Сосунцов Е. Ф. Основы национального русского воспитания. — 1915

Священник Е. Ѳ. Сосунцов
ОСНОВЫ
НАЦІОНАЛЬНАГО РУССКАГО ВОСПИТАНІЯ.
КАЗАНЬ.
ЦЕНТРАЛЬНАЯ ТИПОГРАФІЯ.
1915.

Сочиненія священника Е. Ѳ. Сосунцова.
1. Описаніе Троицкой церкви, г. Казани. 1899 г., цѣна 20 к,
2. Описаніе церковныхъ школъ Казанскаго уѣзда. 1902 г.,
цѣна 1 рубль.
3. Добрыя души. Сборникъ разсказовъ для дѣтей. Изд. 2-е,
Клюкина, цѣна 40 к.
4. Сѣмена и всходы. Сборникъ разсказовъ и стихотвореній.
1903 г., цѣна 30 к. (Распродано).
5. Антихристъ. Поэма. 1911 г. Изд. второе, ц. 20 к.
6. Святые Кириллъ и Меѳодій, въ изложеніи для дѣтей.
1909 г. Изд. четвертое, цѣна 5 к.
7. Церковное чтеніе. 1905 г., ц. 10 коп.
8. Школьное путешествіе въ Саровъ. 1905 г. ц. 10 к.
9. Священникъ и выборы въ Госуд. Думу. 1906 г., ц. 2 к.
10. Священникъ и школа. 1906 г., цѣна 1 к. (Распродано).
11. О крестномъ знаменій и поклонахъ по Уставу. 1906 г.
Изд. второе, ц. 5 к. (Распродано).
12. Слово въ день Срѣтенія. 1906 г., цѣна 3 к.
13. Борьба между добромъ и зломъ. Слово въ недѣлю 27-ю,
цѣна 3 к. I
14. Слово въ день 25-лѣтія церковныхъ школъ, цѣна 2 к.
15. Методическія указанія и конспекты уроковъ по Закону
Божію. Полный курсъ младшаго отдѣленія. 1915 г.
» Изд. шестое, цѣна 40 к.
16. Методика и конспекты уроковъ по Священной исторіи.
Изд. четвертое, 1915 г., цѣна 50 к.
17. Конспекты уроковъ по Закону Божію. Курсъ старшаго
отдѣленія. 1914 г. Изд. пятое, цѣна 60 к.
18. Спутникъ законоучителя. Основныя правила дидактики и,
методики преподаванія Закона Божія. Изд. 2, исправлен-
ное. 1914 г., цѣна 10 к.
19. Законъ Божій. Книжка съ картинками, для младшаго от-
дѣленія. 1915 г. Изд. восьмое, цѣна 15 к.
20. Законъ Божій. Священная исторія и молитвы. Книжка
съ картинками. Курсъ второго отдѣленія. 1915 г.
Изд. седьмое, цѣна 30 к.
21. Законъ Божій. Символъ вѣры, заповѣди и богослуженіе
1915 г. Изд. седьмое, цѣна 15 коп.
22. Начальныя свѣдѣнія изъ исторіи христіанской церкви,
для начальныхъ школъ съ четырехгодичнымъ кур-
сомъ. 1913 г., цѣна 10 к.

когда русскіе люди убѣдились, что иноземцы въ дѣлѣ развитія
просвѣщенія опередили Москву.
Въ сравнительно недавнее время, въ первой четверти 19
столѣтія, въ Россіи явился новый подъемъ національнаго самосо-
знанія, получившій спеціальное названіе славянофильства. Но и
это движеніе большого успѣха не имѣло, такъ какъ было произ-
веденіемъ чужого духа, перенесеннымъ на русскую почву. Образцомъ
для него послужилъ нѣмецкій романтизмъ, возникшій въ качествѣ
противовѣса ложно-классическому направленію, достигшему къ концу
18 в. крайняго матеріализма и холодной разсудочности. Успѣхи
Наполеона I и его притязанія на обладаніе всей Европой побудили
германцевъ къ отысканію права на самобытность чрезъ изученіе
родной старины. Примѣру нѣмцевъ послѣдовали и русскіе славяно-
филы, которые занялись собираніемъ памятниковъ русской народ-
ной литературы-былинъ, сказокъ, пѣсенъ и легендъ, ради установ-
ленія національно • русскаго сознанія. По этимъ произведеніямъ
старины славянофилы хотѣли установить правильный взглядъ на
исконный характеръ русскаго народа и на идеалы частной и об-
щественной жизни. «Но отношеніе славянофиловъ къ русскому
народу было узко-національнымъ. Народомъ, къ которому они
стремились, былъ народъ идеальный, прошедшій» (С. К, Шамби-
наго. Ист. русск. народ, словесен. 1914, стр. 54). Вѣрная мысль
о необходимости изученія народной души была основана на шат-
кихъ и взятыхъ на прокатъ устояхъ. Однако самая идея сообра-
зованія воспитанія и просвѣщенія съ національными особенностями
каждаго народа умереть не могла. Если она заглохла на болѣе
или менѣе продолжительное время, то не въ силу утраты своей
жизнеспособности, а вслѣдствіе наплыва новыхъ теорій, не соеди-
нившихся съ наличной дѣйствительностью и частію заглохшихъ
вслѣдствіе угнетенія всякой идейности въ теченіе значительнаго
промежутка времени.
Обычное положеніе человечества состоитъ изъ чередованія
между неподвижностью тѣла и порывами духа. Чѣмъ большее
преобладаніе достается на долю инертности тѣла, служенія инте-
ресамъ обывательщины, тѣмъ жизнь общества и отдѣльныхъ его
членовъ становится покойнѣе, хотя и безсодержательнѣе. Но состо-
яніе людей и обществъ часто зависитъ не отъ ихъ собственной
воли, такъ какъ жизнь течетъ по опредѣленнымъ законамъ и за-

хватываетъ въ свой круговоротъ все существующее, не справляясь
съ его желаніями.
Въ опредѣленныя времена возникаютъ порывы какихъ то
невѣдомыхъ теченій, которые перемѣшиваютъ всю застоявшуюся
атмосферу и пробуждаютъ человѣчество къ активной дѣятельности,
къ приливу жизни. Все слабое и отжившее не выдерживаетъ
напряженія и отмираетъ. Но все, въ чемъ движется живой духъ,
послѣ бури просвѣтляется, обновляется и начинаетъ новую жизнь,
словно умытая дождемъ природа, улыбающаяся навстрѣчу новому
утру и ясному небу.
Общее явленіе временной ревизіи жизни относится какъ къ
отдѣльнымъ живымъ существамъ. такъ и человѣческимъ обще-
ствамъ. И если народъ сохраняетъ въ себѣ живую душу, то
онъ, послѣ потрясенія, отряхаетъ съ себя всю накипь, всю плѣ-
сень прошлаго и свободно развертываетъ свои природныя силы
и дарованія. Такой подъемъ духа пережилъ и русскій народъ
послѣ монгольскаго ига, послѣ междоусобицъ и послѣ крымской
войны.
Россія велика и сильна. Она можетъ быть потрясена, но
не можетъ быть сломлена. Она продолжаетъ развивать свою
мощь, и влечетъ къ себѣ вниманіе всего человѣчества. Видный
французскій филологъ и этнографъ Ренанъ, извѣстный у насъ
болѣе, какъ авторъ наивно-легкомысленной «Жизни Іисуса», до-
вольно давно писалъ о русскомъ народѣ: «Будущее покажетъ
мѣрку для оцѣнки того, что дастъ человѣчеству этотъ удивитель-
ный славянскій геній съ его пылкой вѣрой, съ его глубокимъ
чутьемъ, съ его особенными воззрѣніями на жизнь и смерть, съ
его потребностью мученичества, съ его жаждой идеаловъ. (Проф.
Сикорскій. Сборн. научно-литер. ст., кн. I, стр. 31).
Но бѣда рускаго общества въ томъ, что оно не вѣритъ въ
собственныя способности, и русская культура до настоящаго вре-
мени остается иноземной. Правда, отдѣльныя оригинальныя лич-
ности русскаго образованнаго общества выдѣлились на фонѣ всемір-
ной литературы, науки и искусства. Но это признаніе мощи рус-
скаго генія было и Не всеобщимъ, и недостаточнымъ. Мы при-
выкли цѣнить высоко лишь чужое и обезцѣнивали свое родное.
Эта черта развилась въ русскихъ людяхъ съ того момента, какъ
отдѣльные представители русскаго общества познакомились съ

внѣшними благами европейской культуры и онѣмѣли отъ удивле-
нія предъ ними, словно дѣти, попавшія изъ глухой деревни въ
большой красивый городъ. Исторія сохранила имя князя И. Хво-
ростинина, служившаго при дворѣ перваго самозванца, нескры-
вавшаго своего презрѣнія къ родинѣ. Хворостининъ хотѣлъ убѣжать
въ Римъ или въ Литву и говорилъ, что «на Москвѣ людей нѣтъ,
все людъ глупый, жити не съ кѣмъ.» (Ключевскій. Очерки и рѣчи,
стр. 395). Такихъ Хворостининыхъ со времени Петра Великаго
и въ особенности со времени Екатерины Второй на Руси появи-
лось весьма много, и бранить свое родное сдѣлалось моднымъ
дѣломъ, признакомъ хорошаго тона.
Теперь настаетъ новая эра. Во всѣхъ областяхъ русской
жизни ощущается біеніе новаго пульса, подъемъ самобытнаго духа,
желаніе быть русскими, а не казаться благовоспитанными ино-
странцами. Отрезвленная Россія какъ будто начинаетъ видѣть,
что всякій оригиналъ несравненно лучше самой совершенной копіи.
Стремленіе къ національной самобытности начинаетъ касаться
слегка и школы. Кое гдѣ начали говорить о необходимости осво-
божденія русскаго просвѣщенія отъ вѣкового гнета германизма,
съ его подавленіемъ человѣческой личности, съ переоцѣнкой по-
знавательной способности предъ всѣми прочими, подавленіемъ лич-
наго почина и сознанія личной отвѣтственности каждаго чело-
вѣка предъ своей совѣстью, разрастаніемъ духа внѣшней выправки
и субординаціи, превращающейся въ распущенный крайній инди-
видуализмъ, вознаграждающій человѣка за попраніе его права на
разумное сообразованіе своей жизни съ жизнью общества.
Наша система образованія пересажена въ видѣ чужеземнаго
растенія на русскую почву и совершенно не соотвѣтствуетъ духу
русскаго народа и вообще народовъ, населяющихъ Россію. Поэтому
наше просвѣщеніе держится исключительно внѣшней силой, чуж-
дой просвѣщенію, образованію и воспитанію.
Гнетъ нѣмецкаго ига въ видѣ саганской системы образованія
мы почувствовали не сегодня, но сила нѣмецкаго вліянія заглу-
шила тѣ немногіе голоса, которые заявляли о необходимости пере-
мѣны во всемъ школьномъ строѣ въ Россіи, Эту тяготу почувство-
вали и наши теперешніе союзники французы, которые также увлек-
лись системой прусской выучки послѣ своего пораженія нѣмцами
и увѣровали во всемогущество пресловутаго нѣмецкаго учителя,

будто бы побѣдившаго французовъ въ 1870 году. О преклоненіи
предъ нѣмцами французскій писатель Эдмонъ Демоленъ выражается
такъ: «Едвали нужно доказывать, въ какомъ подобострастіи мы
были воспитаны по отношенію къ германской педагогіи. Слѣпо
повѣривъ тому, что нѣмцы побѣдили насъ исключительно благо-
даря превосходству ихъ школъ предъ нашими, мы устремились
подражать во всемъ нашему побѣдителю въ періодъ этого психо-
логическаго дурмана.» (Аристокр. раса. Пер. Вандама, стр. 18).
Однако французская школа въ главныхъ чертахъ и доселѣ оста-
ется похожей на германскую. Настолько велика сила привычки
и значительна инертность подавленнаго общества!
Европейская война показала намъ результаты нѣмецкаго
просвѣщенія, и мы пожелали отнестись къ нему критически. Но
можно опасаться, что это стремленіе со временемъ заглохнетъ,
привычка и рутина затормозятъ идейное стремленіе къ реформѣ
русскаго просвѣщенія, и снова русская школа поведетъ силой
своихъ питомцевъ къ нѣмецкимъ болотамъ, заразитъ дѣтей рус-
скаго народа болѣзненными зародышами и парализуетъ въ нихъ
то великое родное, чѣмъ можетъ быть силенъ каждый народъ. И
пропадутъ тогда подвиги героевъ, стоны и слезы сиротъ, страданія
воиновъ, кровь которыхъ будетъ постоянно вопіять къ небесамъ
о дѣтяхъ убитыхъ отцовъ, отдаваемыхъ снова на выучку къ тѣмъ
же шульмейстерамъ, подъ командой которыхъ они находились и
прежде.
Мы настойчиво отмѣчаемъ, что недостатки современной рус-
ской школы относятся къ системѣ, а не къ лицамъ педагогическаго
міра, такъ какъ между ними всегда было много весьма талантли-
выхъ просвѣщенныхъ и добрыхъ людей. Но всѣ ихъ лучшіе порывы
были подавлены бездушной системой.
Съ объявленіемъ войны Россіи быстро забилось ея сердце,
и на борьбу съ нѣмецкимъ игомъ двинулась вся Русь, всѣ насе-
ляющія ее племена. Всѣхъ объединила одна мысль—мысль о сво-
бодѣ отъ порабощенія нѣмцами, которые въ своемъ исключитель-
номъ націонализмѣ признаютъ право на жизнь только за собой
и право на развитіе только германской культуры.
Достоинствъ этой культуры никто отрицать не можетъ, но
нельзя не отмѣтить и того факта, что, выражаясь языкомъ извѣ-
стной русской сказки, нѣмцы отъ этой культуры себѣ берутъ вер-

шки, а другимъ оставляютъ корешки. Петръ Великій въ одной
собственноручной программѣ празднованія годовщины Ништадтскаго
мира предписывалъ возможно сильнѣе выразить мысль, что ино-
странцы всячески старались не допустить насъ до свѣта разума,
да проглядѣли, точно въ глазахъ у нихъ помутилось, и это онъ
признавалъ чудомъ Божіимъ, содѣяннымъ для русскаго народа.»
(Ключевскій, цит. соч., стр. 499). Нашъ сатирикъ Щедринъ, кото-
раго нельзя обвинить ни въ узкости взгляда, ни въ излишнемъ
націонализмѣ, еще рельефнѣе выражаетъ мысль о своекорыстіи
нѣмецкой культуры. Въ своей сатирѣ «За рубежомъ» онъ помѣ-
щаетъ разговоръ русскаго и нѣмецкаго мальчика, слышанный авто-
ромъ во снѣ. Нѣмецкій мальчикъ восхваляетъ свои порядки, рус-
скій удивляется имъ, но высказываетъ въ заключеніе разговора
горькую правду объ отношеніи нѣмцевъ къ чужимъ. «Есть у васъ
и культура, и наука, и свободныя учрежденія, говоритъ русскій
мальчикъ, да вотъ что худо: къ намъ то вы приходите совсѣмъ
не съ этимъ, а только чтобъ пакостничать. Кто самый безсердеч-
ный притѣснитель русскаго рабочаго человѣка? нѣмецъ. Кто са-
мый безжалостный педагогъ? нѣмецъ. Кто вдохновляетъ произ-
волъ, кто служитъ для него неумолимымъ и всегда готовымъ ору-
діемъ? нѣмецъ. И замѣть, что сравнительно ваша наука, все-
таки второго сорта, ваши искусства то же, а ваши учрежденія —
подавно. Только зависть и жадность у васъ перваго сорта, и такъ
какъ вы эту жадность произвольно смѣшали съ правомъ, то и
думаете, что вамъ предстоитъ слопать міръ. Вотъ васъ почему
вездѣ ненавидятъ, не только у насъ, но именно вездѣ. Вы подъ-
ѣзжаете съ наукой, а всякому думается, что вы затѣмъ пришли,
чтобъ науку прекратить; вы указываете на ваши свободныя уч-
режденія, а всякій убѣжденъ, что при одномъ вашемъ появленіи
должна умереть всякая мысль о свободѣ». (За рубежомъ, изд. 4,
стр. 442). Культура обособленности, своекорыстія и угнетенія
личности хотя бы и во имя блага націи, не заслуживаетъ такого
высокаго названія и послѣдовательно ведетъ къ возврату вре-
менъ каннибализма.
Вслѣдствіе господства нѣмецкаго духа въ нашемъ просвѣ-
щеніи мы до сихъ норъ не только не выработали программы само-
бытнаго національнаго воспитанія, но не установили даже опре-
дѣленныхъ принциповъ русской школы, такъ .какъ намъ было

внушено, что мы ничего не можемъ создать въ области просвѣ-
щенія помимо германцевъ. Мы задыхаемся въ атмосферѣ герма-
низма и не ощущаемъ того страшнаго отравленія, которое пор-
титъ наше тѣло и губитъ нашу душу. Привычка къ самоодурма-
ниванію притупила въ насъ сознаніе ужаса своего положенія.
Замерзающіе и задыхающіеся въ тѣсномъ помѣщеніи чув-
ствуютъ пріятную истому и постепенно обмираютъ. Въ такомъ со-
стояніи задушенія очутилась русская школа и русское общество.
Мы относимся спокойно къ своему духовному усыпленію и теряемъ
способность сопротивленія отравляющему насъ яду.
Какъ дѣти иль рабы преданію послушны,
Какъ часто мы бываемъ въ жизни равнодушны
Къ тому, что сердце намъ должно бы разрывать,
Что слезы изъ очей должно бы исторгать. (Плещеевъ).
Русское общество, какъ и вообще все человечество, изъ спо-
собовъ веденія войны германцами должно убѣдиться, что нѣмецкая
культура дѣйствительно второго сорта, что она близка къ патрі-
архальной нравственности первобытныхъ дикарей, для которыхъ
своимъ, близкимъ является только человѣкъ одного племени, одного
рода или одной семьи. Первобытная нравственность не можетъ
возвыситься до сознанія единства человѣчества ни съ религіозной,
ни съ біологической точки зрѣнія. На такой же стадіи находится
и нѣмецкое просвѣщеніе. И эта точка зрѣнія ведетъ непремѣнно
къ обособленности народа и къ отдѣленію его отъ всего человѣче-
ства. Русь еще въ старое время стояла на пути самостоятельнаго
развитія природныхъ качествъ, и потому для нея необходимо
сбросить съ себя въ просвѣщеніи иго германизма и установить
въ школахъ всѣхъ типовъ родное національное воспитаніе.
Подъ названіемъ національнаго воспитанія мы отнюдь не
разумѣемъ узкаго націонализма и обособленности націи, такъ
какъ это состояніе народа, помимо несоотвѣтствія съ нравствен-
нымъ закономъ, вредно и съ точки зрѣнія общественнаго благо-
получія. По выраженію нашего философа Вл. Соловьева, «доведен-
ный до крайности націонализмъ губитъ впавшій въ него народъ,
дѣлая его врагомъ человѣчества, которое всегда окажется сильнѣе
отдѣльнаго народа.» (Т. 4, изд. 2, стр. 7). Не имѣетъ смысла и
предоставленіе подавляющаго значенія одной націи въ странѣ съ
угнетеніемъ духовной жизни всѣхъ другихъ народностей, такъ
какъ всякое насильственное дѣйствіе вызываетъ лишь сопротивле-

ніе и закаливаетъ стойкость угнетаемаго, развращая угнетателя.
Когда то сильная Турція пришла къ полному паденію вслѣдствіе
систематическаго угнетенія побѣжденныхъ народовъ, а угнетаемые
славяне и греки возродились къ новой политической жизни.
Въ оркестрѣ самыми сильными инструментами являются
фаготъ и барабанъ. Но предоставленіе имъ господствующаго зна-
ченія совсѣмъ не соотвѣтствуетъ понятію о музыкѣ какъ объ искус-
ствѣ. Конечно, и удары барабана могутъ быть названы музыкой,
но въ очень условномъ значеніи. Обособленность и народный эго-
измъ совсѣмъ не въ характерѣ русскаго народа, и проявленіе
этихъ свойствъ отдѣльными личностями вызываетъ въ народной
совѣсти непріятное чувство. Національныя начала просвѣщенія
русскаго народа могутъ быть установлены на основахъ природныхъ
особенностей русскаго племени, проявившихся въ его исторіи, въ
литературѣ, установленіяхъ и въ его письменности.
II.
Опредѣленіе характера сопряжено съ значительными трудно-
стями даже по отношенію къ отдѣльному человѣку, а народный
характеръ или духъ народа еще сложнѣе. Но трудность не тоже-
ственна съ невозможностью, и потому попытка къ опредѣленію
основъ національнаго воспитанія едвали можетъ быть названа
безцѣльной и ненужной.
Однако для опредѣленія русскаго народнаго духа необходимо
условиться относительно самаго разумѣнія этого понятія. Въ недав-
нее время была основана особая наука, т. и. этнопсихологія,
которая хотѣла установить то положеніе, что каждая раса обла-
даетъ столь же устойчивой психической организаціей, какъ и ея
анатомическія отличія. Эта психическая организація признавалась
чѣмъ то неизмѣннымъ, независимымъ отъ географическихъ, соціаль-
ныхъ и другихъ измѣненій, которыя окружаютъ извѣстную народ-
ность. Такой точки зрѣнія держались русскіе славянофилы, ея же
придерживались нѣкоторые французскіе и въ особенности нѣмецкіе
ученые. Этнопсихологія не оправдала возлагавшихся на нее надеждъ,
но она показала, что въ однихъ націяхъ преобладаютъ одни качества,
въ другихъ противоположныя, въ зависимости отъ внѣшнихъ фак-
торовъ и отъ неизвѣстныхъ пока причинъ внутренняго свойства.
Эти, присущія народности качества, отличаются весьма значитель-
ной устойчивостью и сохраняются въ теченіе продолжительнаго
періода времени, составляя отличительные видовые признаки націи.

Описаніе характера древнихъ галловъ, сдѣланное Юліемъ
Цезаремъ, весьма напоминаетъ характеръ французовъ настоящаго
времени, хотя съ той поры протекло около двухъ тысячъ лѣтъ,
и условія жизни за это время претерпѣли весьма значительныя
измѣненія. Цезарь описываетъ галловъ какъ людей быстрыхъ въ
совѣтѣ, влюбленныхъ въ революцію, легкомысленно вѣрующихъ
всякой молвѣ, а потомъ жалѣющихъ объ этомъ, теряющихся при
первой же неудачѣ, легко возбуждаемыхъ легкой побѣдой, често-
любивыхъ, остроумныхъ, любопытныхъ, краснорѣчивыхъ, одарен-
ныхъ способностью легко выражать свои мысли и поддающихся
вліянію красивыхъ фразъ.
Духъ народа можетъ измѣняться съ теченіемъ времени, подъ
вліяніемъ различныхъ историческихъ условій, можетъ принимать
въ себя чужой запахъ, но самыя существенныя свойства остаются
въ немъ стойкими и составляютъ особую народную душу. Въ лите-
ратурномъ изображеніи мы тотчасъ опредѣлимъ національность
дѣйствующихъ лицъ, хотя бы имъ не были усвоены національныя
фамиліи. Мистеръ Скруджъ останется англичаниномъ во всякомъ
костюмѣ, и Титъ Титычъ Брусковъ не можетъ превратиться ни
въ нѣмца, ни въ американца, какъ бы мы его ни назвали.
Нація состоитъ изъ отдѣльныхъ людей, а люди далеко не
одинаковы. Сочетанія качествъ въ индивидахъ разнообразны до
бесконечности. Отсюда вытекаетъ положеніе о невозможности вы-
равниванія всѣхъ людей по одной мѣркѣ. Старинная педагогика,
въ лицѣ Гельвеція и Локка, утверждала, что человѣческая душа
представляетъ собою чистый листъ бумаги, на которомъ воспита-
тель можетъ написать все, что ему угодно. Въ дальнѣйшемъ раз-
витіи педагогическая мысль бросилась въ обратную сторону и
доказывала, что образованіе человѣка зависитъ исключительно отъ
его прирожденныхъ особенностей, и дошла до своего рода фата-
лизма, предопредѣленія однихъ дѣтей къ просвѣщенію и образо-
ванію, а другихъ къ одичанію. Современное направленіе психо-
логіи и педагогики базируется и на наслѣдственности и на воз-
можности воспитанія. «Воспитаніе должно помочь наслѣдственности,
поскольку оно должно стремиться создать въ нѣдрахъ расы проч-
ныя улучшенія и бороться съ нею, поскольку она стремится на-
копить въ индивидуумѣ свойства разрушительныя, вредныя для
расы». (Гюйо. Воен. и наслѣдств. 1900. Пред.).

Воспитаніе, удаляющееся отъ наслѣдственности, сам© себя
обрекаетъ на безплодность и можетъ держаться только внѣшнимъ
давленіемъ. Въ частности относительно русской школы К. Д.
Ушинскій говоритъ: «Напрасно мы хотимъ выдумывать воспитаніе:
воспитаніе существуетъ въ русскомъ народѣ столько же вѣковъ,
сколько существуетъ самъ народъ—съ нимъ родилось, съ нимъ
выросло, отразило въ себѣ всю его исторію, всѣ его лучшія и
худшія качества. Эта почва, изъ которой выростали новыя поко-
лѣнія Россіи, смѣняя одно другое. Ее можно удобрить, улучшить,
приноровившись къ пей самой, къ ея требованіямъ, силамъ, недо-
статкамъ; но пересоздать ее невозможно». (Собр. педаг. соч. 1875 г.
стр. 272). Ту же мысль въ нѣсколько иныхъ выраженіяхъ под-
тверждаетъ и С. А. Рачинскій. Онъ говоритъ о начальной школѣ,
что oha «была и будетъ не зеркаломъ оффиціальныхъ распоряже-
ній и программъ, ни стремленій лицъ, у кормила правленія стоя-
щихъ, а зеркаломъ глубочайшихъ движеній общественнаго и цер-
ковнаго духа, его затмѣній и просвѣтлѣній, его дремоты или подъ-
ема». (Сельская школа, стр. 263).
Опредѣленіе исконнаго характера народа, его души затруд-
няется еще тѣмъ обстоятельствомъ, что въ каждой націи можно
встрѣтить смѣшеніе нѣсколькихъ народностей, и въ представите-
ляхъ націи могутъ оказываться черты, свойственныя или преобла-
дающая въ другомъ народѣ; Въ этомъ случаѣ мы становимся ли-
цамъ къ лицу съ вопросомъ о наслѣдственности. Этотъ вопросъ
въ настоящее время поставленъ на довольно твердую почву въ
видѣ т. н. менделизма, хотя еще не разработанъ съ достаточной
достовѣрностью. Однако теперь можно утверждать, что наслѣдствен-
ность въ природѣ существуетъ, и выработавшіяся исторически
качества сохраняются въ теченіе болѣе или менѣе продолжитель-
наго срока. Если же сохраненіе наслѣдственныхъ качествъ суще-
ствуетъ, то возможно и опредѣленіе преимущественнаго настроенія
извѣстнаго народа, его характера, его души.
Воспитаніе новыхъ поколѣній, привитіе къ нимъ желатель-
ныхъ свойствъ необходимо должно сообразоваться съ этимъ духомъ,
такъ какъ въ противномъ случаѣ новая культура не привьется къ
существующимъ наличнымъ свойствамъ, какъ не прививается яблоня
къ ивѣ, роза къ липѣ. Въ борьбѣ наслѣдственныхъ качествъ по-
бѣда оказывается не только на сторонѣ сильныхъ, но и въ области

полезныхъ для вида. Сильный народъ не подвергается духовному
порабощенію и остается самимъ собой при всѣхъ условіяхъ поли-
тической жизни. Древніе завоеватели, въ цѣляхъ уничтоженія на-
родной самобытности, переселяли покоренное населеніе въ другія
области. Однако іудеи въ Вавилонѣ не выродились въ вавилонянъ,
а стали вавилонскими іудеями, переселенные въ Александріи) они
же не превратились въ грековъ, а сдѣлались александрійскими
іудеями.
Позднѣйшіе завоеватели—Александръ Македонскій, римская
республика не переселяли націй въ новыя страны, а стремились
къ сліянію покоренныхъ народовъ съ Римомъ посредствомъ посте-
пеннаго внѣдренія греко - римской цивилизаціи въ покоренныя
области. Но и эта попытка не удалась. Народы, крѣпко спаянные
своимъ національнымъ духомъ, образовали новыя самостоятельныя
государства, которыя существуютъ и теперь, хотя самъ объедини-
тель давно растаялъ и исчезъ, вслѣдствіе утраты національной
души, безъ которой тѣло римской имперіи превратилось въ трупъ.
Старинная Русь, угнетенная несмѣтными полчищами татаръ,
наведшихъ на русскихъ паническій ужасъ и оцѣпѣненіе, не по-
теряла своей души и воскресла для новой жизни. Было время и
довольно значительное, когда всѣ мысли русскаго человѣка груп-
пировались около одной думы о сохраненіи своей жизни, когда
русскіе люди приходили въ трепетъ при одномъ словѣ—татаринъ,
когда дѣти съ пеленокъ пугались этого страшнаго слова, но Русь
осталась живой вслѣдствіе сохраненія своего народнаго духа. При
этой страшной бурѣ лишь часть русскихъ людей утратила свою
самобытность, усвоивъ нравы и характеръ поработителей, но глав-
ное ядро осталось цѣлымъ, и оно впослѣдствіи дало живые ростки.
Внѣшнія условія не могутъ проходить совершенно безслѣдно для
человѣка и для цѣлой націи, но они не могутъ совершенно измѣ-
нить облика ихъ. Въ поясненіе этого положенія мы можемъ при-
вести слова извѣстнаго историка литературы Венгерова. Онъ,
дѣлая попытку объясненія подлинной души Гоголя, такъ различно
проявившейся въ «Ревизорѣ», въ «Мертвыхъ душахъ» и въ
«Перепискѣ съ друзьями» говоритъ: «Люди рождаются съ равно-
душіемъ къ истинѣ или съ пламеннымъ къ ней стремленіемъ, съ
легкою, но перемѣнчивою воспріимчивостью или съ такою, что
ужъ разъ что усвоено, такъ на вѣкъ; съ стремленіемъ къ наслаж-

денію или съ аскетическими наклонностями; съ жаждою подвига
или глубокимъ эгоизмомъ; съ жизнерадостностью или равнодушіемъ
къ благамъ земнымъ; съ органическою потребностью самопожертво-
ванія или столь же органическою неспособностью къ нему. Эти
черты характера могутъ принять подъ вліяніемъ разныхъ условій
тѣ или другія формы, но никогда не мѣняются по существу и
однѣ только и даютъ вѣрный ключъ къ пониманію душевнаго и
духовнаго облика. (С. А. Венгеровъ. Очерки по ист. русск. лит.
Изд. 2, стр.176). Сказанное относительно отдѣльнаго человѣка въ
извѣстной степени находитъ мѣсто и въ жизни народа, который
сохраняетъ свои національныя черты въ теченіе всей своей исторіи.
Ясно, что можно говорить о духѣ народа не въ Россіи
оффиціальной, не въ томъ «народѣ». въ который ходили люди
семидесятыхъ годовъ, и не о томъ, который представляютъ на
судъ читающей публики писатели марксистскаго направленія. Мы
будемъ говорить о русскомъ народѣ въ его цѣломъ, сохраняю-
щемъ непрерывную связь со своимъ прошлымъ и выражающимъ
внутри себя свои подлинныя чувства, а не то озлобленіе, которое
явилось вслѣдствіе полнаго разобщенія между народомъ и предста-
вителями оффиціальной Россіи.
Къ глубокому прискорбію, право русскаго народа на само-
стоятельное развитіе и на самобытную культуру приходится до-
казывать, такъ какъ сторонники западничества давно рѣшили,
что у русскаго народа собственной души быть не можетъ, что она
должна быть вывезена изъ Германіи въ совершенно готовомъ видѣ,
а русскій народъ обязанъ лишь эту чужую душу окружить своими
заботами. По мѣткому выраженію Вл. Соловьева русскіе охрани-
тели рѣшили «что истина для Россіи дана въ совершенно готовой
и окончательной формѣ и не только дана, но и сдана на храненіе
въ подлежащее вѣдомство: и утвердили гробъ, и запечатали ка-
мень, и приставили стражу». (Т. пятый, изд. 2, стр. 73).
III.
Достовѣрная исторія русскаго народа начинается со вре-
мени св. князя Владиміра, а потому и выясненіе народнаго
духа можетъ быть начато только съ этой поры. Правда, встрѣ-
чаются нѣкоторыя данныя о славянахъ у византійскихъ истори-
ковъ и ранѣе крещенія Руси, но эти свѣдѣнія настолько отры-
вочны, что строить по нимъ какіе либо выводы весьма рискованно.

Исторически достовѣрно, что князь Владиміръ принялъ крещеніе
отъ грековъ. Подробности этого событія, передаваемыя въ лѣтопи-
сяхъ, подвергаются сильному сомнѣнію исторической критикой, но
несомнѣнно, что римскій папа дѣлалъ неоднократныя попытки къ
обращенію русскихъ въ христіанство и подчиненію Руси юрисдикціи
апостольскаго престола. Однако эти попытки успѣхомъ не увѣнча-
лись. «Крестившись отъ папы. Владиміръ вступилъ бы въ много-
численный сонмъ, окружавшихъ его государей, могъ бы получить
королевскій вѣнецъ, — все это было очень лестно... Но съ другой
стороны, вступивъ въ сонмъ онъ былъ бы въ немъ младшимъ и
послѣднимъ; онъ сдѣлался бы весьма ограниченнымъ въ своей
свободѣ. Напротивъ, крестившись отъ грековъ, Владиміръ сохра-
нялъ всю свою свою свободу и не подвергалъ себя никакой опас-
ности быть въ мальчикахъ и на послугахъ у другихъ». (Проф.
Голубинскій. Исторія русск. церкви, изд. 2, т. 1, стр. 158). Въ
этомъ поступкѣ Владиміра сказалась родная русскимъ черта —
предпочтеніе внутренней свободы внѣшнему благополучію и тще-
славію. Конечно, единичный примѣръ князя не говоритъ ничего о
характерѣ цѣлой націи. Но къ разъясненію характера русскаго
народа можетъ служить отвѣтъ многихъ кіевлянъ на приглашеніе
принять крещеніе. «Если бы новая вѣра была бы худа, сказали
кіевляне, то князь и бояре не приняли бы ее». Такой отвѣтъ
свидѣтельствуетъ о полномъ довѣріи народа къ своимъ правителямъ.
А подобное довѣріе можетъ быть пріобрѣтено лишь соотвѣтствіемъ
дѣйствій правительства съ желаніями народа. Ясно, что въ данномъ
случаѣ въ князѣ Владимірѣ вылился народный взглядъ, и потому
единичный поступокъ князя можетъ быть разсматриваемъ какъ
проявленіе народнаго духа. Древнія правительства стремились при-
казывать своимъ подчиненнымъ во всемъ. Въ Коранѣ Магомета за-
писано такое характерное преданіе: «Египетскіе волхвы, убѣжден-
ные чудесами Моисея, сказали: мы вѣруемъ во Всевышняго, Бога
Моисея и Аарона. Фараонъ: сказалъ развѣ вы можете вѣрить безъ
моего позволенія?» (Сура 26, 45—48). Въ этомъ преданіи сказался
взглядъ востока на право повелителей распоряжаться даже душой
подвластныхъ людей, но въ событіи крещенія Руси мы видимъ об-
ратное — довѣріе подчиненныхъ къ правящимъ классамъ. Отсюда съ
достовѣрностью можно заключить, что предоставленіе высшей нрав-
ственной свободы каждому члену общества у славянъ въ древнее
время было обычнымъ.

Народъ это воззрѣніе выразилъ въ былинѣ о ссорѣ Ильи
Муромца съ княземъ Владиміромъ. Неузнанный съ перваго раза
и потому принятый не по достоинству, Илья удаляется отъ князя
и пируетъ съ голями кабацким». Князь Владиміръ посылаетъ
за богатыремъ Добрыню Никитича. Илья на зовъ пришелъ. Князь
встрѣтилъ его ласково,
Цѣловалъ да во уста сахарныя,
Говорилъ самъ таковы слова:
«Гой еси ты, старый Илья Муромецъ.
Хоть твое мѣстечко было да пониже всѣхъ,
Такъ твое теперь мѣстечко да повыше всѣхъ.
Гой вы слуги мои, слуги вѣрные,
Проводите стараго на мѣсто большее.
Но Илья. Муромецъ заботится совсѣмъ не о себѣ, для него
дороги интересы большинства, скорби обездоленныхъ. Онъ ищетъ
подлинной правды.
Не садился онъ на мѣсто большее—
Сѣлъ на мѣсто на середнее,
Рядомъ посадилъ голей кабацкіихъ
и желалъ имъ привѣта и угощенія отъ князя.
Издатель былинъ Авенаріусъ къ сказанію о ссорѣ Ильи съ
княземъ Владиміромъ дѣлаетъ такое примѣчаніе. «Эта былина за-
служиваетъ особеннаго вниманія потому, что въ ней муромскій
герой, усадивъ съ собой голей кабацкіихъ, удовольствовавшись
самъ мѣстомъ среднимъ, ратуетъ за равноправность сословій, кото-
рая лишь девять вѣковъ спустя дарована была русскому народу».
(Книга былинъ, XIII). Въ былинѣ—Илья Муромецъ и Калинъ
царь князь Владиміръ по собственному почину предоставляетъ на-
роду ту самую льготу, которой: Илья обусловливалъ свое примире-
ніе съ княземъ. Пламенное стремленіе къ истинѣ, идеализирова-
ніе борцовъ за нее, проходитъ черевъ всю исторію русскаго наро-
да въ домонгольскій періодъ. Эта мысль рельефно выражена на-
шимъ роднымъ поэтомъ А. Толстымъ въ.художественной былинѣ
«Змѣй Тугаринъ», изъ которой мы. и приведемъ выдержки ради
сокращенія характеристики/ русскаго народа.
Поэтъ изображаетъ пиръ князя Владиміра, на которомъ змѣй
Тугаринъ, превратившійся въ пѣвца/ предвѣщаетъ Руси разныя
испытанія.

Ты, княже, могучъ и казною богатъ,
И помнитъ ладьи твои дальній Царьградъ,
—-Но родъ твой не вѣчно судьбою хранимъ,
Настанетъ тяжелое время,
Обнимутъ твой Кіевъ и пламя, и дымъ,
И внуки твои будутъ внукамъ моимъ
Держать золоченое стремя.
Это предсказаніе кажется настолько неправдоподобнымъ, что
вызываетъ лишь смѣхъ въ князѣ него богатыряхъ—Ильѣ Муром-
цѣ, Алешѣ Поповичѣ и Добрынѣ Никитичѣ. А Тугаринъ продол-
жаетъ:
Смѣшна моя вѣсть
И вашему уху обидна.
Кто могъ бы изъ васъ оскорбленіе снесть,
Безцѣнное русскимъ сокровище честь,
Ихъ клятва: «Да будетъ мнѣ стыдно».
На вѣчѣ народномъ вершится ихъ судъ,
Обиды омываетъ съ нихъ поле—
Но дни, погодите, иные придутъ,
И честь, государи, замѣнитъ вамъ кнутъ,
А вѣче—-каганская воля.
Стой, молвитъ Илья, твой голосъ хоть чистъ,
Да пѣсня твоя непригожа.
Былъ воръ Соловей, какъ и ты голосистъ,
Да я пятерней приглушилъ его свистъ—
Съ тобой не случилось бы то же.
—Пѣвецъ продолжаетъ—и время придетъ:
Уступитъ нашъ ханъ христіанамъ,
И снова подымется русскій народъ,
И землю единый изъ васъ соберетъ,
Но Самъ же надъ ней станетъ ханомъ.
И въ теремѣ будетъ сидѣть онъ своемъ,
Подобенъ кумиру средь храма,
И будетъ онъ спины вамъ бить батожьемъ,
А вы ему стукать да стукать челомъ—
Ой, срама, ой горькаго срама.
—Стой, молвитъ Алеша, хоть дюжій твой ростъ,
Но слушай, поганая рожа,

Зашла разъ корова къ отцу на погостъ,
Махнулъ я ее черезъ крышу за хвостъ—
Тебѣ не было бы того же.
Но тотъ продолжаетъ, осклабивши пасть:
—Обычай вы нашъ переймете,
На честь вы поруху научитесь класть,
И вотъ, наглотавшись татарщины власть,
Вы Русью ее назовете.
Такое предсказаніе переполняетъ чашу терпѣнія присутству-
ющихъ. Добрыня беретъ лукъ со стрѣлами, но Тугаринъ мгновен-
но оборачивается въ змѣя и уплываетъ по Днѣпру. Князь Вла-
диміръ возмущается пѣснями Тугарина и высказываетъ увѣрен-
ность, что Русь останется неизмѣнной въ своихъ лучшихъ убѣж-
деніяхъ на вѣки.
А если бъ надъ нею бѣда и стряслась,
Потомки бѣду перемогутъ.
Бываетъ, примолвилъ свѣтъ—солнышко князь,
Неволя заставитъ пройти черевъ грязь,
Купаться лишь свиньи въ ней могутъ.
Графъ Алексѣй Толстой извѣстенъ въ качествѣ автора пре-
краснаго историческаго романа «Князь Серебряный» и драмати-
ческой трилогіи, а потому его мнѣніе о характерѣ русскаго наро-
да, проникнутое чутьемъ поэта, само по себѣ могло бы имѣть зна-
чительную долю убѣдительности. Тѣмъ болѣе, что Толстой по сво-
имъ взглядамъ примыкалъ болѣе къ западникамъ, нежели къ сла-
вянофиламъ. Но, конечно, мы можемъ отнестись къ нему какъ
лишь къ художнику, а не историку.
Исканіе высшей правды, жажда подвига и служенія ближ-
нимъ, соединенныя со смиреніемъ, обрисовываются народомъ
особенно яркими чертами въ былинахъ о любимомъ богатырѣ—
крестьянинѣ Ильѣ Муромцѣ, который всю свою жизнь посвящаетъ
на служеніе ближнимъ, освобождая Черниговъ отъ несмѣтныхъ ба-
сурманскихъ полчищъ, уничтожаетъ нечестиваго Идолища и по-
падаетъ Соловья разбойника, отъ котораго залегла въ Кіевъ до-
рога прямоѣзжая ровно на тридцать лѣтъ. При всей своей бога-
тырской силѣ Илья не нападаетъ ни на кого безпричинно, не
мыслитъ зломъ даже на татарина. Въ самобытномъ русскомъ поэ-
тическомъ произведеніи XII в.—«Словѣ о полку Игоревѣ» пробуж-

деніемъ личныхъ интересовъ среди князей въ ущербъ требовані-
ямъ общественнаго благополучій объясняются бѣдствія Русской
земли отъ сосѣдей. Князья стали говорить: «Се мое, а то мое же
и о маломъ стали говорить: се великое». Оттого Русь и начали
одолѣвать погоные».
Въ былинѣ «Какъ перевелись богатыри на святой Руси»
самохвальство и гордость выставляются прямой причиной гибели се-
ми богатырей, изъ которыхъ каждый по одиночкѣ могъ справлять-
ся съ цѣлыми полчищами враговъ. Встрѣтившись съ силой невѣр-
ной, настолько многочисленной, что «добру молодцу той силы не
объѣхати, сѣру волку не обрыскати», богатыри вступаютъ съ Hefr
въ бой. Побѣда явно склоняется на сторону богатырей, и этотъ
успѣхъ кружитъ имъ голову. Изрубили они силу до единаго и
Стали молодцы тутъ похвалятися,
Какъ у насъ у могучіихъ богатырей,
Плечи молодецкія не намахалися,
Кони добрые не уходилися,
И мечи булатные не притупилися,
И возговоритъ Алешенька Поповичъ младъ:
«Подавай намъ силу хоть небесную,
Мы и съ тою силой, братцы, справимся».
Вслѣдъ за такой похвальбой явилось двое супротивниковъ.
Разрубилъ ихъ Алеша на двое, и стало супротивниковъ четверог
разрубилъ и четверыхъ, и стало ихъ восемь, разрубилъ Илья—и
стало супротивниковъ вдвое. Богатыри убѣжали къ горѣ и окаме-
нѣли.
Проявленіе личности, предоставленіе ей свободы выбора
въ служеніи обществу среди древнихъ славянъ давало возмож-
ность обнаруженія личныхъ качествъ каждаго человѣка и избавляло
общество отъ возникновенія индивидуализма, своеволія и произвола.
Отношеніе князя къ подданнымъ и даже вотчинника къ своимъ
крестьянамъ отличалось значительной степенью нравственной сво-
боды, и прикрѣпленіе крестьянъ къ землѣ состоялась лишь во
время Бориса Годунова, nj)H явномъ несочувствіи общества.
Нашествіе татаръ, какъ бѣдствіе стихійное, не могло не отра-
зиться на характерѣ русскаго народа и въ особенности его пра-
вящихъ классовъ, представители которыхъ поддались соблазну та-
тарщины и наслажденія страданіями слабыхъ. Однако это вліяніе

не измѣнило духа всего русскаго народа. Какъ движеніе огромныхъ
ледяныхъ массъ въ ледниковую эпоху коснулось лишь поверхно-
сти песчаниковъ и гнейсовъ, не превративъ ихъ известняки, а
лишь наружно оцарапавъ ихъ поверхность, такъ и татарщина не
могла измѣнить и сокрушить душу народа. Оцѣпенѣвшая при
погромѣ Русь поднялась, благодаря своей врожденной жаждѣ под-
вига и стремленія къ идеалу. Невидимо совершились всходы рус-
скаго самосознанія послѣ татарскаго нашествія, а орошеніе ихъ
выпало на долю одинокому отшельнику сѣвера Сергію Родонеж-
скому. Онъ примѣромъ собственной жизни указалъ Руси пятнадца-
тая вѣка на возможность нравственнаго подъема при свѣтѣ вѣч-
ности. Если Архимедъ могъ сказать: „дайте мнѣ точку опоры и
я переверну землю11, то скромный подвижникъ нашелъ эту точку
по отношенію къ русской душѣ. Запуганный, растерявшійся, духов-
но обезсилѣвшій русскій народъ нуждался въ напоминаніи о за-
бытыхъ идеалахъ, и это напоминаніе вполнѣ своевременно было
«му дано. Забытое воскресло вновь и указало русскимъ людямъ.
Что нѣчто лучшее есть въ свѣтѣ,
Чѣмъ наша радость и печаль.
Воспрянулъ духъ русскаго народа, высшія потребности возо-
бладали надъ зоологическимъ инстинктомъ самосохраненія, и Русь
почувствовала въ себѣ силу на борьбу съ врагомъ, словно былин-
ный герой Илья Муромецъ учуялъ въ себѣ силу могучую послѣ
тридцатилѣтняго сидѣнья.
Въ сообразности съ психологическимъ моментомъ кроется и тотъ
успѣхъ, какой выпалъ на долю преп. Сергія. Къ нему, въ лѣса дре-
мучіе, въ убогую келью пришелъ самъ князь Димитрій Донской за
•благословеніемъ на тяжелый подвигъ, при началѣ похода противъ
татаръ. Этотъ скромный подвижникъ выразилъ въ себѣ народную
душу, ищущую не внѣшнихъ удобствъ и мимолетной славы
а подлинной правды и великаго подвига. Самъ Сергій остался вѣр-
нымъ этому исканію небесъ до конца своей жизни и, не смотря
на просьбу великаго святителя Московскаго Алексія и самого
князя, не захотѣлъ промѣнять убогой кельи, бѣдной церкви и по-
стояннаго физическаго и молитвеннаго труда на каѳедру митропо-
лита всея Руси, со всѣмъ ея блескомъ и государственнымъ зна-
ченіемъ. Не обладая внѣшнимъ величіемъ, Сергій былъ власти-

телемъ Руси, благодаря своему нравственному величію, и этому
монаху въ грубомъ холщевомъ подрясникѣ, въ крашенинной ризѣ
повиновались удѣльные князья, такъ какъ этотъ монахъ носилъ въ
себѣ отображеніе лучшихъ чувствъ старинной Руси.
Татарщина смяла въ душѣ многихъ русскихъ людей высоту
духовнаго подъема, стремленіе къ потустороннему міру. послѣду-
ющія событія объединенія Руси, возвышеніе Москвы, съ почита-
ніемъ себя «третьимъ Римомъ», мистическое упоеніе властью Гроз-
наго царя, производившаго свой родъ отъ брата римскаго импер.
Августа, времена самозванщины сѣяли въ русскомъ служиломъ
обществѣ, въ головѣ русскаго парода совсѣмъ иныя наклонности.
Но я эти историческія обстоятельства не могли въ корнѣ исторг-
нуть жажду подвига и служенія обществу среди лучшихъ русскихъ
людей, дѣянія которыхъ находили откликъ въ народной душѣ и
имена которыхъ облекались ореоломъ святости. Митрополитъ Фи-
липпъ, архіепископъ Германъ, патріархъ Ермогенъ, архіепископа
Митрофанъ и Тихонъ еще до канонизаціи ихъ церковной властью
чтились въ качествѣ святыхъ. Псковскій юродивый, встрѣтившій
Грознаго съ кускомъ сырого мяса въ постъ и назвавшій Іоанна
сыроядцемъ, остался неприкосновеннымъ со стороны Грознаго, не-
стѣснявшагося отдавать на разграбленіе опричникамъ дома на-
иболѣе родовитыхъ бояръ, такъ какъ за юродиваго встала стѣною
вся народная толпа, готовая претерпѣть казнь, но защищавшая
поборника высшей правды. Даже послѣ всѣхъ пережитыхъ невзгодъ
русскій человѣкъ не могъ перенести порухи на свою честь и, считая
себя недостойнымъ ея, относилъ эту честь къ своимъ предкамъ.
Споры о мѣстничествѣ, о древности рода могутъ быть разсматри-
ваемъ!, какъ отнесеніе высокаго званія русскаго человѣка къ сво-
ему прошлому, гдѣ правда не была запятнана никакимъ малоду-
шіемъ, никакимъ шатаніемъ. И русскій бояринъ соглашался лучше
пожертвовать своей собственной жизнью, нежели унизить свой
родъ предъ человѣкомъ изъ новыхъ служилыхъ людей. При возни-
кновеніи раскола главнымъ аргументомъ противъ исправленія книгъ
служила ссылка на предковъ. По стариннымъ книгамъ спасались
русскіе угодники, а потому хула на книги, по взгляду спорившихъ,
являлась хулою противъ этихъ угодниковъ. Сами современники
исправленія книгъ, при обрядовѣрномъ взглядѣ на религію, могла
опасаться за спасеніе своей собственной души отъ принятія но-

выхъ обрядовъ. Но центромъ вниманія въ этомъ случаѣ были пред-
ки, просіявшіе святители. ,,Умремъ за батюшку аза", говорили
противники исправленій, такъ какъ этотъ азъ не нами поло-
женъ, пусть онъ и лежитъ во вѣки вѣкомъ. И за идею шли на
смерть сотни русскихъ людей всѣхъ возрастовъ, хотя имъ предлагались
различныя льготы за подчиненіе распоряженіямъ духовной власти.
Извѣстный протопопъ Аввакумъ, сосланный по опредѣленію вели-
каго Московскаго сбора, былъ возвращенъ изъ ссылки, прибли-
женъ ко двору, пользовался всѣми благами своего положенія, но
предпочелъ страданія за идею и кончилъ жизнь на кострѣ. Мы
не сомнѣваемся, что Аввакумъ стоялъ за ошибочную мысль, но
чувствомъ онъ выражалъ настроеніе народа и шелъ на страданіе
не ради себя, а ради идеи.
Насъ съ дѣтства умилялъ отвѣтъ Ѳемистокла: „бей, но вы-
слушай А развѣ менѣе величія въ поступкахъ русскихъ.людей, кото-
рые приходили къ князю, ложились головой на плаху и просили:
г не вели, князь, казнить, повели слово вымолвить». И это слово обыч-
но касалось не личныхъ нуждъ просителя, а общаго дѣла. Даже въ
самое послѣднее время, можно указать на т. н. ходоковъ по мір-
скимъ дѣламъ, которые идутъ завѣдомо на всевозможныя непріят-
ности, терпятъ лишенія и невзгоды, но добровольно соглашаются
принять на себя трудъ ходатайства по какому нибудь общему дѣлу,
порадѣть за міръ. Самоотреченіе свойственно великимъ натурамъ
и великимъ націямъ. Во всемірной исторіи мы мало можемъ найти
такихъ лицъ, какъ Моисей и an. Павелъ, которые молились Богу
приблизительно въ одинаковыхъ словахъ: «Господи, если согрѣшилъ
предъ тобою народъ, то вычеркни меня за него изъ книги живыхъ,
но спаси его». А такіе люди встрѣчались да и доселѣ встрѣчаются
въ русскомъ народѣ.
Вся русская художественная литература проникнута поры-
вомъ къ высокимъ идеаламъ, къ господству духа надъ тѣломъ, и
даже въ произведеніяхъ послѣдняго времени, испачканныхъ под-
робностями порнографіи, проявляются типы самоотверженныхъ иска-
телей подвига. Въ пресловутомъ романѣ Вербицкой.—«Ключи
счастья» Янъ повторяетъ нѣсколько разъ, что жалость—это сорныя
травы души, но въ то же время тонетъ въ пруду, спасая совер-
шенно посторонняго для него мальчика. Въ романѣ Арцибашева
«Санинъ» чахоточный студентъ Семеновъ представляетъ собою

типъ искателя вѣчной правды. На вопросъ Юрія, читалъ ли онъ
послѣднюю рѣчь Бебеля, Семеновъ отвѣчаетъ: «Вотъ вы думаете,
что все это очень важно... то, что случилось въ университетѣ, или
что сказалъ Бебель. А я думаю, что когда вамъ, какъ мнѣ, при-
дется умирать, такъ вамъ и въ голову не придетъ думать, что
слова Бебеля, Ницше. Толстого или кого тамъ еще, имѣютъ какой
либо смыслъ» (Стр. 31). Мы намѣренно проводимъ примѣры изъ
наиболѣе далекихъ отъ богоискательства произведеній для устано-
вленія того положенія, что всякій болѣе или менѣе одаренный
художественнымъ чутьемъ русскій писатель непременно затронетъ
вопросъ о высшей правдѣ, о подвигѣ, о служеніи человѣчеству.
Вся русская литература носитъ дидактическій характеръ и полна
вопросами религіи и морали. Такіе типы, какъ Лукерья въ разсказѣ
Тургенева «Живыя мощи», Лиза Калитина, Вѣра и Марѳинька,
Алеша Карамазовъ, старецъ Зосима, Соня въ романѣ «Преступле-
ніе и наказаніе» не вымышлены авторами, а списаны съ русской
дѣйствительности и затрогиваютъ наиболѣе чувствительныя нервы
русской души.
Внутренняя свобода, воспитаніе воли въ подвигахъ самоотре-
ченія ради служенія ближнимъ въ глазахъ русскаго человѣка
всегда были высшей цѣнностью, идеаломъ, предъ которымъ онъ
преклонялся. Свой подвигъ русскій человѣкъ любитъ совершать въ
тиши уединенія. Онъ словно стыдится той высоты, на которую
поднимаютъ его крылья духа. И въ войнѣ и въ мирѣ было неодно-
кратно отмѣчено, что русскій человѣкъ умираетъ какъ то совер-
шенно особенно, спокойно, серьезно и съ покорностью. Своей
жизнью ради общаго блага онъ жертвуетъ такъ, какъ будто подоб-
ное дѣяніе вошло у него въ прочную привычку. И нельзя не со-
гласиться со словами К. С. Аксакова: «Русскій народъ не любитъ
становиться въ красивыя позы; въ его исторіи вы не встрѣтите ни
Одной позы, ни одного яркаго наряда, какими поражаетъ и увле-
каетъ васъ исторія Запада; личность въ русской исторіи играетъ
вовсе небольшую роль; принадлежность личности необходимо гор-
дость, а гордости и всей обольстительной красоты и нѣтъ у насъ.
Нѣтъ рыцарства, съ его кровавыми доблестями, ни безчеловѣчной
религіозной пропаганды, ни крестовыхъ походовъ, ни вообще
этого безпрестаннаго щегольского драматизма страстей. (Цит. но
Венгерову. Очерки по ист. русск. лит. изд. 2, стр. 469). Съ такой

характеристикой смиренія и величія русской души среди подви-
говъ добра совпадаетъ вполнѣ художественное изображеніе русской
жизни въ «Запискахъ охотника» Тургенева.
Постоянная мысль о предпочтеніи общаго блага личнымъ
удовольствіямъ никогда не оставляла русскій народъ. И когда
старинная Русь сознала необходимость заимствованій изъ западной
Европы техническихъ умѣній, то первымъ опасеніемъ въ этомъ
отношеніи явилось соображеніе о совмѣстимости чужихъ внѣшнихъ
удобствъ со своими, вѣками выношенными устоями жизни. Усвоен-
ное однажды для русскаго человѣка, по его складу, необходимо
сохранить неизмѣннымъ во вѣкѣ и передать нерушимымъ своимъ
дѣтямъ. Въ мысли о совмѣстимости чужого со своимъ, какъ вы-
ражается проф. Ключевскій, «было соображеніе политики или на-
родной педагогіи, привыкшихъ разсматривать людей съ точки зрѣ-
нія общаго блага и общественнаго порядка, во имя которыхъ
онѣ оберегаютъ цѣльность и самобытность народной жизни, чтобы
не стала смута въ странѣ». (Слова и рѣчи, стр. 394). Такая точка
зрѣнія на каждаго человѣка какъ на часть одного общества, міра,
типично отличается отъ германскаго трактованія человѣка, какъ
собственности государства. Послѣднее въ глазахъ нѣмца является
своего рода божествомъ, лишающимъ отдѣльныхъ людей всякой ини-
ціативы, всякой предпріимчивости. Русь же подчиняла и государство
и правителя одному нравственному закону, обязательному одина-
ково и для правителя, и для подвластнаго. Старинные книжники
весьма часто говорили о князьяхъ словами Св. Ефрема Сирина,
что они властію «Бози бывше, изомрутъ яко человѣцы, во пса
мѣсто сведены будутъ, во адъ», если будутъ любить незаконные
прибытки. (Цит. по кн. Т. А. Сухарева. Развит. націон. самосозн.
въ древней Руси. Раненбургъ 1914, стр. 147). Русскій человѣкъ
хотѣлъ служить обществу не ради него самого, а ради высшаго
начала, ради высшей правды и притомъ по законамъ своей лич-
ной совѣсти. Свобода, понимаемая въ обыденномъ значеніи, пред-
ставляетъ сама по себѣ начало формальное. Она одинаково можетъ
вести и къ добру и ко злу. Поэтому необходимо остановиться на
отображеніи этой свободы въ исторіи русскаго народа.
Принявши христіанство изъ Византіи, русскіе люди были предо-
ставлены сами себѣ въ устройствѣ своей жизни на началахъ новой

религіи. Греки дали новообращенному народу книги, устроили
іерархію и не вмѣшивались во внутреній укладъ русской жизни.
Русскіе люди, получивъ готовые обряды, богослуженіе, установленія
и церковныя правила должны были идти путемъ синтеза, отъ об-
щаго къ частному и сами старались соединить свои народные
взгляды съ христіанствомъ. Находясь на низкой ступени умствен-
наго развитія, русскіе люди увѣровали въ авторитетъ при разсуж-
деніи о вопросахъ вѣроученія, а практическую сторону христіанства,
нравственность усвоили сердцемъ, непосредственнымъ чувствомъ. И
христіанская нравственность нашла добрую почву для своего роста.
По выраженію проф. Бречкевича «христіанство на кн. Вла-
димира оказало вліяніе болѣе глубокое и сильное, чѣмъ ожидали и
желали его просвѣтители греки». (О славян, и ихъ сосѣдяхъ, стр.
13). Усвоивъ истину чувствомъ, Владимиръ желалъ не разсуждать
о ней, а воплотить ее въ жизнь народа. Онъ отмѣнилъ смертную
казнь даже за самыя тяжелыя преступленія, старался строить
храмы и благотворить всѣмъ нуждающимся. И эта дѣятельность
князя-христіанина нашла отголосокъ въ народномъ сознаніи, окру-
жившемъ образъ Владимира свѣтомъ любви и радости.
Для выясненія характеристики русскаго народа не излишне
привести сопоставленіе князя Владимира съ королемъ франкскимъ
Хлодвигомъ. «Хлодвигъ, котораго преданія и послѣдующія поколѣ-
нія хотятъ представить христіаниномъ, на дѣлѣ и послѣ принятія
христіанства остался язычникомъ, не смотря на исполненіе хри-
стіанскихъ обрядовъ. Онъ убилъ множество своихъ родственниковъ
и другихъ лицъ. Его сыновья и вообще его дальнѣйшіе потомки
усвоили пріемы своего предка по отношенію къ родственникамъ
и богатымъ людямъ. Но къ ихъ дѣяніямъ народная мысль и на-
родное чувство отнеслось безъ всякаго негодованія. Въ ихъ .глазахъ
цѣлый рядъ убійствъ, совершенныхъ предъ лицемъ франковъ хри-
стіанъ и франкской церкви вовсе и не были преступленіями. Гри-
горій, епископъ Турскій, послѣ разсказа о двухъ коварныхъ убій-
ствахъ Хлодвига прибавляетъ: «Каждый день Господь поражалъ
враговъ Хлодвига его рукою и увеличивалъ его владѣнія, потому
что Хлодвигъ съ чистымъ сердцемъ обращался къ Богу и испол-
нялъ, что Ему было пріятно». (Бречкевичъ, назв. соч., стр. II).
Были примѣры преступленій и среди славянскихъ князей послѣ
принятія ими христіанства, но эти преступленія вызывали надле-

жащую оцѣнку, и самыя имена преступниковъ переходили въ
потомство съ надлежащими эпитетами:
Князь Святополкъ Владимировичъ не совершилъ и пятой
доли злодѣяній Хлодвига, но онъ перешелъ въ потомство съ про-
званіемъ Окаяннаго. Борисъ Годуновъ за одно только преступленіе
клеймится въ былинѣ названіемъ злодѣя.
Ужъ какъ въ томъ дворцѣ черной ноченькой
Коршунъ свилъ гнѣздо съ коршунятами,
Что и коршунъ тотъ Годуновъ Борисъ;
Убивши царевича, самъ на царство сѣлъ,
Царитъ же злодѣй ровно семь годовъ.
Галицкій князь Димитрій Шемяка далъ имя всякому непра-
ведному суду, называемому и доселѣ Шемякинымъ.
Въ отношеніи народа къ извѣстному лицу или событію ска-
зывается духъ народа, а потому строгій приговоръ нарушителю
правды говоритъ о любви народа къ этой правдѣ.
На почвѣ исканія идеала и подвига среди славянъ объясняет-
ся и быстрый успѣхъ христіанства среди русскаго народа. Исто-
рики обычно объясняютъ привитіе христіанства на Руси слабымъ
развитіемъ языческой религіи. Но такое объясненіи намъ кажется
не убѣдительнымъ. Религія является проявленіемъ чувства, а не
разсудка, въ особенности въ своей первобытной формѣ. Поэтому
вытѣсненіе язычества христіанствомъ не можетъ быть объяснено
отсутствіемъ среди славянъ догматики и слабымъ развитіемъ культа.
Мы видимъ и до сего времени, что языческія вѣрованія безсозна-
тельно живутъ въ народѣ и выражаются въ различныхъ примѣтахъ,
пѣсняхъ и обрядахъ. Но эти вѣрованія сохраняются въ видѣ до-
бавочныхъ переживаній старины, въ видѣ связи современности съ
древними временами, и они отнюдь не служатъ нормой отношеній
между отдѣльнымъ человѣкомъ и обществомъ. Умомъ русскій чело-
вѣкъ отвергаетъ пережитки старины, но чувство сохраняетъ ихъ
въ поэтическихъ образахъ. Пѣсни русскаго народа считаются по
своему вдохновенію единственными въ мірѣ не только русскими
учеными, но и иностранными историками литературы. По этому
признаку вполнѣ возможно признать русскихъ людей націей эмо-
ціальной, а не интеллектуальной. Чувство же сильнѣе разума дѣй-
ствуетъ на волю, и потому исконный русскій человѣкъ искалъ въ
жизни проявленія добра въ дѣйствіяхъ, а не на словахъ.

Эта черта проходитъ красной нитью по всей русской исторій
и выливается въ стремленіе къ благотворительности, русскій чело-
вѣкъ всегда стремился къ оказанію помощи бѣдствующимъ по
средствомъ личной милостыни. Не говоря о такихъ выдающихся
добрыхъ людяхъ, какими были Іуліанія Лазаревская, княгиня Му-
ромская, бояринъ Ѳеодоръ Ртищевъ и царица Марія Ильинична мы
можемъ указать какъ на несомнѣнный фактъ, что русскіе князья
и цари наканунѣ большихъ праздниковъ и въ самые праздники
тайно посѣщали тюрьмы и остроги, оказывая милость заключен-
нымъ, а всѣ богатые люди устраивали кормленіе нищей братіи и
сами прислуживали во время обѣдовъ. И не даромъ особенной
любовью на Руси пользовались такіе святые, которые отличались
при жизни дѣлами милосердія. Такъ напр,, святитель Николай по-
читается на Руси больше, нежели на своей родинѣ. То же самое
можно сказать о Филаретѣ Милостивомъ и о добромъ князѣ Вла-
димирѣ.
Дѣланіе добра составляетъ идеалъ русской души, и за добро
оказываются побѣдителями во всѣхъ сказкахъ добрая, но загнан-
ная падчерица, нелюбимая дочка, беззлобный, простоватый, но доб-
рый Иванушка. На книжную мудрость русскіе люди смотрѣли какъ
на средство пріобрѣтенія умѣнья дѣлать добро. Для древней Руси
наука была цѣнна не по формальному знанію, а по степени со-
вершенствованія человѣка черезъ нее въ нравственной жизни.
Принято думать, что древняя Русь не искала просвѣщенія. Но
этотъ взглядъ ошибоченъ. Сохранившіеся списки старинныхъ ру-
кописей говорятъ, что русскіе люди искали мудрости въ литературѣ.
Въ первой половинѣ 16 вѣка кіевскіе ученые монахи искали въ
Москвѣ сочиненій для пробудившагося на Западѣ издательства и
убѣждались, что Москва въ сохраненіи книжныхъ сокровищъ была
богаче Кіева. (К. В. Харламповичъ. Малороссійское вліяніе въ
древней руси). Конечно, на первыхъ порахъ по принятіи христіан-
ства, русскіе люди не могли создать оригинальной письменности,
но они съ любовью переводили и переписывали произведенія гре-
ческихъ церковныхъ писателей. Любимыми авторами старинной
Руси были Іоаннъ Златоустъ и Василій Великій. Ихъ сочиненія
переписывались въ отдѣльные сборники подъ витіеватыми назва-
ніями-Златоструй, Измарагдъ, Маргаритъ, Златая цѣпь, Андріатисъ,
Златая матица и. т. п. Жизнь этихъ святыхъ отличалась высокимъ

драматизмомъ борьбы между внѣшней властью и нравственной си-
лой, при чемъ побѣда оказывалась на сторонѣ послѣдней. Вѣроятно,
эта черта и влекла къ себѣ любовь русскихъ читателей того вре-
мени. Не чуждалась домонгольская Русь и свѣтскихъ сочиненій въ
видѣ хронографовъ, палей, хроникъ, лѣтописей, а также пользова-
лась вниманіемъ христіанская топографія Козьмы Индикоплова,
служившая источникомъ географическихъ и астрономическихъ свѣ-
дѣній. Но всѣ эти сочиненія цѣнились съ точки зрѣнія назидатель-
ности и душевнаго спасенія.
Эта точка зрѣнія отобразилась и во всей позднѣйшей русской
литературѣ. Гр. Л. Толстой въ своей статьѣ «Что такое искусство»
выражаетъ національно-русскій взглядъ на науку въ такихъ выра-
женіяхъ. «Людямъ надо жить. А для того чтобы жить, имъ надо
знать, какъ жить. И всѣ люди всегда-плохо ли хорошо ли узнавали
это и, сообразно съ этимъ знаніемъ, жили двигались впередъ, и
это знаніе того, какъ должно жить людямъ, со временъ Моисея,
Соломона, Конфуція всегда считалось наукой, самой наукой наукъ...
Простой разумный рабочій человѣкъ по старому, да кромѣ того и
по здравому смыслу, предполагаетъ, что если люди, которые всю
жизнь учатся и за то, что онъ ихъ кормитъ и содержитъ, думаютъ
за него, то, вѣроятно, эти люди заняты тѣмъ, что изучаютъ то,
ч^о нужно людямъ, и онъ ждетъ отъ науки, что она разрушитъ
для него тѣ вопросы, отъ которыхъ зависитъ благо его и всѣхъ
людей, Ожидаетъ онъ, что научитъ его, какъ надо жить, какъ об-
ходиться съ семейными, какъ съ ближними, какъ съ иноплемен-
никами, какъ бороться со своими страстями, во что надо, во что
не надо вѣрить и многое другое».
Наука для жизни, для устройства общества, а не для про-
стого украшенія и натаскиванія-таковъ взглядъ стариннаго рус-
скаго человѣка, находящій откликъ и въ людяхъ совсѣмъ недав-
наго прошлаго. Извѣстный публицистъ Н. К. Михайловскій любилъ
называть себѣ профаномъ, отдѣляя себя отъ цеховых^ ученыхъ,
которымъ нѣтъ дѣла до жизни, и которые ищутъ только формаль-
ной правды..
«Въ древне-русскомъ воспитаніи», говоритъ проф. Ключевскій,
«главное вниманіе педагогіи было обращено на житейскія правила,
а не научныя знанія. Кодексъ свѣдѣній, чувствъ и навыковъ,
какіе считались необходимыми для усвоенія этихъ правилъ, состав-

лялъ науку о христіанскомъ жительствѣ, о томъ, какъ подобаетъ
жить христіанамъ. Этотъ кодексъ состоялъ изъ трехъ наукъ или
строеній: то были—строеніе душевное, ученіе о долгѣ душевномъ
или о спасеніи души, строеніе мірское—наука о гражданскомъ
общежитіи и строеніе домовное-наука о хозяйственномъ домовод-
ствѣ... Хозяинъ дома былъ настоящимъ народнымъ учителемъ
древней Руси, потому что тогда народная школа заключалась въ
семьѣ». (Наев. соч. стр. 221). Нельзя не замѣтить, что это обра-
зованіе близко подходило къ древне-греческому идеалу гарномиче-
скаго развитія человѣка, исключая лишь заботу о тѣлесномъ вос-
питаніи. Да едвали для стариннаго русскаго человѣка эта забота и
была нужна, такъ какъ въ ту пору всѣ члены семьи принимали участіе
въ физическомъ трудѣ. Хозяинъ съ хозяйкой, хотя бы и въ бога-
той семьѣ, вставали раньше всѣхъ и назначали каждому работу.
Поэтому домашняя русская школа была школой трудовой.
V.
Трудовое направленіе школы, о которомъ въ недавнее время
заговорили педагоги Англіи и Америки встрѣчено было у насъ
какъ новое откровеніе, хотя трудовое начало было основой нашей
старинной жизни и въ недавнее время было развито нашимъ
педагогомъ С. А. Рачинскимъ. Онъ проводилъ систему трудовой
школы не въ видѣ лабораторнаго метода, не въ формѣ склеиванія
коробочекъ и геометрическихъ фигуръ въ садахъ Фребеля или въ
домѣ ребенка Монтессори, а въ смыслѣ настоящаго труда, пригод-
наго въ жизни и сообразнаго съ условіями быта родителей учени-
ковъ и развитія самодѣятельности въ дѣтяхъ. Но на мысляхъ
Рачинскаго не было нѣмецкаго клейма, и потому онѣ прошли не-
замѣченными. Наша оффиціальная педагогика, идущая на буксирѣ
нѣмецкихъ авторитетовъ, предписываетъ больше и больше знаній,
расширеніе программъ, усиленіе строгости требованій на экзаме-
нахъ и переобремененіе памяти такими свѣдѣніями, которыя не
имѣютъ никакого ни жизненнаго, ни развивающаго значенія.
Многознаніе требуется отъ каждаго желающаго получить т. н.
школьное образованіе, начиная съ приходскаго училища или
съ приготовленія для поступленія въ первый классъ средняго
учебнаго заведенія. Натаскиваніе или накаливаніе учениковъ,
какъ говорятъ французы, начинается чуть не съ пеленокъ,

когда къ оперированію съ отвлеченными понятіями ребенокъ еще
не готовъ. Но его заставляютъ дѣлать непосильный трудъ, вытя-
гиваютъ его жилы и поселяютъ въ немъ съ самаго ранняго дѣтства
полное отвращеніе къ наукѣ. Каждый современный подростокъ, къ
сожаленію, яко бы знаетъ; несравненно больше, чѣмъ знали знамени-
тые мудрецы древности. И школа требуетъ этого многознайства своими
конкурсными экзаменами. Каждому учителю легко заниматься съ
такими учениками, которымъ можно сказать: «къ слѣдующему разу
повторите о томъ или о другомъ». Ученикъ въ первое время за-
нятій не слышитъ ничего для себя новаго, пріобрѣтаетъ привычку
относиться къ занятіямъ безъ надлежащего вниманія и усердія.
Отъ этой гибельной привычки онъ не можетъ отрѣшиться и въ
послѣдующее время. А увѣренность въ своемъ всевѣдѣніи естествен-
но порождаетъ гордость своей ученостью, своими способностями,
хотя бы ученикъ впослѣдствіи получалъ и неудовлетворительные
баллы. Если ученикъ снисходитъ до прочтенія и выслушиванія
урока, то подъ вліяніемъ лишь тѣхъ мотивовъ, которые проф. Лес-
гафтъ называетъ добавочными раздражителями, т. е. отмѣтокъ,
наказаній, выговоровъ и угрозъ. На этихъ раздражителяхъ и
держится весь строй современной нѣмецкой школы. Отъ нихъ при-
рожденное человѣку интеллектуальное и моральное чувство приту-
пляются, и ученикъ получаетъ гибельный навыкъ дѣйствовать
только подъ давленіемъ внѣшней силы, какъ бѣжитъ лошадь въ
рукахъ плохого кучера только подъ ударами кнута. Эта привычка
переносится питомцами школы въ жизнь. Щедринъ въ своей са-
тирѣ «Господа Ташкентцы» очень красочно рисуетъ фигуры дѣя-
телей, подготовленныхъ такимъ воспитаніемъ. «Нашъ юноша» гово-
ритъ онъ; «убѣждается въ необходимости знанія только въ ту ми-
нуту, когда приходится сдавать экзамены. Въ теченіе нѣсколькихъ
недѣль онъ окачиваетъ себя множествомъ разнообразнѣйшихъ зна-
ній, но понимаетъ только одно: что знанія служатъ отвѣтомъ на
печатные билеты, которые онъ долженъ веять на удачу со стола
экзаменатора. Увы, этихъ билетиковъ такъ много, что онъ на
нѣкоторые изъ нихъ даже не успѣлъ приготовить отвѣтовъ... Но
судьба видимо покровительствуетъ ему: онъ вынимаетъ именно
тотъ билетикъ, который тверже всего вызубрилъ. Ура! Онъ оста-
вляетъ шкоду и получаетъ дипломъ. Ни мало не медля, онъ от-
правляется въ трактиръ и этимъ открываетъ свое вступленіе на

арену исторіи. Черезъ полчаса онъ уже мѣшаетъ Ликурга съ Со-
лономъ, а Мильтіада дружески называетъ Мараѳономъ. Знаніе,
которымъ онъ окатилъ себя, уже соскользнуло. Онъ помнитъ только
одно: что одъ получилъ дипломъ и имѣетъ право, отпраздновавши
какъ слѣдуетъ освобожденіе отъ наукъ, быть дѣятелемъ». (Т. 9,
изд. 4, стр. 48). Любви къ знанію, уважения къ наукѣ, разумѣется,
въ подавляющемъ большинствѣ питомцевъ школы добавочныхъ
раздражителей искать напрасно. А вслѣдствіе этого школа ни-
сколько не содѣйствуетъ развитію нравственный воли и укрѣпленію
характера. Въ старинное время на Руси наука была въ полномъ
почтеніи, какъ высшая ценность, имѣющая значеніе не по своимъ
привилегіямъ, а по самому существу. Въ вопросахъ Кирика епи-
скопу Нифонту содержится, между прочимъ, вопрошеніе; «что сдѣ-
лать, съ грамоткой, хотя и разорванной, если на ней сохранились
слѣды написаннаго»? Этотъ вопросъ показываетъ, какое уваженіе
питалъ старинный русскій человѣкъ къ произведеніямъ письмен-
ности. Книга всегда лежала на почетномъ мѣстѣ и украшалась
нерѣдко драгоценными металлами и камнями.
Въ сказкѣ о перышкѣ Финиста-ясна сокола обладаніе наукой
изображается какъ награда, за подвигъ, за отреченіе отъ всякой
суеты и тщеславія, за нераздѣльную любовь къ знанію. Финистъ
сообщаетъ полюбившей его дѣвицѣ, что для выхода за него замужъ
ей придется износить трое желѣзныхъ башмаковъ, источить въ
дорогѣ три желѣзныхъ посоха и изглодать три каменныхъ просфоры.
Здѣсь ясно выражается мысль о пріобрѣтеніи истиннаго знанія
путемъ погруженія въ него всей душой, а не скороспѣлой работой
памяти. Въ Изборникѣ Святослава (1076 г.) учащемуся дается
такой совѣтъ: «когда читаешь книги, то не спѣши переходить къ
другой главѣ, а трижды повторяй прочитанное». Самое начало
ученья почиталось въ жизни человѣка очень важнымъ событіемъ
и обставлялось довольно торжественно. Ученикъ принималъ благо-
словеніе отъ крестнаго отца, слушалъ установленный молебенъ
предъ началомъ ученія отрокомъ и приступалъ къ изученію азбуки,
подъ руководствомъ ли отца или особаго учителя, съ особеннымъ
вниманіемъ. Въ обученіи преслѣдовалась не формальная мудрость,
а истинное знаніе. «Не ищи, человѣче, мудрости», говорилось въ
старинныхъ азбукахъ, «ищи кротости; аще обрящеши кротость, то
одолѣеши и мудрость; не тотъ мудръ кто много грамотѣ умѣетъ,

тотъ мудръ, кто много добра творитъ». Это требованіе вполнѣ со-
впадаетъ съ современнымъ намъ воззрѣніемъ, что истинно просвѣ-
щенный человѣкъ является всегда самымъ кроткимъ и смиреннымъ.
Онъ ясно сознаетъ что область неизвѣстнаго для него несравненно
обширнѣе извѣстнаго и вполнѣ соглашается съ изреченіемъ Сок-
рата: «явнаго только одно, что я ничего не знаю».
Исконная черта полнаго уваженія русскаго народа къ свѣту
знанія, пріобрѣтенному путемъ личнаго усилія, вполнѣ совпадаетъ
съ воззрѣніемъ педагогики настоящаго времени, стремящейся къ
развитію въ дѣтяхъ самодѣятельности и считающей задачей вос-
питанія давать лишь возможность воспитанникамъ пріобрѣтать зна-
нія и достигать надлежащаго умственнаго развитія. Непригодность
и безцѣльность заучиванія чужихъ словъ характерно выражается
русскимъ народомъ въ одной изъ многочисленныхъ сказокъ объ
Иванушкѣ—дурачкѣ.
Мать сказала дураку: «шелъ бы ты, Ванюшка, потерся бы
около людей да ума понабрался». Пошелъ Иванъ на гумно. Ви-
дитъ—мужики хлѣбъ молотятъ, и давай около нихъ тереться. Про-
гнали мужики дурака и поколотили. Мать дома учитъ сына: «А ты
бы сказалъ: Богъ въ помочь вамъ, добрые люди, носить бы вамъ
не переносить, возить бы не перевозить». Въ другой разъ пошелъ
дуракъ по улицѣ. Тамъ несутъ покойника. Дуракъ и кричитъ:
«Богъ въ помочь, добрые люди. Носить бы вамъ не переносить,
возить бы вамъ не перевозить». Учила мать дурака и другимъ
умнымъ рѣчамъ, но онъ всегда произносилъ ихъ невпопадъ. За-
учить на память и не умѣть примѣнить заученнаго къ дѣлу не-
сравненно хуже, нежели ничего не знать, такъ какъ человѣкъ, не
набитый чужими познаніями, свободенъ отъ умственной гордости и
можетъ быть полезнымъ работникомъ. Поэтому школа, не расши-
ряющая умственнаго кругозора, не развивающая трудоспособности
въ учащихся, должна быть названа минусомъ просвѣщенія, выро-
жденіемъ науки.
Обобщая краткій обзоръ фактовъ изъ исторіи русской грамот-
ности, мы можемъ вывести заключеніе, что Русь относилась всегда
къ наукѣ съ уваженіемъ, стремилась къ добровольному само-
пожертвованіе ради общаго блага, предоставляла свободу со-
ціальному приспособленію личности, предпочитала запросы
духа удобствамъ внѣшнимъ, жила болѣе чувствомъ, нежели

интеллектомъ, и соединяла школьное воспитаніе съ семейнымъ.
Въ этихъ стремленіяхъ, по нашему взгляду, отразился духъ рус-
скаго народа; на основахъ этого духа и должно строиться націо-
нальное русское воспитаніе.
Мы намѣренно умалчиваемъ о религіозномъ характерѣ ста-
риннаго русскаго воспитанія, такъ какъ эта черта должна быть
разсматриваема въ особомъ разсужденіи, а не можетъ быть ука-
зана лишь попутно.
Также мы не говоримъ объ отрицательныхъ качествахъ сла-
вянскаго племени: о его малой способности къ организаціи, объ
отсутствіи выдержки въ работѣ и т. п. Эти свойства основаніемъ
національнаго воспитанія служить не могутъ, и о нихъ говорить
слѣдуетъ отдѣльно.
Указанныя положительныя черты характера народной души
мы отнюдь не считаемъ присущими исключительно только русскимъ
людямъ, такъ какъ русскій народъ не представляетъ собою какого
либо особеннаго выродка изъ всего человѣчества, но лишь отмѣ-
чаемъ, что указанные признаки въ русскомъ народѣ выступаютъ наи-
болѣе рельефно, слагались исторически въ теченіе продолжитель-
наго времени, съ нравственной точки зрѣнія соотвѣтствуютъ идеѣ
добра и съ точки зрѣнія эволюціонной теоріи оказываются наибо-
лѣе полезными для націи. Поэтому принужденіе въ дѣлѣ воспита-
нія и образованія можетъ лишь вредить народности, а не вести
ее къ свѣту и прогрессу. Подъ давленіемъ навязаннаго просвѣще-
нія нація хирѣетъ физически и гибнетъ нравственно Вѣрные тра-
диціямъ нѣмецкой школы русскіе педагоги находятся до сего вре-
мени подъ обаяніемъ нѣмецкаго направленія, хотя въ настоящую
пору всѣ цивилизованныя страны начали думать о созданіи націо-
нальнаго просвѣщенія, выкинувъ изъ традиціи то, что уже оказа-
лось негоднымъ. Мы живемъ еще мнѣніями нѣмецкой педагогики
той поры, когда, по словамъ германскаго проф. Людвига Гурлитта,
«нѣмецкіе педагоги находились въ такомъ идиллическомъ состояніи
самодовольства, дальше котораго идти некуда. Они держались того
мнѣнія, что для осуществленія великой задачи воспитанія молодежи
вполнѣ ясно установлены и цѣли, и пути, что мы въ школьномъ
дѣлѣ достигли той ступени совершенства, на которой главной обя-
занностью является консервированіе уже существующаго». (Про-
блемы единой школы, пер. Левитиной, предисл.). А жизнь мчится

съ неимовѣрной быстротой, и остановить ея бѣгъ никто не въ си-
лахъ. Поэтому приходится наблюдать знаменія времени и, по воз-
можности, направлять теченіе, а не тратить безполезно силы къ
<его остановкѣ.
VI.
Русскій человѣкъ всегда прежде всего относился къ наукѣ
•съ полнымъ уваженіемъ, какъ откровенію Божію въ человѣческой
душѣ. Въ настоящую пору мы видимъ въ нѣмецкой системѣ явле-
ніе обратное. Дѣти смотрятъ на ученье, какъ на тяжелую повин-
ность, которую приходится отбывать въ извѣстное время исключи-
тельно ради полученія диплома. Да и сама система трактуетъ науку
какъ средство, а не какъ высокую цѣль. Вѣдь если бы наука счи-
талась цѣнностью сама по себѣ, то какую цѣль преслѣдовала бы
выдача различныхъ дипломовъ и аттестатовъ, съ различными пра-
вами и привиллегіями? Ясно, что знаніе само по себѣ считается
цѣнностью недостаточной, ради полученія которой можно было бы
тратить время и трудъ. Ученики нѣмецкой школы зазубриваютъ
уроки исключительно ради полученія балловъ и всегда готовы изъ-за
хорошей отмѣтки на всякія уловки—на списываніе, на подсказы-
ваніе, на выходъ къ экзаменатору со шпаргалками, на запись
хронологіи или формулъ на манжетахъ и т. д. Наставники изощря-
ются въ ловлѣ своихъ питомцевъ, и наиболѣе способные изъ нихъ
пріобрѣтаютъ сноровку настоящихъ сыщиковъ. Товарищи по ученью
завидуютъ отмѣткамъ своихъ соучениковъ, стараются всѣми не-
правдами достичь высокихъ балловъ и вообще нравственно пор-
тятся въ погонѣ за четверкой, пятеркой, а иногда и за тройкой
съ двумя минусами.
Полное неуваженіе къ наукѣ въ дѣтяхъ остается и по окон-
чаніи школы, а потому и сами интеллигентные родители заботятся
исключительно о добычѣ своимъ дѣтямъ болѣе выгоднаго диплома.
Въ этой заботѣ они не считаютъ предосудительнымъ дать записку
о мнимой болѣзни ученика, достать медицинское свидетельство,
воспользоваться своими связями въ учебномъ мірѣ и вообще дей-
ствовать независимо отъ всякихъ соображеній, кромѣ добычи атте-
стата. Дѣти людей, высоко стоящихъ въ іерархической лѣстницѣ,
весьма часто позволяютъ себѣ всѣ недозволенныя школой вольно-
сти, но они благополучно попадаютъ на арену исторіи и стано-
вятся ея дѣятелями. Статистика всѣхъ странъ отмѣтила довольно

давно, что съ развитіемъ т. н. просвѣщенія увеличивается преступ-
ность населенія. Это явленіе отмѣчено и для Россіи первымъ обще-
земскимъ съѣздомъ по народному образованію. Отсюда нельзя за-
ключать, что само просвѣщеніе есть зло, а необходимо сознать,
что оно поставлено неправильно настолько, что всякая школа какъ
будто занимается подготовкой кандидатовъ въ тюрьму. Ужасно
такое явленіе, но оно существуетъ и нуждается въ исправленіи.
При поступленіи на службу никто не интересуется вопросомъ,,
что умѣетъ дѣлать кандидатъ или какъ онъ можетъ мыслить, а
спрашивается лишь наличность диплома. Мы видимъ теперь, что
ветеринары служатъ въ различныхъ палатахъ, кандидаты богосло-
вія въ акцизѣ или въ школьной инспекціи, а одно желѣзно-дорож.
управленіе превзошло въ этомъ отношеніи всѣхъ, назначивъ стар-
шимъ врачомъ дороги—техника путей сообщенія. Вѣдь еслибы при
поступленіи на службу спрашивали кандидата о томъ, что онъ
можетъ дѣлать, то сопоставленія получились бы весьма странныя.
Ветеринаръ умѣетъ вскрывать дохлыхъ животныхъ, дѣлать предо-
хранительный прививки сибирской язвы и т. п. Но развѣ эти зна-
нія нужны хотя бы въ контрольной палатѣ? Кандидатъ богословія
знаетъ тонкости споровъ о различныхъ догматическихъ вопросахъ,
въ четвертомъ или пятомъ вѣкѣ, умѣетъ сказать проповѣдь на
любую тему.. Но зачѣмъ ему эти познанія въ акцизномъ вѣдомствѣ
и даже въ школьной инспекціи?
Для всякаго отсюда становится яснымъ, что жизнь и школа
ничего общаго между собою не имѣютъ, и что въ жизни есть
другая наука, которая называется разными именами, то именемъ
Молчалина, то Подхалюзина, Глумова и т. д.
До недавняго прошлаго существовало убѣжденіе, будто любой
учебный матеріалъ даетъ всестороннее развитіе человѣку. Но пси-
хологическій опытъ и наблюденія показали, что изученіе каждой
отрасли знанія развиваетъ только опредѣленную способность. Такъ
напр., заучиваніе иностранныхъ словъ совершенно не развиваетъ
соображенія въ математикѣ, заучиваніе стихотвореній не совер-
шенствуетъ логическаго мышленія, а слѣдовательно и умѣнье
вскрывать дохлыхъ собакъ или канцелярская опытность не разви-
ваютъ способности къ управленію живыми людьми,, ни въ судеб-
номъ ни въ административномъ отношеніи,, а тѣмъ болѣе въ педа-
гогическомъ, какъ эти познанія не дѣлаютъ. человѣка. ни поэтом ъ,
ни скульпторомъ, ни композиторомъ.

Нѣмецкая школа исторически выработала разныя т. н. уче-
ныя степени—лауреатовъ, баккалавровъ, магистровъ и профессо-
ровъ даже такихъ «наукъ», какъ черная и бѣлая магія. Но и
она не придаетъ этимъ званіямъ того значенія, какое усвоивается
имъ въ подражающей нѣмцамъ Россіи. Если наука сама по себѣ
свѣтъ и цѣнность, то добавлять къ ней баллы и аттестаціи со-
вершенно излишне. Для учениковъ можетъ быть только два балла -
способенъ идти въ уровень съ даннымъ составомъ или не спо-
собенъ. По этой системѣ болѣе способные должны проходить одну
школу, менѣе одаренные—другую и т. д. Жизнь, а не учебная
корпорація, впослѣдствіи можетъ показать, насколько развился и
насколько сдѣлался трудоспособнымъ тотъ или другой человѣкъ.
Не успѣвшій за товарищами въ школѣ можетъ въ значительной
степени опередить ихъ въ жизни, какъ въ интеллектуальномъ,
такъ и въ нравственномъ отношеніи.
Мы притворно превозносимъ науку, а сами думаемъ: сколько
дадутъ моему ребенку, если онъ добросовѣстно заучитъ на необ-
ходимое время и отвѣтитъ безъ запинки, что много есть именъ на is
masculini generis, или что уголъ паденія равенъ углу отраже-
нія, что сіе важно въ пятыхъ, что о родинѣ Гомера спорили семь
городовъ и т. д. Перефразируя слова гоголевскаго городничаго
можно сказать: «конечно, Александръ Македонскій былъ герой и
знать о немъ весьма похвально, но зачѣмъ же еще за это знаніе,
усвоенное только на двѣ недѣли, давать привилегію на всю жизнь»?
Если мы считаемъ науку святыней, то обращать ее въ дойную
корову предосудительно.
Древній міръ имѣлъ и просвѣщеніе, и различныя должно-
сти, но онъ замѣщалъ ихъ людьми, а не бумажками. Фидій и
Пракситель не имѣли права даже на первый классный чинъ, а
до сихъ поръ не превзойдены въ искусствѣ. Платонъ и Сократъ
въ наше время не могли бы получить мѣста даже учителя началь-
ной школы, а имена ихъ сохраняются въ потомствѣ до сихъ поръ.
Въ древнее время каждый человѣкъ начиналъ дѣло съ труда и
получалъ назначеніе по своимъ способностямъ. Въ очень недавнее
время мы восторгались однимъ очень большимъ чиновникомъ пу-
тейскаго вѣдомства, начавшимъ свою службу въ должности коче-
гара на американской желѣзной дорогѣ, но дальше это восторга
не пошли.

Причиной пренебрежительнаго отношенія къ наукѣ въ дѣ-
тяхъ и родителяхъ служитъ та страшная многопредметность, ка-
кая господствуетъ въ нѣмецкой школѣ. По отзыву одного автори-
тетнаго французскаго писателя, программа нѣмецкихъ гимназій
настолько велика, что ни одинъ англійскій профессоръ не могъ
бы выдержать по ней установленнаго экзамена. И &та многопред-
метность, перенесенная и въ начальную школу, не даетъ положи-
тельныхъ результатовъ даже въ смыслѣ простого обогащенія па-
мяти отрывочными фактами. Въ Баваріи курсъ начальной обще-
обязательной школы равенъ семи годамъ, по истеченіи которыхъ
ученикъ поступаетъ на три года въ воскресную школу, и только
послѣ десяти лѣтъ ученья онъ освобождается отъ учебной повин-
ности. По окончаніи семилѣтней, а потомъ трехлѣтней школы су-
ществуетъ экзаменъ. И вотъ что пишетъ мюнхенскій директоръ
народн. училищъ, извѣстный педагогъ Г. Кершенштейнеръ, о по-
слѣднемъ экзаменѣ. «Впечатлѣніе получается убійственное. Пре-
красно покрытыя къ 13 годамъ эмалью научныхъ свѣдѣній дѣт-
скія головы при провѣрочномъ испытаніи на 16 году оказываются
блестящими пустыми мѣдными котлами». (Осн. вопр. школьн. орга-
низаціи). Конечно, не въ лучшемъ состояніи оказались бы позна-
нія и русскихъ питомцевъ школы нѣмёцкаго типа, если бы кто
нибудь вздумалъ провѣрить школьныя свѣдѣнія въ умахъ какихъ,
нибудь чиновниковъ лѣтъ черезъ десять по окончаніи ими курса.
Сравнительно недавно министръ юстиціи Муравьевъ печатно зая-
вилъ, что среди чиновъ судебнаго вѣдомства встрѣчается «пора-
зительная неподготовленность, выражающаяся въ недостаточномъ
знакомствѣ съ отечественною рѣчью въ обширномъ значеніи этого
слова—письменною, логическою и грамматическою. Въ то же самое
время высшіе судебные представители съ своей стороны заявили,,
что кандидаты на судебныя должности съ дипломами высшаго
юридическаго образованія крайне неразвиты и не въ состояній
ни устно, ни письменно передать въ ясной логической формѣ свои
мнѣнія, и что у многихъ изъ нихъ неумѣнье писать по-русски
доходитъ часто до степени прискорбной малограмотности». (Дѣло
отст. проф. Хорватъ. Москва. 1904, стр. 1). Если высшая школа
не даетъ самаго элементарнаго признака образованности—знанія
родного языка, то что же можно сказалъ о низшей и средней
школѣ?

Многопредметность школьнаго курса не даетъ ничего учени-
камъ даже въ смыслѣ обогащенія памяти, а въ нравственномъ
отношеніи она ведетъ къ пагубѣ. Всякая нація нуждается бъ до-
бросовѣстныхъ работникахъ, въ любящихъ свою родину тружен-
никахъ. Но воспитанный въ нѣмецкомъ духѣ русскій человѣкъ
смотритъ на родину только съ корыстной точки зрѣнія. Онъ жаждетъ
не отдать ей свои силы, знанія и способности, а только урвать
отъ нея что нибудь за свое притворство и лытаніе отъ дѣла. Если
и сохраняются среди русскихъ людей добросовѣстные труженники,
то этимъ они обязаны отнюдь не школѣ нѣмецкой системы. Под-
чиненіе нравственному долгу и красота служенія ближнимъ всегда
были идеаломъ чистой русской души, й русскіе люди до настоя-
щаго времени готовы пожертвовать своими удобствами ради слу-
женія общественнымъ интересамъ. Но такое чувство возможно
лишь при наличности нравственной свободы въ формированіи че-
ловѣкомъ своихъ убѣжденій. Гдѣ нѣтъ свободы, тамъ нѣтъ и
нравственности.
Нѣмецкая школа заботится исключительно о внѣшней вы-
правкѣ своихъ питомцевъ, о соблюденіи формы и о введеніи одно-
образнаго строя. Она прививаетъ внѣшніе навыки и нисколько
не заботится о духовной сторонѣ человѣка, о его самобытности.
Нивеллировка, сглаживаніе всѣхъ отличительныхъ особенностей
человѣка, дѣлаетъ изъ питомцевъ школы ароматическихъ испол-
нителей чужой воли до тѣхъ поръ, пока дѣйствуетъ въ этихъ
питомцахъ заводная пружена. Подъ указкой механика вымуштро-
ванные люди совершаютъ повидимому цѣлесообразныя движенія.
Но лишь пружина ослабѣла, заводъ кончился, надзоръ прекратился,
человѣкъ начинаетъ вертѣться, шипѣть, хрипѣть безъ всякаго
порядка, безъ всякой разумности. Онъ вноситъ рѣзкій разладъ во
все окружающее й дѣйствуетъ не какъ разумное Божье созданье,
а какъ испорченная игрушка. Для такого человѣка, потерявшаго
oiiopft нѣтъ ничего священнаго. Онъ управляется не свободной
волей, а капризомъ. Поэтому чѣмъ большими средствами обнару-
женія своихъ дикихъ недисциплинированныхъ наклонностей онъ
обладаетъ, тѣмъ большей разнузданностью отличаются его по-
ступки. Надъ нимъ нѣтъ того судьи, который называется совѣстью,
сознаніемъ отвѣтственности, онъ боится только внѣшней преграды.
Лишенный индивидуальной способности служенія обществу онъ

обращается въ индивидуалиста, въ раба своихъ мелкихъ страсти-
шекъ. Онъ только кричитъ о служеніи родинѣ, но на дѣлѣ готовъ
продать ее первому встрѣчному.
Вѣдь Сквозникъ-Дмухановскій считалъ себя истиннымъ па-
тріотомъ и гордо заявлялъ: «что изъ того, что я беру взятки, за
то я въ вѣрѣ твердъ». Фамусовъ ставилъ идеаломъ своего дядю
Максима Петровича, который отличался особеннымъ умѣньемъ
подслуживаться и сгибаться въ перегибъ, когда нужно, отличаясь
предъ обыкновенными смертными «серьезностью вида и надменно-
стью нрава». Потомки этихъ слугъ отечества выродились въ щед-
ринскихъ «господъ ташкентцевъ», которые готовы броситься на
кого угодно и, по выраженію Щедрина, ставятъ единственнымъ
девизомъ своей дѣятельности неумолчный крикъ—«жрать».
«Господа ташкентцы» достигли того, что самое слово патріо-
тизмъ сдѣлалось въ обществѣ непопулярнымъ, хотя мы болѣе всего
нуждаемся въ развитіи истиннаго патріотизма. Высшій идеалъ обще-
ственнаго устройства міра заключается въ сознаніи единства всего че-
ловѣчества, но этотъ идеалъ весьма далекъ и безъ развитія любви
къ своему собственному народу недостижимъ. Человѣчество—поня-
тіе отвлеченное, а постиженіе отвлеченнаго невозможно безъ кон-
кретнаго представленія. На любви къ собственному народу мы
учимся любви ко всему человѣчеству. Трудно обучать высшей
математикѣ того, кто не знаетъ первыхъ четырехъ правилъ ариѳ-
метики. Поэтому школа, ставящая своей задачей образованіе,
"просвѣщеніе и воспитаніе человѣка, тѣмъ самымъ беретъ на себя
заботу о развитіи въ своихъ питомцахъ и патріотическаго чув-
ства. Это чувство растетъ не подъ вліяніемъ исключительнаго
изученія нѣкоторыхъ предметовъ, якобы содѣйствующихъ разви-
тію патріотизма, какъ утверждалъ нѣкогда въ своей рѣчи импе-
раторъ Вильгельмъ II, а примѣромъ трудолюбія и служенія ро-
динѣ со стороны взрослаго поколѣнія. Словесное обученіе внесло
въ нашу жизнь и словесный патріотизмъ, но пользы отъ него ни-
кому нѣтъ.
Школа развиваетъ патріотическое чувство лишь на словахъ,
однако при объявленіи современной войны одушевленіе охватило
не только взрослыхъ, а и дѣтей. И они стараются чѣмъ нибудь
помочь сражающимся или раненымъ воинамъ. Но необходимо, что
бы любовь къ родинѣ оставалась въ русскихъ людяхъ всегда, не

только въ періодъ подъема, а и въ обычное время. Ради этой
цѣли необходимо воспитаніе въ юношествѣ чувства свободной
связи съ роднымъ національнымъ обществомъ, подъ которымъ
разумѣются всѣ подданные русскаго государства, чтобы русскіе
люди цѣнили тѣхъ великихъ своихъ предковъ, которые радѣли о
благѣ родины великими подвигами, вдохновеннымъ словомъ, изящ-
ными образами и чудными звуками. Россія представляетъ собою
не случайный конгломератъ различныхъ народностей, а одно строй-
ное цѣлое, состоящее, какъ и всякій организмъ, изъ различныхъ
живыхъ частей.
Служеніе же родинѣ заключается не въ словахъ, а въ дѣ-
лахъ. И каждому дѣятелю необходимо показать дѣломъ свою спо-
собность служить родинѣ и свое умѣнье. У польскаго поэта Люд-
вига Кондратовича есть стихотвореніе «Горсть пшена». Въ немъ
поэтъ образно рисуетъ смыслъ настоящаго, а не словеснаго патріо-
тизма. И потому мы вмѣсто разсужденія о любви къ отечеству
позволимъ себѣ сдѣлать изъ него нѣсколько выдержекъ.
Войтъ Щепанъ постарѣлъ и отказывается отъ должности.
Міръ желаетъ выбрать котораго нибудь изъ троихъ сыновей Ще-
пана. Старикъ, послѣ раздумья, соглашается на этотъ выборъ.
Но между крестьянами идетъ споръ: одни желаютъ Григорья,
другіе—Василья, третьи—Шимона. Старикъ предлагаетъ испытать,
Прежде чѣмъ служить приспѣетъ
Войту новому пора,
Пусть покажетъ, коль сумѣетъ,—
Что намъ сдѣлаетъ добра.
Панъ посылаетъ Григорья въ Королевецъ, Василья—въ
Краковъ, Шимона же старикъ предлагаетъ послалъ въ Украину
за солью. Міръ соглашается на это испытаніе будущаго войта.
Сыновья Щепана ѣдутъ согласно съ порученіями.
Подходитъ новый годъ и изъ Королевца возвращается стар-
шій сынъ. Міръ собирается къ Щепану. Григорій разсказываетъ
Про три чуда про три дива.
«Какъ у нѣмцевъ бытъ хорошъ,
Какъ палаты ихъ прибраны,
А что шапки и кафтаны—
Лучше въ свѣтѣ не найдешь».

Своё родное Григорій наводитъ плохимъ и восторгается ино-
земнымъ.
Пріѣзжаетъ изъ-подъ Кракова Василій и восторженно гово-
ритъ:
«Вотъ ужъ въ Краковѣ гуляка,
Вотъ ужъ пѣсенникъ народъ.
Ну и пѣсни! Краковяка
Всякій хлопецъ пропоетъ».
И этотъ парень свое родное порицаетъ.
Возвращается изъ Украины Шимонъ. Хвалитъ онъ Украину,
но говоритъ, что она мила украинцамъ, а для него милѣе свои лѣса.
. . . . «На Украйнѣ
Сыпь мнѣ золото горой,
Тосковать я буду втайнѣ
По деревнѣ по родной».
Признавъ однако, что тамъ хорошо очень пшено, Шимонъ
привозитъ его цѣлый мѣшокъ и раздаетъ односельчанамъ для.
посѣва.
«Всталъ старикъ, прослушавъ сына,
Говоритъ: «Глупцовъ учить,
Что покойниковъ лѣчить.
Тотъ, кто хочетъ славянина
По-нѣмецки нарядить;
Кто людей считаетъ тряпкой;
Кто не съ сердцемъ ихъ знакомъ,
А съ поярковою шапкой
Да съ соломеннымъ шлыкомъ,
Тотъ и вѣкъ свой промытаритъ
Чужеземцемъ напролетъ,
Чужеземцемъ и умретъ.
Тотъ еще глупѣй родился,
Кто мечтаетъ, что счастливъ,
Если только обучился
Чуждой пѣснѣ съ чуждыхъ нивъ,
Кто безъ слезъ и безъ усилій
Молвитъ родинѣ прости...
Но кто родиною грезитъ,
Для кого свята она,

Кто изъ чужи въ даръ привозитъ
Землякамъ хоть горсть пшена....
Тотъ и войтомъ быть достоинъ».
Старинная Русь воспитывала въ своихъ дѣтяхъ дѣятельное
національное чувство, ту же обязанность принимаетъ на себя и
современная школа.
Воспитаніе патріотизма можетъ быть достигнуто только при
соблюденіи уваженія къ личности ученика и избавленія его отъ
того обиднаго для человѣческаго достоинства отношенія, при про-
веденіи котораго питомецъ школы находится подъ постояннымъ
надзоромъ, словно отъявленный преступникъ. Конечно, юность
можетъ увлекаться и совершать проступки по недостатку житей-
ской опытности, а потому для нея необходимы, сдерживающіе
совѣты. Но они могутъ быть даваемы въ разное время различ-
ными способами, а не въ видѣ однообразныхъ мѣръ каратель-
наго возмездія. Дѣти младшаго возраста нуждаются въ управленіи,
а болѣе взрослые — лишь въ нравственномъ руководительствѣ. Однѣ
внѣшнія мѣры строгости въ формированіи воли и характера без-
сильны. Воспитать же одна школа, безъ участія родителей, не
можетъ, такъ какъ она не въ силахъ внести той атмосферы любви,
безъ которой воспитательное вліяніе невозможно. Національное рус-
ское воспитаніе въ старое время было чисто семейнымъ. Теперь
отношенія усложнились, и труда найдется достаточно какъ для
школы, такъ и для семьи. Безъ взаимной поддержки этихъ двухъ
учрежденій получается досадная рознь, вредящая дѣлу сформиро-
ванія подростающихъ поколѣній. Нѣмецкая школа бросаетъ вызовъ
семьѣ своимъ отнятіемъ всякихъ воспитательныхъ правъ у роди-
телей и тѣмъ самымъ ставитъ себя во враждебное отношеніе къ
семьѣ. А гдѣ война, тамъ вмѣсто нравственнаго закона выступаетъ
впередъ законъ борьбы за существованіе, противный воспитатель-
нымъ задачамъ.
VII.
Въ отрѣшеніи отъ семьи школа подавляетъ въ самомъ заро-
дышѣ чувство солидарности воспитанника со всѣми окружающими
да и вообще всякое доброе чувство. На школу раздаются жалобы,
что она односторонне развиваетъ умъ и не даетъ развитія эстети-
ческимъ и нравственнымъ эмоціямъ. А между тѣмъ русскій народъ

долженъ быть отнесенъ къ эмоціальнымъ по преимуществу. Поэтому
школа идетъ вразрѣзъ съ характеромъ народа, подчиняя его
практикѣ интеллектуалистической германской расы. Пѣніе, музыка,
рисованіе до послѣдняго времени у насъ разсматриваются какъ
предметы лишь терпимые, да и то не во всякой школѣ. Оттого и
наше религіозное воспитаніе превращается въ схоластическое за-
учиваніе текстовъ, объясненій и перечисленіи. О воспитаніи чувствъ
вообще нѣмецкая школа и не заботится.
Въ своей пресловутой рѣчи императоръ Вильгельмъ сказалъ:
«Господа, мнѣ нужны солдаты, мнѣ нужно поколѣніе сильное и
способное, а поэтому слѣдовало бы придать нашимъ школамъ орга-
низацію кадетскихъ корпусовъ». Въ такомъ пожеланій сказался
весь духъ нѣмецкой школы всепоглощающаго милитаризма. Бросьте
всѣ педагогическія цѣли и воспитывайте только солдатъ. Дальше
такой программы и идеала педагогіи идти некуда.
Русскій народъ называетъ ученье свѣтомъ. Поэтому школа,
какъ солнечный свѣтъ, должна быть доступна для всѣхъ. Школа
можетъ быть только единой по своей системѣ. Пусть всякій спо-
собный человѣкъ получаетъ сообразно со своими способностями,
такъ какъ свѣтъ не можетъ замыкаться въ какой бы то ни было
кастѣ. Современная система привиллегій грозитъ въ самомъ не-
продолжительномъ времени при единствѣ школы перепроизводствомъ
интеллигенціи. Но его отнюдь не будетъ, если всѣ привиллегій
школьной аттестаціи будутъ уничтожены. У насъ установился пред-
разсудокъ, будто человѣкъ, сдавшій экзамены по установленному
количеству предметовъ, долженъ былъ непремѣнно писаремъ, кон-
торщикомъ или канцелярскимъ чиновникомъ. Въ одной сатирѣ
Щедрина содержится такой эпизодъ. Окончившій духовную семи-
наріи) юноша пріѣзжаетъ въ деревню и начинаетъ заниматься
земледѣліемъ. Поведеніе юноши смутило мѣстныя власти. Онѣ на-
чали увѣщевать его бросить землепашество и поступить во священ-
ники. Юноша высказываетъ недоумѣніе и спрашиваетъ: «а развѣ
пахать землю запрещено?». Долго усиливался представитель власти
убѣждать несогласнаго молодого человѣка, а тотъ стоялъ на своемъ
вопросѣ: «развѣ пахать землю запрещено»? Наконецъ увѣщатель
нашелъ подходящее слово и пояснилъ, что хотя пахать землю и
не запрещено, но студенту семинаріи—«несвойственно».

Если мы отбросимъ предразсудокъ несвойственности занятій
свободнымъ трудомъ для кончившаго школу, то перепроизводства
интеллигенціи намъ бояться не придется.
Весь міръ призналъ, что старая нѣмецкая система дресси-
ровки дѣтей миновала, что въ школьномъ дѣлѣ должна быть про-
изведена реформа, и эта реформа производится въ разныхъ стра-
нахъ. Россія пережила возрастъ простого подражанія и можетъ
создать свою національную школу, построенную сообразно харак-
теру своего народа. Можетъ быть эта реформа и не близка, но
забывать о ней нельзя. Въ настоящее время мечты о новой школѣ
считаются простыми бреднями. Но нельзя забывать, что и мечты
объ освобожденіи крестьянъ отъ крѣпостного права въ свое время
считались несбыточными и крамольными. Нашъ извѣстный критикъ
Бѣлинскій, будучи на студенческой скамьѣ, въ 1830 году написалъ
трагедію «Димитрій Калининъ», въ которой касался крѣпостного
права. Цензура, состоявшая изъ профессоровъ Московскаго уни-
верситета, признала трагедію «безнравственною и безчестящимъ
университетъ сочиненіемъ». Однако черезъ тридцать лѣтъ было
признано самое крѣпостное право безнравственнымъ и позорящимъ
Россію явленіемъ. Такъ мечты превращаются въ действительность
и мѣняютъ мнѣнія людей, воспитанныхъ въ прусской субординаціи!
Всегда были и есть слуги чужихъ мнѣній, которые съ одинаковымъ
усердіемъ служатъ любому господину, любя лишь себя.
Русскій народъ можетъ обойтись безъ чужой опеки. Для него
настала пора созданія школы по своимъ собственнымъ убѣжденіямъ,
а не по указкѣ прусскихъ педагоговъ. Русскимъ дѣтямъ нужна и
русская школа, на знамени которой должны ясно означаться слова—
уваженіе къ богоподобной душѣ ребенка, развитіе нравственнаго
чувства, безкорыстное служеніе наукѣ, плодотворный трудъ, любовь
къ родинѣ и свободное стремленіе къ совершенству.
Для проведенія этихъ началъ нуженъ разумный трудъ и ини-
ціатива. Но неужели въ Россіи нѣтъ способныхъ людей? Въ одномъ
мѣстѣ Кнутъ Гамсунъ говоритъ: «Неудивительно, что у такого на-
рода можетъ возникнуть такая литература, какъ русская, литера-
тура безграничная въ своемъ величіи и поразительная». Великія
русскій народъ можетъ создать и школу, которая будетъ признана
всѣми народами безграничной въ своемъ величіи и поразительной.
Для этого необходимо освобожденіе русской школы отъ нѣмецкаго
ига и постоянное стремленіе къ роднымъ національнымъ идеаламъ.

Въ воздухѣ уже чувствуются новыя вѣянія во всѣхъ обла-
стяхъ жизни, а въ томъ числѣ разрѣжается и густая тьма застоя
въ школьномъ дѣлѣ. Старые педагоги, какъ отмѣтилъ еще нашъ
родной дѣятель просвѣщенія К. Д. Ушинскій, отличаются наи-
большимъ консерватизмомъ, переходящимъ въ какое то упорное
суевѣріе. Поэтому въ учебно-воспитательное дѣло лучи солнца и
вѣянія свѣжей весны проникаютъ съ наибольшимъ трудомъ. Но
потока времени и его требованій никто остановить не можетъ.
Поэтому надежда на свѣтлое будущее родной русской школы пред-
ставляется не праздной мечтой, не расплывчатой грезой, а дѣй-
ствительностью весьма и весьма недалекаго будущаго.

23. Очеркъ дѣятельности Казанскаго уѣздн. Отдѣленія Епар-
хіальнаго Училищнаго Совѣта, съ 1888 по 1909 годъ,
цѣна 20 к.
24. Труды и плоды законоучительства. Рѣчь при открытіи
законоучительскихъ курсовъ 1911 г., в^ г. Перми,
цѣна 10 к.
25. Казанскій Епархіальный наблюдатель, Протоіерей П. И.
Захарьевскій. Біографическій очеркъ. 1911 г., цѣна 15 к.
26. Современность й христіанство. Публичное чтеніе. Пермь.
1911 г. Пѣна 10 к.
27. Повторительный конспектъ исторіи православной хри-
стіанской церкви. 1913 г., цѣна 30 к.
28. Религіозно-нравственное воспитаніе въ школѣ. Изъ бесѣдъ
съ учащими на земскихъ педагогическихъ курсахъ
1912 года, въ г.г. Симбирскѣ и Оханскѣ. 1913 г.,
цѣна 50 к.
°9. Три типа начальной школы. Рѣчь при открытіи педаго-
гическихъ курсовъ 1913 г. въ г. Иркутскѣ. Казань
1915 г. Изданіе второе. Цѣна 15 коп.
.30. Законъ Божій и экспериментальная педагогика. Казань.
1914 г. Цѣна 25 коп.
.31. Указатель книгъ для чтенія на урокахъ Закона Божія.
Курсъ начальной школы. Казань. 1914 года. Цѣна
35 коп.
32. Краткая Церковная Исторія. Курсъ двухклассныхъ учи-
лищъ, съ картинами и картой. 1914 года. Цѣна 40 коп.
.33. Почки и листья. Стихотворенія. Казань 1914 г. цѣна 25 к.
.34. Хорошій урокъ Закона Божія. Бесѣды о постановкѣ препо-
даванія Закона Божія на основахъ психологіи дѣтскаго
возраста. Казань. 1914 г. Цѣна 75 коп.
35. Библіографическій обзоръ учебниковъ по закону Божію.
Курсъ начальныхъ училищъ. Казань. 1915. Цѣна 60 к.
36. Основы національнаго русскаго воспитанія. Казань.
1915 г. Цѣна 25 коп.
37. Нѣмецкое вліяніе въ русской школѣ. 1915 г. Цѣна 30 коп.
38. Проф. прот. А. И. Дружининъ и священ. Е. О. Сосун-
цовъ. Методика Закона Божія. Курсъ VIII класса жен-
скихъ гимназій. (Печатается).