Щерба Л. В. Теория русского письма. — 1983

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
ГЛАВНЫЕ СТАДИИ РАЗВИТИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПИСЬМА
И ОСНОВНОЙ ХАРАКТЕР
РУССКОГО ПИСЬМА
Письмо есть средство коммуникации между людьми
в тех случаях, когда непосредственное общение для них
почему-либо невозможно, т. е. практически когда они
разделены пространством (географически) или временем
(хронологически).
Хотя и на первых ступенях своего развития письмо
было, конечно, тесно связано с устным языком, однако
связь эта вначале была очень неопределенная: т. е. наив-
ные рисунки, посредством которых первобытный человек
пытался передать другим свои мысли, чувства, желания
и которые известны под названием пиктографии, можно
читать (если не понимать) по-разному. В самом деле, как
прочитать ту вывеску, которую еще недавно можно было
видеть у парикмахера в захолустьях нашего отечества и
которая изображает человека с намыленной щекой.1 Па-
рикмахерская, Цирульник, Здесь бреют. (Этот последний
вариант поддерживается встречающейся на некоторых
вывесках припиской — и кровь отворяют). Примеры на-
стоящих пиктографических сообщений малокультурных
народов можно найти в любом учебнике по истории
письма. Конечно, и при пиктографии какая-то фраза или
фразы устного языка предносились сознанию пишу-
щего.
Однако есть все основания думать, что письмо в данном
случае не являлось результатом систематического линг-
1 Подобные вывески являются, конечно, пережитками пикто-
графии, поскольку они понимались как заменители надписей.
Недаром столичная царская полиция, стыдясь перед иностранцами
нашей малограмотности, всячески их искореняла.

вистического анализа * конкретных фраз устного языка
на те или другие языковые знаменательные части (напри-
мер, слова). Этот отрицательный признак —- независи-
мость письма от того или иного смыслового, но-чисто
лингвистического членения речи — и надо считать харак-
теристикой той стадии развития письма, которая назы-
вается пиктографией.
Следующая стадия развития характеризуется уже
большей связью с устным; языком: письмо на ней появ-
ляется в результате анализа конкретных фраз на знаме-
нательные части (например, слова), каждая из которых
получает свое изображение, сначала реальное, а потом
символическое — свой иероглиф. В связи с этим данная
стадия известна под названием иероглифического письма.
Наконец, последняя стадия развития письма харак-
теризуется анализом речи уже на отдельные звуки и зву-
ковые комплексы и их обозначением посредством тех или
иных символических знаков — букв. Эта стадия потому
и называется звуковым письмом.1
Само собой разумеется, что все эти стадии являются
до известной степени абстракциями. На самом деле между
ними в реальных письменностях наблюдается множество
переходных случаев, и на практике можно говорить лишь
о преобладании того или другого принципа в той или дру-
гой письменности определенной эпохи.
Русское письмо наряду с письмом громадного боль-
шинства современных литературных языков (кроме, од-
нако, китайского и японского) является настоящим зву-
ковым письмом. Однако и в нем можно вскрыть иерогли-
фические и даже пиктографические элементы. В качестве
последних приводят обыкновенно знак f в смысле скон-
чался, знак Л в геометрическом языке в смысле тре-
угольник и т. п. Иероглифами являются наши цифры,
знаки = (равно), < (меньше), > (больше) и т. п. Мы уви-
дим ниже, что иероглифический принцип играет большую
роль в английском правописании, несколько меньшую —
во французском и хотя совсем небольшую, но все же играет
ее и в русском и в немецком.
Если мы вдумается, однако, хорошенько в современ-
ное письмо европейских народов, то придем к заключению,
* Л. В. употребляет здесь слово «анализ» в смысле 'разложение,
членение". (Прим. ред.).
1 Что касается слогового письма, то оно является лишь част-
ным случаем звукового.

что столь важный в нем элемент, как делимость на слова,
тоже является в сущности применением иероглифиче-
ского принципа. Действительно, граница слов фонети-
чески или ничем не выражена, как например во француз-
ском, или выражена настолько слабо, что возможны
всяческие недоразумения: по-немецки с фонетической
точки зрения ничто не заставляет делить Der Vogel singt
так, как это имеет место, и с фонетической точки зрения
вполне можно было бы написать, например, Dervo gelsingt;
по-русски сила рук вполне можно было бы написать
си ларук. В очень многих языках слова как самостоятель-
ные единицы выражаются словесным ударением. Не го-
воря уже о том, что в языках со свободным ударением
это, как мы только что видели, не определяет границ
слова, мы должны были бы, руководствуясь словесным
ударением, все энклитики и проклитики не считать за
особые слова и писать их слитно со словами, к которым
они относятся. По-русски, следовательно, мы должны
были бы писать подстолом, нареку, говорилон, Л знаю,
чтотыпридёшь] по-немецки —- einbuch, wirsprechen, alser-
nachhausekdm 1 и т. п. Таким образом, белое место между
словами, с одной стороны, и дефис, с другой, надо счи-
тать за своего рода иероглифы.
Далее, такой знак, как кавычки, надо также, конечно,
считать иероглифом, т. к. он решительно ничего не выра-
жает фонетически. Многие запятые в русском, немецком,
чешском тоже ничего не выражают и употребляются
иероглифически. В сущности даже про такие элементы
нашего письма, как знак вопросительный, можно спра-
шивать себя, что он в первую голову выражает — вопрос
или вопросительную интонацию. Это еще более справед-
ливо и по отношению к прочим знакам препинания. То же
относится и к прописным буквам после точки. Что ка-
сается прописной буквы имен собственных, то они, ко-
нечно, являются чисто иероглифическим элементом.
ОСНОВНОЕ ДЕЛЕНИЕ КНИГИ
Чтобы построить теорию русского письма, надо прежде
всего сделать обзор относящегося сюда материала: во
первых, определить звуковые выразительные средства
1 По-французски jenepuispasmerappeler.

русского языка вообще и выделить те из них, которые
нашли себе то или другое обозначение на письме; во-вто-
рых, надо определить те смысловые элементы, которые
нашли себе непосредственное обозначение на письме, в той
или другой степени минуя звуковое посредство; в-третьих,
надо выделить те элементы русского письма, которые имеют
только звуковое значение, и те, которые имеют или чисто
иероглифическое значение, или смешанное — полузвуко-
вое, полуиероглифическое.
jjg1 К числу звуковых выразительных средств русского
языка относятся прежде всего звуки речи — согласные и
гласные, — длительность (или, как говорят в фонетике,
«количество» звуков), так называемое «словесное ударе-
ние^ паузы, вообще ритм и, наконец, интонация в самом
широком смысле этого слова. Хотя и в гораздо меньшей
степени, но сюда относится и слоговое строение. Из них
на письме нашли себе систематическое обозначение лишь
отдельные звуки и их длительность. Интонация и паузы
нашли себе в некоторых случаях попутное обозначение
в знаках, которые имеют и непосредственное смысловое
значение. Слоговое строение обозначается лишь в неко-
торых случаях (см. ниже § 29).
К числу смысловых элементов, нашедших себе в той
или другой степени непосредственное обозначение на
письме, относится прежде всего членение нашей речи на
слова, а гораздо менее систематически — различные типы
и иного ее членения; иногда тот или иной характер связи
между отдельными элементами речи; характеристика тех
или иных элементов речи как утверждение или вопрос;
особая аффективность утверждений, вопросов и особенно
приказаний; некоторые специальные характеристики тех
или других отрезков речи, например чужая речь, прерван-
ная речь и т. д.
Что касается элементов письма, то буквы имеют исклю-
чительно звуковое значение, а белые пространства между
словами, дефисы и так называемые знаки препинания
(включая и красную строку) имеют или чисто иероглифи-
ческое значение, или смешанное — полузвуковое, полу-
иероглифическое; сюда же относится употребление про-
писных букв.
В связи с только что установленным различием в функ-
циях элементов нашего письма его теорию правильнее
всего разбить на две части: 1) употребление знаков, обо-
значающих звуковые элементы русского языка, и 2) упот-

ребление знаков, обозначающих в первую очередь неко-
торые грамматические и смысловые элементы русского
языка. В первом случае это будут в основном знаки для
тех звуковых элементов, которые дифференцируют от-
дельные слова, т. е. буквы; во втором — это будут в ос-
новном знаки, характеризующие посредственно или непо-
средственно синтаксические единицы речи, хотя бы они
и состояли из одного слова, т. е. в первую очередь так
называемые знаки препинания, а вообще небуквенные
знаки письма. В общем это будет отвечать традиционному
делению на «Правописание»1 и «Пунктуацию»; только
слитное, дефисное и раздельное написание, а также упо-
требление прописных букв при нашем делении перено-
сятся из традиционного Правописания в Пунктуацию.
Для краткости первую часть проще назвать «Значение и
употребление букв русского алфавита», а вторую — «Зна-
чение употребления небуквенных знаков русского письма».
1 Слово «правописание», как видно будет из дальнейшего,
я употребляю в более узком, специальном смысле.

Часть I
ЗНАЧЕНИЕ
И УПОТРЕБЛЕНИЕ БУКВ
РУССКОГО АЛФАВИТА
ГРАФИКА И ПРАВОПИСАНИЕ
§ 1. Согласно сказанному на предыдущих страницах,
первая часть посвящена буквам русского письма и прави-
лам их употребления. Приглядываясь [однако] ближе
к [этим так называемым] различным «правилам правописа-
ния», можно заметить, что среди них надо различать
две совершенно различные категории правил. Одни го-
ворят о значении букв данного языка совершенно неза-
висимо от написания тех или других его слов; другие
говорят о написании конкретных слов данного языка,
которое может находиться в отдельных случаях и в пол-
ном противоречии с правилами первой категории.
Так, по-русски в окончании родительного пад. ед. ч.
муж. и сред, рода прилагательных и местоимений пи-
шется г вместо произносимого „в“: красного, синего, его,
самого и т. п. вместо красново, синево, ево, самово и т. д.
Однако никому в голову не придет утверждать, что звук
„в“ в русском языке может изображаться не только че-
рез букву в, но и через букву г: немецкую фамилию Wiese
никак нельзя написать по-русски Гизе. В написаниях
красного, его и т. п. мы имеем, таким образом, дело с пра-
вилом второй категории. Наоборот, когда мы пишем
русскими буквами китайские географические названия
Янъчэн, Чжэцзян через букву э, то мы поступаем согласно
правилам первой категории, которые дают возможность
изобразить твердый звук „ч“ и его звонкую параллель,
передаваемую сочетанием „чж“. При этом мы поступаем
так вопреки правилу второй категории, по которому
после шипящих никогда не пишется буква э. Очевидно,
что правило это относится только к русским словам или
к словам, ставшим совсем русскими.
2. Многим кажется, что в словах вода, голова и т. п.
буква о изображает звук „а“, и это фактически, конечно,

так. Однако никак нельзя сказать, что в русском алфавите
звук „а“ в неударенном положении изображается или
через букву а, или через букву о: французскую фамилию
Sardou никак нельзя написать С орду. И когда мы пи-
шем о в словах вода, голова, то пишем одну букву вместо
другой, сознательно изображая в силу того или иного
правила второй категории не тот звук, который на самом
деле произносится.
§ 3. То же самое имеет место и в тех случаях, когда
мы на конце слов вместо букв для глухих согласных пи-
шем буквы для соответственных звонких, например боб
вместо бои, воз вместо вое и т. п. Мы это делаем опять
таки не потому, что в русском алфавите буквы для звон-
ких согласных могут изображать в известных случаях
и глухие: мы сознательно в силу определенного правила
второй категории ставим одну букву вместо другой; но
никому не придет в голову немецкую фамилию Roth
написать Род, хотя с точки зрения законов русского
произношения это и вполне возможно, о чем будет ска-
зано в следующем параграфе.
§ 4. Написание о вместо а и звонких вместо глухих,
а в известных случаях и обратно (просьба вм. прозьба)
облегчается тем, что в русском языке нет неударенного „о“,
на конце слов в произношении невозможны шумные
звонкие согласные („б, в, д, з, ж, г“), а перед шумными
(кроме „в“) в произношении возможны лишь однородные
согласные, т. е. звонкие перед звонкими и глухие перед
глухими. Однако все это нас нисколько не уполномачи-
вает говорить, что буквы русского алфавита о, б, в, д,
з, ж, г, къ конце концов и п, ф, т, с, ш, ц, ч, к, х (ср. от-
дать вм. оддать, к дому вм. г дому и т. д.) двусмысленны,
т. е. имеют два звуковых значения: „о“ и „а“, „б“ и „п“,
„в“ и „ф“, „д“ и „т“, „з“ и „с“, „ж“ и „ш“, „г“ и „к“ и
наконец: „п“ и „б“, „ф“ и „в“, „т“ и „д“, „с“ и „з“, „ш“
и „ж“.
§ 5. Явления, аналогичные только что описанным,
имеются в письменности многих языков. Так, во фран-
цузском алфавите буквы с и g перед буквами е, і, у обо-
значают звуки, близкие к русским „с“ и „ж“, и звуки,
близкие к русским „к“ и „г“, во всех прочих случаях:
сіі 'ресница', genou 'колено', cas 'случай', gare 'вокзал';
и это является просто правилом алфавита, совершенно не
зависящим от написания тех или иных конкретных слов.
Но в слове femme, произношение которого русскими бук-

вами можно было бы изобразить „фам“, пишется е вместо а
исключительно в силу правила второй категории, т. е.
в силу истории этого слова, происходящего от латинского
femina, и никак нельзя сказать, что буква е перед mm
вообще произносится как буква а (ср. слова lemme, gemme,
где буква е имеет свое обычное для этого положения
значение).
§ 6. В немецком языке кроме случаев, подобных рус-
скому в области согласных, имеются и другие — аналогич-
ные случаям различения старого Ъ и е в дореформенном
русском правописании: так, немецкие сочетания аа и ah
по правилам первой категории оба обозначают „а“ дол-
гое; но в одних словах пишется аа, например Aal 'угорь',
а в других — ah, например kahl 'голый', 'лысый', и это
имеет место уже согласно правилам второй категории.
Подобных случаев особенно много в английском языке:
так, «і» (долгое) может быть изображено через е в откры-
тых на письме слогах, через ее, через ea и через іе (these
'эти', feel 'чувствовать', speak 'говорить', chief 'вождь',
'главный') и т. д.
§ 7. Таким образом, правилами первой категории
определяются звукоизобразительные возможности пись-
менных знаков данного языка (не считая, однако, знаков
препинания), а говоря проще, значения букв алфавита
в данном языке. Правилами второй категории опреде-
ляются написания конкретных слов данного языка, за-
частую сознательно противоречащие правилам первой ка-
тегории. Зная правила первой категории, можно вполне
точно писать все слова данного языка, хотя это и будет
выглядеть с точки зрения традиционного письма очень
безграмотно, а потому окажется очень трудным для чте-
ния и понимания. Однако если бы правописание того
или другого языка было чисто фонетическим, то запись
считалась бы по правилам первой категории вполне гра-
мотной, поскольку никаких правил второй категории и
не существовало бы в этом языке.1
§ 8. Вот пример такой записи в применении к рус-
скому языку:
В адной из аддалённых улиц Москвы, ф серам доме
8 белыми колоннами, антресолью и пакривифшымся бал-
конам жила некогда барыня, вдава, акружонная много-
1 Само собой разумеется, что при записи слов другого языка
в основном следует пользоваться правилами первой категории.

Численной дворней. Сыновья её служили ф Петербурге^
дочери вышли замуш; она выежжала решка и уединённа
доживала последний годы сваей скупой и скучяюшчей=
скучающей старости. День её, нерадостный 1 и ненаст-
ный,2 давно прашол; но и вечер её был чернее ночи.3
Вот пример записи того же текста при дореформенном
алфавите:
В одной изъ = ізъ аддаленных улицъ=уліцъ Москвы,
ф сѣрам=серам дом% =доме з бѣлыми=белымі колоннами—
калоннамі, антресолью и—і пакривифшымся=пакрівіф-
шымся балконам жыла нікогда—некогда барыня, вдова,
акружонная многочисленной—многачісленнай дворней.
. Вот пример такой записи в применении к француз-
скому языку:
II е cinq (=sink) eur (=oeur) du soir. On le voi tou 16
troi remue au (=6) fon d la tranche (=«trenche) sombre
(=sonbr).4
Вот пример аналогичной записи в применении к не-
мецкому языку:
Ess (=ass) scheint (=schaint) jedoch (=jehdoch=jee-
doch), dass er (=ehr) seinen (=sainen) drei (=drai) Kin-
dern seine (=saine) Kleinodienn (=Klainohdienn==Klai-
noodienn), dass Schwert (=Schwehrt=Schweert), dass Horn
unt den (=deen=dehn) Ring zurucklie|5(=zuhruckliep=zuu-
rtickliep=zuriicklip).6
Вот пример аналогичной записи в применении к анг-
лийскому языку:
I had not the courage (=curridge) to see any one (=wun)
that night (=niyt). I had not even the courage (=currij)
to see (=sea) myself, for I was (=woz) afraid that my tears
(=teers) might a little reproach me. I went up to my room
in the dark (=dahk) and prayed (=preyd) in the dark, and
lay down in the dark to sleep (=sleap). I had до need of
any light (=liyt) to read (=reed) my guardian's (=gar-
1 Возможна и форма радасный.
2 Возможна и форма ненасный.
3 Начало повести Тургенева «Муму». Знак равенства показы-
вает, что оба написания одинаково возможны.
4 Вот этот текст в обычном написании: II est cinq heures du
soir. On les voit tous les trois remuer au fond de la tranchee sombre
(из Barbusse. Le feu).
5 Вот этот текст в обычном написании: Es scheint jedoch, dap
er seinen drei Kindern seine Kleinodien, das Schwert, das Horn
und den Ring zuriickliep (ив Heine).

dian’s) letter by, for I knew (=new) it by heart (=hart).
(Ch. Dickens. Bleak House).*
§ 9. Спрашивается, как называть правила только что
выясненных двух категорий. Проф. Бодуэн де Куртенэ
называл правила первой категории «правилами графики».
Хотя слово «графика» и может быть понято в смысле
«внешняя форма букв», однако я решил все же предпо-
честь термин Бодуэна термину «правила алфавита», так
как этот последний несколько сужает понятие, которое
здесь имеется в виду. Что касается правил второй кате-
гории, то их проще всего называть «правилами право-
писания», т. к. при чисто фонетическом письме, как было
только что сказано, нет самих этих правил, как нет в сущ-
ности и никакого «правописания». Дело в том, что самое
понятие «правописания» или «орфографии»1 возникает
лишь в тот момент, когда по тем или другим причинам начи-
нают писать не так, как говорят, и когда, таким образом,
«правильным» будет то написание, которое условно всеми
принято, хотя бы оно и не соответствовало звукам дан-
ного слова.
§ 10. В связи со всем этим часть первая всей книги —
«Значение и употребление букв русского алфавита» —
распадается в свою очередь на две:
А. Русская графика или теория русского алфавита и
Б. Русское правописание и его принципы.
Однако, прежде чем перейти специально к правилам
русской графики, необходимо осветить три вопроса, имею-
щие большое значение для всех дальнейших рассуждений:
1. Вопрос о семантизации звуковых различий, в связи
с чем стоит вопрос о том, что следует понимать под от-
дельными звуками речи;
2. Вопрос о разных стилях произношения;
3. Вопрос об отношении орфоэпии к орфографии.
В связи с первым вопросом полезно сказать несколько
слов и о научной фонетической транскрипции.
СЕМАНТИЗАЦИЯ ЗВУКОВЫХ РАЗЛИЧИЙ
§ 11. Не всякое звуковое различие используется
в языке в целях взаимопонимания: противоположения
* В рукописи этот пример отсутствует. (Прим. ред.).
1 Термин «правописание» есть точный перевод греческого тер-
мина «орфография».

баса и тенора, хриплого и чистого голоса, громкого го-
лоса и шепота и т. п., хотя и могут о чем-то сигнализиро-
вать слушателям, но в русском языке не соединены ни
с какими языковыми смысловыми противоположениями.
Наоборот, противоположение падающей и восходящей
интонации во фразах Приехал и Приехал? ассоциировано
с противоположением утверждения и вопроса. Это проти-
воположение, как говорил Бодуэн, семантизовано 1 (в по-
следнее время по почину Пражского лингвистического
кружка такое противоположение стали называть фоноло-
гическим), т. е. осмылено. Понятие «семантизации» яв-
ляется одним из самых основных понятий языкознания:
это то, что делает языковыми явления, не имеющие
к языку никакого отношения. Так, противоположение
красного и зеленого цветов семантизовано в железно-
дорожном деле и является зачаточным элементом зри-
тельного языка, который в морской сигнализации достиг
значительной степени развития.
§ 12. С этим понятием тесно связано и понятие отдель-
ного звука речи. Дело в том, что в речевом потоке объ-
ективно наблюдается крайнее разнообразие звуков, кото-
рое мы нормально, однако, не замечаем, воспринимая как
одинаковое довольно разное звучание. В самом деле, то,
что мы считаем за один звук „т“, будет чувствительно
разным перед „а“ и перед „у“. Например, в словах та
и ту: в последнем случае он будет слегка огублен, а в пер-
вом — нет (в этом всякий может легко убедиться, произ-
нося эти слова перед зеркалом). Подобное же различие
наблюдается между начальным и конечным „т“ в слове
тот: *т“ оказывается огубленным и перед русским „о“,
которое начинается с очень короткого элемента „у“, и
может быть обозначено как „уо“. Кроме того, между
двумя „т“ в этом последнем слове имеется еще и то раз-
личие, которое обусловлено слоговым строением: всякий
согласный в начале слога произносится иначе, чем в конце
его (см. ниже § 27). Если обратиться к гласным, то уви-
дим, что их качество очень зависит от окружающих
согласных: то, что мы считает за одно и то же „а“, между
двумя переднеязычными, например в рада, произносится
1 Бодуэн говорил семантизовано или морфоло-
гизовано, имея в виду такие случаи, когда то или другое зву-
ковое различие соединено с различиями морфологическими. Однако
без семантики нет морфологии, а нюхом у термин «семантизация»
вполне может покрывать и понятие «морфологизация».

на самом деле совсем по-другому, чем между двумя губ-
ными, например в баба.1 Различие гласных перед твер-
дыми и перед мягкими согласными, например в словах
стол и столь, быт и быть, села и сели, давно подмечено
и очень слышно даже и для неопытного уха. Такое же
различие наблюдается и при „и“, например в словах
бит и бить. Менее заметны, хотя все же имеются, разли-
чия при „о“ и „у“ в этом же положении. Не менее заметны
различия гласных, зависящие от ударения: два „а“
в слове сада, два „и“ в слове видит качественно не тож-
дественны, хотя мы этого нормально не замечаем.
Почему же нормально мы не замечаем этих различий
и вполне отождествляем такие разные звуки, как напри-
мер „е“ в словах сел и сели? Ответ очень прост: потому
что эти различия вовсе не семантизованы, потому что по-
русски нельзя себе представить двух слов, которые бы
отличались друг от друга, например, лишь качеством двух
„е“, как это имеет место во французском, где, например,
pre 'луч' с закрытым «е» отличается от pret (с непроизно-
симым t) 'готовый' с открытым «е». Мы даже затруд-
няемся воспроизвести в отдельности различие наших
двух „е“, хотя оно значительнее различия двух француз-
ских «е», нашедшего себе там даже графическое выраже-
ние. Все дело в том, что то разнообразие звуков, о кото-
ром говорилось выше, целиком зависит от фонетических
условий и вне этих условий все констатируемые варианты
или оттенки звуков не только не встречаются в русском
языке, но даже оказываются непроизносимыми для рус-
ского человека, не получившего специальной фонетиче-
ской тренировки.
Таким образом, самостоятельными отдельными зву-
ками речи являются далее неделимые общие звуковые
понятия, способные в данном языке дифференцировать
слова.* Эти звуковые понятия реализуются в целом ряде
тесно связанных между собой вариантов или оттенков,
которые все имеют одну и ту же функцию, а потому в вос-
приятии нормально не различаются и появление каждого
1 Разница эта показана мною экспериментально в моей книге
«Русские гласные», 1912, но при известной тренировке может быть
воспринята и на слух и мускульным чувством.
* В рукописи имеется и такое определение: «Таким образом,
самостоятельными отдельными звуками речи являются лишь те,
которые могут произноситься в разных положениях и которые
могут дифференцировать слова или их части». (Прим. ред.);

из которых целиком зависит лишь от фонетических усло-
вий. Профессор Бодуэн де Куртенэ стал называть подобные
общие понятия особым термином — фонемы, и этот
термин теперь принят наукой. Термину же «звуки речи»
некоторые исследователи начинают усваивать более об-
щее значение. Звуки речи, воспринимаемые как одна и
та же фонема, т. е. практически воспринимаемые нор-
мально как один и тот же звук, называются обыкновенно
вариантами фонемы или ее оттенками. Среди
вариантов или оттенков каждой фонемы обыкновенно вы-
деляется один, который является как бы типовым их
представителем. Нормально это — тот вариант, который
мы произносим в изолированном виде. Очень часто, го-
воря о фонеме, имеют в виду не всю данную группу
вариантов или оттенков, но лишь этого типового их
представителя.
§ 13. Из всего сказанного явствует, что всякий прак-
тический алфавит должен и может обозначать только
фонемы и отнюдь не их варианты: совершенно очевидно,
что для быстрейшего восприятия текста важны те звуко-
вые различия, которые способны дифференцировать слова,
а не те, которые лишь механически возникают при арти-
куляции в зависимости от тех или других условий произ-
несения. Многим казалось и кажется, что наше практи-
ческое письмо, не обозначая более тонких звуковых нюан-
сов языка, должно считаться неточным. Это настолько
не отвечает действительному положению вещей, что ско-
рее можно было бы поддерживать обратное, т. е. что оно
было бы неточным, если бы стремилось обозначать все эти
нюансы. И это понятно: число нюансов, завися не только
от фонетического окружения и от словесного ударения,
но и от темпа речи и вообще от общих условий говорения
(вдвоем с товарищем, при официальном разговоре, в го-
стиной, на митинге и т. д. без конца), может быть беско-
нечно велико, и нет никаких объективных оснований для
решения вопроса о том, какие из них следует отмечать
и какие — нет.
НАУЧНАЯ ФОНЕТИЧЕСКАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ
§ 14. Фонетической транскрипцией называется запись
звуков того или другого отрезка речи по правилам какой
либо определенной графики, но без соблюдения каких бы
то ни было правил правописания.

В этом смысле отрывки на русском, французском и
английском языках, приведенные выше в § 8, могут счи-
таться образчиками фонетической транскрипции. Науч-
ность ее зависит от того, насколько правила данной
графики удовлетворяют некоторым определенным требо-
ваниям, которые сводятся к следующему:
1. Каждый отличаемый в данном языке звук должен
иметь свой особый знак или по крайней мере специальный
вариант того или другого знака.
2. Для одного и того же звука не должно быть больше
одного знака.
3. Каждый знак или его вариант должен употребляться
только в одном значении.
Все остальное (в том числе и самый алфавит) принци-
пиально безразлично.
Русский алфавит вполне может быть положен в основу
транскрипции, но правила русской графики хотя и доста-
точно точны для научной транскрипции, однако слишком
сложны, а главное, как увидим дальше, не удовлетворяют
требованию п. 1.
§ 15. Однако в дальнейшем, имея в виду читателей
нелингвистов, мы будем все же пользоваться для.фонети-
ческих транскрипций и русским алфавитом, и русской
графикой, введя, однако, вслед за сербской вуковицей 1
знак / для йота (подробнее см. § 33 и § 34) и тем уничто-
жив двусмысленность букв е, ё, то, я (см. § 68). Подобную
транскрипцию мы будем всегда включать в кавычки „ “.
§ 16. Наряду с такой транскрипцией мы будем упо-
треблять и для читателей-лингвистов транскрипцию, осно-
ванную на международном фонетическом алфавите, с тою
целью, чтобы резче отличать русские буквы и их ассоциа-
ции от русских звуков. Латинская транскрипция будет
всегда заключена в кавычки « ». Буквы русские и латин-
ские даются всегда курсивом.
Научная транскрипция может быть двух родов: одна —
отмечающая лишь фонемы данного языка и другая —
регистрирующая всяческие оттенки звуков. Первую можно
называть фонематической или фонологической, а вторую
фонетической. Фонетическая транскрипция всегда произ-
водит более или менее импрессионистическое впечатление,
так как степень ее точности совершенно произвольна и
1 Сербский алфавит, введенный знаменитым сербским писате-
лем и филологом Вуком Стефановичем Караджичем.

зависит от изощренности наблюдательных способностей
автора, и от ориентации его интересов, и от других слу-
чайных причин.
РАЗНЫЕ СТИЛИ ПРОИЗНОШЕНИЯ
§ 17. Для того, чтобы определить состав фонем рус-
ского литературного языка, и особенно для того, чтобы
понять и правильно оценить в связи с этим явления его
вокализма, необходимо иметь в виду различия в степени
ясности и отчетливости нашей речи. Совершенно очевидно,
что тут возможно бесконечное число переходных ступеней,
начиная от абсолютной ясности и четкости, например при
произношении по слогам, до небрежной скороговорки,
когда все неударенные слоги наполовину съедаются.
Практически достаточно различать два типа произноше-
ния, которые назовем один — полным стилем, а другой —
разговорным.
§ 18. Полный стиль свойствен публичной речи в очень
большой аудитории, например на митинге, когда для
того, чтобы быть всеми услышанным и понятым, прихо-
дится четко произносить как ударенные, так и все неуда-
ренные слоги. Причем эти последние слегка протяги-
ваются и произносятся более отчетливо, чем обыкновенно,
хотя различия между ударенными и неударенными глас-
ными всегда все же сохраняются. Этот же полный стиль
постоянно употребляется нами и в повседневной жизни,
но только не сплошь, а в отдельных фразах или их частях,
часто в отдельных словах и даже их частях. Это бывает,
когда мы хотим что-либо подчеркнуть, на что-либо обра-
тить внимание, когда нас кто-либо плохо слышит или не
понимает и т. п. Например, на вопрос И как же вы на
это реагировали? ответ может быть пол-ней-шим равноду-
шием (с выделением слова полнейшим, что в печати может
быть иногда выражено разрядкой). Фраза Ах ты голова!
может быть произнесена в разговорном стиле с сильным
ударением только на последнем слоге слова голова, а мо-
жет быть произнесена и так: Ах ты га-ла-ва — с выде-
лением слова голова для усиления укоризны.
Самое главное, что надо до конца понять и уяснить, —
это то, что вся грамматика, а также наше письмо целиком
базируются на полном стиле. Вот образчик полного стиля
в транскрипции:

„ва-дной из-ад-да-лен-ных у-лиц Ма-сквы фсе-рам до-ме
збе-лы-ми ка-лон-на-ми а-нтре-соль-jy и па-кри-виф-шы-
мся ба-лко-нам, жы-ла не-ка-гда ба-ры-ня вда-ва а-кру-
жон-на-ja мно-га-чис-ле-ннай двор-ней“.
То же в международной фонетической транскрипции:
«va'dnoj iz-ad-da-'l'on-nых 'u-'l'ic ma-skvы | 'fs'e-ram
'do-m'e } 'zb'e-lы-m'i ka-'lon-na-m'i \ a-ntr'e-'sol'-ju \ i-pa-
kr'i-'v'if-sы-ms'a ba-'lko-nam | zbы-'la 'n'e-ka-gda 'ba-rы-
n'a J vda-'va \ a-kru-'zon-na-ja 'mno-ga-'cis-l'e-nnaj 'dvor-
n'ej ||».
§ 19. Разговорный стиль — понятие, конечно, гораздо
более условное. Различные формы разговорного стиля со-
ставляют предмет ученых наблюдений и не так легко
поддаются фиксации. Однако при большой наблюдатель-
ности можно уловить нечто среднее, свойственное спокой-
ному, несколько замедленному и не чересчур интимному
разговору, не состоящему из коротких аффективных
реплик. Неударенные гласные разговорного стиля под-
вергаются сильной количественной и качественной ре-
дукции и представляют очень пеструю картину. Особенно
сложные изменения происходят в послеударенных слогах,
начинающихся на мягкие согласные или на „j“.
Вот образчик сильно упрощенной русской транскрип-
ции 1 того же отрывка в разговорном стиле:
,,ва-дно-йз-ы-дда-лённ-ых-ул-й-ц-ма-сквы фсер-ы-м-до-ме
збел-ы-мй кы-лонн-ы-мй йн-трй-соль-jy й-пы-крй-вйф-шы-мся
ба-лкон-ым...“.
То же в международной фонетической транскрипции:
<m'e } 'zb'el-e-mVkA-'fon^-m'i \ лп-tr'i-'sol'-ju \ i-pe-kr'i-
v'if-sbi-ms'i-bA-'Jko-nem...».
§ 20. Самое главное, что надо до конца понять и
оценить при сличении обеих транскрипций, — это то, что
наша грамматика, а также наше письмо целиком бази-
руются на полном стиле. В самом деле, формой русского
языка будет „вадноj“, а не „вадно“, как это произносится
в сочетании со следующим из (см. выше транскрипцию
разговорного стиля), и даже „в адно)“ (а не вместе),
поскольку говорится „в этоі адноj“, а не „вэтаj вадноj“
(это последнее не всегда отражается в фонетике полного
стиля, и однако в полном стиле „из аддалённых“, а не
1 Знак краткости над гласной в этой транскрипции обозначает
относительную краткость.

„изаддалённых“). Точно так же и для грамматики и для
письма следует исходить из формы „ф сёрам“, а не „фсе-
рым“. И далее основной, например, будет форма полного
стиля „над домам“, а не разговорная „па-ддомм" (со
слоговым „v“) и т, д. и т. д.
ОТНОШЕНИЕ МЕЖДУ ПИСЬМОМ И ОРФОЭПИЕЙ
§ 21. Поскольку русское письмо является фонетиче-
ским, постольку в его основе не может не лежать какой-то
определенный устный язык: мы не можем одно и то же
написанное слово читать или как пруд, или как ставок,
как это возможно при иероглифическом письме. Однако
и наше письмо допускает разное произношение. Это поло-
жение вещей характерно для всех больших литературных
языков, но особенно ярко выражено в немецком, где
иностранец, даже хорошо знающий немецкий язык, часто
с трудом понимает своего собеседника, говорящего хотя
и на литературном языке, но с сильным местным акцен-
том (произношением).
На понятии «произношение» необходимо несколько
остановиться, чтобы выяснить, когда мы должны говорить
о том или ином произношении одного и того, же звукового
комплекса, а когда просто о другом звуковом комплексе.
В принципе как будто очевидно, что о «произношении»
говорят лишь в тех случаях, когда и в необычно произ-
носимом все же узнается тот или другой нормаль-
ный звуковой комплекс, так говорят о разном произ-
ношении буквы щ, т. е. того звукового комплекса, кото-
рый обозначается этой буквой, — или как „шьча“, или
как „шыпь“ (щи — „щьчи“ или „шьши“, щука —
„шьчюка“ или „шьшюка“ и т. п.); о разном произношении
звукосочетания „чи“, например в словах чисто, чин
и т. д. — или так, как пишется, или как „чы“ („чыста“,
„чын“); о разном произношении слов с неударенным орфо-
графическим о — „карова“ или „корова“, „гара“ или
„гора“ и т. д. Говорят о дефективном произношении, когда
слова лодка, лапа, козел и вообще звук „л“ выговаривают
.„уотка“, „уапа“, „казеу" (»у“). О том же можно, пожа-
луй, говорить, когда маленькие дети выговаривают те же
слова „лётка“, „ляпа“, „козель“ — с мягким „л“. Однако
едва ли будем говорить об ошибках произношения, если бы
кто-нибудь говорил клига вм. книга, дона вм. дома, шко-

ростъ вм. скорость и т., п. По-видимому, под вариантами
«произношения» мы подразумеваем только какие-либо
регулярно встречающиеся отклонения, которые гаранти-
руют нам возможность идентификации материально несов-
падающих звуковых комплексов.
§ 22. Из сказанного прежде всего вытекает, что для
русского литературного языка все же существует какая-то
норма произношения. Эту норму принято называть лите-
ратурной, и на нее-то и ориентируется наше письмо.
Внутри этой литературной нормы существует некоторое
количество равноправных вариантов. Все прочие ва-
рианты ощущаются или как диалектные (например, произ-
ношение на „о“), или как дефективные (например, „у“
вм. „л“ и т. п.), или детские (ср., например, так назы-
ваемое «сюсюканье»).
Само собой разумеется, что наше письмо должно ориен-
тироваться только на литературные варианты, а не на
диалектные.1
Для большей ясности приведем еще литературные и
нелитературные (последние взяты в скобках) варианты
слов щи, дождь (в именит, и род. пад. ед.ч.) и визжат:
„шчи“
„шьчи“
„шьши“
„(шшы)“
„(шти)“
„дошчь“
„дошьчь“
„дошыиь“
„(дош)“
„дошть“
„дажл^жя“
„дажь^жя“
„дажьжя“
„(дажжа)“
„даждя“
„вижджят“
„вижьдаят“
„вижьжят“
„(вижжат)“
„(виждят)“
Что касается литературных вариантов, то, строго го-
воря, мы должны были бы допускать соответственные
варианты и в нашем письме. Однако поскольку едино-
образие письма имеет громадное практическое значение,
постольку приходится выбирать в каждом отдельном слу-
чае один из существующих литературных вариантов произ-
ношения как основу нашего письма: дверь, Тверь, зверь
и т. д. или дьверь, Тьверь, зьверь;2 фонарщик, сварщик,
спорщик и т. д. или фонарьщик, сварьщик, спорьщик;
1 Когда мы пишем холода через о, хотя произносим „халада“,
то мы передаем при этом не диалектное произношение на „о“, а при-
меняем этимологический принцип правописания, о чем см. ниже
§ 110 и следующие.
2 При этом вовсе не обязательно, чтобы все случаи одной и
той же категории произносились одинаково, т. е. вполне можно усло-
виться произносить Тверь, дверь, но зьверь; фонарьщик, но сварщик
и т. п., ибо так бывает и в жизни.

фиалка, колониальный и т. д. или фиялка, колонияльный;
миниатюра, материалы, пианино и т. д. или миньятюра,
матерь ялы, пьянино; скучный, конечно, молочный или
скушный, конешно, молошный; войлок, стоило, поило,
окраина, Михаило и т. д. или войлок, стойло, пойло,
окраина, Михайло и т. п., и т. п.
Само собой разумеется, что наиболее трудно разреши-
мые случаи будут относиться к неударяемому вокализму
в полном стиле. В самом деле, какой вариант произноше-
ния полного стиля следует предпочесть: плясать, памят-
ник, заяц, охтянка, серебряный, ветряный и т. д. или
плесать, паметник, заец, охтенка (и даже охтинка),
серебреный, ветреный? Варево, курево, крошево, мелево или
вариво, куриво, крошиво, меливо и т. п.?
§ 23. Надо подчеркнуть, что подобные вопросы должны
во всяком случае решаться не в орфографическом по-
рядке, а в плане «орфоэпии», т. е. в плане вопросов пра-
вильного произношения.
Может показаться, что такое разделение является
своего рода «ученой» канцелярщиной, и, конечно, дело
не в названии, а лежит гораздо глубже.
Письмо все же является по отношению к языку чем-то
внешним, не относится, так сказать, к его существу.
Поэтому, организуя наше письмо, устанавливая и рефор-
мируя нашу орфографию, мы вправе руководствоваться
чисто практическими мотивами: легкостью усвоения
письма, легкостью и быстротою чтения и схватывания
смысла читаемого. Можно даже сказать, что эти мотивы
должны быть решающими в деле орфографии. Вопросы же
произношения являются уже вопросами самого языка и
его жизни. Я отнюдь не склонен фетишизировать язык;
вслед за Бодуэном 1 я не думаю также, чтобы жизнь языка
не могла подвергаться в той или другой мере нашему
сознательному воздействию. Но как раз это и обязывает
нас к максимально обдуманным действиям по отношению
к языку.
§ 24. Как это явствует из новейшего языкознания, все
элементы языка образуют единую систему и так связаны
друг с другом, что любое изменение какого-либо из них
1 Ср. его полемику с Бругманом на этот счет (см.: Baudoin
de Courtenay /. Zur Kritik der künstlichen Weltsprachen (Veran-
lasst durch die gleichnamige Broschüre von K. Brugmann and A. Le-
skien). — In: Annalen der Naturphilosophie, Bd VI. Leipzig, 1907,
S. 385-433).

вызывает те или иные изменения в других частях системы.
Это справедливо, конечно, и по отношению к произно-
шению.
Поскольку, однако, письмо поддерживает тот или иной
вариант произношения, постольку, оказывается, и оно
влияет на жизнь языка,1 особенно в современных усло-
виях всеобщей грамотности и исключительно большой
роли письменного языка в нашей жизни (многие языко-
вые факты мы познаем главным образом из книг и газет).
Между прочим, отсечение одного из вариантов произно-
шения может обеднить язык или во всяком случае пре-
пятствовать его семантическому росту, так как этот
последний часто происходит за счет насыщения содержа-
ния вариантов слов или форм, получившихся на разных
путях. Так, формы с беглым „и“ и без него, помимо того,
что в руках поэтов дают материал для звуковых эффектов
(большая или меньшая сонорность слова и разная рит-
мика), зачастую семантически дифференцированы или по
крайней мере готовы принять на себя такую функцию:
Мария и Марья, София и Софья, варение (=варка) ва-
ренья, (не) имение и (хорошее) именье, (не) бытие и
житье-бытье, (украшенный прелестными) миниатюрами
и миньятюрная фигурка и т. д. Поэтому, хотя в общем
и совершенно справедливо, что письмо является чем-то
внешним по отношению к языку, однако выбор для него
того или иного варианта произношения бывает иногда
вовсе не безразличен и может в некоторых случаях иметь
решающее значение для судеб языка. Поэтому-то выбор
этот и не может производиться в рамках упорядочения
или облегчения: это дело какого-то более широкого обсуж-
дения вопросов орфоэпии данного языка, т. е. единства
его произношения. Это обсуждение должно вестись под
флагом рационализации устного языка вообще, что, ко-
нечно, очень обязывает лиц, участвующих в подобном
обсуждении и принимающих какие-либо решения по этому
поводу. Между тем у нас в орфографии очень часто по-
путно решаются чисто языковые вопросы и в частности
даже судьбы русского склонения и спряжения. Так, из
двух вариантов окончания пред. пад. ед. ч. имен су-
1 Здесь я не касаюсь большого и мало обследованного вопроса
о громадном влиянии письма на синтаксис, о формировании спе-
циального письменного языка и влиянии этого последнего на уст-
ный и т. п.

ществительных на безударное -ье (не -ьё) и -ьи (в счастье,
в именье или в счастьи, в именьи и т. п.) обыкновенно вы-
бирается без дальнейших разговоров вариант -ье, как
более легкий со школьной точки зрения. Между тем
в языке между ними происходит борьба и окончание -ьи,
по-видимому, побеждает, благодаря своей дифференци-
рующей роли, помогающей отличать направление действия
и место нахождения. Я верю в счастье и В счастьи люди
часто забывают о других; Я еду в именье и Я живу
в именьи, ср. Она впала в забытье и Она была в забытьи.
Из двух вариантов окончания 3 л. множ. ч. глаголов
II спряжения с ударением не на окончание -am и -ут
(стоят, просят, мочат и т. д. или стоют, просют, мо-
чут) выбирается традиционный на -am, чем искусственно
поддерживается его жизнь в языке.1 Между тем естествен-
ный ход развития языка, по-видимому, ведет именно к -ут,
как к более четкому и характерному признаку данной
морфологической категории: неударенное -am в разговор-
ном стиле смешивается с -ит 3-го л. единст. ч. Любо-
пытно отметить, что в полном стиле мы вполне допускаем
произношение месец, заец, пометь вм. месяц, заяц, па-
мять, формы же просет, возет, молет нам кажутся совер-
шенно невозможными: косвенно это является доказатель-
ством нереальности форм просят, возят, молят в литера-
турном устном языке. Кроме этих и целого ряда других
крупных и мелких явлений произношения перед русской,
орфографией стоит большой вопрос в выборе «ёкающего»
или «икающего» произношения вообще, т. е. произноше-
ния, различающего в полном стиле гласные „е“ и „и“
в неударенном положении или их смешивающего в глас-
ном „и“: пелёнка или пилёнка, берёт или бирёт, педагог
или пидагог, пеклеванный или пиклевйнный, теперь или
типёрь, переплыть или пиреплыть, моет или моит,
колет или колит, учитель или учитиль, предобрый или
придобрый, преступник или приступник, Сонечка или
Соничка, песенка или песинка, Петенька, Леленька или
Петинька, Лелинька и т. п. и т. п. Сейчас «иканье» в пол-
ном стиле считается диалектным произношением, как
1 Из сказанного отнюдь не следует, чтобы я был за немедлен-
ную реформу орфографии в этом смысле: множество практических
соображений этому препятствуют. Но принципиально я за этот
вариант устного языка, а следовательно, и за соответственное на-
писание.

это явствует, между прочим, из тургеневских «Певцов»,
где орловское произношение мальчугана в конце расска-
за четко характеризовано следующей фразой: Тебя тя-
тя высечь хочи-и-ит. Однако пополнение населения Мос-
квы «икающими» элементами грозит несколько спутать су-
ществующее положение вещей. Сейчас если бы кто-нибудь
стал петь с «икающим» акцентом Пичаль моя свитла или
Для биригов отчизны дальней, то вызвал бы всеобщее
возмущение, хотя в разговорном стиле именно так и про-
износится.
§ 25. Благодаря такому положению вещей, всем, из-
учающим русский язык, приходится усваивать два стиля
произношения, зачастую расходящихся не только в от-
тенках фонем, но и в самих фонемах (ср. транскрипции
в § 18, 19), что, конечно, едва ли можно считать рацио-
нальным. Задача языковой политики в этой области
состоит, стало быть, либо в том, чтобы полный стиль,
а за ним и письмо подтянуть к «икающему» произношению
(и тогда диалектным будет произношение высечь хоче-е-ет,
а также пение с сохранением неударенных „е“, т. е. так,
как сейчас пишется), либо в том, чтобы и разговорный
стиль подтянуть под полный и под существующее письмо.
Я полагаю, что выгоднее стремиться к последнему, так
как первый путь ведет к полному разрыву литературной
традиции, это едва ли желательно, особенно в настоящее
время, когда русский язык изучается миллионами наших
националов и представляет собою большую культурную
ценность не только в его современном виде, но и со всеми
накопленными в нем ценностями. Думать же, что второй
путь невозможен ввиду стихийности процесса развития
произношения в разговорном стиле, едва ли приходится:
значение письменного языка в его орфографической одежде
настолько велико в наше время, что имеет решающее зна-
чение для разговорного языка вообще, тем более что
в состав русской интеллигенции все время вливаются
громадные контингенты лиц, выучившихся русскому лите-
ратурному языку через книгу, а не от окружения. В моей
даже памяти неударенное „а“ после мягких согласных,
т. е. орфографическое л, начинает вытеснять в полном
стиле традиционное „е“: плясать вм. старого плесать,
клянусь вм. кленусь и т. д.
Если же выбирать второй путь развития, т. е. стре-
миться к сохранению неударенных „е“ и в разговорном

Стиле,1 то важно и в орфографии не делать никаких усту-
пок «икающему» произношению. Во всяком случае все
вопросы подобного рода требуют специального обсужде-
ния в плане языковой политики и не могут быть решены
попутно с упорядочением орфографии и вне широких
языковых перспектив.
К сожалению, вопросы языковой политики у нас до
сих пор не стали в порядок дня 2 и даже вопросы орфоэпии
не выходят за пределы узкого круга специалистов.*
А. РУССКАЯ ГРАФИКА, ИЛИ ТЕОРИЯ
РУССКОГО АЛФАВИТА
§ 26. Для того, чтобы приступить к формулировке
правил русской графики, необходимо прежде всего выяс-
нить звуковые средства, употребляемые в русском языке
для различения слов. Сюда относятся словесное ударе-
ние, система фонем русского литературного языка, дли-
тельность или количество фонем и слоговое строение.
Мы начнем с последнего.
1. ЗВУКОВЫЕ СРЕДСТВА РУССКОГО ЯЗЫКА
Слоговое строение
§ 27. Всякий речевой поток естественно распадается
не на отдельные звуки речи, а на слоги, обусловливаемые
последовательными легкими усилениями и ослаблениями
звукового ряда; часть речевого потока, начиная с усили-
вающегося звука и кончая ослабляющимся, и называется
слогом. Усиливающиеся звуки образуют, таким образом,
начало слога и потому называются начальносложными,
а ослабляющиеся образуют его конец и называются конеч-
носложными. В слоге как первое „к“ будет начально-
сложным, а второе — конечное ложным.
1 Само собой разумеется, что эти неударенные „е“ отнюдь не
должны быть равны ударенным и произносятся обыкновенно с лег-
ким уклоном в сторону „и“.
2 В значительной степени благодаря широко укоренившемуся
предрассудку о невозможности влиять на естественный ход разви-
тия языка.
* Следует напомнить, что Л. В. Щерба писал это в начале
1940-х годов. (Прим. ред.).

Эти ослабления и усиленна часто не так легко осоз-
наются в потоке речи при недостаточно изощренном вни-
мании, т. к. различия в этой области в русском языке нор-
мально не семантизованы (см., впрочем, сказанное ниже
в § 29). Однако мы без затруднений делим речевой поток
на слоги, когда стараемся говорить особенно членораз-
дельно и вразумительно. Разительнее всего мы это делаем,
когда что-либо диктуем людям, которые очень медленно
пишут (медленно осознавая звуковую сторону речи).
§ 28. При таком посложном произношении действуют,
по-видимому, следующие правила слогоделения:1
1. Внутри слова слоговая граница проходит всегда
после гласного, если за ним идет один согласный: трава,
го-ро-док, по-ро-хо-вой, ра-ибн, ма-йор (см., однако, ниже
§ 29) и т. п.
2. Если за гласным внутри слова идет группа соглас-
ных, то только начинающий ее „j“ всегда отходит к преды-
дущему гласному и образует вместе с ним, таким обра-
зом, закрытый слог: пай-ко-вый~вой-ско-вой, кой-ка и т. п.
3. Все другие согласные, начинающие группу, отхо-
дят к предшествующему слогу во всех тех случаях, когда
этот последний более или менее резко выделяется (причем
под группой следует разуметь в данном случае и двойной
согласный). Так произносятся обыкновенно все ударен-
ные слоги: кол-ба, пАт-ка, кам-ни, бан-тик, фа-нар-щик,
плак-са, он гра-зит-ца, от-те-пелъ, кас-са, ван-на и т. д.
Так же можно, в конце концов, произнести и любую часть
слова, почему-либо выделяемую нами в процессе речи
(особенно охотно выделяем мы префиксы): ка-лба-са, на
ка-тке, ре-мни, пла-кси-вый, а-тца, ка-ссир, ма-ссов-ка,
ка-ре-нной и т. д. Еще примеры сразу на все правила:
е-стес-тве-нный, ка-ктис-тый, зон-ти-чный и т. д.
4. После неударенных слогов, особенно если это не
префиксы, вся группа согласных (конечно, за исключе-
нием начинающейся с „j“) целиком отходит к последую-
щему слогу: па-стух, пу-скатъ, ка-фтан.
Малейшее усиление какого-либо неударенного слога
превращает его при посложном произношении в ударен-
ный и привлекает к нему начальный согласный последую-
1 Теория слога принадлежит к труднейшим проблемам фонетик л
и здесь не может быть полностью развита. (Ср. сказанное о слоге
вмоей фонетике французского языка). — См.: Щерба Л. В. Фоне-
тика французского языка. Л., 19392. (Прим. ред.).

щей группы (причем в сущности, конечно, искажается
фонетическая перспектива слова). Подобное усиление свя-
зывается с нашим стремлением подчинить слоговое строе-
ние делению на морфологические части. В связи с этим
чаще всего выделяются очевидные префисы, оканчиваю-
щиеся на согласные, и подчеркивается тоже наиболее
очевидное деление на корень и суффиксы в тех случаях,
когда первый оканчивается на согласный. Примеры:
рас-пи-сать {рас префикс), под-пе-реть (под пре-
фикс), малъ-чу-ган (малъ коренная морфема), вы-
гон-ка (гон коренная морфема, -ка — суффикс).
С другой стороны, при посложном произношении мы
можем слегка протягивать гласные, делать все слоги
открытыми (за исключением, конечно, слогов оканчиваю-
щихся на „j“): е-сте-стве-нный, ра-спи-ше-тца, [б-тте-
пель и т. д.
Все эти колебания возможны, конечно, только благо-
даря тому, что слоговое строение внутри слова не семан-
тизовано в русском языке (ср. ниже в § 29).
При нерасчлененном произношении разговорного стиля
правила слогоделения будут сложнее и до сих пор совер-
шенно не изучены. Самое существенное, что должно быть
отмечено уже здесь, состоит в том, что и отдельный со-
гласный и группа согласных (стоящие между гласными)
целиком отходят к предыдущему слогу, если последующий
слог содержит в себе редуцированный гласный:1 роз-ъ-
ва-я, каст-ъ-ва-я, касс-ъ-ва-я, гал-ы-ed (при га-ла-ва с доба-
вочным начальным ударением), в масс-ъх (но мас-са),
Анн-ъ-нский (но Ан-на) и т. п. Во всяком случае все
правила имеют чисто фонетический характер и противо-
положение начальносложных и конечносложных соглас-
ных внутри слов нормально не семантизовано.
§ 29.* В противоположность тому, что наблюдается
внутри слова, на стыке слов, оказывается, что и отдельный
согласный и группа согласных могут в потоке речи и за-
1 По существу это не что иное, как расширение правила п. 3.
* В рукописи имеется следующий вариант начала этого пара-
графа: «Зато на стыке слов наблюдается, что согласный в одних слу-
чаях будет замыкать последний слог первого слова, а в других —
начинать второе слово. По схеме -ас а-/-а са-, -on у-/-о пу-, -орт
о-І-ор то- ж т. п. Противоположение это семантизовано в примене-
нии к словоразделу: согласные ослабляющиеся, т. е. замыкающие
слог, сигнализируют конец слова, а согласные усиливающиеся,
т. е. начинающие слог, сигнализируют начало слова». (Прим. ред.).

мыкать последний слог первого слова, и начинать первый
слог второго слова, благодаря чему противоположение
сильноконечных и сильноначальных согласных оказы-
вается семантизованным в этом положении, причем сильно-
конечные согласные сигнализируют начало слова, а силь-
ноначальные — его конец. Само собой разумеется, что это
в конце концов помогает узнавать и само слово. Вот
несколько примеров: сорт аза (название буквы) / сор
таза; простилось (как долг) / прости лось (так как он
ушел); ходит около / ходи толком; край уха / краюха
и т. д. Ошибки в слоговом качестве согласного, стоящего
на стыке слов, очень остро ощущаются, затрудняя пра-
вильное восприятие, например: види тарку вм. видит
арку, кус такации вм. куст акации, водим оря вм. вода
моря, краяп оля вм. края поля и т. п.
Таким образом, можно сказать, что в русском языке
противоположение начальносложных и конечносложных
согласных вполне семантизовано, но нормально исполь-
зуется лишь дли сигнализации словораздела. Но не только
противоположение начальносложных и конечносложных
согласных используется на стыке слов, но и разделение
группы согласных на два слога, причем под группой
следует разуметь и двойные согласные. Так, группа „ст“
может быть или целиком конечное ложной, или целиком
начальное ложной, или может быть разделена на два
слога, т. е. „с“ может быть конечносложным, а „т“
начальносложным: куст-акации / на-чеку-стала / вкус-
талька; вся-ссора I воз-сора I (он не обучает) масс-охоте;
(в абсолютном исходе будет=он не обучает мас). Ср. еще
такой пример, как да-йоду / дай-оду / дай-йоду. В конце
концов, в этом положении не невозможны тройные
согласные и даже четверные: прилег-к концу, воз-с сахаром,
водовоз ссору (затеял), (недопущение) масс ссоришься.
Но раз то или другое фонетическое противоположение
семантизовано, то оно уже может применяться и там, где
оно первоначально не встречалось. Этим объясняется,
почему в посложном произношении и неударенные пре-
фиксы, вопреки фонетическому правилу могут перетяги-
вать к себе первый согласный последующей группы, если
с морфологической точки зрения он относится к префиксу,
о чем говорилось в п. 3 § 28. Иначе говоря, этим объяс-
няется, почему нормальный в этих случаях начальное лож-
ный согласный произносится, как конечносложный: рас-
та-ять, рас-пи-сать, но Ро-стов, ро-сток; под-рыть,

под-валитъ, но по-дру-га, по-двал (в этом последнем случае
префикс уже не очень чувствуется) и т. п. Этим объяс-
няется и такое произношение, как рас-ссо-ри-ться.
Подобное слогоделение понемногу может проникать
и в разговорный стиль, и этим объясняется возможность
таких произношений, как над-индивидуальный с „и“, а не
с „ы“ (о чем см. ниже § 45).
Наконец, прониканием семантизованного на стыке слов
противоположения начальносложных, т. е. сильноконеч-
ных, и конечное ложных, т. е. сильноначальных, соглас-
ных объясняется возможность таких слогоделений, как
рай-он, май-бр и т. п. вм. нормальных для русского языка
ра-ён, ма-ёр. Эти странные с исторической точки зрения
произношения возникают под влиянием написаний в сло-
вах, которые получили широкое распространение не уст-
ным путем, а главным образом зрительным — через
письмо. Но, конечно, подобное фонетически немотивиро-
ванное перенесение той или другой особенности произ-
ношения возможно только, если она семантизована.
Словесное ударение
§ 30. Как правило, каждое знаменательное слово
русского языка и каждая его форма характеризуется
«ударением» на том или ином определенном слоге. Под уда-
рением в традиционной русской грамматике обыкновенно
понимают произнесение одного из слогов слова с большей
силой, чем другие: слог ударенный является, таким об-
разом, самым сильным слогом в слове. Хотя это и совер-
шенно справедливо, однако не исчерпывает сути дела,
ибо во фразе Брат вдруг взял нож имеется четыре одно-
сложных слова и четыре ударенных слога, так что ника-
кой речи о сравнительной силе слогов, как сущности
словесного ударения, в данном случае быть не может.
И действительно, сущность русского ударения, по-види-
мому, состоит в особом напоре на начало ударенного глас-
ного, сопровождающемся сильной напряженностью всей
артикуляции. Любой гласный может и в изолированном
виде быть произнесен с таким напором и без него, т. в. как
ударенный и как неударенный. При продлении, по-
скольку особый напор характеризует лишь начало уда-
ренного гласного, всякий ударенный гласный кончается,
как неударенный. С изменением напряженности артику-

ляции связаны и определенные качественные различия
между ударенными и неударенными гласными (см. ниже
§ 50). Эти различия могут в известных условиях за-
менять противоположение ударенных и неударенных
гласных.
В разговорном стиле гласные неударенных слогов
количественно и качественно редуцируются в разной сте-
пени в зависимости от определенных фонетических условий
согласно правилам, которые будут изложены ниже в § 51.
(В некоторых случаях при редукции даже фонемы могут
переходить одни в другие — см. там же). Однако все эти
редуцированные гласные восстанавливаются в полном
стиле, но никогда не получают ударения, а в связи с этим
и качественно никогда не смешиваются с ударенными
гласными.
§ 31. Словесное ударение семантизовано в русском
языке в трех направлениях. Во-первых, поскольку им
снабжается каждое знаменательное слово, постольку оно
выражает делимость речевого потока на слова или на
группы слов с одним знаменательным словом в центре
каждой из них: Мой брат приехал вчера вечером домой;
Мы нашли пять грибов; На берегу реки росло несколько
сосен и дубов; Говорил он очень долго, так что ним наску-
чил. Во-вторых, будучи абсолютно свободным, т. е. не
связанным никакими фонетическими правилами, словес-
ное ударение в русском языке характеризует слова как
таковые, т. е. с точки зрения их значения: если во фразе
у всех слов передвинуть ударение на непривычные места,
то такую фразу будет трудно понять. В русском языке
можно приводить сотнями слова, которые отличаются
друг от друга только ударением, и поскольку оно почти
что не нашло себе выражения на письме, постольку эти
слова оказываются зрительными омонимами: замок и
замок, мука и муки, полки и полки, потом и потом и т. д.,
ит. д. В-третьих, поскольку русское словесное ударение
оказывается не только свободным, но и подвижным, т. е.
меняющим свое место при изменениях одного и того же
слова, а также и при словопроизводстве, постольку оно
имеет и грамматическое значение: оно, как говорят,
является грамматикализованным. Примеры на роль уда-
рения при словоизменении: городи, города; дома, дома;
стена, стены; води, воду; emend, стену; гора, гору; нош$,
носит; ловлю, ловит; свечу, светит и т. д. Примеры на
роль ударения при словопроизводстве: нос, носа, носок

(хотя носик); воз, воза, возок (хотя возик); год, года, годок
(хотя годик); гнать, пригнать, согнать I выгнать; дать,
продать, отдать I выдать и т. п.
Длительность отдельных звуков
§ 32. Длительность отдельных гласных колеблется
в речи в очень широких пределах, но зависит исключи-
тельно от фонетических условий. В частности, в разговор-
ном стиле ударенные гласные при прочих равных усло-
виях в среднем в полтора раза длительнее неударенных,
так что эта относительная долгота может даже являться
одним из признаков ударенных гласных,1 таким образом,
систематизованных противоположений гласных по дли-
тельности, подобных тем, которые имеются в чешском,
латышском или немецком, в русском абсолютно нет.
Длительность согласных тоже колеблется в зависи-
мости от фонетических условий. Однако возможно проти-
воположение более длительных согласных согласным с нор-
мальной длительностью и в совершенно одинаковых фоне-
тических условиях, например: стенной, стеной; странны,
страны; ссоры, сора; поддать, подать; (будет) коситься
(т. е. „касицца“)» косица; (много раз) мороженный, моро-
женый (картофель); (вчера) писанная, писаная' (краса-
вица) и т. д.
Что длительные согласные с чисто артикуляторной точки
зрения вовсе не являются «двойными», в этом не может
быть никакого сомнения, тем более что это подтверждается
экспериментальными данными. Однако в целом ряде слу-
чаев длительные согласные относятся к двум разным
морфемам: под-дать, стен-н-ой, спин-н-ой; даже такое
слово, как слово длинна (краткая форма ж. рода прила-
гательного длинный), может быть понято как длин-н-а,
т. е. образованное от слова длин-а посредством суффикса
~(е)н-; слово {будет) коситься морфологически делится —
кос-иц-ца, причем первое „ц“ исторически является про-
должателем окончания инфинитива, а второе относится
к возвратному суффиксу. Зато в словах странн-ый, ссор-а,
морож-енн-ый, пис-а-нн-ый никакая морфологическая гра-
ница не проходит сейчас через длительный (долгий)
1 Подробно обо всем этом см. мою книгу «Русские гласные
в качественном и количественном отношении» (СПб., 1912).

согласный,1 и ее уж во всяком случае нет в заимствован-
ных словах ванн-а, касс-а, Анн-а и т. п.2
Спрашивается, в этих условиях имеем ли мы в русском
языке дело с «длительными» (долгими) согласными или
с «двойными» согласными? Надо полагать, что ввиду
значительности количества и тех и других случаев русское
лингвистическое сознание является несколько неопреде-
ленным в этом отношении, что и сказывается в отсутствии
единогласия в этом вопросе среди лингвистов. Мне ка-
жется, что так как в целом ряде случаев долгие согласные
со всей очевидностью понимаются как «двойные», то это
понимание естественно распространяется и на те случаи,
где морфологическая делимость не ясна: ее всегда можно
предположить в прошлом, поэтому в конце концов я счи-
таю, что семантизованного противоположения согласных
по длительности в русском языке также не имеется и что
во всех сюда относящихся случаях следует говорить
просто о группе повторяющихся согласных.3
Звуковой состав русского литературного языка
(список фонем)
§ 33. В русском литературном языке различаются сле-
дующие согласные:
Губные „п, пь, б, бь, м, мь, ф, фь, в, вьм=«р, р\ Ь, Ь',
m, т\ f, f\ v, v'». Примеры: цеп, цепь, губа, губя
(=„губьам 4), тем, темь, штраф, потрафь, слава, славя
(„славьам)=«сер, сер', gu'ba, gu'b'a, t'em, t'em', Straf,
pa-'traf\ 'slava, 'slav'a».
Переднеязычные „т, ть, д, дь, н, нь, с, сь, з, зь, ш,
ж, ц, чь, л, ль, р, pbu=«t, t\ d, d\ n, n\ s, s\ z, z', §, z,
1 Исторически второе „н“, однако, все же восходит к старому
суффиксу -ьи-, образовывавшему прежде отглагольные прилага-
тельные особого значения как от глагольных основ, так и от при-
частий страдательных.
2 Даже в оригиналах этих слов второй согласный — графиче-
ского происхождения.
8 Тот факт, что «двойные» согласные являются артикуляторно
едиными, не меняет положения вещей, т. к. и такие группы соглас-
ных, как „ст, зд, шт, жд, бм, мн“ и т. п., артикуляторно предста-
вляются едиными.
4 Написания губьа, славьа и ниже городьа, егозьа, ткъот, жгьот
должны рассматриваться как транскрипционные, где ь обозначает
только мягкость предшествующего согласного и вовсе не является
отделительным знаком (самый принцип такой транскрипции заимст-
вован из украинского алфавита, где нашему написанию Псёл от-
вечает написание Псьол).

с».1 Примеры: мыт, мытъ, города, городя ( = „гарадьа“)»
стан, станъ, отброс, отбрось, егоза, егозя ( = „]эгазьа“),
спеши, жужжа, ловцы, мячи, мол, молъ, спор, спорь =«mыt,
mbit\ gara'da, gara'd'a, stan, stan', a'dbros, a'dbros',
jegaza, jega'z'a, sp'e'sa, zu'zza, laf'сы, ni'a'ci, mol, mol',
spor, spor'».
Среднеязычный „й“, который в дальнейшем мы будем
обозначать через „j“ (ср. сказанное в § 34), = «j». Примеры:
твой (=»,TBoj“), твоя (=„TBaja“); край, края ( = „Kpaja“);
пой (=wnoj“); пою ( = „najy“), поёт (=„najoT“); вой
(=Mboj“), воет (=„воjэт“); 2 чей (=„чеj“), чьи („чьjи“)=
«tvoj, tva'ja; kraj, kra'ja; poj; pa'ju, pajot; voj, ,'vojet:
cej, cji».*
Заднеязычные „к, кь, г, гь, х, хь“=к, к', g, g\ х,
х'».3 Примеры: рука, кот, ткёт4 ( = „ткьот“), реке
(не рек§), нога, гот, жгет5 (=„жгь6т“), ноге (не ногэ),
блоха, блохе (не блохэ)**
Гласные:
Передние „э, и“=«е, і». Примеры: эти, сёл ( = „сьэл**);
пэры, сила*
Задние губные „о, у“=«о, и». Примеры: окна, сон%
уши, сукна.
Смешанный 6 ,,ы“=«ы». Примеры: сын, рыба.
Открытый 7 „а“=«а». Примеры: алый, араб.
1 О двойных мягких „шыпь“ и „жьжь“ как об особых фонемах
русского литературного языка см. § 37. О мягких „шь, жь, чь“
как о потенциальных фонемах см. § 38.
2 Написание, которое противоречит правилам русского алфа-
вита, поскольку буква э, как мы увидим ниже, обозначает твердость
предыдущего согласного, а звук „j“ никак не может считаться твер-
дым, поэтому это писание кажется абсолютно невозможным и здесь
фигурирует в качестве' условной фонетической транскрипции, где
буква э имеет значение латинского е, обозначая лишь гласный «е».
8 О так называемом фрикативном „г“ как о пережиточной фо-
неме русского литературного языка см. ниже § 34.
4 Старая форма тчет представляется диалектной.
6 Конкурирует с жжет, т. е. жжот, которое является более
литературной формой.
6 Собственно смешанным по артикуляции, т. е. с плоским укла-
дом языка, является лишь неударенное „ы“; ударенный же его ва-
риант представляет собою тип промежуточный между смешанным
и задним, почему многие считают „ы“ просто задним гласным.
1 Называю фонему „а“ открытым гласным, так как именно этим
качеством она противополагается всем остальным в русском языке.
* Латинская транскрипция в рукописи отсутствует. (Прим.
ред.).
** По-видимому, Л. В. хотел подчеркнуть, что мягкие задне-
язычные являются самостоятельными фонемами. (Прим. ред.).

Замечания к списку фонем
русского литературного языка
Согласные фонемы
Фрикативное „г"
§ 34. В русском литературном языке обыкновенно конста-
тируют наличие особой фонемы, так называемого фрика-
тивного „г“, т. е. звонкой параллели для фонемы „х“
(в русской транскрипции будем обозначать его „хг“,
а в международной <ф>). Старшее поколение употребляет
его в таких словах как бога (им. пад. ед. ч. будет „бох“
в произношении), господи, благо, благодарю и немногих
других. Это пережиток старого литературного произно-
шения, которое пришло к нам из просвещенной Киевщины
и которое сохранилось в словах, относящихся к религиоз-
ному обиходу. Однако молодежь его больше не знает,
поскольку оно не нашло себе отражения на письме, и, по-
видимому, нет никаких оснований его искусственно под-
держивать, тем более что оно легко может быть воспри-
нято как южновеликорусский диалектизм. Во, всяком
случает нет смысла затруднять им наших националов,
изучающих русский язык, и, наконец, глухонемых.
Фонема „j“
Многим кажется неправильным отождествление того
звука, который мы обозначаем в нашем правописании
буквой и (например, в слове край), с первым элементом
звукосочетаний, обозначаемых буквами я, ю, е, е в на-
чале слов после гласных и после ъ и ь (например, в словах
яма, края, объятия, копья, юг, союз, адъютант, вьюн,
елка, прием, объем, копье, ель, поели, подъезд, в ладье).
При этом подчеркивается, что в первом случае мы имеем
дело с неслоговым гласным, а во втором — с особым
согласным, известным в западных языках под названием
«йота» (по-немецки /, а по-французски и по-английски —
у). Во всем этом есть большая доля правды. Оставляя
в стороне вопрос о фонетической природе этого звука,
который мы обозначаем в нашей письменности через й,
как вопрос очень трудный и спорный, следует признать,
что действительно в произношении первый элемент слова я

(обозначим его через „j“) отличается от второго элемента
слова ай (обозначим его через „й“). Однако это разли-
чие стоит в непосредственной связи со слоговым строе-
нием: в начале слога, т. е. для русского языка всегда
перед гласным, слышится „j“ („кра-ja, ма-ja, na-jyM),
а в конце слога, т. е. для русского языка всегда, когда
он стоит не перед гласным, слышится „й“ („край, мой,
пой“); при этом „й“ в начале слова и „j“ в конце его
в русском языке абсолютно невозможны. Из этого сле-
дует, что звуки „j“ и „й“ являются лишь вариантами
единой фонемы.1 Который из них считать за главный?
Так как все согласные в конце слога, будучи сильнона-
чальными, а следовательно, слабоконечными, в русском
языке слегка редуцируются (подробно об этом см. мою
статью в MSL 2), то главным вариантом следует считать
„3“, т. е. сильноконечный вариант нашей фонемы, кото-
рый и будет в дальнейшем фигурировать как ее символ.
Распространенность мнения о необходимости разли-
чать в русском языке „j“ и „йм объясняется тем, что се-
мантизованное противоположение начальносложной и
конечносложной фонемы „j“ нашло себе графическое вы-
ражение в русском алфавите, тогда как у прочих соглас-
ных фонем это самое противоположение, не менее семанти-
зованное, чем у фонемы „j“, алфавитно ничем це выра-
жается. Ближе обо всем этом см. выше раздел «Слоговое
строение» (§ 29).
Твердые и мягкие согласные
§ 35. О твердости и мягкости согласных в наших
грамматиках обыкновенно говорится так: в русском языке
1 / ближе подходит к типу согласных, айв конце слога (т. е.
для русского языка, когда оно стоит не перед гласным) напоминает
неслоговой гласный. Спрашивается, следует ли нам признать на-
личие в русском языке двух фонем — й и / (так обозначим то, что
произносится перед гласным), т. е. твой, но meoja, край, но Kpaja
и т. д. В сербском алфавите, в основу которого положена наша граж-
данка, введен этот знак (впрочем, он пишется безразлично в обоих
случаях, т. е. meoj и meoja). Или мы имеем дело с двумя вариантами
одной и той же фонемы. Поскольку различение й и ; целиком за-
висит от положения в слоге, постольку они являются фонетически
обусловленными вариантами одной фонемы.
2 Notes de phonetique generale. — Memoires de la Societe de
Lingmstiqne de Paris, 1910, t. XVI, p. 1—7.

многие согласные могут быть твердыми или мягкими. Это
понимается обыкновенно в том смысле, что некое „л“
вообще, некое „т“ вообще и т. д. могут быть твердыми и
мягкими. Это, конечно, неверно, т. к. в русском языке
не существует ни „л“ вообще, ни „т“ вообще, а существует
лишь „л“ твердое и „л“ мягкое, „т“ твердое и „т“ мягкое
и т. IJ. Конечно, представители каждой подобной пары
во многом сходны между собой, но ничуть не больше, чем
многие другие пары русских согласных, например „т“ и
„д“, „п“ и „б“, „б“ и „м“, „д“ и „н“ и т. д., и т. д.
Во всяком случае подобно „п“ и „б“, „д“ и „н“ и дру-
гим согласным русские „л“ и „ль“, „т“ и „ть“, „н“ и
„нь“ и т. д. являются вполне самостоятельными фонемами,
т. к. могут стоять в одинаковых фонетических положе-
ниях и могут дифференцировать разные слова, как это
явствует из примеров, приведенных выше в списке фонем.
Неверное понимание сути вещей коренится, конечно,
в смешении звуков с буквами, т. е. в применении к зву-
кам того, что справедливо по отношению к буквам. В рус-
ском алфавите действительно, вместо того чтобы каждую
фонему выражать особой буквой, имеется по одной букве
для каждой пары твердой и мягкой фонем. В этом боль-
шое практическое достоинство алфавита; но в этом и его
теоретический недостаток, внушающий ложные идеи.
Возможность обозначения твердых и мягких согласных
одной буквой сильно облегчена строем русского языка,
в котором они очень часто чередуются друг с другом
в разных формах одного и того же слова: „стол || на
сталь-э“, „вад-а 11 вадь-э“, „сяд-у || сядь-эшь“, „сильн-bij ||
сильнъ-эjэ“ ит. д., — а также при словопроизводстве:
„черн-bij 11 чернь-ить“, „ряб-oj || ряпь“ и т. п. Во всех
этих случаях перемена твердого согласного на соответ-
ственный мягкий создает видоизменения корней, семан-
тически абсолютно тожественных: „стол“ и „столь-“
(в на столе), „сяд-“ и „сядь-“ (в сядешь), „черн-“ (в черный)
и „чернь-44 (в чернить).
Что касается сходства твердых и соответственных мяг-
ких согласных как с акустической, так и с артикулятор-
ной точек зрения, то оно несомненно лишь у губных,
у которых основная (губная) артикуляция остается неиз-
менной, т. к. добавочная артикуляция, обусловливающая
«мягкость» звука, состоит в поднятии средней части языка
к твердому небу. Во всех прочих случаях сходство затем-
нено в большей или меньшей степени, благодаря взаимо-

действию основной и дополнительной артикуляций, ока-
зывающихся обе язычными.
Особенно далеки друг от друга „л“ твердое и „ль“
мягкое, „т“, „д“ твердые и „ть“ и „дь“ мягкие; в меньшей
степени — „с“, „з“ твердые и „сь“ и „зь“ мягкие, „р“
твердое и „рь“ мягкое.
В применении к паре „л/ль“ это видно между прочим
из того, что в некоторых славянских языках и диалектах
(а у нас в русском у отдельных индивидуумов) „л“ твер-
дое превращается в „у“ неслоговое, чего никогда не бы-
вает с „л“ мягким.
Что касается пар „т/ть“, „д/дь“, то надо подчеркнуть,
что „ть, дь“ у нас слегка приближаются к мягким „ць“
и „дзь“. Наивная немецкая транскрипция русского имени
Митя будет «Mitzia», из чего следует, что для среднего
немца русское „ть“ звучит скорее как „ц“, чем как „т“.
Таким образом, оказывается, что развитие произноше-
ния мягких „ть, дь“ в русском идет в том же направлении,
что и в белорусском, — хотя русские не «цэкают» и не
«дзекают», как белоруссы, однако развитие русского
произношения мягких „ть“ и „дь“ идет в этом направле-
нии, в отличие от украинского. Точные исследования
вполне подтверждают эти наблюдения.
Русские мягкие „сь, зь“ звучат несколько шепеляво.
Нам это незаметно, как привычное; но оно становится
заметным при сравнении нашего произношения с иностран-
ным.
Наконец, „р“ твердое может быть более или менее
раскатистым, если стоит не между гласными; „р“ мяг-
кое — никогда. Кроме того, „р“ твердое в положении
между гласными само приближается к гласному («оглас-
няется», если так можно выразиться), а „рь“ мягкое
склонно к превращению в фрикатив (т. е. в шум трения).
Отличие мягких „кь, гь, хь“ от соответственных твердых
не так велико, чтобы считать их уже не мягкими задне-
язычными, а среднеязычными, как это некоторые ду-
мают:1 типичные среднеязычные, имеющиеся, например,
в латышском, слишком характерны, чтобы можно было
отождествить „кь, гь“ с латышскими «ķ, ģ».
1 Опровержение этого мнения выходит далеко за рамки настоя-
щей книги и относится к фонетике русского литературного
языка.

Однако основная артикуляция „кь, гь“ будет все же
несколько отличной от артикуляции „к, г“. Что касается
„хь“, то оно диалектально произносится и в литературном
языке как настоящее среднеязычное, немецкое «д».
§ 36. Так как нормально в русском языке перед глас-
ными „и“, „э“ (т. е. «і», «е») стоят лишь мягкие согласные,
то может показаться, что мягкие согласные перед этими
гласными фонетически обусловлены, и это тем более, что
между ними действительно существует артикуляторная и
акустическая близость: и для тех и для других средняя
часть языка поднимается к твердому небу и мягкость
согласных обусловлена той же артикуляцией. Однако это
оказывается безусловно неверным по отношению к мягким
согласным перед гласным „э“ (т. е. «е»): дело в том, что
при русских мягких согласных язык поднимается к небу
так же сильно, как при гласном „и“, а следовательно,
гораздо больше, чем при гласном „э“ (т. е. «е»), а отсюда
вытекает, что мягкость согласных перед этим гласным
вовсе не является результатом живой ассимиляции.
Эмпирически это подтверждается тем, что согласные „ш,
ж, ц“ в русском языке нормально не смягчаются перед
этим гласным: каше („кашэ“), коже („кожэ“), курице
(„курицэ“). Кроме того, никакого русского не затрудняет
произношение слогов „тэ, дэ, нэ, сэ, зэ“ на стыке слов —
от этого, над этим, с этим, из этого, в этом, об этом
и т. п., а также в заимствованных словах — Анатэма
(пьеса Л. Андреева), адекватный, пенсне (в произношении
пенснэ), сэр и т. п.
Что касается положения мягких согласных перед „и“,
то хотя фонетическая зависимость здесь и несомненна,
однако она оказывается обратной: после мягких соглас-
ных мы произносим „и“, а после твердых всякое „и“
превращается в „ы“, как об этом подробнее будет ска-
зано ниже в § 45.
Фонемы „ш, ж, ц, чь“
§ 37. Фонемы „ш, ж, ц, чь“ нормально не имеют
в русском литературном языке параллелей по твердости
и мягкости.1 При этом „ш, ж, ц“ оказываются нормально
1 Что касается фонемы „j“, то она является артикуляторно
мягкой по своей природе: она образуется сближением средней

твердыми, а „чь“ — мягкой. Впрочем, диалектально „чь“
произносится и более или менее твердо некоторыми
лицами, в остальном говорящими вполне литературно.
(Возможность такого произношения находится, конечно,
в связи с тем, что твердое „ч“ не используется фонологи-
чески. Ср. § 39).
Однако рядом с „ш, ж“ твердыми у половины русских,
говорящих на литературном языке, имеются еще само-
стоятельные двойные мягкие „шыпь, жьжь“: 1 ищу (в про-
изношении одних „ишчю“, других — „ишьшю“), гуща
(в произношении одних „гушчя“, в других — „гушыпя“),
возчик (в произношении одних „вошчик“, других —
“вошьшик“), щи (в произношении одних „птчи“, дру-
гих — „шьши“), визжать (в произношении одних „виж-
жать“, других — „вижьжять“), пригвозжу (в произноше-
нии одних „пригвожжу“, других — „пригвожьжю“),
жжет (в произношении одних „жжот“, других —
„жьжет“), вожжи (в произношении одних „вожжы“, дру-
гих — „вожьжи“).
Оба произношения — „шчь“, „ж'ж“, с одной стороны,
и „шыпь“, „жьжь“, с другой, — надо считать вполне
литературными, а потому возникает вопрос о дополнении
списка согласных фонем русского литературного языка
двойным мягким „шыпь“ и двойным мягким „жьжь“. Это
были бы фонемы, употребляемые не повсеместно и в сравни-
тельно небольшом количестве слов, но тем не менее вполне
выкристаллизовавшиеся в самостоятельные звуковые еди-
ницы: те, кто употребляет эти фонемы, вполне различают,
например, слова с женами („жжоными“) и жжеными
(квасцами) („жьженнымй“), которые смешиваются в раз-
говорном стиле лицами, не знающими двойного „жьжь“
мягкого.
Первые различают слова с шелком и щелком, как
„шшолкым“ и „шыпьолкым“, т. е. противополагая двойное
твердое „шш“ двойному мягкому „шыпь“, вторые разли-
чают их, как „шшолкым“ и „шчелкым“, т. е. противопола-
гая двойное твердое „шш“ звукосочетанию „шчь“.2
части языка с нёбом, что является характерным для всех мягких.
Твердая параллель при ней принципиально невозможна.
1 Относительно двойных согласных вообще см. выше раздел
«Длительность отдельных звуков» (§ 32).
2 Впрочем, надо иметь в виду, что для доказательства фоно-
логичности того или иного звукового противоположения вовсе не
нужно приводить омонимических выражений: вполне доказатель-

Однако произношения „шчь“ и „жж“ более отвечают
грамматической системе русского языка. Дело в том,
что фонемы „к, т“ чередуются у нас с „чь“, а фонемы „г,
д“ — с „ж“ твердым: тык-атъ 11 тыч-у, стук \ | стуч-у;
мет-атъ || меч-у, крут-ой || круч-а; круг-а, округ-у \\
о-круж-атъ, лудить 11 лужу, двигать 11 движ-ут; гло-
дать 11 глож-ут, город-ить \ \ горож-у. Поэтому при ис-
кать вполне естественно ожидать „ишчь-у“, а не „ишыпьу“,
при воск — „вошчь-ить“, а не „вошыпь-ить“; при густ-ой
естественно ждать „гушчь-а“, а не „гушыпь-а“, при
пуст-ить — „пушчь-у“, а не „пушьшь-у“, и далее при
визг-а, визг-у и т. д. — „вижж-ать“, а не „вижьжь-ать“,
при брызг-атъ — „брыжж-у“, а не „брыжьжь-у“
и, наконец, при при-гвозд-ить — „при-гвожж-у“, а
не „пригвожьжь-у“. Кроме того, фонемы „с, з“
фонетически ассимилируются с последующим „ш, ч, ж“,
как это видно из следующих примеров: без шеста,
без числа, без жира (в произношении „бешшэста“, „бешчис-
ла“, „бежжыра“). Кроме того, надо отметить, что
если написание щ ничего не говорит о его произнесении
(„шчь“ или ,,шьшьм), то написание жжа, жжу (а не жжя,
жжю) красноречиво говорит об отразившемся в этих слу-
чаях в письменном языке произношении, а по аналогии
решается и вопрос о произношении щ не как „шьшь“, а,
следовательно, как „шчь“.
Учитывая все это, имея в виду наших националов,
обучающихся русскому языку, иностранцев и глухоне-
мых, я предпочитаю не включать двойных мягких „шьшь“
и „жьжь“ в- основной список фонем русского литератур-
ного языка, сознательно предрешая этим орфоэпический
вопрос. На это меня уполномачивает и современное состоя-
ние нашего правописания: букву щ мы можем считать и
за дублет для буквосочетания шч и за выражение двойного
мягкого „шьшь“; но мы не имеем сейчас возможности
отличить на письме двойное мягкое „жьжь“ от двойного
твердого „жж“. Мы увидим далее, что все это можно
переделать; но пока я считаю правильным не ломать
здесь традиции нашего письменного языка. Окончатель-
ное же решение вопроса надо предоставить компетентной
комиссии, которая будет решать его в плане общей языко-
вой политики и отнюдь не по поводу правописания.
ной является уже возможность появления членов подобного про-
тивоположения в одинаковых фонетических условиях.

§ 38. Поскольку вся система русских согласных ха-
рактеризуется их парностью по твердости и мягкости,
постольку появление в них простых мягких „шь, жь,
ць“ вполне возможно и фонологически и фонетически.
Таким образом, они являются как бы фонемами в потен-
ции, как бы «готовыми к услугам» русского языка: сви-
детелями тому являются заимствованные слова вроде
брошюра, жюри, парашют, которые произносятся либо
на французский лад, либо как „брашьура, жьури, па-
рашьут“. С мягким „ць“ произносятся и такие собственные
имена, как Цюрих, Пестолоцци, Цявловский и т. д. На-
конец, с мягким же „ць“ произносится весь бесконечный
ряд существительных на -ция (революция, механизация,
станция и т. д.), прилагательные на -ционный I -циональ-
ный (порционный, мобилизационный, рациональный, на-
циональный) и т. д.
Что касается фонемы „чь“, то при ней не наблюдается
употребления твердой параллели в качестве особой фо-
немы, хотя потенциально это и вполне возможно, а в от-
дельных случаях при заимствованиях собственных имен
и желательно, ср. например китайское Яньчэн (о твердом
произношении этой фонемы в литературном вообще языке
см. выше § 37).
Фонемы „кь,. гь, хь“
§ 39. Для многих спорным является ^вопрос о наличии
в нашей системе фонем мягких заднеязычных „кь, гь,
хь“. Хотя они появляются у нас почти исключительно
перед гласными „э“ (т. е. «е») и „и“ (перед „и“ невозможны
твердые „к, г, х“, как и прочие твердые согласные, но
знаменательно, что в русском невозможны и сочетания
„кы, гы, хы“), однако произносительно они возможны
в любом положении, кроме как перед „ы“, и встречаются
в таких словах, как вполне литературные ткёт (т. е.
„ткь-от“), ткёшь, ткём, ткёте и как весьма распростра-
ненное разговорное жгёт (т. е. „жгь-от“) и т. д., секёт
(т. е. „секь-от“) и т. д. Хотя в литературном языке таких
форм и немного, однако и одной достаточно, чтобы пока-
зать, что они вполне возможны и что появление их во
всяком случае ни в какой мере не зависит от фонетических
условий. Сюда же относятся заимствованные слова вроде
гяур, Кяхта и некоторые другие. О фонетической необя-
зательности вообще русских мягких перед гласным „а“

(т. е. «е») было сказано выше в § 36. Это справедливо,
конечно, и по отношению к русским „кь, гь, хь“. К при-
мерам, приводившимся в § 36, можно прибавить междо-
метие хе-хе! в смысле 'вот оно как', которое произносится
и а мягким и с твердым „х“ (в связи с чем иногда и пи-
шется хэ-хэ), и заимствованное слово кэб, кекс (или кэкс)
и некоторые другие, которые по-русски вовсе не обяза-
тельно произносятся „кьэп“, „кьэкс“ (т. е. «к'ер, к'eks»),
а могут произноситься и „кэп“, „кэкс“.
Однако самое главное доказательство наличия в на-
шей системе фонем мягких „кь, гь, хь“ состоит в том,
что чередования „к || кь, г || гь, х || хь“ в целом ряде
случаев морфологизованы (грамматикализованы), входя
в систему чередований твердых и мягких согласных
при склонении и при спряжении: „рук-а || рукь-э, наг-а ||
нагь-э, блах-а || блахь-э“,1 как „вад-а || вадь-э, гар-а |
гарь-э, слив-а || сливь-э“ и т. д.; „тк-у || ткь-ош, жг-у ||
жгь-ош“ и т. д., как „сяд-у || сядь-эш, вян-у || вянь-эш,
вед-у 11 ведь-ош, греб-у 11 гребь-ош“ и т. д. В конце кон-
цов можно даже сказать, что так называемые правильные
формы „печь-ош“ при „пек-у“, „течь-ош“ при „тек-у“,
„лж-ош“ при „лгу“, “береж-ош“ при „берег-у“ и т. д.
являются литературными реликтами и при свободном
(от письменной традиции) развитии языка давно были бы
вытеснены формами „пекь-ош“, „текь-ош“, „лгь-ош“, „бе-
регь-ош“ и т. д. В детском языке вполне возможны такие
образования, как сух-ее, тих-ее (вм. суш-е, тиш-е) и т. п.
От полог-ий, пег-ий нельзя сказать полож-е, пеж-е, и
в разговоре всегда могут сорваться полог-ее, пег-ее и т. п.
Все это вместе взятое заставляет признавать безуслов-
ное наличие фонем „кь, гь, хь“ в системе русских со-
гласных.
Мягкость и твердость согласных
перед мягкими
§ 40. Может показаться, что в положении перед мяг-
кими согласными в русском языке противоположение
твердых и мягких согласных невозможно. Дело в том,
что, действительно, качество твердости и мягкости со-
1 Формы руке, ноге, блохе заменили более старые руцѣ, нозѣ,
блохѣ.

гласных безусловно хорошо воспринимается лишь перед
гласными и на конце слов. Перед согласными же во мно-
гих случаях конец предшествующего согласного сли-
вается с началом следующего, благодаря чему в этом
положении восприятие твердости и мягкости первого
согласного становится менее четким, а иногда и вовсе
невозможным (ср., например, группы „тль, дль, трь, дрь“
в начале слова).1 Далее надо констатировать, что некото-
рые согласные в процессе речи в той или другой мере
ассимилируются по мягкости следующим мягким соглас-
ным. Особенно склонны к этому „с“ и „з“, ср., например,
произношение слов кости, гвозди. При этом часть говоря-
щих на русском литературном языке воспринимает полу-
чающиеся в результате ассимиляции согласные, как
настоящие мягкие. Другая же часть вполне различает
такие группы, как „сьтьи, зьдьи“, с одной стороны, и
„стьи, здьи“, — с другой, где при полной мягкости пред-
шествующего согласного в первом случае наблюдается
лишь его «полумягкость» во втором; написания косьти,
гвозьди, сьпи, зьмей, разьница, ресьница и т. п. кажутся
представителям этой группы говорящих по-русски не
отвечающими их произношению. Это становится особенно
очевидным при четком произношении: подчеркнутое мяг-
кое произношение первого согласного группы в этих
словах оказывается решительно шокирующим, тогда как
в словах Кузьмич, бросьте и т. п. оно звучит вполне
естественно. Ср. еще произношение таких слов и слово-
сочетаний, как лезьте (=„льэсьтьэ“) и без лести (=„бьэз-
льэстьи“), ось-тебе (а не чека) (=„ось тьэбьэ“) и кости
(=„костьи“), возьми ( = „возьмьи“) и змий ( = „змьий“);
группы сьтъ и сть, зьмь и змь в этих случаях никак не
смешиваются для очень и очень многих русских.
Очень склонно к ассимиляции „н“ перед мягкими „ть,
дь“. Однако и здесь нельзя сказать, чтобы все произно-
сили одинаково группу онть в словах зонтик и троньте
или группу анть в словах в банте и станьте.
Перед „j“ все согласные склонны к ассимиляции,
ср. произношение „адьюнкт, адьютант“ вм. „адъюнкт,
адъютант“, однако подъезд, отъесть, изъесть и т. п.
вполне возможны и даже предпочтительны в полном стиле
с твердыми согласными.
1 Вообще условия восприятия твердости и мягкости согласных
являются большим и мало еще изученным вопросом.

§ 41. Что касается многих других согласных, то про-
тивопоставление их по твердости и мягкости перед мяг-
кими фонетически вполне возможно: „немки“ и „немьки“,
„лапти“ и „дапьти“ (ср. повелит, наклон, от несуществую-
щего глагола лапить — лапьте), „паткофки“ и „пат-
кофьки“, „дверь, дьверь“, „затмить“ и „затьмить“, „фа-
нарщик“ и „фанарьщик“ и т. д. Бели ко всем этим словам
по историческим причинам не всегда имеются соответствен-
ные противополагающиеся слова или их части, то все же
оба произношения настолько возможны, что во многих
случаях является спорным вопросом, которое из них надо
считать литературным.
Ассимиляция не обязательна даже при двойных со-
гласных: при втором мягком первый не обязательно дол-
жен быть тоже мягким. Нормально мы говорим слово
пленник с двумя мягкими „нь“; но уже произношение
„Аньне, в касьсе“ вовсе не обязательно — можно/Говорить
и „Аньне, в касъее“.
Что касается таких слов, как оттепель, подделать, то
они произносятся „отътепель, подъделать“ и во всяком
случае произношение с двумя мягкими согласными („оть-
тепель, подъделать“) в полном стиле было бы неестествен-
ным и даже смешным.
Поскольку категория мягких губных находится несом-
ненно в некотором упадке (ср. произношение „сем, восем,
кроф, сып“ и т. д. вместо „семь, восемь, крофь, сыпь“
и т. д. — ср. также разложение категории мягких губных
в украинском и белорусском), постольку различение
мягких и твердых губных перед согласными вообще не
соблюдается: вьюжный и в южной (стороне) произносятся
одинаково, одними — с мягким „вь“, другими — с твер-
дым „в“.
Наконец, надо отметить и то, что различение твер-
дости и мягкости согласных перед мягкими согласными
сравнительно мало используется фонологически в рус-
ском языке, хотя в очень многих фонетических положе-
ниях это было бы вполне возможно.
В связи со всем сказанным вше придется в дальней-
шем, не предрешая орфоэпического вопроса, который по-
требует большого и тщательного предварительного иссле-
дования, исходить в основном из того состояния русского
языка, которое отражено в письменном языке, т. е. буду
считать за норму произношения когти, немки, дверь

и т. д. с фонологически твердыми, а фонетически —
полумягкими согласными, а бросьте, возьмите, Кузьмич —
с мягкими.
Гласные фонемы
[Сочетания с предшествующим
мягким согласным]
§ 42, Многим кажется совершенно неправильным ут-
верждение, что слоги ня, не, ню; ля, лё, лю и т. д. разла-
гаются просто на „нь + а, нь + о, нь + у; ль + а, ль + о,
ль + у“ и т. д. При этом большинству кажется, что слоги
эти разлагаются на „нь + ja, нь + jo, нь + jy; ль + ja, ль + jo,
ль + jy“ и т. д. Однако если без предубеждения попро-
бовать сложить эти элементы обратно, то получатся нья,
нъе, нью; лъя, лье, лью и т. д. Так и получается у малень-
ких детей, выучивших только буквы: более бойкие из них
протестуют против того, что, например, ль + я (т. е. „а“)
будет ля (т. е. „льа“), я этому был много раз свидетелем.
Они настаивают на том, что ль + я будет „льіа“, т. е. лъя,
и написание Галя готовы считать ошибочным. Убеж-
дение, что л + я будет „льа“, т. е. ля, можно вогнать в де-
тей лишь авторитарным путем, и подобное утверждение
в сущности ничем не лучше утверждений, что буки + аз
будет — ба.
Практически оно гораздо хуже, так как идет под
флагом звукового (!?) метода. Насильственно внушенное
нам в раннем возрасте убеждение, что при сложении
звука „л“ со звукосочетанием „ja“ (т. е. я) получается
„льа“ (т. е. ля), является настолько прочным, что необ-
ходимо иметь очень критический ум и нужно потратить
много труда, чтобы до конца разубедить себя в этом.
Впрочем, людям, изучавшим иностранные языки, это
дается значительно легче. В самом деле, наше л + я,
например, по-немецки можно изобразить только как I + ja,
а это и будет «lja», т. е. наше лъя, тогда как «1» (т. е. бо-
лее или менее наше „ль“) + а дает la (т. е. более или менее
наше ля),1
1 Психологически подойти к пониманию состава наших звуко-
сочетаний ил, не, ню и т. д. может помочь сопоставление таких
слов, как копя и копья (т. е. „капьа“=«кар'а» и „Kanbja“=или Коля и колья (т. е. „кольа“=«kol'a» и „кольjа“=«kol'ja»)и
т. п. Может помочь морфологический анализ прилагательных и
местоимений с крепкими окончаниями: бел, бел-а, бел-о; папин, па-

Есть, однако, более тонкие люди, которые, вполне
соглашаясь со всем только что сказанным, утверждают
все же, что, хотя в русском сочетании „ля“ и нет „ja“,
но что гласный этого сочетания нельзя вполне отожест-
влять со звуком „а“. И это совершенно справедливо.
В звукосочетаниях ля, лё, лю и т. д. мы на самом деле
произносим не чистые гласные „а, о, у“,1 а нечто вроде
„иа, ио, иу“, т. е. „а, о, у“ с маленьким придатком в на-
чале чего-то напоминающего звук „и“. Этот элемент
никоим образом не может быть выделен или продолжен
(удлинен) и является не отдельной фонемой, а лишь
придатком последующих гласных (морфологическая гра-
ница никогда не проходит одновременно перед ним и после
него). Однако наличие его, как показали точные экспери-
ментальные данные,2 не подлежит никакому сомнению.
При некоторой тренировке эти „иа, ио, иу“ можно на-
учиться произносить и отдельно.
§ 43. Поэтому вполне естественно поставить вопрос,
не являются ли эти „иа, ио, иу“ самостоятельными фоне-
мами. Поскольку, однако, эти звуки появляются только
после мягких согласных и никогда не стоят ни в начале
слов, ни после гласных, ни после твердых согласных,
постольку приходится сделать вывод, что они являются
лишь фонетическими вариантами соответственных глас-
ных „а, о, у“, обусловленными мягкостью предыдущих
согласных. Если бы мягкие согласные появлялись только
в зависимом положении, скажем только перед „и“, а звуки
„иа, ио, иу“ встречались, например, и в начале слов, то
именно эти последние были бы самостоятельными фоне-
мами, а мягкие согласные — вариантами соответственных
твердых согласных. Такое положение вещей не невоз-
можно при разрушении категории мягких согласных как
самостоятельных фонем. Думается, что по диалектам та-
кой путь развития кое-где и намечается; но для литера-
турного языка об этом и думать не приходится, и звуки
„иа, ио, “у“, если даже они и воспринимаются как тако-
пин~а, папин-о', наш, наш-а, наш-э\ синь, синъ-а, синъ-э', весъ, всь-я,
всь -э (точнее „фсь-а“, „фсь-э“). Совершенно очевидно, что во всех
этих случаях „j“ не участвует в образовании женского и среднего
рода: „j“ же в словах „MOJ-, Maj-a, Maj-o; TBOJ-, TBaj-a,TBaj-o, ceaj-a,
CBaj-o“ относится к корню и во всяком случае к основе слова.
1 Точнее „иа, уо, уу“.
2 Ср. мою книгу «Русские гласные в качественном и количест-
венном отношении», [СПб.], 1912, стр. 84 сл.

вые (а обыкновенно они не воспринимаются и во всяком
случае никто1 не в состоянии их изолировать), без-
условно не являются самостоятельными фонемами, и на-
писания я, ё, ю после согласных вместо ожидаемых а, о, у
имеют в виду лишь обозначить на письме мягкость пред-
шествующих согласных.
§ 44. Почти все сказанное относится и к слогам ле,
те, де и т. д., где буква е вовсе не обозначает „ja“ (=«je»),
как это имеет место в начале слов, после гласных и после
ъ и \, например в словах ел, поел, съел, в ружье (т. е.
„]эл, паіэл, с]эл, в руж]е“).
После согласных буква е обозначает их мягкость,
параллельно тому, как буква э после согласных обозна-
чает их твердость (тема, но Анатэма). При этом звук „э“
после мягких в произношении тоже имеет маленький
придаток в виде очень короткого „и“, так что звуки слова
сел, например, в транскрипции следовало бы изобразить
так: „сьиэл“. Однако в данном случае не приходится
говорить, что звук „иэ“ является вариантом фонемы „э“,
так как эта последняя нормально так произносится и
в независимом положении: эта, эти, эва (междометие),
экий в транскрипции „иэта, иэтьи, вэва, иэкий“. Далее,
в иностранных словах мы также произносим наше э
оборотное в начале слов: „иэхо, иэпос, “эвелина“ и т. д.
(любопытно отметить, что собственное имя Ева произно-
сится либо „|эва“, либо „иэва“). Произношение всех этих
и им подобных слов с чистым „э“ характеризует людей,
хорошо знакомых с иностранными языками, где, разу-
меется, нет ничего подобного. Причина такого положения
вещей очевидна: собственно русских слов с твердым соглас-
ным перед „э“ нет, кроме тех, где оно стоит после твердых
„ш, ж, ц“ (шест, жертва, целый). Случаев с „э“ в начале
слова исключительно мало, а после гласных и вовсе нет,
если не считать слов заимствованных. Поэтому произно-
шение „э“, которое фонетически оправдано после мягких
согласных, являясь доминирующим, приобрело значение
главного оттенка и в качестве такого естественно прони-
кает и в независимое положение.
1 Конечно, кроме тех людей, в диалекте которых начинает
разрушаться категория мягких согласных.

Фонема „ы“
§ 45. Переходим к спорному вопросу об „ы“, яв-
ляется ли оно самостоятельной фонемой или лишь оттен-
ком, вариантом фонемы „и“, как это утверждал уже
профессор Бодуэн де Куртенэ. Действительно, „ы“ и „и“
составляют настолько тесную пару, что механически заме-
няют друг друга в положении после согласных, причем
после мягких может стоять только „и“, после твердых —
только „ы“: противоположение ыіи является лишь фоне-
тической функцией противоположения твердых и мягких
согласных. Самые убедительные примеры находим на
стыке слов: с икрой — произносится „сыкрой“, в игре —
„выгре“, под избой — „подызбой“, этот извозчик — „этот-
ызвозчик“, сокращение исчезнувшего теперь термина
вол. исполком (волостной исполнительный комитет) —
„волысполком“ и т. п. Случаев обратных, т. е. замены „ы“
через „и“, нет, так как нет слов, начинающихся на ы.
Однако из морфологии можно сослаться на им.-вин. над.
множ. ч., который оканчивается на ы после твердых
согласных и на и после мягких, хотя это последнее не
имеет никакого исторического оправдания. К сожалению,
продуктивных суффиксов, начинающихся на ы, у нас
тоже нет, но если бы мы вздумали по образцу раб I ра-
быня образовать женский род от слова царь, то сказали бы,
конечно, цариня, а не царыня; от вождь было бы вождиня
и уж никак не вождыня, от князь, если бы не было слова
княгиня, образовали бы, конечно, княгиня и отнюдь не
князыня. Аналогичные соображения можно . вести и по
поводу суффиксов -ыня в словах пустыня, твердыня, и по
поводу суффикса -ыръ в словах пузырь, пупырь и т. п.
В конце концов и пет надобности во всех этих приме-
рах, так как и так очевидно, что для русского соединить
твердый согласный с и и мягкий с ы, т. е. выговорить
„ди“ с твердым „д“ и „дьы“ практически невозможно,1
1 Однако в тех случаях, когда между согласным и гласным „и“
проходит словесная, а следовательно, и слоговая граница (см. ска-
занное в § 29), возможны и сочетания твердого согласного с глас-
ным „и“: „хо-дил-И-ван“ (хотя можно и „хо-дил- Ы-ван“), ка-коф-
И-горь“, „мёт-и-са-ло“ и т. п. (но если слоговая граница не будет
совпадать со словесной, то в сочетании с твердым согласным воз-
можно только „ы“: „хо-ди-лы-ван“, „ja-ко-вы-га-ре-вич“ и т. п.).
Отсюда такое произношение переносится и внутрь слова на соче-
тания последнего согласного префикса с начальным „и“ корня

Таким образом, по-видимому „ы“ и „и“ приходится
признать варьянтами единой фонемы, из которых главным
придется признать „и“, поскольку „ы“ вовсе не встре-
чается в независимом положении. Получается случай
болеа или менее аналогичный тому, что мы наблюдали при
звуках „иа, ^во, иу“. Однако интуитивно что-то мешает
нам считать „и“ и „ы“ за одну фонему. И действительно,
хотя в конкретных русских словах „ы“ никогда не встре-
чается в независимом положении, тем не менее нас ни-
сколько не затрудняет его изолировать и в конце концов
по аналогии к глаголам акать, окать, жать, икать
образовать глагол икать (пример Д. Н. Ушакова). А раз
так, то уже трудно утверждать, что „ы“ не является
особой фонемой, хотя появление его и является фонети-
чески обусловленным в большинстве случаев. Как же
объяснить получающееся противоречие? Несомненно, что
когда-то „ы“ было вполне самостоятельной фонемой и
вовсе не ассоциировалось с фонемой „и“: оно могло также
стоять в независимом начальном положении, как это
может быть и теперь еще видно из глагола об-ыкнуть,
который не обязательно продолжает обвыкнуть. В ре-
зультате целого ряда фонетических процессов „ы“ ассо-
циировалось с фонемой „и“ и'оказалось относительно него
в определенных фонетических условиях. Это вполне под-
готовило почву для его окончательного слияния с „и“,
но это слияние еще не произошло, как это случилось
в чешском. Пережиточно „ы“ сохраняет свою самостоя-
тельность, которая выражается в том, что при его продле-
нии оно вовсе не переходит в „и“. Следовательно, „ы“
в сын, было и т. п. обусловлено не только фонетически
предшествующим твердым согласным, но и традиционно.
По-чешски «і» после твердых согласных сначала тоже
напоминает русское „ы“, но потом оно переходит в на-
стоящее „и“ (что особенно ясно при долгих «і»). По-русски,
сколько ни тяни ,,-ы-“, оно, и будучи освобождено от
ассимилятивного влияния предшествующего твердого со-
гласного, остается самим собой. Таково положение вещей
в настоящий момент, а как дальше пойдет развитие языка—
трудно сказать с уверенностью. Во всяком случае нет
оснований сейчас совершенно отказывать „ы“ в самостоя-
над-индивидуалъный, без-идейный и т. п. В конце концов не не-
возможно и произношение „с-измальства, в-игре“ и т. п. с сильнона-
чальными „с“ и „B“; но, конечно, „сызнава, выграх“.

тельности: потенциально оно может стоять и в независи-
мом положении и может дифференцировать слова (икать —
ыкать).
[Фонема „о“]
§ 46. Теперь надо сказать несколько слов о фонеме „о“.
Она замечательна тем, что нормально не встречается
в русских словах в неударных слогах, чередуясь в этом
положении с фонемой „а“: „вод-ный вад-а, соль
саленый, дом 11 дама“ и т. д. Обыкновенно это чередова-
ние считается чисто фонетическим. Однако это неверно:
во фразе в безударных словах, так называемых проклити-
ках и энклитиках, „о“ может сохраняться: но я не верю
в него (здесь но сохраняет свое „о“); я знаю, что он дома
(безударное что сохраняет свое „о“); приехал он домой
(постпозитивное он является безударным и сохраняет
свое „о“); хотя он приехал домой (здесь препозитивное
он сохраняет свое ударение).
Следовательно, безударность в настоящее время не
превращает „о“ в „а“. Благодаря этому в литературном
языке возможно все же в некоторых случаях и неударен-
ное „о“ в слове. Прежде всего это наблюдается в оконча-
ниях некоторых морфологических категорий, где замена
„о“ через „а“ может вызвать недоразумение: так, мы легко
можем сказать сало с „о“ (им. ед. ч.) в отличие от сала
(род. ед. ч.), вагоном с „о“ (твор. ед. ч.) в отличие от
вагонам (дат. мн. ч.). Далее1, неударенное „о“ иногда
произносится в иностранных словах тоже во избежание
смешения: так, мы говорим эротический с „о“ в отличие
от эрратический. Впрочем, надо иметь в виду, что зло-
употребление неударенным „о“ в иностранных словах
воспринимается как снобизм, т. е. как своеобразный
арготизм.
[Варианты ударенных гласных]
§ 47. В этом параграфе мы рассмотрим варианты уда-
ренных гласных фонем, зависящие от окружения. Как
было сказано еще в § 12, в русском языке все согласные,
как предшествующие, так и последующие, чувствительно
влияют на гласные. В связи с тем, что категория мягких
согласных играет большую роль в звуковой системе рус-

ского языка, остановимся только на их влиянии на глас-
ные. Главнейшие случаи влияния предшествующих мягких
были разобраны в § 42. Здесь мы разберем еще случаи
влияния последующих мягких, как наиболее известные
в литературе.
Гласный „а“ перед мягкими согласными становится
решительно передним гласным, склонным к „э“: дать,
мазь, даль и т. п. Между двумя мягкими „а“ прибли-
жается в разговорном стиле к звуку «ае» (о характере этого
звука ближе сказано в примечании к этому §): пять, сядь,
зять и т. д. Однако достаточно небольшого внимания
к данному слогу, чтобы он звучал с обычным в этом поло-
жении „а“.
Гласный „ы“ перед мягкими теряет характерное для
него подгибание самого кончика языка, который ста-
новится, таким образом, совсем плоским, что и обусловли-
вает принадлежность этого варьянта к типу смешанных
гласных: нить, рысь, дыня и т. п.
Гласный „э“ перед мягкими, т. е. практически между
двумя мягкими, так как нормально в русском языке ему
предшествует мягкий согласный, становится крайне за-
крытым узким, гораздо более закрытым, чем закрытые е
известных европейских языков: тень, смесь, сели и т. п.
После твердых оно произносится немного более открыто,
приближаясь к закрытому французскому е: цепи,
шесть, жерех, к хризантэме и т. д. Между двух твер-
дых „э“ произносится очень открыто: хризантэма, цена
и т. п.
Гласный „и“ перед мягкими, т. е. опять-таки между
двумя мягкими, так как и не может в русском языке
стоять после твердых, будет произноситься чувствительно
закрытее, чем в иных положениях: нить (ср. кит); лисий
(ср. рис); сильный (ср. сил) и т. п.
Гласные „о, у“ изменяются перед мягкими, как и все
прочие гласные, однако это менее заметно для неизощрен-
ного слуха. Зато между двумя мягкими они в разговорном
стиле приближаются — первое к немецкому «6», а вто-
рое к немецкому «u», которые мы будем изображать
в транскрипции через „б“ и „у“: тётя, несёте, берёзе
и т. п.; люди, плюньте, клюйте, плющ и т. п. Однако
подобно тому, как это имеет место и при „а“ между двумя
мягкими (см. выше), достаточно самого небольшого вни-
мания к данным слогам для того, чтобы они стали про-
тяжнее, а гласные вернулись к нормальным „о“ и „у“,

Что все разобранные в этом параграфе изменения
гласных дают только варьянты фонем, а не фонемы, не
подлежит сомнению, так как ни один из них не стоит
в независимом положении. Говорящие почти не умеют
их изолировать, а следовательно, они не могут быть ис-
пользованы для дифференциации и при протягивании
переходят к типичной артикуляции.
Примечание. Гласные „ев, о, у“ на самом деле предста-
вляют собою сложные образования: они начинаются и кончаются —
первый — элементом „и“, второй — „б“ (начинается даже элемен-
том „у“), третий — „у“, но в середине они в большей или меньшей
мере, в зависимости от стиля, приближаются к „а, о, у“ соответ-
ственно, а в полном стиле обязательно достигают их.
§ 48. Фонема „э“ характерна в русском языке тем,
что нормально перед ней стоит какой-нибудь мягкий
согласный: для собственно русских слов нормальны лишь
слоги „пьэ, бьэ, ТЬЭ, ДЬЭ, ЛЬЭ, ]Э, кьэ, гьэ“ и т. д. Сло-
гов „э, пэ, бэ, тэ, дэ, кэ, гэ“ и т. д. нормально нет. Од-
нако поскольку все же .есть несколько русских слов, начи-
нающихся на „э“ (этот, эдак, экий и т. п.), а также по-
скольку в русских словах имеются твердые слоги „шэ,
жэ, цэ“ (шест, жечьг цены), постольку надо признать, что
твердые слоги с „э“ вполне возможны в русском языке.
В связи с этим многие заимствованные слова в русском
литературном языке нормально произносятся с началь-
ным „э“ и с твердыми согласными перед „э“: „кашнэ,
пенснэ, экосэз, конэсэр, рэквием, тэсты, хризантэмы,
сэттер, эль, экватор“ и т. п. Особенно часто так произ-
носятся собственные имена: „Лафонтэн, Корнэль, Додэ,
Гетэ, Дэрби, Рэймс, Сэвр, Дрэзден, Рэйн, Одэр, Рэнн,
Эврипид и Еврипид“.
Неударенные гласные
§ 49. До сих пор речь шла об ударенных гласных.
Неударенные гласные в разговорных стилях, разных типов
подвергаются, как было сказано в § 30, количественной и
качественной редукции равной степени вплоть до полного
исчезновения. Эта степень зависит от места данного глас-
ного в слове относительно ударенного слога, а главное
от типа разговорного стиля. Нормализуя этот стиль по
некой средней линии, можно получить несколько типов

неударенных редуцированных гласных разговорного
стиля. Таков, например, второй гласный в словах хобот,
норов, капал, козырь, может, сушит, голод, бороду,
сахара, панцыря и первый гласный в словах моровая,
бытовой, сладковатый, цеповой, шаловливый и т. п. Таков
другой тип в первом слоге слов плясать, глядеть, чесать,
чихать и во втором слоге слов челядь, лебедь, знает, мо-
чит и т. п. Таков третий тип во втором слоге слов гло-
жут, тетушка, гарус и в первом слоге слов судовой,
судаки, буровая, душевой и т. п. Спрашивается, не сле-
дует ли считать эти редуцированные гласные за особые
фонемы русского языка, отличные от соответственных
передних в ударенных слогах. Ответ может быть только
отрицательный, поскольку звуковое противоположение
в одинаковых фонетических условиях невозможно: в уда-
ренных слогах не может быть редуцированных гласных,
а в неударенных — соответственных полных гласных,
а следовательно, не может быть и речи о семантизации
противоположения полных и редуцированных гласных.
Но главное, что решает вопрос, — это полный стиль: при
переходе из разговорного стиля в полный все редуци-
рованные гласные переходят в полные, не смешиваясь,
однако, с ударенными в силу определенных качественных
отличий.
Таким образом, в полном стиле качественно разли-
чаются гласные ударенные и неударенные, причем именно
первые приходится считать варьянтами фонем, а вторые —
типовыми оттенками, так как появление первых обуслов-
лено фонетически ударением. Это особенно четко сказы-
вается в том, что ударенные гласные при их продлении
качественно совпадают с неударенными, как это естествен-
но и ожидать в связи с описанным в § 30 механизмом
ударения.
§ 50. Артикуляторные различия между ударенными и
неударенными гласными показаны на ряде рисунков. Эти
рисунки представляют собой сагиттальный разрез полости
рта, куда нанесены положения языка при разных русских
гласных полного стиля или, как говорят, их профили.
На рис. 1 даны профили передних гласных и гласного „а“.
Сплошными линиями даны неударенные гласные, а Пре-
рывистыми — ударенные. Значение отдельных линий обо-
значено буквами международной транскрипции.
а — например, в словах сады, голова, т. е. „галава“,
города, т. е. „гарада“, и т. п.

а — например, в словах дан, города, т. е. „гарада“,
и т. п.
е — например,, в словах седой, седоватый, т. е. „седа-
ватый“, знает, т. е. „знаіэт“, в поле (вин. пад.), в горе
(местн. п.) и т. п.
е — например, в словах цеп, цены, хризантем, т. е.
„хризантэм“, а также конец гласного в словах беды,
т. е. „биэды“, сено, т. е. „сиэно“, лето, т. е. „лиэто“,
и т. п.
ё — например, в словах цело, шесть, жесть.
е — например, в словах тень, тесть, сели и т. п.
і — например, в словах мила, киты, Тани, купит
и т. п.
і — например, в словах мил, сила, возьми, горит,
т. е. „гарит“, и т. п.
На рис. 2 даны профили задних гласных и гласного
„ы“. Сплошными линиями даны неударенные гласные,
а прерывистыми — ударенные. Значение отдельных ли-
ний обозначено тоже буквами международной тран-
скрипции.
о —- например, в словосочетании дал он, что приехал
вчера и т. п.
6 — например, в словосочетаниях и словах он дал,
чт') видел? сон, окна и т. п.
и — например, в словах губа, суда, судовой, воду,
глянут и т. п.
и — например, в словах губы, пруд, берегу, бредут
и т. п.
ы — например, в словах рыбак, горы, простыни и т. п.
ы — например, в словах сын, рыба, горы и т. п.
На рис. 3 соединены для наглядности профили всех
неударенных гласных, т. е. основных оттенков русских
гласных.
Сплошными линиями даны передние „и, э“, а также
гласные „а, о“, прерывистыми же -- заднее „у“ и сме-
шанное „ы“. Обращаю внимание на то любопытное об-
стоятельство, что неударенные „а“ и „о“ имеют одну и
ту же языковую артикуляцию.
Примечание: Описанные в тексте рисунки в рукописи
отсутствуют. Аналогичные им схемы передних ударенных (1),
задних ударенных (2) и неударенных (3) взяты из архивов
Л. В. Щербы. Указанные им сопоставления можно произвести,
сравнив рис. 1 и 2 с рис. 3. — Ред.

Рис. 1.
Передние ударенные.
Рис. 2.
Задние ударенные.
Рис. 3.
Неударенные.

§ 51. Неударенные гласные полного стиля, как било
уже сказано выше, в разговорном стиле редуцируются
в разной степени. Исходя из полного стиля, можно попы-
таться сформулировать некоторые правила этой редук-
ции, которые, однако, не должны претендовать на непо-
грешимость в виду исключительной трудности выдержать
единый стиль.
Они даются в этом параграфе для иллюстрации слож-
ной игры разных оттенков одних и тех же в сущности
фонем, которая характерна для разговорного стиля в не-
ударенных слогах.
1) Слоги, начинающиеся на гласный и на твердый
согласный, более или менее сохраняют свои гласные
в предударном положении, в конечном открытом слоге,
а также в слове, если оно начинается с гласного: „сады,
вада, быки, суда, карова, карову, каровы, реже, адэкват-
ный, креатура, алоэ, арабеск, урок, экран, украшать,
этажи“.
2) Гласный „э“ после мягких (на письме е), гласный „а“
тоже после мягких (на письме я) и гласный „и“ во всех
неударенных слогах, кроме конечного открытого, пре-
вращаются в редуцированное „и“, которое в транскрип-
ции будем изображать курсивом: „плисать“ (в полном
стиле теперь чаще всего „плясать“, однако и „плесать“,
которое было старой орфоэпической нормой), „писок“
(при „песок“ полного стиля), „силач“ (при „силач“ пол-
ного стиля), „лебить“ (при „лебеть“ полного стиля),
„челить“ (при „челять“ полного стиля); в связи с этим
пискаръ и пескарь, ледяной или леденой, питух и петух,
мила и мела, метель и мятель и т. п. не отличаются друг
от друга в разговорном стиле.
3) Однако формы Коля, Коли, Коле; поле, поля,
Поли (род. пад. собств. имени) как будто различаются,
по крайней мере у известной части говорящих на литера-
турном языке. Вероятно, мы имеем здесь дело с влиянием
морфологии на фонетику.
4) Гласные „а“ и „э“ после твердых, „ы“ и „у“, не
в предударном и не в последнем открытом слоге, сильно
редуцируются, причем первые три смешиваются в одном
звуке, который назовем редуцированным „ы“,1 а послед-
1 На самом деле природа его имеет мало общего с „ы“.

ний превращается в соответственный негубной „у“
(в транскрипции будем изображать их курсивом): „гы-
лава“ (т. е. „галава“ полного стиля), „быкавой“ (при
„бакавой“ полного стиля), „бытавой“ (при „бытавой“
полного стиля), „судавой“ (при „судавой“ полного стиля),
„робысть“ (при „робасть“ полного стиля), „судырь“ (при
„сударь“ полного стиля), „пластырь“ (при „пластырь“
полного стиля) и т. п.
5) „у“ между двумя мягкими согласными во всех
неударенных положениях произносится как сильно реду-
цированное немецкое «и», которое будем обозначать
в транскрипции в виде „у“ курсивом: блюди, т. е. „блуди“,
челюсть, т. е. „челюсть“, и т. п.
' 6) Сочетания „je“, „ja“ в начале слова и после глас-
ных в неударенных слогах, кроме последнего открытого,
превращаются в редуцированное „и“: ездовой, т. е. „из-
давой“ (при „іездавой“ полного стиля) и даже езда, ко-
торая легко произносится как „изда“, языки, т. е. „изыки“
(при „іазыки“ полного стиля), поезда, т. е. „паизда“ (при
„паіезда“ полного стиля), поясок, т. е. „паисок“ (при
„паіасок“ полного стиля), маяки, т. е. „мыики“ (при
„макаки“ полного стиля), маятник, т. е. „маитник“ (при
„ма]атник“ полного стиля), тает, т. е. „таит“ (при „таіэт“
полного стиля), ит. п.
Это правило зачастую кажется прямо маловероятным,
особенно когда дело идет о начале слова: полный стиль
здесь очень легко вступает в свои права. Однако внима-
тельное наблюдение показывает возможность всех этих
разговорных форм.
7) В последнем открытом слоге „je“ заменяется че-
рез „э“, a „ja“ через „ее“ — звук средний между „а“ и „э“:
всуе, т. е. „фсуэ“ (при „фсуіэ“ полного стиля), тор-
гуя, т. е. „таргуæ“ (при „таргуіа“ полного стиля),
и т. п.
8) Сочетание „jy“ после гласных превращается в „у“:
приютить, т. е. „приутить“ (при „приіутить“ полного
стиля), тают, т. е. „таут“ (при „таіут“ полного стиля),
моюсь, т. е. „моусь“ (при „моіусь“ полного стиля), и т. п.
2. РУССКИЙ АЛФАВИТ
§ 52. В применении к буквам скорописного письма
можно сказать то же, что сказано было об отдельных зву-
ках речи: на письме, как и в речевом потоке, наблюдается

крайняя пестрота разных начертаний одной и той же
буквы. Эта пестрота зависит от окружающих букв, от
темы письма, от индивидуальных свойств пишущего (по-
черк) и от множества разных других причин. Однако всю
эту пестроту мы сводим к определенному числу типов,
которые, собственно, и называем буквами. Бодуэн пред-
лагал их называть графемами в соответствии с фонемами
звуковой речи; однако этот термин не привился, так как
в нем нет особой надобности. Действительно, никому ни-
когда и в голову не приходило называть отдельными
буквами бесконечные варианты рукописного е, например,
тогда как очень многие лингвисты считали (а иные и те-
перь, может быть, считают) некоторые более четко отдиф-
ференцированные варианты фонемы за самостоятельные
звуки речи (например, разные типы ударенного „э“,
редуцированные гласные и т. п.).
Среди бесчисленного количества варьянтов одной и
той же буквы намечается обыкновенно один главный или
типовой, который осуществляется обыкновенно в пропи-
сях в печатном курсиве, а также при исключительно тща-
тельном письме. Впрочем, бывают случаи и двух, и даже
большего числа типов одной и той же буквы, не своди-
мых к одному, т. е. в восприятии не отожествляемых
друг с другом и лишь имеющих одно и то же звуковое
значение: таковы два варьянта рукописных д и ^),
два рукописных варьянта т (пі и т) и т. п. В отличие от
варьянтов, будем называть их дубликатами. С другой
стороны, могут быть и разные буквы, имеющие одно и
то же звуковое значение: таковы е и * в старой орфогра-
фии, f и v немецкого алфавита и т. п. Их нельзя считать
варьянтами одной буквы, так как каждая из них имеет
свою определенную сферу употребления и так как они
не могут употребляться одна вместо другой совсем без-
различно, как это имеет место относительно двух
д и т.
Особое место занимают большие и малые буквы, кото-
рые хотя и имеют одно звуковое значение, однако разли-
чаются по функции и, так сказать, являются своего рода
иероглифами, обозначая в своем различии не разные
фонемы, а непосредственно те или другие понятия (на-
пример, начало самостоятельного предложения или кате-
горию собственных имен и т. д.).
Печатные шрифты представляют собою в значительной
мере иную картину, поскольку варьянтов букв, подобных

варьянтам фонем, здесь не может быть по существу ве-
щей: в процессе набора каждая отдельная буква является
уже готовой до своей форме, и начертание ее не возникает
в результате человеческой деятельности в каждый дан-
ный момент.1 С другой стороны, в печатных шрифтах
различается гораздо большее число различных типов:
академический, обыкновенный, латинский; прямой, кур-
сив; капитель; нонпарель; светлый, полужирный, жир-
ный и т. д.
Большинство из этих типов имеет внеязыковую функ-
цию. Петит, однако, и тут сигнализирует менее существен-
ные части текста, а курсив выделяет или подчеркивает
ту или другую мысль или ее элемент. Как всегда,
в подобных случаях семантизируется противоположение
двух типов — корпуса и петита, прямого и курсива
и т. п.
§ 53. Исследование варьянтов скорописных букв, усло-
вий этих варьянтов, исследование того, что обусловливает
их отожествление, иначе нахождение тех элементов,.ко-
торые в данную эпоху являются существенными для
узнавания каждой буквы, — все это представляет боль-
шой интерес для палеографии и специально для понима-
ния истории письма, точнее — истории буквенных рисун-
ков, истории графики в узком смысле слова.
Для графики в том смысле, в каком употребляется
этот термин в настоящей книге, вопросы эти не имеют
такого значения и могут быть оставлены, тем более что
они плохо разработаны и в науке.
§ 54. Русский алфавит в современном своем виде со-
стоит из 33 букв, из которых 10 служат для обозначения
гласных, 21 — для обозначения согласных и 2 играют
роль диакритических знаков, т. е. знаков, ближайшим
образом определяющих произношение букв, к которым
они относятся.
1) Буквы для гласных: А, а; Я, я; Э, э; Е, е; О, о;
Е, ё; У, у; Ю, ю; И, и; Ы, ы.
2) Буквы для согласных: П, п; Б, б; М, м; Ф, ф; В, в;
Т, т; Д, д (два рукописных дублета для маленьких букв);
Н, н; С, с; 3, з (два рукописных дублета для маленьких
1 Любопытно отметить, что в арабском некоторые варьянты
букв, зависящие от соседства, оказались зафиксированными и в ско-
рописи, и в печати»

букв — в строку и с хвостом вниз); Ш, ш; Ж, ж; Ц, ц;
Ч, ч; Щ, щ; Л, л; Р, р; Й, й; К, к; Г, г; Х, х.
3) Буквы, играющие роль диакритических знаков:
ь, ъ.
Примечание. Знаки ё и й надо обязательно считать за
особые буквы, так как*
3. ПРАВИЛА ИЗОБРАЖЕНИЯ ФОНЕМ
РУССКОГО ЯЗЫКА БУКВАМИ
РУССКОГО АЛФАВИТА
§ 55. Так как фонем в русском языке значительно
больше, чем букв в русском алфавите, то правила этого
последнего не могут быть простыми.
При этом основным вопросом является способ обозна-
чения твердости и мягкости согласных, так как для каж-
дой пары согласных — твердой и соответственно мягкой —
имеется лишь по одной букве, в отличие от сербского
языка, где для четырех мягких согласных имеются особые
буквы ћ, ђ, Њ, Љ, которые с точки зрения произношения
более или менее соответствуют русским ть, дь,1 нь, ль.
Другой капитальный вопрос — это разные способы обо-
значения фонемы „ј“, которая по историческим причинам
изображается по-разному, в зависимости от ее положения
в слоге.
Правила изображения согласных фонем
§ 56. Независимо от своей твердости или мягкости,
которые обозначаются по особому правилу (см. ниже § 59),
согласные фонемы русского языка изображаются сле-
дующим образом:
* В рукописи фраза не закончена. (Прим. ред.).
1 Впрочем произношение «п» колеблется от мягкого «t’» до очень
мягкого «č’», отличаясь, однако, от обыкновенного «č», которое
тоже имеется в сербском языке. Сказанное относится и к «ђ», ко-
торое является звонкой параллелью к «ћ».

„и“ и „пь“ «р, р'» буквой п
„6“ и „бь“ «Ь, b'» б
„м“ и „мь“ «m,m'» ле
„ф« и „фь“ «f, Г» ф
„в“ и „вь“ «v, v'» в
„т“ и „ть“ «t, t'» буквой т
„д“ 'и „дь“ «d, d'» д
„н“ и „нь“ «п, n'» н
„с“ и „сь“ «s, s'» с
„3“ и „зь“ «z, z'» 3
„ш“и„шь“ «§, §'» ш
„ж“ и (жь) «z, z'» буквой ж
„ц“ и (ць) «с, с'» ц
(ч) и „чь“ «6, б'» ч
(шч) и „шчь“ «sc, sc'»- щ
„л“ и „ль“ «l, l'» л
„р“ и „рь“ «r, r'» буквой р
„й“ «j» (й в конце
слога или одной
букв, вместе со
след. глас, в на-
чале слова)
„к“ и „кь“ «к, к'» к
„г“ и „гь“ «g, g'» г
„X“ и „хь“ «х, х'» х
(См. Примечание 3)
Примечание 1. Фонемы, взятые в скобки, нормально
не встречаются в русском языке. (Подробнее об этом см. выше § 38).
То же относится и к знакам (ч) и (шч).*
Примечание 2. Об ином литературном произношении
„шч“ см. сказанное выше в § 37 .
Примечание 3. Нормальным изображением группы „шч“
является буква щ; однако неупотребительное написание шч не про-
тиворечило бы правилам русского алфавита и было бы вполне по-
нятно. Написание буквы щ, во-первых, удобно, так как затушевы-
вает различия в литературном произношении, о которых только
что говорилось в примечании 2. Во-вторых, написания сч, зч и даже
шч, жч, если бы они встречались (например, если бы кто по анало-
гии грузить — грузчик, возить — возчик образовал практически
невероятное слово от тушить — тушчик), употребляются лишь
в силу правил правописания.
Примечание 4. Основным обозначением для фонемы
„j“ следует признать букву й, которая начинает проникать и в на-
чало слога (йод, майор).** Специальные правила обозначения „]“
даны в § 64 сл.
Изображение твердых и мягких
согласных
§ 57. Любая буква для согласных, взятая в отдель-
ности, непроизносима, так как неизвестно, обозначает ли
она соответственный твердый согласный или соответствен-
* В рукописи сказано: То же относится и к буквам, взятым
в скобках. (Прим. ред.).
** Примеры в рукописи отсутствуют. (Прим. ред.).

ный мягкий согласный. Для того, чтобы это определить,
необходимо знать, стоит ли что-нибудь за этой буквой
в том же слове и что именно. Иначе говоря, буквы для
согласных в русском алфавите нуждаются в особых опре-
делителях, без которых они являются двусмысленными.
Даже буквы ш, ж, ц, ч, щ с точки зрения русского алфа-
вита могут иметь два произношения, и лишь в плане
чисто практическом применительно к русским словам и
применительно к определенному литературному произно-
шению можно говорить, что эти буквы не нуждаются
в специальном определителе.
Определителями твердых и мягких согласных (своего
рода диакритическими знаками наподобие, например, ac-
cent aigu и accent grave во франц. алфавите) являются
в русском алфавите прежде всего буквы ъ и ь, и поэтому
вполне последовательно, что до последней реформы 1917—
1918 гг. твердость на конце слов обозначалась буквой ъ,
а мягкость буквой ь.
Однако определители могут быть не только положи-
тельными, но и отрицательными, или нулевыми: отсутствие
специального сигнала в определенном месте может тоже
играть роль определителя (ср. отрицательные или нуле-
вые морфемы). И реформа 1917—-1918 гг. вовсе не уничто-
жила определитель твердости согласных на конце слов,
а только заменила положительный определитель в виде
буквы ъ через отрицательный, или нулевой, определи-
тель, для чего уже были образцы в виде отсутствия поло-
жительного определителя твердости перед буквой для
другого согласного (колбаса, а не колъбаса).
§ 58. В основной черте букв для согласных русского
алфавита, выясненной в предыдущем параграфе, — в их
неполной определенности и потребности в каком-то после-
дующем знаке, хотя бы и отрицательном, для своего
окончательного определения — обнаруживается слоговой
характер русского алфавита. Только согласный „j“, обо-
значенный буквой й, не требуя никакого определителя,
может замыкать слог.
В настоящее время, когда слово может оканчиваться
на любой согласный, слоговой характер нашего алфавита
не находит себе особой поддержки в фонетическом строе
нашего языка (см., однако, сказанное в § 29); но несом-
ненно, что все славянские языки проходили стадию
исключительно открытых слогов, что и облегчило в свое
время применение слогового принципа в алфавите.

§ 59. В настоящее время твердость и мягкость соглас-
ных обозначается в русском алфавите последующими пра-
вилами:
I. На конце слов и перед другими
согласными, кроме „j“, обозначенного
на письме одной буквой со следую-
щим гласным, твердость изображается отрица-
тельным определителем, т. е. отсутствием какого-либо
определителя, а мягкость — буквой ь.
II. Перед „j“, обозначенным одной
буквой со следующим гласным, твер-
дость изображается буквой ъ, а мягкость буквой ъ.
III. Перед гласными твердость и мягкость
изображается буквами для соответственных гласных,
а именно твердость — буквами а, э, о, у, и, а мягкость —
буквами я (перед гласным „а“), е (перед гласным „э“),
ё (перед гласным „о“), ю (перед гласным „у“), и (перед
гласным „и“).
Эти правила могут быть представлены в виде следую-
щей таблицы, где римские цифры соответствуют первым
частям правил, напечатанным в разрядку.
I
II
III
твердость нулевой оп-
ределитель ъ а = ъа э = ъэ о = ъо у = ъу ы = ъы
мягкость ь ь я = ьа е = ьэ ё = ьо ю = ьу и = ьи
Примеры: I дом, день.
II изъять, семья.
III сам „съам“, сэр „съэр“, том „тъом“,
сук „съук“; пять „пьать“, петь „пьэть“,
лёд „льот“, тюк „тьук“, кит „кьит“.*
Примечание. Буквы ъ и ь второго столбца имеют двой-
ную функцию и показывают не только твердость и мягкость пред-
шествующих согласных, но в качестве разделительных знаков вхо-
дят и в обозначение последующих сочетаний „j“ с гласным согласно
таблице § 65.
§ 60. Казалось бы естественным распространить пра-
вило I и на положение согласных перед йотом, т. е. ска-
зать, что мягкость согласных на конце слов и перед дру-
гими согласными (включая и йот) обозначается буквой ь,
* Примеры в рукописи отсутствуют. (Прим. ред.).

а твердость — отрицательным (нулевым) определителем,
т. е. отсутствием какого бы то ни было определителя. Это
и пытались сделать, заменив букву ъ апострофом. Од-
нако при замене ъ через апостроф на самом деле ъ как знак
твердости заменялся отрицательным определителем и
лишь ъ как знак отделительный (см. ниже § 65) заменялся
апострофом.
Для того, чтобы эта теория была всем очевидной,
нужно было бы разделить и две функции буквы ъ, т. е.
писать белъ'е, питъ'е и т. п. с ь и с апострофом, однако
это без надобности осложнило бы письмо. Замена же
одного только ъ апострофом оказалась бы просто заменой
одной буквы, привычной и удобной, другой, непривычной,
нарушающей весь стиль алфавита, и эта замена, естест-
венно, не прошла; апостроф все больше и больше выходит
из употребления.
§ 61. Отсутствие букв для обозначения мягкости со-
гласных перед гласным „ы“ и твердости перед гласным „и“
не представляет собою для нас особых неудобств, так как
в русском языке после твердых фонем невозможно „и“,
а после мягких фонем невозможно „ы“, как об этом гово-
рили выше в § 45.1
§ 62. Буква ё на практике почти не употребляется.
Однако в теории она существует и абсолютно необходима,
что видно хотя бы из таблицы. В таких словах, как напри-
мер козел, нес, плетка и т. п., буква е пишется вместо
буквы ё по правилам исторического правописания. Сфор-
мулировать же такое алфавитное правило, что гласный
„о“ после мягких изображается через букву е, было бы
совершенно неправильно.
В церковнославянском алфавите'не было особой буквы
для обозначения гласного „о“ после мягких согласных,
так как в этом не было надобности, ибо в самом языке
не было и фонетически не могло быть подобного сочетания:
русским сёла, лёд, принёс, жёны и т. д. отвечают ц.-сл. села,
ледъ, принесъ,жены. п. с гласным „е“. При параллельном
существовании обоих языков в прежнее время произноше-
ние с „е“ характеризовало высокий, специально литера-
1 В чешском перед «і» могут стоять и твердые и мягкие соглас-
ные, что выражается на письме равными знаками для гласного
«і»: у для обозначения твердости и і для выражения мягкости. То же
имеется диалектально и в украинском: ніс 'нёс' с мягким „н“, ніс
'нос' с твердым „п“.

турный стиль, что дает себя чувствовать в современном
русском литературном языке: совершенный и совершённый
(причастие), крестный и крёстный, небо и нёбо (во рту)
и т. д. По мере того как язык обыденной жизни все более
и более попадал в литературный, понадобились точные
указания, когда же надо произносить „е“, а когда „о“.
Для этого в Петровскую эпоху и была введена слож-
ная буква іо, которую Карамзин заменил буквой ё.
Когда литературный язык окончательно сформировался
для говорящих на нем, указания на произношение (е
или ё) перестали быть такими важными и оказалось на
практике возможным не писать двух точек над е: контекст
всегда помогал верно узнавать слова, тем более что буква %
в некотором количестве случаев с несомненностью опре-
деляла произношение с е (за исключением знаменитых
гнёзда, звёзды, сёдла, цвёл, приобрёл, надёван). С уничто-
жением % положение вещей значительно ухудшилось и
появилось множество омонимов: осел и осёл, помет (от
помета) * и помёт, мел и мёл, сел и сёл, лев и Лёв, вред
(т. е. „врет“ в произношении) и врёт, вес и вёз (т. е. „вес“
в произношении). Неудобство неразличения все и всё
ощущается всеми, так как зачастую приходится перечи-
тывать всю фразу, чтобы понять, о чем идет речь. Но дело,
конечно, вовсе не в омонимах, а в том, что при возмож-
ности читать букву е двояко чтение и восприятие слов
вообще, конечно, замедлились.
Однако для русских, говорящих на литературном
языке, неразличение букв ещё является небольшим за-
труднением; для иностранцев и для наших националов,
изучающих русский язык главным образом через книгу
и через газету, отсутствие в печати двух точек над е во
всех нужных случаях является большим и неприятным
затруднением. (Дальнейшее см. в заключении).
§ 63. Буква э после согласных употребляется довольно
редко, так как в исконно русских словах перед глас-
ным „э“ вовсе не встречается твердых согласных во всех
тех случаях, когда имеются твердые и мягкие параллели.
После ж, ш, ц, которые нормально не бывают мягкими,
в современном русском литературном языке было бы
естественно писать шэ, жэ, цэ, например, шэст, жэсть,
цэпы. Однако на практике в этих случаях сохраняется
* В рукописи: от пометь. (Прим. ред.).

историческое правописание через е, что возможно, по-
скольку русскому языку не свойственны противоположе-
ния шэ и ше, жэ и же, цэ и це (см., однако, сказанное
в § 38).
В связи с таким положением вещей многим всегда
казалось, а некоторым кажется и сейчас, что буква э
как знак твердости согласных перед гласным „э“ не
нужна для русского языка. Даже академик Грот стал на
такую позицию в своем исследовании «Спорные вопросы
русского правописания от Петра Великого доныне»,*
считая, что твердое произношение согласных перед глас-
ным „э“ абсолютно чуждо русской фонетике. Однако
наличие твердых слогов жэ, шэ, цэ опровергает мнение
Грота, с одной стороны, а с другой, — облегчает для
русского человека произнесение любых и других твердых
слогов — сэ, зэ, тэ, дэ и т. д. Во всяком случае в совре-
менном русском литературном языке во многих заимство-
ванных словах утвердилось твердое произношение со-
гласных перед гласным „э“, и сказать сер, вм. сэр, пенсне
вм. пенснэ, тести, вм. тэсты, Доде вм. Додэ, Тен вм.
Тэн и т. д. и т. д. прямо-таки смешно. И едва ли правильно
маскировать литературное произношение многих слов,
которые узнаются лишь из книг или газет, а не устным
путем. Единственным оправданием правописания е вместо э
в нарицательных заимствованных словах является по-
стоянно протекающий процесс русификации этих слов.
По мере их словарного освоения происходит и русифика-
ция их произношения, что, конечно, происходит чаще
(ср. сказанное ниже в § 69 о букве э как знаке иностран-
ных слов). Во всяком случае как ни решать вопросы пра-
вописания заимствованных слов, нет никаких оснований
обеднять средства русского алфавита и мешать его воз-
можности в случае надобности выразить твердость соглас-
ного перед гласным „э“. Здесь уместно вспомнить, что
в украинском алфавите, где буква е в противоположность
русскому обозначает твердость согласных перед соглас-
ным, сочли нужным ввести новую букву в для обозна-
чения мягкости согласных в том же положении. К во-
просу придется вернуться еще раз (см. § 99—103).
* Грот Я. К. Спорные вопросы русского правописания от
Петра Великого доныне. СПб., 1876, с. 315. (Прим. ред.).

Правила изображения фонемы „j“
§ 64. Фонема „j“ изображается по следующим прави-
лам в зависимости от его положения в слоге и от того,
что ему предшествует:
I. „і“ в конце слога (т. е. „j“ не перед
гласным1) изображается через букву и.
II. „j“ в начале слога (т. е. „j“ перед
гласным) в тех случаях, когда он на-
чинает слово или стоит после глас-
ного, нормально изображается перед гласными „а, э,
о, у“ одной с ними буквой — буквой я для сочетания „ja“,
буквой е для сочетания „Jэ“, буквой ё для сочетания „jo“,
буквой ю для сочетания „jy“, а перед гласными „и, ы“ 2 —
буквой и, если в этом встретится надобность.
Примечание. Вместо букв я, е, ё, ю может быть написано
йа, йе, йо, йу, причем написания йа, йу, хотя и понятны, но могут
встретиться крайне редко, а написания йе, йо встречаются сравни-
тельно часто в заимствованных словах. Примеры: йод, йог, Йемен,
Йена.*
III. „j“ в начале слога (т. е. „j“ перед
гласным) в тех случаях, когда он
стоит после согласного, нормально изобра-
жается вместе со следующим за ним гласным „а, э, у, о“
одной буквой, причем после твердых согласных пишется ъя
для передачи сочетания „ja“, ъе для передачи сочета-
ния „Jэ“, ъё для передачи сочетания „jo“, ъю для пере-
дачи сочетания „jy“, а после мягких согласных пишется ъя
для передачи сочетания „ja“, ье для передачи сочета-
ния „]э“ [и т. п.]. Перед гласным „и“ „j“ изображается
вместе с ним после мягких согласных через ьи, а после
твердых также перед гласным „и“ „j“ изображается бук-
вой й.
Примечание 1. На практике написание йи после твер-
дых согласных может встретиться в русском языке лишь в заимст-
вованных словах, однако после твердых „ж, ш, ц“ сочетание „]и“
1 Ибо „j“ перед гласным нормально будет начальносложным.
(О редких исключениях см § 67).
2 Сочетание „JH“ нормально не встретится в этом положении;
сочетание „]ы“ фонетически в русском языке невозможно, поэтому
отсутствие его специального обозначения не вызывает никаких
неудобств.
* Примеры в рукописи отсутствуют. (Прим. ред.).

в русском языке вполне возможно, и слова медвежьи, вражьи,
-шьи, -цьи * должны были бы писаться медвежий, вражий, пи-
шутся же черев ь лишь по правилам правописания (ом. § 7).
Примечание 2. Вместо сочетаний ъя, ѣе, ъё, ъю могли бы
писаться йа, йе, йо, йу, а вместо сочетаний ья, ье, ьё, ьи — ьйа,
ьйе, ьйо, ьйу, ьйи, хотя на практике такие сочетания не встреча-
ются; написание ъо свойственно некоторым заимствованиям.
§ 65. Эти правила могут быть представлены в виде
следующей таблицы, где римские цифры соответствуют
первым частям правил, напечатанным в разрядку.
Таблица 1
Примечание 1. Написания, взятые в круглых скобках, нормально
не встречаются в русском языке, но вполне понятны и могут быть употреб-
лены в русском языке в случае надобности. Написания, взятые в квадрат-
ные скобки, могут встречаться в заимствованных словах.
Примечание. 2. Буквы ъ и ь в сочетании с я, е, ё, ю III столбца
являются прежде всего разделительными знаками и обозначают такое про-
изношение букв я, е, ё, ю, какое они имеют в начале слов или после глас-
ных; но они в то же время обозначают и твердость и мягкость предшеству-
ющих согласных в соответствии со столбцом II таблицы § 59, играя таким
образом двойную роль.
Примеры: объявление, кутья, подъезд, в бадье, подъем, шитье, от
бадьи, чьи, медвежьи.
II
III
Вместе с „ам я (йа) ( ъя после твердых согласных
\ ья после мягких согласных
Вместе с „э“ е [йе] ( ъе после твердых согласных
\ ье (ьйе) после мягких согласных
й
Вместе с „о“ ё [йо] ( ъё(йо) после твердых согласных
\ ъё [ьо] (ьйо) после мягких согласных
Вместе с „у“ ю(йу) Г ъю (йу) после твердых согласных
\ ью (ьйу) после мягких согласных
Вместе с „и“ (йи) ( (йи) после твердых согласных
\ ьи после мягких согласных
Вместе с „ы“ (йы) ( (ьы) (ьйы) после мягких согласных
§ 66. Сочетание „j + и“ хотя в литературном произно-
шении нормально и не встречается в начале слов и после
гласных, однако фонетически вполне возможно в русском
языке: их, им, ими произносится нормально без йота
в начале, однако диалектально вполне возможны „]их,
jим„ jими“; мои, твои, стаи, стоит, стоим нормально
произносятся без йота между гласными, однако диалек-
тально вполне возможны „маjи, тваjи, стаjи, стаjит,
стаіим“. Поэтому отсутствие специального обозначения
сочетания „j + и“ представляется неудобным. Единствен-
* В рукописи так. (Прим. ред.).

ный выход из этого положения — это употреблять букву
для „j“ конечное ложного, т. е. й. Так и поступают писа-
тели, когда им надо изобразить диалектальное произноше-
ние „]их, ]им, JHMH“, т. е. пишут йих, йим, Ними.
Поскольку и в начале слов и после гласных нормально
не произносится как „]и“, постольку нет оснований при-
писывать букве ь в этом сочетании значение разделитель-
ного знака и написание ьи после согласных в смысле „jn“
оказывается немотивированным в системе нашего алфа-
вита. Единственный способ его осмысления — это считать
букву ь в сочетаниях ья, ье, ъё, ью за знак для начально-
сложного „]“, хотя в таком случае была бы совсем неясной
роль буквы ъ в параллельных сочетаниях. Во всяком
случае из этого понимания был сделан практический вы-
вод, о котором будет сказано ниже.
Хотя сочетание „jn“ после твердых согласных и не
встречается в русском литературном языке, однако фоне-
тически оно вполне возможно и по аналогии с написа-
нием ьи должно было бы изображаться через ъи. Однако
такое изображение не привилось, так как до реформы
1917—1918 гг. ы в известных случаях трактовалось как
сочетание ъи: съ + искать—сыскать, подъ + итожить—
подытожить и т. п. Единственный выход из положения
был бы тоже изображать йот в данном случае через букву й,
т. е. звукосочетания „TJH“, „діи“ писать тйи, дйи.
Таким образом, экономная,1 стройная и вполне точная
система изображения „j“ начальносложного, т. е. „j“
перед гласным, нарушается только тем, что нет специаль-
ной буквы для сочетания „jn“, параллельной буквам л,
е, ё, ю, как это имеет место в украинском, где рядом сі —
буквой для обыкновенного „и“ есть буква і для сочета-
ния „]и“ и где в соответствии с этим пишут іх, Ім, іми.
Если бы украинская буква или что-либо аналогичное
было бы введено в наш алфавит, то вопрос был бы разре-
шен. Однако сочетание „jn“ в начале слова после гласных
и после твердых согласных, особенно после твердых
согласных, встречается редко; a „jn“ после твердых
согласных нашло себе недвусмысленное выражение, хотя
внутренне и мало мотивированное (как это было показано
в § 64). Поэтому введение новой буквы, хотя и сделало бы
наш алфавит более стройным и последовательным, устра-
1 Экономная, так как вместо двух букв для фонем употребля-
ется только одна.

нив употребление буквы для Конечносложного „j“, т. е. й,
в начале слога, однако практически выгоды эти были бы
настолько ничтожны, что едва ли оправдывают введение
новой буквы, которая в целом ряде случаев чувствительно
изменила бы внешний вид наших слов.
§ 67. Гораздо более серьезное затруднение представ-
ляют собою заимствованные иностранные слова, собствен-
ные имена и географические названия с йотом перед глас-
ным. По выше изложенным правилам нашего алфавита
мы должны бы писать езуит вм. иезуит. Ена вм. Иена,
Есперсен вм. Иесперсен, ёд вм. йод, Нью-Ёрк вм. Нью-
Йорк, Ёркшир вм. Йоркшир, раён вм. район, маёр вм.
майор, Ваённа вм. Байонна, Ёшкар-Ола вм. Йошкар-Ола,
Ёкогама вм. Иокогама, батальён вм. батальон, миньён,
котильён, каньён, компанъён (вм. -ион, -ьон).
Во всех этих случаях мы видим, что „j“ начально-
сложный, вместо того, чтобы быть обозначенным специаль-
ной буквой для гласного, обозначается: а) в начале слова
или после гласного буквой для „j“ конечное ложного,
т. е. й; б) иногда в начале слова после согласного бук-
вой и; в) иногда после согласных, но только перед глас-
ным „о“ просто буквой ъ.
Все это делается для того, чтобы не затушевывать ;
или і иностранного написания, а также чтобы не заменять
международные знаки а, о специфическими буквами я же,
из которых последняя непривычна даже и для русских.
Иначе говоря, это диктуется вполне здоровым стремле-
нием не чересчур отдалять зрительный образ заимство-
ванного слова от его иностранного оригинала.
Выражение йота через ъ базируется на таких случаях,
как лисьи, волчьи, медвежьи, чьи и т. п. В этих случаях,
как было разъяснено выше, в § 64, букве ь легко было
приписать значение йота. Прежние филологи так и пони-
мали, что здесь старый гласный „ь“ получил вторую сте-
пень ослабления, и только никак не называли того, что
получилось при этом ослаблении (в результате первой
степени ослабления получалось по их мнению и,
ср. Грот *).
По аналогии к указанным случаям и пишут такие слова,
как батальон, миньон, котильон, медальон и т. п., через ъ.
* Грот Я. К. Спорные вопросы русского правописания. . .,
с. 25. (Прим. ред.).

Впрочем, из того, что такое написание употребляется
лишь после „л“ и „н“, следует, что мы имеем дело здесь
также со стремлением передать через ль и нь французские
«1» mouille и «n» mouille.
Уже Грот решительно осуждал эти написания, спра-
ведливо замечая, что никому в голову не придет вместо
льёт, льём писать льот, льом и что эти последние написа-
ния по-русски скорее всего можно прочесть как лёт, лём.
И Грот совершенно правильно предпочитал этим монстрам
русского правописания написание батальйон, миньйон,
котильйон, медальйон и т. п.,* поскольку правильное
написание батальён, миньён, котильён, медалъён и т. п.
чересчур режет глаза своею противоречивостью между
иностранным характером слов и специфически русской
буквой.
Написание через и после согласных является просто
буквальной передачей французских написаний с и, а на-
писание через и в начале слов является передачей немец-
ких написаний с /. И то и другое согласно правилам
русского алфавита выражает не произношение с йотом,
а произношение с „и“, т. е. с лишним слогом. Так как
большинство этих слов усваивается не непосредственно
из французского языка, а через русскую книгу и газету, то
возникают дублетные произношения с „и“, которые в не-
которых случаях даже совсем вытеснили произношение
с йотом. Зачастую бывает неясно, из двух произношений
с „і“ или с „и“ которое надо считать с орфоэпической
точки зрения правильным. Во всяком случае, когда произ-
ношение с йотом является общепринятым, буква и пи-
шется лишь по определенному правилу правописания,
вопреки правилам русского алфавита.
Что касается написаний с й, то они вполне укорени-
лись между гласными и все более и более укореняются
в начале слова и должны быть признаны самым естествен-
ным конкурентом обычного изображения (т. е. через
буквы я, е, ё, ю) начальносложного йота.
Радикальным средством для избежания всех затруд-
нений и непоследовательностей было бы уничтожение
различения начальносложного „j“ и „j“ конечносложного.
Внутри слова оно пока, кроме очень немногих случаев
нового искусственного произношения вроде „рай-он,
май-op“, о котором было сказано выше в § 29, вовсе не
* Там же, с. 343. (Прим. ред.).

семантизовано, а на конце слов достаточно сигнали-
зуется словоразделом. Уничтожение этого различия тем
более было бы правильно, что оно не находит себе ни при
одном другом согласном другого выражения, кроме слово-
раздела.
Однако такое радикальное решение вопроса было бы очень
неэкономным, так как в большом количестве слов пришлось
бы одну букву заменить двумя: я через йа, е через йеу ю через
йу и ё через йо9 а иногда и букву и через йи (лисьи через
лисьйи). Кроме того, оно совершенно изменило бы внешний
вид многих и многих русских слов и этим очень затруд-
нило бы уже грамотных людей, как в это можно убедить-
ся из приводимого ниже образца.*
Правила изображения гласных фонем
§ 68. Все способы изображения гласных были в сущ-
ности уже рассмотрены в тех параграфах, где излагались
правила обозначения твердых и мягких согласных, а также
правила изображения йота. Теперь остается свести их
воедино.
I. В начале слова и после гласных гласные „а, э, и,
о, у, ы“ обозначаются соответственно буквами а, э, и,
о, у, ы.
П. После твердых согласных они обозначаются точно
так же, за исключением гласного „и“; сочетание после
твердого согласного с гласным „и“ не может быть обозна-
чено средствами русского алфавита.
III. После мягких согласных они обозначаются соот-
ветственно буквами я, е, и, в, ю; сочетание мягкого соглас-
ного с гласным „ы“ не может быть обозначено средствами
русского алфавита.
IV. А. После звука йот в начале слов и после других
гласных гласные обозначаются вместе с ним одной буквой:
сочетание „ja“ буквой л, сочетание „ja“ буквой е, сочета-
ние „jo“ буквой ё, сочетание „jy“ буквой ю; однако соче-
тания „]и“ и „]ы“, из которых первое редко, а второе
невозможно в русском языке, могут быть обозначены
лишь сочетаниями же букв: йи, йы. В конце концов и
сочетания „ja, ]э, jo, jy“ могут быть обозначены сочета-
* Пример в рукописи отсутствует. (Прим. ред.).

ниями же йа, йе, ио, йу, из которых ие и ио довольно
часто употребляются в заимствованных словах.
Б. После согласных теми же буквами, но с прибавкой
впереди: а) после твердых согласных разделительного твер-
дого знака (ъ) и б) после мягких — разделительного
мягкого знака (ь), т. е. сочетание „ja“ — сочетанием букв
а) ъя и б) ъя, сочетание „]э“ — сочетанием букв а) ъе
и б) ъе, сочетание „jo“ — сочетанием букв а) ъю и б) ъю;
сочетание „]и“ после мягких согласных обозначается
сочетанием букв ъи, а после твердых может быть обозна-
чено только сочетанием — йи; что касается сочетания „jbi“,
которое в русском языке фонетически невозможно, то оно
может быть обозначено только через сочетание букв йы
после твердых и через сочетание букв ъйы после мягких.
В конце концов и сочетания „ja, Jэ, jo, jy“ могут быть
обозначены после твердых согласных сочетаниями йа, йе,
йо, йу, а после мягких — сочетаниями ъйа, ьйе, ъйо или ъо,
ъйу, причем сочетание ъо в смысле „jo“ после мягких со-
гласных употребляется довольно часто в заимствованных
словах.
Все сказанное может быть иллюстрировано следующей
таблицей.
Таблица 2
IV
I II
III )
Л
Б
я“ а а я группа „ja“ я (йа) ъя (йа) ья (ьйа)
.8“ 9 9 е группа „ja“ е [йе] ъе (йе) ье (ьйе)
„о“ о О ё группа „jo“ ё [йо] ъё (йо) ьё [ъо]
(в иностр. словах)
,.У“ У У ю группа „jy“ ю (йу) ъю (йу) ъю (ьйу)
»»И и — и группа „jn“ (йи) (йи) ьи
пы ы ы
группа „JH“ (йы) (йы) (ьйы)
Примечание. Написания, взятые в круглые скобки, нормально
не встречаются в русском языке, но вполне понятны и могут быть употреб-
лены в случае надобности. Написания, взятые в квадратные скобки, встре-
чаются довольно часто в заимствованных словах.
§ 69. Замечание вызывает одна только буква э для
обозначения гласного „э“ в начале слов и после гласных.
Дело в том, что в этом положении в исконных русских
словах встречается нормально лишь сочетание „]э“:
ехать, естъ, преемник, знает и т. п. Только в словах это,
эта и т. п. мы имеем чистое „э“ в начале слова. Все осталь-

ные случаи чистого „э“ в этом положении относятся к за-
имствованным словам — эхо, экран, поэт, Боэций и т. д.
Как мы видели из § 63, буква э после согласных для
обозначения их твердости употребляется или могла бы
употребляться тоже лишь в заимствованных словах, так
как в исконных русских словах перед гласным „э“ со-
гласный будет всегда мягким. Таким образом, буква э
является специфичной для слов заимствованных, иностран-
ных; иначе говоря, она является внешним признаком по-
добных слов. Что это так, видно из того, что слово проект,
являющееся точным воспроизведением латинского projec-
tum, многие произносят и пишут проэкт, руководствуясь,
очевидно, своим восприятием этого слова как иностранного.
Как букву для иностранных слов воспринимали э обо-
ротное и многие наши писатели старого и нового времени.
В XVIII в. ее считали ненужной Тредиаковский, Ломоно-
сов, Сумароков. Последний пишет по этому поводу:
«Вошла было в нашу азбуку странная литера для изъясне-
ния слов чужих; однако, сей пришелец выгнан». В XIX в.
против буквы э высказывались Каченовский и даже Бе-
линский (последний возражал, впрочем, только против
формы).
Грот, отвергая употребления буквы э после согласных
(ср. выше §. 63), однако очень отстаивал ее для начала
слова и после гласных. Он справедливо указывал, что
благодаря отсутствию буквы для чистого „э“ у нас вошли
неправильные произношения Европа вм. Эвропа, евнух
вм. эвнух, Ева вм. Эва, Еврипид вм. Эврипид, епископ вм.
эпископ и т. д. В наши дни невозможно, конечно, писать
еволюция, егоизм, Экзамен, економный, елемент и т. п.,
а поэтому не может быть сомнений в том, что буква э
абсолютно необходима в русском алфавите, но не менее
очевидно и то, что она характеризует те слова, в которых
пишется, как иностранные.
Все дело осложняется еще тем, что в разговорном стиле
„э“ и „]э“ в начале слова и особенно после гласного имеют
тенденцию смешиваться в звуке „иэ“, о котором была
речь в § 44.
Правила изображения длительности звуков
§ 70. Противоположение долгих и кратких согласных
собственно тоже не может быть выражено средствами
русской графики, так как двойная буква для согласных

й обозначает нормально две согласных фонемы. Однако
не всякая долгая согласная в русском языке разлагается
морфологически на две фонемы, например, ссора, Анна,1
постольку можно было бы говорить, что удвоение соглас-
ного обозначает и удлинение его.
Правила изображения слогового строения
§ 71. Более или менее последовательно (ср. впрочем
сказанное в § 64) изображается лишь противоположение
„j“ начальное ложного и „j“ конечное ложного. Первый,
как правило, изображается одной буквой со следующим
гласным, второй — буквой и (об исключениях см.
в том же §).
Другим способом обозначения начальносложного соглас-
ного и согласного конечносложного является словораздел:
согласные, стоящие после словораздела (т. е. в начале
слова), будут начальное ложными, а согласные, стоящие
перед словоразделом (т. е. в конце слова), будут конечно-
сложными.
Это справедливо и по отношению к проклитикам и
энклитикам, т. е. к безударным словам, стоящим перед
словом, к которому они относятся, и безударным словам,
стоящим после такого слова: над Окой, а не надокой, под
окнами, а не подокнами, под ивой, а не подивой, от Ольги,
а не отольги, сестрам ли, а не сёстрамли, которым-либо,
а не которымлибо. Впрочем, есть, по-видимому, тенденция
в разговорном стиле эти случаи трактовать и как одно
слово.
Правила изображения ударения
§ 72. Вообще говоря, словесное ударение на практике
никак не обозначается в русском языке. Однако в теории
оно всегда может быть обозначено специальным знаком
ударения над гласным ударенного слога: гости приехали
вчера вечером. Это и делается в некоторых случаях омо-
нимии, могущей привести к недоразумениям: большим
и большим и т. п.
1 В словах мороженный, ученный и т. п. трудно говорить о вто-
ром н, как о суффиксе (хотя исторически это так, а потому и этот
большой разряд слов может быть отнесен сюда же).

Поскольку буква ё в русском литературном языке по
историческим причинам может встретиться только в уда-
ренных слогах, постольку она может служить тоже и
знаком ударения, конечно, только в порядке правил
русского правописания, т. к. по правилам русской гра-
фики „льо“ и в ударенных и в неударенных слогах обозна-
чается через лё.
Словесное ударение по традиции никогда не ставится
на односложных словах, благодаря чему мы лишены воз-
можности на письме отличать безударные односложные
слова от ударных, что бывает так важно в словарях,
вообще обозначающих ударение. Необходимо поэтому
сломить эту никем не узаконенную традицию и ввести
правило, по которому и односложные ударные слова
снабжаются знаком ударения, если текст или его опреде-
ленные элементы акцентируются.
Вот образец такого акцентированного текста: В два
часа ровно коляска домашней работы, запряжённая шестью
лошадьми, въехала на двор и покатилась около густозелё-
ного дернового кр$га. Старый Берестов взошёл на крыльцо
с помощью двух ливрейных лакеев Муромского. Вслед за
ним сын его приехал верхом и вместе-с ним вошёл в сто-
лб вую, где стол был уже накрыт.*
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
§ 73. Характеризуя русскую графику в целом, следует
отметить в ней следующие положительные черты:
1) В ней почти нет лишних букв. О том, что э оборот-
ное необходимо в нашей графической системе, см. § 69.
Полное устранение буквы ъ сделало бы необходимым вве-
дение особого разделительного знака и без надобности
усложнило бы способ обозначения йота после мягких,
как это было разъяснено в § 66, или при замене ъ через ъ
обеднило бы возможности нашей графики, лишив ее воз-
можности различать твердые и мягкие согласные перед
йотом, как об этом говорилось в том же параграфе.
Подобное положение вещей — отсутствие лишних
букв — получилось, однако, не сразу, а лишь в резуль-
тате длительной эволюции, в которой реформа 1917—
1918 гг., т. е. устранение букв і, -Ь, о, у, была лишь послед-
* В рукописи пример отсутствует. (Прим. ред.).

ним этапом. Только при Петре исчезли из обихода юсы
(они исчезали в начальную эпоху русской письменности,
но были восстановлены в эпоху югославянского влияния
XIV—XV вв.). В начале XVIII в. устранена была буква
зело, как эквивалент букве земля (первоначально была
устранена земля и оставлено зело, как буква в основном
сходная с латинским s), диграф оу и лигатура tf, употреб-
лявшиеся в смысле нашего у.
Начиная с XVIII в. идут нападки на одно из и, на
букву о и на подготовившие и реформу 1917—1918 гг.
Лишней в буквальном смысле следует считать только
букву щ, так как вместо нее можно бы писать шч. Однако
это увеличило бы набор, не давая решительно никаких
преимуществ. Кроме того, подобное написание скрывает
диалектальные различия литературного произношения,
о которых сказано было в § 37.
2) Благодаря остроумной системе двух букв для каж-
дого из гласных „а, е, о, у“ й двух знаков ъ> ь, графика
обходится сравнительно малым количеством букв для
согласных, совершенно недвусмысленно изображая их
твердость и мягкость. Вместо 35 букв, нужных для 35 со-
гласных фонем русского языка (см. § 33), русская гра-
фика обходится 20 буквами, которые дают возможность
обозначить даже 39 фонем.
Система знаков для гласных теоретически могла бы
быть дополнена особой буквой для „и“, обозначающей
твердость предшествующего согласного, и особой буквой
для „ы“, обозначающей мягкость предшествующего со-
гласного. Но оба эти случая нереальны для русского
языка, так как „и“ невозможно после твердых, а „ы“ —
после мягких по условиям русской фонетики. Кроме
того, специальные знаки твердости и мягкости (ъ и ъ)
всегда наготове для того, чтобы выразить сочетания
твердого согласного + и и мягкого согласного + ы: тъи
и тьы (так могло бы изображаться в иностранном про-
изношении слово кабъина и т. п.).
3) Путем не менее остроумного использования букв
гласных для обозначения мягкости согласных русская
графика совершенно недвусмысленно изображает сочета-
ния „j“ со следующими гласными („а, э, о, у“), отличая
таким образом „j“ начальносложный от „j“ конечнослож-
ного, обозначаемого буквой й. Правда, при всех прочих
согласных это противоположение находит себе выражение
в виде слогораздела лишь на стыке слов, и особых

неудобств от этого не проистекает, поскольку внутри слов
оно не используется в целях семантических. Поэтому осо-
бенной надобности в различении на письме „j“ начально-
сложного и „j“ конечносложного не имеется; однако
недвусмысленное обозначение одной буквой сочетания „ja,
jэ, jy“ и притом без создания специальных новых букв для
этого является несомненным плюсом, так как значительно
сокращает набор. Лишь нет букв для сочетания,, jn, jbi“.
Так как последнее в настоящий момент невозможно по
условиям русской фонетики, то речь могла бы идти лишь
о выражении сочетания „]и“. Однако и оно нашло себе
в русской графике совершенно недвусмыленное обозначе-
ние. После согласных в начале слова и после гласных оно
невозможно в исконно русских словах. И только теорети-
ческая неудовлетворительность этого) обозначения, кото-
рая была разъяснена в § 66, может заставить искать
каких-то новых путей. Эти пути могут идти в двух на-
правлениях.
Во-первых, для выдержанности нашей графической
системы очень хорошо было бы признать за буквой и
в начале слов, после гласных и после согласных (в послед-
нем случае оно его уже имеет при наличии ъ) значение
сочетания „]и“, т. е. изображать „nьосьju“ й диалектальные
„jux, Maju“через пёсьи, их, мои, а значение простого „и“
придать новой букве, например і, и писать ліса, піво,
ігра, іго и литературное іх, мог. Этим, может быть, было бы
удовлетворено и требование большей гибкости нашего
рукописного письма (а отчасти и печатного текста), отли-
чающегося у нас отсутствием опорных пунктов для вос-
приятия. (Ср., например, слова пиши, шипит и т. п.).
Сочетание „JH“ после твердых согласных вполне удобно
и недвусмысленно обозначалось бы буквами ъи (мед-
вежьи, вражъи и т. п.), так как сочетание твердого соглас-
ного с „и“ в случае надобности тоже вполне недвусмыс-
ленно обозначалось бы через ъи (само собой разумеется,
что старые теории о ъ + ц=ы отпали с момента реформы
1917-1918 гг.).
Другое направление, по которому можно было бы
пойти для нахождения последовательного с точки зрения
русской графики способа изображения сочетания ju, —
это намечающееся уже в довольно широком масштабе
употребление в русском языке буквы для конечнослож-
ного „j“ (т. е. й) и для изображения „j“ начальнослож-
ного. В таком случае пришлось бы писать йих, мойи (для

диалектальных jux, моjи), лисъйи, чъйи и медвежий, -шйи
(последние два по общему признаку твердости согласных
ничем не обозначаются в положении перед другими со-
гласными, кроме изображения одной буквой со следую-
щим гласным).
В этих путях во всяком случае должно было бы найти
себе в случае надобности выражение и невозможное для
русской фонетики сочетание „]ы“, и тут бы нашли себе
место и дублетные обозначения (для слов заимствованных)
сочетаний „ja, ]э, jo, jy“.
В этих случаях мы, таким образом, последовательно
писали бы после мягких согласных ъйы, ъйа, ьйе, ъйо,
ъйу, а после твердых согласных после слога и в начале
слога просто йы, йа, йе, йо, йу: Мейе, сабайон, мильйон,
батальйон и т. п.
При последовательном проведении этого принципа от-
пало бы обозначение сочетания „jo“ после мягких соглас-
ных через ъо, противоречащее всей направленности рус-
ской графики, как это было разъяснено в § 67, и мы
вернулись бы в этом случае к карамзинской орфографии,
которую принимал и Грот — по крайней мере в первом
издании своих «Спорных вопросов».*
4) Наконец, русская графика не знает конкурирую-
щих написаний для одних и тех же фонетических явлений,
если не считать изображения некоторых редко употребляе-
мых вариантов начальносложного „j“ в заимствованных
словах, о чем шла речь в предыдущем параграфе.
§ 74. Ввиду всего сказанного в § 73 русскую графику
следует признать более или менее совершенной, так как
даже написание ъо в смысле „jo“ после мягких согласных
в небольшом количестве заимствованных слов, будучи
нелогичным и часто условным, не дает, однако, поводов
к каким бы то ни было недоразумениям в существующей
русской графической системе.
§ 75. Хотя в теории русской графики и буква ё и
буква э после согласных несомненно существуют и играют
в ней очень важную роль (которая разъяснялась выше
в соответствующих параграфах), однако на практике они
почти что не применяются, обе заменяются буквой е.
Возможно это, конечно, лишь потому, что при чтении мы
легко узнаем слова по контексту и при неточной передаче
* Грот Я. К. Спорные вопросы русского правописания от
Петра Великого доныне. СПб., 1873, с. 115—116. (Прим. ред.).

всех их фонем: для того, чтобы оценить это, достаточно
вспомнить хотя бы то, как часто мы пропускаем опечатки
при чтении корректур. Кроме того, хорошо грамотные
узнают в сущности целые слова в их привычном написа-
нии, и наше в основе фонетическое письмо становится для
них в известных пределах иероглифическим.1
Само собой, однако, разумеется, что чем более фонети-
ческих двусмысленностей мы будем допускать в нашем
письме, тем более будет замедляться процесс узнавания
слов, а следовательно, и охватывание всего текста. Между
тем обыкновенно забывают, что русское письмо заклю-
чает в себе громадный источник фонетических двусмыслен-
ностей — это отсутствие обозначения ударения. Ведь каж-
дое слово с этой точки зрения можно произнести по-раз-
ному. Например, слово кабинет может быть и кабинет,
и кабинет, и кабинет, слово коровай может быть и коро-
вай, и коровай, и коровай и т. д.? Это обстоятельство
должно нас заставить в конце концов избегать умножения
фонетических двусмысленностей в нашем письме.
Особенно много двусмысленностей дает неупотребле-
ние буквы ё, как об этом говорилось в § 62, и введение
обязательного ее употребления — дело первостепенной
важности, так как несомненно сократит время, затрачи-
ваемое нами на процесс чтения. Буква ё служила бы и
знаком словесного ударения, как об этом сказано
в § 72.
Но кроме этих соображений есть обстоятельства, ко-
торые обязывают нас поставить вопрос об уничтожении
всяких двусмысленностей нашего письма и, в частности,
об обязательном употреблении не только буквы ё, но и э
после твердых согласных и, может быть, знаков ударения.
Дело в том, что русский литературный язык усваивают
не только русские, но и десятки миллионов наших нацио-
налов. При этом усваивают они русский язык не столько
устным путем, сколько через книгу. Поэтому, если мы
хотим, чтобы русский язык, с одной стороны, не кале-
чился в устах его новых адептов, а с другой стороны, неде-
1 Из этого вовсе еще не следует, чтобы русской грамматике
надо было обучать но методу целых слов: наше письмо настолько
фонетично, что вполне позволяет использовать при обучении вы-
годы принципа, лежащего в его основе.
2 Вот ряд примеров зрительных омонимов, различающихся
по ударению: поля и поля, м$ка и муки, дома и дома, потом и по-
том.

лался для них ненавистным из-за своей трудности, мы должны
заботиться о том, чтобы всячески облегчить его изучение.
Было бы странно в этих условиях не использовать
всех средств, имеющихся в распоряжении русской гра-
фики, для недвусмысленного изображения произношения.
Во всяком случае, если по чисто практическим сооб-
ражениям окажется невозможным пойти на значительное
изменение внешнего облика русского письма для всех,
совершенно необходимо будет печатать всю учебную лите-
ратуру для наших националов (и, конечно, для иностран-
цев) с последовательным применением букв ё, э после
твердых согласных и знаков ударения. Так могут печа-
таться местные газеты. Многие книги, и в частности наши
классики, могли бы печататься в параллельных изданиях
для националов.
4. ПРАВИЛА ЧТЕНИЯ РУССКИХ БУКВ
§ 76. Хотя правила чтения русских букв и выводятся
целиком из вышеизложенных правил изображения рус-
ских фонем, однако формулировка их не может быть
простой перестановкой определяемого с определяющим,
а потому необходимо их разработать в виде самостоятель-
ного раздела, крайне важного прежде всего для изучаю-
щих русский язык иностранцев и для наших националов.
Впрочем, я считаю, что он не менее важен и для состави-
телей наших букварей, так как полагаю, что нельзя мето-
дически правильно обучать русской грамоте, не зная
правил чтения русских букв.
§ 77. Для формулировки правил чтения русских букв
необходимо разбить их на шесть групп соответственно
разным правилам для каждой из них:
1. Всегда односмысленные буквы: а, о, у, ы, э, й.*
2. Нормально односмысленные буквы: ж, ц, ч, ш, щ.
3. Двусмысленные буквы для гласных: е, ё, ю, я.
4. Двусмысленные буквы для гласного, но с особым
правилом: и.
5. Двусмысленные буквы для согласных: б, в, г, д,
з, я, л, м, н, n, р, с, т, ф, х.
6. Дополнительные знаки: ъ, ь.
1) Буквы а, о, у, ы, э, й всегда читаются как звуки
* Почему Л. В. Щерба включил в число этих букв о, оста-
ется неясным. (Прим. ред.).

„а, о, у, ы, э, j“. Примеры: брат „брат“, бок „бок“, стук
„стук“, бык „бык“, эхо „эха“, май „маj“.*
2) Буквы ж, ц, ч, ш, щ нормально читаются как „ж“
твердое, „ц“ твердое, „ч“ мягкое, „ш“ твердое, „шч“
мягкое, но специально в фонетических транскрипциях
иностранных слов и очень редко в иностранных геогра-
фических названиях и собственных именах читаются по
правилам пятой группы. Примеры: жук „жук“, царь
„царь“, чай „чьaj“, шапка „шапка“, щука „шьчьука“.*
3) Буквы е, ё, ю, я читаются:
а) в начале слов, после буквы для гласных и после
допонительных знаков ъ и ь как „Jэ, jo, jy, ja“. Примеры:
елъ „іэль“, ёж „jom“, юг „іук“, яма „jaMa“, поёт „najoT“,
подъезд „пад]эст“, скамья „скамьjа“,*
б) после букв для согласных как „э, о, у, а“. Примеры:
век „вьэк“, мёд „мьот“, тюк „тьук“, мята „мьата“.*
4) Буква и читается:
а) после знака ь как сочетание „]и“;
б) нормально после букв ж, ц, ш — как „ы“;
в) во всех прочих случаях, т. е. в начале слов, после
гласных и после согласных, кроме ж, ц, ш, — как „и“.
Примеры: муравьи „муравьи“, жир „жыр“, цирк „цырк“,
шил „шыл“, иго „ига“, бить „бьить“.*
5) Буквы б, в, а, д, к, л, м, «, и, р, с, т, ф, а в ред-
ких случаях и буквы ж, ц, ч, ш, щ читаются:
а) на конце слов, перед буквой для согласных и перед
знаком ъ — как твердые;
6) перед буквами для гласных е, ё, ю, я, и и перед
знаком ъ — как мягкие. Примеры: год „гот“, когда „кагда“,
съезд „С]эст“; белый „бьэлыj“, сито „сьита“, конь „конь“.*
б) Знаки ъ и ь всегда обозначают соответственную
твердость и мягкость предшествующего согласного, а пе-
ред буквами е, ё, ю, я являются, кроме того, знаками
отделительными, т. е. обозначают такое произношение
букв е, ё, ю, я, какое они имеют в начале слогов. При-
меры: съел „сjэл“, пьёт „пьjот“.*
Б. РУССКОЕ ПРАВОПИСАНИЕ И ЕГО ПРИНЦИПЫ
Общие положения
§ 78. В языках, пользующихся буквенным, а не иерог-
лифическим письмом, т. е. так или иначе изображающих
* Здесь в рукописи примеры отсутствуют. (Прим. ред.).

знаками звуки, а не идеи, как бы ни были сложны пра-
вила графики, написание слов должно бы всегда отражать
их фонетический состав. Однако в полной мере это бывает
сравнительно редко: более или менее фонетически пишут,
например, в итальянской, в испанской, в сербской пись-
менностях. В громадном же большинстве языков часто
фонетическое письмо ограничено действием некоторых
других принципов написания, в результате чего и возни-
кает специфическое понятие «правописания», т. е. услов-
ного правильного, иначе говоря общепринятого написа-
ния слов.
§ 79. Подобных принципов правописания, считая в том
числе и фонетический, можно указать пять:
1. фонетический,
2. исторический, или традиционный,
3. этимологический, или морфологический,
4. транслитерационный и
5. иероглифический.
При этом о фонетическом принципе правописания как
об особом принципе может идти речь лишь в том случае,
когда применяются и иные принципы, так как в фонети-
ческом буквенном письме, каковым является, конечно, и
русское письмо, фонетический принцип сам собой ра-
зумеется.
Фонетический принцип
правописания
§ 80. Основным принципом русского правописания,
конечно, следует считать принцип фонетический, в силу
которого надо писать так, как говорится. И это остается
справедливым, несмотря на то, что мы далеко не всегда
пишем так, как произносим. Действительно, без всяких
подсчетов видно уже хотя бы из нижеприводимого текста,
что мы неизмеримо чаще пишем фонетически, чем как--
нибудь иначе. Вот текст, в котором все нефонетические,
с точки зрения полного стиля произношения, написания
набраны курсивом: В одной из отдалённых улиц Москвы
в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покри-
вившимся балконом жила некогда барыня, вдова, окру-
жённая многочисленной дворней. Сыновья её служили
в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко
и уединённо доживала последние годы своей скупой и

скучающей старости. День её, нерадостный и ненастный,
давно прошёл; но и вечер её был чернее ночи.
§ 81. Так, впрочем, обстоит дело при сравнении тра-
диционных написаний с чисто фонетическими.* Если стать
на точку зрения пишущего, то число случаев, где с точки
зрения принципов русского правописания можно сомне-
ваться в том, что следует писать, несколько увеличится
и текст примет следующий вид:
В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме
с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балко-
ном жила некогда барыня, вдова, окружённая многочислен-
ной дворней. Сыновья её служили в Петербурге, дочери
вышли замуж, она выезжала редко и уединённо доживала
последние годы своей скупой и скучающей старости. День
её, нерадостный и ненастный, давно прошёл; но и вечер
её был чернее ночи.
Если мы будем исходить из разговорного стиля произ-
ношения, то число сомнительных случаев (для пишущего
с неусвоенным или неосознанным полным стилем произ-
ношения) увеличится еще больше:
В одной из отдаленных улиц Москвы в сером доме
с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балко-
ном жила некогда барыня, вдова, окружённая Многочислен-
ной дворней. Сыновья Её (= йё) служили в Петербурге,
дочери вышли замуж; она вЫЕзжала редко, и уединённо
доживала последние годы своей (=сваэй) скупой и ску-
чающей старости. День Её (=йё), нЕрадостный и нЕна-
стный, давно прошёл; но и вечер Её (— йе) был чернев ночи.
§ 82. Многим кажется, что фонетический принцип яв-
ляется безусловно прогрессивным и что следует приветство-
вать всякое расширение его применения, а всякое ограни-
чение этого применения считать шагом назад. При этом
люди обыкновенно думают, что последовательное фонети-
ческое письмо обеспечивает легкость обучения грамоте.
Достаточно, кажется им, выучить буквы, усвоить механизм
чтения — и человек будет вполне грамотно писать. Но это,
конечно, наивное заблуждение, основанное на неверном
предположении, будто все люди каждой данной нации
произносят одинаково и при том так, как пишется. Од-
нако, если даже отвлечься от таких очевидных диалекталь-
* Традиционные написания набраны жирным шрифтом; ото-
бражения разговорного стиля — прописными. (Прим. ред.).

ных особенностей, как «оканье» (сохранение в произноше-
нии всех неударных о), «цеканье» и «дзеканье» (произне-
сение мягких „ть“ и „дь“ как „ць“ и „дзь“), «цоканье»
(произнесение „ч“ как „ц“) и т. п., то среди людей, гово-
рящих в общем на литературном языке, все же можно
констатировать большое количество произноситель-
ных различий, о многих из которых уже была речь и
выше.
Как мы видели, одни говорят шъши, шьшюка, шыиястье
и т. п., другие — шьчи, шьчюка, штястье и т. п., третьи —
шчы, шчука, шчастъе и т. п. Далее, одни говорят жжот,
брыжжэт, жужжать и т. п. Другие — жъжёт, брыжь-
жет, жужьжять и т. п., третьи — жъджёт, брыжьджет,
жужьджятъ и т. п. Далее, одни говорят шалун, жара
и т. д., а другие — шэлун, жэра и т. д., одни говорят
поцэлуй, другие — поцалуй и т. д., одни говорят мылся,
другие — мылса и т. п., одни говорят грип, скрипка,
другие — грып, скрыпка и т. п.
Примеры можно умножать без конца, причем следует
всячески подчеркнуть, что все это литературно вполне
допустимые варьянты. Сплошь и рядом один и тот же
человек в одних словах говорит одним определенным
образом, а в других, исторически относящихся к тому же
роду явлений, — другим, например брыжьжет, но жуж-
жать. Из всего этого вытекает, что если бы мы писали
действительно всегда так, как говорим, наше письмо
было бы в высшей степени пестрым. Я помню случай,
поразивший меня еще в детстве: при мне один очень
хороший учитель, прекрасно говоривший по-русски, дик-
товал что-то мальчику, экзаменовавшемуся в первый
класс гимназии, и тот написал на доске, между прочим:
а,Два мальчика шли умеете». Учитель был очень недово-
лен, а я подумал, что мой товарищ был прав, так как
учитель так и произнес это слово (дело было в Киеве еще
в прошлом веке, и это было нормальное, местное, в данном
случае украинское, произношение русского языка, кото-
рое никому и в голову не приходило считать ошибочным,
нелитературным).
§ 83. При последовательном проведении строго фоне-
тического письма центр тяжести обучения грамоте приш-
лось бы перенести на обучение единообразному произно-
шению и вместо «орфографии» пришлось бы обучать
«орфоэпии». Человечество, вообще говоря, по-видимому,
идет по пути сглаживания внутри национальных языков

всяческих диалектальных различий, в том числе и произ-
носительных. Однако до сих пор единообразие произно-
шения не достигнуто еще ни в одной стране, даже во
Франции, в этой классической стране с централизованной
культурой. То же видим и в Англии, а о Германии и
говорить не приходится: разнообразие произношения на-
столько там велико, что вопросы орфоэпии уже давно
стали в немецкой культуре в порядок дня. Подобное
упорство в сохранении местных особенностей произноше-
ния, являющихся в сущности пережитками еще феодаль-
ной эпохи, зависит от того, что перевоспитывать навыки,
полученные в детстве, крайне трудно, особенно такие,
которые не играют какой-либо решающей роли в нашей
жизни. Между тем под произносительными различиями
обыкновенно и разумеют такие, которые не деформируют
ни морфологической структуры слова, ни его семантики
(см. сказанное уже по этому поводу в § 80—82). Этим,
между прочим, объясняется тот факт, что привычные
произносительные различия, существующие в данном
коллективе, обыкновенно вовсе не замечаются говоря-
щими. Кто, действительно, замечал все те особенности
произношения, о которых только что говорилось? Это
дело филологов, актеров, декламаторов; для обывателя
эти различия являются зачастую своего рода открытием,
когда он на них наталкивается.
§ 84. Из всего сказанного вытекает, что добиваться
единства письма при господстве фонетического принципа
едва ли не будет гораздо более трудным делом, чем это
имеет место сейчас. В самом деле, психологически трудно
обосновывать правописание тех или других слов тем, что
так произносят в таком-то определенном районе: это ни
для кого не будет убедительным, если непосредственное
образованное окружение произносит иначе. При гос-
подстве фонетического принципа правописание оказа-
лось бы внутренне не мотивированным для большинства
представителей данной нации и его изучение явилось бы
для них механическим и поэтому нудным делом. Таким
образом, следует признать, что вопреки очень распростра-
ненному мнению фонетический принцип вовсе не облег-
чает обучение грамоте, и это особенно справедливо по
отношению к национальным языкам, сильно дифферен-
цированным в области прозношения,

Исторический, или традиционный,
принцип
§ 85. Принцип, который в большинстве языков с боль-
шой литературной традицией в той или иной мере ограни-
чивает сферу действия фонетического принципа, известен
под названием исторического. В силу этого принципа мы
сохраняем написания, противоречащие современному про-
изношению и оправдываемые лишь историей языка.
В большинстве случаев эти написания отражают старое,
ныне изменившееся произношение. Однако так как иногда
дело бывает и не так просто и так называемые историче-
ские написания сложились на иных путях, то некоторые
предпочитают говорить не об историческом, а о тради-
ционном принципе. Ярким примером исторического, или
традиционного правописания в русском языке является
буква и после согласных „ш“ и „ж“. Сейчас мы говорим
„шы, жы“, но пишем ши, жи, потому что так произноси-
лись эти сочетания на заре нашей письменности, когда
согласные „ш“ и „ж“ были еще мягкими. Написание ча
вместо ожидаемого чя (нормальное литературное „ч“ зву-
чит сейчас в литературном произношении если и не так
мягко, как например, „ть“ или „дь“, то все же, безусловно,
скорее мягко, чем твердо) объясняется, однако, не тем, что
„ч“ произносилось когда-то твердо (в древнерусском языке
оно было таким же мягким, как „ш“ и „ж“), а традицией
церковнославянской графики, которая легла в основу
нашей графики.
§ 86. В русском правописании исторический принцип
не играет большой роли, во всяком случае такой, какую
он играет во французском и, особенно, в английском,
классическом языке исторического правописания. Отчасти
это находится в связи с тем, что исторический принцип
во многих случаях перерос в этимологический, который и
надо считать преобладающим принципом русского право-
писания (подробнее обо всем этом см. ниже § 117). Для ил-
люстрации незначительности роли исторического прин-
ципа в русской орфографии ниже привожу тот же текст,
что и в § 8 и 80, в котором на этот раз курсивом набраны
только исторические написания.
В одной ив отдаленных улиц Москвы, в сером
доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся
балконом жила некогда барыня, вдова, окружён-
ная многочисленной дворней. Сыновья ее служили

в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала
редко и уединенно доживала последние годы своей скупой
и скучающей старости. День её, нерадостный и ненастный,
давно прошёл; но и вечер её был чернее ночи.
§ 87. Положительная роль исторического принципа,
которая совершенно очевидно выступает в английском
языке, состоит в том, что он соединяет современное с прош-
лым, поддерживает единство литературы, а следовательно,
и культуры. Если бы англичане стали писать сейчас фо-
нетически, то они абсолютно не могли бы читать, напри-
мер, Шекспира без специальной филологической выучки.
Поэтому вполне понятно, что народы с блестящим куль-
турным прошлым и с актуальной еще литературой в этом
прошлом придерживаются исторического принципа в пра-
вописании.
Для иллюстрации расхождения между письмом и
произношением ниже привожу для сравнения английский
текст, написанный фонетической транскрипцией (которая
основана на английской же графике), и тот же текст
в традиционной орфографии: *
аі had not the currij to see enny wun that niyt. ai had
not even the currij to see myself, for ai woz afraid that
my tearz miyt a littl reproach me. ai went up to my room
in the dark and preyd in the dark, and ley down in the
dark to sleep, ai had no need ov enny liyt to reed my gar-
dianz letter by, for ai nue it by hart.
§ 88. Само собой, однако, разумеется, что чрезмерное
расхождение написания с произношением затрудняет пер-
воначальное обучение, а следовательно, в той или другой
мере задерживает развитие культуры, отнимая очень
много времени на усвоение простой грамотности. В этом
смысле орфография, вроде английской, является своего
рода «врагом культуры», несмотря на то, что историче-
ский принцип очень часто перерастает в иероглифический
(см. ниже), который в известных случаях и в известной
мере может быть и прогрессивным, как это имеет место,
между прочим, именно в английском языке.
§ 89. Надо, впрочем, иметь в виду, что при господстве
исторического правописания затруднения возникают,
главным образом, для пишущих, а не для читающих.
Дело в том, что в силу исторического принципа чаще всего
одно и то же звучание получает разные способы графи-
* См. текст в § 8. Пример в рукописи отсутствует. (Прим. ред.).

веского изображения, например % и е, и и і, ф и о в доре-
форменном русском правописании; /, v и двойная
буква и буква h как знаки долготы гласного, t nth, йи у
в немецком; і, іе, у, е и ее; а, ау, аі, еі, еу и га; о, ом; и
оа — в английском. Отсюда возникает необходимость за-
поминать, как пишется чуть не каждое слово (это без-
условно справедливо для английского). Сравнительно го-
раздо реже один звук изображается вместо другого
(примеры этого были даны выше). Оно и понятно: при
злоупотреблении в этом смысле историческим принципом
не только иностранцы затруднялись бы читать текст, но и
сами туземцы. Англичане даже и при своем правописании,
изобилующем случаями подобного рода, не всегда уве-
ренно читают незнакомые собственные имена (примеры).*
Что касается русского правописания, то там приме-
нение исторического принципа (а также и этимологиче-
ского) ограничивается специальным правилом, которое
изложено ниже (в § 120).
§ 90. В связи с этим рациональная политика в области
орфографии при господстве исторического принципа тре-
бует постепенного, но неуклонного подтягивания право-
писания к произношению. Таким образом можно не до-
пустить образования такой пропасти между письмом и
произношением, которая так неудобна в английском
языке, а с другой стороны, избегать и резких разрывов
в традиции, на которые рано или поздно приходится идти
для ликвидации подобного вопиющего разнобоя.
§ 91. По пути такого постепенного подтягивания
письма к произношению идет развитие немецкой орфо-
графии, которая время от времени подвергается частич-
ным упрощениям (см. реформы 1880 и 1901 гг.).
Так в общем шло развитие и русского правописания.
Начало русской письменности относится к XI в., когда
древнеболгарскую азбуку, известную под названием ки-
риллицы,1 стали применять для записи так называемых
церковнославянских текстов 2 и в произношении русских
людей, а также для записи отдельных русских слов и
целых текстов, возникающих на русской почве.
* Примеры в рукописи отсутствуют. (Прим. ред.).
1 Отношения кириллицы к более древней, с точки зрения боль-
шинства ученых, глаголице в этой связи не играют особой роли.
2 Т. е. текстов, написанных на общеславянском литературном
языке, возникшем в IX в. в восточной Македонии и получившем
дальнейшее развитие первоначально в X в. в Болгарии.

Эта азбука понемногу стала приспособляться к усло-
виям несколько иной языковой среды, и к XV в. вырабо-
талась не вполне последовательно употреблявшаяся рус-
ская ее редакция: юс большой, і десятиричное, зело,
ижица вовсе вышли из употребления; 6 и і, йотирован-
ное а и юс малый стали употребляться безразлично одно
вместо другого; ъ и ъ утратили смысл гласных и стали
употребляться в смысле твердого и мягкого знака; ряд
слов стал писаться по выговору.
В XV в. мощное югославянское культурное влияние
восстановило церковнославянскую традицию в литера-
турном языке вообще и в частности в азбуке. Но при
Петре мы видим возврат к тому, что было проделано
в первые века нашей письменности, и дальнейшее приспо-
собление церковнославянской традиции к потребностям
русского языка.1 После некоторых колебаний и отчасти
уже после Петра окончательно были изъяты из обращения
юс большой и ук, как дублеты современного у (второй
части церковнославянского письменного дифтонга оу),
зело, как дублет современного з (земля), омега, как дублет
современного о, кси, вместо которого стали писать всегда
кс, и и, как дублет нашего я, по рисунку восходящего
к юсу малому. В дальнейшем в быту была изъята ижица,
что официально было подтверждено реформой 1917—
1918 гг. На рубеже XVIII и XIX вв. была предложена
буква ё (вместо непривившегося петровского й), которая
факультативно и употреблялась до самого последнего
времени, когда в 1943 г. было закреплено ее обязательное
употребление. Реформа 1917—1918 гг. устранила букву Ъ,
как дублет е, букву і, как дублет и, и букву о, как дуб-
лет ф, и тем завершила очищение русской азбуки от лиш-
них букв.
Тот же процесс постепенного освобождения русского
письма от традиционных пережиточных элементов совер-
шался и совершается и в других областях правописания.
Так, еще в прошлом веке изжиты были церковнославян-
ские окончания прилагательных слеп-ый, жив-ый, слеп-аго,
жив-аго и т. д. Реформа 1917—1918 гг. устранила оконча-
ния родительного падежа единственного числа мужского
1 Петровская реформа письма имела характер разрыва с тра-
дицией главным образом благодаря сближению рисунка славян-
ских букв с латинскими, т. е. благодаря введению так называемой
«гражданки». По внутреннему же своему существу она повторяла
уже проделанное развитие и вовсе не была так разительна.

и среднего рода -аго-яго и в безударном положении
и утвердила написание добр-ого, красн-ого, син-его, лисъ-его.
В области правописания отдельных слов уже давно пишут
по произношению барсук, лапша, стакан, карман, зав-
трак вместо исторических борсук, лопша, стокан, корман,
завтрок. Последнее время стали писать калач, каракатица,
крапива, паром и некоторые другие вопреки несомненным
историческим колач (от коло), корокатица (ср. о-корок),
кропива (ср. копръ), пором (ср. церковнослав. прамъ).
Так постепенно происходил отход от исторических на-
писаний в нашей орфографии.
Вообще даже Пушкин, например, которого отделяет от
нас едва какая-либо сотня лет и произведения которого
еще так актуальны для нас, не писал, как мы: для того,
чтобы в этом убедиться, достаточно бросить самый беглый
взгляд на любое прижизненное издание его произведений.
Так, в «Станционном смотрителе» мы читаем: «Вижу, какъ
теперь, самаго хозяина, человѣка лѣтъ пятидесяти, свѣ-
жаго и добраго: на немъ былъ длинный зеленый сертукъ
съ тремя медалями на полинялыхъ лентахъ».911
§ 92. Политика постепенного подтягивания письма
к произношению, будучи вполне рациональной, тем не
менее ведет в сущности к большой анархии в области
правописания и делает его усвоение крайне затрудненным.
Однако, при господстве исторического принципа это со-
вершенно неизбежно, ибо язык и его произношение непре-
рывно меняются, и если письмо не следует за изменениями
этого последнего, то между ним и произношением неми-
нуемо образуются расхождения, которые, накопляясь,
требуют постоянного подтягивания письма к изменивше-
муся состоянию языка во избежание того положения вещей,
которое констатируем в современном английском языке.
§ 93. Положительным моментом в применении истори-
ческого принципа правописания в языках с большим раз-
нобоем в произношении (таким языком в еще гораздо
большей степени, чем русский, является английский, не
говоря о немецком или итальянском) оказывается еще
следующее обстоятельство: нормы написания устанавли-
ваются не в связи с тем, как говорят в том или другом
районе или городе — в Лондоне или в Ливерпуле и т. п., —
что пишущим кажется, конечно, произвольным, а в связи
* Повѣсти покойнаго Ивана Петровича Бѣлкина, изданныя
А. П. Санктпетербургъ, 1831, с. 107, — Пример в рукописи от-
сутствует. (Прим. ред.).

с тем, как писали раньше общенациональные деятели, по-
литики, писатели, ученые и т. д., что представляется без-
условно гораздо более убедительным. Даже во Франции,
где престиж Парижа играет совершенно исключительную
роль, не все парижское в области произношения считается
образцовым.
В этом плане становятся понятными и вполне оправ-
данными филологические разыскания относительно пра-
вописания тех или других слов в прошлом: это точно
установленное прошлое должно служить основанием и для
современного правописания. И когда говорят о научности
правописания, то имеют в виду прежде всего именно исто-
рическое его обоснование.
Не может быть сомнения, однако, и в том, что истори-
ческий принцип правописания в той или другой мере
отражает нездоровые реакционные тенденции данного об-
щества. Мы видели очень яркое проявление этого при
реформе нашего правописания 1917—1918 гг., когда за
букву %, которая писалась в определенных словах в силу
исторического принципа, особенно цеплялись реакционные
слои нашей общественности, связывая, как это ни странно
на первый взгляд, сохранение этой буквы с сохранением
старого строя.
§ 94. При применении исторического принципа воз-
никает между прочим вопрос о том, написания какого
времени могут служить тем образцом, по которому должно
равняться современное правописание. Очевидно, что в раз-
ных языках это будет решаться по-разному в связи с исто-
рией этих языков, но факты показывают, что и в одном
языке трудно выдержать единство термина a quo, т. е.
эпохи, написания которой должны приниматься в расчет.
Здесь также лежит один из источников произвола и
колебаний во всякой исторической орфографии. Примеры
мы уже видели выше в § 85.
§ 95. Еще нагляднее это видно на истории образова-
ния наречий из существительного с предлогом: число
слитных написаний множится, можно сказать, на наших
глазах. При господстве исторического принципа в этой
области последовательным было бы писать их всегда раз-
дельно, т. е. писать, например, в верх, в низу, с начала,
на пример и т. п. Поскольку, однако, такое положение
вещей давно нарушено, возникает вопрос, какого же
правописания в этой области нам придерживаться: догро-
товского, гротовского или современного. При этом надо

иметь в виду, что эти три термина вовсе не отвечают ка-
ким-либо точно определенным понятиям (ближе обо
всем этом см. ниже § 126—127).
§ 96. Резюмируя все сказанное об историческом, или
традиционном, принципе правописания, надо, с одной
стороны, признать некоторую его неизбежность в виду
непрерывности изменения языка и его произношения, за
которыми не может угнаться никакая орфография, тре-
бующая хотя бы относительной стабильности, а с дру-
гой, — констатировать ту анархию правописания и труд-
ности его усвоения, к которым приводит применение
исторического принципа.
Транслитерационный принцип
§ 97. Своеобразным видоизменением исторического, или
традиционного, принципа является принцип транс литер а-
ционности,1 который тоже ограничивает в той или другой
мере применение фонетического принципа.
Транслитерационный принцип по существу вещей от-
носится только к словам заимствованным и состоит в том,
что в расчет принимается не только произношение данных
заимствованных слов, но и их иностранное оригинальное
написание. Этим объясняется, между прочим, способ
изображения слов район, майор, Байонна, . . . батальон,
миньон и т. д. вм. раён, маёр, Баённа, . . .батальён,
миньён и т. д. — с сохранением буквы о иностранных
rayon, Major, Baionne, . . . bataillon, ^nignon и т. д. Так же
объясняется и после ц в принцип, цистерна и т. п. Нако-
нец, так же объясняется е вместо э, т. е. сохранение
латинского начертания е в заимствованных словах и
собственных именах: пенсне вм. пенснэ, кашне вм. кашнэ
и т. п.; Доде, Гете и т. п. вм. Додэ, Гетэ и т. д.
Здесь надо упомянуть и о двойных согласных, не на-
шедших себе отражения в русском литературном произ-
ношении: аккомпанемент, аккорд, аллея, аммиак, грам-
матика и т. д. и т. д.
Сюда же относятся, наконец, старые (дореформенные)
написания с о: Ѳеодор, ѳимиам, ѳивы и т. д.
1 От слова транслитерация, т. е. передача, переписывание
слова буква в букву, в отличие от транскрипции — передачи зву-
ков слова: так, Уэльз будет приблизительной транскрипцией, а ста-
рое Валлис — транслитерацией английского географического на-
звания.

§ 98. Само собой разумеется, что транслитерационный
принцип в русском языке с его специальным алфавитом
не проводится и не может проводиться сколько-нибудь
последовательно. В западноевропейских языках он при-
меняется довольно широко, не говоря уже об употребле-
нии во французском и немецком букв у, th, ph в соот-
ветствии с греческими о, ft, ср. В Западной Европе во всех
языках с латинским алфавитом принято сохранять ори-
гинальное написание иностранных фамилий и географи-
ческих названий во всей его неприкосновенности. Это
представляет громадное удобство в международных сно-
шениях (в почтово-телеграфном деле, в библиографии
и т. п.), устраняя всякий произвол транскрипции.
§ 99. При оценке роли транслитерационного принципа
в орфографии надо различать нарицательные и собствен-
ные имена. Первые понемногу осваиваются заимствующим
языком и перестают ощущаться как заимствованные слова.
Поэтому сохранение особенностей оригинальных написа-
ний заимствованных нарицательных имен имеет значение
лишь сигнала их интернационального характера. В связи
с этим далеко идущая правописная политика по отноше-
нию к ним может быть двоякая. С одной стороны, можно
стремиться к скорейшему освоению заимствованных слов
и к превращению их в национальные, и тогда следует из-
бегать применения транслитерационного принципа, а ру-
ководствоваться исключительно фонетическим, в соот-
ветствии с чем писать нужно будет акомпанемент, акорд,
алея, амиак, граматика, комисия и т. д. (но, конечно,
ванна, колонна, касса, труппа и т. д.) согласно с произно-
шением, которое, впрочем, очень колеблется в литератур-
ном языке, единство которого должно быть предвари-
тельно установлено на максимально рациональных осно-
ваниях; далее, следует писать адекватный, пенсне г
кашне и т. п.; принцып, цистерна и т. д.; раён маёр, ба-
тальён, шоколад миньён и т. п.
§ 100. С другой стороны, можно стремиться к выделе-
нию и сохранению в каждом языке его интернациональных
элементов как основы для постоянного сближения языков
человечества. При этом не надо думать, что это лишь,
отвлеченный идеал: уже в настоящее время единство
европейской культуры имеет своим естественным последст-
вием бесчисленные сходства в лексике (особенно во вну-
тренней форме слов и выражений: пол-ночь (mi-nuitr
Mitter-nacht), из-винятъ (ex-cusare, ent-schuldigen), со-

весть (conscience, Ge-wissen) и т. д. и т. д.) и в синтаксисе
европейских языков. Однако произношение одних и тех же
слов зачастую сильно разошлось в отдельных европейских
языках, и сейчас трудно предвидеть, какая форма ока-
жется наиболее сильной: едва ли это будет всегда та,
которая соответствует сегодняшнему международному на-
писанию (к тому же надо вспомнить и то, что многие слова,
как например слово аллея, ни в каком языке не сохранили
двойных согласных в произношении).
Поэтому написание аккомпанемент, аккорд, аллея,
аммиак, грамматика и т. д., принцип, цистерна и т. д.,
адэкватный, кашнэ, пенена, район, майор, батальйон,
миньйон 1 и т. п. имеет скорее пропагандистское значение,
чем реальное, как правописание будущего.
§ 101. Впрочем, кроме этих общих соображений, сле-
дует принять во внимание, что изучение иностранных
языков во многих случаях значительно облегчалось бы
при более последовательном проведении транслитерацион-
ного принципа, а с другой стороны, оно поддерживало бы
в свою очередь и усвоение русского правописания заимст-
вованных слов, тогда как оно будет мешать этому усвое-
нию при безраздельном господстве фонетического прин-
ципа.
§ 102. Что касается фамилий и географических назва-
ний, то их желательным было бы писать так, чтобы было
как можно легче отожествлять их с оригинальными напи-
саниями. И это тем более, что подлинное произношение
иностранных собственных имен зачастую плохо известно
и единственной реальностью в международном масштабе
является их написание. Поэтому, как это уже было выше
отмечено, применение транслитерационного принципа
было бы крайне важным для международных почтово
телеграфных сношений, для международного транспорта,
для международной библиографии и т. п. Однако это
повело бы к таким написаниям, как Схакеспеаре (Shake-
speare) вм. Шекспир2 и т. п., что в наш век растущего зна-
1 Написания батальон, миньон и т. д. неприемлемы с точки
зрения русской графики (об этом см. § 67).
2 Надо, впрочем, иметь в виду, что самые принципы транслите-
рации могут быть весьма различными: можно транслитерировать
слова буква в букву без учета правил графики данного языка,
а можно транслитерировать по правилам его графики. Так, Daudet
можно транслитерировать Даудэт, а можно Додэт, Hugo — Хуго
или Уго, Meillet — Мэиллэт или Мэйэ и т. п. (латинское е нельзя

чения устной речи (благодаря авиации, с одной стороны,
и благодаря радио, граммофонам — с другой) едва ли бы
было правильным.
§ 103. Наконец, с точки зрения языковой политики
сегодняшнего дня, когда русский литературный язык
усваивается главным образом через книгу не только
многими русскими, но и десятками миллионов наших
националов, мы должны хлопотать о том, чтобы написания
учили произношению. Если мы хотим, чтобы люди, из-
учающие русский литературный язык, произносили аде-
кватный, кашнэ, Додэ, Гетэ и т. д. с твердым согласным
перед гласным „е“, то надо и писать, не боясь буквы э;
если хотим, чтобы произносили алея, амиак и т. д., то
так надо и писать, не боясь быть безграмотным с интер-
национальной точки зрения.
§ 104. Из всего сказанного вытекает, что применение
транслитерационного принципа неминуемо ведет к разным
непоследовательностям и является источником произвола
в правописании. С другой стороны, последовательно про-
водить фонетический принцип по отношению к иностран-
ным фамилиям и географическим названиям невозможно
из-за отсутствия у очень многих из них готовой русской
фонетики. Это вызывает необходимость разработки правил
их транслитерации, которые не могут не быть компромисс-
ными из-за разницы в алфавитах и в правилах графики.
Кроме того, неудобно было бы менять правописание тех
фамилий и географических названий, которые уже имеют
ту или другую русскую фонетику и соответственные напи-
сания: нельзя писать Пари или Парис вм. Париж, Лян-
дон вм. Лондон, Хамбург вм. Гамбург, Вин или Виденъ
вм. Вена, Хайнэ вм. Гейне или Гейнэ, Мельет (Meillet)
вм. Мейе и т. п. (вопросам транслитерации посвящена моя
статья в Известиях Академии наук).*
передавать русским е, т. к. это последнее обозначает или группу
„Іе“,или„е“ и мягкость предшествующего согласного). Самое, од-
нако, трудное в транслитерации, особенно при передаче и графиче-
ских правил, это транслитерирование букв и их сочетаний, не имею-
щих эквивалентов в русском: как передать французское и, eu, е
и т. п.
* Имеется в виду статья Л. В. Щербы «Транслитерация латин-
скими буквами русских фамилий и географических названий»
(ИАН ОЛЯ, 1940, № 3, с. 118—126, перепечатано в книге: Щерба Л. В.
Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 253—264).
(Прим. ред.). *

Этимологический принцип
§ 105. Другой принцип правописания, ограничиваю-
щий действие фонетического, известен под названием эти-
мологического, т. е. словопроизводственного. Суть его
состоит в том, что части слов — морфемы, узнаваемые
в разных словах как тожественные, пишутся одинаково,
несмотря на различия их произношения. Недаром его
Называют также морфологическим и, наконец, аналогиче-
ским. Это последнее название едва ли не самоё разумное,
так как очень просто и ясно говорит, в чем дело: в самом
деле мы пишем каждую морфему всегда по аналогии к ее
основной форме.1
§ 106. Русское правописание насквозь проникнуто эти-
мологическим принципом: выпрямить пишем через я,
потому что говорится и пишется прям, хотя в разговорном
стиле и произносим во втором слоге одни нечто вроде „э“,
другие нечто вроде „и“; в слове глин-яный мы произносим
в суффиксе такой же звук, но пишем его через я, так как
произносим полотн-яный; далее пишем с красным флагом,
т. е. ы в окончании первого слова нов окончании второго,
так как говорим и пишем со злым врагом, хотя в разговор-
ном стиле и произносим в обоих словах первого словосо-
четания неударенное „ы“; боб, сад мы пишем через б и д
на конце, так как говорим и пишем боб-а, боб-ы, боб-ик
и т. д. и сад-а, сад-ы, сад-ик и т. д., хотя и произносим
„боп, сат“ и т. п.; мы пишем свист-нутъ, так как говорим
и пишем свист, хотя и произносим „свиснуть“ (без „т“);
мы пишем предлог по, например, в словосочетании по
простому делу через о, хотя и произносим здесь „а“, так
как говорим по-пусту.
§ 107. Этимологический принцип является доминирую-
щим и в немецком правописании. Так, пишется Brod,
Brodchen, так как говорится и пишется des Brod-es, dem
Brod-e, хотя произносится «Brot, Brotchen», пишется
vierzehn, так как говорится и пишется vier, хотя само слово
vierzehn произносится «virrzehn».
1 В этом свете более понятен и термин «словопроизводствен-
ный»: мы пишем морфемы производных слов так, как эти морфемы
произносятся в словах, от которых образованы данные слова.
Но так как по этимологическому принципу пишутся не только
корни, но и префиксы, суффиксы и окончания, то термин «слово-
производственный» в сущности узок и употребляется в расширен-
ном значении.

Во французском языке этимологический принцип часто
отступает перед историческим на задний план; однако
случаев его применения все же много. Так, в единственном
числе настоящего времени глаголов rompre, mettre, de-
fendre, descendre и т. д. перед немым «s» окончания пи-
шутся, хотя и не произносятся буквы р, t, d, так как они
оказываются коренными и произносятся и пишутся во
множественном числе того же времени: je romps — nous
romp-ons, je met-s — r\ous mett-ons, je defends — nous de-
fend-ons, je descends — nous descend-ons и т. д.
§ 108. Так как при применении этимологического
принципа мы в сущности изображаем исторически пред-
шествующее состояние морфемы в данном слове или форме
(по большей части даже не засвидетельствованное памят-
никами), то многие считают этимологический принцип
историческим. Однако с точки зрения пишущих между
этими двумя принципами имеется громадная разница,
которую удобно показать хотя бы на слове коровёнка:
в полном стиле оно звучит „каравёнка“, а мы пишем и
в первом и во втором слоге о, причем в первом слоге только
традиция (история) заставляет, нас это делать, а во втором
мы пишем о потому, что „карав-ёнка“ производим (сей-
час производим) от „карова“. Или еще пример: мы пишем
красн-ого, хотя и произносим „красн-ава“; в первом и
во втором слоге окончания мы пишем о, потому что узнаем
то же окончание, с одной стороны, в слове „зл-ова“,
а с другой стороны, в слове „адн-аво“; однако а вместо
произносимого „в“ мы пишем исключительно по тради-
ции.
§ 109. Вполне понятно, что, поскольку этимологиче-
ский принцип в правописании противополагается истори-
ческому, речь при этом может идти только об актуальных
этимологиях, т. е. таких, которые сознаются всеми гово-
рящими на данном языке. Благодаря этому то или иное
написание при господстве этимологического принципа не
основывается ни на том, как говорят в той или иной
местности (как это имеет место при господстве фонетиче-
ского принципа), и ни на правописной практике прошлого
(как это имеет место при господстве исторического прин-
ципа), а получает свое “обоснование в самом строе языка
пишущего. И надо признать, что это обстоятельство делает
этимологический принцип (такой, как он здесь понимается)
безусловно самым прогрессивным принципом.
§ 110. В самом деле, когда мы пишем молодой, а не

маладой, то поступаем так не потому, что к северу от
Москвы произносят это слово с „о“ в первом и во вто-
ром слоге, и не потому, что так .оно звучало (предполо-
жительно) и во всяком случае так писалось в древнерус-
ском, а потому, что мы сами произносим „молат, мало-
денький“. Таким образом, благодаря этимологическому
принципу правописание в сознании пишущих не является
чем-то произвольным, результатом какого-то внешнего
принуждения, а получает обоснование, как только что
было сказано, в их собственном языке.
И это остается справедливым, несмотря на наличие
в русском языке большого количества чисто историче-
ских написаний,1 которые при таких условиях воспри-
нимаются как неизбежные исключения. Психологически
все это имеет большое значение для утверждения всеоб-
щей полной грамотности, так как и само освоение право-
писания, и дальнейшее пользование им, не будучи чисто
механическим, не становится ненавистным.
§ 111. Кроме того, с педагогической точки зрения
этимологический принцип делает изучение правописания
прекрасной пропедевтикой для более глубокого изучения
языка как средства, выражающего наши мысли и чувства.
Дети с самого начала обучения приучаются не скользить
по явлениям языка, а вдумываться в значения слов и
в смысловые связи их между собой. Между тем привычка
вдумываться в язык и в его выразительные средства
абсолютно необходима, чтобы научиться писать грамотно
в широком смысле слова, т. е. правильно строить фразы
и подбирать такие слова, которые наилучшим образом
выражают данную мысль.
§ 112. В связи с этим жалобы на то, что изучение
нашего правописания отнимает у учащихся много вре-
мени, которое с пользою могло бы быть употреблено на
что-либо другое, глубоко неправильны: изучение именно
русского правописания приносит нашим учащимся едва ли
не большую пользу, чем пресловутое «что-либо другое».
Само собой разумеется, что учитель должен уметь исполь-
зовать обучение правописанию для создания обостренного
1 По подсчетам Пешковского, приблизительно половина так
называемых сомнительных гласных не находят себе оправдания
в современном языке. — По-видимому, имеется в виду статья
«Правописание и грамматика в их взаимоотношении в школе»
(в кн.: Избранные труды. М., 1959, с. 63—73). (Прим. ред.).

чутья языка, без чего невозможна грамотность в широком
смысле слова. Но это дело уже методики преподавания,
которая как будто начинает у нас понемногу осознавать
эту задачу.
§ 113. В связи с этим надо подчеркнуть, как глубоко
заблуждаются те преподаватели, которые всячески стре-
мятся механизировать обучение правописанию. По
счастью, идеи Лоя, которые по непонятной для меня
аберрации мысли были поддержаны у нас таким автори-
тетным человеком, каким был профессор Томсон (ср.
его. . .),* теперь окончательно похоронены. Тем неприят-
нее действовало недавнее стремление педагогов школ для
взрослых механизировать некоторые правила правописа-
ния. Сравни, например, следующее правило, которое
можно найти во многих учебниках и пособиях: «В начале
русских слов никогда не пишется зб, зг, зд, аде, а пишется
сб, сг, сд, сж за исключением слов здесь, здание, здоровье,
зга, а также производных от них». Впрочем, и эта тен-
денция, кажется, уже изживается.
§ 114. Некоторым кажется, что этимологическое
письмо облегчает и значительно ускоряет процесс чтения
и понимания текста, благодаря тому что помогает узна-
вать одинаково пишущиеся части слов. Несомненно, что
нам, воспитанным на этимологических, т. е. уоднообра-
женных написаниях одних и тех же морфем, их фонети-
ческие написания кажутся совершенно невразумитель-
ными. Однако я не уверен, что так будет и при системати-
ческом фонетическом правописании. Во всяком случае со-
храняющиеся и в нашем правописании благодаря система-
тическим фонетическим чередованиям разные виды одних и
тех же морфем (беж-ишь, бег-у; руч-ка, рук-а; нес-у, нос-
ить, наш-ивать и т. д.) как будто не мешают нашему пони-
манию текста. Само собой, однако, разумеется, что подоб-
ное констатирование имеет очень мало цены вне научно
поставленного эксперимента. Далее, можно указать на то,
что в процессе беглого чтения слова и даже части фраз
узнаются целиком, как это явствует из самонаблюдения
и установлено экспериментальной психологией. Между
тем для этого, вероятно, выгоднее индивидуализировать
* Какие работы Я. В. Лои и А. И. Томсона имеются здесь
в виду, выяснить не удалось. Может быть, речь идет о выступле-
ниях на какой-нибудь конференции. (Прим. ред.).

эти цели, как это и имеет место в процессе понимания
устной речи. И это тем более, что фонетически дифферен-
цированные, хотя и единые по основной функции мор-
фемы, конечно, дифференцированы по вторичным функ-
циям: форма морфем -боб-, -год- и т. п. с конечным глухим
(т. е. „бон“, „гот“) сигнализирует о положении данной
морфемы в конце слова, а следовательно, и об определен-
ной падежной функции этого последнего (в данном случае
именительный или винит, падеж ед. числа мужск. рода);
форма морфем -вод-, -год- с „а“ посередине (т. е. „вад“,
„гад“) сигнализирует об отсутствии ударения на данной
морфеме (тоже с соответственными морфологическими вы-
водами) и т. д.
Однако вопрос этот в целом — очень трудный и едва ли
может быть решен на основании одних только отвлеченных
соображений. К сожалению, никаких специальных работ
в. этой области не имеется.
§ 115. Слабой стороной этимологического принципа
является некоторый произвол в определении степени ак-
туальности этимологии: Грот хотел писать вядчина на
основании словопроизводства от вя-лить, у-вяд-ать; но
это правописание не утвердилось, так как этимология
оказалась неактуальной и даже неосновательной, и мы
пишем ветчина просто по произношению и во всяком
случае не потому, что словопроизводство от ветш-ать
представляется более актуальным и даже более отвечаю-
щим исторической действительности. Слово с-виде-телъ
принято писать через и на основании словопроизводства'
от видеть, как более актуального, чем словопроизводство
от ведать, отвечающего исторической действительности
(ср. лат. con-sci-us). Однако в конце концов и первое слово-
производство едва ли вполне очевидно.
§ 116. Другая слабая сторона этимологического прин-
ципа лежит в некоторой произвольности границ его при-
менения. Действительно, нельзя ведь писать всякую мор-
фему одинаково решительно во всех случаях: в словах
вед-у, ве-сти,1 вё-л, вод-ить, вож-у, вож-ак коренная мор-
фема несомненно сознается единой; никому, однако, не
приходит в голову писать ведсти, ведя, ведить, ведю,
1 Что в словах вести, плести и т. п. -сти воспринимается как
окончание, явствует из таких форм, как гре-сти, погреб-сти,
кля-сть и т. п., куда оно и попало из глаголов, корень которых
оканчивается на т или д.

ведяк. Ниже дается правило, которое хотя и не всегда
последовательно и не всегда до конца, но в известной
мере регулирует этот вопрос.
§ 117. Как об этом уже говорилось, доминирующим
принципом в русской орфографии является этимологиче-
ский. Вот несколько примеров, иллюстрирующих это
положение. В слове кля-ну мы пишем я по аналогии с при-
частиями про-кля-тый, за-кля-тый и т. д. Однако истори-
чески оно должно было бы писаться клену, так как вос-
ходит к древнерусскому кльну. В слове за-тх-лый мы
пишем т по словопроизводству от слова тух-нутъ (ср.
тух-лый), тогда как исторически оно восходит к форме
задъхлън и в смысле 'задохшийся'. Мы пишем слово
ласк-ов-ый через о по аналогии с бед-ов-ый, махр-ов-ый
и т. д., хотя исторически оно восходит к ласковый (ср.
польск. laskawy). Слово рассказать мы производим от
сказать и, соответственно, пишем через два с, тогда как
исторически оно произведено от слова казати и должно бы
писаться расказать. Слово смиренный мы пишем и гово-
рим через и, производя его от глагола смирить (ср. усми-
рять)', но в старину его писали и, очевидно, говорили
съмѣренныи (от слова съмѣрять в смысле 'умерять').
До последней реформы писали слово седло через букву Ъ,
производя его от глагола сесть, который всегда писался
через между тем как это слово имеет старое е и писа-
лось в старину седъло (здесь имелось исконное чередова-
ние е Ц*).
С другой стороны, мы имеем целый ряд примеров,
когда затемнение этимологии ведет к утрате исторического
написания с заменой его фонетическим: так, калач, кото-
рое, наверное, связано со словами коло, колесо, пишется
теперь через а; каракатица, карапуз, на карачках пи-
шутся через два а, хотя исторически они связаны с о-корок,
являясь полногласными формами (ср. ц.-сл. крокъ, польск.
krok); везде пишется сейчас через а, а где через г, хотя
первое исторически связано с местоимением весь, а вто-
рое — с местоимением кто, кого и т. д.
Все эти примеры наглядно показывают, что этимологи-
ческий принцип (такой, как он был определен выше
в § 105) всегда был и остается до сих пор преобладающим
по сравнению с историческим. И это является, конечно,
справедливым, несмотря на то, что исторических или
вообще традиционных написаний, т. е. таких, которые не

оправдываются ни фонетически, ни этимологически, до-
вольно много в русском языке, как об этом уже говорилось.
Иероглифический принцип
§ 118. Имеется и еще один принцип правописания, ко-
торый скорее всего может быть назван иероглифическим
(у Богородицкого он называется «принцип дифференциа-
ции»), так как он имеет в виду такие написания, которые
непосредственно выражают идеи вне какого бы то ни было
отражения их в звуковой стороне языка. Классическим
примером применения этого принципа в русском языке
является .старое (дореволюционное) различение «двух ми-
ров»: мир — 'спокойствие' и мір — 'вселенная'. Однако
кое-что можно отметить и сейчас: различие в написании
слов нож, меч, (холодный) душ, плащ, с одной стороны,
и рожь, ночь, глушь, мощь (с мягким знаком на конце) —
с другой, не обозначая никакого различия в произноше-
нии, выражает непосредственно родовые различия и раз-
личия типов склонения. Дифференциация в написании
единого в произношении звукового комплекса кампания
и компания получает иероглифическую функцию и дает
два слова с разными значениями. Можно привести и еще
несколько аналогичных примеров; но в общем надо под-
черкнуть, что в русском языке иероглифический принцип
играет очень небольшую роль. Зато в английском и во
французском языках с историческим по преимуществу
правописанием самый этот принцип перерастает в иерогли-
фический и становится, таким образом, прогрессивным.
В самом деле, если бы не было графической дифференциа-
ции в этих языках, то в них было бы громадное коли-
чество омонимов; в написании же они все по большей
части различаются. Так, во французском мы имеем sang
'кровь', sent 'сто', sans 'без', sens 'смысл', sent 'чувст-
вует'; или, далее, pain 'хлеб', pin 'сосна', peins 'пори-
суй', peint 'нарисованный';1 или еще sein 'грудь', saint
'святой', sain 'здоровый', seint^'опоясанный', seing 'пе-
чать', cinq 'пять'.
Вот несколько примеров из английского: by 'около',
buy 'покупать'; to 'к', two 'два', too 'слишком'; pare
'подрезать', pair 'пара', pear 'груша'.*
1 Перевод неточный.
* Примеры в рукописи отсутствуют. (Прим. ред.).

Опасности омонимии в правописании вообще
и в русском в частности
§ 119. Может показаться, что различение на письме
фонетических омонимов не является достоинством право-
писания. Если в устном языке омонимы не мешают взаимо-
пониманию, то почему они должны бы мешать ему в пись-
менной речи: контекст и там и там достаточно, каза-
лось бы, определяет их значение в каждом данном случае.
Однако не следует упускать из виду, что письменная
речь гораздо беднее устной: в ней отсутствуют интонация,
ритмика, тембр голоса; далее, отсутствует очень важный
элемент — жест и, особенно, мимика; и, наконец, — и это
самое главное — если в письменной речи всегда есть кон-
текст и притом зачастую более богатый, чем в устной,
то зато целиком отсутствует реальная ситуация. Поэтому
если омонимы не вредят взаимопониманию в устной речи,
то это вовсе еще не значит, что дело обстоит точно так же
и в письменной речи. Поэтому эта последняя в общем не
должна пренебрегать дополнительными средствами выра-
жения мыслей, которые бы ускоряли и облегчали их
схватывание. В этом смысле перерастание исторического,
а иногда и этимологического принципов в иероглифиче-
ский надо считать в большинстве случаев прогрессивным
явлением, как это видно из вышеприведенных француз-
ских и английских примеров. Число устных омонимов
в русском языке не велико, но число зрительных или.
письменных омонимов очень значительно 1 благодаря от-
сутствию обозначения ударения, и русское правописание
не должно поэтому чуждаться иероглифического прин-
ципа.
Условие применения исторического
и этимологического принципов в русском правописании
§ 120. Выше, в § 89, было констатировано, что приме-
нение этимологического принципа в русском правописа-
нии вовсе не является универсальным и что оно ограничи-
вается некоторыми условиями, которые и надо попытаться
выяснить, тем более что те же условия в общем ограничи-
вают применение и исторического принципа в русском
языке.
1 Ср. потом и потом, солью и солью, гости и гости и т. д.

По-видимому, соответственное правило можно сформу-
лировать следующим образом: «Этимологический и исто-
рический принципы могут быть применяемы лишь в тех
случаях, когда живые фонетические законы современного
русского литературного языка обеспечивают правильность
произношения в каждом отдельном случае, несмотря на
расхождение его с написанием, и когда, таким образом,
эти принципы не мешают правильному чтению». В самом
еле, напишем ли мы боб или боп, друг или друк, роз или
рос и т. п., произнести русский человек может только
„бон, друк, рос“, так как таков живой фонетический
закон русского языка. Далее, напишем ли мы сбруя или
збруя, здрав или сдрав, пробка или пропка, молотьба или
молодьба, произнести можно только „збруя, здраф, пропка,
молодьба“ по тем же причинам. Далее, напишем ли мы
постный или поеный, праздник или празник — для произ-
ношения это не играет роли, так как в беглой речи мы
во всяком случае склонны сказать „поеный, празник“.1
И далее, напишем ли мы святой, или светой, или свитой,
произнесшій разговорном стиле (правда, только в раз-
говорном) мы можем только „свитой“, с особым откры-
тым „и“, близким к „э“. Напишем ли мы калач или колач,
вода или вада и т. п., произносить мы будем „калач, вада“
и т. д., — правда, не потому, что мы не умеем произносить
неударенного „о“ (ср. сказанное в § 46), но потому, что
мы привыкли не употреблять внутри слов неударенных „о“,
а заменять их неударенными „а“.
Само собой разумеется, что выше сформулированное
правило только обусловливает возможность применения
этимологического и исторического принципов, но отнюдь
не обязывает к нему: мы пишем: где, здесь, везде вопреки
историческим кде, сдесь, весьде.
§ 121. Необходимо отметить, что выше сформулиро-
ванное правило может быть понятно во всех конкретных
случаях его применения только русским или, вернее,
только лицам, вполне владеющим русским языком, так как
в другом языке тот или иной фонетический закон может и
не действовать. Так, и французы, и англичане, и даже
наши ближайшие родные украинцы свободно могут произ-
носить звонкие шумные согласные на конце слов, т. е. выго-
варивать слова боб, друг, роз с конечными „б, г, з“ и т. п.
1 Надо оговориться, что пропуск согласных в трудных груп-
пах не всегда бывает абсолютно необходим в русском языке: мука
Нестле, хотя если, образовавшееся из естъ-ли.

Немцы вполне могут произнести молодьба с „ть“, а не
с „дь“, и т. д. Поэтому для иностранцев (а тем паче для
глухонемых) правило предшествующего параграфа мо-
жет быть в тех или других случаях совершенно непонятно.
§ 122. Наконец, важно отметить и то, что правило
это, хотя в общем и справедливое, однако не исчерпывает
всех случаев применения исторического и этимологиче-
ского принципов. Так, многие говорят молошный, скуш-
ный, но вполне могут сказать, а многие и говорят молоч-
ный, скучный. Между тем мы пишем ч, а не ш на основании
этимологического принципа (сколочен, скучен). Мы пишем
этимологически просится, носится, выговаривая „про-
ситца“, „носитца“; но мы умеем выговаривать и сочетание
„тсь“, не сливая его в„тц“, ср., например, отсюда, отсев
и т. д. Само собой разумеется, что к исключениям из пра-
вила § 120 относится и написание г вместо в в род. падеже
ед. ч. мужского и среднего рода прилагательных и место-
имений — злого, моего, его и т. д., а также случаи напи-
сания двойных согласных вопреки произношению, со-
гласно транслитерационному принципу, когда произноше-
ние с двойным согласным вполне возможно, например,
аккорд, аллея, баллы, классы и т. п.
Таким образом, и это правило оказывается непоследо-
вательно проведенным в нашем правописании.
§ 123. Из правила § 120 вытекает, что этимологиче-
ский принцип не применяется во всех тех случаях, когда
в родственных морфемах наблюдаются чередования зву-
ков, не обусловленные действием живых фонетических
законов. Поэтому-то мы пишем вожу, а не водю и не вежу
и т. д. (ср. § 116): чередования „е 11 о“ и „д 11 ж“ не осно-
ваны на живом фонетическом законе.
§ 124. Как это явствует из всего предшествующего
изложения и как это там постоянно подчеркивалось,
в русском правописании ни один из его принципов не
проводится, да по существу и не может быть проведен
последовательно до конца. Кроме того, перечисленные
принципы часто конкурируют друг с другом, причем ни
о какой последовательности и в этом отношении не может
быть речи. Таким образом, все русское правописание
покоится на ряде компромиссов. А поскольку оно вследст-
вие значительной диалектальной дифференциации рус-
ского языка в области произношения не может быть
строго фонетическим (по причинам, изложенным в § 82—
84), постольку оно и не может не быть компромиссным.

§ 125. Отсюда надо сделать два вывода.
1. Требование научности по отношению к нашему
правописанию (а в сущности и шире — по отношению
ко всякой орфографии) следует понимать ограничительно:
компромисс не осуществляется без некоторого произвола,
а произвол несовместим с научностью. Научным наше
правописание может быть лишь в том смысле, что самый
произвол должен быть максимально сознательным.
Иначе говоря, следует сознавать, что в определенных
случаях нет достаточных мотивов для признания того
или другого написания более правильным, чем другое.
Особенно много таких случаев в области применения
транслитерационного принципа: в самом деле, почему
надо писать комиссия, класс с двумя с, а адрес — с одним?
Но то же мы имеем и в других областях: в самом деле,
как надо писать — охт-янка (как посел-янка, гор-япка),
охт-енка (по аналогии с установившимся француж-енка,
пенз-енка и т. п.) или охт-инка (по аналогии с установив-
шимся ялт-инка, жиздр-инка и т. п.). Дальнейшие при-
меры см. в следующем параграфе.
2. Трудность нашего правописания 1 является неиз-
бежной для пишущих,2 и сделать его вполне легким и
последовательным невозможно по существу дела. Можно
устранить только самые вопиющие противоречия и не-
сообразности и до некоторой степени уменьшить тот раз-
нобой, о котором в 1934 г. писал акад. Обнорский в статье
«Русское правописание и язык в практике издательства».3
Однако до конца нельзя сделать ни того, ни другого.
§ 126. Общие причины непоследовательности и ком-
промиссное™ всякой орфографии заложены в природе
вещей: все живые языки находятся в непрерывном движе-
нии; всякое их правописание, насколько бы ни была ра-
циональна его политика, неизбежно фиксирует некий
определенный момент на какой-то более или менее дли-
1 Впрочем, самые жалобы на трудность нашего правописания,
надо сказать, преувеличены: оно не относится, конечно, к самым
легким, однако не подлежит ни малейшему сомнению, что право-
писание, например, английского, французского, датского, порту-
гальского и многих других языков неизмеримо труднее русского;
что касается немецкого правописания, которое у нас имеет репута-
цию легкого, то оно едва ли особенно легче русского.
2 Трудностям правописания посвящается ниже специальный
раздел (см. § 129 и сл.).
3 Изв. АН СССР ООН, 1934, № 6, с. 455-483.

тельный отрезок времени. Два примера сделают это вполне
ясным.
1) Несомненно, что отыменные прилагательные, обо-
значающие материал, из которого предмет сделан, и обра-
зованные посредством суффикса -ан- (на письме -ан- или
-ян-) с изменением конечного согласного основы, имели
в суффиксе одно н, какова бы ни была история гласного а
этого суффикса. Об этом свидетельствуют еще и сейчас
такие прилагательные, как медв-яный, сол-яный (соляная
кислота). Однако этот суффикс в неударенном положении
стал смешиваться с суффиксом -ш- другого происхож-
дения, но тоже относительного, хотя и более общего зна-
чения, например в словах бритв-енный, осп-енный, бо-
лезн-енный и т. п. Так, мы имеем солом-енный вм. старо-
го соломяный, клюкв-енный вм. ожидаемого клюквяный
и др.
Вследствие этого двойное н стало проникать и в слова
на -аный — так возникло деревянный, оловянный, стеклян-
ный, которые и утвердились в орфографии. По этому
пути идут: кожаный, серебряный, глиняный, ветряный,
масляный, которые произносятся в полном стиле кожан-
ный, глинянный, серебрянный, ветрянный, маслянный,1
что, однако, не успело проникнуть в орфографию.
Двойное н проникает и в третий суффикс на н со свод-
ным значением ин-. Мы говорим гостинный двор, хотя-
и пишем гостиный двор.
Двойное н, очевидно как признак прилагательности
вообще, проникает далее в прилагательные основы, кото-
рые оканчиваются н: молодежь говорит юнный и т. п.
Что теперь делать? Писать деревяный, оловяный, стек-
ляный согласно историческому принципу — значит идти
против хода развития языка. Писать медвянный, солян-
ный — значит предварять события.
2) Другой пример касается раздельного или слитного
написания наречий,2 происходящих из сочетаний сущест-
вительного с предлогом. Как таковые они писались
когда-то раздельно. Однако уж очень давно наречия
вдоволь, искони, кстати, наконец, вместе, вокруг, слиш-
1 В полном стиле также серебренный, ветренный, масленный.
2 Вопрос этот трактуется во II части книги; однако непоследо-
вательность и компромиссность являются характерными для всего
нашего письма во всех его элементах, а потому на него можно со-
слаться и здесь.

ком и т. п., где мы не ощущаем больше существительного,
пишутся слитно. Однако процесс образования новых на-
речий идет очень быстро, и нет никаких причин, почему бы
не писать вместе такие наречия, как вволю, вброд, сплеча,
впору и много других, хотя существительные, от которых
они произведены, еще совершенно очевидны. Совершенно
непонятно, далее, почему надо писать впоследствии,
вследствие (у Грота еще раздельно), а в продолжение
(лета), в течение (лета).
§ 127. Уже Грот, покоряясь практике современной
ему жизни, освятил своим авторитетом много слитных
написаний подобных наречий.* После реформы 1917—
1918 гг. число их сильно увеличилось благодаря офи-
циальному разрешению писать сложные наречия слитно
или раздельно по желанию. И этот поток слитных написа-
ний очень трудно остановить, так как все эти насмарку,
насмерть, наспех, насмех, наотмашь, наотрез, дотла,
впрок, впросак, впросонках и т. д. и т. д. действительно
являются словами, а не словосочетаниями и, следова-
тельно, по правилу должны писаться вместе. Грот, вообще
говоря, предостерегал против чрезмерного увеличения
числа слитных написаний, ссылаясь на то, что это черес-
чур перегрузит словарь.** Подобное увеличение числа
словарных единиц, конечно, вызывает некоторые неудоб-
ства для лексикографов; но само собой разумеется, что
это несерьезный довод, так как ведь не язык существует
для лексикографов, а лексикографы для тщательной ре-
гистрации фактов языка — совершенно независимо от
того, удобны ли для них эти факты или нет. Неудобство
этого роста сложных наречий с точки зрения правописа-
ния состоит в том, что это приводит или к большому
разнобою в правописании, или к произволу в нормализа-
ции раздельных и слитных написаний.
В самом деле, как писать — впрок или в прок? Во фразе
Вы это в прок накопили? мы как будто имеем дело скорее
с именем существительным, хотя бы и малоупотребитель-
ным. Во фразе Это ему впрок не пойдет это скорее на-
речие. В выражении попасть в просак мы имеем дело
скорее с существительным, хотя слово просак и совер-
шенно не известно в литературном языке; в потьмах
* Грот Я. К. Спорные вопросы русского правописания от
Петра Великого доныне. СПб., 18762, с. 365. (Прим. ред.).
** Там же, с. 362. (Прим. ред.).

(ср. в потемках), в просонках, с просонок следовало бы
писать раздельно, так как очевидно, что неупотребитель-
ное вне данного сочетания слово потьмы = существитель-
ному тьма, а также неупотребительное просонки = сущест-
вительному просонье. Дело в том, что неупотребительность
того или иного существительного вне сочетания с предло-
гом вовсе еще не является доказательством того, что
в сочетании с предлогом оно всегда будет наречием: пра-
вило, согласно которому подобные сочетания пишутся
слитно, совершенно искусственно и существует для облег-
чения пишущих, чтобы заменить для них существо дела
формальным анализом.
Такие сомнения и колебания в анализе подобных
выражений обусловливают большой разнобой в практике
и делают всякие попытки упорядочения правописания
в некоторых случаях довольно безнадежными. По-види-
мому, там, где мы имеем дело с ростом языка и где пра-
вописание отражает тонкую игру семантики, приходится
допускать произвол пишущего. Необходимо только огра-
ничить число подобных случаев, с одной стороны, и вся-
чески воспитывать языковое чутье обучаемых грамоте —
с другой.
Отдельные группы написаний
§ 128. Теперь попробуем пересмотреть в свете выяс-
ненных общих положений главнейшие случаи русского
письма. При этом я считаю уместным напомнить сказан-
ное в предисловии. Всякий раз, когда будет говориться,
что в том или другом случае следует писать не так, как
сейчас пишется или как будет писаться при проектируе-
мом упорядочении русского правописания, предлагаемое
здесь новое написание отнюдь не следует понимать как
элемент какого-либо конкретного проекта реформы нашей
орфографии. Дело всегда будет идти лишь о том, как
следовало бы писать по-русски, если бы нужно было
заново устанавливать наиболее рациональное правописа-
ние для русского языка, вовсе не считаясь с существую-
щей традицией. Всякая же практическая реформа орфо-
графии не может не считаться с существующими правопис-
ными привычками и должна идти по пути компромиссов
между ними и стремлением рационализовать наше письмо
для более удобного им пользования.

§ 129. Все затруднительные случаи нашего правописа-
ния можно разбить на 4 группы: 1) графические правила;
2) правила написания ударных гласных; 3) правила на-
писания неударных гласных; 4) правила написания со-
гласных.
Графические правила
§ 130. Поскольку в русском литературном языке твер-
дые „ш, ж, ц, ч“ фонологически не противополагаются „ш,
ж, ц“ и „ч“ мягким, постольку соответственные буквы ш,
ж, ц, ч, щ не нуждаются в особых определителях: их
произношение сполна определяется для букв ш, ж, ц как
твердое, а для букв ч и щ как мягкое. Этим прежде всего
дается возможность на конце слов и перед согласными не
ставить после шипящих никаких определителей, так что
можно было бы писать ноч, мощ, леч, наряду с меч, плющ
(где отсутствие определителя в действующем правописа-
нии вовсе не обозначает твердого произношения), как уже
пишем теперь ночка, почка, мощный.
Этим дается также возможность перед гласными ста-
вить любой из двух знаков для каждого гласного, а также
ставить и вместо ы и обратно ы вместо и (поскольку оба
этих гласных находятся в функциональной зависимости
от твердости или мягкости предшествующего согласного).
Современное правописание и использует эту возмож-
ность и пишет после шипящих в силу исторического
принципа всегда и, а не и (жир, а не жыр), а также е,
а не э (шест, а не шэст), обозначая этим былую мягкость
всех шипящих, и также в силу исторического принципа,
но в силу иной традиции не пишет после шипящих я, ю,
а только а, у (роща, рощу, а не рощя, рощю), т. е. обозна-
чая с современной точки зрения все шипящие как твердые.
Далее, этим дается также возможность использовать
определители для непосредственного выражения тех или
иных идей согласно иероглифическому принципу, как это
и имеет место в нашем современном правописании. Мы
пишем ночь, мощь, рожь, вошь с ь на конце как знаком
женского рода и третьего склонения и меч, плющ, ковш,
нож с отсутствием определителя на конце (что, вообще
говоря, является знаком твердого предшествующего со-
гласного) как знаком мужского рода и первого склоне-
ния; мы пишем лечь, стричь с ь на конце -как знаком
инфинитива; мы пишем режь, ешь с ь на конце как зна-

ком повелительного наклонения по аналогии с кинь,,
лезь и т. п. (в конце концов, если считать семантизован-
ную в этой грамматической категории мягкость конечного
согласного основы за особую морфему, то этот случай
можно воспринимать и как действие этимологического
принципа), мы пишем морфему ш в глаголах несешь,
играешь, видишь, дашь, ешь и т. п. с ь на конце как знаком
второго лица ед. числа изъявительного наклонения. Мы
видим, таким образом, что возможности отступлений от
правил русской графики после шипящих используются
русским правописанием крайне непоследовательно (по-
разному на конце слов, перед согласными, перед глас-
ными и, ы, перед прочими гласными). С другой стороны —
и без особых выгод, обусловливаемых иероглифическим
принципом, т. к. во всех вышеперечисленных случаях его
применение едва ли особенно помогает узнаванию слова
и скорейшему пониманию текста.
§ 131. Поэтому самым рациональным было бы после-
довательное применение правил русской графики, т. е.
трактовка щ и ч как мягких согласных, а ш и ж (к этим
согласным можно было бы прибавить и ц) как твердых
со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Мы писали бы тогда шар, жар, но чяшка, пощяда;
жэст, шэст, но честь, щель] ширь, жыр, но чист, щит;
шолк, жолтый, но челн, щелка; Шура, жук, но чюрка,
щюр; кашка, жажду, но ночька, мощьный; и далее в скло-
нении
мечъ но ковш ночь но вош
мечя
ковша ночи
вшы
мечю
ковшу ночью вошъю
мечем
ковшом ночи
вшы
о мече о ковшэ ночей
вшэй
мечи
ковшы ночям вшам
мечей
ковшэй и т. д. и-т.-д.
мечям» ковшам
и т. д. и т. д.
И, наконец, в спряжении:
шепчю но лижу
шепчеш
лижэш
и т. д.
и т. д.
шепчют
лижут

Так в окончательной и наиболее рациональной форме
был бы разрешен и сложный вопрос об изображении
звука „о“ после шипящих, а именно: мы писали бы со-
гласно произношению под ударением е после ч и щ
и о после ж и ш, а в безударных слогах е после ч и щ
и э после ж и ш.
§ 132. Единственным рациональным разрешением этого
вопроса в рамках современного правописания было бы рас-
пространение правила «После шипящих никогда не пи-
шется я, ю, а только а, у" вставкой в него букв ё, о, т. е.
оно должно звучать: «После шипящих никогда не пи-
шется я, ю, ё, а только а, у, о».1
Правило это, однако, вступило бы в конфликт с этимоло-
гическим принципом, ибо согласно правилу мы должны
были бы писать щоки, но щека, шолк, но шелка, жоны,
<но жена и т. д., между тем как согласно этимологическому
принципу мы должны писать одинаково тожественные
морфемы. Существующее правописание в угоду этимоло-
гическому принципу пишет щеки, жёны, шелк и т. д. че-
рез е. Однако при этом оно поступает непоследовательно,
ибо основной формой морфемы, по которой равняются
другие формы для правописания гласных, является уда-
ренная. В данном случав в угоду историческому принципу
современное правописание равняется по неударенной
форме морфемы (в связи с этим приходится считать, что
в словах щеки, жены и т. д. мы имеем дело не с буквенной
заменой ё через е, а с настоящим „е“ неударенных форм
слова). Кроме того, произношение „шолк, жоны, щоки“
и т. п. фонетически вовсе не обязательно (мы вполне мо-
жем в этом положении сказать „шелк, жены, щеки“
и т. п.), и применение в этом случае этимологического
принципа противоречит сказанному в § 130. Наконец,
с другой стороны, последовательное проведение этимоло-
гического принципа, как всегда, встречает затруднения
в определении степени очевидности этимологии. Действи-
тельно, неясно, например, насколько мы воспринимаем
слово чолка как производное от чело или слово шорох
как этимологически связанное с шероховатый.
1 И в соответствии с разъяснениями § 130 полностью правило
должно звучать: «После шипящих никогда не пишется я, ю, ё,
э, а только а, у, о, е". С явной непоследовательностью, ибо а, у,
о — знаки твердости предшествующих согласных, а е — знак их
мягкости.

§ 133. Другое радикальное и тоже рациональное
в смысле последовательного решения вопроса состояло бы
в том, чтобы согласно историческому принципу после
шипящих вовсе не писать о, а только е. Мы писали бы
тогда шалашем, плече, свеже, горяче, трущеба, шерох,
челн и т. п. Однако здесь мы опять-таки непоследова-
тельны, т. к. если суффиксальная морфема вообще начи-
нается с гласного „о“ под ударением, то мы и после шипя-
щего пишем о: поскольку мы имеем стол-ом, сукн-ом
ит. д., мы пишем шалаш-ом, плеч-ом и т. д. В конце кон-
цов, это было бы не хуже, чем обычное неразличение е иё
после других согласных, где мы не отличаем крестный
(ход) от крёстный (отец), современный от современный,
мел от мёл, сел от сёл, все от всё и так далее без конца.
Однако, несомненно, как это было сказано в § 62, это
большой недостаток нашего правописания, затрудняю-
щий быстрое узнавание и не омонимичных слов. В напи-
сании о после шипящих нужно видеть естественное стрем-
ление различать „о“ и „е“ хотя бы после шипящих, не
прибегая к букве ё. Поэтому возврат к правописанию
через е был бы решительным шагом назад. Все сказанное
о шипящих целиком относится к „ц“, которое не имеет
мягкой параллели в русском языке.
Графические орфограммы
§ 134. Возможностей отклонений от правил графики
имеется больше всего после шипящих „ж, ш, ч“ (а в на-
писании и после буквы щ) и свистящего „ц“. Дело в том,
что, как это было сказано в § 37, в русском литератур-
ном языке нормально известны только твердые „ж, ш, ц“
(см., однако, сказанное в § 38) и только мягкое „ч“,
а потому соответственные буквы ж, ш, ч, щ и ц собственно
не нуждаются ни в каких определителях, так что эти
последние могут быть после них использованы для других
целей, согласно разным орфографическим принципам.
По правилам русской графики надо было бы писать
в конце слов и перед согласными мягкий знак после ч
и щ и ничего не писать после ж, ш, ц, т. е. писать мячъ,
мечъ, плющь, ночь, мощь, лечь, стричь, стричься, ночька,
ручькой и т. д., но рож, тиш, еш, реж, видиш, лиш, виш
и т. п.; кашка, важный. Перед гласными надо было бы
писать чя, щя, чю, щю, че, ще, чё, щё, чи, щи и ша, жа,
ца, шу, жу, цу, шэ, жэ, цэ, то, жо, цо, шы, жы, цы, т. е.

писать чяша, пощяда, чюдо, щюка, честь, щель, чёлка,
щёлка, чистый, щи, шаг, шар, цапля, Шура, жук, цугом,
шэст, жэст, жыр, цырк, цэпь, цэна, шов, жолудь, кольцо,
шоколад, жокей.
Указанная же выше особенность русских согласных
„ш, ж, ц, щ, ч“ делает возможным правило исторического
правописания: «После ж, ч, ш, щ, ц не пишется я, ю,
с одной стороны, и э, ы — с другой» (об э, однако, обык-
новенно не говорится ввиду редкости его употребления
вообще), а пишется всегда а, у, е, и. Однако после ц
ы все же пишется всегда в окончаниях и в суффиксах
(огурцы, курицын), а также в некоторых корнях, ощущае-
мых обруселыми (в словах, ощущаемых иностранными, —
а таких большинство, — пишется и). Уже в этих прави-
лах мы видим большую непоследовательность: с одной
стороны, мы изображаем „ч“ и „щ“ как твердые (после
них ставятся буквы а, у), с другой стороны, „ш, ж“ и „ц“ —
как мягкие (после них пишем е, и), причем относительно
буквы ц это проводится опять-таки непоследовательно-
Далее, перед согласными (кроме „j“) мы не изображаем
твердости или мягкости шипящих и пишем ночка, ручной,
мощный, как пушной, кожный, лацкан. Однако стричься,
улечься — по аналогии со стричь, лечь. Зато перед „j“
мы пишем всегда ь согласно историческому принципу:
ночью, мощью, рожью, шью, медвежья и т. д. Последова-
тельность здесь требовала бы введения нейтрального от-
делительного знака, хотя бы в виде апострофа, т. е.
следовало бы писать: ноч'ю, мощ'ю, рож'ю, ш'ю, мед-
вежья и т. д. На конце слов, вместо того, чтобы, пользуясь
особенностями наших шипящих, не ставить после них
никаких определителей, мы изображаем то мягкость, то
твердость шипящих (однако не ц, после которого никогда
не пишется ь) согласно иероглифическому принципу и
пишем ночь, рожь и т. п. как существительные женского
рода третьего склонения и без ь мяч, нож и т. д. как
существительные мужского рода первого склонения; пи-
шем режь, ешь и т. д. как повелительное наклонение
(ср. кинь, встань и т. д.) и т. под.
§ 135. Больше всего затруднений вызывает изобра-
жение звука „о“ после шипящих. Последовательность
требовала бы простого распространения вышеприведен-
ного правила правописания гласных после шипящих
прибавкой буквенной пары ё/о, т. е. правило должно
было бы звучать: «После шипящих и „ц“ никогда не пи-

шется я, ю, ё, ы, а пишется а, у, о, ы». Так и пишем дейст-
вительно чопорный, чокаться, чохом, Щорс, и некоторые
другие, так же как и шорох, жох.
Однако поскольку в русских словах всякое „о“ после
шипящих и „ц“ происходит из старого „е“, постольку
в большинстве относящихся сюда случаев пишется со-
гласно историческому принципу е, но е равное ё (т. е.
е с подразумеваемыми двумя точками над ним), а не на-
стоящее е, какое мы имеем в чернь, шест, церковь и т. п.
Так, мы пишем жесткий, желтый, чешки, четкий, шелк
и многое другое. Но здесь наблюдается большой разно-
бой: пишут и жорнов и жернов, и жолудь и желудь, и
шопот и шепот, и чоботы и чеботы, и чорт и черт и т. д#
и т. д. С одной стороны, имеется тенденция писать о по-
всюду, где оно произносится. Так как „о“ из старого „е“
получилось только под ударением, то буква о являлась бы
в этих случаях и знаком ударения, что, конечно, облег-
чало бы чтение, отличая на письме жоны от жены, щоки
от щеки, чорта от черта и т. п. (ср. сказанное в § 62)#
Это, конечно, тоже облегчило бы изучение русского языка
(как и введение буквы ё вообще, ср. сказанное в § 75),
а нам, русским, —- чтение незнакомых собственных имен
и географических названий. Здесь сказываются, между
прочим, иероглифические тенденции. Грот прямо говорит,
что о ставится после шипящих из желания обозначить
различный выговор таких слов, как чорт и черт (от
черта), шесть и сам-шост, душенька и душонка (см. Рус-
ское правописание, § 40).* С другой стороны, утвержде-
нию, казалось бы, простого правописания через о мешает
этимологический принцип, в силу которого одна и та же
морфема должна во всех случаях сохранять единое напи-
сание: писать по-разному жена и жоны, щека и щоки,
шопот и шептать, жолуди и желудей и т. д. как будто
противоречит основным русским правописным правилам,
хотя уединоображение написания идет здесь и в обратном
привычному направлении (а именно-ударенные формы
пишутся по неударенным) (ср. § 133).
Этими — т. е. этимологическими — соображениями, ве-
роятно, объясняется, почему действительно никто не пи-
шет жона, щоки, жордочка (при жердь), шорстка (при
шерсть) и т. п. Наконец, тот же этимологический принцип
приводит и к утверждению написания о под ударением
* Грот Я. К. Русское правописание. СПб., 1885. (Прим. ред.).

после шипящих и „ц“ в суффиксах и окончаниях, если
последние начинаются с „о“ после твердых нешипящих
согласных. С другой стороны, именно отсутствием ясных
этимологических связей с формами со звуком „е“ объяс-
няются более или менее утвердившиеся написания чопор-
ный, чокаться, шорох, чолка (в последнем связь с чело
во всяком случае не очевидна). Далее, плечо, кольцо
(потому что окно и т. д.), горячо (потому что зло, коротко),
крючок, свечою, душою, мешок (Потому что трубою, колок,
молоток), купцов, молодцов (потому что домов, кустов)
и т. п. Между прочим, и трущоба по аналогии с утроба,
худоба, хотя этимология слова трущоба (т. е. наличие
в нем суффикса -оба) и представляется неясной.
Поскольку во всех этих случаях безударные суффиксы
и окончания после мягких согласных начинаются на „е“,
(море, синего, дынею, банею и т. д.), постольку они и после
шипящих и „ц“ пишутся через е: текучего, кожею, горцев,
а следовательно, и танцевать, гарцевать, вальцевать,как
ночевать, свежевать, хотя нужно сказать следующее:
правило писать после шипящих и „ц“ *
Таково безнадежно запутавшееся в противоречиях
положение вопроса об изображении звука „о“ после ши-
пящих и „ц“.
§ 136. Если конкретизовать правило § 120, то ока-
жется, что исторический и этимологический принципы
применяются в следующих случаях:
1. При написании всех неударенных гласных, кроме
гласного „у“. Примеры: в слове родовой пишем в первом
слоге о по аналогии со словом род, во втором слоге тоже о
по аналогии с ударенным суффиксом -ов- в словах мед-
ов-ый, крот-ов-ый и т. п.; в слове бытовой пишем ы в пер-
вом слоге по аналогии со словом быт и о во втором по
тем же причинам, что и в слове родовой', в слове глядеть
пишем в первом слоге я по аналогии со словами глянуть,
взгляд, в слове рябина в первом слоге пишем я по тра-
диции, так как связь с ряб-ой, если она и была, вовсе
не очевидна сейчас; в слове пирог пишем и по традиции,
а в слове пировать — по аналогии со словом пир и т. д.
и т. д. Что касается у, например в словах сурок, удод,
сурьма и т. д., то оно пишется на основании фонетического
принципа и не требует ни исторических, ни этимологиче-
ских оправданий: слово муравей пишется так даже во-
* В рукописи продолжения нет. (Прим. ред.).

преки историческому принципу, ибо оно писалось мо-
ровей.
В методике правописания эти гласные называются
сомнительными. Этот термин надо понимать в том смысле,
что приходится сомневаться, какой буквой следует изобра-
жать эти гласные (со стороны произношения они в раз-
говорном стиле бывают редуцированными в определенном
положении и в таком случае могли бы тоже называться
сомнительными; однако это было бы справедливо лишь
для этих положений: неударное „а“ в словах сады, ого-
роды и т. п. не вызывает никаких сомнений).
2. При написании всех шумных согласных в положе-
нии на конце слова, а также перед другими шумными
согласными, кроме „в“, причем выбор может быть лишь
между глухой и звонкой параллелями соответствующего
звука. Примеры: сноп пишем через п, а боб через б, хотя
последнее слово произносится тоже „боп“, так как, с од-
ной стороны, говорим „снопы/*, а с другой — „бобы“,
слово просьба пишем через с, хотя произносим „прозьба“,
а пробка через б, хотя произносим „пропка“; в сбруя пишем с
по традиции вместо произносимого „з“ (в слове же здрав
пишем фонетически з вместо исторического сдрав). В мето-
дике все эти согласные также называются сомнительными,
и в том же смысле (о сомнительности с точки зрения
произношения не может быть и речи).
3. При передаче шипящих перед шипящими.
4. При передаче всех согласных, кроме „л“ и „ль“,
перед мягкими согласными.
5. При передаче звуков „ц“ и „ч“ и групп „тц, цц,
тч, чч“.
6. При передаче групп согласных, которые могут быть
перечислены и в которых могут оказаться так называемые
«непроизносимые согласные». Так, произношению „кос-
ный“ может отвечать написание косный при краткой форме
прилагательного косен, а может отвечать и написание
костный — слова, произведенного от кость; произноше-
ние „послать“ может отвечать написанию послать при
несовершенном виде посылать и написанию постлать
при несовершенном виде постилать.

Часть II
ТЕОРИЯ НЕБУКВЕННЫХ ЗНАКОВ
РУССКОГО ПИСЬМА
§ 137. Сделать теорию небуквенных знаков русского,
как впрочем и любого другого, письма представляется
делом крайне трудным, ибо система этих знаков возникла
стихийно и, строго говоря, никакой единой теории не
лежит в ее основании. Поэтому мне представляются,
между прочим, совершенно бесплодными все споры о том,
на чем построена система русской пунктуации, на грамма-
тике или на интонации.
§ 138. Дело осложняется еще и тем, что большинство
небуквенных знаков письма, как мы это видели, действи-
тельно так или иначе связано с ритмикой и интонацией
в самом широком смысле этих терминов.
Между тем эта сторона русского языка до сих пор
почти что не изучена. Кое-что по этому вопросу, впрочем
совершенно кустарное, имеется в литературе по деклама-
ции и выразительному чтению. Пешковский пытался, ис-
пользовав эти данные, создать некоторую, основанную на
интонации, теорию русской пунктуации в своей статье
«Знаки препинания и научная грамматика», напечатанной
в его книжке «Школьная и научная грамматика», которая
вышла вторым изданием в 1918 г. Но, конечно, это еще
только начало дела.
§ 139. Изучение же ритмики и интонации, в свою
очередь, сильно затруднено тем, что они не имеют систе-
матического отражения на письме. Действительно, наше
письмо далеко не выражает всего того, что вполне четко
выражается живым языком. Фраза Наша бригада вчера
отличилась, будучи написанной, может соответствовать
разным фактам живого языка, которые будут иметь раз-
ное значение в зависимости от места логического ударе-
ния: она может обозначать, что Наша бригада вчера дейст-
вительно отличилась; может обозначать, что именно Вчера

отличилась наша бригада; может обозначать, что именно
Наша бригада вчера отличилась, и т. д. Повелительное
наклонение Принесите в написанном виде может выражать
и приказание, и просьбу, и мольбу. В живом языке это
будет совершенно четко выражено соответствующей инто-
нацией. Обращение (звательный падеж), например, Иван
Иванович! может выражать в зависимости от интонации
и тембра голоса и ласку, и порицание, и угрозу, и просьбу,
и многое другое. Подобных примеров можно привести
очень много.
§ 140. Типология этих интонаций, этих тембров голоса
и ритмических фигур в связи с их функцией, как это уже
сказано, не только не выяснена, но в сущности не постав-
лен даже вопрос о самой возможности такой типологии.
В самом деле, возможно ли создать своего рода [список]
интонаций (понимая это слово в самом широком смысле)
русского языка? Или это предприятие принципиально
невозможно в виду отсутствия четких противоположений
в этой области. Я полагаю, что эта задача не невозмож-
ная, хотя и трудная.
§ 141. Трудность задачи, я думаю, зависит от того,
что интонационные единицы (фонемы своего рода), с ко-
торыми приходится в данном случае оперировать, оста-
ваясь самими собой с фонологической точки зрения, в речи
оказываются еще более изменяемыми в зависимости от
конкретных условий их проявления, чем это видим у фо-
нем. Так, например, если конец фразы характеризуется
понижением тона, а вопросительная интонация — повы-
шением тона, то вопросительная интонация в конце фразы
может оказаться фактически понижающейся, но не так,
как это имело бы место при повествовательной интонации
(таково положение вещей, по-видимому, во французском
языке, ср. мою фонетику французского языка, §198*), и
мы можем таким образом утверждать, что «вопроситель-
ной фонемой» является все же повышение тона.
§ 142. Кроме того, возможно, что некоторые «интона-
ционные фонемы» окажутся, если можно так выразиться,
«скользящими», в том смысле, что каждая из них будет
единой цепью количественных оттенков между двумя
противоположностями как в области семантики, так и
в области соответственных выразительных средств. Так,
* Щерба Л. В. Фонетика французского языка. Л., 19392. (Прим.
ред.).

возможно, что такой «скользящей» фонемой является,
например, нежная интонация, нежный тембр голоса и что
какое-либо имя может быть произнесено с различными
ступенями нежности в голосе, начиная от неподчеркну-
того безразличия (подчеркнутое безразличие, по-видимому,
имеет свою выразительную интонацию), переходя через
разные степени ласковости и кончая максимальной неж-
ностью.
§ 143. Тот факт, что человечество весьма медленно
приходило к фонетическому письму, в основе которого
лежит ведь типология звуков нашего языка, говорит
о том, что выяснение этой типологии, иначе говоря,
фонетический анализ языка, — дело очень трудное. Это
вполне подтверждается той лингвистической работой, ко-
торая проводится у нас в Союзе по созданию алфавитов
для бесписьменных народов и по их реформе у народов
со старой письменностью. Несмотря на сравнительно вы-
сокий уровень наших лингвистических знаний, дело подви-
гается весьма медленно и не может еще считаться вполне
законченным. В первой части книги мы видели, что и для
русского языка могут быть затруднения в этой, каза-
лось бы, достаточно обследованной области. Но тогда как
для фонетического письма инвентаризация фонем хотя бы
в самой грубой форме была совершенно необходима,
этого никак нельзя сказать про инвентаризацию интона-
ций (понимая под этим все, что не является отдельной
фонемой): абсолютно необходимой является лишь точка
или ее разнообразнейшие эквиваленты. Если некоторые
языки, как например семитские, обходятся без обозначе-
ния гласных,1 то тем более можно обходиться почти без
всякой пунктуации, как это и имеет место в целом ряде
письменностей: контекст оказывается в той или другой
степени ^достаточным для понимания смысла написан-
ного.
§ 144. Кроме того, у многих культурных народов
письменный язык, не переставая, конечно, быть функцией
устного, тем не менее в той или другой мере разошелся
с этим последним, как бы отдифференцировался от него.
В частности, он не использует многих его выразительных
средств, в связи с чем не имеет и способов их обозначать.
1 Возможность этого принципа обусловливается, — отнюдь,
однако, не оправдывается, — исключительно грамматической, а не
семантической функцией гласных в этих языках.

Так, расчет на логическое ударение обнаруживает неопыт-
ного или небрежного стилиста.
В вышеприведенной фразе Наша бригада вчера отли-
чилась логическое ударение на первом слове (наша)
должно быть выражено в письменном языке особым сло-
вечком — это: Это наша бригада вчера отличилась. Ло-
гическое ударение на слове вчера в письменном языке вы-
ражается порядком слов: Наша бригада отличилась вчера.
Так, приказания, просьбы, мольбы в письменном языке
выражаются специальными ремарками: принесите, при-
казал он (просил он или умолял он). Разные интонации
при обращении тоже будут выражаться специальными
ремарками, вроде ласково окликнул он, укоризненно про-
молвил он, сказал он, и в тоне его послышалась угроза
и т. п. Разделение предложения на две части, из которых
первая является психологическим подлежащим, а вто-
рая — психологическим сказуемым, очень удобно выра-
жается в устном языке специфической интонацией, кото-
рая на письме изображается посредством тире. Однако,
в строгом стиле письменного языка подобное тире счи-
тается неуместным, и разделение обыкновенно выра-
жается другими средствами.
Так, фразу Чехова Я вас спрашиваю: рабочим — нужно
платить? можно переделать следующим образом, сохра-
няя даже разговорный стиль: Я вас спрашиваю: рабочим-то
платить ведь нужно? Фразу Мне — ничего не надо —
с такой именно интонацией в строгом стиле следует пере-
делать так: Что касается меня, то мне ничего не надо.
§ 145. Резюмируя все вышесказанное, вполне можно
утверждать, что отсутствие инвентаря значащих интона-
ций в русском языке вполне объясняется, с одной сто-
роны, трудностями самого дела, а с другой — отсутствием
достаточно сильных практических стимулов для этого
предприятия.
Что какая-то типология интонаций все же возможна,
умозаключаю, между прочим, из того, что их отдельные
типы понемногу выясняются в разных языках. Так, во
французском языке различили теперь три типа «ударе-
ния» с различными функциями: ритмическое, эмоциональ-
ное и «логическое», не совпадающее, однако, с русским
логическим (подробнее об этом см. мою «Фонетику фран-
цузского языка»).
В русском языке, как мне кажется, я сумел различить
следующие типы «ударения», тоже, конечно, с разными

функциями? словесное, фразовое (на конце синтагм), ло-
гическое и эмфатическое, характеризующееся приближе-
нием к полному стилю произношения, и т. д.
Пока, однако, нет полной типологии таких интонаций,
до тех пор нельзя до конца понять существующую си-
стему нашей пунктуации, ни тем менее пытаться построить
рациональную теорию небуквенных знаков вообще.
§ 146. Чтобы хоть немного все же разобраться в пу-
танице всяческих правил нашей пунктуации, следует
стать на практическую точку зрения и спросить себя,
что нужно добавить к более или менее длинному тексту,
записанному, в основном, фонетическом письмом, для того,
чтобы облегчить его чтение и понимание, если он написан
сплошь без всяких делений, как это несомненно имело
место в начале письменности и как это мы имеем, до
некоторой степени, и сейчас, например, в арабском письме.
Совершенно очевидно, что для этого самым необходи-
мым было отмечать смысловое членение данного текста.
Но с какой стороны подходили к этому членению — непо-
средственно со смысловой или через посредство его зву-
кового выражения? Несомненно, что в разных условиях
это было по-разному. Как и сейчас, при чтении про себя
звуковая сторона у вполне грамотного человека, ве-
роятно, играла минимальную роль и знаки делимости
текста воспринимались непосредственно в их смысловом
значении. Совсем другое дело было при чтении вслух,
например, церковных книг во время богослужения или
различного рода официальных документов при судогово-
рении и т. п.
Наш современный опыт подсказывает, что в этих слу-
чаях читающий редко до конца осмысливает текст и знаки
делимости текста воспринимает как фонетические сиг-
налы способа его произношения. При переписке текстов,
которая до изобретения книгопечатания играла громадную
роль в деле развития письма, очевидно, тоже было два
сорта переписчиков: одни списывали букву за буквой,
а потому знаки делимости текста не воспринимали ни как
фонетические, ни как смысловые; другие же переписы-
вали, читая переписываемое вслух или шепотом и, ко-
нечно, по смысловым частям — синтагмам. Как происхо-
дило дело при творческом письме, сейчас это трудно себе
представить с достаточной уверенностью, но подобное
письмо, конечно, далеко не играло той роли, которую оно
играет сейчас.

§ 147. Как бы то ни было, но совершенно очевидно,
что все наши так называемые знаки препинания в своей
основной“ функций возникли из потребности обозначить
членение речи. В настоящее время знаками членения по
преимуществу являются, кроме скобок, имеющих свое-
образную функцию, красная строка, точка, точка с запя-
той и запятая, причем прописная буква, как знак истори-
чески связанный с красной строкой, является в настоящее
время вспомогательным знаком точки, ставящимся не
в конце отделяемого члена, а в его начале. Знаки вопро-
сительный и восклицательный, а также многоточие имеют
ту же основную функцию, что и точка. Двоеточие — ту же,
что точка с запятой, а тире — ту же, что и запятая. Отли-
чием всех этих знаков от точки, точки с запятой и запятой
являются разные дополнительные функции, о которых
будет сказано ниже.
§ 148. Русская пунктуация, как и русское правописа-
ние, развивалась совершенно стихийно, и в настоящее
время в конце концов остается неясным, что собственно
она призвана выражать — непосредственно идеи или те
или другие средства выражения этих идей. Трудность
вопроса усугубляется еще тем, что разные средства выра-
жения на практике нередко противоречат друг другу:
союз что сигнализирует нормально новую мысль, однако
во фразе Зная, что брат уехал, я отправился на хутор
зная, что брат уехал представляет собою интонационно
единое целое, выражающее одну мысль. Другой пример:
во фразе Я приехал в Киев вчера порядок слов указывает
на слово вчера, как на психологическое сказуемое; однако
если сделать логическое ударение на Киев, то психологи-
ческим сказуемым будет это последнее. Подобных приме-
ров можно приводить множество, они всем известны.
§ 149. Посмотрим, прежде всего, какие идеи могут
выражаться так называемыми знаками препинания в рус-
ском языке.
Во-первых, они могут выразить семантическое един-
ство, т. е. единство слова. Для этого служат, с одной
стороны, пропуски между словами, а с другой стороны,
так называемая черточка, или дефис, соединяющая два
слова в одно: женщина-врач, красавица-зорька, какой
нибудь и т. д.
Во-вторых, знаки препинания могут выражать син-
таксические единства разных порядков — более мелкие и
более крупные. Первые выражаются запятой, чертой.

Вторые выражаются точкой, абзацем. И те и другие могут
выражаться скобками, точкой с запятой, двоеточием, зна-
ками вопросительным и восклицательным. Примеры из-
лишни, так как все это общеизвестно. Иначе говоря,
указанные знаки служат для выражения расчлененности
более сложных мыслительных единств.
В-третьих, знаки препинания могут выражать общий
характер синтаксических единиц, так называемый повест-
вовательный (точка), вопросительный (знак вопроса), эмо-
циональный (разного содержания — знак восклицатель-
ный, многоточие).
В-четвертых, знаки препинания могут выражать от-
ношения между синтаксическими единствами. Таковы
двоеточие, черта, скобки, запятая, точки с запятой.
В-пятых, знаки препинания могут выражать и некото-
рые другие идеи, как например обозначать те или другие
слова. Далее, надо подчеркнуть, что большинство этих
идей так или иначе выражаются в языке и притом не обя-
зательно интонационными средствами, а и служебными
словами или грамматическими формами и, наконец, по-
рядком слов. Так, вопрос может, между прочим, выра-
жаться вопросительными словами с фразовым ударением
на них: Какую гадость вам устроили? Как ты пишешь?
Удивление (восхищающее или порицающее) может выра-
жаться теми же вопросительными словами с ударением на
одном из других слов предложения: Какую гадость вам
устроили! Как ты пишешь! Во фразе Мы еще не можем
сказать, состоится ли завтра общее собрание косвенный
вопрос выражен словечком ли в соединении с отсутствием
заключительной интонации перед словом с ли. Однако во
фразе Я очень хотел бы узнать, куда они ходят косвен-
ный вопрос выражен не только вопросительным словом
куда в соединении с отсутствием заключительной интона-
ции перед ним, но и словесным ударением на этом самом
вопросительном слове. Четкое противоположение двух
идей во фразе Все это конечно очень неприятно, но это
совершенно необходимо выражается словом но в соедине-
нии с отсутствием заключительной интонации перед ним.
Во фразе Уйди он, мне было бы легче отношение условия
и следствия выражается формой повелительного наклоне-
ния в первой синтагме в соединении со своеобразной
интонацией.
§ 150. Только по интонации, не нашедшей себе отра-
жение на письме, мы отличаем точки, разделяющие само-

стоятельные предложения, которые входят в состав еди-
ного целого, от точки, стоящей в конце этого целого.
Такой случай мы видим, например, в следующей фразе из
«Капитанской дочки» Пушкина: «Ямщик поскакал; но все
поглядывал на восток».
Только по интонации можно отличить слова в роли
модальных определителей при психологическом сказуемом
от тех же слов в роли модальных определителей при всем
высказывании, когда они легко образуют отдельную син-
тагму: во фразе По-видимому, все деньги потрачены с ло-
гическим ударением на слове все слово по-видимому
относится только к этому последнему, а не составляет
особой синтагмы, причем смысл всей фразы будет со-
стоять в том, что часть денег несомненно потрачена,
а вопрос только в том, все ли они потрачены или не все.
Точно так же по-видимому не составляет особой синтагмы
и во фразе Все деньги, по-видимому, истрачены, относясь
к слову истрачены. Однако если в первой фразе вовсе не
будет логического ударения, то по-видимому будет отно-
ситься ко всему целому и окажется особой син-
тагмой.
При этом и во втором, и в третьем случае смысл фразы
будет состоять в том, что либо все деньги потрачены, что
вероятнее, либо ничего не потрачено (возможность, что
истрачена лишь часть, не отрицается, но на нее и не
указывается). Таким образом, на практике если во вто-
ром случае ставить запятую, то ее отсутствие в первом
будет равносильно логическому ударению на все.
§ 151. На основании всего сказанного, а также на
основании приведенных примеров, можно сформулировать
следующие общие положения:
1. Так называемые знаки препинания нужны на письме
везде там, где сообщаемое выражено в языке хотя и точно,
однако не словами, и не грамматическими формами, и не
порядком слов.
2. Особенно нужны знаки препинания в тех случаях,
когда интонационные (в широком смысле) средства вы-
ражения идут вразрез с лексическими и грамматиче-
скими.
3. Знаки препинания не нужны для всех тех катего-
рий случаев, когда подлежащее может быть выражено
лексическими и грамматическими средствами, в резуль-
тате стилистической переработки соответствующего текста
(примеры см. выше в § 144).

4. Знаки препинаний не нужны в тех случаях, когда
они чересчур конкретизируют мысль и, таким образом,
мешают письменному языку выразить ее в более обобщен-
ной форме, чем это возможно в устном языке.
Примеры из «Капитанской дочки».*
5. Знаки препинания менее нужны в тех конкретных
случаях, когда сообщаемое не имеет специального выра-
жения, легко может быть дополнено из контекста.
§ 152. Несомненно, что в письменном языке, который
допускает очень длинную связную «речь» (иногда в не-
сколько томов), самыми важными знаками являются знаки
членения . этой речи. Несомненно, что и исторически
пунктуация в большинстве случаев начиналась со знаков
членения. Русское название — знаки препинания — ука-
зывает тоже на членение речи как на основную функцию
пунктуации.
В этом плане наши тома, части, главы, разделы, отме-
чаемые иногда двумя-тремя звездочками или горизонталь-
ной чертой на середине страницы, — все это своего рода
знаки препинания. Далее идут красная строка и точка,
соединенная с большой буквой в начале продолжения
речи. При этом точки разделяют друг от друга вполне
самостоятельные мысли, а красные строки — связанные
по смыслу ряды таких мыслей.1
Противоположение этих знаков не имеет четкого вы-
ражения в языке. Однако, по-видимому, в большинстве
случаев красная строка сопровождается переменой тона
или ритма, свидетельствующих о начале нового ряда
мыслей.
«Хотя я и предвидел скорую и несомненную перемену
в обстоятельствах, но все же не мог не трепетать, вообра-
жая опасность её положения.
Размышления мои были прерваны приходом одного из
казаков, который прибежал с объявлением, что-де вели-
кий государь требует тебя к себе» («Капитанская дочка»,
гл. VII).
«Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
* Что имел в виду Л. В. Щерба, неясно. (Прим. ред.).
1 Интересно отметить, что и семантически и материально крас-
ная строка и точка с традиционной большой буквой, по-видимому,
дифференцировались из одного знака.

Была ужасная пора,
Об ней свежо воспоминанье. . .
Об ней, друзья мои, для вас
Начну свое повествованье».
(«Медный всадник») *
В роли точки могут выступать знаки вопросительный
и восклицательный и многоточие, имеющие каждый еще
и свои добавочные значения.
В роли точки может, кроме того, выступать точка с за-
пятой; она заменяет первую в тех случаях, когда несколько
отдельных самостоятельных мыслей образует не просто
последовательный ряд, а более тесное единство. Вместо
точки с запятой может употребляться двоеточие, имеющее
еще свои добавочные значения.
Далее, специально знаками членения являются скобки
со строго определенным значением и тире — с довольно
расплывчатым.
Что касается запятой, то хотя.она в русской пунктуа-
ции играет роль знака членения речи (какой по преиму-
ществу она является во французской пунктуации), однако
у нас она так многозначна и употребление ее является
таким путанным и непоследовательным, что о ней надо
говорить совершенно особо. Между тем на заре нашей
письменности, по-видимому, был знак (материально это
по большей части были точки), который обозначал самое
мелкое членение нашей речи на синтагмы.
* Примеры в рукописи отсутствуют. (Прим. ред.).

КНИГИ ИЗДАТЕЛЬСТВА «НАУКА»
МОЖНО ПРЕДВАРИТЕЛЬНО ЗАКАЗАТЬ
В МАГАЗИНАХ КОНТОРЫ «АКАДЕМКНИГА»
Для получения книг почтой
заказы просим направлять по адресу:
117192 Москва, В-192, Мичуринский проспект, 12.
Магазин «Книга — почтой»
Центральной конторы «Академкнига»;
197345 Ленинград, П-345, Петрозаводская ул., 7.
Магазин «Книга — почтой»
Северо-Западной конторы «Академкнига»,
480091 Алма-Ата, ул. Фурманова, 91/97 («Книга — почтой»);
370005 Баку, ул. Джапаридзе, 13;
320093 Днепропетровск, пр. Гагарина, 24 («Книга — почтой»);
734001 Душанбе, пр. Ленина, 95 («Книга — почтой»);
375002 Ереван, ул. Туманяна, 31;
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 289;
252030 Киев, ул. Ленина, 42;
252030 Киев, ул. Пирогова, 2;
252142 Киев, пр. Вернадского, 79;
252030 Киев, ул. Пирогова, 4 («Книга — почтой»);
277012 Кишинев, пр. Ленина, 148 («Книга — почтой»);
343900 Краматорск Донецкой обл., ул. Марата, 1;
660049 Красноярск, пр. Мира, 84;
443002 Куйбышев, пр. Ленина, 2 («Книга — почтой»);
191104 Ленинград, Литейный пр., 57;
199164 Ленинград, Таможенный пер., 2;
199034 Ленинград, 9 линия, 16;
220012 Минск, Ленинский пр., 72 («Книга — почтой»);
103009 Москва, ул. Горького, 8;
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7;
630076 Новосибирск, Красный пр., 51;

630090 Новосибирск, Академгородок, Морской пр., 22 («Книга —
почтой»);
142292 Пущино Московской обл., MP «6», 1;
620151 Свердловск, ул. Мамина-Сибиряка, 137 («Книга — почтой»);
700029 Ташкент, ул. Ленина, 73;
700100 Ташкент, ул. Шота Руставели, 43;
700187 Ташкент, ул. Дружбы народов, 6 («Книга — почтой»);
634050 Томск, наб. реки Ушайки, 18;
450059 Ус>а, ул. Р. Зорге, 10 («Книга — почтой»);
450025 Уфа, Коммунистическая ул., 49;
720001 Фрунзе, бульв. Дзержинского, 42 («Книга — почтой»);
310078 Харьков, ул. Чернышевского, 87 («Книга — почтой»).

ОПЕЧАТКИ
Страница Строка Напечатано Должно бытъ
58
8 сверху „сиэно“
„сиэна“
»
» »
„лиэто“
„лиэта“
82
21 снизу „jux, Maju“ „JHX, MaJH“
»
22 »
„D.bOCbjU“ „HbOCbJH“