Павлов И. П. Полное собрание сочинений: Т. 3, кн. 2. — 1951

Павлов И. П. Полное собрание сочинений / АН СССР. - Изд. 2-е, доп. - М. : Изд-во АН СССР, 1951 - 1954
Т. 3, кн. 2 : [Двадцатилетний опыт объктивного изучения высшей нервной деятельности животных : главы XXXVI—LXIII (1923-1936 гг.)] / ред. Э. Ш. Айрапетянц. - 1951. - 439 с. : 5 л. ил. - "Список печ. тр. сотрудников автора", с. 353-379.
Ссылка: http://elib.gnpbu.ru/text/pavlov_pss_t3_kn2_1951/

Обложка

И. П. ПАВЛОВ

Фронтиспис

1

ПЕЧАТАЕТСЯ ПО ПОСТАНОВЛЕНИЮ
СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР
ОТ 8 ИЮНЯ 1949 г.

2

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

И. П. ПАВЛОВ

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ
СОЧИНЕНИЙ

ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ
ДОПОЛНЕННОЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

МОСКВА — 1951 — ЛЕНИНГРАД

3

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

И. П. ПАВЛОВ

ТОМ III

КНИГА ВТОРАЯ

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

МОСКВА — 1951 — ЛЕНИНГРАД

4 пустая

5

В III томе «Полного собрания сочинений» И. П. Павлова по сравнению с III томом «Полного собрания трудов» произведена перегруппировка глав в точном соответствии с их хронологией и теми дополнениями, которые вносились И. П. Павловым в каждое последующее издание «Двадцатилетнего опыта».

Вторая книга III тома «Полного собрания сочинений» И. П. Павлова содержит статьи, речи и доклады, включенные И. П. Павловым во второе—шестое издания «Двадцатилетнего опыта».

Кроме того, во вторую книгу III тома настоящего издания включены три статьи по условным рефлексам, не входившие в отдельные издания «Двадцатилетнего опыта» и в III том «Полного собрания трудов»: 1) «Физиология и патология высшей нервной деятельности», вышедшая отдельной брошюрой в 1930 г.; 2) «Проблема сна» — доклад, читанный в декабре 1935 г. и впервые опубликованный в I томе «Полного собрания трудов»; 3) «Новые исследования по условным рефлексам», впервые опубликованная в журнале «Science» в 1923 г. и помещенная в V томе «Полного собрания трудов».

6 пустая

7

ГЛАВЫ XXXVI-XXXVIII
(1923 г.)
ДОБАВЛЕНИЕ
КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
(1924 г.)

8 пустая

Вклейка после с. 8

АКАДЕМИК И. П. ПАВЛОВ
ДВАДЦАТИЛЕТНИЙ ОПЫТ
ОБЪЕКТИВНОГО ИЗУЧЕНИЯ
ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (ПОВЕДЕНИЯ)
ЖИВОТНЫХ
УСЛОВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ
СБОРНИК СТАТЕЙ, ДОКЛАДОВ, ЛЕКЦИЙ И РЕЧЕЙ
ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ДОПОЛНЕННОЕ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЛЕНИНГРАД
1924

9

XXXVI. ХАРАКТЕРИСТИКА КОРКОВОЙ МАССЫ БОЛЬШИХ
ПОЛУШАРИЙ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИЗМЕНЕНИЙ ВОЗБУДИМОСТИ
ЕЕ ОТДЕЛЬНЫХ ПУНКТОВ 1
Перед физиологом стоит колоссальная задача объяснить себе
функционирование корковой массы больших полушарий. В на-
стоящее время, конечно, могут быть делаемы только предвари-
тельные попытки к частным характеристикам этой массы, чисто
фактического характера. Одну из таких позволяю я себе в на-
стоящем изложении на основании многолетних ранних и текущих
работ моих с моими сотрудниками.
С давних пор мы занимаемся изучением рефлексов, назван-
ных нами условными, т. е. образованными при определенных
условиях в течение индивидуального существования животного.
Образование их связано с наличностью больших полушарий;
значит, они представляют специальную функцию этих полуша-
рий. При изучении этих рефлексов и собирается материал, год-
ный характеризовать корковую массу полушарий.
Всякий агент внешнего мира, способный при помощи спе-
циальных воспринимающих аппаратов данного животного транс-
формироваться в нервный процесс, раздражая определенный
пункт коры, может вызывать определенную деятельность того
или другого рабочего органа при посредстве проводов к эффек-
торным нервным элементам (клеткам и волокнам) этого органа.
1 Статья в «Schweizer Archiv für Neurologie und Psychiatrie» (Bd. XIII,
1923) (Die Charakteristik der Rindenmasse der Grosshirnhemisphären vom Stand-
punkte der Erregbarkeitsveränderungen. Schweizer Archiv... 1923, S. 568—
574.-Ред.).

10

Основным условием для этого является совпадение во времени
действия этого агента на организм с действием раздражителя,
вызывающего прирожденный безусловный рефлекс (разумея
здесь и то, что обыкновенно называется инстинктом) или выра-
ботанный, условный рефлекс, но уже хорошо закрепленный. При-
мер. Все агенты, ранее не имевшие никакого отношения к еде,
раз они совпали в действии на организм один или несколько раз
с актом еды, — затем одни, сами по себе вызывают пищевую
реакцию животного, т. е. ряд определенных движений и соот-
ветствующие секреции. Таким образом образованные условные
раздражители могут быть связаны со строго определенными
пунктами коры, благодаря чему получается возможность точно
следить за теми изменениями этих пунктов, которые они претер-
певают при разнообразной деятельности больших полушарий.
Эти изменения в настоящем изложении я буду понимать как
изменения в возбудимости этих пунктов.
Как уже также давно оказалось в наших опытах, всякий
хорошо выработанный условный раздражитель, раз он повто-
ряется временно или постоянно, но тогда при определенном усло-
вии, без сопровождения тем безусловным раздражителем, при по-
мощи которого он образован, он быстро (в минуты) теряет свое
явное раздражающее действие, больше того — он превращается
в тормозящий агент. Следовательно, пункт коры, им раздражае-
мый, теряет прежнюю возбудимость и приобретает другую. Так
можно выражаться потому, что теперь этот тормозящий агент,
при сохранении условий, его произведших, может обнаруживать
свое действие, т. е. вызывать тормозное состояние прямо, сразу,
совершенно так, как положительно действующий раздражитель
вызывает процесс возбуждения и обусловливает торможение
(внутреннее торможение, по нашей терминологии) разных степе-
ней, смотря по его продолжительности. Таким образом можно
было бы условно говорить о положительной и отрицательной
возбудимости. Мы давно уже находили основание употреблять
выражения: положительные и отрицательные рефлексы (работа
д-ра Г. В. Фольборта). Выгода такого формулирования фактов та,
что все состояния нервного элемента под влиянием всех раздра-

11

жений и при всех условиях представлялись бы сплошным непре-
рывным процессом, что в данном случае и отвечает фактическому
положению дела. Так как условия, делающие известные пункты
коры тормозящими, так же часты, как и условия для образования
положительно действующих пунктов, то вся кора представляет
собой грандиозный комплекс положительно и отрицательно воз-
будимых пунктов, тесно и пестро между собой перемешанных.
На этой системе более или менее зафиксированных пунктов воз-
никают изменения возбудимости при колебаниях внешней и вну-
тренней среды животного в следующем разнообразном виде.
Простой и частый случай таков. Как только каким-нибудь
другим раздражителем, внешним или внутренним, вызывается
новая нервная деятельность, выражающаяся в той или другой
работе рабочих органов, наш условный раздражитель теряет
более'или менее в его силе или даже становится совсем недей-
ствительным, т. е. под влиянием возникших новых очагов раз-
дражения в коре в пункте нашего условного раздражителя пони-
жается или даже сводится положительная возбудимость на нуль
(так называемое у нас внешнее торможение — очевидный аналог
подобных отношений и на низших отделах центральной нервной
системы).
Это имеет место только при раздражениях средней силы.
Если же раздражение очень сильно и сопровождается бурною
реакцией со стороны животного, тогда наш специальный раздра-
житель не только не теряет в действии, а, наоборот, сильно при-
обретает, т. е. положительная возбудимость пункта, на который
он действует, сильно повышается. Вот пример, сюда относя-
щийся. У собаки выработан условный пищевой рефлекс, пред-
ставляющий известную величину эффекта. У этой собаки вместе
с тем оказался сильно выраженным сторожевой рефлекс. При
лице, которое проделывает над ней в отдельной комнате экспери-
менты, она держится в станке совершенно покойно и позволяет
этому лицу без малейшего сопротивления исполнять на ней все,
что нужно при эксперименте. Если же экспериментатора в ком-
нате заменяет другое лицо, то сейчас же обнаруживается силь-
нейшая агрессивная реакция животного. И в это время применен-

12

ный новым лицом условный пищевой раздражитель дает резко
увеличенный эффект. Но стоит только постороннему лицу сде-
латься совершенно неподвижным, причем агрессивная реакция
прекращается и животное только упорно фиксирует его, — и
тогда, наоборот, тот же условный раздражитель дает резко
уменьшенный сравнительно с нормой рефлекс. Это может быть
повторено несколько раз (опыты д-ра М. Я. Безбокой).
Если при таких сильных посторонних раздражителях экспе-
риментатор испытывает условнотормозные пункты, то они теряют
их тормозящее действие и превращаются в положительно дей-
ствующие (так называемое у нас растормаживание).
При очень слабых посторонних раздражителях, когда положи-
тельно действующие пункты не подвергаются никакому замет-
ному действию, одни тормозные пункты испытывают изменения:
они начинают давать положительные эффекты (растормажи-
ваются), т. е. их отрицательная возбудимость переходит в поло-
жительную в той или другой мере.
Только что описанные изменения возбудимости происходят
сразу, никакой выработки их не требуется. Описываемые дальше
выступают постепенно.
Переходя к ним, я преимущественно остановлюсь на опытах
с кожно-механическими условными раздражителями, так как на
коже, как на очень большой и вполне и грубо доступной рецеп-
торной поверхности, все нас интересующие явления становятся
чрезвычайно отчетливыми. Сделав на многих местах кожи из
однообразного механического воздействия условные раздражи-
тели и выравняв их в эффекте, мы располагаем на значительном
районе коры легко контролируемой в отношении ее состояния
областью. Если мы имеем вдоль тела животного ряд приборов
для механического раздражения и сделаем из их действия услов-
ных раздражителей, а действие какого-нибудь крайнего из них
затем дифференцируем, т. е., не сопровождая его безусловным
раздражителем, сделаем из него тормозного раздражителя, то
торможение при каждом применении этого раздражителя из
соответствующего пункта коры временно распространяется и на
пункты положительного действия, проделывая движения туда и

13

обратно, иррадиируя сперва и потом концентрируясь. Этот факт
наблюдался уже давно и описан многими нашими авторами (д-ра
Н. И. Красногорский, Б. А. Коган и Г. П. Анреп). Тогда же
у одного из авторов (д-ра Когана) изолированно и не резко
означилось еще следующее явление. Непосредственно по прекра-
щении тормозящего раздражения, и именно на дальних от тор-
мозного пунктах, констатируется повышение возбудимости, т. е.
условный возбудитель дает больший эффект, чем давал до этого.
В последнее время на это явление было обращено особенное вни-
мание, и оно подверглось изучению со стороны нескольких наших
авторов на различных случаях внутреннего, т. е. выработанного,
торможения. Факт оказался и резким и постоянным. Остано-
вимся прежде на торможении, которое развивается на дифферен-
цируемом раздражителе. Чем более дифференцируемый агент
повторяется без сопровождения безусловным раздражителем, тем
тормозящее его действие наступает все скорее и становится все
значительнее и является, наконец, чисто тормозящим, без малей-
шего положительного действия. Вместе с тем это торможение,
сначала очень сильно иррадиировавшее, теперь все более и более
концентрируется под влиянием раздражения пунктов с положи-
тельным действием. Тогда и выступает новое явление. Непосред-
ственно и в ближайшее время — секунды и иногда даже
минуты — по прекращении действия тормозящего агента на
соседних пунктах положительного действия наблюдается повыше-
ние возбудимости. На одних пунктах, ближайших к тормози-
мому, это явление выступает как фазовое, сменяясь затем пони-
жением возбудимости и, наконец, возвратом к нормальному
уровню. На других же пунктах, дальнейших, обнаруживается
только повышение возбудимости, прямо переходящее в норму
(опыты д-ра К. М. Быкова). На других же собаках повышение
возбудимости сменяется обыкновенно на всех наблюдаемых
пунктах иррадиирующим торможением (д-р Д. С. Фурсиков,
студент Е. М. Крепе). Эти вариации, очевидно, определяются
степенью и быстротой как иррадиирования, так и концентрирова-
ния тормозного процесса и силой положительно действующих
пунктов. По примеру Шеррингтона, мы применяем к описанному

14

явлению термин «индукция». Это индуцирование возбуждения
тормозным процессом в нашем случае проявляется не в том эле-
менте, в котором было торможение, а в соседних элементах.1
Это — индукция на расстоянии.
Являлось интересным проследить состояние возбудимости на
соседних и отдаленных пунктах в то время, как действует тормо-
зящий раздражитель. Это было выполнено в опытах д-ра Н. А.
Подкопаева, но на другом виде внутреннего торможения. Если
положительный условный раздражитель, без сопровождения его
безусловным, повторяется с небольшими промежутками (в не-
сколько минут) несколько раз, то он быстро теряет свое раздра-
жающее действие, условный рефлекс угасает до нуля, как мы
говорим. И это вследствие развития в пункте раздражения тор-
мозящего процесса. Этот процесс, как и торможение при диффе-
ренцировке, по прекращении раздражителя распространяется,
иррадиирует. Д-р Подкопаев видел в своих опытах, что раздра-
жение других мест кожи, когда на одном из них развито угаса-
тельное торможение до нуля и поддерживается продолжающимся
раздражением, обнаруживается своеобразным образом. Раздра-
жение всех других мест кожи, как близких, так и дальних, дей-
ствует положительно, но с особенностями против нормального
раздражения. Резко и постоянно укорачивается латентный
период: вместо 4—5 секунд теперь 1—3 секунды, но общий
эффект становился меньше сравнительно с нормой. Наиболее
простое понимание факта представляется нам таким. Резкое
уменьшение латентного периода указывает на повышение возбу-
димости раздражаемых пунктов, но так как одновременно на
эффекторный центр падают как тормозящий импульс, так и поло-
жительный, то эффект является в размере алгебраической суммы.
Имеется основание принимать, что существует и обратное,
именно, что и раздражительный процесс индуцирует, усиливает
тормоз. И это тоже получается при основательной выработке
обоих этих процессов. Это надо заключить из следующих наших
опытов. Уже несколько лет тому назад д-р К. Н. Кржышковский
1 В настоящее время индукция констатирована и в том же элементе.

15

видел, что при так называемом у нас условном тормозе (комби-
нация условного раздражителя с индифферентным агентом, не
сопровождаемая безусловным раздражителем и потому затормо-
женная) разрушение его, т. е. превращение его в положительного
раздражителя посредством сочетания его с безусловным раздра-
жителем, идет различно, с различной скоростью, в зависимости
от того, ведется ли разрушение сплошь одно или правильно чере-
дуется с применением одного положительного условного раздра-
жителя, всякий раз сопровождаемого безусловным раздражите-
лем. В первом случае разрушение наступает с первого, второго
раза, во втором — оно долго не дает себя знать. Явление можно
понять так, что положительный раздражитель индуцирует тор-
мозной процесс и таким образом мешает его устранению. Опыт
д-ра Кржышковского в недавнее время был повторен и более
полно обследован д-ром Строгановым на дифференцировочном
торможении. Одна частота ударов метрономом была сделана
положительным условным раздражителем, а другая была отдиф-
ференцирована, т. е. являлась тормозящим агентом. Затем было
приступлено к разрушению дифференцировки, т. е. и эта вторая
частота так же сопровождалась безусловным раздражителем, как
и первая. Когда это делалось строго поочередно, с применением
раннего положительного раздражителя, то устранение тормоз-
ного процесса и образование положительного раздражителя из
второй частоты происходило очень медленно, через десятки раз;
при сплошном же разрушении результат достигается после пер-
вого, второго раза.
Таким образом мы имеем отрицательную фазу индукции:
вызывание процессом возбуждения процесса торможения.
Явление индукции в нашем случае развивается под долговре-
менным влиянием соответствующих раздражителей, а не суще-
ствует само по себе прямо и сразу. Дело, следовательно, пред-
ставляется в следующем виде: для образования изолированных
в коре очагов раздражения и торможения сперва требуется налич-
ность соответствующих раздражений, а когда эти очаги образо-
вались, для их поддержки, их прочности выступает индукция как
добавочный механизм.

16

В наших теперешних опытах над условными рефлексами
индукция обнаруживается почти исключительно на соседних
районах коры, а не на самом месте первичных процессов. Только
совершенно в другой форме и при следующих наблюдениях нам
приходилось видеть последнее. Считаю нелишним привести здесь
самый резкий случай этого рода. Дело касается собаки с сильно
развитым рефлексом покорности, рабства (собака подробно
исследована и описана д-ром Ю. П. Фроловым). Собака имела
изолированный желудочек для изучения работы пепсиновых
желез. Поставленная в станок, она оставалась в совершенно
бодром состоянии и вместе с тем становилась неподвижной, не
переменяя даже положения ног. Но, когда после некоторого вре-
мени ее снимали со станка, уже во время освобождения ее от
привязи она приходила в совершенно исключительное возбужде-
ние: неистово кричала и сильно рвалась прочь. И теперь было
невозможно ни окриком, ни побоями заставить ее вернуться
в станок, вскочить на стул и стать в станок, как она всегда
делала это, когда ее приводили из собачника в лабораторию для
опытов. Но если ее вывести на двор на несколько минут и снова
итти в лабораторию, она сама вбежит в лабораторную комнату
и сама вскочит в станок. Механизм явления не трудно себе пред-
ставить. Как у в высшей степени покорного животного, станок и
привязь сильно условно тормозят его двигательную систему,
как бы движение ни требовалось неловкостью положения и уста-
лостью членов. И потому, когда начинается освобождение от
этих тормозящих агентов, заторможенный долго двигательный
отдел больших полушарий приходит по индукции в чрезмерное
возбуждение. Явление в слабой степени наблюдается у многих
наших собак, но у этой было выражено особенно резко.
Существование положительной и отрицательной фазы индук-
ции, как сказано, способствует тонкости и точности разграниче-
ния друг от друга образуемых в коре, в течение индивидуаль-
ного существования, положительно и отрицательно возбудимых
пунктов, а к этому в значительной своей части и сводится целе-
сообразная, в интересах сохранения организма как отдельной
системы в окружающей среде, постоянная деятельность органа

17

тончайших связей животного с внешним миром — больших полу-
шарий.
Таковы фактические отношения. Что до их толкования, до
представления их внутреннего механизма, то в этом отношении
сейчас ничего определенного сказать нельзя, кроме того, что
таковы свойства, общие и специальные, коры больших полу-
шарий, даже не касаясь вопроса: каких именно ее элементов.
Очевидно, необходимо собирание дальнейшего фактического
материала. Пока все остается темным: и распространение тормоз-
ного процесса, и явления выработанной взаимной индукции, и
многие другие из вышеописанных явлений, а больше всего пере-
ход положительной возбудимости в отрицательную и обратно.

18

XXXVII. ОДИН ИЗ ОЧЕРЕДНЫХ ВОПРОСОВ ФИЗИОЛОГИИ
БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ 1
Один из очередных вопросов теперь нарождающейся строго
объективной физиологии больших полушарий есть вопрос отно-
сительно парности больших полушарий. Что значит эта пар-
ность? Как понимать, как представлять себе одновременную дея-
тельность больших полушарий? Что рассчитано в ней на заме-
щаемость и что, какие выгоды и излишки, дает постоянная
соединенная деятельность обоих полушарий? На основании суще-
ствующего научного материала мы знаем, что существует изве-
стное разделение деятельности между обоими полушариями. Hp
из наличных же данных также следует, что отсутствие (экстир-
пация у экспериментальных животных) одного полушария с те-
чением времени почти или даже вполне возмещается работой
остающегося. В физиологии условных рефлексов уже имеется
ряд опытов, которые ребром ставят вопрос о парной деятель-
ности больших полушарий. На этих опытах, пока немногочислен-
ных, я позволю себе остановиться в этом маленьком сообщении.
Наш сотрудник проф. Н. И. Красногорский в своей исключи-
тельно содержательной докторской диссертации («О процессе
задерживания и о локализации кожного и двигательного анали-
заторов в коре больших полушарий у собаки», С.-Петербург,
1911) впервые наблюдал, а затем уже и использовал факт, что
как условные положительные рефлексы, так и торможения
1 Труды Государственного Медицинского института в Москве, т. I,
вып. 1. «Неврология и психиатрия», 1923 (стр. 25—26. — Ред.).

19

(условные отрицательные рефлексы), выработанные на коже
одной половины животного, точнейшим образом воспроизводятся,
повторяются, без малейшей предварительной выработки, на сим-
метричных местах другой половины тела животного. Факт ока-
зался вполне точным и постоянным. Он был с некоторыми доба-
вочными деталями подтвержден следующим нашим сотрудни-
ком — д-ром Г. В. Анрепом. В работе этого автора выступил
также впервые факт так называемой стационарной иррадиации
условного раздражения. Факт состоял в следующем. Если мы
сделаем условного раздражителя из кожно-механического раздра-
жения определенного пункта кожи на одном конце тела, то при
первых пробах механического раздражения других мест кожи
также получается условный эффект, тем более слабый, чем
дальше лежит пробно раздражаемый пункт от пункта, на кото-
ром вырабатывался условный рефлекс. И вот совершенно те же
отношения точно воспроизводятся и на другой стороне.
Факты Красногорского и Анрепа были полностью подтвер-
ждены дальнейшими нашими сотрудниками (О. С. Розенталем
и Д. С. Фурсиковым).
В настоящее время к этим фактам сделал чрезвычайно инте-
ресное и даже, позволительно сказать, удивительное прибавле-
ние д-р К. М. Быков. Ему не удается до сих пор, несмотря на
большую настойчивость, дифференцировать симметричные пункты
кожи друг от друга. В то время как это давно и многократно
было установлено в наших лабораториях, дифференцировка раз-
личных пунктов кожи на одной стороне тела животного при
механических и термических раздражениях их, в виде положи-
тельных и отрицательных условных рефлексов, происходила чрез-
вычайно легко, д-р Быков не мог достигнуть ни малейшей диф-
ференцировки на симметричных местах кожи. На одной половине
кожи животного при механическом раздражении некоторых
пунктов были выработаны положительные условные рефлексы,
а один из крайних пунктов был отдифференцирован, т. е. его
ранее, в силу иррадиирования, положительное действие было
превращено в отрицательное, в задерживание благодаря систе-
матическому повторению раздражения без сопровождения без-

20

условным раздражителем (в нашем случае — едой). Эти отно-
шения сами собой воспроизвелись на другой половине тела.
Теперь было приступлено к отдифференцированию на этой дру-
гой стороне одного из положительно действующих пунктов первой
стороны, т. е. его раздражение систематически не сопровожда-
лось безусловным раздражителем. Произошло следующее. Если
частым повторением условного раздражения на второй стороне
без сопровождения безусловного раздражения это условное раз-
дражение стало затормаживаться, то также слабело раздражение
и на первой. Если здесь его восстановляли до нормы комбиниро-
ванием с безусловным раздражителем, то также восстановля-
лось положительное действие и на другой стороне. Таким
положение дела оставалось, несмотря на то, что условное раздра-
жение на симметричном месте другой стороны было повторено
без сопровождения безусловным раздражителем сто раз. Ни
намека на дифференцировку. Очевидно, дальнейшие опыты
в том же роде были бесполезны. Совершенно то же повторялось
с заторможенным пунктом первой стороны; от него нельзя было
отдифференцировать симметричного пункта другой стороны
в качестве положительно действующего. Как понимать этот
поистине загадочный результат? Ведь мы отлично и на себе и
на животных постоянно убеждаемся в факте, как точно и легко
дифференцируются симметричные пункты противоположных поло-
вин тела. Мы думаем над этим пунктом, сделали несколько пред-
положений и проектируем некоторые дальнейшие опыты, к кото-
рым только что приступаем.
Очевидно, чрезвычайно ценные и обильные результаты дадут
опыты с условными рефлексами на животных при уничтожении
комиссуральных связей между полушариями — опыты, которые
у нас на очереди.

21

XXXVIII. НОВЕЙШИЕ УСПЕХИ ОБЪЕКТИВНОГО ИЗУЧЕНИЯ
ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЖИВОТНЫХ 1
Я с особенным удовольствием принимаю участие в празднова-
нии дела, начатого тридцать лет назад выдающимся ученым и
страстным учителем Петром Францевичем Лесгафтом при по-
мощи просвещенного жертвователя, — дела, доведенного в на
стоящее время до блистательного конца.
Я приступаю к теме моего доклада.
Как ни странно, физиология только в самое последнее время
вступила в полное обладание животным организмом. Дело в том,
что одна из самых сложных и важных частей этого организма,
именно самый верхний отдел нервной системы — большие полу-
шария головного мозга, была, несмотря на свой исключительный
интерес, вне бесспорной компетенции физиологии. Почему же
так? Потому, что роль физиологии относительно этого органа,
т. е. головного мозга, оспаривала другая доктрина, которая, быть
может, и не принадлежит к отделу естествознания, это — психо-
логия. Конечно, психология, касающаяся субъективной части
человека, имеет право на существование, потому что ведь наш
субъективный мир есть первая реальность, с которой мы встре-
чаемся. Но если нельзя спорить о законности существования пси-
хологии как человеческой психологии, то очень можно оспаривать
1 Доклад на юбилейном заседании Научного института имени П. Ф.
Лесгафта 12 декабря 1923 г. (Изв. Научн. инст. им. Лесгафта, т. 8, 1924,
стр. 43—52. —См. также в: Bull Battle Creek Sanitär, v. 19, 1923—1924,
p. 1-4. -Ред.).

22

право существования зоопсихологии, психологии животных.
В самом деле, какими же мы располагаем средствами, чтобы
войти во внутренний мир животного? На основании каких дан-
ных мы можем серьезно говорить о том, что и как чувствует
животное? Поэтому, я думаю, можно считать, что слово и поня-
тие «зоопсихология» есть недоразумение. Что это так, демонстри-
руется, например, следующим фактом. Есть книга одного американ-
ского автора в триста страниц, где перебираются различные жи-
вотные и устанавливается аналогия между предполагаемым вну-
тренним миром животного и человека. При этом в книге постоянно
повторяется такая фраза: «если у них есть сознание». Что же это
за научная дисциплина?! Представьте, что у них (животных)
нет сознания, ведь тогда все это оказывается пустым разговором.
Но, однако, ясно, что если такой приговор надо вынести отно-
сительно зоопсихологии, это не касается того материала, который
собирают зоопсихологи. Материал этот состоит из изучения
влияний, которые оказывает внешний мир на животных, и отве-
тов животных на эти влияния. И, как фактический материал, он
имеет цену и будет впоследствии утилизирован. Что же касается
зоопсихологии как науки, то она, повторяю еще раз, не имеет
права на существование, раз мы ничего достоверного не можем
знать о внутреннем мире животных. И весь этот предмет должен
поступить в ведение физиологии высших отделов нервной
системы. А эта физиология, как я уже сказал, начала разрабаты-
ваться лишь в последнее время. Только двадцать-двадцать пять
лет тому назад ряд исследователей в Европе и Америке стал
относительно этого предмета на настоящую позицию.
Хотя физиология головного мозга, казалось, начала было
очень энергично разрабатываться с семидесятых годов прошлого
столетия, но до последнего времени она осталась отрывочной,
лоскутной физиологией. Получавшиеся факты почти никакого
отношения к полному появлению высшей нервной деятельности
животных, к их поведению, не имели. Получались, например,
различные движения различных групп мышц при раздражении
определенных участков мозговой коры, но как же это объясняло
высшую нервную деятельность животного, т. е. его поведение?

23

И только двадцать-двадцать пять лет тому назад появилась,
наконец, настоящая физиология больших полушарий, где предмет
трактуется, с одной стороны, строго естественно-научным обра-
зом, с другой — захватывает основные черты поведения живот-
ного. Несмотря на такой небольшой срок существования этой
физиологии, уже сейчас вся область очерчивается в таких грани-
цах, которые дают возможность в значительной части понимать
механизм общего поведения животного.
Центральным понятием этой физиологии больших полушарий
является так называемый условный рефлекс. Можно воспользо-
ваться и другими прилагательными, можно назвать этот рефлекс
временным, индивидуальным и т. д. Условный рефлекс заклю-
чается в следующем.
Фонд, основание высшей нервной деятельности животного
есть врожденные связи животного с окружающим миром. Всякое
разрушительное раздражение вызывает оборонительную реак-
цию. Пища вызывает положительную реакцию: животное берет
пищу, жует и т. д. Вообще сюда в эту группу врожденных связей
животного входят все реакции, которые обычно называются или
рефлексами, или, если они сложны, инстинктами.
Эти рефлексы есть функция низших отделов нервной системы.
Большим полушариям принадлежит особая функция — функция
условных рефлексов, временных рефлексов, т. е. связывание
с известной физиологической деятельностью таких агентов, кото-
рые раньше с этой деятельностью не были связаны, причем все
эти новые связи прежде всего образуются при помощи врожден-
ных связей. Именно, если на животное действует какой-либо
агент, постоянно, в силу врожденной связи, обусловливающий
известный ответ, и если одновременно с этим агентом действует
какой-либо новый агент, то после нескольких таких повторений
этот новый агент станет делать то же, что делает врожденный
агент. Так, например, пища является для собаки врожденным
агентом. Собака стремится приблизиться к пище, выбрать ее,
жевать и т. д. Помимо этого наблюдается и секреторная реакция,
отделяются различные жидкости, слюна и т. д. И вот, если
с этим безусловным агентом, пищей, совпадает другой агент,

24

например какая-либо картина, звук, запах и т. д., то все эти
агенты сами по себе делаются возбудителями пищевой реакции.
То же относится и ко всем другим безусловным связям — оборо-
нительному, половому рефлексу и т. д.
При помощи этого основного явления высшей нервной дея-
тельности получается широкая, можно сказать, безграничная воз-
можность изучать всю деятельность больших полушарий, т. е.
весь тот синтез и весь анализ как внешнего, так и внутреннего
мира, на который способно данное животное. А ведь этот синтез
и анализ исчерпывают все поведение животного. Для того чтобы
быть в равновесии с окружающим миром, надо, с одной стороны,
как анализировать, так и синтезировать этот мир, потому что
мир действует не только в виде простых агентов, но и в виде
очень сложных комбинаций их, с другой — анализировать и син-
тезировать соответственно деятельность организма.
Основные процессы, на которых основывается этот синтез и
анализ, — это, с одной стороны, раздражительный процесс,
а с другой — тормозной процесс, какая-то противоположность
раздражительного процесса. Я говорю «какая-то» потому, что мы
пока ближе ни о раздражительном, ни о тормозном процессе
ничего не знаем. Делаются лишь догадки, которые не привели
еще к определенному результату. Образование условного
рефлекса основано на раздражительном процессе, но этим дело
не ограничивается. Для получения правильного отношения орга-
низма к внешнему миру необходимо не только образование вре-
менных связей, но и постоянное и быстрое корригирование этих
связей, когда эти временные связи при определенных условиях не
оправдываются действительностью, т. е. их отмена. И эта отмена
временных связей осуществляется при помощи торможения.
Таким образом в беспрерывном процессе уравновешивания
организма с внешним миром принимают участие оба процесса:
как раздражительный, так и тормозной. И масса реакций живот-
ного делаются понятными, если мы познакомимся с основными
свойствами этих двух процессов. Как раздражительный, так и
тормозной процессы, возникшие под влиянием определенных
раздражений, проделывают по массе больших полушарий извест-

25

ное движение, скорость которого меряется не только секундами,
но и минутами. Сейчас еще хорошо не выяснено, как относятся
скорости этого движения обоих процессов друг к другу. Может
быть, тормозной процесс движется несколько медленнее.
Далее, известно, что это движение в двух направлениях. Как
раздражительный, так и тормозной процессы вначале расплы-
ваются, распространяются по большим полушариям, иррадии-
руют. А в следующую фазу они концентрируются, сосредоточи-
ваются в определенном пункте.
Раздражительный и тормозной процессы с этими их свой-
ствами и обусловливают всю деятельность больших полушарий.
Основное явление — образование временных^ связей — основано
на способности раздражительного процесса концентрироваться.
Механизм образования условного рефлекса, механизм ассоциа-
ций, представляется в следующем виде. Происходит сильное
раздражение, например пищей, и тогда всякое другое раздраже-
ние, которое одновременно падает на другую часть полушарий,
концентрируется этим сильным раздражением в направлении
к его пункту.
Точно так же концентрируется и торможение, чем достигается
образование условных тормозных рефлексов.
Иррадиирование дает себя знать точно так же в очень круп-
ном проявлении высшей нервной деятельности. Возьмем сильное
раздражение; оно будет широко иррадиировать по большим
полушариям, и это выразится в усилении сразу многих деятель-
ностей животного — случай эмоции. Я помню собаку, у которой
был очень развит агрессивный рефлекс на чужих людей. Она
признавала хозяином и оберегала только одного эксперимента-
тора, а на всякого постороннего, появлявшегося в эксперимен-
тальной комнате, реагировала страшным лаем и т. д. Когда
экспериментатора заменял я и пробовал условные пищевые
рефлексы, я видел не уменьшение, а чрезвычайное усиление их.
Ту пищу, которую я давал ей, она ела с чрезвычайной жад-
ностью. Следовательно, в данном случае первичное раздражение
агрессивного центра иррадиировало и заряжало также и пищевой
центр.

26

С другой стороны, вот яркий случай иррадиирования тормо-
жения. Как показало детальное исследование, то торможение,
которое существует рядом с раздражением и постоянно его корри-
гирует, есть по существу тот же процесс, что и сон. И сон пред-
ставляет лишь крайнюю иррадиацию тормозного процесса. Для
того чтобы исключить сон, надо ограничивать торможение встреч-
ными раздражителями. Когда же тормозной процесс не встречает
сопротивления со стороны раздражительного процесса, он разли-
вается по большим полушариям и переходит в нижние части
мозга, обусловливая полное пассивное, сонное состояние животного.
Таким образом взаимное ограничение обоих нервных про-
цессов обусловливает в бодром состоянии то, что большие полу-
шария представляют собой грандиозную мозаику, где имеются,
с одной стороны, пункты раздражения, а с другой стороны,
пункты торможения, хронически усыпленные. И наличием этих
тесно перемешанных между собой то раздражаемых, то усыплен-
ных пунктов и определяется все поведение животного. На одни
раздражения животное будет отвечать деятельностью, на дру-
гие — торможением.
Этому распределению очень способствует добавочный про-
цесс — это процесс взаимной индукции. Существует такое отно-
шение, что раздражение, возникшее в определенном месте, вызы-
вает в округе и на своем месте тормозной процесс, благодаря
чему ограничивается распространение раздражительного про-
цесса. С одной стороны, тормозной процесс индуцирует раздра-
жительный процесс, чем в свою очередь ограничивается тормо-
жение. Таким образом упрочивается разграничение всей терри-
тории больших полушарий на возбуждаемые и тормозные пункты.
Вот самый беглый очерк наших старых работ. Переходя
к новостям, я должен заявить, что все это — не моя лично работа,
но главным образом моих сотрудников. У меня были не только
руки чужие, но и наши мысли постоянно сливались.
Итак, из того, что я сказал, ясно, что полное поведение живот-
ного складывается из балансирования раздражительного и тормоз-
ного процессов, приуроченных к различным агентам. Но далее
оказывается, что это балансирование для животного — вещь часто

27

не очень легкая и стоит большого напряжения, большого труда.
Это отчетливо можно видеть на наших лабораторных животных.
Если я вызвал раздражительный процесс и хочу его ограни-
чить тормозным процессом, то животному трудно: оно начинает
визжать, лаять, рваться из станка и т. д. И это только потому,
что я вырабатываю трудный баланс между возбуждением и тор-
можением. Если каждый из нас обратится к своей жизни, к дета-
лям своего поведения, то найдет много сходных примеров. Если
я, например, чем-нибудь занят, меня направляет известный раз-
дражительный процесс, и если в это время мне скажут «сделай
то-то», мне делается неприятно. Это ведь значит, что сильный
раздражительный процесс, который меня занимал, мне надо за-
тормозить и перейти потом к другому. Классический пример
в этом отношении представляют так называемые капризные дети.
Вы приказываете им что-нибудь сделать, т. е. требуете от ребенка
затормозить один раздражительный процесс и начать другой.
И дело доходит часто до сильной сцены. Ребенок бросается на
пол, стучит ногами и т. д.
Больше того, это напряжение, эта трудная борьба отзывается
болезненно на мозге собаки, т. е. вы после такого напряжения ви-
дите совершенно отчетливо нарушение нормальных отправлений
мозга. И, очевидно, эти случаи объясняют нам генезис тех заболе-
ваний, которые мы часто видим в жизни, под влиянием очень силь-
ных раздражительных и тормозных процессов. Например, с одной
стороны, вы переживаете сильный раздражительный процесс, а
обстоятельства повелительно требуют его затормозить. И это часто
ведет к нарушению нормальной деятельности нервной системы.
Изучением этого явления мы сейчас и заняты. Эти болезнен-
ные отклонения нормальных функций мозга наблюдаются в двух
направлениях. С одной стороны, у одних животных страдает
раздражительный процесс, а у других, наоборот, — тормозной
процесс. Если вы имеете животное, у которого пострадал тормоз-
ной процесс, тогда это выражается очень отчетливо. Животное,
раньше спокойное, теперь делается нервным, не может спокойно
стоять и т. д. А при наших опытах оказывается, что у животного
исчезают тормозные процессы, животное делается как бы вообще

28

лишенным тормозной функции. Мы видим, что в борьбе взял
перевес раздражительный процесс. И я помню животных, кото-
рых надо было оставлять без экспериментальной работы на три-
четыре месяца, и только после этого возвращались нормальные
отношения. Лишь после этого можно было осторожно и посте-
пенно восстановлять тормозной процесс.
Итак, одно отклонение от нормальной деятельности происхо-
дит в сторону преобладания раздражительного процесса. В дру-
гой же раз бывает наоборот: нарушение связано с преобладанием
тормозного процесса. При этом наблюдается ограничение поло-
жительной деятельности животного, наклонность ко сну, несоот-
ветственное, неуместное торможение.
Если мы теперь с этими данными обратимся к патологиче-
скому миру человека, то аналогии могут быть найдены. Мы
имеем там, с одной стороны, неврастеников, которые плохо тор-
мозят себя, а с другой — различные формы истерии, где преоб-
ладает торможение в виде анестезий, параличей, чрезвычайной
внушаемости и т. д. И мне думается, что эти патологические
состояния соответствуют тем отклонениям от нормы, какие мы
наблюдали на наших животных.
Говоря об этом, нельзя не упомянуть следующего. При изу-
чении этих отклонений в сторону преобладания торможения,
ослабления раздражительного процесса, нам пришлось убедиться,
что одно из открытий нашего выдающегося покойного физиолога
Н. Е. Введенского глубоко справедливо.
Введенский сделал очень много в нервной физиологии, ему
посчастливилось найти здесь крупные факты, но он почему-то
был недостаточно оценен в заграничной прессе. Ему, между про-
чим, принадлежит книга «Возбуждение, торможение и наркоз»,
в которой он устанавливает изменения нервного волокна пол
влиянием сильных раздражителей и различает при этом не-
сколько фаз. И вот оказывается, что эти своеобразные фазы
целиком воспроизводятся и на нервных клетках, когда вы сильно
напрягаете борьбу между раздражительным и тормозным про-
цессами. Не сомневаюсь, что после такого совпадения работы
Введенского будут, наконец, оценены по достоинству.

29

Кроме того, что я вам изложил, за последнее время пришлось
сделать интересные наблюдения, касающиеся изменения высшего
мозга в связи с возрастом и под влиянием нарушения нормаль-
ного химизма организма. У нас одновременно двумя работниками
делались опыты, с одной стороны, на очень старой собаке, с дру-
гой — на собаке без щитовидной железы. Как известно, совер-
шенное удаление щитовидной железы у людей ведет к ослабле-
нию функций больших полушарий: у них при этом постепенно
развивается кретинизм.
Что же оказалось у нас? Обыкновенно мы пользуемся для
образования условных рефлексов пищевым рефлексом. Так вот,
при этом пищевом безусловном рефлексе никаким образом отчет-
ливая временная связь не образовывалась. Проходили месяцы,
а этой связи мы получить не могли, причем у старой собаки
совершенно не обозначился условный пищевой рефлекс, а у со-
баки без щитовидной железы он намечался, но только к концу
каждого экспериментального сеанса, а на другой день надо было
все начинать сызнова. Оказывался, таким образом, большой
изъян в деятельности больших полушарий.
Что же это значит? G какими изменениями мозга это свя-
зано? Мы решили, что в обоих случаях, вероятно, очень пони-
жена возбудимость больших полушарий. Ведь все мы, старые
люди, знаем, что с годами резко понижается память настоящего
и, для того чтобы хорошо что запомнить, надо держать внимание
на предмете более долгое время, и тогда только раздражение
в мозгу укрепляется. На этом основании мы принимали, что
в случае с нашими собаками нормальную деятельность можно
было бы вернуть, если повысить каким-нибудь образом общую
возбудимость мозга. Для этого мы заменили пищевой раздражи-
тель более сильным. Надо сказать, что мы во время опыта даем
еду маленькими порциями, а основную еду животное получает
после опыта. Очевидно, наше подкармливание во время опыта
оказывалось недостаточным возбудителем. Поэтому мы вместо
пищевого рефлекса применили оборонительный рефлекс на влива-
ние кислоты в рот. Судя по двигательной реакции, этот рефлекс,
очевидно, был связан с более значительным возбуждением мозга.

30

Наше предположение оправдалось. Когда мы подняли таким
образом возбудимость мозга, тогда можно было легко образовать
и условный кислотный рефлекс. Получился, следовательно, важ-
ный факт: при понижении возбудимости мы имели недостаточ-
ную деятельность полушарий; стоило нам эту возбудимость под-
нять, и деятельность полушарий восстановилась.
Но мы пошли дальше. После того как мы получили условный
рефлекс на кислоту, мы решили посмотреть: как обстоит дело
с тормозным процессом? Мы приступили к выработке дифферен-
цировки, которая, как известно, основана на торможении.
Условный рефлекс у нас был выработан на 100 ударов метро-
нома, а дифференцировку мы стали вырабатывать на 50 ударов
метронома в минуту. У другой собаки определенный тон был
условный раздражитель, а его октава — дифференцируемый.
И вот оказалось, что как для одной, так и для другой собаки эта
задача оказалась совершенно невыполнимой. У одной собаки (без
щитовидной железы) дифференцируемый агент был повторен до
шестисот раз, и все же различения не получилось. В это время
наш «старик» помер, а кретин продолжал жить. Надо было
притти к убеждению, что эти животные неспособны к дифферен-
цировке, т. е. торможению, между тем как такие же дифферен-
цировки являются легкими задачами для нормальных животных.
Тогда мы рассудили, что, быть может, тормозной процесс
каким-то образом зависит от раздражительного процесса и, воз-
можно, что мы возбудимость, тонус больших полушарий, все еще
не подняли до надлежащей высоты. Мы употребили тогда вместо
безусловного кислотного раздражителя более сильный разруши-
тельный раздражитель, именно — электрический ток, приложен-
ный к коже, который вызывает сильную реакцию, существующую
не только когда действует ток, но и некоторое время вне дей-
ствия тока. Животное часто поднимает ту ногу, к которой при-
кладывался ток. Тот же тон быстро превратился з условный
разрушительный раздражитель. Как только раздавался наш тон,
собака вертелась, визжала и т. д.
И вот теперь чрезвычайно легко образовалась и дифференци-
ровка. Когда мы вместо этого тона применяли тон октавой выше

31

и не сопровождали этот тон безусловным раздражителем, собака
этот тон отличала совершенно отчетливо; на один тон она резко
реагировала оборонительной реакцией, а на другой тон, октавой
выше, никакой реакции не было.
Следовательно, применив электрический ток, мы подняли воз-
будимость мозга еще выше, и то, что раньше для животного было
невозможно, теперь было выполнено. Очевидно, раздражитель-
ный процесс находится в каком-то существенном отношении
к тормозному процессу: когда падает раздражительный процесс,
становится слабым, а то и исчезает и тормозной процесс.
С этой точки зрения становятся понятными и такие факты,
как стариковская болтливость и старческое слабоумие. Откуда
берется болтливость? Когда человек располагает нормальной
деятельностью мозга, он говорит только постольку, поскольку это
уместно и основательно. А если он говорит много и без толку,
то ясно, что он теперь себя не останавливает, не тормозит. Так
же надо понимать и слабоумие, когда связь мыслей не соответ-
ствует действительности. Нормально то, что не соответствует
действительности, не допускается, отбрасывается. А в случае
нарушения тормозного процесса все связывается как попало, без
малейшей помехи. После этих опытов для меня стал понятен один
психиатрический случай, который я видел пять лет назад в боль-
нице для душевнобольных. Там был старик, который в течение
двадцати лет лежал в клинике живым трупом. Он не производил
ни одного движения, не произносил ни одного слова с 35—40 лет
до шестидесятилетнего возраста. А начиная с 60 лет постепенно
начал проявлять обычную двигательную деятельность, начал
говорить, вставать и т. д. При разговоре с ним теперь выясни-
лось, что он за все истекшее время все сознавал, все видел, слы-
шал, понимал, но не мог двигаться, говорить. Значит, все время
на его нервной системе, специально на двигательном отделе боль-
ших полушарий, лежало торможение, и только к старости, когда
тормозные процессы слабеют, это торможение начало умень-
шаться, сходить.
Таким образом вы видите, какие крупнейшие факты нор-
мального и патологического поведения человека становятся по-

32

нятными с точки зрения этой новой, настоящей физиологии
высшей нервной системы. Я приведу еще один поучительный
пример. Наша умственная деятельность главнейше основана на
длинной цепи раздражений, на ассоциациях. И мы в наших опы-
тах этой стороной тоже занимались. Было интересно посмотреть:
нельзя ли образовать новый условный рефлекс не при помощи
безусловного рефлекса (у нас обыкновенно — еды), а при
помощи хорошо выработанного условного? Когда мы образовали
условный рефлекс, например, на 100 ударов метронома, то эти
удары являются постоянным и значительным возбудителем
пищевой реакции. Так вот, нельзя ли при помощи этого
прочного условного рефлекса выработать следующий условный
рефлекс, второго порядка, не применяя еды? Оказалось, что если
мы связываем во времени несколько раз наш метроном, скажем,
с почесыванием, то после нескольких повторений это почесыва-
ние кожи также станет вызывать пищевую реакцию. Теперь про-
изошло следующее. Долгое время, употребляя пищевые рефлексы»
мы не могли выработать условного рефлекса третьего порядка;
дело всегда обрывалось на рефлексе второго порядка. В связи
с чем же это находилось? Оказалось, что стоит вам поднять
общую возбудимость мозга, и тогда можно образовать и услов-
ный рефлекс третьего порядка. Когда мы вместо пищевого без-
условного раздражителя взяли более сильный разрушительный
безусловный раздражитель (электрический ток), то легко выра-
ботали и условный рефлекс третьего порядка.
Вот краткое сообщение о наших новейших результатах, кото-
рое, я думаю, убедит вас, как физиолог может захватить, анали-
зировать, выяснять высшее поведение человека. Я думаю, что
на этом пути исследования человеческий ум ждет исключитель-
ная победа. Я надеюсь, что даже и я, в моем возрасте, успею уви-
деть кое-что, а масса более молодых из присутствующих будут
свидетелями чрезвычайных завоеваний. Вот что значит введение
естественно-научного метода, его приемов, и в ту сложную
область, которая до сих пор разрабатывалась только с субъек-
тивной точки зрения.

33

ГЛАВА XXXIX
(1925 г.)
ДОБАВЛЕНИЕ
К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
(1925 г.)

34 пустая

35

XXXIX. ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ РАЗДРАЖЕНИЕМ И ТОРМОЖЕ-
НИЕМ, РАЗМЕЖЕВАНИЕ МЕЖДУ РАЗДРАЖЕНИЕМ И ТОРМО-
ЖЕНИЕМ И ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ НЕВРОЗЫ У СОБАК 1
Посвящается памяти моего луч-
шего друга профессора Роберта Тигер-
штедта, которому физиология много
обязана как исследователю и как
споспешнику физиологического знания
и физиологической работы.
Все сообщенные ниже фактические материалы относятся до
работы больших полушарий и получены методом условных
рефлексов, т. е. рефлексов, образующихся в течение индивидуаль-
ного существования животного. Так как понятие об условных
рефлексах все еще не сделалось общеизвестным и общепризнан-
ным среди физиологов, то, чтобы не повторяться, я прошу чита-
теля предварительно обратиться к моим недавним статьям, по-
явившимся в этом же архиве (1923 г.).
В работе больших полушарий мы должны были, на основа-
нии яркой фактической разницы, установить два вида торможе-
ния, по нашей терминологии: внешнее и внутреннее. Первое обна-
руживается на наших условных рефлексах сразу, второе разви-
вается со временем и постепенно вырабатывается. Первое есть
точное повторение торможения, хорошо и давно известного
в физиологии низшего отдела центральной нервной системы при
1 Статья на немецком языке в «Skandin. Archiv f. Physiol.», основанном
проф. Р. Тигерштедтом (Die Beziehungen zwischen Erregung und Hemmung,
das Auseinanderhalten von Erregung und Hemmung sowie experimentelle Neuro
sen an Hunden. Skandin. Archiv f. Physiol, Bd. 47, H. 1—2, 1926,
S. 1—14. -Ред.).

36

встрече раздражений, касающихся разных центров, вызывающих
разные нервные деятельности, второе может быть свойственно
только большим полушариям. Вероятно, однако, разница между
этими видами торможения относится только до условий их воз-
никновения, но не самого процесса в его основе. Об этом пункте
наши исследования еще продолжаются. В этой статье будет
говориться только о внутреннем торможении, и потому я дальше
буДУ употреблять слово «торможение» без его прилагательного,
но постоянно разумея внутреннее торможение.
Есть два условия или, лучше сказать, одно условие, от при-
сутствия или отсутствия которого зависит, что импульс, со вне
приносимый в клетки больших полушарий, будет хронически вы-
зывать в них или процесс раздражения, или процесс торможе-
ния. Другими словами: один раз будет положительным, другой
раз — отрицательным. Это фундаментальное условие состоит
в следующем: если приходящее в клетку больших полушарий
раздражение совпадает с каким-либо другим обширным раздра-
жением больших полушарий, а, конечно, также и какого-либо
нижележащего отдела головного мозга, оно хронически останется
положительным раздражением; при противоположном условии
оно рано или поздно сделается отрицательным, тормозным.
Конечно, относительно этого несомненного факта сейчас возни-
кает вопрос: почему это так? Но пока этот вопрос остается без
ответа. Таким образом приходится исходить из этого факта, не
затрагивая его анализа. Это и есть первое основное отношение
между раздражением и торможением.
Физиологи давно знали о распространении раздражительного
процесса. Изучение высшей нервной деятельности привело нас
к заключению о распространении и тормозного процесса из
пункта, где он произведен первично при соответствующем усло-
вии. Факты, из которых сделано это заключение, совершенно
просты и очевидны. Теперь, если из одного пункта распростра-
няется раздражительный процесс, из другого — тормозной, то
они друг друга ограничивают, заключая каждый в определенный
район, в определенные рамки. Этим способом может быть достиг-
нуто очень тонкое функциональное разграничение отдельных

37

пунктов коры больших полушарий. Когда дело идет об этих
отдельных пунктах, подвергающихся раздражению при соответ-
ствующем условии, оно легко представляется на схеме клеточной
конструкции. Мысль встречается с некоторым затруднением,
когда мы имеем раздражительный или тормозной процесс, при-
уроченный к различным интенсивностям или другим подобным
вариациям (например, различная частота ударов метронома)
одного и того же элементарного внешнего раздражающего аген-
та. Чтобы понять это, продолжая стоять все на той же более
простой клеточной схеме, нужно было бы принять для этого
агента пунктом приложения не одну клетку, а группу их. Во
всяком случае это — факт, что с одной интенсивностью извест-
ного элементарного агента может быть сочетай раздражительный
процесс, а с другой — тормозной. Итак, второй общий пункт
отношения между раздражением и торможением в коре больших
полушарий есть их взаимное пространственное разграничение,
размежевание. Очевиднейшая демонстрация этого достигается
в опытах с механическим раздражением различных пунктов кож-
ной поверхности.
Таким образом приходится представлять себе некоторую
борьбу между двумя противоположными процессами, кончаю-
щуюся в норме известным равновесием между ними, известным
балансом. Эта борьба и это равновесие — нелегкое дело для
нервной системы. Мы видели это с самого начала нашей работы
и видим постоянно до сих пор. Животное выдает эту трудность
часто двигательным беспокойством, скулением и одышкой. Но
в большинстве случаев равновесие, наконец, устанавливается,
каждому процессу отводится свое место, свое время, и животное
делается совершенно спокойным, соответственно реагируя на
падающие раздражения то раздражительным, то тормозным про-
цессами.
Лишь при некоторых условиях указанная борьба кончается
нарушением нормальной нервной деятельности, наступает пато-
логическое состояние, длящееся днями, неделями, месяцами и
даже, может быть, годами и которое или само постепенно воз-
вращается к норме при перерыве опытов, при предоставлении

38

животному отдыха, или его приходится устранять, лечить опре-
деленными воздействиями.
Эти особенные случаи сначала возникали перед нами слу-
чайно, для нас неожиданно, а затем уже производились нами
нарочно, с целью изучения. Вот они в хронологическом порядке.
Первый относящийся сюда факт получен нами уже давно
(опыты д-ра Ерофеевой). Факт состоял в следующем. У собак
условный пищевой рефлекс вырабатывался не из индифферент-
ного агента, а из разрушительного агента, вызывающего при-
рожденный оборонительный рефлекс. Кожа собаки раздражалась
электрическим током, и вместе с тем собака подкармливалась,
вначале даже насильно. Сначала применялся слабый ток, а за-
тем он мог быть усилен до максимума. Опыт кончался тем, что
на сильнейший ток, как и на сильный ожог и механическое раз-
рушение кожи, имелась только пищевая реакция (соответствен-
ная двигательная реакция и слюноотделение) без малейшей обо-
ронительной, даже без изменений дыхания и сердцебиения, свой-
ственных этой последней реакции. Очевидно, этот результат до-
стигался направлением внешнего раздражения к пищевому
центру одновременно с задерживанием центра оборонительной
реакции. Этот особенный условный рефлекс существовал в таком
виде несколько месяцев и, вероятно, мог оставаться и дальше при
прежних условиях, но мы его видоизменили так, что электриче-
ское раздражение начали систематически переносить все на но-
вые и новые пункты кожи. И когда число этих пунктов оказа-
лось значительным, то положение дела сразу и резко измени-
лось у одной из наших собак. Теперь всюду и на самом старом
месте и при слабейшем токе обнаружилась только сильнейшая
оборонительная реакция и ни следа пищевой.
Никакими мерами сейчас мы не могли вернуть старый ре-
зультат. Собака, ранее спокойная, стала очень возбужденной.
У другой собаки тот же конец наступил лишь тогда, когда, не-
смотря на большое число мест кожи, с которых при сильном
токе получалась все только пищевая реакция, мы в течение
одного и того же опыта многократно и быстро переходили с раз-
дражением с места на место. Обеих собак пришлось оставить

39

в покое на несколько месяцев, и, однако, только у одной можно
было, действуя очень медленно и осторожно, восстановить услов-
ный пищевой рефлекс на разрушительный агент.
Второй случай в том же роде наблюдался несколько позже
(опыт д-ра Н. Р. Шенгер-Крестовниковой). У собаки был выра-
ботан условный пищевой рефлекс на светлый круг, отбрасывае-
мый на экран перед собакой. Затем была предпринята диффе-
ренцировка круга от эллипсиса той же величины плоскости и
того же освещения, т. е. появление круга сопровождалось едой,
эллипсиса — нет. Дифференцировка образовалась. Круг вызы-
вал пищевую реакцию, эллипсис оставался без действия, что,
как мы знаем, достигается развитием торможения в последнем
случае. Первый примененный эллипсис был по форме очень уда-
лен от круга (отношение полуосей как 2:1). Затем, приближая
эллипсис к кругу, т. е. все более и более уравнивая полуоси
эллипсиса, мы более или менее скоро получали все более и более
тонкую дифференцировку. Но при применении эллипсиса с отно-
шением полуосей как 9 : 8 все изменилось. Полученная новая
тонкая дифференцировка, оставаясь постоянно неполной, продер-
жалась две-три недели, а затем не только исчезла сама, но по-
влекла за собой исчезновение и всех ранних, до самой грубой,
дифференцировок. Собака, ранее спокойно стоявшая в станке,
теперь была постоянно в движении и подвизгивала. Пришлось
все дифференцировки вырабатывать сначала, причем самая гру-
бая потребовала теперь гораздо большего времени, чем в первый
раз. При предельной дифференцировке повторилась старая исто-
рия, т. е. все дифференцировки исчезли, и собака снова пришла
в возбужденное состояние.
После этих наблюдений и опытов в еще более позднее время
мы поставили себе задачей исследовать описанное явление более
систематически и более подробно (опыты д-ра М. К. Петровой).
Так как приведенные факты можно было понимать так, что на-
рушение нормальных отношений происходило при трудной встре-
че раздражительного и тормозного процессов, то у двух собак
разных типов—одной очень живой и другой малоподвижной,
спокойной — были произведены опыты прежде всего с разно-

40

образными торможениями и с комбинациями их. На условных
рефлексах, отставленных на 3 минуты, т. е. когда безусловный
раздражитель присоединялся к условному лишь через 3 минуты
после начала последнего, причем вследствие этого положитель-
ный эффект условного наступал только после предварительного
одно-двухминутного тормозного периода, были вместе с тем при-
менены и другие случаи торможения (дифференцирование и т. д.).
Но эта задача на этих разных нервных системах, хотя и с раз-
ным трудом, была выполнена без нарушения нормальных отно-
шений. Тогда был присоединен условный пищевой рефлекс на
разрушительный агент. Теперь было достаточно, образовав этот
рефлекс, его некоторое время повторять даже на одном и том же
месте кожи для того, чтобы наступило резкое патологическое со-
стояние. При этом отклонение от нормы у обеих собак произо-
шло в противоположных направлениях. У живой собаки выра-
ботанные торможения или пострадали в значительной степени,
или исчезли совсем, превратившись в положительные агенты;
у спокойной же крайне ослабли или совершенно исчезли слюн-
ные условные положительные рефлексы. И эти состояния ока-
зались очень стойкими в течение месяцев и самостоятельно не
изменялись. У живой собаки с ослабевшим тормозным процес-
сом затем быстро, в несколько дней, произошел прочный воз-
врат к норме при помощи бромистого калия, вводимого в rectum.
При этом интересно отметить, что вместе с появлением нормаль-
ного торможения величина положительного условного действия
не только не уменьшилась, а скорее несколько увеличилась, так
что надо говорить, на основании этого опыта, не об уменьшаю-
щем нервную возбудимость влиянии брома, а о регулирующем
нервную деятельность. У другой собаки постоянных и сколько-ни-
будь значительных слюнных рефлексов не удалось восстановить,
несмотря на разные меры, применявшиеся нами для этой цели.
Вскоре за этими опытами на следующей собаке, на которой
исследование велось с другим заданием, получился факт того же
рода, но с еще более поучительными подробностями (опыты д-ра
И. П. Разенкова). На животном были выработаны многие поло-
жительные условные рефлексы с разных рецепторов, по несколь-

41

ку с одного и того же рецептора, и на разные интенсивности
одного и того же раздражающего агента. Между другими был
получен рефлекс на определенную частоту механического раздра-
жения одного места кожи. Вслед за этим было приступлено
к выработке дифференцировки в том же месте кожи и механи-
ческое раздражение другого ритма. Эта дифференцировка также
была достигнута без особого труда, и каких-либо изменений
в нервной деятельности при этом замечено не было. Но когда
после применения вполне заторможенного ритма кожно-механи-
ческого раздражения было непосредственно, без интервала,
произведено раздражение положительно действующим ритмом,
у собаки наступило своеобразное расстройство, длившееся 5 не-
дель и только постепенно кончившееся возвратом к норме —
может быть, отчасти несколько скорее под влиянием наших мер.
В ближайшие дни после произведенного столкновения нервных
процессов исчезли все положительные условные рефлексы. Этот
период продолжался десять дней. Затем рефлексы начали восста-
навливаться, но в особенной форме — именно, в противополож-
ность норме, сильные раздражители остались без действия или
действовали минимально; значительный эффект давали только
слабые раздражители. Такое положение дела держалось четыр-
надцать дней. Они сменились опять особенной фазой. Теперь все
раздражители действовали одинаково, приблизительно в размере
сильных раздражителей в норме. Это заняло период в семь дней.
Наконец наступил последний период перед нормой, характери-
зовавшийся тем, что средней силы раздражители значительно
перешли размер нормы, сильные стояли несколько ниже нормы,
а слабые потеряли совсем свое действие. Это также продолжа-
лось семь дней, а затем установилась, наконец, норма. При по-
вторении того же приема, который вызвал только что описанное
расстройство, т. е. непосредственного, без промежутка времени,
перехода от тормозного действующего механического раздражения
кожи к положительно действующему раздражению, наступило
то же расстройство с теми же разнообразными фазами, но
протекшее теперь гораздо скорее. При дальнейших повторениях
нарушение становится все летучее, пока тот же прием более уже

42

совсем не обусловливает расстройства. Уменьшение патологиче-
ского расстройства выражалось не только в укорочении продол-
жительности ненормального состояния, но и в сокращении числа
фаз, в выпадении более удаленных от норм фаз.
Таким образом при трудной встрече раздражительного и
тормозного процессов мы получаем то преобладание раздражи-
тельного процесса, нарушающее тормозной процесс, можно ска-
зать, длительное повышение тонуса раздражения, то преобладание
тормозного процесса с его предварительными фазами, нарушаю-
щее раздражительный процесс, повышение тонуса торможения.
Но то же мы видели и при других условиях, кроме указан-
ного.
При действии чрезвычайных, непосредственно задерживаю-
щих раздражений, падающих на животное, наступает хрониче-
ское преобладание торможения, как мы его наблюдали особенно
выраженным на некоторых собаках после необыкновенного на-
воднения, имевшего место в Ленинграде 23 сентября 1924 года,
когда наши экспериментальные животные были спасены с боль-
шими трудностями, при исключительной обстановке. Условные
рефлексы исчезли на некоторое время и только медленно потом
восстановлялись. А по восстановлении в продолжение значи-
тельного периода всякий более или менее сильный раздражи-
тель, даже раньше бывший сильнейшим условным раздражите-
лем, а также применение ранее выработанного и даже хорошо
концентрированного торможения снова вызывало это хрониче-
ское состояние торможения в виде полного торможения или его
предварительных вышеупомянутых фаз (опыты д-ров А. Д. Спе-
ранского и В. В. Рикмана). В слабой степени и на более корот-
кий срок то же часто наблюдается при более обыкновенных усло-
виях, как перевод животных в новую обстановку, передача их
новому экспериментатору и т. д.
С другой стороны, повидимому, маленькое изменение в при-
менении хорошо выработанного положительного условного ре-
флекса, именно непосредственное, без промежутка времени, сле-
дование безусловного раздражителя за началом условного, так
повышает тонус раздражения, что выработанные торможения,

43

теперь испытываемые, или совсем исчезают, или очень теряют
в их постоянстве и регулярности. А частое чередование теперь
положительных и тормозных рефлексов доводит специально
живых собак до высших степеней общего возбуждения (опыты
д-ров М. К. Петровой и Е. М. Крепса).
Приведенным доселе, однако, не исчерпывается весь наш
фактический материал, относящийся к вопросу об отношении
между раздражением и торможением. На протяжении нашей
работы нам приходилось встречаться и с другими своеобразными
случаями, сюда относящимися.
Неоднократно было замечено, что в известных степенях сон-
ливости нормальных животных происходит извращение в дей-
ствии условных раздражителей.
Положительные теряют их эффект, отрицательные же, тор-
мозные, получают положительное действие (например, опыты
д-ра А. А. Шишло). С точки зрения этого отношения мы пони-
маем довольно частый факт, что при сонливости животного на-
чинается как бы произвольное слюноотделение, которого не было
при бодром состоянии. Дело в том, что при начале выработки
условных рефлексов у данного животного в условную связь
с пищевым центром входит масса посторонних раздражений,
можно сказать, вся лабораторная обстановка, но затем все это
затормаживается в силу специализации нами применяемого
условного раздражителя. При сонливости эти заторможенные
агенты получают, можно думать, временно опять их первоначаль-
ное действие.
Временное превращение выработанного тормозного раздражи-
теля в положительный наблюдается также и в случаях патоло-
гического состояния коры больших полушарий в промежутках
между судорожными припадками, вызванными рубцами после
операций над корой. Интересно, что вместе с этим выработан-
ным тормозным раздражителем в этот период действует также
положительно только слабейший из положительных условных
раздражителей, именно свет, между тем как все остальные поло-
жительные условные раздражители средней и большой сил оста-
ются без действия (опыты д-ра Разенкова).

44

Сюда же должен быть отнесен давно многократно воспроиз-
водимый нами факт, что посторонние раздражители, вызываю-
щие те или другие рефлексы средней силы, на время их дей-
ствия превращают условные тормозные рефлексы в положитель-
ные (так называемое у нас растормаживание).
Наоборот, при нарушении коры, при экстирпациях, положи-
тельные условные раздражители, принадлежащие к нарушаемому
отделу коры, делаются тормозными, о чем я уже упоминал
в моей предшествующей статье о сне. Это явление особенно вы-
ступает и было более основательно изучено на кожном отделе по-
лушарий (ранние опыты д-ра Н. И. Красногорского и недавние
опыты д-ра И. П. Разенкова). Если нарушение незначительно,
то прежний положительный кожно-механический условный раз-
дражитель дает меньший эффект против нормы и при повторе-
нии в течение одного опыта скоро делается тормозным; присое-
диненный к другим действительным раздражителям ослабляет
их действие и сам обусловливает сонное состояние животного.
Если разрушение более глубоко, то он при обыкновенных усло-
виях совсем не имеет положительного действия, являясь чисто
тормозным, и влечет за собой после применения его исчезание
всех положительных условных рефлексов с других отделов полу-
шарий.
Но этот, теперь тормозной, агент может при известных усло-
виях обнаружить в известной степени и положительное действие.
Если животное само по себе сделалось сонливым, то он, как и
выработанный тормозной агент, что было упомянуто несколько
выше, дает небольшой положительный эффект. А затем этот
эффект может быть получен от него и несколькими другими
приемами. Если этот раздражитель повторять несколько раз
коротко отставленным, например на 5 секунд вместо обычных
у нас 30 секунд (т. е. присоединять безусловный раздражитель
после начала условного не через 30 секунд, а через 5 секунд), то
затем, отставляя его опять на 30 секунд, можно увидать от него
теперь положительное действие, но оно мимолетно. Появившись
довольно скоро после начала раздражения, оно еще во время
продолжающегося раздражения начинает быстро падать и к кон-

45

цу совершенно исчезает (истинная раздражительная слабость).
Такое же кратковременное действие достигается предваритель-
ным впрыскиванием кофеина и некоторыми другими приемами
(опыты д-ра И. П. Разенкова).
Более отдельно, но все же в связи с нашей темой, стоят сле-
дующие факты. При общей очень низкой возбудимости коры, как
она наблюдается при старости у животных (опыты д-ра Л. А.
Андреева), при лишении животного щитовидной железы (опыты
д-ра А. В. Валькова) и в известной стадии у животных, подвер-
гающихся судорожным припадкам вследствие рубцов после опе-
раций над корой (опыты д-ра И. П. Разенкова), делается невоз-
можным или является ослабленным и тормозной процесс.
В таких случаях только поднятием раздражительного тонуса
коры, при применении более сильных безусловных раздражите-
лей, иногда удается вызвать и тормозной процесс.
Сюда же далее относится факт взаимной индукции, о которой
я упоминал в предшествующих выше цитированных моих статьях
(опыты Д. С. Фурсикова, В, В. Строганова, Е. М. Крепса, М. П.
Калмыкова, И. Р. Пророкова и др.). Наконец последний факт
заключается в следующем. Если соответствующей процедурой
очень долго укрепляются отдельные пункты коры: одни — как
пункты раздражения, другие — как пункты торможения, то они
затем становятся в высшей степени стойкими в отношении атаки,
воздействия со стороны противоположных процессов, и требу-
ются иногда исключительные меры, чтобы изменить их функции
(опыты д-ров Б. Н. Бирмана и Ю. П. Фролова).
Весь выше приведенный фактический материал позволяет, как
мне кажется, расположить все переживаемые под различными
влияниями состояния коры в известном последовательном порядке.
На одном конце стоит возбужденное состояние, чрезвычайное
повышение тонуса раздражения, когда делается невозможным или
очень затрудненным тормозной процесс. За ним идет нормаль-
ное, бодрое состояние, состояние равновесия между раздражи-
тельным и тормозным процессами. Затем следует длинный, но
тоже последовательный, ряд переходных состояний к тормозному
<состоянию. Из них особенно характерны: уравнительное состоя-

46

ние, когда все раздражители, независимо от их интенсивности,
в противоположность бодрому состоянию, действуют совершенно
одинаково; парадоксальное, когда действуют только одни слабые
раздражители или и сильные, но только едва, и, наконец, ультра-
парадоксальное, когда действуют положительно только ранее вы-
работанные тормозные агенты, — состояние, за которым следует
полное тормозное состояние. Остается неясным положение того
состояния, когда возбудимость так низка, что делается, как и в
случае возбужденного состояния, невозможным или затруднен-
ным торможением вообще.
В настоящее время мы заняты, между прочим, эксперимен-
тальным решением вопроса, на что уже есть некоторые указания:
не имеются ли во всех случаях нормального перехода от деятель-
ного состояния к тормозному, как при засыпании, при выработке
тормозных рефлексов и т. д., те переходные состояния, которые
так резко выступили в патологических случаях?
Тогда патологическим окажется только замедление, некоторое
изолирование и зафиксирование тех состояний, которые в норме
протекают, сменяются быстро, почти незаметно.
Здесь сообщенный фактический материал открывает путь к
пониманию очень многих явлений как нормальной, так и патоло-
гической высшей нервной деятельности. Я укажу теперь для при-
мера на некоторые из них.
Как нормальное поведение основывается на выработанном
разграничении раздражительных и тормозных пунктов, на гран-
диозной мозаике их в коре, как сон есть иррадиированное тор-
можение, мной уже указано в моих выше цитированных статьях.
Теперь можно прибавить еще несколько подробностей относи-
тельно того, как из различных степеней экстенсивности и интен-
сивности тормозного процесса легко понимаются как некоторые
вариации нормального сна, так и отдельные симптомы гипноти-
ческого состояния.
Известны случаи сна при ходьбе и езде верхом. Значит, тор-
можение ограничено только большими полушариями и не спусти-
лось на нижележащие центры, установленные Магнусом. Мы
знаем, далее, сон с частичным бодрствованием по отношению к

47

определенным раздражителям, хотя бы и к слабым: сон мель-
ника, просыпающегося при прекращении мельничного шума, сон
матери, которую будит малейший шорох, исходящий от больного
ребенка, а вместе с тем и гораздо более сильные раздражения не
нарушают этого сна, т. е. вообще сон как бы со сторожевыми
легко возбудимыми пунктами. Каталепсия в гипнозе есть, оче-
видно, изолированное торможение только двигательной области
коры, оставляющее свободным от себя все отдельные отделы
коры и не спустившееся на центры равновесия тела. Внушение
в гипнозе можно с правом толковать как такую фазу торможе-
ния, когда слабые условные раздражения (слова) сильнее дей-
ствуют, чем, очевидно, более сильные непосредственные реальные
внешние раздражения. Симптом, установленный Пьером Жанэ, —
потеря чувства реальности при многогодовом сне, — можно было
бы понять как хроническое, только на короткое время и спе-
циально при наличии лишь слабых раздражений (обычно в ноч-
ное время) прерываемое, торможение коры, в особенности ее кож-
ного и двигательного отделов, как основных, в смысле, с одной
стороны, влияния действительности на организм, с другой —
реального воздействия организма на внешний мир. Стариковская
болтливость и слабоумие находят свое простое объяснение в чрез-
вычайном ослаблении торможения при наступающей очень низкой
возбудимости коры. Наконец наши опыты над собаками дают
нам право произведенные нами у них хронические отклонения
высшей нервной деятельности от нормы рассматривать как истин-
ные неврозы, причем уясняется до некоторой степени и меха-
низм их происхождения. Точно так же случай действия чрезвы-
чайно сильных необычных раздражений (исключительное навод-
нение) на собаках со слабой нервной системой, с преобладанием
в норме тормозного процесса, еще, иначе говоря, с повышенным
постоянно тонусом торможения воспроизводит этиологию спе-
циально травматического невроза.
Что касается до теории, обнимающей все перечисленные явле-
ния и дающей им общую основу, то очевидно, что для нее еще
не пришло время, несмотря на немалое число предположений, из
которых каждое имеет известное оправдание. Мне кажется, что

48

при настоящем положении дела можно при работе пользоваться
разными представлениями, систематизирующими фактически ма-
териал и выдвигающими новые детальные вопросы. Мы пока при
наших опытах думаем о различных фазах, от крайнего возбужде-
ния до глубокого торможения, в состоянии специально нервных
клеток коры, переживаемых ими под влиянием действующих раз-
дражений, смотря по роду интенсивности и продолжительности
этих раздражений и в связи с условиями, при которых происхо-
дят эти раздражения. К такому представлению располагает нас
очевидное сходство наблюдаемых нами изменений в деятельности
коры больших полушарий с изменениями в нервном волокне под
влиянием разных сильных воздействий, как они описаны в из-
вестной работе Н. Е. Введенского «Возбуждение, торможение и
наркоз». Мы не разделяем его теории, но имели основание, как
он сделал это с полным правом для нервного волокна, все на-
блюденные изменения от возбуждения до торможения приуро-
чить к одним и тем же элементам — нервным клеткам.
Едва ли можно оспаривать, что настоящую теорию всех нерв-
ных явлений даст нам только изучение физико-химического про-
цесса, происходящего в нервной ткани и фазы которого дадут
нам полное объяснение всех внешних проявлений нервной дея-
тельности, их последовательности и связи.

49

ГЛАВЫ XL-XLII
(1925-1926 гг.)
ДОБАВЛЕНИЕ
К ЧЕТВЕРТОМУ ИЗДАНИЮ
(1928 г.)

50 пустая

51

XL. ЗДОРОВОЕ И БОЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ БОЛЬШИХ
ПОЛУШАРИЙ 1
Я имею высокую честь занять ваше благосклонное внима-
ние сообщением о результатах моих, вместе с моими сотрудни-
ками, последних исследований. Я надеюсь, что предмет исследо-
ваний способен возбудить значительный интерес. Исследования
эти велись на животных, именно на собаке, этом друге людей
еще с доисторических времен. При этом мы делаем теперь уже
двадцатипятилетний опыт понимать всю без остатка высшую
нервную деятельность животного чисто физиологически, совер-
шенно не пользуясь психологическими понятиями и терминами.
Конечно, главным органом высшей нервной деятельности яв-
ляются большие полушария головного мозга.
Центральное явление в деятельности больших полушарий,
около которого располагается весь наш экспериментальный мате-
риал, есть так называемый мной условный рефлекс. Понятие ре-
флекса в физиологии, дар декартовского гения, есть, конечно,
чисто естественно-научное понятие. В настоящее время можно
считать достаточно установленным, что и так называемые
инстинкты — те же рефлексы, только чаще несколько более слож-
ного состава. Поэтому предпочтительно для всех этих законо-
мерных реакций организма оставить один термин «рефлекс»»
а мы прибавляем к нему прилагательное «безусловный».
1 Сообщение на французском языке в Париже, в Сорбонне, в декабре
1925 г.

52

Возьмем один из этих безусловных рефлексов, самый обы-
денный, ежедневный — пищевой. На пищу как раздражитель,
когда она находится перед собакой и потом окажется во рту ее,
наступает определенная двигательная и секреторная реакция.
Если за несколько секунд перед тем, как пища попадет в рот
собаки, начнут действовать, например, на ухо собаки удары мет-
ронома и такое совпадение повторится один или несколько раз, то
удары метронома будут вызывать ту же реакцию, как и пища, т. е.
собака проделает те же движения и так же потечет слюча и другие
пищеварительные соки. Эта пищевая реакция может сделаться
такой же точною, как на пищу, и существовать неопределенно
долгое время. Это и есть то, что я называю условным рефлексом.
Почему это не было рефлексом? Механизм, очевидно, тот же:
определенный внешний агент, движение раздражения по опре-
деленному афферентному нерву и центральная связь с определен-
ными эфферентными нервами мускулатуры и желез. Разница не
в механизме, а в его завершении. В безусловном рефлексе меха-
низм его готов со дня рождения во всех частях. Условный ре-
флекс в течение индивидуального существования доделывается
в одном своем пункте — в центральной нервной системе, именно
в больших полушариях, так как с удалением полушарий услов-
ные рефлексы исчезают из деятельности нервной системы. Так
как в нормальном животном эта доделка рефлекторного меха-
низма происходит непременно при определенных физиологиче-
ских условиях, то нет решительно никаких оснований видеть
в этом что-нибудь внефизиологическое. Довершение механизма
в условном рефлексе ясно состоит в замыкании, образовании сое-
динения на пути движения раздражения. В настоящее время
имеются факты, позволяющие считать акт замыкания даже эле-
ментарным физиологическим процессом.
Условные рефлексы образуются на всевозможные агенты при-
роды, для которых только существуют рецепторные аппараты
у данного животного, и при всех безусловных рефлексах. Их био-
логическое значение огромно, так как только благодаря им может
установиться точнейшее и тончайшее равновесие между сложным
организмом и окружающей средой в больших районах послед-

53

ней. Бесчисленные условно действующие агенты как бы сигна-
лизируют собой относительно немногие и близкие агенты, непо-
средственно благоприятствующие и вредные организму. Мель-
чайшие и отдаленнейшие условные раздражители, действующие
на глаз, ухо и другие рецепторы, вызывают движение животного,
с одной стороны, в направлении к еде, другому полу и так далее,
с другой — в направлении от всяких вредных, разрушающих
агентов.
С указанных точек зрения физиологическая роль коры боль-
ших полушарий, с одной стороны, замыкательная (по механизму),
с другой — сигнализационная (по значению), притом с перемен-
ной сигнализацией, в точном соответствии с внешними условиями.
Прежде чем итти вперед, два слова о нашей методике. Для
образования условных рефлексов мы пользовались почти исклю-
чительно двумя безусловными рефлексами — пищевым и оборо-
нительным на попадающие в рот животного непищевые, отвер-
гаемые вещества; мы вливали в рот собаки слабый раствор
кислоты. При этом мы регистрировали не двигательный компо-
нент условных рефлексов, а секреторный, именно отделение слю-
ны, так как при нем удобнее измерять реакцию.
Выше приведен положительный условный рефлекс, когда
условный раздражитель вызывает в коре больших, полушарий
процесс раздражения. Но рядом с положительным постоянно су-
ществуют и условные отрицательные, тормозные рефлексы, когда
условно действующий агент вызывает не процесс раздражения,
а процесс торможения. Мы образовали, например, положитель-
ный условный рефлекс на тон 100 колебаний в секунду. Когда
мы пробуем затем впервые другие тоны, то и эти стали обладать
тем же положительным условным действием. Если же мы будем
повторять их без сопровождения безусловным раздражителем, то
они постепенно не только потеряют их положительное действие,
но превратятся в тормозные агенты. Их тормозное действие, оче-
видно, обнаруживается в том, что после применения их в тече-
ние некоторого ближайшего времени (минут и даже многих)
остается совсем недействительным или ослабленным и положи-
тельно действующий тон.

54

В настоящее время наше исследование условных рефлексов
очень разрослось, и сейчас я лишен возможности изложить его
сколько-нибудь полно. После уже сделанного необходимого вве-
дения я должен коротко остановиться еще на двух-трех подроб-
ностях, чтобы только затем перейти к специальному предмету
моего теперешнего сообщения.
Как процесс раздражения, так и процесс торможения проде-
лывают движение по коре полушария, сперва иррадиируя более
или менее далеко из исходного пункта, а потом концентрируясь
в нем. При концентрировании этих процессов дело доходит до
очень тонкой локализации их, благодаря чему вся кора превра-
щается в огромную мозаику тесно перемежающихся раздражае-
мых и тормозимых пунктов.
Эта мозаика образуется и укрепляется частью под взаимным
натиском противоположных процессов раздражения и торможе-
ния, непосредственно вызываемых соответственными внешними
раздражениями, частью благодаря внутренним отношениям,
именно взаимной индукции, когда один процесс ведет к усиле-
нию другого.
В недавней моей статье, появившейся в «Скандинавском
архиве физиологии», приведен длинный ряд наших опытов, ко-
торые, по моему убеждению, несомненно доказывают, что сон
есть то же самое торможение, которое постоянно соучаствует
вместе с раздражением в бодром состоянии больших полушарий,
только не раздробленное, как там, а сплошное и иррадиирован-
ное не только на оба полушария, но и на следующие за ними
вниз отделы головного мозга.
В последнее время мы изучали переходные фазы между бод-
рым состоянием и сном животного. В обстановке наших опытов,
когда собаки стоят в станке, ограниченные в их движениях и
одни в экспериментальной комнате, т. е. даже изолированные от
экспериментатора и притом при определенном характере наших
раздражителей, они легко впадают в особенное состояние по на-
правлению, так сказать, ко сну. Частью благодаря индивидуаль-
ным свойствам нервных систем разных собак, частью вследствие
принимаемых нами мер, мы можем наблюдать и изучать как бы

55

зафиксированные определенные фазы при переходе из бодрого
состояния в полный сон. Таких фаз можно отчетливо отличить
несколько. Я остановлюсь на двух из них.
Когда условные рефлексы образованы из разных внешних
агентов при помощи одного и того же безусловного раздражи-
теля, то получаемые эффекты оказываются количественно очень
различными, несмотря на окончательную выработку всех рефле-
ксов. На наши обыкновенные термические и механические раз-
дражения кожи, а также и на световые раздражения, условные
реакции меньше, чем на звуковые раздражения. Как показали
наши недавние специальные опыты, это обусловливается абсо-
лютной энергией каждого раздражителя — чем больше энергия
раздражителя, тем больше его эффект. При определенной фазе
перехода из бодрого состояния по направлению к сонному это
нормальное отношение эффектов исчезает, заменяясь то уравне-
нием эффектов (уравнительная фаза), то их извращенным отно-
шением, т. е. эффекты от слабых раздражителей делаются боль-
ше, чем от сильных, или даже остаются действительными только
слабые раздражители (парадоксальная фаза). Вот примеры. Со-
бака, ранее дававшая разные по величине условные рефлексы,
соответственно разным раздражителям, с продолжением на ней
опытов стала впадать в еле заметное дремотное состояние, и все
ее условные рефлексы сравнялись по размеру эффекта. Стоило
впрыснуть ей под кожу небольшое количество кофеина, чтобы
она сделалась вполне бодрой, а вместе с тем и все рефлексы рас-
положились по величине эффекта в правильном порядке.
Другую собаку, всегда остающуюся вполне бодрой во время
опыта, мы сами повторным и продолжительным в течение дан-
ного опыта применением тормозных раздражителей приводим
в сонное состояние. Пробуя теперь слабый положительный услов-
ный раздражитель, мы находим его недействительным, причем
собаку слегка подкармливаем. Это, конечно, несколько ослабляет
сонное состояние собаки. Повторяя условный раздражитель еще
раз, мы уже получаем от него некоторое действие. Подкармли-
ваем собаку опять. В третий раз условный рефлекс на тот же
раздражитель достигает обычного размера и даже его превосхо-

56

дит. Условное раздражение и теперь сопровождается едой.
А дальше применяем один из сильных условных раздражителей,
и его эффект оказывается меньше примененного перед этим сла-
бого раздражителя. При продолжении этого опыта в том же
роде, наконец, вполне восстанавливается нормальное отношение
между раздражителями соответственно их силе. Очевидно, воз-
буждение повторными актами еды постепенно преодолевает про-
изведенное нами в начале опыта сонное, тормозное состояние
полушарий, причем оно только последовательными фазами пере-
ходит опять во вполне бодрое состояние.
Еще пример. У собаки, у которой были скоро выработаны
многие рефлексы на агенты разной силы, при образовании ре-
флекса еще на лишний слабый раздражитель, этот раздражитель
был применен подряд несколько раз в каждом опыте и притом
несколько дней. Это повело к решительному изменению общего
состояния животного. Оно стало менее подвижным в станке, как
бы застывающим в своей позе, а вместе с этим из старых выра-
ботанных раздражителей сохранили свое действие только слабые.
При слабых раздражителях получался полный секреторный эф-
фект на все время действия их и при подаче еды собака сейчас
же начинала ее есть. При сильных раздражителях только в са-
мом начале действия раздражителя вытекало небольшое количе-
ство слюны, а затем отделение прекращалось, и собака к подан-
ной ей еде не прикасалась. Если, входя в комнату, мы собаку
всячески возбуждали, поглаживая ее, обращаясь к ней с кличкой
и т. д., то сейчас же после этого все условные рефлексы восста-
навливались и раздражители по эффекту располагались в нор-
мальном порядке. Когда же собаку на станке в течение несколь-
ких дней оставляли без нарочитого возбуждения, то все условные
рефлексы, наконец, исчезали и собака предлагаемую ей пищу на
станке не брала. Но стоило спустить ее на пол, она пожирала
пищу с большой жадностью.
Едва ли можно оспаривать, что в приведенных опытах перед
нами определенная гипнотическая фаза. Я думаю, что наша пара-
доксальная фаза есть действительный аналог особенно интересной
фазы человеческой гипнотизации, фазы внушения, когда сильные

57

раздражения реального мира уступают место слабым раздраже-
ниям, идущим от слов гипнотизера. Парадоксальная фаза делает
также понятными многие случаи короткого и продолжительного,
часто многолетнего, ненормального сна, когда человек иногда и
только на короткое время возвращается к бодрому состоянию,
именно при устранении сильных (дневных) раздражений, чаще
в ночное время. (Случай пятилетнего сна, наблюдавшийся проф.
Пьером Жанэ, и петербургский случай двадцатилетнего такого сна).
Таким образом переходные фазы между бодрым достоянием
и сном являются разными степенями экстенсивности и интенсив-
ности тормозного процесса в больших полушариях. Ранее и
давно известный так называемый гипноз животных есть настоя-
щий гипноз, одна из переходных фаз между бодрым состоянием
и сном, есть торможение, сосредоточивающееся главным образом
на двигательной области коры, в силу некоторой особенности
процедуры его получения. Каталептическое состояние, наступаю-
щее при этом, очевидно, происходит благодаря обнаружению
деятельности уравновешивающих центров мозга, открытых Маг-
нусом и Клейном, и теперь освобождающихся от маскирующего
влияния двигательной области коры. Наши опыты показали, что
разные переходные фазы и сон могут быть получены как от сла-
бых, так и от сильных, а также и от необычных раздражителей,
так что бодрое состояние, так сказать, устанавливается вообще
на среднюю силу обычных раздражителей, в особенности, ко-
нечно, для некоторых нервных систем.
Особенный интерес представляет еще то, что парадоксальная
фаза наблюдалась нами и помимо тех состояний, в которых на-
ходились вышеописанные собаки. После каждого и однократного
применения условного тормозного рефлекса, особенно вскорости
после того, как он был выработан, наблюдается длинный после-
довательный период торможения на всем полушарии. И в этом
периоде тоже можно захватить отчетливо парадоксальную фазу.
Этим еще раз подтверждается наш прежний вывод, что сон и тор-
можение— один и тот же процесс.
Переходим к другому ряду наших опытов. Сначала случайно
мы встретили, а затем уже нарочито сами производили у наших

58

собак патологические функциональные изменения нервной си-
стемы, аналогичные человеческим неврозам.
У двух собак условный рефлекс был постепенно выработан не
из индифферентного раздражителя, а из сильнейшего электриче-
ского тока, приложенного к коже собаки. Собака при этом токе
не кричала, не оборонялась всячески, а обращалась к тому месту,
откуда обыкновенно подавалась еда, облизывалась и т. д., короче,
имелась налицо энергичная пищевая реакция, обильно текла
слюна. Электрический ток мог быть заменен прижиганием и по-
ранением кожи — эффект оставался тем же. Этот условный ре-
флекс держался долго неизмененным. Затем мы стали переходить
с электрическим током все на новые места. Долго положение дела
оставалось тем же. Затем при одном новом месте (я не помню
сейчас, каком по счету) у одной собаки все сразу радикально
изменилось. Условный пищевой рефлекс на электрический ток
исчез без следа, теперь самый слабый ток и на первоначальном
месте вызывал только сильнейшую оборонительную реакцию.
У другой собаки с тем же рефлексом от одного перехода на но-
вые места мы не получили того же. Но когда в одном и том же
опыте мы раздражали эти разные места одно за другим, произо-
шло совершенно то же самое, что у первой собаки. Обе собаки
сделались и вообще очень возбужденными, беспокойными. При-
шлось оставить их без всяких опытов на три месяца, и, однако,
только у одной из них после такого отдыха можно было очень
медленно, начиная с очень слабенького тока, снова образовать
тот же рефлекс. У другой это не удалось.
У следующей собаки был выработан условный рефлекс на от-
брасываемый на экране перед собакой освещенный круг. Затем
от круга был отдифференцирован эллипсис, который сначала
тоже получил положительное условное действие, но, повторяемый
без сопровождения безусловным раздражителем, стал условно-
тормозным агентом. Этот первый отдифференцированный эллип-
сис одинаковой площади и одинакового освещения с кругом был
очень удален от формы круга. Но затем последовательно отдиф-
ференцировывались эллипсисы все с уменьшающимся отноше-
нием полуосей. Новые дифференцировки тоже образовывались

59

и хорошо держались. Когда же был введен в опыт один из бли-
жайших по форме к кругу эллипсисов, то сначала образовавшая-
ся было дифференцировка при ее повторении не укреплялась,
а ослаблялась, т. е. этот эллипсис начал снова действовать поло-
жительно и чем дальше, тем более значительно. А с этим вместе
исчезли все ранее прочно выработанные, более грубые дифферен-
цировки. Пришлось опять все дело начинать с самого удаленного
от круга эллипсиса и поступать осторожнее и медленнее, чем в
первый раз. При применении оказавшегося в первый раз пре-
дельным эллипсиса вполне повторилась старая история. И у этой
собаки после этих опытов также резко изменилось общее пове-
дение: из спокойного животного оно превратилось в очень воз-
бужденное.
В обоих случаях — как в опытах с условным пищевым рефле-
ксом на электрический ток, так и в опыте дифференцирования
эллипсисов от круга — явно хронически пострадал тормозной
процесс. В первом случае, для того чтобы на ток могла существо-
вать пищевая реакция, должна была вместе с тем быть затормо-
женной оборонительная реакция на ток. Во втором случае, как
это было указано выше, дифференцирование основывалось на
торможении.
Приведенные наблюдения относятся к более давнему периоду
нашей работы и оставались долго нами неутилизированными.
Лишь в последнее время мы сделали из них специальную тему
и расширили ее во многих отношениях.
На одних собаках мы получили то же самое. Нервная система
их под влиянием подобных приемов очень много теряла в ее тор-
мозной функции. Из многих различных случаев торможения уце-
левали только немногие наипростейшие, но и те были не без
дефектов. Это патологическое состояние иногда длилось меся-
цами, часто оставаясь при этом вполне стационарным. Интересно,
что в некоторых таких случаях введение брома, примененное
в течение нескольких дней, очень быстро и радикально излечи-
вало животное.
Но на других собаках, очевидно другого нервного типа
(о разных типах нервной системы собак я буду иметь приятный

60

случай говорить в здешнем Психологическом обществе), получи-
лось совершенно другое. Теперь при тех же наших приемах брал
перевес тормозной процесс. Положительные условные рефлексы
или совсем исчезали, или представляли особенности, свойствен-
ные вышеописанным переходным фазам от бодрого состояния
к сонному. Вот относящийся сюда опыт.
У собаки был образован условный рефлекс на ритмическое,
определенной частоты, механическое раздражение кожи. От этого
условного раздражителя был отдифференцирован раздражитель,
почти тождественный с ним, отличающийся от него только часто-
той ритма, т. е. одна частота ритмического механического раздра-
жения кожи была сделана условным положительным раздражите-
лем, а другая — условным тормозным. Когда оба эти рефлекса
сделались вполне прочными, непосредственно, т. е. без всякой
паузы, после действия тормозного раздражителя был применен
положительный, иначе говоря, одна частота механических раздра-
жений кожи сменена на другую. Это повело к резкому патологи-
ческому состоянию нервной системы, которое только после мно-
гих недель, может быть, отчасти под влиянием некоторых наших
мер, перешло в норму. Мы наблюдали животное сплошь изо дня
в день. Началось с полного исчезания всех условных рефлексов.
Затем они постепенно восстановлялись, проходя уже нам извест-
ные фазы, причем каждая характерная фаза держалась по не-
скольку дней, даже до десяти. Между этими фазами опять осо-
бенно отчетливо выступили парадоксальная и уравнительная.
Таким образом в наших патологических случаях выступили
те же нервные явления, что и в норме. Но в норме они быстро
сменяются, здесь же делаются хроническими. Это относится до
преобладания как раздражительного, так и тормозного про-
цесса.
Что общее лежит в основании всех наших патологических слу-
чаев? Чем, ближе говоря, обусловливается длительное отклоне-
ние от нормы при применении наших приемов? Нам кажется, что
мы вправе сказать, что трудная встреча, необычное сопоставле-
ние в отношении ли времени или интенсивности, или того и дру-
гого вместе, двух противоположных процессов, раздражения и

61

торможения, ведет к длительному нарушению нормального
баланса между ними.
Нужно, однако, прибавить, что некоторые приемы, которыми
мы производили патологическое состояние, не оказываются дей-
ствительными для всех собак. Встречаются и такие, которые пере-
носят их без вреда для себя. Мы не можем того же сказать отно-
сительно электрического тока как условного раздражителя, так
как опытов с ним было мало.
Всю приведенную фактическую характеристику физиологиче-
ской работы больших полушарий мы обнимаем сейчас следующим
предварительным представлением, которым и руководимся при
постановке дальнейших опытов. Замыкание, образование новых
связей мы относим на счет функций разделительной мембраны,
если она существует, или просто утончающихся разветвлений
между невронами, между отдельными нервными клетками. Коле-
бания возбудимости, переход в тормозное состояние приурочи-
ваем к самим клеткам. Это размещение функций представляется
нам вероятным в силу факта, что в то время как новые связи,
хорошо выработанные, очень долго сохраняются, изменения воз-
будимости, переход в тормозное состояние суть очень подвижные
явления. Явления возбуждения и торможения нам кажутся раз-
ными фазами в деятельности клеток коры больших полушарий.
За этими клетками надо признать высшую степень реактивности
и, следовательно, разрушаемости.
Эта стремительная функциональная разрушаемость является
главным толчком к появлению в клетке особенного процесса тор-
можения, экономического процесса, который не только ограничи-
вает дальнейшее функциональное разрушение, но и способствует
восстановлению истраченного раздражимого вещества. Так всего
естественнее понять постояннейший и самый яркий факт, с кото-
рым мы имеем дело при работе с условными рефлексами. Этот
факт состоит в следующем. Условный раздражитель, если он
применяется один, даже только десяток-другой секунд, непре-
менно рано или поздно во всех случаях, а у некоторых собак
поразительно скоро, приводит клетку в тормозное состояние, а за
нею всю кору и некоторые ниже лежащие отделы головного

62

мозга до состояния полного сна. Что при скором присоединении
безусловного раздражителя к началу действия условного раздра-
жителя этого не происходит, не противоречит нашему пониманию
фактов. Наши последние опыты показывают, что во время дей-
ствия безусловного раздражителя положительный условный раз-
дражитель теряет свое действие, затормаживается. Бдительней-
ший сигнальщик сыграл свою ответственную роль, и на время,
когда он не нужен, тщательно охраняется его отдых.
Как ценно раздражимое вещество клеток коры больших полу-
шарий и как ограничен его запас, свидетельствуют следующие
опыты. Несколько лет тому назад, когда мы терпели большую
нужду в пищевых продуктах, конечно, порядочно голодали и
наши экспериментальные животные. На таких животных почти
невозможно было вести работы с условными рефлексами. Положи-
тельный условный раздражитель, несмотря на все принимаемые
нами меры, стремительно переходил в тормозной. Все работы выхо-
дили на одну тему о влиянии голода на условные рефлексы. Нужно
прибавить, что чрезвычайная наклонность к переходу в тормозное
состояние одинаково давала себя знать как на пищевых, так и на
кислотных условных рефлексах. Только что сообщенный факт лиш-
ний раз говорит за большую чувствительность метода условных ре-
флексов при физиологическом изучении больших полушарий.
С изложенной же точки зрения легко понимается существова-
ние разных нервных систем у собак, с которыми пришлось встре-
титься нам в нашей работе. Конечно, то же надо думать и о на-
ших нервных системах. Можно легко представить себе нервные
системы, или со дня рождения, или под влиянием трудных жиз-
ненных положений обладающие малым запасом раздражимого
вещества в клетках коры и потому легко переходящие в тормоз-
ное состояние, в разные его фазы, или даже постоянно находя-
щиеся в какой-нибудь из этих фаз.
Я кончил и был бы очень счастлив, если бы кто-либо из моих
высокоуважаемых слушателей пожелал обратиться ко мне за
разъяснениями или с возражениями, так как большой и сложный
предмет нашей работы, и притом сообщенный так кратко, едва ли
мог быть изложен мной удовлетворительно.

63

XLI. ТОРМОЗНОЙ ТИП НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ СОБАК 1
Приношу мою сердечнейшую благодарность за оказываемую
мне высокую честь (избранием в члены) и приятную для меня
готовность выслушать мое сообщение. Я убежден, что рано или
поздно физиологи с их изучением нервной системы и психологи
должны будут соединиться в тесной, дружной работе. Пусть
теперь каждый из нас пробует итти своей дорогой, старается
использовать свои специальные ресурсы. Чем больше подходов,
тем больше шансов, что мы, наконец, приятно сойдемся, полезные
и необходимые друг для друга.
Как известно, я с моими сотрудниками перед деятельностью
головного мозга высших животных (специально собаки) стою
в положении чистого физиолога, оперируя исключительно физио-
логическими понятиями и терминами.
Чем более мы изучали нашим способом высшую нервную дея-
тельность собак, тем более нам пришлось встречаться с явными
и значительными различиями нервных систем у разных собак.
Эти различия, с одной стороны, затрудняли наши исследования,
мешая часто полному воспроизведению наших фактов на разных
животных, с другой стороны — представили огромную выгоду,
очень выдвигая, так сказать подчеркивая, определенные стороны
нервной деятельности. Наконец мы могли установить несколько
определенных типов нервных систем. Одним из этих типов я и
позволю себе занять ваше внимание. Это — собаки, которых все,
1 Доклад на французском языке в Парижском психологическом обще-
стве. Декабрь 1925 г.

64

смотря на их поведение, особенно в новой обстановке, назвали бы
боязливыми, трусливыми животными. Они ходят осторожно,
поджав хвост, на несколько согнутых ногах. При немного резких
наших движениях, при мало повышенном голосе, они подаются
всем телом назад, совсем приседают на пол. Мы имеем сейчас
Б лаборатории крайнего представителя этого типа. Собака —
самка, родилась у нас, живет при лаборатории пять-шесть лет.
Ничего неприятного от нас никогда не видала. Единственно, что
от нее требовалось, — это в станке есть периодически ей предла-
гаемую пищу при известных сигналах, наших условных раздра-
жителях. И, однако, до сих пор она от всех нас, постоянных чле-
нов лаборатории, шарахается, убегает, как от опасных врагов.
Животное этого типа очень удобно для работы над ним с услов-
ными рефлексами, но только потом, а не сразу. С самого начала
все чрезвычайно затрудняет образование у них условных рефлек-
сов: постановка в станок, прикрепление к животному разных
приборчиков, особенная подача еды и т. д. Но когда все это,
наконец, побеждено, собака становится образцовым эксперимен-
тальным объектом, прямо хорошей машиной. При этом обращает
на себя внимание в особенности прочность тормозных условных
рефлексов, т. е. когда условные агенты вызывают не процесс раз-
дражения, а процесс торможения. У собак всех других типов,
наоборот, именно процесс торможения оказывается наиболее
лабильным, особенно легко нарушающимся. Когда на собаку
нашего типа в обычной экспериментальной обстановке падают
какие-нибудь незначительные новые раздражители, например
осторожное присутствие новых лиц за дверью экспериментальной
комнаты, сейчас же страдают только положительные условные
рефлексы, исчезая или ослабляясь; тормозные же вполне сохра-
няются.
Дальше я буду говорить об одной собаке этого типа, с кото-
рой экспериментировал мой сотрудник, д-р Сперанский. У этой
собаки было выработано шесть положительных рефлексов: на
звонок, удары метронома, определенный тон, усиление общего
освещения комнаты, появление перед ее глазами круга из белой
бумаги и игрушечного зайчика. От этих раздражителей были

65

отдифференцированы, т. е. были сделаны тормозными раздражи-
телями, удары метронома другой частоты, уменьшение общего
освещения, форма квадрата и игрушечная лошадка. По вели-
чине положительные рефлексы расположились так. Все зву-
ковые рефлексы превосходили зрительные в полтора-два раза.
Между звуковыми на первом месте стоял звонок, за ним шли
удары метронома, и всего слабее действовал тон. Зрительные
были все приблизительно одинакового размера. Как уже ска-
зано вообще, и эта собака работала совершеннейшим образом,
все указанные отношения постоянно воспроизводились стерео-
типно.
В сентябре прошлого 1 года в Ленинграде произошло чрезвы-
чайное наводнение. Собаки были спасены только с большим тру-
дом, при чрезвычайной обстановке. После того как через не-
сколько (пять-десять) дней все было приведено в прежний
порядок, наша собака, по виду совершенно здоровая, в экспери-
ментальной комнате повергла нас в полное недоумение. Все
условные положительные рефлексы совершенно исчезли: совер-
шенно не текла слюна, и собака не брала еду, подаваемую ей
обычным способом. Долгое время мы не догадывались, в чем
дело. Все первоначальные предположения о причине этого явле-
ния при проверке не подтверждались. Наконец мы напали на
мысль о все еще продолжающемся сильном эффекте на нашу со-
баку сцены наводнения. Тогда мы поступили следующим обра-
зом. Обыкновенно сейчас опыты с условными рефлексами ведутся
у нас так, что собака остается одна в экспериментальной комнате,
а экспериментатор сидит за дверью в другой комнате и оттуда
действует на собаку, подает ей еду и там регистрирует резуль-
таты опытов. Для нашей собаки мы ввели теперь изменение.
Д-р Сперанский стал спокойно сидеть, ничего не делая другого
в комнате вместе с собакой, а я за него из другой комнаты делал
опыт. Условные рефлексы, к нашему большому удовлетворению,
вернулись, и собака начала брать еду. Практикуя этот прием
в течение значительного времени, сперва изредка, а затем чаще,
1 1924 г.

66

постепенно его ослабляя, т. е. иногда оставляя собаку в комнате
одну, мы, наконец, привели собаку до известной степени в норму-
Затем мы попробовали влияние отдельных, так сказать, компо-
нентов наводнения в следующем миниатюрном виде.
Мы из-под двери в комнату собаки пустили осторожно струю
воды. Может быть, легкий звук разливающейся воды или зер-
кальность пола вернули собаку в прежнее патологическое состоя-
ние. Условные рефлексы снова исчезли, и опять пришлось их
восстанавливать прежним способом. Больше того, когда собака
снова оправилась, нельзя было применять прежнего сильнейшего
условного раздражителя — звонка. Тормозил он сам, и после
него происходило затормаживание всех остальных рефлексов.
Прошел год после наводнения, причем мы всячески старались
охранять наше животное от каких-нибудь особенных раздраже-
ний. Наконец нынешней осенью мы могли получить старый
условный рефлекс и на звонок. Но после первого же его примене-
ния рефлекс этот стал постепенно уменьшаться, хотя он употреб-
лялся только один раз в день, наконец исчез совсем, а вместе
с тем стали страдать и все остальные рефлексы, то тоже време-
нами исчезая, то представляя разные гипнотические фазы, пере-
ходные между бодрым состоянием и сном, хотя до сонливости
у этой собаки никогда не доходило. В этом состоянии животного
мы испробовали еще два приема для восстановления нормаль-
ных рефлексов. У нашей собаки, как уже сказано, тормозные
рефлексы необычайно прочны. А о хороших тормозных раздра-
жителях мы знали, что они могут индуцировать, усиливать про-
цесс раздражения. Поэтому мы действовали на собаку теми тор-
мозными раздражителями, т. е. дифференцированными агентами,
которые я выше перечислил. И, действительно, мы много раз
видели, что после этого рефлексы появлялись, и собака еду
брала, если раньше не было ни того, ни другого, или, при пере-
ходных гипнотических фазах, под влиянием индуцирования про-
исходил сдвиг фаз в сторону нормального состояния. Другой
прием — только вариация уже примененного. Мы помещали
в комнате собаки не целого экспериментатора, а только часть его
костюма, и это демонстративно было достаточно, чтобы

67

рефлексы резко улучшились. Костюм не был виден собаке, следо-
вательно, имел действие его запах.
К фактической части, которую я пока нарочно отделил от
всяких соображений, надо сюда прибавить следующее. Если на-
блюдать за движениями собаки, когда исчезают условные рефле-
ксы и собака не берет еды, то мы видим в этом случае не пище-
вую двигательную реакцию, а пассивно-оборонительную, как мы
ее называем, которую обыкновенно назвали бы реакцией страха.
Это производит особенно сильное впечатление на наблюдателя,
когда собака находится в одной из гипнотических фаз, так назы-
ваемой нами парадоксальной, т. е. когда действуют только сла-
бые условные раздражители, а сильные не действуют. При сла-
бых зрительных раздражителях у собаки явная пищевая двига-
тельная реакция, сейчас же при звуковых резкая пассивно-обо-
ронительная: животное беспокойно двигает головой туда и сюда,
приседает к полу и опускает голову как можно ниже, ни малей-
шего движения в сторону прибора с едой.
Ко всему этому надо прибавить, что наше животное очень
упитано, очень подвижно на свободе и постоянно обладает отлич-
ным аппетитом вне станка или вне экспериментальной комнаты.
Описываемое животное, однако, вовсе не было исключитель-
ным. Как я сказал раньше, мы имели несколько собак такого
типа и также подвергнувшихся подобному влиянию наводнения
с некоторыми вариациями.
Теперь я могу перейти к нашему толкованию всех сообщен-
ных фактов.
Для нас представляется совершенно ясным, что наш тип
должен быть противопоставлен всем другим типам, где часто
совершенно не удается выработать полных тормозных рефлексов
или где они хотя и могут быть хорошо выработаны, но очень
"непрочны — легко нарушаются. Значит, в описанном типе пре-
обладает тормозной процесс, когда во всех остальных типах
процесс раздражения или берет перевес, или более или менее
уравновешен с процессом торможения.
Какое можно составить себе ближайшее понятие о нашем
типе, об его, так сказать, более глубоком механизме?

68

Мы знаем как самый постоянный и общий факт, относящийся
до физиологии условных рефлексов, что изолированное условное
раздражение, очевидно адресующееся к клеткам коры больших
полушарий, непременно рано или поздно, часто поразительно
быстро, ведет к тормозному состоянию клеток и к его крайнему
пределу — ко сну животного. Этот факт всего проще понимать
так, что эти клетки как исключительно реактивные образования
при раздражении чрезвычайно быстро разрушают свое раз-
дражимое вещество, и в них наступает другой процесс, до
известной степени охранительный и экономический, — процесс
торможения. Этот процесс прекращает дальнейшее функциональ-
ное разрушение клетки и вместе способствует восстановлению
истраченного вещества. За это говорит наше утомление после
дневной работы, устраняющееся сном, который, как я это дока-
зал ранее, есть разлитое торможение. То же, очевидно, доказы-
вает и наш точный факт, что после повреждения определенных
мест коры больших полушарий от связанных с ними рецепторов
долго нельзя получить положительных условных рефлексов,
раздражение их вызывает только тормозной эффект. Если же
позже при раздражении выступает и положительный эффект, то
лишь на короткое время, быстро сменяясь тормозным, — типич-
ное явление так называемой раздражительной слабости. Сюда
же надо отнести и наблюдение над нашими собаками в недавнее
трудное время моей родины, когда истощенные вместе с нами
животные чрезвычайно быстро при наших условных раздраже-
ниях на станке впадали в разные степени тормозного состояния
и, наконец, сон, так что на них не было возможности вести какие-
нибудь исследования с положительными условными рефлексами.
На этом основании мы можем думать, что описываемый тип
собак имеет корковые клетки, обладающие только малым запа-
сом раздражимого вещества или в особенности легко разрушаю-
щимся веществом.
Тормозное состояние в клетках вызывается или очень сла-
быми раздражениями, или очень сильными; при раздражениях
средней силы клетки всего продолжительнее могут оставаться
в состоянии раздражения, не переходя в разные степени тормо-

69

жения. При слабых раздражениях торможение сменяет процесс
раздражения медленно, при сильных — стремительно. Конечно,
эти степени силы раздражителей совершенно относительны, т. е.
что для одной нервной системы есть сильное раздражение, для
другой — только среднее. Чрезвычайное наводнение только на
типе, о котором до сих пор у нас шла речь, дало себя знать
тормозящим образом, на других влияния его не было заметно.
На нашей собаке до ее невроза после наводнения, который
можно с правом аналогировать с человеческим так называемым
травматическим неврозом, звонок не был чрезвычайно сильным
раздражителем, т. е. тормозящим, а при неврозе он стал явно
таким. То же самое, очевидно, и в одной из нормальных гипно-
тических фаз —парадоксальной, когда действуют положительно
только слабые раздражители, а сильные ведут к торможению.
Затем нельзя не обратить внимания на явную связь пас-
сивно-оборонительного рефлекса собак с тормозным процессом.
Собака наша, как мы это признали, располагает нервной систе-
мой с преобладающим в ней тормозным процессом. И ее общее
поведение характеризуется постоянной наличностью пассивно-
оборонительного рефлекса. При ее неврозе на высоте его разви-
тия при всех условных раздражителях, при парадоксальной
фазе во время действия только сильных, т. е. тормозящих раз-
дражителей, постоянно выступает пассивно-оборонительная реак-
ция. Поразительная вещь! Даже у собак, которым вообще
несвойственна обычно пассивно-оборонительная реакция, во
время произведенной у них парадоксальной фазы при сильных
условных раздражителях эта реакция отчетливо выступает.
Мне кажется, на основании этого позволительно принимать,
что в основе, так сказать, нормальной боязливости, трусости, а
особенно болезненных фобий лежит простое преобладание физио-
логического процесса торможения как выражение слабости корко-
вых клеток. К этому прошу припомнить вышеприведенный случай
индукции, когда чисто физиологический прием временно устранил
торможение, а с ним и пассивно-оборонительный рефлекс.
Когда я постепенно разбирался в типах нервных систем раз-
ных собак, мне казалось, что к ним очень подходит классическая

70

классификация темпераментов, в особенности ее крайние члены —
сангвинический и меланхолический. Первый — это такой тип,
которому постоянно нужны сменяющиеся раздражения, он их
неустанно ищет и в таком случае способен обнаружить чрезвы-
чайную энергию. При однообразных же раздражениях, наобо-
рот, он чрезвычайно легко впадает в сонливое и сонное состоя-
ние. Меланхолический тип — это тип, которым мы занимались.
Вспомним крайнего представителя этого типа, о котором я упо-
минал вначале. Не естественно ли считать и называть его мелан-
холическим, если на каждом шагу, в каждый момент окружающая
среда вызывает в нем все тот же неотступный пассивно-оборо-
нительный рефлекс.
В середине стоят вариации уравновешенного типа, где оди-
наково силен как раздражительный, так и тормозной процессы,
точно и своевременно сменяясь.
Наконец мы встретились у нашей собаки с отчетливым соци-
альным рефлексом, с действием агента социальной среды. Собака,
как и ее дикий прародитель волк, — стайное животное, и человек
в силу давней исторической связи стал для нее «socius». Д-р
Сперанский, который водил ее в экспериментальную комнату,
бережно обходился с ней, кормил ее, стал для нее условным
положительным раздражителем, повышающим раздражительный
тонус коры, который устранял, преодолевал тормозной тонус.
Что д-р Сперанский представлял собой для собаки только синте-
тический внешний раздражитель, состоящий главным образом
из зрительных, звуковых и запаховых компонентов, доказывал
наш последний опыт, когда и один запах д-ра Сперанского
произвел то же действие на нервную систему собаки, что и он
сам, только, конечно, более слабое.
Этот опыт, вместе с некоторыми ранними, толкает нас, нако-
нец, и в область социальных рефлексов, которые мы теперь
и включаем в программу наших следующих исследований.
Едва ли можно теперь оспаривать, что для чисто физиоло-
гического исследования работы больших полушарий при помощи
условных рефлексов открывается необозримое поле.

71

XLII. ВЛИЯНИЕ ПЕРЕРЫВА В РАБОТЕ НАД СОБАКАМИ
С УСЛОВНЫМИ РЕФЛЕКСАМИ 1
Двухмесячный летний перерыв в работе над условными
рефлексами собак представил случай наблюдать особенные изме-
нения в поведении этих животных.
Собака № 1. Это животное, вообще очень подвижное,
поставленное в станок после перерыва, оказалось гораздо более
возбужденным, чем было до перерыва. Хвост его находился
в постоянном движении, и оно чрезвычайно живо реагировало
на малейшее движение экспериментатора. Вместе с тем все пище-
вые условные рефлексы исчезли, и собака даже не брала пода-
ваемую ей после условных раздражителей пищу. После некоторых
бесплодных попыток вызвать условные реакции было решено
применить ранее солидно выработанную дифференцировку, т. е.
очень сильный тормозной процесс. Вслед за этим исчезнувшие
рефлексы восстановились и собака ела подаваемую ей пищу.
Факты естественно понимаются следующим образом. У данной
собаки был очень резко выражен рефлекс свободы. До перерыва
систематическим применением безусловных и условных пищевых
раздражений рефлекс свободы был подавлен, заторможен. Во
время перерыва, вследствие неподкрепления, условные пищевые
раздражители ослабели и рефлекс свободы опять усилился
и взял перевес. Употребив дифференцировку, мы путем индук-
ции (положительной фазы) усилили действие всех условных
1 Статья в юбилейном сборнике, посвященном французскому физиологу
Ш. Рише. 1926 г.

72

пищевых раздражителей — и в результате рефлекс свободы
снова был побежден.
Собака № 2. Это — очень возбудимая, даже агрессивная
собака. С большим трудом у ней была выработана дифферен-
цировка на разную частоту ритмических механических раздра-
жений одного и того же места кожи (одна частота было поло-
жительным условным раздражением, другая — отрицательным).
Затем в течение нескольких опытов без малейшей паузы тор-
мозная частота сменялась на положительную. Постепенно, но
довольно быстро дифференцировка нарушилась, т. е. тормозная
частота получила положительное действие. Вместе с тем собака
пришла в возбужденное состояние, очевидно, вследствие труд-
ности для нервной системы данной собаки такого столкновения
противоположных нервных процессов. Все другие условные
рефлексы сделались уменьшенными и нестойкими, некоторые
совсем исчезли. Вся экспериментальная обстановка сделалась
условным возбудителем трудного состояния нервной системы:
собака отказывалась от пищи, беспокойно металась в станке
и старалась сорваться со станка и убежать, хотя механические
раздражения кожи больше не применялись. После перерыва
все условные рефлексы восстановились и даже были увеличенного
размера. Но достаточно было раз применить положительное
кожно-механическое раздражение, чтобы вполне вернулось состоя-
ние собаки, как оно было перед перерывом. Ясно, что условное
действие экспериментальной обстановки за время перерыва
исчезло, связь ее с трудным состоянием нервной системы разо-
рвалась и снова восстановилась лишь при новом прикосновении
раздражителя к пострадавшему месту нервной системы.
Собака № 3. У этой собаки был выражен в высшей сте-
пени пассивно-оборонительный рефлекс; говоря обычным язы-
ком, она была чрезвычайно боязлива. После перерыва все услов-
ные рефлексы, даже давние и хорошо выработанные, исчезли;
животное не прикасалось к подаваемой пище, несмотря на боль-
шую его жадность. Было сделано предположение, что после
длинного перерыва экспериментальная обстановка перестала быть
для собаки привычной и, следовательно, сделалась опять тормо-

73

зящей. Присутствие экспериментатора около собаки (обычно
экспериментатор находится вне комнаты за дверью) и примене-
ние дифференцировки, как в случае собаки № 1, восстановили
условные рефлексы, и собака начала брать еду. Таким образом
социальный агент и положительная фаза индукции победили
задерживающее действие обстановки.
Собака № 4. Эта собака до перерыва имела много как
положительных, так и отрицательных условных рефлексов, кото-
рые всегда повторялись вполне регулярно. После перерыва они
были испробованы все сразу и оказались налицо и нисколько
не ослабленными. Но на следующий день животное в станке
стояло беспокойно, с одышкой, и положительные условные
рефлексы упали, повидимому, без всякого внешнего повода. Надо
было принимать, что большой нервный труд, заданный собаке
после перерыва без постепенного практикования, вызвал тяже-
лое, болезненное состояние больших полушарий, что доказыва-
лось и тем, что это состояние затянулось на значительное время.
Приведенные наблюдения показывают, что присутствие или
отсутствие тех или других безусловных и условных агентов опре-
деляют постоянно и точно поведение животных.
В связи с условиями наблюдаются изменения общего тонуса
нервной системы то в сторону возбуждения, то в сторону тормо-
жения, и соответственно с этим изменяются и специальные
реакции на окружающую среду.
Таким образом эти факты говорят за постоянную и строгую
детерминизацию высшей нервной деятельности животных.

74 пустая

75

ГЛАВЫ XLIII-LI
(1927-1932 гг.)
ДОБАВЛЕНИЕ
К ПЯТОМУ ИЗДАНИЮ
(1932 г.)

76 пустая

77

XLIII. ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ О ТИПАХ НЕРВНОЙ
СИСТЕМЫ, ТЕМПЕРАМЕНТАХ ТОЖ 1
В настоящем заседании, посвященном памяти великого рус-
ского врача, мне разрешено, в знак преклонения перед дарова-
нием, научными заслугами и жизнью Николая Ивановича Пиро-
гова, сделать сообщение о моей, вместе с моими сотрудниками,
экспериментальной работе, хотя не специально хирургического,
но все же физиолого-медицинского характера.
Темперамент входит важнейшей частью в конституцию, а так
как конституция чрезвычайно занимает сейчас внимание меди-
цинского мира, то мое сообщение среди врачей будет таким
образом оправдано.
Физиологическое учение о темпераментах явилось плодом
нового, по новому методу производимого изучения высшей нерв-
ной деятельности. А так как это изучение еще не сделалось
общим достоянием, не вошло в учебники физиологии, откуда мы
черпаем основные сведения о животном организме, то мне волей-
неволей приходится, для того чтобы быть понятным, коснуться
некоторых общих положений из этого изучения и только потом
перейти к специальной теме моего сообщения.
Самая общая характеристика живого существа состоит в том,
что живое существо отвечает своей определенной специфиче-
ской деятельностью не только на те внешние раздражения, связь
1 Сообщение на торжественном заседании Русского хирургического об-
щества Пирогова, посвященном памяти Н. И. Пирогова, 6 декабря 1927 г.
(Вестн. хирургии, кн. 35—36, 1928, стр. 1—9. — См. также в: Ärztliche
Rundschau, Bd. 38, 1928, S. 329—332. — Ред.).

78

с которыми существует готовой со дня рождения, но и на многие
другие раздражения, связь с которыми развивается в течение
индивидуального существования, иначе говоря, что живое суще-
ство обладает способностью приспособляться.
Ради большей ясности предмета я прямо перейду к выс-
шим животным. Специфические реакции высших животных, как
известно, называются рефлексами, и этими рефлексами устанав-
ливается постоянно соотношение организма с окружающей сре-
дой. Конечно, это соотношение есть необходимость, потому что,
если бы организм не входил в соответствующие, определенные
соотношения со средой, то он не мог бы и существовать. Рефлексы
всегда двух сортов: рефлексы постоянные, на определенные раз-
дражители, и существующие у каждого животного со дня рожде-
ния, и рефлексы временные, переменные, на различнейшие раз-
дражители, с которыми встречается каждое животное в течение
своей жизни. Что касается до высших животных, например до
собак, к которым относятся все наши исследования, то эти два
сорта рефлексов даже приурочены к разным частям центральной
нервной системы. Постоянные рефлексы, то, что всегда называ-
лось рефлексами, связываются со всеми отделами центральной
нервной системы, вплоть до больших полушарий, а полушария
специально есть место, орган временных связей, временных отно-
шений животного с окружающим миром, временных рефлексов.
Вы хорошо знаете, что до последнего времени, до конца
прошлого столетия, эти временные отношения, временные связи
животного организма с окружающей средой даже не считались
физиологическими, а для обозначения их употреблялось другое
слово — «психические отношения». Текущие работы показали,
что нет никакого основания исключать их из области физиологи-
ческого исследования.
Теперь я от этих общих слов перейду к ряду определенных
фактов. Возьмите вредные условия, вредные влияния, от кото-
рых животное, конечно, сейчас же устраняется, например огонь,
который жжет животное, если оно падает в сферу его действия,
приходит в соприкосновение с ним. Это, конечно, обыкновенный
прирожденный рефлекс, дело нижних отделов центральной нерв-

79

ной системы. А если животное будет оберегаться на расстоянии
красного цвета и соответствующего рисунка, свойственных огню,
то эта реакция получена во время жизни, это будет временная
связь, временный, приобретенный рефлекс, который у одного
животного может быть, а у другого животного, еще не при-
ходившего в соприкосновение с огнем, будет совершенно отсут-
ствовать. Возьмите другую область раздражений, например пи-
щевой рефлекс, т. е. захватывание пищи. Это есть прежде всего
рефлекс постоянный: и ребенок, и новорожденное животное
сейчас же проделывают определенные движения и вводят пищу
в рот. А вот когда животное бежит на эту пищу издали, по виду
какому-нибудь этой пищи или по звуку, который издает, напри-
мер, маленькое животное, служащее пищей другому животному,
это тоже есть пищевой рефлекс, но такой рефлекс образовался
в течение жизни при помощи больших полушарий. Это — вре-
менный рефлекс; его можно было бы назвать, с общежитейской
точки зрения, сигнальным рефлексом. В таком случае раздра-
житель сигнализирует настоящий предмет, настоящую цель прод-
етого врожденного рефлекса.
В настоящее время исследование этих рефлексов ушло очень
далеко. Вот обыкновенный пример, который мы имеем постоянно
перед глазами. Вы собаке даете еду или показываете ее. На эту
еду возникает реакция: собака стремится к еде, забирает ее
в рот, у нее течет слюна и т. д. Мы можем эту пищу, чтобы
вызвать ту же реакцию, двигательную и секреторную, заменить
чем хотим, каким угодно случайным раздражителем, только его
надо предварительно связать с пищей во времени. Если вы
позвоните или свистнете, или руку поднимете, или почешете
собаку, что угодно, — и затем сейчас же дадите еду и повторите
это несколько раз, тогда все эти раздражители будут вызывать
ту же пищевую реакцию: животное будет тянуться к раздражи-
телю, облизываться, потечет слюна и т. д. — будет тот же
рефлекс, что и раньше при показывании еды.
Понятное дело, что животному в высшей степени важно
в условиях его жизни физиологически быть связанным так отда-
ленно и так разнообразно с теми благоприятными условиями,

80

которые ему нужны для существования, или с теми вредными
условиями, которые угрожают его существованию. Если какая-
нибудь опасность, например, сигнализируется звуком издали, то
животное будет иметь время принять меры против нее и т. д.
Ясно, что высшее приспособление животных, высшее уравно-
вешивание с окружающей средой непременно связано с этим
сортом временно образующихся рефлексов. Два рода рефлексов
мы обыкновенно обозначаем двумя особыми прилагательными:
врожденные, постоянные называем безусловными рефлексами,
а те, которые нацепляются на врожденные рефлексы в течение
жизни, — условными рефлексами.
Если мы лампу и телефон ежедневно и многократно размы-
каем и замыкаем, то было бы невероятной несообразностью,
чтобы грандиозная проводниковая нервная система, связываю-
щая организм с окружающим бесконечным миром, чтобы она
отходила от этого технического принципа, чтобы это не было ее
обычным физиологическим приемом. Для теоретической мысли,
следовательно, нет основания возражать против этого, а физиоло-
гически это вполне подтверждается. Условный рефлекс при опре-
деленных условиях закономерно образуется и существует, как
н всякое другое нервное явление.
Познакомимся еще с одним фактом, относящимся до услов-
ных рефлексов. Пусть тон, например 1000 колебаний в секунду,
сделан условным пищевым возбудителем посредством обычной
процедуры, т. е. одновременным применением тона и еды.
Это — рефлекс, где условный раздражитель вызывает в коре
процесс раздражения, положительную пищевую реакцию.
Такой рефлекс мы называем положительным условным
рефлексом. Но рядом с этими условными положительными
рефлексами существуют и отрицательные — такие, которые
вызывают в центральной нервной системе не процесс возбужде-
ния, а процесс торможения. Если, после того как образовался
только что упомянутый рефлекс на тон в 1000 колебаний
в секунду, я попробую другие тоны, поблизости от этого, может
быть 10—15 тонов в обе стороны, то они также действуют, но
тем меньше, чем дальше отстоят от моего тона, на котором

81

я выработал рефлекс. Теперь, если я поступлю таким образом,
что свой тон, первоначальный, буду постоянно сопровождать
едой, как и раньше, а те т.оны, которые сами по себе начали
действовать, буду применять, не сопровождая едой, то в таком
случае последние постепенно и совершенно потеряют свое услов-
ное пищевое действие.
Что же, они стали индифферентными? Нет. Они вместо поло-
жительного действия приобрели тормозное, они возбуждают
в центральной нервной системе процесс торможения. Доказа-
тельство этого совершенно простое. Вы пробуете тон в 1000 коле-
баний в секунду. Он вызывает, как всегда, положительный
рефлекс, пищевую реакцию. Вы применяете теперь дальше один
из тех тонов, которые перестали действовать. Сейчас же после
этого примененный тон в 1000 колебаний тоже временно потеряет
свое действие. Следовательно, соседний тон произвел в централь-
ной нервной системе торможение, и надо некоторое время, чтобы
это торможение ушло из нервной системы. Таким образом вы
видите, что можно этими временными агентами производить
в центральной нервной системе процессы как раздражения, так
и торможения. Вы понимаете, конечно, что это имеет грандиоз-
нейшую важность в жизни животных и нас, ибо наша жизнь
к тому и сводится, что мы в определенной обстановке и в опре-
деленный момент должны проявить известную деятельность,
а в другой — задержать ее.
На этом основывается высшая жизненная ориентировка.
Таким образом из постоянного и правильного балансирования
этих двух процессов складывается нормальная жизнь и человека
и животного. Надо быть проникнутым мыслью, что эти два про-
тивоположных процесса одинаково важны, одинаково суще-
ственны в нервной деятельности.
Этим, я думаю, можно ограничить предварительные объясне-
ния и приступить к основной теме.
При выработке условных рефлексов, то положительных, то
отрицательных, мы наблюдаем на собаках огромную разницу
в том, как скоро вырабатываются эти рефлексы, как они прочно
держатся и в какой степени они достигают абсолютности.

82

У одних животных очень легко выработать положительный
рефлекс; положительный рефлекс очень устойчив при разных
условиях, но зато у них очень трудно получить тормозные
рефлексы; у некоторых животных нельзя выработать их до пол-
ной точности, они непременно заключают в себе некоторый
элемент положительного действия. Вот характеристика, стало
быть, одних. С другой стороны, на противоположном конце
имеются животные такие, у которых положительные условные
рефлексы вырабатываются с большим трудом, остаются по-
стоянно в высшей степени неустойчивыми, от малейшего изме-
нения обстановки они тормозятся, т. е. теряют свое положитель-
ное действие; наоборот, тормозные рефлексы быстро готовы
и отлично всегда держатся.
Между этими крайностями имеется центральный сорт собак,
или центральный тип нервной системы. Это именно такие, кото-
рым и то и другое дается легко, которые и тормозят хорошо
и образуют положительные рефлексы хорошо, у которых оба
сорта рефлексов остаются и прочными и могут быть совершенно
точными. Следовательно, вся масса собак распадается на три
главных группы: на группу возбудимых, на группу тормозимых
(краевые группы) и на группу центральную, в которой процессы
раздражения и торможения уравновешены. Так как условные
рефлексы приурочены к большим полушариям, то в трех указан-
ных группах дело идет о трех видах характера и соответственно —
деятельности больших полушарий.
Но мы имеем еще более убедительные доказательства суще-
ствования этих трех типов нервной системы.
Если произвести очень трудную встречу раздражительного
и тормозного процессов, то наблюдаются совершенно различные
отношения трех сортов центральной нервной системы к этому
приему. Я вам опишу несколько подробнее способ, который мы
постоянно применяем и который является, так сказать, высшим
испытанием приспособленности или силы нервной системы. На
коже мы помещаем прибор, которым мы в определенном ритме
механически раздражаем кожу, например через каждую секун-
ду, — и это делается условным раздражителем. Этот раздражи-

83

тель можно дифференцировать, т. е. заставить нервную систему
иначе относиться к различной частоте механических раздраже-
ний. Предположим, я буду применять кроме тридцати раздраже-
ний в 7г минуты, как раньше, также и пятнадцать, и я могу до-
стигнуть того, что когда я применяю тридцать, то собака обна-
руживает положительную пищевую реакцию, а при пятнадцати
эта реакция будет задержана. Конечно, это делается так, что
тридцать раздражений сопровождается едой, а пятнадцать — нет.
Таким образом два раздражения, мало отличающиеся друг
от друга, вызывают в нервной системе два противоположных
процесса. И вот, если свести эти два процесса, устроить непо-
средственное следование одного за другим, как бы столкнуть
друг с другом, то получается очень интересный результат. По-
ложим, я начинаю с пятнадцати раздражений — собака не обна-
руживает пищевой реакции. Если я сейчас же сменю пятнадцать
на тридцать раздражений — это и будет испытанием нервной
системы, которое самым очевидным образом различит три ука-
занных типа. Если прием проделывается на собаке одного полю-
са, положим раздражимого, в которой преобладает раздражение
и слабо торможение, тогда происходит следующее: или сейчас,
или после нескольких раз повторения этой процедуры собаки
делаются больными. У них остается только раздражительный
процесс, а тормозной теряется почти дотла. Это состояние мы в
лаборатории называем неврастенией, и это заболевание может
у собаки тянуться месяцами. Если я ту же процедуру применяю
к собакам противоположного полюса, то, наоборот, у них слабнет
раздражительный процесс, а остается, чрезвычайно преобладает
торможение. Таких собак мы называем истериками. В обоих
случаях между торможением и раздражением исчезло нормаль-
ное соотношение. Мы называем это срывом. Очевидно, перед
нами неврозы, два истинных невроза: один с преобладанием воз-
буждения, другой с преобладанием торможения. Это — серьез-
ные болезни, они тянутся месяцами, от них надо лечить собак.
Главное лечение у нас — это прекращение всяких опытов, но
иногда прибегаем и к другим средствам. Что касается заболева-
ний тормозного типа, то там мы других средств не нашли, кроме

84

того, что иногда на полгода и больше оставляем собаку без
опыта. А для другого невроза хорошими средствами оказались
бром и соли кальция. В неделю-полторы больное животное де-
лается нормальным.
Итак, несомненно, это — резко разные собаки, они под влия-
нием одного и того же болезнетворного приема заболевают разно.
Но рядом с этими крайними типами остается центральный.
Тот же самый прием на центральный тип животных никакого
влияния не имеет, они остаются здоровыми, они не заболевают.
Становится совершенно ясным, что имеются три разных типа
нервной системы: центральный — уравновешенный и два край-
них — возбудимый и тормозимый. Значит, два крайних рабо-
тают, можно сказать, преимущественно одной половиной нервной
системы. Мы можем называть их половинчатыми типами.
А между ними стоит цельный тип, в котором постоянно и рав-
номерно работают оба процесса.
Далее интересно следующее. Центральный тип имеется в двух
формах, по внешности очень отличных одна от другой, но по
отношению к нашему основному критерию разница между этими
формами очень незначительна. Одна форма всяческое балансиро-
вание противоположных нервных процессов проделывает очень
легко, а другая несколько затрудняется — и только. До болез-
ненного же состояния дело не доходит.
Если мы теперь обратим внимание на общее внешнее поведе-
ние всех наших собак, мы наблюдаем примерно следующее. Воз-
будимый тип в его высшем проявлении — это большей частью
животные агрессивного характера. Например, если хозяин, кото-
рого они хорошо знают и которому они вполне покоряются,
с ними поступит резко, ударит, они могут его укусить, не удер-
жатся. Крайний тормозимый тип выражается в том, что стоит
на собаку прикрикнуть, замахнуться, чтобы она поджала хвост,
присела, даже помочилась. Это — то, что называется трусливое
животное. Что касается до центрального типа, то он представ-
ляется в виде двух форм: малоподвижных, спокойных животных,
которые как бы совершенно игнорируют все, что делается около
них (мы их обыкновенно называем солидными), и, наоборот,

85

животных, в бодром состоянии очень оживленных, чрезвычайно
подвижных, все осматривающих, все обнюхивающих. Но в выс-
шей степени у последних своеобразно следующее: эти животные
вместе с тем странно наклонны ко сну. Как только их ввести
в нашу обстановку, оставить в отдельной комнате одних, поста-
вить в станок, как только среда около них перестает резко коле-
баться, они сейчас же начинают дремать и засыпают. Это прямо
удивительное сочетание подвижности с сонливостью.
Таким образом все наши животные распределяются в четыре
определенные группы: две группы краевых — возбудимых и тор-
мозимых животных и две центральных — уравновешенных жи-
вотных, но, однако, разных: одних — очень спокойных и дру-
гих — чрезвычайно оживленных. Мы должны считать это точ-
ным фактом.
Можно ли это перенести на человека? Почему же нет?
Я думаю, что не может считаться обидой для человека, если
у человека окажутся общими с собаками основные характеры
нервной системы. Мы настолько уже теперь биологически обра-
зованы, чтобы кто-либо мог против этого сопоставления проте-
стовать. Мы с полным правом можем перенести установленные
на собаке типы нервной системы (а они так точно характеризо-
ваны) на человека. Очевидно, эти типы есть то, что мы назы-
ваем у людей темпераментами. Темперамент есть самая общая
характеристика каждого отдельного человека, самая основная
характеристика его нервной системы, а эта последняя кладет ту
или другую печать на всю деятельность каждого индивидуума.
В вопросе о темпераментах общечеловеческий эмпиризм, во
главе с гениальным наблюдателем человеческих существ —
Гиппократом, как кажется, всего ближе подошел к истине.
Это — древняя классификация темпераментов: холерический,
меланхолический, сангвинический и флегматический. Правда,
теперь эта классификация чрезвычайно перерабатывается. Кто
говорит, что существует только два темперамента, кто устана-
вливает три, кто шесть, и т. д. Однако на протяжении двух ты-
сяч лет отчетливо большинство склоняется к четырем видам.
Можно думать, что этот древний взгляд и содержит в себе наи

86

больше правды. До какой степени некоторые из новейших авто-
ров в этом вопросе запутываются, я могу вам представить при-
мер одного русского психиатра. Он надумал признать шесть
темпераментов: три нормальных темперамента и три патологиче-
ских. Нормальными оказались: веселый, ясный и флегматиче-
ский, а патологическими: холерический, меланхолический и сан-
гвинический. Странно, что сангвинический темперамент, напри-
мер, относится к группе патологических только на том основании,
что все сангвиники будто бы легкомысленны. Легкомыслие стало
быть есть патологическое явление.
Если мы станем на древней классификации четырех темпера-
ментов, то нельзя не видеть согласия результатов эксперимента
на собаках с этой классификацией. Наш возбудимый тип это —
холерический, меланхолический — тормозимый. Двум формам
центрального типа отвечали бы флегматический и сангвинический
темпераменты. Меланхолический темперамент есть явно тормози-
мый тип нервной системы. Для меланхолика, очевидно, каждое
явление жизни становится тормозящим его агентом, раз он ни
во что не верит, ни на что не надеется, во всем видит и ожидает
только плохое, опасное. Холерический тип — это явно боевой
тип, задорный, легко и скоро раздражающийся. А в золотой
середине стоят флегматический и сангвинический темпераменты,
уравновешенные, а потому здоровые, устойчивые и истинно жиз-
ненные нервные типы, как ни различны, даже противоположны
представители этих типов по внешнему виду. Флегматик — спо-
койный, всегда ровный, настойчивый и упорный труженик жизни.
Сангвиник — горячий, очень продуктивный деятель, но лишь
тогда, когда у него много и интересного дела, т. е. есть постоян-
ное возбуждение. Когда же такого дела нет, он становится скуч-
ливым, вялым, совершенно как наши собаки-сангвиники (мы их
так обыкновенно и зовем), которые в высшей степени оживлены
и деловиты, когда обстановка их возбуждает, и сейчас же дрем-
лют и спят, если этих возбуждений нет.
Мы позволили себе предполагать и думать несколько дальше,
коснувшись клиники нервных и душевных заболеваний, хотя
наши сведения о них не идут дальше учебников. Нам представ-

87

лялось вероятным, что и в людской среде главные поставщики
этих клиник специально крайние, неустойчивые типы или темпе-
раменты; обе же формы центрального типа остаются более или
менее неприкосновенными среди волнений и бурь житейского
моря. Думалось, что и для людей справедливо с возбудимым
холерическим типом как соответствующую болезненную форму
связать неврастению, а с тормозимым меланхолическим — исте-
рию как преимущественно тормозную форму, тормозное заболе-
вание. А дальше, когда заболевание представляется в виде так
называемых психических форм, нельзя ли думать, что обе глав-
ные группы конституциональных эндогенных психозов — цир-
кулярный психоз и шизофрения — представляют, по их физиоло-
гическому механизму, высшую степень тех же заболеваний.
Неврастеник, с одной стороны, может развивать чрезвычай-
ную работу, произвести огромный жизненный труд. Много круп-
ных людей были неврастениками. Но вместе с тем неврастеник,
рядом с периодами напряженной работы, непременно переживает
период глубокого немощного состояния.
А что же циркулярный? То же самое. То он возбужден
далеко за пределы нормы, до припадков бешенства, то погру-
жается в глубокое депрессивное, меланхолическое состояние.
С другой стороны, наши лабораторные истерики-собаки, оче-
видно, имеют очень слабые корковые клетки, легко переходящие
в различные степени хронического тормозного состояния. Но и
основная общая черта человеческой истерии есть тоже, очевидно,
слабосилие коры. Симулирование болезни, внушаемость и эмо-
тивность (беру эту психическую характеристику истерии из бро-
шюры об «Истерии и ее патогенезе» проф. Л. В. Блуменау) —
все яркие проявления этого слабосилия. Здоровый человек не
станет прятаться за болезнь, вызывать к себе снисхождение,
сочувствие или интерес, как к больному, т. е. к слабому. Вну-
шаемость, конечно, основана на легком переходе в тормозное со-
стояние корковых клеток. А эмотивность есть преобладание, буй-
ство сложнейших безусловных рефлексов (агрессивного, пассив-
но-оборонительного и других рефлексов — функций подкорковых
центров) при ослабленном контроле коры.

88

Есть основания и шизофрению рассматривать как крайнюю
слабость коры, как бы высшую степень истерии. Основной меха-
низм внушаемости есть разорванность нормальной, более или
менее объединенной работы всей коры. Потому и непреодолимо
определенное внушение, что оно происходит в отсутствие обык-
новенных влияний на него со стороны остальных частей коры.
А если это так, то шизофрения и будет высшим проявлением
того же механизма. Представим себе общую крайнюю слабость
коры, так сказать, ее болезненную, ненормальную ломкость. По-
добно тому как у наших тормозимых истеричных собак примене-
нием функциональных трудностей можно получить совершенно
изолированные инвалидные пункты и очаги в коре, у шизофре-
ников под влиянием более или менее сильных жизненных впечат-
лений, вероятно на почве органического заболевания, постоянно
и постепенно появляется все более и более таких бессильных
пунктов и очагов, происходит все большее и большее разложе-
ние коры полушарий, расщепление нормальной связной работы их.
После всего приведенного, мне кажется, едва ли можно оспа-
ривать, что в тысячелетнем вопросе о темпераментах лаборато-
рии, благодаря элементарности и относительной простоте ее экс-
периментальных объектов, принадлежит веское слово.

89

XLIV. НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ В ФИЗИОЛОГИИ
БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ 1
Мне кажется, что к настоящему моменту физиология распо-
лагает, наконец, общим очерком нормальной деятельности всей
центральной нервной системы, не исключая и больших полуша-
рий, но, конечно, еще без глубокого анализа и без бесчисленных
подробностей этой деятельности. Очевидно, основная функция
ее — постоянно поддерживать равновесие замкнутой системы
организма как внутри ее, между составляющими ее элементами,
так и всей ее в целом с окружающей средой. Хотя в высшем
животном низшие отделы центральной нервной системы, рядом
с их преимущественной задачей объединять деятельность отдель-
ных частей организма, много делают и для соотношения орга-
низма с окружающей средой, но тончайшее и точнейшее уравно-
вешивание организма с этой средой падает на долю больших
полушарий. Явное и решительное доказательство этого — давний
и не раз с того времени повторенный и подтвержденный опыт
над собакой, лишенной больших полушарий. Здоровье такой
собаки может быть в цветущем состоянии, и, вероятно, жить она
может столько же, сколько живут и нормальные животные, —
так хорошо остается слаженной ее внутренняя деятельность. Но
1 Лекция Крона, прочитанная 10 мая 1928 г. перед Лондонским коро-
левским обществом (Certain problems in physiology of cerebral hemispheres.
Proc. Roy. Soc, Serie В, vol. 103, 1928, p. 97—110. — Ред.). Для чтения
этой лекции на премию, учрежденную Кроном, ежегодно приглашаются спе-
циалисты разных отделов естествознания всего света.

90

это может быть только при уходе за нею человека, который под-
ставляет ей пищу под рот и оберегает ее от всяческих вредных
внешних влияний. Иначе она неизбежно погибает. Самостоятель-
ная ориентировка ее в окружающей среде крайне ограничена. Эта
среда остающейся центральной нервной системой не разлагается
для животного, как в норме, на бесчисленные отдельные эле-
менты, и эти элементы, соответственно беспрестанным колебаниям
среды, не вводятся во временные связи с чрезвычайно разно-
образной в норме деятельностью скелетно-мышечной системы.
При этом и сама скелетно-мышечная система, главная часть орга-
низма, обращенная к внешней среде, теперь не анализируется и
не синтезируется в той степени, как это имеет место при наличии
больших полушарий. Вследствие этого и исчезает для собаки без
больших полушарий возможность тонких и точных соотношений
отдельных деятельностей организма с отдельными явлениями
окружающей природы. Ввиду этого является справедливым раз-
личить низшую нервную деятельность от высшей, относя послед-
нюю к функции больших полушарий, а для физиолога в этой
высшей нервной деятельности открывается на высшем животном
необозримое поле для исследования анализаторной и синтетиче-
ской деятельности больших полушарий и ее механизма.
Факт анализаторной и синтезирующей работы нервной систе-
мы давно стоял перед исследующей человеческой мыслью. Первая
составляла предмет физиологии органов чувств, специально за-
нимавшейся рецепторами нервной системы, которые, очевидно,
были вместе с тем для организма и анализаторами окружающей
его среды. А • синтетическая деятельность впервые отмечена пси-
хологами в форме закона ассоциации. Таким образом анализ и
синтез, производимые нервной системой, привлекли к себе вни-
мание исследователей сначала ввиду наших субъективных явле-
ний. В настоящее время постепенно, при большем или меньшем
участии многих естествоиспытателей, созрел метод вполне объек-
тивного изучения того же предмета на животных. Основное
нервное явление, при пользовании которым и возможно такое
изучение, — явление, отмеченное уже давно и многими, есть то,
что я назвал условным рефлексом. Это есть синтетический акт,

91

производимый у высшего животного большими полушариями. Он
состоит в том, что при совпадении во времени какого угодно
внешнего раздражения с определенной деятельностью организма
эта деятельность начинает вызываться и этим раздражителем.
Я с моими многочисленными сотрудниками, которым шлю отсюда
мой дружеский и благодарный привет, использовал этот акт для
систематического изучения нормальной и патологической дея-
тельности больших полушарий. При этом мы имели дело глав-
ным образом с двумя деятельностями организма: с реакцией на
пищу и с реакцией на отвергаемые вещества, вводимые в рот
собаки, т. е. с пищевой и с одной из оборонительных деятель-
ностей, с которыми соединяли всевозможные, приходившие нам
в голову, раздражители. Вот пример. Пища как раздражитель,
действующий сам по себе с рождения, вызывает определенную
реакцию животного. Животное приближается к ней, забирает ее
в рот, причем происходит и отделение слюны. Эту реакцию мы
называем безусловным рефлексом. Применяя при акте еды не-
сколько раз какой-нибудь звук, какое-нибудь раздражение глаза,
носа и кожи, мы получаем от них, сделавшихся теперь как бы
сигналами пищи, те же движения по направлению к раздражи-
телям и то же.слюноотделение. При наших опытах мы измеряли
только секреторную реакцию.
В течение двадцати семи лет и до настоящего времени нами
собран очень большой материал, который я не мог бы изложить
здесь и в самом кратком виде, тем более, что это было бы по-
вторением того, что описано в недавно вышедшей моей книге. По-
этому я сейчас остановлюсь только на нескольких вопросах фи-
зиологии больших полушарий, относительно которых нами полу-
чены новые факты после появления книги.
В работе больших полушарий как общая основа их деятель-
ности констатированы процессы раздражения и торможения,
их движение в виде иррадиирования и концентрирования и их
взаимная индукция. Вероятно, эта группировка потерпит в даль-
нейшем изменение, именно в смысле сокращения, но пока прихо-
дится к ней сводить отдельные, более частные случаи деятель-
ности больших полушарий.

92

Прежде чем перейти к отдельным вопросам моего теперешнего
изложения, надо подчеркнуть, что накопляется все больше и
больше фактических указаний (на которых я, однако, теперь не
буду останавливаться), что образование новой нервной связи,
замыкательный процесс целиком происходит в больших полуша-
риях, т. е. в них находятся не только пункты приложения бес-
численных индифферентных раздражений, но в них же лежат и
деятельные пункты, представители безусловных рефлексов, между
которыми устанавливается новая связь.
Теперь приступаю к нашим вопросам.
1
В настоящее время мы хорошо знаем все условия, при кото-
рых непременно образуется условный рефлекс. Следовательно,
это образование есть такое же закономерное физиологическое
явление, как и остальные нервные явления. Полный и прочный
условный рефлекс образуется, если раздражающий агент, кото-
рый должен сделаться условным раздражителем, несколько по
времени предшествует той деятельности (безусловному рефлексу),
с которой он должен связаться. Он может без ущерба быть
прекращен даже за несколько времени до начала этой деятель-
ности (следовой условный рефлекс). Но если он присоединяется
после начала деятельности, то хотя условный рефлекс и обра-
зуется, как, повидимому, показывают наши текущие опыты, но
не всегда, и притом только незначительный и непременно скоро-
преходящий. При продолжении же такой процедуры индиффе-
рентный агент превращается в тормозящий агент. Последний
факт, исследуемый нами в настоящее время особенно тщательно,
принимает часто поразительный вид. Если мы в течение нашего
опыта просто повторяем короткие подкармливания животного, не
соединяя их ни с каким посторонним раздражением, это может
не иметь никакого влияния ни на общее состояние животного,
ни на выработанные условные рефлексы, применяемые при этом
в паузах. Но если при этих подкармливаниях в продолжение еды
присоединяется какой-либо посторонний раздражитель, конечно
при прочих равных условиях, и это многократно повторяется, то

93

у разных животных через разные промежутки наступает общее
тормозное состояние. Условные рефлексы резко ослабляются или,
наконец, и совсем исчезают, и собаки отказываются даже от
еды, т. е. обнаруживается гипнотическое состояние, а сам посто-
ронний раздражитель, испытанный отдельно от акта еды? оказы-
вается сильно тормозящим агентом как в комбинации с положи-
тельными условными раздражителями, так и в его последей-
ствии. Прибавлю также еще новый факт. Когда, при обыкновен-
ном приеме изучения условных рефлексов, условный раздражи-
тель, предшествуя безусловному рефлексу, продолжается дальше
с ним, то это иногда ведет даже к усилению условного рефлекса,
но никогда не вредит ему, как это мы постоянно видели с самого
начала изучения условных рефлексов. Как понимать приведен-
ные факты? С биологической точки зрения, т. е. с точки зрения
большей согласованности явлений или, иначе говоря, более со-
вершенной машинности организма, понимание указанных отно-
шений не кажется трудным.
Так как условные раздражители играют роль сигналов, то
они должны получать свое действие лишь тогда, когда они пред-
шествуют во времени сигнализируемой физиологической дея-
тельности. И так как они адресуются к чрезвычайно реактивным
корковым клеткам, то при наступлении этой деятельности, т. е.
по исполнении их задачи, было бы полезно, чтобы эти клетки
более не раздражались, не тратились, а собирали бы силы для
следующей точной работы, как это и было отмечено в моей книге.
Но как же понять те же факты с точки зрения их внутреннего
механизма, т. е. принимая во внимание основные свойства корко-
вой массы? Каким образом совпадение во времени при предше-
ствовании индифферентного агента безусловному рефлексу делает
этот агент положительным раздражителем, а совпадение при
предшествовании безусловного рефлекса индифферентному агенту
превращает последний в тормозной агент? Может быть так.
Отрицательная индукция, или внешнее торможение (мы распола-
гаем все большими основаниями их отождествлять), состоит
в том, что раздражение коры в одном пункте ведет к развитию
торможения в других ее пунктах. Это делало бы понятным, что

94

клетка индифферентного раздражителя, раз началась определен-
ная деятельность коры, переходит в тормозное состояние, и по-
тому индифферентный раздражитель, присоединенный после
начала этой деятельности, не может сделаться положительным
раздражителем. Образование условного рефлекса при обыкно-
венном условии можно бы представлять себе в следующем виде.
Раздраженное состояние клетки индифферентного агента, раз
процедура начинается с него, сопротивляется тормозному дей-
ствию позднее наступающего безусловного рефлекса, и в таком
только случае происходит слияние раздражений, что ведет к обра-
зованию связи между обоими пунктами. Или можно иначе ска-
зать, что внутренний механизм образования условного рефлекса
основан на встречном иррадиировании раздражения из двух
пунктов. Но и при таком понимании фактов остается еще немало
нерешенных вопросов. Прежде всего, почему же индифферентный
раздражитель, раз мы начинаем с него, не вызывает торможения
пункта безусловного раздражителя, т. е. не делает того же, что
делает с ним безусловный раздражитель, когда мы начинаем
с этого последнего? Это, однако, можно было бы еще понять,
беря во внимание силовые отношения, так как безусловное раз-
дражение обычно сильнее и обширнее, чем индифферентное раз-
дражение. Силовым отношениям в деятельности коры надо при-
писывать, конечно, первенствующее значение, как это уже давно
дает себя если не точно знать, то многократно замечать. Но
дальше. Как указано выше, и при предшествовании начала без-
условного раздражителя индифферентному может начать выраба-
тываться условный рефлекс. В силу чего же он скоро и непре-
менно сменяется развитием торможения в клетке индифферент-
ного раздражителя, уже начинавшего делаться положительным
условным раздражителем? Особенное внимание привлекает
к себе факт, что всякий индифферентный раздражитель, присое-
диняемый к уже начавшемуся безусловному рефлексу, превра-
щается в конце концов в сильный тормозной агент, между тем
как другие не раздражаемые в это же время пункты не делаются
центрами сильного и хронического торможения. А рядом с этим
выработанный слабый условный раздражитель, начинаясь один

95

и затем продолжаемый с его безусловным раздражителем, как
также уже сказано выше, значительно приобретает в эффекте.
Факт образования из индифферентного агента сильного тормоз-
ного, раз он присоединяется во время безусловного рефлекса
(в наших опытах—акта еды), вообще представляется совершенно
непонятным с биологической точки зрения. Какое его значение?
Не нужно ли считать его даже искусственным, патологическим
фактом, утрировкой нормального механизма? Но ведь такое со-
четание раздражений, однако, возможно и в жизни, и даже
нередко. Таким образом для удовлетворительного ответа на эти
вопросы требуется дальнейшее экспериментирование.
2
Второй вопрос, которым я займу ваше внимание, будет
касаться анализаторной функции больших полушарий. Конечно,
первое основание для нее дают периферические аппараты различ-
ных афферентных нервов. Очевидно, эти периферические аппа-
раты представляют коллекцию специальных трансформаторов, из
которых каждый превращает в нервный процесс определенный
вид энергии. Тогда каждое отдельное афферентное волокно, иду-
щее от определенного элемента периферического рецепторного
аппарата, является проводником в кору также только для от-
дельного элемента той или другой энергии. А соответственно
этому волокну и в коре должна быть особая клетка, связанная
в ее деятельности с отдельным элементом определенного вида
энергии. Для демонстрирования такой структуры коры у нас на-
копляется очень показательный экспериментальный материал. На
основании изучения функциональных воздействий на корковые
клетки обнаруживается такое расчленение коры, о котором,
вероятно, нельзя и думать, пользуясь оперативным приемом.
Уже в моих напечатанных лекциях упомянут факт, что можно
было сделать в коре больным пункт приложения отдельного
условного раздражителя, именно ударов метронома, оставляя здо-
ровыми пункты других звуковых раздражителей. Точно так же
подтвердился факт изолированного заболевания в коре отдель-
ного пункта кожно-механического анализатора при нормальном

96

функционировании всех остальных. Таким образом становится
очевидной мозаичность коры больших полушарий. Тогда сейчас
же поднимается дальнейший вопрос: как далеко идет простран-
ственное размещение, например, разных звуковых раздражений?
Поэтому нами предпринят и продолжается следующий ряд опы-
тов. После того как пункт приложения ударов метронома оказался
изолированно инвалидным, было решено также сделать больным
пункт приложения тонового раздражителя. Это было исполнено на
определенном тоне. Употребленный для опыта тон сделался также
неправоспособным работать нормально. Интересно, что теперь
заболевание распространилось в некоторой степени и на осталь-
ную тоновую скалу, так как и другие не применявшиеся в опытах
тоны потеряли нормальную стойкость под влиянием раздражений,
т. е. легко стали переходить в тормозное состояние. Но остальные
звуковые раздражители: звонок, шипение и бульканье, — остались
попрежнему вполне правоспособными. Как иначе можно понимать
эти результаты, как не указание на детальнейшую локализацию
различных звуковых раздражителей на клеточной сети коры!
Описанные факты можно считать в некотором роде аналогич-
ными с некоторыми из разнообразных явлений человеческой афа-
зии. Это дробное выключение корковых элементов можно произ-
вести двумя способами.
Мы делаем из раздражителя, относящегося, по всей вероят-
ности, к одному и тому же корковому элементу, как положитель-
ный, так и отрицательный условный раздражитель, т. е. выраба-
тываем дифференцировку или на частоту раздражений, или на
их интенсивность и затем резко сталкиваем эти противоположные
раздражители, заставляя их следовать непосредственно друг за
другом. В результате и получается, по крайней мере на некото-
рых нервных системах, инвалидность соответствующего пункта.
То же самое достигается, если один и тот же раздражитель, быв-
ший продолжительное время или положительным, или тормозным
раздражителем, стараемся соответствующей процедурой превра-
тить в противоположный. В обоих случаях заболевание — резуль-
тат трудного столкновения противоположных процессов. Этот
способ упоминался в моих лекциях. Но можно просто многократ-

97

ным и хроническим повторением условного раздражителя довести
его корковый пункт до более или менее стационарной затормо-
женности; например, повторяя один из звуковых условных раз-
дражителей изо дня в день и много раз в каждом опыте, мы
делаем его, наконец, нулевым и на некоторый срок, между тем
как другие условные звуковые раздражители, применяемые
изредка или даже совсем некоторое время не применявшиеся,
остаются вполне действительными.
Я остановлюсь и на другом пункте, касающемся конструкции
коркового конца анализаторов, — на замещаемости. Мы вырезаем
в одном полушарии определенные извилины. Обобщенный, т. е.
распространенный на всю поверхность тела, условный кожно-
механический рефлекс терпит определенный дефект: условные
рефлексы на определенных местах кожи теряют свой положитель-
ный эффект, и раздражение этих мест вызывает торможение
всех других условных рефлексов, когда воспроизводится вместе
с этим раздражением или вскорости после него. Раздражение
этих мест может вызвать даже глубокий сон животного, которое
до этих пор никогда не спало во время опытов, т. е. произвести
иррадиированное торможение не только по всему полушарию,
но и ниже. Через недели или месяцы после экстирпации поло-
жительный эффект на местах кожи, соответствующих удаленному
участку коры, возвращается, но он чрезвычайно легко пре-
вращается в тормозной. Небольшое повторение раздражений
в одном опыте уже приводит к полному торможению. На этих
участках не удается получить дифференцировку раздражений по
месту; сама дифференцировка образуется быстро, но вместе с тем"
чрезвычайно слабеет положительный эффект и, наконец, исчезает
совершенно. Такие последствия экстирпации мы наблюдаем сей-
час на собаке, которая была оперирована почти три года тому
назад. Этот случай особенно поучителен потому, что собака пе-
ренесла операцию без малейших осложнений, как первичных, так
и вторичных, в форме судорог. В моих напечатанных лекциях
выдвинуто представление, что в коре полушарий, кроме специаль-
ных областей разных анализаторов, имеются еще, так сказать,
запасные элементы их, рассеянные по всей массе полушарий, но

98

что эти элементы неспособны к высшему синтезу и анализу, ко-
торыми обладают специальные области. На основании только что
приведенных опытов надо прибавить к характеристике рассеян-
ных элементов еще то, что они никогда не достигают той функ-
циональной силы, какой одарены элементы специальных областей.
3
Наш следующий вопрос, относительно которого собраны но-
вые данные, есть вопрос о колебаниях возбудимости корковых
клеток, переходе их в тормозное состояние и о суммации услов-
ных раздражений.
Положительный эффект различных условных раздражителей
часто подлежит, при, повидимому, одинаковых условиях, колеба-
ниям и часто очень значительным.
Перед нами, по мере углубления нашего анализа, все на-
стойчивее выступает требование определенно детерминизировать
каждое такое колебание. Вот один из таких случаев, наиболее
характерный и оцененный как следует только недавно. Сначала
в данном опыте очень долго нельзя было разобраться в причине
колебаний в величине положительного эффекта различных услов-
ных раздражителей, применявшихся в течение этого опыта.
Известные уже нам ранее причины колебаний оказывались непри-
ложимыми к данному случаю. Наконец внимание приковывается
к одному раздражителю как источнику происходящего беспорядка
в действии раздражителей. Прежде всего замечается, что этот
раздражитель при первом его применении в опыте производит
особенно большой эффект сравнительно с другими раздражите-
лями. Но если он повторяется в опыте еще раз, то величина его
при этом особенно резко падает. Вместе с тем обращает на себя
внимание то, что именно после применения этого раздражителя
начинают появляться неправильные колебания величины других
условных рефлексов и, кроме того, животное становится беспо-
койнее. Все это наводит на мысль, что этот раздражитель
является очень сильным для корковых клеток данного живот-
ного. Проверка этого предположения не представляется трудной:
стоит уменьшить интенсивность этого раздражителя, и все поло-

99

жение дела резко меняется. Положительный эффект раздражи-
теля несколько уменьшается, но зато держится значительно ров-
нее при повторениях или и совсем не меняется в течение опыта.
Все рефлексы перестают колебаться, и животное успокоивается.
После этого для большей убедительности некоторые из осталь-
ных раздражителей поочередно усиливаются до известной сте-
пени. Действительно, и с ними повторяется то же, что с тем
исключительным раздражителем. Это усиление и ослабление раз-
дражений с соответственным результатом можно повторять на
одном и том же животном несколько раз. С того времени, как
это выяснилось, мы часто с самого начала опытов на новом жи-
вотном испытываем разные условные раздражители следующим
образом. В каждом отдельном опыте мы применяем несколько
раз один и тот же раздражитель.
Так как большей частью наши условные раздражители при
многократном повторении в одном и том же опыте хотя не
много, но все же к концу теряют в их эффекте, то размер этого
падения и размах колебаний в течение опыта отчетливо выде-
ляют чрезмерно сильных из них и, следовательно, для дальней-
шего экспериментирования негодных, если, конечно, не на них
сосредоточивается исследование. У чрезмерно сильных раздра-
жителей падение их эффекта при повторении к концу опыта ока-
зывается очень большим, именно — в несколько раз против пер-
воначальной величины, а постоянные колебания в течение опыта
в высшей степени резки. У разных животных этими чрезвычайно
сильными раздражителями являются очень различные по физи-
ческой силе агенты. Таким образом у каждого животного есть
свой предел, так сказать, нормальной возбудимости, свой опти-
мальный сильный раздражитель. Как только переходят индиви-
дуальный предел нормальной возбудимости, данная корковая
клетка становится все более и более заторможенной, и это ее
состояние отражается на других клетках, на других раздражите-
лях колебаниями их эффекта то в одну, то в другую сторону
в силу иррадиирования и индукции. Следовательно, приходится
постоянно следить за тем, чтобы условные раздражители оста-
вались в границах оптимальных.

100

В тесной связи с пределом нормальной раздражимости ока-
зался давно занимавший нас, но упорно не поддававшийся реше-
нию вопрос о суммации условных раздражений. Как уже сооб-
щено в моих лекциях, величина условного рефлекса определяется
при всех равных условиях количеством энергии, посылаемой с
каждым раздражением в кору: чем больше это количество, до
известного предела, тем больше размер условного рефлекса. Если
применяются вместе два слабых условных раздражения, то сум-
марный эффект их большею частью равен эффекту сильных раз-
дражителей. При известных величинах слабых условных раздра-
жителей часто наблюдается точное арифметическое сложение.
Если комбинируется слабый раздражитель с сильным, остается
всего чаще эффект сильного без изменения. Наконец если бе-
рутся вместе оба сильные, то только очень редко эффект идет
вверх за величину одного сильного, а обыкновенно — суммарный
результат раздражений меньше одиночного. При вариации опыта,
приведенной выше, когда мы в течение опыта применяем только
один условный раздражитель много раз, мы наблюдаем при сумма-
ции следующее. Сначала мы получаем отдельные кривые колебаний
величины условного рефлекса для слабого, сильного и чрезмерно
сильного раздражителей, именно в том виде, как описано выше.
Теперь комбинируем слабый раздражитель с сильным и повторяем
этот суммарный раздражитель столько же раз, как и отдельные.
Получается кривая чрезвычайно сильного раздражителя, т. е.
сильное падение рефлекса, в несколько раз, к концу опыта и очень
резкие колебания на протяжении опыта. Факт суммации не огра-
ничивается приведенным. Он имеет последствие. При однократном
суммировании в опыте последствие сказывается в том же опыте на
последующих рефлексах не только от участвовавших в суммирова-
нии раздражителей, но и от всех остальных, а также и в ряде опы-
тов следующих дней. Особенно резким оказывается последователь-
ный тормозящий эффект суммации сильных раздражителей.
Если предел нормальной раздражимости корковых клеток
делает более или менее понятными подробности факта суммации,
то перед нами восстает дальнейший и очень трудный вопрос
о пункте, где имеет место суммация.

101

Результат суммации слабых условных раздражений было бы
естественно понимать как соединение раздражений от каждого
из слабых раздражителей в том пункте в коре, куда направляют-
ся все условно действующие раздражения, в нашем случае в хи-
мическом анализаторе коры. Но факты, относящиеся до суммиро-
вания слабого раздражения с сильным и сильных друг с другом,
решительно направляют внимание на самые клетки условных раз-
дражителей. С полным правом надо думать при суммации о взаи-
модействии процессов, происходящих в этих клетках. Что в явле-
ниях суммации приходится на долю химического анализатора и
что совершается при этом в районах клеток условных раздражи-
телей — должно установить исследование, которым мы сейчас
заняты.
Когда мы в одном и том же опыте применяем пищевые услов-
ные рефлексы рядом с кислотными, то происходит еще дальней-
шее усложнение отношений, так как при этом должно давать себя
знать взаимодействие отдельных пунктов химического анализа-
тора, что также теперь нами подвергается изучению.
4
Нашим последним вопросом будет вопрос о типах нервной
системы. Собранный нами экспериментальный материал на соба-
ках, с которыми мы производили все наши опыты, настолько раз-
росся, что можно с правом говорить о главнейших типах нервной
системы. Совершенно отчетливо на наших животных выступает
разница в отношении образования и характера положительных и
тормозных условных рефлексов. Есть группа собак, у которых
очень легко образуются положительные условные рефлексы,
скоро достигают их максимальной величины и на ней упорно дер-
жатся, несмотря часто на разные тормозящие влияния, т. е. не-
смотря на вмешательство посторонних рефлексов. Можно даже
стараться частым и сплошным повторением их уменьшить их
эффект как при сильных, так и при слабых условных раздражи-
телях — прием, обыкновенно легко снижающий величину услов-
ных рефлексов. И, однако, они здесь крепко держатся. Но все
тормозные рефлексы даются этим животным очень трудно. Жи-

102

вотные чрезвычайно протестуют, борются против них. Прихо-
дится терять очень много времени, чтобы достигнуть полной их
выработки, если она у них вообще возможна. У некоторых из
них так и нельзя получить полных тормозных рефлексов, напри-
мер абсолютных дифференцировок.
У других они могут быть получены, но их нельзя повторить
в течение одного опыта или даже каждый день, хотя бы и по
одному разу в опыте, иначе они делаются снова неполными.
Кроме того, они легко растормаживаются постронними раздра-
жениями. На противоположном конце стоит тип, на котором,
наоборот, положительные условные рефлексы в нашей обста-
новке образуются очень медленно, не скоро достигают макси-
мальной величины и чрезвычайно подвержены уменьшению и
исчезанию на продолжительные сроки при совершенно незначи-
тельных посторонних и новых раздражениях. Так же частое по-
вторение положительных рефлексов скоро ведет к их уменьшению
и исчезанию. Зато тормозные рефлексы получаются чрезвычайно
быстро и отлично держатся. Для такого типа законно название
тормозного типа. Относительно корковых клеток этих двух
групп собак можно сказать, что у возбудимого типа клетки силь-
ные, богато снабженные раздражимым веществом, а у тормози-
мого— клетки слабые, со скудным содержанием этого веще-
ства. Соответственно этому для последних клеток уже обыкно-
венная сила раздражителей оказывается сверхмаксимальной и
быстро ведет к тормозному состоянию.
Между этими крайними типами стоит центральный тип.
Этому легко даются как положительные, так и тормозные ре-
флексы, и, образованные, прочно держатся. Так как нормальная
нервная деятельность состоит из постоянного балансирования
двух противоположных нервных процессов, а в последнем типе
это балансирование более или менее совершается гладко, то
этот тип имеет право на название его уравновешенным. К на-
стоящему времени мы применили несколько вариаций опытов,
т. е. несколько критериев для сравнения разных животных в от-
ношении их условнорефлекторной деятельности, и приведенная
группировка до сих пор постоянно оправдывалась. Конечно.

103

существуют и некоторые градации между этими основными ти-
пами. Эта классификация подтверждается еще и тем, что при
трудных нервных задачах — или при чрезмерно сильных раздра-
жениях, или при тяжелом столкновении противоположных нерв-
ных процессов, — когда надолго у некоторых животных происхо-
дит отклонение от обычного состояния их нервной системы
(истинные неврозы), описанные типы еще резче отличаются
друг от друга. В то время как уравновешенный тип более или
менее скоро, во всяком случае без последствий, одолевает эти
трудные задачи, крайние типы явно делаются нервнобольными
и притом разно: возбудимый тип почти совсем теряет способ-
ность тормозить и приходит в постоянное и сильное возбуждение
в нашей обстановке, как и вообще; у тормозимого, наоборот,
почти совсем исчезают наши положительные условные рефлексы
и при этом наступает гипнотическое состояние с его различными
фазами. В таком случае для обоих типов требуется для возврата
к норме лечение: продолжительный отдых, перерыв опытов или
фармацевтические средства, или то и другое вместе. Интересно,
что уравновешенный тип, устанавливаемый по нашим критериям,
представлен в двух очень различных по внешнему поведению
формах: одних животных, в высшей степени постоянно спокой-
ных, как-то странно индифферентных ко всему, что около них
происходит, но всегда бодрых, — и других, при обыкновенной
обстановке чрезвычайно подвижных, оживленных и всем, что
около них, и неустанно интересующихся, но при однообразной об-
становке (например, если они оставлены одни в эксперименталь-
ной комнате) поразительно быстро впадающих в сонливое со-
стояние. Хотя эти собаки, так же как и спокойные, справляются
с трудными нервными задачами без заболеваний, но не без неко-
торого труда.
Очевидно, что наши типы нервных систем есть то, что обык-
новенно обозначают словом «темперамент». Темперамент есть
самая общая характеристика каждого отдельного человека, как
и животного, основная характеристика нервной системы, придаю-
щая определенный облик всей деятельности каждого индивиду-
ума. Если это так, то нельзя не видеть, что наши типы очень

104

соответствовали бы древней классификации темпераментов. Холе-
рический и меланхолический темпераменты — это были бы наши
крайние типы: возбудимый и тормозимый; а флегматический и
сангвинический хорошо совпадали бы с двумя формами уравно-
вешенного, центрального типа: спокойным и оживленным. Мне
кажется, что наша классификация темпераментов, как основанная
на самых общих свойствах центральной нервной системы, на
характеристике и отношениях обеих половин нервной деятель-
ности — раздражения и торможения, может считаться и самой
простой и фундаментальной. К изложенному можно было бы
прибавить еще следующее. Мы должны принимать, что темпера-
мент главнейшим образом определяется свойством именно боль-
ших полушарий, так как в наших опытах с условными рефлек-
сами мы имеем дело всегда только с корковыми клетками. Что
суть дела в данном случае не в специальных сложнейших без-
условных рефлексах, обыкновенно называемых инстинктами или
влечениями, обнаруживается, например, хоть в том, что пищевой
рефлекс часто бывает очень интенсивен у чрезвычайно тормози-
мого животного. Представление о преимущественном значении
свойств коры для темпераментов надо будет принять и относи-
тельно человека. Считая, что ближайшие к полушариям подкор-
ковые центры суть центры специальных сложнейших безуслов-
ных рефлексов — пищевого, активно- и пассивно-оборонительного
и других — и что деятельность их составляет физиологическую
основу элементарных эмоций, вся совокупность жизненных про-
явлений будет определяться характером коры полушарий, кото-
рая посылает вниз то по преимуществу раздражение, то тормо-
жение или же то и другое в должном равновесии.
Закончив передачу нашего нового фактического материала и
ряда возникающих новых задач физиологии больших полушарий
и головного мозга вообще, мне хотелось бы сделать два общих
вывода: один чисто физиологический и другой прикладной, об-
щего жизненного значения.
Если всю центральную нервную систему делить только на
две половины — афферентную и эфферентную, то мне кажется,
что кора полушарий представляет собой изолированный аффе-

105

рентный отдел. В этом отделе исключительно происходят высший
анализ и синтез приносимых раздражений, и отсюда уже готовые
комбинации раздражений и торможений направляются в эффе-
рентный отдел. Иначе говоря, только афферентный есть актив-
ный, так сказать, творческий отдел, а эфферентный — лишь пас-
сивный, исполнительный. Так как в спинном мозгу тесно сбли-
жены афферентный и эфферентный отделы, то физиолог при
исследовании его постоянно находится под впечатлением комби-
национной работы обоих этих отделов и, как мне кажется, ли-
шается возможности установить особенную во многих отноше-
ниях и полную характеристику афферентной части; например,
постоянное одностороннее течение цельного рефлекторного акта
и специальные опыты над ним чрезвычайно укрепляют идею
всегда одностороннего проведения нервного процесса. Но прило-
жима ли эта идея к чисто афферентному отделу? На коре полу-
шарий постоянно приходится видеть движение и раздражитель-
ного и тормозного процессов как в одном, так и противоположном
направлении. Как понимать это? Есть ли это действительно
обоюдостороннее проведение по одним и тем же путям, или для
сохранения принципа одностороннего проведения в организме
надо принимать здесь особенные, очень сложные конструкции?
Что до прикладного вывода, то делаю его, находясь под на-
стойчивыми впечатлениями от нашей работы в течение этих мно-
гих годов, посвященных ей. Все наши теперь уже очень много-
численные эксперименты над деятельностью больших полушарий
поражают пластичностью этой деятельности. Многие нервные
задачи, которые сначала могут казаться для данных больших
полушарий совершенно невыполнимыми, в конце концов, при
постепенности и осторожности, оказываются удовлетворительно
решенными. И другое. До какой степени при решении разных
задач необходимо считаться с типом нервной системы каждого
животного! Едва ли будет легкомыслием с моей стороны, если
я выражу надежду, что и опыты над высшей нервной деятель-
ностью животных дадут не мало руководящих указаний для вос-
питания и самовоспитания людей. По крайней мере я, глядя на
эти опыты, многое уяснил себе в себе и в других.

106

XLV. КРАТКИЙ ОЧЕРК ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 1
В настоящее время, на основании почти тридцатилетней
пробы, проведенной мной вместе с моими многочисленными со-
трудниками, я могу с полным правом утверждать, что вся внеш-
няя деятельность такого высшего животного, как собака, подобно
внутренней деятельности его, может быть изучаема с полным
успехом чисто физиологически, т. е. методами физиологии и в
терминах физиологии, в терминах физиологии нервной системы.
Наш общий нижеизложенный фактический материал должен
служить доказательством этого утверждения.
Деятельность нервной системы направляется, с одной стороны,
на объединение, интеграцию работы всех частей организма, с дру-
гой — на связь организма с окружающей средой, на уравнове-
шивание системы организма с внешними условиями. Первую
половину нервной деятельности можно было бы назвать низшей
нервной деятельностью, в противопоставление второй, которой
в силу ее сложности и тонкости законно присвоить название выс-
шей нервной деятельности, что обычно называется поведением
животных и человека.
Главнейшее проявление высшей деятельности животного, т. е.
его видимая реакция на внешний мир, есть движение — резуль-
тат деятельности его скелетно-мышечной системы, с некоторым
участием секреции — результата деятельности секреторной ткани.
1 Статья на английском языке в американском сборнике «Proceedings
and Papers» (New-Jorsey, The Psychol, rev. comp. Princeton, 1930,
p. 331—333) (A brief sketch of the highest nervous activity. — Ред.).

107

Скелетно-мышечное движение, начинаясь в низших отделах
с деятельности отдельных мышц и небольших групп мышц,
вверху достигает высшей интеграции в виде локомоторных актов,
в уравновешивании с силой тяжести массы отдельных частей и
всего организма при движении. Затем, организм в окружающей
его среде с ее предметами и влияниями исполняет специальные
движения в соответствии с сохранением целости организма и его
вида. Это будут: пищевая, оборонительная, половая и другие
двигательные и частью секреторные реакции. Эти специальные
акты движения и секреции совершаются, с одной стороны, ко-
нечно, с полным синтезом внутренней деятельности организма,
т. е. с соответствующей деятельностью внутренних органов для
осуществления данной внешней двигательной деятельности;
с другой — стереотипно возбуждаются определенными и немно-
гочисленными внешними и внутренними раздражениями. Мы
называем эти акты безусловными специальными сложнейшими
рефлексами. Другие присваивают им различные названия: ин-
стинктов, тенденций, расположений и т. д. Возбудителей этих
актов мы соответственно называем безусловными раздражите-
лями. Анатомическим субстратом этих деятельностей являются
ближайшие к большим полушариям подкорковые узлы, базаль-
ные ганглии.
Эти безусловные специальные рефлексы составляют существен-
нейшую основу внешней деятельности животного. Но эти дея-
тельности у высшего животного, оставшись одни, без добавочной
деятельности, оказываются недостаточными для сохранения ин-
дивидуума и вида. Собака без больших полушарий обнаруживает
все эти деятельности и тем не менее, предоставленная себе, не-
пременно и очень скоро погибает. Чтобы индивидуум и вид со-
хранились, к базальным ганглиям неизбежно должен быть при-
соединен дополнительный прибор — большие полушария. Этот
прибор глубоко и широко анализирует и синтезирует внешнюю
среду, т. е. то выделяет, то сливает отдельные ее элементы, чтобы
сделать эти элементы и комбинации из них бесчисленными сиг-
налами основных необходимых условий внешней среды, на кото-
рые устремлена, установлена деятельность подкорковых узлов.

108

Таким способом для этих узлов получается возможность тонко
и точно приспособить их деятельность к внешним условиям, найти
пищу, где она есть, верно избежать опасности и т. д. При этом
дальнейшая важная подробность состоит в том, что эти то изо-
лированные, то комбинированные бесчисленные внешние агенты
являются не постоянными, а временными возбудителями под-
корковых узлов, соответственно беспрестанным колебаниям внеш-
ней среды, т. е. лишь тогда, когда они правильно сигнализируют
основные, необходимые для животного условия существования,
служащие безусловными раздражителями этих узлов.
Но детальные высший анализ и синтез, производимые боль-
шими полушариями, не ограничиваются внешним миром. Таким
же анализу и синтезу подвергается и внутренний мир организма,
органические изменения, происходящие в нем. Специально и в
высшей мере подвергаются им явления, имеющие место в скелет-
но-мышечной системе: напряжение и продолжительность его как
для каждого отдельного мускула, так и бесчисленных группиро-
вок из них. И эти тончайшие элементы и моменты скелетно-
мышечной деятельности являются такими же раздражениями,
как и раздражения, идущие от внешних рецепторов, т. е. могут
временно связываться как с деятельностью самой скелетной мус-
кулатуры, так и со всякими другими деятельностями организма.
Этим достигается разнообразнейшее и тончайшее приспособление
скелетно-мышечной деятельности к условиям окружающей, по-
стоянно колеблющейся среды при осуществлении вышеописанных
специальных безусловных рефлексов. Таким механизмом осуще-
ствляются наши мельчайшие, выработкой приобретенные движе-
ния, например рук. Сюда же относятся и речевые движения.
Кроме этого, большие полушария, благодаря их исключитель-
ной реактивности и лабильности, делают, пока точно неизвест-
ным механизмом, для сильных, но инертных по их природе, под-
корковых центров возможным реагировать соответственной дея-
тельностью на чрезвычайно незначительные по силе колебания
среды.
Следовательно, в высшей нервной деятельности, в поведении
животных подлежат изучению три основных темы: 1) безуслов-

109

ные сложнейшие специальные рефлексы, деятельность базаль-
ных ганглий как фундамент внешней деятельности организма,
2) деятельность коры и 3) способ соединения и взаимодей-
ствие этих ганглий и коры. В настоящее время наиболее по-
дробно и глубоко изучается нами вторая тема, почему здесь и
будут главным образом приведены серьезные материалы, к ней
относящиеся, а затем прибавлены и первые пробы изучения
третьей темы.
Большая часть безусловных специальных сложнейших рефле-
ксов более или менее известна (при этом я имею в виду собаку).
Это — индивидуальные: пищевой, агрессивный, активно- и пас-
сивно-оборонительный, рефлекс свободы, исследовательский и
рефлекс игры, и видовые: половой и родительский. Но все ли
они? А далее, мы мало или ничего не знаем о способах их непо-
средственного раздражения и торможения, их относительной силе
и их взаимодействии. Очевидно, одна из ближайших задач фи-
зиологии высшей нервной деятельности есть получение высших
животных, например собаки, без больших полушарий, при полной
неприкосновенности базальных ганглий, в полном здоровье и
с продолжительным существованием, чтобы решить только что
поставленные задачи.
Что касается связи базальных ганглий с большими полуша-
риями, то мы знаем самый факт, но недостаточно представляем
себе его механизм. Возьмем обычный специальный пищевой
рефлекс. Состоит он в движении по направлению к внешнему
веществу, служащему пищей данному животному, в введении его
в начало пищеварительного канала и также в изливании на него
пищеварительных соков. Чем он первоначально возбуждается, мы
точно, определенно не знаем. Нам известно только, что животное
без больших полушарий, например собака, спустя несколько
часов после кормления выходит из промежуточного сонного со-
стояния и начинает постоянно двигаться, бродить, пока не будет
накормлена. Затем снова погружается в сон. Очевидно, мы имеем
пищевое движение, но совершенно не определенное, не достигаю-
щее цели. Кроме того, у животного при движении течет слюна.
Ничто определенное во внешнем мире не вызывает ни этого

110

пищевого движения, ни этой секреции. Это есть внутреннее раз-
дражение.
Если мы имеем животное с большими полушариями, дело
представляется совершенно в другом виде. Масса внешних раз-
дражений может определенно вызывать пищевую реакцию и
верно направлять животное к пище. Как происходит это? Оче-
видно, явления природы являются сигналами пищи. И это чрез-
вычайно легко доказывается. Возьмем любое явление природы,
которое никогда не имело никакого отношения ни к пищевому
движению, ни к пищевой секреции. Если это явление предшест-
вует один или несколько раз еде, оно потом будет вызывать пи-
щевую реакцию, сделается как бы суррогатом пищи, что касается
до движения животного по направлению к нему и даже иногда
введения его в рот, если это осязаемый предмет. Значит, когда
возбужден подкорковый центр пищевого рефлекса, то к нему
как-то (посредственно или непосредственно) направляются и
с ним могут связаться прочно все раздражители, падающие
в то же время на тончайшие рецепторы больших полушарий.
Тогда возникает то, что мы назвали условным рефлексом, т. е.
организм отвечает определенной сложной деятельностью на
внешнее раздражение, на которое раньше такого ответа не было.
Это раздражение несомненно идет из больших полушарий, по-
тому что описываемый факт не существует у животных после уда-
ления больших полушарий. Что мы можем сказать дальше об
этом факте? Так как такая временная связь может образоваться
со всяким из специальных центров ближайших подкорковых
узлов при тех же условиях, то надо признать как общее явление
в высшем отделе центральной нервной системы, что всякий
сильно раздражаемый центр как-то направляет к себе всякое дру-
гое более слабое раздражение, попадающее в то же время в эту
систему, и таким образом пункт приложения этого раздражения
и центр более или менее прочно связываются на определенное
время при определенных условиях (правило нервного замыкания,
ассоциации). Существенной подробностью этого процесса
является то, что для образования связи необходимо при этом не-
которое предшествование во времени слабого раздражения силь-

111

ному. Если собака ест и тогда присоединяется индифферентный
раздражитель, то ни сколько-нибудь значительного, ни прочного
условного пищевого рефлекса не образуется.
Так как в условном рефлексе в качестве начального раздра-
жения является раздражение клеток коры больших полушарии,
то условный рефлекс может служить отличным объектом изуче-
ния как свойств отдельных корковых клеток, так и процессов во
всей корковой клеточной массе. Это изучение ознакомило нас
с значительным числом правил относительно деятельности боль-
ших полушарий.
Если при пищевых условных рефлексах исходить постоянно
из определенной пищевой возбудимости (18—22 часа после
обычного достаточного кормления), то выступает факт отчетли-
вой зависимости эффекта условного раздражителя. Чем условный
раздражитель сильнее, чем более энергии поступает с ним в боль-
шие полушария, тем, при прочих равных условиях, более условно-
рефлекторный эффект, т. е. тем энергичнее пищевая двигатель-
ная реакция и тем обильнее слюнотечение, которым мы постоянно
пользуемся при измерении эффекта. Как можно судить по неко-
торым опытам, эта связь эффекта с силой раздражения должна
быть довольно точной (правило зависимости величины эффекта
от силы раздражения). Но при этом всегда имеется предел, за
которым еще более сильный раздражитель не увеличивает, а на-
чинает уменьшать эффект.
Так же ясно дает себя знать явление суммации условных ре-
флексов, причем мы снова встречаемся с тем же пределом. При
комбинировании слабых условных раздражителей можно часто
видеть точную арифметическую сумму их. При комбинации сла-
бого раздражителя с сильным происходит только некоторое уве-
личение эффекта до известной предельной величины. А при ком-
бинации двух сильных — эффект становится меньше каждого из
компонентов, как выходящий за предел (правило суммации
условных раздражителей).
Кроме процесса раздражения, тот же внешний условный раз-
дражитель может вызывать в корковой клетке противоположный
процесс — процесс торможения. Если условный положительный

112

раздражитель, т. е. вызывающий соответственную условную
реакцию, продолжать некоторое время (минуты) один без даль-
нейшего сопровождения его безусловным раздражителем, то кор-
ковая клетка этого раздражителя непременно переходит в тор-
мозное состояние. И этот раздражитель, коль скоро он система-
тически применяется один, обусловливает в коре не процесс раз-
дражения, а процесс торможения; он становится условным тор-
мозным, отрицательным раздражителем (правило перехода кор-
ковой клетки в тормозное состояние).
Из этого свойства клетки вытекают чрезвычайно важные
последствия для физиологической роли коры. Благодаря ему
устанавливается деловое отношение между условным и соответ-
ственным безусловным раздражителем, причем первый служит
сигналом для второго. Как только условный раздражитель не
сопровождается безусловным, т. е. сигнализирует неправильно,
он теряет свое раздражающее действие, но временно, восстанов-
ляясь само собой после некоторого срока. Также в других слу-
чаях, когда условный раздражитель или при постоянном опреде-
ленном условии, или некоторое значительное время с начала сво-
его действия не сопровождается безусловным раздражителем, он
оказывается постоянно тормозным в первом случае и тормозным
только на некоторое время, наиболее удаленное от присоединения
безусловного раздражителя, —во втором. Таким образом, благо-
даря возникающему торможению, действие условного раздражи-
теля как сигнального сообразуется с детальными условиями его
физиологической роли, не вызывая напрасной работы. На осно-
вании же развивающегося торможения совершается в коре и
важнейший процесс тончайшего анализа внешних раздражений.
Всякий условный раздражитель имеет сначала обобщенный
характер. Если мы сделали условный раздражитель из опреде-
ленного тона, то и много соседних с ним тонов вызывают тот же
эффект без всякой предварительной выработки. То же относится
и ко всяким другим условным раздражителям. Но если первона-
чальный раздражитель постоянно сопровождается его безуслов-
ным, а с ним однородные повторяются одни, то на них разви-
вается торможение, они становятся возбудителями торможения.

113

Таким образом может быть достигнут предел возможного для
данного животного анализа, т. е. тончайшие явления природы
могут сделаться специальными возбудителями определенной дея-
тельности организма. Тем же процессом, которым образуется
связь корковых клеток с подкорковыми центрами, можно думать,
происходит связь и корковых клеток между собой. Тогда проис-
ходят комплексные раздражения из совпадающих во времени
явлений внешней среды. Эти комплексные раздражения при соот-
ветствующих условиях могут сделаться условными раздражите-
лями и быть отдифференцированными при помощи торможения
только что указанным процессом от чрезвычайно близких к ним
по составу других комплексных раздражителей.
Процессы раздражения и торможения, возникнув в опреде-
ленных пунктах коры под влиянием сответствующих раздраже-
ний, непременно иррадиируют, распространяются по коре на
большее или меньшее протяжение, а затем снова концентри-
руются, сосредоточиваются в ограниченном пространстве (пра-
вило иррадиирования и концентрирования нервных процессов).
Выше только что было упомянуто о первоначальном обобщении
всякого условного раздражителя, что является результатом
иррадиирования попадающего в полушария раздражения. То же
самое происходит первоначально и с тормозным процессом. Когда
был применен тормозной раздражитель и потом прекращен, то
торможение некоторое время может быть констатировано на дру-
гих пунктах коры, обыкновенно даже очень отдаленных. Это
иррадиированное торможение, как и раздражение, постоянно все
более и более концентрируется, главным образом под влиянием
сопоставления с противоположным процессом, т. е. применяемые
процессы друг друга ограничивают. Есть даже указание на
пространственное существование индифферентного пункта между
ними. В случае хорошо выработанного тормозного раздражителя
у многих собак можно видеть строгое концентрирование тор-
можения в пункте раздражения, так как одновременно с тормоз-
ным раздражителем испытанные положительные раздражители
дают полный эффект и даже часто больший, а иррадиирование
торможения начинается только по прекращении раздражения.

114

Рядом с явлениями иррадиирования и концентрирования раз-
дражения и торможения, с ними сложно переплетаясь, выступают
явления взаимной индукции противоположных процессов, т. е.
усиление одного процесса другим, как последовательно на одном
и том же пункте, так и одновременно на соседних пунктах (пра-
вило взаимной индукции нервных процессов). Дело представ-
ляется часто в очень сложном виде как временная, вероятно,
фаза. Когда положительный или тормозной раздражитель (в осо-
бенности последний) нарушает данное равновесие в коре, то по
ней как бы пробегает волна с гребнем — положительным процес-
сом — не долиной — тормозным процессом, постепенно упло-
щаясь, т. е. происходит иррадиирование процессов с непременным
участием их взаимной индукции.
Конечно, не всегда можно отдать отчет о физиологической
роли только что описанных явлений. Например первоначальное
иррадиирование каждого нового условного раздражителя может
быть истолковано так, что каждый внешний агент, делающийся
условным раздражителем, в действительности подвергается
колебаниям не только относительно его силы, но и качества при
разнообразных условиях обстановки. Взаимная индукция должна
вести к усилению и укреплению физиологического значения
каждого отдельного как положительного, так и отрицательного
раздражителя, что действительно и наблюдается в наших опытах.
Но остается, например, непонятным, в особенности вначале,
долговременное распространение торможения, производимого
определенным агентом в определенном пункте, на все полушария.
Есть ли это недостаток, косность аппарата, или здесь определен-
ное нарочное явление, биологическое значение которого мы еще
не понимаем, что, конечно, вполне возможно.
В результате указанной работы кора представляет грандиоз-
ную мозаику, на которой в данный момент располагается огром-
ное множество пунктов приложения внешних раздражений, то
возбуждающих, то тормозящих различные деятельности орга-
низма. Но так как эти пункты находятся в определенном взаим-
ном функциональном отношении, то большие полушария
в каждый данный момент вместе с тем есть и система в состоя-

115

нии подвижного равновесия, которую можно было бы назвать
стереотипом. Колебания в установленных границах этой си-
стемы — относительно легкое дело. Включение же новых раздра-
жителей, особенно сразу и в большом количестве, или только
перестановка местами многих старых раздражителей есть боль-
шой нервный процесс, труд, для многих нервных систем непо-
сильный, кончающийся банкротством системы и выражающийся
отказом на некоторое время от нормальной деловой работы.
Но всякая живая работающая система, как и ее отдельные эле-
менты, должна отдыхать, восстановляться. А отдых таких реак-
тивнейших элементов, как корковые клетки, должен в особен-
ности тщательно быть охраняем. И в коре охрана работы и
отдыха осуществлена в высшей степени. Работа каждого элемента
регулируется и в отношении ее напряжения и ее продолжитель-
ности. Мы видели уже раньше, как только несколько минут про-
должающееся раздражение одной и той же клетки ведет к разви-
тию в ней процесса торможения, которое уменьшает, а затем и
совершенно прекращает ее работу. Но есть и другой, не менее
яркий пример охраны корковой клетки — это в случае сильного
внешнего раздражения. Для корковых клеток каждого нашего
животного (собак) есть свой максимальный раздражитель, есть
предел безвредного функционального напряжения, за которым
следует вмешательство торможения (правило предела силы раз-
дражения). Сверхмаксимальный раздражитель сейчас же вызы-
вает торможение, и этим искажается обычное правило зависи-
мости величины эффекта от силы раздражения: сильный раз-
дражитель дает равный или даже меньший эффект, чем слабый
(так называемые уравнительная и парадоксальная фазы).
Торможение, как уже сказано, имеет тенденцию распростра-
няться, если не встречается ему противодействия в условиях дан-
ной обстановки. Тогда оно обнаруживается в явлениях как
частичного, так и полного сна. Частичный сон есть, очевидно, то,
что называется гипнозом. На собаках можно было изучить раз-
личные степени как экстенсивности, так и интенсивности гипноза,
в конце концов переходящего в полный сон, если не было доста-
точных возбуждающих влияний.

116

Тонкий прибор больших полушарий, как и надо было ожи-
дать, оказался очень различным по разным экземплярам одного
и того же вида (нашим собакам). Мы имели основание разли-
чить четыре разных типа больших полушарий: два крайних —
раздражительный и тормозной и два центральных уравнове-
шенных— спокойный й живой. Из первых у одного преобладает
процесс раздражения, у другого — процесс торможения. У вто-
рых оба процесса более или менее уравновешены. Вместе с тем
здесь идет дело о силе, работоспособности клеток. Клетки раз-
дражительного типа очень сильны, способны образовать без осо-
бенного труда условные рефлексы на очень сильные раздражи-
тели. Для тормозного типа это невозможно. Центральные типы,
вероятно (это еще точно не установлено), имеют клетки умерен-
ной силы. Нужно думать, что этим различием и определяется то,
что возбудимый тип не обладает соответственно достаточным
тормозным процессом, а тормозной — достаточным раздражи-
тельным процессом. У центральных типов оба процесса доста-
точно и одинаково сильны.
Такова работа больших полушарий в норме, в здоровом со-
стоянии. Но как в высшей степени тонкая работа, она очень легко
переходит в болезненное, патологическое состояние, и именно при
крайних неуравновешенных типах. Условия для перехода в болез-
ненное состояние довольно определенны. Два из них хорошо
известны: это очень сильные внешние раздражители и столк-
новение раздражительного и тормозного процессов. Сильные раз-
дражители специально являются болезнетворными агентами
у слабого тормозного типа, который под их действием переходит
в сплошное заторможенное состояние. Столкновение же противо-
положных процессов ведет к разным заболеваниям у сильного и
слабого типов. Первый совсем теряет способность тормозить,
у вторых чрезвычайно слабнет раздражительный процесс. Из
патологических явлений особенно интересно то, что заболева-
ние может быть ограничено отдельным очень мелким пунктом
больших полушарий, чем несомненно и доказывается мозаич-
ность коры. В последнее время в лаборатории мог быть вос-
произведен до известной степени аналог обычного военного

117

невроза, когда пациент переживает с соответствующими кри-
ками и движениями страшные военные сцены при засыпании
и гипнозе.
После того как мы познакомились с деятельностью коры
больших полушарий, обратимся к подкорковым центрам, чтобы
полнее оценить, что они в свою очередь значат для коры.
Подкорковые центры в высшей степени инертны. Хорошо из-
вестен факт, что собака без больших полушарий не отвечает на
огромную массу падающих на нее из внешнего мира раздраже-
ний, на которые постоянно и живо реагирует нормальное живот-
ное. Это касается как качества, так и силы внешних раздраже-
ний. Иначе сказать, внешний мир, как и внутренний, для собаки
без больших полушарий чрезвычайно сужен, ограничен. Точно
так же подкорковые центры лишены реактивного и подвижного
торможения. В то время как в деятельности больших полушарий
так часто и быстро возникает торможение, подкорковые центры,
будучи очень сильными, выносливыми, к нему очень не склонны.
Вот примеры этого. Исследовательский (ориентировочный) ре-
флекс на слабые и средней силы внешние раздражения у нор-
мальной собаки угасает, конечно при помощи торможения, через
три-пять повторений, а то и скорее. У собаки без больших полу-
шарий нельзя дождаться конца его при повторениях достаточ-
ного раздражения. Условный пищевой рефлекс, начинающийся
с больших полушарий, у голодной собаки угасает даже до отказа
от еды в несколько минут; у такой же голодной собаки безуслов-
ный пищевой рефлекс, т. е. еда, раз собака эзофаго- и гастрото-
мирована, т. е. когда пища не попадает в желудок, продолжается
3—5 часов и прекращается, вероятно, только потому, что насту-
пает усталость жевательных и глотательных мускулов. Точно
то же с рефлексом свободы, т. е. с реакцией борьбы при ограни-
чении движения животного. В то время как нормальная собака
очень легко может задерживать этот рефлекс почти постоянно,
у собаки без полушарий невозможно достигнуть задерживания
его. Последняя собака, вынимаемая ежедневно из клетки для
кормления в течение месяцев и даже годов, неизменно обнаружи-
вает при этом яростную агрессивную реакцию.

118

Большие полушария как-то преодолевают описанную кос-
ность подкорковых центров как в отношении раздражения, так и
в отношении торможения, так как в массе случаев большие полу-
шария должны возбуждать организм к деятельности или оста-
навливать ту или другую его деятельность через посредство под-
корковых центров. Каким образом слабые внешние и внутренние
раздражители, недостаточные для непосредственного раздраже-
ния этих центров, возбуждают их при посредстве больших полу-
шарий? Мы не имеем в физиологии определенного ответа на это.
Может быть, в больших полушариях совершается суммирование
нового раздражения со следами старого, аккумулирование раз-
дражений; может быть, при этом некоторую роль играет обыч-
ное иррадиирование раздражения по корковой массе и т. д.?
Точно так же неясно и быстрое торможение подкорковых центров
со стороны больших полушарий при слабых раздражениях по-
следних. Конечно, наиболее простой случай — тот, когда боль-
шие полушария постепенно аккумулируют торможение, чтобы
сделать его достаточно сильным для преодоления непосредствен-
ного сильного раздражения подкорковых центров. Действи-
тельно, мы не раз в своих опытах видели, что долго практико-
ванное и напряженное торможение в больших полушариях может
сильно задерживать эффект безусловного раздражителя. В таком
случае уже находящаяся во рту пища долго не вызывает слюно-
течения. Точно так же не раз наблюдалось, что хроническое
послеоперационное раздражение коры затормаживает нацело и
на значительные периоды деятельность подкорковых центров.
Животные делаются совершенно слепыми или глухими, тогда как
животные, совершенно лишенные больших полушарий, реагируют,
хотя и ограниченно, на сильное световое и особенно отчетливо на
звуковое раздражение. Можно себе легко представить и то, что
раздраженные во всей своей массе до степени известного тонуса,
под влиянием массы падающих на них раздражений, большие
полушария постоянно по правилу отрицательной индукции
упражняют тормозящее действие на подкорковые центры и тем
облегчают для себя всякое специальное экстренное торможение
этих центров.

119

Таким образом большие полушария, так сказать, для под-
корковых центров не только тонко и широко анализируют и син-
тезируют как внешний, так и внутренний мир животного, но и
постоянно корригируют их косность. И тогда только важная
для организма деятельность подкорковых центров оказывается
в должном соответствии с жизненной обстановкой животного.
Но и обратное влияние подкорковых центров на большие
полушария отнюдь не менее существенно, чем полушарий на них.
Деятельное состояние больших полушарий постоянно поддержи-
вается благодаря раздражениям, идущим из подкорковых цен-
тров. Этот пункт сейчас тщательно разрабатывается в руководи-
мых мной лабораториях, причем главное значение должно быть
приписано текущим опытам д-ра В. В. Рикмана, которые я теперь
и изложу особенно подробно.
Если, исходя из обычного достаточного питания собаки, при
котором обнаруживается правило зависимости величины эффекта
от силы раздражения, мы повышаем пищевую возбудимость
животного или уменьшением суточной пищевой порции, или
удлинением промежутка между последним кормлением и нача-
лом опытов, или даже увеличением вкусности пищи, то непре-
менно наблюдаются очень интересные изменения в величине услов-
ных рефлексов. Правило зависимости величины эффекта от силы
раздражения резко искажается: теперь сильные и слабые раз-
дражители сравниваются в их эффектах или, что чаще, сильные
производят меньший эффект, чем слабые (уравнительная и пара-
доксальная фазы), причем это происходит за счет снижения
эффекта сильных и повышения эффекта слабых (уравнительная
и парадоксальная фазы на высоком уровне). У возбудимых
собак с сильными корковыми клетками при указанных условиях
происходит и увеличение эффекта сильных раздражителей, но
увеличение эффекта слабых гораздо значительнее, так что все же
наступают уравнительная (чаще) и парадоксальная фазы.
Теперь обратный случай. Понизим пищевую возбудимость.
В общем получается как будто то же, т. е. те же уравнительная и
парадоксальная фазы: эффект сильных опять делается равным
эффекту слабых или даже становится ниже. Но при этом оказы-

120

вается существеннейшая разница. На этот раз эффект слабых
или остается без изменения, или уменьшается только в конце
опыта, после применения сильных раздражителей (уравнительная
и парадоксальная фазы на низком уровне). Дело доходит до
того, что собака при сильных раздражителях не берет еды, a eqr
только при слабых. Сверх того, у возбудимых собак замечается
при этом беспокойное состояние: собака подвизгивает, движется
в станке туда и сюда. Все это состояние в целом напоминает
наступление гипнотического состояния (борьба возбуждения
с торможением). Как понимать описанные факты?
Так как в обоих случаях торможение захватывает сильные
раздражители, а раз возникшее торможение иррадиирует и может
вторично влиять на слабые раздражители, что и можно было
заметить в опытах специально с пониженной пищевой возбуди-
мостью, то решено было производить те же опыты, исключив
сильные раздражители. Тогда выступило строгое правило:
эффект слабых раздражителей идет параллельно с повышением и
понижением пищевой возбудимости, т. е. повышается с повыше-
нием этой возбудимости и падает с понижением ее. Таким обра-
зом все явление объяснялось просто распространением той или
другой возбудимости с подкорки на кору. Но что же происходит
с сильными раздражителями? Рассмотрим сперва первый случай.
При повышенной пищевой возбудимости эффект сильных раздра-
жителей или только немного повышается по сравнению с повы-
шением эффекта слабых, или, что чаще, падает, причем это
падение делается очень стремительным при повторении этих
раздражителей в течение опыта. Ясно прямо, что при повышении
возбудимости корковых клеток, что явствует из повышения
эффекта слабых раздражителей, прежние сильные раздражители,
если они еще не были максимальными, делаются такими, а преж-
ние максимальные — сверхмаксимальными. И тогда на последние,
по правилу предела силы раздражения, развивается торможение,
как на опасные в смысле функционального перенапряжения
клетки. Это совершенно то же, когда в обычных опытах чрез-
мерно сильные раздражители дают не большой, а меньший
эффект в сравнении с сильными, не заходящими за предел раз-

121

дражителя. То, что в последнем случае делается абсолютной
силой раздражителей, в первом случае происходит за счет повы-
шения лабильности клетки. Что все понимается правильно,
доказывается и тем еще, что при дальнейшем повышении
пищевой возбудимости и прежние слабые раздражители, дости-
гая предела, делаются сверхмаксимальными и вызывают на себя
торможение.
Но как понимать случай с торможением сильных раздражи-
телей при понижении пищевой возбудимости? Откуда и почему
теперь возникает торможение? Здесь факт, очевидно, более слож-
ный. Но, мне кажется, его можно удовлетворительно понять,
приведя в связь со следующими хорошо известными фактами.
Как ни разнообразна жизнь вообще, однако у каждого из нас,
как и у животного, должна быть масса одних и тех же раздраже-
ний, т. е. падающих на одни и те же элементы коры. Тогда эти
элементы рано или поздно должны приходить в тормозное со-
стояние, более или менее распространенное по массе полушарий
и ведущее к гипнотическому и сонному состояниям. И это мы
постоянно видим как в нашей жизни, так и в наших опытах
с собаками, особенно изолированными от разнообразия раздра-
жений. И потому нам часто приходится бороться с помехой со
стороны развивающейся гипнотизации. Главное противодействие
этой гипнотизации идет, конечно, от безусловных раздражителей,
применяемых нами при наших опытах, главным образом от
периодического подкармливания. Следовательно, при понижении
пищевой возбудимости мы даем перевес гипнотизирующим раз-
дражениям и должны получить гипноз, что и есть на самом деле,
как показано выше. Но этого мало. Остается еще объяснить,
почему же при гипнозе подвергаются прежде всего торможению
именно сильные раздражители, наступают уравнительная и пара-
доксальная фазы. В этом случае можно воспользоваться следую-
щим наблюдением, где механизм явлений более или менее ясен.
При наших опытах мы давно уже ознакомились с фактом, что
при начинающейся гипнотизации происходит расхождение между
секреторным и двигательным компонентами пищевого рефлекса.
При условном искусственном и натуральном (вид, запах еды)

122

раздражении слюна обильно течет, а собака еду не берет, т. е.
в больших полушариях развивающееся торможение захватывает
почему-то двигательную область всего раньше. Почему? Нам
думалось потому, что этот отдел больших полушарий во время
опытов работает всего больше, так как собака должна поддержи-
вать бодрую позу. Этому предположению дало серьезную под-
держку следующее дальнейшее наблюдение. При самом первом
проявлении гипнотизации собака на условный раздражитель
поворачивается в сторону еды. Когда подается еда, собака дви-
жением головы следит за кормушкой, если ее то поднимают, то
опускают или двигают в стороны, но еды взять не может, откры-
вая рот только немного, причем изо рта часто высовывается
язык как парализованный, без движений. И лишь при продол-
жающемся раздражении со стороны подаваемой пищи движения
рта становятся все шире и, наконец, животное забирает в рот
еду, но и теперь жевательный акт прерывается на несколько
секунд забавными остановками, пока, наконец, не начинается
энергичный, жадный акт еды. При дальнейшем развитии гипно-
тизации животное только следит движениями головы за пищей,
но рта совсем не открывает. Затем только поворачивается всем
туловищем к еде, и, наконец, больше нет никакой двигательной
реакции на нее. Очевидная последовательность в торможении
различных частей двигательной области коры, соответственно их
работе при данных опытах. В течение опыта с пищевыми рефлек-
сами всего больше работают жевательные мускулы с языком,
затем шейные и, наконец, туловище. В таком порядке они и за-
хватываются тормозным процессом. Следовательно, то, что
больше работало, то прежде всего подвергается действию распро-
страняющегося торможения. И это вполне совпадает с тем, что
истощение в корковой клетке постоянно ведет к возникновению
в ней тормозного процесса. Таким образом торможение, ирради-
ирующее из постоянно раздражаемых обстановкой опыта клеток,
суммируется с собственным торможением экстренно работающей
клетки и здесь достигает наибольшего напряжения. Такое пони-
мание явлений с правом может быть перенесено на анализируе-
мый нами случай с понижением пищевой возбудимости. Гипноти-

123

зирующее действие обстановки, берущее перевес при понижении
пищевой возбудимости, естественно прежде всего дает себя знать
на клетках условных раздражителей, которые всего больше при
этом работали под влиянием более сильных раздражителей.
Итак, подкорковые центры в большей или в меньшей мере
определяют деятельное состояние больших полушарий и тем раз-
нообразно изменяют отношение организма к окружающей среде.
Но у нас имеются и еще опыты (ближайший, правда, в не-
сколько искусственной форме), которые тоже говорят за важное
значение подкорковых центров для деятельности коры.
Вот опыты д-ра Д. И. Соловейчика с влиянием перевязки
семенного протока и пересадки кусочка семенной железы от моло-
дого животного (это делалось одновременно) на условнорефлек-
торную деятельность. Опыты были проделаны прежде всего на
собаке, которая давно уже (лет пять-шесть тому назад) оказа-
лась с очень слабыми корковыми клетками. После столкновения
раздражительного процесса с тормозным она представила симп-
томы невроза, продолжавшегося пять недель. Сначала исчезли
все наши условные рефлексы, а затем они постепенно возвраща-
лись, но представляли искаженные отношения между силой раз-
дражения и его эффектом, и только мало-помалу, через ряд фаз
восстановилась нормальная деятельность коры. Затем у этой
собаки с течением времени условнорефлекторная деятельность все
более и более понижалась. Эффекты условных раздражений ста-
новились все меньше. Пришлось повышать разными способами
пищевую возбудимость. Самый сильный раньше раздражитель
занял теперь по эффекту самое последнее место. Все раздражи-
тели после однократного повторения резко снижали свое дей-
ствие. Изменение обычного порядка условных раздражителей
влекло за собой исчезание всех условных рефлексов и даже на
несколько дней. Две-три недели спустя после операции положе-
ние дела резко менялось. Все наши рефлексы чрезвычайно подня-
лись в величине. Восстанавливалось нормальное отношение
между силой раздражения и величиной эффекта. При повторе-
нии рефлексы не падали, и изменение порядка раздражителей
теперь не оказывалось вредным. Даже столкновение раздражи-

124

тельного и тормозного процессов, повторенное не один раз.
теперь осталось без малейшего влияния на деятельность коры.
Такое состояние собаки держалось около двух-трех месяцев,
а затем быстро вернулось к тому, что было до операции. Та же
операция, повторенная на другой семенной железе той же собаки,
сопровождалась тем же результатом. То же было и на другой
собаке.
Таким образом процессы, происшедшие в семенной железе,
как нервные, так и химические, чрезвычайно ярко дали себя
знать на деятельности коры. Но точный ответ на вопрос — каким
образом, прямо ли или через посредство подкорковых центров,
нервным ли путем или химическим, или суммарным образом —
пока не может быть дан до дальнейшего анализа. Конечно, что
касается и влияния пищевой возбудимости на кору, остается за-
конным тот же вопрос. Но имея в виду действие безусловных
как внешних, так [и] внутренних раздражителей подкорковых цен-
тров, обращающихся, очевидно, прямо к ним, судя по огромной
продолжительности их действия (что было бы невозможно для
корковых клеток), а также обращая внимание на чрезвычайное
напряжение деятельности этих центров при уничтожении или
ослаблении контроля над ними со стороны полушарий, можно
считать очень вероятным, что вышеописанные изменения в дея-
тельности коры — вторичные (по крайней мере главным обра-
зом), а не первичные, т. е. происходят под влиянием изменений
возбудимости подкорковых центров.
Наконец я приведу еще опыты д-ра Г. П. Конради, относя-
щиеся к той же теме. У собаки из трех тонов одного и того же
инструмента были образованы три условных рефлекса на три
разных безусловных раздражителя: из низкого тона — на кис-
лоту, из среднего — на пищу и из высокого — на сильный элек-
трический ток, приложенный к коже голени. Когда они вполне
установились, то наблюдались следующие интересные явления.
Во-первых, при низком и среднем тонах при начале их действия
наблюдалась оборонительная реакция, только потом, при продол-
жении раздражения переходившая соответственно то в кислот-
ную, то в пищевую. Во-вторых, испытанные промежуточные тоны

125

оказались главным образом связанными с оборонительной реак-
цией. Районы генерализованных кислотного и пищевого тонов
были очень ограничены. Весь диапазон наших тонов как за пре-
делами обоих крайних тонов, так и в промежутке между низким
и средним вызывал оборонительную реакцию. Так как относи-
тельная физическая сила условно действующих тонов не могла бы
обусловить такой разницы между ними, то это необходимо от-
нести на счет различия в силе раздражения подкорковых центров.
В заключение нельзя не сказать, что наши только что приве-
денные опыты, конечно, только первая пробная эксперимен-
тальная атака на важнейший физиологический вопрос о взаимо-
действии коры и ближайших подкорковых центров.

126

XLVI. ПРОБНАЯ ЭКСКУРСИЯ ФИЗИОЛОГА В ОБЛАСТЬ
ПСИХИАТРИИ 1
Последние тридцать лет я вместе с моими многочисленными
сотрудниками сосредоточился на изучении деятельности высших
отделов головного мозга, главным образом больших полушарий,
причем это изучение велось и ведется по строго объективному
методу, по методу так называемых условных рефлексов. Нами
собран к настоящему моменту очень значительный материал.
Этот материал относится не только к нормальной деятельности
вышеупомянутых отделов, но и в известной мере к их патологии
и терапии. Мы имеем уже несомненные экспериментальные
неврозы у наших экспериментальных животных (собак) с их ле-
чением, и нам уже представляется вероятным произвести у тех
же животных и нечто аналогичное тому, что у людей называется
психозами. Это было для меня поводом основательнее познако-
миться с психиатрией, о которой со студенческих годов прохожде-
ния медицинского курса, можно сказать, не осталось почти ника-
ких следов. Благодаря любезности моих медицинских коллег,
в особенности проф. П. А. Останкова и д-ра И. О. Нарбутовича,
передо мной теперь систематически проходят различные формы
душевных расстройств. Первой моему наблюдению и изучению
подверглась шизофрения. Здесь мое внимание, между прочим,
остановилось, с одной стороны, на симптомах апатии, тупости,
1 Archives internationales de pharmacodynamic et de llicrapie, 1930 (в юби-
лейном томе в честь Глея и Гейманса) (vol. 38, р. 222—227.—См. также
в брошюре: Физиология и патология высшей нервной деятельности. М.—Л..
Госмедиздат, 1930, стр. 37—45. — Ред.).

127

неподвижности и стереотипных движений, а с другой — на шалов-
ливости, бесцеремонности, вообще детском поведении, несвойст-
венном пациентам до их заболевания (гебефрения и кататония).
Что это такое с физиологической точки зрения? Нельзя ли
физиологически обобщить эти явления, усмотреть в них один
общий механизм?
Для этого сначала обратимся к нашим данным, добытым
методом условных рефлексов. Это изучение дало нам специально
очень многое относительно тормозного процесса и его физиологи-
ческого и патологического значения.
С одной стороны, постоянно, наравне с процессом раздраже-
ния участвуя в разнообразной деятельности животного во время
бодрого состояния, торможение, с другой стороны, также по-
стоянно является в роли охранителя реактивнейших клеток орга-
низма, клеток коры больших полушарий, защищая как спе-
циально против чрезвычайного напряжения их деятельности при
встрече с очень сильными раздражениями или при длительном
повторении хотя бы и не сильных раздражений, так и обеспечи-
вая им необходимый покой, после ежедневной нормальной
работы, в виде сна.
Нами установлен несомненный факт, что сон есть торможение,
разливающееся по всем полушариям и проникающее на извест-
ную глубину вниз по головному мозгу. Кроме того, мы имели
возможность изучить на наших животных и промежуточные
фазы между бодрым состоянием и полным сном — гипнотические
фазы. Эти фазы представлялись нам, с одной стороны, как раз-
ные степени экстенсивности торможения, т. е. большего или мень-
шего распространения торможения как по различным областям
самих полушарий, так и по различным отделам головного мозга,
а с другой — как разные степени интенсивности торможения
в виде различной глубины торможений на одних и тех же местах.
Понятно, что соответственно грандиозно большей сложности
человеческого мозга разнообразие отдельных гипнотических явле-
ний идет гораздо дальше у человека, чем у животного. Но воз-
можно, что некоторые гипнотические явления по тем или другим
причинам выступят резче у животного, чем у человека, тем более,

128

что и при человеческом гипнозе обнаруживаются значительные
различия в картине гипноза, смотря по отдельным индивидуумам
и методам гипнотизации. А потому, имея в виду полный симпто-
мокомплекс гипноза, в дальнейшем я буду пользоваться гипноти-
ческими явлениями, наблюдаемыми как у человека, так и у наших
животных.
При наблюдении вышеупомянутых шизофренических симпто-
мов я пришел к заключению, что они есть выражение хрониче-
ского гипнотического состояния, что я и буду обосновывать
в настоящем моем изложении. Конечно, апатия, тупость, непо-
движность и т. д. не есть еще доказательство гипнотического
состояния пациентов, но они также нисколько не будут противо-
речить этому заключению, если защищаемое мной положение
найдет свое оправдание в дальнейшем сопоставлении более спе-
циальных симптомов.
Прежде всего привожу следующий факт. Обычно констати-
руют апатию и тупость в том, что пациент не реагирует на обра-
щенные к нему вопросы, остается к ним как бы совершенно не-
чувствительным. И, однако, если те же вопросы задать не громко,
с обычной силой, а тихо и в общей спокойной обстановке, сей-
час же получаются на них соответственные ответы. Это есть
характернейшее гипнотическое явление, на которое все же, как
мне кажется, не обращается постоянного и должного внимания.
И надо жалеть, что для этого существенного, важного симптома
в клинике до сих пор, сколько я знаю, нет специального назва-
ния, как это сделано для других симптомов. У наших животных
этот симптом — один из самых частых и настойчивых признаков
наступающей гипнотизации. В наших опытах мы постоянно
встречаемся с так называемой парадоксальной фазой, когда силь-
ные условные раздражители в данном эспериментальном сеансе
или в его определенной фазе теряют свое обычное действие,
а животное в то же время отвечает вполне нормальным эффектом
на слабые раздражители. В известном случае пятилетнего сна,
т. е. собственно гипноза, описанном Пьером Жанэ, этот автор
вошел в умственный контакт с пациенткой только на этом
основании. Да и сама пациентка выходила из гипнотического

129

состояния только ночью, когда прекращались все дневные раз-
дражения.
Затем у анализируемых нами пациентов выступает так назы-
ваемый негативизм. И у наших экспериментальных животных
также негативизм при начинающемся гипнозе — обычная вещь.
При условном раздражении в случае пищевого рефлекса вы по-
даете собаке кормушку, а собака от нее упорно отворачивается.
Интересна дальнейшая подробность, особенно резко обнаружи-
вающаяся в определенной фазе. Когда вы затем убираете кор-
мушку, собака, наоборот, теперь к ней тянется. И это может
повторяться несколько раз один за другим. Но стоит быстро рас-
сеять гипноз, и та же собака жадно опорожняет только что
отвергавшуюся ею кормушку. Анализ механизма этого гипноти-
ческого симптома, как и других, я откладываю до другого раза,
пользуясь ими теперь как несомненными фактами, составляю-
щими гипнотическое состояние.
Один из дальнейших симптомов шизофрении в известной
вариации есть стереотипия — упорное, длительное повторение
одних и тех же движений. Это также явное гипнотическое явле-
ние. На некоторых наших собаках оно отчетливо наблюдается.
Когда собака вполне бодра, после подкармливания в случае
условного пищевого рефлекса она часто еще некоторое короткое
время облизывает обыкновенно переднюю часть тела, переднюю
часть груди и передние лапы. При начинающемся гипнозе это
облизывание чрезвычайно затягивается, частью вплоть до сле-
дующего подкармливания. Так же упорно повторяются и некото-
рые другие движения, раз исполненные по какому-либо поводу
животным.
Обычная вещь у шизофреников — так называемые эхолалия
и эхопраксия, т. е. выговаривание тех же слов, которые произно-
сит обращающийся к ним собеседник, и проделывание пациентом
всех движений человека, на которого обращено его внимание.
Как известно, это есть заурядное явление у загипнотизированных
здоровых людей, которое, как мне кажется, особенно легко и
часто выступает при гипнозе, вызываемом так называемыми пас-
сами. Самое обыкновенное явление у шизофреников — каталеп-

130

сия, продолжительное удерживание пациентом всяческих поло-
жений тела, которые легко, без сопротивления мускулатуры
придаются ему посторонним лицом, как, разумеется, и тех поло-
жений, которые он сам принимает под влиянием тех или других
только временно действовавших раздражений. Опять же чрезвы-
чайно легко воспроизводимый симптом у загипнотизированного
здорового человека.
Особенно яркий, выдающийся и упорный симптом у некото-
рых шизофреников, составляющий даже особую форму,- есть
кататония, т. е. напряженное состояние скелетной мускулатуры,
сильно сопротивляющейся всякому изменению данного положе-
ния частей тела. Эта кататония есть не что иное, как тонические
рефлексы, благодаря которым из загипнотизированного человека
можно сделать как бы крепкую деревянную доску.
Наконец сюда же, в эту группу всяческих вариаций цен-
трального торможения, нужно отнести и симптом шаловли-
вости, дурачливости, наблюдаемый в особенности у гебефреников,
а также вспышки возбуждения с характером агрессивности, кото-
рые встречаются среди уже указанных симптомов у других шизо-
фреников. Все эти явления очень напоминают картину обыкно-
венного начального алкогольного опьянения, а также очень
характерное состояние, появляющееся при пробуждении и осо-
бенно при засыпании детей и молодых животных, например
щенят. В этих случаях имеются все основания понимать дело
так, что они есть результат начинающегося общего торможения
больших полушарий, в силу чего ближайшая подкорка не только
освобождается от постоянного контроля, постоянного торможе-
ния со стороны полушарий при бодром состоянии, а даже,
на основании механизма положительной индукции, приводится
в возбужденное хаотическое состояние со всеми ее центрами.
Отсюда при алкогольном наркозе то беспричинная и необычная
шаловливость и веселость, то излишняя чувствительность и
слезы, то гневность, а при засыпании детей всевозможные кап-
ризы. Особенно характерна картина засыпающего ребенка в сред-
ние месяцы его первого года, когда вы видите на лице его прямо
калейдоскопическую смену разнообразных выражений как знаков

131

беспорядочной деятельности его примитивной подкорки. Также и
шизофреник в известных фазах и вариациях его заболевания
представляет это явление то в виде длинных периодов, то в виде
коротких вспышек.
После всего приведенного едва ли можно сомневаться, что
шизофрения в известных вариациях и фазах действительно пред-
ставляет собой хронический гипноз. Против этого заключения не
может быть существенным возражением то, что эти вариации и
фазы продолжаются годы. Если можно говорить о пятилетнем
сне (случай Пьера Жанэ) и даже двадцатилетнем (петербургский
случай), почему же не быть таким же продолжительным и гип-
нозу, тем более, что и только что приведенные примеры правиль-
нее называть гипнозом, чем сном.
Чем вызван хронический гипноз шизофреников? Что в нем
физиологическое и специально патологическое? Каково его тече-
ние и его исходы?
Конечно, последнее глубокое основание этого гипноза есть
слабая нервная система, специально слабость корковых клеток.
Эта слабость может иметь много разных причин — наследствен-
ных и приобретенных. Этих причин мы не будем касаться. Но
естественно, что такая нервная система при встрече с трудно-
стями, чаще всего в критический физиологический и общественно-
жизненный период, после непосильного возбуждения неизбежно
приходит в состояние истощения. А истощение есть один из
главнейших физиологических импульсов к возникновению тор-
мозного процесса как охранительного процесса. Отсюда и хро-
нический гипноз как торможение в различных степенях распро-
страненности и напряженности. Таким образом это состояние,
с одной стороны — патология, так как оно лишает пациента воз-
можности нормальной деятельности, с другой — по существу
самого механизма есть еще физиология, физиологическая мера,
потому что оно предохраняет корковые клетки против угрожаю-
щего . разрушения вследствие непосильной работы. Мы сейчас
в лаборатории имеем поразительный пример, как продолжитель-
ное торможение возвращает слабым корковым клеткам на некото-
рый период способность к нормальной деятельности. Есть осно-

132

вание принимать, что, пока действует тормозной процесс, корко-
вая клетка остается не поврежденной глубоко; для нее возможен
возврат к полной норме, она еще может оправиться от чрезмер-
ного истощения, ее патологический процесс еще обратим. Это по
современной терминологии есть еще только функциональное забо-
левание. Что это действительно так, подтверждает следующий
факт. Из шизофренических форм именно гебефрения и особенно
кататония, т. е. форма с особенно выраженным гипнотическим
характером, по Крепелину, крупнейшему психиатрическому авто-
ритету, дают довольно значительный процент (кататоники до
15%) полного выздоровления, чего совершенно нет в других
формах, специально в параноидной.
В заключение позволю себе одно терапевтическое указание,
едва ли только сентиментальное, а не деловое. Как ни грандиозен
прогресс с давних времен по наши дни в обхождении с душевно-
больными, однако есть нечто, как мне кажется, остающееся
желать. Большей частью общее содержание больных, уже распо-
лагающих сознанием самих себя в известной степени, вместе
с другими, невменяемыми больными, от которых первые могут
подвергаться, с одной стороны, сильным раздражениям в форме
криков и чрезвычайных сцен, а с другой — и прямым насилиям,
надо рассматривать как условие, ложащееся лишним, еще более
обессиливающим грузом на слабые корковые клетки. Кроме того,
уже сознаваемое больным нарушение своих человеческих прав,
заключающееся частью в ограничении свободы, частью в есте-
ственном и почти неизбежном третировании пациента как невме-
няемого со стороны служебного и медицинского персонала, не
может не представлять опять же серьезных ударов по этим сла-
бым клеткам. Следовательно, нужно как можно скорее, своевре-
меннее как бы переводить таких душевнобольных на положение
больных, страдающих всякими другими болезнями, которые не
истязают так непосредственно чувство человеческого достоинства.

133

XLVII. К ФИЗИОЛОГИИ ГИПНОТИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ
СОБАКИ 1
(Совместно с д-ром М. К. Петровой)
Кроме шаблонного исторического способа гипнотизации жи-
вотных (опрокидывания на спину и удерживания в этом неесте-
ственном положении некоторое время) — гипнотизации, про-
являющейся в каталептическом состоянии, наши лаборатории
при изучении нормальной деятельности верхних отделов голов-
ного мозга получили возможность изучать более подробно разно-
образные и очень тонкие проявления гипнотического состояния.
Как уже нами установлено, основным условием наступления этого
состояния является продолжительность одних и тех же раздра-
жений, приводящих, наконец, соответствующие клетки коры
в тормозное состояние, которое, с одной стороны, представляет
различные степени напряженности, с другой — различный раз-
мер распространенности по коре больших полушарий и дальше
вниз по головному мозгу. Относящиеся сюда факты приведены
в книге одного из нас (И. П. Павлов. Лекции о работе боль-
ших полушарий головного мозга).
Но дальнейшие наблюдения открывают все большее разнооб-
разие симптомов гипнотического состояния, все более тонкие гра-
дации его, часто едва отличающиеся от бодрого состояния все
1 Труды физиологических лабораторий академика И. П. Павлова, т. IV,
1932 (стр. 3—13. — См. также: A contribution to the physiology of the hyp-
notic state of dogs. Character and pers., vol. 2, № 3, 1934, p. 189—200. —
Ред.).

134

большую подвижность гипнотического состояния в зависимости
от мельчайших изменений обстановки, от ничтожной смены дей-
ствующих на животное внешних раздражений.
В настоящей статье мы остановимся на тех явлениях, которые
нам пришлось наблюдать на двух собаках, прежде служивших
одному из нас (М. К. Петровой) при изучении условных рефлек-
сов на разные темы, а теперь постоянно приходящих в гипноти-
ческое состояние, как только они ставятся и снаряжаются в на-
шей обычной экспериментальной обстановке.
Давно и часто сообщалось в работах из наших лабораторий
о разъединении, в случае условных пищевых рефлексов, слюнной
секреции и пищевой двигательной реакции, когда собака прихо-
дит в сонливое состояние. Дело именно происходило таким обра-
зом, что или уже и при наших искусственных условных раздра-
жителях, или, что чаще, при натуральном (как доказано — тоже
условном) раздражении видом и запахом подаваемой еды слюна
обильно начинает течь, а животное еду не берет. Вот при этом
состоянии животных в наших теперешних наблюдениях и высту-
пили очень разнообразные и в высшей степени интересные вариа-
ции пищевой двигательной реакции. Те или другие вариации эти,
очевидно, как разные степени интенсивности гипнотизации обна-
руживаются преимущественно то у одного, то у другого живот-
ного. У одной собаки, менее глубоко гипнотизирующейся, резко
проявляется только то, что у душевнобольных называется нега-
тивизмом. После условного раздражителя, продолжающегося
некоторое время, мы подаем собаке еду — она от нее отворачи-
вается, мы отводим от собаки кормушку с едой — она к ней
тянется. Мы снова подаем — опять отвертывается, отводим —
снова тянется. Реакцию устранения от кормушки мы называем
отрицательной, или первой фазой негативизма, движение по на-
правлению к кормушке — положительной, или второй фазой.
И такой негативизм может повторяться много раз, пока собака,
наконец, в большинстве случаев не возьмет еду. Степень гипно-
тизации и выражается в числе повторений этой процедуры. При
начинающейся гипнотизации еда берется и съедается при второй
подаче. При углублении гипнотизации обе фазы негативизма

135

повторяются все большее число раз. При высшей степени гипно-
тизации собака еду не берет, сколько бы мы ни повторяли пред-
ложение ее. Но стоит только тем или другим способом рассеять
гипноз, — снятием ли приборчика, прикрепленного на собаке для
собирания слюны, или отвязыванием цепи, на которой водится
собака и которая на время опыта завертывается около верхней
перекладины станка, или еще каким-либо способом, — чтобы со-
бака сейчас же с жадностью начала пожирать ту же еду.
У другой собаки пищевая двигательная реакция во время гип-
нотизации представляется в еще более сложном виде. У нее явле-
ния, если взять более полный случай, выступают в следующем
порядке. При действии наших условных раздражителей (обык-
новенно к концу их изолированного действия) собака, если
сидела — встает, если стояла — поворачивается всем туловищем
в ту сторону, откуда ей подается еда; но при подаче еды двигает
головой или в сторону, или вверх от нее, т. е. наступает первая
фаза негативизма. Если теперь кормушка отводится от живот-
ного, то, наоборот, голова делает движение в сторону кормушки,
следит за кормушкой, т. е. выступает вторая фаза. После не-
скольких повторений такого негативизма собака, наконец, держит
пасть прямо над едой, а пищу не берет, не может ее взять. Она
начинает как бы с большим трудом, понемножку и многократно,
открывать и закрывать рот, но впустую, не забирая еды (абор-
тивные движения). Затем начинает двигать челюстями все сво-
боднее. Теперь берет еду, но маленькими порциями, и, наконец,
хватает ее широко раскрытою пастью и быстро, раз за разом.
Таким образом в этой фазе гипнотизации мы должны разли-
чать три разных состояния в трех отделах скелетной мускула-
туры, относящейся к акту еды: сильное торможение, скованность
ближайшей к акту еды мускулатуры (жевательных мышц и
языка), значительную подвижность, но в виде периодической
деятельности, в форме негативизма шейной мускулатуры, и, на-
конец, нормальную деятельность остальной, туловищной муску-
латуры. Чем глубже гипнотизация, тем скованнее, тем более за-
торможена ближайшая мускулатура: язык высовывается изо рта
как парализованный, а челюсти остаются совершенно без дви-

136

жения. На шейной мускулатуре негативизм обнаруживается
только в одной первой, отрицательной фазе. Затем дальше пре-
кращаются и совсем движения головы, остается только поворот
туловища при условных раздражителях. Наконец, при еще более
далеко зашедшем гипнозе, прекращается и эта последняя двига-
тельная реакция на них и еду. Все эти явления разом можно
рассеять, уничтожить теми же мерами, что были упомянуты при
описании первой собаки.
Относительно пищевой двигательной реакции в наших слу-
чаях надо прибавить еще следующее. Малейшие изменения
в обычном виде еды или даже в способе подачи еды делают то,
что отрицательная двигательная реакция сейчас же превращается
в положительную, т. е. собака берет только что перед этим от-
вергаемую еду. Мы подаем нашей собаке еду в обычной чашке
с ровно лежащим в ней несколько сыроватым мясо-сухарным
порошком. Она еду не берет. Стоит порошок в той же чашке
отчасти собрать большим выстоящим куском, как собака его
даже жадно хватает, а затем начинает есть и остальной порошок.
Также достаточно положить тот же порошок на тарелочку или
на бумажку и так подать, чтобы опять получилась положитель-
ная реакция. Собака возьмет еду и из руки, вместо чашки, и,
наконец, иногда она, после нашего условного раздражителя, отка-
зываясь от порошка в чашке, начинает подлизывать тот же поро-
шок, рассыпанный на полу станка.
Кроме описанных двигательных явлений, относящихся к акту
еды, во время наших наблюдений над гипнотическим состоянием
выступают и другие двигательные явления особого рода, заслу-
живающие внимания. Многие собаки в бодром состоянии после
того, как съедят небольшую экспериментальную порцию пищи,
некоторое время лижут переднюю лапу и переднюю часть груди.
У собак в гипнотическом состоянии это лизание обыкновенно
очень затягивается, а у одной из наших, теперь описываемых
собак оно скоро принимает и некоторую особенную форму. Обли-
зав, обслюнявив лапу, специально мякоть пальцев передней лапы,
собака подносит ее к приборчику, который прикреплен (при-
клеен) на месте слюнной фистулы, и несколько раз проводит по

137

нему пальцами, проделывая эту процедуру много раза, если ей
не мешать в этом. В бодром состоянии та же собака этого не
делала. В бодром состоянии некоторые собаки борются с этим
приборчиком только тогда, когда он впервые прикрепляется,
а затем с ним свыкаются, совершенно его игнорируя. Можно
с правом догадываться, что у нашей собаки в гипнотическом со-
стоянии это есть обнаружение одного из специальных оборони-
тельных рефлексов. Когда собака имеет поранение на месте
кожи, доступном ее языку, она обыкновенно повторно очищает
его слюной, как говорится, зализывает рану (терапевтический
рефлекс). Очевидно, в данном случае раздражение застывшей
замазкой, которой прикрепляется приборчик к коже, и дает повод
к этому рефлексу, причем ввиду местонахождения раздражения
язык заменяется пальцами лапы.
Многие из описанных вариаций пищевой двигательной реак-
ции обыкновенно наблюдаются разом в одном и том же опыте,
быстро сменяясь одни на другие. Эта текучесть, подвижность
гипнотического состояния дает себя знать и в других явлениях,
помимо указанных. Мы и приведем еще несколько случаев коле-
бания гипнотического состояния и изменения эффекта условного
раздражения, которые или уже были описаны ранее и повторя-
лись у нас, или же впервые отмечены нами при наблюдениях и
опытах над нашими собаками. Эти колебания и изменения про--
исходят или от еще неизвестных причин, или приурочиваются
к определенным условиям.
Укажем опять, что раз собака начала гипнотизироваться в
экспериментальной обстановке, то гипнотическое состояние обычно
наступает сейчас же, как только собака помещается в станок, и
иногда даже как только переступает порог экспериментальной
комнаты, а затем оно постоянно и постепенно нарастает по мере
продолжения опыта, если не вводятся условия, его рассеивающие.
Прежде всего остановимся на факте разъединения секретор-
ной и двигательной реакций пищевого (рефлекса. Это разъедине-
ние принимает часто вид как бы взаимного антагонизма. То при
раздражении наступает слюноотделение при отсутствующей дви-
гательной реакции, т. е. собака не берет еду, как указано выше г,

138

то, наоборот, — собака быстро берет и жадно ест подаваемую
еду, а на хорошо выработанные условные раздражители слюна
не течет.
Вот пример этого. У одной из наших собак, Бека, два дня
подряд так начинается опыт.
17 IV 1930
Условный раздражитель
Слюноотделение (в каплях)
за 30 секунд
Пищевая двигательная
реакция
Погремушка
15
Негативизм, потом
ест
Колокольчик
15
Абортивные движе-
ния, долго не ест
18 IV 1930
Условный раздражитель
Слюноотделение (в каплях
за 30 секунд
Пищевая двигательная
реакция
Погремушка
1
Еду взял сразу, но
ест вяло
Колокольчик
0
Еду взял сразу и ел
жадно
Иногда эти, как бы антагонистические, отношения между
секреторной и двигательной пищевой реакциями быстро изменя-
ются в противоположные в течение опыта.
Вот пример этого на другой нашей собаке — Джон.
12 IV 1930
Начало опыта
Условный раздражитель
Слюноотделение (в каплях
за 30 секунд
Пищевая двигательная
реакция
Погремушка
5
Негативизм
Колокольчик
0
Еду берет сразу
В ранних работах из наших лабораторий много раз сообща-
лось, что хорошо выработанный тормозной раздражитель, обык-
новенно дифференцировочный, может' изменять данное гипноти-
ческое состояние в противоположных направлениях, то усили-
вая, то ослабляя его. То же часто видели и мы на описываемых
гипнотизирующихся животных.

139

Наконец следует упомянуть о факте, что среди наших обык-
новенных условных сильных раздражителей чрезвычайно силь-
ный условный раздражитель часто устраняет или ослабляет гип-
нотическое состояние, когда обыкновенные сильные раздражители
или оставляют его без изменения, или даже его усиливают.
Вот пример этого, из того же опыта на Беке, начало которого
было приведено выше. При продолжении опыта и после приме-
нения дифференцировки умеренно сильные условные раздражи-
тели — погремушка, бульканье и колокольчик — оставались без
секреторного эффекта и собака при подаче еды долго не брала
ее при абортивных жевательных движениях. Трещотка — очень
сильный условный раздражитель — вызвала слюноотделение, и
собака взяла еду после короткого негативизма.
17 IV 1930
Условный раздражитель
Слюноотделение (в каплях)
за 30 секунд
Пищевая двигательная
реакция
Погремушка
0
\ Долго не берет еду
Бульканье
0
Трещотка
5
Короткий негативизм
Колокольчик
0
Долго не берет еду
Как понять, представить себе физиологический механизм при-
веденных фактов? Конечно, при настоящем состоянии наших све-
дений о физиологии высших отделов головного мозга было бы
слишком большой, не соответствующей положению дела, претен-
зией дать вполне обоснованный и ясный ответ на все при этом
возникающие вопросы. Но попытки сведения частных явлений на
более общие черты деятельности этих отделов должны быть по-
стоянно делаемы в видах осуществления новых вариаций опытов
с надеждой все большего приближения к пониманию чрезвычайно
сложных в данном случае отношений действительности.
Существующая трудность при попытках объяснить механизм
перечисленных фактов при описании гипнотического состояния
заключается в том, что при раздражениях, прикладывающихся
несомненно к клеткам больших полушарий, мы часто не знаем,
что в происшедшей нервной деятельности надо отнести на счет

140

больших полушарий и что на счет низших инстанций, низших
отделов головного и даже спинного мозга. По мере филогенети-
ческого развития центральной нервной системы нервные комби-
национные системы, в виде определенных и все более усложняю-
щихся так называемых рефлекторных центров, переносились все
ближе и ближе к головному концу, представляя все больший
анализ и синтез возбуждающих агентов в связи с нарастанием
сложности организма и умножением отношений организма
с внешней средой все в больших ее районах. Таким образом по-
степенно, рядом с более или менее стереотипной нервной дея-
тельностью, с готовыми комплексами физиологических функций,
вызываемыми элементарными и немногочисленными раздраже-
ниями, развивалась высшая нервная деятельность, считающаяся
все с большим числом условий, большим числом уже комплекс-
ных раздражений, притом еще колеблющихся. Тогда возникает
для исследования очень сложный вопрос о связи и виде связи
этих разных этажей. Говоря по отношению к нашему первому
вопросу о разъединении секреторной и двигательной реакций
нашего условного пищевого рефлекса, надо решить, что при этом
рефлексе следует отнести на счет коры и что на счет ближай-
шей подкорки, или, выражаясь иначе, более обыденно, что в этом
процессе произвольное и что — рефлекторное. Подходя еще
ближе к делу, нужно знать — одинаково ли в условном пищевом
рефлексе секреторный и двигательный компоненты его зависят
от коры или есть разница по отношению к этим компонентам; не
зависит ли двигательный преимущественно от коры, а секретор-
ный — от подкорки?
Обратимся к известным фактам.
На основании фактов человеческого гипноза необходимо при-
знать, что в коре вместе с грандиозным представительством
внешнего мира через афферентные волокна (а это есть необхо-
димое условие высшего регулирования функций) имеется также
и широкое представительство внутреннего мира организма, т. е.
состояний, работы массы органов и тканей, массы внутренних
органических процессов. В этом отношении особенно убедительны
фактические подробности так называемой мнимой, самовнушен-

141

ной беременности. Масса процессов, относящихся до деятель-
ности таких пассивных тканей, как жировая, возникают, усили-
ваются под влиянием полушарий. Но ясно, что по степени эти
два рода представительства очень, чрезвычайно разнятся между
собой. В то время как представительство скелетно-мышечного
аппарата в высшей степени тонко и подробно, может быть, равно
в этих отношениях представительству внешних энергий, как зву-
ковая и световая, представительство других внутренних процес-
сов отстает чрезвычайно резко. Может быть, это зависит и от
малой жизненной практики этого последнего представительства.
Во всяком случае это — постоянный физиологический факт. На
этом основании, очевидно, различаются произвольные и непро-
извольные функции организма, причем к первым причисляется
только деятельность скелетной мускулатуры. Произвольность
эта значит, что работа скелетной мускулатуры на первом плане
определяется ее корковым представительством, двигательной
областью коры (двигательным анализатором по нашей тер-
минологии), непосредственно связанной со всеми внешними ана-
лизаторами, т. е. постоянно в ее направлениях определяется
аналитической и синтетической работой этих анализаторов.
Исходя из этих данных, механизм образования нашего услов-
ного пищевого рефлекса надо представлять себе следующим
образом. С одной стороны, это есть соединение корковых пунктов
приложения условных раздражителей с рефлекторным пищевым
центром ближайшей подкорки со всеми его частными функциями,
с другой — более близкая связь тех же пунктов с соответствую-
щими, т. е. участвующими в акте еды отделами двигательного
анализатора. Тогда разъединение, во время гипнотизации, в пи-
щевом акте секреторного компонента от двигательного можно
было бы понимать так. В силу данной гипнотизации состояние
коры таково: двигательный анализатор заторможен, все осталь-
ные — свободны. С последних разрешается рефлекс на пищевой
центр подкорки со всеми его функциями, а торможение двига-
тельного анализатора, так сказать, по его прямому проводу вы-
ключает из этого рефлекса двигательный компонент, обусловли-
вая недеятельность в последней инстанции движения, в клетках

142

передних рогов, — и таким образом от пищевого акта остается
только видимая секреторная реакция.
Теперь обратный случай: на искусственный условный раздра-
житель слюна не течет, а двигательная реакция есть, собака по-
даваемую еду ест сразу. Теперь объяснение просто. Это было бы
небольшое задержание всей коры, так что одного искусственного
раздражения недостает для преодоления существующего тормо-
жения, и только при подаче еды, когда с искусственным услов-
ным раздражителем суммируются натуральные (вид и запах
еды, а эти последние даже сами по себе сильнее искусственных),
наступает полный рефлекс с обоими компонентами.
Но есть еще случай, встречавшийся в других опытах из на-
ших лабораторий и притом наступавший вне гипнотического со-
стояния, но который уместно анализировать в связи с тепереш-
ними объяснениями. Собака ест пищу, а слюна не течет 10 и
20 секунд. Это несомненно связано с развитием нарочного тор-
можения в коре при помощи искусственных условных раздражи-
телей на определенные сроки времени. Как этот случай понять?
Каков его механизм? Надо представить, что с пунктов искус-
ственных условных раздражителей развивается сильное тормо-
жение на весь подкорковый пищевой центр с его обоими глав-
ными компонентами — секреторным и двигательным, а также и
на соответствующий отдел коркового двигательного анализатора.
При подаче еды с пунктов более сильных натуральных условных
раздражителей, которые к тому же не участвовали в развитии
торможения, происходит быстро раздражение пищевого отдела
двигательного анализатора, как более подвижного сравнительно
с подкорковым центром, когда в этом последнем торможение рас-
сеивается только при более двигательном действии безусловного
раздражителя. Может быть, это можно было бы хотя бы отчасти
аналогировать с нарочным, волевым введением пищи в рот, же-
ванием и глотанием ее, когда не чувствуется ни малейшего
аппетита.
Но, конечно, можно принимать (и для этого у нас есть вес-
кие основания), что условная связь со слюноотделением происхо-
дит также в коре, через корковое представительство слюнных

143

желез, и тогда все случаи разъединения секреторной и двига-
тельной реакций сведутся на разнообразные локализации тормо-
жения при наступлении и распространении гипнотического
состояния.
Следующее гипнотическое явление, физиологическим механиз-
мом которого мы должны заняться, есть негативизм. Конечно,
он есть явление торможения, потому что представляет фазовое
явление, которое постепенно кончается сном. Также нет сомнения,
что это — корковое локализованное торможение, потому что
одновременно существующей слюнной реакцией демонстрируется
условная, т. е. корковая деятельность. Тогда естественно заклю-
чить, что это — двигательное торможение, относящееся к двига-
тельной области коры, к двигательному анализатору. Но как
понимать форму этого торможения? Почему сперва существует
отрицательная фаза двигательного акта, а затем положительная?
Что это за смена? Нам кажется, что это без натяжки может
быть сведено на более общие, уже ранее нам известные факты.
Когда начинается гипнотическое состояние, состояние торможе-
ния, корковые клетки как бы приходят в более слабое, менее ра-
ботоспособное состояние, — для них понижается предел допусти-
мой, возможной возбудимости. Это так называемая парадоксаль-
ная фаза. Тогда обыкновенно сильный раздражитель делается
сверхсильным и может вызывать не возбуждение, а торможение,
усиливать торможение. Кроме того, мы должны представлять
себе, что исходящее от двигательного анализатора движение, как
и вообще, состоит из двух противоположных иннервации: поло-
жительной и отрицательной, движения к предмету и от предмета,
подобно отношениям сгибателей и разгибателей на конечностях.
Тогда негативизм можно понимать следующим образом. Услов-
ный раздражитель из области коры, мало или совсем не затор-
моженный, посылает раздражение к соответствующему положи-
тельному иннервационному пункту двигательной области, а он,
в силу определенного состояния гипнотизации, находится в пара-
доксальном состоянии. Поэтому это раздражение ведет не к воз-
буждению этого пункта, а приводит его в еще более глубокое
торможение. Тогда это экстренное и локализованное торможение

144

вызывает по правилу взаимной индукции возбуждение отрица-
тельного пункта как тесно ассоциированного с положительным
пунктом. Отсюда первая отрицательная фаза негативизма. При
удалении раздражителя, с одной стороны, тот же экстренно за-
торможенный положительный пункт сейчас же сам переходит на
основании внутренней взаимной индукции в возбужденное со-
стояние, а, кроме того, индукционно возбужденный отрицатель-
ный пункт тоже сейчас же переходит в экстренно тормозное со-
стояние и со своей стороны положительно индуцирует положи-
тельный пункт. Таким образом положительный пункт после пер-
вого его экстренного торможения возбуждается как бы вдвойне.
Соответственно этому обыкновенно, если гипнотизация не идет
дальше, после одного или нескольких раз подачи и удаления еды
положительная фаза берет перевес, собака начинает брать еду.
Перед нами очень лабильное состояние клеточной деятельности
как качество переходной фазы. Что это так, доказывается даль-
нейшим ходом явлений. Далее, если гипнотическое состояние уси-
ливается, остается только одна отрицательная фаза, обратное инду-
цирование делается невозможным, а дальше отсутствует и вообще
какое-либо возбуждение двигательного иннервационного прибора.
Здесь же в этом приблизительно периоде условной пищевой
двигательной реакции при гипнотизации обнаруживается одно из
условий дробного распределения торможения по коре при гип-
нозе. На одной из наших собак, как показано в фактической
части этой статьи, выступило очень интересное и своеобразное
(уже упомянутое в ранней статье1 одного из нас) явление.
Это — известная последовательность торможения в близких
районах двигательной области. Эта последовательность может
быть понята только так, что торможением раньше захватывается
то, что перед надвигающейся гипнотизацией сильнее работало.
Так как при повторяющемся акте еды больше всего работали
жевательные мышцы и язык, затем шейные мышцы и потом
туловищные, то и торможение обнаруживается в той же последо-
вательности.
1 См. здесь, стр. 108—111

145

Интересный факт положительного раздражающего действия
во время гипнотизации всякого малейшего изменения вида пищи
и способа подачи еды имеет свое основание тоже в уже известной
нам общей черте корковой деятельности. Давно в нашей* лабора-
тории (д-ром Ю. В. Фольбортом) было установлено, что суще-
ствует условное торможение второго порядка, как есть условное
раздражение второго порядка. Явление состоит в следующем.
Если с выработанным тормозным процессом (например, при
дифференцировке) совпадает во времени несколько раз индиф-
ферентный раздражитель, то он скоро делается тормозным аген-
том. Тогда легко понять и то, что все, что падает на большие
полушария во время гипнотизации (а она есть известная степень
торможения), тоже делается тормозным. Вот почему и одного
введения собаки в экспериментальную комнату иногда уже до-
статочно для ее загипнотизирования. А всякие новые раздраже-
ния, хотя бы и очень незначительные, естественно этим тормозя-
щим действием не обладают, а потому возбуждают положитель-
ную деятельность коры.
Приведенный в фактической части статьи терапевтический
рефлекс есть только один из подкорковых рефлексов, которые
выступают при гипнотизации после короткого подкармливания.
Акт еды со всеми его раздражающими компонентами как силь-
ный раздражитель более или менее загипнотизированной коры
влечет за собой углубление торможения коры. Тогда с коры
происходит положительная индукция на подкорковые центры,
для которых в данный момент существуют субминимальные на-
личные раздражители или следы прошлых сильных раздражений.
Животное начинает чихать, чесаться и т. д., чего при вполне бод-
ром состоянии не делает. Сюда же относится и эксперименталь-
ный случай на собаке, аналогичный военному неврозу; случай
этот и его анализ изложены в том же томе «Трудов».1
Что касается действия дифференцировок, т. е. условных тор-
мозных раздражителей, то относительно их влияния на разлитое
торможение мы давно знаем, что оно двойное, прямо противопо-
1 Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, 1932. — Ред.

146

ложное. Если дело идет о слабой дымке разлитого торможения
коры, о слабом напряжении гипнотического состояния, то хорошо
выработанный тормозной раздражитель, концентрируя разлитое
торможение в большей или меньшей степени, или совсем устра-
няет гипнотическое состояние, или переводит его в более легкие
степени. Обратно, в случае сильного тормозного тонуса коры он
углубляет торможение, как бы суммируясь с наличным торможе-
нием. Значит, результат определяется силовыми отношениями.
Наконец последний опыт фактической части статьи: чрезвы-
чайно сильный раздражитель, в противоположность умеренно
сильным и слабым раздражителям, часто не углублял торможе-
ния, а производил положительное действие. Его надо отнести
к прямому действию чрезвычайно сильного раздражителя на под-
корку, а уже сильное возбуждение подкорки сообщалось и коре,
рассеивая или ослабляя в ней тормозной процесс. Подтвержде-
нием правильности такого понимания дела может служить наш
частый экспериментальный прием. Когда однообразная экспери-
ментальная обстановка начинает гипнотизировать некоторых на-
ших животных, мы противодействуем этому, между прочим, тем,
что повышаем пищевую возбудимость собак, уменьшая в извест-
ной мере их ежедневную порцию еды. А повышение пищевой воз-
будимости в этом случае всего естественнее положить в подкор-
ковом пищевом центре.

147

XLVIII. О НЕВРОЗАХ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНОГО 1
В «The Journal of Nervous and Mental Disease», vol. 70, напе-
чатана статья д-ра П. Шильдера под названием «The Somatic
Basis of the Neurosis», в котором автор признает, что в том, что
мы, я и мои сотрудники, назвали неврозом и у наших экспери-
ментальных животных (собак), изучаемых по методу условных
рефлексов, «находятся все явления неврозов». Такое признание
с компетентной стороны является для нас, конечно, очень цен-
ным. Но я должен решительно возражать против того, что автор
дальше говорит по поводу сравнительного изучения этих невро-
зов у человека и у животного. У автора имеется дальше следую-
щее место: «Важные эксперименты Павлова и его школы (над
неврозами) могут быть поняты только, если мы рассматриваем
их в свете наших экспериментов над неврозами. Мы не можем
истолковать невроз посредством условного рефлекса, но посред-
ством психического механизма, который мы изучили в неврозе,
мы можем наверное очень хорошо истолковать то, что имеет
место в условном рефлексе».
Что надо понимать — и все обыкновенно понимают — под
словом «истолкования» или «понимания» явлений? Сведение бо-
лее сложных явлений на более элементарные, простые явления.
Следовательно, и в данном случае неврозов человека они должны
быть истолкованы, понимаемы, т. е. анализированы, при помощи
неврозов животного как естественно более простых, а не наобо-
рот.
1 The Bulletin of the Battle Creek Sanitarium and Hospital Clinic, 1932.

148

В случае человека нужно прежде всего точно определить:
в чем состоит отклонение поведения в данном случае от нормы?
Ведь поведение и в норме чрезвычайно разнообразно у разных
людей. Затем надлежит отыскать вместе с больным или помимо
его, или даже при его сопротивлении среди хаоса жизненных
отношений те разом или медленно действовавшие условия и об-
стоятельства, с которыми может быть с правом связано происхо-
ждение болезненного отклонения, происхождение невроза. Дальше
нужно понять, почему эти условия и обстоятельства обусловили
такой результат у нашего больного, когда у другого человека
они же остались без малейшего влияния. А еще больше: почему
все они же у одного человека повели к такому болезненному ком-
плексу, а у другого — к совершенно другому. Я беру только глав-
нейшие, так сказать, групповые вопросы, опуская огромное разно-
образие более частных. Есть ли всегда вполне удовлетворитель-
ные ответы на все эти вопросы?
Но ведь это только часть дела, если стоять на полном, глубо-
ком анализе его. Конечно, наступающие отклонения в поведении
нашего больного разыгрались на его нервном аппарате. Кто
будет теперь оспаривать это? Поэтому требуется еще ответить на
вопросы: как, какие и почему произошли при указанных усло-
виях изменения в нормальных процессах его нервной системы?
Не реальны ли все эти требования? Где выполнение этих тре-
бований?
А что мы имеем на собаке?
Мы прежде всего видим, что неврозы можно, и без труда, по-
лучить только у животного, у которого в его норме нет должного
равновесия между элементарными, дальше пока физиологически
неразложимыми явлениями нервной деятельности, между раздра-
жительным и тормозным процессами. Это или у животного, у ко-
торого очень преобладает раздражительный процесс перед тор-
мозным, так что оно не может полностью тормозить свою дея-
тельность, когда этого требуют жизненные условия (возбуди-
мый тип), или у другого, у которого, наоборот, раздражительный
процесс так слаб, что тормозится часто не в меру, также в про-
тиворечии с жизненными требованиями (тормозимый тип).

149

Дальше на том же экспериментальном животном мы точно
знаем, что это недостаточное уравновешение, свойственное дан-
ным животным в их норме, окончательно срывается при опреде-
ленных, элементарных условиях. Это главным образом три усло-
вия, три случая. Или мы применяем чрезвычайно сильные раз-
дражители в качестве условных раздражителей вместо слабых и
средней силы, определяющих обычную деятельность животного,
т. е. перенапрягаем его раздражительный процесс. Или мы тре-
буем от животного то очень сильного, то очень продолжитель-
ного торможения, т. е. перенапрягаем его тормозной процесс.
Или же, наконец, мы сталкиваем оба эти процесса, т. е. приме-
няем наши условные положительные и отрицательные раздражи-
тели непосредственно один за другим. Во всех этих случаях
у соответствующих животных наступает хроническое нарушение
высшей нервной деятельности — невроз. Возбудимый тип почти
совсем теряет способность что-либо тормозить, делаясь вообще
необычно возбужденным; тормозимый, будучи голодным, отка-
зывается даже есть при наших условных раздражителях, делаясь
вообще чрезвычайно тревожным и в то же время пассивным при
малейшем колебании окружающей среды.
Можно с вероятием думать, что если бы эти заболевшие со-
баки могли наблюдать за собой и могли сказать нам о том,
что они переживали при этом, то они ничего не прибавили бы
к тому, что мы бы за них предположили в их положении. Все
заявили бы, что при всех вышеупомянутых случаях они испыты-
вали трудное, тяжелое состояние. А затем одни сказали бы, что
после того они часто не могли не делать того, что им было
запрещено, и за это они так или иначе были наказаны, а дру-
гие — что они совсем или спокойно не могли делать того, что
им вообще нужно было делать.
Итак то, что мы получили на наших животных, есть элемент
тарные физиологические явления, есть предел (при теперешнем
положении нашего знания) физиологического анализа. Вместе
с тем это было бы самое последнее, самое глубокое основание
человеческого невроза и служило бы для самого верного его
истолкования, его понимания.

150

Следовательно, в случае человека, при сложности его жизнен-
ной обстановки и при многообразии реакций его на нее как для
анализа, так и для цели излечения, всегда предстоит очень труд-
ный вопрос: какие жизненные обстоятельства были непомерно
сильны для данной нервной системы, где и когда сталкивались,
невыносимо для нее, требования деятельности и требования за-
держки ее.
Каким же образом, по д-ру Шильдеру, бесчисленные пережи-
вания невротика при чрезвычайной сложности человеческой выс-
шей нервной деятельности, сравнительно с собачьей, могли что-
нибудь дать полезное к объяснению элементарного животного
невроза, являясь сами только разнообразными вариациями одних
и тех же физиологических процессов, так наглядно выступающих
у собаки?
Конечно, для дальнейшего физиологического анализа вопроса
о неврозах и психозах остается еще ряд неразрешенных вопро-
сов. Можно ли произвести неврозы и на уравновешенных нерв-
ных системах? Есть ли исходная неуравновешенность нервной
системы первичное явление, т. ё. прирожденное свойство самой
нервной ткани, или вторичное, зависящее от каких-либо приро-
жденных особенностей других систем организма, помимо нерв-
ной? Не существует ли рядом с прирожденным свойством нерв-
ной системы также и других условий в организме, определяющих
ту или другую степень нормального функционирования этой
системы?
Мы заняты в настоящее время некоторыми из этих вопросов
и уже имеем некоторый материал для решения их.
Само собой разумеется, что, кроме этих частных вопросов,
относящихся к общему вопросу о расстройстве нормальной нерв-
ной деятельности, перед физиологом продолжает стоять вопрос
относительно физико-химического механизма самых элементар-
ных нервных процессов: раздражения и торможения, их взаимо-
отношений и перенапряжений.

151

XLIX. О ВОЗМОЖНОСТИ СЛИТИЯ СУБЪЕКТИВНОГО
С ОБЪЕКТИВНЫМ 1
На наших глазах возникла физиология высшей нервной дея-
тельности, когда физиолог систематически стал изучать по объек-
тивному методу условных рефлексов нормальную деятельность
коры больших полушарий и ближайшей подкорки — специаль-
ного аппарата сношений целого организма с окружающей средой,
устанавливая основные правила этой деятельности, т. е. стал по-
ступать так же, как при исследовании аппаратов пищеварения,
кровообращения и других.
С тех пор постепенно открывалась все большая и большая
возможность накладывать явления нашего субъективного мира на
физиологические нервные отношения, иначе сказать, сливать те и
другие. Об этом нельзя было думать, когда у физиолога имелись
только опыты с искусственным раздражением разных пунктов
коры и с удалением разных отделов ее у животных. Тогда суще-
ствовал, наоборот, странный факт, что две области человеческого
знания, занимавшиеся деятельностью одного и того же органа
в животном и человеческом организме (кто может теперь оспа-
ривать это?), держались вообще более или менее обособленно и
иногда даже принципиально независимо друг от друга. В резуль-
тате этой странности получилось то, что физиология высшего от-
дела головного мозга долгое время оставалась почти без всякого
' Из предисловия к книге проф. А. Г. Иванова-Смоленского «Основные
проблемы патофизиологии высшей нервной деятельности» (Медгиз, 1933).
(В настоящем издании предисловие приводится полностью. — Ред.).

152

движения, а психология не могла даже выработать общего языка
для обозначения явлений изучаемого ею материала, несмотря на
многократные попытки ввести общепринятый между всеми пси-
хологами словарь. Теперь положение дела резко меняется, в осо-
бенности для физиологов. Перед нами открывается необозримый
горизонт наблюдений и опытов, опытов без числа. Психологи же
получат, наконец, общую прочную почву, естественную систему
изучаемых ими основных явлений, в которой легче будет им
разместить бесконечный хаос человеческих переживаний. Насту-
пает и наступит, осуществится естественное и неизбежное сбли-
жение и, наконец, слитие психологического с физиологическим,
субъективного с объективным — решится фактически вопрос, так
долго тревоживший человеческую мысль. И всяческое дальнейшее
способствование этому слитию есть большая задача ближайшего
будущего науки.
Естественно, что случаи для этого сближения всего чаще
представляются при болезнях человеческого мозга, когда искаже-
ние субъективного мира человека, очевидно, связывается с ана-
томическими и физиологическими нарушениями верхнего отдела
головного мозга.
Предлагаемая книга пользуется этим случаем.
Профессор А. Г. Иванов-Смоленский смело набрасывает
общую схему физиологического понимания психиатрического
материала. Можно с основанием ожидать, что эта схематизация
сначала прямо-таки восстановит против себя некоторых из тех,
кто стоит перед огромной сложностью обсуждаемых явлений.
Но это участь всех схем. Всякое новое понимание предмета начи-
нается неизбежно с таких общих построений, которые только по-
степенно наполняются конкретным содержанием. Законная роль
их привлекать внимание к новой точке зрения, побуждать к про-
верке ее путем наблюдений и опытов на обнимаемых ею бесчис-
ленных и разнообразных явлениях.
Так понимая дело, я считаю книгу профессора Иванова-Смо-
ленского и своевременной и желательной.
Очень интересен собранный в книге огромный литературный
материал.

153

L. ОТВЕТ ФИЗИОЛОГА ПСИХОЛОГАМ 1
1
Статья Эдвина Гутри «Conditioning as a Principle of Learning» 2
представляет, как мне кажется, особый интерес своей основной,
по-моему совершенно оправдываемой, тенденцией наложить, так
сказать, явления так называемой психической деятельности на
физиологические факты, т. е. слить, отождествить физиологиче-
ское с психологическим, субъективное с объективным, что, по
моему убеждению, составляет важнейшую современную научную
задачу. Автор обрабатывает тему обучения вообще, давая харак-
теристику этого процесса перечислением его основных черт, при-
чем он безразлично пользуется как материалом психологов, так и
нашими физиологическими фактами, полученными на животных
методом условных рефлексов. До сих пор психолог и физиолог
шли рядом. Но дальше между нами выступает резкое расхожде-
ние. Психолог признает условность принципом обучения и, при-
нимая принцип дальше неразложимым, т. е. не нуждающимся
в дальнейшем исследовании, стремится все из него вывести, все
отдельные черты обучения свести на один и тот же процесс. Для
этого он берет один физиологический факт и решительно при-
дает ему определенное значение при истолковании частных фак-
тов обучения, не требуя действительного подтверждения этого
1 Psychological Review, vol. 39, № 2, 1932 (The reply of a physiologist
to psychologists. Psychological Review... 1932, p. 97—127. — Ред.), где были
напечатаны разбираемые статьи.
2 Psychological Review, vol. 37, № 5, 1930.

154

значения. Физиологу невольно думается при этом, что психолог,
так недавно обособившийся от философа, еще не совсем отре-
шился от пристрастия к философскому приему дедукции, от
чисто логической работы, не проверяющей каждый шаг мысли
согласием с действительностью. Физиолог действует совершенно
обратно. В каждом моменте исследования он старается отдельно
и фактически анализировать явление, определяя, сколько воз-
можно, условия его существования, не доверяя одним выводам,
одним предположениям. Это я и буду доказывать на нескольких
отдельных пунктах, где автор полемизирует со мной.
Условность, ассоциация по одновременности, условный реф-
лекс, хотя и служит для нас исходным фактом наших исследова-
ний, тем не менее подвергается нами дальнейшему анализу. Перед
нами важный вопрос: какие элементарные свойства мозговой
массы лежат в основании этого факта. Этот вопрос еще не пред-
ставляется нам окончательно решенным, но некоторый материал
для ответа на него дают нам следующие наши опыты. У нашего
экспериментального животного (собаки), если внешний агент, из
которого мы желаем сделать условного раздражителя, приме-
няется после начала безусловного, условный рефлекс образуется
(по новейшим возможно точным опытам д-ра Н. В. Виногра-
дова), но незначительный и временный, непременно исчезающий
при продолжении той же процедуры. Прочный же и постоянный
условный рефлекс, как это мы давно знаем, получается только
при постоянном предшествовании внешнего агента безусловному
раздражителю. Таким образом первая процедура обладает двой-
ным действием: сперва временно способствует образованию
условного рефлекса, затем его уничтожает. Это последнее дей-
ствие безусловного раздражителя отчетливо выступает и в сле-
дующей форме опыта. Хорошо выработанный при помощи вто-
рой обычной процедуры условный раздражитель, — раз он затем
начинает систематически применяться после начала безусловного,
покрываться безусловным, по нашей обычной лабораторной тер-
минологии, — постепенно и, наконец (особенно, если он принад-
лежит к категории слабых условных раздражителей), совершенно
теряет свое положительное действие, превращаясь даже в тор-

155

мозной раздражитель. Очевидно, в этом случае постепенно берет
перевес механизм отрицательной индукции (по нашей старой
терминологии — механизм внешнего торможения), т. е. клетка
условного раздражителя тормозится, приходит в тормозное со-
стояние при повторяющемся концентрировании со стороны без-
условного раздражителя, и условный раздражитель, таким обра-
зом, встречает в своей клетке постоянное тормозное состояние.
А это ведет к тому, что условный агент делается тормозным,
т. е., будучи применяем один, вызывает теперь в своей корковой
клетке не раздражительный, а тормозной процесс. Следовательно,
при обычной процедуре образования прочного условного реф-
лекса прохождение волны возбуждения из соответствующей кор-
ковой клетки к концентрирующему центру безусловного раздра-
жителя и есть основное условие зафиксирования пути от одного
пункта к другому, более или менее постоянного объединения двух
нервных пунктов.
Переходим к другим пунктам условной деятельности, где
автор вместо нашего разнообразного фактического анализа пред-
лагает свое однообразное толкование происходящих явлений. За-
паздывающий, отодвинутый, условный эффект по нашим опытам
основан на специальном торможении ранних фаз условного раз-
дражителя как не совпадающих близко со временем наступления
безусловного раздражителя. Автор почему-то утверждает, что
мы приписываем это «таинственным латенциям» в нервной си-
стеме, и дает свое собственное объяснение фактов. Он принимает,
что, когда, например, раздается звук звонка как условного раздра-
жителя, животное отвечает на него реакцией прислушивания, слож-
ным двигательным актом, и центростремительные импульсы этого
акта собственно и есть истинные возбудители условного эффекта,
в нашем случае условного пищевого рефлекса — слюнотечения.
По автору, «когда слюнные железы начинают секретировать,
сопровождающие раздражения поставляются не звонком, а дви-
гательным ответом на него. Прямой ответ на звонок, вероятно,
заканчивается в маленькую часть секунды». А дальше он гово-
рит: «видимое расхождение во времени условного раздражителя и
ответа на него есть, таким образом, совершенно возможная иллю-

156

зия». Автор даже говорит, что я «стремлюсь при своем понима-
нии запаздывания позабыть» о существовании вышеупомянутых
центростремительных импульсов от двигательного аппарата. На
странице 312 моих «Лекций о работе больших полушарий» 1
можно увидать, что я держу в голове не только центростреми-
тельные импульсы от скелетной мускулатуры, но считаю более
чем вероятным существование их даже для всех тканей, не говоря
об отдельных органах. По моему мнению, весь организм со всеми
его составными частями может давать себя знать большим полу-
шариям. Дело, значит, не в моем забвении, а в том, что факти-
чески для нас нет ни малейшего основания понимать факт так,
как его толкует автор.
Прежде всего, если согласиться с автором, что не звонок,
а центростремительные импульсы от двигательного акта прислу-
шивания есть настоящие возбудители условного эффекта, то по-
чему же этот эффект все-таки наступает не сразу, а запаздывает
(в случае запаздывающего рефлекса) и притом соответственно
величине интервала между началом стимула и началом без-
условного рефлекса. Ведь когда безусловный раздражитель от-
ставлен от начала условного на более короткое время, только на
несколько секунд, то и эффект — пусть он, по автору, от центро-
стремительных импульсов двигательного акта прислушивания —
появляется так же скоро, через 2—3 секунды. Следовательно,
где же объяснение длительности запаздывания, почему же при
расставленных на минуты раздражителях, безусловного от услов-
ного, те же раздражители автора (центростремительные импульсы
движения) действуют через минуты?
А затем фактически совершенно нет оснований принимать
постоянное действие раздражителей, о которых говорит автор.
Прислушивание, как и вообще ориентировочный, или исследова-
тельский рефлекс, как я его называю, появляющийся при всяком
новом колебании обычной, окружающей животное среды, суще-
ствует обыкновенно только в первый короткий период примене-
ния новых повторяющихся раздражителей и при образовании
1 Изд. 2-е.

157

условного рефлекса с более или менее коротким интервалом
между условным и безусловным раздражителями быстро сме-
няется специальной двигательной реакцией, свойственной дан-
ному безусловному раздражителю. А дальше постоянно имеется
уже только условный двигательный эффект без следа ориентиро-
вочного. Теперь условный раздражитель является чистой заме-
ной, суррогатом безусловного раздражителя. Животное в случае
условного пищевого рефлекса может лизать вспыхивающую
лампу, может как бы хватать ртом, есть сам звук, при этом обли-
зываться, щелкать зубами, как бы имея дело с самой пищей.
То же относится и до выработанного запаздывающего рефлекса.
Животное остается вполне индифферентным, спокойным в первый
период действия условного раздражителя или даже (не редко)
сейчас же с началом этого раздражителя приходит в дремотное и
иногда резко сонное (с расслабленной мускулатурой и храпом)
состояние, которое ко второму периоду условного раздражения,
пред недалеким присоединением безусловного раздражителя сме-
няется, иногда порывисто, яркой соответственной условной двига-
тельной реакцией. В обоих случаях только при общей сонливости
животного в течение опыта изредка на первый момент раздра-
жителя возвращается ориентировочная реакция.
А наконец, анализируемое запаздывание есть действительно
результат вмешательства специального, нарочного торможения,
которое само по себе нам хорошо известно и детально изучается
во многих случаях его проявления, а не «таинственная латен-
ция». Смысл дела ясен. Хотя продолжающийся значительное
время условный внешний раздражитель остается одним и тем же,
но для центральной нервной системы и специально, надо думать,
для больших полушарий он в разные периоды его продолжения
отчетливо разный. Это особенно явно выступает при запаховых
раздражениях, которые мы сначала ощущаем очень резко, а потом
быстро все слабее и слабее, хотя они объективно остаются по-
стоянными. Очевидно, состояние раздражаемой корковой клетки
под влиянием внешнего раздражителя последовательно меняется,
и в случае запаздывающего рефлекса только состояние клетки,
близкое по времени к присоединению безусловного рефлекса,

158

является сигнальным условным раздражителем. Это совершенно
то же, когда из разных интенсивностей одного и того же внеш-
него раздражителя мы можем образовать разные условные раз-
дражители, то положительные, то отрицательные, то связанные
с разными безусловными раздражителями. Разбираемый факт
запаздывания есть явно интересный случай специального приспо-
собления, чтобы условный рефлекс не наступал слишком прежде-
временно, чтобы не тратилась даром энергия сверх нужной меры.
Что все это толкование отвечает действительности, устанавли-
вается фактически. Прежде всего это ясно из процедуры образо-
вания запаздывающего рефлекса. Если условный рефлекс сначала
был образован при коротком интервале в несколько секунд между
началом условного и безусловного раздражителя, а затем сразу
этот интервал делается большим — в несколько минут, то услов-
ный эффект, ранее быстро наступавший, постепенно и быстро
совершенно исчезает. Затем наступает, при продолжении опыта
на порядочный срок, период отсутствия всякого условного
эффекта, и лишь потом появляется снова условный эффект,
сперва только в ближайший момент к моменту присоединения
безусловного раздражителя и потом постепенно растет, подаваясь
во времени несколько назад.
Что первый период запаздывающего рефлекса действительно
есть период торможения, доказывается рядом фактов. Во-первых,
торможение запаздывающего рефлекса можно легко суммировать.
Затем от запаздывающего рефлекса можно наблюдать последова-
тельное торможение. Наконец дремотное и сонное состояние, на-
ступающее у некоторых животных в первой части запаздываю-
щего рефлекса, есть яркое выражение тормозного состояния.
Следующее явление, угасание условного рефлекса, автор обсу-
ждает тоже без всякого внимания к фактическим подробностям
нашего исследования, имея в виду опять же предполагаемый им,
но ближе не определяемый фактор, причем он приписывает мне,
кроме ранее упомянутого «стремления позабыть», теперь —
«утаивание от себя» чего-то.
Прежде всего автор принимает, против нашего утверждения,
что не краткость интервала между повторениями неподкрепляе-

159

мых условных раздражителей способствует угасанию условных
рефлексов, а число повторений. Но это решительно неверно. Не-
подкрепляемый условный раздражитель без всяких повторений,
а просто продолжаемый 3—6 минут, непременно кончает угаса-
нием до полного нуля — так называемое у нас сплошное угаше-
ние, в противоположность прерывистому. Затем автор опять про-
извольно полагает, что угасание не постоянный факт, а исключе-
ние из правила частоты. Опять совершенно неверное утвержде-
ние. Угасание—один из постояннейших .фактов физиологии
условных рефлексов. Приняв то и другое вопреки действитель-
ности, автор, так сказать, очищает себе поле действий и пред-
ставляет себе какие-то другие, ближе не определяемые агенты,
кроме главнейшего безусловного раздражителя, принимающие
участие в образовании условного эффекта. Вероятно, опять же
здесь разумеются движения животного, потому что тут же упо-
минается о постоянных и всяческих движениях животного в тече-
ние опыта. Таким образом, по автору, сумма агентов, определяю-
щих условный рефлекс, постоянно колеблется, оказывается то
больше, то меньше. Когда этих агентов становится меньше и
условный рефлекс отсутствует или уменьшается, то другие, тоже
неизвестные, агенты делаются тормозящими или, что то же, воз-
будителями других ответов.
Факт нарушения угасания посторонними раздражителями
автор объясняет так, что эти раздражители «дезорганизуют позу
и окружение», которые являлись тормозами условного рефлекса
в стадии угасания, и, таким образом, временно восстановляют
угасающий рефлекс.
Автор не считает надобным сообщить, хотя бы предположи-
тельно, какие это именно раздражители вместе с безусловным под-
держивают условный рефлекс и какие другие, тут же присутствую-
щие, являются тормозами этого эффекта. Когда автор по-своему
объясняет нарушение угасания посторонними раздражителями,
почему он не говорит, каким образом посторонние раздражители,
устраняющие действие тормозящих условный эффект агентов, не
устраняют и действие тех, которые поддерживают условный от-
вет? Ведь они же — другие раздражители, а не эти последние!

160

Итак, автором введена без всякого фактического подтвержде-
ния их действительного значения масса ближе совершенно не
определяемых, неизвестных раздражающих агентов.
Приходится думать, что автор разумеет под ними всеми все
те же кинэстезические раздражения, но идущие от разных муску-
лов. Конечно, скелетных мускулов много, и из них при движении
происходит почти бесчисленное количество комбинаций, а от них
всех постоянно посылаются специальные центростремительные
импульсы в центральную нервную систему. Но, во-первых, в зна-
чительнейшей их части они идут в низшие отделы мозга, а, во-
вторых, при обыкновенных условиях совершенно не дают себя
знать большим полушариям, служа только для саморегулирова-
ния и уточнения движений, как, например, постоянно происходя-
щие сердечные и дыхательные движения. В обстановке наших
опытов идут в свет, имеют влияние на наши условные рефлексы
только те движения, которые составляют специальные двигатель-
ные рефлексы: главнейшим, почти исключительным, является
ориентировочный рефлекс на колебания окружающей среды, да
еще иногда оборонительный при каком-либо случайном разруши-
тельном воздействии на животное при его движениях на экспери-
ментальном столе (удар обо что-нибудь, какое-либо ущемление
и т. д.).
Если бы центростремительные импульсы, как принимает
автор, от всех движений, которые мы исполняем, действительно
текли в достаточной степени в большие полушария, то при их
массе они являлись бы огромной помехой для сношений коры
с внешним миром, почти исключали бы эту их главнейшую роль.
Разве, когда мы говорим, читаем, пишем и вообще думаем, наши
движения, которые при этом непременно происходят, сколько-
нибудь мешают нам? Разве все это идеально проделывается
только при нашей абсолютной неподвижности?
Постоянный факт угасания — не игра случайных движений
животного, отражающихся в работе больших полушарий, а за-
кономерное проявление главнейшего свойства корковых клеток
как реактивнейших из всех клеток организма, когда они более
или менее продолжительный, хотя бы и короткий вообще,

161

период времени остаются при их работе без сопровождения
капитальными врожденными рефлексами, причем главнейшая
физиологическая роль раздражений этих клеток — служить
сигналами, заменять собой специальных возбудителей последних
рефлексов. Как реактивнейшие, клетки быстро истощаются от
работы и приходят не в недеятельное состояние, а в тормозное,
которое, вероятно, способствует не только просто их отдыху, но
ускоряет их восстановление. Когда же деятельность этих клеток
сопровождается безусловными раздражителями, то эти раздра-
жители, как мы видели в начале статьи, тотчас и, так сказать,
предупредительно тормозят их и тем способствуют их восста-
новлению.
Что угасание действительно есть торможение, доказывается
как его последовательным тормозящим действием на другие
положительные условные рефлексы, так и переходом в дре-
мотное и сонное состояние, которое несомненно есть тормо-
жение.
В остальных двух пунктах, где автор вместо наших объясне-
ний предлагает все то же истолкование, я могу быть более
кратким. Относительно факта постепенного усиления условного
эффекта при процессе его образования нужно сказать, что при
этом дело идет о постепенном устранении посторонних раздра-
жителей, мешающих образованию рефлекса, а не наоборот, —
об их все большем участии в обусловливании эффекта, как
думает автор. При наших первых опытах сплошь и рядом тре-
бовалось пятьдесят-сто и больше повторений процедуры, чтобы
образовать полный условный рефлекс, а теперь достаточно
десяти-двадцати раз и чаще еще гораздо меньше. В теперешней
обстановке нашего опыта при первом применении нового индиф-
ферентного агента как будущего условного раздражителя насту-
пает только ориентировочный рефлекс, двигательное обнаруже-
ние которого в огромном большинстве случаев с каждым разом
стремительно уменьшается до полного исчезания, так что реши-
тельно не из чего образоваться той все большей сумме опреде-
лителей условного эффекта, о которой говорит автор. Ясно, что
все дело заключается во все большем концентрировании раз-

162

дражения и затем, может быть, в постепенном проторении
пути между связываемыми пунктами центральной нервной си-
стемы.
Наконец относительно самостоятельного приобретения услов-
ного эффекта раздражителями, соседними или близкими к тому,
на который специально образовывался условный рефлекс, автор
опять другого мнения, чем мы. Для нас это иррадиирование
раздражения по определенному участку коры. Автор же, при-
нимая, что условным возбудителем является не специальный
возбудитель, а сопровождающий его ориентировочный рефлекс,
толкует дело и теперь так, что и все соседние агенты получают
свое действие благодаря одному и тому же ориентировочному
рефлексу. Но это решительно противоречит фактам. Соседние
агенты в большинстве случаев прямо дают условный эффект,
без следа ориентировочного. А когда ориентировочный рефлекс
при этом существует, то как раз наоборот — условный эффект
или совершенно отсутствует, или очень уменьшен и проявляется
и растет только по мере исчезания ориентировочного рефлекса.
Итак, автор на всем протяжении своей статьи остается верен
себе, своей привычке к дедукции. Неправильно пользуясь одним
физиологическим фактом, он все подробности условной нервной
деятельности, которые утилизирует для темы об обучении, по-
стоянно и непосредственно выводит из принципа условности,
причем вся фактическая сторона этих подробностей остается без
малейшего внимания со стороны автора.
2
Мне кажется, что вторая статья «Basic neural mechanisms in
behavior»,1 к которой я перехожу теперь, в значительной мере
носит тот же характер обработки ее темы, как и первая. Это —
статья Лешли, представляющая собой речь, прочитанную на
последнем международном психологическом конгрессе в Америке
(1929 г.). Пусть материал ее почти исключительно физиологи-
ческий, но метод обхождения с ним автора тот же, что и в пред-
1 Там же, № 1 (Psychological Review, vol. 37, 1930. —Ред.).

163

шествующей статье. Материал приносится в жертву основной
предвзятой тенденции — доказать, что «рефлекторная теория
стала теперь скорее препятствием, чем пособником прогресса» при
изучении церебральных функций, что больше силы, значения
в этом отношении имеют, например, изречение Спирмана, что
«интеллект есть функция какой-то недифференцированной нерв-
ной энергии», или аналогия с тканью губок и гидроидов, кото-
рая, будучи искрошена и просеяна сквозь марлю, затем, осев-
шая или отцентрифугированная, снова сформировывается в зре-
лую особь с характерной структурой.
Прежде всего я должен валовым образом, т. е. пока не входя
в подробности, заявить, что такой беспощадный приговор над
рефлекторной теорией отрывается от действительности, реши-
тельно, можно сказать даже как-то странно, не желает брать ее
во внимание. Неужели автор рискует сказать, что моя тридцати-
летняя и теперь с успехом продолжаемая работа с моими много-
численными сотрудниками, проведенная под руководящим влия-
нием понятия о рефлексе, представила собой только тормоз для
изучения церебральных функций? Нет, этого никто не имеет
права сказать. Мы установили ряд важных правил нормальной
деятельности высшего отдела головного мозга, определили ряд
условий бодрого и сонного состояния его, мы выяснили меха-
низм нормального сна и гипнотизма, мы произвели эксперимен-
тально патологические состояния этого отдела и нашли средства
возвращать норму. Деятельность этого отдела, как мы ее сейчас
изучили, нашла и находит себе немало аналогий с явлениями
нашего субъективного мира, что выходит как из нередких при-
знаний невропатологов, педагогов, психологов-эмпириков, так и
из заявлений академических психологов.
Теперь перед физиологией этого отдела — необозримый гори-
зонт напрашивающихся вопросов, совершенно определенных за-
дач для дальнейших экспериментов вместо почти тупика, в кото-
ром бесспорно находилась эта физиология в течение нескольких
последних десятилетий. И это все благодаря пользованию при
экспериментах над этим отделом мозга понятием рефлекса.
Что заключает в себе понятие рефлекса?

164

Теория рефлекторной деятельности опирается на три основ-
ных принципа точного научного исследования: во-первых, прин-
цип детерминизма, т. е. толчка, повода, причины для всякого
данного действия, эффекта; во-вторых, принцип анализа и син-
теза, т. е. первичного разложения целого на части, единицы
и затем снова постепенного сложения целого из единиц, элемен-
тов; и, наконец, принцип структурности, т. е. расположения
действий силы в пространстве, приурочение динамики к струк-
туре. Поэтому смертный приговор над теорией рефлекса нельзя
не признать каким-то недоразумением, каким-то увлечением.
Вы имеете перед собой живой организм, до человека вклю-
чительно, производящий ряд деятельностей, обнаружений силы.
Непосредственное, трудно преодолимое впечатление какой-то
произвольности, спонтанности! На примере человека как орга-
низма это впечатление достигает почти для всякого степени оче-
видности, и утверждение противоположного представляется
абсурдом. Хотя еще Левкипп из Милета 1 провозгласил, что нет
действия без причины и что все вызвано необходимостью, но
не говорится ли и до сих пор, даже исключая человека, о дей-
ствующих спонтанно силах в животном организме! Что же
касается человека, разве мы не слышим и теперь о свободе воли,
и не вкоренилось ли в массе умов убеждение, что в нас есть
нечто, не подлежащее детерминизации?! Я постоянно встречал
и встречаю немало образованных и умных людей, которые
никак не могут понять, каким образом можно было бы когда-
нибудь целиком изучить поведение, например, собаки вполне
объективно, т. е. только сопоставляя падающие на животное
раздражения с ответами на них, следовательно, не принимая
во внимание ее предполагаемого по аналогии с нами самими
субъективного мира. Конечно, здесь разумеется не временная,
пусть грандиозная, трудность исследования, а принципиальная
невозможность полного детерминизирования. Само собой разу-
меется, что то же самое, только с гораздо большей убежден-
ностью, принимается и относительно человека. Не будет боль-
1 Беру указание из книги проф. Каннабиха «История психиатрии».

165

шим грехом с моей стороны, если я допущу, что это убеждение
живет и в части психологов, замаскированное утверждением
своеобразности психических явлений, под которым чувствуется,
несмотря на все научно приличные оговорки, все тот же дуализм
с анимизмом, непосредственно разделяемый еще массой думаю-
щих людей, не говоря о верующих.
Теория рефлекса постоянно теперь, как и с самого начала
ее появления, беспрерывно увеличивает число явлений в орга-
низме, связанных с определяющими их условиями, т. е. все более
и более детерминизирует целостную деятельность организма.
Как же она может быть препятствием прогрессу изучения орга-
низма вообще и в частности — церебральных функций?!
Далее. Организм состоит из массы крупных отдельных
частей и из миллиардов клеточных элементов, производящих
соответственно массу отдельных явлений, однако между собой
тесно связанных и образующих объединенную работу орга-
низма. Теория рефлексов дробит эту общую деятельность орга-
низма на частные деятельности, связывая их как с внутренними,
так и внешними влияниями, и затем снова соединяет их друг
с другом, через что делаются все более и более понятными как
целостная деятельность организма, так и взаимодействие орга-
низма с окружающей средой. Как же оказалась или может ока-
заться в настоящее время рефлекторная теория излишней,
неуместной, раз нет еще ни достаточного знания связи отдель-
ных частей организма, ни тем более сколько-нибудь полного
понимания всех соотношений организма с окружающей средой!
А все внутренние, как и внешние, отношения в высших орга-
низмах главнейшим образом осуществляются при посредстве
нервной системы.
Наконец. Если химик, анализируя и синтезируя, для окон-
чательного понимания работы молекулы должен воображать себе
невидимую глазом конструкцию, если физик, так же анализируя
н синтезируя, для ясного представления работы атома тоже
рисует себе конструкцию атома, то как же можно отрекаться от
конструкции в видимых массах, усматривая какое-то противо-
положение между конструкцией и динамикой! Функция связи

166

как внутренних, так и внешних соотношений в организме осу-
ществляется в нервной системе, представляющей видимый аппа-
рат. На этом, конечно, аппарате разыгрываются динамические
явления, которые и должны быть приурочены к тончайшим дета-
лям конструкции аппарата.
Теория рефлекса начала изучать деятельность этого аппарата
с определения специальных функций, естественно, более простых,
более грубых частей его и определила общее направление дина-
мических явлений, в нем происходящих. Это — общая и основ-
ная схема рефлекса: рецепторный аппарат, афферентный нерв,
центральная станция (центры) и эфферентный нерв с его рабо-
чей тканью. Дальше шла и идет на этих частях детальная разра-
ботка. Конечно, самая сложная и огромная работа предстояла
и предстоит относительно центральной станции, а из частей цен-
тральной станции — в серых частях ее и из серых частей —
в коре больших полушарий. Работа эта касается как самой види-
мой конструкции, так и динамических явлений, в ней проис-
ходящих, причем все время, конечно,' не теряется из виду непре-
менная связь конструкции с динамикой. В силу разницы метода
изучения конструкции и динамики исследование естественно
большей частью раздваивается между гистологом и физиологом.
Ни один гистолог-невролог, конечно, не осмелится сказать, что
изучение строения нервной системы и специально высшего от-
дела центральной нервной системы сколько-нибудь близится
к концу, а, наоборот, заявит, что конструкция этой части все еще
остается в высшей степени запутанной и темной. Разве на на-
ших глазах цитоархитектоника коры больших полушарий не
представилась совсем недавно чрезвычайно сложной и разнооб-
разной и разве все эти многочисленные вариации в устройстве
отдельных участков коры — без определенного динамического
значения?! Если в них и может, хотя несколько, разобраться
гистолог, то как проследить сейчас физиологу полностью движе-
ние динамических явлений по этой невообразимой сети! И фи-
зиолог, стоя на рефлекторной схеме, никогда не воображал себе
исследование центральной станции сколько-нибудь детально раз-
работанным даже в простейших конструкциях этих станций, но

167

он постоянно удерживал и руководился основным представле-
нием о факте перехода, переброса динамического процесса с аффе-
рентного провода на эфферентный. В высших центральных стан-
циях он, помимо возможного приурочивания функций к деталям
конструкции, сосредоточивает, пока по необходимости, свое вни-
мание, свою работу главнейшим образом на динамике, на общих
функциональных свойствах мозговой массы. Это делали и делают
в ближайшее к нам время главным образом школы Шерринг-
тона, Ферворна и Магнуса и другие отдельные авторы в более
низших отделах мозга, а в самом высшем — преимущественно и
всего систематичнее сейчас я с моими сотрудниками в виде
условнорефлекторной вариации общей рефлекторной теории.
Относительно коры больших полушарий, начиная со славной
эпохи семидесятых годов прошлого столетия, были получены
первые несомненные данные о детальной связи деятельности ее
с ее конструкцией. Если существование специальной двигатель-
ной области в коре только подтверждалось и подтверждалось
всеми дальнейшими исследователями, то очень точная и узкая,
первоначально утверждаемая, локализация органов чувств
в коре вскоре встретила возражения как со стороны физиологов,
так и невропатологов. Это в некоторой степени поколебало
было учение о локализации в коре. Положение дела долгое время
оставалось неопределенным в силу того, что у физиолога не было
своей, чисто физиологической характеристики нормальной дея-
тельности коры, а пользование психологическими понятиями,
когда психология еще не дошла до естественной и общепринятой
системы ее явлений, конечно, не могло способствовать дальней-
шему исследованию вопроса о локализациях. Положение дела
радикально изменилось, когда, благодаря учению об условных
рефлексах, физиолог, наконец, получил возможность иметь перед
своими глазами специальную, но, однако, чисто физиологиче-
скую работу больших полушарий и, таким образом, мог отчетливо
различить физиологическую деятельность коры от деятельности
ближайшей подкорки и вообще нижележащих частей мозга, в виде
условных и безусловных рефлексов. Тогда все данные, но раз-
розненные факты могли быть приведены в ясный и строгий по-

168

рядок и мог выступить отчетливо основной принцип конструк-
ции больших полушарий. С семидесятых годов указанные в коре
специальные области для главных внешних рецепторов остались
местами высшего синтеза и анализа соответствующих раздраже-
ний, но вместе с ними должны были быть признаны рассеян-
ные, — может быть, по всей коре, но во всяком случае на большем
пространстве, — представители тех же рецепторов, но уже годные
только на более простые и совершенно элементарные синтезы и
анализы. Собака без затылочных долей полушарий не могла раз-
личать предмета от предмета, но различала степени освещения и
упрощенные формы; собака без височных долей не различала
сложных звуков вроде клички и т. д., но различала точно от-
дельные звуки, например тон от тона. Какое яркое доказатель-
ство капитального значения специальной конструкции!
В смысле более детальных указаний на функциональное зна-
чение конструктивных особенностей специальных областей инте-
ресен следующий опыт д-ра Эльяссона, приведенный в моих
«Лекциях о работе больших полушарий головного мозга». Из
трех тонов фисгармонии, двух крайних и одного среднего, на
протяжении трех с половиной октав с лишком, — тонов, приме-
няемых одновременно, выработан комплексный условный пище-
вой раздражитель, который давал определенное количество слюны,
как показатель интенсивности пищевого рефлекса. Испробован-
ные затем отдельные тоны комплекса тоже вызывали слюноотде-
ление, но меньшее, чем комплекс, и промежуточные между этими
тонами тоны тоже вызывали слюноотделение, но еще меньшее.
Затем с обеих сторон были удалены передние височные доли
(gg. sylviaticus и ectosylvius с передней частью g. compositus poste-
rior). Оказалось следующее. Когда все условные рефлексы (на
раздражители из других анализаторов) восстановились после
операции, как и условный рефлекс на аккорд (этот даже раньше
некоторых других), были испытаны снова рефлексы на отдель-
ные тоны аккорда. Высокий тон, как и примыкающие к нему
промежуточные тоны, потерял свое действие. Средний же тон и
низкий с их промежуточными сохранили его; низкий даже уси-
лился в своем действии, равняясь теперь по эффекту с аккордом.

169

Когда же высокий тон стал отдельно сопровождаться едой, то
он скоро (с четвертого раза) сделался опять условным пищевым
раздражителем и достиг значительного действия, не меньшего^
а даже большего, чем раньше. Из опыта можно сделать не-
сколько точных выводов. Во-первых, что в разных пунктах спе-
циальной слуховой области коры представлены отдельные эле*
менты рецепторного слухового аппарата; во-вторых, что комплекс-
ные раздражители пользуются именно этой областью, и, в-треть-
их, что рассеянные на большом протяжении коры представители
тех же элементов слухового аппарата никакого положительного
участия в этих комплексных раздражителях не принимают.
Когда видят, как видел я, с условными рефлексами в руках,
что собака по удалении задней, большей части обоих полушарий
в высшей степени точно ориентируется кожным и запаховым
рецепторами, теряя только сложные зрительные и слуховые отно-
шения к окружающему, т. е. не различая сложных зрительных и
слуховых раздражений; что собака без верхних половин обоих
полушарий, вполне сохраняя сложные отношения (слуховые)
к окружающему, теряет только (поразительно изолированно)
способность ориентироваться относительно твердых тел, встре-
чающихся в окружающем пространстве; и что, наконец, собака
без передних половин (меньших) обоих полушарий, повидимому*
вполне инвалидное животное, т. е. лишенное главным образом
правильной локомоции, правильного пользования своим скелет-
ным движением, тем не менее другим показателем, именно слюн-
ной железой, свидетельствует о своей сложной нервной деятель-
ности; когда видят все это, можно ли не проникнуться прежде
всего первостепенным значением именно конструкции больших
полушарий в основной задаче организма правильного ориентиро-
вания в окружающей среде, уравновешивания с ней! После этого
как сомневаться и в дальнейшем значении более подробных черт
конструкции!
Если бы стоять на точке зрения нашего автора, ниже по-
дробно описываемой, то пришлось бы пригласить гистологов
мозга бросить их дело как ненужное, бесполезное. Кто не оста-
новится перед таким выводом? А иначе все открываемые по-

170

дробности конструкции рано или поздно должны будут найти
свое динамическое значение. А потому сейчас, рядом с дальней-
шим, все более углубляющимся гистологическим изучением кор-
ковой массы, должно вестись чисто, строго физиологическое
исследование деятельности больших полушарий с ближайшим
примыкающим к ним отделом головного мозга, чтобы мало-по-
малу связывать одно с другим, конструкцию с функцией.
Это и осуществляется учением об условных рефлексах.
Физиология давно уже и твердо установила постоянную
связь определенных внутренних и внешних раздражений с опре-
деленными деятельностями организма в виде рефлексов. Учение
об условных рефлексах бесспорно утвердило в физиологии факт
временной связи всевозможных (а не определенных только) как
внешних, так и внутренних раздражений с определенными еди-
ницами деятельности организма, т. е. рядом с проведением нерв-
ных процессов в высшей центральной станции точно констати-
ровало также замыкание и размыкание их. Через эту прибавку,
конечно, никакого существенного изменения в понятии рефлекса
не произошло. Связь определенного раздражения с единицей
деятельности организма остается, но непременно при определен-
ном условии, почему эта категория рефлексов и отличена нами
от существующих с рождения рефлексов прилагательным «услов-
ные», а старые рефлексы названы безусловными. Благодаря
этому исследование условных рефлексов опирается на те же три
принципа рефлекторной теории: принципы детерминизации,
постепенных и последовательных анализа и синтеза и структур-
ности. Эффект у нас постоянно связан с толчком, целое все бо-
лее и более дробится на части и затем снова синтезируется, и
динамика остается в связи с конструкцией, поскольку это, ко-
нечно, допускается данными современного анатомического иссле-
дования. Таким образом открывается, можно сказать, беспре-
дельная возможность изучать динамику высшего отдела голов-
ного мозга, т. е. больших полушарий и ближайшей подкорки со
сложнейшими основными безусловными рефлексами последней.
Мы последовательно изучаем основные свойства корковой
массы, определяем существенную деятельность больших полуша-

171

рий и уясняем связь и взаимозависимость больших полушарий и
ближайшей подкорки.
Основными процессами корковой работы являются раздра-
жение и торможение, их движение в виде иррадиирования и кон-
центрирования и их взаимная индукция. Специальная деятель-
ность больших полушарий сводится к беспрерывному анализу и
синтезу раздражений, приходящих как из внешней среды (это
главнейшим образом), так и изнутри организма; а после этого
эти раздражения направляются в низшие центральные станции,
начиная с ближайшей подкорки и кончая клетками передних
рогов спинного мозга.
Таким образом под действием коры вся деятельность орга-
низма приводится во все более точное и все более тонкое соотно-
шение, уравновешивание с окружающей средой. С другой сто-
роны, ближайшая подкорка посылает из ее центров могучий по-
ток раздражений в кору, чем поддерживается тонус последней.
В окончательном результате центр тяжести исследования высшего
отдела головного мозга сейчас переносится на изучение динами-
ческих явлений в больших полушариях и в ближайшей4 подкорке.
Как сказано выше, суть работы коры состоит в анализе и
синтезе приходящих в кору раздражений. Разнообразие и коли-
чество этих раздражений прямо неисчислимо, даже для живот-
ного, как собака. Самая соответствующая формулировка для вы-
ражения этого количества и разнообразия раздражений — это
сказать, что отдельными раздражениями являются все этапы
состояний как отдельных корковых клеток, так и всевозможных
комбинаций из них. При посредстве коры специальных раздра-
жителей можно сделать из всех степеней и вариаций как раздра-
жительного процесса, так и тормозного, как в отдельных клет-
ках, так и во всевозможных комбинациях из них. Примером
первых могут служить раздражители из разных интенсивностей
одного и того же раздражения, из отношений раздражений
и т. д.; примером вторых — разные условные гипнотизирующие
раздражители.
Эти бесчисленные состояния клеток не только образуются
под влиянием наличных раздражений, существуют не только во

172

время действия внешних раздражений, но они остаются и в от-
сутствие их в виде системы перемежающихся, в большей или
меньшей мере устойчивых, различных степеней раздражения и
торможения. Вот иллюстрация этого явления. Мы применяем
некоторое время изо дня в день ряд условных положительных
раздражителей разных интенсивностей и отрицательных в одной
и той же последовательности и с одинаковыми паузами между
всеми ими и получаем систему соответствующих эффектов.
Если мы затем в течение опыта повторим только один из поло-
жительных раздражителей при тех же паузах, то он воспроизве-
дет те же колебания эффекта, которые производили все вместе
последовательные раздражители в предшествующих опытах, т. е.
повторится та же система состояний раздражения и торможения
коры.
Конечно, сейчас нельзя претендовать провести сколько-ни-
будь далеко идущее соответствие между динамическими явле-
ниями и деталями конструкции, но обязательно допускать это
соответствие, раз конструкция коры так разнообразна на всем
ее протяжении и раз мы уже точно знаем, что одни степени син-
теза и анализа раздражений доступны одним ее отделам, а дру-
гим нет. Это же решительно удостоверяет и наш следующий
факт. При наличии ряда различных звуковых раздражителей
(тон, шум, удары метронома, бульканье и т. д.) или механиче-
ских раздражений разных мест кожи, сделанных условными
раздражителями, мы можем отдельный пункт раздражения сде-
лать больным, инвалидным, между тем как другие останутся
совершенно нормальными. Достигаем мы этого не механическим
путем, а функционально, поставив данный пункт раздражения
в трудное положение или чрезмерной силой раздражения, или
грубым столкновением в этом пункте раздражительного и тор-
мозного процессов. А как это иначе понять, как не так, что
чрезвычайная работа, заданная нами данной мельчайшей детали
конструкции, повела к ее разрушению, как грубое обращение
с каким-нибудь очень тонким нашим прибором портит, ломает
его. Как же должны быть тонки, специализированы эти детали,
если пункты приложения других звуковых и механических раз-

173

дражителей остаются совершенно сохраненными, нетронутыми.
Едва ли такое изолированное разрушение можно будет когда-
нибудь произвести механическим или химическим путем. После
этого нельзя сомневаться в том, что, если мы теперь после меха-
нических разрушений коры иногда не видим изменений в пове-
дении животного, происходит это только оттого, что, как само
собой разумеется, мы еще не разложили поведения животного
на все его элементы, а число их должно быть подавляюще
огромно. А потому выпадение некоторых из них, естественно,
ускользает от нашего наблюдения.
Я позволил себе остановиться так долго на наших данных
для того, во-первых, чтобы ими дальше пользоваться при
критике опытов и выводов из них Лешли и, во-вторых, чтобы
показать еще раз, как плодотворно в настоящее время иссле-
дование больших полушарий, опирающееся на полную рефлек-
торную теорию со всеми ее принципами.
Что же выставляет против рефлекторной теории Лешли?
Чем он ее сокрушает? 1 Прежде всего совершенно очевидно, что
он представляет ее себе своеобразно. Произвольно, не справ-
ляясь с физиологией, он всю ее полагает только в структур-
ности, ни одним словом не упоминая о других ее основах.
Общепринято, что идея рефлекса идет от Декарта. А что же
было известно о детальной конструкции центральной нервной
системы, да еще в связи с ее деятельностью во время Декарта?
Ведь физиолого-анатомическое отделение чувствительных нер-
вов от двигательных произошло лишь в начале девятнадцатого
столетия. Ясно, что именно идея детерминизма составляла для
Декарта сущность понятия рефлекса и отсюда вытекало пред-
ставление Декарта о животном организме как о машине. Так
понимали рефлекс и все последующие физиологи, привязывая
отдельные деятельности организма к отдельным раздражите-
1 Так как опубликованная К. С. Лешли одновременно с его вышеуказан-
ной речью монография под заглавием «Brain mechanisms and intelligence* со-
держит более полно собственный экспериментальный материал автора, то я
в дальнейшем изложении буду иметь в виду и речь и эту монографию без-
различно, приводя из них факты, выводы и цитаты.

174

лям, выделяя при этом постепенно элементы нервной конструк-
ции в виде разных афферентных и эфферентных нервов и
в виде специальных путей и пунктов (центров) центральной
нервной системы и собирая, наконец, вместе с тем характерные
черты динамики этой последней системы.
Главные фактические основания, на которых утверждается
заключение Лешли о вредности рефлекторной теории в настоя-
щее время и рекомендуется новое представление о деятельности
мозга, берутся автором преимущественно из его собственного
экспериментального материала. Этот материал главным образом
состоит из опытов над белыми крысами, которые научаются
кратчайшему пробегу к отделению с едой в более или менее
сложном лабиринте. По опытам автора оказалось, что обучение
почти точно затрудняется тем более, чем более предварительно
разрушены полушария, и, кроме того, совершенно безраз-
лично, какие части их при этом подвергались разрушению, т. е.
результат определяется только массой остающихся полушарий.
После некоторых добавочных опытов автор приходит к заключе-
нию: «специфические корковые области и ассоциационные или
проекционные тракты несущественны для совершения более
сложных функций, которые скорее зависят от тотальной массы
нормальной ткани». Таким образом утверждается оригинальное,
но реально совершенно не представляемое положение, что именно
более сложные деятельности прибора производятся без участия
его специальных частей и главных связей, или, иначе сказать,
что целый прибор как-то действует отдельно от составляющих
его частей.
Итак, главнейший вопрос: почему решение лабиринтной за-
дачи правильно замедляется только в зависимости от величины
разрушенных полушарий, но безразлично в отношении места
разрушения? Вот здесь и приходится жалеть, что автор не дер-
жал в голове рефлекторную теорию с ее первым принципом де-
терминизации. Иначе первый вопрос, который автор должен
был бы себе поставить, обсуждая методику своих опытов, был бы
следующий: чем вообще могла быть решена лабиринтная задача
крысой? Ведь не могла же она решаться без всякого руководя-

175

щего раздражения, без какого бы то ни было знака. Если же
решиться на противоположное утверждение, как это ни трудно,,
то было обязательно показать, что действительно и без всяких
раздражений задача все же выполняется, т. е. предварительно надо
было у крысы разрушить все рецепторы разом. А кто же это»
делал и как это сделать! Если же, как естественно думать, для
решения задачи неизбежны знаки, известные раздражения, то раз-
рушение отдельных рецепторов или некоторых комбинаций из
них, конечно, недостаточно. Может быть, для реакции служат все
или почти все рецепторы, заменяя один другого в отдельности
или в некоторых комбинациях. А у крыс, при общеизвестных
условиях их жизни, это непременно и есть случай. Нетрудно,
представить себе, что при лабиринтной задаче крыса может
пользоваться и обонянием, и слухом, и зрением, и кожными, и
кинэстезическими раздражениями. А так как по всем полуша-
риям расположены в разных местах специальные области этих
рецепторов, а рассеянные представители элементов их находятся,,
вероятно, во всей массе полушарий, то постоянно остается воз-
можность решения задачи, сколько бы мы ни удаляли массы
больших полушарий, но, естественно, тем все более затруднен-
ная, чем меньше остается нетронутой корковой ткани. Если же
стоять на том, что крыса в разбираемом случае пользуется
только одним рецептором или некоторыми немногими из них
вместе, то это необходимо предварительно доказать специаль-
ными, не оставляющими никакого сомнения опытами, т. е. остав-
ляя действовать каждый врозь или в некоторых комбинациях*
исключая остальные. А таких опытов нет ни у автора, ни у кого*
другого, сколько я знаю.
Является очень странным, что автор совершенно не считается
со всеми этими возможностями и, действительно, не ставит себе
вопроса, что же является основанием преодоления крысой меха-
нических препятствий, какие раздражения, какие знаки служат
для соответствующих движений. Он ограничивается только опы-
тами разрушения отдельных рецепторов врозь и в некоторых
комбинациях, не уничтожающими навык, и кончает анализ факта-
навыка утверждением, что «важнейшими чертами лабиринтного.

176

навыка являются генерализация направления от специфических
поворотов лабиринта и развитие некоторой центральной органи-
зации, которой может поддерживаться чувство общего направле-
ния, невзирая на большие вариации положения тела и на специ-
фическое направление при беге». Поистине, можно сказать,
какая-то бестелесная реакция!
Добавочными опытами автора относительно лабиринтной
реакции были разные разрезы, подрезывания и перерезки как
полушарий, так и спинного мозга с целью исключения ассоциа-
ционных и проекционных трактов в полушариях и проводящих
путей в спинном мозгу. Но надо сказать, что все это, как хо-
рошо знают физиологи, только грубо приблизительные приемы,
а никак не решительные, и тем более, чем сложнее конструкции.
Это касается уже даже гораздо более грубой и простой перифе-
рической нервной системы. Физиологи хорошо знают, как
трудно вполне изолировать органы от нервных связей с целым
организмом, и часто только полное удаление органа из организма
дает в этом отношении абсолютную уверенность. Физиологи до-
статочно знакомы с разными перекрестками, петлями и т. д.
в периферической нервной системе. Припомним, например, слу-
чай с возвратной чувствительностью на спинномозговых кореш-
ках и снабжение одного мускула волокнами из разных корешков.
Во сколько же раз этот, так сказать, механический иммунитет
должен быть разнообразнее и тоньше в центральной нервной
системе при грандиозности существующих в ней связей! Мне ка-
жется, что до сих пор специально в физиологии нервной системы
недостаточно оценен и даже не формулируется ясно и постоянно
этот в высшей степени важный принцип. Ведь система организма
слагалась среди всех окружающих ее условий: термических,
электрических, бактерийных и других, и между ними также ме-
ханических условий, и должна была все их уравновесить, к ним
приспособиться, возможно предупредить или ограничить разру-
шительное их на себя действие. В нервной системе.и специально
в сложнейшем ее центральном отделе, управляющем всем орга-
низмом, объединяющем все частные деятельности организма,
этот принцип механической самозащиты, принцип механического

177

иммунитета должен был достигнуть высочайшего совершенства,
что, действительно, в массе случаев и оказывается. Раз мы сейчас
не можем претендовать на полное знание всех связей в централь-
ной нервной системе, то все наши опыты с разрезами, перерез-
ками и т. д. по существу являются во многих случаях только
отрицательными, т. е. мы не достигаем поставленной цели разъ-
единения потому, что прибор оказывается сложнее, так сказать,
самоурегулированнее, чем мы его себе представляем. А потому
на основании таких опытов делать решительные и далеко иду-
щие выводы является всегда рискованным.
В связи с нашим первым вопросом я коснусь вопроса о срав-
нительной сложности навыков, который исследовал автор, кос-
нусь главным образом ради оценки методов, им употребляемых.
Автор находит, что лабиринтный навык сложнее, чем навык раз-
личения разных интенсивностей освещения. Как же это доказы-
вается? Фактически оказывается наоборот, что навык в самом
сложном лабиринте завершается в 19 опытов, а второй навык
в 135 опытов, т. е. лабиринтный, в семь раз легче. Если срав-
нение сделать с самым простым из трех лабиринтов, применяе-
мых автором, то разница в трудности достигнет почти тридцати
раз. Несмотря на это, автор приходит к заключению о большей
сложности лабиринтного навыка. Делается это при помощи
разных объяснений; но, чтобы быть убедительным, он должен
был бы как-нибудь точно количественно определить значение
этих предполагаемых при объяснении факторов, так, чтобы они
все вместе не только покрыли фактическую разницу, но превра-
тили бы результат в противоположный.
При таком положении дела я не решился бы сказать, что
сложно и что просто. Разберем дело по существу. В движении
животного по лабиринту и в ящике с разным освещением в рас-
чет идет только поворот вправо или влево, а, конечно, не весь
акт локомоции. Для поворота в обоих случаях необходимы
знаки, специальные раздражения. Они имеются и тут и там. Но
дальше уже разница. В лабиринте поворотов несколько, в ящике
один. Следовательно, по этому признаку лабиринт труднее. Не
есть еще разница. В лабиринте знаки для поворотов разли-

178

чаются почти исключительно по качеству; например, прикосно-
вение при повороте в отверстиях перегородок происходит то пра-
вой, то левой стороной тела; работают при повороте мускулы то
правой, то левой стороны. То же относится до зрительных и
слуховых знаков. В ящике идет дело о количественной разнице.
Эти различия должны как-то уравновешиваться. А затем, ко-
нечно, должна вмешиваться и жизненная практика крысы, т. е.
большее или меньшее раннее знакомство с той или другой зада-
чей, как справедливо указывает на это и автор. Но также нельзя
не обратить внимания и на то, что в самом сложном лабиринте
задача чрезвычайно облегчается определенным ритмом, регуляр-
ным чередованием поворотов то вправо, то влево. С другой сто-
роны, в навыке с различением интенсивности освещения должно
иметь серьезное значение то, что усвоение этого навыка проис-
ходит под влиянием двух импульсов: пищи и разрушительного
раздражения (боли), тогда как в лабиринте навык определяет
только пища. И это, конечно, усложняет обстановку обучения.
А еще вопрос: два импульса способствуют или затрудняют обра-
зование навыка? Затем мы уже указали выше, что образование
системы эффектов — очень легкая и настойчивая вещь в нервной
деятельности. Таким образом в обоих методах, лабиринте и
ящике, в наличности — различные условия, и точное сравнение
трудности задачи становится почти невозможным. Все это вместе
с неопределенностью знаков в лабиринте, как мы видели выше,
делает всю методику автора в значительной степени проблема-
тичной.
Что наш автор более наклонен к теоретизированию, к выво-
дам, чем к изощрению в варьировании своих опытов (а это при
биологических опытах — основное требование), можно видеть на
следующих двух исследованиях его, относящихся к тому же
предмету.1 В одной из этих работ он исследует зрительный на-
вык на данную интенсивность освещения. Разрушив у крысы за-
1 К. S. L a s h 1 е у. The relation between cerebral mass, learning, and reten-
tion. Journ. Comp. Neur., vol. 41, № 1, 1926; The retention of motor habits
after destruction of the so-called motor areas in primates. Archives of Neurology
and Psychiatry, vol. 12, 1924.

179

тылочную треть полушарий, он находит, что образование зри-
тельного навыка не уменьшает даже быстроты по сравнению
с нормальными животными. Если же тот же навык образован
у нормальных животных, и теперь удаляется затылочная часть
полушарий, то навык исчезает и его приходится образовывать
вновь. Отсюда делается довольно смелый и довольно трудно
представляемый вывод, что процесс обучения вообще независим
от места повреждения, между тем как мнемонический след или
энграмма имеет определенную локализацию. А дело гораздо
проще. В затылочной доле, как известно, находится специальный
зрительный отдел, в который прежде всего и приходят раздра-
жения из глаза и где они вступают в функциональные связи как
между собой для образования сложных зрительных раздраже-
ний, так и непосредственно в условные связи с различными дея-
тельностями организма. Но так как кроме затылочной доли зри-
тельные волокна распространяются гораздо дальше, вероятно по
всей массе полушарий, то вне специальной доли они служат для
образования условных связей с различными деятельностями
организма лишь в виде более или менее элементарных зритель-
ных раздражений. И если бы Лешли образовал навык не на
интенсивность света, а на отдельный предмет, то навык исчез бы
после удаления затылочной доли и не образовался бы вновь,
и, таким образом, не оказалось бы разницы между местом обра-
зования навыка и местом мнемонического следа.
В другой работе Лешли делает опыты на обезьянах с дви-
гательной областью коры. Двигательный навык не исчезает после
удаления этой области. Из этого он заключает, что эта область
не имеет отношения к данному навыку. Но, во-первых, в его
трех опытах он не удаляет ее полностью; может быть, остаю-
щиеся части ее еще достаточны для механического навыка дан-
ной сложности. Эта вероятность устраняется у него не опытом,
а только рассуждением. Затем, может быть, что, кроме чрезвы-
чайно специализированного двигательного отдела, констатируе-
мого электрическим раздражением, есть менее специализирован-
ный и более распространенный отдел. По этим двум основаниям
необходимо более значительное усложнение механических задач.

180

Наконец почему автор не ослепил своих животных. Ведь несо-
мненно, что при совершении навыка играло роль и зрение, и
раздражение на двигательные аппараты, расположенные ниже,
могло замыкаться и через зрительные корковые волокна. Мы
имеем резкий пример этого на атактиках в случае спинной су-
хотки (tabes dorsalis). Атактик может стоять на одной ноге при
открытых глазах, а при закрытых падает. Следовательно, в пер-
вом случае он заменяет кинэстезические волокна зрительными.
Опять остановка необходимого дальнейшего экспериментиро-
вания под влиянием излюбленного отрицательного отношения
к детальной локализации.
Теперь обратимся к другим опытам и доводам автора, на-
правленным прямо против рефлекторной теории. При анализе
разных адэкватных раздражителей автор говорит, что, наверное,
не одни и те же рецепторные клетки могут участвовать при обра-
зовании навыка и его воспроизведении и что это всего очевиднее
при предметном зрении (pattern vision). Но, во-первых, мы видим
предметы, т. е. получаем определенные комбинированные зри-
тельные раздражения при помощи каждой части ретины, а не от
всей ретины разом. То же относится и до проекции ретины
в коре. Следовательно, это и есть основание, почему не будет
определенной связи данных рецепторных клеток с определенной
реакцией. Только когда мы изучаем предмет детально, мы поль-
зуемся временно fovea centralis, а обыкновенно каждый отдел ре-
тины служит для соответственной реакции на данный предмет.
Этот принцип относится и до проекции ретины в коре. Во-вто-
рых, что касается до тождественности реакции в случае геоме-
трической белой фигуры на черном фоне и при обратных све-
товых отношениях, при замещениях геометрических тел соответ-
ствующими контурными чертежами и даже при неполном чер-
теже, то, с одной стороны, к ней относится только что сказанное
выше, а с другой — этот случай давно исследован и значит он,
что сначала действуют только самые общие черты раздражителей
и затем только постепенно, под влиянием специальных условий,
происходит дальнейший анализ и начинают действовать более
специальные компоненты раздражителей. В данном случае сна-

181

чала раздражают только комбинации белых и черных точек без
точных взаимных отношений и размещений. И это доказывается
тем, что дальнейшими специальными опытами можно будет на-
верное отдифференцировать белую фигуру на черном фоне от
черной фигуры на белом фоне, т. е. специальным раздражителем
окажется взаимное расположение белого и черного. То же отно-
сится и до замещения геометрической фигуры контурным рисун-
ком и т. д. Все это — этапы анализа, т. е. только постепенно раз-
дражителями делаются все более детальные элементы раздражи-
телей.
В отделе реакций, т. е. в моторных аппаратах, автор указы-
вает, что крыса двигается правильно по лабиринту, несмотря на
то, что она то быстро несется, то движется медленно, то, нако-
нец, кружась, в случае повреждения мозжечка. И это для него
является возражением против определенной связи раздражения
с определенной реакцией. Однако крыса движется постоянно
вперед и поворачивает то влево, то вправо одними и теми же
мускулами во всех только что указанных случаях, а остальное —
прибавочное движение, обусловленное другими прибавочными
раздражениями. Затем, в случае исключения мускулов, при
образовании навыков, параличом и затем пользования ими по
излечении паралича, надо знать, отчего и где происходит пара-
лич. Ведь мы имеем огромный ряд координированных центров,
расположенных с конца спиннного мозга до полушарий, и к ним
ко всем могут быть провода от полушарий. Дальше мы знаем,
что при каждом думаний о движении мы производим его факти-
чески абортивно. Следовательно, иннервационный процесс может
быть, хоть и не осуществляется в действительности. Затем, если
раздражение не может разрешаться по ближайшему пути, то оно
на основании суммации и иррадиации должно перейти на бли-
жайшие пункты. Разве не знаем мы давно случая, что обезглав-
ленная лягушка, стирающая нанесенную кислоту на бедре одной
конечности лапкой той же конечности, если она не может сде-
лать этого вследствие удаления лапки, пользуется для этого,
после нескольких неудачных попыток искалеченной конечности,
лапкой другой конечности?

182

Указание на отсутствие стереотипности при некоторых фор-
мах движения, например при делании гнезд птицами, тоже
основано на недоразумении. Индивидуальное приспособление су-
ществует на всем протяжении животного мира. Это и есть услов-
ный рефлекс, условная реакция, осуществляющаяся на принципе
одновременности. Наконец указание на однообразие граммати-
ческих форм совершенно совпадает с нашим ранее приведенным
фактом выработки системности в нервных процессах работаю-
щих полушарий. Это и есть совмещение, слитие конструкции
с динамикой. Пусть мы не можем сейчас представить себе отчет-
ливо, как это происходит; но это, наверное, лишь потому, что
еще не знаем полностью ни конструкции, ни механизма динами-
ческих процессов.
Я нахожу излишним останавливаться дальше на доводах
автора против значения конструкции в центральной нервной
системе. Общее во всем этом то, что он совершенно не думает
об уже известной, а тем более возможной, сложности этой кон-
струкции, постоянно предубежденно упрощая ее до самой про-
стой схемы физиологического учебника, которая своей целью
имеет только указать на непременную связь раздражения
с эффектом — и не больше.
Что же наш автор предлагает взамен забракованной им реф-
лекторной теории? Ничего, кроме самых отдаленных и совер-
шенно не оправдываемых аналогий. Неужели можно в вопросе
о высшем мозговом механизме, в целях его разрешения, указы-
вать на ткань губок и гидроидов или на эмбриональную ткань,
когда мы в высшем отделе головного мозга высших животных до
человека включительно имеем вершину дифференциации живого
вещества! Но во всяком случае, признавая абсолютную свободу
предположений, мы вправе требовать от автора хоть самой
предварительной и элементарной программы определенных задач
для ближайшего и плодотворного экспериментирования над этим
отделом, программы, более выгодной сравнительно с рефлектор-
ной теорией, программы, способной энергично двигать вперед
проблему церебральных функций. Но ее нет, и нет у автора. На-
стоящая законная научная теория должна не только охватывать

183

весь существующий материал, но и открывать* широкую возмож-
ность дальнейшего изучения и, позволительно сказать, безгра-
ничного экспериментирования.
В таком положении сейчас и находится рефлекторная теория.
Кто будет отрицать чрезвычайную, едва ли кем сколько-нибудь
соответственно представляемую, сложность структуры централь-
ной нервной системы в ее высшем представителе в виде голов-
ного мозга человека и необходимость все более углубленного ее
изучения усовершенствованными методами? С другой стороны,
точно так же человеческий ум продолжает стоять подавленным
загадочностью его собственной деятельности.
Рефлекторная теория стремится дать возможный отчет непре-
менно в том и другом вместе и понять таким образом эту изу-
мительную, трудно постигаемую, игру на этом чрезвычайном
приборе из приборов. А возможность экспериментирования над
головным мозгом и специально над его высшим отделом с реф-
лекторной теорией в руках, с ее требованием постоянной детер-
минизации и неустанного анализирования и синтезирования под-
лежащих явлений, действительно безгранична. Это я чувствовал
и видел беспрерывно в продолжение последних тридцати лет, и
притом чем дальше, тем все больше и больше.
Раз я впервые выступаю в психологической литературе, мне
представляется уместным, с одной стороны, остановиться на не-
которых тенденциях в психологии, не соответствующих, по моему
мнению, цели успешного исследования, а с другой — резче под-
черкнуть мою точку зрения на наше общее дело.
Я — психолог-эмпирик и психологическую литературу знаю
только по нескольким руководствам психологии и совершенно
ничтожному, сравнительно с существующим материалом, количе-
ству прочитанных мной психологических статей; но был с поры
сознательной жизни и остаюсь постоянным наблюдателем и ана-
литиком самого себя и других в доступном мне жизненном кру-
гозоре, причисляя к нему и художественную литературу с жан-
ровой живописью. Я решительно отрицаю и чувствую сильное
нерасположение ко всякой теории, претендующей на полный
обхват всего того, что составляет наш субъективный мир, но я

184

не могу отказаться от анализа его, от простого понимания его на
отдельных пунктах. А это понимание должно сводиться на согла-
сие его отдельных явлений с данными нашего современного по-
ложительного естественно-научного знания. Для этого же необ-
ходимо постоянно самым тщательным образом пробовать прила-
гать эти данные ко всякому отдельному явлению. Сейчас, я
убежден в этом, чисто физиологическое понимание многого того,
что прежде называлось психической деятельностью, стало на
твердую почву, и при анализе поведения высшего животного до
человека включительно законно прилагать всяческие усилия по-
нимать явления чисто физиологически, на основе установленных
физиологических процессов. А между тем мне ясно, что многие
психологи ревниво, так сказать, оберегают поведение животного
и человека от таких чисто физиологических объяснений, постоянно
их игнорируя и не пробуя прилагать их сколько-нибудь объек-
тивно,
Для подтверждения только что высказанного я беру два наи-
более простых случая: один мой и другой у проф. Келера.
Можно бы их представить множество и гораздо более сложных»
Когда мы вырабатывали методику подкармливания животного
во время экспериментирования на расстоянии, то перепробовали
много разных приемов. Между прочим такой. Перед собакой на-
ходилась постоянно пустая тарелка, в которую сверху опускалась
металлическая трубка с сосудом вверху, содержащим мясо-сухар-
ный порошок, служивший обычно для подкармливания наших
животных во время опыта. На границе соединения верхнего со-
суда с трубкой был клапан, который посредством воздушной пе-
редачи в нужный момент открывался, и порция порошка посту-
пала в трубку, а из нее высыпалась на тарелку, где и съедалась
животным. Клапан не был вполне исправным и при сотрясении
трубки допускал некоторое поступление порошка из сосуда в та-
релку. Собака быстро научилась этим пользоваться — самостоя-
тельно вытрясать порошок. Сотрясение же трубки почти по-
стоянно происходило, когда собака ела поданную ей порцию еды
и при этом прикасалась к трубке. Это, конечно, совершенно»
то же, что обычно происходит при обучении собаки подавать

185

лапу. В нашем лабораторном случае учила обстановка жизни
вообще, а здесь часть обстановки — человек. В последнем слу-
чае слова: «лапу», «дай» и т. п., кожное раздражение прикосно-
вения при поднятии лапы, кинэстезическое раздражение, сопро-
вождающее поднятие лапы, и, наконец, зрительное раздражение
от дрессировщика сопровождались едой, т. е. связывались с пи-
щевым безусловным раздражителем. Абсолютно то же самое
в нашем случае: шум от сотрясения трубки, кожное раздражение
от прикосновения к трубке, кинэстезическое раздражение при
толкании трубки и, наконец, вид трубки — все это так же свя-
залось с актом еды, с раздражением пищевого центра. Произо-
шло это, конечно, на основании принципа ассоциации по одно-
временности, представило собой условный рефлекс. Затем здесь
выступают еще два отчетливых физиологических факта. Во-пер-
вых, что определенное кинэстезическое раздражение, в данном
случае, вероятно, условно (в низших отделах центральной нерв-
ной системы — безусловно), связано с производством того дви-
жения, которое его — это кинэстезическое раздражение — поро-
дило. А во-вторых, когда два нервных пункта связаны, объеди-
нены, нервные процессы двигаются, идут между ними в обоих
направлениях. Если признать абсолютную законность односто-
роннего проведения нервных процессов во всех пунктах цен-
тральной нервной системы, то в данном случае придется принять
добавочную обратного направления связь между этими пунк-
тами, т. е. допустить существование добавочного неврона, их свя-
зывающего. Когда за поднятием лапы дается еда, раздражение
несомненно идет из кинэстезического пункта к пищевому центру.
Когда же связь образована, и собака, имея пищевое возбужде-
ние, сама подает лапу, очевидно, раздражение идет в обратном
направлении.
Я понимать этот факт иначе не могу. Почему это только про-
стая ассоциация, как то обыкновенно принимают психологи, а от-
нюдь не акт понимания, догадливости, хотя бы и элементарных,
мне остается неясным.
Другой пример беру из книги В. Келера («Intelligenzprüfungen
an Menschenaffen») тоже относительно собаки. Собака находится

186

в большой клетке, расположенной на открытом пространстве.
Две противоположные стенки клетки сплошные, через которые
ничего не видно. Из других двух противоположных стенок одна
решетчатая, через которую видно свободное пространство, другая
имеет открытую дверь. Собака стоит в клетке перед решеткой,
а вдали от нее перед клеткой кладется кусок мяса. Как только
собака видит это, она поворачивается назад, проходит в дверь,
огибает клетку и забирает мясо. Но если мясо лежит совсем
около решетки, то собака тщетно толчется около решетки, ста-
раясь достать мясо через решетку, а дверью не пользуется. Что
это значит? Келер не пробует решать этот вопрос. С условными
рефлексами в руках мы легко понимаем дело. Близлежащее мясо
сильно раздражает запаховый центр собаки, и этот центр по за-
кону отрицательной индукции сильно тормозит остальные анали-
заторы, остальные отделы полушарий, и таким образом следы
двери и обходного пути остаются заторможенными, т. е собака,
выражаясь субъективно, временно позабывает о них. В первом
случае, в отсутствие сильного запахового раздражения, эти следы
остаются мало или совсем незаторможенными и ведут собаку
более верно к цели. Во всяком случае такое понимание дела
вполне подлежит и заслуживает дальнейшей точной эксперимен-
тальной проверки. В случае подтверждения его опыт воспроиз-
водил бы механизм нашей задумчивости, сильного сосредоточе-
ния мысли на чем-нибудь, когда мы не видим и не слышим, что
происходит перед нами, или, — что то же, — воспроизводил бы
механизм так называемого ослепления под влиянием страсти.
Я уверен, что при настойчивом экспериментировании многие
другие и более сложные случаи поведения животного и человека
также оказались бы понятными с точки зрения многих установ-
ленных правил высшей нервной деятельности.
Второй пункт, на котором я остановлюсь, касается вопроса
о значении цели и намерения в психологических исследованиях.
Мне кажется, что на этом пункте происходит постоянное смеше-
ние разных вещей.
Перед нами грандиозный факт развития природы от перво-
начального состояния в виде туманности в бесконечном про-

187

странстве до человеческого существа на нашей планете, в виде,
грубо говоря, фаз: солнечные системы, планетная система, мерт-
вая и живая часть земной природы.
На живом веществе мы особенно ярко видим фазы развития
в виде филогенеза и онтогенеза. Мы еще не знаем и, вероятно,
еще долго не будем знать ни общего закона развития, ни всех
его последовательных фаз. Но видя его проявления, мы антро-
поморфически, субъективно, как вообще, так и на отдельных фа-
зах, заменяем знание закона словами «цель», «намерение», т. е.
повторяем только факт, ничего не прибавляя к его настоящему
знанию. При истинном же изучении отдельных систем природы,
до человека включительно, из которых она состоит, все сводится
лишь на констатирование как внутренних, так и внешних условий
существования этих систем, иначе говоря, на изучение их меха-
низма; и втискивание в это исследование идеи цели вообще и
есть смешение разных вещей и помеха доступному нам сейчас
плодотворному исследованию. Идея возможной цели при изуче-
нии каждой системы может служить только как пособие, как
прием научного воображения, ради постановки новых вопросов
и всяческого варьирования экспериментов, как и в случае зна-
комства с неизвестной нам машиной, поделкой человеческих
рук, а не как окончательная цель.
С данным пунктом естественно связывается следующий во-
прос — о свободе воли. Вопрос, конечно, высочайшей жизненной
важности. Но мне кажется, есть возможность обсуждения его
одновременно строго научно (в рамках современного точного
естествознания) и вместе не противореча общечеловеческому
ощущению и не внося путаницы в жизненную постановку его.
Человек есть, конечно, система (грубее говоря — машина),
как и всякая другая в природе, подчиняющаяся неизбежным и
единым для всей природы законам; но система, в горизонте на-
шего современного научного видения единственная по высочай-
шему саморегулированию. Разнообразно саморегулирующиеся
машины мы уже достаточно знаем между изделиями человече-
ских рук. С этой точки зрения метод изучения системы-чело-
века тот же, как и всякой другой системы: разложение на части,

188

изучение значения каждой части, изучение связи частей, изуче-
ние соотношения с окружающей средой и в конце концов пони-
мание, на основании всего этого, ее общей работы и управление
ею, если это в средствах человека. Но наша система в высочай-
шей степени саморегулирующаяся, сама себя поддерживающая,
восстановляющая, поправляющая и даже совершенствующая.
Главнейшее, сильнейшее и постоянно остающееся впечатление от
изучения высшей нервной деятельности нашим методом — это
чрезвычайная пластичность этой деятельности, ее огромные воз-
можности: ничто не остается неподвижным, неподатливым, а все
всегда может быть достигнуто, изменяться к лучшему, лишь бы
были осуществлены соответствующие условия.
Система (машина) и человек со всеми его идеалами, стрем-
лениями и достижениями — какое, казалось бы на первый
взгляд, ужасающе дисгармоническое сопоставление! Но так ли
это? И с развитой точки зрения разве человек не верх природы,
не высшее олицетворение ресурсов беспредельной природы, не
осуществление ее могучих, еще неизведанных законов! Разве это
не может поддерживать достоинство человека, наполнять его
высшим удовлетворением?! А жизненно остается все то же, что
и при идее о свободе воли с ее личной, общественной и государ-
ственной ответственностью: во мне остается возможность, а от-
сюда и обязанность для меня, знать себя и постоянно, пользуясь
этим знанием, держать себя на высоте моих средств. Разве обще-
ственные и государственные обязанности и требования — не
условия, которые предъявляются к моей системе и должны в ней
производить соответствующие реакции в интересах целостности
и усовершенствования системы?!

189

LI. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ НЕВРОЗЫ 1
Я сообщаю нераздельно результаты работы моей вместе
с моими сотрудниками. Материал наш в настоящее время до-
вольно значителен, и теперь, здесь, я могу передать из него,
конечно, лишь очень немногое и общее.
Под неврозами мы понимаем хронические (продолжающиеся
недели, месяцы и даже годы) отклонения высшей нервной дея-
тельности от нормы. Для нас высшая нервная деятельность обна-
руживается главным образом в системе условных положительных
и отрицательных рефлексов на всевозможнейшие раздражения и
частью (в незначительной степени) в общем поведении наших
животных (собак).
Моменты, порождавшие до сих пор неврозы у наших живот-
ных, были следующие: во-первых, слишком сильные или слиш-
ком сложные раздражители; во-вторых, перенапряжение тормоз-
ного процесса; в-третьих, столкновение (непосредственное следо-
вание) обоих противоположных нервных процессов и, наконец,
в-четвертых, кастрация.
Неврозы проявлялись в ослаблении обоих процессов порознь
или вместе, в хаотической нервной деятельности и в различных
фазах гипнотического состояния. Различные комбинации этих
симптомов представляли совершенно определенные картины за-
болеваний.
1 Доклад на I Международном неврологическом конгрессе в Берне, про-
читанный на немецком языке 3 сентября 1931 г. (Experimentelle Neurosen.
Deutsch. Ztschr. f. Nervenheilk., Bd. 124, 1932, S. 137—139. — Ред.).

190

Существенным при этом оказалось следующее. Наступает ли
заболевание или нет, проявляется ли оно в той или другой
форме — это зависит от типа нервной системы данного живот-
ного.
На основании наших исследований мы должны были устано-
вить три главных типа. Центральный — идеальный, подлинно
нормальный тип, у которого оба противоположные нервные про-
цесса находятся в равновесии. Этот тип представился нам в двух
вариациях: спокойных, солидных животных и, с другой стороны,
наоборот — очень оживленных, подвижных животных. Два дру-
гие типа — крайние: один сильный, по всей вероятности, слиш-
ком сильный, но, однако, не совершенно нормальный тип, по-
тому что у него относительно слаб процесс торможения; и дру-
гой — слабый тип, у которого оба процесса слабы, но особенно
слаб тормозной процесс. Мне кажется, что наша классификация
типов нервных систем наиболее совпадает с классической класси-
фикацией темпераментов Гиппократа.
Для краткости в качестве примера я изложу несколько бо-
лее подробно только наши новейшие опыты (д-ра М. К. Петро-
вой) на кастрированных животных.
При обычных условиях у животных центрального типа явное
заболевание после кастрации наблюдается только в течение ме-
сяца; дальше животное держится нормально. Лишь при повы-
шенной возбудимости было возможно убедиться в константном
понижении работоспособности корковых клеток. Возбудимость же,
в случае пищевых условных рефлексов, легко изменить посред-
ством различных степеней голодания.
У менее сильного типа явное патологическое состояние после
кастрации продолжается многие месяцы, до года и более, и
улучшается лишь постепенно. На таких животных чрезвычайно
резко выступает временно восстанавливающее норму действие
регулярного перерыва наших опытов или бромирования. При
обычной ежедневной работе условные рефлексы хаотичны. Пере-
рывы в три дня между опытами обусловливают совершенно нор-
мальное течение рефлексов. Этот факт делает совершенно оче-
видным, что каждый наш опыт представляет собой серьезную

191

нервную работу. При бромировании нормальная деятель-
ность восстанавливается и сохраняется и при ежедневных
опытах.
Неожиданно и очень своеобразно при этом следующее об-
стоятельство. Более или менее сильные типы непосредственно
после кастрации обыкновенно обнаруживают понижение работо-
способности нервной системы: положительные условные реф-
лексы становятся меньше. У слабого типа — наоборот. Услов-
ные рефлексы после кастрации на несколько недель делаются
больше. Только позже наступает резкая слабость корковых кле-
ток, причем в этом случае бромирование уже не улучшает,
а ухудшает положение. Этот своеобразный факт также может
быть удовлетворительно разъяснен, но сейчас я не имею воз-
можности останавливаться на деталях.
Я должен кончать.
Серьезно аналогировать невротические состояния наших собак
с различными неврозами людей нам, физиологам, не знакомым
основательно с человеческой невропатологией, является задачей
едва ли доступной. JHo я убежден, однако, что разрешение или
существенное благоприятствование разрешению многих важных
вопросов об этиологии, естественной систематизации, механизме
и, наконец, лечении неврозов у людей находится в руках экспе-
риментатора на животных.1
1 Относительно некоторых из этих пунктов, как мне кажется, сейчас
получилось специальное подтверждение с клинической стороны.
Производя искусственно у наших собак отклонение высшей нервной дея-
тельности от нормы, мы видели от одних и тех же приемов — трудных нерв-
ных задач — у собак разных типов нервной системы две разных формы нерв-
ного заболевания, два разных невроза.
У собаки возбудимой (и вместе сильной) невроз состоял в почти совер-
шенном исчезании тормозных рефлексов, т. е. чрезвычайном ослаблении,
почти до нуля, тормозного процесса. У другой, тормозимой (и вместе сла-
бой) собаки исчезли все положительные условные рефлексы, и она пришла
а очень вялое, в нашей обстановке сонливое, состояние. При этом невроз
первой собаки быстро поддался брому, излечился радикально. На второй
собаке та же доза брома скорее ухудшила положение дела и излечение про-

192

Поэтому главная цель моего участия в настоящем Кон-
грессе — горячо рекомендовать невропатологам работу с нор-
мальными и патологическими условными рефлексами.
изошло очень медленно, только благодаря продолжительному отдыху, т. е,
перерыву опытов с условными рефлексами.
Незнакомые с клиникой неврозов, мы сначала ошибочно, хотя и руко-
водствуясь некоторыми соображениями, невроз первой собаки назвали невра-
стенией, а второй — истерией. В позднейшее время мы нашли более соответ-
ственным невроз первой собаки назвать гиперстенией, а для невроза второй
собаки сохранить название неврастении, относя, может быть более верно,
термин истерия к другим расстройствам нервной системы, которые обнару-
живаются теперь в наших опытах под действием других причин.
На только что происходившем международном неврологическом кон-
грессе, на котором был сделан настоящий доклад, д-р Спонди пришел
в своем докладе к заключению, что теперешняя клиническая форма неврасте-
нии должна быть разложена на два различных невроза, приуроченных
к двум противоположным конституциям и очень отвечающих, по моему мне-
нию, нашим коротко описанным выше неврозам.

193

ГЛАВЫ LII-LXIII
(1932-1936 гг.)
ДОБАВЛЕНИЕ
К ШЕСТОМУ ИЗДАНИЮ
(1938 г.)

194 пустая

195

LII. ПРОБА ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ
СИМПТОМОЛОГИИ ИСТЕРИИ 1
Глубокоуважаемому товарищу Але-
ксею Васильевичу Мартынову ./с со-
рокалетию его выдающейся научной,
учительской и практической деятель-
ности посвящается благодарным авто-
ром.
Ленинград. Апрель 1932.
Объективное изучение высшей нервной деятельности методом
условных рефлексов так подвинулось вперед, расширилось и
углубилось, что не кажется очень рискованным пробовать фи-
зиологически понимать, анализировать такую сложную патологи-
ческую картину, которую представляет собой истерия во всех ее
проявлениях, хотя истерия считается всеми клиницистами ду-
шевной болезнью целиком или по преимуществу, психогенной
реакцией на окружающее.
Таким образом это есть вместе с тем испытание того, на-
сколько учение об условных рефлексах вправе претендовать на
физиологическое объяснение так называемых психических явлений.
И здесь опять, к сожалению, нельзя обойтись без физиологи-
ческого введения, хотя бы и очень краткого. Все еще и на своей
родине условные рефлексы относительно мало известны, а, кроме
того, учение о них так быстро развивается, что многое и важное из
этого учения даже и не опубликовано и здесь сообщается впервые.
1 L'Encephale, t. XXVIII, № 4, 1933 (Essai dune interpretation physio-
logique de rhysterie. L'Encephale... 1933, p. 285—293. — См. также: Изд.
АН СССР, Л, 1932, 36 стр. — Ред.).

196

1
Условные рефлексы, постоянно накопляемые в течение инди-
видуальной жизни животных и человека, образуются в больших
полушариях, или вообще в самом высшем отделе центральной
нервной системы животных. Они представляют дальнейшее
усложнение обыкновенных безусловных рефлексов, т. е. данных
со дня рождения в организации центральной нервной системы.
Биологический смысл условных рефлексов тот, что немного-
численные внешние возбудители безусловных рефлексов при
определенном условии (совпадении во времени) временно связы-
ваются с бесчисленными явлениями окружающей среды как сиг-
налами этих возбудителей. Через это все органические деятель-
ности, представляющие собой эффекты безусловных рефлексов,
приходят в более тонкое и в более точное соотношение с окру-
жающей средой в ее все больших и больших районах. Учение об
условных рефлексах, или физиология высшей нервной деятель-
ности, занимается изучением законов динамики этих рефлексов
при нормальной и патологической жизни.
Деятельность больших полушарий, как, надо думать, и всей
центральной нервной системы с ее двумя процессами — раздра-
жения и торможения, управляется двумя основными законами:
законом иррадиирования и концентрирования каждого из этих
процессов и законом их взаимной индукции. Опыты над нор-
мальной деятельностью коры позволяют сделать вывод, что при
слабом напряжении этих процессов они с первого момента и
с места их возникновения иррадиируют, при достаточно силь-
ном — концентрируются и при чрезвычайно сильном — опять
иррадиируют. Когда процессы концентрируются, они индуци-
руют противоположный процесс как в периферии во время дей-
ствия, так и на месте действия по окончании его.
Благодаря иррадиированию раздражительного процесса во
всей центральной нервной системе осуществляется суммацион-
ный рефлекс. Волна от нового раздражения, распространяясь,
суммируется с существующим местным раздражением, явным
или латентным, обнаруживая в последнем случае скрытый очаг

197

раздражения. В больших полушариях, при их усложненной кон-
струкции и чрезвычайной реактивности, запечатлеваемости, ирра-
диирование раздражительного процесса ведет к образованию
временной условной связи, условного рефлекса, ассоциации. В то
время как суммационный рефлекс есть моментальное и скоропре-
ходящее явление, условный рефлекс есть постепенно укрепляю-
щееся при вышеуказанном условии хроническое явление, пред-
ставляющее характерный процесс коры.
При концентрировании раздражительного процесса на протя-
жении всей центральной нервной системы мы встречаемся с явле-
нием торможения как обнаружением закона индукции. Пункт
концентрирования раздражения на большем или меньшем протя-
жении окружается процессом торможения — явление отрицатель-
ной индукции. Отрицательная индукция дает себя знать как на
безусловных, так и на условных рефлексах. Торможение проис-
ходит полностью сейчас же, выступает всегда и держится не
только пока существует произведшее его раздражение, но может
продолжаться некоторое время и потом. Его действие тем глубже,
шире и продолжительнее, чем сильнее раздражение и чем меньше
положительный тонус окружающей мозговой массы. Отрицатель-
ная индукция действует как между мелкими пунктами мозга, гак
и между большими отделами его. Мы называем это торможе-
нием внешним, пассивным и, можно прибавить еще, безусловным.
Раньше это давно известное явление часто называлось борьбой
нервных центров, чем подчеркивался факт физиологического
преимущества или, так сказать, предпочтения в определенный мо-
мент одной нервной деятельности перед другой.
В больших полушариях обнаруживаются, кроме указанного
торможения, еще и другие виды или случаи торможения, хотя
имеется основание принимать, что физико-химический процесс
во всех этих случаях один и тот же. Это, во-первых, торможение,
которое постоянно то корригирует условную связь, когда услов-
ный раздражитель как сигнальный не сопровождается сигнали-
зируемым раздражителем совсем, в отдельных случаях временно
или в других — с сильным запаздыванием, соответственно сдер-
живая раздражительный процесс; то, крайне дробясь, разграни-

198

чивает, дифференцирует условные положительные агенты от бес-
численных сходственных, близких отрицательных агентов. Оно
происходит само по себе при указанных условиях, при этом по-
степенно нарастает, усиливается и может тренироваться, совер-
шенствоваться. Это торможение также может связываться со
всяким индифферентным внешним раздражителем, если действие
последнего совпадает некоторое время с нахождением его
в коре — и тогда этот раздражитель начинает сам по себе вызы-
вать тормозной процесс в коре. Это специально корковое тормо-
жение, как ясно после сказанного, вместе с условной связью
играет огромную роль в приспособлении к окружающей обста-
новке, постоянно целесообразно анализируя раздражения, исхо-
дящие из этой обстановки. Описанный вид, или случай тормо-
жения мы назвали внутренним, активным торможением. Ему же
вообще можно было бы придать и прилагательное «условного».
Во-вторых, в коре наблюдается и еще особенный случай тормо-
жения. Как правило, при всех прочих равных условиях, эффект
условного раздражителя держится параллельно интенсивности
физической силы раздражителя, но до известной границы вверх
(вероятно, также и вниз). За этой верхней границей эффект не
становится больше, а иногда — даже меньше. Мы говорим тогда,
что такой раздражитель начинает на этой высоте вызывать не
раздражение, а торможение. Все явление мы толкуем так, что
у данной корковой клетки есть предел работоспособности, т. е.
функционального разрушения, так сказать, безопасного, легко
возмещаемого, и возникающее торможение при сверхмаксималь-
ном раздражении охраняет этот предел. Это торможение тем
больше, чем значительнее сверхмаксимальность раздражителей;
при этом эффект раздражения держится или на максимальной
высоте, что чаще, или спускается ниже при слишком большой
сверхмаксимальности. Это торможение можно было бы назвать
запредельным.
Предел работоспособности корковых клеток не есть постоян-
ная величина, но изменяющаяся как остро, так и хронически:
при истощении, при гипнотизации, при заболевании и старости
предел этот понижается все более и более, и вместе с этим

199

в окружающей среде оказывается теперь все больше и больше
для данной клетки сверхмаксимальных, тормозящих раздраже-
ний. Кроме того, здесь же надо отметить следующий важный
факт. Когда чем-либо нормально или искусственно, например
посредством химических веществ, повышается возбудимость, ла-
бильность корковых клеток, т. е. наступает более стремительное
их функциональное разрушение или работа, то тем больше преж-
них субмаксимальных и максимальных раздражителей делается
сверхмаксимальными, влекущими за собой торможение, общее
понижение условнорефлекторной деятельности.
Остается нерешенным вопрос: как относятся последние два
случая торможения к первому универсальному случаю отрица-
тельной индукции? Если они действительно только некоторое
видоизменение его, то какое и как это видоизменение происходит
в связи с особенностями коры? Вероятно, запредельное тормо-
жение ближе, родственнее внешнему, пассивному торможению,
чем внутреннему, активному, так как оно возникает так же
сразу, без выработки, и не тренируется, как внутреннее.
Оба эти корковые торможения тоже движутся, распростра-
няются по мозговой массе. Особенно много и разнообразных
опытов в отношении движения поставлено специально на первом
корковом торможении, внутреннем торможении. В этих опытах
торможение двигалось как бы перед глазами.
Не может подлежать сомнению, что оно, распространяясь и
углубляясь, образует разные степени гипнотического состояния и
при максимальном распространении вниз из больших полушарий
по головному мозгу составляет собой нормальный сон. Обращает
на себя особенное внимание, даже на нашем экспериментальном
объекте (собаке), разнообразие и многочисленность стадий гип-
ноза, в своем начале даже почти не отличимого от бодрого со-
стояния. Из этих стадий в отношении интенсивности торможе-
ния особенно заслуживают упоминания так называемые уравни-
тельная, парадоксальная и ультрапарадоксальная фазы. Услов-
ные раздражители разной физической интенсивности, вместо
того чтобы, как в бодром состоянии, соответственно этой интен-
сивности давать разного размера эффекты, теперь дают одина-

200

новые или даже обратные, извращенные. В более редких фазах
извращение доходит до того, что действуют положительно только
тормозные условные раздражители, а положительные делаются
тормозящими. В отношении экстенсивности торможения наблю-
даются функциональные раздробления, диссоциации как коры,
так и остального головного мозга на большие или меньшие от-
делы. Особенно в коре часто изолируется двигательная область
от остальной части полушарий, а также совершенно отчетливо
выступает функциональное разъединение в самой двигательной
области.
Остается искренно жалеть, что до сих пор впечатление от
этих лабораторных опытов ослабляется соперничеством с так на-
зываемым центром сна клиницистов и некоторых физиологов.
Между тем дело может быть понято удовлетворительным, при-
миряющим образом со следующей, как мне кажется, вполне
оправдываемой фактически, точки зрения. Едва ли может подле-
жать сомнению, что существуют два механизма возникновения
сна, что надо различать сон активный и сон пассивный. Сон
активный — тот, который исходит из больших полушарий и ко-
торый основан на активном процессе торможения, впервые воз-
никающем в больших полушариях и отсюда распространяю-
щемся на нижележащие отделы мозга; и сон пассивный — про-
исходящий вследствие уменьшения, ограничения возбуждающих
импульсов, падающих на высшие отделы головного мозга (не
только на большие полушария, но и на ближайшую к ним под-
корку).
Возбуждающие импульсы — это, с одной стороны, внешние
раздражения, достигающие до мозга через внешние рецепторы,
с другой — внутренние раздражения, обусловленные работой
внутренних органов и передаваемые в верхние отделы головного
мозга из центральной нервной области, регулирующей вегетатив-
ные деятельности организма.
Первые случаи пассивного сна в особенно резкой форме —
давний известный клинический случай Штрюмпеля, аналогичный
ему новейший экспериментальный факт проф. А. Д. Сперанского
и В. С. Галкина, когда после периферического разрушения трех

201

рецепторов: обонятельного, слухового и зрительного — собака
впадает в глубочайшее и хроническое (продолжающееся недели
и месяцы) сонное состояние. Вторые случаи пассивного сна —
клинические случаи, поведшие к признанию так называемого
«центра сна» клиницистов и некоторых экспериментаторов.
Аналогичный в этом отношении сну пример мы имеем в фи-
зиологии мышечной ткани. В силу особенной физиологической
постановки скелетная мышца только сокращается активно под
влиянием своего двигательного нерва, расслабляется же пассивно,
а гладкая мышца и сокращается и расслабляется активно под
влиянием двух особых нервов: положительного и задерживаю-
щего.
Точно так же, как при концентрировании раздражительного
процесса, и при концентрировании тормозного процесса высту-
пает как обнаружение закона взаимной индукции явление про-
тивоположного процесса, теперь, следовательно, раздражитель-
ного. Пункт концентрирования торможения на большем или
меньшем протяжении окружается процессом повышенной возбу-
димости — явление положительной индукции. Положительная
индукция дает себя знать как на безусловных, так и на услов-
ных рефлексах. Повышенная возбудимость происходит или сей-
час же, или через некоторый период постепенно концентрирую-
щегося торможения и существует не только во время продол-
жающегося торможения, но и некоторое время потом, иногда
довольно значительное. Положительная индукция обнаружи-
вается как между мелкими пунктами коры, так и между боль-
шими отделами мозга.
Затем я остановлюсь на некоторых отдельных пунктах фи-
зиологии высшей нервной деятельности, имеющих большее или
меньшее значение при физиологическом анализе симптомологии
истерии.
Связь организма с окружающей средой через условные сиг-
нальные агенты тем совершеннее, чем больше большими полуша-
риями анализируются и синтезируются эти агенты, соответ-
ственно крайней сложности и постоянным колебаниям этой
среды. Синтезирование осуществляется процессом условной

202

связи. Анализирование, дифференцирование положительных
условных агентов от тормозных основывается на процессе взаим-
ной индукции; разъединение разных положительных агентов, т. е.
связанных с различными безусловными рефлексами, происходит
при помощи процесса концентрирования (новые опыты Рик-
мана). Таким образом для точного анализа требуется доста-
точно сильное напряжение как тормозного, так и раздражитель-
ного процесса.
Затем особенное значение при физиологическом изучении
истерии получают наши данные относительно типов нервной си-
стемы. Мы выделяем прежде всего очень сильных животных, но
неуравновешенных, у которых постоянно тормозной процесс от-
носительно отстает, не соответствует раздражительному процессу.
При трудных нервных задачах, с затребованием значительного
торможения, эти животные почти совсем теряют тормозную
функцию (особый невроз) и делаются в высшей степени беспо-
койными до мучительности, причем это беспокойное, мучитель-
ное состояние иногда периодически сменяется на состояние деп-
рессии, сонливости. Животные этой категории в их общем пове-
дении агрессивны, задорны, несдержанны. Мы называем таких
собак возбудимыми или холериками. Затем следует тип сильных
и вместе уравновешенных животных, у которых оба процесса
стоят на равной высоте, почему этих животных нам трудно или
часто невозможно сделать нервнобольными посредством трудных
задач. Этот тип является в двух формах: спокойной (флегмати-
ков) и очень оживленной (сангвиников). Наконец остается сла-
бый, тормозимый тип, у которого оба процесса недостаточны, но
часто особенно тормозной процесс. Этот тип — специальный по-
ставщик неврозов, чрезвычайно легко производимых эксперимен-
тально. Животные этого типа трусливы, находясь в постоянной
тревоге, или чрезмерно суетливы и нетерпеливы. Для них невы-
носимы: сильные внешние агенты в качестве положительных
условных раздражителей, вообще значительное нормальное воз-
буждение (пищевое, половое и другие), даже не очень большое
напряжение (продолжение) тормозного процесса, а тем более
столкновение нервных процессов, сколько-нибудь сложная си-

203

стема условных рефлексов и, наконец, изменение стереотипа
условнорефлекторной деятельности. При всех этих случаях они
представляют ослабленную и хаотическую условно рефлекторную
деятельность и большей частью впадают в разные фазы гипно-
тического состояния. Кроме того, у них легко могут быть сде-
ланы больными отдельные, даже мелкие, пункты больших полу-
шарий, причем прикосновение к этим пунктам адэкватными раз-
дражителями ведет к быстрому и резкому падению общей
условнорефлекторной деятельности. Если, судя по внешнему по-
ведению, не всегда подойдет этих животных назвать меланхоли-
ками, то с основанием можно причислить их к группе меланхо-
ликов, т. е. таких животных, у которых жизненные проявления
при массе случаев постоянно подавляются, тормозятся. В изло-
жении о типах нервной системы, говоря о равновесии между
раздражением и торможением, мы разумели специально наше
так называемое внутреннее торможение. У слабого типа, со сла-
бостью внутреннего торможения, внешнее торможение (отрица-
тельная индукция), наоборот, чрезвычайно преобладает и опре-
деляет главным образом все внешнее поведение животного. От-
сюда название этого типа — слабым, тормозимым.
В заключение физиологической части нужно отметить сле-
дующее обстоятельство, особенно важное для понимания некото-
рых экстренных симптомов истерии. Есть достаточно оснований
принимать, что не только из скелетно-двигательного аппарата
идут центростремительные, афферентные импульсы от каждого
элемента и момента движения в кору (двигательная область),
что дает возможность из коры точно управлять скелетными дви-
жениями, но и от других органов и даже от отдельных тканей,
почему можно влиять и на них из коры. В настоящее время
условность, — а она должна быть связана с высшим отделом
центральной нервной системы, — получает широкое биологиче-
ское значение, раз доказаны условный лейкоцитоз, иммунитет и
разные другие органические процессы, хотя мы еще не распола-
гаем точно указанными нервными связями, участвующими
в этом прямым или каким-нибудь непрямым образом. Только эта
последняя возможность, влияния из коры, произвольно утили-

204

зируется и обнаруживается нами очень редко при исключитель-
ных, искусственных или ненормальных, условиях. Причина этого
та, что, с одной стороны, деятельность других органов и тканей,
кроме скелетно-двигательного аппарата, саморегулируется глав-
нейшим образом в низших отделах центральной нервной системы,
а с другой, — замаскировывается основной деятельностью боль-
ших полушарий, направленной на сложнейшие отношения с окру-
жающей внешней средой.
2
Теперь обратимся к истерии.
Что касается до общих представлений клиницистов об исте-
рии, то в одних дается основная общая характеристика болезнен-
ного состояния, в других выдвигаются какие-нибудь отдельные
особенно резкие черты, симптомы этого состояния. Одни клини-
цисты говорят как бы о возврате к инстинктивной, т. е. эмоцио-
нальной и даже рефлекторной жизни, другие характеризуют
болезнь внушаемостью, производя все поведение истеричных и
так называемые стигматы истерии (аналгезию, параличи и т. д.)
из внушения и самовнушения; кто выдвигает на первый план
волю к болезни, бегство в болезнь; кому особенно импонирует
в болезни фантастичность, отсутствие реального отношения
к жизни; кто считает болезнь хроническим гипнозом; и, наконец,
некоторые говорят об уменьшении способности психического син-
теза или о нарушении единства «я». Надо думать, что все эти
представления в целом обнимают полностью весь симптомоком-
плекс истерии и все существо этой болезни.
Прежде всего нужно считать общепризнанным, что истерия
есть продукт слабой нервной системы. Пьер Жанэ прямо говорит,
что истерия есть душевная болезнь, принадлежащая к громадной
группе заболеваний вследствие слабости и мозгового истощения.
Раз это так, то приведенная характеристика истерии, считая
слабость главным образом относящейся к высшему отделу
центральной нервной системы и специально к большим полу-
шариям как реактивнейшей его части делается понятной
в свете физиологии центральной нервной системы и этого ее выс-

205

шего отдела, как она сейчас представлена учением об условных
рефлексах.
Обычно большие полушария как высший орган соотношения
организма с окружающей средой и, следовательно, как постоян-
ный контролер исполнительных функций организма держат сле-
дующие за ними отделы головного мозга с их инстинктивными и
рефлекторными деятельностями под своим постоянным влиянием.
Отсюда следует, что с устранением и ослаблением деятельности
больших полушарий должна причинно связываться более
или менее хаотическая, лишенная должной меры и согласован-
ности с условиями данной обстановки деятельность подкорки.
И это общеизвестный физиологический факт на животных после
экстирпации больших полушарий, на взрослых людях при разных
наркотизациях и у маленьких детей при переходе из бодрого со-
стояния в сонное. Таким образом, говоря вышеустановленными
физиологическими терминами, бодрое, деятельное состояние боль-
ших полушарий, заключающееся в беспрерывном анализировании
и синтезировании внешних раздражений, влияний окружающей
среды, отрицательно индуцирует подкорку, т. е. в общем задер-
живает ее деятельность, освобождая избирательно только то из
ее работы, что требуется условиями места и времени. Наоборот,
задержанное, заторможенное состояние полушарий освобождает
или положительно индуцирует подкорку, т. е. усиливает общую
ее деятельность. Следовательно, есть вполне достаточное физио-
логическое основание, чтобы у истеричных при остром и резком
задерживании коры под влиянием непосильных для нее раздра-
жений, а таких при ее слабости немало, наступили разные аффек-
тивные взрывы и судорожные припадки то в виде более или менее
определенных инстинктивных и рефлекторных деятельностей, то
в совершенно хаотической форме, соответственно локализации и
передвижению торможения в коре и подкорке, то в ближайшей,
то в более отдаленной.
Но это — крайнее и активное выражение болезненного со-
стояния. Если же торможение распространяется глубже вниз по
головному мозгу, то мы имеем уже другое крайнее, но пассивное
состояние истерического организма в виде глубокого гипноза и,

206

наконец, полного сна, продолжающегося не только часы, но и
дни, и даже многие (летаргии). Это различие между крайними
состояниями, вероятно, определяется не только различными сте-
пенями слабости раздражительного и тормозного процессов
в коре, но и силовыми отношениями коры и подкорки, то изме-
няющимися остро и хронически на одном и том же индивидууме,
то также связанными с разной индивидуальностью.
Помимо того, что разная хроническая слабость коры есть
основание для обнаружения только что описанных экстренных и
крайних состояний организма, она непременным образом обу-
словливает и постоянное, сплошное, особое состояние истеричных.
Это — эмотивность.
Хотя жизнь животных и нас направляется основными тен-
денциями организма: пищевой, половой, агрессивной, исследова-
тельской и т. д. (функции ближайшей подкорки), тем не менее
для совершенного согласования и осуществления всех этих тен-
денций и неизбежно в связи с общими условиями жизни имеется
специальная часть центральной нервной системы, которая вся-
кую отдельную тенденцию умеряет, все их согласует и обеспечи-
вает их наивыгоднейшее осуществление в связи с окружающими
условиями внешней среды. Это, конечно, большие полушария.
Таким образом есть два способа действования. После, так ска-
зать, предварительного обследования (пусть происходящего
иногда почти моментально) Данной тенденции большими полу-
шариями и превращения ее, в должной степени и в соответствен-
ный момент, в соответственный двигательный акт, или поведение
при посредстве двигательной области коры — разумное действова-
ние; и действование (может быть, даже прямо через подкорковые
связи) под влиянием только тенденции без того предваритель-
ного контроля — аффективное, страстное действование. У истери-
ков большей частью преобладает это второе действование, и по
понятному нервному механизму. Возникает тенденция под влия-
нием внешнего или внутреннего раздражения. Ей соответствует
деятельность известного пункта или района больших полушарий.
Этот пункт под влиянием эмоции, вследствие иррадиирования из
подкорки, чрезвычайно заряжается. И этого достаточно при ела-

207

бости коры, чтобы он вызвал сильную распространенную отри-
цательную индукцию, исключающую контроль, влияние осталь-
ных частей полушарий. А в них, этих частях, — представитель-
ство других тенденций, представительство окружающей среды,
следы бывших раздражений, переживаний, накопленный опыт.
К этому присоединяется и другой механизм. Сильное возбужде-
ние от эмоций повышает возбудимость коры, и это быстро ведет
раздражение ее к пределу и за предел ее работоспособности.
Следовательно, с отрицательной индукцией суммируется запре-
дельное торможение. Таким образом истеричный субъект живет в
большей или меньшей степени не рассудочной, а эмоциональной
жизнью, управляется не корковой деятельностью, а подкорковой.
В непосредственной связи с указанным механизмом истерич-
ных стоит внушаемость и самовнушаемость. Что есть внушение
и самовнушение? Это есть концентрированное раздражение опре-
деленного пункта или района больших полушарий в форме опре-
деленного раздражения, ощущения или следа его — представле-
ния, то вызванное эмоцией, т. е. раздражением из подкорки, то
произведенное экстренно извне, то произведенное посредством
внутренних связей, ассоциаций, — раздражение, получившее пре-
обладающее, незаконное и неодолимое значение. Оно существует
и действует, т. е. переходит в движение, в тот или другой двига-
тельный акт, не потому, что оно поддерживается всяческими
ассоциациями, т. е. связями с многими настоящими и давними
раздражениями, ощущениями и представлениями, — тогда это
твердый и разумный акт, как полагается в нормальной и силь-
ной коре, — а потому, что при слабой коре, при слабом, низ-
ком тонусе оно как концентрированное сопровождается сильной
отрицательной индукцией, оторвавшей его, изолировавшей его от
всех посторонних необходимых влияний. Это и есть механизм
гипнотического и постгипнотического внушения. Мы имеем
в гипнозе и на здоровой и сильной коре пониженный положи-
тельный тонус вследствие иррадиировавшего торможения.1 Когда
1 Несмотря на массу накопленного материала в физиологии нервной
системы вообще и в учении об условных рефлексах в частности, вопрос об
отношении между раздражением и торможением остается вопросом, Пока

208

на такую кору в определенный пункт как раздражитель направ-
ляется слово, приказ гипнотизера, то этот раздражитель кон-
центрирует раздражительный процесс в соответственном пункте
и сейчас же сопровождается отрицательной индукцией, которая,
благодаря малому сопротивлению, распространяется на всю кору,
почему слово, приказ является совершенно изолированным от
всех влияний и делается абсолютным, неодолимым, роковым
образом действующим раздражителем, даже и потом, при воз-
вращении субъекта в бодрое состояние.
Совершенно то же самое по существу механизма, только
ъ более легкой степени, постоянно само собой воспроизводится
в старости при естественном падении раздражительного процесса
в коре. В еще сильном мозгу раздражение внешнее или внутрен-
нее, концентрируясь, пусть значительно (но не чрезвычайно, как
в исключительных случаях), в определенном пункте или районе
коры, конечно, сопровождается отрицательной индукцией, но она,
благодаря силе коры, не есть полное и далеко распространяю-
щееся торможение. Поэтому рядом с главенствующим раздра-
жением до известной степени действуют и другие сосуществую-
щие раздражения, вызывающие соответственные рефлексы,
особенно старые, зафиксированные — так называемые автомати-
зированные. Обыкновенно в нашем поведении мы реагируем не
одиночно, а комплексно, соответственно всегда сложному составу
нас окружающей обстановки. В старости дело стоит значительно
иначе. Сосредоточиваясь на одном раздражении, мы отрицатель-
ной индукцией исключаем действие других, побочных, но одно-
временных раздражений и потому часто поступаем не сообразно
с данными условиями, т. е. не доделывая общую реакцию на
всю обстановку. Возьму самый маленький случай. Я смотрю на
нужный мне предмет, беру его и не вижу ничего или мало, что
около него, что соприкасается с ним, — и потому задену, столкну
и т. д. без надобности другие соседние предметы. Это назы-
упорно не поддающимся решению. Что это: одно ли и то же, превращаю-
щееся одно в другое при определенных условиях, или крепко спаянная пара,
вращающаяся при определенных условиях и открывающая то в меньшей, то
в большей мере, то сполна ту и другую свои стороны?

209

вается ошибочно стариковской рассеянностью, когда, наоборот,
это есть сосредоточенность, но невольная, пассивная, дефектная.
Потому же старик, одеваясь и в то же время думая о чем или
говоря с кем, уйдет без шапки, возьмет одну вещь вместо дру-
гой и т. д., и т. д.
Вследствие постоянных посторонних и не умышленных вну-
шений, а также и самовнушений жизнь истерика переполнена
всевозможными необыкновенными и своеобразными явлениями.
Начнем с военного случая, особенно хорошо изученного за
время мировой войны. Война как постоянная и серьезная угроза
жизни, конечно, есть натуральнейший импульс к страху. Страх
представляет известные физиологические симптомы, которые
у людей с сильной нервной системой или совсем не появляются,
подавляются, или быстро исчезают, а у слабых людей затяги-
ваются на некоторое время и делают их неспособными к даль-
нейшему участию сейчас же в военных действиях, освобождая,
таким образом, их от обязательства дальше подвергать жизнь
опасности. Эти затянувшиеся симптомы могли бы тоже со вре-
менем изгладиться сами собой, но у слабой нервной системы,
именно в силу этой слабости, прибавляется поддерживающий их
механизм. Остающиеся сначала симптомы страха и временная
безопасность жизни, благодаря им, таким образом совпадают
во времени и должны будут по закону условного рефлекса ассо-
циироваться, связаться. Отсюда ощущение этих симптомов и
представления о них получают положительную эмоциональную
окраску и, естественно, повторно воспроизводятся. Тогда они по
закону иррадиирования и суммирования из коры поддерживают
и усиливают низшие центры рефлекторных симптомов страха,
с одной стороны, с другой, будучи эмоционально заряжены,
в слабой коре сопровождаются сильной отрицательной индук-
цией и, таким образом, исключают влияние других представле-
ний, которые могли бы противоборствовать представлению об
условной приятности и желательности этих симптомов. Тогда
для нас не остается достаточного основания говорить, что в дан-
ном случае есть умышленное симулирование симптомов. Это
случай роковых физиологических отношений.

210

Но таких случаев у истерика и в обычной жизни множество.
Не только ужасы войны, но и много других опасностей для
жизни (пожар, несчастие на железной дороге и т. д.), длинный
ряд жизненных ударов, как: потеря дорогих лиц, обманутая
любовь и другие обманы жизни, лишение имущества, разгром
убеждений и верований и т. д., и вообще трудные условия
жизни: несчастный брак, борьба с нищетой, истязание чувства
собственного достоинства и т. д. — вызывают сразу или наконец
у слабого человека сильнейшие реакции с разными ненормаль-
ными, так называемыми соматическими симптомами. Многие из
этих симптомов как происшедшие в момент сильного возбужде-
ния запечатлеваются в коре надолго или навсегда, как многие
сильные раздражения и у здоровых людей (кинэстезические,
подобно всем другим). Другие же симптомы, способные в нор-
мальном субъекте со временем изгладиться, вследствие ли боязни
за их ненормальность, за их неудобство, прямую вредность или
даже только неприличность, или обратно — за их ту или другую
жизненную выгодность или просто за интересность, совершенно
тем же механизмом, как в описанном военном случае, эмоцио-
нально поддержанные, делаются все более и более усиленными
и распространенными, вследствие иррадиирования, и стационар-
ными. Конечно, у слабого субъекта, который является жизнен-
ным инвалидом, неспособным положительными качествами вы-
звать к себе внимание, уважение, расположение, будет действо-
вать особенно последний мотив для продолжения и закрепления
болезненных симптомов. Отсюда и бегство, воля к болезни как
характернейшая черта истерии.
Между этими симптомами есть, кроме положительных, и отри-
цательные, т. е. такие, которые в центральной нервной системе
произведены не процессом раздражения, а процессом торможе-
ния, как аналгезии и параличи. Они обращают на себя особое
внимание, и некоторым клиницистам (например, в последней
статье Гохе) кажутся специальными истерическими симптомами
и как будто совершенно непонятными. Но это очевидное недо-
разумение; эти симптомы ничуть не отличаются от положитель-
ных. Разве мы, нормальные люди, не задерживаем постоянно

211

определенных наших движений и слов, т. е. не посылаем тор-
мозные импульсы в определенные пункты больших полушарий,
В лаборатории, как сообщено в физиологическом введении, мы
постоянно вырабатываем, наравне с условными положительными
раздражителями, условные тормозные. В гипнозе мы словом-
раздражителем вызываем анестезии, аналгезии и неспособность
двигаться вообще или некоторыми членами, функциональный
паралич. А истерика часто можно и должно представлять себе
даже при обыкновенных условиях жизни хронически загипноти-
зированным в известной степени, так как при слабости его коры
и обыкновенные раздражители являются сверхмаксимальными и
сопровождаются разлитым запредельным торможением, как мы
это видим в наблюдаемой нами на наших животных парадоксаль-
ной фазе гипноза. Тогда, помимо зафиксированных тормозных
симптомов, подобно положительным, происшедшим в момент
сильной нервной травмы, эти же тормозные симптомы могут воз-
никать у истерика-гипнотика путем внушения и самовнушения.
Всякое представление о тормозном эффекте из боязни ли, из
интереса или выгоды, сосредоточиваясь повторно и усиливаясь
в коре, в силу эмоциональности истерика, совершенно так же,
как в гипнозе слово гипнотизера, вызовет и зафиксирует эти
симптомы на продолжительное время, пока, наконец, более силь-
ная волна раздражения при каком-либо случае не смоет эти
тормозные пункты.
Тем же механизмом самовнушения у истерика произойдет и
масса других симптомов, как довольно обычных и частых, так
и чрезвычайных и в высшей степени своеобразных.
Всякое легкое болезненное ощущение или какое-либо легкое
ненормальное затруднение в какой-либо органической функции
сопровождается у истерика эмоцией страха серьезной болезни,
и этого будет достаточно, чтобы эти ощущения, опять же опи-
санным выше механизмом, не только поддержались, но усили-
лись и разрослись до чрезвычайных размеров, делающих субъ-
екта инвалидом. Только на этот раз не положительная окраска
ощущения, как в военном случае, есть причина частого его вос-
произведения и преобладающего действия в коре а, наоборот, —

212

отрицательная. Это, конечно, в существе физиологического про-
цесса никакой разницы не делает. К своеобразным случаям
истерического самовнушения относятся, например, несомненные
случаи мнимой беременности, с соответствующими изменениями
в грудных железах, с усиленным отложением жира в брюшной
стенке и т. д. Это лишний раз подтверждает то, что сказано
в физиологической части статьи о представительстве в коре не
только деятельности всех органов, но даже и отдельных тканей,
а вместе с тем свидетельствует о чрезвычайной эмоциональ-
ности истеричных. В данном случае, правда, могучий сам по
себе, родительский инстинкт путем самовнушения воспроизво-
дит, по крайней мере в нескольких компонентах, такое сложное
и специальное состояние организма, как беременность. Сюда же
должны быть отнесены состояния и стигматы различных рели-
гиозных экстатиков. Раз точный исторический факт, что хри-
стианские мученики не только терпеливо переносили, но
с радостью шли на мучения и умирали с хвалой тому, во имя
кого они собой жертвовали, то перед нами яркое доказательство
силы самовнушения, т. е. силы концентрированного раздражения
определенного района коры, сопровождающегося сильнейшим
затормаживанием остальных отделов коры, представляющих, так
сказать, коренные интересы всего организма, его целости, его
существования. Если сила внушения и самовнушения такова,
что даже уничтожение организма может происходить без малей-
шей физиологической борьбы со стороны организма, то, при
доказанной широкой возможности влияния с коры на процессы
организма, с физиологической точки зрения легко могут быть
поняты произведенные путем внушения и самовнушения частич-
ные нарушения целости организма при посредстве также теперь
доказанной трофической иннервации.
Поэтому нельзя не видеть ошибочности в крайнем мнении
Бабинского, хотя вообще правильно оценивающего основной
механизм истерии, что истерическим симптомом надо считать
только то, что или вызывается, или устраняется внушением.
В таком заключении упускаются из виду чрезвычайная сила и не-
устанное действие данной эмотивности, которых нельзя в полной

213

мере вызвать нарочно внушением, тем более, что может оказаться
не вскрытым истинный источник и характер этой эмотивности.
Наконец нужно остановиться на фантастичности, оторван-
ности от реальной жизни и на частых сумеречных состояниях
истеричных. Можно принимать, что эти симптомы связаны друг
с другом. Как показывают наблюдения Бернгейма и других на
загипнотизированных здоровых субъектах, а также и наши, приве-
денные в физиологической части, наблюдения над собаками, нуж-
но признать длинный ряд степеней гипнотического состояния, от
едва отличимой от бодрого состояния степени до полного сна.
Чтобы охватить и понять полностью эти степени специально
у человека, мне кажется, необходимо остановиться на следую-
щих, еще не только недостаточно обработанных в науке, но даже
не поставленных в ней, как они того заслуживают, вопросах.
Для них только что приходит свое время.
Жизнь отчетливо указывает на две категории людей: худож-
ников и мыслителей. Между ними резкая разница. Одни —
художники во всех их родах: писателей, музыкантов, живопис-
цев и т. д. — захватывают действительность целиком, сплошь,
сполна, живую действительность, без всякого дробления, без
всякого разъединения. Другие — мыслители — именно дробят ее
и тем как бы умерщвляют ее, делая из нее какой-то временный
скелет, и затем только постепенно как бы снова собирают ее
части и стараются их таким образом оживить, что вполне им
все-таки так и не удается. Эта разница особенно выступает
в так называемом эйдетизме у детей. Я помню в этом отно-
шении поразивший меня лет сорок-пятьдесят тому назад случай.
В одной семье с художественной струей был ребенок двух-трех
лет, которого родители между прочим развлекали (ас ним и
себя) тем, что давали ему перебирать коллекцию фотографи-
ческих карточек, штук двадцать-тридцать, родственников, писа-
телей, артистов и т. д., называя ему их по именам. Обычный
эффект заключался в том, что он их всех правильно называл.
Каково же было вообще удивление, когда случайно оказалось,
что он их так же правильно называл, беря в руки с изнанки.
Очевидно, что в таком CAj*iae мозг, большие полушария, при

214

нимали зрительные раздражения совершенно так же, как при-
нимает колебания интенсивности света фотографическая пла-
стинка, как это делает фонографическая пластинка со звуками.
Это и есть, надо думать, существеннейшая характеристика худо-
жества всякого рода. Такое цельное воспроизведение действи-
тельности вообще мыслителю совершенно недоступно. Вот по-
чему величайшая редкость в человечестве — соединение в одном
лице великого художника и великого мыслителя. В подавляю-
щем большинстве они представлены отдельными индивидуумами.
Конечно, в массе имеются средние положения.
Мне думается, что есть некоторые, пусть пока не очень убе-
дительные, крепкие, основания физиологически это понять так.
У одних, художников, деятельность больших полушарий, проте-
кая во всей их массе, затрагивает всего меньше лобные их доли
и сосредоточивается главнейшим образом в остальных отделах;
у мыслителей, наоборот, — преимущественно в первых.
Всю совокупность высшей нервной деятельности я представ-
ляю себе, отчасти для систематизации повторяя уже сказанное
выше, так. У высших животных, до человека включительно,
первая инстанция для сложных соотношений организма с окру-
жающей средой есть ближайшая к полушариям подкорка с ее
сложнейшими безусловными рефлексами (наша терминология),
инстинктами, влечениями, аффектами, эмоциями (разнообразная
обычная терминология). Вызываются эти рефлексы относи-
тельно немногими безусловными, т. е. с рождения действую-
щими, внешними агентами. Отсюда ограниченная ориентировка
в окружающей среде и вместе с тем слабое приспособление.
Вторая инстанция — большие полушария, но без лобных долей.
Тут возникает при помощи условной связи, ассоциации, новый
принцип деятельности: сигнализация немногих безусловных
внешних агентов бесчисленной массой других агентов, постоянно
вместе с тем анализируемых и синтезируемых, дающих возмож-
ность очень большой ориентировки в той же среде и тем уже
гораздо большего приспособления. Это составляет единственную
сигнализационную систему *в животном организме и первую
в человеке. В человеке прибавляется, можно думать, специально

215

в его лобных долях, которых нет у животных в таком размере,
другая система сигнализации, сигнализация первой системы —
речью, ее базисом или базальным компонентом — кинэстезиче-
скими раздражениями речевых органов. Этим вводится новый
принцип нервной деятельности — отвлечение и вместе обобщение
бесчисленных сигналов предшествующей системы, в свою оче-
редь опять же с анализированием и синтезированием этих но-
вых обобщенных сигналов, — принцип, обусловливающий без-
граничную ориентировку в окружающем мире и создающий
высшее приспособление человека — науку как в виде общечело-
веческого эмпиризма, так и в ее специализированной форме.
Эта вторая система сигнализации и ее орган, как самое послед-
нее приобретение в эволюционном процессе, должны быть осо-
бенно хрупкими, поддающимися в первую голову разлитому
торможению, раз оно возникает в больших полушариях при
самых первых степенях гипнотического состояния. Тогда вместо
обычно первенствующей в бодром состоянии работы второй
сигнализационной системы выступает деятельность первой,
сперва и более устойчиво в виде мечтательности и фантастич-
ности, а дальше и более остро в виде сумеречного или соб-
ственно легкого сонного состояния (отвечающего просоночному
или состоянию засыпания), освобожденной от регулирующего
влияния второй системы. Отсюда хаотический характер этой
деятельности, не считающейся больше или мало считающейся
с действительностью и подчиняющейся главным образом эмо-
циональным влияниям подкорки.
После всего приведенного является вполне понятным с физио-
логической точки зрения говорить, как выражаются клини-
цисты, о нарушении в истерии психического синтеза (выражение
Пьера Жанэ) или о раздвоении «я» (выражение Раймонда).
Вместо соединенной и взаимноуравновешенной деятельности трех
указанных систем в истерии мы имеем постоянное разъединение
этих систем с резким нарушением их естественной и закономер-
ной соподчиненности, когда в связи и в должной зависимости
работы этих систем друг от друга лежит основа здоровой лич-
ности, цельности нашего «я».

216

В окончательном результате на основном фоне слабости
больших полушарий истеричных постоянно в разнообразных
комбинациях обнаруживаются, дают себя знать три частных
физиологических явления: легкая подверженность гипнотиче-
скому состоянию в разных степенях вследствие того, что даже
и обычные жизненные раздражения являются сверхмаксималь-
ными и сопровождаются запредельным разлитым торможением
(парадоксальная фаза), чрезвычайная зафиксированность и кон-
центрированность нервных процессов в отдельных пунктах коры
благодаря преобладанию подкорки и, наконец, чрезмерная сила
и распространенность отрицательной индукции, т. е. торможе-
ния, вследствие малой сопротивляемости положительного тонуса
остальных отделов коры.
В заключение позволю себе слегка коснуться истерических
психозов, один случай из которых мне был демонстрирован. Это
случай истерического пуэрилизма. Женщина сорока с лишком
лет, заболевшая под влиянием сильных ударов в семейной
жизни: сначала неожиданно была оставлена мужем, а затем,
спустя некоторое время, мужем у ней был отнят ребенок. После
припадка столбняка, общего продолжительного пареза, она впала
в детство. Она держится сейчас как дитя, но без общих и явных
дефектов в умственной, этической и бытовой сфере. Если при-
смотреться к ней ближе, все, повидимому, сводится только
к отсутствию того дробного и постоянно сопровождающего наше
поведение, отдельные движения, слова и мысли торможения,
которое отличает взрослого от ребенка. Разве наш рост не со-
стоит в том, что под влиянием воспитания, религиозных, обще-
ственных, социальных и государственных требований мы посте-
пенно тормозим, задерживаем в себе все то, что не допускается,
запрещается указанными факторами? Разве мы в семье, в дру-
жеском кругу не ведем себя во всех отношениях иначе, чем при
других положениях жизни? И есть жизненные универсальные
эксперименты, которые это несомненно доказывают. Разве мы
не видим постоянно, как человек под влиянием аффекта, пре-
одолевающего высшее торможение, говорит и делает то, чего он
не позволяет себе в спокойном состоянии и о чем горько жалеет.

217

когда минует аффект. А не резче ли еще это выступает при
опьянении, при остром выключении тормозов, как это хорошо
выражено в русской пословице «пьяному море по колено».
Перейдет ли это состояние в нормальное? Может быть
и одно и другое. В молодые годы, как заявляют психиатры, это
может продолжаться часы и дни, но может и затягиваться на
продолжительные сроки. В данном случае это состояние есть
состояние относительного спокойствия и удовлетворения, и здесь
может действовать нервный механизм, указанный выше, в виде
бегства в болезнь от тяжести жизни, и в конце сделаться неиско-
ренимо привычным. А с другой стороны, потрясенное, пере-
напряженное торможение может безвозвратно обессилеть, упразд-
ниться.
Излечима ли вообще с физиологической точки зрения исте-
рия? Здесь все определяется типом нервной системы. Правда,
преобладающее и бодрящее впечатление от нашей работы
с условными рефлексами на собаках — это огромные возмож-
ности тренирования больших полушарий, но, конечно, все же не
беспредельные. Раз мы имеем крайне слабый тип, здесь при
исключительной, как мы выражаемся — оранжерейной, обста-
новке опыта возможно улучшение, урегулирование общей
условнорефлекторной деятельности животного, — но и только.
О прочной переделке типа, конечно, речи быть не может. Но
так как отдельные истерические реакции как общефизиологи-
ческие, при крайне сильных раздражениях, при чрезвычайных
ударах жизни, должны встречаться и у более или менее силь-
ных типов, то здесь, конечно, возможно полное восстановление
нормы. Но, однако, тогда лишь, когда ряд этих ударов и чрез-
мерных напряжений тоже не зайдет и за их предел.
В то время как нельзя без захватывающего интереса читать
талантливую брошюру Кречмера об истерии, с сильным, почти
постоянным уклоном автора в сторону физиологического пони-
мания истерических симптомов, новейшая статья Гохе, помещен-
ная в январском номере «Deutsche Medizinische Wochenschrift»
текущего года, производит странное впечатление. Неужели
в самом деле современные физиологические данные не проли-

218

вают ни малейшего света на механизм истерии, разве клиника
и физиология действительно «стоят перед истерией, как перед
закрытыми дверями»? Странно следующее в статье Гохе. Пола-
гая в аналгезии и параличах истеричных основную черту
болезни, он спрашивает приверженцев теории болезненной силы
мотивов в истерии: почему сильное негодование в некоторых из
его слушателей и читателей против высказываемого им теперь
мнения об этой теории не сделает их нечувствительными к боли,
если бы он причинил ее им сильной фарадизацией^ Затем при-
водятся другие подобные случаи: почему, например, людей не
лечат таким образом, т. е. сильным желанием отделаться от
болезни, своих невралгий? А я, в связи с этим, вспоминаю сле-
дующий давний, поразивший меня и многих со мной, факт,
виденный еще на студенческой скамье. У молодой женщины
производилась пластическая операция над носом, страшно обезо-
браженным каким-то процессом. К удивлению всех, оказалось,
что в середине операции оперированная спокойно бросила
какую-то реплику на слова, сказанные оперирующим профессо-
ром. Очевидно, она почти совсем не была занаркотизирована
(общий наркоз). И та же самая женщина обратила на себя осо-
бенное внимание крайней болезненной чувствительностью при
ежедневном туалете оперированной области. Ясно, что сильное
желание освободиться от безобразия, вероятно заряженное по-
ловой эмоцией, сделало ее нечувствительной к травме операции
при мечте, вере в совершенный успех операции. Когда же после
операции, по крайней мере на первых порах, аляповатый, с?леш-
ной искусственный нос горько, убийственно разочаровал ее, та
же эмоция сделала ее теперь, наоборот, очень чувствительной
к тому, что осторожно делалось с ее носом.
И таких случаев не мало и в обыденной жизни и в истори-
ческой. При них всегда надлежит принимать во внимание или
гармонический, у сильного здорового человека, комплекс сильной
эмоции и сильных преобладающих ассоциаций коры при силь-
ной же отрицательной индукции для всех остальных районов
больших полушарий, или описанный выше истерический меха-
низм слабого нервного типа.

219

LIII. ФИЗИОЛОГИЯ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 1
Я полагаю, что сейчас имею последний случай выступать
перед общим собранием моих коллег и поэтому позволяю себе
предложить вашему вниманию общий, наиболее систематизиро-
ванный и краткий итог моей, вместе с моими дорогими сотруд-
никами, последней работы, составляющей целую половину всей
моей физиологической деятельности, конечно при этом очень
многое повторяя из уже опубликованных материалов. Передаю
я этот итог с горячей мечтой о величественном горизонте, все
более и более открывающемся перед нашей наукой, и об ее все
углубляющемся влиянии на человеческую натуру и судьбу.
Для анатома и гистолога большие полушария всегда были
такой же доступной и осязаемой вещью, как всякий другой
орган или другая ткань, т. е. так же обрабатываемой и иссле-
дуемой, но, конечно, соответственно их специальным свойствам
и конструкции. В совершенно другом положении по отношению
к ним стоял физиолог. У каждого органа животного тела, раз
его общая роль в организме известна, его реальная работа, усло-
вия и механизм ее есть предмет изучения. Относительно боль-
ших полушарий известна их роль, — это роль органа сложней-
ших отношений организма с окружающей средой, но физиолог
дальше не имел дела с их работой. Для физиолога изучение
больших полушарий не начинается с конкретного воспроизведе-
1 Доклад на XIV Международном физиологическом конгрессе в Риме
2 сентября 1932 г. (Природа, № 11—12, 1932, стр. 1139— 1156. — См.
также: Последние сообщения по физиологии и патологии высшей нервной
деятельности, вып. 1, Л., АН СССР, 1933, стр. 5—25. — Ред.).

220

ния этой работы, за которым уже следует шаг за шагом анализ
условий и механизма работы. У физиолога имеется немало дан-
ных о полушариях, но данных, не стоящих в ясной или близкой
связи с их ежедневной нормальной работой.
Сейчас, после тридцатилетней напряженной и неустанной
работы с моими многочисленными сотрудниками, я. беру сме-
лость сказать, что теперь положение дела радикально измени-
лось, что в настоящее время, оставаясь физиологом, т. е. таким
же объективным наблюдателем, как и во всей остальной физио-
логии, мы изучаем нормальную работу больших полушарий и
вместе с тем постоянно производим все больший и больший ее
анализ, причем признанные критерии всякой истинной научной
деятельности: точное предвидение и власть над явлениями —
удостоверяют бесспорную серьезность такого изучения. Это изу-
чение неудержимо стремится вперед без малейших препятствий,
перед нами только развертывается все более и более длинный
ряд отношений, составляющий сложнейшую внешнюю деятель-
ность высшего животного организма.
Центральное физиологическое явление в нормальной работе
больших полушарий есть то, что мы назвали условным рефле-
ксом. Это есть временная нервная связь бесчисленных агентов
окружающей животное среды, воспринимаемых рецепторами дан-
ного животного, с определенными деятельностями организма.
Это явление психологи называют ассоциацией. Капитальное
физиологическое значение этой связи заключается в следующем.
У высшего животного, например собаки, служившей объектом
для всех наших исследований, главные сложнейшие соотношения
организма с внешней средой для сохранения индивидуума и вида
прежде всего обусловливаются деятельностью ближайшей
к полушариям подкорки, как это давно показано опытом
Гольца с удалением у собаки больших полушарий. Эти деятель-
ности: искание пищи — пищевая, удаление от вредностей —
оборонительная и др. Они называются обыкновенно инстинк-
тами, влечениями, психологами им присваивается название
эмоций, мы их обозначаем физиологическим термином сложней-
ших безусловных рефлексов. Они существует со дня рождения

221

и непременно вызываются определенными, но в очень ограни-
ченном числе, раздражениями, достаточными только в раннем
детстве при родительском уходе. Последнее обстоятельство есть
причина, которая животное без больших полушарий делает
инвалидом, неспособным существовать самостоятельно. Основная
физиологическая функция больших полушарий во все время
дальнейшего индивидуального существования и состоит в по-
стоянном присоединении бесчисленных сигнальных условных
раздражителей к ограниченному числу первоначальных, приро-
жденных безусловных раздражителей, иначе говоря — в постоян-
ном дополнении безусловных рефлексов условными. Таким обра-
зом объекты инстинктов дают себя знать организму все в боль-
ших и больших районах природы, все более и более разно-
образными как мельчайшими, так и более сложными знаками,
сигналами, и, следовательно, инстинкты все полнее и совершен-
нее удовлетворяются, т. е. все вернее сохраняется организм
среди окружающей природы.
Основное условие для образования условного рефлекса есть
совпадение во времени один или несколько раз индифферентных
раздражителей с безусловными рефлексами. На том же прин-
ципе совпадения во времени для животного синтезируются
в единицы группы всевозможных агентов, элементов природы,
как одновременных, так и последовательных. Таким образом
осуществляется синтез вообще.
Но ввиду сложности постоянного движения и колебания
явлений природы условный рефлекс тоже естественно должен
испытывать изменения, т. е. постоянно корригироваться. Если
условный раздражитель почему-либо при данных условиях не
сопровождается своим безусловным, то при повторении он
быстро теряет свое действие, но временно, восстановляясь сам
собой после некоторого срока. Если условный раздражитель
постоянно слишком задолго предшествует моменту присоедине-
ния безусловного, то его отдаленная часть, как бы преждевре-
менная и нарушающая принцип экономии, оказывается недея-
тельной. Если условный раздражитель постоянно в связи с дру-
гим индифферентным раздражителем не сопровождается без-

222

условным, то он в этой комбинации остается без действия.
Точно так же, наконец, если близкие, родственные данному обра-
зованному условному раздражителю агенты (например, близкие
тоны, другие места кожи и т. д.) сначала после выработки пер-
вого обыкновенно действуют, то постепенно они лишаются своего
действия, если затем повторяются без сопровождения безуслов-
ным, без подкрепления, как мы обыкновенно выражаемся. Благо-
даря всему этому осуществляется дифференцирование, анализ окру-
жающей среды со всеми ее элементами и моментами времени.
В окончательном результате большими полушариями собаки
постоянно производится в разнообразнейших степенях как ана-
лизирование, так и синтезирование падающих на них раздра-
жений, что можно и должно назвать элементарным, конкретным
мышлением. Это мышление, таким образом, обусловливает совер-
шенное приспособление, более тонкое уравновешивание организ-
мом окружающей среды.
Эту реальную и самыми общими линиями только что мной
очерченную деятельность больших полушарий с ближайшей под-
коркой, деятельность, обеспечивающую нормальные сложные
отношения целого организма к внешнему миру, законно считать
и называть вместо прежнего термина «психической» — высшей
нервной деятельностью, внешним поведением животного, про-
тивопоставляя ей* деятельность дальнейших отделов головного и
спинного мозга, заведующих главнейшим образом соотношениями
и интеграцией частей организма между собой под названием
низшей нервной деятельности.
Теперь встает вопрос: какими внутренними процессами и по
каким законам совершается высшая нервная работа, что в ней
общего и особенного сравнительно с низшей нервной работой,
бывшей до сих пор преимущественно предметом физиологиче-
ского исследования?
Основные процессы всей центральной нервной деятельности,
очевидно, одни и те же: раздражительный и тормозной. Имеются
достаточные основания принимать и тождество основных зако-
нов этих процессов — это иррадиирование и концентрирование
процессов и их взаимная индукция.

223

Мне кажется, что опыты с условными рефлексами на боль-
ших полушариях в нормальных условиях позволяют формули-
ровать эти законы полнее и точнее, чем это было сделано до
сих пор на основании опытов, главным образом проделанных на
низших отделах центральной нервной системы и чаще в усло-
виях острого опыта.
Относительно больших полушарий мы можем сказать, что
на них констатируется следующее: при слабом напряжении как
раздражительного, так и тормозного процессов под действием
соответствующих раздражений происходит иррадиирование, рас-
текание процессов из исходного пункта; при среднем — концен-
трирование, сосредоточивание процессов в пункте приложения
раздражения и при очень, чрезвычайно сильном — опять ирра-
диирование.
Во всей центральной нервной системе на основании ирра-
диирования раздражительного процесса происходит суммацион-
ный рефлекс, суммирование распространяющейся волны раздра-
жения с местным явным или латентным раздражением, в послед-
нем случае обнаруживая скрытый тонус — давно известное явле-
ние. В то время как в больших полушариях встреча иррадииро-
вавших из разных пунктов волн быстро ведет к образованию
временной связи, ассоциации этих пунктов, во всей остальной
центральной нервной системе эта встреча остается моментальным
скоропреходящим явлением. Возникающая в больших полуша-
риях связь, вероятно, одолжена своим образованием чрезвычай-
ной реактивности и запечатлеваемости в них, являясь постоян-
ным и характерным свойством этого отдела центральной нервной
системы. В больших полушариях, кроме того, иррадиирова-
ние раздражительного процесса моментально и на короткое
время устраняет, смывает торможение с тормозных, отрица-
тельных пунктов их, делая эти пункты на это время положи-
тельно действующими. Это явление мы называем растормажи-
ванием.
При иррадиировании тормозного процесса наблюдается по-
нижение или полное исчезание действия положительных пунктов
и усиление действия отрицательных пунктов.

224

Когда раздражительный и тормозной процессы концентри-
руются, они индуцируют противоположные процессы (как на
периферии во время действия, так и на месте действия по окон-
чании его)— закон взаимной индукции.
На протяжении всей центральной нервной системы при кон-
центрировании раздражительного процесса мы встречаемся
с явлением торможения. Пункт концентрации раздражения на
большем или меньшем протяжении окружается процессом тор-
можения — явление отрицательной индукции. Это явление обна-
руживается на всех рефлексах, происходит сразу полностью,
продолжается некоторое время по прекращении раздражения и
существует как между мелкими пунктами, так и между боль-
шими отделами мозга. Мы называем его внешним, пассивным,
безусловным торможением. Это — тоже давно известное явле-
ние* иногда под названием борьбы центров.
В больших полушариях, кроме того, мы имеем еще другие
виды или случаи торможения, вероятно, однако же, с одним и
тем же физико-химическим субстратом. Это, во-первых, то тор-
можение, которым производится корригирование условных
рефлексов, упомянутое выше и возникающее, когда условный
раздражитель при указанных там условиях не сопровождается
своим безусловным раздражителем. Оно постепенно нарастает,
усиливается и может тренироваться, совершенствоваться; и все
это опять-таки благодаря совершенно исключительной реактив-
ности корковых клеток, а отсюда и особенной лабильности тор-
можения в них. Мы называем это торможение внутренним,
активным, условным. Раздражителей, превращающихся, таким
образом, в постоянных возбудителей тормозного состояния
в пунктах больших полушарий, мы называем тормозными, отри-
цательными. Такие же тормозные раздражители можно полу-
чить и иначе, если применять повторно индифферентные раздра-
жители во время тормозного состояния больших полушарий
(опыты проф. Фольборта). Первичные тормозные рефлексы, как
известно, получаются и в низших отделах головного мозга,
а также и в спинном мозгу; но они обнаруживаются здесь сразу,
будучи готовыми, стереотипными, а те же тормозные рефлексы

Вклейка после с. 224

И. П. Павлов произносит речь при открытии XV Международного
конгресса физиологов. Август 1935 г.

225

полушарий мы всегда наблюдаем постепенно возникающими,
в процессе образования.
В больших полушариях есть еще случай торможения. Как
правило, при всех прочих равных условиях, эффект условного
раздражения держится параллельно интенсивности физической
силы раздражителя, но до известной границы вверх (может быть
и вниз). За этой верхней границей эффект не становится
больше, но или остается без изменения, или уменьшается. Мы
имеем основание думать, что за этой границей раздражитель
вместе с раздражительным процессом вызывает и тормозной.
Факт толкуется нами так. У корковой клетки есть предел работо-
способности, за которым, предупреждая чрезмерное функцио-
нальное израсходование ее, выступает торможение. Предел
работоспособности не есть постоянная величина, но изменяю-
щаяся как остро, так и хронически: при истощении, при гипнозе,
при заболевании и при старости. Это торможение, которое можно
было бы назвать запредельным, иногда выступает сразу, иногда
же обнаруживается только при повторении сверхмаксимальных
раздражений. Надо принимать, что этому торможению нахо-
дится аналог и в низших отделах центральной нервной системы.
Можно бы думать, что своеобразное внутреннее торможение
есть тоже запредельное торможение, причем интенсивность раз-
дражения как бы заменяется его продолжительностью.
Всякое торможение так же иррадиирует, как и раздражение,
но на больших полушариях движение внутреннего торможения
особенно резко выступает и чрезвычайно легко наблюдается
в разных формах и степенях.
Не может подлежать сомнению, что торможение, распростра-
няясь и углубляясь, образует разные степени гипнотического
состояния и при максимальном распространении вниз из боль-
ших полушарий по головному мозгу производит нормальный
сон. Обращает на себя особенное внимание даже на наших соба-
ках разнообразие и многочисленность стадий гипноза, в своем
начале даже почти неотличимого от бодрого состояния. Из этих
стадий в отношении интенсивности торможения заслуживают
упоминания так называемые уравнительная, парадоксальная и

226

ультрапарадоксальная фазы. Теперь условные раздражители
разной физической силы дают или равные эффекты, или даже
обратные силе, а в редких случаях действуют положительно
только тормозные раздражители, а положительные превра-
щаются в тормозные. В отношении экстенсивности торможения
наблюдаются функциональные диссоциации как в самой коре,
так и между ней и нижележащими частями мозга. В коре осо-
бенно часто изолируется двигательная область от остальных,
а также и в самой этой области иногда отчетливо выступает
функциональное разъединение.
К сожалению, этим фактам быть общепризнанными и надле-
жаще утилизированными для понимания массы физиологических
и патологических явлений мешает, так сказать, соперничество
так называемого «центра сна» клиницистов и некоторых экспе-
риментаторов. Однако нетрудно те и другие факты примирить,
соединить. Сон имеет два способа происхождения: распростра-
нение торможения из коры и ограничение раздражений, посту-
пающих в высшие отделы головного мозга как извне, так
и изнутри организма. Штрюмпель давно на известном больном
произвел сон резким ограничением внешних раздражений.
В последнее время проф. Сперанский и Галкин на собаках пери-
ферическим разрушением обонятельного, слухового и зритель-
ного рецепторов достигли глубочайшего и хронического (в течение
недель и месяцев) сна. Точно так же при патологическом или
экспериментальном выключении раздражений, постоянно теку-
щих в высший отдел головного мозга, благодаря вегетативной
деятельности организма, наступает утрированный, более или ме-
нее глубокий и хронический сон. Можно признать, что и в неко-
торых из этих случаев сон в последней инстанции производится
тем же торможением, которое получает перевес при ограничении
раздражений.
Точно так же, как при концентрировании раздражительного
процесса, и при концентрировании тормозного начинает действо-
вать закон взаимной индукции. Пункт концентрации торможения
на большем или меньшем протяжении окружается процессом
повышенной возбудимости — явление положительной индукции.

227

Повышенная возбудимость возникает или сейчас же, или нара-
стает постепенно и существует не только во время продолжаю-
щегося торможения, но и некоторое время потом, иногда довольно
значительное. Положительная индукция обнаруживается как
между мелкими пунктами коры, при дробном торможении, так
и между большими отделами мозга при более разлитом тор-
можении.
Постоянным действием изложенных законов мы уясняем себе
механизм происхождения массы отдельных явлений (между ними
многих своеобразных, на первый взгляд загадочных) высшей
нервной деятельности, останавливаться на которых я, однако,
здесь лишен возможности. Для примера приведу только один
случай из группы долго остававшихся совершенно непонятными.
Он касается сложного влияния посторонних раздражителей на
запаздывающий условный рефлекс (давние опыты нашего сотруд-
ника Завадского).
Вырабатывается запаздывающий условный рефлекс, причем
условный раздражитель постоянно продолжается 3 минуты,
прежде чем к нему присоединяется безусловный. Когда такой
рефлекс готов, в первую минуту никакого видимого действия
условного раздражителя нет, во вторую оно начинается только
к середине или к концу ее, и максимальный эффект обнаружи-
вается только в третью минуту. Таким образом условный
рефлекс состоит из двух внешних фаз: недеятельной и деятель-
ной. Специальными опытами, однако, устанавливается, что первая
фаза не нулевая, а тормозная.
Теперь, если одновременно с условным раздражителем при-
меняются посторонние раздражители различной интенсивности,
вызывающие только ориентировочную реакцию, то наблюдается
ряд изменений в запаздывающем рефлексе. При слабом раздра-
жении недеятельная фаза превращается в деятельную, обнаружи-
вается специальный эффект условного раздражителя; эффект
второй фазы или остается без всякого изменения, или немного
увеличивается. При более сильном раздражении с первой фазой
происходит то же, но эффект деятельной фазы резко умень-
шается. При самом сильном раздражении первая фаза снова

228

остается недеятельной, эффект же второй совершенно исчезает.
В настоящее время на основании новейших, еще неопубликован-
ных опытов нашего сотрудника Рикмана мы понимаем все эти
явления как результат действия четырех законов: 1) иррадииро-
вания раздражительного процесса, 2) отрицательной индукции,
3) суммирования и 4) предела. При слабом ориентировочном
рефлексе, распространяющейся волной раздражения устраняется
торможение первой фазы; рефлекс этот, скоро почти исчезающий
при продолжении того же раздражения, или оставляет вторую
фазу совсем без влияния, или, вследствие небольшого суммирова-
ния, слегка ее усиливает. При более значительном ориентировоч-
ном рефлексе эффект его держится более долго, а потому вместе
с растормаживанием первой фазы, благодаря значительному
суммированию деятельной фазы условного рефлекса с иррадииро-
вавшей волной раздражения ориентировочного рефлекса, возни-
кает запредельное торможение в последней минуте запаздываю-
щего рефлекса. Наконец при очень сильном ориентировочном
рефлексе наступает полное концентрирование раздражения с силь-
ной отрицательной индукцией, складывающейся с торможением
первой фазы и уничтожающей деятельную фазу.
Несмотря на множество изученных нами частных отношений
между раздражительным и тормозным процессами, общий закон
связи этих процессов до сих пор упорно не поддается точной
формулировке. Что же касается глубокого механизма того и дру-
гого процесса, то очень многое из нашего экспериментального
материала склоняет к принятию, что тормозной процесс, вероятно*
стоит в связи с ассимиляцией, как раздражительный процесс,
само собой разумеется, связан с диссимиляцией.
Что касается так называемых произвольных, волевых движе-
ний, то и здесь есть у нас некоторый материал. Мы, в согласии
с некоторыми ранними исследователями, показали, что двигатель-
ная область коры есть прежде всего рецепторная, такая же, как
и остальные области: зрительная, слуховая и другие, так как из
пассивных движений животного, т. е. из кинэстезических раз-
дражений этой области мы могли сделать такие же условные
раздражители, как и из всех внешних раздражений. Затем обы-

229

денный факт, воспроизведенный нами и в лаборатории, — это
образование временной связи из всяких внешних раздражений
с пассивными движениями и получение таким образом на извест-
ные сигналы определенных активных движений животного. Но
остается совершенно не выясненным, каким образом кинэстезиче-
ское раздражение связано с соответствующим ему двигательным
актом: безусловно или условно? Вне этого конечного пункта весь
механизм волевого движения есть условный, ассоциационный
процесс, подчиняющийся всем описанным законам высшей нерв-
ной деятельности.
На большие полушария беспрерывно падают бесчисленные
раздражения как из внешнего мира, так и из внутренней среды
самого организма. Они проводят с периферии по особенным
и многочисленным путям и, следовательно, в мозговой массе
прежде всего попадают также в определенные пункты и районы.
Мы имеем, таким образом, перед собой, во-первых, сложнейшую
конструкцию, мозаику. По проводящим путям направляются
в кору бесчисленно-различные положительные процессы, к ним
в самой коре присоединяются тормозные процессы. А из каждого
отдельного состояния корковых клеток (а этих состояний, сле-
довательно, тоже бесчисленное множество) может образоваться
особый условный раздражитель, как это мы постоянно видим
на протяжении нашего исследования условных рефлексов. Все
это встречается, сталкивается и должно складываться, системати-
зироваться. Перед нами, следовательно, во-вторых, грандиозная
динамическая система. И мы на наших условных рефлексах
у нормального животного наблюдаем и изучаем это беспрерыв-
ное систематизирование процессов, можно бы сказать — беспре-
рывное стремление к динамическому стереотипу. Вот резкий
факт, сюда относящийся. Если мы у животного образовали ряд
условных рефлексов положительных, из раздражителей разной
интенсивности, а также и тормозных, и применяем их некоторое
время изо дня в день с определенными одинаковыми промежут-
ками между раздражителями и всегда в определенном порядке,
мы этим устанавливаем в полушариях стереотип процессов. Это
легко демонстрируется. Если теперь в течение всего опыта

230

повторять только один из положительных условных раздражите-
лей (лучше из слабых) через одинаковые промежутки, то он один
воспроизведет в правильной смене колебания величины эффектов,
как их представляла вся система разных раздражителей
в наличности.
Не только установка, но и более или менее продолжительная
поддержка динамического стереотипа есть серьезный нервный
труд различный, смотря по сложности стереотипа и индиви-
дуальности животного. Есть, конечно, такие нервные задачи,
которые и нервно-сильными животными решаются только после
мучительных усилий. Другие животные на всякую простую пере-
мену системы условных рефлексов, как введение нового раздра-
жителя или только некоторое перемещение старых раздражите-
лей, реагируют потерей всей условнорефлекторной деятельности
и иногда в течение значительного времени. Некоторые животные
могут удерживать правильную систему только при перерывах в
опытах, т. е. после известного отдыха. И, наконец, иные работают
регулярно только при очень упрощенной системе рефлексов,
состоящей, например, из двух раздражителей, притом положи-
тельных и одинаковой интенсивности.
Нужно думать, что нервные процессы полушарий при уста-
новке и поддержке динамического стереотипа есть то, что обык-
новенно называется чувствами в их двух основных категориях —
положительной и отрицательной, и в их огромной градации
интенсивностей. Процессы установки стереотипа, довершения
установки, поддержки стереотипа и нарушений его и есть
субъективно разнообразные положительные и отрицательные
чувства, что всегда и было видно в двигательных реакциях
животного.
Вся наша работа постепенно привела нас к установке разных
типов нервной системы у наших животных. Так как большие
полушария есть реактивнейшая и верховная часть центральной
нервной системы, то индивидуальные свойства их естественно
и должны главнейшим образом определять основной характер
общей деятельности каждого животного. Наша систематизация
типов совпала с древней классификацией так называемых темпе-

231

раментов. Существует тип с сильным раздражительным процес-
сом, но относительно слабым тормозным. Животные этого типа
агрессивны, несдержанны. Мы называем этих животных сильными
и возбудимыми, холериками. За ним следует тип сильных и
вместе уравновешенных животных, у которых оба процесса стоят
на равной высоте. Это легко дисциплинируемый и в высшей сте-
пени деловой тип; он встречается в виде двух вариаций: спокой-
ных, солидных и подвижных, оживленных животных. Мы на-
зываем их соответственно — флегматиками и сангвиниками.
И, наконец, слабый, тормозимый тип, у которого оба процесса
слабы. Мы называем этих животных слабыми, тормозимыми;
тормозимыми потому, что они чрезвычайно легко подпадают
внешнему торможению. Они трусливы и суетливы. К ним можно
бы приложить и название меланхоликов, раз их постоянно и все
устрашает.
Что наше исследование высшей нервной деятельности идет
по верному пути, что мы точно констатируем явления, ее состав-
ляющие, и что мы правильно анализируем ее механизм — самым
ярким образом доказывается тем, что мы теперь можем во мно-
гих случаях функционально производить с большой точностью
хронические патологические ее состояния и вместе с тем потом,
по желанию, восстановлять норму. Мы знаем, какого типа живот-
ных и каким образом мы можем легко сделать невротиками
и какие при этом произойдут заболевания. Поставщиками наших
экспериментальных неврозов оказываются сильный, но неуравно-
вешенный, возбудимый и слабый тормозимый типы. Если воз-
будимому животному настойчиво предлагаются задачи, для
которых нужно сильное торможение, то оно почти совсем его
теряет, лишается способности корригировать условные рефлексы,
т. е. перестает анализировать, различать падающие на него раз-
дражения и моменты времени. Раздражения из сильнейших
агентов на них вредного патологического действия не оказывают.
Слабый тормозимый тип одинаково легко заболевает как от
небольшого напряжения торможения, так и от очень сильных
раздражителей, или совершенно прекращая условнорефлекторную
деятельность в обстановке наших опытов, или представляя ее

232

в хаотическом виде. Животных уравновешенного типа нам не
удалось сделать нервнобольными даже столкновением противо-
положных процессов, что представляет собой особенно болезне-
творный прием.
Вернейшим лечебным средством против неврозов, в согласии
с человеческой клиникой, оказался бром, который, по нашим
многочисленным и поучительным во многих отношениях опытам,
имеет специальное отношение к тормозному процессу, резко его
тонизируя. Но необходима точная его дозировка, для слабого
типа в пять-восемь раз меньше, чем для сильного. Также часто
хорошо помогает отдых, перерыв в опытах.
Между животными слабого типа часто встречаются готовые
невротики.
Мы имеем уже и даже производим отдельные симптомы
и психотиков: стереотипию, негативизм и циркулярность.
Ознакомившись в течение истекшего года специально с кли-
никой человеческой истерии, которая считается душевной
болезнью целиком или преимущественно, психогенной реакцией
на окружающее, я пришел к убеждению, что ее симптомология
без натяжки может быть понимаема физиологически, с точки
зрения изложенной физиологии высшей нервной деятельности,
и позволил себе это высказать печатно.1 Только для некоторых
пунктов этой симптомологии пришлось сделать догадку относи-
тельно той прибавки, которую нужно принять, чтобы в общем
виде представить себе и человеческую высшую нервную деятель-
ность. Эта прибавка касается речевой функции, внесшей новый
принцип в деятельность больших полушарий. Если наши ощу-
щения и представления, относящиеся к окружающему миру, есть
для нас первые сигналы действительности, конкретные сигналы,
то речь, специально прежде всего кинэстезические раздражения,
идущие в кору от речевых органов, есть вторые сигналы, сигналы
сигналов. Они представляют собой отвлечение от действитель-
ности и допускают обобщение, что и составляет наше лишнее,
1 См. «Проба физиологического понимания симптомологии истерии»
(стр. 195 в этом томе). — Ред.

233

специально человеческое, высшее мышление, создающее сперва
общечеловеческий эмпиризм, а наконец и науку — орудие высшей
ориентировки человека в окружающем мире и в себе самом.
Чрезвычайная фантастичность и сумеречные состояния истериков,
а также сновидения всех людей и есть оживление первых сигна-
лов с их образностью, конкретностью, а также и эмоций, когда
только что начинающимся гипнотическим состоянием выклю-
чается прежде всего орган системы вторых сигналов как реактив-
нейшая часть головного мозга, всегда преимущественно работаю-
щая в бодром состоянии и регулирующая и вместе с тем
тормозящая до известной степени как первые сигналы, так
и эмоциональную деятельность.
Вероятно, лобные доли и есть орган этого прибавочного чисто
человеческого мышления, для которого, однако, общие законы
высшей нервной деятельности должны, нужно думать, оставаться
одни и те же.
Приведенные факты и основанные на них соображения, оче-
видно, должны вести к теснейшей связи физиологии с психоло-
гией, что и замечается специально в значительной части амери-
канской психологии. В речи президента Американской психологи-
ческой ассоциации на 1931 год Уольтера Гентера, даже несмотря
на очень большие усилия оратора, психолога-бихевиориста,
отделить физиологию от его психологии, прямо-таки невозможно
усмотреть какую-либо разницу между физиологией и психоло-
гией. Но и психологи из небихевиористского лагеря признают,
что наши опыты с условными рефлексами составили, например,
большую поддержку учению об ассоциациях психологов. Можно
привести и другие подобные случаи.
Я убежден, что приближается важный этап человеческой
мысли, когда физиологическое и психологическое, объективное
и субъективное действительно сольются, когда фактически раз-
решится или отпадет естественным путем мучительное противо-
речие или противопоставление моего сознания моему телу.
В самом деле, когда объективное изучение высшего животного,
например собаки, дойдет до той степени, — а это, конечно про-
изойдет, — что физиолог будет обладать абсолютно точным

234

предвидением при всех условиях поведения этого животного, то
что останется для самостоятельного, отдельного существования
«го субъективного состояния, которое, конечно, есть и у него, но
свое, как у нас наше. Не превратится ли тогда обязательно для
нашей мысли деятельность всякого живого существа до человека
включительно в одно нераздельное целое?

235

LIV. ПРИМЕР ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНО ПРОИЗВЕДЕННОГО
НЕВРОЗА И ЕГО ИЗЛЕЧЕНИЕ НА СЛАБОМ ТИПЕ НЕРВНОЙ
СИСТЕМЫ 1
Прошлый год на Международном неврологическом конгрессе
в Берне я сообщил о наших экспериментальных неврозах только
в самых общих чертах. Сейчас я приведу подробно отдельный
пример невроза, только что основательно изученный одним из
моих старейших и ценнейших сотрудников, Петровой.
Когда дело касается чистых экспериментальных неврозов,
неизбежно начинать с вопроса о типах нервной системы живот-
ных (у нас — собак). Мы различаем три основные типа: сильный,
даже очень сильный, но неуравновешенный, у которого слабо
торможение по отношению к раздражительному процессу, сильный
и уравновешенный, т. е. с обоими противоположными процессами,
стоящими на одной высоте, и слабый, т. е. с обоими слабыми
процессами, но иногда то с одним особенно слабым, то с другим.
Конечно, существуют и разные степени, или вариации этих типов,
особенно слабого. У нас имеется значительный ряд испытаний,
которыми мы определяем эти типы и их степени. Эти пробы нами
постепенно вырабатываются и должны быть применены в неко-
торых случаях все полностью для безошибочного диагноза.
Чистые экспериментальные неврозы, т. е. вызванные только
трудными условиями нервной деятельности, трудными нервными
1 Доклад на VI Скандинавском неврологическом конгрессе в Копенга-
гене 25 августа 1932 г. (Последние сообщения по физиологии и патологии
высшей нервной деятельности, вып. 1, Л., АН СССР, 1933, стр. 27—32.—
Ред.).

236

задачами, без какого бы то ни было органического нарушения, до
сих пор мы могли получать только на животных крайних типов.
У них это достигается легко и несколькими способами. Я опишу
сейчас случай повторного невроза у собаки слабого типа.
Эта собака по виду помесь дворняжки с фокстерьером,
весом около 12 кг. По внешнему поведению, по работе с услов-
ными (пищевыми) рефлексами и по некоторым пробам на тип
сначала она признана была нами даже за сильное и уравнове-
шенное животное, но два дальнейших испытания, несомненно,
характеризовали ее как слабый тип. Это — повышение пищевой
возбудимости (оставление без еды накануне опыта) и примене-
ние значительных доз брома.
У животных сильных типов при повышении пищевой возбу-
димости обыкновенно или эфекты всех условных положительных
раздражителей повышаются (если эффекты сильных не пре-
дельны), или (в противном случае) только эффекты слабых
приближаются к сильным.
И значительные дозы брома при ежедневном применении
в течение многих недель и даже не одного месяца остаются
у них без малейшего вреда, а у сильных и неуравновешенных
оказывают даже полезное действие, усиливая их тормозную
функцию и тем способствуя урегулированию их нервной
деятельности.
У нашей собаки оба эти приема повели к падению, наруше-
нию условнорефлекторной деятельности: эффекты положитель-
ных раздражителей упали, а отрицательные перестали произво-
дить полное торможение. При этом случае было выяснено, что,
постепенно снижая дозы брома, можно было дойти до такой,
которая не только переносилась хорошо, но даже несколько
улучшала нервную деятельность. Раньше нами на этом пункте
была сделана ошибка в заключении: не дозируя соответственно
бром, мы думали, что бром у слабых животных никогда не поле-
зен, а в большей дозе только вреден.
Итак, наша собака принадлежит к слабому типу, но умерен-
ной степени. При обыкновенных условиях она работает вполне
удовлетворительно, так как система из шести положительных

237

раздражителей разного качества и силы и из одного отрицатель-
ного, тормозного, стереотипно воспроизводимая при одном и том
же порядке раздражителей и при одинаковых промежутках между
ними при ежедневном применении, постоянно дает у ней одни
и те же соответственные эффекты. И поведение собаки во время
опыта более или менее бодрое и ровное. Короче, она — годный
объект для изучения условных рефлексов. Это положение наблю-
далось нами в течение пяти месяцев.
Теперь производим невроз.
До сих пор тормозной раздражитель постоянно действовал
только в продолжение 30 секунд. В следующем опыте мы про-
должаем его целых 5 минут. На другой день мы повторяем пяти-
минутное торможение. И этого было достаточно, чтобы у собаки
все и радикально изменилось, чтобы собака стала резке больной.
От регулярности работы с условными рефлексами не осталось
и следа. Каждый день особая картина работы. Все положитель-
ные рефлексы чрезвычайно уменьшились, некоторые совершенно
выпали. Тормозной — растормозился. Иногда выступала ультра-
парадоксальная фаза, т. е. положительный раздражитель оста-
вался недействительным, а отдифференцированный от него тор-
мозной давал положительный эффект. Собака во время опыта
была то чрезвычайно возбуждена, иногда с сильной одышкой,
в высшей степени беспокойна, то глубоко засыпала, до храпа,
то представляла высшую степень раздражительной слабости,
резко реагируя на самое незначительное колебание обстановки.
Часто отказывалась от еды, когда она предлагалась, как обыкно-
венно, после каждого положительного условного раздражителя.
Короче, ни о какой систематической работе с условными рефле-
ксами на ней не могло быть и речи, констатировалось постоянно
только крайне хаотическое состояние нервной деятельности. То
же самое обнаруживалось и в общем поведении собаки. Ставить
ее в станок и снаряжать к опыту, а также и спускать со станка
после опыта стало нелегко — собака была в высшей степени
нетерпелива и безудержна. На свободе держалась тоже совер-
шенно необычно и даже странно: например, растягиваясь на
полу, лежала на боку, к кому-нибудь таким образом тянулась

238

и т. д., чего раньше у нее никогда не наблюдалось. Служители,
которые ее приводили и уводили, говорили, что собака стала
какой-то сумасшедшей.
Ни перерывы опытов, т. е. отдых, ни1 отмена тормозного раз-
дражителя с его положительным не оказали полезного влияния
на состояние животного. Это состояние, нисколько не улучшаясь,
а скорее ухудшаясь, продержалось два месяца.
Тогда мы приступаем к лечению. Даем перед каждым опытом
за 30—40 минут 0.5 г бромистого натрия. На второй день
наступило ясно выраженное улучшение, а на третий день собака
во всех отношениях возвратилась к норме. После двенадцати
доз было прекращено введение брома. Животное в течение сле-
дующих десяти дней остается вполне нормальным.
Мы приступаем к другому опыту.
Среди старых условных положительных раздражителей вместо
треска, сильного, но не особенно, мы применяем в течение
30 секунд, как и все другие положительные раздражители, чрез-
вычайно сильный треск, трудно выносимый даже нашими ушами,
и затем предлагаем еду. Собака обнаруживает сильную реакцию
страха, рвется из станка и не берет еду и по прекращении раз-
дражителя. Однако на следующие затем два обыкновенные раз-
дражителя и обычный эффект дает, и берет еду. Применение
чрезвычайного раздражителя этим одним разом и ограничи-
вается, но на другой день вышеописанное болезненное состояние
собаки целиком вернулось, и, несмотря на экстренные много-
дневные перерывы (десять-пятнадцать дней) и на регулярные
отдыхи в один-два дня, оно держалось без изменения более
месяца.
Теперь снова вводится бром в той же дозе, как и в первый
раз; улучшение заметно на третий день, а к шестому-восьмому
дню мы имеем уже вполне здоровое, нормальное животное. После
десяти доз бромирование прекращено.
На этом опыты кончились перед началом теперешних каникул.
Мне кажется, не преувеличивая, можно сказать, что эти
опыты носят как бы машинный характер. На них прежде всего
очевидны два болезнетворных для нервной деятельности момента:

239

перенапряжение тормозного процесса и очень сильное внешнее
раздражение. Затем, в качестве целительного момента, в обоих
случаях резко подчеркивается существеннейшее значение вос-
становления и усиления тормозного процесса, так как на основа-
нии многих других наших опытов, помимо только что описан-
ных, брому должно быть приписано непосредственное отношение
к тормозному процессу, именно как восстановляющему и усили-
вающему его агенту. И, наконец, первостепенная важность
должна быть положена в точном дозировании брома, соответ-
ственно типам нервной системы и их степеням.

240

LV. ДИНАМИЧЕСКАЯ СТЕРЕОТИПИЯ ВЫСШЕГО ОТДЕЛА
ГОЛОВНОГО МОЗГА 1
На большие полушария как из внешнего мира, так и из вну-
тренней среды самого организма беспрерывно падают бесчислен-
ные раздражения различного качества и интенсивности. Одни
из них только исследуются (ориентировочный рефлекс), другие
уже имеют разнообразнейшие безусловные и условные действия.
Все это встречается, сталкивается, взаимодействует и должно
в конце концов систематизироваться, уравновеситься, так ска-
зать, закончиться динамическим стереотипом.
Какая грандиозная работа!
Но, однако, она подлежит подробному и точному исследова-
нию, конечно, сперва в более упрощенной обстановке. Мы изу-
чаем эту деятельность на системе условных рефлексов, преиму-
щественно пищевых, экспериментируя на собаках. Система эта
состоит из ряда положительных раздражителей разных рецеп-
торов и различной интенсивности, а также и из отрицательных.
Так как эти все раздражения оставляют после себя большие
или меньшие следы, то точные постоянные эффекты раздражи-
телей в системе могут получиться всего легче и скорее только
при одних и тех же промежутках между раздражителями, притом
же применяемых в строго определенном порядке, т. е. при внеш-
нем стереотипе. В окончательном результате получается динамиче-
ский стереотип, т. е. слаженная, уравновешенная система внутрен-
1 Доклад на X Международном психологическом конгрессе в Копенга-
гене 24 августа 1932 г. (Последние сообщения по физиологии и патологии
высшей нервной деятельности, вып. 1, Л., АН СССР, 1933, стр. 33—39.—
Ред.).

Вклейка после с. 240

Институт физиологии им. И. П. Павлова Академии Наук СССР (село Павлово, б. Колтуши).

241

них процессов. Образование, установка динамического стереотипа
есть нервный труд чрезвычайно различной напряженности, смотря,
конечно, по сложности системы раздражителей, с одной стороны,
и по индивидуальности и состоянию животного, с другой.
Беру один из крайних случаев (опыты Выржиковского).
В уже хорошо выработанную нервно-сильным животным стерео-
типную систему положительных, разных интенсивностей, и отри-
цательных условных раздражителей вводим новый раздражитель,
но с той особенностью, что, применяя его четыре раза в течение
опыта после различных раздражителей, т. е. в разных местах
опыта, сопровождаем его безусловным раздражителем только
при четвертом применении. Рефлекс скоро начинает намечаться,
вырабатываться, но этот процесс сопровождается чрезвычайным
возбуждением животного: животное рвется из станка, срывает
все на нем прикрепленные наши приборы, кричит; прежние поло-
жительные раздражители теряют свои действия, дело доходит до
отказа от подаваемой еды, становится трудным вводить живот-
ное в экспериментальную комнату и устанавливать в станке. Это
мучительное состояние продолжается целых два, три месяца, пока,
наконец, животное не решает задачу; устанавливается стереотип:
три первые применения нового раздражителя не действуют поло-
жительно, на них развивается торможение, действует только
последнее (четвертое) — и животное вполне успокоивается.
Установка нового динамического стереотипа стоила огромного
нервного труда, выдержать который мог только сильный нерв-
ный тип.
Наш опыт продолжается. Когда первая задача была решена,
животному была предложена другая. Теперь и первые три при-
менения нового раздражителя стали сопровождать едой, т. е.
животному надо было переделывать их из тормозных в положи-
тельные. Началось опять возбуждение животного, но менее интен-
сивное и продолжавшееся более короткое время, пока все разы
применения нового раздражителя не стали давать один и тот же
положительный эффект. Значит, перестройка стереотипа пред-
ставила опять некоторый труд. Так как теперь предлагалась еда,
то, значит, дело заключалось не в торможении пищевого воз-

242

буждения, как это могло быть, хотя отчасти, при первой задаче,
а именно в установке нового динамического стереотипа в боль-
ших полушариях. То, что теперь установка эта произошла ско-
рее и легче, происходило и оттого, что и сама вторая задача
была, очевидно, гораздо проще. Конечно, более простые системы
условных рефлексов тем же животным вырабатывались легко, по
крайней мере без резких признаков усилия с его стороны.
Мне казалось бы странным, если бы, только потому, что пси-
хологами собаке приписывается лишь ассоциативная деятельность,
этот нервный труд не позволено было называть умственным.
Но так стоит дело только у сильных и уравновешенных нерв-
ных систем. На сильных, но неуравновешенных, на более или
менее слабых, больных, истощенных, стареющих оно представ-
ляется совершенно в другом виде. Есть собаки, у которых с са-
мого начала, несмотря на все благоприятные условия, не удается
получить динамического стереотипа: эффекты условных раздра-
жителей постоянно от опыта к опыту изменяются хаотически.
Тогда животному можно помочь упрощением системы рефлексов,
например ограничивая их только двумя и лишь положитель-
ными. Нелегкую задачу, ведущую иногда к полному временному
прекращению условнорефлекторной деятельности в нашей обста-
новке, представляет и одно изменение порядка старых раздражи-
телей в опыте. Но и поддержка уже выработанной системы есть
тоже труд, который иными собаками переносится только при
перерывах в опытах на два-три дня, т. е. при регулярном отдыхе;
при ежедневной же работе эффект условных рефлексов колеблет-
ся самым неправильным образом.
Установленный стереотип процессов в коре можно ясно
видеть и в отсутствие самих реальных раздражителей, его обра-
зовавших (Кржышковский, Купалов, Э. А. Асратян, Г. В. Ски-
пин и др.). Вот этот интересный опыт. Если мы имеем у живот-
ного ряд выработанных условных рефлексов, положительных,
разных интенсивностей, и отрицательных, применяемых при раз-
ных промежутках между ними и всегда в определенном порядке,
а затем в одном опыте применяем только один из положитель-
ных (лучше из слабых), то получается следующее. Этот раздра-

243

житель в течение всего опыта дает те же колебания своего
эффекта, которые представляла вся система разных раздражите-
лей. Старый стереотип держится некоторое время, а затем усту-
пает место новому, т. е. при повторении одного раздражителя
получается, наконец, однообразный эффект. Но этим роль ста-
рого стереотипа, если он был хорошо зафиксирован, не кончается.
Если теперь последний раздражитель не применяется некоторое
время и затем вновь пробуется, то мы имеем не новый стереотип,
а опять старый. Следовательно, имеется некоторое наслоение сте-
реотипов и соперничество между ними.
Затем наблюдалось при этом и еще более интересное явле-
ние. Мы имеем выработанный стереотип из разных раздражите-
лей. Если рядом с этим у нашей собаки замечается гипнотиче-
ское состояние во время опыта (а оно у некоторых собак легко
наступает при применении одного, да еще слабого раздражителя),
то раздражитель, который мы применяем один вместо прежней
системы, воспроизводит эту систему своими эффектами, но в из-
вращенном виде: на месте прежних сильных раздражителей по-
лучается малый эффект, а на месте слабых — большой, т. е.
обнаруживается парадоксальная фаза. Эту фазу, как известно,
мы констатировали давно для раздражителей различной интен-
сивности в гипнотическом состоянии. Таким образом в данном
случае одновременно комбинируются динамический стереотип с
гипнотическим состоянием.
Мне думается, есть достаточные основания принимать, что
описанные физиологические процессы в больших полушариях
отвечают тому, что мы субъективно в себе обыкновенно назы-
ваем чувствами в общей форме положительных и отрицательных
чувств и в огромном ряде оттенков и вариаций, благодаря или
комбинированию их, или различной напряженности. Здесь —
чувство трудности и легкости, бодрости и усталости, удовлетво-
ренности и огорчения, радости, торжества и отчаяния и т. д.
Мне кажется, что часто тяжелые чувства при изменении обыч-
ного образа жизни, при прекращении привычных занятий, при
потере близких людей, не говоря уже об умственных кризисах
и ломке верований, имеют свое физиологическое основание в зна-

244

чительной степени именно в изменении, в нарушении старого
динамического стереотипа и в трудности установки нового.
При сильной напряженности и длительности таких случаев
может наступить даже и болезненная меланхолия. В этом отно-
шении мне ярко припоминается близкий случай из студенческих
годов. Мы, трое товарищей из средне-учебного заведения, посту-
пили в университет и выбрали, под влиянием нашего тогдашнего
литературного вдохновителя, факультет естественных наук и,
таким образом, засели за изучение химии, ботаники и т. д., т. е.
главным образом принялись пока только усваивать отдельные
факты. В то время как двое из нас примирились с этим, третий,
который в среднем учебном заведении особенно охотно изучал
историю и с особенной любовью исполнял письменные работы
на тему о причинах и следствиях разных исторических событий,
впадал все более и более в тоскливое настроение и кончил глу-
бокой меланхолией с настойчивыми попытками к самоубийству.
Меланхолия была излечена только тем, что мы, его товарищи,
стали водить его, сначала с трудом, почти насильно, на лекции
юридического факультета. После нескольких посещений его на-
строение стало заметно изменяться, поправляться и, наконец, он
пришел в полную норму. Затем он перешел на юридический
факультет, с полным успехом его кончил и всю свою жизнь оста-
вался нормальным. Беседы до заболевания и в начале заболева-
ния дали нам возможность понять, что наш товарищ, привыкнув
в своих школьных работах вольно связывать определенные явле-
ния, так как этому не было значительных препятствий, то же
пробовал делать и теперь при занятии естественными науками.
Но неумолимые факты постоянно сопротивлялись этой его тен-
денции и не допускали того, что легко можно было делать со
словесным материалом. Эти повторявшиеся неудачи и создали тя-
желое настроение, закончившееся болезненной формой меланхолии.
И мы на наших собаках при трудных задачах, т. е. при затре-
бовании нового и трудного динамического стереотипа, не только
имели дело с мучительным состоянием, описанным в начале со-
общения, но производили и хронические нервные заболевания —
неврозы, от которых потом приходилось лечить животных.

245

LVI. ЧУВСТВА ОВЛАДЕНИЯ (LES SENTIMENTS D'EMPRISE)
И УЛЬТРАПАРАДОКСАЛЬНАЯ ФАЗА 1
(Открытое письмо проф. Пьеру Жанэ)
Не найдете ли Вы интересным напечатать это письмо в Ва-
шем журнале и вместе с тем высказаться относительно сообра-
жений, которые у меня возникли при внимательном изучении
Вашей прошлогодней статьи под заглавием «Чувства в бреде
преследования».
Я — физиолог, в последнее время занимающийся со своими
сотрудниками изучением исключительно физиологической и па-
тологической работы высшего отдела центральной нервной си-
стемы на высшем животном (собаке), работы, отвечающей
нашей высшей нервной деятельности, обычно называемой психи-
ческой. Вы — невролог, психиатр, психолог. Казалось бы, что
мы должны прислушиваться друг к другу и объединяться в на-
шей работе — ведь мы изучаем деятельность одного и того же
органа (относительно последнего едва ли сейчас может быть
какое-либо сомнение).
Третья часть Вашей статьи представляет попытку истолкова-
ния чувств овладения. Основное явление состоит в том, что
больные свою слабость, свои дефекты относят во вне, перекла-
дывают на посторонних людей. Они желают быть самостоятель-
1 Journal de Psychologie, XXX-е annee, № 9—10, 1933 (p. 849—854.-
См. также: Последние сообщения по физиологии и патологии высшей нерв-
ной деятельности, вып. 2, Л., АН СССР, 1933, стр. 5—11. — Ред.).

246

ными, а им непреодолимо кажется, что другие делают их рабами,
исполнителями своих приказов; они хотят быть уважаемыми, а
им кажется, что их оскорбляют; они хотят иметь секреты, а дру-
гие их постоянно раскрывают; они, как и все, имеют собственные
внутренние мысли, а другие люди у них их воруют; они имеют
какие-либо неудобные привычки или болезненные припадки,
а им кажется, что эти привычки и припадки принадлежат
другим.
Вы понимаете это положение дела нижеследующим образом.
Этими больными многое из самых обыкновенных жизненных
положений чувствуется, как нечто трудное, невыносимое, болез-
ненное. Например, присутствие во время обеда двух знакомых
дам, против которых больная ничего не имела до сих пор. Эта
постоянная трудность и, конечно, частые неудачи наполняют их
беспокойством, страхом, желанием уйти от всего этого. Они,
подобно детям и дикарям, относят все это к злым действиям
других — намеренная объективизация. При этом Вы дальше
обращаете внимание на следующее. В приведенных случаях дело
идет, как Вы выражаетесь, о двойных социальных актах: быть
господином или рабом, дарить или воровать, стремиться к уеди-
нению или искать общества и т. д. Эти противоположности
у больных смешиваются во время их депрессивного состояния,
и неприятная противоположность относится ко вне, к другим
людям. Например, больной усиленно хочется быть одной в своей
запертой комнате, где. она действительно одна, а ее мучит мысль,
что какой-то злой человек ухитряется проникать в эту комнату
и наблюдает ее.
Со всем только что изложенным, представляющим в высшей
степени интересный психологический анализ, остается только
согласиться. Но в толковании самого последнего пункта я позво-
лю себе разойтись с Вами. Вы не раз повторяете, что эти про-
тивоположности не так легко различаются, как обыкновенно
думают. У Вас имеется такая фраза: «Говорить и Вам говорят
образуют одно целое и не так легко отличимы друг от друга, как
думают»; и дальше «Акты оскорблять и быть оскорбляемым
объединены в общей процедуре оскорбления; болезнь нам пока-

247

зывает, что они могут смешиваться или быть приняты один за
другой». Вы это смешение объясняете довольно сложной комби-
нацией чувств.
Пользуясь Вами же установленными и систематизированными
фактами, я решаю итти по другой дороге и применить физиоло-
гическое объяснение.
Наше общее понятие (категория) противоположения есть
одно из основных и необходимых общих понятий, облегчающее,
упорядочивающее и даже делающее возможным, вместе с дру-
гими общими понятиями, наше здоровое мышление. Наше отно-
шение к окружающему миру, вместе с социальной средой, и к
нам самим неизбежно должно исказиться в высшей степени, если
будут постоянно смешиваться противоположности: я и не я, мое
и ваше, в один и тот же момент я один и в обществе, я обижаю
или меня обижают и т. д., и т. д. Следовательно, должна быть
глубокая причина для исчезания или ослабления этого общего
понятия, и эту причину можно и должно искать, по моему
мнению, в основных законах нервной деятельности. Я пола-
гаю, что указания в этом направлении сейчас в физиологии
имеются.
На наших экспериментальных животных, исследуя высшую
нервную деятельность при помощи условных рефлексов, мы ви-
дели и изучали, как точные факты, следующее. При различных
состояниях угнетения, задерживания (чаще всего при различных
гипнотических состояниях) выступают уравнительная, пара-
доксальная и ультрапарадоксальная фазы. Это значит, что кор-
ковые нервные клетки, вместо того чтобы, как в норме (в извест-
ных пределах), давать эффекты соответственно силе раздра-
жающих агентов, при состояниях различного задерживания да-
вали эффекты или все одинаковые, или обратные силе раздра-
жителя, или даже обратные характеру его; последнее означает,
что тормозные раздражители давали положительный эффект,
а положительные — отрицательный. Я беру смелость пред-
положить, что вот эта-то ультрапарадоксальная фаза и есть
основание ослабления у наших больных понятия противополо-
жения

248

Все условия, нужные для возникновения ультрапарадоксаль-
ного состояния корковых клеток у наших больных, налицо и от-
четливо констатированы Вами. Эти больные при встрече с мас-
сой жизненных положений естественно как слабые люди легко
впадают в состояние угнетения, беспокойства и страха, но они
все же нечто желают или не желают и имеют эмоционально
усиленные и концентрированные, сколько это для них возможно,
представления об этом желаемом или нежелаемом (я господин,
а не раб; я хочу быть один, а не в обществе; я хочу иметь секреты
и т. д.). И этого достаточно, чтобы роковым образом в этих усло-
виях возникло представление о противоположном (я раб; при мне
всегда кто-нибудь есть; все мои секреты обнаруживаются и т. д.).
Вот как это понимается физиологически. Пусть у нас одна
частота ударов метронома есть условный пищевой положитель-
ный раздражитель, так как применение ее сопровождалось едой,
и она вызывает пищевую реакцию; другая же частота — отри-
цательный возбудитель, так как при ней еды не давалось, и она
производит отрицательную реакцию, животное при ней отвора-
чивается. Эти частоты ударов представляют взаимно противо-
положную, но ассоциированную и вместе с тем взаимно индуци-
рующую пару, т. е. одна частота возбуждает и усиливает дей-
ствие другой. Это есть точный физиологический факт. Теперь
дальше. Если положительная частота действует на ослабленную
чем-нибудь (а также находящуюся в гипнотическом состоянии)
клетку, то она по закону предела, который тоже есть точный
факт, приводит ее в тормозное состояние, а это тормозное
состояние по закону взаимной индукции обусловливает возбу-
жденное состояние, вместо тормозного, в другой половине ассо-
циированной пары, и поэтому связанный с ней раздражитель
вызывает теперь не торможение, а раздражение.
Это механизм негативизма или контрализма.
Собаке в состоянии торможения (гипнотического) вы подаете
пищу, т. е. возбуждаете ее к положительной деятельности —
еде, она отворачивается, пищу не берет. Когда вы еду отводите,
т. е. возбуждаете отрицательно — к задерживанию деятель-
ности, к прекращению еды, она тянется к пище.

249

Очевидно, этот закон взаимной индукции противоположных
действий должен быть приложим и к противоположным пред-
ставлениям, связанным, конечно, с определенными клетками
(словесными) и составляющим также ассоциированную пару.
На почве угнетенного, задержанного состояния (всякое затруд-
нение в высшей нервной деятельности обыкновенно в наших
опытах выражается торможением) сколько-нибудь сильное воз-
буждение одного представления производит его задерживание,
а через это индуцирует противоположное представление.
Нетрудно видеть, что данное объяснение естественно распро-
страняется на весь своеобразный, наступающий при высших сте-
пенях распространенного и углубленного ультрапарадоксального
состояния, симптом шизофреников — амбивалентность.
Многих, даже научно думающих людей, почти раздражают
эти попытки физиологического объяснения психических явле-
ний, и поэтому эти объяснения сердито обзываются «механичен-
скими», с расчетом резко подчеркнуть, как явную несообразность,
нелепость, сближение субъективных переживаний с механикой.
Но мне это представляется явным недоразумением.
В настоящее время представить наши психические явления
механически в буквальном смысле слова, конечно, нельзя и ду-
мать, как того же далеко нельзя сделать относительно всех
физиологических, затем, хотя и в меньшей мере, химических и
полностью даже физических явлений. Истинное механическое
толкование остается идеалом естественно-научного исследования,
к которому лишь медленно приближается и будет долго прибли-
жаться изучение всей действительности, включая в нее и нас.
Все современное естествознание в целом есть только длинная
цепь этапных приближений к механическому объяснению,
объединенных на всем их протяжении верховным принципом при-
чинности, детерминизма: нет действия без причины.
Это есть только некоторое, пусть очень и очень отдаленное,
приближение к механическому толкованию, когда открывается
возможность так называемые психические явления свести на
физиологические. А это сейчас имеет место, как мне кажется,,
уже в немалом числе случаев.

250

Вы на своем психологическом этапе, занимаясь истолкованием
чувств овладения, устанавливаете условия, при которых они
имеют место, сводите их на элементарные явления, из которых
они слагаются, и таким образом уясняете их общую конструк-
цию, т. е. тоже их механику, только свою. Я на своем физиоло-
гическом этапе пробую, стремлюсь продвинуть нашу общую
задачу еще немного дальше в сторону истинной общей механики,
понимая выдвинутый Вами факт смешения противоположных
представлений как особое взаимодействие элементарных физио-
логических явлений: нервного возбуждения и задерживания.
А эти явления, их механизм в свою очередь, все более прибли-
жаясь к концу задачи, будут раскрывать химия и, наконец,
физика.

251

LVII. ПРОБА ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ
НАВЯЗЧИВОГО НЕВРОЗА И ПАРАНОИ 1
Исходным пунктом для физиологического понимания этих
болезненных форм послужили новые лабораторные факты, полу-
ченные при изучении условных рефлексов на собаках.
Когда вырабатываются условные раздражители из разно-
образных внешних агентов (возьмем для примера пищевые
условные рефлексы), первая реакция на образовавшийся услов-
ный раздражитель есть обыкновенно движение к этому раздра-
жителю, т. е. животное поворачивается к месту нахождения этого
раздражителя. Когда этот раздражитель находится в пределах
досягаемости нашего животного, то оно старается даже притти
в соприкосновение с ним и именно ртом; например, если услов-
ный раздражитель — вспыхивание лампы, собака лижет ее,
если же условный раздражитель — звук, то (при очень повы-
шенной пищевой возбудимости) собака даже хватает ртом воз-
дух. Таким образом условный раздражитель является для
животного, действительно, как бы полной заменой пищи. При
разных условных раздражителях, исходящих из разных пунктов
окружающего пространства, животное естественно обращается
к каждому из них.
1 The Journal of Mental Science, April 1934 (An attempt at physiological
interpretation of obsessional neurosis and paranoya. The Journal... vol. 80, 1934,
p. 187—197. — См. также: 1) Последние сообщения по физиологии и пато-
логии высшей нервной деятельности, вып. 2, Л., АН СССР, 1933, стр. 13—
34; 2) Essai d'une interpretation physiologique de la paranoia et de la nevrose
obsessionelle. Encephale, vol. 30, 1935. p. 381—393. — Ред.).

252

У одной из наших собак был образован, среди других*
условный раздражитель из чрезвычайно слабого шума, исходя-
щего с правой стороны животного из-под стола, на котором она
стояло (опыты И. И. Филаретова). Животное, улавливая этот
звук, становилось на самый край стола, иногда даже заносило
то ту, то другую переднюю ногу и за край стола и наклонялось
головой, как только было возможно вниз, т. е. к источнику
звука. Прочие условные раздражители находились в различных
других местах, но собака предпочитала и при их действии обра-
щаться к месту происхождения шума.
Факт этот представился особенно странным тогда, когда при
продолжении опытов с другими раздражителями шум как
условный раздражитель больше не применялся. Двигательная
реакция по направлению к бывшему месту происхождения шума
неизменно существовала и существует еще и теперь — полтора
года спустя после отмены этого раздражителя. При применении
всех других раздражителей, где бы они ни находились, было
движение только к месту шума, вплоть до подачи еды, когда
животное обращалось, наконец, к подаваемой кормушке.
К концу обычного промежутка между условными раздражи-
телями, т. е. перед следующим раздражителем, собаки часто
приходят в некоторое пищевое возбуждение (рефлекс времени)
и обращаются к месту кормушки или к месту того либо другого
условного раздражителя. Эта собака опять-таки фиксирует
только место давнего шума.
Очевидно, эта реакция должна быть признана патологиче-
ской, так как она не имела никакого смысла, т. е. грубо, резко
противоречила реальным отношениям. Считая ее таковой, мы
решили ее лечить. И если бы это удалось, это было бы, конечно,
дальнейшим подтверждением ее бесспорного патологического
характера. Лечебным средством мы избрали бром в соответствен-
ной дозе, так как мы имели уже много случаев его решительной
помощи при наших экспериментальных неврозах и даже вообще
при некоторых прирожденных дефектах нервной системы. Наш
расчет оправдался. Реакция резко уменьшилась. При других
условных раздражителях она совершенно исчезла, уступив место

253

законной, соответственной двигательной реакции к месту этих
раздражителей.
То же самое явление было потом отмечено и на некоторых
других собаках; на одной из них бром без следа устранил эту
ненормальную реакцию.
Ясно, что в описанных фактах перед нами патологическое на-
рушение деятельности нервных клеток, изменение нормального со-
отношения двух сторон их деятельности (раздражительного и тор-
мозного процессов), — взял ненормальный перевес раздражитель-
ный процесс. За это говорило и благоприятное действие брома
как агента, заведомо усиливающего тормозную функцию клетки.
Причиной патологического явления в описанном опыте ближе
всего считать перенапряжение раздражительного процесса, так
как исключительная слабость внешнего раздражителя вызвала
чрезвычайное напряжение ориентировочного двигательного
аппарата, как общего локомоторного, так и специального, т. е.
установочного аппарата рецептора данного раздражения.
К описанному факту скоро присоединился другой аналогич-
ный факт. У одной собаки слабого типа, но более сильной вариа-
ции, и у кастрированных собак разных типов было предпринято
исследование решения ими трудной задачи, именно: переделки
условного действия в обратное — пары метрономов разной ча-
стоты ударов, имеющих противоположные условные значения:
положительное и отрицательное, — т. е. переделки раздражителя,
вызывающего в коре полушарий раздражительный процесс,
в отрицательный, а вызывающего тормозной процесс — в поло-
жительный (опыты Петровой). Для этого метроном, имеющий
хорошо выработанное положительное действие, теперь применял-
ся без сопровождения едой, при тормозном же, наоборот, дава-
лась еда. У одного из кастратов, исключительно сильного типа,
переделка вполне удалась; у остальных испытуемых животных
она как будто начиналась, но затем наступило особое положение
дела. У некоторых животных казалось даже, что цель была
вполне достигнута: несколько раз подряд применение метрономов
давало результаты, соответствующие новым условиям опыта, но
затем, постепенно или сразу, все совершенно возвратилось к ста-

254

рым отношениям, хотя процедура переделки, уже примененная
многие десятки раз, беспрерывно продолжалась.
Что же это значило? Несмотря на внешнее сходство действия
метрономов на этой стадии опытов с их прежним действием,,
действительно ли все, что касается характера раздражитель-
ного и тормозного процессов, осталось теперь в клетке без изме-
нения?
Это надо было решить специальным исследованием. Пред-
принятые опыты обнаружили серьезные нарушения нормальных
отношений в нервной клетке. Раздражительный процесс теперь
не тот, что был раньше: он стал более устойчивым, менее, так
сказать, наклонным уступать место тормозному процессу; или
же это надо было понимать так, что очень слаб тормозной
процесс, и отсюда — относительное засилие раздражительного
процесса. Вот эти опыты. Когда метроном, вызывающий этот
измененный раздражительный процесс, применялся в одном и
том же опыте несколько раз без подкрепления едой, т. е. уга-
шался, он падал значительно меньше и гораздо медленнее, чем
другие положительные раздражители в тех же условиях. При
этом еще особенность: после угашения переделываемого раздра-
жителя часто почти не было заметно уменьшения в обычном
масштабе действия следующих за ним других условных раздра-
жителей (вторичного угасания). Это говорило за недостаточное
участие тормозного процесса при процедуре угашения этого раз-
дражителя. С другой стороны, при угашении (и даже до нуля)
других условных раздражителей наш исследуемый раздражитель
сейчас же после них оставался часто почти без изменения или
мало ослаблялся, тогда как другие положительные раздражители
падали очень сильно и даже на следующий день оказывались
с уменьшенным эффектом. Явная устойчивость раздражитель-
ного процесса клетки вместе с ослаблением тормозного. При
этом далее обратило на себя внимание и то, что теперь оказа-
лась резкая разница между другими звуковыми условными раз-
дражителями в устойчивости раздражительного процесса.
Наиболее удаленные по характеру звука от метронома, именно
тоновые раздражители, оставались нормальными, а раздражители

255

с элементом стука сближались в отношении устойчивости с пато-
логически действующим метрономом.
В опытах с переделкой действия метрономов мы получили,
следовательно, ту же ненормальность, что и в ранее описанных
опытах; там — в клетках двигательного анализатора, здесь —
в клетках звукового; там — при перенапряжении раздражитель-
ного процесса, здесь — при сшибке противоположных процессов;
и как там, тут тоже происходил возврат к нормальным отноше-
ниям под влиянием брома. Последнее давало основание еще раз
видеть в ослаблении тормозной функции клетки один из меха-
низмов нового патологического явления, а также понять, почему
»это явление наблюдалось на кастрированных животных сильного
типа. Мы давно уже знали, что один из существенных эффектов
кастрации есть ослабление тормозной функции клетки.
Указанному патологическому явлению можно придать
несколько описательных названий: застойности, необычной инерт-
ности, усиленной концентрированности, чрезвычайной тонич-
ности.
В последующем мы будем предпочтительно употреблять тер-
мин «патологическая инертность».
Изложенные новые факты являются подтверждением и рас-
ширением нашего старого более общего факта, что в коре полу-
шарий экспериментально можно получить функциональным спо-
собом (т. е. без механического воздействия) очень ограниченный
патологический пункт. В наших прежних опытах такой пункт
представлял парадоксальное или ультрапарадоксальное состоя-
ние, т. е. относящийся к нему раздражитель давал больший
эффект, когда уменьшался в силе, а не наоборот, как в норме,
или даже производил отрицательный эффект вместо положитель-
ного. При этом данный пункт мог оставаться в таком состоянии,
не влияя на остальные пункты полушарий, или переходить в сле-
дующую стадию патологического состояния, при которой раз-
дражение его соответствующим раздражителем вело к наруше-
нию деятельности всей коры в виде общего задерживания этой
деятельности. Теперь мы тоже имели изолированные патологи-
ческие пункты коры полушарий, патологическое состояние кото-

256

рых представляло особую фазу и выражалось в том, что раздра-
жительный процесс в них сделался ненормально инертным.
Таким образом мы имеем достаточное основание принимать,
что под влиянием различных болезнетворных причин функцио-
нального характера в коре полушарий могут получаться резко
изолированные патологические пункты, или районы, и вместе
с тем ждать, что этот экспериментальный факт должен иметь
место и большое значение и в патологии высшей нервной дея-
тельности человека.
Я нахожу возможным думать, что в стереотипии, итерации,
персеверации как симптомах, так же как и в существе навязчи-
вого невроза и параной, основное патофизиологическое явление
одно и то же, а именно то, что выступило в наших опытах и что
мы обозначили термином «патологическая инертность». Стерео-
типия, итерация и персеверация есть патологическая инертность
в двигательной области коры (как общего скелетного, так и спе-
циально речевого движения), а при навязчивом неврозе и пара-
ное — в других корковых клетках, связанных с другими нашими
ощущениями, чувствами и представлениями. Последними фра-
зами не должна исключаться, конечно, возможность возникнове-
ния такого же патологического состояния и в нижележащих
отделах центральной нервной системы.
Перейдем, так сказать, к клиническому окружению в различ-
ных неврозах и психозах этого патологического явления как
одного из проявлений, одной из фаз патологического состояния
нервных клеток. Стереотипия и персеверация — один из неред-
ких симптомов, например, истерии. Одна истеричка жалуется,
что, начав чесать голову, она не может остановиться, кончить
это дело в должное время. Другой истерик после вызванного
краткого кататонического припадка не может произнести слова
без многократных его повторений и перейти к следующим словам
фразы. Еще чаще эти явления встречаются при шизофрении,
даже характеризуют ее и в особенности ее кататоническую
форму. Патологическая инертность в двигательной сфере обна-
руживается то на отдельных пунктах, то охватывает всю ске-
летно-мышечную систему, как это можно видеть на некоторых

257

кататониках, любая группа мышц которых, пассивно приведенная
в движение, повторяет это движение огромное число раз.
Далее мы остановимся специально на навязчивом неврозе
и параное как на отдельных, самостоятельных заболеваниях, где
интересующее нас явление есть основной характерный симптом
или почти вся болезнь.
В самом деле, едва ли можно спорить против того, что если
патологическая инертность очевидна и должна быть принята
как факт в двигательных явлениях, то то же самое вполне
допустимо, законно и в отношении всех ощущений, чувств
и представлений. Кто же может сомневаться, что перечисленные
явления в норме есть, конечно, проявление деятельности нерв-
ных клеток, и, следовательно, навязчивый невроз и параноя
будут патологическим состоянием соответственных клеток коры
полушарий, в данном случае их патологической инертностью.
Б навязчивом неврозе и параное мы имеем чрезмерно, незаконно
устойчивые представления, чувства и затем действия, не отве-
чающие правильным общеприродным и специально-социальным
отношениям человека и потому приводящие его в трудные,
тяжелые, вредоносные столкновения как с природой, так и с дру-
гими людьми, а прежде всего, конечно, с самим собой. Но все это
относится только к больным представлениям и ощущениям, а вне
их сферы пациенты и мыслят и действуют как вполне здоровые
люди и даже могут быть субъектами выше среднего уровня.
Навязчивый невроз и параною клинически обычно резко
различают как болезненные формы (одно — невроз, другое —
психоз). Однако такая резкость различения признается не всеми
неврологами и психиатрами; некоторые из них допускают пере-
ходы из одной формы в другую, сводя их различие на степень или
фазы патологического состояния и некоторые добавочные черты.
Вот выдержки из этих авторов. У Пьера Жанэ: «Бред пре-
следования очень близок к навязчивым представлениям, и я
удивляюсь, что их совершенно отделили друг от друга»; у Креч-
мера: «В старом спорном вопросе: есть ли существенное раз-
личие между бредовым и навязчивым представлением, мы можем
притти к точному заключению в отрицательном смысле»;

258

у Р. Маллэ: «В бреде и одержимости . . . органическое повре-
ждение — одного и того же рода».
Рассматриваемые две болезненные формы отличаются друг
от друга двумя основными чертами. При навязчивом неврозе
пациент познает болезненную природу переживаемого патологи-
ческого состояния и по мере возможности борется с ним, хотя
в целом и бесплодно; параноик не имеет этого критического
отношения к своей болезни, он в ее власти, во власти упорствую-
щего ощущения, чувства и представления. Второе отличие — это
хроническое течение и неизлечимость параной.
Но эти отличительные черты данных двух форм не исклю-
чают по существу тождества их основного симптома. Это тем
более, что многие клиницисты наблюдали несомненные переходы,
как острые, так и хронические, навязчивости с критикой в навяз-
чивость уже без критики. Разница же между обеими формами
как основание для их клинического обособления могла обу-
словливаться тем, на какой почве возникал общий основной
симптом и чем собственно он был вызван в каждом отдельном
случае.
Прежде всего о почве и причинах изучаемого заболевании
в нашем лабораторном материале. Мы давно уже видели на
наших животных, как заболевание экспериментальными невро-
зами, и притом то тем, то другим, при одних и тех же болезне-
творных приемах, зависит от прирожденного типа нервной
системы: легко подвергаются заболеванию только представители
слабого типа и сильного, но не уравновешенного. Конечно, при
усилении болезнетворных приемов можно было, наконец, одолеть,
сломать и уравновешенный сильный тип, особенно если к тому
же предварительно присоединялись какие-либо органические
нарушения, например кастрация.
В частности, при переделке противоположных условных ре-
флексов как приеме, обусловившем у нас описанную выше патоло-
гическую инертность, в зависимости от индивидуальности живот-
ных имелось огромное разнообразие результатов как в пределах
нормы, так и при патологических отклонениях. У сильных
и совершенно нормальных типов эта переделка идет правильно

259

к требуемому концу, но в очень разном темпе и при разных
вариациях в деталях переделки. У гиганта нервной силы (даже
после кастрации), равного которому я не видел больше ни
одного за тридцать лет работы над условными рефлексами, эта
переделка началась с первого раза и без колебания была совер-
шенно готова к пятому разу. У других после многочисленных
повторений процедуры дело не доходило до полного результата:
то новый положительный раздражитель оставался всегда меньше
прежнего, то новый тормозной не делался нулевым, как прежний.
У одного животного скорее переделывался положительный раз-
дражитель, у другого — отрицательный. Все это в случае удач-
ной переделки. То же разнообразие и в случае патологических
отклонений при решении этой задачи: наступает, как указано
выше в начале статьи, то одно, то другое из этих отклонений.
И патологическая инертность как одно из фазовых болез-
ненных следствий переделки точно так же то быстро переходит
в другую форму заболевания, то остается более или менее
постоянной. У слабого типа патологическая инертность обыкно-
венно быстро переходит в другое патологическое состояние.
Хроническая патологическая инертность часто наблюдается
у кастрированных животных сильного типа.
Я сейчас с умыслом несколько дольше остановился на нашем
лабораторном материале, чтобы показать, сколь разнообразным
должно быть решение одной и той же жизненной задачи у людей
в зависимости от различия типов нервной системы и как раз-
личны должны быть патологические следствия в случае неодоле-
ния этой задачи ненормальными типами.
Это о значении почвы. Что касается до ближайших причин
изучаемого заболевания, то в теперешних наших опытах (пока
еще не многочисленных) мы видели две его производящих при-
чины: один раз — сильное и продолжительное раздражение, т. е.
перенапряжение раздражительного процесса, другой раз —
сшибка противоположных процессов.
Когда мы переходим к людям, естественно и тут мы должны
иметь в виду как разные причины, так и разные почвы, которые,
конечно, должны повлечь за собой как разные степени, так

260

и разное течение хотя бы и одного и того же основного болез-
ненного нарушения.
Уже первая причина, изучавшаяся на наших животных,
открывает длинный ряд возможных случаев исследуемого забо-
левания у людей. Как ненормальное развитие, так и временное
обострение одной или другой из наших эмоций (инстинктов),
так же как и болезненное состояние какого-нибудь внутреннего
органа или целой системы, могут посылать в соответствующие
корковые клетки, в определенный период времени или постоянно,
беспрестанное или чрезмерное раздражение и таким образом
произвести в них, наконец, патологическую инертность — неот-
ступное представление и ощущение, когда потом настоящая при-
чина уже перестала действовать. То же самое могли сделать
и какие-нибудь сильные и потрясающие жизненные впечатления.
Не меньше, если не больше, случаев патологической инертности
должна была создать и вторая наша причина, так как вся наша
жизнь есть беспрерывная борьба, столкновение наших основных
стремлений, желаний и вкусов как с общеприродными, так и со
специально социальными условиями.
Указанные причины могли концентрировать патологическую
инертность раздражительного процесса в разных инстанциях
коры полушарий — то в клетках, непосредственно воспринимаю-
щих раздражения как от внешних, так и от внутренних агентов
(первая сигнальная система действительности), то в разных клет-
ках (кинэстезических слуховых и зрительных) словесной системы
(вторая сигнальная система), и притом в обеих инстанциях
в различных степенях интенсивности: раз на уровне представле-
ний, в другой — доводя интенсивность до силы реальных ощу-
щений (галлюцинации).
На наших собаках мы видели, как иногда, вследствие патоло-
гической инертности, эффект соответствующего раздражителя
резко возвышался над здоровыми эффектами других раздра-
жителей.
Что касается почвы, то общая почва в навязчивом неврозе
и в параное естественно будет одна и та же, т. е. наклонная
к заболеванию, как и в нашем лабораторном материале; но это,

261

однако, будет то слабый тип нервной системы, то сильный, но
не уравновешенный. А мы знаем уже по лаборатории, насколько
эта разница существенна для ближайшего характера заболева-
ния. Едва ли в этом отношении можно что возразить против
законности переноса заключения от животного к человеку.
Конечно, кроме прирожденной почвы, неизбежны случаи нестой-
кой, ломкой нервной системы, порожденные несчастными собы-
тиями в жизни: травматическими повреждениями, инфекцией,
интоксикацией и сильнейшими жизненными потрясениями.
Таким образом разница двух наших болезненных форм
в отношении хроничности и неизлечимости определится разницей
как ближайших толчков к заболеванию, так и типов нервной
системы. Ближайшие толчки, с одной стороны, могут быть вре-
менными, преходящими, с другой — непрерывными и постоян-
ными, до конца жизни. В свою очередь раздражительный про-
цесс то вообще относительно слаб, неустойчив по своей природе,
легко уступает место тормозному процессу — в слабом типе, то
уже с самого начала силен, стоек, вообще преобладает над тор-
мозным. Понятно, что при патологической инертности в послед-
нем случае мало или совсем нет шансов на то, чтобы инертность
эта могла когда-нибудь совсем устраниться или разрешиться до
низшей, относительно нормальной для данного животного, сте-
пени. В подтверждение этого из нашего лабораторного материала
мы могли бы привести следующий факт. В то время как у одной
из собак с навязчивым движением, принадлежащей к более или
менее сильному типу, бром только резко ослабил, ограничил эту
навязчивость, у собаки заведомо слабого типа она совершенно
исчезла под влиянием брома. Затем, более хроническая патоло-
гическая инертность наиболее часто встречалась у кастратов
сильного типа, как упомянуто выше. В связи с этим интересно
замечание Е. Блейера; в последнем издании своего учебника он
говорит, что он не хотел бы считать случайным в хорошо изу-
ченных им случаях совпадение параной с сексуальной недо-
статочностью.
Что касается до другого признака различия между обеими
изучаемыми формами (отсутствие критического отношения

262

к болезненному симптому в параное и наличность его в навяз-
чивых состояниях), то это естественно должно быть сведено на
разницу в интенсивности патологической инертности. Как сле-
дует из предыдущего, патологическая инертность раздражитель-
ного процесса у сильного типа должна быть значительна, а с этим
естественно будет связана большая независимость и даже непри-
косновенность ее для влияния здоровых районов коры, что
физиологически и обусловливает отсутствие критического отно-
шения. Кроме того, вероятно, что инертный раздражительный
процесс значительной силы должен будет производить на пери-
ферии, на основании закона отрицательной индукции, сильное
же и распространенное торможение, что опять должно привести
к тому же результату — к исключению влияния на него осталь-
ной коры полушарий.
Иллюстрируем общие соображения частными жизненными
примерами. Возьмем человека возбудимого типа, т. е. такого,
у которого раздражительный процесс не уравновешен тормоз-
ным. Пусть в его эмотивном (инстинктивном) фонде преобладает
довольно частое стремление к превосходству. С детских лет он
сильно желает выдвигаться, быть первым, вести за собой других,
вызывать восхищение и т. д. Но природа не снабдила его вместе
с тем никакими выдающимися талантами, или они у него и были,
но, к его несчастью, либо не оказались опознанными в свое
время, либо жизненные обстоятельства не позволили приложить
их к делу, и человек концентрировал свою энергию на деятель-
ности, ему несвойственной. Неумолимая действительность при
этом естественным образом отказала ему в том, к чему он стре-
мился: не было ни влияния, ни лавров, а наоборот, — заслужен-
ный отпор и толчки, т. е. беспрерывная ошибка. Оставалось поко-
риться, примириться с ролью скромного труженика, т. е. затор-
мозить свое стремление. Но ведь необходимого торможения не
было, а эмоция неотступно, властно требовала своего.
Отсюда — сначала дальнейшие чрезвычайные, но тщетные
усилия в своей неудачной профессии или переход на другую с тем
же результатом, а затем по свойству типа (сильного) уход во
внутреннее удовлетворение с постоянным и ярким представле-

263

нием о своих настоящих или мнимых дарованиях и жизненных
правах и привилегиях вместе с пособническим представлением
о намеренных помехах и преследованиях со стороны окружаю-
щих. Наступает, естественно, достаточно обусловленная фаза
патологической инертности соответственных пунктов коры, кото-
рая уничтожила последний остаток торможения в них. И теперь
обнаруживается абсолютная сила идеи, которая не активным
торможением на основании других ассоциаций, других сигналов,
свидетелей действительности, а пассивным торможением, процес-
сом отрицательной индукции исключила все ей несоответствую-
щее и превратилась в фантастическое представление о мнимом
величии, о мнимых успехах. Так как эмоция живет до конца
жизни субъекта, то вместе с ней существует и больная идея, но
последняя остается изолированной, не мешая всему тому, что не
соприкасается с ней. Перед нами истинная параноя в крепели-
новском смысле.
Затем я беру конкретные случаи из книги Кречмера
«Der sensitive Beziehungswahn». Дело касается двух девушек более
или менее слабого типа, но деловых, скромных, притязательных
только относительно своей порядочности в религиозном, нрав-
ственном и социальном отношениях, а не относительно своих
жизненных прав и привилегий; притязательность последнего
рода очень часто, почти постоянно, сочетается с сильным возбу-
димым типом.
Созревшая девушка испытывает нормальное половое влечение
к молодому человеку, но индивидуальные, этические и обще-
ственные требования не допустили, задержали или постоянно
задерживают осуществление этого влечения, т. е. происходит
сшибка нервных процессов. Наступает трудное состояние нерв-
ной деятельности, и оно выражается патологической инертностью
в тех отделах коры, которые связаны с борющимися чувствами
и представлениями. Девушка получает неодолимое, навязчивое
представление, что на лице ее видно половое влечение в виде
грубой чувствительности. В клинике она прячет лицо в подушку,
даже от врача. Естественно, что перед этим она уже избегала
выходить на улицу, так как ей казалось, что все смотрят на ее

264

лицо, говорят по поводу его выражения, смеются. До сих пор
все это оставалось, однако, в пределах реально возможного,
хотя и мнимого. Но дальше наступает скачок, непонятный как
работа хотя бы и патологически связанной мысли. Под влиянием
разговора с подругой, утверждавшей, что в раю Ева вела беседу
со змием не как с умственным, а как с половым соблазнителем,
наша больная сразу получила неожиданное и неодолимое пред-
ставление и ощущение, что в ней находится змей, который
постоянно двигается, и что иногда голова его доходит до гло-
точной полости. Мы видим здесь новую инертную идею. Но как
она возникла, каким процессом? Кречмер, называя такое явление
инверсией, считает его рефлекторным оборотом (reflektorische
Umschlag).
По поводу тождественного явления в другом клиническом
случае Кречмер говорит, что «оно возникло рефлекторно, без
логического посредства, даже в прямом противоречии к нему».
Но что же это за рефлекс? Где он начинается и как он кон-
чается? Мы этот процесс имеем, знаем в лаборатории и можем
понимать его физиологический механизм. При этом я нахожу
существенным сказать, подчеркнуть, что в этом случае физио-
логическое и психологическое особенно явно покрываются одно
другим, тесно сливаются, можно сказать, отождествляются.
Вспомним пару противоположно действующих метрономов:
один — возбуждающий, другой — тормозящий. Если в коре
наступит общее торможение, например в виде гипноза, или мест-
ное в районе действия метронома, то положительно действующий
метроном становится отрицательным, а отрицательно действую-
щий — положительным. Это так называемая ультрапарадоксаль-
ная фаза.
При описанном скачке у нашей пациентки мы и встречаемся
с этим физиологическим фактом. Девушка имела сильное и
постоянное представление о своей половой чистоте, неприкосно-
венности, считая для себя при определенных условиях нравствен-
ным и социальным позором иметь половое, хотя бы и пода-
вляемое и не осуществляемое ни в малейшей степени, влечение.
Это представление на почве общего торможения, в котором нахо-

265

дилась пациентка и которое у слабых нервных систем обыкно-
венно сопровождает трудное состояние, неодолимо физиологи-
чески превратилось в противоположное (чуть-чуть замаскиро-
ванное) и доходящее даже до степени ощущения представление
о нахождении в самом ее теле полового искусителя. Это совер-
шенно то же, как в бреде преследования; больной желает быть
уважаемым, а его мучит противоположное и ложное представление
о наносимых ему постоянно оскорблениях, или хочет иметь
секреты, а его преследуют навязчивая мысль, противоположное
представление, что все его секреты открываются другими, и т. д.
Такое физиологическое толкование я уже высказал в открытом
письме проф. Пьеру Жанэ по поводу чувств овладения (les sen-
timents d'emprise).
Таким образом в основании бреда лежат два физиологиче-
ских явления — патологическая инертность и ультрапарадоксаль-
ная фаза, то существующие врозь, то выступающие рядом, то
сменяющие одно другое.
В целом почти совершенно то же происходило со второй
девушкой. То же столкновение естественного полового влечения
здесь с жизненно деловой и настойчивой мыслью о несоответ-
ственной разнице лет: объект любви был гораздо моложе. Те же
последствия вплоть до инверсии, причем эту пациентку мучила
абсурдная мысль об ее будто бы беременности, тогда как пред-
мет любви даже вообще не замечал ее склонности к нему, так
она была сдержанна в проявлении своего чувства.
На этом случае, прослеженном Кречмером в течение многих
лет, можно было ясно видеть, как навязчивые представления и
ощущения иногда доходили до степени представлений и ощуще-
ний, соответствующих, по мнению самой пациентки, действи-
тельности и не признаваемых ею за болезненные; как в таком
виде держались некоторое время и потом снова понимались
больной объективно как проявление болезни. Происходило это
в связи с повторяющимися усложнениями жизненной обстановки
и, следовательно, с изменением состояния нервной системы,
то оправляющейся, то снова угнетенной, ослабленной. А в конце
концов с годами все естественно миновало.

266

Я был очень обрадован, когда в прочитанных по неврологии
и психиатрии немногих книгах я встретился с упоминанием тео-
рии французского психиатра Клерамбо. Эта теория первичным
явлением параной считает появление «умственного автоматизма»,
«паразитных слов и идей», как он их называет, около которых
потом систематически развивается бред. Что же другое и можно
понимать под умственным автоматизмом, как не пункт опреде-
ленного патологически инертного раздражительного процесса,
около которого концентрируется (на основании закона генера-
лизации) все близкое, сходное, родственное и от которого по
закону отрицательной индукции отталкивается, задерживается
все ему чуждое?
Я не клиницист (я был и остаюсь физиологом) и, конечно,
теперь — так поздно — не успею уже и не смогу сделаться кли-
ницистом. Поэтому в моих настоящих соображениях, как ш
в прежних моих экскурсиях в невропатологию и психиатрию, я не
смею при обсуждении соответствующего материала претендовать
на достаточную с клинической точки зрения компетентность. Но
я наверное не ошибусь сейчас, когда скажу, что клиницисты,
неврологи и психиатры в соответствующих областях неизбежно
должны считаться, как с фундаментальными, со следующими
патофизиологическими фактами: с полной изолированностью
функционально-патологических (в этиологическом моменте) пунк-
тов коры, равно как и с патологической инертностью раздражи-
тельного процесса и с ультрапарадоксальной фазой в них.

267

LVIII. ОБЩИЕ ТИПЫ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ЖИВОТНЫХ И ЧЕЛОВЕКА 1
Образы, картины поведения как нас самих, так и близких
к нам высших животных, с которыми мы находимся в постоян-
ных жизненных отношениях (как, например, собак), представ-
ляют огромное разнообразие, прямо необозримое, если брать
поведение в его целом, во всех его мельчайших подробностях,
как оно обнаруживается специально у человека. Но так как наше
и высших животных поведение определяется, управляется нерв-
ной системой, то есть вероятность свести указанное разнообразие
на более или менее ограниченное число основных свойств этой
системы с их комбинациями и градациями. Таким образом полу-
чится возможность различать типы нервной деятельности, т. е.
те или другие комплексы основных свойств нервной системы.
Многолетнее лабораторное наблюдение и изучение огромного
количества собак по методу условных рефлексов постепенно от-
крывали нам эти свойства в их жизненных проявлениях и ком-
бинациях. Эти свойства суть: во-первых, сила основных нервных
процессов — раздражительного и тормозного, — постоянно со-
ставляющих целостую нервную деятельность; во-вторых, равно-
весие этих процессов и, наконец, в-третьих, подвижность их.
Очевидно, что все они, наличествуя одновременно, и обусловли-
вают высшее приспособление животного организма к окружаю-
щим условиям, или, иначе говоря, совершенное уравновешение
1 Последние сообщения по физиологии и патологии высшей нервной
деятельности, вып. 3, Л.—М., АН СССР, 1935, стр. 5—41. — Ред.

268

организма как системы с внешней средой, т. е. обеспечивают
существование организма. Значение силы нервных процессов
ясно из того, что Б окружающей среде оказываются (более или
менее часто) необычные, чрезвычайные события, раздражения
большой силы, причем, естественно, нередко возникает надобность
подавлять, задерживать эффекты этих раздражений по требова-
нию других, так же или еще более могучих, внешних условий.
И нервные клетки должны выносить эти чрезвычайные напря-
жения своей деятельности. Отсюда же вытекает и важность рав-
новесия, равенства силы обоих нервных процессов. А так как
окружающая организм среда постоянно, а часто — сильно и
неожиданно, колеблется, то оба процесса должны, так сказать,
поспевать за этими колебаниями, т. е. должны обладать высокой
подвижностью, способностью быстро, по требованию внешних
условий, уступать место, давать преимущество одному раздра-
жению перед другим, раздражению перед торможением и обратно.
Не считаясь с градациями и беря только крайние случаи,
пределы колебания: силу и слабость, равенство и неравенство,
лабильность и инертность обоих процессов, мы уже имеем
восемь сочетаний, восемь возможных комплексов основных
свойств нервной системы, восемь ее типов. Если прибавить, что
преобладание при неуравновешенности может принадлежать, во-
обще говоря, то раздражительному процессу, то тормозному, и
в случае подвижности также инертность или лабильность может
быть свойством то того, то другого процесса, — количество воз-
можных сочетаний простирается уже до двадцати четырех.
И беря, наконец, только грубые градации всех трех основных
свойств, мы уже тем чрезвычайно увеличиваем число возможных
сочетаний. Однако только тщательное и возможно широкое на-
блюдение должно установить наличность, частоту и резкость тех
или других действительных комплексов основных свойств, дей-
ствительных типов нервной деятельности.
Так как общее поведение наше и высших животных в норме
(имеются в виду здоровые организмы) управляется высшим
отделом центральной нервной системы — большими полушариями
вместе с ближайшей подкоркой, то изучение этой высшей нервной

269

деятельности в нормальных условиях методом условных реф-
лексов и должно привести к познанию истинных типов нерп пой
деятельности, основных образцов поведения человека и высших
животных.
Мне кажется, что решение этой задачи, конечно только в об-
щих чертах, достигнуто уже греческим гением в его системе так
называемых темпераментов, которой правильно подчеркнуты,
выдвинуты основные компоненты поведения человека и высших
животных, как это будет видно в нашем дальнейшем изложении.
Прежде чем переходить к нашему фактическому материалу,
надо остановиться на одной очень существенной и пока почти
неодолимой трудности при определении типа нервной деятель-
ности. Образ поведения человека и животного обусловлен не
только прирожденными свойствами нервной системы, но и теми
влияниями, которые падали и постоянно падают на организм во
время его индивидуального существования, т. е. зависит от по-
стоянного воспитания или обучения в самом широком смысле
этих слов. И это потому, что рядом с указанными выше свой-
ствами нервной системы непрерывно выступает и важнейшее ее
свойство — высочайшая пластичность. Следовательно, если дело
идет о природном типе нервной системы, то необходимо учиты-
вать все те влияния, под которыми был со дня рождения и
теперь находится данный организм. В отношении нашего экспе-
риментального материала (собак) пока в подавляющем числе
случаев это требование остается лишь горячим пожеланием. Мы
выполним его только тогда, когда все наши собаки будут рож-
даться и вырастать на наших глазах под нашим неослабным на-
блюдением. Резкое подтверждение важности этого требования
мы скоро будем иметь. Для одоления указанной трудности пока
единственное средство — это, сколь возможно, умножать и раз-
нообразить формы наших диагностических испытаний с расче-
том, что при этом в том или другом случае обнаружатся те спе-
циальные изменения в природном типе нервной системы, которые
были обусловлены определенными влияниями индивидуального
существования, т. е. из сопоставления со всеми остальными чер-
тами типа откроются как более или менее замаскированные

270

природные черты, так и выступят вновь привитые, приобре-
тенные.
С самых первых занятий с собаками по методу условных
рефлексов нам (как и всем) бросалась в глаза разница в пове-
дении собак смелых и трусливых. Одни без сопротивления ш\и
и оставались спокойными в новой для них экспериментальной
обстановке, ставились в станок, расположенный на столе, осна-
щались некоторыми приборчиками, прикрепляемыми на их коже
или даже во рту, и, когда им при этом давали пищу при помощи
автоматического прибора, они ее сейчас же ели — смелые живот-
ные. А других днями и неделями очень постепенно нужно было
приучать ко всему этому — трусливые животные. Дальше раз-
ница обнаруживалась и тогда, когда приступали к образованию
у них условных рефлексов. У первых условные рефлексы обра-
зовывались быстро, после двух-трех сочетаний, скоро достигали
большой величины и оставались постоянными, как бы ни была
сложна система этих рефлексов. У вторых все наоборот: обра-
зовывались условные рефлексы очень нескоро, через десятки
повторений, величина их медленно поднималась, и они никогда
не делались устойчивыми, колеблясь в размере даже до нуля,
как бы ни упрощалась их система. Естественно было думать,
что у первых раздражительный процесс сильный, у вторых —
слабый. У смелых биологически уместно и своевременно возни-
кающий раздражительный процесс, как, например, при виде
предлагаемой еды, постоянно противостоит второстепенным влия-
ниям, оставаясь, так сказать, законно преобладающим; у трусли-
вых его силы нехватает для преодоления менее важных в данном
случае условий, действующих на основании так называемого
у нас внешнего торможения; откуда и название, данное нами та-
ким собакам, — тормозимые. У смелых собак даже физически
чрезмерные внешние раздражители, раз они являются условно
связанными с физиологически важными функциями, продолжают
служить их цели, не доводя нервную клетку до патологического
состояния, являясь, таким образом, точным показателем силы их
раздражительного процесса, силы (т. е. работоспособности) их
Нервных клеток.

271

В этом отношении как раз дала себя знать та особенная труд-
ность, которая только что упоминалась. Все казавшиеся нам тру-
сливыми, т. е. медленно привыкавшие к нашей эксперименталь-
ной обстановке собаки, которые также с трудом вырабатывали
условные рефлексы (а вся их условнорефлекторная деятельность
легко нарушалась от малозначительных новых внешних влияний),
огульно относились нами к слабому типу нервной системы. Это
повело даже к грубой ошибке, когда я одно время считал таких
собак специалистами торможения, т. е. сильными по торможе-
нию. Сначала сомнение в таком диагнозе зародилось уже на
основании внешнего поведения таких животных, но в привычной
для них обстановке. Дальше казалась странной их отменно регу-
лярная условнорефлекторная деятельность, несмотря на ее боль-
шую сложность, раз обстановка оставалась строго однообразной.
А окончательное понимание дела получилось только благодаря
специальному исследованию. Мы брали (Выржиковский и
Майоров) один помет щенков и делили его: одну половину дер-
жали с самого рождения в клетке, другой — предоставлялась
полная свобода. Все животные первой группы оказались чрез-
вычайно трусливыми, тормозимыми малейшими изменениями об-
становки, у вторых этого не было. Стало очевидным, что впер-
вые появившиеся во внешнюю среду щенки были снабжены спе-
циальным рефлексом, который иногда назывался паническим
рефлексом и который я предложил бы назвать первичным и вре-
менным рефлексом естественной осторожности. Раз только на-
чинается знакомство с новой средой, неизбежно выжидать не-
которое время последствий: всякого нового раздражения, какого
бы рецептора оно ни касалось, т. е. воздерживаться от дальней-
шего движения, тормозить существующее движение, так как не-
известно, что сулит новое явление организму: нечто вредное или
полезное, или оно без всякого значения. И лишь по мере посте-
пенного ознакомления со средой этот рефлекс мало-помалу заме-
няется . новым специальным, исследовательским рефлексом и,
смотря по результату этого последнего, другими соответствую-
щими рефлексами. Щенок, которому не была дана возможность
пройти самому эту' жизненную школу, на очень долгий срок,

272

а может быть и на всю жизнь, остается с этим неизжитым вре-
менным рефлексом, который постоянно и маскирует истинную
силу нервной системы. Какой важный педагогический факт!
Верный признак этой незаконно остающейся черты, помимо
противоречия ее во многих случаях с другими стойкими прирож-
денными чертами, — это тормозящее действие не столько спе-
циально сильных раздражений, а именно новых, как бы они ни
-были слабы сами по себе (Розенталь, Петрова).
Таким образом первым свойством типа нервной системы
являлась для нас сила раздражительного процесса. Отсюда пер-
вое деление всех наших собак на сильных и слабых.
Следующее свойство нервной системы, бросившееся нам
в глаза и делящее животных на дальнейшие группы: равенство
или неравенство силы обоих противоположных нервных процес-
сов — раздражения и торможения. Здесь имеется в виду то
высшее активное корковое торможение (по терминологии учения
об условных рефлексах — внутреннее), которое вместе с раздра-
жительным процессом беспрерывно поддерживает равновесие
организма с окружающей средой, служа (на основе анализатор-
ной функции рецепторов организма) различению, разделению
нервной деятельности, соответствующей данным условиям и мо-
ментам, от несоответствующей (угасание, дифференцировка и
запаздывание).
Впервые мы встретились со значением этого свойства у собак
с очень сильным раздражительным процессом. Скоро было заме-
чено, что, в то время как у них быстро образуются положитель-
ные условные рефлексы, тормозные вырабатываются, наоборот,
очень медленно, явно с трудом, часто сопровождаются сильным
протестом со стороны животного в виде разрушительных дей-
ствий и лая или, наоборот, протягиванием передних лап к экспе-
риментатору, как бы с просьбой освободить от этой задачи
(последнее реже); при этом рефлексы эти никогда не достигают
полного торможения и часто растормаживаются, т. е. резко
ухудшаются сравнительно с уже достигнутой раньше степенью
торможения. Весьма обычная вещь: когда мы у этих животных
очень напрягаем корковое торможение тонкостью дифференци-

273

рования, многократным повторением трудных торможений или
их продолжительностью, после этого часто их нервная система
совсем или почти лишается тормозной функции; наступают
настоящие неврозы, хронические характерные нервные заболе-
вания, которые приходится лечить или очень длинным отдыхом,
т. е. полным прекращением опытов, или бромом. Рядом с такими
животными имеются другие, у которых оба нервных процесса
стоят на одинаковой большой высоте.
Следовательно, сильные животные делятся на следующие
две группы: уравновешенных и неуравновешенных. Неуравно-
вешенные описанного рода встречаются часто. Казалось бы, что
должны быть неуравновешенные и другого рода, с преоблада-
нием тормозного процесса над раздражительным. Но таких
совершенно неоспоримых случаев мы до сих пор не видали или
не умели их заметить, выделить. Но мы уже имеем довольно
резкие и нередкие примеры, где первоначальная неуравновешен-
ность с течением времени посредством медленных и повторных
упражнений могла быть в значительной мере выравнена. Вот
опять случай, где природный тип нервной системы под влия-
нием жизненного воспитания в большей степени был замаски-
рован.
Итак, мы имеем совершенную группу сильных и уравнове-
шенных собак. Однако уже и по внешнему виду представители
этого типа нервной системы резко отличаются друг от друга.
Одни из них в высшей степени реактивны, подвижны и общи-
тельны, т. е. как бы чрезвычайно возбудимы и скоры. Другие
совершенно наоборот: мало реактивны, мало подвижны, мало
общительны, т. е. вообще как бы мало возбудимы и медли-
тельны. Этой разнице общего поведения, конечно, должно отве-
чать и особенное свойство нервной системы; всего ближе свести
указанное различие на подвижность нервных процессов. Эту
внешнюю разницу между животными мы, как и все, видели
давно, но выяснение на условнорефлекторной деятельности ее
основания — подвижности нервных процессов — у нас очень
отстало; и только сейчас на двух собаках как резких представи-
телях последней группировки подвижность эта систематически

274

исследуется. Обе эти собаки представляют собой резкий пример
сильных и уравновешенных собак и вместе с тем столь разных
по внешнему поведению. С одной стороны, мы имеем (у Петро-
вой) чрезвычайно подвижное и реактивнейшее животное, с дру-
гой (у Яковлевой) — в высшей степени неподвижное и индиф-
ферентное животное. Различие подвижности обоих нервных про-
цессов у них ярко выступает в условнорефлекторной деятельности,
изученной, к сожалению, не в тождественных формах опыта.
Первое животное (Бой) уже во время обычного опыта
с условными рефлексами поражает быстротой перехода от
крайне возбужденного состояния, при постановке и оснащении,
в начале опыта к почти одеревенелому, статуйному положению
и вместе с тем к высшей степени деловому состоянию в течение
опыта. В промежутках между условными пищевыми раздражи-
телями оно остается в крайне сосредоточенной позе, отнюдь не
реагируя на посторонние случайные раздражители; при услов-
ных же раздражителях сейчас же наступает точно повторяю-
щаяся слюнная реакция и стремительный, непосредственный акт
еды при подаче пищи. Эта чрезвычайная подвижность нервных
процессов, их быстрая смена обнаружилась, можно сказать,
невероятно резко потом и на специальных формах опыта.
У Боя давно уже была выработана пара противоположных
условных рефлексов на метроном: одна частота метронома была
положительным условным пищевым раздражителем, другая —
отрицательным, тормозным. Теперь была предпринята переделка
действия метрономов. Отрицательный — подкреплялся, т. е. из
него должен был образоваться положительный раздражитель;
положительный — более не сопровождался едой и должен был
превратиться в тормозной раздражитель. На другой день было
уже заметно начало переделки, а к пятому она была вполне
законченной — очень редкий случай быстроты переделки. В бли-
жайший день была сделана ошибка — метрономы были приме-
нены в соответствии с прежним их значением: старый положи-
тельный был снова подкреплен, а старый тормозной оставлен
без подкрепления — и сейчас же вернулись старые отношения.
С поправкой ошибки так же быстро восстановились новые отно-

275

шения. Но изумительный, прямо небывалый пример выработки
запаздывающего рефлекса представила эта собака. Вообще обра-
зование запаздывающего рефлекса, где один и тот же раздра-
житель, но только в разные периоды его продолжения, действует
то тормозящим, то возбуждающим образом, — нелегкая сама по
себе задача. А выработка этого рефлекса после долговременной
практики коротко-отставленных рефлексов, да еще среди них,
представляет уже очень трудную задачу, недоступную для массы
собак и требующую в удачных случаях больших сроков, даже
целых месяцев. Наша собака исполнила это в несколько дней.
Какое чрезвычайное, быстрое и свободное пользование обоими
противоположными процессами!
Все сообщенное об этой собаке дает основание сказать, что
это и есть совершеннейший из всех типов, так как им обеспечено
точное уравновешение всех возможностей окружающей среды,
как бы ни были сильны раздражители как те, ответом на кото-
рые должна быть положительная деятельность, так и те,
эффекты на которые должны быть заторможены, и как бы
быстро ни сменялись эти различные раздражители. Надо еще
прибавить, что описанные труднейшие испытания собака выдер-
жала, будучи уже кастрированной.
Противоположностью в отношении изучаемого свойства нерв-
ной системы служит другая наша собака, характеристика общего
поведения которой дана выше (Золотистый Яковлевой). Что
особенно дало себя знать при изучении условнорефлекторной
деятельности этой собаки — это невозможность получить у нее
постоянный и достаточный слюнной пищевой рефлекс: он хаоти-
чески колебался, падая сплошь и рядом до нуля. Что же это
значило? Если бы рефлекс стремился быть точно приуроченным
к моменту подкрепления, т. е. подачи еды, то почему же он тогда
колебался, а не сделался постоянным? Это не могло иметь
своим основанием недостаток торможения, потому что мы знали,
как эта собака выдерживала продолжительное торможение.
К тому же отсутствие предупредительного слюнотечения вовсе
не есть какое-то совершенство, а, наоборот, — явный недостаток.
Ведь смысл этого слюноотделения тот, что поступающая в рот

276

пища без замедления встречается с тем, что ей нужно. Что
такое понимание факта соответствует действительности, доказы-
вается, во-первых, его всеобщностью, а во-вторых, и тем, что
предупредительное слюнотечение как биологически нужное, важ-
ное по своему размеру всегда точно соответствует количеству
пищи. Натуральное объяснение особенности нашей собаки надо
видеть в том, что первоначальное, существующее в каждом
отставленном условном рефлексе, торможение — период запаз-
дывания (или латентный период, как он у нас назывался
раньше), — хотя и сильное, но явно недостаточно подвижно,
чтобы правильно распределяться во времени, и в силу инерт-
ности заходит дальше, чем следует. Никакие меры, направлен-
ные на получение постоянного слюнного эффекта, не могли до-
стигнуть цели.
Ввиду того, что собака обладала сильными раздражительным
и тормозным процессами, ей предложена была очень трудная,
однако некоторыми другими собаками удовлетворительно решае-
мая задача. Среди других выработанных условных раздражите-
лей, притом постоянно в разных местах этой системы рефлексов,
применялся новый раздражитель четыре раза в течение опыта,
но подкреплялся только в последний раз, — задача, требующая
всех ресурсов нервной системы и главнейшим образом подвиж-
ности процессов. Наша собака употребляла все средства, чтобы
решить эту задачу окольно, привязываясь ко всему, что могло
быть простым, обыкновенным сигналом четвертого подкрепляе-
мого применения нового раздражителя. Прежде всего она вос-
пользовалась стуком и шумом движущейся, притом на ее глазах,
кормушки, продолжая сидеть при тех первых применениях
нового раздражителя, при которых еда не давалась, а значит
и не было движения кормушки. Когда в промежутках между
раздражителями стали подаваться пустые кормушки, чтобы
лишить собаку сигнала, связанного с подкреплением, она стала
смотреть: есть ли что в кормушке, и поднималась (она обыкно-
венно сидела) только при наличии еды. Когда кормушка была
так поднята, что собака не могла видеть, что в ней, то она
вообще отказывалась от еды, продолжая сидеть при всех раз-

277

дражителях. Приходилось при положительных раздражителях
входить в камеру и показывать еду в поданной кормушке, т. е.
приглашать есть, — и только тогда она ела. Теперь были отме-
нены и новый раздражитель и подавание пустых чашек. Упо-
треблялись только старые раздражители, конечно с подкрепле-
нием. Лишь постепенно собака стала вставать на раздражители
и есть. Потом вновь был угашен рефлекс на подающуюся пустую
кормушку. Собака продолжала вставать на старые условные
раздражители, но, что для нее было обычно, не всегда с пред-
варительным слюнотечением. Теперь опять четыре раза стали
применять новый раздражитель, подкрепляя его только при
последнем разе, причем при трех первых разах кормушка не
подавалась, потому что, как только что сказано, рефлекс на нее
был угашен. Задача и в этот раз оказалась решенной при
помощи, хотя и нового, но все же простого сигнала, именно —
комплексного раздражителя из нового раздражителя плюс дви-
жения со стуком подаваемой кормушки. На новый раздражи-
тель, повторяемый первые три раза без последнего раздражения,
реакции не было. Когда же и на эти первые разы кормушку
тоже стали подавать, но пустую, т. е. когда комплексный раз-
дражитель был обесценен, то собака после нескольких бесплод-
ных вставаний решительно и совершенно прекратила реакцию
на новый раздражитель, вставая только при всех других раздра-
жителях. Тогда было решено все же восстановить угасший
рефлекс на новый раздражитель, отменив все другие раздражи-
тели и подкрепляя новый раздражитель в течение опыта целых
восемь раз подряд. Восстановление рефлекса происходило очень
медленно. Два дня, значит шестнадцать раз, новый раздражи-
тель подкреплялся, и, несмотря на то, что экспериментатор за
это время не раз входил в камеру и указывал при действии
нового раздражителя на еду (когда собака, наконец, вставала
и ела), она сама по себе при новом раздражителе не вставала.
На третий день сначала то же, и лишь при девятнадцатом
применении нового раздражителя, когда его после обычных
30 секунд продолжали дальше, с подаванием новых кормушек
после каждых 10 секунд, собака, наконец, при четвертой подаче

278

поднялась и съела предлагаемую порцию. И только потом,
сперва с большими пропусками со стороны собаки, образовался
двигательный пищевой рефлекс, причем для ускорения полного
его восстановления не раз было применено полное суточное голо-
дание. Наконец лишь после этого, на пятнадцатый день, полу-
чился полный рефлекс с предварительным слюнотечением, но,
как обычно, с непостоянным. Специально для получения
постоянного слюнного рефлекса собаку посадили на двадцатом
дне на половинную порцию, на которой она оставалась десять
дней. Цель не была достигнута: слюнная реакция осталась непо-
стоянной, да и двигательная наступала или в конце действия
условного раздражителя, или даже только после подачи кор-
мушки. Какая поразительная инертность тормозного процесса!
Затем, в течение четырнадцати дней собаку держали на четверти
нормального питания, что почти не изменило положения дела
с рефлексами.
На этом фоне вновь было приступлено к образованию новой,
чрезвычайно упрощенной дифференцировки: новый раздражи-
тель строго поочередно то подкреплялся, то нет, т. е. надлежало
выработать рефлексы на простой ритм. В течение восьми дней
не видно было ни малейшего намека на рефлекс. Какая инерт-
ность раздражительного процесса! Предполагая, что факт отча-
сти мог зависеть от слишком большой пищевой возбудимости,
мы перевели собаку на половинную порцию. Действительно,
теперь постепенно стала выступать разница в размере слюнной
реакции при подкрепляемом и неподкрепляемом раздражителях
и дошла, наконец, до того, что при первом эта реакция была
очень значительна, а при последнем оказывалась нулевой. Но
двигательная реакция оставалась при всех случаях, хотя при
положительном наступала скорее. Когда опыты были продол-
жены в расчете добиться полной дифференцировки и на двига-
тельной реакции, собака начала скулить сначала перед опытом,
а затем и во время него и постоянно пыталась уходить со
станка. Двигательная реакция при неподкрепляемом раздражи-
теле отдифференцировывалась вполне в некоторых опытах только
на первом месте в опыте. Чем дальше, тем больше нарастало

279

трудное состояние собаки. Сама она в камеру не шла и, когда
ее вводили, поворачивалась и убегала. В камере скулила и
лаяла. При раздражителях лай и скуление усиливались. Тепе-
решнее общее поведение собаки чрезвычайно контрастировало
с ее прежним трехлетним поведением. Чтобы помочь собаке
достигнуть полной дифференцировки, назначена была полная
порция ежедневного питания. Собака постепенно успокоивалась,
на станок шла охотно, вой и лай прекратились, но вместе с тем
слюна стала появляться и при неподкрепляемом раздражителе,
затем слюноотделение и на тот и на другой раздражитель все
уменьшалось и дошло потом до нуля, а наконец исчезла совер-
шенно и двигательная реакция на повторяющийся раздражитель.
Собака отказалась от задачи, спокойно лежала весь опыт, ища
блох или полизывая разные части тела. После опыта жадно
съедала приготовленные порции.
Таким образом на всем протяжении длинного периода выра-
ботки дифференцировки (сперва трудной, а потом совсем про-
стой) мы видели чрезвычайную инертность и раздражительного
и тормозного процессов. Особенно интересен и ясен в своем
механизме последний период — при простой дифференцировке.
Эта дифференцировка при помощи значительно повышенной
пищевой возбудимости была, наконец, близка к полной выра-
ботке, но сопровождалась чрезвычайным возбуждением живот-
ного, свидетельствующим о трудном состоянии его нервной
системы. Но при понижении пищевой возбудимости до обычной,
в течение опытов для всех наших собак, весь прежний успех
в правильном, требуемом внешними условиями, распределении во
времени противоположных нервных процессов исчез. Для собаки
оказалось труднее сменять раздражительный процесс на тормоз-
ной и обратно через пятиминутные промежутки, т. е. продолжать
уже почти выработанную процедуру, выработанный нервный
стереотип, чем подавлять довольно сильное пищевое возбужде-
ние, при наличии которого вполне удовлетворительно работают
все наши собаки при экспериментировании над ними и которое
было и у нее, как показывает жадное поедание ею эксперимен-
тальных порций после опыта. Факт, несомненно и резко свиде-

280

тельствующий как об огромной важности нормальной подвиж-
ности нервных процессов, так и об явной и большой недоста-
точности ее у нашей собаки, обладавшей, однако, большой
силой этих процессов.
Теперь можно ясно видеть, как греческий гений в лице
(индивидуальном или сборном) Гиппократа уловил в массе
бесчисленных вариантов человеческого поведения капитальные
черты. Выделение меланхоликов из массы всех остальных людей
обозначило разделение всей людской массы на две группы: силь-
ных и слабых, так как сложность жизни, естественно, должна осо-
бенно тяжело ложиться на людей со слабыми нервными процесса-
ми и омрачать их существование. Следовательно, был подчеркнут
первостепенный принцип силы. Холерик выделяется из группы
сильных своей безудержностью, т. е. неспособностью умерять,
сдерживать свою силу в должных границах, иначе говоря — пре-
обладанием раздражительного процесса над тормозным. Следо-
вательно, устанавливался принцип уравновешенности между
противоположными процессами. Наконец в сопоставлении флег-
матиков и сангвиников был выдвинут принцип подвижности
нервных процессов.
Остается вопросом: действительно ли число основных ва-
риантов общего поведения человека и животных ограничивается
классическим числом четыре? Наше многолетнее наблюдение
и многочисленные исследования собак заставляют пока призна-
вать это число соответствующим действительности, принимая
вместе с тем некоторые мелкие варианты в этих основных типах
нервной системы, в особенности в слабом типе. В сильном
неуравновешенном типе, например, выделяются животные с осо-
бенно слабым тормозным процессом, однако при вполне сильном
раздражительном процессе. В слабом типе вариации прежде
всего основываются на тех же свойствах, которыми сильный тип
подразделяется на уравновешенных и неуравновешенных, на по-
движных и инертных животных. Но в слабом типе бессилие раз-
дражительного процесса, так сказать, обесценивает значение
этих других свойств, делая его в основном более или менее инва-
лидным жизненным типом.

281

Теперь мы должны подробнее остановиться как на тех прие-
мах, на тех более или менее определенных формах опытов, отча-
сти уже приведенных выше, которые отчетливо выделяют
основные свойства типов, так и на других, менее очевидных
формах, которые также могут, хотя и не в такой резкой степени,
указывать на эти же свойства, но вместе с тем выявляют более
сложный или даже весь очерк типа. Надо прибавить, однако,
что многие виды наших опытов не получили у нас определенного
значения в вопросе о типах. Конечно, при полном знании пред-
мета все наблюдаемое, отмечаемое нами у наших животных
должно было бы находить то или другое место в области этого
вопроса. Но до этого еще не близко.
Для определения силы раздражительного процесса, считая
эту силу особенно характерной для сильного типа, соответствую-
щий прием мы уже упоминали. Это есть физически сильнейший
внешний агент, который может выносить животное и из которого
оно способно сделать, наряду с другими менее сильными раздра-
жителями, тот или другой сигнал, условный раздражитель, и
притом на продолжительный срок. Для этой цели мы обыкно-
венно употребляем сильнейшие звуки, специально трудно выно-
симую для нашего уха трещотку. В то время как у одних собак
она, будучи подкрепляема, могла сделаться действительным
условным раздражителем наравне со всеми другими, занимая
даже по закону связи величины эффекта с интенсивностью
внешнего раздражителя первое место между ними, у других —
эффект ее снижался, по закону предела, сравнительно с другими
сильными условными раздражителями, не мешая, однако, дру-
гим раздражителям; у третьих — не делаясь условным раздра-
жителем, она влекла за собой задерживание всей условноре-
флекторной деятельности, пока применялась, и, наконец, у чет-
вертых — после одно- и двукратного применения прямо вызы-
вала хроническое нервное расстройство — невроз, который сам
собою не проходил, и его уже приходилось лечить.
Второй прием в случае условных пищевых рефлексов — это
повышение пищевой возбудимости посредством той или другой
степени голодания. У разных собак с сильным раздражитель-

282

ным процессом эффекты сильных раздражителей при этом или
повышаются, но вместе с этим повышение эффектов слабых
относительно еще больше, так что эффекты этих последних при-
ближаются совсем или почти к эффектам сильных; или эффекты
сильных остаются неизменными, будучи предельными, либо даже
несколько запредельными, а повышаются только эффекты сла-
бых, так что они могут стать даже выше эффектов сильных.
У собак же со слабым раздражительным процессом при повы-
шенной пищевой возбудимости обыкновенно наступает пониже-
ние эффектов всех раздражителей.
Оба приема непосредственно определяют степень возможного
крайнего напряжения нервной клетки, ее предельной работо-
способности; раз — прямо при употреблении чрезвычайно силь-
ных внешних раздражителей, в другой — при действии средне-
сильных, но при повышенной подвижности клетки, при ее
лабильном состоянии, что сводится на то же по существу.
Третий прием — введение кофеина. При сильном типе опре-
деленная доза кофеина повышает эффект раздражительного
процесса, при слабом — она же понижает его, заводя за предел
работоспособности клетки.
Слабость раздражительного процесса специально обнаружи-
вается, может быть, в следующей форме опыта. Факт касается
хода раздражительного процесса в период изолированного дей-
ствия условного раздражителя и констатируется, если этот
период разделить на более мелкие единицы времени. Здесь
имеются три случая: то эффект раздражения растет регулярно
и прогрессивно в направлении к моменту присоединения без-
условного раздражителя, то строго наоборот — сначала эффект
большой, а затем он постепенно падает, и, наконец, наблюдаются
колебания эффекта: он то растет, то падает в течение указанного
периода. Возможно следующее толкование факта. Первый слу-
чай обозначал бы обнаружение сильного раздражительного
процесса, который неукоснительно развивается под влиянием
продолжающегося внешнего раздражителя. Второй — можно
было бы понимать наоборот, как выявление слабого процесса,
и это на следующем основании. В некоторых особенных случаях,

283

например после местных экстирпаций коры, когда эффект соот-
ветствующего раздражителя при обыкновенных условиях исчезает,
его в очень слабом виде все же можно получить при следующей
вариации опыта. Если сперва соответствующий раздражитель
применить несколько раз, подкрепляя его почти непосредственно
(1—2 секунды) после его начала, то затем при значительном
отставлении (20—30 секунд) наблюдается следующее: сейчас
же после начала раздражения имеется положительный эффект,
но он быстро падает, и даже до нуля, к концу изолированного
действия раздражителя. Явное обнаружение слабости раздражи-
тельного процесса. Наконец третий случай есть просто борьба
противоположных процессов, так как при изолированном дей-
ствии условных раздражителей сначала развивается торможе-
ние, потому что каждый наш условный рефлекс есть запазды-
вающий рефлекс, т. е. такой, где раздражительный процесс как
преждевременный должен на больший или меньший срок пред-
варяться тормозным, временно устраняться.
Абсолютное, а не относительное определение силы тормоз-
ного процесса может быть произведено прежде всего пробой его
на продолжительность, т. е. определением: как долго клетка
может выносить сплошное тормозное состояние. Главное осно-
вание этого различения заключается, как это уже отмечено
выше, в следующем. Как сильные, но неуравновешенные живот-
ные, так и слабые не выдерживают затягивающегося, удлинен-
ного торможения, причем нарушается вся система условных
рефлексов временно или получается хроническое нервное рас-
стройство — невроз. Но первые — потому, что у них имеется
чрезвычайно сильный раздражительный процесс и ему не
соответствует по степени напряжения, хотя сам по себе еще
достаточный, тормозной процесс — относительная слабость тор-
мозного процесса; у слабых может быть слабо как раздра-
жение, так и торможение — абсолютная слабость. При сильном
тормозном процессе (специально дифференцированном) экстрен-
ное или хроническое продление его до 5—10 минут может быть
без малейшего нарушения или лишь с легким. При слабом тор-
мозном процессе хроническое продление его, например вместо

284

15 секунд только до 30, часто уже неосуществимо без серьезных
последствий, а продление до 5 минут, даже однократное, уже
ведет к краху всей условнорефлекторной деятельности в виде
упорного невроза.
Вторым существенным признаком силы тормозного процесса
является способность его быстро и точно концентрироваться.
Обыкновенно, когда в определенном пункте начинается выработка
тормозного процесса, он во всех случаях сначала иррадиирует,
дает длительное последовательное торможение. Но, раз у данного
животного имеется сильное торможение, оно непременно со вре-
менем все больше и больше концентрируется, и, наконец, после-
довательное торможение почти или совсем исчезает. При слабом
торможении оно в большей или меньшей степени остается на-
всегда. В связи с концентрированием сильного торможения стоит
острая, т. е. сейчас же или некоторый небольшой срок спустя
наступающая, положительная индукция, выражающаяся в повы-
шении возбудимости как в отношении ближайшего по времени
раздражителя, так и на самом месте торможения (по миновании
периода торможения) в отношении его положительного раздра-
жителя.
Следующим показателем силы или слабости тормозного про-
цесса является скорость, с какой образуются тормозные услов-
ные рефлексы, причем земедление в образовании тормозного
рефлекса может происходить как от очень большой силы раздра-
жительного процесса, следовательно от относительной слабости,
так и от абсолютной слабости торможения. Но еще более пока-
зателен конец выработки. Как долго иногда ни продолжается
процедура выработки тормозного процесса, он навсегда остает-
ся неполным, — это чаще при относительной слабости, в случае
сильного раздражительного процесса; или же он является грубо
недостаточным и представляет постоянные колебания, даже до
полного исчезания, — это обыкновенно при абсолютно слабом
тормозном процессе у слабых животных.
Слабость тормозного процесса выражается и в том, что тор-
мозной условный рефлекс может получиться почти полный лишь
тогда, когда он ставится в опыте на первом месте, ранее всех

285

положительных условных рефлексов; помещение же его среди
этих последних ведет к его значительному или почти полному
растормаживанию.
Наконец можно видеть абсолютную слабость тормозного
процесса и в отношении животного к брому. Для слабых собак
годны, полезны, т. е. поддерживают у них порядочную условно-
рефлекторную деятельность, лишь очень маленькие дозы брома,
до нескольких сантиграммов и даже миллиграммов, а самое
большее — до нескольких дециграммов на ежедневный прием.
Факт надо понимать так. Так как бром имеет несомненное отно-
шение к тормозному процессу, его усиливая, то только неболь-
шое усиление его под влиянием брома выносимо при прирожден-
ной слабости тормозного процесса.
Вероятно и следующий факт должен быть использован для
суждения о силе или слабости тормозного процесса. Когда при
каком-либо положительном раздражителе вырабатывается диф-
ференцировка, обычно наблюдаются два противоположных след-
ствия: то эффект положительного раздражителя растет, делается
большим, то, наоборот, становится ниже того, чем он был до
дифференцировки. Что говорит факт в том или другом случае
о силе нервных процессов? Можно полагать, что здесь дело идет
о силе или слабости специально тормозного процесса. В первом
случае сильный тормозной процесс концентрируется и обуслов-
ливает положительную индукцию; во втором — как слабый,
растекаясь, он постоянно принижает эффект своего положитель-
ного раздражителя. Сопоставление с другими более определен-
ными индикаторами силы процессов может точно установить
механизм данного факта.
Что касается определения подвижности нервных процессов,
мы до последнего времени, как сказано, не выделяли этого осо-
бенного свойства нервных процессов, а потому не имели, лучше
сказать, не отмечали специальных способов для определения ее.
'Следовательно, предстоит их или выработать, или особо выде-
лить среди уже имеющихся у нас соответствующих форм опытов
Может быть, специальный и наиболее точный способ удастся
выработать при помощи условных следовых рефлексов. Меняя,

286

с одной стороны, продолжительность индифферентного раздражи-
теля, который должен превратиться в условный следовой спе-
циальный раздражитель, с другой — меняя промежуток времени
между концом индифферентного агента и началом подкрепляю-
щего его безусловного раздражителя, мы будем непосредственно
измерять ту или другую степень инертности или лабильности
данной нервной системы. Нужно ожидать, например, что, смотря
по тому, как долго держится, затухая, след прекращенного раз-
дражителя, указанный промежуток времени будет иметь суще-
ственнейшее значение для большей или меньшей скорости обра-
зования условного следового рефлекса или даже вообще возмож-
ности его образования. Точно так же даст себя знать и сама про-
должительность индифферентного раздражителя. Мыслимо, что
у особенно инертной нервной системы для этого раздражителя
специально и скоро обнаружится минимальный предел продол-
жительности, при котором еще возможно образование следового
рефлекса.
А затем идут приемы, которые уже были применены у наших
двух собак, обнаруживших такую резкую противоположность
в отношении подвижности их нервных процессов и описанных
выше в качестве примеров. Мы остановимся на них теперь не-
сколько подробнее, частью ради дальнейшего их испытания в ка-
честве соответствующих методов и возможного усовершенствова-
ния, частью в видах выяснения механизма их действия.
Последний прием, примененный на инертной собаке и состоя-
щий в правильном ритмическом подкреплении и неподкреплении
одного и того же раздражителя, что обусловило достижение вы-
работки соответственно сменяющихся раздражительного и тор-
мозного процессов, казалось бы, именно рассчитан на обнаруже-
ние подвижности этих процессов, но это, однако, требуется до-
казать более строго. Меняя систематически как у одной и той
же, так и у собак разных типов нервной системы длину проме-
жутка между подкрепляемым и неподкрепляемым раздражителем
и сопоставляя полученные эффекты, и будет возможно вполне
убедиться в существенном значении при этом именно подвиж-
ности нервных процессов. На этой нашей собаке теперь это

287

только что и было испытано. После последнего летнего перерыва
собака, наконец, одолела требуемую от нее ритмику при обыкно-
венных для нее промежутках между раздражителями в 5 минут.
При уменьшении промежутков до 3 минут состояние ритмики
резко ухудшилось. Следовательно, успех выработки ритмики
у разных животных будет определяться промежутками, а следо-
вательно той или другой подвижностью нервных процессов: чем
больший будет нужен промежуток, тем меньше, значит, подвиж-
ность, и наоборот.
Еще дольше, именно в видах выяснения механизма, надо
остановиться на сложном опыте (бесплодно проделанном на той
же собаке) с необыкновенной выработкой условного раздражи-
теля из внешнего агента, который, применяясь несколько раз в
течение опыта среди других готовых условных раздражителей,
подкреплялся лишь при четвертом применении. Удача решения
задачи могла произойти только при полном исключении действия
остальных рефлексов опыта на повторяемый агент. Только при
этом условии могла произойти дифференцировка первых повто-
рений этого агента от последнего его применения так же, как,
очевидно, происходит дифференцировка отдельных моментов про-
должающегося раздражителя в случае сильно запаздывающего
условного рефлекса, где на начальные фазы действия одного и
того же продолжающегося раздражителя образуется отрицатель-
ный, тормозной рефлекс, а на позднейшие — положительный.
Иначе, т. е. при действии остальных раздражителей, раздражи-
тельный процесс повторяемого агента не изменялся бы правиль-
но в зависимости только от своего повторения, а колебался бы
случайно и неправильно, подвергаясь в каждом отдельном опыте
различным влияниям предшествующих меняющихся раздражите-
лей, а потому и не могла бы произойти дифференцировка между
разными применениями повторяющегося агента. Следовательно,
только большая подвижность нервных процессов, т. е. быстрое
протекание и прекращение процессов всех других раздражителей
опыта, включая, конечно, сюда и акты еды, могла обусловить
успешное решение анализируемой задачи. Надо прибавить, что
другой собакой эта тяжелая задача, правда в течение большего

288

срока и с большим, мучительным напряжением, была все же ре-
шена (опыты Выржиковского). Эффект на первые три повторе-
ния одного и того же нового внешнего агента, при меняющемся
положении среди системы других положительных и отрицатель-
ных условных раздражителей, был заторможен, а последнее, чет-
вертое повторение его сделалось постоянным, прочным условным
раздражителем. Так как у этой собаки условная слюнная реак-
ция всегда была налицо раньше присоединения безусловного
раздражителя, то, значит, никаких посторонних сигналов, кото-
рыми пользовалась наша инертная собака, быть здесь не могло
и, следовательно, дифференцирование разных повторений одного
и того же агента могло совершиться только на основании раз-
личения периферическим рецептором и соответствующей нервной
клеткой последнего повторения от первых трех.
Относительно приемов, форм опыта, свидетельствующих
о лабильности нервных процессов нашей первой собаки, приба-
вить почти нечего. Переделка противоположных условных раз-
дражителей в обратные явно определяется прежде всего именно
подвижностью нервных процессов, быстро уступающих требова-
нию новых внешних условий, что и доказывается вообще боль-
шей или меньшей трудностью этой процедуры даже у многих
сильных уравновешенных животных, не говоря уже о слабых
и почти всех кастрированных, которые при этом впадают в хро-
ническое нервное заболевание. Точно так же и вторая форма
опыта, примененная у этой собаки, именно быстрое образование
сильно-запаздывающего условного рефлекса среди давно прак-
тикованных коротко-отставленных других условных рефлексов,
конечно, прямо говорит о большой подвижности ее нервных про-
цессов; новый раздражительный процесс, несмотря на прочно
установившийся стереотип в действии других раздражителей,
быстро подчинился требованию нового условия, заменившись в
начале продолжительным тормозным процессом и возникая так
же быстро потом в связи со своим слабым изменением при дли-
тельном течении — изменением, более близко совпадающим с без-
условным раздражителем.
В категорию форм опыта, диагносцирующих подвижность

289

нервных процессов, надо отнести и опыты с непосредственным
переходом тормозного процесса в раздражительный, и обратно.
А мы знаем, что у иных собак этот переход совершается легко
и точно; иногда у особенно совершенных типов, например, непо-
средственное предшествование тормозного процесса в силу его
положительной индукции обусловливает даже увеличение эф-
фекта положительного раздражителя; у слабых же типов это
обыкновенно сопровождается срывом, т. е. более или менее серь-
езным нервным заболеванием.
К той же категории форм опытов нужно причислить и так
называемое у нас изменение стереотипа, когда повторяемая
в одном и том же порядке система одних и тех же условных
рефлексов так или иначе (например, в полный обратный поря-
док) изменяется. У иных собак такое изменение не имеет ни ма-
лейшего влияния на эффекты отдельных раздражителей, у дру-
гих же оно сопровождается иногда даже совершенным исчеза-
нием условной слюнной реакции (в случае пищевых условных
рефлексов) в течение нескольких дней.
К старости часто системы условных рефлексов, ранее хорошо,
стереотипно воспроизводившиеся, т. е. с точными эффектами
раздражителей, делаются неправильными, хаотическими, и
правильность, постоянство эффектов возвращается только при
упрощении системы: или при исключении отрицательных ре-
флексов, или при уменьшении вместе с тем и числа положитель-
ных. Естественнее всего свести механизм этих фактов на умень-
шение с возрастом прежде всего подвижности нервных процес-
сов, так что инертность, длительность процессов при прежних
промежутках теперь ведет к смешению и столкновению эффектов
различных раздражителей.
К патологическим изменениям именно подвижности нервных
процессов надо отнести и некоторые формы заболевания, кото-
рые наблюдаются у наших собак при решении ими трудных нерв-
ных задач и выражаются в патологическом состоянии отдель-
ных пунктов коры; таковы инертность и взрывчатость раздра-
жительного процесса. С одной стороны, много раз наблюдалось,
что раздражительный процесс отдельного пункта коры делался

290

ненормально стойким: эффект связанного с ним условного раз-
дражителя не подвергался в такой степени, как у других раздра-
жителей, торможению от предшествующих тормозных рефлексов,
угашался гораздо медленнее, и этот раздражитель не терял
своего положительного действия, несмотря на то, что системати-
чески не подкреплялся в течение недель и месяцев (Филаретов,
Петрова). С другой стороны, прежний нормально действовавший
раздражитель, который раньше давал умеренный эффект, насту-
павший с некоторым периодом запаздывания, усиливавшийся
с присоединением натуральных пищевых раздражителей и кон-
чавшийся нормальным актом еды при подаче корма, — теперь,
при патологическом состоянии соответствующего ему пункта
коры, давал огромный эффект (секреторный, как и двигатель-
ный), возникающий сразу, стремительно и резко обрывающий-
ся; при подаче же кормушки собака резко и упорно отказывалась
от еды (опыты Петровой). Ясно, что имелась чрезвычайная ла-
бильность раздражительного процесса, причем раздражительный
процесс быстро, особенно при суммации с натуральными пище-
выми раздражителями, достигал предела работоспособности кор-
ковой клетки и вызывал сильнейшее запредельное торможение.
Итак, еще раз: в результате возможных колебаний основных
свойств нервной системы и возможных комбинаций этих колеба-
ний должны произойти типы нервной системы и, как указывает
арифметический расчет, по крайней мере в количестве двадцати
четырех, но, как свидетельствует действительность, в гораздо
меньшем числе, именно четырех типов особенно резких, бросаю-
щихся в глаза, а главное, отличающихся по приспособленности
к окружающей среде и по стойкости в отношении болезнетвор-
ных агентов.
Мы должны признать тип слабых животных, характеризую-
щихся явной слабостью как раздражительного, так и тормозного
процессов, никогда вполне не приспособляющихся к жизни и
легко ломающихся, делающихся скоро и часто больными, невро-
тиками, под влиянием трудных жизненных положений или, что
то же, при наших трудных нервных задачах. А что всего важнее:
этот тип, как правило, не может быть улучшен в очень значи-

291

тельной степени воспитанием, дисциплинированием и делается
годным только при некоторых особенно благоприятных, нароч-
ных условиях или, как мы обычно выражаемся, в оранжерейной
обстановке.
Этому типу противополагаются типы сильных животных, но
дальше опять отличающиеся друг от друга.
Это, во-первых, сильный, но неуравновешенный тип, имею-
щий сильный раздражительный процесс, но с отстающим по
силе, иногда очень значительно, тормозным процессом и вслед-
ствие этого тоже легко подвергающийся заболеванию, когда
требуется именно торможение. Это по преимуществу — исклю-
чительно боевой тип, но не тип повседневной жизни со всеми
ее случайностями и требованиями. Но, как сильный, он все же
способен дисциплинироваться в очень большой мере, улучшая
свое сначала недостаточное торможение. До сих пор по-русски
мы называем его возбудимым типом, но для избежания недора-
зумения и смешения лучше обозначать его прилагательным
безудержный, что прямо подчеркивает его недостаток,
но вместе с тем заставляет видеть в нем тип сильный.
От этого сильного типа должны быть отделены сильные и
уравновешенные животные.
Но в свою очередь и эти резко отличаются друг от друга
уже по внешнему поведению и, как мы теперь знаем, специально
в силу подвижности нервных процессов. Для обозначения этих
сильных и уравновешенных типов законно придать соответ-
ственно их подвижности прилагательные: спокойный и
живой.
Это и есть главные типы, точно отвечающие древней клас-
сификации так называемых темпераментов людей: меланхоли-
ческого, холерического, флегматического и сангвинического.
Что касается более мелких вариаций, то они встречаются,
как уже сказано, особенно в слабом типе, но полностью нами
далеко еще не изучены, не систематизированы.
В заключение — несколько слов о частоте принимаемых нами
типов среди той массы собак, которые, без различия пород,
прошли через наши лаборатории при изучении условных ре-

292

флексов. Наиболее частыми являются слабый тип во всех его
вариациях и живой, сангвинический; затем безудерж-
ный, холерический, и всего реже спокойный, флегмати-
ческий.
Опираясь на элементарность физиологических основ клас-
сификации типов нервной системы животных, надо принимать те
же типы и в людской массе, что уже и сделано классической
греческой мыслью. Поэтому классификация нервных типов Креч-
мера, нашедшая почти всеобщее признание, особенно у психиат-
ров, должна быть признана ошибочной или недостаточной. Типы
Кречмера взяты с клинических больных. А разве нет совершенно
здоровых людей, и все люди должны непременно носить в себе
зародыши нервных и душевных болезней?
Его типы — только часть всех человеческих типов. Его
циклотимики — это наш возбудимый, безудержный тип, холе-
рики Гиппократа. Его шизотимики — это наш слабый тип,
меланхолики Гиппократа.
Так как у первого нет соответствующего умеряющего и вос-
становляющего процесса, процесса торможения, его раздражи-
тельный процесс часто и чрезвычайно переходит за предел рабо-
тоспособности клеток больших полушарий. Этим обусловли-
вается нарушение правильной смены нормальной работы
с нормальным отдыхом, проявляясь в крайних болезненных
фазах возбужденного и тормозного состояний как в отношении
их напряжения, так и их продолжительности. Отсюда при осо-
бенно трудных жизненных обстоятельствах или в случае неко-
торых неблагоприятных условий организма в окончательном
результате — маниакально-депрессивный психоз.
У второго типа слабы оба процесса, и для него поэтому
прямо невыносима как индивидуальная, так и социальная
жизнь с ее наиболее резкими кризисами, приходящимися боль-
шей частью как раз на молодой, еще несладившийся, неокрепший
организм. А это может вести, и часто ведет, к полному разру-
шению верхнего отдела центральной нервной системы, если
счастливые случайности жизни, а больше всего охранительная
функция тормозного процесса, не защитит его в трудное время

293

от гибельного перенапряжения. Законно допустить, что для тех
представителей слабого типа, которые кончают шизофренией,
имеются и какие-нибудь специальные условия вроде особенно
неправильного хода развития или постоянной самоинтоксикации,
производящие особенную хрупкость, ломкость нервного прибора.
Основная черта шизотимиков, по Кречмеру, — отчужденность,
замкнутость в себе с раннего возраста, не заключает в себе
ничего специального, будучи для слабой нервной системы общим
показателем чрезвычайной трудности именно социальной среды;
откуда и естественное удаление от нее. Не признанный ли повсе-
дневный факт, что одно перемещение всевозможных нервных
людей в клиники, санатории и т. д., т. е. из обыкновенной их
жизненной обстановки — уже есть очень облегчающий и даже
лечащий прием?
Надо прибавить, что замкнутость, отчужденность от обще-
ства вовсе не есть исключительная черта шизотимиков, т. е.
слабых людей. Могут быть замкнутыми и сильные люди, но на
совершенно другом основании. Это — люди с напряженным и
вместе односторонним субъективным миром, рано оказавшиеся
во власти определенной склонности, сосредоточившиеся на одной
задаче, пораженные, увлеченные одной идеей. Им другие люди
не только не нужны, а даже мешают, отвлекая их от их главней-
шего жизненного интереса.
И между циклотимиками (как сильными), естественно,
немало великих людей; но они (как неуравновешенные), понятно,
особенно нервноломки. Отсюда широко распространенная и
горячо обсуждаемая тема: гений и помешательство.
А затем следует, конечно, масса людей более или менее, а то
и чрезвычайно сильных и вместе уравновешенных, флегматиков
и сангвиников, которые делают историю человечества то систе-
матическим более или менее мелким, но неизбежным трудом во
всех областях жизни, то подвигами ума, высоких чувств и желез-
ной воли. Конечно, что касается великих людей, как они ни
сильны, и тут возможны срывы, так как масштаб их жизненной
деятельности чрезвычайный, а всякой силе есть свой предел,

294

LIX. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПАТОЛОГИЯ ВЫСШЕЙ
НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 1
Несколько вступительных слов о сложной судьбе нашей
работы по физиологии и патологии высшей нервной деятель-
ности, принимая, что прилагательные «высшая нервная» отве-
чают прилагательному «психическая».
Тридцать пять лет тому назад я занимался пищеварением —
это моя прежняя специальная тема — и между прочим исследо-
вал так называемое «психическое слюноотделение». Желая его
анализировать дальше, я скоро убедился, что если встать на
психологическую точку зрения — начать догадываться, что чув-
ствуется, думается и т. д. собакой, то никакого толку из этого
не выходит, никакого точного знания не получилось. И тогда я
впервые решил, что эти психические явления, эту «психическую
слюну» я буду третировать так же объективно, так же только
с внешней стороны, как и все то, что изучается в физиологии.
Вскоре у меня оказался сотрудник, Толочинов, и вот мы с ним
начали эту работу. При участии других многочисленных сотрудни-
ков эта работа продолжается все эти тридцать пять лет неустанно.
Начало этой работы отметилось маленьким, но интересным
лабораторным, домашним курьезом. Когда я решил поступать
так дальше, то один из моих сотрудников по другой, обыкновен-
ной физиологической теме — очень умный человек, молодой,
1 Лекция, прочитанная 10 мая 1934 г. в Институте для усовершенство-
вания врачей в Ленинграде (Л., Биомедгиз, 1935, 31 стр. — См. также
в кн.: Современные проблемы теоретической медицины. Т. I, Л.-—М.,
ОГИЗ, Гос. изд. биол. и мед. лит., 1936, стр. 46—61. — Ред.).

295

живой — был чрезвычайно удивлен этим и даже вознегодовал
на это: «Как это? Помилуйте, психическую деятельность
изучать на собаках и в лаборатории!» И это, как оказалось
потом, означало очень многое. Двенадцать лет спустя я был
в Лондоне на юбилее Лондонского королевского общества и мне
пришлось встретиться с лучшим английским физиологом-невро-
логом Шеррингтоном. Он мне говорит: «А знаете, ваши услов-
ные рефлексы в Англии едва ли будут иметь успех, потому что
они пахнут материализмом».
Хорошо. Как стоит дело теперь? Надо вам сказать, что эти
первые впечатления от нашей новой работы в значительной
части образованной публики держатся до сих пор, и из-за этой
работы для многих я очень одиозная персона.
А как же в науке? И в ней положение дела тоже далеко не
определенно. Правда, как раз в той стране, относительно кото-
рой меня пугал Шеррингтон, оказалось совсем другое: теперь
в Англии учение об условных рефлексах преподается во всех
школах. Широкое признание нашло оно и в Соединенных Шта-
тах Америки. Но это далеко не всюду. Например, в Германии
ход этого учения далеко не таков. Не так давно в Харькове был
один из немецких профессоров-физиологов; когда он разгово-
рился с тамошним профессором физиологии Фольбортом, быв-
шим моим ассистентом, об условных рефлексах, то прямо заявил,
что это — «keine Physiologie».
Надо прибавить, что и вообще физиологи до сих пор не
знают, куда поместить условные рефлексы в учебнике физиоло-
гии. Как мне кажется, им, этим рефлексам, по праву должно при-
надлежать первое место при изложении физиологии больших
полушарий головного мозга как нормальной, объективно кон-
статированной работе этих полушарий. Аналитические данные,
собранные к настоящему времени раздражениями, экстирпа-
циями и другими приемами изучения коры, естественно должны
занять место после описания нормальной работы.
Я не знаю, какое впечатление произвела на вас наша совре-
менная физиология условных рефлексов, изложенная вам проф.
Подкопаевым, но, передавая вам патологию этих рефлексов,

296

смею рассчитывать, что вы проникнетесь убеждением, до какой
степени прием нашей обработки предмета целесообразен и плодо-
творен. Вот почему я начал с этого маленького вступления.
Теперь я приступаю к теме. Я очень рад, что передо мной,
в той же аудитории, о физиологии условных рефлексов читал
проф. Подкопаев и я, таким образом, избегаю надобности что-
нибудь предварительно разъяснять. Я понимаю, что основные
физиологические данные у всех имеются, и, опираясь на это,
я прямо перейду к чисто патологическому материалу.
Нервная деятельность, как знают все врачи, состоит из двух
механизмов, из двух процессов: из раздражительного и тормоз-
ного. Теперь в отношении этих двух процессов мы отличаем три
основные момента. Это именно: сила этих нервных процессов,
как раздражительного, так и тормозного; подвижность этих про-
цессов — инертность или лабильность, и, наконец, равновесие
между этими процессами.
Конечно, на нормальном течении этих процессов, с такими
их свойствами, и основывается вся нормальная высшая нервная
деятельность, употребляя обыкновенную терминологию — психи-
ческая деятельность, не только животных, но и человека. По
крайней мере на собаках — нашем обычном экспериментальном
объекте — мы убеждаемся, что все их сложные и сложнейшие
отношения с внешним миром совершенно укладываются в рамки
нашего исследования указанных процессов и их свойств и нами
охватываются, сколько нам позволяет наша возможность развер-
нуть опыты.
Все эти процессы с их основными свойствами мы можем
сбить с нормальной дороги, сделать патологическими. Для этого
у нас имеются совершенно определенные приемы. Таких прие-
мов три: это перенапряжение раздражительного процесса, пере-
напряжение тормозного процесса и перенапряжение подвижности
нервных процессов. Надо сказать, что в отношении последнего
приема я почти в первый раз употребляю такое выражение —
перенапряжение подвижности нервных процессов; обыкновенно
это называлось у нас сшибкой раздражительного и тормозного
процессов.

297

Каким образом ослабить, сделать больным раздражительный
процесс? Для этого надо на клетку, в которой производится
раздражительный процесс, действовать внешним агентом очень
большой, необычной силы; таким образом мы перенапрягаем
работу клетки, перенапрягаем ее раздражительный процесс: он
делается после этого патологическим.
Подобным образом перенапряжением можно сделать патоло-
гическим и тормозной процесс.
Вы уже знаете, как мы получаем торможение при помощи
отрицательных условных раздражителей. Пусть у меня данный
условный тормозной раздражитель постоянно вызывал в своей
клетке торможение в течение V2 минуты и клетка совершенно
хорошо его выдерживала; затем я экстренно этот же раздражи-
тель продолжаю 5 или 10 минут. Сильная клетка может это
выдерживать, а в слабой — торможение срывается, и деятель-
ность клетки делается патологической, измененной на разные
лады.
Наконец — третье. Можно сделать больным и раздражи-
тельный и тормозной процессы тем, что мы стремительно, без
промежутка, меняем тормозное состояние клетки на раздражи-
тельное или наоборот. Это обыкновенно у нас называется сшиб-
кой раздражительного и тормозного процессов. Ясно, что для
того, чтобы произошли соответствующие изменения в деятель-
ности клеток больших полушарий, как и во всякой другой
работе, требуется известное время. При сшибках могут уцелеть,
остаться здоровыми только клетки с сильными основными нерв-
ными процессами и специально с большей подвижностью этих
процессов.
Теперь, что же происходит в результате действия этих
болезнетворных приемов, как наступает отклонение от нормы,
как наступает патологическое состояние клеток? Клетка вообще
слабеет. Что касается до раздражительного процесса, то клетка
делается неспособной производить ту работу, которую она
производила раньше, т. е. предел ее работоспособности пони-
жается, и это выражается в следующих патологических явле-
ниях.

298

Вы уже знаете, что когда мы имеем перед собой совершенно
нормальную клетку и применяем в качестве условных раздра-
жителей внешние агенты разной физической силы, то условный
эффект этих раздражителей идет более или менее параллельно
их физической силе.
Теперь, если я эту клетку сорвал, т. е. перенапряг, и она
стала больной, получается иное отношение этой клетки к раздра-
жителям. То условные положительные раздражители разной
физической силы дают одинаковый эффект, и мы говорим тогда,
что перед нами уравнительная фаза деятельности клетки. То,
если ослабление клетки, т. е. понижение ее предела работоспо-
собности, пошло дальше, получается такое состояние, что силь-
ные раздражители имеют меньший эффект, чем слабые; это —
парадоксальная фаза. То, наконец, дальнейшее нарушение дея-
тельности клетки проявляется в том, что клетка теперь на
положительный раздражитель совсем не отвечает, а тормозной
раздражитель получает положительное действие; такую фазу
состояния клетки мы называем ультрапарадоксальной фазой.
Кроме этого понижения предела работоспособности, т. е.
ослабления в клетке раздражительного процесса, можно наблю-
дать и другие изменения раздражительного процесса. Одно
из самых бросающихся в глаза, особенно интересных, особенно
приложимых в неврологии и в психиатрии — это есть инертное
состояние раздражительного процесса, т. е. такое, когда раздра-
жительный процесс делается упрямее, упорнее, менее скоро
уступает место законно возникающим тормозящим влияниям.
Я должен остановиться несколько на инертности. Раздражи-
тельный процесс в норме и у нас, здоровых людей, помимо силы,
колеблется и в другом направлении — в отношении подвиж-
ности. У одних людей раздражительный процесс менее подви-
жен, т. е. он скорее подается на раздражение, скорее под влия-
нием раздражения пускается в ход; и так же, раздражение по-
действовало и кончилось, эффект раздражения исчезает раньше,
скорее, чем у другого типа нормальных людей.
На этом основании уравновешенных сильных животных мы
разделяем, подобно Гиппократу, на две категории — на флегма-

299

тиков и сангвиников. Флегматики, стало быть, будут характе-
ризоваться относительно медленным ходом раздражительного
процесса, а сангвиники — наоборот.
Но это в пределах нормального. Если же я своими болезне-
творными приемами подействовал на клетку, я могу инертность
ее раздражительного процесса сделать чрезвычайной, патологич-
ной, так что клетка безмерно упорствует в своем раздраженном
состоянии.
Относительно патологических изменений раздражительного
процесса нужно еще сделать добавление. Наблюдаются два
болезненных изменения его подвижности. Одно изменение я вам
только что назвал. Это — патологическая косность. При других
же болезнетворных условиях мы получаем совершенно обратное
состояние нервной клетки — патологическую лабильность. Это —
то, что в неврологии называется раздражительной слабостью,
т. е. клетка делается очень суетливой, очень стремительно отве-
чает на раздражение, но зато быстро банкротится, быстро слаб-
нет. Мы это состояние называем взрывчатостью.
Также можно сорвать (употребляя наше обычное лаборатор-
ное слово), сделать патологическим и тормозной процесс. Сразу,
а не постепенно, и очень увеличивая продолжительность тор-
мозного состояния в клетке действием соответствующего внеш-
него раздражителя, мы чрезвычайно ослабляем тормозную
функцию клетки, почти совершенно ее уничтожаем. Надо ска-
зать, что в этом отношении тормозной процесс менее исследован,
чем раздражительный процесс.
Обыкновенно и тормозной процесс тоже дает себя знать
разно в отношении своей подвижности: то он развивается
быстро и быстро кончается, то, наоборот, делается более за-
тяжным.
Следовательно, тормозной процесс бывает то нормально
инертным, то нормально лабильным. Однако и его можно при-
вести в патологическое состояние в отношении инертности. Мы
имеем в лаборатории одну собаку, которая в продолжение уже
трех годов представляет нам эту патологическую инертность.
У этой собаки под влиянием многократных сшибок положи-

300

тельный раздражитель стал вызывать, вместо нормального раз-
дражительного, тормозной процесс, и такой упорный, что мы
в продолжение трех годов постоянного подкрепления этого раз-
дражителя, при благоприятных условиях, никак не могли вер-
нуть ему первоначальное положительное действие. Только за
самое последнее время нашлось средство изменить это положение
дела, но об этом скажу в самом конце.
Таким образом перед вами в общих чертах изменения, кото-
рые наступают под влиянием болезнетворных агентов: изменение
раздражительного процесса, изменение тормозного процесса и
отсюда как следствие — нарушение правильных отношений между
раздражительным и тормозным процессами. Нормальная же
деятельность нервной системы, конечно, обусловлена равнове-
сием между этими основными процессами с их нормальными
свойствами.
Надо вам сказать, что получение болезненного состояния
высшей нервной деятельности при помощи указанных приемов
является часто делом очень легким. Но, в зависимости от типов
нервной системы, наблюдается огромная разница в легкости,
с которой достигается это болезненное состояние.
Уравновешенных и сильных животных, т. е. тех, у которых
оба процесса, раздражительный и тормозной, стоят на одинако-
вой высоте, у которых и подвижность нормальна, конечно, тоже
можно сделать нервнобольными, но это стоит значительного вре-
мени и труда, так как приходится пробовать разные приемы.
У возбудимых же и у слабых животных это достигается очень
легко. Возбудимым типом, как вы слышали, у нас называется
тот, у которого очень силен раздражительный процесс; вероятно,
значителен и тормозной процесс, но они не соответственны: раз-
дражительный процесс резко преобладает, так что у этого типа
отрицательные раздражители почти никогда не бывают нуле-
выми. Такой тип довольно легко сорвать, т. е. сделать патоло-
гическим. Стоит предложить ему ряд задач, где требуется поря-
дочное торможение, и оно слабнет совершенно, — животное
дальше ничего не различает, ничего не тормозит, т. е. делается
невротиком.

301

Что же касается слабого типа, то здесь очень легко всеми
нашими способами сделать животных ненормальными.
Невротическое состояние выражается в том, что животное не
отвечает как следует условиям, в которых оно находится. Это
относится как до лабораторной характеристики, так и до общего
поведения. Относительно последнего каждый скажет, что раньше
это была здоровая собака, а с этого времени она стала больной.
В лаборатории обыкновенно мы применяем систему условных
рефлексов — положительных и отрицательных, образуемых на
основе разных безусловных раздражителей; положительные —
на раздражители разной физической силы и отрицательные —
разных видов. Вся эта система в норме держится согласно стро-
гим правилам: имеется зависимость положительного эффекта от
силы раздражения, тормозной раздражитель дает очень умень-
шенный или нулевой эффект и т. д. Под влиянием наших болез-
нетворных приемов все или многие из нормальных реакций
делаются и ослабленными и искаженными.
Нарушенное нервное равновесие не только мы замечаем
хорошо на системе условных рефлексов — его видят и наши слу-
жители. Для них собака была покорной, была приучена к по-
рядку, знала — куда итти, когда ее ведут на опыт, а теперь все
резко изменилось. И тогда они попросту говорят, что собака
стала глупой или даже сумасшедшей.
Невротические картины у заболевших животных предста-
вляются довольно разнообразными, в силу — то разной интен-
сивности заболевания, то выступания на первый план то одного,
то другого патологического симптома. В последнее время осо-
бенно большую порцию этих неврозов и невротических симпто-
мов мы получаем на органически болезненной почве, именно на
кастратах. Понятное дело, что сама кастрация нарушает нор-
мальные отношения в нервной системе, и поэтому я посвящу
несколько слов описанию послеоперационного состояния наших
собак, что касается их нервной системы.
Одним из самых ярких, почти сейчас же после кастрации
наступающих болезненных, невропатологических симптомов
является чрезвычайное падение тормозного процесса, тормозной

302

функции, так что собака, до этой кастрации работавшая образ-
цово, в полном согласии с условиями, действующими на ее
нервную систему, теперь делается совершенно хаотической.
В норме вы сегодня, завтра, послезавтра видите систему услов-
ных рефлексов абсолютно однообразной, совершенно точной,
а после кастрации один день не походит на другой, целый ряд
дней все иначе, ни малейшего порядка.
Вот еще какая очень важная подробность, выступающая на
первых порах после кастрации, удивившая и нас. Если дело идет
о сильных типах, то их работа, как я вам только что сказал,
после кастрации чрезвычайно искажается, делается вместо строго
регулярной — хаотической. На слабых же типах, наоборот: неко-
торое время после операции собаки держатся лучше, упорядо-
ченнее, чем они раньше держались. Но, правда, это разное
отношение существует только временно — месяц, полтора, два;
затем, конечно, нервно слабнут и они, как и сильные. Я дальше
вернусь к этому вопросу — на чем это основано, как мы пони-
маем эту разницу.
Через некоторое время, через многие месяцы после сплошной
хаотичности появляется циркулярность в работе, которой
раньше не было, т. е. собаки работают, представляют систему
своих условных рефлексов не сплошь, изо дня в день, в беспоря-
дочном виде, а эта их деятельность теперь периодически
меняется. Некоторое время она хаотична, а затем на некоторый
период почему-то самопроизвольно резко улучшается, упорядо-
чивается. И чем дальше идет время, тем эта периодичность
наступает все отчетливее, причем периоды лучшей работы
делаются все продолжительнее и чаще, пока через годы все это
не переходит в норму. Очевидно, это указывает на какое-то
приспособление в организме.
Конечно, раз мы знаем систему эндокринных желез, которые
до известной степени помогают и замещают друг друга, то
мыслимо, что с течением времени тот дефект, который организм
потерпел сейчас же после кастрации, потом более или менее
выравнивается. Но восстановление видимой нормы после кастра-
ции наступает у разных собак через очень различные сроки:

303

у одних через месяц, у других через годы и у третьих мы его
еще не дождались. Очевидно, это связано с первоначальной
силой нервной системы.
Понятно, что на этих кастратах, когда они поправились
совсем или отчасти, всякие неврозы можно производить гораздо
легче, чем на совершенно нормальных собаках, так как они уже
выведены из равновесия и естественно, так сказать, гораздо
ломче, чем нормальные. Таким образом на них мы получаем
обилие невротических нарушений при помощи вышеупомянутых
болезнетворных приемов.
Производимые нами болезненные нервные состояния, если их
перенести на человека, в значительной части отвечают так назы-
ваемым психогенным заболеваниям. Такие же перенапряжения,
такие же сшибки раздражительного процесса с тормозным, все
это встречается и в нашей жизни. Например, меня кто-нибудь
очень глубоко оскорбил, а я по какой-нибудь причине на это
не мог ответить соответственным словом, а тем более действием,
и должен был преодолеть эту борьбу, этот конфликт раздражи-
тельного и тормозного процесса внутри себя. И это повторилось
не раз. Или возьмем другой случай, из литературы неврозов.
Дочь присутствует при последних днях и часах жизни страстно
любимого отца и должна делать вид, что все идет благополучно,
что все мы, дескать, надеемся, что вы выздоровеете, а у самой,
конечно, страшная тоска и тяжесть на душе. И вот это сплошь
и рядом ведет к срыву, ведет к неврозу.
Чем же бы, действительно, отличались по сути дела, физио-
логически, эти сшибки от того, когда мы раздражительный и
тормозной процессы сталкиваем друг с другом на наших экспе-
риментальных животных?
Но, помимо таких неврозов, вследствие чрезвычайного
усложнения нашего мозга сравнительно с высшим животным,
должны быть и специально человеческие неврозы, к которым
я отношу психастению и истерию. Они не могут быть произве-
дены на собаках, так как в этих случаях дает себя знать расчле-
нение человеческого мозга на самую верхнюю часть, чисто чело-
веческую— связанную с речью, и на низшую часть, которая,

304

как и в животном, воспринимает внешние впечатления и их
непосредственно, известным образом, анализирует и синтези-
рует. Неврастенические же состояния разных родов целиком
воспроизводятся на животных.
Ввиду того, что наши данные мне казались уже достаточ-
ными для того, чтобы физиологически понимать механизм
нервных заболеваний, я года два-три тому назад начал посещать
(конечно, тратя на это небольшое время) нервную и психиатри-
ческую клиники; и могу сказать, что касается до нервной кли-
ники, что почти все здесь наблюдаемые невротические симптомы
и картины можно понять и привести в связь с нашими патофи-
зиологическими лабораторными фактами. И это не мое только
мнение, мнение физиолога, но и мнение знакомящих меня с кли-
никой невропатологов, которые признают, что наше физиологи-
ческое понимание неврозов не есть фантазия, что нами в самом
деле закладывается прочное основание для постоянного контакта
наших лабораторных фактов с человеческими невропатологиче-
скими явлениями.
Прежде чем переходить к другой категории наших фактов,
я дам объяснение одному упомянутому мной явлению, оставше-
муся без дальнейшего анализа.
Почему при кастрации нервно-сильные животные непосред-
ственно делаются хаотическими, и потом только с течением вре-
мени их поведение более или менее выравнивается, а слабые,
наоборот, сейчас же после кастрации держатся лучше, более
регулярно, чем до кастрации, и лишь потом приходят в инвалид-
ное состояние?
Вот как, мы думаем, это надо объяснить. Раз животное обла-
дает половыми железами, оно испытывает половое возбуждение;
следовательно, лишние импульсы идут в мозг и его тонизируют,
а мозг слаб. Отсюда — недохватка в общей нервной деятель-
ности. С удалением желез отпадают лишние раздражители;
нервной системе становится легче, и она работает в остальном
более целесообразно. Это не фантастическое объяснение. Мы
отчетливо то же самое знаем на другом, более осязательном
случае. Берем ли мы собаку в одной или другой степени аппе-

305

тита — это имеет важное влияние на нашу систему условных
рефлексов. Если вы имеете перед собой сильную собаку и повы-
шаете (ведя опыты на пищевых рефлексах) ее пищевое возбу-
ждение тем или другим способом, то у нее все условные
эффекты повышаются. У слабой собаки, наоборот: повышенная
пищевая возбудимость обыкновенно ведет к тому, что условные
рефлексы становятся меньше, т. е. для нее это лишнее возбу-
ждение невыносимо и сопровождается торможением, которое мы
поэтому называем охранительным.
Теперь я обращаюсь к другой категории фактов. Тот факт,
что мы определенными приемами производим определенные
болезненные состояния нервной системы, конечно, имеет своим
основанием то, что мы механизм этой системы до известной
степени представляем себе правильно. Конечно, наша власть зна-
ния над нервной системой должна выявиться в еще большей
степени, если мы будем уметь не только портить нервную си-
стему, но потом и поправлять по желанию. Тогда уже допод-
линно будет доказано, что мы овладели процессами и ими
командуем. Это так и есть; во многих случаях мы не только
производим заболевание, но устраняем его, так сказать, по
заказу, совершенно точно. Понятное дело, что в этом случае
пришлось прежде всего, вместо того чтобы умствовать и разы-
скивать разные средства наобум, воспользоваться указаниями
медицины. И вот у нас играет чрезвычайно важную роль бром.
Но для точного орудования этим средством необходимо было
хорошо знать механизм его действия.
Относительно брома мы твердо установили, — это не под-
лежит ни малейшему сомнению, — что действие брома вовсе не
такое, как думалось раньше и как, может быть, понимается и
сейчас фармакологами. Его физиологическое действие состоит
-не в понижении возбудимости, в ослаблении раздражительного
процесса, а в усилении тормозного процесса. Бром имеет спе-
циальное отношение К тормозному процессу, и это можно пока-
зать массой различных опытов. Вот, например, самый обыкно-
венный опыт, который мы постоянно применяем в случае надоб-
ности.

306

У вас возбудимый тип собаки — это тот тип, у которого
чрезвычайно силен раздражительный процесс и относительно
слаб тормозной, и, следовательно, собака не может тормозные
рефлексы доводить до полного нуля. У нее торможения нехва-
тает. Вы даете собаке бром и сейчас же имеете абсолютное
торможение. Вы часто получаете при этом и больший положи-
тельный эффект, чем раньше, до брома. Но в действии брома
есть другая не менее важная сторона.
Хотя бром — и законно — в употреблении как нервное
средство много лет (хорошо не знаю, сколько именно, но не
менее шестидесяти-семидесяти лет), однако абсолютная исти-
на, — что до сих пор медицина бромом, этим могучим орудием
нервной терапии, пользовалась не всегда правильно, делала
часто важную ошибку.
Вы даете бром в случае невротического состояния. Пусть
бром не действует. Тогда вы дозу брома увеличиваете, думая,
что раньше мало дали. Но это верно только в одном ряде слу-
чаев. В других же случаях, вероятно в огромном большинстве,
надо в отношении дозы итти вниз, а не вверх. И часто нужно
чрезвычайно уменьшать дозу; градация полезных доз брома
чрезвычайная; на наших собаках границы ее определяются при-
близительно отношением в тысячу раз. И это абсолютно точно.
За это мы все ручаемся. Следовательно, в медицине в этом
отношении нужно сделать огромную поправку. Даете вы несоот-
ветствующе большую дозу и получаете не пользу, а вред,
серьезно вредите больному.
Конечно, не может быть и речи о том, что это верно только
в отношении собак, а на нервных людях дело стоит иначе.
И в нашей клинике невропатологи уже отмечают, что когда
они приняли эти данные во внимание, оказалось, что во многих
случаях для успеха лечения нужно именно уменьшать, а не уве-
личивать дозы брома, спускаясь до десятых и до сотых грамма
на прием. Общее лабораторное правило: чем слабее нервный
тип и данное нервное состояние, тем доза брома должна быть
меньше.
Известное лечебное действие принадлежит в лабораторных

307

неврозах и отдыху, как это тоже хорошо знает медицина. Если
мы сделали собаку невротиком, то нередко помогает ей то, что
вы с этой собакой будете работать не каждый день, потому что
ежедневная система наших условных рефлексов есть бесспорно
трудная задача, ей в данном состоянии непосильная. Стоит вам
ввести между опытами регулярный перерыв в два-три дня для
того, чтобы нервная система стала оправляться.
В некоторых случаях замечалось, что отдых как бы заменяет
бром. Положим, у вас собака, хаотически работающая после ка-
страции. Вы ей можете помочь на два лада: или тем, что застав-
ляете ее работать (ставите с ней опыт) не каждый день, а через
два-три дня, и тогда она уже в значительной степени работает
лучше, или вы даете ей подходящую дозу брома, что производит
тот же результат.
Нужно сказать, что за последнее время у нас выдвинулся
еще один чрезвычайно важный лечебный прием, но окончательно
о нем высказаться как об агенте радикального излечения мы еще
не имеем права; все-таки нельзя не обратить на него внимания и
не смотреть на него с большой надеждой.
Нашими болезнетворными приемами, которыми мы делаем
патологической всю кору, можно сделать больной и совершенно
изолированную область коры, что представляет собой чрезвы-
чайно важный и производящий сильное впечатление факт. Вы
имеете у собаки ряд, положим, различных звуковых условных
раздражителей: удары метронома, шум, тон, треск, бульканье
и т. д. Нетрудно достигнуть того, что из всех этих раздражите-
лей только один окажется болезнетворным, будет вызывать рез-
кое отклонение от нормы. Пока вы применяете остальные звуко-
вые раздражители, животное держится в порядке, совершенно
регулярно работает, но стоило вам прикоснуться к пункту при-
ложения этого болезнетворного раздражителя, то не только
реакция на него будет так или иначе искажена, но после этого
будет нарушена и вся система условных рефлексов — вред от
него распространяется на всю кору. Сам по себе факт не остав-
ляет места ни малейшему сомнению, потому что его многие и
неоднократно производили и производят.

308

Но тут я обращаю ваше внимание на следующее. Когда я
вам перечислял все наши звуки, ясно было, что они более или
менее сложные. Как же представлять себе заболевание коры
в отношении отдельных звуков? Едва ли можно думать о том,
что каждому нами употребляемому звуку отвечает особая группа
нервных клеток, воспринимающих элементарные звуковые раз-
дражители, из которых слагается наш звук. Вероятнее, что
в случае каждого нашего звукового раздражителя дело идет
о динамическом структурном комплексе, элементы которого, соот-
ветствующие клетки, входят и в другие динамические комплексы
при применении других сложных звуков. В результате затрудне-
ний, создаваемых нашими болезнетворными приемами в процес-
сах, связывающих и систематизирующих динамические ком-
плексы, и лежит основание их нарушений и разрушений.
Изолированные больные пункты можно получить во всех от-
делах полушарий. Вот вам такой пример. Вы делаете условные
положительные раздражители из механического раздражения
кожи на разных местах. Можно сделать так, что раздражитель-
ный процесс для двух мест на коже будет здоровым, а одно
место будет функционально больным.
Сейчас у нас имеется одна собака, принадлежащая к возбу-
димому типу, т. е. такая, у которой чрезвычайно силен возбуди-
тельный процесс, но нет достаточного соответствующего тормо-
жения. Она была кастрирована. Как сильная она довольно
скоро оправилась. До кастрации, чтобы у ней как возбудимой
выработать дифференцировку на метроном, нужно было употре-
бить много времени и труда. В ее послекастрированном периоде
случилась беда в лаборатории: вышла заминка в корме для
животных, они порядочно поистощились. На этой почве общего
истощения нервной системы у нашей собаки рефлекс на метро-
ном, осложненный трудной для нее дифференцировкой, сделался
больным при том, что все другие условные рефлексы остались
здоровыми. Раз употреблялись метрономы, то нормальная ра-
бота с условными рефлексами на ней делалась невозможной.
Пробовали не употреблять тормозного метронома как более
трудного, применяя только положительный, но это не изменяло

309

положения дела. Бром оказался недействительным, как и вообще
почему-то в случае заболевания изолированных пунктов полу-
шарий.
Затем перед нами встал вопрос: не будет ли того же и в дру-
гом отделе, в другом анализаторе полушарий, где встретятся
раздражительный и тормозной процессы? Для этого был из-
бран кожный отдел, где можно было применить более легкую
дифференцировку, именно — один пункт кожи был сделан поло-
жительным, а другой тормозным; раздражение одного пункта
подкрепляли едой, другого нет. Оказалось то же самое. Пока
был выработан лишь положительный условный раздражитель,
собака держалась совершенно нормально и вся система рефле-
ксов была в исправности, но как только стал обнаруживаться
тормозной, все рефлексы упали и исказились, а собака пришла
з чрезвычайно яростное состояние, так что экспериментатор не
мог, без опасности быть укушенным, наклеивать и снимать при-
борчики на коже.
Теперь обращу ваше внимание на следующую интересную
вещь. Когда мы имели у других собак такие больные изолиро-
ванные пункты в коре, то их вредность, их болезненность сказы-
вались только в том, что раздражение их вело к нарушению или
разрушению всей нашей системы, но никогда мы не видели,
чтобы это сопровождалось выражением обыкновенной боли
у животных. Здесь же было отчетливое впечатление, как будто
прикосновение к коже стало болезненным. Как это понять?
В сущности имелась только трудность в мозгу при сшибке
раздражительного процесса с тормозным, которая и дала себя
знать на системе условных рефлексов. Откуда же взялась боль
в коже? Очевидно, можно и надо представлять себе дело так.
У данной собаки в коре происходит в определенном пункте боль-
шая трудность, которая должна болезненно чувствоваться
так же, как когда вы решаете какую-нибудь чрезвычайно труд-
ную задачу, и в голове получается ощущение какой-то тягости,
очень неприятное состояние. И у нашей собаки нужно допустить
состояние, подобное этому. Но она вместе с тем в течение всех
этих опытов успела, очевидно, образовать условную связь

310

между приклеиванием приборчиков на коже и трудным состоя-
нием в кожном анализаторе мозга и условно переносит борьбу
против трудного состояния в мозгу на момент раздражения
кожи, обнаруживая борьбу против прикосновения к коже. Но
это не есть гиперестезия кожи. Таким образом это очень инте-
ресный случай объективации внутреннего мозгового процесса,
проявление силы связи его с раздражением кожи; в мозгу же
нужно себе представлять просто тяжелое ощущение особого рода,
как особую боль. Недаром психиатры назвали меланхолию ду-
шевной болью, корковой болью, в характере ощущения отлич-
ной от той боли, которую мы испытываем от ранения и заболе-
вания других частей организма.
Так вот с этой собакой мы долгое время ничего сделать не
могли. Но, наконец, оказался благоприятный выход, и он посча-
стливился одному из моих соработников, самому давнему и цен-
ному, Петровой. Она была прежде терапевтом, потом сманилась
на условные рефлексы и теперь много лет предана им целиком.
При этом со мной вышел некоторый казус. Надо сказать, что
у меня, хотя я начинал мое профессорство фармакологом, всегда
было сильное предубеждение против того, чтобы в организм
сразу вводить несколько веществ. Мне всегда казалось стран-
ным, когда я видел рецепт, где выписано три и более лекар-
ственных веществ. Какая это должна быть темная мешанина!
Тем более я постоянно был против таких комбинаций фармацев-
тических средств при физиологическом анализе явлений, исходя
из принципа, что чем проще условия явлений, тем больше шан-
сов их разобрать. Бром я допустил в лаборатории в качестве от-
дельного средства, опираясь на медицинскую практику; введен
был отдельно и кофеин как возбудитель, имеющий отношение
к раздражительному процессу. Но я был очень нерасположен
к их комбинации. Однако терапевт, который привык вообще
к комбинациям, настоял на пробе и оказался прав. Получился
чрезвычайный, чудодейственный результат. Когда на описанной
собаке была применена смесь брома с кофеином, сразу же от
упорнейшего невроза не осталось и следа. Мы действовали осто-
рожно. Применив смесь кофеина и брома два дня, мы испробо-

311

вали сперва только положительное механическое раздражение
кожи: эффект был нормальный, животное держалось совер-
шенно спокойно, никакой порчи системы условных рефлексов.
Спустя немного, ободренные тем, что вышло на положительном
раздражителе, мы применили отрицательный. И теперь оказалось
то же: ни малейшего намека на прежнюю болезненную реакцию.
Post factum мне немудрено было построить и соответствую-
щую теорию. Теперь я представил себе дело так. Конечно, надо
думать, что в огромном большинстве случаев заболевание нерв-
ной системы есть нарушение правильных отношений между раз-
дражительным и тормозным процессами, как это выступает при
наших болезнетворных приемах. Теперь, раз мы имеем в виде
фармацевтических средств как бы два рычага, привода к двум
главным приборам, процессам нервной деятельности, то, пуская
в ход и соответственно меняя силу то одного, то другого рычага,
мы имеем шансы поставить нарушенные процессы на прежнее
место, в правильные соотношения.
У нас есть и другой подобный случай. Я уже упоминал
собаку, у которой имелась трехгодовая патологическая инерт-
ность тормозного процесса, т. е. положительный процесс забо-
лел, положительный раздражитель превратился в тормозной; и
вот мы теперь целых три года, хотя постоянно этот раздражи-
тель подкрепляем, т. е. осуществляем то условие, при котором
он должен быть положительным, имеем его постоянно тормоз-
ным. Что мы ни пробовали — и бром, и отдых, и т. д. — ничто
не помогает. Под влиянием смеси брома с кофеином этот раз-
дражитель, дававший столь продолжительное время больную
реакцию, теперь получил нормальное положительное действие.
На этой же собаке, рядом с этой патологической инертностью
тормозного процесса, на другом раздражителе существовала и
патологическая лабильность раздражительного процесса, т. е.
он развивал свое действие не постепенно, а стремительно, взры-
вом; но еще при продолжении этого раздражения уже быстро
наступает и отрицательная фаза. В первый момент применения
этого условного раздражителя собака отчаянно тянется к кор-
мушке, обильно течет слюна, но затем скоро, еще во время раз-

312

дражения, слюноотделение останавливается; когда же вы начи-
наете подкреплять раздражитель, подаете еду, собака ее не берет,
отворачивается. И это патологическое явление под влиянием на-
шей смеси тоже исчезает, болезнетворный раздражитель стано-
вится нормально действующим.
Дальше интересна, конечно, следующая вещь. На этой собаке
применение смеси продолжалось десять дней, затем решено было
посмотреть: радикальное ли это излечение? Этого не оказалось.
По отмене нашей смеси возвратились старые отношения. Ко-
нечно, может быть требуется гораздо больше времени, чтобы
произвести полное исправление нарушения. Но мыслимо и дру-
гое. Мы действительно устанавливаем правильные отношения
между обоими процессами, временно их изменяя, но не лечим.:
сами процессы, по крайней мере оба вместе. Ясно, если окажется
первое, то это будет огромным торжеством терапии. Во всяком
случае при теперешнем паллиативном и, возможно, будущем
радикальном лечении смесью брома и кофеина надлежит счи-
таться с чрезвычайным уточнением дозировки того и другого
средства, спускаясь вниз, в особенности для кофеина, даже до
миллиграммов.
В заключение коротенько остановлюсь на переносе наших ла-
бораторных данных в невропатологическую и психиатрическую
клиники. Что касается первой, то несомненно, что наши челове-
ческие неврозы понимаются вполне удовлетворительно в свете
лабораторного анализа; но кое-что, как мне кажется, проясняется
и в психиатрии благодаря нашему лабораторному материалу.
Я издаю сейчас маленькие брошюрки под заглавием «Послед-
ние сообщения по физиологии и патологии высшей нервной дея-
тельности». Две статейки последнего выпуска переведены на
иностранные языки. Одна уже напечатана по-французски, дру-
гая послана в английский психиатрический журнал; и я с понят-
ным интересом жду, как отзовутся на них наши и иностранные
специалисты.
Вы знаете теперь, что в лаборатории на животных можно
сделать больным, и притом функциональным путем, отдельный
пункт коры при полном здоровье всех остальных. Этим фактом

313

изолированных заболеваний я и хочу воспользоваться для пони-
мания очень интересной и очень загадочной психиатрической
формы, именно параной. Параноя, как известно, характеризуется
тем, что человек умственно здоровый, считающийся и с логикой
и с действительностью, как и все здоровые люди, иногда даже
одаренный, как только дело коснется одной определенной темы,
делается явно душевнобольным, не признающим никакой логики,
никакой действительности. Мне кажется, что эту форму можно
понять, исходя из наших лабораторных данных относительно
изолированного заболевания отдельных пунктов коры.
Что стереотипии скелетного движения могут и должны быть
понимаемы как выражение патологической инертности раздражи-
тельного процесса в корковых клетках, связанных с движением,
что персеверации следует представлять себе так же, только в клет-
ках речевого движения, — это едва ли можно оспаривать. Но
труднее на первый взгляд так же объяснять навязчивые мысли
и параною. Однако понимание изолированных больных пунктов
коры не только в чисто грубо-анатомическом смысле, но также
и в структурно-динамическом (на что я указал выше), как мне
кажется, в достаточной степени устраняет эту трудность
Вот и другой случай, на границе невроза и психоза.
При мании преследования встречаются такие случаи, когда
больной неодолимо считает реально существующим то, чего он
боится или чего он не хочет. Например, человек желает иметь
секрет, а ему представляется, что все его секреты постоянно ка-
ким-то образом открываются; ему хочется быть одному, а ему
представляется, несмотря на то, что он сидит в комнате один и
вся она у него на глазах, что все же кто-то в комнате есть; он
желает, чтобы его уважали, а ему буквально каждый момент
кажется, что его тем или другим способом, знаками или сло-
вами, или выражением лица, оскорбляют. Пьер Жанэ называет
это — чувствами овладения, как будто владеет тобой другой
человек.
Этот случай, по-моему, свое физиологическое основание имеет
в ультрапарадоксальной фазе, которую я уже упоминал и кото-
рая, как вы уже знаете, состоит в следующем.

314

Положим, мы имеем два метронома разных частот в качестве
условных раздражителей: один 200 ударов в минуту — положи-
тельный, а другой 50 ударов — отрицательный. Теперь, если
клетка пришла в какое-то болезненное состояние или просто
в гипнотическое состояние, то получается обратный эффект: по-
ложительный раздражитель делается тормозным, а тормозной —
положительным. Это совершенно точный лабораторный факт и
постоянно повторяющийся. Тогда я представлю себе дело на
том больном человеке так. Когда он желал быть уважаемым
или быть одним, то это есть сильный положительный раздражи-
тель, который и вызывал у него по правилу ультрапарадоксаль-
ности, совершенно непроизвольно, неодолимо противоположное
представление.
Вы, таким образом, видите, что на патологическом поле наш
метод работы, метод объективного отношения к высшим явле-
ниям нервной деятельности вполне оправдывается на животных —
оправдывается тем больше, чем дальше мы его пробуем. А те-
перь нами делаются, как мне кажется, законные попытки приме-
нить то же отношение и к человеческой высшей нервной деятель-
ности, обычно называемой психической.
Вот и все, что я хотел вам сказать.

315

LX. ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ
ПРОИЗВОЛЬНЫХ ДВИЖЕНИЙ 1
Красногорский в физиологической лаборатории Военно-ме-
дицинской академии (1911) точно установил несомненную
афферентную природу двигательной области коры, образовав
из кинэстезического раздражения скелетной мускулатуры услов-
ный пищевой раздражитель, как он образуется из всех других
раздражений, поступающих в кору полушарий через внешние
рецепторы: глаз, ухо и т. д. Иначе говоря, он показал, что вся-
кое пассивное скелетное движение могло быть сделано сигналом
положительного безусловного пищевого рефлекса, условным пи-
щевым раздражителем. Ю. М. Конорскому и С. М. Миллеру,
получившим свои основные факты еще в Варшаве и продолжав-
шим разработку их в Физиологическом отделе Института экспе-
риментальной медицины, принадлежит дальнейшая заслуга —
применить кинэстезические раздражения (пассивные движения)
как в качестве сигналов безусловных отрицательных рефлексов
(болевого раздражения уха, вливания кислоты), так и в каче-
стве условного тормоза при обеих группах безусловных рефлек-
сов. Таким образом было собрано большое количество фактов,
относящихся к важнейшей физиологической теме о механизме
произвольных движений, т. е. от коры полушарий исходящих
движений.
1 Труды физиологических лабораторий акад. И. П. Павлова, т. VI,
вып. 1, 1936 (стр. 115—118. — См. также: Последние сообщения по физио-
логии и патологии высшей нервной деятельности, вып. 3, Л.—М., АН СССР,
1935, стр. 43—48. —Ред.).

316

Прежде всего надо считать установленным факт, что раздра-
жению определенных кинэстезических клеток в коре отвечает
определенное движение, как и обратно: пассивное воспроизведе-
ние определенного движения посылает в свою очередь импульсы
в те кинэстезические клетки коры, раздражение которых активно
производит это движение. Доказывается это так. Первая поло-
вина приведенного положения есть давний и постоянный физио-
логический факт, когда при раздражении слабым электрическим
током, или механически, либо химически, определенных пунктов
поверхности двигательной области коры больших полушарий
получаются строго определенные скелетные движения. Факт
второй половины положения обнаруживается в обыкновеннейшем
случае дрессировки домашних животных, например собаки. Со-
баке поднимают лапу, при этом говорят: «дай лапу» или просто
«лапу», и затем дают кусок еды. После немногих повторений
этой процедуры собака сама подает лапу при этих словах или же
подает лапу и без слов, когда имеет аппетит, т. е. находится
в пищевом возбуждении. Физиологические выводы из этого об-
щеизвестного и постоянного факта и очевидны и многосторонни.
Ясно, во-первых, что кинэстезическая клетка, раздражаемая
определенным пассивным движением, производит это же движе-
ние, когда раздражается не с периферии, а центрально; во-вто-
рых, что кинэстезическая клетка связалась как со слуховой
клеткой, так и с клеткой пищевого раздражения, вкусовой, так
как она теперь приводится в деятельное состояние раздраже-
ниями, идущими от них обеих, и, в-третьих, что в этой связан-
ной системе клеток процесс раздражения движется туда и об-
ратно, т. е. в противоположных направлениях, то от кинэстези-
ческой клетки к вкусовой, пищевой (при образовании связи),
то от пищевой к кинэстезической (в случае пищевого возбужде-
ния собаки). Эти выводы подтверждаются и другими фактами.
Давно было замечено и научно доказано, что, раз вы думаете об
определенном движении (т. е. имеете кинэстезическое представ-
ление), вы его невольно, этого не замечая, производите. То же —
в известном фокусе с человеком, решающим неизвестную ему
задачу: куда-нибудь пойти, что-нибудь сделать при помощи дру-

317

того человека, который знает задачу, но не думает и не желает
ему помогать. Однако для действительной помощи достаточно
первому держать в своей руке руку второго. В таком случае вто-
рой невольно, не замечая этого, подталкивает первого в направ-
лении к цели и удерживает от противоположного направления.
При обучении игре на рояле или скрипке по нотам совершенно
очевиден переход раздражения от зрительной клетки к кинэсте-
зической.
Таким образом кинэстезические клетки коры могут быть
связаны, и действительно связываются, со всеми клетками коры,
представительницами как всех внешних влияний, так и всевоз-
можных внутренних процессов организма. Это и есть физиологи-
ческое основание для так называемой произвольности движений,
т. е. обусловленности их суммарной деятельностью коры.
В этом физиологическом представлении о произвольных дви-
жениях остается нерешенным вопрос о связи в коре кинэстезиче-
ских клеток с соответствующими двигательными клетками, от
которых начинаются пирамидальные эфферентные пути. Есть ли
эта связь прирожденная или она приобретается, вырабатывается
в течение внеутробного существования? Вероятнее второе. Если
она потом постоянно в течение всей жизни расширяется и совер-
шенствуется, естественно предположить, что и первое время
индивидуального существования высших животных и особенно
человека, когда последний месяцами обучается управлять своими
первыми движениями, идет именно на образование этой связи.
Общий физиологический закон работы скелетной мускула-
туры есть движение ко всему, захватывание всего, что сохраняем
обеспечивает целость животного организма, уравновешивает его
с окружающей средой, — положительное движение, положитель-
ная реакция; и наоборот, движение от всего, отбрасывание, вы-
брасывание всего, что мешает, угрожает жизненному процессу,
что нарушило бы уравновешивание организма со средой, — отри-
цательная реакция, отрицательное движение. Условный раздра-
житель есть сигнал, как бы замена безусловного раздражителя.
Поэтому, например, собака тянется к лампе, даже лижет ее, если
вспыхивание есть условный пищевой раздражитель. И наоборот.

318

при условном кислотном раздражителе собака проделывает все
те же движения, что и при вливании ей в рот кислоты. То же
самое происходит и тогда, когда кинэстезическое раздражение
является условным раздражителем. Таким образом пассивное
движение, связанное с пищевым рефлексом, вызывает положи-
тельную, пищевую реакцию, связанное с кислотным рефлексом —
отрицательную, кислотную реакцию.
Теперь переберем все случаи, при которых авторами приме-
нялось кинэстезическое раздражение (пассивное движение) при
изучении условнорефлекторной деятельности.
1. Когда сгибание ноги связано с пищевым рефлексом, то
сгибание повторяется животным при его пищевом возбуждении,
как и всякое другое естественное пищевое движение, пока связь
функционирует, а не упразднится совсем — в силу продолжи-
тельного неподкрепления, или не будет временно устраняться
тем или другим видом торможения.
2. В случае условного кислотного рефлекса, когда сгибание
ноги есть сигнал, замена кислоты, то с ним, как с кислотой, на-
чинается борьба; оно должно быть устранено, как выбрасывается
изо рта кислота; устранение сгибания есть разгибание, что и
наблюдается. Известно, что, когда сгибание почему-либо болез-
ненно, животное держит ногу разогнутой.
3. В случае сгибания, примененного в качестве условного
тормоза, т. е. когда к условному пищевому раздражителю при-
соединяется пассивное движение и при этом еда не дается, это
движение является сигналом трудного состояния животного
вследствие вызванного, но неудовлетворенного пищевого воз-
буждения. Естественно, с ним должна начаться борьба,
оно должно быть устранено — и оно устраняется через разги-
бание.
4. В последнем случае, когда к условному кислотному раз-
дражителю присоединяется в качестве условного тормоза сгиба-
ние ноги и при этом кислота не вливается, пассивное движение
является сигналом устранения вредного агента и вместе как бы
верным средством борьбы с ним и, естественно, постоянно по-
вторяется животным даже при встрече с другими вредностями.

319

Но все только что приведенное есть понимание фактов только
с более общей физиологической точки зрения. Нельзя не видеть,
что при этом остаются физиологические подробности, требую-
щие дальнейших разъяснений их механизма. Как, на каком бли-
жайшем основании происходит превращение сгибания в разгиба-
ние, так как эти два двигательных акта определенно и постоянно
связаны друг с другом физиологически? И другой вопрос.
В третьем и четвертом случаях проявлялся ли, когда и как тор-
мозной процесс, который в наших опытах в конечном счете вы-
ступал всегда, если комбинация всякого условного раздражителя
с посторонним не подкреплялась соответственным безусловным
раздражителем? Эти вопросы надо будет подвергнуть дальней-
шему экспериментальному анализу, так как существующие дан-
ные недостаточны для решения их.

320

LXI. УСЛОВНЫЙ РЕФЛЕКС 1
Условный рефлекс — это теперь отдельный физиологический
термин, обозначающий определенное нервное явление, подробное
изучение которого повело к образованию нового отдела в физио-
логии животных — физиологии высшей нервной деятельности
как первой главы физиологии высшего отдела центральной нерв-
ной системы. Уже давно накоплялись эмпирические и научные
наблюдения, что механическое повреждение или заболевание го-
ловного мозга и специально больших полушарий обусловливало
нарушение высшего, сложнейшего поведения животных и чело-
века, обыкновенно называемого психической деятельностью.
В настоящее время едва ли кто из лиц с медицинским образова-
нием подвергнет сомнению положение, что наши неврозы и пси-
хозы связаны с ослаблением или исчезновением нормальных фи-
зиологических свойств головного мозга или с большим или мень-
шим его разрушением. Тогда возникает неотступный фундамен-
тальный вопрос: какая же связь между мозгом и высшей дея-
тельностью животных и нас самих и с чего и как начинать изу-
чение этой деятельности? Казалось бы, что психическая дея-
тельность есть результат физиологической деятельности опреде-
ленной массы головного мозга, со стороны физиологии и должно
было итти исследование ее, подобно тому как сейчас с успехом
изучается деятельность всех остальных частей организма. И,
1 Статья из Большой медицинской энциклопедии (т. 33, 1936,
стлб. 431—446.—См. также: 1) Физиол. журн. СССР, т. 19, вып. 1,
1935, стр. 261—275; 2) Большая советская энциклопедия, т. 56, 1936,
стлб. 322—337. - Ред.).

Вклейка после с. 320

И. П. Павлов. 1934 г.

321

однако, этого долго не происходило. Психическая деятельность
давно уже (не одно тысячелетие) сделалась объектом изучения
особой науки — психологии. А физиология поразительно недавно,
только с семидесятого года прошлого столетия, получила при
помощи своего обычного метода искусственного раздражения
первые точные факты относительно некоторой (именно двига-
тельной) физиологической функции больших полушарий; с по-
мощью же другого, тоже обычного, метода частичного разруше-
ния были приобретены добавочные данные в отношении уста-
новления связи других частей полушарий с главнейшими рецеп-
торами организма: глазом, ухом и другими. Это возбудило
было надежды как физиологов, так и психологов в отношении
тесной связи физиологии с психологией. С одной стороны,
у психологов стало обыкновением начинать руководства по пси-
хологии с предварительного изложения учения о центральной
нервной системе и специально о больших полушариях (органах
чувств). С другой стороны, физиологи, делая опыты с выключе-
нием разных частей полушарий, обсуждали результаты на жи-
вотных психологически, по аналогии с тем, что происходило бы
в нашем внутреннем мире (например, мунковское «видит», но не
«понимает»). Но скоро наступило разочарование в обоих лаге-
рях. Физиология полушарий заметно остановилась на этих пер-
вых опытах и не двигалась существенно дальше. А между психо-
логами после этого опять, как и раньше, оказалось немало ре-
шительных людей, стоящих на совершенной независимости пси-
хологического исследования от физиологического. Рядом с этим
были и другие пробы связать торжествующее естествознание с пси-
хологией через метод численного измерения психических явлений.
Одно время думали было образовать в физиологии особый отдел
психофизики благодаря счастливой находке Вебером и Фехнером
закона (называемого по их имени) определенной численной
связи между интенсивностью внешнего раздражения и силой
ощущения. Но дальше этого единственного закона новый отдел
не пошел. Более удалась попытка Вундта, бывшего физиолога,
а затем сделавшегося психологом и философом, применить экспе-
римент с численным измерением к психическим явлениям в виде

322

так называемой экспериментальной психологии; таким образом
был собран и собирается значительный материал. Кое-кто мате-
матическую обработку числового материала экспериментальной
психологии, по примеру Фехнера, называет психофизикой. Но
сейчас не диво встретить и между психологами и особенно
между психиатрами многих горько разочарованных в деятельной
помощи экспериментальной психологии.
Итак, что же делать? Однако чувствовался, воображался и
намечался еще один путь для решения фундаментального во-
проса. Нельзя ли найти такое элементарное психическое явление,
которое целиком с полным правом могло бы считаться вместе
с тем и чистым физиологическим явлением, и, начав с него —
изучая строго объективно (как и все в физиологии) условия его
возникновения, его разнообразных усложнений и его исчезнове-
ния, — сначала получить объективную физиологическую картину
всей высшей деятельности животных, т. е. нормальную работу
высшего отдела головного мозга вместо раньше производившихся
всяческих опытов его искусственного раздражения и разруше-
ния? К счастью, такое явление давно было перед глазами мно-
гих; многие останавливали на нем внимание и некоторые даже
начинали было изучать (особенно надо упомянуть Торндайка),
но останавливались почему-то в самом начале и не разработали
знания его в основной, существенный метод систематического
физиологического изучения высшей деятельности животного ор-
ганизма. Это явление и было тем, что теперь обозначает термин
«условный рефлекс» и энергичное изучение которого вполне
оправдало только что высказанную надежду. Поставим, сделаем
два простых опыта, которые удадутся всем. Вольем в рот собаки
умеренный раствор какой-нибудь кислоты. Он вызовет на себя
обыкновенную оборонительную реакцию животного: энергич-
ными движениями рта раствор будет выброшен вон, наружу и
вместе с тем в рот (а потом наружу) обильно польется слюна,
разбавляющая введенную кислоту и отмывающая ее от слизи-
стой оболочки рта. Теперь другой опыт. Несколько раз любым
внешним агентом, например определенным звуком, подействуем
на собаку как раз перед тем, как ввести ей в рот тот же раствор.

323

И что же? Достаточно будет повторить один лишь этот звук —
и у собаки воспроизведется та же реакция: те же движения рта
и то же истечение слюны.
Оба эти факта одинаково точны и постоянны. И оба они
должны быть обозначены одним и тем же физиологическим тер-
мином «рефлекс». Оба они исчезнут, если перерезать либо дви-
гательные нервы к ротовой мускулатуре и секреторные нервы
к слюнным железам, т. е. эфферентные приводы, либо афферент-
ные приводы от слизистой оболочки рта и от уха или же, нако-
нец, разрушить центральные станции перехода нервного тока
(т. е. движущегося процесса нервного раздражения) с афферент-
ных приводов на эфферентные; для первого рефлекса это будет
продолговатый мозг, для второго — большие полушария.
Никакая строгая мысль не найдет ввиду этих фактов возра-
жений против этого физиологического заключения, но вместе
с тем видна уже и разница между этими рефлексами. Во-первых,
их центральные станции различны, как только что указано. Во-
вторых, как ясно из постановки наших опытов, первый рефлекс
был воспроизведен без всякой подготовки, без всякого условия,
второй был получен при специальном приеме. Что же это зна-
чило? При первом — переход нервного тока с одних приводов
на другие произошел непосредственно без особенной процедуры.
Во втором — для этого перехода нечто требовалось предвари-
тельно. Всего естественнее представить себе дело так. В первом
рефлексе существовало прямо проведение нервного тока, во вто-
ром должно быть произведено предварительное образование пути
для нервного тока; такое понятие давно уже было в нервной
физиологии и выражалось словом «Bahnung». Таким образом
в центральной нервной системе оказывается два разных централь-
ных аппарата: прямого проведения нервного тока и аппарата его
замыкания и размыкания. Было бы странно остановиться в ка-
ком-то недоумении перед таким заключением. Ведь нервная
система на нашей планете есть невыразимо сложнейший и тон-
чайший инструмент сношений, связи многочисленных частей
организма между собой и организма как сложнейшей системы
с бесконечным числом внешних влияний. Если теперь замыкание

324

и размыкание электрического тока есть наше обыденное техни-
ческое приспособление, то неужели можно возражать против
представления об осуществлении того же принципа в этом изу-
мительном инструменте? На основании изложенного постоянную
-связь внешнего агента с ответной на него деятельностью орга-
низма законно назвать безусловным рефлексом, а временную —
условным рефлексом. Животный организм как система существует
среди окружающей природы только благодаря непрерывному
уравновешиванию этой системы с внешней средой, т. е. благодаря
определенным реакциям живой системы на падающие на нее
извне раздражения, что у более высших животных осуществляется
преимущественно при помощи нервной системы в виде ре-
флексов. Первое обеспечение уравновешивания, а следовательно и
целостности отдельного организма, как и его вида, составляют
безусловные рефлексы как самые простые (например, кашель при
попадании посторонних тел в дыхательное горло), так и сложней-
шие, обыкновенно называемые инстинктами, — пищевой, оборо-
нительный, половой и др. Эти рефлексы возбуждаются как
внутренними агентами, возникающими в самом организме, так и
внешними, что и обусловливает совершенство уравновешивания.
Но достигаемое этими рефлексами уравновешивание было бы
совершенно только при абсолютном постоянстве внешней среды.
А так как внешняя среда при своем чрезвычайном разнообразии
вместе с тем находится в постоянном колебании, то безусловных
связей как связей постоянных недостаточно и необходимо до-
полнение их условными рефлексами, временными связями. На-
пример, животному мало забрать в рот только находящуюся
перед ним пищу, тогда бы оно часто голодало и умирало от
голодной смерти, а надо ее найти по разным случайным и вре-
менным признакам, а это и есть условные (сигнальные) раздра-
жители, возбуждающие движения животного по направлению
к пище, которые кончаются введением ее в рот, т. е. в целом они
вызывают условный пищевой рефлекс. То же относится и ко
всему, что нужно для благосостояния организма и вида как
в положительном, так и в отрицательном смысле, т. е. к тому,
что надо взять из окружающей среды и от чего надо беречься.

325

Не нужно большого воображения, чтобы сразу увидеть, какое
прямо неисчислимое множество условных рефлексов постоянно
практикуется сложнейшей системой человека, поставленной
в часто широчайшей не только общеприродной среде, но и в спе-
циально социальной среде, в крайнем ее масштабе до степени
всего человечества. Возьмем тот же пищевой рефлекс. Сколько
надо разносторонних условных временных связей и общеприрод-
ных и специально социальных, чтобы обеспечить себе достаточ-
ное и здоровое пропитание, — а это все в основном корне услов-
ный рефлекс! Нужны ли для этого детальные разъяснения?
Сделаем скачок и сразу остановимся на так называемом жизнен-
ном такте как специально социальном явлении. Это — умение
создать себе благоприятное положение в обществе. Что же это,
как не очень частое свойство держаться со всяким и со всеми и
при всяких обстоятельствах так, чтобы отношение к нам со сто-
роны других оставалось постоянно благоприятным; а это зна-
чит — изменять свое отношение к другим лицам соответственно
их характеру, настроению и обстоятельствам, т. е. реагировать
на других на основании положительного или отрицательного
результата прежних встреч с ними. Конечно, есть такт
достойный и недостойный, с сохранением чувства собственного
достоинства и достоинства других, и обратный ему, но в физио-
логической сущности тот и другой — временные связи, условные
рефлексы. Итак, временная нервная связь есть универсальнейшее
физиологическое явление в животном мире и в нас самих.
А вместе с тем оно же и психическое — то, что психологи назы-
вают ассоциацией, будет ли это образование соединений из все-
возможных действий, впечатлений или из букв, слов и мыслей.
Какое было бы основание как-нибудь различать, отделять друг
от друга то, что физиолог называет временной связью, а психо-
лог— ассоциацией? Здесь имеется полное слитие, полное погло-
щение одного другим, отождествление. Как кажется, это при-
знается и психологами, так как ими (или по крайней мере неко-
торыми из них) заявлялось, что опыты с условными рефлексами
дали солидную опору ассоциативной психологии, т. е. психоло-
гии, считающей ассоциацию фундаментом психической деятель-

326

ности. И это тем более, что при помощи выработанного услов-
ного раздражителя можно образовать новый условный раздра-
житель, а в последнее время убедительно доказано на животном
(собаке), что и два индифферентные раздражения, повторяемые
одно за другим, связываются между собой, вызывают друг друга.
Для физиологии условный рефлекс сделался центральным явле-
нием, пользуясь которым можно было все полнее и точнее изу-
чать как нормальную, так и патологическую деятельность боль-
ших полушарий. В настоящем изложении результаты этого изу-
чения, доставившего к теперешнему моменту огромное количе-
ство фактов, конечно, могут быть воспроизведены только в самых
основных чертах.
Основное условие образования условного рефлекса есть
вообще совпадение во времени один или несколько раз индиф-
ферентного раздражения с безусловным. Всего скорее и при наи-
меньших затруднениях это образование происходит при непо-
средственном предшествовании первого раздражения последнему,
как это показано выше в примере звукового кислотного ре-
флекса.
Условный рефлекс образуется на основе всех безусловных
рефлексов и из всевозможных агентов внутренней и внешней
среды как в элементарном виде, так и в сложнейших комплексах,
но с одним ограничением: из всего, для восприятия чего есть
репепторные элементы в больших полушариях. Перед нами широ-
чайший синтез, осуществляемый этой частью головного мозга.
Но этого мало. Условная временная связь вместе с тем спе-
циализируется до величайшей сложности и до мельчайшей дроб-
ности как условных раздражителей, так и некоторых деятельно-
стей организма, специально скелетно- и словесно-двигательной.
Перед нами тончайший анализ как продукт тех же больших
полушарий. Отсюда огромная широта и глубина приспособлен-
ности, уравновешивания организма с окружающей средой. Син-
тез есть, очевидно, явление нервного замыкания. Что есть как
нервное явление анализ? Здесь несколько отдельных физиологи-
ческих явлений. Первое основание анализу дают периферические
окончания всех афферентных нервных проводников организма,

327

из которых каждое устроено специально для трансформирования
определенного вида энергии (как вне, так и внутри организма)
в процессе нервного раздражения, который проводится затем
как в специальные, более скудные в числе, клетки низших отде-
лов центральной нервной системы, так и в многочисленнейшие
специальные клетки больших полушарий. Здесь, однако, пришед-
ший процесс нервного раздражения обыкновенно разливается,
иррадиируется по разным клеткам на большее или меньшее рас-
стояние. Вот почему, когда мы выработали, положим, условный
рефлекс на один какой-нибудь определенный тон, то не только
другие тоны, но и многие другие звуки вызывают ту же услов-
ную реакцию. Это в физиологии высшей нервной деятельности
называется генерализацией условных рефлексов. Следовательно,
здесь одновременно встречаются явления замыкания и иррадиа-
ции. Но затем иррадиация постепенно все более и более ограни-
чивается; раздражительный процесс сосредоточивается в мель-
чайшем нервном пункте полушарий, вероятно в группе соответ-
ственных специальных клеток. Ограничение наиболее скоро про-
исходит при посредстве другого основного нервного процесса,
который называется торможением. Дело происходит так. Мы
сначала имеем на определенный тон условный генерализованный
рефлекс, теперь мы будем продолжать с ним опыт, постоянно
его сопровождая безусловным рефлексом, подкрепляя его этим;
но рядом с ним будем применять и другие, так сказать, само-
званно действующие тоны, но без подкрепления. При этом по-
следние тоны постепенно будут лишаться своего действия; и это
случится, наконец, и с самым близким тоном, например тон
в 500 колебаний в секунду будет действовать, а тон в 498 коле-
баний — нет, отдифференцируется. Эти, теперь потерявшие дей-
ствие, тоны заторможены. оказывается это так.
Если непосредственно после применения заторможенного тона
пробовать постоянно подкрепляемый условный тон, он или со-
всем не действует, или — много меньше обычного. Значит, тормо-
жение, упразднившее давление посторонних тонов, дало себя
знать и на нем. Но это кратковременное действие, при боль-
шем промежутке после упраздненных тонов оно более не наблю-

328

дается. Из этого надо заключить, что тормозной процесс так же
иррадиирует, как и раздражительный. Но чем чаще повторяются
неподкрепляемые тоны, тем иррадиация торможения становится
меньше, тормозной процесс все более и более концентрируется
и во времени и в пространстве. Следовательно, анализ начинается
со специальной работы периферических аппаратов афферентных
проводников и завершается в больших полушариях при посред-
стве тормозного процесса. Описанный случай торможения назы-
вается дифференцировочным торможением. Приведем другие
случаи торможения. Обычно, чтобы иметь определенную, более
или менее постоянную величину условного эффекта, действие
условного раздражителя продолжают определенное время и за-
тем присоединяют к нему безусловный раздражитель, подкреп-
ляют. Тогда первые секунды или минуты раздражения, смотря
по продолжительности изолированного применения условного
раздражителя, не имеют действия, потому что как преждевре-
менные, в качестве сигналов безусловного раздражителя, затор-
маживаются. Это — анализ разных моментов продолжающегося
раздражителя. Данное торможение называется торможением за-
паздывающего рефлекса. Но условный раздражитель как сиг-
нальный корригируется торможением и сам по себе, делаясь по-
степенно нулевым, если в определенный период времени не
сопровождается подкреплением. Это — угасательное торможение.
Это торможение держится некоторое время и затем само собой
исчезает. Восстановление угасшего условного значения раздражи-
теля ускоряется подкреплением. Таким образом мы имеем поло-
жительные условные раздражители, т. е. вызывающие в коре
полушарий раздражительный процесс, и отрицательные, вызы-
вающие тормозной процесс. В приведенных случаях мы имеем
специальное торможение больших полушарий, корковое тормо-
жение. Оно возникает при определенных условиях там, где его
раньше не было, оно упражняется в размере, оно исчезает при
других условиях — и этим оно отличается от более и менее по-
стоянного и стойкого торможения низших отделов центральной
нервной системы и потому названо, в отличие от последнего,
(внешнего) внутренним. Правильнее было бы название: выра-

329

ботанное, условное торможение. В работе больших полушарий
торможение участвует так же беспрестанно, сложно и тонко, как
и раздражительный процесс.
Как приходящие в полушария извне раздражения связыва-
ются там в одних случаях с определенными пунктами, находя-
щимися в состоянии раздражения, так такие же раздражения
могут в других случаях вступать, тоже на основании одновременно-
сти, во временную связь с тормозным состоянием коры, если она
в таковом находится. Это явствует из того, что такие раздражи-
тели имеют тормозное действие, вызывают сами по себе в коре
тормозной процесс, являются условными отрицательными раз-
дражителями. В этом случае, как и в приведенных выше, мы
имеем превращение при определенных условиях раздражительного
процесса в тормозной. И это можно сделать для себя до некото-
рой степени понятным, вспомнив, что в периферических аппара-
тах афферентных проводников мы имеем постоянное превращение
разных видов энергии в раздражительный процесс. Почему бы
при определенных условиях не происходить превращению энер-
гии раздражительного процесса в энергию тормозного, и на-
оборот?
Как мы только что видели, и раздражительный и тормозной
процессы, возникнув в полушариях, сначала разливаются по ним.
иррадиируют, а потом могут концентрироваться, собираясь к ис-
ходному пункту. Это один из основных законов всей централь-
ной нервной системы, но здесь, в больших полушариях, он вы-
ступает со свойственными только им подвижностью и сложно-
стью. Между условиями, определяющими наступление и ход
иррадиирования и концентрирования процессов, надо считать на
первом месте силу этих обоих процессов. Собранный доселе
материал позволяет заключить, что при слабом раздражитель-
ном процессе происходит иррадиация, при среднем — концентра-
ция, при очень сильном — опять иррадиация. Совершенно то же
при тормозном процессе. Случаи иррадиации при очень сильных
процессах встречались реже, и поэтому исследованы меньше,
особенно при торможении. Иррадиация раздражительного про-
цесса при слабом его напряжении как временное явление делает

330

явным латентное состояние раздражения от другого наличного
раздражителя (но слишком слабого для его обнаружения) или
от недавно бывшего, или, наконец, от часто повторявшегося и
оставившего после себя повышенный тонус определенного
пункта. С другой стороны, эта иррадиация устраняет тормозное
состояние других пунктов коры. Это явление называется растор-
маживанием, когда иррадиационная волна постороннего слабого
раздражителя превращает действие определенного наличного от-
рицательного условного раздражителя в противоположное, поло-
жительное. При среднем напряжении раздражительного процесса
он концентрируется, сосредоточиваясь в определенном ограничен-
ном пункте, выражаясь в определенной работе. Иррадиация при
очень сильном раздражении обусловливает высший тонус коры,
когда на фоне этого раздражения и все другие сменяющиеся
раздражения дают максимальный эффект. Иррадиация тормоз-
ного процесса при слабом его напряжении есть то, что называется
гипнозом, и при пищевых условных рефлексах характерно обна-
руживается в обоих компонентах — секреторном и двигательном.
Когда при вышеуказанных условиях возникает торможение (диф-
ференцировочное и другие), обыкновеннейший факт — наступле-
ние особенных состояний больших полушарий. Сначала, против
правила более или менее параллельного в норме изменения вели-
чины слюнного эффекта условных пищевых рефлексов соответ-
ственно физической интенсивности раздражителей, все раздражи-
тели уравниваются в эффекте (уравнительная фаза). Далее сла-
бые раздражители дают больше слюны, чем сильные (парадо-
ксальная фаза). И, наконец, получается извращение эффектов:
условный положительный раздражитель остается совсем без
эффекта, а отрицательный вызывает слюнотечение (ультрапара-
доксальная фаза). То же выступает и на двигательной реакции;
так, когда собаке предлагается еда (т. е. действуют натуральные
условные раздражители), она отворачивается от нее, а когда
еда отводится, уносится прочь, — тянется к ней. Кроме того,
в гипнозе иногда можно прямо видеть в случае пищевых услов-
ных рефлексов постепенное распространение торможения по дви-
гательной области коры. Прежде всего парализуются язык и

331

жевательные мышцы, затем присоединяется торможение шейных
мышц, а наконец, и всех туловищных. При дальнейшем распро-
странении торможения вниз по мозгу иногда можно заметить
каталептическое состояние и, наконец, наступает полный сон.
Гипнотическое состояние как тормозное очень легко входит на
основании одновременности во временную условную связь
с многочисленными внешними агентами.
При усилении тормозного процесса он концентрируется. Это
служит к разграничению пункта коры с состоянием раздражения
от пунктов с тормозным состоянием. А так как в коре масса
разнообразнейших пунктов, раздражительных и тормозных, отно-
сящихся как к внешнему миру (зрительных, слуховых и др.),
так и к внутреннему (двигательных и др.), то кора представляет
грандиозную мозаику с перемежающимися пунктами разных
качеств и разных степеней напряжения раздражительного и тор-
мозного состояний. Таким образом бодрое рабочее состояние
животного и человека есть подвижное и вместе локализованное
то более крупное, то мельчайшее дробление раздражительного и
тормозного состояния коры, контрастирующее с сонным состоя-
нием, когда торможение на высоте его интенсивности и экстен-
сивности равномерно разливается по всей массе полушарий и
в глубину, вниз на известное расстояние. Однако и теперь могут
иногда оставаться в коре отдельные раздражительные пункты —
сторожевые, дежурные. Следовательно, оба процесса в бодром
состоянии находятся в постоянном подвижном уравновешивании,
как бы в борьбе. Если сразу отпадает масса раздражений внеш-
них или внутренних, то в коре берет резкий перевес торможение
над раздражением. Некоторые собаки с разрушенными перифе-
рически главными внешними рецепторами (зрительным, слуховым
и обонятельным) спят в сутки 23 часа.
Рядом с законом иррадиации и концентрации нервных процес-
сов также постоянно действует и другой основной закон — закон
взаимной индукции, состоящий в том, что эффект положительного
условного раздражителя делается больше, когда последний при-
меняется сейчас же или скоро после концентрированного тормоз-
ного, так же как и эффект тормозного оказывается более точным и

332

глубоким после концентрированного положительного. Взаимная
индукция обнаруживается как в окружности пункта раздражения
или торможения одновременно с их действием, так и на самом
пункте по прекращении процессов. Ясно, что закон иррадиации и
концентрации и закон взаимной индукции тесно связаны друг с
другом, взаимно ограничивая, уравновешивая и укрепляя друг
друга и таким образом обусловливая точное соотношение деятель-
ности организма с условиями внешней среды. Оба эти закона об-
наруживаются во всех отделах центральной нервной системы, но
в больших полушариях — на вновь образующихся пунктах раз-
дражения и торможения, а в низших отделах центральной нерв-
ной системы — на более или менее постоянных. Отрицательная
индукция, т. е. появление или усиление торможения в окружно-
сти пункта раздражения, раньше в учении об условных рефлек-
сах называлась внешним торможением, когда данный условный
рефлекс уменьшался и исчезал при действии на животное посто-
роннего, случайного раздражителя, вызывающего на себя чаще
всего ориентировочный рефлекс. Это и было поводом случаи
торможения, описанные выше (угасательное и др.), соединить
под названием внутреннего торможения как происходящие без
вмешательства постороннего раздражения. Кроме этих двух раз-
личных случаев торможения, в больших полушариях имеется и
третий. Когда условные раздражители физически очень сильны,
то правило прямой связи величины эффекта этих раздражителей
и физической интенсивности их нарушается; эффект их делается
не больше, а меньше эффекта раздражителей умеренной силы —
так называемое запредельное торможение. Запредельное торможе-
ние выступает как при одном очень сильном условном раздра-
жителе, так и в случае суммации не очень сильных в отдельности
раздражителей. Запредельное торможение всего естественнее
отнести к случаю рефлекторного торможения. Если точнее систе-
матизировать случаи торможения, то это — или постоянное, без-
условное торможение (торможение отрицательной индукции и
запредельное торможение), или временное, условное торможение
(угасательное, дифференцировочное и торможение запаздыва-
ния). Но есть основания все эти виды торможения в их физико-

333

химической основе считать за один и тот же процесс, только
возникающий при различных условиях.
Вся установка и распределение по коре полушария раздражи-
тельных и тормозных состояний, происшедших в определенный
период под влиянием внешних и внутренних раздражений, при
однообразной, повторяющейся обстановке все более фиксируются,
совершаясь все легче и автоматичнее. Таким образом получается
в коре динамический стереотип (системность), поддержка кото-
рого составляет все меньший и меньший нервный труд; стерео-
тип же становится косным, часто трудно изменяемым, трудно
преодолеваемым новой обстановкой, новыми раздражениями.
Всякая первоначальная установка стереотипа есть, в зависимости
от сложности системы раздражений, значительный и часто чрез-
вычайный труд.
Изучение условных рефлексов у массы собак постепенно вы-
двинуло вопрос о разных нервных системах отдельных живот-
ных, и, наконец, получились основания систематизировать нерв-
ные системы по некоторым их основным чертам. Таких черт ока-
залось три: сила основных нервных процессов (раздражительного
и тормозного), уравновешенность их между собой и подвижность
этих процессов. Действительные комбинации этих трех черт пред-
ставились в виде четырех более или менее резко выраженных типов
нервной системы. По силе животные разделились на сильных и
слабых; сильные по уравновешенности процессов — на уравно-
вешенных и неуравновешенных, и уравновешенные сильные — на
подвижных и инертных. И это приблизительно совпадает с клас-
сической систематизацией темпераментов. Таким образом ока-
зываются сильные, но неуравновешенные животные с обоими
сильными процессами, но с преобладанием раздражительного
процесса над тормозным — возбудимый безудержный тип, холе-
рики по Гиппократу. Далее сильные вполне уравновешенные,
притом инертные животные — спокойный медлительный тип, по
Гиппократу — флегматики. Потом сильные вполне уравновешен-
ные, притом лабильные — очень живой, подвижной тип, по Гип-
пократу — сангвиники. И, наконец, слабый тип животных, всего
более подходящих к гиппократовским меланхоликам; преобладаю-

334

щая и общая черта их — легкая тормозимость как в силу вну-
треннего торможения, постоянно слабого и легко иррадиирующего,
так в особенности и внешнего под влиянием всяческих, даже не-
значительных, посторонних внешних раздражений. В остальном
это менее однообразный тип, чем все другие; это — то животные
с обоими одинаково слабыми процессами, то преимущественно
с чрезвычайно слабыми тормозными, то суетливые, беспрерывно
озирающиеся, то, наоборот, постоянно останавливающиеся,
как бы застывающие животные. Основание этой неоднообразно-
сти, конечно, то, что животные слабого типа, так же как и жи-
вотные сильных типов, различаются между собой по другим
чертам, кроме силы нервных процессов. Но преобладающая и
чрезвычайная слабость то одного тормозного, то обоих процес-
сов уничтожает жизненное значение вариаций по остальным
чертам. Постоянная и сильная тормозимость делает всех этих
животных одинаково инвалидами.
Итак, тип есть прирожденный конституциональный вид нерв-
ной деятельности животного — генотип. Но так как животное со
дня рождения подвергается разнообразнейшим влияниям окру-
жающей обстановки, на которые оно неизбежно должно отвечать
определенными деятельностями, часто закрепляющимися, наконец,
на всю жизнь, то окончательная наличная нервная деятельность
животного есть сплав из черт типа и изменений, обусловленных
внешней средой, — фенотип, характер. Все изложенное, очевидно,
представляет бесспорный физиологический материал, т. е. объек-
тивно воспроизведенную нормальную физиологическую работу
высшего отдела центральной нервной системы; с изучением нор-
мальной работы и надо начинать, и действительно обычно начи-
нается, физиологическое изучение каждой части животного орга-
низма. Это, однако, не мешает некоторым физиологам до сих
пор считать сообщенные факты не относящимися к физиологии.
Не редкий случай рутины в науке!
Нетрудно описанную физиологическую работу высшего от-
дела головного мозга животного привести в естественную и не-
посредственную связь с явлениями нашего субъективного мира
на многих его пунктах.

335

Условная связь, как уже указано выше, есть, очевидно, то, что
мы называем ассоциацией по одновременности. Генерализация
условной связи отвечает тому, что зовется ассоциацией по сход-
ству. Синтез и анализ условных рефлексов (ассоциаций) —
в сущности те же основные процессы нашей умственной работы.
При сосредоточенном думаний, при увлечении каким-нибудь
делом мы не видим и не слышим, что около нас происходит, —
явная отрицательная индукция. Кто отделил бы в безусловных
сложнейших рефлексах (инстинктах) физиологическое соматиче-
ское от психического, т. е. от переживаний могучих эмоций
голода, полового влечения, гнева и т. д.?! Наши чувства прият-
ного, неприятного, легкости, трудности, радости, мучения, тор-
жества, отчаяния и т. д. связаны то с переходом сильнейших
инстинктов и их раздражителей в соответствующие эффекторные
акты, то с их задерживанием, со всеми вариациями либо легкого,
либо затруднительного протекания нервных процессов, происхо-
дящих в больших полушариях, как это видно на собаках, решаю-
щих или не могущих решить нервные задачи разных степеней
трудности. Наши контрастные переживания есть, конечно, явле-
ния взаимной индукции. При иррадиировавшем возбуждении мы
говорим и делаем то, чего в спокойном состоянии не допустили бы.
Очевидно, волна возбуждения превратила торможение некото-
рых пунктов в положительный процесс. Сильное падение памяти
настоящего — обычное явление при нормальной старости — есть
возрастное понижение подвижности специально раздражительного
процесса, его инертность. И т. д., и т. д.
В развивающемся животном мире на фазе человека про-
изошла чрезвычайная прибавка к механизмам нервной деятель-
ности. Для животного действительность сигнализируется почти
исключительно только раздражениями и следами их в больших
полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки
зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то,
что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представле-
ния от окружающей внешней среды, как общеприродной, так и от
нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это —
первая сигнальная система действительности, общая у нас с жи-

336

вотными. Но слово составило вторую, специально нашу, сигналь-
ную систему действительности, будучи сигналом первых сигна-
лов. Многочисленные раздражения словом, с одной стороны, уда-
лили нас от действительности, и поэтому мы постоянно должны
помнить это, чтобы не исказить наши отношения к действитель-
ности. С другой стороны, именно слово сделало нас людьми,
о чем, конечно, здесь подробнее говорить не приходится. Однако
не подлежит сомнению, что основные законы, установленные
в работе первой сигнальной системы, должны также управлять
и второй, потому что эта работа все той же нервной ткани.
Самым ярким доказательством того, что изучение условных
рефлексов поставило на правильный путь исследование высшего
отдела головного мозга и что при этом, наконец, объединились,
отождествились функции этого отдела и явления нашего субъек-
тивного мира, служат дальнейшие опыты с условными ре-
флексами на животных, при которых воспроизводятся патологи-
ческие состояния нервной системы человека, — неврозы и неко-
торые отдельные психотические симптомы, причем во многих
случаях достигается и рациональный нарочитый возврат
1С норме, излечение, т. е. истинное научное овладение предметом.
Норма нервной деятельности есть равновесие всех описанных
процессов, участвующих в этой деятельности. Нарушение этого
равновесия есть патологическое состояние, болезнь, причем
часто в самой так называемой норме; следовательно, точнее
говоря, в относительной норме имеется уже известное неравно-
весие. Отсюда вероятность нервного заболевания отчетливо
связывается с типом нервной системы. Под действием трудных
экспериментальных условий из наших собак нервно заболевают
скоро и легко животные, принадлежащие к крайним типам: воз-
будимому и слабому. Конечно, чрезвычайно сильными, исключи-
тельными мерами можно сломать равновесие и у сильных урав-
новешенных типов. Трудные условия, нарушающие хронически
нервное равновесие, — это перенапряжение раздражительного
процесса, перенапряжение тормозного процесса и непосредствен-
ное столкновение обоих противоположных процессов, иначе
говоря, перенапряжение подвижности этих процессов. Мы имеем

337

собаку с системой условных рефлексов на раздражители разной
физической интенсивности, рефлексов положительных и отрица-
тельных, применяемых стереотипно в том же порядке и с теми
же промежутками. Применяя то чрезвычайно исключительно
сильные условные раздражители, то очень удлиняя продолжи-
тельность тормозных раздражителей или производя очень тонкую
дифференцировку, или увеличивая в системе рефлексов число
тормозных раздражителей, то, наконец, заставляя следовать
непосредственно друг за другом противоположные процессы или
даже действуя одновременно противоположными условными раз-
дражителями, или разом изменяя динамический стереотип, т. е.
превращая установленную систему условных раздражителей
в противоположный ряд раздражителей, — мы видим, что во
всех этих случаях указанные крайние типы особенно быстро
приходят в хроническое патологическое состояние, выражаю-
щееся у этих типов различно. У возбудимого типа невроз выра-
жается в том, что его тормозной процесс, постоянно и в норме
отстававший по силе [от] раздражительного, теперь очень слабнет,
почти исчезает; выработанные, хотя и не абсолютные, дифферен-
цировки вполне растормаживаются, угасание чрезвычайно затя-
гивается, запаздывающий рефлекс превращается в коротко
отставленный и т. д. Животное становится вообще в высшей сте-
пени несдержанным и нервным при опытах в станке: то буй-
ствует, то, — что гораздо реже, — впадает в сонное состояние,
чего с ним раньше не случалось. Невроз слабого типа носит
почти исключительно депрессивный характер. Условнорефлектор-
ная деятельность делается в высшей степени беспорядочна,
а чаще всего совсем исчезает, животное в станке находится почти
сплошь в гипнотическом состоянии, представляя его различные
фазы (условных рефлексов никаких нет, животное не берет даже
предлагаемую ему еду).
Экспериментальные неврозы большей частью принимают
затяжной характер — на месяцы и на годы. При длительных
неврозах были испытаны с успехом лечебные приемы. Давно уже
при изучении условных рефлексов был применен бром, когда
дело шло о животных, которые не могли справиться с задачами

338

торможения. И оказалось, что бром существенно помогал этим
животным. Длинные и разнообразные ряды опытов с условными
рефлексами на животных несомненно установили, что бром имеет
специальное отношение не к раздражительному процессу, его
снижая, как обычно принималось, а к тормозному, его усиливая,
его тонизируя. Он оказался могущественным регулятором и вос-
становителем нарушенной нервной деятельности, но при непре-
менном и существеннейшем условии соответственной и точной
дозировки его по типам и состояниям нервной системы. При
сильном типе и при достаточно еще сильном состоянии надо
употреблять на собаках большие дозы, до 2—5 г в сутки, а при
слабых обязательно спускаться до сантиграммов и даже милли-
граммов. Такое бромирование в течение недели-двух иногда уже
бывало достаточно для радикального излечения хронического
экспериментального невроза. За последнее время делаются
опыты, показывающие еще более действительное лечебное дей-
ствие, и именно в особенно тяжелых случаях, комбинации брома
с кофеином, но опять при тончайшей, теперь взаимной дози-
ровке. Излечение больных животных получалось иногда, и хотя
и не так быстро и полно, также и при одном продолжительном
или коротком, но регулярном отдыхе от лабораторной работы
вообще или от устранения лишь трудных задач в системе услов-
ных рефлексов.
Описанные неврозы собак всего естественнее сопоставить
с неврастенией людей, тем более, что некоторые невропатологи
настаивают на двух формах неврастении: возбужденной и депрес-
сивной. Затем сюда же подойдут некоторые травматические
неврозы, а также и другие реактивные патологические состояния.
Признание двух сигнальных систем действительности у человека,
надо думать, поведет специально к пониманию механизма двух
человеческих неврозов: истерии и психастении. Если люди, на
основании преобладания одной системы над другой, могут быть
разделены на мыслителей по преимуществу и художников по
преимуществу, тогда будет понятно, что в патологических случаях
при общей неуравновешенности нервной системы первые окажутся
психастениками, а вторые — истериками.

339

Кроме выяснения механизма неврозов, физиологическое изу-
чение высшей нервной деятельности дает ключ к пониманию
некоторых сторон и явлений в картинах психозов. Прежде всего
остановимся на некоторых формах бреда, именно на вариации
бреда преследования, на том, что Пьер Жанэ называет «чув-
ствами овладения», и на «инверсии» Кречмера. Больного пресле-
дует именно то, чего он особенно желает избежать: он хочет
иметь свои тайные мысли, а ему неодолимо кажется, что они
постоянно открываются, узнаются другими; ему хочется быть
одному, а его мучит неотступная мысль, хотя бы он в действи-
тельности и находился в комнате один, что в ней все же кто-то
есть, и т. д., — чувства овладения, по Жанэ. У Кречмера две
девушки, придя в пору половой зрелости и получив влечение
к определенным мужчинам, однако подавляли в себе это влече-
ние по некоторым мотивам. В силу этого у них сначала разви-
лась навязчивость: к их мучительному горю им казалось, что на
лице их видно половое возбуждение и все обращают на это вни-
мание, а им была очень дорога их половая чистота, неприкосно-
венность. А затем сразу одной неотступно стало казаться, и
даже ощущалось ею, что в ней находится и двигается, добираясь
до рта, половой искуситель — змей, соблазнивший Еву в раю,
а другой, что она беременна. Это последнее явление Кречмер и
называет инверсией. Оно в отношении механизма, очевидно, тож-
дественно с чувством овладения. Это патологическое субъек-
тивное переживание можно без натяжки понять как физиологи-
ческое явление ультрапарадоксальной фазы. Представление
о половой неприкосновенности как сильнейшее положительное
раздражение на фоне тормозного, подавленного состояния, в ко-
тором находились обе девушки, превратилось в столь же сильное
противоположное отрицательное представление, доходившее до
степени ощущения, у одной — в представление о нахождении в ее
теле полового соблазнителя, а у другой — в представление о бе-
ременности как результат полового сношения. То же и у больного
с чувством овладения. Сильное положительное представление
«я один» превращается при тех же условиях в такое же проти-
воположное — «около меня всегда кто-то».

340

В опытах с условными рефлексами при разных трудных и па-
тологических состояниях нервной системы часто приходится на-
блюдать, что временное торможение ведет к временному улуч-
шению этих состояний, а у одной собаки отмечено два раза яркое
кататоническое состояние, повлекшее за собой резкое улучшение
хронического упорного нервного заболевания, почти возврат
к норме, на несколько последовательных дней. Вообще надо
сказать, что при экспериментальных заболеваниях нервной си-
стемы почти постоянно выступают отдельные явления гипноза,
и это дает право принимать, что это — нормальный прием
физиологической борьбы против болезнетворного агента. Поэтому
кататоническую форму, или фазу шизофрении, сплошь состоящую
из гипнотических симптомов, можно понимать как физиологиче-
ское охранительное торможение, ограничивающее или совсем
исключающее работу заболевшего мозга, которому, вследствие
действия какого-то, пока неизвестного, вредного агента, угрожала
опасность серьезного нарушения или окончательного разруше-
ния. Медицина в случае почти всех болезней хорошо знает, что
первая терапевтическая мера — покой подвергшегося заболева-
нию органа. Что такое понимание механизма кататонии при
шизофрении отвечает действительности, убедительно доказывает-
ся тем, что только эта форма шизофрении представляет довольно
значительный процент возврата к норме, несмотря иногда на
многогодовое (двадцать лет) продолжение кататонического
состояния. С этой точки зрения являются прямо вредоносными
всяческие попытки действовать на кататоников возбуждающими
приемами и средствами. Наоборот, надо ждать очень значитель-
ного увеличения процента выздоровления, если к физиологиче-
скому покою посредством торможения присоединить нарочитый
внешний покой таких больных, а не содержать их среди беспре-
рывных и сильных раздражений окружающей обстановки, среди
других более или менее беспокойных больных.
При изучении условных рефлексов, кроме общего заболевания
коры, многократно наблюдались чрезвычайно интересные случаи
также экспериментально и функционально произведенного забо-
левания отдельных очень дробных пунктов коры. Пусть имеется

341

собака с системой разнообразных рефлексов и между ними услов-
ными рефлексами на разные звуки: тон, шум, удары метронома,
звонок и т. д., — и больным может быть сделан только один из
пунктов приложения этих условных раздражителей, а остальные
останутся здоровыми. Патологическое состояние изолированного
пункта коры производится теми же приемами, которые описаны
выше как болезнетворные. Заболевание проявляется в различных
формах, в различных степенях. Самое легкое изменение этого
пункта выражается в его хроническом гипнотическом состоянии:
на этом пункте вместо нормальной связи величины эффекта раз-
дражения с физической силой раздражителя появляются уравни-
тельная и парадоксальная фазы. И это на основании вышесказан-
ного можно было бы толковать как физиологическую предупре-
дительную меру при трудном состоянии пункта. При дальнейшем
развитии болезненного состояния раздражитель совсем не дает
положительного эффекта, а всегда вызывает только торможение.
Это в одних случаях. В других — совершенно наоборот. Поло-
жительный рефлекс делается необычно устойчивым: он медлен-
нее угасает, чем нормальные, менее поддается последовательному
торможению от других, тормозных условных раздражителей, он
часто резко выступает по величине среди всех остальных услов-
ных рефлексов, чего раньше, до заболевания, не было. Значит,
раздражительный процесс данного пункта стал хронически
болезненно-инертным. Раздражение патологического пункта то
остается индифферентным для пунктов остальных раздражите-
лей, то к этому пункту нельзя прикоснуться его раздражителем,
без того, чтобы не расстроилась так или иначе вся система
рефлексов. Есть основание принимать, что при заболевании изо-
лированных пунктов, когда в больном пункте преобладает то
тормозной процесс, то раздражительный, механизм болезненного
состояния состоит именно в нарушении равновесия между про-
тивоположными процессами: слабнет значительно и преимуще-
ственно то один, то другой процесс. В случае патологиче-
ской инертности раздражительного процесса имеется факт, что
бром (усиливающий тормозной процесс) часто с успехом ее
устраняет.

342

Едва ли может считаться фантастическим следующее заклю-
чение. Если, как очевидно прямо, стереотипия, итерация и пер-
северация имеют свое естественное основание в патологической
инертности раздражительного процесса разных двигательных
клеток, то и механизм навязчивого невроза и параной должен
быть тот же. Дело идет только о других клетках или группах их,
связанных с нашими ощущениями и представлениями. Таким
образом только один ряд ощущений и представлений, связан-
ных с больными клетками, делается ненормально устойчивым и
не поддается задерживающему влиянию других многочисленных
ощущений и представлений, более соответствующих действитель-
ности благодаря здоровому состоянию их клеток. Следующий
факт, который наблюдался много раз при изучении патологиче-
ских условных рефлексов и который имеет явное отношение
к человеческим неврозам и психозам, — это циркулярность
в нервной деятельности. Нарушенная нервная деятельность
представлялась более или менее правильно колеблющейся. То
шла полоса чрезвычайно ослабленной деятельности (условные
рефлексы были хаотичны, часто исчезали совсем или были
минимальны), а затем как бы самопроизвольно без видимых при-
чин после нескольких недель или месяцев наступал больший или
меньший или даже совершенный возврат к норме, сменявшийся
потом опять полосой патологической деятельности. То в цирку-
лярное• чередовались периоды ослабленной деятельности с не-
нормально повышенной. Нельзя не видеть в этих колебаниях
аналогии с циклотимией и маниакально-депрессивным психозом.
Всего естественнее было бы свести эту патологическую периодич-
ность на нарушение нормальных отношений между раздражитель-
ным и тормозным процессами, что касается их взаимодействия.
Так как противоположные процессы не ограничивали друг друга
в должное время и в должной мере, а действовали независимо
друг от друга и чрезмерно, то результат их работы доходил до
крайности — и только тогда наступала смена одного другим.
Таким образом получалась другая, именно чрезвычайно утриро-
ванная периодичность: недельная и месячная вместо короткой, и
потому совершенно легкой, суточной периодичности. Наконец

343

нельзя не упомянуть о факте, обнаружившемся до сих пор
в исключительно сильной форме, правда, только у одной собаки.
Это — чрезвычайная взрывчатость раздражительного процесса.
Некоторые отдельные или все условные раздражители давали
стремительнейший и чрезмерный эффект (как двигательный,
так и секреторный), но быстро обрывающийся еще в течение
действия раздражителя: и собака при подкреплении пищевого
рефлекса еды уже не брала. Очевидно, дело в сильной патологи-
ческой лабильности раздражительного процесса, что соответ-
ствует раздражительной слабости человеческой клиники. Случаи
слабой формы этого явления нередки у собак при некоторых
условиях.
Все описанные патологические нервные симптомы выступают
при соответствующих условиях как у нормальных, т. е. оператив-
но не тронутых собак, так (в особенности некоторые из них, на-
пример циркулярность) и у кастрированных животных, значит
на органической патологической почве. Многочисленные опыты
показали, что главнейшая черта нервной деятельности кастра-
тов — это очень сильное и преимущественное ослабление тормоз-
ного процесса, у сильного типа с течением времени, однако, зна-
чительно выравнивающееся.
В заключение еще раз надо подчеркнуть, до чего, при сопо-
ставлении ультрапарадоксальной фазы с чувствами овладения и
инверсией, а патологической инертности раздражительного про-
цесса с навязчивым неврозом и параноей, взаимно покры-
ваются и сливаются физиологические явления с переживаниями
субъективного мира.

344

LXII. ТИПЫ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В СВЯЗИ
С НЕВРОЗАМИ И ПСИХОЗАМИ И ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХА-
НИЗМ НЕВРОТИЧЕСКИХ И ПСИХОТИЧЕСКИХ СИМПТОМОВ 1
Из огромного материала, относящегося к изучению высшей
нервной деятельности у собак по методу условных рефлексов,
я остановлюсь сейчас на трех пунктах, специально ввиду их
связи с болезненными нарушениями этой деятельности. Это —
сила обоих основных нервных процессов — раздражения и тор-
можения, затем соотношение по силе их между собой — уравно-
вешенность, и, наконец, подвижность их. Эти пункты, с одной
стороны, ложатся в основание типов высшей нервной деятель-
ности, а эти типы играют большую роль в генезисе нервных
и так называемых душевных заболеваний; с другой — пред-
ставляют характерные изменения при патологическом состоянии
этой деятельности.
Уже две тысячи лет тому назад величайший — именно худо-
жественный, а, конечно, не научный — гений древней Греции
среди необъятного разнообразия вариаций человеческого поведе-
ния мог уловить его основные черты в виде четырех темпера-
ментов. И только теперь изучение высшей нервной деятельности
по методу условных рефлексов было в состоянии подвести под
эту систематизацию физиологический фундамент.
По силе раздражительного процесса (т. е. по работоспособ-
ности клеток больших полушарий) наши собаки распались на две
1 Доклад, прочитанный 30 июля 1935 г. на общем собрании II Между-
народного неврологического конгресса в Лондоне.

345

группы — сильных и слабых. Сильные разделились по соотноше-
нию силы между раздражительным и тормозным процессом
на уравновешенных и неуравновешенных. И, наконец, сильные и
уравновешенные по подвижности разделились на медленных и
быстрых. Таким образом получилось четыре главных типа: силь-
ный-безудержный, сильный-уравновешенный-медленный, силь-
ный-уравновешенный-быстрый и слабый. А это как раз отвечает
четырем греческим темпераментам: холерическому, флегматиче-
скому, сангвиническому и меланхолическому. Хотя и встречаются
разные градации между этими типами, однако действительность
отчетливо выдвигает как наиболее частые и резкие именно эти
основные комбинации. Мне кажется, что это совпадение типов на
животных и людях сильно говорит за то, что такая систематиза-
ция соответствует действительности.
Но чтобы полно и ясно понять вариации как нормального^
так и патологического поведения человека, необходимо прибавить
к этим общим с животными типам еще частные, чисто человече-
ские типы.
Животные до появления семейства homo sapiens сносились
с окружающим миром только через непосредственные впечатле-
ния от разнообразных агентов его, действовавшие на разные
рецепторные приборы животных и проводимые в соответствую-
щие клетки центральной нервной системы. Эти впечатления
были единственными сигналами внешних объектов. У будущего
человека появились, развились и чрезвычайно усовершенствова-
лись сигналы второй степени, сигналы этих первичных сигна-
лов — в виде слов, произносимых, слышимых и видимых. Эти
новые сигналы в конце концов стали обозначать все, что люди
непосредственно воспринимали как из внешнего, так и из своего
внутреннего мира, и употреблялись ими не только при взаимном
общении, но и наедине с самим собой. Такое преобладание новых
сигналов обусловила, конечно, огромная важность слова, хотя
слова были и остались только вторыми сигналами действитель-
ности. А мы знаем, однако, что есть масса людей, которые, опе-
рируя только словами, хотели бы, не сносясь с действительно-
стью, из них все вывести и все познать и на этом основании

346

направлять свою и общую жизнь. Но, не входя дальше в эту
важную и обширнейшую тему, нужно констатировать, что, бла-
годаря двум сигнальным системам и в силу давних хронически
действовавших разнообразных образов жизни, людская масса
разделилась на художественный, мыслительный и средний типы.
Последний соединяет работу обеих систем в должной мере. Это
разделение дает себя знать как на отдельных людях, так и на
целых нациях.
Перехожу к патологии.
Мы на наших животных постоянно убеждались, что хрони-
ческие патологические отклонения высшей нервной деятельности
под влиянием болезнетворных приемов чрезвычайно легко насту-
пают специально на безудержном и на слабом типах в виде не-
врозов. Безудержные собаки лишаются почти совершенно тор-
можения, слабые или совсем отказываются от условнорефлектор-
ной деятельности или представляют ее в высшей степени хаоти-
ческом виде. Кречмер, ограничивающийся только двумя общими
типами, отвечающими нашему безудержному и слабому, справед-
ливо, сколько я могу судить, первый связывает с маниакально-
депрессивным психозом, второй — с шизофренией.
Имея очень небольшой клинический опыт (последние три-
четыре года я регулярно посещаю нервную и психиатрическую
клиники), позволяю себе высказать следующие возникшие
у меня предположения о человечских неврозах. Неврастения есть
болезненная форма слабого-общего и среднего человеческого типа.
Истерик есть продукт слабого-общего типа в соединении с худо-
жественным и психастеник (по терминологии Пьера Жанэ) —
продукт слабого-общего в соединении с мыслительным. У исте-
рика общая слабость, естественно, дает себя особенно знать на
второй сигнальной системе, и без того уступающей в художе-
ственном типе первое место первой, тогда как в нормально раз-
витом человеке вторая сигнальная система есть высший регуля-
тор человеческого поведения. Отсюда — хаотичность в деятель-
ности первой сигнальной системы и эмоционального фонда в виде
болезненной фантастичности с безудержной эмотивностью при
глубоком нарушении общего нервного равновесия (то параличи,

347

то контрактуры, то судорожные припадки, то летаргии) и, в част-
ности, синтеза личности. У психастеника общая слабость опять
естественно падает на основной фундамент соотношений орга-
низма с окружающей средой — первую сигнальную систему и
эмоциональный фонд. И отсюда — отсутствие чувства реального,
постоянное ощущение неполности жизни, полная жизненная не-
годность вместе с постоянным бесплодным и искаженным умст-
вованием в виде навязчивых идей и фобий. Таковым в общих
чертах представляется мне возникновение неврозов и психозов
в связи с общими и частными типами высшей нервной деятель-
ности человека.
Экспериментальное изучение на животных патологических из-
менений основных процессов нервной деятельности дает возмож-
ность физиологически понять механизм массы невротических и
психотических симптомов, как существующих в отдельности, так
и входящих в состав определенных болезненных форм.
Ослабление силы раздражительного процесса ведет к пре-
обладанию тормозного процесса, как общего, так и разнообразно
парциального, в виде сна и гипнотического состояния с его
многочисленными фазами, из которых особенно характерны пара-
доксальная и ультрапарадоксальная фазы. На этот механизм,
мне думается, придется отнести особенно много болезненных
явлений, например нарколепсия, катаплексия, каталепсия, чувства
овладения — le sentiment d'emprise (по Пьеру Жанэ), или инвер-
сия (по Кречмеру), — кататония и т. д. Ослабление раздражи-
тельного процесса достигается или его перенапряжением, или
сшибками с тормозным.
При еще не вполне выясненных условиях в лаборатории полу-
чается изменение подвижности раздражительного процесса в сто-
рону патологической лабильности его. Это есть явление, давно
известное в клинике под названием раздражительной слабости,
состоящее в чрезвычайной реактивности, чувствительности раз-
дражительного процесса с быстрым последовательным истоще-
нием. Наш условный положительный раздражитель дает стре-
мительный и чрезвычайный эффект, но уже в продолжение нор-
мального срока раздражения переходящий в нуль положитель-

348

ного действия, в состояние торможения. Мы иногда называем
это явление взрывчатостью.
Но мы в нашем материале имеем и противоположное патоло-
гическое изменение подвижности раздражительного процесса —
патологическую инертность. Раздражительный процесс продол-
жает упорно существовать, хотя продолжительно применяются
условия, которые обыкновенно в норме сменяют раздражитель-
ный процесс на тормозной. Положительный раздражитель не
поддается или только мало поддается последовательному тормо-
жению от предшествующих тормозных раздражителей. Это пато-
логическое состояние вызывается в одних случаях умеренным, но
постоянно нарастающим напряжением раздражительного про-
цесса, в других — сшибками с тормозным. Вполне естественно
явления стереотипии, навязчивых идей, параной и др. свести на
эту патологическую инертность раздражительного процесса.
Тормозной процесс также может быть ослаблен или его пере-
напряжением, или сшибками с раздражительным процессом. Его
ослабление ведет к ненормальному преобладанию раздражитель-
ного процесса в виде нарушения дифференцировок, запаздыва-
ния и других нормальных явлений, где участвует торможение,
а также обнаруживается и в общем поведении животного в виде
суетливости, нетерпения и буйства и, наконец, в виде болезненных
явлений, например неврастенической раздражительности, а у лю-
дей и в форме субманиакального и маниакального состояния
и т. д.
Явление патологической лабильности тормозного процесса
в течение текущего года констатировано на наших собаках моим
давним, особенно много обогатившим важными фактами экспери-
ментальную патологию и терапию высшей нервной деятельности
сотрудником проф. Петровой. Собака, которая раньше свободно
без малейшей задержки брала еду, положенную у края лестнич-
ного пролета, теперь этого не может делать, стремительно сторо-
нясь, удаляясь от края на значительное расстояние. Смысл дела
ясный. Если нормальное животное, приблизившись к краю, не
двигается, не идет дальше, значит, оно себя задерживает, но
основательно, настолько, насколько нужно, чтобы не упасть.

349

Теперь это задерживание утрировано, чрезмерно реагирует на
глубину и держит собаку далеко от края сверх надобности и
в ущерб ее интересам. Субъективно это — явно состояние боязни,
страха. Перед нами фобия глубины. Эта фобия могла быть вы-
звана и могла быть устранена, т. е. была во власти эксперимен-
татора. Условие ее появления есть то, что можно назвать истя-
занием тормозного процесса. Этот факт будет демонстрирован
автором на международном физиологическом конгрессе в Ленин-
граде через несколько дней. Я думаю, что и бред преследования
во многих случаях имеет своим основанием патологическую ла-
бильность торможения.
Мы уже ранее видели патологическую инертность тормозного
процесса.
Предстоит еще нелегкая задача — точно и всюду определить,
когда, при каких именно частных условиях наступает то, а не это
патологическое изменение основных нервных процессов.

350

LXIII. ОБ УЧРЕЖДЕНИИ НОВОЙ КАФЕДРЫ ПРИ ИНСТИТУТЕ
УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ВРАЧЕЙ В ЛЕНИНГРАДЕ 1
Институт для усовершенствования врачей получил к своему
пятидесятилетнему юбилею очень интересный подарок в виде
новой кафедры физиологии и патологии высшей нервной дея-
тельности, понятнее сказать — отдельной кафедры неврозов на
прочном физиологическом основании.
Положение клиники неврозов среди других клиник по спра-
ведливости можно считать несчастливым. По существу дела
неврозы должны бы быть ближе к кафедре психиатрии, что и
признается сейчас в виде названия для них «малой психиатрии»;
но только названия, так как невротическая клиника все же не
в ведении психиатрии, будучи слитой с клиникой так называе-
мых органических поражений нервной системы. А в этой послед-
ней она большей частью, естественно, остается на втором плане,
разнясь очень резко от нее по своему функциональному, вернее
сказать, по так называемому психическому характеру. Но, судя
по теперешнему состоянию психиатрии, и присоединение ка-
федры неврозов к кафедре психиатрии едва ли бы что дало для
нее положительного. В настоящее время специально для невро-
зов, однако, случилось чрезвычайно благоприятное обстоятель-
ство: они оказались в распоряжении лаборатории на животных
со всеми выгодами эксперимента.
1 Из «Юбилейного сборника научных работ, посвященного пятидесяти-
летию Ленинградского Государственного института для усовершенствования
врачей» (Изд. Академии Наук СССР, 1935, стр. 13—14). — Ред.

351

Таким образом стали доступными как изучение механизма
неврозов с их этиологией, так и изучение терапевтических прие-
мов против них. И это изучение идет сейчас быстрыми шагами.
А потому сближение, слитие лаборатории, занимающейся невро-
зами на животных, со специальной клиникой человеческих невро-
зов стало настоятельной и многообещающей необходимостью.
Огромная важность, как теоретическая, так и практическая,
этого положения дела заключается в следующем.
При изучении в лаборатории на животных центральной нерв-
ной системы по методу условных рефлексов теперь осуществлена
возможность исследовать деятельность ее до ее высочайших
проявлений, обыкновенно называемых психическими, строго
объективно, чисто физиологически; при этом как открывается
механизм отдельных явлений, так и устанавливаются основные
законы всей ее деятельности, так что психическое перестает быть
чем-то своеобразным, неосязаемым, так же как и все в изучае-
мой природе, покрываясь вполне физиологическим, отожде-
ствляясь с физиологическим. Это еще отчетливее выступает на
патологии высшей нервной деятельности животных, когда под
действием определенных воздействий экспериментатора опреде-
ленная нервная система испытывает определенное патологическое
изменение, механизм которого во многих случаях может быть
также хорошо анализирован, т. е. сведен на известные физиоло-
гические процессы с их разнообразными колебаниями.
Нет сомнения, конечно, в том, что основные законы нервной
деятельности должны быть одинаковыми у человека с живот-
ными как в норме, так и в патологическом состоянии. А раз так,
то и под всеми нашими сложными проявлениями и пережива-
ниями лежат те же физиологические основы. И специально в слу-
чае неврозов животных, сопоставляемых с человеческими, это
всякому резко бросается в глаза, кто только серьезно всмотрится
в это. А отсюда вытекает в высшей степени поучительный вывод,
что для истинно научного понимания наших нервнопатологиче-
ских симптомов и успешной борьбы с ними нужно расстаться со
столь вкоренившимся в нас отграничением психического от сома-
тического. Всюду и всегда необходимо итти к физиологическому

352

основанию как в отношении болезнетворных агентов, так и в от-
ношении реакций на них со всеми их последствиями, т. е. пере-
водить всю психогению и симптоматику на физиологический
язык. Иначе коренной смысл дела в конце концов затеряется
в дремучем лесу необъятного разнообразия таких мельчайших
переживаний.
Это будет достигнуто, когда экспериментатор над неврозами
животных и заведующий отдельной клиникой человеческих невро-
зов сольются в одном лице. Новая кафедра в Институте для
усовершенствования врачей преследует именно эту цель. И дан-
ный состав кафедры в лице заведующего и его помощников как
нельзя больше соответствует своему назначению.

353

СПИСОК ПЕЧАТНЫХ ТРУДОВ СОТРУДНИКОВ АВТОРА 1
Абуладзе К. С. Деятельность коры больших полушарий головного мозга
у собак, лишенных трех дистантных рецепторов: зрительного, слухо-
вого и обонятельного. Тезисы сообщений XV Междунар. физиол.
конгресса, 1935.
Андреев Л. А. Материалы к изучению функциональных старческих из-
менений центральной нервной системы. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 1, 1924.
— Резонаторная теория Гельмгольца в свете новых данных, определяю-
щих деятельность периферического конца звукового анализатора соба-
ки. Сборник, посвящ. семидесятипятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— Резонаторная теория Гельмгольца в свете новых данных, характери-
зующих деятельность периферического конца звукового анализатора
собаки. Русск. Физиол. журн., т. VIII, вып. 2—4, 1925.
— К характеристике функциональных расстройств звукового анализатора
собаки после частичного разрушения улитки. Труды II Всесоюзн.
съезда физиологов, 1926.
— О высокой границе слуха собаки. Русск. Физиол. журн., т. XI,
вып. 3, 1928.
— Характеристика звукового анализатора собаки на основании экспери-
ментальных данных, полученных по методу условных рефлексов. Те-
зисы сообщений XV Междунар. физиол. конгресса, 1935.
Анохин П. К. Новизна как особый раздражитель на примере расторма-
живания. Русск. Физиол. журн., т. IX, вып. 1, 1925.
— К вопросу об идентичности внутреннего и внешнего торможения.
Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— Взаимодействие клеток условного и безусловного раздражителей в те-
чение применения последнего. Труды физиол. лабораторий акад. И. П
Павлова, т. II, вып. 1, 1927.
— Die Bedeutung eines lang dauernden Zusammenfallens des bedingten und
des unbedingten Reizes. Русск. Физиол. журн., т. XI, вып. 4, 1928.
1 Список приводится по шестому изданию «Двадцатилетнего опыта» без изменений. —
Ред.

354

Анохин П. К. Фазовые изменения в коре больших полушарий на фоне
выработки дифференцировочного торможения. Труды III Всесоюзн.
съезда физиологов, 1928.
— Материалы к вопросу: не идентично ли внутреннее и внешнее тормо-
жение? Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. П.
вып. 2, 1928.
— Von den phasischen Veränderungen in der Gehirnrinde auf dent
Hintergründe der inneren Hemmung. Русск. Физиол. журн., т. XI,
вып. 4, 1928.
— Фазовые изменения на фоне угасательного торможения. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— Соотношение процессов возбуждения и торможения при их одновре-
менном протекании в коре больших полушарий. Тезисы IV Всесоюзн.
съезда физиологов, 1930.
— Фазовые изменения в нормальном балансе между раздражением и
торможением на фоне выработки и укрепления дифференцировочного
торможения. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. IV, вып. 1—2, 1932.
— Соотношение между возбуждением и торможением при их одновре-
менном протекании в коре больших полушарий. Труды физиол. лабо-
раторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Анреп Г. В. Иррадиация условного торможения. Русск. Физиол. жури.,
т, I, вып. 1—2, 1917.
— Статистическое состояние иррадиации возбуждения. Архив биол. наук,
т. XX, вып. 4, 1917.
— Взаимоотношение процессов внутреннего торможения. Архив биол.
наук, т. XX, вып. 4, 1917.
— Pitch discrimination in the dog. Journal of Physiology, vol. 53.
№ 6, 1920.
Архангельский В. M. Особенности кожно-механических условных
рефлексов при частичном разрушении кожного анализатора. Труды
Общ. русск. врачей в СПб., т. 80, январь—май, 1913.
— К физиологии кожного анализатора. Архив биол. наук, т. XXII, 1922
— К физиологии двигательного анализатора. Архив биол. наук,
т. XXII, 1922.
— Относительная сила разных видов внутреннего торможения. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 1, 1924.
Асратян Э. А. Влияние пищевого безусловного рефлекса на соответ-
ствующие условные рефлексы. Доклады Акад. Наук СССР, т. II
№ 1,~1934.
— Влияние пищевого безусловного рефлекса на соответствующие услов-
ные рефлексы. Физиол. журн. СССР, т. XVII, вып. 5, 1934.
— Влияние посторонних и условных раздражителей на безусловный пи-
щевой рефлекс. Доклады Акад. Наук СССР, т. II, № 2, 1934.

355

Асратян Э. А. Новые данные к физиологической характеристике типов
нервной системы у собак. Материалы к V Всесоюзн. съезду физио-
логов, 1934.
— К физиологии иррадиации и концентрации процессов в коре больших
полушарий. Доклады Акад. Наук СССР, т. IV, № 3, 1934.
— Системность работы больших полушарий головного мозга. Доклады
Акад. Наук СССР, т. I, № 8, 1934.
— Влияние одновременной перерезки обоих шейных симпатических нервов
на пищевые условные рефлексы у собак. Доклады Акад. Неук СССР,
т. I, № 9, 1934.
— К вопросу о локализации центральной части рефлекторной дуги дви-
гательного оборонительного условного рефлекса. Физиол. журн. СССР,
т. XVII, вып. 6, 1934.
— Влияние симпатической нервной системы на условнорефлекторную
деятельность собаки. Материалы к V Всесоюзн. съезду физиологов,
биохимиков и фармакологов, 1934.
— Связь между длительностью действия условного раздражителя и вели-
чиной условного рефлекса. Архив биол. наук, т. XXXVII, вып. 1,1935.
— Влияние питуитрина на условные пищевые слюноотделительные
рефлексы. Архив биол. наук, т. XXXVII, вып. 1, 1935.
— Оборонительно-двигательные условные рефлексы у собак без двига-
тельных областей коры больших полушарий. Доклады Акад. Наук
СССР, т. I, № 2—3, 1935.
— Влияние условного оборонительно-двигательного рефлекса на без-
условную болевую реакцию собаки. Доклады Акад. Наук СССР, т. I,
№ 5, 1935.
— О лабильности нервных процессов больших полушарий головного
мозга. Тезисы сообщений XV Междунар. физиол. конгресса, 1935.
Бабкин Б. П. Опыт систематического изучения сложно-нервных (психи-
ческих) явлений у собаки. Дисс, СПб., 1904.
— Материалы к физиологии лобных долей больших полушарий у собак.
Изв. Военно-медиц. акад., т. XIX, № 1—2, сентябрь—октябрь, 1909.
— К характеристике звукового анализатора собаки. Труды Общ. русск.
врачей в СПб., т. 77, апрель—май, 1910.
— К вопросу об относительной силе условных раздражителей. Труды
Общ. русск. врачей в СПб., т. 78, сентябрь—декабрь, 1911.
— Дальнейшие исследования нормального и поврежденного звукового
анализатора собаки. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 78,
январь—май, 1911.
— Так называемая «душевная глухота» перед объективным анализом
сложно-нервных явлений. Русский врач, т. X, № 51, 1911.
— Основные черты деятельности звукового анализатора собаки, лишенной
задних частей больших полушарий. Труды Общ. русск. врачей в СПб.,
т. 79, январь—май, 1912.

356

Бсэбокая М. Я. Материалы к физиологии условных рефлексов.
Дисс, СПб., 1913.
Белиц М. Ф. О следовых условных рефлексах. Дисс, Пгр., 1917.
Беляков В. В. Материалы к физиологии дифференцирования внешних
раздражений. Дисс, СПб., 1911.
Бирман Б. Н. Экспериментальный подход к проблеме гипноза. Доклад
на II съезде по психоневрологии, январь, 1924.
'— Экспериментальный подход к проблеме гипнотизма. Русск. Физиол.
журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Экспериментальный сон. Госиздат, Л., 1925.
— Об изменении раздражительного процесса в коре головного мозга при
переходе от сна к бодрствованию. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
Бирюков Д. Б. К вопросу о восстановлении ослабленной условно-
рефлекторной деятельности. Труды физиол. лабораторий акад. И. П.
Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Болдырев В. Н. Образование искусственных условных (психических)
рефлексов и свойства их. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 72,
март—май, 1905.
— Образование искусственных условных (т. е. психических) рефлексов
и свойства их. Сообщение 2-е. Труды Общ. русск. врачей в СПб.,
т. 73, январь—февраль, 1906.
— Условные рефлексы и способность их к усилению и ослаблению.
Харьковск. медиц. журн., т. IV, № 6 и 7, 1907.
Бурмакин В. А. Процесс обобщения условного звукового рефлекса
у собаки. Дисс, Изв. Военно-медиц. акад., т. XIX, № 1, сентябрь,
1909.
Быков К. М. Опыты по вопросу о парной работе полушарий головного
мозга. Русск. Физиол. жури., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Опыты по вопросу о парной работе полушарий. Сборник, посвящ.
семидесятипятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— Свойство отдельных компонентов сложного (синтетического) раздра-
жителя. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I,
вып. 2—3, 1926.
— Условные рефлексы на собаках с перерезанным corpus callosum. Труды
II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— Случай практики торможения. Журнал для усовершенств. врачей,
№ 4, посвящ. проф. Л. В. Блуменау, 1927.
— Колебание возбудимости клеток коры головного мозга при раздражи-
телях разной силы в период последовательного торможения. Доклад
на конференции Инст. эксперим. медицины, 1927.
— Взаимоотношение процессов возбуждения и торможения в коре голов-
ного мозга. Сборник физиол. лабораторий Ленингр. Гос. унив.,
посвящ. двадцатипятилетнему юбилею А. А. Ухтомского, 1930.

357

Быков К. М. Корковый анализ работы внутренних органов. Доклад на
Съезде по изучению поведения. Л., 1930.
Быков К. М. и И. А. Алексеев-Беркман. Образование услов-
ных рефлексов на мочеотделение. Труды II Всесоюзн. съезда
физиологов, 1926.
— Die Ausbildung bedingter Reflexe auf Harnausscheidung. Pflüger's Archiv,
Bd. 224, H. 6, 1930.
— Die Ausbildung bedingter Reflexe auf die Harnausscheidung. II Mitteilung.
Pflüger's Archiv, Bd. 227, H. 3, 1931.
Быков К. M., И. А. Алексеев-Беркман, Е. С. Иванова и
Е. П. Иванов. Выработка условных рефлексов на автоматических
и энтероцептивных раздражениях. Труды III Всесоюзн. съезда фи-
зиологов, 1928.
Быков К. М. и М. К. Петрова. Латентный период условного
рефлекса. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II,
вып. 1, 1927.
Быков К. М. и А. Д. Сперанский. Собака с перерезанным corpus
callosum. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I,
вып. 1, 1924.
— Собака с перерезанным corpus callosum. Русск. Физиол. журн., т. VII,
вып. 1—6, 1924.
Былина А. 3. Простое торможение условных рефлексов. Дисс, Изв.
Военно-медиц. акад., т. XXII, № 4, апрель, 1911.
— Простое торможение условных рефлексов. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 78, сентябрь—декабрь, 1911.
Вальков А. В. Contribution to the question of the further fate of the process
of internal inhibition or differentiation. Physiol. Abstracts, vol. VIII,
№ 5, 1923.
— К вопросу о дальнейшей судьбе процесса внутреннего торможения
при дифференцировке. Записки Ленингр. сельскохоз. инст., т. I, 1924.
— Дальнейшая судьба процесса внутреннего торможения при дифферен-
цировке. Русск. Физиол. журн., т. VI, вып. 4—6, 1924.
— Частный случай иррадиации угасательного торможения. Доклад на
64-й Петрогр. физиол. беседе, 1924.
— Опыт исследования высшей нервной деятельности у тиреоидэктомиро-
ванного щенка. Русск. Физиол. журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Опыт изучения высшей нервной деятельности у тереоидэктомирован-
ных щенков. Сборник, посвящ. семидесятипятилетию акад. И. П. Пав-
лова, 1925.
Василенко Ф. Д. К вопросу об условном рефлексе на время. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Васильев П. Н. Влияние постороннего раздражителя на образо-
вавшийся условный рефлекс. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 73,
март—май, 1906.

358

Васильев П. Н. Дифференцирование температурных раздражителей соба-
кой. Дисс, СПб., 1912.
Введенский В. И., С. М. Рысс и М. А. Усиевич. Деятельность
коры больших полушарий и работа внутренних органов. Сообщение
2-е. Деятельностиь коры и работа желудка и пожелудочной железы.
Физиол. журн. СССР, т. XIX, вып. 6, 1935.
Веденеев К. М. (см. Федоров В. К.).
Виндельбанд Н. А. (см. Фролов Ю. П.).
Виноградов Н. В. Фазовые колебания в возбудимости клеток коры
головного мозга при нормальных условиях их деятельности. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
— Замаскирование закона силы раздражителей под влиянием индукции.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2,
1932.
— Возникновение новых связей в заторможенных участках коры голов-
но го мозга. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. V, 1933.
— Слабый тормозимый тип нервной системы. Труды физиол. лаборато-
рий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
Воскобойникова-Гранстрем Е. Е. Теплота 50° С как новый
искусственный условный раздражитель слюнных желез. Труды Общ.
русск. врачей в СПб., т. 73, март—май, 1906.
Воскресенский Л. Н. К физиологии поврежденного звукового и но-
сового анализатора у собаки. Доклад в Петрогр. биол. общ., 1914.
Воскресенский Л. Н. и И. П. Павлов. Материалы к физиологии
сна. Доклад в Петрогр. биол. общ., 1915.
— Материалы к физиологии выведения молока. Русск. Физиол. журн.,
т. I, вып. 1—2, 1917.
Выржиковский С. Н. Тормозимый, слабый тип нервной системы.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
Выржиковский С. Н. и Ф. П. Майоров. Материалы к вопросу
о влиянии воспитания на склад высшей нервной деятельности
у собак. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
Гальперин С. И. Материалы об иррадиации и концентрации тормо-
жения. Материалы к V Всесоюзн. съезду физиологов, 1934.
— Влияние различных доз бромистого натрия на дифференцировочное
торможение. Материалы к V Всесоюзн. съезду физиологов, 1934.
Ганике Е. А. К вопросу о постройке звуконепроницаемых камер. Изв.
Петрогр. научн. инст. им. Лесгафта, т. V, 1922.
Георгиевская Л. М. (см. Усиевич М. А.).
— О получении чистых звуков. Архив биол. наук, т. XXIII, вып. 4—
5, 1924.
— Методика изучения условных рефлексов в применении к мышам.
Физиол. журн. СССР, т. XIX, вып. 6, 1935.

359

Горн Э. Л. Материалы к физиологии внутреннего торможения условных
рефлексов. Дисс, СПб., 1912.
— Материалы к физиологии внутреннего торможения условных рефле-
ксов. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 79, январь—май, 1912.
Григорович Л. С. К вопросу о нейтральном поле между полями возбу-
ждения и торможения в коре больших полушарий мозга собаки. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
— (См. Подкопаев Н. А.).
Гроссман Ф. С. Материалы к физиологии следовых условных слюнных
рефлексов. Дисс, СПб., 1909.
— К физиологии следовых условных рефлексов. Труды Общ. русск. вра-
чей в СПб., т. 77, сентябрь—декабрь, 1910.
Губергриц М. М. Более выгодный способ дифференцирования внеш-
них раздражений. Дисс, Пгр., 1917.
Губергриц М. М. и И. П. Павлов. Рефлекс свободы. Русский врач,
№ 1_4, 1918.
Дегтярева В. А. К физиологии внутреннего торможения. Дисс,
СПб., 1914.
Демидов В. А. Условные (слюнные) рефлексы у собаки без передних
половин обоих полушарий. Дисс, СПб., 1909.
Денисов П. К. (см. Купалов П. С.)
Дерябин В. С. Дальнейшие материалы к физиологии времени как услов-
ного возбудителя слюнных желез. Дисс, Пгр., 1916.
Добровольский В. М. О пищевых следовых рефлексах. Дисс,
СПб., 1911.
Егоров Я. Е. Влияние пищевых условных рефлексов друг на друга.
Дисс, СПб., 1911.
Ерофеева М. Н. Электрическое раздражение кожи собаки как условный
возбудитель работы слюнных желез. Дисс, СПб., 1912.
— Раздражение кожи фарадическим током как условный возбудитель
слюнных желез. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 79, сентябрь—
декабрь, 1912.
— К физиологии разрушительных условных рефлексов. Труды Общ. русск.
врачей в СПб., т. 80, январь—май, 1913.
— Дополнительные данные о разрушительных условных рефлексах. Изв.
Петрогр. научн. инст. им. Лесгафта, т. III, 1921.
Журавлев И. Н. Падение отдельных рефлексов при частом их повто-
рении в течение экспериментального сеанса и в ряде опытных дней.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
Завадский И. В. Опыт приложения метода условных рефлексов
к фармакологии. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 75, март—
май, 1908.
— Явления торможения и растормаживания условных рефлексов. Труды
Общ. русск. врачей в СПб., т. 75, ноябрь—декабрь, 1908.

360

Завадский И. В. Материалы к вопросу о торможении и растормажи-
вании условных рефлексов. Дисс, Изв. Военно-медиц. акад., т. XVII,
№ 2, октябрь, 1908.
— Gyrus pyriformis и обоняние собаки. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 76, март—май, 1909.
Зевальд Л. О. О зависимости величины условного рефлекса от физиче-
ской силы раздражителя и о равновесии между возбуждающими и
гипнотизирующими влияниями на большие полушария. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
Зеленый Г. П. Ориентирование собаки в области звуков. Труды Общ.
русск. врачей в СПб., т. 73, март—май, 1906.
— Материалы к вопросу о реакции собаки на звуковые раздражения.
Дисс, Изв. Военно-медиц. акад., т. XVI, № 4, апрель, 1908.
— Новый условный рефлекс (на прекращение звука). Харьковск. медиц.
журн., т. V, № 5, 1908.
— Особый вид условных рефлексов. Архив биол. наук, т. XIV,
вып. 5, 1909.
— Ueber die Reaktion der Katze auf Tonreiz. Zentralbl. f. Physiologie,
Bd. XXIII, 1909.
— Способность нервной системы собаки отмечать количество повторных
звуковых раздражений. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 77,
апрель—май. 1910.
— К анализу сложных возбудителей условных рефлексов. Архив
биол. наук, т. XV, вып. 5, 1910.
— Собака без полушарий большого мозга. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 79, сентябрь—декабрь, 1912.
— Собака без полушарий большого мозга. Сообщение 2-е. Труды Общ.
русск. врачей в СПб., т. 79, январь—май, 1912.
— Новый метод исследования реакций животных на внешнюю среду.
Русск. Физиол. журн., т. I, вып. 3 и 4, 1918.
— Собака без коры мозговых полушарий. Труды III Всесоюзн. съезда
физиологов, 1928.
Зельгейм А. П. К анализу психических возбуждений слюнных желез.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 71, январь—февраль, 1904.
Зимкин Н. В. Отклонение от нормального баланса между возбуждением
и торможением в коре больших полушарий и восстановление его под
влиянием кофеина и дифференцировок. Русск. Физиол. журн., т. IX,
вып. 1, 1926.
— Нарушение нормального баланса в коре больших полушарий и восста-
новление его под влиянием кофеина и дифференцировок. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
— Die Bedeutung der Hinzufügung eines neuen Agent bei einem choronischen
Erlöschen des bedingten Reflexes. Русск. Физиол. журн., т. XI,
вып. 4, 1928.

361

Зимкин Н. В. Значение присоединения постороннего агента при хрони-
ческом угашении условного рефлекса. Физиол. журн. СССР, г. XVII,
вып. 5, 1934.
Зимкина А. М. и Н. В. Зимкин. О дифференцировании последователь-
ных комплексных раздражителей и о нарушении баланса между возбу-
ждением и торможением. Физиол. журн. СССР, т. XVIII, вып. 3, 1935.
Иванов-Смоленский А. Г. Об иррадиации угасательного торможе-
ния в слуховом анализаторе собаки. Русск. Физиол. журн., т. VII,
вып. 1—6, 1924.
— О звуковой проекции в коре больших полушарий. Сборник, посвящ.
семидесятипятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— Об иррадиации угасательного торможения в звуковом анализаторе
собаки. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I,
вып. 2—3, 1926.
— Об анализе последовательного четырехчленного звукового условного
раздражителя. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. II, вып. 1, 1927.
— Об экспериментальном неврозе у собаки при дифференцировании
сложных условных раздражителей. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 1, 1927.
— Изучение действия компонентов сложного звукового раздражителя при
полной выработке дифференцировки. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
— Фазовые изменения в нормальном балансе между раздражением и
торможением как последействие запаздывающего рефлекса. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
— Пассивно-оборонительные рефлексы и сильный тип нервной системы.
Иррадиация и концентрация торможения как фазы действия тормоз-
ного раздражителя. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. IV, вып. 1—2, 1932.
— Взаимное растормаживание тормозных условных рефлексов. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Калмыков М. П. Положительная фаза взаимной индукции, наблю-
даемая в одних и тех же нервных элементах коры головного мозга.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 2—3, 1926.
Кашерининова Н. А. Новый искусственный условный рефлекс на
слюнные железы. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 73, январь—
февраль, 1906.
— О механическом раздражении как раздражителе слюнных желез.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 73, март—май, 1906.
— Материалы к изучению условных слюнных рефлексов на механиче-
ское раздражение кожи у собаки. Дисс, 1909.
Клещов С. В. Phylogenetische Vorstufen des musikalischen Gehörs. I. Zeit-
schrift f. Sinnesphysiologie, Bd. 62, 1932.

362

Клещов С. В. Phylogenetische Vorstufen des musikalischen Gehörs. II. Das
Verhältnis der Töne als bedingt-reflektorischer Reiz. Zeitschrift f. Sinnes-
physiologie,. Bd. 63, 1932.
— Отношение звуков, как условнорефлекторный раздражитель. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— Phylogenetische Vorstufen des musikalischen Gehörs. III. Einfluss der
Veränderung des Reizrhythmus auf die bedingt-reflektorische Nerventätig-
keit. Zeitschrift f. Sinnesphysiologie, Bd. 64, 1934.
— К вопросу об обобщении отношения раздражителей в тормозных
условных рефлексах. Тезисы сообщений XV Междунар. физиол.
конгресса, 1935.
— О зависимости величины пищевых условных рефлексов от количества
безусловного подкрепления. Труды физиол. лабораторий акад. И. П.
Павлова, т. VI, вып. 2, 1936.
Коган Б. А. Об иррадиации и концентрации угасательного торможения.
Дисс, СПб., 1914.
Конорский Ю. М. и С. М. Миллер. Условные рефлексы двигатель-
ного анализатора. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. VI, вып. 1, 1936.
Конради Г. П. О дифференцировке двух условных рефлексов из одного
анализатора, связанных с различными безусловными рефлексами.
Труды III Всесоюзн. съезда физиологов, 1928.
— Дифференцировка и взаимодействие активных условных рефлексов,
связанных с различными безусловными рефлексами. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Красногорский Н. И. О процессе задерживания и о локализации кож-
ного и двигательного анализатора в коре больших полушарий у собаки.
Дисс, СПб., 1911.
Крепс Е. М. Явления индукции и иррадиации внутреннего торможения
в коре больших полушарий у собаки. Русск. Физиол. журн., т. VI.
вып. 4—6, 1924.
— К вопросу о влиянии течки на высшую нервную деятельность. Русск.
Физиол. журн. т. VI, вып. 4—6, 1924.
—. Опыт индивидуальной характеристики экспериментального животного.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 1, 1924.
— Положительная индукция и иррадиация торможения в коре больших
полушарий. Сборник, посвящ. семидесятипятилетию акад. И. П. Пав-
лова, 1925.
— О влиянии продолжительности отставления условного раздражителя
на возбудимость больших полушарий. Архив биол. наук, т. XXV,
вып. 4—5, 1925.
— О влиянии продолжительности отставления условного раздражителя
на возбудимость больших полушарий. Русск. Физиол. журн., т. IX,
вып. 1, 1926.

363

Крепс Е. М. К вопросу о возможности образования условного рефлекса
при предшествовании безусловного раздражителя индифферентному
раздражителю. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. V, 1933.
Крестовников А. Н. Существенное условие при выработке условных
рефлексов. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 80, январь—май,
1913.
— Существенное условие при образовании условных рефлексов. Изв.
Петрогр. научи, инст. им. Лесгафта, т. III, 1921.
Кржышковский К. Н. К физиологии условного тормоза. Труды Общ.
русск. врачей в СПб., т. 76, ноябрь—декабрь, 1909.
— Die Veränderungen in der Funktion der oberen Abschnitte des Nervensy-
stems bei der Hündin während der Brunst. Zentralbl. f. Physiologie, Bd.
XXIV, № 11, 1909.
Крыжановский И. И. Условные звуковые рефлексы при удалении
височных областей больших полушарий у собак. Дисс, СПб., 1909.
Крылов В. А. О возможности образования условного рефлекса на раздра-
житель через кровь (автоматический раздражитель). Сборник, по-
свящ. семидесятипятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— К анализу деятельности рвотного центра. Русск. Физиол. журн., т. X,
вып. 3—4, 1927.
— К физиологии анализаторной функции коры больших полушарий.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
Кудрин А. Н. Условные рефлексы у собак при удалении задних половин
больших полушарий. Дисс, СПб., 1910.
Куимов Д. Т. Механизм происхождения генерализации условных рефлек-
сов. Труды физиол. лабораторий И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3,
1929.
Купалов П. С. Первоначальное обобщение и последовательная специали-
зация кожных условных раздражителей. Архив биол. наук, т. XIX,
вып. 1, 1915.
— Периодические колебания скорости условного слюноотделения. Архив
биол. наук, т. XXV, вып. 4—5, 1925.
— Периодическая смена возбудимости клеток коры в связи с механиз-
мом индукции и последовательного торможения. Русск. Физиол. журн.,
т. IX, вып. 1, 1926.
— Функциональная мозаика в кожном отделе коры головного мозга
и ее влияние на ограничение сна. Русск. Физиол. журн., т. IX, вып. 1,
1926.
— О механизме взаимодействия тормозных » активных пунктов в коре
больших полушарий при функциональной мозаике. Русск. Физиол.
жури., т. IX, вып. 1, 1926.
— Значение корковой индукции для функционального разграничения
больших полушарий. Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.

364

Купалов. П. С. О механизме функционального разграничения коры боль-
ших полушарий. 1. Значение процессов корковой индукции при функ-
циональном разграничении коры больших полушарий. Труды физиол
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— К методике регистрации слюноотделения. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— О механизме взаимодействия тормозных и активных пунктов в коре
больших полушарий при функциональной мозаике. Труды физиол. ла-
бораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— О состоянии коры больших полушарий в интервалах между примене-
нием условных раздражителей. Архив биол. наук, т. XXXI, вып. 4,
1931.
— О механизме функционального разграничения коры больших полуша-
рий. П. Состояние возбудимости коры полушарий в интервалах после
применения положительных и тормозных условных раздражителей.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— Действие посторонних раздражителей перед положительными и тор-
мозными условными рефлексами. Труды физиол. лабораторий акад.
И. П. Павлова, т. V, 1933.
— О влиянии системы ритмических условных рефлексов на образование
и существование нового условного рефлекса. Труды физиол. лаборато-
рий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— Периодические колебания возбудимости коры полушарий при ритми-
ческой смене положительных и тормозных рефлексов. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— Угашение условного рефлекса при длинном и коротком применении
условного раздражителя. Архив биол. наук, т. XXXIII, вып. 5—6,
1933.
— Сложные рефлекторные реакции животного и функциональная кон-
струкция коры больших полушарий. Сов. врачебн. газета, № 14, 1935.
— Нарушения условнорефлекторной деятельности у собаки уравновешен-
ного типа. Физиол. журн. СССР, т. XIX, вып. 3, 1935.
Купалов П. С. и П. К. Денисов. Величина условных рефлексов собаки
в освещенной и затемненной камерах. Архив биол. наук, т. XXXIII,
вып. 5—6, 1933.
Купалов П. С. и В. X. Гантт. The relationship between the strength
of the conditioned stimulus and the size of the resulting conditioned reflex.
Brain, vol. 50, part I, 1927.
— О зависимости между силой условного раздражителя и величиной
условного рефлекса. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. II, вып. 2, 1928.
— Функциональная мозаика в кожном отделе коры головного мозга и ее
влияние на ограничение сна. Труды физиол. лабораторий акад. И. П.
Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.

365

Купалов, Лиман и Луков. The relationship between the intensity of
tonestimuli and size of the resulting conditioned reflexes. Brain, vol. 54,
1931.
Купалов П. С. и Б. Н. Луков. Действие короткого применения услов-
ного раздражителя. Архив биол. наук, т. XXXIII, вып. 5—6, 1933.
Купалов П. С. и Н. Н. Павлов. Действие короткого условного раздра-
жения при запаздывающем условном рефлексе. Физиол. журн. СССР,
т. XVIII, вып. 5, 1935.
Купалов П. С. и А. М. Ушакова. К вопросу о локализации диффе-
ренцировочного торможения. Архив биол. наук, т. XXXI, вып. 5, 1931.
Кураев С. П. Исследование собак с нарушенными передними долями
полушарий в поздний послеоперационный период. Дисс, СПб., 1912.
Лепорский Н. И. Материалы к физиологии условного торможения.
Дисс, Изв. Военно-медиц. акад., т. XXIII, № 3, ноябрь, 1911.
Линдберг А. А. Материалы к изучению высшей нервной деятельности
обезьян. Архив биол. наук, т. XXXIII, вып. 5—6, 1933.
— К вопросу о действии различных снотворных на деятельность коры
больших полушарий головного мозга. Материалы к V Всесоюзн.
съезду физиологов, биохимиков и фармакологов, 1934.
— К вопросу о технике продольной перерезки мозолистого тела (corpus
callosum) у собаки. Физиол. журн. СССР, т. XVIII, вып. 3, 1935.
— Влияние продолжительности интервалов между применениями услов-
ных раздражителей на величину условных рефлексов. Доклады Акад.
Наук СССР, т. I, JSfe 2—3. 1935.
— О действии кофеина на деятельность коры больших полушарий голов-
ного мозга. Доклады Акад. Наук СССР, т. I, № 4, 1935.
— О действии этилового алкоголя на кору больших полушарий головного
мозга. Доклады Акад. Наук СССР, т. I, № 6, 1935.
— Функциональное разрушение и восстановление в центре условного
рефлекса. Тезисы сообщений XV Междунар. физиол. конгресса, 1935.
Луков Б. Н. (см. Купалов П. С).
Майоров Ф. П. О влиянии продолжительности совпадения условного
рефлекса с безусловным на величину условного рефлекса. Труды фи-
зиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
— Der Einfluss der Dauer des Zusammenfallens des bedingten Reizes mit
dem unbedingten auf die Grösse des bedingten Reflexes. Русск. Физиол.
журн., т. XI, вып. 4, 1928.
— Zur Frage der Beziehungen zwischen der äusseren und inneren Hemmung.
Русск. Физиол. журн., т. XI, вып. 4, 1928.
— Условные рефлексы у щенят различных возрастов. Архив биол. наук,
т. XXIX, вып. 3, 1929.
— Опыт устранения гипнотического состояния у собак при помощи
брома. Обозрение психиатрии, неврологии и рефлексологии им. Бехте-
рева, т. V, 1930

366

Майоров Ф. П. Условные следовые рефлексы у обезьян резус-лапундра.
Архив биол. наук, т. XXXIII, вып. 5—6, 1933.
— Устранение гипнотического состояния у собак при помощи брома.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— Наиболее сложные факты из физиологии высшей нервной деятель-
ности. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— (См. Выржиковский С. Н.).
— Специальный функциональный метод устранения стойкого гипнотиче-
ского состояния у собак. Труды физиол. лабораторий акад. И. П.
Павлова, т. V, 1933.
— О зависимости между физической силой тормозного раздражителя и
физиологической силой вызываемого им тормозного процесса. Тезисы
сообщений XV Междунар. физиол. конгресса, 1935.
— К вопросу о влиянии полового возбуждения на высшую нервную
деятельность у собак. Архив биол. наук, т. XXXVIII, вып. 2,
1935.
Маковский И. С. К учению о слуховой области больших полушарий
у собак. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 75, январь—февраль,
1908.
— Звуковые рефлексы при удалении височных областей больших полуша-
рий у собаки. Дисс, СПб., 1908.
Мануилов Т. М. Материалы к физиологии тормозных процессов и воз-
буждения. Дисс, 1917.
Миштовт Г. В. Опыты торможения искусственного условного рефлекса
(звукового) различными раздражителями. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 74, ноябрь—декабрь, 1907.
— Выработанное торможение искусственного условного рефлекса (звуко-
вого) на слюнные железы. Дисс, СПб., 1907.
Нарбутович И. О. К испытанию типа нервной системы. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
— К учению о типах нервной системы собаки. Труды физиол. лаборато-
рий акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— (См. Подкопаев Н. А.).
Нейц Е. А. Влияние условных рефлексов друг на друга. Труды Общ.
русск. врачей в СПб., т. 75, март—май, 1908.
— К вопросу о влиянии условных рефлексов друг на друга. Изв. Военно-
медиц. Акад., 1910.
Никифоровский П. М. Интересный вид растормаживания условных
рефлексов. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 77, январь—март,
1910.
— Влияние нервных средств на условные рефлексы. Труды Общ. русск.
врачей в СПб., т. 77, сентябрь—декабрь, 1910.
— Фармакология условных рефлексов как метод для их изучения. Дисс,
Изв. Военно-медиц. акад., т. XXII, № 2, февраль, 1911.

367

Николаев П. Н. К физиологии условного торможения. Дисс, СПб.,
1910.
— К анализу сложных условных рефлексов. Архив биол. наук, т. XVI,
вып. 5, 1911.
Николаев П. Н. и И. П. Павлов. Дальнейшие шаги объективного ана-
лиза сложно-нервных явлений в сопоставлении с субъективным пони-
манием тех же явлений. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 77,
январь—март, 1910.
Орбели Л. А. Условные рефлексы с глаза у собаки. Труды Общ. русск.
врачей в СПб., т. 74, март—май, 1907.
— К вопросу о локализации условных рефлексов в центральной нерв-
ной системе. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 75, март—май,
1908.
— Условные рефлексы с глаза у собаки. Дисс, СПб., 1908.
— Условные рефлексы с глаза у собаки. Архив биол. наук, т. XIV,
вып. 1-2, 1909.
— К вопросу о различении цветов собаками. Вопросы научной мед., т. I,
№ 5-6, 1913.
Павлов Н. Н. (см. Купалов П. С).
Павлова А. М. К физиологии условного торможения. Дисс, Пгр., 1915.
— Влияние условного рефлекса на величину безусловного. Физиол. журн.
СССР, т. XVIII, вып. 5, 1935.
Павлова В. И. О следовых условных рефлексах. Труды Общ. русск. вра-
чей в СПб., т. 81, сентябрь—декабрь, 1914.
— Образуется ли условный рефлекс при предшествовании безусловного
раздражителя индифферентному? Труды физиол. лабораторий акад.
И. П. Павлова, т. V, 1933.
Палладин А. В. Образование искусственных условных рефлексов от
суммы раздражений. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 73, март—
май, 1906.
Парфенов Н. Ф. Специальный случай работы слюнных желез у собаки.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 73, сентябрь—декабрь, 1906.
Перельцвейг И. Я. К вопросу о взаимоотношениях некоторых центров
головного мозга. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 74, март—май,
1907.
— Материалы к учению об условных рефлексах. Дисс, СПб., 1907.
Петрова М. К. Об иррадиации раздражения в коре больших полушарий.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 80, январь—май, 1913.
— К учению об иррадиации возбуждения и тормозных процессов. Дисс,
СПб., 1914.
— Основной прием раздражения условными раздражителями. Архив
биол. наук, т. XX, вып. 1—2, 1916.
— Основной прием раздражения условными раздражителями. Изв.
Петрогр. биол. лаборат., т. XVI, 1917.

368

Петрова М. К. Различные виды внутреннего торможения при особенно
трудном условии. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. I, вып. 1, 1924.
— Борьба со сном. Труд уравновешивания раздражительного и тормоз-
ного процессов. Сборник, посвящ. семидесятипятилетию акад. И. П.
Павлова, 1925.
— Лечение экспериментальных неврозов у собак. Архив биол. наук,
т. XXV, вып. 1—3, 1925.
— Патологическое отклонение раздражительного и тормозного процессов
при трудной встрече этих процессов. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 2—3, 1926.
— Резкое ограничение болезненного процесса в одной части кожного
анализатора. Журнал для усовершенств. врачей, № 4, посвящ. проф.
Л. В. Блуменау, 1927.
— (См. Быков К. М).
— Действие CaCl2 при нарушении нервного равновесия у собак разных
нервных типов. Сборник по психоневрологии, посвящ. проф. А. И.
Ющенко, 1928.
— Острое нарушение нервного равновесия в сторону раздражительного
процесса у собаки возбудимого типа приемом очень короткого
(17а—2 секунды) изолированного действия условных раздражителей.
Архив биол. наук, т. XXVIII, вып. 2, 1928.
— Лабораторное испытание силы нервной системы у собаки «сангвиника».
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
— Взаимоотношение раздражительного и тормозного процессов у собак
различного типа нервной системы. Труды физиол. лабораторий акад.
И. П. Павлова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— Преобладание тормозного действия безусловного раздражителя при
предшествовании его индифферентному раздражителю. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— К механизму действия брома. Труды физиол. лабораторий И. П. Пав-
лова, т. V, 1933.
— Дальнейшие материалы к определению силы нервной системы экспери-
ментальных животных. Повышение пищевой возбудимости (голодание)
и бром как индикаторы силы нервной системы. Архив биол. наук,
т. XXXIV, вып. 1—3, 1934.
— Случай экспериментального невроза, излеченный при помощи брома.
Архив биол. наук, т. XXXIV, вып. 1—3, 1934.
— Новейшие данные о механизме действия солей брома на высшую
нервную деятельность и о терапевтическом применении их на экспе-
риментальных основаниях. Изд. Всесоюзн. Инст. экспер. медиц,
М., 1935.
— Случай экспериментально полученной фобии глубины. Тезисы сооб-
щений XV Междунар. физиол. конгресса, 1935.

369

Петрова М. К. Влияние кастрации на условнорефлекторную деятельность
и общее поведение собак различного типа нервной системы. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. VI, вып. 1,
1936.
Петрова М. К. и И. П. Павлов. Анализ некоторых сложных рефлексов
собаки. Относительная сила центров и их заряжение. Сборник, по-
свящ. К. А. Тимирязеву, 1916.
— К физиологии гипнотического состояния собаки. Труды физиол
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Петрова М. К. и М. А. Усиевич. О пределах отношения организма
к брому. Материалы к V Всесоюзн. съезду физиологов, 1934.
— О комбинированном действии брома и кофеина на изолированный
больной пункт в кожном анализаторе коры полушарий и на общее
поведение собаки сильного возбудимого типа — самца-кастрата. Фи-
зиол. журн. СССР, т. XVII, вып. 6, 1934.
Петровский В. В. Материалы к положению о тождестве внешнего и вну-
треннего торможения. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. III, вып. 2—3, 1929.
Пименов П. П. Образование условного рефлекса при условии отстояния
кпереди или кзади искусственного раздражителя от безусловного, а не
одновременного их сочетания. Труды Общ. русск. врачей в СПб.,
т. 73, март—май, 1906.
— Особая группа условных рефлексов. Дисс, СПб., 1907.
Подкопаев Н. A. On the movement of the inhibitory process. Physiol.
Abstracts, vol. VIII, № 5, 1923.
— On the moment of the beginning of irradiation of the inhibitory process.
Physiol. Abstracts, vol. VIII, № 5, 1923.
— К движению тормозных процессов. Труды физиол. лабораторий акад.
И. П. Павлова, т. I, вып. 1, 1924.
— К движению тормозных процессов по коре больших полушарий. Русск.
Физиол. журн. т. VI, вып. 4—6, 1924.
— О моменте начала иррадиации тормозного процесса. Русск. Физиол.
журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— О моменте начала иррадиации тормозного процесса. Сборник, посвящ.
семидесятипятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— Die Ausarbeitung eines bedingten Reflexes auf automatische Reize. Zen-
tralbl. f. d. gesamte Neurologie und Psychiatrie, Bd. XXXIX,
1925.
— Выработка условного рефлекса на автоматический раздражитель.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 2—3,
1926.
— Особенный случай двигательной реакции собаки в связи с развитием
торможения в коре больших полушарий. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 2—3, 1926.

370

Подкопаев H. А. Зависимость положительной фазы индукции от рас-
стояния между активным и тормозным пунктами. Русск. Физиол.
журн., т. IX, вып. 1, 1926.
— Случай хронически развившегося затормаживания всех условных ре-
флексов у собаки и его излечение. Труды II Всесоюзн. съезда физио-
логов, 1926.
— Влияние пищевого безусловного рефлекса на восстановление угашен-
ного условного рефлекса. Русск. Физиол. журн., т. IX, вып. 1, 1926.
— Образование условных рефлексов при предшествовании безусловного
раздражения условному. Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— Дальнейшие материалы к вопросу о восстановлении угашенного услов-
ного рефлекса своим безусловным. Труды физиол. лабораторий акад.
И. П. Павлова, т. II, вып. 1, 1927.
— Материалы к вопросу: что делается с клетками индифферентного и
условного раздражителей во время действия безусловного раздражи-
теля? Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2,
1928.
— Выработка условного пищевого рефлекса и дифференцировки по месту
из слабого и постепенно усиливаемого электрического раздражения
кожи. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV,
вып. 1—2, 1932.
— Соотношение иррадиации и концентрации тормозного процесса в тече-
ние необычно длительного применения дифференцировки. Труды фи-
зиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
— Условный рефлекс как ассоциация. Материалы к V Всесоюзн. съезду
физиологов, 1934.
Подкопаев Н. А. и Л. С. Григорович. Выработка симметричных
положительных и отрицательных условных рефлексов. Врач, дело,
№ 1—2 и 3—4, 1924.
Подкопаев Н. А. и И. О. Нарбутович. Условный рефлекс как ассо-
циация. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. VI,
вып. 2, 1936.
Понизовский Н. П. Последовательное торможение после дифференци-
ровки и условного тормоза на разнородные условные рефлексы. Дисс,
СПб., 1913.
Попов Н. А. L'abolition de reflexe d'orientation chez le chien. Русск. Фи-
зиол. журн., т. III, вып. 1—5, 1921.
Потехин С. И. Взаимное отношение различных видов внутреннего
торможения условных рефлексов. Труды Общ. русск. врачей в СПб.,
т. 78, январь—май, 1911.
— К физиологии внутреннего торможения условных рефлексов. Дисс,
СПб., 1911.
— К фармакологии условных рефлексов. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 78, январь—май, 1911.

371

Пророков И. Р. Своеобразная двигательная реакция и ее подавление
у собаки. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I,
вып. 2—3, 1926.
— Одно из нарушений правила о связи величины эффекта с силой раз-
дражения. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV,
вып. 1-2, 1932.
Разенков И. П. К вопросу о соотношении процессов возбуждения и тор-
можения у собаки с односторонней экстирпацией gyr. coronarius et ecto*
sylvius sin. Архив биол. наук, т. XXIV, вып. 1—3, 1924.
— Изменение раздражительного процесса коры полушарий головного
мозга собаки при трудных условиях. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 1, 1924.
— Изменение раздражительного процесса коры полушарий головного
мозга собаки при трудных условиях работы. Русск. Физиол. журн.,
т. IX, вып. 5—6, 1926.
— К вопросу о соотношении процессов возбуждения и торможения у со-
баки при двустороннем частичном повреждении gg. coronarius et ecto-
sylvius. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I,
вып. 2—3, 1926.
Райт Р. Я. Влияние безусловного рефлекса на условные. Труды II Все-
союзн. съезда физиологов, 1926.
— Влияние безусловного рефлекса на условный рефлекс. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
Рикман В. В. О локальном нарушении функций коры больших полуша-
рий. Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— К вопросу о силе условных рефлексов. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
—• Нарушение нормальной нервной деятельности собаки под влиянием
сильных посторонних раздражителей. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. III, вып. 1, 1928.
— Обнаружение давних следов раздражения центров оборонительной
реакции как аналог травматического невроза. Труды физиол. лаборато-
рий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Рожанский Н. А. К физиологии сна. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 79, январь—май, 1912.
— Материалы к физиологии сна. Дисс, СПб., 1913.
Розенталь И. С. Influence de la faim sur les reflexes conditionnels. Русск.
Физиол. журн., т. III, вып. 1—5, 1921.
— Влияние голодания на условные рефлексы. Архив биол. наук, т. XXI,
вып. 3—5, 1922.
— Влияние беременности и лактации на условные рефлексы. Русск. Фи-
зиол. жури., т. V, вып. 1—3, 1922.
— Стационарная иррадиация возбуждения. Архив биол. наук, т. XXIII»
вып. 1—3, 1923.

372

Розенталь И. С. К вопросу о специализации условных рефлексов. Архив
биол. наук, т. XXIII, вып. 4—5, 1924.
— К вопросу о специализации условных рефлексов. Русск. Физиол.
журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Переход внутреннего торможения в сон при угасании ориентировоч-
ного рефлекса. Русск. Физиол. журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Материалы к взаимоотношению раздражительного и тормозного про-
цесса. (Новый вид дифференцировки условного кожно-механического
раздражителя). Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. I, вып. 2—3, 1926.
— Нарушение нормальной работы больших полушарий при частом при-
менении слабого положительного условного раздражителя. Труды
II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— Переход внутреннего торможения в сон при угасании ориентировочного
рефлекса. Архив биол. наук, т. XXIX, вып. 3, 1929.
— К характеристике ориентировочного и оборонительного рефлексов.
Архив биол. наук, т. XXX, вып. 1, 1930.
— Изменения в высшей нервной деятельности собаки при частом приме-
нении слабого условного раздражителя. Архив биол. наук, т. XXXII,
вып. 3, 1932.
— Материалы к отрицательной индукции. Архив биол. наук, т. XXXII,
вып. 2, 1932.
— К влиянию различных доз бромистого натра на высшую нервную
деятельность собаки. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. V, вып. 1933.
— Зависимость пищевых условных рефлексов от веса собаки. Архив
биол. наук, т. XXXIV, вып. 1—3, 1934.
Розова Л. В. О взаимоотношении различных видов внешнего торможения
условных рефлексов. Дисс, СПб., 1914.
Рысс С. М. (см. Введенский В. И.).
Савич А. А. Дальнейшие материалы к вопросу о влиянии пищевых
рефлексов друг на друга. Дисс, СПб., 1913.
Сатурнов Н. М., Дальнейшее исследование условных слюнных рефлексов
у собаки без передних половин обоих полушарий. Дисс, СПб.,
1911.
Сирятский В. В. Метод для обнаружения остатков тормозного процесса
после его концентрации. Русск. Физиол. журн., т. VII, вып. 1—6,
1924.
— О мозаике возбудимых и тормозных пунктов в коре больших полу-
шарий. Русск. Физиол. журн., т. VII, вып. 1 6, 1924.
— О мозаичных свойствах коры больших полушарий. Доклад на
II съезде по психоневрологии, январь, 1924.
— О мозаичных свойствах коры больших полушарий. Врач, дело,
№ 1—2, 1925.

373

Сирятский В. В. О патологических отклонениях в деятельности цен-
тральной нервной системы при трудном балансировании процессов
возбуждения и торможения. Русск. Физиол. журн., т. VIII, вып. 3—4,
1925.
— Положительная и отрицательная индукция в связи с выработкой
функциональной мозаики. Русск. Физиол. журн., т. IX, вып. 1, 1926.
— Дальнейшие материалы к вопросу о мозаике. Русск. Физиол. журн.,
т. IX, вып. 1, 1926.
Скипин Г. В. О взаимодействии процессов внешнего и внутреннего тор-
можения. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. III,
вып. 1, 1928.
— Die Beziehungen zwischen der äusseren und der inneren Hemmung. Русск.
Физиол. журн., т. XI, вып. 4, 1928.
— К вопросу об иррадиации и концентрации тормозного процесса.
Тезисы IV Всесоюзн. съезда физиологов, 1930.
— К вопросу об иррадиации и концентрации тормозного процесса. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
— Дифференцировка комплексных условных раздражителей. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
Снегирев Ю. В. Материалы к учению Павлова об условных рефлексах.
Специализация условного звукового рефлекса у собаки. Клинич. моно-
графии «Практической медицины», СПб., 1911.
Созонова A. Materiaux pour servir a l'etude des reflexes conditionnels.
These. Lausanne, 1909.
Соловейчик Д. И. Нарушение нормальной деятельности больших полу-
шарий при изменении выработанного порядка следования условных раз-
дражителей. Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— Состояние возбудимости корковых центров условных рефлексов во
время действия безусловных рефлексов. Труды II Всесоюзн. съезда
физиологов, 1926.
— Нарушение нормальной деятельности больших полушарий при измене-
нии привычных условий опыта. Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
— Состояние возбудимости корковых клеток во время действия без-
условного раздражителя. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. II, вып. 2, 1928.
— К вопросу о влиянии на условные рефлексы посторонних раздражи-
телей, сопровождающих в опытах условные раздражители. Труды
III Всесоюзн. съезда физиологов, 1928.
— Экспериментально установленная устойчивость нервной системы
у собаки уравновешенно-оживленного (сангвинического) типа. Труды
III Всесоюзн. съезда физиологов, 1928.
— Влияние так называемых операций омоложения на высшую нервную
деятельность. Экспериментальное исследование на собаке по методу

374

условных рефлексов. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. IV, вып. 1—2, 1932.
Соломонов О. СО тепловых условных и снотворных рефлексах с кожи
собаки. Дисс, СПб., 1911.
— О температурном условном раздражителе. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 78, сентябрь—декабрь, 1911.
Соломонов О. С. и А. А. Шишло. О снотворных рефлексах.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 77, январь—март, 1910.
Сперанский А. Д. Изменение взаимоотношений процессов возбуждения
и торможения у собаки после наводнения. Русск. Физиол. журн.,
т. VIII, вып. 3—4, 1925.
— Трусость и торможение. Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
— (См. Быков К. М.).
— Влияние сильных разрушительных раздражителей на собаку тормоз-
ного типа нервной системы. Труды физиол. лабораторий акад. И. П.
Павлова, т. II, вып. 1, 1927.
Строганов В. В. Образование условного рефлекса на дифференциро-
вочный раздражитель. Русск. Физиол. журн., т. VI, вып. 4—6, 1924.
— Образование условного рефлекса и дифференцировки на синтетический
раздражитель. Сборник, посвящ. семидесятипятилетию акад. И. П.
Павлова, 1925.
— Положительная и отрицательная фаза взаимной индукции в коре боль-
ших полушарий собаки; Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. I, вып. 2—3, 1926.
— О реакции на столкновение противоположных нервных процессов
у собаки с уравновешенным типом нервной системы. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 2, 1928.
— Угашение рефлексов с подкреплением при повторении однородных
условных раздражителей. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. III, вып. 2—3, 1929.
— Действие условных и натуральных раздражителей при насыщении.
Труды физиол. лабораторий акад. И: П. Павлова, т. III, вып. 2—
3, 1929.
— Метод условных рефлексов в приложении к вопросам физиологии
труда. Архив биол. наук, т. XXX, вып. 2, 1930.
Студенцов Н. П. Наследование прирученности у белых мышей. Русск.
Физиол. журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
Стукова М. М. Дальнейшие материалы к физиологии времени как
условного возбудителя слюнных желез. Дисс, СПб., .1914.
Тен-Кате Я. Я. Материалы по вопросу об иррадиации и концентрации
угасательного торможения. Изв. Петрогр. научн. инст. им. Лесгафта,
т. III, 1921.
Тихомиров Н. П. Опыт строго объективного исследования функций
больших полушарий у собаки. Дисс, СПб., 1906.

375

Тихомиров Н. П. Сила раздражителя в качестве особого условного
раздражителя. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 77, апрель—
май, 1910.
Толочинов И. Ф. Contribution а l'etude de la physiologie et de la psycho-
logic des glandes salivaires. Forhändlinger vid Nord. Naturforskare-och
Läkaremötet, Helsingfors, 1903.
Торопов H. К. Зрительная реакция собаки при удалении затылочных
долей больших полушарий. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 75,
март—май, 1908.
— Условные рефлексы с глаза при удалении затылочных долей больших
полушарий у собаки. Дисс, СПб., 1908.
— Условные рефлексы с глаза при разрушении задних долей больших по-
лушарий у собак. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 76, сен-
тябрь—октябрь, 1909.
Усиевич М. А. Физиологическое исследование слуховой способности
собак. Изв. Военно-медиц. акад., 1911—1912.
— К дальнейшей характеристике ушного анализатора у собаки. Труды
Общ. русск. врачей в СПб., т. 78, сентябрь—декабрь, 1911.
— Как отражается деятельность коры больших полушарий на работе
внутренних органов? Сообщение I. Деятельность коры больших полу-
шарий и работа почек. Физиол. журн. СССР, т. XVII, вып. 6, 1934.
Усиевич М. А. и Л. М. Георгиевская. Колебания возбудимости
в коре больших полушарий собак в связи с введением и выведением
бромистого натрия. Физиол. журн. СССР, т. XVIII, вып. 2, 1935.
— Кривая накопления и снижения бромистого натра в крови в зависи-
мости от введения однократной дозы. Физиол. журн. СССР, т. XVIII,
вып. 6, 1935.
— (См. Введенский В. И.).
Ушакова А. М. (см. Купалов П. С).
Федоров В. К. Снотворное действие слабых электрических раздражений
кожи собаки с своеобразными последствиями для раздражаемого места.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. V, 1933.
— Решение трудной задачи. Труды физиол. лаборатории акад. И. П.
Павлова, т. V, 1933.
— Влияние хлоралгидрата на высшую нервную деятельность собаки.
Тезисы сообщений XV Междунар. физиол. конгресса, 1935.
— Настойчивая тормозная реакция на новые изменения в окружающем
у собаки сильного типа. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. VI, вып. 2, 1936.
— Влияние хлоралгидрата на высшую нервную деятельность собаки.
Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. VI, вып. 2, 1936.
Федоров В. К. и К. М. Веденеев. Примитивнейшие проявления
сложнейших безусловных рефлексов (или инстинктов) при раннем
слабоумии. Архив биол. наук, т. XXXIV, вып. 5—6, 1934.

376

Федоров Л. Н. Действие бромистого кальция при нарушении баланса
между процессами возбуждения и торможения у возбудимого типа
нервной системы собаки. Труды II Всесоюзн. съезда физиологов, 1926.
Федоров Л. Н. Действие необычайных сильных раздражителей на воз-
будимый тип нервной системы собаки. Труды II Всесоюзн. съезда
физиологов, 1926.
— Действие необычных сильных раздражителей на собаку возбудимого
типа нервной системы. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Пав-
лова, т. II, вып. 1, 1927.
— Действие некоторых фармацевтических препаратов при эксперименталь-
ном неврозе у собаки. Журнал для усовершенств. врачей, № 4, посвящ.
проф. Л. В. Блуменау, 1927.
— Нарушение равновесия между процессами возбуждения и торможения
у возбудимого типа собаки от повторных применений дифференци-
ровки на частоту кожно-механического раздражителя и восстановление
равновесия бромом. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. III, вып. 1, 1928.
Феокритова Ю. П. Время как условный возбудитель слюнной железы.
Дисс, СПб., 1912.
Фольборт Ю. В. Материалы к физиологии условных рефлексов. Труды
Общ. русск. врачей в СПб., т. 75, январь—февраль, 1908.
— Отрицательные условные рефлексы. Труды Общ. русск. врачей в СПб.,
т. 77, апрель—май, 1910.
— Тормозные условные рефлексы. Дисс, СПб., 1912.
Фридеман С. С. Дальнейшие материалы к физиологии дифференциро-
вания внешних раздражений. Дисс, СПб., 1912.
Фролов Ю. П. Современное состояние учения об инстинкте с точки зре-
ния физиологии условных рефлексов. Изв. Военно-медиц. акад.,
т. XXVI, 1913.
— Современное состояние учения об инстинкте с точки зрения физиоло-
гии условных рефлексов. Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 80,
январь—май, 1913.
— К физиологии зрения. О реакциях центральной нервной системы на
изменение интенсивности света. Труды Петрогр. общ. естествоиспыт.,
т. 69, вып. 1, 1918.
— О влиянии резкого изменения в составе пищи на некоторые стороны
сложно-нервной деятельности животного. Архив биол. наук, т. XXI,
вып. 3—5, 1922.
— Естественно-научный анализ инстинктов и их взаимодействие. Труды
I Всесоюзн. съезда зоологов, анатомов и гистологов, 1923.
— Опыт дифференцирования следовых условных раздражителей и следо-
вых условных тормозов. Русск. Физиол. журн., т. V, вып. 4—5, 1923.
— Опыт дифференцирования следовых условных раздражителей и следо-
вых условных тормозов. Архив биол. наук, т. XXIV, вып. 1—3,1924.

377

Фролов Ю. П. К физиологии так называемого «чувства времени».
Доклад на II съезде по психоневрологии, январь, 1924.
— Материалы к физиологии специальных (локализированных) форм сна.
Русск. Физиол. журн., т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Голосовые условные рефлексы у собаки. Русск. Физиол. журн.,
т. VII, вып. 1—6, 1924.
— О рефлексе покорности и его последствиях. Русск. Физиол. журн.,
т. VII, вып. 1—6, 1924.
— Differenzierung der Intensität bedingter Lichtreize (nach der Methode der
bedingten Reflexe). Pflüger's Archiv, Bd. 206, H. 1, 1924.
— Ueber den Einfluss langedauernder Unterernährung auf die bedingten
Speichelreflexe. Pflüger's Archiv, Bd. 207, H. 4, 1925.
— Пассивно-оборонительный рефлекс и его последствия. Сборник, посвящ.
семидесятипятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— О переводе следовых условных раздражителей и следовых условных
тормозов в наличные условные раздражители. Труды физиол. лабо-
раторий акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 2—3, 1926.
— О дифференцировании световых условных раздражителей у рыб.
Русск. Физиол. журн., т. IX, вып. 1, 1926.
— О значении силы внешнего раздражителя в отношении выработки
условного следового тормоза на различных паузах. Труды II Всесоюзн.
съезда физиологов, 1926.
Фролов Ю. П. и О. А. Виндельбанд. Особый вид угасания
искусственного условного рефлекса. Архив биол. наук, т. XXV,
вып. 4—5, 1925.
Фурсиков Д. С. Дифференцирование прерывистых звуковых раздражи-
телей центральной нервной системы собаки. Изв. Петрогр. научи, инст.
им. Лесгафта, т. II, 1920.
— Влияние ориентировочной реакции на выработку условного тормоза и
дифференцировки. Русск. Физиол. журн., т. IV, вып. 1—6, 1921.
— О цепных условных рефлексах. Русск. Физиол. журн., т. IV,
вып. 1—6, 1921.
— Дальнейшие материалы к вопросу о соотношении процессов возбужде-
ния и торможения. Русск. Физиол. журн., т. IV, вып. 1—6, 1921.
— Influence de la grossesse sur les reflexes conditionnels. Русск. Физиол.
журн., т. III, вып. 1—5, 1921.
— Sur la correlation des proces d'irritation et des proces enrayants. Русск.
Физиол. журн., т. III, вып. 1—5, 1921.
— Вода как возбудитель слюнных желез. Русск. Физиол. жури., т. III,
вып. 1—5, 1921.
— О соотношении процессов возбуждения и торможения. Русск. Физиол.
жури., т. IV, 1922.
— Влияние беременности на условные рефлексы. Архив биол. наук,
т. XXI, вып. 3—5, 1922.

378

Фурсиков Д. С. Влияние внешнего торможения на образование диффе-
ренцировки и условного тормоза. Архив биол. наук, т. XXII, 1922.
— Статическая иррадиация торможения. Архив биол. наук, т. XXIII,
вып. 1—3, 1923.
— Статическая иррадиация торможения. Русск. Физиол. журн., т. V,
вып. 4—6, 1923.
— Явление взаимной индукции в коре головного мозга. Архив биол.
наук, т. XXIII, вып. 1—3, 1923.
— On the phenomenon of reciprocal induction in the cerebral hemispheres.
Physiol. Abstracts, vol. VIII, № 5, 1923.
— О соотношении процессов возбуждения и торможения. Труды физиол.
лабораторий акад. И. П. Павлова, т. I, вып. 1, 1924.
— Явление взаимной индукции в коре больших полушарий. Русск.
Физиол. жури., т. VI, вып. 4—6, 1924.
— Цепные условные рефлексы и патология высшей нервной деятельности.
Доклад на I съезде по психоневрологии, январь, 1924.
— Вода как возбудитель слюнных желез. Сборник, посвящ. семидесяти-
пятилетию акад. И. П. Павлова, 1925.
— Последствия удаления коры одного полушария головного мозга у со-
бак. Сообщение 1-е. Методика. Общие наблюдения. Русск. Физиол.
журн., т. VIII, вып. 1—2, 1925.
— Последствия экстирпации коры одного полушария. Сообщение 2-е. Зна-
чение коры при выработке условных рефлексов. Русск. Физиол. журн.,
т. VIII, вып. 1—2, 1925.
— Последствия экстирпации коры одного полушария. Сообщение 3-е.
О генерализации и выработке условных рефлексов на тактильное
раздражение. Русск. Физиол. журн., т. VIII, вып. 5—6, 1925.
Фурсиков Д. С. и М. Н. Юрман. Условные рефлексы у собак без
одного полушария. Архив биол. наук, т. XXV, вып. 4—5, 1925.
Хазен С. Б. О соотношении размеров безусловного и условного слюно-
отделительных рефлексов. Дисс, СПб., 1908.
Цитович И. С. О происхождении натурального условного рефлекса.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 78, сентябрь—декабрь, 1911.
— Происхождение и образование натуральных условных рефлексов.
Дисс, СПб., 1911.
Чеботарева О. М. Дальнейшие материалы к физиологии условного тор-
можения. Дисс, СПб., 1912.
— К физиологии условного торможения. Труды Общ. русск. врачей
в СПб., т. 79, январь—май, 1912.
— К физиологии условного тормоза. Труды Общ. русск! врачей в СПб.,
т. 80, сентябрь—декабрь, 1913.
Чечулин С. И. Новые материалы к физиологии угасания ориентировоч-
ного (исследовательского) рефлекса. Архив биол. наук, т. XXIII,
вып. 3—5, 1923.

379

Чечулин С. И. Влияние угасания ориентировочной реакции на пищевые
условные рефлексы. Русск. Физиол. журн., т. VI, вып. 4—6, 1924.
Шенгер-Крестовникова Н. Р. К вопросу о дифференцировании
зрительных раздражений и о пределах дифференцирования в глазном
анализаторе собаки. Изв. Петрогр. научн. инст. им. Лесгафта,
т. III, 1921.
Шишло А. А. О температурных центрах в коре больших полушарий и
о снотворных рефлексах. Дисс, СПб., 1910.
— О температурных центрах коры больших полушарий. Труды Общ.
русск. врачей в СПб., т. 77, апрель—май, 1910.
— (См. Соломонов О. С).
Эльяссон М. И. К вопросу о восстановлении условных рефлексов.
Труды Общ. русск. врачей в СПб., т. 74, январь—февраль, 1907.
— Исследование слуховой способности собаки в нормальных условиях и
при частичном двустороннем удалении коркового центра слуха. Дисс,
СПб., 1908.
Юрман М. Н. (см. Фурсиков Д. С).
Яковлева В. В. О соотношении между силой условных раздражителей
и развитием запаздывающего торможения. Труды II Всесоюзн. съезда
физиологов, 1926.
— Опыт применения комплексного раздражителя. Русск. Физиол. журн.,
т. IX, вып. 1, 1926.
— Отдельные условные раздражители, продолжительно примененные
в виде одновременного комплекса и затем снова разъединенные. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. II, вып. 1, 1927.
— О соотношении между силой условных раздражителей и развитием
запаздывания их. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. II, вып. 1, 1927.
— Влияние суммированных раздражителей на нервную систему собаки
возбудимого типа. Труды физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова,
т. IV, вып. 1—2, 1932.
— Действие бромистого натрия (NaBr) на центральную нервную систему
собаки возбудимого типа. Труды физиол. лабораторий акад. И. П.
Павлова, т. V, 1933.
— Исследование высшей нервной деятельности собаки типа флегматика
(сильный уравновешенный, инертный). Труды физиол. лабораторий
акад. И. П. Павлова, т. VI, вып. 2, 1936.
Ярославцева О. П. О разграничении районов возбуждения и торможе-
ния в звуковом анализаторе коры больших полушарий собаки. Труды
физиол. лабораторий акад. И. П. Павлова, т. IV, 1932.

380 пустая

381

СТАТЬИ,
НЕ ВОШЕДШИЕ В
«ДВАДЦАТИЛЕТНИЙ
ОПЫТ»

382 пустая

383

ФИЗИОЛОГИЯ И ПАТОЛОГИЯ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 1
Уважаемые товарищи!
Выступая здесь, среди врачей, я должен главным образом
остановиться на тех сторонах наших исследований, которые
имеют непосредственное отношение к медицине. Однако, раньше
чем я перейду к этим непосредственно вас интересующим вопро-
сам, необходимо занять порядочно времени вопросами чистой
физиологии, так как придется упоминать о фактах, не проникших
еще в учебники.
Вам известно, что я и мои сотрудники занимаемся изучением
поведения высших животных. Что же называется поведением че-
ловека или животного? Поведением человека или животного на-
зывается тончайшее соотношение организма с окружающей сре-
дой, само собой разумеется, понимаемой в самом широком
смысле этого слова. До конца прошлого столетия эти тончайшие
взаимоотношения организма с окружающей средой назывались
психической деятельностью животного организма и к ним не
было подхода со стороны физиологии. В настоящее время, на
основании почти 30-летней пробы, проведенной мною вместе
с моими многочисленными сотрудниками, я могу с полным пра-
вом утверждать, что вся внешняя деятельность такого высшего
животного, как собака, подобно его внутренней деятельности,
1 Лекция, прочитанная врачам Института для усовершенствования вра-
чей 12 января 1930 г. М.—Л., Госмедиздат, 1930, 45 стр. (Библиотека
«Врачебной газеты»). — Ред.

384

может быть изучаема с полным успехом чисто физиологически,
т. е. методами и в терминах физиологии нервной системы.
Вам как врачам хорошо известен тот факт, что деятельность
нервной системы направляется, с одной стороны, на объединение,
интеграцию работы всех частей организма, с другой — на связь
организма с внешней средой. Деятельность, направленную на
внутренний мир организма, можно было бы назвать низшей
нервной деятельностью, в противоположность другой, устанавли-
вающей тончайшие отношения организма к внешнему миру,
которой законно присвоить название высшей нервной деятельно-
сти. Таким образом два слова — поведение и высшая нервная
деятельность — совпадают, обозначая одно и то же. Поведение,
понимаемое как высшая нервная деятельность, может теперь под-
лежать чисто естественно-научному физиологическому анализу,
результат которого я вам и передам вкратце.
Что относится к высшей нервной деятельности? Вы знаете,
что основная форма деятельности нервной системы вообще носит
название рефлекса. Понятием рефлекса обозначается закономер-
ная связь какого-либо агента внешнего или внутреннего мира
через посредство рецепторных нервных приборов, нервных воло-
кон, нервных клеток и нервных концевых окончаний с той или
другой деятельностью организма. Эти рефлексы постепенно
усложняются, когда вы идете снизу вверх, от нижнего конца
спинного мозга до самых верхов центральной нервной системы,
и достигают наибольшей сложности в больших полушариях.
Главнейшим внешним проявлением деятельности животного
является движение — результат деятельности его скелетно-мы-
шечной системы, с некоторым участием секреции. Простыми
физиологическими опытами мы можем установить усложнение
рефлекторных скелетно-мышечных движений по мере приближе-
ния к высшим отделам центральной нервной системы.
Если вы возьмете изолированный отдел спинного мозга, вы
получите от него очень небольшое число рефлекторных деятель-
ностей. В случае скелетно-мышечной работы это будут деятель-
ности отдельных мышц и небольших групп мышц. Если ваш раз-
рез пройдет прямо под талямусами — так, что верхняя удален-

385

ная часть будет состоять из больших полушарий и талямусов, —
животное будет проявлять очень сложную физиологическую дея-
тельность в виде актов стояния и хождения, требующих высокой
интеграции отдельных скелетно-мышечных деятельностей.
Проводя разрез еще выше, удаляя только большие полушария
и оставляя все остальное в распоряжении организма, вы полу-
чите самые сложные рефлексы, предназначенные для исполнения
специальных движений в соответствии с сохранением целости
организма и его вида. Такая собака хорошо располагает своими
внутренними деятельностями, и благодаря этому она может
оставаться здоровой и, вероятно, жить столько, сколько живет
и совершенно нормальное животное. Она будет стремиться к еде,
оберегаться от всяких вредных влияний, не будет терпеть огра-
ничения движений, у нее вы легко отметите ориентировочный
рефлекс. Эти сложные акты мы называем безусловными сложней-
шими рефлексами. Характерной чертой их является резко выра-
женная стереотипность деятельности, возбуждаемой определен-
ными и немногими внешними и внутренними раздражениями.
Однако собака без больших полушарий, несмотря на полную
сохранность всех аппаратов и функций, необходимых для сохра-
нения жизни и продолжения рода, сама по себе жить не может:
вы непременно должны ей помогать, иначе она погибнет. Такая
собака, несмотря на свое стремление к пище, найти ее неспособна,
она не будет правильно избегать опасности, сохраненный половой
рефлекс не будет удовлетворен из-за неспособности найти про-
тивоположный пол, и т. д. и т. д.
Анатомическим субстратом этих сохраненных у нашей собаки
деятельностей являются ближайшие к большим полушариям
узлы — базальные ганглии. Оставляя при операции эти анатоми-
ческие образования, вы сохраните безусловные, специальные ре-
флексы — этот фундамент высшей нервной деятельности живот-
ного. Однако этот фундамент, оставшись один, без дальнейшей
надстройки, оказывается недостаточным для сохранения индиви-
дуума и вида. Нужно присоединить добавочный прибор — боль-
шие полушария, — обеспечивающий животному ориентировку
в окружающем мире. Только они, большие полушария, позво

386

ляют животному использовать свои возможности: найти пищу,
найти другой пол, верно оборониться от вредных условий и т. п.
Нам теперь и надлежит физиологически понять роль больших
полушарий головного мозга, значение того, что они прибавляют
к этим основным, непременным, безусловным рефлексам. Чтобы
не разбрасываться, сосредоточимся на одном рефлексе — очень
важном и вместе с тем совершенно обыденном: на пищевом ре-
флексе. Сравните поведение двух собак: одной — с удаленными
большими полушариями и другой — нормальной. Первое живот-
ное, как только оно истратит свой пищевой запас, просыпается,
начинает бродить, искать пищу, но ее не находит. Поведение
нормальной собаки нам хорошо известно: она легко находит
пищу и удовлетворяет свой голод. В чем же здесь дело? Дело
тут заключается в том, что, помимо внутреннего раздражения,
которое заставляет собаку без больших полушарий бродить
и искать пищу, для нормальной собаки отдельные раздражения
окружающей среды являются сигналами, направляющими ее верно
к пище. В данном случае такими сигналами являются вид и за-
пах пищи. Находить пищу по запаху и виду собака учится в са-
мом начале своей жизни, и если бы собаке при еде пища никогда
не показывалась и устранялись бы все запахи, то и нахождение
пищи по запаху и виду было бы невозможно. Что это действи-
тельно так, доказывается очень просто. Доктор Цитович в лабо-
ратории профессора Вартанова держал своих щенят до 7—8 ме-
сяцев на одном молоке, не давая им хлеба. И тогда они на хлеб
не шли. Как вы видите, надо, следовательно, обучаться нахожде-
нию хлеба. А что это значит?
Возьмем какой-нибудь звук, тон, не имевший никакого отно-
шения к еде. Если я сделаю такой опыт: сперва применю тон,
а потом буду кормить собаку и повторю это несколько раз, —
тогда тон сделается возбудителем пищевой реакции, станет воз-
буждать слюноотделение и т. д. Таким образом вся масса разно-
образнейших раздражений внешнего мира может связаться с пи-
щевой реакцией, и собака получает возможность по одному из
звуковых, зрительных, обонятельных и других раздражений
искать пищу и находить ее там, где она есть.

387

Распространите это на все специальные безусловные деятель-
ности — и вам станет ясно, что все без исключения безусловные
рефлексы могут вести животное к физиологическим целям в окру-
жающей их среде, потому что эта среда сигнализирует им эти цели
(т. е. раздражители) на тысячу ладов. До какой степени собака
смешивает сигналы целей и самые эти цели, к которым направ-
лена безусловная деятельность животного, видно из поведения
собаки во время действия искусственного раздражителя, сигна-
ла. Если вы сделаете такой сигнал из вспыхивающей электриче-
ской лампы, находящейся поблизости от собаки, то она ее будет
лизать, как пищу, как бы забирая ее в рот. Еще забавнее, если
вы применяете тон. Собака как бы ловит тон, ест его налету,
до такой степени эти искусственные раздражители заменяют со-
бой пищу.
Все то, что я вам сейчас рассказал, есть бесспорно определен-
ная нервная деятельность, осуществляемая при наличии боль-
ших полушарий. Рефлекторный характер этой сигнальной дея-
тельности больших полушарий очевиден: внешний раздражитель,
возбуждая определенный пункт нервной системы, ведет к пище-
вой реакции. Вы видите, что безусловный рефлекс — до извест-
ной степени слепой — становится как бы зрячим благодаря тому,
что он сигнализируется массой внешних раздражений, не имев-
ших раньше к нему никакого отношения. Перед нами, таким
образом, явление нервного синтеза, замыкательная функция боль-
ших полушарий головного мозга, сложно направляющая работу
всего организма. При этом важно заметить, что эти бесчисленные
то изолированные, то комбинированные внешние агенты являются
не постоянными, а временными возбудителями подкорковых
узлов, т. е. действуют лишь тогда, когда они правильно сигнали-
зируют основные, необходимые для животного условия, служа-
щие безусловными раздражителями специальных сложнейших
рефлексов.
Из этого описания для вас несомненен рефлекторный харак-
тер деятельности больших полушарий: искусственный раздражи-
тель связывается то с одним, то с другим безусловным рефлек-
сом. Эти искусственные раздражители натурально назвать

388

условными раздражителями, а вновь образованные рефлексы —
условными рефлексами, так как они возникают только при усло-
вии повторяющегося совпадения искусственного раздражения
с безусловным рефлексом. Раздражение, вызываемое условным
раздражителем, несомненно, идет из больших полушарий, по-
тому что описываемый факт не существует у животных после
удаления больших полушарий.
Что можно сказать об этом факте? Так как такая временная
связь может образоваться со всяким из специальных центров
ближайших подкорковых узлов при тех же условиях, то надо
признать как общее явление в высшем отделе центральной нерв-
ной системы, что всякий сильно раздражаемый центр как-то на-
правляет к себе всякое другое, более слабое раздражение, по-
падающее в то же время в эту систему. Таким образом пункт
приложения этого раздражения и центр более или менее прочно
связываются на определенное время при определенных условиях
(правило нервного замыкания, ассоциация). Существенной по-
дробностью этого процесса является то, что для образования
связи необходимо при этом некоторое предшествование во вре-
мени слабого раздражения сильному. Если вы присоедините
индифферентный раздражитель во время еды, то ни сколько-
нибудь значительного, ни прочного условного рефлекса у собаки
вы не получите.
Так как в условном рефлексе в качестве начального раздра-
жения является раздражение клеток коры больших полушарий,
то условный рефлекс может служить отличным объектом изуче-
ния как свойств отдельных корковых клеток, так и процессов во
всей корковой клеточной массе. Это изучение ознакомило нас
со значительным числом правил относительно деятельности боль-
ших полушарий, с одним из которых — правилом нервного замы-
кания — я вас ознакомил. Если при пищевых условных рефлек-
сах исходить постоянно из определенной пищевой возбудимости
(18—22 часа после обычного достаточного кормления), то вы-
ступает факт отчетливой зависимости эффекта условного раздра-
жителя от физической силы этого раздражителя. Чем условный
раздражитель сильнее, чем более энергии поступает с ним в боль-

389

шие полушария, тем, при прочих равных условиях, более условно-
рефлекторный эффект, т. е. тем энергичнее пищевая двигатель-
ная реакция и тем обильнее слюнотечение, которым мы посто-
янно пользуемся при изменении эффекта. Как можно судить по
некоторым опытам, эта связь эффекта с силой раздражения дол-
жна быть довольно точной (правило связи величины эффекта
с силой раздражения). Но при этом всегда имеется предел, за
которым еще более сильный раздражитель не увеличивает, а на-
чинает уменьшать эффект.
Так же ясно дает себя знать явление суммации условных
рефлексов, причем мы снова встречаемся с тем же пределом. При
комбинировании слабых условных раздражителей можно часто
видеть точную арифметическую сумму их. При комбинации сла-
бого раздражителя с сильным происходит только некоторое уве-
личение эффекта до известной предельной величины. А при
комбинации двух сильных эффект становится меньше каждого из
компонентов как выходящий за предел (правило суммации услов-
ных раздражителей).
Кроме процесса раздражения, тот же внешний условный раз-
дражитель может вызвать в корковой клетке противоположный
процесс — процесс торможения. Если вы условный раздражи-
тель, вызывающий пищевую реакцию у собаки, повторите не-
сколько раз, не сопровождая его едой, или протянете его дей-
ствие в продолжение нескольких минут, раздражитель на ваших
глазах начнет постепенно терять свое действие. Положительный
раздражитель превращается как бы в индифферентный. На са-
мом же деле раздражитель не индифферентен, не безразличен для
характера деятельности больших полушарий: он вызывает актив-
ное, но отличное от раздражения, тормозное состояние коры,
и в этом вы легко можете убедиться. Испытайте действие дру-
гого условного раздражителя сразу после тормозного — и вы
увидите отсутствие положительного эффекта: нужно время, чтобы
тормозное состояние, вызванное тормозным раздражителем, ушло
из больших полушарий.
Из этого свойства клетки вытекают чрезвычайно важные по-
следствия для физиологической роли коры. Благодаря ему уста-

390

навливается деловое отношение между условным и соответствен-
ным безусловным раздражителем, причем первый служит
сигналом для второго. Как только условный раздражитель не
сопровождается безусловным, т. е. сигнализирует неправильно,
он теряет свое раздражающее действие, но временно, восстанав-
ливаясь сам собой после некоторого срока. Также в других слу-
чаях, когда условный раздражитель или при постоянном, опре-
деленном условии, или некоторое значительное время с начала
своего действия не сопровождается безусловным раздражителем,
он оказывается постоянно тормозным в первом случае и затормо-
женным только на время, удаленное от присоединения безуслов-
ного раздражителя, во втором. Таким образом, благодаря возни-
кающему торможению, условный раздражитель как сигнальный
сообразуется с детальными условиями его физиологической роли,
не вызывая напрасной работы. На основании же развивающегося
торможения совершается в коре важнейший процесс тончайшего
анализа внешних раздражений. Всякий условный раздражитель
имеет сначала обобщенный характер — раздражение развивается
по коре больших полушарий. Если мы сделаем условный раз-
дражитель из определенного тона, то и много соседних с ним то-
нов вызывают тот же эффект без всякой предварительной
выработки. То же относится и ко всяким другим условным раз-
дражителям. Положим, вы сделали условный раздражитель из
кожного механического раздражения. Как только вы раздражаете
кожу собаки каким-нибудь инструментом, сейчас же выступает
пищевая реакция. Но если вы перенесете раздражение на другое
место кожи, вы получите ту же реакцию. Таким образом раз-
дражение пункта коры, соответственного месту вашего первона-
чального раздражения, разлилось по всему кожному анализатору
и вызвало ту же реакцию. Однако если первоначальный раздра-
житель постоянно сопровождается его безусловным, а с ним
однородные повторяются одни, то на них развивается торможе-
ние, они становятся возбудителями торможения. Таким образом
может быть достигнут предел возможного для данного животного
анализа, т. е. тончайшие явления природы могут сделаться спе-
циальными возбудителями определенной деятельности организма.

391

Тем же процессом, которым образуется связь корковых клеток с
подкорковыми центрами, можно думать, происходит связь и кор-
ковых клеток между собой. Тогда происходят комплексные раз-
дражения из совпадающих во времени явлений внешней среды.
Эти комплексные раздражения при соответствующих условиях
могут сделаться условными раздражителями и быть отдифферен-
цированными при помощи торможения только что указанным про-
цессом от чрезвычайно близких к ним по составу других ком-
плексных раздражителей.
Процессы раздражения и торможения, возникнув в определен-
ных пунктах коры под влиянием соответствующих раздражений,
непременно иррадиируют, распространяются по коре на большее
или меньшее протяжение, а затем снова концентрируются, со-
средоточиваются (правило иррадиирования и концентрирования
нервных процессов) в ограниченном пространстве. Я только что
указал на явление первоначального обобщения всякого условного
раздражителя, что является результатом иррадиирования попа-
дающего в полушария раздражения. То же самое происходит пер-
воначально и с тормозным процессом. Когда был применен тор-
мозной раздражитель и потом прекращен, то торможение
некоторое время может быть констатировано на других пунктах
коры и обыкновенно очень удаленных. Это иррадиированное
торможение, как и раздражение, постоянно все более и более
концентрируется, главным образом под влиянием сопоставления
с противоположным процессом, т. е. применяемые процессы друг
друга ограничивают. Есть даже указание на пространственное
существование индифферентного пункта между ними. В случае
хорошо выработанного тормозного раздражителя у многих собак
можно видеть строгое концентрирование торможения в пункте
раздражения, так как одновременно с тормозным раздражителем
испытанные положительные раздражители дают полный эффект,
и даже часто больший, а иррадиация торможения начинается
только по прекращении раздражения.
Рядом с явлениями иррадиирования и концентрирования раз-
дражения и торможения, с ними сложно переплетаясь, выступают
явления взаимной индукции противоположных процессов: один

392

процесс возбуждает другой, противоположный. Если вы в опреде-
ленном месте производите раздражение, то по периферии раз-
вивается противоположный процесс торможения. И наоборот, если
вы вызвали торможение, то, по закону взаимной индукции,
в окружности будет возбужденное состояние. Взаимная индукция
обнаруживается не только в окружности того пункта, который
раздражается или тормозится, но и в самом этом пункте, перехо-
дящем в тормозное состояние после раздражения и, наоборот, —
в возбужденное состояние после прекращения торможения. Дело
часто, вероятно как временная фаза, представляется в очень
сложном виде. Когда положительный или тормозной раздражи-
тель (в особенности последний) нарушает данное равновесие
в коре, то по ней как бы пробегает волна с гребнем — положи-
тельным процессом и с долиной — тормозным процессом, посте-
пенно уплощаясь, т. е. происходит иррадиирование процессов
с переменным участием их взаимной индукции.
Из приведенных примеров видно, что большие полушария го-
ловного мозга являются чрезвычайно реактивным прибором,
устанавливающим тончайшие взаимоотношения организма со
средой. Клетки больших полушарий в высшей степени чувстви-
тельны к малейшим колебаниям внешней среды и должны быть
тщательно оберегаемы от перенапряжения, чтобы не дойти до
органического разрушения. Таким охранительным средством для
клеток больших полушарий и является торможение. Когда вы
долго продолжаете условный раздражитель, не сменяя его без-
условным, непременно развивается тормозное состояние как сред-
ство защиты от перенапряжения. О том же самом свидетельствует
и другой факт, в высшей степени резкий. Если вы возьмете очень
сильный раздражитель, положим чрезвычайно резкий, сильный
тон в качестве условного раздражителя, то он даст вам не боль-
ший, а меньший эффект, чем другие, гораздо менее сильные раз-
дражители. Я уже указал на связь между силой условного раз-
дражителя и величиной эффекта. Однако пропорциональность
между физической силой и физиологическим эффектом суще-
ствует лишь до известного предела. Как только условный раз-
дражитель по своей физической силе делается опасным для кор-

393

ковой нервной клетки, она тотчас же отвечает развитием
тормозного состояния, которое и обусловливает парадоксальную
фазу: сильный раздражитель дает меньший эффект, чем слабый.
Общее ослабленное состояние коры после работы ведет также
к извращенному отношению к раздражителям, т. е. они не воз-
буждают, а тормозят деятельность коры, оберегая тем самым
кору от дальнейшего истощения. И если на пути разливаю-
щегося по коре больших полушарий торможения никаких пре-
пятствий в виде очагов сильного возбуждения нет, вы получаете
общий обыкновенный сон. В случае охвата тормозным процессом
только части коры больших полушарий вы будете иметь частич-
ный сон — состояние, обычно называемое гипнозом. На собаках
мы имели возможность изучить различные степени как экстен-
сивности, так и интенсивности гипноза, в конце концов перехо-
дящего в полный сон, если не было достаточных возбуждающих
влияний.
Таким образом перед нами отчетливо выступает двоякая фи-
зиологическая роль процессов торможения. В период бодрого
состояния животного перемежающееся торможение и возбужде-
ние то открывает возможность для одной деятельности, тормозя
другую, то, затормаживая первую, направляет деятельность
организма в другую сторону, приспособляя таким образом орга-
низм к окружающей среде. С другой стороны, торможение, раз-
ливаясь по большим полушариям, обусловливает наступление сна,
ведущего к восстановлению затраченной в период бодрого состоя-
ния энергии.
Что касается роли первоначальной иррадиации каждого
нового условного раздражителя, то она может быть понята так,
что каждый внешний агент, делающийся условным раздражите-
лем, в действительности подвергается колебаниям не только
относительно его силы, но и качества при разнообразных усло-
виях обстановки. Взаимная индукция должна вести к усилению
и закреплению физиологического значения каждого отдельного
как положительного, так и отрицательного раздражения, что дей-
ствительно и наблюдается в наших опытах. Долго оставалось
непонятным долговременное распространение торможения, про-

394

изводимого определенным агентом в определенном пункте, на все
полушарие. Однако в последнее время в связи с работами
доктора Воскресенского на обезьянах, установившего значительно
меньшую продолжительность последовательного торможения
у обезьян по сравнению с собаками, есть основание видеть в дли-
тельности последовательного торможения относительную кос-
ность высшего нервного прибора собаки.
В результате указанной работы кора представляет грандиоз-
ную мозаику, на которой в данный момент располагается огром-
ное множество пунктов приложения внешних раздражений, то
возбуждающих, то тормозящих различные деятельности организ-
ма. Но так как эти пункты находятся в определенном взаимном
функциональном отношении, то большие полушария в каждый
данный момент вместе с тем есть и система в состоянии подвиж-
ного равновесия, которую можно было бы назвать стереотипом.
Колебания в установленных границах этой системы — относитель-
но легкое дело. Включение же новых раздражителей, особенно
сразу и в большом количестве, или только перестановка местами
многих старых раздражителей есть большой нервный процесс,
труд для многих нервных систем непосильный, кончающийся
банкротством системы и выражающийся отказом на некоторое
время от нормальной деловой работы.
Занимаясь изучением высшей нервной деятельности собаки по
способу, который я вам вкратце изложил, мы убедились в суще-
ствовании определенных типов центральной нервной системы.
Наблюдения над массой собак, прошедших перед нами за период
30-летнего исследования, привели нас к согласию не с новей-
шими классификациями типов, а с древним гиппократовским под-
разделением на четыре основных типа, или, как они обыкновенно
называются, темперамента.
Прежде всего во всем нашем материале резко выступают два
крайних типа: возбудимый и тормозной. Я указал вам уже на то,
что вся разумная бодрая деятельность животного представляет
собой результат двух связанных между собой процессов: раз-
дражительного и тормозного. Среди прошедших перед нами собак
оказался, с одной стороны, тип возбудимый, характеризующийся

395

тем, что, наряду со способностью к сильному возбуждению, ему
недостает способности торможения, с другой — тип тормозной
е резко выраженным преобладанием тормозного процесса и
быстрым банкротством раздражительного.
Вот пример возбудимого типа. Вы образуете условный пище-
вой рефлекс из определенного тона, а из соседнего тона обра-
зуете условный тормозной раздражитель, никогда не подкрепляя
его едой. Собака возбудимого типа решает поставленную вами
задачу не вполне: на второй соседний тон у нее, несмотря на
отсутствие подкрепления, остается некоторая положительная реак-
ция, хотя и резко меньшая по сравнению с реакцией на поло-
жительный, постоянно подкрепляемый едою тон. Следовательно,
как вы видите, у собаки возбудимого типа нехватает торможения,
процесс возбуждения преобладает над тормозным процессом.
Вместе с тем такая собака способна переносить любой степени
сильные раздражители, и применение их не ведет к какому-ни-
будь болезненному состоянию.
Тормозной тип нервной системы представляет обратную кар-
тину. Собака тормозного типа легко и скоро образует условные
тормоза, но вместе с тем резко обнаруживает недостаточность
раздажительного процесса. Стоит вам применить раздражитель
посильнее — и собака приходит в ту или другую стадию тормоз-
ного состояния, оказываясь неспособной к нормальной деятель-
ности.
В середине между этими двумя крайними типами стоят урав-
новешенные, у которых процесс возбуждения хорошо баланси-
руется с процессом торможения. На основании нашего материала
нам представляется должным различать среди уравновешенных
нервных систем два подтипа: один — внешне более спокойный,
солидный, другой — очень оживленный, подвижной.
Если мы теперь к этим фактическим отношениям попробуем
приложить древнюю классификацию темпераментов, тогда и вый-
дет, что наш возбудимый тип можно сопоставить с холерическим
темпераментом, тормозной — с меланхолическим, уравновешенные
промежуточные типы ответят, с одной стороны, спокойным, но
сильным флегматикам, с другой — сангвиникам, тоже сильным,

396

но постоянно требующим возбуждения для своей деятель-
ности.
Я вас ознакомил вкратце с главнейшими нашими результатами
физиологического изучения высшей нервной деятельности, и мы
можем теперь перейти к вопросам, представляющим для вас
непосредственный интерес, —вопросам патологии. Как можно бы-
ло догадаться и с самого начала, отклонения от нормы предста-
вят именно два крайних типа высшей нервной деятельности —
неуравновешенные. Вы уже знаете, что нормальная нервная
деятельность постоянно представляет собою работу двух процес-
сов: торможения и возбуждения,— находящихся в сложном соот-
ношении между собою, и вы легко представите себе, что крайние
типы, неспособные к сбалансированию этих основных нервных
процессов, естественно, будут ломаться чаще под ударами жизни
сравнительно с другими типами нервной деятельности.
Это заключение полностью подтверждается экспериментальны-
ми фактами. Если вы собаке с возбудимой нервной системой
предложите задачу уравновешивания процессов возбуждения и
торможения в искусственно затруднительных условиях, положим,
примените непосредственно, без всякого промежутка, условный
тормозной раздражитель после условного положительного,
устроив таким образом, как мы выражаемся, «сшибку» тормозного
и возбудительного процессов, животное в этих условиях приходит
в резко возбужденное состояние, утрачивая совсем способность
к развитию тормозного процесса. Это состояние резко повышен-
ной возбудимости нервной деятельности под влиянием сшибки
раздражительного и тормозного процессов, сопровождающееся
утратой способности к развитию тормозного процесса, мы назва-
ли неврастенией, как кажется грамматически неправильно.
Насколько позволительно это состояние аналогировать с кли-
нической неврастенией, — это вопрос, выходящий за пределы на-
шей компетенции и являющийся предметом невропатологического
исследования. Мы имели за время нашей работы несколько таких
неврастеников в наших лабораториях, научились преднамеренно
приводить животных в это состояние и, — что особенно важно, —
лечить их и возвращать в нормальное состояние. В этом отноше-

397

нии нам помогла человеческая терапия, а именно — всем нам от-
лично известный бром. Оказывается, если бромировать животное
иногда только в течение недели-двух, бром отлично улаживает
дело и возвращает животному способность решать трудные задачи.
Перейдем теперь к характеристике поведения тормозного типа
в аналогичных условиях. Если вы животное этого типа подверг-
нете воздействию сильного раздражителя или устроите сшибку
тормозного и возбудительного процессов, то оно, в противопо-
ложность только что описанному возбудимому типу, теряет спо-
собность положительно реагировать на ваши условные раздра-
жители. Во многих опытах мы неоднократно могли наблюдать,
как такие собаки впадали в хроническое состояние заторможен-
ности, утрачивая способность реагирования даже и на более сла-
бые условные раздражители. Большой и интересный материал для
этого рода наблюдений дало нам ленинградское наводнение
1924 года, принявшее, как вы помните, чрезвычайные размеры.
Собаки находились в опасности быть залитыми водой. Среди
общего шума, треска ломающихся деревьев, среди волн, бьющих
о здание, собак пришлось спасать вплавь, переводить в верхние
этажи — обстановка, резко необычная во всех отношениях. В ре-
зультате многие из наших собак серьезно заболели. Сильные,
возбудимые собаки все это перенесли, у них не оказалось никаких
расстройств, тормозные же пришли в чрезвычайно ослабленное
состояние. Все наши рефлексы у них исчезли, им надо было ока-
зывать помощь при наших условных пищевых рефлексах, так
сказать, уговаривать брать еду, и т. п., причем во многих случаях
нам так и не удалось поправить наших собак. Особенно среди
них интересен один случай: собака и посейчас остается инвали-
дом, при применении сколько-нибудь сильного раздражителя от-
казывается сразу от еды, предъявление многих раздражителей
в одном опыте непременно приводит в тормозное состояние; толь-
ко заведенная для нее специальная, так сказать, оранжерейная
обстановка позволяет проводить работу с ней. Такое состояние,
при котором нервная деятельность под влиянием применения
сильных раздражителей протекает при резком преобладании тор-
мозного процесса, мы называем истерией, сохраняя все те ого-

398

ворки в отношении применения этого к человеку, на которые я
обратил ваше внимание при определении нашего неврастениче-
ского состояния.
Интересно отметить возражение против аналогизирования дан-
ного нами определения истерии с клиническими формами истерии,
сводящееся к тому, что у истеричных субъектов, помимо тормоз-
ного состояния, наблюдаются и состояния возбуждения. Однако
это возражение нискольно не противоречит имеющимся у нас
экспериментальным фактам. У собак тормозного типа, наряду с
резкой ослабленностью нервных клеток, нередки проявления
чрезвычайных взрывов возбуждения. В качестве примера я вам
приведу одну из собак, принадлежавшую к этому истерическому
типу, которую приходилсь выдерживать долго в станке (она
вместе с тем служила и для пищеварительного опыта). Вот это-
то до последней степени трусливое и опасливое животное, если
оно долго постояло в станке, при освобождении из станка при-
ходило в чрезвычайно бурное состояние. Позже вы увидите, что
мы располагаем фактами, позволяющими понять с физиологиче-
ской точки зрения это видимое противоречие.
Среди нашего материала имеется еще один чрезвычайно важ-
ный факт, много раз подтвержденный и который может многое
дать при объяснении патологического состояния больших полу-
шарий. Я уже указывал вам на то, что большие полушария пред-
ставляют собой в период деятельности систему, все части которой
находятся во взаимодействии друг с другом. Оказывается, однако*
возможным выделить из всей этой системы отдельный пункт,
даже весьма мелкий, сделав его больным, в то время как деятель-
ность больших полушарий в целом остается совершенно нормаль-
ной. Положим, вы образовали ряд условных рефлексов, применяя
различные звуковые раздражители: тон, шум, удары метронома,
звонок. Каждый из этих раздражителей, можно думать, действует
на определенный пункт коры. И действительно, вы можете сде-
лать любой из этих пунктов звукового анализатора больным, не
нарушая деятельности других пунктов того же анализатора. До-
стигается это, например, тем, что к одному из ваших условных
раздражителей, например 100 ударов метронома в минуту, вы

399

вырабатываете дифференцировку из раздражителя того же харак-
тера, например 95 ударов метронома в минуту, никогда не под-
крепляя последний раздражитель едой. Таким образом вы заста-
вляете ваше животное развить на 95 ударов метронома в минуту
торможение. И если теперь, добившись того, что ваше животное
на 100 ударов метронома в минуту обнаруживает отчетливую
пищевую реакцию, а на 95 ударов в минуту у него никакой
пищевой реакции не будет, вы начнете применять эти раздра-
жители один за другим, сменяя положительный тормозным, и на-
оборот, вы заставите таким образом тормозной и раздражитель-
ный процессы столкнуться друг с другом — и в результате
метрономный пункт звукового анализатора вашего животного ока-
жется больным. Закон связи величины эффекта с силой раздра-
жения окажется в этом пункте нарушенным: на более слабые
удары метронома 100 реакция будет более сильной по сравнению
с реакцией на тот же раздражитель большей силы. Клетки данного
пункта оказываются теперь более слабыми и прежнего сильного
раздражителя больше не выдерживают. Если поражение данного
пункта звукового анализатора будет еще более глубоким, то и
применение слабых раздражителей не даст никакого эффекта.
Слабые раздражители, как и в начале сильные, поведут к развитию
торможения в данном пункте, разливающегося во всей коре, со-
вершенно меняя, таким образом, все поведение животного. Между
тем все остальные пункты звукового анализатора остаются со-
вершенно здоровыми: при применении любых звуковых раздра-
жителей реакция остается совершенно нормальной, и в поведе-
нии собаки нет никаких отклонений от нормы. Но стоит вам
снова прикоснуться к больному метрономному пункту, как сей-
час же наступает парадоксальная, или уравнительная фаза, раз-
вивается торможение, пропадает реакция на все ваши условные
раздражители — и такое состояние животного может длиться
несколько дней.
Теперь мы остановимся более подробно на гипнотическом
состоянии наших животных, так как изучение его повело к пони-
манию симптомов некоторых душевнобольных. Как уже сказано
выше, между двумя крайними состояниями нервной системы —

400

сном и бодрствованием — существуют переходные стадии, вы-
ступающие совершенно отчетливо у собак в виде фаз развития
и распространения торможения. Торможение, возникнув в опре-
деленном пункте коры, захватывает поле больших полушарий
частично и постепенно, приводя в недеятельное состояние одни
пункты и оставляя деятельными другие, варьируя вместе с тем не
только по локализации, но и по степени интенсивности тормо-
жения. В качестве иллюстрации я приведу вам самый обыкновен-
ный факт нашей работы. Обычно пищевая реакция собаки про-
является в двух формах: с одной стороны, происходит
слюноотделение, с другой — выступает двигательная пищевая
реакция: собака смотрит на кормушку, тянется к ней и т. д. Но
как только экспериментальное животное впадает в гипнотиче-
ское состояние, независимо от его причины — будь то окружаю-
щая обстановка или специальные для этого приемы эксперимен-
татора, — сейчас же можно наблюдать интереснейшее явление
диссоциации в работе больших полушарий головного мозга. Вы
применяете условный раздражитель — слюна течет и, следова-
тельно, условный раздражитель действует. Но когда вы подаете
собаке еду, она ее не берет. Странная картина: эксперименталь-
ное животное правильно раздражается сигналом, а брать еду не
может. И, однако, суть дела совершенно ясна: стоит вам рассеять
гипнотическое состояние — и собака начинает рваться к еде
Этому странному, на первый взгляд, факту может быть дано
очень простое истолкование. Произвольные движения исходят из
определенного пункта двигательной области коры, и в то время,
как другие отделы коры находятся в деятельном состоянии и из
них действие на слюноотделительные центры проводится, пункты
двигательного отдела заторможены.
Таким образом перед нами пример диссоциации деятельности
больших полушарий: двигательный отдел больших полушарий
заторможен, другие отделы больших полушарий находятся в дея-
тельном состоянии. В этом факте интересна и еще одна подроб-
ность, придающая прямо забавный вид эксперименту. Оказывает-
ся, и двигательный отдел захватывается торможением не сразу,
а в определенной последовательности, имеющей свое физиологи-

401

ческое основание. Когда вы даете собаке еду, у нее последова-
тельно возникает ряд деятельностей: ее туловище поворачивается
в сторону еды, шейные мышцы наклоняют голову, затем следует
работа жевательных мышц и языка, и т. д. Торможение, так же
как и возбуждение, оказывается, следует определенному порядку:
если гипнотическое состояние только начинается, собака лишает-
ся прежде всего возможности действовать языком и жевательными
мышцами, сохраняя другие этапы деятельности. Наблюдается
любопытная картина: вы даете условный раздражитель, течет
слюна, собака поворачивается в сторону еды, наклоняет к ней
голову, а еды взять не может; язык высовывается как парали-
зованный, а рта раскрыть, как надо, действовать челюстями
собака не может.
Это совпадает и с некоторыми другими фактами патологии,
и в этом случае действует тот принцип, что торможение или па-
тологический процесс захватывает в первую очередь отделы,
больше других ранее работавшие.
Дальше идут следующие фазы: собака будет поворачиваться
туловищем, а головы не наклонит, а если торможение распростра-
нится дальше, то и поворот туловища исчезнет, собака останется
стоять на месте. Интересно и дальнейшее. Когда торможение за-
хватывает все полушарие, у наших собак сплошь и рядом насту-
пает каталептическое состояние: собака стоит как деревянная, все
движения исчезают, никаких рефлексов нет. Очевидно, это надо
толковать так, что торможение разлилось не только по большим
полушариям, но захватило и близлежащие центры подкорки, не
захватив, однако, центра, уравновешивающего положение тела в
пространстве. Когда, наконец, торможение распространится и на
этот отдел, наступает полный сон с полным расслаблением муску-
латуры.
Таким образом торможение различается не только по интен-
сивности, но и по своей локализации; диссоциация деятельности
головного мозга может иметь место не только в больших полуша-
риях, но и в некоторых подкорковых центрах, обусловливая, та-
ким образом, крайнее разнообразие явлений. Легко можно себе
представить, как велико должно быть это разнообразие у чело-

402

века, отличающегося от всех животных размером больших полу-
шарий и чрезвычайно возрастающей сложностью их деятель-
ности. Однако основные принципы высшей нервной деятельности
оказываются общими как для человека, так и для высших жи-
вотных. В этом меня особенно убеждают те наблюдения над
больными, которые я предпринял после того, как мы повидали
в лаборатории все те факты, которые я вам вкратце передал.
Благодаря любезности профессора Останкова П. А. и его по-
мощников предо мной прошли все стадии так называемого пре-
ждевременного слабоумия, dementia praecox. На основании всего
нашего экспериментального материала при этих наблюдениях я
пришел к выводу, что некоторые стадии и вариации этого забо-
левания представляют собою не что иное, как различные фазы
гипнотического состояния, и могут быть поняты в свете наших
экспериментальных данных, относящихся к процессам торможе-
ния. Для того чтобы вам этот вывод стал более понятным, я
должен остановиться еще на одном чрезвычайно важном пункте
наших исследований — на взаимоотношении коры и подкорки.
Высшая нервная деятельность слагается из деятельности боль-
ших полушарий и ближайших подкорковых узлов, представляя
собою объединенную деятельность этих двух важнейших отделов
центральной нервной системы.
Эти подкорковые узлы являются, как я вам уже указывал,
центрами важнейших безусловных рефлексов, или инстинктов:
пищевого, оборонительного, полового и т. п., представляя, таким
образом, основные стремления, главнейшие тенденции живот-
ного организма. В подкорковых центрах заключен фонд основ-
ных внешних жизнедеятельностей организма. С физиологиче-
ской точки зрения подкорковые центры характеризуются инерт-
ностью как в отношении раздражения, так и тормозных процессов.
Собака с удаленными полушариями не отвечает на огромную
массу раздражителей, падающих на нее из внешнего мира; внеш-
ний мир для нее как бы сужен. С другой стороны, та же собака
неспособна, например, к угашению, т. е. торможению ориентиро-
вочного рефлекса на многократно повторяемый раздражитель,
в то время как у нормальной собаки угашение происходит через.

403

3—5 повторений. Роль больших полушарий головного мозга в от-
ношении к подкорке сводится к тонкому и широкому анализу и
интезу всех внешних и внутренних раздражений, так сказать,
для нее и к постоянному корригированию косности подкорковых
узлов. На фоне общей грубой деятельности, осуществляемой под-
корковыми центрами, кора как бы вышивает узор более тонких
движений, обеспечивающих наиболее полное соответствие с жиз-
ненной обстановкой животного. В свою очередь подкорка оказы-
вает положительное явление на кору больших полушарий, вы-
ступая в качестве источника их силы. Самые обыденные факты
говорят в пользу такого влияния подкорки на кору. Если вы бе-
рете животное голодное, допустим, сутки не кормленное, вы по-
лучите большой величины условные пищевые рефлексы, и наобо-
рот, животное сытое даст вам величину рефлексов, значительно
сниженную по сравнению с первым случаем. Более детальный
анализ этого соотношения деятельностей подкорки и коры боль-
ших полушарий, проведенный в наших последних опытах доктором
В. В. Рикманом, обнаружил ряд важных подробностей. Я уже
указывал вам на правило зависимости величины эффекта от силы
раздражения, установленное нами при условии нормальной суточ-
ной пищевой порции. Но стоит вам повысить пищевую возбуди-
мость собаки, ограничив суточную порцию или оттянув время
кормления животного, как это правило нарушается: сильные и
слабые раздражители или сравниваются в их эффекте, или, —
что бывает чаще, — слабые дают больший эффект по сравнению
с сильными. Вы получаете уравнительную, или парадоксальную
фазу. Если же вы возьмете обратный случай — понизите пище-
вую возбудимость, накормив животное перед опытом, — вы снова
получите уравнение эффекта сильных раздражителей с эффектом
слабых. Однако между первым и вторым случаем будет суще-
ственная разница: в то время как в первом случае уравнительная
фаза будет устанавливаться на высоких цифрах, во втором — это
уравнение установится на низких цифрах. В последнем случае
дело может дойти до того, что собака при сильных раздражите-
лях еды не берет, а ест только при слабых. Как вы видите, и
в первом и во втором случае захватываются сильные раздражи-

404

тели: при голодном и сытом состояниях они опускаются ниже
своих обычных цифр. Объяснение этого факта заключается
в том, что при повышении пищевой возбудимости резко возбу-
жденная подкорка сильно заряжает кору, повышает лабильность
клеток и сильные раздражители становятся при этих условиях
сверхмаксимальными, вызывая на себя торможение. Наоборот,
при пониженной пищевой возбудимости импульсы со стороны
подкорки падают, лабильность клеток коры понижается — и
резче всего в тех из них, которые раньше больше работали, а та-
кими, естественно, являются те клетки, к которым адресовались
сильные раздражители.
Только что описанное мною влияние подкорки на кору осо-
бенно отчетливо выступает при применении одних слабых раздра-
жителей. Тогда выступает строгое правило: эффект слабых раз-
дражителей идет параллельно с повышением и понижением пище-
вой возбудимости, т. е. повышается с повышением этой возбуди-
мости и падает с понижением ее.
Этот факт влияния подкорки на кору получил подтверждение
и в других наших опытах. Собакам с изношенными, утомленными
клетками больших полушарий, у которых рефлексы делались
очень слабыми или совершенно исчезали, производилась пере-
вязка семенного протока и пересадка семенной железы от другого
животного, т. е., как надо думать, происходило усиленное поступ-
ление в кровь половых гормонов. Операция оказывала благо-
приятное действие: все рефлексы возвращались, нервные клетки
сказывались сильными, способными к решению трудных задач.
Действие это, однако, кратковременно: через 2—3 месяца жи-
вотное возвращается к прежнему состоянию (опыт доктора
Д. И. Соловейчика). Производящиеся сейчас обратные опыты
(доктора М. К. Петровой) с удалением половых желез у собак
с нормальной высшей нервной деятельностью ведут, как и следо-
вало ожидать, к резкому нарушению нормальной деятельности
больших полушарий: получается подобное истерии или напоми-
нающее первые стадии dementia praecox состояние.
Подытоживая сказанное мною о соотношении деятельности
1Коры и подкорки, можно сказать, что подкорка является источ-

405

ником энергии для всей высшей нервной деятельности, а кора
играет роль регулятора по отношению к этой слепой силе, тонко
направляя и сдерживая ее. Тормозящее влияние коры, установ-
ленное в физиологии еще со времени Сеченова, особенно на-
глядно выступает в одном нашем эксперименте, имеющем, как
мне представляется, немаловажное значение для клиники. Одним
из моих сотрудников мне был показан случай обычного воен-
ного невроза. Пациент, бывший военный командир, как только
засыпал или приходил в сонное состояние, сейчас же начинал
кричать, махать руками и ногами, отдавал приказы, командо-
вал — словом, переживал все сцены войны. В остальном больной
никаких отклонений от нормы не представлял. Подобный слу-
чай, как нам представляется, нам удалось воспроизвести на со-
баке. У экспериментальной собаки доктором Г. П. Конради
с определенной целью было выработано на разные тоны одного
и того же инструмента несколько разных условных рефлексов,
связанных с разными безусловными рефлексами. Один тон был
связан с вливанием кислоты, другой вызывал пищевую реакцию,
третий был связан с действием электрического тока на лапу.
При этом ток для раздражения лапы был взят такой большой
силы и вызывал такую резкую оборонительную реакцию, что
собака все рвала на станке, поднимала отчаянный лай, один
раз даже сорвалась со станка. Чрезвычайная интенсивность обо-
ронительного рефлекса сказалась еще и в том, что кислотный и
пищевой рефлексы также осложнялись оборонительной реакцией.
Затем по ходу дальнейшей работы применение кислотного и обо-
ронительного рефлексов было оставлено, исследование, произ-
водимое доктором В. В. Рикманом, продолжалось только
с пищевым рефлексом. Осложнение пищевого рефлекса оборони-
тельной реакции постепенно сходило на нет, совершенно исчез-
нув к концу второго месяца работы. Еще несколько позже на-
чал обнаруживаться следующий факт. Как только собака прихо-
дила в гипнотическое состояние, — а верным показателем его слу-
жили уравнительные, или парадоксальные фазы, — у нее тотчас
после еды обнаруживалась сильная оборонительная реакция.
Стоило нам гипнотическое состояние устранить — и оборонитель-

406

ная реакция исчезала. Как видите, аналогия с клиническим слу-
чаем полная: и тут и там в прошлом сильные переживания, и
тут и там необходимым условием обнаружения следов этих
сильных переживаний является гипнотическое состояние. Оче-
видное объяснение этого факта заключается в том, что в под-
корковых центрах сохраняются следы прошлых, необычно
сильных раздражений, и эти следы выступают наружу, как
только наступает ослабление тормозящего действия коры боль-
ших полушарий на подкорковые центры, даже больше того —
когда может наступить положительная индукция с коры на
подкорку.
Теперь, когда вы ознакомились в общих чертах с деятель-
ностью коры и взаимоотношением ее с подкорковыми центрами,
вам будет понятнее тот взгляд на шизофрению в известной
фазе как проявление заторможенности коры больших полуша-
рий, который я вам изложил. Мое внимание при ознакомлении
с больными, между прочим, было привлечено симптомом, не
имеющим, к сожалению, в клинике специального названия. Этот
симптом заключается в том, что больной не отвечает на зада-
ваемые ему вопросы и не входит, таким образом, с вами в кон-
такт, но иногда, когда вы эти вопросы повторите тихо и в спо-
койной обстановке, вы можете получать соответственные ответы.
Несомненно, этот симптом представляет собою полный аналог
парадоксальной фазе гипнотического состояния, когда животное
реагирует на слабые раздражители и не отвечает на сильные.
Такие симптомы, как эхолялия, эхопраксия, стереотипия, пре-
красно понимаются, с нашей точки зрения, как различные сте-
пени гипноза, сосредоточивающегося то в одном, то в другом
пункте коры больших полушарий. Таким образом собирается
достаточное количество оснований рассматривать некоторые
симптомы шизофрении как проявление заторможенного состояния
коры, как бы предохраняющего нервные клетки до поры до
времени от дальнейшего истощения. Симптом ранее не свойствен-
ной пациенту шаловливости при гебефрении также может быть
объяснен высвобождением ближайших подкорковых центров от
тормозящего влияния коры.

407

Я обращал ваше внимание на большое разнообразие гипноти-
ческих явлений у наших экспериментальных животных, на дис-
социацию в деятельности больших полушарий, когда одни
пункты коры оказываются заторможенными, другие возбуждены*
причем вся картина носит резко меняющийся характер. Легко
можно себе представить, как чрезвычайно велико это разнообра-
зие, эта диссоциация в работе больших полушарий у человека.
Понадобится очень, очень много усилий ума, чтобы разобраться
вполне в этой сложности, и нас удовлетворяет не столько то,
что каждый добываемый нами в этом направлении на экспери-
ментальном животном факт можно с правом перенести на чело-
века, а то, что этот факт в связи с накопляющимися другими
фактами, как схема, откроет вернейший путь к плодотворному
исследованию и полному познанию работы больших полушарий
человека.
В заключение несколько слов об отношении современной, как
я ее вам изложил, физиологии головного мозга к современной
психологии.
То, что наше исследование высшей нервной деятельности
идет по правильному пути, — в этом меня убеждают и современ-
ные споры среди психологов. Мне пришлось быть в этом году
в Америке на Психологическом съезде и говорить там с предста-
вителями разных психологических направлений. Современная
психология разделилась на два резко враждующих лагеря: ста-
рой ассоциативной психологии противостоит современная
Gestakpsychologie. Если определить эти две точки зрения в са-
мых общих и грубых чертах, то, по мнению сторонников ассо-
циативной психологии, функция больших полушарий сводится
к соединению отдельных элементов, ранее друг от друга отде-
ленных, и, следовательно, главной своей задачей это направление
ставит анализ устанавливающихся связей; по мнению же пред-
ставителей Gestaltpsychologie, деятельность больших полушарий
не допускает дробления, всегда выступая как нечто целое, и их
задача направлена на описание и истолкование таких структур
поведения животного и человека. Физиология больших полуша-
рий на данном этапе своего развития дает возможность соединить

408

оба эти представления, основываясь на строгом фактическом
материале. Для нас совершенно ясно, что кора больших полу-
шарий представляет собой сложнейшую функциональную мозаику
из отдельных элементов, каждый из которых имеет определенное
физиологическое действие: положительное или тормозное. С дру-
гой стороны, также несомненно, что все эти элементы объединены
в каждый данный момент в систему, где каждый из элементов
находится во взаимодействии со всеми остальными. Вот простей-
ший факт из наших экспериментов. Вы образуете ряд условных
рефлексов из различных условных раздражителей, применяя их
в определенном порядке и с одинаковыми промежутками, и по-
лучаете на них определенные эффекты. Стоит вам переменить
порядок раздражителей или изменить промежутки между
ними — и вы можете получить уже другие эффекты. До какой
степени образование системы играет существенную роль в работе
больших полушарий, видно из того, что среди наших собак не-
редки случаи исчезания всех наших условных рефлексов при
таком изменении раз установленной системы. Как в руках хи-
мика анализ и синтез служат мощными средствами для изучения
структуры неизвестного химического соединения и объяснения
всех его свойств, так и для физиолога анализирование и синтези-
рование нервных процессов откроют вернейший путь к понима-
нию сложной функциональной структуры больших полушарий.
Таким образом, с точки зрения физиолога, кора больших
полушарий одновременно и постоянно осуществляет как анали-
тическую, так и синтетическую деятельность, и всякое противо-
поставление этих деятельностей, предпочтительное изучение
одной из них не даст верного успеха и полного представления
о работе больших полушарий.

409

ПРОБЛЕМА СНА 1
Уважаемые товарищи! Хотя вчера со мной приключилось
нечто экстренное и, пожалуй, довольно тяжелое, так что я чув-
ствую себя не совсем «в своей тарелке», что называется, однако
я счел необходимым сюда явиться. Почему? Потому что считал,
что для такой важной научной проблемы, как сон — и житей-
ский, и клинический, — мое слово не лишено значения, и потому
не лишено значения, что я над явлением сна думаю — и не один,
а в компании с моими сотрудниками — целых 35 лет, изучая
высшую нервную деятельность собак.
Мы встречались с явлениями сна уже на первых порах этой
нашей работы и не могли о нем не думать, не могли его спе-
циально не исследовать, так что в этом отношении я имею права
говорить. И вот почему, несмотря на несколько грудное свое
состояние, я все-таки решил вставить и мои слова.
I
Прежде всего общее замечание: чем совершеннее нервная
система животного организма, тем она централизованней, тем
высший ее отдел является все в большей и большей степени рас-
порядителем и распределителем всей деятельности организма,
несмотря на то, что это вовсе ярко и открыто не выступает.
1 Исправленная Н. А. Подкопаевым стенограмма доклада на Конфе-
ренции психиатров, невропатологов и психоневрологов в Ленинграде. Декабрь.
1935 г. (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 409—423). — Ред.

410

Ведь нам может казаться, что многие функции у высших живот-
ных идут совершенно вне влияния больших полушарий, а на
самом деле это не так. Этот высший отдел держит в своем веде-
нии все явления, происходящие в теле. Это уже давно было от-
мечено в явлениях гипнотического внушения и самовнушения. Вы
знаете, что в гипнотическом сне можно внушением воздействовать
на многие вегетативные процессы. С другой стороны, известен
такой случай самовнушения, как симптом мнимой беременности.
При нем происходит вступление в деятельное состояние молоч-
ных желез и отложение жира в брюшных стенках, что симули-
рует беременность. И это исходит из головы, из ваших мыслей,
из ваших слов, из больших полушарий для того, чтобы влиять
на такой тихий, истинно вегетативный процесс, как увеличение
жировой ткани.
Если большие полушария постоянно, как это всякому ясно,
вмешиваются в самые мелкие детали наших движений и одно
пускают в ход, а другое задерживают, как, например, при игре
на рояле, то вы можете себе представить, до чего дробна вели
чина торможения, если одно и то же движение и сила его напря-
жения допускается, а другое, рядом, самое мельчайшее уже
устраняется, уже задерживается. Или, например, в нашем рече-
вом движении. Сколько у нас слов есть, и таких и других, для
передачи наших мыслей! И мы хорошо передаем смысл, никогда
не говорим лишних слов, употребляем то слово, которое всего
более подходит в данном случае, и т. д. Следовательно, понятно,
что если большие полушария постоянно вмешиваются и опреде-
ляют такую мелкую ежедневную деятельность, то странно был©
бы допустить, что разделение нашей деятельности на бодрое и на
сонное состояние не зависело от больших полушарий. И в этом
отношении ясно, что первая власть в этом отношении принадле-
жит именно большим полушариям, и мы это все хорошо знаем.
Прекрасно, нас в известное время клонит сон, законно на-
ступает сон, потому что за день мы устали. Однако это в нашей
власти, что мы можем целую ночь не спать, две ночи не спать,
э может быть, три ночи не спать. Так что ясно, что голова наша,
большие полушария, конечно, это держат в своих руках.

411

А затем я приступаю к разным мелким и дробным данным.
Понятно, — кто этого не знает, и теперь это считается совер-
шенно ходовой, установленной физиологической истиной, — что
вся наша нервная деятельность состоит из двух процессов: из
раздражительного и тормозного, и вся наша жизнь есть посто-
янная встреча, соотношение этих двух процессов.
И когда мы занялись высшей нервной деятельностью по
объективному методу, по методу условных рефлексов, когда нам
надо было узнать законы, правила разных частных работ и за-
дач, которые упали на долю этих больших полушарий, то мы,
конечно, сейчас же встретились с этими обоими явлениями.
И, конечно, каждый физиолог знает, что эти процессы не разде-
лимы, постоянно имеются не только в нервной клетке, но
в каждом отдельном нервном волокне.
Сделаю маленькую оговорку. Если бы мне начать расска-
зывать об условных рефлексах, то это заняло бы уйму времени,
и я не знаю, когда бы я кончил. Поэтому позвольте мне, после
того как 35 лет мы работаем и публикуем и в отдельных докла-
дах и в больших книгах об условных рефлексах, допустить, что
такое знание в массе имеется и, следовательно, мне нет необхо-
димости в этом деле быть очень элементарным, т. е. начинать
с начала.
Когда мы имели в руках наши условные раздражители и
пускали их в ход и затем исследовали подробно деятельность,
которая при помощи их производится в данный момент, то мы
видели, до какой степени постоянно рядом с раздражением само
по себе возникает торможение. А в других случаях мы это тор-
можение производили сами, когда хотели отделить одни явления
от других.
И вы, знакомые несколько с условными рефлексами, знаете,
конечно, что мы имеем в конце концов в своих руках, с одной
стороны, внешние раздражители, производящие в центральной
нервной системе раздражительный процесс, а с другой стороны,
мы имеем в своих руках раздражители, которые в больших полу-
шариях производят тормозной процесс. И вот мы увидели — и
с этим встретились на самых первых порах, — что как только

412

мы пускаем в ход тормозной раздражитель, то сплошь и рядом
тут же вмешивается и сонное состояние животного — сонливость
или сон. И это постоянно. Так что мы прямо должны были ска-
зать, что эти явления связываются самым теснейшим образом, и
требуется известный труд, известное соображение, для того
чтобы отделаться в ходе опытов от этой сонливости, от этого
сна. Так что всякий раз как только в больших полушариях воз-
никает торможение, которое должно вызвать в них какое-либо
дифференцирование или раздражителей, или моментов раздраже-
ния и т. д., так непременно тут же появляется и сонливость.
Вы можете видеть, как мы это видели за 35 лет, до какой
степени в области коры всякий раз как выступает на сцену
торможение, которое аналитически все распределяет по своим
местам, одному дает ход, другое задерживает, так непременно
рядом появляется сонливость, а в пущем своем развитии и сон.
Для нас стало до последней степени обязательным представление,
что сонливость и сон есть явление больших полушарий, первона-
чально возникшее при определенных раздражениях. Так что
факт не может быть сомнительным, раз вы его видите каждый
день.
Тогда следовал, конечно, другой вопрос. Позвольте, как же
так? Почему тут сон, когда речь идет о различении раздражите-
лей? Как будто это разные вещи, как будто это не совпадает.
Очень просто! Если мы предположим, что все дело заклю-
чается в постоянном взаимодействии раздражительного процесса
с тормозным процессом, тогда мы в этом легко разберемся.
Всякий раз, как только вы производите торможение, физиологи-
ческое торможение, т. е. хотите отделить деятельное состояние
от недеятельного, тогда возникает сейчас же, как я вам сказал,
и сонливость. Но всегда в ваших руках эту сонливость устра-
нить, не дать ей хода и дать, наоборот, перевес раздражитель-
ному процессу. Это в ваших руках, в ваших экспериментальных
условиях, что мы и делаем. Как только у собаки во время опыта
появится сонливость, т. е. возьмет перевес торможение, так мы
пускаем в ход раздражение, которым эту сонливость устраняем,
торможение ограничиваем, заключаем в определенные пределы.

413

Как же дальше все это дело правильно понимать? Нужно
считать, что как раздражительный процесс, так и тормозной
процесс суть процессы движущиеся, с одной стороны — ирра-
диирующие, распространяющиеся, а с другой стороны — заго-
няемые в определенные узкие границы, концентрирующиеся.
В этом все дело и в этом весь секрет, и этим мы во всей деятель-
ности физиологической и пользуемся.
Основное свойство этих двух процессов в том, что, с одной
стороны, когда они возникают, они имеют тенденцию распростра-
няться, занимать незаконную площадь, а в другой раз, при со-
ответствующих условиях, они загоняются в определенные районы
и там удерживаются. И вот, когда торможение иррадиировано.
распространено, тогда вы имеете явление, которое выражается
в виде сонливости или сна. v
Конечно, всякий знает, что сон наступает не сразу, а охваты-
вает постепенно. Точно так же, когда вы просыпаетесь, то про-
сыпаетесь не сразу, а в течение определенного времени делаетесь
все бодрее и бодрее и, наконец, совершенно освобождаетесь от
оков сна, как выражаются.
Кому дорога научная истина, кто хочет не пользоваться на-
лету схваченными знаниями, а мучится мыслью: «верно или
неверно?», тому я рекомендую очень внимательно прочитать мои
две статьи в «Двадцатилетнем опыте» — результат 35-летнего
напряженного думания. Одна статья «Торможение и сон», а дру-
гая статья, вместе с М. К. Петровой, — «К физиологии гипноти-
ческого состояния».
Для того чтобы все-таки и тут дать вам хоть сколько-нибудь
яркую иллюстрацию этого, я приведу один из наших опытов.
Надо вам сказать, что когда вы присутствуете при генезисе
сонливости в ее первых самых проявлениях, тогда вы приходите
к убеждению, и даже к неодолимому убеждению, что гипноз —
это есть, конечно, тот же сон. По сущности своей он от сна не
отличается, а отличается только по частным особенностям, тем,
например, что это есть очень медленно наступающий сон, т. е.
сон, который ограничивается сперва очень маленьким, узким
районом, а потом, все расширяясь и расширяясь, доходит до того,

414

наконец, что с больших полушарий доходит до подкорки, остав-
ляя нетронутыми лишь центры дыхания, сердцебиения и т. д.,
хотя и их в известной мере ослабляет.
Я представлю сейчас один из огромного количества случаев,
которые мы видели за 35 лет работы. Возьмем собаку, которую
охватывает сонливость, сон или гипноз. Что вы у нее замечаете?
В наших опытах с условными пищевыми рефлексами мы имеем
следующее. Вы смотрите на собаку, сначала работавшую и евшую
подаваемую еду нормальным образом, а потом вы видите, что
у этой собаки странным образом из рта вылезает язык и чем
дальше — опускается все больше. Это первое проявление ка-
кого-то функционального паралича, какого-то ослабления дея-
тельности, какого-то торможения маленького центра в двига-
тельной области коры, который заведует движением языка. Он
пришел в недеятельное состояние, и язык висит, парализован.
Проходит еще некоторое время. Вы даете собаке есть и ви-
дите, как она очень медленно и плохо работает этим языком и,
кроме того, дальше уже замечаете, и то не сразу, а, может быть,
при втором, третьем подкармливании, что она начинает плохо
работать своими челюстями; она чрезвычайно неловко обра-
щается с тем куском еды, который ей попал, причем вы видите,
что она медленно разевает рот, медленно его сжимает, — перед
вами ослабленная деятельность жевательной мускулатуры, насту-
пает торможение или сон жевательной мускулатуры.
Но вы замечаете вместе с тем, когда вы подаете еду, что
собака, обратившаяся в сторону или смотревшая куда-нибудь на
потолок, чрезвычайно легко и быстро повернулась к вам и голо-
вой рвется к еде.
Но идет время, вы ведете опыт дальше и видите теперь, что
собака повернулась к вам, а шею придвигает к еде с большим
трудом. Следовательно, вы видите, как торможение или сон
охватило теперь уже другие пункты этого скелетного движения,
это именно — действование шеей.
А дальше вы видите, что уже собака перестала и поворачи-
ваться к еде, не двигает шеей и не забирает в рот пищу. И, на-
конец, вы видите общую пассивность скелетной мускулатуры:

415

собака виснет на лямках, переходит в сонное состояние. На ваших
глазах самым осязательным, видимым образом происходит по-
степенное торможение, начиная с языка, переходя на шейные
мускулы и кончая общескелетной мускулатурой, и затем насту-
пает сон.
Когда вы видите такую вещь, тогда едва ли у кого мо-
жет оставаться сомнение, что торможение и сон — это одно и
то же.
В тех статьях, на которые я указал, имеется масса такого
рода фактов. И тот, кто их заберет в голову, для того не оста-
нется ни малейшего сомнения, что торможение и сон есть одно
и то же. Разница только та, что когда речь идет о недеятель-
ности самых маленьких пунктов больших полушарий, то это есть
торможение и вместе с тем сон отдельной клетки, а когда это
торможение, незаконно или законно, под влиянием определенных
условий, распространяется, тогда оно захватывает все большие
и большие районы клеток и выражается в пассивном, недеятель-
ном состоянии многих органов, которые входят в состав данного
района.
Надо жалеть, что кинематография для нас, физиологических
лабораторий, запоздала.. Если бы она была в то время так же
доступна, как сейчас, тогда можно было иметь все эти картины
до последней степени понятными в их смысле, можно было бы
в каких-нибудь 15 минут вам их показать, и вы ушли бы с глу-
боким убеждением, что торможение и сон — это одно и то же.
То — концентрированное торможение, а гипноз и сон — это есть
распространяющееся на большие или меньшие районы торможе-
ние.
Этот факт движения торможения имеет огромную важность
для понимания массы нервных явлений.
И вот, английский ум, сколько я мог его видеть, очень этим
проникся и очень это подхватил. Один из выдающихся англий-
ских неврологов, Вильсон, теперь все нарколепсии, катаплексии и
т. д. рассматривает с этой точки зрения. И мы, видевшие все это
на собаках, вполне его понимаем. Он стоит, по-нашему, на на-
стоящей, правильной дороге.

416

Вот как представляется, страшно сокращенно, дело относи-
тельно переменного сна в больших полушариях и в конце концов
мобильного торможения — сна для всего головного мозга.
II
А затем я займусь другими фактами, которые до известной
степени конкурируют с тем представлением, которое я только
что развил.
Прежде всего я обращаю внимание на чрезвычайно важный
факт, который недавно получен у нас в Союзе, в лаборатории
А. Д. Сперанского, профессором Галкиным. Надо сказать, что
как факт он давно был констатирован клинически, но констати-
рован единично. Конечно, о нем думали, и кое-кто взял его
в толк, но единичный факт не очень побеждает мысль. Это
именно давний факт Штрюмпеля, у которого был пациент с по-
ражением массы органов чувств и у которого осталось только
два отверстия во внешний мир: один глаз и одно ухо. И вот.
когда он закрывал эти отверстия рукой, то он роковым образом
засыпал.
Теперь этот факт воспроизводится лабораторно, и состоит он
в следующем. У собак уничтожены три дистантных рецептора,
это именно — обоняние, слух и зрение, значит, перерезаны fila
olfactoria, перерезаны п. optici или сделана экстирпация глаз, и
разрушены обе улитки. После такой операции собака спит в сутки
237г часа. Только тогда, когда ее начинают нудить низшие функ-
ции — потребность еды, потребность опорожнить мочевой пузырь,
опорожнить кишечник и т. д., — тогда она только просыпается,
а среди дня ее чрезвычайно трудно растормошить. Ее мало по-
гладить, нужно ее непременно тормошить, и на ваших глазах
она медленно просыпается, потягивается, зевает и, наконец,
встает на собственные ноги. Вот какой факт, и это точный факт.
Он повторялся несколько раз и давал всегда совершенно то же
самое.
По характеру операции ясно, что тут ни о каком повреждении
нервной системы не идет речь. Если вы аккуратно сделаете эту

417

операцию, то собака переносит ее более или менее легко; то, что
собака на третий день после операции может есть, — лучшее
доказательство, до какой степени она потерю этих рецепторов
переносит легко.
Тут нужно обратить внимание на маленькую подробность.
Если вы разрушение этих рецепторов производите постепенно:
сперва один, через два-три месяца — другой, через три месяца —
третий, тогда сна не наступает. Конечно, собака становится не
такой подвижной, как зрячая, имеющая нормальный слух и т. д.,
потому что, раз она ничего не обоняет, ничего не видит, — зачем
ей двигаться? Конечно, она большею частью лежит, свернувшись
калачиком. Но у этой собаки достаточно притронуться к тому
рецептору, который остался целым, например погладить ее, и она
моментально встает, она начинает действовать.
Тогда же, когда вы сразу лишаете большие полушария массы
раздражений, тогда собака переходит в глубокий сон. После
этого несомненного факта, с которым нужно считаться, есте-
ственно возникает вопрос: как же понимать это явление? И нужно
тогда поднять вопрос, что существует два сорта сна: один сон
пассивный, в силу отпадения массы раздражений, обыкновенно
поступающих в большие полушария, и другой сон активный, как
я его представляю, в виде тормозного процесса, потому что тор-
мозной процесс, конечно, должен представляться активным про-
цессом, а не как состояние недеятельности.
Тут возникает принципиальный вопрос такого рода: не пере-
живает ли нервная система три различных состояния: состояние
раздражения, состояние торможения и потом какое-то индиф-
ферентное состояние, когда нет ни того, ни другого?
Но, беря весь биологический материал, можно очень сомне-
ваться в том, что существует какое-то нейтральное состояние.
Жизнь есть постоянная смена разрушения и восстановления, так
что нейтральное состояние было бы даже малопонятно. И в це-
лом мы можем сузить вопрос и сказать, что не есть ли этот пас-
сивный сон, отличающийся от обычного сна, который происхо-
дит при тех условиях, о которых я говорил раньше, также
результат активного торможения.

418

Я думаю, что можно представить соображения, из которых;
явствует, что и случаи сна собак, оперированных по Сперанскому
и Галкину, тоже могут быть сведены на торможение, что это есть
все же активное торможение, которому очень благоприятствуют
обстоятельства, потому что теперь торможению не приходится
сражаться с раздражительным процессом в большом объеме и
тренироваться, а поэтому раздражения, падающие на собаку,,
чрезвычайно облегчают сон. Почему? Потому что, когда собака
лежит, то ведь у нее постоянно раздражаются определенные
места кожи, с одной стороны, механически, а с другой стороны —
термически. Так что мыслимо, что этот пассивный сон есть
результат постоянного однообразного раздражения остающихся
рецепторов. А мы знаем, — это есть основное правило, — что
всякая клетка, если она находится под влиянием однообразных
и постоянных раздражений, непременно переходит в тормозное
состояние. Так что не исключается возможность понимания этого
сна как основанного на торможении, исходящем из остающихся
рецепторов, подвергающихся длительному однообразному раз-
дражению.
За это говорит отчасти также и следующий факт. Эти собаки,
если вы их перенесите в новую обстановку, на первых порах
как бы делаются бодрее, скорее пробуждаются, когда вы их
будите, и т. д., т. е. некоторое время остаются как будто более
подвижными.
Так что мыслимо, что и тут, благодаря понижению тонуса,
ослаблению раздражительного процесса, торможению, легче за-
нять сцену больших полушарий, что тут возникают слабые одно-
образные раздражения, которые вызывают тормозной процесс.
Тогда возникает дальше следующий вопрос: что же делается
с собаками, у которых удалены большие полушария? Они ведь
тоже спят. Этот случай для многих является серьезным возра-
жением против того, что я сказал раньше, т. е. что нормально
сон начинается с больших полушарий.
Это возражение я никак не могу назвать сколько-нибудь
сильным и физиологическим. Ясно, что раз сон есть разлитое
торможение, а торможение распространяется в нервной системе

419

до нижнего конца спинного мозга, ясно, пока есть центральная
система и нервное волокно, то должно быть и торможение. Если
больших полушарий нет, то почему в нижних отделах централь-
ной нервной системы не быть торможению, которое то сконцен-
трировано, то иррадиировано? Тем более, что у собак мы имеем
низшие инстанции для дисантных рецепторов — corpora geniculata
(один относится к уху, а другой — к глазу), и мы знаем, что
собака без больших полушарий реагирует на звуковые и зритель-
ные раздражители. Следовательно, условия остаются те же са-
мые, как при больших полушариях, следовательно, сон не исклю-
чается, он должен быть. Раз есть торможение, раз имеется
клетка, которая от раздражения должна утомляться, переходить
в тормозное состояние, тогда все основания для торможения
есть. И только раз нет Коры, сон теперь начинается не с коры,
а с подкорковых образований. Так что тут никакого противоре-
чия я не вижу, раз дело касается основных вещей — смены раз-
дражения и торможения, их концентрирования и иррадиирова-
ния. Ведь раз все это остается и в нижней части центральной
нервной системы, то почему не быть сну и там. Так что для меня
эти возражения физиологически не представляются сколько-
нибудь сильными и опровергающими то, что мы сказали относи-
тельно инициативы сна в норме в больших полушариях.
Затем дальше — факты более крупные. С одной стороны,
клинический факт — это энцефалитический сон, или сонливость,
а затем физиологический аппарат, выдвинутый швейцарским
физиологом Гессом, являющимся как бы соперником того пред-
ставления, которое я развил относительно сна от больших полу-
шарий.
Что касается до клинического сна, то клиницистам хорошо
известно клиническое представление о центре сна, основанное на
том, что после инфекционного заболевания мозга, так называе-
мого энцефалита, который сопровождается сонливостью, имеются
резкие изменения в hypothalamus. И тогда из этих фактов делается
простой вывод, что, стало быть, тут и есть центр сна.
Однако я позволю себе сказать: это слишком грубое рас-
суждение, что, с одной стороны, имеется сон, а с другой стороны»

420

имеется разрушение hypothalamus. Это — слишком скорое и по-
спешное заключение.
Я, во-первых, скажу следующее. Все знание о работе боль-
ших полушарий делает подозрительным и непонятным пред-
ставление о том, что hypothalamus есть настоящий пункт сна.
Мне трудно представить, чтобы, когда имеется инфекционный
процесс в головном мозгу, этот инфекционный процесс на
капельки не дал себя знать в самой реактивнейшей части голов-
ного мозга, в больших полушариях. Трудно представить, чтобы
токсины оставались только в подкорке и не диффундировали
в большие полушария. Я совершенно понимаю, конечно, что
у бактерий имеется излюбленность к известным химическим
средствам, а эти отделы должны как-нибудь химически тонко
различаться. Совершенно мыслимо, что это так; может быть,
процесс сосредоточивается в hypothalamus, будет концентриро-
ваться преимущественно там и дойдет до таких изменений нерв-
ных клеток, которые будут позже обнаружены в виде микроско-
пической картины. Но в больших полушариях, может быть, эти
изменения носят лишь функциональный характер и смогут обна-
ружиться в ослаблении раздражимости больших полушарий, но
могут не быть видимы в микроскоп. Мы можем предположить,
что патологоанатомические изменения идут от видимых явлений
до чисто функциональных и, наконец, до невидимых.
Я бы затруднился твердо сказать на том основании, что
я вижу в hypothalamus, — в больших полушариях никакого влия-
ния от этих инфекций нет. Я бы считал такое заключение по-
спешным.
Во-вторых, следующее. Я нисколько не спорю с тем фактом,
что при энцефалите имеется сон и что это привязано к hypotha-
lamus, сообразовано с hypothalamus. Однако я бы опять этот факт
третировал так же, как факт Сперанского и Галкина. Я бы ска-
зал следующее. Несомненно, hypothalamus — это есть широкая
дорога, у которой имеются свои центры, в которых скопляются
раздражения, идущие из внутреннего мира, т. е. от всех наших
органов. И его разрушение ведет к тому, что большие полушария
лишаются сообщения со всем внутренним миром, со всей дея-

421

тельностью органов, т. е. получается состояние, аналогичное
тому, когда разрушаются все три рецептора, т. е. когда полу-
шария лишаются раздражений, идущих в них из внешнего мира.
Эти раздражения, исходящие из внутренних органов, хотя мы
их не сознаем, однако, постоянно поддерживают высокий тонус
больших полушарий. Это доказывается, во-первых, собаками без
больших полушарий, спящими, о которых я вам говорил. Или
возьмите голубя, у которого вырезали большие полушария и ко-
торый остается все время без движения, сонным. Но как только
у него возникает потребность есть или потребность опорожнить
свои экскреторные органы, тогда он просыпается. Так что бес-
спорно: эти раздражения действуют на большие полушария и
приводят его в бодрое состояние.
С другой стороны, мы прекрасно знаем, что при некоторых
особых случаях мы чувствуем сердцебиение, всякое движение
кишек, и т. д.
И другой факт показывает, как внутренние раздражения спо-
собствуют бодрому состоянию, тонусу коры. Это — факт давно
известный. Недаром он был лабораторно подтвержден в Аме-
рике на живом человеке, на котором изучалась способность долго
не спать. Наблюдается следующий факт. Такой человек, который
с вами заинтересован в исследовании и тоже старается как можно
дольше не спать, хотя его клонит ко сну, крепится до тех пор,
пока он ходит или сидит. Но если он лег, т. е. ослабил свою
мускулатуру, то он засыпает.
Видите, до какой степени ясно, что наши внутренние раздра-
жения способствуют удержанию известного тонуса коры.
Я бы факт сна при энцефалите мог понимать так, что это
есть отрез от больших полушарий, в результате заболевания
hypothalamus, всех внутренних раздражений и, таким образом,
страшное понижение тонуса, как это наблюдается и в случаях
разрушения рецепторов внешнего мира.
Остался еще очень важный факт, который подкрепил рассу-
ждения клиницистов о центре сна. Это опыты Гесса, в которых он
получил при электрическом раздражении определенных пунктов
головного мозга сон. И опять я с этим фактом не буду спорить.

422

Я его совершенно признаю и думаю, что он будет воспроизведен
и другими, но я о нем должен сказать, как его понимать и какое
можно возражение выставить против того вывода, к которому
Гесс склонился.
Первое, на что надо обратить внимание, это то, что этот
факт не совсем в гармонии с клиническим фактом, потому что
места совсем не те, которые раздражал Гесс. Гесс обращает на
это внимание и говорит, что его опыты должны будут разочаро-
вать клиницистов, потому что анатомически эти пункты вызова
сна не совпадают.
Повреждения при энцефалите находятся в области третьего
желудочка, боковых его стенок и т. д. А Гесс раздражал самую
низшую часть головного мозга, значит почти приближался
к мозговому стволу.
А как же факт этот надо понимать? Нужно вам сказать, что
одно дело — явление на данном организме при нормальных усло-
виях, как в нашем случае, а другое дело — в случаях патологи-
ческих явлений, а тем более искусственных лабораторных явле-
ний, как, например, раздражения мозга. Это, конечно, совер-
шенно разные вещи. В то время как там можно дойти до про-
стоты, здесь — в норме — явления усложняются. И в данном
случае, когда Гесс при раздражении определенных пунктов мозга
получает определенное состояние собаки, он сам говорит, что это,
может быть, раздражение не только клеток воображаемого, фан-
тастического «сонного центра», а это, может быть, раздражение
волокон или центробежных, или центростремительных, причем
обращает внимание на то, что места, от которых он получил сон,
были очень ограниченные.
Тогда я законно ставлю вопрос: не будет ли это просто
рефлекторный сон с тех же самых больших полушарий? Ведь
мы же отлично знаем, до какой степени однообразное раздраже-
ние кожи и в лабораторных опытах на собаках, и в опытах на
человеке вызывает гипноз, производит сонное состояние. Что
мудреного, что могут быть такие раздражения нервных путей,
которые обусловливают сон?! Так что нет никаких доказательств
в этих опытах, что сон есть раздражение какого-нибудь центра.

423

Рядом с гипнотизацией при помощи пассов, которые, несомненно,
есть рефлекторное торможение, происходящее от однообразных
раздражений, вы можете производить гипноз словесным обра-
зом. Этот второй прием гипноза адресуется к большим полу-
шариям. Мы в лаборатории слабым электрическим раздражением
кожи получаем сон у собак, и сон такой настойчивый, что после
нескольких опытов то место, где были у собаки электроды,
делается условным возбудителем сна: достаточно к этому месту
прикоснуться, достаточно стричь волосы на этом месте, чтобы
собака моментально погружалась в сон. Вот что делают эти пери-
ферические раздражения!
Какое же у Гесса доказательство, тем более, что он говорит,
что этот сон получается при слабом электрическом токе да еще
особенном (он получает сон на фарадическом тоже, а не на по-
стоянном токе)? Следовательно, могло быть очень слабое раз-
дражение, отвечающее тому, что мы в лаборатории получаем
при слабом электрическом токе.
Так что я нахожу, что этот опыт Гесса, который чрезвы-
чайно убеждал и самого автора и, тем более, клиницистов, — все
это законно оспоримо и может быть сведено к тому, что я уже
говорил, причем ни о каком специальном центре сна речь не
идет. Я бы сказал, что такое грубое представление о какой-то
группе нервных клеток, которые производят сон, когда другая
группа производит бодрое состояние, это — физиологически про-
тиворечиво. Когда мы видим сон каждой клетки, почему говорить
о какой-то специальной группе клеток, которая производит сон?
Раз клетка есть — она производит тормозное состояние, а оно,
иррадиируя, переводит в недеятельное состояние и ближайшие
клетки, а когда оно распространяется еще больше, то оно обу-
словливает сон.
Вот мое мнение теперь полностью.
Прения
Вопрос: Чем объясняется отсутствие сонного состояния
у собак, у которых дистантные рецепторы удалены в разное
время?

424

Ответ: Как вам известно, отсутствие деятельности одного
рецептора ведет всегда к усиленной тренировке остальных. Вы
знаете, что, например, слепые люди чрезвычайно изощряют свое
осязание, а здесь это происходит в отношении восприятия внеш-
него мира через удаление обоняния, что навёрстывается ухом
или глазом. Так что понятно, что при последовательном удале-
нии рецепторов имеется тренировка, а при одномоментном —
такая тренировка исключается.
Надо вам сказать, что имеется указание на то, что с течением
времени, через год, собаки немного тренируются за счет остаю-
щихся рецепторов (а у них остается два рецептора: ротовой и
кожный) и в конце концов держат себя бодрее. Это по крайней
мере на последних наших собаках, после оперирования, выступает.
Вопрос: Как с точки зрения торможения объясняется сон
с богатством сновидений?
Ответ: Как я уже сказал, сон есть торможение, постепенно
распространяющееся все ниже и ниже. Поэтому понятно, что
наш самый высший отдел, отдел словесной деятельности больших
полушарий (я называю его второй сигнальной системой действи-
тельности), когда начинается сон и утомление, затормаживается
первым, так как мы постоянно оперируем словами.
Можно прибавить, — я все сокращал, а теперь могу приба-
вить, — что этот тормозной процесс имеет своих раздражите-
лей, как внешних, так и внутренних.
К внутренним раздражителям торможения принадлежит гумо-
ральный элемент, следовательно какие-нибудь продукты работы
клетки, которые вызывают это торможение. А с другой стороны,
что касается до внешних раздражений, то это есть однообразные
слабые раздражения, как я вам уже сказал. Понятно, что мы
с вами в течение дня работали самым высшим отделом, словес-
ным отделом нашей высшей корковой деятельности. Утомление
вызывает торможение, и этот отдел приходит в недеятельное со-
стояние. Но дальше за этим словесным отделом больших полу-
шарий следует отдел, общий с животными, — то, что я называю
первой сигнальной системой, т. е. восприятие впечатлений от всех
падающих на нас раздражений.

425

Совершенно понятно, что, когда мы бодры, тогда словесный
отдел тормозит первую сигнальную систему, и поэтому мы
в бодром состоянии (кроме художников, особенно устроенных
людей), когда говорим, никогда предметы, которые словами на-
зываем, не представляем. Я закрыл глаза и думаю о человеке»
который сидит передо мною, но я его мысленно не вижу. По-
чему? Потому что возбуждение верхнего отдела тормозит ниж-
ний отдел. Вот почему, когда начинается сон, и он охватывает
только верхний отдел полушарий, тогда находящийся за ним
отдел, относящийся непосредственно к впечатлениям, чувствует
себя гораздо сильнее и представляется в виде отдельных снови-
дений. Когда нет этого давления сверху вниз, получается некото-
рая свобода. И даже тут нужно прибавить новый факт, с кото-
рым мы знакомы в физиологии, это — положительную индукцию.
Когда у вас один пункт приходит в тормозное состояние, то дру-
гой приходит в обратное — возбужденное состояние. Если это
допустить, т. е. предположить положительную индукцию, то она
делает факт сновидений наиболее ярким.
Вопрос: Судя по вашему докладу, можно заключить, что
не имеется центра сна. Чем же объяснить, что для такой важной
функции, как сон, не имеется центра, между тем как для других»
даже менее важных функций обмена, имеются центры: сахарный,
водяной и т. д.?
Ответ: Очень просто. Торможение и сон существуют для*
каждой клетки. Для чего же ему еще специальная группа?
Вопрос: Как же в этом свете рассматривать вопрос утомле-
ния?
Ответ: Я сказал, что утомление есть один из автоматиче-
ских внутренних возбудителей тормозного процесса.
Вопрос: Каким образом среди сна наступают припадки?
Ответ: Тут ничего особенного нет, потому что мы знаем»
какими ресурсами обладает наша нервная система, те же боль-
шие полушария. Существует такой факт: торможение захватило
полушария, наступил сон, но тем не менее могут оставаться от-
дельные бодрые пункты, которые я называю дежурными, или
сторожевыми пунктами, которые обнаруживаются, например*

426

у мельника во время глубокого сна: если мельница прекращает
работу, то он просыпается. Или возьмите мать. Громкие звуки
ее не будят, а малейшие шорохи ребенка будят. Раз там условия
возникают для раздражения какого-то пункта, то это не мешает
ему проделывать это дело и обусловить процесс.
Вопрос: Как можно представить себе возможность произ-
ведения всех тех сложных реакций, которые проделывает гипно-
тизируемый, если считать, что в это время вся нервная система
заторможена, кроме одного пункта с гипнотизером?
Ответ: Я говорил, что гипноз это есть тот же сон, только
постепенно из основного пункта распространяющийся.
Я вам представляю следующий факт, он у нас наблюдался
в лаборатории. Вы имеете собаку, у которой были издавна уни-
чтожены три рецептора и которая постоянно спит. Тем не менее
вы ее можете растормошить при помощи остающихся кожных
рецепторов, привести в лабораторию, поставить ее в станок и
делать с ней опыты. И тогда происходит следующий, чрезвы-
чайно интересный факт, который аналогичен гипнотическому со-
стоянию. Именно — вы можете у такой собаки образовать только
один рефлекс; сразу двух, трех, четырех, как у нормальных, вы
не можете сделать. И объясняется это тем, что тонус коры, т. е
процесс возбуждения, которым располагает вся кора, такой сла-
бый, что раз он концентрируется на одном раздражителе, то на
другом месте ничего не остается, и поэтому все другие раздра-
жители никакого действия не производят.
Так же я понимаю гипноз и раппорт. Большие полушария
захвачены торможением не на всем протяжении, в них могут
образоваться и возбужденные пункты. Из такого возбужденного
пункта вы действуете на себя и внушаете. И загипнотизирован-
ный потом роковым образом исполняет ваше приказание, потому
что, когда вы даете приказ, то у вас все чрезвычайно ограничено.
Следовательно, все влияние остальных частей полушарий на то,
что вы даете в ваших словах, в ваших раздражениях, совершенно
отрывается от всех остальных. И когда человек приходит в бод-
рое состояние после этого внушения, он ничего не может сде-
лать с этим изолированным раздражением, потому что оно разъ-

427

единено со всеми остальными. Следовательно, при гипнозе речь
идет не о полном сне, а о парциальном сне. Этим и отличается
гипнотический сон от естественного. Естественный сон — это есть
общее торможение больших полушарий, однако с тем исключе-
нием, о котором я говорил, с дежурными, сторожевыми пунк-
тами, а гипноз — это есть парциальное торможение, которое за-
нимает только определенное место, а много их остается в бодром
состоянии.
Вопрос: Чем объяснить правильное чередование сна и
бодрствования во времени?
Ответ: Ясное дело, что наша дневная работа представляет
сумму раздражений, которые обусловливают известную сумму
истощения, и тогда эта сумма истощения, дошедшая до конца, и
вызывает автоматически, внутренним гуморальным путем, тор-
мозное состояние, сопровождаемое сном.

428

НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПО УСЛОВНЫМ РЕФЛЕКСАМ 1
Я имею удовольствие и честь предложить вниманию предста-
вителей американской науки результаты моих исследований.
В течение последних двадцати лет я изучал высшую нервную
деятельность — функции больших полушарий головного мозга со-
баки. Эти функции я изучаю только с точки зрения физиологии,
на строго физиологических основах. Я никогда не пользуюсь
никакими психологическими концепциями или терминами.
Основу нервной деятельности составляют так называемые
рефлексы, или инстинкты. Инстинкты — это также рефлексы, но
более сложные. Инстинкты, т. е. врожденные ассоциации с опре-
деленными раздражителями, соответствуют основным деятельно-
стям организма. На этом базисе строится высшая нервная дея-
тельность.
Если действие какого-либо индифферентного агента совпадает
во времени с действием инстинкта и это действие агента повто-
ряется много раз, то этот агент, бывший ранее индифферентным,
начинает вызывать появление инстинкта.
Вот пример.
Пища вызывает соответственную реакцию, так называемую
пищевую, состоящую из движений животного и секреции. Если
какой-либо индифферентный агент, раньше не имевший ничего
общего с кормлением, много раз повторно применять во время
1 New researches on conditioned reflexes. Science, vol. LVIII, № 1506,
1923, p. 359—361. — Ред.

429

кормления животного, то через некоторое время он начинает
самостоятельно вызывать пищевую реакцию. Если, например,
музыкальный звук с определенной частотой колебаний в секунду
сопровождать кормлением собаки, то через некоторое время один
этот звук будет вызывать ту же пищевую реакцию, что и сама
пища.
Такие раздражители могут быть образованы из любого
агента внешнего мира и в сочетании с любым другим инстинк-
том, например инстинктом самозащиты, половым инстинктом
и т. д., обладающими как индивидуальными, так и социальными
рефлексами. Таким образом, кроме врожденных рефлексов, или
инстинктов, имеются также и рефлексы, приобретенные во время
жизни индивидуума. Первые, или врожденные, рефлексы мы
называем безусловными, а вторые, или приобретенные, ре-
флексы — условными.
Ясно, что условные рефлексы играют очень важную роль
в нашем поведении, так как все они приобретаются во время
жизни индивидуума и составляют его воспитание и развитие.
Эти условные раздражители служат сигналами так же, как и
безусловные раздражители; и, как всякие другие сигналы, могут
сигнализировать неправильно. В таком случае они должны быть
исправлены.
Например, в упомянутых опытах звук, вызванный одной тыся-
чей колебаний в секунду, был сделан условным раздражителем.
Если звук повторяется без одновременного кормления
собаки, то он на некоторое время теряет свое стимулирующее
действие. Но это не разрушает условного рефлекса. Возбуждаю-
щее действие может снова возвращаться. Приведем другой при-
мер. Если условный раздражитель комбинируется с другим
агентом — любым другим агентом, — не сочетаясь в то же время
с кормлением, то в такой комбинации условный рефлекс теряет
свое стимулирующее действие.
В обоих случаях мы имеем дело с торможением. Процесс тор-
можения всегда сопровождает деятельность высших нервных
центров. Процесс торможения существует и для иной цели. Он
помогает дифференцировать различные раздражения, исходящие

430

из внешнего мира. Допустим, например, что мы образовали из
звука, вызванного одной тысячей колебаний в секунду, условный
раздражитель для пищевой реакции, означающий, что этот звук
всегда вызывает обычную пищевую реакцию, или секрецию
слюны. После того как образовалась эта секреторная реакция на
данный звук, все звуки соседних частот, скажем 960 или
1100 колебаний, также будут вызывать такой же эффект, т. е.
все звуки приблизительно одинаковой частоты действуют как
возбудители пищевой реакции. Возможно, однако, достигнуть
высокой степени дифференциации. Если мы всегда будем произ-
водить одновременно с кормлением собаки только звуки, вызы-
ваемые одной тысячей колебаний, тщательно исключая все дру-
гие звуки, то через некоторое время остальные звуки потеряют
свое возбуждающее пищевую реакцию действие, и только звук,,
вызванный одной тысячей колебаний в секунду, будет действо-
вать в качестве раздражителя пищевой реакции. Таким образом
предел способности собаки или любого другого животного к диф-
ференцированию может быть очень легко установлен. Было
показано, что собака очень легко дифференцирует 110 ударов
метронома в минуту от 100 ударов в минуту, иногда после пере-
рыва в 1—3 дня между опытами.
Таким образом из условных рефлексов и анализаторной
функции составляется вся деятельность нервной системы. Инте-
ресно подчеркнуть, что мы недавно доказали, что процесс тор-
можения, являющийся существенной частью нервной деятель-
ности животного, представляет собой тот же процесс, что и сон.
Это можно сформулировать следующим образом: дифференци-
ровочное торможение есть сон, разделенный на мелкие части,
а сон есть разлитое непрерывное торможение. С этой точки зре-
ния между нормальным бодрым состоянием и состоянием сна
нет глубокой принципиальной разницы.
Вот несколько доказательств тому.
Все виды торможения могут перейти в сон, если только не
будут приняты специальные меры предосторожности. При
частичном сне или дифференцировочном торможении этим спе-
циальным обстоятельством, мешающим торможению превра-

431

тяться в сон, является наличие очагов возбуждения в больших
полушариях головного мозга. В борьбе раздражительного про-
цесса с торможением последнее оказывается ограниченным в про-
странстве. В некоторых опытах мы могли видеть, как медленно
процесс торможения распространяется по большим полушариям
мозга. Скорость распространения торможения измеряется не
только секундами, а иногда даже и минутами. Процесс ирра-
диации возбуждения совершается гораздо быстрее.
С этой точки зрения могут быть поняты некоторые явления
гипноза. Гипноз — это очень медленно распространяющийся про-
цесс торможения. Чтобы показать это, можно привести следую-
щий опыт на собаке. Если вызвать торможение одним из упо-
мянутых в наших опытах способом и не противодействовать
•тому торможению путем иррадиации возбудительного процесса,
то через некоторое время процесс торможения перейдет в сон.
И это распространение сонного торможения может остановиться
в определенной стадии или фазе, представляющей особый инте-
рес. В этих опытах при применении условного пищевого раздра-
жителя собака отвечает на него секрецией слюны, но когда пред-
лагают ей корм, то она не берет его. Пищевая реакция, слюнная
реакция показывает, с одной стороны, что какая-то часть больших
полушарий мозга деятельна; с другой стороны, тот факт, что-со-
бака не берет корм, показывает, что двигательная часть полуша-
рий заторможена. Мы имеем полную аналогию с известной ста-
дией гипноза. В определенном состоянии или фазе гипноза загип-
нотизированный человек отлично понимает то, что ему говорят,
и даже помнит об этом впоследствии, но неспособен производить
никаких движений. Это совершенно аналогично предшествую-
щему случаю, в последнем примере заторможена одна только
двигательная область мозговых полушарий.
Эти опыты иллюстрируют не только деятельное состояние
больших полушарий головного мозга, но также и сонное их
состояние.
Самые последние (еще не законченные) опыты показывают,
что условные рефлексы (т. е. высшая нервная деятельность)
наследуемы. В настоящее время закончены некоторые опыты на

432

белых мышах. У них вырабатывались условные рефлексы на
электрический звонок. Животные должны были по звонку бе-
жать к месту кормления. Получены следующие результаты.
Первому поколению белых мышей потребовалось 300 уроков.
Пришлось 300 раз комбинировать кормление мышей со звонком,
для того чтобы приучить их на звонок бежать к месту кормле-
ния. Второму поколению для получения того же результата
потребовалось только 100 уроков. Третье поколение научилось
этому после 30 уроков. Четвертому поколению потребовалось
только 10 уроков. Последнее поколение, которое я видел перед
отъездом из Петрограда, выучило этот урок после 5 повторений.
Шестое поколение будет подвергнуто испытанию по моем возвра-
щении. Я считаю очень вероятным, что через некоторое время
новое поколение мышей побежит по звонку к месту кормления
без предшествующих уроков.
Хорошо известно, что цыплята, только что вылупившиеся из
яйца, тотчас начинают клевать любые темные пятна на полу,
стараясь найти зерна и показывая этим, что у них имеется вро-
жденный пищевой рефлекс с глаза. Почему нам не создать ту же
реакцию, но не с глаза, а с уха, как это показано в случае
с белыми мышами?
Опыты, производимые в этом направлении со звуком, очень
успешны. Мы получили в весьма короткое время очень много
результатов. Сходные опыты, с аналогичными результатами,
производились на человеке. Мы не ожидаем дальнейших трудно-
стей, и в то же время этот вопрос имеет очень важное значение.
Я твердо убежден в том, что лучший путь к познанию меха-
низма и законов нашего субъективного мира есть изучение
чистой физиологии больших полушарий головного мозга.
Таким образом, стараясь определить роль физиологии
в жизни человека, мы часто неожиданно открываем широкие
перспективы.
Все законы воспитания и развития должны быть основаны
на физиологии.
В этой моей лекции я старался подтвердить этот взгляд
кратким описанием некоторых из моих опытов.

433

РЕДАКТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ
Наиболее существенные расхождения текстов V и VI изданий
«Двадцатилетнего опыта» (главы I—L)
V издание (1932 г.)
VI издание (1938 г.)
/// том «Полного
собрания сочи-
нении^
упущение
32
1 св.
упрощение
34
7 св.
VI
37
3 св.
Короче, мы могли
делать сколько
угодно и каких
угодно условных
рефлексов на
слюнную железу
103
11 сн.
Короче, мы
могли
117
9 сн.
V
119
14—12
сн.
объективный
110
17 св.
субъективный
125
1 сн.
VI
127
6 сн.
материалов
194
3 св.
механизмов
221
3 сн.
VI
222
18 св.
промежуток
(10—15 секунд)
236
10 св.
промежуток
(10—15 минут)
272
18 св.
V
270
9—10
св.
особого содер-
жания
276
9 св.
особого раз-
дражения
320
6 сн.
V
317
7 сн.
что физически
292
7 св.
что фактически
339
7 сн.
V
336
18 св.
все неблаго-
приятнее
318
20 сн.
все благо-
приятнее
372
17 св.
V
369
8 св.

434

V издание (1932 г.)
VI издание (1938 г.)
/// том «Полного
собрания сочи-
нений^
нервную возбуди-
мость
365
8 св.
нервную дея-
тельность
425
5 сн.
V
40
9 сн.
Лекция Croon'а,
прочитанная
10 мая 1928 г. пе-
ред Лондонским
королевским об-
ществом. Для чте-
ния этой лекции
на премию, учреж-
денную Croon'ом,
ежегодно пригла-
шаются специали-
сты разных отде-
лов естествозна-
ния всего света
403
Сно-
ска
Лекция
Croon'а, про-
читанная
10 мая 1928 г.
перед Лондон-
ским королев-
ским обще-
ством
471
Сно-
ска
V
89
Сно-
ска
комбинированные
бесчисленные
внешние агенты
420
1 сн.|
комбинирован-
ные внешние
агенты
491
8 св.
108
117
5 св.
при помощи тор-
можения
429
1 сн.
при помощи
раздражения
500
5 сн.
V
V
17 сн.
Абзац целиком
отсутствует
Но, конечно,
можно прини-
мать (и для
этого у нас
есть веские ос-
нования), что
условная связь
со слюноотде-
лением проис-
ходит также в
коре, через
корковое пред-
ставительство
слюнных же-
526
1 св.1
VI
142-
143
3-1
сн. и
1—4
св.

435

Ill том «Полного
V издание (1932
•J
1/7 издание (1938 г.)
собрания
сочи-
нении»
Абзац целиком
ЛЕЗ, И ТОГДА
526
1 св.
VI
142—
3—1
отсутствует
ВСЕ СЛУЧАИ
РАЗЪЕДИНЕНИЯ
• СЕКРЕТОРНОЙ И
ДВИГАТЕЛЬНОЙ
РЕАКЦИЙ СВЕДУТ-
I СЯ НА РАЗНО-
ОБРАЗНЫЕ ЛОКА-
ЛИЗАЦИИ ТОРМО-
ЖЕНИЯ ПРИ НА-
; СТУПЛЕНИИ И
I РАСПРОСТРАНЕ-
НИИ ГИПНОТИЧЕ-
СКОГО СОСТОЯ-
НИЯ
143
СН. И
1—4
СВ
А ЗАТЕМ СРАЗУ ЭТОТ
462
12 CH.
А ЗАТЕМ СРАЗУ
541
18 СВ.
V
158
13—16
ИНТЕРВАЛ ДЕЛАЕТСЯ
ЭТОТ ИНТЕРВАЛ
св.
БОЛЬШИМ — В НЕ-
ДЕЛАЕТСЯ БОЛЬ-
СКОЛЬКО МИНУТ, ТО
ШИМ — В НЕ-
УСЛОВНЫЙ ЭФФЕКТ,
СКОЛЬКО МИНУТ,
РАНЕЕ БЫСТРО НА-
ТО БЫСТРО СО-
СТУПАВШИЙ, ПОСТЕ-
ВЕРШЕННО ИСЧЕ-
ПЕННО И БЫСТРО
ЗАЕТ
СОВЕРШЕННО ИСЧЕ-
ЗАЕТ

436

СОДЕРЖАНИЕ

Главы XXXVI—XXXVIII (1923 г.)
Добавление ко второму изданию (1924 г.)

XXXVI. Характеристика корковой массы больших полушарий с точки зрения изменений возбудимости ее отдельных пунктов 9

XXXVII. Один из очередных вопросов физиологии больших полушарий 18

XXXVIII. Новейшие успехи объективного изучения высшей нервной деятельности животных 21

Глава XXXIX (1925 г.)
Добавление к третьему изданию (1925 г.)

XXXIX. Отношения между раздражением и торможением, размежевание между раздражением и торможением и экспериментальные неврозы у собак 35

Главы XL—XLII (1925—1926 гг.)
Добавление к четвертому изданию (1928 г.)

XL. Здоровое и больное состояние больших полушарий 51

XLI. Тормозной тип нервной системы собак 63

XLII. Влияние перерыва в работе над собаками с условными рефлексами 71

437

Главы XLIII—LI (1927—1932 гг.)
Добавление к пятому изданию (1932 г.)

XLIII. Физиологическое учение о типах нервной системы, темпераментах тож 77

XLIV. Некоторые проблемы в физиологии больших полушарий 89

XLV. Краткий очерк высшей нервной деятельности 106

XLVI. Пробная экскурсия физиолога в область психиатрии 126

XLVII. К физиологии гипнотического состояния собаки. (Совместно с д-ром М. К. Петровой) 133

XLVIII. О неврозах человека и животного 147

XLIX. О возможности слития субъективного с объективным 151

L. Ответ физиолога психологам 153

LI. Экспериментальные неврозы 189

Главы LII—LXIII (1932—1936 гг.)
Добавление к шестому изданию (1938 г.)

LII. Проба физиологического понимания симптомологии истерии 195

LIII. Физиология высшей нервной деятельности 219

LIV. Пример экспериментально произведенного невроза и его излечение на слабом типе нервной системы 235

LV. Динамическая стереотипия высшего отдела головного мозга 240

LVI. Чувства овладения (les sentiments d'emprise) и ультрапарадоксальная фаза. (Открытое письмо проф. Пьеру Жанэ) 245

LVII. Проба физиологического понимания навязчивого невроза и паранои 251

LVIII. Общие типы высшей нервной деятельности животных и человека 267

LIX. Экспериментальная патология высшей нервной деятельности 294

LX. Физиологический механизм так называемых произвольных движений 315

LXI. Условный рефлекс 320

LXII. Типы высшей нервной деятельности в связи с неврозами и психозами и физиологический механизм невротических и психотических симптомов 344

LXIII. Об учреждении новой кафедры при Институте усовершенствования врачей в Ленинграде 350

Список печатных трудов сотрудников автора 353

438

Статьи, не вошедшие в «Двадцатилетний опыт»

Физиология и патология высшей нервной деятельности 383

Проблема сна 409

Новые исследования по условным рефлексам 428

Редакторские примечания 433

439

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Академии Наук СССР

Редактор тома Э. Ш. АЙРАПЕТЬЯНЦ
*

Редактор Издательства А. П. Белкина
Технический редактор А. В. Смирнова
Корректор О. Г. Крючевская
Художник М. И. Разулевич
*

РИСО АН СССР № 4738.
Подписано к печати 4 V 1951 г. М-22008.
Бумага 60×92/16. Бум. л. 133/4.
Печ. л. 2771/2 + 5 вкл. Уч.-изд. Л. 221/4.
Тираж 20000. Зак. № 1738.
Цена в переплете 25 руб.

1-я тип. Издательства АН СССР.
Ленинград, В. О., 9 линия, д. 12.