Феофан Прокопович. Сочинения. — 1961 — Электронная библиотека ГНПБУ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Крупный политический и церковно-общественный деятель, соратник Петра I Феофан Прокопович (1681—1736) писал по вопросам богословия, философии, истории (гражданской и церковной), права (государственного и церковно-канонического), по теории поэзии и красноречия, педагогике и даже по математике.

Собственно литературой он занимался урывками, в часы досуга, часто по долгу, в начальные годы своей писательской деятельности — профессора Киевской академии, а позже — одного из первенствующих иерархов русской церкви. И тем не менее оставленное им сравнительно небольшое литературное наследие — значительный и важный этап в истории русской литературы. Его политические речи, написанные (в форме церковной проповеди) по свежим следам последних событий и посвященные полной энтузиазма и глубокого внутреннего убеждения пропаганде петровских реформ, — ярчайший образец передовой русской публицистики первой трети XVIII века. Его трагедо-комедия «Владимир» —бесспорно лучшая из дошедших до нас «школьных» драм; уже Н. И. Гнедич отметил в ней и незаурядные литературные достоинства («воображение, возвышенность духа, жар и краски поэтические»), и необычную по тому времени «смелость мыслей».1 Его стихотворения — ценный вклад в русскую поэзию эпохи ее становления; господствующему еще тогда силлабическому стиху он сообщил большую гибкость и выразительность, обогатил его новыми размерами, первый ввел в обиход русской поэзии строфу итальянского происхождения — октаву (результат внимательного изучения Т. Тассо, которого

Как писатель Феофан Прокопович воспитался на традициях «барокко», предшествовавшего в русской литературе утверждению классицизма. Руководствуясь эстетическими принципами и нормами этого литературного стиля, он на практике, однако, следовал им отнюдь не слепо: многое в системе этого стиля вызывало с его стороны решительное сопротивление. Во всяком случае в той форме, в какой стиль «барокко» на рубеже XVII—XVIII веков культивировали современники Феофана (Стефан Яворский, Иван Максимович и др.), он был для него мало приемлем. Произведения свои Феофан Прокопович — выдающийся деятель русского раннего Просвещения2 — сумел наполнить новым, общественно актуальным содержанием и почти совсем освободить их от того чрезмерного подчас «деспотизма формы»,3 дань которому уплатили едва ли не все современные Феофану авторы — сторонники указанного литературного направления.

Литературные произведения Феофана Прокоповича, собранные в одно целое, еще ни разу не издавались. Настоящая книга и ставит своей задачей частично восполнить этот пробел; наряду с речами, трагедокомедией и стихотворениями Прокоповича в состав книги входит и его трактат по теории поэзии — «De arte poetica».

2 J. Tetzner. Theophan Prokopovič und die russische Frühaufklärung. «Zeitschrift für Slawistik», Bd. 111, H. 2—4 (1958), SS. 351—368; ср.: E. Winter. Halle als Ausgangspunkt der deutschen Russlandkunde im 18. Jahrhundert. Berlin, 1953, SS. 113—137.

3 П. Морозов. Феофан Прокопович как писатель. СПб., 1880, стр. 98.

4 Д. Д. Шамрай. Цензурный надзор над типографией Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. «XVIII век», сб. 2, Изд. АН СССР, М.—Л., 1940, стр. 297—298.

5 Часть IV вышла позже (СПб., 1774); в состав ее вошли богословские сочинения Прокоповича.

6 Одна речь, а именно приветственная — по случаю возвращения Петра I в 1717 г. из заграничного путешествия (ч. I, стр. 175—196) включена в издание ошибочно; принадлежит она не Ф. Прокоповичу.

чиная со «Слова приветствительного на пришествие в Киев его царского пресветлого величества» (1706) и кончая «Словом на освящение новосозданной церкви ея императорского величества в зимнем доме в Санктпетербурге» (1735); завершается часть III издания публикацией «слов, проповеданных к Киеве, а которых годов — неизвестно» (стр. 254—352).7

Слова и речи, напечатанные при жизни Феофана, воспроизведены по этим первопечатным изданиям; остальные — по рукописям. Часть I издания сопровождается «Предисловием» и «Оглавлением» — первым в нашей науке библиографическим указателем сочинений Ф. Прокоповича «на российском языке», кроме издаваемых.

Печатая тексты, С. Ф. Наковальнин и его сотрудники ввели «употребляемое в новейших церковных книгах правописание», цитаты из Писания проверили и привели по «новоисправленной Библии», устранили типографские погрешности первопечатных изданий; рукописные тексты правили, как указано в предисловии, по «многим и лучшим спискам» и опубликовали их с цензурного одобрения Синода.

Как воспроизвели издатели рукописные тексты, сказать трудно, так как ссылок на использованные ими рукописи они не дали. Что же касается текстов, воспроизводящих первопечатные издания, то сличение показывает следующее. Издатели устранили украинизмы: зменника — изменника (I, стр. 28), до того — к томуж (I, 103), до дому — в дом (I, 104), обыклое — обыкновенное (I, 105), майстера — мастера (II, 18), познаваймо же и исповедуймо — познаим же и исповедуим (II, 91) и пр.; некоторые встречающиеся у Феофана слова иноземного происхождения или заменили другими, или дали в переводе: ординов — провинций (I, 103), интеррегиум — междоцарствование (I, 106), резон — разум (I, 160), перегринация—странствование (I, 207), фабулах—баснех (I, 222) и пр.; названия стран, городов, некоторых иноземных имен дали в принятой во второй половине XVIII века транскрипции: Сленску — Силезии (I, 27), Сикилии — Сицилии (I, 33), Алгер — Алжир (I, 102), Венецкая — Венецианская (I, 103), Лудовика — Людовика (II, 163); допускали пропуски отдельных слов, переста-

новки , а также, довольно широко, разного рода замены одних слов и словосочетаний другими: поколебается — колеблется (I, 30), бунтовников — бунтовщиков (I, 32), того из рук — оный из рук (I, 42), списателие — описателие (I, 44), за немного часов — не во многия часы (I, 46), должна есть — приличествует (I, 119), протчия — другия (I, 153), осяжимая — осязаемая (I, 156), понурый — пронырливый (I, 156), пророкованному — прореченному (I, 199), походом — шествием (I, 205), живописием — живописию (I, 222) и т. п.

Издание С. Ф. Наковальнина слов и речей Феофана Прокоповича— пока единственное в нашей науке.8

Настоящее издание избранных политических речей Прокоповича воспроизводит тексты по первоисточнику, т. е. по их прижизненным публикациям. Тексты печатаются по орфографии оригинала; отмены следующие: буква «ѣ» заменена буквой «е», буква «i» — буквой «и»; другие буквы кирилловской азбуки также заменены соответствующими; «ъ» в конце слов не воспроизводится; титла раскрыты, выносные буквы введены в строку; абзацы — оригинала; пунктуация в основном современная.

2

Трагедокомедия Феофана Прокоповича «Владимир», написанная им в 1705 году и впервые поставленная 3 июля того же года учащимися Киевской академии во время очередных летних «рекреаций», в свое время издана не была; это, однако, не помешало ей получить широкое распространение вплоть до конца XVIII века в рукописных копиях.

Настоящее издание трагедокомедии основано на изучении следующих ее списков.

1. Рукоп. Гос. Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, собр. Толстого, О. XIV. 2, лл. 64— 88 об.; мелкая украинская скоропись 1751 года (ниже список этот будет обозначаться буквой Т). Тексту «Владимира» предпосланы развернутое заглавие и краткий в прозе «Пролог к слышателем» (л. 64—64 об.), отсутствующий во всех других известных мне списках; завершается текст пометой: «Конец трагедокомедии, сложенной трудом Феофана Прокоповича» (л. 88 об.). Читается трагедокомедия в сборнике следующего состава: стихотворные послания к А. Кантемиру Феофана Про-

Индивидуальных чтений в тексте списка немного; в большинстве случаев это погрешности, легко исправляемые при помощи других списков (см. разночтения к тексту).

2. Рукоп. Львовской библиотеки Академии наук УССР, Коллекция монастырских рукописей, № 784; тетрадь в черной обложке из 24 листов, писанных мелкой украинской скорописью первой половины XVIII века, в 4°; содержит в себе только один текст — трагедокомедию «Владимир». Тетрадь была в 1906 году обнаружена В. Щуратом в библиотеке униатского Василианского монастыря в Крехове в составе рукописного сборника, содержащего выдержки из сочинений Феофана Прокоповича по философии, физике, риторике и поэтике;10 В. Щурат список «Владимира» из сборника извлек и переплел отдельно.

Текст без заглавия (действию I предпослана помета: «Траедокомедия»), но в конце списка (ниже будем обозначать его буквой Л) — и в этом его особенность — читаются и заглавие, и другим спискам неизвестный текст «программы» представления (лл. 22 об.—23 об.).

Список — крайне дефектный (В. Щурат предполагал, что писан он под диктовку), с многочисленными пропусками не только отдельных словосочетаний, но и целых стихов (I, 172; II, 30; V, 16, 34, 38, 100). Текст трагедокомедии, несмотря на то, что дает порою некоторый материал для восстановления автографа, пестрит чтениями, искажающими смысл: с родственною— сродственний (I, 8), туга — туча (I, 22), возрастом — возластом (I, 173), дебри—деби (I, 209), мню — много (II, 43), далекой — адзской (II, 185), з лукавим навѣтом— аз лукавих навѣтов (III, 11), ради — раду (III, 58), сравненний — срамленний (III, 77), честности — битности (III, 98), приймем—приимет (III, 11), кончается — кончает нас (III, 339), смотри — смотрит (III, 371), спящаго — стоящаго (IV, 26), воля — вия (IV, 42), чужда — чудна (IV, 120), обиди — и бѣди (IV, 135), страстно — страшно (IV, 142), поругается — пору-

3. Рукоп. Гос. Публичной библиотеки УССР в Киеве, собр. Киевской духовной академии, I. III. 92. 13 (по описанию Н. Петрова № 421), в 4°, лл. 330—358 об. Трагедокомедия читается без заглавия, в составе сборника, объединяющего под одним переплетом рукописные тетради разного почерка и времени— поэтику и риторику на латинском языке 1726—1727 годов, катехизис, трактат Ф. Прокоповича «Вещи и дела, о которых духовный учитель народу християнскому проповедать должен».11 Писана трагедокомедия украинской скорописью середины XVIII века, обращающей на себя внимание особенностью правописания слов, начинающихся с буквы «у»: вуже, вумерший, вувидит, вубиет, вутробу, вубо и пр.

Текст трагедокомедии этого списка (условимся обозначать его буквой К) кто-то сверял по другому — очень близкому к Т: свидетельствуют об этом многочисленные поправки на полях рукописи, сделанные иными чернилами почерком того же времени.

Индивидуальных чтений в списке К почти нет; в большинстве случаев это погрешности: прияти — прияша (III, 113), оскудѣет — не оскудѣет (V, 19) и пр.

4. Рукоп. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина в Москве, ф. 173, Фунд. собр. (б. Московской духовной академии), № 163, лл. 207—230, в 4°; украинская скоропись середины XVIII века. Текст трагедокомедии без заглавия (в начале I действия только помета: «Траедокомедия»). Рукопись—сборник, в состав которого, помимо «Владимира», входят: стихотворный «Епиникион» Феофана Прокоповича, слова и речи ректора Киевской академии Сильвестра Кулябки, киевского митрополита Тимофея Щербацкого, печерского архимандрита Тимофея, стихотворные послания Кантемиру Ф. Прокоповича и Ф. Кролика, сатиры Кантемира, некоторые песни Ф. Прокоповича («Кто крепок на бога уповая», «О суетный человече»).

В списке этом (ниже обозначается буквой М) немало индивидуальных чтений. Многие из них свидетельствуют о склонности писца (или его предшественника) к разного рода переделкам и вольной вариации текста: он часто переставляет слова, одно слово, не всегда считаясь с размером стиха, заменяет дру-

гим , некоторые стихи дает в новой, своей редакции. Вот несколько примеров его обращения с текстом (помимо отмеченных в разночтениях): подажд воскорие крилѣ — притвори адские крилѣ (II, 102), народом твоим — бог всѣм твоим народом (III, 69), их меч — оных меч (IV, 18), здѣ совѣтую — посовѣтуюся (V, 44), велми и его слава — высока и его слава (IV, 77), было бы, когда еще не бѣ привязанно — когда еще не бяше тело привязанно (IV, 112), совѣтую же токмо — по совѣту же токмо (V, 188). Нередки в списке М случаи, когда подобные новации обессмысливают текст: болий — бо мир (III, 76), завистей — завистний (IV, 99), пещер тих — печерских (V, 241). В одном месте реплики одного персонажа переданы другому: слова Пиара (V, 16)—Курояду; слова Курояда (V, 17—23) — Пиару.

5. Рукоп. Гос. Исторического музея в Москве (ГИМ), Успенск. собр., № 86/1155, лл. 10—38, в 4°; скоропись и переходящий в скоропись полуустав 40-х годов XVIII века. «Владимир» читается без заглавия; имеется только в начале I действия помета: «Траедокомедиа». Рукопись — копия сборника, составленного по поручению Феофана Прокоповича и поднесенного (не позже 1728 года) герцогу Голштинскому Карлу-Фредерику и его супруге, цесаревне Анне Петровне. См. предпосланное сборнику посвящение (л. 1—1 об.). «Пресветлейшии государи, — писал здесь Феофан, — малая сия и немногая писанийца моя, в память Петра Великаго, императора и самодержца Всероссийскаго, вашего же се отца, се же и родителя, по силе моей сочиненная, вашему высочеству ради важных вин приношу и посвящаю...». В состав сборника, помимо «Владимира», входят речи Феофана: речь «при начатии» св. Синода, «Слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе» (1709), «Слово похвальное в день рождества» цесаревича Петра Петровича, Слово о власти и чести царской, Слово о Ништадтском мире, Слово на коронацию императрицы Екатерины Алексеевны и др.

Текст трагедокомедии по этому списку (ниже обозначается буквой У) очень близок к списку М, но характеризуется большим количеством индивидуальных отступлений. К ним относятся: пропуски отдельных слов; перевод на русский язык ряда устаревших славянизмов и украинизмов оригинала: слухати — слушати (II, 72), шатерей — шатров (II, 125), извѣти — доводами (III, 39), красомовством — краснословством (III, 130), едного — единаго (III, 202) и пр.; случаи осмысления слов и словосочетаний, в оригинале, очевидно, неразборчиво написанных или непонятых: сам — вам (I, 136), глада — спада (I, 162), камо — како (I, 188), ко единой дѣвѣ — из единой дѣвы

(II, 187), тучат их — тучных (III, 226), началу — начало (III, 297), мудра — мира (III, 317), преступство — предстателство (III, 377), отслати — области (III, 446), жгомий — жестокий (IV, 14), лютий полк сут и ужасний — сотый полк ужасный (IV, 27), вяжет — в тяжесть (IV, 36), сей же тому да владѣет— сей тому довлѣет (IV, 57), римским — мерзским (IV, 59), что сего порока — что се пророка (IV, 75), убо еста глуха — убо есть хула (V, 59), отнюд быти — отбыта (V, 74), никогда — ни тогда (V, 119), полку — послу (V, 197), горы — роди (V, 243), прещение—прощение (V, 248), воинску—воистинну (V, 269) и др.; невнимание к размеру стиха, даже стиха шестисложного, например, IV, 176 (см. разночтения).

Вряд ли можно все эти неполадки в тексте относить за счет писца списка У; многие из них, очевидно, имели место и в оригинале сборника; список У свидетельствует, что Феофан, готовя избранные «писанийца» свои, «которая на высокия Петровы славы аки бы перстом показуют», текста не правил.

6. Рукоп. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина, собр. Долгова, ф. 92, № 5850, в 4°, скоропись и полуустав второй половины XVIII века, лл. 37—66 об., 79—84 (при переплете листы были перебиты). Рукопись — сборник, в состав которого, кроме «Владимира», входят драма 1728 года Ф. Трофимовича «Милость божия...» и некоторые письма Ф. Прокоповича. Текст «Владимира» по этому списку (ниже будем обозначать его буквой Д) обнаруживает в ряде чтений наибольшую близость к списку К.

Индивидуальные чтения списка Д, за немногими исключениями, искажают текст: щедрость — щедрот (I, 151), прост — плот (I, 183), обаче — одаче (III, 8), долг — дом (III, 149), ядении — явлении (III, 216), всѣм — вѣм (III, 259), вѣдает — дѣлает (III, 278), утолити — умолити (III, 340), дол — дом (IV, 10), сили ми — силними (IV, 58), нелестных — нелестный (V, 12), благородству — благодарству (V, 148), ратую — ратию (V, 286) и т. п.

Все указанные списки делятся на две группы: к первой группе относится список Т; ко второй — все остальные.

Протограф какой группы ближе воспроизводит авторский текст? Несомненно протограф списка Т. В этом убеждают погрешности протографа списков ЛКМУД: пропуск в тексте (II, 46—47), деформация группы стихов, возникшая в результате пропуска одного стиха (I, 174—177). А также некоторые чтения, на мой взгляд, бесспорно вторичного происхождения — Т (III, 239): Кратким словом истинну хранити нѣст волно, ЛКМУД: Кратким словом истинны хранити нѣст волно; Т (III, 342): Како о человѣцѣ, како о сей вѣрѣ | Христовой

мудрствуете? ЛКМУД: Како о человѣцѣ, како о всей вѣрѣ Христовой мудрствуете?; Т (V, 160—162): ... юже получаю | радость нынѣ ни в коем прежде нам случаю | не бысть когда, аще бо и многия гради | во плѣн прияли быхом, ЛКМУД: ... юже получаю | радость нынѣ ни в коем прежде нам случаю | не бысть прежде, аще бо (бы) и многия гради | во плѣн прияли быхом. См. также разночтения к стихам I, II, 150; II, 139, 182; случаи нарушения стихотворного размера: I, 165; V, 156.

Протограф списков второй группы (ближе всего его воспроизводят ЛКД) отличается от протографа Т рядом вариаций текста; отмечу наиболее существенные: I, 4, 150; II, 139, 212— 213; III, 137—138, 368; V, 24, 37—38, 108. Указанные вариации, нигде не нарушая стихотворного размера, подчас дают более или менее своеобразный, по сравнению с протографом Т, извод текста. В этой связи в особенности показательны два места (II, 212—213 и III, 137—138), где стихи читаются в совсем иной редакции. Не исключена возможность, что некоторые из этих вариаций, две последние во всяком случае, принадлежат самому Феофану и свидетельствуют, что архетип второй группы списков восходит к какой-то авторской редакции текста — быть может первоначальной, позже автором правленной. О последнем, как кажется, говорят стихи II, 212—213 (обращение Жеривола к Курояду):

Т ЛКМУД

...Устройтеся спѣшно,
спѣшно до скакания, аз же
вам утѣшно
Явлю зде знамение: понеже
имамы
сладкие пѣти пѣсни,
бозы же со намы
Будут скакати, токмо пер-
вие им мушу
пришептати и дати кое-
муждо душу.

...Устройтеся спѣшно, спѣшно до скакания, аз же
вам утѣшно
Явлю зде знамение: понеже
имамы
от богов сих трепета
страх, убо со нами
Да скачут нынѣ они. Но
первѣе мушу
пришептати и дати кое-
муждо душу.

Редакция Т производит впечатление позднейшей правки; в редакции ЛКМУД не вполне ясна связь фразы «понеже имамы | от богов сих трепета страх» с дальнейшим текстом.

Как следует из заглавия (список Л несомненно сохранил его первоначальную форму), из предпосланного трагедокомедии пролога в прозе, а также из стихов V, 254—256, 269—274, 277—287, 307—309, 316, трагедокомедия содержит в себе приветствие и всякие похвалы тогдашнему ктитору и щедрому покровителю Киевской академии гетману И. С. Мазепе. После измены гетмана трагедокомедия в этой своей части не могла,

разумеется, не приобрести одиозного характера. Нужны были переделки. Они и были осуществлены некоторыми писцами. Из заглавия было устранено упоминание о Мазепе (Т Д); в ряде списков второй группы (КМУ) заглавие вообще выпало; перестал переписываться пролог. Частичным изменениям подвергся и самый текст. В списке М стих V, 308 «Над всѣми же сими | храминами зиждитель Иоанн славимий | начертан зрится» был переделан: «Иоанн» зачеркнуто, а сверху написано «Христов»; зачеркнут был в том же списке и последний стих трагедокомедии (V, 316)—«Дажд здравие... царю Петру, от тебе вѣнчанну, | и его первѣйшому вожду Иоанну»; он был заменен другим: «Даждь и наслѣднику, от него избранну».

Впервые трагедокомедия «Владимир» Феофана Прокоповича была издана Н. С. Тихонравовым.12 Издание Н. С. Тихонравова, как показывает его изучение, — опыт реконструкции авторского текста. В основу издания Н. С. Тихонравов положил список М; текст по этому списку правил по К и У. Список Т ему был известен (по нему он напечатал заглавие трагедокомедии и «Пролог к слышателем»), но разночтениями этого списка он не воспользовался. К реконструкции текста Н. С. Тихонравов в отдельных случаях привлекал и те поправки, которые читаются на полях списка К (поправки эти, как было указано выше, сделаны по списку, близкому к Т). Исправляя текст М, Н. С. Тихонравов не всегда оговаривал в подстрочных примечаниях к тексту принятые им чтения; разночтения списков К и У приводил выборочно: частью в подстрочных примечаниях, частью в «Примечаниях ко второму тому» (в свое время в свет не вышли; в уцелевших неполных экземплярах этих «Примечаний» читаются на стр. 668—672).

Принятые Н. С. Тихонравовым чтения в основном удачно исправляют текст списка М; следует, правда, отметить, что он, внося в этот текст ту или иную поправку по данным доступных ему списков, не всегда считался с требованиями стихотворного размера: обычный для трагедокомедии строго выдержанный тринадцатисложный стих поправками Н. С. Тихонравова нередко нарушается.

Характерные для всех списков второй группы, в том числе и для М, дефекты текста Н. С. Тихонравов устранил; путаницу,

В реконструкции Н. С. Тихонравова стихи приняли следующий, более или менее близкий к авторскому тексту вид:

Владимер, мний возрастом, долженства своего

Ни мало не помину, ни проси моего Он, престарѣлой сущей злоби, мира; мира

Аз убо просих, но не бяше его мѣра Злобѣ. Не могий убо явним и оружним

Видом мя побѣдити, побѣди безмужним.

(I. 173—178, стр. 288)

Пѣяр

Ругаешься; ни ли Ти во грѣх вмѣнявши дерзок смѣх творити

З мужа толь велебнаго? Что жь имѣет быти? Вѣси попа сего.

Курояд

Почто праздника не творит?

(II. 44—47, стр. 292—293)

Подчеркнутые слова, восполняющие пропуск в списках МКУ (также в ЛД), по тихонравовскому изданию прочно вошли в научный обиход и неоднократно цитировались исследователями, а между тем они воспроизводят текст явно вторичного происхождения. Правильным чтением, несомненно восходящим к авторскому тексту — и по размеру стиха (13, а не 14 слогов), и по смыслу — является чтение списка Т:

...Что ж имѣет быти, Увѣси потом.

Курояд Почто праздника не творит?

(л. 69)

Почти полвека спустя трагедокомедия «Владимир» была издана Я. Гордынским.13 Издатель ограничился тем, что полностью опубликовал незадолго перед тем открытый список Л — с разночтениями по изданию Н. С. Тихонравова. Текст воспроизведен точно; могу отметить в тексте трагедокомедии только следующие отступления от рукописного оригинала: II, 58 вместо «имѣет» напечатано «имѣем»; III, 252 пропущено слово «мѣсто»; III, 298 вместо «сему» напечатано «тому»; V, 139 вместо «у християн» — «и християн».

В основу настоящего издания трагедокомедии положен лучший по качеству текста список Т; заглавие трагедокомедии и «программа» ее печатаются по списку Л. Текст воспроизводится в исправленном виде; при исправлении текста учитывался и размер стиха. Все поправки внесены в текст с оговоркой в разночтениях. Разночтения приведены по спискам ЛКМУД — не все: как правило, отмечены лишь разночтения, носящие смысловой характер и не нарушающие резко размера стиха. Печатается текст по орфографии рукописного оригинала; титла раскрываются; выносные буквы вводятся в строку; буква «i» везде заменена буквой «и»; буква «ъ» в конце слов не воспроизводится; буква «ѣ» сохраняется; пунктуация в основном современная.

При чтении текста необходимо иметь в виду, что буква «ѣ» у Феофана часто в соответствии с украинским произношением означает «и»; отсюда, в частности, его типичные «украинские» рифмы: мира — вѣра, измѣну — едину, огневидних — безбѣдных, имѣет — убиет и пр. Следует также учитывать характерное для украинских рукописей той эпохи смешение «и» и «ы» и, в частности, постановку «и» вместо «ы»: бити (быти), помишляю (помышляю), слишан (слышан), мисль (мысль), испитати (испытати), обичай (обычай).

3

Первая по времени попытка определить количество принадлежащих Феофану Прокоповичу стихотворений «на российском языке» принадлежит С. Ф. Наковальнину (Феофана Прокоповича... слова и речи..., ч. I, СПб., 1760). В своем библиографическом «оглавлении» сочинений Феофана он отметил 22 стихотворения.

Печатные:

1. Епиникион, или песнь победная на преславную победу Полтавскую. В Киевопечерской лавре июля 10 дня 1709 года.

Письменные:

2. К Петру Второму.

3. К творцу сатиры к уму своему, 1728 года.

4. На 25 день февраля, 1731 года.

5. На приход государыни императрицы Анны Иоанновны в подмосковное село Владыкино, 1732 года.

6. На Ладожской канал, 1733 года.

7. На приход государыни императрицы Анны Иоановны в приморскую мызу, 1734 года.

8. О Станиславе Лещинском, 1734 года.

9. На новой зимней дворец, 1734 года.

10. Адаму диакону надгробная надпись, 1734 года.

11. К Луке и Варлааму кадетским, 1735 года.

12. К тем же, тогож года.

13. Благодарение економу Герасиму от служителей домовых за нововымышленный солод: 1. от Илии интенданта. 2. от Неймана. 3. от учителя. 4. от козака. 5. от малых детей. 6. от новгородских архиерейских дворян, 1735 года.

14. К лихорадке в лихорадке.

15. Преложение псалма 90.

16. Перевод из книги четвертой 21 Марциаловой епиграммы на афеиста.

17. Перевод Скалигеровой епиграммы на сложение лексиконов.

Песни:

18. Кто крепок на бога.

19. О суетный человече.

20. Коли дождусь я, 1730 года.

21. Прочь уступай, 1730 года.

22. Что мне делать, 1734 года.

И. А. Чистович список этот дополнил двумя новыми стихотворениями: «За Могилою Рябою» и «Речь господня к рабу малодушному».14 Большая заслуга И. А. Чистовича в том, что он, по ходу своего исследования, опубликовал почти все известные ему стихотворения Феофана Прокоповича (№№ 2, 3, 5— 21 в настоящем издании); за исключением №№ 5 и 6, все они были напечатаны им впервые, правда в большинстве случаев без указания на рукописный источник, по спискам, не всегда исправным по качеству текста. Позже стихотворения Феофана по изданию И. А. Чистовича не раз вплоть до наших дней перепечатывались в разного рода хрестоматиях и антологиях («Русская поэзия» С. А. Венгерова и др.).

В конце прошлого века В. Н. Перетц дополнил список известных в науке стихотворений Ф. Прокоповича еще двумя, открытыми им в рукописном сборнике Киево-Михайловского монастыря № 569, лл. 221—222 об.: эпитафией, посвященной памяти киевского митрополита Варлаама Ясинского, и отрывком стихотворения (конца его в рукописи недостает) под латинским заголовком «Emblemata ad Immaginem Sancti Vladimiri». Оба

Первое стихотворение в списке Киево-Михайловского монастыря приписывается Феофану (Emblemmata... labore.. Theophanis Prokopowicz, Rectoris nostri elaborata sunt), но приписывается ему, как теперь удалось установить, ошибочно: в действительности оно принадлежит не Феофану Прокоповичу, а Стефану Яворскому.16

Что же касается опубликованного В. Н. Перетцем второго стихотворения,17 то сказать что-либо о его происхождении трудно; один тот факт, что читается оно вслед за эпитафией Варлааму Ясинскому, здесь, в списке Киево-Михайловского монастыря, приписанной Ф. Прокоповичу, еще не дает достаточных оснований безоговорочно относить его к числу произведений Феофана.

Стихотворения Феофана Прокоповича при жизни автора, за исключением «Епиникиона», не издавались. Сам автор к печати их, как кажется, никогда не готовил. В свое время они ходили по рукам в рукописных копиях и очень скоро стали переписываться в сборниках разного состава, иногда специального подбора — стихотворений и песен. В рукописях стихотворения Феофана встречаются и отдельно, и целыми группами (сб. ГИМ, Синод. собр. № 1165 и др.).

15 В. Н. Перетц. Историко-литературные исследования и материалы, т. I, ч. 2. СПб., 1900, стр. 193—196; ср.: т. I, ч. 1, стр. 243—244.

16 См.: И. П. Еремин. К вопросу о стихотворениях Феофана Прокоповича. «Труды Отдела древнерусской литературы», т. XVI. Изд. АН СССР, М.—Л., 1960, стр. 506—510.

17 Дошедший до нас отрывок стихотворения (воспроизвожу его с некоторыми поправками по изданию В. Н. Перетца) читается так:

Зри, кия боги славит Владимер прелщенний: Недвижни сут, бездушии, отнюд нечувственнѣ. Сие же зря, дивися божой благодати, С такой его пагуби возмогшей изъяти.

Великую Владимер чает быти славу, Аще Корсун побѣдил, объемлет в державу. Но в том ему болшое имя ест готово, Яко сам плинен будет под иго Христово.

Сказуя Владимеру вид страшнаго суда, Филозоф отстрашает от прежнаго блуда.

Здесь стихотворения Феофана Прокоповича в основном печатаются по рукописному сборнику его сочинений Библиотеки СССР им. В. И. Ленина, ф. 178/Муз., № 3151 (ниже условно будет обозначаться БЛ 3051). Сборник—второй половины XVIII века и содержит в себе некоторые речи и письма Ф. Прокоповича, его трагедокомедию «Владимир» (текст типа МУ), которая тут читается под необычным заглавием «Трагедия о убиении Ярополка от Владимира» (лл. 167—192), трактат «О книзе Соломоновой, нарицаемой Песнь песней» (1730), «Краткое толкование псалма Давидова сточетыредесятого». Замечателен сборник тем, что в нем под заголовком «Стихи поетическия» читаются подряд почти все пока известные нам стихотворения Феофана (лл. 192 об.—200 об.), притом в копии, очень исправной и по тексту, и по вниманию писца к стихотворному размеру.

Настоящее издание следует рассматривать как материалы к собранию стихотворений Феофана Прокоповича. Полное критическое издание всех его стихотворных произведений, в том числе на латинском языке и польском, — дело будущего и еще требует предварительных библиографических разысканий, в первую очередь систематического просмотра рукописных сборников XVIII века.

Текст стихотворений воспроизводится так же, как и текст трагедокомедии «Владимир» (см. стр. 14).

Такой ж филозофии внимайте, велможи! Мудрости бо истинной зачало — страх божий.

Ереси княжеское сердце искушают, Толкут и ищут входа, но не обритают. В нем же бо дух свят себѣ назнамена жити, В том сердцу дух лукавий не может гостити.

Святити князя тшатся жиди, род проклятий, И его в познание бога обновляти. Но како дати новост ветхий завит може: От сухого корене не растет ничтоже.

Цар

4

Трактат Феофана Прокоповича «De arte poetica» — курс лекций по теории поэзии, который он в 1705 году читал студентам Киево-Могилянской академии.18 Курс этот был предусмотрен учебным планом академии, и Прокопович читал его по обязанности профессора. Заглавие трактату Феофан дал, следуя примеру Квинтилиана, назвавшего так послание Горация «Ad Pisones».

Кратко и со знанием дела написанный, по первоисточникам,19 трактат Феофана в свое время не раз цитировался и оказал заметное влияние на русских и украинских теоретиков поэзии XVIII века. Как первостепенный материал для характеристики литературно-эстетических воззрений Феофана Прокоповича он не утратил своего интереса и по сегодняшний день.

Впервые напечатан был трактат уже после смерти Ф. Прокоповича по инициативе архиепископа белорусского Георгия Конисского в 1786 году в Могилеве. Издатель дополнил трактат особым приложением: образцами разных поэтических жанров, речь о которых идет в трактате; здесь им были опубликованы некоторые стихотворения Прокоповича на латинском языке: «Епиникион» в честь Полтавской победы (латинский и польский тексты), стихотворное приветствие Петру II по случаю его приезда в Новгород накануне коронации, «Elegia parenetica ad discipulum de servanda vitae integritate», образцы «эпиграмматической» поэзии.

Трактат (без приложения) воспроизводится по тексту могилевского издания 1786 года (по единственному имеющемуся в СССР экземпляру этого издания — Гос. Публичная библиотека УССР).

Орфография XVIII века заменена общепринятой теперь при издании латинских текстов (вместо authores печатается

18 В 1706—1707 годах Феофан Прокопович читал в Киеве еще один курс по литературной теории, дошедший до нас в форме трактата под заглавием «De arte rhetorica». Трактат пока не издан. Наиболее обстоятельное его изложение (по рукописи б. Киевской духовной академии J. III. 83.4) см.: Н. Петров. 1) Из истории гомилетики в старой Киевской академии. «Труды Киевской духовной академии», 1866, № 1, стр. 110— 122; 2) О словесных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала ее до преобразования в 1819 году. «Труды КДА», 1868, № 3, стр. 465—525; см. также: 3) Выдержки из рукописной реторики Ф. Прокоповича, содержащие в себе изображение папистов и иезуитов. «Труды КДА», 1865, № 4, стр. 614—635.

19 Об отношении трактата Ф. Прокоповича к трактату Я. Понтана «Poeticarum Institutionum libri tres» (1594) см.: В. И. Резанов. Из истории русской драмы. Школьные действа XVII—XVIII веков и театр иезуитов. М., 1910, стр. 26—33, 53.

auctores, tragaedia, comaedia — tragoedia, comoedia, sylva — silva и пр.). Погрешности могилевского издания исправлены; все исправления внесены в текст и оговорены в примечаниях к нему. Пунктуация упорядочена — в соответствии с пониманием текста. Латинский текст трактата сопровождается его переводом на русский язык. Переводчик стремился по возможности передать сухой, конспективный стиль Ф. Прокоповича языком современной нам научной прозы. По традиции, идущей еще от Ломоносова, некоторые технические термины оставлены без перевода (этопея, эпифонема, гипотипоза и пр.), другие термины переведены в соответствии с их значением, установившимся в современной литературоведческой науке. Многочисленные стихотворные цитаты, которыми Феофан иллюстрирует отдельные свои положения, даются или в стихотворных переводах, если они имеются, или в прозаическом переводе.

Слова и речи

СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ
О ПРЕСЛАВНОЙ НАД ВОЙСКАМИ СВЕЙСКИМИ ПОБЕДЕ, ПРЕ-
СВЕТЛЕЙШЕМУ ГОСУДАРЮ ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ
ПЕТРУ АЛЕКСИЕВИЧУ, ВСЕЯ ВЕЛИКИЯ И МАЛЫЯ И БЕЛЫЯ
РОССИИ САМОДЕРЖЦУ, В ЛЕТО ГОСПОДНЕ 1709 МЕСЯЦА
ИЮНЯ ДНЯ 27 БОГОМ ДАРОВАННОЙ
Егда пресветлое пресветлаго величества твоего лице, цар-
скою честию и дивною неописанной победы красотою сияющее,
в сем нашем, паче же твоем, жительстве (еже есть верх благо-
получия нашего) видети сподобляемся, пресветлейший и вели-
кодержавнейший всероссийский монархо и преславный войск
свейских победителю, кое иное дати тебе приветствие и что
большее» в дар гостинный имамы принести тебе? Разве неслы-
ханной сей богом тебе и тобою всем нам дарованной победы
похвалу и рождшейся от нея общей всероссийской радости из-
вещение. Аще бо и не требует словес наших твоя по всей селен-
ной проходящая нынешная слава — толь многия бо имеет про-
поведники, коль многия слышатели вести сей обретает, — обаче
от нашей части долженство есть, да не молчаливи будем мы,
иже под высокою твоею державою пребывающий и победитель-
ным оружием твоим хранимии, егда и иноземный роди и страны
велегласно гласят победу твою и о ней тебе торжественне сора-
дуются. Наипаче же сия неизглаголанная, ея же недостойный
бехом, данная нам от бога твоим и твоего воинства мужествен-
ным подвигом радость не терпит в нас молчания, ею же воз-
буждаемый, аще бы имел бых тисящу устен и гортаней, ни
единой бы воистинну не было возможно праздновати. Еже бо
обычне притворяют велеречивый ритори, егда, хотяще что до
удивления похвалити, глаголют, яко превосходит то всякую
похвалу и не обретается ему равное слово, то не притворне, но
истинне о твоей сей предивной победе глаголем, что всяк, аще
бы и завидящий тебе был, исповесть и засведительствует.

Дело воистинну неслыханное, дело преславное, дело, его же
изрещи не доволен есть всяк язык, всякая быстрота ветийская!
Победи бо величество от супостата побежденнаго, како силен,
страшен и славен есть, к тому от лютости брани, от тяжести
подвигов, от великих нужд и различных препятий познавается.
Не великий победитель Домитиан, о нем же повествуют, яко
мухи убивати обыкл бяше; великий же — Самсон, иже льва
растерза, великий, аще истинный, Ираклий, иже многая неукро-
тимыя зверы и змия седьмоглавнаго умертви. Подобие и пре-
славной твоей победи величество и славу, пресветлейший наш
монархо, не инным мерылом мерим, токмо силою и храбростию
побежденнаго от тебе супостата, свирепством и лютостию льва
свейскаго, ногою твоею попраннаго, и множеством нужд, зло-
ключений, наветов и препятий великих, обаче воскоре оружием
твоим раздрушенных и испразднившихся. Да убо достойнейшее
нечто о толицей вещи изречем (аще и ничтоже зде по достоя-
нию изрещися может) и да известнее познаем благополучие
наше и богоданной тебе ныне, царю царей высочайший, славы
величество увидим, подобает мне первее глаголати о побежден-
наго супостата силе, дерзости, мужестве, к тому о тяжести и
лютости брани. Не да аки неведомую вещь извещу сия, яже
всему миру известна и явна суть, но да воспоминающе, аки
вторицею терпяще, мимошедшыя победы, множае о наставшем
благополучии возрадуемся. Егда же вся части вещи сей
подробну разсуждаю, толикое во всех обретаю величие, яко
что-либо изречем о единой коейждо от них, мало воистинну и
недовольно будет, обаче аще что и простым повествованием
произнесем, безмернаго величества всякому слышателю воз-
мнится быти.
Супостат воистинну таковый, от яковаго непобежденну
токмо быти великая была бы слава, — что ж таковаго победити,
и победити тако преславно и тако совершенно! Между инными
бо народы немецкими он яко сильнейший воин славится и до-
селе прочиим всем бяше страшен. Таковое же о себе во народех
ощущая мнение, безмерне кичитися и гордитися и народи пре-
зирати навыче: единаго себе помышляя быти непобедима, и
уязвитися не могуща, и аки бы от твердой руды составленна.
Аще и всуе презираше крепкия о господе силы российски*; не
безсилием бо православное сие царство толико разширися, яко
вся западныя государства противу величествия его суть, аки
реки противо безмернаго окиана, и уже прилично о нем рещи
оное псаломское слово: «Прострет розги его до моря и даже
до рек отрасли его». Не безсилием дивыя народы — Казанския,
Астраханския и Себерския царства, и инныя %на восток и запад
и на полудне и север лежащия многочисленныя грады и;

страны — укроти и державе своей подверже. Обыйди кто или
паче облета умом — начен от реки нашей Днепра до брегов
Евксиновых на полудне, оттуду на восток до моря Каспийскаго
или Хвалинскаго, даже до предел царства Персидского, и от-
туду до далечайших пределов едва слухом ко нам заходящаго
царства Китаехинскаго, и оттуду на глубокую полунощь до
Земли новой и до брегов моря Ледовитаго, и оттуду на запад,
до моря Балтицкаго, — даже паки долгим земным и водным
протяжением прийдеши к помянутому Днепру. Сия бо суть
пределы монарха нашего. Сия же вся не безсилием, якоже рех,
ни ужем деломерным, но разве храбрим и мужественным ору-
жием можаху определитися. Откуду яве есть, яко всуе супостат
наш, ныне побежденный, презираше Российской монархии силу
и крепость, дондеже сам собою со великим своим бедством со-
вершенно уже не искуси. Но дивне есть, како и прежде сего
на себе самом не позна того. Явная бо того сведительница есть
десятолетная сия брань,* егда многия крепкия грады, непра-
ведне от него удержанныя, отъяты ему суть и на многих местах
полки его царственным оружием пораженны, изряднее же под
Калишем, идеже верностию ко своему монарсе зело славимаго
светлейшаго Римскаго и Российскаго государств ижерскаго
князя Александра Даниловича Меншикова яве показася непре-
одоленная храбрость. Такожде во Ингрии, при брезе мора Бал-
тицкого, идеже инныи мечем, инныи же страхом поражены суть
супостаты, иже, своя кони заклавше, ветру и морю во защищение
вовериша себе. Такожде под градцем, нарицаемым Добрым, при
реце Черной Напи, идеже сам свейский король, печальной пагубы
воев своих зритель, не пощаде власов и персей своих: и градец
убо Доброе победителю торжествующу, Черная же Напа по-
бежденному супостату, именем своим мняшеся приглашати.
Что же реку о преславной под селом Пропойском победе, идеже
самаго тебе, пресветлый наш монархо, виде ратное поле марсо-
вый пламень мужественне терпящаго, дондеже того супостат-
скою кровию победительне не угасил еси, — не воспоминая
инныя многия победою прославльшияся места! Не не при-
лично же было бы зде на обличение свейской гордости привести
во сведительство самых инных монархов, добре о силе россий-
ской сведительствовавших! Но понеже спешится слово ко совер-
шенному мужества рускаго извету, ко нынешней, глаголю, не-
слыханной победе, того ради довлеет едино токмо воспомянути,
еже в своем на Москву посельстве написа Гербестейн, быв
иногда посел от величества римскаго ко российскому монарсе,
блаженный памяти Иоанну Васильевичу.* Той бо, хотя по-
казати, како оттоманстии монарси о силе российстей судят,
глаголет сие: «Турский,—рече, — султан, егда пришедших

к себе послов польских вопроси о тогдашнем отечества их состо-
янии и услыша, яко их король с царем московским в брань
входит, удивляяся, отвеща им: „Дерзок, — рече, — зело король
ваш и неравною силою с великим братися хощет"». Великое6
воистину сведительство, и едино вместо всех! И не без ума
изрече сие султан; видяше бо многия над многими народы по-
беды российскаго оружия и на себе самом искуси, яко же и
послежде наследником его сведительствовася в разоренном Ки-
зикермене и в отъятом Озове.*
Сие же все помянухом, да яве будет, како суетне силу свою
над силу российскую возношаше побежденный ныне супостат.
Обаче якоже всяк горделивый что либо сам имеет похвальное,
зело велико мнит быти, вся же чуждая, аще и большая, малая
быти разумеет, подобие сей слепствоваше. Но слепота сия
вельми его умножаше дерзость; сице бо слепствуяй не тако,
яко же слеп телесныма очима всего боится и вся окрест себе
ощущает, но, ослеплен мнением силы своей, ничто себе противно
и страшно не мнит быти и тако во стремнину и в огнь вметает
себе. Самой убо ради таковой дерзости великий и лютый супо-
стат наш бяше. Но и, кроме того, силен6 воистинну и храбр;
ниже бо нам прилично есть не исповедати, еже есть истинно:
наипаче егда тим самым является великая победы нынешней
слава, яко сильный и страшный побежден есть.
Но еще природную свою силу безмерне умножил бяше без-
мерным богатством, имением и прибытком, нещадне и много-
кратне по Литве, и Полщи, и Саксонии, по Сленску и Курлян-
дии награбленным. Кий град и кий дом избеже опасной и мно-
гоочной его несытости? И кое тайное сокровище можаше
укрытися от лютаго его истязания и хищения? От толикаго же
стяжания колико умножися крепость его! Не всуе бо искусный
во воинстве мужие изобилие и богатство жилою воинства на-
рицают; ибо яко же жилы, связующе составы тела, укрепляют
тело, тако и богатством и собираются многий, и собранный
удоб содержатся вой, еже есть крепкий союз всего воинскаго
состава.
Что же речем, егда коварным наущением и тайным руково-
дительством от проклятаго зменника воведен есть внутр самую
Малую Россию * (ибо сам собою не могл бы никогда же и не
дерзнул бы внийти)! Зде воистину супостату нашему сила,
тебе же, отче отечества нашего, пресветлейший монархо, умно-
жилися бяху труды и препятия. Богу лучше что о тебе устро-
яющу, яко же бо делом уже самым показася; не иной ради
а В издании Велилое
6 В издании силел

вины на толь долгое время отложил бяше бог назнаменованную
тебе судьбами своими над врагом сим победу, токмо дабы в той
час его победил еси, егда бы не недивная и не необычная, но
преславная, неслыханная и безприкладная явилася твоя победа,
подобие яко же иногда творяше со судиями исраильскими,
их же тогда воздвизаше и вооружаше на брань, егда зело су-
постатские умножахуся сили. Толь же лютую и трудную брань
виде сие исперва скорбное и уже веселым концем увенчанное
лето, яко вся мимошедшия годы, со сим сравненныя, могут на-
рещися миром и тишиною. Первее бо, всем вестно есть, како
тяжчайшая брань есть во пределех своего отечества, нежели во
чуждих: внутрнний страх и боязнь, разбегаются и криются
жители, престают купли, оскудевают мытници, отечества име-
нием питается и богатеет супостат и ничого же не щадит, яко
чуждаго, но и, кроме потребы и нужды своей, разграбляет и
разоряет. Словом рещи, якоже лютейшая и не скоро врачуемая
болезнь есть внутрнняя, в самой утробе криющаяся, нежели
вреды на верх тела, тако и брань внутр земли, нежели за пре-
делом. Наша же и внутрнняя брань не простая и не обычная
бяше. Не сам бо токмо собою яряшеся супостат, но прицепи-
шася к нему и полчища зменническия, и зло ко злу приложися.
Коего бо зде требе бяше многоочнаго опаства, еже бы своих от
чуждых, верных подданных от отступников и зменников, прия-
телей от врагов разознати? Повествует славный стихотворец
римский Виргилий,* яко, егда греки пленяху и раздрушаху
град Трою, неции от троянов, побивше сшедшихся со собою
некия воя греческия, броня их и щити на себе возложиша и,
таковым покровенны суще видом, многих инных супостатов
нечаянно побиваху; мняху бо тыи, яко свои суть, и без опаства
схождахуся. Не тако ли творяшеся и во смущении сем зменни-
ческом? Разве яко тамо доброю хитростию подвизахуся за оте-
чество - трояни, зде же диавольским наущением на пагубу
своего ж отечества мечтахуся клятвопреступный зменници. Но
и большее зде и неудоб познаваемое бяше коварство: не броня
бо токмо, но и лице и родство наше ношаху на себе изверги
отечества нашего; под видом же тым таяшеся вражда, яко же
и известно есть из последной твоей, пресветлейший монархо,
грамоти о лукавых запорожцах.* Брань убо сия сотворися
брань нощная; аки бо в темной нощи, великое бяше недоумение,
кого хранитися, на кого наступати, кого заступати; в едином
граде, в едином дому можаху быти двоих противных стран
оружия?
Кто благоразсудный и православие наше любящый не по-
боле о сем! Что же рещи о твоем сердци, пресветлейший наш
монархо, егда приять весть о нечаянном сем проклятаго и не-

благодарнаго раба отступстве! Вемы, яко сердце твое не поко-
лебается страхом, не унывает во злоключении, не боится воен-
ных громов. Видим бо тебе наших ради угодий вся угодия
отвергшаго, вар и зной носящаго, многия и далекия пути
подъемлющаго. И что не делающаго, киих трудов отрицаю-
щася? О бы тако верне и трудолюбие служили тебе, царю, слуги
и поддании твои, якоже ты, царь сый, слугам и подданым твоим
служиши! Крепко убо и недвижимо есть сердце твое! Обаче не
уязвляемо сущи ни коим же бедствием, люте, мню, уязвися
неслыханным сим воспитаннаго и вознесеннаго тобою безсо-
вестнаго раба неблагодарствием: сия тебе во брани сей, не иная
нанесеся язва. Свирепая воистинну и лютая болезнь есть, аще
кто, забыв благодеяния, ярим токмо на благодетеля оком во-
зрит. Что ж, аще ругатися, аще начнет наступати! Кто же сие
проклятаго сего зменника неблагодарствие изрещи возможет?
За толикую любов монархи своего, еликой весь мир удивля-
шеся, толикую, беззаконный, показа вражду, еликой такожде
весь мир удивися. О, кого сие иступлением не помрачит! Пси
не угризают господий своих, звери сверепыя питателей своих
не вредят; лютейший же всех зверей раб, пожела угристи руку,
ею же на толь высокое достоинство вознесен и на том крепце
держим бяше. Дерзну наступи• на царство того, от него же
приять область, некиим царствам равную. Не устрашися Ха-
мова безстудия, не убояся Иудина беззакония, не вострепета
Ариева клятвопреступства, не помысли о священнейшой и не-
вредимой чести христа господня, студ и вред отечества нашего!
Лжет бо, сыном себе российским нарицая, враг сий и ляхолю-
бец. Хранися таковых, о Россио, и отвергай от лона твоего,
аще ли ни, не остатнюю уже беду утерпела еси; имаши всегда
носити змия в нядрах твоих и приличествует тебе глас божий,
Езекиилеве иногда изреченный: «Посреде скорпий живеши ты».
Таковыя убо скорби и смущения, таковыя мятежи внутрныя,
со внутр сущим супостатом связавшияся. Кто исповесть, коли-
кия труды и неудобствия приложиша ко брани сей! Наипаче
егда плевельными зменничими послании начаша смущатися
некия грады и прейдоша на страну супостатскую многомятеж-
нии запорожци, и проявишася по многим местам междуусобныя
мятежи и нашествия, и ожидаху от Полщи и зваху от Орды
сил помощных, на коль многия зде и различныя части нужда
бяше разделяти воинство российское! Ставити по крепостех
градских, посылати по всех пределах царствия, посылати на
укрощение мятежных градов, на взыскание бунтовников, и
грабителей, и убийцов и вниз Днепра до Сечи, и в пределы
польские на отражение спешащаго на помощь супостату нашему
втораго супостата, незаконного короля польского.* Ум во-

истинну смущается, помышляя толикия неудобствия. Обаче
всем сим и иным трудным делам и нуждам совершение удовле-
творил еси премудрым твоим промыслом и силою мужествен-
наго твоего воинства, пресветлейший монархо! И отсюду да
познают народы многомощную силу державы Российския; не
много бо государств обрящети, яже бы возмогли толикие не-
удобствия купно понести и испразднити.
Но да заключу все во кратце, еже трудную сотвори брань
сию. Вижду сию свейскую брань весьма быти подобную древ-
ной брани, нарицаемой Второй Пунской, юже творяху римляне
со пресловутым оным Аннибалем, вождом карфагенским.* Тая
брань между всеми римскими браньми славнейшая, ибо и лю-
тейшая быти почитается, а всячески нынешней подобная. Ибо
и подобную име вину свою, и тако сильный бяше супостат и
исперва велик и страшен показася, и на долгое время протяжеся
брань, и вся неудобствия и нужды нынешним бяху подобныя;
такожде бо на многий преношашеся места — до Испании, до
Италии, до Сикилии, до Африки, и такожде в самой Италии
многие зменники являхуся, преходящий от римлян до Анни-
бала. Сие чаете и многократне. Помышляюще, чудихомся тако-
вому случившемуся великому подобию. Но еще токмо жела-
тельно бяше, дабы лютая брань сия и в конец уподобилася
оной брани Аннибалевой, сиесть дабы увенчанна была всежела-
тельным гордаго нашего супостата побеждением, ибо и тогда
по многих великих ратех в конец побежден есть от Сципиона
Аннибаль и всему миру от того часа страшна сотворися дер-
жава Римская. И се уже достизохом желаемаго! Се исполни во
благих желание твое господь, о благополучная о царе твоем
Россия! Побежден внешный, побежден внутрный твой супостат.
О вести неслыханной! О вести радостной и страшной! Радост-
ной благополучием, страшной удивлением! Радостной царству,
страшной супостатом! Радостной другом, страшной врагом
твоим! О неописанной и мало когда слышанной победы!
Представете себе пред очи, благоразумные слышателие, вся
вышше реченная лютая, вся нужды и неудобствия, ими же
брань сия тяжка зело сотворилася бяше, и узрете дивную по-
беду. Кто побежден? Супостат от древных времен сильный,
гордостию дерзкий, соседом своим тяжкий, народом страшный,
всеми военными довольствы изобилующий. Где и когда побе-
жден? Во время зело лютое, брани, внутр отечества нашего
вшедшей, егда укрепися зменническим оружием, егда ему удо-
бие, нам же неудобствия умножишася, егда он большее, неже
имеяше, собра, наш же пресветлейший монарха на многа места
раздели воинство свое. Словом рещи, побежден есть тогда, егда
мняшеся победу в руках держати. Дивная се и страшная со-

твори с нами крепкий во бранех господь. Но узрете, коим обра-
зом побежден есть. Дерзок исповедуем и великодушен бяше;
но, узрев близ мужество непреодоленное и храбрую силу пре-
светлейшаго монархи нашего и его преславнаго воинства, мало-
душен показася: пришед бо на брань и умножив силу прилу-
нением зменничим, обаче от брани устранятися начат. Не ожи-
даше его российское воинство, но искаше; искаше же в местах:
не безбедных, творя себе трудный преход чрез реки. Что се
есть? Критися ли к нам пришел еси, о супостате? Тебе пред-
лежит искати наших, понеже дерзко и гордо во отечество наше
вшел еси. Но отсюду вестно есть, яко не вшел еси, но зменни-
ком воведен. Но не укрися богом укрепляемой десници твоей,
преславный победителю, царю и воине непобедимый! Крию-
щася обрел еси, хранящася от бою до бою понудил еси. Что же
творит? Забыв себе льва быти, употреби лисовой хитрости и
татьски нападе на полки твоя. Но и таковым коварством ничтоже
успев, до отчаянной, сиесть до крайней, вселютейшей силы по-
нужден есть. Се же на верховную и никогда же забвенную
славу твою, аще бо когда, тогда наипаче непобедим бывает
супостат, егда отчаевается победы. И воистинну победити от-
чаяннаго нечаянная победа есть. Услышит убо весь мир и уди-
вится, яко толикий и уже отчаянный супостат от тебе побежден
есть; но множае удивится, егда услышит, како побежден. До-
вольно бо было бы ко совершенной славе твоей, аще бы толи-
кого супостата с поля токмо согнал еси. Ныне же что виде поле
Полтавское! О поле благополучное! О поле достойное победи-
тельными знаменьми и торжественным некиим зданием укра-
шенно быти на вечную память толь преславной победы! Что
бо виде? И кий позор на себе показа? Ужас бяше видети воз-
мущенный и небес досязающий от праха и дыма военнаго облак.
Ужаснее зрети безчисленная семо и овамо летающая блистания
и слышати непрестанныя страшныя громы; рекл бы кто, яко
не на земли, но на небеси творится брань и яко не оружием, но
молнием поражают себе противный полки. Но в таковой тьме
и курении ясно на весь мир блисну слава российских воев, и
посреде толиких марсовых волн не поколебася мужественное
твое и твоего, пресветлейший монархо, воинства сердце. Егда
бо от нестерпимаго громогласия стеняше земля, егда окрестныя
страны страхом движахуся, егда шумяху лесы прогоняемым от
огня и грома воздухом и на арматныя рикания страшным риком
отвещеваху горы, и закри лице солнцу дым, с прахом смешен-
ный, единому токмо оставльшу свету, его же оружныя огне
издаяху, — тогда не подвижеся храбрость и мужество твоего
воинства, не испусти вопля, ни гласа, внимаше всем вождов
своих велениям и мановениям, не преступи ни малой черты рат-

наго чина и закона; зряше безчисленныя сопротив идущия на
ся смерти и не отврати очес, не воспяти следа, но паче устре-
мися и смерть на смертоноснаго супостата нанесе. Видяше себе
среде онаго огня быти, нань же издалече зрящих оледеневают
сердца, обаче лучше еще раздеже ревность свою по бозе и цари,
по веры и верности, по церкви и отечестве. Ревностию же тоею
толикую в себе зажже дерзость, еликой не чаяше видети гордый
супостат и не надеяшеся слышати мир весь. Довлеет бо рещи,
яко первыя еще полков твоих линии, не множае десяти тися-
щей в себе имущея, не стрепеша вси вой свейскии и, забывше
непобедимой своей титлы, хребет на студныя язвы обратиша.
Яко и о них уже воспети подобает, еже иногда воспет псалом-
ник о сынах Ефремлих: «Сынове, — рече, — Ефремли, прязаю-
щии и спеющий луки, возвратишася в день брани». Тии обра-
щают хребет, иже славяхуся нестерпимое имети лице; тии
в бегство обращаются, их же издалече бежаху многия иныя
народы. О силы, о славы твоея, Россио! Что же речем о соб-
ственной твоей храбрости, великий великих мужей вожде и ве-
ликих супостатов победителю, всероссийский монархо! Егда не
слово токмо твое и повеление в полки твоя, на брань препоя-
савшияся, посылал еси (еже единое по царственному чину
довлеяше), но совершая царственное, купно совершил еси и
воинское дело, сам высоким лицем твоим в лице супостату про-
тиво стал еси, сам на первыя мечи и копия и огни устремился
еси. Страшный и славный позор! Возрадовася и купне востре-
пета Россия, узревши сие; возрадовася, видящи толикое муже-
ство царя своего, вострепета же единаго смертию вся умрети
боящися. О блаженства, рече, моего! Коликую отселе имети.
буду славу, егда услышит мир и чести будут во историях по-
следныя веки, каков и колик во бранех показася царь мой!
Обаче о люте мне, аще не покриет его невидимым щитом своим
десница вышняго! Его бо единою язвою вся уязвленна, его
единаго (еже да отвратит господь!) убиением вся убиенна буду!
Но собысться на тебе, богом хранимый мужу, обещанное пса-
ломником божие заступление: «Падет от страны твоея тисяща
и тьма одесную тебе, к тебе же не приближится». Посреде
острия мечов, посреде огненных градов, посреде многотисящных
всюду летающих и сверепеющих смертей ни смерть, ни язва
не приближися к тебе. Больше нечто реку: приближилася бяше
(еже не без страха и трепета воспоминаем), приближилася
бяше смерть явная ко боговенчанной главе твоей, егда желез-
ный желюд пройде сквозе шлем твой.* Но яко не вреди главы,
ея же вредом вся бы повредилася Россия, отсюду яве есть, яко
ты живеши в помощи вышняго; яве есть, яко господь сил по-
борствует по тебе. И аще когда ныне яве показася, яко осеняет

над главою твоею в день брани; яве же есть, яко еще и всего
рода нашего не отрину от лона своего, но хранит в подкрилии
милости своея и щитом силы своея заступает. Не един ныне
отечества и православия нашего истинный любитель, поколеб-
шийся первее от страха толь сильнаго супостата, ныне же то-
ликаго твоего и общаго благополучия достигший, не един, гла-
голю, благодушествуя, воспевает с псаломником: «Коль благ
бог Исраилев, правим сердцем! Мне же вмале не подвижастеся
козе, вмале не пролияшася стопы моя».
Аще бо леть ныне о сем страшном твоем случаи любомудр-
ствовати, мню, яко не инной ради вины попусти господь види-
мой смерти приближитися ко главе твоей, но не коснутися,
разве дабы известно показал защищение свое, им же тебе и
твое царство сохраняет. Не был еси убо одеян в железо, ни
обложен твердою бронею, не имел еси ни щита, ни шлема ми-
дянаго, но аки нерушимою стеною и адамантовим забралом
огражденно бяше царское лице твое невидимою силою вышняго.
Господь сил, сокрушаяй брани мышцею высокою, бысть тебе
столп крепости от лица вражия. И вещию зде показася, яко
аще подобная дерзость и не без порицания бывает во инных
царей, бедою своею беду на царство наводящих, обаче в тебе
едином незабвенныя памяти и вечныя славы достойна обретеся:
ниже бо от неразсуждения произыйде, ниже отчаянием возжеся,
но тайною силою сильнаго во бранех бога поощренна есть. Той
воведе тебе во страшный бой, иже и ополчися с тобою; той
подвиже сердце твое итти в пламень военный, иже и щитом
своего заступления огради тебе. Не токмо убо не повинно есть
ни единому порицанию сие твое преславное дело, но и невоз-
можно изобрести слова, им же бы достодолжне похвалено было.
Сие укрепи и на подвиг поостри воя твоя, сие устраши супо-
стацкие полки и отъять духи сильным; сие не требует похваль-
ных словес: егда глаголется токмо и слышится, всесовершенне
похваляется. И дотоле его не умрет похвальная память, дондеже
не оскудеют истории, последным веком тебе гласящыя, сиесть
со псаломником глаголя: «Память его пребывает в род и род».
Аще же и внешнею, но не ложною похвалою украсити дело сие
восхощем, не инно что речем, токмо се, яко без таковаго, толь
дерзновеннаго и храбраго твоего на ратном бою присутствия
не была бы (якоже мнит ми ся), не была бы над толь страш-
ным супостатом желаемая, но едва чаянная победа; аще же бы
и была, но, дерзновение глаголю, не была бы таковая и толи-
кая. Ныне же что сотворися? Да слышат грады, и страны, и
царствия, да слышит и удивляется весь мир! Многочисленное
воинство, многие военачальници, и, что большее, вси главные
вожды и енералы, сиесть вси столпы кролевства Свейскаго,

оружием твоим сокрушеннии, твоему победительному поклони-
шася величеству, и иже владети Россиею надеяхуся, раби рос-
сийстии сотворишася; прочий же безчисленнии, поклоншеся
единою, не восташа и никогда не востанут. Кое се наше бла-
женство? Кое благополучие? Напоиша землю нашу врази кро-
вию своею, иже пришли бяху пити кровь ея; отяготеша трупием
своим, иже мышляху отяготити ю игом своим; повергоша себе
под ноги нам, иже на выя наша наступати готовляхуся. Что же
реку о числе взятых войсковых знамён, оружий, запасов, кори-
стей, всего имения, всех обозов! Вся, яже многим градом и на-
родом отъяша, дароваху России: аки бы не иной ради вины
пришли к нам, токмо умрети и воинство российское наследники
благ своих заветом написати.
Видехом поле Полтавское, прейдем прочее, аки гоняще
в след избегших оттуду супостатов, и да видим, како и неплод-
ные под Переволочным бреги множество победительнаго вайя
в песках своих израстиша.* О неслыханной в народех победы!
Множае шестнадесяти тисящ оружие носящих супостатских
воев избеже з поля ратнаго и трепетным бегством, аки крилами
от страха израстшими, скоро устремися ко брегом Днепровым,
яко же сами помышляху, спасения ради своего, а яко же вещию
показася, не иной ради вины, токмо дабы не единою сотренны
были и дабы не едино место и о нашей победе, и о их побежде-
нии засведительствовало. Ибо, кроме не много дерзским и
нуждным плаванием спасшихся, мнози речною глубиною по-
жренны изгибоша, аки устыдевшемуся Днепру самому зменни-
ческаго имене, аще бы послужил ко спасению врагов, иже ко-
нечную пагубу на отечество наше навести тщахуся. Но что есть
верх победительной славы! Все прочее избегшее от Полтавы
множество, повергше под нозе достигших себе далече меньших
числом российских воев толь славное свое оружие, вдаша себе
в рабы и пленники и твоему, великоименитший победителю, ве-
личеству покоришася. Не рех ли из начала, яко что либо от
преславнаго дела сего просте изреку, изреку великую и неудоб
верительную вещь! Зрете бо, о искуснии вси в бранех народи,
разсуждайте вси, или очима видевший, или во историах четшии
многия борбы, и рати, и победи, аще удоб обрящется победа
победе сей подобная! Мне бо, сие помышляющу, приходит на
помысл древнее еллин и римлян присловие: оружие от рук
отъяти Ираклию.* Сего же употребляху слова, егда кто хотяше
силу некоего непреодоленнаго мужа показати. Толь бы крепкий
и силный у их Ираклий славяшеся, яко отъяти ему из рук ору-
жие глаголаху быти вещь отнюд невозможную. Что же? Не
тожде ли вси народи славяху и о побежденном ныне супостате
нашем? Кто не отъяти ему из рук оружия, но издалече на меч

его возрети дерзну? Твой же Марс, о монархо всероссийский,
мужественне того из рук ему исторже. Что, глаголю, исторже!
Понуди нестерпимым страхом, дабы сам свое все оружие и
купно оруженосцы своя повергл под победительныя ноги твоя.
И сотворися победа, подобная Давидовой над гордым фили-
стином победе. Яко же бо Давид иногда, силою вышняго под-
крепленный, поразив во главу Голиафа, исторже из руку его
меч его и темжде обезглави его, тако и российское воинство,
поразивши самаго короля свейского, сиесть самую главу новаго
сего Голиафа, супостата нашего, поношающаго роду нашему,
новому Исраилю, полкам бога живаго; поразивши, глаголю,
великою язвою на теле, крайным же страхом на душе и сердци,
исторже от руку его толь славное и всем народам страшное
оружие. О, коль блаженни, коль благополучии есте вы, им же
случися поне издалече смотрети на позор сей! О позор, всему
роду российскому радостный, всему миру удивительный! Стояху
возбрег Днепра многочисленныя полки свейския и, узревше со
ангелом господним поганяющим гонящыя себе российския воя,
оскудеша духом и сердцем, безсильны и немощны от страха
сотворишася и, аки не можаще уже держати в руках железа
военнаго, повергаху на землю оружия своя и, аки ниже просте
стояти можаще от трепета, прекланяху победителем колена
своя. Кое се странное в дни наша и в нашем отечестве благо-
получие сотворися? Случается многажды, да едино воинство,
не стерпевши силы другаго, оставляет поле и бегает, но бегает,
ищущи и надеющися лучшаго исправления, и, многажды по-
бежденный, избегший, гонящих за собою победителей по-
беждают. Славный иногда в том бяше и римскому царству
тяжкий род парфянов, о нем же повествуют, яко наипаче по-
беждаше бегством своим. Свейския же ныне полки, егда достиг-
шему себе воинству российскому и оружия своя и себе самых
с всяким смирением покориша, засведительствоваша о себе и
не хотяще, яко ниже надеяхуся исправитися, но помышляху
себе отнюд не быти равных российстей силе и в едином токмо
бегу надеяхуся спасения. Где гордость, где кичение о своей
храбрости, где презорство первое, им же вся народы яко без-
сильныя презираху? Торжествуй, о Россие, и, благодушест-
вующи, возопий: возвеличил есть господь сотворити с нами!
И рекут, воистинну, во языцех: возвеличил есть господь сотво-
рити с ними! А яко сам токмо со зменником избеже верховный
враг твой, о великий победителю, большую тебе славу, себе же
крайнее безчестие сотвори. Аще бо бы на ратном поли со про-
чиими убиен был, дал бы тебе славу, но и часть славы себе
оставил бы, яко до смерти мужественне подвизавыйся; егда же
со студом избеже,* самым своим страхом и трепетом велегласно

всему миру сведительствует, яко нестерпима есть сила твоя и
яко господь сил, сокрушаяй брани мышцею высокою, побор-
ствует по тебе. Устрашишася от гласа грома твоего, бежат от
лица твоего ненавидящий тебе. Приходит мне зде на память,
что повествуют о льву естеств списателие: егда, рече, лев не
возмог насилию крепких ловцов противостати, на бегство
устремляется; дабы не познали, в кую страну побеже, хоботом
загребает следы своя за собою. Кто ж ныне тожде не видит и
на льве свейском? Видиши ты наипаче, яко с ним же бежай,—
о изменниче!—не токмо телом, но и вероломством хромый;
виждь ныне, како под крепчайшую руку отдался еси! Ныне ру-
гайся российскому воинству, яко не военному; ныне познай,
кто бегством спасается; сия бо бяху между инными укоризны
твоя. Но и пророчество твое, им же свейской силе на Москве
быти прорекл еси, отчасти истинно и отчасти ложно есть: мнози
бо уже достигоша Москвы, но мнози под Полтавою возлюбиша
место. Непобедимый же заступник твой не улучив на Москву
и от пути дому своего заблуди. О крайнаго твоего безумия!
Кое льщение, кая мечта сведе сердце твое воздвигнути руце на
господина своего и толиким смущением поколебати народ? Кая
надежда, кое упование бяше? Или что не достояше тебе не ко
препитанию жития, но ко угодию и чести? Добре и мудре изо-
брете некто притчу: пес, — рече, — похитив негде часть мяса,
егда, несяше воскрай брега речнаго, узре в воде сень мяса изо-
браженную, и, разумев быти инное, мясо упусти во воду, еже
име, хотя похитити мнимое, и тако и мнимаго не обрете, и
истинное погуби. Научитеся падением сего неблагодарнаго вси,
непослушнии господиям и неблагодарнии благодетелям своим,
зрете на сем яве собывшееся прещение божие, усты премудраго
Соломона изреченное в главе 16: неблагодарное упование, яко
зимный иней, растанет и излиется, яко вода неключима.
Таковую убо и толь преславную победу твою, о преславный
победителю, кое слово изрещи, кая похвала по достоянию увен-
чати возможет? Не много таковых побед во памятех народных,
во книгах исторических обретается. Инде побежден будет супо-
стат немощный, зде гордый, сильный и страшный; инде оску-
девший в потребных и лишенный всякоя помощи, зде многих
народов имений обогащенный и подкрепленный зменничей си-
лою; инде отчасти пораженный суще, отчасти же цели в домы
своя возвращаются врази, наши же зде супостаты со всем воев
и вождов множеством ово плененны, ово убиенны суть, а и
немного избегших занесе страх не в домы их, но в безвестная
им места. Услышат ближний и соседы их и рекут, яко не
в землю нашу, но в некое море внийдоша силы свейския; погру-
зишася бо, аки олово во воде, не возвратись вестник ко отече-

ству своему. Что же прочее? Инным победителем великое вос-
писуется благополучие, аще едину брань со многими чуждыми
и своими силами возмогут раздрушити. Ты же, пресветлейший
самодержче всероссийский, сам собою, своим мужественным
воинством, без всякой иноземной помощи, единим устремле-
нием, за немного часов, двоих змиев, две лютыя ехидны —
брань, глаголю, свейскую и изменническую, — сильне растерзал
и умертвил еси. В конец: таковую се тебе бог дарова победу,
яковую слышаще верный твои и царства твоего любители,
истаевают от радости; слышаще врази твои, исчезают от зави-
сти; слышаще вси странный роди, трепещут от страха и раз-
личными помыслы колеблются. И ныне нам приличествует воз-
глашати: услышите сия, вси языци, внушите, вой живущий по
вселенной! С нами бог! Разумейте, языци, и покаряйтеся, яко
с нами бог.
Яко убо иногда Самсон в растерзанном от себе льве обрете
пчелы и мед и, усладився от него, предложи гадание: от яду-
щаго, рече, ядомое изыйде, и от крепкаго изыйде сладость.
Подобие и тебе, пресветлейший монархо, божиим благослове-
нием случися. Растерзал еси, аки вторый Самсон (не без
смотрения же, мню, божия и в день сей Самсона случися победа
твоя), растерзал еси мужественне льва свейского. Се убо обре-
таеши в нем сладкий нектар. Се и на тебе Самсоново гадание
исполняется: от ядущаго изыйде ядомое; от того, иже пожерл
бяше отечески я твоя земли и многих народов пожре имения,
имееши ядомое, толикий и толь дивную воинства его плень и
все пребогатыя користы; от крепкаго изыйде сладость; понеже
крепкий сый и страшный непобедимою твоею десницею по-
бежден есть: того ради сладчайшая есть торжественная радость.
И якоже горько слышати бяше от сумнящихся и малодушест-
вующих; невозможно побежденным быти воем свейским, тако
невоместимая ныне сладость всех, нелицемерне любящих цар-
ство твое, сердца исполняет, егда видим уже онаго страшнаго
и непобедимаго супостата побежденна преславно, побежденна
победою неслыханною, на весь мир дивною и страшною.
Пий убо сие свышше данное тебе вино радости! Услаждайся
всенароднаго веселия нектаром, отри победительным вайем
поты твоя, от вара военнаго источенныя; красуйся и ликуй
о мужественном твоем воинстве: се видиши в нем великий плод
уставленнаго тобою рыцерскаго учения. Соиграйте и вы, о креп-
кии столпы и адамантовы щиты отечества нашего и правосла-
вия, премудрии военачальницы и воини непобедимый! Облетит
всю подсолнечную громогласная слава, гласящая вашу и царя
вашего храбрость, и рекут странный роди: достоин царь тако-
ваго воинства, и воинство таковаго царя. Вся твоя и дела и де-

яния, пресветлейший монархо, дивная воистинну суть. Дивне
презираеши светлость и велелепие царское, дивне толикие
подъемлеши труды, дивне в различныя себе вовергаеши беды
и дивне от них смотрением божиим спасаешися, дивне и граж-
данския, и воинския законы, и суды уставил еси, дивне весь
российский род тако во всем изрядно обновил еси. Обаче ныне
достигл еси верха дивной славы, и отселе не воспомянет тебе
никто же без великаго удивления. О нас, блаженных! О нас,
благополучных! Что се с нами по неисчетным своим щедротам
сотвори бог? Забываются все мимошедшии скорби за нашедшая
безмерная и безчисленная благая. Кия бо плоды от победы сей
родишася нам? Превеликая слава народа нашего, здравие, без-
печалие, мира возвращение, всякое изобилие, церкви благосто-
яние. Что же прочее? О, благословения на нас твоего, боже
наш! Мнит ми ся, яко светает уже день той, вон же проклятая
унея, имевшая в отечество наше вторгнутися, и от своих гнез-
дилищ изверженна будет,* святая же православно-кафоличе-
ская вера, юже от Малой России служители диавольскии из-
гнати хотяху, и во иныя страны благополучие прострется. Бу-
дет то, укрепляющу богу десницу твою, пресветлейший
монархо; будет, не усумневаемся; будет, надеемся тако, аки и
получихом.
А яко же изначала слова моего рекох, тако и в конец нели-
цемерне и неласкательне исповедую: несть слово довольное,
несть похвала равная сему твоему богом поспешествованному
и богом совершенному делу. Еже не токмо, егда первее услы-
шахом, но и коль краты в ум приемлем, играет сердце, воздви-
гаются удивлением мысли. И не ино что на уста приходит,
токмо различныя оныя духом святым иногда воспетыя гласы,
торжеством вкупе и благодарением божию помощ славящыя.
«Поем господеви, славно бо прославися. Велий господь наш, и
велия крепость его, и разуму его несть числа! Сотвори с нами
величия сильный, и свято имя его. Сей. бог наш, и прославим
его, бога отца моего, и вознесу его. Господь сокрушаяй брани,
господь — имя ему. Кто подобен тебе во бозех, господи, кто
подобен тебе? Десница твоя, господи, прославися во крепости,
десная ти рука сокруши враги, и множеством славы твоея стерл
еси супостаты! Господи, силою твоею возвеселится царь и
о спасении твоем возрадуется зело». О крепкий во бранех
господи! Не преставай и до века тако прославяти в нас непобе-
димую силу твою, храня и защищая люди твоя и сокрушая
враги креста твоего! О славо Исраилева! О едина похвало вер-
ных твоих, господи! Укрепи, боже, се, еже сотворил еси в нас!
Да будет сия, тобою данная победа во славу имени твоего, в ра-
дость всему православию, в страх и трепет всем злославным и

враждебным иноверцем, в похвалу цареви нашему, во образ
наследию его. Не отступай и в последний дни вернаго твоего
служителя, православнаго монарха нашего, ополчаяся окрест
его и укрепляя оружие его, дондеже испразднятся вси жесто-
ковыйныи и непослушливый раби, дондеже покорятся вси
востающии нань врази, дондеже вси языци, бранем хотящий,
крайним ударении страхом, утихнут и не рекут: где есть бог
их? Но купно с нами прославлят отца и сына и святаго духа,
ему же слава во веки. Аминь.
СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ
В ДЕНЬ РОЖДЕСТВА БЛАГОРОДНЕЙШАГО ГОСУДАРЯ
ЦАРЕВИЧА И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ПЕТРА ПЕТРОВИЧА
Желаемых вещей и ожидание весело, слышателие! Движет
к радости чистое и тихое утро, обещавает бо день светозарный.
Приятно видети первую ластовицу, извествует бо надходящую
весну. Еще плодов на древе не видим, а рясным цветом уте-
шаемся; еще жатва к делу не позывает, а, на зеленые нивы
смотряще, радуемся. Но что странствует слово по различиям
вещей? О нашем нынешнем возгласем веселии. Нашему богом-
данному царю дарова бог наследие. О дара великаго! О щедрой
и независтной милости господней! О благополучия твоего, Рос-
сие! Аще бо и пресветлейшему нашему монарсе есть зде о чем
срадоватися, обаче вящше есть, чим достоит нам самим взаим
себе поздравляти, больше есть, о чем все отечество наше весело
приветствовати имамы. Рождение бо сына царскаго есть вели-
кая всенародных благ надежда, общаго благополучия ожидание,
блаженства всероссийскаго семя, корень, основание. Не пред
неизвестными глаголем сия, весте сами, о благороднейший, зде
присутствующий великих дел управители, верховнии россий-
стии, различием высоких титл словущии, вельможи! Весте
сами, и совершенно весте, что сыны царский не так родителем
своим, яко всему народу, всему своему отечеству раждаются:
на их утверждаются надежди наша, от оных ожидаем, еже не
имеем; от оных, еже имамы, продолжения, умножения и утвер-
ждения надеемся. День убо рождества твоего, благороднейший
государь наш, царевичу и великий княже Петре Петровичу, не
точию яко царскаго дому радость, но и паче яко наш всемир-
ный праздник блажим и прославляем. Наших бо плодов цвет
есть, наших веселых дней утро есть, нашего щастия обручение
есть. Что самое пространнейшею беседою проповести велит мне
радость общая, — се же не в известие и научение толиким слы-

шателем, лутчше о том, якоже рех, самим ведущым, но да тако
послужю самой радости нынешней. Радости бо свойственно есть
и ведомыя и всем явственныя вины своя многократне повто-
ряти и велеречием насыщатися.
Вся же сия беседа, всецелое сие разсуждение мнится имети
две части. Первая: увидети, коликое щастие есть от царскаго
чадородия государствам чина монаршескаго, наипаче же тем,
в которых по наследию проходит скипетр, а не по избранию
предается, и се как России, так и всем монархом подобным
есть обще. Другая же разсуждения часть: коликое благополучие
монархии, егда не коего либо царя, но царя по сердцу божию,
царя храбраго, премудраго, бодраго и всякими государствен-
ными таланты украшеннаго, получает от бога наследие, что,
кроме перваго, наше есть собственное щастие, якоже явственно
показати имамы. Но первее о первом нечто разсудим.
Коликое убо щастие есть царству скипетра наследуемаго
от рождения царских наследников, явится от того, аще увидим,
како благополучнейший есть чин таковый от протчих правле-
ния чинов. Тако бо крупно увидим монархийскаго благополучия
долгоденствие, идеже не оскудевает монархов наследие, понеже
иссохшу семени монаршему, нужда есть и благополучию оному
пресеченну быти. Чтож пользует кое-либо добро, аще не дол*
гое, аще маловременное? Подобно есть воистинну здравию тела,
трясавицею болящаго, в нем же по двоих или треих дний отраде
лютая наступает болезнь, и человек таковый и отрадныя дни
оныя в здравие себе не вменяет. Но уже разсмотрем состав
правительства монаршескаго и наследуемаго.
Зде же в первых: аще и не сведомы кому были самыя внут-
ренныя добра общаго вины, в таковом правительстве содер-
жимыя, то довольно бы тое показати примеров едва не всех
народов и веков. Предревнее оное Ассирийское государство,
от Немрода или Нина зачатое, была то монархия, а монархия
в единой фамилии наследуемая. Тойжде вид имеяху послед-
ствовавшия ему Медское и Персидское скипетра. Не инакое
устрой бог с Исраилем. Не инным бразом управляху себе вет-
хий под фараонами и последнейшии под Птоломеами египтяни.
Тожде видети было у македонов, епиротов, иллириков, в Понте
и Асии, в Парфии и на островах моря Средиземнаго и Еген-
ского, тожде в древней Африке, тожде (да многая прочая ми*
нем) у наших предков—скифских и сарматских народов. И се
древняя. Да видим и нынешняя. Начни от Европы, предстанут
Испания, Галлиа, Англиа, Германиа, Даниа, Шведциа и прочая.
Вси вид монаршеский, вси скипетра наследуемое имущыя.
Пойди в Африку, — таковаго чина: Фец, Тунис, Алгер, Три-
пол, Барка и великая Ефиопиа — народ абиссинский и прочия

на полудни государства. Пойди во Асию,— таковая Туркия,
Персида, Индия, Хина с Китаем и Яппония, все подобное
слышим и в Америке, новом имянуемом свете.
Не в пример речь посполитая Польская, — да и не в за-
висть! Вемы, яко крепкое было оное государство в строю мо-
наршем; не вельми ж еще давно златые оныя узы на себе
растерзало, и не мое есть разсуждати, не от начала ли широты
нынешней начало оскудевати и утесняемо быти.
Не в пример речь посполитая Венецкая, — да и не в диво!
Тело оное не великое, в едином граде заключенное, вкупе сенат,
вкупе народ, вкупе дух, вкупе уды, да и там во время избрания
вожда их не удобь уразуменная печаль, еже бы запяти хитрыя
подступы и факции, избрание избирателей и не единократное.
А во всем и воли людские, и жребий метания с крайним опа-
ством мешаются, яковая боязнь в государствах наследуемых не
бывает. Подобному подлежит разсуждению и речь посполитая
Генуанская, и конфедерациа бельгийских ординов. Шванцар-
ская аристократия требует француской протекции, городы сво-
бодные ансатские и не в сравнение великих государств, обаче
и тамо° свободность оная уздою императорскою водима есть.
Едино нечто противное мнится быти древняя речь посполитая
Римская, о ней же особенные судьбы бяху божки, обаче и оная
по изгнании королей не обрете себе постояннаго правительства
иннаго; по королех консули, по консулях децемвири, по децемви-
рах трибуни, по трибунах паки консули, а в крайних нуждах из-
бираемы бывали диктаторы, власть всемощная и лютая и паче
монаршества страшнейша, еще ж то во младом веце, в тесней-
шей области, до того во обстоящих бедствиях от неприятелей.
Пришедши же в возраст (яко же глаголет римский историк
Флор) мужеский, не возможе себе управити тонким оным де-
мократии кормильцем: были мятежи лютыя от Граххов, от
Мариа, от Силли, от Катилины, от Антония. Домашнею Иулия
и Помпея войною приходило до крайней пагубы, даже паки
в вид монаршеский претворися. И от сего известно, како
здравейшее есть, паче инных, человеческому сожитию единовла-
стное правление. Аще же и добре разсуждают политический
учители, что различный правления, не самих просто собою, но
по природе народов разсуждати подобает, который где лучше
свойствуются, обаче от преждереченных познаем, яко едва не
всем народом природна есть монархия, понеже едва не вси та-
ковым способом удобь управляти себе обыкоша, которой поли-
тики не умствования филосовская, но самая вещь, самое ис-
куство и нужда их научила.
а В издании тако

Рех, яко нужда научи; суть бо главныя внутренныя вины,
аки бы некая политическая таинства, от них же явственно на-
учитися можем, коль полезное есть правительство самодержское
наследуемое. Вопреки: коликим бедствием отверста стоит де-
мокрация и аристократия, подобие и монархия не наследуемая,
но по избранию от дому до дому преходящая. Много того ве-
дают главы высокия сановитыя, народным делам посвященныя,
а мы поне отчасти достизати можем.
В первых бо сыны царския от младых ногтей, от того вре-
мени, когда ходити и прорицати нечто обучаются, обучаются
купно и царствовати. Приходят им в слух судебные и советные,
гражданские и воинские повести, так, как детем купеческим
в слух часто приходят торги, товары, прибыли, убыли; с воз-
растом же их растет и властительская мудрость. Да и венце-
носнии их родители ни о чем же тако пекутся, яко дабы сыны
их умели по них держати скипетр. А кто с нижайших на пре-
стол прагов восходит, управляти учится седши уже на корме,
не без великаго многажды вреда государства своего. Но и
порфирородный государь величие и велелепие царское, яко при-
родное и от пелен себе обыклое, не в диво себе ставит и потому
не имеет оное за материю высокоумия и презорства. А избра-
нием возведенный на сию высоту, удивляяся славе своей, мно-
гажды не точию подданных своих, но и себе самого забывает.
До того по избранию увенчанный (бывает то по злострастию
человеческому), что дела антецессора своего, будут ли вредная,
не исправляет, будут ли полезная, отменяет. Тым и сим оному
укоризну, а себе славу снабдевая. Вопреки: наследник погре-
шения родительская отлагает, яко свой собственный порок,
потребны я же родительския уставы паче утверждает, яко свою
истую похвалу.
Да и в наследуемом царстве печется самодержец о добре
общем, яко о своем домашнем, видя, яко наследствовати по
нем имут сыны и сыны сынов его, и им же все изобильное и
целое готуя. А избираемый государи (не вси, — да не будет!),
однако, такии бывают, что как безчиннии на квартирах воини
не щадят общаго, яко чуждаго, но и паче тщатся оттуду при-
ватныя свои фамилии обогащати. Явно то по тому, что в подоб-
ных государствах казна государственная вельми скудна.
И тожде добре видяще, мудрии венети многоочно оберегают от
того князей своих.
Но что паче всех памятно имать быти в елекциональных
державах — великим и частым несогласиям и раздорам место.
Санове великий, смотряще на преизящества своя и престоль-
ныя высоты вожделеюще, како могут быти вернии своему мо-
нарсе, которому скорейшей желают смерти? Како друг другу

доброжелательный быти могут, всяк равнаго себе не любя? Той
мыслит, како бы оному запяти путь к диадиме, а той сему
тожде взаим творит, и един другаго боится. И всяк туды на-
меряет, туды советы, туды дела народныя, туды трактаты
с посторонними ведет, куды бы могл ему быти простейший
путь до короны. Когда же прииде интеррегиум, — кто испо-
весть!—коликий возгарается пожар от оного углия, в пепеле
прежде крыемаго? Бывает, что взнесшийся тогда пламень уже
и по избрании государя долго не гаснет. Всякому бо жела-
тельно есть государствовати; аще же ни, обаче всяк негодует
служити тому, которому вчера друг равный или и суперник
был равносильный, чим деется, что многажды с стороны позы-
вают на престол свой, да бы поне равнии в равенстве пребыли.
А сия вся являют довольно, како блажени суть народи,
наследуемым скипетром управляемыя. Сия вся являют, как
блаженна еси Россие, монаршеский таковый правительства чин
получившая. Сия вся являют сие, о нем же нам слово ныне,
сиесть: колико торжествовать имаши, российский народе, егда
благословляет бог царя твоего ложе и подает тебе плод чрева
его! Блажен бо и благополучен еси за монаршеский в тебе ски-
петр, в нем же наследная царствования мудрость, в нем же по-
печение о тебе истое отеческое, в нем же единодушия внутрнего
сила и купно далече суть от него неискуство, нещадение, хище-
ние, зависти, рвения, раздоры, несогласия. По сему воистинну
блажен и благополучен еси, но преблаженнаго, преблагополуч-
наго разве ехиднина злоба не наречет тебе за богомданного мо-
нарсе твоему сына. Яко же бо на державе его основанно есть
все твое блаженство, тако на наследии его укрепляется сила
таковаго твоего блаженства, еже бы не единого человека жи-
тием мериму ему быти, но в долгие лета, в позные веки единым
тещи струем, до внук, правнук и праправнук твоих, и даже до
последнего рода, мира скончанием скончатися имущаго.
В толиком бо народнем и от преждереченных изъявленном
благополучии ничтоже так есть бедно и страшно, яко пресече-
ние его, еже наипаче бывает наследныя крове оскудением.
Како бо немощная была Россия от смерти великаго Владимера,
егда аще и не иссякл был род самодержца оного, обаче само-
держески скипетр на части поломан (что самое было монархии
пресечение)! Коих бед не претерпе от междоусобия, от варвар-
ского нахождения! И не могла на ноги стати, даже паки еди-
ному скипетру и его наследию поддадеся. Пресече ток крове
царствующия Годуново властолюбие, паки мятеж, паки крово-
лития, паки разорения! И от кого и каковым образом? Срамно
и воспомянути! Воистинну в той час могли о российстем роде
супостаты его гласити: «Бог оставил есть его; пожените и имите

его, яко несть избавляли».6 Но возврати паки милость свою
господь, воскреси умершее блаженство наше, воздвигну и
вознесе на всероссийский престол благороднейшее колено Ро-
мановых, и дарова ему наследуемый скипетр, и скипетра на-
следием благослови. Се уже внук благополучие царствует, пра-
вославный и богом хранимый монарх наш Петр Первый. И кто
не видит совершенно оздравевшую Россию, но и в большую
паче первыя силу и славу пришедшую! Яко уже достоит нам
всерадостно восклицати: «Помяну господь милость свою Иакову
и истину свою дому Исраилеву»;8 «Воста, яко спя, господь,
яко силен и шумен от вина, и порази враги своя вспять, поно-
шение вечное даде им».1 А таковаго своего веселия, таковаго
здравия своего долголетие обьемлет Россия надеждою в цар-
ском наследии. Родися монарсе сын, родися всенародному бла-
гополучию вечности своей надежда!
Но сие еще щастие не собственное нам, но с протчими тако-
вагожде чина государствы общее. Аще же к тому присовоку-
пится другая часть благополучия, которая основанна есть на
особе царствующаго, сиесть на его премудрости, храбрости и
иных изряднейших талантах, — то ежели таковому бог подает
наследие и наследием тем дает всему народу надежду; еже
толикому благополучию неувядаему быти, воистинну, слышате-
лие, воистинну большаго блаженства и желати не требе.
А кто же не видит, о россияне, нас ныне так щастливых, так
блаженных, так, благополучных быти, сподобляемых всещед-
рыми к нам милостынями вышняго! Коих бо благ надежду нам
подает ныне в наследие кровь монарха нашего прорастшая?
Подает надежду продолжения нашего блаженства. Но коего
блаженства? Того, которое получи от бога Россия тако пре-
мудрым, тако щастливым, храбрым, победительным, тако, сло-
вом рещи, благословенным царем своим, его царским величе-
ством пресветлейшим и державнейшим всероссийским само-
держцем Петром Первым.
Россия сие имеет, свет весь удивляется и завидит,
изрещи же или описати не достанет слов, не достанет времени,
великия бо книги история сего наполнити может. Мы же обаче
да не весьма то молчанием прейдем, уподобимся в слове нашем
скорейшым его царскаго величества путьшествиям и скоро
прелетим следом славы его, поне нечто касающееся некиим
от многочисленных великих дел его.
Но зде предлежит нам сугубый путь гражданского и воин-
ского правительства. В который перве устремимся? Пойдем пер-
б На полях Псалом 70 (11)
в На полях Псал., 97 (3)
г На
Полях Псал., 77 (65, 66)

вее в гражданский, яко домашний: воинский бо за пределы оте-
чества ведет. А зде да предстанет нам свидетельство памяти
всенародныя, память же не престарелых людей, но не далече
за двадесять лет вспять заходящая. Что бо была Россия прежде
так не долгого времени? И что есть ныне? Посмотрим ли на
здания! На место грубых хижин наступили палаты светлые,
на место худаго хврастия, дивныя вертограды. Посмотрим ли
на градцкия крепости! Имеем таковыя вещию, каковых и фигур
на хартиях прежде не видели и не видали. Воззрим на седа-
лища правительская! Новый сенаторов и губернаторов сан,,
в советах высокий, в правосудии неумытный, желательный до-
бродетелем, страшный злодеяниям! Отверзем статии и книга
судейския! Колико лишных, отставлено, колико здравых и
нужнейших прибыло вновь! Уже и свободная учения полагают
себе основания, идеже и надежды не имеяху, уже арифметиче-
ския, геометрическия и протчия философския искусства, уже
книги политическия, уже обоей архитектуры хитрости умно-
жаются. Что же речем о флоте воинском?
Ниже бо на самом точию кораблей здании держати очи и.
мысли нам довлеет; аще и самое то зрети без удивления не
можем, но разсуждати подобает, от коликих сие добродетелей
произыде. Но могли бы воистинну никии же мастеры совершити
сего, всуе бы было тектонское искусство и труды, аще бы не
предстала зде монаршая мудрость, еже вся усмотрети к тако-
вому намерению потребная. Аще бы не был зде быстрый про-
мысл, откуду бы и како, каковым путем и способом подобаю-
щую собрати и звезти материю; аще бы не явила себе зде ве-
лелепная щедрость, еже бы не жалети толиких иждивений;
аще бы не произошло зде незыблемое великодушие, еже бы не
устрашитися толикого и толь трудного, а еще новаго дела;
аще бы не воспланулося зде неусыпное славы ревнование,
еже бы государству Российскому и в сем не попустити от инных
протчих быти упослежденну. И, да многая минувше, едино
главнейшее изречем: на таковый сей трудный, новый, преслав-
ный завод недовольно было никоеже имение, ни лесы дубрав-
ные, ни труды делательские. Потребное было оруженосным сим
ковчегам, сим крылатым и бег пространный любящым полатам,
потребное, глаголю, было место и поле, течению их подобающее,
инако бы все суетное было. Зде же кто не видит, что державе
Российской подобало простретися за пределы земныя и на
широкия моря пронести область свою! Купил нам тое само-
держец наш не сребром купеческим, но марсовым железом. По-
каза, аки перстом самая правда, на бреги Ингрии и Карелии,
хищением льва свейского давно отъятые; устремися убо тамо
сила монарха нашего победительная и прогна далече зверя оного

полунощного, протяже владение свое на моря, устраши громом
славы сея и далечайщая помория и островы; державную же
Россию уподоби оному апокалиптическому видению. Се уже
единою ногою на земли, другою же стоит на море, дивна всем,
всем страшна и славна. Словом рещи: аще бы ничтоже было
прочее, един флот был бы доволен к безсмертной славе его цар-
ского величества.
А ты, новый и новоцарствующий граде Петров, не высокая
ли слава еси фундатора твоего? Идеже ни помысл кому был
жительства человеческого, достойное вскоре устройся место
престолу царскому. Кто 0ы от странных зде пришед и о самой
истине не уведав, кто бы, глаголю, узрев таковое града величе-
ство и велелепие, не помыслил, яко сие от двух или трех сот
лет уже зиждется? Сиесть тщательством монарха нашего
испразднися оная древняя пословица сарматская: «не разом
Краков будовано». Или великое бо время к таковому строению
пятьнадесятолетнее? И что много глаголати о сих? Август он
римский император, яко превеликую о себе похвалу, умирая,
проглагола: «Кирпичный (рече) Рим обретох, а мраморный
оставляю». Нашему пресветлейшему монарсе тщета была бы,
а не похвала сие пригласите. Исповести бо воистинну подобает:
древяную он обрете Россию, а сотвори златую: тако оную и
внешним и внутрним видом украси, здании, крепостьми, пра-
вильми, и правительми, и различных учений полезных добро-
тою.
А еще побежим в след его воинский (аще и тако уже того
минути мы не возмогли), а зде точию имена вещей некиих
воспомянути можем: тако невозможно есть в кратком времяни
предлагати повесть. Еще отроческою рукою разори Казикер-
мень, разруши Азов и дракона асийского устраши;
возъярен же неправедным терзанием льва свейского, коль ему
много наложи ран, коль много отсече градов и крепостей зде
в Ингрии, в Ливонии, в Померании, в Карелии, в Финляндии,
и в чужих гнездах крыющаяся обрете, в Митаве Курляндской,
и в Елбинге Пруском, и на местах протчих; дерзну вша же
встрестися на поле ратном, преславно победи под Калишем, на
Черной Напе, под Пропойском, под Полтавою. Единым ли сие
едино воспомяновением прейти довлеет? Не довлеют воистинну
преславной оной виктории тысяща уст риторских, и не преста-
нут славити веки многия, донележе мир стоит. Но и инныя по-
беды прочая пространных проповедей достойныя суть: обаче
зде единым их точию, якоже рех, воспоминанием удоволяемся.
Таковыя же, так далекия, так многия места и страны победами
его прославленныя! Велико было бы, аще бы кто прошел лег-
ким странствием, то что ж есть викториями исполнити!

А что во первых воспомянути подобало и что всей толикой
славе основание есть: регула воинская. То то дело, то всех дел
и корень и верх; за сие дело что либо и где либо российским
оружием достохвальное содевается, содевается царем нашим,
аще бы и не присутствовал тамо, за сие едино и вся будущыя
по смерти его победы ему воспишутся.
И таковых то монарха нашего славных дел, аще и не всех,,
аще и краткое именование, есть светлое и известное россий-
ского щастия свидетельство. Минувше бо многия, оттуду произ-
шедшыя пользы домашныя, да помыслит всяк, коликую обрете
Россия во всем мире славу себе. Не буди бо в срамоту помя-
нута, еже истинно есть, в коем мнении, в коей цене бехом мы
прежде у иноземных народов: бехом у политических — мнимии
варвары, у гордых и величавых — презреннии, у мудря-
щихся — невежи, у хищных — желательная ловля, у всех —
нерадими, от всех — поруганны. Аще же и лживое было тако-
вое многих мнение, обаче было мнение таковое, и изъобличила
была то не единократно Россия своим оружием, но недовольно
и несовершенно, наипаче яко оружием страх точию содевается
в народех, честь и любовь тем не купуется. Ныне же что хра-
бростию, любомудрием, правдолюбием, исправлением и обуче-
нием отечества, не себе точию, но и всему российскому народу,
содела пресветлый4 наш монарх? То, что который нас гнуша-
лися яко грубых, ищут усердно братерства нашего; которые
безчестили, славят; которые грозили, боятся и трепещут; кото-
рые презирали, служити нам не стыдятся; многие по Европе
коронованные головы не точию в союз с Петром, монархом
нашим, идут доброхотны, но и десная его величеству давати не
имеют за безчестие: отменили мнение, отменили прежний свои
о нас повести, затерли историйки своя древния, инако и глаго-
лати и писати начали. Поднесла главу Россия, светлая, красная,
сильная, другом любимая, врагом страшная. И да заключим
сильным, но истинным словом все сие: зависть славою россий-
скою побежденна есть; не может безчестити нас, ибо веры уже
в свете не обрящет, точию имать грызти персты своя и утро-
бою снедатися.
Таковую убо славу российскую кто бы не желал? Разве бы
враг отечества своего, иже бы не желал быти непременну и
вечну! А понеже она от толикого монарха рожденна и умно-
женна есть и на нем основанна стоит, то воистинну желати бы
подобало его величеству безсмертнаго на земли жития и при-
ветствием оным, у древних царей персидских обыкшим, пригла-
си• ему: «Царю, во веки живи! Царю, во веки живи!». Но
д В издании престол

что ж пользует желание, которому не последует событие! Да
многолетно царствует и побеждает, да увидит сыны сынов своих
и на сынах сынов своих своих дел славныя образы, — желаем
от усердия, вседушно, всеискренно желаем, обаче неблаговолися
праведному господеве замеряти житие человеческое мерилом
желания нашего.
Что же прочее, которому народу хощет дати долговечную
славу и блаженство, подает в содержание оной царского рода
наследие, тем утверждает наследуемыя скипетры, тем сад, от
родителей насажденный, возращает.
И се уже видим, слышателие, коликую получихом радость,
получивше от бога сына царского: управляется благополучие
Россия монаршеским наследуемым скипетром, а тое щастие да
будет долголетное, имеет надежду в наследии монаршем, обо-
гатися и обогащается Россия всемирною от великих дел мо-
нарха своего происходящею славою, а сие так великое блажен-
ство да будет непреложно и вечно, имеет упование в сыне
царском.
Истинно есть, о слышателие! Истинно, еже изначала рехом,
что царский сыны не так родителем своим, яко своему всему
отечеству раж даются. Яко же бо добрии государи не так себе
самым, яко своим подданным живут, тако и их наследие не так
себе самому, яко народу своему жити начинают: оных неоску-
деваемое возращение есть щастия народного долгоденствие.
От сего плодородия имеет отечество свое безсмертие в таковом
божий на царей изливаемом благословении. Благонадеждныя
бывают царствия, еже жити, крепитися, и в поздные лета ве-
село им процветати.
Есть убо о чем тебе срадоватися имамы, богомданный наш
самодержче российский! Имаши чем увеселити сердце твое
в непрестающих печалех и различных забыти скорбей. Аще бо
и всякому родителю сын свой венец есть, по глаголу премуд-
рого Приточника, то кольми паче тебе сын твой, от бога дан-
ный, и порфиры, и диадимы, и всей твоей царской утвари
честнейшее и дражайшее украшение. И всегда тебе смерть не
страшная, аки бы нарочно оной за наше житие и здравие
ищущему в огнях, в мечах, в путных бедствиях, в морских вол-
нениях. Но наипаче уже имаши нерадити о ней, егда на лоне
твоем видиши тебе другаго, твою мудрость, храбрость, благо-
честие, твоя вся добродетели в далечайшую жизнь прострети
имущаго. А иже живую сию надежду дарова тебе господь, той
и благим событием да исполнит в сына твоего здравии, долго-
денствии и, что больше всего есть, во образе и подобии твоем.
Еесть чем поздравляти тебе, благороднейшая государыня
наша царица, таковаго супруга подружие и таковаго сына ма-

терь быти сподобльшася! Благополучна была еси, кто не испо-
весть, в воведении твоем в царский чертог, усугубися тебе оное
благополучие в рождении сына царева. Тогда была тебе весна
веселая, ныне лето плодоносное, тогда утро было, ныне полудне,
тогда новой, ныне же полной луне подобна еси, свет толикий
от российскаго солнца издавшая, тогда в благородие царское
восприята была еси, ныне же и сама благородие царское умно-
жаеши.
Есть о чем приветствовати имамы тебе, благороднейший
государю наш царевиче Алексие, вам, благородныя государыни
царевны, яко получившым от бога толикое в сем брате вашем
благословение, совокупныя утехи, взаимныя помощи, домашния
славы надежду неложную!
Торжествуй, весь доме царский, вся палато монаршая!
Имаши утварь всех красот лучшую, имаши богатство всех со-
кровищ дражайшее, но наипаче имаши крепость адаманта
твердейшую, вечнаго твоего пребывания силу.
Паче всех же ликовати и благодушствовати должна еси, вся
Россие! И твоей славе, силе, блаженству, твоему долгоденствию
родися сын царский. И аще кая либо жена, родивши отроча,
к тому не помнит (по глаголу господню) скорби за радость,
яко родися человек в мир, — то кольми паче тебе, о Россие,
таковая радость должна есть, яко родися тебе толикий чело-
век. Человек, в нем же и с ним же родися тебе состава твоего
здравие, мира, согласия, благостроения твоего вина; получен-
ных тебе благ вечность и множайших надежда; вопреки же:
всем врагом твоим, не весело на щастие твое смотрящым, ску-
дости и падения твоего желающым, родися страх, скорбь и от-
чаяние. Сие убо рождение, аки благословенное всего отечества
нашего отрождение, радостно и торжественно празднуим, друг
друга поздравляюще, друг другу срадующеся. Аще же хощем
и желаем всяк себе и всяк наследию своему добрых и долгих
лет, сему царскому наследию желаим того всеусердне. Аминь.
СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ
О БАТАЛИИ ПОЛТАВСКОЙ, СКАЗАННОЕ В САНКТПИТЕР-
БУРХЕ В ЦЕРКВИ ЖИВОНАЧАЛЬНЫЯ ТРОИЦЫ ЧРЕЗ ЧЕСТНЕЙ-
ШАГО ОТЦА РЕКТОРА ПРОКОПОВИЧА ИЮНЯ В 27 ДЕНЬ 1717
Достохвальное дело, слышателие, дело воистинну досто-
хвальное с радостию и веселием и с должным всесильному богу
благодарением летнюю творити память преславныя Полтав-
ския виктории, сиесть всемирныя рода нашего славы, крайнего

супостат наших постыждения и божиих к нам благодеяний неопи-
санных. Аще бо и не может не паметовати сего всяк сын рос-
сийский, яко незабвеннаго своего благополучия, аще и неприя-
тель забыти не может, яко язвы своея неисцельныя, однако же,
да не неблагодарни возмнимся быти тако нам благодеявшему
господу, достохвальне навершаем празденственное сие толикия
победы воспоминание. Буди нам не в пример древний еллин-
ских и римских и протчих славолюбных людей обычай, которые
великим иждивением сооружали столпы, и врата, и обелиски,
и пирамиды, и иныя тропеи, или победоносныя знамения,
еже бы в них оставити неумирающую славных дел своих па-
мять последним веком. Хотя и нам таковаго попечения ничтоже
возбраняет, но и вопреки: человек о славе отечества своего
нерадящий всегда у мужей мудрых в не дорогой цене ходит,
яко малодушный и грубый. Однако же буди не в образец нам,
яко христианом, и вышшей и не суетной небесной бо славе про-
стирающемся, не в образец, не в приклад нам, глаголю, буди
обычай язык славы истинныя не познавших. Обаче не можем
ослушны быти самаго бога воле, который, вся творящий
в славу свою, велит благодеяния своя имети нам приснопамятна
и незабвенна. Ясно о сем засвидетельствова царствующий его
псалмопевец: «Елика заповеда, — рече, — отцем нашим, ска-
зати я сыновом своим, яко да познает род ин, сынове родя-
щийся, и востанут и поведят я сыновом своим, — да положат
на бога упование свое, и не забудут дел божиих, и заповеди
его взыщут».0 В котором слове, кроме должнаго благодарения,
видим и инныя вины спасенныя, понуждающыя нас творити
память божиих благодеяний, сиесть упование на бога и взы-
скание заповедей его. Имеюще бо в живой памяти благодеяния
к нам божия, веруем, яко милостив к нам есть, и тако уповаем
на него; познаем, яко благ есть, и тако к заповедем его по-
ощряемся. Достохвальное убо дело есть летняя сия, юже днесь
совершаем, память победы Полтавския. Умолчим ли убо и не
воспомянем ли, что виде день сей восмь лет назадь на Полтав-
ском поле? Да молчит и снедается в себе врагов наших за-
висть, нам же немолчно о сем восклицати подобает. И за благо-*
получие себе вменяю, яко повеление имам толикой славе сло-
вом моим послужити. Аще бо и весь мир о сем во всех ближних
и дальних странах гласит, аще и произошли на различных уже
языках истории, аще и наше каковое либо похвальное о том
было слово,* однако ж дело сие толикое есть, яко и повторения
достойно, и к многоречию довольно обретается.
а На полях Псалом 77 (5—7)

В сем бо едином увидиш, славеноросский народе, дивное
твое, аки от готовой погибели, избавление, врагом твоим студ-
ное их попрание, славы и державы твоея умножение. В сем еди-
ном увидиш Россию отрожденную, возмогшую и совершенно
возрастншую. Увидиш же то, аще разсмотрим, коликая супо-
статская лютость и сила уготована была на нас, и како она
оружием российским сломлена на Полтавской баталии, и кия
плоды толь преславной виктории родилися нам. Точию не сту-
жим, слышаще сие, яко повесть нашего истаго благополучия.
Да познаем, в первых, лютость и силу супостатскую. Сие
предлежит разсудити, что инныя в народех брани обычне бы-
вают от правосуднаго гнева за нанесенныя обиды, а сия брань
на нас шведская возъярилася от зависти и рвения. Шведская,
рех, аще не паче рещи, многородная: мнози бо шведом ово же-
лезом, ово сребром, ово делом, ово словом и советом против
государства Российскаго содействовали. Были тебе, о Россие,
древние и правильные вины, еже бы иногда оружием отмстити
обиды, тебе нанесенныя от сего супостата, и отторженныя на-
следственные твои сия области возвратить паки в державу
твою. Однако же к чему тебе самая правда путь показовала,
к тому нуждею тебе привлекла неприятельская зависть, давно
уже рожденна против тебе и до наших времен не только не
умалена, но паче и паче умножившаяся. Превеликая бо еще от
древле зависть в сих наших добрых двоих или триех соседах
рождена есть от близкости, разъяренна от частых войн, воспи-
танна от наших благополучии, укреплена закона и правитель-
ства разноличием; та же в самое совершенство возрасте, егда
увиде Россию, Петром Первым, благословение им царствую-
щим, в совершенный силы и славы возраст пришедшую. Вся
сия особно разсмотрим, не тако ли есть.
Родися зависть на нас от соседов наших от самой близкости.
Родится всяка зависть от гордыни, егда человек не весело зрит
другаго себе или сравняема, или и предъуспевающа. Однако же
гордыня не родит зависти к дальним, но к ближним: к ближ-
ним, глаголю, или по чину гражданскому, или по делу воин-
скому, купеческому, художескому, или по крови и племени, или
по державе верховной и протчая. На пример: не завидит купец
воину его мужества; не завидит воевода священнику его учи-
тельства; не завидит кузнец живописцу его искусства. Не жи-
вет зависть в разности, живет в близкости: воин воину, вла-
стелин властелину, художник тогожде дела завидит художнику.
И по тому, мню, деется, что мало согласия между братией, и
союз крове, где бы имел быти виновен единодушия и любви,
бывает виновен распри и вражды, и сие разсуждение есть
Василиа Великаго в слове против завистников. Кто же не ви-

дит, аще не тако деется и в ближних себе народах? Аще не
тожде содеяся и в соседах наших? Просияла по лютых време-
нах царская в России корона, воспламенися тот час в ближнем
сем и инных народех зависть от гордыни. От гордыни глаголю:
в той бо стороне зависть живет, в которой и матерь ея — гор-
дость. Что ж? Россия ли возгордилася на сосед своих? Не
могла и мыслити того, рада о своем по многих бедствиях осво-
бождении. Но соседи наши не могут извинитися от гордости,
осуетившиися бо высокоумием своим, яко народи суть мнимый
себе сильнии и умнии, народ наш, яко немощный и грубый,
презирали. Как же они весело глядети могли на поднесенную
державу Российскую, будучи нам близкий, иннии рубежами
владения, иннии же сверх того и единством корене славен-
скаго?
Возгремели по том брани, с сими за Карелию и Ингрию,
с другими за Смоленское княжение, с обоими за Ливонию,
еще и за ложных Димитриев, и за пресеченные высокия на-
дежды Владиславу польскому и королю шведскому принцом.
А кто же скажет, что супостатской зде зависти не умножи-
лася безмерная ярость? Когда, многократно потщавшися или
сломити, или похитити роское скипетро, принуждена воспяти-
тися, аки бы распаленнаго железа коснувшися, а сие то было
зависти оной разъярение. Яко же бо медведь, чией крови че-
люстьми своими захватит, на толь лютее мещется, тако и че-
ловек завистный, вкусивши, а не пожерши ближняго, умножает
в себе рвение.
Что ж? Егда державу Российскую от нападений неприятель-
ских сохранив бог, и еще к тому миром, изобилием, благоле-
пием, разширением области благословити изволил; егда и Ма-
лая Россия, исторгнувшися от ига польскаго, под крепкую де-
сницу монархов своих наследных возвратися; егда славу и
утварь царскую, угасшую на константинопольских, на наших
самодержцах блистающуюся, увиде мир, — не то ли было разъя-
рение зависти сосед наших? Известно любопытным естеств
взыскателем есть, что магнит камень силу свою, которою вле-
комь есть к железу, окормляет, силою железа себе обложен-
наго. Тако воистинну и зависть кормится и растет чуждым
благополучием, себе близким; в том только не равность, что
магнит таковым способом идет в больший союз, а зависть
в большую вражду зажигается.
А яко же обычно есть мечы и копии острые, сковавше
противными стихиами, жаром и мокротою закаливати, тако
недруги наши завистную свою на нас ярость закрепили, ви-
дяще у себе и у нас в законе, в державе, во обычаях несогла-
сие, инный вид правительства, противное исповедание, разные

обряды. Что все аще и бывает инде с неповреждением дружбы,
однакож где зависть, там все тое есть оной укрепительная ма-
терия.
Что еще не доставало до сих? Еще нечто было, чего не за-
видели нам соседи, и было нечто, о чем боялися, дабы не было.
Не была еще регула воинская, не были искуства инженерские,
не были обоего чина архитекторы, не был флот, не была сила
на море. Сих нам не завидели, ибо еще не видели, и о сих
боялися, дабы когда не увидели. Да то может быть догад мой?
Ни! От их же самых имеем известие. Густав великий король
свейский с великим пререканием писал к Елисавете королеве
аглинской за то, что она несколько пушек послала в дар царю
Иоанну Васильевичу, уличая оноя неопасность, яко показую-
щия нам силу оружную; той же заповеда своим под смертию,
дабы кто воинскаго учения и оружнаго художества не преносил
в Россию. В лето 1563 был сейм в Любеке, городе поморском,
где уставлено також, дабы от них не дерзал кто преходити
к нам с искуством воинским и дела корабельнаго. Граф Гер-
бесштейн, бывый посол к России от Максимилиана кесаря, уве-
щавает Германию, да бы опасна была от Руссии и не показо-
вала бы нам способов военных. Самуил Пуффендорф судит
королевство Шведское безпечальное быти от Руси за кре-
постьми Нарвою, Ноттенбургом, Выборгом и инными: не чаял,
знать, что будет. Тот же дацкаго короля с Россией союз сует-
ный и безнадежный нарицает, яко с народом дальним и флота
не имущым: не надеялся, что имело быти. Много бы того
произвести мощно, если бы о том едином слово было.
Что ж тут скажем? От рода завистником было видети еще
в России многия недостатки к силе совершенной. То не край-
няя ли возъярися в них зависть, егда увидели все то, чего не
желали, исполненно! Возрасте в совершенный возраст сила и
слава российская дивным во всем и еще первым таковым своим
монархом, богомвенчанным Петром. Увидели противницы обу-
ченное добре наше воинство; увидели всецело устроенную
артилерию; увидели поднесенныя флота нечаянное флаки;
услышали смутившийся Стамбул на посольство росское, новым
к себе путем водным приспевшее.* Что се есть? (помыслила
в себе зависть). Туды пошла Россия, таков успех ея? Сего мы
на ней дождалися? Не тако: исторгнути оной щастие сие или
самим нам погибнути, а смотрети на сие невозможно. Если се
кто назовет умствование наше риторское и если то не в самой
вещи было, то, молю, которая могла быть причина оной риж-
ской укоризне и гонению смертному на Петра, монарха нашего,
умышленному чрез Далберда коменданта? * Тем ли не згибель
свою заслужил у них державный сей путник, что в Голандию и

инные далекие земли странствовати изволил! Тем воистинну
у зависти заслужил. Видели господа шведы, колико прибудет
искусства от тоя дороги монарху, с природы быстроумному,
того ради умыслили восприятый ему путь запяти или еще не-
совершенно обучившагося к войне себе угоднейше раздражити,
И се видим и зависть, се и войну, от зависти зажженную.
Но к чему слово сие — от зависти! К тому, да увидим труд-
ность необычную войны сея и, последовательне, славу ныне
поминаемый виктории. Гнев бо простый, правосудный, за
укоризну и обиду мечь себе припоясующий, доволяется сми-
рением и удовлетворением от стороны противныя, а зависть,
на брань исходящая, крайния ненавидимых себе погибели
ищет. И по тому не так праведно отмстительных гнев, яко
доброненавистная зависть глубоко мыслит и силу приискует.
Она умна и бодра вельми есть. Грубый и невежливый просто-
людин, о котором помыслил бы еси, что троих считати не
умеет, — чтож егда на кого завистию горит, не ведает, откуду
прибудет ума ему, и так тонко умствует, как и философ не мо-
жет. То что рещи о зависти быстроумной и хитростьми поли-
тическими обученной? Пользует ли, или ни, воспомянути уже
зде супостат наших ухищрения, лукавства, подступы, наго-
ворки, прелести, к тому силу, от различных народов, от согла-
сий варварских, от разграбленных многих провинцей без меры
умноженную? К чему сия сказовати пользует? Видели есте и
еще аки бы до днесь пред очима имате вся сия, вельможи,
военачальницы и воини российстии! Однако же поне нечто,
поне некую часть сказати радость нынешная велит, и не тер-
пит сердце молчания. И надеюся, что не стужите, слышателие,
но и в сладость приимете слух бед оных, уже помощию божиею
прогнанных, которых нашествие горько было терпети.
Видели мы доселе, что война сия произошла от зависти, да
видим же и се, что от войны сея большая супостатом родилася
зависть и рвение. На первом под Нарву походе неблагополу-
чием нашым много подросли роги неприятелю * и подтверди-
лося древнее их о роде российском презорство. Уже ж такому,
когда потечет дело против его надежды, изрещи трудно, коли-
кое разжигается рвение. И се не пошло по желанию, не сталося
по высоком вашем вам мнению, супостаты! Вы начаялись, что
уже весьма сломленное руское оружие и не глав ваших дося-
зати, но под ноги вам поврещися готово. И се не так, не туды.
Разбила руская храбрость замок ваш Ноттембург, разорила
Канцы, добыла Дерпта крепкаго, сломила железную Нарву,*
и еще при свидетельстве турскаго и польскаго послов, не вем
как любо на тое смотревших. Что ж протчия крепости, Иван-
городская, Мариембургская, Миттавская и протчие? Что ж

победоносные на разных местех баталии, наипаче же преслав-
ная оная победа под Калишем? * Вся сия по чаянию ли ва-
шему? По вашим ли сладким надеждам? Но что наипаче (мнится
мне) гордыя сердца раздражило, сие есть, что война сия на
много лет продолжилася. Как се лютая им язва! Как нестер-
пимая болезнь! Неприятель наш начаялся одним своим зама-
хом все дело совершити, начаялся силу российскую в малом
времени испразднити, начаялся скоро величавое оное Иулиа
кесаря воспети торжество: «приидох, видех, победих». И се
война ему протягается до девяти лет и на многия места пре-
носится, во Ингрию, в Ливонию, в Курляндию, в Литву, в Сак-
сонию, в Польшу, а всюду с уроном, всюду с следом крови его.
Как се досадно было им мыслити: Швеция, оружием славная,
се Швеция, всей Европе страшная, гофский народ, имя ужас-
ное, народ гофский с Россиею девять лет борется, а еще бедно!
Каковых тут не поискала ухищрений гордая зависть и за-
вистная гордость! Не к инному чему смотрело оное тщание,
чтоб скоро примирити француза с цесарем,* только дабы оный
надежный неприятелю нашему друг, освобожден от войны
оной, возмогл угодную ему помощь дати; не инамо настроенно
было оное неправильное Лещинскаго коронованье,* только
дабы, доброжелательнаго монарху нашему друга Августа из-
гнавше, и силы польския себе присовокупити; не в инный конец
намерено было нечаянное нашествие и разграбление Саксонии,*
только дабы того ж союзника царскаго отчаянна отовсюду и
нам безпомощна сотворити. И кто протчия хитрости и тщатель-
ства коварный исповесть? Сие едино не упустить приличе-
ствует, что когда так приискивал сил себе помощных неприя-
тель, а нам не точию внешняго пособия не ставало, но и внут-
ренняя мощь началась было умалятися. Бунты оние донские и
астраханские,* аще не тайное было действие супостат наших
видимых, то содействие было невидимаго врага, им в пользу и
се, а нам на вред и скудость. Славим премудрыя твоя судьбы,
боже наш, хвалим смотрение твое! Вся бо сия тако изволением
твоим устроена быша, дабы победа Полтавская, юже готовал
еси рабом твоим, толико дивнейшая и славнейшая была, елико
была меньше ожиданная за таковыми трудностями.
Но приступим уже ближае к самому крайнему делу. А тут
в первых и есть пред очи скверное лице, мерзская машкора,
струп и студ твой, Малая Россие, измена Мазепина. О врага
нечаяннаго! О изверга матери своея! О Иуды новаго! Ниже бо
да возмнит кто излишнее быти негодование Иудою нарицати
изменника. Подражавший Иуде злобою како не достоин есть
и имени участник быти? Законно царствующий монарх всяк
имать державу от господа и силу от вышняго, и по глаголу

премудраго, божий слуга есть и не без ума мечь носит, по сло-
веси Павла апостола к римляном, 13. И что больше? Христос
господь есть, по ответу Давида царя; достойно убо Христов
предатель Иудою нарицается. И предпоказа нам давно уже при-
клад на сие великий он Афанасий, который Магнентиа, подобие
изменившаго царю Константию, Иудина подражателя нарицает
в ответном слове свому к тому ж монархе. Коликое же отечеству
нашему повреждение сотворися предательством Иуды сего новаго,
вкратце исповести невозможно. Аще дерзнул бы, или ни, неприя-
тель винти в Россию без звания и руководства Мазепина?
Не моего ума есть разсуждати; то довлеет, что его руковод-
ством введен есть, и с ним купно введено крайнее бедство.
Советы тайные, которых окаянник той был известен и прича-
стен, стали не действенны; вновь советовати и много инако
престроивати нужда была. Всюду смущения и междоусобие, и
наступил темный сумрак, и аки оная осяжимая мгла египетская,
не на воздусе, но в сердцах человеческих.6 Во тьме бо египет-
ской не виде никто же брата своего, яко же глаголет писание,
но в лице не виде; в сем же сумраце изменническом никто же
не виде в сердце брата своего: так невозможно было знати, что
кто думает, наш ли есть или от сопротивных, и египетская тьма
три дни только была, а тьма сия тяжкая восемь месяцей по-
мрачила. Вопреки: супостатом великое во всем угодие, многая
пристанища, правиант по гладе довольный, случение отчаян-
ных запорожцов; еще ж и от Польши, и от Орды помощи ожи-
данны были, а тое понудило силы руские итти в разделение.
И словом рещи, внутренняя то война стала, которой вси
мудрии управители, яко крайней гибели, всегда оберегаются.
Есть ли бы не предварила храбрость и по отечеству своему не-
щадная ревность монарха нашего, есть ли бы не предварила
великих сил Левенгоптовых под Пропойском и не разру-
шила бы оных в конец, и есть ли бы не подстережен был
понурый изменник прежде случения его с шведом, и есть ли бы
швед до целого Батурина, уготованной к междоусобию столице,
вшел, то бог весть что бы было.* Силен был бог наш, крепкий
в бранех господь, силен был и тако нас сохраняти. Однако ж
по благоутробию своему подал нам утешение, предварил нас
щедротами своими и, аки денницу, веселый виктории день воз-
вещающую, предпосла нам благополучныя утехи: разбит Ле-
венгопт, подстережен пред делом своим изменник, разорен и
разсыпан Батурин.* Не радуется крови братней, елико непо-
винне пролияся, но да вопиет она на виновника своего Каина:
да обратится болезнь твоя на главу твою, безсовестный пре-
б На полях Исход, 10

дателю! Ты, ты, Иудо злочестивый, в первоначальном малорос-
сийском граде не странным, но домашним нашым устроил еси
место погребения.
Продолжалося так лютое бедство с некиими на обе страны
переменными успехи чрез осмь месяцей, таже блисну день
Самсонов. О день приснопамятный! О день многих веков дра-
жайший! Викториа, слышателие, викториа! А кто викторию
сию, а кой язык, кой глас по достоянию провозгласите может!
Аще бы громы по человеческому говорити умели, тое разве
витийство было бы достойно к славе сей.
Утренневал неприятель, напал на редуты и получил некую
себе утеху. Но к чему? Только дабы известно сотворить, что
не дремлящих, не сонных мы победили: они паче побудили
наших к своей погибели. Вступили в огнь две славныя армеи:
тую устремила ярость гордая, уже за рвение и житием сту-
жающая, сию же ввела праведная ревность и печаль, на бога
возложенная. Воскликнул не один: «Буди, господи, милость
твоя на нас, яко же мы уповаем на тя!». Блисну отовсюду
страшный огнь, и возгремели смертоносныя громи. Отовсюду
чаяние смерти, а дымом и прахом помрачился день; непрестаю-
щая стрельба а упор неприятельский непреклонный. Но сердца
российская ваша, храбрейший генералы и протчии офицеры,
ваша, вси воини дерзостнейшии, сердца забыли телеснаго своего
состава, возмнилися себе быти адамантиновы, или паче забыли
житейския сладости и смерть предпочли на житие: так вси
прямо стрельбы, в лице смерти, никто же вспять не поглядает;
единое всем попечение, дабы не с тылу смерть пришла.
Но паче всех обращает на себе наши очи Петр, Петр, и
к скипетру и к мечу родившийся, самодержец наш и воинствен-
ник наш. Где не с стороны, аки на позорищи, стоит, но сам
в действии толикой трагедии, и где страшнейший огнь, где
лютость большая, ту и он; и как о правлении государства ни
покоемжде государе другий он не есть, так и в деле воинском
никоему же воину тщится быти непоследний. И засвидетел-
ствова страшный случай мужественное его смерти небрежение:
шляпа пулею пробита. О страшный и благополучный случай!
Далече ли смерть была от боговенчанныя главы? Не яв-
ственно ли сим показа бог, яко сам он с царем нашым воюет?
Повеле приступити смерти к нему, но запрети коснутися его.
Тут же купно и сумнительство историям, и притворение за-
вистным вестям пресечеся. Нельзя говорить: латами обложен,
шлемом твердым покрытый был царь Петр, — шляпа пробитая
заградит уста; нельзя говорить: себе ради не щадит крови люд-
ской царь Петр, — шляпа свидетельствует, что и своей крови
не щадит. Известно убо есть, яко целость отечества своего

купует кровию а купует по нужде; нельзя бо говорить, что и
отчаянно воюет. Мощно рещи о сопротивнике его, что отчаянно
на смерть ходит; гордостию бо и рвением поощряется и, яко
уже не однократно делом показа, и в щастии, и в нещастии
своем мира не любит. Но богомудрый наш монарх и полезнаго
мира всегда ищет и, нуждею в войну влекомь, так не странит
себе от смерти, как то свидетельствует шляпа пробитая.
О шляпа драгоценна! Не дорогая веществом, но вредом сим
своим всех венцев, всех утварей царских дражайшая! Пишут
историки, который Российское государство описуют, что ни на
едином европийском государе не видети есть так драгоценной
короны, как на монархе российстем. Но отселе уже не корону,
но шляпу сию цареву разсуждайте и со удивлением описуйте.
Но что прочее на бою деется? Виктория твоя, о Россие!
Виктория! Два часа жестокий огнь вытерпели шведы и пови-
нилися, не удержали оружия своего, не стерпели нашего: мно-
жество трупием своим услали поле Полтавское, множество
в плен захвачены, и с ними оный прехитрыя министры, и оный
величавии и именем страшнии генералы с нестерпимым студом
достались в руки руские. Множество в невозвратный бег себе
вдавше, и тии под Переволочною себе и оружие свое предали
победителем.* Где твоя бодрость, промысл, и резон особенныя
похвалы требует, римскаго и российскаго государства светлей-
ший княже! Сам державный супостат, который государю нашему
мирный в Германию путь воспящал, не нашол пути возврати-
тися к своему отечеству.
Тако судил господь обидящыя нас, тако разсудил прю нашу
с ними. Идите уже, храбрые свей, славите непобедимую вашу
силу, а наше безумие ругайте! Мы же, российстии народи, что
достойное воз дамы тако нам благодеявшему господу? Како бо
неописанная сия победа, кто не видит! Зависть и гордость
воевала с нами, а коликая гордость и зависть, предложили уже
мы, аще и не равным словом. Сего еще минути молчанием не
подобает, что соперник монарха нашего, неукротимым рвением
помрачен, не разсуждал уже, каким бы честным ему и славе
шведской не противным способом воевать. Да годствует бо
мне именем России произнести слово: величеству, российский
гонителю, честно ли твоему и имени было принимать помощь
изменническую? А так мудрии и великодушнии государи
обыкли — всегда сие имели за стыдное и безславное себе.
Слышал еси в историях, как Фабриций, вожд римский, посту-
пил на войне с Пирром, царем Епиротским? Когда прибег
к нему изменник от Пирра, обещался, что может погубити
государя своего, Фабриций его отослал к Пирру, за студ себе
имея так побеждати неприятеля. Слышал ли еси о Алек-

сандре Великом, как отвергл посольство Бесса и Набарзана,
Дариевых изменников, которые ему Дария предати обещали?
Самих же, по том убивших государя своего, смерти предаде.
Не неведал еси и о Давиде, како не стерпе слышати убийцы
Саулова, и не прямаго убийцы (не убил бо, но добил Саула, и
то по его ж прошению) и убити повеле, приглашая слово сие:
«Како не убоялся еси воздвигнути руки твоя на христа
господня?». Инако ты мудрствовати изволил еси. Но понеже
сие имело быти срамно: швед, славный войнами гофин, требует
себе козацкой помощи? На то ли ему сошлося? Рвение то, слы-
шателие, рвение и ярость крайняя была, за злобу и чести своея
забывшая, а по тому и война с таким трудная. Тую ж то труд-
ную войну сломила сия преславная викториа. Тут самое жало
неприятельское притупилося; тут самый лютейший яд угашен;
тут все оные древние сосед наших на нас помыслы окончилися:
дождали вси того времени, что всуе запрещать, дабы кто делати
оружия и оружием действовати не учил россиан. Кие ж плоды
аки с плодовитаго корене от сея победы израсли? Ниже бо
победа сия довольствуется одною оною обычною прибылию,
сиесть славою, аще и сама слава сия не малая России есть ко-
рысть, яко не одну или другую соседскую землю, но вся мира
сего страны наполнившая. Ниже то виктории сея обилие только
есть, яко супостаты наши вся своя имения, нещадно по различ-
ным государствам награбленная, оставили нам. Ниже и на сем
определяется благополучия российскаго оружия, что отече-
ство наше от толиких бед, от хищения, работы, крови и край-
него своего падения освобожденно есть. Но множайшыя, кроме
сих всех, издаде нам плоды поле Полтавское; Полтавская бо
победа многих инных побед мати есть. Не она ли виновна есть,
что Рига со всею Ливониею, Выборг и Кексгольм со всею Ка-
релией), Абов с непобедимою (яко же словяшеся) Финиею,
Ревель, к тому и Пернав, и Ельбинг, и Динамент, и Стетин,
н Стральзунд, и инные крепости славные, аки сломленные,
власти российской покорилися,* и в малом времени толикое
совершилося дело, которое многолетних и кровавых трудов
требовало. Вем, что новые, кроме полтавских, труды зде были:
однако оные от Полтавской виктории имели силу свою. Под
Полтавою, о россиане, под Полтавою сеяно было все сие, что
после благоволи нам господь пожати. Стены еще только упомя-
нутых градов стояли, а духи и сердца оных под Полтавою были
уже сокрушенны. Есть ли истинно или ни, что натуральные
историки повествуют, будто от блистания молниина Маргариты
зачинаются," а се известно есть нам, что вся сия державы*
Российской прибыли и корысти, аки дражайшыя царскаго
в В издании своих зачинаются,
г В издании держава

венца Маргариты, от молний и громов, на поле Полтавском
«бывших, зачаты и рожденны суть.
И кто уже не видит, что викториа сия и отроди, и укрепи,
и в совершенный возраст приведе благополучную Россию?
Что убо воздадим господеви о сих, яже воздаде нам! Добре
и достодолжне при воспоминании толикаго дара божия совер-
шаем благодарение богу нашему. Но сие всякому помыслити
надлежит, что не так от уст, яко от сердец, не тако от словес,
яко от дел наших благодарствия требует бог наш. Требует и
устен и словес, но которые согласие имеют с сердцем и делы
нашими. Инако не благодарение, но паче укоризна будет. Благо-
дарение ли есть славити бога усты, яко сотвори нам по желанию
нашему, а делом не творити по святой воли его? Благодаре-
ние ли есть, за толикую честь хулити имя его, за славу толикую
презирати прославившаго нас? Что пользует, яко победихом
видимых врагов, аще невидимым4 самовольне предаемся
в плен? Кая отрада отечеству, яко от внешних неприятелей
освободихом его, аще сами на себе междоусобно завистию,
враждою, клеветами и инным злобы оружием воевати не пре-
станем? На сие ли нам толикую победу дарова господь, да
отразивше от себе лютых супостат, угодно нам будет разоряти
братию? Не буди то, не буди нам то, о православнии! Но паче,
ощутивше благодатное у нас присудствие божие, толиким бла-
гословением нам явленное, воздадим ему благодарение не так
гласным пением, яко сердечным умилением, не так покланяюще
телеса, яко душы наша в послушание заповеди его подчиняюще,
или паче рещи: сие и оное совокупляюще, прославим бога в те-
лесех наших и душах наших.
Не сумнюся, яко сие проповедует всякому нелицемерне
православному совесть своя, паче худоречия моего, и яко в сла-
дость оную послушает душа благочестивая. И аще тако есть,
то достойно в празднество нынешнее друг друга возбуждати
имамы ко общей радости, достойно друг к другу с игранием
сердца воскликнем. Радуйтеся богу, помощнику нашему, вос-
кликните богу Иаковлю! Приимите псалом и дадите тимпан,
псалтир красен с гусльми. Кто возглаголет силы господьни?
'Слышаны сотворит вся хвалы его? Велий господь наш, и велия
крепость его, и разума его несть числа! Десница господня со-
твори силу, десница господня вознесе нас. От господа бысть се,
и есть дивно во очию нашею. С нами бог, разумейте языцы и
покаряйтеся, яко с нами бог. Аще бо паки возможете, и паки
побеждени будете, яко с нами бог. Господь сил с нами, заступ-
ник наш бог Иаковль. Благословен господь бог Исраилев, и да
рекут вси людие: буди, буди!
д В издании невидимых

СЛОВО
В НЕДЕЛЮ ОСМУЮНАДЕСЯТЬ, СКАЗАННОЕ В САНКТПИТЕР-
БУРХЕ, В ЦЕРКВИ ЖИВОНАЧАЛЬНЫЯ ТРОИЦЫ, ВО ВРЕМЯ
ПРИСУТСТВИЯ ЕГО ЦАРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА, ПО ДОЛГОМ
СТРАНСТВИИ ВОЗВРАТИВШАГОСЯ, ЧРЕЗ РЕКТОРА, ЧЕСТНЕЙ-
ШАГО ОТЦА ПРОКОПОВИЧА
Яко же преста глаголя, рече
к Симону: поступи во глубину
Лука 5 (4)
Предложенная ныне евангельская повесть по внешнем своем
деле ясная есть и к нашей пользе не мнится быти нуждна;
понеже имеет в себе таинственную силу, того ради требует тол-
кования. И аще оную прилежно разсудим, обрящем себе не
малую корысть спасенную.
Понеже бо глаголет апостол: «Вся елика писана суть,
в наше наставление писана суть», то и повесть сия о ловитве
рыб, повелением и благословением господним благополучной
бывшей, имеет быти к нашему наставлению угодная. Что и от
самаго повествуемаго дела является, ибо в ловитве сей апо-
стольской велие чудо божие бысть, егда тамо, идеже всю нощь
труждавшеся Петр с подруги своими ничесоже яша, толикое
получили рыб множество, яко и мреже их протерзатися.
Вемы же, яко бог всуе чудес не действует, но разве к наставле-
нию нашему.
Не без тайны же было и повеление сие Христово, к Петру
изреченное: «поступи в глубину»; в той же бо глубине всю
нощь рыбарие онии труждалися и вотще труд их был, яко же
сами исповедуют, а однако ж велит Петру господь: «поступи
в глубину». Той, который невидимою своею силою совокупи
и в сети их согна рыбы в глубине, возмогл бы воистинну со-
творити то и при самом брезе. Имеет убо некая тайна быти
в сем слове: «поступи во глубину».
Кая же то есть и чудесныя сея ловитвы и глубины сей
тайна, разсудим вкратце. Сам господь и словом и делом своим
тайну сию сказует ясно. Убоявшуся бо Петру святому толикаго
ради чудесе и рекшему ко Христу: «Изыди от мене, господи,
яко муж грешен есмь», отвеща Иисус: «Не бойся: отселе бу-
деши человеки ловя». А се яве показует, что она благоуспеш-
ная их ловля бысть знамение дела апостольскаго, которых про-
поведию уловити имел господь многия языки в веру евангелия
своего. Но и делом своим тожде нам утверждает. Чесо бы
ради в корабль рыбарей оных входит и оттуду учение свое про-
стирает? Или не можаше на сусе то творити? Проповедал

Христос, иногда возшед на гору, иногда став на месте равне, и
внутрь храмины, и на стогнах, и на сонмищах иудейских, и где
как случилося. А где избирает нарочно место к своей пропо-
веди корабль Симона Петра, — не инной ради вины, но корабль
тот рыбарский претворяя в седалище учительское и показуя,
что и сам рыболов Симон скоро сотворится ловец человеком.
И се тайна ловитвы. Кая же еще собственная тайна есть
повеления онаго: «поступи в глубину»? Сим делом прознаме-
нова господь, яко апостольская ловитва не имела держатися
при Иудеи, аки при брезе, но произыти во глубину всего мира.
Даже бо до пришествия мессиина в единой Иудеи пребывало
слово и познание божие: «Ведом во Иудеи бог; во Исраили ве-
лие имя его. И бысть в мире, си есть во Иерусалиме, место его
и жилище его в Сионе».а И паки: «Бысть Иудеа святыня его,
Исраиль — область его».б А языки во тьме неведения пребы-
вали премудрыми и праведными судьбами божиими: «Возвещая
слово свое Иакову, оправдания и судьбы своя — Исраилеви;
не сотвори тако всякому языку, и судеб своих не сказа им».
Пришедшему же пророкованному мессии и дело спасения на-
шего совершившу, не вместися изобилующая божия благодать
в угле иудейском, но излияся на вся языки, понеже и сам мес-
сия был чаяние и ожидание языков, яко же прорече о нем
Иаков патриарх в пророческом слове своем ко Иуде,в сыну
своему, а Христову прародителю, и тожде засвидетельствова
господь по воскресении своем: «Яко тако писано есть, и тако
подобаше пострадати Христу, и воскреснути от мертвых в тре-
тий день, и проповедатися во имя его покаянию и отпущению
грехов во всех языцех, наченше от Иерусалима».г Се то есть,
еже пророче Псаломник: «От Сиона изыдет закон и слово гос-
подне из Иерусалима», яко же и самым делом сбытие сего ви-
дим: «Во всю землю бо изыде вещание их и в концы вселен-
ныя глаголы их». И сие убо апостольскаго шествия на широту
мира преднаписует господь, повелевая Петру: «поступи во глу-
бину езера».
И зри согласие к тому самаго Христова деяния; сам бо мало
от берега отступает; вина того, дабы могл народ слышати про-
поведь его, обаче и тайну в сем помышляти мощно. Христос
бо господь, аще и дело спасения человеческаго соверши всему
миру, обаче словом проповеда токмо во Иудеи, яко же и сам
о себе изрече: «Несмь послан, токмо к овцам погибшым дому
Исраилева» — и апостолом на время сию подаде заповедь: «На
путь язык не идите и во град Самарийский не внидите; идите
а На полях Псал., 75 (1—2)
б На полях Псал., 113 (2)
в На
полях Быт., 49
г На полях Лука 24 (46—47)

же паче ко овцам погибшым дому Исраилева». Аще же и язы-
ческим людем не возбрани благодати своея, похвали бо веру
жены хананейския, похвали веру сотника, яко толикой ниже
во Исраиле обрете, обрати самаряныню, просвети Сихар, са-
марийский град, проповеда в Галилеи, полной язычества, яка
и исполнитися тогда слову Исайи пророка, по свидетельству
евангелиста Матфеа: «Галилеа язык, людие, седящии во тьме,
видеша свет велий, и седящым во стране и сени смертней свет
возсия им»/ Обаче сие общение благодати к языком еще так
не пространное е было, что мощно оное уподобити сему Хри-
стову малому от брега отступлению. Повелевает Христос Петру
поступити во глубину, прознаменуя его ж и прочиих апостол
далечайшая на весь мир странствования, и тое в повелении сем:
таинственне изобрази, еже потом ясно и просто в сем повелении,
изъяви: «Шедше в мир весь, проповедите евангелие всей
твари».*
Таковую тайну ловитвы сея апостольския увидевше, возда-
дим славу милостивому богу, яко не презре нас во глубине мира
сего оставити, но мрежею апостольскою благоволи нам уловлен-
ным быти в веру евангелиа сына его и извлече нас от погибели
во опасение. Ловитва бо сия в том разнствует от рыб веществен-
ных ловления, что рыбы уловляеми суть от свободнаго и про-
хладнаго жития на смерть; мы же словом евангельским улов-
ляемся от смерти в живот.
Но еще имамы от сея же повести духовное ко всякому бого-
угодному делу наставление. Се же есть сие, яко без благоволе-
ния и помощи божиея ничтоже богу любое и угодное сотворити
не можем, не яко же блядословил враг благодати божиея Пе-
лагий. Смотри бо и заемли крепко. Всю нощь труждаются апо-
столи и ничтоже обретают: пришло слово и действие божие,
имают великое рыб множество. Не сей ли нас истинне учит
дело сие, что кроме божиея помощи всякий наш труд вотще.
Сие Христос господь и инными подобии показа нам. Показа
в подобии лозного: «Аз есмь, — рече, — лоза, вы же рождие;
пребываяй во мне, и аз в нем, той сотворит плод мног; яко без
мене не можете творити ничесоже».* Показа в подобии домовит-
скаго промысла и глаголет: «Иже со мною не собирает, расто-
чает»." Толкует тоеж апостол в подобии насаждения древа и
глаголет: «Аз насадих, Аполлос напои, бог же возрасти; темже
ни насаждали что есть, ни напаяяй, но бог возращаяй». По-
казует и Псаломник в подобии созидания и глаголет: «Аще не
д На полях Матф., 4 (16)
е В издании и пространное
ж На полях Марк 16 (15)
з На полях I Иоан., 15 (5)
и На
полях I Кор., 13 (6—7)

господь сожиздет дом, всуе трудишася зиждущии»." И пакта
в подобии града стрегомаго; «Аще не господь сохранит град,
всуе бде стрегий». И тое убо в апостольской ловитве пред-
ставлено есть нам учение. Егда убо привильно хощем что на-
чинати, паче же дело духовное, божиея силы и помощи просим
и на того все упование возлагаем, яко же Псалмопевец глаголет:
«Ныне начах, се измена десницы вышняго». Хощем ли одолети
врагов наших, наипаче же душевных, глаголем к богу с Дави-
дом: «О тебе враги наша избодем роги»/ Хощем пребыти
запятая вражия, противности и трудности, глаголем со Псалом-
ником: «Тобою избавлюся от искушения, и о бозе моем прейду
стену». Хощем же ли, и да начатое богом спасение наше крепко
будет и в конец свой доспеет, паки о том же с пророком мо-
лимся ему: «Укрепи, боже, се, еже сотворил еси в нас». Сие же
и ко всем как временному, так вечному житию служащым по-
требам простирает Иаков апостол и учит нас, да о всем, что
либо деяти намерены есмы, таковый договор исповедуем: «Аще
господь восхощет, и живы будем». Тое бо дело наше твердо и
незыблемо есть, котораго основание полагает на небеси, и тогда
спасения корабль спешно пловет, егда не киим либо ветром,
но самым духом святым движимь есть.
Егда же тако поучаемся и собираем пользу при корабли
Петра, во апостолех перваго, се подобное добро наше видим
в тезоименитом его монархе нашем Петре, по имени и по деле
первом в царех российских. Благо пришел еси, вожделенный
гостю! Благо возвратился еси, отечества отче! О како не всуе!
О како не без смотрения тезоименитство верховнаго апостола
носиши! Сверх бо того, что многими трудами не истомляемый
и не сокрушаемый безчисленными бедствии и, аки камень среди
волн морских недвижимый пребывая, довольно всему свету по-
казал еси, что имя тебе Петр. Кто бо сего, кроме злобы самой
и зависти, не исповесть, аще воззрит на дни твоя от начала
царствования и мало не жития твоего! Каковы я не были напа-
сти, подступы, беды, и от своих и от чуждых, от домашних и
странных, от ближних и дальних! И во всех тех невредимь со-
хранен еси; невредимь телом, невредимь же и духом;, не отчая-
ваяся в злоключении, но и в благополучии не возношая себе:
сию и оную фортуну, аки двойноконную, мужественно обузда-
вая и управляя премудре. Обаче сверх всего того еще и толи-
кими путьшествиями явил нам еси известно, яко не туне имя
Петрово на тебе. Инное апостольское, иное твое звание, а по
званию и дело иное. Но путь в обоих подобный. И что повеле
к На полях Псал., 126 (1)
л На полях Псал., 43 (6)

господь тезоименитому твоему апостолу о церкви своей,
то ты исполняеши в цветущем сем в церкви царствии Россий-
ском.
Не у брега мешкает и твой Петр, Россие, но в глубине ищет
корыстей твоих; тако устремлен к странствованию, аки бы ему
речено было: «поступи в глубину». Коликая же от сего польза,
коликая прибыль народу нашему, и легко разсудивши, всяк
познает.
Яко же бо река, далей и далей проводя течение свое, больше
и больше растет, получая себе прибаву из припадающих пото-
ков, и тако походом своим умножается и великую приемлет
силу, тако и странствование человеку благоразумному при-
бавляет много. Чего ж много прибавляет? Телесныя ли силы?
Но тая подорожными неугодиами слабеет. Богатства ли? Кроме
купцов единых, прочиим убыточно есть. Чего ж инаго? Того,
еже есть и собственному и общему добру основание, — искус-
ства. Не всуе бо славный оный стихотворец еллинский Омир
в начале книг своих, «Одиссеа» нарицаемых, хотя кратко по-
хвалити Улисса, вожда греческого, о котором повесть долгую
поет, нарицает его мужа, многих людей обычаи и грады видев-
шаго. Сокращенная похвала, но великая: многия бо и великия
пользы сокращенно содержит. Отсюду умножается главная
оная мудрость, еже от твари познавати творца. Истинное бо
слово Павлово, или паче божие: «Невидимая его от создания
мира твореньми видима, познаемая суть, и присносущная сила
его и божество». И сию то философию свою сказал быти Ан-
тоний Великий, егда вопрошающым его языческим философом,
где суть книги его, показал на весь мир и рекл: «Сия есть
книга моя». Молю же, тот ли книгу сию чтет лучше, которому
где во очах горизонт кончится, там всего мира конец мнится
быти, или той, который, странствуя, видел реки и моря, и
земель различие, и времен разнствие, и дивных естеств мно-
жество? Что есть ли бы не иную кую давано пользу, точию
самое толь многих вещей познание, и сия была бы не малая
корысть, наипаче мужу породы и чести высокия, которым ве-
дение лучше всякаго сокровища стяжется. Но от сего познания
твари восходит мысль, яко же рех, к познанию творца, и то-
лико вышшей к познанию бога восходит, елико множайшая
создания познает. О едином плавании морском что глаголет
Псаломник: «Исходящий на море в кораблях, творящий дела-
ния в водах многих — тии видеша дела господня и чудеса его
во глубине; рече, и ста дух бурен, и вознесошася волны его.
Восходят до небес и нисходят до бездн». Аще же от единаго
сего дела чудная божыя познаются, кольми паче показует то
странствие, обоих пути искусившее.

Сверх того перегринация, или странствование, дивно объяс-
няет разум к правительству и есть, смеле реку, есть тая луч-
шая и живая честныя политики школа. Предлагает бо не на
хартии, но в самом деле, не слуху, но самому видению обычаи
и поведения народов. Егда тое ж слышим от повестей или чтем
в книгах исторических, много не хощет мысль верити; не мало
бо и ложне повествуется. Много же и вероятных и истинных
(не ведать для чего) не так ясно познаем, как егда самыя
только места, где что деялося, увидевше. И сие то самым ис-
кусством уведав, древний оный высокаго разсуждения учитель
Иероним таковое к познанию историй подает правило: «Аще,—
рече, — хощеши греческих стихотворцев и историков книги
добре уразумети, посети и обыди Пелопонес и Аттигу, что ныне
Морреею нарицают. А к лучшему уразумению ветхозаконных
историй не вем как то свет велий подает осмотрение Иудеи и
Сирии». Кольми паче все то яснее познается, егда, странст-
вующее, не на голыя только древних дел места смотрим, но и
самые народов дела и деяния, промыслы, советы, суды, нравы
и правительства образы ясно видим. Тут благоразумный чело-
век видит многоизменныя фортуны играния и учится кротости,
видит вины благополучии и учится правилу, видит вину зло-
ключений и учится бодрости и оберегательства, зрит же
в чуждых народах, аки в зерцале, своя собственныя и своего
народа и исправления и недостатки; сами бо себе в самех же
нас (не вем как то) не ясно познаем, и так, аки пчела, оставляя
вредная, избирает, что лучшее видит быти и к своему и к на-
родному исправлению. Словом рещи: странствование не во мно-
гих летах мудрейшим далече творит человека, нежели многолет-
ная старость.
Особенно же делам военным изрещи трудно как изрядно
обучает перегринация. Молю, да не в грех мне поставит кто,
что о вещи, моему разсуждению не подлежащей, воспоминати
дерзаю. Ниже бо учительско сказую, но точию, поелико и про-
стый догад постизает, нечто воспоминаю, твердое разсуждение
искусным м того оставляя. Кому же и легко сие разсуждающему
не яве есть! Аще бо географския карты много к походу воен-
ному пользуют, кольми паче: сведати самыя страны, и грады,
и народы. Не видим на карте, какая сия или оная крепость,
в чем оныя надежда и в чем боязнь, каковое искусство людей и
како выя сего и онаго народа сердца; не видим на картах, кото-
рые угодные и которые трудные места к переходу, к переправе,
к положению стана, к действию баталей и прочая сим подобная.
м В издании искусных

Перегринация едина все тое как на длане показует и живую
географию в памяти написует, так что человек не иначе сведан-
ный страны в мысли своей имеет, аки бы на воздусе летая имел
оные пред очима.
Аще же тако есть, то кую похвалу равную воздадим так мно-
гому твоему трудному, но и всеславному странствованию, свя-
щеннейший монархо! Тверд и известен был еси в познании
создателя твоего, яко измлада изучивыйся священных писаний
и в них непрестанно поучаяся и в разум истинный возрастая,
что же, егда к тому придавши еще и толь многие походы,
земную и водную перегринацию, проходя и великую мира часть
дом себе сотворяя, а еще не просто, но везде с любопытным ро-
зыском, с пособием математических орудий и физических
експериментов и бесед философских. И кто чтет лучше книгу
Антониеву паче тебе!
Засвидетельствовал еси о политическом твоем искусстве
толикими премудрыми советами, промыслами, законами. И что
много глаголати о сем! Довольно всякому (аще бы кто зави-
стию и злобою слепствовал, ниже бо может кто не ведети сего
прямым невежеством), довольно, глаголю, всякому сие рещи:
зри на Россию, воспомяни прежднее и виждь нынешнее состоя-
ние. Что же, егда еще и в живой, яко же рех, школе сей поли-
тической, в многостранной перегринации вящшаго и вящшаго
искусства навыкати тщимся! То бо воистинну любомудрие:
никогда же приобретенным вещей познанием доволятися, но
большаго всегда света поисковати. О военных искусствах твоих
что речем! Глаголют и проповедуют толь многие и перславные
виктории, которыми Россию твою, прежде презираему бывшую,
сотворил еси всем врагом страшную, всему миру славную. А еще
к тому сим преславным шествием множае и совершеннее и силу
марсовую умудрил и мудрость укрепил еси. И по моему мне-
нию, не больше устрашили супостат наших военные твои по-
ходы, яко же устрашает их твой сей мирный к далеким наро-
дом поход.
Тако ты, удаляяся от отечества, отечество наше пользуеши;
тако России твоей благополучную ловитву дееши, не при брезе
точию плавая, но в глубину, на широту мира поступая. При
брезе седят многий, который, служаще покою своему, чуждым
и умом и действием, чуждыми очима и рукама добро общее
управляют. И како таковым, аще что и благо успеет, восписа-
тися может? Обычно глаголем, что щастием то их деется.
Что же то самое есть? Разве что иначей говорить нельзя.
В правду глаголем о тебе: твоим щастием деется, что-либо
деется полезное; понеже и вся добре творимая, воинскою ли,
гражданскою ли рукою, от тебе имеют силу, твоим промыслом,

наставлением, разсмотром совершаются. И еще сам, не у брега
почивая, но в глубину поступая, и с неусыпным попечением не
точию свое, но и чуждыя государства проходя, приискуеши
силе мудрость и мудрости силу, труды отечество наше пользую-
щыя предпочитая над твой собственный покой. Кая бо вина
была толь долгому твоему отлучению, яко едва другое уже лето
окончеваемое возврати тебе к нам? Не ветры противные, не
кони ленивые таковому замедлению виновны суть; виновно
есть добро общее, и внутрь и вне искомое. О дивнаго и не мно-
гия образцы имущаго тщательства! Коликих собственных убы-
лейн требует толь долгое странствие в имении, во времени, во
здравии, в сожитии любимой крови! Вся сия презрел, всех не
пощадел еси, едину имея честную несытость, еже бы паче и
паче Россию пользовати.
Таковая твоя ловитва, Петре российский, кого не возбудит
к благодарению? Разве бы кто не видел или ненавидел в тебе
добра своего. Твоими трудами почиваем, твоими походами
стоим незыблемы, твоими (да тако реку) многими смертьми
живем. И како не воскликнем с радостию и благодарствием:
благословенный входи и исходи твоя! Благословен ты богом
вышним, тако в тебе на пользу нашу действующим! Благосло-
венна Россия, толиких тобою благ сподобльшаяся, яко и на сы-
нах ея сбыватися слову Псаломническому: «Сынове Сиони
возрадуются о царе своем!».
Но да крепко и долголетно будет сие наше блаженство,
к тебе с молитвенным гласом обращаемся, царю веков, россий-
ская государя и государства защитниче, боже наш! Не молим
тебе (яко же не утвержден еще верою Симон творяше), да
изыдеши от нас, понеже грешни есмы, но и паче, понеже грешни
есмы, не отходи от нас, не отступай нас, но в благословенной
тебе Российской монархии, паче же в сем Петровом граде, аки
в корабли Петровом, пребываяй благодатным твоим присущием
и, пребывая, проповедуй нам временных и вечных благ благо-
вестие. Проповедуй царю нашему, яко же Давиду иногда, о его
наследии: «От плода чрева твоего посажду на престоле твоем»;
проповедуй о его делах и деяниях: «Ловитву его благословляя,
благословлю»; проповедуй о врагах его: «Враги его облеку сту-
дом, на нем же процветет святыня моя»; проповедуй и всем
обще слово спасения, глаголы живота вечнаго, рцы души
нашей: спасение твое есмь аз. А слово твое — дело твое.
Аминь.
н В издании обилей

СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ
В ДЕНЬ СВЯТЫЯ ВЕЛИКОМУЧЕНИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ, НА ТЕЗО-
ИМЕНИТСТВО БЛАГОВЕРНЫЯ ГОСУДАРЫНИ ЕКАТЕРИНЫ, ЦА-
РИЦЫ ВСЕРОССИЙСКИЯ, СКАЗАННОЕ В САНКТПИТЕРБУРХЕ
В ЦЕРКВИ ЖИВОНАЧАЛЬНЫЯ ТРОИЦЫ ЧРЕЗ РЕКТОРА, ЧЕСТ-
НЕЙШАГО ОТЦА ПРОКОПОВИЧА
Крепка яко смерть любы
Песнь песней, 8 (6)
Аще о истинной любви к богу, аще о любви истинной
к ближнему изречем слово сие: «крепка яко смерть любы»,
истинну изречем, но силы слова сего совершенно уразумети не
может, разве кто самою вещию искусил и познал, что есть и
как сильно действуется в сердце не притворная, но самая истин-
ная и искренняя любы. Познают сие о любве к ближнему ма-
терство чадолюбное, и супружество верное, и, аще сицевое
обретается где, взаим усердствующее дружество. А о любве
к богу — тии сие познают слуги и угодницы его, который могут
нелицемерно с Давидом созгласити: «Что бо ми есть на небеси?
И от тебе что восхотех на земли? Исчезе сердце мое и плоть
моя; боже сердца моего, и часть моя боже во век».а Воистинну
бо в таковой любве сила смертная является. Единаго бо желая
бога, отлагает желание всех земных и небесных благ: «Что бо
ми есть на небеси? И от тебе что восхотех на земли?»; нера-
дит же и о крайних бедствиях и скорбех, сердце и плоть сне-
дающих, единым тем доволяяся, яко бога любит: «Исчезе,—
рече, — сердце мое и плоть моя; боже сердца моего, и часть моя
боже во век». Не мертв ли есть сей, который не точию ники-
ихжде угодий и сладостей жаждет, но ниже внутренних в себе
чует болезний, весь не свой, не в себе, не с собою, но, аки бы
преселенный инамо от себе, весь в бозе пребывает? И то есть,
еже глаголет Иоанн в послании: «Бог — любы есть; пребываяй
в любве в бозе пребывает и бог в нем пребывает». О любы креп-
кая! Крепкая яко смерть любы! Како далека ты от сердец на-
ших! Како же и помышлением нашым странна и неудобвери-
тельна!
Аще познаем, о слышателие, сицевую любовь, мню, яко и
пожелаем ея. Аще же пожелаем, надеюся, яко и самою вещию
будем оной причастницы; сия бо суть степени в поискании
добра: познати, вожделети и обрести.
а На полях Псал., 72 (25—26)

Самый же лучший познания способ сей мнится быти: первее
увидети лице притворныя и лицемерный любве, потом же
предложити образ истинный и сердечный; се же как в любле-
нии бога, так и ближнего. Противная бо близ себе положенная
лучше познаваются. Образы же обоея любве представляет нам
день сей в преславной мученице Екатерине, летною своею па-
мятию ныне нас увеселяющой, в ней же ясно увидим силу слова
онаго: «крепка яко смерть любы», аще на любовь ея к богу,
аще на любовь к ближнему посмотрим. Которой спасительной
нужде послужу кратким словом моим, помощию человеколюбца
и любви законоположника бога нашего.
Но покажем, в первых, лице притворной к богу любве, а сея
нарицается лицемерие; есть же сугубое: тонкое и дебелое.
Тонкое нарицаю лицемерие, когда самих себе прельщаем,
мнящеся быти боголюбцы, а от любве божией далече отстояще.
Се же бывает, егда, внешный некий вид святыни имеюще, до-
воляемся тем, ни мало внутрняго ищуще исправления. Напри-
мер, постится некто телесне, а не духовне; молитвы творит
многословием, а не духом и умом; велеречит о нестяжании,
а сам и крадет; славит милостыню, а сам и ограбляет и сим
подобная. Аще же к тому сотворит нечто внешнее: подаст
в храм божий приношение или убогому цату, тысящную сотней
части от излишества своего, и то ведущей шуйце его, что творит
десница его, — уже безстрашен и безпечален ходит, аки бы не
должник, но заимодавец божий. Сия не любы есть к богу, но
вид притворный любве. Таковую любовь обличает бог у Исайи
пророка: «Сии людие устнами мене чтут, сердце же их далече
отстоит от мене».6 И что дивнее: сам узаконил бяше Исраилю
жертвы и приношения и различная празднования; обаче тая
вся, без истинной веры и любве сердечной бываемая, аки некия
скверны и мерзости отмещет, глаголет бо, или паче рещи,
страшно гремит у тогожде пророка: «Что ми множество жертв
ваших?—глаголет бо господь. — Исполн есмь всесожжения и
тука агнча, и крови юнчей и козлей не хощу. Идеже аще при-
ходите явити ми ся, кто бо взыска сих от рук ваших? Ходити
по двору моему не приложите. И аще принесете ми муку пше-
ничну, — всуе: кадило — мерзость ми есть; новомесячия ваша,
и субботы, и велика дне не приемлю. Пост, и празднования, и
праздники ваша возненавиде душа моя: бысте ми до сытости,
к тому не уйму грех ваших. И аще воздвигнете руце ваши ко
мне, отвращу очи мои от вас; и аще умножите мольбу, не по-
слушаю вас». Чесо ради тако, господи? Чесо ради отвергавши
б На полях Исаиа, 29 (13)

сия, яже сам творити и тебе приносити повелел еси? Дает абие
вину таможде: «руки бо ваши полны крове».
Но се еще лицемерие тонкое. Обаче толь богу мерзское, то
кольми паче другое оное дебелое мерзско есть. Се же есть, егда
не сами мнимою нам святынею прельщаемся, но нарочно при-
творяем ухищренный вид святости в прельщение людей, се же
ради легкаго прибытка и приобретения суетной славы. То
творим, егда пред людьми воздержницы быти показуемся,
опрятаемся от ястия и пития, аще и мернаго, аще и благочестию
не противнаго, и помрачаем лица (а есть хитрость на тое), да
видими будем пред человеки постящеся; смыжаем очи, умильно
осклабляемся, главы прекривленны носим, плачь явити тщимся,
хотя не текут слезы; употребляем часто онаго лжеучительства:
«Не коснися, не вкуси, не осяжи»/ ни мало радяще, яко сие от
апостола укоренно есть. И куды взошло лукавство сие? Сония
и видения божественныя притворяют святии сии идоли, да бы
прельстити к себе сердца незлобивых и снискати честь и име-
ние. И как то смешно, а им благополучно деется: тое приобре-
тают ложным сном, чего другии не могут истинным трудом.
Сии суть, их же нарицает господь наш Иисус Христос «сне-
дающих домы вдовиц и непщеванием долго молящихся».*
И апостол Павел: «имущих образ благочестия, силы же его
отвергшихся»,4 «пониряющих в домы, пленяющих женишца,
отягощенны грехами, водими похотьми различными, всегда
учащася и николиже в разум истинный прийти могуща». И се
паче перваго притворное лице любве к богу не точию бо не
любы есть, но и паче укорение. Таковии бо боголюбцы ниже
помышляют о бозе, смеются же без меры внутрь себе, что
в удачу им хитрость их. Егда же тако лицемерную любовь
увидели мы, лучше уже можем познати, кая есть истинная
любы к богу. Аще бо кто любит господа своего не с таковым
притвором, яковый видим в лицемерии дебелом, и не с таковым
льщением, каковое видим в тонком лицемерии, любит тот самою
истинною, и ходит духом божиим водимь, и имеет любовь, из-
вещенную оным правилом апостольским: «Конец завещания
есть любы от чиста сердца, и совести благи, и веры нелице-
мерны»/ И сие самое любве истинной познание довольное
есть. Но покажем уже силу ея во образе.
Сила любве истинной подобная есть силе смертной, яко же
во основательном слове речеся. Таковая сила живет во всех
истинных любителех божиих, является же в позор видимый
в На полях Колос., 2 (21)
г На полях Марк., 1 (40)
д На
полях II Тим., 3 (5, 6, 7)
е На полях 1 Тим., 1 (5)

в злоключениях, скорбех и бедствиях. О нетвердой бо вере и
любве рече господь: «Во время веруют и во время напастей
отпадают».* О вере же и любве истинней сказует Петр святый,
в первом послании во главе первой: «О нем же радуетеся, мало
ныне (аще лепо есть) прискорбны бывше в различных напастех,
да искушение вашея веры многочестнейше злата гибнуща,
огнем же искушенна, обрящется в похвалу и честь и славу, во
откровении Иисус Христове».* Кто ж не видит, что таковое
любве искушение наипаче бывает на святых мученицех, горь-
кими скорбьми и самою смертию неизменную свою веру свиде-
тельствующих!
И се того образ нам великомученица (ея же память ныне
празднуем) Екатерина: позванна, просвещенна и обращенна
к богу духом его, раждежеся того ж духа действием в любовь
божию. Кая же и коль крепкая любы ея бяше, засвидетель-
ствова лютая напасть, страшными мучении и горькою смертию
любве ея не победившая. Чти историю страдания ея и помысли,
в себе разсуждая, аще бы едину некую сего часть претерпел
сильный исполин, — не было бы ли вельми дивно? Не часть же
едину, но вся толикая удручения кто понесе и кто ими не одо-
лен есть? Женский пол по естеству безсильный, тонкий; не
просто же пол женский, но девица благородная, красная, бо-
гатством, и славою, и многими природными добротами цвету-
щая, а еще во оных летех, в самую весну юности, когда самая
сладость жития. Таковая дева и в таковое сладчайшее время
не точию вознерадела о всех красотах и утехах своих, но во
узы, и темницы, и на позорище безчестное, на орудия мучи-
тельския и на самую поносную и горькую смерть с таковым
благодушеством устремися, с каковым, не мню, аще идут инныя
в чертог брачный. Аще бы пред очима нашима делалося сие,
могли бы ли мы терпеливне смотрети на сие? А младая девица
возмогла стерпети. О, воистинну крепка, яко смерть, любы, но
и смерти крепчайшая! Одоле смерть житию, но не одоле любле-
нию; растерза утробы, но не вреди усердия к богу; сокруши
скудельный сосуд, но не украде сокровища; разлучи в конец
душу от тела, но не разлучи от любве божия. Не ей ли свой-
ствуется глас помянутый псаломнический: «Изчезе сердце мое
и плоть моя, боже сердца моего, и часть моя боже во век». Не
ей ли приличествует слово апостолское: «Кто ны разлучит от
любве божия: скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад,
или нагота, или беда, или мечь?»м и прочая.
ж На полях Лука, 8 (13)
з На полях 1 Пет., 1 (6,7)
и На
полях Рим., 8 (35)

И что много глаголати нам о сем? К изречению бо никоеже
довольно слово, а к поучению в любви истинной к богу и едино
точию воспоминание сего довольно есть.
Еще о любви к искреннему, но яже по бозе любы есть, раз-
судим нечто и зде увидим тожде: сиесть вид притворный любве,
а не любы самая, бывает часто не точию не полезный, но и
вельми вредный, кроме единыя сея пользы, что изрядно обучает
простыя сердца опасно поступать в избрании дружества. По-
смотрим убо и на сие политическое, тако рещи, лицемерие, да от
его познаем лучше и самую истинную любовь. Аще же и вемы,
яко притворная любы далече пространнее населяема есть в мире
сем, неже любы истинная, повседневным бо искусом учимся,
како сильно есть слово оное псаломническое: «Суетная кийждо
глагола ко искреннему своему»; к обаче и сей неложный глагол
есть тогожде пророка: «приступит человек в сердце глубоко».л
А се тожде есть, еже Иеремиа глаголет: «Строптиво сердце че-
ловеку и не испытанно; кто е познает?».* Ибо, кроме единаго
сердцевидца бога, «кто весть от человек, яже в человеце, точию
дух человеческий, живущий в нем?» м — по глаголу апостольскому.
Обаче суть некая и знамения того: яко же бо в притворной
к богу любви свойственный характир есть бездельное суеверие,
тако и в любве к ближнему, непостоянной и ложной, характеры
суть некия суетныя почести. Хвалит все, что либо у любимаго
видит, аще и воспоминания, не точию похвалы не есть
достойное. Хвалит и природная и случаемая: как изрядный
ход! Как пригожее платие! Найдет, чаю, как бы похвалить и
кашель господский; а хвалит с таковым намерением, каковое
было у оной лисицы Есопиной, когда врана, брашно во устах
держащаго, видя, похваляла от красоты лица и просила, да бы
испустил сладчайший еще глас свой, сиесть да бы тако ей снедь
оную уронил. Притворяет же себе и подобонравие, и подобо-
страстие: услышит некий не добрый случай господину, умыш-
ляет свое нещастие и с повестию онаго приходит; услышит
о болезни, тотчас, предваряя, свои ломы и шумы повествует,
каков в историях хитрец знаем есть, некто из Дариевых по-
другов, Клеон именем, который, как скоро уведал, что, Дарий
ногу себе повредил, тотчас храмати начал с великим стенанием.
О, есть ли бы было до сердца человеческаго светлое окно (как
то желал некий Момос в фабулах стихотворских), коль про-
тивное все было бы видети в нем внешнему лицу! Увидел бы
еси под красным цветом змия, под видом веселия желчь горь-
кую, под видом плача радость, под видом похвалы хулу, под
видом приязни ярость убивственную. А всех таковых притворов'
к На полях Псал., 11 (3)
л На полях Псал., 63 (7)
м На
полях Иерем., 17 (9)
н На полях 1 Кор., 2 (11)

изобретательница показалася бы таможде лесть самолюбная и
своих точию корыстей ищущая.
Аще бо обычную таковую любовь хощем живописием изо-
бразити (как то и древнее и нынешнее обыкновение любит),
мое таковое о сем есть мечтание: написать особу, лицем скаред-
ную и яростную, но машкаркою хорошею себе от части покры-
вающую, седящую на крокодиле, пестро одеянную, на лоне
лиса живаго держащую, на главе флачок ветреный, а по всем
кругом теле рюмки, лжицы, мешееки, ковчежцы и прочая не-
сытости орудия и влагалища, а подписи и толкования не требе.
Кто бо от сего не познает лестную мира сего любовь быти!
А от сего прелестной любви сказания яве показуется, како-
вая есть любы нелестная, сиесть каковую описал апостол:
«Любы долготерпит, милосердствует, любы не завидит, любы
не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своя
си, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде,
радуется же о истине; вся любит, всему веру емлет, вся упо-
вает, вся терпит. Любы николи же отпадает».0 Вся бо сия про-
тивная суть вышепомянутому люблению лестному.
Но узрим любовь истинную и во образе, в лице святыя ве-
ликомученицы Екатерины. Единож довольно се буди (еже
историа о ней повествует), яко лютых соперников своих не то-
чию не возненавиде, но и от погибели, яко орудие божие, из-
бави. Что они были, разве осуетившися в помышлениях своих,
глаголющися быти мудры, обьюродевшии и внешним убо видом
о многочисленных своих бозех поборяющии, а самою вещию
единому богу — чреву своему служащий, которых видети не-
стерпимая богомудрым людем болезнь есть, якоже засвидетель-
ствова о себе Давид святый: «Видех неразумевающыя и
истаях»." Истаяваше сердцем и девица блаженная, видяще их;
но истаяваше о неразумии их и неразумию последующей поги-
бели. Блисну же и на их духа святаго благодать, прогна тьму
неразумия, осия светом евангелия. Что же Екатерина возрев-
нова ли или вознегодова? Уподобися ли оному завистнику, ко-
торому ответ дан был: «Аще око твое лукаво, яко аз благ
есмь?»! 9 О, коль инная была страсть в сердце ея! Где не было
времени и мыслити о других, находящу толь страшному подвигу,
она тамо попечением чуждаго спасения забыла настоящаго бед-
ствия своего, возрадовася о обращении тех, иже бездушие тща-
хуся совратити ю, возвеселися о спасении искателей погибели ея.
И кто не видит и сию в ней любовь крепку яко смерть быти,
егда за радость о блаженстве ближняго наведе нечувствие толи-
ких болезней, безчестия и самой лютой надходящей смерти!
о На полях 1 Коринф., 13 (4, 5, 6, 7, 8)
п На полях Псал.,
118 (158)
р На полях Матф., 20 (15)

Видим убо, о христиане, видим, что и какова есть любы
истинная к богу и ближнему, коль разнствует от притворнаго
любления. Екатерина есть нам того учительница, дева настав-
ляет нас, но коль добре и коль довольне, не ведали сего много-
словнии любомудрцы, книжницы и совопросницы века сего.
И кратко рещи: толь совершенную показа нам философию мла-
деница сия, яко ничтоже инно остается нам слышати, точию
оное слово господне: «Аще сия весте, блажени есте, аще тво-
рите я».с
Егда же тако удивляемся великому любы образу Екатерине,
видим и другий того приклад, тебе, благоверная государыня
нашя, царице всероссийская.
О, как не всуе и ты день сей празднуеши, и мы, сопразд-
нующе, поздравляем тебе! Поздравляем тезоименитую святой
сей девице, но видим ей же и подобонравную. Аще бо и не
тыяжде виды на сей и на оной видим, обаче видим тоежде
к богу и к искреннему любве плоды. Предстанут ми сего свиде-
тели мнози, которых не крайняя злоба помрачает, не так славе
на ней царственной, яко матернему ко всем усердию удивляю-
щийся и везде, безпристрастне, но и беззавистне, матерь свою
нарицающии.
А ему же особенный любве закон привяза тебе, о матерь
российская, коликими знамении засвидетельствовала еси о все-
душном к ему люблении твоем! Да едино, еже вместо всех бу-
дет, воспомянем. На оном и самою памятию страшном молдав-
ском поле, егда, наказующему нас премудрому смотрению бо-
жию, отчаялися вси мы жития своего, а богом венчанный
супруг твой готовил душу свою положити за люди своя; *
в оное, глаголю, время, дымное и мрачное, смертными отвсюды
громы духи отъемлющее, кто не видел, како действова в тебе
любы искренняя, видя тебе не своей, но искренняго твоего
смерти безмеры боящуюся и истаявающую? Видехом тогда,
о Россие, любовь монархини твоей крепку яко смерть быти:
своя ей яве искала смерть, а именно и пулею пушечною, пред
ногами ей падшею, приближившаяся, но паче сердце ея умираше
боязнию смерти супружеской. Борьба то воистинну была любве
и смерти, егда и сия, и оная на едину особу равне нападение
сотворили. Что же! Которая от них преуспе и превозможе!
Тело в руках смерти было, но дух, любовию пленен, аки бы
инамо от состава своего преселився, не знаяше, что с собою
деется, не видяше смерти своей, пред очима ходящей, но весь
последова мужеви и его смертными бедствии уязвляшеся. И сим,
воистинну, любления образом истолковася нам оное (еже темно
с На полях Иоанн, 13 (17)

•быти мнится) премудраго Августина слово: «Душа, — рече,—
больше живет в том, его же любит, нежели его же животворит».
О коль немного таковых любве образов имеет мир!
А еже первее сказати нам подобаше, нелицемерна любы
к богу колика есть в сердце венценосной сей героини? Аще и
крыется от очес человеческих того самого ради, яко истинная и
нелицемерная есть, обаче якоже огнь где либо сокровен есть,
действием своим ощущаем есть, тако и верное ея к господу
своему усердие не может не познано быти, произнося великия
изветы благочестия, различныя плоды духовныя; в благополу-
чии благодарствие, в злоключении упование, приязненной и
противной фортуны обуздание, в молве дому толикаго неотла-
гаемое словословие божие и прочия таковому лицу подобающия
добродетели. А что паче всех дивнейшее есть: в толикой чести
и славе, в толиком величестве, на самом верее желаний люд-
ских, словом рещи, в царствовании — кротость, благость, уме-
рение духа; в царствовании же не природном, се бо не толь
дивно, но над чаяние, по смотрительному божию благоволению,
полученном. Ибо кто с таковым щастием сопрягает кротость,
той на себе показует нечто вышше нравов человеческих.
Не можем же умолкнути зде изряднейшаго дела твоего,
монархини богомудрая, которым единым твою и к богу и
к ближнему любовь не точию являеши на себе, но и в сердца
протчиих честнейших лиц, аки семя плодоносное, всеевати тщи-
шися, се же есть новоуставляемый от тебе преславный чин ка-
валерии, именем тезоименитыя твоея мученицы Екатерины * и
титлою заступления божия красящийся. Есть то благодарствен-
ная память божиих благодеяний, обильно излиянных на монарха
нашего, егда его во многих внешних и внутрних бедах, наи-
паче же в оном лютом прутовом обстоянии, цела и невредима
сохрани господь. И се любы к богу есть и се купно любы ко
искреннему. Полагается же в чину семь закон собственнаго бого-
любия и славословия божия: се любы к богу; полагается закон
н собственной к царскому величеству верности: се любы к ближ-
нему. Належит долженство искупляти пленники от ига поган-
скаго: се любы к ближнему; належит долженство всяким тща-
нием правильным обращати ко Христу неверныя: се паки и
к богу и к ближнему купно сопряженная любы, единым делом
сим и славы божией, и спасения человеческих душ поискую-
щая. Егда убо видим на персех твоих сего преславнаго чина
знамения, видим купно в сердце твоем живую спасительную
утварь, самую истинную к богу и к ближнему любовь.
И да не стужим кротости твоей нашим велеречием, наипаче
яко толикия добродетели твоя вышше суть не точию сего дебе-
лаго слова, но и всякаго лучшаго риторства. Вместо долгой

похвалы краткое, но усердное приносим желание: да законо-
положник любве бог сугубую, юже сам насади в тебе, любовь
сию согревает своею вседействующею любовию в возращение
временных и вечных благ. Вас обоих, богомвенчанная двойце,
и взаим себе, и все отечество наше прямо отечески любящих,
да не престанет любити и миловати отец щедрот и бог всякия
утехи, отражая далече от вас и всей палаты вашей вся навет-
ныя злобы, раздизая к люблению вашему подданных и союзных
сердца, враги же и супостаты под ноги вам покаряя. Егда бо
таковое видим на вас божие благословение, неложно и о всей
вашей России восклицаем: избра господь Сиона и изволи его
в жилище, себе! Аминь.
СЛОВО
О ВЛАСТИ И ЧЕСТИ ЦАРСКОЙ, ЯКО ОТ САМОГО БОГА В МИРЕ
УЧИНЕНА ЕСТЬ, И КАКО ПОЧИТАТИ ЦАРЕЙ И ОНЫМ ПОВИ-
НОВАТИСЯ ЛЮДИЕ ДОЛЖЕНСТВУЮТ; КТО ЖЕ СУТЬ И КОЛИ-
КИЙ ИМЕЮТ ГРЕХ ПРОТИВЛЯЮЩИИСЯ ИМ. ЛЕТА ГОСПОДНЯ
1718 ГОДУ, АПРИЛЛИА В 6 ДЕНЬ, В ЦАРСТВУЮЩЕМ САНКТ-
ПИТЕРБУРХЕ, В НЕДЕЛЮ ЦВЕТНУЮ
О чем нынешнее время, и благовремение и безвременне, про-
поведати нам повелевает, того вину подает торжественный
во Иерусалим вход Христов. Видим, коликая в народе радость,
коль благоприятное сретение; на самый слух пришествия мес-
сиина движется весь град, мнози постилают по пути ризы своя,
мнози режут и произносят вайа, победительная знамения;
вси вопиют торжественный глас «осанна!» — и малый отроцы
тожде творят. Негодуют о сем архиерее и книжницы, но не
успевают; рвутся завистию святии фарисее и пресещи торже-
ство тщатся, но не могут.
Не видим ли зде, кое почитание цареви? Не позывает ли
нас сие, да не умолчим, како долженствуют подданные оценяти
верховную власть и коликое долженству сему противство в ны-
нешнем у нас открыся времяни! Ниже да помыслит кто, аки бы
намерение наше есть земнаго царя сравнити небесному. Не буди
нам тако безумствовати; ниже бо иудеи, усретающии Иисуса,
ведали его быти царя небеснаго. И от священных убо писаний
и Ветхаго завета мочно было знати, яко мессиа грядущий бог
есть; обаче во времена Христова было уже у иудей слепая
богословия, многими баснями наполненая, такожде и мессии
ниже по ипостаси, ниже по деле ведущая; царство мессиино
мнилося им быти земное и избавление не инное, точию рода
единого иудейского от области язык освобождение. Самые уче-
ницы Христовы в невежестве том были. То бо мыслил Петр,

•егда, произвещающу господу о страдании и смерти своей,
рече: «Не буди тебе, господи» и получи ответ: «Иди за мною,
сатано! Не мыслиши бо, яже суть божия, но яже человече-
ская».0 То мыслил тойжде, егда, усладився преображения ви-
дением, воскликну: «Добро нам зде быти».6 То думали сыны
Заведеовы, егда первенства себе в славе Христовой возжелали,
и не лучший и прочий их разум; прорицающу бо Христу
о смерти и о воскресении своем, «тии ничесоже от сих разу-
меша; и бе глагол сей сокровен от них, и не разумеваху глаго-
лемых»,0—свидетельствует Лука святый. Аще же апостоли,
близ света ходящий, тако слепотствуют, то что речем о про-
чиих, раббийскими предании помраченных? Понеже убо иудеи,
и так низкое мнение имевший о царствии Христовом, толикую
честь воздати ему потщались, яко дерзнули на приход его
составити праздник необычный, —ибо сия вайеносная церемонна
навершалась точию в великий праздник потчения сеней, — то
не имамы ли правильной зде вины о чести, царем достойной,
глаголати?
Но что ни мыслили о мессии иудее (буди мыслили, яко
бог есть, не спорю, хотя не верую), обаче и тако предложение
наше имеет зде место. Имеем бо образцы в слове божий от
«божией части и любве заимствовати вину к чести и любве че-
ловеческой, не в равенство, но в приклад. Глаголет Иоанн
апостол: «Аще кто речет, яко люблю бога, а брата своего не-
навидит, лож есть; ибо нелюбяй брата своего, его же виде, бога,
его же не виде, како может любити».* Глаголет Павел: «Муж
глава есть жене, яко же и Христос — глава церкви, и той есть
спаситель тела. Но яко же церковь повинуется'Христу, такожде
и жены своим мужем во всем. Мужие, любите своя жены,
яко же и Христос возлюби церковь»/ Глаголет паки тойжде:
«Никто же сам себе приемлет честь, точию званный от бога,
яко же и Аарон. Тако и Христос».8 И множайшая бы таковая
собрати мощно.
Достодолжно убо есть, да от нынешней торжественной по-
чести, царю Исраилеву возданной, приемше вину, послужим
словом простым и ясным нужде нашей, за грех, во времена сия
в России приключившийся. Нужде, глаголю, нашей да
послужим; не малую бо часть людей, в таковом невежестве
пребывающую, видим быти, яко не знают христианскаго учения
о властех мирских. Паче же о самой высочайшей державе не
знают, яко от бога устроена и мечем вооружена есть и яко
противитися оной есть грех на самого бога, не точию времян-
а На полях Матф., 16 (22—23)
б На полях Матф., 17 (4)
в На по-
лях Лук., 18 (34)
г На полях I Иоан., 4 (20)
д На полях
Ефес, 5 (23—25)
е На полях Евреем, 5 (4—5)

ной, но и вечной смерти повинный; но мнози помышляют быти
сие от промысла просто человеческаго или от превозмогшей
силы, и яко боятися властей за гнев их точию сильный и страш-
ный, а не за совесть боятися подобает.
Сие убо безумное мнение божиею помощию опровергнем
ныне и разрушим, произнося непобедимыя словеса божия и на
них же утвержденное и человеческое свидетельство, и наде-
емся по господней благодати, яко всяк простосердечный и
истинне повинующийся поплюет помянутое о властех мнение;
аще же кто нарочно хощет слеп быти, того кратким словом
апостольским отправляем: «Аще кто не разумеет, да не разу-
мевает»,ж или апокалиптическим: «Скверный да сквернится
еще».*
Что же первее речем? Суть нынешние, были и древний
настоящему учению противницы, которые не невежди себе
мнятся быти, но богословствуют от писания; да так, как то ле-
тают прузи, животное открылателое: да что чревище великое,
а крыльца малые не по мере тела; воздоймется полететь, да
тот час и на землю падает. Тако и они суще книгочии, аки бы
крылатые, покушаются богословствовати, аки бы летати, да за
грубость мозга буесловцами являются, не разумеюще писания,
ни силы божия. Сим первое дадим место, сих первее послушаем,
да истинна, аки солнце по прогнании тьмы, яснейшая про-
изыдет.
Древний монархомахи, или цареборцы, проявились еще за
времен апостольских; на них бо гремит Петр святый во втором
своем послании, в главе второй: «Весть господь благочестивыя
от напастей избавляти, неправедники же на день судный му-
чимы блюсти, наипаче же во влед похоти сквернения ходящыя
и о господьстве не радящыя, продерзателе — себе угодницы,
славы не трепещут хуляще»." О тех же и апостол Иуда подоб-
ными словесы, но жесточайшими, сказует, диаволом бо и со-
домляном уподобляя их, глаголет: «Такожде и сии, сония
видяще, плоть убо сквернят, господьства же отметаются,
славы хуляще не трепещут»/ На тех же аки перстом показует
Павел, учя в посланиях своих покорятися властем, яко же
послежде увидим.
Но на чем назидали мнение свое древний оные лестцы? На
свободе христианстей. Слышаще бо, яко свободу приобрете
нам Христос, о ней же и сам господь глаголет и на многих
местех в посланиях апостольских чтем, помыслили, будто мы
и от властей послушания свободны есмы и от закона господня.
Сице бо о ных глаголет Иуда: «Привнидоша нецыи человецы,
ж На полях I Коринф., 14 (38)
з На полях Апок., 22 (11)
и На полях II Петр., 2 (9—10)
к На полях Посл. Иудин., 1 (8)

древле предуставлении на сие осуждение, нечестивии, бога
нашего благодать прелагающий в скверну»;л подобие и Петр
святый на помянутом месте глаголет о них, «яко свободу уче-
ником своим обещают, сами же суть раби тления».*
Не ведали или паче не хотели ведати окаяннии, в чесом
свобода наша христианская. Свободил есть нас Христос кре-
стом своим от греха, смерти и диавола, сиесть от вечнаго
осуждения, аще во истинном покаянии веруем в него, что тожде
есть, еже и от клятвы законныя искупленным нам быти;
тожде, еже не быти нам под законом, но под благодатию;
тожде, еже умрети нам закону, да богови живи будем; тожде,
еже избавитися нам от власти имущаго державу смерти, сиесть
диавола, и аще кая иная словообразия суть в писании/ Свобо-
дил же нас Христос и от обрядовых законоположений, и от са-
моизвольных человеческих, аки бы ко спасению нужных, изобре-
тений, о чем неоднократно поучает апостол. Но подробну о том
сказывати не время сие. А от послушания заповедей божиих и от
покорения властем предержащим должнаго не подал нам Христос
свободы, но и паче оное утвердил, яко же после покажется.
И се о древних продерзателех. Суть же и в нынешние вре-
мена оным последующий: яко же папа, себе и клир свой от
властей державных изимающий, но и мечтающий данную себе
власть даровати и отъимати скипетры царския, и яко же ана-
ваптисты, человеку христианину имети власть запрещающий,—
которая буесловия в слове последующем сами разорятся.
Еще точию о наших некиих мудрецах нечто воспомянем.
Суть нецыи (и дал бы бог, да бы не были многий), или тай-
ным бесом льстимии, или меланхолиею помрачаеми, который
таковый некий в мысли своей имеют урод, что все им грешно
и скверно мнится быти что либо увидят чудно, весело, велико
и славно, аще и праведно, и правильно, и не богопротивно.
На пример: лучше любят день ненасливый, нежели вёдро;
лучше радуются ведомостьми скорбными, нежели добрыми;
самого счастия не любят. И не вем, как то о самих себе думают,
а о протчиих так: аще кого видят здрава и в добром поведе-
нии, то конечно не свят; хотели бы всем человеком быти зло-
образным, горбатым, темным, не благополучным и разве в та-
ковом состоянии любили бы их. Таковых еллини древний на-
рицали мисанфропи, сиесть человеконенавидцы. И есть давная
и дивная повесть о некоем таковом, Тимоне именем, жителе
афинейском. Той толико болезновал сею страстию и, ненавидя
добраго поведения в людех, толь жаждно желал злоключения
отечеству своему, что послежде сшел с ума и таковый обморок
л На полях Посл. Иудин., 1 (4)
м На полях II Пет., 2 (19)
н На полях Галат., 3 (13); Рим., 6 (15); Галат., 2 (19); Евреем., 2 (14)

и мечтание возимел, аки бы ему подлинно некто донес, будто
афинеи вси хотят вешатися; тот час же рад и весел вылетел
в народ и таковую возгласил проповедь: «Мужие, — рече,—
афинейстии! Есть у мене в вертограде древо великое, и много
крепких ветвей на нем, да для потребного на месте том здания
срубить хощу; скоро же, молю вас, идите вешайтеся, ибо долго
ждать не могу». Не обретаются ли и ныне таковыя? Аще и не
в таковой мере, обаче суть тако злобнии и понурый.
И сии наипаче славы безчестити не трепещут и всяку
власть мирскую не точию не за дело божие имеют, но и
в мерзость вменяют, не ведуще бо, что есть смирение истинное,
что есть нищета духовная; но по внешнем виду тое раз-
суждающе, все, еже велико и славно есть, презирают, и в грех
ставят, и тако о державе верховной ниже помыслити хотят
быти ю праведну и от бога узаконенну.
Однако и сии не безоружни являются: мнятся нечто имети
богословское от священнаго писания; не аки бы от писания не-
сразуменного совратилися (как то иным случается), но к своей
готовой злобе привлекли не познанное писание. Самого Христа,
глаголют, слово есть: «Яко еже есть высоко в человецех, мер-
зость пред богом»; 0 от сего наводят мудрость, силу, славу и
всякую власть человеческую мерзску быти пред богом. Видим
высоту богословную, слышателие! Кто ж не видит, коль сильна
она и действенна простым и невежливым, наипаче егда умягчен-
ным словом и лицем умиленным с воздыханием и покиванием
главы провещевается? Тако ангел тьмы преображается во ан-
гела светла! Да открыем убо скаредность его и отъимем ему
мнимое сие оружие! Вопрошаем вас, о изрядный богословцы,
что имамы разумети, егда слышим псаломника, о сем самом
прославляюща промысл божий, яко воздвизает от земли убога
и возводит от гноища нища, посадити его с князи, с князи лю-
дей своих. Что разумети имамы зде? По вашему мудрованию
тако толковать нужно: воздвизает от земли убога и от гноища
возносит нища, сиесть отъемлет ему святыню; посадити его
с князи людей своих, сиесть воврещи его в мерзость; «еже бо
высоко есть в человецех, мерзость есть пред богом». Видите,
в каковую мерзость погрязнем, аще вам последуем! Стойте же
и силу слова господня зрите! Слово сие изрече господь к фа-
рисеем, учение его ругающым: «Вы есте оправдающии себе
пред человеки, бог же весть сердца ваша: яко еже высоко есть
в человецех, мерзость есть пред богом». Зрите зде, кую вы-
соту нарече мерзость. Оправдание фарисейское, еже есть видом
святости чванится, лицемерием уловляти очеса человеческая.
о На полях Лука, 16 (15)

Аще бо и вся правды наша,, яко порт нечистый пред очима
божиима, яко же глаголет Исаиа," и аще Павел так не удив-
лялся исправлениям своим, яко и во тщету и во ометы оныя
вменил, где бы их положить пришлор в цену спасения, то
кольми паче мнимые добродетели мерзски суть пред богом.
Таковая высота была у онаго праведника, тако о себе пове-
ствовавша пред богом: «Несмь, яко же прочий человецы: по-
щуся два краты в субботу»с и прочая. Таковою возносился
окаянный Пелагий. И кто еще таковою велик и высок есть?
Вы, слепии (хотел рещи — святии), вы сами (с которыми речь
нам сия) тако высоки есте! Вы внешнею худостию, помрачен-
ными лицы и всею фарисейскою кожею удивляете (вещь, плача
достойная!), удивляете человеки и прельщаете сердца незло-
бивых! Слово убо сие господне не есть на высоту державных
властей, ибо любимая богу нискость бывает и в порфире, егда
царь грешна себя быти исповедует пред богом и на едину ми-
лость его уповает, яко же Давид, Константин, Феодосии и
прочий. Вопреки же: высота фарисейская и в нищетном платье
живет. И тут наипаче помянутое убо господне слово на вас,
окаяннии святцы, гремит, —и не ощутисте: «Вы есте оправдаю-
щии себе пред человеки, бог же весть сердца ваша: яко еже
высоко есть в человецех, мерзость есть пред богом».
Но уже таковых мерзословов, аки блата избывше, изидем на
чистый и гладкий путь и разсмотрим, каковаго помысла о дер-
жаве человеческой учит нас и самое естество и слово божие.
А сия речь уже есть не к единым мрачным смиренником, но
ко всякому и полу, возрасту, и чину человеческому, ко убогим
и богатым, немощным и сильным и славным, и просто ко всем,
которые только не скоты, не звери суть.
Вопросим первее самаго естества нашего, что нам сказует
о сем. Ибо, кроме писания, есть в самом естестве закон, от
бога положенный; глаголет бо апостол: «Егда языцы, не имуще
закона, естеством законная творят, сии, закона не имуще,
сами себе суть закон: иже и являют дело законное, написанное
в сердцах своих»/ Таковыя законы суть в сердцы всякаго че-
ловека: любити и боятися бога, хранити свое житие, желати
неоскудевающаго наследия роду человеческому, не творити
другому, еще себе не хощещи, почитати отца и матерь. Тако-
вых же законов и учитель и свидетель есть совесть наша.
Что бо есть, яко и о тайном, нам точию ведомом, злодеянии,
некое чуем грызение в наших помыслех? Разве яко от созда-
теля сила сия в естестве нашем всеянна есть. Того ради и
Павел, сказуя закон, на сердцах написанный, в помянутом
п На полях Исаиа, 64 (6); Филип., 3 (8)
р В издании пришлю
с На полях Лука, 18 (11—12)
т На полях Рим., 2 (14—15)

слове, показует того известие и глаголет; «являют дело закон-
ное, написанное на сердцах своих, спослушествующей им со-
вести, и между собою помыслом осуждающым или отвещаю-
щым, в день, егда судит бог тайная человеком».
Зри же, аще не в числе естественных законов есть и сие,
еже быти властем предержащем в народех? Есть тако
воистинну! И се всех законов главизна. Ибо понеже с стороны
одной велит нам естество любити себе и другому не творити,
что нам не любо, а со другой стороны злоба рода растленнаго
разоряти закон сей не сумнится, всегда и везде желателен был
страж, и защитник, »и сильный поборник закона, и то есть
державная власть. Не приходит сие многим на мысль, да для
чего? Для того, что, безопасно под таковыми стражами пре-
бывающе, не разсуждают добра своего, яко обычного. Аще же
бы кто вне таковаго строения пожити с людьми хотел, уве-
дал бы тот час, как недобро без власти. Имамы повесть о Вей-
девуте, первом пруском и жмудском властелине.* Народ его,
еще не под властию бывший, егда многое от чуждих и междо-
усобно сам об себе терпел бедствие, понужден был у его, яко
мужа разумнаго, просити советов ко отраде своей. Вейдевут же
таковую к ним речь произнесл: «Аще бы, — рече, — о людие,
не были вы глупшии от пчел ваших, было бы добро вам»*
Вопросили, в чем они глупшии от пчел. «В том, — рече, — яко
пчелы, малые и безсловесные мухи, имеют царя, вы же, чело-
вецы, не имеете». Восплеснули на совет и тогож часа самого
его государем себе быти понудили. Но на довод сего не до-
стало бы времяни свидетелей приводити. Кратко рещи: свиде-
тель есть весь мир, вси народи свидетели. Аще же когда обре-
таем некое грубое народище безглавное (хотя и не весьма
такое; ибо поне во всяком домовстве свой правитель есть),
таковых человек скотом обычне уподобляему и описуем их сею
притчею: «ни царя, ни закона». Известно убо имамы, яко
власть верховная от самаго естества начало и вину приемлет.
Аще от естества, то от самаго бога, создателя естества. Аще бо
первыя власти начало и от человеческаго сословия и согласия
происходит, обаче понеже естественный закон, на сердце че-
ловеческом от бога написанный, требует себе сильнаго защит-
ника и совесть тогожде искати понуждает (яже и сама семя
божиеф есть), того ради не можем не нарещи самого бога вла-
стей державных виновника. От сего же купно яве есть, яко
естество учит нас и о повиновении властем должном. Вниди
внутрь себе и помысли сие: власть державная естественному
закону есть нуждна. Не скажет ли абие тебе совесть твоя: убо
у В издании уподобляет
ф В издании божия

власти не повиноватися, на закон естественный грешити есть?
Помысли сие: власть творит, яко безбеднии пребываем. Не
скажет ли абие совесть: убо властей не хотети, есть хотети по-
гибели человеческой? Еще помысли: вижду власть от бога быти
нашим здравым разумом нам узаконяемую. Не наведет ли
совесть: убо властем противитися, есть противитися богу
самому? И то то есть, что и самый афеисты (хотя таковии по
совести своей не суть) советуют, дабы в народе бог пропове-
дан был. Чесо ради? Инако, рече, вознерадит народ о властех.
Яве убо, яко совесть человеческая от бога власть быти видит
и бога ради властей боятися понуждает/
Да слышим же уже известнейшее слово божие написанное,
и, сверх бо того, что чрез нашу нам совесть указует бог вла-
стелинство, увидим, что и собственным своим промыслом вхо-
дит в сие, и учинение властей (коим либо праведным спосо-
бом бываемое) благословением своим заключает, и оным по-
виноватися заповедует. Каковый же зде свет является? Коли-
кая крепких изветов жатва? Полны суть книги, и законный и
историческия, и псаломския и пророческия, согласуют и
евангельская и апостольская писания. Кто подробну исчислити
сия и кое слово вместити может! Довлеет некая воспомянути.
Слышите убо, всякий чин и возрасте! Слышите высокую пропо-
ведь: «Мною царие царствуют, и сильнии пишут правду».14 Кто
глаголет? Предвечная и отцу соипостасная премудрость — не
довольно ли сие едино? Божия премудрость сказует4 великия
славы своя и сим делом своим хвалится: «Мною, — рече,—
царие царствуют». Кого сие едино не устрашит? Якова не со-
крушит духа? Разве словеса божия, яже суть «словеса чиста,
сребро раздеженно, искушенно земли, очищенно седмерицею»,ш
разве, глаголю, словеса божия дерзнем мы, христиане, в басни
вменити? Слышим же еще тогожде духа органы согласныя.
Гласит Даниил в слух мира всего: «Да увидят, — рече, — жи-
вущий, яко владеет вышний царством человеческим и, ему же
восхощет, дает е ».ш Взывает тожде: «Буди имя господа бога
благословенно от века и до века, яко премудрость и смышле-
ние и крепость того есть. Той бо пременяет времена и лета, постав-
ляет царя и преставляет».3 Проповедует Приточник: «Яко же
устремление водное, тако и сердце царево в руце божий: и
аможе аще восхощет обратите, тамо уклоняет е».ю Увещевает
Петр апостол: «Повинитеся всякому человечу созданию господа
ради: аще царю, яко преобладающему, аще ли же князем, яко от
х В издании понуждают
ц На полях Прит., 8 (15)
ч В из-
дании сказую
ш На полях Псалом 11 (7)
щ На полях Да-
ниил, 4 (14)
э На полях Даниил, 2 (20—21)
ю На полях
Прит., 21 (1-2)

него посланым во отмщение убо злодеев, в похвалу же благо-
творцем. Яко тако есть воляя божия благотворящым обуздо-
вати безумных человек невежество».11 Вопиет учитель народов:
«Всяка душа властем предержащым да повинуется. Несть бо
власть аще не от бога; сущыя же власти от бога учинены суть».5
И да бы не помыслил кто: како не имамы повиноватися! Сильны
и страшны суть, неволею преклонят к поминовению себе.
Предваряет таковый помысл и отвергает апостол; учит ясно,
яко не ради страха, но и за совесть повиноватися долженствуем
и яко не покаряяйся властем богу противится. Сказал бо, яко
власти от бога учинены суть, наводит абие: «Темже
противляяйся власти божию повелению противится; против-
ляющыяся же грех себе приемлет». И паки: «Божий слуга есть,
тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся. Не бо без ума
мечь носит: божий бо слуга есть, отмститель в гнев злое тво-
рящему. Темже потребно повиноватися не токмо за гнев, но и
за совесть. Сего ради и дани даете: служители бо божий суть,
во истое сие пребывающе». Дивная воистинну вещь! Рекл бы
еси, что от самаго царя послан был Павел на сию проповедь;
так прилежно и домогательно увещавает, аки млатом толчет,
тожде паки и паки повторяет: несть власть аще не от бога,
власти от бога учиненны, божий слуга, божий слуга, служители
божий суть. Не тождесловие тщетное се. По данной бо себе
премудрости учит. Не ласкательство сё. Не человекоугодник бо,
но избранный сосуд Христов глаголет. Но да чувственных и
бодрых христиан сотворит и да не попустит ниже мало дремати
всем, так подвижно долбет. И молю всякого разсудити: чтоб
вящше рещи могл самый вернейший министр царский?
Приложим же еще учению сему, аки венец, имена и титлы,
властем высоким приличныя; не суетныя же, ибо от самаго бога
данныя, которые лутче украшают царей, нежели порфиры и
диадимы, нежели вся велелепная внешняя утварь и слава их,
и купно показуют,в яко власть толикая от самаго бога есть.
Кия же титлы? Кия имена? Бози и христы нарицаются.
Славное есть слово псаломское: «Аз рех: бози есте, и сынове
вышняго — вси»,* — ибо ко властем речь оная есть. Тому со-
гласен и Павел апостол: «Суть бози многи и господие мнози».4
Но и прежде обоих сих Моисей такожде имянует власти:
«Богом да не глаголеши зла и князю людей твоих не рцы
зла».' Но кая вина имени толь высокаго? Сам господь сказует
у Иоанна евангелиста своего, яко того ради бози нарицаются,
я В издании волю
а На полях 1 Пет., 2(14—15)
б На по-
лях Рим., 13 (1—2, 4—6)
в В издании показует
г На полях
Псалом 81 (6)
д На полях 1 Кор., 8 (5)
е На полях Исход,
22 (28)

понеже «к ним бысть слово божие».ж Кое же иное слово? Разве
оное наставление, от бога им поданое, еже хранити правосудие,
яко же в том же помянутом псалме чтем. За власть убо свою,
от бога данную, бози, сие есть наместницы божий на земли,
наречены суть. И изрядно о сем Феодорит: «Понеже есть
истинно судия бог, вручен же суд есть и человеком; того ради
бози наречены суть, яко богу в том подражающий».
Другое же имя христос, или помазанный, так частое в пи-
сании, что долго бы исчисляти. И кому ж потребен толк, чесо
ради тако нарицаютца царие! Само бо имя сие «помазанный»
ясно есть; сие есть: поставлен и оправдан от бога царствовати.
Но помазан глаголется от древней оной церемонии, когда елеом
помазаны были избранный на царство в знамение милости
божией, благоволящей о том.
И сия, за краткость слова, довлеют к совершенному извету,
яко власти державный суть дело самого бога.
Время показати, каковую должны есмы властем честь, лю-
бовь, верность, каковый страх и повиновение. Но се мнится
быти слово лишнее: кто бо ведый совершенно, яко власть
от бога есть, сумнитися или вопрошати может о почести оной?
Разве сумнитца он и о почитании самого бога.
И уже в прешедших словах слышали проповедь апостоль-
скую, яко противляющийся властем богу противится и яко
треба повиноватися не токмо за гнев, но и за совесть. Слышали
о том же Петрово учение; слышали, яко Петр и Иуда поносят*
безумных оных свободолюбцов, иже хулити славы не трепе-
щут: слышали заповедь божию у Моисеа: «Богов да не глаго-
леши зла и князю людей твоих не рцы зла».
Приложим к сему и последующая Павлова наставления:
«Раби, послушайте господий ваших своих по плоти со страхом
и трепетом, в простоте сердца вашего, яко же и Христа, не
пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но яко же
раби Христовы, творяще волю божию от души, со благоразу-
мием служаще, яко господу, а не яко человеком»." И тожде
повторяет к колоссаем, в главе третией: «Раби, послушайте по
всему господий ваших плотских, не пред очима точию рабо-
тающе, аки человекоугодницы, но в простоте сердца боящеся
бога. И всяко, еже аще творите, от души делайте, яко же
господу, а не человеком, ведяще, яко от господа приимете воз-
даяние достояния: господу бо Христу работаете. А обидяй
восприимет, еже обиде, и несть лица обиновения».* И к Тимо-
фею: «Елицы суть под игом раби, своя господы всякия чести
ж На полях Иоанн, 10 (35)
з В издании поносит.
и На полях
Ефес, 6 (5—7).
к На полях Колос., 3 (22—25)

да сподобляют, да имя божие не хулится и учение»/ Запове-
дует и Титу, да бы увещевал: «Рабы своим господем повино-
ватися, во всем благоугодным быти, не прекословным, не
крадущым, но веру всяку являющым благу, да учение спасителя
нашего бога украшают во всем»/ Аще толь сильное апостоль-
ское учение есть и о всяком господстве, и о всяком рабстве
(ибо в обществе глаголется), то кольми паче сильно и крепко
оно есть о власти державной, и о подданных людех, яко
христу господню, яко наместнику божию.
Но что вельми удивляет нас и аки адамантиновою бронию
истинну сию утверждает, сего преминути не можем. Се же
есть, яко не точию добрым, но и стропотным и неверным вла-
стем повиноватися велит писание. Ведомо бо всякому оное
Петра святаго слово: «Бога бойтеся, царя чтите. Раби, пови-
нуйтеся во всяком страсе владыкам, не точию благим и крот-
ким, но и строптивым»/
Но может кто помыслити, яко совет есть се, а не повеление,
и яко за смирение и кротость, а не по самой правде и должен-
ству сие надлежит христианом. Но лестный сей помысл и сует-
ное сумнительство. Зри бо, како сему согласуют иная писания,
како сие заключили словом и делом и праотцы в завете Ветхом,
и под благодатию прямии христиани.
Кто был Саул царь, кому не известно? Яко же о нем вла-
дычествии мыслил Давид (Давид, глаголю, не кто-либо),
Давид, ведущий Саула отверженна быти от бога, сам на цар-
ство уже помазанный? 0 Что ж Давид? Егда советовали ему
други его, да бы Саула, врага своего, убил, с самых словес
таковых убоявся, возопи: «Не буди мне ничтоже от господа,
аще сотворю глас сей господину моему, Христу господню, еже
воздвигнути руку мою на него, яко Христос господень есть»/
Тожде рече и в другое время подобным советником и, по убие-
нии Саула, убийцу его умертвити повеле/ всегда едину вину
предлагая, яко христос господень есть.
Речеши: каков ни был Саул, обаче явным повелением бо-
жиим на царство помазанный был и того ради таковой чести
сподобился. Добро, рцы убо мне: кто был Кир, царь персиц-
кий? Обаче его бог нарицает христом своим у пророка Исайи/
Кто был Навуходоносор вавилонский? Обаче велит бог
Исраилеви, да служит ему, у Иеремии пророка/ Кто был Нерон
римский? Обаче учит Петр, учит прилежно Павел почитати его
л На полях 1 Тим., 6 (1)
м На полях Тит, 2 (9—10)
н На
полях 1 Пет., 2 (17—18)
о На полях 1 Цар., 24
п На полях 1
Цар., 24 (7)
р На полях 2 Цар., 1
с На полях Исайя, 45.
т На полях Иерем., 27

и за совесть. И коль было крепкое сие учение у христиан, закон
божий добре ведущих, многие веки и на разных местах засви-
детельствовали: повиновалися христиане властем в Персиде и
Парфии; повиновалися во Африке под вандалами, повинова-
лися во Итталии под лонгобардами. Что же речем о христиа-
нах во всем пространнейшем тогда государстве Римском! От
начала проповеди апостольской даже до Константина Великаго,
чрез триста лет, были лютейшыя десять гонения, толь многое
воинство мученическое показавшые, а хотя б о малом некоем
христианском бунте слух прошел когда, отнюдь его нет.
Не не вем, что мыслит зде сердце упрямое: силы столько
не было христианом. Да то говорит невежество историй древ-
них. Около двую сту лет по рождестве Христове толикое мно-
жество христиан было, что, по свидетельству Киприана свя-
щенномученика в послании его к Димитриану, довольная сила
была оборонити себе от похищений и терзаний мученических.
И благоволите послушати, что о том свидетельствует еще прежде
Киприана Тертуллиян. Сице бо он в своей Апологии к невер-
ным римляном глаголет: «Аще бы, — рече, — явне мы вам
неприятельми восхотели быти, не то что отмстительми тайными,
скудная ли была бы нам сила множества и воинства? Знать
большее число есть мавров, маркоманиов, и самих парфян, и
коликих либо иных народов, единаго однак места и своих
особь пределов, нежели всей вселенной? Вчерашний есмы и
вся ваша собою наполнили: грады, островы, крепости, слободы,
собори, обозы, самые плетенья области, палату, сенат, тор-
жище— единыя вам божницы оставили. Аще бы мы толикое
множество людей отторгнули от вас в далекую мира сторону,
посрамил бы государствование ваше толь многих каковых либо
жителей убыток, но и самим лишением показнил бы вас.
Ужаснулися бысте воистинну на пустыню вашу, на глухоту и
нечувствие, аки умершаго града, искали бысте киими владети».
До зде Тертуллиан. И по сем сказует, яко закон христианский
бунтоватися им запрещает и в таковом смирении содержит.
Аще убо тако есть, аще и строптивым владыкам и неверным
должни суть христиане повиноватися, то колико должни суть
все тое правоверным и правосудным государем! Оные бо суть
господия, сии же и отцы. И что глаголю! Сей, и вси, и всякие
самодержцы отцы суть. В которой бо иной заповеди даси место
сему долженству нашему, еже почитати от души и за совесть
власти, аще не в сей: «чти отца твоего»! Тако вси богомудрии
учителие твердят, тако сам законодавец Моисей толкует. И что
больше? Власть есть самое первейшее и высочайшее отечество,
на них бо висит не одного некоего человека, не дому одного, но
всего великаго народа житие, целость, безпечалие.

И уже время бы окончити. Но остается едино сумнитель-
ство, которое аки терн в совести может быти; тое исторгнем
вкратце и окончаем слово.
Помыслит бы кто (и многия мыслят), что не вси весьма
людие сим долженством обязаны суть, но некий выключаются,
имянно же священство и монашество. Се терн, или паче рещи
жало, но жало се змиино есть, папежский се дух, но не вем, как
то досягающий и касающийся нас: священство бо иное дело,
иный чин есть в народе, а не иное государство.
А «яко же иное дело воинству, иное гражданству, иное вра-
чам, иное художникам различным, обаче вси с делами своими
верховной власти подлежат; тако и пастырие, и учителие, и
просто вси духовнии имеют собственное свое дело,- еже быти
служители божиими и строители тайн его, обаче и повелению
властей державных покоренны суть, да в деле звания своего
пребывают, и наказанию, — аще не пребывают, кольми паче аще
общаго себе с протчиим народом долженства не творят. Может
быти, подумает кто, что се уже чрез излишество говорим; но
молю, послушай первее терпеливно, аще имамы на сие доводы
сильные, и потом суди как хощеши.
Еще прежде закона писаннаго, устроевая бог Моисея вождом
быти Исраилю,у егда посылает его к фараону и придает в по-
мощ Аарона, на священство намереннаго, заповедует Моисею,
да будет в бога Аарону.
Аще же посмотрим на церковь ветхозаконную, нет места
сумнению; * известно бо, что там все священство и левиты ца-
рем исраильтеским во всем подчинены были. Дадим некия
образцы того/ Разделяет Давид священники на двадесяте че-
тыре чреды, определяет всякому их чину дело служения.
Тойжде, посылая священника Садока и пророка с ним Нафана
помазати на царство сына своего/ нарицает себе господином их.
То Давид. Что же Соломон? Авиавфтара первосвященника,
пособствовавшаго брату его Адонии похитить престол царский
мимо воли отчия,4 низлагает со священства и осуждает на
смерть, а за прежнюю его службу ко отцу своему дарует живо-
том. И множайшыя таковыя суть приклады. Сам Христос велит
даяти кесарева кесареви, се же велит архиереом, и книжникам,
и старцем, яко же докладно пишет о том Маркош святый и
Лука.ш Аще же тако в Ветхом, почто и не в Новом завете! За-
кон бо сей о властех не обрядовый есть, но нравоучительный,
в самом десятословии корень имущий, и того ради не премен-
ный, но вечный, с пребыванием мира сего пребывающий.
у На полях Исход, 4
ф На полях 1 Парап., 23
х На по-
лях Там же
ц На полях 3 Цар., 1
ч На полях 3 Цар., 2
ш На полях Марк, 12
щ На полях Лука, 20

Обаче и особь вопросим Новаго завета. И зде яснее еще ви-
дим истинну.* Кроме бо того, что сам господь даде властем дань
от себе,ю и что Павел на суд кесарев позывает, и что Петр по-
слание свое первое, в нем же почитати царя учит, пишет не точию
к мирским, но и ко священству, яко же яве есть от главы пятой.
Кроме сих и сим подобных, непобедимое слово Павло во есть:
«Всяка душа властем предержащым да повинуется».* Чесо бо
ради глаголет «всякая душа»? Разве да всех подвержет властем,
без выбору, без выключения. И трудно ли было бы придати
«всякая душа, кроме пресвитеров или пастырей»? Егда же кру-
гом объемлет — «всякая душа», како может изъимать оттуда
священство! Разве яко тако мудрствует страсть наша. Но что
моими словесы подвизаюся? Слышим вселенскаго учителя Зла-
тоустаго: «Показуя, — рече, — яко всем сия заповедует, и священ-
ником, и иноком, а не токмо житейским; от начала то явленно
сотворил есть, сице глаголя: всяка душа властем предержащым
да повинуется, аще и апостол еси, аще и благовестник, аще и
пророк, аще и кто либо».6 Чесо ж больше хощем? Сие токмо
внушити подобает, что и Павел так прилежно поборствует по
властех,6 а сам извещение имел, яко страдати ему подобает, и
Златоустый так докладно слово Павлово толкует, что рекл бы
еси его нанятаго на сие; каковый же был человекоугодник, до-
вольно на себе показал.
Подобало бы еще привести на сие свидетельство: и уставы
соборов, учителей и царей христианских. И оных бо слово на
слове божием основано есть. Но за краткость, аки мимоходя,.
точию коснемся некиим. Соборы вселенския повелением царей
собиралися;в на тех же соборах правительствовали судии, от
царей поданный: они смотрили, да бы чинно дело шло, они мя-
теж и шум епископов укрощевали, яко же случилося в Халки-
доне,* их просили епископы повеления, аще послание прочесть,,
аще что на словах донести кто хотел, — что деяния соборная
ясно показуют. И аще не тако есть, самым лутчим лживцом
мене назови. Во время собору Никейского перваго епископы на
епископов челобитные подавали Константину, и хотя Констан-,
тин не изволил клеветы оныя разыскивать и епископские чело-
битные сжегл, однак зделал то, негодуя о междоусобии священ-
ства, яко о деле чину тому не приличном, а не аки бы не имел
власти судити их. Тойжде монарх и на томжде соборе указал
епископом, да бы не иными доводами, точию от священных пи-
саний искали истинну. На пятом соборе царя Иустиниана пове-
э На полях. Марк, 17
ю На полях Деян., 25
я На полях
Рим., 13 (1)
а На полях Злат., глава 13 к рим.
б На полях
Деян., 9 и 23
в В издании собралися
г На полях Собора Хал-
кидонскаго деяние 1

ление было, да бы председатель был Мина патриарх констан-
тинопольский. Тойжде царь Вигилия папу римскаго за упрям-
ство и молвотворство жестоко наказал, яко же пишет Никифор,
в книге 26, в главе 17; не праведных бо дел не приводим. На
шестом соборе сам председателей был Константин Погонат.
Что ж речем о законах царских, где4 епископом, и пресвите-
ром, и всему клиру церковному подаются различные уставы,
повеления и за вину наказания! Много того видим в составе
законов древних, повелением Иустиниана собранных, которая
книга кодекс именуется; много во афентиках самого Иустини-
ана, много в новеллях последнейших царей.
Но аще бы подробну все то исчисляти, книга была бы, а не
слово обычное. Любителем истинны и сия довлеют; твердым бо
и жестоковыйным ничтоже довольно быти может.
Егда убо толь многия, аще и не вся, и толь сильныя изветы
и доводы видим о не вредимом и не удобь прикасаемом держав-
ных властей величествии, яко аще бы вси слушали совести
своей, то лутче бы царие щитом сея истинны безопасны и без-
печальны пребывали, нежели окружающею их силою воин-
скою,— то кто уже не поплюет легкодушнаго о властех мнения!
Кто не вознегодует о гордом презорстве, не больше оценяющем
славныя державы, паче превозмогающей исполинской силы!
Засвидетельствова нам естество, засвидетельствова неложное
слово божие, яко власть высокая от бога есть; научиша до-
вольно писания, коликое повиновение властем, не токмо доб-
рым, но и строптивым, не токмо за гнев, но и за совесть,
должни вси; показа ясно и божие, купно и человеческое свиде-
тельство, яко без выбору всякая душа сему долженству подле-
жит. Где ж уже ныне древний оные свободолюбцы, продерза-
телие, славы хулити не трепещущий? Где глава безглавная
римская, скипетро и мечь царский свое быти орудие мечтаю-
щая? Где святцы смиреннолукавии, толикое сие дело божие,
в крепость миру поданное, в мерзость вменяющий? Увы окаян-
ства! Увы злоключения времен наших! Да какое негодование
равное возъимем зде? Киими слезами не плачемся? Киим серд-
цем довольно возревнуем? Коль противное дело толь твердой
истинне показали нам нынешняя времена! Державной власти,
царю богоданному не честь умалити (еже и самое к вечному
осуждению довольно), но и скипетра и жития позавидети схо-
телося! Но кому похоть сия? Не довлели мски и львы; туды и
прузи, туды и гадкая гусеница.
До того пришло, что уже самый бездельнии в дело! Да
в дело и мерзское и дерзское! Уже и дрождие народа, души деше-
д В издании зде

выя, человеки, не к чему иному, точию к поядению чуждих тру-
дов родившийся, и те на государя своего, .и те на христа
господня! Да вам, когда хлеб ясте, подобало бы удивлятися
и глаголати; откуду ми сие? Возобновилася нам воистинну
история о Давиде, на его же и слепии и хромии бунт под-
несли.6 Помыслят: да что ж он блюзнерит! Не на худость,
но на совесть смотрел бы! Хорошая совесть! И зерцало пред-
ставим ей.
Два человека вошли в церковь, не помолитися, но красти.
Один был в честном платье, а другий в рубище и лаптях. А до-
говор был у них не во общую корысть збирать, но что кто за-
хватит, то его. Лапотник искуснейший был и тотчас в олтарь
да на престол и, обираючи, заграбил что было там. Взяла за-
висть другаго. И аки бы с ревности: «Ни ли ты, — рече, — бои-
шися бога, в лаптях на престол святый дерзнул». А он ему:
«Не кричи, брат, бог не зрит на платье, на совесть зрит». Се
совести вашей зерцало, о безгрешники! Полагати совесть на
языце и тогда совестию хвалитися, когда плаката и стеняти по-
добает. Да еще треба и сны видети людем на беду! Себе прочее
спите, волхвы! Ей, нечувствен! Кто «не обоняет в вас духа афе-
истского.
Но к вам да обратится слово, честнии, благородный, чином
и делом славнии и таковии, их же мочно общенародным имянем
позывати: о Россие! Сумнюся я, да не худость проповедника
много убавит важность слову, и исповедую недостойна мене
быти таковых слышателей. Но молю вас, егда слышите Еванге-
лие, от каковаго либо человека чтомое, не веруйте ли? Тако и
зде: не на лице глаголющаго, но на слово божие зрите и не со
мною, но кийждо с своим разумом сочините разговор.
Аще тако о высокой державе от бога нам заповедуется, то
каковыя вины извинят нас, аще кто державе не повинитися*
дерзнет! И аще противится богу самому противляяйся властем
строптивым и бога не знающым, то кое воздадим слово, непро-
сто противляющеся, но и большее дерзающе на монарха благо-
верного и толико Россию пользовавшаго, яко от начала государ-
ства Всероссийского, еликия могут обрестися истории, сему
равного не покажут. Ибо понеже на двоих сих вся государская
должность висит, на гражданском, глаголю, и воинском деле.
Кто у нас когда обоя сия так добре совершил, яко же сей? Во
всем обновил, или паче отродил, Россию? Что ж, сие от нас
награждение будет ему? Да его же промыслом и собственными
труды славу и безпечалие все получили, той сам имя хульное
и житие многобедное имеет? Кая се срамота! Кий студный по-
е На полях 2 Цар., 5
ж В издании поведитися

рок! Страшен сый неприятелем, боятися подданных пону-
ждается! Славен у чуждих, безчестен у своих! И когда многими
попечении и подвиги сам себе безвременную старость привле-
кает, когда за целость отечества, вознерадев о своем здра-
вии, аки скороходным бегом сам спешит к смерти, тогда не-
киим возмнился долго жити! Аще бы не закон божий обуздо-
вал нас, самый таковаго неблагодарствия студ силен был бы
обуздати! Так сего единаго на себе поречения вси народи не
терпят, еже государю своему неверным явитися, ибо вопреки:
в великую все себе вменяют славу, еже и умрети за государя!
Ты ли едина, о Россие, от всех народов в сем останешися?
Прежних лет иноземный писателие, аще и во многих неисправ-
лениях народ наш поносили, обаче в верности к государю
своему так славят, что его во образ прочиим представляют.
Егда же все прежнее поношение толикою славою истребил уже
Петр, тогда прежняя верности слава увядати начнет! Щастие ли
таковое России, еже бы не имети полной славы? Удивляются
сему самии лютейший враги наши, и хотя и приятны им сии
о нас вести (угождают бо зависти их), однако же таковое не-
истовство обругают и поплюют. И смотрим, да бы не выросла
в мире притча сия о нас: достоин государь толикаго государ-
ства, да не достоин народ таковаго государя.
. Но не награждается единым студом грех сей, влечет за со-
бою тучу, и бурю, и облак страшный безчисленных бед. Не
легко со престола сходят царие, когда не по воле сходят. Тотчас
шум и трус в государстве: больших кровавое междоусобие,
меньших добросоветных вопль, плачь, бедствие, а злонравных
человек, аки зверей лютых, от уз разрешенных, вольное всюду
нападение, грабительство, убийство. Где и когда нуждею пере-
неслося скипетро без многой крови, и лишения лутчих людей,
и разорения домов великих? И яко же, подрывающе основание,
трудно удержати в целости храмину, тако и зде бывает: опро-
вергаемым властем верховным, колеблется к падению все обще-
ство. И сия болезнь в государствах мало когда не бывает
к смерти их, яко же можно видети от всемирных историй. Но
коих мы требуем историй? Не сама ли Россия довольная себе
свидетельница? Мню бо, яко не тако скоро забудет, что пре-
терпе по злодействии Годуновом и как не далеко была от край-
няго своего разрушения. О, аще бы (паки глаголю) и не ведом
нам был закон божий, не довольно ли было бы к научению сие
едино искуснейшее следующих видение? Но то зло неудобь
врачуемое, яко беснующийся человецы ниже взирают на
бывшая, ниже будущая разсуждают, но, некиим лестным
мечтанием услаждающеся, слепо устремляются к погибели
своей.

Того ради тое на конец представляем всякому, еже во всяких
делах и начинаниях наших и первее, и послежде, и непрестанно
помышляти долженствуем и учению нынешнему аки свойствен-
ная печать потребна есть: се же есть неумытный и неизбежный
суд божий. Не льстимся, о православнии! Предложенное зде
о державных властей почести учение истинное есть; ибо и писа-
ние священное истинное есть самого бога слово, внутренними
своими изветами, и сильнодействительною силою, и великих
пророчеств сбытием свидетельствуемое.
Не сумнимся убо, яко и грядет суд божий на проявляю-
щихся слову его. Да когда сие будет? Не стужи, приидет гос-
подь и не закоснит. Не глаголи: медлит господь. Се бо судия
при дверех стоит; смотри точию, кое слово воздаси ему о сем.
Аще бо укоряющих юродством братию судит повинных геенны
огненной, то кий суд издаст на нерадящих о господстве и славы
хулити не трепещущих. Аще не сотворших милости единому от
малых, аки себе самому не сотворших осуждает, то како осудит
наветующих на наместника своего, имени божия участника,
христа господня? О, крайняго нечувствия, аще сие кого не
устрашает! Зде бо не точию проявляющийся властем, но и
повинующыяся за гнев, а не за совесть, трепетати понужда-
ются.
Избегнут бо таковии меча царского, понеже за гнев повину-
шася, обаче не избегнут суда божия, понеже не повинушася за
совесть. Где ж вы будете, которые, и гнев царский и совесть
вашу презревше, на скипетро и на здравие властей дерзаете?
Есть ли вам ужас или ни? Нам всем ужас есть, да бы за сие не
ускорил гнев божий и временным своим отмщением на отече-
ство наше.
Но лучшая, лучшая промышляй о нас, боже наш! Предвари
нас милосердием своим! К многому неблагодарствию и сие при-
ложихом, яко многих благодеяний твоих, в Петре нам показан-
ных, не познахом; исповедуем убо недостойных себе быти, его же
неблагодарнии явихомся. Обаче не в едином мире грех наш и
милость твоя! Не сотвори с нами по беззакониям нашым, ниже
по грехом нашым воздаждь нам. Господи, спаси христа твоего
и услыши его с небесе, святаго твоего! Господи, спаси царя и
услыши ны! Возвесели его о спасении твоем! Предвари его бла-
гословением благостынным! Да обрящется рука твоя всем вра-
гом его, да обрящет десница твоя вся ненавидящыя его; воз-
несися, господи, силою твоею, воспоем и поем силы твоя.
Аминь.

СЛОВО
В ДЕНЬ СВЯТАГО БЛАГОВЕРНАГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА HEB-
СКАГО, ПРОПОВЕДАННОЕ ФЕОФАНОМ, ЕПИСКОПОМ ПСКОВ-
СКИМ, В МОНАСТЫРЕ АЛЕКСАНДРОНЕВСКОМ ПРИ САНКТ-
ПИТЕРБУРХЕ 1718 ГОДУ
Учителю благий, что сотво-
рив, живот вечный наслежду?
Лук., гл. 10. зач. 2£
Се тот есть, о христолюбивии слышателие, вопрос, от вет-
хаго законника предложенный Христу, который и ныне мнози
предлагати обыкоша: как мне спастися? И ежели вопрос сей по
самому истинному сердечному желанию предлагается, а не так,
как вопрошает законник господа, искушая его, воистинну не
может сего быти нужднейшее слово во всем житии человече-
ском. Аще бо потребныя и нуждныя вопросы суть, како от бед
избавитися, како от тяжкия болезни уврачеванну быти, како
взыскати премудрости, обрести богатство, получити победу и
славу, и сим подобная, — то кольми паче нуждный вопрос есть:
како живот вечный наследити? Разве не веровал бы кто, яко
инаго живота и того безсмертнаго и вечнаго ожидаем, той бы
токмо не исповедал, яко все сие временное что либо есть, того
ради самаго, яко временное есть и конец свой имеет, есть про-
тив вечности соние, мечта и привидение. Добре сие разсуждал
Петр святый, егда многим от Христа отходящым и вопро-
шающу учеников своих господу, еда и они хотят отъити от
него, отвещал сим словом: «Господи, к кому идем? Глаголы жи-
вота вечнаго имаши».0
Мы убо, христиане, егда взыскуем и вопрошаем, како спа-
стися, уподобимся Петру святому, не отходим сердцем и умом
от Христа, глаголы живота вечнаго имущаго; ибо аще слышим,
аще сами чтем слово божие, весьма веровати долженствуем,,
яко сам то глаголет к нам Христос. Что бо смотрети, чиим
языком вещается или чиим пером пишется. Токмо аще божие
слово пишемо есть или вещаемо. А я, убогий служитель Хри-
стов, на вопрос сей спасенный: что сотворив, живот вечный
наслежду? — предложу любви вашей часть ответа господня,
законнику нынешнему поданнаго.
Часть, глаголю, ответа. Ибо ответ господень сугубое дело со-
держит, яко же от евангельской повести слышахом: «Возлю-
биши господа бога твоего и ближняго твоего». О любви самаго
бога оставим ныне, точию о любви ближняго разсудим. И се
о таковой любви, которая всякаго в своем звании одолжает.
а На полях Иоанн. глава 6, зач. 68

Аще бо и все, еже на пользу ближняго видим угодное, должни
есмы хранити, но наипаче то, еже всякому по его чину, яко
дело, от бога врученное, належит.
О сем ныне слово нам будет, ибо о сем наипаче ведати хо-
тят вопрошающий: как спастися? Мню бо, яко не усумнева-
ются, что без веры невозможно угодити богу, и яко в самом
отрождении нашем сотворихомся наследницы богу и сонаслед-
ницы Христу. Точию сумнение есть, что должни мы творити,
усыновлении суще богу неизреченною его милостию, и да
воздамы господеви, возлюбившему нас, благодарение и да не
отпадем даннаго нам наследия.
Аще же и мнится мне, яко не сего слова слышати в день
нынешний надеяшеся зде собравшееся о имени господни хри-
столюбивое сословие, но паче желали бы слышати достодолж-
ную похвалу святаго благовернаго князя Александра Невскаго,
котораго ныне достохвальная празднуется память. Обаче не
усумневаюся, яко святии угодницы божий, безпечальнаго онаго
уже доплывши брега, аки обратившеся, посматривают на море
житейское и нас, братию свою, волнящыхся еще и бедствующих
видят, не так своих себе от нас похвал хотят, суще от самаго
славы господа прославлении, — яко тогожде нам блаженства
желают, которое они получили, сиесть наследования живота
вечнаго. Сообразующеся бо совершенно уже воли божией,
того нам хотят, чего хощет общий их и наш господь. И понеже
суть они плоть от плоти нашея и кость от кости нашея, яко
единаго и тогожде с нами тела Христова уди, желают
воистинну, да не отторгнемся от них, да вечно с ними сово-
купимся, да достигнем тамо, аможе они достигоша, идеже пред-
теча наш взыйде Христос. Но и наше исправление, к сожитию
их ведущее, вменяют себе в самое лучшее прославление свое,
о чем многократно воспоминаше в своих праздничных пропове-
дех Златоустый святый, научая, яко всуе хвалит святых той,
иже не подражает святыни их, якоже и апостол учит: «На
кончину, — рече, — взирающе их, подражайте вере их». Того
ради и святому ныне празднуемому Александру довольную от
нас, а ему благоприятную похвалу сочиним, аще предложенное
учение разсудити потщимся и самаго его добродетели в утвер-
ждение слова на конец представим.
Всему же разсуждению сему, якоже основание буди сие ве-
дение: яко к получению спасения не запинает человеку ниже
различие пола, яко се муж, а то жена есть; ниже различие оте-
чества, яко се еллин, а то иудей; ниже неравенство фортуны,
яко се раб, а то свободь или и господин; ниже разнствие6
возраста, яко се млад, а то стар есть, и прочая. Явственно
б В издании неразнствие

о всех тех разнствиях глаголет писание: «Елицы во Христа
крестистеся, во Христа облекостеся. Несть иудей, ни еллин;
несть раб, ни свободь; несть мужеский пол, ни женский: вси бо
вы едино есте о Христе Иисусе».* Зде разнствие фортуны:
несть раб, ни свободь; рода: несть иудей, ни еллин; пола:
несть мужеский пол, и прочая — не ставится в препятие спа-
сения. А о возрасте тож являет Иоанн Богослов, егда и старым
и младым пишет: «Пишу, — рече, — вам, отцы!»* и прочая.
Сумнение бяше у коринфян о брачном и безженном житии, и
о том апостол, подая наставление, аще и угоднейшее, яко мен-
ших печалей, житие безбрачное нарицает, обаче то с разсмот-
рением разнаго дарования, якоже и Христос («не вси,—
рече, — вмещают»), обаче и сие различие брачных и безбрач-
ных не ставит во вред ко спасению. И егда в триста лет по
том Евстафий, севастийский епископ, ересь лицемерную вводя,
начал учити, яко неприятно есть богу житие брачное, обличи
таковое, яко лживое учение, и анафеме предаде, яко богопро-
тивное, премудрый собор святых отец в Гангрех. Но довольно
к сему едино слово апостольское: «Кийждо в звании, в немже
призван бысть, в том да пребывает»,4 — что и не единожды
повторяет.
Сие же, тако уведавше, видим, как суетное (да не жесточае
что речем), как суетное и непотребное многих есть роптание.
Глаголют бо или думают: чтож? Я не монах, человек много-
суетный; а к монахом глаголют: вы едини блаженни, вам
единым спастися. И от таковаго, чаю, мнения родилося оное
к монахом приветствие: спасай душу. Будто брачный и безбрач-
ный чин разделились между собою, чтоб сему спастися, а дру-
гому бы зде точию нажится. Худое воистинну (аще тако есть)
и безбожное мнение!
Сие же, яко основание подложивше, уже видим, яко предло-
женное слово наше истинное есть: да всяк, хотяй ити путем
спасения, прилежно хранит, что творити имать по званию
своему, сиесть: что царь, что подчиненный ему судия и пра-
витель, что воин, что купец, что брачный и что безженный тво-
рити и чего не творити долженствует.
Аще бо всем спасение предложено, не смотря на различие
чинов, то что иное остается, разве да всяк по званию своему
ходит? И се едино довлеет, и больше доводов-не требе. Не от-
мещет бог, но и паче похваляет различие чинов, то не иного
чего требует, точию да пребываем кийждо в дело чина своего
и противна го званию нашему да не творим. Яко же и апостол,
в На полях Галатом, 3, зач., 27—28 г На полях 1 Иоанна, 2
д На полях 1 Коринф., глава 7, стих 20

разсуждая чин свой апостольский. «Тако, — рече, — да непщует
нас человек, яко служители божий и строители тайн его»; абие
прилагает сие: «Прочее, да верен кто обрящется». Се едино раз-
суждение не вем кому недовольно есть.
Обаче понеже обретаются тако упрямии и жестокосердии,
яко и самой паче полудне светлой истины видети не хотят и,
тщащеся противо рожна прати, а не имуще ответа разумнаго,
безразумным сим словцем отговаривают: «да однакож», — на
таковых уст заграждение представляем и своего и их естествен-
наго разума, и писания священнаго силу.
Вопросим естественнаго разума. Ты, кто либо еси, имееш
невольныя рабы или и вольныя служители, скажи же, молю
тебе, когда служащему тебе велиш: подай пить, а он шапку при-
несет, угодно ли? Знаю, что скажеш: и вельми досадно. Чтож,
когда велиш ему на село ехать осмотреть работников, а он
ниже мыслит о том, но, стоя пред тобою, кланяется тебе и хва-
лит тебе многими и долгими словами — сие уже и за нестерпи-
мую укоризну тебе почитать будеш. Еще вопрошаю: пошлеш
ты его коня седлать, а он, тое оставя, пойдет в жерновах мо-
лоть,— не досадно ли? Не достоин ли жестокаго наказания?
Извинится ли тем, что труднейшее дело делал, аще бы и
целыя сутки молол? Да для чего ты не далал повеленнаго? —
кричать будеш. И таковый крик и наказание преслушнику
воистинну праведное есть, и разве скот, а не человек будет,
который бы к сему не приговорил.
Помысли же от сего и о бозе. Вемы, яко все наше поведение
его премудрым смотрением определяется: кому служить, кому
господьствовать, кому воевать, кому священствовать и прочая.
Егда убо на каковый чина степень восходит или и в рабском
гноищи обретаешися, божие то определение есть, и бог сие или
оное дело тебе вручает. Что же, егда не повинешися воли его
и ино что делати начнеш, а не то, что тебе вручил бог? То ли
путь богоугодный? Разве помыслим, яко человек точию гне-
вается, когда слуга его не по его воли делает, а бог любит, аще
противное воли его творим? Омрачение бы то было, а не разум,
иже бы так мыслил.
А от сего является, коликое неистовство тех, котории
мнятся угождати богу, когда оставя дело свое, иное, чего не
должни, делают. Судия, на пример, когда суда его ждут оби-
димии, он в церкви на пении. Да, доброе дело. Но аще само
собою и доброе, обаче понеже не во время и с презрением воли
божия, како доброе, како богоугодное быти может? Ищут суда
обидимии братия и не обретают; влечется дело, а оным бедным
самое продолжение прибавляет обиды: странствуют, тоскуют,
иждивают много, далече от дому, и там не строятся, и зде разо-

раются. А для чего? Судия богомольствует. О, аще кая ина
есть, яко сия молитва в грех! Сие же разсуждение не для судий
единых, но на пример токмо; тожде бо и о прочиих малых, и
великих, и малейших чинах годствует.
Но посмотрим, аще тако, яко же разум естественный, и свя-
щенное писание, самаго бога слово, научает нас.
А зде двоя сия ведати подобает. Первое: яко бог не благо-
волит от нас приимати службы, яковую бы мы выдумали и
нам бы показалася добрая, но велит испытовати, что воли его
величества приятно есть. Тако бо усты апостола своего глаго-
лет дух святый: «Не сообразуйтеся веку сему, но преобразуй-
теся обновлением ума вашего, во еже искушати вам, что есть
воля божия, благая, угодная и совершенная».6 Идеже непросто
глаголет, яко испытовати долженствуем, что есть угодно богови;
но и не испытуя творити нарицает сообразование века сего.
Второе: яко всякий чин, правильно приемлемый, от самаго бога
подается. Много о том в писании: «Бог судиа есть: сего сми-
ряет и сего возносит».* Ныне же довлеет сие апостольское
слово: «Несть власть аще не от бога».3 От сих двоих ведений
ясно знати может всяк про себе, кое ему належит дело. Аще бо
испытовати долженствуем, что есть воля божия, яко же являет
первое ведение, то не то должное нам и богу угодное дело, ко-
торое нам мнится быти таковое. Аще же всякий чин от бога
есть, якоже ведение второе показует, то самое нам нужднейшее
и богу приятное дело, его же чин требует, мой — мне, твой —
тебе, и тако о прочиих. Царь ли еси, царствуй убо, наблюдая
да в народе будет безпечалие, а во властех правосудие и како
от неприятелей цело сохранити отечество. Сенатор ли еси,
весь в том пребывай, како полезныя советы и суд не мздоприим-
ный, не на лица зрящий, прямый же и правильный, произно-
сите Воин ли еси, не обязуйся куплями, не обиди своих, во
всех воинских уставах обучайся. Пастырь ли духовный еси,
смотри, чесого требует от тебе пастырей начальник Христос:
испражняй суеверие, отметай бабия басни, корми словом бо-
жиим овцы врученныя и оберегай от волков, кожами овчими
одеянных. И тако подобие да смотрят родители, что они чадом
своим, чада — что родителем, мужие — что женам, жены — что
мужем своим должни суть. Тако и господне о управлении и
награждении рабов и рабы о угождении господий пещися дол-
женствуют. И просто рещи, всяк разсуждай, чесого звание
твое требует от тебе, и делом исполняй требование его.
е На полях К рим., 12, зач. 2
ж На полях Псалом 74, 8
з На полях Рим., 13 зач. 1.

И то дело спасенное, то дело богоугодное и всякому по чину
звания своего первейшее, главнейшее и нужднейшее. И зри
о сем силу писания, где кого хвалит или хулит: хвалит наипаче
за дело звания его исполненное, хулит же за дело не исполнен-
ное. Хвалит Моисея апостол, яко верен бе во всем дому божий.
Похваляемь есть Давид, яко лучше мужествовав паче Саула,
убил тьмы неприятельския. Хвалими суть богатыри Давидовы,
яко государю своему мужественно споспешествовали в бранех.
Дается похвала Иоасафату царю за соделанныя крепости, и
оружейныя грады, и добре исправленное воинство. И како сия
исчисляти возможем подробну? Прочти, кто хощеш, седмь
глав Иисуса Сирахова от четыредесят четвертой до конца пят-
десятой, узриши и тамо многая лица и разных чинов похваляе-
мая, а всем оным похвалы соплетаются от дел звания их.
А вопреки: не пребывших в своем звании охуждает писа-
ние. Зри псалом осмьдесят первый, како обличаеми суть не-
правии в деле своем судии. Зри пророка Малахии вторую
главу, како ругаеми суть священницы, в наставлении народа
нерадивии. Зри первый Книги царств, главу вторую, кое пре-
щение слышит Илий священник, понеже не наказал и от зло-
деяния не востягнул сынов своих, и родительское на себе дол-
женство пренебрег. Что же учитель языков Павел святый?
Как плачевно порекает на лжеучителей, за попечением земных
корыстей дело свое пренебрегающых, в послании к филиппи-
сием, глава 3! Как жестоко наступает на других обманщиков,
в лености своей чуждыя труды туне поядающих, в послании
втором к солуняном, глава 3! Как прилежно претит на
разных местах и епископам, и диаконам, и вдовицам, и гос-
подиам, и рабом, и родителем, и чадом, и прочиим чинам, дабы
всяк знал звания своего должность и в деле бы своем не оста-
вался. Тожде ясно видим и в некиих христовых притчах: о худом
домостроителе, о злых винограда делателех, о лукавом рабе,
сокрывшем талант господина своего.
И мощно ли вся собрать во единое краткое слово, о чем
везде много в Ветхаго и Новаго завета книгах!
Посмотрим токмо еще, яко на живый сего учения образ,
на приснопамятнаго (его же ныне празднуем) государя россий-
ская святаго Александра. Жаль вельми, яко времена оная,
малоискусная в деле книжном и неприлежная ко историам, не
оставиша нам пространной о нем повести, а имели бы мы,
надеюся, много полезнаго учения. Но обаче и от краткого
воспоминания, аки от оставленнаго мелкаго следа, можем
познати, коликий сей муж был, како не всуе нарицался великий
и В издании узрити

князь российский, како разсуждал должность звания своего и
не титлу токмо государственную, но и тяжесть государственных
дел со усердием носити тщался. Довольно о сем засвидетель-
ствуют лютая оная времена, в ня же он корму держал отече-
ства своего. Внутрьуду немощна, от внеуду бедна бяше Россия,
весьма отчаянному кораблю подобна: от единыя страны насиль-
ствие татарское, от другой нападение свейское, яко ветры же-
стокий, а внутрь отечества от мимошедшых междоусобий и не-
согласий повреждение силы, аки великая скважня. Мощно же
знати, о слышателие, яко не спал кормчий сей, егда в таком
волнении корабль цел сохранил. В мирное время народ великий
управити ума великаго требе есть, а в таковом бедствии не-
вредно отечество сохранити требе есть и труда великаго, муд-
рых советов, многоочитых промыслов, неусыпных попечений,
неистомленных подвигов. Виктория оная преславная, которую
он на сих местах над свейским королем получил, не то ли гла-
сит и доселе нам проповедует? И аще победы сея история —
краткая вельми и необстоятельная, и имя паче, нежели история,
яко от века онаго невелеречиваго до нас пришла, обаче мощно
по сему знать дела того величество, яко победитель Александр
от реки сея, при которой победил, новое себе приобрел прозва-
ние, Александр Невский нареченный. Думал бы кто, яко он
при Неве родился, понеже от места рождения обычно происхо-
дят прозвания, — но он при Неве, вознерадив о житии своем
и на кровавую смерть за целость государства своего устроив
себе, благословенным же оружием умертвив смертоноснаго
супостата, отродил Россию и сия ея члены, Ингрию, глаголю,
и Карелию, уже тогда отсещися имевшия, удержал и утвердил
в теле отечества своего и, прозван быв Александр Невский,
свидетельствует и доселе, яко Нева есть российская. Но и се
известно, яко победители, иже от мест победительных или на-
родов побежденных заимствовали себе прозвания (якоже бе
обычай у древних римлян) не за некое легкое с неприятелем
сражение, но за многоподвижный бой и за полную и великую
викторию, таковая прозвания куповали себе, — то и наш Але-
ксандр не могл бы прозван быти Невский, разве за таковую
при Неве победу, которая яко неприятелю .совершенное бедство,
тако России совершенное безпечалие подала. Того ради и самое
прозвание Александра Невскаго довольно являет, каковыя он
труды и подвиги поднял, и последовательне, коль тщателен
был, како бы в долженстве звания своего не оскудети и не по-
стыдитися пред господом, егда вопросит его о слове великаго
сего домостроительства, врученнаго ему.
А от толиких его военных действий кто не. познает, како
он обходился и в гражданском народа своего управлении?

Подвизался он с крайним бедствием на неприятелей, — то
како бы обленился со властию наступать на внутренних вра-
гов, воров, хищников, клеветников, убийцев, кривосудцев и
иных злодеев? Готов был за люди своя положити душу свою,-г—
то како был бы тяжек о общем^ добре попечение приложите?
Умрети хотел, отечество свое заступая, — то како бы той не
хотел трудитися управляя? Воистинну может всяк по званию
своему ходящий государь, и могл Александр наш неложно
о себе с Давидом воспевати: «Милость и суд воспою тебе,
господи» и прочая словеса псалма того, в котором государских
должностей аки зерцало представляется.
И се уже, слышателие, имеем довольный ответ ко всегдаш-
нему многих у нас вопросу: как спастися? У ведали мы и от
разума естественнаго, и от священнаго писания, и от дел ныне
празднуемаго угодника божия, что творити имамы, аще хощем
путем спасения шествовати и наследия живота вечнаго не ли-
шитися. Се же то есть (аще все сокращенно речем), да, осно-
вани суще на камени веры, сверх общих всему христианству
добродетелей верно и тщательно творим всяк своего звания
дело, яко дело, от бога нам врученное. Яко же и креститель
Иоанн, егда кающымся людем заповедывал творити плоды,
достойны покаяния, и вопрошаху его мнози о плодах оных,
имянно: обще всему народу, общую любве ко ближнему запо-
ведь предложил, а мытарем свое собственное и собственное
свое воином долженство представил и сказал бы воистинну и
прочиим, что должни они, аще бы и от прочиих вопрошен
был.
О сем убо довольно известившеся, о христиане, не имамы
прочее усумневатися, как нам спастися. Видиши всяк пути
твоя, тецы. Веси всяк подвиги твоя, подвизайся.
Тако и богу верный раб явишися, данный тебе талант
делая трудолюбие. Тако и закон любве к ближнему исполниши,
ибо тогда наипаче и новое стяжавается, и готовое сохраняется
добро общее, егда вси званию своему довлетворят. О, аще бы
вси тако мудрствовали и по мудрствованию сему делали, коль
благополучное было бы отечество! Не были бы нестроения,
свары, зависти, суды неправыя: вся бо сия от того происходят,
яко не ведаем, или ведати не хощем, или, и ведая, не тщимся
творити всяк своея должности.
И каковое неистовство в сердца многих вселилося! Аки бы
другий желает как спастися, а что по званию своему должен,
о том ниже помышляя, но и многажды еще званию своему про-
тивное творя, ищет пути спасеннаго у сынов погибельных и
вопрошает: как спастися? У лицемеров, мнимых святцев и
разве для того безгрешных, яко о грехах своих не помышляют.

Что же они? Видения сказуют, аки бы шпионами к богу хо-
дили, притворныя повести, то есть бабия басни, бают, заповеди
бездельныя, хранения суеверная кладут и так безстудно лгут,
яко стыдно бы воистинну и просто человеком, не точию чест-
ным нарещися тому, кто бы так безумным росказщикам верил.
Но обаче мнози веруют. Увы окаянства! О слепии спасения
искатели, которых такое буесловие услаждает! Сей ли путь
спасения? Яко помрачен забобонами не знаеш, что ты должен
еси богу, государю, отечеству, всякому собственно ближнему,
словом рещи: что должен званию твоему? А не ведати сего и
не творити — не есть ити спасенным путем; ибо не есть то хо-
дити по воли божией, но паче воли божией противитися. Речет
кто: чтож, когда я не ведаю моих долженств? Студное невеже-
ство! Лучше бы тебе не ведати имени твоего, нежели дела
твоего! Лучше бы забыть тебе, как тебе зовут, нежели, что от
тебе требует чин твой—слуга ли еси или господин, воин, или
судия, или пастырь духовный и прочая. Да не льстимся, о хри-
стиане! Приидет час той, когда общий наш господь, страшный
и неумытный судия, вопросит нас не о роде, не о имени, но
о деле и о данных всякому талантех стязатися начнет.
Предпомысли убо всяк себе, каковый тогда глас к тебе будет
его? Сей ли? «Благий рабе и верный, в мале был еси верен,
над многими тя поставлю: вниди в радость господа твоего».
Или сей другий? «Неключимаго раба вверзите во тьму кро-
мешную: ту будет плач и скрежет зубом». Да не сей убо лютый
и жестокий, но да первый оный вожделенный услышим глас,
предложенное ныне учение затвердим крепко в памяти нашей,
держим пред очима во всяком начинании, храним прилежно во
всяком деле. Сие учение по силе своей крепкое, божие бо есть,
по разуму всем внятное, по действу всем спасительное. И не
сумнимся заключити оное сим Павла апостола словом: «Елицы
сим правилом жительствуют, мир на них и милость, и на
Израили божий».*
А егда тако о должностех наших поучаемся и ставим в образ
того святаго Александра Невскаго, видим другий образ, живое
зерцало тебе, Александров не токмо в державе, но и в деле
наследниче, богом данный монархо наш. Кто тако, якоже ты
изучил и делом показал еси артикул сей, еже ходити по дол-
женству своего звания? Мнози царие тако царствуют, яко про-
стой народ дознатися не может, что есть дело царское. Ты един
показал еси дело сего превысокаго сана быти собрание всех
трудов и попечений, разве что и преизлишше твоего звания,
являеши нам в царе и простаго воина, и многодельнаго май-
к На полях Галат., 6, зач. 16

стера, и многоименитаго делателя. И где бы довлело повеле-
вати подданным должная, ты повеление твое собственными
труды твоими и предваряет и утверждает.
И благословил довольно вышний царь толикое тщание твое
толь многими на войне и в дому успеянии, которых слава на-
полняет подсолнечную. Се, идеже Александр святый посея
малое семя, тебе превеликая угобзися нива. Где он трудился,
да бы не безвестна была граница российская, ты престол рос-
сийский тамо воздвигл еси. Кратко рещи: аще бы всех прежд-
них князей наших и царей целая к нам пришла история (яко же
оскудела), была бы то малая книжица против повести о тебе
едином; толико сия оную и множеством, и различием, и вели-
чеством дел превосходит. И не ласкательное сие слово быти
сама (надеюся) исповесть зависть, истинною побежденная.
Желаем убо от усердия, да тако тебе благословивый бог
свое толикое к роду российскому тобою показанное благово-
ление утвердит твоим же здравым, победительным и долгоден-
ственным житием. Аминь.
СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ
О ФЛОТЕ РОССИЙСКОМ И О ПОБЕДЕ, ГАЛЕРАМИ РОССИЙ-
СКИМИ НАД КОРАБЛЯМИ ШВЕДСКИМИ ИУЛИА 27 ДНЯ ПОЛУ-
ЧЕННОЙ. ПРОПОВЕДАНО ПРЕОСВЯЩЕННЫМ ФЕОФАНОМ,
ЕПИСКОПОМ ПСКОВСКИМ, В ЦАРСТВУЮЩЕМ САНКТПИТЕР-
БУРХЕ ПРИ ПРИСУТСТВИИ ЦАРСКАГО ПРЕСВЕТЛАГО ВЕЛИ-
ЧЕСТВА И ВСЕГО СИНКЛИТА 1720 ГОДА, СЕПТЕМВРИА 8 ДНЯ
Продолжает бог радости твоя, о Россие, и данная тебе бла-
гополучия новыми и новыми благополучии дополняет. Тот год
прошол без виктории твоея, в который не понудил тебе не-
приятель обнажить оружия. Аки бы рещи: тогда нам жатва
не была, когда они не сеяли. Не воспоминая преждних, в прош-
лом году, когда крыемое долго сосед наших немиролюбие яве
откровенно стало, кия плоды пожал мечь российский видели мы
с радостию, видели они с великим своим плачем и стенанием.
Лето нынешнее было, по видимому, в нечаянии новых славы
прибылей, понеже корабельный флот, смотрением политиче-
ским удержан, из гавани не выходил. И се над чаяние приле-
тает к нам 6-го дня июня весть радостная щастливаго наших
воев действия с немалою неприятеля утратою.* Еще же ведо-
мость тая, почитай, говорити не перестала, и се летит другая
и гласит нам викторию, в 27 день иулия полученную. Се уже
пред очима нашима и плоды ея довольнии; взятии фрегаты, и

воинство, и аммунициа, честный и богатый плен. Продолжает
воистинну и умножает бог радости твоя, о Россие!
Как же умолкнем тако обрадованни? Как умолчим о сем?
Разве были бы добра нашего не любители и добра того пода-
телеви богу нашему не благодарни! Но что предложим? Что
скажем ныне, дабы слово было и сему благополучию прилично,
и нам не безполезно? Двое усмотреваю, беседы и разсуждения
достойное: первое-—милостивое к нам божие смотрение, тако-
вых водных викторий виновное, то есть что благовремение под-
вигнул бог державнейшаго государя нашего к устроению мор-
скаго флота; второе—присмотретися собственно лицу викто-
рии сея. В первых, яко собственное было божие смотрение,
когда воспламенися царево сердце к водным судам, таже и
к устроению флота великаго; яве показуется отсюду, яко охота
тая в сердце его родилась от малаго случая, от обретения
некоего ботика обветшалаго, о чем пространнее любопытный
увидит в предословии морскаго регуламента.* Не слышал мо-
нарх в младости своей пространных о морском плавании пове-
стей, не наводил его к охоте сей никто учением, советом, пред-
ложением многих нужд. Хотя бы и так было, и то было бы не
без смотрения божия, без него же ничто же бывает, но было бы
то смотрение обычное. А что без таковых явных причин и по-
водов деется, еже мы нарицаем случаем, то деется собствен-
ным и чрез обычайным вышняго смотрением. Что бо мы нари-
цаем случаем, случай мам есть, понеже без нашего (намерения
и чаяния стается, но у бога не случай есть, без его же воли и
определения ниже малая птица падает. Тако, например, не про-
извольное убийство, когда кто кого стрелою, иным намерением
пущеною, умертвит, случай у нас нарицается, а писание то
восписует действующему богу: тако бо не волею убиеннаго на-
рицает закон от бога на смерть преданнаго: Исход, глава 21.
Где бо не видим внешних дела некоего вин, там знатнее являет
себе действие божие.
Аще же тако о божий смотрении мудрствовати долженствуем
и в всякаго человека случаях, кольми паче в случаях, царем
бываемых, на них бо состояние всего отечества висит. И смот-
рение божие, сердца их управляющее, есть общее ко всему на-
роду смотрение. Того ради и собственно о них глаголет Пре-
мудрый: «Сердце царево в руце божией». И от сего известно,
что случай оный найденаго ботика был по собственному божию
смотрению. И зри, как премудрый бог, который являет силу
свою в малых и не сущих вещех, и зде подобие сотворил.
Понеже бо и богатство, и повеление царское сильно есть,
только бы к чему была воля его; того ради вся великая дела,
царским повелением творимая, разум человеческий наречет

просто человеческая, не усмотревая в делах таковых, яко от
сильнаго творимых, другой невидимой силы. И тако смотрети
подобает на начало дела, от которой и каковой вины двигну-
лася к тому воля царева. Аще бо и зде будет некая вина силь-
ная, царское сердце к делу понуждающая, яко например: наше-
ствие неприятельское понуждает собирати воинство, делать кре-
пости, сооружати аммуницию и прочая, то и зде еще человек,
не глубоко разсуждающий, не увидит смотрения божия, но все
тое просто человеческим промыслом назовет. Аще же некая
вещь малая, не нуждная и презренная, двигнет дух монарший,
и произыдет он к делу великому, не видеть зде видимаго про-
мысла, но мощно видеть смотрение невидимое. Тако, когда
Ассвер царь персидский не возмогл единой ночи уснуть и
скука тая позвала его ко чтению книг памятных, и, нашед
в них прислугу к себе верную Мардохеа, первее двигнулся
к награждению мужу оному единому, а потом и весь народ
иудейский не точию от губительных наветов Амановых изба-
вил, но и вопреки, предав Амана на смерть, сотворил иудеи
беспечальны и сильны. Кто не исповесть, что неспание оное
Ассверово и истории чтение, толикому людей божиих благо-
получию виновное, было от нарочитаго смотрения небеснаго?
И того ради, мнится мне, неспание оное, о котором еврейский
текст просто глаголет, что не могл уснути Ассвер, седмьдесят же
перевели с толком тако: «Господь отъя сон от царя в нощи
оной».
Смотрим же, не тако ли действовал бог и у нас, когда Рос-
сию флотом морским вооружити благоволил? Была нужда
России имети флот, яко не единаго моря пределами своими
досязающей, но нужды той еще никто, еще и сам монарх рос-
сийский, не ощущал. Видел един всевидец бог главную флота
нужду, определяя нам на времена сия завладение сего помория.
А от человек кто сие провидети, кто пророчествовати могл?
И то первый знак, что возбужденная в монаршем сердце к мор-
скому плаванию охота не от промысла человеческаго была. Да
еще же, что охоте той вину подало? Негде по случаю найденый
(яко же выше помянуто) малый, ветхий, презренный ботик.
О том стал первее легкий вопрос, а с полученнаго ответа возго-
релась охота, да еще только к водному гулянью; скоро же,
больше иа больше разгараяся, сердце пролилось, аки пламень,
ко устроению великаго флота. Кто зде не видит явнаго божия
смотрения? Не той ли сие действовал, который и о умножении
церкве своея предложил притчу? «Подобно, — рече, — есть
царствие небесное зерну горушичну, еже взем человек всея на
а В издании но

селе своем. Еже малейше убо есть от всех семен: егда же воз-
растет, более всех зелий есть, и бывает древо: яко прийти
птицам небесным и витати на ветвиях его». А кто же не ска-
жет, что малый ботик против флота есть, аки зерно против
древа? А от того зерна возрасли сия великая, дивная, кры-
латая, оруженосная древеса. О ботик, позлащения достойный!
Тщалися нецыи искать на горах Араратских доски ковчега
Ноева; мой бы совет был ботик сей блюсти и хранити в сокро-
вищах на незабвенную память последнему роду.
Удивило себе еще божие смотрение, подая сердцу монар-
шему неусыпное тщание и благословя дело сие дивным благо-
поспешеством, так, что и лютая и еще тогда нам тяжкая война
не могла зделать препятия, и воевано, и строено подобие, как
о иудеях, Иерусалим по возвращении вавилонском созидающих,
пишется: «Единою рукою своею творяху дело, а другою дер-
жаху мечь».6
Но се паче,всего дивнейше есть: возбужденный к делу сему
монарх, недоволен прилежным своим попечением и тщанием,
недоволен учением подданных своих, сам корабельной архитек-
туре, — еще ' и то мало, — сам архитектуры тоея древоделию
учитися потщался, отложив весь покой, восприяв трудную и
не безбедную перегринацию.* Образ в свете еще неслыханный!
А где уже онии римский Квинтии и Фабрикии, которым удив-
ляются историки, что, бывше на время диктаторы, не возгну-
шалися паки трудитися в земледелии? Помрачил славу их
Петр, который купно и скипетр, и мечь, и древодельная орудия
носит, не урод телом, но дивен делом, многоручный нарещися
достоин.
Кто всего сего смотрению божию не воспишет, тот смотре-
нию быти не доверяет.
Мы же, познавше с предложеннаго разсуждения, яко наро-
читое и собственное к делу сему было смотрение божие, еще
посмотрим, как тое смотрение милостивое есть к роду россий-
скому, а сие познаем с превеликия пользы, которую отече-
ству нашему флот морский подает.
Суесловие есть, естьли не безумие, некиих стихотворцев, ко-
тории так плавания воднаго ненавидят, что и первых того изо-
бретателей проклинают. Обычно господа онии вымыслы своя
нарицают некиим восхищением, или восторгом, — да часто им
в восторгах своих недоброе снится. Охуждают навигацию, но
плодов ея не отметают.* Подобие они же страхов воинских, пра-
вительских попечений и судебных трудов не любят и вельми
похваляют покой жития сельскаго, а не разсуждают того, что
б На полях Неемиа 4 (17)

покой сей без воинских, правительских и судебных непокоев
быти не может.
Противное нам показует самый здравый разум, создания
божия разсуждающий. Да разсудит бо всяк, к чему толь про-
странная поля водная, моря и безмерный океан создал бог.
К питию ли? Довлели бы на сие реки и источники, а не толикое
вод множество, большую часть земноводнаго сего круга
объемшее, еще же и питию человеческому весьма неугодное.
Сия того вина есть (яко премудре разсуждает Василий Вели-
кий в своем Шестодневии), что премудрый мира создатель,
промышляя человеком взаимное друголюбие, не благоволил
всем странам земным всякие плоды, житию нашему потребныя,
произносити, ибо тогда сии жители на оных, а оный на сих
ниже посмотрели бы, един от другаго помощи не требуя. Раз-
делил убо творец земная своя благая различным странам по
части, да бы так, едина от другой требуя взаимнаго пособия,
лучше в любовный союз сопрягатися могли. Но понеже не воз-
можно было людем иметь коммуникацию земным путем от
конец до конец мира сего, того ради великий промысл божий
пролиял промеж селения человеческая водное естество, взаим-
ному всех стран сообществу послужити могущее. А от сего
видим, какая и коликая флота морскаго нужда; видим,
что всяк сего не любящий не любит добра своего и божию
о добре нашем промыслу не благодарен есть.
Но обще о пользе флота много бы глаголати, но не нуждно,
яко всякому благоразсудному известно есть. Мы точию вкратце
разсудим, как собственно российскому государству нуждный и
полезный есть морений флот. А во первых, понеже не к единому
морю прилежит пределами своими сия монархия, то как не без-
честно ей не иметь флота? Не сыщем ни единой в свете деревни,
которая над рекою или езером положена и не имела бы лодок.
А толь славной и сильной монархии, полуденная и полунощная
моря обдержащей, не иметь бы кораблей, хотя бы ни единой
к тому не было нужды, однакоже было бы то бесчестно и укори-
тельно. Стоим над водою и смотрим, как гости к нам приходят
и отходят, а сами того не умеем. Слово в слово так, как в сти-
хотворских фабулах некий Танталь стоит в воде, да жаждет.
И по тому и наше море не наше. Но смотрим,, как то и поморие
наше. Разве было бы наше по милости заморских сосед, до их со-
изволения?
Что бо, когда благословил бог России сия своя поморския
страны возвратити себе и другия вновь завладети, что было бы,
аще бы не было готоваго флота? Как бы места сия удержати?
Как жить и от нападения неприятельскаго опасатися, не токмо
что оборонитися?

Земный неприятельский приход издалече слышан и нескор,
есть время приготовится и предварить его. Не так морский: не
летают пред ним голосныя вести, не слышатся шумы, не видно
дыма и праха; в который час увидиши его, в тот же и надейся
пришествия его. Есть ли бы к нам добрии гости, не предвоз-
вестя о себе, морем ехали, узревше их, не мощно бы уготовать
трактамент для них. Как же на так нечаянно и скоро нападаю-
щего неприятеля мощно устроить подобающую оборону? Едина
конфузия, един ужас, трепет и мятеж. А хотя бы кто и предвоз-
вестил о походе его, то как же еще знать, на который он берег
выйдет? На который город «нападет? Как многий поморский
городы, не весьма флота не имевший, но не имевший флота до-
вольнаго, погибли, разорении, не от сильнаго супостата, но от
пиратов, то есть морских разбойников, полны суть истории.
А есть ли же иногда морский неприятель и не получит своего
желания, однако ж, настращав и поругався, отступает без урону
своего, не отлагая злобы, но храня яко неотмщенную на иное
время. Приходящаго его не начаешся, отходящаго нельзя дого-
нять. Кратко рещи: поморию, флотом не вооруженному, так
трудное дело с морским неприятелем, как трудно связанному че-
ловеку дратся с свободным или как трудно земным при реке
Ниле животным обходится с крокодилами.
Так же то трудное было бы тебе, о Россие, на поморий твоем
с неприятелем обхождение, аще не бы милостивый промысл бо-
жий предварил тебе благословением благостынным и не возбу-
дил бы в тебе тщаливаго духа ко устроению флота и ко обуче-
нию морскаго плавания: не был бы укрощен на лучшее, но только
раздражен на горшее супостат твой. Объяла и завладела рука
твоя сие толь славное и великое поморие, яко возмездие и
обильный плод всех войны сея трудов и иждивений. Но воз-
могла ли бы и удержать надолго единою земною силою? Вели-
кое сумнительство. Есть ли же бы не могла, что следовало?
Испразднилася бы слава толиких викторий. Не меньшая бо
слава есть удержати завоеванное, нежели завоевать, — давная
есть пословица. Отродилася бы неприятелю сила: паки бы было
ему с Ливонии, Ингрии, Карелии, Финляндии множество и
воинства, и имения, и хлеба; паки бы походы его и нападения на
твоя внутренняя. Ныне же что? Наготствует, скудеет и глад
терпит. И вместо того, что бы на пределы наши нападал, своих
видит разорение, и вместо того, что бы имел нам страшен быти,
чуждее себе заступление купует, хотя и не вельми щасливым
торгом.* Видиши, о Россие, пользу флота твоего! Не только бо
готова и сильна тебе от нападения неприятельскаго оборона, ко-
торой бы не имела еси, не имущи флота, по вышепредложенному
разсуждению, но и наступательная на онаго сила велика и вик-

Слово похвальное о флоте российском (СПб., 1720, л. 1).

тории нетрудны. И что вельми дивно, сами неприятели тесноту
свою, истиною понуждении, засвидетельствовали, когда на моне-
тах, недавно в память падшаго короля своего изданных, льва,
вервием обвязаннаго, (напечатали.*
И уже посмотрим на прекрасное лице нынешняя виктории;
она бо вся доселе описанныя к флоту морскому нужды и вся
тогожде флота пользы явно показует.
Чему бы Россия не могла и верити, аще бы в корабельной
войне не была искусна, то ныне сама зделала славная всегда
водная виктория, хотя равныя обоих сторон силы. Аще бо где —
тут наипаче военное действие марсовым жребием нарицати по-
добает. Не как коня, так и корабля удобно управить. А ветр
и море, яко непостоянныя елементы, так ненадежный и по-
мощники: кому помогут и Кому сопротивятся, не известно. В та-
ковом убо неизвестии, сумнительстве, бедствии получить викто-
рию — необычная воистинну слава есть.
Но прочий морскии виктории против нынешней российской
мощно нарещи общий и обычный. В прочиих равныя сражаются
силы, а тут галеры с кораблями; прочиим помогает, а тут ме-
шает ветр. Сии две трудности толикую победы важность пока-
зуют, что и сказать трудно.
Галерам наступать на корабли, котории оных не стрельбою
огненною, но единым нашествием не победить, но в щепы раз-
бить могут, обычное ли дело? В таковом сил неравенстве дерз-
нуть на бой дивно, вступить в бой предивно, а победить — и
удивление побеждает. Что бо сему обрящем подобное? Есть по-
весть еллинская, что Геркулес в челюсти кита великого вскочил
с мечем, и, три дни утробу его разоряя, умертвил его.
Было бы се ныне виктории нашей подобное, да есть фабула,
знатно из истории пророка Ионы выплетеная. Есть повесть
в книгах Маккавейских, что Елеазар под военнаго, неприятель-
скаго, воинство на себе носящаго слона подскочил со оружием
и убил его. Было бы и се победе нынешней подобное, но Елеазар
тот и сам, падением зверя разгнетен, умре, победив и побежден.
Мощно бы уподобить сие человеческому над зверьми превосход-
ству, понеже человек, которому естество не дало великой силы,
но скудость тую умом наградило, земных и водных зверей, ве-
личиною и силою без меры его превосходящих, побеждает. Но
и се не подобно, ибо воинству российскому дело было не со
зверьми, но с людьми, с людьми, умом и мужеством славными,
а людей тех, кораблями наступающих, галерами победило. Нич-
тоже прочее остается, точию удивлятися, никоего же подобия не
видя, не обретая.
Но придает удивления то еще, что великую акции трудность
ветр делал. На тишине водной галерам единым нападать на ко-

рабли стоящыя и то не легко; есть бо подобное аттакованью
крепких фортец. А галерам с кораблями сражатся в погоду —
кажется и чаянию противное. Тот же ветр, который кораблю
ко обращению его служит, галерам мешает. Нельзя не сказать,
слышателие, что сия <виктория сталась от собственного божия
смотрения. И большую зде видим милость господню, нежели где
провиденциа ветры на помощь посылала. Помогли тучы Марку
Антонину на немцов; пособили ветры Феодосию Великому на
Евгениа; послужила буря Елисавефи британской на ишпанов.
Но оным (и аще иннии нецыи подобнии суть) пособствовало
смотрение ко отражению токмо неприятеля, а не ко умножению
славы. Ибо когда слышим помянутыя и им подобныя победы,
нарицаем щасливыя, благополучныя, угодныя и аще кая инная
имена обрящем, но славными нарещи не можем. Аще бо не всю
викторию, то лоне великую виктории часть ветрам восписать
подобает; понеже бо ветры помогли, то в сумнительстве оста-
лося мужество победивших, — к го весть, что бы было, аще бы
не помогли ветры?
Инако и лучше ныне российскому на мори воинству благо-
словил бог. Не хотел, да бы воздух делился с нами славою вик-
тории, но и вопреки: умножил ветром трудность к морскому
бою, да бы умножилася слава победителем; послужил и нам
ветр, да противством своим; послужил к славе, а не к победе.
И понеже противился победе нашей, того ради явственно пока-
зал славу нашу, так что викториа нынешняя может таковым
надписанием украшенна быти: неприятель и ветр побежден
есть.
Тако продолжает радости твоя, тако славы твоя умножает
бог, о Россие! Прославим убо прославившаго нас, благода-
рим обрадовавшему нас! Его дело есть флот российский, его
благословение есть толикая сила и толикия плоды флота рос-
сийскаго. Он смотрением своим навел очи монарший на презрен-
ный ботик; он царское сердце зажегл ко архитектуре корабель-
ной; он, предопределяя России возвращение своих и получение
новых поморских стран, предварил ю благословением своим,
сильну же и действенну на мори сотворил, вооружив флотом и
толикими ущедрив победами. Благословен бог наш, изволивый
тако! Буди имя господне благословенно от ныне и до века!
Благословен же и ты богом вышним, державнейший монархо
российский, яко толь милостивое к достоянию твоему божие
смотрение не вотще тобою действует. Как многими Россию
твою одолжил еси благодеянии! Тебе должна есть исправление,
красоту и толикую силу свою; тебе должна всю толь дивную и
славную измену свою, что презренна прежде и поруганна всем,
ныне славна и страшна всем есть, на мори и на земли побе-

ждает. Торжествуй и радуйся толико благословен сый богом!
Радуйся богу, помощнику твоему!
Но и сынове Сиони да возрадуются о царе своем. Видите
благополучие ваше, сынове российстии, народе славенский! Ви-
дите, как имя ваше, славе тезоименитое, уже аки бы угасший
свет свой и почернелое злато свое толь изрядно в премудром
сем самодержце вашем обновило, яко аще когда, ныне наипаче
по достоянию славяне нарицаемся.*
А вам, о мужественнии военачальницы и воини, котории на
сей толь трудной и страшной акции труждатися не устраши-
лися есте и толь славную получили викторию, вам, о вернии
монарха вашего служителие и истиннии его же подражателие,
что речем? Кий венец соплетем? Кая победительная пения со-
чиним? Не краткаго слова, но вечнаго прославления достойни
есте. Должни блажити вас старии, должни на образ ваш смот-
рети юнии, должен нынешний век величати, должен будет сла-
вити и последний род.
О премилостивый господи и боже наш, от его же вседарови-
тыя десницы толикая приемлем благодеяния, запечатлей мило-
стию твоею данныя нам дары твоя, подаждь доброте нашей
силу. Многолетны сохрани благовернейшаго государя нашего
царя, вернаго министра твоего Петра Перваго и его благовер-
нейшую царицу, государыню нашу Екатерину Алексиевну, цар-
ство их недвижимое, воинство непобедимое сотвори, все отече-
ство наше благосостоянием и миром благослови, воззри
и на супостаты наша и по толикой, немиролюбием их излиян-
ной крови прийти уже в чувство и мира возжелати повели.
Аминь.
СЛОВО
О СОСТОЯВШЕМСЯ МЕЖДУ ИМПЕРИЕЮ РОССИЙСКОЮ И
КОРОНОЮ ШВЕДСКОЮ МИРЕ 1721 ГОДА, АВГУСТА В 30 ДЕНЬ,
И ДОЛЖНОМ НАШЕМ ЗА ТОЛИКУЮ МИЛОСТЬ БОЖИЮ
БЛАГОДАРЕНИИ, ПРОПОВЕДАННОЕ ПРЕОСВЯЩЕННЫМ ФЕО-
ФАНОМ, АРХИЕПИСКОПОМ ПСКОВСКИМ И НАРВСКИМ,
В ЦАРСТВУЮЩЕМ ГРАДЕ МОСКВЕ, В ЦЕРКВИ СОБОРНОЙ
УСПЕНИЯ ПРЕСВЯТЫЯ БОГОРОДИЦЫ, 1722 ГОДА, ГЕНВАРЯ 28
Премудрое, яко и вся прочая, и, дерзаю рещи, богодухновен-
ное державнейшаго императора нашего уставление, да за благо-
получный свышше нам данный мир сей тройственным всенарод-
ным благодарением воздадим славу господеви богу нашему.*
Показал того изрядное приличие, понеже мимошедшая война
лродолжилася чрез трилетные седмицы,* лета вместо дней исчис-

ляя, как то исчисляют и в священном писании, у Езекииля и Да-
ниила пророков, и у тайнозрителя Иоанна. Но то токмо прили-
чие. А самая сущая тройственнаго благодарения вина тая есть,
которую самодержец наш в прошлом 1721 году, октября
в 22 день, во обрадовательном своем ко подданным своим слове
предложил, * увещевая объяснить народу российскому, да бы
ведали вси, коликия в прешедшей войне явил нам бог милости
своя, благословенным же сим миром заключил и запечатлел.
И по тому помышляли бы, колико должни есмы благодарити бо-
жию к нам милосердию. Что же се? Тройственное ли токмо
в прешедшей войне получили мы божие благодеяние, понеже
тройственное составляем благодарения торжество? Не благода-
рен был бы, аще бы кто толь многия нам явленныя щедроты бо-
жия в так малом числении заключити хотел? Но понеже тройст-
венное число, как в священном писании, так и в действиях че-
ловеческих, часто и обычно употребляемо бывает за число до-
вольное и совершенное (о чем пространно беседовать ныне не
время), того ради тройственное монаршим указом совершаем
благодарение, соборно, торжественно и чрез обычайно, да по-
знаем от сего, что повседневно, и непрестанно, и вечно должен-
ствуем благодарити вышнему, яко премногая и безмерная мимо-
шедшею войною данная и миром утвержденная благодеяния от
всещедрой десницы его приемшыи.
Но да бы сие наше долженство не только всем известно, но
и приснопамятно и незабвенно в сердцах наших пребывало,
долг великий лежит на всех, как духовных пастырях, так и мир-
ских начальниках и прочих, кто либо и известнее ведает и яс-
нейте сказати может о богоданных нам в прошедшей войне по-
спешествах и благополучиях. Долг на всех таковых лежит бесе-
дами, разговорами, проповедьми, пении и всяким сказания
образом толковать и изъяснять в слух народа, что мы прежде
войны сея были и что уже ныне, какова была Россиа и какова
есть уже, коликую сотвори с нами измену десница вышняго.
Сей долг видя и на худость мою собственным повелением
возложенный, исповедую, понеже и ощущаю трудный мне быти
и тяжелый к исполнению. Но надеяся на благоразсудное сниз-
хождение толь честнаго слышателей собрания, на твое во пер-
вых великодушие, державнейший повелителю всероссийский, что
не по достоинству глаголемых вещей, но по силе глаголющаго
слово приемлеш, со дерзновением и радостию предложу, коликое
могу, о сем разсуждение и оное дерзну воврещи в пребогатая
славы твоея сокровища, хотя и не не вем, что подаянию двоих
лептей есть подобное.
Молю же благоразсудных слышателей помыслить со мною,
не то ли всякому истинно покажется, что моему помыслу, на на-

чало мимошедшей войны посматревающему, является. Когда бо
воспоминаю, кто, и каков, и кого, и когда досадами и обидами
воздвигл к войне, тот час приходит на мысль сие подобие.
Когда бы кто ненавистник чий, сильный и яростный, и добре
вооруженный, и всякия к одолению удобствия имущий, напал на
нелюбимаго себе человека, нечающаго, и неоружнаго, и спящаго,
каковое удобство было бы сему, нечаянным нападением возбу-
жденному, воспрянув от сна, дратся с готовым и, ничего имея
в руках, войти в бой с вооруженным, — так удобно было, по
моему мнению, России вступить в войну с силою шведскою.
Посмотрим только на обе стороны, и признает всяк, на-
деюся, все предложенному образу подобное.
Во первых, кто и каков неприятель явился, который многими
причинами возбудил Россию на брань с собою? Аще не отме-
щем древняго философскаго догмата, что добрыя свойства и в не-
приятеле хвалити подобает, признать мусим, что шведский на-
род многим временем предварил нас, как во всех прочиих уче-
ниях, так и в воинском искусстве, все давно уже возъимев, что
к непостыдному ополчению нуждно есть — нуждныя суть со-
веты и промыслы, далече впредь видящыя и намеряемо дело
кругом по всем обстоятельствам осматривающыя. Довольна
в том Швециа, которая не вчера уже твердит философию поли-
тическую и в школах, и в сенате, и в учении, и в практике.
Нужда иметь к войне искусныя военачальники; исполнила
себе нужду сию Швециа и домашним наставлением, и внешними
от перегринаций перенятыми прикладами, и не одноличною вой-
ною с разными и не одним видом и оружием воюющыми наро-
дами. Нужда к войне иметь воинство не новое, но изученое и
обыкшее; — где тое лучшее, как в Швеции, которая людей своих
и учением и делом так в военном обхождении исправила, что,
кажется, ничего иного кроме войны не умеют! Нужда есть и ве-
ликая, да бы рядовой воин был сильный и во всяких трудах и
безгодиях терпеливый; и того ради славные оные спартаны, как
об них истории повествуют, закон или обычай имели младенцов
своих в студеной воде купать, да бы от рождения терпения на-
выкали. А Швециа не требует таковаго предоберегательства, ибо,
понеже терпеливодушие воинское на сугубой силе, аки на двоих
раменах утверждается, на природе и искусстве, — обое то имеет
шведский народ. Природою самый северный (зимних бо клима-
тов народи, яко удобнейшые к войне, паче прочиих от политиков
похваляются), а искусством от частых походов ко всяким тя-
гостям, как железо закаленый и славному железу своему по-
добный.
Еще нужда есть к войне, да бы сердца, как военачальников,
так и воинства, были нетрепещущая, но упования и великих на-

дежд полная. И сия нужда, моим мнением, есть паче всех нужд
нужднейшая; без добраго бо куражу, без сердца уповательнаго
советы не помнятся, искусство правителей помрачается, учение
воинское забывается и самое терпеливодушие робеет и не дей-
ствует. Кто же и сея толикия и толь нуждныя силы не видел
прежде в соседах сих наших? Многая прежде сего на многих
войнах поспешества, и полученныя виктории, и разсеянный ору-
жия своего страх по всей Европе, и слава по всем свете толико
умножили им сердца, что воевать им, как бы на готовый лов хо-
дить казалося.
И ее краткая, да самая нужднейшая опись того, который воз-
будил Россию к войне. Что бо еще прочее требуем? Богат-
ства ли? Имели довольное. Оружия ли? И материя, и дело до-
машнее и преизрядное. Того ли, дабы множайшая часть была
своего, нежели наемного, воинства? Вси свои были: и единозем-
нии, и единовернии, и единодушнии, и, что всего есть большее,
вси равно и по государе и по отечестве своем ревнующыи.
Посмотрим же на другую сторону, посмотрим на лице твое,
о Россие! Какова ты была прежде войны сея и како устроена
к войне? Аще бы не известно было нам твое, державнейший мо-
нократор, и смиренномудрие, котораго силою недостатки своих
яко своя исповедуеш, и правдолюбие, которым и о чуждей славе
свидетельствуеш, — воистинну и опасно и стыдно было бы ска-
зывать, что сказать мне надлежит. Прочиих же слышателей молю
терпеливо понести повесть преждних скудостей наших. Ибо со-
разсуждение бывших наших немощей с силою противившейся
нам стороны покажет ясно, какое милостивое сотворил с нами
смотрение свое вышний в прошедшей войне чрез сего великаго
министра своего, державнейшаго нашего императора.
Яковую емблему вымыслило монаршее остроумие о зделан-
ном от него флоте и введенной в Россию навигации? То есть
образ человека, в карабль седшаго, нагаго и ко управлению ка-
рабля неискуснаго.* Таяжде емблема, тот же образ служит ко
изъявлению и всего воинскаго России состояния, каковое было
в начале войны бывшия. Нага воистинну и безоружна была
Россия! Зде бо именем оружия не просто оружие, то есть же-
лезо и медь, на вред супостатом устроенныя, разумею, но доб-
рое оружия употребление. Надобе, на пример, чтоб был мечь из
добраго железа; да без соравнения больше висит на том, да бы
сильная и искусная рука оным действовала. Якоже бо одним
пером неравно пишет ученый и неученый писец, одним органом
неравно слух веселит искусный и неискусный музык, одним сер-
пом неравно нажинает сильный и немощный жатель, так и одно
оружие неравно в разных руках действует. И где нет силы,' ис-
кусства, еще же к тому и мужественнаго сердца, там оружие не

помощь, но паче тягота и помешательство. О чем всуе много го-
ворить и пред рядовым воинством, кольми паче пред воинскими
учительми!
А мало не то было у нас из начала мимошедшия войны.
Еще древле у еллин и римлян, за частыми войнами, от ис-
куса дел усмотрены были от военачальников и философов из-
рядные уставы и регулы воинские, а к ним много еще прибавлено
в последнейшые лета. Разсеялося и принято оное учение мало не
по всей Европе, а российский народ не имел того ни в умах, ни
в делах, ни в книгах. Какая ж могла быти надежда народу
сему, вступающему в войну с народом сильным и обученым и
с которым мы давно уже не воевали? Воспомянем ли бывшыя
у нас войны с татарами? — Богу благодарение давшему и тогда
крепость царем нашым и не точию варваров оных оружием рос-
сийским смирившему, но и покорившему Российской державе.
Однакож войны и виктории татарски я весьма не в пример; не
смотря на старики, что ни скажут — нам вопреки. Славите вы,
батюшки, походы вашы, на татар бывшыя: да славите во угле и
в компании вашей, а где речь о войне шведской — молчите, по-
жалуйте! Приходит тут на мысль, что пишет Тит Ливии. Когда
Александр Македонский воевал персов, между тем временем
дядя его, другий Александр, епиротский король, воевал с рим-
лянами; тот, с крайним своим бедством узнав силу римскую, по-
бежден весьма и сам смертно ранен, умирая сказал: «Племян-
ник, — рече, — мой с женскими силами воюет». Так опорочил
асийския силы против римских. Но тожде ли и мы скажем, при-
меряя татарские к шведским силам? Оставляю всякому в раз-
суждение.
Еще ж хотя и великая противных сила, да была бы нам ве-
дома! Ведомо было бы нам коликое множество и каковое их
действо. Как приводят и ставят на бой? Как разделяют, как со-
вокупляют партии? Какие имеют прочые порядки и вымышляют
ли стратагемы? Подобие, какое обозов положение, как крепкие
фортеции и в них гварнизоны, аммуниции и припасы прочие?
То хотя бы воевать с ними страшно было, однакож можно бы
было лучшее иметь опасение. А то всего того мы не ведали, а раз-
дражении дерзнули. Сверх всего, каковый наш воин был? Ста-
рочинное стрелецкое воинство как дельно было, всем доселе есть
известно. И добро, что тогда ексавторовано и отставлено:
была бы то гангрена некая, свое, а не чуждее тело вредящая.*
И то едино к так страшной и лютой войне сделано полезное, что
от такого внутрняго вреда Россию уврачевано. Начиналось и
преполезнейшее дело богомудрым монархом воинство регуляр-
ное, да только ж начиналося: новый и скоростию набраный воин,
когда требовал еще учения, послан на дело яко искусный. Никто

не смеет неученными коньми ездить. Россиа дерзнула необучен-
ным воинством воевать и от потешных ексерциций, от притвор-
ных баталий в самый жесточайший марсовый огонь вскочила.
О дело ужасное! Уже слава богу удалося, уже произошло
в пользу неописанную. Однакож, таковыя начатки воспоминая,
содрогается сердце. Не явственный ли се образ емблемы импе-
раторской? Не видим ли Россию в тогдашные времена, аки бы
человека некоего, простаго, неискуснаго, нагаго, на морския вол-
нения дерзающаго? Но и сверх того, была тогда Россиа, по
предложенному в начале слова сего подобию, подобна человеку
безоружному и спящему и аки от сна метнувшемуся на раздра-
жившаго себе противника, сильнаго, вооруженнаго, готоваго.
Известно всем уже от изряднаго разсуждения, о долговре-
менной войне сей напечатанаго,* что еще Кароль единонадеся-
тый, отец воевавшего с нами Кароля двенадесятого, намерял и
готовал войну на Российское государство, и все уже к действу
тому потребное предусмотрено было; то когда сын его крайне
раздражил главу российскую, тогда вооруженный и весьма го-
товый был. С нашей же стороны ни мало о их намерении не
было ведомо. А се есть сну подобное, и вящше подобное по
сему еще, что российской силы все иное было намерение; на
главнаго христиан гонителя, на разорителя восточныя церкве
намеряемо было руское оружие.* То раздраженная от Швеции
Россиа воистинну яко с просония на противника своего устре-
милася. Сталося же еще и другое нечто тако от сна возбужден-
ному подобное. Якоже бо возбужденный от напастника и на его
метнувшийся и сперва нечаяния ради не знает, кто и как силь-
ный раздражил его, а сплетшеся с ним борьбою, тотчас силу
его ощущает, — так и Россиа, метнувшися на Швецию, силы
оной не разсуждала. Да тот час нарвскою язвою ощутила,* и
умножали страх многий легкодушнии из наших, разсевая отчая-
тельныя слухи: швед непобедимый! трудно! Что делать с ним!
Нам ли с шведом воевать? Непобедимый швед!
Видим, слышателие, и довольно видим, хотя не все и не до-
вольно слышим, коликое неудобство наше было в начале мимо-
шедшыя войны! И как то истинно, что Россия слаба и нага, но
и еще, аки от сна возбуждена, метнулася на напастника своего
давно сильнаго и уже весьма на вред ея готоваго.
Разсудим уже вкратце, что сталося, тако бо увидим неизре-
ченное и паче надежды явленное нам божие милосердие. Древ-
нее пословие есть: льва спящаго не буди. А тут было против-
ное: бывшый наш противник как народным знамением, так и
самым делом лев, не спящый, но бодрствующый, возбудил оби-
дами и досадами своими, раздражил нас и возбудил аки сон-
ных. И то с ним сделалось, чего ради спящаго льва возбуждать

опасаемся. Всякому чаянию, и нашему, и шведскому, и всего
мира, сталося противное. Нам непочему было надеятися не
только одолети, но и устояти. Супостат, о победе своей несум-
нящыйся, аки по победе торжествовал. Мир весь со удивлением
смотрел на дерзнутое от нас дело, и иннии сболезновали, иннии
и ругалися нам. Да тако с нами удивил милость свою господь,
что всех мнения и чаяния, аки бы реки, вспять возвратилися.
Начало войны такое было, что могли многий, наипаче же невер-
нии и безбожнии, ругательно сказовать о заступнице нашем,
бозе Иаковле, как иногда филистины ругалися: сном уснул или
вином упился бог их. Да сталося так, что и нам со псаломником
воспети мощно: «Воста яко спя господь, яко силен и шумен от
вина».
О всемирнаго удивления! Как незапно да вельми знатно
в войне сей стала в славу и пользу возрастать Россиа! Растет
человек,^ растет древо, ведаем, да ни какими очима не можем
усмотрети растительнаго движения. А мир весь ясно видел, как
народ российский, когда весьма ему исчезнути многий прове-
щали, возрастал высоко и аки бы подымался — от гнушения
в похвалу, от презрения в страх, от немощи в силу. Желает, же-
лает со игранием сердце именно воспомянути ращение оное или
восхождение, или иным некиим именем наречем толь чудесное
благопоспешество! Но как настоящаго, так и будущаго рода опа-
саемся. Настоящего, да не вознегодует, что скудным и неравным
словом толикой вещи касаемся и не всю, как подобает, объем-
лем; будущаго же, аще или слово сие, или иные получит повести,
да не возмнит, яко безмерные или притворные речи. Сами убо,
слышателие, сами памятию себе представляйте страшные оные,
да вечную нам славу приобретшые и необоримую силу соделав-
шые марсовые акции, по Ливонии, и Курландии, и в Польщи
под Калишем, и в Белой России под Добрым и под Лесным, и
в Малой под Полтавою, частных некиих действий и не воспо-
миная. Потом уже и на море, где прежде и мирнаго шествия мы
не умели, полученныя дивныя виктории и богатыя корысти!
Представляйте себе пред очи трудные оные приступы и аттаки,
да все получением окончанныя, — неприступнаго Ноттенбурха,
междоречных Канцов, сугубокрепостной Нарвы, твердаго Вы-
борха, крепких и богатых Дерпта, Ревеля, Пернова, Риги, и на
чюждую пользу, а по тому на большую нам славу, Странзулда,
и Штетина в Померании! И что воспоминать городы? Великия
княжения и провинции предстоят, Финляндиа, Карелиа, Ингриа,
морем и землею богатящаяся Ливониа и по морю островы
угодные!
О, аще бы остановится нам похотелося при всяком воспоми-
наемых дел месте, коль много было бы, чему присматреватися

и удивлятися! Не вышло бы из меры своей слово, которому
в кратком времени вместитися невозможно.
Да и кратко вся воспоминать великое неудобство: се бо, вос-
поминая поспешества воинская, только что незабвением прошли
гражданская. Вещ воистинну неслыханная! В одном времени и
вооружала и украшала себе Россиа! Когда нужда настала при-
лежно смотреть, как бы целость отечества сохранить от толь
сильных супостатов, было ли время и помыслить строить много-
трудныя и многоценныя флоты? Помышлено и сделано. Было ли
время созидать крепости, наипаче же превеликий новый град
царствующый? И то не оставилося. Было ли время сочинять
и писать разныя законы, уставы, регламенты гражданския, и
земныя воинския и воинския морския и уставлять соборныя пра-
вительства? И то в конец свой произошло. Чудо чудес, что
новое в России воинство вдруг и воевать училось и победитель-
не воевало. Что же речем, когда еще и мирная дела, строения,
учения, исправления с войною толь страшною в одном вре-
мени вместитися возмогли!
И наше ли се единых разсуждение и удивление! Весь мир
согласно о сем засвидетельствует, вси народи скажут то, что
сказующую слышали мы Корону Польскую, которая в прошлом
годе, усты полномощнаго посла своего, к лицу державнейшаго
императора нашего изъявила в том великое свое удивление: что
единому монарху и в кратком времени благословил и поспешил
бог толь многая, и разновидная, и трудная дела совершить, ко-
торыя дивно бы было, аще бы многие государи и долгим вре-
менем соделати возмогли. Едина сего зависть не скажет, да и
зависти являтися стыдно уже.
Таковую и толикую видяще измену, толикое России в славу
преложение, кто не видит пребезмернаго к нам благоутробия,
милосердия, благодеяния божия? Кто не исповесть, что сия
сотвори величия с нами сильный, и свято имя его! Сотвори
сия животворящый мертвыя, и нарицающый несущая, якоже
сущая, и всяческая от не сущых в бытие приводящый: не
сущыи воистинну и мертвии были мы, аще посмотрим на прежд-
няя времена и соразсудим нас с народами прочиими. И се уже
созда и оживотвори нас десница вышняго. Но коим смотрением
сотвори сия бог? О том всякому подобает и прилежно разсу-
ждати и незабвенною твердити памятию.
Главное дело смотрения божия—данный России во главу
толикий и толь дивными талантами обогащенный муж. Видимо
смотрение от начала царствования его. Коль страшные безбож-
ных мятежников востания, с лютостию, и кровопролитием, и на-
падением на неприкосновенный монаршый дом! * Ужасно и вос-
поминати: мощно знать, что шатался то диавол. Однакож все

оное шатание, не человеческою, но некоею невидимою силою
укрощено, намереннаго конца своего не получило.
Когда же воспоминаем, что вышепомянутым злодеям или
помогало, яко собою возъярившымся, или вместо орудия вражды
своея, яко на зло готовых, употребляло лице другое, — кто
таков, которое лице? Увы бедствия и студа! Срамно говорить,
да ко славе дивных о монархе нашем божиих судеб говорить
потребно: лице ему единоутробное, по близости крови ко брат-
скому, а по возрасте своем и ко матерьнему люблению, не токмо
всеми законами, но и самим естеством одолженное! Да кто же
он таков? Оле! Трепещет язык таковаго имени в таковом деле
произносить: Оле, увы! Сестра! Родная сестра, да природному
своему званию противная и аки бы утробу свою от себе изверг-
шая. Сие, слышателие, когда воспоминаем токмо, чие сердце,
только бы не весьма каменное было, чие у нас сердце не мно-
гими и различными ранами терзается — и страхом, и удивлением
ужасным, и горькою жалостию, и негодованием, и ревностию, и
безмерными болезньми! Чие же и лице стыдением не горит,
воспоминая так черный порок рода российскаго? И то воспоми-
ная токмо, как же легко было видети сие! Однакож видети
было. Видим же и предивное смотрение вышняго, который во
отчаянных, по видимому, злоключениях уготовлял вышшую
всякого чаяния славу избранному своему. Видимо смотрение
от воспитания его. Кто наставлял коронованнаго отрока? Кто
путь ему к толь высокой политики показовал? Кто поощрял
сердце его прикладами славных самодержцов и храбрых бога-
тырев? И говорить нечего! Однакож туды устремился и достигл,
куды многий прочий, от мудрых наставников руководими, далече
не достигают.
Зрите же паки и ужасное, и жалостное, и студное искушение!
Зрите, что паки на зло наше завидяй добра диавол затеял и
чего паки дивный в судьбах своих бог к показанию смотрения
своего употребил! Когда уже сие солнце наше, разбивши многия,
изначала дне его и изблизка и издалече возносившыяся облаки,
темныя и кровавыя, восходило на высочайшее течения своего
место, на полудне славы своея, — тогда, аки луна некая, по-
дойти под него и помрачить потщалася измена жестокая, или
бунт, или мятеж, или не вем как и нарещи зло оное. Паки бо зде
неслыханное и необычное бедство. Паки ум смущается, терзается
сердце, уста в сказании трепещут, и срамота очи помрачает.
Да и сказания не требуете, слышателие! Еще бо прошлый по
тысящи и седмсот осмнадесятый год, аки бы не минувший и не
прешедший, пред очима нашима стоит, который открыл нам и
разрушил преужасную, которая уже уготована была, трагедию.
Q стыдения лица! О тяжести сердца нашего! Чего не желаем

слышати в чуждых народах, тое мы понуждени были видети
дома у нас. Сыновнее (како сказати сие, да как же и умол-
чать!), сыновнее на отца востание! * Да неполная речь се:
сыновнее и подданское, на отца и государя своего, — да каковое?
И сродными, и кровными сковники вооруженное и разнообраз-
ных злодеев, лукавых рабов, и лицемерных святцов, и силных,
и немощных, и богатых, и нищых суккурсами подкрепленное.
Кроме срама и различных сердечных болезней, кого благораз-
суднаго сие тогда обличенное зло весьма не помрачило удивле-
нием? Дивная была и вышепомянутая на монарха сего в начале
владения его измена, но без соравнения дивнейшая сия новая
явилася. Тогда он мал был, отрок был, новый был и, яко солнце
при восхождении своем, не силен, и понеже неизвестно было еще,
что ему смотрение небесное уготовляло; того ради страха божия
не имущым и не страшен был. Но когда возрастом и силою (не
о теле глаголю, но о славе и храбрости) превеликий уже испо-
лин показался, когда сильный соперник, в борьбу с ним вшед-
шый, изнемогл весьма и о дерзости своей раскаялся, когда и
далекия страны от грома оружия его содрогнулися, не дивно ли,
что и тогда нецыи от подданных и от ближайших своих дерзнуть
на его не усумнилися? Как было не славити толь уже славнаго?
Как не любити и нашея славы виновнаго? Как не боятися силь-
наго, победитель наго и всюду страшнаго? Видяще же его не ви-
димым щитом божиим, но явно покрываемаго, как было злое на
него не ужаснутися и помыслить? Однакож иначе сталося.
Виждь зде, всяк не крайне ослепленый, зри и виждь слепоту мя-
тежников, шатание диавола, искушение самодержца, бедство
всего отечества, но зри и виждь и чудесное божие смотрение.
Великая оная напасть не токмо многия могущества своего
имела надежды от домашних, но и от чуждих сил. Что же сде-
лалося? Чуждым советы помешалися, домашних коварства от-
крылися: пожар, как было видети, великий начинался и долго
Россию разрушать имущий. А промыслом божиим вся оная лю-
тость вскоре исчезла, и, яко сено воспламенувшися, сама, без
вреда отечества, незапно сгорела. Живый на небесех посмеялся
им, и господь поругался им. Разоряяй советы язык, отметаяй
мысли людей и отметаяй советы князей вся оная лютая начина-
ния упразднил.
Видимо же наипаче стало смотрение в начатии, и продолже-
нии, и благополучном окончании бывшей войны.
Кроме бо силы и искусства неприятельскаго вышепомянутого,
и зде от своих подданных великое, и не одно, оружию само-
держца нашего было, как добре ведаете, помешательство и пре-
пятствие. Свирепый бунт донский и жестокий мятеж астрахан-
ский * мало ли монаршему сердцу смущения, отечеству же от-

чаяния приносил? И от тех же наших бедствий не великия ли
неприятелю возрастали надежды преуспеяния своего? Что же
речем о измене окаяннаго Мазепы? Когда он не в начале войны,
не в некоей небольшой опасности, но в крайнем добра или зла
нашего чаянии, к помощи супостат и к разорению отечества
нашего, бесом влекомый, устремился? Не сему ли сие подобное
явилося, когда бы кто на горящый дом солому и сено бросал
или в лютейшем волнении скважни в корабле делал? Что тогда
было на сердце тако искушаемаго и аки бы уже предаемаго госу-
даря, сам он тогда показал, возгласив жалостне к богу при все-
народном молении псалом оный, на льстивых рабов и врагов
отмщения просящый: «Боже хвалы моея не премолчи».
И то искушение, — зрите же и божие смотрение, что в таком
добра нечаянии или паче отчаянии сталося? Отложился вред,
которого на себе изблизка мы ожидали, а пришло благополучие,
которого и издалече надеятися трудно было.
Естьли бо на давнейшыя и новейшыя напасти, на его вели-
чество бывшыя, посмотрим и прикладов им в писании поищем,
увидим ясно, что от многих и разных претерпенныя беды сей
един претерпел и понесл на себе. Было уже на «его востание и
Каиново на брата, и Авесоломово на родителя, и Исмаилово на
свободнаго, и Симеево на государя, и Иудино на христа гос-
подня. В таковых огнях, в таковых горнилех искушено было
злато сие. А из сего что видим? Не видим ли, како высокий
промысл божий разделенныя иным, ему совокупленная даровал
щедроты своя, всем оным бывшим искушениям возданная,
а имянно: ублажение (аще событием и разное) Авелево, насле-
дие Исааково, спасение Давидово; прославление, не по равенству,
но по подобию, Христово. И сему бо помазаннику своему, первее
страдати повелев, благословил внити во славу свою, во славу,
мир весь исполняющую, в славу сию, о ней же не постыдно хва-
лимся и не всуе радуемся, в славу, которой не токмо сказания,
но и удивления равнаго не имеем. Разве малым некиим пример-
цем и малой ея части показанием славы сея величие покажем.
Да якоже от единаго перста исполиннаго познаваем, коликое все
тело было, тако и пользы и славы монарха нашего и нашей им
полученной множество объявлением некоея частицы уведаем.
И мое о том разсуждение такое есть.
Аще бы не сей сосед наш, но ин кто либо к войне возбудил
Россию, все не то было бы, что уже есть. Мало то, что отнятые
некие страны не были бы возвращены, но то большее, что не
умела бы еще Россиа и трактовать и воевать с европейскими
народы, не разумела бы намерений, претенсий и хитростей их,
не ведала бы сил и регул воинских, не отворила бы себе моря
Севернаго и к честной с лучшым светом коммуникации и к без-

•опаснейшему пределов своих охранению. И яко не великая
польза в храмине закутать стену южную, естьли скважни не за-
деланы от ветра полунощного, так и нам, хотя бы сделалось
безпечалие от иных стран, но остался бы великий страх от
сильнаго и разорительнаго Севера. Ныне божиим премилосер-
дым промыслом чрез сию войну получила Россиа лучшее, изучи-
лася недоведомых себе, земный и водный путь к пользе и славе
своей отворила и великим безопасием оградила отечество свое.
Оградила, глаголю, то есть отвсюду аки бы адамантовыми сте-
нами обвела. По моему бо мнению, аще бы других не так силь-
ных и укротила противников, сумнительна бы еще была сила
ея, понеже остался бы сильнейший еще; но когда сильный
самый, который всем прочым страшен был, а с нами и воевать
негодовал, когда тот изнемогл, мощно знать, что о силе россий-
стей прочыи народи разсуждают. Тако премудрый в советах
своих бог долголетною мимошедшею войною Россию от выше-
описанной преждней грубости и немощи произвел в силу, честь
и славу толикую, коликой ниже мы, ниже весь мир надеялся.
А когда дарованная нам толикая чрез войну благодеяния сим
честным, и полезным, и весьма благословенным миром заклю-
чил, воистинну милость свою нерушимою печатню закрепил и
утвердил то, еже сотворил в нас.
Видели милость божию. Что же, не видим ли нашего к бла-
годарению долженства? Но что воздамы господеви о всех, яже
воздаде нам? За безмерная его благодеяния подобало бы нам
воздать ему « безмерное благодарение. Но понеже немощни и
скудни есмы, то поне по силе, от него ж нам подаемой, воздадим
славу ему. Величия сотвори с нами в мимошедшей войне, по-
знаваймо же и исповедуймо величество его нелицемерным
страхом. Мир даде нам и миром прежде данныя щедроты своя
заключил; исповедуймо его безприкладную благость, неисчетное
милосердие, отеческое благоутробие вседушною любовию. Не-
славных, и презираемых, и в притчу и поругание соседом нашым
бывших нас, толь высоко превознес и прославил нас; прославим
убо его не усты токмо, но и сердцем, не словом токмо, но и
делом, тако обновляя и исправляя житие наше, да не имя про-
славившаго нас хулится в нас. Изрядное благодарение сделаем,
когда, по имени православнии словуще, пребудем в непокаянии,
в суеверии, в лихоимстве, в хищении, в кривосудии, в безумной
гордости и проч.я Се же да ведаем, о православнии, что никогда же
так жестоко не раздражается бог, яко егда, многая показав ми-
лости, непрославлен и презираем пребывает. Когда убо толи-
ким его благоволением, нам явленным, радуемся, вострепещим
а На полях Ирониа, си есть наругание

купно и убоимся, да не в горшее преджних злоключение
низпадем!
Главнейшее же благодарствия нашего долженство сие есть,
да того служителя божия, державнейшаго нашего монарха, чрез
него же толикая благая свышше получили мы, непритворною
любовию и всежелательными сердцы объемлем и почитаем. Ору-
жие, от него сделанное нам и изощренное, да будет нам любимо
и содержимо, яко великий дар божий. Кое бо бывши может гор-
чайшее и злейшее неблагодарствие, яко великий дар поврещи
на землю? Да и увещавати к сему не требе, нужда уже, нужда
великая настала того. Всуе думают, аще кии легкодушники
думают, что может Россиа но прежнему и без правильнаго
воинства безпечальна пребывати. Деялось так, хотя и то на
малое время, ово забвением, ово нерадением, ово же презор-
ством окрестных народов. Отселе, когда так высоко рамена ору-
женосная своя подняла и на весь свет показала Россиа, когда
самый сильнейшыи, чего никто не надеялся, дознали, когда на-
роды европскии, чего боялися, да некогда будет у нас, дожда-
лися, — воинства регулярнаго, страшной артилерии, флота мор-
скаго, — яко зело о своем нерадении раскаеваются так, аще бы
узрели нас в прежднюю грубость и невежество отпадшых, во-
истинну не токмо исправитись не допустят, но и свободно жити
не дадут. Нужда убо, нужда есть исправленное Петром Великим
оружие держати крепко, искусно и неусыпно. И се не мое уче-
ние: учат нас многия разоренных таковым то оружия небреже-
нием государств приклады; учит нас преважнейшее и присной
памяти достойное слово самодержца нашего, который поздрав-
лен от подданных своих толикою дел своих славою, предложил
им и сие в ответе своем,* дабы не вознерадели и в мирном со-
стоянии о искусстве воинском, и аки перстом показал горький и
всем страшный таковаго нерадения плод — падение Греко-рим-
ской империи. И сие должно от нас первое во главных благода-
рение вышнему. Како бо не должно? Когда видим кого хлеб
на землю метающа, укоряя его, выговариваем, что то дар божий
есть. А когда искусство воинское, толь дивним смотрением бо-
жиим данное нам, и толикой пользы и славы нашей виновное,
и толь и впредь потребное и нуждное нам, что без него не токмо
славы, но и свободы и веры лишитися можем, оставим и прене-
брежем,— не дар ли то божий повержем на землю? Не допустит
сего неусыпный отечества страж, монарх наш милостивейшый.
Но мы должни, не за страх токмо, яко раби, но и искреннею
любовию, яко сыны, и прямою совестию, яко правовернии, ис-
полнять волю его.
Второе же благодарение главное есть сие, которое також
предложил нам державнейшый отец наш. Да будет в правитель-

ствующих лицах прилежное разсуждение и попечение о том,
как бы лучше и коими угоднейшыми средствии произвесть все-
народную пользу, обрадование, облегчение! Изряднейшее сие
нашего к богу благодарствия было бы действие. Когда бо чело-
веколюбивый бог по тяжкой и многолетней войне благословил
нас толь честным, радостным и славным миром, яве есть, что
не по достоинству нашему, но по своему благоутробию мило-
сердствует еще о народе сем, утешитися же и обрадоватися
благоволит ему. Како же обрадуется народ миром, аще сладких
плодов его не причастится? Мира плоды от вне: безпечалие от
нашествия и безопасные к чуждым странам, купли ради и поли-
тических польз многих, исходы и входы. Но сия уже благопо-
лучным самодержца нашего оружием получили мы. Плод же
мира от внутрь есть умаление народных тяжестей. Что будет,
если не будет расхищение государственных интересов: плод
мира есть своей всякому чести и имения целость, щитом правды
сохраняема. Что будет, если не будет в судех тлетворныя страсти
и зло действенных взятков: плод мира есть общее и собственное
всех «изобилие. Что будет, если переведется многое множество
тунеядцов, искоренятся татьбы и разбои и искусство економи-
ческое заведется: плод мира есть всяких честных учений стяжа-
ние. Что будет, естли, отложа высокое о нас мнение, гнушатися
начнем грубости и невежества и детям нашым лучшаго во всем
(ревнуя прочым честным народам) исправления возжелаем. Но
не моего искусства есть о сем подробну разсуждати: «искуснее
о сем разсудят высокоправительствующыя сословия. Скажем
только, коликая о сем должность их. Како бо малую наречем?
Бог сам, мир даруя нам, благополучия народу сему желает, —
мы же о том не помыслим? Бог добра нам нашего хощет, — мы
пресечем и не допустим? Смотрим на великий благодарнаго
сердца образ, на державнейшаго монарха нашего: оставил на-
роду многочисленные долги, отпустил всем тяжчайшыя вины,
разрешил узы, отверзл темницы, испразднил катарги.* О, коль
многие домы исполнил радостию! Великое то воистинну госпо-
деви своему воздал благодарение! Смотрите же на сие прочий,
которым бог и государь попечение о добре общем вручил, и аще
оное нерадением вашим упущено будет, кий о неблагодарствии
ответ воздаете, разсуждайте!
Сия о главных благодарениях разсуждая, и всяк собственно
помыслит о себе, что мы должни господеви за толикое к нам
милосердие его. И понеже вкратце сказати сего не можем, то
приведем себе на память краткое, но многосильное слово Павла
Великаго, которое и долженства наша заключает и мира божия
обещанием утешает нас, и одни к другим глаголем оное: О бра-
тие наша! Елика суть истинна, елика честна, елика праведна,

елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая
добродетель и аще кая похвала, сия помышляим, сия творим, и
бог мира будет с нами.6» Аминь.
СЛОВО
НА ПОГРЕБЕНИЕ ВСЕПРЕСВЕТЛЕЙШАГО ДЕРЖАВНЕЙШАГО
ПЕТРА ВЕЛИКАГО, ИМПЕРАТОРА И САМОДЕРЖЦА ВСЕРОС-
СИЙСКАГО, ОТЦА ОТЕЧЕСТВА, ПРОПОВЕДАННОЕ В ЦАР-
СТВУЮЩЕМ САНКТПЕТЕРБУРГЕ, В ЦЕРКВИ СВЯТЫХ ПЕРВО-
ВЕРХОВНЫХ АПОСТОЛ ПЕТРА И ПАВЛА, СВЯТЕЙШАГО
ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩАГО СИНОДА ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТОМ, ПРЕ-
ОСВЯЩЕННЕЙШИМ ФЕОФАНОМ, АРХИЕПИСКОПОМ ПСКОВ-
СКИМ И НАРВСКИМ, 1725, МАРТА 8 ДНЕ а
Что се есть? До чего мы дожили, о россиане? Что видим?
Что делаем? Петра Великаго погребаем! Не мечтание ли се?
Не сонное ли нам привидение? О, как истинная печаль! О, как
известное наше злоключение! Виновник безчисленных благопо-
лучии наших и радостей, воскресивший аки от мертвых Россию
и воздвигший в толикую силу и славу, или паче, рождший и
воспитавший прямый сый отечествия своего отец, которому по
его достоинству добрии российстии сынове безсмертну быть же-
лали, по летам же и состава крепости многодетно'еще жить иму-
щаго вси надеялися,—противно и желанию и чаянию скончал
жизнь и — о лютой нам язвы!—тогда жизнь скончал, когда по
трудах, безпокойствах, печалех, бедствиях, по многих и многооб-
разных смертех жить нечто начинал. Довольно же видим, коль
прогневали мы тебе, о боже наш! И коль раздражили долго-
терпение твое! О недостойных и бедных нас! О грехов наших
безмерия! Не видяй сего слеп есть, видяй же и не исповедуяй
в жестокосердии своем окаменей есть. Но что нам умножать жа-
лости и сердоболия, которыя утолять елико возможно подобает.
Как же то и возможно! Понеже есть ли великия его таланты,
действия и дела воспомянем, еще вящше утратою толикаго добра
нашего уязвимся и возрыдаем. Сей воистинну толь печальной
траты разве бы летаргом некиим, некиим смертообразным сном
забыть нам возможно.
Кого бо мы, и каковаго, и коликаго лишилися? Се оный
твой, Россие, Сампсон, каковый да бы в тебе могл явитися никто
в мире не надеялся, а о явльшемся весь мир удивился. Застал
он в тебе силу слабую и зделал по имени своему каменную,*
б На полях К филип. глава 4, стих. 8, 9
а В издании опечатка 10 дне

адамантову; застал воинство в дому вредное, в поле не крепкое,
от супостат ругаемое, и ввел отечеству полезное, врагом страш-
ное, всюду .громкое и славное. Когда отечество свое защищал,
купно и возвращением отъятых земель дополнил и новых про-
винций приобретением умножил. Когда же востающыя на нас
разрушал, купно и зломыслящих нам сломил и сокрушил духи
и, заградив уста зависти, славная проповедати о себе всему миру
повелел.
Се твой первый, о Россие, Иафет, неслыханное в тебе от века
дело совершивший, строение и плавание карабельное, новый
в свете флот, но и старым не уступающий, как над чаяние, так
вышше удивления всея селенныя, и отверзе тебе путь во вся
концы земли и простре силу и славу твою до последних окиана,
до предел пользы твоея, до предел, правдою полагаемых,
власть же твоея державы, прежде и на земли зыблющуюся,
ныне и на мори крепкую и постоянную сотворил.
Се Моисей твой, о Россие! Не суть ли законы его, яко
крепкая забрала правды и яко нерешимыя оковы злодеяния!
Не суть ли уставы его ясныя, свет стезям твоим, высокоправи-
тельствующий сигклит и под ним главныя и частныя прави-
тельства, от него учрежденныя! Не светила ли суть тебе к по-
исканию пользы и ко отражению вреда, к безопасию миро-
любных и ко обличению свирепых! Воистинну оставил нам
сумнение о себе, в чем он лучший и паче достохвальный, или
яко от добрых и простосердечных любим и лобызаемь, или
яко от нераскаянных лестцов и злодеев ненавидимь был.
Се твой, Россие, Соломон, приемший от господа смысл и
мудрость многу зело. И не довольно ли о сем свидетельствуют
многообразная философская искусства и его действием показан-
ная и многим подданным влиянная и заведенная различная,
прежде нам и неслыханная учения, хитрости и мастер-
ства; еще же и чины, и степени, и порядки гражданския, и
честныя образы житейскаго обхождения, и благоприятных обы-
чаев и нравов правила, но и внешний вид и наличие краснопре-
твореное, яко уже отечество наше, и отвнутрь и отвне, несрав-
ненно от прежних лет лучшее и весьма иное видим и удивляемся.
Се же твой, о и церкве российская, и Давид и Константин.
Его дело — правительство синодальное, его попечение — пише-
мая и глаголемая наставления. О, коликая произносило сердце
сие воздыхания о невежестве пути спасеннаго! Коликия ревности
на суеверия, и лестническия притворы, и раскол, гнездящийся
в нас безумный, враждебный и пагубный! Коликое же в нем и
желание было и искание вящшаго в чине пастырском искусства,
прямейшаго в народе богомудрия и изряднейшаго во всем ис-
правления!

Но о многоименитаго мужа! Кратким ли словом объимем
безчисленныя его славы, а простирать речи не допускает на-
стоящая печаль и жалость, слезить токмо и стенать понуждаю-
щая. Негли со временем нечто притупится терн сей, сердца
наша бодущий, и тогда пространнее о делах и добродетелех его
побеседуем. Хотя и никогда довольно и по достоинству его воз-
глаголати не можем; а и ныне, кратко воспоминающе и аки бы
токмо воскрилий риз его касающеся, видим, слышателие, видим,
беднии мы и нещастливии, кто нас оставил и кого мы лишилися.
Не весьма же, роесиане, изнемогаим от печали и жалости, не
весьма бо и оставил нас сей великий монарх и отец наш. Оста-
вил нас, но не нищих и убогих: безмерное богатство силы и
славы его, которое вышеименованными его делами означилося,
при нас есть. Какову он Россию свою зделал, такова и будет:
зделал добрым любимою, любима и будет; зделал врагом страш-
ную, страшная и будет; зделал на весь мир славную, славная
и быть не престанет. Оставил нам духовная, гражданская и
воинская исправления. Убо оставляя нас разрушением тела
своего, дух свой оставил нам.
Наипаче же в своем в вечная отшествии не оставил нас
сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда держав-
ное его наследие видим, прямаго по нем помощника в жизни его
и подобонравнаго владетеля по смерти его, тебе, милостивейшая
и самодержавнейшая государыня наша, великая героина, и мо-
нархиня, и матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что
женская плоть не мешает тебе быть подобной Петру Великому.
Владетельское благоразумие и матернее благоутробие, и при-
родою тебе от бога данное, кому не известно! А когда обое то
утвердилося в тебе и совершилося, не просто сожитием толикаго
монарха, но и сообществом мудрости, и трудов, и разноличных
бедствий его, в которых чрез многая лета, аки злато в горниле
искушенную, за малое судил он иметь ложа своего сообщницу,
но и короны, и державы, и престола своего наследницу сотво-
рил.* Как нам не надеятся, что зделанная от него утвердит,
недоделанная совершит и все в добром состоянии удержиш!
Токмо, о душе мужественная, потщися одолеть нестерпимую сию
болезнь твою, аще и усугубилася она в тебе отъятием любезней-
шей дщери * и, аки жестокая рана, новым уязвлением без меры
разъярилася. И якова ты от всех видима была в присутствии
подвизающагося Петра, во всех его трудех и бедствиях неот-
ступная бывши сообщница, понудися такова же быти и в пре-
горьком сем лишении.
Вы же, благороднейшее сословие, всякаго чина и сана сынове
российстии, верностью и повиновением утешайте государыню и
матерь вашу, утешайте и самих себе, несумненным познанием

петрова духа в монархине вашей видяще, яко не весь Петр от-
шел от нас. Прочее припадаем вой господеви нашему, тако посе-
тившему нас, да яко бог щедрот и отец всякия утехи ея вели-
честву самодержавнейшей государыни нашей и ея дражайшей
крови — дщерям, внукам, племянницам и всей высокой фами-
лии отрет сия неутолимыя слезы и усладит сердечную горесть
благостынным своим призрением и всех нас милостивне да
утешит. Но, о Россие, видя кто и каковый тебе оставил, виждь и
какову оставил тебе. Аминь.
СЛОВО
НА ПОХВАЛУ БЛАЖЕННЫЯ И ВЕЧНОДОСТОЙНЫЯ ПАМЯТИ
ПЕТРА ВЕЛИКАГО, ИМПЕРАТОРА И САМОДЕРЖЦА ВСЕРОС-
СИЙСКАГО, И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ, В ДЕНЬ ТЕЗО-
ИМЕНИТСТВА ЕГО ПРОПОВЕДАННОЕ В ЦАРСТВУЮЩЕМ
САНКТПЕТЕРБУРГЕ, В ЦЕРКВИ ЖИВОНАЧАЛЬНЫЯ ТРОИЦЫ,
СВЯТЕЙШАГО ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩАГО СИНОДА ВИЦЕПРЕЗИ-
ДЕНТОМ, ПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИМ ФЕОФАНОМ, АРХИЕПИСКО-
ПОМ ПСКОВСКИМ И НАРВСКИМ
Се день, о сынове российстии, прежде нам великую материю
радости подававший, ныне же непрестающую скорбь и печаль
вящше возбуждающий, день тезоименитства Петра Великаго!
Прежде в сей день торжествовала Россиа, благодаря смотрению
божию за дарованнаго себе монарха, перваго толики я славы
в царех российских первому апостолу тезоименнаго и не всуе
имя сие имевшаго, твердаго в вере, крепкаго в деле и как на
утверждение отечества, так и на сокрушение супостат наших
каменю подобнаго. Ныне же день сей, тоежде блаженство наше
нам воспоминая, но уже от нас взятое, всех обще сердца наша,
доселе от горести не услажденная, еще и паче огорчевает. Но
что на пользу весьма побеждатися болезнию, когда так не воз-
вратим, чего мы лишилися! Не лучше ли то нам зделать, что
и богу и Петру нашему должни мы? То есть предложить на
среду славныя таланты, дела же и действия Петрова. Вем, что
сих воспоминание покажет, коликая нам зделалася трата, и тако
великая в нас возбудит стенания. Обаче, о слышателие, како-
ваго нас чудный муж сей исполнял духа, то есть крепкаго, муже-
ственнаго и в христианской философии искуснаго, таковым духом
и сие последнее послужение наше совершить ему долженствуем.
Скорбим и сетуим, но не яко окамененнии; плачимся и рыдаим,
но не яко отчаяннии; тужим от горести сердца, но не яко немии
и чувств лишившийся. Многая одолжают нас, да не умолчим

богоданных дарований, которыми нас обогатил изобильно, а весь
свет довольно удивил сущий сей отец наш Петр воистинну Ве-
ликий. Требует того от нас превысокое не по власти токмо, но
и по силе достоинство его; требует раболепное и сыновнее благо-
дарствие наше; требует и наипаче явленное нам чрез него вели-
кое благодеяние божие. Петрова бо дела предлагая, предло-
жим дела божия, которая по всей селенней проповедуемая; аще
мы умолчим, то якоже отъятием делателя недостойни их
являемся, тако и молчанием неблагодарни богу явимся.
Того ради, исполняя по силе сие наше долженство и присту-
пая к некоему Петровой славы повествованию (к некоему, гла-
голю, повествованию, не равному и не довольному, которому
разве великия книги могут быть довольныя), молю и прошу
христолюбие ваше не о чем обычно просят слышателей пропо-
ведники, то есть да нестужительне слышать изволите, но что
напомянулося прежде, — да мужественное, и любомудрое, и Пе-
трову сердцу подобное возъимеете великодушие и терпение,,
еже бы слышащым толикая благая, которых совершитель оста-
вил нас, в конец душею не ослабеть.
Тебе во первых и наипаче касается наше сие прошение, дер-
жавнейшая монархиня, наша, сильная сильнаго наследница!
Потщися одолети нестерпимую болезнь твою известным всем
в женской плоти твоей мужеством, подержи терпеливне вонзен-
ный в сердце твое терн сей и оружие, душу твою проходящее.
Аще бо и прежде, сопутствуя Петру в великих и трудных по-
ходах его и всякия страхи мужественне презирая, едиными его
самаго бедствии ты сокрушалася,—то кто исповесть нынешнюю
твою горесть, Петра отъятием вшедшую в тебе! Того ради, при
слышании Петровых дел, славою оных услаждай сердце твое и
толикое лишение крайним великодушием понеси. Аз же надеюся,
что повествованием сим не токмо возбудимся к благодарению
божией милости, много нам в Петре нашем благодеявшей, и
Петру, много милостию божией действовавшему, но и в настоя-
щей скорби нашей получим отраду и утешение.
Не тако бо нас, о российстии сынове, не тако оставил нас
отец наш, аки бы вся своя с собою унесл, но оставленным оста-
вил нам неисчетная богатства своя и различная дарования:
ово во учении и образе, ово же и в содеянных делах, великих
и безчисленных. Трудность только предлежит, како бы оная
обнять и представить словом, а еще кратким и малоискусным.
Вижду бо пространный облак сил и дел добродетельных, и что
первее, что потом, что же послежде сказать, но и что
воспомянуть, что же за краткость времене и оставить, недоуме-
ваю. Посмотрим на двойственную должность и дело, первое,
яко просто царя, второе, яко царя христианскаго, и каков и

колик во обоих сих Петр показался, нечто, аще и несовершенно,
сказать довольно будет. Чин же и порядок слова сего приимем
от премудраго Иисуса Сирахова, который, похваляя Давида
царя, первее воспоминает труды его человеческия, отечество поль-
зовавшыя, потом же дела богословская, благоверию и церкви
пособившая.
Посмотрим же и мы первее на труды монарха нашего аки бы
просто человеческия, хотя и не много в человецех подобная
обретаются, и кия он пользы отечеству нашему, богоданному
достоянию своему, сотворил. А к сему великому делу нужда
есть монарху, аще имя свое не вотще носит, нужда есть иметь
аки две некие не телесные, но умные руки — силу, глаголю,!
воинскую и разум политический: едино из них к защищению,
а другое к доброму управлению государства. И непристойно
еще руками сия нарицаю, понеже невозможно и двема рукама
двоих дел купно, а еще разстоящих и разноличных делать;
лучше так сказать, что таковому человеку нужда есть быть су-
губым человеком: был бы он и в деле воинском искусный и
храбрый, и в деле правительском премудрый и прилежный.
Много ли же таковых государей в историах обрящем? А Петр
наш есть, и будет в последния веки таковая то историа, и чуд-
ная воистинну и веру превосходящая.
Хощеши ли видеть его силу воинскую? С природы охотный
к оружию и жаркий к огню военному, во отроческом возрасте
как играл и в чем забавлялся? Водить и строить полки, сози-
дать крепости и тыяжде доставать, и оборонять, и полевым боем
сражатся — то его забавы и потехи, то его младенческая игра-
ния. И что весьма пречудно, когда не пора еще было быть ему
учеником воинским, он уже аки старый того учитель, прежднее
неправильное воинство яко слабое к защищению, но токмо
к разорению отечества сильное узнав, презирать и отставлять,
а новую регулу вводить потщался. И если бы таковый отрок
у римлян оных древних, языческим суеверием ослепленных,
явился, вси бы воистинну веровали, что он от Марса рожден
есть. Скоро же тогда малыя и не довольныя земныя походы
показалися ему. Увиденный по случаю или паче по смотрению
божию ботик оный, древо тогда презренное, ныне же преслав-
ное, толикую разжегло в пространном сем сердцы охоту к на-
вигации, что успокоитися не могл, донележе не достигл совер-
шенная воднаго безпокойства. Кто же не удивится, как скоро
и коль высоко от отроческих оных забав выскочил! В потешных
войнах аки бы в прямых и великих обучився, возрадовася аки
исполин тещи путь, и позван от европских потентатов в конфе-
дерацию на турка, не дожидаяся начинания их, устремився на
лютаго онаго супостата Христова и отъятием крепких его щи-

TOB — Кезикермена, где силою и повелением, и Азова, где ли-
цем и действием, присутствовал. Много отъял у него высоко-
умнаго духа и показанным на мори Черном флотом, до толь
неслыханным, в страх и в сумнение привел его. И тако не оте-
чества токмо своего, но всего христианства защитник показался.
И туды он весь дух свой простирал. Крепкое его намерение
было попрать и умертвить дракона магометова или поне изгнать
его из рая восточнаго. И небезнадежное того чаяние было,
аще бы ты, о добрая Европо, отстала нрава и обычая своего,
то есть несогласия и рвения, и аще бы друг другу в общем
всех бедствии не завидел, но споспешествовал.
Но бог дивный в судьбах своих благоволив в Петре явити
силу и славу российскую и мир весь удивити, пресечением тогда
турской войны не отъял у него, но пременил благословение свое.
Преставшей бо от Юга, востала буря от Севера, война
Шведская воспланулася. О и имя страшное! Шведская война!
Где в свете ни услышано, что Русь с шведами в войну вступили,
согласно говорено, что России конец пришел. И как не так было
прорицать? Шведская сила всей Европе была страшная, а рос-
сийская едва некоею силою нарицатися могла. Что же здела-
лося? Оное многих о крайнем падении российском пророчество
весьма ложное показалося. Но. мало то. Ложное было бы оное
пророчество, хотя бы мы, сразившеся с неприятелем, равным
щастием и нещастием разошлися. Но то зделалося, о чем не
токмо никто прорицать, но чего никто и надеятися не могл.
Ибо кроме того, что не сильное, и необыкшее к войне, и еще
букваря, тако рещи, оружейнаго учитися начинающее воинство
вступило в брань с сильными, и давно искусными, и везде еди-
ным звуком оружия своего страх и трепет носящими, еще так
неравныя случаи и обстоятельства и поведения обоих сторон
явилися, что неприятелю мощно было наше уже своим нарицать,
а нам не отчаяватися нашего трудно было. Не в одну сторону
принуждены делать експедиции, не на одном, но на многих
местах вступать в действия, в Ингрии, Карелии, в Естонии,
в Ливонии, в Курляндии, в Литве, в Польше, потом же и в Бе-
лой и в Малой России, еще потом и в Молдавии (ибо война и
турская, от шведской зажженная, шведским огнем и громом
нарещися может), еще тогда же и в Померании, и Голштинии,
и в Финляндии, и в прочиих странах. Помыслит же некто, что
и противной стороне многие оные места проходить нужда была,
и тако нам и им равные труды, равные и бедства, — но весьма
слеп тот, кто не видел, как то были равные: таковое то
было равенство, что откуду противным получены многие ко-
рысти, оттуду нам зделалися убытки. Посмотри на Саксонию;
где оным явное и действительное приятельство, тамо нам или

сумнительная дружба, или известная вражда и противность.
Посмотри на Польшу; и у кого получили они прибежище и
защиту, от того мы терпели сильное востание. Посмотри на
Порту Оттоманскую; в таковом же и в так бедственном походов
многоместии каковыя действия были? Единоличныя ли, како-
выя прежде России случалися? Все иное: многовидныя и раз-
нообразныя были подвиги и баталии не с одним народом и не
одних воинских регул употребляющым, не только же на земли,
но и на мори. Еще же и доставать противных и самих себе
оборонять в крепостех; их доставать в крепостех твердых, себе
оборонять в некрепких и слабых. Так много видеть было труд-
ностей, что в оной войне многие были войны. И как вкратце
представить возможно вся бедствия? Воспомянеш некая, и
кажется, что хотя много да только всего того, и се яко тучы
находят другия. Каковое бо се и коликое, — чего только я не
проронил! Противный монарх в скором времени смирил и сло-
мил двоих наших союзников и одного из них тихо сидеть по-
нудил, а другаго с престола низринул: * убыло же ему против-
ности, а нам помощи. Но и то еще да судит кто не великим.
Что же когда и внутренняя российския силы начали терзатися!
Бунт донский, бунт астраханский, измена Мазепина — не вну-
треннее ли се терзание? Не самой ли утробы болезни? И тако
до того пришло было, что во оной войне не просто уже не креп-
кая, но больная сущи Россиа со Швециею, паче преждняго
возсилевшею, воевала. Каковаго же, — разсудите, — каковаго и
коликаго государя оное толь лютое время требовало? Много-
очитаго воистинну и многорукаго, или паче многосоставнаго, и
на многия места и дела разделять себе могущаго. Тот же то и
таков был Петр наш! Петр—сила наша, которою и по смерти
его мужествуем! Петр — слава наша, которою до скончания мира
российский род хвалитися не престанет! Не доставало ли ему
бодрости, трудолюбия, терпения, который толь многия, далекия,
безгодныя походы поднял? Не доставало ли ему мужества и
храбрости, который сам и в земных, и в морских баталиах, и
в приступах, и атаках городовых присутствовал? Не доста-
вало ли ему высокаго разума, котораго и чужие глубокосовест-
ные мудрования и внутренняя изменническая каварства не за-
плели и не уловили? Но все оныя и от вне и от внутрь востав-
шыя бури укротил, разсыпал и прогнал Петр. И тогда победил,
когда самому ему побеждену быть многие надеялися. И так
немощными и изнемогшими победил сильных, как мало и
сильнии немощных побеждают. И шлюся я на всех не нашего
отечества, но коей нибудь нации не по страстем судящих мужей,
не засвидетельствуют ли яко истинному моему сему изречению,
что с так славным и страшным (какий наш был) сопротивником

вступить в войну, разве по многих уже со многими народами
войнах, было бы нечто не безнадеждно. А Петр, кроме похода
Азовскаго, по детских игралищных войнах своих, будто он уже
и с спартанами, и с африканами, и с македонами довольно на-
воевался, вступил в сию многобедную и ужасную войну и на
толикую высоту славы востекл, до которой и по многих военных
искусствах не мнози добираются. И что же дивно, что он всему
миру дивен стал, что и по далечайшим иноземным странам,
куды прежде имя российское слухом не доходило, славятся
дела его! Но мне еще всемирнаго удивления большее судится
быть сие, что и главный его бывший сопротивник со временем
силе и мужеству его удивился и от котораго толикия принял
язвы, уже того любить начал и, всех прочиих презрев, с ним
единым не токмо примирится, но и в союз дружеский совоку-
пится возжелал.* Таковаго воистинну свидетельства сильнейшее
в свете никогда не бывало. И слава ли только толикому воспо-
следствовала мужеству? И то великое приобретение, великая
прибыль славы; ибо таковая слава не токмо народам честь при-
носит, но и, противников сокрушая страхом, лучшее подает
безпечалие. Но Петровы труды многия, и кроме славы, поро-
дили плоды сладкия и нам и нашым союзникам: земель наших
отнятых возвращение, новых завоеванных присовокупление,
твоего, польский Августе, престола возставление, твое, короно
Датская, охранение,* наше паки славное благополучие, вожде-
ленный, честный и корыстный мир, мир милующаго бога все-
щедрый дар и обоих народов веселие. Наконец, до толикой
славы купно и пользы возрасло российское оружие, что и
далечайшыя народы протекции и защищения у нас требуют:
прибегает о том бедная Ивериа, просила и просит корона Пер-
сидская,* горские же и мидские варвары, единым оружия нашего
зрением устрашени, одни покорилися, другие разбежалися.
Видевше тако, слышателие, каков Петр наш был в деле воин-
ском, что надлежит к заступлению и разширению государства,
посмотрим еще, каков и в политическом или гражданском деле
был, которую силу должен всяк государь иметь к управлению
и исправлению своего отечества, а зде тотчас нечто чудное и
дикое нам является. Не скоро таковаго обрящем, который бы
и к воинским и к гражданским делам угодный и охотный был:
Иные весьма военные от политических помыслы, иные советы,
иные и, почитай, противные искусства; инаго сие, а инаго оное
сердца, нрава и охоты требует, и едва не тако обоим сим в еди-
ном человеке трудно быти, как бы буре и тишине быть во одно
время и на одном месте. Собственно же то невместимо по види-
мому быть имело в Петре нашем. И есть ли бы кто, не ведая,
коль пространный ко всему дух его был, разсуждал только со-

став тела его, судил бы о нем, что к единому делу воинскому
родился он: таковый его возраст, таковое зрение, таковое дви-
жение. А то вместилося в нем и сие и оное, и действовало пре-
восходно и необычно, и еще в юношеской плоти мужеская на-
мерения восприял. Великий бо сей монарх, пресекшейся по взятии
Азова войне турской, получив мирный покой, праздну быть и
без дела в грех себе поставил. Похитили сердце его чужие
страны, разными учении и искусствы словущые. Там ему не
побывать возмнилося равне, аки бы и отнюдь не быть
в мире сем; не видеть и ,не научится действ математиче-
ских, искусств физических, правил политических и известней-
шия к тому гражданския, воинския и карабельныя архитек-
туры,— тех и прочиих учений не перенять и аки дражайших то-
варов не вывесть в Россию, равне аки бы и не жить судилося
ему. Жалостно было отлучится отечества и дому, матери своей
благоутробнейшей и любезнейшей фамилии отлучился. Тяжело
было поднять на тело юношеское неспокойства и безгодия,
еще же и бедствия дорожныя — поднял. Трудно было перебыть
завистная препятствия, ово тайная и лестная, ово же и явная, —
перебыл. Так охотно избегл от отечества ради отечества, как бы
другий уходил из плена и неволи; так к трудам спешил, как бы
кто к царствованию; и так весело в деле корабельном и прочиих
вышепомянутых учениях трудился, как весело никто не седит
и на брачном пировании: даже получил, чего желал, даже иный
от себе, даже сам от себе лучший возвратился.
Что же, сам ли только лучший стал? Сам ли себе только
добр и совершенен показался? Вемы воистинну дух мужа сего,
что единоличное свое и собственное добро, есть ли бы не со-
общил всему отечеству своему, никогда бы в добро себе не
поставил. Прямая то была глава российская, не превосходством
точию власти, но и самым делом. Яко же бо глава зделанныя
в себе духи живительныя по всем членам и составам роздает,
тако и сей монарх, наполнен быв разными исправлении, напол-
нять теми же и вся чины отечества своего прилежно потщался.
И мало ли тщанием своим зделал? Что ни видим цветущее,
а прежде сего нам и неведомое, — не все ли то его заводы?
Есть ли на самое малейшее нечто, честное же и нуждное, по-
смотрим, на чиннейшее, глаголю, одеяние, и в дружестве обхо-
ждение, на трапезы и пирования и прочия благоприятныя обы-
чаи,—не исповемы ли, что и сего Петр нас научил? И чим мы
прежде хвалилися, того ныне стыдимся. Что же рещи о арифме-
тике, геометрии и прочих математических искусствах, которых
ныне дети российстии с охотою учатся, с радостию навыкают и
полученные показуют с похвалою! Тыя прежде были ли? Не
ведаю, во всем государстве был ли хотя один цирклик, а прот-

чаго орудия и имен не слыхано; а есть ли бы где некое явилося
арифметическое или геометрическое действие, то тогда волшеб-
ством нарицано. Что о архитектуре речем, каковое было и каковое
ныне видим строение? Было таковое, которое насилу крайней
нужде служило, насилу от воздушной противности, от дождя,
ветра и мраза охранять могло, а нынешнее сверх всякаго изряд-
нейшаго угодия красотою и велелепием светлеется. Что еще и
о воинской и о карабельной архитектуре? Того у нас прежде и
живописцы правильно изобразить не умели. Но тако, по еди-
ному дела Петрова исчисляя, никогда конца не дойдем. Лучше
все двема силами оглавить, которых себе от государей своих
всякий народ требует: сия же суть народная польза и безпе-
чалие.
Хощем ли видеть пользу? Смотрим на правительства, Берг-
коллегию, Камор-коллегию, Коммерц-коллегию, Манифактур-
коллегию и Магистрат главный. Смотрим на многая заведенная
от него, ово для пресечения убытков, ово и для приискания
прибылей способы: на заводы минеральныя, домы монетныя,
врачевския аптеки, холстяныя, шелковыя и суконныя мани-
фактуры, на предивныя бумажныя мельницы, на разных судов
купеческих строения и иная многая у нас прежде небывалыя
майстерства, и для удобнейшаго с места на место сообщения
корыстей сведенныя перекопами реки и покопанныя каналы,
то есть реки новыя и плодоносныя.
Хощем ли познать разныя и многовидныя безпечалия и
охранения нашего виды? Смотрим на правительство юстиции,—
сие страхом меча праведнаго от внутренних обид, напастей и
прочиих злодейств защищает нас; на коллегию вотчинную, — сия
всякаго собственныя оберегает пределы; а понеже внутренний
за грехи нашя умножился вред, домашнее неприятельство, раз-
бой,— есть и на него собственное гонительное воинство. А от
внешняго страха, от супостатскаго. нападения ограждая отече-
ство свое, что оставил и чего к тому надлежащего не зделал
многоочитый Петр? Адмиралтейским и воинским правитель-
ством устроил на мори и на земли аки защиты и адамантова за-
брала. И какия к тому пособия приложил? Оныя походныя,
тако рещи, фортецы крепкия и страшныя, и не токмо к обороне,
но и к наступательной войне угодныя; флот, глаголю, воинский,
толь и сильный и славный; оныя безопасный от морской свире-
пости и свирепейших моря неприятелей гавани или пристанища;
оныя непрестанно множащыяся артилерии; оныя новыя по рубе-
жам регулярныя крепости. И что еще? Крепости, штурмом взя-
тыя, того ради самаго, что сам оныя непобедимою силою со-
крушить н достать могл, вменив не крепкия, ты я же без срав-
нения крепчайшыя поделал. Сие наипаче место, неславное

прежде и в свете незнаемое, а ныне преславным сим царствою-
щим Петрополем и толь крепкими на реке, на земли и на мори
фортецами утвержденное купно и украшенное, — кто по достоин-
ству похвалить может? Не видим ли зде и пользу и защиту
российскую? Се и врата ко всякому приобретению, се и замок,
всякия вреды отражающий: врата на мори, когда оно везет
к нам полезная и потребная; замок томужде морю, когда бы
оно привозило на нас страхи и бедствия. Вся же та как поль-
зованию нашему, так и охранению изобретенная, введенная, зде-
ланная, да бы и правильно и крепко содержатся могли. И о том
неусыпное было Петрово попечение: что ни обретается в уставах
и законах исправнейших в Европе государств, к исправлению
отечества нашего угодное, все то выбирать и собирать тщался и
сам к тому много от себе придал и довольныя регламенты, и
многия скрижали законныя сочинил. И да бы от судей и упра-
вителей небрегомо то или и развращаемо не было, желая себе
всевидящия человечески очи иметь, уставил чин прокуроров, то
есть правды оберегателей. И да бы всякое злодейство, яко в зе-
лии ехидна, сокрытися не могло, чин фискальства определил и
одолжил оное не токмо траты государственнаго интересса, но и
персональные подданных своих обиды усматривать и объяв-
лять, таковых наипаче бедных человек, которые суда и управы
искать или ради худости своей не могут, или ради силы обидя-
щих не смеют. Все же то утвердил и заключил высоким прави-
тельством сенатским. Сенат — действительная рука монаршая;
Сенат — орудий орудие и правительство правительств. Коллегии
прочие, яко весла и парусы, а Сенат — кормило. Се видим безчис-
ленная приобретения и пользы, се благонадежный защиты наша.
И все ли то видим, все ли словом заключить можем, чем нас
изобильно ублажил и благополучных и славных сотворил Петр
Великий! Удивлятся токмо возможно, а выговорить весьма не-
удобно.
Да еще дивная в дивных и чюдная в чюдных показал, так
что довольно и удивлятся не можем. Ибо есть ли бы едиными
воинскими токмо делами или едиными токмо исправлении поли-
тическими так пользовал Россию, и то было бы дивно. Было бы
дивно, есть ли бы одно один, а другое другий государь зделал:
как римляне первых своих двоих царей, Ромула и Нуму, похва-
ли ют, что он войною, а сей миром укрепил отечество; или как
и в священной истории Давид оружием, а Соломон политикою
блаженство Исраилю сотворил. А у нас и се и другое, да еще
в безчисленных и различных обстоятельствах, совершил един
Петр. Нам и Ромул, и.Нума, и Давид, и Соломон — един Петр.
Се не мы только говорим, говорят со удивлением вси иност-
ранные народы; как то в прошлом 1722 году великий посол

польский, именем государя своего и всея републики, в привет-
ствии своем пред фроном и лицем императорскаго величества
публично исповедал.
И сия о воинских и гражданских делах, хотя неравная сло-
вом предложения, показуют довольно, каков и коликий государь
был дивный наш Петр. Но когда речь есть о государе христиан-
ском, невозможно не вопросить, каков он был и в делах, к дру-
гому оному вечному и безконечному житию надлежащих, ибо
хотя непосредственное звание сие есть чина пастырскаго, одна-
кож высочайшее сего смотрение положил бог на предержащиих
властех. И яко не должни царие воинствовати, разве или за
нужду, или за охоту свою, а, да бы порядочно действовало воин-
ство,— смотреть должни, и яко упражнятся купечеством не цар-
ское дело, а, да бы обманства в куплях не было, — наблюдать
дело царское есть. И тожде разуметь о учениях философских, и
о разных майстерствах, и о земледелии, и о всей прочей еконо-
мии. Тако хотя проповедию слова утверждать благочестие на
царех не лежит долг, однакож долг их есть, и великий, о том
пещися, да бы и было, и прямое было учение христианское, и
церкви христовой правление. Много о сем учит нас священное
писание, наипаче же в царских историях, где в повествовании
жития царей иных за доброе церкви управление похваляет,
а других за нерадение или развращение правоверия обличает.
И по таковаго царскаго долженства исполнению Константин Ве-
ликий нарицается у Евсевиа Кесарийскаго превосходительне
«епископ».
Петр же наш приснопамятный остался ли и в сей славе от
лучших исраильских и христианских владетелей? Мнится, что
нельзя и некогда ему было иметь попечение о церкви, когда весь за-
нят был походами, и действии военными, и строением флота и кре-
постей, и иными безчисленными делами. Но яко во всем прочем,
тако и в сем дивнаго его показал бог: во всем отъятом ему чрез
многоделия времени нашел он время пещися и промышлять и
о исправлении церковном, И коликое о том было в нем жела-
ние, некиими прикладами дел его покажем.
Ведал он, каковая темность и слепота лжебратии нашея рас-
кольников. Безприкладное воистинну безумие, весьма же ду-
шевное и пагубное! А коликое беднаго народа множество от
оных лжеучителей прельщаемо погибает! И по отеческому своему
сердоболию не оставил ни единаго способа, чем бы тьму оную
прогнать и помраченных просветить: велел писать увещавания,
и проповедьми наставлять, и обещанием милости и некиим утес-
нением, то есть десными и шуими от заблуждения отводить, и
на мирный разговор призывать. И не безплодное попечение его
явилося: многия тысящы обращенных на письме имеем, а упря-

мии и жестоковыйнии горшаго себе осуждения яко безъответнии
ожидают.
Ведал он, коликое зло суеверие, которое, когда далече от
бога отводит, мнится к богу приводит и душепагубное наносит
•безопасство; в прочиих бо грехах ведает себе человек грешна
<3ыти, а в суеверии мнится службу приносити богу и, тако по-
гибая, мыслит о себе, что спасается, и, завязавши очи себе, без-
печально приближается к стремнине адской. Сие ведая и раз-
суждая, Петр возбуждал аки от сна чин пастырский, да бы
суетная предания исторгали, в обрядах вещественных силе спа-
сительной не быть показовали, боготворить иконы запрещали и
учили бы народ духом и истинною покланятися богу и хране-
нием заповедей угождати ему.
Ведал он, каковый вред происходит от лицемерия. Лице-
меры бо, святыню себе притворяюще, прямые суть безбожники
и точию чрево свое имеют в бога, простый же народ к своему
скверноприбыточеству уловляюще, непрестанными вымыслами
помрачают свет евангельский и люди от любве божия и ближ-
няго отводят, — неба купно и земли, церкви и отечества злей-
шыя враги. И от сея сладкия отравы всякими образы поддан-
ных своих оберегать тщался: притворная чюдеса, сновидения,
беснования искоренял, лестцов, колтунами, железами, и руби-
щами, и лукавым смирением, и воздержанием к виду святости,
позлащающих себе, познавать учил и ловить и истязовать при-
казовал. Так треклятаго сего фарисейства ненавидел, что про-
тивное тому простосердечие, аки бы всего протчаго лучшее (как
и воистинну есть), в крайней любви содержал. И вечной па-
мяти имеем мы наставление его. Бывшей бо в Синоде конферен-
ции о кандидатах на архиерейския степени, сие премудрейшее
изрекл слово: «Понеже, — рече, — трудно у нас изыскать к та-
ковому делу совершение угоднаго, то который явится не лукав,
не коварен, не лицемер, но простосердечный, тот буди нам и
угодный и достойный». И воистинну слово сильное: ибо просто-
сердечный христианин духом божиим водимь есть и потому и
без многокнижнаго учения к своему и к братнему исправлению
умудрится.
Ведал же еще Петр, и с великою горестию сердца своего
видел, коликое в народе российском умножилося было без-
совестие— от исповедания грехов и от причастия' вечери
господней весьма удалятся. О крайняго бедствия! Удалятся
от того, что едино есть нам жизни вечныя виновное! Сие. едино
услаждает нас в печалех грехопадения нашего, сие поддер-
жит нас, да не во отчаяние впадем, сие от громов гнева и суда
божия покрывает нас. Что же и о сем устроил Петр, всем
известно.

А всего того, о чем помяну лося, к пособию что могл знать,,
или от слуха и совета, или от своего разсуждения, ничего не
упустил. И сюды надлежат повеленныя им заводы школ, сочи-
нения книжиц богословских, древних учителей и историков цер-
ковных переводы и перевода священнаго писания исправление^
сюды смотрили и старинныя артикулы монашеския возобнов-
ленныя, и правила священства и всего церковнаго клира, и, да бы
в семени и корени начиналось добро, поданое отроком веры пря-
мой и заповедей божиих учение. И да бы все то происходило,
возрастало и утверждалося уставлен духовный правительствую-
щий Синод.
И се, о слышателие, в Петре нашем, в котором мы первее
видели великаго богатыря, потом же мудраго владетеля, видим
уже и апостола. Таковаго его царя, и царя христианскаго, по-
казал бог!
Но о благоутробнейшаго отца и бодрейшаго монарха на-
шего! Устроив нам и утвердив вся благая, к временной и веч-
ной жизни полезная и нуждная, ведая же, что все то на нем,
яко на главном основании стоит, помышляя же всегда, чего
мнози вовсе забывают, что хотя и по составу тела и по силе
державнаго достоинства своего крепок и тверд есть, однакож по»
перстному естеству, нетление в первом прародители погубив-
шему, смертен есть человек, — возъимел прилежное попечение,
как бы все от него устроенное не токмо при нем, но и по нем
цело пребывало, и его бы самаго долговремением превзошло, и*
тако утвердившеся, нерушимо происходило бы во многие веки.
И се то прямое царское и отеческое попечение. И не тако пеку-
щийся, которые то только наблюдают, да бы добро было в оте-
честве при животе их, весьма не радея, что будет по смерти их,
не токмо не царски и не отечески, но ниже економски делают и
подобии суть путником, шалаши или хижины строящым, кото-
рыя да бы целы были и по отшествии их, нет им и помысла»
Что же Петр Великий к долговремению устроенных нам благ
наших примыслил? Примыслил и зделал то, на чем ныне видим
и вся наша и нас самых утверждаемых. Положил другое себе
подобно основание, подал нам другаго себе, высокодержавную
наследницу, всепресветлейшую августу нашу Екатерину. Ея бла-
гонравие долголетным сожительством искусив, ея любомудрие и
великодушие в веселых и печальных, в щастливых и бедствен-
ных случаях довольне познав, яко же прежде судил быть до-
стойную ложа своего, тако потом и достойную престола своего
показал и не просто для чести, как в иных государствах дела-
ется, диадимою империи своея венчал ю, но да бы по нем и на
малое время не был празден престол его, и смерть бы его не на-
несла смущения, и крови, и многих в народе смертей, как прежде

бывало, но и умершу ему, аки бы живу сущу, мир и тишина и
дел его крепкое состояние пребывало. И такое свое о коронации
супруги своея намерение, в прошлом 1722 году, готовяся в поход
Персидский, объявил нам. Как то и сталося по намерению его
и по желанию его деется неизреченным к нам милосердием бога
нашего, яко в Петре благословившаго нас, тако и в Екатерине
•благословящаго. И тако Петр, оставляя нас, не токмо оставил
нам неисчетная богатства своя, что уже довольно показали мы,
но, и оставляя нас, не оставил нас.
Сия же вся от нас предложенная прочиим, издалече его ви-
девшым или только слышавшым, паче меры удивительна пока-
жутся, а вам всем, которые изблизка знали его во всем дейст-
вующа и пекущася, обхождением же и беседами услаждалися,
мню, яко сие о нем слово наше не токмо не дивное, но и не до-
вольное и скудное является. Весте бо, каковая живость памяти,
острота ума, сила разсуждения была; как ему не мешало без-
численное преждних случаев множество, что когда ни деялось,
к делу настоящему воспомянуть; как скоро и чисто и довольно
на трудныя предложения и вопросы ответствовал; как ясныя и
полезныя на темныя и су мнительны я доклады подавал резолю-
ции. И понеже в мире сем коварном много утайкою и лестию
деется, не токмо между чуждыми себе, но и между своими и до-
машними,— весте, како он тайно строимая постизал догадами,
и что быть хощет и куды выдет аки бы пророчески доходил и
опасством своим благовремение предварял, и како, где подобало,
знание свое покрывал, что политичестии учители диссимуляцию
нарицают и в первых царствования полагают регулах. Дивно
всякому было легко разсуждающему, где он и от кого тако умуд-
рен был, понеже ни в какой школе, ни в какой академии не
учился. Но академии были ему грады и страны, републики и
монархии и домы царские, в которых гостем бывал; учители
были ему, хотя и сами про то не ведали, и к нему приходящий
послы и гости и его угощающий потентаты и управители. Где
ни быть, с кем ни побеседовать случилося ему, то едино смотрел,
да бы оное соприсутствие не праздно было, да бы не отъити и
не разойтися без некия пользы, без некоего учения. Много же
еще ко всему пособило ему, что, изучився некиих европских язы-
ков, в исторических и учительских книгах частым чтением упра-
жднялся. И от таковых то учений происходило, что разговоры
его о коем либо деле изобильные, хотя не многоречивые, были,
и о чем ни произошло слово, тотчас слышать было от него раз-
суждения тонкая, и доводы сильныя, и, между тем, повести,
притчи, подобия с услаждением купно и удивлением всех присут-
ствующих. Но и в разговорах богословских и других слышать
и сам не молчать не токмо, как прочий обыкли, не стыдился, но

и с охотою тщался, и многих в сумнительстве совести наставлял,
от суеверия отводил, к познанию истинны приводил, что не токмо
с честными делал, но и с простыми и худыми, наипаче же когда
случилося с раскольниками. И готовое ему на то аки всеоружие
было: изученные от священных писаний догматы, наипаче Пав-
лова послания, которыя твердо себе в памяти закрепил. И тако-
вая Петрова дарования нам, добре ведущым и из близкаго и
частаго сообществования видевшым, не дивна, но разве недо-
статочная есть, яко же помянулося, вся вышереченная повесть
о воинских, гражданских и церковных делах и попечениях его.
Коликому убо риторству и красноречию быти подобает, ко-
торое толь многия и толь честныя силы, добродетели, деяния
и дела по достоянию бы их украсить и возвеличить возмогло?
И по единому из оных всякое требует к похвалению своему
сильнаго витийского искусства. Наше же сие слово, которым
хотя не вся, однакож многая Петрова величия предлагать си-
лимся, како оныя украсить может, которых скорым и простым
исчислением, и то не вся именуя обстоятельства, с трудностию
перебежать возмогает? Но и к чему зде утвари и цветы ритор-
ские? Толикая добродетель не требует внешних украшений,
сама собою честна и красна, сама себе преузорочная доброта и
лице благообразнейшее. А есть ли бы и отвне убор некий по-
требен был, и того не в наших скудных сокровищах искать,
но давно уже уготован есть всемирныя славы богатством. Слава
всемирная есть достойная Петрова проповедница. То ему к веч-
ному имени своему довольно, что в иноземных всех странах
с великими похвалами возносимь есть и без удивления не вос-
поминается. Где не скажут, что доселе Россиа толикаго госу-
даря не имела? Где не засвидетельствуют, что от него перваго
и единаго тако славный везде и великоименитый показался на-
род российский? Но и собственные того имеем свидетельства
в печатных в Липске латинских ведомостях,* где извествуют
о кончине Петра нашего, нарицают его безсмертия достойней-
шим. Вышла же недавно книжица о житии его, образом разго-
вора. И тамо, в начале, показует автор, что Петр превозшел
Ксеркса, Александра Великаго, Иулиа Кесаря. И некто от по-
литических французских писателей Петра российскаго не мало
выше кладет от своего государя славнаго онаго Великаго Лудо-
вика. И тожде слово согласием своим утверждает другий, кото-
рый о неудобности нашего с римлянами соединения пишет.*
И как не так! Вон бо оные и прочий монархи застали во оте-
честве своем всякая учения и майстерства, воинство доброе и
искусных военачальников и градоначальников. Петр же все тое
делать и вновь заводить принужден был, купно же теми и дей-
ствовать и совершить толикая возмогл. Но то еще похвалы хотя

Слово на похвалу блаженныя и вечнодостойныя памяти
Петра Великого (СПб., 1725, л. 1).

от иноземных человек, да приватных и единоличных, которых и
без числа собрать бы мощно, а се тожде и всенародными голо-
сами проповедуется. Что сказал о славе его великий посол поль-
ский, уже прежде от нас помяну лося. Воспомяните же и что го-
ворил персидский посол, который между иными похвалами славу
дел его, всюду проходящую, уподобил солнцу, мир весь озаряю-
щему.* И когда прошением нашим убедили мы его принять
звание Великаго и императора (каков и прежде был и от всех
нарицался), везде сие похвалено и утверждено. Что же и по
смерти его от разных дворов в сожалетельных к ея величеству
посланиях написано и какими похвалами от всех монарх наш
возвеличен, сие предлагать не достанет времене.
Возлетел же ты на самый верх славы, великоименитый муже!
Ни для чего нам пещися о похвалах, о прославлении твоем.
Не имел ли ты нужды завидеть кому, как другие другим зави-
дели величающаго стихотворца, и память хранящих статуй, и
тропеов! Дивная дела твоя суть твоя тропеи. Россиа вся есть
статуа твоя, изрядным майстерством от тебе переделанная, что
и в твоей емблеме неложно изобразуется;* мир же весь есть и
стихотворец, и проповедник славы твоея. И когда всемирныя
о тебе песни и проповеди умолкнут? Ибо есть ли славятся кто
и где первый вымыслил фалангу, то есть образ некий собствен-
на• строя и действия воинскаго, и кто таковое изобрел ору-
жие или выдумал стратагемму, и кто сего или онаго града со-
здатель,— о тебе, который (генерально сказать) весьма вся нам
подал, и не город, но всю Россию, каковая уже есть, зделал и
создал, когда и где умолкнут многовещанныя повести?
Имеем же еще, о россиане, и вышшее, ибо высочайшее,
о Петре нашем свидетельство. Довольно о нем засвидетельст-
вовал бог, сый свидетель на небеси верен, который чудесным
смотрением во многих бедствиях сохранял его, во оных трудных
крепостей аттаках, во флотовых на мори сражениях, на баталии
под Лесным, где изнемог и, оледенев, принужден был почить
на неизвестном месте, не ведая стана своего;* на баталии Пол-
тавской, где так далече смерть от него была, как далече шляпа
от головы, на Прутовой акции, то есть в самых смерти челю-
стях. Свидетельствовал о нем бог, когда покрыл его от пред-
стоящих и соседящих ему неоднократно изменников, от связав-
шихся на живот его сковников, от возъярившихся бунтовщиков.
Всего же дивнейшее было божие к нему призрение, еще отрока
его суща и к толикой славе намеряемаго, от бесноватой стрель-
цов лютости сохранившее тогда, когда оные звери царских слу-
жителей и сродников не из дому токмо, но и из рук его на убие-
ние похищали. О времене ужаснаго! Далече ли было злодейство
оное от самаго крайняго дерзновения?

Засвидетельствовал же наконец бог о нем и в блаженной
кончине его, сильно действующею благодатию своею присутст-
вовав и даровав ему толикое благочествия чувство, прямое пока-
яние, живую и твердую веру, что аки бы ощущаемая была дес-
ница вышняго. Чудное было видение и дивный позор,* слезя-
щих многих, кто присутствовал, о надходящей кончине его,
понудил слезить и от умиления. Ибо когда от духовных укреп-
ляющих его воспоминание спасительной нам смерти сына божия
услышал, аки бы забыв нестерпимое свое внутреннее терзание,
веселым лицем, аще и осохшим языком, неоднократно восклик-
нул: «Сие, — рече, — едино утоляет жажду мою, сие едино ус-
лаждает мене», — перенося ум свой от вещественнаго, которым
уста промачивал, пития, до духовной оной и спасительной про-
хлады. Утверждаемый паки в вере, очи и руки, елико могл, под-
нимая в гору, «верую, — рече, — господи, и уповаю. Верую, гос-
поди, помози моему неверию». Когда же и речь весьма оскудела,
и тогда на частыя предложения о суете мира сего, о милосердии
божий и о вечном на небеси царствовании, и воставать, и руку
в гору подымать, и крестное знамение изображать силился, и
к радости лице устроевал, и весьма в болезни торжествовал,
яко несумнительный вечных благ наследник. Сия же вся дейст-
вовал многострадальный монарх чрез все время смертнаго под-
вига своего, который до пятинадесяти часов продолжился. И хотя
в шестый еще день страдания своего, по исповеди грехов своих,
тела и крови господней причастился, но и в подвизе оном, во-
прошен, аще паки желает вечери христовой, поднятою рукою
желание свое показав, паки сподоблен есть.
Толикая же, о слышателие, божия благостыни, к отцу на-
шему и в жизни и в кончине его явленная, показуют, что он и
всемирных оных похвал себе не требует. Похвалы его суть наши
похвалы; он же небесной со Христом славы достиг, вся земная
ни во что ставит, и нам хвалить и славить его понуждающымся,
мнит ми ся, сими или сим подобными ответствует словесы.
Как плакатися о мне, так и прославлять мене, сынове мои,
мало есть на потребу. Избегл я многомятежнаго и многобеднаго
жилища, аще, по мнению вашему, и вельми щастливаго, и сие
не плача, но радости достойно есть. Получил я неувядаемый ве-
нец от всещедраго человеколюбца, милостивне мене за кровь
сына своего, в наследие свое приемшаго, и сие всякия земныя
ваша славы без сравнения превосходит и к тому не потребныя
показует. И аще кая польза в приобретенной от мене на земли
славе есть, —ваша есть. А аще оную целу сохранить желаете,
сохраните дела моя, не забудите наставления моего, наипаче же
нелицемерною любовию и верностию послужите любезнейшей
наследнице моей, поданной от бога чрез мене самодержице, и

тоежде имейте усердие ко всей крови моей дражайшей. Прочее,
тако живите на земли, да не лишитеся небесной жизни; тако те-
цыте на подвизе житейском, да всеблаженнаго места сего до-
стигнете.
Положим убо слова конец, положим купне и слез умерение.
Яко славословить его по достоянию неудобно, тако и плакатися
о отъятии его довольно не можем, аще бы и дана была главе
нашей вода и очима нашима источник слез, чего желал плачев-
ный пророк. Но хотя, похваляя Петра, и не достигнем словом
славы его, однакож от сыновняго долженства нечто выплатим.
А без меры сетуя и рыдая, зделаем и обиду добродетели его, и
на славу его не мало погрешим, ибо тако покажем, будто лише-
нием его всех благ лишилися мы, как плакатися подобает по
умершем великих надежд отроке, с которым вся от него чаян-
ная умирают. Петр же наш, премногая благая совершив нам и
самих нас лучших нам сотворив, хотя и слезить нас понуждает
отшествием своим, «о и радоватися повелевает безчисленными
и с ним ее умершими благодеянии своими.
Благодушествуй же и ты, державнейшая государыня наша,
матерь всероссийская, всего великодушия, всего любомудрия
твоего употреби, еще бы утолить и победить тебе скорбь толи-
ку ю! Молит тебе о сем отечество, да не умножиши печали об-
щей, но яко же владением веселиши, тако и отрадою твоею всех
обрадуеши. Ищет сего и просит у тебе кровь, и племя, и сродство
твое, вся высокая фамилиа, да и не от них возъимееши вину уте-
шения, и их цвету увядать не попустиши. Требует сего от тебе
Петр, да не ослабелою рукою держиши скипетр его, и как со-
деянная им утвердить, так и подобная делать возможеши. Но
тожде и сам бог повелевает тебе, да не жалостная сия тьма по-
мрачит в тебе милость его. Отвержеся утешитися душа твоя, по-
мяни бога и возвеселися. Он тебя дивными судьбами избрал,
Петру сочетал и на толикую высоту возвел, он и утвердит, и
безбедну сотворит тебе. Уповай на его, на него же единаго упо-
вал Петр. И который сохранил Петра во всех путех его, сохра-
нит и тебе. О буди, господи, милость твоя на нас, яко же упова-
хом на тя! Сей глас присно к тебе возносил Петр наш, сей и мы
от глубины сердца воздвизаем. И не престани миловать пома-
занницу твою, нашу самодержицу, и горесть ея на сладость пре-
твори, и укрепи державу ея, и при ней все отечество наше, ми-
ром, безмятежием, изобилием плодов земных и всяких благ
исполнением благослови. Аминь.

ВЛАДИМИР
ТРАГЕДОКОМЕДИЯ

ВЛАДИМИР
ВСѢХ СЛАВЕННОРОССИЙСКИХ СТРАН КНЯЗЬ И ПОВЕЛИТЕЛЬ,
ОТ НЕВѢРИЯ ТМИ ВО ВЕЛИКИЙ СВѢТ ЕВАНГЕЛСКИЙ ДУХОМ
СВЯТИМ ПРИВЕДЕН В ЛѢТО ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА 988;
НИНѢ ЖЕ В ПРЕСЛАВНОЙ АКАДЕМѢИ МОГИЛО-МАЗЕПО-
ВИАНСКОЙ КѢЕВСКОЙ, ПРИВѢТСТВУЮЩОЙ ЯСНЕВЕЛМОЖ-
НОГО ЕГО ЦАРСКОГО ПРЕСВѢТЛОГО ВЕЛИЧЕСТВА ВОЙСКА
ЗАПОРОЖСКОГО ОБОИХ СТРАН ДНЕПРА ГЕТМАНА И СЛАВ-
НАГО ЧИНУ СВЯТОГО АНДРЕЯ АПОСТОЛА КАВАЛИЕРА
ИОАННА МАЗЕПИ, ПРЕВЕЛИКАГО СВОЕГО КТИТОРА, НА
ПОЗОР РОССИЙСКОМУ РОДУ ОТ БЛАГОРОДНИХ РОССИЙСКИХ
СИНОВ, ДОБРѢ ЗДЕ ВОСПИТУЕМИХ, ДѢЙСТВИЕМ, ЕЖЕ ОТ
ПОЕТОВ НАРИЦАЕТСЯ ТРАГЕДОКОМЕДИЯ, ЛѢТА ГОС-
ПОДНА 1705, ИЮЛЯ 3 ДНЯ,а ПОКАЗАННИЙ1
Действие 1
Явление 1
Ярополк, брат Владимеров, от него ж убиенний (пронесшейся славь,
яко Владимер Христову вѣру хощет прияти), изходит от бездн адових,
аки би посланний от демонов, братнему намерению творити препятие.
Явление 2
Ярополк, обрѣт верховнаго жерца и волхва, именем Жеривола, откри-
вает ему мисл Владимерову, притом и коим сам образом от брата убиен
бист повѣтствует. Жеривол, разъяренний, обещается всю свою волшебную
силу на князя подвигнути.
1 В Т Д заглавие читается Владимир (Д доб. всѣх) славен-
нороссийскых стран князь и повелитель, от неверия тмы в (Д доб. вели-
кий) свѣт евангелский приведенний духом святим (Д духом святым при-
веденный в лѣто) от рождества Христова 988, нынѣ же в православной
академии Могилеанской Киевской на позор российскому роду от благо-
родных российскых сынов, добрѣ здѣ воспитуемых, действием, еже от
пиит (Д поэтов) нарицается трагедокомедиа, лѣта господня 1705,
июля 3 дня, показанний
а В списке Л указания на день нет; восстановлено по ТД.

Действие 2
Явление 1
Празнику бога Перуна пришедшу, жрец Курояд трубит, гласяще
людей к приношению жертви.
Явление 2
Исходит ин жрец, Пиар именем, и запрещает Курояду, да не движет
всуе народа, не имущей бити жертва; се же того ради, яко позна бити
неготова велебнаго Жеривола, сказуя, како его видѣл сквозѣ пустиню
бѣгающа и демонов зовуща.
Явление 3
Смутившимся жерцем, приходит скорбний Жеривол и, всуе от другов
потѣшаемий, сказует же о обещанной помощи. Но зде странним видением
(трус2 идолов узрѣв) устрашен, поет пѣснь волшебную, глася духов на
помощ.
Явление 4
Бѣс мира и бѣс хули на глас жерцов приходят и желаемую помощ
обещают.
Явление 5
Бѣс тѣла, или похоти плотския, мало нѣгдѣ умедливши, прибегает
и такожде пособствовати глаголет себе готова.
Хор или Ликование
Жерци, от бѣсов потѣшеннии, чарами оживляют идолов и с ними
купно пред победою торжествуют и скачут.
Действие 3
Явление 1
Владимер с Борисом и Глебом, сынами, беседует о послѣ, от царя
греческого присланном и совѣт о восприятии вѣри Христовой дающем.
Явление 2
Жеривол, вохода ко князю испросив, скорбную вѣсть приносит,
аки би бози зѣло разболѣшася; на что от Владимера помощи и милости
просит. Но княз, суетную печаль смѣхом избив, аки еще не вѣдущу
совѣт царский, отсилает же волхва на время, повелевая, да, егда при-
идет посел, возвратится и да препрется словом.
Явление 3
Вшедшу послу, входит и Жеривол с другами. Повелением же княжим
начинает прѣние с философом и многий буесловнии вопроси с гордостию
и качением предлагает. Дерзостию же его прогнѣванний князь вон изго-
нит жерцов.
2 Л тус

Явление 4
Философ проповѣдь простирает: 1) яко аще и невидим ест бог, обаче
бити его явѣ ест; 2) яко един бог; 3) яко вѣк будущий ест; 4) о созда-
нии мира и человека; 5) о человѣчем падении; 6) о воплощении сына
божия и 3 прочее о откровенних тайнах; 3 7) наконец проповедует буду-
щий день судний. И конечнѣ Владимира к верѣ преклоняет.
Действие 4
Явление 1
Владимер сином своим сон повѣтствует: в нем же наваждением
дияволским от различних видов устрашися.
Явление 2
Владимер, отслав сини, терпит искушения. Мир бо ему горделивия,
бѣс же хули хулния, плоть же плотския' помисли наводят. Он же, тако
бѣтствуя, наконец вся искушения побеждает и идет к исполнению волѣ
господней.
Хор
Прелесть со многими другинями зовет Владимера, да возвратится,
и различними страстми, веселими и скорбними, лик свой мѣшает. Не
услишанна же сущи, отмстити ему грозит.
Действие 5.
Явление 1
Курояд и Пѣяр жерци плачут о опровержении идолов, еже бисть
в Киевѣ повелением Владимера, такожде и о болѣзни честного Жеривола.
Явление 2
Мечислав,4 вожд воев российских, пут аем/ находит на жерцов
и, видя идоли стояща, сварится на преступников воли княжей. Они же
о сем аки би не в-вдали, много лгуще, отрицаются. Мечислав, укорив
и изгнав жерцов, идоли со вой крушит. Се сотворше, един от воев, име-
нем Храбрий, повествует Мечиславу (не бившу при крещении Владимера),
коим образом и чином к крещению идяше Владимер и како храм украшен
бяше.
Явление 3
Приходит вѣстник ко Мечиславу со епѣстолиею от Владимера, в ней же
Владимер повествует о своем крещении .и како чешуя от очес его чу-
десив отпадоша. Посилает же в дар Мечиславу щит и хоругов, обое
крестом знаменанно. Мечислав со вой торжествует.
3—3 Л прочии откровенних тайнах
4 Л Мечислув
б Текст прочтению не поддается; расплылись чернила.

Хор
Андрей святий радуется о исполнившемся его проречении (еже иногда,
водрузив крест на горах киевских, проглагола о имевшем просияти благо-
честии). Таже духом пророчествует и о еще будущих в Росии вещех:
о мучениках, о преподобних печерских, о церквах многих, о нашествии
Батиевом, потом и о нинѣ славою цветущих российских светилах, панах
и ктиторех и благодѣтелех наших.
ПРОЛОГ К СЛЫШАТЕЛЕМ
Служаще обичному уставу, в академии нашой от лѣт многых
хранимому, се и мы, аще и послѣднейшии, недозрѣли плоди тру-
дов нашых на позор вам производим, великоименитие и благо-
роднии слышателие! А яко не ино что, токмо повесть о обра-
щении к Христу равноапостолного князя нашого Владимира,
обичним действием представите умислихом. Вина бяше, яко то
и MtcTy сему прилично и свойственно слышателем мнится быти;
приличен дому ест образ господина; свойственная память сыном
отшедшаго далече отца своего. Се же и дом Владимиров, се и
Владимирова чада, крещением святим от него рожденная (что
паче Bctx изящнее на Тебѣ является, ясневелможний пане, кти-
торе и добродѣю наш, ему же и строение сего отчества Вла-
димероваго по царю от бога врученно ест, и Владимировимы
идяй равнимы ему победами, равною в России икономиею, лице
его, яко отческое сын, на тебе показуеш). Убо сего изображе-
ние прийми от нас, яко того ж великий наследник, вмѣсто при-
ветствия. Зри себе самаго в Владимерѣ, зри в позорѣ сем, аки
в зерцала, твою храброст, твою славу, твоей любвы союз с мо-
наршим сердцем, твое истинное благолюбие, твою искренную
к православной апостолской единой кафолической вѣры нашой
ревност и усердие.
Дѣйствие 1
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Ярополк
3 бездн подземных, з огненной выхожду геенни
Ярополк, братним мечем лютѣ убиенный,*
Брат князя Владимира. Ни! Глагол сей ложний.
*Не Владимир мой брат ест, но враг мой, безбожний1
5 Братоубийца. Кая лесть! Многажди красно
имя будет, но своей2 вещи несогласно.
1 1 ЛКУД Не Владимер мой брат ест, брат мой ест безбожний; М
Яко не Владимер мой брат есть, но безбожний
2М в своей

Владимир — владение мира знаменует,
а брат мой с родственною кровию воюет.
Брат мой, — о горе! — и сей глагол неистовий:
ю враг мой, 3супостат лютий, жрец моея кровы.3
4Сие ли знамение4 братней любвы? Сие
усердие ко брату? О вѣк мой! О дные
Лукавы! Да помрачит вас мрак нечаянний!
Но гдѣ есм? О лютѣ мнѣ! Гдѣ есм, окаянний?
15 Что вижду? Киев се ест. Горе мнѣ! О горе!
Умерши5 единою, се уже повторе
Умерти чаю. Почто, плачевний удоле
адский, послал мя еси сѣмо? Сие поле
Болшую скорб и позор6 ЛЮТЕЙШИЙ имѣет:
20 увидит мя Владимир и паки убиет.
Аще же и не может меч духа убити,
обаче кая туга, кая скорб видѣти
Мѣста сия! Здѣ княжий престол, здѣ державу
всероссийской области и толику славу
25 Брат завистний содержит; аз же приях рани,7
аз смерть подъях горкую, тоеяжде страни
Отчич, дѣдич, наслѣдник. Кто от вас, о бозы,
тако владѣет миром? Един или мнозы
Промисл вещей8 имате? Такова ли ваша
30 правда? Братоубийцы чест за казнь прияша!
А его же убиша, смерти неповинна,
еще низвержен ест в ров темний! О безчинна
Сонма вашего, бозы! Но кая мя сила,
чия вражда на сие мѣсто понудила
35 Изийти з бездн адовых? Скорб тамо велика,
но горѣе от огня гризет человѣка
Зависть неутолима. Здѣ убо утробу
мою зависть снѣдает; здѣ мене ко гробу
Болѣзнь влечет внутрняя. Лучше бы умрѣти
40 паки; тако не могу, окаянний, зрѣти
На цвѣтущую облает враждебнаго брата.
Здѣ его сокровища, здѣ царска полата;
Здѣ враг мой, на престолѣ сидя превысоком,
сам честен сий, протчиих величавим оком
45 Презирает. Сам токмо драгий, свѣтлий, златий;
3—3 М супостат мой, жрец моея есть крови.
4—4 Л К М У Д сия
ли знамения
5 ЛКМУД умерший
6 У печаль
7-7 М У брат
завистний содержит и толику славу | всеросийской области; аз же приях
рани
8 Л вещем; М вещий

протчии, пред ним просто не смѣюще9 стати,
Гиблют себе смиренно; иний же, под «03t
пав,10 лежит и бездушен трепещет на мнозѣ.
Мнозы от иноземных11 приходят со дари,
so господем зовут; он же, окружен боляры,
Легким12 степенем сѣмо и овамо ходит
и, всѣх удивляюще,13 бров горду возводит.
О лютѣ мнѣ! Лютѣ мнѣ! Весма ищезаю!
Весь гину от зависти! И не ощущаю
55 Утроб во мнѣ зажженных.14 Вещ ест невозможна
не завидѣти тому, иже брат сий ложна
Имене искренному брату своей15 части
завидит и завистной 16не наситит страсти,16
Аще не в братней кровѣ меч лютий упоит,
во Коих убо зол ему желати достоит?
О граде тяжкий моим очесам! О злаго
жилище разбойника! Добрѣ таковаго
Князя достоин еси, аще болезнь чужда
не болить тебѣ, аще неправда и нужда
65 Мѣсто имать у тебе. И еще повсюду
проносится17 вѣсть, не в-вм, изшедше откуду,
Аки би христов закон в тебѣ имать быти
и з богамы Владимир дерзнет бран творити.
Христе, аще ты еси цар и господь всея
70 твары, гдѣ суд истинний? Гдѣ правди твоея
Неложное мерило? Убийца во славѣ
от тебе венчан будет и тако державѣ
Твоей угождается! Сродственния кровы
губитель любим тебѣ? О суд неистовий!
75 Но вы, бозы лучшие, привратѣте сѣмо
умы прозорливие, виждте, что творимо
Здѣ будет: Владимиру брата не довлѣет
убити, брань вознести на богов имѣет.
18Что вам мнится?18 Тебѣ же наипаче, державний
во Перуне? Видѣл еси, когда мя злославний
Убиваше мучитель, и стрѣл огневидных
отнюд не пустил еси и сим19 всѣх безбедных
Разбойников сотворил.20 Вижд, что имат быти:
брат мой тебе21 самаго хощет сокрушити.
9 Л могуще
10 Л К М У Д пад
11 М иноземцов
12 У Редким
13 И уничижающе,
14 Л ражженних; М У разженных.
15 М в своей
16—16 Л не наситится страсти; М наситится страсти; У насытитись
страсти,
17 Л приносится
18—18 ЛУД Что ся вам мнит; К Что ся
вам мнится?
19 Л У сих
20 Л М У сохранил; К Д сотворив.
21 Л М У тебе ж

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Жеривол волхв, Ярополк
Жеривол
85 Кто здѣ тако на богы хулит?
Ярополк
О лютѣ мнѣ
Стой, не бойся.
Жеривол
Ярополк
Не бойся.
Жеривол
Перуне, устройся.
Помозы, силний боже!
Ярополк
Что тако безумен
Стал еси, Жериволе? Или дѣтоумен
вѣк тебѣ возвратися? Ни ли меневѣси,
86 Кто есм аз? Стой, не бойся. Кии тамо22 бѣси
. 23смущают тя и мещут?23
Жеривол
Вѣм тя, о владыко!
Князь Ярополк еси ти.
Ярополк
Что убо24 толико
Вид мой 25тя ужасает?25
Жеривол
Мертва тя слышахом,
того ради, видя26 тя, колѣблюся страхом.
Ярополк
95 Вѣм,27 яко на мертвецов28 и зрѣти живии
от трепета не могут. Но позори сии
Тебѣ, мню, не страшны сут: ты тайнимы словы
22 Л К М УД тако
23—23 М возмущают и мещут?
24 М уже
25—25 Л Л/У устрашает тя?
26 Л К УД видяй
27 Исправ. по
Л К УД; М Всѣм; Т Вѣм се (лишний слог),
28 КД мертвих

каменния29 от гробов откриваеш кровы
И гниющия уже возбуждаеш тѣла;
100 к тому воздушных, лѣсных и геенских сила
Духов повинуется тебѣ, а на чары
твоя солнце мѣнится, померкают зары,
День во тму облачится. И недавно, в темной
сѣтующе гееннѣ, 30слышахом от земной30
105 Страни глас проходящий,31—пѣние то бяше
таин твоих. Абие все сонмище наше
Вострепета, сам токмо цар не ужасеся
и позна глас и, егда многое стечеся
К нему полщиче духов, «Поспѣшно летѣте, —
110 рече, — Жеривол гласить; что велит, творѣте».
И многих посла к тебѣ.
Жеривол
Всегда аз доволний
любвы32 его, за что есм сам ему33 неволний,
Ни свобод, в раба ему з телом и душею
вѣрно34 себе написал35 кровию моею,
115 Недавно 36он мнѣ присла36 дар неоцѣненний,
37злат сосуд, нѣкоея37 сили исполненний,
От него же аще что мало испиваю,
абие со мертвимы и38 бѣси дерзаю
Сходитися. Тебе же нынѣ устрашихся,
120 яко сили тоея еще не напихся.
Прости, о владыко мой! Не буди твоему
39величию противно,39 дам40 крѣпост моему
Малодушию.
Ярополк
Нѣсть в сем моей укоризни,
не требѣ гнушатися царской даровизни.
Жеривол
125 41О вѣсти сей веселой!41 Кого вижу,42 княже!
Ярополк еси, 43добрѣ познаю. Коя же43
Выни к нам пришел еси от мертвих?
29 ЛКД каменнии; М камение 30—30 М слышах от подземной
31 ЛКМУД приходящий 32 М Д любвѣ; У любовию 33 ЛКМУ
в себѣ; Д себѣ 34 М вѣчно 35 ЛМУ написах 36—36 Л мнѣ
он присла; КД мнѣ присла он 37—37 Л злат сосуд, нѣкия; МУ зла-
тий сосуд, нѣкия 38 ЛКУ со; Д с 39—39 ЛКМУД противно
величию, 40 ЛМУ дажд 41—41 Исправ. по М; ТЛКД О вѣсти
веселой (в стихе недостает слога); У о вѣсти превеселой! 42 ЛКУ
вижду, 43—43 Исправ. по ЛКД; Т добрѣ познаю. Коея же (лишний
слог); МУ добрѣ знаю. Коея же

Ярополк
Вас ради.
Жеривол
Како?
Ярополк
В бѣдах вам ваших желая44 отради.
Не прийде ли во слух вам, что ваш умишляет
130 князь на ви?
Жеривол
Что новое? Он давно являет
Сверѣпство свое: уби тебе, брата родна.
Ярополк
Жертва великих богов нѣсть к тому свободна.
Жеривол
Что слишу?
Ярополк
Християнский закон восприяти
Умысли, от богов же всячески отстати
135 хощет.
Жеривол
Га! Га! Га! Га! Га! Истинное слово.
Аз сам без вѣсти сея (повѣм нѣчто ново
и вам невѣдомое45), аз (глаголю вѣрно),
46Аз первий в сем подозрѣх его. Лицемѣрно46
начат богом служити. Слиши тайну странну.
140 Первѣе он ко богом и жерцом пространну
имѣ руку и, егда жертву приношаше,
Радость, праздник, торжество, веселие наше
бѣ тогда; волы толсти и тучние кравы
Убиваемы бяху, и доволны47 стравы
145 не боги токмо, но и жерци имѣяхом48
И не токмо ни мало тогда не алкахом.49
Но — вѣруй ми, о княже! — жрец Перуна бога
Добрѣ чрево исполнил50 от тука премнога.
Со Перуном (вѣси, что имам глаголати),
150 Со Перуном 51могох мя, грѣшна,51 соравняти.
44 Л желаю45 ЯМУ несвѣдомое 46—46 М Аз первый под-
зрѣл его, яко лицемѣрно 47 К УД доволно; М доволство 48 М не
зъядахом 49 МУ стужахом. 50 Л УД исполнив 51—51 Имя,
гримя, могох; КД могох мя, гримя (в Д стихи 149—150 переставлены);
М могох мя (исправ, на его) в тѣлѣ; У могох ли в тѣлѣ

Но уже тую щедрость измѣни. О студа!
Даде вчера едного козла, тако худа,
тако престарѣлаго, тако безтѣлесна,
Тако изнуренного, изсохша, безчестна,
155 тонка, лиха, немощна, безкровна, безплотна, —
Еще ножа не приях, а смерть самохотна
постиже его. Гнѣв ли уби его божий,
Или яко не бѣ в нем, кромѣ лихой52 кожи
и под кожею костей, тѣлесе ни мало.*
160 Что убо мнится тебѣ? Кое се настало
время! Не нам се нужда творится, но, стада
Не ядше, измрут бозы.
Ярополк
Еще прежде глада
побиет их Владимир; дерзнувший пролити
Кров братнюю, дерзнет он и богов53 побити.
Ж ер и во л
165 О лютой54 дерзости! Но повѣжд мы55 подробну,
Молю, коим образом тако неподобну56
смерть подъял еси. Аз бо ничто же вѣм ино,57
Токмо яко брат брата умертви безчинно.58
Ярополк
Вѣдом есть вам давний наш свар. Но се не буди
170 Дивно: претикаемся часто, суще люди.
593ри же, како не равни братние бывают59
Сердца. 60Уви, над мѣру60 себе возвышают.
Владимир, мний возрастом, долженства своего
61 Ни мало не помяну, ни проси моего
175 он, престарѣлой отец сущи злобы, мира.
Аз просих, но не бяше злобѣ его мѣра.
Всемощний, но не могий явним и оружним61
52 М едной 53ЛКМД боги; У бога 54 М доб. сей
55 Л К М УД нет 56 М неудобну 57 ЛКМ инно, 58 К УД
безвинно. 59—59 Л Зрите, яко неравние братие бивают; Ц Д Зри же,
яко не равны братние бывают; М Зрѣте, яко не равни братния бывают;
У Зрите, яко не равна братняя бывают 60—60 М Иже выше мѣры;
У Как выше мѣры 61-61 Л К Д Ни мало не помяну, ни проси
моего | мира. Аз убо просих но не бяше мѣра | злобѣ его. Не могий
явним и оружним; М Ни мало не помянув, ни просил моего | мира. | Аз
убо просих, но не бяше его мѣра | злобѣ. Не могий убо явним и
оружним; У Ни мало не помяну, ни проси моего мира. | Аз убо просих,
но не бяше мѣра | его злобѣ. Не могий явним и оружным

Видом мя побѣдити, победи безмужним.
Лесть приять вмѣсто меча; мнится быти мирний
180 Во словѣ, во сердцѣ же ношаше яд звѣрний.
62З моего ж смирения он хищния сѣти62
Соплет63 на мя, взивает дому посѣтити
и утвердити завѣт. Аз прост и ничтоже
Злаго в толицей любвѣ чаях,64 — не бо може
185 вѣрная любов быти, ни распра почиет,
Где65 любвы знамения вѣра66 не имѣет, —
пой дох аки ко брату. О день и67 и час лютий!
Камо идох, безумен? Три крати на пути
конь преткнуся, три крати вран прелетѣ черний,
190 Третий час дне три крати нарекох вечерний.
68И воспящаше мя друг,68 даяй совѣт здравий,
Но не воспященни суть божия устави.
Прийдох уже ко дверем, чая69 яко тѣмы
Вхожду в дом братний, — во мрак вѣчний внийдох имы.
195 Егда бо праг70 преступих, отсюду и сюду
На мечы мя подъяша.* Моих же оттуду
всѣх воев воспятиша; един со двоимы
Всуе брахся, весь лютѣ на мечах носимий,
яко медведь, ему же в перси ловец силний
2оо 71Рожен вонзет,71 мещется72 всуе и бездѣлний
гнѣв ярит, и елико борется крѣпчае,
Толико в онь желѣзо входит глубочае;
сице аз, бѣдний, брахся, послѣди же тамо
Падох и, валяяся сѣмо и овамо
205 в кровѣ моей, сугубим путем пустих душу.
Ж е р и в о л
Не могу се73 слишати, но отмстити мушу!
О бозы, помозѣте! Аще мои пѣсны
Силни сут и могут что, да пройдут74 в безвѣстны
мѣста, в дебри, в пещеры, в рѣкы, в бездны, в гробы,
210 В глубокия великой матеры утробы.
Подвигну мертвих, адских, воздушних и водних
Соберу духов, к тому звѣрей многородных
62—62 Л З мое же смирения он хѣщний сѣти; К Д 3 моего ж смире-
ния хищний он сѣти; М 3 моего он хищний смирения сѣти; У С моего
смирения хищныя он сѣти 63 М Соплел 64 Л чая; КМД чаяй,
65 Исправ. по ЛМУД: ТК Зде 66 У отнуд 67 КМ УД о
68—68 Л И воспящашеся друг; М Воспящаше мя и друг,
69 ЛМУ чаях; Д чаяй 70 У порог 71-71 ЛКМ УД Вонзет
рожен, 72 М мечется 73 Л нет; М аз 74 М У пойдут

75созову купно,75 прийдут змии76 страховидни,
Гади, смоки,77 полозы, скорпии, ехидны;
215 совлеку солнце з неба, помрачу свѣтила,
День в нощ претворю: 78явѣ будет78 моя сила.
Дѣйствие 2
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Курояд жрец1
Слышѣте празнична рога!
День прийде Перуна бога,
День шумний, бурний, ужасний,
празник громний,2 велегласний.
5 Слышѣте, рустии люди!
Домы, орудия, труды,
Торгы, купля оставьте,
спѣшно на празник идѣте!
Воли, кравы избирайте,3
ю 4 толстии жертвы давайте! 4
Он есть бог молниелучний,5
любит мяса зѣло тучны.
6Слышѣте празнична рога!
День прийде Перуна бога,6
15 7День шумний, бурний, ужасний,
празник громний, велегласний.7
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Пиар с Куроядом
Пиар
Курояде, престани, престани, престани!
Курояд
Что тако, о Пиаре?
Пиар
Всуе нынѣ страни
Оглашаеш, не будет, не будет днес жрома
20 жертва; не движи людей.
75—75 М и совокупно, 76 Исправ. по А К М У Д; Т звѣры
7-7 У прузи 78—78 Л М У будет явѣ
1 А доб. поет. 2 Исправ. по ЛКД; ТМУ громкий
3 У убивайте, 4—4 А толсти жертви подавайте! 5 Исправ. по
А К М Д; Т молнийилучний; У молниилучний, 6-6 М У нет.
7-7 Восстановлено по А; в ТК М УД эти два стиха отсутствуют.

Курояд
Невѣже! Ест грома
Праздник.
Пиар
Честний Жеривол 8не готов есть.8
Курояд
Како
Жеривол 8не готов ест?8
Пиар
Не готов есть всяко.
Курояд
Ко чему ест не готов?
Пиар
Не готов ест жерти.
Курояд
Дадите мы, о бозы, да аз тако терти
25 Возмогу куры моя,* яко он всецело
трет волы безмѣрния! И на сие дѣло
Что ест нужно, молю тя, повѣжд.
Пиар
Нѣст удобна
времени, яко вижу.
Курояд
Рѣч9 се неподобна.
Жерти ему нѣсть время? Прелщаешся, друже,
30 10и веруешь; аз же ни, но чаю, что уже10
Он бы хотѣл, дабы был праздник непрестанний.11
Дивну вещ реку: видѣх, когда напитанний
Многимы он жертвамы лежаше во хладѣ»,12
а чрево его бяше превеликой кладѣ
35 Подобное; обаче в ситости толикой
знамение 6t13 глада и алчбы14 великой:
8-8 А К М УД есть не готов? 9 М У Вещь 10-10 М и вѣру,
еши тако, я вѣры неймуже. 11 Л М безпрестанний. 12 М в охладѣ
13 ЛКМУД бысть 14 У жажды

Скрежеташе зубамы, на мнозѣ без мѣри
движи15 уста и гортань. И достойно вѣри
Слово твое, Пиаре: «время не имѣет».
40 И во снѣ жрет Жеривол.
Пиар
Се не разумеет
Любимий мой Курояд Пиарева слова!
Рѣх «не имать времени», видя не готова
Его быти.
Курояд
Мню, зубов не изостри или
не испраздни стомаха.
Пиар
Ругается; ни ли
45 Во грѣх не вмѣняеши дерзок смѣх творити
с мужа толь велебнаго!* 16Что ж имѣет быти,
Увѣси потом.
Курояд
Почто16 праздника не творит?
Пиар
17Нинѣ сие довлѣет.17
Курояд
То он нас поморит
Гладом.
Пиар
Нужда терпѣти.
Курояд
Но молю тя, кая
50 нужда се необична?
Пиар
Аз, дрова збѣрая
На жертву, ходя18 нынѣ сквозѣ лѣс пустинний,
и се бѣжаше скорий,19 простовлас, безчинний
15 Л КМ УД движа 16-16 ЛКМУД нет {см. стр. 13).
17-17 Нынѣ и се довлѣет; У Нынѣ се ти довлѣет. 18 И ходил;
К МД ходях; У ходих 19 М скоро,

Трагикомедия «Владимир» (Рукоп. ГПБ, собр. Толстого,
О. XIV. 2, л. 69).

Жеривол и, от земли ^вихром подносимий,20
не позна мя при пути, но неудержимий
55 Бѣг творя, пущаше вопль в дебры21 необичний,
от 22всѣх же22 стран пустины страшны и различии
Отповѣдаху гласи, и свисти, и кихти.
Курояд
Скорб нѣкую имѣет.
Пиар
Сего23 ради рѣх ти,
Яко нѣсть готов жерти.
К у р о я д
Убо потерпѣмо,
во что се будет. Но се он, се он бѣжит сѣмо!
ЯВЛЕНИЕ TPETOE
Жеривол, Курояд, Пиар
Же р и в о л
Скорб велия! Лютѣ мнѣ! Скорб, братие, зѣлна!
Курояд
Что ти есть, Жериволе? Престани! Бездѣлна
Толикая печаль есть. Аще и что злое
24случится ти,24 сотворше совѣт, можем тое
65 Исправити и в добрий случай премѣнити.
Пиар
Скажи, да совѣтуем.
Жеривол
Ничтоже совѣти
Успѣют, аще самы не потщатся бозы.
Не вѣсте ли, о друзы, яко зѣло мнозы
Супостати на богов и на нас восташа?
70 Воводят христов закон.
20—20 У вѣтром возносимый 21 у бездны 22—22 Исправ, по
ЛКМУ Д; Т всѣх (недостает слога в стихе). 23 ЛКМУД Того
24—24 М прилучи тя; УД случися ти,

Пиар
Убо, честност ваша,
Призови силу богов: твоих оны пѣний
слухати навикоша, ниже повелѣний
Преступают.25
Жеривол
Нынѣ бѣх в дебрех непроходных
и созвах безчисленних, лютих, страхородних26
75 Сонм духов неизчетний.27 Егда же познаша
нужду мою, скоро вси равним совѣщаша
Гласом, яко не требѣ вести всего полка.
«Мы, — рекше, •.— увидѣхом28 от слов Ярополка,
Яко князь ваш Владимир, иже скорб толику
во наводит, страст имѣет зѣлну и велику
Ко похоти тѣлесной и ко мирской власти.29
Того ради цариков, иже тѣмы страсти
Владѣют, звати треба. Трие сут: бѣс мира,
бѣс плоти, бѣс противства божия. Тѣм вѣра,
85 Нам неблагоприятна, колѣблется всюди.
Но тии где-сь30 странствуют. Убо наши труди
Будут в том, да поищем и пришлем их скоро».
Се рекше, полетѣша поспѣшно и споро.
Тих на помощ аз чаю.
Курояд
Лютѣ! Что се странно?
Жеривол
90 Что ти ест, Курояде?
Курояд
Бозы нечаянно
Вострепеташа.
Пиар
Нѣсть то, развѣ примрак нѣкий
и мечтание 31ти быст.31
25 Исправ. по Л К М УД; Т Приступают. 26 У страховидных
27 Л М У неизчетных. 28 К У Д увѣдахом 29 М сластя.
30 Исправ. по Л К МД; Т У здесь 31-31 Исправ. по Л К М У Д;
Т быст (недостает слога в стихе).

Курояд
О позор великий!
Смотри ж сам.
Жеривол
Знамение сие ест ужасно!
Пиар
Зови сих, Жериволе! Трубы велегласно!
32Пѣснь Жеривола32
95 33Аде, на помощ33 востани,
спѣшно 34двигни твоя34 брани,
двигни сили, двигни власти,
твоя имать честь упасти.35
Вѣтре пернатий, воскорѣ
100 преносяй корабль по36 Mopt,
помощной37 нам адской СИЛ*Б
подажд воскорие крилѣ.
Летите, дуси, летѣте
нам на помощ, не медлѣте!
105 Изострѣте гнѣва жало:
люто время нам38 настало.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Б1»с мира, Жеривол
Б TS с мира
Что се тако нужное39 и кая потреба
тако скорой помощи, Жериволе?
Жеривол
С неба
О господие мои, послаша вас бозы.
но Не вѣсте ли, в Киевѣ что творится?40 Мнозы
Лжемудрцы, лжепророки, хулники восташа:
пасти имать закон ваш,41 пасти вт>ра наша.
Б t с мира
Кто такых злых навѣтов вина?
32—32 Восстановлено по К Д; ТА нет; М У Жеривол богов на по-
мощь зове[т]. 33—33 У Адова помощь 34—34 А К М УД твоя двигни
35 А М У пропасти. 36 М на 37 Исправ. по А К У Д; ТМ по-
мози; в Т на полях: помощной 38 У се 39 у нуждно есть
40 А сътворися? 41 А У Д наш,

Жеривол
Князь велможний.
Бѣс мира
Не бойтеся, дерзайте! Ни ли он, безбожний,
115 Приймет моих совѣтов, аз отмщу сторично.
Обаче не мню тако: князю ли прилично,
Да свою распятому и нищему вию42
Христу приклонит? Лютѣ! Аз недоумѣю
Объяти се мислию, ниже помисл умний
120 может сие сказати. И аще безумний
Сотворить тако, аще от греков прелстится,
вѣсте ли вы, кому 43он в сем43 уподобится?
Константину оному, иже риболова
Петра, всѣх худѣйшаго, и с ним неистова
125 Шатерей дѣлателя Павла, во снѣ пьяний
узрѣв, тако восприять совѣт их поганий,
Акы бы был болярский, и себе в неславу
толикую воверже, яко злату главу
Не усрамися44 старцу Силвестру худому
130 преклонити смиренно. Вси царскаго дому
Возсмѣяшася тогда; мы же наединѣ
на мнозѣ плакахомся и даже донинѣ
45Плачем, толику45 его погибель помняще.
О Христе! Аще прелстиш и сего и аще
135 Поймеши Владимира, буди (яко лживий
твердит о тебѣ народ), буди бог правдивий!
Аз же да не буду цар, да не буду честний,
да не буду всесилний. Калугеров лестний
Вожд,46 о мой Жериволе, 47язик да устроит47
140 и да много глаголет; мнѣ же недостоит
, Словом прелщати, дѣлом хощу показати,
что могу.
Жеривол
Равно тебѣ благодарствовати
Не можем ми, о царю! Твоя будет слава,
аще твоя сих лестцов побѣдить держава.
Бѣс хули
145 Не менш о сем потщуся и аз, Мире златий!
Зрѣте же, аще любит истинну распятий.
42 У вѣру 43—43 Л он сим. М оний сим 44 М У посрамися
45-45 У Плачемся, тую 46 ЛКМУД Род 47-47 КУ Д
язики да строит

Яко сам злодѣй бяше (не бо средѣ двою
злодѣю распят бы был), тако со собою
И полки злодѣйския вести зѣло любит.
150 Кому се нѣсть известно? Сам он гласно трубит
В своем евангелии. «Не прийдох призвати48
праведников, — глаголет, — но грѣшних взискати».
Тожде дѣлом являет. Донелѣ49 державний
Владимир 50имя имѣл доброе50 и славний
155 Мужеством бѣ, 51 и Христу он мняшеся51 быти
непотребен. Но егда сродную пролити
Дерзну кров и княжеский сан сотвори мерзкий, —
сотвори себе' Христу любима, да дерзкий
Будет оттол разбойник: убо52 богов сила
160 ненавидит всячески толь сквернаго дѣла.
Но недолго грѣх ходит волний и безказний,53
во слѣд злодѣяния пойдет неприязний
Гнѣв мой: вложу в мисл ему христоненавистны
помисли, на язик же наведу безвѣстны
165 Хули. Мняшеся тебѣ, о тектонов сыну,
яко Владимир будет равен Константину, —
Будет противу54 тебе Иулиян вторий.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Бѣс тѣла и Жеривол
Бѣс тѣла
Простѣте, аще мало закосних; аз скорий
55Всегда на сицевую55 помощ, днес ея же
170 ищеши, Жериволе!
Жеривол
Ни, о любви княже,
Не на мя пущай стрѣли: вѣм, яко твоего
лука язви сладки сут, но тѣла моего
Вси уди, вси утробы твоих ран сут полны.
Язви князя нашего.
48 ЛК Д возвати 49 Л М Доселѣ 50-50 Л К У Д имя добро
имяше; М добро имя ношаше 51—51 Л К Христови мняшеся; М Хрис-
тови он мняшеся; У Д Христови мняшеся он 52 Л К М У ибо
53 Исправ. по А К; ТМУД без казни 54 у противник
55-55 А К МУ Д Всегда есм на сицеву

Бѣс тѣла
Но он весь ест болний
175 От стрѣл моих: триста стрѣл, ядом напоенних,
внурих ему во сердце, триста жен сочтенных
Бѣсится любовию.
Жеривол
Но вся отринути
хощет уже.
Бѣс тѣла
Кто тако жестокий и лютий
Любов ему56 отъемлет?
Жеривол
Един, убо вѣси,
180 един безчеловѣчний всесладкия бѣси
Христос от душ изгонит и всѣм ест противний.
Бѣс тѣла
Не скорбѣть.57 Покажу вам образ зѣло дивний
Християнской чистоты. 58Яко к вам58 позванний,
не скор прийдох; не вѣсте, чим бых удержанний.
185 В далекой странѣ, Христа держащей уставы,
двое суть 59княжения особной59 державы.
Двоим ихь60 князем любов ко единой дѣвѣ
влиях в сердце; недолго убо в тайном гнѣвѣ
Прибыша со собою, скоро, ярость звѣрну
190 откривше, лютую брань и силу безмѣрну
Двигнуша и единой жени ради тако
кров людей безчисленных проливают, яко
Троянская иногда брань долго лияше,
когда греком Елена похищенна бяше.
195 61 Тако мя побеждают христиане! 61
Жеривол
Убо
со Владимиром тебѣ братися сугубо
Удобнѣйша брань будет: понеже бо зѣло,
яко повѣтствуеши,62 едной жени тѣло
56 А М мою 57 Читать следует: скорбить; ЛКМУД скорби
58—58 М Я ко вам 59—59 Исправ. по А К; ТУ Д княжеский особной;
М княжения особни 60 М ТЕМ 61—61 Л М Тако я побеждаю»
християне[и]! 62 ЛКМУД повѣствуеши

Двох мужей побеждает; колмы паче триста
200 связати единаго могут и от мѣста
Двигнутися не дадут, аще приложиши
о том попечения.63
Бѣс тѣла
Всуе тя трудиши,
Жериволе! Наша в том печаль, наши труды.
Ты отселѣ, молим тя, 64безпечален буди.64
Жеривол
205 Братия, радуймося: еще 65не у может65
Христос торжествовати, ни ему поможет
Многорѣчие жерцов его.
Пиар
Нам прилично
еще пред побѣдою пѣти краснолично.
Курояд
Прилично воистинну.
Жеривол
Устройтеся спѣшно,
210 спѣшно до скакания, аз же вам утѣшно
Явлю зде знамение: понеже имамы
66сладкие пѣти пѣсни, бозы же со намы
Будут скакати, токмо первие им мушу66
пришептати и дати коемуждо душу.67
Идолы со жерцамы, 68поющимы пѣснь, 68 скачут,
Действие 3
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Владимир, Борис, Глѣб
Владимир
Борисе, чадо мое!
Борис
Что, отче, велиши?
63 М У попечение 64—64 М печален не буди 65—65 у не усможет
66-66 ЛКМУД от богов сих трепета страх, убо со нами | да скачут
нынѣ они (Л убо они). Но первое мушу 67 Л доб. Хор 68—68 КМУ Д
поюще,

Владимир
Видѣл еси от греков посла? Что ты мниши
О его вѣщании?
Борис
Закон свой прияти
советует, но требѣ болѣе слышати
5 О том, да вся известна будут.
Глѣб
Аще волно
1 что мнится мнѣ 1 сказати, о отче?
Владимир
Доволно
Глаголи, чадо Глѣбе!
Глѣб
Аз отнюд не знаю
в чем стоит закон христов; обаче не чаю,
Даби не любве ради посла сицеваго
ю послал царь вызантийский. Аще бо бы злаго
Был он ухищрения, з лукавим наветом,
не то би своим тебѣ представлял советом,
Что самим им свято ест, велико и честно.
Но егда что сам любит, 2то давать2 не лестно
15 Мнится дарование. К тому кой зде быти
может 3подзор лукавства?3 Егда бо смѣсити
Кров их с намы хощеши, чаю, видят ясно,
яко мир им даеши, ниже что ужасно
Или враждебно от нас себѣ ожидают.
20 Врагы не сим образом кровь свою смѣшают.
Убо молю,4 не спѣшно и не без ответа
отслеши философа, но, его5 совета
Не возгнушався,6 вели ему, да подробну
закон христов изъяснит и в-ѣры удобну
25 Покажет в-вру свою.
Владимир
Аки би едино
сердце имамы, Глѣбе! Аз ничтоже ино
1—1 Л что ми ся мнит; К У Д что ми мнится; М мнѣ что тебѣ
2-2 ЛКМД то дает; У подает 3-3 Л позор лукавий; У позор лу-
кавства? 4 ЛКМУД мню, да 5 Л сего 6 У Д возгнушайся

Помишляю; прочее вѣруйте ми, чада:
мнозы к нам прихождаху з Вызантии града
Царский посланницы, обаче еднако
во имѣх сердце, ниже что внутр имѣх. Инако
От сего сотворися: едва бо он слово
прорече ми и Христа помяну, что-с ново
Не вѣм и дивну в сердцы ощутих измѣну
и, что всѣх ест дивнѣе, аки не едину
35 Рѣчь слышах, двоих нѣких устен слово бяше.
Философ убо, стоя, своя глаголаше.
В мисли же моей нѣкто тайним си языком
(отселѣ, мню, не слишан быст он человеком)
Повѣсть философову крѣпкимы7 извѣти
40 утверждаше. Моя же утроба горѣти
Мняшеся, и страх нѣкий пронзе мя; оттолѣ
не вѣм, како ко8 моей прилѣпися волѣ
Имя християнское, нашы же мнѣ9 мертвы
10бозие мнятся10 быти и мерзки их жертвы.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Вѣстник, Владимир, Жеривол
ВѢСТНИК
45 Жеривол входа просить, княже!
Владимир
Невозбранно.
Повѣмы ему о сем слово нечаянно.
Жеривол
Именем богов наших многих лѣт желаю,
княже, державѣ твоей.
Владимир
Что новаго чаю
Слишати, Жериволе?
Жеривол
Велможний владико!
50 Желал би лучшую вѣсть носити. Велико
И страшно знамение бозы нам дадоша:
зѣло разболѣшася.
7 Л краткими 8 М до 9 Л К УД ми 10-10 Л У бози
мнятся; М бози мняхуся

Владимир
Но не у помроша?
Жеривол
Не буди то, господи!
Владимир
Се убо не тако
страшно, яко рекл еси.
Жеривол
Умирати всяко
55 Бозы не могут, их бо вредити ничтоже —
ни огнь, ни меч, ни вода, ни земля — не може.
Владимир
Не вѣм сего.
Жеривол
Есть един вред смертний: от глада
умирают иногда, того ради стада
Тучнии им на жертву обыкоша слати
«о боголюбцы, от них же перваго тя знаты
Должни семы, о княже!
Владимир
Но рцы, в чем болѣют
бозы твои.
Жеривол
Первѣе твои сут. Имѣют
Сокрушенны нѣкие кийждо своя уди.
1 Милостив убо буди им, молю тя, буди
65 Милосерд.11
Владимир
Что же творим? Послухай моего
совѣта, Жериволе! Иннаго коего
Болшаго взищѣм бога.
Жеривол
Быти се не может.
О княже, како един толиким поможет
Народом твоим?
11-11 КМУД Молю тя убо, буди им милосерд, буди | Милостив

Ни ли един аз владѣю
70 всѣм народом? Что се ест, аз недоумѣю
Сказати.
Жеривол
Нѣст се дивно, нѣст ни мало чудно.
Ти болш смисла имаши, им же тако трудно
Мудрствовати. Ти, егда изийдеш от тѣла
(не лгу,12 ни ласкателно глаголю), до зѣла
75 Превознесен будеши и над всѣх не мало
богов болий: мал тебѣ Позвизд, мал Купало,
Мал Мошко, мал Коляда, мал Волос; сравненний
с тобою и сам Перун будет умаленний.*
Владимир
Аз толик сий, обаче от меча боюся
во смерти. Богов же како (что се ест, дивлюся),
Богов како <не может тоежде вредити?
Жеривол
Рѣх, яко кромѣ глада не могут умрѣти.
Владимир
Вѣм убо, Жериволе, како тя сотворим
безпечална, да гладом болних13 сих поморим.
Жеривол
.85 Что слишу? Аз погибох. О княже всезлатий,
вседрагий, вселюбимий,14 всемощний, богатий!
Престани сих помислов! Буди милосердний!
Вижд слезы, вижд трепет мой, вижд плач мой усердний.
О княже! О господи! О владико! Кую
90 злобу богов видиши, яко сицевую
Ярость на них воздвиже?15
Владимир
Аз от любви сие,
не от ярости творю, да бозы благие
В болѣзни не мучатся. К тому, что ползуют
болни? На что потребни суть?
12 Л нет; К М У Д лщу 13 М богов 14 М вселюбезний
15 М возводишь

Жеривол
Ясти требуют.
Владимир
95 Жериволе, вижу тя великаго быти
боголюбца; но сие нужно отложити
На и«о время. Нынѣ послушай моея
потребы. Дойде ли вѣсть честности твоея
О прибывшем к нам послѣ царском?
Жеривол
Слышах, княже.
Владимир
100 Мню убо. яко в-вси и вину, ея же
Приход его ест?
Жеривол
Не вѣм, но боюся зѣло
прихода его сѣмо: имать быти дѣло
Ратно, немирное.
Владимир
Ни, еще завѣщанний
мир со намы крѣпчае хощет сей посланний
105 Утвердити; совѣт же дает 16в крѣпост16 мира,
да и от нас христова восприймется вѣра.
Жеривол
О княже! Что се слишу? Се17 мир? Се брань зѣлна,
яковой от лѣт древних Россия всесилна
Еще не имѣяше.
Владимир
Не нанесет брани
цар, аще и не приймем в*ври их. Престани
Всуе скорбѣти. Твой же кой18 COBTJT 19ест? Како19
на се им отвѣщаеш?20
Жеривол
Не хощем вас всяко
Послушати, ни ваша прияти совѣти.
Мы болш богов имѣем.
по
16-16 ЛТ вместо; в Т поправка на полях: в крѣпост 17 М Сель.
18 ЛКМУД кий 19-19 М и како 20 КМУД отвѣщаем?

Владимир
Но на их извѣти,
не Ими же нас приводят, что рещи имами?
Жеривол
Вѣм, что се ест: прѣтися словом хощут с намы.
Аще тако, добрѣ ест; всуе уповаша,
яко нѣст ум21 в России, яко облает ваша
Мудрецов не имѣет. Да уразумѣют
120 невѣжу Жеривола.
Владимир
Скоро зде имѣют
Быти, аз бо их просих. Ти же удалися
мало; им же пришедшим, паки возвратися.
Дерзок ест, но не чаю, не препрѣн от слова
мудрец наш аще будет.
Глѣб
Обично такова
425 Дерзость величавая в дѣлѣ не бывает
многомощна и себе суетну являет.
Борис
Посел, яко же слишах, велми ест славимий
во Греции философ, и между своимы
Едва ему, глаголют, обрѣтеся равен.
130 Искусен в учении, красомовством славен;
К тому же и страннии изучи язикы,
умѣет и наш руский. Муж же сий толикий
Не кичится, глаголют, но кроток ест в нравѣ.
Владимир
Вѣрно слово: бесѣда его творит явѣ, .
135 Яко славное его имя не ест тощно,
з бесѣди бо, каков кто внутр ест, знати мощно.
Вѣстник
22 3 Греческой землѣ посел паки входа просит.
21 Исправ. no А; Т К МУ Д им

Владимир
Да прийдет здѣ, иже нам добру вѣсть приносит.22
ЯВЛЕНИЕ TPETOE
Философ, Владимир, Жеривол
Философ
Первий мой приход, княже, велѣнний ми бяше
MO царем моим, нынѣ же величество ваше
Прийти велѣл ми еси. Аз яко моего
царя и величества, такожде твоего
Творити волю готов: оному повинно,
тебѣ любовно должен, обоим всечинно.
Владимир
us Сие ти усердие и любов толика
велит ми потщатися, да царь и владика
Твой мене не побѣдит, 23«иже да превзийдет23
в любвѣ своей ко тебѣ. Но да болший прийдет
Сей долг на мя любовний; молю тя, не буди
150 тяжек (аще хощеши, да не всуе труди
Путы твоего пойдут24), скажи нам подробну
глави25 вашых уставов; сотвори удобну
Увѣрению быти вѣру нам Христову,
да увѣмы, какову26 взяти и какову
155 Отвергти подобает.
Философ
Во всякой потребѣ
27должен тебѣ есм,27 в сей же наипаче ест требѣ
28Да .служу нелѣностно;28 на дѣло бо сие
не токмо мя царь посла, но и29 прилѣжнѣе
Сам бог30 завѣщавает.
Жеривол
Что ми велит ваше
160 величество? Се прийдохь.
22-22 ЛКМУ Д Посел вохода просит. Есть ли ти блажимо (ЛД доб.
владико)? — Слуги да устроятся и да прийдут сѣмо. 23—23 ЛКМУД
ни да превозийдет 24 Л будут 25 Л главу 26 У якову
27-27 М поволен ты есмь; К Д поволен тебѣ есм; У поволен есмь,
28-28 У Да услужу неложно; 29 Л МДУ се 30 М мнѣ

Владимир
Давно ми мисл бяше
Призвати честность твою; угодна обаче
не бѣ времени, нынѣ есть.31 Тебѣ наипаче
Достоит се вѣдати, кия ми совѣти
преподает царь римский: закон измѣнити
165 Совѣтует, ти же нам закона начало.
Жеривол
Непотребна измѣна, идѣже ни мало
Зла не обрѣтается. В нашем же уставѣ
кий порок ест? Развѣ то вѣдомо державѣ
Твоей буди!32 Болшие жертвы приносити
170 богом должно ест; зри бо, что нам сотворити
За нелюбов прещают. В сию нощ до ложа
приступи ко мнѣ нѣкто худ, сух, кост и кожа
Едина; аз не познах, Купало же бяше.
И, скорбен, возрѣв на мя, рече: «Чесо
175 Беззаконие растет, малит же ся зѣло
боголюбство? Видиши, Жериволе, тѣло
Мое кое ест? Гдѣ суть многотучны жертвы?
Мните ли, яко бозы силнии суть мертвы?
И не требуют ясти? И тебе самаго
480 козлоядом назвати требѣ. Таковаго
Зла не терпим33 прочее! Не даете ясти!
Мы убо вас жаждею сотворим пропасти.
Изсушим Днѣпр или бѣг его воспят пустим,
но и самий по34 малѣ род скупий опустим».35
185 Се рек, мняшеся на Днѣпр скоро отходити,
аз же остах трепетен. Что убо творити
Имамы и коей нам требѣ ест измѣни?
Отсюду познай, княже!
Философ
Сонния то сѣни
Бяху и позорище трезвым не ужасно.
190 Слиши, что не от нощна примрака, «о ясно
Пред всѣмы ти глаголю: не токмо вод рѣчных
не изсушать вам бозы, но, аще от вѣчних
Обителей бог призрит милостивно на вы,
в водѣ той богов ваших сокрушатся главы.
31 МД же. 32 КМУД будет!
33 М У стерпим
34 Л КМУД во 35 у испустим»; Д спустим».

Жеривол
195 Да на твою то прежде обратится, мерзкий
хулниче, клеветниче!
Владимир
Что 36ти тако36 дерзкий,
Жериволе? Посел ест и откуду, вѣси,
37и до кого прислан есть.37 Или в словѣ нѣси
Искусен? Словом чинним, не сваром преприся.
Жеривол
2оо Аще тако велиши, княже, добрѣ случися
Час мн-в сей. Но что имам глаголати с вамы?
Един вам токмо ест бог?
Философ
Едного имамы.
Жеривол
Слишах тако. Се же что? И како38 он нужди
всѣх человѣк понесет? Како ему чужди
205 Скорбы во сердце внийдут? К тому аще бозы
вам кромѣ единаго не суть, почто мнозы
Жерцы во вас? Един ли всѣм тим доволствует
вол на жертву? Что се ест? Сам же что готует
Ясти себѣ бог? Рци мы. Велѣл еси, княже,
210 словом препиратися; аз никоеяже
Не вижу в нем мудрости: молчит, не вѣщает.
Философ
Таков слову твоему отвѣт подобает.
Жеривол
Таков и аз, в*ѣм, ибо аще достизати
высоти моих словесь не можеш, молчати
215 Нужда ти есть. Но рци ми, коей найболш сласти
в ядении бог ищет? Что наипаче ясти
Любит он? Рци, молю тя.
36—36 л так еси 37—37 Л KY Д п к (К ко) кому послан ест; М и
ко кому есть посланий. 38 Исправ, по ЛКМУД; Т как (недостает
слога).

Философ
Аще би не тако
земен был, 39могл бы еси знати, яко39
Дух сокрушенний — богу жертва ест любима.
Жеривол
220 Ха, ха, ха, ха! Слишѣте! Слишѣте славима
Бога християнского! Убо ниже пиет;
жаждний, гладний И бѣдний— дух ему довлѣет,
Парею сит.
40 Вси жерци смѣются40
Философ
О, смѣх ваш достоин слез многих.
Жеривол
Мы же богов имамы не тако убогих:
225 Упиваются медом;41 гусей, курей страви
тучат их, а наипаче тучнѣйшие кравы
И волы пожирают. Еще ти немногу
вещ реку: кое лице 42свойственно ест42 богу,
Красное ли бѣлое? Кий 43шар им43 приемний?
Философ
2зо Вѣм, кий вид богов ваших — черны сут и темны.
Жеривол
Ваш же каков?
Философ
Не вѣмы, ест бо невидимый.
Жеривол
Слишѣте, что нам сказа? Се ли он хвалимий44
Философ? Чуждих богов вѣст, не вѣсть своего!
Не вѣст, в кого вѣрует. Княже, вижд коего
235 Учителя имаши.
Владимир
Престани! Стижуся
красомовства твоего.
39—39 М знал бы зѣло о сем, яко 40—40 К MY Д нет.
41 М вином; 42—42 ЛКМУ Д свойствуется 43—43 Исправ. по
Л К MY Д; Т ни шар 44 Л славимий

Жеривол
Владыко, чуждуся
Твоему величеству. Вѣруй ми, нигде же
тишайшия бесѣди не сут, но45 понеже
Кратким46 словом истинну47 хранити нѣст волно,
240 дѣлом смирю хулника а48 смирю доволно.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Философ, Владимир, Борис, Глѣб
Философ
Не буди величеству твоему в досаду, •—
се ли в вас мудрецы сут? Аз овчему стаду
Не дал би49 сицеваго вожда.
Владимир
Сие восписати
не требѣ ест закону, ниже порицати
245 50Державу нашу:50 род наш жесток, и безсловний,
и писмен ненавидяй — 51сему ест51 выновний.
Но не во всем Жеривол глагола безумнѣ:
како ест бог невидим, не вѣм аз.
Философ
Разумнѣ
Отсюду начал еси. Аще бо видимий
250 был бы бог человеком, не был бы множимий
Собор многобожия, но ниже би вѣрѣ
возмогло тогда быти мѣсто во всем мирѣ.
Вѣра ест вѣровати во вещ таинственну,
ниже ест неприлично быти сокровенну
255 От очес смертних богу. Солнце, ходяй горѣ,
обаче дерзких очес не терпит: воскорѣ
Отвращает зѣницу. И вы, земны суще
52и тожде со иннимы52 естество имуще,
Чести ради не всѣм вас хощете являти,
260 многим на престол царский неволно взирати.
К тому бог дух ест, ниже вещество53 имѣет,
и тако до зрѣния его не довлѣет
45 М и 46 КМУД Кротким 47 ЛКМУД истинны[и]
48 У и 49 И К У би[ѣ]х; Д бѣх вам 50-50 А КМУД Нашу
державу: 51—51 Л есть тому; МУД есть всему (УД сему)
52—52 Л и тоежде со ними; М У и тоежде с иными 53 М естество

Око плотское. Се же явѣ ест отсюду,
яко и души нашей не можем отнюду
265 Видѣти,54 какова ест.
Владимир
Како убо вѣмы,55
яко бог ест, понеже нам ест невидимий?
Философ
Сей разум от естества имѣет начало.
56Древний бо56 еллини, не суще ни мало
От бога изучении, сие имѣяху
270 познание. Егда бо весь мир разсуждаху,
Видяще в нем толь многу твар и толь различно
здание и всѣм вещем данное прилично
Свойство и согласие, яко и в толиком
множества не ратуют на ся, но в великом
275 Мирѣ стоят и в един конец намѣрают,
ниже когда данний им чин свой измѣняют.
Свой путь имут свѣтила, свой брег знают води,
свое время вѣдает земля, из ней плоди
Исходят, кийждо57 от них во время подобно.
280 То зряще, философы рѣша: «Неудобно
Быти сим без начала и потребной58 власти.
59Но нѣкто созда сия59 и держай упасти
Не дает и премудрим смотрением строит:
убо того и богом нарещи достоит».
285 Тако вси мудрствоваху.
Владимир
Добрѣ се. Но кая
нужда ест, да, многия твари разсуждая,
Познаим токмо быти единаго бога?
Многих бо создателей твар требует многа.
Философ
Ни, княже! Не может бо что началом быти,
290 аще не ест едино: началу имѣти
Первенство подобает. Убо аще мнозы
суть во вас; вси ли тие первие сут бозы?
54 М Вѣдати, 55 У вѣси, 56—56 М Древни убо 57 Неправ,
по ЛКМУ Д; Т кий (недостает слога в стихе) 58 Исправ. по
ЛКМУД; Т потребно жь 59—59 М Нѣкто создал есть сия

Аще ни, един убо; аще же вси, како
в многом числѣ нѣсть вторий, ни третий? И тако
295 Всѣм вину подобает имѣти едину.
Владимир
Но откуду вѣстно ест, яко еще инну
Жизнь глаголете60 быти и вѣк инний новый,
сему преставшу?
Философ
61 Сие извѣщенно словы
Пророков нам ест;61 ниже вѣру невозможно62
300 отъяти,63 ибо о64 них многажди неложно
Событие познахом. Но и сие вѣстно
бысть древним любомудрцем. 65Платон бо извѣстно65
Творит в едной66 бесѣдѣ, яко душа наша
ест безсмертна, и его разум вси прияша;
зоб Един токмо Эпикур не хощет прияти.
Еще же и отсюду 67тожде само знати67
Мощно ест. Бог, всякоя вещы сий начало,
имать вси68 совершенства, от них же ни мало
Видим в различной тварѣ. Аще убо цвѣти
310 красния зрим, должно ест тожде разумѣти
И о бозѣ, яко ест всей красоти полний.
Видим свѣтила, убо свѣта ест доволний
Источник бог. Чудимся величеству мира:
69велик убо и бог ест,69 и нѣсть ему м-ѣра
315 Равна70 в тварь словесной. Знаем всемогуща,
видяще крѣпост мужей; знаем всеимуща,71
Зряще на власть царскую; мудра быти знаем
от мудрости созданной. Сице устрояем
72Правди его извѣти; сие же едино72
320 доволно показует, яко имать инно
Житие быти кромѣ временнаго, еже
во различных случаях преходит. Понеже
Не равна Дѣла нынѣ творят человѣцы:
ин добронравен, ин ест лукав; в сем же вѣцѣ
325 Не вси по дѣлом своим мзду и казнь приемлют;
многажди добри страждут, лукави же вземлют
60 У глаголеши 61—61 у Сие есть известно словы | От про-
роков нам; 62 М им возможно; У неможно 63 У не яти,
64 М от 65—65 У Сам Платон известно 66 Исправ.по М; ТЛКД
единой (лишний слог); У . одной 67—67 У тож само познати
68 А всяк; КМУ Д вся 69-69 у великий убо бог есть, 70 ЛКМ
Равнѣ. 71 У силна суща, 72—72 ЛМУ Правды его извѣт ест;
сие же (М а еже) едино

Чести превысокия, убо не вѣнчает
на земли бог праведних, ни злых осуждает.
Како убо сам прав ест, аще здѣ кончати
330 всю нашу жизнь имами, ни иной чаяти?
Обаче не тако ест: бог, правди хранитель,
ин вѣк нам уготова, в нем же и отмстител
Злим будет, а праведним 73воздаст мзду73 сторичну;
сим радост безконечну, оным же казнь вѣчну.
Владимир
335 Прежде твоей бесѣди сим образом тое
поразумѣвах всегда: егда бо что злое
Аще и втай74 сотворих, совѣсть мя мучаше.
Размишлях, что боюся: все житие наше
Здѣ кончается, мнѣ же кто здѣ может бити
340 судия? Но так внутрней скорби утолити
Не могох. Скажи еще: како о сем75 мирѣ,
како о человѣцѣ, како о сей76 вѣрѣ
Христовой мудрствуете?
Философ
Прежде всего вѣка
бог, сий доволен в себѣ, созда человѣка
345 Во времени, от своей благости77 единой,
не да здѣ живет присно, но ко лучшей инной78
Жизни да79 свой пут творит. Мир же сей всеродний
дал80 ему в напутие, дабы путь угодний81
Имѣл, и того ради лице понуренно
350 иним даде животним, нам же возвишенно,
Да идѣже отчество, тамо ум возводим.
Сего и от еллинской мудрости доходим.
Но человѣк, своея не разумѣв чести,
ни познав благодати, сведен же от лести;
355 Скотом, от них же лицем разнствует, тѣм страстно
сердцем уподобися. И мню, яко ясно
Вѣси, яже о падшем Адамѣ обично
повѣтствует:82 тебѣ бо со всяким различно
Общество ест народом, и со християны
360 бесѣдуеши часто. И оттуду на ны,
73—73 ЛКМУ Д мзду воздаст 74 У втай что 75 У всем
76 Л К МУ Д всей 77 Исправ. по ЛКМУД; Г благодати (лиш-
ний слог ). 78 У оной 79 М он; У нет. 80 Л К Д даст
81 М удобний 82 Л повѣтствуют; К МУ Д повѣствуется.

Аки от источника, вся нужди и скорбы
истекоша, болѣзны, распри, браны, борбы,
Глади и губителства; сама смерть тогожде
корене и, что смерти лютѣйше ест, тожде
365 На разум наш наведе облак нѣкий темний,
им же быв ослѣпленний83 человѣк, весь земний
Сотворися; горѣ же мало кто возводит
сердце, и 84сим идолом84 чест скверную родит.
Сим85 себе весь мир тако обезумил бяше,
370 яко кромѣ иудей весь род86 почиташе
Мертво дѣло рук своих. Но смотри, коликий
бог наш ест во милости; не терпит во вѣки
87Мир тако погибати,87 хощет воздвигнути
лежащих от падежа,88 не вѣдущих пути
375 Исправити, плѣненных 89з ада89 свободити,
еще же да и правдѣ удовлетворити
Божией90 за преступство человѣк возможет.
Но понеже ни ангел, ни человѣк может
Извести сия в дѣло, созданну бо силу
380 превосходит,91 сам к тому (дивная вещ!) дѣлу
92Снийде. И зри,92 коль мудрѣ!93 Сам плот человѣчу
восприять на ся, прошед утробу дѣвичу,
И бысть бог и человѣк, единѣм связуем
лицем в двою естеству. Того именуем
385 Христа; той бо94 пострада и утоли за ны
гнѣв божий, той смертию своею от страны
95Адскоя возведе нас,95 той научи, како96
о бозѣ да мудрствуем. И сказа нам, яко
Един ест бог истинний, но лице тройственно —
390 отец, сын и дух святий; отцу ест свойственно
Раждати от нѣдр сына, духа изводити,
онѣм же от едина отца исходити.
Сын убо плоть изволи нашу восприяти
от дѣвы, в той пострада, на крестѣ распятий,
395 Умре и погребен быст, воскресе и явно
многим сие сотвори, потом же, преславно
Возшед на небо, сѣде одесную бога.
83 Исправ. по ЛКМУ Д; Т сълѣплен (недостает слога в стихе).
84-84 Л К М УД се идолов 85 Л К М Сам; У Тѣм 86 М мир
87—87 М Миру тако погибнуть, 88 Л К Д падежи; У падежей
89-89 Л в адѣ; К МУ Д во ад 90 Исправ. по КМУД; Т Божей
(недостает слога в стихе); Л Божие 91 К М Д превосходят; У сво-
бодить, 92—92 М Снийде с небес 93 Исправ. по ЛКМУ Д; Т
мудрий! 94 М коле 95—95 Л КМУД Возведе нас адския,
96 МУ тако

Суть же и инна, яже даде нам премнога;97
Но не всѣм вся годствует повѣдати. Когда
400 облечется во Христа крещением, тогда
И инна я у вѣси. Нинѣ еще сие
увѣдай и у память паче всѣх силнѣе
Водрузи: мы вѣруем извѣстно и ясно,98
яко будет "день судний,99 страшно и ужасно
405 Время, день стенания, день туги, день гнѣва
божия, вон же люта и неувѣтлива
Мест погубит грѣшников,100 блазы же вѣнчанны
будут во славѣ. Прежде убо нечаянний
Глас трубы пройдет землю, той мертвих возбудит
410 (дивна вещ воистинну!) и на суд понудит
В едино собратися; во огнь облеченний
судия сядет, здѣ же и полк безчисленний
Огненних слуг предстанет. 101 Да и всѣм же вѣрний
свидетель — 102совѣст своя102 вся бо наша знает
415 Тайная; той судия и сердца пронзает.103
Разлучить убо благих и злих на двѣ части:
Тих в радость воведет, а им же мира сласти
препяша путь спасенний пошлет во огнь вѣчний.
Вѣчний огнь! Се страшно ест. Кто безчеловѣчний
420 тако будет, его же не устрашит сия!
Княже, добрѣ о себѣ разсмотры. Виждь, кия
совѣти даю тебѣ. Первѣе вся мира
Состави разверзутся,104 неже наша вѣра
измѣну приймет: сию нам предвозвѣстиша
425 Пророцы неложнии, в пѣснех предгласиша
и древния сивилли, еллинские дѣвы,
Но вземшии от бога разум прозорливий.
Сию царие, сию прияша всецѣло
Премудрии людие,105 и «многия зѣло
4зо чудеса утвердиша, и мнозы за сию
Кров свою излияти,106 под меч нести вию,
нищету, изгнание, темницы, оковы
И вся нужди терпѣти бываху готовы.
Богатства, слава и чин княжеский великий
97 У преславна; 98 У явно, 99-99 У оный судный, 100 А К грѣш-
ники М грѣшника, 101-101 AM Всѣх же будет вѣрний; К У Д Всѣм же
вѣрный 102—102 И справ, по ЛКМУД; Т сов-ѣст своя будет (два
лишних слога в стихе). 103 УД познает. 104 ЛКМД развер-
гутся; У развергу вся, 105 Неправ, по ЛКМУД; Т люде (не-
достает слога в стихе). 106 Исправ. по ЛКМУД; Т иливати,

435 Минут скоро и стати не могут во вѣки,
яко же и прочиих минута; но яже
Аз глаголю не имут конца никогда же.
Владимир
Дар, его же нам посла цар ваш, честен бяше;
Но безцѣнний ест бысер, его же ми ваше
440 благородие нынѣ дарует. Той убо
Должна мя в любвѣ моей творит, да сугубо
вѣрну107 приязнь утвержду, аки ко моему
Брату; но за премудра словеса твоему
благородию в том мя должна знаю быти,
445 Да буду тя отселѣ во отца имѣти:
царевѣ бо дар за дар отслати довлеем,
За твой дар равно дати ничтоже им-вем.
Действие 4
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Владимир, Борис, Глеб
Владимир
Имате ли нѣкое сумнѣние, чада,
во1 словѣ философа?
Борис
Мнѣ еще отрада
Великая на сердцы; егда бо он слово
простираше, 2мнится мнѣ2, яко вино ново
5 Вливаше 3мы во3 сердце.
Владимир
И аз таковую
радость имѣх, но нынѣ инну во мнѣ чую
Измену: сон мя нѣкий устраши4 до зѣла.
Нѣкиим черним мужем изведен от тѣла
Мняхся бити и водим5 сквозѣ дебр пустинну,
ю потом ввержен в дол темний, потом же ко ину
Мѣсту, свѣтлу и злачну, но не вт>м, коего
страха полну, приведен, — доселѣ моего
Покоити не могу сердца. К тому громы
107 Неправ, по ЛКМУД; Т вѣрно 1 КМУД о 2—2 КД
мнится ми; М внимах аз; У мнит ми ся 3—3 А мнѣ в; М в мое
4 Л утруди 5 МУ Д ведом

зѣлния слишах,0 потом весь от огня7 жгомий
15 Лютѣ бых; отвсюду же псы лаяху мнозы.
Боюся,8 да не гнѣв свой поощрают бозы.
. Глѣб
Истинна ест, яко гнѣв поощрают бѣсы,
но суетний их меч той. Вѣмы, яко нѣси
Сам устрашен. Нашего сердца испитати
20 хощеши, отче! Мы же тебѣ подражати
Во всем приобикшии,9 ни мало в сем дѣлѣ
не разнствуем от тебе; бѣсовской же силѣ
Весма поругаемся: во снѣ страх наводят.
Почто, аще силны сут, явѣ не исходят
25 На брань? Аки татие, покровенны тмою,
дерзают на спящаго и сѣнь со собою
Ведут на помощ. Лютий полк сут и ужасний,
лаяху же, яко псы, добрѣ; ибо10 гласний
Крик имуть, но ничтоже криком успѣвают,
30 не ложни в том, яко в псы себе притворяют.1
Мы, отче, велѣния от твоей державы
ожидаем; аз сею рукою им главы
Покрушу, аки скудель.
Борис
И о мнѣ не ино
имѣ разумѣние, отче! Непременно
35 Согласие наше ест; ниже кров сродственна
тако нас вяжет, яко вѣра божественна.
Владимир
Радуюся, о чада, яко ко благому
преклонны есте зѣло; обаче влекому
Волю ко желанному не всегда ползует
40 свободно простирати, но да совѣтует
Первѣе трезвий разум' на мнозѣ, и тогда
безбѣдно пойдет воля: она бо иногда,
Мняще быти вещ добру, избирает злую.
Отидѣте на время. Аз здѣ совѣтую
45 Наединѣ со мною. 3 воску имут дѣти
сердце, скоро их на вся преклонит совѣти.
6 Неправ, по Л К МУ Д; Т слишахох, 7 М него 8 Л
Бояхся, 9 ЛКМУД обикнувшии, 10 Неправ. по ЛКМУД;
Т ибо суть (лишний слог). 11 Л М Д претворяют.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Владимир, помислы гордие
Владимир
помишлением гордим
Коль многы совѣти суть, их же лице красно
мнится быти, но, егда разсмотриш12 опасно,
Инако являются.* Первое се явѣ:
50 13породится от сего укоризна13 славѣ
Нашей. Не повергу ли греческим под нозѣ
царем вѣнца моего? И их же на мнозѣ
Усмирих побѣдамы, тѣм14 сам подчиненний
буду? Не оружием, едним побѣжденний
55 Словом философовим! Инако же носит
обичай: да закона15 побѣжденний просит
От побѣдника, сей же тому да владѣет.
К тому мир знает, яко сили ми довлеет,
Да с римским царем сяду купно же и равно,
бо не тако, аще 10его ученик есм.16 Явно
Се всѣм укорение. Но уже и время
мину ученичества; егда мал бѣх, бремя
17Сие на мнѣ не бяше,—нынѣ,17 на престолѣ
княжем1й сидяй, поддам19 мя20 учителской волѣ?
65 Доселѣ бѣх невѣжа, и невѣжи бяху
князы праотцы мои; вси бо почитаху
Сих богов несумѣнно. «Убо от безумних
порожден ест Владимир?» — Кто от многоумних
Боляр не повѣст тако? 21И не21 токмо сие
70 рекут, но (что ми сердце уязвит лютѣе)
Рекут, яко не ради вѣри приях вѣру,
но страха ради, хотяй завѣщанну22 миру
Крѣпост дати, аки би страшна мнѣ со греки
бран была. Но что сия возмогут вопреки
75 Оглашенной истиннѣ? Что сего порока
множае аз боюся, неже цар? Высока
Велми и его слава. Но нам совѣтуя,
23креститися не рече,23 да не аз, дряхлуя,
12 МУ разсмотрѣм 13-13 у породятся от сего укоризны 14 Л сим
15 Исправ. по ЛКМУД; Т закон. 16—16 У кто ученик есть.
17-17 Исправ. по ЛКМУ Д; Т Сие на мнѣ бяше, но нынѣ, 18 У
князем 19 Исправ. по Л К М Д; Т подам; У поддамся 20 У нет.
21-21 М Ниже; У Но 22 Л извѣщанну 23-23 Исправ. по Л;
Т креститися ми рече; К М Д. крестися ми не рече; У креститися ми
не рече.

Творити се явлюся. Аще же и тое,
во еже аз мишлю, будет, что же се ест? Кое
Зло ест хулиму быти от рода лукава?
Дим ест един24 — людская и хула и слава.
25А яко стар25 учуся, то ли будет бѣдно?
Учитися добраго во всяком не стидно
85 Ест времени: «До смерти (обще26 гласит слово)
всяк человѣк учится». Но на мнѣ се ново
Явится — от праотец никто же не бяше
християнин. Что27 к тебѣ? 28Аще бо и наше28
Не было бы от князей сродство, князем быти
90 не требѣ бы нам было! Како же смирити
Имамы29 славу? Ни ли и во християнех
суть князы? Сут царие, сут крѣпкы во бранех
Воины. Аще же то и не будет тако,
что ест цвѣт мира сего? Не видиш30 ли, како
95 Цвѣтуще увядает!31 Вся, аки дождевний
туман, аки дим, аки крин единодневний,
Аки сон, ищезают! 32А и сие32 благо
толь худое колико имат в себѣ злаго,
Вражд, завистей, болѣзней, случаев различных!
100 Сия ли мя усладят? Сия от благ вѣчних
Удержат мя? Не буди! Но камо идеши,
"княже бѣдний? Триста жен гдѣ сут? Небрежеши?
Всѣх отвращаешися? Убо ти звѣр дивий,
а не человѣк еси; тако горделивий
105 Будеши, хотяй быти смиренний. И сию33
мзду воздаси за любов? Уви мнѣ! Весь тлѣю,
Жегом огнем сердечним,34 вес внутр изгаряю,
пламень внийде в утробу. О горе! Не чаю
Жив быти, аще прийму закон нелюбимий,
по иго тяжкое, ярем неудобносимий.
Аще же ми исперва сие повѣданно
было бы, когда еще не бѣ привязанно
Сердце мое 35толь долгим35 обичаем сластей,
удобнѣе было бы. Нынѣ же огнь страстей,
us Толику силу вземши,36 како ест удобно
угасити? Отсюду мнится неподобно
24 М токмо 25-25 М Яко в старость 26 М еще 27 И с
прав, по Л К МУ Д; Т Кто 28-28 Л Аще убо наше; КУД Аще бы
и наше; М Но аще бы наше 29 Л К МУ Д Имаши 30 А видим
31 А увядают! 32-32 Д/ Аще сие; У А сие. 33 Ц сию ль 34 у
злосмрадным, 35—35 Д/ томимим 36 М вземший,
а На полях Плот искушает

Учение христово: учит утоляти
бпохоть плотскую. Како се ест — уязвляти
Естество? Естеству се наносится нужда.
120 Како убо он ест бог? Воля его чужда
Ест смотрения, богу отнюд не свойственна.
Аще он ест создатель мира вещественна,
То почто созданию своему противний
закон вносит? Аще же кто ин мир сей дивний
125 Произведе в бытие, ин убо кто мира
начало ест, убо ест ложна о нем вѣра.
'Владимире, что тако бѣснуешься?37 Кия
бѣси (о лютѣ тебѣ!) 38наводят ти38 сия
39И мисли, и39 глаголи? Тако еси краткой
130 памяти, забы уже проповѣди сладкой
Философа? Что бо он рече неизвѣстно?
Что противно разуму? Откуду безмѣстно
Помишление сие? Естества начало
извѣстно показася Христос, но ни мало
135 Он всякому естеству не творит обиди.
Аще вожд даст40 воину меч, да тѣм побѣди
Ищет, или лѣт ему ест употребити41
на зло и вмѣсто врага 42тѣм друга убыти?42
Тако похот плотскую бог всѣя во плоти
140 нашей, но да ей чинно, не яко же скоти,
В ситост употребляем.43 Здравому согласно
се ест разсуждению,44 но мрачить мнѣ45 страстно
Ум, обикновение, обичай сломити
46обичаем противним.46 Аще же се47 быти
145 Трудно мнится; трудно ест, обаче возможно;
трудно, но удобие зло ест и безбожно;
Трудно, но мзди без труда никто 48не имѣет;48
трудно, но помянута на труд сей довлѣет
Огнь вѣчний. О Христе мой! (Моим нарицаю,
150 чужд тебе, окаянний!) В твоей уповаю
Помощи; твоим быти желаю всецѣло,
тебѣ мою отдаю и душу и тѣло.
Угаси огнь, отжени и хулния бѣси,
едину ми сохрани славу, ибо вѣси,
37 Исправ, по ЛКМД; ТУ бѣснуешися (лишний слог).
38—38 М наваждают 39—39 Л И помисли и; К МД Помисли и; У По-
мыслы 40 Л дает 41 М употребляти; У потребити 42—42 КУ
друга тѣм би[ы]ти; У друга убивати? 43 У употребляют. 44 Ис-
прав. по ЛКМУД; Т разсуждение, 45 ЛМД ми 46-46 ЛКМУД
противним обычаем. 47 М мнѣ 48—48 Исправ. по ЛМУ; ТКД
имѣет;
б На полях Хулнии помисли в На полях Сов-ѣст

155 Коль род мой горделивый княжеской державѣ
поругается, аще вѣрую49 в тя явѣ.
Буди угодно тебѣ, да оттай50 крещуся.
О нечувства моего! Кого аз стиждуся
И пред ким? Во студ мнѣ51 ест, безумну, цар вышний?
160 Честен же мнится быти лукавий и грѣшний
Род сей? Не тако. Всюду да проходят52 вѣсти
о мнѣ: се явѣ иду Христа исповѣсти.
Се иду, творю53 волю божества твоего,
и закон твой посредѣ чрева ест моего.
ХОР
Прелесть
165 Возврати, Владимире, возврати бѣг спѣшний,
негли постой и54 слиши плач мой неутѣшний!
Познай, любезне,
Кто зовет слезне.
Кого любиши?
170 Камо бѣжиши?
В кия идеш страни?
Откуду гнѣв на ны?
Плач тя не утолит,
Глас мой не умолит.
175 Тако еси твердий,
Тако жестосердий!
Любви ми едина!
Кая се измѣна!
Помяни, Владимире, дны прежние тие,
180 когда тя обятие имѣяше сие.
Кое тогда пространство, кая радост бяше!
Триста жен лобзание55 сердце вомѣщаше.
Скокы и плясания бяху непрестанно,
сласть всякая течаше в душу невозбранно.
185 Коих тогда сладостей не бывахом сити!
Поминати сладко ест, что ж дѣлом творити!
Вспомни,56 когда ко сердца охладѣ57
бых с тобою в красном вертоградѣ,
Естество цвѣт являше различили;
190 аз представлях жены красноличны.
49 Т ввѣрую 50 У овтай 51 Л К М У Д ми[ы] 52 у приходят
53 М творя 54 ЛКМ а 55 КМ лобзания 56 Л К У Д Помни,
57 Исправ, п Л К М У Д; Т отхладѣ

Красно мѣсто от цвѣтов тѣх бяше,
но краснѣйше58 позорище наше;
Стидашеся всюду цвѣт червленний,
живих цвѣтов лицем побѣжденний.
т Гдѣ дни тие? Заидоша в дол59 подземний,60
помрачи их вечер темний,
Померче день свѣтозрачний*61
найде — лютЫ — облак мрачний.
Владимире, возлюбленна главо!
2оо Кто тя сведе так62 лукаво?
На самаго себе лютий
хощеши гнѣв воздвигнути.
О мои люди!
То вам не буди,
205 путем христовим не идѣте!
Жесток ест зѣло,
удручит тѣло,
тяжкаго ига не носѣте!
Кая лютость, о княже!
210 Благ моих новий враже!
Аще тебе самаго
63мучити мнится благо,63
Что инних тебе ради
жаль мучит без отради!
215 Триста 64сердец вздихает,64
шестьсот очес ридает.
Се аз 65умножаю всуе65 плач безмѣрний,
не слишит той каменний, той и зловѣрний.
Не от княжа он ест66 рода,
220 но от тигров67 лютих плод а,
весь ест звѣрний,
Весь каменний, весь желѣзний, весь жестокий,
нечувственний, страховидний,68 яроокий!
Хулит он наша совѣты
225 И победи мнить то быти
верх высокий.
Воистинну отмщу тебѣ, звѣре дивий,
отмщу тебѣ сей 69наш укор69 горделивий.
У вѣси от мести данной,
230 како любвы поруганной
жаль гнѣвливий.
58 У краснѣе 59 И справ, по ЛКМД; ТУ дом 60 У по-
бежденный, 61 У светозарный, 62 ЛКМУ Д толь 63-63 М
мучит тяжесть всезлаго, 64—64 Л жен воздихает, 65—65 ЛКМУ Д
всуе умножаю 66 И се 67 Л ирод 68 М яровидний,
69-69 КМУ Д укор наш

Дѣйствие 5
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Курояд, Пиар
Курояд
Ясти мнѣ хощется, о ясти! Горе! Ясти!
Ясти хочу. Горе мнѣ! Приходит пропасти.
Пиар
Курояде, гдѣ ти был? Гдѣ был еси нынѣ?
Курояд
Даби тако не жив был князь наш (наединѣ
5 С тобою бесѣдую), яко богом жертва
чрез него вся оскудѣ! О, аще бы мертва
Слышах его, слышах бы вѣст радостну, нову
Пи а р
*Кая вина?1
Курояд
Увѣрив философа слову,
Запрѣти приносити жертву2 по всѣм градом.
Пиар
ю Мала се еще злоба.
Курояд
Убывати гладом
Малу злобу зовеши? А3 еще пречестных
жерцов и молебников за вес мир4 нелестных!
Се аз ходих на село курей куповати.
И когда сие бяше!
Пиар
Горшее слышати,
15 Вижу, ти5 не случися? Что глаголют мнозы,
молю тя, кто болий ест — жерци или бозы?
1-1 М Почто тако? 2 Л жертв; К МУ Д жертви 3 М Да
4 ЛКМУД род 5 Исправ. по ЛКМУД; Т тя

Курояд
Вѣм, что вопрошаеши: аки би° скорб сию
о мнѣ имѣл. Ни, друже! Мене не жалѣю,
Жалѣю богов. Ибо аще оскудѣет
20 жертва, аз куплю мяса, 7но бог7 не имѣет
Пѣнязей и не пойдет на-село: глад убо
нам — ему смерт готова. И сие сугубо
Печалива мя творит.
П и а р
Еще ти не вѣси
злобы его горшия? Како8 его бѣси
25 На богов возъяриша? Повелѣ повсюду
крушити боги. Видѣх, како уд от уду
Отторжен валяшеся, многым носи, нозы
урѣзание9 видѣх. О благие бозы!
Болѣю за вас зѣло. Чи не скорб се, друже?
30 Ладо не может уже плясати, ему же
Сие дѣло от богов всѣх ест порученно,*,
но токмо лакти движет всуе недейственно.
Мошко же отнюд кадил не возможет чути,
а Позвизд (О скорб моя! О 10жалю мой лютий!10)
35 Пребиту голень имать и храмлет стеняя.
Но слиши множайшия и крайная злая.
11Что видѣх, окаянний! Зри вещ неподобну:
дѣти студнии, кумир разсѣкши подробну,11
Во главу, аки в сосуд, испраздняют стомах.
Курояд
40 Что главѣ творят?
Пиар
Стомах испраздняют.
Курояд
Ах, ах!
Да како их не пожрет земля, се видяще!
Вѣсть ли сие12 Жеривол?
Пиар
Курояде, аще
13Увѣсть сия Жеривол,13 предасть духа богу.
6ЛК Д бих 7-7 М бог же 8 Л К М УД Тако 9Д урезанные
10—10 М жал мой вселютий! 11—11 Л К МУ Д дѣти студнии, ку-
мир разсѣкше подробну,—что видѣх, окаянний! Зри вещ неподобну
(в Л последнего стиха нет). 12 М сия; У се 13—13 ЛКМУ Д
Жеривол увѣст сия,

Курояд
Но гдѣ он ест? Не вѣси?
Пиар
Впаде во премногу
45 Болѣзнь от скорбей многих и едва возможет
убѣжати от смерти. Зѣло бо не может
Ясти, ни вкуса чует; третий день минает,
отнель14 он единаго15 токмо пожирает
Бика на день.
Курояд
О лютѣ! Bei мы измрем гладом!
so О княже беззаконний! Да бы ти над адом
Царствовал, не над намы, не над руским родом!
Пиар
Молчи! Тѣшимся твоим, господи, приходом.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мечислав, вожд Храбрий, Пиар, Курояд
Мечислав
Кое зде16 дѣло, жерцы? Воистинну дивний
упор сей! Вы едины имате противны
55 Быти волѣ княжеской? О столпи безумны!
Скоты безсловесния! Старцы дѣтоумны!
Курояд
Что толиким, господи, движеши нас страхом?
Мечислав
17Ни ли слишасте воли княжей?17
Курояд
Не слышахом
Воистину. Кая ест?
14 К М УД яко 15 М ужь едного 16 У ж се 17-17 М Не
слышасте княжеской волѣ?

Храбрий
Убо еста глуха?
во Трубний глас извѣщаше.18
Пиар
Но не дойде слуха
Нашего. Ми зде равно прийдохом от пути;
не быхом днесь в Киевѣ. Но воспомянути
Изволте, господие, кой19 указ ест княжий.
Мы творим волю его. Воистинну вражий
65 Дух бы был, аще бы кто противился волѣ
толикаго владикы.
70
Мечислав
Убо вам дотолѣ
Нѣсть вѣстно, яко всюду крушити кумиры
князь повелѣ, наставшей християнской вѣрѣ?
Пиар
Се новое 20 слишим мы.20
Курояд
Ниже нам чаянно.
Мечислав
Како? Вся вѣсть Россия, вам же неслиханно
Досель ест. Лжете, псы!
Пиар
О господи, буди,
яко же глаголеши; обаче мы люди
Простии, не слишахом.
К
У роя д
Да не прогнѣвится
власт твоя, ваша повѣсть отнюд быти мнится
18 Л вѣщаше. 19 ЛКМУД кий 20-20 ЛКМУД мы
слышим.

75 Неудоб вѣрителна: наш боголюбивий21
князь есть.
Мечислав
О горе тебѣ! 22Ти ли мнѣ, псе22 лжи в ни,
Лгати велиши? Убо от твоего ж дѣла
явлю истинну: круши идоли.
Курояд
Сѣчила
Не имам со собою.
Мечислав
Воины, дадѣте
8t оружие.
Курояд
Милости прошу, не мучѣте
Болнаго. Виждте, яко23 не могу подъяти.
Мечислав
Уд непослушний24 мечем достоит отъяти.
Курояд
Лютѣ мнѣ!
Мечислав
Достигайте! Ты на мѣстце друга
наступи. Ни ли и ти тогожде недуга
85 Вредом ослаблен еси?
Пиар
Послухай мя мало,
владико! Се Ладо ест бог, а се Купало,
А се Перун великий; с тѣмы убо, яко
хощете вы творѣте, сего же никако
Не вредѣте, молю вас. Ах,25 с коликим26 страхом
90 поминаем, что о нем от древних прияхом.
Прорекоша древние жерцы, яко аще
вредит кто бога сего, тогда, то видяще,
21 А благолюбивий 22-22 Л К У Д ИЛИ мнѣ, псе; М Или мнѣ т
23 А К М У Д како 24 М непослушлив 25 Л К М Д Ох
26 А великим

Солнце лучи закриет, Днѣпр же воспятится,
Киев, трусом низвержен, во прах обратится.
95 Молю вас, не дерзайте.
Храбрий
27Друзы, дерзнѣм сие27
увѣдати: дѣло нам страх сей явственнѣе
Покажет. О великий! О боже преславний!
Не прогнѣвайся на ны: что велѣ державний
Князь достоить творити. Аще погибаем,
100 яко же прещаеши,28 обаче дерзаем.
Пиар
Не дерзайте, молю вас. О лютѣ! О горѣ!
Зрѣте: трясется земля, падет град воскорѣ.
Падет град! Что творите? Не могу стояти
на ногах.
Мечислав
Лживий лестче! Не досит29 ти лгати?
Пиар
105 Солнце изменяется.
Мечислав
О колико бяше
лщение! Колико же невѣжество наше!
Кая слѣпота! Камень и древо бездушно,
аки бога, лживаго,30 усердно, вседушно
Умилно почитати и тих рабом быти,
но их же раб мой,31 художник, обиче творити.
Христе, свѣте истинний! Что тебѣ имамы
воздати за толику милость, юже с намы
Нынѣ сотворил еси!
Храбрий
Но не изволися
власти вашей32 видѣти, како князь крестися?
27—27 М Дерзнѣм ибо сие 28 Исправ. по КМУД; Т прещаеш
(недостает слога в стихе); Л нет 29 Л достоит; К М УД годѣ
30 ЛКМУ Д живаго, 31 ЛКМД твой; У той, 32 Л М твоей

Мечислав
us Желал33 от усердия; воинское дѣло
удержа мя, не могох настигнута. Зѣло
Жалѣю34 того. Ти же добрия нам вѣсти
подажд, видѣл бо еси.
Храбрий
Но кто исповѣсти
Предивний позор может! Никогда толика
120 торжества аз не видѣх. Два полка велика
Идяху стройно, в едном35 славеннороссийский,
в другом бяше избранний36 народ византийский,
Двор свѣтлаго деспоты, иже восприяти
князя 37послан ест царем;37 на всѣх воех38 златий
125 Цвѣт в одеждах ткан39 бяше; броня же толикий
свѣт испущаху, яко зрящым и страх нѣкий
И радость родяшеся.40 В толиком позорѣ
прийде князь наш ко храму. Храм низу и горѣ
Весь иконы украшен; посредѣ стояше
130 сосуд сребран великий, яко в нем можаше
Един погрузитися человѣк; на десной
странѣ стояше престол утвары пречестной —
Первому епископу сѣдалище, инным —
мало нижайша41 бяху; ошуюю чинним
135 Образом вся особно бѣлия лежаху
одежди, бѣлостию крины побѣждаху.
Утвар сию деспота Владимиру, сину
духовному своему, сотвори по чину
Древнему у християн. Вся же та42 полата,
но аки звѣзд, полна бяше кованных от злата
Лампад и свѣтилников. От восточной страни
сладкая исхождаше воня безпрестани.
Ставшу при дверех князю, се златимы враты
от олтаря идяше клир весь. Аз, объятий
us Страхом радостним (вѣруй,43 благородство ваше!),
забых, гдѣ есм; сердце 44же во мнѣ трепеташе.44
33 Л КМУД Желах 34 К Д Жалую 35 д едином; У
одном 36 М изрядний 37—37 К М УД царем послан есть;
38 Исправ. по Л У; Т своих; К М воев; Д воевод 39 М там
40 У раждашеся. 41 Л М нижайше 42 М внѣ 43 у повѣрь,
44—44 М радостно играше.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТОЕ
Вестник, Мечислав
Вѣстник
Великий князь Василий здравие и радость
благородству твоему посилает.
Мечислав
В сладость
45Приемлю такую вѣсть.45 Но кое гласиши
150 имя ново — Василий? Чаю, приходиши
От князя ти нашего.
Вѣстник
Наш мя посилает
князь к тебѣ, Мечиславе, но тебѣ желает
Здравствовати Василий.
Мечислав
Тайно твое слово.
Вѣстник
Владимир в крещении прият имя ново,
155 Василий нареченний. Хартия извѣстно46
сия47 явит.
Мечислав
Храбрий, чти,48 да все49 будет вѣстно.
Храбрий
чтет послание Владимирово
Владимир, в святом крещении нареченний Василий, князь
киевский и всѣх российских стран повелитель, Мечиславу, вер-
ному воев нашых вожду, здравствовати.
Не случися доселѣ ниже мнѣ писати,
ни тебѣ чести сие, что от благодати
Божией прияхом; и юже получаю
160 радость нынѣ 50ни в коем прежде нам50 случаю
Не бысть когда,51 аще бо52 и многия гради
45-45 А к д Приимую таку (К таковую) в-ѣст; М Вѣсть такую приемлю,
46 Неправ, по ЛКМУ Д; Т извѣстна 47 ЛКМУ Д вся
48ЛКМУ прочти; Д почти, 49 ЛКМУ Д всѣм 50-50 М кая
ни в коем же прежнем 51 ЛКМУ Д прежде, 52 ЛКМД бы

во плѣнь прияли быхом. Убо аще ради
Побѣд нашых должно вам53 радостнимы быти,
колми паче достоит нынѣ вам имѣти
165 Торжество с намы. Вѣсте, яко по совѣту
царску, по милости же божией, ко свету
От тми прей дох, еже ест, оставлше кумиры
бездушния, восприях истинния вѣры
Истинний закон христов. Сие нынѣ дѣло
270 тогожде помощию крайнѣ и всецѣло
Соверших: приях бѣлу, сложих утвар черну,
во Христа облекохся и древнюю скверну,
В ней же 54и родихомся,54 омих совершенно
тайною крещения. 55Се же55 извѣщенно
175 И от бога чудеснѣ66 бысть нам, ибо когда
57внийдох в святую купель, абие же57 тогда
Отпаде ми безбѣдно сквернивая58 тина
от очес, но и по всем тѣлѣ ни едина
Вреда видѣх прочее. Божие то бяше
180 призрѣние и милость, яже мя учаше,
Простаго и невѣжду, явѣ и чудеснѣ,
яко внутр очистихся, очищен тѣлеснѣ.
Сия вѣсть да радостна будет вам и честна,
аще в вас ест истинна, вѣрна и нелестна
185 Любов ко нам; се бо мя украшает паче,
неже тисяща вѣнцев победных. Обаче
Что сам обрѣтох, того и инным желаю,
совѣтую же токмо, не повелѣваю.
59Се же59 повелѣние наше ест, да всюди
190 идоли сокрушатся, и оттоль не буди
На корогвах60 военних ни громовой стрѣли,
ниже 61 вѣнцев купалних,61 ни инних62 бездѣлий;
Знамение крестное да будет прекрасно
изображенно всюди, сие бо ужасно
195 Всему противству будет: сим вооруженний
Константин он Великий погна безчисленний
Полк Максентиев. При сем полку посилаем
хоругов, тебѣ же щит крестом знаменаем.
53 Л нам 54-54 Исправ. по К MY Д; Т и родихся (недостает
слога' в стихе); Л уродихся, 55—55 Д/ Сие 56 М живаго
57—57 Л/ внийдохом во святую купель, вскоре 58 ЛКМУ Д скверна-
вая 59—59 Д/ Сие 60 ЛКМ . хоругвах; УД хоромах
61-61 М вѣнец купалний, 62 К М У Д инших

Мечислав
Совѣт княжий усердно приемлю, понеже
2оо прежде Христа вседушно возлюбых и63 еже
Идоли сокрушити64 дѣлом исполнихом,
что творити указом первим должны быхом.
За коругов65 усердно полк благодарствует,
за щит же тако крѣпкий велми долженствует
205 Мечислав, да сам своя персы вмѣсто щита
дасть ему, от всякаго вражия навѣта
Защищая66 власть его. О вой! Се златий
возсия день; достоит всѣм торжествовати.
ХОР67
Андрей апостол со ангелы
Се уже день возсия, — о радости многа! —
210 день прийде, извѣщенний мнѣ прежде от бога!
Се той ест свѣт, его же, духом зде водимий,
обѣщах ти, Киеве, граде мой любимий! *
Дотоль во тмѣ был еси, и зрак твой, пред миром
свѣтел от дѣл преславних, но яко кумиром
215 Темным бяше подчинен, бяше зѣло черний.
Се цѣло тя просвѣти свѣт он невечерний!
Но гдѣ есм? Что се вижду? Кия еще лѣта
откриваеш мнѣ, царю вѣков? Свѣт от свѣта
(Вижду) умножается, — яко бо в началѣ
220 мал поток з68 гор исходит,69 потом же во малѣ
Умноженний от инних, стекшихся в едино,
пространнимы лиется струямы. Не70 инно
Чудо о твоей славѣ вижду, граде божий! *
Се ти мученической кровы растут рожы:
225 Борис, Глѣб, вѣтвы святи корене святаго.
Лютѣ! Уже мещет бѣс брата проклятаго,
Уже, вижу, копие и нож поощряет!
Но радуйся, о граде! Зѣло украшает
Скор б сия лице71 твое. Се же что? О странно
230 чудо! Горы, зрящий 72на юг,72 нечаянно
63 Л КМ У а; Д в 64 Л сокрушати 65 ЛКМУД хоругов
66 Л Защищати 67 и Зде Хор гласится 68 М от 69 КМД
сходит, 70 Исправ. по ЛКМУД; Т И не (лишний слог).
71 Т лите 72-72 КМУД наю,

Свѣт велий испустиша. Вы же, сѣдиною
честнии, о мужие (ибо предо мною
Не криет вас и земля), что творите тамо?
Свѣтло вас двоих вижу, и се, един прямо
235 Другому, в горах себѣ глубокия ямы
копают изсохшимы от поста рукамы.*
Коль же многы приходят к оным73 от стран многих!
Но и князы славнии — чудо! — у убогых
Старцев богатства ищут. О коль 74много честных
240 лиц74 вижду! Не толикий от кругов небесных,
Коликий свѣт изийде от пещер тих темних.
Россие! Се ти небо в пропастех подземних!
Но и вся75 киевския горы драгоцѣнну
утвар приемлют всюди. Всюди благочинну
245 Красоту вижу; аки во вѣнцы драгие
бысеры, по всѣх горах зрю храмы святие.
Увы мнѣ! Укроти гнѣв, царю прогнѣванний!
Что прещение сие? Что страх76 нечаянний,
Граде, велик гнѣв на тя приять огнепална
250 мест божия? Велми тя сотворить печална!
Нѣкоему Батию меч подасть 77огненний,
тѣм погублен будеши и тѣм посѣченний
Цвѣт людей твоих падет и скоро повянет.
Но не до конца забвен будеши: востанет,
255 Востанет избран богом, иже тя возставит,
возвратит ти доброту и паки прославит.
Седмий бо вѣк отнынѣ свѣтила премнога
на златой колесницы везет ти от бога.
Вижу мужей премудрых, 78учителных, силных,78
260 к тому и храбрых в брани, 79к тому ж многодѣлних,
Посредѣ же всѣх оных велия свѣтила
два сияют.0 Един власом убѣлен до зѣла,
Митра же ему злата сѣдину пречестну
украшает; * в другом80 же знамени небесну
265 Вижу утвар: звѣзды бо купно со луною
и в небо перущою зрымы суть стрѣлою.*
О церквы российския! Коль много ти свѣта
от сих свѣтил прибудет во оние лѣта!
73 ЛКМД ним 74-74 Я многочестний | лик 75 МУ всѣ
76 М се 77 КМУ Д дает 78—78 м вижду учителных; УД учи-
телных, 79—79 М и многодѣтелных, 80 ЛКМУД родном
а В стихе нет лишнего слога; в соответствии с украинским про-
изношением читать следует: сяют.

Другаго же воинску вижу бронь носяща,
270 всего пламенна, всего палимим81 горяща
Гнѣвом.* И вижу купно, како полкы многы
вражия устрашает и ломит им рогы.
Вижу и се: вражия Махомета грады
трясутся пред ним, падут, не чают отради.
275 Но нѣкий лев ярится и на мужа силна
ногты острить. Но ярост твоя есть бездѣлна,
Звѣре гордий! Поспѣшно, о вожде великий,
поспѣшно иди, будет сверѣпий и дикий
Хищник раздран от тебе * и издше82 воскорѣ,
280 ты же наречешися от всѣх Сампсон вторий.
Но он на ее от мене оружия просит.
Почто? Твое бо в щитѣ благородство носит
Крест самаго господа,* «а вся супостати
страшний. Обаче мнится он мнѣ83 глаголати:
285 «Твоим быти воином велит ми, Андрею,
цар Петр,* за помощию ратую твоею».
Ратуй мнѣ,84 оружниче! Ратуй, вожде мощний!
Аз, аще в чем85 возмогу, буду ти помощний.
Се же кий во слѣд его позор поспѣшает?
290 Образ 86вижу аз нѣкий,86 его же являет
Предзрѣние божие. Многа и чудесна
вижу на нем зрѣния. Зде равнонебесна
Обитель Печерская каменния стѣны
подносить,* а дѣвая исполнь своей сѣны
295 Намет распростирает,87 намет свѣта полний,
намет, ко Мариину жилищу доволний.
Зде88 инно чудо вижу: аки би забвенний,
акы не бывий89 еще, давно поверженний
Престол переяславский и лежавший долѣ
300 востает уже красно; * на том же престолѣ
Посажен быст муж нѣкий честен, добронравен,
древным оным пастирем ревностию равен.
Зде инние многие зрю домы святие.
От всѣх же краснѣйшое позорище сие:
зоб Зиждется дом учений.* О дней тих блаженных,
Россие! Колико бо мужей совершенных
81 Л К хвалимим; М пламенним 82 ЛКМД издшет
83 ЛКУ ми; М нам 84 КМУД мой, 85 КМД чом
86-86 КМУД нѣкий аз вижду, 87 М распространяет, 88 Ис-
прав. по ЛКМУД; Т се 89 КМУД бывший

Произведет ти дом сей! Над всѣмы же симы
храминамы зиждитель Иоанн славимий
Начертан зрится. Боже дивний и великий,
310 откривий90 мнѣ толику радост и толикий
Свѣт на мя излиявий! Дажд крѣпост и силу,
дажд многоденствие, дажд ко всякому дѣлу
Поспѣх благополучний, брань всегда побѣдну!
Дажд здравие, державу,91 тишину безбѣдну'
315 Дажд сия царю Петру, от тебе вѣнчанну,
и его вѣрнѣйшему92 вожду Иоанну!
90 К М открывший; У открывше; Д открывши 91 Исправ. по
ЛКМУД; Т державну 92 Л верному; М У первѣйшому

СТИХОТВОРЕНИЯ

1
ЕПИНИКИОН
сиест пѣснь побѣдная о тоейжде преславной побѣдѣ
Аще когда наипаче нынѣ нам желати
Достоит многих устен, ибо ниже златый
Орган рифмотворческий воспѣти довлѣет
Нашей нынѣ радости, ниже что успѣет
s Вѣтийских устен слово. О боже всесилный,
Еще наш приял еси вопль и плач умилный,
Еще нас не судиши в конец отринути!
Побѣдихом! Падеся супостат наш лютый,
И отступник приять казнь, отчества враг велий,
10 Ко нам же возвращенный грядет мир веселий
И безбѣдно здравие ведеть со собою.
Нынѣ и день лучшею красен добротою,
И солнце множайшая луча испущает,
И лице краснѣйшее цвѣт полный являет.
15 Но коим прийде видом побѣда нам сия
И погрузи во крови главы проклятыя,
Ты рци, славо гласная! По всей же вселенной
Разсѣй велегласие вѣсти торжественной!
Уже брань десятое лѣто начинаше
20 (Время брани Троянской), егда уже бяше
Внутр отчества супостат сверѣпий и дивый,
Змѣнническим полчищем силу умноживый.
Тогда бог всемогущий, с высоты небесной
Призрѣв на люди своя и не терпя лестной
25 Ереси на избранных вию находити,
«Всуе, — рече, — вся сия вражия навѣты,
Да и всю лютость и вес изнурит яд звѣрный,
Хотя церковь попрати и род благовѣрный.

Аще рука змѣннича тебѣ прилучися,
30 О свѣю, моя, яже в силѣ прославися
И сотре ад, десница со Петром на брани
Будет, и узрим, коей побѣда ждет страни».
Сия изрек, абие ожесточи тогда
Сердца супостатския; яко же иногда
35 Лютаго фараона обять убо дивна
Гордость ум их и мечта, естеству противна.
Помыслиша бо себѣ от твердой сложенных
Руды и во стикгийской водѣ измовенных,
И не мощи своему язвитися тѣлу:
40 Таковую безумнѣ мняху в себѣ силу.
В полках же православных бог непостижимый.
Хотя им дати крѣпость и щит нерушимый,
Всѣх сердца осязает и мысли подробну,
И, аще страх и трепет или неудобну
45 Ярость ко согласию тайнѣ ощущает,
Изъемлет, и всѣх дивнѣ духи сопрягает
Крѣпким любве союзом, и вливает тверду
Дерзость, но не безбожну и не жестосерду,
Дабы ни на смертную силу полка многа,
50 Ни на лук свой уповал воин, чтущий бога.
Твое наипаче сердце смотрителнѣ строит,
О Петре, царей славо, и, яже достоит,
Потребныя времени подает совѣты
И благополучными веселит обѣты.
55 Тако егда обоим странам бог высокий
Судбы своя устрой, абие жестокий
Марс сию часть и ону начат поощрати;
Скорим бѣгом и вѣтру подобним до рати
Полки устремишася; сих ревность по вѣри
бо И отчествѣ раждеже, овѣх же без мѣри
Распали бѣс яростный и жаждущий крови.
Летит свѣй, летит купно змѣнник неистовый.
Камо духом бѣсовским бѣжиши носимий,
Студе вѣку нашего, вреде нестерпимий?
65 На отца отчествия мещеши меч дерзкий!
О племя ехиднино! О изверже мерзкий!
Забыв любов отчую и презрѣв самаго
Твердий закон естества! Обаче се благо,
Яко скорий ест на казнь, косний сий на дѣло.
70 Бѣжѣте, скорой мести требѣ, скорой зѣло!
Но и здѣ непостоян злый змѣнник явися,
Змѣнив парю и Марсу: егда бо открися
Поле бою страшнаго, не токмо входити

«Епиникион» Ф. Прокоповича (Панегирикос, или Слово
похвальное о преславной над войсками свейскими победе. ..,
Киев, 1709).

Во ратный огнь, но ниже издалече зрѣти
75 Не дерзну; но сугуб студ приять вмѣсто рани,
Непостоян во вѣрѣ, трепетен во брани.
Зрѣм же, что и свѣй дерзкий силою своею
Успѣ храброй России, боряся со нею.
Блисну огнем все поле; многия воскорѣ
so Излетѣша молния; не таков во морѣ
Шум слышится, егда вѣтр на вѣтр ударяет,
Ниже тако гром з темных облаков рыкает,
Яко гримят армати, и гласом и страхом,
И уже день помрачи дым, смѣшен со прахом.
85 Страшное блистание, страшний и великий
Град падает желѣзный; обаче толикий
Страх не может России сил храбрих сотерти:
Не боится, не радит о видимой смерти.
Но егда тя, о царю и воине силный,
90 Узрѣ посредѣ огня, объять ю страх зѣлный,
Вострепета и крайней убояся страсти,
Да бы в едином лицу всѣм не пришло пасти.
Но не попусти прийти бѣдству таковому
Бог силный. Абие бо от горняго дому
95 Низпосла щит (щит, им же во лютое время
Хранит грады, и царства, и людское племя)
И вся на главу твою и на твоя силы
Летущия сотвори бездѣлныя стрѣлы.
Свѣй же, во оружии своем уповая,
100 Гниет явственнѣ, егдаа коей избивая
Смерти, огнем летущой; лиется кровь всюду;
Стелет землю трупие; мало уже люду
Зрится во полках его. И недолго бяше
Сумнительна побѣда. О блаженство наше!
tos Царю богом вѣнчанный, ты, силен о бозѣ,
Сокрушив, повергл еси гордаго под нозѣ.
О день благополучний! Кий язык и кое
Слово изрещи может блаженство такое!
Укри труп свѣйский поле, падеся род лютый,
по Наша покусивыйся главы низринути.
Что о воех и вождах речем во плѣнь взятых?
О користех, знаменах и бронях богатых?
Аки бы з тым супостат пришел к нам совѣтом,
Да бы нас наследники благ своих6 завѣтом
115 Крайним явѣ сотворил; инных скороногий
а В издании едда
б В издании своим.

Страх изнесе, и уже во силѣ немногий
Сам лев, иже многия устрашаше грады,
В лѣсы, в чащы побѣже искати отрады.
С малою ли бѣжиши, звѣре, срамотою,
120 Хоботом заглаждая слѣд твой за собою?
Кое убо торжество, кий лик будет равный
Сей побѣдѣ? Тебѣ же, монархо державный,
Что в дар твоя Россия принесет и кия
Воспоет пѣсни? Ибо побѣдити свѣя
125 Коим либо образом дивно бы всѣм дѣло
Было, яко в повѣстех славимаго зѣло.
Что же, егда лютая в отчества предѣлы
Внийде брань и ко врагом змѣнничия силы
Приставше зваху роди, царствию твоему
1зэ От древле враждебныя, ко числу своему;
И молвы великия повсюду восташа,
И аки море земля потрясеся наша.—
Коликия зде врагом возрастоша роги,
Тебѣ же неудобства и труды премноги!
135 Требѣ бяше на много частей раздѣляти
Воинство и многия грады укрѣпляти,
Укрощевати молвы, предѣлы хранити,
Блюсти и познавати двоих врагов сѣти.
Обаче в толь тяжкий год (О безсмертной славы
MO Дѣло!) побѣдил еси. Позна величавый
Свѣй суетну бров быти гор дины своея
И, поражен силою десници твоея
Аки с небес молнием, достиже злонравный
В конец Фаетоновой погибели равный.
145 Тѣмже прийми, о храбрий царю, цвѣт побѣдный
И силы, яже в тебѣ Марс сей многобѣдный
Изнури и сотрясе трудом непрестанным,
Обновляй всерадостнѣ торжеством избранным.
Совосплещут градове на слух сей веселий,
150 Пройдет стѣны и врата глас торжества велий.
Нынѣ тебѣ родися слава, царству равна,
И титла, паче царских титл честна и славна,
О сем преславном дѣлѣ, в пѣснех неслыханном:
Пѣти будет веселник по морю пространном;
155 Пѣти будет на холмѣ путник утружденный,
И оповѣсть иногда лѣты изнуренный
Старец внуком, и, яко своима очима
Видѣ то, внуци старца нарекут блажима.
Мало се: пройдет скоро глас сей торжественный,
160 На мир весь сугубому верху подложенный.

Всяк слышай сумнѣнныя мысли в сердце приймет,
И всѣх силы твоея страх велий обиймет;
Вси твоей начнут дружбы, вси мира желати
И не дерзнут рускаго Марса раздражати.
165 Бог же, сие блаженство давый нам тобою,
Тожде твоим здравием и дний долготою
Да укрѣпит, желаем, всегда ти побѣдну
Дая помощ, да бы и лютую ехидну,
Пиющую кровь святых, твоим же убити
?70 Дал тебѣ оружием, и вся сокрушити
Темници варварския и ярем безмѣрный,
И от долгих узилищ извести род вѣрный,
Да же, вся побѣдныя совершивше рати,
Крест на стѣнах Сионских водрузиши златый.
2
ЗАПОРОЖЕЦ КАЮЩИЙСЯ
Что мнѣ дѣлать, я не знаю,
А безвѣстно погибаю:
Забриол в лѣсы непроходны,
В страны гладны и безводны;
5 Атаманы и гетманы,
Попал я в ваши обманы.
Пропадить вы за пороги,
Лиш бы не збытся з дороги,
Не впасть бы мнѣ в силны руки,
10 Не принять бы страшной муки;
Иду же я на путь преждний,
Под кров мнѣ зѣло надежный.
Прогнѣвил я самодержца
С малоразсуднаго сердца.
15 Да мой же в том разум твердый,
Что бог и царь милосердый:
Государь гнѣв свой отставит,
И бог мене не оставит.
3
ЗА МОГИЛОЮ РЯБОЮ
За Могилою Рябою
над рѣкою Прутовою
было войско в страшном бою.

В день неделный ополудны
5 стался нам час велми трудный,
пришол турчин многолюдный.
Пошли навстрѣчь козацкия,
пошли полки волоския,
пошли загоны донския.
ю Легкий воин дѣлав много,
да что был0 числа малого,
не отнял мѣста лихаго.
Поял6 то был город близкий,
врагом добрый, бо был ниский,
15 дал бы на вас пострѣл рѣский.
Пришли на Прут коломутный,
тут же то был бой окрутный,
тут же то был нам час смутный.
Стали рядом уступати,
20 иншаго мѣста искати,
а не всуе пропадати.
Скоро померк день неделный,
ажио российския силы •
вна отворот загримѣли.*
25 Страшно грѣмят и облаки,
да страшный там Марс жестокий
гримѣл на весь пляц широкий.
Зоря з моря выходила,
ажио поганская сила
30 в тыль обозу зашумѣла.
Всю нощь стуки, всю ночь крики,
всю ночь огонь превеликий:
во всю нощь там Марс шел дикий.
А скоро ночь уступила,
35 болшая злость наступила,
вся армата загримѣла.
Не малый час там стреляно,
аж не скоро заказано,
40 Не судил бог христианства
«На мир, на мир!» — закричано.
освободить от поганства,
еще не дал збить поганства.
Магомете, Христов враже,
да что далший час покаже,
45 кто от чиих рук поляже.
а В рукоп. было б В рукоп. Пояс
в—в В рукоп. вси на отворот загримѣли. г В рукоп. аж

4
К ПЕТРУ ВТОРОМУ
Дал Петру стадо свое упасти спаситель,
дабы тѣм дѣлом Христов явился любитель.
Бог и Петру Второму вручил стада многа
и сотвори извѣстно, коль любит он бога.
5
ПЛАЧЕТ ПАСТУШОК В ДОЛГОМ НЕНАСТЬИ
Коли дождусь я весела ведра
и дней красных,
Коли явится милость прещедра
небес ясных?
5 Ни с каких сторон свѣта не видно, —
все ненастье.
Нѣт и надежды. О многобѣдно
мое щастье!
Хотя я? малую явит отраду
ю и поманит,
И будто нѣчто полготить стаду,
да обманит.
Дрожу под дубом; а крайним гладом
. овцы тают
15 И уже весма мокротным хладом
исчезают.
Прошол день пятый, а вод дождевных
нѣт отмѣны.
Нѣт же и конца воплей плачевных
го и кручины.
Потщися, боже, нас свободити
от печали,
Наши нас дѣды к тебѣ вопити
научали.
6
ФЕОФАН АРХИЕПИСКОП НОВГОРОДСКИЙ
аК АВТОРУ САТИРЫ а
1
Не знаю, кто ти, пророче рогатий,
знаю, коликой6 достоин ти6 славы.
а-а к сочинителю сатир б-б ты достоин

Да почто ж было имя укривати?
Знат, тебѣ страшны силных глупцов нравы.
5 Плюнь на их грозы! Ти блажен трикрати.
Благо, что дал бог ум тебѣ тол здравий.
Пусть весь мир будет на тебе8 гнѣвливый,
ты и без щастья1 доволно щасливий,
2
Объемлет тебе Апполин великий,
10 любит всяк, иже4 таинств его зрител.
О тебѣ поют парнасские лики,
всѣм честным сладка твоя добродетель
И будет сладка в будущие вѣкы,
а я и нынѣ сущий твой любитель.
15 Но сие за верх 'славы твоей' буди,
что тебе злие ненавидят люди.
3
А ти, как начал, течи путь изрядний,ж
коим книжнии теклы исполины,
И пером смѣлим мещи порок явний
20 на нелюбящих ученой дружини
И разрушай всяк обичай злонравний,
желая *в людех доброй* перемѣни,
Кой плод учений не един искусить,
а "злость дураков" язик свой прикусит.
7
НА ДЕНЬ 25 ФЕВРАЛЯ
В сей день августа наша свергла долг свой ложный,
растерзавши хирограф на себе подложный,
И выняла скипетр свой с гражданскаго ада,
и тѣм стала Россия весела и рада.
5 Таково смотрение продолжи нам, боже,
да державѣ Российской не вредит ничтоже.
А ты всяк, кто ни мыслит вводить строй обманный,
бойся самодержавной, прелестниче, Анны!
Как оная бумажка, всѣ твои подлоги,
ю растерзанные, падут под царские ноги.
в тебя г В рукоп. щастия д кто есть е-е твоей славы
жпреславный, з-з доброй в людях и-и дураков злость

8
ПРОЧЬ УСТУПАЙ, ПРОЧЬ
Прочь уступай, прочь,
Печалная нощь!
Солнце всходит,
5 Свѣт воводит,
Радость родит.
Прочь уступай, прочь,
Печалная нощь!
Коликий у нас
Мрак был и ужас!
10 Солнце Анна возсияла,
Свѣтлый нам день даровала.
Богом вѣнчанна
Августа Анна,
Ты наш ясный свѣт,
15 Ты и красный цвѣт.
Ты красота, ты доброта,
Ты велие веселие.
Твоя держава
Наша то слава.
20 Да вознесет бог
Силы твоей рог,
Враги твоя побѣждая,
Тебе в бѣдах заступая.
Рцыте, вси люди:
25 О буди, буди!
9
ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ НА ПРИШЕСТВИЕ
В СЕЛО ПОДМОСКОВНОЕ ВЛАДЫКИНО
Анна милости тезоименита
и самим дѣлом имени согласна;
Сущи вышняго причастница свѣта,
сущи и тѣлом и духом прекрасна,
5 Буди образом веселаго лѣта,
всѣх благ цвѣтами и плодами рясна.

То, рабы твои, от сердца желаем,
когда вид лѣтний на вход твой являем.
Кто же сих тебѣ не желает с нами,
10 той сам своему добру враг жестокий,
Ибо когда ты вышняго судбами
вступила на сей престол твой высокий,
Стала нам солнцем, грѣющим лучами
твой всероссийский вертоград широкий.
15 Наша ж то нужда, солнце несозданно
да хранит свѣт твой, солнце наше Анно!
Храни, о боже, сию в долготу дний,
исполняя в ней имя благодатно,
И подданных ей, народ многолюдный,
20 просвѣщая твоим многократно.
А врагом нашим посылай страх трудный,
прогоняя их в бѣгство невозвратно.
Да всегда щит твой Россиа имѣет,
дон деже в мирѣ луна оскудѣет.
10
О ПРЕСЛАВНОМ НОВОМ МОНАРШЕМ ДОМѢ
САМОДЕРЖАВНѢЙШЕЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТРИЦЫ
АННЫ ИОАННОВНЫ
новоселием ея величество поздравляя, смиренный Феофан
архиепископ Новгородский нижайше воспѣл
Анна держит толику область широтою,
что ей не наполняет одна Русь собою.
Видим и дом сей Анны толь чуднаго дѣла,
что такого Россия до днесь не имѣла.
5 Но не вмѣщает в себѣ Анниных дѣл славы
ни дом сей, ниже область Анниной державы.
11
О ЛАДОЖСКОМ КАНАЛѢ
Гдѣ Петрополю вредил проѣзд водный,
плодоносныя судна пожирая,
Там царским дѣлом стал канал всеплодный,
принося ползы, а вред отвращая.

5 Сим страх отставлен ладожский безгодный,
сим невредима пловут к нам благая.
На твою, Анно, дѣется то славу,
и вода идет по твоему нраву.
12
НА ПРИХОД ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА
АННЫ ИОАННОВНЫ, КОГДА НАС, В ПРИМОРСКОЙ
МЫЗКѢ НАШЕЙ, ПОСѢТИТЬ ИЗВОЛИЛА
Малое се жилище, и жители мали,
хотя бис хозяином к оцѣнкѣ предстали,
Но стала быть деревня велика и славна,
когда прибыл дражайший гость, Анна державна.
5 Драгая ж то честь мѣсту, щастие наше драго
видѣть очи свѣтлыя гостя таковаго.
Бог же ей да умножит царство всемогущий,
когда входом ей славны и селские кущи.
13
НОВОПРЕСТАВЛШЕМУСЯ ИЕРОДИАКОНУ
АДАМУ ЭПИТАФИОН
Смеялся ты, Адаме, как мир суестрастный,
и сам его ж дурости быв нѣчто причастный;
Как то сей и той жарко праздных честей жаждет
и от сего смертную в сердцѣ болѣзнь страждет;
5 А другий и дни без сна проводит и ночи,
как бы злата кучами повеселить очи;
А кто мощнѣйших господ за ножки хватает,
тот ничего и в бѣдность и в стыд не вмѣняет.
Ты ж то ругал. Позван же в небесный горы,
ю еще смѣшняе начал ругать наши здоры.
А мы плачем о тебѣ горко, неутѣшно,
что на тебе нашла смерть так рано, так спѣшно.
Да ты стал и на сие смѣхотворно вракать,
и мы ж уже по тебѣ перестаем плакать.

14
О СТАНИСЛАВѢ ЛЕЩИНСКОМ,
ДВАЖДЫ ОТ КОРОНЫ ПОЛСКОЙ ОТВЕРЖЕННОМ,
по толку имени его и по приличию древней римской истории, когда римляне
на войнѣ с сабинами, устрашась, бѣжали с поля, а первый их король
Ромулус молился Иовишу, дабы их в побѣгѣ том остановил; что когда
здѣлалось, Иовиш от Ромула назван Статор, то есть Удержатель, или
Остановник
Что слава Станислава богом своим славит,
Станислав бо в имени будто славу ставит.
Сама она не в одном показала дѣлѣ*
в какой ты, Станиславе, славу ставиш силѣ.
5 Не так, как в бѣгствѣ римский полк остановился,
когда о том Иовишу король их молился.
Она не прочь избегнуть; но будто с тобою
жить хотѣла, влекома разною маною,
И дважды не от дому, но в дом твой бѣжала
10 и, внутрь внити торопясь, не дошла и стала.
15
К ЛУКѢ И ВАРЛААМУ КАДЕЦКИМ,
КОГДА ПИТОМЦЕВ ДЕНГАМИ ПОДАРИЛИ
Сами бѣдны сверх наших питомцев дарили,
которым не брать наша правила учили.
И как вам ваши ж денги вредны при отходѣ,
так оным вредны стали при оных приходѣ.
5 Скажи, солнце, какое сѣчь лѣкарство нада?
Говорит: развѣ денги отослать отрада?
16
К ТѢМЖДЕ
Рано, Лука, в сундуки свои кладеш руку!
Из порожняго черпаеш, легчиш легка в звуку,
Сѣеш сребром, сундуки ж еще не вмѣщают.
Много даеш, а мало имѣеш — вси знают.
5 Повѣрь мнѣ, Лука, что ты дѣлаеш противно:
прежде сам разбогатѣй, потом дать недивно.

17
БЛАГОДАРЕНИЕ ОТ СЛУЖИТЕЛЕЙ ДОМОВЫХ
ЗА СОЛОД НОВОВЫМЫШЛЕННЫЙ
ДОМОВОМУ ЭКОНОМУ ГЕРАСИМУ
От Ильи интенданта"
Честный отец Герасим,
чим мы тебе украсим
За хлѣбец твой питейный,
обиходец келейный?
5 Кто пьет его, тот пляшет
да и рукою машет.
А я хоть отвѣдаю,
что дѣлать не вѣдаю.
Хвалят тебе вси явно,
ю хотя не весма славно.
Благодарен же и я,
вѣрный твой друг Илия.
От Неймана жида
Берет мене «а сие питейцо оскома,
а то есть честный промысл отца эконома.
15 Люблю; сладко, приятно,
в рот течет невозвратно.
Коли б прадѣды наши такого достали,
в пустыни на Моисея вѣк бы не роптали,
Но взявшися за боки,
20 всѣ б поднялися в скоки.
Горко было бѣдным им, а нам сладко нынѣ.
Хвалят тебе, батюшка, в Карповской пустыни,
Хвалит сам архиерей,
колми паче я, еврей.
От учителя Федоровича
25 Солод твой, о эконом, кажется сад Ноев,
и сей бо дает напой лучший всѣх напоев.
Но там отец насмѣшкѣ, а сын подпал гнѣву,
а твоему порок той не прилежит пиву.
И честен ты за сие, не боишся срама,
30 не как он обруганный от мерзкаго Хама.
а В рукописи интендента

От козака
Бѣжит прочь жажда, бѣжит и печалный голод,
гдѣ твой, отче эконом, находится солод.
Да и чудо он творит дивным своим вкусом:
пьян я, хотя омочусь одним толко усом.
От малых дѣтей
35 Гдѣ ты, о бородушка,
залучил солодушка.
Какова здесь не было?
Так то приятен зѣло.
Гдѣ-сь ты ѣздил далиоко?
40 Гдѣ птичее молоко?
Понеже, слово-слово,
так сладко и здорово.
От новгородских дворян
За честь твоего солоду
лобзаем твою бороду,
45 батюшка наш кормитель!
Никто не может сказати,
в какой стала благодати
твоя нам добродѣтель!
Когда трудов твоих пиво,
so что имѣется за диво
прилѣжно разсуждаем,
Новгородския шалыги,
которую пьют ярыги
6 весма уж забываем.6
55 Да то чюдо весма странно,
что хотя и непрестанно
пивце то с бочки льется
И течет по вся неделѣ,
а нам еще и доселѣ
дивно как не припьется.
18
К ЛИХОРАДКѢ В ЛИХОРАДКѢ
О лихорадко, тебе за богыню
говѣйно чтили древние народы,
Знать, то вѣдая твою благостыню.
Но мнѣ бедныя суть твои приходы.
б-б Исправ. по изданию В. Науменко; в рукоп. весма забываем

5 Всего терзаеш образом различным:
се хлад наводиш, се жар зловиновный,
И грызением, ехиднѣ приличным,
лютѣ пронзаеш состав мой членовный.
19
К СЕЛИЮ
Говорит, что бога нѣт, Селий богомерзский,
и небо пустым мѣстом зовет злодѣй дерзкий,
А тѣм утверждается в догматѣ нечистом,
что хорошо розжился, как стал афеистом. •
20
К СЛОЖЕНИЮ ЛЕКСИКОВ
Если в мучителския осужден кто руки,
ждет бѣдная голова печали и муки.
Не вели томить его дѣлом кузниц трудных,
ни посылать в тяжкия работы мѣст рудных.
5 Пусть лексики дѣлает: то одно довлѣет,
всѣх мук роды сей один труд в себѣ имѣет.
21
РѢЧЬ ГОСПОДНЯ К РАБУ МАЛОДУШНОМУ
Не бойся ни мало, понеже я с тобою!
Не смотри на страхи, когда ты со мною.
О сердце трепетное! Перестань дрожати,
полагай надежду в моей благодати.
22
ВСЯК СЕБЕ В ПОМОЩЬ ВЫШНЯГО ПРЕДАВЫЙ
Всяк себе в помощь вышняго предавый
живет под кровом божией державы.
Той вездѣ радость обрѣтаяй многу
веселым гласом возопиет к богу:
5 Ты мой заступник, ты мой и щит твердый,
в тебѣ надежда, ты бог милосердый!
О, блажен еси, в бозѣ уповая,

он бо от тебе отвратит вся злая,
Измет от сѣти ловец злонадежных
ю и предочистит от словес мятежных.
Он своих рамен и своих крыл щитом
тебе покрыет пред всяким навѣтом.
Истинна его, аки страж оружный,
тебе отвсюду оградит в час нужный.
15 Не страшен тебѣ нощный вран и стрѣлы,
ими же сѣет злый случай в день бѣлый;
Ни блѣдый примрак, в тмѣ людей страшащий,
ниже бѣс черный, в полудни ходящий.
И будет егда от обоей страны
20 тысяща и тмы упадет на брани,
Но к тебѣ в той час и время то злое
не приближится бѣдство ни малое.
А над врагами узриши твоими
достойную казнь, сам сый невредимый.
25 Богу бо себе вручаю твоему,
имаши бога в крѣпость незыблему.
Не прийдет к тебѣ зло люто до зѣла,
рана твоего не угрызнет тѣла.
Велит бо своим слугам велелѣпным
30 стрещи тя вездѣ оком неусыпным.
На руках возмут и на всяком пути
не дадут тебѣ ног твоих преткнути.
Стрѣнет иногда аспид звѣрь нелѣпый,
или василиск, или лев свирѣпый,—
35 На тых безвредно будеши ступати
и по змиевых хребтах шествовати.
Слыши самаго неложное слово,
тебѣ ко всякой помощи готово:
В моей он силѣ надежду имѣет,
40 и сила моя онаго покрыет.
Познай мя, бога, аз готов внимати,
егда мя будеш на помощь взывати.
С ним есмь во скорби и подам избаву
и еще к тому неложную славу,
45 И дам вѣк ему долгий и пространный
и введу его в живот обѣщанный.
23
О СУЕТНЫЙ ЧЕЛОВѢЧЕ, РАБЕ НЕКЛЮЧИМЫЙ
О суетный человѣче, рабе неключимый.
Как то ты далеко бродиш мечтанми твоими!

А незапно день послѣдный
Разрушит твой живот бѣдный.
5 И в той час темный
Пойдеш в ров земный
И в прах твой наследный.
Как же то предстанет богу, невидѣвший бога?
И коль страшна правда его и милость коль многа!
ю А безумныя печали
Знать того не допускали,
И злоба звѣрна
И спесь безмѣрна
Зѣло в том мѣшали.
15 Прошло же все временное, сониям прилично,
Непрестанное настало, мучащее вѣчно.
О прегоркая година,
Еще ж бы была кончина!
Но в той болѣзни,
20 В той лютой жизни
Ни смерть, ни отмѣна.
24
КТО КРѢПОК НА БОГА УПОВАЯ
Кто крѣпок на бога уповая,
той недвижим смотрит на вся злая;
Ему ни в народѣ мятеж бѣдный,
ни страшен мучитель звѣровидный,
5 Не страшен из облак гром парящий,
ниже вѣтр, от южных стран шумящий,
Когда он, смертнаго страха полный,
финобалтицкия движет волны.
Аще мир сокрушен распадется,
ю сей муж ниже тогда содрогнется;
В прах тѣло разбиет падеж лютый,
а духа не может и двигнути.
О боже, крѣпкая наша сило,
твое единаго сие дѣло,
15 Без тебе и туне мы ужасны,
при тебѣ и самый страх нестрашный.

Титульный лист трактата «De arte poetica»
(Могилев, 1786).

PRAEFATIO
Multi antiqui nee pauci recentiores cum Graeci tum Latini pro-
batissimi quique auctores fuere, qui editis luculentissimis coramen-
tariis institutiones poeticas pertractarunt eo studio 6c diligentia, ut
пес desiderari quidquam, пес addi posse videatur. Tantosque jam
ars haec, una omnium longe pulcherrima atque jucundissima habuit
praeceptores, quantos eius dignitas postulabat. Unde поп immerito
mirabitur forte aliquis, nos etiam de paupere vena conari ndnnihil
adjicere, ubi tantae ingeniorum opes affatim congestae sunt. Hoc
enim idem fere est, atque soli lucem addere, aut mari guttam digito
adspergere. Haec me & talia cum maxime ab incepto absterrerent,
subiere tarnen nonnula, quae cogitatum hunc qualemcunque laborem
поп modo поп redarguerent ut inanem, verum & adhortarentur
tanquam necessarium. Inter quae поп postremum est, quod aetate hac
nostra per omnia fere gymnasia mos obtinuerit, ut utriusque
humanitatis professores поп ab aliis evulgatam, sed quasi de sua
penu depromptam doctrinam discipulis suis exponant: duplicem nisi
fallor ob causam, partim ut certantibus in eadem arena & quodam-
modo aemulis ingeniis crescat in diem accessio artis, partim ut
antiqua etiam inventa, dum extimam mutant faciem, & a nomine
styloque auctorum speciem novitatis accipunt, maiore vi & illicio ad
se pertrahant sui studiosos. Utcunque se res habet, certe oportuit me
etiam sequi consuetudinem, пес in tanto magistrorum agmine asym-
bolum inveniri. Accedit, quod tametsi plerique de Arte poetica per-
fectas, & quibus nihil deesse potest, scripserint commentationes;
tarnen quod illae aut ob subtilitatem arduae, aut ob exactam luculen-
tamque tractandi rationem copiosae & longae sint, пес imbeciliore
ingeniorum captu attingi possunt, & maiores videntur esse, quam ut
annuo studio pertractentur. Hanc ob rem operae pretium fore duco,
si obstrusioribus & minus obviis praetermissis, faciliora, quaeque
minus implicata sed magis necessaria, in unum congeram, aeque поп
grandi volumine comprehensa sed veluti in arctum collecta nodum,

quanta potero brevitate perstringam, commodi magis & utilitatis
discentium Studiosus quam famae propriae ex multis chartis
farciendae: in quod Horatius salubri admodum monet consilio Lib.
de Arte poetica v. 335.
Quidquid praecipies, esto brevis, ut 'cito dicta
Percipiant animi dociles, teneantque fideles.
Omne supervacuum pleno de pectore manat.
Porro totum hoc nostrum opusculum in tres omnino libros placet
dividere: sunt enim quaedam, quae veluti praeludia et apparatus
praemitti debent operi poetico, quippe quae communiter instruunt
seu Heroicum, seu Lyricum, seu Tragoedum, sive alius generis vatem;
& de his in Imo libro tractandum est. Jam vero ipsa poemata non
genere tantum, verum & mole operis & argumenti praestantia inter
se distinguuntur: alia quippe sunt graviora, magis seria & magis
operosa, ingenti spiritu, magnis viribus, пес minore & conatu &
spatio indigent, quorumque molem parvi humeri ferre recusant: ut
poema Heroicum, Tragicum, & id genus; atque his pertractandis
singularem librum dabimus Ildum. Alia vero sunt, quae in omni
fere momento superioribus concedunt: ut odae, hymni, dithyrambi,
universa cum suo comitatu poesis lyrica, epigrammata item &
epitaphia, et elegiae, & eclogae bucolicae, & alia ejusmodi: haec
enim omnia ut minore constant mole corporis, ita mediotribus etiam
ab ingeniis audentius assumuntur, facilius tractantur & absolvuntur
celerius; & horum omnium tractatum IHtio complectemur. Or do
quidem praeceptorum postulabat, ut prius de parvis his & tandem
de illis grandibus tractaremus; quod scilicet omnis ars a facilioribus
ad difficiliora gradum faciat: datum tarnen est dignitati epici &
tragici poematis, ut medio praestantiore loco disponerentur. Idemque
ipsum suadent studia discipulorum, plerumque ad finem anni
languentia, & quae exspectatione vacationum inescata nihil minus
quam eruditionis disciplinam curant aut cogitant. Quamobrem gran-
dius onus in debiliores quam in languidiores humeros tutius conjici
posse visum est. Vos autem, quorum erudiendis ingeniis libentissime
locamus operam, dignum professione vestra, dignum mea exspectatione
afferte hue animum, curam, sollicitudinem; quo & me non vanam de
indole vestra spem concepisse ostendatis, & intentum hoc vestrum,
vel sola rei praesumptione nobile, conatu & constantia efficiatis
nobilius. Invitat vos ad id artis pulcherrimae dignitas, utilitas, praes-
tantia, tantaque (quod in ipsa singulare & divinum est) vel in usu
vel in exercitio amoenitas et voluptas, ut non fructus modo ex ipsa
collecti, verum & ipsi, quantiquanti fuerint, labores dulcissimi esse
videantur. Atque ego eum, qui dum Musis insudat, laborem suum
persentiscit, non natum esse ad poesim, пес dignum qui poeta audiat,
tuto pronuntio. Quae ut bene & ex voto meo succedant, in primo

facultatis huius limine, sapientissimo illo philosophi monito probe
vos instructos volo, quod ad omnes fere disciplinas commune quod-
dam adminiculum est, nimirum: ut discentium singulare officium
esse sciatis, credere docenti. Ita fiet, ut & ego, quae possidere videor,
edisseram libentius, & vos nisi ipsorummet vestro profectui velitis
esse invidi, Studium hoc alacrius percurratis.
LIBER I
IN QUO COMMUNIA, QUAE AD INSTRUENDUM POETAM
FACIUNT, PERTRACTANTUR
CAPUT I
ORIGO, PRAESTANTIA & UTILITAS ARTIS POETICAE
Quod de ortu Nili decantati in Aegypto fluvii proditum est, idem
fere de poeseos origine dici potest; occuluisse caput suum Nilus
dicitur (ut est apud Ovidium lib. II. Metam.) ideo, quia ignotum
est, unde oriatur: non minus poeseos exordia ab humana cognitione
& memoria aufugerunt, non quod obscura sit ars haec, una omnium
clarissima, sed guod initii sui indagatores tantam abducit in anti-
quitatem-, ut quemcunque putaveris auctorem ejus esse, posteriorem
ipsa invenias. Homerus ab aliis primo loco ponitur, forte quod
ingenio (cui palmam ingeniorum Plinius adjudicat) non tempore
ceteris praecesserit. Num & coaetaneus ejus erat Hesiodus, qui
primus dicitur de agricultura versibus scripsisse, eumque postea
imitatus esse Virgilius iri suis Georgicis: 6c ante Homerum Celebris
nominatur Dares, qui scripsit de bello Trojano, cujusque adhuc
poema extat. Item Musaeus & Orpheus, quorum primus insigni elogio
a Virgilio celebratur lib. VII Aeneid[os] v. 661.
Musaeum ante omnes: medium nam plurima turba
Hunc habet, atque humeris exstantem suspicit altis.
Et Julius Scaliger adeo ilium ipso Homero cultiorem dicit, ut
si non exstarent historiae, Homero putaretur junior. Orpheus vero,
quod eloquii suavitate efferos etiam & agrestes homines permulserit,
occasionem fabulae dedit, ferasque & arbores dicitur ad saltum
carmine excitasse. Nec his tamen primum ortum debet poesis, nam
Orpheo antiquior praeceptor suus Linus fuit: hunc primum ferunt
a Phoenicia ad Graecos litteras adtulisse. Sed & Syagrum quendam
poetam Orpheo & Musaeo antiquiorem dicit esse Aelianus, eumque
primum de bello Trojano scripsisse. Hie vero vel ipsa antiquitas
tantas tenebras & caliginem offundit, ut quaerendi etiam, nedum
inveniendi auctoris, modus deesse videatur. De Musis enim ipsis
adeo apud auctores non convenit, ut alii eas Pieri Macedonis filias

fuisse, artemque ab eo Musices & nomina accepisse autument: quo-
rum opinioni repugnat fabula, de qua Ovid. Metam. lib. V, filias
videlicet Pieri alias a Musis fuisse, easque cum temere ad certamen
canendi Musas ipsas provocassent, victas & in picas mutatas esse*
Alii idem malint dicere de Osiride, alio nomine Dionysio, qui &
Apollo a nonnullis putatur: rex ille primum Argivorum tum Aegyp-
tiorum fuisse dicitur, & quod musices voluptate mirifice caperetur,
habuisse apud se peritas quasdam virgines citharistrias, quae, ut
plerique volunt, Musae dictae sunt, & nomina dearum meruerunt.
Sed quid nos facultatis poeticae originem ibi quaerimus, ubi ilia non
nata est? nam cum Divinum donum sit, ut & caeterae bonae artes,
& ortus ejus apud impietatis cultores non appareat, minime ambigen-
dum est, quin ilia apud Judaeos sit exorta, unde fere omnes scien-
tiae emanarunt. Id quod probatae fidei auctores produnt: Eusebius
enim lib. III de praeparatione Evangelica asserit, poesim apud an-
tiquissimos Hebraeorum, qui multo ante Graecorum poetas fuerunt,
primum floruisse: & quod Moses superato rubro mari Eucharisticum
illud suum carmen hexametro versu conceptum Deo cecinerit. Quod
testatur & Josephus Judaeus lib. II Antiquitatum. Idemque ipse
Josephus lib. VII Antiq[uitatum] ait, Davidem cantica in Deum
hymnosque vario metro composuisse, alios quidem trimetros, alios
vero pentametros. Divus autem Hieronymus praefatione in Chroni-
con Eusebii varium in scriptura genus carminis agnoscit, & in psal-
mis quidem dicit, & iambos & alcaicos et sapphicos et semipedes
versus esse; Deuteronomii autem cantica, & Aesaiae & Job &
Salomonis libros Hexametro & pentametro esse conscriptos.
Sed ne hie quidem primum exordium poeseos debere poni videtur:
nam pridem ante diluvium, & non longe post ipsa exordia mundi,
Jubal Lamechi filius dicitur in Scriptura auctor cythara canentium
Geneseos cap. IV. Necesse autem fuit, ut prius caneretur voce
humana, tanquam propiore & innato instrumento, quam cythara:
cantus sine versu, hos est, certo & ad modulandum apto vocum nu-
mero esse non potuit; antiquior igitur ipso quoque Jubale ortus
poeseos fuit, atque adeo cum ipsis exordiis mundi in primo homine
cepisse illam minime dubitandum est. Et puto ego praeter arcanam
Dei largitionem, si naturam spectes, affectum humanum, & in specie
amorem, primum fuisse auctorem poeseos. Amantes enim vel tenentur
desiderio rei concupitae vel gaudent ex possessa: & tunc quidem
appetitus impatientia moventur ad quasdam teneras lamentationes:
cum vero quod cupiunt assequuntur, mox impotenti laetitia jubilum
nescio quid & exsultans vel inviti occinunt, und carmen oriri palam
est; in utroque autem casu (ut patet bene consideranti) furorquidam
mentem corripit, qui conceptus poetici semen est. Et hoc modo de
origine cantus Plutarchus philosophatur in Libris symposiacis. Huic
tam vetusto poeseos origini subscribere videntur omnes antiqui

poetae, qui Musaruiri patrem Jovem ipsum, matrem vero aiebant
esse Mnemosynen, quod nomen memoriam Graecis significat, quo
significare voluerunt, Musas a naturae auctore emanasse, earumque
memoriae omnia patere, utpote omnia posteriora esse. Ad quod res-
pexit Virgilius in illo suo elegantissimo versu:
Et meminlstis enim divae, et memorare potestis.
Sic igitur in ipsius naturae incunabulis exorta poesis per multa
saecula paulatim, ut fit, sumebat vires; tandem earn Orpheus &
deinde Homerus & Hesiodus Graecorurri poetae illustrarunt, quod
auctore Pbrphyrione asserit Polydorus Virgilius lib. I de rerum
inventoribus cap. II. Apud Latinos autem quidam Livius Andro-
nicus fabulam primus dedit teste Cicerone lib. I. Tusculanarum
quaestionum, & Fabio Quintiliano lib. X. Et haec quantum attinet
ad antiquitatem poeseos.
Jam de ejus praestanti?. parum aliquid disseramus: et quidem
quam nobilis sit haec facultas, vel sola ejus antiquitas & ortus ab
initiis mundi repetitus luculenter testatur, quod ipsum luculentius
declarat priscorum poetarum fabula, quae Musas ortas ex Jove &
Mnemosyne (uti nunc vidimus) nutricem suam habuisse Euphemen
perhibet, id est, bonam famam: sapientum enim praemium bona fama
est. Nec immerito sic commenti sunt: nam primo arqumentum ipsum,
quod tractare solet poesis, ingens & pondus illi & prethim facit:
scribuntur laudes magnorum virorum, eorumque praeclara f acinora ad
memoriam posteritatis transmittuntur, ut heroica gesta Ulyssis ab Ho-
mero, Aeneae navigationes & bella a Virgilio, bella Romanorum cum
Annibale a Silio Italico, civile bellum Pompei cum Caesare a Lucano,
& aliorum ab aliis descripta sunt. Deinde arcana naturae, caeles-
tium cursuum observationes a multis evulgata. Item laudes Sancto-
rum, laudes ipsius Dei ejusque miracula ä Mose, praecepta & jussa
a Solomone, venturi Christi mysteria a caeteris prophetis vario car-
minum genere sunt edita. Nec obesse tanto poeseos nomini possunt
obscaena quaedam a nonnullis etiam ingentis sed impudici ingenii homi-
nibus cantata poemata, quae omnia philosophia politica (utpote quae
ab Aristotele cunctarum artium & scientiarum judex & moderatrix
constituta est) tanquam contagiosa & honestati noxia in numerum
Musarum non admittet. Nec dubium est, quod non alios nisi hujus-
modi poetas ex commentitia ilia sua civitate Plato ejiecerit. Videlicet,
qui inique & impudenter in nomen poetarum invaserunt, postquam spe-
cie quadam poeseos & numerosae orationis lenociniis (quibus mollem
suum & enervatum animum honestare conabantur) litterariae plebi
imposuissent. Et si bene consideres, ut nullam difficultatem, ita
virtutem nullam, atque adeo nullam artem in propudiosis illis versi-
ficationibus deprehendes. Quid enim facilius est, quam liquescenti
prae amoris insania homini & meditari & dicere ridiculos illos

hortulos, rivulos, flosculos, & genas cerussatas, & auro intertextos
crines & alias hujusmodi comptas nugas? haec & rude vulgus oestro
libidinis concitum per vicos passim & trivia vagum decantat. Ut jam
similes ineptiae quantumvis a magno ingenio depromptae, meretriciae
potius femellanum cantilenae aut quidvis aliud, quam carmen рое-
ticum dicendae sint. Neque metuo, ne objiciantur hie mihi quidam
ex antiquis omnium judicio in numerum poetarum relati, qui tamen
admodum obscoena carmina ediderunt: ut Plautus, Catullus, Ovidius,
Martialis & alii: nam illi omnes ob alia honesta opera nomine poe-
tico digni visi sunt. Ceterum qua parte impuris scriptis poesim pol-
luerunt, & probitati vitae humanae struxerunt insidias, miltum eos
peccasse contra artem, quam professi sunt, constanter pronuntio,
quippe qui contra finem poeseos fecerurit, cuius finis est juxta
Horatium aut prodesse, aut delectare, aut utroque modo juvare vitam
humanam. Et ubi delectare dixit, si verum delectamentum intelligere
vis, sanum dicito non contagiosum. Unum est, quod forte hac in re
facessit mihi negotium. Thalia est ex novem una Musis, cujus of-
ficium lascivo sermone gaudere dicit Virgilius. Unde & heresiarcha
Arius Thaliam inscripsisse dicitur librum suum, quem de obscoenis
amoribus scripsit, & quem postea magnus Constantinus severo san-
ctoque edicto conquiri & comburi jussit. Sed & hoc oppositum mi-
nimi fere negotii est, quo in sacram &, ut antiqui aiebant, divinitus
affatam facultatem, lascivia & impudentia inducatur. Quod enim
Thaliam lascivo ore Virgilius dixerit, voluit earn significare esse
deam & principem comoedorum, quibus actiones hystrionicas ad
voluptatem & risum spectantium producere mos est. Asperius itaque
& paulo facinorosius hie nomen est apud Virgilium, quam res ipsa per
nomen significata. Cur enim comoediarum voluptas non possit esse,
quin simul tollatur honestas? Et quod Plautus ceterique antiqui
comoediarum scriptores multis ejusmodi sordibus scateant, factum
est ex moribus corrupti saeculi, non ex ratione comoediae. Idque
ipsum dicendum est de scriptis insolentis Arii nomine Thaliae pe-
tulanter adornatis. Vel ex ipso igitur argumento, quod tractat, magna
momenta pretii sui accipit poesis. Adde, quod ingens illud mentis
humanae lumen philosophia aut nata aut enutrita a poesi est: qui
enim de varus sectis & diverso genere philosophorum scripserunt
auctores, primam eamque vetustissimam philosophiam dicunt esse
poeticam: quod scilicet antiquitus, quidquid veritatis homines phi-
losophando indagassent, id totum carmine & fabularum involucris
tectum aliis proponerent. Sive id ex more Aegyptiorum factum est
(qui primi videntur coepisse philosophari) illi enim omnia diviniora
sensa hyerogliphicis & signis quibuadam sub sipiilitudine involve-
bant: sive quod eo tempore augustius censerent & majestati rerum
aptius, carminibus complecti & grandiore sono efferre, ut observat,
Justus Lipsius lib. I manuductionis ad philosophiam Stoicam, dis-

sertatione 1. Floruerunt autem tunc vetustissimi illi philosophi simul-
que poetae; Musaeus, Lynus, Orpheus, Hesiodus, Nomerus & cet.
primusque quidem Pherecides mutata ilia philosophandi ratione, solutis
verbis scribere coepit, philosophiamque in Musarum penetralibus prope
adultam cum vulgo discere loqui coegit. Quae omnia id nobis persua-
dent, ut sicut virum aliquem, quantae sit auctoritatis in republica, ex as-
signata illi provincia cognoscimus, ita praestantiam poeseos ex tot tan-
tisque nobilibus materiis perdiscamus. Multa praeterea sunt, quae id ip-
sum conformant: nam & in magno honore semper habebantur optimi
poetae: de Homero septem civitates, singulae eum sibi vendicantes
ut civem, certabant acerrime:
Smyrna, Rhodos, Colophon, Salamin, Chios, Argos, Athenae.
Cumque Thebas expugnaret Alexander, familiae Pindari peper-
cit. Euripides apud Archelaum Macedoniae regem & Athenienses in
tanto erat pretio, ut hi quidem corpus demortui poetae enixe apud
Regem petierint, ille idem ipsum veluti thesaurum pertinaciter reti-
nuerit. Horatius deinde Maecenati, Virgilius eidem & Augusto ma-
ximo in honore erant. Claudiano post mortem statua decreto senatus
populique Romani posita est. Et ipsi insuper viri principes, quos-
que sanguis, vel virtus, vel honor, vel simul haec omnia claros red-
diderunt, poeticae navarunt operam, scribendisque carminibus invi-
gilarunt, veluti magna momenta ad augendum decus suum inde com-
modaturi. Sophocles, celeberrimus ille tragoediarum scriptor, praetor
erat Atheniensium. Augustum imperatorem non delectabant tantum
Musae sed & occupabant. Domitianum poema edidisse de bello
Capitolino testis est Martialis. Reperiuntur quaedam carmina sub
nomine Constantini Marni. Eudocia Theodosii junioris uxor & Leo
Sapiens, & alii imperatores Constantinopolitani editis versibus testati
sunt de se quid sentirent de poesi. Et quod augustius est: plerique
ex Sanctis patribus egregia poemata ediderunt: ut Cyprianus, Hy-
larius, Damasus, Paulinus, Prudentuis, Synesius Johannes
Damascenus, sed inter alios eminuit Divus Gregorius Nazian-
zenus, qui non plus operum suorum soluta quam ligata oratione evul-
gavit, & carmina etiamnum senex scriptitasse solebat. Multi deinde
etiam ethnicorum poetarum versus passim in suis scriptis adducere
non putabant indecorum, in quod maxime praestant idem Gregorius
& Basilius Magnus & Synesius in suis epistolis, divusque Basilius
praescripta certa cautionis regula etiam ad sedulo legenda poetarum
scripta adolescentes cohortatur in oratione de legendis Graecis auc-
toribus. Sed quod caput rei est: Magnus ille Paulus, vas electionis,
scripta se poetarum lectitasse testatur eo ipso, quod Actorum cap.
VII verba Arati, & ad Titum cap. I carmen Epimenidise adduxerit.
a Исправлено вместо Eumenidis

Haec satis superque dignitatem' poeseos demonstrant, quam dig-
niorem adhuc facit immensa utilitas, quae inde in bonum hominum
luculenter derivatur. Utraque vitae ratio civilis & bellica docetur
ex scriptis poetarum: peregrinationibus & proeliis Ulyssis Homerus,
navigationibus & bellis Aeneae Virgilius domi & foris vivere civem
& militem optime instruunt. Caeteri quoque probatissimi facultatis
nostrae auctores toti sunt in benefactorum commendatione, malefi-
ciorum vituperatione, gloriae cujuslibet ac infamiae amplificatione.
Quod cum faciunt & virtutes animis inserunt, & vitia radicitus
extrahunt, & homines omni carentes cupiditate, omni honore ac
laude dignissimos efficiunt: eo etiam facilius ac melius, quod prop-
ter numerum ac ordinem & quae ex utroque exsistit, voluptatem &
libentius audiuntur & suavius perleguntur & ediscuntur facilius, &
mentibus penitus inhaerescunt. Quoque mirabilius est, satyrae etiam
eorum et dirae, hoc est acrius & amarius medicinae genus,
fictione ac versu, veluti melle atque nectare, conditae, effi-
ciuntur acceptabiles. Poesi adeo ipsam rhetoricam juvari
putavit Cicero, ut perfectam sine ejus cognitione eloquen-
tiam nullam esse prodiderit. Poesis non parum momenti etiam ad
incitandos in hello heroicos Spiritus affert: plusque carminibus Ho-
meri, quam tubis & tympanis ad Martern accendebatur Alexander:
cumque se vel adaequasse vel superasse laudes Achillis existimaret,
hoc solum invidere ei se fassus est, quod ille laudum suarum Home-
rum praeconem habuerit. Ad extremum: quid magis vitam humanam
seu, juvat seu instruit quam exempla majorum, quae fortiter, quae
sapienter fecerint, transmissa ad memoriam posteritatis, eaque sum-
mis laudibus exornata? quod felicissime sola prae- caeteris praestat
facultas poetica, prisca gesta & heroicas virtutes carminibus celeb-
rando, & quodammodo efficiendo aeterna, quae si tacuerit, perenni
memoria dignae res simul ac transierint, etiam gloriam suam ad
oblivionem quasi ad tenebrosum sepulchrum secum traxissent. Elegan-
ter in hanc rem Horatius lib. IV carm. ode 9.
Vixere fortes ante Agamemnona
Multi: sed omnes illacrimabiles
Urgentur ignotique longa
Nocte, carent quia vate sacro.
CAPUT II
ARTIS POETICAE NECESSITAS, NOMINIS NOTATIO, DEFINITIO NATURAE,
MATERIA & FINIS POESEOS
Imo. Artis poeticae necessitas
Quamquam, ubi de origine facultatis nostrae dictum est, ad
ipsius naturae primordia omni arte antiquiora eam revocaverimus, &
antiquissima opinio sit divino quodam & caelesti afflatu poetas ad

scribendum incitari, vulgoque etiam dicatur, quod poetae nascantur
& oratores fiant; nihilominus etiam hujusmodi Studium certis legibus
& praeceptionibus magnopere indiget. Imo caelestem ilium, ut dicunt,
mentis impetum, quem furorem alii, alii enthusiasmum vocavere, si
ope praeceptorum destituatur, nihil prodesse dicendum est, si credi-
mus Horatio dicenti lib. de Arte poetica v. 400.
Ego nec studium sine divite vena:
Nec rude, quid prosit, video ingenium: alterius sic
Altera poscit opem res, et conjurat amice.
Quodque Hermogenes in libris suis rhetoricis de oratore, hoc ego de
poeta tuto pronuntio: videlicet citius ingenio praeditum sed arte destitu-
tum, quam eum, qui imbutus praeceptis pauperioris venae est, errare
posse. Unde multi nimis confisi ingenio veluti indomiti equi, excusso ar-
tis freno, insania, potius quam sacro illo & docto furore corripi & ferri
videntur. Quorum exemplo docemur, artem certis legibus & praecep-
tionibus constantem non modo utilem poetae, sed imprimis esse ne-
cessariam.
IIdo. Nominis notatio
Porro nomen poetae, poematis & poeseos derivatum est a voce
Graeca poiein, quae singnificat facere vel fingere: unde & poeta, si
usus obtinuisset, recte dici posset factor, fictor vel imitator fingere
enim vel effingere est imitari rem illam, cuius, simulacrum & simili-
tudo effigitur, unde & imago effigies dicitur; quod vero sola haec
facultas poeseos nomine appellatur, cum nominis significatio sit com-
munis & ceteris artibus, factum est per antonomasiam ob excellen-
tem videlicet, quam poetae habent, faciendi & fingendi rationem.
Quid vero & qualis sit ilia fictio, dicetur inserius.
IIItio. Definitio naturae
Nomini suo correspondet natura poeseos: est enim ars effingendi
humanas actiones, easque ad vitae institutionem carmine explicandi.
In qua definitione vides poesim ab historia et a dialogismis philolo-
gorum, cum quibus aliquid commune habet, perfecte differre & dis-
tingui: historiae enim simpliciter res gestas enarrant, nec effigendo
eas imitantur: dialogistae vero imitantur quidem & effingunt, sed
soluta oratione non metro id faciunt. Poeta vero, cui & factoris &
fictoris nomen est, carmina facere, res fingere, id est, efficta canere
debet.
IVto. Materia
Ex hac naturae poeseos explicatione facile est cognoscere, quae
ejus sit materia, circa quam versatur: quae tametsi a Cicerone lib.
I de Orat[ore] innuitur esse omne id, de quo carmina scribi possunt,
id est, res omnes, quae & artis oratoriae materia sunt; nihilominus

tarnen pressius naturam poeseos considerando dicimus, ejus mate-
riam esse maxime propriam & accommodatam, actiones hominum
ligata oratione effingendas.
VIto. Finis poeseos
Finem autem duplicem assignat Horatius, delectationem et uti-
litatem, celebri illo versiculo lib. de Arte poetica:
Aut prodesse volunt, aut delectare poetae.
Uterque, si seorsim aeeipiatur, imperfectus finis est. Quod enim
poema delectat & non prodest, vanum est & puerili strepitaculo si-
mile. Quod vero prodesse nititur sine delectatione, vix proderit: ad
lectionem enim poetarum accedirhus illecti styli voluptate & elegantia,
& quaerendo delectationem invenimus simul utilitatem. Unde utrum-
que simul perfectum finem efficiunt, ut & ipse ibidem subjungit
Horatius.
Aut simul & jueunda & idonea dicere vitae.
Omne tulit punctum, qui miseuit utile dulci.
Quapropter ea sibi tractanda assumet poeta, quae vitae humanae
prodesse poterunt, & tractare eo modo curabit, quo lectorem valeat
delectare.
CAPUT III
DUO OMNINO REQUIRI, QUAE POET AM FACIUNT, & QUORUM ALTERUTRO DESIDERATO
NEMO IN POETARUM NUMERUM A GRAVISSIMIS AUCTORIBUS ASCIRI PERMITTTTUR
EAQUE SUNTi FICTIO SEU IMITATIO, & NUMERUS ORATIONIS CERTA LEGE MUNITUS
SEU CARMINUM ARTIFICIUM
Imo. Fictio
Primum est, quod in omni poemate praeeipuum sibi jus vendicat,
fictio seu imitatio, quae si desideretur, quotquot fuerint versus compo-
siti, nihil aliud quam versus erunt: poema certe immerito vocabuntur,
aut si velis poema dicere, mortuum appelabis. Imitatio enim est anima
poeseos, sicut ex definitione planum est. Unde Aristoteles compa-
rando Homerum, qui cum idonea fictione pertractavit proelia & er-
rores Ulyssis, cum Empedocle, qui libros de rerum natura versibus
conscripsit, sie de eis pronuntiat: Homero & Empedocli nihil com-
mune est praeter metrum, quapropter illum quidem poetam, justum
est nominare, hunc vero physiologum non poetam. Et rursus ait:
licet Herodoti scripta ad metrum redigantur, manebit tarnen historia,
ut prius, non poema. Dicit hoc philosophus, ut refellat multorum er-
rorem, qui solam versificationem putant sufficere ad poetae officium:
historia enim, cui lex imponitur & res vere gestas & eo modo, quo
gestae sunt, describere, caret licentia fingendi verisimilia. Quaprop-

ter etiam versu descripta manebit historia non poema. Per fictionem
vero seu imitationem intellige non solum contextum fabularum, sed
totam earn scribendi rationem, qua actiones humanae, tametsi verae
sint, verisimiliter tarnen effinguntur. Qua de causa nec Lucanus e
numero poetarum ejiciendus est, quern aliqui eo, quod veras res
cecinerit, ejiciendum putarunt teste Scaligero. Porro fictionis hujus
natura plenius explicabitur lib. Udo ubi de poesi heroica.
IIdo. Artificium carminum
Alterum est, quod poema necessario habere debet, metri, artifi-
cium seu numerus orationis certa lege adstrictus, sine quo poeta pari-
ter dici non potest. Nihilque desideratur, ut Aesopus, Lucianus,
Apulejus, ipseque adeo Cicero in suis dialogis, multique alii nomina
poetarum induant, praeter solum carmen: illi enim omnes, qui sensa
sua per dialogismos explicant, utuntur imitatione plane poetica, cum
personas colloquentes secum introducunt, cum varios earum affectum
et gestus depingunt; nihilominus tarnen, qui ea omnia solutis verbis
& non carmine pertractant, poetae non vocantur. Accepimus de Vir-
gilio, eum celebre illud Aeneidos suum opus prius soluta oratione
conscripsisse: & tunc nondum poema erat, nec ipse auctor, nisi car-
mine totum hoc exposuisset, quod fecit, audiret unquam poeta. Car-
men enim est veluti vehiculum quoddam & currus nobilis, in quo
ilia multiformis rerum effigies, imitatio inquam seu fictio poetica,
sublimior fertur, & majore ubique plausu excipitur. De his praemo-
niti accingamur jam ad untrumque bene cognoscendum & feliciter
praestandum. Id vero facile fiet, si prius nos iis probe instruamus,
sine quibus nec fingere nec canere possumus. Eaque sunt: copia ver-
borum, delectus sententiarum, varium orationis genus, ornatus cum
in verbis turn in sententiis, ut figurae & id genus ornamenta poematis,
tandem ipsum artificium carminum, & quid in unoquoque versuum ge-
nere spectandum, quid fugiendum sit perfecta notitia.
CAPUT IV
DE NECESSITATE & UTILITATE STYLI, DE USU & MODO EIUS, & DE VARUS
EXERCITATIONUM GENERIBUS
Imo. Necessitas & utilitas styli
In primis commendatam discipulis meis volo continuam stylt
exercitationem, & frequentem usum scribendi. Usus enim, sicut in
omni alia, ita in hac potissimum arte, non modo multum confert sub-
sidii, sed etiam consensu omnium est optimus magister, plusque valet
quam ipsa ars: & constanter assevero, plus in arte poetica profec-
turum eum, qui saepe scribendo sese exercet, tametsi viva praecep-

toris voce sit destitutus, quam eum, qui omnia quidem praecepta
probe tenet, sed raro aut nunquam ad scribendum manum admovet.
Quod vel ipsa docet experientia cum in hac turn in aliis artibus: ut
si quis optime sciat praeceptiones artis pictoriae de symmetria memb-
rorum in pingendis humanis corporibus, de varus gestibus & affectibus
exprimendis, de distantibus & propinquis pingendis rebus, de usu &
ratione umbrae, lucis variorumque colorum, si inquam haec & talia
plene & perfecte quis cognoverit, nunquam tarnen pinxerit, minime
is poterit dare imaginem. Quapropter sicut Apelli nulla dies erat
sine linea, ita qui vult in hac nostra facultate proficere, adjiciat
animum ad assiduum scribendi exercitium, atque singulis diebus vel
unam lineam ducendam curet, hoc est, vel unum versiculum com-
ponendum, nisi frustra exspectare velit, quod se enixe cupere & quae-
rere profitetur.
IIdo. Usus & modus eins
Circa exercitationem vero & stylum tria saluberrima praecepta
suggerit Fabius Quintilianus.
Imum. Ne in scribendo praepropere festinemus. Cito, ait, scri-
bendo non fit, ut bene, bene scribendo fit, ut cito scribamus. Primum
hoc constituendum est, ut quam optime scribamus; celeritatem dabit
consuetudo.
Ildum. Ut quaeramus optima, nec primo se offerentibus gaudea-
mus. Delectus rerum 64 verborum habendus est, & pondera singulo-
rum examinanda, non quodque se proferet verbum, occupet locum.
Hltium. Si quid longiusculum scribimus, ut hoc felicius prose-
quamur, repetenda (verbis ejus loquor) saepius erunt scriptorum
proxima; nam praeter id, quod sic melius junguntur prioribus sequen-
tia, calor quoque ille cogitationis, qui scribendi mora restrixit, recipit
ex integro vires, & veluti repetito spatio sumit impetum. Haec sunt
ex Quintiliano. Addo
IVtum monitum ex Horatio lib. de Arte poetica v. 38 ut videli-
cet non majora viribus nostris, nec quae aut ingenium aut peritiam0
superant, sed aeque nobis, nostroque captui facilia deligamus; verba
ejus sunt:
Sumite materiam vestris, qui scribitis, aequam
Viribus, & versate diu, quid ferre recusent,
Quid valeant humeri, cui lecta potenter erit res,
Nec facundia deseret nunc, nec lucidus ordo.
Hoc modo & Ovidius lib. 11 do Trist [ium] pur gat se apud
Augustum, cur non res potius bellicas nec laudes Caesaris sed nugas
amatorias cecinerit. Porro ne si in iisdem semper vesamur, languo-
a Исправлено вместо pueritiam

rem pariat suborata satietas, taedioque resoluti reddamur pigriores,
& supini ab incepto relabamur; subjicio hie aliquot exercitationum
genera, quorum varietate delectetur, & tractatione exeolatur ingenium
tironis.
IIltio. Varia exercitationum genera, imprimis synonymia
Et prima quidem exercitatiö sit, unam eandemque rem diversis ver-
bis, diverso aut eodem metri genere exprimere; quae dicitur synonymia,
estque maxime utilis, & quae vel una summam facilitatem affert
componendi carmina. Primo enim sic verborum ad eandem rem per-
tinentium copia comparatur, adeoque hoc modo exercitatus, si rem
quampiam describere velit, non multum morabitur in verbis colligen-
dis, multa se ultro Offerent, & tantum delectus habendus erit. Deinde
non raro evenit, ut saepius eadem in uno poemate repetamus: cui
necessitati optime consulitur hujus modi exercitio; nam eadam res
modo his modo illis verbis facile exponi poterit. Ita Virgilius noctem
concubiam lib. II Aeneid[os] his verbis exposuit:
Tempus erat, quo prima quies mortalibus aegris
Incipit, & dono Divum gratissima serpit.
Idem vero ipse eandem rem aliter alibi effert. Lib. VIII
Aeneid[os].
Nox erat, & terras animalia fessa per omnes,
Alituum, pecudumque genus sopor altus habebat.
Et diei ortum lib. Ill Aeneid[os] sic quidem:
Postera jamque dies primo surgebat Eoo,
Humentemque Aurora polo dimoverat umbram.
Libro autem IVto Aeneid[os] aliter:
Oceanum interea surgens Aurora reliquit.
Et adhuc aliter Aeneid[os] lib. XII.
Postera vix summos spargebat lumine montes
Orta dies, cum primum alto se gurgite tollunt
Solie equi, lucemque elatie naribus efflant.
Ovidius vero ad comparationem parvae rei cum magna hunc
accessum posuit:
Si licet exemplis in parvo grandibus uti.
Id ipsum alibi sic expressit:
Grandia si parvis assimilare licet.
Et alibi ita:
Si parva licet componere magnis:

Et adhuc aliter alio in loco:
Quid vetat a magnis ad res exempla minores
Sumere.
In hac synonymica exercitatione, ne sis adeo sollicitus, ut verba
idem prorsus sonantia conquiras, qualia sunt, ensis & gladius; sed
sufficient ilia, quae conjuncta eandem rem exprimunt, tametsi sigil-
latim sumpta nihil tale significabunt: unde & signa rei pro re, &
pars pro toto, & genus pro specie & materia pro eo, quod ex ilia
factum, adhiberi possunt. Exemplo sit vel una haec Senecae Tragici
sententia:
Quisquis in primo obstitit
Repulitque amorem, tutus ac victor fuit:
Qui blandiendo dulce nutrivit malum,
Sero recusat ferre, quod subiit jugum.
Ubi vides amorem in singulis versibus memorari, sed in primo
proprium est amoris vocabulum; in secundo per synecdochen genus
pro specie, in tertio jugum per metaphoram. Unde bene observa,
tropos esse opulentissimum promptuarium pro sensibus synony-
micis.
Hoc genere exercitii & maxime delectatum & non parum pro-
fecisse principem poetarum Maronem, exempla ejus abunde testan-
tur: quorum aliqua adhuc exstant, & unum per quam elegans hie subji-
cio de amne in glaciem concreto, in quo ille hanc sententiam, ubi
prius navis currebat, nunc transeunt currus, undecies elegantissi-
mis distichis exposuit.
Qua ratis egit iter, juncto bove plaustra trahuntur,
Postquam tristis hie'ms frigore vinxit aquas.
Sustinet unda rotam, patulae modo pervia puppi,
Ut concreta gelu marmoris instar habet.
Quas modo plaustra premunt undas, ratis ante secabat,
Postquam brumali diriguere gelu.
Unda rotam patitur, celerem nunc passa carinam,
In glaciem solidam versus ut amnis abit.
Quae solita est ferre unda ratem, fit pervia plaustris,
Ut stetit in glaciem marmore versa novo.
Semita fit plaustro, qua puppis adunca cucurrit,
Postquam frigoribus bruma coegit aquas.
Orbita signat iter, modo qua cavus alveus exit,
Strinxit aquas tenues ut glacialis hiems.
Amnis iter plaustro dat, qui dedit ante carinae,
Diriget ut ventis unda, fit apta rotis.
Plaustra boves ducunt, qua remie acta carina est,
Postquam diriguit crassus in amne liquor.

Unda capax ratium plaustris iter algida praebet,
Frigoribus saevis ut stetit amnis iners.
Plaustra viam carpunt, qua puppes ire solebant,
Frigidus ut boreas obstupefecit aquas.
Virgilianam banc exercitationem nostra etiam comitetur, carminis
artificio impar & forte minus latina, eo tarnen consilio facta, ut
veluti recentior tironi poetae sit pro exemplo. Assumpsimus bre-
vem situs urbis Kijoviae descriptiunculam: quod scilicet urbs haec ab
Oriente fluvium vicinum sibi habeat, ab occidente autem montibut
objecta sit.
Amne Borysthenio son at urbs, qua Lucifer exit,
Montibus assurgit, qua trahit umbra diem.
Occiduas urbis cinxere cacumina partes;
Aurorae oppositum perluit unda latus.
Montibus objecta est, serus venit Hesperus unde,
Perstrepit urbs fluvio, Phosphorus unde venit.
Undis pulsantur primum spectantia solem;
Hesperiam versus moenia monte tument.
Pars natat urbis aquis, solem quae spectat Eoum;
Multus in occidua mons regione tumet.
Qua primos solis radios videt, imminet amni,
Qua videt extremos, urbs juga celsa tenet.
Surgentem spectans solem urbs fremit amne propinquo;
Erigitur celsis, qua cadit ille, jugis.
Solis ab exortu ferit unda Borysthenls urbem;
Möns sed ab occidua moenia parte tegit.
Prima natare dies vicinis fluctibus urbem,
Ultima montosum tergus habere videt.
Unde dies surgit, fluvius praeterfluit urbem;
Multus ab hesperia parte tuetur apex.
Undosa est urbis fades, quae spectat ad orturo,
Montosa est serum, quae videt esse diem.
Larga fluenta videt, roseum qua prospicit ortum,
Urbs, sed ab occasu culmina montis habet.
Unde venit Titan, allabitur aedibus amnis,
Assurgunt montes, respicit unde cadens.
Ortum undosa * diem videt urbs, sed monte superbit,
Qua videt occidui solie abire jubar.
Solis ad occasum vertit terga ardua montis
Urbs, orientalem sed lavat amne plagam.
Allatrant urbi fluctus Titanis ab ortu,
Tollit ad occiduam mans juga multa plagam.
Moenia f lumen adit, Titan sol et unde venire;
Möns obstat, madidis nox venit unde rotis.
Tergus ad occasum, frontem urbs convertit ad ortum,
Hanc munit fluvius, plurimus illud apex.
Montis ab occiduo munita urbs climate tractu est,
Currit ab Eou plurima parte Thetys.
Surgenti soli vicinum urbs objicit amnem,
Occiduum superat monte frequente diem.
а Исправлено вместо undosae.

CAPUT V
ALIA EXERCITATIONUM GENERA
Imo. In quo consistit genus exercitationis secundum
Alterum exercendi styli genus est non absimile priori, aeque utile
& magis jucundum: videlicet, scriptum alicujus auctoris alio metri
genere, vel alio idiomate, vel fusius id, quod ille breviter, aut contra
efferre, aut solutam alius orationem versu exponere.
IIdo. Usus huiusmodi exercitationis
Prodest hoc non modo ad stylum exercendum, sed etiam ad eam
imitandi rationem, qua alterius auctoris sensa pro suis venditare: hoc
enim modo nec facile deprehendi poterit imitator, & si fuerit dep-
rehensus, minime reprehendetur aut ex rapto vivere censebitur: id
quod de Virgilio pervulgatum est, in cujus Aeneide oculati lectores
multa notarunt, quae apud Homerum viderunt.
Missis hie fere innumeris exemplis, in quibus auctores unam sen-
tentiam verbis quisque suis tanta cum varietate exposuere, ut quae
una & ab uno.profecta est, multiplex esse & multorum partus censea-
tur: insignem hie & jueundam observationem placet adducere, quo-
modo tres auctores eundem coneeptum quasi una mente pepererint;
singulorum tarnen esse videtur proprius, quod singuli suo quisque modo
& verbis diverse eum exposuerint. Servius Sulpitius in epistola con-
solatoria ad Ciceronem, mortem filiae suae Terentiae lugentem (quae
epistola est numero 5ta lib. IV epist[olarum] Cicer[onis]) inter alia
sic de fragilitate vitae humanae disputat. «Ex Asia rediens, cum ab
Aegina Megaram versus nävigarem, cepi regiones circumcirca pros-
picere: post me erat Aegina, ante Megara, dextra Piraeeus, sinistra
Corinthus, quae oppida quodam tempore florentissima fuerunt, nunc
proslrata ac diruta ante oculos jacent. Coepi egomet mecum sie
cogitare: hem nos homunculi mdignamur, si quis nostrum intersit aut
occisus est, quorum vita brevior esse debet, cum uno loco tot op-
pidorum cadavera projecta jaceant». Haec ille sapienter certe &
eleganter. Vide autem, quomodo eandem cogitationem habuerit
Torquatus Tassus pöeta Italicus eversam Carthaginem contemplando,
cantu XV in Gottfred stropha 20, cujus sensum, quia ignoto nobis
idiomate scriptus est, exhibeo hic polonice, sicut eum exposuit rarus
poeta Polonus Kochahowski.
Lezy Kartago, у ledwie zostaja,
Znaki jey sity у dawney moznosci:
Miasta у »wielkie Panstwa upadaja.,
Nakrywa piasek pompy у wielkosci.
A ludzie nedzni na swoj si§ gniewaj^
Koniec, у swey si? wstydz^ smiertelnosci.

Id vero ipsum non minus eleganter, longs tarnen aliter canit Actius
Sannazarius in limatissimo suo poemate de partu Virgims lib. II.
Devictae Carthaginis arces
Procubuere jacentque in vasto litore turres
Eversae. Quantum ilia metus, quantum ilia laborum
Urbs dedit insultans Latio & Laurentibus arvis!
Nunc passim vix reliquias, vix nomina servans,
Obruitur propriis non agnoscenda minis.
Et querimur genus infelix humana labare
Membra aevo, cum regna palam moriantur & urbes.
Vides in hoc auctorum consensu, quantum valeat & quem in usum
serviat hujusmodi exercitium. Haec autem etiam pro exemplis hie
sunto. Addamus vero aliquid & de proprio.
IIItio. Exercitium alio efferendi idiomate
Ovidianos versus aliquot (qui sunt initium elegia 7, lib. I
Trist[ium] in amicum, qui in adversis fidem ei fefellit), placuit nobis
olim exercitii gratia Polonico pruis, tum & Sclavonico idiomate
exposuisse. Versus Ovidii sunt:
In caput alta sirum labentur ab aequore retro
Flumina, coiwersis Solque recurret equis..
Terra feret Stellas, caelum findetur aratro,
Unda dabit flammas, & dabit ignis aquas.
Omnia naturae praepostera legibus ibunt.
Parsque suum mundi nulla tenebit iter.
Omnia jam fient, fieri quae posse negabam,
Et nihil .est, de quo non sit habenda fides.
Нас ego paticinor, quia sum deceptus ab illo,
La tu rum misero quem mihi rebar opem.
Idem polonice.
Wspak od morza do zrzodel pöyda. rzeczne tonie,
Nawtecz у Stonce swoie zakieruie konie.
Zaorza. Niebo, ziemia w gwiazdy sie. rozswieci,
Ogien wodf wytoczy, woda ogien wznieci,
Wszystko poydzie na przeciw prawu przyrodzenia,
Isc swym trybem niezechce zadna czesc stworzenia
I со iest niepodobne, to sie wszystko stanie,
Aby у nayfalszywsze, niech ma wiare zdanie.
To ja wieszcz§, bom tego doznal na mnie zdrady,
Od ktorego w przygodzie czekat zdrowey rady.
Sclavonice vide in tabula ad finem hujus operis.
IVto. Exercitium exponendi alio atque alio metri genere vel,
quod breviter, tractandi fusius & e contra
Eidem exercitationis generi subjicitur (ut ab initio capitis diximus)
non minus utile exercitium, si quae alius auctor uno genere carminum

tcripsit, nos alio atque alio efferamus; aut si quae ille brevius expres-
siv nos pertractemus fusius. Exemplo sit exercitatio nostra circa hos
versiculos Catulli:
Soles occidere & redire possunt;
Nobis cum semel occidit brevis lux,
Nox est perpetua una dormienda.
Hi versus dicuntur Phaleucii, quos ita Sapphicos reddidimus:
Occidunt seri, redeuntque soles;
Cum semel nobis brevis occidit lux,
Una & aeterna trahimus rigentem
Nocte soporem.
Et eosdem in Horatianos sic convertimus:
Quod nunc Iber is fluctibus abdidit
Phoebus, serenum eras revehet jubar;
At nostra si lux in sepulchrum
Occidat, haud poterit redire.
Idem vero iterum metro Phaleucio, sed fusius sic exposuimus:
Emensi rapidis diem quadngis
Soles Hesperiam cadunt in undam;
Sed non perpetuo latere possunt,
Ad nostros properant redire tractus
Ut lucem revehant sereniorem.
Nobis cum semel occidit brevis lux,
Immiti propere trahente fato
Frustra eras tibi polliceris ortum,
Et lapsum revocas diem redire;
Nimirum exoritur semel caditque.
Post primum tibi vesperem peractum
Nox est perpetua una dormienda.
Vto. Parodia
Hue etiam spectat celebre & a multis usitatum exercitationis
genus, quod dicitur parodia. Videlicet cum ad normam poematis ab
aliquo auctore editi nostrum opus ita aptamus, ut veluti vestigiis in-
sistentes, & verba verbis, & sententiis sententias similes vel, si libuerit,
contrarias & e regione oppositas conferamus. Et in hunc modum gratia
exercitii finximus elegiam Divi Alexii, in qua ille liberum suum &
spontaneum exsilium describit modo, quo Ovidius descripsit suum
lib. I elegia 3 quae sic incipit: Cum subit illius tristissima noctis
imago.
Elegia
in qua Divus Alexius spontanei sui exsilii seriem narrat
Illius cum scena subit faustissima noctis,
Quae mihi supremum clausit in orbe diem.

Cum recolo noctem, qua tot mihi vincula rupi.
Nunc quoque.plena meo gaudia corde fluunt.
Aptum tempus erat, quo me de sede paterna
Praecipuus Christi cedere jussit amor.
Apta viae non hora fuit nec cura parandi,
Haerebam incertae spe trepidante fugae.
Exciderant animo famuli comitesque legendi,
Exciderat longam vestis egere viam.
Sic tremui, ceu claustra parans evadere, quemque
Spes alit effugii destituitque sui.
Ut tarnen has animo tenebras ipse ausus abegit,
Consilioque suo mens recreata stetit,
Extremum nullos compello habiturus amicos.
Copia quos multos conciliarat opum.
Quod mea si nosset, quam me nova nupta teneretl
Et quanto miseras spargeret imbre genas 1
Ipsa procul genetrix celsa distabat in aede,
Nec poterat facti certior esse mei.
Quocunque adspiceres, plausus citharaeque sonabant,
Laeta tui festi lux, Hymenaee, fuit.
Omnis conjugii capit aetas gaudia nostri.
Festus & in tota perstrepit aede chorus.
Grandia si parvis licet aesimilare triumphis,
Talis erat facies, Roma superba, tu f.
Tamque quies hominum voces premit alta canumque,
Lunaque sublimem carpit in axe viam.
Hanc ego suspiciens, & ab hac templa omnia cernens,
Quae nostram circum crebra fuere domum.
Divi, inquam, quorum resonant hae laudibus aedes.
Tectaque jam pedibus non adeunda meis.
Vosque pio insignes heroura sanguine clivi,
Salvete ad tempus, quod volet ipse Deus.
Et quanquam clypeo non nostrum hoc munio corpus,
Fl ere tarnen cunctos hanc prohibete fugam;
Desertoque patri, quis me subduxerit ardor.
Dicite, deflendum ne putet esse malum;
Ut quod vos scitis, genitor quoque sentiat ipse:
Irato possum non pius esse patre.
Sic ego placabam superos, verum inscia conjunx
Vota dabat votis invidiosa meis.
Illa suo fervente etiam prece pectore fusa,
Crebra fronte sacram percutiebat humum;
Verbaque in adversos effudit plurima caelos
Pro reditu dempti non valitura viri.
Nec jam cunctando spatium nox multa sinebat,
Vertebatque suos Arctos in axe gyros.
Quid facerem? patris, fateor, relinebai amore;
Sola sed ista meae nox fuit apta fugae.
Ah quoties humana mihi, quo pergere, dixit
Mens, vel quo properas ire, vel unde, videl
Ah quoties dubiam questa est fallaciter horam,
Dandaque non certis vela negabat aquisl
Ter limen tetigi, tarde ter pondera carnis
Ad pulchra accinctos: impediere pedes.
Saepe celer factus, rursus me tardior ipso
Ingenio patriae pelliciente fui.

Saepe meuro votum firmaram, 6c saepe refelli
Respiciens oculis tecta relicta mels.
Tandem, quid cunctor? Syria est, quo tendimus, inquam,
Roma relinquenda est, hie mora neutra bona est.
Uxor deseritur? liber mihi vindicor ipsi;
Et domus? 6c blandae retia rumpo domus;
Quique mihi pravo nocuissent more sodales?
О mihi perpetuo damna tremenda metul
Dum licet, effugiam; nunquam fortasse licebit
Ulterius; damno, qua moror, hora mihi est.
Nec mora cunctari, suadentia comprimo verba,
Conduco Syriam, nec piger. intra ratem.
Dum vehimur, caelo laetus mihi Lucifer alto,
Non alius nostris maestior ortus erat.
Divisum haud aliter quam si sua membra revulsa
(Ut mihi harratum est) me doluere mei.
Sic Jacob doluit, dulcis cum viscera nati
A saevis didicit dilacerata feris.
Turn vero in tetricum vertuntur gaudia luctum,
Et quae plaudebat, pectora dextra ferit.
Tum vero conjunx frustra inclamare maritum.
Et planctu profugum non revocante sequi:
Non potes avelli, sequar, ah! sequar usque per undas,
Atque exul conjunx exilis, inquit, его;
Meque invitat iter, meque invocat extera tellus,
Nec nimium profugo sum grave navis onus.
Те jubet exilium Christi dilectio ferre,
Meque eadem solam jure manere negat.
Talia tentabat, sancti tenuere parentes,
Vixque suo suasu consilioque stetit.
Evasi (nec enim fuit hoc periisse putandum)
Squalidus illotas crine tegente genas.
Ilia diu densas luctu effundente tenebras.
In media jacuit mortua pene domo.
Utque resurrexit, resolutaque membra levavit
Pulvere foedatis tristis imago comis,
Tum modo se, thalamos modo complorasse relictos
Fertur, 64 absentem saepe vocasse virum;
Nec gemuisse minus, quam si mea fata videret,
Et tumulo corpus traderet ipsa meum;
Et petiisse Deum, vel let eibi tollere vitam,
Sed tarnen ad reditus spem revocasse meos.
Vi vat 6c in melius convertat vota precesque,
Vivat 6c absenti fida sit usque viro.
Incubuit placidis Zephyrus lenissimus undis,
Aequoreasque suo f[amine mulcet aquas.
Et nos Ionium securi findimus aequor,
Nec reddit trepidos ulla procella metus.
О me feliceml mitis mare permeat aura.
Summaque censetur ludere sponte Thethys.
Non quatit obversam proram puppimve retundit,
Sed tantum celerem promovet unda ratem.
Pinea texta volant, non strident vincla rudentum.
Prosperat 6c nostram pulsa carina fugam.
Navita securo confessus gaudia cantu
Ad propel lendam non eget arte iatem.

Utque regit domitum non duris vector habenis
Et facili freno flectere suevit equum:
Sic tunc quo voluit, quo ilium res ipsa vocabat,
Impavidus ventis navita vela dedit.
Quod nisi favisset divina his gratia ventis,
Tangere quis portum me potuisse putet?
Iam procul Italiae ripis post terga relictis
Dilectae Syriae litora cerno meae.
Annuat optatas, quaeso, mihi tangere terras,
Et mecum magno pareat unda Deo.
Dum loquor & trepidis attingo litore votis.
Festivam permix impulit aura ratem.
Pellite caerulei, me pellite flamina ponti,
Haec mihi propitii sit nota clara Dei.
Ponite me profugum peregrino in litore, si, quae
Terra Dei est, dici terra aliena potest.
CAPUT VI
ALIA GENERA EXERCITATIONIS EX APHTHONIO SOPHISTA
Imo. Utilitas horum exercitationis generum
Quae Aphthonius Sophista ante ingressum in rhetoricam tractanda
suadet, vocatque progymnasmata seu praeexercitamenta, quasi prae
foribus gymnasii oratorii exercenda, eorum aliqua si tiro poeta tractet,
maximas ilium vires ad grandiora quaeque poemata assumpturum
puto. Sunt enim nonnulla, quae frequentem usum habent in poesi: ut
descriptio, narratio, ethopoeia, comparatio, fabula, laudatio & vitu-
peratio, de quibus hie breviter.
IIdo. Descriptio
Descriptio est oratio expositiva, quae narratione id, quod proposi-
tum est, veluti oculis subjicit. Aphth. cap. II. Describuntur autem,
quae hoc versiculo comprehensa sunt:
Personae, res, gesta, ferae, loca, tempora, plantae.
Omnium descriptionum communes & praecipuae virtutes duae
sunt, claritas & brevitas. Utraque facit ad rem oculis subjiciendam.
Quomodo enim cerni potius quam audiri videatur id, quod, si obscure
sit descriptum, etiam mentis nedum oculorum aciem subterfugiet? Sed
& breviter res describi debet, ut non sensim neque per partes, sed
veluti uno momento temporis totum ostendatur. Si usquam tarnen
alias, hie potissimum male cauti scriptores impingere solent in alterum
ex illis scopulis, quod observavit Horatius lib[ro] de Arte poetica.
Maxima pars vatum (pater & juvenes patre digni)
Decipimur specie recti: brevis esse laboro,
Obscurus fio.

Videlicet aegre conciliantur istae virtutes & saepe brevitas claritati,
claritas brevitati officere solet. Utraque igitur aeque curanda est, &
ita breviter scribendum, ne ob hoc ipsum obscura fiat, ita clare, ne
longior, quam res postulat, effundatur oratio. Ut sit ergo justa & in-
noxia brevitas, nihil ponatur supervacuum, nec eadem crebrius repe-
tantur; ne longioribus periodis aut multis versibus res trahatur; caven-
dae longae & crebrae parentheses; synonymiae quoque frustra non
congerendae; sed & nihil mancum, nihil concisum & decurtatum sit:
hoc enim modo, qui brevis esse studet, fiet obscurus. Optimum sane
de brevitate praeceptum est Divi Gregorii Nazianzeni epistola ad
Helladium: ut scilicet narrationem aut descriptionem rerum rebus
ipsis non verbis aut versibus metiamur. Ut autem sit descriptio clara,
fugienda est verborum aut sententiarum ambiguitas, nimia subtilitas,
frequentia acumina, neque nimia personarum rerumque congeratur
multitudo; sed maxima cura sit deligere verba usitata & propria,
propria dico, quae rei conveniunt, eamque bene exprimunt &enucleant,
turn bonus nexus rerum, & verborum junctura adhibeatur. Vide itidem
quid cujusque rei descriptio singulare sibi vindicet,
a) Loca. Et in describendis quidem locis, ut fluviis, campis, mon-
tibus & cetera tria potissimum notanda censeo, magnitudinem, habitum
seu qualitatem, & circumstantias; §eu considerandum est, quanta sit
res, longa, lata, spatiosa, alta, profunda et cetera. Deinde qualis,
quibus naturae dotibus praedita, amoena an tristis, dulcis an amara,
obscura an lucida & cetera. Turn quae sibi vicina sint aut jungantur
ubi videlicet in unius loci descriptione alia quoque loca attinguntur;
quod v. gr. dextra montes sint, sinistra mare, ad ortum silvae, ad oc-
casum fluvius & cetera.
b) Tempora. Descriptio autem temporis includitur in descriptione
aliarum rerum potissimum locorum. Cum tempus non aliter describatur
nisi quo ad habitum & mutationem locorum tali tempore accidentem;
videlicet temperiem, calorem aut frigiditatem aeris, ventorum violen-
tiam, frequentiam tonitruum & imbrium, amoenam vel tristem faciem
camporum, hortorum, fluviorum, item aliarum rerum, hominum, avium
& caeterorum animalium.
c) Plantae aliaeque mutae res. Plantae & aliae res mutae; ut
artefactae machinae, instrumenta, arma, imagines, aedificia, vasa,
vestes & id genus omnia eadem ratione describi possunt, si singulas
videlicet earum partes; quales & quantae sint, & quo ordine disposi-
tae, affabre exprimamus.
d) Personae & ferae. Nec multum differt personarum descriptio,
quae eadem esse potest, & ceterorum animalium, quadrupedum,
piscium, avium & cetera, in illis enim omnibus partium fit enumeratio;
nisi quod, cum bruta describuntur, depingendä eorum etiam sint
ingenia, feritas, astutia, velocitas, strenuitas, timiditas, sagacitas, sol-
lertia & cetera &in personis mores ponendi oboculos, quod ethopoeia

dicitur, de qua paulo infra breviter & plenius dicemus lib[ro] II ubi
de decore poetico tractabimus.
e) Gesta sive narratio. Descriptio rerum gestarum dicitur narratio
(quanquam etiam in rebus gestis narrandis singulare aliquid facit
descriptio) de qua plene, ubi de magna narratione epici poematis.
Hic tantum breviter dico, breves quasdam cum oratoribus tum etiam
poetis accidere narrationes, quae praeter brevitatem & claritatem
requirunt tertiam virtutem probabilitatem quae facit narrationem fide
dignam. Erit autem probabilitas, si potissimum tria vitentur,
inconvenientia, impossibilia & repugnantia. Haec breviter de descrip-
tione & narratione, quam Aphthonius singulare ponit progymnasma,
ut vere est; sed nos brevitati studentes ad unum cum descriptione
titulum contraximus. Nunc ad alia transeamus.
IIItio. Ethopoeia
Occurrit autem hic ethopoeia, quam alii a prosopopoeia non
distinguunt, est autem expressio vel imitatio vitae & morum alienorum.
Per mores intellige non actiones modo sed & sermones, quod ipsum
& prosopopoeia praestat, verum si eam ab ethopoeia distinguas, hoc
habebit singulare, quod ethopoeia notae personae effingit mores,
prosopopoeia vero & mores & personas fingit: hic tamen utramque
sub uno nomine comprehendimus, eamque, non ut figura est (de qua
loco promisso dicemus) sed, ut est certum exercitationis genus ab
Aphthonio с. VI tractatum, contemplamur. Huius igitur exercitationis
officium non aliud est, nisi fingere verisimiles sermones laetos vel
tristes personae verae vel fictae. Et hoc modo stylum exercere vale-
bit pro heroico & maxime pro tragico poemate, ut v. gr. quid Niobe
dixisse potuit amissis liberis, quid latitans Helena, dum Troja
caperetur & cetera. Pro faciliori artificio ethopoeiae assignat Aphtho-
nius tria tempora observanda, praesens, praeteritum & futurum, in
quae veluti in certa capita distinguatur tota illa vel laeta vel lugubris
oratio. Quid autem in singulis temporibus dicendum sit, ille non docet;
sed quia vel ipsa docente natura, cum tristia deploramus, haec
dicimus, quae patimur cum vero prosperis efferimur, haec dicimus,
quibus fruimur; praeterea in movendis hisce etiam affectibus prae-
cipuam regulam esse dicunt rerum tristium vel laetarum descriptionem
magistri eloquentiae: ideo hic quoque non aliunde sit artificium nisi
ut, qui se hoc modo exercet, ingeniose describat statum praesentis &
praeteriti temporis; & si quidem diversi fuerint, laetas res praesentes
vel tristes eo ipso laetiores vel tristiores videri efficiet, quod ea cum
praeterita longe alia fortuna comparabit; sin vero praesentia similia
sunt praeteritis, hoc est, laeta laetis vel tristia tristibus successere,
tunc vel utraque secum conferendo praeterita elevabit, & hoc ipso am-
plificabit praesentia, vel fortunam accusabit adeo sibi inimicam, ut

sublatis aliis alia mala suppeditet, aerumnasque aerumnis & luctus
luctibus accumulet. Futurum autem respiciens, in prosperis quidem
melioris & melioris fortunae spem concipiet; in adversis autem metum
& desperationem de futuris malis profitebitur, pejoresque eventus
sequi praesagiet.
CAPUT VII
SUBJICIUNTUR EXEMPLA EXERCITATIONUM CAPITIS PRAECEDENTIS
Imo. Exempla descriptionis poeticae
a) Loca. Tartarus. Aeneid[os] lib. VI, v. 548.
Respicit Aeneas subito & sub rupe sinistra
Moeni lata videt, triplici circumdata vallo & cet.
Idem apud Ovid. lib. IV Metamorph[oseon] v. 434.
Styx nebulas exhalat iners, umbraeque recenies.
Elysii campi Aeneid. lib. VI, v. 637.
His demum exactis.
Caci spelunca Aeneidfos] lib. VIII, v. 190.
Jam primum saxis suspensam hanc aspice rupem.
Officina Cyclopum eorumque opera VIII Aeneid[os] V. 416.
Insula Sycanium juxta latus.
Frigida regio Scythiae III Georg[icon] v. 382.
Ulis clausa tenent.
Magnifica regia VII Aeneid[os] v. 170.
Tectum augustum, ingens, centum sublime columnis.
Regia Solis Ovid. II Met[amorphoseon] statim ab initio.
Regia Solis erat sublimibus alta columnis. .
Fons Hippöcrene Ovid. V Metfamorphoseon] v. 264.
Quae mirata diu factas pedis ictibus undas.
Labyrinthus Daedali VIII Met[amorphoseon] v. 159.
Daedalus ingenio fabricae celeberrimus artis
Ponit opus.
Domus Somni. Ovid. XI Met[amorphoseon] 592.
Est prope Cimmerios longo spelunca recessu.
Domus Famae. XII Metfamorphoseon] v. 39.
Orbe locus medio est.

Loca varia Hispaniae Martial, lib. II, epigr. 42.
Vir Celtiberis non tacende gentibus.
Faustini villa apud eundem lib. Ill, epigr. 44.
Bajana nostri villa, Basse, Faustini.
Horti Julii, Mart[ialis] lib. VI, epigr. 51.
Juli jugera pauca Martialis.
Litus Formianum elegantissime describitur a Martiale lib. X,
epigr. 28.
О temperata dulce Formiae litusl
Aetnae descriptio singularis apud Claudianum & apud Virg.
lib. Ill Aeneid[os} v. 570, quae, quia elegantissima est, tota hie
ponatur.
Portus ab accessu ventorum immotus & ingens
Ipse: sed horrificis juxta tonat Aetna ruinis,
Interdumque atram prorumpit ad athera nubem
Turbine fumantem piceo & candente favilla,
Attollitque globos flammarum & sidera lambit;
Interdum scopulos avulsaque viscera montis
Erigit eructans, liquefactaque saxa sub auras
Cum gemitu glomerat, fundoque exaestuat imo.
Addatur huic non minus elegans amoenissimi fontis descriptio ex
Ovid. lib. Ill Metfamorphoseon] v. 407.
Fons erat illimis, nitidis argenteus undis,
Quern neque pastores neque pastae monte capellae
Contigerant aliudve pecus: quern nulla volucris
Nec fera turbarat nec lapsus ab arbore ramus.
Gramen erat circa, quod proximus humor alebat.
Silvaque sole lacum passura tepescere nullo.
b) Tempora & rerum vices. Nox tempestiva Aeneid[os] IV, v. 522.
Nox erat, & placidum carpebant fessa soporem
Corpora per terras.
Subita tempestas Aeneid[os] I, v. 88.
Incubuere mari totumque a sedibus imis
Una Eurusque Notusque ruunt & cet.
Idem lib. Ill Aeneidfos] v. 194.
Tum mihi caeruleus supra caput adstitit imber.
Idem Ovidius lib. XI Met[amorphoseon] v. 480.
Cum mare sub noctem tumidis albescere coepit
Fluctibus.
Terrae motus. Ovid. lib. XV Met[amorphoseon] v. 299.
Vis fera ventorum caeris inclusa cavernis.

Pestilentia Ovid. VII Met[amorphoseon] y. 532.
Lethiferis calidi spirarunt flatibus Austri.
Terrae incendium Ovid. lib. II Metfamorphoseon] v. 210.
Corripitur flammis, ut quaeque altissima, tellus.
Quattuor aetates Ovid. lib. I Met[amorphoseon] v. 89.
Aurea prima sata est aetas & cet.
Vernum tempus. Horat. lib. IV, ode 7.
Diffugiunt nives.
Crepusculum eleganter tribus versiculis sic descripsit idem auctor
Met[amorphoseon] IV, v. 399.
Jamque dies exactus erat, tempusque subibat,
Quod tu nec tenebras nec posses dicere lucem,
Sed cum luce tarnen dubiae confinia noctis.
Prae ceteris autem digna est, quae tota hie oculis subjiciatur des-
criptio diluvii apud eundem Met[amorphoseon] lib. I, fab, 9.
Exspatiata riiunt per apertos flumina campos,
Cumque satis arbusta simul, pecudesque virosque,
Tectaque, cumque suis rapiunt penetralia sacris.
Si qua domus mansit, potuitque resistere tanto
Indejecta malo: culmen tarnen altior hujus
Unda tegit, pressaeque latent sub gurgite turres.
Jamque mare 6c tellus nullum discrimen habebant:
Omnia pontus erat: deerant quoque litora ponto.
Occupat hie collem: cymba sedet alter adunca,
Et ducit remos illic, ubi nuper ararat.
Ille super eegetes, aut mersae culmina villae
Navigat: hie summa piscem deprendit in ulmo.
Figitur in viridi (sic sors tulit) anchorae prato
Aut subjecta terunt curvae vineta carinae:
Et modo qua graciles gramen carpsere capellae:
Nunc ibi deformes ponunt sua corpora phocae.
Mirantur sub aqua lucos, urbesque, domosque
Nereides, silvasque tenent delphines, & altis
Incursant ramis, agitataque robora pulsant.
Nat lupus inter oves: fulvos vehit unda leones:
Unda vehit tigres; nec vires fulminis apro,
Crura nec ab lato prosunt velocia cervo.
Quaesitisque diu terris, ubi sistere possit,
In mare lassatis vol uc г is vaga decidit alis.
Obruerat tumulos immensa licentia ponti:
Pulsabantque novi montana cacumina fluctus.
Maxima pars unda rapitur: quibus unda pepercit,
I Hos longa domant inopi jejunia victu.
c) Personae earumque affectus & actiones. Persona ficta Famis
describitur. Ovid. lib. VIII, fab. 14.
Quaesitamque Famem lapidoso vidit in agro. & cet.

Item Invidiae. Ovid. Met[amorphoseon] VI, fab. 16.
Concussae patuere fores & cet.
Item Famae. Virg. Aeneidfos] VI, v. 173.
Extemplo Lybiae magnas it fama per urbes & cet.
Famelici & voracis. Ovid. Metfamorphoseon] VIII, fab. 15.
Lenis ad hue somnus placidis Erysichthona pennis
Mulcebat & cet.
Item describitur Argus homo centoculus. Ovid. Metfamorpho-
seon] I, fab. 16.
Centum luminibus vinctum caput Argus habebat & cet.
Species & actio furentis in Athamante. Ovid. Metfamorphoseon]
IV, fab. 12.
Protinus Aeolides media furibundus in aula & cet
Habitus Furiae. Ovid. Metfamorphoseon] IV, fab. 11.
Nec mora: Tisiphone madefactam sanguine sumit
Importuna facem & cet.
Hercules furens Ovid. Metfamorphoseon] lib. IX, fab. 3.
Incaluit vis ilia mali & cet.
Ejusdem furores fusius describuntur a Seneca Tragoedo in
tragoedia' Herculis Furentis.
Hippomenes cum Athalanta cursu decertans, ubi pulcherrima
exponitur species currentium. Ovid. Metfamorphoseon] X, fab. 15.
Signa tubae dederant & cet.
Cyllarus Centaurus formosissimus. Ovid. Metfamorphoseon] XII,
fab. 5.
Barba erat incipiens & cet.
Herculis & Acheloi lucta. Ovid. Metfamorphoseon] IX, fab. 1.
Congrediturque ferox & cet.
Pugna Aeneae & Turni. Virg. Aeneidfos] XII, 710.
Atque Uli, ut vacuo patuerunt aequore campi & cet.
Ira Cyclopis Polyphemi. Ovid. Metfamorphoseon] XIV, fab. 5.
I He quidem totam gemebundus obambulat Aetnam & cet.
Ejusdem Polyphemi speciem totam hie subjicere placet ex
Virgfilio] III Aeneidfos] 618.
Domus sanie, dapibusque cruentis,
Intus opaca, in gens. Ipse arduus, altaque pulsat
Sidera (dii talem terris avertite pestem)
Nec visu facilis, nec dicta affabilis ulli.

Visceribus miserorum, & sanguine vescitur atro.
Vidi egomet, duo de numero cum .corpora nostro
Prensa manu magna, medio resupinus in antro
Frangeret ad saxum sanieque aspersa natarent
Limina. Vidi atro cum membra fluentia tabo
Manderet, & tepidi tremerent sub dentibus artus.
Sit & perelegans exemplum, in quo species moribundi hominis
expressa exhibetur, in Didone moriente. Virg. Aeneid[os] IV, v. 688.
Ilia graves oculos conata attollere, rursus
Deficit; infixum stridet sub pectore vulnus.
Ter sese attollens, cubitoque innixa, levavit:
Ter revoluta toro est, oculisque errantibus alto
Quaesivit caelo lucem, ingemuitque reperta.
d) Ferae. Draco & ejus pugna cum Cadmo. Ovid. Met[amorpho-
seon] III, fab. 1.
Et specus in medio virgis ac vimine densus & cet.
Alius draco Ovid. Met[amorphoseon] VII, fab. 1.
Pervigilem superest herbis sopire draconem & cet.'
Serpens Calabricus Virg. Georgic[on] III, v. 425.
Est etiam ille malus Calabris in saltibus anguis.
Tauri Aeripedis. Ovid. Met[amorphoseon] VII.
Ecce Adamanteis vulcanum naribus efflant
Aeripedis tauri & cet.
Morbo infectus equus. Virg. Georg[icon] III, 495.
Labitur infelix studiorum atque immemor herbae
Victor equus & cet.
Equus generosus. Virg. Georg[icon] III, 75.
Continuo pecoris & cet.
Pugna taurorum & ferocia, Georgficon] III, 220.
Illi alternantes & cet.
Bos formosus. Ovid. Met[amorphoseon] III, fab. 17.
Induitur faciem tauri & cet.
Phoenix. Ovid. Met[amorphoseon] XV, fab. 5.
Una est, quae reparet, seque ipsa reseminet ales & cet.
Taurus peste infectus apud Virgilium, lib. Ill Georg[icon] v. 515,
cujus descriptio tota hie subjicitur:
Ecce autem duro fumans, sub vomere taurus
Concidit et mistum spumis vomit ore cruorem
Extremosque ciet gemitus; it tristis arator
Maerentem abjungens fraterna morte juvencum
Atque opere in medio defixa relinquit aratra.

Non umbrae altorum nemorum, non mollia possunt
Prata movere animum, non qui per saxa volutus
Purior electro campum petit amnis. At ima
Solvuntur latera, atque oculos stupor urget inertes,
Ad terramque fluit devexo pondere cervix.
e) Res inanimatae, v. g. Ramus aureus. Virg. Aeneid[os] VI, 137.
Aureus & foliis & lento vimine, ramus.
Ibidem paulo inferius idem ramus describitur v. 204.
Discolor, unde auri per ramos aura refulsit.
Textura telarum cum imaginibus. Ovid. [Metamorphoseon] VI,
fab. 2.
Cecropia Pallas scopulum Mavortis in arce & cet.
Sed omnium longe elegantissima descriptio. Virg. Aeneidfos]
VIII, 625, qua clypeus Aeneae a Vulcano excusus cum imagine fu-
turorum eventuum Romanorum a fabro exprimitur; aliquam ejus
partem placet hie subjicere.
Clypei non enarrabile textum
I Hie res Italas, Romanorumque triumphos,
Haud vatum ignarus, venturique inscius aevi,
Fecerat ignipotens: illic genus omne futurae
Stir pis ab Ascanio, pugnataque in ordine bei la
Fecerat & viridi foetam Mavortis in antro
Procubuisse lupam; geminosque huic ubera circum
Ludere pendentes pueros, & lambere matrem
Impavidos; illam tereti cervice reflexam
Mulcere alternos, et corpora fingere lingua.
Nec procul hinc Romam & raptas sine more Sabinas & cet.
IIdo. Exempla narrationis poeticae
a) De Orpheo. Virg. Georg[icon] IV, 464.
Ipse cava solans aegrum testudine amorem & cet.
b) De Niso & Euryalo. Aeneidos <* IX, 308.
Protinus armati incedunt & cet.
c) De Caco. Aeneid[os] VIII, 190.
Jam primum saxis suspensam hanc aspice rupem & cet.
d) De eodem. Ovid. I Fast[orum].
e) De expeditione sua in exsilium. Ovid. Trist[ium] I, eleg. 3.
Cum subit illius tristissima noctis imago & cet.
f) De nece Polydori. Aeneid[os] III. 22.
Forte fuit juxta tumulus & cet.
a Исправлено вместо Georg.

g) De astu Tarquinii & ejus filii. Ovid. Fast[orum] II, 685.
Nunc dicenda mihi Regis fuga & cet.
h) De Batto. Ovid. Metam[orphoseon] II, fab. 14.
Senserat hoc furtum nemo, nisi natus in illo
Rure senex 6c cet.
i) De Philemone & Baucide senibus. Ovid. Metfamorphoseon!
VIII, fab. 10.
Sed pia Baucis anus parilique aetate Philemon 64 cet.
Totum deinde heroicum poema Virgilii, omnes libri Metamor-
phoseon Ovidii ejusdemque Fasti ceterorumque poetarum scripta he-
roica selectissimis narrationibus referta sunt. Placet hie unam
vernaculo idiomate subjicere, ex Torquato Tasso polonice reddito.
Paeane IX. 27.
Wtym z jedney roty ktora nasta.pila
Skoczyt Wtoch jeden przy Tybrze zrodzony:
Ktorego sily ani okrocila
Praca, ani wiek laty nachylony.
Pia.ci mial synow, ktoremi gdzie byla
Naysrozsza bitwa, chodzil otoczony,
A z mlodu jeszcze wykneh do zbroje,
W czas si? na przyszle zaprawja.ac boje.
Za oycowekiemi у teraz przyklady,
Ostrzyli na krew, у serca у broni:
Pospieszmy, dzieci, tarn kedy szkarady
Pastwi si? Tyran, у lud plochy goni.
Zaden si? nie trwoz, zaden nie ba.dz blady,
Ze naszych bija., ze sa. we zley toni.
Mala ta slawa, moja droga mlodzi,
Ktora bez zadney przewagi przychodzi.
Так Lwica sroga Libiyskiey Pustyniey
Dzieci, u ktorych jeszcze zeby male,
Male paznokcie, wywodzi z jaskiniey
I wprawuie je w zwierze okazale.
A one matki posluszne mistrzyniey:
W со urodziwszych tylko z?by smiale.
Biorac z macierze przyktad utapiaja.,
A zwierz со mnieyszy imo si? puszczaja..
Szedl za mlodemi dobry Oyciec syny,
I Solimana wszytka szesc opadli:
Chca,c go wraz wszyscy wzia.c na rohatyny,
Ktore mu w boki z obie stronie kladli.
Ale syn starszy uprzedzil rodziny,
I kiedy bracia z Oycem na nim padli:
On rzucit oszczep, у z tasakiem spodnim,
Skoczywszy poden, chciat konia skloc pod nim.
Lecz jako kamien niepozytey skaty
Co do pol bokow w morzu wielkim stoi:
Odpiera deszcze, wiatry, gromy, waly,

I Jowiszowych gniewow sie nie boi.
Так na oszc^zepy, na miecze niedbaly,
Bespieczny stoi poganin w swey zbroi.
I temu со chciai dosiac sztychem brzucha
Jego koniowi, przecia.t leb do ucha.
Aramant widzac ze brat jego mify,
Juz by} na ziemi tak srodze raniony:
Chciat go wzniesc, ale prozne pracy byly,
Во у sam na nim p о legt obalony.
PodciaJ mu wszytkie u ramienia zyly,
I tak upadal koniem potracony.
Jeden na drugim obadwa konaja.,
Oba krew у dech ostatni mieszai^.
Przecia.1 we srzodku oszczep u Sabina,
Ktorym go si?gal z daleka po oku:
Lecz у ten ran? wzia.1 od poganina,
Ci?ty*w stabizn? u lewego boku
Dlugo si? m?czyl, у nie chciai chudzina
Wielkim oporem do wiecznego mroku.
Dusza przez dzieki ciata odbiegala,
I przez gwah prawie swiat zostawowara.
Lorenc z Bonfinem ci byli zostali
Oba bliznifta, a tak jednakowi:
Ze si? rodzicy sami omylali
I cz?sto swemu .smiali si? bledowi.
Ale si? teraz barzo rozni stali
Bo leb do czysta ucia.1 Lorencowi,
Tobie (o twarda roznico) Bonfinie,
Z piersi rosci?tych krew strumieniem plynie.
Ociec, nie wi?cey Ociec (o zaJosci)
Straciwszy wszytkie syny nieszczesliwy:
Patrzy na trupy, a zal mu przez kosci
Przeymuie serce wielkie przerailiwy.
Zaden tak mocney nie widzial starosci,
Ze zywy zostal, u mnie wielkie dziwy:
I bit sie. przecie, pono z tey przyczyny,
Ze konajace nie patrzyl na syny.
Wiec у zyczliwe ciemnosci tak chcialy,
Ze mu czesc zalu zakryty onego:
Nie chce w nim umyst zwyci?stwa wspanialy,
Gdzieby nie zgubil sam siebie samego.
Zywotem wzgardzil, о swa. krew niedbaiy
Nieprzyiaciela krwie pragnie swoiego:
I nie rozeznac, со chce у со woli,
Umrzec, czy zabic, tak go serce boli.
Zawota potum: Takli to wzgardzona
Та mo ja r?ka, у takeiy stabosci:
Ze wszytka. sila. na ci? usadzona,
Nie moze na mi? wzbudzic twey srogosci.
W tym ja. wyniesie, ona wyniesiona
Spadajac z gory przeci?la do kosci
Lewego boku, tak ze mu krew z ciala
Polerowana. zbroj? popluskaia.

Za ana. rana., za onym wotaniem
Obroci sie nan Tyran jadowity: %
Przecia.1 mu zbroie przeciaj Puklerz na nim,
Choc siedmioraka. skora. byl okryty.
I w brzuchu mu miecz utopit, ze za nim
Wyradla dusza pospuli z jelity.
Mdleje nieborak, a krew na przemiany
To z geby leje to z otwartey rany.
Iako na Tatrach da.b nieprzetomiony,
Na gniew Jowiszow dtugi wiek niedbaty:
Gdy go na koniec wsciekte Aquilony
Wywroca., wali za soba, las maty.
Так у ten polegt, a z obojey strony
Kupami trupy na koto lezaty.
Z taka. cny rycerz umierat ozdoba.,
Cia.gna_c na on swiat tak wielu za soba..
IIItio. Exempla ethopoeiae poeticae
a) Evandri filium cum Aenea in bellum expedientis. Virg.
Aeneid[os] VIII, 560.
О mihi praeteritos referat si Juppiter annos 6c cet.
b) Aeneae cum Pallanta filium regis Evandri a Turno occisum
deploraret. Virg. Aeneidfos] XI, 42.
Tene, inquit, miserande puer, cum lata venirent,
Invidit fortuna mihi 6c cet.
c) Ejusdem Aeneae, ubi milites ad fortia quaeque cohortantur.
Virg. Aeneid[os] I, 202.
О sociil neque enim ignari sumus ante malorum 6c cet.
d) Ejusdem. Aeneid[os] VI, 56. cum jubente Sibylla deos
precaretur.
Phoebe, graves Trojaesempermiserate labores 6c cet.
e) Apud Propertium janua in domo meretricis queritur, I, 16.
Quae fueram magnis olim patefacta triumphis.
f) Ovidii vel cujuscunque alius sub Ovidii nomine nux lamentans:
Nux ego juncta viae, cum sim sine crimine vitae & cet.
g) Terrae, incendium a Phaetonte excitatum non ferentis & cum
dolore indignationeque sic conquerentis in Jovem. Ovid. Met[amor-
phoseon] II, 3.
Si placet hoc meruique, quid о tua fulmina cessant
Summe deum? liceat periturae viribus ignis,
Igne perire tuo clademque auctore levare.
Vix equidem fauces haec ipsa in verba resolvo:
(Presserat ora vapor) tostos en aspice crines,
Inque oculis fumum: volitant super ora favillae.
Hos ne mihi fructus? hunc fertilitatis honorem,

Officiique refers, quod adunci vulnera aratri
Rastrorumque fero, totoque exerceor anno?
Quod pecori frondes, alimentaque mitia; fruges
Humano generi; vobis quoque thura ministro?
Sed tarnen exitium fac me meruisse: quid unda?
Quid meruit frater? cur illi tradita sorte
Aequora decrescunt, & ab aethere longius absunt?
Quod si nec fratris, nec te mea gratia tangit:
At caeli miserere tui: circumspice, utrinque
Fumat uterque polus, quos si violaverit ignis;
Atria vestra ruent. Atlas en ipse laborat,
Vixque suis humeris candentem sustinet axem.
Si freta, si terrae pereunt, si regia caeli,
In chaos antiquum confundimur. Eripe flammis,
Si quid adhuc superest, & rerum consule summae.
CAPUT VIII
DE ALUS APHTHONII PRAEEXERCITAMENTIS, COMPARATIONE, LAUDATIONE,
VITUPERATIONE, ET FABULA
Imo. Comparatio
Comparatio est oratio ex collocatione aliquid disquirens, quo id,
quod comparatur, in ma jus extollat, aut ostendat aequale. Sic com-
parationem explicat Aphthonius, cujus ultimis verbis haec debere
adjungi videntur: aut in minus deprimat. Quando scilicet rem cum re
alia comparamus in aliquo, & comparando disquirimus, quaenam res
aliam rem superet, aut superetur ab alia. Ex hac comparationis
explicatione palam fit, quis sit ipsius usus? Nimirum potissimum per
comparationem assequimur, si aliquando parvum amplificando ef-
ficere magnum volumus: aut vice versa. Idque fit duplici modo:
1) Si id, quod comparo, huic, cui comparo ostendam esse aequale.
2) (Quod quidem potentius est) si ostendam ma jus vel minus
esse.
Porro modus comparandi talis fere est: non tota res toti conferri
debet, hoc enim esse supinum & inefficax dicit Aphthonius: sed
unius rei membra cum membris alterius sigillatim collata indicentur:
quod facile fiet per considerationem adjunctorum utriusque rei, quae
comparatur. Ut, si vitam divitem cum privata conferre velis, & in-
tendas beatiorem ostendere hanc, quam illam; considera utriusque
adjuncta & primo quidem: locum, quod scilicet aedes divitum centum
columnis incumbant, aureis fastigiis rutilent, pretiosis intus aulaeis
vestiantur. Pauperum contra, parvae & humilis casae palustri arun-
dine tectae, ligneis furcis suffultae, atque in eum duntaxat usum
exstructae sint, ut caeli intemperiem & injuriam temporum arcere
valeant. Deinde divitum & pauperum considerable cultum, & illos
quidem auro distinctis vestibus, hos simplici panno & centonibus in-
volutes videbis. Tum victum, & videbis illic exquisita & longinquo

ab aequore portata edulia; hic autem facilem & parabilem mensam,
eamque non satietati, nec deliciis, sed vix necessitati naturae suf-
ficientem. Tum frequentiam comitum utrinque conspicies, ex parte
quidem divitum quod ait Claudianus:
Turba salutatum laetas ibi perstrepit aedes;
Hic avium cantus, labentis murmura rivi.
Ut unam rem comparando cum alia extollas supra alteram, vel
deprimas infra, efficies id:
1) Si singula utriusque capita per se sibi adversa, aut sese
superantia erunt.
2) Si in singulis Ulis comparationis capitibus plus, aut majus
aliquid uni, quam alteri rei tribuetur.
3) Si jam in extremo tale aliquid in una re ostendetur, quo solo
omnia alterius rei capita superabuntur.
E. g. De privata & regia vita disputans, post comparationem &
collationem omnium adjunctorum dixisses in fine: omnia quidem hic
splendida esse, sed omnia non secura periculi & metus plena; contra
ibi obscura quidem cuncta, sed tuta tarnen nec invidiae obnoxia.
Multa sunt poeticae comparationis in scriptis poetarum exempla,
praecipue apud Martialem item Ovidium Trist. & de Ponto, quae
hic vacat exprimere. Subjiciantur autem pro exemplo illustrissimi &
doctissimi viri bene de collegio nostro meriti, pauci versiculi scla-
vonici, in quibus ille cum Beatissima Virgine sic pie sese confert.
Quos versiculos vide in tabula ad finem hujus operis.
Subjicio huic, non ut comitem, sed ut pedisequam famulam
nostram etiam exercitationem, in qua beatam vitam monasticam cum
aerumnosa civili comparamus. Idque faeimus ficto ut declamatorum
moris est casu.
Comparatio vitae monasticae cum civili, in qua
filius ad monasterium sponte profugus respondet
p-atri ab incept о ilium retrahenti
Quid me sollicitis retrahis, pater anxie, votis
Securum in tuto nec sinis esse loco?
Quo me caece rapis? quo tecum ignare viarum
Ibimus? errandi qua via crebra patet.
Scilicet, ut demene votum inviolabile frangam?
Et tantum patrio prodiit ore nefas!
Quid tandem est quod me divina hac compede solvat
Et captum in mundi retia dura trahat?
Praesideas judex & vitam confer utramque.
Haec citra dubium portus; at ilia mare est:
I Hic angorum curarumque aestuat aquor;
Hic sobriae mentes, hic manet alta quies:
Ambiguis illic dubiisque agitatur in undis;
Hic currit Zephyro morigerante ratis;
Vos strepitus rumorque trucis circumsonat urbis.
Atque animum juris non sinit esse sui;

Nos retinent tacitae tranquilla silentia cellae,
Aut silvae umbrosae pacificumque nemus:
Nos magni vates cinxere patresque diserti;
Vos scurrae 6c vilis plebs olidique coci.
Nutatis pavidi crebros atrocis ad ictus
Fortuna assiduo faucia corda metu.
Arbitrium caecae dominae contempsimus ultro,
Ridemusque minas blanditiasque suas.
Quaeso quid est, quod tanta pati vos, tanta subire,
Et quod nos aliam cogit inire viam?
Fluxum, nescio, quid vobis 6c inane paratur;
Aeternum nostra quaeritur arte' decus.
О quot te miserum est opus objectare pencils,
Dum petitur vani parvus honoris apex!
О quantum trepidant jugura cervice ferendum est,
Principis offensus dum reparatur amor I
Non ea mens nostri est; non haec sunt pectora regis;
Dum parcit facilis; dum dat opimus adest.
Quid memorem tristes casus tragicasque querelas,
Quas subitas vobis ferre vel hora potest?
Nos quoque ploramus; sed quam diversus ab illo
Hie dolor est! (dici si dolor iste potest);
Flemus, ut aeterna mereamur gaudia vitae;
Fletis, quod laeti praeteriere dies.
Interea propius male cauti acceditis Oreo,
Et teritis dirae limina maesta domus.
At nos prospicimus plenis caeli atria votus,
Firmaque spes magni stat pietate Dei.
IIdo. Laudatio
Laudatio est oratio bona alicujus enumerans. Et vituperatio est
oratio recensens mala.
Laudantur singulari quidem nomine personae, ceterum & omnes
res aliae seu laudem, seu vituperationem admittere possunt, adeo ut
Catullus passerem, Virgilius eulieem, Martialis catellam lib. I epigr.
88, Majoragius lutum laudaverint. Encomia ejusmodi seu animi
gratia, seu ad fallendas horas, seu ad ingenii dexteritatem ostentan-
dam fecerunt illi auctores. Ceterum etiam seriae laudes avium, piscium,
quadrupedum, locorun, temporum, plantarum aliarumque rerum
sensu & animo carentium accidere solent.
Artificium laudis & vituperii idem fere est, petiturque ex adjunctis
rerum, quaerendo in illis seu bona seu mala rei propositae, quae in
laudem aut vituperationem enumerentur. Tarnen praeter boc generale
praeceptum singularia quaedam, circa aliquas ex enumeratis rebus
observanda sunt. Et quidem:
a) Personae laus in hisce fere momentis continetur omnis:
1) Quale genus habuit? Genus autem dividitur in patriam,
majores, parentes. Quae si digna fuerint, dices virum ilium, quern
laudas accepisse splendorem ab iis, sed in se magis auxiise, & ipsam
patriam ipsumque genus longe clarissimum clarius adhuc virtute sua

veluti luce luci addita effecisse. Quodsi fuerit patria aut genus
ignobile, dices ilium praeclaris suis facinoribus patriae ac generis
obscuritatem illustrasse.
2) Quae fuerit educatio? Educatio consistit in pietate erga Deum
& parentes, in disciplina civili, in institutione morum in bonarum ar-
tium studiis. Hic dicendum sub quibus aut praeceptoribus in lit-
teris, aut ducibus in militia profecerit.
3) Praecipuum laudum omnium caput enumerare dotes personae,
quae sunt triplicis generis: corporis, animi & fortunae.
Corporis bona sunt: proceritas, agilitas, velocitas pulchritudo & cet.
Quomodo Virgilius laudat Aeneam:
Os humerosque deo similic
Et multas hujusmodi laudes cum in ipsius Aeneide, tum in Ovi-
dii Metamorphosi invenies.
Dotes vero animi sunt: ingenium, memoria, judicium. Hue spec-
tat, quidquid juste, temperate, fortiter, sapienter factum sit, omnium-
que virtutum congeries, quae non simpliciter omnes enumerari debent,
sed potissimum amplifacandae sunt. De amplificatione tarnen nihil
hic, sed lib. II, ubi de poesi Heroica. Hic tantum dico amplifica-
tionem omnem sumi potissimum ex adjunctis. Ea autem adjuncta
colligenda sunt, quae rem propositam augere videntur. Ita fiet, ut
res, quae non est, vel non videtur esse magna, subinde maxima ap-
pareat, sicut parvus torrens confluentibus undique in unum rivis, in
ingentem fluvium solet excrescere.
Dotes fortunae habentur: principatus, honores, potentia, divitiae,
amici & cet.
a) Non parvum momentum laudi affert etiam comparatio, per
quam persona, quae laudatur aut coaequata alteri, aut praelata altius
extollitur.
Nota hic tamen non omnia haec semper enumerari debere, sed
pleraque per figuram praetermissionis perstringi possunt, pleraque
prorsus subticeri. Maxime enim laus exsurget, vel ex sola virtutum
commemoratione, quarum tamen praecipuis tantum & principalibus
ad longiorem amplificationem selectis, ceterae breviter amplificatae
percurrantur.
b) Animalium ratione carentium laus in descriptione corporis,
in enumerandis proprietatibus mirisque dotibus naturae, in usu, qui
ex ipsis percipitur, consistit. Adduntur & <*ingularia quaedam, ut
voces, loquelae & gestus mirabiles, quae omnia per industriam homi-
num animantes solent addiscere. Horum multae laudes sunt apud
Virg. lib. III, & IV, Georg[icon]. Ut & haec brevis sed sufficiens
laudatio boum est apud Ovid. lib. XV Metamorph[oseon] fab. 2.
Quid meruere boves animal sine fraude doloque,
Innocuum, simplex, natum tolerare labores?

c) Plantae ut vitis, oliva, malus, lilia, rosae, violae & cet. lauda-
ntur a descriptione formae, a colore, odore, ab innatis dotibus, ac po-
tissimum ab utilitate, quam in usum vitae humanae conferunt. Et
hu jus generis exempla quaere apud Virg. lib. I & II Georgic[on].
d) Temporum laudatio, ut veris, aestatis, autumni, hiemis, noctis,
diei & cet. tota fere est in enumerandis commodis & utilitatibus,
quas secum afferunt, interdum etiam in descriptione.
e) Locorum laudatio est omnium frequentissima & sumitur:
1. A quantitate & qualitate.
2. A rebus circumjacentibus.
3. A commodo & utilitate.
Inter omnia vero loca urbes praecipue sunt, quae sibi laudem
vendicare solent. Eas vero laudandi ratio triplici fere hoc momento
constat:
1) Quae praesentem urbis statum longe antecesserunt eaque sunt:
conditor, antiquitas, cives atque earum gesta, bella, victoriae, triumphi.
2) Ea, quae sunt nunc praesentia, domus, aedificia, templi,
civium cultus, divitum, fortium, doctorum religiosorum frequentia,
eventus varii insecuti prosperi vel adversi. Urbes enim, non modo,
quod floreant, sed & quod per varios fortunae casus defloruerint,
merentur laudem. Quod enim hostium invidiam in se concitarunt,
luculentum testimonium habent, fuisse illas amplas, opulentas, potentes.
3) Ea quae perpetuo urbi adjuncta sunt: ut, loci amoenitas,
aeris salubritas, fertilitas agrorum, vicinitas & utilitas fluminum,
montium, camporum, silvarum, situs a natura munitus & cet.
Animadverte hie, quod laudationes plantarum, locorum & tem-
porum similes ac fere eaedem sunt cum descriptionibus: hoc tantum
inter eas discrimen intercedere, quod laudatio ea duntaxat enumerat,
ex quibus laus rei oriri possit; simplex vero descriptio omnia sive
in malam sive in bonam partem sumatur,a modo in re, proponit ob
oculos.
Laudataio Borysthenis
Salve, magne Pater, magnarum dives aquarum,
Ut cunctos opibus vincis, sic laudibus amnes
Exsuperare potes. Quae tarn spatiosa fluenti
Est moles? Ultra teli disjuncta volantis
Litora sunt jactum. Fusa est speciemque referre
Aequoris & Ponti fieri Thetis aemula gaudet.
Aut quaenam ista furit rapidi violentia fluctus
Annosis quercus radicibus abstrahit altis;
Quin etiam excelsi vehemens ingentia montis
Membra rapit patiturque nihil durare, quod obstet,
Cursibus horrisonis; tractumque exosus eundem
Saepe locum mutat, spretasque relinquit arenas.
а Исправлено вместо sumantur

Praeter eo puris nitidus quod fulgeat und is,
Quod potus faciat sitienti dulce palato
Libamen, crudosque cibos fervore subactus
Molliat exiguo, fundo quod flavus in imo
Clareat & fallax mentitum venditet aurum.
Quis satis istarum mirari possit amoenos
Riparum tractus, ut lucet utrinque decora
Naturae faciesl Roseum Titanis ad ortum
Pinguia prata virent, pecorique alimenta ministrant;
Occasum versus montana cacumina surgunt,
Innumeras ubi nutrit apes densissima silva.
Et bene majores dixere Borysthenis amnem
Jam mellis plenos, jam lactis volvere fluctus.
Quid memorem laetis tot rura, tot oppida ripis,
Tot positas urbes quae tot tibi tantaque vitae
Munera 6c ingentum fluviorum maxime partem
Acceptam referunt? Et, quae suprema tuarum
Sunt laudum monumenta, tibi tot commoda debet
Urbs hac ipsa, decus patriae, materque potentis
Imperii. Illius tu moenia perluis ampla
Exhilarasque plagam, solis quae spectat ad ortum.
Quid quod comportas tantas ad litora merces,
Lignorum lapidumque struem calcemque tenacem
Materiam templis & magnis aedibus aptam.
Adde, quod instructas numeroso milite naves
Expedias, ipsique minas gelidumque timorem
Incutias Ponto: patriam sed fortior omni
Muro defendas & dirum finibus hostem
Excludas aditumque tui formidine claudas.
IIItio. Fabula
Fabulam, quae apud Aphthonium primo loco inter progymnasmata
posita est, non earn fictionem intellige, quam heroici vel tragici
poetae ad ornanda sua opera invenire solent, sed brevem quandam
parabolam seu narrationem non veram quidem, at verosimiliter fictam,
qua non poetae duntaxat, verum & oratores passim utuntur, quod
admonitionibus sit idonea & exudiendis imperitioribus apta, inquit
Aphthonius.
Ea fere sit ex similitudine aliqua seu vera, seu verosimili. Sed
a similitudine differt ratione & modo, quo tractari solet.
Tractatur enim potissimum apud poetas cum effictione, hypotiposi,
ethopoeia, prosopopoeia. Finguntur personae agentes, colloquentes,
varus turbatae affectibus; nec homines tantum, verum & aves, &
ferae, & pisces, & res aliae inanimatae actum & animos assumunt.
Unde triplex genus fabularum est: Aliae enim sunt rationales, quibus
fingimus hominem aliquid facere. Aliae morales, quae ratione caren-
tium mores imitantur. Aliae mixtae, in quibus utrumque rationale &
irrationale jungitur.
Varias deinde habent appellationes receptis pro inventorum va-
rietate nominibus, nam modo dicitur Sybaritica, modo Cylix, modo
Cypria, modo Lybica, modo Aesopica.

Sybaritica dicitur a Sybaritarum gente voluptati deditissima,
quae cum omnia ad luxum verteret, etiam in sermone contemnebat
seria; sales vero, lepores, & fabellas ad voluptatem effingebat.
Cylix a Cylicia minoris Asiae regione nomen traxit; Cylices
enim ut vani & nugaces olim notati fuerunt Graecorum proverbio,
quod la tine sic redditur; Cylix haud facile verum dicit. Et aliud
proverbium est: tria kappa pessima, per quod notabantur gentes Cap-
padoces, Cretenses & Cylices.
Cypria a Cypro, quae inter Siriam & Cyliciam in mari Carpathio
insula est luxu pariter & deliciis famosa; unde & Venus volupta-
tum dea in Cypro maxime colebatur, dictaque est Cypria, Cytherea,
Paphia a locis Cyprus illi consecratis.
Lybica, cujus meminit Priscianus in praeexercitamentis, dicta est
a Lybia, quae ut variarum ferarum ac monstrorum est ferax, ita
hominum ingenia ad fabulas propensa habuit; ex quo crevit prover-
bium: Lybica fera, id est homo vafer, callidus, versipellis, varus
moribus ancipitique ingenio ut ait Erasmus in Libro proverbiorum.
Vulgatiore tarnen titulo Aesopicae fabulae appelantur, turn quod
plures, turn quod elegantiores & magis ad sapientiam accommodatas
Aesopus conscripserit, quare & in numero sapientum habitus est, &
cujus fabulae in tanto fuerunt usu, ut qui eas non legisset, indoctior
reputaretur, rudesque homines ejusmodi carperentur proverbio:
ne Aesopum quidem trivisti teste Scaligero Libro proverbiorum.
Fabula duas partes de more sortita est: Promythion id est prae-
fabulationem seu ipsam fabulam, & Epimythion id est affabulatio-
nem, in qua videlicet, quod fabula doceat, propriis verbis exponitur.
Etiam ratio tractandae fabulae duplex est: brevior & fusior.
Brevius tractatur fabula, quae profertur simplici narratione, ut
fere omnes suas Aesopus tractavit.
Fusius vero, si sermo personis inductus fingatur, earumque mores,
ritus, gestus, consilia, affectus exprimantur. Utriusque tractationis
exempla hie subjicio. Est fabula apud Horatium lib. II Satyr. 6
de urbano & rustico mure, quam ille fuse exposuit, nos exercitationis
gratia sic breviter complectimur:
Exemplum fabulae brevius tractatae
de rustico & urbano mure
Rusticus urbanum murem mus paupere tecto
Excepit, rurisque da pes porrexit inemptas.
Et laeta petiit, foret hospes, fronte; sed urbis
Incola pauperiem mensamque perosus agrestem,
Urbis ad illecebras invitat gratus amicum.
Conveniunt. Lauto fiunt obsonia luxu:
Verum epulas inter mediae fortuna favorem
Inconstans vertit, verso fit cardine stridor,

Diffugiunt ambo: notum petit aulicus antrum,
Rusticus ignotas calles fraudesque viarum.
Multum luctatus, caeca cum nocte pererrat,
Vixque dein trepidus certas evadit ad oras
Ac specurn, subiens: salve, inquit, paupere victa
Paupertas secura: vale male tuta voluptas,
Atque alios post hac pretiosis decipe mensis.
Nec me munde dehinc ad munera magna vocabis,
Invidiosa nimis, multis objecta periclis.
Dulcior exiguo facilique parabilis. aere
Caena est, non trepida liceat quam.sumere dextra;
Quam si ad regifico convivia marcida luxu
Assideam trepidus varios exsanguis ad ictus
Fortunae instabilis. Nocet empta dolore voluptas.
Exemplum fabulae ejusdem fusius tractatae
de mure rustico & urbano sic Horatius
Rusticus urbanum murem mus paupere fertur
Accepiese cavo, veteram vetus hospes amicum:
Asper & attentus quaesitis, ut tarnen arctum
Solveret hospitiis animum: quid multa? neque illi
Sepositi ciceris, nec longae invidit avenae:
Aridum & ore ferens acinum semesaque lardi
Frusta dedit: cupiens varia fastidia cena
Vincere tangentis male singula dente superbo:
Cum pater ipse domus, palea porrectus in horna
Esset ador, loliumque, dapis meliora relinquens:
Tandem urbanus ad nunc: Quid te juvat (inquit), amice,
Praerupti nemoris patientem vivere dorso?
Vis tu homines urbemque feris praeponere silvis:
Carpe viam, mihi crede, comes: terrestria quando
Mortales animas vivunt sortita. Neque ulla est
Aut magno aut parvo leti fuga; quo, bone, circa
Dum licett in rebus jucundis vive beatus.
Vive memor, quam sis aevi brevis. Haec ubi dicta
Agrestem pepulere, domo levis exsilit; inde
Ambo propositum peragunt iter urbis aventes
Moenia nocturni subrepere. Jamque tenebat
Nox medium caeli spatium, cum ponit uterque
In locuplete domo vestigia, rubro ubi cocco
Tincta super lectos canderet vestis eburnos,
Multaque de magna superessent fercula cena,
Quae procul exstructis inerant hesterna canistris,
Ergo ubi purpurea porrectum in veste locavit
Agrestem, veluti succinctus cursitat hospes
Continuatque dapes, nec non verniliter ipsis
Fungitur officiis, praelambens omne, quod affert,
Ille cubans gaudet mutata sorte, bonisque
Rebus agit laetum convivam, cum subito ingens
Valvarum strepitus lectis excussit utrumque.
Currere per totum pavidi conclave magisque
Exanimes trepidare, simul domus alta Molossis
Personuit canibus. Turn rusticus, haud mihi vita
Est opus hac (ait) & valeasl me silva cavusque
Tutus ab insidiis tenui solabitur ervo.

Haec sufficiunt exercitationis genera & exempla, Potest vero
poeta exercere se etiam circa integra quaedam, sed brevia minoris-
que negotii poemata, qualia sunt: elegiae, odae, hymni, epigrammata,
epitaphia & cet. Sed de his omnibus suo loco dicetur; nunc breviter
dicamus adhuc de imitatione.
CAPUT IX
DE IMITATIONE
Imitationem hic intellige non illam, quae effingendo actiones
hominum dicitur imitari, eademque est cum effictione poetica, de qua
a liquid jam cap. Ill hujus libri dictum est, & libro II plura dice-
ntur, sed diligens Studium & operam lectioni auctorum dandam, quae
scilicet praestantis alicujus poetae similes studemus evadere. Scien-
dum enim est, nec artem, nec exercitationem solam sufficere, nec
utrumque satis esse, quo quis excellens poeta efficiatur, nisi habea-
mus duces, id est praestantissimos quosque & in arte poetica commen-
datos auctores, quorum vestigiis insistentes ad eandem cum illis me-
tam perveniamus. Ut vero utiliter imiteris, haec, ego censeo, memoria
probe teneas.
a) Neminem posse perfecte poetari, qui diu in legendis poetis
non fuerit versatus. Imo si quis non perspectis bene auctoribus
adjiciat animum ad pangendum poema, carmen quantocunque stu-
dio & ingenio compositum, & quantalibet diligentia limatum tantum
aberit a stylo & germana locutione poetarum, ut prudentibus & in
arte hac versatis lectoribus facile prodat, auctorem suum scripta
poetarum non legisse.
b) Cum proficuum sit, ut omnes insigniores poetas perlegas
diligenter, tum maxime necessarium, ut quod genus poematum trac-
tare volueris, ilium auctorem assumas legendum, qui in eo canendi
genere maxime ab omnibus celebratur. Quodque probe memineris:
cum aliquid scribere intendas, ne prius ad scribendum manum
adjicias, quam diu & multa cum sollertia celebratum in simili argu-
mento auctorem teras. Sic facturus poema heroicum, lege prius
Virgilium; cantaturus tragoediam, percurre Senecam; in comoedia
imitare Plautum & Terentium; in elegiacis Propertium & Ovidium;
in satyris Persium, Iuvenalem, & Horatium; in lyricis Horatium so-
lum; in epigrammatibus solum sequere Martialem.
c) Non cursim, non praecipitanter, nec perfunctorie verum se-
dulo & cum omni observatione auctor legendus est; nec satis tibi
puta semel legisse, sed eatenus victo omni taedio legere & relegere
oportet, donee tibi ilium facias familiärem, & veluti totum in me-
moria impressum habeas. Ita enim mens sylo auctoris assuefacta in

mentem ejusdem eonverti videtur, minimoque cum negotio similia
illi parere solet, adeo ut in alieno opere veluti quaedam semina
Virgilii, Horatii, Ovidii, aliorumque cognoscere interdum liceat.
d) Sunt quidam tarn superstitiosi imitatores, ut singula, quan-
tamvis minima imitari studeant. Quin imo etiam vitia quaedam, qui-
bus magnorum quoque virorum opera aliquando non caret. Nam
Quandoque bonus dormitat Homerus,
& hos jure merito Horatius libro de Arte poetica appellat ser-
vum pecus, quippe qui aliena tantum Spirent anima & ab alienis
inventis, veluti ab uncis, toti anxii dependeant. Quodque pejus est:
multi quae in aliquo auctore majore digna sunt observatione, ilia
vel negligunt vel caeci omittunt. Si vero minutias nescio quas expres-
serint, v. gr. si ab iisdem verbis, a quibus incipit Virgilius, carmen
suum ordiantur, & in eadem saepe finiant, phrasesque nonnullas Vir-
gilio familiares inculcent ad nauseam; putent se nihilo differre a
principe poetarum germanosque esse Marones, veluti quosdam refert
Quintilianus, qui se Ciceronis imitatores arbitrabantur eo, quod fere
omnem periodum istis verbis terminarent: esse videatur.
e) Observa igitur quae in quoque auctore sunt summa, quam
graves sententiae, quam apposita fictio seu imitatio, ut decorum
ubique servatur, ut suae cuique partes tribuuntur, ut ingeniöse invene-
rit, artificiose disposuerit, mirifice exornaverit. Et quia poetae offi-
cium est delectare, videas quaeso, qua vi teneat auditorem, videlicet,
quibus figuris utatur, quas similitudines adhibeat, quibus narratio-
nibus passim opus distinguat. Deinde omnis delectationis mater va-
rietas notanda est. Praeterea verborum momenta, pondera, delectus,
numerus, copia observanda, carminum artificium & elegantiae, ora-
tionis nitor, proprietas, suavitas, nervus, fluiditas totiusque styli rebus
cum ipsis consonantia. Postremo vide, an omnia haec apud Virgi-
lium ipsum inveniantur, an aliqua tantum. Qua observandi ratione&
quantus sit poeta, & quomodo ipsum imitari debeas, facile
edisces.
f) Non parvum igitur momentum ad utiliter imitandum afferri
posse arbitror, si cum sedula & secundum superius monitum omnia
observante lectione conjungatur etiam propria exercitatio hunc modum:
lecto aliquo auctoris poemate & bene quo ad omnia considerate
fingamus nobis simile argumentum, & quod pari ratione tractari pos-
sit, illudque ad normam laudati poematis conemur exponere. Si id
saepius fiat, sperare licebit, ut Virgilium aliumve aliquem, si non
aequare, quod paucissimis concessum est, saltim non admodum longo
intervallo sequi possimus. Et ejusmodi exercitationem tradidimus jam
libri hujus, cap. V.
g) Sciendum est praeterea non in hoc sitam esse seriam imi-
tationem, ut aliquid vel simili prorsus modo cum Virgilio tractemus,

vel narrationes ipsius, fictiones, aut phrases, aut aliquid aliud ex
ipso ad nostra transferamus, hoc enim est vel parodiam facere, vel,
si nimium fuerit, plagiarium agere. Sed hoc tantum conceditur, ut
exercere nos in imitando & per hujusmodi exercitium assuefacere
stylo, quern imitatur, possimus. Imitatio erga posita in quandam
mentis nostrae cum probati alicujus auctoris conformatione, ut
tametsi nihil ex ipso excerptum a nobis sit & translatum ad nostra,
tarnen veluti ejusdem & non nostrum opus esse* videatur, adeo
stylus similis esse poterit. Et ita legendo epistolas Christophori
Longolii, nisi nomen ipsius praefixum esset, Ciceronem putassem.
Pari modo Actius Sannazarius in poemate de partu Virginis videtur
sonare Virgilium.
h) Licet tarnen aliquando & plurimum juvat, vel simile quid ad
normam fictionis Virgilianae v. gr. fingere, vel eodem modo tractare,
vel etiam aliquid ab ipso mutuari: ea tarnen lege id licebit, ut aut,
unde translatum sit, difficillime cognoscatur; aut si excerptum esse
deprehendatur, pulchrius & melius apud imitatorem, quam a pud
auctorem esse videatur. Plurima Homerica fere excerpsit Virgilius,
ut omnes testantur, & quorum partem maximam enumerat Scaliger
in libro Artis poeticae dicto Critico. Sed omnia fere meliora sunt
apud Maronem, quam Homerum, ut videre est ex comparatione ab
eodem Scaligero facta. Ut cetera omittam Homerus fingit Vulcanum
cudisse clypeum Achilli & in clypeo mundi imagimen depinxisse.
Imitatus est hoc Virgilius, clypeumque Aeneae ab eodem excusum
canit, sed quam prudentius! Fingit enim in clypeo excusas res non
alienas aut communes cum aliis, verum proprias Aeneae, omnes
videlicet Aeneadum hoc est Romanorum futuros eventus a deo
praescio futurorum expressas ibi comminiscitur. Vide elegantissimam
descriptionem lib. VIII Aeneid[os] ad finem. Non vacat hie aliorum
imitationes congerere. Unam tantum Torquati Tassi, qua Virgilium
imitatur, quia praestantissima est, placet subjicere. Virg[ilius] lib. II
Aeneid[os], v. 602 fingit Venerem in ipsa eversione Trojae, Aeneae
apparuisse, detractaque ab oculis ipsius mortalitatis nube ostendisse,
quomodo dii deaeque Trojanis infesti varus in locis Trojam ever-
terent, hunc in modum:
Verum inclementia divum
Has evertit opes, sternitque a culmine Trojam.
Aspice (namque omnem, quae nunc obducta tuenti
Mortales hebetat visus tibi, & humida circum
Caligat, nubem eripiam: tu ne qua parentis
Jussa time, neu praeceptis parere recusa)
Hie ubi disjectas moles, avulsaque saxis
Saxa vides, mistoque undantem pulvere fumum.
Neptunus muros, magnoque emota tridenti
Fundamenta quatit, totamque a eedibus urbem
Eruit; hie Juno Scaeas favissima portas.

Prima tenet, sociumque füren« e navibus agmen
Ferro accincta vocat.
Jam summas arces Tritonia (respice) Pallas
Insedit nimbo effulgens, & Gorgone saeva.
Ipse pater Danais animos, viresque secundas
Sufficit: ipse deos in Dardana succitat arma.
Quod Torquatos Tassus in divino suo poemate expugnationem
Hierosolymae canens elegantissime imitatus est, cantu XVIII,
stropha 92.
W ten czas Archaniol Micha! niewidziany
Od inszych dal sie widziec Go ff redo wi
Niebieskim na bok mieczem przepasany
SwiatJem jasnemu podobny sloricowi.
A to jasny dzien przyszedt pozadany,
Juz czas z niewoley wynisc Syonowi:
Podnies Goffredzie, podnies wzgore oczy,
Patrz jako geste z nieba masz pomocy.
Woysk niesmiertelnych zebrane gromady
Masz na powietrzy w niebieskiey ozdobie:
A jac smiertelnych zmyslow twych zawady
Zdyime z zrzenice w cudownym sposobie,
Ze nagie duchy krom zadney przysady
Bedziesz mögt widziec w ich wJasney osobie,
I chwile zniesiesz zakrytych oblokiem
Anielskich twarzy blask smiertelnym okiem.
Patrz na tych, ktorzy byli Rycerzami
Chrystueowymi, a teraz sa. w Niebie:
Jako sie bija, z Pogany у z wami
Chc4c byc koniecznie w. tak zacney potrzebie.
Tarn gdzie sie miesza kurzawa z dymami,
Gdzie geste trupy lez^ podle siebie,
Ugon sie bije, у gdzie pilniey strzeze
Poganin, gwattem mocne tlcze wieze.
Tarn patrzay, jako Dudon w swietney zbroi
Podsadza ognie pod pulnocn^ brone:
Stawia drabiny na mury, a twoi
Bieza. za jego powodem w te strong,
Ten za sie ktory na pagorku stoi,
A ma Kaplanska. na wfosach Korone,
Biskup jest Admar: patrzay jako (prawi)
I teraz zegna, у lud btogostawi.
Podnies wzrok wyzey na powietrze, k§dy
Aniotow poczet stoi niezliczony:
On oczy w znioszky, widzial, ze stat wszedy
Lotnych Rycerzow zast§p uskrzydlony.
Trzy pulki byty, a pulk we trzy rz§dy,
Kazdy sie kolem ci^gnat rozdzielony.
Kola zas zwierzchne barziey sie szerzyty,
Lecz wnetrzne mnieysze; у scisleysze byty.

LIBER II
DE POESI EPICA DRAMATICA
CAPUT I
ANTIQUITAS, NOTATIO NOMINIS, DEFINITIO, MATERIA EPICAE POESEOS & GENUS
CARMINIS, QUO SCRIBI DEBEAT EPOPOEIA
Decurso spatio, quod in omnem fere partem poeseos extendebatur,
id est, absolutis generalibus praeceptis, faciamus gradum ad
singularia. Inter quae quia principem locum tenent magisque
operosa sunt epopoeia & drama, hoc libro tractabuntur.
Principio igitur epopoeiae origo antiquissima est, & fere certa
notari non potest; nam adhuc Homerus & ante illum Linus &
Orpheus & Musaeus hoc genere canendi usi sunt. Nomen vero
trahit ex Graeca voce epos, quae significat verbum seu locutionem,
& poiein, hoc est facere seu fingere. Unde epopoeia idem sonat, quod
fictio seu imitatio oratione ligata vel soluta expressa. Dicuntur
autem soli poetae epici, non alii fabularum aut dialogorum scriptores,
propter excellentiam carminis & fictionis, eo fere modo, quo solis
ipsis & poetarum nomen tribuitur, cum tarnen poeta factorem vel
fictorem significet. Alio nomine dicitur heroica, ex eo, quod heroum
id est virorum illustrium vitam & gesta describat.
Est etiam materia epopoeiae:
Res gestae regumque ducumque & tristia bella.
Atque hinc definiri potest poesis hexametro carmine res gestas
virorum illustrium exponens cum fictione.
Hexametro autem hoc poema scribere usus obtinuit, quod scili-
cet genus hoc carminis caeteris plenius, gravius, magnificentius,
adeoque magnis etiam canendis rebus accomodatius est. Et quanquam
alia quoque praeter res heroum hexametro scribi soleant, ut satyrae
apud Juvenalem & Persium, epistolae apud Horatium, pastorum con-
versationes et rei rusticae notitia apud Virgilium, quin etiam epigram-
mata aliquot apud Martialem: ob dictam tarnen rationem praecipuo
nomine heroibus vendicatur. Unde & heroicum dicitur. De ejus vitiis
& virtutibus paulo infra tractabitur.
CAPUT II
DE TRIBUS PARTIBUS EPOPOEIAE, AC PRIMUM DE PROPOSITIONE & INVOCATIONS
Partes epopoeiae sunt tres: propositio, invocatio, narratio.
Propositio est initium poematis, in quo quid dicturus sit exponit
poeta.
Invocatio subjicitur rei propositae, in qua numen aliquod ad
ferendam opem scribenti imploratur.

Narratio deinde totum est poematis corpus, ubi res heroum
gestae enarrantur.
Hae partes sunt poemati pernecessariae, tum quod ab omnibus
poetis citra exceptionem observantur, tum quod a rei natura videntur
postulari. Cum enim omnis oratio, tum potissimum longa aliqua,
qualia sunt poemata heroica, indiget, ut prius auditor praesumat
breviter argumentum, alioquin non bene ad audiendum praeparabitur.
Et hoc rhetoribus est, docilem facere auditorem. Propositio igitur
necessaria est, in qua res narranda, antequam aperiatur tota, breviter,
quaenam ilia sit, proponatur.
Sed & opem numinis implorant non sine magna ratione. Cum
enim etiam rerum abditarum, etiam animorum momenta atque discur-
sus canere instituunt; verisimile est, non nisi deorum immartalium
spiritu afflatos ea consequi posse, inquit Scaliger lib. Critic, cap. 71.
Narratio autem ipsum poema est. Jam videamus, quid in pro-
positione servandum est, & qualis invocatio esse debeat; tandem
sequenti capite & reliqua de narratione praecepta expediemus.
Propositio igitur tres potissimum virtutes habere debet, ut sit:
brevis, clara, & modesta.
Brevis erit, si ea tantum dicturos nos propanamus, quae praecipua
sunt in fabula, non etiam minoris momenti res, casus & eventus;
deinde si id ipsum paucis, & quantum satis est, verbis exponamus;
postremo si nihil eorum commemorabimus, quae aut praecesserint
fabulam, aut consequuta fuerint, quaeque in contextu poematis non
describentur, nisi forte ex occasione: unde ilia apud Virgilium non
adeo probantur a criticis:
Genus unde Latinum,
Albanique patres, atque altae moenia Romae.
Res enim Albanorum & Romanorum nec a Virgilio in toto opere,
nisi per occasionem commemorantur, & post Aeneam subsequutae
sunt.
Claram vero propositionem faciemus, si nihil proferamus dubium,
anceps aut perplexum. Nec tarnen idcirco oportet, ut principem in
fabula personam, ejusque gesta singularia personamque aliam illi
adversam nominatim attingamus; ut si v. g. cantaturus quis naviga-
tiones & bella Aeneae, quae res Virgiliani operis sunt argumentum,
dixisset; Aeneam cano ejusque navigationes, quomodo naufragium
passus est, ut hospitio a Didone exceptus, ut deinde alios in mari
casus subierit adieritque loca inferorum, ac tandem qua bella cum
Turno gesserit, & cet. Hoc enim cum frigidum sit, tum languorem
auditori affert & subtrahit delectationem; debet enim in propositione
auditor non satiari, sed veluti irritata fame per sustentationem
exspectationemque ad cetera cognoscenda provocari. Unde nec
Homerus Ulyssis nec Virgilius Aeneae in propositione nomen

exprimunt; ita tarnen de iis loquuntur, ut facile intelligas de quibus
sermo futurus sit. En exemplum Virgilianae proposition's.
Horrentia Martis
Arma virumque cano, Trojae qui primus ab oris
Italiam, fato profugus, Laviniaque venit
Litora: multum ille & terris jactatus, & alto
Vi superum, saevae memorem Junonis ob iram,
Multa quoque & bello passus, dum conderet urbem,
Inferretque deos Latio: genus unde Latinum,
Albanique patres atque altae moenia Romae.
Sed potissimum modestia in proponendo curanda est, nec quid-
quam ita officit toti operi, quam si tumidum fuerit initium, propterea
quod ex eo oritur suspicio ostentationis & affectatae gloriolae; atque
adeo in ipso exordio, ubi rhetores captandam auditorum benevolen-
tiam docent, adversum animum accipit auditor. Proinde nec sint
longae periphrases, nec verba nimis tumida, inflata & ut ait Horatius
sesquipedalia; non tropi aut figurae nisi rarissime adhibeantur. Deni-
que cultus & hie debet esse in verbis & sententiis, verum talis, ut
natus hic, non quaesitus esse videatur. Videamus antiquorum &
recentiorum quorundam vitia & virtutes. Horatius lib. de Arte poe-
tica, v. 137 Cyclicum, nescio quem poetam reprehendit, quod sie
orsus est:
Fortunam Priami cantabo & nobile bellum.
Eumque festivo joco carpit:
Quid dignum tanto feret hic promissor hiatu?
Parturient montes, nascetur ridiculus mus.
Homerum vero laudat, quod modeste exorsus ab humilioribus ad
sublima paulatim se extulit.
Quanto rectius hic, qui nil molitur ineptel
Die mihi, Musa, virum, capta post tempora Trojae,
Qui mores hominum multorum vidit & urbes.
Non fumum ex fulgore, sed ex fumo dare lucem
Cogitat, ut speciosa miracula promat
Antiphatem Scyllamque & cum Cyclope Charybdim.
Simili censorum virga dignum profecto est tumidissimum illud
Lucani exordium:
Bella per Emathios plus quam civilia campos,
Jusque datum sceleri canimus, populumque potentem
In sua victrici conversum viscera dextra:
Cognatasque acies & rupto foedere regni
Certatum totis coneussi viribus orbis,
In commune nefas: infestisque obvia signis
Signa, pares aquilas, & pila minantia pilis.
Cui, quaeso, sedati ingenii viro placebunt ista? Quorsum hi
subiti clamores? quorsum congestae synonymiae, longae periphrases,

plura in unam sententiam cumulata verba? Certe sicubi Scaligero
Lucanus latrare visus est, hoc in loco nemini non videbitur. Longe
pacatius orditur opus suum Torquatus Tassus, ut vel in ipso initio
maximam auctoritatem & legentium amorem mereri videatur; sic enim
ille:
Woyne pobozna. spiewam у Hetmana,
Ktöry Swi?ty grob Panski wyswobodzil.
О jako wiele dta Chrystusa Pana
Rozumem czynit, у reka. dowodzil.
Darmo mial sobie przeciwnym Szatana,
Co nan Libia, у Azya. zwodzit:
Dat mu Bog ze swe ludzie rosproszone
Zwiodl pod chora.gwie swiete roscia.gnione.
Rara ejusmodi laus etiam apud antiquos; rarissima vero apud
recentiores inveniri potest. Nam ecce tibi enthusiasmum decantati
recentioris, qui bellum Chotinense adeo insolenti carmine describit,
ut strepere non canere; adeo obscuro, ut non bellum scribere, sed
nocturnam pugnam agere videatur. In ipso operis exordio, vide,
qualem se gerat; sic enim incipit:
Edomitum bibe penna Tyran, .sic Bistone tabo
Potus mucro jubet, quia enim tibi sepia chartae
Tingit ebur pallente Theti! vel fluctuet atro
Canna vado, madidae fuliginis ebria limo?
Dat latices Aurora novas ac decolor undis
Bistonia de caede Tyras & cet.
Hie sane non tumor, sed furor vocandus est, ut cetera omittam:
voluit hie homo legi, sed noluit intelligi; totum enim ejus seu poema,
seu aliud aliquid tarn alte attolit, ut illud humanis mentibus assequi
non liceat, nec alii magis competit commendatio ilia Horatii lib. de
Arte poetica ad finem:
Nec satis apparet, cur versus factitet utrum & cet.
Circa invocationem haec pauca notanda sunt: primo ut numen
imploretur, quod habeat quandam relationem ad argumentum pro-
positum. Sic Virgilius lib. И Georgicon exordiens invocat Bacchum,
Satyros, Driadas & cet. Quippe Uli dii victium, frugum, pecorum
ceterarumque rerum, quarum hic tractatum instituit hic poeta, curam
gerere putabantur. Claudianus de raptu Proserpinae deos deasque
inferorum poscit & Acheronta movet. Ovidius in Metamorph[osibus]
quia omnes universim deos implorat, subjuneta ratione pulchre eos
conjungit cum suo argumento:
Dii coeptis (nam vos mutastis & illas)
Aspirate meis: primaque ab origine mundi
Ad mea perpetuum deducite tempora carmen.
Ceterum Musae ut praesides poeseos communiter in quacunque
materia invocari «olebant. Christianus tarnen poeta prorsus cavet

ab ejusmodi deorum invocatione. Quid enim sibi vult per tales
preculas? Num vere & serio poscit opem & impium se prodit: si
vero per jocurh id facit, ridiculus sane est; primo enim ejusmodi
jocatio est frigida; quid enim, quaeso, leporis habet supplicare Ap-
pollini, ut in tuum pectus intret? Deinde in gravi materia, quales
sunt actiones heroum, nullus jocis maxime ab initiis locus est. Quedsi
quis dicat, se nomine deorum gentilium intelligere vel Deum nostrum,
vel aliquem ex Sanctis; turpius labitur, quasi vero ornabit Deum Ter
Optimum Maximum, si ei Diaboli nomen imponat? Quae societas
luci ad tenebras? & quae conventio Christi ad Belial! Sane si divus
Hieronymus obscuras gentilium obtestandi formulas arcet ab ore
Christiano (absit inquit, ut ab ore Christiano sonet Juppiter omni-
potens, & me Hercle, & me Castor & cetera magis portenta quam
numina, epist. 146 ad Damasum). Quanto magis fugienda est
turpium deorum imploratio. Ineptissime igitur ut omnia supra
memoratus Тугае potator contempto Apolline, ut ipse ait (& recte
id quidem, nihil enim sapit Apollineum) Martern vocat in praecordia,
nisi forte per Martern regem intelligat.
Tu Lechice Mavors
Quern nuper gelidi tremuit domus ardua Daci
Tu mihi Phoebus eris? valeant & Apolline pulso
Tota mihi torvum spirent praecordia Martern.
Nec placet illud Sannazarii initio poematis de partu Virginis:
Nec minus о Musae vatum decus, hic ego vestras
Optarim fontes, vestras, nemora ardua, rupes & cet.
An enim angelos hic intelligat, haud scio; suspicor tamen ex eo,
quod addat ibidem:
Etenim potuistis & antrum
Adspicere & choreas: nec vos orientia caelo
Signa, nec Eoos reges latuisse putandum est.
Sed quomodo angeli aspexere choreas, qui ipsi choreas duxere,
relinquo hoc doctorum judicio. Christianus igitur vates invocabit
Deum T[er] 0[ptimum] M[aximum], opem Beatae Virginis, suppetias
Sanctorum implorabit. Praeclare Torquatus Tassus in divino suo
opere ficta dea palam rejecta Beatae Virginis opem poscit:
Panno, nie ty со laury nietrwatymi
ZdobLsz w zmyslonym czolo Helikonie:
Lecz mieszkasz miedzy Chory Niebieskimi
Z gwiazd niesmiertelnych w uwitey Koronie
Ту sama wladni piersiami moimi
Ту day gtos piesni & cet.
Sciendum tamen est nomine Musae vel Musarum proverbialiter
intelligi artes litterarias & scientias; adeoque hoc modo nobis uti

concessum est. Verum cum invocata Musa sonat deam fabulosam,
& sic abstinendum est a Musae nomine.
Hoc praeterea bene notandum est, quod poetae non solum initiis
operum suorum invocare solent, sed etiam in medio opere & pro-
ponunt & invocant, si venerint ad aliquid novum, insolitum, magnum
enarrandum. Ut Virgilius Aeneidfos] VI, 266 loca inferorum de-
scripturus deos implorat:
Di, quibus imperium est animarum, umbraeque silentes.
Et lib. VII cantaturus Aeneae bella:
Tu vatem tu diva mone dicam horrida bella
Dicam acies actosque animis in funera reges & cet.
Elegantissima invocatio Sannazarii lib. II, de partu Virginis loco
maxime opportuno, ubi scilicet ad ipsius partus expositionem pervenit,
in qua longe prudentius quam in supra dicto a canit:
Nunc age Castaliis quae nunquam audita sub antris,
Musarumve choris celebrata, aut cognita Phoebo,
Expediam: vos secretos per devia calles
Caelicolae, vos (si meruit) monstrate recessus
Intactos: ventum ad cunas, & gaudia caeli,
Mirandosque ortus & tecta sonantia sacro
Vagitu, stat ferre pedem, qua nulla priorum
Obvia sint oculLs vatum vestigia vestris.
Et iterum sane poetice ubi propius ad eandem rem accedit:
Quis me rapit? accipe vatem
Diva tuum, rege diva tuum, feror arduus altas
In nubes: video totum descendere caelum
Spectandi excitum studio. Da pandere factum
Mirum, indictum, insuetum, ingens; absistite curae
Degeneres, dum sacra cano.
CAPUT III
DE NARRATIONE AC PRIMUM DE CARMINIS HEXAMETRI VITIIS & VIRTUTIBUS
Quia hexametro carmine scribitur poesis epica, prius quam ad
regulas bonae narrationis accedamus, expedire hie placet quasdam
leges de versu hexametro recte construendo; & prius quidem ejus
vitia, turn virtutes explicabimus.
Vitia hexametri
1) Ut in omni oratione, ita hoc potissimum in carmine asper
concursus similium syllabarum, vel ejusdem litterae crebra repetitio
vitium est. Tale notatur Ennii carmen:
О Tite tute Tati tibi tanta Tyranne tulisti.
a Исправлено вместо dicta

2) Si a principio nulla caesura fuerit, principle* enim duae solent
esse caesurae, vel pentemimeris, quando scilicet post duos pedes syl-
laba longa terminat dictionem, ut: arma virumque cano; vel trochaica,
quando post duos pedes terminat dictionem choreus. Ut infandum
regina. Si alterutra ex illis desideretur & neutra ponatur parum
sapere videtur versus.
3) Si ad finem duae, vel, quod peius est, tres aut quattuor voces
dissillabae ponantur: ut in hoc Tibulli:
Semper ut inducar blandos offers mihi vultus.
4) Hexametrum optime desinit in trisyllabam, non male in dis-
syllabam dictionem (vitato tamen superiore vitio); in monosyllabam
tunc bene terminatur, quando rei alicuius imminutio, decrementum,
descensus, ruina vel his aliquid simile exprimitur, de quo postea.
Vitium ergo est, si in tetrasyllabam (excepto spondaico) aut plurium
syllabarum dictionem exeat; invenitur ejusmodi versus apud Hora-
tium.
Quisquis luxuria tristive superstitione.
Quale et hoc vulgatum distichon nescio quo auctore:
Conturbabantur Constantinopolitani
Innumerabilibus sollicitudinibus.
5) Deforme carmen est, in quo singulos pedes singulae voces
absolvunt; ut illud celebre carmen:
Aureae scribis carmina, Juli, maxime vatum.
6) Sed longe foedissima nota est, si finis carminis pari sono, &
simili exitu syllabarum correspondeat caesurae pentemimeri, aut si
duo versus in eundem exitum desinant, Leonini vulgo dicuntur, quales
sunt a medieis Cordubensibus, quasdam salubres observationes com-
plexi in libro Schola Salernitana inscripto editi:
Si vis esse levis, sit tibi cena brevis,
Singula post ova pocula sume nova & cet.
Magnis etiam poetis nescio quomodo per imprudentiam excide-
runt. Ovid. lib. Heroid[um] in epistola Ulyssis:
Si Trojae fatis aliquid restare putatis.
Et in epistola Hermiones ad Orestem:
Vir, precor, uxori, frater succurre sorori.
Et Virg.
Ora citatorum dextra contorsit equorum.
Abhinc ante ducentos annos & amplius rudis ilia aetas maxime
ejusmodi nugas admirabatur, censebatque, credo, optimum poetam,

qui hasce pueriles consonantias crepare didicerat; in quod insignes
magnarum aedium & operum inscriptiones Romae passim testantur,
quarum aliquas iucundae narrationis gratia subjicere hie placet.
In ecclesia Sancti Clementis prope amphitheatrum haec leguntur in
abside altaris.
Ecclesiam Christi viti similabimus isti,
Quam lex arentem, sed Christus facit esse virentem.
Supra porticum Sanctae Mariae dictae Majoris:
Tertius Eugenius Romanus Papa benignus
Offert hoc munus, Virgo Maria, Tibi,
Quae Mater Christi fieri merito meruisti
Salva perpetua virginitate Tua.
In ecclesia Sanctae Crucis in Jerusalem moles marmorea altari
imposita sic inscripta est.
Tegmen id Ubaldus fecit fore cardiquenalis
Vir prudens, clemens, disertus & spiritualis.
Sed, quod caput ineptiarum est, Celebris ilia basilica Lateranen-
sis pontificum Romanorum sedes hos versus in fronte habet cubi-
talibus litteris incisos:
Dogmate Papali datur ac simul Imperiali,
Ut sim cunctarum mater, caput ecclesiarum:
Hinc Salvatoris caelestia regna datoris
Nomine sanxerunt dum cuncta peracta fuerunt.
Cetera vetustate absumpta non videntur.
Virtutes & elegantiae hexametri
1) Non vacat enumerare figuras, quibus veluti gemmis heroicum
carmen distinctum niteat; aliunde hujusmodi ornamenta colligat tiro
vates; hie tantum observo, repetitionem, conduplicationem & poly-
syndeton maximam vim habere cum in aliis tum etiam in hexametris
versibus: nec oneranda est charta exemplis, cum plurima ejusmodi
in scriptis poetarum facile occurrent.
2) Ut deforme diximus carmen esse, in quo singuli pedes sin-
gulas & integras sibi dictiones vendicant; ita speciosissimum judica-
tur, in quo ejusmodi pedum junctura est, ut in singulis dictionibus
prior desinat, & sequens pes incipiat, ut:
Infandum regina, jubes renovare dolorem.
3) Ajunt quoque jucundum videri, si a spondaeo versus incipiat,
non finita tarnen dictione cum pede eique duo dactyli subjiciantur, ut:
Desertosque videre locos litusque relictum.
Discurrunt variantque vices fusique per herbam.
4) Maxima elegantia hexametri censetur, si versus respondeat
argumento eique musico quodam artificio consonet; id est si rem,

qualis est in se, veluti translata in orationem facie aptissime imitetur.
Quod ut feliciter succedat, haec tria in carmine notanda sunt: sonus
verborum, numerus & quantitas pedum; & utriusque, hoc est, soni &
numeri complexio. Quantus ergo ad verba attinet; ea, si res humilis
tractatur, debent esse obvia, vulgaria nec adeo tonantia, qualia ple-
raque videre est in Bucolicis Virgilii, ubi pastures colloquentes in-
ducuntur. Si vero aliquid grande, admirabile, ingens describitur,
quaerenda sunt verba sonantiora; si quid vero inter in infima & summa
medium fuerit, pariter & voces similes conquirendae, videlicet, nec adeo
sonantes & altae, nec humiles aut mutae. Sonum vero ex litteris notare
hic longum esset, aures cujusque optimum de hoc ferant judicium.
Quantitas vero syllabarum, & pedum numerus alius est tardus, alius
velox, alius mixtus. Tardus ex solis spondaeis, velox ex solis dacty-
lis, mixtus ex utrisque componitur. Si itaque res fuerit dolorosa,
ampla, ingens, tarda, admiranda & cet., Versus spondaeis abundare
debet: contra dactyli frequentes sint, si quid laetum, praeceps, fre-
quens describendum erit; dactyli autem cum spondaeis tum tempo-
ris misceantur, quando aliquid hiulcum, interruptum, aut quasi
pendulum, dubium, suspensum & in utramque partem vibrabile ac-
cidet. Quodsi & sonus verborum & pedum numerus in eodem versu
conveniant & utrinque rei correspondeant, tunc elegantissimum carmen
iudicabitur. Singularum ex his tribus observationum videamus
exempla.
Vulcanus Aeneid[os] lib. VIII, v. 439, venit in Siciliam ad of-
ficinam Cyclopum, eosque cunctis in praesens abjectis clypeum
Aenaea fabricari jubet. Unde ergo hic urgentis instantiam, frequentia
& celeritate dactylorum, expressam:
Tollite cuncta (inquit) caeptosque auferte labores,
Aetnaei Cyclopes, & hue advertite mentem.
Arma acri facienda viro: nunc viribus usus.
Nunc manibus rapidis, omni nunc arte magistra.
Praecipitate moras.
Dicto parent Cyclopes, & dum se ad assignatum opus accingunt,
vide ut festinant operantes, cui festinationi celeritas & volubilitas
carminum correspondet. Aeneid[os] VIII, 444:
Ocius incubuere omnes, pariterque laborem
Sortiti; fluit aes rivis, aurique metallum
Vulnificusque chalybs vasta fornace liquescit.
Eorundem jactationem malleorum, quia ejusmodi jactatio lenta
& gravis est, in omnibus locis praeter penultimum, soli spondaei
exprimunt:
Illi inter sese multa vi brachia tollunt.
Sic alibi navigantium atque remos agentium labor depictus est:
Adnixi torquent spumas & caerula verrunt.

Dum oppugnatur regia Priami, Aeneid[os] lib. II, 464. Trojani
defendentes altissimam turrim de summis tectis in hostem dejiciunt,_
cujus celerem prolapsum mirifica celeritate expressit poeta:
Convellimus altis
Sedibus, impulimusque; ea lapsa repente ruinam
Cum sonitu trahit, & Danaum super agmina late
Incidit.
Senex Latinus ferocem & audacia turentem juvenem Turnum
compescere aggreditur, cujus utpote gravis & senilis orationis tar-
ditatem tardo versu imitatur Virgillius. Aeneidfos] XII, 18.
Olli sedato respondit corde Latinus.
Trepidantium vero & iratorum sermo, quia & praeceps est &
vehementi affectu interruptus, atque hiulcus, pulchre exprimitur modo
citis, modo tardis numeris, spondaeis & dactylis alternatim mixtis.
En iratam Didonis vocem:
Ferte citi flammas, date vela, impellite remos.
En autem Trojani cujusdam adventarite Rutulorum infesto exer-
citu trepidam orationem, lib. IX, 36:
Quis globus, о cives, caligine volvitur atral
Ferte citi ferrum, date tela, scandite muros,
Hostis adest.
Exempla versuum, in quibus verborum sonus
rem ipsam imitatur
Signa futurae tempestatis sonantissime expressa sunt Georg[icon]
I. 356.
Continuo ventis surgentibus, aut freta ponti
Incipiunt agitata tumescere, & aridus altis
Montibus audiri fragor; aut resonantia longe
Litora misceri & nemorum increbrescere murmur.
Item illud Aeneae exordientis narrationem de expugnatione
Trojae. Aeneidfos] II. 3.
Infandum, regina, jubes renovare dolorem.
In quo versu nota etiam numerum, ab initio positos duos spon-
daeos ad exprimendum suspirium, quod principio talium orationum
excitari solet. At vero illud ibidem pressiore sono, qui magis ad com-
miserationem accedit, exponitur:
Sed si tantus amor casus cognoscere nostros,
' Et breviter Trojae supremum audire laborem:
(Quanquam animus meminisse horret, luctuque refugit)
Incipiam.
Ilia pariter Sinonis lamentantis muta videntur. Aeneid[os] Hb.
II, 69.

Heu quae nunc tell us, inquit, quae me aequora possunt
Accipere? aut quia jam misero mihi denique restat,
Cui neque apud Danaos usquam locus; insuper ipsi
Dardanidae insensi poenas cum sanguine poscunt.
Exempla in quibus utrumque sonus &
numerus rem assimilat
Sed longe pulcherrimum mirique artificii carmem erit, in quo utrum-
que ex praedictis, hoc est, & sonus & numerus verborum rei faciem
quodammodo accipient. Ut illud Virgilii de cursu veloci equorum:
Quadrupedante putrem sonitu quatit ungula campum.
Et illud de grandine:
Tam multa in tectis crepitans salit horrida grando.
Ubi vides & celeritatem pedum, praeceps enim res describitur,
& in primo quidem obtusos & graves litterarum sonos, quale reddunt
equorum ungulae; in secundo vero asperum quendam litterarum cre-
pitum, qualis est grandinis.
Elegantissimus & hic versus, in quo pariter verborum sonus &
numerus pedum terribile monstrum Polyphemum exprimit:
Monstrum horrendum in forme, in gens, qui lumen ademtum.
5) Hue etiam spectat scire de carmine spondiaco, quod etiam
rebus exprimendis inservit. Spondiacum dicitur eo, quod quinto
loco extraordinaria lege habeat spondaeum, qui tarnen non temere
neque sine causa adhiberi debet (alioquin vitium erit), sed potis-
simum ad alicujus rei magnitudinem exprimendam. Hanc tamen
legem observare debes in spondiaco, ut quarta regione dactylus
ponatur terminetque dictionem; deinde ut reliqui duo spondaei ad
finem tetrasyllaba dictione constent. En isti, quia hoc non servatum
est, minus suaves:
Aut leves ocreas lento ducunt argento.
Saxa per & scopulos & depressas convalles.
Hi vero elegantissimi Virg. Aeneid[os] lib. II, v. 68.
Constitit atque oculis Phrygia agmina circumspexit.
Ubi multitudo populi & oculorum longa circumlatio exprimitur.
Ovidius vero I Metamorph[oseon ] eleganter aquarum extensio-
nem hujusmodi carmine complexus est.
Nec brachia longo
Margine terrarum porrexerat Amphitrite.
Illud vero qua. admiratione dignum, in quo idem poeta, lib. VI
Metam(orphoseon] gravem morientium exspirationem spondiaco
imitatus est.
Suprema jacentes
Lumina versarunt animam simul exhalarunt.

Nec minus decorum illud Catullianum:
Aequoreae monstrum Nereides admirantes.
6) Sed dignum observatione est, quod etiam in monosyllabam
dictionem exit carmen. Plerique critici & maxime Servius Virgilii
commentator non intellecta ratione hujusmodi versuum vitio illos
vertunt Virgilio; sed juste hac in re a Scaligero reprehenduntur.
Optime ergo in monosyllabam exit versus, quando scilicet volumus
exprimere vel rei parvitatem, vel imminutionem, vel finem, vel con-
versionem in nihilum, vel descensum ad vile & futile aliquid, vel
his similia. Sic Horatius irridendo magna molimina in futilem exitum
perventura a polysyllabis dictionibus incepit & in monosyllabam
terminavit versum:
Parturient montes, nascetur ridiculus mus.
Artificiosa & haec Virgiliana:
Sternitur exanimisque tremens procumbit humi bos.
Dat latus, insequitur cumulo praeruptus aquae mons.
Vertitur interea caelum & ruit Oceano nox.
Optimam in his observationem facit Scaliger lib. IV, cap. 48
ajens contra Servium (ut inquit corruit taurus, & confluxit in unum
montem mare, ita corruit versus in monosyllabam: copia multarum
syllabarum in unam syllabam coacta est). Idem ibidem dicit, id fieri,
aliquando propter vehementem instantiam, aut indignationis acri-
moniam, ut: En haec promissa fides est. (Nihil enim, inquit, aptius
indignationi, quam oratio desinens in manosyllabam, vel evolve De-
mosthenis orationes, quotnam ejusmodi periodes invenies; inverte
modo, nihil frigidius).
7) Est quoque quaedam suavitas & decor, si in versu spondaei
cum dactylis ponuntur, etiam citra illam rationem, quam numero 4,
ob trepidationem similiaque observavimus. Ut:
Obstupuit, retroque pedem cum voce repressit.
Semper honos nomenque tuum laudesque manebunt.
8) Curandum est, quantum fieri potest, ut adjectiva praepona-
ntur substantivis, nisi forte aliud usus sententiae postulaverit. Propte-
rea non indecorum erit si adjectiva non modo praeponantur, sed
etiam aliquo intervallo, hoc est una vel altera interjecta dictione,
a substantivis distent ut:
Aeneas maesto defixus lumina vultu.
Item illud Ovidii:
Jam mea cygneas imitantur tempora plumas.
Sed de collocatione verborum non vacat hic minutatim agere: usu
& continua lectione addiscitur.

9) Elisio etiam non modo necessitati, verum aliquando &. elegan-
tiae inservit, & tantum parit decorem, ut minus suavis versus esset,
si ilia caruisset. Optima autem tunc temporis est, cum magnitudo vel
majestas rei multarum indiget syllabarum. Non necessitate compulsum
Virgilium censeo ad has & similes elisiones. Aeneid[os] lib. I. v. 264:
Magnanimum Aeneam.
Item lib. II, v. 551:
Regnatorem Asiae.
Item v. 561:
Ut Regem aequaevum crudeli vulnere vidi
Vitam exhalantem.
Item lib. XII, v. 655:
Dejecturum arces Italum excidioque daturum.
Et Sannazarium ad has: lib. II. de partu Virginis:
Da pandere factum
Mirum, indictum, insuetum, ingens & cet.
10) Observatur elegantia non in singulis modo verum etiam in
conjunctis versibus, & praecipua est, ut non in omni versu sententia
finiatur; hoc enim nimis inconcinnum & dissolutum esset, verum sicut
in collocatione pedum dictio ab uno ad alium pedem transire debet, ita
ab uno versu ad alium transeat sententia, donee aliquot hoc nexu
conjunctis & evolutis versibus, carmen simul & sententia absolvatur.
Exemplorum plena sunt omnia, quale & hoc Virg. Aeneid[os]
X, 467:
Stat sua cuique dies; breve & irreparabile tempus
Omnibus est vitae, sed famam extendere factis,
Hoc virtutis opus. Trojae sub moenibus altis
Tot gnati cecidere deum; quin occidit una
Sarpedon, mea progenies: etiam sua Turnum
Fata vocant, metasque dati pervenit ad aevi.
Si tarnen raro ponatur, uno versu absoluta sententia addit non
contemnendam elegantiam.
Discite justitiam moniti & non temnere divos.
Tu regere imperio populos, Romane, memento.
Sed suavissimam versuum juncturam & quasi aliquem perpetuum
aquarum fluxum reddit horum omnium varietas; ut scilicet modo
sententia uno versu, modo duobus, modo pluribus absolvatur; ipsi
deinde versus modo dactylis, modo spondaeis abundantes sint; modo
caesuram pentemimerim, modo trochaicam habeant, aliquando omissa
utraque heptemimeris ponatur; & alii quidem versus congestis comma-
tibus constent, alii perpetuo tractu sententiam extrahant. Pro exemplo

totus est Virgilius; placet tarnen ex Claudiano mirae varietatis car-
mina hic subjicere.
Non tibi delicias molles, nec marcida luxu
Otia, nec somnos genitor permisit inertes:
Sed nova per duros instruxit membra labores,
Et cruda teneras exercuit indole vires
Frigora saeva pati, gravibus non cedere nimbis,
Aestivum tolerare iubar, tranare sonoras
Torrentum furias, ascensu vincere montes,
Planitiem cursu, valles & concava saltu,
Nec non clypeo vigiles perducere noctes.
CAPUT IV
POETICAE & HISTORICAE NARRATIONIS DISCRIMEN
Poeta cum historico, praeter hoc solum, quod uterque narrat, non
video in quo conveniat. Quod enim hic nescio quomodo poeticam
phrasim aliquando usurpet, id & rarum est, & ad nomen iustae cog-
nationis parvum admodum. Miror vero Pontanum Jesuitam, alioquin
virum doctum, in hoc etiam historiarum scriptorem poetae propin-
quum facere, quod aliquando illius scriptis liceat observare versus;
id enim & rarissime & per imprudentiam' auctoris excidit, & ut ob
alia quaedam, ita ob hoc etiam a Famiano Strada in prolusionibus
rhetoricis arguitur Tacitus, quod versu incepit historiam:
Urbem Romam a principio reges tenuere:
Jam vero in quo dissideant, plura sunt. Aliqua hic utriusque nar-
rationis discrimina observo.
1) Differt poeta ab historico, genere orationis quod hic soluta,
ille ligata utatur. Quanquam & hoc discrimen non adeo magnum esse
censet Aristoteles dicitque historiam Herodoti, si versibus efferatur,
fore tarnen historiam non poema.
2) Cum narrationis historicae tres potissimum sunt virtutes:
brevitas, perspicuitas & probabilitas. Poeta duas posteriores obser-
vare debet de brevitate non sollicitus: imo data opera id, quod ab
historico paucis dici potest, amplissime dilatat, exceptis brevioribus
narrationibus, quae in fabula parvae partes sunt; sed & in his lon-
gior & copiosior est poeta.
3) Historicus sequitur naturalem rerum ordinem & ea prius po-
nit, quae prius gesta sunt, ea vero posterius, quae posterius evene-
runt; at poeta artificioso ordine opus suum disponit licetque ipsi
incipere a fine, desinere in principium; vel finem in medio, medium
in principio, principium ponere in extremo, ut infra patebit.
4) Stylus & ornatus poeticae narrationis longe diversam earn
facit ab historia; maxima enim libertas concessa est poetis omne
genus ornamenti perquirere, modo non sit affectatum, & decoro non

officiat. At narratio historica & oratoria compta quidem, sed non
calamistrata esse debet; & oratoria tamen ornatior, historica vero
minus culta, ita ut historicus nimis in verborum delectu debeat esse
circumspectus & parcus, audacior & abundantior orator, poeta liber-
rimus & liberalissimus. Ut hoc planius perspicias, censeas narratio-
nem historicam grandaevae alicui matronae similem esse, oratoriam
reginae, poeticas vero veluti novam nuptam omni genere elegantiarum
fucatam incedere. Unde historicus de irato dixisset: ira exarsit;
orator dicere potuisset: prae impotenti irae affectu & furore pro-
pemodum in flammas abiisse visus est; poetae soli tantum ita licet:
Ignescunt irae & duriis dolor ossibus ardet.
Et longius Ovidius de Hercule Furente. Metamorph[oseon] lib. IX,
fab. III.
Saepe ilium gemitus edentem, saepe frementem
Saepe retentantem totas infringere vestes,
Sternentemque trabes, irascentemque videres.
5) Sed potissimum inter poetam & historicum discrimen est ab
Aristotele observatum, scilicet, quod historicus rem gestam, & quo-
modo gesta est, enarrat; at poeta vel totam narrationem fictam habet,
vel si veram scribit, scribit non quomodo gesta est, sed quomodo po-
tuit aut debuit geri. Idque totum praestat fictio seu imitatio, de qua»
tempus postulat ut breviter disseramus.
CAPUT V
DE FICTIONE POETICA
Fictio est duplex: altera rei, altera modi, quo res gesta est.
Fictio rei est, quando poeta totam aliquam rem, quae non est*
nec fuit unquam, effingit.
Modi vero fictio est, quando veram quidem rem tractat, neglecto
tarnen modo, quo ilia fuerit gesta, fingit de suo verisimilem,^ hoc
est, quomodo decuit aut oportuit esse, ut ista res gereretur. Dicamus
planius aliquid de utraque.
Fictio rei pariter est duplex: quae est, & sed non videtur esse
fictio; ilia quae est et videtur.
Prima est, cum alicui casus & eventus hominum qui non fuerunt
per modum narrationis historicae effinguntur, nihil eis insolitum, aut
supra fidem appingendo, quales sunt variae narrationes in libro
Aeneidos, ut in II, quomodo permutat arma sua Aeneas cum armis
Graecorum a se interemptorum, quomodo Cassandra raptatur, quo-
modo alias strages -edit & accipit collecta ad Aeneam manus; Talis
alibi de Niso & Euryalo narratio.
a Исправлено из verosimilem

Secunda vero est, quando aliquid inhumanum, aut hominibus
insuetum fingitur, ut deorum dearumque consilia, altercationes,
prodigia & id genus cetera, quae facile apparent esse ficta, ut dum
Aeneas ad inferos descendit, eventus rerum futurarum ediscit,
Venerem toties sibi apparentem videt, & Hectorem de excidio Trojae
per somnum se admonentem & cet. Priores fictiones inveniuntur
propter delectationem & varietatem longae narrationis, posteriores
vero propter aliquod significandum mysterium, Dei opem, auxilium,
iram, vindictam, futurorum revelationem.
Nota hie priori modo fingendi ita Christianus vates, ut etiam
ethnicus citra haesitationem uti potest; at posteriorem longe alia
ratione usurpabit. Primo non debet inducere deos vel deas ethnicorum
ad aliquod Dei nostri opus, aut etiam heroum virtutes significandas,
nec dicat Palladem pro sapientia, Dianam pro castitate, Neptunum
pro aquis, pro igne Vulcanum, quorum tantum nomina metonymice
adhibere licet. Verum potest ille primo veras personas Dei, angelo-
rum, sanctorum, daemonum inducere, affingendo ipsis verisimiles5
actiones. Item virtutes divinas & spirituum beneficio prosopopoeiae
inducet veluti personas iisque animos, vultus & actus tribuet. Deinde
res omnes spiritibus proprias poterit a similitudine petitis quibusdam
veluti imaginibus insignire, v. g. Dei, angelorum & daemonum fingere
vestes, arma, instrumenta, currus ceterumque cultum humano similem,
quae tamen omnia debent aliquid denotare. Licebit etiam in caelo,
in aere & in inferno invenire varios locorum situs, exstruere urbes,
statuere domos, variaque aedificia; & quod haec liceant, planum
habemus ex sacris litteris, in quibus veluti in scaena quaedam ad
captum humani intuitus virtutes & opera sua Deus ostendit, ut sunt
currus & thronus apud Ezechielem; multae personae, dracones &
ferae, arma & urbs ilia superna variaeque aliae figurae apud Johan-
nem in Apocalypsi. Exemplo nobis sint duo ex recentioribus praes-
tantissimi poetae Actius Syncerus Sannazarius & Torquatus Tassus.
Multa in utroque pulcherrime & ingeniosissime conficta sunt, ex
quibus singulis parva singula subjicio exempla. Sannazarius itaque
vestem Dei Omnipotentis, vide, quanto cum artificio excogitat, de
partu Virginis, lib. Ill:
Ipse sedens. humeris chlamydem fulgentibus aptat
Ingentem, & caelum pariter, terrasque tegentem.
Quam quondam (ut perhibent) vigilans noctesque diesque
Ipsa suo nevit rerum natura Tonanti:
Adjecitque sacrae decus admirabile telae,
Per medium, perque extremas subtegminis oras
Immortale aurum intexens, grandesque smaragdos.
I Hie nam varia mundum distinxerat arte
Gnara operum mater, certisque elementa figuris.
Et rerum species, animasque & quidquid ab alta
б Исправлено из verosimiles

Fundit mente pater. Generis primordia nostri,
Cernere erat limum informem. Jam praepete pennae
Deferri volucres liquidum per inane videres:
Jam si 1 vis errare ferae, pontumque natari
Piscibus, & vero credas spumescere fluctu.
Torquatus autem fingit in caelo esse armamentarium in quo
multa arma, per quae vindictam Dei, & inter alia ingentem clypeum
suspendit, per quem Dei prptectionem significat. Cantu VII., v. 81:
Tam oszczep, ktorym ogromnego smoku
Przebito wisi u jedney komory:
Tam strzaly ktore strzelaja. z obtoku,
Placzliwe woyny, у smiertelne mory.
Tam у pioruny niewidome oku,
Tam у chowaja. Trozab wielki spory:
Ktorym z samego gruntu ziemie maca
I wielkie miasta Stworzyciel wywraca.
Miedzy inszymi Puklerz niebieskiemi
Rynsztunkami sie sniat dyämentowy:
A byt tak wielki, ze zaja.1 na ziemi,
Od Kaukazu po wierzchu Atlantowy
Co swietych Panow у z sprawiedliwemi
Miasty, poboznych Krolbw strzeze gtowy.
Fictio vero modi ita se fere habet: percepta re gesta, non
inquirit poeta quomodo gesta fuerit, sed contemplatus, quomodo geri
potuerit, exponit. Fingit itaque personarum varios affectus animi &
corporis: timorem, dolorem, iram, cupiditatem, invidiam, dubitationem
& cet. corporeasque affectiones: trepidationem, pallorem, erectionem
capillorum, vultus excandescentiam, ruborem, appingitque gestus
varios, quomodo intuitus sit; an manus elevavit, an depressit vultum,
an stetit immotus, an prae furore hue atque illuc cursitavit? Praeterea
varias collocutiones inducit, varios casus invenit, eaque omnia duabus
potissimum figuris, ethopoeia & hypotyposi exsequitur. Denique eo
prorsus modo sive in fictis sive in veris rebus narrandis gerere se
debet, quo pictor in depingendis; nam sicut hic audita aliqua historia
cogitat primum & sibi loca & personas ponit ante oculos diuque
meditatur, quomodo, si proelium fuerit, alii sagittis eminus, alii
cominus hastis & gladiis rem egerint; ut hi quidem in fugam conversi
aut dissipati, illi persequuti fuerint; ut alii obruti & saucii, diversi
diverso modo spiritum emiserint, quae omnia pictor prius in mente
sigillatim veluti depicta, tandem in tabulam transfert, atque affabre
singula efformat, -ita prorsus poeta etiam veram historiam debet
penitius mente inspicere sibique verisimilia * fingere. Atque, ut ego
quidem censeo, poeta eandem omnino cogitationem habet cum pictore,
sed opere tantum differt, quod hic quidem cogitata coloribus in
tabulam, ille vero figuris & ver5ibus in paginam transferat. Et ob
в Исправлено из verosimilia

hanc, puto, cognationem poeseos cum pictura proverbium celebratum
est, quo dicitur poesis esse loquax pictura; pictura autem muta
poesis.
Describere etiam res & maxime proelia aliter poeta debet, quam
historicus; hic enim exposito prius copiarum ordine & instructione
utriusque aciei, universim dicit, hoc vel hoc modo concursum &
tamdiu pugnatum esse, & ut se tandem victoria ad aliam partem
inclinavit; personas sigillatim non attingit, nisi forte aliqua insigne
quid & memoria prae ceteris dignum gesserit. Poeta vero & aciem
ipse sua prudentia instruit & in medio conflictu multas sigillatim
personas, quomodo pugnaverint, vicerint, ceciderint, singulisque earum
varios & diversos casus sive prosperae sive adversae pugnae af-
fingit. Sed & in aliis rebus describendis longe curiosior poeta est
atque etiam minuta oculis subjicit, quae si in historia hypotyposi
ponerentur vana & supervacua essent.
Potissimum tarnen sive totam rem, sive rei modum tantum fingit,
hoc unice spectare poeta debet quod optime Aristoteles in libris de
Arte poetica observavit, videlicet, in personis certis & singularibus
virtutes aut vitia tractare generalia. Quod ut melius intelligas, scito
actiones humanas dupliciter considerari & dividi posse: aliae sunt,
quae ita fiunt, ut earum auctori placet & videtur, sive conveniat,
sive dedeceat illas fieri; aliae vero, quae sive fiant, sive non, con-
siderantur ita, ut debeant fieri exigente illas indole, genere, fortuna,
officio vel dignitate personae alicujus; v. g. inebriari, vagum per
urbem cursitare, obvios quosque impetere & alia ejusmodi possunt
accidere principi, sed haec non competunt ipsius dignitati, quin imo
potest princeps pingere, canere, aut pulsare cytharam, quae dignitati
quidem ipsius non officiunt, ut homini tarnen privato, non ut principi
inserviunt. At vero prudenter rempublicam administrare, leges ferre,
jura ponere, damnare, dividere praemia, haec spectant ad principem
& ex his ipsis princeps cognoscitur; ex illis vero minime, nisi nomen
addatur regis, ducis, consulis. Has igitur posteriores voco generates,
quia conveniunt omni principi & ut princeps est; illas vero privatas
seu singulares, quia contingunt in principe non ex publico ipsius of-
ficio, sed ex privato arbitratu, & ut ille non ut princeps, sed ut An-
nibal, aut Alexander, aut Philippus, aut Pyrrhus est. Historicus
igitur & has & illas fideliter narrat, prout in re ipsa fuerint, adeoque
ejusdem Annibalis & vitia & virtutes exponit Livius; eundem
Alexandrum Curtius modo inducit liberalem, mitem, in victoria non
insolentem, in victos misericordem, modo vero ebrietati deditum,
superbia inflatum, cultus Persicos affectantem, ira victum, trucidan-
tem amicos & cet. Poeta autem neglectis illis prioribus posteriores
in aliquo heroe actiones considerat, hoc est, non scribit, quae ab
aliquo gesta sunt, sed quae geri potuerunt, aut debuerunt. Si vult
ducem fortem canere; non scrutatur curiose, quomodo ille bella ges-

serit, verum considerat, quomodo quicunque dux fortis debeat gerere
atque eum modum tribuit heroi suo. Et ob hanc causam Aristoteles
poesim dicit esse praestantius quiddam & magis philosophicum quam
historicum; philosophia enim contemplatur res in genere sumptas non
singulas, cum de particularibus (ut dialectici loquuntur) non detur
scientia; dissidet tamen hac in re & a philosophia poesis; nam philo-
sophus generalia generaliter pertractat, nec ea adstringit singularitate.
Poeta vero generalia quidem seu vitia, seu virtutes depingit, sed
tanquam singulares alicuius persbnae actiones. Politicus philosophus
docet talem debere esse virum fortem, poeta canit talem fuisse Ulys-
sem, talem Aeneam. Poesis igitur & distat a philosophia atque
historia, & illas veluti duplici bracchio quodammodo attingit. Scribit
poeta res gestas certarum personarum, quod facit historicus; sed
historicus, quomodo gestae sint, poeta quomodo geri debuerint,
exponit. Item contemplatur poeta generales hominum actiones, sicut
& philosophus; sed philosophus eas nudas & sine exemplo consi-
derat, poeta certis personis attribuit. Causa est cur hoc modo res
tractare debeat poeta; quia poetae intentum non est, sicut historici
res gestas ad posteritatis memoriam transmittere, sed docere homines,
quales hoc vel in illo vitae genere esse debeant, id quod faciunt etiam
politici philosophi; poeta tamen civilem suam doctrinam, veluti in
speculo quodam, in rebus gestis herois alicujus ostendit, eumque
laudando ceteris proponit pro exemplo. Sic Homerus in Ulysse
expressit disertum & prudentem & rerum usu exercitum ducem.
Virgilius vero in Aenea proponit principem magnanimum & pium;
& vide quanta sapientia Aeneidem suam composuit. Quia ad omnem
principem spectat duas callere artes belli & pacis; sapientissimus
vates in utroque rerum statu principes instituere volens, sex libris
prioribus navigationes Aeneae complexus est, in quibus veluti in
imagine vitae civilis, praecepta regendae reipublicae subministrat;
sex vero posterioribus libris canit bella ejusdem,, quae pro exemplo
bellicae peritiae tradit. Fecerunt hoc aliqui etiam solutae orationis
scriptores, ut Xenophon in Vita Cyri, Philo Judaeus in Vita Abrahae
aliorumque.
CAPUT VI
DE EPICAE NARRATIONIS DISPOSITIONS
Sciendum est duplicem esse narrationem; alia est integra, quae
per totum poema diffunditur, & est universa fabula ad tractandum
proposita. Alia est non integra, brevior & pars illius integrae, quales
narrationes in singulis libris comprehenduntur. Longa enim narratio
multas res gestas unius viri, an.с totam vitam continens, ut Aeneis, in
qua itinera & proelia Aeneae descripta sunt, non debet uno perpetuo
tractu duci, sed sicut tragoedia in actus, ita heroicum poema in certas

partes dividi solet, Usque singulis libri singuli assignantur. Talis
narratio est libro II Aeneid[os] de eversione Trojae, & VI,a de
descensu ad inferos & cet. Porro sicut in corpore membra suos
articulos, ita hae majores poematis partes suas habent particulas,
id est breviores narrationes; easque potissimum fictas de varus
casibus & prodigiis. Hie ergo sermo non est, quomodo hae minimae,
aut illae mediae narrationes, sed quomodo tota fabula disponi debeat.
Dispositio autem duplex est: altera a natura, altera profecta ab
arte. Prima est, sequi naturae ordinem, & ea quae prius acciderunt,
primo loco; ea vero, quae evenerunt posterius, quaedam medio &
quaedam extremo ponere. At vero artificiosa dispositio non ducitur
naturae filo; sed sibi proprium quendam excogitat ordinem, ita ut
prius posteriora, priora posterius, locare ei liceat. Primo modo rem
suam tractant historici, secundo poetae: sed quaenam ratio sit ita
disponendi, jam accipe.
Debet poeta considerare totius fabulae res, ex iisque magis
praestantem & illustriorem eligere, utque earn in principio poematis
tractandum assumere; ut in ipso initio alacrem faciat auditorem,
eumque veluti quodam illicio tractum deducat ad ulteriora. Nec
minus insignis exitus esse debet; reliqua vero conjiciantur in medium.
Ut autem quae posterius fuerunt gesta, prius poni patiantur, & vice
versa, priora in medium, aut in extremum transeant, non est certa lex
praeter ingenium & judicium uniuscujusque. Fit tamem hoc potis-
simum per inductionem narrantium personarum ita fere: exorditur
poeta res aliquas narrare, quae posterius evenerunt, & multis sic
enarratis, invenit prudens occasionem, in qua personarum colloquium
inducit facitque aliquam narrare ea, quae priora sunt omnibus his,
a quibus est carmen inchoatum. Hoc vel simili modo etiam reliqua
permiscet. Pro regula & exemplo videamus hie, quomodo Virgilius
tres priores libros disposuit:
Artificium Virgilii, quo disposuit priores
tres libros Aeneidos
Rerum in his tribus libris Aeneidos contentarum naturalis ordo
hie est:
1) Trojam, quam integro decennio Graeci oppugnaverant, nec
ulla vi poterant expugnare, tandem anno decimo arte Ulyssis, qui
fatalem ilium equum excogitavit, capiunt, ferroque & igni solo
aequant.
2) Ex quo incendio Aeneas collectis suorum reliquiis parataque
classe venit in Thraciam, ibique urbem ponere aggressus erat; sed
territus prodigiis, primo Delum, deinde accepto oraculo Apollinis
Cretam adnavigavit; unde tarnen postea expulsus in Italiam instituit
г Исправлено вместо VIII.

iter, in quo itinere varus casibus jactatus venit in Siciliam, ubi pater
ejus Anchises fatis concessit. Haec per sex annorum spatium
gerebantur.
3) Ex Sicilia Italiam petiturus immissa ab Aeolo subita tem-
pestate in Africam ejicitur excipiturque hospitio a Didone regina.
Hanc rerum seriem hoc modo pervertit Virgilius:
1) Quod erat extremum, ab hoc orditur; naufraga enim Aeneae
jam septimo anno jactatio & hospitium Didonis primo libro descri-
bitur.
2) At quod primo evenit, hoc posuit in medio: expugnationem
enim Trojae libro secundo narrat.
3) Medios vero eventus rejicit in extremum; nam totum post
captam Trojam Aeneae exsilium libro tertio complexus est. Liber
igitur secundus juxta ordinem naturae est primus, tertius vero secun-
dus; primus vero ultimus.
Hujus autem perversionis ejusmodi artificio usus est: libro I
canit Aeneam multum in mari jactatum ejectumque in litus Africae
tandem Didonis hospitio fuisse exceptum. Regina heroem obsecrata
est, ut sibi eversionem Trojae exponeret, cujus votis non abnuens
Aeneas libro II Trojani excidii seriem narrat. Libro vero III idem
Aeneas suam ex incendio fugam, variaque difficilia itinera perse-
quitur.
Haec ideo paulo fusius exposui; ut ex hoc exemplo cognoscatur
quanam ratione naturalis rerum series turbanda est. Scaliger heroico
poetae enixe suadet legendam Heliodori fabulam soluta oratione
scriptam, quae dicitur Aethiopica, & alip nomine Chariclea, quod
totum illud opus eo modo disposuerit auctor, quomodo solent poetae.
Ego insuper censuerim praestantissimum opus Johannis Barclai
Argenidos inscriptum (qui liber frequentissimus hoc tempore circum-
fertur) diligenter perlegendum; sane enim vir ille & invenit ingeniose
& summo cum artificio prima extremis, extrema mediis & primis
permiscuit*.
CAPUT VII
QUAE PRAECIPUA SUNT AD ORNANDAM EPICAM NARRATIONEM
1) De elegantia carminis heroici, ex quo summus decor nascitur
narrationi, superius jam diximus. Praeterea cum omnis oratio versetur
in sensu & verbis, ita & epica narratio utroque genere figurarum
ornari potest. Et ex figuris quidem verborum (nomine autem figura-
rum etiam tropos intelligo) praecipuae sunt, quae hue faciunt: meta-
phora, synecdoche, metonymia, antonomasia, metalepsis, repetitio,
conduplicatio, polysyndeton & adjunctio. Ex figuris vero senten-
tiarum: allegoriae, periphrasis, hyperbole, apostrophe, ethopoeia,
hypotyposis, prosopopoeia, parenthesis & epiphonema. Hae inquam

sunt praecipuae, cum in persona sua loquitur poeta; at cum alias
personas inducit colloquentes, in sermone earum omnes omnino
figurae habent locum, potissimum vero: concessio, praetermissio,
interrogatio, apostrophe, ironia, distributio, optatio, exsecratio,
exclamatio, emphasis, aposiopesis. Nam istae maxime inserviunt af-
fectibus exprimendis; personae autem in poemate loquentes, causam
loquendi plerumque affectum habent amorem, dolorem, iram, sol-
licitudinem etc.
2) Ne taedium auditori ex perpetuo narrationis tractu suboriatur,
memor officii sui poeta, quod debeat delectare, occurrit satietati hoc
posissimum modo: multos in bello, multos in itinere casus & eventus,
inexpectatos variisque affectibus, dolore, admiratione, terrore plenos
fingit; item varias excogitat breves narrationes & nominatim certas
personas magnum aliquid & singulare aut gessisse, aut fuisse passos
comminiscitur. Quas narrationes paulo superius vocavimus fictiones,
quae tales esse non videntur, quibus etiam, sed rarius, intermiscet
apertas fabulas de deorum consiliis, auxiliis, prodigiis & cet.
3) Mirum in modum ornant epopoeiam appositae similitudines,
quibus propterea frequentissime utuntur poetae heroici, non raro
tragici, easque paulo fusius tractare solent. Hoc tantum observa in
invenienda apta similitudine: ut non tantum imaginem rei quaeras,
sed etiam quandam symmetriam seu commensurationem. Hoc est, si
res fuerit magna, quanquam ei simile aliquid fuerit in parvis; non
tamen a parvis, sed a magnis pete similitudinem: si dolorosa; non
a laetis sed a tristibus: si terribilis, ab iis, quae plena terroris sunt.
Mollia in mollibus, tenera in teneris, iucunda in iucundis exprimere
adnitaris, contra quam faciunt dialectici; illi enim similitudine utuntur
tantum ad probandam vel illustrandam rem nec quidquam pensi
habent, an ex similitudine accedat ornatus rei; poeta vero per simili-
tudinem non tarn probare, quam illustrare, ornare & augere rem
satagit. En ex mille optimis unam & alteram apud Virgilium: prima
sit de recens interfecti juvenis Pallantis corpore lib. XI, v. 67.
Hic juvenem agresti sublimem in stramme ponunt:
Qualem virgineo demessum pollice florem
Seu mollis violae, seu languentis hyacinthi,
Cui neque fulgor adnuc, nec dum sua forma recessit,
Non jam mater alit tellus, viresque ministrat.
Haec rei tenerae & miserandae a re pariter tenera, a decerpto,
scilicet, flore effigies petita est. Jam vero idem ferocem in pugna
Mezentium omnium in se impetum aequo animo excipientem immo-
bili marinae rupi similem facit, Aeneid[os] X, 692.
Uni odiisque viro telisque frequentibus instant.
Ille velut rupes, vastum quae prod.it in aequor,
Obvia ventorum furiis, expostaque ponto,
Vim cunctam, atque minas perfert caelique marisque
Ipsa immota manet.

4) Ceterum, quod saepius inculcamus, haec ipsa ornamenta
ornatiora efficiet varietas, quae in hoc consistit, ut non sint frequentes
similes figurae in narratione, multo minus simul ponantur; sed modo
repetitio, modo conduplicatio, modo aposiopesis, modo reliquae
aliae; neque perpetuo & continuo una aliam sequatur & veluti unda
undam impellat, quamquam illae diversae fuerint. Verum aliquando
magna inter vail a quasi non о mat a relinquantur. Et hoc modo ipso
cultus contemptu fient venustiora. Praeterea ingeniosa etiam inventa,
fictae, inquam, narrationes, cum varietate miscendae sunt. Hoc est,
nec una post aliam nec plures similes sibi ponantur; sed una ab alia
& spatio distet, & longe diversam faciem habeat.
5) Usus vero omnium talis fere est: ubi frequentia rerum occur-
rit quum omnes unum agunt, vel easdem vices subeunt; tunc oppor-
tuna est figura adjectio & polysyndeton, non raro etiam repetitio ut
Aeneid[os] lib. X, v. 747.
Caedicus Alcathoum obtruncat, Sacrator Hydaspem,
Partheniumque Rapo, & praedurum viribus Orsen,
Messapus Cloniumque, Lycaoniumque Erichaeten.
Et Ovidius Metamorph[oseon] II, fab. 2:
Ardet Athos, Taurusque Cilix, & Tmolus & Oete,
Et tum sicca, prius celeberrima fontibus Ide
Virgineusque Helicon & cet.
Conduplicatio vero servit vel cum, dicta re aliqua, convertimur
ad illam explicandam, aut planius dicendam, ut Virgil[ius] Aeneid[os]
X, 180:
Sequitur pulcherrimus Astur,
Astur equo fidens, & versicoloribus armis.
Vel reddendo rationem quare sic diximus, ut Aeneidfos] II, 405:
Ad caelum tendens ardentia lumina frustra;
Lumina: nam teneras arcebant vincula palmas.
Inservit maxime affectibus löquacibus & impatientibus, quales
sunt: ira, laetitia, item gementibus & hiulcis, ut amori & miserationi,
ut Aeneidfos] II, 769:
Implevi clamore vias maestusque Creusam
Nequicquam ingeminans, iterumque iterumque vocavi.
Elegantissime Virg[ilius] Georg[icon] IV prope finem de Orphei
rescisso capite & per Hebrum fluvium natante, ereptam-
que conjugem Euridicen tum quoque invocante.
Euridicen vox ipsa, & frigida lingua,
Ah miseram Euridicen! anima fugiente vocabat.
Ad idem genus exornationis pertinet, cum ob mutationem fortunae
animi aut corporis, eandem personam quasi diversam inducimus,

nomen ipsius duplicantes. Ut Ovidius de Niobe Metamorph[oseon]
VI, fab. 3:
Heu quantum haec Niobe, Niobe distabat ab illa!
Et Virgilius de Hectore in sorhnis Aeneae apparente. Aeneid.
II, 274:
Hei mihi, qualis eratl quantum mutatus ab illo
Hectore, qui redit exuviae indutus Achill is!
Dum ad aliquid magnum, terribile, miserandum, inexplicabile
pervenitur, apostrophe commoda est, vel cum invocatione numinis
vel convertendo sermonem ad certas personas, res, loca, tempora &
cet. ut Aeneid[os] II, 240 ubi fatalis equus Trojam intravit:
Illa subit, mediaeque minans illabitur urbi.
О patria: о divum domus Ilium, & inclyta hello
Moenia DardanidumI
Ovidius Metamorph[oseon] III, fab. 8 ad Narcissum puerum
suos ipsius vultus in fönte admirantem amantemque veluti alienos:
Credule, quid frustra simulacra fugacia captas?
Quod petis, est nusquam, quod amas, avertere, perdes.
Praeclare Torquatus ante certamen duorum noctu fortiter initum,
primum ad heroes, deinde ad noctem sermonem convertit. Cantu
XIII, stroph. 54.
Jasnego slonca godne to czynienie
Wasze tarn bylo, о Rycerze wzieci,
A ty о nocy, cos na nie swe cienie
I plaszez z zawisney kladla niepamieci:
Dopusc mi, prosze, у day pozwolenie,
Aby mym piorem byli z niey wyieci.
Niechay trwa wiecznie slawa ich dzielnosci.
I niech ich swieci pamicc z twey ciemnosci.
Praeclare Torquatus ante certamen duorum noctu fortiter initum,
aut interponendae admirationi, commiserationi, gemitui, suspirio
ceterisque affectibus, qui sermonem nostrum solent interrumpere com-
mode inservit; ut Aeneid[os] X, 723:
Impastus stabula alta leo ceu saepe peragrans,
(Suadet enim vesana fames) si sorte fugacem
Conspexit capream & cet.
Et AeneidM IV, 453:
Vidit, turicremis cum dona imponeret aris
(Horrendum dictu) latices nigrescere sacros.
Ubi ventum est ad aliquem memorabilem locum, intercepto tractu
narrationis, hypotyposis, seu descriptio loci sedem sibi vendicat, &
incipit ex abrupto; ut Aeneid[os] VI, 236:

His actis propere exsequitur praecepta Sibyllae.
Spelunca alta fuit, vastoque immarqs hiatu,
Scrupea & cet.
Ubi notatur tempus noctis, aut diei praecipua pars, locus est
periphraseos, ut Virg[ilius]
Oceanum interea surgens aurora reliquit.
Hic etiam metalepsis usum suum habet.
Ubi mores personae secundum decorum tangendi sunt, usus est
ethopoeiae, de qua plenius infra, ubi de decoro.
Non mediocris elegantia est, ex certo quodam usu verbalium tem-
porum & quarundam particularum, quae in hypotyposi plerumque &
in brevi narratione locum habent. Ex iis praecipua & frequentissima
haec notanda sunt:
1) Primo hypotyposis locorum fere semper incipit a verbo sum,
est, erat, fuit & cet. ut:
Est prope Cymmerios longo spelunca recessu.
Item:
Est in conspectu Tenedos & cet.
2) Breves vero narrationes frequenter a verbo praeteriti imper-
fecti vel plusquamperfecti inchoantur.
3) Si quid inexspectatum acciderit, infertur per particulam, ecce;
ut:
Ecce trahebatur passis Priameja virgo
CrinibusI
Item Aeneid[os] II, 318:
Ecce autem telis Panthus elapsus Achivum!
Si vero quid insolitum, horrendum, ingens, magnum contigerit,
monstratur per particulam tum vero denotando tempus, ut: Aeneid[os]
II, 624:
Turn vero omne mihi visum considere in ignes
Ilium & cet.
Vel hic vero denotando locum, ut:
Hic vero ingentem pugnam & cet.
4) Istae deinde particulae, ter & quater solent bis iterari ubi all-
quod omen, aut prodigium exponitur, ut: Aeneid[os] II, 242:
Quater ipso limine portae
Substitit, atque iterum sonitum quater arma dedere.
Vel cum aliquid frustra tentatum est, ut: Aeneid[os] VI, 700:

Ter conatus ibi collo dare brachia circum,
Ter frustra compressa manus effugit imago.
Ubi insignis & memorabilis narratio est finita, aut affectus
alienus ingens descriptus, vel aliquem defunctum multis periculis expo-
nimus, epiphonematis locus est. Sic Virgilius exposito, quomodo Nisus
pro amico suo Euryalo ultro se hostibus occidendum offerebat, com-
modissime acclamavit, Aeneid[os] IX, 430:
Tantum infelicem nimium dilexit amicum!
Ibidem inferius absoluta de Niso 64 Euryalo narratione, narratis
eorum ausis & interitu, acclamat cum apostrophe ad interemtos
heroes, v. 446:
Fortunati ambo! si quid mea carmina possunt,
Nulla dies usquam memori vos eximet aevo.
Prosopopoeia non temere adhibenda ubique, . sed cum magno
judicio hoc ornamenti genere utendum est. Duplex vero est, vel cum
sensum & actum, vel etiam cum sermonem damus rebus mutis, aut
sensu carentibus. Prima frequentior est & saepe cum apostrophe
& epiphonemate componitur ut!:
Improbe amor, quid non mortalia pectora cogisl
Et Ovidius Metamorph[oseon] XI, fab. 2.
Те maestae volucres, Orpheu, te turba ferarum,
Те rigidi silices, tua carmina saepe secutae
Fleverunt silvae: positis te frondibus arbos
Tonsa comas; luxit, lacrimls quoque flumina, dicunt,
Increvisse suis.
Hae figurae sunt, quibus extra locutionem personarum poeta suo
ore loquens uti solet. Nam illae, quibus inducta alicujus oratio or-
nanda est, ultro se Offerent consideranti, ubi tempus postulaverit.
Neque hic certum &*unicum figurarum usum exposui, quasi praeter
hunc alius esse nequeat, sed tantum id feci subministrando, qualem-
cunque normam, ex qua facile cognoscatur, quibusnam in locis
ejusmodi ornamenta ponenda sint.
De usu vero similitudinis haec singularis regula atque certa mihi
quidem videtur. Quidquid tale est, quod spectando simile esse videa-
tur dignumque spectatore, vel quod idoneum censeri potest, ut co-
loribus depingatur in tabula, huic apposita similitudo quaerenda est.
Nam cum similitudo sit veluti quaedam imago rei, utique quod ima-
gine dignum erit, erit hoc dignum & similitudine. Patebit hoc facile
legenti poetarum scripta & similitudines observanti.

CAPUT VIII
DE AMPLIFICATIONE, PATHO & DECORO
Superest, ut aliquid dicamus de praecipuis virtutibus, quae non
modo epopoeiae, verum & aliis poeticae facultatis speciebus sunt
communes. Ea vero sunt: amplificatio, pathos & decorum. Illas
tarnen hoc loco tractare placet, quod heroica poesis reliquarum
omnium princeps sit, & ita inter ipsas emineat, ut inter ceteros mor-
tales heroes. Qua propter reliqua poemata ab epopoeia veluti
a regina suas opes derivabunt.
I. Amplificatio
Amplificatio est non, cum id, quod paucis absolvi potest plu-
ribus effertur, haec enim est periphrasis: verum est, cum res aliqua
magna in suo genere ostenditur, quae alioquin talis esse non videre-
tur sive paucis, sive pluribus verbis exposita esset. Ut Virgilius
Aeneid[os] I, 592:
Restitit Aeneas, claraque in luce refulsit; ,
Os humerosque deo similis: namque ipsa decoram
Caesariem nato genetrix, lumen que juventae
Purpureum, & laetos oculis afflarat honores.
Si dixisset formosissimum, profecto non ita formam ejus commen-
dasset, quam dum ex comparatione dei & quarundam partium demon-
stration fecit ingentem speciem. Multa multi de amplification,
sed ego haec breviter ad tres species revoco: incrementum, compara-
tionem & congeriem.
Incrementum est, quando aliquid per unum, duos, vel plures
gradus beneficio gradationis augemus, ut Aeneidfos] VI, 782:
Imperium terris, animos aequabit Olympo.
Vel cum in summo gradu ponimus, ut Aeneid[os] VII, 649:
Quo pulchrior alter
Non fuit, excepto Laurentis corpore Turni.
Et Ovidius Metamorph[oseon] XIII, fab. 13, ubi Polyphemus
enumeratis aliquot pecoris gregibus sie dicit:
Nec, si forte roges, possem tibi dicere quot sunt.
Comparatio est, cum aliquam rem, cum alia magna una vel plu-
ribus conferimus, iisque illam vel aequalem, vel majorem dicimus.
Sic Virgilius Aeneidfos] VI, 801. Caesarem Augustum plures ter-
ras peragrasse & subegisse dicit, quam Herculem & Bacchum:
Nec vero Alcides tantum telluris obivit:
Fixerit aeripedem cervam licet, aut Erymanthi

Placarit nemora & Lernam tremefecerit arcu.
Nec, qui pampineis victor juga flectit habenis,
Liber, a gens celso Nysae de vertice tigres.
Et Ovidius Metamorph[oseon] XIII, fab. 13 in cantilena de
obstinatione Galateae:
Saevior indomitis eadem Galatea juvencis,
Durior annosa quercu, fallacior undis,
Lentior & Salicis virgis, & vitibus albis:
His immobilior scopulis, violentior amne,
Laudato pavone superbior, acrior igni,
Asperior tribulis, foeta truculentior urea,
Surdior aequoribus, calcato immitior hydro.
Nota hic, hyperbolem, quae fit per comparationem & similitudi-
nem, quae rem non illustrat, quam auget, .multum valere.
Congeries vero multos modos amplificandi in se continet.
1) Partium enumerationem: partes vero sunt, vel alicuius rei
totius, vel generis universi. Quaedam enim res, si in genere, aut no-
mine totum comprehendente efferantur, non ita magnae videntur
esse, quam si earum partes subjiciantur oculis. Sic Claudianus ubi
posset dicere: non otia, sed labores docuit te genitor, enumerando
species otii & labor is, mirum in modum rem amplificavit: Non tibi
delicias molles & cet. Vide cap. Ill hujus libri ad finem. Ita &
Horatius, quod paucis absolvisset verbis dicens: Justum virum nihil
frangere potest, species difficultatum congessit. Carm. lib. III, od. 3:
Justum & tenacem propositi virum,
Non civium ardor prava jubentium,
Non vultuis instantis tyranni
Mente quatit solida: neque Auster,
Dux inquieti turbidus Hadriae.
Nec fulminantis magna Jovis manus,
Si fractus illabatur orbis,
Impavidum ferient ruinae.
Et Virgilius Aeneid[os] V, 626 viae longitudinem sic amplifi-
cavit:
Septima post Trojae excidium jam vertitur aestas,
Cum freta, cum terras omnes, tot inhospita saxa & cet.
2) Effectorum Aeneid[os] VI, 857:
Hic rem Romanam, magno turbante tumultu,
Sistet eques: sternet Poenos, Gallumque rebellem,
Tertiaque arma patri suspendet capta Quirino.
Ibidem paulo superius v. 836:
Ille triumphata, Capitolia ad alta Corintho,
Victor aget currum, caesis insignis Achivis & cet.
Et Aeneid[os] IV, 373. Dido queritur beneficia sua exprobrans
Aeneae:

Nusquam tuta fides I ejectum litora, egentem
Excepi, & regni demens in parte locavi;
Amissam classem, socios a morte reduxi.
3) Synonymorum cum verba aut sententiae fere idem significantes
rem fadiunt auctiorem. Plautus in Bacchidibus actu V, scaena 1,
sic nimiam cujusdam stultitiam exaggeravit:
Quicunque ubi sunt, qui fuerunt, quique futuri sunt post hac,
Stulti, stolidi, fatui, fungi, bardi, blenni, buccones,
Solus ego omnes anteeo stultitia & moribus indoctis.
Et apud Virgilium Aeneidfos] IV, 309, querula de Aenea
Dido:
Num fletu ingemuit nostro? num lumina flexit?
Num lacrimas victus deditl aut miseratus amantem est?
4) Adjunctorum, qui sons uberrimus est amplificationis; cum
apud oratoresj turn apud poetas: videlicet, quando adjuncta rei talia
congeruntur, quae ipsam magnam efficiunt. Sciendum autem est,
poetas aliquando fingere adjuncta, ut, cum dicunt, aliquem non ex
nomine, sed ex fera progenitum. Sic Dido adversus Aeneam
Aeneidfos] IV, 365:
Nec tibi diva parens, generis nec Dardanus auctor,
Perfide: sed duris genuit te cautibus horrens
Caucasus, Hyrcanaeque admorunt ubera tigres.
Frequentissimae ejusmodi amplificationes apud poetas sunt, ma-
xime vel cum loci distantiam, vel temporis longitudinem ostendunt,
ut Aeneidfos] VI, 795.
Super & Garamantas, & Indos
Proferet imperium; jacet extra sidera tellus,
Extra anni, solisque vias, ubi caelifer Atlas
Axem humero torquet stellis ardentibus aptum.
Et Aeneidfos] I, 611. Longitudo temporis sic protracta est:
In freta dum fluvii current, dum montibus umbrae
Lustrabunt convexa, pol us dum sidera pascet;
Semper honos nomenque tuum laudesque manebunt.
Nota hie, non qualiacunque, nec quocunque modo seu adjuncta,
seu effecta, seu partes, seu alia id genus congerenda sunt, sed ea
tantum & in hunc modum, ex quo res major, grandior amplior reddi
posse videatur.
II. Pathos
Pathos graece, latine passio, seu ut vulgo exponitur, affectus,
id est, interna quaedam hominis motio vocatur, dum scilicet homo
laetis, aut tristibus gaudio, voluptate, amore, iracundia, metu com-

movetur. Eodem modo vocari solet oratio, quae ejus modi affectum
exprimit. Et hic quidem de oratione sermo est, quam scias duplicem
considerari posse, & maxime apud poetas.
Alia est, quae alienos affectus graphice depingit, videlicet, quid
iratus, quid amans, quid tristis & dolens gerat aut patiatur?
Alia est, quae procedit ex aliquo affectu, seu quid & quomodo
tristis aut laetus dicat, quae sensa sua, quae cogitationes sunt? Et
ejusmodi orationes potissimum in personis tragicis theatralibus, deinde
etiam in illis fiunt, quae in ethopoeia loquentes inducuntur; inserviunt
etiam luctui elegiaco.
Prima, ilia nihil aliud est, quam laetantium, tristium, iratorum
ethopoeia, ut Aeneid[os] IV, I, mores amantis in Didone notantur:
At regina gravi jamdudum saucia cura,
Vulnus alit venis, & caeco carpitur igni.
Multa viri virtus animo, multusque recursat
Gentis honos: haerent infixi pectore vultus,
Verbaque: nec placidam membris dat cura quietem.
Et paulo inferius v. 68.
Uritur infelix Dido, totaque vagatur
Urbe furens.
Et item paulo inferius v. 74.
Nunc media Aeneam secum per moenia ducit,
Sidoniasque ostentat opes, urbemque paratam.
rncipit effari, mediaque in voce resistit.
Denique perfectissimam & summo ingenio expressam amantis
ethopoeiam habes per totum IV librum Aeneidos,.ad cujus exemplar,
poteris aliis etiam commotos affectibus effingere.
Altera autem perdifficilis est; concipienda enim sunt sensa pon-
derosa, nervosa, subtilia, acuta, affectum apprime exaggerantia, &
veluti vividos igniculos vibrantia. Quod ut facilius fiat, habe tibi
generalem regulam hanc: finge te per intentam meditationem simili
(quem describis) affectu tangi. V. g. si tristis est, finge tibi ejusmodi
occasionem, subiisse, teque ob aliquid vehementer dolere et sic in
ceteris; & hoc modo affectata mens naturae quodam impulsu incidet
in cogitationes dolorosissimas, quas introductae in carmine tuo
personae prudenter -applicabis. Haec regula etiam a magistris rhe-
toricis pro tractandorum animorum assignatur, nec scio, an alio modo in
exprimendis affectibus poeta ullus usus sit. Pro norma tarnen & exemplo
aliquot hic subjicio singulares observations, quas in poetarum scrip-*
tis utcunque notavi, maxime circa affectum dolorosum & tragicum;
hic enim frequentius humanum vitam urgere solet.
1) Ipsa brevis descriptio rei tristis, calamitatie, tyrannidis, mortis»
vulnerum & cet. Aeneid[os] II, 270.

In somnis ecce ante oculos maestissimus Hector
Visus adesse mihi, largosque effundere fletus,
Raptatus bigis, ut quondam, aterque cruento
Pulvere perque pedes trajectus lora tumentes.
Hei mihi, qualis erat! quantum mutatus ab illo
Hectore, qui redit exuvias indutus Achillis!
Plena ejusmodi affectibus est apud Ovidium elegia 5, lib. I
Tristfium].
2) Quando inter mala, malorum pessimum nobis contigisse queri-
mur, amplificando calamitatem nostram. Ita Ovidius Trist[iun] III,
eleg. 10, postquam longe descripsit incommoda & pericula regionis,
in qua exsulabat, exclamat in fine:
Ergo tam late pateat cum maximus orbis,
Haec est in poenam terra reperta meam!
3) Quando querimur, ejusmodi esse nostram calamitatem, ut omni
etiam solatio destituamur. Trist[ium] V, eleg. 2:
Quo ferar, unde petam lapsis solatia rebus?
Anchora jam nostram non tenet ulla ratem.
4) Quando prae magnitude doloris, si quid accidit paulo sere-
nius, dicimus nos non credere esse id verum, vel vix credere, vel fin-
gimus putare somnium illud aut ludibrium oculorum esse. Sic Andro-
mache Hectoris uxor, dum Aeneam in itinere vidit post excidium
Trojae fugientem & ipsa tunc exsul in Epiro quaerit an vera facies
Aeneae ipsi offeratur, & an vivat ille? Aeneidfos] III, 308:
Diriguit visu in medio; calor ossa reliquit:
Labitur, & longo vix tandem tempore fatur.
Verane te facies? Verus mihi nuncius affers,
Nate dea? aut si lux alma recessit,
Hector ubi est? dixit lacrimasque effudit & omnem
Implevit clamore locum.
5) Quando dicimus aliquid prosperi vel boni habere nos, deinde
per correctionem id ipsum vocamus miserum & lugubre, nomenque
tantum vitae vel fortunae. Sic Aeneas ad Andromachen superius
interrogantem respondet, ibid.:
Vix pauca furenti
Subjicio & raris turbatus vocibus hisco;
Vivo quidem, vitamque extrema per omnia duco.
6) Dum commovemur ex commemoratione secundae prioris fortu-
nae, conferendo earn cum praesenti calamitate. Et hie locus affectuum
uberrimus est. Aeneas Andromachen ibidem sic compellat:
Heu quis te casus dejectam conjuge tanto
Excipit aut quae digna satis fortuna revisit?
Hectoris, Andromachen? Pyrrhin, connubia servas?

7) Quando nostra mala cum alienis comparamus, nostraque illis
vel aequalia, vel majora dicimus. Dido ad Trojanos Aeneid. I, 632:
Me quoque per multos similis fortuna labores
Jactatam, hac demum voluit consistere terra.
Et Ovidius de se ipso. Trist[ium] V, eleg. 7:
Et quota fortunae pars est in carmine nostro?
Felix qui patitur, quae numerare valetl
8) Dum dicimus nos aut sperare aliquid gravius, quam patimur,
aut omnem sereniorem fortunam desperare, Sinon apud Virgilium
Aeneid[os] II, 137:
Nec mihi jam patriam antiquam spes ulla videndi,
Nec dulces natos exoptatumque parentem:
Quos illi fors ad poenas ob nostra reposcenfc
Effugia, 6c culpam hanc miserorum morte piaburit.
9) Cum aliena mala ita dolemus, ut ilia nostra esse dicamus, vel
alterius calamitatem in nos potius optamus transferendam, id vero
facimus ob amorem, quo erga miseros affecti sumus. Anna ad Dido-
nem morientem Aeneid[os] IV, 682.
Exstinxti te, meque soror, populumque, patresque
Sidonios, urbemque tuam.
10) Cum contrarium evenisse querimur, quam quod exspectavi-
mus; idque fit per interrogationem commiserationis. Mater Euryali
ad occisum filium Aeneid[os] IX, 481:
Hunc ego te, Euryale, aspicio? tunc ille senectae *
Sera meae requies? & cet.
Et Aeneas ad interfectum Palläntem Evandri filium Aeneid. XI, 45:
Non haec Evandro de te promissa parenti
Discedens dederam, cum me complexus euntem
Mitteret in magnum imperium, metuensque moneret
Acres esse viros, cum dura proelia gente.
Observa hic saepe tristibus rebus solere imponi laeta nomina,
velut per ironiam, ut ibidem Aeneas de morte Pallantis, v. 54.
Hi nostri reditus, exspectatique triumphi?
Hue pertinet & illud Ovidii Trist[ium] III, eleg. 2:
Ergo erat in fatis Scythiam quoque visere nostris.
11) Quando, nisi malum removeatur, mortem expetimus ob im-
patientiam doloris. Aeneas Aeneid[os] V, 689, dum incensa classis
arderet, sic exclamat ad Jovem:
Da flamman evadere classi
Nunc, Pater, & tenues Teucrum res eripe lethol
Vel, tu, quod superest, infesto fulmine morti.
Si mereor, demitte tuaque hic obrue dextra.

Et mater Euryali Aeneid[os] IX, 493:
Figite me, si qua est pietas in me omnia tela
Conjicite, о Rutuli, me primam absumite ferro!
12) Proximo simile est & illud cum ob praesentem calamitatem
anxii dolemus nos non periisse tunc, cum ceteri peribant vel cum
occasio pereundi fuit. Ovidium, Trist[ium] III, eleg. 2, postquam
multos itineris sui casus enumeravit dolorosissime exclamat:
Hei mihi, quod nostri toties pulsata sepulchri
Janua, sed nullo tempore aperta fuit!
Vel cum eos dicimus felices & beatos, qui mortui vel interemti
sunt, quod scilicet morte praeventi, miseriam, quam ipsi patimur,
effugerint. Aeneas in naufragio territus, Aeneid[os] I, 98:
О terque, quaterque beati,
Quis ante ora patrum, Trojae sub moenibus altis
Contigit oppetere! О Danaum fortissitne gentis
Tydide, mene Iliacis occumbere cam pis
Non potuisse? tuaque animam hanc effundere dextra?
Et Andromache, Aeneid[os] III, 320:
Dejecit vultum, & demissa voce locuta est:
О felix una ante alias Priameja virgo,
Hostilem ad tumulum Trojae sub moenibus altis
Jussa mori! quae sortitus non pertulit ullos,
Nec victoris heri tetigit captiva cubile.
13) Quando dolens quasi prae dolore impos sui secum ipse pugnat
loquendo, & quae prius dixit, ea negat, doletque se id dixisse.
Ovid[ius] Trist[ium] III, eleg. 8:
Nunc ego jactandas optarem sumere pennas,
Sive tuas, Perseu, Daedale, sive tuas.
Ut tenera nostris cedente volatibus aura
Adspicerem patriae dulce repente solum.
Desertaeque domus vultum, memoresque sodales,
Caraque praecipue coniugis ora mihi.
Stulte, quid о frustra votis puerilibus optas.
Quae non ulla tulit, fertque feretque dies?
Ejusmodi affectibus plena est oratio Medeae lib. Meta-
morph[oseon] VII, ubi Medea secum ipsa deliberat, an debeat
fugere cum Iasone, multaque eadem & negat & probat, & in utram-
que partem pendula, continuo secum pugnat. Dominatur hic figura
dubitationis. Estque hoc genus pulcherrimum tragicarum orationum,
quales & apud Senecam tragoedum videre est.
14) Optimi affectus eruuntur ex contrariis adjunctis simul ac-
cidentibus; ut si quid pjoramus triste factum laeto tempore, captam
urbem diebus festis, vel cum ceteri omnes laetantur, nobis aliquid
lugubre accidisse; vel nostra etiam gaudia superveniente calamitate
turbata esse. Aeneas ad Pallantem occisum Aeneidfos] XI, 42:

Тепе, inquit, miserande puer, cum laeta veniret
Invidit fortuna mihi? ne regna videres
Nostra, neque ad sedes victor veherere paternas?
Sic Ovidius Trist[ium] III, eleg. 12, ubi descripsit vernum tem-
pus, deplorat, se loca inamoena inhabitare:
О quater & quoties non est numerare beatum,
Non interdicta cui licet urbe frui!
At mihi sentitur nix verno sole soluta
Quaeque lacu duro vix fodiantur aquae.
Et Trist[ium] IV, eleg. 2. Triumphum, qui tunc Romae de
Germania agebatur, describit, & ex hoc ipso grave suum exsilium
esse dicit:
Nos procul expulsos communia gaudia fallunt;
Famaque tarn longe non nisi parva venit.
15) Praestantissimus etiam effectus est, cum dicimus mala nostra
ejusmodi esse, ut etiam duris hominibus & barbaris, etiam inimicis,
nostris, etiam nostrae calamitatis auctoribus miseranda esse videantur, &
lacrimas elicere possint, ut Aeneid[os] II, 6:
Myrmidonum, Dolopumve, aut duri miles Ulyssis
Temperet a lacrimis?
Et Ovidius Trist[ium] III, eleg. 11 contra inimicum jam sibi
exsulanti & oppresso insultantem:
Carnifici fortuna potest mea flenda videri:
Те tamen est uno judice maesta parum.
Satis haec esse videntur & sufficere ad instruendos affectus;
plurima autem sua quisque industria observare poterit.
Nota hic omnes hos & tales affectus frigidiores esse absque figu-
ris; debent ergo figurarum acrimonia accendi, ut in omnibus fere
aliis exemplis patet.
Figurae autem affectui inservientes sunt: repetitio, conduplicatio,
antitheton, interrogatio, apostrophe, prosopopoeia, aposiopesis, obsec-
ratio, dubitatio, sustentatio, parenthesis, & omnium frequentissima
exclamatio.
Stylus plerumque inter summum & infimum medius, verba clara,
non affectatae translationes, sententiae non circumductae, sed pau-
cioribus verbis comprehensae, periphrasis simplicior & absque osten-
tatione. Et hoc naturae congruum est; homines enim graviter affecti,
maxime ex tristi eventu, non habent animum fucum in verbis
quaerendi, aut orationem nimia excolendi concinnitate.
III. Decorum
Decorum dicitur, quod decet, quo nomine dicta est Celebris
virtus poetica, qua prudenter considerat poeta, quid cui & personae,
& tempori, & loco congruat*, qualis banc, vel illam personam intuitus.

incessus, habitus, cultus, totiusque corporis motus & gestus deceat, quid
deinde & quomodo loqui competat. Haec prudentissima consideratio ma-
xime necessaria heroico & tragico scriptori, & nisi earn habuerit, nec
nomen auctoris assequetur; & tota facies poematis licet mille Vene-
res earn obsideant, deformis omnino apparebit. Sed ut optimi ingenii
maturique judicii decorum nota est; ita contra ullam artis legem
frequentius non peccatur quam contra decorum, maxime a quibusdam
tragicis poetastris, apud quos in scena reges ineptiunt in imperando,
nugantur in consultando, plorant ut feminae, irascuntur ut puexi,
furiunt ut ebrii, jactabundi incedunt sicut proci, colloquuntur non
aliter quam sellularii in officinis, aut in popinis rustici. Placet hie
aliquod adducere exemplum, in quo hoc vitium ostendatur.
Multa igitur contra* decorum apud recentiores invenies, qui se
totam artem poeticam didicisse putant, si nihil in carmine contra
quantitatem committant, etsi oestro quodam concitati, omnia impor-
tunis sententiis conspuant, & verba crepent sesquipedalia. En tibi
Canonem" Jesuitam in banc legem peceantem: in libello de Fodinis
Bochnensibus inducit Kunegundam regis Polonorum filiam supplicare
parenti, ut sibi salis fodinas concedat idque tanta cum subjectione
rogare, ut & genibus regis advolvatur, & humi prona jaceat, & vota
precesque consumat, & longa patrem pietate fatiget. Quorsum tarn
miserae neniae? Hoc modo debuit Kunegundae 'deum pro peccatis
exorare, quo hie salem petit. Quid enim minus decuit, quam &
reginam & filiam usque adeo abjectam rem, humilem & mercatoribus
tantum optabilem petere apud patrem regem? Dicit ibidem, quod
eadem regina annulum suum in antra salis injiceret, qui casu in
glebam salis impressus, cum sale extractus est, quem cum tantoinquit
gaudio regina accepit, ut & oscula gemmae congeminaverit, & allo-
cuta veluti vivum. fuerit, ipseque auctor non possit dicere ejus lae-
titiam; ita enim alloquitur:
At tibi tunc quid mentis erat, cum de salis antris
Acciperes reducem sed non sine faenore gemmam,
Connubii decora ampla tui, quae gaudia pectus,
О virgo, subiere tuum? quae flamma? quis ardor? & cet.
Certe non magis Euclio ille senex apud Plautum in Aulularia
sollicitus fuit de pecuniaria sua aula, quam banc reginam de sale &
annulo anxiam fuisse suspicor, adeo, dum de sale tractabat, non
sapiebat vates. Non tamen magnopere mirandum 6 est, nisi quis nimis
indecore labatur, cum & apud magnos viros nasuti critici ejusmodi
errata notaverint. Ut omittam reliquos, apud principem poetarum
Homerum multa indecora observat & carpit Scaliger libro Critico
cap. II. Quod scilicet dixerit solem ex nuntio rescivisse, devoratos
a Исправлено из Cononem
6 Исправлено вместо mitandum

esse suos boves a sociis Ulyssis indecore; sol enim mundi oculus,
rerum inspector, omnibus praesens & omnia videns passim a poetis
dicitur. Deinde quod Venerem a mortali manu vulneratam cecinerit,
&, quod turpius est, Achillem induxerit Here apud matrem, Martern
vociferare & gemere. Item, quod in proeliis, ubi res expedita esse
debet, nimis lpngas orationes fecerit, & multa alia. Nimirum verum
hoc est, quod dicit Horatius lib. de Arte poetica, v. 359.
Quandoque bonus dormitat Homerus.
Diligenti igitur judicio perspiciendum erit, ut & gestus, & cultus,
& oratio personae, loco & tempori competens tribuatur: nihil humile
•reges dicant, heroes etiam vulnerati non fleant, &, ut ait Horatius,
ibd., v. 227:
Ne, quicunque deus, quicunque adhibebitur heros
Regali conspectus in auro nuper & ostro
Migret in obscuras humili sermone tabernas,
Aut dum vitat humum, nubes & inania captet.
Quod ut melius succedat, en aliqua exempla. Aeneid[os] IV, 447
Aeneas jussu deorum Didonem relinquens Didonis & sororis ejus
Annae vocibus movetur quidem, sed non vincitur.
Haud secus assiduis hinc, atque hinc vocibus heros
Tunditur, & magno praesentit pectore curas
Mens immota manet: lacrimae volvuntur inanes.
Quare sic? nam si vinceretur fortis ille heros, nec heros, nec
fortis, sed mollis & levis esset; at si ne moveretur quidem lacrimis,
Stoica apathia laboraret, & esset durus & crudelis, quem ubique
pium vocat Virgilius.
Aeneid[os] lib. I invitatus a Didone Aeneas, ut subiret hospitium,
mittit Achatem pro Ascanio, qui in litore ad naves remanserat,
decuit enim sic patrem sollicitum esse de filio magnae spei puero.
Decentissime illud & maxime naturae congruum Aeneid[os] VI,
469. Aeneas Didonem errantem apud inferos videns deprecari cepe-
rat, quod divino nutui obsecutus ipsam reliquerit, causaque mortis
ejus exstiterit; at ilia quid?
Ilia solo fixos oculos aversa tenebat,
Nec magis incepto vultum sermone movetur,
Quamsi dura si lex, aut stet Marpesia cautes.
Tandem proripuit sese atque inimica refugit
In nemus umbriferum.
Aliter deinde Anna sororem & Euryali mater filium, aliter rex
Euander filium Pallantem deplorat. En luctum femineum feminis
dignum. Anna Aeneid[os] IV, 672:
Audiit exanimis, trepidoque exterrita cursu.
Unguibus ora soror foedans, & pectore pugnis
Per medios ruit, ac morientem nomine clamat.

Et mater Euryali Aeneidfos] IX, 477:
Evolat infelix, & femineo ululatu.
Scissa comam, muros amens, atque agmina cursu
Prima petit: non illa virum, non illa pericli
Telorumve memor, caelum dehinc questibus implet.
At Evander, ubi corpus interemti filii allatum est, vehementer
quidem &, ut par est, angitur; sed nec comam scindit, nec foedat
ora unguibus.'Äeneid[os] XI, 148:
At non Evandrum potis est vis ulla tenere;
Sed venit in medios pheretro Pallanta reposto
Procumbit super, atque haeret lacrimansque gemensque.
Decore item Aeneid[os] V. Daretem in certamen prodeuntenu
quia juvenis erat, dicit caput altum tollere, humeros latos ostendere
alterna brachia jactare & verberare ictibus auras. Conta ibidem
senex Entellus, ubi se prius modeste excusavit, opus fortiter ag-
greditur.
Ovidius etiam ingenio par, judicio Maroni concendens, decorum
tarnen diligenter observat. Metamorph[oseon] II, fab. 5 Juppiter
solem precatur, ut redeat ad officium (quod ille propter dejectum
Phaetontem detrectabat), & quia princeps deus inferiorem & sibi
subditum precari dictus est, decentissime addit poeta:
Precibusque minas regaliter addit.
Sed optima & certissima pro hac re exempla petantur ex orationi-
bus Ajacis & Ulyssis pro armis Achilleis certantium Metamor-
ph[oseon] XIII, fab. I. Aiax, quia nihil aliud, quam miles erat, nec
excultus artibus litterarum, loquitur fervide, ferociter, jactabunde,
curiose, cum contemptu, minis & indignatione, & prae irae impotentia
turbate, festinanter, nec adeo copiose; at Ulyssis, ut pote viri elo-
quentissimi & docti, oratio plena est gravibus sententiis, argumenta
fortia vibrat, facile objecta diluit, sedatior sed validior sermo, non
abhorret a numeris & ornatu oratorio, verborum copia & splendore
admirandus.
CAPUT IX
TOTIUS DOCTRINAE IN SUPERIORIBUS CAPITIBUS DATAE EXEMPLA SUBJICIUNTUR.
AC PRIMUM NARRATIO POETICA CONFERTUR CUM HISTORICA
Ut omnes superius hoc libro datae praeceptiones uno in exemplo
ceu in speculo ob oculos ponantur, solidiusque ars & perspiciatur
& imprimatur memoriae; visum est utile & proficuum fore, si hic
aliquas insignium poetarum lucubrationes sübjiciamus, & ergo in illis
servatas artis leges veluti digito demonstremus. Sit ergo hic primum
narratio historica & poetica de eadem re, ex quarum collatione planum

erit discrimen huius ab illa, & hoc ipso ars narrandi poetice melius
cognoscetur. Luctuosam de violata Lucteria historiam scribit Titus
Livius historiarum ab Urbe cond[ida] lib. I ad finem. Eandem
scribit Ovidius Fast[orum] lib. II. pariter ad finem. Videamus
utriusque narrandi rationem.
Narratio historica de Lucretia castissima
Romanorum femina ex Titi Livii lib. I
Historiarum
Tarquinius inscio Collatino cum comite uno Collatiam venit; ubi
exceptus benigne ab ignaris consilii, quum post cenam in hospitale
cubiculum deductus esset, amore ardens postquam satis omnia tuta
circa sopitique omnes videbantur; stricto gladio, ad dormientem
Lucretiam venit, sinistraque manu mulieris pectore oppresso, tace,
Lucretia, inquit, Sextus Tarquinius sum, ferrum in manu est, moriere,
si emiseris vocem. Cum pavida e somno mulier nullam opem, prope
mortem imminentem videret, tum Tarquinius fateri amorem, orare,
miscere precibus minas, versare in omnes partes muliebrem animum.
Ubi obstinatam videbat et ne mortis quidem inclinari; addit ad metum
dedecus, cum mortua jugulatum servum nudum positurum ait, ut in
sordido adulterio necata dicatur. Quo terrore cum vicisset obstinatam
pudicitiam velut victrix libido, profectusque inde Tarquinius ferox,
expugnato decore muliebre esset, Lucretia maesta tanto malo nuntium
Romam eundem ad patrem Ardeamque ad virum mittit, ut cum
singulis fidelibus amicis veniant. Ita facto maturatoque opus esse;
rem atrocem incidisse. Sp. Lucretius cum P. Valerio Volesi filio,
Collatinus cum L. Junio Bruto venit, cum quo forte Romam rediens,
a nuntio uxoris erat conventus. Lucretiam sedentem maestam in cubi-
culo inveniunt, adventu suorum lacrimae obortae, quaerentique viro,
satin salva? minime, inquit; quid enim salvi est mulieri amissa pudi-
citia? Vestigia viri alieni, Collatine, in lecto sunt tuo. Ceterum corpus
est tantum viola turn animus insons: mors testis erit. Sed date dextras
fidemque, haud impune adultero fore. Sextus est Tarquinius, qui
hostis pro hospite priore nocte vi armatus mihi sibique, si vos viri
estis, pestiferum hinc abstulit gaudium. Dant ordine omnes fidem:
consolantur aegram animi avertendo noxam ab coacta in auctorem
delicti: mentem peccare non corpus, & unde consilium abfuerit, cul-
pam abesse. Vos, inquit, videritis, quid illi debeatur: ego me, etsi
peccato absolvo, supplicio non libero, nec ulla deinde impudica
Lucretiae exemplo vivet. Cultrum, quern sub veste abditum habebat,
eum in corde defigit, prolapsaque in vulnus, moribunda cecidit.
Conclamant vir paterque; Brutus Ulis luctu occupatis, cultrum ex
vulnere Lucretiae extractum manantem cruore prae se tenens, per
hunc, inquit castissimum, ante regiam injuriam, sanguinem juro, vos-
que, dii, testes facio, me L. Tarquinium Superbum cum scelerata

conjuge & omni liberorum Stirpe, ferro, igni, quacunque de hinc
vi possim, exequuturum. Cultrum deinde Collatino tradit, inde
Lucretio ac Valerio stupentibus miraculo rei, unde novum in Bruti
pectore ingenium, ut praeceptum erat jurant; totique ab luctu versi
in iram, Brutum jam inde ad expugnandum regnum vocantem sequun-
tur ducem. Elatum domo Lucretiae corpus in forum deferunt, con-
cientque miraculo, ut fit, rei novae atque indignitate homines; pro se
quisque scelus regium ac vim queruntur; movet tum patris maestitia,
tum Brutus castigator lacrimarum atque inertium querelarum, auctor-
que quod viros, quod Romanos deceret, arma capienda adversus
hostilia ausos.
Narratio poetica idem quod superior continens,
ex Ovidii Nasonis lib. II Fastorum
Hostis, ut hospes init penetralia Collatini:
Comiter excipitur. Sanguine junctus erat,
Quantum animis erroris inestl parat inscia rerum
Infelix epulas hostibus illa suis.
Functus erat dapibus. Poscunt sua tempora somnum.
Nox erat: 64 tota lumina nulla domo:
Surgit & aurata vagina liberat ensem,
Et venit in thalamos, nupta pudica, tuos.
Utque torum pressit: ferrum, Lucretia, mecum est,
Natus, ait, regis Tarquiniusque loquor.
Illa nihil. Neque enim vocem viresque loquendi,
Aut aliquid toto pectore mentis habet.
Sed tremit, ut quondam stabulis deprensa relictis,
Parva sub infesto cum jacet agna lupo.
Quid faciat? pugnet? vincetur femina pugnans.
Ciamet? at in dextra, qui vetet, ensis erat.
Effugiat? positis urgentur pectora palmis;
Tunc primum externa pectora tacta manu.
Ins tat amans hostis precibus, pretioque, minisque:
Nec prece, nec pretio, nec movet ille minis.
Nil agis, eripiam, dixit, pro crimine vitam:
Falsus adulterii, testis adulter его.
Interimam famulum, cum quo. deprensa fereris.
Succubuit famae victa puella metu.
Quid, victor, gaudes? haec te victoria perdet.
Heu quanto regnis nox stetit una tuis!
Jamque erat orta dies. Passis sedet illa capillis,
Ut solet ad nati mater itura rogum,
Grandaevumque patrem fido cum conjuge castris
Evocat, et posita venit uterque mora
Utque vident habitum, quae luctus causa requirunt,
Cui paret exequias, quove sit icta malo?
Illa diu reticet, pudibundaque celat amictu
Ora. Fluunt lacrimae more perennis aquae.
Hinc pater, hinc conjunx lacrimas solantur, & orant,
Indicet, 64 caeco flentque paventque metu.
Ter conata loqui, ter destitit, ausaque quarto,
Non oculos ideo sustulit illa suos.

Hoc quoque Tarquinio debebimus? eloauar, inquit,
Eloquar infelix dedecus ipsa meum?
Quaeque potest, narrat; restabant ultima; flevit,
Et matronales erubuere genae.
Dant veniam facto genitor conjunxque coactae.
Quam, dixit, veniam vos datis, ipsa nego.
Nec mora, celato fixit sua pectora ferro:
Et cadit in patrios sanguinolenta pedes.
Tunc quoque jam moriens ne non procumbat honeste,
Respicit. Haec etiam cura cadentis erat.
Ecce super corpus communia damna, gementes
Obliti decoris, virque paterque jacent.
Brutus adest tandemque animo sua nomina fallit
Fixaque semianimi corpore tela parit.
Stillantemaue tenens generoso sanguine cultrum,
Edidit impavidos ore minante sonos:
Per tibi ego hunc juro fortem castumque cruorem,
Perque tuos manes, qui mihi numen erunt,
Tarquinium profuga poenas cum Stirpe daturum.
Jam satis est virtus dissimulata diu.
Ilia jacens ad verba oculos sine lumine movit
Visaque concussa, dicta probare, coma.
Fertur in exequias animi matrona virilis
Et secum lacrimas invidiamque trahit.
Vulnus inane patet. Brutus clamore Quirites
Concitat, & regis facta nefanda refert.
Tarquinius cum prole fugit; capit annua consul
Jura. Dies regnis ilia suprema fuit.
Notatur differentia utriusque narrationis
Nota hic prius, Ovidium istam narrationem non plane scripsisse
poetice sicut & ceteras in lib. Fast. Nec enim heroicum poema facit,
sed tantum ex occasione Romanorum festorum, res aliquas fictas,
aut veras commemorat & eas breviter ac succincte percurrit; unde
& in hac narratione exponenda, fere vestigiis Titi Livii insistit;
nihilominus tamen & haec ejus narratio diversam faciem habet ab
historica. Vide discrimen: historicus exponit, ut gestum est; poeta
modum verisimilem fingens, de suo quaedam addit, quo haesitet diu
destituta auxilio, quod diu taceat coram parente & marito, & ora
prae pudore amictu celet; quod ter conata loqui non potuerit; quod
dum narrat, dicat ea tantum, quae dicere potest, cetera ob verecun-
diam lacrimis & rubore indicet; quod & moriens respiciat, ne non
procumbat honest*: quod supra corous prolapsi obliti decoris virque
paterque jacent. Et demum, quod minas Bruti jactatas in Tarquinium
motu oculorum & capitis moribunda comprobet, quae omnia in
historico desiderantur.
Deinde stylus & ornatus diversus est; exclamat poeta: Quantum
animis & cet. luditque paradox is: parat inscia rerum & cet. Et: instat
amans hostis & cet. Haec te victoria perdet & cet. Animi matrona
virilis. A quibus abstinuit historicus, poeta utitur similitudinibus: sed
tremit ut quondam stabulis & cet. Item: ut solet ad nati & cet. quae

in historia supervacua essent. Quae historicus brevius, haec fusiusr
poeta. Ille dixit: mulier opem nullam prope mortem inrminentem
videt; hic amplificat id ipsum: Quid faciat & cet. Jam illae figurae,
quae mirum in modum in carmine placent, prorsus in historia non
ferendae sunt. Subitanea apostrophe: Et venit in thalamos & cet.; et
haec alia cum interrogatione: Quid, victor, gaudes et cet.; epiphonema;
Heu quanto regnis & cet.; conduplicatio: tunc primum externa & cet.
Et illa: nec prece, nec pretio & cet. et particulam ter geminans, quae
cuncta nec scripsit Livius nec debuit scripsisse.
CAPUT X
DE TRAGOEDIA, COMOEDIA, & TRAGICO-COMOEDIA
Tragoedia est poesis virorum illustrium graves actiones, & potis-
simum fortunae vices & calamitates actu et sermone personarum
imitans.
Comoedia vero poesis est, quae ad vitae institutionem & maxime
carpendos pravos hominum mores, civiles & privatas vulgi actiones
actu pariter & sermone personarum cum joco & facetiis exprimit.
Ex his tertium genus mixtum constituitur, quod dicitur tragico-
comoedia, seu ut Plautus in Amphitryone vocat, tragoedo-comoedia,
cum scilicet res ridiculae & facetae cum seriis aut tristibus, perso-
naeque viles cum illustribus permiscentur. Tale drama est apud Plau-
tum, quod dicitur Amphitryo.
Tragoedia a comoedia differt, quod illa res tristes, actiones
serias, eventus graves virorum illustrium, haec contra humilium perso-
narum res gestas & risu dignas effingit. Utraque vero differt ab
epopoeia, quod in hac poeta sermone tantum & non actu, idque
potissimum in una persona, in tragoedia vero & comoedia actu
simul & sermone inductarum personarum rem tractat. Circa omnes
tres aliqua hic notanda sunt.
a) Nomen dramati (per drama autem comoedia & tragoedia
intelligitur) solet imponi vel a loco, vel a re, vel a persona primas
partes in actione habente. A loco dicitur apud Plautum, Brundusia,
apud Terentium Andria,a apud Senecam Thebais; a re (per rem
insignes eventus vel instrumenta intellige) Plauti dicta est Aulularia,
Mostellaria, Captivi etc., sed frequentissime a persona principali
ducitur nomen, ut apud Senecam Hercules Furens, Hercules Oetaeus,
Agamemnon, Medea, Hyppolitus, Octavia & cet.
b) Partes dramatis sunt duplices: actus, seu partes fabulae
principales, & scenae seu partes partium. De illorum ordine ac
numero haec nota:
a Исправлено из Adria,

1) Non plures nec pauciores actus debere esse, quam quinque,
quod & praecepto Horatii & exemplo omnium fere tam tragicorum,
quam comicorum discimus.
2) Quanquam per actus intelligantur praecipue partes fabulae;
hunc tamen illorum ordinem observant praeceptores; ut in primo actu
ea pars fabulae tractetur, quae summam rei totius continet, & hic
actus in tragoedia dicitur prologus seu protasis; nam in comoedia
prologus extra actum est, praefatio videlicet toti fabulae praemissa;
in secundo res ipsa fieri incipiat, & dicitur epitasis; in tertio impedi-
menta & perturbationes efferantur, diciturque haec pars catastasis; in
quarto fiat accessus ad rei exitum, qui pariter ad catastasim spectat;
in quinto res tota absolvatur, & haec pars dici solet catastrophe.
3) Seena giaece skini, id est umbra dicitur eo, quod primi illi
comoediarum auctores caveas theatri contextu viridium arborum obum-
brarent. Est vero scena pars actus in qua duae pluresve personae
colloquuntur, & aliquando una solum inducitur.
4) Scenae in actu possunt esse plures, sed numerum decimum
excedere non debent; una autem scena non rar о in tragoediis totum
actum absolvit, ut videre est apud Senecam.
5) Scaena tunc incipit alia, quando vel nova supervenit persona,
vel una excedens alios colloquentes relinquit.
6) Notaverunt quidam & bene, ex perpetuis auctorum exemplis
quod plures, quam tres personae in eadem scena colloqui non debe-
ant, quanquam plures esse possint.
7) Hoc quoque scita dignum est, quod omnes personae nisi actu
finito ex theatro non debeant exire, sed ex priore scena ad aliam vel
una persona semper relinquatur.
c) Est praeterea in tragoedia chorus, qui tamen inter partes fa-
bulae numerandus non videtur,. quod extra fabulae actiones sit.
Chorus autem est saltus ad cantum appositus; sed per saltum hic
non intellige hilarem tantum corporis motum & ab exultante animo
procendentem, qualem tragoedia vix patitur, sed qualemcunque arti-
ficiosum & concinnum personarum incessum gestumque ad ea, quae
canuntur, appositum. In choro multae simul personae esse possunt,
sed pro una omnes habentur, quia vel una praecinente, omnes reli-
quae moventur, vel omnes simul idem canunt & agunt. Chorus autem
semper post actum ponitur, exprimitque rerum vices & fortunae muta-
tiones.
d) In comoedia argumentum semper fingitur. Argumentum vero
tragoediae plerumque ab historia, vel a nota fabula petitur, quanquam
aliquando & fingi possit. Ceterum sive ficta, sive vera res tractetur,
tractari debet eo modo, quo diximus superius de heroico poemate;
id est, non omnes actiones veras omnino, & ut traditae sunt ab his-
torico inducere cogimur, sed & de nostro etiam cum personae, turn
actiones vero similiter fingere licet.

e) Actores seu personae: non omnes congeri debent, quotquot in
re gesta convenire poterant; ut, si tractetur historia de nece Mauricii
imperatoris, non inducendi sunt, etiam milites gregarii, etiam civium
vulgus, etiam corporis custodes ceterique ministri regii; sed tantum
illae personae induci debent, quae aliquid praecipuum, insigne &
singulare in illo fortunae ludibrio peregerunt. Unde multitudo perso-
narum colloquentium vitiosa est, sed, ut, plerique censent, & exemplis
docemur, in toto dramate plures, quam quattuordecim, aut quindecim
personae non sint, nisi assistentes & mutae; alias rerum confusio &
longitudo non evitabitur.
f) Comoedia stylo simplici, rustico, plebejo, quales habet actores,
scribi debet. At tragoedia, quia magnas & res et personas in se conti-
net, gravi & sublimi genere scribendi indiget. Unde Ovidius:
Omne genus metri gravitate tragoedia vincit.
Debet ergo tragoedia plena esse affectibus, gravibus sententiis,
verbis sonantioribus & periphrasi plane regia. Denique, si quae alia,
haec potissimum poesis decorum servare debet, de quo fusius tracta-
vimus superius.
g) Non omnes1' actiones in scena producantur, sed aliae per nar-
rationem colloquentium personarum exprimi debent, & potissimum
illae, quae vel parum vero similes fidem non merentur;* vel ob rei
immanitatem aut turpitudinem non dignae sunt oculis spectatorum.
Unde Aeschylus teste Aristotele in lib. de Arte poetica caedes
a scena removit & illas per nuntios narrari jussit; quomodo apud
Senecam in Agamemnone Agamemnonis caedem vates Cassandra
absens, quasi praesens & videns enarrat. Salubre hac de re praecep-
tum Horatii lib. de Arte poetica v. 182:
Non tarnen intus
Digna geri, promes in scenam, multaque tolles
Ex oculis, quae mox narrat facundia praesens:
Nec pueros coram populo Medea trucidet,
Aut humana palam coquat exta nefarius Atreus,
Aut in avem Procne vertatur, Cadmus in anguem;
Quodcunque ostendis mihi sic, incredulus odi.
Hue referenda videntur & sacrosancta fidei nostrae Mysteria,
Incruentum Sacrificium, Baptismus ceteraque id genus, quae ob excel-
ientem majestatem suam in scena proponi non debent.
h) Hoc praeterea scire maxime oportet, non debere in tragoedia
totam, alicujus viri vitam actu tractari, aut etiam unam rem gestam,
sed multorum mensium, aut annorum spatio absolutam, sed & unam
tantum actionem, & illam, quae inter duos aut tres potissimum dies
vel gesta est, vel geri potuit. Quodsi haec actio pendeat a multis
prioribus, illae per narrationem personae alicujus exprimantur.

CAPUT XI
DE VERSIBUS TRAGOEDIIS COMPETENTIBUS
Sicut hexameter epopoeiae ita tragoedia iambus maxime inservit,
ejus auctorem communis sententia facit Archilochum. Ut Horatius
de Arte poetica v. 72:
Archilochom proprio rabies armavit iambo.
Hunc socci repere pedem, grandesque cothurni,
Alternis aptum sermonibus, & populäres
Vincentem strepitus, & natum rebus agendis.
Iambi duo genera sunt: alterum perfectum, quod penultimam syl-
labam brevem habet; alterum imperfectum, in cuius ultima sede
spondaeus est. De utroque Ovidius:
Liber in adversos hostes stringatur iambus
Seu celer, extremum seu trahit ille pedem.
Deinde alii iambi sunt puri, qui videlicet solis iambis constant ut:
Beatus ille, qui procul negotiis.
Et horum proprie Archilochus auctor est, eosque Horatius in
Latinam poesim se primum invexisse testatur:
Parios ego primus iambos
Ostendi Latio, numeros animosque secutus
Archilochi.
Sed tragicus non curat hos puros, nisi forte in decoro: tragoedia
enim solet scribi impuris, quorum schema tale est.
w— www w— www w—
WW— —WW —WW
WWW WW— WW—
—WW
Trochaicus versus est:
—w —w —w —
—WW —WW —W —WW —WW —WW w
WWW WW— WWW WW— www —w
—W —W WW—
Supplicis, animae, remissis currite ad thalamos meos.
Medea
Ultimo quodque Proteus aequoris abscondit sinu.
Anapaesticum a dominante pede nomen dixit.
WW— —WW
— WW— WW—
WW— WWW —WW
—WW
Qui vultus Acherontis iniqui.

Dactylicum:
Extimuit manus insueta aevi.
Asclepiadeum seu Choriambicum:
— WW —WW
—WW
• Ut primum magni natus Agenoris
Sub nostrae.ramis constitit, arboris.
Glyconicum ab auctore Glycone dictum, dicitur & Choriambi-
cum trimetrum:
Tibur dum putat ululat.
Plebeicum seu prasv Hanum!
Ter modo /Antiacae graves catervae.
Sapphicum:
Adonius
Et tuas lento remeare bigas
Candida Phoebe!
Si vero Sclavonico, aut Polonico idiomate componatur tragoedia,
aptissimum videtur carmen, quod terdecim syllabarum numero con-
stat, sed hac lege observata, ut raro cum versu terminetur sententia;
sed fere semper ex uno in alium trahatur, alias tragical gravitati
multum derogabitur.
LIBER III
DE BUCOLICA, SATYRICA, ELEGIACA, LYRICA &
EPIGRAMMATICA POESI
CAPUT I
D2 POESI BUCOLICA & SATYRICA
Bucolica poesis est rusticarum actionum imitatio. Est similis co-
moediae; differt tamen, quod illa res etiam civiles haec tantum
agrestium tractat. Fere semper, est allegorica; volens nimirum poeta
exprimere bonum, vel milum affectum, vel successum suum, aut alie-

num, fingit duas pluresve personas rusticas, sub quarum nomine
alios de quibus scribit, innuit miscere secum sermonem de agris, de
capellis, de lacte, de bobus, & cet., sub quibus tamen designat vota,
gratulationes, laudationes, obtrectationes, querimonias, gaudia & cet.;
ut in prima ecloga Virgilius sub nomine Tityri pastoris, felicem
fortunam suam & beneficia Caesaris, quern deum vocat, explicat.
Nomen eclogis imponitur a nomine praecipui pastoris. Scribitur
carmine hexametro, quod hoc genus carminis narrandis rebus maxime
accommodatum, & cunctationi rusticae idoneum. Fugiendus est, omnis
cum verborum, turn sententiarum splendor, granditas & ambitus, quod
rerum humilitati adversantur. Commeudantur in Bucolicis versus, in
quibus primo loco & quarto pedes integris vocibus praesertim dacty-
licis absolvantur; ut Virg. eel. II, 56:
Rusticus es Corydon, nec munera curat Alexis.
Item eel. Ill, 96:
Tityre pascentes a flumine rejice capellas.
Celebre est etiam poema, quod satyricum seu satyra nuncupatur
a satyris ethnicorum silvestribus diis petulcis, dicacibus & ridiculis;
videlicet, quod & satyra dicax & faceta esse debeat in carpendis
hominum vitiis. Scribitur carmine hexametro.
Partes nullas certas habet, sed ad arbitrium suum, quae propo-
suerit poeta, illa tractat.
Ne tamen satyra, cum carpendo vitiosos mores corrigere eos
satagit, magis laedat & irritet animum, quam sanet; hoc in ipsa obser-
vandum est, quod facere solent medici, dum amaras potiones aegro-
tis pueris propinant. De quibus sic Lucretius:
Nam veluti pueris absynthia tetra medentes
Cum dare conantur, prius oras pocula circum
Contingunt mellis dulci flavoque liquore,
Ut puerorum aetas improvida ludificetur,
Labrorum tenus, interea perpotet amarum
Absynthi laticem, deceptaque non capiatur,
Sed potiue tali tactu recreata valescat.
Eodem modo & satyrae acrimonia temperari debet suavitate
quadam poetica, quo circa debet in satyra esse varietas materiae,
crebrae & acutae sententiae, jucundae & appositae fabellae, cetera-
que omnia voluptati inservientia, sed locutio non sublimis, familiari
sermoni similis, & captu facilis. Nomina personarum non tangenda
sunt, sed vel de proprio excogitanda potissimum Graeca, quae ha-
bent significationem alicujus vitii; aut ex Martiale, Horatio,- Juve-
nale sumi possunt: ut Gargilianus, Pontilianus, Tuscus, Posthumus,
& cet.

CAPUT II
DE ELEGIA, UBI & DE VERSU PENTAMETRO
Elegia, ut nomen ejus sonat, est quaedam lamentabilis poesis, quod
insinuat Ovidius:
Flebilis indignos, elegia, solve capillos,
Ah nimis ex vero nunc "tibi nomen erit.
Et primum quidem tristes tantummodo res hoc genere canebantur,
postea quaecunque materia coepit tractari, id quod Horatius lib[ro]
de Arte poetica v. 75:
Versibus impariter junctis querimonia primum,
Post etiam inclusa est voti sententia compos.
Unde Ovidius etiam libros Fastorum hoc genere carminis perse-
cutes est. Ceterum mihi quidem videtur, quanquam non semper triste
argumentum elegia habere debet, tale tarnen ei maxime competit,
quod affectibus plenum est, irae, amoris laetitiae, doloris & cet.
Elegia nullas certas habet partes, sed quas arbitratu suo elegerit
poeta. Nimirum proponit sibi vel unam aliquam, vel duas, vel plures
sententias tractandas, & illas paulo fusius exponit.
Stylus elegiarum debet esse medius seu floridus, verba selecta,
sed non nimium inflata, non circumductae sententiae, breves simi-
litudines, congesta breviter exempla, sive similia, sive contraria, figu-
rae frequentes illae potissimum, quae ad affectus exprimendos fa-
ciunt. Maxime vero elegia affectus acres & vehementes crebros ha-
beat, de quibus lege supra, ubi de patho dictum est. Pauca hic &de
versu, quo scribitur elegia notanda accipe:
1) Scribitur ergo elegia hexametro & pentametro alternatim
mixtis, de quibus hoc praeceptum, sciendum est, ut sententia extra
pentametrum in aliud hexametrum non trahatur, sed in singulis pen-
tametris subsistat; sententia, inquam, saltern imperfecta per plura
disticha extrahi poterit, donec tota absolvatur.
2) Pentameter versus (nam de hexametro supra diximus) optime
desinit in dissyllabam, quod ex multis exemplis patet, non male etiam
in quadrisyllabam exit, in trisyllabam autem non adeo sapit.
3) Monosyllaba non inelegans in fine est, si aut praecedentem
vocalem elidit, ut Ovidius:
Et solum constans in levitate sua est.
Aut si illam alia monosyllaba praecesserit, ut Ovid.:
Praemia si studio consequar ista; sat est.
Alioquin durum hoc est Catullianum:
Aut facere, haec a te dictaque factaque sunt.

4) In caesura partiter monosyllaba ihgrata est, ut Catullus in
Caesärem:
Nec scire, utrum sis, albus an ater homo?
Minus autem ingrata, si earn altera monosyllaba praecesserit, ut
Ovidius:
Magna tarnen spes est in bonitate dei.
5) Multo insuavior versus erit, in quo caesura in vocalem desinens,
a sequenti vocali elidatur; apparet enim, neque caesuram tum fore.
Non caret ejusmodi vitiis Catullus, ut:
Quam veniens una atque altera rursus hiems.
Cessarent neque tristi imbre madere genae.
Nota, etiam post caesuram, quanquam non nimis sollicite elisio
cavenda est.
6) Elegans versus est, in quo post caesuram pedes nexu dictio-
num junguntur, ut Ovidius:
Semper ab Euboicis tela retorquet aquis.
Nam spes est animi nostra timore minor.
Temporibus non est apta corona meis.
In vernaculo nostro idiomate elegiis scribendis aptissimus videtur
versus hendecasyllabus, seu undecim syllabarum.
CATUT III
DE LYRIC A POESI
Lyrica poesis duxit nomen a lyra musico instrumento, ad quod
cani solebat. Estque artificium pangendi breves cantilenas, quae prius
in laudem deorum, heroum & virorum illustrium canebantur, postea
ad quodvis argumentum usu abhibitae sunt. Tractantur ergo lyricis
etiam gaudia, triumphi, vota, exhortationes, laudes & vituperationes
non personarum tantum, sed & animalium, & rerum, & temporum,
& locorum. Patet hoc legenti Horatium ceterosque lyricos.
Cantus isti vocantur graece odae, quarum aliae simpliciter odae
dicuntur, aliae hymni, aliae dithyrambi.
Hymni sunt, quae laudes Dei & sanctorum continent, odae quae
aliis argumentis inserviunt.
Dithyrambi antiquitus in laudem solius Bacchi canebantur, nunc
in qualibet laeta materia occini possunt. Odae & hymni aliquando
uno genere carminis, aliquando duobus, aliquando pluribus constant,
certa tarnen lege, ut post aliquot diversi generis versus iterum ad pri-
mum redeatur.
Secundum ergo numerum & genera versuum, diversae etiam spe-
cies odarum hymnorumque oriuntur: & secundum numerum quidem,
.alia est monostrophos, quae, quia omnes habet versus ejusdem gene-

ris, in singulis versibus singulas strophas seu reversiones absolvit.
Alia distrophos, quae post duos versus diversi generis redit ad primum
genus. Alia tristrophos, quae post tres versus. Alia tetrastrophos,
quae post quattuor recidit in primum genus. Monostrophos est apud
Horatium, Carm. lib. I, od. 1:
Maecenas, atavis edite regibus,
О et praesidium et dulce decus meum! & cet.
Distrophos lib. I, od. 3:
Sic te diva potens Cypri,
Sic fratres Helenae, lucida sidera.
Tristrophos rarissima est, & apud Horatium, quantum scio,
unica reperitur lib. III, od. 12:
Miser arum est neque amori dare ludum & cet.
Tetrastrophos frequentissima, qualia sunt metra Sapphica, Hora-
tiana aliaque complura. Et haec quidem odarum diversitas est secun-
dum stropharum numerum.
Alia est divisio secundum genera carminum, quot videlicet stro-
pharum revolutio genera versuum contineat: & sic monocolos dicitur,
in qua unius generis carmina sunt. Nota autem, non posse esse mono-
colon, nisi sit simul monostrophos; quia revolutio stropharum non po-
test dari, si omnes ejusdem generis versus fuerint.
Deinde dicolos est, quae duo; tricolos, quae tria; tetracolos, quae
quattuor carminum genera continet. Monocolos igitur est omnis oda,
quae est monostrophos & vice versa. Dicolos autem esse potest, quae
vel est simul distropha, ut lib. I, od.
Solvitur acris hiems & cel.;
vel tristropha, ut supra citata; vel simul tetrastropha, qualis sunt om-
nia Sapphica carmina. Idem de aliis dicendum est. Ceterum genera
carminum, quibus vel solis, vel mixtis odae scribuntur longum esset
recensere: omnia autem videri possunt apud Horatium lyricorum
principem.
Dithyrambus autem, cujus apud Latinos rarum est exemplum,
nihil aliud, nisi quaedam hilaris oda, nulla certa lege stropharum
adstricta; sed varios versus, ut sese offerunt, permiscens, & modo
hexametris, modo Sapphicis, modo Phaleuciis, modo Gliconicis, modo
pentametris, modo aliis & aliis excurrens. Et sicut hoc carmen Baccho
consecratum erat, ita propter similitudinem Bacchidum furentium sine
lege cantantium est excogitatum.
Stylus in lyricis debet esse suavissimus, omnesque figurae, quae
faciunt ad delectationem, adhiberi debent. Sicut enim in heroico
& tragico poemate gravitas, in bucolico simplicitas, in ele-
giaco teneritudo & mollities affectuum, in satyrico acrimonia, in co-

moedia joci, in epigrammate acumen, ita in poemate lyrico viirtusest
praecipua suavitas.
Proinde odae lyricae omni genere elegantiarum, collocatione pe-
dum, verborum & sententiarum floribus, cultu & nitore exornentur.
CAPUT IV
DB POESI EPIGRAMMATICA AC PRIMUM DE DEFINITIONE & DIVISIONE EPIGRAMMATUM
Epigramma significat inscriptionem, ducto nomine ab origine cum
enim vel sepulchra, vel aedif icia, vel loca insignia, vel aliquae moles
insignum aut victoriae, aut proelii, aut alius eventus inscriberentur;
illae inscriptiones primum rüdes, artificiose ab eruditis poetis excultae
sunt, factumque novum genus poematum. Sed ut de elegia diximus,
ita epigramma etiam uni primum usui inservit, nempe rebus inscri-
bendis; postea vero traductum est ad quamcunque materiam, quae hoc
breviter indicari & exponi patitur.
Epigramma est breve poema rem quandam vel personam, vel
factum unum, vel plura indicans simpliciter, vel cum ingeniosa expo-
sitionis deductione. Simpliciter vel cum deductione, additum est,
quod scilicet epigramma universim bifariam dividatur; aliudque sit
simplex, aliud compositum. Illud est, quod tantum indicat aut expo-
nit rem aliquam: hoc vero est, quod ex indicata re aliquid argute &
acute eruit. Simplex illud clypeo Abantis ab Aenea inscriptum.
Aeneid[os] 111,288:
Aeneas haec de Danais victoribus arma.
Et illud, quod sibi veluti epitaphium moriens fecit Virgilius:
Mantua me genuit, Calabri rapuere, tenet nunc
Parthenope. Cecini pascua, rura, duces.
Haec enim epigrammata nihil aliud nisi rem nude exponunt.
At hoc Ovid[ius] Metamorph[oseon] II, fab. 4 Phaethontissepul-
chro a sororibus impressum:
Hie situs est Phaethon, currus auriga paterni,
Quem si non tenuit, magnis tarnen excidit ausis.
Et illud ejusdem in tumulo Cajetae. Metamorph[oseon] XIV,
fab. 10.
Hie me Cajetam, notae pietatis alumnus,
Ereptam Argolico, quo debuit igne, cremavit.
Haec, inquam, non tantum rem indicant, sed aliquid argute ex
indicata re deducunt; primum, videlicet, non tantum conditum hic
Phaethontem dicit, fuisseque paterni currus aurigam; sed magna
etiam si non perfecisse, tarnen ausum fuisse; alterum vero Cajetam
ait nutricem Aeneae ereptam igni Argolico, & combustam mortuam

secundum ritum antiquorum. Simul tamen indicat pie utrumque ab
Aenaea factum, quod nutricem cladi hostium eripuerit, & qüod eidem
justa persolverit.
Hic tamen nota duplicem, ut observo, illam esse deductionem,
alia est aperta, quae clare et a re exposita sejunctim deducitur, ut
haec Martialis lib. II:
Tanta tibi est recti reverentia, Caesar, & aequi,
Quanta Numae fuerat, sed Numa pauper erat.
Ardua res haec est opibus non tradere mores,
Et, cum tot Croesos viceris, esse Numam.
Ubi ex moderatione Caesaris deducitur doctrina morum generalis
& distincta a rebus Caesaris.
Alia vero est latens, cum id, quod deducitur, veluti per emphasin
ex eadem re, quam exposuisti, intelligitur, ut fuit in prioribus illis ex
Ovidio excerptis.
CAPUT V
DE PARTIBUS & PRAECIPUIS VIRTUTIBUS EPIGRAMMATIS
Partes epigramma habet duas: expositionem & clausulam.
In expositione res tota breviter exponitur, vel narratur aliquod
factum, vel aliquid laudatur, aut vituperatur, accusatur, damnatur,
suadetur, dissuadetur, & quidquid in triplici illo orationis genere
reciperetur.
In clausula autem fit illa acuta deductio, de qua inferius.
Virtutes epigrammatis sunt potissimum tres: brevitas, suavitas
& argutia, quarum numerum, elegantissimo hoc disticho complexusest
Martialis, comparans epigramma api:
Omne epigramma sit instar apis, sit aculeus illi,
Sint sua mella, sit & corporis exigui. •
Per exiguitatem corporis innuit brevitatem, per mella suavitatem,
per aculeum argutiam, sive acumen denotat.
Brevitas indefinita est, invenitur enim etiam monostichon, ut
illud apud Martialem:
Pauper videri vult Сита & est pauper.
Excedunt aliqua apud eundem etiam numerum viginti versuum;
quod ipsi cum ab aliquo objectum esset, faceto hoc epigrammate res-
pondit:
Scribere me dicis, Velox, epigrammata longa:
Tu, quia nil scribis, tu breviora facis.
Ceterum minus placent, si nimis fusa fuerint. Nec tamen timenda
est stricta illa & rigida lex, qua, nescio quis non pluribus, quam
duobus versiculis epigramma scribendum dicit:

Omne epigramma placet geminis quod versibus constat,
Si plus sint, librum, non epigramma voces.
Suavitas quam in poesi lyrica requirunt potissimum auctores debe-
tur epigrammati; quomodo autem ilia fiat, paucis accipe:
1) Ex verbis.
2) Ex rebus.
3) Ex numero seu metro.
4) Ex or natu.
5) Ex affectibus.
Dicemus de singulis sigillatim, & breviter.
Verba ergo suavitatem pariunt, quae ipsa suavia sunt, quae rebus
celeritate, vel tarditate consonant, quae sunt non vulgaria, sed delecta,
sonantia & quae non illabi, sed influere in aurem videntur. Plurima
talia apud Martialem.
Ex rebus oritur suavitas, quae res demulcent sensus, & mentem
per se ipsas oblectant, & illarum quinque genera sunt secundum nu-
merum sensuum. Aliae, quae delectant visum, ut lumina, sidera, loca
amoena, horti flores, silvae tenerae, rivuli, fontes, colores, orna-
menta varia & cet. Aliae, quae auditum, ut soni musici. Aliae, quae
palato arrident ut mella, ambrosiae, nectara & cet. Aliae, quae
permulcent odoratum, ut odores, aromata & cet. Aliae, quae tactum,
ut teneritudines, mollitudines, & cet. Est & sextum genus earum
rerum, quae sub sensum corporis non cadunt, sed solam menten oblec-
tant, ut virtutes.
Ex metro seu versu, si observentur illae elegantiae, de quibus
diximus, ubi de heroico carmine, & ubi de pentametro agebamus.
Exsistit praeterea non vulgaris suavitas ex quadam versuum inter
se concordia & consonantia; vel cum initium hexametri idem est cum
fine sequentis pentametri, ut:
Phosphore, redde diem, quid gaudia nostra moraris?
Caesare venturo, Phosphore! redde diem.
Vel cum initia duorum versuum inter se conveniunt, ut multa
passim invenies; vel cum totius epigrammatis versus continui vel
alterni paulum immutatis verbis, aut verborum consonantia constant,
ut Mart[ialis] lib. X, ер. 33:
Omnes Sulpitiam legant puellae,
Uni quae cupiunt viro placere.
Omnes Sulpitiam legant mariti
Uni qui cupiunt placere nuptae.
Vel cum idem versus initio & fine epigrammatis ponitur, ut illud
Ca tul Hanum:
Quid est Catulle, quod moraris emori
Sella in curuli Struma Nonius sedet.
Per consulatum perjerat Vatinius
Quid est, Catulle, quod moraris emori.

Quantum pertinet ad ornatum: prosopopoeia, metaphora, alle-
goria, apostrophe ad se ipsum, vel ad res mutas, aut, quae non sunt
personae, aposiopesis, exclamatio, distributio & cet. multam pariunt
suavitatem; sed omnia, ne brevitati officiant, breviter perstringi debent.
Affectus etiam de quibus breviter lib. II egimus, suavissimum
faciunt epigramma, cum vehementi expressione & energia, dolorem,
amorem, pietatem & cet. exponamus. Sit pro exemplo elegantissimum
hoc incerti auctoris amicum deplorantis:
Ablatus mihi Crispus est amicus,
Pro quo si pretium dari liceret;
Nostros dividerem libenter annos.
Nunc pars optima me mei reliquit.
Crispus praesidium meum, voluptas,
Pectus, deliciae: nihil sine illo
Laetum mens mea jam putabit esse.
Consumptus male debilisque vivam,
Plus quam dimidium mei recessit.
CAPUT VI
DE ARGUTA CLAUSULA EPIGRAMMATIS
Argutia quam tertiam inter virtutes epigrammatis, censuimus,
singularem sibi tractatum vendicat, quod scilicet sit maxime neces-
saria & praecipua, sitque epigrammatis vigor & anima.
Est igitur argutia sive acumen cum ex rebus propositis aliquid
eruitur auditori inexspectatum, vel etiam exspectationi contrarium.
Catullus Furii pauperis villulam non alicui vento, non Boreae, non
Aquiloni oppositam esse, sed ut pignus creditoribus pro credita
pecunia:
Furi, villula vestra non ad Austri
Flatus opposita est, nec ad Favonii,
Non saevi Boreae, aut Apeliotae;
Verum ad mil Ha quindecim ducenta.
О ventum horribilem atque pestilenteml
Hoc, ut planum est, inexspectatum deduxit: illud vero elegantis-
simum Martialis in avarum Calenum deducit contrarium, lib. I, ер. 100:
Non plenum modo vicies habebas:
Sed tarn prodigus, atque überaus,
Et tarn lautus eras, Calene, ut omnes
Optarent tibi centies amici.
Audit vota deus, precesque nostras:
Atque intra, puto, septimas Kalendas
Mortes hoc tibi quattuor dederunt. .
At tu sie quasi non foret relictum,
Sed raptum tibi centies, abisti
In tan tarn miser esuritionem;
Ut convivia sumptuosiora,
Toto quae semel apparas in anno,
Nigrae sordibus explices monetae;

Et Septem veteres tui sociales
Constemus tibi plumbea selibra.
Quid dignum meritis precemur istis?
Optamus tibi mil Нее, Calene,
Hoc si contigerit, fame peribis.
Vides hic contrarium exspectationi, exspectarem enim, ut Martialis
avaro amico nihil optaret, nullasque opes apud deos ipsi peteret; ille
contra facetissime dicit, se optare plurima, ut fame avarus pereat,
quod & ipsum contrarium est exspectationi, sed avaro illi congruere
videtur, qui dum ditior est factus, factus est sordidior & maxime
famelicus.
Unde autem ejusmodi inexspectata eruantur, certa regula non est,
sed cujusque felix ingenium fons est eorum; quare et alio nomine con-
ceptus dicitur antonomastice propter excellentiam ejusmodi cogitationis
seu conceptionis intellectus. Aliquot tamen hic subjicio fontes.
1) Allegoria seu metaphora elegans; tale est illud Martialis
lib. IV, epigr. 75:
Pompejos juvenes Asia, atque Europa, sed ipsum
Terra tegit Libyes; si tamen ulla tegit.
Quid mirum toto si spargitur orbe? jacere
Uno non poterat tanta ruina loco.
2) Comparatio, quando, scilicet, vel majus minori, vel minus
majori praeter exspectationem comparatur, vel quando par pari impar
esse dicitur; tale est illud Martial, lib. Spectac[ulorum] epigr. 6:
Belliger invictis quod Mars tibi saevit in armis;
Non satis est, Caesar, saevit & ipsa Venus.
Prostratum Nemees & vasta in valle leonem.
Nobile & Herculeum fama canebat opus.
Prisca fides taceat, nam post tua munera, Caesar,
Haec jam feminea vidimus acta manu.
3) Praeclara argutia est, cum pars toti aequalis, aut toto major
dicitur; ita Cicero partem dimidiam fratris sui in magna tabula depic-
tam videns, dixit, fratrem suum dimidium majorem esse, quam totum.
4) Lusus in verbis per paronomasiam, sive unum de alio propter
sonantiam vocis affirmemus, sive negemus. Tale illud cujusdam:
Pulicis & culicis quaedam est concordia, Paule:
Ante suos morsus hic canit, ille salit.
Et illud in sanctam Barbaram:
Ut Parcae parcunt, ut luci lumine lucent;
Ut bellum est bellum: sic ego Barbara sum.
Consonat huic, cum nomen rei aut personae notamus, & in id,
quod videtur significare, quamquam aliud denotet, argute tradueimus.
Tale illud Kochanowii:
Krol Jagielo zbil krzyzaki.
Pan tez Krupa chee byc taki.

Darmo suszysz mozg, nieboze,
Krupa Jagla. bye nie moze.
Et illud Martialis lib. I, epigr. 10:
Bel I us homo & magnus vis idem, Cotta, videri:
Sed qui bellus homo est, Cotta, pusillus homo est.
5) Praestantissimi sales f iunt ex ambiguitate verborum, cum scilicet
verbum, quod multas res significat, alio in sensu, quam auditor
exspectaret, ponimus. Tale est illud elegantissimum Martialis, lib. I,
epigr. 80.
Semper agis causas, & res agis, Attale, semper:
Est, non est, quod agas, Attale, semper agis.
Si res & causae desunt, agis, Attale, mulas.
Attale, ne quod agas desit, agas animam.
Et illud incerti auctoris in malum or a tor em:
Quis neget orando populum te, Flacce, movere,
Orantem quando contio tota fugit.
6) A contrariis. Et hie fons est omnium fere uberrimus, variisque
modis argutiae & acumina hoc modo combinari possunt. Exempla
plurima cum apud Martialem, tum apud recentiores. Tale illud Mart,
lib. V, epigr. 43.
Extra fortunam est, quidquid donatur amicis:
Quas dederis, solas semper habebis opes.
Et cujusdam de Deo:
Omnia cum videat, nulli Deus ipse videtur:
Solus ubique patet; solus ubique latet.
Et illud in Judam proditorem:
Nec vita dignus, nec morte videris, Juda;
Vivere sic culpa est, sic quoque culpa mori.
7) Non minus locuples est allusio etiam, cum videlicet sensum
nostrum praeter exspectationem consonare facimus cum aliquo ex rei
adjunctis, cum nomine, cum genere, cum loco, cum tempore, cum
causa, cum modo & cet. vel etiam cum alicujus antiqui doctoris insigni
dicto; tale illud in furem suspensum, in quo alluditur ad sententiam
Ovidii:
Omnia sunt hominum tenui pendentia filo:
Excipitur guttur, Pontiliane, tuum.
Et illud, in quo fit allusio ad Virgilii dictum:
Omne solum forti patria est; fortem excipe nautam,
Ponti vagis nautis omne solum patria est.
Non est tarnen uberior fons seu argutiarum seu acuminum, quam
ut superius dixi, felix cujusque ingenium, &, quod cuique per

experientiam constare poterit, diligens & attenta epigrammaticorum
poetarum & maxime Martialis lectio. Placet hic subjicere aliquod
nostra propria epigrammata, quae olim animi & exercitationis gratia
utcunque fecimus.
CAPUT VII
EPIGRAMMATUM EXEMPLA PROPONUNTUR
I. In Christum crucifixum:
Dum trepido, mea vita! tuas male conscius iras.
Et laceram video fulmina ferre manum:
A facie laesi soleo telisque Tonantis
Ad fixum rigidae profugus ire trabi.
Quique tua trifidum jaciebas missile dextra,
Amplecti patulo, Christel videre sinu..
Stat semper pro parte mea justumque tremendi
Edictum dirimit Judicis iste reus.
II. In imaginem Beatissimae Virginis gladio
tr a nsf ixae:
Et roseas pallere genas & in ore nitorem
Virginis, & niveum fronte perire decus:
Et fundi lacrimas, 6c agi suspiria sensim
Et sensim gemitum corde videtis agi:
Spirat in angusta Virgo semiviva tabella.
Quasque potest hic ars exinanivit opes.
Uno est erratum, gladius cur haereat iste?
At ferus in sacro viscere totus erat.
III. In divum Hieronymum extremum judicium
meditantem:
Saepe in Bethlemico latitans Hieronymus antro
Se manes inter credidit esse suos.
Jam se funereis exciri credidit umbris,
Nuntiaque angelicam dira referre tubam.
Quid faceret trepidant & ab orta profugus ira?
Suetus erat proprium tundere rupe sinum.
Jamque videbatur scruposam poscere rupem,
A tantis tegeret se quoque lapsa minis.
IV. Memoria quattuor n о vissimorum:
Quattuor, informi ne praeceps labe traharis
Sunt, quae pernicibus dant quoque frena notis:
Stet mors ante tuos oculos; praenuntia saevi
Judicis arrecta clangat in aure tuba;
Gaudia siderei perpende perennia regni;
Menteque Tartareas ingrediare domos.
Ibis in extremis victor discriminis istis;
Tutus at in medio non satis esse potes.
V. Urbs Roma hinc montibus inde mari cin-
gi tur:

Nubifero hinc illinc, erecta cacumine tellus,
Laurigeros dominae circumit urbis agros:
Circumit an potius circumdare poscit 6c usque
Claudere lunato flagrat anhela sinu.
Nam Vaticanis jurgunt quae culmina campis
Tuscula perpetuus ducit in arva viror.
Cetera circumstat pelagus praeruptaque terrae
Continuat pans о marmore septa Thetis.
Terrarum dominam regnatricemque marini
Imperii tellus cingere sola nequit.
VI. In imaginem B[eati] Virginis Mariae
puerum Jesum tenentis:
Quid Tyrio matris chlamydem maculare veneno?
Quid prodest sobolis tingere flore togam?
Hic nec Hydaspalos simules ardere lapillos,
Nec Libycum, pictor, finge micare jubar.
Pingatur roseie arctari dulciter ulnis
Cum Puero Genetrix, cum Genetrice Puer.
Murice nobilior, puro pretiosior auro,
Splendidior gemmis unio talis erit.
VII. De divo martyre Mammate, quem mater in
car с ere peperit:
Dum tenebrosa tuam premerent ergastula matrem
Et raperet gratum carceris umbra diem,
Natus eras, sed non in lucem proditus infans,
Et vitae in primo limine martyr eras,
Et qui purpureis debebas stertere cunis,
Vincula reptasti perviolenta, puer.
Primus es, о Mammas, poteras qui nomine raro
Natus in obscuro nobilis esse loco.
VIII. De fugitivo, qui v es tit о trunco & pro se
Substitut о custodiae er u pit:
Fallere custodum cum lumina, Batte, nequires.
Nec, quae ferret op em Colchidos herba foret:
Vicinura positis truncum clam vestibus ornas,
Teque tacens facilis surripis inde fuga.
Excubitor frustra somnos avertit, & istud
(Nox etenim fuerat) vix tenet aeger onus.
Tu furto ereptus ligni celer avia transis
An non Mercurio stipes hic aptus erat.
IX. In quendam laudes suas immodeste audien-
tem:
Rebar ego, quod forte tuae praeconia laudum
Audisses vitae seu aliena tuae.
Utque solet, placidum cui pulchra modestia vultum
Dirigit, infecto flammeus ore fores.
Nil minus: audita (quam praeco loquebar amicus)
Totus laude tumes: parcito, vera loquor.

X. Ad sartorem:
Fecisti coll are mihi, mi sartor, hiatu,
Armosi caperet quod bene col la bovis;
Non accepto: geris morem, collare resarcis,
Sed flexo digitis structius orbe facis.
Unde in me tantum tibi jus est, improbe? damnas
Ad laqueum, quoniam ferre recuso jugum.
CAPUT VIII
DE EPITAPHIO
Insignis species epigramma tum est epitaphium seu epigramma,
•quod sepulchro inscribi solet. Epitaphii & partes & virtutes totidem
atque eaedem sunt, quae cujuscunque epigrammatis, idemque prorsus
artificium. In prima parte seu expositione solent breviter enumerari
insigniora gesta & facta defuncti, virtutes vel vitia; aliquando vero,
status tantum vel conditio & fortuna innuitur. In secunda vero parte,
seu in conclusione, si gravis fuerit persona mortua, pro acumine
gravis aliqua sententia brevitatem vitae humanae, vanitatem, mortali-
tatem etc. innuens. Quodsi persona fuerit levis, aut ridicula, licebit
hic etiam jocos & sales politicos adhibere. Nam animi & exercitationis
gratia non solum regibus, heroibus, virisque illustribus, sed etiam
vilibus homunculis, scurris, furibus, ebriis, parasitis, aliisque id genus
scribuntur epitaphia; quin etiam animantibus ratione carentibus,
avibus, feris, brutis, & cet. ut patet apud Virgilium in culicem, apud
Catullum de passere, apud Martialem de ape, de formica & cet.
Juvent hanc singularem praeceptionem, singularia exempla ejusmodi
epigrammatum.
Epitaphium AchiIiis
Peleides ego sum Thetidis notissima proles,
Cui virtus darum nomen habere dedit.
Qui stravi toties armis victricibus hostes
Inque fugam solus millia multa dedi.
Hectore sub magno summa est mihi gloria caeso,
Qui saepe Argolicas debilitavit opes.
Ille Menaetiadae subiit me vindice poenas,
Pergama tunc ferro procubuere meo.
Laudibus immensis victor super astra ferebar,
Hostilem pressi fraude peremptus humum.
Epitaphium a parente filio inscriptum
О multum dilecte puer, quae dura parenti
Fortuna invidit te superesse tuo?
Quam producebam laetus te sospite vitam,
. Erepto pejor morte relicta mihi est.

- Epitaphium Callimachi quinquennis pueri
ex Luciano* auctore Graeco per Pontanum
Latine sie redditum
Nil me sollicitum post quintam barbara messem
Mors puerum e vivis Callimachum rapuit.
Tu cave me plores; paueo qui tempore vixi,
Раиса etiam vidi sustinuique mala.
Lege apud Martialem lib. VI in Glauciam libertum Melioris,6 &
eodem libro in Eutychium, & lib. VII in puerum urbicum etc. Sunt
etiam aliquot ridicula.
Epitaphium Vesbiae iracundae feminae
Tres habuit Furias quondam, sed Vesbia manes
Ut petiit, Furias quattuor Orcus habet.
Epitaphium cujusdam imperiti dialectici
Hic jacet magister noster
Qui argumentavit bis vel ter
Semel incelarent,
Ut omnes admirarent.
Bis in (rise somorum
Requiescat in saecula saeculorum.
Epitaphium Durandi Celebris Scotistarum
scriptoris
Hic jacet durus Durandus sub marmore duro;
Aut sit salvandus, aut sit damnamnandus, nec scio, neque ego euro.
Epitaphium reverendi Fossae poetae non
ignobilis
Hic sunt in fossa Fossae venerabilis ossa,
Qui sibi condendo versus cere comminuit brum.
Epitaphium furis tibicinis ex Cochanovio
W tym grobie Duda lezy, dudy znaleziono
Po smierci, у na starey wierzbie powieszono:
Smierc troche uprzedzila у opak sie stalo,
Во со sie dudom stalo, to Dudzie byc mialo.
Aliud ebriosi
Tu pianica lezy, ale tylko cialo;
Duszy niewiem jesli si? do nieba dostalo:
Ale tak pewnie w niebie, jako у na ziemi
Zamykaja. dla zwady drzwi przed pianemi.
a Исправлено вместо Lucano
б Исправлено вместо Meliorem

Aliud item ebrii
W browarze sie urodzil, w karczmie go okrszczono,
Zdechlego od gorzatki w gnoju pogrzebiono.
Gosciu miia jac tedy czyn dosyc zalobie,
Jesli plakac nie mozesz & cet.
Cum animi gratia, tum ad notandam anterioris saeculi ruditatem,
nec non etiam ad perfectiorem, doctrinae epitaphicae intelligentiam,
quae non minus sectando virtutes, quam etiam vitia evitando solet cres-
cere, adverte hic aliquot epitaphia, magnorum alias virorum inepte
scripta, quae Romae licuit annotare.
Epitaphium papae Bonifacii
Hic sita sunt papae Bonifacii membra sepulchro,
Pontificate sacrum qui bene gessit opus.
Justitiae cos tos, rectus, patiensque, benignus,
Cultus in eloquiis & pietate placens.
Flete ergo mecum pastoris funera cuncti,
Quos taedet citius his caruisse bonis.
Aliud in basilica Later anensi cujusdam
e pi s с о p i
Quisquis ad altare
Venies hoc sacrificare,
Qui vel adorare,
Vel is Gerardi memorare
Natu Parmensis
Et pontificis Sabinensie.
Aliud papae Benedicti
Hoc Benedicti papae quiescunt membra sepulchro,
Septimus exsistens ordine quippe patrum.
Hic primus rettulit Franconis sparta superbi,
Culmina qui invasit sedis Apostolicae,
Qui dominumque suum captum in castro habebat,
Carceris interea vine lis constrictus in imo,
Strangulatus ubi exuerat hominem.
Cumque pater multum certaret dogmate sancto,
Expulit a se Dei iniquus namque invasor
Hic quoque praedones sanctorum falce subegit.
Romae ecclesiae judiciisque patrum.
Gaudet amans pastor agmina cuncta eimul.
Hicce monasterium statuit monachosque locavit,
Qui laudes Domino nocte dieque canant.
Con f ovens viduas nec non inopesque pupil los,
Ut natos proprios assiduo refovens.
Inspector tumuli compuncto dicito corde:
Cum Christo regnes о Benedicte!
Sed omnium praestantissimum hoc in aede sancti Laurentii extra
pomoerium cujusdam cardinalis Guillelmi.
Siste gradum clama, qui perlegis hoc epigramma,
Guillelmum plora, quern subtraxit brevis hora.

Nobis per funus, de cardinalibus unus
Prudens, veridicus, constans & firmus amicus,
Vere catholicus, Justus, pius atque pudicus,
Candidior cygno, patruus quartus fuit Inno-
Centius illius, mores imitans nec alius
Romae, Neapoli, quos improba mors pharisaeat
Regia sancta poli jungit eosque beat.
Lovaniae de progenie comitum fuit iste.
Rex veniae des in requie sedem sibi Christe,
Anni sunt nati regis super astra regentis
Quinquaginta dati, & sex cum mille ducentis.
Sed jam cum funebrali hac poesi annus etiam laborque noster
exspirat, cui veluti posthumam prolem, vigorem mentis, non vulgarem
eruditionem, perfectam cum poeticae, turn oratoriae artis peritiam, &
tandem integram sapientiam a Patre luminum omnisque scientiae fonte
Deo Ter Optimo Maximo unice opto & voveo.
FINIS

DE ARTE POETICA
LIBRI III
AD
USUM ET INSTITUTIONEN!
STUDIOSAE JUVENTUTIS ROXOLANAE
DICTATI
KIOVIAE
IN ORTHODOXA ACADEMIA MOHYLEANA
Anno Domini 1705
MOHILOVIAE
In Privilegiata a Sua Imperatoria Majestate
Typographia Illustrissimi, Excellentissimi ac Reveren-
dissimi Domini, Domini Archi-Episcopi Mohiloviens[is]
Anno Domini 1786.

О ПОЭТИЧЕСКОМ ИСКУССТВЕ
ТРИ КНИГИ
для
ПОЛЬЗЫ И НАСТАВЛЕНИЯ
УЧАЩЕГОСЯ РУССКОГО ЮНОШЕСТВА
ПРЕПОДАННЫЕ
В КИЕВЕ
В ПРАВОСЛАВНОЙ МОГИЛЯНСКОЙ АКАДЕМИИ
В лето Господне 1705
В МОГИЛЕВЕ
В привилегированной ее императорским величеством
типографии светлейшего, превосходительнейшего досто-
чтимейшего владыки архиепископа Могилевского
В лето Господне 1786.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Много было и в древности да немало и в новое время выдаю-
щихся писателей как греческих, так и латинских, которые с та-
ким усердием и старанием разработали поэтические наставле-
ния и издали превосходные толкования, что, кажется, нельзя
уже ничего ни пожелать ни прибавить. И это искусство, бес-
спорно одно из самых прекрасных и привлекательных, имело уже
столько наставников, сколько требовало его значение. Поэтому
не без основания кто-нибудь, пожалуй, удивится, что и мы также
пытаемся прибавить нечто от наших скудных способностей
к столь многочисленным трудам богатых дарований. Ведь это
почти то же самое, что прибавить свет солнцу или брызнуть
в море каплю воды с пальца. Хотя эти и тому подобные об-
стоятельства чрезвычайно отпугивали меня от намерения
взяться за этот труд, однако у меня появились кое-какие сооб-
ражения, которые не только не отвратили от задуманного
труда, — каков бы он ни был, — как бесполезного, но даже убе-
дили меня в его необходимости. Среди этих соображений не по-
следнее место занимала мысль о том, что в наше время почти
во всех училищах у преподавателей той и другой словесности
установился обычай излагать курс своим ученикам не по издан-
ным другими трудам, а черпая как бы из собственных запасов.
Если я не ошибаюсь, это необходимо по двум причинам: от-
части для того, чтобы день ото дня возрастало мастерство по-
средством соревнования на одинаковом поприще соперничаю-
щих дарований, отчасти же для того, чтобы даже давно
известное, изменив свою внешность, благодаря имени и стилю ав-
торов приобрело вид новизны и сильнее привлекало учащихся.
Как бы то ни было, и мне, конечно, надо было следовать обы-
чаю и наряду с другими учителями внести свой вклад в науку.
К этому присоединяется и следующее соображение: хотя уже
многие авторы написали превосходные сочинения по поэтике,

к которым нечего добавить, однако их трудно осилить или по
причине их изощренности, или потому что они, из-за подроб-
ного и пространного способа изложения, слишком обширны и
их нельзя усвоить людям с более слабыми способностями; да,
по-видимому, они и требуют срока обучения большего, чем го-
дичный. Поэтому, я полагаю, стоит, опустив все темное и мало-
доступное, свести воедино в небольшом сравнительно объеме
всё более легкое, несложное, но более необходимое, и, как бы со-
брав его в тугой узел, изложить насколько возможно кратко;
заботясь при этом больше об удобстве и пользе учащихся, чем
о том, чтобы раздуть свою славу множеством исписанных ли-
стов. На все это указывает Гораций, весьма здраво советуя
(О поэтическом искусстве, ст. 335):
Если ты учишь, старайся быть кратким, чтобы разум послушный
Тотчас понял слова и хранил бы их в памяти верно!
Все, что излишне, хранить понятие наше не может.
Далее, все это наше сочинение мы решили разделить на три
книги. Действительно, кое-что следует предпослать сочинению
о поэтике в качестве вступления, которое одинаково наставляет
поэта в героическом, лирическом, трагическом или иного рода
жанре. Это следует изложить в I книге.
Сами же поэтические произведения отличаются между со-
бой не только жанрами, но и объемом, и значительностью со-
держания. Бывают поэтические произведения более возвышен-
ные, более важные; они сопряжены с большим трудом, ну-
ждаются в мощном вдохновения и требуют больших усилий, да
не меньше и решимости и выдержки; слабые плечи отказы-
ваются нести на себе их громаду. Такова, например, поэзия ге-
роическая, трагическая и другие в таком роде. Их изучению мы
посвятим отдельно вторую книгу.
Другие же поэтические произведения уступают вышеупомя-
нутым почти во всех отношениях. Таковы, например, оды, гимны,
дифирамбы и вся лирическая поэзия с сопутствующими видами:
эпиграммы, эпитафии, элегии, буколические эклоги и прочие
такого же рода. Объем этих поэтических произведений гораздо
меньше, поэтому к ним смелее обращаются, легче разрабаты-
вают и быстрее завершают их даже посредственные дарования.
Их разбор будет заключаться в книге III.
Естественный порядок практических указаний требовал на-
чинать изложение с этих последних малых жанров и затем уже
переходить к вышеупомянутым возвышенным произведениям,
так как всякое уменье движется от более легкого к более труд-
ному. Однако из уважения к значению эпических и трагических
произведений мы поместим их в нашем изложении на более вид-

ном месте. К этому же самому нас побуждает и то, что усердие
учащихся по большей части к концу года ослабевает, так как
они, в ожидании заманчивых вакаций, меньше всего заботятся
и помышляют об учении. Поэтому, думается, безопаснее можно
возложить тяжкое бремя на более слабые плечи, чем на более
утомленные.
Вы же, над развитием способностей которых мы трудимся
с великой охотой, обратите к этой науке ваши помыслы, заботы
и тревоги, достойные вашего призвания, достойные и моих ожи-
даний. Этим вы покажете, что и я не напрасно надеялся на
ваши дарования, а эту вашу цель — благородную хотя бы в силу
одного вашего дерзания вы сделаете еще благороднее вашими
постоянными усилиями. К этому вас призывает значение, польза
и достоинство этой прекрасной науки. Так велика ее приятность
и услада, когда мы применяем ее или упражняемся в ней (это
составляет ее божественную особенность), что не только плоды,
приносимые ею, но даже и самые труды, как бы велики они ни
были, представляются чрезвычайно сладостными. И я не ко-
леблясь объявляю того, кто, трудясь для муз, тяготится трудом,
не рожденным для поэзии и не достойным называться
поэтом.
Чтобы ваши труды — чего я вам желаю — были успешны,
я хочу, чтобы вы уже на пороге избранного вами рода занятий
вполне прониклись мудрым правилом философа — оно служит
как бы опорой всех наук, — а именно: знать, что особая обязан-
ность учащихся -— верить учителю. — Тогда и я с большей охо-
той стану излагать то, чем я, надеюсь, овладел, и вы, если только
не хотите быть сами врагами своих успехов, бодрее приметесь
за эти занятия.
КНИГА I
В КОТОРОЙ ИЗЛАГАЮТСЯ ОБЩИЕ ПРАВИЛА,
СПОСОБСТВУЮЩИЕ ОБРАЗОВАНИЮ ПОЭТА
ГЛАВА I
ПРОИСХОЖДЕНИЕ, ПРЕВОСХОДСТВО И ПОЛЬЗА ПОЭТИЧЕСКОГО ИСКУССТВА
Что передают о начале Нила, славной египетской реки,
почти то же можно сказать и о происхождении поэзии. Гово-
рят, что Нил скрыл свою главу (как это мы читаем у Овидия;
Метаморфозы, II),1 потому что неизвестно, откуда он начи-
нается. Не менее сокрыты от человеческого знания и памяти

людей и начатки поэзии, но не потому, что это искусство — са-
мое славное из всех — неприметно, а потому, что оно уводит
исследователей его происхождения в такую древность, что вся-
кий предполагаемый творец, оказывается, жил позже него. Иные
ставят на первое место Гомера, может быть потому, что он пре-
взошел всех прочих поэтов дарованием (Плиний2 присуждает
ему первенство за одаренность), но он не предшествовал им по
времени. Его современником был Гесиод, который, говорят, пер-
вым писал в стихах о земледелии; впоследствии ему подражал
Виргилий в своих «Георгиках». А до Гомера упоминается зна-
менитый Дарет,3 написавший о Троянской войне; его поэма со-
хранилась до сих пор. Также Мусей и Орфей,4 из которых пер-
вый прославлен и Виргилием в знаменитом изречении (Энеида,
VII, 661):
Больше всего же Мусею: в толпе многолюдной средину
Он занимал, что взирала, как он выдается плечами.
И Юлий Скалигер5 говорит, что он, т. е. Мусей, настолько
изящнее самого Гомера, что если бы не сохранилось историче-
ских свидетельств, то можно было бы считать, что он был после
Гомера.
Орфей же тем, что он даже диких и грубых людей смягчал
сладостью изложения, дал повод для вымысла — уверяют, что
он заставлял плясать зверей и деревья. Однако не им обязана
поэзия своим первоначалом: ведь до Орфея был его настав-
ник — Лин; он, по преданию, первым принес из Финикии в Гре-
цию письмена. Элиан6 же утверждает, что существовал некий
поэт, еще более древний, чем Орфей и Мусей, — Сиагр,7 и он-то
первый и написал поэму о Троянской войне. Но здесь и сама
древность простерла такой мрак и туман, что нет, по-видимому,
способа даже искать, а не то что найти автора.
И о самих Музах у авторов нет согласия. Так, например,
иные считают их дочерьми Пиэрия Македонца,8 утверждая, что
Музы от него получили мусическое искусство и свои имена.
Этому противоречит сказание у Овидия (Метаморфозы, V),
а именно, что дочери Пиэрия не были Музами: они неосмотри-
тельно вызвали самих Муз на состязание в пении и, побежден-
ные, были превращены в сорок.
Другие предпочитают рассказывать то же самое об Ози-
рисе (под другим именем — Дионисе), которого многие ото-
ждествляют и с Аполлоном. По рассказам, он был сначала ца-
рем аргивян, а затем — египтян. Будучи страстным любителем
музыки, он содержал при себе неких девиц, искусных в игре на
кифаре, которые, как многие утверждают, назывались Музами
и удостоились прозвания богинь.

Но почему мы ищем происхождения поэтической способности
там, где она не рождена? Так как, подобно прочим благород-
ным искусствам, она — божественный дар и начало ее у почи-
тателей нечестия неясно, то без колебания следует признать,
что она возникла у иудеев, откуда проистекли почти все науки.
Об этом сообщают испытанные авторитеты в вере. Евсевий9
в III книге «О приготовлении евангельском» говорит, что впер-
вые поэзия процвела у древних евреев, которые жили гораздо
раньше греческих поэтов, и что Моисей, перейдя через Чермное
море, воспел благодарственную песнь Богу, составленную в сти-
хах гекзаметром. Об этом свидетельствует и Иосиф Иудей 10 во
II книге «Древностей»;- и сам Иосиф говорит то же самое
в VII книге «Древностей»: Давид сочинял песнопения и гимны
Богу разными размерами; одни в триметрах, другие же — пен-
таметрами. Блаженный же Иероним11 в предисловии к «Хро-
нике» Евсевия распознает разного рода стихи в Священном
Писании, причем в Псалмах, говорит он, содержатся и ямбы, и
алкеевы, и сапфические, и стихи в половину (стихотворной)
стопы; песни же «Второзакония» и книги Исайи, Иова и Соло-
мона написаны гекзаметром и пентаметром.12
Но не здесь, однако, следует полагать первое начало поэзии.
Уже задолго до потопа и немного спустя после самого начала
мира Юбал сын Ламехов назван в Писании зачинателем пения
под кифару (Бытие, гл. IV). Но необходимо было сперва петь
человеческим голосом, как инструментом более близким и есте-
ственным, чем кифара. Песни же без стиха, т. е. без известного
числа звуков, связанного с напевом, не могло быть. Итак, на-
чало поэзии было древнее, чем сам Юбал, и даже нет никакого
сомнения, что она возникла у первого человека при самом со-
творении мира. И я полагаю, что — не говоря о сокровенных
щедротах Божиих — если рассматривать только Природу, то
убедишься, что чувство человеческое, в образе любви, было пер-
вым творцом поэзии. Ведь любящие либо охвачены томлением
по желанному предмету, либо радостью обладания. И тогда-то
и возникает из-за страстного нетерпения стремление к каким-то
нежным жалобам. После же достижения желаемого, сейчас же,
бурно, не отдавая себе отчета, радуются, ликуют, пляшут и на-
чинают петь, даже невольно. Отсюда, очевидно, и возникла
песня; но в обоих случаях (как это ясно при внимательном рас-
смотрении) душу охватывает некое неистовство, которое и яв-
ляется зародышем поэтического замысла. Так рассуждает и
Плутарх 13 в «Застольных беседах» относительно происхождения
пения. По-видимому, этот взгляд на такое стародавнее проис-
хождение поэзии разделяли все древние поэты, которые назы-
вали самого Юпитера отцом Муз, матерью же — Мнемо-

сину, — это имя означает у греков память. Этим они хотели
показать, что Музы произошли от творца природы и что их
память простирается на все, то есть, что все является поздней-
шим. Это имел в виду Виргилий в своем изящнейшем стихе:
Ибо и помните вы, богини, и в силах напомнить.14
Таким образом, поэзия, возникнув в колыбели самой при-
роды, в течение многих веков постепенно, как это бывает, на-
бирала силы. Наконец, Орфей, а затем Гомер и Гесиод — гре-
ческие поэты — ее явили, что признает, на основании Порфи-
риона,15 Полидор Виргилий 16 (Об изобретателях вещей, гл. II).
У римлян же, по свидетельству Цицерона (Тускуланские бе-
седы, кн. I) и Фабия Квинтилиана 17 (кн. X), некий Ливии Ан-
дроник 18 первым сочинил художественное произведение. Вот
то, что касается древности поэзии.
Теперь скажем несколько слов о ее превосходстве: как бла-
городна эта способность, об этом прекрасно свидетельствует уже
одна ее древность и происхождение от начала мира; еще лучше
поясняется это самое сказанием древних поэтов, утверждающим,
что Музы родились от Юпитера и Мнемосины (как мы только
что видели), кормилицей же их была Евфема, т. е. добрая
слава: ведь наградой мудрым служит добрая слава. И это они
справедливо истолковали: во-первых, сам предмет, которым
обычно занимается поэзия, придает ей огромную важность и
ценность. Поэты сочиняют хвалы великим людям и память о их
славных подвигах передают потомству. Так, Гомер описал ге-
роические подвиги Улисса, Виргилий — плавания и войны Энея,
Силий Италик 19 — войны римлян с Ганнибалом, Лукан 20 —
гражданскую войну Помпея с Цезарем, а другие — подвиги дру-
гих. Затем многие поэты поведали о тайнах природы и о на-
блюдениях над движением небесных светил. Точно так же
хвалы святым, хвалы самому Богу и его чудеса даны Моисеем,
наставления и поучения — Соломоном, а тайны грядущего
Христа — прочими пророками в разного рода произведениях.
Столь великому значению поэзии не могут повредить и не-
которые срамные стихотворения, сочиненные людьми с боль-
шим, но бесстыдным дарованием.21 Политическая философия,
которую Аристотель поставил судьей -и руководительницей
всех искусств и наук, не допускает в число Муз все стихотво-
рения такого рода, как распространяющие заразу и вредные для
нравственности. Без сомнения, Платон не кого другого, как
именно такого рода поэтов изгоняет из пресловутого, вымышлен-
ного им государства.22 Очевидно, потому, что они неправедно и
бесстыдно вторглись в число поэтов, обманув литературную
чернь каким-то видом поэзии и прикрасами стихотворной речи,

которыми они пытались украсить свою слабую и дряблую душу.
При внимательном рассмотрении ты заметишь, что, как в наг-
лом их стихоплетстве нет ничего трудного, так нет и ничего хо-
рошего и даже никакого искусства. Ведь для человека, размяг-
шего от любовного безумия, нет ничего легче как перебирать и
в мыслях, и словесно все эти забавные садики, ручейки, цве-
точки, набеленные щеки, убранные золотом волосы и тому по-
добные изящные пустяки. Это и грубая чернь, возбужденная
оводом похоти, дико распевает повсюду по деревням и на пере-
крестках. Но подобный вздор, хотя бы и сочиненный весьма
даровитым человеком, следует назвать скорее песенками распут-
ных бабенок или чем угодно другим, но не поэтическим произ-
ведением. И я не опасаюсь, что мне поставят здесь на вид неко-
торых древних писателей, по всеобщему мнению причисленных
к поэтам, которые, однако, сочиняли весьма непристойные сти-
хотворения, как например Плавт, Катулл, Овидий, Марциал и
другие. Все они ради других своих благопристойных произве-
дений удостоились называться поэтами. Впрочем, я решительно
заявляю, что они во многом погрешили против искусства, ко-
торому они себя посвятили, поскольку в своих нечистых произ-
ведениях оскверняли поэзию и вредили нравственной стороне
человеческой жизни. Ведь они поступали против назначения
поэзии, а это назначение, согласно Горацию,23 заключается
в том, чтобы или приносить пользу, или услаждать, или обоими
этими способами оказывать людям помощь в жизни. И когда
Гораций сказал «услаждать», то, если хочешь понять что такое
истинное услаждение, назови это услаждение здравым, а не за-
ражающим.
Есть одно обстоятельство, которое, пожалуй, причиняет мне
в этом вопросе затруднение: Талия — одна из девяти Муз, —
по словам Виргилия,24 должна отличаться необузданной речью.
Поэтому и ерисиарх Арий,25 говорят, озаглавил свою книгу о не-
пристойной любви «Талия», которую впоследствии великий
Константин26 благочестивым и строгим указом велел собрать и
сжечь. Но и это возражение, пожалуй, вовсе не существенно,
чтобы ради него вносить в священную — или, как говорили
древние, во вдохновенную свыше способность — бесчинство и
бесстыдство. Ведь, когда Виргилий сказал, что у Талии необу-
зданная речь, то он хотел этим указать, что она — богиня, воз-
главляющая комических поэтов, у которых в обычае выводить
лицедеев для удовольствия и смеха зрителей. Итак, здесь у Вир-
гилия название предмета является несколько более грубым и по-
рочным, чем сам предмет, им обозначенный. И почему же нельзя
наслаждаться комедиями так, чтобы не страдала нравствен-
ность? Но если у Плавта и прочих древних авторов комедий

в изобилии встречаются подобного рода гадости, то виной этому
нравы развращенного века, а не сущность комедии. То же самое
следует сказать о сочинениях наглого Ария, дерзко озаглавив-
шего их именем Талии.
Итак, даже по самому своему содержанию поэзия приобре-
тает большую ценность. Добавь к этому и то, что великий све-
точ ума человеческого -г- философия — либо рождена, либо
вскормлена поэзией. Ведь те, кто писал о различных философ-
ских школах и направлениях, утверждают, что первая и древ-
нейшая философия была поэтической, т. е., что все те истины,
которые людям издревле удавалось отыскивать путем философ-
ствования, они излагали другим под покровом песен и сказа-
ний — произошло ли это от обычая египтян, которые, по-види-
мому, впервые начали заниматься философией и все свои пред-
ставления о божественном вкладывали в иероглифы и некие
знаки по подобию, или же потому, что в те времена, по замеча-
нию Юста Липсия27 (Руководство к стоической философии,
кн. I, дисс. 1), почитали более возвышенным и более соответ-
ствующим величию предмета выражать его торжественно зву-
чащими стихами? Тогда процветали знаменитые древнейшие
философы и в то же время и поэты: Мусей, Лин, Орфей, Ге-
сиод, Гомер и др. Первым Ферекид28 изменил прежние приемы
философствования, начав писать прозой, и заставил философию,
только что повзрослевшую в святилище Муз, научиться гово-
рить с толпой.
Все это нас убеждает в том, что подобно тому как мы рас-
познаем значительность какого-либо человека в государстве по
отведенной ему области, так и превосходство поэзии мы узнаем
по множеству вещей — благородных и великих. Кроме того, есть
и много другого в подтверждение того же самого: ведь всегда
наилучшие поэты были окружены великим почетом: о Гомере
горячо спорили семь городов, каждый считал его своим согра-
жданином:
Смирна, Родос, Колофон, Саламин, Хиос, Аргос, Афины.
После взятия Фив Александр пощадил дом Пиндара. Ев-
рипида столь высоко ценили Архелай,29 царь Македонский, и
афиняне, что последние настоятельно просили царя отдать им
тело скончавшегося поэта, а тот упорно удерживал его у себя
как сокровище. Далее, Гораций у Мецената, а Виргилий
у него же и у Августа были в величайшей чести. Клавдиану30
после смерти была поставлена статуя по решению сената и на-
рода римского. Кроме того, и выдающиеся люди в государстве,
которые прославились знатностью, доблестью, почетом или всем
этим вместе, ревностно занимались поэзией, предаваясь писа-

нию стихов; этим они признавали великую важность поэзии как
распространительницы их славы. Софокл, знаменитый и про-
славленный трагик, был афинским стратегом. Императора Ав-
густа Музы не только услаждали, но и покоряли его.31 По сви-
детельству Марциала, Домициан сочинил поэму о Капитолий-
ской войне.32 Находят и кое-какие стихотворения под именем
Константина Великого. Евдокия,33 супруга Феодосия младшего,
Лев Мудрый34 и другие императоры константинопольские за-
свидетельствовали в стихах, сочиненных ими, свое мнение о по-
эзии. И еще более значительным является то, что много святых
отцов создавали замечательные поэмы. Таковы, например, Кип-
риан,35 Иларий,36 Дамас,37 Павлин,38 Пруденций,39 Синезий,40
Иоанн Дамаскин.41 Среди них особенно прославился святой Гри-
горий Назианзин,42 который опубликовал стихотворных сочине-
ний не меньше, чем прозаических, и даже в старости обычно
писал стихи. Многие из них даже не считали неуместным при-
водить повсюду в своих сочинениях стихи языческих поэтов.
В этом отношении особенно выделяются тот же Григорий,
Василий Великий43 и Синезий в своих письмах. Святой Васи-
лий в своей речи «О чтении греческих писателей» увещевает
юношей (предписав определенные правила предосторожности)
ревностно читать сочинения поэтов. Но самое главное то, что
великий Павел,44 сосуд избрания, свидетельствует о том, что
много раз читал сочинения поэтов, приводя слова Арата 45 (Дея-
ния, гл. VII) и песнь Евмениды46 (Послание к Титу, гл. I).
Все это вполне достаточно доказывает значение поэзии, а еще
более значительной делает ее та великая польза, которая
обильно проистекает от нее на благо людей. Из произведений
поэтов мы познаем и гражданский, и военный образ жизни. Го-
мер, описывая скитания и битвы Улисса, а Виргилий — плава-
ния и войны Энея, прекрасно наставляют и гражданина, и воина,
как жить на родине и на чужбине. Также и прочие отличнейшие
авторы в изучаемой нами области всецело заняты восхвалением
благодеяний, порицанием проступков, преумножением чьей-
либо славы или позора. При этом поэты прививают доброде-
тели душе, искореняют пороки и делают людей, раз они избав-
лены от вожделений, достойными всяческого почета и хвалы.
И они делают это тем легче и успешнее, что стихи их в силу
наслаждения, порождаемого размером и стройностью, охотнее
слушаются, с большим удовольствием прочитываются, легче за-
учиваются, глубоко западая в души.
Еще более удивительно то, что даже сатиры их и нападки,,
т. е. более резкий и горький род лекарства, окутанные вымыс-
лом и стихом, словно медом и нектаром, становятся приемле-
мыми. Цицерон полагал даже, что поэзия помогает самой ри-

торике, и утверждал невозможность совершенного красноречия
без знакомства с поэзией.
Немало способствует поэзия также возбуждению героиче-
ского духа на войне. Александр47 воспламенялся на деяния
Марса более гомеровскими песнями, чем трубами и тимпанами.
Полагая, что он сравнялся славой с Ахиллесом или даже пре-
взошел его, Александр признавался, что завидует только тому,
что Гомер был глашатаем славы Ахиллеса. Наконец, что же
больше помогает и наставляет в человеческой жизни, как не
примеры предков, их мужественные и мудрые деяния, предан-
ные памяти потомства и украшенные величайшими похвалами?
Все это в изобилии по сравнению с другими человеческими
способностями дает одна только поэзия, прославляя в стихах
древние подвиги и героические доблести, делая их как бы веч-
ными. Если бы она умалчивала об этом, то достойные вечной
памяти деяния, чуть только они минуют, увлекали бы вместе
с собой и славу свою к забвению, как бы в темную могилу.
Прекрасно сказал об этом Гораций (Оды, IV, 9):
Не мало храбрых до Агамемнона
На свете жило, вечный, однако, мрак
Гнетет их всех, без слез, в забвении:
Вещего не дал им рок поэта.
ГЛАВА II
НЕОБХОДИМОСТЬ ПОЭТИЧЕСКОГО ИСКУССТВА.
ЗАМЕЧАНИЕ О НАЗВАНИИ. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРИРОДЫ,
ПРЕДМЕТ И НАЗНАЧЕНИЕ ПОЭЗИИ
I. Необходимость поэтического искусства
Говоря о происхождении нашей способности, мы возвели ее
к первоначалам самой природы, которые древнее всякого искус-
ства. По старинному взгляду, некое божественное и небесное
вдохновение побуждает поэтов писать стихи, и обычно принято
даже говорить, что поэтом надо родиться, оратором же можно
стать. Тем не менее, и в этом искусстве весьма необходимы оп-
ределенные правила и наставления. Мало того, даже следует
сказать, что и этот пресловутый, как говорят, небесный порыв,
который одни прозвали восторженностью, а другие энтузиаз-
мом, без помощи наставников окажется, если верить Горацию»
бесполезным (О поэтическом искусстве, 409):
Я не вижу, к чему бы
Наше учение было без дара и дар без науки?
Гений природный с наукой должны быть в согласьи взаимном.

И то, что Гермоген 1 в своих книгах по риторике говорит об
ораторе, я решительно утверждаю относительно поэта: именно,
скорее может делать ошибки человек одаренный, но неискусный,
чем менее одаренный, но проникшийся правилами искусства.
Поэтому многие люди, по-видимому, слишком полагаются на
дарование и, словно необъезженные кони, сбросив узду искус-
ства, несутся, охваченные скорее безумием, чем этим преслову-
тым священным и ученым вдохновением. Мы учимся на их при-
мере: искусство, утвержденное определенными правилами и
наставлениями, не только полезно поэту, но прежде всего необ-
ходимо.
II. Замечание о названии
Далее, слово поэт, поэма и поэзия произведено от грече-
ского слова poiein, что означает «творить» или «сочинять», от-
сюда и поэта, если бы это было в обычае, правильно можно
было бы называть «творцом», «сочинителем» или «подражате-
лем». Ведь выдумывать или изображать — означает подражать
той вещи, снимок или подобие которой изображается. Отсюда
и образ именуется изображением. А то, что лишь одна эта об-
ласть искусства называется поэзией, хотя по своему значению
это название подходит и прочим искусствам, получилось путем
антономасии, именно, по причине выдающейся способности твор-
ческого воображения у поэтов. В чем состоит и каков этот вы-
мысел — будет сказано ниже.
III. Определение природы поэзии
Природа поэзии соответствует ее имени. Ведь поэзия есть
искусство изображать человеческие действия и художественно
изъяснять их для назидания в жизни. Из этого определения
видно, что поэзия совершенно отлична от истории и от диало-
гизмов 2 филологов (с которыми у нее есть нечто общее). Исто-
рия ведь просто повествует о подвигах и не воспроизводит их
посредством изображения. Диалогисты же воспроизводят и
изображают, но делают это не стихами, а в прозаической речи.
Поэт же, имя которому «творец» и «сочинитель», должен слагать
стихи, придумывать содержание, т. е. воспевать вымышленное.
IV. Предмет
Из этого объяснения природы поэзии можно легко узнать,
в чем состоит предмет, которым она занимается. Хотя Цице-
рон (Об ораторе, I) отмечает, что к области поэзии принадле-
жит все то, о чем можно писать стихи, т. е. все то же самое, что
служит предметом и ораторского искусства, тем не менее, точ-
нее рассматривая природу поэзии, мы говорим, что ее основной

предмет приспособлен собственно к изображению людских дей-
ствий посредством стихотворной речи.
V. Назначение поэзии
Гораций в знаменитом стихе из книги «О поэтическом ис-
кусстве» приписывает поэзии двойное назначение — услаждение
и пользу.
Или полезными быть, иль пленять желают поэты.3
То и другое назначение, если их брать отдельно, несовер-
шенны. Ведь стихотворение, которое услаждает, но не приносит
пользы, является пустым и подобно ребячьей погремушке.
То же, которое стремится быть полезным без услаждения,
едва ли будет полезным. Ибо мы приступаем к чтению поэтов,
увлеченные прелестью и изяществом стиля: в поисках удоволь-
ствия мы вместе с тем находим и пользу. Поэтому и то и дру-
гое вместе создают совершенное назначение, как добавляет
там же и сам Гораций:
Иль вместе воспеть приятное и достойное в жизни.4
Всех голоса съединит, кто мешает приятное с пользой.5
Поэтому и поэт возьмет для разработки то, что может при-
нести пользу в человеческой жизни, и будет стараться таким
способом вести изложение, чтобы доставить читателю наслаж-
дение.
ГЛАВА III
ДВА НЕОБХОДИМЫХ УСЛОВИЯ, СОЗДАЮЩИЕ ПОЭТА (ЕСЛИ НЕТ ТОГО ИЛИ
ДРУГОГО. ТО НАИБОЛЕЕ АВТОРИТЕТНЫЕ ПИСАТЕЛИ НИКОГО НЕ ДОПУСКАЮТ
ПРИЧИСЛЯТЬ К ЧИСЛУ ПОЭТОВ): ПОЭТИЧЕСКИЙ ВЫМЫСЕЛ, ИЛИ ПОДРА-
ЖАНИЕ, И РИТМ РЕЧИ, ОСНОВАННЫЙ НА ОПРЕДЕЛЕННЫХ ПРАВИЛАХ, ИЛИ
СТИХОТВОРНОЕ МАСТЕРСТВО
I. Поэтический вымысел
Первое, что преимущественно требуется во всяком поэтиче-
ском произведении, это — вымысел, или подражание, если его
нет, то сколько бы ни сочинять стихов, все они -останутся не
чем иным, как только стихами, и именовать их поэзией будет,
конечно, несправедливо. Или если захочешь назвать поэзией,
ты назовешь ее мертвой. Ведь подражание является душой по-
эзии, как это ясно из определения. На этом основании Аристо-
тель, сравнивая Гомера (который с подходящим вымыслом
описал битвы и скитания Улисса) с Эмпедоклом, который в сти-
хах написал книги о природе, так высказался о них: у Гомера
нет ничего общего с Эмпедоклом, кроме стихотворного размера,

поэтому первого справедливо называть поэтом, последнего же —
физиологом,1 а не поэтом. И далее Аристотель говорит: если
сочинения Геродота переложить стихами, то получится как и
прежде история, а не поэма.2 Философ этими словами хотел оп-
ровергнуть заблуждение многих людей, которые полагают, что
одной лишь способности слагать стихи достаточно для того, чтобы
быть поэтом. Ведь история, подчиненная закону описывать под-
линные события и то как они совершались, лишена вольности
измышлять правдоподобное. Поэтому, даже написанная сти-
хами, она останется историей, а не поэмой. Под поэтическим же
вымыслом, или подражанием, следует понимать не только спле-
тение фабул, но и все те приемы описания, которыми человече-
ские действия, хотя бы и подлинные, изображаются, однако,
правдоподобно. По этой причине не следует исключать из числа
поэтов Лукана (ведь, по свидетельству Скалигера,3 некоторые
не считали Лукана поэтом за то, что он изображал действитель-
ные события). В дальнейшем мы более подробно объясним при-
роду этого поэтического вымысла во II книге, где пойдет речь
о героической поэзии.
II. Искусство стихотворное
Второе, что обязательно должно содержать всякое поэтиче-
ское произведение, — это мастерство стихотворного размера, или
ритм речи, по определенному правилу, без чего также нельзя
называться поэтом. Эзопу, Лукиану, Апулею, даже самому Ци-
церону в его диалогах и многим другим не хватает только од-
ного, чтобы носить название поэтов, а именно — стихотворной
формы. Ведь все, кто излагают свои чувствования в диалогиз-
мах, явно пользуются поэтическим подражанием, так как они
рисуют беседующих между собой лиц, изображая их разнооб-
разные душевные и телесные движения, однако, раз они изла-
гают все это в прозе, а не стихами, их не зовут поэтами'. О Вир-
гилии известно, что он написал свою знаменитую поэму «Эне-
иду» сначала в прозе. Но в таком виде она еще не была
поэмой, и сам автор, если бы не изложил в стихах все свое про-
изведение, никогда бы не прослыл поэтом. Ведь стихотворная
форма есть как бы повозка или триумфальная колесница, на ко-
торой это многообразное изображение предметов — подражание,
говорю я, или поэтический вымысел — несется ввысь и повсюду
встречает все большее одобрение.
Получив предварительное понятие об этом, приступим уже
к подробному ознакомлению с тем и другим и к успешному их
выполнению. Это будет легко, если мы сперва основательно
изучим то, без чего нельзя ни сочинять, ни воспевать. Это —
запас слов, отбор мыслей, различный слог речи, украшения как

слов, так и мыслей, как-то: фигуры и подобного рода поэтиче-
ские украшения, наконец, и само стихотворное искусство, и пол-
ное знание, к чему надо стремиться и чего следует избегать
в каждом стихотворном роде.
ГЛАВА IV
О НЕОБХОДИМОСТИ И ПОЛЬЗЕ СТИЛЯ. О НАВЫКЕ И ПРИЕМАХ СТИЛЯ
И О РАЗЛИЧНЫХ ВИДАХ ПОЭТИЧЕСКИХ УПРАЖНЕНИЙ
I. Необходимость и польза стиля
Прежде всего я хочу рекомендовать моим ученикам постоян-
ные упражнения в стиле и навыках писания. Ведь навык как
во всех других, так в особенности и в этом искусстве, не только
оказывает великую помощь, но даже, как все согласны в этом,
является лучшим учителем и имеет большее значение, чем само
искусство. Я постоянно утверждаю, что тот более продвинется
в поэзии, кто часто упражняется в писании (хотя бы он даже
был лишен живого слова наставника), нежели тот, кто основа-
тельно усвоил все наставления, но редко или никогда не при-
нимается за писание.
Этому учит самый опыт этого и других искусств. Так, на-
пример, всякий, кто прекрасно знает правила живописного ис-
кусства о соразмерности членов при рисовании человеческого
тела, об изображении различных телодвижений и состояний
тела, о рисовании отдаленных и близких предметов, о примене-
нии и расчете теней и различных оттенков света, если кто —
повторяю — все тому подобное целиком и в совершенстве по-
знает, но не будет упражняться в рисовании, — тот вовсе не
сможет создать картины. Поэтому тот, кто хочет достичь ус-
пехов ,в этой нашей области, пусть, подобно Апеллесу,1 у кото-
рого не бывало дня без линии, примет решение постоянно уп-
ражняться в писании, ежедневно стараясь писать хотя бы по
одной строчке или сочинять один стих, если не хочет напрасно
ждать того, к чему, по его словам, он ревностно стремится и чего
жаждет. .
II. Навык и приемы стиля
Относительно упражнения и стиля Фабий Квинтилиан дает
три весьма полезных наставления.2
Первое. Не писать слишком поспешно. «При быстром пи-
сании, — говорит он, — выходит не хорошо, а если пишем хо-
рошо, то выходит быстро». Прежде всего нужно установить,
чтобы писать как можно лучше, а скорость даст привычка.

Второе. Добиваться лучшего, а не довольствоваться первым,
что представится. Необходимо производить отбор предметов
и слов, рассматривая важность каждого в отдельности, чтобы
не всякое попавшееся слово заняло место.
Третье. Если мы пишем что-либо довольно длинное, то для
большего успеха следует (я говорю словами Квинтилиана) чаще
перечитывать последние строки из уже написанного. Ведь кроме
того, что таким образом лучше достигается связь предшествую-
щего с последующим, но и жар мысли, ослабевший от перерыва
в писании, как бы получив разбег, вновь обретает силы и
подъем. Таковы наставления Квинтилиана. Добавляю ука-
зание
Четвертое, из Горация (О поэтическом искусстве, 38), чтобы
мы выбирали то, что нам по силам и не превышает наших даро-
ваний и опыта, но стоит на уровне наших способностей. Слова
Горация следующие:
Всякий писатель предмет выбирай соответственно силе;
Долго рассматривай, пробуй, как ношу, поднимут ли плечи.
Если кто выбрал предмет по себе, ни порядок, ни ясность
Не оставляют его: выражение будет свободно.
Таким образом и Овидий (Скорбные элегии, II) оправды-
вается перед Августом: почему он не воспевал военных подви-
гов или хвалы Цезарю, а сочинял любовные пустяки.3 Затем,
чтобы однообразие занятий не породило пресыщения, скуки и
утомления и мы, поддавшись отвращению, не стали ленивыми
и не начали мало-помалу беспечно отставать от нашего начина-
ния, я даю здесь несколько видов упражнений, от разнообра-
зия которых новичок получит наслаждение, а его дарование —
дальнейшее усовершенствование.
III. Различные виды упражнений и преимущественно —
в синонимике
Первым упражнением пусть будет: выразить одно и то же
разными словами, в различном или одинаковом стихотворном
размере. Это называется синонимией, и весьма полезно, и даже
само по себе в высокой степени облегчает сочинение стихов.
Ведь, во-первых, приобретается запас слов, относящихся к од-
ному и тому же предмету, так что после таких упражнений тот,
кто пожелает описать что-либо, не будет затрудняться при под-
боре слов; много слов набежит само собой и только нужно бу-
дет сделать из них выбор. Затем нередко бывает, что прихо-
дится повторять то же самое в одной поэме; при этой надоб-
ности лучше всего помогает такого рода упражнение: ведь одно
и то же можно будет легко выразить то теми, то иными словами.

Так, Виргилий (Энеида, II) в таких словах изображает глубо-
кую ночь:
Был тот час, когда начинается первый для смертных
Бедных покой и богов благостыней их сладко объемлет.4
Сам же он в другом месте дает иное описание того же (Эне-
ида, VIII).
Ночь наступила, везде по земле утомленных животных
Сон глубокий сковал, и птиц и скотов земнородных.5
И рассвет дня он изображает следующим образом (Энеида»
III):
Новый уж поднимался день, при первом Эое,
И содвигала Аврора влажную тень с небосвода.6
Но в IV книге «Энеиды» иначе:
А покидает меж тем Океан, вставая, Аврора.7
И еще иначе в XII книге «Энеиды».
День грядущий, едва родившись, обрызгал сияньем
Горные выси, едва поднялись из глубокой пучины
Кони солнца, лучи из ноздрей выдувая взнесенных.8
Овидий же так приступает к сравнению малого с великим:
Если позволено уподоблять великое малому.
То же самое он выражает в другом месте так:
Если можно сравнить великое с малым.
А где-то так:
Если можно малое сопоставить с великим.
И еще иначе в другом месте:
Почему же нельзя брать примеры от великого к более малому.9
При этом синонимическом упражнении не заботься о том,
чтобы находить слова совершенно одинакового значения, ка-
ковы суть ensis и gladius,10 но будет достаточно тех, которые
в соединении выражают одно и то же, хотя взятые отдельно —
не будут иметь подобного значения. Отсюда можно применять
признак предмета вместо предмета и часть вместо целого, род
вместо вида, вещество вместо того, что из него сделано. Для
образца возьмем изречение Сенеки Трагика.
Тот, кто любовь в начале подавил,
Воистину бывает победитель.
Но кто питал и лаской возлелеял зло,
Нести ярмо, которому подпал,
Отказывается, но слишком поздно.11

Здесь ты можешь видеть, что в каждом стихе упоминается
«любовь», но в первом стихе собственно слово «любовь», во
втором — через синекдоху, род вместо вида, в третьем —
«ярмо», метафорически. Поэтому хорошо заметь для себя, что
тропы являются богатейшим вместилищем для синонимических
значений.
Что этот род упражнения был чрезвычайно излюблен и не-
мало усовершенствован главой всех поэтов Мароном, свиде-
тельствуют многочисленные у него примеры. Некоторые из них
встречаются и до сих пор; одно весьма изящное —о реке, ско-
ванной льдом, — я приведу; здесь он выразил одиннадцать раз
в изящных дистихах такую мысль: там, где прежде проходил
корабль, теперь проезжают повозки.
Там, где проходил путь корабля, запряженный бык тащит
повозку, после того как суровая зима сковала морозом воды.
Волна, недавно доступная широкой корме, держит на себе ко-
лесо, когда, застыв от мороза, она выглядит как мрамор.
Волны, на которые сейчас напирает воз, после того как они за-
стыли от зимнего холода, прежде рассекал корабль. Волне при-
ходится терпеть от колес, а не от быстрого корабля, чуть только
река превращается в крепкий лед. Волны, привыкшие нести ко-
рабль, доступны повозке, когда они застыли, превратившись
в лед, в виде нового мрамора. Там дорога для повозки, где не-
давно плыла изогнутая корма корабля, после того как зима хо-
лодом сковала воды. Когда ледяная зима сковала прозрачные
воды, колея отмечает путь там, где недавно шло глубокое русло.
Река служит дорогой повозке, а раньше — кораблю, повинуясь
ветру; она становится проезжей для колес. После того как в реке
замерзла густая влага, волы тянут повозки там, где корабль под-"
гоняли весла; холодные волны, вмещающие на своих просто-
рах корабли, открывают путь повозкам, когда река недвижима
от суровых холодов. Когда Борей сковал холодом воды, повозки
направляются в путь там, где обычно шли корабли.
К этому Виргилиеву упражнению 12 мы присоединим наше,13
которое хотя и несравнимо с ним по стихотворному искусству
и, может быть, менее латинское, но сочинено с целью служить
более новым образцом для начинающего поэта. В нем мы даем
краткое описание местоположения города Киева, так как этот
город с востока непосредственно прилегает к реке, а с запада
против него — горы:
Город оглашается плеском реки Борисфена,14 оттуда, где
встает Люцифер.15 Он доходит до гор там, где тень ночи влечет
за собою день. Западные части города окружены горными вер-
шинами, а волны омывают часть, противоположную Авроре. Го-

род лежит под горой, откуда является- поздний Геспер. А с дру-
гой стороны, откуда сияет Светоносец, плещутся волны. Волны
омывают те части города, которые обращены к восходу солнца,
а к западу горой вздымаются стены. Часть города, обращенная
к восходу солнца, утопает в водах; множество гор поднимается
на западной стороне. Глядя на первые лучи солнца, город шу-
мит у реки, а там, где он озарен последними лучами, — дости-
гает высокой горной цепи. Взирая на восход солнца, город ог-
лашается плеском соседней реки, а при заходе солнца он высоко
поднимается, в горы. С востока город омывается волнами Бори-
сфена, а гора преграждает стены с запада. Рождающийся день
взирает на город, утопающий в волнах, последняя же часть дня
озаряет гористую тыльную часть города. Река протекает мимо
города, там, где рождается день, с запада город стережет мно-
жество горных вершин. Лик города, обращенный на восток, оби-
лен волнами, гористый же видит вечер. Обилие вод являет го-
год, взирая на румяный восход, а с запада он окружен верши-
нами гор. При явлении Титана 16 река подходит к домам, а горы
поднимаются при заходе светила; волнообильный город видит
начало дня, но гордится горою, озаренный сиянием заходящего
солнца. Город обращает к закату крутой склон горы, а восточ-
ную часть омывает речная волна. С ревом стремятся на город
волны с восхода Титана, а многовершинная гора поднимается
на западе. Река омывает стены, где является Титан, а гора под-
нимается ввысь, где является ночь на влажной колеснице. Свой
тыл город обращает к западу, а лицо на восток, здесь ограждает
река, а там — множество горных вершин. С запада город пре-
граждает полоса гор, а с востока по большей части струится
Фетида.17 Город стремит реку навстречу восходу солнца и мно-
жеством гор побеждает гаснущий день.
ГЛАВА V
ДРУГИЕ ВИДЫ УПРАЖНЕНИЙ
I. В чем состоит второй вид упражнения
Второй вид стилистического упражнения очень похож на
первый, равно полезен и еще более приятен, а именно: он со-
стоит в том, чтобы передать произведение какого-нибудь писа-
теля другим размером, или на другом языке, или выразить бо-
лее подробно то, что у него дано кратко или — наоборот,
или же, наконец, прозаическую речь другого переложить в стихи.

II. Применение такого рода упражнений
Это упражнение полезно не только для выработки стиля, но
также и для такого способа подражания, посредством которого
можно выдать за свои переживания другого писателя. Ведь та-
ким способом нелегко обнаружить подражателя, а если он и бу-
дет обнаружен, то вовсе не станут порицать и считать, что он
живет похищенным. Это общеизвестно относительно Виргилия;
зоркие читатели его «Энеиды» приметили много такого, что они
видели у Гомера.
Опустим почти бесчисленные примеры, в которых писатели
с таким разнообразием изложили одну и ту же мысль, каждый
своими словами, что эта одна мысль одного лица почитается уже
многообразной и зародившейся у многих. Но уместно привести
замечательное и доставляющее удовольствие наблюдение, как
у трех писателей зародился одинаковый замысел — словно из
одного умонастроения; однако кажется, что этот замысел при-
надлежит каждому из них в отдельности, потому что все они
его изложили по-своему и своими словами.
Сервий Сульпиций 1 в утешительном послании к Цицерону,
который горевал о смерти своей дочери Теренции (это посла-
ние содержится в IV книге «Писем» Цицерона под № 5), между
прочим, рассуждает о бренности жизни человеческой так:
«Плывя, при моем возвращении из Азии, от Эгины по направ-
лению к Мегаре, я стал смотреть на окружающую местность.
Позади меня была Эгина, впереди — Мегара, справа — Пирей,
слева — Коринф; города эти были некогда самыми цветущими;
теперь они лежат перед глазами поверженные и разрушенные.
Я начал так размышлять с собой: „Вот мы, людишки, жалуемся,
если погибает или убит кто-либо из нас, чья жизнь должна быть
более короткой, между тем как в одном месте лежат повержен-
ными столько трупов городов"».
Это он выразил, конечно, умно и изящно. Но обрати внима-
ние, каким образом ту же мысль выразил Торквато Тассо, поэт
итальянский, созерцая развалины Карфагена (песнь XV в Готт-
фреде, строфа 20). Смысл рассуждения Тассо (так как он пи-
сал на языке, нам неизвестном) я привожу здесь по-польски,
как его переложил замечательный польский поэт Кохановский.2
Пал Карфаген: не видно и следа
От гордых стен могучей той державы. —
Так гибнут царства, гибнут города,
Так кроют пышный блеск пески и травы!
А чванный дух наш алчет жить всегда,
Средь прочного величия и славы!

То же самое не менее изящно, но совершенно по иному вос-
певает Акций Санназарий3 в весьма изящной своей поэме
«О рождении Девы» (кн. II):
Побежденные твердыни Карфагена повержены, и лежат на
пустынном берегу разрушенные дворцы. Сколько страха внушил
этот знаменитый город, принес бедствий, глумясь над Лациумом
и Лаврентскими полями! Ныне он едва хранит там и сям разва-
лины, названия которых едва сохранились; весь город превра-
щен в развалины, и о нем не следует упоминать. А мы, не-
счастный род, жалуемся на то, что старость разрушает члены,
в то время как явно гибнут царства и грады.
Из этого согласия писателей ты видишь, сколь великое зна-
чение и пользу имеет такое упражнение. Пусть это служит
образцом; но кое-что мы прибавим и от себя.
III. Упражнение в передаче на другом языке
Как-то захотелось нам ради упражнения изложить несколько
Овидиевых стихов («Скорбные элегии», кн. I, 7 в начале: К другу,
обманувшему поэта в несчастьи) сначала по-польски, а затем
и на славянском наречии. Стихи Овидия следующие:
Вспять от моря к своим ключам глубокие реки
Станут течь, и коней Солнце назад повернет,
Звезды земля понесет, небеса изрежутся плугом,
Пламень водна породит, воду испустит огонь,
Наперекор все начнет ходить законам природы,
И ни одна мира часть свычным путем не пойдет,
Уже сбудется все, чего отрицал я возможность,
И ничего нет, чему веры не должно давать.
Это пророчествую, потому что я в том обманулся,
Кто несчастному мне, думал я, помощь подаст.
То же по-польски:
Вспять от моря к источникам потекут речные воды,
И солнце повернет назад своих коней.
Они вспашут небо, земля засияет звездами,
Огонь высушит воду, вода раздует огонь.
Все пойдет наперекор законам природы.
Своим путем идти не захочет никакая часть творенья,
И то, что невозможно, совершится,
И даже самое ложное суждение станет достоверным.
Я объявляю это,- ибо я испытал на себе измену того,
От кого я ждал в случае нужды здравого совета.4
Славянский перевод смотри в таблице в конце этого труда.5
IV. Упражнение в передаче разными размерами и более
пространно того, что дано кратко — или наоборот
К этому же роду упражнения присоединяется (как мы ска-
зали в начале главы) не менее полезное упражнение: если один

писатель написал что-либо в одном стихотворном размере, то мы
передадим это то одним, то другим размером; или, если у него
что-либо дано вкратце, мы изложим (более подробно. В качестве
примера возьмем наше упражнение на следующие стихи Катулла:
Солнце может зайти и вновь вернуться
Если же краткий наш свет для нас угаснет,
Мы заснем беспробудным сном навеки.6
Эти стихи, называемые фалэическими, мы передали сапфиче-
ской строфой так:
Вечером зайдет, но вернется солнце;
Если же краткий свет наш для нас угаснет,
Нас в немую ночь погрузит навеки
Сон беспробудный.7
Их же мы превратили в Горациевы следующим образом:.
В Иберских водах Феб свой сокроет свет
Но в ясном блеске завтра восстанет вновь;
Но если свет наш в тьме гробницы
Скроется, он не вернется снова.8
То же самое мы снова, но более пространно изложили фалэи-
ческим размером:
Путь дневной совершив квадригой быстрой,
Солнце в глубь Гесперийских вод уходит.
Там оно ненадолго может скрыться.
Снова к нам поспешит своей дорогой,
Вновь свой свет нам вернет в сияньи чистом.
Если же краткий наш свет для нас угаснет.
Ты, судьбой беспощадной в тьму влекомый,
Тщетно ждать возвращенья к жизни будешь,
Станешь к тем, кто погиб, взывать напрасно!
Должен ты совершить свой труд вечерний
И заснуть беспробудным сном навеки.9
V. Пародия
Сюда также относится знаменитый вид упражнения, нашед-
ший у многих авторов применение и называемый пародией.
Именно, когда мы по образцу стихотворения какого-нибудь
поэта приспосабливаем к нему наше собственное произведение:
причем, следуя как бы по его стопам, мы употребляем слова и
мысли, схожие со словами и мыслями или, если угодно, противо-
положные и из противоположной области. В таком роде, для
упражнения, мы сочинили элегию блаженного Алексия, в кото-
рой он описывает свое свободное и добровольное изгнание в та-
кой же манере, как Овидий описал свое (кн. I, 3). Элегия Ови-
дия начинается так: Когда передо мной встает печальная кар-
тина той ночи.

Элегия
в которой блаженный Алексий рассказывает о после-
довательности событий своего добровольного изгнания: 10
Лишь только предстает предо мной счастливейшее зрелище
той ночи, которая заключила для меня последний день в миру;
лишь только я вновь представляю себе ночь, когда я разбил
столько оков,—как великая радость изливается из моего сердца.
Наступил наконец час, когда великая любовь к Христу повелела
мне покинуть отчий дом. Час не подходил для пути и хлопот по
снаряжению в дорогу. Я колебался в беспокойном ожидании не-
известности: забыл, что нужно выбрать слуг и спутников, за-
был, что долгий путь требует одежды. Я трепетал, словно узник
перед бегством из темницы: то его питает надежда на побег, то
покидает. Когда, наконец, само дерзание изгнало из души неиз-
вестность, душа, вновь обретя силы, утвердилась в своем ре-
шении: наконец, я никого не заставлю быть мне другом из тех,
кого сделало друзьями мое великое богатство. Если бы моя мо-
лодая супруга ведала это, как бы она старалась меня удержать!
И каким потоком слез она оросила бы горестные ланиты! Сама
родительница пребывала далеко в высоком доме и не ведала
о моем поступке. Куда ни обратишь взор, всюду раздавались
рукоплескания и звуки кифар, радостен был свет твоего празд-
ника, о Гименей: люди любого возраста радовались нашему
супружеству — и весь дом оглашался шумными хороводами.
Если позволительно великое торжество сравнить с малым, то
такой вид являл ты, о гордый Рим! И уже в глубоком покое
смолкли людские голоса и лаяние собак, и луна плывет высоким
путем по небу. Взглянув на нее, а затем переведя свой взор на
множество храмов, окружавших наше жилище, я говорю: «Бо-
жества, хвалами которых оглашаются эти храмы, моя нога не
должна вступать в ваши жилища. И вы, холмы, славные честною
кровью героев, прощайте на время, какое изволит сам Бог.
И хотя этим щитом я не ограждаю моего тела, но все же воз-
браняйте всем оплакивать наше бегство. Покинутому родителю
поведайте, сколь пламенная любовь увлекла меня от него, чтобы
он не почитал нужным оплакивать несчастье. Пусть сам роди-
тель ведает то, что ведаете вы: нет у меня благочестия, коль
разгневан родитель». Так умолял я вышних, а супруга, не ведая
ничего, приносила обеты, противоположные моим. Излив из глу-
бины сердца горячую молитву, она многократно билась лбом
о священную землю и произносила множество слов, которые не
будут иметь силы, обращая мольбы к враждебным небесам,
о возвращении отъятого, супруга. И глубокая ночь уже не
оставляла времени колебанию, и Арктос вращал на небе свои

круги. Что мне было делать? Признаюсь, любовь к отцу удер-
живала меня. Но только одна,эта ночь подходила для бегства.
Ах, СКОЛЬКО раз говорило мне человеческое сердце: смотри,
куда идешь, куда спешишь или откуда; ах, сколько раз оно
ошибочно жаловалось на неточный час и говорило, что не сле-
дует плыть в неведомые воды. Трижды я касался порога,
трижды медленно бремя плоти удерживало мои стопы, уже
готовые на подвиг. То я устремлялся, то вдруг силы покидали
меня. Дух родины меня манил; то я подтверждал свой обет, то
отрекался от него, бросая взгляд на мое покинутое жилище.
Наконец, что же я медлю? Сирия, говорю я, страна, куда мы
стремимся. Надо покинуть Рим; здесь не годится медлить.
Супругу покидаю? Мне нужна свобода для самого себя. И дом?
И я разрываю сети ласкового дома. И что за друзья, причи-
нившие мне вред дурными нравами? О пороки, которые вызы-
вают трепет и постоянный страх! Пока есть возможность, обра-
щусь в бегство; может быть никогда уже этого мне не будет
дано. Час промедления приносит ущерб, не время медлить;
я подавляю доводы, советующие это. В Сирию мой путь, и
быстро вхожу я на корабль. Пока мы плывем, с высоты неба
сияет радостная для меня денница; но какая грусть для наших
родственников была в ее восходе! Мои домашние горевали
о моем отъезде (как мне рассказывали), словно оторвалась часть
их тела. Так скорбел Иаков, когда узнал, что плоть и кровь лю-
безного сына растерзана дикими зверями. Тогда-то радость ста-
новится мрачной печалью и десница, ранее рукоплескавшая, бьет
в грудь. Тогда-то супруга тщетно начала громко взывать к мужу
и преследовать беглеца воплями, которые уже не могли его воз-
вратить: «Тебя нельзя оторвать от меня! Я последую за тобой,
ах! Последую прямо по волнам, и буду,—говорит, — изгнан-
ница, супругой изгнанника. Меня зовет дорога, меня призывает
чуждая земля; для беглеца я не слишком большое бремя на
корабле. Любовь ко Христу повелевает тебе переносить из-
гнание». И она говорит, что неподобает ей оставаться одинокой.
Такими речами она искушала меня, а почтенные родители удер-
жали ее. И с трудом она осталась при своем убеждении и за-
мысле. Я спасся (ведь не следовало думать, что я от этого по-
гиб) грязным, волосы покрывали немытые щеки. А она, изливая
вопли в густой мрак, долго лежала полуживая среди жилища.
И лишь только поднялась и выпрямила расслабленные члены —
печальный образ с обезображенными прахом волосами,—тогда,
говорят, она принималась оплакивать то себя, то покинутое ложе
и часто взывала к отсутствующему супругу; и стонала так,
словно лицезрела мою участь и сама предавала могиле мое тело;
и молила Бога, чтобы ему было угодно прекратить ее жизнь; и

все-таки вновь лелеяла в сердце надежду на мое возвращенье.
Пусть она живет и обращает к лучшему обеты и мольбы, пусть
живет и остается верной отсутствующему супругу! Нежнейший
Зефир приник к тихим волнам и своим дуновением ласкал мор-
ские воды; и мы безмятежно рассекали гладь Ионийского моря,
и никакой буре не внушить нам трепетного страха. О я счастли-
вец! Нежное дуновение овевает море, и можно подумать, на по-
верхности моря сама по себе играет Фетида. Волна не качает
корабль на ходу и не бьет о корму, но только придает движение
вперед быстрому кораблю. Летит сосновый остов корабля, не
скрипят завязи канатов, и приведенный в движение корабль
благоприятствует нашему бегству. Мореход с нескрываемой ра-
достью беззаботно напевает: ему не нужно его уменье подго-
нять корабль. И подобно тому как всадник управляет объез-
женным конем, не натягивая поводьев, и умеет поворачивать его
легким движением узды, и мореход бесстрашно распустил тогда
паруса по ветру в желаемом направлении, куда его призывали
сами обстоятельства. Поэтому если бы эти ветры не были под
покровом божественной милости, то кто подумал бы, что я мог
пристать к гавани? Уже, оставив далеко позади Италийские
берега, я вижу берега моей возлюбленной Сирии. Прошу, да
позволит мне пристать к желанной земле волна и да будет она
как и я послушна великому Богу. Пока я говорю это и с трепет-
ными мольбами уже достигаю берега, быстрый ветерок весело
подгоняет корабль. Гоните, гоните меня дуновения лазурного
моря! Пусть это будет ясным знаком Божьей милости. Пусть
примет меня, изгнанника, чужой берег, если только "можно на-
звать Божью землю чужой землей!
ГЛАВА VI
ИНЫЕ ВИДЫ УПРАЖНЕНИЙ, ПО АФТОНИЮ СОФИСТУ 1
I. Польза этих видов упражнений
Чем советует заниматься Софист Афтоний еще до того, как
приступать к риторике, и что он называет «прогимнасматами»,2
или предварительными упражнениями, которые надо проделать
как бы в преддверии ораторского гимнасия, — если хоть чем-
нибудь из всего этого займется начинающий поэт, то, я думаю,
он чрезвычайно много наберет сил для создания крупных про-
изведений. Ведь некоторые упражнения находят частое приме-
нение в поэзии, каковы: описание, повествование, этопэя, срав-
нение, фабула, восхваление и порицание, о чем скажем здесь
вкратце.

II. Описание
Описание есть объяснительное изложение, которое посред-
ством повествования делает предмет как бы наглядным (Афто-
ний, гл. II). Описывается же то, что охвачено в следующем
стихе:
Лица, предметы, подвиги, звери, местности, времена, растения.
Для всех описаний общими и главнейшими являются два
достоинства: ясность и краткость, причем та и другая способ-
ствуют наглядности предмета. Ведь каким образом покажется
ясным, — а не пустым звуком—темное описание, ускользающее
даже от напряженной мысли, а не то что от взгляда?
Но необходима в описании и краткость, чтобы все обнаружи-
валось не постепенно и не по частям, а как бы в единое мгнове-
ние времени целиком. Именно здесь, на одном из этих подвод-
ных камней, терпят обычно крушение неосторожные писатели,
что отметил Гораций в книге «О поэтическом искусстве»:
Большею частью, Пизоны, отец и достойные дети!
Мы, стихотворцы, бываем наружным обмануты блеском.
Кратким ли быть я хочу, — выражаюсь темно.3
Разумеется, эти достоинства с трудом соединимы: и часто
бывает, что краткость вредит ясности, а ясность краткости.
Надо одинаково заботиться и о том и о Другом и писать хотя
и кратко, но так, чтобы от этого не возникало неясности, и так
ясно, чтобы в описании не распространяться далее, чем это
требуется предметом. Следовательно, чтобы краткость была над-
лежащей и безвредной* не надо давать ничего излишнего и
слишком часто повторять одно и то же, не надо излагать
в слишком длинных периодах или большим числом стихов; надо
избегать частых и длинных вставок, и не нагромождать пона-
прасну синонимов, но не допускать ни в чем нехватки, никаких
сокращений и искажений: ведь от этого тот, кто стремится быть
кратким, становится темным.
Наилучшее наставление о краткости, конечно, содержится
в послании святого Григория Назианзина к Элладию: 4 сораз-
мерять повествование или описание предметов с самими предме-
тами, а не со словами или стихами. Но для ясности описания
надо избегать двусмысленных слов и выражений, излишней
изощренности, частых острот и нагромождения лиц и предметов.
Следует особенно заботиться о выборе слов общеупотребитель-
ных и собственных — собственными, я называю те, которые со-
ответствуют предмету и хорошо его выражают и объясняют, чем
и достигается хорошая связь между предметами и сцепление

слов. Равным образом, обрати внимание на своеобразие описа-
ния, требуемое каждым предметом.
а) Местности. При описании местности, как-то: рек, полей,
гор, — я полагаю, следует отметить главным образом три сто-
роны: величину, внешность или качество и обстоятельства, т. е.
надо рассмотреть, велик ли предмет, его длину, ширину, обшир-
ность, высоту, глубину и т. д. Затем — каков он, какими дарами
природы отличается, приятен или неприятен, сладкий или горь-
кий, темный или светлый и т. д. Далее, какие предметы смежны
или связаны с ним, т. е. когда при описании одного места затра-
гиваются и другие места: как например справа находятся горы,
слева — море, на востоке — леса, на западе — река и т. д.
б) Времена. Описание времени включается в описание дру-
гих предметов, преимущественно — местностей. Причем • время
нельзя иначе описывать, как только по внешнему виду и измене-
нию местности, происшедшему в течение данного времени;
разумеется: температура, теплый и холодный воздух, буйство
ветров, частые грозы и дожди, приятный или унылый вид полей,
садов, рек, а также других предметов, людей, птиц и прочих
животных.
в) Растения и другие безгласные предметы. Растения и иные
безгласные предметы, как например искусственно сделанные
устройства, орудия, оружие, картины, здания, сосуды, одежды
и т. д., можно описывать тем же способом, т. е. каждую из ча-
стей в отдельности; надо умело указать, какие они, сколько их
и в каком порядке они расположены.
г) Лица и звери. Не многим отличается и может быть
таким же описание людей и прочих живых существ, четвероно-
гих, рыб, птиц и т. п.; ведь при описании всего этого делается
перечисление частей; за исключением того, что при описании жи-
вотных надо также изображать их нрав, дикость, характер, хит-
рость, быстроту, проворство, боязливость, чутье, смышлен-
ность и т. п.; в описании же людей — наглядно изображать
нравы (что именуется этопэей), об этом мы скажем немного
ниже, кратко, и полнее, в книге II, где будем разбирать поэти-
ческие украшения.
д) Деяния или повествование. Описание деяний называется
повествованием (хотя даже и при повествовании о деяниях
много значит описание); о чем подробнее там, где будет речь
о большом повествовании эпической поэмы. Здесь я скажу
только вкратце, что некоторые повествования встречаются как
у ораторов, так и у поэтов; эти повествования, кроме краткости
и ясности, требуют еще и третьего достоинства—правдоподо-
бия,— которое делает повествование достойным доверия. Но
правдоподобие получится только тогда, если мы в основном

будем избегать трех недостатков: несоответствия, невозмож-
ности и противоречия.
Таковы краткие сведения об описании и повествовании, ко-
торое Афтоний считает отличным предварительным упражне-
нием, что действительно так и есть. Мы же ради краткости
объединили повествование с описанием под одним заголовком.
Теперь перейдем к другому.
III. Этопэя
Здесь перед нами этопэя, которую иные не отличают от
просопопэи; она заключается в изображении или воспроизведе-
нии жизни и нравов других людей. Под нравами следует пони-
мать не только действия, но и речи, что как раз дается и про-
сопопэей; а если ее отличать от этопэи, так она имеет ту особен-
ность, что этопэя изображает нравы известного лица, просопо-
пэя вымышляет и нравы, и лица. Здесь, однако, мы охватываем
их обеих одним названием и рассматриваем этопэю не как фи-
гуру (о чем скажем в обещанном месте), но как определенный
вид упражнения, описанного Афтонием (глава VI).
Итак, назначение этого упражнения не в чем ином, как
только в том, чтобы выдумывать, правдоподобные речи, радост-
ные или печальные, подлинного или вымышленного лица. Таким
образом можно упражнять свой стиль для героической поэмы,
а в особенности для трагической; например, что могла сказать
Ниобея, потеряв детей, и что Елена, скрываясь при взятии
Трои. Для большей искусности в этопэе Афтоний советует
соблюдать три времени — настоящее, прошедшее и будущее, по
которым как бы по определенным разделам надо распределить
всю речь, радостна ли она или печальна. Что же надо говорить
в каждом отдельном времени;—Афтоний не указывает. Но
даже по внушению самой природы, оплакивая печали, мы гово-
рим о том, чем мы страдаем, а при благополучии говорим о том,
чем наслаждаемся. Кроме того, для возбуждения как раз этих
чувств учителя красноречия считают главным приемом описа-
ние предметов печальных или радостных. Поэтому и здесь тоже
искусность состоит не в чем ином, как в удачном описании об-
стоятельств настоящего и прошедшего времени тем, кто зани-
мается такими упражнениями; а если обстоятельства окажутся
различными, то он сделает настоящие радости и печали тем са-
мым еще более радостными или печальными, потому что сравнит
их с совершенно несхожей судьбой в прошлом. Если же настоя-
щее подобно прошлому, т. е. радость сменяется радостью,
а печаль — печалью, то тогда или он облегчит эти прошлые чув-
ства сравнением тех и других между собой и тем самым усилит
настоящие переживания, или же будет обвинять судьбу, на-

столько враждебную ему, что чуть только миновали одни не-
счастья, она посылает другие, нагромождая бедствие на бедствие
и скорбь на печаль.
Заглядывая же в будущее, он при счастливых обстоятель-
ствах возымеет надежду на все лучшую и лучшую участь; в не-
счастье же выскажет страх и отчаяние перед будущими несча-
стьями, в предчувствии наихудшего исхода.
ГЛАВА VII
ДОБАВЛЯЮТСЯ ОБРАЗЦЫ УПРАЖНЕНИЙ ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЙ ГЛАВЫ
I. Образцы поэтического описания
а) Местности. Тартар (Энеида, кн. VI, 548):
Глянул назад Эней и вдруг, под утесом налево
Город обширный зрит тройной обведенный стеною...
То же самое у Овидия (Метаморфозы, VI, 434):
Мертвенный Стикс там дышит туманом, и новые тени...
Елисейские поля (Энеида, кн. VI, 637):
Это свершив наконец...
Пещера Кака (Энеида, VIII, 190):
Прежде на этот взгляни утес, над скалами нависший...
Мастерская киклопов и их произведения (Энеида, VIII, 416).
Возле Сиканских брегов... остров из моря крутой.
Холодная область Скифии (Георгики, III, 282):
В хлевах там взаперти...
Великолепный дворец (Энеида, VII, 170):
Царский чертог, огромен, на ста возвышаясь колоннах...
Дворец Солнца (Овидий, Метаморфозы, II, в начале):
Солнца дворец, утвержден на высоких столпах, поднимался.
Источник Гиппокрены (Овидий, Метаморфозы, V, 264):
Та, подивившися долго струе, добытой копытом...
Лабиринт Дедала (Метаморфозы, VIII, 159):
Славный искусством своим в строительном званьи, исполнил дело
Дедал.
Дом Сна (Овидий, Метаморфозы, XI, 592):
Близ киммерийцев есть свод в горе и длинный выход пещеры,

Дом Молвы (Овидий, Метаморфозы, XII, 59):
Есть между морем... место как раз посреди.
Различные места Испании (Марциал, II, эпигр. 42):
Муж на устах Келтиберского племени...
Загородный дом Фаустина (у него же, III, эпигр. 44):
Байская вилла, о Басе, нашего Фаустина...
Сады Юлия (Марциал, VI, эпигр. 51):
Юлия малость числом десятин Марциала...
Формианское 1 побережье изящно описывается у Марциала
(кн. X, эпигр. 28):
О благотворных Формий сладостный берег...
Замечательное описание Этны у Клавидана и у Виргилия
(Энеида, III, 570), которое в силу его исключительной красоты
приводим здесь полностью:
Сам недоступен напору ветров залив и огромен,
Только грохочет вблизи обвалами страшными Этна;
По временам до эфира черную тучу бросает,
Ту, что дымится смолистым вихрем и искрой блестящей,
Пламенем клубы она возносит и лижет созвездья,
А иногда и утесы, горы разъятые недра
Мечет она, изрыгая; рушит на воздухе с ревом
Перекаленные камни, кипит в глубинах бездонных.
Добавим к нему не менее красивое описание прелестного ис-
точника из Овидия (Метаморфозы, III, 407):
Чистый источник бежал, серебристой сверкая струей;
Ни пастух до него, ни козы с пастбищ нагорных
Не касались, ни скот никакой; его никакая
Птица иль зверь не мутил, или с дерева павшая ветка,
Дерн его окружал, питаемый близкою влагой,
Да и лес не давал нагреваться месту от солнца.
б) Времена и перемены в природе.2 Ночная пора (Энеида,
IV, 522):
Ночь была и вкушали тела усталые мирный
Сон везде на земле.
Внезапная буря (Энеида, I, 88):
' На море поналегли, и, что есть, с коренных оснований
Вместе, как Эвр, так и Нот, все срывают.. .
То же самое (Энеида, III, 194):
Темного цвета тогда над моей головой встала туча.

То же самое у Овидия (Метаморфозы, XI, 480):
Как под вечер белеть, волнами напучившись, стало
Море.
Землетрясение (Овидий, Метаморфозы, VI, 299):
Знойная сила ветров, сокрытая в темных пещерах.
Повальная болезнь (Овидий, Метаморфозы, VII, 532):
Жар смертоносный летел в дыхании южного ветра.
Пожар земли (Овидий, Метаморфозы, II, 210):
Пламя объемлет и земли на самых возвышенных точках.
Четыре поколения (Овидий, Метаморфозы, I, 89):
Первым век золотой народился... и т. д.
Поры весны (Гораций, Оды, IV, 7):
Снег последний сошел.
Изящно в трех стихах так описывает сумерки тот же автор
(Метаморфозы, V, 399):
Уже закончился день, и время уже наставало,
Что ни мраком еще, ни светом назвать невозможно,
А со светом, однако, сближенье сомнительной ночи.
Кроме прочего, стоит наглядно представить здесь все опи-
сание потопа у него же (Метаморфозы, I, 9):
Разливаясь бегут по полям открытым все реки,
И с посевами вместе деревья и скот весь уносит,
И людей, и дома, и храмы со всею святыней.
Ежели дом остался какой и мог устоять он
Пред бедой, но всю его крышу волна покрывает
Сверху, и башни попрятались под давлением бездны.
Уже не стало различия между землею и морем:
Морем все. было, и уж берегов у моря не стало.
Тот взобрался на холм, другой на изогнутой лодке
Там налегает на весла, где сам пахал он недавно,
Тот над жатвою едет или над дачею даже
Затонувшей, а этот поймал на ясени рыбу.
На зеленой долине, быть может, кидается якорь
Или кривые челны виноградник залитый цепляют;
Там, где траву недавно щипали поджарые козы,
Ныне покоят свое безобразное тело тюлени.
Под водою дивятся на рощи, дома и посады
Нереиды; в лесах очутились дельфины и в ветви
Высоко забрались и толкают дубы, сотрясая.
Плавает волк средь овец, лев желтый несется волною,
Тигра уносит волна; ни в силе, с молнией сходной,
Пользы нет кабану, ни оленю в ногах его быстрых,
Долго напрасно ища земли, чтоб было присесть где,
Птица, на крыльях паря измученных, падает в море.
Уже покрыла холмы беспредельная вольность стихии,

И небывалые воды плескались по горным вершинам.
Большая часть потонула в волнах, а кого пощадили
Волны, тех медленный голод гнетет убогою пищей.
в) Лица, их чувства и действия. Описывается вымышлен-
ное лицо— Голод (Метаморфозы, VIII, 14):
Голод искомый она в полях каменистых узрела.
Так же Зависть (Овидий, Метаморфозы, VI, 16):
Сотрясенные двери раскрылись.
Так же Молва (Виргилий, Энеида, VI, 173):
Тотчас идет Молва по великим Либии градам.
Голодный и прожорливый (Овидий, Метаморфозы, VIII,
15):
Короткий сон, все еще Эрисихтона мирно крылами
Овевал... и т. д.
Так же описывается стоокий Аргус (Овидий, Метаморфозы,
I, 16):
Сто вокруг головы у Аргуса глаз помещалось... и т. д.
Вид и действие безумца Атаманта (Овидий, Метаморфозы,
IV, 12):
Тотчас посредине двора Эолид разъяренный и т. д.
Внешность Фурии (Овидий, Метаморфозы, IV, 11):
Тотчас взяла Тисифона сердитая кровью обмытый факел
И, кровью текущий... и т. д.
Геркулес Неистовый (Овидий, Метаморфозы, IX, 3):
Разгорелся тогда злой яд.
Более подробно описываются его же неистовства Сенекой
Трагиком в трагедии «Геркулес Неистовый».
Гиппомен, состязавшийся в беге с Аталантой, причем пре-
красно изображается вид бегущих (Овидий, Метаморфозы,
X, 15):
Трубы лишь подали знак... и т. д.
Киллар — прекрасный кентавр (Овидий, Метаморфозы,
XII, 5):
Чуть росла борода... и т. д.
Борьба Геркулеса с Ахелоем (Овидий, Метаморфозы, IX, 1):
И наступает, свиреп... и т. д.
Сражение Энея с Турном (Виргилий, Энеида, XII, 710):
А они, лишь поля опустелым открылись простором... и т. д.

Ярость киклопа Полифема (Овидий, Метаморфозы,
XIV, 5):
Начал, со злости стеная, по всей он Этне носится... и т. д.
Изображение того же Полифема у Виргилия стоит привести
здесь целиком (Энеида, III, 618):
... в дому чудовищных пиршеств и крови
Темно, огромном внутри. Сам высок, упирается в звезды.
Вышние боги! Такую напасть от земли отвратите!
Каждому тяжко смотреть на него, не легко говорить с ним.
Он потрохами несчастных и кровью питается черной.
Видел я сам, как два тела схватил громадной рукою
Он из числа нас и, навзничь лежа в середине пещеры,
Их раздробил о скалу, и пороги разбрызганной кровью
Облились; видел, как части, гноем текущие черным,
Он пожирал; под зубами теплые члены хрустели.
Очень изящным будет пример, когда показан вид умираю-
щего человека, образ умирающей Д и доны (Виргилий, Энеида,
IV, 688):
Та, попытавшись поднять тяжелые очи, слабела
Снова; шипит ее под грудь нанесенная рана.
Трижды вставая, она, опершись, поднималась на ложе,
Трижды падала вновь на ложе, блуждающим взором
Света на небе высоком ища, и стонала, увидев.
г) Звери. Дракон и битва его с Кадмом (Овидий, Метамор-
фозы, III, 1):
В нем пещера была за густым ивняком и лозою и т. д.
Другой дракон (Овидий, Метаморфозы, VII, 1):
Бдительного усыпить остается травами дракона.
Калабрийский Змей (Виргилий, Георгики, 111 к 425):
Водится злая змея еще в Калабрийских ущельях.
Описание медноногого быка (Овидий, Метаморфозы, VII):
Вот из булатных ноздрей быки медноногие пышут... и т. д.
Конь, пораженный болезнью (Виргилий, Георгики, 111,495):
Падает, все позабыв, и привычки и нрав свой, несчастный,
Конь победитель... и т. д.
Благородный конь (Виргилий, Георгики, III, 75):
Прежде всего табуна... и т. д.
Битва быков и дикость (Георгики, III, 220):
Попеременно они... и т. д.
Красивый бык (Овидий, Метаморфозы, III, 17):
Принимает он облик быка.

Феникс (Овидий, Метаморфозы, XV, 5):
Есть только птица одна, что себя направляет и сеет... и т. д.
Бык, пораженный чумой, у Виргилия (Георгики, III, 515).
Описание его дается здесь целиком:
Вот, однако, и вол, дымясь под плугом тяжелым,
Падает, кровь изо рта изрыгает, с ней вместе и пену;
Смертный стон издает; и пахарь уходит печальный
И, отпрягая вола, огорченного смертью дружки,
Посередине труда оставляет врывшийся плуг свой.
Тут уж ни сени дубрав глубоких, ни мягкие травы
Душу его оживить не могут, ни речка, что
По полю между камней, электра чище; спадают
Снизу бока; на глаза неподвижные тупость ложится
И, тяготяся собой, склоняется доземи шея.
д) Неодушевленные предметы. Например, золотая" ветвь
(Виргилий, Энеида, VI, 137):
Сук таится златой и листами и ветвию гибкой...
Там же немного ниже описывается та же ветвь (204):
Где, меж ветвями сверкая, несоцветный им золота отблеск.
Ткань с изображениями (Овидий, Метаморфозы, VI, 2):
Марсов выводит утес Паллада у Кекропса в замке... и т. д.
Но бесспорно самое красивое описание — это у Виргилия
щит Энея, на котором Вулканом изображена будущая судьба
римлян (Энеида, VIII, 625). Некоторую часть этого описания
стоит привести:
... Щита узор несказанный.
Италов здесь дела и великие римлян триумфы,
Зная вещанья волхвов и судьбы грядущего века,
Огневладыка явил: здесь весь показал происшедший
От Аскания род и войны одна за другою.
Изобразил, как лежит в пещере Марса зеленой
Плодоносящая мать волчица, у ней под сосцами
Мальчиков двое висят, играя, и матерь без страха
Оба сосут; откинув округлую шею
Лижет обоих, тела языком звериным лаская.
Рядом представил и Рим, и похищенных с гор беззаконно
Дев сабинских... и т. д.
П. Образцы поэтического повествования
а) Об Орфее (Виргилий, Георгики, IV, 464):
Сам же несчастный, в любви утешаясь пустой черепахой... и т. д.
б) О Нисе и Эвриале (Энеида, IX, 308):
Тотчас вооруженные они выступают... и т. д..
в) О Каке (Энеида, VIII, 190):

Прежде на этот взгляни утес, над скалами нависший... и т. д.
г) О нем же (Овидий, Фасты, I).
д) Об отправлении своем в изгнание (Овидий, Скорбные
элегии,- I, 3):
Когда начнет возникать печальнейший образ той ночи и т. д.
е) О смерти Полидора (Энеида, III, 22):
Холм случился вблизи небольшой и т. д.
ж) О хитрости Тарквиния и его сына (Овидий, Фасты,
II, 685):
Ныне я должен сказать об изгнании царском.
з) О Батте (Овидий, Метаморфозы, II, 14):
Невдомек никому воровство, не будь тут известный
Местный старик... и т. д.
3) О Филемоне и Бавкиде в старости (Овидий, Метамор-
фозы, VIII, 10):
Но старушка Бавкида и ей летами под пару, Филемон.'.. и т. д.
Затем вся героическая поэма* Виргилия, все книги «Мета-
морфоз» Овидия и его «Фасты», а также героические поэмы
прочих писателей наполнены отборнейшими повествованиями.
Стоит привести здесь на местном наречии одно описание из
Торквато Тассо, переданное по-польски (песнь IX, 27):
Латин меж тех был — с Тибровых брегов,—
Что тут не уступили буйным ордам.
От битв не изнемогши и Трудов,
И в старости он сильным был и твердым.
Почти что равных пятеро сынов
Всегда при нем сражались строем гордым:
До время груз доспехов тяготел
На нежность лиц и недоросших тел.
Побуждены отцовским образцом,
О кровь и меч, и гнев свой изощряли,
Он им сказал: «На хищника пойдем,
Теснящего тех трусов, что бежали.
Явите дух обычный! Пусть при нем
Уж кучи окровавленныя пали:
Лишь та ведь, дети, истинная честь,
В которой память бывших страхов есть».
Так львица водит недорослых чад,
Чья шея не покрыта пышной гривой,
Еще длиной чьи когти не страшат,
Во рту не полон строй зубов грозливый.
Но матке вслед в опасности спешат —
С ней бросятся, в отваге горделивой,
И на ловца, врага их чащ родных,
Что гонит пред собой зверей иных.

Так с юношами двинулся Латин,
Напавши на султана, круг составил.
Порыв, и замысл был, и дух один,
И шесть он копий в одного направил.
Но, слишком поспешивши, старший сын
За меч схватился, а копье оставил.
И тщетно сделать острием желал,
Чтобы скакун под Солиманом пал.
Как при грозе могучая скала,
Высокая и вдвинутая в море,
Стоит неколебима и цела,
С ветрами, и волнами в страшном споре;
Так Солиман, с величием чела,
Держался при оружном их напоре.
И вот тому он, что коня разил,
Между бровями череп раскроил.
Увидел Арамант, что слабнет брат,
И вздумал нежно быть ему опорой:
Безумец! Чуть сдержав его упад,
Он сам погиб погибелию скорой 1
На руку бусурман спустил булат,
И на землю подпертый пал с подпорой.
И рухнул брат на брата, огорчен,
Смешались кровь их и- предсмертный стон.
Потом Сабину древко сокруша,
Он на него с булатом напустился,
И так ударил, яростью дыша,
Что нежный отрок в прахе очутился.
Из тела рвалась скорбная душа,
И стоптанный конем дрожал и бился,
Уныло покидая юный век,
Веселья полный, сладостей и нег.
Вот оставались лишь Лаврент да Пик,
Что в час один родились у Латина:
Один был стан у них, один и лик,
Ошибок сладких частая причина.
Но различили в этот страшный миг
Их ярый враг и разная кончина:
Жестокое различье! Он срубил
Здесь голову, а там он грудь пробил.
Отец, ах, не отец уж! Страшный рок!
Быв прежде многочадным, он — бесчадный!
Пять сыновей легло в короткий срок,
И сам стоит пред смертью беспощадной.
И как еще старик сражаться мог,
Снедаемый тоскою безотрадной!
Но может быть, что лиц и муки всей
Не разглядел он павших сыновей.
Те горькия страданья от него
Отчасти тьма сочувственная скрыла.
Но уж ему б в отраду торжество,
Коль самому не пасть, не послужило;
Не жалко крови сердца своего,

А по чужой тут алчно грудь заныла:
И он не знал, сильней ли одолеть
Его теперь влекло иль умереть.
«Ужель (кричит врагу) рука сия
Уже жалка настолько и ничтожна,
Против нея что возбудить тебя
И всем ея усильям невозможно?!»
Замолк. И, кольца с бляхами рубя,
Хватил мечом, как сильно только можно,
И по султану, обагряя бок,
Горячий широко полил поток.
Тут обратил на рану и слова
И гнев, и меч свой варвар тот ужасный.
Пронзил он панцирь, щит пробив сперва,
Одетый твердой кожей семипластной,
И погрузил железо в черева.
Упал и зарыдал Латин злосчастный,
А кровь его двойной дорогой бьет
И через эту рану, и чрез рот.
Как в Апеннинах древний дуб иль бук,
Не раз лихим ветрам противоставший,
Необычайным вихрем вырван вдруг,
И гнет, и ломит лес его обставший, —
Так увлекал цепляньем сильных рук
Других с собою богатырь упавший:
Прилично храбрецу, кончая жить,
Еще при смерти рушить и крушить.
III. Образцы поэтической этопэи
а) Эвандр, отправляющий сына с Энеем на войну (Вирги-
лий, Энеида, VIII, 560):
Если б Юпитер вернул мне прошедшие годы... и т. д.
б) Когда Эней оплакивал Паланта, сына царя Эвандра, уби-
того Турном (Виргилий, Энеида, XI, 42):
Отрок несчастный, ужель Фортуна, мне улыбаясь,
В том отказала и т. д.
в) Тот же Эней, когда вдохновляет воинов на подвиги
(Виргилий, Энеида, I, 202):
Вы, о друзья! Ведь и раньше были нам беды знакомы и т. д.
г) Когда Эней молился богам по повелению Сибиллы
(Энеида, VI, 56):
Феб, что к тягостным Трои всегда сострадал злополучьям,
д) Дверь жалуется в доме блудницы у Проперция (I, 16):
Я, которая некогда была открыта для великих триумфов.

е) У Овидия или у кого-то другого под именем Овидия
орешник, горько жалуясь:
Я— орешник, прильнувший к дороге, хотя я безвинен.
ж) Земля, не перенося пожара, учиненного Фаэтоном, со
скорбью и негодованием так жалуется Юпитеру (Овидий, Ме-
таморфозы, II, 3):
Если угодно, и я заслужила, что ж гром твой так мед\\ит,
Бог из богов? Если мне суждено от пламени гибнуть,
Пусть от твоих бы огней, от тебя бы погибнуть мне легче.
Даже с трудом я уста для этих-то слов разверзаю...
•Пар ей рот захватил... Взгляни на спаленный мой волос,
Сколько золы у меня на глазах, на лице ее сколько!
Это ль награда моя, и в этом ли шлешь воздаянье
Всем плодоносным трудам, что кирки и кривого я плуга
Язвы терплю, и меня в продолжении года терзают?
Что листву я скотам, и питанье нежнее из зерен
Роду людскому, и вам при этом я ладан готовлю?
Но допустим, что гибель я заслужила, чем волны,
Брат-то чем виноват? За что его, жребием данный,
Меняет моря удел и далее стал от Эфира?
Если ни к брату тебя, ни ко мне любовь не смягчает,
Сжалься над небом своим. Туда и сюда оглянися,
Полюсы оба в дыму; и, если огонь повредит их,
Ваши чертоги падут. Атлант сам, ты видишь, страдает.
И едва на плечах раскаленную ось уже держит,
Если моря и земля пропадут и небесное царство,
В древний мы хаос впадем. Из пламени вырви, коль только
Что уцелело еще, и размысли о благе вселенной.
ГЛАВА VIII
О ДРУГИХ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ УПРАЖНЕНИЯХ АФТОНИЯ:
О СРАВНЕНИИ, ПОХВАЛЕ, ПОРИЦАНИИ И БАСНЕ
I. Сравнение
Сравнение есть выражение, стремящееся путем сопоставления
найти, чем можно преувеличить сравниваемый предмет или по-
казать, чему он равен. Так объясняет сравнение Афтоний, к по-
следним словам, которого, как кажется, надо присоединить сле-
дующее: «или преуменьшить», т. е. когда мы сравниваем один
предмет с другим в чем-либо и путем сравнения ищем, какой
именно предмет превосходит другой или же бывает ниже дру-
гого. Из этого объяснения сравнения становится ясным, каково
его применение. Если мы захотим представить посредством
амплификации малое великим или — наоборот, то достигаем
этого главным образом сравнением. Это делается двумя спосо-
бами:
1) если предмет сравнения я покажу равным тому, с чем
сравниваю; 2) если я показываю его большим или меньшим
(что действует сильнее).

Далее, способ сравнения приблизительно таков: не весь
предмет целиком надлежит сравнивать с другим целым пред-
метом (этот способ, по словам Афтония, является нерадивым и
недейственным), а показывать части одного предмета в отдель-
ности по сравнению с частями другого, что легко сделать путем
рассмотрения обстоятельств обоих сравниваемых предметов.
Так, например, если пожелаешь сравнить жизнь богатую и
скромную, намереваясь показать, что последняя счастливее пер-
вой, то рассмотри обстоятельства каждой, прежде всего —
место; чертоги богачей опираются на сотни колонн, блистают
золотыми крышами, украшены внутри ценными занавесями.
Наоборот, у бедняков — маленькие, убогие хижины, крытые
болотным тростником, подпертые деревянными вилами, соору-
женные только для укрытия от непогоды в суровое время года.
Затем, ты рассмотришь уборы богатых и бедных и увидишь
первых в златотканных одеждах, а вторых — облеченных в про-
стые тряпки и лохмотья; далее—пищу, — и ты увидишь там
изысканные заморские кушанья, привезенные издалека;
здесь же, у бедняка,—простой и легко приготовляемый стол,
не для сытости и прихотей, но едва достаточный для требова-
ний природы. Затем и тут и там ты заметишь множество спут-
ников, притом на стороне у богатого по словам Клавдиана:
Там толпа прислужников оглашает шумом исполненный радости дом,
Здесь — пение птиц, журчание текущего ручья.1
Чтобы один предмет путем сравнения с другим возвысить
или поставить ниже, ты достигнешь этого:
1) Если отдельные главные пункты обоих предметов будут
сами по себе противоположны или будут превосходить друг
Друга.
2) Если каждому из этих пунктов сравнения придется чего-
нибудь больше или меньше, чем другому.
3) Если уже под конец в одном предмете обнаружится нечто
такое, чем одним он превзойдет все пункты другого предмета.
Например, рассуждая о жизни частной и царской, после
сравнения и сопоставления всех особенностей, в конце ты мог
бы сказать: все здесь блестяще, но не лишено опасности и полно
страха, наоборот — там все неприметно, но зато надежно и не
вызывает зависти.
В произведениях поэтов много примеров сравнения, в осо-
бенности у Марциала, а также у Овидия в «Скорбных элегиях»
и «С Понта», но здесь нет возможности все это приводить. Для
примера дадим, однако, несколько славянских стишков зна-
менитейшего и ученейшего мужа, очень заслуженного среди
нашей коллегии, в которых он так благочестиво обращается

к Пресвятой Деве. Эти стишки смотри в таблице в конце
этого труда.2
Взамен этого я предлагаю не в качестве наставника, а как
провожатого слуги и составленное нами упражнение, в котором
сравнивается блаженная жизнь монашеская с горемычной
жизнью в миру. Это мы делаем по вымышленному поводу, как
обычно у школьных риторов.
Сравнение жизни монашеской и мирской,
в котором сын, добровольно собирающийся
удалиться в монастырь, отвечает отцу, удер-
живающему его от этого намерения.3
Зачем, отец, ты беспокоишься, удерживаешь меня от выпол-
нения моего обета и не дозволяешь мне безмятежно пребывать
в надежном месте? Куда ты, слепец, меня увлекаешь? Куда
пойдем мы с тобой, ты и пути не знаешь. Велик простор для
блужданий. Ради этого мне обезуметь и нарушить священный
обет? И столь великое нечестие вышло из уст отца! Что в силах
освободить меня от этих божественных уз и завлечь меня в плен
тяжких мирских сетей? Защити меня, о судия, и сравни тот и
другой образ жизни. Одна жизнь, без сомненья, есть тихая
пристань, а другая — море. Там пучина кипит терзаниями и
заботами. А здесь—трезвые мысли, здесь предстоит глубокий
покой. Там корабль движется среди зыбких, неверных волн,
а здесь он плывет, повинуясь зефиру. Вкруг вас раздается
шум и рокот враждебного города и не позволяет духу быть
независимым. А нас пленяет спокойное молчание безмолвной
кельи или мирная роща тенистого леса. Нас окружают великие
учителя и красноречивые отцы, а вас — плуты, презренная чернь
и вонючие повара. Вы боязливо колеблетесь под беспрерывными
ударами грозной судьбы, ваше сердце ранено страхом, а мы до-
бровольно презрели власть слепой Владычицы и смеемся над ее
угрозами и ласками. Что заставляет вас столь страдать и терпеть,
а нас побуждает вступить на иной путь? Вам готовится что-то
непрочное и суетное, а мы умеем достичь вечной красы.
О, скольким опасностям приходится подвергаться тебе, несчаст-
ному, стремясь к ничножной вершине суетной почести! О, сколь
великое ярмо нужно нести на дрожащей вые, пока не сумеешь
вновь снискать любовь государя, если ты утратил ее. Но об
этом мы думаем, не таково сердце царево. Пока царь щадит, он
легок, пока расточает милости, он щедр. Зачем мне вспоминать
печальные случаи и трагические вопли, которые вам неожиданно
приносит даже мгновение? Мы также рыдаем, но как отлична
эта наша скорбь (если ее только можно назвать скорбью). Мы
плачем, чтобы заслужить радость вечной жизни, а вы — оттого,

что дни радости позади. А между тем вы беспечно близитесь
к Орку и обиваете печальные пороги страшного жилища. Мы же
заранее приготовляем в жарких молитвах небесные обители, и
на непоколебимом благочестии зиждется наше упование на ве-
ликого Бога.
II. Восхваление
Восхваление есть речь, перечисляющая чьи-либо достоинства,
а порицание — речь, отличающая недостатки. Восхваляются
личности поименно: но, впрочем, и все другие предметы до-
пускают хвалу или порицание. Так, например, Катулл восхва-
ляет воробья, Виргилий — комара,4 Марциал—собачку (книга
I, 88), Майорагий5 — грязь. Эти писатели сочиняли такие
энкомии либо для души, либо для времяпрепровождения или же
для того, чтобы показать ловкость своего дарования. Впрочем,
бывает, что встречаются и серьезные восхваления птиц, рыб, че-
твероногих, местностей, обстоятельств, растений и прочих пред-
метов, лишенных чувства и души.
Искусство похвалы и порицания почти одно и то же и осно-
вывается на свойствах предметов путем отыскивания в них хо-
рошего или плохого для данной цели, что и перечисляется в по-
хвалу или порицание. Однако, кроме этого общего указания,
следует соблюдать и кое-какие отдельные правила относительно
некоторых из перечисленных предметов. А именно. Вся похвала
лицу состоит примерно в следующих частностях.
1) Какого он был рода? Род же делится на отечество, пред-
ков, родителей. Если таковые были у него достойными, то ты
скажешь, что муж, которого ты восхваляешь, получил славу от
них, но сам еще более увеличил ее в себе, и само отечество и
род свой, весьма славный, он сделал еще более знаменитым
своей доблестью, как бы прибавив свет к свету. Но если отече-
ством и родом он не был знатен, то ты скажешь, что он славными
своими подвигами придал блеск безвестному отечеству и роду.
2) Каково было воспитание? Воспитание состоит в предан-
ности Богу и родителям, в гражданском порядке, в нравствен-
ной выдержке, в занятиях благородными искусствами. Здесь
надо сказать, под руководством каких наставников он продви-
нулся в науках или под чьим начальством служил на войне.
3) Верх всех похвал — перечислить личные дарования, ка-
ковые бывают троякого рода: телесные, душевные и зависящие
от судьбы.
Телесные блага суть: статность, подвижность, быстрота,
красота и т. д. Так Виргилий хвалит Энея:
Лицом и станом похожий на бога.6

Много подобного рода похвал можно найти как в самой
«Энеиде», так и в Овидиевых «Метаморфозах».
Душевные же дарования: сметливость, память, способность
суждения. Сюда относится все, что совершается справедливо,
в меру, храбро и мудро; и ряд всяких добродетелей; они не
должны быть просто перечислены все, но скорее подчеркнуты
посредством амплификации.
Об амплификации, однако, будет сказано не здесь,
а в книге II, где речь пойдет о героической поэзии. Здесь
я утверждаю, только, что всякая амплификация основывается
преимущественно на добавочных свойствах. Свойства же эти надо
собирать, очевидно, так, чтобы они усиливали задание. Таким
образом, получится, что предмет, который не велик, или не
кажется таким, тотчас представляется громадным, подобно тому
как маленький поток от слияния воедино ручейков вырастает
в огромную реку.
Дарами судьбы считаются: главенство, почести, власть, бо-
гатство, друзья и т. д.
а) Немалое значение для похвалы имеет также сравнение.
При сравнении восхваляемое лицо приравнивают к другому
или же, отдав ему предпочтение, превозносят еще выше.
Заметь, однако, что здесь не всегда надо все это перечислять,
но многое можно сжать посредством фигуры опущения, а о мно-
гом и вовсе умолчать. Ведь самая большая похвала происходит
даже от простого упоминания доблестей, из которых, однако,
выбирают только самые главные для более пространной ампли-
фикации, остальные же можно пробежать вкратце, подвергнув
их амплификации.
б) Восхваление неразумных животных состоит в описании
тела и перечислении свойств и поразительных природных ка-
честв и получаемой от них пользы. Можно добавить и некоторые
частные особенности, как например голос, болтовня и диковин-
ные телодвижения, которым люди иной раз нарочно обучают
животных.
Много таких похвал у Виргилия (Георгики, III и IV).
У Овидия встречается хотя и краткая, но достаточная похвала
быкам (Овидий, Метаморфозы, XV, 2):
Чем провинился и вол, обманов и хитростей чуждый,
Вовсе безвредный, простой, труды выносить порожденный?
в) Растения, как-то: виноградная лоза, маслина, яблоня,
лилия, розы, фиалки и т. д. — восхваляются описанием формы,
цвета, запаха и природных качеств и главным образом пользы,
приносимой ими в человеческой жизни. Подобного рода примеры
ищи у Виргилия (Георгики, I и II).

г) Восхваление времен, как-то: весны, лета, осени, зимы,
ночи, дня и т. д., — почти целиком состоит в перечислении вы-
годы и пользы, которые они несут с собой, а иногда также и
в описании.
д) Восхваление местностей бывает чаще всего и произво-
дится:
1. От количества и качества.
2. От окружающих предметов.
3. От удобства и пользы.
Среди всех мест наиболее важными являются города, кото-
рые иной раз бывает нужно восхвалять. Способ восхваления
городов заключает в себе три стороны:
1) То, что значительно предшествовало теперешнему состоя-
нию города, а именно: основатель, древность, граждане и их
деяния, войны, победы, триумфы.
2) Настоящее состояние: дома, здания, храмы, уровень
граждан, много ли богатых, храбрых, ученых, благочестивых,
разные последовавшие счастливые или несчастные события.
Ведь города заслуживают похвалы не только потому, что они
процветают, но и потому, что они сохранились, несмотря на раз-
личные превратности судьбы. Что они возбудили против себя
зависть врагов — существуют достоверные свидетельства, т. е.
об их былой обширности, богатстве, могуществе и т. д.
3) Обстоятельства, постоянно связанные с городом, как-то:
приятность местности, здоровый воздух, плодородие земли,
близость и польза рек, гор, полей, лесов, положение, защищен-
ное природой и т. д.
Обрати внимание здесь на то, что восхваления растений, мест-
ностей и времен схожи с описаниями и почти совпадают с ними.
Разница между ними бывает только в том, что при восхвалении
лишь перечисляется то, от чего может произойти похвала, про-
стое же описание все относит либо в дурную, либо в хорошую
сторону, только бы оно было кстати, и делает очевидным.
Похвала Борисфену7
Привет тебе, великий отец, обильный великими водами! По-
добно тому, как ты превосходишь все реки богатством, так ты
можешь превзойти их славой. Какая громада столь обширна для
твоего течения. Твои берега отстоят друг от друга дальше рас-
стояния полета стрелы. Фетида далеко растеклась, она любит
казаться морской гладью и быть соперницей Понта. Или что
за ярость бушует в стремительных волнах, вырывает многолет-
ние дубы с глубокими корнями? Он даже уносит стремглав
огромные части высокой горы и не терпит никаких препятствий
грозно звучащему истоку; и, ненавидя одно и то же русло, часто

меняет его, покидая презренные пески. Опускаю то, что он,
ясный, сверкает чистыми волнами; если отведать его, он сладок
жаждущим4 устам и смягчает сырую пищу, если его подвергнуть
хотя бы слабому жару; будучи желтым, он сверкает на самом
дне и обманчиво являет поддельное золото. Кто достаточно мо-
жет надивиться прелестному протяжению этих берегов, как сияет
но обеим сторонам прекрасный лик природы! При восходе ру-
мяного Титана зеленеют тучные луга и служат пищей скоту;
горные вершины возвышаются к закату, где лесная чаща кормит
бесчисленных пчел. И правильно предки сказали, что река Бо-
рисфен катит волны, полные то меда, то — молока. Зачем мне
упоминать о стольких деревнях на тучных берегах, о стольких
селениях, о стольких городах, доставляющих тебе так много ве-
ликих средств жизни, и чрезвычайных даров больших рек, и
о том, что является величайшим памятником твоей славы:
сколькими благами обязан тебе сам этот город — краса отечества
и матерь могучей державы! Ты омываешь его огромные стены
и веселишь его область, обращенную к восходу солнца. Что же
сказать о том, что ты собираешь к своим берегам столь много
товаров, множество бревен и камней и крепко связывающую из-
весть, удобный строительный материал для храмов и больших
зданий. Добавь, что ты снаряжаешь корабли со множеством
воинов и грозишь самому Понту, внушая ему хладный страх;
а отечество ты защищаешь крепче всякой стены, изгоняешь из
пределов страшного врага и преграждаешь ему доступ страхом
пред тобой.
III. Басня
Под басней, которую Афтоний помещает на первом месте
среди «прогимнасмат», понимай не тот вымысел, который герои-
ческие и трагические поэты любят придумывать для украшения
своих произведений, но некую краткую притчу или повество-
вание, хотя и не истинное, но правдоподобно вымышленное, чем
пользуются не только поэты, но иной раз и ораторы, так что
это, по словам Афтония, удобно для назидания и годится для
обучения людей неискушенных.
Басня обыкновенно происходит от некоего уподобления
истинного или правдоподобного; но от уподобления она отли-
чается приемом и способом изложения: ведь она главным обра-
зом в употреблении у поэтов вместе с вымыслом, гипотипоси-
сом, этопэей и олицетворением. Лица вымышляются действую-
щие, беседующие, взволнованные различными чувствами; и не
только люди, но и птицы, звери, рыбы и другие неодушевленные
предметы получают способность действовать и чувствовать.
Поэтому басни бывают трех родов:

Одни басни разумные, в которых мы придумываем, как
человек что-нибудь делает.
Другие — нравственные, в которых подражают нравам ли-
шенных разума.
Третьи — смешанные, в которых соединяется разумное и не-
разумное.
Поэтому басни имеют различные названия от различных
имен их изобретателей. То она именуется сибаритской, то ки-
ликийской, то кипрской, то ливийской, то Эзоповой.
Сибаритской басня называется по имени сибаритов, народа,
чрезвычайно преданного удовольствиям. Народ этот, всячески
стремясь к роскоши, даже и в речи презирал серьезное и сочи-
нял для удовольствия изящные остроты и побасенки.
Киликийская—получила название от малоазийской области
Киликии. Ведь киликийцы— пустые и вздорные болтуны — не-
когда были отмечены греческой пословицей, которая по-латыни
переводится так: киликиец нелегко говорит правду.
Другая .же пословица гласит: три каппы самые худшие. Эта
пословица указывает на народ каппадокийцев, критян и кили-
кийцев.
Кипрская — от острова Кипра, который находится в Карпа-
тийском море между Сирией и Киликией и равным образом сла-
вился роскошью, и .наслаждениями; поэтому и Венера, богиня
наслаждений, особенно почиталась на Кипре и называлась Кип-
ридой, Цитереей, Пафией, от имен кипрских местностей, посвя-
щенных ей.
Ливийская, о которой упоминает Присциан8 в предваритель-
ных упражнениях, получила название от Ливии: насколько она
изобиловала различными зверями и чудовищами, настолько же
имела и даровитых людей, склонных к басням. От этого произо-
шла поговорка: ливийский зверь, т. е. человек лукавый, хитрый,
притворщик, непостоянный, ненадежный, как говорит Эразм
в «Книге притчей».
Но обычно басни называются эзоповскими, потому что Эзоп
много сочинял их, да они у него изящнее и более способствуют
мудрости. Отчего он и почитался в числе мудрецов, а басни его
получили такое широкое распространение, что тот, кто их не
читал, признавался человеком невежественным. В подобного
рода невежд метит, по свидетельству Скалигера («Книга посло-
виц»), поговорка: даже и Эзопа ты не читал.
Басня обычно делится на две части: промифий, т. е. вступи-
тельный рассказ или сама басня; эпимифий, т. е. применение
рассказа, где излагается собственными словами, чему учит басня.
Способ изложения басни также двоякий: более краткий и
более пространный.

Более кратко излагается басня, которая дана в виде простого
повествования, как излагал почти все свои басни Эзоп. Более
подробно — если вводится вымышленная речь действующих лиц
и изображаются их нравы, обычаи, телодвижения, намерения
и чувства. Образцы обоих способов изложения я привожу здесь.
У Горация (Сатиры, II, 2) есть басня о городской и деревен-
ской мыши, изложенная им подробно; мы же для упражнения
даем ее кратко в следующем виде:
Пример басни о деревенской и городской
мыши в кратком изложении
Деревенская мышь приняла городскую в бедном жилище, по-
дала ей деревенские яства, добытые собственным трудом, и ра-
душно просила быть гостьей; а городская жительница, презрев
бедность и деревенское угощенье, в благодарность соблазняет по-
другу городскими соблазнами. Сходятся. Угощенье устраивается
с отменной роскошью. Однако среди пиршества непостоянная
Фортуна меняет свое благоволение: раздается скрип открывае-
мой двери, обе мыши бегут в разные стороны: придворная мышь
устремляется в знакомую нору, а деревенская—темной ночью
блуждает с большим трудом по неведомым тропинкам и обманчи-
вым дорогам. И лишь только она, дрожа, выбралась и подошла
к знакомым местам и к своей норе, как сказала: «Привет тебе,
безопасная бедность со скудной пищей: прощай ненадежное
наслаждение и впредь обманывай других дорогими яствами.
Отныне, щеголиха, ты не позовешь меня в гости на роскошное
угощенье, вызывающее слишком большую зависть и связанное
со множеством опасностей. Более приятен обед, приобретаемый
дешево и без труда, который можно получить не дрожащей
рукой, чем томительный от царской роскоши пир, на котором
я, бледная, буду дрожать под ударами неустойчивой Фортуны.
Вредно наслаждение, купленное ценой страдания».
Пример той же басни о деревенской и городской
мыши в более подробном изложении Горация
Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила
В бедную нору — они старинными были друзьями.
Как ни умеренна, но угощенья она не жалела.
Чем богата, тем рада: что было, ей все предложила:
Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей
Даже изюму и сала, обглоданный прежде, кусочек,
Думая в гостье хоть разностью яств победить отвращенье.
Гостья же с гордостью чуть прикасалась к кушанью зубом,
Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,
Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.
Вот, наконец, горожанка так речь начала: «Что за радость

Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, одиноко 1
Если ты к людям и в город желаешь из дикого леса,
Можешь пуститься со мною туда! Все, что жизнию дышит,
Смерти подвластно на нашей земле: и великий, и малый —
Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,
Если ты можешь, живи, наслаждайся и, пользуясь жизнью,
Помни, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья
Дружбы послушавшись, прыг — и тотчас из норы побежала.
Обе направили к городу путь, поспешая, чтоб к ночи
В стену пролезть. Ночь была в половине, когда две подруги
Прибыли к пышным палатам; Вошли: там пурпур блестящий
Пышным же ложам из кости слоновой служил драгоценным
Мягким покровом; а там в дорогой и блестящей посуде
Были остатки вчерашнего великолепного пира.
Вот горожанка свою деревенскую гостью учтиво
Пригласила прилечь на пурпурное ложе и быстро
Бросилась сразу ее угощать, как прилично хозяйке!
Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,
Не забывая отведать притом от каждого блюда.
Та же, разлегшись покойно, так рада судьбы перемене,
Так весела на пиру! — Но вдруг хлопнули дверью — и с ложа
Бросились обе в испуге бежать, и хозяйка, и гостья!
Бегают в страхе кругом по затворенной зале; но пуще
Страх на полмертвых напал, как услышали громкое в зале
Лаянье псов. — «Жизнь такая ничуть не по мне!» — тут сказала
Деревенская мышь, — наслаждайся одна, а я снова
На гору, в лес мой уйду — преспокойно глодать чечевицу!».9
Достаточно этих видов упражнения и примеров. Впрочем,
поэт- может так же упражняться в писании каких-либо целых
произведений, но небольших по объему и требующих меньшего
труда, как-то: элегии, оды, гимны, эпиграммы, эпитафии и пр.
Обо всех таких произведениях будет сказано в своем месте;
теперь же скажем кратко о подражании.
ГЛАВА IX
ПОДРАЖАНИЕ
Под подражанием понимай здесь не то подражание, которое
называется подражанием человеческим действиям путем вы-
мысла и является тождественным с поэтическим вымыслом
(о чем уже сказано кое-что в главе III этой книги и подробнее
будет говориться «в книге II), но прилежное занятие чтением
авторов, с помощью чего мы стараемся уподобиться какому-
либо выдающемуся поэту. Ведь следует знать, что недостаточно
уменья и одного лишь упражнения — и даже того и другого —
чтобы стать выдающимся поэтом, если у нас не будет руководи-
телей, т. е. отличных и прославленных в поэтическом искусстве
авторов, идя по стопам которых, мы достигнем одинаковой
с ними цели. Но чтобы ты с пользой подражал, я полагаю, тебе
следует твердо помнить следующее.

а) Никто не может в совершенстве творить, не занимаясь
в течение долгого времени чтением поэтов. Мало того, даже если
кто-нибудь - без внимательного изучения авторов примется со-
чинять поэму, то. с каким бы усердием и дарованием ни было
сочинено его произведение и как бы старательно он его «и
отделал, все же оно будет весьма далеко от стиля и оборотов
речи поэтов, так что людям опытным, сведущим в искусстве
будет легко обнаружить, что его автор не читал произведений
поэтов.
б) Не только полезно старательно прочитать всех более вы-
дающихся поэтов, но в особенности необходимо читать соответ-
ственно роду поэтических произведений, каким ты хочешь за-
няться,— того автора, который всеми наиболее прославляется
в этом роде поэзии. Тебе надо хорошо запомнить вот что: на-
мереваясь что-либо писать, принимайся за писание не прежде,
как изучив в течение долгого времени весьма основательно про-
славленного подобным предметом автора. Так, приступая к со-
чинению героической поэмы, сначала читай Виргилия; собираясь
писать трагедию, посмотри Сенеку; в комедии подражай
Плавту и Теренцию; в элегических стихах — Проперцию и
Овидию; в сатирах — Персию, Ювеналу и Горацию; в лириче-
ском жанре — одному только Горацию; в эпиграммах следуй
только Марциалу.
в) Автора не следует читать поспешно, торопясь, кое-как,
поверхностно, — но прилежно и со всей тщательностью. Не счи-
тай достаточным прочесть один раз, надо читать и перечиты-
вать, даже преодолевая досаду, до тех пор, пока основательно
не познакомишься с ним и как бы целиком не запечатлеешь
в памяти. Ведь мышление, освоив таким образом стиль писа-
теля, как бы превращается в его мышление и иной раз с боль-
шой легкостью создает подобные ему произведения, так что
в чужом произведении можно подчас распознать как бы некие
семена Виргилия, Горация, Овидия и других.
г) Существуют настолько мелочные подражатели, что они
стремятся подражать своим образцам даже в самых незначи-
тельных частностях. Мало того, они подражают даже некоторым
недостаткам, которых иногда бывают не лишены и произведения
даже великих мужей. Ведь:
И добрый наш старец Гомер иногда засыпает.1
С полным правом Гораций в книге «О поэтическом искус-
стве» называет их «рабской скотиной»,2 так как они исполнены
чужого вдохновения и полны робости, висят на чужих наход-
ках, словно на крюках. Но, что еще хуже, многие, словно пре-
небрегая, пропускают, как слепые, как раз то, что у какого-ни-

будь автора заслуживает большего внимания. Если же изобра-
жают неизвестно какие мелочи, например начинают свое сти-
хотворение теми же словами, какие стоят у Виргилия в начале,
и теми же кончают и вставляют много свойственных Виргилию
выражений, повторяя их до тошноты, тогда они полагают, что
ничем не отличаются от первого из поэтов и являются настоя-
щими Маронами, подобно тем, кто, по словам Квинтилиана,
считали себя подражателями Цицерона оттого, что почти каж-
дый период оканчивали такими словами: «по-видимому, это
так».
д) Итак, обрати внимание на то, что у каждого писателя
есть наилучшего: насколько возвышенны его мысли, насколько
удачен у него вымысел, или подражание, как сохраняет он всюду
пристойность, как все части становятся по своим местам; как
он находчив, как искусно он все расположил и чудесно изукра-
сил. Так как поэт должен услаждать, то посмотри, с какой си-
лой он держит слушателя, какими фигурами пользуется, какие
применяет уподобления, какими повествованиями иной раз изо-
щряет произведение. Далее надо отметить, что матерью всякого
услаждения бывает разнообразие. Кроме того, следует учесть
значение и важность слов, их выбор, ритм и богатство, искус-
ность и изящество стихов, блеск речи, своеобразие, сладост-
ность, мощь, плавность и соответствие всего стиля самому пред-
мету. Наконец, посмотри: можно ли все это найти у самого Вир-
гилия, или же только кое-что. При таком способе рассмотрения
ты с легкостью поймешь и величие поэта, и то, каким способом
ты должен ему подражать.
е) Итак, я полагаю, что не малое значение может иметь для
полезного подражания усердное и внимательное чтение, согласно
указанию, данному выше, в соединении с особым упражнением
такого рода: прочитав какое-либо произведение поэта и всесто-
ронне продумав его, придумаем и для себя подобное содержание,
и то, к чему в нем можно подходить на таких же основаниях,
попытаемся изложить по образцу прославленной поэмы. При
частом повторении таких упражнений можно ожидать, что мы
сможем если не сравняться с Виргилием или каким-либо дру-
гим поэтом, что дано только очень немногим, то, по крайней
мере, хоть не слишком отстать от них. Такого рода упражнение
мы уже дали в главе V настоящей книги.
ж) Кроме того, надо знать, что серьезное подражание со-
стоит совсем не в том, чтобы развивать что-нибудь совершенно
одинаковым способом с Виргилием или переносить его повество-
вание, вымыслы, выражения или что-либо иное в наше произве-
дение. Ведь поступать так — означает или писать пародию, или,
при чрезмерном заимствовании, совершать плагиат. Такие при-

емы допустимы только для упражнения в подражании, чтобы
таким путем мы были в состоянии усвоить стиль, которому под-
ражаем. Подражание, следовательно, заключается в каком-то
совпадении нашего мышления с мышлением какого-либо образ-
цового автора, так что хотя бы мы и ничего не брали у него и
не переносили в наше сочинение, однако оно казалось бы словно
его произведением, а не нашим: до такой степени может быть
похожим стиль! Так, читая письма Христофора Лонголия,3
можно подумать, если бы в начале не было поставлено имени,
что они принадлежат Цицерону. Равным образом у Акция Сан-
назария в поэме «О рождестве Девы» явные отзвуки Виргилия.
з) Иногда, наконец, можно — и это даже очень помогает —
сочинить что-нибудь, например, по образцу сочинений Вирги-
лия, или же разработать тем же способом, или даже кое-что по-
заимствовать у него. Однако это последнее законно и допустимо
только, если место, откуда оно взято, очень трудно распознать;
если же заимствование будет обнаружено, то пусть оно ока-
жется красивее и лучше у подражателя, чем у самого автора.
Очень много заимствований из Гомера, по всеобщему мнению,
у Виргилия; большую часть их перечисляет Скалигер в книге
«Поэтики» под названием «Критик».4 Но почти все это у Вир-
гилия лучше, чем у Гомера, как это можно видеть из сравнения,
произведенного тем же Скалигером.5 Так, Гомер — опускаю про-
чие примеры — рассказывает, как Вулкан выковал щит Ахил-
леса и на нем изобразил картину мира. В подражание этому
Виргилий воспел щит Энея, выкованный тем же Вулканом, но
насколько более умело! Ведь Виргилий изобразил вычеканен-
ными на щите не посторонние или обыденные вещи, но исклю-
чительно то, что относится к Энею, т. е. всю грядущую судьбу
энеадов, т. е. римлян, предсказанную вещим богом, — смотри
прекраснейшее описание в конце VIII книги «Энеиды».
Неуместно приводить здесь ряд других подражаний. Стоит
только дать одно подражание Виргилию, именно — Торквато
Тассо, потому что оно превосходно. В книге II «Энеиды» (602)
Виргилий изображает явление Венеры Энею во время самого
разрушении Трои: богиня совлекла с его очей мглу, свойствен-
ную смертным, и показала ему, как враждебные троянцам боги
и богини в разных местах разрушали Трою, следующим обра-
зом:
... божья безжалостность, божья
Эти богатства крушит и свергает с высот ее Тройю.
Эти (ибо весь я скрываю туман, пеленой обводящий
Смертные взоры, когда ты глядишь, и тмящий вокруг все
Облаком влажным) — а ты никаких повелений не бойся
Матери, не уклоняйся ее указанья исполнить —
Здесь, где ты видишь, разъятые груды, отъятые камни

Прочь от камней и клубящийся дым, перемешанный с пылью;
Стены, великим трезубцем устои самые сдвинув
Города, зыблет Нептун и самый град с основанья
Валит; Юнона, держа, беспощадная, первой, ворота
Скейские, строй от судов союзников яростно кличет,
Преопоясавши меч.
Здесь, на выей крепостной, Тритония Паллада, видишь,
Горгоной ужасая, сидит, озаренная нимбом.
Даная, сам Отец придает и смелость и силы
Бодрые, сам богов стремит на Дарданов войско.
Этому прекрасно подражал Торквато Тассо в своей боже-
ственной поэме, воспевая осаду Иерусалима (песнь XVIII, 92).
Гоффреду ж тут архангел Михаил
Предстал открыто, для других незримо,
В небесных латах: солнце б он затмил,
Что ни малейшей тучкой не мутимо.
«Гоффред! Вот час (сказал он) наступил,
Конец мученьям рабским для Солима!
Смотри, смотри!—очей не потупляй! —
Какое вспоможенье шлет вам Рай!
Взгляни, поднявши взоры, в вышину:
Там в воздухе собрался полк бессчетный!
Я с глаз твоих откину пелену
Телесной слепоты, покров тот плотный,
И с чувств твоих туман я отжену —
Лицом к лицу собор узришь бесплотный!
И дам, на время, слабости твоей
Сносить сиянье ангельских лучей.
Вот бывшие под знаменем святым,
Теперь граждане царствия Христова, —
С тобой в союзе, их рукой вершим
Конец счастливый подвига благого
В том месте, где смешались прах и дым,
И где обломки зданья векового.
Во мгле густой сражается Гугон:
Оплот им в основаньях потрясен.
А там Дудон у полунощных врат
Огнем и сталью рушит все препоны:
Бойцов подвиг он, им вручил булат,
И лестницы им крепко утверждены.
Вот Адемар: там, на холме, прелат
Стоит в величьи пастырской короны, —
Блаженный дух, он с тех высоких мест
Творит над ратью благодатный крест.
Теперь туда подъемли смелый взор,
Где собраны все ангельские вой!».
Возвел он очи: полон там простор
Крылатой ратью в несчислимом рое.
Парит и плещет сомкнутый собор
И три полка в тройном являет строе:
Растянуты ряды их в виде дуг,—
Чем дальше он, тем шире полукруг.

КНИГА II
ОБ ЭПИЧЕСКОЙ И ДРАМАТИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
ГЛАВА I
ДРЕВНОСТЬ, ОБЪЯСНЕНИЕ НАЗВАНИЯ, ОПРЕДЕЛЕНИЕ, СОДЕРЖАНИЕ
ЭПИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ И РОД СТИХА, КОТОРЫМ СЛЕДУЕТ ПИСАТЬ ЭПОПЕЮ
Пройдя область, охватывавшую почти все части поэзии, т. е.
изложив общие наставления, приступим к частностям. Среди
них главное место занимают и являются более трудными эпопея
и драма, — они и будут разбираться в этой книге.
Итак, прежде всего, начало эпопеи чрезвычайно древнее, и
его нельзя в точности отметить. Ведь еще Гомер и до него Лин,
Орфей, и Мусей применяли этот род песнопения. Свое назва-
ние эпопея получила от греческого слова epos, что означает
«слово» или «речь», и poiein, т. е. «творить» или «сочинять».
Отсюда эпопея означает то же самое, что вымысел, или подра-
жание, выраженное в стихотворной либо прозаической речи.
Но при этом разумеются не всякие составители фабул или диа-
логов, а одни лишь эпические поэты, так как по своему стиху
и вымыслу они стоят выше, — примерно по той же причине,
почему только им присваивается название поэтов, хотя слово
«поэт» вообще означает «творец» или «сочинитель».
Другое название — героическая поэма, оттого что в ней опи-
сываются жизнь и подвиги героев, т. е. знаменитых мужей.
Содержанием эпопеи являются:
Грозные битвы, деянья царей и вождей знаменитых.1
Отсюда эпопею можно определить как поэтическое произве-
дение, излагающее в гекзаметрах с помощью вымысла подвиги
знаменитых мужей.
Такую поэму вошло в обычай писать гекзаметром, так как
этот вид стиха полновеснее, величавее и великолепнее других,
а поэтому более подходит к воспеваемому предмету. Бывает, что
в гекзаметрах описывается и что-нибудь другое, кроме деяний
героев; таковы у Ювенала и Персия сатиры, у Горация — по-
слания, у Виргилия беседы пастухов и наблюдения над сель-
ским хозяйством, а у Марциала даже некоторые эпиграммы.
Однако, на вышеуказанном основании, гекзаметр применяют
преимущественно для прославления героев. Поэтому его и назы-
вают героическим стихом. О его недостатках и достоинствах бу-
дет сказано немного ниже.

ГЛАВА II
О ТРЕХ ЧАСТЯХ ЭПОПЕИ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ ТЕМЫ
И ПРИЗЫВАНИИ БОЖЕСТВА
Частей эпопеи три: определение темы, призывание божества,
повествование. Определение темы есть начало поэмы, в котором
поэт излагает то, о чем он намерен говорить.
Призывание божества присоединяется к определению темы;
в нем поэт взывает к какому-либо божеству о помощи.
Затем повествование, основной состав поэмы, где повест-
вуется о деяниях героев.
Эти части совершенно необходимы для поэмы, как потому,
что их применяют все без исключения поэты, так и потому, что
они, по-видимому, требуются самой природой этого дела. Дей-
ствительно, как всякое изложение, так в особенности какое-ни-
будь пространное изложение — а ведь таковы героические
поэмы — нуждается в том, чтобы слушатель предварительно
знакомился вкратце с содержанием, иначе он плохо будет под-
готовлен к слушанию. Задача риторов и заключается в том,
чтобы сделать слушателя восприимчивым. Итак, определение
темы необходимо; в нем указывается вкратце о предстоящем
предмете изложения, о том, каков он, еще до раскрытия его
полностью.
Впрочем, поэты взывают о помощи к божеству не без важ-
ного основания: раз они намереваются воспевать движущие при-
чины и ход сокровенных дел и даже душевных переживаний, то
похоже на правду, что постичь это можно только по вдохнове-
нию бессмертных богов, как говорит Скалигер (Критик,
гл. 71).
Повествование и есть сама поэма. Теперь рассмотрим, что
надо соблюдать в определении темы и в чем состоит призыва-
ние божества. Наконец, в следующей главе мы дадим осталь-
ные указания относительно повествования.
Итак, определение темы должно отличаться главным обра-
зом тремя достоинствами: быть кратким, ясным и скромным.
Оно будет кратким, если мы решим говорить только о главном
в фабуле, .а не о предметах менее значительных и случайных
происшествиях; затем — если это же мы изложим в немногих
и достаточных словах; наконец, если вовсе не станем упоминать
о событиях, предшествующих фабуле или последующих, кото-
рые не описываются в ходе повествования поэмы, разве что слу-
чайно. Поэтому критики 1 не особенно одобряют известные стихи
Виргилия:
Род откуда Латинов,
И Альбы-Лонги отцы, и твердыни возвышенной Ромы.2

Ведь о деяниях албанцев и римлян Виргилий во всем своем
произведении упоминает лишь случайно, да и совершены они
были уже после Энея.
Определение темы будет ясным, если не давать ничего
сомнительного, двусмысленного «ли сбивчивого.
Однако из этого не вытекает, будто надо поименно обозна-
чать главное действующее лицо в фабуле с его отдельными под-
вигами, а также и противопоставленное ему лицо.
Например, если бы кто-нибудь, намереваясь воспеть плава-
ния и войны Энея — что составляет содержание Виргилиевой
поэмы — сказал: воспеваю Энея и его плавания, и то, каким об-
разом он потерпел крушение, как был гостем у Дидоны, как пе-
ренес другие несчастья в море и посетил преисподнюю и какие,
наконец, вел войны с Турком и т. д. Это, поскольку оно вяло,
вызовет утомление у слушателя, лишая его наслаждения; при
определении темы не надо насыщать слушателя, но задерживать,
и заставляя ожидать, раздразнить аппетит, побуждая его озна-
комиться с остальным. Поэтому ни Гомер не называет имени
Улисса в определении темы, ни Виргилий — Энея. Однако они
говорят о своих героях так, что легко поймешь, о ком пойдет
речь в дальнейшем. Вот пример Виргилиевого определения
темы:
А ныне ужасную Марта
Брань и героя пою, с побережий Тройи кто первый
Прибыл в Италию, Роком изгнан, и Лавинийских граней
К берегу, много по суше бросаем и по морю оный,
Силой всевышних под гневом злопамятным лютой Юноны,
Много притом испытав и в боях, прежде чем основал он
Город и в Лаций богов перенес, род откуда Латинов,
И Альбы-Лонги отцы, и твердыни возвышенной Ромы.3
В определении темы надо особенно соблюдать скромность;
и ничто так не вредит произведению в целом, как напыщенное
начало, так как от этого возникает подозрение, что это сделано
напоказ, из-за стремления к дешевой славе, и уже от самого
вступления (в котором риторы советуют добиваться располо-
жения слушателей) слушатель выносит неблагоприятное впе-
чатление. Поэтому не следует давать длинных перифраз и чрез-
мерно напыщенных высокопарных слов, по выражению Гора-
ция— «длиной в полтора фута»;4 не стоит применять тропы и
фигуры, разве что в самых редких случаях. Наконец, и здесь
должен быть тщательный отбор слова и мыслей, но так, чтобы
это казалось возникшим здесь само собой, а не нарочитым.
Рассмотрим промахи и удачи некоторых древних и новых
поэтов. Гораций в книге «О поэтическом искусстве» (137) пори-
цает не знаю какого киклического поэта за то, что тот начал
свою поэму так:

Участь Приама пою и войну достославную Трои.
Его же Гораций поддел забавной шуткой:
Чем обещанья исполнить, разинувши рот столь широко?
Мучило гору, а что родилось? Смешной лишь мышонок!5
А Гомера он хвалит за то, что тот, начав скромно, посте-
пенно возвысился от сравнительно незначительного до величе-
ственности.
Лучше стократ, кто не хочет начать ничего не по силам:
«Муза! Скажи мне о муже, который, разрушивши Трою,
Многих людей города и обычаи в странствиях видел!».
Он не из пламени дыму хотел напустить, но из дыма
Пламень извлечь, чтобы в блеске чудесное взору представить:
Антифата и Сциллу, или с Циклопом Харибду! 6
Подобной же розги цензоров достойно, конечно, и известное,
чрезвычайно напыщенное вступление Лукана:
Бой в Эмафийских полях — грознейший, чем битвы сограждан,
Власть преступленья пою и могучий народ, растерзавший
Победоносной рукой свои же кровавые недра,
Родичей кровных войну, распавшийся строй самовластья
И состязанье всех сил до основ потрясенной вселенной,
В общем потоке злодейств, знамена навстречу знаменам,
Схватки равных орлов и копья, грозящие копьям.7
Какому, скажи на милость, человеку тихого нрава понра-
вятся такие стихи? К чему эти внезапные выкрики? К чему наг-
ромождение синонимии, длинные перифразы, множество слов,
скученных в одном предложении? Во всяком случае, если Ска-
лигеру показалось, что Лукан где-то лает, то всем очевидно, что
это в данном месте.
Гораздо спокойнее начинает свое произведение Торквато
Тассо, чтобы с самого начала заслужить и уважение, и любовь
читателей. Ведь он начинает так:
Оружье верных и вождя пою,
Господню гробу давшего свободу.
Он много вынес в мыслях и в бою —
В великом деле всякую невзгоду;
Ад всуе рвался, всуе рать свою
Прислал весь Юг, из пестрого народу:
С ним было Небо, и под стяг Христов
Собрало вновь рассеянных бойцов.
Подобная похвала даже у античных писателей редкость,
у новых же ее можно встретить чрезвычайно редко.
В самом деле, вот тебе восторги современного болтуна, ко-
торый описывает Хотинскую войну8 таким нелепым стихом,
будто он не воспевает, а бушует, таким темным — будто не
войну описывает, а ночную драку. Посмотри, каким он себя вы-
казывает в самом вступлении своей вещи. Он начинает так:

Пей, о перо, усмиренный Тир! Так повелевает меч, напоен-
ный бистонийской кровью, потому что для тебя ведь чернила
окрашивают слоновую кость бумаги бледной Фетидой! Или
пусть челн носится по черной отмели охмелевшей от грязи и
влажной сажи! Аврора дает новую влагу, и Тир, помутневший
волнами от бистонийской резни и т. д.
Это, конечно, следует называть не напыщенностью, а буй-
ством, не говоря уже о прочем: этот автор желал, чтобы его чи-
тали, но не желал быть понятным. Ведь вся его поэма — нечто
в этом роде — столь высоко возносится, что человеческому уму
невозможно за ним поспеть; в большей степени к нему отно-
сится известное замечание Горация в книге «О поэтическом ис-
кусстве», в конце:
Трудно постичь: отчего же стихи беспрестанно он пишет... и т. д.9
Относительно призывания божества надо отметить вкратце
следующее: прежде всего следует взывать к тому божеству, ко-
торое имеет какое-либо отношение к намеченному содержанию.
Так, Виргилий во вступлении ко II книге «Георгик» призы-
вает Вакха, Цереру, сатиров, дриад и пр. Ведь эти боги почи-
тались покровителями виноградных лоз, плодов, скота и про-
чего, что здесь собирается описывать поэт. Клавдиан («Похи-
щение Прозерпины») призывает богов и богинь подземных и
трогает мольбами Ахеронт. Овидий в «Метаморфозах» взывает
ко всем вообще богам; приведя для этого обоснование, он пре-
красно соединяет их с содержанием своей поэмы:
Боги — вы ж их изменили — придите на помощь
Начинаньям моим и прямо с начала вселенной
Непрерывную песнь до наших времен доведите.10
Впрочем, муз, как покровительниц поэзии, принято призы-
вать при любом содержании. Однако христианскому поэту надо
решительно остерегаться подобных призываний богов. Чего он
может себе желать такими мольбами? Неужели он взаправду
и серьезно просит о помощи и выказывает себя нечестивым?
Если же он это делает в шутку, то становится просто смешным.
Прежде всего, это тупая шутка. Что же, скажи на милость, тут
остроумного: умолять Аполлона сойти в твою грудь? Затем,
в предмете серьезном, какими являются деяния героев, нет
места шуткам, тем более в начале; если же кто-нибудь скажет,
что под именем языческих богов разумеет или нашего Бога, или
кого-нибудь из святых, то он еще хуже ошибется: словно он
в самом деле украсит Трисвятого величайшего Бога, если дает
ему имя диавола. «Какое общение у света с тьмой? И какая
связь у Христа с Велиалом?».11 Разумно блаженный Иероним

не допускает в устах христианина темных формул языческих
клятв: «Да не раздается из уст христианина, — говорит он, —
„Юпитер всемогущий!" и „клянусь Геркулесом, клянусь Касто-
ром!", и прочие скорее чудовища, чем божества» (Послание,
146, к Дамасу). Следует изо всех сил избегать призываний этих
позорных богов! Так что сплошная нелепость, когда упомяну-
тый выше «Тирасский пьяница»,12 по его собственным словам, —
презрев Аполлона (что правильно: так как от него даже и не
отдает ничем аполлоновским), призывает Марса в свое сердце
(если только под именем Марса он не разумеет короля): 13
Tbij о Ляшский Марс, пред которым недавно дрожало вы-
сокое жилище холодного Дакийца, ты для меня будешь Фебом:
и, прогнав Аполлона, пусть моя душа будет сильной, и вся она
пусть дышит лютым Марсом.
Нехорошо и в начале поэмы Санназария «О рождестве Девы»:
Не меньше, о музы, краса поэтов, я устремился бы теперь
к вашим источникам, вашим высоким скалам и рощам и т. д.
Может быть, он разумеет здесь ангелов? Не знаю, но подо-
зреваю из того, что он там же добавляет:
Ибо вы могли взирать и на пещеру, и на хороводы, и не сле-
дует думать, что от вас сокрыты восходящие на небе звезды и
цари утренней звезды.
Но каким образом ангелы, которые сами водили хороводы,
могли смотреть на них с восхищением? — это я оставляю на
суд ученых. Итак, христианский поэт будет взывать о помощи
к Тресвятому величайшему Богу, к Пресвятой Деве, прибегать
к заступничеству святых. Торквато Тассо в божественной своей
поэме, открыто отвергнув ложную богиню, прекрасно обра-
щается к Пресвятой Деве заступнице: 14
О Муза! Ты, что лавров бренный прах
Не вьешь себе в венок на Геликоне,
Но меж блаженных ликов, в небесах,
Из вечных звезд горишь в златой короне!
Пусть песнь моя блестит... и т. д.
Следует знать, однако, что в виде присловья под именем
музы или муз разумеется литература и науки. В таком смысле
и для нас допустимо пользоваться этим. Но поскольку при при-
зывании муза приобретает значение баснословной богини, по-
стольку следует воздерживаться от упоминания музы. Кроме
того, надо хорошо запомнить, что поэты обычно не только в на-
чале своих произведений взывают к божеству, но также и в се-
редине упоминают и призывают божество, если приступают
к изложению чего-либо нового, необычного, великого. Так, Вир-

гилий (Энеида, VI, 266), намереваясь описывать преисподнюю,
обращается с мольбой к богам:
Боги, над душами власть у коих! Безмолвные Тени!
И в книге VII, собираясь воспеть войны Энея:
Ты, о богиня, певцу ты внуши. Мне петь страшные войны,
Строи мне петь и царей, увлеченных страстями на гибель.15
Чрезвычайно изящно призывание у Санназария (О Рож-
дестве Девы, кн. II), в весьма подходящем месте, т. е. там, где
он приступает к повествованию о самом Рождестве — здесь он его
воспевает много разумнее, чем в вышеприведенном месте:
Теперь я расскажу о том, что никогда не слыхано в Ка-
стальских пещерах и не прославлено хороводами Муз и неве-
домо Фебу. Вы, о небожители, укажите тайные тропинки по не-
доступным местам, вы (если я заслужил) укажите неприкосно-
венные убежища: вот колыбель, и небесная радость, и удиви-
тельное рождение, и дом, оглашающийся священным криком;
направим стопы туда, где ваши очи не встретят никаких
следов прежних поэтов.
И опять-таки весьма поэтично говорит он, когда подходит
ближе к тому же предмету:
Кто меня увлекает? Прими твоего поэта, о божественная;
направляй, божественная, твоего поэта. Я уношусь с поднятой
высоко головой к вышним облакам; я вижу, как все небо спус-
кается, возбужденное стремлением лицезреть. Позволь возвес-
тить, как свершилось удивительное, несказанное, необычайное,
великое. Прочь низкие заботы, пока я воспеваю священное!
ГЛАВА III
О ПОВЕСТВОВАНИИ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО О ПОГРЕШНОСТЯХ И УДАЧАХ
В ГЕКЗАМЕТРЕ
Так как эпические произведения пишутся гекзаметром, то
прежде чем приступить к правилам хорошего повествования,
желательно здесь изложить некоторые законы правильного по-
строения гекзаметра. Сначала рассмотрим погрешности в нем,
а затем разъясним его достоинства.
Погрешности в гекзаметре
1) Как во всякой речи, так в особенности в стихе, недостат-
ком является резкое скопление подобных слогов или частое по-
вторение одной и той же буквы. Это замечается в стихе Эн-
ния.1
О Тит Татий, тиран, для себя ты столько похитил...

2) Если с самого начала не будет никакой цезуры, — ведь
в начале обычно бывают две цезуры: либо пентемимерис, т. е.
когда после двух стоп долгий слог оканчивает речение, напри-
мер arma virumque cano,2 либо — трохаическая, когда после двух
стоп хорей заканчивает речение, например infandum regina.3 Если
не хватает одной из этих цезур или отсутствуют обе, то стих ка-
жется безвкусным.
3) Если в конце стиха ставятся два или, — что еще хуже, —
три или четыре двухсложных слова, как например у Тибулла:
Semper ut inducar blandos offers mihi vultus.4
4) Лучше всего, когда гекзаметр оканчивается трехсложным
словом; неплохо — когда двухсложным речением (следует избе-
гать, однако, вышеупомянутой погрешности). Односложным
словом хорошо оканчивать при изображении умаления какого-
нибудь пердмета, ущерба, спуска, обвала или чего-либо, подоб-
ного этому, о чем будет сказано далее. Следовательно, при окон-
чании четырехсложным словом (за исключением спондаиче-
ского) или словом с большим количеством слогов получается
погрешность.
Подобного рода стих находится у Горация:
Quisquis luxuria tristive superstitione.5
Таково и следующее пресловутое двустишие, не знаю — какого
автора:
Conturbabantur Constantinopolitani
Innumerabilibus sollicitudinibus.6
5) Безобразен стих, в котором отдельные слова составляют
отдельные стопы, как например в известном стихе:
Aureae scribis carmina, Juli, maxime vatum.7
6) Но еще худший признак безобразия, когда конец стиха
соответствует пентемимерической цезуре и по созвучию, и по
схожему окончанию слогов или если два стиха имеют одно и
то же окончание. Такие стихи обычно называются «львиными».
Таковы стихи, изданные кордовскими врачами в книге под за-
главием «Салернская школа», содержащей некоторые наблюде-
ния, касающиеся здоровья:
Если не хочешь быть жирным, то пусть обед будет у тебя
кратким: после каждого яйца выпивай по новой чарке.
Они попадаются, не знаю как, по недоразумению даже и
у больших поэтов. У Овидя (Героиды, послание Улисса): 8
Если, полагаете вы, что-либо осталось после гибели Трои. .
Также и в послании Гермионы Оресту:
Муж, отомсти за жену; брат за сестру заступись! 9

У Виргилия:
... и вспять повернул напряженной десницей
Морды проворных коней с удилами, кипящими пеной.10
Двести лет тому назад, в тот более грубый век, восхищались
подобными пустяками и считали, я думаю, лучшим поэтом того,
кто научился трещать такими ребячьими созвучиями. Об этом
свидетельствуют повсюду в Риме приметные надписи на вели-
ких зданиях и сооружениях. Некоторые из них хочется привести
здесь, чтобы оживить изложение. В церкви святого Климента,
что поблизости от амфитеатра,11 в алтарной абсиде можно про-
честь вот что:
Церковь Христову мы уподобим такой виноградной лозе,
которую закон делает сухой, а Христос процветающей.
Над портиком церкви святой Марии так называемой Стар-
шей:
Евгений третий, римский папа, приносит этот щедрый дар,
Дева Мария, тебе; ты по заслугам удостоилась стать Матерью
Христовой, непорочная своей вечной девственностью.
В Иерусалиме, в церкви Святого Креста мраморная громада
поверх алтаря имеет надпись:
Сень эту соорудил Удальд, чтобы она была главной, муж
разумный, кроткий, красноречивый и духовный.
Но что является верхом нелепости — знаменитая латеран-
ская базилика, кафедральный собор римских первосвященни-
ков, имеет следующие стихи, высеченные на фронтоне огром-
ными буквами:
Папским и императорским решением установлено, чтобы
я была матерью и главой всех церквей. Поэтому небесное цар-
ство Спасителя освятило меня именем дарителя, когда все было
завершено.
Остальное неразличимо из-за ветхости.
Достоинства и изящество гекзаметра
1) Невозможно перечислить фигуры, которыми, словно дра-
гоценными каменьями украшенный, блестит героический стих.
Начинающий поэт пусть соберет подобного рода украшения из
какого-нибудь другого руководства. Здесь я только замечу, что
повторение, усугубление и многосоюзие имеют огромное значе-
ние как в прочих стихах, так и в гекзаметре. Не следует пере-
гружать книгу примерами, так как множество их легко найти
в писаниях поэтов.
2) Насколько безобразен, как мы уже говорили, стих, в ко-
тором каждая отдельная стопа занимает целиком отдельное

слово, настолько же прекрасным считается стих с таким сцепле-
нием стоп, когда в каждом отдельном слове заканчивается и на-
чинается следующая, например:
Невыразимую скорбь обновить велишь ты, царица.12
3) Утверждают также, что стих приобретает прелесть, если
он начинается спондеем, причем слово, однако, не кончается
вместе со стопой и за ним идут два дактиля, например:
И опустелые видеть места, и покинутый берег.13
Вот разошлись, череду сменяют, в траве развалившись.14
4) Гекзаметр считается наиболее изящным, когда стих со-
ответствует содержанию и созвучен ему каким-то музыкальным
приемом, т. е. если он подходящим образом подражает пред-
мету каков он сам по себе —словно внешность предмета нашла
себе словесное выражение. Чтобы это удачно вышло, следует
учесть в стихе следующие три стороны: звучание слов, ритм и
количество стоп, а также сочетание двух первых, т. е. звучания
и ритма.
Итак, что касается слов — они должны быть обычными, обы-
денными и не слишком громкими, если речь идет о чем-нибудь
простом, как это часто можно наблюдать в «Буколиках» Вир-
гилия, где выведены беседующие пастухи. Если же описывается
нечто величественное, поразительное, огромное, то следует по-
дыскивать и слова более звучные. Но если речь будет идти
о среднем между самым простым и самым высоким, то равным
образом и слова нужно подбирать в таком же роде — не очень
звучные и возвышенные, но и не низменные или пустые.
Здесь было бы долго отмечать звучание, соответствующее
буквам: слух каждого вынесет об этом наилучшее суждение. Ко-
личество же слогов и ритм стоп бывает то медленным, то быст-
рым, то смешанным. Медленный ритм получается из одних
спондеев, быстрый — из одних дактилей, а смешанный — из тех
и других. Итак, если предмет речи будет скорбным, значитель-
ным, величественным, неторопливым, поразительным и т. д., то
стих должен изобиловать спондеями. Напротив, часты дактили,
если надо будет описать что-либо 'радостное, стремительное,
частое. Смешивать же дактили со спондеями следует тогда,
когда встречается нечто зияющее, или прерванное, как бы не-
решительное, сомнительное, недоуменное или вызывающее ко-
лебания в обе стороны. Поэтому, если звучание слов и ритм
стоп будут сочетаться в одном и том же стихе соответственно
тому, о чем идет речь, то такой стих будет считаться наиболее
изящным. Рассмотрим в отдельности примеры на каждое из
этих трех правил.

Вулкан (Энеида, VIII, 439) прибывает в Сицилию, в куз-
ницу киклопов и приказывает им сейчас же бросить все дела и
выковать щит Энею. Посмотри, как здесь с помощью частых и
быстрых дактилей выражена нетерпеливая настойчивость Вул-
кана:
Бросьте все, — говорит, — начатый труд отложите,
Этны Киклопы, и ум сюда обратите скорее.
Нужно оружье ковать для храброго мужа; потребны
Сила и рук быстрота и все наученье искусства.
Бросьте медлительность.
Киклопы повинуются сказанному; смотри, как они спешат, при-
готовясь к порученной им работе. Этой поспешности соответ-
ствует быстрота и легкость стиха (Энеида, VIII, 444):
Быстро на труд налегли, разделив его между собою
Поровну. Медь ручьями течет, и руда золотая,
И раноносная сталь расплавляется в горне широком.
Взмахи их молотов выражены всюду, кроме предпоследней
стопы, сплошь спондеями, потому что такого рода взмахи мед-
ленны и увесисты:
С великой силой они друг за другом подымают руки.15
Так где-то в другом месте дана картина взмахивающих вес-
лами корабельщиков.
Упираясь, клубят пену, синеву разгребают.16
При осаде дворца Приама (Энеида, II, 464) защищающиеся
троянцы сбрасывают на врага с крыши высочайшую башню;
быстрое падение ее поэт изображает с поразительной быстро-
той:
.. .с оснований высоких
Силой срываем и валим; в паденьи внезапном громады
Вниз она с громом влечет, на обширное Данаев войско
Рушится.
Старец Латин пытается сдержать дикую, неистовую отвагу мо-
лодого Турна. Медлительность важной старческой речи Вирги-
лий воспроизводит медленным стихом (Энеида, XII, 18):
Ему так отвечал Латин, успокоившись сердцем.
А речь людей, смятенных и гневных, так как она стремительна,
прерывиста от сильного волнения и бессвязна, красиво выра-
жается то быстрым, то медленным ритмом, чередованием спон-
деев и дактилей. Вот вопль раздраженной гневом Дидоны:
Пламя скорее несите, дайте стрелы, налегайте на весла! 17
А вот взволнованная речь одного троянца при приближении
вражеского войска руту лов (IX, 36):

Граждане, что там встает, сгущаясь черным туманом?
Быстро железо сюда и с оружием лезьте на стены!
Враг подходит.
Примеры стихов, в которых само содержание
воспроизводится звучанием слов
Предвестники наступающей бури переданы чрезвычайно
звучно в «Георгиках» (I, 356):
Прежде всего лишь ветры поднимутся, — моря пучины
Пухнуть, волнуясь, начнут, и треск сухой от высоких
Слышится гор, а брега приходят в смятение с гулом #
Широкошумным, и рощ все громче становится ропот.
Также известны слова Энея, начинающего рассказ о взя-
тии Трои (Энеида, II, 3):
Infandum, regina jubes renovare dolorem.
В этом стихе обрати внимание и на ритм: в начале два спон-
дея для выражения глубокого вздоха, обычно вызываемого
вступлением к подобным речам.
Но там же это выражено и более сжатым звучанием, более
подходящим к состраданию:
Но если так ты стремишься наши узнать приказанья,
Вкратце услышать рассказ о бедах Трои последних, —
Хоть ужасается дух вспоминать и бежит от печали,—
Все же начну.18
Известные жалобы Синона кажутся немыми (Энеида, II, 69):
Горе! Что за земля, — он сказал, — что за воды отныне
Примут меня? Что же мне остается несчастному больше?
Места у Данаев нет для меня, а теперь и кровавым
Мщеньем Дарданиды тоже в гневе мне угрожают.
Примеры, в которых и звучание, и ритм
уподобляются содержанию
Но много прекраснее и удивительно художественным будет
стих, в котором обе вышеуказанные стороны, т. е. звучание и
ритм слов некоторым образом наглядно передают содержание.
Например, известный стих Виргилия о быстром беге коней:
Топотом звонким копыт потрясается рыхлое поле.19
И известный стих о граде:
... Как тучи с градом обильным
С кровли стучат.20
Здесь ты видишь и быстроту стоп; ведь описывается пред-
мет, стремительно падающий. В первом стихе — приглушенные
и тяжеловесные звучания букв, которые передают звуки кон-
ских копыт. Во втором же некий резкий стук букв, как бывает,
когда идет град.

Весьма изящен и следующий стих, который изображает, тоже
при помощи звучания слов и ритма стоп, страшное чудовище —
Полифема:
Облик безобразный, грозный, огромный, взора лишенный.21
5) Сюда относятся и сведения относительно спондаического
стиха, который также служит для выражения содержания. Спон-
даическим стих называется оттого, что он в виде исключения
имеет спондей на пятом месте, что, однако, не следует приме-
нять необдуманно и без причины (иначе это будет погреш-
ностью), но главным образом для изображения значительности
чего-нибудь. В спондаическом стихе надо соблюдать следующее
правило: на четвертом месте ставится дактиль, оканчивающий
слово; затем остальные два спондея—под конец стиха в че-
тырехсложном слове. Вот стихи, менее красивые в силу того, что
это правило не соблюдено:
Или, серебро расплавив, выковывают поножи.22
Через утесы и скалы и низкие долины.. ,23
Следующие же стихи чрезвычайно изящны (Энеида, II, 68):
... он стал...
И, потрясенный, обвел он Фригиев строй глазами
для изображения многолюдства и далеко охватывающего взора.
Овидий же в I книге «Метаморфоз» прекрасно изобразил в та-
кого рода стихах разлив вод:
... и рук вдоль окраин
Протяженных земель не простерла еще Амфитрита.24
Достойно восхищения и то, как тот же поэт изобразил спон-
даическим стихом в VI книге «Метаморфоз» тяжкие вздохи
умирающих:
Последние взоры,
Лежа, кругом обвели; да вместе и дух испустили.25
Не менее прекрасен известный стих Катулла:
Нереиды морские, на чудовище удивленно взирая.26
6) Достойно упоминания, что стих может оканчиваться даже
односложным словом. Большинство критиков, и в особенности
комментатор Виргилия Сервий, не понимая сути подобного рода
стихов, ставят их в вину Виргилию. Но Скалигер справедливо
порицает критиков в этом отношении.27 Итак, лучше всего кон-
чать стих односложным словом, когда мы желаем выразить как
раз ничтожность предмета или его умаление, конец, уничтоже-
ние, или обращение в ничто, или переход во что-либо ничтож-
ное и напрасное и т. п. Так, Гораций, высмеивая великие уси-

лия, приводящие к ничтожному исходу, начал с многосложных
слов и окончил стих односложным словом:
Горы мучились родами, а родилась всего лишь смешная мышь.28
Искусными являются и следующие стихи Виргилия:
Валится и бездыханный, дрожа, на земле распростерт, бык.29
Бок подставляет; вслед грудой отвесная встала гора вод.30
Движется между тем небосвод, с Океана встает ночь.31
Прекрасное замечание делает Скалигер (IV, гл. 48) по по-
воду этих стихов, выступая против Сервия.32 Подобно тому, го-
ворит он, как рухнул бык, и море стеклось в одну водяную гору,
так и стих рухнул в односложное слово; обилие многих слогов
сжато в одном слоге. Там же он говорит, что такие стихи бы-
вают иногда выражением сильной настроенности или острого
негодования. Например:
Вот это обещанная верность.33
(Ничто ведь так не подходит к негодованию, утверждает он,
как речь, оканчивающаяся односложным словом. Раскрой
хотя бы речи Демосфена — сколько ты найдешь там подобного
рода периодов! Стоит только изменить стих, и вряд ли най-
дется что-нибудь более вялое).
7) Есть также какая-то сладость и красота, если в стихе спон-
деи сочетаются с дактилями; причина здесь не только в том,
что указано нами в 4-м разделе относительно воспроизведения
трепета и тому подобного. Например:
Он обомлел и назад с восклицанием ногу отдернул.34
Вечно и честь, и имя твое, и слава пребудут.35
8) Следует по возможности ставить прилагательные впе-
реди существительных, если только не требует иного примене-
ние предложения. Поэтому не лишено изящества, если прилага-
тельные не только стоят впереди, но даже находятся на неко-
тором расстоянии от существительного, т. е. если между ними
вставлено одно или два слова. Например:
Опустив глаза, Эней с опечаленным лицом.36
Также известный стих Овидия:
Уже мои виски похожи на лебяжий пух.37
Но относительно расстановки слов здесь неуместно вда-
ваться в подробности: этому научаются упражнением и постоян-
ным чтением.
9) Элизия бывает не только необходимой, но иногда даже
служит целям изящества. Она в такой степени способствует
красоте, что без нее стих был бы менее приятен. Наиболее

кстати элизия будет тогда, когда для изображения важности и
величия предмета требуется много слогов. Виргилий не из по-
буждений необходимости, как я полагаю, употребил такие и по-
добные элизии (Энеида, I, 264):
Энея веледушного.
Также (II, 551):
Владыку Азии.
Также (561):
Ибо царя, равнолетнего старца, от раны жестокой
Дух испускавшего, зрел я.
Также (XII, 655):
Италов сбросить кремли с высот и предать разрушенью.
И к этому Санназарий (О Рождестве Девы, II):
Дай открыть деяние удивительное, несказанное, необычайное,
огромное и т. д.
10) Соблюдается изящество не только в отдельных стихах,
но также и при их сочетании, в особенности в том, чтобы пред-
ложение не заканчивалось в каждом стихе. Это было бы через-
чур нескладно и отрывисто. Но подобно тому как при располо-
жении стоп слово должно переходить из одной стопы в другую,
так пусть и мысль переходит из одного стиха в другой, разви-
ваясь и этой связью объединяя несколько строчек, пока не за-
кончатся одновременно и стихотворение, и мысль. Такими при-
мерами полны все поэтические произведения. Таково и следую-
щее место из Виргилия (Энеида, X, 467):
Свой для каждого день: не восстановимо и кратко
Время жизни для всех; но стяжать деяньями славу —
Доблести дело. Легло под стенами высокими Тройи
Сколько потомков богов! Не погиб ли также и самый,
Отрасль моя, Сарпедон? Ожидает также и Турна
Собственный рок: он достиг меты положенного века.
Однако мысль, завершенная в одном стихе, придает ему
(при резком применении) не малое изящество.
Не презирать богов на примере учитесь и прежде.38
Ты же народами править властительно, римлянин, помни.39
Но самым приятным делается сочетание стихов, — словно
некое непрерывное течение вод, — от разнообразия всех этих
приемов: т. е., когда предложение заканчивается то в одном
стихе, то в двух или больше; затем — если сами стихи состоят
то из дактилей, то из спондеев; цезура же в них — то пентеми-
мерис, то трохаическая; иногда же вместо той и другой ставится
гептемимерис: одни стихи состоят из скопления нескольких мел-

ких предложений, в других — мысль развивается на всем их
протяжении. Примером может служить весь целиком Виргилий.
Однако нам хочется дать удивительные по разнообразию стихи
Клавдиана: 40
Ни тихих радостей, ни томного от чрезмерной роскоши по-
коя, ни снов бесполезных не даровал тебе родитель, а суровыми
трудами он создал новое тело и обучил нежные еще силы не-
зрелого нрава переносить суровые холода, не отступать перед
тягостным ненастьем, терпеть лучи летнего солнца, переплывать
шумящие яростью бурные потоки, преодолевать восхождением
горы, равнину — бегом, впадины и ямы — прыжком и во все-
оружии стоять всю ночь на страже.
ГЛАВА IV
РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ ПОЭТИЧЕСКИМ И ИСТОРИЧЕСКИМ ПОВЕСТВОВАНИЕМ
У поэта с историком я не усматриваю ни в чем сходства,
кроме только того, что тот и другой — повествователи. Ведь,
если историк иной раз употребит —не знаю как — поэтическое
выражение, то это бывает редко, и этого еще мало, чтобы гово-
рить о подлинном сродстве. Я удивляюсь, что иезуит Пон-
тано 1 — впрочем, ученый муж — сближает историка с поэтом,
потому что в сочинениях историка иногда можно заметить
стихи. Это встречается у историка очень редко и непредумыш-
ленно. Фамиано Страда2 в «Риторических опытах» как раз уп-
рекает Тацита и в том, что тот начинает историю стихом:
Городом Римом сначала владели цари.3
Все же расхождений у них больше. Здесь я отмечу некото-
рые различия в обоих повествованиях.
1) Поэт отличается от историка самим родом речи, так как
один пользуется стихотворной речью, а другой — прозаической,
хотя и это различие, по мнению Аристотеля, не является слиш-
ком большим. Аристотель утверждает,4 что если передать сти-
хами историю Геродота, то все же это будет история, а не поэма.
2) Поскольку у исторического повествования преимуще-
ственно три достоинства: краткость, ясность и правдоподобие —
поэт должен соблюдать два последних, не заботясь о крат-
кости. Мало того, он намеренно подробно распространяется
там, где историк может говорить в немногих словах; за исклю-
чением более кратких повествований, которые составляют не-
значительную часть в поэме. Однако и здесь поэт пространнее
и более подробен, чем историк.
3) Историк следует естественному порядку вещей и изла-
гает сперва то, что совершалось раньше, а затем то, что случи-

лось позже. Напротив, поэт располагает свое произведение
в художественном порядке, и ему позволено начинать с конца и
заканчивать началом или же ставить конец в середине, середину
в начале, а начало в конце, как это будет выяснено ниже.
4) Стиль и украшения поэтического повествования делают
его совершенно отличным от истории. Ведь поэтам предостав-
лена величайшая свобода отыскивать всякого рода украшения,
лишь бы только они не были напыщенными и не вредили кра-
соте. А историческое и ораторское повествование хотя и должно
быть гладким, но без всяких прикрас; причем ораторское по-
вествование более нарядно, историческое же менее отделано. Так
что историк должен быть чрезвычайно осмотрителен и скуп
в выборе слов, оратор — смелее и пышнее, поэт вполне свобо-
ден и щедр. Чтобы нагляднее представить это, считай, что ис-
торическое повествование подобно какой-нибудь престарелой
матроне, ораторское — царице, а поэтическое выступает, словно
новобрачная, прикрашенная всякого рода изяществами. По-
этому историк сказал бы о человеке разгневанном: «Он воспла-
менился гневом»; оратор мог бы сказать: «из-за неистовой
ярости гнева, казалось, он пылал огнем». Но только поэту при-
стало выразиться так:
Гнев пламенеет и скорбь в костях разгорается твердых.6
И более пространно Овидий говорит о Геркулесе Неистовом
(Метаморфозы, IX, III).
Часто б ты видел его вздыхающим, часто дрожащим,
Часто в попытках опять на себе порвать всю одежду
И деревья ломящим и раздраженным.
5) Главная же разница между поэтом и историком, по на-
блюдению Аристотеля,6 заключается в том, что историк расска-
зывает о действительном событии, как оно произошло; у поэта же
или все повествование вымышлено, или, если он даже описывает
истинное событие, то рассказывает о нем не так, как оно проис-
ходило в действительности, но так, как оно могло или должно
было произойти. Это все достигается благодаря вымыслу или
воспроизведению, которые пора уже нам вкратце разобрать.
ГЛАВА V
О ПОЭТИЧЕСКОМ ВЫМЫСЛЕ
Вымысел бывает двояким: вымысел самого события и вы-
мысел способа, которым это событие совершено.
Вымысел события имеет место, если поэт целиком выдумы-
вает какое-либо событие, несуществующее и никогда не суще-
ствовавшее.

Вымысел способа бывает, если поэт касается какого-либо
реального события, оставляя без внимания, однако, тот способ,
которым это событие осуществилось, и измышляет от себя
правдоподобный способ (т. е. выдумывает, каким образом по-
добало или следовало этому событию совершиться). Добавим
еще кое-что для объяснения того и другого.
Вымысел события равным образом бывает двояким: один
подлинный, но не представляющийся вымыслом; другой — под-
линный и представляющийся вымыслом.
Первый род вымысла — это когда случаи и происшествия
с кем-либо, не происходившие в действительности, вымышлены
по способу исторического повествования, причем к этому не при-
сочинено ничего необычайного или выходящего за пределы ве-
роятности. Таковы различные повествования во II книге «Эне-
иды» о том, как Эней меняет свое оружие на оружие убитых им
греков, как похищается Кассандра, какие поражения наносит и*
терпит отряд сподвижников Энея. Таков и эпизод о Нисе и
Евриале в другом месте.
Второй род вымысла, когда вымышляется что-либо сверхъес-
тественное или необычайное для людей, как например совеща-
ния богов и богинь, их ссоры, чудеса и прочее в таком роде, что
с легкостью обнаруживается как вымысел; например, во время
нисхождения в преисподнюю Эней узнает исход будущих дел,
видит столько раз ему являющуюся Венеру и Гектора, напоми-
нающего ему во сне о разрушении Трои и пр. Вымыслы первого
рода придумываются для приятности и разнообразия длинного
повествования, вымыслы же второго рода — для того, чтобы
указать на некую тайну, божественную силу, помощь, гнев,
кару, откровение о будущем.
Заметь здесь, что первым способом вымысла можно пользо-
ваться без колебания как христианскому, так и языческому по-
эту; второй же способ христианский поэт будет применять на
другом основании. Прежде всего, ему не следует вмешивать
языческих богов и богинь в какие-либо дела нашего Бога или
также обозначать именами богов доблести героев; пусть поэт не
говорит «Паллада» вместо мудрости, «Диана» вместо целомуд-
рия, «Нептун» вместо воды, вместо огня — «Вулкан»; их имена
можно употреблять лишь метонимически. Однако он может
вводить, во-первых, истинные ипостаси Бога, ангелов, святых и
бесов, приписывая им правдоподобные действия. Он может
также ввести в виде лиц добродетели, божественные и духовные,
путем олицетворения, придав им душу, лик и действия; затем
все, что свойственно духам, он может изображать по сходству
с какими-нибудь требуемыми как бы картинами; например, из-
мыслить одежды Бога, ангелов и бесов, оружие, орудия, колес-

ницы и прочие уборы наподобие человеческих; однако все это
должно что-нибудь обозначать. Можно также придумать на
небе, в воздухе и в преисподней различное местоположение, по-
строить города, воздвигнуть дома и разные здания. Что это по-
зволено — нам ясно из Священного Писания, в котором Бог
словно на сцене явил для восприятия людей некоторые свои
добродетели и дела. У Иезекииля, например, — колесницы и
престол, в «Откровении» Иоанна — много лиц, драконов, зве-
рей, оружие, знаменитый град небесный и разные другие об-
разы. Примером для нас пусть будут два замечательных поэта
из новых — Акций Синцер Санназарий и Торквато Тассо.
И у того и у другого много прекраснейших и остроумнейших
вымыслов, из которых приведу по одному маленькому примеру.
Взгляни-ка, с каким искусством Санназарий измышляет одежду
всемогущего Бога (О рождестве Девы, III):
Сам он, восседая, надевает огромный плащ на сверкающие
молнией плечи, который покрывает вместе с тем небо и земли;
его некогда, как говорят, неусыпно трудясь дни и ночи, сама
Природа соткала своему Громовержцу и прибавила замечатель-
ное украшение к священной ткани посередине и по краям пряжи,
вплетая бессмертное злато и огромные смарагды. Ибо там раз-
нообразным искусством испестрила убор матерь, опытная в ра-
ботах, изобразив в верных образах первоначала и виды вещей,
души и все, что отец породил высоким умом. Начало нашего
рода — лишенную образа грязь — можно было различить. Ты
мог бы увидеть, как на быстрых крыльях птицы .носятся по пу-
стому воздуху, как звери блуждают в лесах и рыбы плавают
в море, и ты действительно подумаешь, что оно начинает пе-
ниться от волн.
А Торквато воображает на небе оружейную палату, со мно-
жеством оружия, что должно означать возмездие Божие; между
прочим, там висит огромный щит, означающий покров Божий,
(песнь VII, 81):
Хранится там копье, чем свергнут змей,
Там молнии губительные стрелы,
И те, что мчат, незримы для людей,
И глад, и мор в злосчастные пределы;
Трезубец там висит, что всех страшней,
Пред кем бегут, бледны и оробелы,
Как всколебнет основы он земли,
И, рухнув, города лежат в пыли.
Среди других оружий блещет там
Огромный щит из светлого алмаза:
Святым он градом и благим царям
Защитой верной служит, скрыт от глаза;
А кровом быть народам и странам
От Атласа он - мог бы до Кавказа.

Его вот ангел взял, его, незрим,
Он над Раймондом распростер своим.
Вымысел же способа бывает примерно так: выбрав событие,
поэт не исследует, как оно совершалось, но, созерцая, изобра-
жает, как оно могло совершиться. Так-то он вымышляет у дей-
ствующих лиц разнообразные переживания души и тела: страх,
скорбь, гнев, вожделение, зависть, сомнение и т. д., а также те-
лесные переживания: дрожь, бледность, ужас, волосы дыбом,
вспыхнувшее лицо, покраснение — и прибавляет различные дви-
жения, соответственно своему представлению, т. е. поднята ли
рука, потуплен ли взор, стоит ли кто недвижим или в ярости ме-
чется туда и сюда. Кроме того, поэт вводит разнообразные бе-
седы, изобретает различные случаи и все это излагает главным
образом с помощью двух фигур — этопэи и гипотипозы.1
В конце концов он должен, повествуя о вымышленных или под-
линных предметах, поступать совершенно так же, как поступает
живописец, рисуя картины. Как художник, услышав о каком-ни-
будь событии, сначала обдумывает, зрительно представляет себе
местность и лица и долго соображает, каким образом — если
дело идет о сражении — одни мечут издали стрелы, другие сра-
жаются врукопашную мечами и копьями, как эти обратились
в бегство или рассеялись, а те их неотступно преследуют, как
поверженные и раненные, каждый по разному, испускают дух, —:
все это художник сначала в отдельности как бы рисует в уме.
наконец переносит на картину и искусно отделывает частности.
Совершенно так же и поэт должен поглубже рассмотреть дей-
ствительное событие умственным взором и по-своему измыслить
правдоподобное. Как я, по крайней мере, считаю, замысел у по-
эта и живописца совершенно один и тот же; отличие между
ними только в осуществлении, так как этот переносит свои за-
мыслы красками на картину, а тот — словесными фигурами и
стихами, на страницу. Вследствие этого, думаю, родства поэзии
с живописью и прославилось присловье, гласящее: поэзия есть
говорящая живопись, а живопись — немая поэзия.
Описывать события, в особенности битвы, поэт должен
также иначе, чем историк. Ведь этот, изложив сначала по по-
рядку численность и построение войска каждого из противни-
ков, говорит вообще, что таким-то или таким способом они со-
шлись и так долго сражались, пока, наконец, победа не склони-
лась в иную сторону; отдельных лиц он не касается, разве что
кто совершит что-нибудь достойное упоминания сравнительно
с прочими. Поэт же сам, по своему разумению, расставляет
войско и среди битвы многих отдельных воинов, сочиняя, как
они сражались, победили, пали, а также разные отдельные слу-
чаи военных удач и неудач каждого из них. Но и при описании

других предметов поэт бесспорно отличается большей пытли-
востью и подмечает даже мелочи, которые, будь они вставлены
в историческом сочинении посредством гипотипозы, были бы
бесполезны и излишни.
Однако вымышляет ли поэт все целиком событие или только
способ его осуществления, он должен принять в соображение
прекрасное указание Аристотеля2 в его книгах «О поэтическом
искусстве», а именно: в определенных отдельных лицах отме-
чать общие добродетели и пороки. Для лучшего уразумения
знай, что человеческие действия можно рассматривать и разде-
лить двояко. Одни действия совершаются так, что человеку, их
творящему, исполнение их кажется произвольным, все равно,
подобает ли их ему совершать или нет. Другие же действия, не-
зависимо от того, совершаются ли они или нет, рассматриваются
как неизбежные вследствие природных свойств, рода, состояния,
должности или звания какого-либо лица. Например, пьянство,
шатание по городу, нападение на первых встречных и другие
подобные действия может совершать и государь, но они не со-
ответствуют его званию. Наоборот, государь может рисовать,
петь, играть на кифаре, что не умаляет его достоинства, однако
служит ему лишь как частному человеку, а не как государю. Но
зато мудрое управление государством, законодательство, судеб-
ная деятельность, приговоры, распределение наград — это дело
государя и по нему-то и распознают государя, а на основании
вышеперечисленных действий всего менее распознаешь — если
только не прибавлено обозначение — царя, полководца, консула.
Итак, эти последние действия я называю общими, так как они
подобают всякому государю, поскольку он является таковым;
первые же — частными или особыми, потому что они касаются
государя не со стороны его общественных обязанностей, а его
частных вкусов и не как государя, но как Ганнибала, Але-
ксандра, Филиппа или Пирра.3 Итак, историк верно рассказы-
вает и о том и о другом как оно было в действительности: по-
этому Ливии описывает и пороки, и добродетели того же самого
Ганнибала; того же самого Александра Курций4 изображает то
щедрым, мягким, не наглым в случае победы, милостивым к по-
бежденным, то преданным пьянству, надутым надменностью, при-
страстившимся к персидскому обиходу, поддающимся гневу,
убивающим друзей и т. д. Поэт же, пренебрегая первыми упо-
мянутыми чертами, рассматривает у какого-либо героя вторые,
т. е. не пишет, что именно он совершил, но что могло или дол-
жно быть им совершено. Если поэт хочет воспеть храброго пол-
ководца, то не исследует пытливо, как он вел войны, но обду-
мывает, каким способом должен вести войну любой храбрый
полководец, и этот способ приписывает своему герою. По этой

причине Аристотель говорит, что поэзия есть нечто превосхо-
дящее историю и более философское.5 Ведь философия рассмат-
ривает вещи взятые вообще, а не каждую в отдельности, так как
по словам диалектиков не бывает науки о частностях. Однако
в этом отношении поэзия расходится и с философией, потому
что философ разбирает общее вообще и не ограничивает его ка-
кими-либо особенностями. Поэт же, правда, рисует общие по-
роки либо добродетели, но как особые действия какого-либо
лица. Политический философ учит, что такой-то должен быть
храбрым. Поэт же воспевает, что таков был Улисс, таков был
Эней. Итак, поэзия и отличается от философии и истории и ка-
ким-то образом касается их словно обеими руками. Поэт опи-
сывает деяния определенных лиц, что делает и историк; но ис-
торик излагает, как они были совершены, поэт же — как должны
были совершаться. Поэт, так же как и философ, наблюдает об-
щие действия людей, но философ рассматривает их отвлеченно,
без примеров, поэт же приписывает их определенным лицам.
Причина, почему поэт должен таким способом подходить к делу,
заключается в том, что цель поэта не передавать потомству па-
мять о деяниях, как у историка, а учить людей, какими они
должны быть при том или ином положении в жизни; это де-
лают также и политические философы. Однако поэт выказывает
свое гражданское учение, словно в некоем зеркале, в деяниях
какого-либо героя и, восхваляя, ставит его в пример прочим.
Так, Гомер изобразил в Улиссе красноречивого, умного и зака-
ленного опытом вождя. Виргилий же в Энее представил муже-
ственного и благочестивого государя, и посмотри, с какой муд-
ростью сочинил он свою «Энеиду»! Потому что всякий госу-
дарь должен знать толк в двояком искусстве — и в войне, и
в мире. Мудрейший поэт, желая дать наставления государям
при том и другом положении дел, в шести первых книгах опи-
сал плавания Энея, где, словно в картине гражданской жизни,
преподает наставления, как управлять государством; в после-
дующих же шести книгах он воспевает войны Энея, которые
служат образцом военного опыта. Так же поступали и некото-
рые прозаические писатели, как например Ксенофонт в «Жизне-
описании Кира»,6 Филон Иудей в «Жизни Авраама» и других.
ГЛАВА VI
О КОМПОЗИЦИИ ЭПИЧЕСКОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ
Следует знать, что повествование бывает двояким: или цель-
ное, — которое простирается на всю поэму и охватывает всю фа-
булу, намеченную для разработки, — или же нецельное, более

краткое, составляющее часть цельного; такие повествования за-
ключаются в отдельных частях книги. Ведь длинное повество-
вание, содержащее многочисленные деяния одного человека или
всю его жизнь, как например «Энеида», где описаны скитания
и войны Энея, не следует вести по одному непрерывному на-
правлению, но подобно тому, как трагедия делится на акты, так
и героическую поэму обычно делят на определенные части и
каждой такой части отводят отдельную книгу. Таково повество-
вание во II книге «Энеиды» — о разрушении Трои, и
в VI книге — о нисхождении в преисподнюю и т. д. Затем по-
добно тому, как части тела имеют свои члены, так и эти боль-
шие части поэмы имеют свои подразделения, т. е. более крат-
кие рассказы, вымышленные, главным образом относительно
различных случаев и чудес. Следовательно, здесь идет речь не
о композиции этих малых или средних рассказов, а о компози-
ции всей поэмы.
Композиция же бывает двоякой: или естественная, или иду-
щая от искусства. Первая заключается в том, чтобы, следуя ес-
тественному порядку, ставить на первое место то, что случилось
ранее; а то, что произошло позже, помещать или в середине, или
в конце. А искусственная композиция не ведется по естествен-
ной нити; она сама придумывает себе какой-то собственный рас-
порядок, так что допускается ставить впереди события более
поздние, а более ранние — позже. Первым способом подходят
к своему делу историки, вторым — поэты. Теперь узнай, на чем
основана такая композиция.
Поэтому следует рассмотреть содержание всей фабулы, вы-
брать из него наиболее выдающееся и значительное, чтобы уже
в начале поэмы указать, о чем будет в ней идти речь, чтобы
в самом начале возбудить внимание слушателя и, словно завле-
кая некоей приманкой, повести его к дальнейшему. Не менее
значительным должен быть и исход; остальное же сосредоточи-
вается в середине. Впрочем, чтобы ставить впереди события бо-
лее поздние, а ранние наоборот — в середину или в конец, —
нет определенного правила, кроме как изобретательность и вкус
каждого. Делается это, однако, главным образом посредством
введения рассказчиков, примерно так: поэт начинает рассказы-
вать о каких-либо событиях, которые произошли позже; расска-
зав о многих событиях, он умело находит повод, чтобы ввести
собеседование действующих лиц, заставляя кого-нибудь пере-
дать события, предшествовавшие тому, с чего начинается поэма.
Таким или подобным способом поэт перемешивает также и
прочее.
Рассмотрим в качестве правила и образца способ композиции
трех первых книг Виргилия.

Искусство композиции первых трех книг
Виргилия
Естественный порядок событий, содержащихся в этих трех
книгах «Энеиды», следующий:
1) Греки не могли никакими усилиями взять Трою, кото-
рую они осаждали целых десяток лет; наконец, на десятом году
осады они взяли ее благодаря искусной выдумке Улисса, кото-
рый придумал пресловутого коня на погибель троянцам, и огнем
и мечом сравняли ее с землей.
2) Из этого пожарища Эней, собрав остатки своих и изго-
товив корабли, прибыл во Фракию и приступил там к основа-
нию города; однако устрашенный чудесными знамениями он от-
плыл сначала на Делос, а затем, получив оракул. от Апол-
лона, — на Крит; потом изгнанный оттуда, направил свой путь
в Испанию; претерпев во время этого пути различные приклю-
чения, он прибыл в Сицилию, где судьба унесла его отца Ан-
хиза. Все это происходило в течение шести лет.
3) Направляясь из Сицилии в Италию, он был отброшен
к берегам Африки внезапной бурей, поднятой Эолом, и был го-
степриимно принят царицей Дидоной.
Этот ряд событий Виргилий переставил следующим образом:
1) Что было в конце, с этого он и начинает, ведь гостепри-
имство Д и доны уже на седьмом году кораблекрушения и ски-
таний Энея описывается в первой книге.
2) А предшествующее он поместил в середине; ведь о взя-
тии Трои он рассказывает во второй книге.
3) Промежуточные же события он отбрасывает в конец; ведь
все изгнание Энея после взятия Трои заключается в третьей
книге. Итак, вторая книга по естественному порядку является
первой, третья же — второй, а первая — последней.
При этой перестановке Виргилий употребил приемы такого
рода: в книге I он воспевает, как Эней после долгих блужданий
по морю был выброшен на берег Африки и, наконец, гостепри-
имно принят Дидоной. Царица заклинала героя поведать ей
о разрушении Трои, и Эней, выполняя ее желание, рассказы-
вает во II книге последовательность падения Трои. А в III книге
тот же самый Эней прослеживает свое бегство после пожара
Трои и различные трудные скитания.
Это я изложил немного подробнее для того, чтобы на этом
примере показать, в каком отношении следует нарушать есте-
ственную последовательность событий. Скалигер усердно сове-
тует эпическому поэту читать роман Гелиодора,1 написанный
прозой под названием «Эфиопика», иначе «Хариклея», потому
что автор этого произведения придал ему обычную у поэтов
композицию. Я же, кроме того, считал бы, что надо внимательно

перечитывать превосходнейшее сочинение Иоанна Барклая, под
заглавием «Аргенида» (каковая книга в настоящее время имеет
очень большое распространение); ведь этот известный писатель
действительно находчив в выдумке и с величайшим искусством
перемешал первые события с последними, а последние — с про-
межуточными и первыми.
ГЛАВА VII
ЧТО ПРЕИМУЩЕСТВЕННО УКРАШАЕТ ЭПИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ
1) Относительно изящества героической поэмы, от чего за-
висит и главная красота повествования, мы уже сказали выше.
Кроме того, так как всякая речь содержит мысли и слова, то
и эпическое повествование можно украсить и тем и другим ро-
дом фигур. Среди фигур словесных (под именем фигур я разу-
мею также тропы), которые сюда относятся, главные — мета-
фора, синекдоха, метонимия, антономасия, металепсис, повторе-
ние, удвоение, многосоюзие и присоединение. Из фигур же
смысловых — аллегория, перифраза, гипербола, апострофа, это-
пея, гипотипоза, олицетворение, парентеза и эпифонема.1 Эти
последние — повторяю — употребляются в особенности, когда
поэт говорит от своего лица, а когда он выводит других лиц бе-
седующими, то в их речи имеют место вообще все фигуры, но
главным образом допущение, пропуск, вопрос, апострофа, иро-
ния, разграничение, желание, проклятие, восклицание, эмфаза,
умолчание. Ведь они особенно подходят для выражения чувств;
лица же, говорящие в поэме, обычно высказывают свои мысли
под влиянием чувств — любви, скорби, гнева, тревоги и пр.
2) Чтобы не надоесть слушателю непрерывным ходом по-
вествования, поэт, помня, что его обязанность — услаждать, бо-
рется со скукой лучше всего следующим образом: он придумы-
вает множество случайностей и приключений на войне, множе-
ство в пути, неожиданных и заполненных разными
переживаниями — скорбью, восхищением и ужасом. Затем он
вымышляет краткие повествования и придумывает как опреде-
ленные, названные по имени лица, которые либо совершали что-
нибудь великое и особенное, либо претерпевали что-нибудь. Эти
повествования немного выше мы назвали вымыслами, но такими,
что они не кажутся вымышленными; и вот к ним поэт примеши-
вает, но уже не так часто, явные выдумки о совещаниях богов,
их помощи, знамениях и т. д.
3) Удивительно украшают эпопею добавочные уподобления,
которыми поэтому очень часто пользуются героические поэты
да и трагики, причем применяют их несколько шире. Подыски-
вая подходящее уподобление, непременно соблюдай следующее:

надо добиваться не только внешнего сходства с предметом, но
также и некоторой симметрии или соразмерности; т. е.,. если
предмет будет большим, то, хотя нечто подобное ему найдется
среди малых, сравнивай, однако, его не с алыми, а с большими;
если предмет будет печальным, то—с теми, которые исполнены
ужаса. Старайся выражать мягкое в мягком, нежное в нежном,
приятное в приятном,—противно чему поступают диалектики:
они употребляют уподобление только для того, чтобы доказать
или пояснить, и для них совершенно неважно, украшается ли
предмет таким уподоблением. Поэт же стремится путем уподоб-
ления не столько доказать, сколько пояснить, украсить и воз-
величить. Вот из тысячи прекрасных примеров один-два у Вир-
гилия: первым пусть будет относительно тела только что уби-
того юноши Палланта (Энеида, XI, 67):
Юношу славного здесь кладут на злачное ложе:
Так цветок полевой, рукою девичьею сорван,
Нежной фиалки ль цветок, гиацинта ли темного прелесть
Всю сохраняет свою, не теряя блеска, хоть силы
Матерь земля не дает и больше его не питает.
Здесь образ предмета нежного и достойного жалости взят
равно от нежного предмета, именно от сорванного цветка. Но
тот же поэт уподобляет бесстрашного в бою Мезенция, спо-
койно встречающего натиск всех врагов, недвижной морской
скале (Энеида, X, 692):
К единому мужу враждою
Все зажжены, одного осыпая тучею копий.
Он как утес, что стоит, над морским возвышаясь простором,
Бурям подставлен ветров и открыт волненью пучины,
Неба и моря один выносит угрозы и натиск,
Сам же неколебим.
4) Впрочем, — как мы неоднократно уже указывали — как
раз эти украшения становятся еще более украшенными благо-
даря разнообразию, состоящему в том, чтобы не слишком часто
повторялись в повествовании схожие фигуры и чтобы еще реже
ставились они рядом, но чтобы были то повторение, то удвое-
ние, то умолчание, то остальные фигуры и чтобы фигуры,
хотя бы и различные, не следовали одна за другой постоянно и
непрерывно, набегая словно волна на волну; но иногда в рас-
сказе надо оставлять большие промежутки, как бы лишенные
украшений; и, таким образом, как раз от того, что избегаются
украшения, изысканнее делается красота.
Кроме того, и остроумные выдумки, вымышленные — повто-
ряю — рассказы, следует примешивать разнообразно, т. е. не
ставить их один за другим или же несколько схожих между

собой, но надо располагать их на известном расстоянии друг от
друга, и пусть у них будет совершенно разное обличье.
5) Применение всего этого примерно таково: там, где ско-
пляется много предметов, когда они действуют заодно или под-
вергаются одинаковым переменам, там пригодна фигура присое-
динения и многосоюзия и нередко также анафора (например:
Энеида, X, 747):
Кедик рубит тогда Алкафея, Сакратор — Гидапса,
Рядом Парфения бьет Рапон и могучего Орса,
Клония режет Мессап, Ликаония с ним Эрихета...
и Овидий (Метаморфозы, II, 2):
Тавр Киликийский в огне, и Тмол с Афоном, и Эта;
Ныне сухая, дотоль ключами обильная Ида,
Дев приют Геликон... и т. д.
Удвоение применяется либо тогда, когда мы обращаемся
к объяснению или уточнению ранее сказанного, как у Виргилия
(Энеида, X, 180):
Прекраснейший следует Астур,
Астур уверен в коне и своих многоцветных доспехах...,
либо для обоснования, почему мы так сказали, как в «Энеиде»,
II, 405:
В небо взводящую очи, горящие пламенем тщетно,—
Очи, затем что в оковах никли нежные длани.
Оно служит в особенности для состояния говорливости и не-
терпения, как-то: гнев, радость — а также для вздохов и чувств
скорбных и алчных, как любовь и жалость. Например, «Энеида»
(II, 769):
Криками улицы я наполнил и тщетно, унылый,
Я призывал, стеная, снова и снова Креусу.
Очень удачно изображает Виргилий (Георгики, IV, в конце)
как отрубленная голова Орфея, плывя по реке Гебру, взывала
даже и тогда к похищенной супруге Эвридике:
Эвридику еще сам голос и рот охладелый,
Ах! Эвридику несчастную звали, с душой расставаясь.
К тому же роду украшения относится и прием, когда мы вы-
водим одно и то же лицо, словно это разные лица — настолько
изменилось его душевное или телесное состояние, — и дважды
повторяем его имя. Например, Овидий о Ниобее (Метаморфозы,
VI, 3):
Как Ниобея теперь не похожа на ту Ниобею...
и Виргилий о Гекторе, явившемся Энею в сновидении (Энеида,
II, 274):

Горе мне, был он каков! Как был не похож на того он
Гектора, кто возвращался в доспехах одетой Ахилла!
Когда речь заходит о каком-либо великом, страшном, жало-
стном или необъяснимом событии, то удобно умолчание либо
с призыванием божества, либо с обращением речи к определен-
ным лицам, предметам, местам, временам и т. д. Например,
«Энеида» (II, 240), когда роковой конь вступил в Трою:
Тот поддается и града, грозя, вступает в средину.
Родина! Илий, богов дом! Дарданидов громкие брани
Стены!
Овидий (Метаморфозы, II, 8) обращается к юноше Нар-
циссу, который с восхищением взирал на свое лицо в источнике
и полюбил его как чужое:
Легковерный, зачем ты бегущие призраки ловишь?
Нет, чего ищешь, нигде: отвернись и, что любишь, утратишь.
Прекрасно Торквато перед смелой ночной битвой двух ге-
роев сначала обращает речь к героям, а затем к ночи (песнь XII,
54):
В театре полном, при сияньи дня,
Прилично бы тем подвигам вершиться.
О ночь, что, темным лоном заслоня,
Дала бы им в забвении сокрыться,
Извлечь на свет их допусти меня,
И в поздний век пусть весть о них домчится!
Пусть памятна, при славе той сама
Блестит твоя таинственная тьма!
Парентеза удобно служит по большей части для разъясне-
ния в чем дело, для приведения причины или вставки, выра-
жающей изумление, сожаление, скорбь, воздыхания и прочих
чувств, прерывающих подчас нашу речь, как в «Энеиде» (X,
723):
Как ненасыщенный лев, блуждая у логов глубоких,
Гладом безумным влеком, веселится, завидя случайно
Легкую в чаще козу... и т. д.
И в «Энеиде» (IV, 453):
В час, как она возлагает дары на алтарь воскуренный,
Прямо пред ней, — страшно молвить, — чернеет священная влага.
Когда речь заходит о каком-либо достопамятном месте, то,
прервав течение повествования, требует себе места гипотипоза,
т. е. описание, и оно начинается внезапно, как в «Энеиде» (VI,
236):
Это свершив, исполняет поспешно заветы Сибиллы.
Свод был высокой пещеры, зевом широким безмерной... и т. д.

Там, где отмечается время ночи или особая часть дня, уме-
стна перифраза. Например, Виргилий:
И покидает меж тем Океан, вставая, Аврора.2
Здесь находит себе применение и металепсис.
Там, где надо затронуть нравы какого-либо лица в смысле
их пристойности, применима эпопэя, о чем подробно ниже
в главе о пристойном.
Очень красиво бывает какое-нибудь определенное употреб-
ление глагольных времен и некоторых частиц, что имеет место
главным образом при гипотипозе и кратком повествовании.
Среди них стоит отметить главные и чаще встречающиеся:
1) Во-первых, гипотипоза мест почти всегда начинается
с глагола: есмь, есть, бывал, был и т. п. Например:
Близ Киммерийцев есть свод и длинный есть ход из пещеры.3
Также:
Есть Тенед, в виду берегов... и т. д.4
2) Краткие же повествования часто начинаются с глагола
в имперфекте или плюсквамперфекте.
3) Какое-либо неожиданное событие вводится в помощью
частицы «вот», например:
Се — мы зрим: с расплетенной косой. Приамейеву деву
Тащат.5
Также «Энеида» (II, 213):
-Се, однако, от дротов Ахивов Панф ускользнувший.
Если же происходит что-нибудь необычное, страшное, огром-
ное, великое, то на него указывает частица «тогда», обозначая
время. Например, «Энеида» (II, 624):
Тогда показалось мне, что весь в огне расседался
Илий... и т. д.
Или здесь для обозначения места. Например:
Здесь великую битву... и т. д.
4) Затем такие частицы, как трижды и четырежды
обычно повторяются дважды, когда рассказывается о каком-
либо предзнаменовании или чудесном явлении. Например,
«Энеида» (II, 242):
Четырежды конь упирался на самом пороге
Врат, и четырежды звон издавали брони в утробе.
Или при напрасной попытке что-либо совершить. Напри-
мер, «Энеида» (VI, 700):
Трижды пытался он там обвить свои руки вкруг выи,
Трижды, объятый напрасно, из рук выскальзывал образ.

После окончания примечательного и памятного повествования
или когда описывается чье-либо сильное чувство или изобра-
жается какое-нибудь лицо, избегнувшее многих опасностей,
уместно применить эпифонему. Так, Виргилий, рассказав, как
Нис добровольно дал себя убить врагам за друга своего
Эвриала, весьма кстати восклицает (Энеида, IX, 430):
Столь черезмерно любил своего злополучного друга!
Там же, ниже, закончив эпизод о Нисе и Эвриале и расска-
зав об их дерзании и гибели, поэт обращается с апострофой
к убитым героям (446):
Оба блаженны! Коль есть в моих песнях некая сила,
День не придет, чтоб о вас молва замолчала в преданьях.
Олицетворение не следует необдуманно применять всюду,
надо пользоваться этого рода украшением с большим разбором.
Оно бывает двояким: либо когда мы придаем разумные действия
безгласным или бесчувственным предметом, либо наделяем их
речью. Первый случай встречается чаще и нередко в соединении
с апострофой и эпифонемой. Например:
Негодный, Амур, к чему только ты не побуждаешь смертных.
И Овидий (Метаморфозы, XI, 2):
Плачут, Орфей, по тебе печальные птицы и звери,
Твердые скалы и лес, столь часто за песней твоею
Шедший вослед; по тебе с листвой оброненною плачет
Дерево, сняв волоса. Говорят, что и реки полнее
Стали от собственных слез.
Таковы те фигуры, которыми обычно пользуется поэт, говоря
своими устами, помимо речей действующих лиц. Ведь те фигуры,
которыми следует украшать чью-либо вставную речь, будут рас-
смотрены дополнительно, когда придет время. И здесь я не из-
ложил твердо установленного и единственно возможного приме-
нения фигур, словно кроме этого не может быть другого, но дал
лишь некое правило, из которого легко можно узнать, в каких
местах следует применять такого рода украшения.
Относительно же того, как применять уподобление, я, по
крайней мере, считаю несомненным следующее особое правило.
Все, что при рассмотрении представляется сходным и достой-
ным рассматривающего или же может считаться удобным для
изображения в красках на картине — всему этому следует по-
дыскивать подходящее уподобление. Ведь поскольку подобие
есть как бы некий образ предмета, то все, что достойно изобра-
жения, будет достойно и уподобления. Это легко станет ясным
для читателя произведений поэтов, наблюдающего сходство.

ГЛАВА VIII
ОБ АМПЛИФИКАЦИИ, ПАФОСЕ И ПРИСТОЙНОМ
Нам остается сказать об особых достоинствах, присущих не
только эпопее, но также и другим видам поэтического твор-
чества. Это — амплификация, пафос и пристойное. О них сле-
дует, однако, говорить в данном месте, потому что героическая
поэзия возглавляет все остальные и так же выдается среди них,
как герои среди прочих смертных. Поэтому прочие поэмы будут
заимствовать свои богатства от эпопеи, словно от царицы.
I. Амплификация
Амплификация не заключается в том, чтобы то, чего можно
коснуться вкратце, излагалось многословно; это ведь перифраза.
В самом деле, если какой-нибудь предмет выделяется в своем
роде величием, но вообще-то не представляется таковым, то
о нем можно рассказывать и в немногих словах, и более подробно.
Например: Виргилий, Энеида, I, 592:
И появился Эней, возблистав в сиянии светлом,
Ликом и станом подобен богам, — озаботилась ибо
Кудри красивые сыну и юности пурпурный облик
Матерь сама даровать и в очах благородную радость.
Если бы поэт назвал Энея просто красавцем, то он, конечно,
не настолько отметил бы его красоту, как сравнив его с богом
и показав некоторые отдельные его черты.
Много было сказано различными авторами об амплифика-
ции, но я сведу все к трем следующим видам: приращение,
сравнение и нагромождение.
Приращение бывает тогда, когда мы что-либо увеличиваем
благодаря градации на одну, две, или несколько степеней (на-
пример: Энеида, VI, 782):
Землям власть свою, даст, а духом сравнится с Олимпом...
или когда ставим на высшую ступень (например: Энеида,
VII, 649):
Никого не было прекраснее его, за исключением лика Лаврентского
Турна.
И Овидий (Метаморфозы, XIII, 13), где Полифем, пере-
числив скот в своем стаде, говорит так:
Ежели спросишь меня число их, сказать не умею.
Сравнение бывает тогда, когда какой-либо предмет сравни-
ваем с другим большим или со многими и говорим, что он равен
или больше их. Так, Виргилий (Энеида, VI, 801) говорит, что

Цезарь Август прошел и покорил больше земель, чем Геркулес
и Вакх:
Ни даже столько земель обойти не случилось Алкиду,
Пусть медноногую лань преследовал он, Эриманфа,
Рощи умиротворил и Лерну потряс своим луком;
Ни, — кто ярмо преклонял браздами из лоз, победитель
Либер, летая с вознесенной Нисы вершины на тиграх.
И Овидий (Метаморфозы, XIII, расск. 13) в песне об упор-
стве Галатеи:
То ж Галатея затем гораздо строптивей телицы
Тверже, чем дуб вековой, обманчивей даже, чем волны,
Гибче ты ивовых лоз и плетей с виноградом белесым,
Неподвижней тех скал и много неистовей речки,
Пуще павлина горда хваленого, пламени злобней,
Терния пуще колка, сердитей медведицы щенной,
Пуще пучины глуха, лютей растоптанной гидры.
Обрати здесь внимание, что гипербола, которая возникает пу-
тем сравнения и уподобления и которая не столько украшает,
сколько усиливает предмет, имеет большое значение.
Нагромождение же содержит в себе много способов ампли-
фикации.
1) Перечисление частей: это целиком части какого-либо пред-
мета, либо всего рода. Ведь некоторые предметы, взятые вообще
или под названием, охватывающим целиком их род, могут по-
казаться не столь великими, чем в том случае, когда они пред-
ставляются нашим взорам по частям. Так, Клавдиан, там, где
мог бы сказать: «не покою, но трудам научил тебя родитель»,
путем перечисления видов досуга и трудов, удивительно ампли-
фицировал предмет:
Ни тебе тихих радостей и т. д.1
(см. главу III этой книги в конце). Так и Гораций, вместо того
чтобы выразить немногими словами мысль: справедливого мужа
ничего не может сломить, — перечислил различные трудности
(Оды, III, 3);
Кто прав и к цели твердо идет, того
Ни граждан гнев, что рушить закон велят,
Ни взор жестокого тирана
Ввек не откинут с пути; ни ветер —
Властитель грозный, Адрия бурных вод,
Ни Громовержец дланью могучей, — нет:
Лишь, если мир, распавшись, рухнет, —
Чуждого страха сразят обломки.
И Виргилий (Энеида, V, 626) дает такую амплификацию,
изображая длинный путь:
После падения Тройи уж движется лето седьмое,
Как по пучинам, по землям всяким, по диким утесам... и т. д.

2) Или подвиги (Энеида, VI, 857):
Оный Романское дело, великой взмущенное смутой,
Конник, уставит, низвергнув мятежного Галла и Пунов,
Взятое третье оружье отцу он повесит Квирину.
Там же немного выше (836):
Тот — в Капитолий высокий ведет колесницу Коринфский,
Правя триумф, победитель, разгромом прославлен Ахивов.
И в «Энеиде» (IV, 373) Дидона сетует и попрекает Энея
своими благодеяниями:
Верности нет нигде. На берег выброшен, нищий,
Принят он мной, и, в безумьи, я царство с ним разделила.
Я и утраченный флот, и друзей возвратила от смерти.
3) Амплификация синонимов, когда почти однозначные
слова и выражения увеличивают предмет. Плавт в «Бакхидах»
(акт II, сцена 1) таким образом преувеличил чью-то чрезмер-
ную глупость:
Где такие еще были, будут и есть
Простаки, идиоты, ослы, дураки,
Простофили, тупицы, болваны?
Я один далеко всех превысить могу
Идиотством и глупостью ДИКОЙ1 2
И у Виргилия (Энеида, IV, 373) Дидона, жалующаяся на
Энея:
Он простонал ли на слезы мои? Обратил ли он взоры?
Он, побежден, зарыдал ли? о любящей он пожалел ли?
4) Побочные обстоятельства являются обильным источником
для амплификации как у ораторов, так и у поэтов: а именно,
когда избирают такие побочные обстоятельства предмета, кото-
рые делают его великим. Но следует знать, что поэты иногда
выдумывают побочные обстоятельства, например говоря, что
кто-нибудь произошел не от человека, а от дикого зверя. Так,
Дидона против Энея (Энеида, IV, 365):
Мать не богиня тебе, не Дардан твой родоначальник.
О, вероломный! Родил, бездушными камнями страшный
Кавкас тебя и Гирканских сосцы тигриц напитали.
Подобные амплификации очень часты у поэтов; в особен-
ности же при изображении пространственной отдаленности или
длительности времени. Например, «Энеида» (VI, 795):
И кто к Гарамантам и к Индам
Власть донесет: лежит та земля вне пределов созвездий,
Вне года — солнца путей, Атлант где, небодержащий,
Ось на плече обращает, что яркими звездами блещет.

И в «Энеиде» (I, 611) так показана длительность времени:
Реки покуда в заливы текут, пока тени над скатом
Гор пробегают, пока пасет созвездия полюс,
Вечно и честь, и имя твое, и слава пребудут.
Заметь здесь не самый подбор или способ, которым следует
накоплять либо побочные обстоятельства, либо действия, либо
части предмета и другое в таком роде, а только то, отчего и ка-
ким способом нам кажется возможным изобразить предмет
больше, значительнее и выразительнее.
II. Пафос
Пафос — слово греческое, по-латыни passio или как обычно
объясняют «переживание», т< е. так называется какое-нибудь
душевное движение, когда человек движим веселием или
скорбью, радостью, удовольствием, любовью, гневом, страхом.
Так же обычно называют и речь, выражающую подобного рода
переживание. Здесь у нас говорится именно о речи, которую,
как известно, можно рассматривать двояко, в особенности же
у поэтов.
Один вид речи картинно рисует чужие переживания,
а именно: как поступает и что испытывает человек разгневан-
ный, влюбленный, опечаленный, скорбящий.
Другой вид речи изображает следствия переживаний, т. е.
что и как сказал бы человек опечаленный или радостный, каковы
его чувства и помыслы. Такие речи свойственны главным обра-
зом трагическим театральным лицам, затем также выводимым
в эпопее говорящим лицам, и, наконец, такие речи служат и для
выражения элегической скорби.
Первый вид есть не что иное, как эпопея радующихся, скор-
бящих, разгневанных. Так, например, в «Энеиде» (IV, 1) в лице
Дидоны изображается состояние влюбленности:
Но беспощадной, царица, уже уязвленная страстью,
В жилах рану питает, сжигаема пламенем тайным,
Доблесть великую мужа в душе вспоминает и рода
Славу великую; в сердце врезаны, облик и речи
Держатся; страсть не дает отрадного членам покоя.
И немного ниже, 68:
Огнь палит Д и дону несчастную; бродит в безумьи
Всюду по граду.
И также немного ниже, "74:
То за собою Энея в средине стен она водит,
Блеск Сидонийский кажет ему и город готовый
И говорить начинает* но вдруг на полслове смолкает.

Наконец, совершеннейшую и с величайшим дарованием вы-
раженную этопэю влюбленности мы имеем во всей IV книге
«Энеиды», по примеру которой можешь изображать людей, вол-
нуемых и другими страстями.
Второй же вид речи чрезвычайно труден. Ведь следует пред-
ставить себе чувства важные, сильные, тонкие, острые, весьма
усиливающие переживание, словно искрящиеся живыми огонь-
ками. Для того чтобы легче представить себе это, вот тебе сле-
дующее общее правило: вообрази с помощью усердного размыш-
ления, что ты сам охвачен переживанием, подобным тому, кото-
рое ты описываешь. Например, если переживание печальное, то
вообрази, что ты претерпел подобного рода несчастье и сильно
чем-либо опечален. Так поступай и в прочих случаях. Настроив
себя таким образом, ты по какому-то природному побуждению
станешь предаваться самому скорбному раздумью, которое и
сумеешь применить к выведенному в твоем стихотворении лицу.
Это правило предписывается также и учителями риторики, когда
они касаются душевных явлений, и я не знаю, пользовался ли
какой-либо поэт другим приемом, выражая чьи-нибудь пережи-
вания. Однако в качестве правила и примера я приведу здесь
несколько особых наблюдений, которые порою отмечал в произ-
ведениях поэтов, в особенности же переживания печального и
трагического—верь оно, обычно, чаще угнетает человеческую
жизнь.
1) Само краткое описание печали, несчастья, тирании,
смерти, ран и т. п. в «Энеиде» (II, 270):
Се и пригрезился мне, во сне, опечаленный Гектор,
Будто он стал пред очами и лил обильные слезы,
Конями весь размыкан, как некогда, череп от пыли
Окровавленный, по вздутым ногам ремнями опутан, —
Горе мне, был он каков! Как был не похож на того он
Гектора, кто возвращался в доспехи одетый Ахилла.
Исполнена подобного рода переживаний и элегия Овидия
(Скорбные элегии, I, 5).
2) Когда в невзгодах мы сетуем, что нас постигло самое худ-
шее несчастье, амплифицируя при этом нашу беду. Так, Овидий
(Скорбные элегии, III, 10) после длинного описания тягот и
опасностей края, где он находился в изгнании, восклицает
в конце:
Знать, хотя широко круг света большой развернулся,
Мне в наказанье была эта открыта земля.
3) Когда мы жалуемся, что наше несчастье такого рода, что
мы лишены даже всякого утешения (Скорбные элегии, V, 2):
Денусь куда? У кого в бедах попрошу утешенья?
Уж не один моего якорь не держит челна.

4) Когда от великой скорби мы говорим, что если и слу-
чится что-нибудь более радостное, то мы не верим в его истин-
ность, или едва верим, или же притворяемся, что считаем его
сном, либо обманом зрения. Так, Андромаха, супруга Гектора,
увидев изгнанника-Энея после падения Трои и сама будучи
изгнанницей в Эпире, спрашивает, подлинный ли образ Энея
предстал перед нею и жив ли Эней? (Энеида, III, 308):
Глядя на нас, обомлела, тепло покинуло кости;
Падает и спустя лишь время долгое молвит:
Истинно ль твой это лик? Мне предстал ли, как истинный вестник,
Ты, сын богини? Ты жив? Иль, благой если день ты покинул,
Где же Гектор? Сказав, залилась слезами и рощу
Наполнила всю.
5) Когда мы говорим, что нам выпало на долю счастье или
какое-нибудь благо, а затем путем исправления то же самое
зовем несчастьем и печалью и только видимостью жизни или
счастья. Так, Эней на вопрос упомянутой выше Андромахи от-
вечает (там же):
Исступленный, лишь малое мог я
Молвить в ответ и, смущенный, твержу прерывные речи:
Точно я жив, но влачу чрез все крайние бедствия жизнь я.3
6) Когда мы расстроены воспоминанием о прежнем счастье
и сравнением с теперешним несчастьем. И это место наиболее
обильно переживаниями. Эней там же так обращается к Андро-
махе:
Горе! Какой же судьбе, от такого отъята супруга,
Ты предана? Иль какой осенил тебя жребий достойный?
Пирру ли ты, как супруга, Андромаха Гектора, служишь?
7) Когда свои собственные несчастья сравниваем с чужими
и находим наши несчастья равными или большими. Дидона го-
ворит троянцам (Энеида, I, 632): N
Ведь и меня судьба, проведя лишь по многим подобным
Бедствиям, в сих, наконец, поселить пожеЛала пределах.
И Овидий о себе самом (Скорбные элегии, V, 7):
И какая доля счастья заключена в нашей песне.
Счастлив, кто в силах перечислить свои муки.
8) Когда мы говорим, что ожидаем еще большего несчастья,
чем теперь испытываем, или же, что потеряли всякую надежду
на лучшую долю. Синон у Виргилия (Энеида, II, 137):
Нет больше мне никакой надежды увидеть отчизну
Древнюю, милых детей, отца, желанного столько;
С них, вероятно, они за наш побег отомщенье
Взыщут, и эту вину злополучных смертью искупят..

9) Когда мы, страдая за чужие невзгоды, говорим, что они —
наши или предпочитаем обратить на себя самих несчастье дру-
гого, то мы делаем это в силу любви, которую испытываем к не-
счастным. Анна говорит умирающей Дидоне (Энеида, IV, 682):
Ты погубила себя и меня, отцов и народ свой,
И свой Сидонийский град.
10) Когда мы жалуемся на то, что случилось противополож-
ное нашим ожиданиям; это делается с помощью вопроса, вызы-
вающего сострадание. Мать Эвриала обращается к убитому
сыну (Энеида, IX, 481):
Это тебя, Эвриал, я вижу? Ты ли, отрада
Старости поздней моей? .. и т. д.
И Эней к убитому сыну Эвандра Палланту (Энеида,
XI. 45):
Это ль Эвандру отцу для тебя я давал обещанье,
С ним расставаясь, когда, меня обняв, посылал он
Власти великой искать, меня предваряя со страхом,
Как свирепы враги, с каким суровым народом
В брань я вступаю?
Обрати здесь внимание на то, как часто печальным предметам
придаются радостные имена, как бы путем иронии. Например,
Эней о смерти Палланта (там же, 54):
Этого ль ждал от меня ты возврата, такого ль триумфа?
Сюда относится и стих Овидия (Скорбные элегии, III, 2):
Так, в моих-то судьбах было Скифью видеть и также...
11) Когда при неотвратимом несчастьи мы желаем смерти
из-за нестерпимого горя. Когда запылал флот Энея, он, восклик-
нув, так обратился с мольбой к Юпитеру (Энеида, V, 689):
Дай флоту из пламени выйти
Ныне, отец, дело тевкров из гибели, слабое, вырви!
Иль, что останется, ты враждебной молнией смерти
(Если я стою) предай, сокруши здесь своею десницей!
И мать Эвриала (Энеида, IX, 493):
Если жалость в вас есть, в меня вонзите все копья,
Рутулы! Первой меня истребите вашим железом!
12) Схоже с последним и такое переживание: когда мы, му-
чаясь теперешним несчастным состоянием, горюем, что мы не
погибли тогда, когда погибали прочие или когда представился
случай погибнуть. Овидий (Скорбные элегии, III, 2), перечислив
много несчастий на своем пути, горестно восклицает:
Горе, как часто я в дверь своей могилы стучался,
Но не бывала она все никогда отперта!

Или когда мы называем счастливыми и блаженными мертвых
или убитых, именно потому, что застигнутые смертью, они избе-
жали несчастья, которое мы испытываем. Эней в ужасе воскли-
цает при кораблекрушении (Энеида, I, 98):
О, трижды, четырежде счастлив,
Кто на глазах у отцов, под высокими стенами Тройи
Смерть удостоился встретить! О, Да́наев рода храбрейший,
Ти́дит! И мне почему на Или́акском деле погибнуть
Не довелось, и твоя эту душу рука не исторгла?
И Андромаха (Энеида, III, 320):
. Взор опустила она и гласом упавшим сказала:
О, между всеми блаженна одна Приамейева дева!
Та у враждебной могилы, высокой под стенами Тройи,
Смерть приняла, никаких жребьев об ней не метали,
Пленницу не преклонял победитель хозяин на ложе!
13) Когда страждущий, как бы не владея собой от горя, про-
тиворечит себе, отрицает то, что утверждал раньше и сожалеет,
что говорит это. Овидий (Скорбные элегии, III, 8):
То бы я возложить желал для летания крылья,
Или твои, о Персей, или, Дедал, хоть твои:
Чтобы когда моему полету воздух уступит,
Сладостную увидал землю я родины вдруг,
И покинутый дом и друзей, что меня не забыли,
Й, что особенно мне мило, супруги лицо.
Что же, глупец, ты кого в ребяческих хочешь мечтаньях,
День чего ни один не дал тебе и не даст?
Подобного рода чувствами исполнена речь Медеи (Метамор-
фозы, VII), где она обсуждает сама с собой, следует ли ей бе-
жать вместе с Язоном, одно и то же часто и отвергает, и
одобряет и, колеблясь то в ту, то в другую сторону, постоянно
борется с собой. Здесь господствует фигура сомнения. Этот вид
речи является прекраснейшим для трагических речей, какие
можно видеть у Сенеки Трагика.
14) Наилучшие примеры переживаний можно встретить при
противоположных, но одновременно случившихся обстоятель-
ствах. Например, если мы оплакиваем печальное событие, про-
исшедшее в радостное время; взятие города в праздничные дни
или когда все прочие радуются, а с нами случилось какое-нибудь
несчастье; или также наша радость нарушена постигнувшей нас
невзгодой. Эней обращается к убитому Палланту (Энеида,
XI, 42):
Отрок несчастный, ужель Фортуна, мне улыбаясь,
В том отказала, чтоб ты узрел мое царство и с честью
Сам победителем шел, возвращаясь к отчей державе?

Так, Овидий (Скорбные элегии, III, 12) после описания ве-
сенней поры оплакивает то обстоятельство, что он живет в суро-
вых краях:
О, четырежды, о, не сочтешь, насколько тот счастлив,
Кто запрещенья не знал жизнь городскую вкушать!
Я же знаю, что снег от вешнего солнца растаял,
Из затвердевших озер вод не копают уже.
В «Скорбных элегиях» (IV, 2) он описывает празднование
в Риме триумфа над германцами и говорит, что как раз от этого
его изгнание еще тягостнее:
Изменяет вдали мне изгнаннику общая радость
И в такую молва даль лишь идет умалясь.
15) Превосходное изображение страсти бывает также тогда,
когда мы говорим, что наши несчастья таковы, что они могут
показаться достойными сожаления даже людям жестоким, вар-
варам, даже нашим врагам и виновникам нашего несчастья и вы-
звать у них слезы, например, «Энеида» (II, 6):
Кто, о таком повествуя,
Будь иль Мирмидонин он, или Долоп, иль злого Улисса
Воин, от слез устоит?
Овидий (Скорбные элегии, Ifl, 11), обращаясь к недругу,
который глумился над ним, несчастным, в ту пору уже изгнан-
ником, говорит:
Жребий мой палачу показаться может плачевным,
Мало принижен меж тем он по суду одного!
Кажется, приведенных примеров вполне достаточно для того,
чтобы научиться изображать переживания. Еще больше каждый
может наблюдать их, приложив старание.
Обрати при этом внимание, что изображение всех этих и по-
добных переживаний без применения фигур бывает несколько
безжизненным. Следовательно, необходимо, как это явствует из
всех приведенных примеров, воспламенять их острой приправой
фигур.
Фигуры, служащие для изображения страстей, следующие:
повторение, удвоение, противопоставление, вопрос, апострофа,
олицетворение, умолчание, заклинание, сомнение, замедление,
парентеза и чаще всего — восклицание.
Стиль большей частью должен быть средним между возвы-
шенным и низким; слова должны быть ясными и метафоры
естественными, мысли же не должны быть раздуты многосло-
вием, но выражены в. немногих словах, перифраза — проще и не
напоказ. Это соответствует природе: ведь люди, под влиянием

сильного переживания, в особенности когда оно вызвано собы-
тием печальным, не ищут словесных прикрас или чрезмерно от-
деланной, украшенной речи с неумеренной вычурностью.
III. Пристойное
Пристойным называется то, что приличествует. Под этим
названием разумеется прославленное поэтическое дарование,
когда поэт тщательно рассматривает* что соответствует такому-то
лицу, времени, месту и что подходит тому или иному человеку,
т. е. выражение его лица, походка, внешность, убор, разные
телодвижения и жесты. Это тщательнейшее рассмотрение крайне
необходимо поэту эпическому и трагическому; если этого нет,
поэт не заслуживает названия творца и весь лик поэмы, хотя бы
она была наполнена тысячами Венер, окажется совершенно
безобразным. Но поскольку пристойное является признаком
выдающегося дарования и зрелого вкуса, то никакой другой за-
кон искусства не нарушается так часто, как пристойное, в осо-
бенности некоторыми трагическими стихоплетами; они за-
ставляют царей на сцене давать нелепые повеления, вздорные
советы, вопить по-бабьи, ребячески сердиться, буянить, словно
пьяницы, выступать как хвастливые женихи, разговаривать по-
добно ремесленникам в мастерских или мужикам в кабаках. Хо-
чется привести здесь один образчик такого недостатка.
Много высказываний можно найти против пристойного у но-
вых писателей, которые считают себя уже знатоками всего поэти-
ческого искусства, если не допускают в стихе ошибок против ко-
личества; хотя, подстрекаемые каким-то неистовством, они
засоряют всю поэму неуместными сентенциями и трезвонят
длиннющими словами. Вот тебе пример ошибки против этого
правила из сочинения Канона-иезуита4 «О копях бохнийских».
Здесь он выводит дочь короля польского Кунегунду, которая
умоляет отца подарить ей соляные копи, причем она просит так
картинно, что валяется у отца в ногах, лежит, повергнувшись
наземь и, расточая мольбы и заклинания, надоедает отцу настой-
чивыми просьбами. К чему такие плачевные жалобы? Такими
мольбами, как она здесь просит соли, Кунегунде следовало бы
умолять Бога за грехи. Ведь что может быть более неуместного,
чем заставлять дочь — королеву просить отца — короля о столь
обыденном и низменном предмете, желательном только купцам?
Канон говорит там же, что эта королева уронила в соляную
штольню свой перстень, который случайно пристал к комку соли
и был затем вытащен вместе с солью. Королева, говорит он,
получив перстень, так сильно обрадовалась, что стала осыпать
его поцелуями, обращаясь к нему как к живому существу, и сам

автор не в состоянии выразить радость королевы. Ведь он обра-
щается к ней так:
А что ты переживала, когда ты из соляной штольни полу-
чила возвращенный назад не без прибыли перстень, блестящее
украшение для твоего брака, какая радость в твое сердце про-
никла, о девица? Какой пламень? Какой пыл? и т. д.
Подлинно пресловутый старик Евклион в Плавтовой «Ку-
бышке» не больше беспокоился о своей кубышке с деньгами, чем
эта королева, как я подозреваю, волновалась из-за соли и
перстня! Да такой степени, говоря о соли, был неразумен поэт.
Однако не очень-то следует удивляться, разве что кто-нибудь
уже слишком погрешит против пристойного, так как ведь и у ве-
ликих мужей придирчивые критики подметили подобного рода
ошибки. Не говоря уже о прочих, даже у главаря поэтов — Го-
мера— много непристойного заметил и собрал Скалигер (книга
«Критик», II): потому что Гомер неуместно сказал: «Солнце
узнало от вестника о том, что его быки съедены спутниками
Улисса»;5 ведь поэты всюду называют Солнце оком мира,
блюстителем всего, покровительствующим всему и всевидящим;
затем потому, что он воспел Венеру, раненную рукой смертного
и — что еще более безобразно и постыдно — как Ахиллес плачет
перед матерью, а Марс — рыдает и стонет; также потому, что он
допускает в битвах, где дело должно быть решительным, слиш-
ком длинные речи и многое другое. Конечно, справедливо то, что
говорит Гораций в книге «О поэтическом искусстве» (359):
И добрый наш старец Гомер иногда засыпает.
Итак, предстоит тщательно следить за тем, чтобы телодви-
жения, одежда и речь действующего лица соответствовали месту
и времени; пусть цари не говорят ничего низменного, а раненые
герои не плачут и, как говорит Гораций (там же, 227):
Только совет мой: когда бог какой представляется тут же
Или герой, перед тем появившийся в пурпуре, в злате,
Не непременно, чтоб он говорил, как в харчевне, но также,
Чтоб он, уклоняясь земли, в облаках затерялся.
Чтобы это лучше удавалось, вот несколько примеров.
В «Энеиде» (IV, 447) Эней, оставляя Дидону, по велению богов,
тронут словами ее сестры Анны, но не побежден.
Так и героя крушат оттуда, отсюда упорно
Просьбы, и чувствует он в великом сердце томленье;
Дух его неизменен; но слезы струятся напрасно.
Почему так? Ведь если бы этот славный и могучий герой был
побежден, то он не был бы ни героем, ни могучим, но мягким и
нестойким. Напротив, если бы он даже не был тронут слезами,

то страдал бы стоическим бесстрастием и был бы жестоким и
свирепым, а Виргилий его всюду называет «благочестивым».
В I книге «Энеиды» Эней, приглашенный Дидоной, посылает
Ахата вместо Аскания, который остался на берегу у кораблей:
ведь уместно было отцу так беспокоиться за своего сына, маль-
чика, подающего большие надежды.
Весьма уместным и в высшей степени естественным является
известное место в VI книге «Энеиды» (469). Эней, видя Дидону,
блуждающую в преисподней, стал умолять простить его за то,
что он, следуя внушениям божества, был вынужден ее покинуть,
став виновником ее смерти. И что же ответила Дидона?
Та, отвернувшись, глаза устремленные в землю держала,
И не более лик предпринятой трогался речью,
Как если бы твердый утес иль стоял Марпесийский камень.
Все же опомнилась вдруг и, ему враждебная, скрылась
В рощу тенистую.
Затем по-разному оплакивает Анна свою сестру, а мать
Эвриала своего сына, иначе царь Эвандр— сына Палланта. Вот
женский плач, достойный женщины — Анна (Энеида, IV, 672):
Слышит, уже чуть жива, и в ужасе, бегом поспешным,
Лик оскверняя ногтями, сестра, и грудь кулаками,
Рвется сквозь всю толпу, кричит умирающей имя.
И мать Эвриала (Энеида, IX, 477):
Бедная мчится она, растерзавши волосы, с женским
Воплем, несется бегом, безумная, к стенам и прямо
К первым отрядам, забыв о мужах, об опасности грозной
И об оружьи, и так наполняет стонами небо.
Наоборот, Эвандр, когда принесли тело убитого сына, сильно
горюет, как это и подобает, но не рвет волос и не уродует лица
ногтями (Энеида, XI, 148):
Силы нет никакой удержать Эвандра. Стремится
Он в середину. Упав на носилки, где почивало
Палланта тело, к нему он приник со слезами и стоном.
Так же уместно говорит Виргилий (Энеида, V), что Дарет,
отправляясь в бой, так как он был молодым воином, гордо под-
нимает голову, выставляет широкие плечи, размахивает то од-
ной, то другой рукой, ударяя по воздуху. Напротив, там же ста-
рец Энтелл, скромно извинившись сначала, храбро принимается
за дело.
Также Овидий, по дарованию равный Марону, но уступаю-
щий ему в смысле вкуса, все-таки тщательно соблюдает пристой-
ное. Так (Метаморфозы, II, 5), Юпитер обращается с просьбой
к Солнцу вернуться к своим обязанностям (так как оно из-за
низвержения Фаэтона отказывалось от них); и так как верхов-

ный бог изображен просящим низшего и подчиненного ему бога,
то поэт весьма уместно прибавляет:
И к просьбам царственно добавляет угрозы.6
Но наиболее удачные и верные примеры в пользу этого
можно почерпнуть из речей Аякса и Улисса в споре за оружие
Ахиллеса (Метаморфозы, XIII, 1). Аякс, будучи всего лишь
простым воином, не искушенным в словесности, говорит горячо,
необузданно, бурно, хитро, с пренебрежением и под влиянием
необузданного гнева беспорядочно, торопливо и не так много-
словно. Напротив, речь Улисса, — так как он человек весьма
красноречивый и ученый, — полна важных сентенций, потрясает
сильными доводами, легко опровергает возражения; это речь
более сдержанная, но более сильная, не чуждая ритма и оратор-
ских украшений, поражающая обилием и блеском слов.
ГЛАВА IX
ПРИВОДЯТСЯ ПРИМЕРЫ, ПОДТВЕРЖДАЮЩИЕ УЧЕНИЕ, ИЗЛОЖЕННОЕ
В ПРЕДШЕСТВУЮЩИХ ГЛАВАХ. И ПРЕЖДЕ ВСЕГО: СРАВНИВАЕТСЯ
ПОЭТИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ С ИСТОРИЧЕСКИМ
Для того чтобы представить пред глазами, словно в зеркале,
на одном примере все данные выше в этой книге наставления и
чтобы основательнее постичь искусство и запечатлеть его в па-
мяти, мы решили, что будет полезным и выгодным привести
здесь некоторые произведения знаменитых поэтов и словно пер-
стом указать «а применение в них правил искусства. Итак, при-
ведем здесь сначала историческое, а затем поэтическое повест-
вование об одном и том же; из их сопоставления выяснится раз-
личие между ними, и тем самым мы лучше уразумеем искусство
поэтического повествования.
Печальную историю рассказывает об оскорблении Лукреции
Тит Ливии в конце I книги «Истории от основания Рима». То же
самое описывает и Овидий равным образом в конце II книги
«Фастов». Рассмотрим приемы повествования того и другого
писателя..
Историческое повествование о целомудренной
римской женщине Лукреции из I книги «Исто-
рии» Тита Ливия1
Тарквиний, без ведома Коллатина, с одним провожатым, от-
правляется в Коллацию. Не зная о его намерении, его приняли
приветливо и после обеда отвели в спальню для гостей; пылая
страстью и видя, что вокруг все безопасно и все спят, обнажив
меч, он явился к спящей Лукреции и, схватив ее левою рукой за
грудь, сказал: «Молчи, Лукреция; я Секст Тарквиний; в руках

у меня меч; если ты издашь хоть звук, то умрешь». Испуганной
со сна, беспомощной женщине, видевшей пред собою смерть,
Тарквиний стал признаваться в любви, просить, примешивать
к мольбам угрозы, с разных сторон действовал на женский ум.
Но видя, что она упорна и не поддается даже пред страхом
смерти, он к угрозе присоединяет бесчестие: убив-де ее, он по-
ложит с ней зарезанного нагого раба, чтобы говорили, что она
убита во время гнусного прелюбодеяния. Когда страсть, победа
которой была только кажущейся, одержала при помощи этой уг-
розы верх над упорным целомудрием и Тарквиний удалился от-
туда, гордый бесчестием женщины, опечаленная столь великой
бедой Лукреция послала одного и того же вестника в Рим к отцу
и в Ардею к мужу, прося их явиться каждого с одним верным
другом; так-де нужно и притом очень скоро; случилось ужасное
дело. Спурий Лукреций является с Публием Валерием, сыном
Волеза, Коллатин с Люцием Юнием Брутом; случайно возвра-
щаясь с ним в Рим, он повстречался с вестником жены. Они на-
ходят печальную Лукрецию сидящей в спальне. При прибытии
своих она заплакала и на вопрос мужа: «Все ли благопо-
лучно?»— отвечала: «Нет. Какое может быть благополучие
для женщины, когда она потеряла целомудрие? На твоем ложе,
Коллатин, следы чужого мужа; но осквернено только тело, душа
ее невинна; смерть моя будет ручаться за то; но дайте руку и
слово, что это не пройдет безнаказанно прелюбодею. Секст
Тарквиний — тот, который, явившись врагом под видом гостя,
в прошедшую ночь насильно с оружием в руках унес отсюда на-
слаждение, гибельное для меня и для себя, если вы мужи!». Все
по порядку дают слово; утешают печальную, слагая вину с ос-
корбленной на виновника позора: грешит дух, а не тело, и где
нет намерения, там нет и вины. «Вы решите, чему он пови-
нен, — сказал она, — я же, не признавая за собой греха, не ос-
вобождаю себя от казни; и никакая, нарушившая целомудрие,
не будет жить, ссылаясь на пример Лукреции». И она вонзила
в сердце нож, который спрятан был под одеждой, и, склонив
голову к ране, упала замертво. Муж и отец вскрикнули.
Пока те плакали, Брут, держа пред собой извлеченный из
раны Лукреции меч, обагренный кровью, сказал: «Этою не за-
пятнанной царской обидой кровью я клянусь и вас, боги, при-
зываю в свидетели, что буду преследовать Люция Тарквиния
Гордого с его преступной женой и всеми потомками мечом,
огнем и чем только буду в состоянии и не позволю ни им, ни
кому-либо другому царствовать в Риме». Затем он передает нож
Коллатину, затем Лукрецию и Валерию, оцепеневшим от удив-
ления, откуда это в Бруте неведомый доселе ум>. Они клянутся,
как им было приказано; затем, сменив слезы на гнев, следуют

за Брутом, призывавшим прямо оттуда же идти, чтобы отнять
силою царскую власть. Вынесши тело Лукреции из дому, они
идут с ним на форум и побуждают к восстанию народ, взволно-
ванный неслыханным и возмутительным поступком. Каждый
жалуется на царские злодеяния и насилие. Производит впе-
чатление печаль отца, порицания Брута слезам и бессильным
жалобам, и совет его — поднять оружие на дерзнувших на без-
божное дело: так подобает мужам, так подобает римлянам.
Поэтическое повествование, содержащее
то же самое, что и вышеприведенное,
из II книги «Фастов» Овидия Назона2
В друга личине злодей в коллатинские входит покои;
Все ему рады: родства связан был узами он.
Как ошибается сердце! Сама угощает хозяйка —
Бедная жертва! — врага, козней не чуя его.
Вот и окончился ужин; уж сон себе требует дани;
Ночь воцарилась, и все в доме потухли огни.
Тихо Тарквиний встает, позолоченный меч обнажает,
Тихой крадется стопой в терем стыдливой жены;
Вот он у ложа... «Ни слова, Лукреция! Меч над тобою. .
Сын я царя твоего: любит Тарквиний тебя!».
Жертва безмолвствует; силы и голос оставили члены;
Ум помутился, едва держится в теле душа;
Трепет объял ее всю... так в стойле порой одиноком,
Чувствуя гибель, овца в пасти у волка дрожит.
Где ей спасенье? В борьбе? Ненадежна для женщины сила.
В крике? Холодный булат голосу путь преградил.
В бегстве? Железные длани Тарквиния грудь ей сжимают,
Чистую грудь, что чужой раньше не знала руки.
Он ее молит, дары ей сулит, угрожает ей карой —
Тщетны посулы, мольбы, тщетны угрозы его...
«Нет, не уйдешь!—говорит он, — позор твою смерть запятнает:
Хоть я и грешник — тебя в лживом грехе уличу.
Конюх, убитый с тобой, осквернение ложа докажет!».
Страхом стыда сражена, бедная жертва сдалась.
О, не ликуй, победитель! Погубит вас эта победа:
Страшною карой твой род вскоре искупит ту ночь.
День наступил. Та на ложе сидит с расплетенной косою —
Так собирается мать сына в огне хоронить.
В стан за супругом своим и за старцем отцом посылает;
Быстро на жалобный зов к ней поспешают они.
Видят печальный наряд: «Что случилось? Зачем эти слезы?
Кто предается земле? Что огорчило тебя?».
Долго молчала она, покрывалом свой лик осеняя;
Неудержимым ключом слезы текли из очей.
Тщетно супруг и отец утешают ее, о доверьи
Просят... неведомый страх серДце обоим щемит.
Трижды пыталась она; наконец, после страшных усилий,
Не подымая очей, так начинает рассказ:
«Пусть же и. это зачтется Тарквинию! Собственной речью —
О горемычная!—свой я раскрываю позор».
И рассказала, насколько могла; под конец лишь признанья

Краска покрыла лицо, голос в слезах утонул,
Оба прощают ей грех подневольный; она ж отвечает:
«В этом прощеньи сама я отказала себе».
Молвила — скрытый кинжал в свое верное сердце вонзила
' Брызнула кровь, и к ногам пала отцовским она.
Долго над телом ее, пораженные общею скорбью;
Сан свой высокий забыв, плакали муж и отец.
Вот к ним является Брут; уличая облыжное имя,
Он вырывает кинжал из полумертвой груди
И, поднимая булат, благородной окрашенный кровью,
С ясной грозой на челе молвит бесстрашную речь:
«Внемли, святая! Клянусь этой храброй и чистою кровью,
Духом клянуся твоим, высшей святынею мне:
Кара царя-лиходея с отверженным родом настигнет.
Время, чтоб доблесть из тьмы лик обнаружила свой».
Точно услышав обет, она вдруг шевельнула очами;
Тихим движеньем главы благословила его.
Вот на костре уж сложили жену с богатырской душою;
Слезы текут в ее честь, слышится ропот глухой.
Рана зияет в груди. Крик Брута сзывает квиритов;
Страшный властителя грех он раскрывает толпе.
С родом Тарквиний бежит; получают годичную почесть
Консулы; так для царей день наступил роковой.
Указывается различие между обоими
повествованиями
Во-первых, отметь здесь, что Овидий изложил это пове-
ствование не чисто поэтически, как и прочее в книге «Фастов».
Ведь он не сочиняет героической поэмы, но только упоминает
по поводу римских праздников о некоторых вымышленных или
подлинных событиях и рассказывает о них кратко и сжато. По-
этому, и в этом рассказе он почти что идет по следам за Титом
Ливием, тем не менее, повествование Овидия имеет совершенно
отличный вид от исторического повествования. Обрати внима-
ние на различие: историк описывает, как произошло событие,
поэт же, вымышляя правдоподобный способ, прибавляет кое-что
от себя: как Лукреция долго колеблется, лишенная помощи,
долго молчит в присутствии отца и мужа и закрывает от стыда
лицо покрывалом, трижды делает попытку и не может заго-
ворить; как, рассказывая о своем несчастье, она говорит только
то, что может сказать, а на остальное стыдливо указывают ее
слезы и краска на лице; как, умирая, она заботится о том, чтобы
пасть с честью; как рухнули на ее тело и лежат, забыв прили-
чие, муж и отец; и, наконец, как умирающая движением глаз и
головы одобряет угрозы Брута Тарквинию. Все это отсутствует
в повествовании историка.
Затем стиль и украшения различны: поэт восклицает: «как
много бывает в душе заблуждений» и т. д. и играет неожидан-
ностями: «сама угощает, козней не чуя» и т. д. и «молит любя-
щий гость» и т. д.; «погубит тебя эта победа» и т. д.; «жена

с богатырской душой». Поэт, чего не допускает историк, — поль-
зуется уподоблениями: «трепет объял ее всю.. . так в стойле
порой» и т. д.; также «так собирается сына» и т. д., что было бы
излишним в истории. О чем историк пишет кратко, то у поэта —
более подробно. Первый говорит: «Беспомощная женщина ви-
дит неминуемую смерть»; последний усиливает эти слова: «где
ей спасенье» и т. д. Итак, те фигуры, которые удивительно
уместны в поэтическом произведении, в истории совершенно не-
выносимы. Например, неожиданная апострофа: «тихой крадется
стопой в терем» и т. д., и вот эта другая фигура с вопросом:
«о, не ликуй, победитель» и т. д.; эпифонема: «увы, во что
обойдется царству» и т. д.: удвоение: «тогда впервые чужой»
и т. д. и другая: «ни мольбой, ни дарами» и т. д. и двойная
частица «трижды». Всего этого в сочинении Ливия и не должно
было быть.
ГЛАВА X
О ТРАГЕДИИ, КОМЕДИИ И ТРАГИКОМЕДИИ
Трагедия есть стихотворное произведение, воспроизводящее
в действии и речах действующих лиц важные деяния знамени-
тых мужей и главным образом превратности их судьбы и их
бедствия.
Комедия же есть стихотворное произведения, которое шут-
ливо и остроумно изображает в действии, равно как и в речах
действующих лиц, общественную и частную деятельность про-
стого люда для наставления в жизни и в особенности для обли-
чения дурных нравов людей.
Из этих двух родов составляется третий смешанный род,
называемый трагикомедией, или, как Плавт предпочитает на-
зывать его в «Амфитрионе», — трагедокомедией, так как именно
в нем остроумное и смешное смешивалось с серьезным и гру-
стным и ничтожные действующие лица — с выдающимися. Та-
кова драма Плавта, которая называется «Амфитрион».
Трагедия отличается от комедии тем, что первая изображает
печальное — важные деяния, значительные судьбы выдающихся
людей, последняя же, наоборот/ воспроизводит достойные смеха
похождения незначительных личностей. Но обе они — комедия
и трагедия-т—отличаются от эпопеи тем, что в этой последней
поэт ведет изложение преимущественно от одного лица, а не
посредством действия; в трагедии же и комедии — одновременно:
и в действии, и в речах действующих лиц. Относительно всех
трех родов здесь нужно сделать несколько замечаний.
а) Заглавие драмы (а под драмой понимается комедия и
трагедия) обычно берется по имени местности, или от предмета,

или лица, играющего главную роль в действии. По имени
местности у Плавта, говорят, названы «Брундизиянка», у Те-
ренция — «Андриянка», у Сенеки — «Фиваида»; по предмету
(под предметом следует понимать выдающиеся события или
орудия) у Плавта названы «Кубышка», «Привидение», «Плен-
ники» и т. д.; однако чаще всего заглавие берется от имени глав-
ного действующего лица, например у Сенеки: «Неистовый Гер-
кулес», «Геркулес на Эте», «Агамемнон», «Медея», «Ипполит»,
«Октавия» и т. д.
б) Драма подразделяется двояко: на действия, или главные
разделы фабулы, и на сцены, т. е. части частей. Об их порядке
и числе заметь следующее:
1) В драме должно быть не меньше и не больше пяти дей-
ствий; об этом мы узнаем из правила Горация,1 и примером
служат почти все драматические писатели, как трагики, так и
комики.
2) Хотя под действиями понимаются преимущественно лишь
разделы драматического произведения, однако наставники
соблюдают такую их последовательность, чтобы в первом дей-
ствии излагалась та часть произведения, которая составляет
суть всего ее содержания, и это действие в трагедии носит на-
звание пролога или протазиса; а в комедии пролог находится
вне'действия; он является именно предисловием, предпосланным
всему произведению; во втором действии пусть начинается раз-
витие самой фабулы, что называется «эпитасис»;2 в третьем
действии вводятся препятствия и замешательства — эта часть
называется «катастасис»; 3 в четвертом действии фабула пусть
близится к концу, что также относится к катастасису; в пятом
действии пусть будет развязка всей фабулы; и эта последняя
часть обычно называется катастрофой.4
3) Сцена, — по-гречески skini, т. е. сень, — называется так
оттого, что первые авторы комедий осеняли внутренность театра
сплетенными зелеными ветвями деревьев. Сцена — это такая
часть действия, в которой вступают в разговор два лица или
больше, а иногда вводится только одно.
4) Сцен в действии может быть несколько, но число их не
должно превышать десяти; в трагедии же нередко сцена зани-
мает целый акт, как это можно наблюдать у Сенеки.
5) Другая сцена начинается только тогда, когда либо по-
является новое лицо, либо одно, уходя, оставляет других разго-
варивающими.
6) Некоторые отметили — и правильно — на основании ряда
примеров из разных авторов, что в одной и той же сцене не
должно разговаривать больше трех действующих лиц, хотя уча-
ствовать в сцене может и большее количество.

7) Заслуживает также внимания и еще одно обстоятельство,
а именно, что все действующие лица не должны покидать театр
иначе, как только по окончании действия, но из одной сцены до
другой всегда должно оставаться хотя бы одно лицо.
в) Кроме того, в трагедии есть хор; однако его не следует,
как кажется, считать отдельной частью произведения, так как
он вне действия произведения. Хор — это пляска в дополнение
к пению; однако под словом «пляска» здесь не следует понимать
одни только веселые, происходящие от душевного ликования
телодвижения, которые трагедия едва ли потерпела бы; там это
некое искусное соединение жестов и поступи, в дополнение к пе-
нию. В хоре может участвовать одновременно много лиц,.но все
считаются за одно лицо, потому что, когда один запевает, все
остальные движутся либо все вместе поют и разыгрывают одно
и то же. Хор всегда вводится после действия и выражает пере-
ходы и перемены обстоятельств и судеб.
г) В комедии содержание всегда вымышлено. Содержание же
трагедии берется по большей части из истории или из изве-
стного сказания, хотя иногда также может быть вымышленным.
Впрочем, касается ли трагедия вымышленного или основанного
на действительности содержания, его следует излагать тем спо-
собом, о котором мы уже упомянули выше в главе о героической
поэме, т. е. нас не заставляют выводить все вполне соответ-
ствующие действительности действия, как они передаются исто-
риком, но разрешается и от себя правдоподобно присочинить как
действующих лиц, так и самые действия.
д) Что касается актеров либо действующих лиц: не следует
выводить всех участников данного события. Например, если
в трагедии обрабатывается история убийства императора Мав-
рикия,5 то не следует выводить на сцене рядовых солдат, толпу
простых граждан, телохранителей и прочих царских слуг. Надо
вводить только тех действующих лиц, которые совершили нечто
выдающееся, заметное и исключительное в игре их судьбы. По-
этому множество занятых разговором действующих лиц
является недостатком, но, как считает большинство авторов и
как мы убеждаемся из примеров, в целой драме не бывает
больше четырнадцати или пятнадцати действующих лиц, кроме
статистов и лиц без речей; в противном случае нельзя будет из-
бежать беспорядка и длиннот.
е) Комедию следует писать в простом, деревенском, просто-
народном стиле, соответственно тому, какие в ней действующие
лица. Наоборот, трагедия, которая заключает в себе великие
подвиги знаменитых людей, нуждается в серьезном и возвышен-*
ном роде письма. Поэтому Овидий говорит:
Важностью между письмен трагедия всех побеждает.6

Следовательно, трагедия должна быть исполнена душевных
движений, значительных мыслей, более звучных, чем обычно,
слов и истинно царской перифразы. Наконец, если уж какое-
либо другое поэтическое произведение должно сохранять благо-
пристойность, так в особенности трагедия; но об этом мы
подробнее уже говорили выше.
ж) Не все происходящее следует изображать на сцене, но
кое-что надо давать в рассказе беседующих лиц: в особенности же
все то, что не заслуживает доверия, как малоправдоподобное
или же по своей чудовищности и гнусности не достойное взоров
зрителей. Поэтому-то Эсхил, по свидетельству Аристотеля
(в книге «О поэтическом искусстве»),7 удалил со сцены убий-
ства и заставил вестников рассказывать о них, так же как и
у Сенеки в «Агамемноне» пророчица Кассандра рассказывает
об убийстве, словно она там присутствовала и видела, хотя ее
там и не было. Полезно вспомнить здравое наставление Горация
по этому поводу (кн. «О поэтическом искусстве», 182):
Однакож на сцене
Ты берегись представлять, что от взора должно быть сокрыто
Или что скоро в рассказе живом сообщит очевидец.
Нет, не должна кровь детей проливать пред народом Медея,
Гнусный Атрей перед всеми варить человеков утробы,
Прокна пред всеми же в птицу, а Кадм в змею превратиться.
Я не поверю тебе, и мне зрелище будет противно.
Сюда следует отнести и священные таинства нашей веры:
бескровную жертву, крещение и прочее в этом роде, которое не
подобает выставлять на сцене из-за возвышенного величия.
з) Кроме того, надо в особенности знать следующее: в тра-
гедии не должно представлять в действии целую жизнь какого-
нибудь человека, а также одно деяние, окончившееся в течение
многих месяцев или лет, но только такое одно действие, которое
произошло или могло произойти в течение двух или по крайней
мере трех дней. Поэтому, если это действие зависит от многих
предшествующих, последние изображаются в рассказе какого-
либо действующего лица.
ГЛАВА XI
О СТИХОТВОРНЫХ РАЗМЕРАХ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В ТРАГЕДИЯХ
Как гекзаметр для эпопеи, так ямб применяется главным об-
разом для трагедии. Его создателем, по общему мнению, счи-
тается Архилох, Так, например, Гораций говорит (Об
искусстве поэзии, 79):
Яростный ямб» изобрел Архилох, — и низкие сокки,
Вместе с высоким котурном усвоили новую стопу.

К разговору способна, громка, как будто родилась
К действию жизни она, к одоленью народного шума.
Существует два вида ямба: один — совершенный, имеющий
краткий предпоследний слог; другой — несовершенный, на по-
следнем месте у которого находится спондей. О том и другом
говорит Овидий:
Вольный ямб устремляется навстречу врагам или поспешно,
Или хромает на последнюю стопу.
Далее, одни ямбические стихи называются чистыми, если
состоят из одних только ямбов. Например:
Блажен мне тот, кто суеты не ведал.1
Их создателем, собственно, и является Архилох. Гораций
свидетельствует о себе, что он первый ввел их в латинскую
поэзию: 2
Ибо первый паросские ямбы
Лацию я показал; Архилоха размер лишь и страстность
Брал я.
Но трагик не применяет эти чистые ямбы, разве что слу-
чайно, ради красоты: ведь трагедия обычно пишется не чистыми
ямбами, схема которых такова:
Трохаический стих имеет следующую схему:
Supplicis, animae, remissis currite ad thalamos meos.3
MEDEA.
Ultimo quodque Proteus aequoris abscondit sinu.4
Анапест получил название от господствующей стопы.
Qui vultue Acherontis iniqui.5
Дактилический:
Extimuit manus insueta aevi*

Асклепиадов стих или хориямб:
Ut primum magni natus Agenorls
Sub nostrae, ramis constitit, arboris.7
Гликоней назван от имени его создателя Гликона,8 именуется
также и хориямбическим триметром:
Tibur dum putat ululat.9
Простонародный или одиннадцатисложный стих:
Ter modo Antiacae graves catervae.IU
Сапфический:
Адоний:11
Et tuas lento remeare bigas
Candida Phoebe! 12
Если же приходится сочинять трагедию на славянском или
польском языке, то наиболее пригодным для этой цели пред-
ставляется тот стих, что состоит из тринадцати слогов, причем
соблюдается следующее правило: следует только изредка закан-
чивать мысль вместе с завершением стиха, но почти всегда пе-
реносить ее из одного стиха в другой, иначе может сильно умень-
шиться трагическая торжественность.
КНИГА III
О БУКОЛИЧЕСКОЙ, САТИРИЧЕСКОЙ, ЭЛЕГИЧЕСКОЙ,
ЛИРИЧЕСКОЙ И ЭПИГРАММАТИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
ГЛАВА I
О ПОЭЗИИ БУКОЛИЧЕСКОЙ И САТИРИЧЕСКОЙ
Буколическая поэзия есть подражание сельским действиям,
она подобна комедии, но разница между ними в том, что первая
затрагивает также и дела гражданские, последняя же касается
только поселян. Буколическая поэзия почти всегда бывает алле-
горической. Желая изобразить хорошее или дурное переживание

или успехи — свои или чужие, — поэт придумывает двух или
больше сельских лиц, под видом которых подразумевает совсем
других — о них-то он собственно и пишет — и заставляет их
вести между собою беседы о полях, о козах, о молоке, о волах
и т. д.; он подразумевает, однако, под этими предметами: жела-
ния, благодарность, похвалы, завистливую враждебность, жа-
лобы, радость и т. д. Например, Виргилий в первой эклоге под
именем пастуха Титира изображает себя и свою счастливую
судьбу и благодеяния Цезаря, которого он называет богом.
Названия эклогам даются по имени - главного пастуха; пи-
шутся они гекзаметром, потому что этот род стиха в' особенности
пригоден для повествования о подобных делах и прекрасно пе-
редает сельскую медлительность. Следует избегать всяких бле-
стящих слов или мыслей, торжественности и периодов, так как
это противоречит скромной обстановке. В «Буколиках» следует
употреблять стихи, в которых на первом и четвертом месте
стопы оканчиваются полными словами, в особенности дактили-
ческими. Например, Виргилий (Эклога II, 56).
Ты простоват, Коридон, и к дарам равнодушен Алексид.
Также Эклога III, 96.
Титир, пасущихся козочек ты отгони от потока!
Пользуется также известностью поэтическое произведение,
называемое сатирическим или сатирой, от имени шаловливых
лесных языческих божеств-сатиров, язвительных и насмешли-
вых. Поэтому, разумеется, и сатира должна быть язвительной
и остроумной, бичуя человеческие пороки. Пишется она гекза-
метром.
Сатира не имеет никаких определенных частей, поэт по сво-
ему усмотрению может разрабатывать в ней свой замысел.
Однако, бичуя порочные нравы и стараясь их исправить, са-
тира должна остерегаться, как бы скорее не причинить вреда
и не раздражить души, вместо того чтобы исцелить. В сатире
следует соблюдать то, что обычно делают врачи, давая горькое
лекарственное питье больным детям. Об этом так говорит
Лукреций:
Если ребенку врачи противной вкусом полыни
Выпить дают, но всегда предварительно сладкою влагой
Желтого меда кругом они мажут края у сосуда;
И, соблазненные губ ощущеньем, тогда легковерно
Малые дети до дна выпивают полынную горечь;
Но не становятся жертвой обмана они, а напротив,
Способом этим опять обретают здоровье и силы.1
Таким же образом следует до некоторой степени умерять
едкость сатиры какой-то поэтической сладостью; для атого со-

держание ее должно быть разнообразным: много острых мыслей,
привлекательные вставные маленькие рассказы и все прочее,
что служит для развлечения, да и слог не должен быть возвы-
шенным, а похожим на обыденную речь и легко понятным. Лиц
поименно не следует затрагивать, но применять вымышленные
от себя, лучше всего греческие имена, обозначающие какой-либо
порок, или же их можно брать из Марциала, Горация и Юве-
нала. Например: Гаргилиан, Понтилиан, Туск, Постум и т. д.
ГЛАВА II
ОБ ЭЛЕГИИ, ОДЕ И ПЕНТАМЕТРИЧЕСКОМ СТИХЕ
Элегия, как гласит ее название, есть некое печальное поэти-
ческое произведение. Об этом говорит Овидий:
Жалобная элегия, расплети недостойные волосы!
Ах, слишком верным будет теперь твое название.1
Сначала именно в этом роде воспевали исключительно пе-
чальные события, а затем начали затрагивать всевозможные
предметы. Об этом упоминает Гораций (О поэтическом искус-
стве, 75):
Прежде в неравных стихах заключалась лишь жалоба сердца,
После же чувства восторг и свершение сладких желаний.
Поэтому и Овидий также в этом поэтическом роде сочинил
книгу «Фастов». Мне лично кажется, впрочем, что хотя элегия
и не всегда должна иметь печальное содержание, все же ей всего
больше подходит содержание, исполненное переживаний, гнева,
любви, радости, скорби и т. п.
Элегия не имеет никаких твердо установленных правилом
частей, разве что поэт выберет их по собственному усмотрению,
т. е. поэт задумывает выразить одну какую-нибудь мысль, или
две, или больше и излагает их подробнее.
Стиль элегий должен быть средний или цветистый, слова —
отобранные, но не слишком напыщены, изречения немного-
словны, уподобления — кратки, примеры — подобраны в не-
большом числе: либо подобные, либо противоположные, фигуры
должны встречаться чаще, главным образом такие, что служат
для изображения переживаний. Лучше всего, чтобы элегия изо-
бражала сильные и пылкие страсти, о которых читай выше, где
было сказано о пафосе.2
Относительно стиха, которым пишется элегия, ограничимся
здесь лишь немногими замечаниями:
1) Итак, элегия пишется, следовательно, гекзаметром и пен-
таметром, соединенными попеременно. По поводу этих стихов

следует знать следующее правило: мысль не должна переходить
за пределы пентаметра в другой гекзаметр, но оставаться
в каждом отдельном пентаметре; а еще незаконченную мысль*
повторяю, можно растянуть на большее число дистихов, пока
она вся не закончится.
2) Пентаметрический стих (ведь о гекзаметре мы сказали
выше) лучше всего оканчивать на двухсложное слово, что
явствует из многих примеров; неплохо также, когда он кончается
четырехсложным; на трехсложном же — не так хорошо.
3) Односложное слово довольно, красиво в конце, если элиди-
руется предшествующая гласная. Например, Овидий:
Et solum constans in levitate sua est.3
Или если ему предшествует другое односложное слово. На-
пример, Овидий:
Praemia si studio consequar ista; sat est.4
Но все же такой Катуллов стих тяжел:
Aut facere, haec a te dictaque factaque sunt.5
4) В цезуре равным образом односложное слово некрасиво,
например Катулл в эпиграмме против Цезаря:
Nec scire utrum sis, albus an ater homo? 6
Но менее некрасиво, если ему предшествует другое одно-
сложное слово. Например, Овидий:
Magna tarnen spes est in bonitate dei.7
5) Гораздо более неприятным будет стих с цезурой, окан-
чивающейся на гласный, который элидируется последующим
гласным; ведь ясно, что тогда не будет цезуры. Такого рода не-
достатков не избежал Катулл, например:
Quam veniens una atque altera rursus hiems.8
Cessarent neque tristi imbre madere genae.9
Обрати внимание также, что после цезуры следует, хотя и
не особенно тщательно, избегать элизии.
6) Изящным является стих, в котором стопы после цезуры
соединяются связью слов. Например, Овидий:
Semper ab Euboicis tela retorquet aquis.10
Nam spes est animi nostra timore minor.11
Temporibus non est apta corona meis.12
Для сочинения элегий на нашем родном языке наиболее под-
ходящим представляется стих hendecasyllabus, или одиннадцати-
сложный.

ГЛАВА III
О ЛИРИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
Лирическая поэзия получила название от лиры — музыкаль-
ного инструмента, под аккомпанемент которого обычно пели
стихи. Это есть искусство сочинять короткие песни, которые
сперва пелись в честь богов, героев и знаменитых мужей, а впо-
следствии были применены к какому угодно содержанию. В ли-
рических стихотворениях, следовательно, выражаются радость,
торжество, желания, увещания, хвалы и порицания не только
лиц, но и животных, предметов, времен и мест. Это ясно для
читающего Горация и прочих лириков.
Песни эти называются по-гречески одами; причем одни из
них носят название просто «оды», другие — «гимны», третьи —
«дифирамбы».
Гимны — это песни, содержащие хвалы Богу и святым. Оды
заполняются другим содержанием.
Дифирамбы в древности воспевались во славу одного только
Вакха, теперь же их можно сочинять по любому веселому по-
воду. Оды и гимны состоят иногда из одного рода стихов, иногда
из двух и иногда, наконец, из многих; причем соблюдается опре-
деленное правило: после нескольких разнородных стихов необ-
ходимо возвращаться к первому роду.
Итак, соответственно числу и категории стихов возникают
также и различные виды од и гимнов. Притом соответственно
числу ода бывает монострофической; такая ода, так как в ней
все стихи одного рода, в отдельных стихах заканчивает отдель-
ные строфы или повороты. Другая же ода — дистрофическая;
она после двух стихов разного рода возвращается к первому
роду. Третья — тристрофическая, которая возвращается после
трех стихов. И, наконец, тетрастрофическая, которая после че-
тырех возвращается к первому роду.
Монострофическая ода встречается у Горация (Оды, I, 1):
Славный внук, Меценат, праотцев царственных,
О отрада моя, честь и прибежище! и т. д.
Дистрофическая: (Оды, I, 3):
Пусть же правят тобой, корабль,
Мать-Киприда, лучи братьев Елены — звезд.
Тристрофическая ода очень редка, и у Горация, насколько
я знаю, она всего одна (Оды, III, 12):
Дева бедная не может ни Амуру дать простора... и т. д.

Тетрастрофические оды встречаются чаще всего: таковы сап-
фические размеры и многие другие у Горация. Так различаются
оды сответственно числу строф.
Иначе делятся оды по стихотворным размерам, соответ-
ственно тому, сколько стихов разного рода заключает поворот
строф. Таким образом, ода, имеющая однородные стихи, назы-
вается одночленной. Заметь, однако, что она не может быть
одночленной, если не будет одновременно и монострофической,
так как не может быть поворота строф, если все стихи одно-
родны.
Далее, двучленной бывает ода, содержащая два, трехчлен-
ной— три, четырехчленной — четыре стихотворных размера.
Одночленной, следовательно, является всякая монострофическая
ода — и наоборот.
Двучленная же может быть вместе с тем и дистрофической,
как например ода 4, I книги Горация:
Снег последний сошел... и т. д.
или тристрофической, как цитированная выше: или же одновре-
менно и тетрастрофической, каковы все сапфические стихотво-
рения. То же самое следует оказать и о других. Впрочем,
было бы слишком длинно перечислять простые или смешанные
размеры стихов, которыми пишутся оды. Все эти размеры можно
встретить у главного среди лирических поэтов — Горация.
Дифирамб же, образец которого редко можно встретить
у латинян, есть не что иное, как некая радостная ода, связанная
строфами без всякого определенного порядка; она смешивает
как попало различные стихи и выступает то в гекзаметрах, то
в сапфических стихах, то в фалэкийских, то, наконец, в глико-
неях. Так как это стихотворение было посвящено Вакху, то оно
и сочинено по аналогии с тем, которое воспевали неистовые
вакханки без всякого порядка.
Стиль лирических стихотворений должен быть сладостным;
в них необходимо применять все фигуры, которые способствуют
услаждению. Ведь подобно тому как в героической поэме и
в трагедии достоинством является величие, в буколическом сти-
хотворении— простота, в элегическом — нежность и мягкость
страстей, в сатире — едкость, в комедии — шутки, в эпи-
грамме— остроумие, так в лирическом стихотворении главное
достоинство — сладостность.
Поэтому следует всячески украшать лирические оды: распо-
ложением стоп, цветами слов и мыслей, отделанностью и бле-
ском.

ГЛАВА IV
ОБ ЭПИГРАММАТИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ
И РАЗДЕЛЕНИИ ЭПИГРАММ
Эпиграмма означает «надпись» и получила свое название
по ее происхождению, так кате ведь на могилах, на зданиях,
в памятных местах или на каких-нибудь скалах писались надписи
в знак победы, битвы или другого события. Эти надписи, сперва
грубые, потом были искусно отделаны учеными поэтами, и воз-
ник новый род поэм. Но как мы уже сказали относительно
элегии, так и эпиграмма сначала служила одной потребности,
именно — для надписей4 на предметах, впоследствии же эпи-
граммы стали писать по любому поводу. Это можно сказать и
вкратце изъяснить следующим образом: эпиграмма есть краткое
стихотворение, указывающее на какой-либо предмет, лицо, на
отдельный поступок или на многие деяния либо просто, либо
с присоединением остроумного вывода из описания. Слова
«просто или с присоединением вывода» прибавлены потому, что
эпиграмма вообще бывает двух родов — простая и сложная.
Первая только указывает или излагает что-либо; последняя же
из указанного предмета выводит нечто остроумное и тонкое.
Известная простая эпиграмма написана Энеем на щите Абанта
(Энеида^ III, 288):
Дар Энея, победных Данаев вооруженье.
И известная эпиграмма, которую Виргилий, умирая, сделал
себе как бы надгробной надписью:
В Мантуе я родился, в Калабрии умер. Неаполь
Прах мой сокрыл. Я воспел пастбища, села, вождей.
Приведенные эпиграммы ведь не что иное, как изложение
предмета.
Но в ином роде следующая эпиграмма, начертанная на мо-
гиле Фаэтона его сестрами (Овидий, Метаморфозы, II, 4):
Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница,
Хоть не сдержал он ее, но, дерзнув на великое, пал он.
И известная эпиграмма его же на могиле Кайеты (Метамор-
фозы, XIV, 10):
Здесь Кайету — меня — благочестьем известный питомец
Из арголийских огней спасенную, сжег по обряду.
Приведенные эпиграммы, повторяю, не только излагают
свой предмет, но еще и делают из этого изложения некоторый
остроумный вывод. Первая говорит не только о том, что здесь
погребен Фаэтон и что он был возничим отцовской колесницы,
но и то, что он пусть не свершил великого, однако дерзнул, во

второй же говорится о кормилице Энея Кайете, спасенной не-
когда из пламени арголийского пожара и после смерти предан-
ной сожжению по древнему обряду. Вместе с тем, однако, она
указывает на то, что то и другое деяние благочестиво совершил
Эней, так как он вырвал кормилицу из рук врагов во время ги-
бели Трои и отдал ей последний долг.
Впрочем, здесь обрати внимание на двойное, как я замечаю,
заключение. Первое заключение — открытое, так как оно ясно
выведено независимо от предмета, как например в следующей
эпиграмме Марциала (книга II):
Цезарь, такое ж в тебе уважение к правде и благу,
Как и у Нумы, но ведь Нума-то был бедняком.
Это претрудная вещь, не предать чтобы нравов богатству,
Стольких и Крезов затмив, Нумою все пребывать.
Здесь из добродетели Цезаря — умеренности—выводится
общее нравственное положение независимо от его деяний. Вто-
рое же заключение скрытое, так как вывод как бы путем
эмфазы понятен из самого предмета, как например в приведен-
ных выше эпиграммах, взятых из Овидия.
ГЛАВА V
О ЧАСТЯХ И ОСОБЫХ ДОСТОИНСТВАХ ЭПИГРАММЫ
Эпиграмма имеет две части: экспозицию и клаузулу.
В экспозиции кратко излагается вся суть: либо излагается
какой-либо факт, либо высказывается похвала или порицание
чему-либо: обвинение, осуждение, убеждение, разубеждение н
все, что допускается в том известном тройном роде речи.
В клаузуле же делается тот остроумный вывод, о котором
будет сказано ниже.
Главных достоинств эпиграммы три: краткость, приятность
и остроумие; их число описал Марциал в очень изящном дву-
стишии, сравнивая эпиграмму с пчелой:
Пусть всякая эпиграмма будет словно пчела: пусть у нее бу-
дет жало, свой мед, и пусть она будет незначительных размеров.
Незначительными размерами тела пчелы Марциал намекает
на краткость, медом — на сладостность, жалом — на остроумие
или остроту.
Краткость неопределенна; бывает даже одностишие; как на-
пример знаменитая Марциалова:
Бедным хочет Цинна казаться; и точно — он беден.1
У него же некоторые эпиграммы превышают даже двадцать
стихов. Когда кто-то упрекнул его за это, он ответил следую-
щей шутливой эпиграммой:

Ты упрекаешь, Велокс, что длинно пишу эпиграммы,
Сам не пиша ничего, пишешь короче ты их.2
Впрочем, слишком пространные эпиграммы менее жела-
тельны. Однако не следует опасаться строгого и жесткого пра-
вила, в силу которого кто-то предписывает сочинять эпиграмму
не больше чем из двух стишков:
Всякая эпиграмма, которая состоит из двух стихов, нравится.
Если больше стихов, то ты назовешь это книгой, а не эпи-
граммой.
Сладостность, которую писатели требуют главным образом
от лирической поэзии, подобает и эпиграмме. Каким образом
она достигается, выслушай вкратце:
1) Словами.
2) Изображением вещей.
3) Путем ритма или размера.
4) Украшением.
5) Страстями.
Скажем о каждом в отдельности и кратко.
Итак, сладостность порождают те слова, которые сами
являются сладостными, созвучны предметам по быстроте или
медленности, это не слова обыденные, а отобранные и звучные,
так что сдается, будто они не проникают, а прямо текут в уши.
Таких много у Марциала.
Сладостность возникает от. предметов, услаждающих чув-
ства и самих по себе радующих душу. Таких предметов пять
родов, соответственно числу чувств. Одни услаждают зрение,
как-то: светила, звезды, приятные местности, сады, цветы, моло-
дые леса, ручейки, источники, краски, различные украшения
и пр.; иные — слух, как: музыкальные звуки; иные те, что
услаждают нёбо, например: мед, амброзия, нектар и пр.; иные
ласкают обоняние, например: запахи, пряности и пр.; иные —
осязание, например: нежность и мягкость. Есть и шестой род
предметов, которые не воспринимаются телесными чувствами,
но чаруют только душу, каковы добродетели.
Также из размера или стиха, если соблюдается то изящество,
о котором мы упоминали, когда шла речь о героическом стихе и
о пентаметре. Кроме того, необыкновенная сладостность воз-
никает от некоего соответствия между собой и созвучия стихов
или когда начало гекзаметра одинаково с концом следующего
пентаметра, например:
День, Светоносец, даруй, что медлишь ты с радостью нашей?
С тем, чтобы Цезарь пришел, день, Светоносец, даруй.3
Или когда совпадают начала двух стихов: примеров ты най-
дешь много всюду; или когда непрерывно либо чередуясь стихи

всей эпиграммы состоят из мало измененных слов или из
словесных созвучий. Например, Марциал, X, 33:
Пусть Сульпицию все девы читают,
Что хотят одному нравиться мужу,
Также Сульпицию пусть мужья все читают,
Что одной быть хотят милы супруге.
Или же когда один и тот же стих ставится в начале и
в конце эпиграммы, как например известная эпиграмма Катулла:
Что это значит, Катулл? Зачем ты медлишь умереть?
На курульном кресле восседает зобатый Ноний.
Ватиний клянется консульством и лжет при этом.
Что это значит, Катулл? Зачем ты медлишь умереть? 4
Что касается украшений, то олицетворение, метафора, аллего-
рия, апострофа (сами по себе, или по отношению к неодушевлен-
ным предметам, или к тем, которые не являются лицами),
умолчание, восклицание, разделение и т. п. — создают великую
сладостность. Но обо всем этом приходится упомянуть лишь
вкратце, чтобы не причинить ущерба краткости.
Страсти, о которых мы также вкратце говорили в книге II,
делают эпиграмму сладостной, когда мы с сильным подъемом и
выразительностью изображаем скорбь, любовь, благочестие и пр.
Возьмем для примера следующую прекраснейшую эпиграмму
неизвестного автора, оплакивающего в ней своего друга:
Похищен у меня друг Крисп: если бы можно было отдать
за него выкуп, я с радостью отдал бы свою жизнь! Теперь луч-
шая часть моего существа меня покинула. Крисп — моя опора,
радость, сердце, утеха: без него нет уже никакой радости — так
будет думать моя душа. Истощенный и немощный, я буду му-
чительно жить: нет уже больше половины моего существа.
ГЛАВА VI
ОБ ОСТРОУМНОЙ КЛАУЗУЛЕ ЭПИГРАММЫ
Остроумие, которое мы признали третьим достоинством эпи-
граммы, требует особого рассмотрения, так как оно крайне не-
обходимо и важно для эпиграммы, придавая ей жизнь и душу.
Итак, остроумие или острота возникает тогда, когда в содер-
жании открывается нечто неожиданное для слушателя или даже
противоположное ожиданию. Например, Катулл говорит, что
имение бедного Фурия лежит не в сторону какого-либо ветра, —
Борея или Аквилона, — а заложено кредиторам за долги:
Фурий, наше именьице заложено не там,
Где дует Австр, ни там, где — Зефир,
Ни, где — суровый Борей, ни, где — Апелиот,
Но заложено за пятнадцать тысяч двести сестерциев.
Какой странный и пагубный ветер!1

Ясно, что вывод здесь неожидан; а прекрасная эпиграмма
Марциала на скупого Калена дает противоположный вывод
(кн. I, 100):
Было два у тебя миллиона неполных,
Но до того был щедр, до того доброхотен
И так мил ты, Кален, что друзья все желали,
Чтобы ты получил миллионов десяток.
Бог услыхал желания наши и просьбы,
И в теченье семи, .полагаю я, месяцев дали
Четверо мертвых тебе количество это.
Ты же, словно тебе не оставлено было,
А похищено десять твоих миллионов,
До такого дошел, бедняк, голоданья,
Что почетные, пышные пиршества, кои
В целый год ты только однажды готовишь,
Отбываешь за грязные медные деньги.
И семь старых твоих сотрапезников, стоим
Все мы тебе свинцовых только полфунта.
Станем чего же молить мы подобным заслугам?
Сто милльонов тебе мы, Кален, пожелаем.
Если получишь ты их, с голоду сгибнешь.
Здесь ты видишь противоположное ожидаемому: ведь можно
было ожидать, что Марциал ничего не пожелает скупому прия-
телю и ни о каком достатке не будет молить богов для него,
но Марциал, напротив, шутливо говорит, что он ему желает
многого: пусть бы скупец погиб от голода; это само по себе
противоположно ожиданию, но подходит к этому скупцу, кото-
рый был чем богаче, тем скареднее, так что довел себя до край-
ней степени истощения.
Откуда черпать подобного рода неожиданные заключения —
нет определенного правила; их источником у каждого поэта
является его счастливая одаренность. Вот почему это антонома-
тически называется сообразительностью, из-за развития такого
рода мышления или выдумки.
Все же я приведу здесь некоторые источники.
1) Изящная аллегория или метафора. Такова известная эпи-
грамма Марциала (IV, 75):
Кроет Азия и Европа юных Помпеев,
А самого-то земля Ливии, коль он покрыт.
Дивно ли, что по всему их раскинуло миру? На месте
Том же улечься нельзя было останкам таким.
2) Сравнение, т. е. когда сравнивается против ожидания либо
большее с меньшим, либо меньшее с большим или же когда
утверждается, что неравно равное равному. Такова известная
эпиграмма Марциала (Книга зрелищ, 6):
Что воинственный Марс тебе служит оружьем победным,
Цезарь, все мало: сама служит Венера тебе.

Распростертого льва в обширной Немейской долине
Благородным молва чтила Геракла трудом.
Сказке старинной молчать: с твоими щедротами, Цезарь,
Это зовем мы теперь подвигом женской руки.
3) Остроумие бывает блестящим, когда утверждается, что
часть равна или больше целого. Так, Цицерон1, видя, что на
большой картине нарисован его брат только до половины, ска-
зал, что половина его брата больше, чем весь его брат.
4) Игра словами с помощью парономасии: либо мы утвер-
ждаем что-либо о предмете в силу созвучия слова, либо отри-
цаем. Такова чья-то эпиграмма:
У блохи и комара есть некое сходство, Павел: один, прежде
чем укусить, поет, а другая — прыгает.
И следующая эпиграмма на святую Варвару:
Как Парки щадят, как рощи светят светом, как война пре-
лестна: так я — Варвара.
К этому случаю подходит, когда мы называем имя вещи или
лица и остроумно переносим на него кажущееся значение, хотя
действительное значение иное. Так у Кохановского: 2
Король Ягелло разбил крестоносцев, а пан Крупа хочет быть
таким же; напрасно иссушает мозг, бедняга; крупа ягеллой быть
не может.3
А также Марциала (кн. I, 10):
Котта, ты хочешь предстать человеком великим и милым,
Но ведь, Котта, кто мил, — крошечный тот человек.
5) Замечательные шутки возникают от двусмысленности
•слов, т. е. когда мы слово со многими значениями применяем
вином смысле, чем ожидает слушатель. Так у Марциала (1,80):
Тяжбы торопишь ты все, Аттал, и дела все торопишь:
Есть ли предмет или нет, все ты торопишь, Аттал.
Ежели дел нет и тяжб, Аттал, то мулов торопишь.
Чтоб торопить было что, жизнь ты Аттал, торопи.
И другая—неизвестного автора — на плохого оратора:
Кто станет отрицать, что ты, Флакк, трогаешь речами на-
род,— потому что все собрание бежит, когда ты говоришь.
6) От противоположного. Этот источник острот из всех наи-
более обильный: таким образом можно составлять остроумные
шутки разного рода. Примеров очень много как у Марциала,
так и у новых авторов. В таком роде известная эпиграмма Мар-
циала (кн. V, 43):
Вне случайности лишь одно, что друзьям отдается:
Тем, что отдашь, навсегда будешь богатством владеть.

И чья-то о Боге:
Хотя Он все видит, но сам Бог никому невидим: Он один
только всюду открыт, один — всюду сокрыт.
И такая на Иуду-предателя:
Кажется, Иуда, ты не достоин ни жизни, ни смерти: как
жить тебе — грех, так и умереть — грех.
7) Не менее богатым источником остроумия является также
намек, именно когда мы делаем нашу мысль против ожидания
схожей с каким-либо свойством предмета: с его именем, родом,
местом, временем, причиной, способом и т. д. — либо даже со
знаменитым изречением какого-либо древнего ученого. Такова
эпиграмма на повешенного вора, в которой содержится намек на
изречение Овидия:
Все у людей висит на тонкой нити: за горло тебя хватают,
Понтилиан.
И известная эпиграмма с намеком на слова Виргилия:
Всякая земля — родина для храброго; послушай храброго
моряка. Для моряков-скитальцев по морю всякая земля —
родина.
Однако, нет более обильного источника изящных острот,
чем — как я указал выше —удачная и остроумная выдумка и
прилежное и внимательное чтение (в чем каждый убедится из
опыта) эпиграмматических поэтов и в особенности Марциала.
Здесь мы хотим дать несколько наших собственных эпиграмм,
которые мы некогда сочинили для души и ради упражнения.
ГЛАВА VII
ПРИМЕРЫ ЭПИГРАММ
I. Ко Христу распятому
Пока я трепещу, жизнь моя, не ведая твоего гнева, и вижу,
как терзающая рука несет молнии. От лица и стрел раздражен-
ного Громовержца я, беглец, обычно прибегаю к распятому на
неподвижном древе. И тебя, который метал своей десницей тре-
зубец, я вижу, Христос, принимающим меня в свое широкое
лоно. Всегда стоит на моей стороне этот подсудимый и уничто-
жает справедливый указ страшного Судии.
II. К иконе Блаженнейшей Девы, пронзенной
мечом
И бледнеют розовые щеки и на лице красота Девы, и исче-
зает белоснежная краса с чела. Льются слезы, и она едва за-

метно вздыхает, и мало-помалу вы видите, как из сердца исхо-
дят стоны. Полуживая Дева дышет на маленькой картине.
И здесь искусство ослабило ее силы, как могло: в одном только
ошибка: почему этот меч [в груди]? Но жестокий меч был це-
ликом погружен в священное лоно.
III. К блаженному Иерониму, размышляющему
о последнем суде
Часто Иероним, укрываясь в Вифлеемской пещере, думал,
что находится в преисподней. Уже он думал, что его зовут за-
гробные тени и ангельская труба несет страшные вести. Что
было делать трепетному беглецу от разразившегося гнева? Он
привык биться своей грудью о скалу. И уже казалось, он молит
покрытую острыми камнями скалу, чтобы она, скатившись на
него, защитила от таких угроз.
IV. Память о четырех последних
[знамениях]
Чтобы тебя стремглав не увлекла страшная гибель [знай],
что существуют четыре, которые так же отпускают поводья
обычным несчастьям. Смерть стоит перед твоими глазами; пред-
вестница Страшного судьи, труба звучит в настороженных ушах;
тщательно взвесь долговечные радости небесного царства и
мысленно вступи в жилище Тартара. Ты выйдешь победителем
в этих последних опасностях, неповрежденным, но ты не мо-
жешь быть достаточно доступным всем.
V. Город Рим с одной стороны окружен горами,
а с другой морем
С обеих сторон земля и окутанные облаками вершины ок-
ружают увенчанные лавром поля города-владыки. [Земля] пы-
лает серповидным изгибом, ибо дома, возвышающиеся на вати-
канских полях, с вечной зеленью садов переходят в тускулан-
ские поля. Поодаль море и широко раскинувшаяся гладью Фе-
тида. Рим — владыку земель и царя морской державы не мо-
жет окружать только земля.
VI. К иконе Пресвятой Девы с младенцем
Иисусом на руках
Для чего [художник] пятнает хламиду матери тирийским
пурпуром? Для чего нужно окрашивать ногу ребенка? О ху-
дожник! Не изображай, как горят здесь жемчужины, подобные
индийским, и как блестит ливийское светило. Пусть будет на-
рисовано, как прелестно прижималась розовыми локтями роди-
тельница к младенцу и младенец к родительнице. Такая жем-

чужина будет славнее багрянки, драгоценнее чистого золота и
прозрачнее самоцветов.
VII. О святом мученике Маммате, которого мать
родила в темнице
В мрачной темнице томилась мать, и мрак темницы скрывал
отрадный дневной свет. Там ты и был рожден, но младенцем
не вступил в жизнь и был мучеником еще в младенческом воз-
расте. И ты, кому подобало бы покоится в пурпуровой колы-
бели, ты, о младенец, попал в столь тяжкую темницу! Тебе пер-
вому, о Маммат, из рожденных в неизвестности была уготована
великая слава.
VIII. О беглеце, который вырвался из-под стражи,
оставив после себя прикрытую одеждой
деревянную колоду
Ты не мог бы, Батт, обмануть стражу под вечер, если бы не
было у тебя зелья Колхидянки, которое помогло тебе: ты укра-
сил тайком лежащую поблизости колоду, надев на нее одежды,
и молча .скрылся отсюда, проворно убежав. Страж напрасно
прогонял сон и, мучаясь (ибо была ночь), едва сдерживал это
бремя. А ты, спасшись обманом, быстро с помощью деревянной
колоды миновал опасные места. Не для Меркурия ли был при-
способлен этот чурбан?
IX. Против некоего человека, нескромно
выслушивающего себе похвалы
Я полагал, что ты услышал случайно похвалы твоей жизни
или, может быть, похвалы, не соответствующие ей. И как
обычно бывает с тем, на кого бросила взгляд прекрасная Скром-
ность, ты, покраснев лицом, воспламенился. Ничуть! Услыхав
похвалу (которую говорил я — вестник-друг), ты весь надулся
[от гордости]: берегись, я говорю правду.
X. На портного
Ты сделал мне, портной, воротник, с отверстием, которое
хорошо вмещает шею армосийского быка. Не принимаю! Ты по-
винуешься, чинишь воротник. Но, изменив объем, ты делаешь
его уже пальца. Откуда, негодник, у тебя такая власть надо
мной? Присудил к петле, потому что я отказываюсь нести иго!
ГЛАВА VIII
ОБ ЭПИТАФИИ
Замечательной разновидностью эпиграмм является эпита-
фия или эпиграмма, которую обычно пишут на надгробии, Ча-
стей и отличительных свойств эпитафии столько же и они те же,

что у любой эпиграммы; и приемы совершенно те же. В первой
части, или экспозиции, обычно дается краткое перечисление бо-
лее примечательных деяний покойного, его доблестей или поро-
ков, иногда же отмечается только его общественное положение
или состояние и имущество. Во второй же части или в заклю-
чении, если покойный был лицом значительным, — помещают
для завершения какое-нибудь выразительное изречение, указы-
вающее на краткость жизни человеческой, на ее суету и брен-
ность. Если же покойный был лицом незначительным или до-
стойным осмеяния, то допустимо здесь применять даже шутки
или политические остроты. Ведь чтоб потешить душу и поуп-
ражняться, сочиняют эпитафии не только царям, героям и зна-
менитым людям, но даже ничтожным людишкам, шутам, ворам,
пьяницам, прихлебателям и другим в таком роде; мало того,
даже неразумным тварям, птицам, диким зверям и т. д., как это
ясно на примере Виргилия — эпитафия комару, у Катулла —
воробью, у Марциала — пчеле, муравью и т. д. Отдельные об-
разцы такого рода эпиграмм пусть помогут обучению:
Эпитафия Ахилла
Я — Пелид, знаменитейший отпрыск Фетиды, тот, кому доб-
лесть даровала славное имя, кто столько раз повергал врагов
победоносным оружием и один обращал в бегство много тысяч
врагов. Величайшую славу я заслужил после убиения великого
Гектора, который часто наносил урон аргосской мощи. Я пока-
рал его за [смерть] Менетиада. Тогда Пергам распростерся пе-
ред моим мечем. Меня превозносили выше звезд безмерными
хвалами, но, коварно убитый, я коснулся вражеской земли.
Эпитафия сыну, написанная отцом
О дражайшее дитя! Какая жестокая судьба не позволила
тебе пережить твоего родителя? Какую жизнь я вел, радуясь,
когда ты был невредим! А когда судьба тебя похитила, то
жизнь, мне оставленная, хуже смерти.
Эпитафия Каллимаху, пятилетнему мальчику,
так переведенная Понтано по-латыни из
греческого писателя Лукиана1
После пятой жатвы у меня, лишенного вовсе тревог, жесто-
кая смерть похитила ребенка Каллимаха. Не оплакивай меня!
Я, который прожил недолго, столь же мало видел и перенес не-
счастий.
Читай в книге VI у Марциала (эпитафии) Глауции вольно-
отпущеннику Мелиора и Евтихию (в той же книге) и
в книге VII-—городскому мальчику и т. д. Некоторые эпита-
фии даже смешные.

Эпитафия Весбии, женщине раздражительной
Некогда у Орка было три Фурии, но когда Весбия отправи-
лась в царство теней, теперь у него четыре.
Эпитафия какому-то невежественному
диалектику
Здесь лежит наш учитель, который рассуждал дважды или
трижды, чтобы однажды его похоронили, чтобы все подивились
дважды на краю вершины. Да почиет он во веки веков.
Эпитафия Дуранду,2 знаменитому
шотландскому писателю
Здесь лежит строгий Дуранд под строгим мрамором. Дол-
жен ли он спастись или будет осужден — я не знаю и не забо-
чусь.
Эпитафия достопочтенному Фоссу,3 известному
поэту
Здесь в яме находятся кости достопочтенного Фосса, кото-
рый сочинял стихи, раздробил мозги.
Эпитафия вору — флейтисту (из Кохановского)
В этой могиле лежит Дуда. Дуду нашли после смерти и по-
весили на старой вербе. Смерть немного поторопилась и вышло
наоборот, потому что случившееся с дубами должно было слу-
читься с Дудой.4
Другая эпитафия также пьянице
Здесь лежит пьяница, но только его тело, душа же — не
знаю, — попала ли на небо; но, наверное, и на небе, также как
на земле, закрывают двери перед пьяницами из-за их свар.5
Третья эпитафия также пьянице
В винокурне он родился, в корчме его окрестили, издохшего
от горелки в навозе похоронили. Странник! Проходя мимо, от-
дай дань печали, если плакать не можешь и т. д.6
Как для потехи, так и для того, чтобы отметить невежествен-
ность прошлого века, а также для лучшего понимания, как со-
чинять эпитафии (а это искусство обычно не менее возрастает
от следования достоинствам, чем даже от устранения недостат-
ков), обрати здесь внимание на несколько нелепо написанных
эпитафий великим, впрочем, мужам. Эти эпитафии можно ви-
деть в Риме.

Эпитафия папе Бонифацию
Здесь, в этой могиле, лежит тело папы Бонифация, который
хорошо выполнял святую обязанность первосвященника. Он
был страж правосудия, разумный и терпеливый, щедрый, кра-
сноречивый и любимый за благочестие; поэтому, кому неприятно
быть лишенным этих благ, скорее оплакивайте все вместе со
мной смерть пастыря.7
Вторая эпитафия какому-то епископу
в Латеранской базилике
Всякий, кто к этому алтарю придет приносить жертву или
молиться, пусть помянет Герарда родом из Пармы, епископа
Сабинского.
Третья эпитафия папе Бенедикту
В этой могиле покоится тело папы Бенедикта, так как он,
будучи седьмым в ряду отцов, первым возвратил засеянные
поля, которые находились под властью гордого Франконца, ко-
торый напал на апостолический престол и держал в замке плен-
ником своего господина; а тот в оковах в глубине темницы за-
дыхался, когда его лишали жизни, так как отец долго боролся
за святое вероучение (ибо его изгнал нечестивый богопротив-
ник). Грабителей святынь он также укротил серпом римской
церкви и постановлениями отцов. Радуется любящий пастырь
вместе со всем стадом. Он основал монастырь и поселил в нем
монахов, которые день и ночь воспевают хвалы Господу; он при-
зревал, согревая, вдов и постоянно ухаживал за бедными мла-
денцами как за собственными детьми. Посетитель могилы!
Скажи с огорченным сердцем: ты будешь, о Бенедикт, царство-
вать со Христом.
Но самая превосходная из всех эпитафий — это в церкви
святого Лаврентия за Померием какому-то кардиналу Гуль-
ельму, следующая:
Остановись, воскликни, кто перечитывает эту эпиграмму,
оплакивай Гульельма; его отняло у нас мимолетное время. Он
погиб; он был одним из кардиналов, разумным, правдивым, по-
стоянным и верным другом, истинным католиком, справедли-
вым, благочестивым и скромным; он был белее лебедя (дядей
его был четвертый Иннокентий) и он не подражал нравам дру-
гих людей. В Риме, в Неаполе тех, кого отделяет ужасная
смерть, он соединяет с городом священным, царским чертогом
и делает их счастливыми. Он был из лованийского рода графов.

Царь милости, Христос, даруй ему в упокоении у себя место!
Лет от рождения царя, царствующего над звездами, прошло
пятьдесят шесть и тысяча двести.
Но вместе с этой погребальной поэзией уже испускает дух
и [учебный] год, а также и наш труд, которому я искренне же-
лаю как бы посмертного роста, крепости мысли, незаурядной
учености, совершенной опытности как в поэтическом, так и
в ораторском искусстве и, наконец, целокупной мудрости от
Отца светов, источника всяческого знания, Бога Трисвятого
Величайшего.
КОНЕЦ

Примечания

СЛОВА И РЕЧИ
Слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе
«Слово» впервые было издано в 1709 году в Киеве, вскоре после Пол-
тавской победы, в составе брошюры под заглавием: «Панегирикос, или
Слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе, пресвет-
лейшому и великодержавнейшому государю царю и великому князю Петру
Алексиевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, и про-
чая и прочая, в лето господне 1709 месяца иуня 27 богом данной,—
проповеданное в Киеве при всенародном собрании в престольной церкви
святыя Софии Премудрости божия на приветствие его священнейшаго
величества при его ж собственном присутствии. Лета тогож месяца июля
дня 10 в типографии святыя великия чудотворныя лавры Печерския Киев-
ский» (см.: Т. А. Быкова и М. М. Гуревич. Описание изданий,
напечатанных кириллицей. 1689—январь 1725 г. Изд. АН СССР, М.—Л.,
1958, стр. 159-162).1
Брошюра состоит из «Слова похвального о преславной над войсками
свейскими победе» и стихотворения под заглавием «Епиникион, сиест
песнь победная о тоейжде преславной победе».
Изданию предпослано следующее «Предисловие до его царского свя-
щенейшаго величества всероссийскаго»:
«Слово, еже в похвалу неописанной твоей над войсками свейскими
победе, при твоем же собственном присутствии проповедати сподобихся,
пресветлейший всероссийский монархо; тожде, ныне по повелению твоему
типом изображенное, твоему священнейшему величеству с раболепным
поклонением и усердием приношу, надеяся на свойственную и природную
тебе благость, яко не неприятен будет тебе сей от доброхотнаго и вернаго
слуги и богомольца твоего приносимый дар, аще и не драгий и един
вторицею приносимый есть. Вем, яко сие преславное богом поспешество-
ванное дело твое не моей проповеди достойно есть, но велегласных и
сладкоглаголивых устен риторских; аще же и мне о том слово произнести
случися, вем, яко слову моему не жити, но токмо на время явитися, не
многократне, но единою токмо слышатися подобаше. Но понеже тако изво-
лися вашему священнейшему величеству, происходит в свет народный, не
стыдящися нагости и неукрашения своего, егда толикую в себе вещь носит,
яже не от словес украшается, но словеса украшает. А понеже сия вещь
всемирнаго прославления достойная, достойна есть от всех повсюду чтома
и слышана быти, того ради сиежде мое слово, по твоему ж монаршому
благоволению, и на язык латинский, яко всей Европе общий, преведох.
Присовокупишася к сему и торжественныя ритмы во славу тоеяжде неслы-
1 Ниже условно обозначается: Описание II.

ханныя твоей виктории, тройственным диалектом, латинским, славенским
и польским, сложенныя от мене (по мере малаго искуства моего), яже най-
первое по победе в Киев вашего царскаго пресветлаго величества при-
шествие напечатати и произнести тщахся, аще бы нужднейших тогда
царских дел не имела типография.- Ныне убо победе твоей пения и пропо-
ведания достойнии, и слово похвальное, и песнь приношу торжественную.
Будут сию преславную викторию прославляти красноглаголивыи и много-
вещанныи вития. Будут воспевати и всему миру гласным купно и сладким
возвещати пением искуснейший ритмотворци. Будут любопытный историо-
графы последним гласити веком. Не возможет бо толикая вещь забвению
предана или глубоким молчанием погребенна быти. Откуду яве есть, яко
недоуменное мое слово мало или ниже мало славе твоей потребно есть.
Обаче яко тоеяжде твоея победительныя славы образы, знамения и памяти
не токмо на великих столпах, стенах, пирамидах и инных зданиях искус-
ным изваянием изображати, но и на малых оружиях и орудиях начерта-
вати подобает, — тако должно есть, .да и о преславном сем и общаго
благополучия виновном деле не токмо великих риторов громы и ритмо-
творския гласят трубы, но и малыя малых и малоумных вещателей пищали
да не молчаливы пребудут. Всем общую победа сия принесе радость, от
всех по своей коегождо силе и прославления требует. Мнози убо обря-
щутся, иже от высокаго сана и превосходительных властей, подобающую
сию славе твоей принесут дань. Аз же от нижайшаго чина людий тойжде
долг, малый по величеству толикой вещи, обаче довольный по моей ску-
дости вашему царскому священнейшему величеству приношу. Честен сотво-
рится, аще монаршею и победительною своею десницею благоволит прияти
его, с ним же и самаго себе под нозе царския всесмиренно повергаю.
Вашего царскаго священнейшаго величества
нижайший и недостойный богомолец Феофан
Прокопович, училищ Киевских префект».
В том же году брошюра была издана Киево-Печерской типографией
и в латинском переводе, причем «Епиникион» был напечатан не только
на латинском языке, но и на польском (см.: Т. А. Быкова и М. М. Ty-
pe в и ч. Описание изданий гражданской печати. 1708—январь 1725 г. Изд.
АН СССР, М.—Л., 1955, стр. 483—484;2 ср.: В. Н. Перетц. Пане-
гирик Феофана Прокоповича на победу Петра Великого при Полтаве.
«Литературный вестник», т. III, кн. II, 1902, стр. 165—167).
Дошла до нас брошюра в экземплярах, по составу не всегда совпадаю-
щих между собою. В указанном выше составе, т. е. с «Епиникионом» в сла-
вянском тексте, она известна нам в редчайших, единичных экземплярах
(Библиотека СССР им. Ленина, № 2519; Гос. Публичная библиотека Укра-
ины в Киеве, собр. Софийского собора, № 10803). Есть экземпляры, где
«Слово похвальное» сопровождается его латинским переводом и где «Епини-
кион» читается только в латинском и польском тексте (БЛ, №№ 2518,2520,
2521); есть экземпляры, где «Епиникион» вообще отсутствует.
Из титульного листа и предисловия следует, что «Слово похвальное»
было произнесено в Софийском соборе в присутствии Петра. В Киев после
Полтавской победы Петр прибыл 22 или, по другим данным, 23 июля.
По наиболее вероятному известию, «Слово» было произнесено 24 июля
2 Ниже условно обозначается: Описание I.
3 Хв. Тітов. Матеріяли для історіі книжної справи на Вкраїні
в XVI—XVIII вв. Кит, 1924, стр. 497—498, 534; Славянские книги
кирилловской печати XV—XVIII вв. Описание книг, хранящихся в Гос.
Публичной библиотеке УССР. Под ред. П. Н. Попова. Изд. АН УССР,
Киев, 1958, стр. 102.

(см.: Письма и бумаги императора Петра Великого, т. IX, вып. 2. Изд.
АН СССР, М., 1952, стр. 1134). В предисловии указывается, что стихо-
творный «Епиникион» своевременно не мог быть напечатан Феофаном,
так как печерская типография была занята другими, более срочными
делами. Все это дает основание предположить, что брошюра (славянский
и латинский тексты), а точнее сказать, ее составные части печатались
в разное время, в течение июля, августа, быть может и сентября, отдель-
ными выпусками (тетрадями), которые затем и брошюровались в различ-
ных комбинациях. Дата «месяца июля дня 10» (см. титульный лист),
видимо, указывает на выход не всей брошюры в целом, а только одного
«Слова похвального», к печатанию которого приступили, очевидно, в начале
июля, еще до приезда Петра в Киев.
В том же году брошюра (славянский текст, без «Епиникиона») была
издана вторично, как теперь установлено — в Москве, накануне торже-
ственного въезда Петра в Москву 21 декабря 1709 года (см.: Описание II,
стр. 167). Второе издание отличается от первого языковой правкой —
устранены некоторые украинизмы.
Текст «Слова похвального» воспроизводится по первому, киевскому,
изданию, напечатанному под наблюдением Феофана Прокоповича — по
экземпляру ГПБ (VI. 3. № 18).
Стр. 25.
Явная бо того сведительница есть десятолетная сия брань...
Петр I объявил войну Швеции в августе 1700 года.
Стр. 25.
... довлеет едино токмо воспомянути, еже в своем на Москву посельстве
написа Гербестейн, быв иногда посел от величества римскаго ко россий-
скому монарсе, блаженныя памяти Иоанну Васильевичу.
Феофан имеет в виду барона Сигизмунда Герберштейна (1486—1566),
автора известных «Записок о московитских делах» (Rerum Moscoviticarum
commentarii), впервые изданных в 1549 году. Однако в «Записках» этих
нет эпизода, о котором ниже сообщает Феофан. Перед нами, очевидно,
ошибка памяти: Герберштейну Феофан приписал рассказ, который он про-
чел у какого-то другого автора. Об этом свидетельствует и допущенная
здесь Феофаном историческая неточность: в Москву Герберштейн ездил
дважды — в 1517 году, в качестве посла императора Максимилиана, и
в 1525 году, в составе посольства от императора Карла V; в обоих слу-
чаях не к Ивану Васильевичу IV, а к великому князю Василию Ивановичу
(ум. в 1533 году).
Стр. 26.
.. .яко же и послежде наследником его сведительствовася в разоренном
Кизикермене и в отъятом Озове.
Турецкая крепость Казыкермен (на правом берегу Днепра) русскими вой-
сками под командованием Б. П. Шереметева была взята приступом
в 1695 году; Азов—18 июля 1696 года.
Стр. 26.
Что же речем, егда коварным наущением и тайным руководительством от
проклятаго зменника воведен есть внутр самую Малую Россию.
Речь идет о гетмане И. С. Мазепе, измена которого России стала оче-
видной в октябре 1708 года.
Стр. 27.
Повествует славный стихотворец римский Виргилий...
См.: Энеида, кн. II (370—401).

Стр. 27.
... яко же известно есть из последной твоей, пресветлейший монархо, гра-
моти о лукавых запорожцах.
Имеется в виду царская грамота за подписью Г. И. Головкина к гетману
И, И. Скоропадскому и «всему посполству малороссийскаго народа» от
26 мая 1709 года (Письма и бумаги императора Петра Великого, т. IX,
вып. 2. Изд. АН СССР, М., 1952, стр. 907—914). Грамоту эту приказано
было читать по всей Украине;— «в городех, местечках и в селех» и «у церк-
вей для объявления всем прибивать». Грамота тогда же была напечатана,
вероятно в Киеве (Описание II, стр. 159).
Стр. 28.
...незаконного короля польского.
Станислава Лещинского — ставленника Швеции.
Стр. 29.
Вижду сию свейскую брань весьма быти, подобную древной брани, нари-
цаемой Второй Пунской, юже творяху римляне со пресловутым оным Анни-
балем, вождом карфагенским.
Вторая Пуническая война имела место в 218—202 годах до н. э. В конце
войны римский полководец Сципион Африканский нанес решающее пора-
жение знаменитому карфагенскому военачальнику Ганнибалу. В результате
этой победы Рим стал могущественной средиземноморской державой.
Стр. 31.
... приближилася бяше смерть явная ко боговенчанной главе твоей, егда
железный желюд пройде сквозе шлем твой.
Во время Полтавского сражения шляпа и седло Петра были прострелены
(см:: [И. Голиков]. Деяния Петра Великого.. ., ч. III. М., 1788, стр. 109).
Стр. 33.
... да видим, како и неплодные под Переволочным бреги множество побе-
дительнаго вайя в песках своих израстиша.
Шведы, бежавшие с поля битвы под Полтавой, направились к Днепру
и два дня спустя вышли к нему у села Переволочны. 30 июня
у Переволочны появился А. Д. Меншиков с отрядом в 9 тысяч человек
кавалерии и конной пехоты. Шведские войска во главе с генералом Ле-
венгауптом сложили оружие.
Стр. 33.
... древнее еллин и римлян присловие: оружие от рук отъяти Ираклию.
«Присловие» это восходит к передаваемому Донатом в биографии Вергилия
анекдоту: на упрек, что он берет свои стихи у Гомера, Вергилий ответил,
что легче отнять дубину у Геркулеса (Геракла)—Herculi clavam adimere,—
чем отнять хотя бы один стих у Гомера.
Стр. 34.
... егда же со студом избеже...
После разгрома шведской армии у Переволочны дальнейшее преследование
противника было поручено генерал-майору Волконскому. 8 июля Волкон-
ский настиг шведов на р. Буг. Остатки шведской армии потерпели новое
поражение. Но Карл XII успел бежать в пределы Турции.
Стр. 37.
Мнит ми ся, яко светает уже день той, вон же проклятая унея, имевшая
в отечество наше вторгнутися, и от своих гнездилищ изверженна будет...
«Проклятая унея» — Брестская церковная уния 1596 года православной
церкви с римско-католической. Униатская церковь пользовалась особым

покровительством шляхетской Польши. Насильственно навязанная право-
славному населению Украины и Белоруссии, она в XVII веке и много
позже была орудием национального угнетения украинского и белорусского
народов в землях, принадлежащих Польше и Австрии.
Слово похвальное в день рождества благороднейшаго государя царевича
и великого князя Петра Петровича
Царевич Петр Петрович родился 29 октября 1715 года. (См. краткое
извещение об этом, собственноручно написанное Петром I ночью
29 октября и отправленное митрополиту Стефану Яворскому: Н. А. Во-
скресенский. Законодательные акты Петра I. Изд. АН СССР, М.—Л.,
1945, стр. 162). «Слово» было произнесено в 1716 году, видимо в Троиц-
ком соборе,1 в день рождения царевича. Феофан Прокопович прибыл в Пе-
тербург 14 октября 1716 года (И. Чистович. Феофан Прокопович и
его время. СПб., 1868, стр. 25). «Слово», следовательно, — первая речь
Феофана по его приезде сюда. «Слово» было произнесено в отсутствие
государя, который был в это время за границей и вернулся в Петербург
только 10 октября 1717 года. С именем царевича Петра Петровича в кру-
гах, близких к царю, связывались большие надежды: в нем видели наслед-
ника престола, которым он и был официально объявлен в 1718 году. На-
деждам этим, как известно, не суждено было осуществиться: 25 апреля
1719 года царевич скончался.
В начале 1717 года «Слово» было напечатано отдельной брошюрой
(Описание II, стр. 192—193). Тексту предпослан титульный лист следую-
щего содержания: «Надежда добрых и долгих лет Российской монархии —
сын, богом данный его царскому пресветлейшему величеству Петру Пер-
вому, всея Великия и Малы я и Белыя России самодержцу, и протчая и
протчая, Петр Петровичь, — всем от себе ведомая и известная, по дол-
женству же проповедию провозвещенна их вернейшаго раба и богомольца
своего Феофана Прокоповича, академии Киевской ректора. Печатано
в Санктпитербурхе 1717, месяца февраля в 14 день».
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 256).
Слово похвальное о баталии Полтавской
«Слово» было произнесено в восьмую годовщину Полтавской победы,
27 июня 1717 года, в Троицком соборе, в отсутствие государя, находив-
шегося за границей.
В том же году «Слово» было напечатано отдельной брошюрой с поме-
той в конце текста: «Печатано в Санктпитербурхе 1717 году, месяца
иулиа в 28 день» (Описание II, стр. 193—195).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 23а).
Стр. 49.
... аще и наше каковое либо похвальное о том было слово..
Феофан имеет в виду свое «Слово похвальное о преславной над вой-
сками свейскими победе», опубликованное в 1709 году, в Киеве и Москве.
Стр. 52.
...услышали смутившийся Стамбул на посольство росское, новым к себе
путем водным приспевшее.
1 Троицкий собор был построен в 1703 году на Троицкой площади
(теперь — площадь Революции на Петроградской стороне) между доми-
ком Петра и Гостиным двором; с 1912 года не существует.

В 1699 году 52-пушечный корабль «Крепость» («Ситадель») ходил
в Керчь, а оттуда в Константинополь. Это был первый русский корабль,
пересекший Черное море. Появление «Крепости» в Стамбульской гавани
вызвало в турецкой столице переполох. Позже Петр решил сохранить ко-
рабль — «для славы, что был в Константинополе» (Письма и бумаги импе-
ратора Петра Великого, т. IX, вып. I, Изд. АН СССР. М., 1950, стр. 188).
Стр. 52.
... которая могла быть причина оной рижской укоризне и гонению смерт-
ному на Петра, монарха нашего, умышленному чрез Далберда коменданта?
Когда в марте 1697 года Петр под именем Петра Михайлова в составе
«великого посольства» выехал из Москвы в первое свое заграничное путе-
шествие и по пути остановился »в Риге, рижский комендант — генерал-
губернатор граф Дальберг не только не разрешил ему осмотреть крепость,
но и учинил ему «многие грубости», «обиды» и «афронт». Рига надолго
осталась в памяти Петра как «проклятое» место. В свое время этот риж-
ский инцидент был подробно описан П. Шафировым в трактате «Разсу-
ждение, какие законные причины его царское величество Петр Первый,
царь и повелитель Всероссийский, и протчая, и протчая, к начатию войны
против короля Карола 12 Шведского 1700 году имел...» (СПб., 1717,
стр. 24—29). Заканчивая рассказ, Шафиров писал: «.. .того ради [Петр]
за благо разсудил, не дожидаясь своих послов отъезду, в немногих особах
как наискорее от того враждебного народу уехать, ибо имели господа
послы от некоторых доброжелательных иноземцов престороги, что губер-
натор, ведая подлинно о присутствии высокой персоны его царского вели-
чества, ищет притчины его под каким-нибудь претекстом заарестовать или
что и злое над его животом учинить» (стр. 28). Это последнее обстоя-
тельство Феофан Прокопович, очевидно, и имел в виду, говоря о «гонении
смертном» на Петра со стороны рижского коменданта.
Стр. 53.
На первом под Нарву походе неблагополучием нашым много подросли роги
неприятелю...
Северная война началась с того, что Петр двинул свои войска осенью
1700 года к Нарве. Осада города длилась два месяца (с 16 сентября по
19 ноября); окончилась кампания для Петра неудачно: русская армия
потерпела поражение.
Стр. 53.
Разбила руская храбрость замок ваш Ноттембург, разорила Канцы, добыла
Дерпта крепкаго, сломила железную Нарву...
Феофан здесь отмечает первые крупные военные успехи Петра в Северной
войне: крепость Нотебург (позже — Шлиссельбург) была взята 11 октября
1702 года; Канцы (крепость Ниеншанц — при впадении р. Охты
в Неву) — 1 мая 1703 года; Дерпт (теперь — г. Тарту ЭССР) — 13 июля
1704 года; Нарва — 9 августа 1704 года.
Стр. 54.
Что ж победоносные на разных местех баталии, наипаче же преславная
оная победа под Калишем?
Победа под Калишем была одержана А. Д. Меншиковым 18 октября
1706 года над шведским генералом Мейерфельдом.
Стр. 54.
... примирити француза с цесарем...
Речь идет о попытках шведской дипломатии незадолго до 1701 года —
до начала европейской войны за испанское наследство — вмешаться
в австро-французские распри.

Стр. 54.
... неправильное Лещинскаго коронованье.,.
В январе 1704 года так называемая Варшавская конфедерация (группа
польских магнатов, придерживающаяся прошведской ориентации) объявила
саксонского курфюрста Августа II — союзника России в Северной войне —
низложенным с польского престола. В Варшаве тогда же под прямым воору-
женным давлением шведов на польский престол был избран познанский
воевода Станислав Лещинский.
Стр. 54.
... нечаянное нашествие и разграбление Саксонии...
В Саксонию шведская армия вторглась в 1706 году. В местечке Альтран-
штедт (под Лейпцигом) был заключен унизительный для Саксонии мир.
По условиям мирного договора саксонский курфюрст Август не только
отрекся от польского престола в пользу Лещинского, от союза с Россией,
но и предоставил в распоряжение Карла XII все свои саксонские вла-
дения.
Стр. 54.
Бунты оние донские и астраханские...
Речь идет о народном восстании в Астрахани 1705—1706 годов, во главе
которого стояли стрельцы и солдаты местного гарнизона, и о народном
восстании на Дону 1707—1708 годов под руководством К. Булавина.
Стр. 55.
Есть ли бы не предварила храбрость и по отечеству своему нещадная
ревность монарха нашего, есть ли бы не предварила великих сил Левенгоп-
товых под Пропойском... то бог весть что бы было.
Здесь имеется в виду битва у деревни Лесной 28 сентября 1708 года,
в результате которой был полностью разгромлен корпус шведского генерала
Левенгаупта, двигавшийся по направлению к Пропойску для соединения
с главными силами шведской армии; битву эту Петр позже называл
«матерью Полтавской баталии».
Стр. 55.
... разорен и разсыпан Батурин.
Резиденция гетмана Мазепы — Батурин был после измены гетмана взят
А. Д. Меншиковым 2 ноября 1708 года; когда Карл XII подошел
11 ноября к Батурину, где ожидал найти богатые запасы продовольствия
и артиллерии, он застал там полный разгром; «разорение Батурина, по сви-
детельству шведов, произвело огромное впечатление не только на колебав-
шихся в районе расположения русских войск, но в еще большей степени
на тех, кто к тому времени оставался в лагере Мазепы» (В. Е. Шутой.
Измена Мазепы. «Исторические записки», № 31, 1950, стр. 176).
Стр. 57.
... тии под Переволочною себе и оружие свое предали победителем.
См. комментарий к стр. 462.
Стр. 58.
... Полтавская бо победа многих инных побед мати есть. Не она ли
виновна есть, что Рига со всею Ливониею, Выборг и Кексгольм со всею
Карелиею, А бое с непобедимою (яко же словяшеся) Финиею, Ревель,
к тому и Пернав, и Ельбинг, и Динамент, и Стетин, и Стральзунд, и
инные крепости славные, аки сломленные, власти российской покорилися...
Здесь перечисляются крупнейшие военные действия Петра в 1710—
1714 годах в Финляндии, Эстляндии, Лифляндии, Польше и Померании.

имевшие целью сломить сопротивление Швеции. Динамент — крепость
Динамюнде; Стетин— Штеттин; Стральзунд — Штральзунд.
Слово в неделю осмуюнадесять, сказанное... во время присутствия
его царскаго величества, по долгом странствии возвратившагося
«Слово» было произнесено в 1717 году «в неделю осмуюнадесять»,
т. е. 23 октября, в Троицком соборе в присутствии Петра после возвра-
щения его из заграничного путешествия.
В том же году «Слово» было опубликовано со следующей пометой
в конце текста: «Печатано в Санктпитербурхе 1717 году, месяца ноября
в 9 день» (Описание II, стр. 195—196).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 21а).
Выехал за границу Петр I 27 января 1716 года, вернулся—10 ок-
тября 1717 года. В честь его возвращения было напечатано в Петербурге
в сентябре—октябре несколько «приветствий» — Ивана Кременецкого
(Описание I, №№ 239, 242), служителей Петербургской типографии (Опи-
сание I, № 244), а также, помимо указанного «Слова» Феофана Прокопо-
вича, еще две его небольшие «приветственные» речи: от царевича Петра
Петровича (Описание I, № 238) и от царевен Анны и Елизаветы (Опи-
сание I, № 240). Текст этих последних см.: Феофана Прокоповича..
слова и речи, ч. I. СПб., 1760, стр. 167—-173.
Слово похвальное... на тезоименитство благоверныя государыни Екатерины
«Слово» было произнесено в Троицком соборе в день именин Екате-
рины 24 ноября 1717 года.
В том же году «Слово» было издано отдельной брошюрой со следую-
щей пометой в конце текста: «Печатано в Санктпитербурхе 1717 году,
месяца декемвриа в 13 день» (Описание II, стр. 196—197).
Текст воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 22а).
День именин Екатерины в 1717 году отметили и служители Петербург-
ской типографии, напечатав краткое приветствие с гравюрой, изображаю-
щей всю царскую фамилию (Описание I, № 247). В приветствии этом,
так же как и в «Слове» Феофана Прокоповича, отмечен тот факт, что
в Прутском походе, в дни русско-турецкой войны 1711 года, она сопро-
вождала Петра и проявила при этом большое мужество. В 1723 году
указанные заслуги Екатерины получили и официальное признание в цар-
ском манифесте от 15 ноября (он был составлен Петром) о короновании
его супруги короною императрицы. Вкратце упомянув о своих «тяжких
трудах» в Северной войне, Петр писал здесь: «В которых вышеписанных
наших трудах наша любезнейшая супруга, государыня императрица Ека-
терина, великою помощницею была, и не точию в сем, но и во многих
воинских действах, отложа немощь женскую, волею с нами присудство-
вала и, елико возможно, вспомогала, а наипаче в Прудской баталии с турки
(где нашего войска дватцат две тысячи, а турков двести семьдесят тысяч
было), почитай, отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала,
о том ведомо всей нашей армеи, и от сих, несумненно, всему государ-
ству...» (Н. А. Воскресенский. Законодательные акты Петра I,
стр. 180).
Стр. 74.
На оном и самою памятию страшном молдавском поле, егда... богом вен-
чанный супруг твой готовил душу свою положить за люди своя...
Речь идет о кровопролитном сражении 9 июля 1711 года у р. Прут

в районе с. Станилешти, где русская армия ценой больших потерь отра-
зила наступление превосходящих сил противника.
Стр. 75.
... новоуставляемый от тебе преславный чин кавалерии, именем тезоиме-
нитыя твоея мученицы Екатерины...
Орден св. великомученицы Екатерины был учрежден (для особ женского
пола) 24 ноября 1714 года в память о Прутском походе.
Слово о власти и чести царской
«Слово» было произнесено, очевидно, в Троицком соборе, 6 апреля
1718 года в Вербное воскресенье.
В том же году оно было издано отдельной брошюрой с пометой
в конце текста: «Печатано в Санктпитербурхе 1718 году, месяца августа
в 18 день» (Описание II, стр. 205—206).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. "9. № 26а).
Написано «Слово» в обоснование царского манифеста от 3 февраля
1718 года о лишении царевича Алексея Петровича прав наследования и
о назначении наследником престола царевича Петра Петровича. Манифест
тогда же был опубликован для всеобщего сведения трижды — в Москве
и Петербурге (Описание I, №№ 271, 278; Описание II, № 111). Текст
манифеста в его первоначальной редакции см.: Н. А. Воскресенский.
Законодательные акты Петра I, стр. 164—169.
Писалось «Слово» в разгар следствия по делу царевича Алексея,
незадолго до его смерти (умер в Петропавловской крепости 26 июня
1718 года), и по делу бывшей царицы Евдокии Лопухиной и ее сообщ-
ников.
В центральной своей части (учение о неограниченной самодержавной
власти, не подлежащей контролю и суду человеческому) «Слово» пред-
восхищает известный трактат Феофана Прокоповича «Правда воли монар-
шей» (М., 1722). Большое место в «Слове» занимают выпады Феофана
против реакционного духовенства; исследователи не без оснований усма-
тривают в них прямые намеки на современников Феофана — на митро-
полита Стефана Яворского и его окружение, на духовника царицы Евдокии
ростовского епископа Досифея (П. Морозов. Феофан Прокопович как
писатель. СПб., 1880, стр. 196—198, 202).
Стр. 82.
Имамы повесть о Вейдевуте, первом пруском и жмудском властелине.
«Повесть» заимствована Феофаном из «Kroniki» М. Стрыйковского (1547—
1582), впервые изданной в 1582 году (кн. II, гл. 4, «О Wejdewucie, krolu
pierwszym Pruskim, z Litalanow wybranym, i о Litwonie i Samocie, synach
jego» (Kronika polska, litewska, zmodzka i wszystkiej Rusi Macieja Stryjkow-
skiego. Wyd. M. Malinowskiego. Warszawa, 1846, стр. 44)).
Слово в день святаго благовернаго князя Александра Невскаго
«Слово» было произнесено в Александро-Невском монастыре
в 1718 году в день церковной памяти князя Александра Невского —
23 ноября (день его погребения во владимирском монастыре Рождества
богородицы). С. Ф. Наковальнин (Феофана Прокоповича... слова и речи,
ч. II. СПб., 1761, стр. 1), а вслед за ним и все другие исследователи
ошибочно относили день произнесения «Слова» к 30 августа. Между тем,
только с 1724 года по указу Петра от 2 сентября память Александра

Невского стала праздноваться не 23 ноября, а 30 августа, в день заклю-
чения Ништадтского мира (30 августа 1721 года).
Издано «Слово» было значительно позже — отдельной брошюрой с по-
метой в конце текста: «Печатано при Санктпитербурхе в Троицком Але-
ксандроневском монастыре 1720 году, марта в 15 день». Типография
Александро-Невского монастыря была основана в 1720 году. Настоящая
брошюра — первое дошедшее до нас издание этой типографии (Описание II,
стр. 212—214; ср.: С. Г. Рункевич. Александро-Невская лавра. СПб.,
1913; стр. 230).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 29а).
При Петре I культ князя Александра Ярославича Невского (умер
14 ноября 1263 года) — героя Невской победы над шведами 15 июля
1240 года — получил широкое распространение и особенно активно под-
держивался в годы Северной войны. В честь Александра Невского
в Петербурге был основан монастырь; уже весною 1704 года Петр I лично
выбрал место'для будущей лавры; заложен монастырь был в 1/10 году;
с 1712 года началось его строительство. В 1724 году по указу Петра из
Владимира в Петербург были перенесены мощи князя и торжественно,
при личном участии Петра, водворены в монастыре в специально соору-
женной для них раке. Апостол Петр и Александр Невский считались
небесными покровителями основанной на берегах Невы новой русской
столицы.
Слово похвальное о флоте российском
«Слово» было произнесено, очевидно, в Троицком соборе, в присут-
ствии государя и всего «синклита» 8 Сентября 1720 года.
В том же году оно было опубликовано отдельной брошюрой с пометой
в конце текста: «Повелением царскаго пресветлаго величества Петра Пер-
ваго, всероссийскаго императора, напечатася при Санктпитербурхе в Троиц-
ком Александроневском монастыре 1720 лета, месяца октовриа 14 дня»
(Описание II, стр. 219—220).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 33).
Ближайшим поводом к составлению «Слова» явилась блестящая победа
русского галерного флота над шведской эскадрой при о. Гренгаме (в районе
Аландских ОСТРОВОВ), одержанная, несмотря на неблагоприятный ветер,
под командованием М. М. Голицына 27 июля 1720 года. Английский флот,
находившийся в Балтийском море в соответствии с англо-шведским союз-
ным договором 1720 года, не смог предотвратить разгрома шведской
эскадры. «Виктория» при Гренгаме побудила шведского короля начать
мирные переговоры с Россией, ускорила заключение Ништадтского мира.
После Гренгамского сражения русский флот прочно утвердился на Балтике.
Стр. 103.
И се над чаяние прилетает к нам 6-го дня июня весть радостная щастли-
ваго наших воев действия с немалою неприятеля утратою.
В начале июня 1720 года отряд русских войск под начальством бригадира
барона фон Менгдена высадился на шведском берегу в районе Умео и
углубился на пять миль в глубь шведской территории. О событии этом
уже 8 июня в Петербурге была опубликована специальная «реляция»
(Описание I, стр. 312) с подробным перечислением «сколько мест, сел
и мельниц разорено и позжено».
Стр. 104.
,.. охота тая в сердце его родилась от малаго случая, от обретения некоего
ботика обветшалаго, о чем пространнее любопытный увидит в предословии
морскаго регуламента.

Имеется в виду «Книга устав морской о всем, что касается доброму управ-
лению в бытности флота на море» (СПб., 1720). Книге предпослано напи-
санное Петром I (в литературной редакции Феофана Прокоповича) «Преди-
словие к доброхотному читателю», где кратко излагается история русского
флота с древнейших времен. Упоминаемый Феофаном «малый случай»
описан здесь так: «В некоторое время случилось его величеству быть
в Измайлове на льняном дворе; и, гуляя по анбарам, где лежали остатки
вещей дому деда его Никиты Ивановича Романова, увидел между оными
судно некое иностранное, и не стерпела любопытная природа миновать оное
без испытания. Тотчас спросил Франца Тимермана (который тогда при его
величестве для учения геометрии и фортификации жил), что то за судно.
Он сказал, что то бот аглинский...; помянутый ботик не к детскому
только гулянью послужил ему, но подал вину к великому флота строению»
(стр. 5—6).
Стр. 106.
... восприяв трудную и не безбедную перегринацию.
Речь идет о первом путешествии Петра I за границу в 1697—1698 годах.
Стр. 106.
... безумие некиих стихотворцев, котории так плавания водного ненавидят,
что и первых того изобретателей проклинают... Охуждают навигацию, но
плодов ея не отметают.
См.: Гораций. Оды, I, 3 (21 и сл.); Вергилий. Буколики, IV
(31 и сл.); Овидий. Метаморфозы, 1 (89 и сл.), Любовные элегии, III,
8 (45 и сл.); Тибулл, I (35 и сл.).
Стр. 108.
... чуждее себе заступление купует, хотя и не велѣми щасливым торгом.
29 августа 1719 года был подписан между Англией и Швецией союзный
договор, подтвержденный 1 февраля 1720 года, по которому английское
правительство обязалось посылать в помощь Швеции свой флот в Балтий-
ское море, а также снабжать ее денежными субсидиями до окончания
войны с Россией. Однако Швеция очень скоро убедилась, что эта помощь
Англии, купленная ценой уступок ряда шведских территориальных владе-
ний на континенте, отнюдь не оправдала связанных с нею надежд.
Стр. 110.
... сами неприятелю тесноту свою, истиною понуждении, засвидетельство-
вали, когда на монетах, недавно в память падшаго короля своего издан-
ных, льва, вервием обвязанного, напечатали.
Карл XII был убит 30 ноября 1718 года во время осады одной крепости
в Норвегии.
Стр. 112.
... ныне наипаче по достоянию славяне нарицаемся.
Во времена Феофана широко было распространено убеждение, что слово
«славяне» происходит от слова «слава». «Синопсис» в главе «О имени
и о языце Славенском», следуя М. Стрыйковскому, сообщал: «Той же
народ... от славных делес своих, наипаче воинских, славянами, или слав-
ными, зватися начаша» (Киев, 1680, стр. 5). Разделял это мнение даже
М. В. Ломоносов (Древняя .Российская история от начала российскаго
народа до кончины великаго князя Ярослава Перваго. СПб., 1766,
стр. 16).

Слово о состоявшемся между империею Российскою
и короною Шведскою мире
«Слово» было произнесено в Москве, в Успенском соборе, по поводу
Ништадтского мира, в день, предусмотренный правительственным указом, —
28 января 1722 года. В Москву Петр I прибыл 18 декабря 1721 года
с целью и здесь, в старой столице, отпраздновать счастливое завершение
долголетней Северной войны. «Торжественный вход» Петра с гвардией
в Москву уже в декабре 1721 года был отмечен выпуском в свет спе-
циальной «реляции» об этом событии (Описание I, №№ 650, 651).
Полтора года спустя, очевидно специально к очередной годовщине
Ништадтского мира, «Слово» было опубликовано отдельной брошюрой со
следующей пометой в конце текста: «Печатано в Санктпитербургской типо-
графии 1723 году, месяца августа 2 дня» (Описание II, стр. 257—258).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VII. 7. № 6).
Конгресс для мирных переговоров между Россией и Швецией решено
было созвать в г. Ништадте в Финляндии. Конгресс начал свою работу
в конце апреля 1721 года и завершился 30 августа подписанием мирного
договора. По условиям Ништадтского договора Россия прочно утвержда-
лась на побережье Балтийского моря. Швеция в «вечное владение» усту-
пила ей Ингерманландию и часть Карелии с городами Выборг и Кекс-
гольм, Эстляндию и Лифляндию. В связи с благополучным окончанием
Северной войны и заключением Ништадтского мира Сенат и Синод обра-
тились к Петру I с просьбой принять титул императора и почетные звания
«Отца отечества» и «Великого».
Стр. 112.
... императора нашего оставление, да за благополучный свышше нам дан-
ный мир тройственным всенародным благодарением воздадим славу госпо-
деви богу нашему.
Речь идет об указе, подписанном 12 сентября 1721 года и опубликованном
в Москве 1 октября 1721 года под заглавием «Объявление о вечном мире»
(Описание I, № 612). Указ предписывал «благодарение» отправлять
«с молебным пением, торжественно,, в разныя времена, трикратно» —
«с седмодневным звоном», а именно: в день получения указа, 22 октября
1721 года и 28 января 1722 года.
Стр. 112.
... мимошедшая война продолжилася чрез трилетные седмицы...
Северная война началась осенью 1700 года.
Стр. 113.
... благодарения вина тая есть, которую самодержец наш в прошлом
1721 году, октября в 22 день, во обрадовательном своем ко подданным
своим слове предложил...
Имеется в виду речь, которую Петр I произнес в Троицком соборе
22 октября 1721 года после прочтения трактата о заключении Ништадт-
ского мира. См. стр. 472.
Стр. 115.
Яковую емблему вымыслило монаршее остроумие о зделанном от него флоте
и введенной в Россию навигации? То есть образ человека, в карабль
седшаго, нагаго и ко управлению карабля неискуснаго.
См. фронтиспис «Книги устав морской» (СПб., 1720). Гравюра П. Пикарта
по рисунку К. Растрелли: на море парусное судно, которым управляет на-
гой юноша, к нему подлетает «Время»; внизу слева Нептун, справа Марс
(Описание I, стр. 285, 288—289).

Стр. 116.
Старочинное стрелецкое воинство как дельно было, всем доселе есть
известно. И добро, что тогда ексавторовано и отставлено: была бы то
гангрена некая, свое, а не чуждее тело вредящая.
Ликвидация стрелецкого войска происходила в течение ряда лет. Под
влиянием нарвского поражения 1700 года правительство временно при-
остановило расформирование стрелецкого войска и даже приступило
к организации на прежних основаниях новых стрелецких полков. Неко-
торые из них участвовали в военных операциях Северной войны — под
Нарвой в 1704 году, в Полтавской битве. Позже часть стрельцов была
поглощена регулярной армией. (См.: Очерки • истории СССР. Россия
в первой четверти XVIII в. Изд. АН СССР, ML, 1954, стр. 344, прим. 1).
Называя стрелецкое войско «гангреной», Феофан намекал и на недоста-
точную его боеспособность, и на ту роль, какую сыграли стрельцы в собы-
тиях 1698 года (попытка произвести государственный переворот в пользу
царевны Софьи).
Стр. 117.
Известно всем уже от изрядного разсуждения, о долговременной войне
сей напечатанаго...
Речь идет о трактате П. Шафирова «Разсуждение, какие законные при-
чины его царское величество Петр Первый, царь и повелитель Всероссий-
ский, и протчая, и протчая, и протчая, к начатию войны против короля
Карола 12 Шведского 1700 году имел...» (СПб., 1717).
Стр. 117.
... на главнаго христиан гонителя, на разорителя восточныя церкве наме-
ряемо было руское оружие.
Северная война началась вскоре после русско-турецкой войны 1695—
1697 годов, тотчас же по заключении 3 июля 1700 года мирного договора
с Турцией.
Стр. 117.
... Россиа, метнувшися на Швецию, силы оной не разсуждала. Да тот час
нарвскою язвою ощутила...
«Нарвская язва» — поражение русской армии под Нарвой 19 ноября
1700 года.
Стр. 119.
Видимо смотрение от начала царствования его. Коль страшные безбожных
мятежников востания, с лютостию, и кровопролитием, и нападением на
неприкосновенный монарший дом!
Речь идет о летних событиях в Москве 1689 года, инспирированных
царевной Софьей и непосредственно предшествующих приходу семнадцати-
летнего Петра к власти.
Стр. 121.
... сыновнее »а отца востание!
Имеется в виду дело царевича Алексея Петровича.
Стр. 121.
Свирепый бунт донский и жестокий мятеж астраханский...
Речь идет о народных восстаниях 1705—1708 годов.
Стр. 124.
... учит нас преважнейшее и присной памяти достойное слово самодержца
нашего, который поздравлен от подданных своих толикою дел своих сла-
вою, предложил им и сие в ответе своем...

«Достойное слово» — речь, которую «по поздравлении» с заключением
Ништадтского мира Петр I произнес в Троицком соборе 22 октября
1721 года. Сохранился конспект ее, собственноручно написанный Петром:
«Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что господь бог про-
шедшею войною и заключением сего мира нам сделал. Надлежит бога всею
крепостию благодарить; однакож, надеясь на мир, не надлежит ослабевать
в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою.
Надлежит трудитца о пользе и прибытке общем, который бог нам пред
очи кладет как внутрь, так и вне, от чего облехчен будет народ»
(Н. А. Воскресенский. Законодательные акты Петра I, стр. 156).
Подробное изложение речи Петра I было опубликовано 1 ноября 1721 года
в правительственной «реляции» о торжестве 22 октября (Описание I,
№№ 625, 632).
Стр. 125.
... оставил народу многочисленным долги, отпустил всем тяжчайшыя вины,
разрешил узы, отверзл темницы, испразднил катарги.
Указ об амнистии, дарованной в. связи с заключением Ништадтского мира,
впервые публично был обнародован в Троицком соборе 22 октября
1721 года — устно, 4 ноября 1721 года — печатно (Описание I, №№ 627,
630). Указ предписывал, «чтоб все колодники (кроме токмо тех, которые
ради убивств или неоднократно учиненных разбоев), по сие 22 число
октября, где оны не обретаютца, как з галер, так и ис тюрем выпущены,
и все другие арестанты и в долгах за караулом обретающияся освобождены
были. Междо которыми и те включены, которые против его величества
собственной высокой особы в некоторых происках явились и за то на веч-
ную галерную работу осуждены».
Слово на погребение Петра Великого
Петр I умер 28 января 1725 года. 13 февраля набальзамированное
тело Петра было установлено в специально приготовленной «печальной
зале» дворца. В начале марта здесь же был установлен и гроб шестилетней
цесаревны Натальи. 8 марта состоялась торжественная церемония пере-
несения тела покойного императора и его дочери на место погребения —
в Петропавловский собор. «Поелику же соборный Петропавловский храм
тогда еще строился, — сообщает И. Голиков, — то сделана была в оном
деревянная церковь, которая вся облечена была черным сукном и фесто-
нами флеру черного с белым; среди ее устроен был таковый же трон и
балдахин..., также места для императрицы, для их высочеств, цесаревен
и царевен, для великого князя и для герцога Голстинского, и кафедра, и
все обиты черным же сукном; для освещения оныя множество повешено
было серебреных паникадил и весьма искусно сделанных по стенам под-
свешников, переплетенных флерами белым с черным» (Деяния Петра Вели-
кого..., ч. IX. М., 1789, стр. 223—224).
В тот же день, 8 марта, состоялся и обряд погребения. И. Голиков,
со слов очевидца, так его описывает: «Порядок, учрежденный кому где
в церкви занять место, не произвел никакого замешательства. Как скоро
императорский гроб поставлен на трон, императрица и августейшая ее
фамилия и герцог взошли на свои места, ассистенты их стали внизу оных.
Дамы и придворный стат имели свои же места; два латника у главы гроба,
герольдмейстеры и несшие регалии, положа на уготованные для каждой
табуреты, стали в сделанных для них галрелиях, несшие государственные
мечи держали оные у гроба вниз обращенными, прочие стали в большой
каменной церкви, драбанты и другие нижние служители и купцы —
у церкви, все полки поставлены по городовой стене; и когда началась

божия служба, то по обычаю церковному открылись оба гроба. По окон-
чании божественной литургии взошел на кафедру для проповеди преосвя-
щенный архиепископ Псковский Феофан. Но коль слово сие ни было
кратко, однакож продолжалось оное около часа; ибо беспрестанно было
прерываемо плачем и воплем слушателей, особливо же когда сей церков-
ный ритор произнес первые слова оныя, которые начинались тако: „Что се
есть? До чего мы дожили, о россияне! ..." То залился сам он слезами и
возрыдало все множество бывших людей в церкви. Вопль и рыдание сие пе-
решло вне церкви к стоящим, и казалось, что самые стены церкви и валы кре-
пости возревели, что продолжалось более четверти часа» (стр. 237—238).
«Слово» Феофана Прокоповича тогда же было издано отдельной бро-
шюрой с такой пометой в конце текста: «Печатано в Санктпетербургской
типографии 1725 года, марта 14 дне».
Вскоре же «Слово» было переведено на ряд иностранных языков.
Первым по времени переводом, непосредственно с оригинала, был перевод
на французский язык аббата Жирара, в 1726 году изданный в Париже
отдельной брошюрой, а затем перепечатанный в июньской книге «Journal
des savants» (P. N. В er ko v. Des relations litteraires franco-russes entre 1720
et 1730: Trediakovskij et Tabbe Girard. «Revue des etudes slaves», t. 35,
fasc. 1—4, 1958, pp. 7—14; текст перевода и его анализ см.: A. Mazon.
L'abbe Gabriel Girard — grammairien et russisant. Там же, стр. 30—33,
45—55). Тогда же в Гамбурге, Ревеле (Таллине) и Стокгольме были
опубликованы переводы «Слова» на латинский язык, а с этого латинского
текста — на немецкий и шведский языки (см.: Р. Минцлоф. Петр Вели-
кий в иностранной литературе. СПб., 1872, стр. 447—449).
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 38а).
Стр. 126.
... зделал по имени своему каменную...
«Петр» соответствует греч. πετρος — камень (часто употреблявшееся в те
годы уподобление).
Стр. 128.
... но и короны, и державы, и престола своего наследницу сотворил...
18 ноября 1723 года был опубликован царский манифест о короновании
Екатерины короною императрицы (Описание I, № 751). Торжественная
коронация Екатерины состоялась в Москве, в Успенском соборе, 7 мая
1724 года. «Наследницей» престола она была объявлена тотчас же по кон-
чине Петра.
Стр. 128.
... усугубилася она в тебе отъятием любезнейшей дщери...
Цесаревна Наталья Петровна родилась 26 августа 1718 года, умерла
4 марта 1725 года.
Слово на похвалу блаженныя и вечнодостойныя памяти Петра Великаго
Настоящее «Слово» является осуществлением обещания Феофана
в «Слове на погребение Петра Великого»: в будущем, когда несколько
притупится скорбь, «пространнее» побеседовать «о делех и добродетелех»
покойного императора. «Слово» было произнесено полгода спустя после
смерти Петра I, в Троицком соборе, в день именин Петра — 29 июня
1725 года.
Издано «Слово» было в том же году отдельной брошюрой с пометой
в конце текста: «Печатано в Санктпетербургской типографии 1725 года,
иулиа в 17 день».
Текст «Слова» воспроизводится по экземпляру ГПБ (VI. 9. № 39а).

Стр. 133.
Противный монарх в скором времени смирил и сломил двоих наших союз-
ников и одного из них тихо сидеть понудил, а другаго с престола низ-
ринул. ..
Феофан имеет в виду союзников России в начале Северной войны —
датского короля Фридерика IV, который после высадки шведского десанта
у Копенгагена вынужден был уже в августе 1700 года заключить мир
со Швецией, и польского короля Августа II, в 1704 году Варшавской
конфедерацией низложенного с престола под давлением Карла XII.
Стр. 134.
... главный его бывший сопротивник со временем... с ним единым не токмо
примирится, но и в союз дружеский совокупится возжелал.
«Союз дружеский» между Россией и Швецией, предусматривающий взаим-
ную помощь друг другу в случае нападения на одну из них какого-либо
европейского государства, был заключен 22 февраля 1724 года.
Стр. 134.
Но Петровы труды многия, и кроме славы, породили плоды сладкия и нам
и нашым союзникам: ...твоего, польский Августе, престола возставление,
твое, короно Датская, охранение...
После Полтавской победы саксонский курфюрст Август был восстановлен
Петром I на польском престоле, и 9 октября 1709 года был подписан
новый союзный договор между Россией и Польшей; возобновлен был —
11 октября 1709 года — и союзный договор с Данией.
Стр. 134.
... далечайшыя народы протекции и защищения у нас требуют: прибегает
о том бедная Ивериа, просила и просит корона Персидская...
Народы Кавказа, угнетенные турецкими и персидскими феодалами, не раз
в первой четверти XVIII века обращались за помощью к России. Грузин-
ский (картлийский) царь Вахтанг VI даже выражал готовность признать
протекторат России. Когда летом 1723 года турецкая армия вторглась
в Грузию, захватила Тбилиси и направилась в Азербайджан, Россия воен-
ными операциями на западном Прикаспье оказала Грузии немаловажную
услугу. Военную помощь оказала в эти годы Россия и шахской Персии,
которой также угрожала турецкая агрессия.
Стр. 143.
... в печатных в Липске латинских ведомостях...
Имеются в виду «Acta eruditorum»; издавались в Лейпциге с 1682 по
1776 год.
Стр. 143.
И некто от политических французских писателей Петра российскаго не мало
выше кладет от своего государя славнаго онаго Великаго Лудовика.
И тожде слово согласием своим утверждает другий, который о неудобности
нашего с римлянами соединения пишет.
«Другий, который о неудобности нашего с римлянами соединения пишет» —
известный протестантский богослов И. Ф. Буддей; Феофан имеет в виду
его трактат «Ecclesia Romana cum Ruthenica irreconciliabilis... (Jenae, 1719),
где читаем: «Inter reliquas enim vhrtutes, quibus summam gloriam atque
immortale decus potentissimus Russorum imperator sibi conciliavit, quibusque
efficit, ut non sine ratione a praestantissimis saeculi nostri ingeniis ipsi Ludo-
vico XIV Galliae regi multis modis praeferatur, haud ultimum profecto locum
tenet Studium illud singulare, quo ignorantiam, barbariem, simulque supersti-
tionem, suorum animis annititur... (§ IV, p. 6). Из этой же книги

Феофан извлек и сведение о суждении «некоего от политических француз-
ских писателей». В цитируемом отрывке слова «.. .modis praefera-
tur» сопровождаются ссылкой на «Le Spectateur ou le Socrate moderne»
t. 111, disc. 1, p. 1).
Стр. 144.
Воспомяните же и что говорил персидский посол, который между иными
похвалами славу дел его, всюду проходящую, уподобил солнцу, мир весь
озаряющему.
14 августа 1723 года Петр I принял персидского посла Измаил-бека, кото-
рый во время торжественного приема в сенатской аудиенц-каморе произнес
на персидском языке речь, где действительно уподобил Петра солнцу:
«Всевышний бог сотворил ваше величество подобием солнца, которое осия-
вает и освещает всю вселенную...». См.: (И. Голиков). Деяния Петра
Великого..., ч. VIII, стр. 380—381.
Стр. 144.
Россиа вся есть статуа твоя, изрядным майстерством от тебе переделанная,
что и в твоей емблеме неложно изобразуется.. .
Эмблема эта («резец, делающий статуу») была изображена на одном из
знамен, которое несли во время похорон Петра I (О смерти Петра Вели-
каго, императора Российскаго, краткая повесть. СПб., 1726, л. 17).
Стр. 144.
.. .на баталии под Лесным, где изнемог и, оледенев, принужден был почить
на неизвестном месте, не ведая стана своего.
«Баталия» у деревни Лесной имела место 28 сентября 1708 года. Факт,
о котором здесь сообщает Феофан, в других источниках не отмечен.
Стр. 145.
Чудное было видение и дивный позор...
Рассказ о последних днях жизни Петра I во многом почти дословно соот-
ветствует приписываемой Феофану Прокоповичу «краткой повести» о кон-
чине Петра (См.: О смерти Петра Великаго, императора Российскаго, крат-
кая повесть. СПб., 1726, лл. 2 об.—8 об.).
ТРАГЕДОКОМЕДИЯ «ВЛАДИМИР»
Стр. 150.
3 бездн подземных, з огненной выхожду геенни
Ярополк, братним мечем лют% убиенный...
В научной литературе отмечалась связь этого монолога Ярополка с моно-
логом тени Тантала в трагедии Сенеки «Фиест» (Письмо Н. И. Гнедича
к графу Н. П. Румянцову о неизданной трагикомедии Феофана Прокопо-
вича. «Библиографические записки», т. II, 1859, стлб. 624—625; Н. С. Ти-
хонравов, Сочинения, т. II, М., 1898, стр. 129) и в его же трагедии
«Агамемнон» — с монологом тени Фиеста (Я. Гординський. «Влади-
мір» Теофана Прокоповича. «Записки Наукового товариства ім. Шевченка»,
т. CXXXI, 1921, стр. 89—90); другие аналогии из репертуара школьного
театра см.: В. И. Резанов. Из истории русской драмы. Школьные дей-
ства XVII—XVIII вв. и театр иезуитов. М, 1910, стр. 291—292.
Стр. 156.
Даде вчера едного козла, тако худа,
тако престарелого, тако безтѣлесна...
Одна из киевских поэтик 30-х годов XVIII века на стихи эти ссылалась

как на образец художественного описания (Н. Петров. О словесных
науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала ее да
преобразования в 1819 году. Труды Киевской духовной академии, 1866„
№ 11, стр. 369).
Стр. 159.
Прийдох уже ко дверем, чая яко тѣмы
вхожду в дом братний, — во мрак вѣчний внийдох имы.
Егда бо праг преступих, отсюду и сюду
на мечы мя подъята...
Стихи свидетельствуют, что Феофан, излагая обстоятельства убийства Яро-
полка, пользовался древнейшей версией предания о смерти Ярополка. См.
Густынскую летопись под 980 годом (она здесь близко воспроизводит текст
«Повести временных лет»), где читаем: «Володымер же бе ожидая Ярополка
в теремне дворе отчи; егда же прийде Ярополк, внезапну взяста его на две-
рех два варяга мечи под пазусе» (ПСРЛ, т. II, СПб., 1843, стр. 249).
Автор «Синопсиса», следуя М. Стрыйковскому, писал, что Ярополк был
убит двумя, варягами у «врат градских» (Киев, 1680, стр. 44).
Стр. 161.
Дадѣте мы, о бозы, да аз тако терти
Возмогу куры моя...
«Терти» — сокрушать. См.: Н. С. Тихонравов. Примечания ко вто-
рому тому «Русских драматических произведений 1672—1725 годов». Сло-
варь, стр. XXIX.
Стр. 162.
.. .ни ли
Во грѣх не вменявши дерзок смѣх творити
с мужа, толь велебнаго!..
«Велебный» (польск. wielebny)—обычный на Украине XVII—XVIII ве-
ков титул духовных особ. В научной литературе высказывалось мнение,,
что «некоторые черты жрецов» в трагедокомедии Феофана «списаны с на-
туры — выхвачены из быта современного Прокоповичу православного духо-
венства» (Н. С. Тихонравов, Сочинения, т. II, стр. 152; ср.: П. О. Мо-
розов. История русского театра до половины XVIII столетия. СПб.,
1889, стр. 369). Мнение это, впрочем, некоторыми исследователями оспа-
ривалось: см.: А. И. Соболевский. Заметки по истории школьной
драмы. «Русский филологический вестник», 1889, № 1, стр. 12;
Н. И. Петров. Очерки из истории украинской литературы XVII и
XVIII веков. Киевская искусственная литература XVII—XVIII вв., пре-
имущественно драматическая. Киев, 1911, стр. 225—228.
Сто. 174.
.. .мал тебѣ Позвизд, мал Купало,
Мал Мошко, мал Коляда, мал Волос; сравненний
с тобою и сам Перун будет умаленний.
Позвизд — бог «воздуха, ведра и безгодия»; Купало — бог «плодов зем-
ных»; Мошко—«Макош, или Мокош»; Коляда — «бог праздничный,
ему же праздник велий месяца декемврия 24 дня составляху»; Волос —
«бог скотов»; Перун — «началнейший кумир» древней Руси, «бог грому,
молния и облаков дождевных» — стоял на холме «над Буричовым потоком»
в образе человека: «тулуб его бе от древа хитростне изсечен; главу имущ
слиянну от сребра, уши златы, нозе железны, в руках держаше камень, по
подобию перуна палающа, рубинами и карбункулем украшен»; перед ку-

миром Перуна горел огонь, постоянно поддерживаемый жрецами («Синоп-
сис», Киев, 1680, стр. 45—50; ср.: Густынская летопись. ПСРЛ, т. II,
Стр. 256—257.
Стр. 189.
Коль многы совѣти суть, их же лице красно
мнится быти, но, егда разсмотриш опасно,
Инако являются...
Этот монолог князя Владимира местами почти дословно воспроизводит
•«Слово» того же автора «в день святаго равноапостольнаго князя Влади-
мира» (Феофана Прокоповича... слова и речи, ч. III. СПб., 1765,
стр. 335—349)—изображенную там картину «брани духовной» в душе
Владимира с «миром», «плотью» и «диаволом» накануне принятия им
христианства (Н. С. Тихонравов, Сочинения, т. II, стр. 136—139).
Стр. 195.
Ладо не может уже плясати, ему же
•Сие дѣло от богов всѣх ест порученно...
Ладо— бог «веселия и всякаго благополучия»; «жертвы ему приношаху
готовящийся к браку, помощию Лада мняще себе добро веселие и любезно
житие стяжати» («Синопсис», Киев, 1680, стр. 45—46).
Стр. 203.
Се уже день возсия, — о радости многа! —
день прийде, извѣщенний мнѣ прежде от бога!
Се той ест свѣт, его же, духом зде водимий,
обѣщах ти, Киеве, граде мой любимий!
Имеется в виду легенда об апостоле Андрее, который, «разсевая благо-
плодное семя евангелия господа нашего Иисуса Христа в Европе», побы-
вал и на Руси. «Синопсис» так рассказывает об этом: .. .поплы горе Днепра
и, приближшися к горам высоким (идеже ныне Киев), ста под ними, и,
возшед на тежде горы, благослови их, и крест водрузи на месте, идеже
посем церков Воздвижения креста господня сооружися, пророчески гла-
голя учеником своим: „На сих горах возсияет благодать божия, и будет
град велик, и воздвигнет господь бог в нем множество церквий"» (Киев,
1680, стр. 18—19).
Стр. 203.
.. .Не инно
Чудо о твоей слави вижду, граде божий!
В научной литературе эти стихи, равно как и весь заключительный Хор
трагедокомедии Феофана, сопоставлялись с его «Словом в день святаго
равноапостольнаго князя Владимира», где Киев назван «вторым Иеруса-
лимом», а князь Владимир — «основателем духовнаго в земли нашей
Сиона» (Феофана Прокоповича... слова и речи, ч. III. СПб., 1765,
стр. 336). См.: R. Stupperich. Kiev — das zweite Jerusalem. Ein Beitrag
zur Geschichte des ukrainisch-russischen Nationalbewußtseins. «Zeitschrift für
slawische Philologie», Bd. XII (3—4), 1935, SS. 332—354.
Стр. 203.
свѣтло вас двоих вижу, и се, един прямо
Другому, в горах себѣ глубокия ямы
копают изсохшимы от поста рукамы.
Речь идет об основателях Киево-Печерского монастыря — Антонии и Фео-
досии Печерских.

Стр. 204.
.. .Един власом убѣлен до зѣла,
Митра же ему злата сѣдину пречестну
украшает...
«Един» — киевский митрополит Варлаам Ясинский; митрополичью ка-
федру в Киеве занимал с 1690 по 1707 год.
Стр. 204.
.. небесну
Вижу утвар: звезды бо купно со луною
и в небо перущою зрымы суть стрѣлою.
«Вижу утвар» — герб митрополита Стефана Яворского, местоблюстителя
патриаршего престола после смерти патриарха Адриана 16 октября
1700 года (луна обращена вверх рогами, из которых каждый оканчивается
звездою; сверху стрела, летящая острием вверх).
Стр. 204.
Другаго же воинску вижу бронь носяща,
всего пламенна, всего палимим горяща
Гнѣвом...
«Другаго же... вижу» — гетмана И. С. Мазепу. В научной литературе
была попытка все содержание трагедокомедии Феофана свести, без доста-
точных к тому оснований, к хвалебному панегирику Мазепе (Я. Гор-
диньский. «Владимір» Теофана Прокоповича. «Записки Наукового
товариства ім. Шевченка», т. СХХХ, 1920, стр. 43—53); подробный' кри-
тический разбор этого утверждения см.: J. Serech. On Teofan Prokopo-
vic as writer and preacher in his Kiev period. «Harvard slavic studies*,
vol. II, 1954, pp. 211—223.
Стр. 205.
.. .Поспешно, о вожде великий,
поспѣшно иди, будет сверѣпий и дикий
Хищник раздран от тебе...
В июне 1705 года гетман И. С. Мазепа по указу Петра I с 35-тысячным
войском шел в помощь союзнику России в Северной войне, польскому
королю Августу II. Присутствовал ли гетман на представлении трагедоко-
медии Феофана 3 июля 1705 года — неизвестно.
Стр 205.
.. .Твое бо в щитѣ благородство носит
Крест самаго господа...
В гербе гетмана Мазепы изображался крест, утвержденный на якоре.
Стр. 205.
«Твоим быти воином велит ми, Андрею,
цар Петр.. .»
Гетману Мазепе 8 февраля 1700 года Петром I был пожалован орден
Андрея Первозванного.
Стр. 205.
.. .Зде равнонебесна
Обитель Печерская каменния ст%ны
подносить...
В 90-х годах XVII века на средства гетмана Мазепы Киево-Печерская
лавра была обведена каменной стеной.

Стр. 205.
...давно поверженний
Престол переяславский и лежавший долѣ
востает уже красно...
Упраздненная еще во второй половине XIII века епархия Переяславля
(южного) была восстановлена в самом начале XVIII века; первым еписко-
пом восстановленной переяславской епархии был рукоположен 1 октября
1701 года игумен Киево-Михайловского монастыря Захария Корнилович
(К. В. Харлампович. Малороссийское влияние на великорусскую цер-
ковную жизнь, т. I. Казань, 1914, стр. 248—249).
Стр. 205.
Зиждется дом учений...
Здания Киево-Могилянской коллегии, построенные Петром Могилой,
к концу XVII века обветшали. На средства гетмана Мазепы осенью
1703 года был заложен, а в мае 1704 года стал строиться новый, камен-
ный академический корпус, в новейшее время известный под названием
Старого или Библиотечного (Н. И. Петров. Киевская академия во вто-
рой половине XVII века. Киев, 1895, стр. 125—126).
СТИХОТВОРЕНИЯ
1
«Епиникион, сиест пѣснь побѣдная о тоейжде преславной побѣдѣ
«Епиникион» был написан Феофаном Прокоповичем вскоре после Пол-
тавской победы, летом 1709 года, и тогда же опубликован им в составе
брошюры «Панегирикос, или Слово похвальное, о преславной над войсками
свейскими победе...» (Киев, 1709). См. стр. 459—461.
По жанру «Епиникион» относится к эпической поэме; теоретиками
поэзии той эпохи «поэма» часто понималась «как простой панегирик или как
приветственная и поздравительная речь в стихах» (Н. Петров. О сло-
весных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала
ее до преобразования в 1819 году, стр. 343). Написан «Епиникион» три-
надцатисложным «героическим» размером и состоит из семи частей, каждая
из которых отмечена новым абзацем. Установлена прямая связь «Епини-
киона» не только по содержанию, но и по тексту с предшествующим ему
в брошюре «Словом похвальным» Феофана (С. Щеглова. Вірші про Ма-
зепу, складені після його «зради». «Науковий збірник за рік 1926». Київ,
1926, стр. 95). В историко-литературном отношении «Епиникион» Феофана
интересен как предтеча «исторических» поэм второй половины XVIII века,
«Чесмесского боя» М. М. Хераскова и др. (П. Н. Берков. На путях
к новой русской литературе. «История русской литературы», т. 1, Изд.
АН СССР, М. — Л., 1958, стр. 396).
В новейшее время «Епиникион» по рукоп. ГПБ (О. XIV. 2, лл. 89—
91 об.) в отрывке (стихи 62—98, 153—174) был издан П. Пекарским
(Наука и литература в России при Петре Великом, т. II. СПб., 1862,
стр. 198—200); полностью, по той же рукописи, с разночтениями по
списку 1761 года Киевской духовной семинарии — В. Н. Перетцем в «Очер-
ках старинной малорусской поэзии» («Известия ОРЯС АН, 1903, кн. I,
стр. 85—92).1 Ни П. П. Пекарскому, ни В. Н. Перетцу экземпляры бро-
1 Перепечатки здесь и ниже мною не отмечаются.

шюры «Панегирикос, или Слово похвальное...» (Киев, 1709), где чи-
тается славянорусский текст «Епиникиона», не были известны.
В настоящем издании текст «Епиникиона» впервые воспроизводится
по первопечатной его публикации — редчайшему экземпляру брошюры
1709 года Библиотеки СССР им. Ленина в Москве (№ 2519).
И отступник приять казнь, отчества враг велий (5)—гетман И. С. Ма-
зепа. Уже брань десятое лѣто начинаше (19)—Северная война началась
в августе 1700 года. Сам лев, иже многия устрашаше грады (117) —
шведский король Карл XII. Дая помощ, да бы и лютую ехидну (168) —
«ехидна» — униатская церковь, признавшая власть римского папы; уния
православной церкви и римско-католической была провозглашена в Польше
в 1596 году. И от долгих узилищ извести род вѣрный (172)—всех, томя-
щихся в турецкой неволе, южных славян. Крест на стенах Сионских водру-
зиши златый (174)—пожелание, характерное для многих украинских ли-
тераторов той эпохи: силою русского оружия завоевать Константинополь
с его древними православными святынями — храмом св. Софии и др.
2
Запорожец кающийся
С. Ф. Наковальнин относил это стихотворение (составлено восьми-
сложными стихами, по шесть стихов в каждой строфе) к 1734 году. По
мнению П. Н. Беркова, стихотворение, «очевидно, написано в защиту
украинцев, ушедших с Мазепой *и потом принесших повинную» (Вирши.
Силлабическая поэзия XVII—XVIII веков. Общая редакция П. Н. Бер-
кова. Библиотека поэта, Малая • серия, «Советский писатель», 1935,
стр. 302). Последнее предположение наиболее вероятно. Как известно,
Карл XII и гетман Мазепа усиленно старались привлечь на свою сторону
Запорожскую Сечь — при помощи сторонника Мазепы кошевого атамана
К. Гордиенко. Демагогическая агитация привела к тому, что часть стар-
шины и рядовых казаков-запорожцев согласилась поддержать шведов и
в марте 1709 года заключила с. ними военный договор. Петр I вынужден
был принять свои меры: уже в апреле 1709 года войска царского полков-
ника Яковлева и казацкого полковника Галагана заняли Сечь и разорили
ее укрепления. Многие обманутые своей старшиной сечевики вернулись
в распоряжение русского командования. Стихотворение было написано,
видимо, вскоре же после этих событий.
Впервые стихотворение было напечатано без указания на рукописный
источник И. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868,
стр. 600—601). Здесь текст его печатается по БЛ 3051, л. 199—199 об.
3
За Могилою Рябою
Когда осенью 1710 года Турция объявила войну России. Петр I при-
нял решение избрать против Турции наступательный образ действий: воен-
ные операции развернулись на территории противника в 1711 году. Сти-
хотворение описывает один из центральных эпизодов кампании — крово-
пролитную битву 9—10 июля 1711 года у р. Прут в районе с. Станилешти
(невдалеке от Рябой Могилы — местечка в Молдавии). Ф. Прокопович
был, как известно, участником Прутского похода — его из Киева вызвал
к себе в лагерь сам Петр I (И. Чистович. Феофан Прокопович и его
время, стр. 15). Написано стихотворение, видимо, вскоре же после подписа-
ния 12 июля мирного договора, по которому Россия обязалась возвратить
Турции свои завоевания 1696—1699 годов и, в частности, крепость Азов.
Составленное восьмисложными стихами, с тройными рифмами, обра-

зующими строфу, стихотворение получило широкое распространение в ру-
кописных песенниках XVIII века, не только охотно переписывалось, но и
переделывалось. См.: А. В. Позднее в. Рукописные песенники XVII—
XVIII веков. (Из истории песенной силлабической поэзии). «Ученые за-
писки», т. I, Изд. Моск. гос. заочн. пед. института, 1958, стр. 50. Вопрос
о литературной судьбе стихотворения, равно как и вопрос о его первона-
чальном тексте, еще нуждается в специальном исследовании.
Впервые стихотворение по рукописи Новгородской духовной семина-
рии (№ 3885) было напечатано И. Чистовичем (Феофан Прокопович и
его время, стр. 16, прим. 1). Здесь воспроизводится по БЛ 3051, л. 200—
200 об. с поправками по изданию И. Чистовича.
4
К Петру Второму
Петр И, сын Алексея Петровича, вступил на престол 25 февраля
1728 года, умер 18 января 1730 года. Четверостишие (тринадцатисложные
стихи) было написано, видимо, в начале 1728 года в Новгороде, куда
Петр II вместе с двором должен был прибыть по пути на коронационные
торжества в Москву. Тогда же Феофан, специально к встрече Петра II
в Новгороде, составил и латинские приветственные стихи: Ad augustissi-
mum... imperatorem Petrum Secundum, cum Mosquam tenderet insignia regni
capessurus (текст см.: Illnstrissimi ас reverendissimi Theophani Prokopowicz
Miscellanea Баста, varus temporibus edita, nunc primum in unum collecta publi-
coque exhibita. Vratislaviae, 1744, pp. 150—153).
Напечатано четверостишие было впервые Н. И. Новиковым в качестве
приложения к описанию «Пришествия в Новград его императорского ве-
личества государя императора Петра Второго 1728, генваря 11 дня»
(текст описания сопровождается примечанием: «Сочинение преосвященного
Феофана арх. Новгородского»)—вслед за переводом на русский язык
указанного латинского стихотворного приветствия Феофана (Древняя рос-
сийская вивлиофика... Изд. 2-е, ч. IX, М., 1789, стр. 493—494). Здесь
печатается по БЛ 3051, л. 196 об.
5
Плачет пастушок в долгом ненастьи
Стихотворение написано в 1730 году, очевидно в конце января; см.:
«Прошол день пятый (т. е. пятый год со дня смерти Петра), а вод дождев-
ных нѣт отмѣны...». Это было трудное для Феофана Прокоповича время.
Господство клики верховников, разгул начавшейся еще при Екатерине I
реакции, интриги ростовского епископа Георгия Дашкова, толки о восста-
новлении патриаршества и еще многое другое (см.: И. Чистович. Фео-
фан Прокопович и его время, стр. 223 и сл.)—все это и явилось источни-
ком тех пессимистических настроений, которыми стихотворение проникнуто.
В мае—декабре 1730 года А. Д. Кантемир написал своеобразный «от-
вет» на это стихотворение Феофана — теми же стихами, основанными на
чередовании десятисложного стиха с кратким четырехсложным: «Epodos
consolatoria ad oden Pastoris Pimmi sortem gregis sub tempestatem deplorantis»
(«Песнь утешения на песнь пастуха Пимена, оплакивающего участь стада
во время ненастья»). «Ответ» этот — он был написан уже после переворота
25 февраля 1730 года, заметно изменившего положение Феофана к луч-
шему, — интересен и сам по себе, и той высокой оценкой, какую Кантемир
здесь дает стихам своего высокопоставленного собрата по искусству.

На горах наших, Пимене, славный
Сединами!
Ни свирелию тебе кто равный,
Ни стадами:
На рожку ль поешь, или на сопели
Хвалу богу,
Стихом ли даешь промежду делы
Радость многу;
Забывши травы, к ней же из млада
Наученны,
Стоят овцы и козлищ стада
Удивленны...
Стихотворение Феофана «Плачет пастушок в долгом ненастьи» часто
переписывалось, проникло в песенники и даже явилось образцом для под-
ражаний. См.: В. Н. Перетц. Историко-литературные исследования и
материалы, т. I, ч. 1. СПб., 1900, стр. 248—249.
Впервые без имени автора было опубликовано еще в XVIII веке —
Н. Кургановым в «Книге Письмовник» (СПб., 1777, стр. 304). В новей-
шее время: Н. С. Тихонравовым— по рукоп. ГПБ O.XIV. № 6 вместе
с «ответом» Кантемира (Летописи русской литературы и древности, т. V,
М., 1863, III, стр. 37); по той же рукописи — И. Чистовичем (Феофан Про-
копович и его время, стр. 610); по той же рукописи с разночтениями по
ГПБ O.XIV. № 19 и O.XIV. № 128 —В. Н. Перетцем (Историко-лите-
ратурные исследования и материалы, стр. 244—245). Здесь печатается
по БЛ 3051, лл. 198 об.—199.
6
Феофан архиепископ Новгородский к автору сатиры
Обстоятельства появления в свет этого стихотворения выясняются
из «Примечаний» А. Кантемира к его первой сатире «На хулящих учения.
К уму своему». По словам Кантемира, сатиру эту написал он в конце
1729 года «для одного только провождения своего времени, не намерен
будучи обнародить». Но случилось иначе: один из приятелей Кантемира
попросил ее почитать и передал Феофану Прокоповичу; сатира Феофану
понравилась, и он «ее везде с похвалами стихотворцу рассеял и, тем не
доволен, возвращая ее, приложил похвальные сочинителю стихи» (А. Кан-
темир. Собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, «Со-
ветский писатель», Л., 1956, стр. 62). Упоминаемые здесь «похвальные
сочинителю стихи» и есть настоящее стихотворение, написанное октавами.
С. Ф. Наковальнин относил стихотворение к 1728 году; дата эта дей-
ствительности не соответствует; списки относят его к апрелю 1730 года.
Стихотворное послание Феофана сыграло важную роль в литератур-
ной судьбе начинающего поэта; по утверждению самого Кантемира, отныне
он «стал далее прилежать к сочинению сатир» (стр. 62). Феофан читал»
разумеется, первоначальную редакцию сатиры (см.: А. Кантемир. Со-
брание стихотворений, стр. 361—367). В том же году благодарный автор
посвятил Феофану свою третью сатиру «О различии страстей в человецех»
(«Мудрый первосвященник, ему же Минерва...»), которую написал «на-
рочно, чтоб в ней собрать приличные тому архипастырю похвалы и ему же
в знак своего благодарства ее приписать» (стр. 99). Последнюю сатиру
он отправил Феофану со следующими сопроводительными стихами («пи-
саны в Москве 1730, августа месяца»):
Устами ты обязал меня и рукою,
Дал хвалу мне свыше мер* заступил немало.

Сатирику то забыть никак не пристало,
Иже неблагодарства страсть хулит трубою.
Нет! но силы воздавать дары равномерны
В знак благодарения — увы! — запрещают.
Приими убо сия, и хоть не блистают
Дары изящством, однак знаки воли верны.
В 1743 году, незадолго до смерти, Кантемир, готовя к печати все свои
стихотворные произведения, объединил их в специальном рукописном сбор-
нике; в состав сборника, в его вводную часть, он включил и стихотворное
послание к нему Феофана Прокоповича (наряду с латинскими приветствен-
ными к нему стихами Феофила Кролика). В рукописях сатиры Кантемира
часто сопровождаются посланиями Прокоповича и Кролика (ГПБ O.XlV.
2 и др.).
Первая строка стихотворения Феофана Прокоповича («Не знаю, кто
ты, пророче рогатый») недавно явилась предметом специального исследова-
ния, выводы которого автором формулируются так: «Эпитет „рогатый"
в понимании Феофана есть церковно-славянизм и по аналогии с его же
поздравительными стихами 1731 года, адресованными Анне Иоанновне
(«...да вознесет бог силы твоей рог»), может быть истолкован как „силь-
ный", „имеющий власть". Не исключена, однако, и другая возможность, —
что это слово означает „хитростный", „хитроумный" в соответствии с тем
определением латинского cornutus, которое мы находим в сочинениях о логике
и красноречии» (М. П. Алексеев. «Пророче рогатый» Феофана Прокопо-
вича. «Из истории русских литературных отношений XVIII—XX веков».
Изд. АН СССР, М—Л., 1959, стр. 43).
Публиковалось стихотворение не раз в составе сочинений Кантемира,
начиная от их первого петербургского издания 1762 года; по дефектному
тексту и без указания на рукописный источник издано оно было также
И. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время, стр. 607—608). Здесь
воспроизводится по рукоп. 1751 года украинского письма ГПБ O.XIV.2,
л. 4 с разночтениями по рукописному сборнику стихотворений Кантемира
1755 г. (копии сборника 1743 года, составленного автором) ИРЛИ (Пуш-
кинского Дома) АН СССР, Р. 11, on. I, № 132, л. 9—9 об.
7
На день 25 февраля
После смерти Петра II «верховники» — члены Верховного Тайного
совета, учрежденного указом 8 февраля 1726 года, князь В. Л. Долгору-
кий и его родственники, князь Д. М. Голицын и другие приняли решение
возвести на русский престол племянницу Петра I — курляндскую герцо-
гиню Анну Иоанновну; они отправили ей в Митаву под покровом стро-
жайшей тайны при письме условия или «кондиции», ограничивавшие ее
власть. Анна Иоанновна условия подписала. Противники верховников,
разгадавшие их олигархические замыслы, приняли контрмеры. Когда импе-
ратрица прибыла в Москву, они 25 февраля 1730 года подали ей письмо
с просьбой отвергнуть и уничтожить «кондиции». План верховников по-
терпел крушение: своевременно предупрежденная Анна Иоанновна под-
писанный ею документ признала недействительным.
В февральских событиях 1730 года самое непосредственное участие,
притом очень активное, принимал и Феофан Прокопович, резко отрица-
тельно относившийся к «затейке» верховников (см.: Н. В. Голицын.
Феофан Прокопович и воцарение имп. Анны Иоанновны. «Вестник
Европы», 1907, № 4, стр. 519—543). Сохранилось принадлежащее Фео-

фану подробное «описание» всех «происшествий, после кончины императора
Петра II воспоследовавших» (см.: «Русский Архив», 1909, № 3, стр. 430—
442). Финал «затейки» верховников здесь рассказан так: «Вышла госу-
дарыня в залу; стоя под балдахином, впустить просителей и прошение их
прочесть повелела, а по прочтении того приказала: тотчас подать себе
письмо курляндское. Потом произнесла краткую речь в такой силе: что
хотя весьма тяжелые поданы ей были царствования договоры, однако же,
веруя, как ей докладывано, что оный от всех чинов и от всего россий-
ского народа требуются, для любви отечества своего подписала. А понеже
ныне известно является, что лжею и лестию сделан ей обман, того ради
оные договоры, яко сущею неправдою от себя исторженные, уничтожает
и рукописание свое никому впред иметь за важное приказует. И то ска-
зав, тотчас упомянутое письмо, в руки ея поданное, разодрала и на землю
бросила» (стр. 442).
Стихотворение (тринадцатисложные стихи) содержит в себе общую
оценку переворота 25 февраля 1730 года; греческим словом «хирограф»
(XetP°TPa?ov) здесь называется подписанный в Митаве Анной Иоанновной
«курляндский» договорный документ» («кондиции»).
Впервые стихотворение было напечатано по дефектному списку Новго-
родской духовной семинарии (№ 3885) И. Чистовичем (Феофан Проко-
пович и его время, стр. 259, прим. 2). Здесь печатается по БЛ 3051, л. 193.
8
Прочь уступай, прочь
С. Ф. Наковальнин относил стихотворение к 1730 году; к 1730 году
относил его и И. А. Чистович (Феофан Прокопович и его время, стр. 295,
645). Летом этого года императрица Анна Иоанновна посетила Феофана
Прокоповича со своей свитой в его подмосковном селе Владыкино. Стихо-
творение и было составлено Феофаном специально на этот случай —
к встрече императрицы; оно было положено на музыку и спето в присут-
ствии высокой гостьи (И. Чистович, Феофан Прокопович и его время,
стр. 294).
Написанное чередующимися 4, 5 и 8-сложными стихами стихотворение
по жанру — типичный приветственный «кант». Содержание его основано на
противопоставлении «печальной ночи» — «светлому дню». Ночь — ненавист-
ное Феофану господство клики верховников в стране; день — воцарение
Анны Иоанновны и связанное с ним восстановление после переворота
25 февраля 1730 года петровского самодержавия.
Стихотворение в XVIII веке часто переписывалось в сборниках-песен-
никах и даже переделывалось применительно к Елизавете Петровне (ГПБ,
Q.XIV.98, лл. 11 об.—12), Екатерине II (ГПБ, ОЛДП 0.32, л. 16—
16 об.).
Впервые кант без указания на рукописный источник был опубликован
И. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время, стр. 294, прим. 1).
Здесь печатается по БЛ 3051, л. 199 об.
9
Ея императорскому величеству на пришествие в село подмосковное
Владыкино
Стихотворение (октавы) написано тогда же и по тому же поводу, что
и предшествующее. По данным И. А. Чистовича, Ф. Прокопович поднес им-
ператрице стихотворение в двух вариантах: латинском и русском, своего же
перевода (стр. 295, прим.). С. Ф. Наковальнин относил стихотворение

к 1732 году, но дата эта действительности не соответствует, так как
в 1732 году императрица и двор были уже в Петербурге.
Впервые напечатано без указания на рукописный источник И. А. Чисто-
вичем (стр. 295, прим.). Здесь издается по БЛ 3051, л. 193—193 об. .
10
О преславном новом монаршем домѣ самодержавнейшей российской
императрицы Анны Иоанновны
8 июня 1731 года Анна Иоанновна переехала в Летний деревянный
дворец — Анненгоф, сооруженный по проекту Растрелли в Лефортове под
Москвой, за р. Яузой (И. Е. Бондаренко. Анненгоф. «Академия
архитектуры», 1935, № 6, стр. 74—75). По мнению И. А. Чистовича,
событие это и побудило Феофана Прокоповича написать настоящее сти-
хотворение (тринадцатисложные стихи), которое он, надо думать, и под-
нес императрице, поздравляя ее с новосельем (И. Чистович. Феофан
Прокопович и его время, стр. 293—294). С. Ф. Наковальнин относил
стихотворение к 1734 году, очевидно полагая, что речь идет о закон-
ченном постройкой тем же Растрелли в 1733 году большом каменном
Зимнем дворце в Петербурге (на месте нынешнего Зимнего дворца).
Известен и латинский вариант стихотворения — опубликован в при-
ложении к трактату Ф. Прокоповича «De arte poetica» (Mohiloviae,
1786):
Annae est imperium, cujus finesque plagasque
Non implet populo Rossia sola suo:
Annae est ista domus, cui nostrae ad tempora vitae
Non vidit similem Russia tota domum.
Par tamen augustae capiendis laudibus Annae
Nec domus esse potest ista, nec imperium.
Впервые русский текст стихотворения без указания на рукописный
источник напечатан И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время,
стр. 294, прим. 1). Здесь печатается по БЛ 3051, л. 196.
11
О Ладожском каналѣ
Указ о строительстве Ладожского канала между Невою и Волховым
был дан Петром I в сентябре 1718 года; работы по сооружению канала
начались через год — сперва под руководством капитана Г. Скорнякова-
Писарева, а потом генерала Э. Миниха — и были завершены в 1731 году,
уже в правление Анны Иоанновны. В 1732 году императрица ездила со
свитой осматривать канал, причем выразила строителям свое полное удо-
влетворение.
С. Ф. Наковальнин относил стихотворение к 1733 году; И. А. Чисто-
вич— к 1732 году (ук. соч., стр. 340, прим. 1). Стихотворение известно
в двух вариантах: русском и латинском (см. приложения к трактату
Ф. Прокоповича «De arte poetica»,—Mohiloviae, 1786).
Qua Ladoga immitis Petri vexaverat urbem.
Perdens frugiferas dira vorago rates.
Ad nutum imperii *ivus se fudit amicus,
Qui noxam avertat, qui bona nostra ferat.
Hic simul infesti vanas facit aequoris iras,
Et simul intactas convehit almus opes.

Auspiche haec, Anna, tuis patrantur et ista
Ingenium dominae concipit unda suae.
Русский вариант стихотворения (октава) впервые издан без указания
на рукописный источник И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его
время, стр. 340, прим. 1). Здесь печатается по БЛ 3051, л. 195.
12
На приход ея императорскаго величества Анны Иоанновны, когда нас,
в приморской мызкѣ нашей, посетить изволила
В 1733 году Феофан Прокопович в своем загородном доме в окрест-
ностях Петергофа принимал императрицу. В честь ее посещения и было
написано настоящее стихотворение, поднесенное императрице в двух
вариантах: латинском и русском (перевод автора). Латинский текст опуб-
ликован в приложениях к трактату Ф. Прокоповича «De arte poetica» (Mo-
ni lo viae, 1786):
Parva quidem villa haec parvos est nacta colonos
Seu vernas, humilem seu tuearis herum:
Magna tarnen facta est, quando te, maxima princeps,
Excipit in gracilem sorte favente sinum.
Magnus honor ruri est, magna est haec gloria nobis.
Tanti sors quibus est hospitis ore frui;
Augeat ergo tui numen fastigia regni,
Quae facis aspectu rura beata tuo.
Русский текст стихотворения (тринадцатисложные стихи) впервые
был опубликован без указания на рукописный источник И. А. Чистови-
чем (Феофан Прокопович и его время, стр. 645). Здесь печатается по БЛ
3051, лл. 195 об.—196.
13
Новопреставлшемуся иеродиакону Адаму эпитафион
Иеродиакон Адам — доверенное лицо Феофана Прокоповича
(с 1723 года); исполнял различные его поручения как по архиерейскому
дому, так и по Феофановой семинарии; умер в 1734 году (И. Чистович,
Феофан Прокопович и его время, стр. 640).
«Эпитафион» написан в форме обращения к покойному смотрителя
семинарии — Самуила Тецки; первоначально на латинском языке («De
arte poetica», Mohiloviae, 1786).
Ridebas о Adam! curas mundi hu jus inanes,
Tu quoque stultitiae pars aliquanta suae,
Scilicet ut vanos multi sectentur honores
Seque has ante diem tabe sitique necent:
Utque alii insomnes ducant noctesque diesque,
Quo sibi pestiferae conglomerentur opes:
Utque etiam dominos qui prensant saepe potentes,
Nil miserum, quod agant, nil sibi turpe putent.
Cuncta haec ridebas. Sed caelum rapt us in altum,
Majore irrides extenuasque joco.
Nos vero ereptos plures tibi plangimus annos;
Sed quia et hoc rides, plangere desinimus.
Ita lugens canebat aemulus ejus et commilite
Samuel Tezka, seminarii Theophanej curator.

Сам же Ф. Прокопович и перевел эти стихи на русский язык тринад-
цатисложным размером.
Впервые эпитафия иеродиакону Адаму (русский текст) была издана
без указания на рукописный источник И. А. Чистовичем (Феофан Проко-
пович и его время, стр. 640—641). Здесь печатается по БЛ 3051. л. 195—
195 об.
14
О Станиславе Лещинском, дважды от Короны Польской отверженном
Станислав Лещинский (1677—1766) — сын давнего сторонника шве-
дов, коронного подскарбия. В 1704 году С. Лещинский был провозглашен
польским королем под прямым вооруженным давлением шведов; низложен
с престола в 1709 году, после Полтавской победы Петра I, возвратившего
польский престол своему союзнику в Северной войне — саксонскому кур-
фюрсту Августу II. Вторично С. Лещинский, поддерживаемый на этот раз
правительством Франции, занял польский престол в 1733 году, но нена-
долго; уже в 1734 году он, переодетый в крестьянское платье, вынужден
был бежать в Пруссию в результате военных действий русской армии,
принимавшей участие в так называемой войне за польское наследство.
Стихотворение Ф. Прокоповича, полное сарказма по адресу Станислава
Лещинского, очевидно, было написано (тринадцатисложным размером) по
свежим следам последних политических событий — в 1734 году.
Упоминаемая Феофаном в прозаическом предисловии к стихотворению
«древняя римская история» изложена у Тита Ливия (кн. I, гл. 12).
Стихотворение известно и в латинском тексте («De arte poetica», Mohilo-
viae, 1786):
In Stanislavum Leszczynski bis regno Poloniae, occupato excussum. Allu-
ditur ad Stanislavi nomen, quod quasi statorem gloriae sonat et ad vetustam
Romanorum historiam, ubi a sistendo in fuga exercite, Jupiter a Romulo Stator
appel latus
Stanislave, suum finxit quem gloria numen,
Namque ejus nutu diceris esse stator;
Ipsa haec exposuit claris dea Candida factis
Sistere ее properam qua ratione potes.
Non illa, ut quondam steterant fugiendo Quirites
Rege salutiferum -sollicitante Jovem;
Non fugiens, sed bis votisque petita dolisque
Inque tuas aedes visa venire stetit.
Впервые русский текст стихотворения был напечатан без указания на
рукописный источник И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время»
стр. 600). Здесь воспроизводится по БЛ 3051, лл. 192 об.—193.
15
К Луке и Варлааму кадецким, когда питомцев денгами подарили
В 1721 году Феофан Прокопович организовал при своем доме на Кар-
повке в Петербурге школу, просуществовавшую до конца его жизни. Один
эпизод из быта этой школы и отображает настоящее стихотворение, изве-
стное и в латинском тексте («De arte poetica», Mohiloviae, 1786).

Pressi pauperie nostros ditastis alumnos,
Quos sancta argentum lex vetat accipere.
Utque abitu vestram rem vestra pecunia laesit,
Sic illis aditu noxia facta suo est.
. Phoebe doce! quid sit plagae medicamen utrique?
Nummorum ex reditu non nisi Phoebus ait.
По данным С. Ф. Наковальнина, стихотворение относится к 1735 году.
Лука— законоучитель кадетского корпуса иеромонах Лука Конашевич;
Варлаам — иеродиакон Варлаам Скамницкий, тоже законоучитель корпуса.
Оба, видимо, преподавали закон божий и в школе Ф. Прокоповича.
Русский текст стихотворения впервые напечатан без указания на руко-
писный источник И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время,
стр. 633). Здесь публикуется по БЛ 3051, л. 195 об.
16
К тѣмжде
Второе стихотворение на ту же тему, написанное тем же тринадцати-
сложным размером, — шуточное обращение к Луке Конашевичу. Известно
я в латинском тексте («De arte poetica», Mohiloviae, 1786).
Ante diem, Luca, proprias invadis in areas,
Exhaurie vacuas, exonerasque leves,
Spargis opes, sed quae nondum tua scrinia rumpunt
Das multum, dum te constat habere parum.
Crede mihi, inverso, Luca, res ordine tractas,
Sis primum condus, postea promus eris.
Русский текст стихотворения впервые опубликован с пропусками по
дефектному списку И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время,
стр. 633). Здесь печатается по БЛ 3051, л. 195 об.
17
Благодарение от служителей домовых за солод нововымышленный
домовому эконому Герасиму
Герасим — эконом петербургского дома Феофана Прокоповича на Кар-
повке — славился тем, что умел приготовлять превосходное по своим каче-
ствам пиво; искусство Герасима высоко ценилось даже за пределами сто-
лицы (И. Чистович, Феофан Прокопович и его время, стр. 641—643).
«Благодарение» — цикл шуточных стихотворений, написанных в форме
обращения к Герасиму всех обитателей карповского архиерейского дома:
«инденданта» дома Ильи Ксиландера, в прошлом ученика школы Ф. Про-
коповича; учителя той же школы Г. Ф. Федоровича (о нем см.: И. Чисто-
вич. Феофан Прокопович и его время, стр. 631, прим. 1); некоего Ней-
мана; некоего «козака» (как кажется, самого Феофана); «новгородских
дворян» и даже «малых детей», т. е. учащихся школы. Весь цикл составлен
разными стихотворными размерами: 7-сложными или 13-сложными; по-
следнее, «от новгородских дворян», построено на чередовании восьмислож-
ных стихов с семисложными.
По данным С. Ф. Наковальнина, «Благодарение» написано Феофаном
в 1735 году.

Впервые «Благодарение», без указания на рукописный источник, пол-
ностью было опубликовано И. А. Чистовичем (стр. 641—642); вторично —
по рукописному сборнику проф. М. А. Максимовича (ранее принадлежал
Варлааму Лащевскому) В. Науменко в статье «Шуточные стихи начала
прошлого века» («Киевская старина», 1885, № 9, стр. 176—178). Здесь
печатается по БЛ 3051, лл. 196 об.—197 об.
18
К лихорадкѣ в лихорадкѣ
Когда написано стихотворение (одиннадцатисложные стихи с перекрест-
ными рифмами), сведений нет.
Первые строки стихотворения («О лихорадко, тебе за богиню говѣйно
чтили древние народы...») свидетельствуют о хорошем знании Ф. Проко-
повичем античных древностей. Культ богини Febrls в Риме действительно
существовал; Валерий Максим (I в. н. э.) сообщает о трех посвященных
ей храмах, указывая и их местоположение; упоминают о культе этой богини
и другие античные авторы.
Впервые стихотворение без указания на рукописный источник опубли-
ковано И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время, стр. 601).
Здесь печатается по БЛ 3051, л. 193 об.
19
К Селию
Четверостишие это (тринадцатисложные стихи) — вольный перевод
одной из эпиграмм (IV, 21) римского поэта I—нач. II века Марка Валерия
Марциала:
Nullos esse deos, inane caelum
Adfirmat Segius: probatque, quod se
Factum, dum negat haec, videt beatum.1
Время написания четверостишия неизвестно. Впервые издано без ука-
зания на рукописный источник И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович
и его время, стр. 601). Здесь печатается по БЛ 3051, л. 192 об.
20
К сложению лексиков
Стихотворение (тринадцатисложные стихи) — перевод эпиграммы
итальянского философа, филолога и поэта Ю. Ц. Скалигера (1484—1558):
Si quem dura manet sententia judicis olim,
Damnatum aerumnis suppliciisque caput,
Hunc neque fabrili lassent ergastula massa,
Nec rigidas vexent fossa metalla manus:
Lexica contexat. Nam caetera quid moror! omnes
Poenarum facies hic labor unus habet.2
1 Сегий утверждает, что богов никаких нет, небо пусто, и считает, что,
отрицая существование богов, он — счастлив.
2 Если кого-нибудь ожидает жестокий приговор судьи, то не надо
изнурять его каторжными работами, доводить до изнеможения его руки
добыванием руды: пусть он составляет словари. Что тут распространяться!
Этот труд один заключает в себе все виды наказаний.

Когда было написано стихотворение, сведений нет. Впервые издано без
указания на рукописный источник И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович
и его время, стр. 601). Здесь воспроизводится по БЛ 3051, л. 195.
21
Рѣчь господня к рабу малодушному
Четверостишие интересно, помимо содержания (напоминает № 5), и
своей формой: построено оно на чередовании тринадцатисложных стихов
с двенадцатисложными. Время его написания неизвестно.
Впервые издано по дефектному тексту, без указания на рукописный
источник, И. А. Чистовичем (Феофан Прокопович и его время, стр. 599).
Здесь печатается по БЛ 3051, л. 196.
22
Всяк себе в помощь вышняго предавый
Настоящее стихотворение, составленное одиннадцатисложными сти-
хами, — переложение псалма 90. В сокращенном варианте, с пропуском тех
или иных стихов, в литературном обиходе XVIII века оно нередко рас-
сматривалось как песня и в качестве таковой переписывалось в рукописных
сборниках-песенниках (БАН, 16. 6. 32; ГПБ, Тит. № 4419. Тит. № 1109
и др.). Один такой «песенный» вариант этого переложения без имени
автора был опубликован уже в XVIII веке (стихи 1—8, 37—46)
Н. Г. Кургановым в его «Письмовнике» (СПб., 1769, 1777 и др.) в разделе
«Псалмы или духовные песни».
Здесь впервые воспроизводится полностью по БЛ 3051, л. 194—
194 об.
23
О суетный человѣче, рабе неключимый
По жанру стихотворение — песня, интересная своей формой: состоит
из трех строф, каждая из которых складывается из семи стихов и построена
по схеме: 14 + 14 + 8 + 8 + 5+ 5+6. Когда песня написана, сведений
нет.
Была издана без имени автора в «Письмовнике» Курганова в разделе
«Псалмы или духовные песни». Здесь печатается по БЛ 3051, л. 198—
198 об.
24
Кто крѣпок на бога уповая
По жанру — песня, одна из самых популярных в рукописных песен-
никах XVIII века (А. В. Позднее в. Рукописные песенники XVII—
XVIII веков, стр. 8); составлена десятисложными стихами. Время ее напи-
сания неизвестно.
Впервые без имени автора была напечатана Кургановым в «Письмов-
нике» в разделе «Псалмы или духовные песни»; в новейшее время —
В. Н. Перетцем в его «Историко-литературных исследованиях и материа-

лах» (т. I, ч. 2. СПб., 1900, стр. 189, 191) по рукописным сборникам
ГПБ О. XIV. 141, л. 274 об. и Виленской Публичной библиотеки,
№ 235 (92), лл. 21 об.—22. Здесь печатается по БЛ 3051. л. 198.
DE ARTE POETICA
Книга I, глава I
1. Овидий. Метаморфозы, II, 254.
2. Плиний. Естественная история, 2, 13; 17, 37.
3. Дарет и Диктис — мифические, участники Троянской войны. Под
этими именами до нас дошли в латинском переводе с греческого (IV в.
и. э.) два сочинения, представляющие якобы подлинные воспоминания оче-
видцев событий Троянской войны.
4. Мусей и Орфей — мифические певцы. Мусей считался учеником и
другом Орфея. Здесь мифический Мусей отождествлен с исторической
личностью — греческим писателем Мусеем эпохи поздней Римской империи,
от которого дошла до нас поэма «Геро и Леандр».
5. Скалигер, Юлий Цезарь (1484—1558) — знаменитый филолог, автор
«Поэтики» (в 7 книгах, 3 изд., 1586 г.). Книги I и V его «Поэтики»
Ф. Прокопович использовал в своей «Поэтике». Здесь и дальше заимство-
вания из I кн., гл. 2, «Поэтики» Скалигера.
6. Элиан, Клавдий (III в. н. э.), греческий писатель, автор «Истории
животных» и «Пестрой истории» [латинский перевод К. Гесснера (1556 г.)].
7. Скалигер. Поэтика, I, 2, стр. 11. Сиагр — эпический поэт, по пре-
данию, живший до Мусея; он якобы первый сочинил поэму о Троянской
войне. См.: Элиан. Пестрая История, 14, 21; Евстафий, Комментарий
к Гомеру, II, 1, стр. 4.
8. Пиэрий (Пиэр) — мифический македонский певец, сын Лина. По
Овидию (Метаморф. V, 301), царь Пеллы в Македонии, отец девяти
дочерей.
9. Евсевий, епископ Кесарийский (ок. 260—340 гг. и. э.); автор «Цер-
ковной истории» и «О приготовлении евангельском» и других сочинений.
10. Иосиф Иудей, или Флавий Иосиф (род. 37 г. и. э.), — греческий
писатель; автор «Иудейских древностей», «Иудейской войны», «Против
Апиона» и других сочинений.
11. Иероним блаженный (род. ок. 348 г. н. э.), латинский писатель,
переводчик Библии на латинский язык и автор многих сочинений и писем.
12. Все это, конечно, неверно: никаких алкеевых, сапфических стихов,
гексаметров и прочего нет в книгах Ветхого Завета.
13. Плутарх из Херонеи (46—120 гг. и. э.); знаменитый греческий
писатель, автор «Параллельных жизнеописаний» и множества популярно-
философских сочинений.
14. Виргилий. Энеида, VII, 645 (здесь и дальше перевод:
В. Я. Брюсова и С. М. Соловьева); ср.: Скалигер. Поэтика, I, 2,
стр. 8.
15. Порфирион Помпоний (III в. н. э.), латинский грамматик, коммен-
татор Горация.
16. Полидор Виргилий (1470—1550), итальянский гуманист, родом
из Урбино; написал «Книгу пословиц», «Об изобретателях вещей» и другие
сочинения.
17. Квинтилиан Марк Фабий (I в. и. э.) — знаменитый римский ритор
и литературный критик. Ф. Прокопович имеет в виду его сочинение «Обра-
зование оратора» (Institutio oratoria).

18. Ливии Андроник (III в. до н. э.)—римский писатель, по проис-
хождению грек из Тарента; первый познакомил римлян с греческой лите-
ратурой; переводчик на латинский язык «Одиссеи» древним сатурновым
стихом; переделывал греческие комедии и трагедии для постановки на
римской сцене (ср.: Скалигер. Поэтика, I, 2, стр. 8—9).
19. Силий Италик Тиберий (25—101 гг. н. э.) — римский эпический
поэт; автор «Пунической поэмы» (в 17 книгах).
20. Лукан Марк Анней (39—65 гг. н. э.), римский поэт, родом из Испа-
нии; автор эпической поэмы «Фарсалии» (или «О гражданской войне»).
21. Сходные мысли о непристойных стихотворениях высказывает
Фамиано Страда (которого Феофан цитирует в другом месте). Ср.:
Famiani Stradae Romani S. J. Prolusiones academicae seu orationes variae ad
facultatem oratoriam, historiam, poeticam spectantes. Coloniae-Agripp., 1630,
ctp. 82: («Следует ли называть поэтами сочинителей срамных стихотво-
рений»).
22. Имеется в виду утопическое государство Платона, проект которого
дан им в двух сочинениях: «Государство» и «Законы».
23: Гораций. О поэтическом искусстве, 334.
24. Виргилий. Эклоги, VI, 2.
25. Арий (III в. н. э.), пресвитер из Александрии; знаменитый ере-
сиарх; в целях популяризации своего учения Арий составил сборник под
названием Θαλεία, или Θαλει̃αι (пир), — застольные песни или вроде Менип-
повых сатур Варрона; отрывок сохранился у Афанасия Великого (Против
ариан, I, 5); Феофан неправильно передает заглавие сочинения Ария.
26. Константин Великий (306—337 гг. н. э.) — римский император;
признал равноправие христианства с государственной римской религией;
Константин был равнодушен к догматическим вопросам; он председатель-
ствовал на Никейском соборе, осудившем Ария и его учение, но вместе
с тем отправил главу православия Афанасия в ссылку и перед смертью
принял крещение от арианского епископа Евсевия.
27. Липсий Юст (1547—1606), знаменитый голландский филолог;
занимался критикой текста античных писателей, в особенности Тацита,
и так называемыми «древностями»; отдавал предпочтение римским писа-
телям перед греческими.
28. Ферекид (VI в. до н. э.), первый греческий прозаик, родом из
Спроса; автор космогонического сочинения о природе и богах.
29. Архелай, царь Македонии (413—399 гг. до н. э.), ценитель грече-
ской литературы; при его дворе жили знаменитые поэты: Тимофей Милет-
ский, Агафон и Еврипид.
30. Клавдиан Клавдий (конец IV в. н. э.) греческий и латинский поэт
и римский государственный деятель; писал эпические поэмы, панегирики,
эпиталамии и сатиры («Против Руфина» и др.).
31. Император Август занимался поэзией; написал плохую трагедию,
которую сам уничтожил, и сочинял эпиграммы.
32. Домициан Тит Флавий (51—96 гг. н. э.) — римский император;
описал в стихах взятие и пожар Капитолия войсками Вителлия (так наз.
Капитолийская война).
33. Евдокия (401—461 гг. и. э.), супруга восточного императора
Феодосия II, сочиняла неуклюжие стихи в гекзаметрах (героическую поэму
«Киприан и Юстина» и изложение священной истории гомеровскими сти-
хами, так наз. центон).
34. Лев Мудрый (886—912 гг. н. э.), византийский император.
35. Киприан Цецилий (ум. 258 г. и. э.) христианский писатель, епи-
скоп карфагенский.
36. Иларий из Пуатье (ум. 367 г. и. э.), епископ и христианский писа-
тель. Главное сочинение «О троице»; сочинял также духовные песнопения.

37. Дамас, папа (366—384 гг. н. э.) поручил блаженному Иерониму
перевод Библии на латинский язык.
38. Павлин, Меропий Понтий (род. 353—54 гг. и. э.), епископ нолан-
ский; автор писем и стихотворений в гекзаметрах.
39. Пруденций, Аврелий Клемент (IV—V вв. н. э.) христианский поэт
и апологет; родом из Испании. Написал «Апофеозы», «Психомахия» и дру-
гие сочинения.
40. Синезий (370/75—415 гг. н. э.) из Киренаики; епископ Птоле-
маиды, автор писем, речей и гимнов на греческом языке.
41. Иоанн Дамаскин (ум. ок. 754 г. н. э.), церковный писатель, поэт,
автор церковных песнопений.
42. Григорий Назианзин (330—390 гг. н. э.), патриарх Константино-
польский; автор многочисленных прозаических и поэтических произведе-
ний (речей, писем, стихотворений, эпиграмм).
43. Василий Великий (ок. 330—379 гг. и. э.) из Кесарии; митрополит
каппадокийский; автор многочисленных проповедей и писем.
44. Т. е. апостол Павел.
45. Арат (род. ок. 315 г. до и. э.), математик, астроном и поэт. Автор
поэмы «Феномены» (астрономического содержания). В гл. VII «Деяний
апостольских» нет упоминания об Арате.
46. Ошибка; следует читать: «Эпименида». Эпименид — полулегендар-
ный чудотворец и теолог (начало V в. до н. э.), стих из поэмы которого
«Теогония» цитирует апостол Павел; фрагменты см.: Н. Diele. Vorsokra-
tiker, II, 1913, Berlin, 3-е изд., стр. 188—189.
47. Т. е. Александр Македонский.
Книга I, глава II
1. Гермоген из Тарса (II в. и. э.), учитель риторики; автор руковод-
ства по риторике («Прогимнасматы»); латинским переводам его' сочинения
пользовался Ф. Прокопович.
2. Диалогизм (по-латыни sermocinatio) — литературное произведение,
изображающее характер и нравы каких-нибудь лиц, то же, что эпопея
(см.: J. Chr. Ernesti. Lexicon Teehnol. Latin. Rhet, Lips. 1797, стр. 355).
3. Гораций. Искусство поэзии, 333 (здесь и дальше перевод под ред.
Ф. А. Петровского).
4. Перевод наш. Этот стих у Горация нами не найден.
5. Гораций. Искусство поэзии, 344.
Книга I, глава III
1. Т. е. натурфилософом; см.: Аристотель. Искусство поэзии,
1147b.
2. Аристотель. Искусство поэзии, 1451b.
3. См.: Скалигер. Поэтика, V: «Критик» (сравнение Лукана с гре-
ческими и римскими поэтами).
Книга I, глава IV
1. Апеллес, из Колофона (IV в. до н. э.) самый знаменитый художник
древности.
2. Квинтилиан. Воспитание оратора, X, 3.
3. Овидий. Скорбные элегии, II, 1 (здесь и всюду перевод А. А. Фета).

4. Энеида, II, 269 (здесь и всюду перевод В. Я. Брюсова и
С. М. Соловьева).
5. Энеида, VIII, 26.
6. Энеида, III, 588.
7. Энеида, IV, 129.
8. Энеида, XII, 113.
9. Перевод приведенных четырех строк из Овидия (?) — наш.
10. То и другое слово означает «меч».
11. Сенека. Федра, 140 (здесь и всюду перевод С. М. Соловьева).
12. Это стихотворение Вергилию не принадлежит и представляет собой
школьное упражнение на заданную тему.
13. Напечатано впервые под заглавием «Descriptio situs Kioviae»
в издании: Illustriesimi ас reverendissimi Theophani Procopowic Miscellanea
Sacra, varus temporibus edita, nunc primum in unum collecta publicoque edita.
Vratislaviae. 1744, стр. 154—155.
14. Борисфен — древнее название реки Днепра.
15. Люцифер — утренняя звезда, светоносец.
16. Здесь — солнце.
17. Морская богиня, здесь — река.
Книга I, глава V
1. Сервий Сульпиций Руф, консул 51 г. до н. э., вместе с Цицероном
слушал лекции ритора Молона на Родосе; римский государственный дея-
тель, оратор и юрист. Имя дочери Цицерона было не Теренция, а Туллия
(у Феофана ошибка).
2. Племянник знаменитого Яна Кохановского Кохановский Петр
(1566—1620) перевел поэму Тассо под заглавием: «Goffred abo Jeruzalem
wyzwolona» (1618). Здесь и всюду нами дан перевод с итальянского
О. Головина (СПб., 1909).
3. Санназарий Якопо (Акций Синцерий), или Санназаро (1458—
1530), — латинский и итальянский поэт эпохи Возрождения; автор пасто-
рального романа «Аркадия», поэмы «О рождестве Девы» и др.
4. Перевод Л. В. Разумовской.
5. Славянский перевод помещаем здесь.
Ко первому отъ моря рѣки пойдут току;
Но и солнце возвратить б*кгъ свой ко востоку:
На земли узрим звѣзды; горъ плуг ходящий:
Вода огнь, а огнь воду источит горящий.
Вся законам естества причинят тревогу,
Ни едина тварь свою удержит дорогу.
Вся собудутся, яже удобия мѣру
Превосходят и нужно всему дати в-вру.
Сих аз чаю, ибо той плетет на мя сѣти
В нем же чаях прискорбный страду имѣти.
6. Катулл, V (перевод А. А. Фета).
7. Перевод М. Е. Грабарь-Пассек.
8. Перевод М. Е. Грабарь-Пассек.
9. Перевод М. Е. Грабарь-Пассек.
10. Алексий блаженный, иначе Алексей божий человек (ум. ок. 412 г.
и. э.), сын богатых родителей; в юные годы, оставив мирскую жизнь,
удалился в пустыню. Как показал А. Грузинский («Elegia Alexii» Теофана
Прокоповича. Записки Наукового товариства в Києві, кн. IV, 1909,
стр. 23), «Элегия» является подражанием двум Овидиевым элегиям

(именно, 3-й и 4-й элегиям из кн. I «Скорбных элегий»). Источником
элегии А. Грузинский считает одно из латинских житий блаженного
Алексия так называемой Мюнхенской редакции (стр. 31). Из славянских
житий, говорит далее А. Грузинский, ни одно не напоминает «Элегию»
(стр. 31, прим. 1). В «Элегии» сравниваются два момента: изгнание
Овидия и добровольное бегство Алексия из родного дома (стр. 21).
Написана она, по мнению А. Грузинского, не раньше 1698 г., во время
пребывания Феофана в Риме в коллегии св. Афанасия (стр. 21). Напе-
чатана впервые в издании: Lucubrationes illustrissimi ас reverendissimi
Theophani Procopowic quae (propter unam narrationem) iam orationes, iam
poemata, iam epistolas in se comprehendant. Nunc primum in unum corpus
collatae et in publicam lucem editae, Vratislavie (1733, стр. 166).
Книга I, глава VI
1. Афтоний из Антиохии, ритор IV в. н. э., ученик знаменитого
Либания; автор риторического учебника «Прогимнасматы», переведенного
на латинский язык;. учебник был распространен в школах Византии и
в Европе в эпоху Возрождения.
2. Прогимнасматами в риторических школах римской эпохи назывались
вступительные упражнения к основному курсу (гимнасий); они состояли
из пересказа басен Эзопа, сочинения хрий, этологии, просопопэй, свасорий,
общих мест и т. п. (см.: Ernesti, Lexicon Techno 1..., стр. 304).
3. Гораций. Искусство поэзии, 24.
4. Элладий из Птолемаиды, церковный писатель (IV в. н. э.).
Книга I, глава VII
1. Формии — город на средиземноморском побережьи Лациума (ныне
Формия).
2. Ср.: Скалигер. Поэтика, V, 16, стр. 742.
Книга I. глава VIII
1. Клавдиан. Сатира на Руфина, I, 214.
2. Мы помещаем их в примечаниях:
Ты облеченна во солнце Дѣво
Богомати,
Да како аз сень къ тебѣ дерзну
приступати:
Ты красота, аз мерзость; въ Тебѣ
нѣсть порока;
Мене же потопляет бездна
скверен глубока;
Ты благодать, аз злоба; Ты рай,
аз Геенна
Ты вся еси Святаго Духа испол-
ненна.
Аз же диявольскаго исполнен
навѣту,
Нѣсть убо причастие мнѣ, тмѣ, к
Тебѣ, свату.
«Знаменитейший ц ученейший муж» — лицо, нам неизвестное.

3. Напечатано впервые под заглавием «Elegia ascetica» в «Miscellanea
sacra» (стр. 159—160).
4. Катулл, II; Виргилий в поэме «Комар».
5. Майорагий (или Маджораджо) Маркантонио (род. 1514 г.) —
итальянский гуманист и латинский поэт; автор «Антипарадоксов».
6. Энеида, I, 589.
7. Напечатано впервые под заглавием «Laudatio Borysthenis» в «Lucu-
brationes» (стр. 139—140).
8. Присциан — латинский грамматик (IV в. и. э.).
9. Гораций. Сатиры, II, 6.
Книга I, глава IX
1. Гораций. Искусство поэзии, 359.
2. Гораций. Послания, I, 19, 19 (в тексте ошибка).
3. Христофор Лонголий (1490—1522), родом из Бельгии; гуманист,
филолог и юрист; отличался изумительной памятью и необыкновенно
удачно подражал стилю Цицерона.
4. Книга V «Поэтики» Скалигера носит название «Критик» (Liber
Criticuis).
5. См.: Скалигер. Поэтика, V, 3, стр. 544 сл.
Книга II, глава I
1. Гораций. Искусство поэзии, 75.
Книга II, глава II
1. Под «критиками» Феофан имеет в виду, по-видимому, прежде всего
Понтано (см. его «Поэтику»; II, стр. 71).
2. Энеида, I, 6.
3. Энеида, I, 1 сл.
4. Искусство поэзии, 97.
5. Искусство поэзии, 138.
6. Искусство поэзии, 140.
7. Лукан. Фарсалии, 1 сл. (перевод Л. Е. Остроумова).
8. По-видимому, имеется в виду Хотинская война польского короля
Сигизмунда III с турками (1621 г.). «Современным болтуном» Ф. Проко-
пович называет, по всей вероятности, панегириста короля Сигизмунда III
Якова Собеского, написавшего поэму «О Хотинской битве». (Jacobi
Sоbiеski. Commentariorum Chotinensis belli libri tres. Dantisci, 1646).
9. О поэтическом искусстве, 470.
10. Овидий. Метаморфозы, I, 2.
11. Велиал, или Велиар, — князь бесовский. Цитата из II послания
апостола Павла к Коринфянам (VI, 15).
12. По-видимому, Яков Собеский. Тирас — ныне Днестр.
13. По-видимому, Сигизмунд III.
14. Феофан Прокопович неправильно считает обращение к Музе
у Торквато Тассо призыванием Девы Марии.
15. Энеида, VII. 41.
Книга II, глава III
Глава III — одна из самых оригинальных у Феофана; она содержит
теорию гекзаметра, его достоинства и погрешности. Подобно Понтано,
Феофан выставляет требование, чтобы «стих соответствовал содержанию

и был бы созвучен ему каким-то музыкальным приемом» (стр. 395).
В стихе учитываются три стороны: «звучание слов, ритм и количество
стоп, а также сочетание двух первых, т. е. звучания и ритма» (стр. 395).
О рифме Ф. Прокопович нигде не говорит. Эти оригинальные для своего
времени высказывания обратили внимание одного новейшего исследователя
русского гекзаметра, который говорит: «Любое исследование о квантита-
тивном гекзаметре будет неполным без упоминания „Поэтики" Феофана
Прокоповича» (R. Bargi. A History of the Russian Hexameter. Connec-
ticut, USA, 1954, стр. 29).
1. Энний Квинт (239—169 гг. до н. э.) — создатель латинского поэти-
ческого языка; автор трагедий, сатир и поэмы «Анналы» (стих цитирован
грамматиком Присцианом, 947, е. v. tute).
2. Брань и героя пою.
3. Невыразимую [скорбь], царица, [велишь ты обновить].
4. Тибулл, I, 6, 1: Чтобы меня обмануть, ты кидаешь нежные взгляды
(здесь и дальше перевод А. А. Фета).
5. Гораций. Сатиры, II, 3, 79: Кто с честолюбия бледен, а кто
с сребролюбья.
6. Приходили в смятение жители Константинополя от бесчисленных
тревог.
7. Золотые ты пишешь стихи, Юлий, величайший из поэтов.
8. Послания Улисса в «Героидах» Овидия нет. Следует читать: «речь
Улисса» (перевод Ф. Ф. Зелинского).
9. Овидий. Послания героинь. Гермиона — Оресту, 29.
10. Энеида, XII, 373.
11. Т. е. амфитеатра Флавиев (Колизея).
12. Энеида, II, 3.
13. Энеида, IX, 164.
14. Энеида, II, 28.
15. Энеида, VIII, 452.
16. Энеида, III, 208.
17. Энеида, IV, 593.
18. Энеида, II, 10.
19. Энеида, VIII. 596.
20. Георгики, I, 449 (перевод здесь и всюду С. В. Шервинского).
21. Энеида, III. 658.
22. Энеида, VII, 630.
23. Георгики, III, 276.
24. Метаморфозы, I, 14.
25. Метаморфозы, VI, 375.
26. Катулл. LXIV. 15.
27. Скалигер. Поэтика, V; сравнение Виргилия с Гомером.
28. Гораций. Искусство поэзии, 139.
29. Энеида. V. 481.
30. Энеида, I. 105.
31. Энеида. II. 249.
32. Сервий. Марий Гонорат, римский грамматик II половины IV в.
н. э.; автор комментария к Виргилию и др.
33. Энеида, VI, 346.
34. Энеида, II, 378.
35. Энеида, I, 609.
36. Энеида, VI, 156.
37. Скорбные элегии, IV, 8, 1.
38. Энеида, VI, 620.
39. Энеида, VI, 851.
40. Клавдиан. О третьем консульстве Гонория, 42.

Книга II, глава IV
1. Понтан или Понтано (Яков Шпаннмюллер) (1542—1626)—немец-
кий иезуит; написал «Прогимнасматы», «Поэтику» и др. Книги его чита-
лись еще в XVIII в.; (заглавные книги Понтано звучат так: Jacobi Pon-
tani de S. J. Poeticarum institutionum libri III. 1597, Ingolstadii. Ed. II).
2. Страда Фамиано (1572—1649) — итальянский иезуит; церковный
писатель, историк и поэт (см. прим. 21, к гл. I, кн. I).
3. Тацит. Анналы, I, 1.
4. Аристотель. Искусство поэзии, 1451b.
5. Энеида, IX, 66.
6. Аристотель. Искусство поэзии, 1451b.
Книга II, глава V
1. Гипотипоза — букв, «образец, пример, приводимый оратором».
2. Аристотель. Искусство поэзии, 1451b (русск. перев., изд. 1957 г.,
стр. 68).
3. Пирр (319/8—272 гг. до н. э.)—царь Эпира, знаменитый полко-
водец.
4. Курций Руф, Квинт — римский историк эпохи императора Клавдия,
автор «Истории Александра Великого» в 10 книгах.
5. Аристотель. Искусство поэзии, 1451b (русск. перев., изд. 1957 г.,
стр. 68).
6. Точнее: в «Воспитании Кира».
Книга II, глава VI
1. Гелиодор из Эмесы (III в. и. э.) — автор романа «Эфиопика»
в 10 книгах (русск. перев. А. Н. Егунова).
2. Барклай Иоанн (Джон) (1582—1621) — новолатинский поэт и
сатирик. Автор «Аргениды» — политико-аллегорической поэмы (русский
перевод В. К. Тредиаковского). .
Книга II, глава VII
1. Эпифонема — букв, «восклицание», когда оратор, говоря о чем-
нибудь важном, возвышает голос.
2. Энеида, IV, 129.
3. Овидий. Метаморфозы, XI, 593.
4. Энеида, II, 21.
5. Энеида, II, 403.
Книга II, глава VIII
Обычно вопросов об амплификации, пафоса и «уместного» авторы
поэтик, насколько нам известно, не касались. Эти вопросы трактует рито-
рика. В своей «Риторике» (см. кн. II, гл. VIII и кн. V) Феофан говорит
об этом более подробно. Как пример «неуместного» он приводит здесь
описание из поэмы польского иезуита Канона «О копях бохнийских».
1. Клавдиан. О третьем консульстве Гонория, 42.
2. Плавт. Бакхиды, V, 1090 (перевод А. В. Артюшкова).
3. Энеида, III, 313.
4. Канон Андрей — польский иезуит (1612—1685). Автор латинских
поэм и стихотворений (Книга поэм. Польские элегии. Краков, 1641;

Четыре книги лирики. Краков, 1643). Бохнийские соляные копи устроены
королем Казимиром Великим (в 38 км от Кракова). Кунегунда (1225—
1292)—польская королева, супруга Болеслава V.
5. Одиссея, XII, 374 сл.
6. Метаморфозы, II, 397.
Книга IL глава IX
1. Тит Ливии, I, 58 (перевод П. А. Адрианова).
2. Овидий. Фасты, II, 787 (перевод Ф. Ф. Зелинского).
Книга II, глава X
1. Гораций. Искусство поэзии, 189.
2. Эпитасис — напряжение.
3. Катастасис — замедление.
4. Катастрофа — поворот.
5. Маврикий (582—602) — византийский император.
6. Овидий. Скорбные элегии, II, 381.
7. Ошибка: Аристотель в «Искусстве поэзии» об этом не говорит.
Книга II, глава XI
1. Гораций. Эподы, II, 1.
2. Гораций. Послания, 19, 23.
3. Сенека. Медея, 743: ...молящего, о души, оставив [берега Тар-
тара], спешите к моему брачному ложу...
4. Сенека. Федра, 1205: Какую бы правду ни скрыл Протей в самом
отдаленном убежище...
5. Сенека. Агамемнон, 607: Кто лик несправедливого Ахеронта...
6. Сенека. Агамемнон, 853: Неопытная рука испугалась вырвать...
7. Сенека. Эдип, 715. Как только сын великого Агенора остановился
под сенью ветвей нашего дерева...
8. Гликон — греческий поэт неизвестной эпохи, изобретатель (как ду-
мали древние) гликонейского размера.
9. Тибур в раздумье завывает...
10. Лишь важные антийские сонмы... трижды...
11. Адоний — стих, состоящий из каталептического дактилического
диметра.
12. Poetae Latini Minores, 3, 51: И твои колесницы медленно снова
движутся, светлая Феба.
Книга III, глава I
1. Лукреций. О природе вещей, IV, 11.
Книга III, глава II
1. Овидий. Любовные элегии, III, 9, 3 (на смерть Тибулла).
2. См. выше, стр. 419 сл.
3. И в легкомыслии лишь постоянна своем.
4. И коль трудами добьюсь этой награды, я рад.
5. Катулл, LXXVI, 8: Или делать: это ты сказал и сделал.
6. Катулл, XCIII, 2: И не знать, белый ты или черный человек?
7. Но все же велико упование на милость Бога.

8. Катулл, LXVIII, 82: Как, снова возвращаясь, одна за другой
зима...
9. Катулл, LXVIII, 55: И щеки не переставали увлажняться от скорб-
ного потока слез.
10. Тот от евбейских всегда вод ставит вспять паруса.
11. Ибо страха в душе меньше моей, чем надежд.
12. И к моим вискам не приспособлен венок.
Книга III, глава IV
Главы об эпиграмме (IV—VI) принадлежат к числу самых блестящих
в «Поэтике» Феофана (главы об эпиграмме в других поэтиках, например
у Понтано, гораздо менее разработаны). Феофан дает здесь много при-
меров эпиграмм своего сочинения, написанных, по его собственным словам,
«для души» и «ради упражнения» (Поэтика, стр. 449). В своем курсе
«Риторика» (кн. V, гл. VII) он дает оригинальные приемы нахождения
неожиданных острых концовок; к жанру эпиграммы и сатиры он про-
являет особый интерес (см.: Риторика, там же).
Книга III, глава V
1. Марциал, VIII, 19.
2. Марциал, I, 110.
3. Марциал, VIII, 21.
4. Катулл, LII, 1.
Книга III, глава VI
1. Катулл, XXVI, 1 (здесь неотраженная в переводе игра слов).
2. Кохановский Ян — знаменитый польский поэт эпохи Возрождения
(1530—1584).
3. Перевод Л. В. Разумовской.
Книга III, глава VIII
1. См.: Luciani Samosatensis opera, v. III, epigr. 28 (С. Jacobitz).
2. Дуранд — лицо нам неизвестное.
3. Фосс— может быть, Вильгельм Фосс, деятель Реформации в Гер-
мании и церковный писатель (1535—1598).
4. Перевод Л. В. Разумовской.
5. Перевод Л. В. Разумовской.
6. Перевод Л. В. Разумовской.
7. В подлиннике шуточные рифмы, не переданные в переводе.

Редактор издательства С. С. Волк Художник С. Н. Тарасов Технический редактор А. В. Смирнова Корректоры Т. Н. Богданова-Катькова, Н. Е. Фатина и Л. З. Фрадкина Сдано в набор 13/III 1961 г. Подписано к печати 23/VI 1961 г. РИСО АН СССР № 15-2. Р. Формат бумаги 60 × 92¹/₁₆. Бум. л. 15³/₄. Печ. л. 31¹/₂ = 31¹/₂ усл. печ. л. + 1 вкл. Уч.-изд. л. 31.76+ 1 вкл. (0.05). Изд. № 1382. Тип. зак. № 99. Тираж 2000. Цена 2 р. 10 к.

Ленинградское отделение Издательства Академии наук СССР Ленинград, В-164, Менделеевская лин., д. 1

1-я тип. Издательства Академии наук СССР Ленинград, В-34, 9 линия, д. 12

ИСПРАВЛЕНИЯ И ОПЕЧАТКИ

*Страница*	*Строка*	*Напечатано*	*Должно быть*
31	10 сверху	стрепета	стерпеша
35	7 снизу	пораженный	пораженныи
39	19 сверху	крупно	купно
66	19 снизу	перславные	преславные
85	18 „	«Богов	«Богом
96	4 „	дело	деле
156	12 сверху	полщиче	полчище
215	9 — 8 снизу	*Следует читать:*
		«На мир, на мир!» — закричано.
		Не судил бог христианства
231	24 „	guod	quod
235	2 сверху	Nomerys	Homerus
235	17 снизу	Marni.	Magni.
301	5 сверху	fadiunt	faciunt

Феофан Прокопович. Сочинения. — 1961

ПРЕДИСЛОВИЕ

1

2

3

4

ОГЛАВЛЕНИЕ