Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 4, вып. 2. — 1977

ГЛАГОЛ

I. ДЕЛЕНИЕ ГЛАГОЛОВ НА ВИДЫ
§ 1. Критический обзор литературы о видах
(Востоков, Юрий Крижанич, Ломоносов,
Шафранов, Болдырев, Давыдов, Павский)
Грамматические категории, обозначаемые словом вид, давно
замечены и перечислены. В этом отношении дополнять нечего.
Путаница в понятиях о виде, на которую издавна и до сих пор
жалуются, происходит не столько от неполноты наблюдений
современного языка, а от недостатка обыкновенной или, что то
же, исторической точки зрения, с которой можно бы было
усмотреть постепенность и порядок в наслоении значений, на-
зываемых видами. Большинство писавших о видах, даже знав-
шие вообще, что единственное верное направление языкознания
есть историческое и, в частности, что было время, когда в гла-
голе не было видов, смотрели на виды как на явления одно-
временные по происхождению и делили их, не спрашивая, что
было прежде, что после, не заботясь даже о единстве основания
деления.
Я приведу только более известные деления.
По Востокову (Грамматика), вид глагола есть выраже-
ние: 1) продолжения, 2) свершения и 3) повторения
действий, согласно с чем главных видов три: 1) неокон-
чательный, не означающий ни начала, ни конца действия,
2) совершенный, показывающий начало или конец действия,
и 3) многократный, показывающий действие, повторенное
несколько раз.
1. Неокончательный вид подразделяется на: а) опре-
деленный, показывающий действие в самом совершении оного,
например читаю, пишу, т. е. занимаюсь теперь чтением или
писанием; б) неопределенный, который показывает дейст-
вие как бы отвлеченное, рассматриваемое не во время совер-
шения, также привычку и способность к действию, например
читаю, пишу, т. е. имею обыкновение читать или писать, умею
читать или писать.

Различие между видом определенным и неопределенным не
выражается формально в одних глаголах, но выражается в дру-
гих, означающих движение с места и некоторые действия,
к зрению и слуху относящиеся; например, определенный: вести,
весить, видеть, свистеть; неопределенный: водить, вешать, ви-
дать, свистать.
2. Глаголы вида совершенного подразделяются на:
а) начинательные, которые показывают начало действий,
например стану хвалить, стал читать, пойду, запою, и обра-
зуются двояко: приложением вспомогательного глагола стать,
стал, стану к неопределенному наклонению неокончательного
вида и приставкою предлогов воз-, за-, по- к простому (беспред-
ложному) неокончательному виду; б) окончательные, на-
пример похвалю, кину, дойду, пропою.
Последние в свою очередь делятся на: аа) окончательные
длительные, показывающие действие, конченное в несколько
приемов или в некоторое продолжение времени, например по-
хвалю, дойду, бб) окончательные однократные, пока-
зывающие действие, конченное одним движением, например кину.
3. В глаголе многократного вида нет подразделений.
Первые два члена главного деления (вид неокончательный
и совершенный) имеют одно основание деления (несовершенность
или совершенность); третий (многократный)—другое (количество
крат). Очевидно, что глаголы многократные беспредложные
(а только такие и называет Востоков многократными) подходят
под понятие неокончательности (т. е. несовершенности), стало
быть, первый член деления заключает в себе и третий. Менее
очевидно, хотя верно, что глагол совершенный, сложенный из
предлогов и глаголов многократных, например запохаживал, не-
смотря на влияние предлогов, сохраняет свою многократность
(см. ниже).
Таким образом, оказывается, что каждый из первых двух
членов не исключает собою третьего, т. е. главное деление было
бы двойственно: глаголы несовершенные и совершенные.
Подразделение вида неокончательного на опреде-
ленный и неопределенный не может быть соглашено
с подразделением вида совершенного, так как они не означают ни
начала, ни конца действия, т. е. как несовершенные, по-види-
мому, не могут быть совершенными. Если же разделим глаголы
неокончательные на определенные (веду) и неопределен-
ные (вожу), то окажется, что те и другие исключают не весь
вид совершенный, а только одно из его подразделений: глаголы
однократные. Глаголы определенные и неопределенные, оставаясь
сами собою, в то же время могут быть совершенными начина-
тельными: стать вести, стал вести, стану вести—тоже неокон-
чательные определенные. Совершенный начинательный: доведу —
неокончательный определенный. Совершенный длительный:
завожу (начну водить) и стану водить — глаголы неокончатель-

ные неопределенные, совершенные начинательные; довожу—
неокончательный неопределенный, совершенный длительный.
Определение каждого из этих глаголов заключает в себе про-
тиворечие, которое не может быть устранено заявлением, что
глаголы неокончательные превращаются посредством при-
соединения вспомогательного стать и известных предлогов
в совершенные начинательные и длительные: в том-то и дело,
что, превращаясь, эти глаголы не перестают быть определен-
ными и неопределенными. Выход из этих противоречий тот, что
определенность и неопределенность не суть подразделения не-
окончательности, т. е. несовершенности, что неопределенность
и определенность, с одной стороны, и несовершенность и совер-
шенность, с другой,—это два различные деления, насильственно
соединенные в одно.
В начинательный вид Востокова вовсе не входят гла-
голы, обозначающие оттенок начинательности (перехода в извест-
ное состояние) своим характером — средством вполне
грамматическим или формальным. Начинательные глаголы
вида совершенного у Востокова должны распасться на два
отдела: глаголы сложные со стать, стал, стану и глаголы
сложные с предлогами воз-, за-, по-.
Что до первых, то в таких выражениях, как стану, стал,
стать бить, замечаем следующее. Выражения эти в известном
отношении вряд ли могут быть отделены от выражений, очевидно,
не составляющих особой грамматической категории начи-
нательности и означающих начинательность не граммати-
чески, а логически, каковы русские начал (старорусское узяв)
бить, завел (= начал), принялся, собрался бить; украинское узяв,
почав, заходився бити.
Такая начинательность может быть в глаголах независимо
от их совершенности. Ср. русское „заводит (начинает, прини-
мается, собирается) петь“; украинское „береться (починав, захо-
жується, лагодиться) бити“; „И пошёл говорить“; „У цркви блага
не имаше, него едан сандук од камена; одоше га дружба раз-
бијати, сви га бише разбит' не могоше“ (Чубро Чоjковић , 65);
„Обjе мени стадоше зборити“ (ibid., 65) (fingen an); „Плећи даде
а бjeжaти оде“ (ibid., 77); „[Ребята] взяли Гордена пощипывати“
(,Др. росс. стих.“, 152).
Если захожусь бить не есть начинательный глагол (т. е. не
есть одна простая или описательная форма), а выражение, то
стану бить не следует считать грамматическою категориею;
в противном случае мы должны бы до бесконечности размножить
количество грамматических категорий, смешавши их с относи-
тельно-реальным значением слов. Правда, между стану бить
и начну, захожусь бить есть та разница, что в стану некогда
чувствовалась начинательность, зависимая от формальной сти-
хии этого слова, именно от характера но из этого не сле-

дует, чтобы и не стану могло рассматриваться как слово чисто
формальное, по значению сливающееся со своим дополнением
в одну форму стану бить, которая рассматривается обыкновенно
как одно будущее время глагола; но в таком случае и заведу
бить и захожусь бить—будущие времена. На самом деле эта
не описательные времена, а сложные выражения, обязанные зна-
чением будущности тем, что в них входят глаголы совершенные.
Напротив, буду бить и битиму, как и сербское бићу, могут счи-
таться за грамматические формы в силу чисто формального зна-
чения глаголов, входящих в их состав. Между этими будущими,
с одной стороны, и группою выражений, как стану—стал —
ставши—стать бить, с другой, нет полного соответствия.
Между тем, вопреки Востокову, буду бить сходно с стану
бить в том, что как в первом, так и во втором бить представ-
ляется несовершенным, явственно отличается от совершен-
ных глаголов, как побью, забью, убью и прочее. Вообще совер-
шенность глагола дополняемого не делает совершенным допол-
нения в неопределенном наклонении.
Итак, стану бить по отношению ко второй составной части
не может быть названо ни начинательным, ни совершенным.
Что до второго отдела глаголов, всегда совершенно-начина-
тельных, то это — глаголы предложные: пойду, взвою, запою. По
Востокову, начинательные совершенные — на деле действительно
суть совершенные, но не начинательные в грамматическом смысле.
Подобным образом предложные совершенные, называемые Восто-
ковым окончательными длительными (похвалю, дойду), не
составляют грамматической окончательности (которой не
следует смешивать с совершенностью).
Было бы достаточно оснований различать, согласно с Восто-
ковым, грамматические категории начинательности и окончатель-
ности внутри категории совершенности глаголов пред-
ложных, если бы каждый предлог, сообщающий глаголу значение
совершенности, в то же время относил глагол к разряду начи-
нательных или окончательных. Но, во-первых, значения начи-
нательности и окончательности выходят за пределы совершен-
ности: заговорю (начну говорить) есть глагол совершенный, заго-
вариваю (с кем, начинаю говорить) — глагол несовершенный, но
начинательность в них одинакова; заговорю зубы (заговором утолю
зубную боль) есть глагол совершенный, заговариваю — глагол не-
совершенный, оба с равным значением окончательности. Согласно
с этим мы должны были различать начинательность и оконча-
тельность как в глаголах совершенных, так и несовершенных.
Во-вторых, различия начинательности и окончательности слиш-
ком частны для грамматических категорий. Большинству пред-
логов начинательность значения не свойственна. Принадлежность
глаголов предложных к начинательным или окончательным, по-
добно всем лексическим оттенкам значения слов, формально
ничем не выражается, так что посредством грамматического раз-

бора мы не в состоянии различить глаголов начинательных —
завозить ногами под столом (начать возиться) от глаголов окон-
чательных: завозить платье (в том смысле, как говорят „зано-
сить рубашку“), завозиться донельзя (замараться). Дополнение
в том или другом падеже для начинательности и окончательно-
сти значения глагола вовсе не характеристично.
Как выше сказано, глаголы неокончательные несовершенные
заключают в себе и многократные; но и одно из принятых Во-
стоковым подразделений глаголов несовершенных, именно гла-
голы неопределенные, как выражающие привычку к дей-
ствию, тоже заключают в себе глаголы многократные: говаривал,
solebat dicere. А между тем другой отдел глаголов неоконча-
тельных—глаголы многократные.
Юрий Крижанич („Граматйчно изказанје“, стр. 73) замечает:
„1. Начинательные глаголы, к коим относятся не только
беспредложные, как: билиjем, черниjем, но и предлож-
ные, как: обилел, очернел. Независимо от этого... почти всякий
начинательный глагол, — говорит он вслед за этим, — разделяется
на однократный, многократный и неопределен-
ный“ 1.
Таким образом, возникший впоследствии времени спор о том
суть ли формы со значением однократным (и совершенным) и
многократным самостоятельные глаголы, или же эти формы
вместе с неопределенными составляют одно спряжение о десяти
или восьми временах2, с точки зрения Крижанича решается та-
ким образом: однокоренные глаголы, неопределенные и одно-
кратные, суть глаголы самостоятельные, но лишь взятые вместе
они образуют круг категорий, выражаемых славянским глаголом.
Графически этот взгляд выражается у Крижанича тем, что спря-
1 Словом глагол неопределенный перевожу Крижаничево „обостојна
ричина“, имея в виду позднейшую терминологию; собственно „обостојна ри-
чина“ значит глагол самостоятельный. Так, у Крижанича substantivum
названо „обстојно jме.. Koje само об себи, без jного jмена, в бесйде сто
jaT
может“ (ibid., стр. 46).
Выражение „...всякий начинательный глагол разделяется на однократ-
ный...“ следует понимать так, что хотя каждый из трех глаголов, каковы,
например, обстойный сидим (сижу), многократный сидам (украинское сідаю),
однократный седам (сяду), принадлежит к особому спряжению (коих у Кри-
жанича три, по 1-му лицу единственного числа -ам, -ем, -им), но все три
„обличья“ (вида) дополняют друг друга и в этом смысле могут рассматри-
ваться как один глагол.
2 Ломоносов принимает в русском десять времен: настоящее колю,
прошедшее неопределенное КОЛОЛ, прошедшее однократное
кольнул, прошедшее совершенное ПОКОЛОЛ, давнопрошедшее
1 -е калывал, будущее неопределенное буду колоть, будущее
однократное кольну, будущее совершенное поколю. „Академиче-
ская грамматика“ 1802 г. отбрасывает давнопрошедшие 2-е и 3-е. Защита
несамостоятельности форм на -ну-, -ыва- (-ива-, -а-) и форм предложных со-
вершенных, их принадлежности к одному спряжению—в сочинении Шафра-
нова „О видах русского глагола в синтаксическом отношении“. М., 1852.

жение каждого из этих глаголов занимает особый столбец, но
все три столбца стоят рядом.
Здесь замечу, что и я при дальнейшем изложении буду без-
различно называть глаголом и один глагол, принадлежа-
щий к одному известному разряду, и группу взаимно допол-
няющих себя относительно вида. Я буду, избегая околичнословий,
говорить, например, о глаголе с четырьмя степенями, т. е. о
четырех глаголах, по отношению к виду составляющих одно
целое. За мерило особенности глагола будем при этом принимать
только глагольный характер; различные предложные глаголы
с одним и тем же характером (до-, при-, за- ходить) составляют
особые единицы только с лексической точки зрения, а в грам-
матике принимаются за одну единицу, если они тождественны
в формальном отношении.
Глагол однократный означает действие однократное и
совершенное. Сюда, по Крижаничу, относятся все глаголы, ко-
торые мы называем совершенными, т. е. не только такие, как
крикнем, станем, но и такие, как будем, седем (=сяду), лежем
(=лягу), заседем, полежем, а равно образованные от неопре-
деленных (обстойных)—посидим, полежим, престоьим, /зве-
рем, наживем, проговорим и многократных (в смысле, принятом
Крижаничем), как обходим (в значении будущего, а не настоя-
щего времени).
Разумеется, сюда же должны быть отнесены и вышеупомяну-
тые начинательные предложные обилел etc.
Многократный глагол означает действие, повторяемое
много крат или обычное, как: сидам (украинское сідаю)%
лигам (украинское лягаю), стаjем (стаю, становлюсь), засидам9
полигам, возстајем, обладаем (от владам), указуjем (от кажем)>
зазйвам (от зовём), познавам (от знам), скончавам (от кончим),
вальам (валим), забавльам (забавим) с изменением основного о
в а: говарјам (говорим), ваджам (водим) и прочее. Крижанич
знает русские формы: говаривал, хаживал, спрашивал, но считает
их мужицкими и испорченными („кметскиь и сказен изрок“).
Правильно: говарјал, хажал, спрашал. Не забудем, что он ста-
рается создать грамматику общеславянского языка; устраняя
русские формы, он точно так же считает „мужицкими“ и „мерз-
кими“ такие задунайские, как воздвизам, приницам (старосла-
вянские въздвизаѭ, приницаѭ) вместо воздвигам, приникая
(стр. 108-109).
Неопределенный просто означает действие без отноше-
ния к однократности или многократности, как: сидим, лежим,
стоьим. Название этих глаголов самостоятельными („обстојна ри-
чина“) оправдывается тем, что по общему правилу они первооб-
разны, и от них производятся глаголы однократные и много-
кратные. Крижанич знает исключения из этого правила; так,
например, некоторые однократные на -нем (ринем, денем, кинем,
сванем, гернем) он считает коренными.

Обращаем внимание на следующие наблюдения Крижанича:
1. Глагол .неопределенный, слагаясь с предлогом, изменяет
вид и становится однократным (т. е. совершенным), за исключе-
нием глаголов: завидим, ненавидим, надијемсе и некоторых других.
Но глагол многократный и слагаясь с предлогом остается
многократным, за исключением глаголов водим, возим гоним,
носим, ходим, лазим, которые в соединении с предлогами имеют
двоякое значение: многократное и однократное (совершенное, как
заводим, и прочее) (стр. 75).
2. Некоторые глаголы многократные, не сложенные с пред-
логом, употребляются в двояком значении: неопределенном
(обстојом) и многократном, например: прашам, кушам, жедам,
дихам, стрильам, рубам и пр. (стр. 74).
3. В однократных (т. е. совершенных) будущее время оди-
наково с настоящим.
Через полтораста лет без малого проф. Болдырев, по всей
вероятности совершенно самостоятельно, пришел к такому же
делению по видам, как и Крижанич (см. Болдырев).
Болдырев делит глаголы по видам на пять разрядов:
а) начинательные, например белеть;
б) неопределенные, выражающие некоторое продолже-
ние состояния или действия, например делать, любить, терпеть,
бегать;
в) учащательные, показывающие действие, повторенное
несколько раз, притом в разные времена, например делы-
вать и прочие на -ыва-, -ива-;
г) однократные на -нуты дернуть;
д) совершенные, выражающие действие, которое должно
быть произведено вдруг, например срубить, приделать, разбить,
вырвать, запереть.
Заметим следующие отличия от Крижаничева деления.
Начинательные у Болдырева поставлены в ряд с осталь-
ными. У Крижанича они выделены из тройственного деления
почти всякого глагола на обстойные, однократные и
многократные, так как начинательные, независимо от своей
начинательности, могут быть обстойными и совершенными.
В числе неопределенных у Болдырева помещен глагол
бегать. Очевидно, глагол бегать может быть отнесен только
к этому отделу, из чего видно, что неопределенные Болдырева
заключают в себе часть многократных Крижанича. Для нас
поучительно то, что двух отделов (обстойные и много-
кратные— Крижанича, неопределенные и учащатель-
ные—Болдырева) мало для помещения глаголов, остающихся
за вычетом однократных.
Болдырев отделяет глаголы однократные от других
совершенных, между тем как Крижанич их смешивает. Здесь
прав Болдырев; но он не умеет определить совершенности,
потому что какое же действие, совершенное вдруг, в выражении

„доводить кого до усталости“. Мы не говорим уже о том, что
он не понимает отношения совершенности к другим видам (см.
ниже).
Давыдов членам болдыревского деления дает другой порядок
и прибавляет кое-что, заимствованное у Востокова и Павского.
„В грамматиках наших,—говорит Давыдов,—до сих пор
употребляются названия видов: неопределенного, совершенного,
однократного, многократного вопреки логическому делению по
двум различным основаниям — кратности и совершению. Поэтому
необходимо из сих двух оснований избрать одно, по которому
виды и должны быть разделены. Очевидно, свойству русского
глагола соответствует кратность“ („Известия II отд. АН“, 1852,
т. I, стр. 226).
„Первоначальные формы, в которых дух созерцает внешний
мир, суть пространство и время, в пространстве является бытие
(имя); во времени—деятельность (глагол). Из полярной противо-
положности бытия и деятельности развиваются отношения
качества и количества. Качество, как принадлежность бытия,
соответствует форме пространства; количество, как проявление
деятельности, соответствует форме времени. Здесь основание
видов глагола“ (Давыдов, § 378). (Итак, вид означает коли-
чество действия).
„Деятельность, совершающаяся во времени, измеряется про-
должительностью или кратностью; продолжительность может
быть или однократная (скакнуть), или многократная
(скакивал), или неопределённократная (скакать)“ (ibid.).
„Все, продолжающееся во времени, имеет начало, продолжение
и совершение: оттого продолжительность неопределеннократная
представляет три момента: начинания, длительности и
окончания или совершения“ (ibid.).
По видам русские глаголы разделяются на однократные,
многократные и неопределеннократные.
1. „Неопределеннократный вид употребляется, когда показы-
ваем действие в его совершенности, без определения начала или
конца (NB!), например „птицы летают, рыбы плавают, звери
ходят, ползают, прыгают“, т. е. имеют способность летать, пла-
вать, ползать, прыгать“.
В этих (неопределеннократных) глаголах различаются три
момента или степени: а) длительность, б) начинательность и
в) окончательность или совершенность.
а) Длительный или собственно неопределеннократный
вид изображает действие, одинаково повторяющееся: думатьf
читать, писать.
б) Начинательный вид показывает начало какой-либо
деятельности, например краснеть, белеть, лететь.
в) Окончательный или совершенный означает пол-
ное совершение действия, также одного только начала или
конца: покраснеть, написать, передушить.

2. „Многократный вид употребляется, когда выражает
действие, много раз происходившее:
Не пропархивал тут млад белый кречет,
Не пролетывал тут ни сизой орел.
3. Однократный вид означает действие один раз и быстро
оконченное. Он употребляется в глаголах, выражающих дейст-
вие, доступное чувствам : каркнуть, захлопнуть, двинуть, тро-
нуть, решить (sie!) (см.: Давыдов, § 378, 379, 380, 381,
382; некоторые примеры взяты из § 100).
Оставляю в стороне философские основания этого деления,
ложные, как и вся система Беккера, по которой построена эта
грамматика. Грамматике нет дела до того, что все продолжаю-
щееся во времени имеет начало, продолжение и совершение. Эти
моменты могут вовсе не выражаться в языке. Поэтому беспо-
лезно говорить сначала „так-то должно быть“, чтобы сказать
потом „так и есть на самом деле“, потому что необходимой связи
между тем и другим нет.
Важнее для нас следующее. Старание Давыдова устранить
двойственность деления, принявши за основание одну крат-
ность, остается безуспешным. Он достигает только мнимого
единства на словах, потому что, хотя совершенности отведено
на словах узкое место в одном из подразделений глаголов не-
определеннократных, но на деле совершенность может распро-
страняться на все виды, о чем ниже. Таким образом, двойст-
венность основания деления, в сущности, остается, и в этом
отношении рассматриваемое деление не выше предыдущего.
.Деятельность, совершающаяся во времени, измеряется про-
должительностью или кратностью“. Но, спрашивается,
все ли равно, что продолжительность, что кратность? — Нет, так
как язык может выражать длительность, вовсе не обозначая
кратности. Чтобы говорить о неопределеннократных у Давыдова,
нам, в сущности, вовсе не нужно понятие кратности. А между
тем кратность действительно обозначается глаголами однократ-
ными и многократными.
Прибавляя к этим двум разрядам третий, в коем вовсе нет
кратности, а есть только длительность, мы и здесь получаем
деление о двух основаниях. На это можно возразить, что если
здесь мы находим двойственность основания, то должно ее видеть
и в делении глаголов на несовершенные и совершенные, а между
тем верность последнего деления несомненна. Но, возражаю,
это — неверно. Как только образовались глаголы совершенные,
все остальные тем самым стали несовершенными: делать по
отношению к сделать, доделать, приделать и прочее не может
быть ничем другим, как несовершенным. Между тем, по обра-
зовании глагола однократного кольнуть и многократного калы-
вать, глагол колоть не стал неопределеннократным, т. е. выра-

экающим неизвестно сколько крат действий: он никаких крат
не выражает. Однако глаголы, как колоть, исключают такие,
как кольнуть и калывать. Следовательно, ошибка заключается
не в их распределении по группам, а в точке зрения на это
распределение. Отождествление продолжительности и кратности
оказывается ошибочным: остается разделить эти понятия. Если
за меру примем степень длительности, выражаемой глаголом
колоть, то окажется, что калывать есть более длительный срав-
нительно с колоть и что из этой большей длительности вытекает
его многократность, что кольнуть есть менее длительный срав-
нительно с колоть и отсюда его однократность.
В сказанном о виде неопределеннократном и его подразде-
лениях заключены поразительные противоречия.
Во-первых, если вид неопределеннократный не определяет
ни начала, ни конца действия, то каким же образом он может
заключать в себе глаголы начинательные и окончательные? Если
он их в себе заключает, то определение его ложно, наоборот,
если определение его верно, то из него необходимо выделить
глаголы начинательные и окончательные.
Давыдов уравнивает глаголы неопределеннократные
длительные с востоковскими неокончательными не-
определенными, а неокончательные начинатель-
ные с востоковскими неокончательными определен-
ными (§ 100). Образцы начинательных у Давыдова: краснеть
и лететь, из коих первый согласен с тем понятием о начина-
тельности, какое имеют Крижанич и Болдырев, а второй
поставлен в угоду делению Востокова. Если лететь есть начи-
нательный глагол, то и все остальные, по Востокову, неокон-
чательные определенные, как идти, ехать, везти, вести, плыть,
лезть, тоже должны быть начинательными, на что не согласятся
ни Крижанич, ни Болдырев, с одной, ни Востоков —с другой
стороны, хотя их понятия о начинательности различны.
Если глагол краснеть вместе с Давыдовым назовем, в угоду
Востокову, определенным, то и с этим Востоков не согласится,
потому что, согласно с делением Востокова, краснеть, смотря по
значению, может быть не только определенным (теперь краснею),
но и неопределенным (могу, имею способность краснеть). Таким
образом, Давыдов, стараясь примирить два деления, портит и то
и другое.
Мы видим, что Крижанич и Болдырев под начинательными
разумеют только такие глаголы, как краснеть, причем Крижанич
справедливо ставил их вне деления на обстойные, однократные
и многократные, так как действительно глаголы, как краснеть,
не лишаясь значения, сообщаемого им характером --ѣе-/-ѣ-, значе-
ния, названного начинательным, от присоединения предлога
становятся совершенными (по Крижаничу—однократными), от
присоединения нового характера—многократными <так если не

в русских, то в других наречиях, например: в польских при
медлети (пример из Крижанича) — польские malec, omdlewac.
Востоков под начинательными понимает не глаголы на -ѣ, из
коих он не делает особого вида, а одно из подразделений вида
совершенного, именно глаголы, сложные с вспомогательным стать
и с предлогами по-, за-, воз-. Давыдов и здесь хочет занять
середину: „начинание в глаголах, происходящих от имен при-
лагательных, собственно выражается окончанием -ѣть (красн-ѣть,
толст-ѣть); для различия же упомянутых трех моментов (т. е.
моментов неопределенной продолжительности: начинания,
длительности и окончания или совершения. — А. П.)г
без перемены значения глагола, употребляются предлоги: начало
действия означает предлог за- (зазвонить); продолжение — пред-
логи по-, про- (позвонить); окончание или совершение — предлоги
раз-, со-, до-, на-, от- (отзвонить)“ (§ 378). Прилагая это
к вышеприведенным подразделениям вида неопределеннократ-
ного, мы увидим, что Давыдов совмещает:
а) в неопределеннократном длительном —глаголы пишу (на-
стоящее) и позвоню, прозвоню (будущее);
б) в неопределенноначинательном—краснею (настоящее) и за-
звоню (будущее);
в) в окончательном или совершенном—не только с раз-, со-у
до-, от-, но и с другими предлогами, между прочим с по- (по-
вершить), про-, которые выше были присвоены неопределенно
длительным.
Таким образом, Давыдов, независимо от того, что ошибочно-
сделал глагол совершенным и одним из подразделений глаголов
неопределеннократных, сам же вносит совершенность в два другие
подразделения глаголов неопределеннократных.
Что до помещения глаголов с одними и теми же предлогами
в виде неопределеннодлительном и окончательном, то оно есть
повторение того, что мы находим у Востокова, только с при-
бавлением новой ошибки. У Востокова глаголы совершенные
бывают: совершенные начинательные (пойду) и совершенные
окончательные (похвалю); у Давыдова глаголы предложные
с настоящим в значении будущего, при одном и том же пред-
логе (как у Востокова), считаются то неопределеннократными
(не означающими конца и начала действия) длительными, та
неопределеннократными окончательными. Почему же и не начи-
нательными? Ведь Востоков считает предлог по- сообщающим
и значение начинательности.
Действительно, при одних и тех же глаголах одни и те же
предлоги, сообщающие настоящему времени этого глагола зна-
чение будущего, могут иметь по два и по три таких оттенка
значения, которые могут дать повод (не скажу: достаточное ос-
нование) к различению начинательности, длительности
и окончательности внутри категории, которую-
Востоков называет видом совершенным; например, в „проговорил

таковы слова“ можем видеть с некоторою натяжкою и начина-
тельность (начал говорить, как в сложном воспроговорил), и окон-
чательность (как в договорил урок“, ср. „проговорил ужин“,
т. е. потерял говоривши; как в украинском „свою долю в неділю
проснідав, а в п“ятницю проспівав“), а в проговорил с ним весь
вечер“—длительность.
О многократных у Давыдова заметим: из приведенного им
примера этих глаголов (пропархивал, пролетывал—§ 381) видно,
что к ним относятся и предложные на -ыва-, -ива-. Нам кажется
это верным (см. ниже). Но, по Востокову, глагол выкатывал
есть уже не многократный, как простое катывал, а сложный
неокончательный; по Павскому, глаголы третьей степени, со-
единяясь с предлогами, переходят в другую. Поэтому и Давыдов
говорит (§ 100), что многократный вид переходит в неопреде-
леннократный посредством предлога: читывать —почитывать.
Таким образом, чтобы помирить Давыдова с самим собою, нужно
или уничтожить приведенные примеры многократности (проле-
тывал), на что все трактовавшие о видах согласны (кроме разве
Крижанича, у которого, впрочем, понятие о многократности
слишком широко), или отвергнуть переход многократных в не-
определеннократные.
В числе однократных глаголов, выражающих действие, до-
ступное чувствам, рядом с глаголами на -путь Давыдов помещает
решить (§ 100), конечно, не в несовершенном значении старин-
ного кАз&ати и рѣшити (solvere), а в современном значении умст-
венного решения.
Оставив в стороне предполагаемую чувственность значения
этого глагола, считаем, однако, уместным вопрос, суть ли гла-
голы совершенные, как решить, купить, кончить, женить
и некоторые другие, вместе с тем однократные. Понятно, что
они таковы по Крижаничу, который совершенно не отличает
совершенности от однократности; Павский, к делению коего мы
приходим, считает глагол кончить (кончу—будущее время) окон-
чательным или решительным, но не мгновенным, хотя реши-
тельные и мгновенные соединяет в одну степень—однократную;
но у Давыдова однократные и совершенные составляют два вида.
Сочинение Павского о глаголе (Павский. Филологические
наблюдения. Третье рассуждение) появилось за десять лет до
грамматики Давыдова, но для нас более поучительно, чем эта
последняя. По Павскому:
„I. В отношении к времени действия и явления глаголы
^бывают:
а) мгновенные, например мелькнуть,
б) продолжительные неопределенные, например
мелькать,
в) продолжительные дальние: читывать, видывать,
г) продолжительные прерывистые: почитывать,
поглядывать,

д) начинательные: сохнуть, мокнуть,
е) окончательные или решительные: кончить, уйтиу
прочитать.
II. В отношении к пространству глаголы бывают:
а) однообразные, когда действие происходит по одному
направлению или совершается в один прием, например лететьг
скочить,
б) разнообразные неопределенные, когда действие
принимает разные направления и совершается в разные приемы,,
например летать, скакать,
в) разнообразные дальние, когда разнообразное дей-
ствие происходит вдали (где-то) на неопределенном простран-
стве, например хаживать, скакивать.
Тесная связь между временем и пространством послужила
причиною тому, что нередко одними и теми же признаками от-
мечается неопределенное время и неопределенное пространство,
также дальнее время и дальнее пространство. И во многих
случаях только посредством наречий, происшедших от место-
имения, можно различать в глаголе время от пространства. Естьли
к глаголу приложить можно частицы: и тогда и тогда, когда-тоу
некогда, то идет речь о времени, а естьли приложить можно
к ^глаголу частицы: и там и сям, туда и сюда, и тут и таму
где-то, негде, то тут идет речь о пространстве или месте“ (§ 3).
Таким образом, сам автор находит двойственное деление по
времени и пространству почти излишним. Нам остается только
выразиться решительнее: особых глагольных признаков, отли-
чающих время от пространства, вовсе нет; ко всякому из под-
разделений по времени можно приложить наречие места, и ко
всякому из подразделений по пространству — наречие времени.
Хаживал и читывал в грамматическом отношении, т. е. неза-
висимо от различия корней, значат совершенно одно и то же.
То, что в значении глагольных характеров может быть принято
за пространственное отношение, вносится или значением корня,
или наречиями. Сам по себе глагольный характер, в отношении
к видам или степеням, может обозначать только большую ил»
меньшую обширность времени, занимаемого действием.
Возвращаемся к первому делению по времени.
К сказанному о начинательных следует прибавить: „Глаголы
породы -ѣ- (несократ.) (^^-—А. П.^ означают не только при-
нятие нового качества и переход в известное состояние, но ю
пребывание в нем, и постепенное умножение качеств. Поэтому
не всегда справедливо называют их начинательными. На-
пример глаголы: глазѣть, умѣть, пламенѣть, потѣть, коснѣть,
радѣть, жалѣть, говѣть вовсе не похожи на начинательные“
(§ 26). Но тем не менее если не все, то многие из глаголов этой
породы связаны по значению с глаголами породы -/&- отмета-
емого, которые тоже означают не только переход в известное

состояние, но и пребывание в нем. Оба характера могут быть
иногда поставлены один вместо другого (например, желкнуть и
желтѣть) или соединяются в одном и том же глаголе, например
тускнѣть (§ 27). Одним словом, по Павскому, к примерам начи-
нательных, как сохнуть, мы должны прибавить и желтѣть
и т.п. Сравнительно с Крижаничем, Болдыревым, Давыдовым, у
Павского отдел начинательных полнее, так как, кроме глаголов
-/&-, заключает в себе и глаголы -ѣе-, и в этом Павский выше.
Но о сопоставлении этих глаголов начинательных с другими
подразделениями по времени следует повторить сказанное о том
же по поводу начинательных глаголов у Давыдова.
Сам Павский, потому ли, что не умеет справиться с отноше-
нием начинательных глаголов к другим подразделениям, или по
недосмотру в своих трех степенях (о коих ниже), не дает вовсе
места начинательным.
В сопоставлении глаголов окончательных с мгновенными,
продолжительными и начинательными у Павского та же ошибка,
.что у Востокова и Болдырева, именно: глаголы окончательные
не исключают других членов деления по времени (и простран-
ству).
Глаголы продолжительные прерывистые (почиты-
вать) по грамматическому, т.е. формальному, значению ничем
не отличаются от продолжительных дальних и не дол-
жны составлять отдельного разряда.
Затем, за исключением начинательных, окончательных и про-
должительных прерывистых, глаголы относительно времени
сводятся на мгновенные (мелькнуть), продолжительные неопре-
деленные (мелькать) и продолжительные дальние (читывать).
Следовательно, степеней (см. ниже) может быть не больше трех;
-если же их окажется в действительности больше, то значит, что,
кроме глаголов мгновенных, есть еще подразделение по времени,
-о коем или вовсе не было речи, или которое скрыто было под
чужим именем.
„Последуя намекам гения нашего языка, который не положил
твердых границ между различными кратами времени и простран-
ства1, сольем все (т. е. оба деления по времени и пространству.—
Л. П.) вместе. Тогда окажется в глаголах наших не более трех
степеней.
Первая степень: глаголы однократные, к которым отно-
сятся мгновенные, решительные и частью однообраз-
ные.
Вторая степень: глаголы многократные неопределен-
ные, к которым причисляются продолжительные неоп-
ределенные, прерывистые и разнообразные.
1 По сказанному выше было бы: не знаем вовсе деления глаголов по
пространству.

Третью и последнюю степень занимают глаголы многократ-
ные дальние. Сюда причисляются: продолжительные
дальние и разнообразные дальние.
Примечание. Эту постепенность русских глаголов несколько нару-
шают одни только глаголы однообразные, которые стоят на середине между
-первою и второю степенью и сближаются то с тою, то с другою“ (Павский.
Филологические наблюдения. Третье рассуждение, § 3). Это значит, что гла-
голы по пространству однообразные, по отношению ко времени могут
быть или окончательные <благословить (sic!), бросить; см. § 22, стр. 60>, или
продолжительные неопределенные (лететь), и в первом случае относятся к
первой степени, во втором — ко второй.
Чтоб оценить это деление, нужно решить два вопроса: а) имеет
ли здесь степень значение историческое и б) полно ли деление
на три степени.
а) Если нам говорят о степенях глаголов или об их посте-
пенности, то мы вправе ожидать, что степень, названная первою,
будет первою, а не второю, третьею по времени происхождения,
вторая — второй и т.д.
Постепенность не историческая, а такая, при которой первая
степень названа первою по индивидуально-психологическим
побуждениям, а в языке оказывается не первою, такая „идеаль-
ная“ постепенность не имеет для языкознания никакой цены.
В степенях Павского мы не находим исторической последова-
тельности.
Первая степень. Глаголы мгновенные, принадлежа
к первой степени (кольнуть), производятся из первообраз-
ных (колоть), которые по значению суть многократные
неопределенные и принадлежат ко второй степени
(см.: Павский, ibid., § 28 и 19). Точно так глаголы оконча-
тельные, или решительные, как прочитать, принадлежат к
первой степени, а простые, как читать,—ко второй. Глаго-
лы прерывистые( почитывать ) принадлежат ко второй степени,
а простые (продолжительные дальние—читывать)—к треть-
ей. Но ведь значение мгновенных зависит от их характера, а следо-
вательно, значение первообразных древнее мгновенных, признан-
ных за производные; точно так и значение предложных зависит
от их внешней сложности с предлогами, и простые не только
по форме, но и по значению предшествуют сложным.
б) Деление на три степени не полно. К первой степени отно-
сятся глаголы мелькнуть (мгновенный), кончить (окончательный),
а „частью—глаголы однообразные“, именно те же совершенные,
означающие движение, как дать, пасть, скочить (§ 22, стр. 60).
Летѣть—лечу не может быть глаголом однократным, подобно
мгновенному мелькнуть, и не может принадлежать к первой
степени Павского. Но глагол этот не может принадлежать и ни
к какой другой степени, потому что он, очевидно, не может
быть назван многократным.

Заметим, что таких глаголов Павский в виде примера приво-
дит двадцать, что в действительности их гораздо больше, что,,
стало быть, мы имеем основание говорить не о некотором;
нарушении постепенности, а прямо о недостаточности тройствен-
ного деления.
В § 22 Павский решительно относит их ко второй степени,,
т. е. к многократным неопределенным, и замечает только, что
характерная гласная -а-, посредством коей от этих (однообраз-
ных глаголов) производятся разнообразные (летать от летѣть)г
„не так решительно переводит глаголы с одной степени на дру-
гую“, как тот же характер переводит однообразные первой сте-
пени (бросить) на вторую (бросать) или, например, характер
-ива-, -ыва—переводит со второй степени на третью (носить —
вторая, нашивать—третья). „Не так решительно переводит44,,
т. е. в сущности вовсе не переводит; „присоединившись к глаго-
лам многократным однообразным для того, чтобы изобразить
разнообразность движения и явления и разные приемы и направ-
ления действия, она (характерная гласная -а-.—Л. П.) остав-
ляет сии глаголы на той же второй степени и не
переводит их в третьестепенные или дальние44*
(ibid., § 22).
Таким образом, вторая степень, если оставить в стороне
глаголы прерывистые (почитывать), совмещает в себе две не
идеальные, а явственно обозначенные языком степени: с одной
стороны—плыть, летѣть, садить, с другой — произведенные от
них плавать, летать, сажать.
Разделение по отношению к пространству, по коему эти гла-
голы названы Павским однообразными и разнообразными, выше
признано ошибочным; но по времени глаголы летѣть и летать
не могут быть отнесены ни к какому другому, кроме продолжи-
тельных неопределенных. Следовательно, необходимо подразде-
лить эти последние. Готовый образец такого подразделения
находим у Востокова в делении неокончательных на определен-
ные и неопределенные, в делении, имеющем, как выше сказано,,
свои недостатки.
§ 2. О влиянии предлогов на виды
До сих пор замечания Павского заслуживают наибольшего
внимания. Они будут и для нас исходною точкой. Напомним^
что степеней длительности глаголов, по Павскому, три: к первой
однократной принадлежат глаголы мгновенные и все совершенные;
ко второй — многократные неопределенные; к третьей — много-
кратные дальние.
Павский находит, что предлоги из числа двадцати одного
<вы-, до-, за-, на-, c-, по-, пре-, при-, про-, у-, в-, вз-, из-, над-»
низ-, об-, оты-, поды-, перед- (пред-), раз-, с->, соединяясь с
глаголом третьей степени, переводят его на вторую; соединяясь с

глаголом второй — переводят его на первую и, наконец, соеди-
няясь с глаголом первой степени, степени этих глаголов не из-
меняют.
Он знает следствия, вытекающие из такого-то правила, но не
видит никакой надобности изменять самое правило сообразно
с ними. Из принимаемого им влияния предлогов следует, что
во многих глаголах есть по две первые и по две, по три вторые
степени, совершенно различные по образованию и значению,
между тем как в других вовсе нет третьей степени, хотя есть
форма, которая могла бы иметь значение ее.
а) В глаголах, имеющих беспредложную форму первой степени,
есть сверх того предложная первая степень, происшедшая от
присоединения предлога к беспредложной форме второй степени.
Например, двинуть и сдвинуть (первая степень) и сдвигать
(первая степень от второй двигать). Нам нисколько не легче от
того. В начинательных и во всех не имеющих мгновенных форм,
например стареть, знать, первая степень только одна (уста-
реть, узнать).
б) В глаголах, имеющих по одной беспредложной форме вто-
рой степени, другая форма той же степени образуется посред-
ством присоединения предлога к форме третьей степени. Таким
образом, при второй степени знать, звать, тереть, чистить,
красить, играть появляется вторая степень, производимая от
третьей: узнавать, называть, растирать, очищать, расспраши-
вать, выигрывать.
в) В глаголах, имеющих, по мнению Павского, по две бес-
предложные формы второй степени (одну однообразную и одну
разнообразную), по присоединении форм, произведенных от вто-
рой степени, всех форм для второй степени оказывается три:
ломить, ломать, выламывать, бежать, бегать, выбегать и прочее,
-садить, сажать, высаживать и т. п.
г) Так как „все вообще предложные глаголы лишены третьей
или последней степени протяжения“, потому что, например,
•брасывать (третьей степени) от присоединения предлога переходит
на вторую степень (сбрасывать) и уравнивается с бросать (вто-
рая степень) (§ 34), и так как многие глаголы третьей степени
<>без предлога вовсе не употребляются и никогда не употребля-
лись (§ 40), то значит, что в этих глаголах третья степень
существует только идеально. При глаголах второй степени (по
Павскому) мочь, выкнуть, каяться, молить имеют неупотреби-
тельные без предлога глаголы: могать, выкать, каяваться, молять,
единственно на тот конец, чтоб из них образовать предложные
«торой же степени: помогать, привыкать, раскаяваться, умолять.
В глаголах отыменных (судя по примерам у Павского—с ха-
рактером -^-^ Павский принимает даже по две (следовало бы
в иных и по три) идеальных степени, единственное значение
«коих исчезнуть, соединившись с предлогом, и перейти на степени

предшествующие. Таковы, например, неупотребительные без
предлога глаголы салить (второй степени), силивать (второй
степени), умить (второй степени), умливать (третьей степени)
(и умлять?), от коих пересилить, надоумить (первой степени),
пересиливать, надоумлять и надоумливать (второй степени)
(см. § 41).
Выходит надвое: или язык наш предупредителен, что заранее
создает формы не для себя, а для починки прорех будущих
грамматических систем; или же, что допустить гораздо легче,
самые системы, коим на затычки нужны идеально существующие
величины, ошибочны.
Затруднения, происходящие от двойственности и тройствен-
ности первой и второй степеней, весьма велики. Сам Павский
признает, что глаголы закинуть и закидать (украинское заки-
дати, а не закидати), стоящие, по его взгляду, на одной и
той же первой степени, значат не одно и то же: закинуть есть
глагол однообразный, а закидать (совершенный) — разнообразный
(„Филологические наблюдения“. Третье рассуждение, § 42). Пере-
ведем признанное ошибочным деление глаголов по пространству
на деление по времени и по степени длительности, и мы получим,
что глагол закидать именно в этом отношении не сравнялся с
кинуть и закинуть, несмотря на влияние предлога. Спраши-
вается, с какой же стати глаголы, как закинуть и закидать и
множество других подобных, различных по форме и по степени
длительности, соединяются в одну степень?—С такой, что Пав-
ский, раз признавши влияние предлогов (из числа двадцати
одного) на степень „протяжности“ действия в глаголах, хочет
остаться последовательным. Однако он сам должен допустить,
хотя и в виде исключения, что в известных случаях предлог
не имеет искомого влияния: как однообразные, так и разнооб-
разные глаголы, те и другие принадлежащие ко второй степени,
от присоединения предлога должны бы перейти на первую степень;
„однако ж решительно переходят одни только однообразные, а
разнообразные колеблются“ (ibid., § 42), так что одни и те же
глаголы с одними и теми же предлогами (в различном значении)
то переходят, то нет: сходить, выходить (вторая степень), схо-
дить, выходить (первая степень).
Явление это Павский объясняет тем, что первая степень
слишком тесна для многосторонности глаголов разнообразных
(ibid., § 42); но ведь каково бы ни было значение предлога,
глагол ходить неизменно остается разнообразным. Почему же
первая степень для него то тесна, то впору?
Предлоги не имеют никакого влияния на степень длитель-
ности и вовсе не переводят глаголов из одной степени в другую.
Сдвигать, сбросать, которые, по Павскому, принадлежат к той
же первой степени, что и сдвинуть, сбросить, совершенно отличны
от них по виду. Сдвигать, сбросать значит соединить или
сомкнуть с места двиганием, бросанием, действиями

длительными второй степени (по Павскому), между тем как
сдвинуть и по присоединении предлога сохраняет значение одно-
кратности.
Прилаживать, принашивать—украинские прихожати, прино-
шати—должны быть, по Павскому, одной степени с приходить,
приносить, между тем как на деле и по присоединении предлога
первые два глагола продолжают означать нашиванье, хаживанье,
а вторые — ношенье, хоженье.
То, что принято за влияние предлогов на вид, есть зависи-
мость совершенности и несовершенности, между прочим, от при-
сутствия или отсутствия предлога. Следует более точное опреде-
ление этой зависимости.
Первоначально совершенность и несовершенность вовсе не
обозначались, как теперь, например в немецком, в котором
„das werde ich tun“ значит и „буду делать“ и „сделаю“. Следы
такого порядка в самом славянском.
На те глаголы, которые получили совершенное значение
независимо от предлога, каковы однократные на -и- и немногие
другие (перечисленные выше), предлог обнаруживает лишь то
влияние, какое он может иметь, например, в немецком, т.е.
значение известного пространственного отношения и отношений,
от него производных или им представленных, в том числе отно-
шения цели.
Все длительные первой степени (конкретные) от присоединения
предлогов (из двадцати) превращаются, кроме случаев архаиче-
ских, в совершенные, причем форма настоящего времени полу-
чает значение будущего. Однако „я роскоши не зазнаю“ = запомню
(настоящее).
Напротив, глаголы наиболее длительные (многократные
третьей степени) от присоединения одного предлога не ста-
новятся совершенными, несмотря на окончательное значение
предлога. Это следует понимать так, что окончательный предлог
обозначает предел каждого из моментов, входящих в значение
многократного глагола, но никак не предел целого ряда крат.
Глаголы второй степени, соединяясь с предлогом, смотря по
значению этого последнего, то становятся совершенными, то нет.
Таким образом, влияние предлогов дает средство различать
глаголы многократные от второстепенных и первостепенных.
Если глагол предложный, не изменяя формы (кроме ударе-
ния), может быть и совершенным и несовершенным, смотря по
значению предлогов, то он второй степени.
Это свойство Павский замечает только в так называемых им
глаголах разнообразных неопределенных (второй степени), изо-
бражающих „разнообразность движения и явления и разные приемы
и направления действия“ („Филологические наблюдения“. Третье
рассуждение, стр. 59) (например, бегать, летать по отношению
к бежать, лететь). „Одни и те же разнообразные глаголы с од-
ними предлогами переходят на первую степень, с другими остаются

на своей средней, например сходить, выходить (вторая степень),
сходить, выходить (первая степень)... В этом случае предлоги,
означающие полноту и окончательность, оказывают над глаго-
лами решительное влияние и ставят их в число однократных
первой степени. Предлогу вы-, когда он означает полноту и окон-
чательность, даем ударение; а когда он означает просто местную
перестановку, тогда оставляем его без ударения. Глаголы: вы-
носить, выходить, выдвигать отличны от выносить, выходить*
выдвигать“ (ibid., § 42).
Замечено уже было, что глагольный характер ни в коем слу-
чае не имеет пространственного значения. В глаголах, означаю-
щих движение в пространстве, как и во всяких других, отношение
их характера к характерам других сродных служит указанием
только обширности периода действия, и уже отсюда, вследствие
значения корня, рождается оттенок разнообразия движения.
Поэтому и в рассматриваемом отношении нет нужды выделять
разнообразные глаголы из ряда прочих.
Об отсутствии перехода из степени в степень, по влиянию
предлогов, тоже было говорено. Остается точно определить, ка-
кое значение предлогов делает глаголы второй (нашей) степени
совершенными, какое нет. Для этого нет покамест надобности
в этимологических исследованиях предлогов, и достаточно лишь
на большем количестве примеров показать их влияние. Начнем
с тех глаголов на -и-, в коих этот характер означает большую
длительность сравнительно с глаголом предыдущих разрядов-
того же корня.
В значении предлогов замечаем два наслоения, которые на-
зовем первым и вторым.
Вы-: 1. Выводить, вывозить, выносить, выходить, выразить,
где вы- обозначает местное отношение, направление из, или имеет
такие переносные значения, которые непосредственно примыкают
к этому. Первые четыре глагола с этим значением имеют в украин-
ском ударение на втором слоге: вывожу—выводити, выношу —
выносити, пятый имеет то же ударение. Выгонять, вылетать*
украинские—виїздити, випадати.
2. Выводить по всему дому, выводить коней после езды; вы-
возить до-конца, все; выносить (дитя на руках, в утробе; лов-
чую птицу) до конца; вылазить (лазя побывать во всех местах).
В украинском ударение то же: выходити = исходить все, добыть
ходьбою.
До-: 1. Доводить, довозить, доносить, доходить, долезать,
догонять, долетать, допадать до известного места; до—отноше-
ние места. Глаголы несовершенные. В украинском ударение до-
вожу, доводити, доводиться кому за кого.
2. Доводить, добродить до вечера, вообще до известного пре-
дела времени, окончить ходьбу и т. п., доходишься до.., т.
до известных последствий. Украинское ударение—доходитись*
дохожусь и т. п.

За-: 1. -вод-, -воз-, -нос-, -ход-, -лаз-, -гоня-, -лета-, їздити—
за что и куда (местное отношение). Завожу обычай (без явствен-
ного начинательного значения); „А в лес волк не заходит, а
в дол волк не забродит“ (Сахаров, I, 2, 28). „К нам добрый
люди не забродят. Оны весточек к нам не приносят“ (Бар-
сов, 142).
2. За- (отношение времени) со значением начинательным (за-
возить ногами под столом) и окончательным (до известного вре-
мени, события, до известного результата): завожу до устали,
заношу рубашку так, что не отмоется, заезжу коня, забродить
подо л, засидеть что.
Из-: 1. Пространственное отношение изводить (выводить, гу-
бить).
2. Исходить, изъездить все места, износить платье, до-
стигнуть потери чего („излазилась мочь моя“,—сказал старый
матрос).
На-: 1. На -воз-, -вод-, -нос-, -ход-, -лаз—на что, с местным
значением, причем в дополнении предлог может и не повторяться:
находить что.
2. Навозить, наносить много чего, находиться, нала-
зиться вволю. Значение окончательности достигается здесь тем,
что величина результата, на которую указывает предлог, ста-
новится представлением временного предела действия.
Об-: 1. Обвожу, обношу и прочее—вокруг чего, обходить, об-
носить, проносить мимо (кого, чем).
2. Обносить платье (для обтяжки по телу), обходить всех
знакомых, облазить весь пол—завершить круг действия.
От-: 1. Отвожу и прочее—в сторону.
2. „Уже отходил свое“—окончил ходить, причем удале-
ние в сторону служит признаком времени прекращения дей-
ствия.
По-: 1. Походить — идти за, после; отсюда вообще идти или
идти по поверхности; Новгородская, Архангельская, Олонецкая
губ.—собираться, готовиться идти („Походит Илья во светлу
гридню“), Архангельская, Новгородская губ.—повозить, напри-
мер товар; повезти, поводить глазами по, поводить лаком—по-
крывать; поносить (ругать)—нести по.
2. Поносить и прочее — известное время, причем пространство
времени представляется движением по. Уменьшительное значе-
ние. „3 зіми на весну походит, Иваньо городец городит“ (Тарно-
поль; Головацкий, II, 626).
Глагол с по-. „Некоторые несовершенные глаголы—уменьши-
тельные (deminutiva) или относительно времени, или относительно
энергии при исполнении действия: сербское nocnaeamw, польское
postawaé, potrgcaó; „jak ze mi sic miewasz, coz ty porabiasz?“
{ = русскому „как поживаешь, что поделываешь?“—А. П.). Сюда
принадлежат глаголы, как русское поглядывать, глядеть в разные
времена, не в один прием (zu verschiedenen Zeiten, nicht in einem

fort schauen): ожидая гостей, поглядывает в окно, которые
Павский („Филологические наблюдения“. Третье рассуждение,
стр. 3) называет продолжительными прерывистыми; также попи-
сывать, попевать, похаживать, которые, по Ломоносову („Грам-
матика“, стр. 159), означают умалительное учащение“ (Miklo-
sich. Vergleichende Grammatik, В. IV, стр. 277). Наблюдение
неточно в нескольких точках:
1. Особенность значения предлога, сообщающая глаголу зна-
чение уменьшительности, относится к разряду второму, а не
первому, так что из “глаголов второй степени длительных с по-
уменьшительны именно совершенные, а не несовершенные.
2. Postawaö есть только глагол начинательный без оттенка
уменьшительности. Относительно potrqcaö—ср. „Слово о полку
Игоревен, „потручяти-“—только последовательность за-... По-
глядывать. Относительно того, что „ходить—похожае“ (глагол
несовершенный) не может быть уменьшительным, так как второе
есть усиление первого (по—последовательность приемов, мно-
жественность коих может быть указана и характером глагола).
Пере-: 1. Переношу через.., перелажу через..
2. Переношу все платья по ряду. Окончание ряда есть
вместе с тем окончание протяжения времени, занятого действием:
перелетать кого.
При-: 1. Прихожу и прочее к.., по направлению к.предмету,
в соседстве с ним.
2. Приходиться—Пензенская, Тверская губ.: успоко-
иться после гнева, досады; приносить платье—сносить (как
в „Слове о полку Игореве“), „коше приломити“—сломить и
как приложить (в „Древних российских стихотворениях“); ка-
жется, здесь при- предварительно обозначало только приближе-
ние к цели (приложить почти то, что надломить), а потом ее
достижение и конец действия.
Про-: 1. Прохожу и прочее—сквозь, мимо.
2. Проношу, например весь год; про- означает период
времени, представляемый средою, сквозь которую проходит дей-
ствие.
Раз-: 1. Разношу в разные стороны.
2: Расходился, разносился—интенсивность действия,
представляемая его разносторонностью.
С-: 1. Свожу с. (известного места), свожу кого с кем.
2. Свожу, сношу, схожу туда-то; скошу и прочее.
У-: 1. Увожу в сторону, с глаз долой.
2. Ухожу кого до смерти. Удаление действия со сцены
представляется его окончанием.
В-: 1. Входить и прочее—во что.
Вз-, воз-: 1. Взносить и прочее—вверх, в гору.
Над-: 1. Надходить надо что („солнце надошло над дерево*4).
В украинском, польском—надходить, nadchodzi = приходит.
Низ-: 1. Нисходить., вниз.

Под-: 1. Подхожу (собственно под.., затем к кому), подношу
кому.
Вообще глаголы этих предлогов первых значений обозначают
только движение по направлению, обозначенному предлогом, как
бы ни понималось это значение, в собственном или переносном;
смысле.
С предлогами вторых значений они получают значение: прой-
ти до конца, обозначенное временным, а не местным пред-
логом, или известным результатом; двигаться во времени, которое
представляется средою и пределом движения. Сюда, по-видимому,
не подходит только раз-, с интенсивностью значения, которую
он сообщает глаголу.
В трех последних предлогах замечается только одно первое
значение, почему они и не делают глаголов совершенными.
Верно или нет определен характер значений, которые названы
нами вторыми, во всяком случае они производны по отношению
к первым. По мере того как возникали эти производные значения
предлогов, появились и глаголы окончательные. Следы их отно-
сительно позднего появления можно, если не ошибаюсь, заме-
тить и в их форме. Именно: возможно, что ударение первого
лица настоящего времени украинских несовершенных глаголов —
вджу (вод-, воз-), ношу, хожу древнее ударения того же лица
глаголов совершенных—вожу, ношу, хожу или выношу, вывожуу
выхожу, так как ударение на корне согласно с сербским.
Вряд ли то же можно сказать об ударении повелительного
наклонения прошедшего времени на -л- и неопределенного на-
клонения несовершенных глаголов украинских, так как в этих
формах русское народное согласно с сербским; ср. украинское
виводь, выводив, виводити; возь, возив, возити и прочее с ударе-
нием этих глаголов в сербском: доводити, доводим; довозитиг
довозим; догонити, догоним; доносити, доносим; доходити, дохо-
дим,— в коих такое же ударение и с предлогами: за-, из-, на-,,
од-, об-, по-, пре-, при-, роз-, с-, у-, уз-.
В украинском к вышерассмотренным пяти глаголам принад-
лежит еще гонити несовершенного (до-, за-, на-, об- и прочее —
гонити—гоню = гоняю; так и в сербском, например прогонити
(\mperiectum) = протјеривати, почему и может стоять рядом
с формами на -ивати: „земл>а те прогонит, а море те избацивало“;
разгонити = разгонять).
В русском тема настоящего времени жену потеряна или уста-
рела, и глагол гнать принадлежит к разноспрягаемым: гнать,
гнал и прочее, гоню, гони (Павский. Филологические наблю-
дения. Третье рассуждение, стр. 197); поэтому и гонишь равно-
сильно по значению с гнать и как глагол первой степени получает
значение совершенного (прогоню, пригоню и прочее—будущее
время), а для выражения украинского гонити употребляется
гоняю. Бродить в русском в большей части случаев принимаете»
за глагол первой степени. Русское ездить, по-видимому, употре-

бительно только с предлогом второго значения, а для образова-
ния глаголов предложных первого значения -езжать, между тем
как в украинском наїздить, приїздить (с ударением на харак-
тере) = приезжает; разница между: виїздить коня и виїздить
з двору.
Формы на -ива- (украинское -ова- из -ева-) от тех же корней
не становятся совершенными от присоединения одного предлога,
каково бы ни было его значение (и от выводить и от выводить
одинаково будет вываживать). Так как вышеприведенные глаголы
с предлогами в значении первом несовершенны и длительны, то
тем менее нуждаются в более длительной форме, чем глаголы
с предлогами в значении втором. Отсюда вынашивать, занаши-
вать от значения второго.
Точно так же становятся совершенными и глаголы на -а- =
-и + а-; впрочем, двойственность значения предлога находим только
в езжать (выезжать из дому и выезжать лошадь); в украинском
же до-ношати, при-ношати, до-хожати, при-хожати предлоги
первого значения.
Сюда же (характер -и- для означения большей длительности)
и годить при ждать. Мы о нем не говорили, потому что форма
на -ива- неупотребительна.
Глаголы (вернее — корни) о трех живых темах, для всех трех
степеней длительности со средней темой (вторая степень) на -а-,
имеющего в сложении со всеми предлогами, кроме вы-, только
одно ударение: вылетать—вылетать; долетать, налетать и до-
летаться, налетаться; выкатать белье и (в народной песне)
„солнышко выкатается“; вылеплять (всю глину), вылеплять что
из глины; выпускать, допускаться до беды, выпускать, допускать;
вырожать (все), дорожиться до последнего и вырождаться, до-
рождаться—обильно рождаться (о хлебе и плодах); выронять
(все) и выронять (-ива-); выдавать—выдавать; выпускать—выпу-
скать; выступать—выступать и многие другие, досажать (кон-
чить садку) и досаждать кому; украинское вирубать и вирубать;
выступать чтобы, доступиться до., и выступать из., (доступать
города, денег—стараться добыть); украинское дотягаться до.,
(в последнем значении в литературном языке только дотягаться)
(в переносном смысле о тяжбе) и дотягати („до зеленого лугу“).
Заметим, что в двух из приведенных случаев глагол совер-
шенный имеет русскую форму (нарожать детей, насажать де-
ревьев), а несовершенный старославянскую (нарождать, наса-
ждать). В старославянском при этих словах предлоги могли
вовсе не иметь окончательного значения, а потому окончательное
их значение потребовало русской, до сих пор живой формы.
а) В некоторых из приведенных глаголов средняя форма со
значением совершенным вполне современна, между тем как со
значением несовершенным, очевидно, становится уже архаизмом
и заменяется последней формой на -ыва-, -ива- (украинское -ова-).
Так, вместо несовершенного закататься (о солнце) в литератур-

ном языке закатываться; вместо украинского несовершенного»
дорубать — украинское дорубовати; вместо несовершенного выле-
плять—литературное вылепливать. Здесь литературный язык
бывает новее народного.
б) Есть глаголы, в коих средняя форма соединяется исклю-
чительно с предлогами второго значения и имеет только значение
совершенное, между тем как к последней форме присоединяются
предлоги в обоих значениях. Вместо всех предлогов, имеющих
двойное значение в сочетании с глаголами, как ходить, возьмем
один до-, заменяя его другими там, где он не употребляется:
доваливать камень до места, но довалять войлок (до конца)».
повалялся гвоздик до того, что и пригодился“; добросать,
добрасывать до конца, но только добросить и добрасывать
до места; повидаться, увидишь (форма на -ывать с предлогам»
не употребляется; в другом значении и другом образовании
украинское привижуватись); докусать (покусилась собака до на-
мордника“), закусать (начать и кончить кусанье) и закусывать*
но только закусить и закусывать (т. е. собственно кусать после
чего, закусывать что); доломать до конца, до результата дола-
мывать, но только доломить и доламывать до места; дотаскать
(дотаскаю) до конца, но дотаскивать до места; дохватать
(расхватать остатки), но только дохватить и дохватывать (до-
ставать до чего). Относительно скакать (доскакать до города)
следует сказать, что оно само, если имеет настоящее время
скачешь, может быть первой степени? Но нет, сравни скочишь.
Даже предлоги, которые при глаголах ходить и прочее имеют
только первое значение, делают вышеприведенные глаголы со-
вершенными: вбросать, вломать, взломйть, надломать.
Процесс, результаты коего мы видели под пунктами а и б»
можно изобразить таким образом. Без сомнения, было время, когда
глаголы несовершенные с предлогами первого значения, имеющие
ныне одну только форму на -ыва-, -ива- (доваливать камень да
места) или уже предпочитающие ее форме предшествующей на
-а-, -я-, имели только эту форму, подобно тому как, например,,
в польском эта последняя стоит там, где русский язык требует
форм на -ива-, -ыва- (украинское -ова-). Ср. dogladzac doczerniac
dokarmiac, dokonczac (доканчивать, а не докончить) (*lowow
dokonczac), dokrecac, dokrzesac, dolamac, domeczac, domlocac
и прочее, при коих в литературном языке только доглажи-
вать, украинском доглажувати, а не доглажать и прочее.
Первоначально при этой форме вовсе не было формы на
-ыва- и прочее и предлоги имели только первое значение»
не делающее глагола совершенным. По мере появления этога
второго значения предлогов установлялся порядок, образцом
коего могут служить глаголы, как доходить несовершенный
и доходить совершенный, именно двойственность значения гла-
голов при единстве их формы. Сознание этой двойственности,
которое должно было повлечь за собой формальное разграниче-

ние таких глаголов совершенных, как дострелять, от таких не-
совершенных, как достреливать. Было бы слишком смело сказать,
что именно появление второго значения глаголов вызвало обра-
зование глаголов последнего разряда, потому что эти глаголы
употребляются сами по себе, без предлогов. Язык только вос-
пользовался готовыми формами со значением наибольшей дли-
тельности, связавши с ними одними предлоги в значении на-
правления, стремления, между тем как предлоги нзчала, конца,
времени, достижения цели одинаково соединяются как с фор-
мами меньшей длительности, так и с формами большей. Соот-
ветственно этому предлог тоже второго значения не может сде-
лать совершенным глагола третьей степени. Очевидно, язык
находит связь между меньшею длительностью и совершенностью,
большею длительностью и несовершенностью, из чего не следует,
чтобы вообще эти две категории (вид совершенный или несовер-
шенный) могли быть соединены в одну.
Возможно, однако, что в известных случаях именно предлог
вызвал образование новой формы, именно там, где эта последняя
без предлога не употребляется. Так в глаголах, имеющих в рус-
ском две формы на -а-: одну употребительную и без предлога
и с предлогом — во второй (окончательное значение), имеющую
ударение на корне (падать), другую употребительную только
с предлогом второго значения, с ударением на характере (па-
дать): крапать, краплю, крапаю, накрапаю (украинское). При
беспредложных пасть и падать — глагол совершенный допадать,
при коем третья степень допадать („осенняя листва допадает,
скоро допадает вся“), и глагол несовершенный допадать („вода
допадает до межени“). Так—выпадать и выпадать; западать
•(начать падать) и западать за что; нападает снегу и нападает
он на..; обпадает и опадает; попадают (все или некоторые) и
попадают во что; перепадает весь снег и перепадает с промежут-
ками; припадает (украинское пилом припасти — покрыться) и при-
падает к ногам; пропадает некоторое время и пропадает (собст-
венно проваливается сквозь..); упадается и упадает; отпадает
{кончит падать) и отпадает; распадается (заведет часто падать)
и распадается в разные стороны. Но исключительно простран-
ственные (в этом случае) предлоги только с формою на -а- (в-,
вс-, нис-, под-падать)1.
По этому образцу: ползти, ползать (при котором выползать,
доползать—совершенный) и ползать (только с предлогами: вы-
ползать, доползать и прочее); двигать—выдвигать (ср. выше
1 Что действительно глаголы, различаемые ударением (падать и падать),
принадлежат к разным степеням,— это доказывается заменою формы с -а-,
украинского -ова-, русского -ыва- (виміряти — вимірювати см. ниже) и
в некотором смысле признается и Павским, который говорит, что -а- неуда-
ряемое (бегать) выражает разнообразность, а -а- ударяемое —многократность
действия („Филологические наблюдения“. Третье рассуждение, § 22, при-
мечание 1).

глаголы, передвигающие ударение только в сложении с вы-);
бежишь (украинское бігти)—бегать (добегать); воротить —
ворочать (доворочать сено), ворочать (выворачивать) малоупотре-
бительное и украинское; клонить—кланяться и поклоняться;
мерить—мерять и измерять; верить, веряшь (наверять в долг —
совершенный) и -веряшь (несовершенный, с предлогами); форма
на -ыва-, -ива- (украинское -ова-) совмещает в себе оба значения
формы на -а- (выпалзывать—добывать что ползаньем и выпол-
зать, причем эта последняя форма по виду может быть вовсе
не равна форме на -ыва-). Сюда же: дышать—дышишь (украин-
ское дихати, дышеш—более древнее), дыхаюсь (выдыхаюсь, выды-
хаюсь); мыкать —мычу („Лошади мычут, мчат, бьют“.— Даль.
Словарь); тикать (мыкаю, помыкать) и мыкать (помыкать)
(смыкать?). Такать—потакать; нукать — понукать; тыкать —
тычу (тычет пальцем), затыкать (совершенный) щели и заты-
кать щели.
В сербском форма на -а- постоянна, будет ли она по значе-
нию с предлогом совершенная или несовершенная, имеет только
одно ударение, именно то, которое соответствует русскому —
форме, употребительной без предлога и с предлогом, имеющей
совершенное значение.
Так, нападати, нападам—совершенный: западало ^рус-
скому нападала)) доста крушака“ и несовершенный., на..(падать);
враћати = по ударению и по значению русскому ворочать, откуда
несовершенный завраћати (заворачивать, которому бы соответ-
ствовало заворочать, а не заворочать); от клањати се—поклањати
се по значению = поклоняться, а по форме = покланяться.
Нередко Даль не различает по значению форм на -а- ударяе-
мое и форм на -ыва- и отмечает: выпадывать или выпадать, вы-
палзывать или выползать, вымеривать или вымерять1. Конечно,
при неопределенности границы между второй и третьей степе-
нями формы эти могут употребляться в одинаковом смысле —
там, где при них предлог в двояком значении; но что разница
между ними есть, видно из того, что форма, например, выпал-
зывать совмещает в себе значения как формы выползать (совер-
шенный), так и формы выползать (несовершенный), и что если
эта форма на -ывать есть явственно третья -степень по отноше-
нию к выползать, то она есть третья степень и по отношению
к выползать; предполагается при этом, что выползать и выпол-
зать стоят на одной степени, как выходить и выходить.
1 Дал ь Словарь, выпаривать — выпарять (испарять); выплавливать или
выплавлять; выпоражнивать — или выпорожнять; выпрядывать—выпрядать,
выпрядать (прыгать); выращивать—вырощать; вырезывать—вырезать; выря-
живать—выряжать; высаживать и высажать; высветливать и высветлять;
высинивать—высинять; выскальзывать и выскользать; выслащивать—высла-
щать; выслеживать—выслежать; выхваливать—выхвалять; вычернивать—
вычернять; вычерпывать—вычерпать = вычерпать; вычинивать—вычинять.

Под пунктами а) и б) замечено, что некоторые предложные
глаголы переходят в форму -ыва-, если они по значению пред-
лога несовершенны, [раньше], чем если они совершенны. Явле-
ние это объяснено сходством несовершенности и большей дли-
тельности. Этому объяснению, по-видимому, противоречит то, что
в других случаях раньше принимают форму на -ыва- глаголы
совершенные, чем несовершенные. Так, у Даля находим: выбе-
гивать только в значении „приобретать бегая“ от совершенного
выбегать, но не при выбегать; выклинивать при выкланять —
совершенный, но нет формы на -ыва- или она малоупотреби-
тельна (очевидно—по новости, а не по древности) при накло-
нять, поклоняться.
Можно бы думать, что форма выбегать совмещает в себе
значение второй и третьей степеней и потому менее нуждается
в особой форме для третьей степени, чем выбегать, в которой
значение только второй степени. Мы можем сказать: „часто вы-
бегал за ворота“, но нельзя: „часто выбежал что“.
§ 3. Совершенность и несовершенность глаголов
Говоря о делении глаголов по видам, мы предполагаем, что
это деление имеет одно основание, именно вид. Но под видом
до сих пор разумеют две совершенно различные категории:
совершенность и несовершенность—с одной [стороны], и степени
длительности—с другой. Таким образом, деля по виду, под
покровом этого слова вносят двойственность деления. Во избе-
жание сбивчивости было бы желательно оставить название вида
за чем-нибудь одним: за совершенностью и несовершенностью
или за степенью длительности, благо самое слово вид может
быть приложено, по этимологическому значению и по прежнему
употреблению, и к тому, и к другому, и ко множеству других
понятий.
Впрочем, если примем, что слово вид равносильно со сло-
вом степень, то под видом мы уже необходимо должны будем
разуметь не совершенность и несовершенность, а длительность,
потому что только в последней есть степени.
Что, действительно, совершенность и несовершенность не
исключают степеней длительности, это для нас очевидно из сле-
дующего. Глагол каждой из трех первых степеней, принимаемых
нами (первая, вторая и третья), может быть несовершенным
(идти, ходить, хаживать).
Против этого не может быть никаких возражений.
Глагол каждой из тех же степеней может быть и совершен-
ным: пойти, заходить (=начать ходить), запохаживать (=начать
похаживать). На это теория Павского о влиянии предлогов на
виды возражает, что все эти глаголы принадлежат к первой
Степени (по делению Павского) и что ни глаголы второй степени

(неопределенные многократные), ни третьей (дальние многократ-
ные) совершенными быть не могут.
Теория эта ложна до корня, о чем ниже.
Мы утверждаем, что совершенность и несовершенность, с одной
стороны, и степени длительности—с другой, не составляют одного
ряда (continuum), но относятся друг к другу как два различ-
ные порядка наслоений в языке. С точки зрения Павского,
несавершенность до такой степени неотделима в языке от совер-
шенности, что каждая из них не может существовать без дру-
гой, несовершенность, говорю, совсем выпускается из виду,
а совершенность отождествляется с однократностью или
мгновенностью и в таком виде ставится в ряде двумя
степенями многократности (по определению этого слова у Пав-
ского). Но слово однократность прикрывает здесь явления,
не имеющие с нею ничего общего. Необходимо определить поня-
тие совершенности, выделивши из него все постороннее. Дейст-
вительно, всякий однократный (мгновенный) с характером -н-
глагол есть вместе с тем совершенный, но и a priori не следует
из этого, чтобы всякий совершенный был однократным, и на
деле этого нет. Действие длительное и многократное может
представляться оконченным, не переставая вместе с тем пред-
ставляться длительным и многократным.
К вопросу о совершенности и несовершен-
ности. Как две степени длительности могут иметь одну звуко-
вую форму, так что, например, пишу может значить по отноше-
нию к длительности и то, что веду, и то, что вожу; так и кате-
гория несовершенности и совершенности, различаясь между
собою как формы грамматические (со стороны своего значения),
могут быть омонимны и в предложных и беспредложных глаго-
лах. Это относится ко всем славянским наречиям. Как в рус-
ском женю, крещу то совершенны, то несовершенны, так в серб-
ском: чуши — perfect и imperfect; казати — vh. perfect, но в настоя-
щем времени и совершенны и несовершенны (Ка раций. Р]'еч-
ник), а в других временах нет? „Чобан кад чу\е то (совершенный),
отиде своме господару те му каже“ [здесь совершенный; так
выходит из общего характера рассказа: скажет (объективно
сказал), а не говорит] (К а раций. Припов., 1853, 15). „Он
сиромах кад то чу je (совершенный) не зна (несовершенный), шта
he од себе да ради: све чупа (несовершенный) косу с главе од
муке и жалости*' (ibid., 22).
Budjemu — perfect и imperfect (см. К а раций. Р]“ечник)
повествовательное о прошедшем: „Како то види (будущее совер-
шенное) препадне се (будущее совершенное) па скочи (совершен-
ное) да тражи кобилу“ (К а раций. Припов., 1853, 29).
Вечерати —perfect и imperfect (ibid., 173).
У Цанковых— «„ZapiSe, popiSe“— ich fange an zu schreiben;
ich schreibe ein wenig (настоящее время); „zapiäe si pismo-to i
ti zatropaS na vratä-ta“— ich fange an meinen Brief zu schrei-

ben, und du fängst an die Türe zu klopfen» („Grammatik“,
стр. 76).
Совершенность и несовершенность. В связи со
статьей Шлейхера находится статья Мартенса „Die verba per-
fecta in „der Nibelungendichtung“ („Zeitschrift Sprachforsch.“,
В. XII, стр. 31 и след., 321 и след.), где на стр. 329 сказано:
„различие между verba perfecta и imperfecta состоит в том, что
последние выражают длительность, а первые нет.
Поэтому форма настоящего времени глагола совершенного имеет
значение не настоящего, а будущего, а форма прошедшего — зна-
чение не имперфекта, а перфекта (прошедшее совершенное) и
plusquamperfectum (давно прошедшее)“. По крайней мере в при-
менении к славянскому это ошибочно. Глаголы совершенные
способны выражать разные степени длительности, поэтому при-
чина, по которой их настоящее время имеет значение будущего,
не может заключаться в их неспособности выражать длительность.
Гильфердинг (Гильфердинг. Об отношении, стр. 115 и
след.), ссылаясь на К. Аксакова, говорит, что вид есть вы-
ражение качества действия. „Мы не хотим, разумеется,
сказать, чтобы виды выражали те случайные качества действия,
для коих есть в языке особая часть речи, наречие: они выра-
жают в глаголе внутренние существенные свойства, из которых
то или другое необходимо присутствует в нашем представлении
о всяком действии. Славянин, например, скажет иной раз рыба
плавает, иной раз рыба плывет, когда все другие народы гово-
рят безразлично: piscis natat, der Fisch schwimmt и т. д.; в этих
выражениях не отличается в действии плаванья ни время, ни
отношение к действующему или другому лицу, или к другому
действию, ни количество, в котором действие это совершается,
но именно внутреннее свойство, с которым оно (действие)
представляется говорящему: как действие, принимаемое отвле-
ченно (плавает), или как действие, представляемое опреде-
ленно совершающимся (плывет). Так и в прыгать и прыг-
нуть опять-таки различается категория качества, ибо в первом
случае действие прыганья представляется как отвлеченное
(и поэтому, как продолжающееся), а во втором —как поня-
тый конкретно момент (и поэтому как однократное, ибо
конкретно действие может представляться только как о? и н
момент). Также сколько раз в глаголах, сложенных с предло-
гами, является в различных оттенках выражения качество
действия, просто, без видимого отношения к тому особенному
смыслу, который предлог имеет в речи сам по себе; например,
когда говорим—я побежал или сбегал, я гляжу, я поглядываю,
то представляем себе действие, в первом случае как начатое
(побежал) или оконченное (сбегал), во втором как про-
должающееся непрерывно (гляжу) или с промежут-
ками (поглядываю), тогда как сами по себе предлоги с, по не
имеют такого значения. Во всех этих случаях и везде в славян-

ском глаголе первенствует в выражении категория качества; все
другие категории, даже виднейшая из них в глаголе — время,
являются с второстепенным значением“.
Мнение это привожу здесь потому, что Гильфердинг выводит
из него заключение о полном несходстве славянского глагола
с литовским, который, по мнению Гильфердинга, выражает наши
количества. Об этом ниже, а здесь заметим, что аксаковское
мнение о категории качества в славянском глаголе есть игра
словом, значение коего заранее не определено. Пожалуй, можно
всякое изменение содержания мысли, выражаемое словом, назвать
качественным, но это только затемнит дело. Поставим вместо
неопределенного слова „качество“ более определенные и получим,
по моему мнению и отчасти согласно с мнением Гильфердинга,
следующее.
Славянский глагол выражает: а) определенное совершение
действия (плывет), которое мы называем конкретною дли-
тельностью действия, между тем как Гильфердинг конкретными
считает только глаголы однократные, которых, очевидно, нельзя
смешивать с такими, как плыть; б) отвлеченную длительность,
продолжающуюся без перерывов (плавает); в) продолжение
действия с промежутками, которое, чтоб не противоречить
предыдущему, тоже должны назвать отвлеченным; г) дейст-
вие моментальное (=однократному), называемое Гиль-
фердингом конкретным.
Сверх того, в славянских глаголах замечаем категорию
совершенности, предполагающую несовершенность и
обыкновенно смешиваемую с категориею длительности.
По отношению к количеству различимых форм длительности
глаголы распадаются на две неравные группы: одну — глаголов
вещественного движения, сопряженного с переменою места (нести
и прочее), и другую, заключающую в себе все остальные гла-
голы. Эти группы различны тем, что первая, меньшая, имеет
две степени длительности, кроме однократности, в ней отсутст-
вующей, и многократности, а вторая нет. Ср. нести и носить,
с одной стороны, и ставить, ловить—с другой.
„Вот наступит весна красная, Потекут да речки быстрые,
Зацветут в рощах деревьица, Запогуркивают голуби, Запосвисты-
ват соловьюшко..“ (Барсов, 69); „Кто из нас, братцы, заво-
рует, кто из нас, братцы, заплутует, кто из нас, братцы, за
блудом пойдет, нам судить такового своим судом“ („Тр. этнограф,
отд.“, V, 2,41).
Определение совершенности и несовершенности глаголов
в славянском см. у Миклошича („Vergleichende Grammatik“,
В. IV, стр. 274—276, 1). Названное выражение—„eme Handlung
wird entweder als dauernd dargestellt oder als vollendet ausgesagt“
—
следует по-русски передать: „действие может быть представлено
или продолжающимся, или совершенным (оконченным)“,
а не длительным, ибо длительность совместна с совершенностью.

Совершенность неопределенного несовместима в одном ска-
зуемом с глаголом начинательным совершенным: буду, стану,
начну делать, а не сделать; робитиму, а незробитиму (Miklo-
sich, ibid., стр. 275; Потебня. Из записок, т. II, стр. 317 —
320). Совершенность причастия -л- в польском, чешском и запад-
ном украинском несовместима с буду (bfdf) (Потебня. Из за-
писок, т. II, стр. 329).
Современный язык, подобно древнему, дает возможность рас-
сказчику представлять прошедшие действия еще совершающимися
в минуту рассказа, т. е. изображать действия прошедшие настоя-
щим временем. Это не составляет особенности славянского языка.
Но с точки зрения современного литературного языка кажется
странным следующий прием, постоянно встречаемый в былинах.
Мы, изображая ряд действий, следующих одно за другим: а) или
рассматриваем эти действия с одной и той же точки действия
по отношению ко времени их совершения и обозначаем все
одним временем („пришел, увидел и сказал“ или „приходит,
видит... и говорит“), б) или, меняя точку зрения, застав-
ляем в речи чередоваться настоящее с прошедшим совер-
шенного глагола [„приходит он, увидел (увидал)... и говорит“;
„пришел он, увидал... и говорит (и сказал)“]. В последнем слу-
чае мы бы не употребили прошедшего длительного глагола
вместо прошедшего совершенного (например, смотрел он и го-
ворит“), руководясь основаниями, которые нам кажутся объек-
тивными, именно: он сказал после того, как увидел, следо-
вательно, это последнее действие или состояние должно быть
представлено совершенным по отношению к первому. Совсем
иной обычай в былинах.
Илья стал им поднашивать [чашу],
Они Илье отворачивают (= возвращают);
Выпивал Илья без отдыха
Большу чашу в полтора ведра;
Они у Ильи стали спрашивать...
(Киреевский, I, 2);
А на втапоры Збут Королевич млад
И отвязывал стремя ( = с стремени) вожья выжлока,
Со руки спускает ясна сокола,—
А сам ли то выжлоку наказывает.
(ibid., 12);
И наехал я в поле старого,
И стрелял его во белы груди,—
И схватил ( = схватывал?) меня старой в чистом поле,
Меня чуть он не забросил за облако.
(ibid., 13);

Подъезжал же ко Оке реке
Через Оку реку конь перескакивал,
Резвыих ног ни обмакивал.
Тут стояли воры и разбойнички...
Натягивает он свой тугой лук,
Пускал стрелу во сырой дубок,
Ращипал дубок во ножевые череныщи.
И тут воры разбойники испугалися.
(ibid., 21);
Натягивал скоренько свой тугий лук,
Стрелял во Соловья Рахманова,
Стрелял он ему во правый глаз,
Свалился он Соловей с сорока дубов.
(Рыбников, III, 14);
Как Добрынюшка матушке говаривал.
(ibid., 76);
Походит Добрыня на конюший двор,
Имает Добрыня добра коня,
Уздаёт в уздечку тесьмянную,
Седлал в седелышко Черкасское.
(Киреевский, I, 48);
Я приехал к тебе, Марина, свататься;
Ты походишь ли за меня замуж?
(ibid., II, 45);
Учул нахвальщина зычен голос,
Поворачивал нахвальщина добра коня,
Попущал на Добрыню Никитича.
(ibid., I, 48—49);
И не смел ехать Дунай во цисто полё;
Поворацивал коня к белу шатру полотняну,
Из шатра выходил стар казак Илья Муромець,
Говорил старой да таковы слова..
(ibid., 53);
Да и принял молодця рукою правой,
Отрехнул ногою левою,
Сшибал молодця со белых грудей,
Давненько сшибал, да выше лесу темного.
(ibid., 54):

Приежжал ко белу шатру полотняну,—
Старой спит и не пробудитсе.
(ibid., 55);
Посылать стал Володимир князь
Старова казака Илью Муромца..,
Выходил он на широкий двор,
Входил он во стойлы белокаменны,
Выбирал коня богатырскаго,
Седлал седелечком Черкацкиим,
Зашпинал двенадцатью подпругами шелковыми.
..Выезжал он на широкой двор,
Бил коня палицей по крутым бедрам,
Скакал конь через стену белокаменну
И ударился бежать во чисто поле.
(ibid., 59).
Ср. стр. 61, и так постоянно в этой былине. Как стр. 68
(совершенный), так стр. 73, 95 и след. В следующих былинах
согласно с современным языком:
Взяли гут уда лова молодца..
Повели на горы на высокия,
Бросили в погреба глубокие,
Задернули решетками железными,
Завалили чащей, хрящом-камнем.
(ibid., 68);
Садился Калин на ременчат стул,
Писал ярлыки скорописчаты..
Что выбрал Татарина выше всех.
(ibid., 71);
Приезжал он ко городу да ко Киеву,
Становил коня да середи двора
Становил он да не привязывал,
. Никому держать не приказывал;
Он пошол в светлый светлици
.. Он берет двери за скобу..
Отпирает., крест кладет..
..кланяется..
(ibid., 82);
Обувал сапожки., оболокал кошулю..
..повели ёво слуги под руки.
(ibid. 83);
(Ср. 1, 85, стих 306; III, 12, стих 96 и след.)

Илья пригласил Самсона на помощь против татар. Самсон
отвечает:
Кладена ( = положена) у меня заповедь крепкая:
Не бывать бы мне во городе во Киеве..
И не стоять бы больше мне за Киев град.
(Рыбников, III, 210);
„Ты сказывай [сербское казуј] про ходы да про клюци под-
земельные!“
Отводила она ему ходы подземельные
И пошел тут старой по тем клюцям,
Клюци-ты он руками раздёргивал,
А двери-ты ногами растаптывал,
Выпушшал царёв., говорил царям..
(Киреевский, I, 88-89);
Скидывал Добрыня платье княжесько,
Надевал Добрыня платье калисьнёё,
Ише взял с собой звонцятой гудок,
И пошел смотрять на свадьбу Олёшину.
Становился он о верию тоцёную.
(ibid., II, 13);
Приказал наливать чару зелена вина..
Подавали Добрыне Никитичу.
Принимает он Добрыня единой рукой,
Выпивает молодец единым духом..
И пошел он., к своей., матушке,
Просит благословение великое:
— Благослови меня..
(ibid., 19);
Походил Добрыня во светлу гридню.
(ibid., 21);
Идет на конюшенку стоялую,
Берет он своего добра коня;
Седлал бурка во сиделышко Черкасское,
Потнички клал на потнички1.
А на потнички кладет войлочки,
А на войлочки кладет Черкасское сиделышко.
Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов.
(ibid., 23);
Слезает он скоро с добра коня,
Снимал с себя платье цвитное,
1Кладывал, втыкивал — Рыбннков III, 77 — 78.

Забрел за струечку за первую,
И забрел за струечку за среднюю
И сам говорил таково слово..
(ibid., 24);
Он вставал по утрушку ранешенько,
Умывался по утрышку белешенько,
Снаряжался хорошохонько;
Обсидлал он дедушкова добра коня;
Садился скоро на добра коня;
Провожала его родна матушка,
На прощаньице плетку подала.
(ibid., 27);
Дает свое платье калика Алеше Поповичу,
Не отказываючи; а на себя надевал
То платье богатырское.
(ibid., III, 72);
Заскакивал Алеша на добра коня,
Садил девицу на тучны бедры,
Говорил тут девице..
(ibid., II, 82);
Становился Данило Ловчанин
На свои ноженьки резвые
И выходит на широкой двор.
(ibid. III, 30);
Дак и все видь на пиру-то напивалися9
Да и все видь на чесном да наедалися.
Говорил втогда Владимир князь в первой након:
..„А и хто бы то видь съездил да в чисто поле,
Да пересчитывать силы невёрныя“.
(ibid., 44);
Становил кинжал тупым концом,
Становил в сыру землю
И падал на кинжал ретивым сердцом.
От той ли крови от горячия
Протекала матушка Дунай река.
(ibid., III, 58);
А Дунай-ё-т сдергивал скамейку дубовую,
Да и завел вить он скамьею-то помахивать.
(ibid., 65);

Отходила Настасья за вёрсту за мерную;
Заводила она стрёлить в злачен перстень,
..Дак рошшибла она перстень на двое.
(ibid., 68);
И для страху добыв огня,
Зажигал свечи воску ярого.
(ibid., IV, 57);
Вывел богатый брата своего,
На чистое поле выпроваживал,
Науськал богатый тридцать кобелей.
(„Калики“, I, 50);
По селам пошла туча деревенскиим,
Знать деревнями-то туча розгремелася,
Мать сыра земля со грому надрожалася;
С тучи добрый дома да пошатились;
Со чиста поля крестьяна убирались,
Во своих домах они да сохранялись',
С этой страсти крестьяна с переполоху,
Затопляли свещи да воску ярова.
(Барсов, 247).
В примерах этих, подобные коим можно встретить на каж-
дой странице любого издания былин, замечаем две особенности.
Во-первых, непоследовательность в употреблении форм. Пе-
вец, по-видимому, без всякого художественного расчета меняет
свои приемы, представляя действия совершенно однородные то
настоящим, то прошедшим:
Выходит Иван из бела шатра,
Умывается водой свежей, ключевою,
Он терся полотенцем тонким камчаточным,
Он крест кладет по-писаному,
Поклон ведет по ученому.
(Киреевский, III, 15).
Мы не в состоянии найти этому явлению другой причины,
кроме той слабости комбинации, вследствие которой появляется,
например, несогласование в числе, падеже и прочее при неко-
торой сложности периода.
Во-вторых, постоянное стремление, говоря о прошедшем и
обозначая его временем прошедшим, употреблять глаголы более
длительные вместо менее длительных и конкретных, несовер-
шенные вместо совершенных, употребительных в современном

языке. Причина этого может заключаться только в особенностях
мысли певца. Употребляя выражение ,зажигал свечи воску
ярого“ вместо зажег, он, без сомнения, не смешивает значения
той и другой формы. Мы бы довольствовались результатом
действия; его мысль дольше останавливается на том, что пред-
шествует результату, вследствие чего он изображает действие
еще совершающимся. Мне кажется, мы имеем здесь дело с тою
самою степенью развития мысли, из которой вытекает, напри-
мер, обычай обозначать число его производителями (сорок соро-
ков, три девять)1 и эпическая любовь к подробностям, напри-
мер генетическое изображение стрел (тридцать четыре стиха),
стрельбы из лука (Буслаев. Очерки, т. I, стр. 63—65). Бу-
слаев, сказавши, что эпический певец „с одинаковым вниманием
останавливается и на кровавой битве, решающей судьбу мира,
и на мелочах какой-нибудь домашней утвари или вооружения“,
продолжает: „Этим свойством эпическая поэзия особенно близка
к природе, которая с равным участием оказывает силы во всех
своих действиях, поднимает ли бурю на море или убирает по-
левой цветок затейливыми красками“. Это как бы похвала рас-
сматриваемому явлению, но дело в том, желательно ли это
явление в современной поэзии? —И нежелательно, и невозможно.
То, что мы называем мелочами, действительно ничтожно сравни-
тельно с тем, что из них слагается, и современному поэту было
бы непростительно тратить время на описание мелочей, зная
нечто более важное. Он и не делает этого, оставаясь тем не
менее совершенно верным природе. Народный певец останавли-
вается на мелочах и (что, как кажется, сводится на то же)
изображает те действия длительными, которые мы представляем
совершенными, единственно вследствие слабости синтеза, низкой
степени отвлеченности своей мысли, медленности ее те-
чения. Мысль по мере своего усложнения движется все быстрее
и быстрее, и соответственно этому и язык позднейших периодов,
по причине меньшей своей живописности, дает более быстрый
ход мысли, чем язык древний.
По отношению к употреблению несовершенных и более дли-
тельных вместо современных совершенных и менее длительных гла-
голов язык былин, вероятно, никогда не отличался от языка разго-
ворного. По крайней мере, и теперь русский разговорный и пись-
менный язык удерживает такие выражения, как: садись, ложись,
становись, вставай, поезжай, трогай, прощай, ступай, пущай
вместо сядь, ляжь и прочее; вологодскоеугядай, ядай, малый!“—ешь,
не тревожься ни о чем (Даль. Словарь). Эти последние формы
оправдываются тем, что говорящий требует не самого процесса
усаживанья и прочее, не того, чтоб кто садился, а результата,
т. е. того, чтобы сел.
1 „Блудив же вш сімъ год и чотирі“ (Метлинский, 359). Народ
считает: „двадцять и л“ять“.

Ста га вила богом братимити..
..Да]' ме nyurraj у планину живу,
Да наберем по Мирочу бил>а.
(Караџић. IljecMe, II, 218).
Ср. в былинах:
Полетай-ко, охота [сокол], к моей матушке,
Спроси-ко у ней, как с Ильей переведаться?
(Киреевский, 1,10);
Уж ты гой еси, десятый тур!
Прибегай ко мне со черных грязей,
Прибегай ко мне из болотных вод!
(ibid., II, 47);
Побегай-ка, Алеша, через эту степь..
Что ко той речке ко Саратовке.
(ibid., 81);
Вы сбирайтеся, туры, все сюда.
(ibid., 47).
В украинских думах и песнях: „Bin тоді добре дбав,
Чоботи TaTapcbKi истягав, На своі козаиькi ноги обував; Одежу
истягав, на своі козаиьк!* плечи nadieae; Бархотний шлик из-
диймає, На свою козацьку голову над!*ває, Коня татарського за
поводи взяв, У город Очи припав“ (Кулiш, I, 18). (NB. Анто-
нович и Драгоманов, I, 144). „У домівку пріжджали. Ой
у дом!вш не велику зазнобку (огорчение) счинили—Матку ста-
рёньку з двора вигонили“ (Кулиш перевел прогнали) (Куліш,
I, 20). „То мати се зачует (Кулиш—слышит), іде з двора,
спотикаєтця, За сльозами світа божого не вида?1 (не видит) (ibid.,
20-21);
— Прибудь ти до мене, одвідай ти мене..
— Не могу я до тебе прибувати.
(ibid., 25).
„Прибудь же ти до мене.. Нехай я буду выходжати. Ой по
голосу познавати, Родиною сердешною називати, I на хліб на
аль закликати; I на здоровье тебе, брате, буду питати“
(ibid., 26). Ср. в лирической песне: „Возьми ти, сестро, піску у
білу ручку, flocift ти, сестро, на каміню: Коли той буде nicoK
на білому камеш зіхожати (взойдет), Синім цвітом процвітати
(зацветет), Хрещатим барвінком біленький камінь устилати
(устелет).. Тоді сестро, буду до тебе в госп прибувати“ (ibid., 26);
„На празник.. Чужі братіки зихожаютця, Брат ¡3 братом..

Одно з одним схожаєтця.. А мене плече з плечем, пола з полою
торкає, I в вічи не видає“ (ibid., 27); „А то ми, брате, недобре
вчиняли (поступали) —.. У військо виступали.. матку., стре-
менем у груди од коней одпихали.. з глави шлика не здиймали“
(ibid., 30); „Коли б дав бог на суходіл виступати“ (выйти на
сушу) (ibid.,31); „Будуть.. Тебе., niuioro минати (минут), А нас
будуть кіньми доганяти (догонять) I назад у Турещину завер-
тати“ (ibid., 33); „Назад коней завертайте, з nixoe шаблі* вни-
майте, Минь, з пл!ч голову здиймайте (ibid.).
Между украинскими думами, как произведениями более лич-
ными, чем русские былины, более разницы в употреблении гла-
голов более длительных и совершенных. Есть думы, например,
„О Белоцерковском мире“, „О победе под Корсунем“ (К у л i ш, I),
где изложение сравнительно прозаично и где употребление дли-
тельных вместо совершенных встречается далеко не везде, где
его можно было бы ожидать.
„Топи-то.. Хмельницький до сходу сонця уставав, Шд город
Поляноє ближей прибував, Пушку сироту упереду постановляв,
У город Поляного гостинця подавав. Tonu-то.. рандари Горким
голосом заволали: „Ей Полоняне, Полонянська громада! Коли б
ви добре дбали, Од Польщи ворота одбивали, До нас за Вислу
річку хоч у одних сорочках пускали!“ (ibid., 62); „Таврило., був
обашний: із кармана людську денежку виймав, Наст) кабашній
до рук добре оддавав.. Словами промовляв:... Коли б ти... Сю
денежку до рук приймала, До погреба одходила, Хоч нороцо-
вого пива уточила“ (ibid., 203); „...Як став eil слова зачувати,
Так BJH став чересок виньмати... Як стали (дуки) в його чер-
вінці зоглядати, Тод\ стали його витати, Медом шклянкою,
I горьки чаркою“ (ibid., 206); „Як буде наш пан Турецький до
мечети від“іжджати, То буде минь.. На руки ключ\ eiddaeamu,
То буду я до темниці прихождати, Темницю відмикати, Вас
Bcix.. на волю випускати“ (ibid., 212); „Оттопи-то Хмельниць-
кий (у Барабаша), із правоТ руки, із мезинного пальця щиро-
злотний перстень изняв, із лівоі кишені ключі виймав, 3-під
пояса шовковий платок висмикав, На слугу своего noeipHoro
добре кликав-покликав: „Эй, слуго...“ (Метлинский, 387);
„Оттогдьж-то Хмельницький, як eil слова зачует, так вш сам
на доброго коня cidae, коло города Сороки поіжжав... іще стиха
словами промовляв...“ (ibid., 393); „Василь Молдавський... Пару
коней у колясу закладов, До города Хотині од“іжджав, у Хви-
лецького копитана станцією стояв, Тогді-ж-то од своіх рук
листи писав, До Івана Потоцького, кроля Полского, посилав
(ibid., 393—394); „Як будеш немного Ташликом ржою гуляти.
Дак будеш отця живого заставати“ (ibid., 398); „Тогді-ж-то
Еврась.. До дому приїжджав I отця живого не заставав“ (ibid.,
399); „А коли б ти, мати, добре дбала, Дев“ятеро скоту ¡3 ко-
шари на вибор займала, До города Корсуна одбавляла, із..,
рандаром торг торговала, Миш... коня на славу спаровляла

(sie!), Що моя душа козацька... улюбовала“ (ibid., 415—416);
„Удова... До божої церкви iк утрені одходила, Всю козацькую
зброю у кімнату замикала, Тільки шаблю булатну та пищаль
семип“ядну На колку покидала“ (ibid., 416); „Тогді-то козак,
як вш коня до рук принимав, На Гайман-долині козаків наго-
няв, Чотири сотні обминовав, у п“ятій сотні Івася Вдовиченка
познавав, Коня до рук йому уручав“ (ibid., 418); „Один козак
сказав їй правду [про смерть сына].. Отогді-то вдова не дога-
длива бувала, Ще у другого козака правди питала“ (ibid., 423).
В песнях сравнительно гораздо реже: „Ой крикнули коза-
ченьки: „Утікаймо, Нечаю!“ (ibid., 403); „Козак Нечай молод
бував (=был)—на те не вповає [не обращает внимания],—Із
панею Хмильницькою мед-вино кружає“ (ibid., 407); „Повій,
BiTpe..; Прибудь.., мш миленький... — Як же меш noeieamu по
ярах глибоких? Як же меш прибувати з Україн далеких?“
(ibid., 39); „Скажи, серце, BipHe словце, нехай буду знати: У який
час-годиноньку к тобі прибувати“ (ibid., 45); „Ой як не будет,
серденько мое, до мене приїзжати, То буде мене отець-матуся
за іншого оддавати“ (ibid., 60); „Ой не вешв козак Перебійніс
на могилу з“іздити, Як узяв джуро, та узяв малий з nicm/iie
палитии (ibid., 401; выше в той же песне: „не вешв.. до могили
doixamu“); „Серденько мое, покидаеш мене; Ой як меш забувати
тебе“ (ibid., 239); „Ой рада б я, мололий козаче, та до тебе
виходити: Сидить мати край віконечка, Буде Галю бити...“
(ibid., 102); „Ой, дівчино, відчини..—Ой не буду, козаченьку,
відчинять, Бо ти ідеш ніченьку ночувать“ (ibid., 121); „Ой як
буду, моя матусенько, да я в війську помирати, Приймай мою
BipHyio дружину да за рідну дитину!“ (ibid., 241); „Не велику
Морозенку та кароньку завдали, Тільки з його, з його та жи-
вого та серденько виймали“ (ibid., 410); „Виляй, не виляй, мо-
лодая дівочка, А вже ж тобі од того да не ввиляти* (ibid.; 124);
„Ой крикнули Hauii козаченьки: Утікай, Нечаю! А Нечай же та
Нечаєнко того й не чуває,— С кумасею с Хмелницькою мед-вино
кружляє“ (ibid., 406).
Употребительны в разговорном языке длительные вместо со-
вершенных в повелительном наклонении: cidau, лягай спати,
вставай, рушай, ходи сюди (поди), прощавайте.
Говоря об употреблении более длительных и несовершенных
форм вместо конкретных и совершенных, мы тем самым пред-
полагаем, что различие между теми и другими уже установи-
лось, что певец мог при известном направлении своей мысли
сказать взяли, бросили и т. п. вместо брали, бросали, что и
доказывается действительными случаями употребления форм со-
вершенных. Но в том-то и дело, что упомянутое употребление,
согласное с привычками современного языка, встречается в более
древних по складу былинах и думах довольно редко. Мысль
русского эпического певца, останавливаясь на самом процессе
действия, изображает действие генетически в тех случаях, когда

мысль современного человека лишь вскользь обозначает действие
его результатом. Настроение, из коего вытекает это преоблада-
ние длительных и несовершенных форм, есть один из случаев
того общего свойства, какое и в настоящее время можем наблю-
дать в речи простолюдина и которое можем назвать медлен-
ностью течения мысли. Образованный человек, если не
имеет особенных причин останавливаться на происхождении
события или явления, обозначает их конечною точкою или ре-
зультатом; рассказ его быстро движется вперед соответственно
большей быстроте мысли; рассказ этот вообще, при большей
многосложности, несравненно сжатее рассказа простолюдина.
Ближайшая причина этому заключается в том, что стихии мысли
в голове образованного человека, с одной стороны, находятся
в большей взаимной связи, более объединены, почему слово обра-
зованного несравненно богаче по содержанию слова необразован-
ного, с другой стороны, более и разнообразнее расчленены, более
распределены по рядам комплексов, почему бы ни было одно-
родным. Вследствие последнего обстоятельства говорящий и рав-
ный ему по образованию слушатель удовлетворяются одним
намеком на известный им ряд мыслей —намеком, выраженным
в слове или ряду слов, не исчерпывающих собою соответствен-
ного ряда мыслей, но только указывающих на него. Решившись
употребить заимствованные с немецкого технические-названия,
можно бы сказать, что разница между образованным и необра-
зованным состоит в степени густоты, или сгущения, и в степени
развития представительства (Vertretung) мысли.
Один из зубоскалов, которые по скудоумию считают себя
людьми очень умными и научно развитыми, хотя и не обреме-
ненными научным грузом, и потому называют глупостью все,
что им сразу непонятно, печатно насмеялся над заимствованным
у Штейнталя и Ляцаруса термином „сгущение мысли“ и надо
мною, употребившим этот термин; но без этого или равносиль-
ного ему слова (пожалуй, если звучнее и важнее кажется,—
конденсация), если, как следует ожидать, у нас будут оценены
усилия названных мною ученых и если вообще примется у нас
научная разработка психологии в направлении, данном Гербар-
том,—обойтись нельзя.
Для объяснения упомянутых терминов перевожу страницу из
статьи Ляцаруса („Uber die Ideen in der Geschichte“.—„Zeit-
schrift“, B. III, стр. 404 и след.): „Когда историк, на основании
многих разбросанных заметок о способностях, приключениях и
действиях известного лица, в разных очертаниях изображает
характер этого лица; когда из бесчисленных свидетельств об от-
дельных событиях он слагает сжатый, но верный образ извест-
ной войны, революции, изменения системы; когда по многочис-
ленным депешам и отчетам, проектам и изменениям в них
в немногих чертах наглядно изображает ход переговоров с их
мотивами и следствиями; когда он в кратких словах дает доста-

точное понятие о содержании известного литературного произ-
ведения; во всех этих случаях большие массы представлений
таким образом сжаты (сгущены) в немногочисленные ряды, что
хотя форма их совершенно изменена и облагорожена, но содер-
жание осталось то же. В немногих представлениях здесь дейст-
вительно заключено и (большею частью) представлено в высшей
форме духовной деятельности то, что в прежней (низшей) форме
могло быть обнято лишь несравненно большею массою представ-
лений. Настоящее же действительное замещение рядов пред-
ставлений отдельными представлениями и масс представлений
отдельными их рядами имеет место тогда, когда первые (ряды
и массы) в действительности не заключены в последних, но на-
верное предполагаются ими в душе, так что появление замещаю-
щих представлений в сознании ручается за то, что и замещен-
ные массы, в случае надобности, тоже могли бы появиться
в сознании. Этим дается возможность так орудовать (zu operie-
ren) замещающими представлениями, как если бы были в сознании
налицо замещаемые массы. Первые (т. е. замещающие) входят
в дальнейшее течение мысли как элементы, равноценные послед-
ним если не по логическому содержанию (как при сгущении),
то по психологическому процессу и его следствиям. Когда, на-
пример, замечаем содержание известной книги или судим о ней,
мы имеем в сознании не всю массу представлений, составляющих
эту книгу; но тем не менее суждение наше о книге, основанное
на всей этой массе, основательно лишь в той мере, в какой, не
изменяя суждения, мы могли ввести в сознание всю эту массу.
В обиходном течении житейской и научной мысли сгущение и
замещение не только появляется рядом, но и заменяется одно
другим; но сколько-нибудь внимательное наблюдение столь же
легко покажет нам их различие, сколько легко верный такт
соблюдает это различие на деле. Делаемый председателем итог
прения, предполагающий, что оно выслушано всеми и что пол-
ное повторение его было бы лишним, состоит преимущественно
из замещений, а исторический отчет о прениях, долженствую-
щий заменить слушанье,—из сгущений“. „Руководства для учи-
телей, имеющие целью распределение материала, должны со-
стоять из замещений, коих крайняя форма указатель содержа-
ния; энциклопедии должны давать сгущения, понимание коих
предполагает определенное знание больших масс представлений“
(ibid., стр. 406, примечание).
Относительно медленности течения мысли при существо-
вании прошедшего несовершенного и аориста. Степень развития
была не выше, но употреблялось ли первое вместо второго? См.
об отношении imperfect (длительного) и aorist (однократного)
(Pott. Etymologische Forschungen, В. II, 1, стр. 666).
„Муй миленький до домоньку іде, Дротяную пліточку несе,
Тея пл кочка рострепалася, А я молоденькая догадалася, У нову
комору сховалася, Новым замочком замикалася, Покуль чужа

мила нагулялася“ (Сборн. Сев-Зап. кр., I, 17); „Тадар Марко
кроз механу npohe, Те Андријну главу дофатио, Метнуо je у
бисаге Шарцу, Отходио зеленом планином, Од невоље nonnjeea
Марко“ (Чубро Чојковић, 9).
§ 4. Виды и категория длительности в глаголах
Из несомненного и общепринятого положения, что славян-
ское будущее простое имеет форму настоящего времени, следует,
что некогда эта форма имела значение настоящего, а не буду-
щего. Есть явственные следы такого значения форм беспредлож-
ных = предложным, употребляемых только в значении буду-
щего1.
рассматривая глагольные классы со стороны формы, мы
видим, как из форм относительно простых образуются формы
все более и более сложные, предполагающие не большее число
предыдущих форм. Например, глагол нашивать, нашиваю пред-
полагает нашевать, украинское ношуваты, ношую, этот, вероятно,
нашавати и нашати, этот последний—носити, этот—нести,
который в свою очередь по первой теме несу заключает в себе
характерную гласную -а- и потому не первообразен. Известны
формы более простые, чем несу, именно такие, как вѣмь и т. п.
То, чего достигает язык этим непрерывным усложнением
характеров, может быть определено не иначе, как наблюдением
над изменениями значения глаголов, соответственными измене-
нию формы. Наблюдения эти легче делать в тех случаях, когда
глагол с более сложным характером не вытесняет более простого,
но существует рядом с ним в одном и том же наречии, или
когда более простой глагол, вытесненный сложным в одном на-
речии, сохраняется в другом.
Глаголы без характера во второй теме и без
характера ил иже с характером -а-, -/а- в первой
теме в самом славянском языке уже по отделению его от дру-
гих сродных вовсе не выражали того оттенка большей или меньшей
длительности и краткости, который мы называем видом. Вида
вовсе не было в языке славянском, как, например, нет его
в настоящее время в немецком, в котором видовые оттенки дей-
ствия или вовсе не существуют для мысли или выражаются описа-
ниями, так что, например, одно tragen заменяет нам нести,
носить, украинское ношати, украинское ношувати = русскому
нашивать.
В настоящее время в вышеобозначенных глаголах и других,
о которых речь ниже, видовое отношение определяется следую-
щими признаками.
1 Этот абзац написан на полях рукописи вместо зачеркнутого текста,
который приводится дальше в < > скобках. Ред. 1941 г.

а) Все эти глаголы, за исключением нескольких (менее де-
сятка), без предлога обозначают деятельность несовершен-
ную, конкретную. Действие, обозначенное глаголом нести, несу,
есть то, которое выделяется мыслью непосредственно из чувст-
венного воззрения, между тем как формы носить, нашивать,
если устраним различие в их значении, имеют то общее, что
обозначает действие, как продукт большого отвлечения. Чтобы
употребить выражение ношу в обыкновенном его смысле, нужно
обнять несколько моментальных действий, порознь добытых из
чувственного воззрения, и представлять эти действия одним
протяжением. Из этого уже видно, что язык, прибавляя к фор-
мам, как нести, такие, как носить, нашивать, между прочим,
стремится к своеобразной отвлеченности мысли.)
б) Как скоро к конкретно-несовершенным глаголам присоеди-
няется предлог, то вторая их тема получает значение действия
конкретного совершенного, а первая, именно настоящее
время и повелительное наклонение,—оттенок будущего вре-
мени. <Последнее объясняется тем, что мысль о действии, дейст-
вительно совершающемся в настоящее мгновение, а между тем
оконченном, немыслима, потому что заключает в себе противо-
речие. Что я вижу, слышу и т. д. в это мгновение, то не может
быть оконченным. Действие оконченное я могу представить себе
только в прошедшем или в будущем.) В немецком ich trage hin,
trage (da)hin—hin обозначает только направление действия, и
потому эти выражения могут быть в славянском переданы не
предложным глаголом, а глаголом с наречием места или с допол-
нением: несу, неси туда-то. Между тем в снесу, кроме обозначе-
ния направления, есть еще значение совершения действия и
будущности, представляемой настоящим. Поэтому это выраже-
ние наиболее, хотя не совсем, подходит к немецкому: ich werde
hintragen; не совсем—вследствие особенностей, зависящих в не-
мецком выражении от его составных частей: настоящего глагола
werden и неопределенного наклонения.
в) <От пп. а) и б) отклоняются те немногие глаголы, упо-
мянутые под п. а), которые получают значение совершенного
действия и будущего времени в первой теме не в силу предлога,
а единственно от влияния других длительных форм.> Таковы
дам, буду, реку, паду, сяду, лягу. <В них и других подобных
им в этом, но с более сложным характером особенно ясно видно
сродство славянского будущего времени с настоящим. Славянское
будущее время есть оконченное настоящее, или иначе, оно есть
представляемое, но не существующее в действительности окон-
чание настоящего.)
Можно доказать, что будущее глаголов пп. а) и б) было
некогда действительно настоящее, именно тогда, когда при гла-
голах п. в) не стояли еще длительные формы и когда предлог
в глаголе п. б) обозначал только направление или вообще мест-
ные отношения действия, а не его окончание»

У Павского („Филологические наблюдения“. Третье рассуж-
дение, стр. 95) — голословно: „Чем далее восходим к первым
началам словенского языка, тем реже замечаем влияние предло-
гов на время и пространство“ (т. е. на вид глагола).
Тогда не существовало разграничения действия конкретного,
с одной, и длительного или многократного—с другой стороны,
и все эти виды действия безразлично могли обозначаться глаго-
лами п. а).
Приступлю к самим доказательствам.
Даши, дамь; даяти (давать), даю.
В современном русском языке, со включением народных го-
воров, дать (дати), дам есть глагол совершенный; дам есть бу-
дущее; повелительное дажь и причастие, деепричастие настоящего
времени от удвоенного корня (от темы дад-), которые имели бы
оттенок совершенности, потеряны и заменены формами глагола
даяти (давати): даю, дай, даючи, притом так, что повелительное
дай по видовому значению вполне уравнялось с дати, дам и для
выражения большей длительности имеет при себе давай (от темы
дава-) и деепричастие (resp. причастие), по крайней мере, в ли-
тературном и украинском имеет значение несовершенное, сов-
местно конкретно-длительное и более длительное; в украинском
форма не даваючи, сколько известно, не употребительна, хотя
возможна, а в литературном разница между не давая и не даючи
не чувствуется, быть может потому, что последняя форма ста-
новится архаичною.
Старинный язык представляет следующие явления:
а) Дамь имеет значение конкретно-длительное несовер-
шенное, есть настоящее время, соответствующее современному
даю1: в русских юридических памятниках XIV—XVI вв.: „се
дасть ( = дает) Иванъ Михайловичъ“ (Буслаев, изд. 2-е, II,
стр. 128; Акты юридич., И, 25), „Язъ у нихъ ту деревню выку-
паю, и они мнѣ тое деревни не отдадутъ“ ( = не отдают) (Акты,
29, 1511 г.); „За разбойника людьѥ не платять, нѣ выдадять
( = выдают, а не выдадут) и всего съ женою и съ дѣтьми на
потокъ, а на разграбление“ („Русская правда“—,Достопам.“, I,
29—30); „про што ми обреклъ еси Клевъ, а пріятьльи ми не даси
( = не даешь) пріимати“ (Ипат. лет., 20, 19); „Обыскати.. кто
у нихъ в Губ*., лихихъ людей, татей и разбойниковъ — къ кому
разбойники и тати приѣжжають и разбойную рухлядь привозят
и кому разбойную рухлядь продадутъ“ (Грам. Ив. Вас, 1571 г.—
,Достопам.“, I, 153); „Тот Шарапъ... из села вонъ нейдетъ и
монастырю села и деревни не отдастъ... Шарапъ и его дети...
нам... селца и деревни не отдадутъ“ (настоящее время) (Акты
юридич., I, 173, 1534 г.); „И есть (в исправленном— будетъ)
1 У Караджича в Словаре: дати, дам и дадем названы глаголом совер-
шенным, что и бывает; откуда в примечании: „не даду ми се кон>и, челе,
дјеца [кад умиру]“; даду се = даются, ведутся.

[муж] акы древо саженок [в исправленном—насажденое, т. е.
посаженное (wsadzone)] в преисходищихъ водъ. И же плодъ свои
дасть [в исправленном—даетъ (wydava)] в времѧ свок“. „И листъ
iero не шпадеть [в исправленном—не опадетъ (nie opada)]. И ВСА
клико створи поспѣѥть СА ѥмоу“ [в исправленном—„успѣетъ“ без
„ему* (poszczfici si?)] (псалом 1, Псалтирь 1296 г. — Буслаев,
Хрестоматия, 86).
б) Повелительное—дажь, дадите по видовому значению соот-
ветствует древнему значению настоящего дамь и в современном
языке заменяется посредством дай, давай: „не дадите (8<ÜTS, nie
dawajcie) стааго пьсомъ, ни помотайте (βαλήτε, ani miecicie) бисъръ
вашихъ пр-ѣдъ свиниѩми“ (Остр, ев., Матфея, VII, 6; 60); „не
дадите сщенная пъсомъ ни полагаіте бисъръ вашѧ“ (Саввина
кн., 11).
По отсутствию более длительных форм при отрицательных
частицах эти обороты древнее, чем не дайте в значении „не да-
вайте“: „Члка не минѣте не привѣчавше, добро слово шу дадите“
( = дайте) (Лаврент. лет.; см. Буслаев, Грамматика, ч. II,
стр. 128).
в) Дати — давать: „а тѣхъ ми земель не освоивати, ни про-
дати ( = продавать), ни мѣнити (=менять), ни въ закупъ не damit*
( = давати) (Акты, 25, 1505—1511 гг.); „нѣции сот братья нашея
дьрзноуша продати (=продавати) священный санъ и причитати
я къ церквамъ, и взимати <отъ нихъ нѣкыя оурокы глаголемыя“
(Правило Кирилла —,Достопам.“, I, 108; ibid. продаѥть = совре-
менному); „Буде батенько принаймать (-ти) (когда дочь не бу-
дет ему жать, вышедши замуж), По золотому за день дати. Таки
не буде вірно жати“ (Сборн. Сев.-Зап. кр., I, 88 — Кобринский
у., Гродненская губ.); „разболѣсѧ конь и падъ издше и нача
тщатисѧ дружина, й не дати ( = не давати) ми одрати ноги..“
(коня) (Пролог 1350 г.—Срезневский. Памяти., 260).
г) Причастие настоящего времени дада—дающий: „стоящимъ
же имъ около города, и не дадущимъ ни воды почерпсти за 3
недѣли..“ (Лаврент. лет., 140, 37); „Ростиславу., не дадущю ся
мирити.. Андрееви же вложи., въ сердце..“ (ibid., 141, 2); „и пути
заяша, и сълы изьмаша Новгородьскыя, вьсьдѣ вѣсти не дадуце
Кыеву къ Мьстиславу“ (Новгор. лет., 14,14).
Польское „N yedadzanczi czanzey, alybo gwalthem odbiyayanczi,
alybo wipusczqnczi wzanth^“ (не дающий, выпускающий) (XIV—
XV вв; Ksiggi ust., 28); „За тобой жила надежной как головуш-
кой, почитали спорядовы вси соседушки, поклон воздали жены
мне-ка мужний“ (Барсов, 186). Miklosich. Vergleichende
Grammatik, В. IV, стр. 818: „Причастие настоящего действитель-
ного, как выражающее одновременность (Gleichzeitigkeit) дейст-
вия с другим, следовательно, его длительность, образуется только
от глаголов несовершенных; однако немало исключений из этого

правила“. Между прочим, приводится: „аште кто видитъ матере...
подадѫштѫ съсъ“ — si quis videt matrem mammam praebentem
(Supr., 285, 11).
Подобные случаи есть суть отклонения от действующего пра-
вила в том смысле, что они—следы времени, когда правило еще
не существует и подати не было глаголом совершенным. „Сьвѣть-
ници же суть и друзи житейскыя мысли, не дадуще намъ ни
о смерти помыслити“ (Калайдович, 119).
Дати: „Слнчноѥ сошествия, подъ землею и надъ землею, ѥди-
нако (обок [осень и весну] творить, не дады ни годомъ дроугъ
дроуга боле имати“ (Шестодн., 112).
Повелительное дай в значении современном давай: „соудите
по правд
-fe, мъзды не емлите, в лихву не дайте*1 (= давайте)
(„Достопам.“, I, 10); „жену свою любите, но не дайте ( = давайте)
имъ надъ собою власти“ (Буслаев. Грамматика, ч. II, стр. 128).
Если в Остромировом евангелии уже употребляется дай (вме-
сто даждь), как в современном языке, то это значит, что уже
в очень древнее время, по мере того как древнейшие формы
спряжения, к коим принадлежит удвоенное дамь, даждь, стали
вытесняться более новыми, как дам, дай, конкретное значение
первой стало переходить ко второй, а более длительное значение
вторых—к еще более новым формам, как даяти, даю.
„Что имъ посоулишь, то дай ( = современному дай и более
древнему дажь), а болѣ не дай“ ( = не давай) (Дог. Мст. Дав.
с Ригою 1229 г.—Собр. гос. грам., II, 4); „и рече имъ [радими-
чам] Олегъ: „не дайте ( = не давайте дани) Козаромъ, но мнѣ
дайте“, и вдаша Ольгови по щьлягу, якоже Козаромъ даху“
(Лаврент. лет., 10, 21) (в древнем списке даяху); „д молитвы
стваряй ему надень, а мяса не дай ни молока“ (Калайдович.
Памятники, 175); „Призови дѣлателѧ и дай (άπόδος;) имъ мьздѫ“
(Остр, ев., Матфея, 20, 8).
Дамь — в смысле настоящего в русских юридических памят-
никах XIV—XVI вв.: „се дасть (вместо дает) Иван Михайло-
вича; „про-ѣзду намъ не дадутъ“ [вместо не дают] (1483 г.);
„почему вы... проезда имъ не дадите“ (вместо не даете) (Бус-
лаев. Грамматика, ч. II, стр. 128). Такое безразличие видовое
предполагается тем состоянием языка, при котором, как уже
в древнейшем старославянском памятнике (Остр, ев.), дати —
дамь, даждь обозначает действие только конкретное [„Члѣка не
минуте не привѣчавше, добро слово ему дадите“ ( = дайте)
(Лаврент. лет.; Буслаев, ibid.)], между тем как дати, даяти
( = современному давать), дат—действие длительное и отвле-
ченное.
Предлог обозначает только направление, но не придает зна-
чения будущего совершенного. „Азъ у нихъ ту деревню выкупаю,
и они MHt, господине, тое деревни не отдадутъ“ (вместо не от-
дают) (Акты юридич., 1511 г.; Буслаев, ibid.)»

При подавать, подаю мы теперь деепричастие имеем только
в форме подавая, произведенное от темы дава-, от коей настоя-
щее время было бы даваю; но: „нестатъкъ (έλλειφις) же ѥсть слово,
иже неиспълънь избѣседуѥть СА (настоящее время), подана ( = по-
давая) же разоумѣвати. и въслѣдьне“ (Изборн. 1073 г.; Бус-
лаев. Хрестоматия, 270).
Вѣмь, вѣдити с предлогом—несовершенный. „#е повѣдуче
никому же шедше убійте брата моего Бориса“ (Лаврент. лет.,
57, 26); “ѧзыкъ мудръихъ добро свѣсть. иста же нечьстивыихъ
повѣдѧть зло“ (Притчи, 15, 12 — Буслаев. Хрестоматия, 153)
(в исправленном тексте „свѣсть“); „Мнози бо дружбу имѣюче
велику и заклинаниємь и ласкою тайну повѣдѧть всѣмъ члвкмъ“
(XIV в., Буслаев. Хрестоматия, 481); „не оумѣю, ни съвѣмь
(ούκ οίδα ούδέ έπίσταμαι) чьто ты глєши“ (Остр, ев., Марка, 16, 68);
„свѣсте“—scitis (M i kl os ich, Vergleichende Grammatik, В. IV,
стр. 777); „Бывши бо единою скудости въ Ростовьстѣй области,
встаста два волъхва отъ Ярославля, глаголюща: „яко вѣ свѣвѣ,
кто обилье держить“ (Лаврент. лет., 75); сравни с повѣдуче сле-
дующее: „волхвъ... пришедъ... Кыеву глаголаше сице, повѣдая
людемъ, яко на пятое лѣто Днепру потещи вспять“ (ibid., 75);
„вѣ вѣвѣ (Ипат. лет.—вѣ два вѣдавѣ), како есть человѣкъ
створенъ“ (Лаврент. лет., 76); „Бten бо не вѣдять мысли чело-
вѣчьское“ (ibid., 76); „и тако погыбнуста наущеньемъ бѣсовь-
скымъ, инѣмъ вѣдуща (Ипат. лет.—вѣдуща и гадающа), а свои
пагубы не вѣдуче“ (вместо -ща) (ibid., 76); „Волхвъ глаголашеть..
яко проповѣдь (в Радзивиловском тексте правильнее „провѣде“,
т. е. провѣдѣ—знаю наперед) вся“ (ibid., 77); „аште оубо съвѣ-
cucjK ничесоже отъ сихъ творѧє“ (Изборн. 1073 г., 31); „члци аще
и на толицѣ высости. над ними соутъ [звезды], то обаче могоутъ
к оумомъ хытрѣ св-ѣд^ти. въ чинениѥ...и... лоунноѥ помръчаниѥ.
увѣдетъ прѣже мьногы лѣты. и проповѣдетъѥ и скажоутъ“ (Ше-
стодн., 121 об.).
Дѣю, дѣти. Если бы в современном литературном языке
сохранился глагол надѣю, надѣть, одѣю, одѣть, то он, в силу
предлога, имел бы значение совершенного, ибо нет глаголов,
предшествующих по форме и несовершенных по значению, но
в старинном языке глагол конкретно-длительный несовершенный
дѣти, дежи, старославянское дежди (вернее с е, чем с /&, при
коем дни, дѣѭ», как дати—даю при дамь), являлся как более
длительный. В украинском как архаизм сподітись, сподіюсь,
сподійся—вместо современного cnodieamucb: „Уже ти нас, наша
мати, i у rocTi не сподіися\“ (Метлинский, 358; spodziejç sic —
совершенный). Другой архаизм надівати, nadie (вместо совре-
менного nadieae) образован, как давати, дає. „Один козак ще,
Шати дороги!' несе, На його козацькі плечи nadie;... Боти са-

п“янові несе, На його козацькі ноги nadie“ (К у л im, I, 208).
Современное литературное—надеяться, надеюсь (собственно по-
лагаться на) древнее по образованию, чем соответствующее
по значению украинское cnodieamucb, новее, чем cnodimucb, как
несовершенное; оно служит наглядным доказательством, что и
надѣѥю, одѣю (impono, vestio) в значении несовершенных суть
русские формы.
Дѣти, дежду: „васъ одеждѫтъ (=одѣваютъ) ризы, мене же
правда“ (Supr., 14, 18). „Не пьцѣтесѧ глѫще, что ѣмъ ли, что
пиемъ, и въ что одеждемъсѧ“ (Савв, кн., 13); „одеждемъсѧ“ (Остр,
ев., Матфея, VI, 31); „На вьсѧкомь мѣстѣ въздѣюще прѣподобьнѣи
pyiit..“ (Изборн. Святосл. 1076 г. —Буслаев. Хрестоматия, 298);
„аще на пить йдеши не надѣи чюжемь брашнѣ“ (XV в., Бус-
лаев. Хрестоматия, 650); „рѫгаахѫ же СА шоу и воини.. оцьтъ
прилѣѭще ѥмоу“ (Остр, ев., Луки, 23, 36); „въздѣніе (вздѣя-
ніе) руку моею жертва вечерняа“ (Феодосии, 195). Ср. odzienie
и одеяние. Церковнославянские въздѣнъ одѣнѣ, одѣвень (Supr.;
Mi kl os ich. Vergleichende Grammatik, B. III 2 , стр. 108). (При
дожинках) „коли виншуюць, дык надзеюць вянок на голову па-
нам“ (Шейн, 177); „<& корене проклѣѥтъ, что из дна издежет
се“ (Шестоднев, 94 об.). „Аще сѣно бъ тако одѣѥть“ (Матфея, 6,
30) — Mi k los ich. ibid., В. IV, стр. 776 —относит к случаям,
когда „именно в пословицах настоящее совершенных глаголов
означает не ограниченное никаким временем или, точнее, действие
может случиться во всякое время“. Например: „ушла лодия кормы
не мочихъ, а зла жена жизнь всю мужа своего погубить“. Я ду-
маю, что одѣетъ есть не будущее, а настоящее время несовер-
шенного или, точнее, глагола, предшествующего категории со-
вершенности и несовершенности. „...Лоуна, често. акы съвлачающи
се. и пакы одѣющи се въ свѣтъ сама собою“ (Шестоднев, 136);
„таче створи ж слнце присно сьвѣтеща. а лоуноу овъгда обла-
чещоу се. ѡвъгда съвлачещоу добротоу. овъгда ѡдѣющу се въ ню“
(ibid., 154); „соугоубою чьстью (одѣѥтъ“ (ibid., 180 об.).
Польское nadziat, przyodziaö — глагол совершенный, nadzif —
будущее совершенное, русское надею от надеть совсем утрати-
лось, заменившись формою надену; сохраненное настоящее время
надеюсь имеет неопределенное наклонение надеяться (собственно
полагаться).
Дѣль =дѣялъ. „Аже кто поклажаи кладеть у кого-любо, то ту
пѡслуха нетоуть; нѣ ѡке начнеть болшимъ кльпати, тому ити
porfe, оу кого то лѣжалъ товаръ: а толко кси оу мене положилъ!“;
„зане же шу болого дѣлѣ и хоронилъ товаръ iero“ („Русская
правда“ —„Достопам.“, I, 39).
Сѣсти. „Помяну Олегъ конь свой, иже б
-fe поставилъ кормити,
не всѣда нань“ | = не въ(ь))сѣдая (Лаврент. лет., 16, 17).
Украинское совершенное покликати, покличу, как и в рус-

ском будущее („Кличе-покличе на гречну панну“ — Головац-
кий, II, 93), соответствует обыкновенному украинскому кличе-
покликає, что было бы в русском кличет-покликивает, так что
покличе есть настоящее длительное.
Велѣть в современном языке — глагол совершенный и длитель-
ный; велю употребляется в смысле настоящего конкретного и
будущего, но отвлеченное длительное в книжном языке выра-
жается посредством повелѣвать, повелѣваю, что по времени про-
исходит позднее, чем „къто оубо сь ѥсть, ѩко и вѣтромъ велишь
и водѣ и послоушаѭть ѥго“ (Остр, ев., Луки, VIII, 25).
Воротить, ворочу — глагол совершенный при ворочаю, т. е.
возвращаю, например ворочу (будущее время—деньги); но
воротить, ворочу есть длительное конкретное при ворочаю, на-
пример с души воротит (настоящее). Первоначально в обоих
значение было воротить.
Кончить, кончу — совершенное, но кончит, как мастер (в смыс-
ле длительном конкретном) кончает: „в Террачине кончится Ев-
ропа“ ( = оканчивается—длительное отвлеченное); в польском
koñczyó [только- длительное: „jeszcze toaletg swojq koñczy (окан-
чивает); zycie koñczy sig przez ámierc“], при skoñczyó, ukoñczyó
совершенном и skoñczywaó = оканчивать; чешское: „háj se po-
cina, kde louka se koncí“ ( = кончается); „háj (слово) na j se
konéi“ ( = оканчивается).
Литературное пленить, народное полонить, полоню, совер-
шенное, 'взять в полон; но сербские плијенити, плијенимо —
брать добычу; длительное, конкретное.
Родить, рожу и в современном языке не только в значении
совершенном, но и длительном, например в украинском в вы-
ражении „хл\б не родить“, „дарма верба, що груш нема, нехай
й не родить (не рожает), розсердився мій миленький, нехай
й не ходить“. В польском rodzió — только длительное при со-
вершенном предложном (zrodzió, urodzió) и длительное отвлечен-
ное rodziwaó: „zwyczajnie dziewi^tego miesi^ca rodzi (рожает)
matka“. Так и rodzió s/f —рожаться. Так и в чешском: „otec
plodí, matka rodí“; „ne orám, ne sejí, samo se mi rodí“ много-
кратный rodívám.
„Великость вашего духа, важные замыслы., накопятся (на-
копляются) [в моих устах], заслоняют дорогу дыханию“ (Афа-
насьев. Журналы, 36); „Съвязаныя душа рѣшаче оть тьмниць
пущаху“ (Калайдович. Памятники, 38).
Ступить —совершенное, как в сербском, польском; но в Ипат.
лет.: „Онъ же Вятичь не съступяшеть (не уступал —от състу-
пити), но даяшеть имъ 4 городы“ (Ипат. лет., 18).
Явить— совершенный, так и в сербском jaeumu —в том же
значении, но в значении вести отару, идти перед отарою (Jaeumu
овце“) —длительное. „В минуту славное сражение явится“ ( = яв-
ляется) (Чулков; Афанасьев. Журналы, 162).
Рушить —ъ значении тронуть — в украинском и польском

есть глагол совершенный ruszyö—кого, jutro ruszp dalej; nie
rusz—не тронь; в русском областное—рушить в значении ре-
зать, есть (кушать)—длительный; сербское рушити — разрушать;
так и в чешском: „obrazy rusiti“.
Женить — и совершенный и длительный, так что женю—и
настоящее и будущее время, но в украинском, сербском, поль-
ском, чешском—только длительный.
Крестить — глагол совершенный и длительный, но крещусь —
только длительный; в сербском крстим, польском chrzczp, чеш-
ском kftim—только настоящее. И в старославянском совмещение
всех видовых оттенков в крьстите древнее, чем различение
крьстити и крьщати.
Обачить—радеть, стараться. „Ты не обачиш сор к избы при-
метать, а роскутил и то, что припасено“ (Новгородская губ. —
Областной словарь).
Стрѣлить в украинском, польском, чешском—совершенный,
хотя польское настоящее sztrzeli do gory; но: „отходила Настасья
за версту за мерную; заводила отстрелить ( = стрелять) в зла-
чен перстень“ (Пам. и обр. нар. яз., 316).
Таким же образом и в остальных глаголах на -и-, имеющих
без предлога значения совершенные (бросить, лишить, простить,
скочить, хватить), следует предположить более древнее значе-
ние неопределенной длительности.
При нескольких предложных совершенных того же разряда
находим те же глаголы со значением длительным.
Изгонить в литературном языке совершенный, но в Остро-
мировом евангелии изгоните ( = изгоняйте) (Матфея, X, 8). Укра-
инское „Ой одсунь BJKHO да кватирочку, Та вигонь (вигоняй)
голубав з хати“ (Метлинский, 102); „Стоять воли в плузі.
та шкому воли погонити“ (погонять) (песня); „Запрягайте кош
вороніи; Наздогоньте (наздоганять) літа молоди“ (Метлин-
ский, 253); „Попрогонь овечки, що родина здаровала“ (ibid., 265);
„Наша пані. I сама не робить, I нас не пригонить“ (ibid., 323);
„Добре той радить, хто людей не звадить“ (Номис, 119).
Дострѣлять—совершенное; но длительное в следующем слу-
чае: „Як надибали чорного туря... I сніпок стрілок не достріляє
(не дострілює,— в нем недостает стрел), I сив коничок ¡3 Hir зпа-
дає, Гордий молодець з страху вмліває“ (Головацкий, 11,62).
Найдутся, без сомнения, многие другие подобные случаи при
подробном сравнительном изучении словарей и памятников ста-
ринной народной литературы всех славянских наречий, но, мне
кажется, и приведенных примеров достаточно для доказательства
следующего положения. Одновременно с появлением при кон-
кретно-длительных глаголах одного из классов, до класса -ати,
-аю включительно, другого глагола того же корня (за исключе-
нием глагола буду) в одном из последующих классов, сравни-
тельно с классом первого глагола,—например одновре-
менно с появлением при пасть глагола падать,— начинается

видовое разграничение этих глаголов. Глагол предшествующего,
более простого и древнего строения стремится стать совершен-
ным, между тем как последующий становится более или менее
длительным и отвлеченным. Первоначально это разграничение
нерезко, и остатком такого состояния языка служат архаические
формы со значением длительных при таких же современных,
обозначающих совершенное действие (Буслаев. Грамматика,
ч. I, стр. 101).
Отличие такого взгляда от взгляда Буслаева можно видеть
из следующего. На стр. 126 и след. (Буслаев. Грамматика,
ч. I, § 183) Буслаев говорит: „Так как глагол получает значение
настоящего или будущего времени по различию вида, продол-
женного или совершенного и однократного, то употребление одного
времени вместо другого объясняется употреблением одного вида
вместо другого“. Затем следуют случаи такого употребления.
„Уже в древнейших памятниках церковнославянской письмен-
ности виды продолженный, совершенный и однократный смеши-
ваются между собою, что явствует из употребления настоящего
времени вместо будущего и будущего вместо настоящего. Такое
смешение видов и времен частию удержалось и в исправленных
текстах, частию же изменено по более строгому различию времен
и видов, в соответствие временам греческого подлинника“ (ibid.).
О двух явлениях, имеемых в виду автором, именно о замене
будущего настоящим и настоящего будущим, следует говорить
отдельно. Что до второго, то замены настоящего будущим вовсе
нет. В применении к этим случаям выражение, что они имеют
место уже в древнейших памятниках, сбивчиво; оно заставляет
думать, что в последующие времена случаи эти встречаются чаще,
тогда как на самом деле в древние времена еще не было в такой
мере развито различие видов, как в позднейшие. Отъпоустиши
(ibid.) есть действительное настоящее не только по форме, но и
по значению. Оно кажется будущим лишь с точки зрения позд-
нейшего состояния языка. „Так как,— говорит Буслаев,—по эти-
мологическому составу будущее дамь ничем не отличается от
настоящих вѣмь, ишь и др., то ясно, почему часто употреблялось
оно в смысле настоящего“ (ibid.). Здесь опять тот же анахронизм.
В выражениях, как “они мнѣ .. тое деревни не отдадуть (вместо
не отдают), а денегъ не возмутъ“ (не берут), было бы употребле-
ние будущего вместо настоящего только в том случае, если бы
для писавшего формы отдадутъ, возмутъ имели то значение,
какое они теперь имеют; но на самом деле эти формы были дейст-
вительные настоящие времена, потому что предлоги обозначали
в них не окончание действия, а только его направление. Так
что по виду формы эти означали действие несовершенное, как
и формы беспредложные дадутъ, имутъ. Этимологический состав
форм даст, дадут и в настоящее время не изменился, а между
тем теперь никто знающий по-русски не употребит этих форм
вместо длительных дает, дают. Если „некоторые глаголы (как

купить, решить, кончить) теперь причисляются к совершенному
виду, но в старинном языке и даже иногда в новом, у писате-
лей, употребляются в продолженном виде, и следовательно в на-
стоящем времени, вместо ныне употребительного будущего“, если
другие глаголы (как велеть, женить, казнить) „употребляются
и в продолженном, и в совершенном виде“, так что велю, женю,
казню могут быть и настоящим и будущим временем (ibid, 129),
между тем как прежде были только настоящим, то это значит,
что здесь современный язык пошел далее старинного в разгра-
ничении видов.
Обратного явления, т. е. возвращения к старинному безразли-
чию видов, в народном языке быть не может. Буслаев говорит,
что „некоторые глаголы, утратив продолженный вид, употреб-
ляются только в форме вида совершенного, но в значении про-
долженного, а потому форме будущего времени дают смысл
настоящего; например, в церковнославянском: совершенный вид
кркстити, откуда будущее крыи», и продолженный вид крырати,
откуда настоящее крыилю; но теперь крещать, крещаю вовсе вышло
из употребления в общепринятом и книжном языке, совершен-
ному же виду крестить дается значение продолженного, почему
и крещу имеет смысл настоящего времени“ (ibid., 128). Этим
Буслаев допускает в языке возвращение от нового к старому,
но совершенно ошибочно. Чешское kxtim, польское chrzcz?, серб-
ское крстим есть только настоящее время глагола несовершен-
ного. То же удерживается ив русском языке, для которого
вовсе не обязательно то, что старославянский, прибавивши новую
форму крьшати, придает форме крьстити значение совершенное.
Правда, есть случаи, когда литературный язык пренебрегает
длительными и многократными формами, употребительными в на-
родных русских наречиях, и употребляет безразличную
форму, им предшествующую по времени, во всех значениях; но
и здесь видим не возвращение к забытой старине, а удержание ее.
Относительно употребления настоящего времени вместо буду-
щего заметим: когда в старинном языке или в современных на-
речиях употребляется форма, которой мы придаем значение буду-
щего времени, в смысле настоящего, когда, например, в Остро-
мировом евангелии говорится изгонишь или в украинском вигонить
в смысле „выгоняет“, то это, как выше сказано, значит, что
старинный или украинский язык вовсе не выражает в этом слу-
чае различия между видом совершенным и несовершенным. Такие
явления исключительно свойственны славянскому (пожалуй,
и литовскому, в котором тоже есть виды) и постоянно зависят
от степени развития видовых различий действия. Но употребле-
ние будущего времени вместо настоящего может иметь место
совершенно независимо от существования видов. Оно, например,
обыкновенно в немецком, начиная с древнейших времен (с Уль-
филы) и доныне: „ich komme bald, ich komme morgen (veniam)“
(Grimm. Grammat., В. IV, стр. 176—177). Несомненно, что

случаи, соответствующие приведенным немецким, есть и в сла-
вянском. Ср.: „посѣдита вы сдѣ, а язъ лѣзу, наряжю“ [ = а я иду
( = пойду), распоряжусь] (Лаврент. лет., 110); „азъ иду ( = пойду)
по нь; а ты, брате, посѣди“ (ibid., ПО); „поидевѣ на Гюрга,
а любо съ нимъ миръ створимъ, али съ нимъ бьемся“ (ibid., 137);
„не ѣ.темъ на конихъ, ни на возѣхъ, ни пѣши идемъ, понесете
ны в лодьи“ (ibid., 24).
И при теперешнем развитии видов глагола, и при полном их
отсутствии были бы возможны эти случаи. Ср. еще настоящее
при частице да: „да аще инъ кто помыслить на страну вашю,
да и азъ буду противенъ ему и борюся съ нимъ“ (ibid., 31).
Иногда частицу да можно подразумевать: „проклята земля в дѣ-
лѣхъ твоихъ, и въ печали яси вся дни живота своего“ (ibid., 38).
Здесь будущее сложное с буду было бы, кажется, невозможно;
точно так и с частицею ать в летописи постоянно настоящее,
но в современном языке при пусть, нехай — настоящее или буду-
щее: „скажи, пусть я знаю, пусть я буду знать“; „скажи, сердце,
правду, нехай же я буду знати“ или „нехай я знаю“.
Старинный язык имел более поводов ставить настоящее время
вместо будущего, именно: когда предлог не придавал глаголу
значения вида совершенного и когда, например, опояшешь отлича-
лось от пояшеть не тем, что второе—настоящее время, а первое —
будущее, а тем, что первому предлог придавал значение опояшет
вокруг, а во втором это вокруг не было обозначено; тогда
нужно было или отказаться от выражения будущего времени
как будущего, или прибегнуть к описательным формам. Послед-
нее могло быть не всегда возможно, так как описательные формы
могли иметь свой оттенок смысла, не согласный с намерением
говорящего.
Отсюда, вероятно, происходит то, что старинный язык ставит
беспредложное настоящее ив таких случаях, в которых мы бы
употребили будущее время: “вдаимыся Печенѣгомъ, да кого жи-
вять (оставят в живых; предлог при живять был бы, кажется,
неуместен), кого ли умертвять“ (ibid., 55); “возму землю Лядь-
скую, и мыцю (=отомщу за) Русьскую землю“ (ibid., 113); „любо
соромъ сложю и земли своей мыцю, любо честь свою налѣзу,
пакы ли, а голову свою сложю“ (Ипат. лет., 42); „того на мнѣ
не проси., а ныне я того тебѣ не творю?“ ( = не сътворю). Сюда же
относятся примеры из Остромирова евангелия в “Грамматике“
Буслаева, ч. II, стр. 127. Соответственно этому встречается
беспредложный глагол и в других формах там, где мы для обозна-
чения совершенного действия поставили бы глагол предложный:
“Уже мн'ѣ мужа своего не кресити“ (Лаврент. лет., 24); “а Иго-
рева храбраго плъку не крѣсити“ („Слово о полку Иг.“); „любо
й казни, любо слѣпи, али дай намъ“ (Лаврент. лет., 163). Есть,
однако, случаи, когда и в древнейшее историческое время можно
было обойтись без предлога и поставить будущее, а между тем
ставилось настоящее: „ажь ми ся уже молить и каеться о своей

вин* всей, то язъ его пріиму и ко кресту вожю (можно употре-
бить настоящее же, но конкретное веду), и надѣлокъ ему даю
(можно бы сказать дамь в смысле ли настоящего времени или
будущего); да же въ томъ устоить, и отцемъ мя имѣти почнеть..
то язъ й сыномъ имѣю соб£“ (Ипат. лет., 146).
Стремление разграничивать глаголы конкретные от длитель-
ных и менее длительные от более длительных и многократных
не одинаково сильно в разных славянских и даже в разных рус-
ских наречиях. Оно особенно сильно в чешском, в котором от-
сутствие глаголов с характером -ыва- (-ива- из -ева-) с лихвою
вознаграждается богатством класса -о-а- и -а- производного
(i+a, í-va, íváva, ava, avava и прочее). Из сравнения чешского
с литературным русским видно, что почти во всех тех случаях,
где русский язык придает одной и той же форме значение и кон-
кретное и отвлеченное, чешский для конкретного значения
оставляет прежнюю форму, равную русской литературной, а для
отвлеченного образует новую, с более сложным характером.
Таким образом, русский литературный язык стоит в этом отно-
шении на гораздо более древней ступени развития, чем чешский.
Другое важное отличие русского (как совокупности наречий)
и чешского, что первый любит сложные глагольные характеры,
преимущественно в глаголах предложных, так, например, в рус-
ском в большинстве глаголов на -ыва-, между тем как в чешском
этой наклонности вовсе нет.
Не всегда, но часто формы, имеющие в литературном русском
и в русских наречиях значение только многократное, в чешском
означают отвлеченную длительность без оттенка многократности.
Так как этот последний появляется позднее отвлеченной дли-
тельности, то здесь русский язык, в свою очередь, новее чеш-
ского. Вот ряд примеров из „Moravske Národní Písné“: „Kole mne
seotira, jinu do tanca bira“(ibíd., 211; =каждый раз, как я приду,
обыкновенно берет; польское в том же смысле—bierze)\ „Vystavim
kláSter mezi horama, Tarn budu byvat bez milováña (ibid., 229;
= не бывать, а в длительном отвлеченном —жить, пребывать)“',
„Jinepanenky pudou do kostela, A já pfesmutná musím be ¡val doma“
(ibid., 438; = оставаться); „Byvaj mu¿u, byvaj dobry, Nechodívej
do hospody (ibid., 668; = будь, как отвлеченное)“. Byvávati сравни-
тельно с byvat i обозначает, по-видимому, большую степень дли-
тельности, а в прошедшем большую степень давности. „Rozple-
tejte mé, krásné dru¿iéky, které ste bejvaly moje tovaryáky, Bej-
vávaly jste, a u¿ ne budete“ (ibid., 438; в первом месте— были
подругами—состояние длительное, но без перерывов; во втором —
были когда-то; невесте это время кажется уже очень далеким); „Sem
já byval mladenec hodny“ (ibid., 501); „Што je она [Mahuja] *њу
[пасторку] горе (хуже) држала, то je она све здрав}а и лепша

бивала“ (Караџић. Припов., 1853, 178; = становилась á la lonpue);
„S pánem bohem tu bud' kamarádko verná, Co sme bévávaly jako
ruka jedna. S pánem bohem bud'te svobodní mládenci. Co ste
byvávali Moje tanecníci“ (Mor. Nár. Písne, 456); „dekuju warn na
stokrát ¿e ste semnó dobfe bévávali“ (=обходилась.; ibid., 452);
„dobfe mi byvalo u tatícka mého, ni mne tak nebude“ (ibid., 470).
В той же песне: „uí mi tak nebude, jak mi byvávalo“ (как бывало
прежде когда-то); „Ach muj tatiéek ntstava, poáehnani mi nedava“
(ibid., 493; не встает, не дает); так и в польском: „nie wstaje,
nie daje“1.
Что здесь нет полного согласия с русским, видно из того,
что та же форма употребляется и там, где в русском многократ-
ная: „kole tych vrat, kaj smespol em s/аш//“(ibid., 605; = стаивали);
„Nerozfukuj vétfe sena.. Dyí mne bude muí bijávat (бить), Abych
méla na cém spávat“ (ibid., 608; = спать); „Náá hospodáf jesce
doma spí (конкретное); budeli tak spávat (длительный отвлеченный
с оттенком многократности, но в русском литературном не сыпать,
а спать или высыпаться), ai budem zínávat (=жить, в отвлечен-
ном), Bude hospodáfství zly“ (ibid., 613). Ср. сербское не спавам
но%у [не сплю (отвлеченное) по ночам]; ,Дан>у носи зелена öapjaKa,
Hohy спава (обыкновенно спит по ночам), с бегом у душеку“;
„Ona néjida kase“ (ibid., 429; польское nie jada, русское не ест,
т. е. не любит); „А já vám v Opave koáulky prat' budu.— Kde
bys ich právala (украинское de б mu ix прала), úyí tam vody není“
(ibid., 88); „Mela's nesedávat dvé leta na prahu“ (ibid., 263; = было
тебе не сидеть, но и не сиживать было); „V£il bych ho [sokolaj ala
hledat nevím kde sedává“ (ibid., 466; украинское ,де сідає“ не
совсем подходит, так как может иметь начинательное значение;
русское литературное „где сидит*' (т. е. обыкновенно); „Dobfe je
ti tudy.. pfi maticce sedaf“ (ibid., 485; хорошо тебе сидеть—в
отвлеченном смысле); „jak ja rano stavam (встаю), svym kraviékam
dauam (даю), kudíelku pxadu“ (как и в русском, польском пряду,
przpdp—значение обыкновения; ibid., 541). Но в следующем
особая форма для отвлеченного значения: „Со já delávám (обык-
новенно делаю) zdoviä sa; Já rano stávám.. kúdélenku pxádávám“
(ibid., 540); „Pod'ty dívca suú¿it k nám: Nebudeä nie déuávat
(делать), Enom pásat (пасти) pávu“ (ibid., 547); Sak vtácek nikdá
ne sívá (никогда не сеет), a pfece vesele spívá“ (ibid., 608); spívá,
как и польское spiewa, украинское enieae, русское литературное
поет—безразлично может обозначать и конкретную деятельность
и отвлеченную, как выше. В следующем этой форме противопо-
ставляется более сложная для обозначения большей давности
действия: „Со to za ptácka? Так vesele zpívá, Jak zpívávala má
deera milá, dy¿ doma byvala“ (ibid., 484); „Budu za mnú plakat
mamenciny krávy, ¿e ne budú mívat (отвлеченное иметь—nie bgd$
1 Юнгман замечает: „da/w—slav, est praesens. Bohemi frequentativum dávám
pro praesenti ponunt (т. е. вместо даю): hloupy bere, a moudry dává“.

miaíy) za rosenky trávy“ (ibid., 481); „Kdo chce moje pole orat',
Mosí pékny копе mívatUt (без всякого оттенка многократности;
ibid, 516). Для давно прошедшего: „Rad sem té mívával Dys byla
panénkú, veil jsi mné milejái Dyi si mojú ¿enkú“ (ibid., 451);
„Ш mi tak ne bude, jak mi byvávalo. Dyi mi modré kvítí v zah-
radé kvítalo“ (цвело, kwitío; ibid., 251); „Dycky jsem ti fíkávala:
nepí té gofalenky“ (ibid., 655); „Sedum let docházi, Muj milé ne-
jede“ (ibid., 87; проходит, приходит к концу; в украинском было
бы неловко употребить соответствующую форму: дохожае)\ „Slu-
necko zachází“ (ibid., 560; заходит); „Drozicka ni pxichází (дружка
приходит), vénec na hlavu sází“ (сажает, кладет; ibid., 431); „Kdo
se to prochází po Liboské hrázi?“ (ibid., 251; польское przechodzi
si? или przechadza sif — прохаживается); „Ту drahé semena nikdá
ne scházijú“ (ibid., 492; не всходят); „Do hospody chodívá“ (ibid.,
430; обыкновенно ходит); „fMu¿] nedá k muzice chodívat“ (ibid., 495;
ходить); „Ja k vám suúiit nepujdu... Nemohua bych chodívat mezi
pachouata“ (ibid., 457). В той же песне и в том же значении:
„Ne mohy (-Ы) by k nám chodit. Ten Svárny ¿ohajek“:„Pokud jsem
bul mládeneékem Chodívat jsem pod pereckem** (ibid., 504). В том
же значении и глаголы с более сложным характером: „Nerada
stáváá, kravám nedáváá, Na travu ne chodívás.— Rano stávám,
kraviékám dávám, na trávu chódívávam“. Может быть, впрочем,
в последнем стихе chodívávám вместо chodívám употреблено для
большей силы речи, так что и здесь значение этих форм не одно
и то же. Несомненно, что хотя формы с характером -iva-, -íváva-
и не выражают многократности, но они отличаются от форм
с характером -a- (cházeti) тем, что служат обозначением
большей степени длительности и вместе и большей степени отвле-
ченности, чем эта последняя форма. По поводу песенного выра-
жения: „nové lito piichodie“, вместо современного pxichází, Эрбен
замечает, что песня—догуситских времен (Erben. Písné, 58).
„Hospodafi vrtaváju ve svatek hnuj vozívajú (возят обыкновенно);
Hospodyné vrtavajú ve meii svaío pekávajú“ ( = пекут) (где?);
„Zenichova niva nikdá nerodívá (не родит никогда; наречие служит
указанием на общность значений глагола), kdyá na ñu ¿ohajek
hnoja nevozívá“ (Mor. Nár. Písné, 487); „Kdy¿.. ¿eleznic v Cechách
ne bylo, vice byvalo vidéti.. povozií ktere¿ vyrobky z kraje, do ..
residenci dovázely, a odtud jiné zbo¿i na-zpét pxivázely“ (Ném-
cová); „Dy¿ sem u mamenky byla.. Té¿ko mné délat nedali ( = не
давали). Po svadbách mné vodívali“ (=водили; Mor. Nár. Písné,
501); „Milovali sme sa jako dvé holubénky, vodívali sme sa spolu
za ruéenky“ (ibid., 238); “Dyby si ty byua ubóhá sirota, Nenosí-
vauas by véneéka ze zuata. Ale bys nosiua ze selenej rúty. Jako
nosívajú ubohé siroty“ (ibid., 505). Что сама по себе эта форма
не многократная, видно, например, из следующего: „VTasy nosíval
(не с перерывами, а обыкновенно, всегда носил) p¿istfi¿ene, jak
se fíká„podle rendííku“(N émeo v á); „MePs galánku... jezdívaVsk ni
pofád“ (Mor Nár. Písné, 531; постоянно); „Kuñ .. со sem na nim

jezdivaval (=бывало ездил), svého ščesťa pohledával“ (ibid., 271);
„Chodí se sam modlivávat moje panenka“ (ibid., 696); „Nebudu já
robit, jako sem robíval“ (ibid., 287; как бывало работал); „Cho-
dívaľs k nám ve dne, v noci, Sidívaľs (szydziteš, wyszydzaieš)
mý černý voči“ (ibid., 245); „Dyby mně tak bylo, jak mně bývávalo,
Dyž mně to slunéčko jasně svítívalcŕ* (ibid., 255); „Dyby mně tak
svítil, jak mně svítívaval, Dyž pěkný měsíček naproti bývávali
svítil mně měsíček... Ale se zatemnil“ (ibid.); „Už mi tak ne bude,
jak mi bývávalg, Dyž mi dvoje, troje slunce svítávalou (ibid., 470);
„Ubozi sirotci plakávali u ní [u vody].. Kde sirotek plače (кон-
кретное), všade se zem třase“ (ibid., 493); „Téšival mě synek, už
mě netěši, Bude mě tésívat syneček inší“ (ibid., 634); “Ach ovej,
ovej, co mě hlava bolí, Hlavěnka pobolívá (как в русском—болит,
побаливает), Aj zavaž mně ju červeném šátečkem, Ať mě už víc
nebolíva“ (ibid., 604; пусть не болит); „Со mě hlavěnka tuze bolí,
Ej bolí, bolí, pobolívá že mně děvčinka vypovídá“ (ibid., 229);
„Kup peřiny ne budeš sa bávat (bać sig—бояться) zimy“ (ibid.,
447); „Z tebe bude žena. A ze mně bude visívávat palášek dolů
s koňa“ (ibid., 601); „Dýs mně ho [milého] odvedla, jenom si ho
mívej“ (ibid., 249; постоянно, без перерыва); „Povoz jeho záležel
z jednoho vozu... přivěmž vždy mival šest silných hřebců pripřazeno“
(Němcová); „Ach už tech ruk néni ..Co mě kolébávaly, k srdci
pfitiskávaly. Dyž sem byl maličký“ (Mor. Nár. Písně, 506); „V tej
studenečce jalenek pijaval (бывало пил), Na teho jalenka myslivec
čihaval (польское czychai)“', „Něčihej (конкретное), něčihej, mysli-
večku, na mne“ (ibid., 523); „Ve svých bílých rukách srpa neměla.
V létě srpa můj synečku, v zimě přaslice, Jenom sem se dívávala
na bílý ruce“ (ibid., 539); „Už ty mně chceš v ruckáh skonati.—
Já neskonávám, jenom se lóčim“ (ibid., 120); „Laštověnka... rano
vstava, svihotava“ (šwiegocze) (ibid., 197); „Dyž jsem já k vám
chodívávau, vrata sem vám otvírávau,, psiček na mňa sčekávávauu
(szczekaí) (ibid., 208); „Plačte oči.. Čeho jste navykly, toho od-
vykajte. A vy ste navykly so šohajem hrávat, A včil je vám těžko
toho odvykávat“ (ibid., 242); „Dybych ja byl malým ptáčkem,
letaval bych krajem lesem, letěl bych k svej milej“ (ibid.,
253).
Обычность выражается посредством большей длительности
в болгарском: „Куме, ядвашъ ли печено прасе да ти опечемъ“
(Пам. и обр. нар. яз., 135); „Бръзы-атъ конь ся стигнува,
а бръза-та речь не може“ (ibid., 129); „Волъ ся връзва за рога-
та, а челякъ за язык-атъ“ (ibid., 130); „Кой-то ся надѣва на
чужд* трапезъ, той остава гладенъ“ (ibid., 135): „Кой-то сѣки
день промѣнява дрехти-тѣ си, той... (ibid., 135); „Нужда
законъ измѣнява “ (ibid., 138); „Отъ ѥдно ухо влазя, отъ друго
излазя“ (ibid., 138).
По образовании видов было время, когда глаголы, как чи-
тать, означали по отношению к своим первообразным только
большую степень длительности; но по мере исчезания этих перво-

образных к отмеченному значению производных прибавляют
и конкретное, значение первообразных.
Проследим этого рода замены по классам, не выходя за
пределы славянского языка и восходя от последующих разрядов
и образцов к предыдущим.
Глаголы VI, б) на -ыва-, как выше сказано, свойственны
русскому, а не украинскому; по всей вероятности, не сущест-
вовали в русском языке до его разделения, а в польском и
сербском образовались самостоятельно.
Следы замененного ими класса VI, а) (-ова-) до сих пор
сохраняются в самом русском: „Мы по середам, по пятницам
платье золовали. Платье золовали мы, льны прядовали“ (Буслаев.
Грамматика, ч. II, стр. 134); „Первую заступь [в шахматы. — А.П.)
заступовали“ (Киреевский, IV, 65);
Хлебные крошки собировали..
Тем его душу пропитовали,
Больные раны зализовали.
(„Калики“, I, 63).
В литературном языке под влиянием церковного доныне воз-
можны архаические выражения: „ничто не связует так народа“»
вместо связывает, но неопределенное наклонение связовать уже
неупотребительно и необходимо заменяется формами на -ывать.
В украинском значение глагола на -ывать выражается или
отглагольными на -овати, -ую (о чем см. выше), или глаголами
V, 4) (-ати). Последнее встречается в самом русском [(„не туця
темнитсе, не солнышко выкатайте?1 — вместо выкатывается)
(Пам. и обр. нар. яз., 361); „Доставай мошну,; вытряхай казну!“
(Даль, 583)1, особенно часто в литературном сравнительно
с народным (ср. Б уел а ев. Грамматика, ч. II, стр. 134—135),
а в украинском частью необходимо, частью становится уже
архаизмом, так что глагол на -ати может быть заменен глаго-
лом на -овати. Украинские глаголы поглядати, оглядатись,
сповідатися, підкрадатися, вкладатись („ще спати не вкладався“),
похожати, промовляти, вихваляти (,дощики накрапали“ —К у-
л i ш, I, 23), (од-, за-, при-) вертати и др. подобные (русское
-ывать) нелегко заменяются глаголами на -овати. Русским
выражениям, как „ходит он, похаживает“, постоянно соответ-
ствуют такие украинские, в коих второму глаголу соответствует
глагол на -ати: „Гуляв козак Голота, погуляв“1 (Кул im, I, 15),
Где украинский глагол на -ати (= русскому -ывать) стоит один,
там он в просторечии мог бы заменяться более новым на -овати:
„Буде твоя мати мен\ виговоряти“ (Метлинский, 49); „Козак
дівку вговоряє?* (ibid., 79); „По садочку прохожаю“ (ibid., 56;
прохожуюсь); „Вона прохожала промеж козаками“ (ibid., 13);
„Став козак конівкою по мосту добре погрімати“ (Кул!ш, I,

204); „к славі не прислухаюсь (не прислухуюсь), то й гадки не
маю“ (Метли не кий, 87); „сів щоб прислухатись“ (Кв.-Осн.,
I, 127); „хліб святий приймавмо, а вас послухаемо“ (=вислухуем;
ibid., I, 53); „Ой устала мила, як не лежала, Усю челядоньку
порозбужала“ (Метлинский, 242); „Жовтеньку кість розно-
шаю“ (ibid., 284); “кубки стоять понаповняні“ (понаповнювані;
ibid., 338); заглядае и „заглядув на токи“ (К в.-Осн., И, 6);
викидати и ^икидовати ногами“ (ibid., I, 13); „влъкомъ рыскаше
(рыскал) из Кыева дорискаше (дорыскивал) до куръ Тмуторо-
каня, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше* (перерыски-
вал; „Слово о полку Иг.“); „Вытягала Настасья калену стрелу“.
(Др. росс, стих., 99); „А и на дворе день вечеряется, красное
солнышко закатается“ (ibid., 162).
Глагол VI, а) (-ова-). Из предыдущего видно, что в украин-
ском употребление этих глаголов усиливается: из этого можно
заключать, что было время, когда вовсе не было глаголов от-
глагольных на -ова- (русское -ыва-) и когда значение их выра-
жалось исключительно глаголом на -ати, ср. „літа минають“
(На tt ala. Srovnávací mluvnice, стр. 304). Заметим в украин-
ском относительно новые формы: не лінуючись (не ленясь;.
Кв.-Осн., II, 117); голодує (голодает; ibid., 78); „піст держу,
постую“ (=пощу; Куліш, II, 68); „Хай батенько не скорбує“
( = не скорбит; Метлинский, 57); „Оць бо любить сна и вьсе
показаеть (= показоуѥть, показывает) шоу, иже самъ творить“
(Остр, ев., Иоанна, 5, 19).
Значительное число чешских отглагольных на -ова- стоит на
месте равнозначащих польских, русских, старославянских на -а-.
Так, уже в отрывке евангелия от Иоанна X в.: „ostavujи svet“
(оставляю мир; польское zostawiam, реже zostawuj?); в мистерии
XIII —XIV в.: „Mastičkař; ježto (и-же) nas často utěšoval,
a mnoho nemocných uzdravoval“ (утешал; польское pocieszal,
uzdrawiai); в современном языке: „Ten svět rozvažoval (польское
rozwažat, rozwažac), když milý pan Ježis do nebe vstupoval“
(вступал; по-польски wstfpowat) (Мог. Nár. Písně); vylozovati
(польское wytudzat) и мн. др. (См. глаголы на -ova-: Hat tal а,
ibid., стр. 303—304.)
Глаголы с -ова-. Стовают („Тр. этнограф, отд.“, V, 2,150);
„жезл им давает“ (ibid., стр. 151).
Глаголы с -ыва-, -ива-. „А осенесь, государь, тотъ Власко въ
подпискѣ (подделке документов) былъ же пойманъ, a сидѣлъ
у недѣлщика у Игната, у Лазарева и ножемъ ся самъ рѣзалъ..
И Царь., вспросилъ Власка: въ подпискѣ еси пойманъ бывалъ
лы и у недѣлщика еси сиживалъ и ножемъ, сидячи у него, рѣзы-
валъ лы? И Власко сказалъ: былъ., сидѣлъ.. ся рѣзалъ“ (Акты
юридич., I, 125, 1547 г.); „За полъ села еси Граворонова.. денги
имывалъ лы и кабалу., выдавывлъ лы?.. та, государь, купчея на-
рядная (поддельная), и денегъ есми.. по кабалѣ не имывалъ
и кабалы ему не выдавывалъ“ (ibid., 198).

Глаголы V, 4, а), б) (со сложным характером -а-) заменяют
по значению свои первообразные. В Остромировом евангелии:
„ же въ оухо слышасте проповѣдите на кровѣхъ“ (проповедайте,
проповедуйте) (Матфея, 10, 27); „и бысть недомысльщемъ СА имъ
о семь, и се мѫжа дъва стаете въ нихъ“ (недомыслѧщемъ СА)
(Луки, 24,4); „се ли вы блазнить“ (соблазняет?) (Иоанна, 6,61);
в Ипатьевской летописи: „И выѣздяче изъ города бьяху ся
крепко“ (20); „противу величью мышца твоя кто равниться“ (103).
Украинское „хто до тебе приїздив?* ( = приезжал), „як позъіздятця
було, то й говорять“ (= поз'їжджаються) (Куліш, I, 165);
„Я чужій чужині клонюся ( = кланяюся). А своєї матусі не дож-
дуся!“ (Метлинский, 136); „най ся тобі не бажить печеного рака“
(нехай не бажаеться) (Номис, 103); „I за свою пазуху не ручись“
(ibid., 132); „за сон не рачися“ (ibid., 291); „солнце, его же наричють
Дажь-боѣ“ (Ипат. лет., 5); „не куплись, Добрыня, во Пучай-реки“
(Киреевский, II, 23); „шелом на буйной голове замычется“
( = замыкается) (ibid., IV, 91); "куплится нагим телом“ (Рыбни-
ков, III, 290); „Плавле утеня, плавле eipee“ (Метлинский,
149);,, Де ж човен дівався, де плавле мій милий!“ (Гребенка, 19);
„слізоньками хлипле? ( = хлыпает, похлыпывает);» чарочками
брязчет (брязкает); викоплемо (Головацкий, I, 92) (викопавмо);
„В праву руку шаблю хапле ( = хапав), А с той шаблі кровця
капле“ (украинское капає, русское каплет) (ibid.,. I, 97); рус-
ское „на одну ногу храмлет“ (Даль, 524); „всяк храмлет на
свою ногу“ (ibid., 690). Ср. старославянские: исъкати, исъшѫ* и
исъхаѩ*; владати, влаждѫ и владаѫ; литературное русское алчу и
алкаю, рыскаю и рыщу, стражду и страдаю. Похожати—ходити;
сербское „Хода царе по гори зелено^, за би]елу нећељицу дана..
И цару ie же rja додрала xodajytvu воде не пиіући“ (Петра-
новић. IljecMe, 147); „Ев' имаде три године дана од кад пра-
вим ову задужбину, све нам Милош замедију плаћа“ (== платит)
(ibid., 174).
Виды siqdi, siadi, siedziat, siadai. „Nad nami dnie i noce
przesiadywal, grywal tenze na klawikordzie“ (обыкновенно);
„Przy jmovai grzeczn\e( = принимал), odwiedzal (украинское -ова-)
rzadko“ (К ras ze wsk i); „Czy ze niemögl sypia£, czy ze mu
cisza noena do praey byla najmilsza, dhigo przeci^gal czuwanie“
(К r as ze wsk i); „Swiece przygotowywano mu na kominku“.
В литовском уже есть различие видов конкретно-длительного
и более длительного, даже многократного (vercziu, vefsti, vartaur
-у//, virtduju, -auti = laviren), но нет однократного и нет того
влияния предлогов на совершенность и несовершенность, какое
в славянском. Очевидно, как однократный вид, так и это вли-
яние—явления более поздние.
Замена предыдущего класса последующим (Pott. Etymolo-
gische Forschungen, В. II, 1, стр. 955).
Соответствует ли в iinöti санскритскому -а- в junati
(ibid., стр. 979)?

Глѫбокъ Миклошич (Lexicon) сближает с санскритским jpnbh —
зиять, ссылаясь на Zeitschrift, В. VII, стр. 173, где сюда же
относится греческий корень γλαφ-(γλάφω, γλύφω) со значением
быть выжелобленным, углубленным. В словаре Бет-
линга за корень принят jrmbh(jfmbhate) со значением разе-
вать рот, зевать, раскрываться (о зеве), распро-
страняться (по связи широты пространства и свободы, до-
вольства), чувствовать довольство.
У Вестергарда другая форма \[bh—jarbhate. Принявши за
основное санскритское значение [ср. ¡abhate и \ambhate — зевать;
жаба (Miklosich, Lexicon), жабры, гѫба и зѫбъ], нужно
предположить, что, если будет сюда γλύφω значение выже-
лабливать значит собственно заставлять зевать.
Держась этих сближений, увидим, что носовой звук в корне
есть ставший коренным звуком глагольный характер: ср. старо-
славянские глъбокъ и длъбокъ, болгарское длъбокъ, сербское
дубок [которые вряд ли можно отнести к корню длъб-(сти),
хотя, впрочем, и этот корень сближает с вышеупомянутым],
жлѣбъ (основа + garbha), голбокъ.
О значении характера специальных времен и в особенности
-м- (Pott, ibid., стр. 655—666, и дальше стр. 667—669, 704
и след., 709).
Сѣсть (первоначально конкретное с настоящим без будущего
значения). Сѣдѣти—сидѣть—более длительное (одна линия).
Сѣдать (украинское, польское) —начинательное действие, кото-
рое может означать повторение этого мгновенного начала (cidato
теперь, но еще не сел; не сел и имею обыкновение сидеть; „ра-
зів зі п“ять сідав“), сиживаю, sedávám—многократность без на-
чинательного оттенка, чему равно садить.
Отношение начинательных на -ну- к начинательным на -/&-
нельзя ли сравнить (по крайней мере в первой теме) до неко-
торой степени с отношениями сѣдать к sedávatii Не имеет ли
начинательность -ѣ- большего сродства с многократностью, чем
начинательность -«-? Большая ль? Начинательность не приуро-
чена только к характерам -и-, -ѣ-. Она может быть условлена
самим значением и появляться в известных глаголах вместе
с внешними признаками длительности: cidamu, лягати, ставати=
= садиться, ложиться, становиться. Здесь высшая сравнительно,
но не крайняя степень длительности представляется повторением
начала. Ср. непрерывную длительность в cudimu, лежати, стояти.
Много ли таких глаголов? [Ср. sich setzen (Moment), sitzen
(längere Zeit hindurch). Pott, Etymologische Forschungen,
В. II, 1, стр. 669].
Различие видов не может само по себе считаться признаком
особенной силы мысли. Ср. Pott., ibid., и следующие виды
у индийских „дикарей“.
В форме, как санскритское laghu при литовском lenguas,
-н- исчезло — ibid., стр. 682 и след.

Латинское II спряжение, с одной стороны, = славянскому
-/А-, с другой —причинным -ы—ibid., стр. 706, примечание.
Усиление в X классе—из имен — ibid., стр. 927.
Корни на -аи--^-не из корня на -a-, a наоборот — ibid.,
стр. 939 (ср. Бопп, относительно рай и т. п.).
§ 5. До какой степени так называемый вид
составляет особенность славянских языков
Согласно с вышеописанным мы будем различать в виде,
с одной стороны, совершенность, и несовершенность, с другой-
степень длительности.
Привожу мнение Гильфердинга (Гильфердинг. Об отно-
шении, стр. 108 и след.): „После своего обособления языки
литовский и славянский имели эпоху грамматического творчества,
в которую глагол их, взамен утраченных форм, создал новые,
самостоятельные образования, употребляя, впрочем, на то почти
всегда прежние характеристические звуки (всего более -«и -а/),
имевшие первоначально совершенно другое значение. Но
хотя это самобытное преобразование глагола имело у славян
и литвы общую исходную точку в потере форм, выражавших
оттенки времен и отношений действий, и хотя оно было испол-
нено у обоих народов одинаково, употреблением в новом смысле
.одних и тех же характеристических звуков, однако оно привело
у них к последствиям совершенно различным *. Литовский язык
не пошел далее той точки, на которой стоит санскритский
и в эпоху доисторическую стояло, без сомнения, все племя ин-
доевропейское. Его стремление не внесло в речь никакой новой
стихии и поэтому было, в общей сложности, бесплодно, хотя
создало для литовцев такие формы, которые утрачены прочими
языками в Европе. Славяне же развили в глаголе сторону со-
вершенно новую и не тронутую никаким другим народом; таким
образом, одни между всеми отраслями индоевропейской -семья
усовершенствовали внутренний состав языка, вынесенного из
общей ее колыбели“ (Гильфердинг. Об отношении, стрп 108—
109). Как будто образование категорий совершенности и
несовершенности и степеней длительности (предположивши,
что эти категории исключительно свойственны славянским
языкам) есть единственное средство грамматического усовер-
шенствования языков! Вопрос об относительном достоин-
стве языков как оттенков мысли до такой степени сложен и
требует стольких предварительных работ, что браться за его
решение еще рано. Хвастливыми утверждениями ничего не сде-
1 „Darum daß unter verschiedenen (Sprachen) jede, weil sie eine bestimmte
Bahn verfolgt, alle andren ausschließt, können dennoch mehrere in einem
allgemeinen Ziele zusammentreffen. Der Charakterunterschied der Sprachen
braucht daher nicht notwendig in absoluten Vorzögen der einen vor der andren
zu bestehen (Humboldt, стр. 215).

лаешь, но можно и должно собирать материалы для решения
высших вопросов языкознания частными сравнениями.
В приведенных словах у Гильфердинга заметим два утверж-
дения:
1. В славянском и литовском глагол взамен утраченных
форм, выражавших оттенки времен и отношения действий, создал
новые образования. В славянском это были виды.
Под заменою можем понимать только два случая: или древ-
нейшая форма (resp. звук), перерождаясь в другую, заме-
няется этой, последней (например, бы заменяет быхъ, быхомъ
и прочее), или известная форма, исчезая, оставляет пустое место,
заполняемое другою формою, хотя иного происхождения, но
сходною по значению; например, в древних славянских наре-
чиях существуют рядом прошедшие простые и прошедшие слож-
ные из причастия на -л- и вспомогательного глагола; первые
со временем исчезают, функция вторых расширяется и вместе
изменяете^. Непременное условие замены—сходство (но не тож-
дество) значений заменяющего и заменяемого и их непосредст-
венное преемство во времени. После этого мы спрашиваем: что
же именно переродилось в виды? Что же именно вытеснено ими?
Появлению совершенности и несовершенности непосредственно
предшествовало такое состояние языка, когда предлог не сооб-
щал ему значения совершенности и когда беспредложный глагол
был совершенно безразличен по отношению к совершенности
и несовершенности. Степеням действия предшествовало такое
состояние, когда известный характер глагола выражал нечто
другое, а не степень длительности. Этим сказано несколько
больше того, что бытию видов предшествовало их небытие.
Значения, называемые видом, заместили значения же предлогов
и глагольных характеров. По-моему, нельзя говорить
о замене, например, прошедшего совершенного (удвоенного) или
наклонений, имеющих свой характер, независимый от глаголь-
ного (в принятом смысле), или особых форм глаголов желатель-
ных и интенсивных—видимо, потому, что между всем этим и
видами нет той связи, которая бы позволяла говорить о замене,
т. е. нет ни перерождения, ни исторического преемства и одно-
родных значений. В другом месте подробнее сказано, что потеря
простого будущего времени не имеет непосредственной связи
с появлением совершенности; что прошедшие простые сущест-
вовали в славянском языке совместно с видами; что хотя про-
шедшее простое длительное время глаголов первой степени
и выражает то, что у нас — прошедшее сложное глагола более
длительного, но нельзя говорить о замене прошедшего простого
видом, потому что то, что называем видом, не есть одно какое
либо время, как прошедшее простое, а совокупность форм,
составляющих спряжение глагола.
Вообще потеря каких бы ни было форм не может считаться
причиною появления видов.

2. Гильфердинг находит между литовскими и славянскими
глаголами очень большую разницу. Что выражают одни, того
вовсе не выражают другие: литовские (сходно с санскритскими)
глаголы выражают категории количества, славянские—ка-
тегории качества, т.е. виды.
Я нисколько не отвергаю различия внутреннего строя языков
даже более близких друг к другу, чем славянские и литовский,
даже наречий одного языка; но знаю, что, чем сходнее языки,
тем труднее определить их принципиальные различия. Одну из
таких трудных задач Гильфердинг считал возможным разрешить
с маху, но, как мне кажется, не разрешил. Между'глаголами в
литовском и санскритском я вижу только частные несходства.
Под категориею количества в глаголе Гильфердинг разумеет
способность глагола выражать формально оттенки много, часто,
немного. В языке вед и санскрите есть так называемые ин-
тенсивные глаголы, образуемые посредством особого удвоения
корня <удвоения, отличного от того, посредством коего образу-
ется в этом языке прошедшее удвоенное .(perfect)) и удвое-
нием этим символически обозначающие не только силу (resp.
быстроту действия), но и многократность; например, intens—от
корня kar- (делать)—karikrati (3-е лицо единственного числа)
wiederholt machen; intens.— от car- (двигаться)—- carcarlti (3-е
лицо единственного числа действительного залога), cahcuryate
(atm.) — schnell sich bewegen, sich herum treiben (Böhtlingk).
Заметим, что такие глаголы есть в остатках и в славянских
языках. Для образования подобных глаголов литовский язык,
по словам Гильфердинга, употребляет не удвоение, а „разные
окончания, из коих всего замечательнее., -ё-ti, -6-ti“ (много или
часто).
Предположим, что именно таких глаголов в славянском нет.
Тогда все-таки, вспомнив, что в числе славянских видов есть,
по общему мнению, многократные, мы принуждены будем найти
сходство между „количеством“ в литовско-санскритском глаголе
и „качеством“ в славянском. Но на самом деле в числе литов-
ских интенсивных, уменьшительных и учащательных глаголов
есть очень много таких, кои обязаны своим значением не гла-
гольному характеру, а, несомненно, именному суффиксу,
стоящему перед характером. В этом отношении литовский и ла-
тышский языки сходны со славянскими наречиями, в которых
(было ли это известно Гильфердингу?) есть очень много глаголов
увеличительных и уменьшительных, подобного строения и раз-
ных оттенков. Выходит, будто и славянские языки выражают
„количество“, будто здесь нет коренного различия между славян-
скими и литовским. Считаю бесполезным трактовать о том, точно
ли формальное значение, называемое видом глагола, есть „каче-
ство“ по преимуществу и нельзя ли большей или меньшей силы
действия считать настолько же качеством, насколько большая
или меньшая продолжительность, совершенность и несовершен-

ность суть качества. Существенным кажется только вопрос: точно
ли нет в литовском и латышском ничего соответствующего сла-
вянским видам?
Совершенности и несовершенности, несмотря на мнения Шлей-
хера и Биленштейна о том, что в литовском и латышском пред-
лог может делать совершенным, действительно в этих языках
не нахожу. См. там, где речь о будущем и настоящем времени
и аористе.
Мнение, что литовско-латышские глаголы вовсе не выражают
глагольными характерами оттенков длительности, есть личное
мнение и Биленштейна. Литовские и латышские verba durâtiva
(по Шлейхеру и Биленштейну), которые с точки зрения славян-
ского точнее было бы назвать более длительными, так как и их
первообразные выражают тоже длительность, а не мгновенность
и однократность, по значению и образованию весьма близко
подходят к славянским более длительным, как можно видеть из
следующих примеров.
Литовские глаголы в настоящем на -au, прошедшем -j-au, неоп-
ределенном -y-ti (Schleicher. Grammat. Lesebuch, §67,
класс VI, 2; Bielenstein, § 276, класс XI) genu (ginù)— ginti
(по происхождению —жену, гнать)—стеречь, беречь, боронить
(отказывать), защищать; более длительное gan-ай, -iaü, -yti, то
же и в особенности пасти (гонять) скот. Латышское ganlt—пасти
(скот) при dzlt—гнать1.
В выражении „к§ gini, tai ganyk“, которое Нессельман пере-
водит „что бережешь [стерегешь], стереги хорошо“, ganyk (пове-
лительная форма ganyti) можно бы рассматривать как intensivum
от ginti, но и преемственность в этом случае рождается из зна-
чения большей длительности.
Grczaü, -yti—крутить, ворочать (Шлейхер, frequentativa
к grçziu, grçzti—крутить, вить, например веревку), rankas
grçzyti— ломать руки.
Jôdau, -dzau, -dyti — durativa, frequentativa к jôti—dauernd
reiten, hin und her reiten.
Kraipaü, -yti—крутить, ворочать (durativa к kreipiù, -pti то
же), (néndrê) „mazu, pabugusi, vëju, bè paliovös ir äen ir ten
svyrinëdamas kraipès“ (Donelaitis, Pas. VI, 9) [== трость, ис-
пугавшись небольшого ветру, беспрестанно колеблясь сюда и
туда, ворочалась (крутилась)].
LaizaU, -yti— облизываться (Schleicher, durativ к lieziù,
liezti—лизать): „laizos vis ir gùrkâèodams { karcema iiuri“ (Do-
nelaitis, III, 686) [=облизывался и, глотая слюну, смотрел в (на)
корчму (вспоминая о водке)].
1 В латышском при dzit и ganlt еще так называемые frequentativa: gainät
(р = «>) —abwehren, durch Fenster in der Luft von sich abtreiben; dzenät — hin
und her treiben;

Mirkau, -yti—намачивать, более длительное к merkiù, mefkti—
мочить (например, коноплю).
Sáudau, -yti—застреливать (более длительное и многократное
к sáuju, sáuti—совать в печь), стрелять: „kàs jùms rüp.. kàd..
as., várny beñ porëlç sáu pietùms nusisáujuu (ibid., IV, стр. 342)
(=что вам за дело, что я застрелю (в литературном—настоящее
время) себе на обед хоть парочку ворон]; ..kàd àa.. várny..*
(ibid., IV, 355) [=что я каждый год застреливал себе изжарить
(нажарить) несколько ворон].
Tqsau, -у//—тягать, таскать (более длительное, по Шлейхеру,
durativa к tfsiù, tpsti—тянуть): „girti, kits kitq prié gal vos nusit-
vërç—neí razbáinenkai añt asios vémdami tçsos“ (ibid., III, 804)
[ = пьяные, взявшись за чубы (за головы), как разбойники, блюя,
таскают друг друга по полу].
Metù, meöiau, mèsti — werfen; mëtau, -öiau, -tyti—oñ werfen,
hin und her werfen; meöioju, -öioti и metinëju, ëti, по Нессель-
ману, значит то же. В латышском при исходном mest, metat — hin
und her werfen.
Литовские глаголы отглагольные на -o-/u, -o-jau, -o-ti (Schlei-
cher, Grammat. Lesebuch, § 68, класс VII). Латышские -aj-u9
-a-t (B ie! enstein, § 265).
Литовское begióju, -óti—бежать (более длительный к bëgu
(bëgmi), bëgau, bëgti—бежать): „pradejo añt man|s baisingai ké-
ikt ir rëkaut vis §eñ ir ten bègiôdama, o kaip ji { bùtq iâbëga,
tai a§“ (Schleicher, Grammat. Lesebuch, стр. 247) [=и на-
чала меня страшно проклинать (ругать) и кричать, все бегая
сюда и туда, а как только она выбежала (в литовском стоит
настоящее время от предложного конкретно-длительного, чего
мы конкретно длительными глаголами передать не можем) на
двор, то я..].
Литовск. blizgóju, -óti относится к blizgù, -ëiauy -ëti, как бли-
стать (украинск. блищати) к блестеть, хотя разница между этими
глаголами у Нессельмана, как и в других случаях, не отмечена.
Жмудск. buvóti—бывать от bavùy bati — быть. При неопр.
накл. bredii, bridaü, brlsti—брести—стоит несколько форм более
^длительных: bredzióju, -dzióti, -oti, bráidzioju, -dzioti, braidaü,
-dyti, bradau, bradyti, — не различаемые Нессельманом по значе-
нию и, быть может, на самом деле тождественные в этом отноше-
нии, т. е. все со знач. более длительным, но свойственным раз-
ным говорам.
Бродить в латышском bradât — hin und her werfen, —при brist.
Guinióju, -ióti (Нессельман — guinoju, -otï) [ = гонять — дли-
тельное при guinù (guju), gùiti — гнать|; Kaspars., kaip gaidys
viâtàs guiniódams, gañdina ¿mónes (Donelaitis, II, 195)
(=как петух, гоняющий кур, пугает людей].
Lekioti, -ióju (Nessel m an), lakióti, -jóju—летать при lekiu,
lekti — лететь): „teñ lakiója kulkùiês“ (Schleicher. Grammat.
Lesebuch, 40) [ = и там (на войне) летают пули]; „viens kaip

koks baisùs erélis svëte lakiója, o kitsaí, kaíp ¿virblis koks, po
stógu gyvëna“ (Donelaitis, VI, 42) [=один, как некий страш-
ный орел, летает по свету, а другой, как какой-нибудь воробей,
живет под крышей]. В латышском более длительное lekät—пры-
гать, при lekt.
Nesióti — носить, например платье, обувь (Donel a i t is, II, 39;
III, 777; IV, 191; Schleicher. Grammat. Lesebuch, стр. 38—
39); откуда nesiójimas-^-платье, как носимое (ibid., стр. 39);
„dekui téveliui u¿ baltq duonp. Ir senai moèiutei ùï neaiojimç“:
более длительное, при пет, nèsti, латышское nêsat (hin und
her tragen), при nest.
Páinioti— опутывать,оплетать: „dingojom vis, kàd tikt àveisteris,
irgi Prancüras ¿mones sù svetimais sàvo mókslais moka supáiniot“
(D о ne 1 a i t i s, III, 878) [=*нам все казалось, что только швей-
царец и француз могут опутывать людей чужими (иноземными)
своими учениями], при pink, pint i—вить, плести.
Ráioiotis — кататься, валяться: „tuojaüs visi, kaíp kùdlas kóks
susivëlçs, ráiciojos añt asios“ (ibid. 741) [=тотчас все, как сва-
лявшийся клок шерсти, стали кататься по полу (о свалке)];
более длительное к ritù, risti—катить.
Vadzióti—водить: „aklas aklp vadzioj“ =слепой водит слепого;
„vadzioju jo seseri“ [=вожу его сестру (т. е. женат на его сестре:
жена—водимая)]; более длительное при vedù, tèsti—вести.
Válkiotis— волочиться в значении „таскаться, шляться“: „ш/-
kiotis po svietç“ ( = по свету волочиться); „as pabëgau ir valkio-
jaus apie pusantrç meta aplinkui“ (Schleicher. Grammat. Le-
sebuch) [ = я убежал и шлялся около полутора года вокруг (по-
всюду)]; и более длительно при velkù, vilkti — волочь, тянуть,
на-(о-)девать (без значения большой длительности). Латышское
valkät—носить платье при vilkt.
Vajóti—гоняться, более длительное, при veja, vyti—гонять
(ср. сербское eujamu—ћерати). Латышское vajät—преследовать.
Tekiótis—sich belaufen (об овцах и козах), польское ciekaô sic
(о течке у собак и волков)—более длительное, при tekù, tekëti—
бежать, течь; „u¿ vyro“—собственно „бежать за мужа“ (за му-
жем), выходить—выйти замуж; латышское tekat—hin und her
laufen, при tecêt.
Латышское vazät—schleppen—возить, при vest. Литовское
vazióti—ехать на возу изменило значение сравнительно с vézti —
везти и потому не имеет явственно более длительного значения.
Sakióti—идти по следам, сочить; sekióti—следовать кому,
подражать; оба длительные к sekù, sèkti—следовать за, латин-
ское sequi и многие другие, как латышское dCLvät—давать, при
dot— дать (без значения совершенности). Латышскоеräpät—пол-
зать, при räpt—ползти (repère); atraugoties—отрыгаться—из at-
taugt ies.
Глаголы литовские -au-ju; -av-au, -au-ti (отглагольные —
Schleicher. Grammat. Lesebuch, § 70,1, класс IX).

Dásauti — вздыхать, более длительное к düstü, dùsti, dasëti—
тяжело дышать: „kasdien iâsirëdçs, alé dásaudams ir vis sirgdams
nùtveria âauksztç“ (Donelaitis, II, 18) [=каждый день наря-
дившись (нарядный), но, вздыхая и все болея (печальный и боль-
ной), берется за ложку]. Отношение dásauti к dase ti то же.
Rëkauti—кричать, более длительное к rèkiù, rëkti (ibid.):
„cia viens, rëkaudams durnaî, sù pódagra piáujas, о kits ten,
kitaïp dusaudams, dáktaro âaukia“ (ibid., 11,34) [=один, вскри-
кивая (крича), как сумасшедший, режется (грызется) с подагрой,
а другой в ином месте, иначе (по-другому) вздыхая, зовет доктора].
Sákauti— кричать, многократное (более длительное) к saükti—
кричать, звать.
Klykauti (кричать) более длительное, при klykiù, klykti —
(кричать: о детях)—jauchzen.
В латышском ср. глаголы на -uoj-ut -uo-t (Bielenstein,
стр. 267 и след.), например svilpuot —свистать, при svelpt, välät—
валять, катать, при velt.
Из этих и им подобных примеров я заключаю, что литовский
и санскритский языки, подобно славянским, пользуются харак-
тером отглагольных глаголов для выражения большей длитель-
ности действия, которая не всегда, как и в славянском, может
быть строго отделена от многократности. Происхождение мнения
Гильфердинга, что литовские глаголы, подобные приведенным,
выражают количество, нечто совершенно отличное от предпола-
гаемой качественности славянского глагола, может быть отчасти
объяснено неточною передачею формального значения литовского
глагола в словарях, например у Нессельмана, и неточным пони-
манием самого немецкого перевода. Гильфердинг считает, напри-
мер, литовское tráukau, -yti за количественность глагола при
tráukiu, tráukti, потому что первый у Нессельмана переведен:
oft, viel ziehen, а второй—просто ziehen. Но viel ziehen пояс-
нено через umherziehen oder zausen —таскать, например, за волосы.
Применяя к литовскому терминологию Павского, мы в tráukti
видим глагол однообразный,а tráukyti—разнообразный,
неопределенный, а поправляя эту терминологию, основан-
ную на ошибочном мнении, что глагольные характеры в славян-
ском могут выражать пространственные отношения как таковые,
мы иначе не назовем упомянутых глаголов, как конкретно-дли-
тельными й более длительными.
В других случаях и немецкий перевод не дает основания
видеть в подобных литовских глаголах интенсивность, в raisaü,
-yti, ráisioju, -oti, —binden, fesseln—при rïsti—binden.
Отрицать сходство между конкретностью и большею длитель-
ностью глагола в славянском и литовском на том основании, что
литовско-латышские языки имеют большее количество глаголов
причинных (facultativa, causativa), чем славянские, и что в ли-
товских есть глаголы учащательные, уменьшительные,—столько
же имело бы смысл тогда, если было4 бы доказано, что категории

причинности, учащательности, уменьшительности и увеличитель-
ности несовместимы с категориями двух степеней длительности.
В русском невозможно смешивать оттенка, сообщаемого гла-
голу глотыхать, громыхать характером ~-, с оттенком грубос-
ти, силы (с точки зрения объективной) и презрительности в гло-
тых (с точки зрения личной), зависящим от суффикса -ых: этот
последний оттенок остается неизменяемым при изменении харак-
тера и видового значения глагола: громыхать, громыхнуть, по-
громыхивать. Столь же необходимо в литовском и латышском
разделять значение, зависящее от глагольного характера, с одной
стороны, и от суффиксов -st-, -и-, -ter-, -ur-, -ul- и прочее, стоя-
щих перед характером,—с другой стороны.
Так, например, kil-n-óti, по Шлейхеру, значит oft und wenig
heben, hin und her heben: „Dabaf juödu émé ávilius kilnót, jeîb
sunkiáusi tröpytu“ (Schleicher. Grammat. Lesebuch, стр.159)
(=теперь они (два вора, по ночи крадущие ульи) стали подни-
мать (понемногу приподымать от земли) ульи, чтобы найти самый
тяжелый]. Здесь мы отделяем большую длительность сравнитель-
но с kélti — heben [за неимением соответствующего беспредлож-
ного глагола, по-русски переводят неточно — подн и ма ть (бо-
лее длительное), поднять—конкретный совершенный] и умень-
шительность, которую можем приписать только суффиксу -н-,
хотя и не понимаем происхождения в нем уменьшительности.
Таким образом, kil-n-óti соответствует по характеру и степени
длительности, а также по значению суффикса санскритскому на
-n-CL-ti. Ср. triik-nóti—слегка потягивать, вздрагивать, при tráuk-
ti—тащить; lynóti—моросить, при lyti—идти (о дожде).
Так, латышские глаголы уменьшительные на -el, -et, -ulet,
-eret, -urët; литовские уменьшительные на -in-êti, переходящие
на значение многократности, значением своим обязаны, с одной
стороны, именному суффиксу, с другой — глагольному характеру.
Литовский на -inêti мы бы сравнивали со славянским много-
кратным только тогда, если бы, например, было доказано, что
-in- не есть самостоятельный суффикс, а произошел от глаголь-
ного характера с эвфоническою гласною, как -ав-ати, -ѣв-ати
в славянских.
Между славянским и латышско-литовскими языками, без со-
мнения, есть большая разница по отношению к видам. Было бы
удивительно, если бы ее не было здесь, тогда как она заметна
и между отдельными славянскими наречиями. Прежде всего,
в литовском и латышском, как выше упомянуто, нет глаголов
совершенных, из чего одного уже видно, что в них не может
быть глаголов однократных, соответствующих славянским.
Правда, славянскими однократными приходится иногда перево-
дить литовские, как -ter-iu, -ter-é-jau, -ter-è-ti и ter-iu, -ter-iau,
-ter-ti; sùkteriu, -teréjau, ^-terèti и -teriu, -teriau, -terti; „elk
namô, ik Krizas táu ateiti paSúkters“ (Dónela it is. Prie.

Pas.,. 83) [= ступай домой, пока Кризас не кликнет (сербское
зовне) тебе прийти].
DrJkteriUy -èjau, -éti, längs—gleichsam sich rückend springen:
„vovere nuo vieno medáio ant kito drjkteréjo“ [= белка прыгнула
с одного дерева на другое], при driekiù, -kiúos, -kiaiïs, -ktis—
sich recken, sich lang ziehen etc.
Kysteriu, -teréjau, -eti и -ter ti, при kisù, kisti—совать: „Kàd
kunigaí vaikùs { aiùilç râgina siQsti, ir kàd âùlmistrams reik kóki
pinig^ kystert, àk kokiQ visùr glupQ nurnëjimyi randas“ (Done-
laitis, III, 817) [= когда священники понуждают отдавать детей
в школу и когда приходится сунуть учителям какой-нибудь
грош, ах, сколько повсюду слышно глупого ворчанья].
При этом литовские глаголы с суффиксом -ter- ближе всех
других по значению к глагольным частицам, выражающим мгно-
венность действия (èùpt и т. п.), подобно тому как однократ-
ные— к таким же частицам в славянских. Но соответствие рус-
ским однократным только мнимо. Такие глаголы с суффиксом
-ter- могут быть переводимы однократными во всех формах,
кроме настоящего времени, в котором так не могут переводиться,
а в настоящем, если желательно сохранить время литовского
глагола в русском, непременно переводятся глаголами длитель-
ными: „Tokius àa duvùs kaip sens imogùs pamatydams ifgi dusau-
dams \í àirdiës tuo Sukteriu graúdáej“ (Donelaitis, II, 68)
(= Я, как старый человек, видя такие дива и вздыхая из глу-
бины души, восклицаю печально]; „§taí girgáteria dùrys ir (N.N.)
pasir.ódé“ (Donelaitis, II, 136) [= —вот стучит 1 дверь, и (N.N.)
явился]; ,Д baínyéiq vos, iSgifst k|, kyäteria gálvas, о paskuï
tuo ¿áist ir áókt i káfciamq bëga“ (Donelaitis, III, 797)
(= в церковь едва всовывают (вернее было бы всунут, но в под-
линнике настоящее время) головы, чтобы услышать что-нибудь,
и затем сейчас бегут играть и плясать в корчму].
Несходство и сходство с однократным зависит от того, что
литовские на -ter- выражают не единичность момента, а дроб-
ность моментов или момента, часто, но не всегда уменьшитель-
ность действия. Так, например, вряд ли можно найти уменьши-
тельность значения в следующем: „jis Çmçs Ц peilt, jaUkrütinc krok-
aterëjo teîp, kàd tuojaös srovë kraujQ iatekëjo“ (Schleicher.
Grammat. Lesebuch, стр. 192) [=так хватил в грудь (кольнул
ей в грудь)]. По характерам -teréju, -éjau, -èti и -teriu, -iauy
-ti рассматриваемые глаголы принадлежат к конкретно-дли-
тельным.
Qópiu, -piau, -pti— nach etwas tasten, greifen.
Ciópyju—то же. Ciopóju и öiupoju, -óti—benutzen, antasten.
Ciupinëju —berühren, betasten—Auch für unkeusche Körper-
betastungen gebraucht.
Что могут обозначать формы -yti, -oti, как не длительность?
1 Вернее было бы: скрипнула.—Примеч. И. Бальчикониса.

Для интенсивного èiiipteriu (etwas angreifen, zutasten) это—щу-
пать. Вряд ли заимствование одного существительного apyciupa,
в творительном и местном падеже, например apyëiupa, apyäiupoj,
например apyäiupoj dirbti—ощупью (в потемках) работать.
Случаи, когда литовский язык не различает конкретности
и большей длительности: vaïkas eît \ pamókslq может
означать, как и в немецком,—der Knabe geht zum Unterricht
{= мальчик идет (теперь) в ученье, и мальчик ходит (постоянно,
обыкновенно, в течение значительного времени) в ученье] (Kur-
schat, § 1352).
Конкретный и более длительный—vedù—vadzióju = eootcato,
с тою разницею, что и последнее явственно от води, а при пер-
вом причинное vèsdinu, vejù, véijaU, vyti — гнать—uajóju, -ójau,
-óti— -jagen, herum jagen, nachjagen; сербское eujamu, ви\ам.
Velkù, uilkaü, vilkti—волочь; vilkiù, vilkëjau, -këti—оде-
ваться, быть одетым; válkioju, -óti—волочить (сходственное зна-
чение см. в словаре).
Veza—uaziúoju.
Vitóju, vitavóju; tekù, tekëti; — tekiúotis.
Teskiii, tëksti, taskaü, -yti.
Tráukiu, -kti (тянуть);—tráukau, -kyti; tveriii, tvérti (fassen).
Tvárstau, -yti.
Kibíi, -ëjau, -ëti; klbinti; kyburiu, kyburiuoju, klydau, klydëju,
-ëti = irren, irrsam seen; kláidSioju; gulul, gulti—ложиться спать;
gulëti— лежать.
Crista, grjzti = возвращаться.
Puèiù—pñsti; pustaü, pustyti.
Plësiu, plësti; plësau, -szyti.
Béldziu, béldeti, báldau, -yti; baldóju, -óti.
Líeju, líeti (лить); „upê miestq aplieja“ — река обливает, обте-
кает город; láistau, -styti—oft begiessen; láisteréti—ein wenig
(лѣзъ); lándzioju и lindojи.
Предлог не имеет влияния на совершенность или несовершен-
ность, следовательно, limpù—prilimpù.
„As pabëgau ir válkiojausi“ (волочився вокруги—по BCÍM усю-
дам)—„apiê pusàntrq meta aplinkui“ (Schleicher. Grammat.
Lesebuch, стр. 158).
Gulti —лечь (Nessel m а п. Lieder, 49); gulëti—лежать.
Keliii, këliau, kâlti — поднять (совершенный) и поднимать.
Anksti ryta këliau — я встал, поднялся. См., однако, pakélti и
pakylëti.
Veriu duris pravêriau — я отворил—duris; várstyti, -stau—от-
ворять и затворять часто_ (рыпаться).
Eimi (=einù), ejaü, eiti—идти.
„ejaü vandenêlis“ (песня) — я пошла (совершенный) по воду.
Stóti, pastóti, stovëti, neilgai stovéjau—стояла.
Причинные: vemiù, vëmiau, vemti (vomere), pravimdau, -dinu,
-dyti—довести кого до рвоты.

Vérdu, viriaüy virti—trans. kochen.
Virdinu—sieden lassen—варить что.
Veroiù, versti—вернуть, воротить.
Vartaüy -yti—ворочать, virtâuju, veriù, vérti, vârstau, -yti.
Témsta—смеркает, tèmdyti, tâmsinti.
Târsku, tarékiù, tarskëti, târskinti (треск).
Tekëti (течь), têkinti (точить, острить), itekêàintii tilptii
talpïnti.
Tylom—молча; tîlstu, tildau.
Tardau—без явственного причинного значения.
Tirpstù, Играй, -pti; tirpinù, inti (таять).
Trùkstu, trukti (рваться).
Trunkù, trukti (медлить), trunkina.
Tvînstu, tvlnti—anschwellen (vom Wasser). Tvindau, -yti —
anschwellen machen; jemanden mit Bier besaufen.
Daryti, darydinti, dirbdinti.
Dygstu, dygti, daiglnti.
Kavôdinti (kavôti—ховать).
Kibii—sich regen, klbinu—klbinti—дразнить.
Gérti—girdynti.
Gesau, gesyti—гасить; gçstù, gèsti—гаснуть.
Gyju, gyti—заживать; gudau, gydziau, gydyti—заживлять.
Gulti, guldyti.
Lydau, -dyti—топить, делать жидким.
16. Глаголы на tu—средние: veroiù—transitivum; veröiiuos—
возвратный; vir st и (конкретно-длительный) — umfallen, sich än-
dern.
Spiàuju, spiâuti, spiâudyti (часто плевать) (Schleicher.
Grammat. Lesebuch, стр. 160; Donelaitis, III, 493, I, 124);
barstyti (Donelaitis, III, 356, 686); tqsytis (ibid., III, 805);
krapstyti (ibid., IV, 291); skirstyti (ibid., IV, 566).
Глаголы конкретные, и при них frequentativa с характером
-а- в латышском.
У est (ved-) — führen, fahren: vadat—frequentativa—hin und her
führen (wezt?—wazat— hin und her schleppen).
Celt— heben, cilät— oft heben.
Brist (brid-t) waten, bradât— hin und her waten.
List (Ud-t, perfect lldu) — kriechen; luodät (вместо land-ati) —
hin und her kriechen. Sprägt — platzen, brechen; spreg-ät—plat-
zen, prasseln.
Литовский kvepiii, kveti (редко kvepëti)—дышать, пахнуть
(без оттенка начинательности, для которого kvimpù, kvlpti),
kwépuoju—hauchen, aufhauchen, keuchen, schwer atmen.
„Jis jai dôvê I kätil^ vandens neät“ (Schleicher. Grammat.
Lesebuch, стр. 122) (наносить, носить).
Санскритское от kar—делать 3-е лицо множественного числа
karikàrati—wiederholt machen или =car—двигаться, carcariti —
schnell sich bewegen, wiederholt sich bewegen.

Латышское frequentativa с характером -Г-: verst—werfenr
vertlt— frequentativa, vartlt —hin und her werfen.
Более длительные—на -auju, -avau, -auti.
У Нессельмана глаголы с различным характером весьма)
часто не различаются по значению по немецким переводам (что,,
конечно, объясняется трудностью передачи чуждых немецкому
языку оттенков), но примерами, что было возможно.
Dastu, dusti—schwer atmen, keuchen; dasiu (dßseju), -eti и
dasäuju, -öti — id.; dusäuti —seufzen in Leiden und Trübsal.
Кажется, dasi и dßse// —конкретно-длительные, dasöti, da-
sauti—более длительные. Ср., с одной стороны, дышать и укра-
инское дихати, с другой—вздыхать.
„Kasdien i§sir£d?s, ale dßsaudams ir vis sifgdams nutveria
SäukStq“ (Donelaitis, II, 18—19) [= вздыхая и болея = печаль-
ный и хворый]. Rekiu, rekiau, rekti—кричать (конкретно-дли-
тельный), saukiu, -kiau, -kti (ibid., II, 456) — кричать, звать;
„Läima Saüke, Läima vefke“ (reve) = rief, schrie (песня) (Schlei-
cher. Grammat. Lesebuch, 8).
„Ciä viens, rekaudams, durnai [крича (более длительное) как
сумасшедший], su pödagra piäujas [грызется с подагрою]^
о kits ten [=в другом месте], kitaip dusaudams [= иначе, на
другой способ вздыхая], däktaro Saukia“ [= зовет] (Donel а i t i s,
II, 34—35). Kl^kti, klykiu — ängstlich, schreien, kreischen (vor*
Kindern), stark schreien, jauchzen.-— Klykauju, klykauti—unbän-
dig schreien, jauchzen.
Более длительное -au, -yti: rezau, rezyti (durativ.), rezti^
Отсутствие совершенности и несовершенности:
„ans vyrs Ц freTleng atriäo о namö vaziavo“ (Schleicher. Gram-
mat. Lesebuch, стр. 119—повез1); „jis prääe tevp kädjäm duotit
ärt“ (ibid., 121) (стал просить, попросил); „katräs eis (пойдет)
iarnQ i§plat (pläut)?“ (ibid., 121); „tröpyjosi jäm { viena, kaföema
jelt, stiklq pyvo gert“ (выпить) (ibid., 129).
Duok m§ nest (ibid., 130—понести); vede (ibid., ^133) — взял>
за себя, женился, „повел“; „iäpaiino, käd tai jo vaikai“[= узнал,
что это его дети]; “ir vaZiävo (поехал) sävo pafiiös ieäköt“ (ibid.,
134). Во многих случаях Що—пошел, пошла, пошли.
Bego —побежал (ibid., 181); skendo—утонул (ibid., 34); bego—
побежала (Donelaitis, II, 105); Söko—прыгнул (ibid., 109).
[а) Явления света, звука, запаха, как шуметь, кричать*
смердеть. Сюда же — глаголы, означающие „не издавать звука“:
Молчать (ср. сербское шутијети, шутим); украинские шквар-
чати, ячати, скаучати.
б) Деятельность восприятия этих явлений: видеть, глядеть*
зреть, смотреть.
в) Другие психологические состояния: хотеть, бдеть, бо-
леть, свербеть, велеть, щемить, терпеть, скорбеть, бояться.
1 Вернее было бы: ехал.— Примеч. И. Бальчикониса.

г) Механические явления движения пребывания на месте:
лететь, бежать, мчать, дрожать, держать, вертеть, висеть,
•сидеть, стоять, лежать, торчать; украинское строміти (см.
;Павский. Филологические наблюдения. Третье рассуждение,
§ 25); свербеть.
С производным -т-\ пыхтеть, украинское треміть, сту-
чать, чешское chrapteti] 1.
Verba resultativa в литовском. Термин этот не встречается
у Шлейхера и впервые введен Куршатом, который говорит
приблизительно следующее (Grammat. d. lit. Spr.; стр. 131,
§ 463).
В литовском различаются действия, изображаемые незави-
симо от достигаемой ими цели и должны представляться дости-
гающими цели, например gyde, = heilte, kurierte в смысле
„beschäftigte sich mit Krankenheilungen“— занимался лечением
'больных, причем действительное излечение могло и не дости-
гаться, и isgyde= „heilte die Kranken“, т. e. „machte sie wirk-
lich gesund“—действительно исцелял их. В немецком, кроме
сравнительно редких случаев (например, „ich habe ihn gesucht“ —
я его искал; „ich habe ihn aufgesucht“— я его отыскал), эти от-
тенки не различаются,—что, видно, с точки чистоты литовского
языка, повлияло, между прочим, на литовский перевод Библии.
В литовском в первом случае ставятся „большею частью“ гла-
голы простые, во втором—„по правилу“ сложные (предложные),
которые всегда имеют результативное значение („zur Bezeichnung
einer Handlung als solcher werden meistens einfache Verba; zu
resultierenden, d.h. zu solchen, dit Erwirken, Fertigmachen zum
Ziele haben, in der Regel—Composita, die eben deshalb auch
immer resultative Bedeutung haben, gebraucht“) (курсив подлин-
ника.—Л. П.). Таким образом, lygöni gydyti значит лечить
больного, заниматься его лечением; lygoni isgydyti — излечить
его так, чтобы он выздоровел (русское — вылечить, вылечивать,
излечить, излечивать). Vaikai räfo—дети пишут, т. е. зани-
маются писанием, но schreibe mir einen Brief в смысле резуль-
тативном будет по-литовски не rasyk, а parasyk man grdmatq.
Lipo aht kdlno—значит только характер: всходили на гору, без
1 Дальше в рукописи, кроме материалов, приведенных в [ ] скобках,
имеются еще следующие:
Русское реветь (по второй теме), стучать, трещать; литовское blizga
¿éti — блестеть, blySzkaxí, blJkSzti — блистать; сюда же глаголы, обозначающие
неиздавание звука: молчать (ср. сербское uiymjemu, шутим).
Чешское voreti, chuieti, stpeti, tpiti. brneti, pasiti, poleti, brenceti — бур-
чать (burfceti), dréeti.
Kluziti budleti, krateti, tuloceti se, kolaceti se, coiejceti se.
Chapad, pió.
— ? Oh—bracoliti, nelholiti, mrtoliti, horióeti. Ред. 1941.

результативного значения, которое может быть вложено в не-
мецкое stieg auf einen Berg; в результативном же смысле по
литовски uzllpo añt kálno—взошел на гору.
Куршат замечает, что литовские результативные сходны со
славянскими совершенными (verba perfectiva), но нетождественны
с ними (Kurschat. Wörterbuch, I, XVI, XVII; он же. Gram-
mat. d. lit. Spr., § 463). Mi kl os ich („Vergleichende Gramma-
tik“, В. IV, стр. 228) видит здесь на стороне Куршата недора-
зумение, ибо говорит, что совершенные глаголы славянского
языка означают не одно лишь прекращение действия, но дости-
жение цели действия, почему и могли бы тоже быть названы
результативными; как литовские gydyti и славянские vraciti —
ozdrovljati, так покрывают друг друга и литовское isgydyti и
славянское izvraöiti, ozdroviti. Тем не менее Куршат совершенна
прав. Подобным образом предшествующие исследователи припи-
сывают литовскому совершенность глаголов. Так, Нессельман
под словом da говорит: предпоставленная глаголу, эта часть вы-
ражает „das Vollendete, das Fertigsein oder Machen des Wurzel-
begriffs“ (Nessel man. Wörterbuch, стр. 123). Шлейхер: pa-
B сложении с глаголом „meist nur in der Funktion, das Verbum
zu einem die Handlung als einmalige bezeichnenden, zu einem
Verbum perfectivum zu machen“ (Donelaitis, 246). Miklosich:
,Даже литовский язык заметно удаляется от славянского, так
как он, хотя и делает различие между isprasyti и prasyti, точно
так, как славянский—между испросити и просити, но, по-ви-
димому, не знает столь существенного для славянского языка
различия между скочити и скакати, т. е. не имеет глаголов ите-
ративных. Еще далее от славянского —германские, даже готский:
легко заметить, что в большем числе случаев предлоги, не только
одно ga- делают глаголы совершенными (perfectivieren); но нельзя
не признать, что этот закон не проведен последовательно и что
гот забросил (aufgab) лежащую в его сознании категорию дей-
ствия совершенного и продолжающегося, глаголов совершенных
(perfectiva) и несовершенных (imperfectiva)... В языке, лежащем
в основании как немецкого, так и славянского,—а такой язык мы
принимаем с Гриммом и Шлейхером,—надобно допустить суще-
ствование совершенности предложных глаголов (Perfectivität
praefixierter Verba). Для арийского праязыка такое допущение
не может быть обосновано, а обосновано обозначение длитель-
ного действия темою с усиленным коренным гласным, а мгновен-
ного действия —темою с неусиленным коренным гласным“ (Mik-
losich. Vergleichende Grammatik, В. IV, стр. 293).
Прибавлю от себя, что разница между теми и другими до-
стигает осязательности в значении формы настоящего времени.
В современном славянском языке глаголы длительные совершен-
ные стоят на одной ступени с глаголами однократными (которые
все совершенны) в том отношении, что в обоих мысль об окон-
ченности действия несовместима с представлением настоящего

времени, почему форма этого последнего получает значение
-будущего совершенного. В литовском глаголы результативные
TO>tfe стоят на одной ступени с так называемыми Куршатом verba
punctiva (-eriu, -erêti, например sukteriu, при saukiù—зову,
кличу): „die ein einziges kurzes punktuelles Geschehen bezeichnen“
(Kurschat. Wörterbuch, XVII; он же. Grammat. d. lit. Spr.,
§ 248, 441), о значении коих будет сказано особо, которые мы
могли бы назвать однократными или мгновенными, если бы
с этими терминами у нас не была так тесно связана мысль о
совершенности. Оба эти разряда в литовском сохраняют за фор-
мою настоящего времени значения настоящего, из чего следует,
что, например, будущее время этих глаголов, смотря по кон-
тексту, может быть передаваемо и русским будущим совершен-
ным (настоящее время совершенного глагола) и будущим несовер-
шенным.
Мнение Миклошича, что „настоящее предложных (литовских)
глаголов имеет, как кажется, значение будущего“,—ошибочно
и подкреплено примером „Мум нураус сесутес“ (Юшкевич.
Песни, 26) (нам сорвут сестрицы), в коем стоит, может быть,
будущее время, а не настоящее. Например, atéîti есть глагол
только результативный (Куршат), соответствующий немецкому
kommen, значит и прийти и приходить; atbëgti — прибежать
и прибегать; at jôti — приехать и приезжать верхом, geritten kom-
men; atvaziuoti — приехать, приезжать, езжать (на возу), zu Wagen
kommen; atlëkti — прилететь, прилетать1, при них настоящие:
jis ateît, atbëga, atjöja — er kommt zu Fuß, gelaufen, geritten —
приходит и прочее (Kurschat. Wörterbuch, II—kommen) —
таким образом, в настоящую минуту, и, я думаю, не только
в конкретно-длительном (в настоящую минуту), но и в более
длительном (в течение более продолжительного времени). То же
-относительно resultativa verba, в общем соответствующих немец-
кому bringen: atnèsti, uznèsti — принести (сербское донести), при-
носить; {nesti — внести, вносить; atvèzti — привозить, привезти;
atvèsti—привести; atpalydenti — провести, проводить, провожать
(домой); atgabénti—доставить (например, кладь). Отсюда настоя-
щее время в смысле конкретно-длительном: „kokiös naujienos tu
àtnesi?“ (какую новость ты приносишь?)— „AS géra zinia atnesu“
[я несу (и достигаю цели, приношу) добрую весть] (Kurschat);
„Antaï ateîna bernùZis per laiïkq, atsinesa ranko âksa pentinêliùs“
;[= Вот приходит (к девице, о которой упоминается выше) мо-
лодец по полю и он приносит в руке (конкретное длительное)
золотые шпоры] (Schleicher. Grammat. Lesebuch, стр. 38);
„Парбега жиргялис гарсей жвенгдамас, Ишейна сесяле гайлей
веркдама“ (Фортунатов, 168).
1 Относительно значения at- ср. значение сербского до- в доли, долетати,
долетуети и прочее.

В повелительном без отношения к цели: „eïka pas mané“ —
иди (ступай сюда) ко мне = украинскому иди (ходи) до мене,
т. е. сейчас; ,ßteik pas mane“ (erst später hin, nicht unmittelbar,
nach der Aufforderung—Kurschat [=в русском приди (при-
ходи) ко мне, украинские прийди, приходь (с тем же оттенком,
как и в литовском)]; „paukStis lizdq kráujas“—птица делает себе
гнездо (но сделает ли?), но susikráuja—состраивает, свивает
(в настоящую минуту и вообще).
Не следует думать, чтобы результативность глагола была
обязательна в том случае, если цель действия указана дополне-
нием. Ср., например: „Важюок, мано тевяли Ин Вильнуже ме-
стяли, Пирк ман тимо бальняли“ (Фортунатов, 190); „Пар-
дусю жиргус. вадусю мергужеля“. „Напардук жиргу.. Навадук
маня яуноі (В них и других подобных им в этом, но с более
сложным характером, особенно ясно видно сродство славянского
будущего времени с настоящим. Славянское будущее время есть
оконченное настоящее, или, иначе, оно есть представляемое, но
несуществующее в действительности окончание настоящего.) Ат-
вадус маня тевас мочюте“ (ibid, 200); „Сеск ин ]уда лайвяли..
Тай муду плауксим пер jypec марес ир даплауксим краштяли“
(ibid., 20).
§ 6. Различение степеней длительности
Термин степень может обозначать только различия дли-
тельности; поэтому для случаев, где приходится говорить сов-
местно о длительности и совершенности или несовершенности,
мы оставляем название вид.
Мысль, останавливаясь на действии, разлагает его на ряд
моментов, скользя по действию мимоходом, сжимает его в один
момент.
В первом случае мысль имеет время воспроизводить или со-
здавать более-менее сложные и конкретные образы вещей, во
втором она ограничивается одними намеками на такие образы.
Поэзии, по ее сходству с изобразительным искусством, более
свойственна медленность течения мысли, прозе как форме науки —
се быстрота. При этом в поэзии разных времен и степеней раз-
вития —различие.
Как и будет он во граде Киеве,
Середи двора княженецкого,
Скочил Казарянин со добра коня,
Привязал коня к дубову столбу,
К дубову столбу, к кольцу булатному,
Походил во гридню во^светлую,
Ко великому князю ко Владимиру,
Молился Спасу со Пречистою,

Поклонился князю со княгинею
И на все четыре стороны.
(Киреевский, IV, 92-93).
Мы видели, что с внешней стороны история глагольного ха-
рактера состоит в его постепенном усложнении. Русская форма
нашивать предполагает нашевать (украинское ношувати из но-
шовати), это, вероятно, предполагает форму на -ава-ти и не-
сомненно—ношати, которая в свою очередь основана на носити\
эта—на нести. Глагол нести имеет в первой теме характер -а-
и потому должен считаться сложным сравнительно с такими,,
как вѣмь и т. п. Со стороны значения история глагольного ха-
рактера в славянских языках состоит в образовании так назы-
ваемых видов, составляющих особенность славянских языков
сравнительно с другими индоевропейскими, в коих частью вовсе
нет видов, частью, именно в литовском, они есть только в за-
родыше.
Виду, как явлению исключительно славянскому, предшест-
вуют по времени происхождения те значения глагольных харак-
теров, какие находим уже в санскрите; именно: 1) переходное
и причинное значение., -и- и отчасти -и- -ѣ- (бояти); 2) непере-
ходное и начинательное значение характера -тье--ть-.
Точно так же за явление дославянское следует считать не-
переходное и начинательное значение части глаголов с харак-
тером -я-, находящее соответствие в литовском (свьнѫти—svintu>
svisti). Все эти значения покрываются, но не уничтожаются
позднейшим слоем видовых значений, так что характеры -и*
-и--ѣ-, -ѣе-'Гѣ'у -не- -нѫ, сверх своей переходности или непере-
ходности и начинательности, имеют и видовое значение. Поэтому*
говоря о видах, можно оставить в стороне не только переход-
ность или непереходность глаголов, но и начинательность.
Совершенность или несовершенность глаголов тесно связана
с видами, но тем не менее ее следует отличать от вида. Пред-
лог, посредством коего в большей части случаев глаголу сооб-
щается значение действия или состояния, не скрывает видового
значения глагола, но, ложась на это значение новым слоем*
видоизменяет его только отчасти.
По середу кирписьному он запохаживал,
Да он белыма рукама заразваживал,
Да он желтыми кудрями запотряхивал.
(Киреевский, III, 42);
Тут молодцы заотправлялися.
(ibid, 63);
И нацял ворон младшой облётывать,
Нацял ворон покыркивать..

Ухватил тут ворона Хотёнышко за ногу:
Тут и старой ворон заоблётывал,
Старой ворон запокыркивал.
(ibid, IV, 76).
Например, глагол записывать, становясь совершенным от при*
соединения предлога по- (позаписать), не лишается того значе-
ния, которое сообщает ему характер -ыва-. Таким образом, со-
вершенность глагола там, где она зависит от предлога, уже
предполагает вид; она неотделима от вида лишь в тех сравни-
тельно немногих случаях, когда появится независимо от предлога.
Совершенность или несовершенность есть оконченность или
неоконченность действия или состояния, обозначаемого глаголом,
между тем как вид есть степень продолжительности времени,
заполняемого действием или состоянием.
По Буслаеву: „Видами глагола означается продолжение или
совершение, многократность или однократность и мгновенность
действия“ (Буслаев. Грамматика, ч. II, стр. 123). В этом опре-
делении неточно противопоставление продолжения дейст-
вия и его совершения, если под продолжением разуметь
длительность, а не неоконченность. Совершение как оконченность
противоположно неоконченности. Та и другая не подходят под
понятие вида. Приводя здесь примеры хватать и хватить, Бус-
лаев, по-видимому, обращает внимание только на то, что в пер-
сом действие представляется продолжающимся или неоконченным,
а во втором совершившимся, тогда как, подставивши вместо них,
«например, крещать и крестить (например, крещу со значением
настоящего времени), мы увидим, что независимо от окончен-
ности и неоконченности в первом глаголе выражается большая
степень длительности, чем во втором.
Так как совершенность значения некоторых беспредложных
глаголов, кроме глаголов с характером есть явление отно-
сительно позднее, то мы, говоря ниже о видах, устраним для
большей простоты и этот случай. Такое же смешение категорий
совершенности и несовершенности—с одной, и длительности,
с другой стороны, встречаем у Шлейхера (Schleicher. Das
Futurum): „В славянском глаголы распадаются на два класса,
называемые различно: perfectiva и imperfectiva, мгновенные и
длительные, оконченные и неоконченные (vollendete und unvollen-
dete) и т. д. Мы называем их verba perfecta и imperfecta. Imper-
fecta означают действие длительное, несовершенное
(unvollendete Handlung), perfecta—действие мгновенное, со-
вершенное 1 , или означают только наступление действия (das
blosse Eintreten der Handlung) и, стало быть, вместе с тем ао-
1 Закричу, накричу и т. п. — глаголы совершенные, но тем не менее дли*
тельные, а не однократные или мгновенные, отличные от мгновенных: крикну,
вскрикну и т. п.

ристичны; так как они не выражают длительности1, то в позд-
нейшем языке не имеют настоящего времени и их настоящая
форма выражает отношение будущего, их прошедшее (perfectiva)
есть прошедшее совершенное (perfectum), даже давнопрошедшее
(plusquamperfectum)2. Verba perfecta—большею частью глаголы
непроизводные3, сложные с предлогами и становятся совершен-
ными (perfectum) именно только в силу этого сложения; простых,,
несложных с предлогами (первообразных глаголов со значением
совершенным, за исключением глаголов, образующих настоящее
время посредством -н-)—немного, и это зависит от их значения;
большинство первообразных глаголов — imperfecta“.
До сих пор еще разделения глаголов по видам страдают
важным недостатком, завещанным прежним состоянием грамма-
тики, именно отсутствием исторического взгляда. Язык находите»
в постоянном развитии, и ничто в нем не должно быть рассмат-
риваемо как нечто неподвижное. Система видов должна быть
не описанием, а историею их происхождения. Различные виды
появляются не одновременно, поэтому непростительно принимать
за исходную точку деления такой вид, который по времени про-
исхождения позже других. Такую ошибку делают, например, те,
которые, изображая систему видов или, как говорят иначе, сте-
пеней глагола, за первую степень принимают „продолженную4*
степень катать. Присутствие в глаголах этой степени усилений,
исключительно свойственных славянскому языку (см. глаголы
на -а-) и употребляемых им только для изображения известного
оттенка длительности, ясно показывает, что и значение этих
глаголов есть позднейшее и производное.
Напротив, мнение Павского (Павский. Филологические
наблюдения. Третье рассуждение, стр. 226), что глаголы первой
степени следует ставить в основание прочим степеням, будет
совершенно справедливо, если под первою степенью (примеры
найдем у Павского в этом месте: дать, стать, сесть, кусить*
лишить, ступить) разуметь именно этим подобные глаголы, т. е.
конкретно-длительные, а не однократные. Сам Павский думает
иначе. Упуская из виду производность глаголов однократных
на -/*- от глаголов на -а-, он говорит: „Однократное должно пред-
шествовать многократному, как единственное число множествен-
ному. Скажут, слог -ну- есть признак производства, но и в гла-
голах плескать, сверкать гласная -а- есть такой же признак
производства“ (ibid, стр. 227). В том-то и сила, что не такой
же, а следующий по времени во многих глаголах за характером -а-.
1 В том-то и дело, что выражают: позаписываю—окончу продолжитель-
ное записывание.
2 Ничуть. Закричал, позаписывал и т. п. сами по себе вовсе не давнопро-
шедшие.
3 Шлейхер имеет особый взгляд на разделение глаголов на производные
и непроизводные.

Действительною исходною точкою языка при образовании ви-
дов могло служить то значение, которое не отличает славян-
ского языка от других индоевропейских. Это значение должно
быть связано с формою, не составляющею особенности славян-
ского языка. Следовательно, этим значением не может быть ни
совершенность глагола дам или куплю, ни однократность глаго-
лов на -ж/-, ни длительность или многократность глаголов на -а-,
простое или сложное -ыва ива-, потому что даже средствами
одного славянского языка можно доказать производность этих
значений.
Если принять за такую исходную точку относительно простые
глаголы вести, везти, идти, нести, лезть, ехать, то нетрудно
заметить постепенность происхождения по крайней мере трех
видов. „Кого везете?“, „Что несете?“, „Куда едете?“ (т. е. в ту
минуту, когда я спрашиваю); „Что вы несли, везли?“, „Куда вы
шли, ехали, когда я вас встретил?“, „Куда теперь понесете?“,
„Каким путем поедете, будете ехать?“, т. е. в определенный,
непродолжительный период времени, который я разумею. Во всех
этих случаях мы имеем перед собою действие, во-первых, не
мгновенное, не однократное, каково, например, „лизнул, да и нет
ничего“; „дернул и пустил“. Предположим, у нас был бы глагол
неснуть; мы бы его никак не употребили в таких выражениях,
как: „Куда бог несет?“, „Что несешь?“ Во-вторых, здесь действие,
если не непосредственно выделяемое из чувственного восприятия
(такая непосредственность в слове, прожившем многие тысячеле-
тия, немыслима), то по крайней мере относительно ближайшее
к нему.
Вместо рассмотренной формы не могли бы быть употреблены
в выражениях, подобных вышеприведенным, две следующие по
времени образования формы: носить и прочее и нашивать.
Часовой говорит „Кто идет?“, а не „Кто ходит?*-, будочник:
„Куда лезешь?“, а не „Куда лазишь?*'. Наоборот, мы скажем:
„Куда вы ходите мимо моего окна?“, „Что вы носите под мыш-
кой?“, т. е. не раз. Однако несправедливо было бы думать, что
значение глаголов ходить, ездить и прочее — многократное или
разностороннее. „Я (тогда-то) шел пешком, а он ехал“, но „Я хо-
дил пешком в Киев (не много раз, а всего один и не в разных
направлениях, а в одном), а он ездил“; „Я схожу в Киев пеш-
ком, а он съездит“. „Куда вы шли сегодня утром?“—т. е. в ту
минуту, когда я вас заметил; но „Куда вы ходили, ездили?“—не
в это мгновение, когда я вас спрашиваю, а в течение всего,
может быть, долгого времени, которое было занято вашею ходь-
бою, поездкою. Чтоб употребить форму, как носите, в обыкно-
венном смысле, нужно обнять мыслью несколько однородных
действий, порознь добытых из чувственных восприятий, пред-
ставить их одним протяженным действием; к этой форме приуро-
чен более сложный продукт мысли, чем к таким глаголам, как
нести. Если эти последние назовем просто длительными (по от-

ношению) к однократным, то первое—более длительным; если
последние —конкретными, то первые—отвлеченными.
Впрочем, о конкретности и отвлеченности, терминах не мною
первым примененных к видам, следует говорить с оговорками-
Отвлечение предполагает опущение известных составных частей
мысли, принимаемой за первичную. Если носить есть отвлечен-
ное по отношению к несет, то в первом должно быть менее
объективного содержания, чем во втором. Оно так и есть, но
содержание слова здесь, как и везде, следует отличать от его
„внутренней формы“, от наименьшего значения, без коего слово
не может быть само собою, от того содержания, которое одно
только и относится до языкознания. Содержание внутренних
форм глаголов несете и носите различается не тем, что количе-
ственных признаков в первом больше, чем во втором, а тем, что
действие э первом представляется единичным (хотя и не
однократным или мгновенным), а во втором—собиратель-
ным. В последнем единичные действия не сливаются в одно
(как, например, все виденные мною дубы в содержание слова
дуб), а строятся в непрерывный ряд (как отдельные образы
хвойных деревьев в содержании собирательного—бор).
Глаголы степени, следующей за тою, к которой принадлежат
ходить, лазить, в большинстве случаев не могут быть употреб-
лены вместо этих последних. „Я ходил на богомолье“ (т. е. этот
раз), но „Не раз я хаживал на богомолье“. „Где ты был?“, „На
чердак, на колокольню лазил“1, а не лаживал; наоборот: „Ла-
живал я в воду“ — ныривал. В основании значения как одних,
так и других глаголов лежит сложность материала, из коего
добыты эти значения, или, иначе, множественность отдельных:
восприятий; но в одних эта сложность не сознается, потому что
составные ее части мелки, а в других сознается. Можно, ка-
жется, сказать, что хаживал заключает в себе несколько ходил^
а ходил — несколько шел; хаживал есть ходил с перерывами.
Если глаголы первых двух степеней назовем единично-
длительными и собирательными, то глаголы третьей
степени могли бы мы назвать множественными по сходству
их значения со значением множественного числа существитель-
ных единичных, сравниваемых со значением существительных
единичного числа собирательных.
Замечено, что славянские глаголы могут означать действие
или во время самого его совершения—конкретно (Я пишу те-
1 На вопрос: „Где ты был?“ — „Ходил на почту, носил письмо, ездил
представляться начальнику, плавал (на корабле) в Америку, летал на воз-
душном шаре, возил деньги в казначейство“; но на вопрос, понятый в этом
смысле (бывал), нельзя ответить: „Я скакал [в этом значении скакал есть
первая степень, в силу особенности своего значения (видимая перемена места
движения), не имеющая при себе однократного глагола, скакал — прыгал есть,
вторая степень при скопить и имеет в однократном скокнуть] в Петербург4*
(потому что это значит „в то самое время, как случилось нечто другое“)*
бродил по городу, катался на коньках.

перь, Я писал, когда он вошел), или как возможность его, спо-
собность, привычку к нему [Я недурно пишу] Пишу (польское
pisujf) по вечерам]—отвлеченно. В одних случаях, как, напри-
мер, в приведенном, значения эти формально не различаются,
подобно тому, как, например, они не различаются в немецком;
возможность и способность может выражаться и глаголом первой
степени: „Верблюд несет (и носит) 17 пудов“, т. е. поднимает,
может нести; но в других случаях значения эти различаются и
формально. Отвлеченность как возможность, обычность действи-
тельной способности к нему предполагает значение большей
длительности сравнительно с принятою за меру. „Я пишу по
вечерам“ в смысле обычая предполагает, что писанье занимает
большее протяжение времени, чем к „Пишу теперь“. Поэтому
отвлеченность как обычность более примыкает к отвлеченности
как большей длительности, чем к конкретности, и, по крайней
мере, в народном языке чаще выражается глаголами второй и
третьей степеней, чем первой. „На упрямых воду возят“; „Хотя
не кони везут, овес везет“; „Часы не испорчены, ходят, а теперь
не идут, не заведены“; „Голубятники лазят по кровлям“; „По
утрам хаживать на службу“.
Обычность независима от степени длительности и совер-
шенности и может выражаться всеми степенями [в русском и
польском разница: нельзя сыпаю (sypiam), писываю (pisujf); ср.
jadorn, widujf].
В Остромировом евангелии: „Приде же и Никодимъ, пришъдъ
« (о eMhov), к иісови нощиѭ прѣжде“ (Иоанна, XIX, 39); в поль-
ском переводе „ktory byl przed tym przyszedl“; но в современном
русском языке нельзя сказать: пришедший—это „тот, что пришел
прежде ночью“, ни „тот, что было пришел“, а нужно: „тот, что
приходил“. Для употребления совершенного глагола в прошед-
шем времени недостаточно, чтобы действие было окончено; нужно,
чтобы оно представлялось оконченным, ограниченным
другим действием. Поэтому мы говорим: „Пришел вчера и тотчас
ушел“; „Пришел было, отворяет двери и говорит“. Но в выра-
жении „Пришел и Н., тот, что прежде приходил“ оба действия
разделены известным промежутком времени, и приходил не огра-
ничивается действием пришел. Когда говорим: „Был сегодня тот,
что вчера приходил и приносил книги“, „А до мене Яків прихо-
див, коробочку раків приносив?', — то мы не назначаем действиям
никаких границ, кроме тех, какие определены прошедшим вре-
менем. Выражение „пришедши, сделал то-то“— „пришел и сделал“
значит: после того как пришел, сделал; а выражение „прихо-
дивши сделал“—„приходил и сделал“ значит: в то время (про-
шедшее) как приходил, сделал, причем сделал вовсе не ограни-
чивает протяжения времени, выраженного словом приходил,
а заключается в нем. Можно сказать: „підійшов я шд вжонце,
кватирку одчиняю“ (подошел и отворяю, отворяю подошедши,

после того как подошел); но нельзя: »nidxodue... одчиняю“
( = подходил и отворяю), потому что отворяю (настоящее время)
есть предел для nidxodue, а между тем последнее отрицает предел.
Пожалуй, можно услышать выражение: „Приходил вчера и
говорит4*, но оно неверно. Чтобы исправить его, нужно уничто-
жить между первым и вторым глаголом грамматическую связь:
„Он вчера приходил, говорит: „Мне некогда“.
Сказанное об отсутствии многократности в глаголе второй
степени относится только к прошедшему: „Куда ты ходил, бегал,
ездил, летал, плавал, лазил?“ Отворить—отворять (украинское
одчинить, одчинять). Сказанное имеет целью наглядно изменить,
по крайней мере относительно русского, положение Миклошича,
который к рассмотренным вопросам присоединяет отношения
совершенности и несовершенности и, выделив первую, говорит:
„Глаголы несовершенные (imperfectiva) обозначают неоконченное
действие (die unvollendete Handlung) или как только продолжаю-
щееся (bloß dauernd), или как совершающееся в несколько крат
(zu wiederholten Malen). Первое совершается через глаголы дли-
тельные (durativa), второе через многократные (iterativa)“. Сло-
винское grem—длительно: glej, fant gre (идет) и solo, je sel
(шел), bo sel (будет идти); напротив hodim—iterativum: fant v
solo hodi — посещает школу (ходит); то же je hodil v Solo, bo
hodil; как iti относится к koditi, так nesti к nositi, leteli к letati
и т. д. „Особенный вид длительности—начинательно-длительные
(inchoativa-durativa), означающие постепенное возникновение
состояния: русское мокнуть, сохнуть“ и прочее (Mi kl osich.
Vergleichende Grammatik, B.IV, стр. 276). Если тут косвенно
заключена мысль, что засыхать и т. п. есть frequentativa — мно-
гократные, то, я думаю, напротив, что не многократность, а лишь
больший период длительности в „Только что написал, глядь —
чернила уже засыхают“ (станут, будут, стали засыхать); „Вот
уже листья увядают“.
Сродство обычности с большею длительностью.
Обычность действия и способность к нему в глаголе самом по
себе не выражается, т. е. эти значения выражаются лишь кон-
текстом. Иду, везу, несу и прочие глаголы движения в простран-
стве будут понимаемы как выражения конкретных действий до
тех пор, пока к ним не будут прибавлены указания на то, что
эта конкретность служит лишь образчиком повторяемости, воз-
можности. Например: „Что вы делаете и чем занимаетесь по
вечерам?“—„Иду в театр (т. е. каждый раз как вздумается) —
хожу в театр, бывало иду“... Таким образом, меньшая и боль-
шая степень длительности и многократность могут быть обра-
зами обычности, но сродство последней со второй и третьей
степенями длительности больше, чем с первою.
Глагол многократный обнимает больший период времени, чем
глагол отвлеченно-длительный, подобно тому как вообще в вос-
поминании время, заполненное большим количеством впечатле-

ний, кажется нам продолжительнее времени, менее обильного
впечатлениями, хотя бы объективно первое и второе время был»
равны. Очевидно, длительность глаголов измеряется не объек-
тивно в строгом смысле слова, а, так сказать, народно-субъек-
тивно, т. е. мерою, данною самим языком, степенью глаголов*
принятою за единицу. Живущая в данное время предыдущая сте-
пень глагола есть мерка последующей, так как, например, лите-
ратурный русский язык измеряет длительность (многократность)
глагола нашивать только двумя предыдущими степенями: нести
и носить, минуя живущие в украинском формы ношати и ношу-
вати (из ношевати), хотя эти последние и предполагаются фор-
мою нашивать. Никакой безотносительности в степенях глаго-
лов нет.
Мы видим выше, что довольно значительное число глаголов
однократных с -н- в характере, вероятно или несомненно, пред-
полагают глаголы разрядов II, III, V (1 и 2). Это служит
указанием, что и значение однократных — производное. Как бы
ни назвать эти „однократные“, краткими ли, мгновенными, одно-
временными (verba momentanica, brevis movis, actionis singularis),.
во всяком из этих названий будет правда. Глаголы эти обнимают
период времени более краткий, чем глаголы конкретно-длитель-
ные, а тем более отвлечен но-длительные. Они „чим си зачму,.
одмах се и сврше“ (Babukic, стр. 237) —„действие в них
оканчивается, как только начнется“.
Итак, мы насчитываем четыре степени длительности (ил»
четыре вида): степень конкретно-длительную, от нее — по направ-
лению к большей длительности—степень отвлеченно-длительную
и многократную, а в другую сторону —однократную. Есть в
современном языке глаголы, проходящие через все четыре сте-
пени, но их очень немного (скочить, скакать, скакивать, скок-
путь, валить и т. д., катить, рубить, стучать, толочь, тол-
кать). Обыкновенно формально различаются третья и вторая
степени (третьей—ати, -ыва-, -ну-; рѣза-, лиза-)\ однако, взявши
во внимание, что такие глаголы, как нести, носить, нашивать,
требуют трех степеней и что ни под одну из этих степеней не
подойдет глагол однократный, как мигнуть, лизнуть, увидим*
что уменьшить числа степеней нельзя, несмотря на то что вто-
рая степень может формально совпадать в одних случаях с пер-
вою {читать, играть—конкретные и отвлеченно-длительные н
при них только одна следующая по времени форма — читывать)г
в других с третьею (быть — первой, бывать — второй и третьей*
несмотря на то что есть глаголы, вовсе не различающие степе-
ней: (горевать). Есть ли возможность увеличить—об этом ниже.
Здесь только замечу, что если в конкретном глаголе (например*
ехать—первой, ездить—второй), сверх второй степени есть еще
две (езжать, езживать), то есть случаи, когда можно доказать*
что обе эти формы действительно третьей степени, но в различ-
ных значениях.

Деление это, и кроме претензии на историчность, несколько
отличается от принятого Буслаевым (Буслаев. Грамматика,
ч. II, стр. 123—124), который, подобно Павскому, различает
три вида: в продолженном у него соединены конкрет-
ные—веду и более длительные или отвлеченные (вожу);
между тем, кроме явственного различия в значении, глаголы
первой и второй степеней различаются еще и тем, что присоеди-
нение предлога действует на них различно. Настоящее время
первых получает от предлога значения будущего, а вторых —
нет. Ко второму виду отнесены глаголы, означающие совер-
шение, однократность и мгновенность. Между тем,
по вышесказанному, совершенность и несовершенность действия
есть совсем особая статья. По словам Буслаева, к одному и
тому же виду должны быть отнесены не только дерну—дернуть
{однократный или мгновенный), буду, быть (в коем [нет] оттенка
однократности или мгновенности), но и позадергиваю. Этим отри-
цается всякая смежность формы и значения глаголов одного
вида, так что непонятно, почему же они составляют именно один
вид. Глаголы третьего вида, по Буслаеву, „означают много-
кратность, а также и отдаленность действия“. Это
последнее выражение несколько сбивчиво. Можно подумать, что
отдаленность не есть многократность. У Павского (Павский.
.Филологические наблюдения. Третье рассуждение, стр. 4—5)
третью степень „занимают глаголы многократные дальни е“,
т. е. „продолжительные дальние“ (читывать, видывать),
и „разнообразные дальние“, „когда разнообразное [не
имеющее одного направления] действие происходит вдали
{где-то), на неопределенном пространстве, например хаживать,
скакивать“. Это деление многократных основано на ошибочном
мнении, что их характер может означать пространственное отно-
шение, именно движение, происходящее вдали и в разных на-
правлениях. На деле хаживал к нам независимо от корня значит
то же, что говаривал нам. Сами по себе глаголы эти направления
вовсе не обозначают, а то, что в них принимается за дальность
действия, есть обширность занимаемого им периода времени.
Взгляд Буслаева на наглядность и отвлеченность значения
глаголов тоже заключает в себе некоторую неточность. „Сверх
того, видами означается действие или 1) вообще, т. е. отвле-
ченно, например птица летает., (т. е. во всякое время имеет
способность летать); или 2) наглядно, т. е. с означением извест-
ного времени — настоящего, прошедшего или будущего и какого
либо направления действия, совершения, однократности или,
многократности^, напр. птица летит., полетит, улетит, поле-
тает“ (Буслаев. Грамматика, ч. II, стр. 124). Мнение, что
глаголы отвлеченного значения не означают времени, основано
на недоразумении. Заметивши предварительно, что в граммати-
ческом отношении нет надобности различать способность к дей-
ствию от обычности действия, приведу такой пример: чешское

„ona ne jeda kaáe“, польское ,/iie jada kaszy“ (не ест, т. е. не
имеет обыкновения, не любит есть); „ona ne jidata, nie jadaia“
(не ела, т. е. не имела обыкновения, не любила есть); украин-
ская песня обещает завербованному в уланы: "будеш їсти, будеш
пити, довбешками BOIHÍ бити“, что по-польски было бы: ,Jbfdziesz
jadat, bgdziesz pijaí, bgdziesz bija}“—-с явственным смыслом:
будешь (зауряд, обыкновенно,/а не несколько или много раз)-
есть, пить. Отсюда видно, что способность и обычность не со-
ставляет исключения из правила, что всякое действие может
быть представлено современным прошедшим, будущим по отно-
шению к мгновению,,когда говорили.„Глаголы совершенного-
и однократного, а также и многократного вида озна-
чают действие только наглядно“; но разве говаривал не есть вид
многократный?
Так как язык развивается не трудами филологов, а средним:
уровнем народа, то естественно, что при распределении глаголов
по видам принимается в расчет не найденная учеными перво-
образность и производность глаголов, а такая, которая видна;
человеку, практически знающему свой язык. Это применяется
ко всему нижеследующему. Глаголы распределяются по видам'
таким образом.
К первой степени принадлежат:
а) Глаголы I разряда, в том числе и совершенный: дам.
б) Глаголы II разряда, в том числе совершенный: буду, лягуг
сяду, паду, реку, о которых ниже.
в) Глаголы III разряда в русском языке все, за исключением
тех немногих III, 2, г, при которых употребительны более простые
длительные [например, севать (второй степени), при которое
сеять\ толочь, толкать, толкнуть, -ывать]. В старославянском,
чешском и особенно в сербском к этой степени не принадлежат
весьма многие глаголы III, 2, б (дозивати, дозивљем по форме
= писати, пишу), имеющие при себе более простые ^-первой
степени длительности.
г) Из глаголов IV разряда все более древние, начинательные
и неоднократные.
д) Из разряда V сюда целиком относятся 1 (гореть) и 2 (бо-
леть), из V, 3 (любить) — почти все, именно все отыменные и
отглагольные причинные, принимаемые за первообразные; исклю-
чается около десятка, имеющих при себе более простые глаголы
первой степени, и около двух десятков беспредложных совер-
шенных: рычать, копать, метать (бросать), менять.
Наоборот, из глаголов V, 4 принадлежат сюда сравнительно
лишь немногие, именно отыменные и те отглагольные, при ко-
торых забыта или малоупотребительна более простая форма
первой степени, например читать, зевать.
е) Из разряда VI (-ова-, -ив-)—отыменные.

Остальные глаголы V, 4, а и VI (украинские отглагольные
-ова- и русские -ыва-) распределяются между второй и третьей
степенями, так что к третьей принадлежат те глаголы обоих
разрядов, при которых есть более простые две степени.
Об однократных, по определенности их формы и значения
здесь нечего говорить.
Следуют некоторые частности.
1. В нескольких случаях язык пользуется более древним
усилением, свойственным классу и для образования глаголов
второй степени. Таковы глаголы второй степени возить, водить,
носить, бродить, гонять, ходить (шьд), волочить (влѣк),
сторожить (стеречь), лазить. В ездить (второй степени) при ед
(первой степени) гласная осталась неизменною.
2. В литературном языке и в украинском лишены класса
-ыва- (украинское -ова-) глаголы второй степени на -а-, образо-
ванные при помощи усилений -ы-, -и- (-гибать, -дымать, -чинать,
-мирять). В литературном языке исключение составляют те гла-
голы на -а-, с усилением коих первообразные забыты, как
читать, низать, мигать — откуда читывать и прочее. В народном
русском имеют формы на -ывать и многие другие с усилением:
не посылывал, не утирывал, а также от глаголов с корнями или
темами на гласную (знавать, заболевать). Сюда подойдут все
начинательные с характером -ѣ- и часть начинательных с -и-;
но и те начинательные на -и-, при которых стоят глаголы второй
степени на -а-, без усиления коренной степени, тоже не имеют
формы для третьей степени (лип, топ, мерк, мок, тих, тух
стыд, мерз, бух, вык, молк, пух, стиг, сяк, вяд, кис, гряз, чез
и др.).
3. Не имеют форм на -ыва- те, которые от форм на -а- не-
ударяемое вторично образуют формы с -а- ударяемым. При этом,
если первая из этих форм имеет значение второй степени, то
вторая — третьей (бежать, бегать — бегать; ползти, ползать —
ползать; мерить, мерять — мерять), а если первая по значению
относится к первой степени (что бывает или тогда, когда более
простая форма забыта, или когда она имеет значение одно-
кратное и совершенное NB), то вторая с -а- ударяемым —
ко второй (двигать — двигать, сыпать — сыпать, падать, мерять,
томить, кликать).
§ 7. Значение глаголов третьей степени
О связи многократности (iterativa verba) с imperf. — Pott.
Etymologische Forschungen, В. II, 1, стр. 632 и след.;
NB Miklosich. Vergleichende Grammatik, В. IV, стр. 302.
„Глаголы, — говорит Буслаев, — ныне употребляемые в книж-
ной и образованной речи, суть отрывочные остатки обширной
системы видов, развитой в большей целости в историческом

течении языка и частью сохранившейся в областных говорах**
(Буслаев. Грамматика, ч. II, стр. 125—126).
Из этих слов можно заключить, что ныне существующая
система видов находится в таком отношении к древней, как,
например, деепричастия современного языка к причастиям ста-
ринного, в коем они несравненно живее и многочисленнее. Это
было бы странно, так как мы знаем, что виды суть явление
относительно позднее, исключительно слявянское, что те гла-
гольные классы, которые особенно важны для различения
глаголов по видам, например класс с -а- сложным и -ыва-
и -ива- в характере, вместе с тем наиболее позднего времени
образования. Если бы кто, основываясь на употребительности
в литературном языке причастий действительных настоящего
и прошедшего времени, неупотребительных в областных на-
речиях, замечал, что причастия — явление новое, то он бы
сделал ошибку, противоположную той, в какую впадает Бус-
лаев, говоря об остатках системы видов в письменном языке.
Назначение этого языка—объединять разрозненные историею
областные наречия. Поэтому он не может вполне подчиняться
требованиям одного из наречий. Он занимает середину между
всеми наречиями или в некоторых случаях удаляется от всех,
усваивая известные архаизмы. Он архаичен как в употреблении
причастий, так и потому, что иногда не делает тех тонких раз-
личий между видами, какие встречаем в некоторых наречиях.
Литературный язык открыт.
Буслаев: „В отношении к видам глаголов русский язык от-
личается от церковнославянского тем, что более развил как
многократные, так и однократные формы.
Многократные формы претерпели следующие изменения
в истории нашего языка, а) Древнерусский язык производил эти
формы свободнее нашего. В старинных памятниках постоянно
встречаем формы, подобные, например, следующим: давывал,
бывывал, веливал, имывал (т. е. бирал), купливал, отбивывал и
прочее, б) По формам многократного вида нынешнее областное
просторечие ближе к древнерусскому, нежели к нашему книж-
ному языку, например в Духовных стихах: „Кладывали душеньку
на золоту мису“—„Крошечки собирывали“—и даже в настоящем
времени „Крошечки подбирывают“ („Калики“, I, 74, 76, 79)“
(Буслаев. Грамматика, ч. I, § 53, примечание 5).
Старорусский: „Язъ.. продалъ.. росолу три двѣнадцатыхъ
сугреба, четверть варници, что есми тотъ росолъ купливалъ
у Терентья“ (Акты, 130, 1578 г); „Се язъ ..продалъ есми.. пол
ночи росолу и съварничнымъ мѣстомъ.. а ту полночи росолу
отецъ мой купливалъ у старца Іоны“ (ibid, 131, 1583 г.); „Что
было за мною., деревня Ярыгинская Меншая, что купливалъ
отецъ мой Григорей.. и язъ.. отдалъ и отказалъ въ волость.,
старостамъ и цѣловальникомъ“ (ibid., 158, 1583 г.). Болгарский:
„ne gu Ii cjuvahte da ide“ (= hören Sie ihn nicht kommen?)

(Cankof, стр. 108); „ne èjuvahte Ii как vi kázuvaSe toj kogí-to
Slêzuvahmi is sulbù-tù?“ (= не слыхал ли, что он вам говорил,
когда мы сходили с лестницы?) (ibid., стр. 109); „ne gu Ii ¿juhte
d'à pej?“ (= не слыхали ль вы, что он поет?) (ibid.); „to íjuva
teâko“ (=он слышит с трудом) (ibid., стр. 115); „proStavajte“
(ibid., стр. 119) (как и по-украински—„прощавайте“); „as jù
cjúvam da péj, ama ne jü vidé“ (= я слышу, что она поет, но
не вижу); „éjúva§ Ii slatká-ta pesen na íjucjuligú-tú?“ (= слы-
шишь ли приятную песнь жаворонка?) (ibid., стр. 147); „Cjuvaj,
pobrátime“ (= слушай, брат). Русское давай! ступай! поезжай!
езжай! полезай! „Полетай, мой соловеюшко! На родимую мою
сторонушку“ (Др. этнограф, отд.“, V, 2,5). Украинское: „Хо. и
лишень сюди, давай“.
Украинское бував—часом, іноді, большей частью: „BÍH би й
посилковавсь, так боїтця, що як якого дуже пхне, то щоб, буває,
KÍCTKH не порозсипались“ (Кв.-Осн., I, 247). (Кулиш ставит
в запятых, но напрасно.)
Различие глаголов второй степени от глаголов третьей появи-
лось позже различия первой степени от второй и, кажется,
в известных случаях не доведено до конца. Иногда формы
отвлеченно-длительные, не изменяясь, незаметно переходят
к значению многократности, так что трудно бывает опреде-
лить, выражает ли глагол только большую степень непрерыв-
ной длительности или многократность. Так, например, глагол
быть во второй теме и жить принадлежат к первой степени,
ближайшая, следующая за ними форма бывать, живать должна
бы иметь значение второй степени. В таком значении они дей-
ствительно встречаются в наречиях и, например, в украинском
„бувай здоров; здорові бували“ (не бывайте, бывай несколько
раз, а будьте постоянно); „Панове, знаете, Трояне, I BCÍ хре-
щениї миряне, Що мш отецъ бував (= был) Анхиз“ (Котля-
ревский, 32); „Нехай,—каже,— твоя здорова Бува, Нептуне,
голова!“ (ibid., 56); „А ти,— мовляла {не говаривала, а говорила)
ÍK Енею,— Прощайся з юрбою своею“ (ibid., 74); „Не д-ѣти
бывайте умомь“ (будьте) (Miklosich. Lexicon—бывати); ,Пазной
(камыкъ) рьдръ же юсть.. бываѥть же вь Паз^ градѣ“ (Изборн.
1.073 г., Буслаев. Хрестоматия, 263); „Анфраксъ зѣло чрьвенъ
юсть, бываѥть же въ Кархидонѣ“ (ibid.); „Що у вас чувати?“
(Как поживаете?). Русское: „Егда мы живали на вольном свету“
(„Калики“, I, 59), т.е. когда мы жили, т.е. в течение всей
жизни. В обоих случаях эти глаголы выражают, сравнительно
с конкретными, больший период времени, в который совершается
действие. Литературный же язык в этом слове, как и во многих
других, формально не различает глаголов первой и второй сте-
пеней и употребляет приведенные формы только в многократном
значении: „я часто бывал, подолгу живал в этом городе“. Такое
значение более обыкновенно и в народных говорах. Впрочем, и
в обыкновенной речи, где бывал обозначает состояние длитель-

ное, не многократное, и в украинском: „Ой ти мило, мо€ серце*
ой деж ти бувала, чи у пол!* лен ти брала, чи пшеницю жала“.
Третья степень отличается от второй не столько значением
многократности, которого может и не быть, сколько оттенком
постоянства и всегдашности. При том, что если нет возможности
формально отличить третью степень от второй, потому ли, что
вообще употребительны две формы глаголов (как в вышеприве-
денном быть и бывать, при которых третья форма бывывать
встречается довольно редко и то только в русском), или по
личным привычкам говорящего, то значение всеобщности и по-
стоянства приписывается к глаголу, который со стороны формы
должен быть отнесен ко второй степени. Так, например:
Только было в богача два лютых псы,
Всегда по подстолью они ходили,
Хлебные крошки собировали,
Лазарю вбогому в поле носили,
Тем его душу пропитовали,
Больныя раны зализовали,
Лазарю пользу давали...
(„Калики“, I, 62).
С чем сравни:
Были у богатого а два лютые псы,
Да псы по подстолию да и хаживали,
А уронены мелки крошечки собиравали,
Ко убогому Лазарю принашивали,
Да тем его душеньку и пропитавали,
Все скорби и болезни зализовали.
(ibid., 52).
В первом месте всегда ходили, (всегда) носили имеют, по-ви-
димому, то же значение, что во втором хаживали, принашивали.
Прохати. Щигровский у., село Россоховец: „Сизая галушка
у сокола прощалась: „Атпусти мінє, ясмен сокол на волю“ (сва-
дебная); „У хатніх вікон підслухали“ (= -ивали) (Котлярев-
ский, 112).
В литературном языке можно бы ожидать только ходили,
носили, в украинском стихе могло бы стоять: похожали, при-
ношали, как, например, в следующем: „Казав його до келії
взяти, Казав слугам їсти доношати.. Слуги сами все те пожи-
рали, А йому теє, що псам, доношали“ (Метлинский, 360),
между тем как „Велю старцю у келеньці жити, Велю старцю
їстоньки носити“ (ibid., 359).
Под понятие постоянства и всеобщности подходит отрицание,
относящееся не к данному моменту совершения действия, а
к продолжительному периоду времени, занимаемому действием

или бытием (NB. Matee к i, Grammatyka wi§ksza, § 750; Mi k-
iosich, Vergleichende Grammatik, В. IV, стр. 847, 5; 279, 302,
791—794).
Об этом Буслаев выражается так: „Прошедшее многократное
la иногда и продолженное] употребляется., с отрицательною ча-
стицею не для означения сильнейшего отрицания, преиму-
щественно в языке древнем и народном; впрочем, попадается
и у позднейших писателей“ (Буслаев. Грамматика, ч. II,
стр. 134—135).
Означения сильнейшего отрицания (Буслаев.
Грамматика, ч. II, стр. 135; ср. Некрасов. О глаголе,
стр. 152—153); „А сказываетъ семъ лѣтъ пустоши косили, то, гос-
подине, лжетъ Кирило, а не кашивали, господине, тѣхъ пустошей
до сѣхъ м-ѣстъ“ (Акты, 5, 1485—1505 гг.) Подобно этому, вообще
при чуткости к видам, в отрицании действия или состояния обозна-
чается глаголом степени, следующей за тою, в какой стоит глагол
в положении или положительном вопросе: Дал он тебе?—Не
давал; Давал?—Не давывал; Был?—Не бывал; Пришел? Принес?—
Не приходил. Не приносил; Решил?—Не решал; Встал?—Не
вставал; Лег? Сел? Разница между не делал еще и не сделал.
Вычистил?—Еще не чистил. Взошло солнце?—Не всходило.
„Іще сонце не зіходило, як до мене щось приходило“; Слы-
шал? Не слухал; Слыхал?—Не слыхивал; Видел?—Не видал;
Видал?—Не видывал. Подобно этому и в украинском и в чеш-
ском: дав BÍH тобі?— не давав; чув?—не чував; „Dej mne, bo¿e, dej
mne. Co mne míníá dati, jenom mne nedávej, К сети nemám
chutí“ (Mor. Nár. Písne, 420); „Maticko, já se vdám.— Nevdávé se
та dceruSko“ (ibid., 422).
Даже без явственного отрицания, при отрицании прежнего
действия, выраженном только предлогом: NydaV sa je vydat\
Ale odvydávai\ Néní to, muj boáe, Chleba vyproííjávat'“ (не так
легко) (ibid., 426);
Не нахаживал я такой красавицы,
Не видывал я эдакой пригожицы.
(Киреевский, III, 23);
Молодехонек, зеленехонек:
Ты на больших боях не бывывал,
Страстей-ужастей ты не видывал.
(ibid., III, 40);
Ничего мы в поле не наезживали.
(ibid., IV, 78);
Ездили мы.. Ничего не поимавали.
(ibid., 79);

Плавал Соколь корабль ровно тридцать лет,
И на якори Соколь корабль не стаивал.
(ibid., I, 22);
Оставлю вам гору золотую..
Не оставливай горы золотыя,
Не оставливай садов-виноградов,
Не оставливай яблонь кудрявых.
(„Калики“, I, 2-3);
Брат брата братцем не назывывали,
Голодного не покармливали,
Жаждущего не напаивали,
Голого не надевывали,
Босого не об увивали,
Красную девицу из стыда не вывели,
Колодников-тюремщиков не навещивали,
Убогого в путь-дорожку не проваживали.
(ibid., 51);
Сегодня я, братец мой, не пил, не едал,
И хлеба я соли в рот не бирал.
(ibid., 72);
Сколько мы по белу свету ни хаживали,
Мы такого дурака не нахаживали!
(Киреевский, I, 15);
Ездил во поле тридцать лет,
Экого чуда не наезживал.
(ibid., 52);
Аль не езживал ты по тёмным лесам?
Аль не слыхивал пташьего посвисту?
(ibid., 36-37);
Камзолец на мне во пять сот рублей..
А кон я-то на базар я не вываживал.
(ibid., 20);
Прошло тому времени да три году,
Не бывал Добрыня из чиста поля.
(ibid., II, 32);
Не бывать вам, молодцам, на святой Руси,
Не видать вам, молодцам, князя Володимира
И не гуливать по конным по плошшадам!
(ibid., II, 91);

„Мимо его никакой человек не прохаживал, ни богатырь не
проезживал, ни зверь не прорыскивал, ни птица не пролеживала“
(Пам. стар. р. литер., 331).
Следует дополнить, что в этом случае употребительно не
только прошедшее время, но и повелительное наклонение и без-
личная форма из вспомогательного глагола в третьем лице (опу-
скаемого в настоящем времени) и неопределенного наклонения,
из вспомогательного глагола и причастия страдательного (не
слыхано, не видано), и даже простое неопределенное наклонение.
Здесь опять видим, как близко сходятся по значению глаголы
второй и третьей степеней и как в литературном языке, пред-
почитающем формы предыдущие последующим, нередко эти две
степени формально не различаются.
Ср.: ,Де ѣдемь на конихъ.. ни пѣши идемъ, понесѣте ны въ
лодьи“ (Лаврент. лет., 24) (т. е. не пойдем, не поедем) — где
отрицается действие конкретное, с такими выражениями, как
„не ходите, не ездьте“ (вовсе не ходите, не ездите, т. е. в тече-
ние долгого времени, или не ходите пешком, не ездите верхом..).
Ср.: „Чи ти чула, дівчинонько, як я тебе кликав“—с выраже-
нием, как „з роду, школ и не чувала*; „Не тепер я на ногах
стала, Од старих людей приповісти такої не чувала, Щоб о Петр!
бистриї ріки-озера замерзали, Щоб об Різдві* калина в лузі про-
цвітала, Щоб жовтий nicoK на білому камеш зіхожав*1 (Ку-
лиш, I, 27); „Батько ix, кажуть, що хожував з Добашем,
зрештою, чи ходив, чи не ходив, а сини славні раз мав: один
кращий від другого“ (Федькович); „[Книг] в руки не бирали,
а вторых [проповедников] не слыхивали“ (Афанасьев. Жур-
налы, 12); „Бывало ты в молодых летах забавлялся: вешивал
собак на сучьях, которые худо гоняли за зайцами, и секал охот-
ников за то, когда собаки их перегоняли твоих“ (из „Живо-
писца“ Новикова — ibid, 125); „Не проходило почти того дня,
чтобы они между собою не дрались или бы людей на конюшне
плетьми не секли“ (ibid.); „Бысть скорбь и туга люта, якоже
николиже не бывала* (Ипат. лет.., 132, 14); ср.: „Бысть моръ въ
конихъ.. акъже не былъ (Ипат. лет.); „якоже не былъ“ (нико-
лиже) (Лаврент. лет., 146, 30); „И на ту осень бысть зима зла
велми, тако иже въ нашю память не бывала николиже“ (Ипат.
лет., 134, 27); „Не погнѣтши пчелъ меду не ѣдать“ (ibid, 171,6);
„Вида идеши на смерть, не ходи“ (Лаврент. лет., 75, 27); ,Далъ
ли еси rk свои земли., а ту еси грамоту даную далъ ли?., далъ
есми.. а., отецъ мой., тое земли не давывалъ, а язъ.. у тое гра-
моты отца своего не бывалъ“ (Акты, 2, 1479—1481 гг.); „Ска-
жите въ божью правду, чьи то пустоши бывали, изъ старины
куды т-fe пустоши тягивали“ (ibid., 5, 1485—1505 гг.); „а сказы-
ваетъ, семь лѣтъ пустоши косили, то, господине, лжетъ Кирило,
а не кашивали тѣхъ пустошей до сѣхъ мѣстъ“ (ibid.); „и судьи
спросили Данила: давывалъ ли ты (когда-либо) въ мрь.. пустоши..

И Данила так рекъ: далъ есми“ (ibid.); „билъ ли ты съ ними
тотъ езъ и рыбу ловишь ли съ ними вмѣстѣ?—Язъ, господине,
съ ними того езу не бивалъ, а рыбы есми съ ними не лавливалъ“
(ibid., 27, 1510 г.); „мы., животины съ поля къ себ-ѣ въ деревню
не заганивали и ихъ самихъ не бивали, и собаками не травли-
вали и товарища ихъ до смерти неубивывали“ (ibid., 32, 1525 г.);
„Мы., сил но лѣсу не сѣкали и деревни не отнимывали и Якуша
не грабливали.. и Гаврилко Якуша не наѣзживалъ и у него того
Якуша не выбивывали“ (ibid., 34); „Язъ брату своему не веливалъ
своей половины продавати“ (ibid., 41); „Отвечай: покрадчи еси
отъ княини бѣгивалъ ли, и тое татбу имывал ли? — Язъ.. покрад-
чи отъ княини отъ Анны бѣжалъ и тое татбу ималъ“ (ibid.,
49, 1547 г.).
Болгарское: „Калесай си (зови), Вълко, сичкѫтѫ род-
нину, Ала не калесвай сёстрини си дѣца“ (Бессонов, I, 39).
И дальше: „Калесалъ ю Вълко сички-rb роднини, А не ю кале-
салъ (действие конкретное) сёстрини-си дѣца“ (ibid., 40); „Вуйче
ни СА жени нази не калеса“ (а не калесва) (ibid., 40); „рекохѫ,
да га обѣсѩтъ.. „Не дѣйте МА обѣсва.. срѣдъ. село-то.. Ами МА
карайте на баштини ми ливади.. та МА тамъ об^сѣте“ (ibid., I, 93).
В грамоте рижан к витебскому князю, 1300 г. (Акты р.-лив.,
№ 49, 27): „ныне новую правду ставишь както есме не чювали
отъ отчовъ, ни отъ дѣдовъ, ни отъ прадѣдовъ нашихъ“.
По аналогии с прочим следует думать, что, чем дальше в древ-
ность, тем реже это свойство; но, однако, оно весьма древнее.
Так, хотя и в современных наречиях еще можно встретить за-
будь, прибудь в безразличном значении (забудь и забывай), но
уже в послесловии Упиря Лихого (1047 г., Буслаев, Хресто-
матия, 174) читаем: „здоровъ же кнѧже, беди, въ вѣкъ жи[ви],
но ѡбаче писавшаго не забывай“.
- В Прологе Иоанна экзарха: ,да никакоже, братьѩ, не зази-
раите, аще къде ѡбрѩшете неистыи глъ“ (Калайдович, 131);
„Онъ бьется, дерется целой день не пиваючи, не едаючи, ни на
малой час отдыхаючи“ (Др. росс, стих., 258); ,Повій вітре —
прибудь милий. Як же меж noeieamu.. прибувати“.
§ 8. К различению степеней
Глаголы мгновенные или однократные. Следует
остерегаться смешения этой степени со степенью такого же на-
звания у Павского. Мы не относим ко мгновенным глаголам
глаголы совершенные, коих совершенность зависит от предлога
и которые независимо от совершенности могут принадлежать к
трем различным степеням длительности.
Спрашивается, следует ли отделить от однократных и гла-
голы совершенные беспредложные? Есть ли какая-либо разница
между теми и другими? Павский разницы не находит, и в его

пользу можно привести то обстоятельство, что при совершен-
ных беспредложных никогда не бывает однократных на -путь
(Павский. Филологические наблюдения. Третье рассужде-
ние, § 28), что, напротив, есть случаи, когда форма с характе-
ром -н- вытесняет беспредложный совершенный глагол другого
характера. Так, вместо русского совершенного реку, паду стоят
в польском—rzekne, padne.
Однако сами по себе доказательства эти бессильны. Прежде
всего не вполне верно, что при совершенных беспредложных
(или, как Павский называет, однократных) не бывает мгновен-
ных на -нуты их нет при решить, кончить и др., но при сту-
пить есть ступнуть, при скочить есть скокнуть (правописание
скакнуть есть фонетическое, а не этимологическое: по-сербски
скокнути), при стрелить—украинское стрельнути. Но положим,
что замечание Павского верно. Мы различаем же однократные
на -н- от начинательных с тем же характером, а между тем при
начинательных на -путь не бывает таких же однократных. Мак-
нуть однократный не при мокнуть, а при макать.
Глаголы однократные с внешней стороны обозначаются харак-
тером с лексической—тем, что это глаголы движения внутри
определенного пространства, света, звука. Они не образуются
а) от глаголов движения, сопряженного с видимою переменою
места: полз-, бег-, шалить, валить, блудить, волок-, стерег-, ид-,
ед-, вез-, нес-, лез-, плыв-, бред-, шед-, гѣн-(а-); б) от начина-
тельных (стану, сяду, лягу, сохну), в) от глаголов, в коих
действие представляется вне связи с пространством (петь, гово-
рить, думать, вязать, плести, писать). Писнуть (комическое)
переносит глагол писать в разряд таких, как дергать. Почему
бы нельзя различать дать от мгновенных, несмотря на то, что
при дать нет особой формы для мгновенности. Если только по-
тому, что и дать и все мгновенные совершенны, то ведь совер-
шенность глаголов не есть вообще доказательство их принад-
лежности к одному виду. Даже если в польском rzekne, padne
вытеснили и заменили формы rzeke, pade, то ведь и wladne
вытеснило и заменило форму wlade (владѫ, власти), но не стало
от этого мгновенным. Мне кажется, следует обратить внимание
на некоторые, впрочем очень тонкие, различия между глаголами
мгновенными и совершенными беспредложными.
Во-первых, о глаголах с характером -н-. В славянско-литов-
ский период характер -н- имел значение только начинательное.
Мгновенность глаголов -н-, как замечено уже Павским, состав-
ляет особенность славянского языка. Она могла произойти
только от начинательности; но переход от начинательных в мгно-
венные прекратился в весьма давнее время. Между тем как
в древности, судя по архаическим явлениям в славянских наре-
чиях, формально эти два разряда не различались (и одинаково
могли не иметь характера во второй теме). Современный русский
язык различает их таким образом, что начинательные могут

иметь и форму , и форму , мгновенные имеют форму ^
в таком большинстве случаев, что мы можем считать отношения
мнимыми. Именные глаголы стану—стать, дену—деть могут
считаться, несмотря на свою совершенность, не мгновенными,
а начинательными—конкретно-длительными, как стигну, постиг.
К этим двум, несмотря на постоянное -н- в характере, отнесем
и минуть—мануть.
Во-вторых, от глаголов решительно мгновенных никогда не
образуются глаголы второй и третьей степени длительности; от
глаголов совершенных беспредложных со включением стать,
деть, минуть образуются, притом как будто эти глаголы были
конкретно-длительные, несовершенные.
В-третьих, при глаголах мгновенных, хотя они и произошли
некогда от начинательных, несовершенных, но никогда не встре-
чается ни в современном, ни в прежнем, насколько он доступен
наблюдению, глаголов той же формы со значением несовер-
шенным; дрогнуть (мгновенное от дрожать) отлично от перво-
образного дрогнуть. Напротив, почти все беспредложные совер-
шенные, частью только в древнем, частью и в современном языке,
имеют не только значение совершенное, но и несовершенное, и
в последнем случае, очевидно, отличаются по значению от мгно-
венных.
В-четвертых, обращаемся к непосредственному чутью разницы
в значениях: представляем ли в дам ту же мгновенность действия,
что в крикну, свистну? Или в благословить, женить—ту же, что
в плюнуть? Или в ступнуть, скокнуть, стрельнуть—ту же,
что в ступить, скопить, стрелить? Мне кажется, нет. Я пола-
гаю, следует отнести беспредложные совершенные к той степени,
к которой они принадлежали, будучи несовершенными, именно
к первой конкретно-длительной. Степень эта ближе всех подхо-
дит к мгновенным глаголам, потому что означает наименьшее
после мгновенности продолжение действия. Совершенность, сов-
павши с однократностью, распространилась без помощи предлога
и на некоторые глаголы ближайшей степени, и именно эта бли-
зость повела к отожествлению глаголов мгновенных.
Глаголы, не различающие степеней. Есть глаголы,
вовсе не различающие степеней, по крайней мере в общелитера-
турном языке, например гудеть, шипеть (но ср. шуметь—по-
шумливать), рябить, сквозить, пустословить (но ср. благослов-
лять), стараться (но ср. в чешском).
Невеста, вышедши из бани:
После моего быванья, веку долгого
Раскатись-ко, бела парка баенка.
(Рыбников, IV, 115);

После моего бываньица,
После моего живаньица,
Как поедете., приверните., к моим родителям.
(ibid., 118);
И думывал-подумывал калека перехожая:
Не дать Илье платьице, силой возьмет...
(ibid., III, 29).
Формы более длительные, обыкновенно употребляемые только
с предлогами (вы-бирать и т. п.), не вызваны к жизни присо-
единением предлога к относительно первообразной форме, так
как существовали, а отчасти существуют и без предлога.
К различению первой степени от второй. Как гла-
голы нести, вести, везти, брести, лезть относятся к глаголам
носить, водить, возить, бродить, лазить, так неправильно идти,
иду, шел относить к глаголу другого корня ходить, а ехать,
еду-^-к ездить. В украинском точно так же относится гнати,
жену к гонити, гоню, которое, даже соединяясь с предлогом,
в известных случаях удерживает несовершенность и явственно
обнаруживает большую степень длительности (ср. с жену); но
в русском различие в значении этих глаголов исчезает, так что
В устах многих гнать заимствует первую тему от гонить и ста-
новится разноспрягаемым (гнать, гоню).
Без сомнения, некогда такое же отношение было между
ждать и годить, но теперь украинское годить в значении „ждать“
в украинском, сколько мне известно, не встречается1, а в рус-
ском не чувствуется разницы по степени длительности между
подожди и погоди.
Во всех этих девяти парах глаголов вторая степень обозна-
чена характером в следующих вторая степень имеет харак-
тер . Первая степень ^ ползти, ползать (в украинском пол-
зати не встречалась, а есть заповзати = русскому заползать),
плыть, плавать, разноспрягаемое ср бігти, біжу, -иш, біжить,
русское бежать (тема -ѣ-), бегу, бегут (тема -е-), бежишь (тема -и-),
вторая степень бегать, бігати.
Первая степень с характером : блестеть—блистать,
видѣть — видать, летѣть—летать, свистѣть—свистать. Первая
тема ^—блудить и заимствованное блуждать, валить—валять,
весить—вешать, катить—катать, ломить—ломать, мерить —
мерять, ронить—ронять, садить—сажать, тащить—таскать.
1 Есть годить (в значении „угождать“), но этот глагол—отыменный, а не
отглагольный и не предполагает ждать.

„Приложить и прилагать старание“; но в литературном „за-
ложить лошадь, стену“ и „закладывать лошадей“ и прочее.
Однако в севернорусском: „не залагат ли (залагает) он сту-
пистоей лошадушки“. В украинском положить и „копиці пола-
гам“ (покладені). Несовершенный класть, совершенный поло-
жить. Однако: „Приносила хоть [меня ты, матушка] в хоромное
строеньице, не в большой угол меня да полагала, На кирпич-
ную знать печеньку ложила, И сосновую лучину подстилала,
Тут великим бесчастьем награждала!“ (Барсов, 266).
Различение глаголов второй и третьей степе-
ней. Выше было уже говорено о неудовлетворительности деле-
ния по степеням у Павского. Возвращаюсь еще раз к тому же
предмету.
Павский верно замечает, что как имя с уменьшительным
суффиксом не считается уменьшительным, если оно не употреби-
тельно без этого суффикса 1, так и . глаголы, например бодать,
читать, вязать, имеют по отношению к виду то же значение,
что и их первообразные бости, честь, вязти, потому что эти
последние неупотребительны или малоупотребительны (Павский.
Филологические наблюдения. Третье рассуждение, § 21, приме-
чание). То же самое и в других славянских наречиях, а равно
и в литовско-латышском. Так, например, в польском skrobac,
grzebac не имеют при себе первообразных, а потому равняются
по значению не русским скребать, гребать, при коих есть рус-
ские первообразные, а именно этим последним (скрести, грести).
Так, сербское спавати—спавам для тех, кому спати—спим —
архаично или уже неизвестно, значит отнюдь не то, что сыпать,
польское sypiac, а то, что спать2. Было, однако, время, когда
глаголы вязать и т. п., существуя рядом с вясти и т. п., по
отношению к этим последним означали большую степень длитель-
ности. По нашей терминологии вязать со второй степени пере-
ведено в первую; по ошибочному взгляду Павского—с третьей
степени (многократные дальние) на вторую (многократные не-
определенные).
Спрашивается: как смотрит язык на глаголы производные, при
коих первообразные сохранились, но получили значение совер-
шенных? Другими словами: считает ли язык совершенность
за степень по отношению к степеням длительности?
Павский, как мы видели, считает однократность [т. е. собст-
венную однократность (=мгновенность)] и совершенность (=окон-
чательность) за степень длительности, притом за первую. Согласно
с этим, говоря об образовании глаголов посредством характера
* Явление, свойственное многим языкам. Без этой забывчивости языка
было бы необъяснимо накопление в одном и том же слоге синонимичных или
даже тождественных суффиксов без заметного изменения значения слова.
2 Так, в латышском глагол dirät—schinden есть глагол простой или
первообразный по значению, потому что более первообразный по форме
[отсутствует] (Bielenstein. Sprache, Erster Teil, стр. 381).

-а-, он установляет правило: глагол, образованный посредством
-д- от глагола первой степени (т. е. однократного и совершенного),
принадлежит ко второй степени, а образованный от глагола
второй степени—к третьей (Павский. Филологические наблю-
дения. Третье рассуждение, § 21).
Я полагаю, что считать однократность, как понимает
ее Павский, т. е. со включением совершенности, за степень
длительности ошибочно, и основываю свое мнение на следующем.
1) Собственная однократность (глагол с характером -я-) дей-
ствительно есть степень длительности, но только не первая,
а производная. Производить, как это делает Павский (ibid., §21,
стр. 56), глаголы кидать, кивать, зевать, лизать (по Павскому —
глаголы второй степени, т. е. неопределенные многократные) от
глаголов однократных (по Павскому — первой степени) кинуть,
кивнуть, зевнуть, лизнуть есть hysteron proteron, о чем см.
выше. В том, очень редком, случае, когда глагол на -а- дейст-
вительно предполагает глагол на -я-, как в украинском минати
от ми-ну-ти, в коем характерная согласная принята за корен-
ную (Павский ошибочно думает, что корень глагола минуть
есть мин-; ibid., § 19), глагол производный имеет по отношению
к степени длительности совершенно такое значение, как и те
производные, при коих стоят первообразные длительные: летать,
скакать и т. п.
Однократность составляет степень длительности, но не потому,
что глаголы однократные суть совершенные, а независимо от
этого. Для меня очевидно, что однократность и совершенность—
понятия не тождественные, так как последнее гораздо обширнее
первого, и есть множество глаголов совершенных, но не одно-
кратных; категории эти для пользы разумения языка следует
разделять, а не смешивать, так как и по времени происхождения
они различны.
2) Что глаголы, коих совершенность зависит от предлога,
не суть однократные (походить—совершенный), это не требует
доказательств.
3) За выделением мгновенных или собственно многократных
и совершенных предложных, в первой степени Павского оста-
ются глаголы беспредложные совершенные, от коих не только
по мнению Павского, но и в самом деле производятся глаголы
с характером -а-, как падать от пасть. Вопрос о том, точно ли
значение этих производных на -а- предполагает совершен-
ность их первообразов? Если так, то значение таких произ-
водных должно быть отлично от значения тех, при коих стоят
первообразные несовершенные. Такого различия, принимаемого
Павским, я не замечаю.
Бывать, по Павскому, есть глогол неопределенно-многократ-
ный, степени второй (т. е. одной и той же степени с знать,
звать, рвать и т. п., что, очевидно, ложно), а живать—по
Павскому—есть глагол третьей степени (дальний многократный).

Но на самом деле различия в формальном значении нет между
живать и бывать; эти глаголы одной степени, с чем согласился
бы и Павский, если б обратил внимание, что быть, был, бывший,
а равно и формы, образованные от другой темы (будь, будучи),
вовсе не совершенны, что совершенна в этом глаголе только
форма настоящего времени буду. Таким образом, как жить —
быть, так живать—бывать.
Ставать, по Павскому, глагол второй степени, потому что
производится от глагола первой степени (совершенного) стать,
а знавать—третьей степени, потому что произведено от глагола
второй степени (несовершенного, по Павскому, якобы неопреде-
ленно-многократного) знать; но по отношению к степени дли-
тельности эти глаголы равны. Равенство их между собою ни-
сколько не нарушается тем, что ставать (без предлога) необычно
в русском, где оно заменяется синонимом становиться (украин-
ское становитись), а знавать—наоборот. И по сложении с пред-
логами глаголы эти равны друг другу: украинское (на-, при-,
за-, до-)-ставати, русское (на-, при-, за-, до-, у-)-ставать
принадлежат к одной степени с украинским (т-, за-, при-)
-знавати, русским (у-, по-, при-)-знавать, между тем как, по
мнению Павского, от присоединения предлога глагол ставать
переходит со второй степени на первую, а знавать—с третьей
степени на вторую.
Разница между украинским ставати и знавати действительно
есть, но не в длительности, а в том, что в первом из них есть
оттенок начинательности, перешедший от первообразного стану,
стать, а во втором нет. Чтобы устранить и эту разницу, мы
сравним ставати с начинательными -сыха-, -мока-. Первый гла-
гол, как сказано, по Павскому, второй степени, а второй—тре-
тьей; предложные от ставать, по Павскому, должны быть пер-
вой степени, а предложные от сыхать—второй, между тем как
мы не видим разницы относительно степени между уставать и
засыхать и т. п. Корни лег и сед, говорит Павский, „вопреки
общему закону, с первой степени (сесть, лечь — глагол совер-
шенный.— А. П.) при помощи а переступают сряду (сразу.—А. П.)
на последнюю. Им подражает и корень рек. Легать, седать,
рекать принадлежат к третьей степени. Для первых двух гла-
голов есть особая средняя степень: лежать, сидеть“ (§ 21,2).
Причины перехода рек прямо в третью степень Павский не ука-
зывает; но и объяснение такого же явления в двух глаголах
неудовлетворительно. Выше было замечено, что начинательность
первообразных удерживается и в производных. Седать, легать—
без предлога неупотребительные в русском, но обычные в укра-
инском (сідати, лягати; последнее вместо основной формы лѣгати,
ся = /я, взятым из первой темы лѧже), — такие же начинательные,
как и первообразные сесть, лечь; между тем сидеть, лежать (укра-
инский седіти=сидіти, лежати) вовсе не начинательны и потому
не могут быть поставлены в ряд с лечи—легати, сести—седати

и служат для этих форм среднею степенью. Точно так стояти
принадлежит к особому порядку форм сравнительно с начина-
тельным стати—ставати. Признавая объяснение перехода гла-
голов сесть, лечь прямо на третью степень ошибочным, я отри-
цаю и самый факт этого перехода, так как седати, легати при-
надлежат к той же степени, как и ставать, которое Павский
относит ко второй.
Глагол рекать (основная форма рѣкать с усилением е в ѣ,
чешское rikati) неупотребителен без предлога ни в одном из
русских наречий, но по степени длительности как без предлога
(в чешском), так и с предлогом (в русском, сербском, польском,
чешском) относится к той же степени, к которой ставать (у Пав-
ского второй степени), знавать (у Павского — третьей) и метать
(по Павскому, должны быть третьей степени, так как мести —
второй).
Нет надобности повторять одно и то же порознь о каждом
из производных глаголов на -а-, относимых Павским ко второй
степени на том основании, что их первообразные совершенны.
Довольно сказать, что, на мой взгляд, они ничем не отличаются
от тех производных, коих первообразные несовершенны. Сравни
падать (у Павского — второй степени) с бегать (у Павского тоже
второй степени, глагол многократный разнообразный, но должно
бы быть третьей, если бы Павский ошибочно не соединял эти
глаголы в одну степень с многократным однообразным, как бе-
жать. См. об этом при разборе деления по степеням); давать
(второй степени) сравни с знавать (третьей степени); девать
(например, „некуда девать“ — второй степени)—с бывать („негде
бывать“) (по Павскому, тоже второй степени, но должен быть
третьей, о чем ом. выше под бывать); глаголы (по Павскому,
второй степени), образованные от имеющих теперь значение
совершенности, с характером -а- [благословля-, броса-, верша-,
вороча-, конча-, куса-, мина-, пленя-, проща-, пуща- (пуска-),
рожа-, реша-, скака-, ступа-, хвата-, явля-], сравни с такими,
как ронять, ломать, коих первообразные несовершенны и кои,
по Павскому, относятся к третьей степени.
Из всего этого заключаю, что значение производных на -а-
(большей степени длительности), имеющих при себе первообраз-
ные совершенные, вовсе не предполагает совершенности, а выте-
кает из значения, не имеющего ничего общего с совершенностью
и предшествующего ей. Давать образовано от дать в то время,
когда последнее еще не было совершенным, так что совершен-
ность глагола дать (и всякого первообразного) не есть степень
длительности по отношению к давать.

II. ВРЕМЕНА
§ 1. Есть ли времена в русском языке?
Некрасов в своем сочинении о глаголе и в статье „Объяс-
нения по некоторым вопросам русской грамматики“ (ЖМНП,
1869, т. IX) отвечает отрицательно.
Некрасов („О глаголе“, стр. 133) говорит, „что, во-первых,
русскому глаголу не свойственны формы временные, что рус-
ский язык осмыслил время как нечто постороннее для действий,
как внешнее (в отношении к действию) условие, под влиянием
которого скорее находится лицо говорящее и лицо слушающее,
чем само действие; что, во-вторых, формами русского глагола
в этом случае выражается не время, а нечто другое..; что,
в-третьих, приставка предлога ровно ничего не значит для вре-
мени“.
„Все глаголы в языке точно так же не различают по форме
настоящего времени от будущего, как и глаголы велю, женю,
казню“ (ibid., стр. 134).
Своими словами „замена настоящего времени будущим и, нао-
борот, будущего настоящим объясняется тем, что язык в этом
случае отличают не времена, а виды“ („Грамматика“, § 184), Буслаев
дал повод Некрасову создать учение об отсутствии категории
времени в русском глаголе. Но самый факт, указанный Буслае-
вым в этих словах, не существует. Будущее совершенное (ибо
о нем здесь речь) никогда не заменяет настоящего, и наоборот.
О самих фактах древнерусского языка, подавших повод к по-
добному утверждению, было говорено выше; о явлениях совре-
менного языка, заставляющих Некрасова думать, что форма,
называемая будущим, вовсе не выражает времени, будет сказано
ниже. Теперь же я спрошу, возможна ли вообще замена одной
формы другою, будущего времени настоящим и т. п.? Мы видим,
что язык роняет известные категории и создает другие, и гово-
рим, что последние заменили первые, подобно тому, как можем
сказать, когда на ржище вырастает трава, что трава заменяет
рожь. Это обычно не замена, а смена. Но каким образом при

существовании двух грамматических категорий (форм, рассмат-
риваемых со стороны значения, а не в совокупности своих
составных частей: звука, представления и значения) одна может
заменять другую? Это невозможно, если признаем, что речь
находится в зависимости от своих психологических условий.
Каждая форма на своем месте. Каждая соответствует опреде-
ленным требованиям мысли говорящего, разумеется, если пред-
положить в нем знание своего языка, так как об ошибочном
употреблении форм здесь говорить нечего. Слушая его речь,
мы можем судить о ней так и сяк: мог-де употребить будущее
вместо настоящего. Такое рассуждение ошибочно: мог, да не
употребил, потому что не мог. Задачи же грамматики—найти
психологические условия употребления формы, или проще: точно
определить ее значение. Весьма часто разграничить формы может
оказаться невозможным: тогда как не скажем, что найти раз-
личия между такими-то формами мы не можем. Но сказать этого
о русском будущем глаголе совершенном—настоящем, кажется,
нельзя.
„Язык., [заменяя настоящее будущим и обратно] отличают не
времена, а виды“. Возможно ли? Если так, то действительно
времен в русском языке нет. Но нет: вид, как совершенный и
несовершенный,— понятие общее, под которое подходят все формы,
составляющие спряжение; а если к виду отнести и степень дли-
тельности, то он распространится и на формы, обыкновенно
к спряжению не относимые, например на отглагольные—тель:
писатель, записыватель. Разве различие общих категорий осво-
бождает язык от различных частных? Глагол совершенный не
имеет настоящего времени: значит ли это, что мы в стану и стою,
становлюсь не различим ничего больше, кроме совершенности и
несовершенности степеней длительности? Если бы так, то мы
бы не различали и стану от стал, потому что обе эти формы
одного вида.
В индоевропейских языках, говорит Некрасов в своей статье
(ЖМНП, 1869, т. IX, стр. 45—46), „существуют формы двоя-
кого рода: этимологические и синтаксические.. Значение того
отношения... которое выражается формою описательною, или
синтаксическою, узнается единственно по смыслу, содер-
жащемуся в соединении слов между собою в речи, а также и
зависящему от употребления. Точно то же следует сказать о тех
случаях, в которых для выражения отношения, например дей-
ствия по времени, язык не выработал ни этимологической, ни
синтаксической формы, т. е. что это отношение узнается един-
ственно по смыслу в речи“. Отсюда явствует:
1) Что, по мнению Некрасова, значение этимологической
формы узнается не по смыслу ее в речи, а непосредственно по
самой этой форме, вырванной из связной речи, независимо от
употребления.

2) Что между описательною, или (по терминологии)
синтаксическою, формою и отсутствием формы в языке нет
разницы, ибо отношение в разных случаях узнается единственно
по смыслу в связной речи и зависит единственно от употребления.
На первое утверждение следует ответить утверждением проти-
воположным. Ни реальное, ни формальное значение слова не могут
существовать сами по себе. Язык во всем без исключения симво-
личен. Никогда значение слова с тех пор, как слово стало сло-
вом, не было равно его внутренней форме, т. е. тому признаку,
которым обозначено значение. Всегда отношение символа к обо-
значаемому определяется не чем иным, как употреблением
в связной речи. Путь, которым мысль дошла до сообщения слову
такого-то определенного значения, может быть забыт, но это
не имеет никакого влияния на определение приемов, которыми
слово доходит до значения. Нам только кажется, что слово волк
само по себе непосредственно означает известное хищное живот-
ное, но на самом деле это значение появилось только потому,
что слово это заключает в себе представление резания или разры-
ванья, отнесенное к таким-то грамматическим категориям (именно
мужской род в именительном падеже единственного числа). Само
по себе это представление есть значение, условленное несколь-
кими другими представлениями, и так далее—вверх до неиссле-
димого для нас в частностях начала слова. Что заставило пред-
ставление разрыванья отнести именно к животному lupus, тогда
как есть множество других предметов, которые могли бы быть
названы по тому же признаку? Сила, которую мы, отвлекаясь
от возможности разложить ее на составные части, называем
употреблением и которая сказывается только в действительной
жизни языка, т. е. в связной речи. Почему scripturus sum
имеет значение будущего времени с оттенком намерения, жела-
ния: намерен писать, mam pisaó, ich bin im Begriff zu schreiben?
Почему сербское nucamúhy, nucáhy, хотя и не всегда, но весьма
часто совершенно теряет оттенок „хочу, имею намерение писать“
и обозначает просто будущее объективное?
Почему санскритское datasmi есть будущее время? Есть ли
в этой форме что-нибудь такое, что указывает на будущее время?
Что же ее сделало будущим, как не та сила, называемая упо-
треблением, которая всегда создает из данных материалов нечто
большее того, что в них заключено. Значение этой формы опре-
деляется только употреблением и узнается только из него.
В этом отношении между нею и соответствующею энклитиче-
скою формою daturus sum нет никакой разницы. Различие между
синтетическими (по Некрасову—этимологическими) и энклитиче-
скими (по Некрасову—синтаксическими) формами устанавли-
вается Некрасовым совершенно произвольно. Единственная общая
разница между ними состоит в том, что первые составляют
звуковое единство. В частности, между формами, какие бы они
ни были,—энклитические или синтетические, существует всегда

разница значения, и создание новой формы есть всегда создание
новой грамматической категории, что и следует иметь в виду,
говоря о замене одних форм другими.
Значение форм, определяемое употреблением и узнаваемое
из него же, существует в самом языке, а не вне его. Это состав-
ляет отличие существования форм в языке от того случая, когда
формальные оттенки мысли вносятся со стороны. Так, напри-
мер, для немецкого языка совершенно безразлично то обстоя-
тельство, что при переводе с немецкого на русский мы, не
колеблясь, ставим на месте одной и той же немецкой формы
führt одну из нескольких соответственных русских: ведет, водит,
провожает, проваживает. Тот смысл фразы, которым мы руковод-
ствуемся при этом, внесен в нее русскими переводчиками, тре-
буется русским языком, в немецком же вовсе не сущест-
вует.
Случай этот не имеет ничего общего с многознаменатель-
ностью формы в одном и том же языке. Это последнее явление
вполне аналогично с тем, когда слово, понимаемое в смысле
звуковой единицы (т. е. отвлекаясь от значения), имеет много
реальных значений. Звук баба значит у нас, как известно, anus,
obsetrix, fistuca, pelicanus, род сдобного хлеба и многое другое.
Спрашивается, существуют ли все эти значения в языке, или
это только нам кажется? Сознаем ли мы различие между жен-
щиною, сваею, птицею, хлебом при помощи нашего языка, или
это различение нашему языку чуждо, а вносится в наше пони-
мание извне? Мало того, что мы сознаем различие этих значений,
но, строго говоря, для каждого из этих значений мы имеем осо-
бое слово.
В словарях принято, для сбережения времени и места, под
одним звуковым комплексом перечислять все его значения. Обычай
такой необходим, но он не должен порождать мнения, что слово
может иметь несколько значений. Омоним есть фикция, осно-
ванная на том, что за имя (в смысле слово) принято не дей-
ствительное слово, а только звук. Действительное слово живет
не в словаре или грамматике, где оно хранится только в виде
препарата, а в речи, как оно каждый раз произносится, причем
оно каждый раз состоит из звуков единственного и одного
значения (Steinthai в „Zeitschrift“, В. I, стр. 425—428).
Связью между звуком и значением служит первоначально пред-
ставление; но с течением времени оно может забыться. Отношение
между словами однозвучными, если однозвучность их не есть
только случайная или мнимая, всегда бывает таково: а) пред-
ставление, первоначально связанное со звуком, может в разное
время стать средством сознания различных значений; б) каждое
из этих значений может, в свою очередь, стать представлением
других значений. Положим, в слове зелье представляется расте-
ние чем-то зеленым; значит, растение служит затем представ-
лением лекарства, лекарством представляется снадобье

вообще, снадобьем представляется порох. Все эти значения
растения —лекарство, снадобье, порох —составляют не одно слово,
а четыре. При появлении каждого из этих значений создается
новое слово, хотя звук первого слова может и при всех после-
дующих оставаться неизменным. Нелепо думать, что люди, на-
зывающие порох зельем, представляют его себе зеленым или не
сознают различия между растением и порохом. Рассуждая таким
же образом, мы приходим к заключению, что омонимия форм
есть тоже грамматическая фикция. Каждая форма первоначально
имеет одно значение. Когда это значение может стать пред-
ставлением другого, то вместе с тем создается новая форма.
Если при этом первое значение не потеряно, то мы имеем в языке
две формы с различными значениями. Этот случай, постоянно
повторяющийся во всех формальных языках, следует отличать
от того, когда в языке вовсе нет известных форм. Два дела
разные: в языке имеются две однозвучные формы —одна
для настоящего, другая для будущего времени; и в языке нет
форм ни для того, ни для другого. В первом случае сам язык
доходит до сознания различия времен таким же образом, как
вышеприведенный пример,—различие значения звуков зелье; во
втором случае различие времени настоящего и будущего (если
оно не обозначено иначе) может быть внесено в значение речи
не из нее самой, а с посторонней точки (например, с точки
зрения чужого языка), на которой язык не стоит.
Некрасов этих случаев не различает. Для него отсутствие
специальных звуковых указаний на значение формы и совмеще-
ние в одном звуковом комплексе нескольких формальных зна-
чений служит доказательством отсутствия в языке форм как
для настоящего, так и для будущего.
Буду теперь употребляется в русском языке с значением
будущего времени; на каком основании? В форме буду язык не
отметил ни одним звуком отношения действия к какому-либо
времени, тем менее к будущему. Форме буду вполне соответствует
форма другого глагола иду. Почему же первая имеет значе-
ние будущего времени, а последняя—настоящего? Что форма
сама по себе, как форма этимологическая, не выражает опре-
деленного отношения ко времени, видно из того, что в древне-
русском языке она употреблялась также и с значением настоя-
щего времени. Здесь мысли по Срезневскому („Мысли“, стр. 80)
и Лавровскому (Лавровский. О языке, стр. 90). В по-
следнем сочинении такое значение буду подтверждается ны-
нешним значением деепричастия будучи и соответственно этому
употреблением в старинном языке причастий, например „чернцемъ
будя“ (Новгор. IV лет., 39); „князю., не будущю въ Новѣгородѣ“
(Новгор. I лет., 67; в Академическом списке— сущю). Некрасов
в дополнение к этому сам нашел в Ипатьевской летописи под
1185 г. „будущю же ему въ Половцехъ, тамо ся налѣзѣ(=е)
мужь“ и прочее, где, по мнению Некрасова, будущю имеет зна-

чение прошедшего времени (когда находился), „ибо выше сказано:
„Игорь же .. бяшеть въ Половцехъ“1.
„Итак, если форма буду могла иметь значение и будущего и
настоящего времени, то очевидно, что сама по себе она не выра-
жает никакого определенного отношения ко времени, другими
словами, она не есть форма времени“ (Некрасов, стр. 46—47).
В ответ на это объяснение замечу: русская форма настоящего
времени есть вместе с тем общеиндоевропейская. В ней нет ма-
териального указания на настоящее время, и потому покамест
позволительно, если это кому-либо нужно, считать ее формаль-
ное значение произвольным, но непозволительно считать это
отношение сомнительным и неясным, ибо форма эта, образуясь
от первой темы глагола и тем самым отличаясь от времени вто-
рой темы, строением своим отличается и от остальных форм
первой темы и искони имела значение настоящего времени изъяви-
тельного наклонения, значение которого, кроме нее, не имела
ни одна личная форма.
К этому общему наследию славянский язык прибавил новые
категории несовершенности и совершенности, существенно видо-
изменившие его строй. Во время полного водворения этих ка-
тегорий между ними распределялись все глаголы. При этом
настоящее время несовершенных, говоря приблизительно, оста-
лось, каким было; настоящее же совершенных послужило сред-
ством или представлением нового значения к апперцепции новой
грамматической категории будущего времени совершенного. Таким
образом, славянский язык не потерял прежнюю категорию на-
стоящего времени, а создал новую. Для этой новой нет никакого
особого, ей исключительно присвоенного знака, как нет его и
для более общей категории совершенности; но она столь же ясно
•сознается языком, как в вышеприведенном примере новое слово
(т. е. новое значение) зелье—порох, при прежних словах с тем
же звуком. В современном языке глагол совершенный большею
частью и внешним видом отличен от несовершенного: стану есть
только совершенный глагол, только будущее время, и нет
возможности смешать его со стою, становлюсь; напишу (совер-
шенный) отличается от пишу (несовершенный); случаи же омони-
мии глаголов совершенных и несовершенных должны быть
понимаемы так, как и всякая омонимия. Рожу, каждый раз как
употребляется, есть или глагол несовершенный с настоящим
временем, или совершенный с будущим. В современном языке он
1 Некрасов вообще думает, что если говорится о прошедшем событии, то
должно быть употреблено и прошедшее время; но язык понимает время иначе
и, изображая ряд прошедших событий, может вместить в это изображение все
свои времена. Во втором примере будущю есть такое же причастие настоящего
времени, как и в первом, и перевод когда был не передает его смысла; ближе
было бы, если бы это было согласно с обычаем литературного языка, пере-
вести „будучи князь в половцах (деепричастие настоящего времени) — нашелся“.

ни тем, ни другим—безразличием того и другого—быть не может.
Что такое значит требовать, чтобы мы определяли грамматический
смысл этого слова самого по себе? Я полагаю, это может
значить только одно: чтобы мы отвлекали его от его значения;
но слово или форма без значения не есть ни слово, ни форма.
Фонетика знает такие отвлечения, но этимология так не поступает.
Она не игнорирует значения слова, а отыскивает представление
этого значения. Представление без представляемого немыслимо.
Поэтому напрасно думать, что рассматривая рожу „само по себе“,
мы рассматриваем его этимологически; напротив, мы в таком
случае ничего не видим, кроме звука, который слова не составляет.
Слово и форма есть непременно со во к у п нос ть звука
и значения, поэтому неточны выражения, как „форма настоя-
щего времени имеет значение настоящего или будущего времени,
смотря по виду, в котором глагол употребляется“ (Б ус л ае в.
Грамматика, § 89). Форма настоящего времени не может иметь
никакого значения, кроме настоящего; получая значение буду-
щего времени, она становится формою будущего, но подоб-
ных неточностей избежать совершенно невозможно. Они без-
вредны, если знаем, как их понимать. Поэтому и я буду называть
формой настоящего времени ту, которую так принято называть.
И продолженные (по нашей терминологии—несовершенные),
и совершенные или однократные глаголы, собственно, имеют
только настоящее время—первые продолженное, вторые—совер-
шенное или однократное.
Вышеприведенный способ рассуждения применяется Некра-
совым и к описательным формам будущего времени. „В совре-
менном русском языке мы употребляем вспомогательный глагол
буду с существительною формою глагола (т. е. с неопределен-
ною.—Л. П.). Спрашивается: какою же этимологическою формой
обозначается здесь будущее время? Личные формы: буду ...
хочу ... начну ... имею, иму ... не имеют ни одного звука,
обозначающего будущее время. Все они как в древнем, так и
в новом русском языке употребляются с значением настоящего
времени, особенно глаголы хочу и имею1. Существительная же
форма спрягаемого глагола не имеет времени. Почему же опи-
сательные формы: хочу, идти и т. п. получили в языке значение
будущего времени?“ Далее говорится, что в сербском и украин-
ском вспомогательные хоһу и иму обращаются в суффиксы для
образования будущего времени. „Здесь мы видим процесс обра-
зования этимологической формы будущего времени из формы
синтаксической, описательной, которая в своем полном виде
первоначально получила значение будущего времени единственно
1 Если все, то зачем же „особенно“ такие-то. На самом деле буду, начьну,
иму предполагают значение настоящего времени, но как вспомогательные уже
в древнем русском языке суть будущие.

по смыслу своего употребления в речи1. Но в формах рус-
ского глагола, какими они являются в настоящее время, мы не
видим ничего подобного. Напротив того, замечаем, что русский
язык не только не заботится об образовании какой-либо этимо-
логической формы для обозначения времени, но даже отказы-
вается и от тех, которые ему принадлежали несомненно, и притом
отказывается более, чем другие родственные славянские языки.
Так, например, и польский и чешский языки, более других
славянских языков утратившие древние формы прошедших про-
стых времен, удержали, хотя в значении условном, формы: bych,
bys, bychom, byste2; русский же язык отказался и от этих форм,
оставшись при одной форме бы, получившей значение союза“
(Некрасов, стр. 49—50).
Вопрос, почему описательные формы будущего времени по-
лучили этот свой смысл, совершенно законен; но какой бы ни
выпал на него ответ, во всяком случае, если не доводить самого
вопроса до абсурда, он подтвердит, что этот смысл есть. Ны-
нешний литературный русский язык имеет описательную форму
будущего времени несовершенного вила, т. е. имеет категории
этого времени. То обстоятельство, что он не сливает вспомога-
тельного глагола в одну звуковую единицу с неопределенным
наклонением, имеет лишь второстепенную важность.
В сочинении „О значении форм русского глагола“ Некрасов
говорит (стр. 125—126): „.. русский глагол не имеет ни одной
формы для обозначения времени“. Под формою здесь разумеется
звуковая форма. Но и со стороны своего значения эта внешняя
форма не имеет отношения ко времени. Грамматика учит, что
„форма настоящего времени получает значение будущего, если
глагол употреблен в виде однократном и совершенном“. Но
грамматика (т. е. предшественники Некрасова) питается „крохами
одной лишь так называемой образованной речи наших писателей“
(ibid., стр. 127) (что за благородно-демократическое презрение!),
а Некрасов учится „распознавать гений родного языка из него
самого во всем его объеме“ (ibid.) и, пользуясь этим источником,
учит нас, что „по смыслу речи“ (ibid.) [это.— Ред. 1941 г.] вовсе
не суть формы времени, потому что имеют значение и прошед-
шего и настоящего.
Такое мнение объясняется тем, как понимает смысл речи
Некрасов, а ни в каком случае не содержанием слова, языка.
Посредством языка человек доводит до своего сознания или,
1 Справедливо, что хоћу с неопределенным наклонением прежде стало
одною формою, т. е. потеряло реальное значение, чем сократилось в fly. Раз-
ница между xoky в формальном значении и hy так тонка, что уловить ее
трудно: „Ратари се зачуде и реку му, како fie он по]ести, толико jeno.. Он
опет рече, да xdke“ (Караџиђ. Припов., 1853, 2).
2 Это—формы чешские; в польском литературном точно таких нет.

другими словами, представляет себе содержание своей мысли.
Язык имеет свое содержание, но оно есть только форма другого
содержания, которое можно назвать лично- объективным
на том основании, что хотя в действительности оно составляет
принадлежность только лица и в каждом лице различно, но
самим лицом принимается за нечто, существующее вне его. Это
лично-объективное содержание стоит вне языка. Так, напри-
мер, мы можем думать, что время бывает троякое по отношению
к тому мгновению, когда думаем или говорим: настоящее, про-
шедшее и будущее, и что сообразно с этим события настоящие,
прошедшие и будущие такими и должны изображаться. Но языку,
как живописцу, вольно и „Пятницу на коне написать“.
Событие, еще не совершившееся, по мнению самого говорящего
лица, язык может представить не только будущим, но и про-
шедшим, прошедшее—настоящим и будущим. Так, между прочим,
сербский язык, которому даже с точки зрения Некрасова нельзя
отказать в формах для выражения времени, потому что в нем
есть, между прочим, аорист и преходящее, любит в известных
случаях будущее событие выражать аористом: „останите oßlje . ...
а ja noljox“. Что в таких случаях есть содержание языка, а
что—относительно объективная мысль? Содержание языка здесь
имеет категорию известного оттенка прошедшего (аориста) —
объективная мысль есть будущее; первая есть форма, второе —
содержание, но не языка, а мысли. Но Некрасов, если. бы
захотел быть последовательным, должен бы был“ сказать, что
в сербском поћох есть не прошедшее, а так как в других слу-
чаях эти звуки обозначают и прошедшее, то, значит, он вовсе
ко времени не относится.
Буслаев. Грамматика, § 184 (изд. 3-е): „И продолженные
и совершенные или однократные глаголы собственно имеют
только настоящее время—первые продолженное, вторые—совер-
шенное или однократное“. Однако настоящее время глаголов
совершенных в русском и вообще в славянском—понятие немыс-
лимое, такое настоящее не есть настоящее, а будущее совер-
шенное, представленное посредством настоящего. Самое пред-
ставление, как и в бесчисленном множестве других случаев, вышло
из сознания. Приводимые соображения заставляют Буслаева
прибавить: „собственно (т. е. в тесном смысле.—Л. Я.)
настоящим время бывает только продолженное“; однако дальше
говорится: „совершенное же и однократное употребляется для
означения или настоящего или будущего“. Или—или? Значит,
совершенный глагол все-таки может иметь настоящее? Значит,
продаст и в нынешнем литературном языке иной раз есть не
будущее совершенное, а настоящее? Это, смею думать, ошибка,
повод к которой подает сам славянский язык (именно однозвуч-
ностью форм настоящего и будущего времени совершенного
глагола) и которую Буслаев разделяет с мнением других иссле-
дователей. Например, у Вебера (Weber, стр. 93) читаем:

„настоящее время глаголов совершенных иногда стоит
вместо будущего“.
Внутренняя форма будущего времени совершенного есть в рус-
ском языке исключительно, а в сербском между прочим—на-
стоящее время глаголов совершенных. Другими словами, в этих
языках будущее время представляют настоящим: это будущее
первоначально было содержанием личной мысли, потом в свою
очередь стало формою нового содержания—стало содержанием
языка, т. е. представлением.
Задача грамматики—показать, что (т. е. какое относительно
объективное, личное содержание) представляется посредством
этого представления.
Представляется этою формою в русском языке следующее:
1. Действительно будущее время: завтра пойду; если
пойду, то.. Здесь русский язык нисколько не отличается от поль-
ского и чешского, но несколько отличен, как увидим, от серб-
ского.
2. Середину между будущим временем совершенным в значе-
нии объективного будущего и будущего современной обычности
занимает будущее совершенное с отрицанием (не, украин-
ское не—ani) с оттенком: не смогу сделать, не в состоянии сде-
лать то-то; „я с тобою не справлюсь“— значит не только „не буду
в состоянии“, но и „теперь не в состоянии с тобою справиться“.
Так, украинское „я із ним не зійду“: „хотілось би на його по-
дивитись, дак вії замигтять, замигтять, i не згляну“ (Основа,
1861, VI, 20);
Івася Вдовиченка у трупу что знаходили.
Вже ж BiH i очима не гляне,
I руками не здиме,
I ногами не niude;
Тільки стиха словами промовляв.
(Метлинский, 422);
Ой як повернеться та пан Перебійніс на правую руку,
Й аж не выскочить його кінь вороненький ¡3 ляшського трупу.
(ibid., 402);
А бьет он Костю по буйной голове,
Стоит тут Костя не шевельнится,
Й на буйной голове кудри не тряхнутся.
(Др. росс, стих., 75);
Ударил он старца во колокол
А и той-то осью тележною,—
Качается старец, не шевельнется.
(ibid., 81);

[Сокол]., з лісом говорить:
Ой лісу, лісу, чом ти не шумиш.. чого тих стоїш?
Через тебе лену, крильцем не тену,
Крильцем не тену, пирцем не рухну.
(„Сборн. Сев.-Зап. кр.“, I, 87);
Під тобою, селезень, вода не схитнеться;
Із тобою, козаченьку, нічка не змигнеться.
О примере: „Бил Васька детину в буйну голову:
Стоит детина не ворохнется“—
Некрасов („О глаголе“, стр. 126) говорит, что форма не ворох-
нется и т. п. „по грамматике должна иметь значение будущего“,
но „очевидно... не имеет... будущего значения“. Этим путем
Некрасов думает довести так называемую им „грамматику“ до
абсурда. Но и здесь вопрос в том, что такое в рассматриваемых
случаях содержание мысли, а что ее образ, символ или пред-
ставление, т. е. содержание языка. Последнее есть будущее
совершенное.
„А болезнь была такова: прежде яко рогатина ударить за
лапатьку, или про[ти]ву сердца, подъ груди и промежду крилъ,
и разболится, кто почнеть кровш хракати, и огнь разжеть,* по
семь потъ, потомь дрожь иметь и по всѣмъ суставомъ походить
въ человѣци недугъ той естественый...“ (Новгор. II лет., 135);
„ML да и иноу притчоу приложоу к* семоу: IAK ж€ и дымъ Ф дрѣ-
ва и Ф ѡгнѣ възидетъ горѣ рѣдькъ и слабъ. таче ѩко възидетъ
на высость. акы ѡблакъ се сътьнеть1 и оудебелитъ“ (Шестоднев,
34). Теперь обычность—глаголами совершенными; но чем древ-
нее памятник, тем возможнее, что это настоящее время глаго-
лов еще несовершенных: „нѣ и тоу сами морскоую водоу видѣти
«есть, [как испарение превращается в сладкую] ѥгда ю възвареть
плавающе и по мороу. и надъ въспарениѥмъ тѣмь гоубоу дръ-
жеще, събероутъ водоу, ижимающе по б^дѣ. и пиютъ ю ѡслад-
чавьшоу въскоурениѥмь“ (ibid., 91); ,Днь творимъ. прсиѩниѥмъ
слнечнааго свѣта. таче, ѥгда прѣтечетъ, яко же шоу ѡлоучена
ѥсть мѣра. ти доидетъ. выше земнааго полоукон'ца. и., работоу
сконьчаѥтъ. то тъгда пакы. акы рабь приѩзнивый. и повелѣна.
непрѣстоупаѥ. и своѥвольствомъ сьвлачит се. съ своюе воле и славы,
и мьн'шю ти клеврѣтоу старѣйшиньство. даѥтъ прѣпоущаѥ, самъ
въ невидымыихъ мѣстѣхъ. и беславныхъ съкрывь се доньдеже оу-
ставьныи годъ шоу. оустоуплениѩ го скончаѩтъ лоуна. и пакы
1 Украинское „зуби стяти“.

притечетъ. ѩко же би кто реклъ къ владычкыймь оулицамь. оу
нихъ же се би пакы ѡблъклъ въ кнежьскъ ми сракъ сьестныи.
и внидеть въ полаты. й ѡбладетъ всѣмь миромъ. и свою власть
прѣиметъ“ (ibid., 108).
3. Действие обычное, которое рассматривается незави-
симо от своего выражения, или неопределенное по времени,
потому что много раз совершалось прежде и много раз будет
совершаться, или принадлежит прошедшему. Для обозначения
этого последнего случая русский язык употребляет бывало („бы-
вало встану“ и т. д.). „Бджола заздалегідь постереже негоду“,
„й не остер^ся“—„и не заметил кого..“
В обоих случаях говорящий не смотрит в будущее с точки
зрения настоящего [которое иногда и обозначается наречием:
„отце (отто) (бувало) прийдуть...“], но в последнем случае сама
эта точка находится и в объективном прошедшем. В будущем
он представляет действия обычные совершенным, а несовершен-
ным только те, которые определяют время первых своим собст-
венным протяжением во времени: „отце як стане вечерки (в этот
период времени), повиходять...“ Само собою, что длительность
этих будущих совершенных может быть различна.
Будущее для обычности. Как указание, что будущее
изображает не конкретное событие—сослагательное: „от се б-то
пройде“ и т. д. (см. у Гребенки).
Ја тавновах за седам година,
Нит' ja знадох, кад ми л>ето до^е,
Нит' ja знадох, кад ми зима дог^е,
Осим ]'едно, Moja стара ма]'ко:
Зими би се грудале tjeeojKe,
Пробаце ми по груду снијега,
По том знадем, да je дошла зима;
Љети баце стручак босиока,
По том знадем, да je л>ето, MaJKo.
(К а раций, II, 377);
„Да того цѣща [рыба] паче оунетъ въ понтьско море, ико же
д
строинѣѥ инѣхъ морь ражати в' немъ и въскръмлѣти ѡроды въ
немъ. таче яко се добрѣ исплодетъ тоу, тако пакы вси възъвра-
тет* се на свои жїлища.. [так как северное море мелко, бурно
и зимою холодно] сего цѣща въмалѣ повеселивъше се в1 немъ.
и покръмив'ше въ жетъвны годъ. пакта зимѣ пристоупаѥщі, на
глоубин'ноую топлотоу. и слнечнаѩ при соню възвращаютъ се.
ѡбѣгъше \& стьудени полунощ'ньѥ. иже морѣ вѣтръ хоудѣ по-
тресаѥтъ. то въ та въходетъ“ (Шестоднев. 169—170); „Ник'то же
да се не плачетъ оубожьства. ни да себе ѡчаѥтъ жизні. иже не
иматъ дома имѣниѩ възираѥ. на ластовиче оудобь хытро строк-

ник. она бо гнъзо начинающи. оусты вѣнцоу въземьші прине-
сетъ. а кала немогоущи ногама възети край крилома въ водоу
омочив'ши. таче въ прсѣ земнѣмь повалѣвъши. тако сьбираѥтъ
калъ на гражениѥ, таче ветвиѥ по малоу сълагающи. ако кльѥмъ,
брьниѥмь тѣмъ съвежетъ и в* томъ гнѣздѣ птище свок въскръ-
митъ“ (ibid., 179).
Будущее время со значением „не может или может сде-
лать то, что обозначает корень“: „Івася Вдовиченка у трупу тіло
знаходили. Вже ж вш i очима не гляне; I руками не здиме,
I ногами не пійде, Ильки стиха словами промовляє“ (Метлин-
ский, 422); „За слезками —глазками не взглянеть, За жало-
стью речь не взмовит“ („Калики“, 1, 128); „Коло вікна стою,
дрібни слези роню, слова не промовлю“. „Сѣверьноѥ море.,
д
слажешю бо всѣх* морь водоу имать. им* же мало походивъ
слнце. по той стрнѣ входить, и не изметъ ки веек влагы сладъ-
кыѥ лоучею“ (Шестодн., 169 об.).
И прошедшее может употребляться в значении обычности.
„Вона там и встала и лягла: все там була“. В современном для
выражения нерушимости материнского благословения:
Как твое то благое овеньице
На огне оно не горело,
На воде да не тонуло,
Во чужих людях оборонило,
Оборонюшка великая!
(Барсов, 77).
Так как способ этот выражать обычность зависит от суще-
ствования в языке категорий совершенности и несовершенности
и так как чем далее в древность, тем менее заметны эти кате-
гории, то в древних памятниках могут встретиться случаи,
в коих мы ошибочно принимаем за рассматриваемый способ
обозначать обычность другой, который состоит в представлении
обычных действий настоящими, или наоборот. „Не преимай же
ученья от Латынъ, ихъ же ученье разъвращено; влѣзъше бо въ
церковь, не поклонятся иконамъ, но стоя поклонится, и покло-
нився напишеть крестъ на земли и цѣлуеть, въставъ простъ
станеть на немъ ногами; да леѣ цѣлуеть, а вставъ попираеть“
(Лаврент. лет., 49).
Так, в следующем месте, по списку XII в. (Богословие,
419—421): „и отъ ластовицѣ не вѣруеши ли иже оу тебѣ. щьбь-
четь вьсе лѣто зѣло красьнѣ. и зим^ пришьдъши ѡидеть w тебѣ
и за короу залѣзъши приплатить ти с» доубоу [плашмя при-
цепится к дереву], и перье съврьжеть. годоу же весньноуоуму
пришьдъшоу пакы ал обьржеть перьемь. IAKO И навь из гроба

исход «щи весна бо ей въстание принесешь, и много пакы прд-
шьдъши глть. и щьбьчеть. тъкмо не рекоущи члвчине. \& мене
вѣруи w въскръсении. и другааго съмотри чрьви иже и себе
свилоу точить, и обѩзасѧ тѣми нитьми домъ си сътворить и гробъ.
съпроста же рещи всей емоу плъти тоу съсъхъшисѩ годоу же
пришьдъшю всеньноуоумоу. пакы онъ же (образъ древльнии
ижъ него [гроба] прииметь. и пакы тъжде животъ боудеть.
и жюпельци (жуки) хотѧще измрети. гноивъ обьливъше поло-
жѩтьсѩ въ немь. землею, посыпавъше гробъ свои, ти отъ той влагы
на весноу оживуть ѡ сѣмени своего“.
„Того ж лѣта [1352 г.] бысть моръ силенъ въ Новѣгородѣ,
сицево же бысть знаменіе тоа смерти: хракнеть кровш человѣкъ,
и до три дни бывъ да умреть“ (Новгор. I лет., 85); „В то же
лѣто и зиму [1417 г.] б*ѣ моръ страшенъ, въ Новгород*, на
людѣхъ.. Преже яко рогатиною ударить и явится железа, или
начнеть кровш хракати, и потомъ дрожь иметь и огнь разжеть,
по всѣмъ съставомъ человѣчьскымъ, естественный недугъ похо-
дить; и въ той болѣзни мнози лежавъ изъмроша“ (ibid., 107).
§ 2. Настоящее глаголов совершенных
в значении прошедшего времени
„В лето 6600. Наиде рана на Полочаны, яко н^како бяше
ходити по уличямъ, яко мн*ѣти вой множьство, а конемъ ко-
пыта вид-ѣти. да аще кто изъ истьбы вылѣзеть (в Академиче-
ском списке „вылазяаше“) напрасно убьенъ бываше невидомо“
(Новгор. I лет., 3);
„И поидоста [вълхва] по Волзѣ, кдѣ придуть въ погостѣ ту
же нарицаху лучьшіѣ жены, глаголюща, яко си жито держать,
а си медъ, а си рыбы, а си скору“ (Лаврент. лет., 75);
„Они же сѣкуще я и бодуще, вогнаша а (= я) во озеро (при-
чем повторялись такие сцены.— А. П.): иметься 10 мужь оди-
ного коня, мняще, яко „конь вынесеть ны“, и тако погрязаху“
(Ипат. лет., 195, 19).
Здесь подчеркнутые формы суть уже будущие совершенные;
но в том же памятнике и в том же отрывке есть формы, кото-
рые в позднейшем языке были бы только совершенными, здесь
же несовершенными, и самое буду, быть может, местами должно
быть переводимо нашим становлюсь, например: „златьна земли
копаема и съ водою съмѣсима (= смешиваемая) въ соудѣ брьниѥ
боудеть (будет? становится?), а аще въ огнь въложиши. то
злато боудеть (станет? становится?), и аще к въ водоу въвьр-
жеши не бережеть его. имьже преже бьрниє бываше [не подчи-
няется действию того (воды), что прежде превращало его в грязь],
не бо нѣ ѡгнь ѥ зѣло оутвьрдилъ ѥсть“ (Богословие, 421—422).
Подобные случаи могут дать основание считать и формы, упот-
ребляемые в значении совершенных, за несовершенные.

Если не может быть сомнения, что принесуть, иметься суть
будущее совершенное, то тем менее такое сомнение возможно
относительно позднейшего памятника; Котошихину часто пред-
ставляется случай употреблять такие обороты: („Какъ устраи-
вать свадебный чинъ?“): „Первое полату нарядятъ, объютъ бар-
хаты, и постелютъ ковры... и ...поставять царское мѣсто... да
столы жъ... и на тѣхъ столѣхъ положатъ скотерти да хлѣбъ
съ солью“ (6); „а прямого истинного наказу, и указу... посломъ
своимъ вѣдати не дадутъ, до rfex мѣстъ, как они съедутся зъ
другими послами“ (ibid., 42); „а розойдется про царя и царицу
и царевичей и царевенъ, и бояромъ в подачи, на всякой день»
ѣствъ болши 3000“ (ibid., 64).
Сюда же относится, например:
Так иногда лукавый кот,
Жеманный баловень служанки,
За мышью крадется с лежанки:
Украдкой, медленно идет,
Полузажмурясь подступает,
Свернется в ком, хвостом играет,
Разинет когти хитрых лап
И вдруг бедняжку цап-царап.
(Пушкин. Граф Нулин).
Некрасов („О глаголе“, стр. 129) замечает: „Здесь, очевидно»
форма свернется, разинет вместо свертывается, разевает. Только
иело в том, что замена будет неудачна, невыразительна. Эти
однократные формы употреблены так метко, что будущее значе-
ние времени их совершенно исчезает“. Если вышеупомянутая
замена неудачна, то, значит, вовсе не очевидно, что свернется
вместо свертывается. Это даже совершенно неверно ни в том
смысле, что первая форма предполагает вторую, ни в том (как
думает и сам Некрасов), что первая точно передается второй.
Но меткость, или, точнее, верность обычаям языка в рассмат-
риваемых выражениях состоит вовсе не в том, что значение
будущего времени в них теряется, а напротив, в том, что обыч-
ность действия обозначена будущим совершенным. Она могла
бы быть обозначена и настоящим, как в предыдущих трех сти-
хах; но в таком случае мы имели бы перед собой генетическое
изображение постепенного развития действий, а не быструю их
смену в мысли.
,Аж онде, одне тільки хтось сну€ уподовш вулиці. То за-
тюпа, то вп“ять зашкандиба.. то пійде, то стане, то назад вер-
неться“ (Кв.-Осн., II, 362); „Czfsto los sobie tak drwi czíowieka:
dopuáci go prowie do zródía spragnionego, a dopiero za kolnierz
uchwyci i wara“ (К г asze wsk i); „Коли що дума, то хоч спорь»
хоч лайся, а вже він від свєго€ГО не відступиться, i вже не буде
багато говорити та намагатись, а мовчки зробе як XOTÍB“

(Кв.-Осн.); „Ще тільки що вийде Галочка з свого двора, озир-
нула очицями ycix, що зібралися тут, вже вона й зна, як мимо
ïx пробита“ (Кв.-Осн. Щира любов).
§ 3. Формы совершенные для означения
конкретного действия из ряда многих обычных
„Nieraz zastatem matkç mojç we izach.. i wówczas mawiaía
mi“ (Pol); „Nie nie równa sic szczcáciu tamtych lat, kazda
chwila roku byla peina, wszystko potr^cato do uezué i myáli, cza-
sem tylko we ánie zjawU mi sic mój ojeiee w rozpaezy.. w dali
styszaiem niby píacz matki.. to znowu gíos przyjaciela kaptana,
w mundurze mignql (= бывало мелькнет) sic jeneraí“ (Pol);
„Mnie boli taka muzyka“, mawiaía.. A kiedym nie przestawal
grac, przerwata mi z prostotç grç, uderzyîa w klawisze i zagrala
(бывало) obozowa, lub szalonego mazurka“ (ibid.); „SzczuJ i polo-
wat gonezemi, chçtniej odwiedzal dalekich niz bliskich sqsiadów
nie opuécii nigdy kijowskich kontraktów.. Chart faworyt spaf na
jego fozu, a., wjechai czasem nawet do salonu matki przez drzwi
ogrodowe.. Pan Adam byt by w stanie, kiedy sic rozochocit, wsad-
zié na konie cafe towarystwo filologów “(ibid.); „Glucho tçtniala
ziemia pod kopyty, кой tylko parsknaj raínie“ (ibid.);
Znane warn Jana Kazimierza lata;
Burza z Polskiego nie schodzila áwiata:
Grom bil po gromie, a ciqgía nawaía
Lata dzdzem krwawym, lub nim zagrazaía.
Czasem jednak z tej to z owej strony
Btysnety niebios wdziçczniejszych zwierciadfa
Jasnoáé to tu, to tarn pädia.
1 wolniej weztchn^l naród pokrzepiony.
(Goszczy risk i).
И согласно с русским:
Byl duszç towarzystwa: gdzie sic tylko zjawiai
Wszystkich opowiadaniem i zartami bawii.
(Mickiewicz);
Potem dhigo nie przyszedi (не приходил),
i mówiono w domu
Ze nie wiedzieó gdzie znikn^i,
umknaj pokryjomu.
(ibid.);

А со niegdyá wytrzçsaf kuchle i kielichy,
Co szampañskiem, wçgerskiem im pyszne stofy krasif,
Wiadrem pot em u studni pragniene ugasii.
(Krasicki);
Ten koñ lubo nie w síowach wdziçcznych i wzorowych,
Jakich zwykliámy uzyé, gdy omamic chcemy,
Rrzekí by sprosta.
(ibid.);
Tu poczat sic nowy áwiat día mnie, matka byía (становилась)
z kazdym rokiem spokojnejszq, i nawet weselszç (Pol).
§ 4. Причастие на -л- в значении совершенном
(при остальных формах несовершенных)
„Ujrzawksy rycerzy (ptakgóra) zerwal sic jak chmara ze skaíy,
na której mieszkaí, i ciqgnqí przez powietrze jak huragan“ (Mi-
ck iewicz); „A na mokre gory wst^pii geniusz ámierci i szedt do
0 krçtu jak zofnierzszturmujqcy w poíamane mury“ (ibid.); „Z krzesfa
powstaía panna i biegta ku drzwiom“ (Pol); „Jak sokóf upadf
wpurniec w poárodek motîochu i rozprószyí go jak gofçbie stado,
1 gnat bez ladu jak stado gofçbi“ (Goszczyñsk i); „Porwal sic
z miejsca. Za nim z skwapliwoáci^ wszyscy, shichacze spieszne
ku drzwiom biegli“ (Krasicki); „Wszyscy stançli, jak tylko
postrzegli“ (ibid.).
„Tydzien nie nie jadtem; potem jeáé próbowatem, potem z sü
opadlem; potem jak po trueiznie czutem bole, któcia; potem kilka
tygodni lezatem bez czucia.. Wreszcie sam wstal, jadt, zwawo i
do sil przychodzil“ (Mick iewicz); „Jeden nie wrócil leez niek-
tóry skoczyl i biegt“ (ibid.); „Z rozumowaniem przyjçla matka
moja ten dowód przyjaíni jego, a radoáé byía (стала) jeszcze
wiçkszç, gdy nam zapowiedziai ze...“ (Pol).
В случаях „бывало глянет, как рублем подарит“, изображая
действия, обычные в прошедшем, посредством будущего, человек
становится на точку ожидания будущего подобного случая.
В польском в подобных случаях возможно стоять на точке вос-
поминания совершившегося события:
„Dwor miat juz tç tradycyjq wesoíej gospody, ze sic w nim
nikt nie zlqkt ani przed obiadem (? for etwas fürchten — не
по-славянски; у Linde „lckac sic czego, oco“) przybywaj^cego
kuligu. Panny umiaíy zawsze tak rz^dzié wszystko, ze sic nigdy
nie postrzegto najmniejszego zakíopotania. A gdy juz sic miaño
czas na przyjçcie przygotowaé, to wystqpiono со sic zowie“
(К rasze wsk i); „Bawilo j^ to niezmiernie (обыкновенно) gdy
„przywiodta mçszczyznç do szahi i zapamiçtania“ (ibid.); “Wszçdzie
gdziekolwiek zjawita sic, ciçgnqi za nia szereg wielbicieli“ (ibid.);
Fantazya rzqdziía jej sercem i zyciem: gdy czego zapragnçla,

gotowa byía na najwifksze ofiary día dosifgnigcia celu“ (ibid.);
„Nie byío w tem wszystkiem nie szczególnego, nie coby zwracaío
uwagg osobliwoáci^ jakqá, przeeiez przejezdzajax kazdy sobie
powiedziat (речь не об отдельном случае, а об обычае): jak to
tu dobrze i zaciszno bye musi“ (ibid.); „Jedyn^ zmianq w tym
porza^dku [zycia] bywaío, ze si§ (иной раз) puácif z ksiqzkq w
lasy“ (ibid.).
Ср. с этим (обычно): „w niedzielg rano szedi na msz?, siedziaf
milczaxy, cz?sto zapominai sig i dluzej od innych pozostaí, ale
niewidziano go, zeby mu si§ usta poruszyíy modlitwa/'; “Стала
примічати—вже за нею не так доглядають.. Вже ш можна, коли
eaxomim, и по базарю самій походити, хоть до півдня“ (Кв.-Осн.,
I, 207).
§ 5. Будущее совершенное в повествовании
о прошедшем по отношению к временам
прошедшим и настоящим
“Кад дођу на ону воду, а то ударила плаха киша и мост
однела, и они не могавши npehn преко воде, врате се натраг
{Караџић. Припов., 1853, 176); “ja се машим руком, а то
нема главе, заборавио je на води“ (ibid., 205); „Кад Mahnja види
{будущее совершенное) да joj [падчерице] овако досадити не
може, отера je од куће кад joj je отац некуд на пут био отишао“
(ibid., 178); „Она ишла (пошла) не знајући ни сама куда, нај-
после заике у шуми, па тумарала тамо амо тражећи куд he да
изађе, док смотри (в сербском будущее совершенное) на далеко
ватру где се светли“ (ibid., 178); ^едан пут ja мртав гладан
дођем пред }едну Влашку куйу, а Вла пред куһом теше држалицу
за будак. Како ja cjauieM с кожа, a ja повичем на Влаа: држи
море кон>а, па вичи Влаињу, нека MHJecn погачу и кува цицвару
и пече кокош; па онда отидем у куйу. У купи сједи, сједи;
чекај, нема ништа! ни Влаа ни Влаиње; нит' се шта пече ни
вари. Онда ja скочим, па изиђем на пол>е, а то MOJ кон> CTOJH,
i^e сам га и cjao, а Вла једнако теше и 1)ел>а држалицу. Онда
ja, незнајући да je крмак nnjaH, сврнем лулу, па н>ега камишем
преко леђа, а он се исправи, па ни пет ни девет, него распали
држалицом мене иза врата, a ja бацим чибук, па по^ем руком
за нож, а он join je дном, a ja те на руке“ (Караџић. При-
пов., 1821, 27-28).
В украинском. Как водится на свадьбе? „Внесуть вільце,
поставлять на cmni у хліб у житній. Дружки поддают за стіл“
и т.д. (Метлинский, 137, 160, 166 и прочее). Что бывает
весною? “Даль трохи просохне, спихнуть палить степи: вийде
чоловік у поле, викреше огню, положить його у солом“яний
sixoTb, розмаха гарненько да й кине на долівку; затрещать
кругом сухий комиш и пішло пожарище гулять степом: геть
покотить й дим й полом“я“ (Гребенка); „Вона и встала и

лягла, все буде там“ (находится, бывает там, например „у
шинку“).
Обычно: „Молодий дружину cбipaє да й ідуть по мол оду.
I світилка буде коло молодого в стрічках убрана,., приїдуть
шд двір молодо!', а коло BopiT стоять старики, як'х два, чи
чотирі з палицями, i буде МЕЖ НИМИ ниначе война: кіями маха-
ють, да не пускають тих“ (Метлинский, 186).
Формы совершенные могут чередоваться с несовершенными
(настоящими): „Наймичка доглядала Павлуся, як рідна мати: и
годує його, и голову йому змиє, и розчеше, и одягає, и роздягає,
и стеле? (Стороженко). Можно бы сказать: „и одягне, и
роздягне, и постели. Впрочем, такое чередование не произвольно.
Художественный текст должен подсказать говорящему, что ему
следует представить совершающимся перед его глазами, что
отодвинуть в будущее.
В этом отношении между русскими говорами едва ли есть
какая-либо разница. Приведенные примеры годятся и для рус-
ского литературного языка. Этот способ представления обыч-
ности свойствен и сербскому, как видно из следующих
примеров: „У Cpönjn л>уди, KOJH нема]*у читавог плуга волова,
спрегну по два и по три.. за}едно па тако ору.. HajeKoJH буду
у спрези (бывают „супрягачами“) по неколико година“ (Кара-
циђ. Р]ечник. „Спрега“); украинское супрягач = сербскому спреж-
ник\ но слова супряга = сербскому спрега—я не слыхал; „Був ..
у хазяїна свій плуг, а то вже в супруги йде“ (К в.-Осн., II, 6);
„Кад xohy да ловим, до!)ем овамо“ (Ка раций. Припов., 1853,
170) [= когда захочу поохотиться, приду (обыкновенно при-
хожу) сюда].
Сербский язык, равно и русский, заставляет строго отличать
такие времена (будущее совершенное) от настоящих в значении
обычности. В грамматике этому различию не всегда придают
надлежащую важность. Ср. Weber, §46.
§ 6. Действие прошедшее
Обозначение в известных случаях объективно-прошедшего
события будущим совершенным, говоря вообще, свойственно
нескольким славянским наречиям, но в разной мере и с раз-
ными оттенками. Той любви к такому обороту речи, какая
бросается в глаза в языке русских былин, вовсе незаметно в
русском литературном языке. Сюда, и конечно не случайно,
относится мнение Буслаева („Грамматика“, § 185, 3-е изд.):
„употребление настоящего времени однократного или совершен-
ного составляет особенность живой, народной речи“. Подробнее
такого употребления Буслаев не рассматривает. Во втором при-
мечании того же § 184 у него собраны примеры такие, в коих
есть будущее совершенное (по его терминологии—настоящее
однократное и совершенное) о прошедшем (см. ниже) и в коих

этого времени вовсе нет, например: „Князь наливал чару., под-
носил Михаиле; принимает он Михайло.. и выпил?1. Об обоих
случаях Буслаев замечает: „На свойстве видов основывается в
нашем языке сопоставление не только настоящего с будущим
(т.е. продолженного настоящего с совершенным и однократным),
но и настоящего и будущего с прошедшим; причем обращается
внимание не на различие во временах, а на соответствие видов*'
(§ 184).
Мысль эта кажется мне неясною, ибо, если каждый русский
глагол непременно принадлежит к известному виду, но притом
имеет и времена, соответствующие виду, то не обращать внима-
ния на эти времена невозможно. Как уже выше было сказано,
все формы, составляющие спряжение (глагол), за немногими
исключениями, относятся к одному виду; известный вид есть
общее свойство всех этих форм, и мы никак не можем сказать,
что это общее свойство решает, какая именно форма должна
быть употреблена в данном случае.
Вот русские примеры употребления будущего совершенного
о действиях объективно-прошедших.
„И какъ будетъ дѣтище Соломанъ осми лѣтъ, и призвалъ..
Давидъ своего слугу“ (XVII в., Пам. стар. р. литер., III, 63);
..У славного князя Владимира
Было пированье, почестной пир...
Будет день в половину дня,
Будет пир во полупире;
Владимир князь распотешился,
По светлой гридне похаживает,
Таковы слова поговаривает...
(Др. росс, стих., 54; ср. ibid.,
85, 155, 195 и прочее);
Будет день в половина дня,
Будет пир во полупире,—
Князи и бояр а пьют-едят, потешаются.
(ibid., 123);
И будут у двора его,
Встречает их старой Плен.
(ibid., 160);
Как из славного города из Киева
Поезжали два могучие богатыри...
А и будут они во чистом поле...
Говорит Илья Муромец...
(ibid., 360);

Будет Васинька семи годов,
Отдавала матушка родимая...
Учить его во грамоте.
(ibid., 73; ср. ibid., 345);
Будем в городе Киеве,
В соборе ударять к вечерне в колокол,
И ты в та поры будь готовая.
(ibid., 218);
Как и будет [Михайло Казарянин] у моря синего,
На его щаски великия,
Привалила птица к берегу.
(ibid., 207);
А как будут оне в каменной Москве,
Не пошли оне в хоромы в Царьские,
А пошли оне к Пречистой Соборной.
(Из Зап. Рич. Джемса—Пам.
и обр. нар. яз., 7);
„Государь мой Чудинъ посылалъ меня того своего человека
Якуша искати; и какъ буду., противъ митрополичи деревни., и
въ той.. деревнѣ подъ овиномъ человѣкъ провопил, и язъ.. по-
смотрилъ.. ажио Якушко въ желѣзѣхъ» (Акты, 34, 1525 г.);
Как будет Алексей в возрасте, в законе,
Поизволил его батюшко женити.
(„Калики“, 1, 99);
У ласкова князя Владимира
Было пированье, почестной пир...
Что взговорит тут Владимир князь:
„А и ты, гой еси, Поток Михайло Иванович!“
(Др. росс, стих., 216);
Проверится ему доброй конь бурочко:
„..Гой еси, хозяин ласковой мой!
Ни о чем ты, Иван, не печалуйся“.
(ibid., 57);
А сплачетца на Москве царевна
Борисова дочь Годунова...
(Из Зап. Рич. Джемса—Пам.
и обр. нар. яз., 8).

В этих двух и им подобных примерах самая речь, о которой
объявлено первым глаголом, принимается за последующее дей-
ствие:
С вечера она расхворается,
Ко полуночи разболелася,
Ко утру и преставилася.
(Др. росс, стих., 222).
Предшествующее здесь выражает только первый глагол,
несмотря на то что объективное его значение тождественно со
значением второго.
Скричат калики зычным голосом,
Дрогнет матушка сыра земля,
С дерев вершины попадали.
(ibid., 228; ср. ibid., 229).
Здесь оба первые глагола выражают действие предшествующее.
Пнет ногой во двери железные,
Изломал все пробои булатные.
(ibid., 52; ср. ibid., 130);
Воткнет копье во сыру землю,
Привязал он коня за остро копье.
(ibid., 95);
Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:
Махнёт нахвальщину в белы груди,
Вышибал выше дерева жарового.
(Киреевский, I, 51; ср. Др.
росс, стих., 251);
Обернется Еким Иванович,
Он выдергивал палицу боевую в тридцать пуд,
Бросил назад себе...
И угодил в груди белые Алёши Поповича.
(Др. росс, стих., 185—186);
Он обернется серым волком,
Бегал, скакал по темным по лесам и по раменью,
И бьет он звери сохатые.
...Он обернется ясным соколом,
Полетел он далече на сине море,
А бьет он гусей белых лебедей.
(ibid., 48);

Зайдет в улицу Игнатьевску.
...Взглянет ко Марине на широкой двор,
На ее высокие терема,
А у молодой Марины Игнатьевны
...Сидят тут два сизые голубя.
(ibid., 61-62);
Нырнет на бережек на тамошний,
Нырнет на бережек на здешниий,
Нету у Добрынюшки добра коня,
И нет его платьев цветныих,
..Только что лежит на земли пухов колпак.
(Киреевский, II, 25).
Отвлекаясь от некоторых формальных различий между этими
примерами, мы можем сказать, что все они принадлежат к одному
типу. Обозначенные в них действия разделяются на предше-
ствующие по времени и последующие. Первые необходимо обо-
значаются посредством будущего совершенного, вторые—посред-
ством настоящего повелительного, причем последние две формы
могут принадлежать глаголу совершенному или несовершенному.
Отношение первых ко вторым есть отношение, зависящее от
обстоятельств в главном, и может вовсе не обозначаться союзом
и тем не менее оставаться совершенно явственным. Оно было
бы неявственно только в таком случае, если б и последующее
действие было обозначено будущим совершенным. Если б мы
сказали: пнет ногою ... изломит, тогда оба выраженные здесь
действия не противополагались бы друг другу, а взятые вместе
ожидали бы противоположения третьему, здесь не выраженному
действию. Я не знаю, какое соответствие видов находит в выше-
приведенных случаях Буслаев. Вид глаголов, выражающих пре-
дыдущее и последующее действие, может быть один и тот же,
например:
Вышел убогий во чисто поле,
Взглянет он, взозрит да на небеса,—
Воскричал убогий громким голосом.
(„Калики“, I, 56).
Взозрит и воскричал по степени длительности и по совершен-
ности совершенно равносильны, и если их сопоставлением выра-
жается известное отношение, то это возможно единственно бла-
годаря различию их времен, стало быть, невозможно, чтобы на
это различие в таких случаях не обращалось внимания.
Уже следующие и без союзов отношения действия явственнее
и точнее обозначаются союзом. К числу их я не отношу началь-
ных а, и, значение коих до такой степени неопределенно, что

во многих случаях, кажется, звуки эти следует писать слитно
и считать за междометие, равносильное украинскому начальному
ей, ой, гей. Как союз перед будущим совершенным ставится в
русских былинах как, как и, в украинском, как увидим ниже,—
як, в том значении, в каком старинный русский язык употреблял
ако, яко и како=когда. Этому как может соответствовать в рус-
ском и как заключительный союз, как и в древнем языке: „яко
възя городъ, и пожьже и“; но большею частью после как, як
(украинское) заключительного союза не бывает. Как древнее
яко получает значение оже, аже=современному что, що („слышно
се, я/со=слышно, оже..“), так, наоборот, что принимается в
значении как—когда („что возговорит N.Ы “=как возговорит...).
Значение этих союзов в рассматриваемых оборотах выступает
еще явственнее наружу, как скоро сопоставим их с подобным
следующему: „Пришедшю ми в Ладогу, повѣдаша ми Ладожане,
яко сдѣ есть (бывает так, что), егда будеть туча велика, и (=то)
находять д'ѣти наши глазкы стеклянный, и малый и великыи“
(Ипат. лет., 4.33).
Союзы как—и, что с другим временем бессильны выразить
то, что выражает сопоставление будущего совершенного с фор-
мами, обозначающими действия последующие. Отношение пре-
дыдущего и последующего в области объективно-прошедшего
может быть выражено и так, что первое обозначается прошед-
шим глагола совершенного с союзом или без него, а второе
настоящим:
Скоро Поток скочил со добра коня,
Поставил по крылечку красному,
Походит (глагол несовершенный, настоящего
времени, действие последующее) во
гридню светлую,
Он молится Спасову образу,
Поклонился князю со княгинею,
И на все четыре стороны:
„Здравствуй ты, ласковой Владимир князь“.
(Др. росс, стих., 219).
Но между такими оборотами (поклонился—говорит) и между
обозначением предшествующего будущим (поклонится: Здрав-
ствуй..“) есть, кажется, та разница, что в первом внимание
более останавливается на действии предшествующем и оно пред-
ставляется более самостоятельным по отношению к последую-
щему, чем во втором. Согласно с *тим в этом последнем (при
обозначении предшествующего действия будущим совершенным)
последующее действие, которое вместе с тем есть всегда в рас-
сматриваемых оборотах главное и которое всегда, так сказать,
ярче освещено, чем предшествующее, может быть обозначено
прошедшим глаголом совершенным, между тем как будущее

совершенное означает с отрицательной частицею невозможность
бывшего действия, а не простое повествование о нем1. Что по-
следующее бывает здесь всегда главным, в этом легко убедиться;
когда подлежащее обоих предложений обозначает один и тот же
предмет, то предыдущее предложение может быть обращено в
обстоятельство последующего: ,/поставя (поставивши) коня, идет
(пошел)“.
Большая самостоятельность предшествующих предложений с
прошедшим совершенным соответствует большей медленности
движения мысли, большему спокойствию изложения: живее ска-
зать: „пнет ногой—изломал“, чем ,пнул ногой—изломал“. По-
этому-то последние обороты более обыкновенны в книжном языке,
чем первые.
Уже в древнем русском языке, как и в нынешнем (Буслаев.
Грамматика, ч. I, § 546), по-видимому, не замечается различия
в значении причастий и деепричастий настоящего времени от
глаголов совершенных и причастий, деепричастий прошедших
тех же глаголов: старинное возмя ставится там, где бы мы по-
ставили взгм, завезя—где ожидаем завезши. Безразличие в упо-
треблении тех и других клонится к совершенной потере первых.
Если нынешний язык не может сообщить им значение деепри-
частий будущего времени, что следовало бы из того значения,
которое имеют в совершенных глаголах формы настоящего
(=будущего совершенного), то они оказываются совершенно
лишними. Однако, по возникновении категории совершенности,
причастия настоящие в совершенных глаголах все же оставались
в языке. Можно думать, что категория совершенности проникла
и в них, что они получили значение будущего и сохраняли не-
которое время это значение, употребляясь для обозначения
действий объективно-прошедших. Так, в следующем: „И женясь
царь Соломан, и приведе царицу“ (XVII в., Пам. стар. р. ли-
тер., III, 66); ,/Тілько що помолившись стала вставати, тут як
раз сонечко зійшло“ (Кв.-Осн., I, 213).
Хватя он царевича за белы ручки,
Повел царевича за Москву за реку.
(Др. росс, стих., 329).
Хватя могло первоначально выражать отношение к повел, соот-
ветствующее отношению хватит он царевича—повел“, а никак
не отношение: хватил и повел.
1 В таких случаях, как „И только Илья слово выговорил, Оторвется
глава его татарская, угодила та глава по силе вдоль, И бьет их, ломит, в
конец губит“ (Др. росс, стих., 250), противопоставление не выговорил и ото-
рвется, а выговорил и угодила, бьет. Внутри этого противопоставления суще-
ствует другое, между предыдущим оторвется и последующим и главным
угодила, бьет. Более действительно—исключение.

В украинском не все оттенки оборотов рассматриваемого типа
одинаково обычны. Так, не скажу невозможны, но не встреча-
лись мне выражения, построенные по образцу:
А и будет Добрыня семи годов,
Присадила его матушка грамоте учиться.
(Др. росс, стих., 346).
Но эти выражения чрезвычайно часты в русских былинах.
Зато в украинском очень обыкновенны выражения по формуле:
„Как возговорит“ (последующее составляет сама речь):
Зажуриться соколонько:
„Бідна ж моя головонька,
Що я рано з вирья вийшов!“;
„Чи тут моя та галочка, чи немає,
Чи з іншими соколами та літає?“
Озоветься та галочка у садочку,
Прихиливши головоньку iK листочку:
„Ой помалу, соколоньку, та не щебечи,
Коло мене та галочок та не обжени“.
(Метлинский, 177);
Загудеть, забуркучить (=тить?) сизий голубонько,
Сидя на тичині;
Ой заплаче молодий козаче
По своїй дівчині:
Що любив i кохав, собі дівчину мав,
Як зіроньку ясну,
Та за дівчиними та за ворогами
Покидаю нещасну.
(ibid., 24).
Загудеть и заплаче, взятые вместе, составляют предшествующее.
Ой обозветця пан Хмельницький,
Отаман-батько Чигиринський:
„Гей друз! молодці,
Браття козаки Запорозці!
Добре дбайте, барзо гадайте,
Із ляхами пиво варити зачинайте“.
(Кулиш, I, 223);
Озоветця одна пані-Ляшка:
„Нема мого пана Яна!“
(ibid., 227);

Оттогдьж-то nam Барабашева, гетьманова,
Удариться об поли руками,
Обільлеться дрібними сльозами,
Промовить стиха словами:
„Ей не з гора-біди мойму пану Барабашу
Схотілося на славши Україні з кумом cBoiM
[=Хмельницьким]
Великі бенкеты всчинати (счинати)!“
(Метлинский, 388; ср. 416, 417);
„Ой як крикне та Нечаєнко та джуру малого: „Сідлай, джура,
сідлай, малий, коня вороного!“ (ibid., 406).
Несколько отличны следующие обороты, в коих между пред-
шествующим (крикне, подумав) и содержанием клича и думы
нет столь явственного противоположения, потому что между тем
и другим вставлено предложение с настоящим временем:
Ей як на славши, Панове, Україні,
У славнім город! у Корсуні,
Там крикне-покликне Хвилоне, Корсунський полковниче,
Козаків на Черкень-долину у в'охотне військо викликає:
„Ей козаки, діти, друзи!..“
(ibid., 413);
Отопи-то вдова, старенька жена,
Два дні свого сина клене-проклинав,
На третій день подумає-погадає,
Руки до бога здиймає.
(ibid., 417).
Такие обороты не чужды и польскому языку: „ld$ a w tern
kulawy krzyknie: umknij w lewo!“. Впрочем, Малецкий („Gram-
mat yka wifksza“, § 728) такие будущие совершенные относит к
одной категории с настоящим о действиях прошедших: „idg.. az
tu sfyszg“. To и другое он совершенно ошибочно сравнивает с
латинским и немецким praesens historicum, тогда как этим име-
нем может быть названо в славянских языках только последнее,
тогда как первые не есть praesens и, если под историей разуметь
спокойное повествование, не есть historicum.
Обыкновенны также обороты по образцу: „взглянет (а)—си-
дят, посмотрит—нету“, причем, как и в русском, взглянет,
посмотрит и т. п. могут вовсе не выражаться, а на их месте —
стоят действия, им непосредственно предшествующие: „ныряет —
~нету“. В позднейшем простонародном языке такого рода отноше-
ние обозначается поставляемыми перед последующими предложе-
ниями союзами: украинское аж (=а оже), аж-ось (=аже-осе),
южнорусское аж-но (аж-оно, причем вторая половина сложена
из а-оно), ан (=а оно). Союзам этим нет ничего, вполне соот-

ветствующего, ни в древнерусском языке (где оли, ноли, олна
этой функции не имеют), ни в современном литературном языке,
где как—вот не равно украинскому аж в рассматриваемом
значении: „Підійду я шд вжонце—мати горох варить“; „Подив-
люсь [гульк]—аж нема..“; „Подивиться в кватирочку—аж ля-
шеньки в MICTI“ (Метлинский, 407);
Й ой як повернеться та пан Перебійніс на правую руку,
Й аж не вискочить його кінь вороненький із ляшського трупу;
Й ой повернеться та пан Перебійніс на правее плече,
Й аж назад його коня вороного кровавая річка тече.
Й ой як оглянеться та пан Перебійніс на джуру малого,
Й аж кладе джура, кладе малий, ще лучче від його.
(ibid., 402—403).
В первом двустишии последующее обозначено будущим, что
противоречит вышевысказанному утверждению, что будущее со-
вершенное— последующее, и главным никогда не бывает; но
противоречие мнимое, так как там не говорилось о будущем в
значении „смогу сделать то-то“.
„Озирнеться—аж нема сторожи на місці“ (ibid., 403). В украин-
ском, как и в русском, на месте будущего в предшествующем
предложении может быть поставлено прошедшее совершенное,
чем достигается то же впечатление, что и в русском:
Обернувся козак Нечай од брами до брами..
Оглянувся козак Нечай на правую руку,—
Не выскочить кінь козацький из ляцького трупу.
(ibid., 407).
„Як крикне: сідлай“—сказано сильнее, чем: крикнув: сідлай“.
В песне:
Ой спав—не спав, прокинувся—
Нема коня, HI прикорня.
Это при более оживленном изложении можно бы сказать так:
„Засне трохи, прокинеться—аж нема коня Hi прикорня“ (к ко-
торому был конь привязан).
Подивиться—нема. „[Мрави] соушить ie [пищоу] пакы. ѥгда
чюѥтъ вьлагоу имоуще въ себѣ. ти не по в'се годы износитъ ie.
нѣ ѥгда прочюѥтъ въздоухъ оутишити се хотещъ“ (Шестоднев,
228 об.); „Не оубоудоу, зоубі щенети. нѣ ѡбаче оусты ѡбранѣетъ
себе, иже шоу притоужаѥтъ; не о£ рога тельцоу, тоже в^ст*
къде шоу ѡроужиѥ въздрастаѥтъ“ (ibid., 230).
Ой спав—не спав, прокинувся,
(Ож) нема коня Hi прикорня...
Кад допаде брату у бусију,
Ал* на брату русе главе HejMa.
(Kapaunh. njecMe, II, 47).

С оборотами досмотрит—(ан) нет“, украинское ^озирнеться —
аж нема“ однородны следующие: украинское „куди гляну—все
чужая сторона“; „не видит добрых он, куда ни обернется“ (Кры-
лов); „у кого ни спросит он, всем вопрос его мудрен“ (Пуш-
кин). Главные предложения здесь содержат в себе настоящее
время. Употреблено ли это настоящее время в неграмматическом
(внеязыковом) смысле настоящего, или только как наглядное
изображение настоящего объективного прошедшего, это нам все
равно. Важно то, что, по замечанию Некрасова („О глаголе“,
стр. 128), в двух последних примерах: „чтоб видеть, нужно.,
прежде обернуться., прежде нужно спросить, чтоб вопрос казался
мудреным“; но так как, по мнению Некрасова, „смыслу настоя-
щего не может предшествовать будущее“, то, заключает он,
обернется, спросит не суть будущие. По этому поводу к ска-
занному выше о значении будущего совершенного в зависимых
предложениях прибавлю только следующее. Откуда это известно,
что в языке будущее не может обозначать действительного, но
объективного времени, предшествующего тому, которое изобра-
жено настоящим? Язык есть искусство, и речь, как всякое про-
изведение искусства, не равна изображаемому. Отрицая a priori
возможность употребления будущего времени об объективно про-
шедшем, мы поступаем так, как если бы утверждать, что у того,
кто изображает дерево (которое, по нашему мнению, должно на
бумаге всегда изображать зеленым, как в натуре) черным каран-
дашом, выйдет не дерево, а черт знает что, или утверждать*, что
рисовальщик черным карандашом вовсе и не может иметь наме-
рения изображать зеленое дерево. Во всяком искусстве есть своя
условная неправда, которая, кроме личных ошибок, составляет
природу этого искусства и, стало быть, с другой точки, есть
высшая правда.
Еще из Некрасова: „Всякий раз, как я об них подумаю
[о „Цыганах“—поэме] или прочту слово в журнале—у меня
кровь портится“ (Пушкин)... Подумаю... прочту вовсе не зна-
чит, что Пушкин об них будет думать., читать, а что он уже
думал., читал несколько раз. Спрашивается: какого же времени
эти обе формы? Вид их — совершенный...“ (Некрасов. О гла-
голе, стр. 132). Подразумеваемый ответ автора в том, что
„грамматика“, которую он постоянно противопоставляет своим
собственным мнениям, нелепо считает эти формы за будущее.
Как во множестве других случаев, так и в рассматриваемых
оборотах отношение предыдущего и последующего может слу-
жить образом причины и следствия, или, другими словами,
причинность может представляться последовательностью во вре-
мени. Причинность в рассматриваемых оборотах может вовсе не
означаться словами: „Скричат калики—с дерев вершины попа-
дали“,— в смысле не „после того как вскричали—вершины попа-
дали“, а—„потому попадали, что вскричали; так сильно вскри-
чали, что вершины попадали“. Но причинное отношение, при

сохранении тех же времен в предложениях предыдущих и после-
дующих, в языке может и обозначаться союзами: в русском
„как вскричат (вскричали),— так (русское народное ан до, инно,
um, так ажно и др.) попадали“; украинское „як—так аж“..
Отсюда язык извлекает новый эффект: он умалчивает о послед-
ствии и заставляет лишь догадываться о его силе и важности
по силе и важности причины; эта последняя усиливается именно
от умолчания первого: „Как закричит—как заплачет“ и т. п.
*Зняв з себе пояс, завязав петлю, та й став до не!“ [кобили]
підкрадатись... а далі, як підийшов близенько, як закине ш на
шию пояс! як крикне „тпрру!“, як потягне до себе, а кобила як
упаде, а ми так и зареготались“ (Кв.-Осн., I, 124); „Як rpiMHe
на нас, як затупотить ногами.. „Давай!“—кричить не CBOÏM ГО-
ЛОСОМ,—„давай мин! сей час!“ (Кв.-Осн., I, 185);
Ей зажуриться, захлопочеться Хмельницького старая
голова,
Що при йому-то не було Hi сотників, HÎ полковнике нема;
Тільки пробував при йому Іван Луговський,
Писар військовий,
Козак лейстровий.
(Метлинский, 395);
Та зрадується, звеселиться Марусина матінка,
Що посадила Марусеньку на посади
(ibid., 146)
§ 7. Употребление будущего совершенного
простого в сербском языке
Относительно употребления будущего совершенного простого
{глаголы совершенные настоящего времени) древний сербский
язык XIII—XIV вв. не отличается заметным образом от русского
и других славянских наречий: время это имеет в нем, как и в
нынешнем кайкавском (например, около Вараждина), значение
и объективного будущего не только в предложениях обстоятель-
ственных и дополнительных и с союзом ако, аке, да, но и в глав-
ных и определительных (см. Weber, § 45, 1, примечание).
См. примеры употребления настоящего времени глаголов совер-
шенных в значении будущего в главных предложениях из хор-
ватского, польского и евангелия 1586 г. (Mi kl osich. Verglei-
chende Grammatik, B.IV, § 506), например: „чловѣкь ки приде
у землу мою“ (1236 г., Споменици, 6); „Mehy (fj) моими лудми,
кои су или кои буду11 (1254 г., ibid., 28). Согласно с другими
славянскими языками и употребление будущих описательных:
„А *ѣ.. и мои лудье, кое имамь и кое учьну имати, да спасемо
и срѣжемо по мору и по суху вьсе луди дубровьчьке“ (1254 г.,

ibid., 27); „жито и вино, кое се начне продавати у град*, да се
не подражи твоихь ради люди“ (1254 г., ibid., 35); „докол* правду
имуть имѣти?* (1254 г., ibid., 33); „ако име хтѣти краль по-
слати войску на Дубровникъ или Гусу“ (XIII в., ibid., 36).
От такого состояния языка в нынешнем сербском (штокавском)
осталось употребление будущего совершенного: а) в главных
предложениях, с оттенком обычности, о чем см. выше; б) в глав-
ных же предложениях в значении, которое сербские грамматики
называют не совсем основательно praesens historicum, о чем ниже
будет сказано подробнее; в) во второстепенных предложениях
со значением условности, в случаях, в коих в русском тоже
будущее совершенное, и в других, где в русском—сослагатель-
ное наклонение. Для уяснения последнего приведу пример:
,Да налезе (если будет, если бы он проходил мимо = проходи
он мимо) друмом OByÄHJe, Би попио (выпил бы) и он купу
вина, Би попио, не би зафалио“ (Чубро Чо)ковип, 129).
Об этом случае следует сказать, говоря о значении русской
формы бы с причастием на -л. Первый случай, упомянутый здесь
(под пунктом в)], уяснится из следующего.
В выражениях, как: „если не сделаешь того-то, убью“, „пока
не сделано, не дам, когда сделаем, дам“, русский язык не де-
лает и не имеет средств делать какое-либо формальное различие
между глаголом совершенным в зависимом предложении и таким
же глаголом в главном. Между тем будущее в первом, зави-
симом, предложении может быть рассматриваемо как предшест-
вующее по времени будущему второго предложения; первое может
представляться гипотетичным (что обозначается здесь союзом,
а не формою глагола) и субъективным, второе—утвердительным
и объективным. Сербский (штокавский) язык получил возмож-
ность делать различие между неопределенным наклонением и
субъективным и относительным будущим глаголов совершенных
и безотносительным и объективным будущим тех же глаголов,
потому что в нем для этого последнего есть форма из xotíy, %у,
образуемая не только от глаголов несовершенных, как русское
будущее с буду, стану и украинское с иму, но и от совершенных.
„За три дана ако ми сачуваш кобилу, daily ти кон>а, когагод
хоћеш“ (Караџић. Припов., 1853 г., 28); „ако ово све просо не
покупиш.. док ми из цркве довело, убићу те“ (ibid., 160); „Скочи
на н>у и на слуге говорећи, ако му не кажу (в сербском—совер-
шенное—если не скажут), Ije му je iiifiep, да fie их све сабљом
искомадати“ (что., изрубит) (ibid., 166); „Ако не буду гости блесни,
не he биты кућа THjecHa“ (Караџић. Пословице, 6); „Ако чанак
(миска) не изда, кашика не %е“ (пока есть в миске, можно и
малой ложкой наесться) (ibid., 9).
Да с будущим совершенным как настоящий permissivus
( = нека = нехай буде = буди) и в значении условия: „Да те оста-
вимо тако [не привязавши] утећи heui“ (ibid., 55—56).
„До/с Kyja репом не вине, не %е пас за н>ом потрчати“ (ibid., 64);

„Как видим (будущее совершенное субъективное) онда hy и вје-
ровати“ (ibid., 115); „Кад пси буду луди, онда Леш и ти бити
чоек“ (ibid., 119); „Кад пси поспе (отићи he, T.J. noöjehn he Hohy)“
(ibid.); „Кад се вилан (так в Дубровнике вместо сељак) Hanje,
мисли, да не he никад огладњети“ (ibid., 120); „Кад те опанке
подереш, ja hy ти купити друге“ (ibid., 122) (говорится в шутку
босому); „Кад чоек нада се пљуне, на образ he пасти“ (ibid.).
„Ко више заложи но може прождријети, удавиће се“ (ibid.,
136); „Ко ]'едан пут украде, увијек се за хрсуза држи“ (ibid., 141);
„Ко се ожеже, а не каже друштву, да je чорба epyha, није
поштен чоек“ (ibid., 154).
Различие между этими будущими временами глаголов совер-
шенных не проведено до конца, как и вообще подобная после-
довательность встречается в языках весьма редко. Можно найти
немало примеров употребления будущего совершенного простого
и в объективном значении (в главном предложении), и в подоб-
ных примерах, не представляющих никакого различия с русским
и польским, следует видеть остаток старины: „Ко за три HOÎIH
сачува кобилу и ждребе, баба му да коња да бира Kojera xohe“
(KapauHh. Припов., 1853, 28); „Ако були Турчин не стане,
други joj настане (jep се може одмах удати)“ (Караџић.
Пословице, 2); „ако зима устима не у]еде, она репом ошине?
(ibid.); „Ако Kyha изгори, дуг на оџак излети“ (ibid., 5); „Док
памет до\)е, благо npoty1 (ibid., 66); „Ко се не намучи, та се не
научи“ (ibid., 154); „Ко се не освети, он се не посвети“ (ibid.);
„Ако дође прав, не изиђе здрав; ако dofy крив, не изиђе жив“
(ibid., 2); или „ко уљезе прав, не изљезе здрав“ (и пр.) (ibid.,
158); „ко што nocuje, то пожнё* (ibid., 160).
Гораздо реже употребление будущего совершенного сложного
в зависимом предложении, например: „ако не һеш то учинити
(следовало ожидать „ако не учиниш“), ja не hy с тобом живљети“.
Тем не менее решительно преобладающее значение будущего
совершенного простого в сербском штокавском есть значение
субъективное. Субъективно будущее значение с оттенком начи-
нательности имеют в сербском и станем, почнем, узмем, поһем
с неопределенным наклонением: „крава стане ку^елу у уста
узимати и жватати a ijeeoJKa на ухо њезино жицу извлачити
и мотати и одмах буду готове“ (Kapaunh. Припов., 1853, 158).
Отсюда вытекает для этого языка возможность свободно упо-
треблять это будущее время в оживленном повествовании о со-
бытиях объективно-прошедших. Если по-русски скажем: „тогда
махнет булавою и убьет кузнеца“ или „как услышит об этом,
станет ему жаль“, то выражения эти необходимо будут отнесены
к будущему объективному, если только особым словом (было,
бывало) не будет обозначена их обычность в прошедшем. Есть
только одно средство придать будущим махнет, услышит смысл
прошедшего объективного: поставить в последующих предложе-
ниях другое время: махнет и убил, услышит и стало ему жаль.

Но если в сербском сказать: „онда.. размахне кијачом те ковача
убије (ibid., 3); „Кад чује (в сербском чути—глагол совер-
шенный, следовательно, здесь будущее совершенное), шта je са
женином Khepjy било, жао му буде1* (ibid., 172), то это будет
значить: убил, стало жаль, потому что убьет, станет жаль;
о будущем объективном было бы выражено посредством fíe убити,
битиће или fie бити.
Сербский язык не пренебрегает теми противоположениями
будущего совершенного простого в предложениях, предшеству-
ющих другим временам, в предложениях последующих, которые
столь обычны в русском: „Кад једно jyTpo пребројим челе, а то
нема најбољега челца“ (ibid., 202). Ср. болгарский перевод:
„Кога СА при зорѣ пробуди, ала той обикрачилъ юдинъ пънь на
мѣсто кобылѫ -тж, а дрьжи углавь-тж въ рѫкѫ“ (Erben, Citan-
ka, 220) ( = украинскому „перелічу, аж нема“); „Кад се пробуди
(можно бы сказать—„кад се прене“), а он опкорачио некаку
кладу“ (KapauHh. Припов., 1853, 29) [ = украинскому „про-
кинеться, аж (дивиться) седить він верхи на якійсь колода];
„кад сјутрадан сване, а то имаш шта ви^ети: ми сви у једној
људској глави“ (ibid., 8); „Ражали се слугама те joj само руке
ocjeKoiue“ (ibid., 165); „Тек што он заспи, али ето ти девет пау-
ница“ (ibid., 21).
Но не это характеристично для сербского языка, а то, что
в нем весьма обычно изображение действия в главном предло-
жении как целого ряда прошедших событий (обозначаемых
в латинском посредством perfectum в значении аориста и в самом
сербском—посредством аориста) посредством будущих простых
совершенных и будущих с станем, почнем, узмем, притом и раз-
деления предложений на предыдущие и последующие во времени
могут обозначаться только частицами, так что только будущее
объективное по отношению к этим субъективным будущим обо-
значается посредством fty с неопределенным наклонением, а со-
бытие, представляемое прошедшим по отношению к этим аори-
стичным будущим,— давнопрошедшим и деепричастием прошед-
шим. Иногда в начале повествования ставится прошедшее
(совершенного или несовершенного глагола), указывающее на
объективное время следующих событий. „Био један цар.. једном
стане се цар разговарати са CBOJHM синовима“ (ibid., 18); „Имаше
некакав цар жену.. Они од свога срца немадијаху ништа друго
до ]ewy }единицу uihep, Koja већ бјеше приспела за уда]у.
Ова царица разболи се и кад види да не %е остати (будущее
по отношению к „види“), него да he умри]ети, зазове мужа“ etc.
(ibid., 143). Но рассказ может прямо начинаться с будущего:
„ухвати (будущее совершенное) KypjaK козу, Koja je била легла
на Kpajy осим осталијех коза, па not}e да je изjeдe, а она му
се стане молити, говорећи, да je сад мршава, него да je остави
до jeceHH, док yTnje, па онда нека до^е и нека je из]еде. При-
ставши (действие объективно прошедшее) KypjaK на то, запита

(будущее) козу, како he je Hahn (будущее по отношению к за-
пита), а она му одговори“1.
„Био ]едан цар па имао три сина и пред двором златну
јабуку, Koja за ]'едну Höh и уцвета и узре (узрети, узрём—vb.
perf.) и неко je обере (будущее совершенное обычности, как и
в русском: „за одну ночь и расцветет, и созреет, и кто-то ее
обберет“)2, а никако ce HHje могао дознати ко. Једном стане
се цар разговарати (будущее субъективное или аористичное) са
CBOJHM синовима: „Куд се то дева род с наше jaöyKe!“ На то
he péhu (будущее субъективное, а потому следовало бы ожидать
рече, в значении будущего, а не аориста, или рекне; fíe péhu
можем считать здесь доказательством того, что, употребляя
в подобных случаях форму простую, имевшую некогда значение
настоящего времени, он представляет объективно прошедшее
событие посредством именно будущего, а не настоящего) Hajcra-
pnjn син: „Ja hy Hohac чувати jaöyKy, да видим, ко je то бере“.
И кад се смркне, он отиде под jaéyKy па легне* под њом да je
чува, али кад jaöyKe eeh почну зрети, он заспи (отиде, легне,
заспи—будущее совершенное), па кад се у зору пробуди, а то
jaöyKa обрана. Онда он отиде и оцу и каже (будущее совер-
шенное) му све по истини.. Как у jyTpy дан осване, устане
царев син па однесе оцу оне обадве јабуке. Оцу буде то врло
мило и похвали најмлађега сина..“ (Караџић, Прилов., 1853,
18—19); „Тек што он заспи, али ето ти девет пауница, како
дог)у, осам падну на језеро, а девета н»ему на кон>а, па га стане
грлити и будити... etc. Паунице пошто ce OKynajy, одлете!“
(ibid., 21); „Како он то чује, истргне сабл>у те осече слузи главу.
После тога почне сам путовати по свету“ (ibid., 23).
Следует заметить, что вследствие потери в сербском оконча-
ния -ть в 3-м лице единственного числа настоящего времени,
а в разряде '-^ и вследствие стяжения -aje- в -а-, во многих
сербских глаголах 3-е лицо настоящего и будущего совершенного
или вовсе не отличается по звукам от 3-го лица единственного
числа аориста (например, носи), или отличается только ударе-
нием и долготою, например, 3-е лицо настоящего времени плете,
гребе, пече, везе, чува, 3-е лицо аориста плете, гребе, пече,
1 В рукописи дальше идет следующее: Добровский (ч. I, стр. 440):
„Иногда Словене употребляют настоящее однократного глагола [однократного
в таком широком смысле, что самый смысл термина исчезает; подлинника
„Грамматики“ Добровского я не имел под руками.— А. П.] вместо будущего
и одним и тем же словом выражают и настоящее и будущее действие
(Матф., 8,19, ид» п* тебѣ», а можє дув идєши), а особенно в тех случаях, когда
перед глаголом стоит частица аще(ка\): Aft пасите, иже л*в рєуєть. Равно также:
бїю, riito, веди“ и др. Ред. 1941 г.
2 Болгарский переводчик ставит здесь преходящее: ,,ѩблъкѫ KOIA-ТО за
нощь цвьнѣше и съзрѣѥше, ала н^кой т обираше“ (Erben. Citanka, 213).
3 Болгарский перевод.: „Като мрькнѫ, тръгнѫ старый-тъ сынъ.. отъиде
и легнѫ“ (Erben. Citanka, 213).

везе, чува. Поэтому выше я старался приводить такие примеры*
в коих и без обозначения на письме ударений и долгот не может
быть сомнений в значении формы.
§ 8. Настоящее время в немецком языке
„Sechshundert Neger tauschte ich ein...“
„Ich hab' zum Tausche Branntewein,
Glasperlen und Stahlzeug gegeben;
Gewinne (получу) daran achthundert Prozent,
Bleibt mir die Hälfte am Leben.
Bleiben mir Neger dreihundert nur
Im Hafen von Rio-Janeiro.
Zahlt dort mir hundert Ducaten per Stück
Das Haus Gonzales Perreiro...“
„..bleiben mir nicht dreihundert Stücke,
So ist mein Geschäft verdorben“.
(Heine).
Wenn dich ein Weib verraten tat,
So liebe flink eine Andere;
Noch besser war' es, du liessest die Stadt —
Schnüre den Ranzen und wandre!
Du findest bald einen blauen See
Umringt von Trauerweiden;
Hier weinst du aus dein kleines Weh
Und deine engen Leiden.
Wenn du den steilen Berg ersteigst,
Wirst du beträchtlich ächzen:
Doch wenn du den felsigen Gipfel erreichst,
Hörst du die Adler krächzen
Dort wirst du selbst ein Adler fast,
Du bist wie neugeboren.
Du fühlst dich frei, du fühlst: du hast
Dort unten nicht viel verloren.
(Heine).
Liebst (не полюбишь) du mich nicht, so welk' ich und sterbe..
(ibid.).
Gehst du nicht mit, so sterb' ich hier.
Und du bist einsam und allein:

Und bleibst du auch im Veterhaus,
Wirst doch wie in der Fremde sein.
(ibid.).
По-литовски нельзя употреблять настоящее время в смысле
немецкого „morgen besuche ich dich“, т. e. „werde ich dich besu-
chen“. Невозможно „â§ rytöj pas tavè apsilankau“, необходимо
„apsilankysiu“ (Kurschat, § 1352).
§ 9. Значение формы настоящего времени
в старинном языке
В современном русском и других славянских форма настоя-
щего времени имеет двоякое значение: а) значение настоящего
в глаголах несовершенных, б) значение будущего совершенного
в глаголах совершенных. Если смотреть с точки зрения совре-
менного языка, то кажется, что в старинном языке форма на-
стоящего времени глаголов несовершенных, теперь имеющая
только значение настоящего, может означать и будущее.
Очевидно, что такой взгляд субъективен, но не в том смысле,
что он свойствен одному какому-либо исследователю; что он
состоит в перенесении в древность таких привычек мысли, ко-
торые образованы категориями современного языка. Были ли
совершенными или несовершенными в старинном языке те гла-
голы, которые совершенны и несовершенны в нынешнем, это при
более объективном обозначении упомянутого факта пусть остается
вопросом. Осторожнее будет выразиться так: настоящая
форма глаголов, несовершенных в современном
языке, в старинном могла иметь не только значе-
ние настоящего, но и будущего времени. При этом
спрашивается: какого именно будущего, совершенного или не-
совершенного? Просмотрим следующие примеры: ,Д отъ древа
в'ѣд'ѣти добро и зъло. не ѩдита Ф него, въ нь же днь ѣста w
«его съмьртью оумьрета“ (Богословие, 173); „Оуготоваи чьто
вечерѩѭ (^etTTvirjaa)) и прѣпоѩсавъ СА слоужи ми. доньдеже ѣмь и
пиѭ (значение настоящего времени), и потомь ѣси и пикши“
{значение будущего φάγεδαι, πίεδαι = будешь есть и пить, а не
поешь, выпьешь) (Остр, ев., Луки, XVII, 8); „Проклята земля
въ дѣлѣхъ твоихъ, и въ печали яси вся дни живота своего“
{Лаврент. лет., 38 ,9) (=будешь есть, в переводе Эрбена: „v zâr-
mutku budeâ jisti po vàe dni iiwota svého“).
Блюду. „Половци землю нашю несуть розно, и ради суть,
оже межю нами рати; да нон-fe отселѣ имемъся въ едино серце
и блюдемъ Рускыѣ земли, кождо да держить отчину свою“1
(ibid., 109,20).
1 Первое да = а: а теперь станем блюсти. Эрбен принимает да за -TV„bud'me srdce jednoho, a opatrujme zemi Ruskou“.

Настоящее время глаголов совершенных в нынешнем языке
с тем же значением совершенности равно будущности в древнем
церковнославянском. Например, в Саввиной книге: сътворитъ
=ποιήσει (Иоанна, 14, 12); створѭ^ποιήσω) (Иоанна, 14, 13); умолѫ
= epö>T*)aоставлѫ=ούκ άφήσω (Иоанна, 14, 18); възлюблѫ=άγαπήσω ѩвлѫсѧ.
=eji(pavia(D (Иоанна, 14, 21) (Срезневский, 91 и след.). „Не
мози мнѣги пр'ждє ю [душу животных] сътворену тѣлеснааго
ихъ състава. ни прѣбоудущоу присно, ико се разорить плъть
тѣлесе того“ (Шестоднев, 174 об.); ,Прида и вѣкъ иже по въс-
крьсении бес коньцѧ боудеть“ (Богословие, 101; ibid.—ск\и=съи);
присносаи (ibid., 109).
Бью. „И рече Редедя ко Мьстиславу: „не оружьемъ ся бьевѣ
[форма настоящего=б#дел* биться, а не повелительного, в коем
было бы или как в старославянском виѩвѣ, или на основе ук-
раинского біймо, бийте и летописного пролеймы (Ипат. лет., 61 „
25, из пролиймы—бийвѣ)], но борьбою“ (Лаврент. лет., 63, 25);
„Се Половци росу лися (из роз-су лися) по земли; дай, княже„
оружье и кони, и еще бьемся (=будем биться; Erben — „budem
se jeäte s nimi biti“) съ ними“ (Лаврент. лет., 73, 26); „выдай
мужи сія, не бьемъся (не будем, не станем биться; Erben—„biti
se ne budem“) за сихъ, а за тя битися можемъ“ (Лаврент. лет., 114, 1);
„аще ли ударить мечемъ или бьеть (станет бить? ударять?
Erben—„jestli udefi.. neb bije“) кацѣмъ любо съсудомъ (=ору-
дием), за то удареніе или убьеніе (Радзивиловский, Толстов-
ский списки—бьенье) да власть литръ 5 сребра“ (Лаврент. лет.,
14, 23); „аже й проженевѣ, то поидевѣ на Дюрдѣя Суждаль,.
любо съ нимъ миръ створимъ, любо ся съ нимъ бьемъ“ (будем
биться) (Ипат. лет., 30, 31; ср.: бьемся Лаврент. лет., 137, 11);
„Оже се Олговичь, ради ся, за тя бьемъ (станем, будем биться)
и съ детьми, а на Володимире племя., не можемъ руки подъяти“
(Ипат. лет., 36, 16); „аже ны Володимеръ гдѣ постигнеть, а ту
съ нимъ ся біемы (так исправлено издателем по другим спискам;
в Ипатиевской летописи—бѣимыся=біимыся, повелительное)...
аче ны Гюрги усрячеть, а съ тѣмь ся бьемъ“ (будем биться)
(Ипат. лет., 55, 3, 4); „а въ сильній (sic!) полкъ въ Кіевьскій аже
въѣдемъ въ нѣ, то азъ в-ѣдѣ, ти ся за мя біють“ (станут биться)
(Ипат. лет., 55, 24); „аще на ны придуть, бьемся съ нимъ“ (Лав-
рент. лет., 144, 30).
Настоящее время =будущем у: „Землѧ КСИ И ВЪ землю
идеши“ (Изборн. 1073 г., 175); „Аште не идоу то оутѣшитель не
придеть“ (ibid., 179); „Его же аще просите (αίτήσητε) въ имѧ мое.
то створ»“ (Саввина книга, Иоанна, 14, 13); „Придетъ година.
*~~»
ёгда оуже въ притъчахъ не гл» (Остр, ев., 175—не глѭ) вамъ'*
(Саввина книга, 5, Иоанна, 16, 25).
Повѣдѣ) в значении будущего времени: „ѡна же..,
мышлѧше: повѣдѣ ли Иѡсифови. или съкрыю паче таиноу сию.

аще ли сълъгалъ пришьдъи. почьто ѩзыкъ старьчь на с А наоущаю"
^стану наущать) (Златоуст XII в., Срезневский. Памяти.,
193); „невѣдѣ чьто имамъ сътворити“ (ibid., 194, а).
Настоящее время в значении будущего (незави-
симо от совершенности и несовершенности): „Аще тако твориши,
то съоиждеши домъ душевнаго спасеніа, и не въ пустошь съоиж-
деши; и тако съхраниши градъ, еже есть душа твоя, и не всоуе
*б»деши бдѣлъ“ („Достопам“., I, 74); „и вси дьржащеися понь
живуть и оставльше его умруть“ (Калайдович. Памятники, 60);
"Аже паробъка господа вяжють, бьють, украдъшаго что любо,
достоить ставите“ (ibid., 190).
Лѣзу. „Посѣдита вы сдѣ, а язъ лѣзу (вариант иду=пойду,
Erben—ри/аи)наряжю“(=распоряжусь) (Лаврент. лет., ПО, 19).
„А дайте, господине, нам съ Еѳимомъ божью правду, цѣло-
вавъ, господине, крестъ животворящей да лѣземъ, господине,
съ нимъ на поле биться. И судьи вспросили Еѳима: „а ты лѣзешь
ли съ ними на поле биться?“ И Еѳимъ такъ рекъ: „лѣзу, госпо-
дине, съ ними на поле биться“ (Акты, 28, XVI в.; ср. ibid.,
32, 43); „уличаю.. Онисимка.. божьею правдою, цоловавъ крестъ
да лѣзу съ Онисимкомъ на поле битися и наймита противъ его
шлю“ (ibid., 51) и др.
Везде—значение настоящего времени.
Тепѫ. „Се азъ сълѭ къ вамъ пркы.. и отъ нихъ meneme
^μαστιγώσετε, ubiczujecie) на съборищихъ“ (Остр, ев., Матфея,
XXIII, 34).
ѣду. „Аже не будеть слѣда или къ селоу, или къ товару
(обозу); а не ѡтсочать шт себе слѣда (находящиеся в подозре-
нии, что подрезали борть), ни ѥдоуть на слѣдъ, или ѡтобиються,
тъ тѣмъ платити татбоу и продажю“ („Русская правда“ по Синод,
списку XIII в.— „Достопам.“, J, 51; вернее по Харатейному
списку в „Достопам.“, II, 58: „аже будеть слѣдъ къ селу ли к
то]вару, а не ѡсоцять \& себе слѣду. ни идуть на слѣдъ; или
Д/бьють: то тѣмь платити тадбу и продажю“).
Ищу. „Аже кто убиѥть княжя моужа въ разбои, а головника
(вариант боевника) не ищють (в некоторых позднейших списках
изыщуть) то вирьвноую (вервьную) платити, въ чьѥиже вьрви
голова лежить“ („Русская правда“—„Достопам.“, I, 29).
ѣмь, пиѭ*. „Не пьцѣтесѧ дшеѭ вашей* чьто ѣсте (φάγητε) или
чьто пикте (πίητε) ни тѣлъмь вашимь, въ чьто облечете СА“
^Остр. ев., 62, Матфея, VI, 25). В польском сослагательное:
.„nie troszczcie sic ... со byácie jedli, albo со byácie pili ... czem
byácie sic odziewali“; в греческом настоящее сослагательное1.
1 Вообще старославянское настоящее время с частицами, поставленное
вместо греческой формы сослагательного наклонения, нередко следует при-
нимать за будущее, будет ли глагол в современном языке совершенный или
несовершенный. Есть много ясных примеров употребления настоящего вре-

Иду. „Аз иду по нь (пойду? иду? Erben—jdu); а ты, брате,
посѣди“ (Лаврент. лет., ПО, 22); „Глѣбъ рече: „луче сдѣ умру,
не udtf' (не иду? не пойду?) (Ипат. лет., 119, 41); „Аще не имете
волхву сею, не иду от васъ и за лѣто“ (Лаврент. лет., 75);
„Въставъ, ид* (=пойду, польское pöjd$, πορεύσομαι) к оцоу моѥмоу“
{Остр, ев., 118, Луки, XV, 18); „къ комоу идёмъ?“ (=пойдём=
pöjdziemy, aTTsXeüaojieftai) (ibid., 25, Иоанна, VI, 68); „къ нѥмоу
идевѣ“ (пойдем, powyjdziemy, eteüaojjieuai) (ibid., 273 об., Иоанна,
XIV, 23).
ѣду. „Не ѣдемъ на конихъ.. ни пѣши идемъ, понесѣте ны
въ лодьи“ (ibid.,24, 12) (Erben—„ne pojedem.. ani peäky pujdem“,
хотя, впрочем, как и выше под иду, здесь может быть и в со-
временном языке настоящее время); „О собѣ еси, княже, замыс-
лил ъ; а не ѣдемъ (=не едемъ? не поедем?) по тобѣ, мы того не
выдали“ (Ипат. лет., 97, 11); „яко (=так как) никого съ тобою
нѣсть, азъ же ѣду (=-ѣду? поѣду?) съ тобою“ (ibid., 192, 35).
Мрькнѫ. В Остромировом евангелии; „абиѥ же, по скръби
дьнии тѣхъ слъньце мьрькнеть (=померкнет, si$ zatmi, οκοτισϑήσε-
ται) и лоуна не дасть свѣта своѥго и звезды съпадѫть съ нбсе“
(Остр, ев., 145 об., Матфея, XXIV, 29).
Лобъжѫ. „iero же аще лобъжѫ (облобызаю? ον αν φιλήσω), стану
лобзать? польское pocatuje), тъ юсть, имѣте iero“ (ibid., 161,
Матфея, XXVI, 48).
Попит: „и инъ ТА поѩшеть и ведешь ТА“ [Саввина книга,
6—„пояшетъ и ведешь“ (=opasze i poprowadzi=опояшет и поведет,
или будет водить; Буслаев=Cü>oet xai ohet) Остр, ев., 53 об.,
Иоанна, XXI, 18].
Ищу. „При вашемъ живот* не ищемъ его (=не станем искать
Киева), ажь по васъ, кому боѣ дасть“ (Ипат. лет., II, 146,30).
ѣзжу. „Ать ѣздить (=пусть ездит) Мьстиславъ подлѣ твой
стремень по одиной сторон
-fc тебе, а язъ по другой сторонѣ подл
-fe
твой стремень ѣждю“ (буду ездить) (ibid., 73, 8).
Глаголѭ. „Не пьцѣте СА како. или чьто имате глати дасть
бо СА вамъ въ тъ часъ чьто глѥте“ (что вам говорить, что будете
говорить=τί λαλήσετε) (Остр, ев., 271, Матфея, X, 19).
мени глагола предложного (=будущего совершенного) вместо греческого со-
слагательного: „да увѣсте (f va étante, abyscie wiedzieli, чтобы вы знали) (Остр,
ев., 66, Матфея, IX, 6); „дондеже отъпоустить (έ ως άπολύση), azby rozpuscil)
народы“ (ibid., 70 об., Матфея, XIV, 22); „да не твор»“ (об^ tva шиш, iz
bym czynil, не для того, чтобы творить) (ibid., 20, Иоанна, VI, 38); „да
идеже ѥсмь азъ и вы бѫдете“ (г4
те, ze byécie i wy byli) (ibid., 165, Иоанна,
XIV, 3).
„Он оправи би]ела фермана.. Да му доле Марко у индата“ (Чубро
Чојковић, 126); „Оде Марио у Прилипа града, Да одмори Щарца од Мејдана.
А и стару до пригледа MajKy“ (ibid., 127). О союзе да с изъявительным
в сербском = русскому чтобы, если бы с причастием на -лъ — Weber, § 56.
Болгарское: „не съмъ слънце да огрѣѭ сѣкого“ (Пам. и обр. нар. яз., 137).

Борюся. „Да аще инъ кто помыслить на страну вашю, да и
азъ буду противенъ ему и борюся съ нимъ“ (Erben—„tehdy i
ja budu jemu nepíitelem a potykati se budu s ním“) (Лаврент.
лет., 14, 31).
Противлюся. „Аще ли руку не дадять и противяться“ (станут
сопротивляться, Erben—zprotivi se) (Лаврент. лет., 21, 1).
Сѫдити. „Имь же бо сѫдъмь садите (настоящее время xpfvsTs)
сѫдить CJK вамъ“ (будущее время xpib-r\osabe=“jakim sqdem sqdzi-
cie, takim sqdzeni b$dzieci&*) (Остр, ев., 59 об., Матфея, VII, 1).
Любите. „Аще бо любите (έάν γάρ άγαπήσητε в польском на-
стоящее время jeili mitujecie) любѧщѧѩ ВЫ, K»BR мьздѫ» имаате?“
(ibid., 58 об., Матфея, V, 46).
Живлю. „Вдаимы ся Печенѣгомъ, да кого живять (оставят
в живых), кого ли умертвять“ (Лаврент. лет., 55, 4).
Гублю. „Рече Редедя къ Мьстиславу: “что ради губивѣ (в Хлеб-
никовом списке „губити хочемъ“ (Erben—„proc mame hubiti“,
зачем станем губить, зачем нам губить) дружину межи собою“
(Лаврент. лет., 63, 22).
Варю. „Изяславъ сватится (=сговаривается, дружится) со
Всеславомъ, мысля на наю; да аще его не варивѣ (если не пре-
дупредим, Erben—„jestli ho ne pzedejdem“, не предварим) имать
нас прогнати“ (Лаврент. лет., 78, 26). Впрочем, современный
язык не представляет данных для сравнения; может быть, уже
в старинном варити есть глагол совершенный.
Настоящее время глаголов, ныне несовершен-
ных, в значении будущего. „Идя по тебѣ, ѩмо же ко-
лиджо идеши“ (άκολουϑήσω σοι οπου έάλ άπέρχη^; „pojdg za tobq,
gdziekolwiek pójdziesz“) (Остр, ев., 63 об., Матфея, VII, 1).
Мьнѭ. ,Приде година, да вьсѧкъ [sie!] иже оубиѥть в-ы,
мьнитьсѧ (δόξη), bedzie mniemat) служьбѫ приносити“ (ibid., 49
об., Иоанна, XVI, 2). Та же форма в значении настоящего (ibid.,
55 об., Матфея, XVIII, 12, и др.).
Творѭ. „Си творить (ixotrjaoüatv—uezyniq) вамъ, ѩко не познашѧ
оца ни мене“ (ibid., 94 об., Иоанна, XVI, 3); но на листе 171
то же место переводится: сътворѧть.
Глаголѭ. “Оуже не мъного глѭ (ial-rja^» mäuoit bqdq“ (ibid., 167
об., Иоанна, XIV, 30); „приде година, ѥгда къ томоу въ притъчаахъ
не глѭ (λαλήσω), mówií nie b$d§) вамъ“ (ibid., 173, Иоанна, XVI, 25).
Цѣлуѭ. „Аще цѣлоуѥте (άσπάσησϑε, jezli byscie pozdrawiali)
другъ! вашѧ тъкъмо чьто лише творите“ (ibid., 58, Матфея, V, 47).
Цѣлую. „Да аще ны не помянеши всего того, иже створи-
хомъ своимъ безуміемъ и хрестъ къ намъ цѣлуеши, то мы людіе
тво-fe, а ты еси нашь князь“ (Ипат. лет., 83, 7).
Разоумѣѭ. „По чесомоу разоумѣю [sicl] ce“ (yv^aojiat, poczem
to poznam) (Остр, ев., 278 об., Луки, I, 18); „ же азъ творѫ
(вместо -и») ты не вѣси нынѣ разоумѣѥши (yvciaTj) же по сихъ“
(potem sie dowiesz) (ibid., 154, Иоанна, XIII, 7); „аще къто хощеть

волю lero творити; разоумѥть (yvúaexat, b%dzie umiat rozeznat)
оучениѥ“ (ibid., 26, Иоанна, VII, 17); „еда законъ нашь садить,
члкоу. аще не слышишь (έάν μή άκούση, jeiliby nie slyszai, если
не услышит) отъ нѥго прежде и разоумѣѥть (yvS nie poznai by,
и не узнает) чьто творить“ (ibid., 55 6, Иоанна, VII, 51); „ничьто
же покръвено lecTb. же не отькрыѥтьсѧ. и тайно же не разо-
умѣѥтьсѧ“ (YViojd-fjasxat, „czego by sig dowiedzieé nie miaño“) (ibid.,
Луки, XII, 2).
Съвѣдѣтельствоуѭ. ,Доухъ истиньныи. иже отъ оца исходить,
тъ съвѣдѣтельствоуѥть (μαρτυρήσει, swiadczié fdzie) о мьнѣ“
(ibid., 22 в, Иоанна, XV, 26).
Трьплѭ. „ѡ роде невѣрьнъ и развращенъ доколѣ съ вами
бѫдѫ. докол
-fc трьплѭ* васъ“ (ávsCojxat, bedf cierpial) (ibid., 736,
Матфея, XVII, 17); „доколѣ въ васъ б»д» доколе трьплѭ вы“
(avéCojxat, cierpiet bfdf) (ibid., 1026, Луки, IX, 41; ibid., 1336,
Марка, IX, 19).
Виждѫ. „Оуслышати же имате брани, и слышаниѩ брани ви-
дите“ (видите нет в греческом тексте) (ibid., 82 а, Матфея, XXIV, 6);
„Аще не виждѫ (έάν μή ϊσω, jeili nie widz§) на рѫкоу iero. ѩзвы
гвоздииныѩ... не имя (будущее время) в'ѣры“ (μή πιστεύσω) (ibid.,
11 а, Иоанна, XX, 25).
Идѫ. „Оучителю идѫ (axolouürp®, pójdf) по тебѣ“ (ibid., 63
об. в, Матфея, VIII, 19; ibid., 103 об. г, Луки, IX, 57); „не
можеши нын^ по мънѣ ити, послѣдь же по мънѣ идеши“ (á%o-
fouíH)aai, pójdziesz) (ibid., 164 об. г, Иоанна, XIII, 36); ,идѫть
(áireXevaovxat, pójdq) си въ мѫкѫ вѣчьнѫѭ“ (ibid., 1226, Матфея,
XXV, 46).
Разумѣваѭ. „О семь разоумѣваѭть (yvu>aovxat, poznaj%) вьси.
к\ко мои оученици кете, аще любъве имаате (έχητε; но в славян-
ском будущее, как и в польском, miet bedziecie) межда собою“
(ibid., 164 в, Иоанна, XIII, 35).
Врѣжѫ. „Ничьто же васъ не врѣдить“ (jxi) áSixijaei, nie usz-
kodzi) (Луки, X, 19); „аще и съмрьтьно чьто испиѭть ничьто же
ихъ не врѣдить“ (jxq ßXatpst, nie zaszkodzi) (ibid., 205 в, Марка,
XVI, 18).
Видѣти, чюти. „Аще кто отъ врагъ моихъ въсхощетъ окрасти
мой виноградъ, то хромець убо видитъ, слѣпець же чюеть“ (XVI в.,
Калайдович. Памятники, 135); „николи же всяду на конь,
ни вижю его бол-ѣ того“ (Лаврент. лет., 16); „Видимъ ^по-
смотрим) кто преодолеть азъ ли или ты“ (XIII в., Буслаев.
Хрестоматия, 413).
Радѣти, радиши см. пользоваши.
Хранити см. пользоваши.
Дѣлати. „Зашедшю солнцю, недостоить мертвеца хоронити,
не рци тако: борзо дѣлаемъ н*ѣли како успѣемъ до захода; но
тако погрести, яко и еще высоко“ (Калайдович. Памят-
ники, 184).

Ищу. ,Аще кто убиеть княжя моужа въ разбои, а головника
не ищють (= изищуть), то вирьвноую (вьрвьную, т. е. виру)
платити“ („Русская правда“—.Достопам“., I, 29).
Бью. В Договоре Мстислава Давидовича с Ригою, 1229 г.
(по изданию в прибавлении к Актам р.-лив., § 1, список D):
„оже бьють водного члвка“ (по списку А: „аже будить свобод-
ный члвкъ оубитъ“; по списку F: „ѡже оубьють волного члвка“),
платити за головоу I. гривенъ“; § 3 по списку А: „Кто биѥть
друга дѣревъмь“ (по списку D: „аще кто .. оударить“; по списку В:
„Кто боудеть билъ“); § 10 по списку А: „аже Латинский гость
биѥтьсѧ мьжю събою“ .. (по списку D: „или нѣмѣчьскыи гость
иметься бати межю собою“).
Насилую. В Договоре Мстислава Давидовича с Ригою, 1229 г.
(по изданию в прибавлении к Актам р.-лив., список А, § 12):
„Аже насилѥть робѣ, а боудоуть на него послуси, дати шоу
гривна серебра“.
Пользую. „Аще, сыну, моего моленія и поученія не внемлеши,
и по сему писанію не учнеши жити .. и отца духовнаго заповеди
не учнешь хранити, и оть богодухновенныхъ мужей не пользуе-
тся поученіем .. и христіяньскаго праведнаго закона не хра-
нити, и о домочадцѣхъ своихъ не радиши,— и азъ твоему грѣху
не причастенъ“ (Домострой, 113).
Дрьжѫсѧ. „Либо единого възненавидить, а дргааго възлюбить
ли единого дрьжитьсѧ (trzymaó síg b$dzie будет держаться —
(άνϑέξεται). а о друз%мь нерадити начьнеть“ (Остр, ев., 62 а, Мат-
фея. VI, 24; ibid., Ill г., Луки, XVI, 13).
Покоѭ. „Придѣте къ мънѣ вьси тружаѭщиисѧ и обрѣменѥнии.
и азъ вы покоѭ“ (= упокою, άναπαύσω>) (Остр, ев., 244 6, Матфея,
VI, 28).
Виждж. „Ту и видите (οφεσϑε). ико же рече вамъ“ (ibid., 18 6,
Марка, XVI, 7) (fß = /am go oglqdacie—в значении будущего
времени).
Блажѫ. „Се бо отъселѣ блажить МА ВЬСИ роди“ (Остр, ев., 217 6,
Луки, I, 48). [NB. В греческом настоящее время—jxaxaptouat,
но по смыслу—biogoslawionq zwaó b$d§ (в исправленном убла-
жать)].
Свобождѫ. „Аще вы прѣбѫдете въ словеси моѥмь. въистинѫ
оученици мои кете, и разумейте (исправленное уразумеете —
yvcüjeaös) истинж. и истина свободить (eleobrßuoei—wyswobodzi)
вы“ (Остр, ев., 222 а, б, Иоанна, VIII, 31—32); „Аще бо сынъ
вы свободить (έάν έλευϑηρώση)—сослагательное аориста—wyswo-
bodzi). въ истин» свободъ будете“ (ibid., 29 б, Иоанна, VIII, 36).
Прошѫ. „iero же аще npocumu (αίτήσης = попросишь) дамъ ти“
(ibid., 287 г., Марка, VI, 23); „чесо npowa“ (czego mam prosit —
попрошу; TÍ atxTjjojiat) (ibid., Марка, VI, 24); „или аще просить
(= попросит—έάν αίϑήση) аица. еда подасть ѥмоу скорпиѭ“ (ibid.,
275 г., Луки, XI, 12). Где в греческом сослагательное аориста,

там славянский перевод отклоняется: ср. просиши (ibid., Мар-
ка, VI, 23)=польскому „о cokolwiek byé mnie prosita, dam ciu
(глагол несовершенный); можно бы: чего бы ты у меня ни про-
сила (= ни попросила, ни стала просить), дам“; „Аще просить“
(ibid., Луки, XI, 12) [έάν αίτήση; польское prosit Ii by (несовер-
шенный); можно бы: если бы стал просить, если бы попросил,
если б просил]; „аще чесо просите (έάν αιϑήσηϑε
—
jezli bçdziece
prosic) въ ИМА мок. то сътворж“ (Остр, ев., 166 б, Иоанна, XIV, 14).
Поношѫ. „Поносѧть“ (Буслаев. Хрестоматия, 44). „Блажени
кете, ѥгда поносить (Реймское ев.— ukorjaV, 54, oveiôiawatv) вамъ.
и ижденѫть (= ôtu)$(oatv; можно было бы: будут поносить и изго-
нять, как в польском: „gdy zlorzeczyé beda i przeéladowac“)
и рекѫть “(=gdy bçd$ môwic) (Остр, ев., 212 в, Матфея, V, 11);
„възми кошницю и всади (= всяди) на мя, и азъ тя ношу“ (XVI в.,
Калайдович. Памятники, 140).
Оусрамлѩѭсѧ. „Оусрамлѩѭть СА (= έντραπήσοναι) сна Moiero“
(Остр, ев., 79 а, Матфея, XXI, 37); в исправленном тексте „оусра-
мѧтся“(= beda siçwstydzic syna.mego—будут стыдиться). Впрочем,
и в украинском нередко соромить, но у Гребенки в значении
конкретно-длительном —соромлятися: ,cоромляються вийти з хати“;
„зазнаю я ту ніч прокляту, як осоромляли (= осоромили) ви хату“.
Отъвѣщаѭ. „Придеши вь оутрии днь й тога ѡвѣщаеши въпросу
моему“ (рукопись XV в., Буслаев. Хрестоматия, 653); „Тогда
отъвѣщаѭть (= anoxpiftrpovzaLi—odpowiedzq.) шоу правьдьнии“
(Остр, ев., 121 б, 122 а, Матфея, XXV, 37, 44); „тогда отъвѣ-
щаеть имъ“ (άποκριτήσεται, odpôwie) (ibid., 122 а, Матфея, XXV, 45).
Сьвѣщаѭ. „Аще дъва отъ васъ съвѣщаѥте (если два согласятся,
συμφωνήσωσιν) на земли о вьсакои вещи, ш же колижъдо просита
(atxYiacovxat, станут просить, попросят), бѫдеть има отъ отьца
мо го“ (ibid., 56, Матфея, XVIII, 19).
Вижю. „И сътвори себѣ кущѫ и сѣдѩще под нею въ сѣни,
дондеже видить что бѫдет град»“ (Ионы, IV, 5) („azby ujrzat со
by sic dzialo“). Так в копии со списка Устрялова, 1047 г. (Бус-
лаев, Хрестоматия, 145). В исправленном тексте: „дондеже
увидитъ что будетъ граду“; „Азъ шедъ, увѣщаю й, не бо рачить
вид'ѣти кого ти въ утрѣи днь, пришедъши, видиши й“ (= пови-
даешься) (XII в., Бодянский, 6); „Въшьдъши въ кдинъ мана-
стырь женъ, и тоу остризисѩ, и тако приходѩщи сѣмо, видиши
ми“ (будешь видеть) (ibid., 6 об.).
Ямь. „аще оды и петь ѡ мѧсъ ВЪ ДНЬ третий, не будет требно..
дша же аще петь Ф нихъ приметь грѣхъ“ (Левит, 7, 18) (в ис-
правленном тексте: „аще ядый снѣстъ“', ,душа иже аще снѣстъ“);
„и дша lu аще присѧжеть ко все“ дши нечист* ... и ѩсть мѧса ѡ
^ ж с ~с
требы спа и к ГНА, погубитсѧ..“ (ibid., 21); в исправленном:,душа,

иже аще прикасается всякой вещи нечистой ... и снѣстъ—по-
гыбнетъ“ (Буслаев. Хрестоматия, 148).
Разумѣю. „Премудрость худоѣ разумѣеть пути ихъ“ (Притчи
Солом., 14, 8) (XV в., Буслаев. Хрестоматия, 151); в исправ-
ленном тексте: „премудрость коварныхъ уразумѣетъ пути ихъ“,
Срамлюся. „Разума ѩко не срамлю себе11 (Исайи, 50,7, Биб-
лия 1449 г.— Буслаев. Хрестоматия, 175). В исправленном
тексте „ико не постыждуся“=„wiem ie pohatibiony nie bfd?“.
Врѣждѫ. „Се ѣ помагаєть мн^, кто вредить МА“ (Исайи, 50, 9,
Библия 1429 г.— Буслаев. Хрестоматия, 175). В исправленном
тексте: „Се гдь поможетъ ми; кто озлобить мя“ (=„oto pan poma-
gac mi bfdzie, ktöz jest, coby mig pot$pit“).
Мню. В переводе „Слова о правилах веры Дамаскина“ Иоанна
экзарха: ,Да кто ее правосудьства, или премудрааго промысла
д-ѣло, добр-fe смысля, мьнить?“ (υπολάβοι, у Епифания Славинец-
кого и Амвросия—возмнитъ) (Калайдович, стр. 46) [= кто
при здравом уме подумает (kto by pomyslit), что это есть дело
правосудия и мудрого промысла?].
Вѣнчаю. „Аще бо душа едина благовольныими труды страстова
(в переводе Амвросия; „в подвигахъ добродѣтельныхъ претерпѣ“),.
едина вѣнчаеться“ (στεφανωυήσεται; у Епифания и Амвросия увѣн-
чаеться) (ibid., 46).
Слышу. „Слышять (axoriaovxat, услышат) бо ... иже в жюпи-
лищіихъ (во гробѣхъ) ... и изидуть ...“ (ibid., 50); „Аще что
слышиши w црѧ. или вид im и в дому его. да съгниєть въ срци
твоемь .. аще что слышиши. не поведай никому. аще что оузрыши
не ѡбавлѧи“ (XV в., Буслаев. Хрестоматия, 645).
Приѩю. „Аще добр^ примете кнѧзю вашему и ѡбатѣеть землѧ
ваша и плодъ добръ ѡбъемлете“ (Златая цепь, XIV в.—Бус-
лаев. Хрестоматия, 477).
Учу. „Сну, егда вода потечеть, или птицѧ ѡпѧть полети, или
синечь (=арапъ) или срачининъ. ѡбѣлѣеть ли желць. ак*1 прѣс-
ныи ме оусладѣеть, тогда безумный оуму учитсѧ.“ (XV в., Бус-
лаев. Хрестоматия, 650).
„И положи грады ваша поусты и опуштѫ стаи ваша и не
обонѧѭ БОНА трѣбъ вашихъ“ (Изборн. 1073 г., 103).
Творю. „Аще ли сего не твориши [не пострижешься], то исти-
ноу ти глю. к томоу лица Moiero не имаши видѣти“ (XII в., Бо-
дянский, 6 об.).
Дьржѫсѧ. „Или бо единого възненавидить, а дроугааго възлю-
бить или единого дрьжиться а о друзѣмь небрѣщи въчьнеть“
(Остр, ев., 111 г., Луки, 16, 13).
Пи\&. „Вьсѩкъ пинки отъ воды се» въжаждеть СА пакы. а иже
пиѥть отъ воды ѭже азъ дамь шу. не имать въждѧдати СА въ
вѣкъ“ (i-bid., 30 в, Иоанна, 4,14).

Виждж. „Аще знамений и чоудесъ не видите, не имате вѣры
АТИ“ (ibid., 18 г., Иоанна, 4,48) (=„jezli nie ujrzycie, nie uwierzy-
cie“).
Зоб». „Въ истинж аще сице зобеть. Ht тр^б^ да продави что
(=если так будет есть, то нам с тобою нечего продавать), по-
с
неже бо и виждѫ оуже изобалъ ie вѣдро сочива“ (список XIV в. —
Срезневский, 121); „ико жилъ кси на свои земи, такожде ..
и оу мене живеши, и сътворж тѧѥдного ОТЪ болъръ своихъ“ (Supr.
44, 18); „Что мыслиши, Варахисиѥ; жъреши ли и поклониши сѧ
сльньцоу и огню и вод^, ѩкоже послушавъ поклони сѧ и братъ
твои IwHa, или приимеши раны на тѣлеси своѥмъ; отъвѣштавъ
же .. Варахисиѡнъ рече им', ѩко же и IwHa поклони сѧ, ѥмо уже
поклони сѧ, то и азъ паче поклонѫ сѧ, славословье и възношяѫ и“
(ibid., 191, 18); „Аште ли облгѣнимъ сѧ, И праздьни ходимъ сьде,
то никтоже насъ не помилоуѥтъ тамо, аште и много плачемъ сѧ
за грѣх-ы“ (ibid., 280, 10).
Правлю. „Поидѣта къ Городцю, да поправимъ сего зла, еже
ся створи се въ Руськѣй земьли и въ насъ въ братьи, оже вверже
въ ны ножь; да еще сего не правимъ (не поправим, Erben—ne
naprauime), то большее зло встанеть въ насъ“ (Лаврент. лет.,
111, 25); „Оже родится тяжа .. то .. жаловати: оже не правять,
то .. взяти свое у гости“ (Акты р.-лив., № 1, 1184—
1199 гг.).
Мьщю. „А любо соромъ сложю и земли своей мьщю (отомщу
за), любо честь свою налезу, пакы ли а голову свою сложю“
(Ипат. лет., 42, И); „оже буду живъ, то любо свою голову сложю,
любо себе мьщю?* (ibid., 72, 5); „яко (= когда) Давыда ему,
а Рюрика выжену изъ земл*ѣ, и пріиму единъ власть Рускую
и съ братьею, и тогда мьщюся Всеволоду обиды своѣ“ (ibid.,
122, 30); „возьму землю Лядьскую, и мьщю (Erben—pomstim)
Русьскую землю“ (Лаврент. лет., 113, 12).
Сбираю.— „Николиже помышлю на страну вашю, ни сбираю
вой (= не буду собирать. Erben—ani sbirati budu), ни языка
[ни] иного приведу на страну вашю“ (Лаврент. лет., 31, И).
Гнѣваюсь. „Усрѣтоша... мя слы отъ братья моея на Волзѣ,
рѣша: „потъснися къ намъ да выженемъ Ростиславича“ ... и рѣхъ:
„аще вы ся и гнѣваете (= будете гневаться), не могу вы я ити,
ни креста переступити“ (ibid., 100, 17).
Вѣруѭ. „Аште земьна рѣхъ вамъ и не вѣроуѥте. како аште
рекѫ вам нбесьнаа вѣроуѥте? (= поверите— πιστεύσετε) (Остр, ев.,
35 б, в, Иоанна, III, 12; в исправленном тексте: увѣруете);
„Покажи оубо намъ нонѣ ѥдно знаменит, и вѣроуѥмъ шоу и тебѣ“
(Supr., 22, 14).

„Отъженѣмъ и отъ прѣдѣлъ сихь, аште ли (= в противном
случае), вьсѧ люди привлѣчетъ къ себѣ, и вѣруѭтъ къ рож-
дьшоуоумоу са отъ Мариѧ“ (ibid., 158, 15).
Вожю, имѣю, даю. „Ажь ми ся уже молить и каеться о своей
винѣ всей, то язъ его пріиму (будущее) и ко кресту вожю, и
надѣлокъ ему даю; даже въ томъ устоить, и отцемъ мя имѣти
почнеть во правду и добра моего хотѣти, то язъ и сыномъ имѣю
собѣ, якоже и первое имѣлъ есмь его и добра ему хотѣлъ “(Ипат.
лет., 146, 16 и след.). Здесь вожю, даю, имѣю употреблены о
событиях будущих, но имеют ли эти формы настоящего времени
и значение настоящего, т. е. представляет ли сам говорящий
будущее настоящим, или же он употребляет только формы на-
стоящего, придавая уже им значение будущего? В последнем
случае, почему он не употребил форм веду (в значении приведу,
как часто иду вместо пойду), дамь? Относительно вожю заметим,
что водити есть чуть ли не единственная форма, употребительная
о крестоприводстве. Ср. Ипатиевская летопись: „води и кресту“
[ibid., 146,20 (привел), 39 и др.]; „посадиша Ярослава и водиша
(= привели) и къ кресту“ (Новгор. I лет., 62,22) и др. Вести
в этом смысле не встречается, или, по крайней мере, очень редко.
Стало быть, вожю могло быть употреблено в значении будущего
времени. Имею может иметь значение будущего времени, судя
по тому, что имеет же такое значение не только вспомога-
тельное иму, но и вспомогательное имаамь, польское mam,
украинское маю. Но трудно допустить, чтобы даю употреблено
было в значении будущего. Так, и в следующем формы вы-
даем, выдаваем считаю за настоящие и по значению, хотя
употреблены они о событиях будущих: „тобѣ ся, княже, кланя
емъ и братьи Новгородьцемъ, на путь не идемъ (в поход не
идем, не пойдем), а братьи своеи не выдаемъ“ (ibid., 43,20); „и
присла князь Михайло къ Новгородцемъ въ Торжекъ: „выдаите
ми князя Аѳанасья и Θедора Ржевьского, а язъ съ вами миръ
докончаю“. И рекоша Новгородцы: „не выдаемъ Аѳанасья, но из
мремъ вси честно за святую Софью“ (ibid., 71,17); „княже, кла
няемъ ти ся, а братьи своеи не выдаваемъ“ (ibid., 41,34); „выдай,
кого ти хотять: аще ли, то предаемыся“ (Лаврент. лет., 114,5)
(= передаемся, хотя Erben переводит se vzdame — предадимся,
сдадимся).
Вообще не подлежит сомнению, что как старинный язык, так
и современный может употреблять настоящую форму о будущем,
не только придавая ей значение будущего, но и оставляя за
нею значение настоящего: „завтра едем“; „побѣда ны есть на Угры
заутра“ (ibid., 115, 10) (Erben —zvittzíme — победим). См. выше
под лѣзу, иду, ѣду.
Настоящее время в смысле будущего. „Ты на стре
тушку пойдешь к ним поскорешенько, Ты закинешь речь, горюша,
умильнешеньку, Ты челом да бьешь, горюша, низко кланяешься:
Да вы здравствуйте удалы добры молодцы“ (Барсов, 208); „Тут

боялася победнушка, полохалась, Как прииде становой да все
начальничек, Он куды кладет победную головушку; Меня сошлют
д
со родимой, може, родинки“ (ibid., 261); „Да бо рече мру
т
н м в
вину мудрие буде. а безумнаго аще и кнто бьеши, развоза на
X #-«
сане, не ѡимеши безумии его кажа безумнаго прїимеши себ-k
т
досаженїе. посреди сонмїщь срамлѩе ти“ (Моление, 113); „Оумну
ч
д
мужю решї слово, и поболить срцем, а безумного аще кнутом*
бьеши не вложиши вонь оума“ (XV в., Буслаев. Хрестома-
тия, 647); „Из-за дверей да разговорушки держу; Сговорю да
светом братцам богоданыим: Скоро-ль идете за стол да хлеба
кушать?“ (Барсов, 41); „Лучше день лежим, родитель, не еда-
ютца.. не пиваютца, Не пойдем мы рожоны твои детушки, Да
мы по миру не идем по крещеному“ (ibid., 157); „Я куда с горя
деваюся, Деваюся, да со печалюшки потеряюся.. А я пойду с горя,
да во темны леса“ („Тр. Этнограф, отд.“, V, 2,115); „Станьмо-
тутечка підождімо, поки сонце oöirpie, Чи не прибуде ик нам*
наш піший-піхотинець. Тоді на його велике усердие маю. Усю-
добич скидаю, Його пішого, міждо коні хватаю" (Кулиш, 1,40);
— Місяцю, брате, почекай мене!..
— Я не чекаю, часу не маю...
Бо іду в поели, вот господа бога.
(Головацкий, II, 165,6).
Исключив эти случаи, а также случаи, как борюся, ѣждю»
и т. п., в коих при форме настоящего могут подразумеваться по-
ставленные за несколько слов выше частицы да, ать, в силу
коих настоящее время получает значение optativi, permissivi,
мы замечаем следующее.
Настоящие формы глаголов несовершенных в современном'
языке, в Остромировом евангелии и в русских летописях в одних
случаях передаются современным будущим совершенным,
в других—несовершенным, в третьих могут быть переведены?
и тем и другим. То же заключение может быть выведено и
из слов Ф. И. Буслаева, который переводит так: „поѧшетъ и
ведётъ“ (вместо опояшет и поведет или будет водить), „вечерею“4
(вместо повечеряю или будет вечерять) (Буслаев. Грамматика,
ч. II, § 183, примечание 1).
Спрашивается: были ль и в древнем русском языке несовер-
шенными те глаголы, которые несовершенны в современном?
Основываясь пока на одном значении настоящего времени (о дру-
гих формах—ниже), отвечаю отрицательно. Чтоб быть несовер-
шенными в современном значении, они должны были иметь при*
себе глаголы совершенные, но они их не имели. Если, как на-
деюсь, заключение верно, то из него следует, что строй совре-

генного языка в том отличен от строя, с коим согласны приве-
денные явления старинного языка, что в теперешнем славянском
наречии будущее несовершенное может быть выражено только
описательною формою, между тем как форма простая (предлож-
ная или беспредложная), кроме настоящего времени, может
обозначать только будущее совершенное. Таким образом, одному
.древнему npotm будет соответствовать в современном языке:
*а) настоящее время прошу, б) будущее совершенного глагола
-попрошу, в) будущее несовершенного буду просить. Оставляем
(в стороне первое значение, свойственное всем арийским языкам.
'Второе значение имеет несогласное с нынешним языком, совер-
шенно согласно с многочисленными в старославянском и древ-
нерусском случаями, употребление беспредложных повелитель-
ных, аористов и причастных форм там, где теперь стоят пред-
ложные совершенные формы. Явления эти объясняются таким
состоянием языка, при котором различие глаголов совершенных
и несовершенных если еще не появлялось или хотя уже и нача-
лось, но не коснулось еще всей массы глаголов: прошу, проси
^аорист), просил, просити, хотя переводятся в известных слу-
чаях современными попрошу, попросил, попросить, но не выра-
жают этих последних.
Таким же образом объясняется и значение в) прошѫ, буду
опросить. Это прошу не выражает ни нашего попрошу (будущее
совершенное), ни нашего буду просить; оно есть только не вы-
ражающее категории совершенности или несовершенности буду-
щее время, обозначенное настоящим.
Шлейхер в статье „Das futurum im deutschen und slavischen“
-(Schleicher, стр. 187 и след.) справедливо замечает, что в
старославянском (мы прибавим: и древнерусском) различие гла-
голов совершенных и несовершенных еще только возникает (ist
noch im werden) и далеко не так развито, как в позднейших
наречиях. Заметим, что и в современных наречиях оно резко и
характеристично сравнительно с другими языками, но вовсе не
^проведено до конца, что явствует из многих случаев, когда это
^различие ничем не выразилось формально и когда один и тот
же глагол, смотря по смыслу, является то совершенным, то не-
совершенным. Современные наречия только в том пошли дальше
древнего языка, образцы коего в Остромировом евангелии и
-старорусских памятниках, что в современном глагол в одном
данном случае непременно должен быть совершенным или несо-
вершенным, а ни тем, ни другим быть не может, хотя бы в нем
'категории совершенности и несовершенности формально не были
выражены.
Но нельзя принять без поправок того, что он приводит в
доказательство неразвитости этих категорий в старом языке,
именно что в нем: а) „формы настоящего времени глаголов
«совершенных еще нередко означали настоящее время и, на-
оборот, б) формы настоящего времени глаголов несовершен-

ных означали будущее“ (ibid., стр. 191). Что до пункта а), то
немыслимо, чтобы глагол, ставший совершенным, мог выражать
формою настоящего времени настоящее, а не будущее; если ж
изъгонѭ есть и по значению настоящее, то это значит, что гла-
гол изгонити, ставший впоследствии совершенным, еще не был
им. Относительно пункта б) следует, как мы видели, обратить
внимание на употребление форм настоящего времени в значении
современного будущего несовершенного и современного буду-
щего совершенного, свидетельствующее о безразличии в данном»
случае категорий совершенности и несовершенности. Если
дрьжитьсѧ (Остр, ев., Марка, XI, 24) переведем через будет дер-
жаться, а вѣруѥте (ibid., Иоанна, III, 12) через увѣруете, то»
это значит не то, что в старославянском дрьжатисѧ был глаголом
несовершенным, а вѣровати—совершенным, а то, что ни совер-
шенность, ни несовершенность этими глаголами не выражалась.
Впрочем, Шлейхер и не думает, что веровати был глагол совер-
шенный; напротив, он утверждает, что этот глагол уже по своей
форме есть „несовершенный“, а между тем означает „будущее“
(Schleicher, стр. 192), что опять-таки ошибочно, потому что
форма тут ни при чем. Какое же формальное различие между
вѣрую (глагол в современном русском несовершенный) и дарую;
а между тем дарую в современном наречии русском, польском,
чешском есть не только глагол несовершенный (=дарить), но и>
совершенный (подарить, простить: польское niech ci daruje
=чешскому nech ti daruje =пусть простит; даровал мне разум
=дал, подарил, а не давал, дарил). Подобным образом о послу-
шаѥть в значении будущего (Остр, ев., Матфея, XVIII, 15, 16, 17)«
Шлейхер говорит, что оно по правилу должно бы быть гла-
голом несовершенным, стало быть, иметь значение настоящего,,
как в Остромировом евангелии (от Иоанна, VIII, 17). Это пра-
вило, в противоположность правилу о вѣр*вати (см. выше), выве-
дено не из современных наречий [из коих в русском слушать
(украинском послухати, польском posiuchaó) есть глагол реши-
тельно совершенный, между тем как в чешском poslouchati еще*
может быть несовершенным („pilne a bedlivé poslouchati“—слу-
шать) и совмещает в одной форме значение украинского послу-
хати (совершенный) и послухати (несовершенный) =слушать],.
а из половины данных, замеченных в Остромировом евангелии.
Весьма поучительны эти противоречия, находимые Шлейхером^
между тем, как должно быть по правилу, и тем, как есть
[Некрасов, если б знал это, сказал бы—для русского (resp.
славянского) языка нет правил].
Еще один пример. Шлейхер про глаголы, ныне совершенные^
имеющие в Остромировом евангелии в форме настоящего вре-
мени значение настоящего (погыбнемъ—Луки, VIII,24, отре-
шить— Луки, VIII, 15, и т.п.), говорит, что они имеют в пове-
лительной форме значение настоящего времени, несмотря на то,,
что по форме они должны бы быть решительно совер-

«пенными (Schleicher, стр. 193). То-то и дело, что они не
были тогда совершенными. Эти противоречия неизбежны, как
скоро упустишь из виду ошибочность современной точки зрения
в применении к прошедшему.
По отношению к замене будущего времени Шлейхер находит
почти полное соответствие между славянским, с одной стороны,
и готским, древне- и средневерхненемецким—с другой: „И сла-
вянский и немецкий язык потеряли форму будущего времени;
i\ тот и другой заменяют ее [кроме сходных описаний, тождест-
венных с имѣти, начѧти, хотѣти и неопределенным в славян-
ском и с haban, duginnan, skulan (sollen) и неопределенным в
готском] преимущественно настоящим глаголов совер-
шенных. В готском [и в древне- и средневерхненемецком],
-как и в старославянском, уже различаются глаголы несовершен-
ные и совершенные, но в готском это различие не так явственно
выступает наружу, как в старославянском, который в свою
очередь еще не достигает той строгости в разграничении этих
разрядов, какая видна в других славянских наречиях“ (Schlei-
cher, стр. 197).
В готском, древне- и средневерхненемецком глагол, как
замечают, становится совершенным (т. е. настоящее его стано-
вится будущим, прошедшее—прошедшим совершенным) или в
силу своего значения (как готское gibith—даст, δωσει), или в
-силу влияния предлога, преимущественно предлога да, средне-
верхненемецкое ge, некогда означавшего съ (вместе), но уже в
готском до такой степени потерявшего свое основное значение,
что весьма часто он только придает глаголу значение совершен-
ности, не сообщая никакого пространственного оттенка.
„Различие глаголов совершенных и несовершенных
-стало явственнее в силу потери формы будущего времени
(которая, по вероятному предположению Шлейхера, была и в
германских незадолго до составления первых готских и древне-
верхненемецких письменных памятников). Затем: в нововерхне-
немецком стали преобладать описательные формы (будущего) и
вместе с тем почти совершенно исчезло различие глаголов со-
вершенных и несовершенных, между тем как славянские наре-
чия пошли по иному пути: они описывают только будущее гла-
голов несовершенных посредством буду (etc.) и таким образом
достигают все более и более резкого разграничения обоих раз-
рядов“ (Schleicher, стр. 197).
Совершенность и несовершенность глаголов в готском и древ-
не-и средневерхненемецком (см.: Martens, стр. 31 след., 321
.и след.) и исчезновение этих категорий в позднейшем немецком
языке—вопрос, как мне кажется, далеко не доведенный до над-
лежащей ясности. Не признавая себя здесь компетентным, позволю
«себе, однако, заметить следующее. Шлейхер, по-видимому, нахо-
дит причинную связь между появлением совершенных глаголов
ш выражением будущего времени посредством (формы настоящего.

Но, во-первых, в немецком нет глаголов совершенных, а между
тем будущее выражается настоящим.
Вот несколько примеров из литовских песен в переводе Нес-
сельмана: „О k^ mes ten weiksim?“ (а что мы там будем делать?).—
„Miest^ mums pakursim“ (построим себе город—bauen uns eine
Stadt). „О kç mes ten gersim?“ (Und was trinken wir da?) (Nes-
selman, № 10.)
„Бонякъ.. повода Давыдови, яко „победа ны есть на Угры
заутра“ (Лаврент. лет., 115); „прокляша, иже ся не поклонять
иконамъ“ (здесь может быть будущее время, но вероятнее на-
стоящее—„ktefi se ne klani“); „Не преимай же ученья отъ Ла-
тынъ, ихъ же ученье разъвращено: влѣзъше бо въ церковь не
поклонятся иконамъ (ne klání se), не стоя поклониться (poklo-
ní se)“ (ibid., 49).
Буду. В „Слове о правой вере“ Дамаскина по переводу Ио-
анна экзарха: „[Река Океан] пивьноу (добру пити) и сладъкоу
води имоущи. та подаеть моремъ водоу. иже в морихъ мудѩщи
(по новому переводу „косня“) и стоящи непостоупьна (недвиж-
на), горька боудеть (yfvexat, становится; но по переводу Епифа-
ния Славинецкого и Амвросия—бываетъ) слнцю присно тъньчѣе
(тончайшее) сънимающю, и съмьрьчемы (читай съмьрьчемъ).
имиже (читай, как и в другом месте, имьже; в переводе Епи-
фания и Амвросия согласно с подлинником: оттуду, откуду) и
облаци сѩ съставлѩють и дъждеве бывають (yívovxat; здесь и мы
можем оставить „бывают“) цѣжденьемь слядщиисѩ вод-fe“ (Бо-
гословие, 154); там же yívexat переводится и бывает: „противу
же творитву (πρός τήν ποιότητα—по качеству; переводчик смешал
с Trotea)) земьному источьникъ (родительный падеж множествен-
ного числа) вода бываеть“ (Калайдович, 43),
„Написашесе сиѥ книгы .. рукою граматика Ѳеѡдора; а no-
вельниѥмъ.. Даментиѩна ѥромона, боудуща тъгда Духовника всего
братьства Хиланьдарскыѥ Лавры“ (Послесловие переписчика
„Шестоднева“, 1263 г. (сербское) — Калайдович, 164); далее
д
'с д ^
(ibid.): „не имѣнии ра сего свѣта нѣ млоти ра бжиѥ и оного свѣта
Д г-,
некончаѥмааго, и боудущих ра блгъ“ (ibid., 146).
Буду. Иногда не ясно: настоящее время или будущее. Дейст-
вия обычные. „ Ѥгда бо на въсточнѣмь пр-ѣд-ѣл-ѣ боудеть слце ти
подземный полъ миноувъ. нбо днь створитъ. тъгда бо вен землю
^ о 'о
освѣтитъ, подъ нбсмъ свими лоучами прсиѩвъ. ѥгда ли пакы
доидетъ западнааго пр-ѣд-ѣла. ти подъидетъ подъ земныи полъ
нбсе и скрыѥтъсе. то нощь творитъ. свои свѣтъ съкрывъ тьма
бо боудетъ . где св-ѣтъ нѣ боудеть бо в'сь тъгда надъ землею

възоухъ тьмьнъ и бесвѣта, \& земле бо боудетъ стѣнь“ (Шесто-
днев, 20); „И ѥгда съврати слнеч'нии прилоучают'се. то ѡвогда
нощь, ѡвогда днъ вещей боудетъ. нѣ ѡбаче ©бою тою длъгость
бываѥтъ въ. кд. часъ“ (ibid., 27,3); „[Морская вода] ноудима же
задниимъ вѣтромь сквози лоукыѥ ты жилы, и вонъ издриваѥма.
и истичетъ. расадивши или землю или камень, ти боудетъ сладка
д
цѣщениѥмь тѣмь. горести гонез'ши.. [вода] тоюже виною
д
женома и възгорѣв'ши се, топла боудетъ. многажи и врещи. ико
с
же ie видѣти въ ѡстровѣхъ .. и подлъгъ морѣ бываютъ бывают*
же и свѣне морѣ и земле истизающе топлице“ (ibid., 90); „Влага
д
же та възнесена на высокаа мѣста. таче устужена ... дожъ боудетъ.
и гр€Д€тъ на землю“ (ibid., 91); „ Ѥгда се лоуна ѡградитъ и слнцю
же ѥгда глемии тоцї опсани боудетъ (= оутъ). ил! воды въздоушныѥ
множьство. или вѣтръ боурьныихъ вѣаниѩ знаменоуѥт или юже
именоуют' ан'тилию. же се рекоутъ намѣстиѩ слънъчьнаѩ. ѥгда
текоутъ съ слънечнымъ шьстиѥмъ, то метежа нѣкакого въздоуш-
е
нааго знамниѩ боудоутъ (конкретный), ико же ибо и ра [удоѥ)
доужьнымъ лицемъ бываютъ (многократный) и проста се прост-
роутъ \& облакъ. ѩвлѣюще ли дъжде или боуре“ (ibid., 138); „Зима
бо будетъ (на северном полушарии) по южьскыимъ странамъ
слнцю ходещю. и многонощьныи стѣнь по нашимъ мѣстомъ бываѥтъ“
(ibid., 143).
Буду. „ Ѥгда бо ie [лоуна] оубываѥтъ. то рѣдька боудоутъ и тъща
[телеса на землѣ]. *ѥгда ли растетъ ...то и та пакы исплънѣютъ
се“ (Шестоднев, 147); „мѣл'дько ѥстъ сѣверъскоѥ море, и оудобь
вѣтромъ моутити е. 5* из1 дна ie. могоутъ оудобъ възмоутити боурнии
вѣтри. WKO же и подъньни (siel) пѣскъ съ влънамі расмѣсити.
нѣ и стоудено боудетъ (становится) въ зимныѥ годы, многыми
и великыми реками, испльнѣю се“ (ibid., 169 об.); „Ѥхидна змии
's
...съходитъ се съ морьскою муреною ...и зоветъ мреноу HS* глоу-
бины ... она же послоушаѥтъ. и боудетъ съ ѩдовїтымъ тѣмъ
гадомъ“ (ibid., 171).
„Боуди юноша, желав женитьвы. пръвоѥ боудетъ ѡбѣщаньнїкъ.
таче зетъ“ (ibid., 182 об.); „Чоувьство есть ѡсѩзание, еже есть
•ѡбьще живота всего, иже боудоутъ отъ можденъ. жиламъ съходѩ-
щамъ по всемоу тѣлоу“ (Богословие, 193); „[Промысломъ иной
раз] пакы попоущенъ боудеть кто страстовати. на рьвьнованиѥ
иномоу. да славѣ стражоущаго възвеличивъшисѧ* без лѣности.
страсть инѣмъ боудеть надежда грядоуща славы. въсхогѣниємь

н
придоущааго добра, яко же и при моучцѣхъ“ (ibid., 211 —
212).
Чѧти. „Обьште бо цѣсарьствиѥ, а не вьнѣ тоѧжде чьсти сынови
слово причѧштаѥмо ѥстъ, не бо ни начьномо ни прибываѭште
или оухоудѣѭште“ (Supr., 241, 12) [начьномъ = ар£аде>о; (Miklo-
s i с h. Lexicon, s. v.)].
Стьрѫ. „Око убо видѧ или дѫбъ цвѣтьчанъ или источникъ
силно текѫштъ, тѣмь видѣниимъ тамо СА влѣчетъ, и срьдьчьныи
оумъ прѣвраштаат тамо. такожде и оухо, СЛЫША словесы дѣаниѩ
и повести къ тѣмъ мысль си простьретъ“ (Supr., 253, 8).
Рѣяти. „И нынѩ по что сьнидохомы СА ВЬСИ, слышатъ нѣчто
о крьстѣ, и напльнѩѥмы цръквє, и дроугъ дроуга порт потѧштє
СА, троуждажштесѧ“ (ibid., 393, 11). „Врѣя (причастие настоящего
времени) человека въ сѣть, самъ увязнетъ, врѣя человека въ
судъ, неоскудѣетъ судъ его во вѣки, и окоруя и презря лине
человѣче, окоруетъ и презритъ лице господине“ (Кормчая, 1620);
,Демони възвышаѭть бо СА ИКО горы, низьреѭть же ѩко поле,
просмраждени, ико же ѥсть псано глѥть же и влъны морьскыѩ“.
[Это—толкование к „въсходѧть горы и низходѧть полѩ“ (Бу-
слаев. Хрестоматия, 31).] Это—глагол средний, и к нему не-
применимо объяснение — dejicere, humiliare (Miklosich. Lexi-
con, s. v. низршѩти).
Могу. „Блаженъ иже судить судъ праведный и сирот* и вдо-
вици и всему обидимому поможетъ“ (Кормчая, 1620).
Съберѫ. „Аще кто въ мнѣ не прѣбѫдетъ, извръжетъ сѧ вънъ.
«АКО же розга исъшетъ й съберѫтъ (Остр, ев., 168 в—събираѭть=
aüvayoüatv) \ж й въ огнь вълагаѭтъ (Остр. ев. — въмѣтаѭть) й
съгораєтъ“ (Саввина книга, 4, Иоанна, 156; Срезневский).
Веречи (старославянское врѣшти), вьргу. „Не ѡверзи суда моего"
(Иова, 40, 3) [в исправленном „не отвергай“ —Библия 1499 г.—
(Буслаев. Хрестоматия, 171)]. „Сварилася пшениченька з ко-
колем на поленьку: .. тебе за шит вергут, А з мене коравай
плещут“ (Тернополь, Головацкий, II, 638). „[Рыба пожирает
д
рыбу, человек—человека] нѣ блюди се ѥда тебе також кон'чина
дои деть, ѩкоже и рыбы. нѣ оудица прѣлестию за лалокоу ймоущи.
нѣ ѡмьтъ ѡбрьгоущи. нѣ мрѣжа“ (Шестоднев, 167).
Власти, владѫ. ,Да имиже ты съвладеши (того, чем ты вла-
деешь, чем ты в состоянии управлять, т. е. нравственных дви-
жений, подчинимых воле), то тѣхъ начела не ищи ѡиноуду ни
ѡкоудоуже (кроме своей воли), нѣ знай истовоѥ зло ѡ ѡпадениѩ
начело вземъ“ (Шестоднев — Калайдович, 160).
Чьсти (чисти), чьтѫ. „Сего ради неявленое въчтется съ изло-
женми“ [= поэтому неопределенное причисляется (причитается)
к наклонениям] (XVI в., Калайдович, стр. 170). „Иные чтут

одну фортуну“ (Державин, I, 19; чтять было у Державина,
чтут поставил Дмитриев).
Бости. „Biada temu domowi, gdzie krowa dogrozie wolowi“
(XVII в.) (= dopada wotowi).
Грѣти, грѣю (с предлогом несовершенного вида). „Тартаръ
несъгрѣемый“ (=несогреваемый)(Калайдович. Памятники, 130).
Спѣти, спѣю. Успею—теперь глагол совершенный (при несо-
вершенном успеваю); в старинном языке—несовершенный. „Ви-
дѣвъ же Пилатъ, ико ничьсо же оуспѣѥть (¿yeiet). нѣ паче мѧтежъ
бываѥть .. оумы рад-fe“ (Остр, ев., 186 г., Матфея, XXVII, 24).
Чешская Библия 1529 г.: „А wida Pilát ¿eby niez ne prospël,
ale ¿eby wijee rozbroy byl, umyl jest ruce.“
Могѫ с въз есть несовершенный. „Межи вами и нами пропасть
велика оутвердисѧ, ико да хотѧщии минути, ѡсоудоу къ вамъ.
не възмагають“ (Ев. 1307 г.— Буслаев. Хрестоматия, 107);
„...не възмогѫть“ (Остр, ев., 97 б, Луки, XVI, 26). Чешская
Библия 1529 г.: „mezy nami a wámi cyt weliky utwrzen gest, ¿e
ti ktery¿ chtej odsud k wám gijíi ne mohú.“
Подобным образом в литовском, латышском, по Шлейхеру
и Биленштейну, предлог нередко сообщает глаголу значение
совершенности. При этом Шлейхер для славянского читателя
замечает, что и такие совершенные глаголы имеют настоящее
время (со значением настоящего; „Grammat. Lesebuch“, стр. 139).
Я полагаю, что славянский читатель с точки зрения своего
языка должен считать совершенным только такой глагол, коего
настоящая форма постоянно имеет значение будущего, и может
себе представить оконченность действия лишь в прошедшем
и будущем. Следовательно, то, что названо совершенностью
в латышском и литовском, не есть славянская совершенность.
Мы не должны обманываться тем, что, например, литовские
pri-si-gérti, pri-si-ryti, pri-si-surbti мы во многих случаях пере-
водим славянскими совершенными: напиться, нахлебаться, на-
хлестаться, насосаться; латышское aiz-migt (литовское uzmigti) =
славянским за-снуть; латышские nuo-dzerties—напиться, ибо если
настоящее этих глаголов, например prisigeriu, значит напиваюсь,
то и все остальные формы чужды совершенности и несовершен-
ности в славянском смысле. Так и немецкие einschlafen, ausessen
одинаково означают заснуть и засыпать, съесть и съедать, т. е.
собственно не означают ни совершенности, ни несовершенности.
В этом явственно безразличие совершенности и несовершен-
ности. Такое явление невозможно признать новым, потому что
оно есть в древнейших памятниках славянской письменно-
сти. Следовательно, необходимо значительно ограничить связь
между совершенностью—с одной, и употреблением настоящего
времени в значении будущего—с другой стороны, как в славян-
ском, так и в готском, древневерхненемецком и средневерхне-
немецком.
При сравнении глаголов, считаемых за совершенные в готском

и древненемецком, с соответственными явлениями в славянском,
быть может, окажется, что многие из немецких глаголов, не-
смотря на свою сложность с ga и на свое значение будущего
в настоящем времени, вовсе не совершенны. Так, в одном из при-
водимых Шлейхером примеров: готское mat ja jah drigka (φάγω
καί πίω)— ,/ѣмь и пи**“, настоящее время gamatjis \ак gadrigkais
(φάγεσαι και πίεσαι) „ѣси и пикши“ (Остр, ев., 115 б, Луки, XVII, 8)
есть будущее, но вовсе не совершенное с точки зрения современ-
ного языка, на который мы, не отклоняясь от славянского текста,
переведем: будешь есть и пить.
Возвращаюсь к славянскому.
Народ, пока жив, беспрестанно переделывает язык, применяя
его к изменчивым потребностям своей мысли. Быстрота течения
жизни никогда не дает возможности остановиться на известном
строе мысли и согласно с ним довести преобразование языка
до конца. Если отдельное лицо никогда не достигает полного
примирения несогласий между всеми своими мыслями, то тем
менее возможна в языке, создаваемом множеством особей, такая
стройность, чтобы всякое отдельное явление было согласно со
всеми остальными. Так и в рассматриваемом случае. По отно-
шению к замене будущего времени настоящим в старославян-
ском и древневерхненемецком мы замечаем два разнохарактер-
ных наслоения: а) более древнее, замену будущего времени на-
стоящим без различия категорий совершенности и несовершен-
ности, б) позднейшее, но долгое время существующее рядом
с первым, состоящее в разграничении будущего несовершенного
и совершенного и выражение последнего настоящим временем
глаголов совершенных.
При подробном сравнительном пересмотре словарей современ-
ных наречий и памятников старинной и народной литературы
найдется, без сомнения, много других подобных случаев; но из
приведенных примеров можно вывести некоторые заключения
о строе языка того времени, когда формы, употребительные
теперь только в значении будущего, имели значение настоящего
времени.
Во-первых, о беспредложных: очевидно, что форма паду имела
значение только настоящего времени, в то время, когда при ней
не стояла форма падаю, т. е. до разграничения глагола первой
степени от глагола второй, когда производных глаголов III, 2, б
(рицати, ричю), III, 2, г (дава), V, 4 (отглагольный), VI (отгла-
гольный), служащих ныне для различения степеней длительности,
еще вовсе не было, хотя и были их формальные первообразы.
Не было также IV—однократных. Вместе с появлением глаголов
на -аю (падаю, паду) паду, бывшее до того безразличным по
отношению к виду, получило значение конкретного действия
(паду теперь, в эту минуту) сравнительно с действием, обнима-
ющим большее протяжение времени (падаю). Однако одним при-
сутствием формы значения падаю, при конкретном паду, нельзя

объяснить, почему это паду стало будущим; нужно предположить
еще одно изменение в этом конкретном паду, именно сокращение
периода, им обозначаемого, по направлению к однократности;
нужно допустить в паду три слоя значений: 1) значение древ-
нейшее, безразличное по отношению к виду, 2) конкретно-дли-
тельное и 3) менее длительное. Не вижу возможности иначе
объяснить совершенного значения глагола паду, как допустивши
сближение его по смыслу с однократными. Внесши в глаголы
значение оконченности и неоконченности, большей или меньшей
длительности и однократности, язык нашел несовместимым зна-
чение настоящего времени со значением совершенности и одно-
кратности. Можно бы подумать, что сознание этой близости
выразилось в переходе некоторых из глаголов беспредложных
совершенных в разряд -н- в сербском пасти, паднем, лећи, легнем
(и лежем), ре%и, рекнем (речем), сјести, сједнем (сјдем); в поль-
ском, однако, этот переход может вовсе не иметь такого смысла,
так как класс заключает в себе и много конкретно длитель-
ных. Итак, ничто не отвергает предположения, что формы паднем,
padne? могли еще с этим именно характером иметь значение
настоящего времени, как польское ciagne, biegne.
Однако, допуская некоторое приближение такого глагола,
как паду, к однократным, вряд ли следует думать, что оно
вполне стало однократным. Если можно сблизить сяду, лягу со
стану, то уместно ли будет такое же сближение с однократными
таких глаголов, как благословлю, куплю. По-видимому, эти по-
следние, ставши совершенными, не перестают быть длительными,
подобно предложным поведу, понесу.
В формах сяду, лягу следует предположить, до решительного
их перехода к значению будущего времени, колебание между
настоящим и будущим, как доныне в женю и т. п.
В основании этого явления лежит, вероятно, следующий
взгляд: грамматическое время есть отношение действия и состоя-
ния ко мгновению речи и (так как мысль сознается мыслящими
первоначально только в форме речи) сознательной мысли о них.
Действие, занимающее одно неделимое мгновение или и более про-
должительное, но оконченное, не может быть современным акту
сознания этого действия. Удар грома поразил мой слух, вошел
в мою мысль, но, когда я даю себе отчет в этом, этого удара
уже не слышно, и мне остается сказать: гром грянул или, если
ожидается другой удар,— грянет. Я могу употребить настоящее
время лишь в тех случаях, когда действие представляется на-
столько продолжительным, что, начавшись до минуты сознания,
не прекращается и в течение самого акта речи и сознания:
дождь идет (т. е. теперь, когда я думаю об этом). Сказанным
объясняется, почему появление видов, и, в частности, глаголов
кратчайшего действия, повлекло за собою потерю значения
настоящего времени в этих глаголах; что же касается
причины, почему настоящее время получило значение будущего,

то она заключается в сознании сродства этих времен, более
древнем, чем выделение славянского языка, так как будущее
с основным окончанием sya-mi из os-ya-mi (окончания настоящего
времени) частью есть во всех индоевропейских языках, частью
предполагается ими. Так, в готском и древневерхненемецком
настоящее время служит вместе для выражения греческого
и латинского будущего; в среднем и нововерхненемецком тоже
употребляется настоящее с наречием, означающим будущее
в смысле будущего, а настоящее глагола werden уже в очень
древнее время получило значение будущего и теперь служит для
образования будущего описательного (Grimm. Grammat.,
стр. 4, 176—177).
Настоящее время историческое. „Пришел убогий
к брату своему. Просит убогий милостынку“ („Калики“, I, 43).
Если за настоящим (как говорит, просит, думает и т. п.), сле-
дующим за другим глаголом, следует изложение содержания
речи, мысли, просьбы, то это настоящее может опускаться:
„Вышел убогий за ворота, Взглянул убогий на небеса: „Сошли,
господи, скорую смерть!“ (ibid., 43).
Опущение глагола. ,ß в мене батенько ..; буде про-
хати, Щоб добрая доля“ (Метлинский, 145); „Бо я вдома
обідала, Аби братка одвідала (прийшла). Не так братка, діток
твоіх,—Що не мала зроду своіх“ (ibid., 279—280); „Усе ти, що
пити-гуляти, Та шкому порадоньки дати; Усе тії, Що напитися,
Та HiKOMy зажуритися!“ (ibid., 154); „Горілки не вживав, так
щоб через край“ (Кв.-Осн., I, 125); „Каб не было [замужем]
нашей сястрицы-зневаги, Каб не было: где суседочка-маточка,
где поветочка-хаточка“ (Могилевская губ., Сен.у.-Шейн, Мате-
риалы, II, 351).
§ 10. Будущее время
Что в славянских языках была особая форма для выра-
жения будущего времени, это выводится с полною досто-
верностью.
а) Из сохранившихся в старом списке перевода сочинений
Григория Назиянзина (список XI в.) остатков бывшего при-
частия будущего времени: бышѫштєѥ (то jxiXXov—
futurum) и неко-
торых других, на основании коих предполагается будущее
бышѫ, бышеши, бышеть, бышева, бышета, бышемъ, бышете,
бышѫть (Miklosich. Vergleichende Grammatik, В. HI. § 107).
„Се запрещенїѥмь своимь. искажж море, и положю рѣкы пусты.
х
д
й исъхнѫть рыбыи. не бышющи вод*, и оумьрѫть жажею“ (в ис-
правленном тексте „не сущей“) (Исайи, 50,2, Пророч. с Упиря
Лихого — Б ус л а ев, Хрестоматия, 175).
б) Из совпадения этих форм с живущим доныне в полной
силе литовским будущим на -siu [по образцу bu-siu (= славян-

скому БЫ-шѧ), büsi (из bu-sji), biis (из busi); двойственное 1-е лицо
busiva, 2-е лицо bäsita, множественное 1-е лицо—büsime, 2-е лицо
basite] с санскритским будущим на -sya-mi, -sya-si и прочее и
соответствующими формами в зенде, греческом (будущее -8<о),
латинском (будущее на -sco и устаревшее на -so, как facso и др.)
(см. Вор р. Vergleichende Grammatik, В. II, § 648 и след.).
Что касается до старославянских форм *обръснѫ (tondebo, cor-
rumpam, корень ври-), пла-с-нѫ (ardebo, корень пла-), въскопыснѫ
(calcitrdbo, корень к*п-), тъкыснѫ (tangam, корень тък-), в коих
-е- принимают за остаток суффикса будущего времени, то будущее
значение этих форм, очевидно, зависит не от этого -с-, а от
глагольного характера -н-; значение же суффикса, встречаемого
и во многих других глаголах, как русских, так и других сла-
вянских, подлежит исследованию. Также сомнительное значение
суффикса в формах и?-ми-шѫ (tabescam, предполагаемый корень
ми-, что в минѫти; значение будущего, зависимое от предлога,
как и в других совершенных глаголах) и в бѣгасѩѭ» (sic!), а не
бѣга-шаѭ—curso (см.: Miklosich, loc. cit. и Ворр, ibid.,
§ 658).
Потеряв простую форму будущего времени и тем отклонив-
шись от ближайшего из родственных—литовского языка, славян-
ский язык стал выражать будущее формами настоящего времени
глаголов беспредложных и предложных, а также и описаниями,
составленными из вспомогательного хощѫ, начьнѫ, имамь, бѫдѫ
и неопределенного наклонения на -ти. На вопрос же: „имеет ли
связь потеря особой формы будущего с появлением категории
совершенности и несовершенности“, можно было бы ответить
утвердительно лишь в том случае, если б замена особой будущей
формы настоящего времени была признаком появления категории
совершенности и несовершенности; но такая замена, как увидим,
не есть доказательство существования совершенности в совре-
менном смысле. Следовательно, потеря будущего времени и по-
явление совершенности могут находиться разве в отдаленной
посредственной связи, коей необходимости мы не видим.
Современный язык находит сродство в значении формы насто-
ящего времени и повелительного наклонения. Доказательством
служит замена недостающих форм повелительного наклонения
формами настоящего времени с союзом или без, именно: во всех
славянских наречиях в 1-м лице единственного числа, в 3-м лице
единственного числа и в 3-м лице множественного числа. Сверх
того, в русском и литовском потеряна повелительная форма
1-го лица множественного числа, сохраненная в украинском:
будьмо, несім, летім, робім, поспішаймо, рятуймо.
Особенность старинного русского языка состоит в том, что
он легко может в случаях упомянутой замены обходиться без
союзов (ать, да), т. е. формально может вовсе не различать

категорий повелительности (resp.—желательности) от изъяви-
тельности. Так, например, в 3-м лице в часто повторяющейся
формуле духовных грамот, дарственных записей и т. п.: „А кто
сю грамоту порушить, судить (= пусть судит) ему боѣ“ (1328 г.,
Собр. гос. грам., I, № 22); „а хто сю мою грамоту порушить,
судить ему боѣ, а не буди на немъ моего благословения въ сий
вѣкъ, ни въ будущий“ (1423 г., ibid., № 41); „а хто сю грамоту
порушить, судить ему боѣ, а не буди на немъ .. благословения“
(1356 г., ibid., № 26); „а хто ciio мою духовную рушитъ, судится
со мною передъ богомъ“ (1472 г., ibid., № 96); „Судить ти боѣ
и святая Софія, яко подумалъ еси на свою брал'ю, и станеши
съ нами передъ богомъ и ответь дашь за кровь нашу“ (Новгор.
I лет., 21,34). Во всех этих случаях в современном русском
следует ожидать оборота „суди ему, тебе бог“, откуда существи-
тельное судибоги. Так и во многих других случаях: „А отъиметь
боѣ которого сына исъ сыновъ моихъ, и жена его не пойдетъ
за мужъ, а не будетъ у нее детей, и сноха моя сидитъ въ мужа
своего удѣл-ѣ до своего живота .. а поминаетъ нашу душу;
а дети мои до ее живота въ брата своего удѣлъ не въступаются“
(1410 г., Собр. гос. грам., № 40); „а мои снохи и мой внукъ
темъ монастыремъ ... печалуются, а не обидятъ ... Язъ техъ
людей всѣхъ отпустила на слободу ... а снохи мои и мой внукъ
техъ людей, по моемъ животѣ, в холопи не ищутъ“ (1452 г.,
ibid., № 82); „а оже то, рехъ; яицемь толчете в зубы до обѣдни,
аще и велиціи? Еже малымъ, рече, то нѣту бѣды, причащаються“
(XIII в., Калайдович. Памятники, 185). Такие обороты
встречаются и в устной словесности: „Спасёт тебя бог, чело-
вече, Что ты мне радости возвещаешь“ („Калики“, I, 105).
Севернорусское: „Не откиньте-тко вдову вы бесприютную...
Да вы грубым словечком не обидьте-ткось, Да вы больным
ударом не ударьте-ткось. Как пойдут мои сиротныи к вам и
детушки. По вашему крыльцу да по переному. Не заприте-тко
новых сеней решотчатых...“ (Барсов, 7); „Не заходят к нам
добры людушки, Серой заюшко туды не проскакиват, Малая
птичка не залетыват, Извощики к нам не заизживают, Перехо-
жий калеки не прохаживают, От вас грамотки к нам не при-
нашивали“ (ibid., 91); „Лучше день лежим (т. е. будем лежать),
родитель, не едаютца [-цы.—А. Я.], Да мы суточки, родитель,
не пиваютца. Не пойдем мы, рожоны твои детушки, Да мы по
миру не идем по крещеному“ (ibid., 157); „Каб (чтобы) красочка
не родзилась, Каб дзевочки не сбирали, Каб вяночкоу не свивали
(не вили), На галоуках не носили, Каб и замуж не ходзили“
(Шейн, 238); „Не пиваючи“ (Рыбников, III, 108).
Разница—между „ты меня не обмани“ (этот раз) и „Не теряй-
ко, девушка, своей красоты, Не расплетывай своей трубчатой
косы, Не выплетывай ты ленты алыя“ (Архангельская губ.)
(„Тр. Этнограф, отд.“, V, 2,52); „Носи, миленький, не уранивай.
Люби девушек, не обманывай“ (ibid., 55).

Как эти примеры, так и употребление в современном языке
форм настоящего времени с союзом в значении повелительном
и желательном могут быть объяснены тем состоянием языка,
при котором, после потери особой формы будущего (оставшейся
в литовском), настоящее время, до различия категории совер-
шенности и несовершенности, могло означать и будущее.
Форма настоящего времени переходит к значению повелительному
именно как будущая по значению, а не как настоящая в тес-
ном смысле.
Настоящее время без ать, да в значении повелительного:
r-w
м ^ д
„Киръ црь повел'ѣлъ да до бжій съзидаетсѧ .. расхо же \&ъ
дом» црва дасться (в исправленном: да даешься), но и съсуди ..
иже Навходоносоръ взѧлъ ѡъ цркви въ Іерлимѣ .. въздаютсѧ и
внесутсѧ (в исправленном: да отдадутся) црковъ“ („Эздры“,
6,5, XV в. —Буслаев. Хрестоматия, 168); польский язык
XVI—XVII вв.: „Ktoby czynil wigeej niz przystoi niech zeby od
tego nizej opisany pobor dawat“; „Niechasz nam b?d^ dane dwa
woly“ (Leop. 3 Reg., 18); „Niechasz oni sobie obior^ jednego,
a zrgbawszy go, niechaj wtozq na drwa“ (Linde).
§ 11. Времена в древнерусском языке
(преходящее и аорист),
потерянные в современном языке
Образование преходящего.
а) Если есть разница в строении корня первой и второй
темы, то в основании преходящего большею частью лежит
корень первой темы, т. е. настоящего времени. Так, в II, 1, б:
дад-ѣаше (в русских памятниках дад-я-шеть)\ в II, 1, а: при
обрѣсти, обрѧштѫ—обрѧштаахъ (Супрасл. рукоп.— Miklo-
sich. Vergleichende Grammatik, В. III, § 133), с чем ср. в рус-
ских памятниках сядяше, ляжаше при сяду—сѣсти, лягу—лечи;
в русских памятниках часто будяшеть (буд-ѣ-аше), изидяшеть
(~ид-ѣа-ше)\ в II, 1, г.: пловѣахъ [хотя в сербско-славянском
памятнике XV в. встретилось и плу-ахъ (Miklosich, ibid.,
§ 165), поѩхъ (ibid., § 165)]; в II, 2, б: зовѣахъ, женѣахъ при
зъваахъ (ibid., § 232); в III, 1, б: измеляшеть—в Житии Фео-
досия (XII в.), как и в Супрасльской рукописи —мелѩахъ (ibid.,
§ 173); боряхуся (Лаврент. лет., 25,3).
В глаголах II, 1, б (образец жьну, жати) носовые гласные
не могли бы стоять перед характером преходящего (-ѣа-) даже
и тогда, если б образование этого времени от первой темы было
непременным правилом. Поэтому жьнѣахъ—жняхъ само по себе
не показывает, от какой именно темы оно образовано.
Формы, как начаху (в значении преходящем = начинать;
Лаврент. лет., 41,15), следует считать позднейшими и непра-

вильными; в русском они должны бы быть образованы по образцу
начьяху(ть). NB, вѣдѣху (ibid., 25,3).
б) Присутствие характера первой темы в преходящем видно:
в IV, 1,где в русских памятниках весьма обыкновении такие
формы, как въстаняше (при ста-то), примерзняшета (3-е лицо
двойственного числа), исчезняху при аористе, примерзохъ и др.;
в старославянских памятниках, по замечанию Миклошича (ibid.,
§ 186), довольно редки формы, как останѣахѫ (Супрасл. рукоп.);
но других, образованных от темы без характера подобно
аористу, не бывает. Напротив, в глаголах III, 2, б (пишу, пи-
сати), III, 2, а (ковати, кую), VI, а (^а- -е°ва-) °образование
преходящего от темы настоящего времени, например плюѩахъ
(ibid., § 237), пишаахъ (ibid., § 296), красуѩхъ (ibid., § 241),
составляет исключение и встречается большею частью только
в более новых памятниках. По правилу—плѣваахъ и прочее.
В русских памятниках—засыпашеть (при сыплю), глаголаше,
помазаше, прислаше, выѣхаше, бесѣдоваше, избесѣдовааше.
В старославянском г*р*ахъ и тому подобные глаголы
образованы от второй темы г*р*-; от первой было бы горѩахъ.
При стяжении ѣа вп, свойственном русским памятникам, выйдет
горяхъ, в коем уже нельзя распознать, от какой темы оно
образовано.
В преходящем глаголов к»д-*дхъ, ид-*ахъ видим гласный
характер преходящего во всей своей чистоте, так как тема
этих глаголов не заключает в себе никакой гласной приставки
к корню.
Сравнивая с этим вѣдѣахъ—ста-н-ѣѧхъ мы видим, что если эта
форма образована и от первой темы, то тематическое -е-= основ-
ному а не повлияло заметным образом на характер преходящего
и как бы опущено. В печаахъ1 точно так же -ѣа- непосредственно
примыкает к конечной гортанной корня и, смягчая ее, само
изменяется в а, как в мълчати, бѣжати, слышати. В биѩахъ
/', изменяющее ѣ в и, как в боятися, развилось бы и при обра-
зовании преходящего не от темы бит-, а от корня би-. В люб-
лѩахъ, если рассматривать эту форму при помощи одного сла-
вянского языка, па представляется происшедшим из ѣа под
влиянием /, происшедшего из характера -и-, общего для обеих
тем. В жвлгахъ {^-^j , г*р*дхъ, не вдаваясь в изыскания о про-
исхождении и лишь сравнивая эти формы с аористом желѣхъ,
горѣхъ, за гласную характеристику преходящего можем принять
одно а. Так и в преходящих от глаголов с характером второй
темы -а- или кончающимся на а- в — зъваахъ, писаахъ, дѣлаахъ,
1 В Лаврентиевской летописи „жежаху“ 19,9), „не можаше“ (25,4).