Труды по социологии образования. Т. 13. Вып. 22. — 2009

B. C. Собкин
РАЗЛИЧИЕ ЦЕННОСТНЫХ ОРИЕНТАЦИЙ
В СФЕРЕ ПОЛИТИКИ У РАЗНЫХ
ПОКОЛЕНИЙ СТАРШЕКЛАССНИКОВ
В статье излагаются общие принципы, которые легли в основу разра-
ботанной нами программы по изучению особенностей политической
социализации в старшем школьном возрасте. Эта программа была на-
чата в 1996 году. Результаты данного исследования были опубликованы
в монографии «Старшеклассник в мире политики» в 1997 г. Основная
установка, которой мы руководствовались при разработке данной про-
граммы состояла в попытке посмотреть на мир современной российской
политики не просто глазами подростка, а попытаться с его помощью
прояснить реальные противоречия политической жизни России.
И здесь, если придерживаться терминологии М.М.Бахтина, мы рас-
сматриваем мнение подростка именно как авторитетное высказывание
о нашей действительности. За этим стоит понимание особой культу-
рологической значимости и статуса подростничества, незаменимости
этой позиции в общем культурном процессе. Более того, мы полагаем,
что мнение подростка отражает социокультурные напряжения порой
рельефнее и точнее, чем в случае опроса взрослых.
Второй крупный опрос, проведенный в рамках данной програм-
мы, был осуществлен почти десять лет спустя, в 2005 году. Сопо-
ставлению ответов подростков двух разных поколений на вопросы,
касающиеся различных аспектов Российской политики, посвящена
завершающая часть данной статьи. При этом для нас важно было
выявить именно те ценностные сдвиги, которые определяют траек-
торию изменения представлений подростков о сфере политики.
О ЗНАЧЕНИИ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ
Речь здесь, прежде всего, идет об общей характеристике того социаль-
ного контекста, в котором проведено исследование. Прояснить его не-
обходимо, поскольку исходное понимание общего смысла социальной
ситуации позволяет, по меньшей мере, определить уместность и своев-

ременность исследования. «Уместность и своевременность» в том плане,
что интересующие исследователя социально-психологические феноме-
ны действительно актуализируются в данной ситуации, а следовательно,
могут быть выявлены и изучены. По сути дела, здесь я имею ввиду, в ка-
честве аналогии (и только в качестве аналогии) тот аспект методологии
культурно-исторической теории Л.С.Выготского, который достаточно
подробно обсуждает А.А.Пузырей [28], касаясь вопроса о построении
определенных «машин» («ловушек для природы»). Другими словами,—
особых техник, порождающих и амплифицирующих психические про-
цессы и явления. Только в данном случае проблема состоит не в поиске
и особом анализе искусственных (знаковых) систем, а в обнаружении
тех реальных социальных ситуаций, особых «сценариев» социальной
жизни, где интересующие нас социальные феномены могут возникнуть
и проявиться. Таким образом, здесь скорее задан просто иной масштаб
рассмотрения ситуаций амплификации психических феноменов, суть
которых состоит в переходе от знаковых структур к социальным сцена-
риям, хотя по существу проблема, на мой взгляд, та же.
Специфика социокультурной ситуации состоит в том, что
в последние годы предельно обострено различие точек зрения на
экономическую и финансовую политику, социальную политику,
внутреннюю и внешнюю политику, военную политику, политику
в области культуры и образования. Подобное «расширение поли-
тического поля», является характерной особенностью той общей
ситуации, определяющей специфику социально-политического
контекста, в котором мы рассматриваем политические ориентации
подростков. Несмотря на внешнюю банальность данной фиксации,
ее важно иметь ввиду по той причине, что различие политических
позиций не просто артикулировано, но и потому, что они задают
конструкцию того содержательного пространства, тех содержа-
тельных оппозиций, в рамках которых осуществляется личностное
политическое самоопределение. И именно в этом отношении сама
современная ситуация является уникальной для проведения ис-
следования политических мнений, установок, ценностей старше-
классников; уникальной, поскольку она требует от ближайшего
социального окружения подростка (от его родителей, учителей,
других значимых взрослых) реального и совершенно конкретного
политического самоопределения.
На этот момент стоит обратить особое внимание. В предыду-
щих работах (В.С.Собкин, 1997; Sobkin V.S., Pisarskii P.S. 1996)
нам уже приходилось отмечать, что особенностью современного
процесса социализации подростка в России является то, что этот
процесс протекает не просто в ситуации социально-экономической
нестабильности, но именно в ситуации «ценностно-нормативной
неопределенности», когда существенно деформированы характер-
ные для стабильных обществ механизмы передачи ценностей от
старшего поколения к младшему. В этом отношении правомерна

аналогия с различными типами трансляции социокультурного
опыта, которые обсуждала в свое время Маргарет Мид при харак-
теристике разных типов культур: постфигуративной (когда дети
учатся у своих предшественников), кофигуративной (когда и дети
и взрослые учатся у сверстников) и префигуративной (когда взрос-
лые учатся также у своих детей). В контексте этих представлений
о типах трансляции социокультурного опыта следует отметить
общую ориентацию социокультурной ситуации в России в на-
правлении вектора префигуративности. И в то же время следует
отметить, что в социокульурной жизни возникают такие моменты
«напряжения и сгущения», когда в ближайшем социальном окру-
жении подростка четко проявляются политические установки
и ценности старшего поколения. В подобные моменты «сгущения»
взрослый мир начинает выступать «различимым и оформленным»
в своих политических позициях, пристрастиях, мнениях, оценках,
поведенческих проявлениях. Особенно это характерно для пред-
выборных ситуаций и ситуаций кризиса.
В этой связи стоит обратить внимание на следующее высказы-
вание Пьера Бурдье: «Если опросы общественного мнения плохо
ухватывают потенциальное состояние мнения, точнее — его движе-
ния, то причиной тому, в числе прочих, совершенно искусственная
обстановка, в которой мнения людей опросами регистрируются»
[5, 173]. Только мне представляется, что это не «в числе прочих»,
а именно один из наиболее существенных и принципиальных
моментов. Кстати, далее Пьер Бурдье отмечает, что «в обстановке
«кризиса», люди оказываются перед сформировавшимися мне-
ниями, перед мнениями, поддерживаемыми отдельным группами,
и таким образом выбирать между мнениями со всей очевидностью
означает выбирать между группами. Таков принцип «эффекта
политизации», производимого кризисом: приходится выбирать
между группами, определившимися политически, и все более
определять выбор эксплицитно политическими принципами» [5,
173]. Поэтому особую роль при изучении политических ориента-
ции играют вопросы, связанные с проблемами идентичности (на-
циональной, конфессиональной), а также самоидентификации как
социально-экономической, так и самоидентификации, связанной
с включенностью подростка в различные социальные группы.
Обратим еще раз внимание на то, что существенным моментом,
определяющим принцип действия эффекта политизации, является
лежащий в его основе «выбор между группами». Это свидетельству-
ет о том, что в ситуации политизации человеком актуализируются
наиболее существенные основания его социальной идентичности.
Именно эти основания играют главную роль в продуцировании
эффекта политизации.
Таким образом, можно ожидать, что чувство социальной иден-
тичности приобретает все большую значимость и в политическом

развитии подростков. Именно это представляет особый интерес,
поскольку подростковый возраст и ранняя юность как раз и харак-
теризуются «кризисом идентичности» (Э.Эриксон, 1996). Заметим,
что в отечественной психологии сходные особенности этого воз-
растного этапа описываются в терминах личностного самоопреде-
ления (Л.И.Божович, В.В.Давыдов, Д.И.Фельдштейн, Д.Б.Эльконин
и др.). Таким образом, проблематика становления политического
сознания подростка оказывается принципиально важной для по-
нимания становления тех фундаментальных психологических
новообразований, которые возникают на данном возрастном эта-
пе. Собственно на отношениях к политическим реалиям и можно
выявить то специфическое отношение подростка к социальной
реальности, которое Д.И.Фельдштейн обозначает как особое пози-
ционное отношение «Я и общество» (Д.И.Фельдштейн, 1996). В этой
связи следует подчеркнуть, что отношение к политическим реалиям
формирует определенный тип отношения, ставящий «Я» в особую
общественную, гражданскую позицию, в основе которой лежит осо-
бое ценностное отношение к социальной действительности.
Итак, по меньшей мере, следующие три аспекта характеризуют
особенность современной социальной ситуации, в которой проис-
ходит политическое самоопределение подростка: содержательное
расширение самого политического поля; оформленность и арти-
кулированность различных политических позиций; отнесенность
этих позиций к групповым интересам. Эти аспекты социальной
ситуации в существенной степени конституируют те социальные
сценарии, которые порождают и амплифицируют характерные
проявления политического сознания и поведения. Более того, уже
сам предварительный анализ эффекта политизации общественного
мнения дает возможность поставить вопрос об уместности про-
ведения исследования по выявлению влияния формирующейся
социальной идентичности подростка на характер и тип его поли-
тических ориентации.
Наконец, следует обратить внимание еще на один аспект, кото-
рый касается политического смысла той социальной ситуации, когда
проводится исследование, особенно если это происходит в период
проведения избирательной компании по выбору органов власти. Дело
в том, что социологический опрос, направленный на выявление поли-
тических ориентации заставляет респондента ценностно определиться
в политическом поле. Иными словами это своеобразное «политическое
голосование». И специфику этой «голосующей» позиции респондента
мы обязаны учитывать. Как отмечает Юрген Хабермас [43], в принци-
пе избирательная компания преследует цель достижения обществен-
ного согласия. Более того, на основе плюралистического выражения
мнений избирателей, их волеизъявления происходит «легитимация
власти». Этот момент принципиален, поскольку именно легитима-
ция власти в процессе свободного волеизъявления, с одной стороны,

обеспечивает лояльность масс к властным структурам, а, с другой, —
дает возможность власти быть относительно независимой. Таким
образом, процесс волеизъявления есть результат «с одной стороны,
интенсивного развития коммуникативных процессов формирования
ценностей и норм, с другой — организационных усилий политической
системы» [43, 127]. Иными словами, в ходе избирательной компании
мы сталкиваемся с ключевым моментом политики: борьбой не просто
за власть, но борьбой за легитимность властных полномочий. В этом
получении легитимности и состоит основная «ставка» избирательной
компании. Можно думать, что и для респондента (несмотря на аноним-
ность опроса) важно выражение позиции как ценностно значимой на
общественном уровне.
О ПРЕДМЕТЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
В работе «Педология подростка» Л.С.Выготский, со ссылкой на
П.П.Блонского, отмечает, что «история школьника и юноши есть
история очень интенсивного развития и оформления классовой психо-
логии и идеологии» [6, 59]. При этом «классовая психология ребенка
создается в результате сотрудничества его с окружающими, выражаясь
проще и короче, в результате общей жизни с ними, общей деятель-
ности, общих интересов. Повторяем, классовая спайка образуется не
в результате внешнего подражания, но общности жизни, деятельности
и интересов» [6, 59]. Однако вступая далее в диалог с П.П.Блонским,
Л.С.Выготский отмечает, что понять особенность переходного воз-
раста как эпоху интенсивного развития и оформления классовой
психологии и идеологии мы не сможем, если ограничимся только
представлениями об общности жизни и интересов со взрослыми и не
коснемся тех механизмов, тех способов интеллектуальной деятель-
ности, с помощью которых классовая психология складывается. И та-
ким механизмом, по мнению Л.С.Выготского, является понятийное
мышление: «образование понятий раскрывает перед подростком мир
общественного сознания и приводит с неизбежностью к интенсив-
ному развитию и оформлению классовой психологии и идеологии»
[6, 61]. Подчеркивая, что «годы подростничества — годы формиро-
вания подростка, в первую очередь его общественно-политического
миросозерцания» [6, 61], годы, когда вырабатываются те или иные
симпатии и антипатии, годы «усиленного ломания головы над про-
блемами жизни» [6, 62] он указывает, что решение проблем, «которые
выдвигает перед подростком сама жизнь, и решительное вступление
его в качестве активного участника в эту жизнь требуют для своего
разрешения развития высших форм мышления» [6, 61]. Именно в эту
плоскость, плоскость развития понятийного мышления и переводит
Л.С. Выготский свой дальнейший анализ.

При этом обозначается ряд характерных особенностей мышления
подростка. Первое, — это «романтизм мысли» и в то же время излиш-
нее логизирование (логический интерес к последствиям в размышле-
ниях над отдельными темами; увеличение высказываний основанных
на допущениях и предположениях и др.) как противоречие переходной
формы мышления, которое в своей внутренней логике ориентировано
на формирование диалектического способа мышления, как высшей
формы мышления. Существенной чертой мышления в переходном воз-
расте является «не только обогащение содержания мышления, но и но-
вые формы движения, новые формы оперирования этим содержанием»
[6,65]. Второе, — это ориентация мышления на мир внутренних пере-
живаний: «только с образованием понятий наступает интенсивное
развитие самовосприятия, самонаблюдения, интенсивное познание
внутренней действительности, мира собственных переживаний» [6,
65]. Третье, — это переход от конкретного мышления к абстрактному.
Причем здесь принципиальна не столько связь и отношения между
понятиями, а тот феномен, который был выявлен в экспериментах
Е.И. Пашковской, связанный с «включением содержания во внутрен-
ний состав мышления», когда содержание начинает высказываться
от личного имени говорящего: «содержание мышления становится
внутренним убеждением говорящего, направленностью его мыслей,
его интересом, нормой его поведения, его желанием и намерением. Это
проступает особенно отчетливо, когда мы имеем дело с ответами под-
ростков на актуальные вопросы современности, политики (выделено
мною — B.C.), общественной жизни, плана собственной жизни и т.д.»
[6,71]. И далее:«... понятие и отраженное в нем содержание передается
не... как усвоенное извне, нечто вполне объективное; оно сопряжено со
сложными внутренними моментами личности, и подчас бывает трудно
определить, где кончается объективное высказывание и где начинается
проявление собственного интереса, убеждения, направленности по-
ведения» [6, 71]. Иными словами, «каждая сфера содержания имеет
свои специфические функции и, становясь достоянием личности,
начинает участвовать в общем движении личности, в общей системе
ее развития как один из ее внутренних моментов» [6, 71]. И здесь мы
подходим к наиболее важному и существенному для нашей работы мо-
менту: «Мысль, усвоенная ясно, становясь личной мыслью подростка,
помимо собственной логики и собственного движения начинает под-
чиняться общим закономерностям той личной системы мышления,
в которую она включилась как известная часть, и задача психолога
как раз состоит в том, чтобы суметь проследить этот процесс и су-
меть найти сложную структуру личности и ее мышления, в которую
включена ясно усвоенная мысль. Подобно тому как мяч, брошенный
на палубе парохода, двигается по диагонали параллелограмма двух
сил, так мысль, усвоенная в эту пору, двигается по диагонали какого-то
сложного параллелограмма, отражающего две различные силы, две
различные системы движения» [6,71-72].

Это, действительно, один из центральных моментов, имеющих
принципиальное значение для нашего исследования. Дело в том, что
сама сфера политики конструируется и формируется таким образом,
что она не укладывается в логику классических понятийных систем.
Как отмечает Жан-Мари Дэнкен изменчива и сама сфера политики,
демаркационные линии между политическим и не политическим
подвижны то, что в одних типах обществ может быть включено
в сферу политики в других из нее исключается; тот или иной факт
может иметь или не иметь политического смысла; политические
представления являются компенсирующими по своей природе,
они имеют ценностную значимость; они внутренне противоречивы
(например, одно из противоречий состоит между моральностью
и эффективностью политических действий). Наконец, политические
представления имеют «корыстный» характер и «множественны»
(«ибо политический субъект представляет политику... в зависимости
от интересов, являющихся действующими причинами» [12, 34-35]);
они имеют «конфликтный» характер в силу спроецированности
в них разных групповых интересов; истина в мире политики не
пользуется привилегированным положением («как и в любой другой
области, в политике имеют место истина и заблуждение, есть люди
говорящие правду, и есть люди, говорящие неправду. Но важно иметь
в виду, что логика мира политики не предоставляет истине никакого
онтологического преимущества. В политике истинное представление
не лучше и не эффективнее, чем ложное представление. Оно только
другое представление и, как и ложное представление, подчинено
ставке взаимодействий корыстных сознаний» [12, 36]).
Приведенных характеристик вполне достаточно, чтобы вновь
обратиться к высказанной Л.С.Выготским идее о «сложном парал-
лелограмме двух сил». Так, когда мы подходим к вопросу о полити-
ческом развитии подростка, то, во-первых, мы обнаруживаем весьма
своеобразную природу и логику самих политических понятий, когда
логика мысли совершается в особом логическом пространстве с це-
лым рядом инверсий: ложное-истинное, моральное-эффективное
и др.; во-вторых, именно в пространстве политики с особой остро-
той начинает проявляться пристрастность мышления, влияние
личностной системы. Политические представления в наибольшей
степени оказываются обусловленными жизненным опытом субъ-
екта, его социальными, культурными, религиозными ценностями.
Политические представления строятся как социальные пред-
ставления, а они, как отмечает С. Московичи, строятся по другим
основаниям, нежели научные понятия. Это «живая генерирующая
социальность», обладающая контекстуальностью, аффективной
насыщенностью и целым рядом других свойств, отличающих их от
научных понятий (С.Московичи, 1995).
Таким образом, с одной стороны, сама специфика возраста,
связанная с расширением социальной среды подростка («формиро-

вание классовой психологии») неизбежно заставляет перейти к рас-
смотрению особенностей отношения подростка к сфере политики,
поскольку эта сфера начинает играть особую роль в содержании
его мышления (вернее — отношения к миру). С другой стороны,
не только этот общий момент, касающийся вхождения в более широ-
кий социальный контекст, но и своеобразие самой сферы политики
как специфической реальности позволяет выявить особые типы
ценностного отношения к миру. И наконец, проявление ценностных
установок при оценке политических реалий неизбежно связано
с отнесением этих ценностей к ценностям определенной группы (в
этом и есть смыл термина «классовая психология»). Именно в этой
связи, повторимся, отношение «старшеклассник и политика» мо-
жет быть рассмотрено как особая сфера для изучения процессов
формирования социальной идентичности в подростковом возрасте.
В принципе же общую, более широкую рамку предмета исследова-
ния можно определить как изучение политической социализации.
О ПОЛИТИЧЕСКОЙ СОЦИАЛИЗАЦИИ
Использование данного термина требует пояснений. В этом, в частно-
сти, убеждает знакомство с практически первой вышедшей у нас книгой
по политической психологии (Л.Я.Гозман, Е.Б.Шестопал, 1996). Про-
блеме политической социализации в ней уделен специальный параграф.
Исходя из общих представлений о том, что социализация предполагает
два аспекта: а) знание законов и правил и б) умение ими пользоваться,
авторы считают, что «центральным моментом политической социали-
зации является адекватное представление о власти и властных отноше-
ниях» [8,77]. При этом логика развития политической социализации
идет по двум линиям. Одна из них — усвоение властных отношений
в расширяющейся системе социальных институтов (семья, детский
сад, школа и др.). Другая линия политической социализации связана
с формированием представлений о собственных правах. По сути дела,
этими двумя сюжетами авторы и ограничиваются, добавляя к ним такие
аспекты как критичность к власти у представителей разных социаль-
ных слоев, влияние разных социальных институтов на формирование
политических ориентации и ряд других.
Думается, что проблема гораздо сложнее и не сводима к модели
усвоения правил уличного движения — той модели, которой поль-
зуются авторы, поясняя суть политической социализации. Авторы
назвали свой параграф «Политическая соцализация — как человек
становится гражданином?», но к центральному пункту, содержатель-
но определяющему суть политической социализации — становление
гражданина — не подходят даже в первом приближении. Вообще мне
представляется, что определять генезис становления политической

социализации из распределения властных отношений, усваиваемых
дошкольниками в семье — есть сближение идей, мягко говоря, «да-
лековатых». Становление и формирование политического сознания
совершается на определенном возрастном этапе, и редукции к более
ранним возрастам мало что проясняют. Кстати, то, что политиче-
ское мировоззрение, формирование идеологии совершается именно
в подростковом возрасте подчеркивал и Л.С.Выготский (да и многие
другие психологи, занимавшиеся возрастным развитием). Иными
словами, малооправдано пренебрегать спецификой качественного
своеобразия того возрастного этапа, когда действительно склады-
ваются и формируются политические ориентации.
Но это не главное. Главное, на мой взгляд, заключается в том,
что существенные содержательные феномены политической со-
циализации, политического самоопределения просто не затронуты.
Да они и не могут быть затронуты, если строить анализ на неадек-
ватной модели «усвоения правил уличного движения», которая
неадекватна уже только потому, что не предполагает обращения
к институциональному контексту (П.Бергер, Т.Лукман, 1995),
не предполагает соотнесения цели и средств, не моделирует «право
выбора». Вообще, как отмечает Эрих Фромм, «если не беспокоиться
о переходе от настоящего к будущему, то и не придется иметь дела
с политикой» [42,225].
Попытаюсь прояснить свое понимание политической социали-
зации. Один из характерных примеров проявления проблематики
политической социализации, политического самоопределения
описан А.С.Пушкиным 160 лет назад. Действительно, Петруше
Гриневу пошел семнадцатый годок: «... родился в тот самый год,
как окривела тетушка Настасья Герасимовна». Припоминаете?
Ну, а если припоминаете, то давайте вспомним и его разговоры
с Пугачевым: «Я природный дворянин; я присягал государыне
императрице: тебе служить не могу»; «Но бог видит, что жизнию
моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только
не требуй того, что противно чести моей и христианской совести».
И на суде: «... я, как офицер и дворянин, ни в какую службу к Пу-
гачеву вступать и никаких поручений от него принять не мог».
По меньшей мере три аспекта здесь существенны: 1) отнесение
себя к соответствующей социальной группе («я офицер и дворя-
нини»), определяющее поступок в силу принадлежности к этой
группе; 2) отношение к морали, долгу («я присягал»), которое задает
определенное конфликтное напряжение, фиксирующее аспект лич-
ностной связанности с группой, что весьма характерно для процесса
политического самоопределения (клятва, присяга, и т.д.); 3) кон-
фликт между личной позицией и общественной, социальной (лич-
но Пугачеву жизнью рад заплатить Гринев, но против дворянской
чести и христианской совести пойти не может). По сути, коллизия
определена Пушкиным в эпиграфе: «Береги честь смолоду». Иными

словами, политическое самоопределение базируется на фундамен-
тальных моральных, идеологических принципах, принятии особой
общественной, гражданской позиции. Поэтому рассматривать по-
литическую социализацию в отрыве от становления морального
сознания, ценностных установок мало оправдано.
Более того, в определенных социокультурных контекстах поли-
тическое самоопределение связано не просто с пониманием власт-
ных отношений и своих прав, но с совершенно особым отношением
к власти и официальной идеологии: инако-мыслием, активностью
занимаемой политической позиции, готовностью ее выразить. Это
близко к тому аспекту социализации, который описывают П.Бергер
и Т.Лукман: «... проблема заключается в социализации индивида
в терминах контр-определения реальности, которое противо-
стоит определениям реальности «официальных» легитиматоров
общества» [3, 236]. Отсюда фундаментальные для политического
сознания моменты, определяемые оппозицией «авторитаризм —
критичность». Можно добавлять здесь и другие аспекты («регламен-
тация — сопричастность» и др.), которые применимы для анализа
конкретных типов политической социализации (И.С.Кон, 1988).
Таким образом, уточняя общее направление нашего понима-
ния политической социализации выделим несколько аспектов.
Во-первых, процесс политической социализации рассматривается
нами не как пассивное усвоение и воспроизводство социального
опыта. Достаточно распространенное его понимание именно и со-
стоит в этом: как процесс ассимиляции индивидов социальными
группами. В нашем же понимании это в целом процесс активного
освоения социального опыта, вхождения в политическую культуру,
формирования ценностно-ориентированной гражданской позиции.
Во-вторых, можно согласиться с Жан-Мари Денкэном о том, что «...
политическая социализация функционирует в определенных рам-
ках и воспроизводит данный мир политики, а не чистый и какой бы
то ни было мир политики» [12, 70]. Это принципиально, поскольку
политическая социализации происходит в конкретных социокуль-
турных условиях и культурных традициях. В-третьих, политическая
социализация тесно связана с моральными, ценностными, идеоло-
гическими установками. Причем нравственная коллизия, которая
разыгрывается при политическом самоопределении, как раз связана
с выходом из частной, приватной позиции в общественную. Сам по
себе подобный выход отнюдь не прост и связан с особой работой
и особым типом переживания отношений «Я и общество».
И, наконец, подчеркнем, что понимание особенностей форми-
рования политической социализации именно в подростковом воз-
расте имеет общее теоретическое значение, поскольку позволяет
понять генезис формирования тех или иных типов политических
ценностей и установок.

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О СПЕЦИФИКЕ
СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ СИТУАЦИИ
СЛ. Рубинштейн (1982) писал, что определенные сдвиги и изменения
в психическом облике людей происходят «с изменением обществен-
ной формации». Обычно после подобной констатации этого общего
положения в отечественных психологических работах делалось некое
логическое «сальто-мортале» и далее проводился психологический
анализ особенностей личности, ее формирования, но уже в системе
«новых», сложившихся общественных отношений. Более того, сам
анализ макроситуации психологу как бы и не был нужен, это скорее
дань марксистской традиции или, что чаще, идеологии.
Между тем, имеет смысл уделить особое внимание самой
ситуации изменения общественной формации. Ведь подобное из-
менение общественной формации отнюдь не механический акт;
именно момент сдвига на макроуровне связан с совершенно осо-
быми коллизиями становления политического сознания, с особой
партитурой переживаний, драмой развития личности. Это важно
сделать, поскольку нынешняя ситуация в России как раз и ха-
рактеризуется, повторимся, глобальными изменениями. Именно
поэтому исследование становления политического сознания совре-
менных российских подростков в этих совершенно специфических
условиях представляет принципиальный научный интерес. Сама
жизнь дает нам уникальную возможность попытаться зафиксиро-
вать те сдвиги и изменения в психическом облике людей, которые
происходят «с изменением общественной формации».
И в этом отношении принципиальное значение имеет мысль
С.Л.Рубинштейна о необходимости особого типа ситуационно-
го анализа для понимания личностного становления: «Для того
чтобы открыть путь к пониманию становления характера, нужно
обернуть это отношение характера и побуждений или мотивов,
обратившись к побуждениям и мотивам не столько личностным,
сколько ситуационным, определяемым не столько внутренней
логикой характера, сколько стечением внешних обстоятельств.
И несмелый человек может совершить смелый поступок, если на
это его толкают обстоятельства. Лишь обращаясь к таким мотивам,
источниками которых непосредственно выступают обстоятельства,
можно прорвать порочный круг, в который попадаешь во внутрен-
них взаимоотношениях характерологических свойств личности
и ими обусловленных мотивов. Узловой вопрос — это вопрос о том,
как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность,
сколько обстоятельства в которых она оказалась по ходу жизни,
превращаются в то устойчивое, что характеризует данную лич-
ность... Побуждения, порождаемые обстоятельствами жизни, — это
и есть тот «строительный материал», из которого складывается ха-

рактер. Побуждение, мотив — это свойство характера в его генезисе.
Для того, чтобы мотив (побуждение) стал личностным свойством,
закрепившимся за личностью, «стереотипизированным» в ней,
он должен генерализоваться по отношению к ситуации, в которой
он первоначально появился, распространившись на все ситуации,
однородные с первой, в существенных по отношению к личности
чертах. Свойство характера — это в конечном счете и есть тенден-
ция, побуждение, мотив, закономерно появляющийся у данного
человека при однородных условиях» [32, 33]. Процитирован столь
большой фрагмент, поскольку здесь действительно важен не только
акцент на необходимости ситуационного анализа, но и принципи-
альны по меньшей мере два вопроса, на которые мы не получаем
однозначного ответа и которые требуют дальнейшего продумыва-
ния. Во-первых, остается открытым вопрос о том, какова «техника»
подобного ситуационного анализа? Возможно, то что имеет ввиду
С.Л.Рубинштейн близко к режиссерскому анализу (но это уже само
по себе предполагает наличие исходной драматургии, сценария
ситуации и поведения в ней персонажа, — личности), возможно это
близко к психоаналитической или другим техникам. Во-вторых,
введение принципа ситуационного анализа касается иного «уровня
бытия», здесь в рассмотрение не включается тот уровень «сдви-
гов», который связан с изменением общественных формаций.
И это, на мой взгляд, предельно заостряет проблему, поскольку мы
должны двинуться именно в этом направлении социокультурного
анализа современной ситуации.
В этой связи, попытаюсь наметить ряд аспектов, которые, ха-
рактеризуют специфику современной социокультурной ситуации
и оказывают существенное влияние на процесс политической со-
циализации современного старшеклассника.
Один из этих аспектов я уже отметил, определяя современную
социокультурную ситуацию как ситуацию ценностно-нормативной
неопределенности. Для понимания специфики политической со-
циализации это крайне важно, поскольку проясняет своеобразие
трансляции социокультурных ценностей от старшего поколения
к младшему в современной России. Помимо этого стоит обратить
внимание еще на четыре.
1. Эмоциональная оценка жизненных перспектив («оптимизм —
пессимизм»). Одной из наиболее существенных характеристик той
или иной культурной эпохи, как тонко заметил И.Хейзинга, является
та особая эмоциональная доминанта, которая характеризует основ-
ное состояние, стилистику присущих ей переживаний (романтизм,
сентиментализм и т. д.). Поэтому выявить доминирующее эмоцио-
нальное состояние культурного сознания в период кризиса, социаль-
ной неустойчивости крайне важно, поскольку именно оно определяет
«горизонт наших ожиданий». В этой связи представляется, что

оппозиция «пессимизм — оптимизм» вообще является одной из
фундаментальных эмоциональных модальностей, характеризующих
социокультурный контекст и определяющих (и это принципиально)
общий эмоциональный фон процесса социализации.
Достаточно явно своеобразие эмоционального переживания рос-
сиянами перспектив своего будущего проявилось в нашем кросскуль-
турном исследовании жителей Москвы и Амстердама (В.С.Собкин,
П.С.Писарский, 1994). Разный тип эмоционального самоощущения
респондентов опрошенных в Москве и Амстердаме очевиден. Так,
если среди амстердамцев практически три четверти являются «опти-
мистами» относительно своих жизненных перспектив (63.3% среди
учащихся, 74.8% среди родителей и 74.0% среди учителей), то сре-
ди москвичей доля таких крайне незначительна (соответственно:
31.7%, 10.3% и 8.4%). Эмпирическая фиксация подобных различий
представляется нам весьма существенной, поскольку проясняет
тот фон, общий эмоциональный контекст, в котором происходит
социализация современного подростка в России и формирование
его ценностных ориентации. Безусловно, ситуация, когда каждый
пятый родитель (21.8%) и практически каждый третий учитель
(27.6%) испытывают «страх и пессимизм перед будущим» (среди
амстердамцев, соответственно, таких всего лишь 7.2% и 6.3%) и более
половины взрослых (63.0% среди родителей и 59.5% среди учителей)
«сомневаются в успешности реализации своих жизненных планов» (в
Амстердаме, соответственно: 18.3% и 19.8%), не может не отразиться
на специфике формирования ценностных ориентации подростков,
трансляции культурных ценностей от одного поколения к другому.
Более того, подобная общая фрустрированность взрослого мира
предполагает особые стратегии (в частности, актуализацию всевоз-
можных «защитных реакций», «замещений» и манифестаций) при
взаимодействии с молодым поколением.
Было бы наивно думать, что подросток не чувствует и не видит
растерянности взрослого мира. В свое время Эрик Эриксон отме-
чал, что «развитие ребенка состоит из серии вызовов, которые он
бросает своему окружению для того, чтобы оно обеспечило развитие
его впервые возникших потенциальностей» [48,105]. И в этой связи
следует иметь ввиду, что в современной социокультурной ситуации
в России подобные «вызовы» бросаются взрослому окружению,
которое находится в состоянии неуверенности, а часто и эмоцио-
нальной подавленности. Важен и другой аспект. Он связан с тем,
что неуверенность в своем будущем, фрустрированность относи-
тельно успешности своих жизненных перспектив могут проявиться
и оказать влияние на характер политических ориентации подрост-
ков. В частности, вполне вероятны защитные реакции связанные
с реконструкцией, повышением значимости тех политических
представлений, которые характерны для бывшего советского обще-
ства. Таким образом, надо иметь в виду, что «горизонт ожиданий»

определяется большинством исходя из пессимистичически окра-
шенной позиции, неуверенности в своем будущем. Это стоит иметь
в виду, при интерпретации тех или иных ценностных ориентации
в политике, поскольку это может существенно прояснить их смысл
как определенных реакций, связанных с защитными механизмами,
замещениями и т.п.
2. Сдвиг культурных ценностей («Запад — Восток»). Оппозиция
Запад — Восток одна из фундаментальных содержательных оппо-
зиций для русской культуры. Своеобразие этого «географического
факта» отмечалось неоднократно. Вспомним П.Я.Чаадаева: «Мир
искони делился на две части Восток и Запад. Это не только геогра-
фическое деление, но также и порядок вещей, обусловленный самой
природой разумного существа: это два принципа, соответствую-
щие двум динамическим силам природы, две идеи, обнимающие
весь жизненный строй человеческого рода... Мы живем на востоке
Европы — это верно, и тем не менее мы никогда не принадлежали
к Востоку... Уже триста лет Россия стремится слиться с Западной
Европой, заимствует оттуда все наиболее серьезные свои идеи ...»
[45, 141-147]. Практически ни один крупный мыслитель России
не остался равнодушным к этой проблеме как фундаментальной
проблеме культуры, религии и политики, вплоть до характери-
стики особого личностного типа «западника» и особых пере-
живаний, связанных с самой коллизией «Запад — Восток». Так,
у Ф.М.Достоевского читаем: «Мы в недоумении стояли тогда перед
европейской дорогой нашей, чувствовали, что не могли сойти с нее
как от истины, принятой нами безо всякого колебания за истину,
и в то же время, в первый раз, настоящим образом стали сознавать
себя русскими и почувствовали на себе, как трудно разрывать
связь с родной почвой и дышать чужим воздухом...» [13,10]. Это век
девятнадцатый, но инвариантность самого этого сюжета сохрани-
лась и в двадцатом и в двадцать первом; хотя он и приобретал на
разных исторических этапах разные смысловые оттенки (вспомним
«железный занавес»), но сохранялся в своих существенных чертах.
Так, казалось бы, А.А.Зиновьев [16] исходит из совершенно иных
посылок, из иных теоретических и социально-экономических пред-
ставлений, но его оппозиция «коммунизм — западнизм» в своих
глубинных смысловых основаниях контаминирует с проблема-
тизацией «Запад — Восток» девятнадцатого века, даже по самому
характеру переживаний «разрыва с почвой», которую обозначил
Ф.М.Достоевский.
В 90-е годы общий сдвиг культурных ценностей в сторону за-
пада был очевиден и декларировался на разных уровнях, начиная
с идеологии (гласность, переход к рынку и др.). Чувствительной
к этому сдвигу оказалась и подростковая субкультура. Так, напри-
мер, общее смещение молодежной субкультуры в сторону западных

ценностей отчетливо прослеживается на материале художествен-
ных ориентации школьников [35]. В этом смысле художественные
ценности вообще являются достаточно хорошим индикатором для
фиксации изменения культурных ориентации в целом. Как отмечал
в 1935 году И.Хейзинга: «... дабы убедиться в лихорадочном со-
стоянии нынешней культурной жизни, возьмем еще один чувстви-
тельный прибор для измерения ценностей — искусство» [44, 254].
С этим утверждение можно вполне согласиться.
Подобный сдвиг имеет ряд серьезных следствий. Во-первых,
весьма важно оценить какие типы и образцы западной культуры
начинают доминировать в молодежной субкультуре. Во-вторых,
с особой остротой встает вопрос о сохранении гуманистического
национального ядра культуры и о том защитном поясе, который
состоит «из системы социальных, поведенческих, нравственных
и интеллектуальных реакций на все виды аккультурации» [31, 7].
Можно думать, что в силу описанного выше общего пессимистиче-
ского настроения сам этот защитный пояс существенно ослаблен.
И именно поэтому, как раз возможно ожидать, таких, отмеченных
А.И.Ракитовым [31] проявлений, как «неуважение к человеку и от-
рицание всего нового, прежде всего в своей основе: в сфере техноло-
гии производства, власти и общественной жизни» [31,8]. Подобные
тенденции могут проявиться в сфере политических ориентации
старшеклассников и скорее всего именно в тех социальных слоях,
где наиболее ослаблен «культурный защитный пояс».
3. «Разблокировка — вытеснение». Для прояснения этого аспек-
та имеет смысл обратиться опять к П.Я.Чаадаеву: «Дело касается
не пустяка: приходится решить, может ли народ, раз сознавший,
что он в течении века шел по ложному пути, в один прекрасный
день простым актом сознательной воли вернуться по пройденному
следу, порвать с ходом своего развития, начать его сызнова, вос-
соединить порванную нить своей жизни на том самом месте, где
она некогда, не очень-то ясно каким образом, оборвалась. А между
тем приходится сознаться, что мы накануне если не разрешения,
то во всяком случае попытки разрешения этой небывалой задачи,
накануне такого социального эксперимента...» [46, 200]. Сходство
с современной социокультурной ситуацией в России поразительно.
По своей сути сегодняшнее культурное напряжение переживается
как «разрыв и воссоединение».
В то же время важно подчеркнуть, что механизм «вытесне-
ния» вообще характерен для отечественной культуры. На него,
в частности, обратил внимание В.З. Паперный [25], анализируя
специфические процессы переименования городов и улиц на рубеже
20-х и 30-х годов. Характерным примером из периода 90-х может
служить переименование станций московского метро: «Жданов-
ская» — «Выхино», «Площадь Ногина» — «Китайгород», «Площадь

Свердлова» — «Театральная». Как заметил Виктор Ерофеев: «На-
чался всенародный бобок! Идет великая чистка номенклатурных
могил!» [15, 54]. Примеров подобного рода множество. Но важно
иметь в виду, что это не просто формальный акт вычеркивания
из «социокультурной таблицы» [22] тех или иных ценностей. По-
добный процесс «вытеснения» связан с вытеснением глубинных
ценностно-нормативных структур, характерных для Homo soveticus.
Это касается как прескрептивных, так и проспективных норм.
Иными словами как наиболее ценных и одобряемых моделей по-
ведения, так и различного рода запретов и ограничений на опреде-
ленные модели поведения и образцы мыслей, которые задавались
как образцы. Например, ссылаясь на исследования В.А.Лефевра,
можно предположить, что с вытеснением из круга чтения подрост-
ка произведений военно-патриотической тематики вытесняется
характерная для советской культуры нормативная модель риска,
обуславливающая стремление к героическому поведению, самопо-
жертвованию, повышающему этический статус личности, которая
заменяется на способ рационального, утилитарного решения про-
блем, соответствующий западной модели риска [50].
Наряду с «механизмом вытеснения» работает и противополож-
ный «механизм разблокировки» культуры. По мнению Л.Гудкова
и Б.Дубина [10] этот процесс связан с «включением часов культуры»
для произведений, которые блокировались социальными группами,
ранее располагающими властью и «нарезавшими паек культуры».
По сути дела здесь мы фиксируем феномен близкий по своему
смыслу к тому, который П.Бергер и Т.Лукман [3] обозначают как
альтернацию, требующую по новому расставить акценты реаль-
ности и демонтировать предшествующую номическую структуру,
реинтерпретировать ее. Но подобный тип реинтерпретаций в суще-
ственной степени опирается на их поддержание микросоциальным
окружением, значимыми другими. В этом отношении принципи-
альное значение, как для взрослых, так и для подростков имеют те
микросоциальные общности, которые либо поддерживают старые
представления, либо ориентированы на вводимые новые элементы
реинтерпретаций. И в этом мы находим для себя дополнительные ар-
гументы относительно особой значимости микросоциального окру-
жения при формировании политических ориентации подростка.
4. «Текст — подтекст культуры». Здесь возможны содержатель-
ные повторы, поскольку проблема соотношения текста и культурно-
го подтекста непосредственно связана с вопросами охранного пояса
культуры, механизмами вытеснения и блокировки. Вместе с тем,
если мы строим рассуждение относительно политических реалий,
то мы не можем не коснуться такого специфического для культуры
охранного механизма в сфере идеологии как политическая цензура.
Именно поэтому цензуре стоит уделить специальное внимание.

В истории политической жизни России этот вопрос традицио-
нен и имеет целый ряд характерных аспектов своего рассмотрения,
начиная от влияния цензуры на формирование самостоятельной,
ответственной гражданской позиции и кончая собственно социоло-
гическими сюжетами о том, кто имеет право на цензуру, что должно
подлежать цензуре и т.д. Так, например, А.Н.Радищев более двухсот
лет назад писал: «Теперь свободно иметь всякому орудия печатания,
но то, что печатать можно, состоит под опекою. Ценсура сделана
нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и из-
ящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на
помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, сле-
дует, что есть малолетние, незрелые разумы, которые собою править
не могут. Если же всегда пребудут няньки и опекуны, то ребенок
долго ходить будет на помочах и совершенный на возрасте будет
каляка... Таковы бывают везде следствия обыкновенной ценсуры
...» [30, 103-104]. Как видим, формирование «каляки», человека не
способного «собою править» и лишенного гражданской ответствен-
ности непосредственно связывается А.Н.Радищевым с существова-
нием цензуры. Помимо этого, им поднимается вопрос и о том, кому
должно принадлежать право на цензуру. Причем здесь А.Н.Радищев
весьма радикален:... цензура печатаемого принадлежит обществу,
оно дает сочинителю венец или употребит листы на обвертки» [30,
108]. По сути, за этим лежит определенное представление о граж-
данском обществе, именно оно (общество) определяет, что обще-
ственно значимо и ценно, а что, как говорится, «на обвертки».
Для нашей работы особый интерес представляет еще один
аспект. Попытаюсь его обозначить. Вот что мы читаем в статье
за подписью Русский Либерал, написанной в середине прошлого
века: «В обществе возникла литература письменная, ускользаю-
щая от ценсуры и неведомая правительству. Статьи всякого со-
держания ходят из рук в руки, переписываются в значительном
количестве экземпляров, перевозятся и пересылаются из столиц
в провинции и из провинций в столицы; и все это делается само
собою, без всякого заранее обдуманного плана, без всякой ор-
ганизации. Достаточно сколько-нибудь присмотреться к тому,
как все это совершается, чтобы убедиться, что здесь не нужно
предполагать существование тайного общества, занимающегося
сочинением подобных статей и их распространением. Каждый
и без того с жадностью читает их, переписывает и сообщает своим
знакомым. Заговорщиков здесь нет; заговорщики все принимаю-
щие какое-нибудь участие в делах отечества, а это большинство
образованного класса в России» [9, 38]. Признаемся, ведь это как
будто списано из нашего недавнего прошлого. Причем здесь зафик-
сирован принципиально важный аспект. И состоит он в описании
функционирования особого типа социальной коммуникации,
которая разворачивается параллельно с существующей открыто

и официально поддерживаемой коммуникацией, ориентирован-
ной на обсуждение политических реалий. Эту неофициальную,
цензурно блокируемую коммуникацию я и имею в виду, говоря
о существовании культурного подтекста официальной идеологии.
Таким образом, мы фиксируем традиционно сложившуюся в Рос-
сии «двухслойную» организацию политического пространства.
Причем подобная организация коммуникации весьма устойчива
и, как мы видим, по меньшей мере в письменной культуре, суще-
ствует более двух веков, а в шестидесятые годы прошлого столе-
тия она уже освоила «новые технологии». В этой связи вспомним
у Александра Галича: «Есть магнитофон системы «Яуза». Вот
и все. И этого достаточно...». Сегодня возможности подобного рода
коммуникаций благодаря техно-эволюционным процессам суще-
ственно расширены, особенно в связи с развитием Интернета.
Однако для нас в данном случае важно обратить внимание на
то, что подобная политическая коммуникация, не имеющая воз-
можности открыто функционировать в силу цензурных запретов,
существует на особых нюансах смысла, подтекстах. Это особый тип
социальной коммуникации, который условно можно обозначить как
«понимающий». Его кратко и точно описал Ю.Тынянов в предисло-
вии к своему роману «Смерть Вазир-Мухтара»: «Они узнавали друг
друга потом в толпе тридцатых годов, люди двадцатых, — у них был
такой «массонский знак», взгляд такой и в особенности усмешка,
которой другие уже не понимали. Усмешка была почти детская.»[39,
10]. Кстати, само предисловие к роману, написанному в 30-е годы,
можно считать образцом подобной «понимающей» коммуникации.
Действительно, роман посвящен Александру Грибоедову, но неявные
отсылки к современным для автора реалиям 30-х годов прошлого
века (роман написан в самом начале тридцатых), ассоциации с ситуа-
цией в Советской России возникают постоянно. Таким образом, если
воспользоваться традиционным различением «значение — смысл»,
то можно придти к выводу о том, что официальная политическая
идеология ориентирована на значения. Причем здесь «отношения
гражданина и государства... заключены в рамки «изъявления вер-
ности» [17,55], а отмеченный нами тип коммуникации, вытесняемый
социальными фильтрами, ориентирован на сферу смыслов. Поэтому
формирующиеся именно в неофициальной системе коммуникации
политические ценности и нормы обладают особой смысловой значи-
мостью, поскольку они строятся на основе особых личностно ориен-
тированных коммуникативных структур и текстов, принципиально
ориентированных на включение механизмов смыслообразования.
Причем уже сама невозможность выразить себя открыто (ср.у А.
Галича «...проступает пятном немота»), предельно заостряла цен-
ностные аспекты самоопределения, критичности к себе. Проблема
отношения человека и государства строилась в зоне смыслов именно
как нравственная. Например, у Владимира Высоцкого:

«А мы живем в мертвящей пустоте, —
Попробуй надави — так брызнет гноем, —
И страх мертвящий заглушаем воем —
И те, что первые, и люди, что в хвосте.
И обязательные жертвоприношенья,
Отцами нашими воспетые не раз,
Печать поставили на наше поколенье —
Лишили разума и памяти и глаз» [10, 176].
Таким образом, этот особый тип коммуникации — «дружеский
круг»,— строящийся на тесных горизонтальных связях, основанный
на неформальном доверии, был ориентирован на дистанцирование
от государства. Иными словами, если официальная, открытая си-
стема коммуникации строилась на «изъявлении верности», то не-
формальная — на критичности, недоверии и дистанцировании от
государства.
Столь подробная фиксация этих моментов обусловлена их осо-
бой важностью для понимания своеобразия формирования полити-
ческих ориентации современных старшеклассников. Дело в том, что
современная социокультурная ситуация существенно отличается от
вышеописанной. Сегодня игра на подтекстах практически исчезла,
поскольку все различие мнений выплеснулось непосредственно
в тексты, которые относительно равнозначны по своему статусу,—
иными словами они практически все открыты. Вспомним здесь
опять Русского Либерала из пятидесятых годов 19-го века: «мы
услышим одно: требование гласности» [9, 60]. Собственно с глас-
ности и началась трансформация СССР. И в то же время нельзя не
видеть, что культура упростилась, «сплющилась», пропала ее много-
слойность. Тексты, критикующие современную власть, «открыты»
и не предполагают игру подтекстов. И в этом отношении, мы можем
говорить о том, что формирование политических ориентации со-
временного подростка строится в основном на уровне значений, без
включения глубинных механизмов смыслообразования, поскольку
исчезло ключевое противопоставление двух типов коммуникации.
Конечно, не стоит упрощать. Относительно немногие старше-
классники в советский период читали запрещенную литературу.
Но заметим, цитированное выше «Путешествие из Петербурга
в Москву» было включено в школьную программу и то, что было
процитировано можно «вычитать» при определенном усилии мыс-
ли, определенном «наведении на резкость» относительно видения
окружающей социальной действительности. Добавим, песню Була-
та Окуджавы «Возьмемся за руки друзья» знали почти все, а это по
смыслу то же, о чем писал Ю.Тынянов. Иными словами, смысловые
подтексты вызванные напряжениями между официальной идеоло-
гией и цензурно блокируемыми текстами можно было обнаружить
в различных культурных лакунах: непосредственно в политических

текстах и публицистике, в произведениях искусства и реальном
бытовом поведении.
Таким образом, характерной особенностью современной со-
циокультурной ситуации, в которой происходит формирование
политических ориентации современного старшеклассника явля-
ется, с одной стороны, явная выраженность в культуре различных
политических мнений и оценок, отражающая плюрализм мнений
различных социальных групп, политических партий и движений,
а с другой — «уплощенность» культуры, перевод политических
противоречий на уровень значений, ослабление собственно смыс-
ловых культурных напряжений, от которых зависит актуализация
механизмов личностного политического самоопределения под-
ростка; того смыслового поля на основе которого формируются
фундаментальные ценностные ориентации.
Помимо этого, есть еще один аспект, на который стоит обра-
тить внимание. Так, наряду с отмеченным процессом «уплоще-
ния» (исчезновения подтекстов в политической жизни) парал-
лельно разворачивается процесс, который можно обозначить как
«театрализацию» политического пространства. На этот механизм,
как на один из механизмов, обеспечивающих культурные транс-
формации в моменты резких социальных изменений, указывал
в свое время Ю.М.Лотман: «Есть эпохи, когда искусство властно
вторгается в быт, эстетизируя повседневное течение жизни»
[19, 285]. Здесь достаточно указать на различные политические
ток-шоу на телевидении («К барьеру» В. Соловьева и др.). При-
меров театрализации политической жизни множество. Обсуж-
дать «талантливость» исполнения ролей не входит в нашу за-
дачу. Но сам факт театрализации политического пространства,
которое проявляется и в реальном поведении самих граждан,
подчеркнуть стоит в силу того важного обстоятельства, которое
отметил Ю.М.Лотман при описании становления политического
сознания молодежи начала 19-го века: «Взгляд на реальную жизнь
как на спектакль не только давал человеку возможность избирать
амплуа индивидуального поведения, но и наполнял его ожида-
нием событий. Сюжетность, то есть возможность неожиданных
происшествий, нежданных переворотов становилась нормой.
Именно сознание того, что любые политические перевороты воз-
можны, формировало жизненное ощущение молодежи начала
19-го века. Революционное сознание романтической дворянской
молодежи имело много источников. Психологически оно было
подготовлено, в частности, и привычкой «театрально» смотреть
на жизнь. Именно модель театрального поведения, превращала
человека в действующее лицо, освобождало его от автоматической
власти группового поведения, обычая...» [19, 285—285]. Прервем
цитату. Разве такие моменты, как сюжетность, событийность не
являются специфическими характеристиками сегодняшнего

политического сознания? Более того, именно к подобной сюжет-
ности и событийности тяготеют и политологические комментарии
аналитиков и в прессе, и на телевидении. По сути дела, если за-
менить норму «романтизм сознания», то данное описание вполне
применимо к характеристике того контекста, который обуслав-
ливает формирование политического сознания современной
молодежи. Но в культурологическом отношении суть проблемы
как раз и состоит в обнаружении этой культурно задаваемой
идеальной нормы политического поведения. Именно она сегод-
ня и неясна. Например, если вернуться к обсуждаемому нами
выше вопросу о вестернизации молодежной субкультуры (что,
в частности, проявляется в явном сдвиге художественных пред-
почтений к западным произведениям искусства) и учесть также
общие макроэкономические тенденции, обусловленные переходом
к рыночной экономике, то можно предположить, что ценностное
основание, определяющее современную культурно задаваемую
норму политического поведения, окажется связанным с модаль-
ностью, которую Эрих Фромм [41] обозначает как «иметь». Сама
оппозиция «иметь или быть», введенная Э.Фроммом, касается
ценностно-этических оснований культурной нормы и именно она,
на наш взгляд, оказывается принципиально важной при анализе
политических ориентации современных подростков.
Заметим, что здесь мы затрагиваем одну из центральных
проблем подросткового возраста. В этой связи обратимся
к статье К.Н.Поливановой [27], где показывается, что в логике
культурно-исторического подхода сам кризис подростничества
задается именно разрывом в соотношении реальной и идеальной
формы. Причем, как отмечает автор, «сегодня еще нет в куль-
туре (а не в психологических теориях) ведущей деятельности
подростничества. Поэтому в жизни мы имеем дело с кризисом,
не находящим своего разрешения» [27, 21]. По сути дела, основ-
ная коллизия драмы развития подросткового возраста состоит
в поиске этой идеальной формы. Но проблема в том, что в совре-
менной культуре эта форма явно не предъявлена, ее надо найти
и обнаружить, то есть проделать специальную работу по поис-
ку ее ценностных оснований. И здесь пространство политики
именно в силу конкретности событий и действий выступает как
содержательное пространство, особый «полигон», где возможно
осуществить соотнесение общих ценностных оснований с реа-
лиями политической жизни.
Проведенный выше анализ, касающийся специфики современ-
ной социокультурной ситуации, преследует две основные цели.
Во-первых, обсуждаемые выше особенности социокультурной
ситуации («оптимизм — пессимизм», «восток — запад», «разбло-
кировка— вытеснение», «текст — подтекст») наряду с общими
социально-экономическими тенденциями («централизация —

децентрализация», социально-экономическая стратификация
и др.), необходимо иметь в виду при интерпретации конкретных
эмпирических результатов. Именно своеобразие социокультурных
напряжений является определяющим моментом для понимания со-
держательной специфики политических ориентации современного
подростка в России. Более того, сама проблема — политические ори-
ентации — предполагает обращение к социокультурному контексту,
к фундаментальным социокультурным напряжениям. Во-вторых,
мы намеренно привлекали к анализу современной ситуации мате-
риалы, относящиеся к 19-му веку. Подобные отсылки показывают,
что выделенные сюжеты, заданные в виде оппозиции, являются
во многом инвариантными для русской культуры. Своеобразие же
современной социокультурной ситуации состоит, на наш взгляд,
в том, что эти напряжения сошлись вместе.
ОБЩАЯ ИДЕЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ПРОГРАММЫ
По своему основному замыслу программа исследования соотносима
со взглядами, развиваемыми Пьером Бурдье, и, в первую очередь,
с его идеями о социальной топологии. Суть подхода, если не вдаваться
в детали, определяется тем, что социальное пространство рассма-
тривается как многомерное, где агенты и группы агентов определя-
ются по их относительным позициям в данном пространстве. Это
является «реальностью первого порядка», которая конституирует
социальное пространство через отношение различных социальных
позиций (на основе материальных ресурсов и средств присвоения
капитала — экономического, культурного, социального, символиче-
ского). По сути дела, это классическое, восходящее к определению
Питирима Сорокина определение социального пространства через
задание социальных позиций и статусных отношений между ними.
Новым, пожалуй, здесь является представление о разных социаль-
ных «полях» (культурном, политическом и т.д.), каждое из которых
имеет свою логику и собственную иерархию. Хотя представление
об особых социальных пространствах вводится также и Питири-
мом Сорокиным (ср.: социальная стратификация, экономическая
стратификация, политическая стратификация, профессиональная
стратификация). Однако принципиальным положением в подходе
Пьера Бурдье, на наш взгляд, является идея соотнесения «реальности
первого порядка» с «реальностью второго порядка». Последняя —
это та реальность, которая существует в представлениях, в схемах
мышления и поведения. Это символическая матрица практической
деятельности, поведения, мышления, эмоциональных оценок и суж-
дений социальных агентов. Это особое видение социального мира,
связанное с «...когнитивными стратегиями «восполнения», которые

продуцируют смысл объектов социального мира, выходя за рамки
непосредственно видимых атрибутов и отсылая к будущему или
прошлому» [5, 64]. Подобное восприятие социального мира, с одной
стороны, обусловлено социально (видение реальности с определенной
социальной позиции задает своеобразный ракурс — «точку зрения»),
что определяет категории восприятия. Причем работа по выработке
категорий ведется постоянно при помощи всевозможных социальных
формул: заявлений, проклятий, похвал, комплиментов, критики и т.д.
С другой,— восприятие связано с «чувством социальной позиции»,
которое задается модальностями «можно-нельзя», определяющими
границы социальной позиции («это не для нас»), фиксирующими
дистанции между позициями («нас надо уважать») и др.
Таким образом, когда мы говорим о старшекласснике, то в прин-
ципе мы уже определили, задали его место в социальном про-
странстве, вписав подростка самим этим определением — «старше-
классник» — в определенное социальное поле, а именно в систему
образования. Но здесь следует согласиться с Бурдье в том, что
это «класс на бумаге». Реальный школьник в процессе своей со-
циализации включен в разные пространства, в нем совмещены
многие социальные позиции. И в этом смысле принципиаль-
но важно вычленить различные социокультурные основания,
определяющие социальную позицию: тендерные, возрастные
социально-стратификационные, этнические, конфессиональные.
Иными словами, классические сюжеты возрастной психологии
(расширение социальной среды подростка, формирование классо-
вой психологии и др.) предполагают, во-первых, введение представ-
лений о социальном пространстве, задаваемом через социальные
позиции, и, во-вторых, особых допущений, касающихся того, что эти
позиции конституируют особое ценностное видение социального
пространства, в нашем случае — особого пространства политики.
Таким образом, именно эта ценностноориентированная специфи-
ка видения, особые «ценностные ансамбли» (этосы), характерные
и специфичные для соответствующих позиций и конкретизируют
обозначенный выше предмет исследования.
КОНСТРУИРОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Если определение позиций, относительно которых можно строить
анализ политических ориентации (пол, материальный или образова-
тельный статус, этническая или конфессиональная принадлежность)
не вызывает особых затруднений, то конструирование того, что можно
обозначить рабочим термином поле политики, представляет некоторые
сложности. Действительно, выявить «ценностные ансамбли», харак-
терные для той или иной социальной позиции, мы сможем только

в том случае, если осмысленно зададим широкий содержательный
контекст политических реалий. Иными словами, ценностно самоопре-
деляться можно только в содержательном поле. В этой связи понятно,
что поле политики в самом исследовании должно быть задано через
определенный набор содержательных утверждений. Однако, чтобы
их сконструировать, необходимо учесть ряд требований.
Как мы уже отмечали, само поле политики не просто должно
быть достаточно широким, т.е. охватывать различные аспекты по-
литики, но должно: 1) быть выстроено на материале, соответствую-
щем реальному историческом контексту; 2) быть актуальным для
соответствующего исторического момента и 3) отражать противопо-
ложные точки зрения, приемлемые для одних и неприемлемые для
других социальных групп (т. е. «быть конфликтным»), поскольку
само политическое мнение это в основе своей есть отнесение себя
к определенной группе. Это первые требования, которые вытекают
из высказанных выше соображений.
Вместе с тем важны и другие аспекты, которые также необходимо
иметь в виду при конструировании политического пространства.
К ним, например, относится соотнесение «реального и должного» (по
сути, фиксирующее чувство социальной позиции, ее границ и дис-
танции относительно других позиций: «можно-нельзя» или «мне
(нам) доступно — не доступно»). Особый интерес также представляет
отношение прошлого-настоящего-будущего. Подобные возможности
отсылки к прошлому и будущему необходимы для выявления осо-
бенностей политических позиций, поскольку они, как было отмечено
выше, соответствуют внутренней природе политического видения
социальной реальности. Эти моменты предъявляют существенные
требования к конструированию модальностей тех высказываний
(вопросов и ответов), которые используются в исследовании и от-
носительно которых происходит самоопределение респондентов.
Наконец, объектами оценки должны выступать не только реаль-
ные или возможные политические факты, события или действия,
но и непосредственно различные модальности отношения самого
респондента к тем или иным фактам, событиям. Например, его
доверие или недоверие, его эмоциональные ощущения от событий
(чувство уверенности, чувство оскорбленного национального до-
стоинства и др.), а также готовность респондента к совершению тех
или иных политических действий (например, выражению своего
политического протеста в той или иной форме). Таким образом,
содержательные конструкты, с помощью которых задается «экспе-
риментальное» политическое пространство, обусловлены исходной
многоуровневой моделью, предполагающей: 1) фактологический
уровень реальных или возможных политических событий и дей-
ствий; 2) уровень разных модальностей отношений к ним самого
субъекта; 3) уровень действий субъекта в «предлагаемых обстоя-
тельствах».

Особую сложность представляет конструирование непосред-
ственного набора тех утверждений, которые должны быть предло-
жены респонденту при ответе на соответствующий вопрос. Как уже
отмечалось, сама политическая реальность является конфликтной
и предполагает выбор между теми или иными утверждениями.
Основа выбора — это отнесенность своего мнения к мнению той
группы, с которой идентифицирует себя субъект. Но все дело в том,
что мы не знаем априори те ценностные ансамбли (этосы), которые
соответствуют той или иной социальной позиции. Более того,
именно их-то мы и хотим выявить в ходе исследования. В то же
время изначально понятно, что структурирующим принципом для
конструирования политического пространства является набор
бинарных оппозиций. Собственно говоря, это тот прием, на кото-
ром строятся семиотические модели, описывающие типы культур
и выявляющие различные культурные напряжения. Так, например,
смеховая инверсия социальных позиций относительно ключевой
оппозиции «верх — низ» является тем основанием, на которое
опирается М.М.Бахтин, описывая тип карнавальной культуры
(«шут становится королем — король шутом»). В этой связи можно
сослаться также и на удачный опыт культурологического анализа
становления ценностей советской системы в период 20—60-х годов,
заданный через бинарные оппозиции «центробежность — центро-
стремительность», «верх — низ», «растекание — затвердевание»,
«живое — механическое» [25]. Добавим, что и психосемантические
исследования динамики политического сознания также строятся
на выделении с помощью факторного анализа бинарных оппозиций
«демократизм — тоталитаризм», «либерализм — национализм»,
«унитарность — децентрализация» [21]. И, наконец, контент-анализ
конкретных политологических дискурсов, посвященных интер-
претации тех или иных политических ситуаций, показывает, что
подобные дискурсы опираются на фундаментальные оппозиции
типа «правое — левое», «центробежность — центростремитель-
ность», «жесткость — мягкость», «старое — новое», «интеграция —
дезинтеграция» и целый ряд других, на которые наслаиваются
содержательные политологические противопоставления «консер-
ватизм — либерализм», «коммунистическое — демократическое»,
«оппортунизм — ревизионизм», «авторитарность — демокра-
тизм» и т.д. В результате образуются семантические «склейки»
(либерально-модернизационное направление и т. п.), позволяющие
ухватывать и содержательно описывать своеобразие тех или иных
политических тенденций, фиксировать особенности электораль-
ного поведения и т.д. [26].
Попытаемся кратко охарактеризовать то экспериментальное
политическое пространство, которое было сконструировано и ис-
пользовано в наших исследованиях [33; 34]. Его описание удобнее
начать с крупных структурных единиц. По сути дела, такими еди-

ницами являются различные политические «темы». Сам набор этих
тем достаточно широк и охватывает наиболее остро дискутируемые
проблемы и принципы их решения в различных сферах: государ-
ственное устройство России; внешняя политика; внутренняя по-
литика (социальная политика, национальная политика, отношение
государства и религии); экономическая и финансовая политика;
политика по отношению к средствам массовой информации; борьба
с преступностью, земельная и военная реформа.
При этом подчеркнем, что сами вопросы о принципах ставятся
в модальности долженствования: «Как Вы считаете должно быть?»,
«Чем надо руководствоваться с Вашей точки зрения?». Иными
словами, это ценностное отношение, которое предполагает выход
в идеальный план («реальность второго порядка» по П. Бурдье), где
происходит соотнесение «существующего» как с «желательным»,
так и «нежелательным». Более того, само это соотнесение может
быть осуществлено и во временной перспективе: прошлое — на-
стоящее — будущее. Причем идеализироваться может не только
будущее, но и прошлое. Например, монархия как форма государ-
ственного правления может рассматриваться как лучший вариант
для России по сравнению с президентской или парламентской ре-
спубликой. Заметим, что подобные инверсии и переносы прошлого
в будущее, выбор прошлого как идеальной модели вообще весьма
характерны для политического сознания: «Россия — государство,
где православие должно быть признано в качестве официальной
религии»; «территориальное деление России должно быть орга-
низовано по принципу губерний»; «советский режим наиболее
приемлем как политический режим». С подобными переносами
мы постоянно сталкиваемся в реальных дискуссиях политических
лидеров, между различными партиями и направлениями. Таким
образом, при конструировании высказываний относительно тех
или иных принципов политики мы стремились учесть отмечен-
ное Пьером Бурдье положение о том, что политическое суждение
и оценка содержат в себе особое видение социального мира, свя-
занное с когнитивными стратегиями «восполнения», с отсылками
к будущему или прошлому.
Если этот тип высказываний, как мы отметили выше, задает
оппозиции в модальности долженствования, то возможен и дру-
гой тип высказываний, где отношение к конкретным событиям
строится как оценка в модальностях «хорошо — плохо», «близко —
далеко», «доверяю — не доверяю». Например, возможны вопросы,
касающиеся оценки результатов реформ, чековой приватизации,
позитивного/негативного отношение к различным ветвям власти,
к тем или иным политическим лидерам. Заметим, что различие
между двумя типами высказываний состоит еще и в том, что в мо-
дальности долженствования «кругозор» респондента, как правило,
расширен за счет отнесения к прошлому и будущему, а во втором,

оценочном типе высказываний сужен, замкнут на оценку конкрет-
ного события.
Наконец, когда мы говорим непосредственно о фактологиче-
ском слое организации политического пространства необходимо
выделить совершенно особый тип фактов, который связан с пове-
дением и самооценкой респондента.
На основе этих общих представлений были сконструированы
различные утверждения, определяющие политическое поле наше-
го исследования, где отдельные политические сюжеты могут быть
ценностно сориентированы в кругозоре видения респондента, с его
ценностно-самоопределяемой точки зрения. Здесь явно напраши-
вается аналогия с теми идеями, которые развиваются М.М. Бахти-
ным в связи с понятием хронотопа. Подчеркнем, что хронотоп как
формально-содержательная категория литературы используется
М.М. Бахтиным в качестве определяющей и для жанра, и для образа
человека в литературе. Но заметим, что сам М.М. Бахтин допускал
расширительное использование этого термина в культурологических
исследованиях: «...мы не касаемся здесь хронотопа в других сферах
культуры» [1, 235]. В идеале в качестве сверхзадачи исследования,
можно было бы попытаться выделить этот особый возрастной под-
ростковой хронотоп (или, возможно, хронотопы), определяющий
ценностное видение политических реалий современным старше-
классником. Действительно, если мы хотим исследовать подрост-
ничество именно в рамках культурно-исторической парадигмы,
то важно суметь развернуть не только своеобразие возрастного ста-
новления тех или иных мыслительных форм, но и становления форм
ценностно-смысловых. Сделать же это можно, как нам представляет-
ся, лишь на материале конкретных эмпирических исследований.
ДИНАМИКА ИЗМЕНЕНИЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ
ОРИЕНТАЦИЙ СТАРШЕКЛАССНИКОВ
Здесь мы используем эмпирические материалы двух, проведенных
нами анкетных опросов, которые были посвящены политическим
ориентациям старшеклассников. В первом (в 1996 году) приняло
участие 1604 респондента; во втором (в 2005 году) — 2089. Оба опроса
проведены среди московских учащихся 9-х и 11-х классов. В опросе
2005 года использовалась значительная часть тех же вопросов, что
и в опросе 1996 года, что позволило отследить достаточно характер-
ные изменения политических ориентации школьников за прошедшие
между двумя опросами почти десять лет.
Понятно, что в рамках статьи мы используем лишь часть полу-
ченных материалов, отдельные материалы этой исследовательской
программы частично нами уже публиковались [34]. При этом мы

выделим ряд достаточно важных, на наш взгляд, сюжетов, которые
характеризуют отношение школьников к государственному устрой-
ству, внешней и экономической политике, результатам реформ
90-х. В ходе анализа полученных данных мы ограничимся лишь
сопоставлением процентных распределений ответов на отдельные
вопросы анкеты, стараясь зафиксировать наиболее существенные
различия между ответами подростков двух разных поколений.
С целью обобщения полученных результатов, мы попытаемся, ис-
пользуя метод факторного анализа, выделить взаимосвязи между
ответами на разные вопросы анкеты, обращая внимание именно на
структурные особенности в сдвиге ценностных ориентации под-
ростков в сфере политики. При проведении факторного анализа
для нас важно будет сопоставить не только ответы двух разных по-
колений подростков, но и соотнести мнения мальчиков и девочек из
разных экономических страт: с низким, средним и высоким уровнем
материальной обеспеченности. Заметим, что подобное использова-
ние процедуры факторного анализа представляет собой попытку
выделить своеобразие ценностно-ориентированных пространств
(хронотопов) в сфере политики у подростков разных поколений.
Государственное устройство России глазами старшеклассни-
ков. Сравнивая ответы учащихся, мы обнаруживаем, что по целому
ряду вопросов их позиции за последние десять лет практически
не изменились. Так, например, если в 1996 году 49,2% учащихся
считали, что наиболее приемлемой для России формой правления
является президентская республика, то 2005 году подобных ответов
практически столько же — 48,0%. Вместе с тем существенно сокра-
тилось число сторонников парламентской республики — с 27,1% до
16,9% (р= 0003).
Достаточно характерна динамика изменения ответов по поводу
желательного для России политического режима. Так, по сравне-
нию с 1996 годом резко сократилось число сторонников демократи-
ческого режима — с 71,5% до 58,9% (р=.0001). Параллельно с этим
статистически значимо увеличилось число сторонников бывшего
советского (с 13,5% до 16,0%, р=.005) и тоталитарного (с 3,6% до 8,7%,
р=.0001) режимов. Важно отметить, что подобная переориентация
произошла на фоне заметного увеличения доли школьников, «без-
различных» к вопросу о приемлемом для России политическом
режиме,- с 7,9% до 13,5% (р=.0001).
Характерно, что если в отношении учащихся к политическому
режиму изменение мнений весьма заметно, то в отношении к форме
государственного устройства различия практически отсутствуют.
Так, если в 1996 году сторонников федеративного государственного
устройства России было 43,5%, то в 2005 году — 44,8%. Придер-
живаются взгляда на Россию как на унитарное государство 23,1%
и 22,1% соответственно.

Особый интерес в этой связи представляют ответы на вопрос,
касающийся централизации/децентрализации власти. Здесь сдвиг
достаточно характерен. Так, если в 1996 году каждый четвертый
подросток (25,6%) считал, что «вся власть должна быть сосредо-
точена в руках сильного центра», то сегодня этого мнения придер-
живается уже каждый третий — 33,8% (р=.0001). Параллельно явно
сократилась доля тех, кто считает, что «местные органы должны
обладать всей полнотой власти на своей территории» — с 33,2% до
21,8% (р=.0001). Причем здесь также увеличилось число «безраз-
личных» - с 8,0% до 12,6% (р= 0001).
Весьма характерны ответы подростков на прожективный во-
прос: «Как бы Вы провели границы России, если бы Вам было
дано право решать этот вопрос?». Десять лет назад доля тех, кто
провел бы границу по границам бывшей Российской империи, со-
ставляла 28,7%, в 2005 году таких оказалось 15,4% (р=.0001). Число
тех, кто провел бы ее по границам СССР после Великой Отечествен-
ной войны, за этот период не изменилось — 24,5%. В тоже время
резко увеличилась доля тех, кто определяет территорию России
«по ныне существующим границам»,— с 8,7% до 27,3% (р=.0001).
Это дает основания сделать вывод о том, что нынешнее поколение
в значительной своей части по сравнению с поколением середины
90-х согласно с новыми политическими реалиями, определяющими
территориальное пространство Российской Федерации.
Может сложиться впечатление о том, что практически по всем
вопросам, касающимся государственного устройства Российской
Федерации, за десять лет произошли существенные изменения. Это
неверно. Так, например, ответы на вопрос об организации админи-
стративного деления России совпали практически до десятых долей
процентов: национально-территориального принципа придержива-
ются 47,1% и 46,2% соответственно; склонны к территориальному де-
лению 37,6% и 38,1%; число «безразличных» составляет 15,4% и 15,7%.
Заметим, кстати, что подобные результаты подтверждают валидность
методики и репрезентативность сравниваемых выборок.
Внешняя политика. За прошедший период доля подростков,
считающих, что для своего независимого самостоятельного развития
Россия должна стать «закрытым государством с непроницаемыми
границами» практически не изменилась и составляет соответственно
29,3% и 27,3%. В тоже время число сторонников «открытого государ-
ства» заметно снизилось — с 51,9% до 39,5% (р=.0001). При анализе
ответов на другой вопрос мы фиксируем также и снижение доли тех,
кто ориентирован на «принципы равноправного партнерства России
во внешней политике»,— с 71,8% до 62,7% (р=.0001). Подобное сни-
жение во многом обусловлено увеличением числа считающих, что
Россия должна придерживаться силовых методов в своей внешней
политике, с 15,6% до 21,7% соответственно (р=.0001).

Особый интерес представляет изменение ответов подростков
на вопрос об отношении к русскоязычному населению в Ближнем
зарубежье. Если в 1996 году 23,8% считали, что Россия должна
активно поддерживать национально-культурную автономию,
то в 2005 году доля таких ответов увеличилась в два раза, составив
54,5% (р=.0001). Соответственно резко сократилось и число «без-
различных» к этой проблеме — с 15,5% до 7,8% (р=.0001).
Оценка результатов реформ. В ходе двух опросов мы просили
респондентов оценить наиболее ощутимые, с их точки зрения, по-
следствия реформ, проведенных в России в 90-е годы. Результаты
ответов даны в таблице 1.
Таблица 1
Оценка школьниками главных результатов реформ,
проведенных в России в 90-е годы (%)
1996 2005 Р=
Повышение уровня преступности
63,8 37,8 .0001
Обнищание населения
53,8 37,4 .0001
Разрушение экономики страны
47,0 43,3 .01
Появление массовой безработицы
40,2 24,1 .0001
Обострение межнациональных конфликтов
37,4 16,1 .0001
Ослабление обороноспособности страны
35,4 22,8 .0001
«Утечка» мозгов
34,0 35,3
Падение влияния России на международной арене
31,1 31,9
Разрушение культуры, науки и образования
31,1 13,4 .0001
Разрушение системы здравоохранения
23,2 10,7 .0001
Наличие в средствах массовой информации боль-
шого количества низкосортной западной культуры
15,6 9,7 .0001
Возможность получения более высоких заработков
26,5 7,8 .0001
Возможность свободного выезда за границу
25,0 12,7 .0001
Признание частной собственности
23,9 10,7 .0001
Переход к рыночной экономике
23,1 13,7 .0001
Ликвидация дефицита товаров
21,1 13,7 .0001
Проявление многопартийности
13,0 11,0
Отмена цензуры
12,3 11,3
Экономическая свобода
12,2 8,8 .0001
Демократизация общественной жизни
8,6 7,3
Возможность развития национальных культур
7,9 4,3 .0001
Образование суверенного государства
7,4 5,7 .01

Приведенные в таблице данные свидетельствуют о том, что не-
гативные последствия реформ в середине 90-х воспринимались моло-
дым поколением гораздо острее, чем сегодня. По сути дела, лишь оцен-
ки значимости двух аспектов («утечка мозгов» и «падение влияния
России на международной арене») остались сегодня на том же уровне.
Значимость же большинства аспектов явно снизилась. Причем это
характерно не только для негативных результатов реформ, но и для
позитивных. В целом приведенные в таблице результаты, повторимся,
позволяют сделать вывод о том, что отношение к реформам 90-х стало
более «спокойным». Здесь явно сказывается влияние временной дис-
танции. Добавим, что если в 90-е годы практически каждый пятый
подросток (18,8%) негативно воспринимал саму идею реформирова-
ния («реформы не нужны, пусть все идет своим чередом»), то сегодня
подобной точки зрения придерживаются немногие — 4,2% (р=.0001).
При этом возросла доля тех, кто считает, что «перестройка была не-
избежным итогом развития СССР». В 1996 году этой точки зрения
придерживались 31,8%, а в 2005 году — 38,6% (р=.01).
Отношение к экономической политике. Здесь мы рассмотрим
ответы на четыре вопроса, фиксирующие отношение респонден-
тов к налоговым льготам, собственности на землю, свободному
обращению в России иностранной валюты и стимулированию
отечественной экономики. Ответы на вопрос о предоставлении
налоговых льгот показывают, что сегодняшние старшеклассники
более ориентированы в отличие от их сверстников десять лет назад
на предоставление налоговых льгот пенсионерам (соответственно:
64,3% и 42,2%, р=.0001), инвалидам (65,5% и 52,1% соответствен-
но, р=.0001), многодетным семьям (41,1% и 26,9% соответственно,
р=.0001). В то же время резко сократилось число тех, кто считает, что
налоговые льготы должны предоставляться молодежи, совмещаю-
щей работу с учебой (с 31,5% до 11,3%, р=.0001) и молодым семьям
(с 14,1% до 6,3%, р=.0001). Приведенные данные показывают, что
сегодняшние старшеклассники более ориентированы на необходи-
мость усиления социальной политики государства в направлении
поддержки социально слабых групп.
Достаточно характерно и изменение ответов подростков на во-
прос о собственности на землю. На первый взгляд, мнение доста-
точно устойчиво, поскольку число тех, кто считает, что «собствен-
никами земли могут быть граждане России и их объединения»,
за период, прошедший между двумя опросами, практически не
изменилось (в 1996 году 51,2%, а в 2005 году — 49,3%). Однако если
мы обратимся к другому варианту ответа на вопрос: «Земля может
передаваться в собственность только тем людям, которые на ней
реально работают», который имеет выраженную идеологическую
окраску, то различия оказываются весьма существенными. В 1996
году этот вариант отмечали 43,6%, а в 2005 году вдвое меньше —

19,5% (р=.0001). Иными словами, мы видим, что лозунг, связанный
коммунистической идеологией, явно менее популярен сегодня, чем
в середине 90-х. Вместе с тем картина не столь однозначна: если
в 1996 году 5,1% считали, что земля должна быть «исключительно
собственностью государства», то сегодня таких в три раза больше —
16,5% (р=.0001). Повышение значимости этого варианта ответа
свидетельствует о значительном увеличении числа тех подростков,
которые ориентированы на государственную монополию, сильную
государственную власть.
Анализ данных, полученных при ответе на вопрос об «отно-
шении к свободному обращению в России иностранной валюты»
показывает, что по сравнению с серединой 90-х каких-либо суще-
ственных изменений не произошло. Так, если в 1996 году 45,5%
поддерживали свободное обращение в России иностранной валюты,
«поскольку это позволяет защитить свои личные сбережения от
инфляции», то в 2005 году доля таких ответов составила 42,5%. Объ-
ясняют свою поддержку хождения иностранной валюты тем, что это
«придает им большую уверенность» соответственно 16,6% и 14,5%.
Отрицательно же относятся к свободному обращению иностранной
валюты из-за того, что это «унижает чувство их национального до-
стоинства» соответственно 12,0% и 9,9%. Единственный вариант,
относительно которого фиксируются значимые различия, связан
с собственно экономической формулировкой. Так, если в 1996 году
каждый четвертый подросток (25,1%) считал, что «свободное обра-
щение в России иностранной валюты подрывает российскую эконо-
мику», то в 2005 году доля таких ответов составила 18,1% (р=.0001).
Это свидетельствует о том, что данное явление сегодняшним под-
ростком рассматривается как необходимый элемент экономики
и оно не столь экзотично, как для подростков поколения 90-х.
И, наконец, обратимся к ответам на вопрос о государственной
политике по отношению к поддержке отечественных и зарубежных
инвесторов и производителей. Надо заметить, что при ответе на
данный вопрос достаточно высока доля тех подростков, которые
не имеют определенного мнения. Причем их число устойчиво и не
изменилось за прошедшие десять лет: в 1996 году — 24,9%, в 2005
году — 25,0%. Не изменилось и число тех, кто придерживается по-
зиции о приоритетной поддержке отечественных производителей
и инвесторов,— 33,4% и 34,4% соответственно. В то же время харак-
терно, что с возрастом среди сегодняшних старшеклассников число
сторонников этой позиции явно увеличивается: в 9 классе — 30,5%,
в 11 классе — 39,1% (р=.03). По сути дела, эта возрастная динамика
в определенной степени проясняет заметное падение по сравнению
с 1996 годом числа тех, кто считает, что государственная экономиче-
ская политика должна строиться «путем создания равных условий
для конкуренции отечественных и зарубежных инвесторов и про-
изводителей,- с 36,5% до 24,8% (р= 0001).

В целом, характеризуя сдвиги в отношении старшеклассников
к принципам экономической политики, можно выделить три тен-
денции: 1) усиление социальной ориентированности по поддержке
социально слабых групп; 2) отказ от коммунистических идеологем
относительно собственности; 3) ориентация на поддержку отече-
ственных производителей и инвесторов.
Наряду с этим следует отметить, что при ответе на вопрос о том,
на какие социальные группы ориентирована нынешняя государ-
ственная политика России, треть подростков (35,0%) указывает
ее направленность на поддержку высокообеспеченных слоев. Для
сравнения отметим, что лишь 12,4% считают, что нынешняя госу-
дарственная политика ориентирована на малоимущих граждан,
а 25,6% — на людей со средним уровнем дохода. В этой связи важно
обратить внимание и на более тонкие различия. Так, например,
каждый шестой старшеклассник (17,3%) отмечает, что современная
государственная политика ориентирована на поддержку работни-
ков властных структур, т.е. работает сама на себя; 3,6% указывают,
что современная политика ориентирована на поддержку крестьян;
8,7% — на поддержку интеллигенции. Характерно и то, что по срав-
нению с 1996 годом заметно повышается доля подростков, склонных
к протестному поведению. Так, например, если в 1996 году были
склонны к выражению своего политического протеста в форме
участия в митингах и забастовках 9,3%, то в 2005 году — 24,4%
(р=.0001). Выросло и число склонных выразить свой протест в фор-
ме гражданского неповиновения — с 5,3% до 8,1% (р=.0003). Помимо
этого, заметно увеличилась доля тех, кто склонен обратиться в суд
(с 8,6% до 14,6%, р= 0001) и СМИ (с 2,2% до 7,8%, р= 0001).
Отношение к введению ограничения на различные виды деятель-
ности. Сравнение ответов подростков на вопрос о необходимости за-
Таблица 2
Мнение подростков о видах деятельности, на которые в России
необходимо введение запрета (%)
1996 2005 Р=
Издание и распространение порнографической литературы и видео
11,9 23,1 .0001
Деятельность профашистских партий и организаций
45,4 43,7
Деятельность националистических партий и организаций
16,3 16,9
Деятельность различных религиозных сект
35,9 40,4 .006
Деятельность организаций сексуальных меньшинств
15,3 16,6
Я так не считаю
10,5 10,7
Мне это безразлично
10,6 8,0

прета в России различных видов деятельности показывает, что здесь
мнения в целом оказались достаточно устойчивы (см. таблицу 2).
В тоже время, как видно из таблицы, за прошедшие годы в два
раза увеличилась доля тех, кто считает необходимым ввести запрет
на «издание и распространение порнографической литературы
и видео». Значимо возросло также и число сторонников запрета
«деятельности религиозных сект».
В этой связи следует добавить, что в исследовании 2005 года
мы предлагали старшеклассникам специальный вопрос о допу-
стимости цензуры в средствах массовой информации. Ответы на
него показывают, что более четверти подростков (28,8%) считают
ненужным введение цензуры в СМИ. Остальные же придержи-
ваются противоположной позиции и указывают на различные
аспекты. Так, запрет на употребление нецензурной лексики в СМИ
поддерживает 26,0%. Причем среди девочек их число заметно выше,
чем среди мальчиков,— 39,5% и 23,1% соответственно (р=.0001).
Необходимость введения цензуры «на эротику» фиксируют 20,7%
старшеклассников —27,0% девочек и 15,8% мальчиков (р=.0001).
Необходимость цезуры на «показ сцен насилия и жестокости»
отмечает 19,3% — 13,8% мальчиков и 32,7% девочек (р=.0001). В от-
ношении других аспектов тендерные различия не проявляются,
но они отмечаются также достаточно часто. Так, например, введе-
ние цензуры при «освещении «горячих» новостей, чтобы не сеять
панику» считает необходимым 20,7%; на необходимость введения
цензуры относительно «националистических высказываний» ука-
зывает 13,0%. Следует подчеркнуть, что введение непосредственно
политической цензуры поддерживают немногие старшеклассники.
Так, необходимость цензуры на «антиправительственные выска-
зывания» отмечают 6,5%, введение цензуры на «критику действий
президента и правительства» поддерживают 5,5%.
Опыт структурного анализа политических ориентации под-
ростков. Приведенные выше данные показывают существенные из-
менения в политических ориентациях современных подростков по
сравнению с их сверстниками середины 90-х. В тоже время вполне
правомерен вопрос о том, насколько взаимосвязаны между собой
ответы школьников на те или иные пункты анкеты. Есть ли, напри-
мер, связь между ответами респондентов на вопрос о государствен-
ном устройстве России и на вопросы о внешней, экономической или
информационной политике?
В этой связи возникает особая задача по представлению мате-
риалов исследования в более обобщенном и структурированном
виде. Таком, когда с одной стороны, выделяются фундаментальные
содержательные ценностные структуры, определяющие полити-
ческие взгляды старшеклассников, а с другой — прослеживаются
различия политических ориентации у представителей разных по-

колений, принадлежащих к разным социальным стратам. Решению
этой задачи и посвящена данная часть работы.
С этой целью был предпринят особый подход к обработке по-
лученных результатов, который основан на использовании матема-
тических процедур факторного анализа. Именно подобная техника
представляется наиболее приемлемой, поскольку позволяет не
только выявить корреляционные связи между ориентациями на
те или иные политические принципы и оценки, что фиксируется
самой структурой выделяемых факторов, но и дает возможность
судить об особенностях ценностных ориентации у представителей
разных поколений и разных социальных страт. Подобный подход
был использован нами в целом ряде исследований [33; 34].
Вкратце поясним способ построения исходной матрицы экспе-
риментальных данных, которая подвергалась факторному анализу.
Из анкеты был выбран 91 вариант ответа на различные вопросы,
которые присутствовали в анкетном опросе и 1996 и 2005 года. Эти
варианты и составили соответствующие строки матрицы. Столбцы
матрицы определялись разбиением всего массива опрошенных
в 1996 и 2005 году на соотвествующие подвыборки респондентов по
их половой принадлежности и материальному статусу (малообес-
печенные, среднеобеспеченные и высокообеспеченные). Напри-
мер, юноши-одиннадцатиклассники из малообеспеченных семей,
опрошенные в 1996 году, определили один из столбцов матрицы,
юноши-одиннадцатиклассники из малообеспеченных семей, опро-
шенные в 2005 году,— другой и т.д. Все возможные сочетания по
полу, возрасту и материальному статусу определили набор из 12
столбцов. Ячейка матрицы (пересечение соответствующей строки
и столбца) показывает процент школьников, выбравших соот-
ветствующий вариант ответа в соответствующей подвыборке.
Сформированная исходная матрица данных общей размерностью
91x12 (строки / столбцы) подвергалась дальнейшему факторному
анализу методом главных компонент с последующим вращением
по критерию «Varimax» Кайзера. Результаты факторного анализа
приведены в Приложении.
В результате факторного анализа было выделено пять факторов,
которые описывают 82,8% общей суммарной дисперсии. Первый
биполярный фактор (F1) четко делит одиннадцатиклассников двух
разных поколений: на его положительном полюсе сгруппирова-
лись опрошенные в 1996 году, а на отрицательном — опрошенные
в 2005-м. Подчеркнем, что данный фактор дифференцирует именно
различия поколений, поскольку подростки сгруппировались на его
противоположных полюсах в независимости от пола и материаль-
ного положения семьи.
Если мы обратимся к содержательным особенностям данного
фактора, то заметим, что его положительный полюс определяют

такие варианты ответов: «Ориентация на демократический по-
литический режим»; «Границы России должны определяться гра-
ницами бывшей Российской империи»; «Собственниками земли
в России могут быть иностранные граждане и зарубежные фирмы»;
«Россия должна стать открытой страной»; «Информационная по-
литика должна предусматривать независимость СМИ». Помимо
этого, данный полюс фактора определяют суждения, фиксирующие
ориентированность политики на интеллигенцию и людей с мини-
мальными доходами.
Противоположный, отрицательный полюс фактора F1, опреде-
ляет ориентацию на тоталитарный политический режим, при этом
территория России признается в ее нынешних границах. Харак-
терно, что идеологическая ценность «перестройки» явно снижена,
поскольку она оценивается лишь как «результат борьбы за власть
партийной номенклатуры». Таким образом, мы видим, что по своим
идеологическим установкам отрицательный полюс явно противо-
поставлен положительному и фиксирует отказ от демократической
риторики, характерной для 90-х годов. Добавим, что ориентация на
тоталитарный политический режим коррелирует с расширением
функций вооруженных сил страны: они могут использоваться не
только для защиты от внешнего противника, но и для борьбы с кри-
минальными структурами. Вместе с тем важно подчеркнуть, что на
отрицательном полюсе фактора сгруппировались также варианты
ответов, фиксирующие проявление патерналистских установок
в отношении слабых социальных групп: необходимость льгот для
пенсионеров, инвалидов, многодетных семей. И, наконец, следу-
ет обратить внимание на то, что отрицательный полюс фактора
характеризует проявление критических установок в отношении
к современной экономической политике, проводимой правитель-
ством — поддержка богатых; низкий уровень профессионализма
правоохранительных структур.
Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что принципи-
альный сдвиг в политических ориентациях подростков, который
произошел за последние десять лет определяется явной идеологиче-
ской переоценкой этапа «перестройки» («борьба партийной номан-
клатуры») и, как следствие, отказом от демократической идеологии:
значимости демократии как приемлемого для России политическо-
го режима, независимости СМИ, открытости внешней политики
и экономики. Вместе с тем нам представляется, что полученный
результат не столь однозначен. Наряду с явной ориентацией на под-
держку жесткой власти (тоталитарный режим, расширение функций
вооруженных сил) признаются современные политические реалии,
определяющие границы России. При этом ценностнозначимой ока-
зывается социально ориентированная государственная политика,
направленная на поддержку социально слабых групп (пенсионеров,
инвалидов, многодетных семей). И, наконец, важно подчеркнуть

критичность к современной власти. Непринятие современной эконо-
мической политики как ориентированной на поддержание богатых
слоев общества определяет одно из существенных напряжений, ха-
рактеризующих отношение подростка к современным политическим
реалиям России. Определяя фактор в целом, его можно задать через
оппозицию «ценностная ориентация на демократическую идеологию
(положительный полюс) — ориентация на жесткую власть, которая
в то же время реализует социально ориентированную политику (от-
рицательный полюс)».
Остальные выделенные факторы в контексте данной работы,
которая посвящена именно ценностному сдвигу политических
ориентации подростков за последние десять лет, представляют
меньший интерес, поскольку характеризуют в большей степени
либо тендерные, либо социально-стратификационные различия.
Так, например, фактор F4 явно дифференцирует позиции
мальчиков и девочек. Причем важно отметить, что ценностные
оппозиции, фиксируемые данным фактором, разводят позиции
мальчиков и девочек как в середине 90-х, так и в наши дни. При этом
оппозиция, задаваемая данным фактором, строится на отношении
к армии как социальному институту. Если положительный полюс
фактора фиксирует, что в армии должны соблюдаться общие нормы,
не противоречащие гражданским правам и свободам (здесь разме-
стились девочки, принадлежащие к разным социальным стратам,
как по опросам 1996 года, так и 2005-го), то отрицательный полюс
фактора определяет армию как особый институт, где действуют
свои правила. При этом армия может выступать как институт по-
давления внутренних конфликтов, гражданского неповиновения
и неконституционного захвата власти (здесь разместились маль-
чики всех социальных страт по опросам 1996 и 2005 годов).
В целом данный фактор можно задать через оппозицию «безу-
словность общих норм и правил, мирный способ решения конфлик-
тов — целесообразность охранительной позиции, силовой способ
решения конфликтов». На рисунке 1 дано размещение мальчиков
и девочек, принадлежащих к разным социальным стратам, по опро-
сам 1996 и 2005 годов.
Как мы видим, все поколение учащихся 2005 года сместилось
в зону отрицательных значений фактора F1 (тоталитаризм). В то же
время тендерные различия в ценностных ориентациях, касающиеся,
с одной стороны, отношения к армии как институту подавления, а
с другой,— отношения к безусловному соблюдению норм, остались
неизменными.
Весьма важным для фиксации роли стратификационных раз-
личий в изменении политических ориентации подростков являет-
ся фактор F3. Его положительный полюс характеризует доверие
к Президенту, Государственной Думе и одновременно безразличие
к широкому кругу вопросов, касающихся внешней и внутренней

Рисунок 1
Размещение подростков из разных социальных страт по опросам 1996 и 2005
годов в пространстве факторов F1 («демократическая идеология, открытость —
тоталитаризм, социально ориентированная политика» ) и F4 («безусловное
соблюдение общих норм и правил, мирный способ решения конфликтов —
охранительная позиция, силовой способ решения конфликтов»)
политики (организации государственного устройства, способов
разрешения национальных конфликтов, борьбы с преступностью
и др.). Напротив, отрицательный полюс этого фактора фиксирует
обостренную чувствительность к широкому спектру таких во-
просов, которые затрагивают права собственности, социального
расслоения, права коренного населения, права территорий, нацио-
нального равноправия, отношения к религии и др.
Анализ размещений подвыборок по осям данного фактора по-
казывает, что в 1996 году он дифференцировал позиции подростков
из высокообеспеченных семей (и мальчиков и девочек) от позиций
представителей средне- и малообеспеченного слоя. При этом высо-
кообеспеченные подростки размещались на положительном полюсе
фактора, выражая тем самым доверие к президенту и оставаясь без-
различными к политическим реалиям жизни России. Напротив,
подростки из мало- и среднеобеспеченного слоя проявляли повы-
шенный интерес к национальным и религиозным проблемам России,
выражая критичность к действиям власти в борьбе с преступностью.
Однако данный фактор интересен не только тем, что он дифферен-
цирует ценностные ориентации представителей разных социальных

Рисунок 2
Размещение подростков из разных социальных страт по опросам 1996 и 2005 годов
в пространстве факторов F1 («демократическая идеология, открытость — социально
ориентированная политика, тоталитаризм ») и F3 («доверие к власти, аномия —
критичность, интерес к политической жизни»)
страт у подростков середины 90-х. Дело в том, что в 2005 году на его
положительном полюсе разместилось подавляющее большинство
подростков: мальчики, принадлежащие к различным социальным
группам (из мало-, средне- и высокообеспеченных семей), и девочки
из высокообеспеченного слоя. Таким образом, в целом генерация
современных старшеклассников сдвинулась по сравнению с поко-
лением 90-х в сторону положительного полюса фактора F3. С одной
стороны, это свидетельствует о явном усилении доверия к властным
структурам (в первую очередь к президенту), но, с другой стороны,
подчеркнем, что положительный полюс фактора F3 характеризует
и безразличие к вопросам общественно-политической жизни. Это то,
что в свое время Э. Дюркгейм обозначил как аномию.
Завершая статью, вернемся к идее хронотопа. С этой целью рас-
смотрим особенности размещения подростков из разных социаль-
ных страт по опросам 1996 и 2005 годов в пространстве факторов
F1 и F3 (см. рисунок 2).
Квадранты, заданные осями факторов F1 и F3 можно рассма-
тривать как своеобразные ценностно-ориентированные простран-
ства — хронотопы. Например, квадрант IV определяет ценностное

пространство, ориентированное на принятие демократической
идеологии (F1+), критичность и интерес к политической жизни
(F3-). Противоположные ценностные ориентации задает квадрант
II — тоталитаризм (F2-) и аномия (F3+). Представленные на рисунке
данные показывают, что по прошествии десяти лет мальчики из
малообеспеченных и среднеобеспеченных слоев кардинально из-
менили свои ценностные ориентации, переместившись из квадранта
IV в квадрант П. В этот же квадрант сместились и представители
высокообеспеченного слоя (и мальчики и девочки).
Таким образом, благодаря структурному анализу эмпириче-
ских данных мы смогли перейти от фиксации отдельных мнений
подростков относительно разных аспектов политической жизни
страны к выявлению общих содержательных тенденций изменения
политических ориентации подростковой субкультуры в ее конкрет-
ной исторической динамике.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет.—
М.: Худ. лит., 1975.-504 с.
2. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья
и Ренессанса.— М., Худ. лит., 1965. —312 с.
3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по
социологии знания.— М.: Academia-Центр, Медиум, 1995.— 323 с.
4. Божович Л.И. Личность и ее формирование в детском возрасте. Психологи-
ческое исследование.— М.: Просвещение, 1968.— 464 с.
5. Бурдье П. Социология политики.— М.: Socio-Logos, 1993. —336 с.
6. Выготский Л. С. Собрание сочинений в 6-ти т. Т4. Детская психология / Под
ред. Д.Б. Эльконина.- М., 1984.- С.6-242.
7. Высоцкий В. Сочинения. В 2-х т. Т.2.- М., 1991.- 544 с.
8. Гозман Л .Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология.— Ростов н/Д: Феникс,
1996.-448 с.
9. Голоса из России: Сборники А.И.Герцена и Н.П.Огарева. Кн. I-III.— М., 1974.
10. Гудков Л., Дубин Б. Литературная культура: процесс и рацион // Дружба
народов.- 1988.- N2.- С. 36-47.
11. Давыдов В.В. Проблемы развивающего обучения: Опыт теоретического
и экспериментального психологического исследования.— М.: Педагогика,
1986.-240 с.
12. Денкэн Ж.-М. Политическая наука.- М.: МНЭПУ, 1993.- 162 с.
13. Достоевский Ф.М. Книжность и грамотность. Статья первая. // Поли. собр.
соч. в 30-ти т. Т. XIX.- М., 1979.- С. 5-20.
14. Дюркгейм Э. Социология образования.— М.: Интор, 1996.— 80 с.
15. Ерофеев Вик. Избранное или карманный апокалипсис— Москва: Париж:
Нью-Йорк: Третья волна, 1993.— 304 с.
16. Зиновьев А.А. Запад. Феномен западнизма.— М.: Центрполиграф, 1995.—
461 с.

17. Кон И.С. Ребенок и общество: Историко-этнографическая перспектива.— М.:
Наука, 1988.-270 с.
18. Курильски-Ожвэн Ш. Образы права в России и Франции: Уч. пособие.— М.:
Аспект Пресс. 1996.— 215 с.
19. Лотман Ю.М. Театр и театральность в строе культуры начала XIX века //
Избранные статьи в 3-х т. T.I.— Таллинн, 1992.— С.269-286.
20. Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения.— М.: Наука,
1988.-429 с.
21. Митина О.В., Петренко В.Ф. Синергическая модель динамики политическо-
го сознания // Гуманитарная наука в России: Соросовские лауреаты.— М.,
1996.- С. 200-214.
22. Моль А. Социодинамика культуры.— М.: Прогресс, 1973.— 406 с.
23. Московичи С. Социальное представление: исторический взгляд // Психоло-
гический журнал.— 1995.— Т. 16, № 1.— С. 3-18.
24. Московичи С. Социальное представление: исторический взгляд // Психоло-
гический журнал.— 1995 — Т. 16, № 2.— С. 3-14.
25. Паперный В. Культура «Два».— Ann Arbor: Ardis Publishers, 1985.— 338 с.
26. Партийно-политические элиты и электоральные процессы в России.— М.:
ЦКСИиМ, 1996.-80 с.
27. Поливанова К.Н. Психологическое содержание подросткового возраста //
Вопросы психологии.— 1996.— № 1.— С. 20-32.
28. Пузырей А.А. Культурно-историческая теория Л.С. Выготского и современ-
ная психология.— М.: МГУ, 1986.— 117 с.
29. Пушкин А.С. Капитанская дочка // Полн. собр. соч. в 10-ти т. Т.6 — М., 1957.—
С. 391-541.
30. Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву.— М.: Л.: Гослитиздат,
1961.-187 с.
31. Ракитов А.И. Цивилизация, культура, технология и рынок // Вопросы фило-
софии.- 1992.- N5.- С. 3-15.
32. Рубинштейн С. Л. Теоретические вопросы психологии и проблема личности
// Психология личности. Тексты.— М., 1982.— С. 28-34
33. Собкин B.C. Старшеклассник в мире политики. Эмпирическое исследова-
ние.- М.: ЦСО РАО, 1997.- 318 с.
34. Собкин B.C., Ваганова М.В. Жизненные перспективы и страхи // Социто-
культурные трансформации подростковой субкультуры.— М.: ЦСО РАО,
2006.- С. 7-18.
35. Собкин B.C., Писарский П.С. Динамика художественных предпочтений
старшеклассников.— М.: Мин-во образования РФ, 1992.— 79 с.
36. Собкин B.C., Писарский П.С. Социокультурный анализ образовательной
ситуации в мегаполисе.— М.: Мин-во образования РФ, 1992.— 159 с.
37. Собкин B.C., Писарский П.С. Жизненные ценности и отношение к образова-
нию: кросскультурный анализ Москва—Амстердам.— М.: Центр социологии
образования РАО, 1994.— 151 с.
38. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество.— М.: Политиздат, 1992.— 543
с.
39. Тынянов Ю. Смерть Вазир-Мухтара // Сочинения. Т.2.— М.: Л., 1959.— 544
с.
40. Фельдштейн Д.И. Психология развивающейся личности.— М.: Воронеж,
1996.-512 с.
41. Фромм Э. Иметь или быть? — М.: Прогресс, 1990.— 336 с.

42. Фромм Э. Психоанализ и этика.— М.: Республика, 1993.— 415 с.
43. Хабермас Ю. Отношение между системой и жизненным миром в условиях
позднего капитализма // THESIS: теория и история экономических и соци-
альных институтов и систем.— 1993.— Т. 1, вып.2.— С. 123-136.
44. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня.— М.: Прогресс-Академия,
1992.-464 с.
45. Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего // Сочинения.— М., 1989.— С. 139—
154.
46. Чаадаев П.Я. Отрывки и афоризмы // Сочинения.— М., 1989.— С. 155-216.
47. Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды.— М.: Педагогика, 1989.—
560 с.
48. Эриксон Э.Г. Детство и общество.— СПб.: Ленато, ACT, Фонд «Университет-
ская книга», 1996.— 592 с.
49. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис— М.: Прогресс, 1996.— 344 с.
50. Lefebvre V. A., Lefebvre V.D. Problems of Risk as Mirrored by Soviet Culture. Social
Sciences Peport (R95).— Irvine, California, 1981.— 69 p.
51. Sobkin V.S., Pisarskii P.S. A Sociocultural Analysis of the Educational Situation
in the Megalopolis. Part 1. Sociocultural Orientations: Life Values, Attitudes, and
Motives.— Russian Education and Society.— 1996.— Vol.38, N° 5.
52. Sobkin VS., Pisarskii P.S. A Sociocultural Analysis of the Educational Situation
in the Megalopolis. Part 1. Sociocultural Orientations: Life Values, Attitudes, and
Motives.— Russian Education and Society.— 1996.— Vol.38, N° 6.
53. Sobkin VS., Pisarskii P.S. A Sociocultural Analysis of the Educational Situation
in the Megalopolis. Part 1. Sociocultural Orientations: Life Values, Attitudes, and
Motives.— Russian Education and Society.— 1996.— Vol.38, № 7 — P. 5-47.
ПРИЛОЖЕНИЕ
РЕЗУЛЬТАТЫ ФАКТОРНОГО АНАЛИЗА
Таблица 1
Весовые нагрузки вариантов ответов по выделенным факторам
F1
25.8%
F2
20.5%
F3
16.5%
F4
11.5%
F5
8.5%
форма правления наиболее приемлема для нашей
страны-президенская республика
0,72 0,32 0,04 0,11 -0,39
форма правления наиболее приемлема для нашей
страны-парламенская республика
0,18 0,00 -0,49 0,34 0,74
политический режим желателен - бывший советский 0,11 0,29 -0,06 -0,07 -0,80
политический режим желателен - демократический 0,67 -0,46 -0,11 0,50 0,13
политический режим желателен - тоталитарный -0,62 0,36 -0,03 -0,54 -0,32
политический режим желателен - военная диктатура 0,01 0,28 -0,28 -0,64 0,33
политический режим желателен - мне это безразлично -0,76 0,25 0,31 -0,20 0,36
форма государственного устройства
желательна-унитарное государство
0,13 0,21 0,17 -0,01 -0,69
форма государственного устройства
желательна-федеративное государство
0,17 -0,66 -0,21 0,17 0,02

форма государственного устройства
желательна-конфедеративное государство
-0,11 0,66 -0,36 0,24 0,56
власть должна быть сосредоточена в руках сильного
центра
-0,43 0,64 0,36 -0,25 -0,38
властные полномочия должны быть разделены между
центром и местными органами
0,52 -0,33 -0,30 0,60 0,33
местные органы должны обладать всей полнотой власти
на своей территории
0,58 -0,38 -0,65 -0,13 0,16
по границам бывшей Российской империи
0,91 -0,06 0,02 0,17 -0,33
по границам СССР после Великой Отечественной
Войны
0,31 0,74 0,34 -0,25 0,16
по границам славянских государств
-0,28 -0,70 0,25 0,43 -0,26
по ныне существующим границам РФ
-0,84 0,00 0,16 0,27 0,34
административное деление должно быть по
национально-территориальному принципу
-0,55 0,66 -0,47 -0,12 0,06
административное деление должно быть по территори-
альному принципу
0,28 -0,90 0,15 0,07 0,00
административное деление должно быть - мне все
равно
0,41 0,52 0,56 -0,02 -0,10
для выхода из кризиса России следует расчитывать
только на свои силы
0,31 0,13 -0,18 0,25 0,01
для самостоятельного развития Россия должна стать
«закрытым» государством с непроницаемыми грани-
цами
-0,20 0,68 -0,45 0,34 0,14
для самостоятельного развития Россия должна стать
«открытой» страной
0,84 -0,36 0,09 -0,36 0,03
во внешней политике Россия должна придерживаться
силовых методов
0,23 0,53 0,33 -0,51 -0,05
во внешней политике Россия должна исходить из прин-
ципов равноправного партнерства
-0,32 -0,69 -0,54 0,17 -0,06
во внешней политике Россия должна принимать «пра-
вила игры» более сильной стороны
0,39 0,46 0,34 0,70 0,06
во внешней политике Россия должна-мне это безраз-
лично
-0,13 0,24 0,49 -0,41 0,20
перестройка это неизбежный итог развития СССР 0,28 0,15 0,37 0,46 0,04
перестройка это победа международных сил, преследу-
ющих цель уничтожения СССР как сильного государства -0,58 0,63 0,20 -0,35 0,03
перестройка это результат борьбы за власть партийной
номенклатуры
-0,85 0,06 0,19 -0,23 0,25
перестройка это результат борьбы за власть местных
элит
0,74 -0,40 -0,24 -0,35 -0,10
СМИ должны находиться под экономическим и полити-
ческим контролем государства
-0,13 0,82 0,41 0,06 -0,08
СМИ должны быть полностью независимыми 0,67 -0,31 -0,30 0,34 0,24
я доверяю президенту
-0,12 0,23 0,91 -0,07 0,01
я доверяю правительству
0,60 0,10 0,26 0,18 0,40
я доверяю Государственной Думе
-0,27 -0,18 0,54 0,48 0,25
налоговые льготы должны существовать для пенсио-
неров
-0,87 -0,08 0,20 0,15 0,03

налоговые льготы должны существовать для инвалидов -0,90 -0,13 -0,33 0,14 0,10
налоговые льготы должны существовать для много-
детных семей
-0,93 0,04 0,05 -0,04 -0,02
налоговые льготы должны существовать для молодых
семей
0,18 0,09 -0,76 -0,21 0,16
я считаю, что налоговых льгот быть не должно 0,72 -0,04 0,66 0,06 -0,06
земля должна быть собственностью государства -0,35 0,74 0,28 -0,25 -0,35
собственниками земли могут быть граждане России
и их объединения
0,03 -0,57 0,54 0,40 0,08
собственниками земли могут быть иностранные граж-
дане и зарубежные фирмы
0,57 0,40 0,37 0,04 0,36
земля может передаваться в собственность только тем
людям, которые на ней реально работают
0,39 0,19 -0,82 0,09 0,13
экономика стимулируется путем приоритетной под-
держки отечественных производителей и инвесторов
-0,20 0,58 -0,51 -0,28 0,16
экономика стимулируется путем приоритетной под-
держки иностранных инвесторов и производителей
-0,14 0,49 0,51 -0,43 0,02
экономика стимулируется путем создания равных
условий для конкуренции отечественных и зарубежных
инвесторов и производителей
0,43 -0,75 0,14 0,14 0,07
одобряю хоздение иностранных валют, т.к. это может
защитить мои сбережения от инфляции
0,14 -0,66 0,33 0,44 0,12
не одобряю хождение иностранных валют, потому что
это подрывает российскую экономику
-0,10 0,25 -0,77 -0,23 -0,17
не одобряю хождение иностранных валют, т.к. это
унижает чувство моего национального достоинства
-0,34 0,39 -0,19 0,10 0,71
срочная служба является долгом и обязанностью каж-
дого гражданина России и здесь не может быть никаких
льгот и отсрочек
-0,87 0,18 -0,19 0,29 -0,16
граждане, убеждениям и вероисповеданию которых
противоречит несение военной службы, имеют право на
альтернативную гражданскую службу
0,25 -0,05 -0,18 0,52 -0,64
вооруженные силы должны комплектоваться только на
контрактной основе
0,14 -0,23 -0,13 -0,49 0,72
применение Вооруженных сил допустимо для разреше-
ния внутренних конфликтов, угрожающих целостности
России
-0,32 0,24 0,48 -0,61 0,11
применение Вооруженных сил допустимо для подавле-
ние попыток неконституционного захвата власти внутри
страны
0,39 -0,29 0,46 -0,57 -0,42
применение Вооруженных сил допустимо при подавле-
нии массового гражданского неповиновения
0,45 -0,06 0,12 -0,55 0,00
применение Вооруженных сил допустимо для борьбы
с криминальными структурами
-0,90 0,04 -0,10 -0,14 0,25
вооруженные силы должны использоваться только для
защиты страны от внешнего противника
-0,97 -0,06 0,14 0,03 -0,02
нарушение военнослужащим приказа , если он наруша-
ет международные нормы и антиконстуционен-да
-0,40 -0,22 -0,43 0,69 0,17
нарушение военнослужащим приказа , если он наруша-
ет международные нормы и антиконстуционен-нет
0,22 0,38 0,01 -0,84 -0,15

нарушение военнослужащим приказа, если он нарушает
международные нормы и антиконстуционен-мне это
безразлично
0,06 -0,16 0,77 0,18 0,11
рост преступности обусловлен развалом КГБ 0,54 0,66 0,35 0,08 0,24
рост преступности обусловлен низким профессиона-
лизмом работников правоохранительных органов
-0,53 -0,03 -0,46 -0,03 -0,36
рост преступности обусловлен моральным разложени-
ем общества
0,28 -0,25 -0,80 0,33 -0,16
рост преступности обусловлен расслоением общества
на бедных и богатых
0,11 -0,51 -0,35 0,20 -0,72
рост преступности обусловлен нежеланием власти ис-
пользовать действенные меры
0,03 -0,07 -0,84 0,16 0,24
при борьбе с преступностью возможно применение
любых средств для ее подавления
-0,05 0,49 -0,24 -0,73 0,02
при борьбе с преступностью неукоснительно должны
соблюдаться существующие законы и не нарушаться
права человека
-0,24 -0,40 -0,20 0,80 0,08
при борьбе с преступностью-мне это безразлично 0,53 -0,01 0,69 -0,37 -0,16
Российское государство должно быть светским и ни-
какая религия не может устанавливаться в качестве
государственной и обязательной
0,09 0,09 -0,92 0,06 -0,12
рост преступности обусловлен низким профессиона-
лизмом работников правоохранительных органов
-0,53 0,16 0,61 0,08 0,17
я считаю, что все религии имеют право на существо-
вание
-0,14 -0,04 -0,59 0,67 -0,33
национальные конфликты нужно решать только мирно
и путем переговоров
0,17 -0,13 0,24 0,89 0,24
мне все равно как решать национальные конфликты 0,21 0,25 0,82 -0,23 -0,30
в основе внутренней политики должен лежать принцип
равноправия всех наций и народностей
0,38 -0,39 -0,66 0,20 0,41
в основе внутренней политики должен лежать принцип
примата интересов национального большинства
0,36 -0,41 0,55 -0,21 -0,44
в основе внутренней политики должен лежать принцип
отсутствия правового разграничения населения по на-
циональному признаку
0,29 0,67 -0,30 0,13 -0,11
в эммиграционной политике Россия должна предостав-
лять право политического убежища
0,06 -0,41 0,55 -0,61 0,17
в эммиграционной политике Россия должна быть
открыта для въезда беженцев и вынужденных пере-
селенцев
-0,41 0,61 -0,11 -0,22 -0,35
в эммиграционной политике России русские из стран
БЗ не должны иметь никаких ограничений для въезда
и получения российского гражданства
-0,33 -0,73 -0,20 0,13 0,07
в эммиграционной политике России должны быть вве-
дены жесткие ограничения на въезд и пребывание лиц
нерусской национальности по экономическим мотивам
-0,04 0,66 -0,37 0,39 0,17
реально существующая эммиграционная политика
России приводит к ущемлению интересов коренного
населения и росту преступности
0,63 -0,15 -0,71 0,07 0,11

государствення политика должна быть ориентирована
на людей с минимальным уровнем дохода
0,77 -0,33 -0,23 -0,30 -0,11
государствення политика должна быть ориентирована
на людей со средним уровнем дохода
0,15 0,24 -0,72 -0,23 0,44
государственная политика ориентирована на богатых
людей
-0,90 0,04 0,13 0,00 -0,28
государственная политика должна быть ориентирована
на интеллегенцию
0,60 0,09 -0,06 0,53 0,46
государственная политика должна быть ориентирована
на молодежь
0,09 -0,91 0,06 0,07 -0,09
государственная политика ориентирована на среднее
поколение
-0,69 -0,14 0,11 0,28 0,61
государственная политика должна быть ориентирована
на людей преклонного возраста
0,02 -0,37 -0,11 -0,45 -0,71
Таблица 2
Значения для различных подвыборок по осям выделенных факторов
F1 F2 F3 F4 F5
2005 г. Девочки, 11 класс
- малообеспеченные -1,24 0,05 -0,51 0,39 -1,78
- среднеобеспеченные -0,99 -0,28 -0,30 0,65 -0,88
- высокообеспеченные -1,25 -1,13 0,77 1,52 1,98
2005 г. Мальчики, 11 класс
- малообеспеченные -0,89 0,72 0,18 -0,89 -0,33
- среднеобеспеченные -0,44 0,48 0,35 -0,82 0,12
- высокообеспеченные -0,57 0,61 1,10 -1,59 0,56
1996 г. Девочки, 11 класс
- малообеспеченные 0,62 -0,05 -1,46 0,52 -0,04
- среднеобеспеченные 0,42 -0,05 -1,17 0,50 0,08
- высокообеспеченные 1,40 1,83 1,45 1,56 -0,31
1996 г. Мальчики, 11 класс
- малообеспеченный 0,93 0,02 -0,74 -0,64 0,75
- среднеобеспеченнный 0,68 0,05 -0,95 -0,70 0,92
- высокообеспеченный 1,32 -2,27 1,27 -0,50 -1,08

Мкртычян А. А.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
ТЕРРОРИЗМА И СМИ
Настоящая статья представляет собой обзор, в котором система-
тизируются негативные психологические последствия террориз-
ма, а также анализируется роль средств массовой информации
в их формировании. На сегодняшний день подобные вопросы
являются чрезвычайно актуальными и значимыми в силу не-
скольких причин. Это и очевидная направленность современного
терроризма на СМИ, и огромный потенциал воздействия (как
положительного, так и отрицательного характера) СМИ на обще-
ство, и возможность регулирования психологических последствий
терроризма в процессе коммуникации с населением через СМИ.
При этом заметим, что сами последствия террористических актов
дают основание для формирования в обществе определенного от-
ношения к террористам, в том числе и положительного. Подобное
положительное отношение может проявляться не только в пас-
сивном одобрении или сочувствии, но и в осознанном желании
индивида (или группы) присоединиться к уже существующей
террористической организации или перенять ее опыт для дости-
жения своих собственных целей, в том числе противозаконного
и антисоциального характера.
Следует отметить, что большинство работ, направ-
ленных на изучение терроризма, носит криминологический
и уголовно-правовой характер. Психологические исследования
терроризма появились сравнительно недавно. Существующие
работы по психологическим проблемам терроризма как отече-
ственных, так и зарубежных психологов в основном затрагивают
такие аспекты, как типология терроризма, мотивы совершения
террористических актов, строение личности террориста, а так-
же процесс принятия решения при совершении преступления.
Вместе с тем практически незатронутыми остаются вопросы,
связанные с психологическими последствиями терроризма, фор-
мированием отношения общества к этому явлению и роли СМИ.
В этой связи важно подчеркнуть, что последствия современного
терроризма — это не только физические жертвы. Очевидно, что
основной целью современного терроризма являются более мас-

штабные и имеющие долгосрочный характер социальные и пси-
хологические последствия. Именно они и являются наиболее эф-
фективным инструментом воздействия террористов, с помощью
которого достигается
привлечение наибольшего внимания общества к себе и своей
деятельности. Террористические акты заключают в себе силь-
нейшее отрицательное эмоциональное воздействие, вызываю-
щее разрушительный эффект не только на физиологическом,
но и на эмоциональном, личностном и социальном уровнях
[2]. Таким образом, основной целью современного терроризма
является дестабилизация общества, его раскол, формирование
атмосферы страха, неуверенности и уязвимости. Этому способ-
ствует специфика террористического акта, его отличие от других
чрезвычайных происшествий и катастроф. Несмотря на то что
террористические акты происходят значительно реже, нежели
крупные авиакатастрофы, аварии на угольных шахтах или авто-
дорогах, степень субъективного восприятия риска, вероятности
стать следующей жертвой террористического акта у обывателя
чрезвычайно высока, особенно в первое время после совершения
преступления. В основе подобной реакции страха и ожидания
возможности повторения террористического акта лежит его
специфичность и отличие от других преступлений и катастроф.
Это целенаправленность, разрушительные последствия, эмоцио-
нально окрашенный и запоминающийся, в том числе и благодаря
СМИ, характер происшествия, его непредсказуемость, неизвест-
ность причин, невозможность контроля и неизбежность. Под-
черкнем еще раз, что сцены, транслируемые современными СМИ
с места совершения террористических актов, надолго и прочно
запечатлеваются в памяти обывателя, вызывая тем самым
стойкие изменения в поведении не только отдельного человека,
но и целых групп [16].
Отличительными чертами терроризма являются стремление
запугать большое количество людей, неясность мотивов действий
террористов, анонимность и отсутствие конкретных объектов напа-
дения [29]. При теракте физические жертвы — побочная цель, сред-
ство для распространения страха смерти на широкую аудиторию.
Основная же цель — активация и стимулирование страха смерти
у обывателей. При этом интенсивность и степень страха, как пра-
вило, неадекватны степени реальной угрозы теракта и значительно
превосходят ее. Немаловажными факторами такой диспропорции
являются неопределенность и непредсказуемость дальнейших
действий террористов, а также восприятие населением ответных
мер со стороны властей как бесполезных и неэффективных, в чем
особую роль играют СМИ.

ГРУППОВАЯ СПЛОЧЕННОСТЬ КАК ПОСЛЕДСТВИЕ
ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО АКТА
После очередного внезапного преступления у обывателя нарушается
представление о собственной безопасности и резко увеличивается
мнение о степени собственной уязвимости и беззащитности перед
террористами. Человек чувствует угрозу своему мировоззрению и соб-
ственному «я». Для того чтобы вернуть на прежнюю степень чувство
собственного достоинства, защитить свое мировоззрение и уверен-
ность в собственной безопасности, он стремится идентифицировать
себя с определенной группой, в рядах которой он будет чувствовать
себя более уверенным и защищенным. Для этого обыватель слепо
принимает правила и принципы данной группы и следует им. По-
добная сплоченность, основанная на неких общественных, групповых
принципах, схожем мировоззрении ее членов представляется человеку
способом редуцировать свой страх и эффективно реагировать на угро-
зу. Таким образом, нападение или даже лишь угроза нападения извне
сплачивают группу, делают ее более однородной. Нерушимость и од-
нородность успокаивает людей, добавляет уверенности. Вместе с тем
непременным условием однородности группы является отсутствие
противоречий и разногласий, в том числе и со стороны. Однако, кри-
зисные моменты, такие как теракты, любые альтернативные мнения
и взгляды начинают трактоваться носителями этого мировоззрения
как угроза не только своим принципам, но и своему существованию.
Следствием этого являются крайне негативные и агрессивные ре-
акции на все, что не укладывается в собственные понятия о морали,
нормах и т.д. Таким образом, обратной стороной подобной сплочен-
ности является эскалация враждебности и агрессивности к тем, кто
не является членом данной группы, а значит, автоматически воспри-
нимается как носитель угрозы для ее существования и нормального
функционирования. В результате подобных процессов в обществе
возможно развитие таких разрушительных и опасных явлений, как
ксенофобия, экстремизм и национализм, которые будут основываться
на нетерпимости, агрессии не только к террористам, но и всей той ча-
сти общества, которая является носителем иных ценностей и другого
мировоззрения [3; 28].
Часто в подобных ситуациях консолидирующим социальным
образованием для человека выступает государство или прави-
тельство. В своем стремлении редуцировать появившийся страх
и чувство угрозы обыватель начинает безоговорочно поддерживать
правительство во всех его ответных реакциях. Иногда подобное
поведение в обществе используется правительством для манипули-
рования массами. Главным инструментом в этом случае является
наличие в обществе постоянной, но не идентифицированной угрозы
и образа врага, несущего ее. Подобное состояние членов группы

Рисунок 1
Варианты динамики развития процесса групповой сплоченности,
как последствия террористического акта
любого масштаба и характера обеспечивает ее лидеру безоговороч-
ную поддержку.
Таким образом, с одной стороны, процесс групповой сплочен-
ности можно оценить как положительное последствие террористи-
ческого акта, которое способно перерасти в патриотизм, стремление
к взаимовыручке и т.д. С другой — последствиями групповой спло-
ченности могут стать и такие отрицательные и опасные явления как
национализм, ксенофобия и нетерпимость (см. рис. 1).
ТЕОРИЯ УПРАВЛЕНИЯ СТРАХОМ
Из всего спектра научной психологической литературы, посвящен-
ной последствиям террористических актов, выделяются работы Дж.
Голденберга, Дж. Гринберга и С. Соломона, объединенные в особую
теорию {Terror Management Theory, далее — ТМТ), где подробно рас-

сматриваются психологические последствия ситуаций, в которых
человек сталкивается со смертью, в частности террористические
акты. Несмотря на то что ТМТ была сформулирована в 1984 году,
по утверждению самих авторов, особенно актуальной она стала после
событий в сентябре 2001 года, когда все ее теоретические и экспери-
ментальные данные получили подтверждение за пределами психоло-
гических лабораторий. После террористических актов в Нью-Йорке
десятки тысяч людей испытывали страх смерти. Внезапное осознание
незащищенности жизни и собственной уязвимости многих повергло
в ужас и лишило способности нормально функционировать. В осно-
ве ТМТ лежит предположение о наличии у каждого человека страха
смерти, который активируется вследствие каких-то драматических
событий или упоминаний о подобных событиях. Страх смерти нару-
шает нормальное течение жизни человека, напоминает о собственной
уязвимости и незащищенности перед опасностью. Если человек не
сможет побороть в себе этот страх, то следующим этапом будет ужас
как ответная реакция на угрозу уничтожения.
Авторами ТМТ выделяется два вида защитных реакций, которые
активируются у человека с целью подавить возникший страх смерти.
Авторы определяют их как «проксимальную» и «отсроченную» за-
щитные реакции. Критерием для такого разделения является вре-
менной период, через который активируется тот или иной вид защи-
ты. Так, начальным ответом на мысли, связанные с неизбежностью
собственной смерти, являются реакции, позволяющие вытеснить из
сознания страх смерти. К подобным реакциям авторы ТМТ относят
процессы подавления и отрицания мыслей о собственной бренности
и уязвимости. Таким образом, подавив осознаваемые мысли о смерти,
человек пытается редуцировать и менее осознаваемые компоненты
страха смерти. Здесь начинается этап работы «отсроченной» защиты.
Если в первом случае человек обращается к подавлению и отрица-
нию, то на данном этапе он обращается к своему мировоззрению
и чувству собственного достоинства.
В ТМТ большое внимание уделяется исследованию механизмов
и способов, с помощью которых люди пытаются контролировать
страх смерти и подавлять в себе мысли о ее неизбежности. В каче-
стве основных инструментов для контролирования и редуциро-
вания страха предлагается рассматривать чувство собственного
достоинства {self-esteem) человека и его культурное мировоззрение
[3]. При этом чувство собственного достоинства характеризуется
как осознание человеком своей ценности и неповторимости. Оно
формирует систему ценностей, правил и оценок, которые ложат-
ся в основу мировоззрения человека. Именно к мировоззрению,
по мнению авторов, человек обращается в периоды беспокойства
и страха. Авторы этого подхода настаивают на взаимосвязи между
чувством собственного достоинства, уровнем беспокойства и тре-
вожности [3].

Страх смерти изначально проявляется в виде мыслей о своей
бренности и неизбежности смерти. Подобные мысли являются
основой для появления негативных эмоций. Для их подавления
человек обращается к поддержке других людей, разделяющих его
мировоззрение, живущих по схожей системе норм и устоев. И при
этом параллельно в любом другом, отличном от своего мировоз-
зрении человек начинает видеть угрозу для себя и своих ценностей,
для своего образа жизни. Нетерпимость и негативное отношение
к иному мировоззрению рождается не только в случаях, когда
человек действительно напуган, но и когда смерть кажется ему не-
избежной и близкой. Даже косвенные упоминания о смерти в виде
репортажей криминальной хроники или похорон рождают в чело-
веке мысли о смертности.
В качестве подтверждения своей гипотезы о влиянии мыслей
о смертности на отношение к другому человеку и на оценку его дей-
ствий авторы теории приводят описание эксперимента с мировыми
судьями [14]. Эксперимент проводился в 1989 году, в штате Аризона.
В нем принимали участие 22 мировых судьи примерно одного воз-
раста, с одинаковым материальным и семейным статусом. Судей
разделили на две группы — контрольную и экспериментальную.
Судьи из каждой группы должны были рассматривать и выносить
приговоры по двум уголовным делам, связанным с проституцией.
Психологами намеренно был выбран именно этот вид преступле-
ния, т.к. предполагалось, что проституция явно противоречит
нормам и принципам, которые составляли основу мировоззрения
судей. В качестве административного наказания судьи должны
были назначать штраф, величина которого не регламентирова-
лась. Обе группы после вынесения приговора по первому делу
заполняли несколько личностных опросников. Опросники были
практически одинаковые в обеих группах. Разница заключалась
в том, что в опросниках для экспериментальной группы присут-
ствовали вопросы на тему смерти. Например: «Опишите эмоции,
которые рождаются у Вас, когда Вы думаете о собственной смерти»
или «Как Вы думаете, что может послужить наиболее вероятной
причиной Вашей смерти?». Исследователи предположили, что
подобные вопросы вызовут у испытуемых мысли о смертности,
о своей бренности и уязвимости, а это, в свою очередь, повлияет
на суровость приговора человеку, чье мировоззрение расходится
с мировоззрением испытуемого. Суровость приговора, которая про-
гнозировалась психологами, проявилась в том, что по двум прак-
тически одинаковым делам, одно из которых было рассмотрено до
заполнения опросников, а второе после, судьи назначили штрафы
в 50 и 450 долларов соответственно. При этом заполнение опросни-
ков в контрольной группе никаким образом не повлияло на приго-
вор по второму делу. Данный результат рассматривается авторами
ТМТ как подтверждение тому, что мысли о смертности порождают

в человеке потребность защитить свое мировоззрение и вызывают
негативные эмоции в отношении людей с иными взглядами. В по-
добной ситуации в качестве защиты своего мировоззрения человек
выбирает тактику подавления. Он не просто отрицательно реаги-
рует, он проявляет явную агрессию по отношению к инакомыс-
лящему. Этим можно объяснить вспышки ксенофобии, расизма
и религиозной нетерпимости, которые появляются в обществе после
различных трагических и пугающих событий, в том числе и после
террористических актов. С другой стороны, мысли о смертности
заставляют человека более чем положительно оценивать людей со
схожим мировоззрением, переоценивать их [14].
Исследования в рамках ТМТ показали, что при мыслях о смер-
ти, при страхах, связанных со смертью, люди становятся менее тер-
пимы к инакомыслящим, к тем, чье мировоззрение противоречит их
собственному. Подобные реакции наблюдались и во время событий
в сентябре 2001 года. Несмотря на подавляющую поддержку всех
ответных мер правительства, вплоть до бомбежек Афганистана,
в обществе находились небольшие группы людей, которые были
против этого. Это оппозиционное меньшинство незамедлительно
начало негативно восприниматься большинством и практически
идентифицироваться с врагами. Доходило до угроз и гонений граж-
дан, которые откровенно высказывали эту непопулярную точку
зрения. Общество разделилось на два неравных лагеря по принципу
«кто не с нами — тот против нас». Примером может служить случай
с Биллом Майером, ведущим популярной оппозиционной радио-
передачи. Он в прямом эфире определил как «трусость» бомбеж-
ки Афганистана и заявил о своем протесте подобным действиям.
В эфир незамедлительно пошли звонки с угрозами и оскорбле-
ниями в адрес ведущего, с требованиями немедленно прекратить
передачу [14]. Наглядность этого примера заключается в том, что до
террористических актов эта антиправительственная передача со-
бирала весьма большие аудитории слушателей по всей стране. Но на
тот период аудитория начала воспринимать антиправительствен-
ные заявления как угрозу своей безопасности. Политкорректность
и терпимость сменились ненавистью и агрессией.
Если следовать теории американских психологов, то подобное по-
ведение объясняется следующим образом. У людей есть мировоззре-
ние, которое помогает им редуцировать страх смерти. Нерушимость
этого мировоззрения основывается на однородности, отсутствии
противоречий и разногласий, в том числе и со стороны других лю-
дей. В кризисные моменты, такие как террористические акты, любые
альтернативные мнения и взгляды начинают восприниматься как
угроза не только своему мировоззрению, но и существованию че-
ловека, в целом. Результатом подобного восприятия могут явиться
националистические и экстремистские настроения в обществе и ин-
толерантное отношение к различным меньшинствам.

ЛЕГИТИМИЗАЦИЯ АГРЕССИИ
Еще одним серьезным и опасным для общества социально-психо-
логическим последствием террористического акта является процесс
легитимизации агрессии среди населения. Термин «легитимизация»
был введен в начале XX века Максом Вебером. Анализируя в своих
работах проблему власти и регулирования социальных отношений
в масштабах государства (или иной общности), М. Вебер выделяет
легитимность в качестве необходимого условия для соблюдения
обществом определенного порядка. Под легитимностью порядка он
понимает индивидуальное и групповое признание его значимости
и фактическое выстраивание человеком своего поведения в соот-
ветствии с максимами данного порядка. Легитимность — это статус,
означающий правомерность определенного порядка, т.к. он сознатель-
но одобряется, принимается и соблюдается значимым большинством
членов общества.
Под легитимизацией агрессии понимается процесс обосно-
вания приемлемости и оправданности различных форм агрессии
путем приписывания им легитимного статуса. Иллюстрацией могут
служить агрессивные и насильственные действия солдата на войне,
которым он приписывает легитимный статус согласно профессио-
нальным нормам («я исполняю приказ») и гражданскому долгу («я
защищаю родину»). Агрессия наделена легитимным статусом в раз-
личных сферах: в спорте (действия боксера на ринге), в СМИ (транс-
ляция насилия), в политике (использование вооруженных сил,
закон о смертной казни), в сфере традиций и т.д. Таким образом,
наблюдение сцен насилия, в том числе и террористических актов,
способно приводить к изменению установок обывателя на агрессию
и проявление насилия в реальной жизни. Частая демонстрация сцен
насилия приводит к снижению чувствительности к нему, а также
к тому, что обыватель привыкает к насилию, воспринимает его спо-
койно, без осуждения и, что самое опасное, допускает возможность
использовать насилие для достижения собственных целей. Транс-
ляция насилия, а тем более его эффективности, приводит к тому,
что оно начинает восприниматься как оправданное, справедливое
и полезное средство. Человек начинает имитировать ту модель
поведения, которая обладает для него более ценными качествами
и приемлемыми способами функционирования.
С явлением легитимизации насилия связан и процесс измене-
ния в моральной сфере человека, принятие им насилия как способа
достижения своих целей. С помощью различных приемов человек
способен редуцировать возникшее самоосуждение и преодолеть
моральные барьеры, препятствующие совершению насильствен-
ных действий. Эффективное, результативное применение способов
самооправдания способствует стремлению снова и снова использо-
вать насилие в своих целях, его закреплению в поведении.

Группа американских психологов во главе с А. Бандурой с по-
мощью ряда исследований, проведенных среди военных и сотруд-
ников исправительных учреждений («execution team» — группы,
исполняющей смертные приговоры), сформулировали восемь
основных способов самооправдания, к которым прибегают тер-
рористы, сотрудники силовых ведомств и обыватели в процессе
легитимизации насилия [4; 5].
1. Моральное самооправдание.
При совершении противоправных поступков или насиль-
ственных действий, санкционированных государством, человек
начинает трактовать свое поведение как необходимое для на-
ции или совершаемое в защиту религии или идеологии группы,
к которой он принадлежит. Частым случаем является ссылка на
Библию или другие религиозные и идеологические трактаты. Это
способствует «перевоплощению» преступника в «борца за...» или
добропорядочного гражданина в бойца. Происходит изменение не
на личностном уровне (уровне агрессивности и т. д.), а внутренний
пересмотр взглядов на насилие, в частности на убийство, что делает
вполне возможным и оправданным его совершение. При этом способ
морального самооправдания функционирует эффективней, когда
совершаемое насилие скрывается за пространными, расплывча-
тыми формулировками или когда создается намеренный дефицит
информации о последствиях. В случае с санкционированными го-
сударством действиями к факторам, повышающим эффективность
данного способа, относят и наделение субъекта насильственных
действий официальными полномочиями (при этом, желательно,
в составе некоторой группы).
2. Утилитарное (экономическое и юридическое)
самооправдание.
Данный способ преимущественно относится к тем насиль-
ственным действиям, которые санкционированы государством,
в частности к таким, как смертная казнь или диверсионные акции.
В первом случае речь идет об «экономической невыгодности» по-
жизненного заключения смертников и их потенциальной опасности
даже за стенами тюрем, а во втором — о необходимости превентив-
ных акций, устраняющих потенциальную угрозу национальной
безопасности.
3. «Выгодное сравнение», т. е. сравнение своих действий с дру-
гими, более жестокими.
При совершении насильственных действий человек для са-
мооправдания прибегает к сравнению своих поступков с другими.
Но при этом в качестве эталона для сравнения намеренно выби-
раются более жестокие поступки. Подобным образом происходит

реабилитация поступков, создается впечатление «нужности»
и желательности совершенного поступка. Следует уточнить, что
само создание образа социальной желательности поступка проис-
ходит путем приписывания ему моральной и социальной ценности.
В частности, террористы сравнивают собственные акции с сило-
выми акциями со стороны государства и наоборот. В результате
сравнения возникают оправдания типа: «Преступники понимают
только язык силы...», «Одна жесткая и жестокая силовая акция
предотвратит сотни преступлений в будущем...» или «Нас меньше,
поэтому нас игнорируют, и единственный способ быть услышан-
ными — террор...».
Но борьба с террористами их же методами может привести
к противоречивым последствиям. С одной стороны, прибегая к по-
добному сравнению, государство отвечает насилием на насилие:
осуществляет карательные операции, не ведет переговоры с терро-
ристами и т.д. Делается это с целью предотвращения терактов в бу-
дущем. Но подобная политика не всегда себя оправдывает. В част-
ности, в ситуации с захватом заложников силовые методы решения
могут «сыграть» отрицательную роль, т. к., в данном случае риску
подвергаются не только террористы, но и заложники. И общество
может неоднозначно отреагировать на действия властей. Государ-
ство может рассматриваться в невыгодном свете — как жесткий
и жестокий институт власти, который не заботится о гражданах,
а слепо следует своим принципам. Возникает образ тирана и де-
спота, который, в свою очередь, чрезвычайно выгоден террористам
и подтверждает их апеллирование к жестокости государства, к ко-
торому они прибегают при сравнении. Это может способствовать
эскалации поддержки террористов со стороны общества, приня-
тию их идеологии, методов борьбы и в конечном счете желанию
вступить в ряды террористической организации. Таким образом,
силовые акции ведут к устранению конкретного террористического
акта, но могут и способствовать эскалации активности терроризма
в будущем как ответной реакции со стороны определенных слоев
общества. К такой же отрицательной реакции могут привести и кон-
тртеррористические меры, связанные с ущемлением гражданских
свобод населения (правда, этот вариант возможен лишь в странах
с демократическим строем, где люди, в отличие от стран с тотали-
тарным режимом, не привыкли к подобной дискриминации своих
прав и открыто об этом заявляют) [7].
4. Смещение ответственности.
Террорист, солдат или член команды, приводящей в исполнение
смертный приговор, начинает объяснять свои действия, ссылаясь
на какие-либо внешние авторитеты, отрицая собственную актив-
ность в процессе совершения насильственного действия. Человек
характеризует себя как пассивного исполнителя, но не организато-

pa, ссылаясь на закон, субординацию, приказ лидера группы и т.д.
Тем самым он редуцирует процесс самоосуждения и морально
оправдывает свой поступок. К промежуточным механизмам данно-
го способа самооправдания можно отнести и намеренное игнори-
рование информации относительно жертвы или последствий, что
также помогает человеку воспринимать себя как подневольного
исполнителя. Смещение ответственности с конкретного исполни-
теля достигается также и путем расщепления группы на мелкие
части и распределения множества мелких обязанностей среди ее
членов. Таким образом, каждое отдельное действие, например по-
купка машины, аренда жилья для совершения террористического
акта или затягивание ремней на запястьях смертника, не трактуется
и не воспринимается как ключевое в целом процессе совершения
преступления или казни [5].
5. Диффузия ответственности.
Диффузия ответственности достигается тремя путями:
- разделение обязанностей между членами группы. Это способ-
ствует тому, что человек концентрируется не на моральных аспектах
деяния, а на технических;
- дробление процесса на множество мелких частей, где каждый
отдельный этап видится исполнителю безвредным и обыденным;
- групповое принятие решения, где анонимность и раздроблен-
ность способствует минимизации ответственности и самоосужде-
ния отдельного члена группы.
В качестве примера эффективного функционирования данного
способа самооправдания можно привести ответ сотрудника груп-
пы исполнения смертных приговоров на вопрос о самоосуждении
и стрессах в связи с работой (в рамках исследования А. Бандуры
[4]). Член группы полностью отрицает их наличие, ссылаясь на
то, что его действия не приводят к страданиям осужденного и вы-
глядят вполне безобидно, в связи с чем он не испытывает никакого
беспокойства по поводу своей работы (стоит уточнить, что в обязан-
ности этого сотрудника входила посадка осужденного в кресло для
смертной казни и фиксация его рук ремнями).
6. Дегуманизация жертвы и атрибуция вины.
Дегуманизация жертвы происходит путем искаженной оценки
человеческих качеств. Жертва перестает восприниматься как живой
носитель чувств, идей, надежд и т.д. О ней говорят не как о лич-
ности, живом человеке, а как о неодушевленном объекте насилия.
Если процесс обезличивания неэффективен, то жертве начинают
приписывать различные низменные, отрицательные качества или
фокусируются лишь на них, но при этом полностью игнорируют
положительные качества и характеристики. В качестве атрибуций
вины может выступать надуманная интерпретация поведения жерт-

вы как агрессивного, атакующего, провоцирующего и т.д. Любое по-
ведение начинает трактоваться агрессором как причина, по которой
он, в оборонительных целях, напал на жертву. Таким образом, вся
ответственность за поступок переводится на жертву.
7. Эвфемистический стиль повествования.
Часто о совершенном поступке судят в зависимости от того,
как его преподнести, объяснить, описать и определить. То же самое
относится и к насильственным действиям. Например, говорить
о преступлении в неопределенной форме, без уточнения исполни-
телей, средств исполнения преступления и последствий, облекать
насильственные действия в социально приемлемые формы и фор-
мулировки: взрыв назвать «акцией протеста», расстрел пригово-
ренного — «приведением в исполнение», объекты бомбардировок —
«точками работы» и т. д.
8. Искажение и пренебрежение последствиями.
Агрессор старается не замечать последствий совершенных им
действий, избегает их, игнорирует или искажает. Особенно эффек-
тивно данный способ работает в тех случаях, когда агрессор не име-
ет объективной возможности наблюдать страдания жертвы, когда
последствия несут отсроченный характер. Человеку легче совер-
шать преступления, когда он не видит результата своих действий.
Демонстрация страданий жертвы может послужить преградой для
повторного насилия.
Наглядную схему функционирования механизмов самооправ-
дания А. Бандура и его соавторы представляют следующим образом
(рис. 2).
Степень самооправдания и эффективность этих механизмов за-
висят от пола и уровня образованности. Максимально эффективно
они функционируют у подростков, мужчин с низким уровнем об-
разования и стариков.
СМИ, особенно телевидение, все чаще используются и государ-
ством и террористами для оправдания себя в обществе при проведе-
нии жестоких силовых операций. ТВ рассматривается террориста-
ми как инструмент влияния на общественность — для запугивания
или, наоборот, обретения симпатий и поддержки, для создания
образа решительных и стойких борцов за права меньшинства.
Регулярная демонстрация насилия по ТВ не только способ-
ствует легитимизации насилия в обществе, но и дает возможность
аудитории, особенно молодежной, обучаться новым формам агрес-
сивного поведения [6].
Психологические последствия терроризма как взятые по от-
дельности явления не равнозначны. Некоторые из них носят от-
сроченных характер, другие проявляются непосредственно после
террористического акта или в ближайшее время. По характеру на-

Рисунок 2
Схема функционирования механизмов самооправдания
правленности их можно подразделить на последствия, результатом
которых будут изменения в личностной, эмоциональной и мораль-
ной сферах человека, и на последствия социального характера, ве-
дущие к изменению в обществе в целом. Но, несмотря на подобные
классификации и неравнозначность, все виды последствий связаны
между собой и могут находиться в причинно-следственной связи.
Например, упомянутые выше процессы легитимизации насилия
и стремления индивида к идентификации с группой, а также страх
смерти с большой долей вероятности могут быть основанием для
формирования определенного отношения к террористам и их ме-
тодам борьбы со стороны обывателя [22].
ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ОТНОШЕНИЯ
К ТЕРРОРИСТАМ, ПРИНЯТИЕ ИХ ИДЕОЛОГИИ
И МЕТОДОВ БОРЬБЫ
Наличие в обществе симпатий или, наоборот, антипатий к террори-
стам, принятие их идеологии и оправдание методов и способов их
борьбы также можно отнести к психолого-социальным последствиям
терроризма. Очевидно, что значительное большинство воспринимает
террористов как преступников. Но существует и другая группа обы-
вателей, которая в своих оценках не столь однозначна и радикальна.
Данная референтная группа чрезвычайно важна для террористов, т.к.
потенциально является своего рода базисом для формирования поло-
жительной, сопереживающей позиции. Она же — благоприятная среда
для рекрутирования новых членов в террористическую организацию.
Масштаб этой группы незначителен по сравнению с большинством.
Но для террористов численность референтной группы не является
приоритетом. Для них важен сам факт ее существования в обществе,
т.к. основная ставка делается не на фиксированную численность чле-

нов группы, а на положительную цепную реакцию, которая возникнет
в подобной референтной группе и далее распространится на макси-
мально возможное количество людей, в том числе и на тех, кто был на-
строен крайне отрицательно по отношению к террористам. Наиболее
радикальным и угрожающим обществу результатом формирования
положительного отношения к терроризму является желание челове-
ка стать частью какой-либо террористической группы или перенять
у террористов методы борьбы за свои интересы и применять их в оди-
ночку, оправдывая свое поведение, ссылаясь на террористов. Человек
или группа людей стремятся легитимизировать свои действия [20].
К. МакКоли в своих работах, направленных на исследование причин
терроризма, объясняет появление у человека или группы преступного
поведения, схожего с террористическим, через ряд психологических
последствий террористических актов, таких как страх, ужесточение
идеологии, эскалации нетерпимости к инакомыслию и агрессив-
ности со стороны государства, легитимизацию насилия в обществе
и самоидентификацию обывателя с террористами [20]. Автор пред-
полагает, что процесс принятия решения о реализации преступного
поведения, в том числе и террористического акта, проходит через три
этапа, названные им кризисами [20] (см. рис. 3).
Первый этап — «кризис секретности». Человек или группа
мирных людей латентно критикует и не одобряет систему, относит-
ся к ней отрицательно, но принимает ее нормы и правила и живет
по ним. Основной деятельностью людей на данном этапе является
осторожный поиск единомышленников и объединение в «конспира-
тивные» группы. Здесь важную роль играют факторы, которые спо-
собствую формированию положительного отношения к террористам,
с которыми идентифицируют себя люди. Второй этап — «кризис,
столкновение идеологий». Конфликт между идеологиями группы
и государства переходит в открытую форму протеста и полемики.
Второй этап может продолжаться до тех пор, пока подобная группа
не найдет более радикальный поведенческий способ для демонстра-
ции всем своего мнения. Подобный способ группа, как правило, на-
ходит, обращаясь к опыту террористических групп, и в дальнейшем
действует по принципу «если это дозволено террористам, то можно
и нам». Именно в этот момент второй этап сменяется третьим, за-
вершающим — «кризисом законности». Открытая конфронтация
с обществом или государством (эти понятия на данном этапе уже ото-
ждествляются) переходит в стадию насильственных действий, в том
числе и как ответная реакция на демонстрацию силы и агрессии со
стороны государства. Группа или отдельный человек преодолевают
все моральные и правовые барьеры, которые до этого препятствовали
применению насилия. Оно становится приемлемым и необходимым,
декларируется как единственный инструмент защиты себя и своей
идеологии от посягательств со стороны. Насилие начинает оправ-
дываться насилием [21].

Рисунок 3
Стадии процесса принятия решения о реализации преступного поведения
«Стокгольмский синдром»
«Стокгольмский синдром» — это психологическое состояние, возникаю-
щее при захвате заложников, когда жертвы начинают симпатизировать
захватчикам или даже отождествлять себя с ними. Авторство термина
«стокгольмский синдром» приписывают криминалисту Нильсу Бид-
жероту Он сформулировал этот термин во время анализа ситуации,
возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973
года, когда заложники после многочасового нахождения в плену начали
оказывать террористам (грабителям банка) поддержку и помощь, в част-
ности требуя от правительства выполнения всех требований и прекраще-
ния уголовного преследования преступников. Апогеем данной ситуации
стал дальнейший брак одной из заложниц и террориста.
При долгом взаимодействии заложников и террористов в по-
ведении первых происходит переориентация. Психологический
механизм «стокгольмского синдрома» состоит в том, что в условиях
полной физической зависимости от агрессивно настроенного терро-
риста человек начинает толковать любые его действия в свою пользу.
Синдром заложника — это серьезное шоковое состояние изменения
сознания человека. Заложники боятся штурма здания и насиль-
ственной операции властей по их освобождению больше чем угроз
террористов. Они знают: террористы хорошо понимают, что до тех
пор, пока живы заложники, живы и они сами. Заложники занима-
ют пассивную позицию, у них нет никаких средств самозащиты ни
против террористов, ни в случае штурма. Единственной защитой

для них может быть терпимое отношение со стороны террористов.
Для того чтобы исключить когнитивный диссонанс между знанием
о том, что террористы — опасные преступники, действия которых
грозят им смертью, и знанием о том, что единственным способом
сохранить свою жизнь является проявление солидарности с терро-
ристами, заложники выбирают стратегию ситуационной каузальной
атрибуции. Они оправдывают свою привязанность к террористам
желанием сохранить свою жизнь в данной экстремальной ситуации.
Преступник вовсе не отвечает взаимностью на чувства заложников.
Как правило, «стокгольмский синдром» проходит у жертв после того,
как террористы убивают первого заложника.
«Стокгольмский синдром» может впоследствии развиться
в масштабные антигосударственные настроения в обществе. У обы-
вателей исчезает уверенность в собственной безопасности, а нали-
чие страха смерти ведет к постоянному чувству угрозы и тревоги.
С одной стороны, причиной подобного состояния являются тер-
рористы. Но с другой — общество начинает обвинять государство
в бессилии и неспособности защитить своих граждан. В попытке
редуцировать возникшие чувства беспомощности и уязвимости
люди начинают требовать от государства снисходительного отно-
шения к террористам, вплоть до безоговорочного выполнения всех
их требований. Таким образом, в обществе активизируются два
противоположенных процесса: давление на правительство, а также
его осуждение и поддержка террористов.
Психологи отмечают, что появление «стокгольмского синдро-
ма» возможно не только у заложников и непосредственных жертв
террористического акта, но и у случайных свидетелей и очевидцев
преступления. Подобную картину, например, можно было на-
блюдать во время трагических событий в Театральном центре на
Дубровке в Москве, когда у оцепления стояли люди с плакатами
в поддержку террористов и с осуждением действий правительства.
Особенность «стокгольмского синдрома» заключается в том, что он,
в отличие остальных психологических последствий, практически
сразу формирует определенное отношение людей к террористам, как
правило положительного характера. При этом у людей проявляется
негативное отношение к правительству и государству, которое об-
виняется не только в произошедшем теракте, но и в несправедливом
отношении к террористам в принципе.
ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОЕ СТРЕССОВОЕ РАССТРОЙСТВО
Посттравматическое стрессовое расстройство (далее — ПТСР) — это
отсроченное психологическое последствие, которое возникает через
определенный период времени и длится в среднем около шести месяцев.

Люди, страдающие ПТСР, могут испытывать постоянное чувство страха,
ужаса и беспомощности. У них наблюдается бессонница или кошмары,
в которых они возвращаются в психотравмирующую ситуацию и пере-
живают ее снова и снова. Люди с ПТСР начинают пренебрегать своим
здоровьем. Постоянное напряжение приводит к различным физическим
расстройствам: головным болям, гипертонии, язве. Начинаются пробле-
мы не только со здоровьем, но и с семьей, работой. В подобном состоянии
отмечаются и попытки суицида. Психологами выделяются определенные
детерминанты, условия чрезвычайной ситуации, которые способствуют
развитию ПТСР и тревожных расстройств. Это характер и природа тер-
рористического акта, близость к его эпицентру, наличие опыта подобных
событий, социальное окружение и степень близости между жертвами.
В этом плане выбор террористами для проведения террористических
актов вагонов метро, вокзалов или супермаркетов объясняется не только
наличием там большого скопления людей, но и тем, что это скопление
абсолютно незнакомых между собой людей. Необходимо отметить, что
ПТСР возникает не только у непосредственных участников психотрав-
мирующих событий, но и у сторонних наблюдателей, которые с помощью
СМИ становятся косвенными участниками произошедшего. Поскольку
СМИ реалистично отражают происходящие события, люди вынуждено
погружаются в них, что может привести к нежелательным последствиям,
в частности к ПТСР. Группа отечественных психологов во главе с С.Н.
Ениколоповым проводила исследование, направленное на изучение
ПТСР на модели отраженного СМИ стрессогенного события — телетран-
сляции с места захвата заложников в театральном центре на Дубровке [ 1 ].
В результате было выявлено, что более 20% респондентов, наблюдавших
каждый день трансляции с места событий, были подвержены ПТСР [1].
Результатом ПТСР могут стать депрессия, алкоголизм, раздражитель-
ность, повышенная агрессивность, отчужденность. В качестве примера
приведем результаты психологического обследования, проведенного
группой психологов во главе с Р. Панджи через месяц после террори-
стического акта в токийском метрополитене. Ими был обследован 641
человек, пострадавший от террористического акта. В итоге обследования
были получены следующие данные: 32% испытывали страх перед метро,
29% страдали бессонницей, 16% непроизвольно, многократно проигры-
вали в памяти происшедшее с ними в метро, 16% страдали депрессией,
11% стали легко возбудимы и агрессивны, 10% страдали от кошмаров
и еще 10% стали раздражительны [23; 29; 30].
НЕГАТИВНЫЕ ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ СОСТОЯНИЯ
К отсроченным последствиям террористического акта относится
и страх. В отношении терроризма речь идет о вполне конкретном
страхе — страхе смерти [26]. Страх смерти естественен и присутству-

ет в каждом человеке. Люди отрицают его наличие, но лишь до тех
пор, пока сами не столкнутся со смертью. И для этого необязательно
становиться непосредственной жертвой террористического акта. Пер-
вичными и наиболее глубинными причинами, вызывающими страх,
являются боязнь личного физического повреждения и собственной
смерти. В данном случае речь уже идет не просто о страхе, а о массовом
страхе. Доселе не проявлявшие себя глубинные страхи за свою жизнь
просыпаются у каждого человека, начинается цепная реакция, порож-
дающая массовые страхи. Такой массовый страх не просто ослепляет
общество и делает его уязвимым. Он является причиной раздоров.
Страх, связанный с террористическими актами имеет отсроченный
характер. Страх в результате террористического акта вызывает в че-
ловеке практически одно желание — убежать как можно дальше от
источника страха. Переживание страха приходит позже, часто тогда,
когда человек уже находится в безопасности и лишь в этот момент
начинает осознавать все происшедшее. Страх смерти в результате тер-
рористического акта ситуативен и имеет временные границы. Людей
пугает не столько сама возможность террористического акта, сколько
непредсказуемость и неизвестность места и времени его совершения.
Именно подобные механизмы и приводят к тому, что число психологи-
ческих жертв террористического акта всегда во много раз превышает
число физических жертв. В обществе активируется цепная реакция
на происшедшее в виде паники и страха смерти. А благодаря наличию
СМИ эта реакция не встречает географических и физических преград
на пути своего распространения [13; 28].
К психологическим последствиям, которые возникают непо-
средственно после террористического акта, можно отнести шок,
панику, отрицание, чувство вины и ужас. Паника — один из наи-
более заметных типов поведения толпы и одновременно это особое
эмоциональное состояние, возникающее как следствие дефицита
информации о какой-то пугающей или непонятной ситуации либо,
напротив, ее чрезмерного избытка и проявляющееся в стихийных
импульсивных действиях. Вероятность развития массовых пани-
ческих настроений и панических действий может резко возрастать
в периоды особенного обострения текущей ситуации, в частности
когда люди ожидают каких-то нерадостных событий. В таких слу-
чаях они становятся особо восприимчивыми к различным видам
пугающей информации. Такого рода ожидание вполне может быть
и проявлением «отсроченного» страха. Частым поводом для паники
являются и пугающие слухи.
Панические настроения в массах усиливаются и закрепляются
после того, как стимул, приведший к панике, повторяется, или ста-
новится более интенсивным. Выделяется несколько этапов развития
панической реакции вследствие террористического акта. Первый
этап — резкий испуг, потрясение, ощущение неожиданности и шока.
Человек одновременно воспринимает ситуацию как кризисную,

угрожающую и безвыходную. Второй этап — замешательство, в ко-
торое переходит потрясение, а также связанные с ним хаотичные
попытки как-то понять, проинтерпретировать произошедшее со-
бытие в рамках своего прежнего, обычного личного опыта. С этим
этапом связано чувство реальной, но необъяснимой угрозы, страха.
Третий этап — усиление интенсивности страха по психологическим
механизмам «циркулярной реакции» и «эмоционального кружения»
[24; 23]. Тогда страх одних людей передается другим, а это в свою оче-
редь усиливает страх первых. Усиливающийся страх стремительно
снижает уверенность в способности противостоять критической
ситуации и создает у большинства тревожное ощущение обречен-
ности. Завершается этот этап неадекватными действиями, которые
ошибочно представляются людям как спасительные и правильные.
Например, агрессивное поведение в отношении других групп людей,
отличных от общей массы своими национальными, религиозными
взглядами. Паника — это возможная реакция людей на чрезвычайное
происшествие. Массовая паника проявляется по-разному. В одних
случаях люди начинают препятствовать работе спасателей и отка-
зываются покидать место происшествия. Или начинают хаотично
и без разбора принимать все имеющиеся в наличии лекарственные
препараты, игнорируя их назначение и противопоказания. В толпе
наблюдается полное отсутствие контроля людей над своими эмоция-
ми и поведением [23].
Ужас является крайней степенью страха. В отличие от просто
страха, сигнализирующего о вероятной угрозе, ужас констатирует
неизбежность бедствия. Ужас может являться следствием повторе-
ния пугающих событий. При этом временной период между двумя
пугающими событиями может быть самым разным. Ужас случай-
ных свидетелей, то есть людей, непосредственно не являвшихся
жертвами террористического акта, а наблюдавших его последствия
или узнавших о нем в СМИ, может значительно превышать ужас
тех, кто являлся непосредственными жертвами террористического
акта. У прямых жертв ужас все время связан с повторными пере-
живаниями того, как они вырываются из угрожающей жизни си-
туации. У тех же, кто оказался свидетелем, нет таких конкретных
переживаний. Состояние ужаса у них появляется, как правило,
вследствие отсутствия информации и неспособности реагировать
адекватно ситуации [24].
На первый взгляд может показаться, что первым, наиболее
вероятным и массовым последствием террористического акта бу-
дет реакция паники. Но некоторые исследования показывают, что
подобная реакция может и не появляться непосредственно после
террористического акта. Это объясняется тем, что реакция паники
купируется реакцией отрицания. С одной стороны, это положи-
тельно сказывается на эффективности устранения последствий
террористического акта. А с другой — опасность подобной реакции

заключается в том, что вследствие отрицания самого преступления
человек по инерции начинает отрицать и игнорировать и все советы,
и мероприятия, направленные на защиту граждан. Также сводится
к нулю и степень предосторожности. Часто поведенческим актом
в результате подобной реакции бывает необдуманное и неоправдан-
ное геройство, риск [25].
В заключение следует отметить, что некоторые исследователи,
в частности Дж. Метьюсон, объединяют весь спектр последствий
террористических актов в четыре больших группы [22]:
- эмоциональные (чувство вины, стыд, шок, беспомощность,
гнев, страх, отчуждение);
- когнитивные (замешательство, волнение, дезориентация,
проблемы с концентрацией);
- физические (повышенное давление, тошнота, половая дис-
функция, нервозность, бессонница, приступы удушья);
- межличностные (недоверие, раздражительность, изоля-
ция).
НОРМЫ, РЕГУЛИРУЮЩИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СМИ ПРИ
ОСВЕЩЕНИИ ТЕРРОРИСТИЧЕСКИХ АКТОВ
Очевидно, что современный терроризм ориентирован на деятель-
ность СМИ. Своей конечной целью террористы рассматривают не
максимально возможное количество физических жертв и разруше-
ний, а многочисленную аудиторию телезрителей и пользователей
сети Интернет. В этой связи в качестве одного из основных этапов
планирования террористического акта выделяется активное уча-
стие СМИ в освещении преступления или требование присутствия
представителей СМИ. Этому есть несколько причин. Во-первых,
освещение террористического акта в СМИ автоматически делает
его общеизвестным и, как следствие — более заметным и значимым.
Во-вторых, если рассматривать психолого-социальные последствия
как приоритетную цель террористов, то достижение этой цели
осуществляется именно через трансляцию террористического акта
в СМИ, в частности на телевидении. Таким образом, последствия
террористического акта распространяются на огромную аудиторию,
минуя географические и временные барьеры, увеличивая тем самым
многократно количество жертв.
Г. Мак Кормик в своей работе «Terrorist Decision Making» упо-
минает слова французского анархиста Леона Лехотье, который
говорил, что динамит помогает борцам за свободу совершать более
масштабные акции, а пресса — делать их более громкими. Там же
упоминаются слова Кропоткина о том, что хорошо спланированная
акция с привлечением прессы — более эффективный инструмент

для провозглашения своей воли, нежели тысячи распространен-
ных брошюр. Современные террористы разделяют мнение своих
предшественников [21]. Тот же Г. Мак Кормик в качестве одного из
основных этапов планирования террористического акта выделяет
активное участие СМИ в освещении акции, требование присут-
ствия представителей СМИ, например, при захвате заложников.
Повторное и детальное освещение террористического акта — залог
увеличения количества психологических жертв в разы. Результатом
этого являются эскалация страха и чувства собственной незащи-
щенности, национальная и религиозная нетерпимость, всплески
агрессивного поведения среди населения, а также популяризация
терроризма и его методов [9; 21].
Влияние СМИ на формирование психологических последствий
терроризма чрезвычайно велико. Помимо самих террористических
актов, важную роль в дальнейшем восприятии самого происшествия
и формировании его последствий играют СМИ, которые обладают
мощным потенциалом воздействия на массы. Причем влияние СМИ
может быть как положительным, так и отрицательным. Так, напри-
мер, непрофессиональное освещение событий способствует искаже-
нию информации, которая усиливает отрицательное эмоциональное
состояние людей, повышает степень страха и паники, способствует
легитимизации насилия. Естественно, речь не идет о том, чтобы за-
претить трансляцию насилия, в частности террористических актов,
по ТВ. Проблема заключается в нахождении оптимальной формы
подобной трансляции, которая будет способствовать минимизации
отрицательных последствий, а не их развитию в обществе. Обмен
информацией между правительственными структурами и населе-
нием (до террористического акта, в течение его и после) чрезвы-
чайно важен. Людям необходимо подготовиться и практически,
и психологически к долговременной ситуации угрозы, научиться
адекватно реагировать на возникшую опасность. Также немаловаж-
ная функция СМИ — препятствовать возникновению в обществе
идеализированных представлений о террористах и устранять слухи
и мифы разного толка. Таким образом, вопросы, связанные с осве-
щением террористических актов в СМИ являются не праздными,
а практически значимыми и актуальными. А для этого необходимо
иметь представление о характеристиках и факторах, влияющих на
эффективность выполнения поставленных перед СМИ задач [11].
На сегодняшний день существуют рекомендации, как освещать
теракт максимально оперативно и не искажать при этом факты. Речь
идет не о подробном освещении, а о том, что не стоит пренебрегать
или намеренно искажать результаты и последствия преступления.
Дефицит информации и уличение во лжи СМИ и правительства
заставляет обывателей с недоверием относиться к получаемой ин-
формации и обращаться к другим источникам — слухам и мифам,
которые, как правило, лишь усугубляют негативные последствия

террористического акта и порождают отрицательное отношение и
к государству. Иногда, пуская в эфир непроверенную или лишнюю
информацию, СМИ оказывают давление на власть, призывая и вы-
нуждая к поспешным и неэффективным действиям. А непосред-
ственное интервьюирование террористов может приводить к их
восхвалению и популяризации через подмену понятий и превратное
истолкование ситуации и фактов [25]. В связи с этим следует отме-
тить, что к психологическим последствиям террористического акта
относятся и реакции, выделяемые в отдельную группу и объединен-
ные одним основанием — характером оперирования информацией
о террористическом акте, которая поступает от СМИ:
- упрощение, т.е. игнорирование нюансов, способствующих
объективному восприятию информации;
- защита своих взглядов и убеждений, т.е. стремление чело-
века игнорировать любую конфликтную и противоречивую
информацию в попытках сохранить убеждение в собствен-
ной защищенности;
- отрицание, т.е. установка на абсолютное игнорирование
поступающей информации.
Но в настоящее время единственным способом контроля демо-
кратических СМИ (парадокс, но именно открытость и гласность
СМИ — наиболее эффективное оружие в руках террористов в ме-
диавойне) являются различного рода своды и уставы этических
требований к представителям СМИ. Приведем в качестве примера
свод этических требований, предъявляемых к канадским журна-
листам при освещении террористических актов:
- представитель СМИ ответственен за последствия своего
репортажа;
- СМИ не имеют права подвергать опасности жизни залож-
ников;
- все репортажи в обязательном порядке должны регламен-
тироваться и рецензироваться компетентными лицами;
- СМИ не должны восхвалять или оправдывать любые акты
террора;
- СМИ обязаны воздержаться от сенсационного характера
освещения и широкого оглашения информации, которая
способна вызвать панику, в частности, следует избегать
демонстрации шокирующих и кровавых сцен;
- любой акт терроризма должен трактоваться однозначно
осуждающе;
- никаких денежных отношений с террористами (плата за
интервью и т. д.);
- не стоит брать на себя обязанности и функции посредника,
журналист освещает события, но не участвует в них;
- необходимо воздержаться от умозаключений и рассуждений
о террористах, действиях властей, от передачи информации
от заложников в эфир;

- никакого прямого эфира в течение террористического акта
с участием заложников;
- рекомендуется не брать интервью у террористов до оконча-
ния операции;
- рекомендуется выражать сочувствие жертвам и их семьям;
- избегать детализированного показа места преступления
и жертв;
- запрещается использовать журналистскую аккредитацию
или удостоверения для попыток проникновения в запрет-
ные зоны [10].
Приблизительно такой же свод правил был принят и в России.
При этом регламентируется в большей степени поведение самих
журналистов, нежели характер материала, который они транс-
лируют. Но очевидно, что последствия террористических актов
можно редуцировать не только через прямые запретительные меры,
ограничивающие поведение журналиста или объем информации,
но и с помощью моделирования характеристик самого предъявле-
ния, содержательной стороны и стиля комментариев, через образ
коммуникатора [26].
КОММУНИКАЦИЯ С АУДИТОРИЕЙ В КРИЗИСНЫХ
СИТУАЦИЯХ («RISK COMMUNICATION»)
От того, каким образом будет предъявляться информация
о террористическом акте, зависит и степень восприятия обыва-
телем риска данного происшествия, а также субъективная оценка
им вероятности повторения подобных преступлений в ближай-
шем будущем. Под субъективным восприятием риска понимается
степень угрозы террористического акта для конкретного челове-
ка, то, что американские психологи формулируют как «личная
угроза» в противовес «угрозе национальной». Яркая отрица-
тельная эмоциональная нагрузка чрезвычайных происшествий
и катастроф, в частности террористических актов, способствует
тому, что обыватель переоценивает для себя риск и угрозу, свя-
занные с данным событием. Характер риска, его субъективная
значимость и степень взаимосвязаны с психологическими по-
следствиями террористического акта и во многом определяют
дальнейшие поведенческие и эмоциональные реакции человека:
страх, подозрительность, повышенная агрессивность по отно-
шению к незнакомым людям, беспокойство, чувство беспомощ-
ности, вины, идентификация с жертвой, ограничительное по-
ведение [16]. В связи с этим западные психологи Б. Фишхоф, Б.
Дьюроди, С. Уэсли, Р. Коэн, С. Фелдмэн и другие специалисты
по коммуникации с аудиторией в кризисных ситуациях (risk
communication, далее — RC) сформулировали положение о не-

обходимости контроля и учета влияния оценки степени риска
и угрозы на дальнейшие реакции аудитории. Специалисты RC
предлагают учитывать следующие факторы, способствующие
переоценке субъективного риска [12]:
- новизна произошедшего (отсутствие у обывателя опоры
и соотнесения с прошлым опытом);
- отсутствие четкого и ясного понимания ситуации;
- неизбежный, принудительный характер события;
- масштабность и наличие «человеческого фактора» в основе
произошедшего;
- персонифицированность (наличие идентифицированных
жертв, имена, истории жизни, изображения и т. д.);
- восприятие происшествия как реальной угрозы для себя,
а не для соседа, города, нации (поездка в таких же автобусах,
посещение аналогичных заведений и т. д.).
Контроль данных факторов во время трансляции потенциально
способствует ограничению отрицательных последствий терро-
ристического акта. Соответственно, выработаны рекомендации
как относительно характера трансляции, так и поведения самого
коммуникатора:
- не стоит углубляться в рассуждения по поводу перспектив
данного происшествия и его последствий;
- первостепенная задача любой трансляции не рейтинги
и сенсация, а стремление облегчить участь заложников
и жертв;
- при дефиците и неопределенности информации нужно на-
стаивать на том, что это следствие не некомпетентности,
а неповторимости и неизвестности природы и характера
преступления, что приводит к отсутствию шаблонов, как
в ответных мерах, так и в рекомендациях населению.
- следует избегать частой смены экспертов из одной области,
т.к. это способствует созданию у аудитории впечатления
их некомпетентности и несерьезности. Возможно наличие
экспертов из разных областей, но в рамках одной области
их менять не стоит;
- коммуникатор обязан трезво оценить собственное эмо-
циональное состояние перед выходом в эфир. Излишняя
напряженность, эмоциональность или пафосность лишь
усугубят сложившуюся ситуацию и психологические по-
следствия среди аудитории.
Предлагается ряд вопросов, на которые обыватель обязательно
должен получить ответы в течение короткого репортажа:
- что случилось?
- в безопасности ли я и мои родные?
- какие меры предпринимаются для моей защиты и кем?
- срок устранения последствий? [25]

Также рекомендуется в первых, срочных репортажах избегать:
информации о количестве жертв, вероятности повторения террори-
стического акта, рассуждений о причинах и подозреваемых [12].
Понимание механизмов образования и функционирования
субъективного восприятия риска необходимо для формирования
коммуникационных стратегий при составлении информационных
сообщений в СМИ о террористических актах и прочих чрезвы-
чайных ситуациях, Дж. Клинтон и М. Хэлдринг рассматривают
несколько факторов, влияющих на формирование субъективного
восприятия риска у обывателей. В первую очередь они говорят о до-
верии. Доверие - самый важный фактор. Особенно если речь идет
о доверии к государству и коммуникаторам в ситуации дефицита
объективной информации и отсутствии релевантных знаний о про-
исшествии в прошлом опыте обывателей [15; 17]. Одной из причин
недоверия населения к коммуникаторам и экспертам, по мнению П.
Словика, является стремление последних оперировать лишь факта-
ми и сухими цифрами, игнорируя тем самым эмоциональный фон
сообщения и настрой аудитории, а также демонстрируя пренебре-
жение к возможному восприятию риска среди обывателей [27].
На снижение доверия к правительству также может влиять и де-
монстрация неудач и просчетов властных структур при проведении
спасательных, контртеррористических или военных операций. Как
отмечают американские психологи, в данном случае наблюдается
определенное противоречие, особенно в отношении силовых и раз-
ведывательных акций, где при положительном результате невоз-
можно и нежелательно полностью освещать как успех, так и детали
операций, поскольку это может отрицательно повлиять на даль-
нейшую работу силовых структур. В то же время любая неудачная
акция государственных структур тут же оказывается достоянием
СМИ, а значит, становится известной всему обществу. Причем по-
добные неудачи намного прочнее и дольше запечатлеваются в па-
мяти обывателя (в силу их скандальности), нежели менее заметные
и известные успехи в процессе профилактики и борьбы с террориз-
мом. Отрицательная информация такого рода носит кумулятивный
характер. И с каждым новым «провалом» способствует усилению
степени недоверия граждан к своему государству [17; 18]. В качестве
отрицательного примера неэффективной коммуникации с насе-
лением по причине скупой и закрытой информации М. Хэлдринг
приводит систему цветового кода оповещения населения, которая
применяется Агентством национальной безопасности (АНБ) США.
В данном случае под каждым определенным цветом зашифрована
информация о степени опасности чрезвычайного происшествия,
о степени вероятности силового ответа, боеготовности вооружен-
ных сил и т.д. Безусловно, в профессиональной среде подобный код
эффективен и полезен в силу своей лаконичности, но применение
его в процессе коммуникации с населением, без разъяснений бес-

полезно и неэффективно, поскольку вместо адекватной и нужной
информации, разъясненной несложными терминами, обыватель
получает скудные и пугающие своей секретностью сигналы на
основе цветового кода [15].
Д. Барнетт и Г. Брювэлл предполагают, что прошлые сообще-
ния о чрезвычайных ситуациях также могут влиять на восприятие
подобных ситуаций, а значит, и на ответные реакции населения.
Серия прошлых оповещений об опасности может способствовать
тому, что последующая информация будет восприниматься бо-
лее уравновешенно и объективно, что положительно скажется на
эффективности ответных действий. Подобный механизм авторы
объясняют шаблонами поведения, которые формируются на основе
прошлых удачных сообщений в СМИ. Речь идет о шаблонах по-
ведения в схожих чрезвычайных ситуациях, которые поддаются
настройке и коррекции в актуальной ситуации угрозы и опасности.
Д. Барнетт и Г. Брювэлл считают, что подобный шаблон включает
в себя не только информацию о возможных ответных действиях,
но и о самой опасности, возможных жертвах и последствиях. Он же
является и своего рода прогнозом, который строится обывателем
не столько на основе получаемой в настоящий момент информа-
ции, сколько на информации из прошлых сообщений о схожих
чрезвычайных ситуациях. Таким образом, как настаивают амери-
канские психологи и специалисты в области RC, для понимания
и прогнозирования реакции населения на будущие чрезвычайные
происшествия необходимо прояснить, какой именно шаблон был
сформирован в результате предыдущих сообщений. Отсюда и воз-
никает необходимость тщательного формирования передаваемых
сообщений о чрезвычайных происшествиях, в том числе и о терро-
ристических актах [8].
Таким образом, субъективное восприятие риска у человека осно-
вывается преимущественно на интуиции и эмоциях, нежели на фак-
тах и хладнокровном анализе. Недостаточно фактически обеспечить
безопасность страны и населения, важно еще и убедить людей в этой
безопасности, помочь им ее почувствовать. Изучение субъективного
восприятия риска - задача практически значимая и необходимая.
Понимание того, какие факторы способствуют той или иной степени
восприятия риска,— необходимое условие для успешного прогнози-
рования реакции и поведения людей в чрезвычайной ситуации, в том
числе и при террористическом акте. Специалисты RC отмечают, что
субъективное восприятие риска во многом определяет обществен-
ные и политические приоритеты. При этом, чем выше субъективное
восприятие возможности чрезвычайной ситуации, тем вероятнее
безоговорочная поддержка властей со стороны населения.
Специалисты в области RC предлагают некоторые меры по-
тенциально «успешного» (в плане минимизации негативных по-
следствий) освещения теракта на ТВ:

- четко продуманный образ ведущего (внешний вид, узна-
ваемость и степень доверия аудитории, авторитетность).
Выступающий должен убедить аудиторию в своей компе-
тенции, честности и достоверности сказанного;
- признание серьезности события и его последствий;
- четкое представление о целевой аудитории;
- эмоциональность сообщения (это создаст у людей ощуще-
ние сострадания и понимания);
- апеллирование к госструктурам, к их компетентности;
- выражение направленности на сплочение общества и мак-
симально возможное устранение последствий;
- уклонение от негативных прогнозов;
- информирование о текущих мероприятиях, связанных с за-
щитой населения и предотвращением будущих терактов;
- ссылки на экспертов, но не в политической, а в научной об-
ласти (психологов, медиков, террологов (специалистов в об-
ласти терроризма), социологов, криминалистов и т. д.);
- если отсутствует возможность предъявления объективной
и проверенной информации, то не стоит додумывать ее (не-
обходимо аргументировано объяснить дефицит информа-
ции);
- сообщения о ЧП, риске и здоровье несовместимы с юмором
даже в целях снижения напряжения и тревожности;
- информированность о возможных слухах и мифах.
Подчеркнем, что приведенные выше положения, носят рекомен-
дательный, спекулятивный характер и не основываются на данных
психологических или социологических исследований [10; 12; 25].
В то же время экспериментальным путем израильскими психоло-
гами Г. Кеймэн, Э. Сади, и С.Розен были выявлены предпочтения
обывателей относительно объема и оперативности транслируемой
информации, а также получены данные о влиянии телерепортажа
с места совершения террористического акта на формирование у на-
блюдателей ПТСР [19]. В исследовании принимали участие 534 чело-
века по всей стране, в возрасте от 16 до 91 года (72% из них являлись
коренными жителями Израиля, а 28% — эмигранты). В исследовании
не принимали участие арабы, проживающие на территории Израиля.
Анализ ответов респондентов относительно оперативности и раз-
вернутости информации показал, что 23% опрошенных выступили
за экстренные выпуски новостей, 55,3% — за подробное освещение
террористического акта в рамках запланированного выпуска ново-
стей, 21,2% — за короткие сообщения, повторяемые каждые несколько
часов, и лишь 0,6 % опрошенных — за отсутствие в новостях любых
упоминаний о террористическом акте. Характерно, что 58,4% опро-
шенных объяснили свое желание узнавать о террористическом акте
сразу и подробно тем, что у них есть конституционное право знать,
что происходит в стране, без всякой цензуры
В ходе исследования подтвердилась гипотеза о наличии у лю-
дей, следящих за освещением событий в СМИ, признаков ПТСР.

43,1% опрошенных заявили о том, что еще долго проигрывают в па-
мяти увиденное или услышанное, 7,5% страдали кошмарами, 10,9%
жаловались на неспособность сконцентрироваться и эффективно
работать, 26,3% стали раздражительными и агрессивными, 31,4%
опрошенных заявили, что их любые повседневные мысли сводятся
к мыслям о произошедшем террористическом акте, 23,4% испыты-
вали беспокойство.
Характерно, что признаки ПТСР у женщин наблюдались чаще,
чем у мужчин. Проигрывание в памяти увиденного или услышан-
ного (флэшбэки) отмечается у 51% женщин и 34% мужчин, переход
любых повседневных мыслей на воспоминания о террористическом
акте — у 40% и 22% соответственно [19].
Подобного рода результаты свидетельствуют о том, что, несмотря
на достаточно негативное влияние освещения в СМИ произошедших
террористических актов, люди предпочитают, чтобы характер осве-
щения был максимально открытым, откровенным и оперативным.
Израильские психологии подчеркивают, что результаты, полученные
ими, возможно репрезентативны лишь для Израиля, так как эта не-
большая страна чаще других становится объектом террористических
акций. Люди привыкли к этому и потому их «желание знать» во
многом носит прагматичный, а не аффективный характер. Возмож-
но, что подобное исследование, проведенное, в более «спокойных»
западных странах, даст другие результаты.
Помимо уже отмеченных характеристик репортажа, особое зна-
чение имеет декларируемый статус жертвы. Данный фактор также
влияет на динамику психологических последствий, в частности на
формирование отношения к террористам со стороны обывателей.
Характеристики жертвы могут повлиять не только на оценку тер-
рористического акта, но и на статус этой акции. Результаты иссле-
дования, которое провели американские психологи К. Саймонс и Р.
Митч показали, что акт насилия, направленный против политиче-
ского лидера, который не пользуется особой популярностью, скорее
всего вообще не будет воспринят обществом как акт терроризма.
Террорист будет восприниматься как «борец за свободу», следова-
тельно, и акция не будет носить ярлык «террористической». С дру-
гой стороны, акции против популярных общественных деятелей
или простых граждан оцениваются совсем по-другому. Из 407 опро-
шенных в данном исследовании 90% определили подобные акции
как «терроризм», а 55% из них настаивали на том, что единственным
наказанием террористам должна быть смертная казнь [26].
Таким образом, можно выделить как минимум две важные
функции СМИ при сообщениях населению о фактах терроризма.
Первая — информирование о предполагаемом риске. В данном
случае основная задача заключается в инструктировании населе-
ния, редуцировании тревоги и повышении степени адаптивности
и стрессоустойчивости. Вторая — работа с населением после совер-

шения террористического акта, контроль эмоционального состоя-
ния посредством грамотно представленной информации о проис-
шедшем. Реакция населения на террористический акт определяет
вред, наносимый терроризмом обществу. Чтобы свести этот вред
к минимуму необходимо научиться максимально эффективно (в
плане устранения отрицательных последствий) информировать
общество о совершенных террористических актах или угрозе тер-
роризма в целом.
Подводя итоги, следует отметить, что для эффективного
противодействия столь опасному и серьезному явлению современ-
ности как терроризм совершенно недостаточно обладать знаниями
только о дифференциации терроризма, его целях и т.д. Необхо-
димо рассматривать данный вид преступлений и с точки зрения
его психологических и социальных последствий для человека
и общества. Между тем простая констатация и перечисление по-
добных последствий также не панацея в процессе противодействия,
как самому терроризму, так и распространению его негативного
психолого-социального влияния. Как было показано в данной
статье, чрезвычайно важным и актуальным является вопрос о взаи-
мосвязи СМИ и негативных последствий терроризма, а также роли
СМИ в процессе их контроля и редуцирования. Следует добавить,
что объектом изучения должны стать небольшие референтные
группы (чаще — молодежные, неформальные), носители не столь
радикальных антитеррористических взглядов, как у большинства
в обществе. Но они, в силу своей немногочисленности, как правило,
игнорируются социологами и психологами. При этом именно эти
группы представляют особый интерес для террористов, которые
рассматривают их в качестве среды для поиска новых кадров, а так-
же как основу для формирования положительного отношения и по-
чву для распространения протеррористических взглядов и позиций.
И именно данные аспекты исследований в области психологии
терроризма и экстремизма представляются нам как чрезвычайно
перспективные и актуальные на данный момент.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ениколопов С.Н., Лебедев СВ., Бобосов Е.А. Влияние экстремального собы-
тия на косвенных участников // Психологический журнал.— 2004.— №6 — С.
73-81.
2. Ястребов B.C. Терроризм и психическое здоровье // Журнал неврологии
и психиатрии.— 2004.— № 6.— С. 4-7.
3. Arndt J., Goldenberg J.L. The Worm at the Core: A Terror Management Perspective
on the Roots of Psychological Dysfunction // Department of psychological science.
Applied and Preventive Psychology.- 2005.- № 11 - P. 191-213.

4. Bandura A., Zimbardo P., Osofsky M. The Role of Moral Disengagement in the Execu-
tion Process // Law and Human Behavior.- 2005.- Vol. 29, N? 4. -P. 371 - 393.
5. Bandura A. The Role of Selective Moral Disengagement in terrorism and counterter-
rorism. // Mogahaddam F.M., Marsella A.J.. Understanding Terrorism: Psychological
Roots, Consequences and Interventions.— Washington DC,— 2004.— P. 121-150.
6. Bandura A. Social Cognitive Theory of Mass Communication. // Media Effects:
Advances and Research.- Hillsdale, N. J - 2001 - P. 121-153.
7. Bandura A. Moral Disengagement in perpetration of inhumanities // Personality
and Social Psychology Rewiev.- 1999.- N? 3- P. 193-210.
8. Barnett J., Breakwell G.M. The Social Amplification of Risk and the Hazard Se-
quence: The October 1995 Oral Contraceptive Pill Scare. // Health, Risk, and
Society - 2003.- JMb 3.- P. 301-314.
9. Bruno S., Dominik R. Blood and Ink! The Common-Interest-Game between Ter-
rorists and the Media // Institute for Empirical Research in Economics University
of Zurich.- 2006.- JMb 5.- P. 1 - 23.
10. Cohen R. Media coverage of acts of terrorism: Troubling episodes and Suggested Guide-
lines // Canadian Journal of Communication — 2005— Vol. 30.— P. 383 - 409.
11. Durodie W., Wesseley S. Resilience or panic: the public response to a terrorist attack
// The Lancet - Volume 360 - Issue 9349 - P. 1901 - 1902.
12. Fischhoff B. Assessing and Communicating the Risk of Terrorism // A. Teich, D.
Nelson, S. Lita (eds.). Science and Technology in Vulnerable World — Washington
DC-2002.- P. 51-64.
13. Gillis J. W. Coping after Terrorism // The Handbook for US Department of Justice,
Washington DC- 2001.- P. 4 - 11.
14. GoldenbergJ. L., Pyszczynski T. GreenbergJ., Solomon S. In the Wake of 9/11: The
Psychology of Terror.— Washington, American Psychological Association —2003,—
225 p.
15. Heldring M. Talking to the Public about Terrorism: Promoting Health and Resilience
//Families, Systems & Health.-2004.- Vol. 22 - P. 67-71
16. Huddy L., Feldman S. The Consequences of Terrorism: Disentangling the Effects of
Personal and National Threat // Political Psychology.- 2002 - № 3 - P. 1-40.
17. Jenkin CM. Risk Perception and Terrorism: Applying the Psychometric Paradigm
// Homeland Security Affairs.- 2006.- Vol. II, № 2.- P. 1 - 14.
18. Jenkin CM. and E.S. Cohn, "Attitudes toward terrorism: Scale development and
implications," //Journal of Peace Psychology — No. 2: — 2006 — P. 1 — 14.
19. Keinan G., Sadeh A., and Rosen S. Attitudes And Reactions to Media Coverage of
Terrorist acts //Journal of Community Psychology.— 2002 — Vol. 31, № 2.— P. 149
- 166.
20. McCauley C. Psychological issues in understanding terrorism and the response to
terrorism.— Philadelphia. University of Pennsylvania — 2001, P. 1 - 40.
21. McCormick G.H. Terrorist Decision Making // Department of Defense Analysis,
Naval Postgraduate School - California, Monterey, 2003 - P. 473- 507
22. Mathewson J. The Psychology Impact of Terrorist Attacks: Lessons Learned for
Future Threats.- Washington DC- 2002
23. Pangi R. After the Attack: The Psychological Consequences of Terrorism // Perspec-
tives on Preparedness — N°7 — 2002 — P. 1— 21.
24. Ryan A.M., West B. Effects of the Terrorism Attacks of 9.11.01 on Employee Attitudes
//Journal of Applied Psychology.- 2003.- N? 4. -P. 674 - 659.
25. Sandman P. M. Risk communication during a terrorist attack // http://www.hhs.gov
26. Simons C, R. Mitch. Labeling Public Aggression: When is it Terrorism? // The
Journal of Social Psychology.- 2001.- N? 2.- P. 245-251.

27. Slovic P. Perceptions of Risk: Reflections on the Psychometric Paradigm // S. Krim-
sky, D. Golding (eds.). Social Theories of Risk.— Westport, CT: Praeger,— 1992.— P.
280-285.
28. Solomon S., Greenberg J., Pyszczynski T. Pride and Prejudice: Fear of Death and
Social Behavior // American Psychological Society.— 2000.— Vol. 9 — N° 6.— P.
200 - 204.
29. Terry L., Bradley M. Understanding and Preparing for the Psychological Con-
sequences of Terrorism // Emergency Management: Public Health and Medical
preparedness.— Section 8.— Chapter 44 of the McGraw-Hill Homeland Security
Handbook - 2006 - P. 689-701.
30. The impact of terrorism on brain and behavior Executive Summary of Task Force Re-
port. // American College of Neuropsychopharmocology.— 2004.— N° 4 — P. 1 — 15.

Собкин B. C.
Федотова А. В.
ПОДРОСТОК-НЕФОРМАЛ:
ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ К ГРУППЕ
И ЖИЗНЕННЫЕ ОРИЕНТАЦИИ
В научной литературе не раз подчеркивалась особая значимость
подросткового возраста в развитии личности (Л.С. Выготский, Э.
Эриксон и др.)- Именно с этим периодом связывается становление
идентичности, развитие самосознания, становление образа «Я». При
этом, характеризуя особенности социализации, важно подчеркнуть,
что в современном обществе сильно ослаблено влияние на под-
ростка целенаправленного воспитания, осуществляемого такими
институтами как семья и школа [7; 8], и, напротив, все большую роль
в социализации подростка играют СМИ и стихийные воздействия
микросреды. В силу особой ценностной значимости в этом возрасте
общения со сверстниками принципиальную роль в ряду этих «сти-
хийных влияний» играют неформальные молодежные объединения,
где подросток осваивает нормы и ценности молодежной (субкуль-
туры или контркультуры [5; 9]. Если рассматривать неформальные
группы в качестве транслятора контркультурных ценностей, то они
предстают как некий отрицательный полюс культуры. При этом
предполагается наличие положительного полюса, а влияние, ока-
зываемое неформальными группами на развитие подростка, необ-
ходимо признать исключительно диссоциальным - формирующим
антисоциальное сознание и поведение. Возможно, такой подход
был бы адекватен при изучении криминализованных группировок,
однако в нашем исследовании мы отказываемся от рассмотрения
неформальных молодежных групп как контркультурных в пользу
субкультурных представлений.
Говоря о неформальных группах как о части молодежной суб-
культуры (или как об отдельных субкультурах), мы обсуждаем
одну из возможных траекторий социализации, обусловленную
и заданную данной культурой, существующую на фоне множе-
ства других. Неформальные молодежные группы выступали

объектом пристального внимания отечественных социологов
и психологов конца 80-х — начала 90-х годов (А. В. Толстых,
С. И. Плаксий, А. С. Запесоцкий, А. П. Файн и др.)- При этом
большинство исследователей рассматривали их именно с точки
зрения контркультуры, противопоставляя официальной идео-
логии. Относительно недавно неформальные группы привлекли
к себе особый интерес в связи с агрессивными экстремистскими
действиями представителей некоторых групп, которые вызвали
широкий общественный резонанс. Это послужило началом новой
волны исследований неформальных молодежных групп, в осо-
бенности экстремистского толка [1; 4]. На фоне плохой осведом-
ленности педагогов и родителей об особенностях деятельности,
интересах, мировоззрении и взглядах представителей различных
неформальных групп возникает опасность отождествления всех
неформальных групп в общественном сознании прежде всего с их
яркими антисоциальными проявлениями. В свою очередь такое
восприятие может повлечь за собой недифференцированное не-
гативное отношение к представителям всех групп и усложнить
взаимодействие с ними.
В этой связи крайне важной нам представляется попытка
проанализировать особенности жизненной позиции представи-
телей различных групп и сравнить их с позицией подростков,
не причисляющих себя к таким группам. В понятие «жизненной
позиции» подростка мы включаем: отчетливость его жизнен-
ных планов, эмоциональную оценку его жизненных перспектив
и значимые жизненные ценности [11; 12]. Этим аспектам мы и по-
святим нашу статью, основываясь на результатах двух анкетных
социологических опросов школьников, проведенных в 2002
и 2005 гг. В ходе первого было опрошено 1429 учащихся 7-х, 9-х
и 11-х классов московских школ, а во втором — 2108 школьников
9-х и 11-х классов. Первое исследование было посвящено особен-
ностям проявления толерантности в подростковой субкультуре,
а второе — политическим ориентациям старшеклассников. В обо-
их опросах были затронуты темы, касающиеся принадлежности
старшеклассников к различным неформальным молодежным
группам. Благодаря тому что во втором исследовании часть
вопросов была взята из предыдущей анкеты, у нас есть также
возможность проследить изменение ситуации по ряду параме-
тров: изменение доли «неформалов» среди старшеклассников,
популярность отдельных групп и др. Необходимо подчеркнуть,
что поскольку оба опроса были проведены с участием москов-
ских школьников, то полученные результаты с определенной
долей уверенности можно распространить только на крупные
мегаполисы.

ОСОБЕННОСТИ ЧЛЕНСТВА ПОДРОСТКОВ В РАЗЛИЧНЫХ
НЕФОРМАЛЬНЫХ ГРУППАХ
В ходе проведенных нами опросов старшеклассникам в числе других
был задан вопрос, касающийся их принадлежности к неформальным
молодежным группам: причисляют ли респонденты себя к каким-либо
из неформальных групп, и если да, то к каким именно. В 2005 году при
ответе на этот вопрос практически каждый второй (47,6%) причислил
себя к той или иной неформальной группе (одной или сразу несколь-
ким). По результатам же нашего предыдущего исследования (в 2002
году) среди учащихся 9-х и 11-х классов положительно ответила на
этот же вопрос лишь четвертая часть респондентов (23,1%). Иными
словами, за прошедший период численность подростков, относящих
себя к неформальным объединениям, увеличилась вдвое.
Что касается тендерной специфики, то в 2005 году свою при-
надлежность к различным неформальным группам отметили почти
60% мальчиков и около 35% девочек, тогда как три года назад про-
цент девочек, причисляющих себя к неформальным группам, был
существенно ниже (около 15%). Именно эти результаты позволили
нам тогда сделать вывод о том, что членство в неформальных груп-
пах является характерной чертой именно мужской подростковой
субкультуры [17; 18].
Помимо этого следует отметить, что по сравнению с 2002 годом
заметно изменился и социальный состав подростков-неформалов.
Здесь прослеживается явная тенденция увеличения доли тех, кто
принадлежит к более сильным социальным группам. Так, напри-
мер, в 2002 году доля подростков-неформалов, принадлежащих
к высокообеспеченному слою составляла 9,3%, а в 2005 году — 26,5%
(р=.00001).
Приведенные выше данные позволяют отметить два достаточно
важных на наш взгляд момента. Во-первых, за прошедший между
двумя опросами период значительно увеличился процент стар-
шеклассников, причисляющих себя к каким-либо неформальным
группам, во-вторых, заметно возросло число девочек, включенных
в эти группы. Это свидетельствует о явном расширении «сферы
влияния» неформальных групп, усилении их роли в социализации
подростка.
Рассмотрим более подробно членство подростков в различных
неформальных группах (см. таблицу 1).
Как видно из таблицы, весьма значительное число подростков
(в среднем каждый седьмой, а среди мальчиков — каждый пятый)
относит себя к экстремалам, т.е. к тем, кто стремится к испытанию
себя в различных ситуациях, требующих преодоления страха.
Можно полагать, что в этом проявляется весьма существенная
черта именно подросткового возраста, и дело здесь не только

Таблица 1
Доля учащихся, отметивших свою принадлежность
к различным группам в 2005 г. (%)
Среднее по выборке Мальчики Девочки
N=2010 N=1048 N=962
Экстремалы
15,1 19,8 10,0
Рэперы
10,7 13,1 8,1
Футбольные фанаты 8,6
12,4 4,4
Панки
7,3
10,1 4,3
Металлисты
4,3
6,0 2,4
Граффитчики
3,9
5,1 2,6
Альтернативщики
3,8
3,5 4,1
Растаманы
3,4
3,7 3,1
Толкиенисты
3,1
4,1 2,1
Скинхеды
2,6
3,1 2,0
Готы
2,6
1,1 4,2
Хиппи
2,0
2,4 1,7
Байкеры
1,7
2,6 0,7
Другие группы
4,0
4,8 3,1
в стремлении к переживанию особых эмоциональных состояний
(иными словами — состояний, связанных с выделением адрена-
лина), но и в том, что здесь проявляется желание испытать себя
не «понарошку», а всерьез, «поставить себя на карту». Это стрем-
ление доказать не только окружающим, но и себе самому, что «я
действительно могу».
В целом практически во всех группах доля мальчиков выше, чем
девочек, однако в двух группах, альтернативщиков и готов, про-
цент девочек выше, чем мальчиков, причем среди готов их больше
почти в 4 раза. Также стоит отметить, что по сравнению с результа-
тами 2002 года процент подростков, причисляющих себя к группе
готов, вырос с 0,8% до 2,6%. Таким образом, можно сделать вывод,
что это наиболее динамично развивающаяся на данный момент
неформальная группа.
И наконец, следует обратить внимание на различия в социаль-
ном составе неформальных групп. Так, например, среди толкие-
нистов доля подростков, у которых оба родителя имеют высшее
образование, составляет 66,7%, среди готов — 46,2%, а у скинхе-
дов -26,9%.

Приведенные выше данные касаются ответов подростков на во-
прос об отнесении себя к какой-либо неформальной группе. Однако
влияние на формирование жизненной позиции подростка оказывает
не просто «причисление» себя к группе, а именно включенность в эту
неформальную группу, групповое членство. Для того чтобы опреде-
лить, насколько значимой является для подростка группа, к которой
он себя причисляет, в ходе опроса учащимся задавался шкальный
вопрос, позволяющий оценить степень включенности подростка
в жизнь группы. Вопрос предусматривал следующие варианты от-
вета: «я постоянно участвую в жизни группы»; «я время от времени
участвую в жизни группы»; «я причисляю себя к группе, но в ее
жизни не участвую». Наши данные показывают, что 27,4% из тех, кто
причисляет себя к неформальным группам, постоянно принимают
участие в жизни своей группы; 46,7% участвуют в жизни группы эпи-
зодически; 25,9% отметили, что причисляют себя к группе, но в ее
жизни не участвуют. Этот вопрос позволит в ходе последующего
анализа исключить подвыборку подростков, которые хотя и причис-
ляют себя к той или иной группе, но не участвуют в ее жизни. Таким
образом, в дальнейшем, говоря о какой-либо неформальной группе,
мы будем иметь в виду именно тех ее представителей, которые по-
стоянно либо время от времени участвуют в ее жизни.
С целью упрощения изложения эмпирического материала
в ходе дальнейшего анализа мы будем рассматривать данные лишь
по девяти подвыборкам респондентов. Это представители следую-
щих групп: толкиенисты, панки, металлисты, рэперы, экстремалы,
скинхеды, футбольные фанаты и готы, а также подростки, не при-
числяющие себя ни к одной неформальной группе.
Основываясь на имеющихся описаниях различных неформаль-
ных групп [1; 4; 5; 6; 9], дадим их краткие характеристики.
Толкиенисты — это не просто ценители творчества Д.Р.Р.
Толкиена, это люди, нередко большую часть жизни проводящие
в выдуманном им мире эльфов, гномов и орков. Это наиболее рас-
пространенная группа ролевиков — людей, увлеченных ролевыми
играми, основанными на каком-либо первоисточнике. Однако вы-
деляются они, прежде всего, степенью своей погруженности в этот
выдуманный мир: они не только бьются на мечах, некоторые говорят
на эльфийском языке и практически забывают свое настоящее имя.
Вступая в группу, ее представители принимают не только новое
имя, но и легенду о своем происхождении, а впоследствии «обра-
стают» и новой «семьей». Сами ролевые игры представляют собой
«отыгрывание» сюжетов Толкиена или производных от него по за-
данному сценарию, с участием как персонажей книги, так и новых,
выдуманных самими участниками.
Панки. Представители этой группы противопоставляют себя
обществу, выражая свой протест против неугодных им элементов
общественного устройства, например, службы в армии или обще-

принятых правил поведения. Но в то же время это скорее «протест
ради протеста», нежели осмысленное отрицание. Они отличаются
крайне неопрятным, подчеркнуто неряшливым и даже грязным
внешним видом, иногда (но далеко не всегда) экстравагантными
прическами (например, «ирокез»), тем самым бросая вызов обще-
ству. Панк как музыкальный стиль представляет собой смесь про-
стейшего рока с несложными текстами, отражающими мировоз-
зрение данной субкультуры.
Металлисты — приверженцы различных направлений тяжелой
«металлической» музыки, объединить которых в одну группу можно
лишь условно: как таковая идеология у них отсутствует, а направ-
ления довольно разнообразны, и далеко не всегда поклонник одного
направления будет лояльно относиться к другому. Соответственно,
и классический образ металлиста — длинноволосый молодой чело-
век в куртке-«косухе», кожаных штанах и с массивными железными
украшениями — соответствует действительности лишь отчасти, мно-
гие отходят от него, предпочитая простые темные джинсы, футболки,
балахоны с символикой любимых групп или камуфляж.
Рэперы — поклонники музыки в стиле рэп, которая отличается
речитативным исполнением и ритмичностью. Этот стиль берет свое
начало в бедных «черных» кварталах Америки, отсюда социальная
тематика текстов и зачастую игнорирование грамматических пра-
вил. Этим же объясняется и внешний вид рэперов — очень широ-
кие «висящие» штаны, свободные футболки и балахоны больших
размеров.
Экстремалы — молодежь, увлекающаяся экстремальными
видами спорта: роллеры, скейтеры и пр. Предпочитают удобную
одежду в спортивном стиле, не сковывающую движений. Нередко
придерживаются ориентации на здоровый образ жизни.
Скинхеды. Это движение зародилось в Англии в среде рабочей
молодежи как альтернатива субкультурам более обеспеченных
слоев. Считается, что изначально скинхеды были вне политики
и идеологии, однако со временем именно идеология разделила их
на противоборствующие группировки. В России наиболее распро-
страненными являются наци-скины, отличающиеся крайней сте-
пенью агрессивности, ксенофобией и профашистскими взглядами,
зачастую, говоря о скинхедах, подразумевают именно их. Однако
существуют и другие направления, такие как «Red skins» («крас-
ные скины») — коммунистически и антифашистски настроенное
движение, или «S.H.A.R.P.» («Skinheads Against Racial Prejudices» —
«скинхеды против расистских предрассудков»). Объединяют всех
скинхедов внешний вид, агрессивность и методы борьбы — насилие
и экстремизм.
Футбольные фанаты — молодые люди, болеющие за тот или
иной футбольный клуб, посещающие матчи и поддерживающие
свою команду на стадионе. Их важно отличать от футбольных

болельщиков — людей, в первую очередь увлеченных футболом, ко-
торые могут «болеть» и перед экраном телевизора,— и футбольных
хулиганов, главным образом ориентированных на противостояние
группировкам, поддерживающим другие клубы. Внешне фанаты
отличаются всевозможной клубной атрибутикой: футболками,
бейсболками, шарфами, флагами и пр.
Готы — любители «темной эстетики», поклонники различных
видов искусства, имеющих как непосредственное, так и довольно
отдаленное отношение к готике: музыка, литература, архитектура,
живопись. В целом их отличает мрачное мировоззрение и эпатажный
внешний вид, который, вопреки мнению о готах как исключительно
о «людях в черном», достаточно разнообразен. Помимо черного, кото-
рый действительно является основным в их одежде, довольно часто
встречаются бордовый, фиолетовый, белый, а также яркие «кис-
лотные» цвета. В «готической» субкультуре существует несколько
различных направлений, представители которых отличаются как
мировоззрением и увлечениями, так и внешним видом — от бархат-
ных одежд в средневековом стиле до виниловых и латексных брюк
и мини-юбок. Также вариативна и музыка, которую относят к «го-
тической»: это и мрачные, тягучие напевы, и быстрая синтезаторная
музыка. Одна из главных черт, присущих готам — креативность,
которая проявляется как во внешнем виде (мейк-ап, дизайн одежды,
причесок), так и в творчестве: многие из них занимаются музыкой,
живописью, фотографией, пишут стихи или прозу.
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О БУДУЩЕМ: ОТЧЕТЛИВОСТЬ
ПЛАНОВ И ОЦЕНКА УСПЕШНОСТИ
Одним из важных моментов, характеризующих жизненные ори-
ентации подростков, является отчетливость их жизненных планов.
С этой целью респондентам предлагалось выразить свое согласие
с одним из следующих суждений: «Я отчетливо представляю себе
свое будущее»; «Мои жизненные планы на сегодня еще не опреде-
лены»; «Я предпочитаю думать о сегодняшнем дне»; «Я думаю
о своем будущем, но не могу определиться». Ответы старшекласс-
ников на этот вопрос распределились следующим образом: 15,2%
респондентов предпочитают «жить сегодняшним днем», «отчетливо
представляют свое будущее» 26,7%, «планы еще не определены»
у 28,9% подростков, «думают, но не могут определиться» 29,2%
опрошенных. Рассмотрим, каковы особенности ответов на этот во-
прос в зависимости от принадлежности подростков к различным
неформальных группам (см. таблицу 2).
Наиболее часто указывают на то, что они «отчетливо представ-
ляют свое будущее», футбольные фанаты (34,8%) и рэперы (35,3%).

Таблица 2
Ответы представителей различных неформальных групп на вопрос
об определенности планов на будущее (%)
отчетливо
представляю
свое будущее
мои планы еще
не определены
живу сегодняшним
днем
думаю, но не могу
определиться
толкиенисты
18,2
33,3
9,1
39,4
панки
29,8
33,7
17,3
19,2
металлисты
32,1
25,0
14,3
28,6
рэперы
35,3
31,6
16,9
16,2
экстремалы
28,9
31,8
13,7
25,6
скинхеды
28,1
31,3
21,9
18,8
футбольные фанаты 34,8
36,5
13,9
18,8
готы
25,0
18,8
28,1
28,1
не принадлежащие
к неформалам
29,2
28,1
14,2
28,5
Наибольшую ситуативность («предпочитаю думать о сегодняшнем
дне») проявляют готы — среди них доля выбирающих этот вариант
в два раза больше, чем среди подростков, не принадлежащих ни
к каким неформальным группам (соответственно 28,1% и 14,2%).
Помимо сформированности жизненных планов, важен так-
же и такой аспект, как эмоциональная оценка подростком своего
предполагаемого будущего. В этой связи мы просили школьников
оценить свои личные перспективы, отметив один из следующих
вариантов ответа: «С уверенностью и оптимизмом смотрю в за-
втрашний день»; «Есть сомнения в том, что жизнь сложится удач-
но»; «Со страхом и пессимизмом жду завтрашнего дня». Средние
данные по всей выборке опрошенных показали, что половина из
них с оптимизмом оценивает свои перспективы (51,1%), 42,5% «со-
мневаются» в своей успешности, 6,5% учащихся смотрят в будущее
«со страхом и пессимизмом». Распределение ответов на этот вопрос
среди представителей различных неформальных групп представ-
лено в таблице 3.
Как видно из приведенных в таблице данных, наиболее «опти-
мистичными» среди неформалов оказываются футбольные фа-
наты (58,0%) и экстремалы (54,9%), а скинхеды и готы, напротив,
настроены более пессимистично (соответственно 15,2% и 12,9%).
Наибольшие же сомнения в собственном жизненном успехе вы-
ражают толкиенисты (51,5%).

Таблица 3
Оценка представителями различных неформальных групп собственных жизненных
перспектив (%)
с уверенностью
и оптимизмом
сомнения в своей
успешности
страх и пессимизм
толкиенисты
45,5
51,5
3,0
панки
46,6
45,6
7,8
металлисты
50,0
46,4
3,6
рэперы
50,4
45,1
4,5
экстремалы
54,9
40,3
4,9
скинхеды
39,4
45,5
15,2
футбольные
фанаты
58,0
36,6
5,4
готы
38,7
48,4
12,9
не принадлежащие
к неформалам
51,2
43,3
5,5
ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
В ходе опроса респондентам был предложен список, включающий
десять жизненных ценностей, из которого они должны были выбрать
не более трех наиболее для них значимых. В таблице 4 представле-
но распределение ответов на этот вопрос среди старшеклассников,
не причисляющих себя ни к одной из неформальных групп.
Таблица 4
Ответы подростков, не принадлежащих к неформальным группам,
на вопрос о наиболее значимых для них жизненных ценностях (%)
N=998
Счастливая семейная жизнь
60,3
Успешная профессиональная деятельность
50,2
Достижение материального благополучия
47,8
Полноценное общение с людьми
34,3
Развитие своих способностей
18,3
Воспитание детей
15,7
Познание себя
11,9
Успешная политическая карьера
7,0
Полноценное приобщение к культуре
4,1
Все перечисленное для меня достаточно безразлично
3,8

Из таблицы видно, что лидирующую тройку ценностей состав-
ляют «счастливая семейная жизнь», «успешная профессиональ-
ная деятельность» и «достижение материального благополучия».
Наименее же популярными в списке ценностей старшеклассников
оказываются «политическая карьера» (7,0%) и «приобщение к куль-
туре» (4,1%).
Рассмотрим, каковы особенности ценностных предпочтений
представителей различных неформальных групп (см. таблицу 5).
Прежде всего необходимо отметить, что первая тройка цен-
ностей у представителей почти всех групп включает в себя те же
позиции, что и у школьников, не состоящих ни в каких группах.
Исключение составляют панки, для которых «полноценное общение
с людьми» важнее, чем профессиональная деятельность. Однако
если у толкиенистов и готов первая тройка остается неизменной,
то у представителей других групп последовательность изменяет-
ся. Так, среди металлистов, экстремалов, рэперов и скинхедов на
первое место выходит «достижение материального благополучия».
Что касается общих тенденций, то, на наш взгляд, немаловажным
является следующий момент: практически во всех группах, кроме
рэперов и экстремалов заметно снижается значимость такой цен-
Таблица 5
Ответы представителей различных неформальных групп на вопрос о наиболее
значимых для них жизненных ценностях (%)
толкинисты
панки
металлисты
рэпэры
экстремалы
скинхеды
футбольные
фанаты
готы
Достижение материального благополучия 50,0 41,5 58,2 48,6 55,2 46,9 47,0 33,3
Успешная профессиональная деятельность 58,8 35,8 47,3 44,9 51,4 31,3 42,6 45,5
Успешная политическая карьера
0,0 9,4 9,1 7,2 8,5 25,0 10,4 15,2
Полноценное общение с людьми
38,2 40,6 41,8 34,1 38,7 25,0 32,2 30,3
Счастливая семейная жизнь
64,7 43,4 50,9 44,9 46,2 37,5 48,7 54,5
Полноценное приобщение к культуре
2,9 2,8 3,6 5,8 3,8 0,0 5,2 9,1
Развитие своих способностей
26,5 17,9 21,8 15,9 21,7 15,6 14,8 30,3
Познание себя
8,8 15,1 7,3 7,2 10,8 6,3 8,7 9,1
Воспитание детей
2,9 9,4 7,3 15,9 12,7 9,4 8,7 9,1
Все перечисленное для меня достаточно безразлично 0,0 7,5 3,6 5,1 2,8 9,4 7,0 0,0
N
34 106 55 138 212 32 115 33

ности, как воспитание детей. Например, среди толкиенистов ее
отмечают как значимую лишь 2,9%, среди металлистов — 7,3%. За-
метим также, что для готов и толкиенистов более важным является
«развитие своих способностей» — среди них этот пункт выбирают
соответственно 30,3% и 26,5%.
Выше мы отмечали, что в среднем наименее популярны у школь-
ников «политическая карьера» и «приобщение к культуре». В этой
связи важно подчеркнуть, что среди представителей отдельных
групп эти ценности обретают более высокую значимость. Так,
среди скинхедов каждый четвертый (25,0%) отмечает «успешную
политическую карьеру» как важную для себя ценность, довольно
высок этот процент и среди готов — 15,2%. При этом готы выше,
чем представители всех остальных групп, ценят «полноценное при-
общение к культуре» (9,1%), тогда как среди скинхедов этот вариант
не выбрал ни один из опрошенных.
И наконец, следует обратить особое внимание на выбор ре-
спондентами варианта ответа «все перечисленное мне достаточно
безразлично». Значительно чаще, чем все остальные, эту позицию
отмечают скинхеды, панки и футбольные фанаты (соответственно
9,4%, 7,5% и 7,0%), тогда как среди толкиенистов и готов этот вари-
ант, напротив, не отметил ни один из опрошенных.
СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЦЕННОСТНЫХ
ОРИЕНТАЦИЙ
Выше мы рассмотрели ответы представителей различных неформаль-
ных групп на три вопроса: об отчетливости их представлений о бу-
дущем, об оценке успешности их жизненных перспектив, о наиболее
значимых жизненных ценностях. Особый интерес, на наш взгляд,
представляет соотнесение ответов на эти три вопроса. С этой целью
мы провели специальный факторный анализ, в ходе которого сначала
была сформирована матрица данных, столбцы которой представляли
собой подвыборки представителей рассматриваемых нами неформаль-
ных групп, а строки — варианты ответов на три обозначенных вопроса
(представления о будущем, оценка перспектив и жизненные ценности).
Таким образом, ячейка матрицы (пересечение строки и столбца) фикси-
ровала, какой процент представителей каждой из неформальных групп
выбрал соответствующий вариант ответа. Далее полученная матрица
общей размерностью 17X9 (строки X стобцы) была факторизована
методом главных компонент с последующим вращением Varimax Кай-
зера. В результате факторного анализа были выделены четыре фактора,
описывающие 86,7% суммарной дисперсии.
Фактор F1 является биполярным и объясняет 36,6% суммарной
дисперсии. На положительном полюсе фактора представлена по-

зиция «Я отчетливо представляю свое будущее» и ценность «вос-
питание детей». Отрицательный полюс фактора характеризуется
неуверенностью («Есть сомнения, что жизнь сложится удачно»)
и неопределенностью планов («Думаю, но не могу определить-
ся»), а также ценностью «развитие своих способностей». В целом
данный фактор можно задать через оппозицию «отчетливость —
неопределенность». При этом характерно, что ценностная ориен-
тация, связанная с развитием своих способностей, коррелирует
с неопределенностью жизненных планов, сомнениями в том, что
жизнь сложится успешно.
F1 «Отчетливость — неопределенность»
Я отчетливо представляю себе свое будущее
Воспитание детей
36,6%
.93
.73
Развитие своих способностей
Я думаю о своем будущем, но не могу определиться
Есть сомнения в том, что жизнь сложится удачно
-.66
-.82
-.84
Фактор F2 (29,4%). Положительный полюс данного фактора
определяют ценности «успешная профессиональная деятельность»,
«общение с людьми» и «счастливая семейная жизнь», которые кор-
релируют с «уверенностью и оптимизмом» относительно своего
будущего. Негативный же полюс характеризуется ситуативностью
(«предпочитаю думать о сегодняшнем дне»), и пессимизмом, ко-
торые коррелируют с ценностной ориентацией на политическую
карьеру. Содержательно данный фактор можно обозначить через
оппозицию «оптимизм — пессимизм».
F2 «Оптимизм — пессимизм»
29,4%
Успешная профессиональная деятельность
Полноценное общение с людьми
С уверенностью и оптимизмом смотрю в завтрашний день
Счастливая семейная жизнь
.79
.75
.72
.56
Я предпочитаю думать о сегодняшнем дне
Успешная политическая карьера
Со страхом и пессимизмом жду завтрашнего дня
-.90
-.91
-.97
Фактор F3 также биполярный и объясняет 13,0% общей дис-
персии. Положительный полюс фактора задан такой ценностью как
«полноценное приобщение к культуре», а отрицательный отражает
безразличие к традиционным ценностям и неопределенность пла-

нов. Структурно его можно задать через оппозицию «приобщение
к культуре (духовность) — безразличие».
F3 «Приобщение к культуре — безразличие»
13,0%
Полноценное приобщение к культуре
.92
Все вышеперечисленное мне достаточно безразлично
-.73
Мои жизненные планы на сегодня еще не определены
-.76
И, наконец, фактор F4 (7,8%) униполярен и включает в себя
лишь одну ценность — «познание себя» (.94).
Рассмотрим, как располагаются различные неформальные
группы в пространстве первых двух выделенных факторов F1 «от-
четливость — неопределенность» и F2 «оптимизм — пессимизм»
(см. рисунок 1).
Первый квадрант (I) определяется положительными значе-
ниями обоих факторов и характеризуется отчетливостью пред-
ставлений о будущем, позитивной оценкой жизненных перспектив
и такими ценностями как «воспитание детей», «общение с людьми»,
«успешная профессиональная деятельность», «счастливая семей-
ная жизнь». В принципе можно сказать, что в этот квадрант попа-
дают подростки с позитивными представлениями о собственном
будущем. Здесь располагаются группы экстремалов, футбольных
фанатов и рэперов, а также подростки, не принадлежащие ни к ка-
ким неформальным группам. Поскольку в данный квадрант по-
Рисунок 1
Размещение неформальных групп в пространстве факторов F1 «отчетливость —
неопределенность» и F2 «оптимизм — пессимизм»

падают подростки, не принадлежащие к неформальным группам,
то в определенном смысле можно сделать вывод, что он определяет
характерные для данного возраста нормативные принципы.
Второй квадрант (II) определяют положительные значения
фактора F2 и отрицательные значения фактора F1, то есть он харак-
теризуется, с одной стороны, оптимизмом, а с другой,— сомнениями
и неопределенностью жизненных планов. Помимо ценностей «обще-
ние» и «успешная профессиональная деятельность» его определяет
значимость и такой ценности как «развитие собственных способ-
ностей». В данном квадранте расположены группы толкиенистов
и металлистов.
Третий квадрант (III) определяется отрицательными зна-
чениями обоих факторов, и характеризуется неуверенностью,
неопределенностью, пессимизмом, ситуативностью жизненных
планов и значимостью таких ценностей как «успешная политиче-
ская карьера» и «развитие своих способностей». Здесь расположены
группы скинхедов, готов и панков, причем значения по фактору F2
(пессимизм) заметно ниже у скинхедов, а по фактору F1 (неопреде-
ленность) — у готов. Что касается панков, то они имеют нулевые
значения по оси фактора F1 и слабо выраженные значения по оси
фактора F2.
Последний, четвертый, квадрант (IV) определяется отрица-
тельным полюсом фактора F2 и положительным полюсом фактора
F1, то есть отчетливостью представлений о будущем в сочетании
с пессимизмом и ситуативностью. Как мы видим, в этот квадрант
не попадает ни одна из рассматриваемых нами неформальных мо-
лодежных групп.
В целом приведенные на рисунке 1 данные позволяют за-
фиксировать явную оппозицию между представителями групп,
расположенных в квадрантах I и III, которая задана по критериям
«отчетливость — неопределенность» и «оптимизм — пессимизм».
Однако для понимания своеобразия ценностных ориентации
представителей различных неформальных групп важно обратиться
также и к особенностям их размещения по осям факторов F3 и F4.
Эти данные представлены в таблице 6.
Из таблицы 6 видно, что на положительном полюсе фактора
F3 («полноценное приобщение к культуре») с высоким значением
находится группа готов, а также подростки, не принадлежащие
к какой-либо группе и рэперы. На отрицательном полюсе, харак-
теризующемся неопределенностью жизненных планов и безраз-
личием к традиционным ценностям, наибольшие значения имеют
скинхеды и панки. В незначительной степени эти тенденции выра-
жены также у толкиенистов и футбольных фанатов.
По оси фактора F4 («познание себя») положительные зна-
чения имеют панки, готы и подростки, не состоящие ни в каких
группах.

В таблице 7 схематично представлена выраженность значений
по осям всех четырех факторов у представителей различных не-
формальных групп.
Приведенные в таблице 7 данные позволяют содержательно
уточнить особенности ценностных ориентации подростков, при-
надлежащих к разным неформальным группам, которые мы при-
водили, обсуждая рисунок 1.
Таблица 6
Значения по осям факторов F3(«приобщение к культуре
- безразличие») и F4 («познание себя») представителей
различных неформальных групп.
Фактор 3+ Фактор 3- Фактор 4+
Толкиенисты
-0.34
Панки
-1.05 2.20
Металлисты
Рэперы
0.41
Экстремалы
Скинхеды
-1.52
Футбольные фанаты
-0.34
Готы
2.22
0.27
Не принадлежащие к неформалам 0.47
0.47
Таблица 7
Значения представителей неформальных групп по осям
выделенных четырех факторов.
Фактор 1 Фактор 2 Фактор 3 Фактор 4
Толкиенисты
- + -
Панки
- - +
Металлисты
- +
Рэперы
+ + +
Экстремалы
+ +
Скинхеды
- - -
Футбольные фанаты
+ + -
Готы
- - + +
Не принадлежащие к неформалам + + + +

Так, например, разместившиеся в квадранте I представители
трех групп {футбольные фанаты, рэперы и экстремалы) весьма
существенно отличаются друг от друга и от подростков, не при-
надлежащих к неформальным группам. Действительно, если по-
следних характеризует отчетливость планов (+F1), оптимизм (+F2),
значимость ценностей воспитания детей (+F1), успешная профес-
сиональная деятельность (+F2), полноценное общение с людьми
(+F2), счастливая семейная жизнь (+F2), приобщение к культуре
(+F3), познание себя (+F4), то футбольные фанаты с учетом от-
рицательных значений фактора F3 характеризуются безразли-
чием к перечисленным ценностям и скорее неопределенностью
жизненных планов. Рэперы же в отличие от футбольных фанатов,
склонны к принятию такой ценности как «приобщение к культуре»,
но в отличие от подростков, не принадлежащих к неформальным
группам, не ориентированы на принятие такой ценности как «по-
знание себя».
Весьма существенные различия с учетом факторов F3 и F4
проявляются и между скинхедами и готами, которые расположены
в квадранте II (см. рисунок 1). Как мы отмечали выше, представите-
ли этих групп характеризуются пессимизмом (-F2) и неопределен-
ностью жизненных планов (-F1). Однако если скинхеды проявляют
отрицательное отношение к культуре и безразличие к традицион-
ным ценностям (-F3), то готы, напротив, ориентированы на полно-
ценное приобщение к культуре (+F3) и на познание себя (+F4).
Подводя итоги, стоит обратиться к сравнительным данным,
приведенным нами в начале статьи, которые показывают заметный
рост числа подростков, причисляющих себя к различным нефор-
мальным группам, что свидетельствует о расширении сферы их
влияния. Заметим, что в наших предыдущих работах, обсуждая
неформальные группы, мы в первую очередь рассматривали различ-
ные аспекты, непосредственно связанные с групповым членством:
личное участие, отношение к социальному окружению, мотивацию
членства, межгрупповые взаимоотношения [17; 18]. Приведенные же
в настоящей статье данные достаточно отчетливо показывают, что
представители различных неформальных групп существенно от-
личаются между собой и по таким параметрам как отчетливость
жизненных планов, оценка своей жизненной успешности, предпо-
чтение различных ценностей. Это позволяет сделать вывод о том,
что принадлежность подростка к тем или иным неформальным
группам в действительности влияет не только на внешний вид
и особенности поведения, но и способствует формированию у него
своеобразной жизненной позиции, значительно отличающей его как
от обычных подростков, так и от представителей других неформаль-
ных групп. В то же время зафиксированные нами различия между
«неформалами» и подростками, не принадлежащими к ним, под-

тверждают, на наш взгляд, точку зрения о том, что неформальные
группы (за исключением некоторых) необходимо рассматривать
скорее как особые субкультуры, а не контркультуры, поскольку по
большинству параметров они не представляют оппозиции традици-
онным ценностям. Таким образом, само членство в неформальной
группе можно рассматривать как особый способ социализации
подростка.
Наконец, завершая статью, стоит отметить, что анализ жиз-
ненных ориентации подростков-неформалов не ограничивается
рассмотренными нами вопросами. На наш взгляд, было бы важно
также изучить аспекты, касающиеся привлекательности тех или
иных личностных моделей, оценку представителями различных не-
формальных групп жизненных угроз и т.д. Их учет позволит более
адекватно оценить влияние, оказываемое членством в неформаль-
ных группах, на социализацию подростка. Анализу этих аспектов
мы и планируем посвятить нашу следующую работу.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Беликов СВ. Скинхеды в России.— М.: Academia, 2005.— 236 с.
2. Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6-ти т. Т.4. Детская психология / Под
ред. Д. Б. Эльконина.— М.: Педагогика, 1984.— 432 с.
3. Запесоцкий А.С., Файн А.П. Эта непонятная молодежь...: Проблемы нефор-
мальных молодежных объединений.— М., 1990.
4. Куриленко М.А. Самопрезентация скинхедов в русскоязычном Интернете:
К вопросу о толерантности // Проблемы толерантности в подростковой суб-
культуре. Труды по социологии образования. T.VIII. Вып. XIII / Под ред. В.
С. Собкина.— М: Центр социологии образования РАО, 2003.— С. 155-162.
5. Левикова СИ. Молодежная субкультура - М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004 - 608 с.
6. Левикова СИ. О готах, готике и больном российском обществе // Обще-
ственные науки и современность. 2006. № 4. С. 155-165.
7. Маленкова Л.И. Теория и методика воспитания. Учебное пособие.— М.:
«Педагогическое общество России», 2002.— 480 с.
8. Мудрик А.В. Общение в процессе воспитания. Учебное пособие.— М.: «Пе-
дагогическое общество России», 2001.— 320 с.
9. Омельченко Е. Молодежные культуры и субкультуры. М.: Изд-во «Институт
социологии РАН», 2000.
10. Плаксий С. И. Молодежные группы и объединения: Причины возникновения
и особенности деятельности.— М.: Знание, 1988.
11. Собкин B.C., Писарский П.С Жизненные ценности и отношение к образо-
ванию: Кросскультурный анализ, Москва-Амстердам. М., 1994.
12. Собкин В. С. Старшеклассник в мире политики. Эмпирическое исследование.
М.:ЦСО РАО, 1997.-318 с.
13. Собкин B.C., Федотова А.В. Отношение учащихся школ и студентов вузов
к экстремизму // Толерантность в подростковой и молодежной среде. Труды

по социологии образования. T.IX. Вып. XVI / Под ред. В. С. Собкина.— М:
Центр социологии образования РАО, 2004.— С. 92-114.
14. Толстых А.В. Подросток в неформальной группе.— М.: Знание, 1991.— 79 с.
15. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис— М.: Издательская группа «Про-
гресс», 1996.-340 с.
16. Федотова А.В. Неформальные молодежные группы в современной подрост-
ковой субкультуре // Начальная школа плюс до и после.— 2004.— № 3.— С.
11-16.
17. Федотова А.В. Неформальные молодежные группы: толерантность /интоле-
рантность // Возрастные особенности формирования толерантности. Труды
по социологии образования. T.VIII. Вып. XIV / Под ред. В. С. Собкина.— М.:
«Центр социологии образования РАО», 2003.— С. 130-152.
18. Федотова А.В. Проявление толерантности в социальном пространстве
неформальных молодежных групп // Проблемы толерантности в подрост-
ковой субкультуре. Труды по социологии образования. T.VIII. Вып. XIII /
Под ред. В. С. Собкина.— М: Центр социологии образования РАО, 2003.— С.
119-154.

Баранова Е. В.
ВЛИЯНИЕ БЛИЖАЙШЕГО СОЦИАЛЬНОГО
ОКРУЖЕНИЯ НА ФОРМИРОВАНИЕ
СЕКСУАЛЬНОСТИ ПОДРОСТКА
(ПО МАТЕРИАЛАМ ЗАРУБЕЖНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ)
Статья посвящена обзору современных зарубежных исследований,
связанных с изучением влияния ближайшего социального окруже-
ния подростка на его сексуальную жизнь. В первой части нами будут
проанализированы эмпирические исследования, раскрывающие
значимость родителей в нормативной регуляции сексуального пове-
дения и установок подростков. Во второй — исследования, связанные
с изучением влияния сверстников.
ВЛИЯНИЕ РОДИТЕЛЕЙ НА ФОРМИРОВАНИЕ
СЕКСУАЛЬНОСТИ ПОДРОСТКА
Анализ работ по проблеме родительского влияния на сексуальное по-
ведение и установки подростков показал, что интересы исследователей
фокусируются на изучении двух основных групп факторов, которые
играют важную роль в формировании подростковой сексуальности,—
социально-стратификационных характеристик семьи и особенностей
детско-родительских взаимоотношений в семье.
Обращаясь к первому из обозначенных нами направлений,
в рамках которого исследуется роль социально-стратификационных
характеристик семьи в детерминации сексуального поведения под-
ростков, необходимо отметить, что основное внимание здесь уде-
ляется влиянию структуры семьи (полнота / неполнота) (Vukovic
D.S., Bjegovic V.M., 2007; Langille D.V. et.al., 2002,2003; Ramirez-Valles
J., 1998; Kiernan K., Hobcraft J., 1997; Young E.W. et al., 1991), уровня
образования (Zimmer-Gembeck M.J., Helfand M., 2008; Schvaneveldt
P.L., et.al., 2001; Ramez-Valles J., et.al., 2002; Cooksey E.C., et.al., 1996;
Miller D.C., Sneesby K.R., 1988), а также материальной обеспечен-
ности родителей на особенности подростковой сексуальности (Vu-
kovic D.S., et.al., 2007; Myers H.F., et.al., 2003; Capadi D.M., et.al., 2002;

Santelli J.S., et.al., 2000; Lammers C, et.al., 2000; Moor K.A., Miller B.S.
et.al., 1995; Ku L., et.al., 1993).
В частности, результаты многочисленных работ указывают на
существование весьма тесной взаимосвязи между структурой семьи
и особенностями сексуального поведения подростков.
Так, например, Young E.W. и Jensen L.C. на основе данных,
полученных в ходе социологического опроса 609 американских
мальчиков и 892 девочек, провели сравнительный анализ возраста
сексуальной инициации, частоты сексуальных контактов, а также
наличия / отсутствия опыта сексуальных отношений среди аф-
роамериканских и белых подростков из полных и неполных семей
(Young E.W., Jensen L.C., 1991). В результате было выявлено, что
как для девушек, так и для юношей проживание в полной семье
(с обоими родителями) является важным фактором, снижающим
их сексуальную активность. Так, юноши из полных семей оказались
менее сексуально активными и позже начинали половую жизнь.
Влияние же структуры семьи на сексуальное поведение девушек
оказалось опосредовано их этнической принадлежностью: белые
девушки из полных семей чаще афроамериканских сверстниц из
таких же семей были девственницами. Добрачная сексуальная ак-
тивность оказалась наиболее распространена среди подростков из
неполных семей. Young и Jensen объясняют полученные результаты
тем, что в полной семье к воспитанию ребенка имеют отношение оба
родителя, поэтому степень осуществляемого контроля и надзора
над детьми в таких семьях намного выше, чем в неполных.
Помимо этого некоторые исследования показывают, что склон-
ность к позднему вступлению в сексуальные отношения у подрост-
ков из полных семей обусловлена тем, что такая семья обладает
более стабильным социальным, эмоциональным и экономическим
климатом, вследствие чего родители проводят больше времени со
своими детьми и всячески поощряют их участие в других видах
просоциальной активности (посещение церкви, кружков, занятия
спортом и пр.) (Ramirez-Valles, 1998; McNeal R.B., 1995).
Весьма интересные результаты приводят британские исследо-
ватели Kiernan К.Е. и Hobcraft J. (Kiernan К.Е., Hobcraft J., 1997).
На материале опроса 18873 человек, в котором принимали участие
учащиеся в возрасте 16—18 лет, авторами было продемонстрирова-
но, что подростки, пережившие развод своих родителей в детстве,
намного раньше по сравнению с их сверстниками из полных семей
начинают вести сексуальную жизнь. В свою очередь, ранняя поло-
вая активность этих подростков способствует и раннему завязы-
ванию тесных интимных взаимоотношений с противоположным
полом, а также приводит к раннему отцовству или материнству.
По мнению исследователей, такое поведение детей из разведенных
семей объясняется не только недостаточным уровнем осуществляе-
мого над ними контроля, но и тем, что в неполной семье родители

сами склонны открыто проявлять свою сексуальную активность
и вступать в новые интимные взаимоотношения, что в результате
сказывается на их позитивной оценке подростковой сексуальности.
Так, в результате анализа данных было выявлено, что респонденты
из разведенных семей намного чаще отмечали, что их родители
одобряют или склонны одобрять секс до брака (22%), по сравнению
с теми, кто живет в полной семье (9%).
Однако не все исследователи указывают на однозначную связь
сексуального поведения и структуры семьи. Например, данные ис-
следования Vukovic D.S. и Bjegovic V.M., проведенного среди 1782
15-летних белградских подростков, показали, что структура семьи
не влияет на рискованное сексуальное поведение подростков (ко-
личество сексуальных партнеров; вступление в сексуальные кон-
такты после приема алкоголя; наличие раннего опыта сексуальных
отношений), за исключением использования средств контрацепции
(Vukovic D.S., Bjegovic V.M., 2007). Так, подростки, проживающие
в семье лишь с одним родителем, значительно чаще тех, кто живет
в полной семье, вступают в «незащищенные» сексуальные кон-
такты. На отсутствие значимой взаимосвязи между сексуальным
поведением и структурой семьи указывают также Langille, Hughes,
Murphy and Rigby (Langille D.V., Hughes J., Murphy G.T., Rigby J.A.,
2002) и Langille, Curtis, Hughes and Murphy (Langille D.V., Curtis L.,
Hughes J., Murphy G.T., 2003).
Образование родителей также является весьма важным фак-
тором, влияющим на сексуальное поведение подростков. Zim-
mer-Gembeck и Helfand (Zimmer-Gembeck M.J., Helfand M., 2008)
в своем обзоре лонгитюдных исследований по проблемам сексу-
ального поведения, беременности и воспитания детей в подростко-
вом возрасте, проведенных за последние 10 лет в США, отмечают,
что в большинстве работ фиксируется связь между образованием
родителей и низким уровнем сексуальной активности подростков,
склонностью откладывать вступление в сексуальную жизнь на
более поздние сроки, а также постоянным использованием средств
контрацепции (см. например, Schvaneveldt P.L., et.al., 2001; Cooksey
Е.С., et.al., 1996; Longmore M.A., et.al., 2001, 2004; McNeely et.al.,
2002; и др.). При этом авторы подчеркивают, что образовательный
статус родителей оказывается более значим для формирования
сексуального поведения белых девушек, нежели белых юношей
и афроамериканских подростков.
В целом исследователи отмечают, что образование родителей
является важным фактором, влияющим на большую включенность
родителей в учебную деятельность своего ребенка, его образова-
тельные планы и академическую успеваемость (Schvaneveldt P.L.,
et.al., 2001; Miller D.C., Sneesby K.R., 1988). Однако уровень образо-
вания родителей влияет на сексуальную активность подростков не
только через формирование у них ориентации на получение хоро-

шего образования и высоких оценок в школе, но и благодаря тому,
что высокообразованные родители проявляют больший интерес
к образовательным успехам своих детей и поэтому сильнее контро-
лируют их. Объясняя причины большей распространенности среди
подростков из высокообразованных семей случаев использования
контрацептивов при первом половом акте, Cooksey, Rindfuss, Guilkey
отмечают, что это происходит в силу того, что родители с высшим
образованием оказываются весьма небезразличны к вопросам
сексуального образования своих детей (Cooksey Е.С, Rindfuss R.R.,
Guilkey D.K., 1996). Они чаще и лучше, чем родители с низким об-
разовательным статусом, обосновывают пользу для подростков
позднего вступления в сексуальные отношения и использования
контрацепции, а также информируют их о рисках, связанных
с нежелательной беременностью и инфекциями, передаваемыми
половым путем. Кроме того, как отмечают авторы, дети высокооб-
разованных родителей обладают большими интеллектуальными
способностями и могут спрогнозировать последствия ранней по-
ловой жизни, а также незащищенных сексуальных контактов.
В отличие от приведенных выше работ недавнее лонгитюдное
исследование, проведенное Ramez-Valles, Zimmerman, Juarez среди
558 афроамериканских подростков, выявило совершенно противо-
положные тенденции (Ramez-Valles J., et.al., 2002). Эти авторы по-
казали, что те девушки, чьи матери не имеют даже среднего обра-
зования, оказываются более склонными откладывать вступление
в сексуальные отношения по сравнению с их сверстницами из семей,
где мать имеет среднее или высшее образование. Исследователи
считают, что полученный результат объясняется тем, что афро-
американские матери с низким образовательным статусом проводят
гораздо больше времени дома, заботясь о детях, и, следовательно,
больше контролируют поведение своих дочерей, нежели высокооб-
разованные матери, работающие вне дома. Данная интерпретация
подтверждается и конкретными данными, полученными в ходе
исследования. Так, девочки, проводящие со своей матерью много
времени, гораздо реже вовлечены в сексуальные отношения по
сравнению с теми, кто обделен материнским вниманием.
Укажем также на исследования, где фиксируется, что образова-
тельный уровень родителей никак не влияет на возраст сексуаль-
ного дебюта их детей: Mott F.L., et.al., (1996), Upchurch D.M., et.al.,
(1998), Crockett L.J., et.al., (1996).
Весьма неоднозначные результаты приводятся исследователями
и относительно влияния уровня обеспеченности родителей на сек-
суальную активность подростков. Так, Ku L. с соавторами, опираясь
на данные обследования американских мальчиков-подростков,
обнаружили, что в семьях с высоким доходом подростки чаще
вступают в сексуальные контакты и имеют большее количество
сексуальных партнеров (Ku L., et.al., 1993). В тоже время среди них

не столь распространенными оказываются случаи незапланирован-
ной беременности. Результаты исследований белградских ученых
также демонстрируют, что подростки, считающие свою семью со-
стоятельной в два раза чаще вступают в сексуальные отношения
и в пять раз реже используют любые виды контрацепции по срав-
нению с их сверстниками из бедных семей (Vukovic D.S., Bjegovic
V.M., 2007). На основе полученных данных авторы выдвигают пред-
положение, что для богатых подростков вступление в сексуальные
отношения является своеобразным символом, демонстрирующим
их исключительность.
Данные ряда других исследований, наоборот, фиксируют, что
раннее начало половой жизни, а также рискованное сексуальное
поведение распространено именно среди подростков из неблаго-
получных в экономическом плане семей (Capadi D.M., et.al., 2002;
Lammers et.al., 2000; Myers et.al., 2003; Moore K.A., Miller B.S. et.al.,
1995).
Стоит также отметить, что существуют и такие исследования,
в которых показывается, что уровень обеспеченности родителей
не связан с особенностями сексуального поведения их детей. Так,
в исследовании Santelli J.S. с соавторами, где на материале опроса
3904 подростков 14—17 лет изучалась взаимосвязь между сексу-
альным поведением и социоэкономическим статусом семьи было
выявлено, что уровень обеспеченности семьи не оказывает никакого
влияния ни на наличие/отсутствие опыта сексуальной жизни, ни
на ее интенсивность, ни на количество сексуальных партнеров, ни
на постоянство использования средств контрацепции (Santelli J.S.,
et.al., 2000).
Эти исследователи склоны связывать неоднозначность данных,
касающуюся взаимосвязи уровня обеспеченности родителей и сек-
суального поведения, с тем, что сексуальное поведение подростков
оказывается под влиянием других контекстуальных факторов,
например культурных, которые и играют определяющую роль
в детерминации этого поведения (Santelli J.S., et.al., 2000; Vucovich
D.S., Bjegovic V.M., 2007).
Подводя итог, необходимо отметить, что, несмотря на про-
тиворечивость и нестабильность результатов влияния социаль-
но-стратификационных характеристик семьи на особенности сексу-
ального поведения подростков, при их интерпретации исследователи
склонны апеллировать не только к собственно социальным, куль-
турным различиям, но и к качественным характеристикам семьи,
таким как степень контроля над ребенком, отношение родителей
к добрачной сексуальной связи, включенность родителей в жизнь
ребенка, ориентированность семьи на достижение образовательных
успехов и пр. В целом этот результат не удивителен, поскольку со-
циологическая интерпретация различий в сексуальном поведении
подростков из различных социальных страт дает лишь приблизи-

тельную информацию о механизмах усвоения подростком тех или
иных сексуальных норм и ценностей. Более же содержательное пред-
ставление о социально-психологических особенностях нормативной
регуляции сексуального поведения подростков можно получить
благодаря изучению особенностей взаимоотношений в семье.
Одним из подтверждений важности исследования внутрисе-
мейных отношений служат результаты крупномасштабного амери-
канского исследования, проведенного под руководством Miller K.S.,
Forehand R. и Kotchick В.А., которое показало, что определяющую
роль в становлении разнообразных аспектов сексуального поведе-
ния подростков играют не столько социально-стратификационные
характеристики семьи, сколько качественные особенности взаи-
моотношений в семье (Miller K.S., Forehand R., Kotchick В.A., 1999).
Среди них авторы особое значение придают уровню материнского
контроля, специфике коммуникации матери с ребенком на общие
темы и на темы секса, а также отношению матери к сексуальному
поведению подростка. Аналогичные результаты приводятся и дру-
гими исследователями (Davis Е.С., Friel L.V., 2001; Meschke L.L.,
Silbereisen R.K., 1997).
Принимая во внимание описанные выше тенденции, остано-
вимся более подробно на качественных характеристиках взаимо-
отношений подростков с родителями. А именно на: особенностях
детско-родительской коммуникации на темы секса (Somers C.L.,
Paulson S.E., 2000; Dolorio С, et.al., 1999; Rosental D.A., Feldman S.S.,
1999; Downie J., Coates R., 1999; O'Sullivan L.F., et.al., 1999; Miller K.S.,
et.al., 1998; Raffaelli M., et.al., 1998; Nolin M., Peterson K.1992; Newcom-
er S.F., Udry J.R., 1985); типах и тактиках родительского воспитания
(Longmore М.А., et.al., 2001; Miller B.C., McCoy, et.al., 1986); общей
эмоциональной раскованности и открытости семейных отношений
(Markham СМ., et.al., 2003; Blum R.W., 2002; McNeely С, et.al., 2002;
Crosby R.A., et.al., 2001); а также родительских сексуальных уста-
новках и ценностях (Treboux D., Busch-Rossnagel N.A., 1990; Jaccard
J., Dittus P.J., 1991, 1996, 1998, 1999; Thornton A., Camburn E)., 1987;
Moore K., et.al. 1986).
Как эмпирические, так и теоретические исследования под-
ростковой сексуальности фиксируют, что детско-родительская
коммуникация является главным средством передачи подросткам
сексуальных знаний и аттитюдов (Pick S., Palos P., 1995; Young E.W.
et.al., 1991). По словам Davis и Friel (Davis E.C., Friel L.V., 2001)
именно общение с родителями, в особенности на темы секса, вы-
ступает в качестве ключевого параметра, позволяющего измерить
то, насколько семья включена (вовлечена) в жизнь подростка.
Изучая проблему детско-родительской коммуникации на сексу-
альные темы, исследователи анализируют такие ее аспекты, как
своевременность и содержание разговоров родителей со своими
детьми на темы секса, их частота, а также аффективные аспекты

детско-родительского общения по поводу секса (например, уровень
комфорта участников в процессе общения и пр.). Особый интерес
в рамках данной работы представляет рассмотрение непосредствен-
ных результатов влияния детско-родительской коммуникации на
сексуальное поведение подростков.
Однако обращение к этим результатам показывает, что они ока-
зываются весьма противоречивыми. Так, например, Dolorio С, Kelly
М. и Hockenberry-Eaton М. обнаружили, что подростки, которые
обсуждают со своими матерями темы, касающиеся секса, значитель-
но позже начинают вести половую жизнь и имеют более консерва-
тивные взгляды на секс (Dolorio С, Kelly М., Hockenberry-Eaton М.,
1999). В то же время, ряд других исследователей указывают, либо
на отсутствие взаимосвязи между особенностями общения мате-
рей со своими детьми на темы секса и последующим сексуальным
поведением подростка (Newcomer S.F., Urdy J.R., 1985; O'Sullivan
L.F., Jaramillo В. M., Moreau D., Meyer-Bahburg H.F., 1999), либо на
то, что активная детско-родительская коммуникация, наоборот,
способствует большей вовлеченности подростков в сексуальные
отношения (Somers C.L., Paulson S.E., 2000).
Moore и соавторы предлагают следующее объяснение подобной
противоречивости данных. По их мнению, она связана с тем, что
зачастую, изучая особенности коммуникации, исследователи им-
плицитно полагают, что при общении со своими детьми родители
в основном ориентированы на трансляцию своего негативного от-
ношения к сексуальности. Ссылаясь на данные исследований, они
показывают, что не все родители столь скептически настроены по
отношению к подростковой сексуальности и считают, что нужно
вступать в сексуальные отношения только после брака или ждать
окончания школы. Таким образом, в процессе коммуникации ро-
дители могут транслировать не только рестриктивные (запрещаю-
щие), но и пермиссивные (терпимые, разрешительные) установки
на секс, что и объясняет различный эффект детско-родительской
коммуникации на сексуальное поведение подростков.
Тем не менее несмотря на неочевидный характер причин-
но-следственных связей между детско-родительской коммуникаци-
ей и сексуальным поведением подростков, исследователи склонны
думать, что вероятность того, что эффективная коммуникация
между поколениями позитивно скажется на сексуальном поведении
и взглядах подростков, гораздо выше, чем если она будет вообще
отсутствовать (Rosenthal D.A., Feldman S.S., 1999; Dutra R., Miller
k.S., Forehand R., 1999).
Особенности детско-родительского общения на темы секса
также в значительной степени зависят от поло-ролевых позиций
в семье (мать — дочь, мать — сын, отец — дочь, отец — сын).
Результаты ряда исследований показывают, что несмотря на
ключевую роль матери в осуществлении коммуникации на темы

секса для детей обоего пола, все же большую значимость она име-
ет для дочерей (Dolorio С, Kelley М., Hockenberry-Eaton М., 1999;
Miller K.S., Kotchick В.A., et.al, 1998; Raffaelli М., Bogenschneider
К., Flood M.F., 1998; Rosental D.A., Feldman S.S., 1999). Общение же
обоих родителей с сыном на темы секса происходит значительно
реже. Анализ данных, полученных в результате проведенных Nolin
и Peterson фокус-групп с американскими подростками, показал, что
вследствие подобной недостаточности общения родителей с сыно-
вьями на сексуальные темы юноши не усваивают семейные нормы
и родительские взгляды на сексуальное поведение, что в свою
очередь повышает вероятность их вовлеченности в случайные
сексуальные связи (Nolin М., Peterson К., 1992). В целом эти авторы
подчеркивают, что половые различия в осуществлении семейной
коммуникации на темы секса не только являются результатом
действия «двойного сексуального стандарта», но и вносят суще-
ственный вклад в поддержание и дальнейшее «процветание» этого
стандарта. К аналогичным выводам, но уже на выборке австралий-
ских подростков, приходят и Jill Downie и Rosemary Coates (Downie
J., Coates R., 1999).
Еще одним аспектом, который относиться к качественным ха-
рактеристикам детско-родительских взаимоотношений, влияющим
на сексуальные установки и поведение подростков является тактика
родительского воспитания. При этом исследователями особенно
выделяются такие составляющие тактики как контроль и надзор
за социальной активностью подростка (Longmore М.А., et.al., 2001;
Miller B.C., Schvaneveldt P., 1997; Miller B.C., McCoy, et.al., 1986).
Как отмечают Crosby с соавторами, необходимо различать эти два
понятия, поскольку они оказывают разное влияние на сексуальное
поведение и установки подростков (Crosby R. A., et.al., 2002). Если под
надзором подразумевается информированность родителя о том, где
и с кем находится его ребенок, то контроль представляет собой более
жесткую систему мер по ограничению поведения ребенка.
В целом результаты ряда исследований показывают, что высо-
кий уровень родительского надзора за детьми способствует более
поздней сексуальной инициации, а также снижает склонность под-
ростков к рискованному сексуальному поведению (Longmore М. А.,
et.al., 2001; Miller B.C., Schvaneveldt P., 1997). Высокий же уровень
контроля за поведением подростка, который выражается в предъ-
явлении слишком жестких требований к нему, наоборот, повышает
вероятность формирования у подростка пермиссивных взглядов
на добрачные сексуальные отношения, а также его вовлеченность
в ранние сексуальные отношения и рискованное сексуальное по-
ведение (Roggers К., 1999; Baumrind D., 1991; Miller B.C., et.al.,1986).
Здесь важно также отметить, что и отсутствие какого-либо контро-
ля над детьми будет неблагоприятно влиять на их последующую
сексуальную жизнь.

Исследователями также подчеркивается, что более значимыми
для формирования сексуального поведения подростков оказыва-
ются не декларируемые самими родителями тактики воспитания,
а представления подростков о степени осуществляемого над ними
надзора или контроля (Miller B.C., et.al.,1986; Crosby R.A, et.al.,
2002).
Ключевую роль в развитии сексуальности подростка играет
общая эмоциональная раскованность и открытость семейных от-
ношений, которая во многих работах обозначается через понятие
«семейной близости, единства» (family connectedness).
Исследователями приводятся многочисленные данные под-
тверждающие, что молодые люди, которые характеризуют свои
отношения с родителями как теплые, близкие и поддерживающие,
оказываются менее сексуально искушенными. Так, например, со-
гласно данным Blum и McNeely, полученным в результате социоло-
гического опроса 2006 американских учащихся 14—15 лет, подрост-
ки, у которых сложились близкие взаимоотношения с матерями,
в большей степени склонны откладывать вступление в сексуальные
отношения по сравнению с теми, чьи отношения с матерью не столь
доверительны (Blum R.W., 2002; McNeely С, et.al., 2002). Среди таких
подростков низок и процент нежелательных беременностей, ранних
половых контактов, занятий сексом без презерватива (Markham
СМ., et.al., 2003; Crosby R.A., et.al., 2002, 2001; Miller B.C., Benson В.,
Galbraith K.A., 2001).
Однако как отмечают Whitbeck L.B. и Conger R.D. большинство
исследователей, анализируя влияние качественных особенностей
детско-родительских отношений на сексуальное поведение, упу-
скают из виду, что это влияние носит опосредованный характер
(Whitbeck L.B., Conger R.D., 1993). С целью восполнения этого
пробела они провели лонгитюд, где на материале самоотчетов 76
девочек-подростков и их родителей, изучали влияние родительской
поддержки и эмоциональной близости на возникновение у подрост-
ков депрессивных состояний, которые впоследствии оказывают
влияние на их отношение к сексуальности, взаимоотношения со
сверстниками и сексуальную активность. Результаты этого ис-
следования показали, что, действительно, девочки, которые эмо-
ционально дистанцированы от своих родителей, чаще проявляют
симптомы депрессии, которые, в свою очередь, способствуют не
только формированию у них пермиссивных взглядов на сексуаль-
ность, но и включенности в дружеские отношения с сексуально
активными сверстниками, что впоследствии и провоцирует их
сексуальную активность.
В результате установленной взаимосвязи исследователи при-
ходят к выводу, что недостаток родительского тепла и поддержки
компенсируется за счет ориентации подростка на установление
интимно-личностных отношений вне семьи. Поскольку след-

ствием неблагоприятного эмоционального контекста взаимоот-
ношений с родителями является неудовлетворенная потребность
в поощрении, социальной поддержке и эмоциональной заботе,
которые наиболее отчетливо проявляются в депрессивных со-
стояниях, то подросток ищет любую возможность удовлетворить
эту потребность в любых других, альтернативных семейным
отношениях. Неудивительно, что наиболее предпочтительны-
ми и доступными для подростка оказываются отношения со
сверстниками. По мнению исследователей, привлекательность
альтернативных источников эмоциональной близости способ-
ствует формированию у подростка позитивного отношения
к сексуальности как непосредственно — через повышение значи-
мости общения с сексуально активной группой сверстников, так
и опосредованно — через формирование пермиссивных взглядов
на сексуальные отношения до брака.
Помимо этого, опираясь на многочисленные данные о важности
для девушки эмоционального контекста при первой сексуальной
близости и ценности отношений в целом, исследователи делают
вывод, что для депрессивной девушки сексуальная экспрессия
является своеобразным средством, благодаря которому она реа-
лизует эмоционально поддерживающие отношения, которых ей не
хватает в семье.
Однако авторы не ограничиваются лишь одной интерпрета-
цией полученного результата и считают, что причиной вовлечен-
ности девушки в ранние сексуальные отношения может являться
не только поиск эмоциональной замены неудовлетворительных
взаимоотношений в семье, но и то, что в семье, где подросток не
получает необходимой поддержки, в значительной степени осла-
бляются социальные связи между родителями и детьми. В такой
обстановке сексуальность подростка подвержена не столь жесткому
социальному контролю со стороны родителей.
Немало важным качественным аспектом детско-родительских
взаимоотношений, непосредственно отвечающим за трансляцию
подросткам взглядов на сексуальность и социально приемлемые
нормы сексуального поведения, являются установки и ценностные
ориентации родителей в отношении секса (Katchadourian Н., 1990;
Fox G.L., 1981).
Так, например, в результате проведенного исследования сре-
ди детей в возрасте 15—16 лет, Moore К. и соавторы обнаружили,
что среди девушек, воспитывающихся в семьях, где родители
придерживаются весьма традиционных взглядов на добрачную
сексуальную активность и где хорошо налажена коммуникацию
с родителями относительно сексуальных тем, значительно ниже
процент тех, кто имеет опыт сексуальных отношений по сравнению
с их сверстницами из либерально ориентированных семей (Moore
К., et.al., 1986).

В ряде других исследований было также выявлено, что общее
отношение родителей к добрачному сексу во многом определяет
взгляды подростков на добрачные сексуальные отношения, кото-
рые, в свою очередь, непосредственно влияют на их сексуальное
поведение (D. Trebous, N.A. Busch-Rossnagel, 1990; Thornton А.,
Camburn D., 1987).
Исследователями также подчеркивается, что значимость для
подростка родительских сексуальных установок варьируется в за-
висимости от пола ребенка и состава семьи. Как показывают дан-
ные исследования Whitbeck, Simons, Као, посвященного изучению
влияния сексуальных установок разведенных матерей на сексу-
альные установки и поведение своих детей подросткового возраста,
пермиссивные взгляды матерей на подростковую сексуальность
оказываются непосредственно связаны с либеральным отношением
к сексу и большей сексуальной активностью подростков исключи-
тельно в подвыборке девочек (Whitbeck L.B., Simons R.L., Као M.Y.,
1994). Для мальчиков же они не играют особой роли.
Сексуальные установки родителей влияют не только на начало
половой жизни, но и на использование подростками контрацепции.
Так, например, Nicole Stone и Roger Ingham среди важнейших фак-
торов, влияющих на использование британскими юношами кон-
трацептивов при первом половом контакте, отмечают позитивное
отношение родителей к сексу в период детского и подросткового
возраста (Stone N., Ingham R., 2002).
Однако перечисленные исследования в основном фокусиру-
ются на общих ценностных установках родителей по отношению
к сексу, выступающих в качестве основополагающих факторов для
формирования последующего сексуального поведения подростков,
и не учитывают важность рассмотрения того специфического от-
ношения, которое родители проявляют к сексуальной активности
своего собственного ребенка. Объясняя значимость выделения
именно этого аспекта отношения для изучения сексуального пове-
дения подростков, такие исследователи, как Jaccard, Dittus Gordon
обращаются к социально-психологической методологии, указывая,
что «специфические поведенческие аттитюды оказываются более
значимыми в прогнозировании того или иного поведения, нежели
общие ценностные установки» (Jaccard J., Dittus P., Gordon V., 1996;
p. 159).
Исследований, посвященных непосредственно изучению влия-
ния родительского отношения к сексуальной активности своих де-
тей подросткового возраста на их реальную вовлеченность в сексу-
альные отношения, не так много. В частности, уже упоминавшиеся
выше Jacard J. и Dittus Р. в 90-х годах провели серию лонгитюдных
исследований, в которых изучали, насколько отношение родите-
лей к добрачному сексу их детей подросткового возраста связано
с сексуальной активностью и использованием контрацепции их

ребенком (Jaccard J., Dittus P., 1991; Jaccard J., Dittus P., Gordon V.,
1996; Jaccard J., Dittus P., Gordon V., 1998; Dittus P., Jaccard J., Gordon
V., 1999). Подчеркнем, что все свои выводы они строят относительно
выборки афроамериканских подростков и их родителей.
В целом эти исследования показали, что материнские установки
относительно сексуальной активности детей влияют на взгляды
подростков, касающиеся эмоциональных, моральных, социальных
и других последствий вступления в сексуальные отношения (Dittus
P., Jaccard J., Gordon V., 1999). Причем схожесть детско-родительских
представлений о последствиях добрачной сексуальной активности
не зависит от того, насколько часто между матерью и ребенком про-
исходит обсуждение этой проблематики. Данный результат, по мне-
нию авторов, свидетельствует о существовании не только прямой —
через коммуникацию, но и опосредованной — через невербальную
коммуникацию — передачи родителями ценностей и способов
объяснения мира. Jaccard J. и Dittus Р. на материале проведенных
ими исследований продемонстрировали, что от этих интериори-
зированных подростком сексуальных ценностей и представлений
зависит его последующее сексуальное поведение: вступит ли под-
росток в сексуальные отношения или вообще воздержится от них;
насколько интенсивную половую жизнь он будет вести; насколько
постоянно будет пользоваться средствами контрацепции. Так,
например, подростки, фиксирующие, что ведение ими сексуаль-
ной жизни повлечет за собой наказание матери, психологические
и материальные трудности, связанные с нежелательной беремен-
ностью и заболеваниями, передающимися половым путем, а также
считающие, что вступать в сексуальные отношения нужно только
с человеком, в которого они влюблены, значительно чаще не только
вообще воздерживаются от секса, но и реже ведут половую жизнь,
в случае если у них уже есть опыт сексуальных отношений. Совер-
шенно противоположное поведение демонстрируют те, кто считает
себя вполне созревшим для сексуальных взаимоотношений.
Один из важнейших результатов этих исследований, который
имеет принципиальное методологическое значение, заключается
в том, что для формирования сексуального поведения подростка
важным является не столько реальное отношение родителей к до-
брачной сексуальной активности своего ребенка, сколько то, как
сам ребенок воспринимает и видит это отношение (Jaccard J., Dit-
tus P., Gordon V., 1996; Jaccard J., Dittus P., Gordon V., 1998;. Dittius
P.J, Jaccard J., 2000). По-сути, авторы указывают на значимость
такого механизма межличностного восприятия, как рефлексия,
под которой в социальной психологии подразумевается «осознание
действующим индивидом того, как он воспринимается партнером
по общению» (Г.М. Андреева, 2004, с. 124).
В частности, исследуя проблему согласованности родительских
ожиданий и сексуального поведения подростков, Jaccard и Dittus по-

казали, что те матери, которые считают совершенно недопустимой
для своих детей половую жизнь до брака, весьма часто склонны
думать, что их дети еще не имеют опыта сексуальных отношений,
хотя в реальности это совсем не так (Jaccard J., Dittus P., Gordon V.,
1998). Согласно их данным различия между материнскими ожи-
даниями и реальным сексуальным поведением подростка весьма
существенны: лишь в каждом втором случае мать адекватно оцени-
вает вовлеченность своего ребенка в сексуальные отношения (58%
против 34%) (Jaccard J., Dittus P., 1991).
В то же время исследователи указывают и на другой результат,
который с учетом указанной выше тенденции, является веским ар-
гументом, подтверждающим, что первостепенную значимость для
прогнозирования последующего сексуального поведения подростка
имеют все же не установки родителей, а рефлексивное восприятие
им материнской позиции. Так, в результате ряда проведенных
ими опросов было установлено, что рефлексивное восприятие
подростками материнского неодобрения добрачных сексуальных
связей в совокупности с удовлетворенностью взаимоотношениями
с матерью способствует не только ориентации на воздержание от
сексуальной активности среди сексуально неискушенных под-
ростков, но и снижает количество сексуальных контактов, а также
повышает частоту использования контрацепции среди тех, кто уже
ведет половую жизнь (Jaccard J., Dittus P.J., Gordon V.V., 1996; 1998;
Dittus P.J., Jaccard J., 2000).
Стоит отметить, что результаты, полученные Jaccard J. и Dittus
Р., находят свое подтверждение и при исследовании других этниче-
ских групп: белых, испанцев и пр. Согласно данным лонгитюдного
исследования здоровья американских подростков («Add Health»)
было выявлено, что среди факторов, снижающих вероятность
вступления девушек в ранние сексуальные отношения, особое
значение имеют: неодобрение матерью сексуальной жизни своей
дочери, а также удовлетворенность отношениями в диаде мать—дочь
(McNeely, С, et.al., 2002). Причем, как показали результаты этого ис-
следования, материнское отношение оказывается более значимым
для девочек, нежели для мальчиков.
ВЛИЯНИЕ СВЕРСТНИКОВ НА ФОРМИРОВАНИЕ
СЕКСУАЛЬНОСТИ ПОДРОСТКОВ
Помимо родителей, еще одним важным источником социального
влияния на нормативные представления подростка, в том числе ка-
сающиеся секса, являются сверстники. Причем влияние сверстников
на подростка во многих вопросах оказывается даже сильнее, чем ро-
дительское влияние (см. работы Л.С. Выготского, Д.Б. Эльконина).

На господство детского сообщества над взрослым указывал еще Д.Б.
Эльконин, отмечая, что именно в общении со сверстниками осваи-
ваются нормы социального поведения, морали, на основе которых
строятся социальные взаимоотношения.
Обзор западных работ показывает, что сверстники являются
одним из мощнейших для подростков каналов информации о сексе
(например, S.M. Davis & M.B.Harris; R.W. Libby & J.E. Carlson). Не-
смотря на это не стоит думать, что сверстники полностью заменяют
или оттесняют родителей в процессе сексуальной социализации.
Сравнительные исследования роли друзей и родителей в формиро-
вании сексуального поведения и установок подростков показывают,
что этим двум агентам необходимо уделять одинаковое внимание.
Так, например, Гизелла Хельмиус, проверяя традиционное пред-
ставление о существовании корреляции между генитальным сек-
суальным опытом и ориентацией на сверстников, пришла к выводу
о ложности данной взаимосвязи (Г. Хельмиус, 2003). Результаты ее
исследования показали, что подростки вне зависимости от имеюще-
гося у них опыта сексуальных отношений ориентированы прежде
всего на семью, а затем уже на сверстников.
В то же время, по данным Whitbeck L.B. и Conger R.D. влияние
родителей начинает уступать влиянию сверстников и вести к боль-
шей вовлеченности подростка в сексуальные отношения в случае
неблагоприятного эмоционального климата в семье. В такой ситуа-
ции установление интимно-личностных и сексуальных взаимоот-
ношений со сверстниками представляет собой своеобразную ком-
пенсацию недостатка тепла и поддержки со стороны родителей.
Согласно результатам другого исследования степень влияния
родителей и сверстников на сексуальное поведение и установки
подростка меняется в зависимости от возраста: если в младшем
подростковом возрасте особую значимость имеет мнение родителей,
то к старшему подростковому и в особенности студенческому воз-
расту усиливается роль сверстников (Treboux D., Busch-Rossnagel
N., 1995).
Стоит отметить, что на особую роль сверстников в нормативной
регуляции подростковой сексуальности указывали многие запад-
ные и отечественные авторы (М. Кле; X. Ремшмидт; Т. Савельева;
Г. Крайг; И. Кон и др.).
В одной из своих последних работ известная американская
исследовательница Е. Maccoby на основе обобщения многочис-
ленных результатов различных экспериментальных работ пришла
к выводу, что особенности взаимоотношений ребенка с друзьями
своего пола играют важную роль в том, как будут складываться
его гетеросексуальные отношения в подростковом возрасте (Mac-
coby Е.Е., 2000). Проводя параллель между этими двумя типами
отношений, Maccoby удалось показать, что в гетеросексуальных
отношениях юношей и девушек проявляются элементы более

ранних форм дружбы, сформировавшихся еще в младшем школь-
ном возрасте. У девочек они характеризовались ориентацией на
интимность и эмоциональную близость, а у мальчиков — на со-
вместные виды деятельности, которые доставляли им удоволь-
ствие (например, игры в машинки, занятия спортом). В этой связи
неудивительным для исследовательницы оказывается тот факт,
что с вступлением молодых людей в сексуальные отношения весь-
ма очевидными становятся различия в целях сексуальных и ро-
мантических отношений между представителями разных полов.
Так, мальчики обычно ищут отношений, которые основываются
на разнообразных и доставляющих удовольствие совместных
видах деятельности, к ним собственно относится и секс. Девочки
же, наоборот, оказываются менее ориентированными на занятия
сексом и ищут более длительных взаимоотношений, основанных
на любви и эмоциональной поддержке.
Исключительное значение дружба со сверстниками приоб-
ретает и в проявлении социосексуальной активности подростка
(ухаживания, свидания) (McNelles L., Connolly J.,1999; Hansen S.,
1977; Dickinson G., et.al., 1975), а также любовных отношений (Con-
nolly J., et.al., 2000, 1999; Furman W., 1999; Shulman S., et.al., 1997).
Причем раннее завязывание романтических отношений, проявле-
ние ухаживаний, свидания практически всегда связаны и с ранней
сексуальной инициацией (Miller B.C., Schvaneveldt P., 1997, Brown
B.B., Theobald W., 1999).
Весьма интересные данные о влиянии ранних взаимоотноше-
ний со сверстниками на сексуальное поведение в подростковом
возрасте приводят Feldman, Rosenthal, Brown, Canning (Feldman
S.S., Rosenthal D.R., Brown N.L., Canning R.D., 1995). Авторы изу-
чают взаимосвязь между групповым принятием / непринятием
ребенка в детском коллективе в 6 классе и его ориентацией на
частую смену сексуальных партнеров в 10 классе. В результате
проведенного лонгитюдного исследования, в котором приняло
участие 77 мальчиков в возрасте 15—17 лет, исследователями
было выявлено, что связь между этими двумя параметрами но-
сит опосредованный характер. В частности, взаимосвязь между
непринятием сверстниками ребенка в среднем подростковом
возрасте и его последующей вовлеченностью во множественные
сексуальные связи будет проявляться только среди подростков
с низкой степенью самообладания и склонных к плохому по-
ведению. Полученный результат исследователи объясняют тем,
что отвержение подростка группой сверстников является скорее
не причиной формирования у него определенных черт личности
и паттернов поведения, среди которых выделяются низкое само-
обладание и плохое поведение, а их следствием. Таким образом,
групповое непринятие лишь способствует развитию и закрепле-
нию уже существующих личностных характеристик, которые

впоследствии и становятся одной из первопричин склонности
подростка к частой смене половых партнеров.
В то же время Feldman с соавторами было показано, что и груп-
повое принятие может быть также связано с ориентацией на экстен-
сивные половые связи. При этом подобная связь проявляется только
среди юношей, склонных к употреблению алкоголя и частому по-
сещению вечеринок. Как полагают авторы, юноши, пользующиеся
популярностью в среде своих сверстников, чаще приглашаются
на вечеринки и другие молодежные тусовки, важным атрибутом
которых является употребление алкоголя. Посещение подобного
рода мероприятий в совокупности с неограниченным доступом
к алкоголю, создает особую атмосферу, располагающую к более
свободному и непринужденному общению с представительницами
противоположного пола, что зачастую приводит к случайным сек-
суальным контактам без последующих обязательств.
Однако, помимо опыта взаимоотношений подростка со своими
сверстниками на ранних этапах онтогенеза, на нормативные ори-
ентации и сексуальное поведение подростков оказывают влияние
и другие параметры.
Одним из таких параметров является характер представлений
подростков о степени вовлеченности его друзей в сексуальные от-
ношения. Согласно результатам регулярных обследований амери-
канских подростков молодые люди, имеющие опыт сексуальных
отношений, значительно чаще по сравнению со своими сексуально
неискушенными сверстниками отмечают, что подавляющая часть
их друзей уже вступали в сексуальные контакты (Kinsman S.B.,
et.al., 1998; Seiving R.E., et al., 2006, et. al.). В то же время в ряде лонги-
тюдных исследований была зафиксирована и обратная тенденция:
подростки, считающие, что их друзья предпочитают откладывать
вступление в сексуальные отношения, сами склонны поступать
таким же образом (Kinsman S.B., et.al., 1998; Carvajal S.C. et.al., 1999;
Silver E.J., Bauman L.J., 2006).
Как отмечают Wilcox и Urdy представления подростков о сексу-
альном опыте своих сверстников формируются не только под влия-
нием реальных сексуальных установок их друзей, но и благодаря
их собственному сформировавшемуся отношению к сексуальности
(Wilcox S., Urdy J.R., 1984).
Еще одним не менее важным аспектом, влияющим на сексу-
альное поведение подростков, являются нормативные установки
сверстников. Здесь исследователи склонны придерживаться той же
позиции, что и при анализе вопроса о влиянии родителей. Суть ее
заключается в том, что представления подростка о сексуальных
установках своих друзей обладают гораздо большим влиянием на
его сексуальное поведение, нежели реальное отношение друзей
к сексуальности. Эта позиция подтверждается и эмпирическими
данными.

Например, по результатам лонгитюдного исследования здоро-
вья американских подростков («Add Health»), в котором приняли
участие 2436 школьников 9—11-х классов, было выявлено, что ве-
роятность сексуального дебюта повышается среди тех подростков,
которые считают, что, вступив в сексуальные отношения, они при-
обретут большее уважение к себе в среде своих друзей (Seiving R.E.,
et al, 2006).
Как показывают данные других исследователей, погоня за
престижем оказывается более характерной для юношей, чем для
девушек. Так, по результатам Kinsman с соавторами, почти половина
опрошенных юношей придерживается мнения, что двенадцати-
летний мальчик будет пользоваться особым уважение среди своих
сверстников, если выяснится, что он ведет половую жизнь (Kins-
man et.al., 1998). Среди девочек доля таких (но уже относительно
сексуального поведения двенадцатилетней девочки) оказалась
значительно меньше — 20%.
В целом эта тенденция свидетельствует о существовании боль-
шего давления сверстников на мальчика-подростка в сторону более
раннего начала сексуальной жизни.
Проведенный обзор исследований позволяет сделать несколько
наиболее значимых, на наш взгляд, выводов.
Как теоретические, так и эмпирические исследования пока-
зывают, что и родители, и сверстники играют важную роль в нор-
мативной регуляции сексуального поведения подростков. Однако
проведенный обзор литературы выявил, что среди западных работ
крайне мало исследований, где бы одновременно изучалось влияние
этих двух агентов социализации на особенности формирования
сексуальных норм и ценностей подростков.
Анализируя взаимоотношения подростков с родителями, ис-
следователи акцентируют свое внимание на изучении таких аспек-
тов, как особенности детско-родительской коммуникации на темы
секса, типы и тактики родительского воспитания, общая эмоцио-
нальная раскованность и открытость семейных отношений, а также
родительские установки и ценности относительно секса. Причем
ключевое значение в процессе нормативной регуляции сексуально-
го поведения подростков имеют особенности детско-родительской
коммуникации на темы секса. Коммуникация является не только
универсальным средством передачи сексуальных норм и ценностей
от родителей к детям, но и важным показателем степени открыто-
сти и доверительности детско-родительских отношений. Таким
образом, коммуникация является интегральной характеристикой,
которая во многом позволяет судить об особенностях воспитатель-
ных стратегий родителей. В этой связи изучение специфики обще-
ния детей со своими родителями на темы секса должно выступать
в качестве одного из центральных сюжетов, относительно которого

необходимо строить исследовательские программы по изучению
проблемы нормативной регуляции сексуальности в подростковом
возрасте.
На особенности сексуального поведения и установок под-
ростков существенное влияние оказывают взаимоотношения
со сверстниками. Исследователями подчеркивается, что особое
значение имеет не только опыт взаимоотношений подростка со
своими сверстниками на ранних этапах онтогенеза, но и его нор-
мативные представления, а также представления о вовлеченности
сверстников в сексуальные отношения. Причем для формирования
сексуального поведения подростка важным является не столько ре-
альное отношение и поведение сверстников, сколько то, как сам он
это воспринимает и видит. Важно подчеркнуть, что к аналогичным
выводам исследователи пришли, изучая влияние поведения и уста-
новок родителей на сексуальное поведение их детей. Таким образом,
при изучении особенностей нормативной регуляции сексуального
поведения необходимо ставить особый акцент на рефлексивном
восприятии подростком сексуальных установок и сексуального
поведения родителей и сверстников.
Список ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Андреева Г.М. Социальная психология: Учебник для высших учебных за-
ведений.— М.: Аспект Пресс, 2004.— 365 с.
2. Кле М. Психология подростка: психосексуальное развитие.— М.: Педагогика,
1991.- 176 с.
3. Крайг Г. Психология развития.— СПб: Питер, 2000.— 992 с.
4. Кон И.С. Подростковая сексуальность на пороге XXI века.— Дубна: Феникс
+,2001.-208 с.
5. Ремшмидт X. Подростковый и юношеский возраст: Проблемы становления
личности.— М.: Мир, 1994.— 320 с.
6. Савельева Т.К. Алиса в стране взрослых (О ценностных ориентациях, по-
веденческих установках и сексуальной социализации девочек-подростков
в городском полиэтническом обществе).— М.: Институт востоковедения РАН,
1999.-380 с.
7. Хельмиус Г. Сценарий взросления. О любви, сексуальности и социализации
в подростковые годы.— СПб.: «Нордмедиздат», 2003.— 128 с.
8. Baumrind D. Effective parenting during the early adolescent transition // Family
transitions.- . NJ, 1991.- P. 111-163
9. Bearman P., Bruckner H. Peer effects on adolescent sexual debut and pregnancy: an
analysis of a national survey of adolescent girls // Task force on effective programs
and research, National campaign to prevent teen pregnancy, Peer potential: Making
the most of how teens influence each other.— Washington, DC, 1999.
10. Blum R.W. Mothers' influence on teen sex: connection that promote postponing
sexual intercourse //Journal of Adolescent Health.— 2002.
11. Brown B.B., Theobald W. How peers matter: a research synthesis of peer influences
on adolescent pregnancy // Task force on effective programs and research, National

campaign to prevent teen pregnancy, Peer potential: Making the most of how teens
influence each other.— Washington, DC, 1999.
12. Capadi D.M., Stoolmiller M., Clark S., Owen L.D. Heterosexual risk behavior in
at-risk young men from early adolescence to young adulthood: prevalence, prediction,
and association with STD contraction // Developmental psychology.— 2002.— Vol.
38,№ 3.- P. 394-406.
13. Carvajal S.C. et.al. Psychosocial predictors of delay of first sexual intercourse by
adolescents // Health psychology.- 1999.- Vol. 18, Nb 5.- P. 443-452.
14. Connolly J., Craig W., Golgberg A., Pepler D. Conception of cross-sex friendships and
romantic relationships in early adolescence //Journal of youth and adolescence.—
1999.- Vol. 28, No 4.- P. 481-494.
15. Connolly J., Furman W., Konarksi R. The role of peers in the emergence of hetero-
sexual romantic relationships in adolescence // Child development.— 2000.— Vol.
71, № 5.- P. 1395-1408.
16. Cooksey E.C., Rindfuss R.R., Guilkey D.K. The initiation of adolescent sexual and
contraceptive behavior during changing times //Journal of health and social behav-
ior.- 1996.- Vol. 37, No 1.- P. 59-74.
17. Crockett L.J., Bingham C.R., Chopak J.S., VicaryJ.R. Timing of first sexual inter-
course: the role of social control, social learning, and problem behavior //Journal of
youth and adolescence.- 1996.- Vol. 25, JMb 1.- P. 89-111.
18. Crosby R.A., et.al. HIV/STD-protective benefits of living with mother in perceived
supportive families: a study of high-risk African American female teens // Preventive
Medicine.- 2001.- Vol. 33, JMb 3.- P. 175-178.
19. Crosby R.A., Miller K.S., et.al. Family influence on adolescent females' sexual health
// Handbook of women's sexual and reproductive health.— New York, 2002.
20. Davis E.C., Friel L.V. Adolescent sexuality: disentangling the effects of family struc-
ture and family context //Journal of marriage and family.— 2001.— Vol. 63, No 3.— P.
669-681.
21. Davis, S. M., Harris, M. B. Sexual knowledge, sexual interests, and sources of sexual
information of rural and urban adolescents from three cultures // Adolescence.—
1982.- Vol. 17, № 66.- P. 471-492.
22. Dickinson G. Dating behavior of black and white adolescent before and after deseg-
regation //Journal of marriage and family.— 1975.— Vol. 37, N° 3.— P. 602-608.
23. Dittus F.J., Jaccard J., Gordon V. V. Direct and nondirect communication of maternal
beliefs to adolescents: Adolescent motivations for premarital sexual activity //Journal
of Applied Social Psychology.- 1999.- Vol. 29, № 9 - P. 1927-1963.
24. Dittus P.J., Jaccard J. Adolescents' perceptions of maternal disapproval of sex: re-
lationship to sexual outcomes //Journal of adolescent health.— 2000.— Vol. 26, No
4.- P. 268-278.
25. Dolorio C, Kelley M., Hockenberry-Eaton M. Communicaton about sexual issues:
Mothers, fathers, and friends //Journal of adolescent health.— 1999.— Vol. 24, No
3.- P. 181-189.
26. Downie J., Coates R. The impact of gender on parent-child sexuality communication: Has
anything changed? // Sexual & Marital Therapy.- 1999.- Vol. 14, № 2.- P. 109-121.
27. Dutra R., Miller K.S., Forehand R. The process and content of sexual communication
with adolescents in two-parent families: association with sexual risk-taking behavior
// AIDS and behavior.- 1999.- Vol. 3, JMb 1 - P. 59-66.
28. Feldman S.S., Rosenthal D.R., Brown N.L., Canning R.D. Predicting sexual expe-
rience in adolescent boys from peer rejection and acceptance during childhood //
Journal of research on adolescence.— 1995.— Vol. 5, N° 4.— P. 387-411.
29. Fox G.L. The family's role in adolescent sexual behavior // Teenage pregnancy in a
family context.- Philadelphia, 1981.- P. 73-130.

30. Furman W. The role of peer relationships in adolescent romantic relationships //
Minnesota Symposium on Child Development.— Hillsdale, NJ, 1999.— № 26.— P.
133-154.
31. Hansen S. Dating choices of high school students //The family co-ordinator.— 1977.—
Vol.26,N»2- P. 133-138.
32. Jaccard J., Dittus P.J. Parent-teen communication: toward the prevention of unin-
tended pregnancy. New York, 1991.
33. Jaccard J., Dittus P.J., Gordon V.V. Maternal correlates of adolescent sexual and
contraceptive behavior // Family planning perspectives.— 1996.— Vol. 28, N° 4.— P.
159-165, 185.
34. Jaccard J., Dittus P.J., Gordon V.V. Parent-adolescent congruency in reports of ado-
lescent sexual behavior and communication about sexual behavior // Child develop-
ment.- 1998.- Vol. 69, No 1.- P. 247-261.
35. Katchadourian H. Sexuality // At the threshold: the developing adolescent.— Cam-
bridge (Mass); London, 1990.- P. 330-351.
36. Kiernan K., Hobcraft J. Parental divorce during childhood: age at first intercourse,
partnership and parenthood // Population Studies.— 1997.— Vol. 51, N° 4.— P.
41-55.
37. Kinsman S.B., Romer D., Furstenberg F.F., Schwarz D.F. Early sexual initiation: the
role of peer norms//Pediatrics.- 1998.-Vol. 102, N? 5.- P. 1185-1192.
38. Ku L., Sonenstein F.L., Pleck J.H. Neighborhood, family, and work: influences on the
premarital behavior of adolescent men // Social Forces.— 1993.— Vol. 72, N° 2.— P.
479-503.
39. Lammers C, Ireland M., Resnick M., Blum R. Influences on adolescents' decision
to postpone onset of sexual intercourse: a survival analysis of virginity among
youth aged 13-18 years //Journal of adolescent health.— 2000.— Vol. 26, № 1.—
P.42-48.
40. Langille D.V, Curtis L., Hughes J., Murphy G.T. Association of socio-economic fac-
tors with health risk behaviors among high school students in rural Nova Scotia //
Canadian Journal of public health.- 2003.- Vol. 94, N? 6.- P. 442- 447.
41. Langille D.V, Hughes J., Murphy G.T., Rigby J.A. Contraception among women
attending high school in rural Nova Scotia // Canadian Journal of public health.—
2002.- Vol. 93, No 6.- P. 461-464.
42. Libby, R. W., Carlson, J. E. A theoretical framework for premarital sexual decisions
in the dyad // Archives of sexual behavior.- 1973.- Vol. 2.- P. 365-378.
43. Longmore M.A., Manning W.D., Giordano P.C. Preadolescent parenting strategies
and teen's dating and sexual initiation: a longitudinal analysis //Journal of marriage
and family.- 2001.- Vol. 63, JMb 2.- P. 322-335.
44. Maccoby E.E. The two sexes: growing up apart, coming together.— Cambridge,
2000.-376 p.
45. MacLean R. Norms that encourage young adolescents not to have sex tied to reduced
odds of becoming sexually active // Perspectives on sexual and reproductive health.—
2004.- Vol. 36, No. 4.
46. Markham CM., Tortolero S.R. et.al. Family connectedness and sexual risk-taking
among urban youth attending alternative high schools // Perspectives on sexual and
reproductive health.- 2003.- Vol. 35, JMb 4.- P. 174-179.
47. McNeal R.B. Extracurricular activities and high school dropouts // Sociology of
education.- 1995.- Vol. 68, JMb 1. JMb P. 62-81.
48. McNeely C, et.al. Mothers' influence on the timing of first sex among 14- and
15-year-olds //Journal of Adolescent Medicine.- 2002.- Vol. 31, JMb 3.- P. 256-
265.

49. McNelles L., Connolly J. Intimacy between adolescent friends: age and gender differ-
ences in intimate affect and intimate behaviors //Journal of adolescent research.—
1999.- Vol. 9, N?2 - P. 143-159.
50. Meschke L.L., Silbereisen R.K. The influence of puberty, family processes and leisure
activities on the timing of first sexual experience //Journal of adolescence.— 1997.—
Vol. 20, No 4.- P. 403-418.
51. Miller B.C., Benson B., Galbraith K.A. Family relationships and adolescent pregnancy
risk: a research synthesis // Developmental review.— 2001.— Vol. 21, N°l.— P. 1-38.
52. Miller B.C., McCoy, et.al. Parental discipline and control attempts in relation to
adolescent sexual attitudes and behavior //Journal of marriage and family.— 1986.—
Vol. 48, № 3.- P. 503-512.
53. Miller B.C., Norton M.C., Fan X., Christopherson C.R. Pubertal development, pa-
rental communication, and sexual values in relation to adolescent sexual behaviors
//Journal of Early Adolescence.- 1998.- Vol. 18, № 1- P. 27-52.
54. Miller B.C., Schvaneveldt P. The timing of sexual intercourse among adolescents: family,
peers, and others antecedents //Youth and Society.— 1997.— Vol. 29, N° 1.— P. 54-83.
55. Miller B.C., Sneesby K. Educational correlates of adolescents' sexual attitudes and be-
havior//Journal of Youth and Adolescence.- 1988.- Vol. 17, N? 6.- P. 521-530.
56. Miller K.S., Forehand R., Kotchick B.A. Adolescent sexual behavior in two ethnic
minority samples: The role of family variables //Journal of marriage and the fam-
ily.- 1999.- Vol. 61, No 1.- P. 85-98.
57. Miller K.S., Kotchick B.A., Dorsey S., Forehand R., Ham A.Y. Family communication
about sex: What are repents saying and are their adolescents listening? // Family
planning perspectives.- 1998.- Vol. 30, N? 5.- P. 218-222, 235.
58. Moore K., Peterson J.L., Furstenburg F.F. Parental attitudes and the occurrence of
early sexual activity //Journal of marriage and family.— 1986.— Vol. 48, N° 4.— P.
778-782.
59. Moore K.A., Miller B.C., Glei D., Morrison D.R. Adolescent sex, contraception,
and childbearing: a review of recent research.— Washington, DC: Child Trend Inc.,
1995.-248 p.
60. Mott F.L., Fondell M.M., Hu P.N., Kowaleski-Jones L., Menagham E.G. The deter-
minants of first sex by age 14 in a high-risk population // Family planning perspec-
tives.- 1996.- Vol. 28, No 1.- P. 13-18.
61. Myers H.F., Javanbakht M., Martinez M., Obediah S. Psychosocial predictors of
risky sexual behaviors in African American men: implications for prevention // AIDS
education and prevention.— 2003.— Vol. 15, № 1.— P. 66-79.
62. Newcomer S.F., Udry J.R. Parent-child communication and adolescent sexual be-
havior // Family Planning Perspectives.— 1985.— Vol. 17, № 4.— P. 170-174.
63. Nolin M., Peterson K. Gender differences in parent-child communication about
sexuality: An exploratory study //Journal of Adolescent Research.— 1992.— Vol. 7,
NoA - P. 59-79.
64. O'Sullivan L.F., Jaramillo B.M., Moreau D., Meyer-Bahlburg, H.F. Mother-daughter
communication about sexuality in a clinical sample of Hispanic adolescent girls //
Hispanic Journal of Behavioral Sciences.— 1999.— Vol. 21, № 4.— P. 447-469.
65. Pick S., Palos P. Impact of the family on the sex lives of adolescents // Adolescence.—
1995.- Vol. 30, No. 119.- P. 667-673.
66. Raffaelli M., Bogenschneider K., Flood M.F. Parent-teen communication about sexual
topics //Journal of family issues.- 1998.- Vol. 19, JMb 3.- P. 315-333.
67. Ramirez-Valles J., Zimmerman M., Juarez L. Gender differences of neighborhood and
social control processes: a study of the timing of first intercourse among low-achieving
urban, African-American youth // Youth and Society.— 2002.— Vol. 33, № 3.— P.
418-441.

68. Ramirez-Valles J., Zimmerman M., Newcomb M. Sexual risk behavior among youth:
modeling the influence of prosocial activities and socioeconomic factors //Journal
of health and social behavior.- 1998.- Vol. 39, N? 3.- P. 237-253.
69. Roggers K. Parenting processes related to sexual risk-taking behaviors of adolescent
male and female //Journal of Marriage and the Family.— 1999.— Vol. 61, N° 1.— P.
99-109.
70. Rosental D. A., Feldman S.S. The importance of importance: adolescences' perceptions
of parental communication about sexuality //Journal of Adolescence.— 1999.— Vol.
22, № 6.- P. 835-851.
71. Santelli J.S., Lowty R., Brener D., Robin L. The association of sexual behavior with
socioeconomic status, family structure, and race/ethnicity US adolescents // Ameri-
can journal of public health.- 2000.- Vol. 90, N? 10.- P. 1582-1588.
72. Schvaneveldt P.L., Miller B. C, Berry E.H., Lee T.R. Academic goals, achievement,
and age at first sexual intercourse: longitudinal, bidirectional influences // Adoles-
cence.- 2001.- Vol. 36, No 144.- P. 767-787.
73. Seiving R.E., Eisenberg M.E., Pettingell S., Skay C. Friend's influence on adolescents'
first sexual intercourse // Perspective on sexual and reproductive health.— 2006.—
Vol.38,JMb 1.- P. 13-19.
74. Shulman S., Levy-Shiff R., Kedem P., Alon E. Intimate relationships among adoles-
cent romantic partners and same-sex friends: individual and systemic perspectives
// New directions for child development: adolescent romantic relationships.— San
Francisco, 1997.- P. 37-52.
75. Sieving R.W., McNeely C.S., Blum R.W. Maternal expectations: mother-child con-
nectedness and adolescent sexual debut // Archives of pediatrics and adolescent
medicine.- 2002.- Vol. 154, N? 8.- P. 809-816.
76. Silver E J., Bauman L J. The association of sexual experience with attitudes, beliefs,
and risk behaviors of inner-city adolescents //Journal of research on adolescence.—
2006.- Vol. 16, No 1.- P. 29-45.
77. Somers C.L., Paulson S.E. Students' perceptions of parent-adolescent closeness and
communication about sexuality: Relations with sexual knowledge, attitudes, and
behaviors //Journal of Adolescence.- 2000.- Vol. 23, JMb 5.- P. 629-644.
78. Stone N., Ingham R. Factors affecting British teenagers' contraceptive use at first
intercourse: the importance of partner communication // Perspectives on sexual and
reproductive health. -2002.- Vol. 34, JMb 4.- P. 191-197.
79. Thornton A., Camburn D. The influence of the family on premarital sexual attitudes
and behavior// Demography.- 1987.- Vol. 24, JMb 3.- P. 323-340.
80. Treboux D., Busch-Rossnagel N.A. Age differences in parent and peer influences on
female sexual behavior //Journal of research on adolescence.— 1995.— Vol. 5, No
4.- P. 469-487.
81. Treboux D., Busch-Rossnagel N.A. Social network influences on adolescent sexual
attitudes and behavior //Journal of adolescent research.— 1990.— Vol. 5, No 2 — P.
175-189.
82. Upchurch D.M., Levy-Storms L., Sucoff C.A., Aneshensel C.S. Gender and ethnic
differences in the timing of first intercourse // Family planning perspectives.—
1998.- Vol. 30, No. 3.- P. 121-127.
83. Vukovic D.S., Bjegovic V.M. Brief report: Risky sexual behavior of adolescents in
Belgrade: Association with socioeconomic status and family structure //Journal of
Adolescence.- 2007.- Vol. 30, JMb 5.- P. 869-877.
84. Whitback L.B., Simons R.L., Kao M.Y. The effects of divorced mothers' dating
behaviors and sexual attitudes on the sexual attitudes and behaviors of their
adolescent children //Journal of marriage and family.— 1994.— Vol. 56, No 3.—
P. 615-621.

85. Whitbeck L.B., Conger R.D. The influence of parental support, depressed affect, and
peers on the sexual behaviors of adolescents //Journal of family issues. —1993.— Vol.
14, No 2.- P. 261-278.
86. Wilcox S., UrdyJ.R. Autism and accuracy in adolescent perception of friends' sexual
attitudes and behavior //Journal of applied social psychology.— 1984.— Vol. 16, N°
4.- P. 361-374.
87. Young E.W., Jensen L.C. The effects of family structure on the sexual behavior of
adolescents // Adolescence.- 1991.- Vol. 26, N? 104.- P. 977-986.
88. Zimmer-Gembeck M.J., Helfand M. Ten years of longitudinal research on U.S.
adolescent sexual behavior: Development correlates of sexual intercourse, and the
importance of age, gender and ethnic background // Developmental review.— 2008.—
Vol. 28.- P. 153-224.

Собкин В. С.
Попкова Т. А.
ЖИЗНЕННЫЕ ОРИЕНТАЦИИ
И ОТНОШЕНИЕ К ОБРАЗОВАНИЮ
СТАРШЕКЛАССНИКОВ
С НАРУШЕНИЯМИ СЛУХА
(на основе результатов социологического
мониторинга 1996 и 2008 гг.)
Исследование жизненных планов, ценностных ориентации, обра-
зовательных запросов подростков с нарушениями слуха позволяет
охарактеризовать существенные аспекты, определяющие особенности
их социализации. В свою очередь, знание этих особенностей социали-
зации важно для совершенствования системы обучения, воспитания
и профессиональной подготовки подростка с дефектом слуха.
Настоящая статья основана на материалах социологического
опроса, который был проведен Институтом социологии образова-
ния РАО весной 2008 года в специальных (коррекционных) школах
и школах-интернатах I и II типа г. Москвы и Московской области.
В исследовании приняли участие 239 учащихся 9-12 классов с на-
рушениями слуха: 149 слабослышащих, 66 глухих и 24 поздноо-
глохших. В качестве метода исследования использован анкетный
опрос.
Основу анкеты составляют вопросы из проведенного в 1996
году Центром социологии образования РАО социологического
исследования, посвященного анализу особенностей социального
становления подростков с дефектами слуха [3]. Заметим, что это
позволяет не только выделить в качестве особой линии анализа
влияние дефекта на возрастные особенности социального станов-
ления подростка, но и сопоставить результаты опросов 1996 и 2008
годов. Содержание статьи определяют два сюжета: первый касается
жизненных ориентации старшеклассников с нарушениями слуха,
второй их отношения к образованию.

1. ЖИЗНЕННЫЕ ОРИЕНТАЦИИ
В этом разделе мы рассмотрим результаты ответов школьников на три
вопроса, которые имеют принципиальное значение для понимания
перспектив социального становления старшеклассников с нарушения-
ми слуха: эмоциональная оценка личных перспектив, сформирован-
ность жизненных планов, жизненные ценности.
1.1. Эмоциональная оценка личных перспектив
Согласно полученным данным, 47,2% учащихся «с уверенностью
и оптимизмом смотрят в завтрашний день», у 45,4% «есть сомнения,
что жизнь сложится удачно» и 7,4% опрошенных «со страхом и пес-
симизмом ждут завтрашнего дня». Степень выраженности слухового
дефекта значимого влияния не оказывает: слабослышащие и глухие
старшеклассники примерно одинаково эмоционально оценивают
свои личные перспективы. В то же время к выпускному классу стар-
шеклассники с нарушениями слуха становятся более уверенными
и оптимистичными относительно своего будущего. Если в 9 классе
оптимистами являются 39,4% опрошенных, то в 12 классе — 66,7%
(р=0,02). В основном это происходит за счет заметного снижения
числа «сомневающихся» в своей успешности, — 48,5% и 33,3% со-
ответственно. Возрастная динамика изменения оценки успешности
своих жизненных перспектив старшеклассниками с нарушениями
слуха приведена на рисунке 1.
На уверенность старшеклассника с нарушением слуха в за-
втрашнем дне явно влияет уровень обеспеченности его семьи:
только 5,2% учащихся из среднеобеспеченных семей проявили
пессимизм относительно своего будущего, тогда как среди учеников
Рисунок 1
Динамика эмоциональной оценки своих жизненных
перспектив старшеклассниками с нарушениями слуха (%)

Рисунок 2
Распределение ответов старшеклассников
с нарушениями слуха относительно эмоциональной
оценки своих жизненных перспектив (%)
из малообеспеченных семей пессимистами являются 23,5% опро-
шенных (р=0,005).
Сравнение ответов старшеклассников с нарушениями слуха
на вопрос об оценке жизненных перспектив за 1996 и 2008 годы
показывает, что за двенадцать лет не произошло существенных
изменений в эмоциональной оценке учащимися своих жизненных
перспектив (см. рисунок 2).
Как мы видим, картина стабильна: за двенадцать лет старше-
классники с нарушениями слуха не стали более оптимистичными
или, наоборот, более пессимистичными относительно представле-
ний о своем будущем.
1.2. Сформированность жизненных планов
Другой аспект, связанный с оценкой будущего,— это степень сформи-
рованное™ жизненных планов. В старшем школьном возрасте актуа-
лизируется круг вопросов, касающихся жизненного самоопределения.
Ключевую роль на данном этапе играют структурные преобразования
в системе ценностных ориентации, рост самосознания, профессио-
нальное самоопределение личности, что в конечном счете приводит
к выработке устойчивой жизненной позиции.
Согласно полученным данным, 44,7% старшеклассников
с нарушениями слуха «думают о своем будущем, но не могут
определиться», 26,6% «отчетливо представляют свое будущее»,
21,9% предпочитают «думать о сегодняшнем дне, а не строить
планы на будущее» и 6,8% отмечают, что их «жизненные планы
на сегодня еще не определены». Характерно, что среди юношей
с нарушениями слуха по сравнению с девушками в два раза ниже
доля тех, кто проявляет ситуативную установку относительно
своих жизненных планов («предпочитаю думать о сегодняшнем

Рисунок 3
Степень сформированности жизненных планов
у старшеклассников с нарушениями слуха (%)
дне, а не строить планы на будущее»),— 15,9% и 29,5% соответ-
ственно (р=0,01).
Сравнивая ответы современных учащихся с нарушениями
слуха с данными опроса 1996 года (см. рисунок 3), можно выделить
ряд характерных изменений. Так, например, значительно снизи-
лась доля тех учащихся, чьи жизненные планы «на сегодня ещё не
определены» (13,8% и 6,8%, р=0,01), и доля тех, кто думает о буду-
щем, но не может определиться (51,5% и 44,7%).
Как видно из приведенных на рисунке 3 данных, за прошедший
период в целом сократилась доля «неопределившихся» и парал-
лельно возросло число «отчетливо представляющих свое будущее».
В то же время число учащихся с ситуативной установкой «предпо-
читаю думать о сегодняшнем дне» осталось практически тем же.
1.3. Жизненные ценности
Жизненные ценности определяют содержательную сторону направ-
ленности личности и составляют основу ее взглядов на окружающий
мир, других людей, себя. Жизненные ценности представляют собой
отражение в сознании человека стратегических жизненных целей и об-
щих мировоззренческих ориентиров. Чтобы понять, как представлена
структура мировоззренческих ориентиров в сознании старшеклассни-
ков с нарушениями слуха, мы просили их выбрать из представленного
перечня ценностей те, которые они считают наиболее важными для
себя. Наиболее значимой жизненной ценностью оказалась счастливая

семейная жизнь (61%). Далее по значимости идут такие ценности, как
достижение успеха в жизни (53,8%) и успешная профессиональная
деятельность (44,5%). Важность достижения материального благопо-
лучия отметили 24,2% учащихся с нарушениями слуха. Причем де-
вушки ее оценивают как значимую чаще, чем юноши,— 32,4% и 17,6%
соответственно (р=0,01).
Для выявления влияния слухового нарушения на структуру
жизненных ценностей сравним ответы слабослышащих и глухих
старшеклассников (см. таблицу 1).
Из приведенных в таблице данных за 2008 год видно, что для со-
временных слабослышащих учащихся по сравнению с глухими более
значимы такие ценности, как достижение успеха в жизни, достиже-
ние материального благополучия, полноценное общение с людьми
(р=0,02). Это позволяет предположить, что они в большей степени
ориентированы на социальные достижения по сравнению с глухими
старшеклассниками. Для глухих учащихся более важна счастливая
семейная жизнь, воспитание детей и развитие своих способностей.
Обращаясь к сравнительному анализу данных за 1996 и 2008
год (см. таблицу 1), необходимо отметить следующее. Сегодняшние
глухие старшеклассники гораздо ниже оценивают важность дости-
жения материального благополучия (р=0,03), полноценного обще-
ния с людьми (р=0,04), ценность познания себя и ценность семейной
жизни, тогда как достижение успеха и успешная профессиональная
деятельность стали цениться ими заметно выше. Иными словами,
за двенадцать лет именно у глухих старшеклассников произошел
определенный сдвиг в сторону повышения значимости социальной
успешности.
Таблица 1
Значимость жизненных ценностей у слабослышащих и глухих старшеклассников (%)
1996 го;
2008 гоД
Жизненные ценности
слабослышащие глухие слабослышащие глухие
Достижение материального благополучия 34,4 30,6 27,0 15,6
Успешная профессиональная деятельность 45,6 36,5 48,0 42,2
Достижение успеха в жизни
60,8 32,9 56,8 48,4
Полноценное общение с людьми
20,8 20 20,9 7,8
Счастливая семейная жизнь
65,6 72 59,5 64,1
Полноценное приобщение к культуре
5,6 15,3 3,4 7,8
Развитие своих способностей
16 22,4 18,2 25,0
Познание себя
3,2 12,9 5,4 4,7
Воспитание детей
21,6 34,1 20,3 26,6

2. ОТНОШЕНИЕ К ОБРАЗОВАНИЮ
В этом разделе мы рассмотрим результаты ответов школьников на
вопросы, которые имеют первостепенное значение для понимания
особенностей культурного и социального развития учащихся с нару-
шениями слуха, а именно: отношение к школе, отношение к обучению
в специализированной школе и образовательные планы.
2.1. Отношение к школе
Чуть более половины опрошенных современных старшеклассников
с нарушениями слуха (52,0%) считают, что в первую очередь школа
должна готовить культурных, образованных людей. Причем с возрастом
происходит рост значимости этого целевого ориентира. Если в 15-16
лет на него указывают 32,1% учащихся, то в 18 лет и старше — 55,0%
(р=0,03). Также 33,2% учащихся с нарушениями слуха считают, что
школа должна готовить людей, добивающихся в жизни своего. С воз-
растом привлекательность этой личностной модели выпускника школы
также увеличивается: в 9 классе ее выбирают 22,9%, а в 12-м классе —
50% (р=0,02). Другим значимым личностным ориентиром выступает
семьянин — «человек, способный создать крепкую семью» (21,4%).
В целом большинство старшеклассников с нарушениями слуха
удовлетворены школой, в которой они учатся: 63,1% отметили, что
«она нравится». Не устраивает школа каждого шестого (15,1%). При-
чем, выраженность слухового дефекта среди опрошенных в 2008
году не оказывает существенного влияния на оценку школы, тогда
как в 1996 году среди глухих старшеклассников доля удовлетво-
ренных качеством обучения была несколько ниже — 42,5% у глухих
и 53,2% у слабослышащих (р=0,05).
Рисунок 4
Оценка своей школы старшеклассниками
с нарушениями слуха 1996 и 2008 гг. (%)

Рассмотрим, как распределяются мнения учащихся с нару-
шениями слуха при оценке своей школы в 1996 и 2008 годах (см.
рисунок 4).
Как видно из рисунка, за период с 1996 года по настоящее вре-
мя отношение старшеклассников с нарушениями слуха к школе
практически не изменилось, и в целом они позитивно оценивают
школу, в которой учатся.
Современные старшеклассники с нарушениями слуха высоко
оценивают значимость школьного образования. 26,9% учащихся
ответили, что наиболее важные для себя знания и умения они по-
лучают непосредственно из учебных курсов, а 22,9% — из личного
общения с учителями. Причем среди слабослышащих старше-
классников доля высоко оценивающих значимость учебных курсов
(«наиболее важные знания и умения получаю непосредственно из
учебного курса») вдвое больше, чем среди их глухих сверстников —
31,9% и 15,8% соответственно (р=0,02).
Несмотря на то, что большинство старшеклассников с наруше-
ниями слуха довольны школой, в которой они учатся, 18,8% ответи-
ли, что сменили бы школу, если бы им представилась такая возмож-
ность. Сменили бы класс, если бы представилась такая возможность,
19% учащихся с нарушениями слуха. В то же время более половины
опрошенных (67,7%) ответили, что их все устраивает в школе. За-
метим, что по сравнению с данными опроса 1996 года в 2008 году
значимо выше доля тех учащихся, кого устраивает и школа, и класс
и, соответственно, значительно ниже доля тех, кто сменил бы класс
и сменил бы школу, если бы представилась такая возможность. Эти
различия отчетливо представлены на рисунке 5.
Как мы уже отмечали выше, несмотря на то, что в целом стар-
шеклассники с нарушениями слуха удовлетворены своей школой,
15,1% отмечают, что школа их не устраивает. На вопрос о причинах
неудовлетворенности школой, каждый четвертый из опрошенных
Рисунок 5
Распределение ответов старшеклассников с нарушениями слуха
относительно удовлетворенности школой (%)

учеников указал на «завышенный уровень требований к успевае-
мости». Также среди значимых причин недовольства школой были
названы: «низкий профессиональный уровень педагогического
коллектива», «отношения с учителями», «завышенные требования
к поведению в школе». Сопоставляя ответы старшеклассников с на-
рушениями слуха в 1996 и 2008 году, можно выделить пять причин
недовольства школой, значимость которых существенно возросла
(см. рисунок 6).
Как видно из рисунка 6, современные старшеклассники с на-
рушениями слуха по сравнению с учащимися 1996 года чаще
указывают на низкий профессиональный уровень педагогиче-
ского коллектива (р=0,0001), завышенный уровень требований
к успеваемости (р=0,00), завышенные требования к поведению
(р=0,00), причем юноши жалуются на эту причину значимо чаще
девушек — 23,9% и 11,4% (р=0,02). Также отмечалось, что учителя
не учитывают нарушение слуха (р=0,00) или отношения с ними не
сложились (р=0,00).
Степень выраженности слухового дефекта проявилась от-
носительно двух параметров. Так, глухие старшеклассники по
сравнению со слабослышащими чаще указывают на не сложив-
шиеся отношения с учителями и на то, что учителя не учитывают
нарушение слуха - 37,7% и 19,1% (р=0,007) и 4,5% и 12,2% (р=0,03)
соответственно.
Проблема адаптации к учебному процессу учащихся с каки-
ми-либо дефектами крайне важна и требует специального анализа.
В этой связи мы предложили старшеклассникам с нарушениями
слуха ответить на вопрос о том, с чем связаны их трудности в усво-
ении учебного материала. Каждый четвертый старшеклассник
отмечает, что учебный материал сложно изложен и непонятен,
Рисунок 6
Основные причины неудовлетворенности своей школой среди
старшеклассников с нарушениями слуха (%)

каждый десятый учащийся считает, что знания не пригодятся
ему в жизни, причем глухие старшеклассники указывают на
это значительно чаще — 18,6% и 7,1% соответственно (р=0,01).
На коммуникативную сложность в усвоении материала (нару-
шение слуха не дает возможность правильно понять объяснение
учителя) указывают 14,3% учащихся. На отсутствие трудностей
в усвоении учебного материала указали 30,5% старшеклассников
с нарушениями слуха.
Особый интерес представляет отношение учащихся к своему
дефекту как причине, затрудняющей процесс обучения. Харак-
терно, что чуть более половины старшеклассников с нарушениями
слуха (51,7%) на вопрос о влиянии нарушения слуха на эффек-
тивность процесса обучения в школе ответили, что нарушение
слуха абсолютно им не мешает, 27% указали, что «мешает, но не-
значительно», 7% отметили, что «очень мешает» учиться в школе
и 14,3% затруднились ответить на вопрос. Следует подчеркнуть,
что именно среди глухих старшеклассников значительно ниже
доля тех, кому нарушение слуха абсолютно не мешает учиться
в школе, чем среди слабослышащих — 38,7% и 55,2% соответствен-
но (р=0,04).
В целом приведенные данные показывают, что около трети
старшеклассников с нарушениями слуха испытывают существен-
ные трудности в обучении в связи с нарушением слуха. Схожий ре-
зультат был получен и в 1996 году. Вместе с тем в 1996 году, помимо
фрустрирующего характера дефекта, был выделен позитивный тип
отношения к нему, когда дефект выступает в качестве фактора, по-
буждающего к учебе: каждый четвертый учащийся с нарушением
слуха в ряду мотивов, побуждающих к учебе, отмечал желание ком-
пенсировать нарушение слуха высоким уровнем развития своих спо-
собностей и стремление
исправить недостатки
слуха. В 2008 году ситуа-
ция заметно изменилась
(см. рисунок 7).
Современные стар-
шеклассники с нару-
шениями слуха суще-
ственно меньшую роль
отводят значимости слу-
хового дефекта как фак-
тора, играющего важную
мотивирующую роль
в учебной деятельности.
За прошедший период
в двенадцать лет значи-
тельно снизилась доля
Рисунок 7
Значимость для старшеклассников
с нарушениями слуха компенсирующей функции
дефекта как мотива учебной деятельности (%)

учащихся, стремящихся компенсировать нарушение слуха высоким
уровнем развития своих способностей (соответственно 16,7% и 7%,
р=0,001) и тех, кто среди причин, побуждающих к учебе, выбирает
именно желание исправить недостатки слуха (соответственно 10%
и 2,2%,р=0,0003).
2.2. Отношение к обучению в специализированной школе
Сегодня появляются новые формы получения образования для детей
с ограниченными возможностями в развитии [2]. В эксперименталь-
ном порядке началось и продолжается обучение детей с нарушениями
слуха в массовых школах. Также произошли существенные изменения
во взглядах родителей на образование детей с нарушениями слуха [1].
Часть глухих рассматривают себя членами своеобразного микросо-
циума и хотят получать образование в условиях словесно-жестового
двуязычия. Часть слышащих родителей не хотят обучать своих детей
в коррекционном учреждении, стремятся приобщить их к коллективу
слышащих сверстников. Однако большинство родителей по-прежнему
выбирают для ребенка специальную школу, которая гарантирует по-
лучение обязательного уровня образования. В этой связи мы задавали
учащимся специальный вопрос: «В какой школе, на ваш взгляд, долж-
ны учиться дети с нарушениями слуха?» При ответе на него 55,2%
старшеклассников с нарушениями слуха отметили, что учащиеся
с нарушениями слуха должны учиться в специализированной школе;
24,1% думают, что такие учащиеся должны учиться в обычной школе,
где есть педагоги, понимающие детей с нарушениями слуха; 17,7%
считают, что дети с нарушениями слуха должны учиться в обычной
школе в специальном классе.
Результаты ответов старшеклассников в 1996 и 2008 годах на
вопрос о том, где должны учиться школьники с нарушениями слуха,
приведены на рисунке 8.
Рисунок 8
Распределение ответов старшеклассников
с нарушениями слуха на вопрос о том, где должны
учиться дети с нарушениями слуха (%)

Как мы видим, число учащихся, предпочитающих обучение в спе-
циализированной школе, практически не изменилось. В то же время
снизилось количество учащихся, которые считают, что дети с наруше-
ниями слуха должны учиться в обычной школе, где есть понимающие
их педагоги (40,8% и 24,1%, р=0,0001), и увеличилось количество тех,
кто считает, что дети с нарушениями слуха должны учиться в обычной
школе, но в специальном классе (10,1% и 17,7%, р=0,02).
2.3. Образовательные планы
Здесь мы рассмотрим, каковы образовательные планы учащихся с на-
рушениями слуха и что может повлиять на их желание продолжить
свое образование.
Отвечая на вопрос о том, каковы наиболее важные причины,
побуждающие их к учебе, 29,3% старшеклассников с нарушения-
ми слуха ответили, что им необходимы знания для поступления
в колледж или университет, 40,6% указали, что это необходимо для
получения работы.
После окончания школы 46,6% учащихся с нарушениями слуха
планируют поступать в вуз (56,3% девушек, 38,8% юношей, р=0,01).
Каждый четвертый старшеклассник (25,3%) планирует получить
среднее профессиональное образование, и 20,7% учащихся собира-
ются устроиться на работу сразу после школы. Не собираются ни
работать, ни учиться дальше 2,2% старшеклассников с нарушения-
ми слуха. Слабослышащие старшеклассники более ориентированы
на получение высшего образования, чем их глухие сверстники —
50,3% и 31,7% соответственно (р=0,02).
Выявлено влияние возраста учащихся с нарушениями слуха
на изменение их планов после окончания школы. С возрастом на-
блюдается снижение ориентации старшеклассников с нарушениями
слуха на получение среднего профессионального образования. Сре-
ди школьников 15-16 лет этот показатель составляет 38,5%, среди
лиц старше 18 лет — 16,7% (р=0,02). С возрастом увеличивается
количество школьников, собирающихся устроиться на работу (3,8%
в 15-16 лет и 28,1% старше 18 лет, р=0,02). Характерно, что ориента-
ция на получение высшего образования стабильна и не зависит от
возрастных изменений (см. рисунок 9).
В ходе опроса мы задавали старшеклассникам вопрос о том,
считают ли они, что нарушение слуха мешает им получить
необходимый уровень образования. Около трети учащихся
(30,3%) затруднились ответить на вопрос, каждый пятый (21,1%)
считает, что «мешает» и каждый второй (48,7%) ответил «нет».
Среди глухих и слабослышащих старшеклассников значимых
различий в ответах на этот вопрос выявлено не было. Сравнение
результатов двух опросов показывает, что в 1996 году доля уча-
щихся, считавших, что нарушение слуха не является причиной

Рисунок 9
Динамика изменения планов старшеклассников с нарушениями слуха после
окончания школы (%)
возможных трудностей в получении образования, была значимо
выше- 59,9%, р=0,02.
Особый интерес представляет та мотивация, которая, по мне-
нию учащихся, влияет на их желание продолжить образование.
В таблице 2 представлены данные опросов 1996 и 2008 годов.
Как видно из представленных в таблице 2 данных, старше-
классники с нарушениями слуха, как и двенадцать лет назад,
в решении вопроса о продолжении образования приоритетную
роль отводят мнению родителей, престижности выбранной про-
фессии, уровню своих способностей, советам друзей. В целом
структура мотивации инвариантна. Отметим лишь то, что советы
учителей современные старшеклассники с нарушениями слуха
стали ценить выше, чем их сверстники в 1996 году, —20,5% и 11,9%
соответственно (р=0,01). Характерно и то, что к мнению родителей
в решении вопроса о продолжении образования чаще прислушива-
ются учащиеся, чьи родители имеют высшее образование, нежели
те, чьи родители получили среднее образование,— 53,3% и 33,7%
соответственно (р=0,04).

Таблица 2
Значимость факторов, которые могут повлиять на решение старшеклассников
с нарушениями слуха продолжить образование (%)
1996 год 2008 год Р=
Традиции семьи
11,4 16,7
Престижность выбранной профессии
35,2 35,8
Мнение родителей
34,7 40,5
Уровень индивидуальных способностей
20,3 20,9
Советы друзей
24,2 25,1
Честолюбивые стремления
19,5 15,3
Материальные возможности родителей
8,5 13,0
Престижность выбранного учебного заведения
6,4 10,7
Советы учителей
11,9 20,5 0,01
Стремление излечить свой недуг
5,9 2,3
Стремление компенсировать недостатки слуха высоким уровнем образования 11,9 8,8
Выводы
Как и 12 лет назад, в настоящее время приоритетной жизненной ценно-
стью для старшеклассников с нарушениями слуха является семья.
Современные глухие старшеклассники проявляют большую
ориентированность на социальную успешность по сравнению со
своими сверстниками в 1996 году.
За период с 1996 по 2008 год старшеклассники с нарушения-
ми слуха стали проявлять большую удовлетворенность школой;
вместе с тем повысился уровень требований к профессиональной
подготовке педагогического коллектива.
Слабослышащие старшеклассники более ориентированы на
получение высшего образования, чем их глухие сверстники.
Приоритетную роль в решении вопроса о продолжении образо-
вания старшеклассники с нарушениями слуха, как и 12 лет назад,
отводят мнению родителей, престижности выбранной профессии,
уровню своих способностей и советам друзей.
Список литературы
1. Алейникова С.А., Маркович М.М., Шматко Н.Д. Отношение педагогов
и родителей к интегрированному обучению детей с нарушенным слухом //
Дефектология. -2005.- №5. - С.19-30.
2. Зыкова Т.С. Школы для глухих и слабослышащих детей на этапе модерни-
зации образования // Дефектология.— 2005.— №5. —.С.31—36.
3. Собкин B.C. Подросток с дефектом слуха: ценностные ориентации, жизнен-
ные планы, социальные связи. Эмпирическое исследование.— М.: ЦСО РАО,
1997. -94 с.

Ткаченко О. В.
ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ
САМООПРЕДЕЛЕНИЕ ПЕДАГОГА
НА ЭТАПЕ ПОЛУЧЕНИЯ ВЫСШЕГО
ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
В данной статье мы рассмотрим представления о студенческом возрас-
те как особом этапе формирования профессионального самоопределе-
ния. Она состоит из двух разделов. В первом мы охарактеризуем осо-
бенности профессионального самоопределения на этапе студенческого
возраста. Во втором разделе будет дан обзор исследований, которые
специально посвящены изучению особенностей профессионального
самоопределения студентов педагогических вузов.
ПРОБЛЕМАТИКА СТУДЕНЧЕСКОГО ВОЗРАСТА
В КОНТЕКСТЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО
САМООПРЕДЕЛЕНИЯ
В отечественной психологии комплексное изучение студенческого
возраста как особой социально-психологической и возрастной кате-
гории впервые было предпринято в цикле исследований, проведенных
под руководством Б.Г. Ананьева. Полученные экспериментальные дан-
ные, позволили Б.Г. Ананьеву утверждать, что студенческий возраст
отличается наибольшими возможностями развития: ему свойственна
наивысшая скорость оперативной памяти, переключения внимания,
решения вербально-логических задач и др. Непосредственно в лич-
ностном отношении данный возрастной период развития характе-
ризуется наиболее активным становлением самосознания, развития
нравственных и эстетических чувств, «...и, что особенно важно, овладе-
ния полным комплексом социальных функций взрослого человека...»
(Ананьев Б.Г,2001,с. 231).
Подобные представления о студенческом возрасте послужили
основанием для активного развития исследований студенчества
как особой социально-психологической группы (см., например,
работы В.Т. Лисовского, А.В. Дмитриева, И.А. Зимней, К. Штарке,

Л. Я. Рубиной, Б. Г. Рубина, Ю. С. Колесникова, М. Н. Руткевич, Ф. Р.
Филиппова и др.).
Большая заслуга в развитии представлений о студенчестве
как социально-психологической группе принадлежит ленинград-
ской социально-психологической школе В. Т. Лисовского. В своих
работах автор определяет студенчество как специфическую соци-
альную группу, характеризующуюся особыми условиями жизни,
труда и быта, системой ценностных ориентаций. Студенчество
обладает социально значимыми устремлениями и задачами, среди
которых — получение профессии, подготовка к вхождению в про-
фессиональное сообщество, участие в опосредованном произво-
дительном и непроизводительном труде в форме учебной деятель-
ности, в общественно-политической жизни страны.
Характеристику студенчества как особой социальной группы
мы находим также в работах Б. Г. Рубина и Ю. С. Колесникова. Здесь
студенчество определяется как мобильная социальная группа,
основная цель которой — организованная по определенной про-
грамме подготовка к выполнению высоких профессиональных
и социальных ролей. Студенчество как социальная группа, функ-
ционирующая в системе высшего образования, выступает в качестве
объекта производства, предметом которого является не вещь, а сама
личность. Принимая во внимание тот факт, что вуз является одной
из основных форм социального передвижения молодежи, исследо-
ватели выделяют высшее образование как объективный фактор,
формирующий психологию ее социального продвижения.
По мнению М. Н. Руткевича и Ф. Р. Филиппова одной из основ-
ных особенностей социальной группы студенчества является его
переходный, лабильный характер, который определяется тем, что
оно находится «на пути» от тех социальных классов, групп, к ко-
торым принадлежит до поступления в вуз, к соответствующей
социально-профессиональной группе (студенты педагогических
вузов — к группе учительства, студенты технических вузов — к груп-
пе инженеров и т. д.). Вслед за Б. Г. Рубиным и Ю. С. Колесниковым,
исследователи отмечают, что высшая школа играет особую роль
в социальном продвижении студенческой молодежи.
И. А. Зимняя указывает, что от других групп населения сту-
денчество как социально-психологическую категорию, отличает
наиболее высокий образовательный уровень, наиболее активное по-
требление культуры, высокий уровень познавательной мотивации.
Принципиально важной особенностью студенчества автор считает
также приобретение относительной экономической самостоятель-
ности, образование собственной семьи.
Анализ литературы, посвященной проблеме студенческого
возраста, позволяет сделать вывод о том, что выделенные харак-
теристики студенчества как социально-психологической группы
и задают основные направления его изучения. Таким образом,

исследования строятся вокруг следующих вопросов: социальная
структура студенчества, студент как субъект учебной деятельности,
профессиональное самоопределение студентов, вторичная заня-
тость студентов, их ценностные ориентации, общественная и по-
литическая активность (Д.А. Андреева, И.А. Зимняя, В.Т. Лисов-
ский, А.В. Дмитриев, В.И. Ковалева, Б.Г. Рубин, Ю.С. Колесников,
А.А. Реан, М.Н. Руткевич, Ф.Р Филиппов, Л.Я. Рубина, К. Штарке,
Ф.Э. Шереги, В.Г. Харчева, В.В. Сериков, Е.В. Щепкина, Ю.Р Виш-
невский, В.Т. Шапко, Д.Л. Константиновский, Г.А. Чередниченко,
О.А. Большакова, В.И. Герчиков и др.)
Теоретический анализ исследований, посвященных проблеме
профессионального самоопределения студентов, позволил нам вы-
делить несколько подходов к его изучению:
• с точки зрения профессионального развития личности
(Д.А. Андреева, Ю.Р. Вишневский, Л.Н. Банникова, Я.В.
Дидковская, И.И. Юматова, М.Г. Угарова, Ю.П. Поваренков,
И.В. Кузнецова, Э.Ф. Зеер, Э.Э. Сыманюк, Б.Г. Рубин, Ю.С.
Колесников, В.Т. Лисовский и др.);
• в контексте социального самоопределения (Л.Я. Рубина,
Ф.Г. Зиятдинова, М.Н. Руткевич, Ф.Р. Филиппов, И.Е. Сто-
лярова, А.Б. Курлов и др.);
• с точки зрения влияния организации учебной деятельности
в вузе на формирование профессионального самоопреде-
ления студентов (Е. Васильева, Ю.Р. Вишневский, Т.В. Ку-
дрявцев, В.Ю. Шегурова, М.Н. Руткевич, Ф.Р. Филиппов,
Н.В. Кузьмина, А.И. Щербаков, И.С. Кон, В.Т. Лисовский,
Б.Г. Рубин, Ю.С. Колесников, К. Штарке и др.).
Исследователи, рассматривающие профессиональное самоо-
пределение студентов в контексте профессионального развития,
основное внимание уделяют вопросам ценностно-мотивационных
ориентации при выборе профессии, удовлетворенности профес-
сией, формирования профессиональных планов, а также анализу
этапов становления студента как личности и профессионала.
Основная идея исследований, в которых рассматривается
ценностно-мотивационный компонент профессионального са-
моопределения, связана с изучением самой структуры ценностей
будущих специалистов и типа мотивации выбора профессии: со-
ответствует ли она основному содержанию выбранной профессии,
отражает ли профессиональную направленность студента (его за-
интересованность в выбранной профессии, желание ею овладеть),
либо в основе профессионального выбора лежат мотивы, фикси-
рующие заинтересованность студента во внешних, объективно
несущественных атрибутах профессии (например, стремление
к материальному благополучию, приобретению социального ста-
туса и др.) (Ю.Р.Вишневский, Л.Н. Банникова, Я.В. Дидковская,
И.И. Юматова, М.Г. Угарова, И.Ф. Албегова, Р.К. Малинаускас,

Н.Д. Сорокина, О.В. Виштак, О.В. Падалко, В.Т. Лисовский). Рас-
смотрение вопроса об удовлетворенности профессией дает воз-
можность исследователям выявить насколько верными студенты
остаются своему профессиональному выбору (Ю.Р.Вишневский,
Л.Н. Банникова, Я.В. Дидковская, М.Г. Угарова, Ю.П. Поваренков,
И.В. Кузнецова, А.А. Реан, В.Т. Лисовский).
Обсуждая проблему профессиональных планов студентов,
исследователи анализируют такие вопросы, как ориентация на
работу по специальности, на занятие научно-исследовательской
деятельностью в рамках полученной профессии, на приобретение
другой профессии (получение второго высшего образования), кри-
терии выбора работы, оценка шансов на трудоустройство, причины,
по которым студенты не желают работать по выбранной специаль-
ности (Ю.Р.Вишневский, Л.Н. Банникова, Я.В. Дидковская, И.И.
Юматова, О.В. Падалко, Ф.Э. Шереги, В.Г. Харчева, В.В. Сериков,
Л.Я. Рубина, Ф.Р. Филиппов, В.Т. Лисовский).
На наш взгляд, наиболее содержательное описание особенно-
стей профессионального самоопределения студентов дает изучение
таких его ключевых компонентов, как мотивация выбора профессии
и профессиональные планы.
Следует отметить, что существует немало исследований, в ко-
торых анализируется лишь один из выделенных аспектов про-
фессионального самоопределения. Чаще всего им оказывается
мотивация выбора профессии. С нашей точки зрения, подобный
подход является не совсем верным. Вопросы, связанные с моти-
вацией профессионального выбора действительно актуальны
для студентов, только начинающих этап профессиональной под-
готовки, вхождения в профессиональную деятельность, т.е. для
тех, кто учится на первом-третьем курсах. По мере приближения
к окончанию вуза вопрос: «Почему я выбрал данную профессию?»
- оказывается не столь важным и сменяется другими вопросами:
«Чем я буду заниматься после окончания вуза?», «Как сложится
моя профессиональная деятельность?» и т.п. Иными словами, ак-
туализируется потребность в определении своих профессиональ-
ных планов. Устойчивость профессионального самоопределения,
действительную направленность на выбранную профессию можно
оценить, лишь изучив два этих аспекта в единстве.
Особое внимание исследователи, изучающие профессиональ-
ное самоопределение студентов с точки зрения профессионального
развития личности, уделяют выявлению основных этапов станов-
ления студента как личности и профессионала (Д.А. Андреева, Э.Ф.
Зеер, Э.Э. Сыманюк, Б.Г. Рубин, Ю.С. Колесников, В.И. Ковалева,
Ю.П. Поваренков, И.В. Кузнецова, М.Г. Угарова, Ю.Р. Вишневский,
Л.Н. Банникова, Я.В. Дидковская, И.И. Юматова и др.). По мнению
Э.Ф. Зеер и Э.Э. Сыманюк, профессиональное развитие студентов
на этапе профессиональной подготовки происходит в два этапа

(первый и последний годы обучения), характеризующихся кри-
зисом ревизии и коррекции профессионального выбора. Данный
кризис сопровождается недовольством отдельными предметами,
сомнениями в правильности профессионального выбора, порой
и разочарованием в нем. Особенно отчетливо этот кризис проявля-
ется в том случае, если выбор профессии был случайным.
В отличие от Э.Ф. Зеер и Э.Э. Сыманюк многие другие исследо-
ватели выделяют не два, а три этапа, связанных с формированием
профессионального самоопределения студентов. Так, характеризуя
профессиональное и личностное становление студента, Б.Г. Рубин
и Ю.С. Колесников выделяют следующие стадии: 1-й курс - при-
общение студента к студенческой жизни; 3-й курс - начало спе-
циализации, пробуждение серьезного интереса к научной работе,
углубление профессиональных интересов; 5-й курс - формирова-
ние четких практических интересов к будущему роду деятельности.
Сходная модель этапов развития профессионального самоопреде-
ления предложена Ю.Р. Вишневским. Первый курс исследователь
описывает как адаптационный, связанный с привыканием к новым
условиям обучения, наличием определенных сомнений в правиль-
ности сделанного профессионального выбора. Третий курс являет-
ся переходным: адаптационный период завершен, актуализируются
профессиональные интересы и перспективные планы. На выпуск-
ном, пятом курсе, решается вопрос о специализации в рамках
выбранной профессии, о конкретном месте работы. Аналогичные
представления о хронологии и содержании периодов становления
профессионального самоопределения студентов отражены в ис-
следованиях В.И. Ковалевой, М.Г. Угаровой и др.
Более детальное описание периодов профессионального са-
моопределения студентов мы находим в работах Ю.П. Поваренкова
и И.В. Кузнецовой. Исследователи выделяют два основных периода
(каждый из которых включает в себя отдельные стадии), характери-
зующихся кризисом профессионального развития. Первый период
приходится на годы обучения до начала третьего курса и связан
с необходимостью уточнения принятого решения, поверхностным
представлением о выбранной профессии, смутным видением об-
разовательной и профессиональной перспективы и плана освоения
профессии. На втором курсе учебы возникает кризис, связанный
с осознанием своего нового статуса студента. Второй период (ко-
нец третьего курса - пятый курс) характеризуется преодолением
студенческой идентичности и началом формирования личности
и деятельности профессионала, в результате чего закладываются
основы профессиональной идентичности и мотивации.
Рассматривая проблему профессионального самоопределения
студентов в контексте социального самоопределения, исследова-
тели сопоставляют этапы выбора молодежью определенной про-
фессии и принятия решения о получении высшего образования

(Л.Я. Рубина, Ф.Г. Зиятдинова, М.Н. Руткевич, Ф.Р. Филиппов,
И.Е. Столярова, А.Б. Курлов). В работах авторов фиксируется,
что решение о поступлении в вуз предваряет выбор конкретной
профессии: «...план профессиональный определяется планом со-
циальным, и выбор профессии осуществляется уже в рамках труда,
наиболее предпочитаемого по характеру» (Рубина Л.Я., 1981, с. 87).
Иными словами, социальное самоопределение предшествует про-
фессиональному. По данным опросов наиболее значимыми для
студентов «социальными» мотивами являются «желание получить
диплом о высшем образовании», «приобрести определенный статус
после окончания вуза» (Л.Я. Рубина, Ф.Г. Зиятдинова, М.Н. Рут-
кевич, Ф.Р. Филиппов, И.Е. Столярова, А.Б. Курлов). Достаточно
распространен и мотив «семейные традиции», который, по словам
Т.А. Горюновой, в действительности не отражает положительного
отношения к профессии, поскольку почти треть студентов, посту-
пивших в вуз по семейным традициям, безразлично или негативно
к ней относятся. Как отмечают М.Н. Руткевич и Ф.Р. Филиппов,
сформированный прежде социальный, а не профессиональный
план и обуславливает распространенность среди студентов таких
«негативных» с точки зрения профессионального самоопределения
мотивов.
По мнению ряда исследователей, существенное влияние на из-
менение профессионального самоопределения студентов оказывает
организация самого учебного процесса в вузе (Е. Васильева, Ю.Р.
Вишневский, Т.В. Кудрявцев, В.Ю. Шегурова, М.Н. Руткевич, Ф.Р.
Филиппов, Н.В. Кузьмина, А.И. Щербаков, И.С. Кон, В.Т. Лисов-
ский, Б.Г. Рубин, Ю.С. Колесников, К. Штарке). Так, например, Т.В.
Кудрявцев и В.Ю. Шегурова в качестве основного фактора, влияю-
щего на профессиональное самоопределение на стадии целенаправ-
ленной подготовки к избранной профессиональной деятельности,
выделяют дидактическую систему профессионального обучения.
По мнению авторов, зачастую на этапе профессиональной подготов-
ки возникает противоречие между собственными представлениями
студента о профессии и ее реальной сущностью, знания о которой
формируются в ходе обучения в вузе; между представлениями
о себе как субъекте предстоящей профессиональной деятельности
и собственными реальными возможностями. Эти противоречия
могут привести к содержательным изменениям в ценностном от-
ношении студента к выбранной профессии, т.е. к деформации про-
фессионального самоопределения.
Влиянию вуза, в частности его учебно-воспитательной системы,
на формирование молодого человека не только как профессиона-
ла, специалиста в определенной области, но и как личности, осо-
бое внимание уделено в работах Б.Г. Рубина и Ю.С. Колесникова.
По мнению исследователей, формирование личности студента
в процессе обучения в вузе осуществляется в трех сферах деятель-

ности: познание (обучение по программе на лекциях, семинарах;
занятие научно-исследовательской работой при подготовке кур-
совых и дипломных работы), общение (личностные контакты по
поводу учебной деятельности) и труд (прохождение профессио-
нальной практики в процессе обучения в вузе). Включаясь в эти
виды деятельности, студенты приобретают профессиональные
навыки и специальные знания, получают наиболее полные пред-
ставления о выбранной профессии. Однако приобретенные в вузе
знания о профессии зачастую расходятся с собственным мнением
студентов о ее особенностях, что приводит к содержательным из-
менениям их профессионального самоопределения.
Анализируя влияние организации учебной деятельности
в вузе на становление личности студента, К. Штарке подчеркива-
ет необходимость приобщения студентов уже на этапе обучения
в вузе к практической профессиональной деятельности. При этом
возможность применить полученные навыки на практике должна
осуществляться не только за счет участия студентов собственно
в работе по выбранной специальности, но и за счет подключения
их к научно исследовательской деятельности. По мнению автора,
активное приобщение учащихся вузов к практической детальности
позволит, с одной стороны, усилить эффективность усвоения специ-
альных знаний и навыков студентами, с другой - стимулировать
их положительное отношение к изучаемой профессии, развивать
стремление реализовывать деятельность по выбранной профессии
в последующие годы после окончания вуза. Особую роль учебного
процесса в вузе как фактора, влияющего на формирование про-
фессионального самоопределения студентов, подчеркивают также
В.Т. Лисовский, Л.Я. Рубина, М.Н. Руткевич, Ф.Р. Филиппов, А.А.
Реан, Н.В. Кузьмина, А.И. Щербаков, И.С. Кон.
Следует отметить, что, несмотря на обширные теоретические
представления о влиянии образовательного процесса в вузе на
формирование профессионального самоопределения студентов,
конкретных эмпирических исследований, посвященных данной
проблематике, крайне мало. Можно лишь выделить работу Ю.Р.
Вишневского, Л.Н. Банниковой и Я.В. Дидковской, в которой
анализируется удовлетворенность студентов выбранным вузом
и профессией. Полученные авторами результаты позволяют вы-
делить четыре группы студентов: удовлетворенные как вузом, так
и профессией (наиболее многочисленная группа); удовлетворен-
ные вузом, но не профессией; удовлетворенные профессией, но не
вузом и не удовлетворенные ни вузом, ни профессией. Достаточно
подробно удовлетворенность студентов качеством получаемого об-
разования изучается также в исследовании Е. Васильевой. Автор
выделяет ряд критериев оценки качества образования: удовлетво-
ренность студентов условиями образовательного процесса в вузе
(материально-техническая база, учебно-методическое обеспечение

и др.); удовлетворенность процессуальным качеством образова-
тельного процесса (организация расписания, сессий, содержание
обучения, проведение практики и др.); удовлетворенность результа-
тами образовательного процесса (психологическим климатом вуза,
результатами обучения и подготовки и др.). Однако анализа, позво-
ляющего выявить зависимость между степенью удовлетворенности
студентов образовательным процессом и их профессиональным
самоопределением, автором не проводится.
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ИССЛЕДОВАНИИ
ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО САМООПРЕДЕЛЕНИЯ
СТУДЕНТОВ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ВУЗОВ
В этом разделе мы дадим краткий обзор исследований, в которых
рассматриваются особенности профессионального самоопределения
студентов педагогических вузов. Теоретический анализ работ по-
зволил нам выделить следующие подходы к изучению данной про-
блематики:
• с точки зрения профессионального развития личности (3. А.
Абасов, A.M. Гендин, Н.И. Дроздов, М.И. Сергеев, Е.В. Еси-
пова, Н.Г. Никифорова, Р.К. Малинаускас, С.А. Зимичева,
А.А. Орлов, Е.И. Исаев, И.Л. Федотенко, Ю.П. Поваренков,
И.В. Кузнецова, Н.В. Кузьмина, Н.И. Мешков, В.А. Сласте-
нин, И.И. Юматова, М.Г. Угарова и др.);
• в связи с формированием у студентов педвузов на этапе
профессиональной подготовки ценностных ориентации
(И.С. Батракова, А.Л. Тряпицына, Е.А. Коростелева, Т.А.
Костюкова, К.Ш. Ахияров, А.Ф. Амиров);
• с точки зрения влияния организации образовательного
процесса в вузе на формирование профессионального са-
моопределения будущих педагогов (Г.И. Аксенова, A.M.
Гендин, Н.И. Дроздов, М.И. Сергеев, Н.В. Кузьмина, В.А.
Сластенин, Г.Г. Солодова, А.И. Щербаков, И.Э. Ярмакеев).
Исследователи, анализирующие специфику профессиональ-
ного самоопределения будущих учителей с точки зрения про-
фессионального развития личности, основное внимание уделяют
изучению таких его компонентов, как:
• мотивация выбора профессии (З.А. Абасов, A.M. Гендин,
Н.И. Дроздов, М.И. Сергеев, С.А. Зимичева, Р.К. Малинау-
скас, А.А. Орлов, Е.И. Исаев, И.Л. Федотенко и др., Ю.П.
Поваренков, И.В. Кузнецова, Н.И. Мешков, В.А. Сластенин,
И.И. Юматова, М.Г. Угарова);
• удовлетворенность сделанным выбором (З.А. Абасов, A.M.
Гендин, Н.И. Дроздов, М.И. Сергеев);

• профессиональные планы (З.А. Абасов, A.M. Гендин, Н.И.
Дроздов, М.И. Сергеев, Е.В. Есипова, Н.Г. Никифорова,
А.А. Орлов, Е.И. Исаев, И.Л. Федотенко, Л.Я. Рубина, М.Н.
Руткевич, Ф.Р. Филиппов).
В работах В.А. Сластенина, С.А. Зимичевой и Н.И. Мешкова
анализ мотивов выбора профессии учителя проводится в связи
с изучением педагогической направленности студентов. Так, по-
лученные в исследованиях В.А. Сластенина материалы позволяют
ему выделить три основные группы мотивов: 1) мотивы, свидетель-
ствующие о действительной педагогической направленности (же-
лание обучать и воспитывать детей); 2) мотивы, характеризующие
частичную педагогическую направленность (потребность в частных
моментах педагогической деятельности, а не в реализации ее целей
по обучению и воспитанию - осознание своих способностей и пре-
стиж педагогической профессии); 3) мотивы, не содержащие педа-
гогической направленности (интерес к учебному предмету, желание
получить высшее образование, стремление к материальной обеспе-
ченности, случайные обстоятельства). В.А. Сластенин отмечает, что
существенное число студентов (практически половина по данным
опроса автора), обучающихся в педагогических вузах, реально не
имеют устойчивой склонности к педагогической профессии.
По мнению Н.И. Мешкова, мотивами, отражающими подлин-
ную педагогическую направленность будущего учителя (т.е. цен-
ностное отношение к профессии педагога), являются те, которые
имеют непосредственное отношение к педагогической профессии,
- любовь к детям, желание и стремление работать с ними, осознание
особой культурно-исторической значимости профессии учителя.
Чем более выражены такие мотивы выбора профессии, тем больше
уверенности в том, что в будущем студент окажется хорошим и вы-
сококвалифицированным педагогом, обладающим необходимыми
знаниями и подходом к детям. Вслед за В.А. Сластениным Н.И.
Мешков подчеркивает необходимость отбора в педагогические вузы
с учетом выраженности мотивов, свидетельствующих о педагогиче-
ской направленности студента. По мнению автора, только в таком
случае можно обеспечить разработку эффективной стратегии под-
готовки современного учителя.
В работе С.А. Зимичевой показано, что по мере обучения в вузе
происходит снижение педагогической направленности студентов,
причем наиболее резко это наблюдается на 3-м курсе. Данная тен-
денция проявляется, в первую очередь, за счет снижения значимо-
сти мотива, связанного с желанием работать с детьми и молодежью,
а также мотива, фиксирующего высокую оценку своих способностей
к педагогическому труду.
Некоторые исследователи, анализируя мотивацию выбора про-
фессии учителя, акцентируют внимание на ее типе: соответству-
ет ли она основному содержанию педагогической профессии, от-

ражает ли заинтересованность студента в ее освоении или связана
с целями, стремлениями, лежащими вне самой профессиональной
педагогической деятельности. Так, например, 3. А. Абасов выделяет
профессиональные и социальные мотивы выбора профессии учи-
теля. Первые, по мнению автора, фиксируют интерес к профессии,
осознание своих способностей, потребность и готовность осущест-
влять профессионально-педагогическую деятельность. Последние
-связаны с выбором педагогической профессии в качестве средства
достижения социальных и личностных целей (получение высшего
образования, стремление стать образованным человеком, престиж-
ность учебного заведения). По данным З.А. Абасова, и профессио-
нальные, и социальные мотивы обладают одинаковой значимостью
для студентов педвузов. Причем данная тенденция характерна
как для первокурсников, так и для пятикурсников. Аналогичные
результаты получены и в исследовании А.А. Орлова, Е.И. Исаева,
И.Л. Федотенко и др.
Р.К. Малинаускас, опираясь на концепцию М. Рогова, к моти-
вам, соответствующим социально значимым целям и ценностям
педагогической деятельности, относит непосредственные мотивы,
которые, в свою очередь, делятся на познавательные мотивы и мо-
тивы развития личности. Мотивы, лежащие вне самой деятель-
ности и не связанные с ее целями и ценностями, но частично ее
удовлетворяющие, характеризуются как опосредованные (сюда
попадают мотивы достижения и социальные мотивы). Полученные
Р.К. Малинаускасом результаты позволяют говорить о том, что
если непосредственные мотивы обладают одинаковой значимостью
для студентов 1-х и 4-х курсов, то опосредованные мотивы по мере
обучения в вузе становятся для них более актуальными. Наиболее
отчетливо это проявляется в отношении мотива достижения (же-
лание лучше подготовиться к профессиональной деятельности,
стремление получить высокооплачиваемую работу).
К категории социальных и профессиональных мотивов при
изучении особенностей профессионального самоопределения
будущих учителей, обращаются Л.Я. Рубина, М.Н. Руткевич, Ф.Р.
Филиппов. Основная идея исследований этих авторов связана с со-
поставлением этапов выбора молодежью профессии и конкретного
вуза. Полученные результаты свидетельствуют о том, что первона-
чальный этап формирования профессионального самоопределения
связан не столько с выбором профессии, сколько с обретением
определенного социального положения - получением высшего об-
разования. Иными словами, первым актуализируется социальный
мотив, а затем уже профессиональный. Характерно, что проявле-
ние профессионального мотива дифференцирует студентов вузов
того или иного профиля. Так, например, по данным проведенного
Л.Я. Рубиной опроса, первокурсники педагогического вуза по
сравнению со студентами политехнического и медицинского ву-

зов существенно реже отмечали, что при поступлении в вуз они
руководствовались таким профессиональным мотивом, как «ин-
тересная работа в будущем». Сходные тенденции обнаруживаются
и в работах М.Н. Руткевича и Ф.Р. Филиппова. Полученные ис-
следователями на основе социологических опросов студентов раз-
личных вузов данные свидетельствуют о том, что будущие педагоги
попадают в группу тех, кто выбрал профиль вуза непосредственно
перед поступлением и доля «негативных» мотивов выбора профес-
сии (в первую очередь стремление получить высшее образование
и определенный социальный статус после окончания вуза) среди
них оказывается одной из наиболее высоких.
В отличие от ряда исследователей (В. А. Сластенина, Н.И. Мешко-
ва, 3. А. Абасова, Р.К, Малинаускаса и др.) A.M. Гендин, Н.И. Дроздов
и М.И. Сергеев не относят стремление получить высшее образование
к мотивам, фиксирующим отсутствие профессиональной направ-
ленности: «Стремление получить высшее образование является
своеобразным общим фоном, не исключающим, а предполагающим
формирование специфических мотивов, определяющих желание
овладеть той или иной профессией, выбрать соответствующий вуз,
факультет» (Гендин A.M., Дроздов Н.И., Сергеев М.И., 2007, с. 75).
По данным исследователей, для выпускников, обучающихся в пед-
вузе, этот мотив является наиболее важным. Наряду с этим, высокой
значимостью для выпускников обладают такие «специфические»
мотивы, как «желание заниматься предметом основной специаль-
ности», «желание стать учителем, работать с детьми».
Исследований, в которых рассматривается такой компонент
профессионального самоопределения студентов педагогических
вузов, как удовлетворенность выбранной профессией, не так много.
Можно привести лишь три примера подобных исследований. Так,
в работе A.M. Гендина, Н.И. Дроздова и М.И. Сергеева показано,
что негативное отношение к профессии учителя по мере обучения
в вузе формируется лишь у 17% выпускников педвузов (Гендин
A.M., Дроздов Н.И., Сергеев М.И., 2007). Результаты исследова-
ния, проведенного З.А. Абасовым, позволяют говорить о том, что
на удовлетворенность будущих учителей выбранной профессией
влияет опыт педагогической практики: каждый седьмой студент
педвуза после ее прохождения стал негативно относиться к вы-
бранной профессии (Абасов З.А., 2006). В работе Л.Я. Рубиной
показано, что первокурсники педагогических вузов, в отличие от
их сверстников, например из медицинского и сельскохозяйствен-
ного университетов, проявляют наибольшую разочарованность
в профессиональном выборе. Однако к выпускному курсу их доля
существенно сокращается (Рубина Л.Я., 1981).
Особую важность для понимания специфики профессиональ-
ного самоопределения будущих учителей представляет изучение
такого его компонента, как профессиональные планы. В этой связи

исследователи рассматривают следующие вопросы: ориентация
на реализацию педагогической деятельности после окончания
вуза, ориентация на научную деятельность, причины нежелания
работать учителем (З.А. Абасов, A.M. Гендин, Н.И. Дроздов, М.И.
Сергеев, А.А., Орлов, Е.И. Исаев, И.Л. Федотенко и др., Л.Я. Руби-
на). Теоретический анализ работ по вопросу профессиональных
планов студентов педагогических вузов позволяет сделать вывод
о том, что они в существенной степени зависят от социальной
и экономической ситуации в стране. Так, если по данным опросов,
проведенных в 1970-е и 1980-е гг., подавляющее большинство сту-
дентов педагогических вузов (около 90%) планировали работать по
специальности (см. исследования Л.Я. Рубиной, М.Н. Руткевича,
Ф.Р. Филиппова), то результаты современных исследований по-
казывают, что в целом лишь треть студентов отмечают желание
работать учителем после окончания вуза (А.З. Абасов, A.M. Гендин,
Н.И. Дроздов, М.И. Сергеев, Е.В. Есипова, Н.Г. Никифорова, А.А.
Орлов, Е.И. Исаев, И.Л. Федотенко и др.). В исследовании A.M.
Гендина, Н.И. Дроздова, М.И. Сергеева обнаружено, что основные
причины нежелания работать учителем у выпускников связаны
с факторами социально-экономического (низкая оплата и ценность
педагогического труда) и социально-психологического (работа
учителя связана с чрезмерными психофизическими нагрузками,
она не оставляет свободного времени и т. п.) характера (Гендин
A.M., Дроздов Н.И., Сергеев М.И., 2007). Что касается ориентации
студентов педвузов на научную деятельность, то здесь следует об-
ратить внимание на данные, полученные М.Н. Руткевичем и Ф.Р.
Филипповым: желание заняться наукой, поступить в аспиранту-
ру оказывается маловыраженным как среди первокурсников, так
и среди выпускников. Более того, исследователи отмечают, что
лишь 17,1% из всей совокупности опрошенных студентов педвузов
считают, что для их профессии необходимо иметь навыки научной
деятельности (Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р, 1978).
Существенный вклад в разработку проблемы профессиональ-
ного самоопределения студентов педагогических вузов с точки
зрения профессионального развития личности внесли М.Г. Угарова
и И.И. Юматова. Следует отметить, что работы этих исследова-
телей носят скорее общетеоретический, нежели эмпирический
характер. Опираясь на структуру профессионального самоопреде-
ления, предложенную Ю.П. Поваренковым в рамках системогене-
тического подхода, М.Г. Угарова изучает его особенности среди
студентов педагогических вузов, анализируя операциональный,
ценностно-мотивационный, поведенческий и личностный компо-
ненты. Полученные материалы позволяют автору сделать вывод
о том, что по мере обучения студента в педвузе структура его про-
фессионального самоопределения существенно изменяется. При-
чем происходит это за счет содержательной перестройки каждого

компонента. В целом к выпускному курсу профессиональное са-
моопределение будущих учителей конкретизируется: усиливается
осознание общественной ценности труда учителя, возрастает готов-
ность к дальнейшему профессиональному развитию, определяются
профессиональные планы, развивается ряд личностных качеств
(независимость, способность действовать смело, практичность,
желание действовать в соответствии со своими представлениями
о себе и др.), необходимых, по мнению автора, для профессиональ-
ного самоопределения.
В работе И.И. Юматовой основное внимание уделяется ана-
лизу ценностно-смысловой составляющей профессионального
самоопределения, в которой на основе полученных результатов
автор выделяет постоянные (инструментальные ценности) и под-
вижные (терминальные ценности) компоненты. Постоянные ком-
поненты не зависят от влияния таких факторов, как профиль и этап
обучения в вузе, в то время как подвижные компоненты, напротив,
динамически перестраиваются в процессе учебной деятельности
и отличаются по своему содержанию среди студентов различного
профиля обучения. Как показывает И.И. Юматова, наиболее суще-
ственные изменения происходят в период обучения студентов на
3-м курсе. На основе анализа ценностно-смысловой составляющей
Н.И. Юматова выделяет три типа профессионального самоопреде-
ления: деятельностно-ориентированный (высокая значимость
ценности «интересная работа»), учебно-ориентированый (высокая
значимость ценности «познание») и личностно-ориентированный
(низкая значимость указанных двух ценностей). В своей работе Н.И.
Юматова анализирует также взаимосвязь ценностно-нравственной
и планировочной составляющих профессионального самоопреде-
ления. Полученные ею результаты позволяют говорить о том, что
профессиональные планы зависят от подвижного компонента
ценностно-нравственной составляющей профессионального самоо-
пределения. Примером этому может служить тот факт, что в группе
студентов, не определивших свой личный профессиональный план,
наблюдается снижение значимости ценности «интересная работа».
Среди исследований, посвященных проблематике профес-
сионального самоопределения студентов педагогических вузов,
следует выделить пласт работ, направленных на изучение цен-
ностных ориентации будущих учителей (И.С. Батракова, А.Л.
Тряпицына, Е.А. Коростелева, Т.А. Костюкова, К.Ш. Ахияров, А.Ф.
Амиров). Так, например, в работе Т.А. Костюковой отмечается, что
ценностно-смысловое содержание выступает важнейшим моментом
профессионального самоопределения учителя. По мнению автора,
именно этап профессиональной подготовки будущего учителя яв-
ляется оптимальным для стимуляции и актуализации процесса
его духовного развития. Т.А. Костюкова особенно подчеркивает
важность формирования структуры ценностей в контексте на-

циональной культуры, поскольку только педагог, профессионально
самоопределившийся в традиционных национальных ценностях,
будет наиболее успешным в воспитании нравственности и духов-
ности молодого поколения.
Особую роль профессиональной подготовки в вузе в форми-
ровании ценностного отношения студентов к профессии учите-
ля отмечают К.Ш. Ахияров и А.Ф. Амиров. По мнению авторов,
ценностно-мотивационное ядро личности педагога включает три
уровня отношения к педагогическому труду, формирование ко-
торого является важнейшей задачей вуза: 1) отношение к труду
вообще как к ценности; 2) отношение к педагогической профессии
как к определенному виду труда; 3) отношение к работе как к еще
более специфическому виду труда. Исследователи подчеркивают,
что важную роль в формировании у будущих учителей ценностного
отношения к педагогическому труду играет коллективная деятель-
ность в педвузе и опыт педагогической практики. Е.А. Коростеле-
ва, помимо значимости освоения педагогической практики при
обучении в педвузе, особую важность для развития ценностного
отношения будущих учителей к своей профессии, придает орга-
низации коммуникации студента с преподавателями, а также его
самостоятельной исследовательской деятельности. Аналогичные
представления мы находим в работе И.С. Батраковой и А.Л. Тря-
пицыной.
Принципиальное значение имеют представления исследовате-
лей о влиянии организации учебного процесса в педагогическом
вузе на формирование профессионального самоопределения буду-
щих учителей (Н.В. Кузьмина, В. А. Сластенин, А.И. Щербаков, A.M.
Гендин, Н.И. Дроздов, М.И. Сергеев, Г.Г. Солодова, И.Э. Ярмакеев,
Г.Т. Селезнева, Г.И. Аксенова). Исследователи подчеркивают, что
одна из важнейших задач педагогического учебного заведения со-
стоит в развитии профессионального самоопределения студентов.
Согласно Н.В. Кузьминой, полученные в вузе знания о профессии
учителя играют существенную роль в изменении отношения сту-
дента к ней. Идеальная ситуация - когда эти знания еще более
усиливают педагогическую направленность, однако часто проис-
ходит обратный процесс: более глубокие и детальные представле-
ния о педагогической профессии, полученные в вузе, заставляют
сомневаться студентов в правильности своего выбора, снижают их
желание заниматься педагогической деятельностью. В этой связи
крайне важно организовывать учебный процесс в вузе так, чтобы
педагогическая направленность усиливалась, а не снижалась.
Анализируя роль вуза в формировании профессионального
самоопределения будущих учителей, А.И. Щербаков выделяет ряд
необходимых условий организации преподавания спецкурсов: чет-
кая система научных взглядов, как можно более широкое вскрытие
связи между отдельными фактами и явлениями науки, глубокий

анализ основных теоретических положений изучаемой науки, под-
тверждение объективности научного знания, связь теоретических
положений с практикой научных исследований и экспериментов.
По мнению автора, такой подход к организации преподавания дис-
циплин в педагогическом вузе будет способствовать формированию
у студентов устойчивых профессионально-педагогических интере-
сов, сознательного отношения к педагогической деятельности.
Согласно Г.И. Аксеновой, особое значение в развитии лично-
сти будущего учителя и его профессионального самоопределения
имеет учебно-познавательная деятельность, которая связана не
только с процессом систематического усвоения знаний, навыков
и социального опыта, но с выработкой умения определять про-
блемную задачу, находить пути ее решения и проверки его пра-
вильности. Моделью такой деятельности в педвузе Г.И. Аксенова
считает научно-исследовательскую работу студентов. Особую роль
научно-исследовательской деятельности в стимулировании про-
фессионального самоопределения студентов педвузов отмечает
И.Э. Ярмакеев. По словам автора, она способствует осознанию
студентами глубокого гуманистического смысла педагогической
профессии, формированию ценностного отношения к ней.
Одним из важнейших условий, гарантирующих формирование
«положительного» профессионального самоопределения будущих
учителей, по мнению исследователей, является организация пе-
дагогической практики на этапе профессиональной подготовки.
По словам Н.В. Кузьминой, «...педагогическая практика перестраи-
вает восприятие теоретических дисциплин ... повышает качество
усвоения педагогических знаний, вырабатывает умение применять
теоретические знания на практике...» (Кузьмина Н.В., 1967, с.50).
Опыт педагогической практики не только способствует осмыс-
лению всех знаний, полученных в вузе, но и меняет отношение
студентов к перспективе стать учителем, изменяет мотивационную
структуру, определяющую выбор данной профессии. Аналогич-
ные представления о роли педагогической практики мы находим
и в работах В.И. Сластенина и А.И. Щербакова. Эти исследователи
отмечают особую важность погружения студента в практическую
педагогическую деятельность уже на первом курсе обучения с це-
лью укрепления его уверенности в правильности своего профес-
сионального выбора.
Несмотря на признание исследователями фундаментального
значения образовательного процесса в вузе в развитии профес-
сионального самоопределения будущих учителей, конкретных
эмпирических исследований, посвященных данному вопросу,
практически нет. Можно отметить работу З.А. Абасова, в которой
проводится попытка установить взаимосвязь между удовлетворен-
ностью студентов получаемым в вузе педагогическим образовани-
ем и их отношением к профессии учителя. В своем исследовании

автор фиксирует, что лишь незначительное число первокурсников
и выпускников (соответственно: 22,5% и 15%), удовлетворенных
качеством приобретаемой профессиональной подготовки, намерены
после окончания вуза работать учителем. Взаимосвязь изменения
отношения студентов к профессии учителя под влиянием учебной
деятельности фиксируется В.И. Сластениным. Полученные с помо-
щью массового опроса студентов педвузов результаты показывают,
что под влиянием изучения психологии, педагогики, методики
и прохождения педагогической практики у подавляющего боль-
шинства студентов отношение к профессии учителя изменяется
в лучшую сторону.
Вместе с тем нельзя игнорировать и исследования, направлен-
ные только на изучение удовлетворенности студентов содержанием
получаемого педагогического образования. В первую очередь не-
обходимо обратить внимание на данные, полученные А. А. Орловым,
Е.И. Исаевым, И.Л. Федотенко и др. Авторы фиксируют недоволь-
ство студентов тем, что вопросы содержания образования и органи-
зации учебного процесса в педвузе решаются без учета их мнения.
Более половины опрошенных студентов считают, что это мешает
им преодолевать трудности в учебной деятельности. В.И. Сласте-
ниным и Г.Г. Солодовой показана неудовлетворенность студентов
педвузов организацией педагогической практики. Так, по данным
опроса В.И. Сластенина 77% студентов считают необходимым уве-
личить количество часов, отводимых на педагогическую практику
(Сластенин В.И., 1976), а результаты исследования Г.Г. Солодовой
свидетельствуют о том, что теоретические курсы во многом не соот-
носятся с практической педагогической деятельностью (Солодова
Г.Г.,2007).
В работе A.M. Гендина, Н.И. Дроздова и М.И. Сергеева предпри-
нята попытка изучить удовлетворенность будущих учителей полу-
чаемым образованием за счет анализа оценок, которые выпускники
дают уровню своей подготовки по профильным предметам основной
и дополнительной специальности, готовности преподавать в базо-
вой и профильной школе, качеству своей психолого-педагогической,
методической, общекультурной и социально-гуманитарной подго-
товки (Гендин A.M., Дроздов Н.И., Сергеев М.И., 2007). Особая ли-
ния анализа, предложенная авторами, направлена на сопоставление
оценок качества своей подготовки выпускниками с разным уровнем
академической успеваемости. В целом полученные этим авторским
коллективом материалы, свидетельствуют об удовлетворенности
выпускников своей подготовкой, причем наиболее выражена она
среди студентов с высокой академической успеваемостью.
Представленные в обзоре материалы позволяют сделать сле-
дующие, наиболее значимые, выводы:
1. Студенчество является особой возрастной и социально-психо-
логической категорией, овладевающей социальными функциями

взрослого человека, характеризующейся наличием специфической
системы ценностных ориентации, особым видом деятельности
(учебной и профессиональной), условиями труда и быта. Одной
из особенностей студенчества как социальной группы является
его лабильный характер, проявляющийся в переходе студентов
от одних социальных классов и групп к другим (Руткевич М.Н.,
Филиппов Ф.Р., 1978).
2. Представляя этап профессиональной подготовки в вузе как
стадиальный процесс, исследователи выделяют в нем три основные
стадии (1-й курс, 3-й курс, 5-й курс), каждая из которых характери-
зуется особым содержанием профессионального самоопределения
студентов.
3. Анализируя особенности профессионального самоопределе-
ния студентов педагогических вузов с точки зрения профессиональ-
ного развития личности, исследователи акцентируют внимание на
таких вопросах, как мотивация выбора профессии, удовлетворен-
ность профессиональным выбором и профессиональные планы бу-
дущих учителей. Изучение этих составляющих профессионального
самоопределения дает возможность исследователем проанализиро-
вать отношение студентов педвузов к получаемой профессии, устой-
чивость их профессионального самоопределения. На наш взгляд,
наиболее глубокое понимание специфики профессионального
самоопределения студентов педагогических вузов дает изучение
мотивации выбора профессии и профессиональных планов.
4. Организация профессиональной подготовки в педагогиче-
ском вузе оказывает существенное влияние на формирование про-
фессионального самоопределения будущих учителей. По мнению
ряда исследователей, содержание учебного процесса (качество
транслируемых студентам знаний, педагогическая практика,
научно-исследовательская деятельность) является тем фактором,
от которого во многом зависит отношение студентов к профессии
учителя. Однако теоретический анализ исследований, посвящен-
ных данному вопросу, обнаруживает существенный недостаток
в работах подобного рода.
Список литературы:
1. Абасов З.А. Проектирование студентами педвуза профессиональной стра-
тегии // Социологические исследования. - 2006. - № 4. - С. 105-110.
2. Абасов З.А. Роль педагогической практики студентов в их профессиональном
становлении // Социологические исследования. - 2002. - № 3. - С. 94-96.
3. Аксенова Г.И. Формирование субъектной позиции личности будущего учи-
теля. - Рязань: РГПУ, 1995. - 104 с.
4. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. - СПб.: Питер, 2001. - 282 с.
5. Ананьев Б.Г. О проблемах современного человекознания. - СПб.: Питер,
2001.-272 с.

6. Албегова И.Ф. Исследование мотивации социальных работников //
Социологические исследования. - 2005. - № 1. - С. 78-81.
7. Андреева Д.А. Социально-психологические особенности профессионального
самоопределения выпускников вузов психологических специальностей в со-
временных условиях: Дис.... канд. психол. наук. - М., 2001. - 196 с.
8. Ахияров К.Ш., Амиров А.Ф. Формирование ценностных ориентации будущих
учителей // Педагогика. - 2002. - № 3. - С. 50-54.
9. Батракова И.С., Тряпицына А.Л. Вузовский этап формирования будущего
учителя в рамках системы непрерывного образования // Формирование
личности учителя в системе непрерывного педагогического образования /
Под ред. Л.А. Немировской. - Сыктывкар, 1993. - С. 10-15.
10. Большакова О.А. Оплачиваемая работа в жизни студентов // Социологиче-
ские исследования. - 2005. - № 4. - С. 136-139.
11. Васильева Е. Удовлетворенность студентов качеством образовательного про-
цесса как критерий социальной эффективности функционирования вуза //
Alma Mater. - 2007. - № 11. - С.9-14.
12. Вишневский Ю.Р., Рубина Л.Я. Социальный облик студенчества 90-х годов
// Социологические исследования. - 1997. - № 10. - С. 56-69.
13. Вишневский Ю.Р., Банникова Л.Н., Дидковская Я.В. Исследование проблем
профессионального самоопределения студенчества Свердловской области
// Университетское управление. - 2000. - № 2(13). - С. 74-80.
14. Вишневский Ю.Р., Шапко В.Т. Социология молодежи. - Екатеринбург; Н.
Тагил: Б. и., 1995.-311 с.
15. Вишневский Ю.Р., Шапко В.Т. Студент 90-х - социокультурная динамика //
Социологические исследования. - 2000. - № 12. - С. 56-63.
16. Виштак О.В. Мотивационные предпочтения абитуриентов и студентов //
Социологические исследования. - 2003. - № 2. - С. 135-138.
17. Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого со-
циалистического общества / Отв. ред. М.Н. Руткевич, Ф.Р. Филиппов. - М.:
Мысль, 1978.-271 с.
18. Гендин A.M., Сергеев М.И., Майер Р.А., Бордуков М.И. Студент педагогиче-
ского вуза (социологический портрет). - Красноярск: КГПУ, 1998. - 196 с.
19. Гендин A.M., Дроздов Н.И., Сергеев М.И. Профессиональная подготовка учи-
тельских кадров в педагогическом вузе. - Красноярск: КГПУ, 2007. - 348 с.
20. Герчиков В.И. Феномен работающего студента вуза // Социология образо-
вания перед новыми проблемами. - М.; Омск, 2003. - С. 310-324.
21. Горюнова Т.А. Эффективность использования выпускников педагогических
учебных заведений // Проблемы социально-экономической эффективности
воспроизводства педагогических кадров. / Под ред. Т.К. Ахаяна, Н.П. Лит-
виновой, Л.М. Скрипкиной. - Л., 1983. - С. 64-75.
22. Дидковская Я.В. Профессиональное самоопределение студенчества: Со-
временные проблемы. Автореф. ... канд. социолог, наук. -Екатеринбург,
2000.-20 с.
23. Дидковская Я.В. Динамика профессионального самоопределения студентов
// Социологические исследования. - 2001. - № 7. - С. 132-135.
24. Есипова Е.В., Никифорова Н.Г. Формирование ценностного отношения
к педагогической профессии // Педагогика. - 2007. - № 4. - С. 122-123.
25. Зеер Э.Ф., Сыманюк Э.Э. Кризисы профессионального становления личности
// Психологический журнал. - 1997. - Т. 8, № 6. - С. 35-44.
26. Зимняя И.А. Педагогическая психология: Учеб. Пособие. - Ростов н/Д.:
Феникс, 1997. -480 с.

27. Зиятдинова Ф.Г. Социальное положение и престиж учительства: проблемы,
пути решения. - М.: Луч, 1992. - 41 с.
28. Зиятдинова Ф.Г. Социальные проблемы образования. М.: РГГУ, 1999. - 282
с.
29. Ковалева В.И. Российское студенчество в условиях переходного периода //
Социологические исследования. - 1995. - № 1. - С. 142-145.
30. Константиновский Д.Л., Чередниченко Г.А., Вознесенская Е.Д. Российский
студент сегодня: Учеба плюс работа. - М.: ЦСП, 2002. - 127 с.
31. Кон И.С. Психология ранней юности. - М.: Просвещение, 1989. - 255 с.
32. Коростелева Е.А. Формирование профессионально-ценностных ориентации
будущего учителя технологии // Педагогика. - 2003. - № 7. - С. 79-82.
33. Костюкова Т.А. Профессиональное самоопределение будущего педагога в тра-
диционных российских ценностях: Дис.... д-ра педагог, наук. - Томск, 2002. - 363
с.
34. Кудрявцев Т.В., Шегурова В.Ю. Психологический анализ динамики про-
фессионального самоопределения личности // Вопросы психологии. -
1983.-№2.-С. 51-59.
35. Кузьмина Н.В. Очерки психологии труда учителя. Психологическая струк-
тура деятельности учителя и формирование его личности. - Л.: Изд-во Ле-
нинград, ун-та, 1967. - 184 с.
36. Кузьмина Н.В. Методы исследования педагогической деятельности. - Л.:
Изд-во Ленинград, ун-та, 1970. - 114 с.
37. Курлов А.Б. Мотивы получения высшего технического образования // Со-
циологические исследования. - 1997. - № 8. - С. 98-103.
38. Лисовский В.Т. Эскиз к портрету: жизненные планы, интересы и стремления
советской молодежи. - М.: Молодая Гвардия, 1969. - 208 с.
39. Лисовский В.Т. Советское студенчество. Социологические очерки. - М.:
Высш.шк, 1990.-304 с.
40. Лисовский В.Т., Дмитриев А.В. Личность студента. - Л.: Изд-во Ленинград,
ун-та, 1974.- 184 с.
41. Малинаускас Р.К. Мотивация студентов разных периодов обучения // Социо-
логические исследования. - 2005. - № 2. - С. 134-138.
42. Мешков Н.И. Мотивация учебной деятельности студентов: Учеб. пособие. -
Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 1995. - 182 с.
43. Мешков Н.И. Психолого-педагогические факторы академической успевае-
мости.- Саранск.: Изд-во Мордовского ун-та, 1991. - 84 с.
44. Орлов А.А., Исаев Е.И., Федотенко И.Л., Туревский И.М. Динамика лич-
ностного и профессионального роста студента педвуза // Педагогика. - 2004.
-№3.- С. 53-60.
45. Падалко О.В. Профессиональное самоопределение молодого специалиста
с высшим образованием в современном российском обществе: Дисс.... канд.
социолог, наук. - СПб., 1998 - 171 с.
46. Поваренков Ю.П. Психологическое содержание профессионального станов-
ления человека. - М.: УРАО, 2002. - 159 с.
47. Поваренков Ю.П., Кузнецова И.В. Профессиональное развитие студентов
педагогического вуза: Учеб. пособие. - Сыктывкар: Коми пед. ин-т, 2003. -128
с.
48. Реан А.А. Психологический анализ проблемы удовлетворенности избранной
профессией // Вопросы психологии. - 1988. - № 1. - С. 83-87.
49. Реан А.А. Психология педагогической деятельности. Ижевск: Изд-во Удмурт,
ун-та, 1994.-83 с.

50. Рубина Л.Я. Советское студенчество: Социологический очерк. - М.: Мысль,
1981.-207 с.
51. Рубин Б.Г., Колесников Ю.С. Студент глазами социолога. - Ростов н/Д:
Изд-во Ростовского ун-та, 1968. - 279 с.
52. Руткевич М.Н. Социология образования и молодежи: Избранное (1965-2002).
- М.: Гардарики, 2002. - 541 с.
53. Руткевич М.Н., Рубина Л.Я. Общественные потребности, система образова-
ния, молодежь. - М.: Политиздат, 1988. - 222 с.
54. Селезнева Г.Т. Роль педагогической практики в формировании умственной
самостоятельности будущих учителей физики // Современные психо-
лого-педагогические проблемы высшей школы. - Л., 1978. - Вып. 4.-
С. 114-118.
55. Солодова Г.Г. Профессиональное самоопределение студентов в контексте
изменяющегося социума // Педагогика. - 2007. - № 4. - С. 67-72.
56. Сорокина Н.Д. Перемены в образовании и динамика жизненных стратегий
студентов // Социологические исследования. - 2003. - № 10. - С. 55-60.
57. Сластенин В.А. Формирование личности учителя советской школы в про-
цессе профессиональной подготовки. - М.: Просвещение, 1976. - 159 с.
58. Сластенин В. А., Каширин В.П. Психология и педагогика: Учеб. пособие для
студентов высших учебных заведений непедагогического профиля. - М.:
Академия, 2007. - 477 с.
59. Сластенин В.А., Мажар Н.Е. Диагностика профессиональной пригодности
молодежи к педагогической деятельности. - М.: Прометей, 1991. - 141 с.
60. Столярова И.Е. Профессиональная направленность студентов вузов: опыт
всесоюзного опроса // Социологические исследования. - 1992. - № 3. - С.
77-84.
61. Угарова М.Г. Профессиональное самоопределение студентов педагогического
вуза. - Дис ... канд. психол. наук. - Ярославль, 2006. - 256 с.
62. Шереги Ф.Э., Харчева В.Г., Сериков В.В. Социология образования: приклад-
ной аспект. - М.: Юристъ, 1997. - 304 с.
63. Штарке К. Студенты. Становление личности. - М.: Прогресс, 1982. - 81 с.
64. Щербаков А.И. Проблемы совершенствования системы психолого-педа-
гогической подготовки учителя. - Л.: ЛГПИ, 1980 - 169 с.
65. Щербаков А.И. Психологические основы формирования личности советского
учителя. - Л.: Просвещение, 1967. - 268 с.
66. Щепкина Е.В. Опыт историко-социологического анализа мотивации студен-
тов // Высшее образование в России. - 1997. - № 2. - С.68-78.
67. Щепкина Е.В. Студент в России и Америке: социологический портрет //
Высшее образование в России. - 2002. - № 2. - С.83-87.
68. Юматова И.И. Динамика профессионального самоопределения студентов: (На
примере пед. вуза). - Дис.... канд. психол. наук. - Ростов на/Д, 2000. - 189 с.
69. Ярмакеев И.Э. Развитие профессионально-смыслового потенциала личности
будущего учителя // Педагогика. - 2006. - № 2. - С. 43-50.

Д. В. Адамчук
ИНФОРМАЦИОННО-
КОММУНИКАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
В ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПЕДАГОГА
Статья подготовлена на основе материалов двух мониторинговых
социологических опросов, которые были проведены в 2005 и 2008 гг.
в рамках оценки эффективности проекта «Информатизация системы
образования» (ИСО), реализуемого Министерством науки и образо-
вания РФ совместно со Всемирным банком. Отметим, что основной
целью данного проекта являлось продвижение школ на новую ступень
информатизации образования, а также активное использование ИКТ
и цифровых образовательных ресурсов в учебном процессе. В этой
связи следует отметить, что отчасти данная статья фиксирует си-
туацию с использованием педагогами ИКТ в условиях интенсивного
развития информационной среды и наличия мощной методической
поддержки.
Мониторинговые опросы проведены в трех пилотных регионах
проекта — Красноярском крае, Республике Карелия и Ставро-
польском крае. Помимо этого в 2008 году были проведены также
социологические опросы учителей и в трех контрольных регионах,
не включенных в программу проекта ИСО,— Омской, Тверской
и Ярославской областях. Общая численность опрошенных педаго-
гов в рамках реализованной программы социологического монито-
ринга составила 1811 человек.
В статье мы затронем несколько сюжетов, касающихся осо-
бенностей отношения учителей к ИКТ. Один из них касается
определения значимости ИКТ как вида деятельности в структуре
досуга и как значимого источника информации. Иными словами,
это круг проблем, которые связаны с местом и ролью ИКТ в жиз-
ненном укладе современного учителя. Другой сюжет связан с рас-
смотрением вопросов, характеризующих учителя как пользователя
ИКТ. Здесь для нас важно будет не только определить доступность
и регулярность использования ИКТ, но и компетентность учителя
в этой области. И, наконец, особая сюжетная линия посвящена
рассмотрению использования ИКТ непосредственно в профессио-

нальной деятельности учителя: для реализации каких задач учи-
тель использует ИКТ в учебной деятельности? Влияет ли уровень
продвинутости самого учителя в области ИКТ на качественные
особенности их использования в учебном процессе?
1. Роль ИКТ В ЖИЗНИ УЧИТЕЛЯ
Здесь мы затронем вопросы, которые позволяют определить место ИКТ
в структуре досуга и информационном пространстве учителя. Также для
нас важно будет рассмотреть и основные целевые ориентиры, опреде-
ляющие пользование учителя компьютером и Интернетом.
В ходе опроса мы просили учителей указать наиболее пред-
почитаемые ими виды деятельности в свободное от работы время.
Полученные данные показывают, что «общение с компьютером»
входит в группу из шести наиболее популярных по частоте упо-
минания занятий — 38,6%. По своему рейтингу в ряду различных
видов деятельности «общение с компьютером» занимает шестую
позицию вслед за «чтением книг» (68,9%), «просмотром теле-
передач» (49,8%), «общением с родственниками и членами семьи»
(49,2%), «чтением газет и журналов» (45,5%) и «общением с дру-
зьями» (44,3%).
Помимо структуры досуга, определенный интерес представляет
и выявление значимости Интернета в общем информационном про-
странстве учителя. Для этого мы просили респондентов ответить на
вопрос о том, откуда они получают наиболее интересные и полезные
сведения, включая при этом в источники информации, как различ-
ного рода СМИ, так и возможности межличностной коммуникации
(с родственниками, друзьями, коллегами). Ответы на этот вопрос
показывают, что наиболее значимым источником информации
для учителя являются «книги» — 68,0%. Далее следуют: «газеты
и журналы» (56,1%), «телевидение» (54,2%). Четвертую позицию
занимает «Интернет и компьютерные сети» (49,1%). Последнее
место по значимости в ряду различных СМИ у учителя занимает
«радио» (8,6%). Среди значимых источников информации, кото-
рые касаются межличностного общения, у учителя весьма высок
рейтинг общения «с коллегами по работе» (25,5%). Частота выбора
этого варианта ответа существенно опережает такие источники
информации, как «друзья» (10,1%) и «родственники» (5,5%).
Следует подчеркнуть, что по сравнению с первым этапом
мониторинга число учителей в пилотных регионах проекта, ука-
зывающих на то, что они получают наиболее важную и полезную
для себя информацию из «Интернета и компьютерных сетей» су-
щественно увеличилось, соответственно: 34,7% (2005 год) и 49,1%
(2008 год); р= 0001.

При оценке значимости ИКТ в жизни современного учителя
важно оценить не только их рейтинг в структуре досуга или инфор-
мационном пространстве, но и охарактеризовать также те целевые
ориентиры, которые определяют содержательные особенности
использования ИКТ учителем. Ответы учителей о целях исполь-
зования компьютера и Интернета приведены в таблице 1.
Таблица 1
Цели использования компьютера и Интернета учителями
общеобразовательных школ (%)
2005 2008 Р=
Пользование компьютером
подготовиться к урокам
78,4 84,7 .004
повысить свой образовательный и культурный уровень 62,9 64,1
использовать компьютер на уроке
40,5 51,5 .0001
реализовывать творческие способности
38,9 40,5
изучать различные программы
37,2 26,8 .0001
вести журнал, другую учебную документацию 33,8 36,0
слушать музыку, смотреть кино
26,0 19,6 .001
играть в компьютерные игры
14,8 11,6
зарабатывать деньги
4,7 2,3
уйти от реальных проблем
3,1 2,4
с другой целью
1,1 1,4
убить время
2,9 1,5
не пользуюсь
3,1 1,3
Пользование Интернетом
получить необходимую информацию
67,0 79,6 .0001
повысить образовательный и культурный уровень 43,5 58,3 .0001
готовиться к урокам
43,2 62,1 .0001
быть в курсе последних событий
21,3 29,2 .0004
чтобы общаться
13,9 20,7 .0003
скачивать музыку
7,2 5,8
делать покупки, заказывать услуги
2,4 2,0
зарабатывать деньги
1,5 1,2
уйти от реальных проблем
1,4 2,7
убить время
0,9 1,2
с другой целью
0,7 0,7
играть в сетевые игры
0,5 1,7
не пользуюсь
26,0 9,3 .0001

Как видно из приведенных в таблице данных, статистически
значимые сдвиги в пользовании компьютером при сравнении перво-
го и второго этапов мониторинга связаны с использованием ком-
пьютера учителем именно в учебной деятельности. По сравнению
с 2005 годом в 2008 году существенно увеличилась доля учителей,
которые стали пользоваться компьютером как при «подготовке
к урокам», так и «использовать компьютер на уроке».
Результаты мониторинга также показывают, что в целом за
прошедший период значительно увеличилось и число тех, кто ис-
пользует Интернет в качестве источника получения различной
информации. При этом изменилось отношение учителей к Ин-
тернету как образовательному ресурсу (он чаще используется как
для повышения собственного образования, так и для подготовки
к урокам).
2. УРОВЕНЬ ДОСТУПНОСТИ ИКТ ДЛЯ УЧИТЕЛЯ
Особый интерес представляют вопросы, которые характеризуют
материально-технические условия доступа учителя к ИКТ. Мате-
риалы исследования показывают, что в целом компьютерами «класса
Pentium III—IV» в домашних условиях сегодня пользуются 72,8%
школьных педагогов. При этом более половины учителей (53,5%)
отмечают, что их домашние компьютеры оснащены различными «пе-
риферическими устройствами (принтер, сканер и т.д.)». Гораздо хуже
обстоит дело с доступностью Интернета. В домашних условиях доступ
в Интернет имеют «через модем» 24,4%, «через выделенную линию»
11,1%, «через мобильный телефон» 10,4%. В то же время сравнение
этих данных с результатами первого этапа мониторинга позволяет
говорить о явных позитивных изменениях, которые произошли за
последние годы. Так, например, число учителей, пользующихся «пе-
риферическими устройствами» дома, увеличилось с 44,3% в 2005 году
до 53,5% в 2008, (р=.002); указывают на возможности пользования
Интернетом «через выделенную линию» соответственно: 4,1% и 11,1%
(р=.0001). Вместе с тем материалы проведенного исследования не
выявили заметных различий в оснащенности учителей пилотных
и контрольных регионов домашними компьютерами, периферически-
ми устройствами или возможностями пользования Интернетом.
Сопоставление уровня оснащенности ИКТ учителей, прожи-
вающих в различных типах поселений, позволило обнаружить одно
принципиальное различие: среди учителей, проживающих в малых
городах и селах по сравнению с их коллегами из региональных
центров существенно ниже число тех, кто в домашних условиях
пользуется Интернетом «через выделенную линию» (соответствен-
но: 5,8%, 3,4% и 21,5%, р=.0001). Это позволяет сделать вывод о на-

линии существенного неравенства в возможностях пользования
Интернетом, которое, по всей видимости, обусловлено различиями
в уровне развития инфраструктуры региональных центров, район-
ных городов и сел.
Различия в доступности ИКТ отчетливо проявились также
и при сравнении учителей с разным уровнем материальной обе-
спеченности. Так, например, среди учителей из низкообеспеченных
семей 68,2% указали на то, что в домашних условиях они пользуют-
ся компьютером «класса Pentium III—IV», среди среднеобеспечен-
ных доля таких ответов — 74,7% (р=.05). Еще более существенные
различия проявляются относительно доступности пользования
в домашних условиях «периферическими устройствами (принтер,
сканер и т.д.)», соответственно: 45,8% и 56,4% (р=.003).
Показательно, что молодые учителя (со стажем менее 7 лет), го-
раздо чаще фиксируют обеспеченность современной компьютерной
техникой дома по сравнению с учителями, имеющими большой стаж
педагогической деятельности (более 20 лет): доля указывающих на
оснащенность компьютером «класса Pentium III-IV» составляет
соответственно: 77,5% и 67,5%, (р=.03); число использующих дома
«периферические устройства» составляет соответственно: 57,8%
и 48,3%, (р= 04).
Помимо анализа домашних условий пользования ИКТ, специ-
альный интерес представляют оценки учителей, касающиеся их
возможностей пользоваться компьютером в стенах школы. Число
учителей, пользующихся компьютером «класса Pentium III—IV»
в школе, составляет 75,2%, и здесь, как мы видим, нет значимых
различий с возможностями использования компьютера дома.
В то же время возможность доступа к пользованию «перифериче-
скими устройствами (принтер, сканер и т.д.)» в школе оказывается
заметно выше, чем дома, соответственно: 66,5% и 53,5%, (р=.0001).
Это же касается и возможностей пользования Интернетом «через
выделенную линию», соответственно: 30,5% и 11,1% (р=.0001). Та-
ким образом, приведенные данные позволяют сделать вывод о том,
что сегодня основные различия между домашними и школьными
возможностями пользования ИКТ касаются не столько оснащен-
ности учителя непосредственно компьютером, сколько теми допол-
нительными ресурсами (принтер, сканер, Интернет и т.д.), которые
предоставляет школа, принципиально «усиливая» возможности
учителя в пользовании ИКТ.
Сравнение данных мониторинговых опросов показывает су-
щественные сдвиги в оснащенности компьютерной базы школы,
которые произошли за период мониторинга (см. рисунок 1).
И, наконец, обратимся к сопоставлению возможностей пользо-
вания ИКТ в пилотных и контрольных регионах. Материалы иссле-
дования показывают, что домашняя оснащенность компьютерной
техникой практически одинакова среди учителей районных центров

Рисунок 1
Мнение учителей об оснащенности школ ИКТ
по результатам двух мониторинговых опросов
в пилотных регионах (%)
и сел в пилотных и контрольных регионах. Однако оснащенность
школ ИКТ заметно отличается. Особенно явно это проявляется
при сравнении сельских школ. Так, сельские учителя пилотных
регионов заметно чаще, чем их коллеги из контрольных регионов,
отмечают, что в школе они имеют возможность пользоваться пери-
ферическими устройствами (соответственно: 54,5% и 44,1%, р=.05),
а также Интернетом (соответственно: 34,6% и 21,6%, р=.02).
Помимо этого особый интерес представляют ответы учителей
на вопрос о возможности пользования компьютером и Интернетом
дома и на работе. Результаты мониторинга показывают, что по срав-
нению с 2005 годом, в 2008 году в пилотных регионах существенно
увеличилась доля учителей, использующих компьютер «в домаш-
них условиях» (соответственно: 67,8% и 75,5%, р=.0001), в «школе
на уроках» (соответственно: 38,8% и 47,0%, р=.0001) и «в школе во
внеурочное время» (соответственно: 55,9% и 60,8%, р=.01). Та же тен-
денция прослеживается и относительно использования Интернета:
«в домашних условиях» соответственно 35,0% и 45,6%, (р=.0001), «в
школе на уроках» соответственно 13,6% и 22,5%, (р=.0001) и «в шко-
ле во внеурочное время» соответственно 36,8% и 64,5%, (р=.0001).
Приведенные данные позволяют сделать вывод не только о произо-
шедших сдвигах в активности использования ИКТ, но и о том, что
сегодня сама школа выступает для учителя как своеобразный до-
полнительный ресурс пользования ИКТ. Причем особенно явно
это проявляется относительно доступа к Интернету.
Важным показателем, характеризующим учителя как пользова-
теля ИКТ, является также регулярность пользования компьютером
и Интернетом. Полученные данные показывают, что практически

ежедневно компьютером пользуются 58,0% учителей, а Интернетом
32,5%. Доля тех, кто пользуется компьютером «редко» (реже одного
раза в неделю), составляет 8,2%, Интернетом — 26,6%. Сравнение
с материалами предыдущего опроса показывает, что доля учите-
лей ежедневно пользующихся компьютером за прошедший период
практически не изменилась. В то же время практически в два раза
увеличилось число учителей, ежедневно пользующихся Интерне-
том: с 16,0% до 32,5% (р= 0001).
Сравнение учителей пилотных и контрольных регионов отно-
сительно частоты пользования ИКТ показывает, что в целом среди
учителей пилотных регионов по сравнению с учителями из кон-
трольных регионов выше доля постоянных («несколько раз в день»)
пользователей компьютера (соответственно: 28,8% и 21,2%, р=.01)
и Интернета (соответственно: 14,1% и 9,6%, р=.02). В целом эти дан-
ные свидетельствуют о том, что на сегодняшний день пользование
ИКТ становится повседневной реальностью учителя.
От рассмотрения таких показателей, как доступность и регуляр-
ность использования ИКТ, перейдем к оценке удовлетворенности
учителя возможностями доступа к ИКТ. Данные мониторингового
исследования показывают, что за прошедший период существен-
но увеличилась доля учителей, полностью удовлетворенных до-
ступным им компьютером: 53,2% в 2005 году и 68,4% в 2008 году
(р=.0001). Еще более выражена динамика удовлетворенности поль-
зованием Интернетом. Число учителей, полностью удовлетворен-
ных возможностями пользования Интернетом, в пилотных регио-
нах увеличилась с 34,7% до 58,8% (р=.0001). Между тем сравнение
ответов учителей из пилотных и контрольных регионов показывает,
что здесь отсутствуют статистически значимые различия.
Специально проведенный нами анализ данных, полученных на
первом этапе мониторинга (2005 год), показал, что на удовлетворен-
ность учителей доступом к ИКТ явное влияние оказывает такой
фактор, как тип населенного пункта, в котором они проживают.
Так, например, в 2005 году среди сельских учителей значитель-
но выше была доля тех, кто указывал на то, что их не устраивает
уровень доступности компьютера в домашних условиях — 20,9%
(среди же педагогов региональных центров таких 12,4%, в районных
центрах — 14,8%, р=.04). За прошедшие два года ситуация в сель-
ских школах изменилась достаточно существенно: среди педагогов
сельских школ в пилотных регионах доля неудовлетворенных
возможностями пользования компьютером в домашних условиях
сократилась вдвое, до 10,6% (р=.001). В контрольных же регионах
число неудовлетворенных доступом к ИКТ учителей сельских школ
осталось практически на том же уровне, что и в пилотных регионах
два года назад — 17,9%.

3. КОМПЬЮТЕРНАЯ ГРАМОТНОСТЬ УЧИТЕЛЯ
Особый интерес представляет рассмотрение вопроса об уровне ком-
пьютерной грамотности учителя. Заметим, что это важно как для
определения продвинутости учительского корпуса в пользовании
ИКТ, так и для последующего анализа материалов опроса, посколь-
ку позволяет охарактеризовать особенности использования ИКТ
в учебной деятельности в зависимости от уровня владения учителя
компьютерной техникой.
Для определения уровня компьютерной грамотности в ходе
исследования использовались два варианта его оценки: один — это
самооценка учителем уровня своей компьютерной грамотности,
другой — успешность выполнения специально разработанного
нами теста, направленного на выявление уровня компьютерной
грамотности.
При определении уровня компьютерной грамотности, осно-
ванного на самооценке, учителям предлагался вопрос, в котором
их просили оценить свое владение ИКТ по пятибалльной шкале.
Анализ полученных материалов показывает, что 3,3% учителей
отнесли себя к «совсем не умеющим пользоваться компьютером»,
к «начинающим пользователям» отнесли себя 31,9%, к «пользова-
телям» — 48,9%, к «опытным пользователям» — 12,5% и, наконец,
считают себя «более, чем просто опытными пользователями» 3,3%
учителей. Сопоставление данных двух мониторинговых опросов
показывает, что за период действия проекта ИСО в пилотных ре-
гионах существенно сократилось число педагогов, считающих себя
«начинающими пользователями»: с 37,5% до 31,9% (р=.01).
Другой вариант оценки уровня компьютерной грамотности свя-
зан с успешностью выполнения специально разработанного нами
теста, где респондент должен был установить соответствие между
рядом компьютерных терминов и их определениями. Например,
Microsoft Windows — это: часть компьютера, либо операционная
система, либо протокол передачи данных и т.д. Результаты ответов
учителей по этому тесту выглядят следующим образом: 12,8% не
смогли дать ни одного правильного ответа (1-й уровень); 37,3% на-
брали менее 5 баллов из 13 возможных (2-й уровень); столько же
- 37,3% набрали от 5 до 9 баллов (3-й уровень); 10 баллов и более
набрали 12,6% учителей (4-й уровень).
Сопоставление результатов выполнения данного теста учите-
лями пилотных и контрольных регионов показало явные различия
в успешности выполнения теста среди учителей сельских школ (см.
рисунок 2).
Как видно из рисунка, среди учителей сельских школ пилотных
регионов по сравнению с контрольными существенно ниже доля тех,
кто обладает невысоким («низким» и «начальным») уровнем компью-

Рисунок 2
Успешность выполнения теста на выявление компьютерной грамотности
учителями сельских школ в пилотных и контрольных регионах (%)
терной грамотности. В то же время доля учителей со «средним уров-
нем» компьютерной грамотности среди сельских учителей пилотных
регионов явно выше (соответственно: 45,1% и 29,5%, р=.002).
4. ИКТ В ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
УЧИТЕЛЯ
Здесь мы рассмотрим ряд вопросов, касающихся использования ИКТ
в профессиональной деятельности педагога: использование компьюте-
ра в решении различных задач как при подготовке к уроку, так и непо-
средственно на уроке; мнения учителей о роли, которую играют ИКТ
в организации учебного процесса; представления педагогов о влиянии
ИКТ на учащихся и др.
В ходе опроса учителям предлагался вопрос об использовании
ими компьютера в процессе обучения. Как показывают полученные
материалы, каждый десятый из опрошенных педагогов вообще не
использует компьютер — 10,8%; применяют его крайне редко («ис-
пользую раз в месяц или реже») — 27,7%. Далее ответы распредели-
лись следующим образом: «используют раз в две недели» — 12,5%,
«используют раз в неделю» — 15,4%, «используют несколько раз
в неделю» — 33,4%.
Сравнение с результатами опроса 2005 года показывает, что за
прошедший период вдвое сократилась группа учителей, вообще не
использующих компьютер в учебной деятельности (соответственно:

21,5% и 10,8%, р= 0001). Наряду с этим увеличилась группа учителей,
использующих компьютер раз в две недели (с 6,0% до 12,7%, р=.0001).
И, наконец, несколько увеличилось число тех педагогов, которые ис-
пользуют компьютер раз в неделю (с 10,7% до 15,2%, р=.02). Подобный
сдвиг позволяет сделать вывод о том, что реализация проектов по вне-
дрению ИКТ в образование при соответствующей методической под-
держке ведет к явному увеличению группы учителей-предметников,
использующих ИКТ в своей педагогической деятельности.
Сравнение ответов на этот вопрос учителей из пилотных
и контрольных регионов позволяет зафиксировать наиболее явные
различия в интенсивности использования компьютера в педагоги-
ческой деятельности именно среди учителей сельских школ (см.
рисунок 3)
Представленные на рисунке данные свидетельствуют об эф-
фективности реализации проекта ИСО при организации образо-
вательного процесса в сельской школе.
Следует отметить, что, по данным первого этапа мониторинга,
интенсивность использования компьютера в процессе обучения
напрямую зависела от специализации учителя. Так, например,
среди преподавателей предметов гуманитарного цикла доля ис-
пользующих компьютер «несколько раз в неделю» была ниже, чем
среди преподавателей предметов естественнонаучного цикла, со-
ответственно: 17,6% и 34,1% (р=.0003). На втором этапе мониторин-
га подобные различия уже не обнаруживаются. Это объясняется
весьма заметным увеличением среди педагогов гуманитарного
цикла доли тех, кто активно использует компьютер в учебной
деятельности (с 17,6% в 2005 году до 28,5% в 2008 году, р=.005).
Между тем характерно, что отсутствие различий между учителя-
Рисунок З
Интенсивность использования компьютера в процессе
обучения учителями сельских школ в пилотных
и контрольных регионах (%)

ми естественнонаучного цикла и «гуманитариями» в интенсив-
ности использования компьютера на уроке сегодня проявилось
и в контрольных регионах. Поэтому данный факт можно рассма-
тривать как отражение общей тенденции активного внедрения
ИКТ в образовательную практику школы.
Помимо выявления частоты использования компьютера,
мы также просили учителей уточнить, для решения каких задач
(видов работ) они используют компьютер в процессе обучения.
Как показывают полученные данные, наиболее популярным спо-
собом использования компьютера является «распечатка текстов
на принтере» — 87,7%, использование «презентаций типа Power
Point» — 74,4% и распечатка «иллюстративного материала» — 49,1%.
Помимо этого, достаточно большой процент учителей указывает
на использование «специальных компьютерных обучающих про-
грамм» — 17,6%, а также на применение специальных компьютерных
«программ контроля знаний (электронные тесты)» — 11,8%.
Сравнение с материалами опроса проведенного нами два года
назад позволяет зафиксировать явный позитивный сдвиг, касаю-
щийся использования компьютера для «презентаций типа Power
Point»: в 2005 году 54,9%, а в 2008 - 74,4% (р= 0001). Добавим, что
этот сдвиг заметно отличает особенности пользования компью-
тером учителей из пилотных регионов от преподавателей школ
в контрольных регионах (в контрольных регионах — 64,5%, р=.01).
Причем особенно явные различия проявляются при сравнении
учителей сельских школ пилотных и контрольных регионов, соот-
ветственно: 69,6% и 56,8% (р=.03).
Помимо использования компьютера для презентаций, увели-
чилось и число учителей, применяющих компьютер для распечатки
на принтере «иллюстративного материала» (соответственно: 44,5%
и 49,1%, р= 03).
В то же время в пилотных регионах весьма заметно снизилось
число учителей, использующих «специальные компьютерные обу-
чающие программы». Если в 2005 году их доля составляла 30,0%,
то в 2008 году - 17,6% (р= 0001).
С целью уточнения той роли, которую играет компьютер в дея-
тельности педагога, мы выясняли те содержательные целевые
установки, обусловливающие использование компьютера непо-
средственно на уроке. Анализ ответов учителей показывает, что
основными целями использования компьютера на уроке выступают:
«представление учебного материала» — 80,5%, а также «контроль
знаний» — 47,9%. Эти два момента, на наш взгляд, весьма характерны.
Во-первых, использование компьютера не просто повышает иллю-
стративность при изложении учебного материала, а принципиально
изменяет саму информационную среду образовательного процесса.
Именно расширение информационной среды образовательного
процесса можно рассматривать как один из центральных содержа-

тельных моментов включения ИКТ в образование. Во-вторых, ис-
пользование компьютера содержательно изменяет (перестраивает)
контролирующую фазу образовательного процесса. Это не только
«оптимизация» этапа проверки знаний, но и ориентация на объектив-
ность оценки, активизация возможности самоконтроля учащихся.
Следует добавить, что за прошедший период между двумя мони-
торинговыми опросами, увеличилась доля учителей, использующих
компьютер для «предоставления дополнительной информации» (с
34,0% до 41,0%, р=.002) и для «организации коллективной работы
учащихся» (с 20,8% до 30,9%, р=.0001). В то же время отметим, что
каких-либо принципиальных различий в целевых ориентациях
использования компьютера (Интернета) при проведении урока
между учителями пилотных и контрольных регионов не обнару-
жено. Это дает основания полагать, что ценностно-целевые ориен-
тиры использования ИКТ оказываются достаточно устойчивыми
в педагогическом сообществе и характеризируют, скорее, общие
профессиональные установки учителей.
Сделанный вывод можно распространить и на мнения учителей
о роли использования компьютера на уроке. Так, анализ ответов
учителей на данный вопрос не выявил каких-либо существенных
отличий и на разных этапах мониторинга, и при сравнении ответов
педагогов пилотных и контрольных регионов. В целом иерархия
значимости различных эффектов использования компьютеров на
уроке (по ответам учителей пилотных регионов) выглядит следую-
щим образом. Основным эффектом от использования компьютера
на уроке учителя считают «увеличение наглядности» (72,1%),
а также «улучшение усвоения учебного материала» (52,5%). По-
мимо этого, 49,3% учителей отмечают, что использование компью-
тера на уроке «повышает интерес учащихся к предмету», а 39,0%
фиксируют позитивную роль компьютера в «запоминании учеб-
ного материала». Остальные возможные эффекты фиксируются
существенно реже: «дает учащимся необходимые навыки работы
на компьютере» — 12,7%; «позволяет учащимся проверить и оце-
нить свои способности» — 12,3%; «позволяет сделать контроль
знаний объективным» — 8,0%. Характерно, что лишь единицы
среди опрошенных педагогов указывают на негативные моменты:
компьютер «никак не влияет на учащихся» (0,8%); компьютер «от-
влекает учащихся от самого урока» (1,2%). Приведенные данные
дают основания сделать вывод о том, что в целом подавляющее
большинство учителей позитивно оценивают возможность ис-
пользования компьютера на уроке, фиксируя при этом не только
моменты, связанные с представлением учебного материала, но и
с его усвоением. Важно подчеркнуть, что в ответах учителей до-
статочно значимо представлены моменты, касающиеся мотивации
учебной деятельности («интерес к предмету») и контроля эффек-
тивности («объективность», «самооценка»).

Помимо оценки учителями эффективности использования
компьютера непосредственно на уроке, обратимся к вопросу об
использовании ИКТ для выполнения домашних заданий уча-
щимися. Так, лишь треть из опрошенных учителей в пилотных
регионах (33,7%) указали, что они не дают своим учащимся домаш-
них заданий, для выполнения которых необходимо использовать
компьютер. Надо заметить, что два года назад доля таких ответов
была существенно выше — 44,4% (р=.0001). В принципе подобные
различия отражают общую тенденцию все большего влияния про-
цессов компьютеризации на образовательный процесс. При этом
важно подчеркнуть, что каких-либо различий между ответами
учителей пилотных и контрольных регионов не выявлено. Однако
весьма заметные различия обнаруживаются при сравнении отве-
тов учителей из сельских и городских школ (см. рисунок 4).
Приведенные на рисунке данные, свидетельствуют о явных раз-
личиях в возможностях самостоятельного использования компью-
тера учащимися крупных городов, районных центров и сел в своей
учебной деятельности. Подобное социальное неравенство, связан-
ное с поселенческими особенностями, является важным фактором
организации образовательного процесса с использованием ИКТ.
Рассмотрим теперь ту роль, которую играет компьютер в опти-
мизации организационных аспектов профессиональной деятель-
ности учителя. В ходе исследования мы обращали специальное
Рисунок 4
Учителя, не дающие своим учащимся домашних
заданий, для выполнения которых необходимо
использование компьютера (суммарный процент
по учителям пилотных и контрольных регионов; по
материалам опроса 2008 года)

внимание на два момента: первый связан с использованием компью-
тера при подготовке учителя к урокам; второй — затрагивает более
широкий контекст применения ИКТ при организации учителем
своей профессиональной деятельности (создание банка данных по
своему предмету, по здоровью учащихся и др.).
Как свидетельствуют полученные результаты, при подготовке
к урокам педагоги чаще всего используют компьютер «для создания
контрольных заданий» — 71,8%, а также «для ознакомления с допол-
нительной информацией по теме урока» — 69,9%. Помимо этого, при
подготовке к уроку учителя используют компьютер для решения
таких задач, как «создание экспозиционного материала» (59,6%);
«просмотр методических рекомендаций» (38,0%); «составление
плана урока» (32,7%). Результаты мониторинга показывают, что за
период с 2005 по 2008 год в пилотных регионах произошли весьма
существенные изменения. Так, например, увеличилось число учи-
телей, использующих компьютер для «подготовки экспозиционного
материала», «знакомства с дополнительной информацией по теме
урока» и «просмотра методических материалов» (см. рисунок 5).
Таким образом, полученные результаты позволяют сделать
вывод о том, что ИКТ все активнее используется не только как
средство представления учебного материала, но и как важный ин-
струмент расширения информационной среды учебного процесса,
а также как важный инструмент методической поддержки деятель-
ности учителя. Это можно рассматривать как важный момент, под-
тверждающий эффективность проекта ИСО. Вместе с тем, подобная
активизация использования ИКТ, по всей видимости, связана не
Рисунок 5
Особенности использования компьютера при
подготовке учителя к урокам (по результатам опросов
2005 и 2008 годов(%)

только с действием проекта, но и с общими тенденциями инфор-
матизации образования, поскольку сходные данные фиксируются
нами и в контрольных регионах.
Обратимся теперь к данным об использовании учителем ком-
пьютера при организации своей профессиональной деятельности.
В таблице 2 приведены сопоставительные данные о решении учи-
телем тех или иных задач с использованием компьютера по данным
опросов 2005 и 2008 гг.
Приведенные в таблице данные показывают, что за прошедший
период произошли весьма существенные изменения в использова-
нии компьютера при организации учителем своей профессиональ-
ной деятельности. Причем здесь можно выделить две противопо-
ложные тенденции. С одной стороны, явно снижается значимость
использования компьютера для создания учителем своих соб-
ственных банков данных, касающихся методической организации
учебного процесса («методик контроля знаний», «банк данных по
своему предмету», «банк материалов для педагогического экспе-
римента»). Это можно объяснить тем, что создание собственных
компьютерных банков подобного рода просто малоэффективно,
поскольку сегодня в этом нет особой необходимости,— требуемую
информацию, причем постоянно обновляемую, можно достаточно
легко получить, войдя в сеть Интернета.
Другая, противоположная тенденция связана с увеличением
интенсивности обращения к компьютеру при организации своей
Таблица 2
Решение учителями различных организационных задач с использованием
компьютера (%)
Задачи
2005 2008 Р=
создание банка данных по своему предмету
62,5 47,6 .0001
создание банка данных по методикам контроля знаний
49,5 37,8 .0001
создание банка данных по методикам преподавания
38,1 39,6 -
создание банка данных социального положении учащихся
(материальная обеспеченность, полнота семьи т. п.)
26,0 27,2
сбор материалов для педагогического эксперимента
23,3 13,1 .0001
создание банка данных творческих успехов учащихся
21,3 34,7 .0001
создание банка данных оценок учащихся
20,3 41,9 .0001
создание банка данных по здоровью учащихся
13,8 27,2 .0001
ничего из перечисленного
12,8 8,1 -
создание рейтингов учащихся
12,4 18,4 -
ведение педагогического дневника
6,1 23,3 .0001
создание банка данных по курению, употреблению алкоголя учащимся
и другим девиациям
4,5 22,9 .0001

собственной деятельности, которая связана с созданием различ-
ных банков, касающихся в первую очередь «своих» учащихся (их
академической успеваемости, их творческих способностей, их здо-
ровья) и «своих» размышлений о профессиональной деятельности
(«педагогический дневник»). Это позволяет сделать вывод о том,
что обращение к ИКТ является действительно важным инстру-
ментом организации и индивидуализации педагогического процесса
современного учителя.
Особой интерес представляет рассмотрение роли Интернета
в профессиональной деятельности педагога. С этой целью в рамках
исследования мы предлагали учителям следующий вопрос: «Оце-
ните роль Интернета в Вашей преподавательской деятельности».
Полученные данные показывают, что подавляющее большинство
учителей (80,4%) указывают на информационный потенциал ресур-
сов Интернета, отмечая, что он «помогает получать им необходимую
профессиональную информацию». Менее значимыми для учителей
оказались другие функции Интернета: «возможность профессио-
нального общения» — 25,5%, а также «возможность участия в со-
вместных образовательных проектах» — 21,3%.
Показательно, что по сравнению с предыдущим опросом по
всем перечисленным выше аспектам произошли явные позитивные
сдвиги (см. рисунок 6).
Важно подчеркнуть, что сравнение результатов, полученных
в пилотных и контрольных регионах, позволяет зафиксировать
весьма существенные различия в ответах учителей сельских школ.
Так, учителя, преподающие в сельских школах пилотных регионов,
Рисунок 6
Мнения учителей о роли Интернета в их профессиональной
деятельности: по материалам опросов 2005 и 2008 годов (%)

по сравнению с сельскими педагогами из контрольных регионов
чаще указывают на то, что Интернет способствует их «профессио-
нальному общению» (соответственно: 28,9% и 14,5%, р= 001), а также
на то, что Интернет дает им «возможность участвовать в совместных
образовательных проектах» (соответственно: 19,8% и 8,9%, р=.005).
Это позволяет сделать вывод о том, что одним из наиболее важных
социальных эффектов целенаправленных проектов по интеграции
ИКТ в практику образования является создание возможностей для
профессиональной коммуникации учителей сельских школ.
С целью обобщения данных, полученных в ходе социологиче-
ского мониторинга, нами была проведена их специальная математи-
ческая обработка с использованием процедур факторного анализа
(метод Главных Компонент с последующим вращением по критерию
Varimax Кайзера). Данный метод позволяет выявить взаимосвязи
между отдельными использованными в ходе мониторинга инди-
каторами, например, сопоставить оснащенность ИКТ и удовлетво-
ренность возможностями пользования ими с практикой внедрения
компьютерных технологий в педагогическую деятельность. В ходе
анализа нами была предпринята специальная процедура фактори-
зации исходных материалов по выделению тех основных тенденций,
которые определяют изменения (сдвиги), произошедшие в пилот-
ных регионах между первым и вторым этапами опроса.
Факторизация результатов ответов учителей по данным двух
этапов мониторинга (2005 и 2008 годы) в пилотных регионах по-
зволила выделить четыре основных фактора.
Первый фактор F1 («продвинутый пользователь — начинаю-
щий пользователь») на своем положительном полюсе объединил
следующие индикаторы: «ежедневное пользование компьютером»,
«ежедневное пользование Интернетом», «использование компью-
тера в учебном процессе несколько раз в неделю», «использование
в процессе преподавания специальных компьютерных обучающих
программ», «использование компьютера для предоставления до-
полнительной информации», «использование компьютера для
оставления банка данных по методикам преподавания». Как мы
видим, данный комплекс индикаторов фиксирует выраженную
связь между «продвинутостью» в пользовании компьютера и Ин-
тернета с активностью включения ИКТ в педагогическую практику
учителя. Отрицательный полюс фактора F1 характеризуется та-
кими индикаторами, как «начинающий пользователь» и «не могу
пользоваться компьютером дома».
Второй фактор F2 задает оппозицию «удовлетворенность обе-
спеченностью ИКТ — неудовлетворенность». На положительном
полюсе данного фактора объединились такие индикаторы, как
«удовлетворенность качеством имеющегося компьютера», «удо-
влетворенность возможностями выхода в Интернет», «наличие
периферических устройств (принтер, сканер и т.д.) дома», «исполь-

зование компьютера на уроках 1-2 раза в неделю», «использование
компьютера для презентаций». Таким образом, данный комплекс
индикаторов фиксирует явную связь между хорошей оснащенности
компьютерной техникой дома с активным использованием ее в об-
разовательном процессе. Противоположный отрицательный полюс
фактора F2 фиксирует «невозможность пользоваться Интернетом
в домашних условиях», «возможность пользования перифериче-
скими устройствами лишь в школе».
Третий фактор F3 «расширенное использование компьютера
в учебно-воспитательном процессе» — «неиспользование ком-
пьютера в образовании». Положительный полюс данного фактора
объединил такие показатели, как «использование компьютера для
коллективной работы учащихся», «подготовка экспозиционного
материала», «создание банка данных по здоровью учащихся». От-
рицательный полюс фиксирует жесткую негативную позицию
учителя: «не использую компьютер в учебе».
И, наконец, последний четвертый фактор F4 фиксирует возмож-
ности пользования как компьютером, так и Интернетом в «краевом
ресурсном центре».
На рисунке 7 приведено размещение учителей сельских школ,
районных и региональных центров относительно факторов F1 и F2
в трех пилотных регионах по опросам 2005 и 2008 годов.
На рисунке отчетливо видно, что учителя практически всех ти-
пов поселений (за исключением регионального центра Ставрополь-
ского края) по сравнению с 2005 годом в 2008 году переместились
на положительный полюс фактора F2 «удовлетворенность имею-
щимися ресурсами ИКТ». Напомним, что этот полюс фиксирует
не только удовлетворенность доступом к компьютерной технике,
Интернету, периферическим устройствам в домашних условиях,
но и активность использования компьютера в учебном процессе
(«1-2 раза в неделю», «подготовка презентаций»). В то же время
представленные на рисунке данные фиксируют существенные
различия в продвинутости пользования компьютером. Так, учи-
теля сельских школ практически всех регионов (за исключением
Красноярского края) являются начинающими пользователями.
Эти различия были отчетливо обозначены не только в 2005 году,
но и сохранились в 2008 году.
И, наконец, важно обратить внимание на квадрант I, который
характеризует удовлетворенность имеющимися возможностями
доступа к ИКТ и продвинутость пользования ими. Заметим, что
подобное сочетание связано и с эффективным использованием ИКТ
в образовательной деятельности: постоянное использование компью-
тера («1-2 раза в неделю»), использование компьютера для презен-
таций, предоставления дополнительной информации, применение
в образовании специальных компьютерных обучающих программ,
создание банков по методикам преподавания. Как мы видим, имен-

Рисунок 7
Размещение учителей из различных типов поселений относительно
факторов F1 «"продвинутый" пользователь — начинающий
пользователь» и F2 «удовлетворенность обеспеченностью ИКТ —
неудовлетворенность» по материалам мониторинговых опросов
2005 и 2008 годов
но в зону, определяемую квадрантом I в 2008 году, переместились
школы районных центров всех пилотных регионов, а также школы
региональных центров Красноярского края и республики Карелия.
Подобную динамику можно рассматривать как яркое подтвержде-
ние эффективности проектов по использованию информационных
компьютерных технологий в образовательной практике, подобных
проекту Информатизация системы образования.
5. ИКТ В СОЦИАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ ШКОЛЫ
В ходе исследования мы задавали учителям два вопроса, которые
направлены на выявление отношения социального окружения к ис-
пользованию ИКТ в учебном процессе. Один вопрос связан с от-
ношением администрации образовательного учреждения к исполь-
зованию компьютера в учебном процессе; другой касался влияния
использования компьютера в учебном процессе на статус учителя
в школьном коллективе.
Полученные данные показывают, что за время проведения
мониторинга в пилотных регионах значимо увеличилась доля учи-
телей, указывающих на то, что их «руководство всячески поощряет
использование компьютера в учебном процессе»: с 69,8% на первом
этапе мониторинга до 75,5% на втором этапе (р=.005).

Следует отметить, что в ответах учителей из пилотных и кон-
трольных регионов наблюдаются существенные различия. Так,
учителя из пилотных регионов чаще фиксируют позитивное от-
ношение администрации к применению учителями ИКТ в учебном
процессе, чем их коллеги из контрольных регионов, соответственно:
75,5% и 65,2% (р=.002). Подчеркнем, что наличие подобных рас-
хождений в ответах учителей из пилотных и контрольных регионов
дает основание утверждать, что в образовательных учреждениях
пилотных регионов проекта ИСО сложились более благоприятные
организационные условия, способствующие применению ИКТ.
Особый интерес представляют и мнения учителей о влиянии
использования компьютера в учебном процессе на микросоциаль-
ные отношения в педагогическом коллективе школы и, в частности,
о влиянии на социальный статус учителя. Подавляющее большин-
ство учителей фиксирует, что использование компьютера позитивно
сказывается на статусной позиции педагога среди всех участников
педагогического процесса: указали, что такие учителя «вызывают
уважение среди коллег» — 69,4% педагогов пилотных регионов; отме-
тили, что они «вызывают позитивное отношение администрации»,—
32,9%; «имеют более высокий авторитет среди детей» — 22,8%.
В этой связи обращают на себя внимание различия в ответах
учителей из пилотных и контрольных регионов. В образователь-
ных учреждениях пилотных регионов проекта ИСО навыки ис-
пользования и факт применения педагогами ИКТ существенно
чаще рассматриваются как своеобразный социальный капитал,
который дает учителю возможность повысить свой социальный
статус. В контрольных же регионах заметно выше, чем в пилотных,
доля учителей, которые вообще не фиксируют особого отношения
школьного коллектива к педагогам, использующим в процессе обу-
чения информационно-коммуникационные технологии.
В заключение следует еще раз зафиксировать, что материалы ис-
следования свидетельствуют о явно позитивном влиянии, которое
оказывают проекты, подобные ИСО, на процессы информатизации
школьного образования. В то же время, необходимо отметить, что
проект ИСО — далеко не единственный фактор, способствующий
интеграции ИКТ в образовательный процесс. Более того, вряд ли
проект, пусть даже такого масштаба, был бы сколь-нибудь эффек-
тивен в отсутствие других менее масштабных инициатив. На наш
взгляд, успешность ИСО лишь подтверждает интерес и высокий
уровень мотивации современного учителя к использованию ИКТ
в своей педагогической практике. Причем этот интерес обусловлен
не только формальными требованиями к учителю, которые каса-
ются использования имеющейся в школе компьютерной техники,

но и желанием самих педагогов соответствовать темпам современ-
ных техноэволюционных процессов и вводить в свою практику
ИКТ, модернизируя, таким образом, учебный процесс. В этом от-
ношении вернемся к данным проведенного исследования, которые
свидетельствуют о том, что для перехода педагога к активному
использованию ИКТ нужно не так уж много времени. Принципи-
альное значение в процессе информатизации образовательного
процесса приобретают те условия, в которых этот процесс про-
текает. При этом особо важными оказываются не условия, связан-
ные с материально-технической обеспеченностью, а методическая
и организационная поддержка педагога, повышение его квалифи-
кации в области ИКТ, отношение администрации к использованию
информационных технологий, профессиональная педагогическая
среда, где есть возможность обмена опытом по применению ИКТ.
Литература
1. Авдеева СМ., Уваров А.Ю. Российская школа на пути к информационному
обществу: проект «Информатизация системы образования» // Вопросы об-
разования № 3. 2005.
2. Собкин B.C., Адамчук Д.В. Отношение участников образовательного процесса
к информационно коммуникационным технологиям (по материалам социо-
логического опроса администраторов школ, учителей и учащихся в пилотных
регионах проекта ИСО) - М.: Центр социологии образования РАО, 2006. - 182
с.
3. Собкин B.C., Адамчук Д.В. Школьник и информационно коммуникационные
технологии: возрастные особенности и регионально поселенческая специфи-
ка // Социокультурные трансформации подростковой субкультуры: Труды по
социологии образования. Т. XI. Вып. XX / Под ред. В.С.Собкина. - М.:Центр
социологии образования РАО, 2006. - 167 с.
4. Собкин B.C., Адамчук Д.В. Мониторинг социальных последствий информа-
тизации: что изменилось в школе за три года? — М.:Институт социологии
образования РАО, 2008.- 159 с.
5. Собкин B.C., Адамчук Д.В. Информационно коммуникационные технологии
в учебной и досуговой деятельности учащихся Омской области // Образова-
ние Омской области №2(15) 2008 - с 20 24.
6. Собкин B.C., Евстигнеева Ю.М. Подросток: виртуальность и социальная
реальность. По материалам социологического исследования. Труды по со-
циологии образования. Т. VI. Вып. X. М: Центр социологии образования
РАО, 2001.
7. Собкин B.C., Хлебникова М.В. Старшеклассник и компьютер: проблемы
социального неравенства. // Образование и информационная культура. Со-
циологические аспекты. Труды по социологии образования. Т. V Вып. VII /
Под ред. B.C. Собкина. М.: Центр социологии образования РАО, 2000.
8. Фрумин И., Каннинг М., Васильев К. Политика информатизации и новая
школа в России / Пер. с англ. М: Всемирный банк, 2003.

B. C. Собкин, Д. В. Адамчук
Е. В. Баранова, О. С. Маркина
О. В. Ткаченко
УЧИТЕЛЬ О ВЛИЯНИИ ЕГЭ НА КАЧЕСТВО
ШКОЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Статья подготовлена на основе материалов социологического
опроса 2334 учителей старшей школы, который был проведен
в сентябре-октябре 2007 года и является результатом работы автор-
ского коллектива над проектом ФЦПРО «Исследование практиче-
ской деятельности учителей старшей школы в условиях введения
единого государственного экзамена». Единый государственный
экзамен является одним из ключевых моментов в модернизации
отечественной системы образования. Причем с ним связаны как во-
просы объективной оценки качества образования, так и социальные
вопросы, в первую очередь касающиеся равенства возможностей
получения высшего образования, социальной мобильности и др.
В этой связи особый интерес представляет анализ особенностей от-
ношения учителей к введению ЕГЭ. Причем позиция учителя здесь
важна именно как экспертная позиция относительно изменений
качества образования, содержания и форм организации учебной
деятельности.
При разработке программы настоящего исследования учиты-
вался опыт наших предыдущих социологических опросов, которые
связаны с изучением учителей общеобразовательных школ [см. 2;
3;4;5; 6; 7; 8; 10].
Использованная в ходе опроса анкета состояла из 103 вопро-
сов (закрытых, открытых и шкальных), которые группировались
относительно следующих содержательных блоков: социальные
функции ЕГЭ; социальные риски, связанные с введением ЕГЭ;
влияние ЕГЭ на качество школьного образования; влияние ЕГЭ
на наукоемкость и культуроемкость образовательного процесса;
влияние ЕГЭ на изменение временных ресурсов учебной деятель-
ности; влияние ЕГЭ на социальные аспекты профессиональной
деятельности учителя; влияние ЕГЭ на социально-психологическое
самочувствие учащихся.