он подписывал свои статьи буквами В. Т., создается
прежде'всего при чтении длинной статьи «О векселе» (№ 15, 18, 19),
в которой сначала выясняется значение денег и польза векселя, а
затем подробно рассматривается история вексельного права в Рос-
сии. Сотрудничество В. И. Татаринова в газете при К. Д Ушинском
подтверждает В. И. Лествицын. Позже, в 1849 г. 3. И. Татаринов
поместил в ведомостях (№ 51 и 52) пространную рецензию на «Яро-
славский литературный сборник» с подписью В. Татаринов.
И. С. Аксаков, находясь в Ярославле в 1849—1850 гг., близко со-
шелся с ним, о чем пишет в письмах к брату. К. Д. Ушинский, ценя
первые литературные опыты В. И. Татаринова в ведомостях, впо-
следствии в Петербурге рекомендовал его А. В. Старчевскому как
возможного сотрудника для журнала «Библиотека для чтения»
(К. Д. Ушинский, Собр. соч., т. 11, 1952, стр. 154). Дальнейшая
судьба В. И. Татаринова остается неизвестной.
В. И. Лествицын упоминал также о сотрудничестве в газете
Якова Николаевича Калиновского (1814—4903). Он был в
лицее одновременно с К. Д. Ушинским профессором технологии,
сельского хозяйства, лесоводства и землемерия, а впоследствии стал
профессором Московского университета и известным специалистом
в области акклиматизации животных и растений. В ведомостях
Я. Н. Калиновскому принадлежат статьи о рогатом скоте (№ 18),
«Общеполезные сведении» (№ 17), подписанные инициалами Я. К.,
а также статья об артезианских колодцах (№ 12) с подписью А. К.
Эта подпись в газете больше не встречается и была, видимо, опе-
чаткой: А. вместо Я.
Больше других пришлось писать в газету самому редактору.
Определение написанного К. Д. Ушинским облегчается тем, что он
до № 15 отмечал свои статьи подписью Р., т. е. редактор. Такая
подпись в газете ни раньше, ни позже не встречается. Направление
и стиль первой же статьи с этой подписью — «Волга» (№ И) не
* См.: «И. С. Аксаков в его письмах», ч. 1, т. 2. Письма 1848—
1851 годов, М., 1888.

оставляют никакого сомнения в том, что автором ее был К. Д. Ушин-
ский. Следовательно, и другие статьи с той же подписью принадле-
жат ему. В них, кстати сказать, встречаются вполне уместные для
редакторских статей обещания в будущем осветить тот или иной
из затронутых вопросов.
Начиная с № .15 подпись Р. в газете исчезла, но зато появились
статьи без воякой подписи. Приходится считать, что редактор, следуя
общепринятому порядку, перестал отмечать написанное им. Но это
обстоятельство не вносит особых затруднений в определение напи-
санного редактором. Перепечатанное из газет всегда имеет соответ-
ствующую отметку, оригинальные статьи других авторов продол-
жают оставаться.подписанными фамилией или инициалами. На долю
редактора остается все остальное Таким образом, к четырем статьям
редактора, отмеченным подписью Р., прибавляются еще четыре
статьи без подписи, две из которые по содержанию тесно примы-
кают к предшествующим. Статья о сбережении лесов (№ 17) тесно
связана со статьей «Волга» (.№ 14), а «Разлитие Волги» (№ 15) при-
мыкает к заметке «Гроза в марте месяце» (№ 14).
Итак, за время редактирования неофициальной части «Ярослав-
ских губернских ведомостей» К. Д- Ушинский написал и опублико-
вал в ней следующие статьи:
1. «Волга» (статья первая), № 11, от 12 марта.
2. «Волга» (статья вторая), № 14, от 2 апреля.
3. «Поездка в Ростов», № 11, от 12 марта.
4. «Продолжение о Ростове», № 12, от 19 марта.
5. «Гроза в марте месяце», № 14, от 2 апреля.
6. «Разлитие Волги», № 15, от 9 апреля.
7. «Необходимость сбережения лесов...», № 17, от 23 апреля.
8. «Ученики ремесленные в Петербурге», "№ 21, от 21 мая.
9. Объявление о книге г. Витвицкого «Словечко о пчелах», № 17,
от 23 апреля.
Подробный разбор этих статей, публикуемых в настоящем из-
дании, дан в примечаниях к ним.
В перечне содержания номеров, редактированных К. Д. Ушин-
ским, под именем «Метеорологические наблюдения» названы все
опубликованные в газете недельные метеорологические бюллетени,
в составлении которых редактор, видимо, принимал ближайшее уча-
стие. Здесь необходимо только отметить, что некоторые бюллетени
сопровождаются текстом: .в № 13 за бюллетенем идет краткая ха-
рактеристика погоды за март, в № 14 — сделаны примечания о гро-
зовых явлениях, в № 17 — о быстрой смене температур и снегопаде
и отдельно характеристика погоды за апрель.
31. Объявление редакции и примечание редактора к статье «О
векселе». Объявление напечатано в неофициальной части «Ярослав-
ских губернских ведомостей», № 15, от 9 апреля, стр. 88—89; при-
мечание— там же, стр. 79.
До № 15 вышло пять номеров неофициальной части под редак-
цией К. Д. Ушинского. Читатель увидел в газете статью о Волге,
отдельные места которой напоминали стихотворение в прозе, лите-
ратурные очерки о поездке в Ростов, похожую на фельетон заметку
о концерте в сиротском доме и проч. Это могло внушить надежду на

возможность публикации в газете стихов, и стихи, как видно из
текста объявления, стали поступать в редакцию. Появилась необ-
ходимость сделать разъяснения о том, что может помещать газета.
Суммируя назначенные законом предметы, о которых следует
писать в газете, К- Д. Ушинский свел их к трем указанным в объ-
явлении пунктам. Но статьи самого К. Д. Ушинского не очень-то
укладывались IB казенные -рамки. Задачи газеты он понимал по-
своему. Так, одним из средств распространения сведений, необхо-
димых в промышленности, он считал помещение общих статей по
экономическим вопросам. При этом под «промышленностью» пони-
мались и производство и торговля—экономическая деятельность во-
обще. Во главу угла ставились не интересы частного предпринима-
теля, а интересы народного хозяйства .в целом.
В очерке «Поездка в Ростов» iK. Д. Ушинский писал, что главное
назначение Ростовской ярмарки — «оптовая продажа и торговые
сделки, при которых происходит уплата по векселям и передача их».
Через некоторое время в газете появилась статья В. И. Татаринова,
посвященная векселю. При ней и было сделано «примечание», ста-
вящее статью в пример. В том же очерке К. Д Ушинский пообещал
статью о том, что определяет успех промышленности и народного
богатства. В статье «Волга» было упомянуто о намерении автора
и редактора рассказать в газете о значении каменного угля и о вла-
димирских бродячих торговцах — офенях. Эти известные нам наме-
рения, и, вероятно, многие другие нам неизвестные, не были осу-
ществлены К. Д. Ушинским из-за краткости времени пребывания в
редакции. Но ему удалось все же поместить в газете несколько
статей, тематика и содержание которых далеко выходят за пределы
вопросов чисто местного значения. Такими являются статьи %р сбе-
режении лесов и о ремесленных учениках.
Взгляды на задачи местной печати, которыми руководствовался
К. Д. Ушинский в своей кратковременной практической деятельности
в ярославской газете, перекликаются с тем, что писал о русской
прессе в 1847 г. Н. И. Тургенев. В связи с планами реформ, совме-
стимых с абсолютным правлением, он писал: «Пусть печати будет
запрещено касаться вопросов политики, но пусть ей представят дру-
гие области, где действуют интересы жизни гражданской... имею-
щие для личности такое большое значение». Среди вопросов, кото-
рые правительство могло бы разрешить свободно обсуждать прессе,
он называл «денежные интересы лиц, а также и государства: прин-
ципы, управляющие или долженствующие управлять промышленно-
стью, торговлей, тарифами» *.
Как ни тесно, по выражению К. Д. Ушинского, были опреде-
лены законом пределы газеты, губернские ведомости, созданные в
42 губерниях, сыграли свою положительную роль. По общему при-
знанию, эта роль состояла в стимулировании разнообразных исследо-
ваний местного края. Местные исследователи получили возможность
публиковать свои краеведческие материалы в губернской газете.
Примером может служить сотрудничество в ведомствах местного ис-
торика купца С. А. Серебреникова. При К. Д. Ушинском в газете,
кроме статей С. А. Серебреникова, публиковались исторические до-
* N. Tourgeneff, La Russie et les russes, Bruxelles, 1847.
III, § 6.

кументы, хранившиеся у местных любителей древности А. В. Хол-
щевникова и Е. В. Трехлетова. Вслед за К. Д. Ушинским в 1849—
1851 гг. И. С. Аксаков старался привлечь местных любителей ста-
рины к сотрудничеству в газете. Бывая по делам службы в уездах
Ярославской губернии, он отыскивал «людей любознательных и пи-
шущих», заводил «между ними взаимную связь с целью, чтобы
они могли друг другу помогать, сообщать открытия и дружнее ра-
ботать». С его слов в июне 1851 г. в ведомостях была опублико-
вана просьба редакции «ко всем грамотным крестьянам трудиться
над местными исследованиями и присылать свои труды в редакцию» *.
Налаживанию издания губернских ведомостей и поднятию их
уровня способствовали некоторые видные деятели отечественной ли-
тературы и науки. Нередко редакторами губернских газет оказы-
вались лица, высланные в провинцию по политическим мотивам. Так,
«Вологодские губернские ведомости» в 1838—il839 гг. редактировал
сосланный в Вологду поэт В. И. Соколовский. В те же годы
А. И. Герцен редактировал неофициальную часть «Владимирских
губернских ведомостей». Им написана для лиц, занимавшихся ста-
тистикой и историей Владимирской губернии, программа с «исчисле-
нием самонужнейших предметов», в получении материалов, в кото-
рых заинтересованы ведомости. В программе имеются следующие
разделы: о быте народном, исторические памятники, торговля, све-
дения физические. Он же был, по-видимому, составителем отчета
редакции за 1838 г., в котором говорится о том, в чем успела газета
и что предстоит сделать. В отчете выясняется, что цель неофици-
альной части «отнюдь не литературная, а статистическая», что вме-
сте с статистическими комитетами губернские ведомости должны
«раскрыть внутреннюю жизнь каждой части нашей родины, приве-
сти в известность быт и средства, дать гласность всем особенно-
стям своего края...» **. В «Былом и думах» А. И. Герцен, вспоминая
о своей работе во «Владимирских губернских ведомостях», писал
о тех трудностях, которые возникли на местах из-за отсутствия лю-
дей, способных обеспечить неофициальную часть ведомостей нуж-
ными статьями и вести ее редактирование ***.
В конце 40-х годов одновременно с К. Д. Ушинским редакторами
неофициальной части губернских ведомостей состояли: в Нижнем
Новгороде — писатель П. И. Мельников-Печерский, в Саратове —
историк Н. И. Костомаров, в Воронеже — писатель-этнограф А. С.
Афанасьев (Чужбинский). Поэт Я. П. Полонский, окончивший юри-
дический факультет Московского университета вместе с К. Д. Ушин-
ским, в 1846 г. получил место в Тифлисе в канцелярии наместника
и вскоре стал помощником редактора «Закавказского вестника», ко-
торый соответствовал губернским ведомостям. Поэту пришлось
заниматься составлением статистических описаний Тифлиса и уезда.
В газете он напечатал статьи «Климат в Тифлисском уезде», «Тиф-
лис на лицо и на изнанку» и ряд других статей.
* И. С. Аксаков в его письмах, ч. 1, т. 2, М., 1888, стр. 326—327.
** А. И. Герцен, Собр. соч., т. ,1, М., 1954, стр. 374—1377,
527-630.
*** См.: А. И. Герцен, Собр. соч., т. 8, М., 1956, стр. 303—
306, 474.

32. Официальные документы о работе К. Д. Ушинского в каче-
стве редактора неофициальной части «Ярославских губернских ведо-
мостей».
1
Печатается по оригиналу, хранящемуся в Государственном ар-
хиве Ярославской области в фонде «Ярославского губернского прав-
ления» (ф. 79, оп. 6, ед. хр. 977). Представляет собой протокольную
запись на печатном бланке в «Журнале присутствия Ярославского
губернского правления» за первую половину мая 1848 г. Дело про-
ходило 5 мая 1848 г. «по столу канцелярии присутствия». Этот стол
занимался оформлением всех поступавших на службу в губернское
правление. Чиновники, назначаемые в другие учреждения губернии,
оформлялись через «второй стол первого отделения» правления.
Полностью публикуется впервые. Выдержки имеются в статье
А. Н. Иванова «Новое о деятельности К. Д. Ушинского в Ярославле»
(«Уч. зап. Яросл. гос. пед. ин-та им. К. Д. Ушинского», вып. 32,
1959, стр. 376).
Начальником губернии был генерал-майор свиты его величества
А. П. Бутурлин. Он исполнял обязанности военного губернатора
г. Ярославля и ярославского гражданского губернатора. Назначение
К. Д. Ушинского на должность редактора неофициальной части сде-
лано по его «словесному предложению», потому что «начальники
губернии вообще не дают письменных предложений губернскому
правлению, а равно и приказу общественного призрения, в коих они
председательствуют» (Общий наказ гражданским губернаторам
июня 3, 1837 г., ПСЗ, собр. второе, т. XII, Спб., 1838, стр. 436).
Назначая редактора неофициальной части газеты, губернатор
и губернское правление руководствовались законом «Учреждение
губернских правлений» от 2 января 1845 г. На три статьи этого
закона сделаны соответствующие ссылки.
Без особого редактора неофициальной части трудно было си-
лами только начальника газетного стола обеспечить в ней то содер-
жание, которое определялось законом. К. Д. Ушинский согласился
быть редактором в том составе неофициальной части, какой указан
в 153-й статье.
Самое распоряжение о назначении редактора и определение воз-
награждения ему основывались на статьях 15 и 280. Статья 15 гла-
сит: «Где нужно и притом состояние типографских сумм позволяет,
могут быть определены на счет сих сумм: 1) помощник редактора
и корректор с правом службы помощника столоначальника; 2) редак-
тор неофициальной части ведомостей, не считая его, однако же,
по сему званию в государственной службе, почему он и может быть
лицо постороннею ведомства или вовсе не служащее; 3) особый
смотритель типографии...» (ПСЗ, т. XX, Спб., 1846, стр. 19). По статье
280 «доходы типографии состоят в распоряжении начальника губер-
нии» (там же, стр. 57).
Официальное назначение К. Д. Ушинского на должность редак-
тора, как видно из документа, произошло ровно через два месяца
после того, как он фактически стал редактировать газету. Неофици-
альная часть стала выходить под его редакцией с № 10, от 5 марта
1848 г., т. е. с первого мартовского номера. Об этом с полной не-
сомненностью свидетельствуют следующие факты.

«1) Жалованье К. Д. Ушинскому за редактирование назначено
за весь март.
2) С № 10 неофициальная часть резко отличается по объему,
содержанию и внешнему оформлению от предшествовавших фев-
ральских номеров газеты.
3) Сведения о К. Д. Ушинском как редакторе, содержащиеся
в статьях В. И. Лествицына.
Фактическому вступлению К. Д. Ушинского в должность редак-
тора, по-видимому, предшествовало какое-то устное соглашение ме-
жду ним и губернатором. К моменту официального назначения вы-
шло уже шесть номеров газеты под редакцией и со статьями
К. Д. Ушинского. Назначением К. Д. Ушинского губернатор как бы
одобрял его редакторский опыт.
2
Печатается по оригиналу, хранящемуся в Государственном ар-
хиве Ярославской области в фонде «Ярославского губернского прав-
ления» (ф. 79, оп. 6, ед. хр. 981). Представляет собой, как и пре-
дыдущий документ, протокольную запись в «Журнале присутствия
Ярославского губернского правления» за вторую половину августа
1848 г. Дело слушалось 24 августа и записано «по столу канцелярии
присутствия». Полностью публикуется впервые. Выдержка была по-
мещена в статье А. Н. Иванова («Уч. зап. Яросл. пед. ин-та», вып. 32,
1969, стр. 376).
Справку о том, что «последние статьи г. Ушинского припеча-
таны» в № 22 от 28 мая 1848 г., следует понимать в том смысле, что
материал, опубликованный в этом номере, был подготовлен к печати
К. Д. Ушинским. Так обстояло дело с формальной точки зрения.
По существу же К. Д. Ушинский № 22 не редактировал В нем
было напечатано одно только окончание биографии А. П. Мальгу-
нова, написанной С. А. Серебрениковым, Статья была, видимо, от-
редактирована К. Д. Ушинским целиком. Начало напечатано в № 21
от 21 мая, а окончание поместили уже без всякого участия К. Д.
Ушинского в № 22. Вопреки свидетельству документа последним
номером газеты, вышедшим под его редакцией, приходится считать
№ 21. После этого номера неофициальная часть совершенно поте-
ряла облик, приобретенный при К. Д. Ушинском.
Прекращение К. Д. Ушинским своих действий по редактирова-
нию газеты фактически около 21 мая находит естественное объяс-
нение в том, что учебный год в 1848 г. в лицее закончился раньше
срока, установленного уставом. Как видно из протоколов заседаний
совета лицея, 18 мая директор лицея получил по эстафете от попе-
чителя Московского учебного округа разрешение прекратить годич-
ные испытания студентов по случаю распространения в Ярославле
холеры и выдать студентам отпуск до 10 августа*. Вместе с дру-
гими сотрудниками лицея К. Д. Ушинский воспользовался этим
событием и ускорил свой отъезд из Ярославля. Тем более, что к
этому его побуждала и необходимость готовить речь к торжествен-
* Гос. истор. архив Моск. обл., ф. 459, ед. хр. 1303, л. 20.

ному собранию лицея, которая превратилась в пространное научное
сочинение.
Причины и обстоятельства отказа К. Д. Ушинского от редакти-
рования газеты неизвестны. О них можно только догадываться.
Губернское правление до августа, по-видимому, точно не знало, бу-
дет ли он продолжать редактирование, и ожидало его возвращения.
10 августа К. Д. Ушинский уже был в Ярославле и участвовал в
первом после перерыва заседании совета лицея, на котором, между
прочим, определился срок торжественного собрания лицея —18 сен-
тября *.
После приезда К. Д. Ушинского выяснилось, что он не возобно-
вит работы в газете, и последовало соответствующее распоряжение
губернатора.
Примечательно, что К. Д. Ушинский не только перестал редакти-
ровать газету, но и вообще не писал больше в газету в течение свое-
го пребывания в Ярославле, до сентября 1849 г. Не писали также
и его товарищи по лицею В. И. Татаринов и Я. Н. Калиновский,
которые активно сотрудничали в газете при редакторе — К. Д. Ушин-
ском.
3
Печатается по оригиналу, хранящемуся в Государственном ар-
хиве Ярославской области, в фонде «Ярославского губернского прав-
ления» (ф. 79, оп. 6, ед. хр. 981). Представляет собой протокольную
запись в «Журнале присутствия Ярославского губернского правле-
ния» за вторую половину августа 1848 г. Публикуется впервые.
Факт назначения нового редактора неофициальной части губерн-
ских ведомостей на другой день после официального увольнения с
этой должности К. Д. Ушинского говорит о том, что его уход стал
известен заблаговременно или это предполагали и успели уже найти
заместителя — Ф. Я. Никольского.
При сопоставлении двух документов о назначении редакторов
нетрудно заметить некоторую разницу в том, что предшествовало
назначению. К. Д. Ушинский сам «изъявил желание быть редак-
тором», а губернатор сделал соответствующее распоряжение. Ф. Я-
Никольского губернатор «пригласил к принятию сей обязанности»,
а «он изъявил на сие согласие».
Едва ли можно сомневаться в том, что побуждающим мотивом
к работе в местной газете для К. Д. Ушинского было стремление
к общественному служению через литературную деятельность, а не
материальное вознаграждение. Как видно из публикуемых докумен-
тов, жалованье он получал с большим опозданием. Распоряжение
на выплату жалованья за март дано в мае, а за май — только в ав-
густе. Да и получал ли он его? Фамилия Ушинского не значится
в помесячных ведомостях на выплату жалованья штатным и не-
штатным служащим губернского правления за 1848 г. Между тем
фамилия его преемника сразу же появляется в ведомостях **.
* Гос. истор. архив Моск. обл., ф. 459, ед. хр. 1303, л. 27.
** Гос. архив Яросл. обл., ф. 79, оп. 6, ед. хр. 992. Дело кан-
целярии присутствия по казначейской части.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

Абади — 467

Абаза — 342

Аббассиды — 296, 297

Абдул Гамид — 325

Абдул Меджид — 284, 295, 326, 376

Абейль Луи Поль — (Абель) — 44

Абесци Элиас — 293, 368

Абрантес, см. Юно — 192

Абу Бекр — 300

Август Кай Юлий Цезарь Октавиан — 460

Ага — 372

Агассис Жан Луи Рудольф — 529

Агатиас — 460

Агезилай — 389

Адамс Джон Кауч — 539

Аддиссон Джозеф — 108, 530, 553

Адейра Азара — 49

Азара Николо — 49

Аквилорс м—с — 223

Аккерман Шарлотта — 227

Акоста Жозеф — 49

Аладин — 295, 351

Александр Македонский — 98, 239, 389

Али — 300

Али паша Янинский — 267—270, 273, 279, 281, 331, 345, 346

Алсоп Жозеф — 188

Альберт Великий — 190

Альберт принц — 86, 97, 186, 456, 491

Альи де аббат — 370

Альстон Вашингтон — 223

Анаксагор — 471

Анаксимен — 471

Анджелико Джованни — 458

Андраде Андрей — 90

Антон Чарлз — 406

Апльтон — 551

Апулей Луций — 553

Араго Доминик Франсуа — 468, 469

Аристотель — 250, 316, 471

Архелай — 471

Атвотер — 425

Атосса (Семирамида) — 469, 460

Ахенваль — 46

Ахиллес — 389

Ахмениды — 294, 460

Ахурардиста (Семирамида) — 460

Ашраф хан Торбельский — 464

Бабине Жак Баикиэ — 466, 471

Байрактар Мустафа — 298, 373

Байрон Джордж Ноэль Гордон — 87, 489, 530—533, 539

Бажанов Алексей Михайлович — 52, 53, 57

Базили Константин — 279

Баикиэ д-р — 523

Балетти Жозеф, см. Марио — 103

Бальф Михаил Вильям — 145

Банкрофт Аарон — 539

Банкрофт Джордж — 536, 539

Барановский Степан Иванович — 60, 61

Барбаросса Каир-ад-дин (Дошераддин) — 359

Баренц Виллем — 412, 414

Барнет — 136

Барнум — 113, 114

Барнэт Джон — 145

Барт Генрих — 523, 541

Баязет II — 364

Баязет I — 299

Бек Август — 49, 191

Бек Адам — 137

Бек Анри — 196

Беквель — 187

Беккер — 98

Белло — 143

Белох — 459, 460

Белль Жан — 67

Бельчер Эдвард — 134, 140, 141, 547

Бельшарезар — 426, 427

Бельшатцар (Балтазар) — 426, 427

Бён Альфред — 180, 181, 199, 200—203, 251

Бён Губерт — 274, 380, 382, 383, 385, 386, 390, 393

Бенавентуро — 190

Бенеке Фридрих Эдуард — 238—240, 598, 602

Бентлей — 174, 175

Беркень — 58

Беринг Витус — 81

Бернард — 190

Бернгауз Генрих — 412

Бернен, см. Бернини — 158

Бернини Джиованни Лоренцо — 158

Берос (Бэроз) — 426, 427

Бертень Луи Мари Арман — 399, 400

Бертень де Во — 399

Бертень Эдуард — 399, 400

Бертрам — 49

Бизитун — 427

Билохос (Фал Лук) — 459

Бильк — 503

Биоп — 460

Бич — 468

Бичер Стоу Гарриет — 103

Бичурин Никита Яковлевич, см. Иоакинф — 62—64, 71

Бишоп — 145

Бланки Жером Адольф — 407

Бланшар Ламан — 222, 404

Блессингтон Маргарита — 531, 532

Блок — 80, 83

Блуа — 424

Бовен Фергюсон — 260, 262, 264

Болен Петр — 72, 191

Бонд Вильям — 467

Бонд Джордж Филлипс — 126, 470

Бонневаль Клод Александр или Осман паша — 350, 368—370, 372

Бонопарт Иосиф — 438

Боплан Гийом — 503, 506—510,

Ботцарис Марко — 270

Бракенбюри Джон — 90

Брандвайн Мери — 113

Браун Юлий — 181, 191—194

Бредбюр — 49

Брейент Вильям — (Бреант) — 223

Бреоте де Нель — 467

Бридальбан — 456

Брунель Марк Исамбер — 521

Брут Александр — 46—48

Брюйе д'Абленкур Жан Жак — 475

Брюс Генри — 101

Бульвер Литтон Эдвард — 174, 222, 223, 229, 405, 526

Бунзен Христиан Карл — 496, 498

Бурбоны — 159, 582

Бурчель Вильям Джон — 82

Буссэнго Жан Баптист Жозеф — 471

Бэкон Френсис — 223, 530

Бюлан Жан — 155

Бюрк Август — 72

Бюффон Жорж Луи Леклерк — 215

Вайз — 118

Валлас Альфред — 417, 420

Валлас Вильям — 145

Вальпи — 505

Вальполь Роберт — 530

Вальпур — 93, 94

Вандербильт Корнелий — 238, 241, 242

Вандеркист — 480, 482, 483

Варнер — 533, 534

Вашингтон Джордж — 113, 114, 150, 405, 537

Вебстер — 513

Вегеле Франц Ксаверий — 189

Вейс — 144

Веласкес Диего де Сильва — 89, 90

Веласкес Педро — 91 — 94, 114

Вели-Заде — 372

Веллингтон Артур — 216, 532

Вергилий Марон Публий — 553

Вержен Шарль Гравье — 372

Вернье — 519, 520

Веселовский Константин Степанович — 45

Вессаль д-р — 475

Вест Бенжамин — 101

Вест — 123

Вествоуд Джон Обадия — 518

Вестгарс В. — 180

Викман — 98

Виктория королева — 548

Виллис Натаниэль Паркер — 223

Вилькес — 87

Вильнев — 372

Вильсон Давид — 113, 114

Вильсон — 546

Винцлоу д-р — 475

Виссе — 231

Витвицкий Николай Михайлович — 33

Витте — 156, 157, 189

Владимир (Святославич (Святой) — 15

Водзицкий Казимир — 494

Вольтер Франсуа Мари Аруэ — 273, 369, 370

Вольф Альберт — 114, 539

Вольфарт — 538

Вольф Иоанн Христиан — 98

Ворд — 234

Вордсворт Вильям — 531

Востоков Александр Христофорович — 73—76

Врангель Фердинанд Петрович — 80, 413

Врид Карл — 98

Вуатюр Винсент — 107

Вуттке Генрих — 399, 400

Габиб Риск Аллах эффенди — 180

Гагемейстер — 44

Гаджи Бекташ — 352,

Галати Челеби — 365

Галилей Галилео — 458

Галлам — 526

Гальтон Френсис — 418

Гамильтон Вильям — 49

Гаммер Пургшталь Жозеф — 352, 371

Гаммонд — 91—93

Гаррард Р. — 95, 97

Гаррард С. — 95, 97

Гаррингтон — 414

Гаррисон Вильям Ллойд — 438

Гарровби — 503

Гарсиласо де ля Вега — 49

Гаспер — 406

Гауторн, см. Готорн — 406

Гафиз Шемс Эддим Магомет — 66, 330

Гаше — 111

Гвайт Альфус — 495

Гвипль — 126

Гегель Георг Вильгельм Фридрих — 527

Гезиод — 191

Геманс — 222

Гендон — 418

Генрих II Плантагенет — 154, 155

Генрих III — 157

Генрих IV — 156—160

Гент Лейг — 222

Геродот — 426, 459, 460

Гертис — 91—93

Гершель Вильям — 467

Гершель Джон — 470

Гёте Иоганн Вольфганг — 152, 189, 228, 229, 232, 527, 539

Гидли — 405

Гизелинк — 125

Гильбер — 518, 520

Гильман — 551

Гиппарк — 470

Гиппократ — 249

Гистасп Дарий — 294, 427

Гладстон Джон Галль — 505

Гмелин К. Г. — 544

Гогарт Вильям — 87

Гоголь Николай Васильевич — 111, 130, 131, 228, 584

Голдсворс — 95

Головин — 79

Головнин Василий Михайлович — 80, 81

Голь — 174

Гольдсмит Герман — 87, 467

Гольдстрит Чарльз — 120

Гомара Франсуа Лопец де — 49

Гомер — 98, 152, 191, 192, 198, 199, 470, 553

Гонзальв Кордуанский — 364

Гонт Лей — 404

Гоппер Исаак — 422, 435, 436—438

Гоодриш Самуил — 206

Госорн, см. Готорн — 225

Готорн Натаниэль — 225, 406

Гоукинс — 409, 411

Гравеш — 496

Грег — 504

Греч Николай Иванович — 74—76

Грибоедов Александр Сергеевич — 87, 153

Григорий V, патриарх — 280, 282

Грове Вильям Роберт — 545—555

Грэм — 540—542, 544

Гуг — 99

Гуд Томас — 490

Гужон Жак — 155

Гуз Мальборуг — 518

Гукер Жозеф Далтон — 97, 174, 229, 231, 233, 234, 236

Гулаб-Синг — 464

Гумбольдт Александр — 12, 44, 49, 61, 78, 94, 112, 126, 167, 229—232, 400, 412, 462, 503, 506—509

Гусев Матвей — 61

Гуссейн паша — 372

Гутьер — 422

Гюгенс Сир Вильям — 516

Гюллих — 509

Давид Жак Луи — 536

Давыдов Гавриил Иванович — 79

Даллас Е. С. — 180

Дальгузи — 233

Дамокл (Дамоклес) — 288

Данби, см. Дэнби — 87, 101

Дандас Джемс Уитли Динс (Дундас) — 239

Данне — 496

Данте Алигиери — 189—191, 198, 199

Дарган — 85

Дегрут — 96

Декарт Ренэ — 189, 527

Делель — 498

Делорм Филибер — 165, 156

Дель Рио — 49

Дерби Эдуард Стэнли — 101

Дерринг — 549

Десор Эдуард — 212, 219

Дефа — 80

Джемс Аббат — 464

Джемс Джордж — 224, 406

Джисборн — 112

Джонс — 405

Джонс Овен — 457

Диккенс Чарльз — 113, 127—133, 161, 174, 185, 192, 223, 228, 405, 487, 489, 490, 517, 525, 626, 548, 554, 556, 559

Дмитрий Донской — 273

Диоген — 403

Диффенбах — 533

Доббин — 513

Добэни — 518

Довелл Мак (Мак Довелл) — 101

Дон Жуан Австрийский — 347, 359

Дорваль — 197

Доу Александр — 413

Дункен — 81

Дэви Гемфри — 496

Дэнби Френсис — 87, 101

Дюбайе Обер — 372

Дюбан Жак Феликс — 156, 159

Дювике — 195

Дюмон де Юрвиль Жюль Себастьян Цезарь — 51

Дюсерсо — 157, 158

Дютроше Ренэ — 542

Дютертр Жан — 49

Дюфо Пьер Арманд — 46

Евгений принц Савойский — 370

Евиль Меродох — 427

Евклид — 178

Евсевий — 459, 460

Екатерина II — 273, 371, 609

Екатерина I — 348

Елизавета Петровна — 273

Ерсогрул — 295, 298

Жамар — 125

Жанен Жюль — 181, 195—198

Жирбаль д-р — 475

Жоза д-р — 474, 475

Жоффруа Этьен (Сент-Илер) — 195

Жуковский Василий Андреевич — 61

Згоржельский — 34

Зееман Бертольди Вильгельм — 506

Зеттерберг — 534, 535

Зибольд Филипп Франц — 78—80

Зурбаран Франциско — 89

Иаков II — 434

Ибрагим I — 365

Иверт — 547

Иенигер Агази — 353

Иешиль паша — 388

Изабелла королева — 89

Иксимав — 92

Иллис — 49

Ильенков П. А. — 61

Ильстон — 406

Иоакинф, см. Бичурин — 62—64, 71

Ингфильд Эдуард Август — 143

Иоанн IV — 25, 273

Иппарх, см. Гиппарх — 470

Ирвинг Вашингтон — 120, 121, 224, 405, 406, 536—538, 551

Ирхариус — 400

Исаков Я. А. — 41

Истлек Чарльз — 101

Ишимова Александра Иосифовна — 52

Каделль — 523

Каджары — 294

Казембек Александр Касимович — 45

Каллана — 520

Каллинсон — 547

Камбель — 236

Кампбелль Томас — 222

Кандоль де Огюстен Пюрам Старший и Альфонс Луи Пьер — 507

Караискаки — 270

Карамзин Николай Михайлович — 9

Кара Халиль Чендерли — 351, 352

Карей — 404—406

Карлейль Томас — 526, 530, 531

Карл VIII — 154

Карл IX — 156

Карл XII — 348—434

Карл V — 154

Карл III — 90

Картезиус, см. Декарт — 527

Катул Валериус — 184

Кедук Ахмет паша — 353

Кейльгау Балтазар Маттиас — 413

Келе Иоанн и Сигизмунд — 187

Келлен — 94, 112

Келлет Генри — 49, 135, 139, 140

Кемпфер Энгельберт — 80, 82

Кендаль Георг Вилькинс — 405

Кеннингем Александр — 461, 463

Кеппен Петр Иванович — 41

Кеприлу Ахмет Политик — 338, 346, 347, 366—368

Кеприлу Жестокий — 266, 338, 346, 373

Кеприлу Мустафа Добродетельный — 348—367

Кеприлу Нууман — 348

Кернер Теодор — 514

Керри — 222, 223

Кертис Джордж Вильям (Куртис) — 406

Кетле Ламбер Адольф Жак — 46, 469

Кзельштет — 535

Кир царь — 294, 427, 460

Кирилл Лукарис — 283

Кирк — 101

Киселев — 22

Кислов Александр Степанович — 57

Клапрот Генрих Юлий — 44

Кларк Эдвард Даниэль — 49

Классовский Владимир Игнатьевич — 44

Клерк ле (Леклерк) — 99

Клеси м-с — 178, 180

Клеси Чарльз — 178

Ковалевский Евграф Петрович — 62—67, 72

Кок — 187

Кокрен — 49

Коллинсон — 135

Коломба — 49

Колумб Христофор — 420, 538

Кольридж — 531

Конгрев Вильям — 104, 105

Конде дель Аквила — 90

Конде Людовик Бурбон — 344

Конон — 460

Конфуций — 63

Кора Али — 283

Корнеро — 408, 409

Корсаков П. А. — 48

Кортец Фернандо — 91, 421, 422

Корш Валентин Федорович — 78, 79

Коста Михель — 456

Коттерель — 97

Крузенштерн Иван Федорович — 80

Крылов Иван Андреевич — 293

Ктесий (Ктезий) — 460

Кузен Виктор — 194

Кук Джемс — 23

Купер Джемс Фенимор — 406

Купер Елена — 146, 224

Куртис — 406

Кьерульф — 535

Кэмбль — 404

Кювье Жорж — 402, 409—411, 504, 536

Лаб — 49

Лаборосорход — 427

Лаврентиус — 518

Лайель Чарльз — 555

Лякондамин Шарль Мари — 49, 231

Лаксман Эрик — 17

Ландер Рихард Лемон — 418

Ландсир Карл — 87

Лансдоун Вильям Петти — 222, 404

Лаплас Пьер Симон — 467

Лас Казас Бартоломей — 49

Латэм — 147

Лафайет Мари Жак Поль — 113

Лафатер Иоганн Каспар — 458

Лаффит Жак — 407

Леверье — 505

Левис Мериветер — 49

Легерп — 475

Лейард Остин Генри — 427

Лейчестер — 187

Леконт Жюль —153

Лемоан Джон — 466

Лендар Вальтер — 631

Лермонтов Михаил Юрьевич — 87

Леско Пьер — 154—155

Лесли м-с — 224, 406

Лессель Вильям — 467, 469, 471

Либих Юстус — 548

Ливий Тит — 516

Ливингстон Давид — 418, 546, 547

Линг — 533, 534

Линд Женни — 113

Линч М. — 405

Литке Федор Петрович — 80

Лихтенберг Георг Кристоф Ллойд — 184

Ллойд Л. — 161

Лодер — 145

Ложье Август Эрнст Поль — 469

Локшан — 49

Лонг Джордж Вашингтон — 49

Лонгфелло Генри — 223, 406

Лонгшан — 530

Лотюр д'Эскарак — 195

Лофтус Вильям Кеннет — 428

Луис — 545

Лукулл Луций Луциний — 122

Лунд — 504

Льюкю — 512

Лэндар Вальтер — 531

Людовик XII — 154

Людовик Наполеон — 239

Людовик XV — 467

Людовик XIII — 443

Людовик Филипп — 88, 90

Людовик XIV — 160, 458, 467

Лютер Роберт — 503

Ляртиг Жозеф — 472

Мав Джон — 49

Магомет — 270—272, 274, 297, 300, 370, 374, 375

Магомет Абдул Беккариат — 296

Магомет II Эль Фатих — 273, 278, 286, 353, 354, 364

Магомет XII — 296

Магомет I — 368

Магомет Селим — 374

Магомет Соколи — 359

Магомет III Бальтаджи — 310, 348, 364

Магомет IV — 343, 346—348, 366—368

Магон — 530

Мадден Д. — 631

Мак Довелл — 101

Макиавелли Николо ди Бернардо — 458

Маккензи Александр — 49

Маккензи Колин — 175—177

Мак Куллох Джон Рамсей — 228, 405

Маколей Томас Бабингтон — 223

Маклиз Даниэль — 101

Максимилиан II Иосиф — 184

Макфаррен Георг Александр — 145

Макферсон Джемс — 137

Малиновский — 385

Мальман Зигфрид Август — 231

Мальтебрен Конрад (Мальтебрюн) — 245, 249, 251, 258

Мальтус Томас Роберт — 609

Мариво Пьер — 197, 198

Марио, см. Балетти — 103

Мария Терезия (Марианна Австрийская) — 90

Марриэт Фредерик — 222, 404

Марс Анна Франсуаза — 197

Марсильи Луиджи Фернандо — 353—358, 360, 362, 363, 367

Мартэн Джон — 457

Марциус Карл Фредерик Федлинн — 49

Масаччо Томмазо (Массачио) — 458

Махмуд II — 279, 284, 286, 295, 298, 367, 368, 373—375, 382

Мегмед Али — 374

Медичи Екатерина — 155—157, 159, 160

Медичи Мария — 159

Меклюр (Мек-Клюр) — 134—142, 547

Мельреди — 87

Мери — 447

Мечи — 545

Микеланджело Буонаротти — 458

Милль Джемс — 557

Мильтон Джон — 87, 533

Мильфорд м-с — 222, 404

Милютин Владимир Алексеевич — 43

Минасани — 511

Миних Бурхард Христофор — 273

Митчерлих Христофор Вильгельм — 181, 183

Михельсон — 254, 255

Митчель — 224, 406

Моавий — 296

Молина — 49

Молль — 478

Мольер Жан Батист — 109, 130, 197, 198

Монгольфье Иосиф Мишель (Монгольфьери) — 230

Монпансье Антуан Мари Филипп Луи — 89, 90

Монтэгю Мари — 223

Морган леди — 222, 404

Морзе — 224, 406

Мори Матвей Фонтен — 160—162, 165, 166, 171, 172, 612

Мори — 145

Мориан Феликс — 107

Морнэ Моншеврейль — 370

Мор Томас (Мур) — 222, 404, 531

Мунго Парк — 418

Мурад III — 364

Мурад IV — 299, 304, 365

Мурильо Бартоломэ Эставан — 89, 90

Муррей Джон — 174, 223, 405

Мурузи Константин — 279, 280

Мустафа визирь — 365

Мустафа — 373

Мустафа III — 372

Мустафа IV — 298

Мухсли-заде — 325, 371

Мьер — 49

Мэколи — 405, 526, 530

Мюллер Гюг — 422, 428, 433, 434, 435

Мюллер Отто — 227

Мюллер — 9, 14

Мюрат — 476

Набонид — 426, 427

Набонассар — 459

Набопелассер — 426

Набукудуруссур — 426, 427

Наполеон I Бонапарт — 99, 239, 354, 385, 405, 438, 458, 515, 516

Наполеон III — 479, 515

Небольсин Павел Иванович — 44

Небуханетцар (Навуходоносор) — 426, 427, 459

Небуходнетцар — 426

Неваль — 100

Нейвид — 49

Нейк — 40

Непир Чарльз — 175

Неппиг — 49

Нергаль Шарезар — 426

Нериглиссар — 426, 427

Нерон Клавдий Тиберий — 365

Нестор — 14

Никон патриарх — 16

Ниман — 46

Нимврод — 458

Нины — 459

Нитокриса — 459

Новелло Клара — 144, 456

Нодье Шарль — 195

Норман Б. — 221, 404

Нортон Каролина Елизавета — 489, 557

Ньюмарш, см. Ньюмарч — 116, 117

Ньюмарч Вильям Фрэнсис — 116, 117

Нэбо — 458, 459

Овен Ван (Оуен) — 402, 408, 409, 504

Овервег Адольф — 547

Овиедо и Вольдес Гонзаго Фернанд — 49

Одюбон Джон Джемс — 536

Оливарес Гаспаро де Гусман — 89

Омар Ибн Хаттаб — 300, 352

Омар паша — 329, 381

Оммиады — 296, 297

О'Муллинган — 554

Орбиньи Алкид Дессалин — 48, 49—52

Орсе де — 533

Орхан — 351, 352

Освель — 418

Осман I — 273, 295—297, 300, 351

Осман II — 351, 364, 365

Пайен — 477, 478

Пайн Луиза — 144

Пакстон Джозеф — 401

Пальмерстон Генри Джон Темпль — 277, 531, 541, 544

Папен Денис — 108

Пари — 49

Паркинс Мансфельд — 174

Паррот Иоганн Фридрих Вильгельм — 15

Пассаргади — 294

Патрокл — 389

Паульдинг Джемс Кирк — 536, 537

Пенд хан — 464

Пенденнис Артур — 174, 228, 553

Перевощиков Д. М. — 61

Перрей — 472

Перри Матео Кальбре — 510, 511

Персей — 460

Перси — 97

Петерман Август — 112, 411—414

Петр I — 13, 81, 242, 243, 273, 348, 579, 582, 609

Пиль Роберт — 490

Пим — 139

Пинзон Янес — 421

Пирр — 267

Пирс — 513

Питт Вильям — 458

Плетен — 424

Плиний — 460

Плюшар А. — 78, 83

Полигистар — 460

Полиен — 460

Полицанитес — 291

Половцев Виктор Андреевич — 75

Поло Марко — 72

Понс Поль — 155

Порошин В. С. —36, 37, 46

Портер — 44

Потемкин Григорий Алексеевич — 273

Поттер Алонзо — 551

Прац Э. И. — 43

Прево д'Экзиль Антуан Франсуа — 475

Прескотт Вильям Гиклин — 92, 224, 406

Приор Мэтью — 103

Притчард Карл — 517

Пуатье Диана — 155

Пульс — 520, 521

Пунш — 540

Пус Том — 113

Путнан — 405

Путнэм — 551, 552

Пушкин Александр Сергеевич — 87, 111

Пущин — 41

Пюклер Мускау — 284

Равлинсон, см. Роулинсон — 458—460

Рагиб Магомет паша — 338, 339, 349, 371

Радклиф Анна — 192

Ракоци Юрий II (Ракочий) — 345

Рамбулье г-жа — 107

Рамсэ — 370

Ранке Леопольд — 530

Раулинсон, см. Роулинсон — 425, 428, 458

Раумер Карл — 240

Рафаэль Санти — 101

Рачинский — 89

Рашель Луиза — 149, 197

Ребук — 515

Редкин Петр Григорьевич — 609

Редклиф — 286

Реден — 9

Ремюз — 44

Ренджер — 49

Ренфорс — 105

Реньяр — 197

Решид паша — 284, 333

Ривз м-с — 144

Ривз Симс — 144

Риза паша — 376, 380

Риттер Карл — 44, 72, 78, 412

Ричардсон Самуэл — 192

Ричардсон — 160

Ришар Ашиль Рихард — 55

Робинсон Тереза Альбертина Луиза (Тальви) — 551

Роджерс Генри — 530, 531, 533

Роелас — 89

Розас — 507

Роксолана — 340, 341

Роней — 84

Росс Джемс — 127, 135, 141

Россель Джон — 531, 543

Россель Скотт — 521

Роулинсон Генри — 425, 428, 458—460

Роутледж — 174

Рудольф — 99

Румянцев-Задунайский Петр Александрович — 273, 325

Рустем — 341

Рут Эмиль — 189, 190

Рымникский герой, см. Суворов — 348, 372

Рэ д-р — 137

Саадий — 330

Савельев Виктор Константинович — 9

Савиньи Фридрих Карл — 539

Саллюстий — 104

Саммурамит — 459

Санд Жорж (Аврора Дюдеван) — 229

Сарданапал — 459

Сассаниды — 294

Свифт Джонатан — 103

Сеген Старший — 467

Сегье — 468

Селим II — 361, 364

Селим I Неумолимый — 296, 359, 364

Селим III — 298, 368, 371—373

Семирамида — 447, 459, 460

Сенсон — 51

Сент-Илер Огюстен Франсуа Цезарь — 49

Сервантес де Сааведра Мигуэль — 130, 359

Сефиды — 294

Сикким раджа — 236

Скандер Бек — 267

Скотт Вальтер — 87, 531, 536

Скотт — 239

Скулькрафт — 44

Слэд — 391

Смит Александр — 223

Смит д-р — 546

Смит Сидней — 530

Смирнов Александр — 73—77

Смолетт Тобайас Джордж — 104

Сморт — 145

Собесский Ян — 347

Соваль — 157

Сойер — 122

Сократ — 149, 458

Солиман II Великий или Великолепный — 358—360, 362, 364, 367

Солиман Ренегат — 372

Соути Роберт (Соут) — 531

Софи Кули хан — 370

Софокл — 199, 250

Спенсер В. — 97

Спенсер Эдмунд — 533

Спенсер граф — 187

Спикс Жан Баптист — 49

Срезневский Измаил Иванович — 43

Сталь Анна Луиза Жермена — 599

Стедман Вильям Старший — 89

Стет — 498

Стефен Джемс — 530

Стефенс Джон Лойд — 91, 221, 404, 405

Стиль Ричард — 103, 559

Стобвассер — 98

Стоу Бичер Гарриет — 405, 406

Страбон — 460

Строев В. — 81, 83

Струве Отто — 467, 470

Суворов Александр Васильевич — 273

Сэй Жан Батист — 407, 610

Сюэк — 509

Тархунджи Ахмет — 343, 344

Теккерей Вильям — 94, 103, 104, 192, 223, 225, 228, 229, 405, 487, 489, 490, 532, 548, 552—555

Теофраст — 471

Тимковский Илья Федорович — 62—65, 67

Титмарш Микеланджело — 553

Титсинг Исаак — 79, 80

Тотт Кантемир — 237, 372

Троллон — 200, 490

Тугут — 325

Тургенев Иван Сергеевич — 42

Тур де ля Сулейман-ага — 370

Тьер Луи Адольф — 223, 405

Тэйлор Эдуард Бернет — 425, 427, 428

Тюреннь Генрих де ля Тур д'Овернь — 344

Уатт Джемс — 108

Убичини Жан Гоноре Абдолоним — 255, 447, 448

Уваров Алексей Сергеевич — 41

Уиллис Натаниэль Паркер — 406

Ульоа Антонио де — 49

Унгевиттер Ф. Х. — 253, 259, 262, 277, 287

Уркарт Давид (Уркварт) — 490

Ускупа паша — 289

Уэбстер Даниэль — 406

Уэльш — 375

Фалес — 470, 471

Фал Лух III — 458—460

Фар де ля, герцог Вандомский — 369

Фарадей Майкл — 57, 167

Фарелль — 101

Фарер — 89

Фельз — 146

Фернанд Кордуанский — 421

Фидди Джон — 434

Филалет Христофор — 189

Филетас д-р — 262

Филипп Август — 154

Филипп I — 89

Филипп IV — 89

Филипс Томас — 126, 127, 427

Фильд Люси — 161

Фильдинг Генрих — 104

Фильмор — 513

Фипс — 49

Флуранс Мари Жан Пьер — 519

Фоассак д-р — 473

Фогт Карл — 528

Фокс Маргарита — 150, 152

Фонвизин Денис Иванович — 580, 583

Фонкорт Чарльз — 420

Форбез Джемс — 416—417

Форстер Георг — 230

Фотий — 460

Франкателли — 122

Франклин Вениамин — 150, 473

Франциск I — 154, 155

Франциск св. — 89

Фрезье Амедей Франсуа — 49

Фридрих Вильгельм — 493

Фридрих II — 8, 349

Фридрих I — 98, 493

Фридрих Эдмунд — 534

Фролов Николай Григорьевич — 61, 77

Фугелий — 535

Фукидид — 448

Фуко Жан Бернард Леон — 468, 496—498

Фурнье де — 509

Хаджи Бекташ — 331, 375

Хайница — 332

Хвостов Николай Александрович — 79

Цусима — 511

Цезарь Кай Юлий — 470

Цицерон Марк Туллий — 470, 553

Чаллис Джемс — 503

Чендерли Кара Халиль — 352

Чепман — 174

Черкасский Владимир Александрович — 609

Честелькс — 49

Чильд Мария — 422, 435

Чингисхан — 66, 273

Чоулис Джон Овертон — 241

Чуди Иоганн Якоб — 494, 495

Шав — 547

Шаполлон — 469

Шафарик Павел Иосиф — 14, 263, 264

Шафонский Афанасий Филимонович — 44

Шекспир Вильям — 87, 99, 105, 130, 131, 146, 149, 152, 189, 198, 199, 232, 527, 533

Шено — 520

Шеффнер — 521

Шиллер Фридрих — 149, 152, 189

Шлейден Маттиас Яков — 55

Шлейермахер Фридрих — 539

Шлецер Август Людвиг — 46

Шлоссер Иоганн Георг — 189

Шолье аббат — 369

Шор — 557

Шторх Николай Иванович — 9

Штукенберг Иван Федорович — 9

Штюрмер — 98

Шуберт Фридрих Вильгельм — 9

Шютц д-р — 528

Эйбольд — 82

Эйрие Жан Батист (Эйриес) — 81

Эйтон — 105

Эль Греко (Доминик Теотокопули) — 88, 89

Эмина — 332

Эренберг Христиан Готфрид — 164

Эрнест Август — 184

Эсма — 295

Этти Вильям — 87

Юзуф — 331, 332

Юмала — 14

Юм Давид — 87

Юнг — 523

Юнгман — 387

Юно д'Абрантес Жозефина — 192

Юнгкен — 533

Юстин — 460

Якоб — 470

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие 3

Литературные выступления К. Д. Ушинского в «Ярославских губернских ведомостях» (1848 г.)

Волга 9

Волга. Источники Волги. Волхонский лес 14

Поездка в Ростов. Ростовская ярмарка. Лунное затмение и северное сияние 21

Продолжение о Ростове 23

Необходимость сбережения лесов в видах обеспечения горючего материала и вообще для благосостояния общественного 26

Метеорологические наблюдения в Ярославле 1848 года 29

Гроза в марте месяце 30

Разлитие Волги 31

Объявление о книге г. Витвицкого «Словечко о пчелах» 33

Ученики ремесленные в Петербурге 36

Литературная работа К. Д. Ушинского в журнале «Современник» (1852—1854 гг.)

Книжные обозрения и библиография 41

Иностранные известия 1853 г. (июль, август, ноябрь, декабрь) 84

Иностранные известия 1854 г. (январь, февраль, март, апрель, май) 149

Сведения о современном состоянии Европейской Турции 244

1. Географический обзор Балканского полуострова 244

2. Климат и естественные произведения Европейской Турции. — Ее поземельная собственность. — Земледелие и скотоводство 249

3. Народонаселение Балканского полуострова по племенам вероисповеданиям 261

4. Турецкая религия и ее естественные последствия 270

5. Положение христиан в Турции 276

6. Управление Турции. — Характер власти султана 292

7. Турецкие законы. — Улемы. — Турецкое судопроизводство. — Политическое значение шейх-уль-ислама 300

8. Дервиши Турции 326

9. Общий характер турецкой администрации. — Великий визирь; его значение, прежнее и нынешнее. — Замечательнейшие визири в истории Турции 334

10. Исторический очерк военных сил Турции 350

11. Настоящий состав и состояние военных сил Турции 376

Литературная работа К. Д. Ушинского в журнале «Библиотека для чтения» (1854—1856 гг.)

Заметки путешествующего вокруг света 1854 г. (март, апрель, май, июнь, июль, сентябрь, октябрь, ноябрь) 399

Заметки путешествующего вокруг света 1855 г. (май, июнь, декабрь) 514

Диккенс. Глава из романа «Тяжелое время». Перевод К. Д. Ушинского 559

Дополнительные материалы к предшествующим изданиям сочинений К. Д. Ушинского

Письма о воспитании наследника русского престола 573

5 марта 11861 года 604

Письмо К. Д. Ушинского В. А. Черкасскому 609

Приложения

Материалы и документы о К. Д. Ушинском как редакторе неофициальной части «Ярославских губернских ведомостей» (1848) 613

Примечания 622

Указатель имен 707