Павлов И. П. Полное собрание сочинений: Т. 3, кн. 1. — 1951

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
В конце книги прибавлены три новых изложения наших работ
за последнее время и исправлен и дополнен список работ моих
сотрудников. Предмет исследования все ширится, и вместе не-
укоснительно растет научный жизненный интерес получаемых
результатов.
Июнь 1924 г.
Проф. Ив, Павлов

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
В этом третьем издании прибавлена моя новая статья, в кото-
рой сделана попытка систематизировать многочисленные факты,
отчасти найденные нами уже давно, частью только что получен-
ные. Это касается центрального пункта в работе больших полу-
шарий — отношений между раздражительным и тормозным
процессами. Баланс между этими процессами и колебания его
в пределах нормы и за норму и определяют все наше поведе-
ние — здоровое и больное.
Академик Иван Павлов
Январь 1925 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЧЕТВЕРТОМУ ИЗДАНИЮ
К этому четвертому изданию прибавлено еще три новых
изложения относительно нашего предмета. В этих изложениях,,
рядом с передачей некоторого нового фактического материала*
повторяется многое и старое. И это неизбежно, так как при раз-
ных сообщениях (в особенности перед новой аудиторией) на
нашу тему, ввиду все еще новизны ее, часто приходится опять
начинать с основных фактов и понятий.
Кроме того, в этом издании еще раз дополнен список работ
моих сотрудников.
Академик Иван Павлов
Июль 1927 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЯТОМУ ИЗДАНИЮ
Естественным ходом времени «Двадцатилетний опыт» теперь
превратился в тридцатилетний и из опыта, пробы развился
в обширное учение об условных рефлексах, стал новым важней-
шим отделом физиологии — физиологией высшей нервной дея-
тельности.
Вначале это действительно была проба: можно ли или нет
все сложное поведение такого высшего животного, как доистори-
ческий спутник и друг человека — собака, изучать строго объек-
тивно, как мы изучали пищеварение, кровообращение и т. д.
в физиологии? Теперь это неоспоримый факт, теперь это в выс-
(шей степени целесообразный, могучий метод. Этим методом
беспрерывно накопляется огромный материал, который, помимо
чисто физиологического анализа, сейчас захватывает глубоко
{ вопросы невропатологии и даже психиатрии, а также идет на бли-
жайшее соприкосновение с психологией, гигиеной ума и педа-
гогией.
Предлагаемая книга является живой историей этой огромной
области человеческого знания в одном, смеем это сказать, из
деятельных пунктов ее разработки. Как во всякой истории, тут
было и есть много ошибок, неточных наблюдений, непра-
вильно поставленных опытов, недостаточно обоснованных выво-
дов; но зато и много поучительных случаев, как многое из этого
было избегнуто и поправлено, а в целом происходило непреры-
вающееся накопление научной истины.
Как бы хотелось самому, при милости судьбы, продолжать
и еще эту интересную историю!

В настоящем издании история доведена почти до сегодня-
шнего дня наших исследований. В него введено значительное
число новых моих сообщений, а также и несколько из давних, но
пропущенных в прежних изданиях. Весь текст был вновь тща-
тельно проверен, и устранены вкравшиеся при печатании предше-
ствующих изданий погрешности и искажения. К списку работ
моих сотрудников прибавлены все после предыдущего издания
этой книги появившиеся в печати работы.
Особенной полнотой и тщательностью этого издания сравни-
тельно с прежними я одолжен сыну моему Вс. И. Павлову.
Май 1931 г.
Академик Иван Павлов

ПРЕДИСЛОВИЕ К ШЕСТОМУ ИЗДАНИЮ
Так как эта книга есть эпизодическая (в виде отдельных
статей, докладов, лекций и речей) история новой, особой главы
физиологии высшего отдела головного мозга и так как случился
очень большой промежуток времени между предшествующим и
настоящим изданиями ее, то на этот раз она пополняется осо-
бенно изобильно. Вводится целых двенадцать новых последо-
вательных сообщений об ее предмете. Из этих дополнений отчет-
ливо явствует, как чрезвычайно расширяется горизонт исследо-
вания во всех тех направлениях, о которых упоминалось в пре-
дисловии к пятому изданию. Физиология, патология с терапией
высшего отдела центральной нервной системы и психология с ее
практическими применениями действительно начинают объеди-
няться, сливаться, представляя собой одно и то же поле научной
разработки, и, судя по результатам, к их вящей взаимной пользе.
Отсюда и специальный интерес этого издания.
Ленинград,
январь 1936 г.
Академик Иван Павлов

АКАДЕМИК И. П. ПАВЛОВ
ДВАДЦАТИ-
ЛЕТНИЙ ОПЫТ
ОБЪЕКТИВНОГО
ИЗУЧЕНИЯ ВЫС-
ШЕЙ НЕРВНОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ЖИВОТНЫХ
1923
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА-ПЕТРОГРАД

ВВЕДЕНИЕ
Двадцать лет с небольшим тому назад я приступил к этому
опыту совершенно самостоятельно, перейдя к нему от моих преж-
них физиологических работ, приступил под влиянием одного
сильного лабораторного впечатления. Работая перед этим в про-
должение нескольких лет над пищеварительными железами,
исследуя тщательно и подробно условия их деятельности, я есте-
ственно не мог оставить без внимания и так называемое до тех
пор психическое возбуждение слюнных желез, когда у голодных
животных и у человека при виде еды, разговоре о ней и даже при
мысли о ней начинает течь слюна. И это тем более, что я сам
точно установил также и психическое возбуждение желудочных
желез. Я стал разрабатывать вопрос об этом возбуждении слюн-
ных желез с моими сотрудниками, д-рами С. Г. Вульфсоном и
А. Т. Снарским. В то время как Вульфсон собрал новый, при-
давший большую важность предмету материал относительно
подробностей психического возбуждения слюнных желез, Снар-
ский предпринял анализ внутреннего механизма этого возбужде-
ния, стоя на субъективной точке зрения, т. е. считаясь с вообра-
жаемым, по аналогии с нами самими, внутренним миром собак
(опыты наши делались на них), с их мыслями, чувствами и жела-
ниями. При этом-то и произошел небывалый в лаборатории слу-
чай. Мы резко разошлись друг с другом в толковании этого мира
и не могли никакими дальнейшими пробами согласиться на ка-
ком-либо общем заключении, вопреки постоянной практике лабо-
ратории, когда новые опыты, предпринятые по обоюдному согла-
сию, обыкновенно решали всякие разногласия и споры.

Д-р Снарский остался при субъективном истолковании
явлений, я же, пораженный фантастичностью и научной бесплод-
ностью такого отношения к поставленной задаче, стал искать
другого выхода из трудного положения. После настойчивого
обдумывания предмета, после нелегкой умственной борьбы я
решил, наконец, и перед так называемым психическим возбужде-
нием остаться в роли чистого физиолога, т. е. объективного внеш-
него наблюдателя и экспериментатора, имеющего дело исключи-
тельно с внешними явлениями и их отношениями. К осуществле-
нию этого решения я и приступил с новым сотрудником, д-ром
И. Ф. Толочиновым, что продолжилось затем в двадцати-
летнюю работу, при участии многих десятков моих дорогих
сотрудников.
Когда я начинал наши исследования с Толочиновым, я знал
только о том, что при распространении физиологического иссле-
дования (в форме сравнительной физиологии) на весь животный
мир, помимо излюбленных до тех пор наших лабораторных
объектов (собаки, кошки, кролика и лягушки), волей-неволей
пришлось оставить субъективную точку зрения и пробовать
ввести объективные приемы исследования и терминологию (уче-
ние о тропизмах в животном мире Ж. Леба и проект объектив-
ной терминологии Бера, Бэтэ и Икскюля). В самом деле,
трудно же, неестественно было бы думать и говорить о мыслях
и желаниях какой-нибудь амебы или инфузории. Но думаю, что
в нашем случае, при изучении собаки, ближайшего и вернейшего
спутника человека еще с доисторических времен, главным толч-
ком к моему решению, хотя и не сознаваемому тогда, было дав-
нее, еще в юношеские годы испытанное влияние талантливой бро-
шюры Ивана Михайловича Сеченова, отца русской физиологии,
под заглавием «Рефлексы головного мозга» (1863). Ведь влияние
сильной своей новизной и верностью действительности мысли,
особенно в молодые годы, так глубоко, прочно и, нужно приба-
вить еще, часто так скрытно. В этой брошюре была сделана —
и внешне блестяще — поистине для того времени чрезвычайная
попытка (конечно теоретическая, в виде физиологической схемы)
представить себе наш субъективный мир чисто физиологически.

Иван Михайлович в это время сделал важное физиологиче-
ское открытие (о центральном задерживании), которое произвело
сильное впечатление в среде европейских физиологов и было пер-
вым вкладом русского ума в важную отрасль естествознания,
только что перед этим сильно двинутую вперед успехами немцев
и французов. Напряжение и радость при открытии, вместе, может
быть, с каким-либо другим личным аффектом, и обусловили этот,
едва ли преувеличенно сказать, гениальный взмах сеченовской
мысли. Интересно, что потом Иван Михайлович более не возвра-
щался к этой теме в ее первоначальной решительной форме.
Только спустя несколько годов после начала наших работ по
новому методу я узнал, что в этом же направлении эксперимен-
тируют на животных в Америке — и не физиологи, а психологи.
Затем я познакомился более полно с американскими работами и
должен признать, что честь первого по времени выступления на
новый путь должна быть предоставлена Торндайку,1 который на
два-три года предупредил наши опыты и книга которого должна
быть признана классической как по смелому взгляду на всю
предстоящую грандиозную задачу, так и по точности полученных
результатов. Со времени Торндайка американская работа о нашем
предмете все разрастается, и именно по-американски, во всех смыс-
лах: в отношении участвующих работников (Йорке, Паркер, Уотсон
и др.), средств исследования, лабораторий и печатных органов.
Интересно, что американцы, судя по книге Торндайка, вышли
на новый путь исследования иначе, чем я с моими сотрудниками.
На основании одной цитаты, приведенной у Торндайка, можно
догадываться, что деловой американский ум, обращаясь к прак-
тике жизни, нашел, что важнее точно знать внешнее поведение
человека, чем гадать об его внутреннем состоянии, со всеми его
комбинациями и колебаниями. С этим выводом относительно
человека американские психологи и перешли к их лабораторным
опытам над животными. Это и до сих пор дает себя знать
в характере производимых исследований: и методы и решаемые
1 Edward L. Thorndike. Animal Intelligence: An experimental study
of the associative processes in animals. 1898.

вопросы как бы берутся с примера человека. Я и мои сотрудники
держимся несколько иначе. Как началась наша работа со стороны
физиологии, так она и продолжается неукоснительно в том же
направлении. Как методы и обстановка нашего экспериментиро-
вания, так и проектирование частных задач, обработка материала
и, наконец, систематизация его — все остается в области фактов,
понятий и терминологии физиологии нервной системы. Конечно,
этот подход к предмету с разных сторон только расширяет сферу
исследуемых явлений. К великому моему сожалению, я совер-
шенно не знаю о том, что было сделано по нашему предмету
в Америке за последние пять-шесть лет, так как здесь соответ-
ствующей литературы получить до сих пор не мог, а моя прошло-
годняя просьба о разрешении поездки в Америку с этой спе-
циальной целью не была уважена.
В Европе к нашим работам, спустя несколько лет после их
начала, примкнули В. М. Бехтерев с его учениками у нас и Кали-
шер в Германии.1 Первый в своих опытах вместо употребляемых
нами прирожденных рефлексов как основ для высшей нервной
деятельности, именно пищевого и оборонительного против кис-
лоты, и притом в виде их секреторного компонента, пользовался
оборонительным рефлексом против разрушительного (болевого)
раздражения кожи, естественно в виде двигательной реакции,
а второй применял тот же пищевой рефлекс, что мы, но следил
только за двигательной реакцией. Бехтерев новые рефлексы, над-
страивающиеся над прирожденными, вместо нашего прилагатель-
ного «условные» обозначил словом «сочетательные», а Калишер
весь метод назвал «методом дрессировки». В настоящее время,
судя по тому, что я в течение пяти недель, проведенных этой
весной в Гельсингфорсе, успел заметить при просмотре физиоло-
гической литературы, объективное изучение поведения животных
начинает привлекать к себе внимание во многих европейских
физиологических лабораториях: венской, амстердамских и др.
1 Претензия того и другого на какой-то приоритет в этом роде иссле-
дования для всех, сколько-нибудь знакомых с предметом, конечно, совер-
шенно эфемерна.

Скажу о себе еще следующее. В начале нашей работы долгое
время давала себя знать власть над нами привычки к психологи-
ческому истолкованию нашего предмета. Как только объективное
исследование наталкивалось на препятствие, несколько останавли-
валось перед сложностью изучаемых явлений, — невольно подни-
мались сомнения в правильности избранного образа действия.
Но постепенно, вместе с движением работы вперед, они появля-
лись все реже — и теперь я глубоко, бесповоротно и неискоре-
нимо убежден, что здесь главнейшим образом, на этом пути
окончательное торжество человеческого ума над последней и вер-
ховной задачей его — познать механизмы и законы человеческой
натуры, откуда только и может произойти истинное, полное и
прочное человеческое счастье. Пусть ум празднует победу за
победой над окружающей природой, пусть он завоевывает для
человеческой жизни и деятельности не только всю твердую по-
верхность земли, но и водные пучины ее, как и окружающее зем-
ной шар воздушное пространство, пусть он с легкостью переносит
для своих многообразных целей грандиозную энергию с одного
пункта земли на другой, пусть он уничтожает пространство для
передачи его мысли, слова и т. д., и т. д., — и однако же тот же
человек, с этим же его умом, направляемый какими-то темными
силами, действующими в нем самом, причиняет сам себе неисчис-
лимые материальные потери и невыразимые страдания войнами
и революциями с их ужасами, воспроизводящими межживотные
отношения. Только последняя наука, точная наука о самом чело-
веке, — а вернейший подход к ней со стороны всемогущего есте-
ствознания, — выведет его из теперешнего мрака и очистит его от
теперешнего позора в сфере межлюдских отношений.
Новизна предмета и, надо думать, только что высказанная
надежда воодушевляют всех работников в новой области. Работа
движется широким ходом. За какие-нибудь двадцать пять лет,
считая с работы Торндайка, сделано очень много.
Не мало сделали и мои лаборатории. Наши исследования бес-
прерывно продолжались и продолжаются до сих пор. Их ослабле-
ние и замедление пришлось особенно на 1919 и 1920 гг. в силу
чрезвычайных внешних затруднений для работы в лабораториях

(холод, темнота, голодание экспериментальных животных и т. д.).
С 1921 г. положение дела улучшилось и теперь постепенно при-
ближается к норме, исключая недостаток в инструментарии и
литературе. Наш фактический материал успешно накопляется.
Рамки исследования постепенно расширяются, и мало-помалу
перед нами вырисовывается общая система явлений данной
области — физиологии больших полушарий как органа высшей
нервной деятельности. Вот в основных чертах теперешнее поло-
жение нашей работы. Мы знакомимся все более и более с теми
основами поведения, с которыми животное родится, — с при-
рожденными рефлексами, обычно до сих пор так называемыми
инстинктами. Мы следим затем и сами сознательно постоянно
участвуем в происходящей дальнейшей надстройке на этом нерв-
ном фундаменте в виде так называемых привычек и ассоциаций
(по нашему анализу — тоже рефлексов, условных рефлексов),
все расширяющихся, усложняющихся и утончающихся. Мы
мало-помалу разбираемся во внутреннем механизме этих послед-
них рефлексов, знакомясь все полнее с общими свойствами нерв-
ной массы, на которой они разыгрываются, и со строгими пра-
вилами, по которым они происходят. Перед нами проходят
разнообразные индивидуальные типы нервных систем, в высшей
степени характерные, выпуклые, подчеркивающие отдельные сто-
роны нервной деятельности, из совокупности которых и обра-
зуется вся сложность поведения животного. И более того. Этот
опытный и наблюдательный материал, собираемый на животных,
иногда становится уже таким, что может быть серьезно исполь-
зован для понимания в нас происходящих и еще для нас пока
темных явлений нашего внутреннего мира.
Так стоит дело по моему крайнему разумению. И если я до
сих пор не даю систематического изложения всей нашей коллек-
тивной с моими сотрудниками работы за двадцать лет, то это по
следующим причинам. Область совершенно новая, а работа в ней
непрерывно продолжающаяся. Как остановиться на каком-нибудь
всеобнимающем представлении, на какой-нибудь систематизации
материала, когда каждый день новые опыты и наблюдения при-
бавляют что-нибудь существенное!

Пять лет тому назад, прикованный на несколько месяцев
к постели (вследствие серьезного полома ноги), я приготовил
общее изложение нашей работы. Но как раз тогда произошла
наша революция. Она естественно заполонила внимание, да и по
моей всегдашней привычке дать писанному труду несколько выле-
жаться, быть позабытым, чтобы при новом прочтении легче
выступили его недостатки, это изложение не было скоро напеча-
тано. А через полгода-год, при непрерывно продолжающейся
лабораторной работе, оно начало стареть, а теперь уже и совсем
не годится для печати, нуждаясь почти в полной переработке.
А такую переработку выполнить скоро и вполне удовлетвори-
тельно при тяжелых впечатлениях, под которыми сейчас прихо-
дится жить в России, для меня по крайней мере, является очень
и очень трудным, почти неосуществимым. И я не знаю точно сам,
когда же я, наконец, исполню лежащий на мне важный долг —
в нарочитом, окончательном, систематизированном виде передать
весь накопленный за такой большой срок научный материал.
А изучить его по всем печатным трудам моих сотрудников по
многим причинам представляет чрезвычайный труд, возможный и
доступный только для весьма немногих.
Вот почему я уступил многократно повторяемым просьбам и
желаниям разных лиц и в особенности моих ближайших по лабо-
ратории сотрудников и решаюсь теперь издать отдельной книгой
все то, что я за эти двадцать лет излагал по нашему предмету
в статьях, докладах, лекциях и речах в России и за границей.
Пока пусть этот сборник — хотя плохо — заменит желающим
осведомиться относительно нашего предмета или собирающимся
приступить к работе в новой области мое будущее систематиче-
ское изложение. Я, конечно, ясно вижу недостатки этого сбор-
ника. Главнейший из них — это масса повторений. Повторения
в моих изложениях произошли по понятной причине. Предмет был
настолько нов, только мало-помалу формирующийся в голове
физиолога, что всякая вариация, хотя бы и незначительная,
в вырабатывающихся и сменяющихся представлениях, а стало
быть и в изложениях, являлась естественной потребностью,
чтобы ближе подойти, удобнее обнять, вообще освоиться, осно-

ваться в новой области. А теперь выбирать, сокращать, связы-
вать и т. д. было бы для меня и немалым и бесплодным трудом.
Может быть, эти повторения и легкие переиначивания окажутся
небезвыгодными и для читателя, тем более, что все отдельные
сообщения расположены в хронологическом порядке, так что
перед читателем проходит вся подлинная история нашей работы.
Он увидит, как мало-помалу расширялся и исправлялся наш фак-
тический материал, как постепенно складывались наши представ-
ления о разных сторонах предмета и как, наконец, перед нами
все более и более слагалась общая картина высшей нервной дея-
тельности. Я тем не менее рекомендовал бы нефизиологам или
вообще небиологам, а может быть, и всем читателям, которые
удостоят мою книгу своим вниманием, сперва в указываемом
хронологическом порядке прочитать мои речи — мадридскую,
стокгольмскую, лондонскую, три московских, и два доклада —
гронингенский и гельсингфорский (I, III, IV, XI, XII, XX,
XXII и XXXIV), и лишь потом перейти к остальным статьям и
докладам, касающимся частных сторон предмета. Таким образом
для читателя стали бы сначала ясными общая тенденция работы
и ее общая основа, а частности потом удобнее и легче располо-
жились бы на этой основе.
Для желающих познакомиться с подлинными работами моих
сотрудников в конце книги прилагаю их список.
Ноябрь 1922 г.

ГЛАВЫ I-XXXV
(1903-1922 гг.)
ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ
(1923 г. )

I. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ
НА ЖИВОТНЫХ 1
Считая лучшим красноречием язык фактов, позволю себе
прямо обратиться к тому опытному материалу, который дал мне
право говорить на тему моей речи. Это будет прежде всего исто-
рия обращения физиолога от чисто физиологических вопросов
к области явлений, обычно называемых психическими. Этот пере-
ход произошел хотя и неожиданно, но вполне естественно и, —
что мне кажется особенно важно в этом деле, — без изменения,
так сказать, методического фронта.
В продолжение многих лет занимаясь нормальной деятель-
ностью пищеварительных желез, анализируя постоянные условия
этой деятельности, я встретился здесь, как, впрочем, уже указы-
валось раньше и другими, с условиями психического характера.
Не было никакого основания откладывать эти условия в сторону,
раз они постоянно и весьма значительно участвовали в нормаль-
ном ходе дела. Я обязан был заниматься ими, если решился воз-
можно полно исчерпать мой предмет. Но тогда сейчас же возни-
кал вопрос: как? И все дальнейшее мое изложение будет ответом
на этот вопрос.
Из всего нашего материала я остановлюсь только на опытах
со слюнными железами — органом, повидимому, с очень незначи-
тельной физиологической ролью, но который, я убежден в этом,
станет классическим объектом в области тех исследований нового
1 Речь на одном из общих собраний Международного медицинского
конгресса в Мадриде в апреле 1903 г. (Изв. Военно-мед. акад., т. 7, № 2,
1903, стр. 109—121. — Ред.).

рода, пробы которых я буду иметь честь изложить сегодня,
частью как сделанные, частью как проектированные.
При наблюдении нормальной деятельности слюнных желез
нельзя не быть пораженным высокой приспособляемостью их
работы. Вы даете животному сухие, твердые сорта пищи — льется
много слюны; на богатую водой пищу слюны выделяется гораздо
меньше.
Очевидно, для химического опробования, удобного растира-
ния пищи и образования из нее комка, подлежащего глотанию,
требуется вода — и слюнные железы дают ее. Из слизистых
слюнных желез на всякую пищу течет богатая муцином слюна —
смазочная слюна, для более легкого проскальзывания пищи
в желудок. На все сильно химически раздражающие вещества,
как кислоты, соли и т. п., слюна также течет, и притом соответ-
ственно силе их раздражающего действия, ясно для того, чтобы
их нейтрализовать, разбавить или отмыть от них рот, как пока-
зывают нам это ежедневные наблюдения над самим собой. Из
слизистых желез в этом случае течет водянистая слюна с малым
содержанием муцина. И в самом деле, к чему же теперь нужен
был бы муцин? Вы сыплете в рот собаке кучки чистых, нерас-
творимых кварцевых камней, — собака сама передвигает их во
рту, иногда пробует жевать и, наконец, выбрасывает их вон.
Слюны или совсем нет, или одна-две капли. И опять, чем бы
могла быть полезна в этом случае слюна? Камни легко выбра-
сываются животным изо рта и ничего после себя не оставляют
в полости рта. Теперь насыплем в рот собаке песку, т. е. тех же
чистых камешков, только в мелком, раздробленном виде, —
слюны потечет много. Не трудно видеть, что без слюны, без
тока жидкости в полость рта, этот песок не может быть ни
выброшен вон, ни препровожден в желудок.
Перед нами точные и постоянные факты — факты, обнару-
живающие как бы какую-то разумность. Однако механизм этой
разумности весь как на ладони. С одной стороны, физиология
издавна владеет сведениями о центробежных нервах слюнных
желез, которые то по преимуществу гонят воду слюны, то нако-
пляют в ней специальные органические вещества. С другой сто*

роны, внутренняя стенка полости рта представляет отдельные
участки, обладающие различной специальной раздражитель-
ностью — то механической, то химической, то термической.
К тому же и эти виды раздражительности подразделяются
в свою очередь дальше, например химическая — на солевую,
кислотную и т. д. То же есть основание предполагать и отно-
сительно механической раздражительности. От этих участков
со специальной раздражительностью идут особые центростреми-
тельные нервы.
Таким образом в основании приспособлений лежит простой
рефлекторный акт, начинающийся известными внешними усло-
виями, действующими только на известный сорт окончаний цен-
тростремительных нервов, откуда раздражение идет по опреде-
ленному нервному пути в центр, а оттуда в железу, также по
определенному пути, обусловливая в ней вследствие этого опре-
деленную работу.
Иначе, обобщая, это — специальное внешнее влияние, вызвав-
шее специальную реакцию в живом веществе. А вместе с тем
мы здесь имеем в типичной форме то, что обозначается словами
«приспособление» и «целесообразность». Остановимся несколько
на этих фактах и словах, так как они играют, очевидно, большую
роль в современном физиологическом мышлении. Что собственно
есть в факте приспособления? Ничего, как мы только что
видели, кроме точной связи элементов сложной системы между
собой и всего их комплекса с окружающей обстановкой.
Но это ведь совершенно то же самое, что можно видеть
в любом мертвом теле. Возьмем сложное химическое тело. Это
тело может существовать как таковое лишь благодаря уравно-
вешиванию отдельных атомов и групп их между собой и всего
их комплекса с окружающими условиями.
Совершенно так же грандиозная сложность высших, как и
низших, организмов остается существовать как целое только до
тех пор, пока все ее составляющее тонко и точно связано, уравно-
вешено между собой и с окружающими условиями.
Анализ этого уравновешивания системы и составляет первей-
шую задачу и цель физиологического исследования как чисто

объективного исследования. Едва ли в этом пункте может быть
какое-либо разногласие. К сожалению, мы не имеем до сих пор
чисто научного термина для обозначения этого основного прин-
ципа организма — внутренней и внешней уравновешенности его.
Употребляемые для этого слова «целесообразность» и «приспо-
собление» (несмотря на естественно-научный дарвиновский ана-
лиз их) продолжают в глазах многих носить на себе печать
субъективизма, что порождает недоразумения двух противопо-
ложных родов. Чистые сторонники физико-механического учения
о жизни усматривают в этих словах противонаучную тенден-
цию — отступление от чистого объективизма в сторону умозре-
ния, телеологии. С другой стороны, биологи с философским
настроением всякий факт относительно приспособления и целе-
сообразности рассматривают как доказательство существования
особой жизненной или, как теперь все чаще раздается, духовной
силы (витализм, очевидно, переходит в анимизм), ставящей
себе цель, избирающей средства, приспособляющейся и т. д.
Итак, в приведенных выше физиологических опытах над
слюнными железами мы остаемся в рамках строго естественно-
научного исследования. Теперь идем дальше, в другую область
явлений, явлений как будто совершенно другого рода.
Все перечисленные выше объекты, действовавшие с полости
рта на слюнные железы различным и вместе с тем определенным^
образом, действуют на них совершенно так же, по крайней мере
в качественном отношении, и тогда, когда находятся на извест-
ном расстоянии от собаки. Сухая еда гонит много слюны,
влажная — мало. Из слизистых желез на пищевые предметы
течет густая смазочная слюна. Разные несъедобные раздражаю-
щие вещества также обусловливают отделение из всех желез,
и из слизистых, только жидкое, с малым содержанием муцина.
Камни, показываемые животному, оставляют железы в покое,
на песок же собака реагирует изливанием слюны. Приведенные
факты частью добыты, частью систематизированы д-ром С. Г.
Вульфсоном в моей лаборатории. Собака видит, слышит, обо-
няет эти вещества, обращает на них внимание, рвется к ним,
если они съедобные или приятные вещества, отворачивается от

них, сопротивляется их введению, если это вещества неприятные.
Всякий скажет, что это есть психическая реакция со стороны
животного, что это есть психическое возбуждение деятельности
слюнных желез.
Что дальше делать физиологу с этими данными? Как уста-
навливать их? Как анализировать? Что они такое сравнительно с
физиологическими данными? Что есть общего между теми и дру-
гими и чем они отличаются друг от друга? Должны ли мы для
понимания новых явлений входить во внутреннее состояние живот-
ного, по-своему представлять его ощущения, чувства и желания?
Для естествоиспытателя остается на этот последний вопрос,
как мне кажется, только один ответ — решительное «нет». Где
хоть сколько-нибудь бесспорный критерий того, что мы дога-
дываемся верно и можем с пользой для понимания дела сопо-
ставлять внутреннее состояние хотя бы и такого высокоразви-
того животного, как собака, с самим собой? Дальше. Не постоян-
ное ли горе жизни состоит в том, что люди большей частью
не понимают друг друга, не могут войти один в состояние дру-
гого! Затем, где же знание, где власть знания в том, что мы
могли бы, хотя и верно, воспроизвести состояние другого?
В наших психических (пока будем употреблять это слово) опы-
тах над слюнными железами мы сначала добросовестно пробо-
вали объяснять полученные результаты, фантазируя о субъек-
тивном состоянии животного, — ничего, кроме бесплодных споров
и личных, отдельных, несогласимых между собой мнений, не было
достигнуто.
Итак, ничего не оставалось, как повести исследование на
чисто объективной почве, ставя для себя как первую и особенно
важную задачу — совершенно отвыкнуть от столь естественного
переноса своего субъективного состояния на механизм реакции
со стороны экспериментируемого животного, а взамен этого
сосредоточивать все свое внимание на изучении связи внешних
явлений с нашей реакцией организма, т. е. с работой слюнных
желез. Действительность должна была решить: возможна или
нет разработка новых явлений в этом направлении? Я смею
думать, что последующее изложение так же убедит вас, как

убежден я, что перед нами в данном случае открывается бес-
конечная область плодотворного исследования, вторая огромная
часть физиологии нервной системы — нервной системы, главней-
шим образом устанавливающей соотношение не между отдель-
ными частями организма, чем мы занимались главным образом
до сих пор, а между организмом и окружающей обстановкой.
До сих пор, к сожалению, влияние окружающей обстановки на
нервную систему изучалось преимущественно относительно субъ-
ективной реакции, что и составляет содержание теперешней
физиологии органов чувств.
В наших психических опытах мы имеем перед собой опреде-
ленные внешние объекты, раздражающие животное и вызываю-
щие в нем определенную реакцию, в нашем случае — работу
слюнных желез. Влияние этих объектов, как только что пока-
зано, в существенном то же самое, что и в физиологических
опытах, когда они соприкасаются с полостью рта. Перед нами,
следовательно, лишь дальнейшее приспособление, — что объект,
только приближаясь ко рту, уже действует на железы.
Что же характерного в этих новых явлениях сравнительно
с физиологическими? Прежде всего, кажется, различие лежит
в том, что в физиологической форме опыта вещество соприка-
сается непосредственно с организмом, а в психической форме оно
действует на расстоянии. Но обстоятельство это само по себе,
если в него вдуматься, очевидно, не представляет никакого суще-
ственного различия этих, как бы особенных, опытов от физио-
логических. Дело сводится лишь на то, что вещества на этот
раз действуют на другие специально раздражимые поверхности
тела — нос, глаз, ухо — при посредстве сред (воздух, эфир),
в которых находятся и организм и раздражающие вещества.
Сколько простых физиологических рефлексов передается с носа,
глаза, уха, следовательно на расстоянии! Значит существенное
различие между новыми явлениями и чисто физиологическими
состоит не в этом. Его надо искать глубже и, как мне кажется,
в следующем сопоставлении фактов. В физиологическом случае
деятельность слюнных желез оказывается связанной с теми свой-
ствами предмета, на которые обращается действие слюны. Слюна

смачивает то, что сухо, смазывает проглатываемые массы, ней-
трализует химическое действие вещества. Эти именно свойства
и составляют специальных раздражителей специфической поверх-
ности рта. Следовательно, в физиологических опытах раздра-
жают животное существенные, безусловные свойства предмета
по отношению к физиологической роли слюны.
При психических опытах животное раздражают несуществен-
ные для работы слюнных желез или даже совсем случайные
свойства внешних предметов. Световые, звуковые и даже чисто
обонятельные свойства наших предметов сами по себе, принад-
лежа другим предметам, остаются без всякого влияния на слюн-
ные железы, которые в свою очередь не состоят, так сказать,
ни в каком деловом отношении с этими свойствами. В качестве
раздражителей слюнных желез в психических опытах являются
не только свойства предметов, несущественные для работы желез,
но и решительно вся та обстановка, среди которой являются
эти предметы или с которыми они так или иначе связываются
в действительности: посуда, в которой находятся эти предметы,
мебель, на которой они стоят, комната, в которой все это проис-
ходит, люди, которые приносят эти предметы, даже звуки, про-
изводимые этими людьми, хотя бы и не видимыми в данный
момент, их голос, даже звуки их шагов. Таким образом в психи-
ческих опытах связь предметов, раздражающих слюнные железы,
становится все отдаленней и тоньше. Нет сомнения, что мы
имеем здесь перед собой факт дальнейшего приспособления.
Пусть в данном случае такая отдаленная и тонкая связь, как
связь характерных звуков шагов определенного человека, кото-
рый обыкновенно приносит пищу животному, с работой слюнных
желез, помимо своей тонкости, не обращает на себя внимания
своей особенной физиологической важностью. Но стоит лишь
представить случай животного, у которого слюна содержит защи-
тительный яд, чтобы оценить большое жизненное значение этого
предварительного приготовления защитительного средства на
случай приближающегося врага. Такое значение отдаленных при-
знаков предметов в случае двигательной реакции организма,
конечно, всякому бросается в глаза. При помощи отдаленных

и даже случайных признаков предметов животное отыскивает
себе пищу, избегает врага и т. д.
Если это так, то центр тяжести нашего предмета лежит, сле-
довательно, в том: можно ли весь этот, повидимому, хаос отно-
шений заключить в известные рамки, сделать явления постоян-
ными, открыть правила их и механизм? Несколько примеров,
которые я приведу сейчас, как мне кажется, дают мне право отве-
тить на эти вопросы категорическим «да» и в основе всех психи-
ческих опытов найти все тот же специальный рефлекс как основ-
ной и самый общий механизм. Правда, наш опыт в физиологи-
ческой форме дает всегда один и тот же результат, исключая,
конечно, какие-нибудь чрезвычайные условия, это — безусловный
рефлекс; основная же характеристика психического опыта — его
непостоянство, его видимая капризность. Однако результат пси-
хического опыта тоже, несомненно, повторяется, иначе о нем не
было бы и речи. Следовательно, все дело только в большем
числе условий, влияющих на результат психического опыта
сравнительно с физиологическим. Это будет, таким образом,
условный рефлекс. И вот вам факты, свидетельствующие о воз-
можности и для нашего психического материала рамок и закон-
ности; они добыты в моей лаборатории д-ром И. Ф. Толочи-
новым.
Не составляет труда при первых психических опытах заме-
тить главнейшие условия, гарантирующие их удачу, т. е. их
постоянство. Вы делаете опыт с раздражением животного (т. е.
его слюнных желез) пищей на расстоянии — его результат точно
зависит от того, подготовлено ли к нему животное известной
степенью голодания или нет. Сильно голодное животное дает
вам положительные результаты, наоборот, самое жадное, самое
легкомысленное животное перестает реагировать на пищу на рас-
стоянии, раз оно сильно накормлено. Думая физиологически, мы
можем сказать, что имеем перед собой различную возбудимость
центра слюнных желез — один раз очень повышенную, другой
раз сильно пониженную. Можно с правом принимать, что как ко-
личество угольной кислоты в крови определяет энергию дыхатель-
ного центра, так указанное колебание в раздражимости, способ-

ности к реакции слюнных центров обусловливается различным со-
ставом крови голодного и сытого животного. С субъективной точки
зрения это соответствовало бы тому, что называется вниманием.
Так, при пустом желудке слюнки текут очень легко при виде
пищи, у сытых же эта реакция очень слаба или вовсе отсутствует.
Идем дальше. Если вы показываете животному пищу или
какие-либо неприятные вещества в несколько повторяющихся
приемов, то с повторением опыт ваш дает все меньший и мень-
ший результат, в конце — полное отсутствие реакции со стороны
животного. Верное средство, чтобы снова получить действие, это
дать собаке поесть или ввести в рот переставшие раздражать
вещества. При этом, конечно, получится обыкновенный резкий
рефлекс, и теперь ваш объект снова начинает действовать на рас-
стоянии. При этом оказывается одинаковым для последующего
результата, что будет введено в рот, пища или какое-нибудь
неприятное вещество. Например, если мясной порошок перестал
на расстоянии раздражать животное, то для восстановления его
действия можно или дать его поесть животному, или ввести
в рот что-нибудь неприятное, например кислоту. Мы можем ска-
зать, что, благодаря прямому рефлексу, повысилась раздражи-
мость центра слюнных желез и слабый раздражитель — объект
на расстоянии — стал достаточен. Не то ли самое происходит
у нас, когда мы получаем аппетит, начав есть, или когда после
неприятных, сильных раздражений получается аппетит к пище,
которого раньше не было?
Вот ряд других постоянных фактов. Возбуждающим образом
на работу слюнных желез объект на расстоянии действует не
только полным комплексом своих качеств, но и отдельными каче-
ствами. Вы можете поднести к собаке руку с запахом мяса или
мясного порошка, и этого часто будет достаточно для слюнной
реакции. Точно таким же образом вид пищи издали, следова-
тельно только световое влияние объекта, также может возбудить
работу слюнных желез. Но соединенное действие всех этих
свойств объекта разом всегда дает более верный, более значи-
тельный эффект, т. е. сумма раздражений действует сильнее
отдельных раздражителей.

Объект на расстоянии действует на слюнные железы не
только своими постоянными свойствами, но и всяческими слу-
чайными, нарочитыми, которые придаются этому объекту.
Если мы окрасим кислоту в черный цвет, то и вода, окрашенная
в черный цвет, будет действовать на расстоянии на слюнные
железы. Но, однако, все эти случайные качества предмета,
нарочно ему приданные, получают силу раздражителей слюнных
желез на расстоянии лишь тогда, когда объект с новым свой-
ством будет приведен в соприкосновение с полостью рта хоть раз.
Черная вода на расстоянии стала возбуждать слюнные железы
только тогда, когда собаке предварительно была влита в рот
кислота, окрашенная в черный цвет. К таким же условным свой-
ствам принадлежит и то, что раздражает обонятельные нервы.
Опыты в нашей лаборатории д-ра О. Г. Снарского показали,
что из носовой полости простые физиологические рефлексы на
слюнные железы существуют только с чувствительных нервов
полости, идущих по тройничному нерву. Аммиак, горчичное
масло и т. п. вызывают всегда верное действие и на кураризи-
рованном животном. Это действие исчезает, раз перерезаны
тройничные нервы. Запахи без местного раздражающего дей-
ствия оставляют железы в покое. Если вы перед нормальной
собакой с постоянными фистулами распространяете в первый раз,
например, запах анисового масла, то никакого отделения слюны
нет. Если же вы одновременно с распространением запаха при-
коснетесь к полости рта самим маслом (сильно местно раздра-
жающим средством), то затем уже и при одном только распро-
странении запаха начинает течь слюна.
Если вы соединяете пищевой предмет с неприятным пред-
метом или со свойством неприятного предмета, например, если
показываете собаке мясо, облитое кислотой, то, несмотря на то,
что собака тянется к мясу, вы получаете из околоушной железы
слюноотделение (из этой железы на одно мясо нет слюны), т. е.
реакцию на неприятный предмет. Более того, если влияние на рас-
стоянии неприятного предмета стало от повторения незначитель-
ным, то присоединение неприятного предмета к пищевым вещест-
вам, привлекающим животное, всегда усиливает его реакцию.

Как сказано выше, сухие пищевые объекты вызывают силь-
ное слюноотделение, влажные, наоборот, — слабое или никакого.
Если вы действуете на собаку на расстоянии двумя такими про-
тивоположными объектами, например сухим хлебом и сырым
мясом, то результат будет зависеть от того, что сильнее раз-
дражает собаку, судя по ее двигательной реакции. Если, как
обыкновенно, собака больше раздражается мясом, то получается
реакция только от мяса, т. е. слюна не потечет. Таким образом
хлеб, находящийся перед глазами, остается без действия. Можно
придать запах колбасы или мяса сухому хлебу, так что от мяса
и от колбасы останется только один запах, а на глаз будет дей-
ствовать только сухой хлеб, и, однако, реакция останется только
на колбасу или мясо.
Можно задержать влияние объектов на расстоянии еще и
другими приемами. Если рядом с жадной, возбудимой собакой
кормить другую собаку, например, сухим хлебом, то слюнные
железы, которые очень живо реагировали ранее на показывание
хлеба, теперь лишаются своего действия. Если вы ставите на стол
собаку в первый раз, то показывание ей сухого хлеба, который
только что на полу давал очень сильную реакцию на слюнных
железах, теперь остается без малейшего действия.
Я привел несколько легко и точно повторяющихся фактов.
Очевидно, что многие из поразительных фактов дрессировки
животных принадлежат к одной категории с некоторыми из
наших фактов. И, следовательно, также и давно уже свидетель-
ствовали о прочной законности некоторых психических явлений
у животных. Следует жалеть, что они так долго не привлекали
к себе достаточного научного внимания.
До сих пор в моем изложении ни разу не встречалось фактов,
которые отвечали бы в субъективном мире тому, что мы назы-
ваем желаниями. Мы действительно не имели такого случая.
Перед нами, наоборот, постоянно повторялся основной факт, что
сухой хлеб, к которому собака еле повертывала голову, гнал на
расстоянии очень много слюны, между тем как мясо, на которое
собака накидывалась с жадностью, рвалась из станка, щелкала
зубами, оставляло на расстоянии слюнные железы в покое.

Таким образом в наших опытах то, что в субъективном мире
нам представляется желанием, выражалось лишь в движении
животного, на деятельности же слюнных желез не давало себя
знать совершенно в положительном смысле. Таким образом
фраза, что страстное желание возбуждает работу слюнных или
желудочных желез, совершенно не отвечает действительности.
Этот грех смешения, очевидно, разных вещей числится и за мной
в прежних моих статьях. Таким образом в наших опытах мы
должны резко различать секреторную реакцию организма от дви-
гательной и в случае деятельности желез, сопоставляя наши
результаты с явлениями субъективного мира, говорить как об
основном условии удачи опытов о наличности не желания
собаки, а внимания ее. Слюнная реакция животного могла бы
рассматриваться в субъективном мире как субстрат элементар-
ного, чистого представления, мысли.
Вышеприведенные факты, с одной стороны, дают уже неко-
торые, как мне кажется, не лишенные важности заключения
о процессах, происходящих в центральной нервной системе,
с другой, очевидно, способны к дальнейшему и плодотворному
анализу. Обсудим физиологически некоторые из наших фактов,
прежде всего наш основной факт. Когда данный объект — тот
или другой род пищи или химически раздражающее вещество —
прикладывается к специальной поверхности рта и раздражает ее
такими своими качествами, на которые именно и обращена работа
слюнных желез, то другие качества предмета, несущественные
для деятельности слюнных желез, и даже вообще вся обстановка,
в которой является объект, раздражающие одновременно другие
чувствующие поверхности тела, очевидно, приводятся в связь
с тем же нервным центром слюнных желез, куда идет раздра-
жение от существенных свойств предмета по постоянному центро-
стремительному пути. Можно было бы принять, что в таком слу-
чае слюнной центр является в центральной нервной системе как
бы пунктом притяжения для раздражений, идущих от других
раздражимых поверхностей. Таким образом прокладывается не-
который путь к слюнному центру со стороны других раздра-
жаемых участков тела. Но эта связь центра со случайными

пунктами оказывается очень рыхлой и сама по себе прерывается.
Требуется постоянное повторение одновременного раздражения
существенными признаками предмета вместе со случайными, для
того чтобы эта связь укреплялась все более и более. Таким обра-
зом устанавливается временное отношение между деятельностью
известного органа и внешними предметами. Это временное отно-
шение и его правило — усиливаться с повторением и исчезать без
повторения — играют огромную роль в благополучии и целости
организма; посредством его изощряется тонкость приспособления,
более тонкое соответствование деятельности организма окружаю-
щим внешним условиям. Одинаково важны обе половины пра-
вила: если организму много дает временное отношение к пред-
мету, то в высшей степени необходим разрыв этого отношения —
раз оно дальше не оправдывается в действительности. Иначе
отношения животного, вместо того чтобы быть тонкими, обрати-
лись бы в хаотические.
Остановимся еще на другом факте. Как представлять себе
физиологически то, что вид мяса уничтожает на околоушной
железе реакцию от вида хлеба, т. е. что слюна, которая раньше
текла на хлеб, при одновременном раздражении мясом перестает
течь?
Можно было бы представить, что сильной двигательной
реакции по адресу мяса соответствует сильное раздражение
в известном двигательном центре, вследствие чего, по вышеука-
занному правилу, отвлекается раздражение от других мест цен-
тральной нервной системы и от центров слюнных желез,
в частности, т. е. понижается их возбудимость. За такое толко-
вание нашего опыта говорил бы другой опыт, с задержанием
слюноотделения на хлеб видом другой собаки. Тут, действи-
тельно, двигательная реакция на хлеб очень усиливается. Еще
более убедительным был бы следующий опыт, когда была бы
получена собака, более любившая сухие сорта пищи, чем сырые,
и обнаруживавшая в первом случае более сильную двигательную
реакцию. Мы были бы вполне правы относительно смысла раз-
бираемого опыта, если бы у такой собаки или совсем не полу-
чалось бы слюны на сухое, или гораздо меньше, чем у обыкно-

венных собак. Что часто слишком сильное желание может задер-
жать известные специальные рефлексы — общеизвестно.
Но между вышеприведенными фактами есть и такие, которые
пока представляют большие затруднения для объяснения их
с физиологической точки зрения; например, почему при повто-
рении условный рефлекс непременно делается, наконец, недей-
ствительным? Естественная мысль об утомлении едва ли могла
бы здесь иметь место, так как дело идет в данном случае именно
о слабом раздражителе. Повторение сильного раздражения при
безусловном рефлексе как раз не дает такого быстрого утомле-
ния. Вероятно, мы имеем здесь совершенно особенные отношения
того раздражения, которое проводится по случайным центростре-
мительным путям.
Из всего предшествовавшего очевидно, что наш новый пред-
мет подлежит вполне объективному исследованию и в сущности
есть предмет совершенно физиологический. Едва ли можно сомне-
ваться, что анализ этой группы раздражений, несущихся в нерв-
ную систему из внешнего мира, укажет нам такие правила нерв-
ной деятельности и раскроет нам ее механизм с таких сторон,
которые сейчас при исследовании нервных явлений внутри орга-
низма или совсем не затрагиваются, или только слегка намечаются.
Несмотря на сложность новых явлений, тут есть и большие
выгоды для исследования. При теперешнем изучении механизма
нервной системы, во-первых, опыты делаются на только что
искалеченном операцией животном, а во-вторых, — и это глав-
ное, — в опытах раздражаются нервные стволы, т. е. одновре-
менно и однообразно раздражается масса разнообразнейших
нервных волокон, каковых комбинаций в действительности
никогда не бывает. Естественно, что мы очень затруднены
открыть законы нормальной деятельности нервной системы, так
как нашим искусственным раздражением приводим ее в хаоти-
ческое состояние. При натуральных условиях, как в наших новых
опытах, раздражения проводятся изолированно, при известных
отношениях интенсивностей. Это относится вообще ко всем
психическим опытам, но в нашем случае психических явлений,
наблюдаемых на слюнных железах, есть еще особенное преиму-

щество. В сложном по самой своей природе предмете для успеха
исследования важно, хоть с какой-нибудь стороны, некоторое
упрощение его. В данном случае это, очевидно, есть. Роль слюн-
ных желез такая простая, что отношения их к окружающей орга-
низм обстановке должны быть также простыми и очень доступ-
ными для исследования и истолкования.
Не нужно, однако, думать, что указанными в этом изложении
функциями исчерпывается физиологическая роль слюнных желез.
Далеко, конечно, нет. Например, слюна употребляется животным
для облизывания и излечения его ран, как мы это постоянно
видим. Это, нужно думать, есть основание, почему мы с разных
чувствительных нервов можем получить слюну. И все же физио-
логические отношения слюнных желез по их сложности чрезвы-
чайно удалены от физиологической работы скелетной мускула-
туры, которой организм связан с внешним миром так бесконечно
разнообразно. Вместе с тем одновременное сопоставление секре-
торной, специально слюнной реакции с двигательной даст нам,
с одной стороны, возможность отличить частное от общего,
а с другой — отрешиться от тех шаблонных антропоморфических
представлений и толкований, которые у нас накопились отно-
сительно двигательной реакции животных.
После констатирования, возможного анализа и систематизи-
рования наших явлений следующая фаза работы, — и мы уже
вступили в нее, — это систематическое дробление и нарушение
центральной нервной системы, чтобы видеть, как будут при этом
изменяться установленные выше отношения. Таким образом
произойдет анатомический анализ механизма этих отношений.
Это и составит будущую и, как я уверен, уже недалекую экспе-
риментальную психопатологию. И в этом пункте слюнные
железы как объект исследования также выдвинутся с чрезвы-
чайно выгодной стороны. Нервная система, имеющая отношение
к движению, так необыкновенно громоздка, до такой степени
преобладает в массе мозга, что часто уже небольшое разрушение
его дает нежелательный и крайне сложный результат. Нервная
система слюнных желез, ввиду их физиологической малозначи-
тельности, составляет, надо думать, лишь ничтожный процент

мозговой массы и, следовательно, так рыхло распределена
в мозгу, что ее частичное, изолированное разрушение отдаленно
не представит тех затруднений, которые существуют в иннерва-
ционном приборе движений с этой стороны. Конечно, психопато-
логические опыты начались с того времени, когда впервые физио-
логи удаляли те или другие участки центральной нервной
системы и наблюдали животных, оставшихся в живых после этих
операций. Последние двадцать-тридцать лет дали нам в этом
отношении несколько капитальных фактов. Мы знаем уже резкие
ограничения приспособительных способностей животных при
удалении у них больших полушарий или тех или других кусков
их. Но исследования на эту тему все еще не сложились в такой
специальный отдел, изучение которого развивалось бы неустанно
и по определенному плану. Причина этого, представляется мне,
лежит в том, что у исследователей до сих пор не оказывается
более или менее значительной и детальной системы нормальных
отношений животного к окружающему миру, чтобы производить
объективное и точное сравнение состояния животного до и после
операции.
Только идя путем объективных исследований, мы постепенно
дойдем до полного анализа того беспредельного приспособления
во всем его объеме, которое составляет жизнь на земле. Движение
растений к свету и отыскивание истины путем математического
анализа — не есть ли в сущности явления одного и того же
ряда? Не есть ли это последние звенья почти бесконечной цепи
приспособлений, осуществляемых во всем живом мире?
Мы можем анализировать приспособление в его простейших
формах, опираясь на объективные факты. Какое основание менять
этот прием при изучении приспособлений высшего порядка!
Работа в этом отношении начата в различных этажах жизни
и блистательно продвигается вперед, не встречая препятствий.
Объективное исследование живого вещества, начинающееся уче-
нием о тропизмах элементарных живых существ, может и должно
остаться таковым и тогда, когда оно доходит до высших проявле-
ний животного организма, так называемых психических явлений
у высших животных.

Полученные объективные данные, руководясь подобием или
тождеством внешних проявлений, наука перенесет рано или
поздно и на наш субъективный мир и тем сразу и ярко осветит
нашу столь таинственную природу, уяснит механизм и жизнен-
ный смысл того, что занимает человека все более, — его сознание,
муки его сознания. Вот почему я допустил в моем изложении
как бы некоторое противоречие в словах. В заголовке моей речи
и в продолжение всего изложения я пользовался термином
«психический», а вместе с тем все время выдвигал лишь объек-
тивные исследования, оставляя совершенно в стороне все субъек-
тивное. Жизненные явления, называемые психическими, хотя бы
и наблюдаемые объективно у животных, все же отличаются,
пусть лишь по степени сложности, от чисто физиологических
явлений. Какая важность в том, как называть их — психическими
или сложно-нервными, в отличие от простых физиологических,
раз только сознано и признано, что натуралист может подходиті
к ним лишь с объективной стороны, отнюдь не озабочиваясь
вопросом о сущности этих явлений.
Не ясно ли, что современный витализм, анимизм тож, смеши-
вает различные точки зрения: натуралиста и философа. Первый
все свои грандиозные успехи всегда основывал на изучении
объективных фактов и их сопоставлениях, игнорируя по прин-
ципу вопрос о сущностях и конечных причинах; философ, олице-
творяя в себе высочайшее человеческое стремление к синтезу,
хотя бы в настоящее время и фантастическому, стремясь дать
ответ на все, чем живет человек, должен сейчас уже создавать
целое из объективного и субъективного. Для натуралиста все —
в методе, в шансах добыть непоколебимую, прочную истину, и
с этой только, обязательной для него, точки зрения душа как
натуралистический принцип не только не нужна ему, а даже
вредно давала бы себя знать на его работе, напрасно ограничивая
смелость и глубину его анализа.

II. О ПСИХИЧЕСКОЙ СЕКРЕЦИИ СЛЮННЫХ ЖЕЛЕЗ 1
(СЛОЖНО-НЕРВНЫЕ ЯВЛЕНИЯ В РАБОТЕ СЛЮННЫХ ЖЕЛЕЗ)
В самое последнее время физиология слюнных желез в осо-
бенности выдвинула в деятельности этих органов явления, кото-
рые обыкновенно называются психическими.
Новейшие исследования работы слюнных желез Глинским,2
Вульфсоном,3 Анри и Маллуазелем 4 и Борисовым5 обнаружили
совершеннейшую приспособляемость этих желез к внешним раз-
дражениям, что уже предугадывал Клод Бернар. Под влиянием
пищи, попавшей в рот, твердой и сухой, слюнные железы изли-
вают слюну в большом количестве, и это дает возможность такой
пище проявить в растворе свои химические свойства и помогает
механической обработке ее, способствуя таким образом прохо-
ждению ее в желудок через трубку пищевода. Напротив, слюна
вырабатывается в гораздо меньшем количестве, когда дело идет
о пище, содержащей в себе много свободной воды, и тем мень-
шем, чем более воды в пище. Правда, на молоко выделяется
порядочное количество слюны, но надо иметь в виду, что при-
бавление слизистой слюны к молоку мешает молоку образовать
в желудке большой компактный сверток, благодаря прослойкам
1 Sur la secretion psychique des glandes salivaires. Archives internat dt
physiologie, t. I, 1904, p. 119—135. — Ред.
2 Труды Общества русских врачей в СПб., 1895.
3 Диссертация, СПб., 1898.
4 Comptes rendue de la Societe de Biologie, Paris, 1902
5 «Врач», 1903.

слизи, и таким образом облегчает пищеварительное действие
желудочного сока на молоко. На воду или на физиологический
раствор поваренной соли нет никакого отделения слюны — она
для них не нужна. Под влиянием всех химических сильно раз-
дражающих веществ, введенных в рот, слюна изливается в коли-
честве, строго определяемом раздражающей силой этих веществ.
В таком случае слюна разжижает эти вещества и отмывает их,
очищает от них рот. Слизистые слюнные железы на пищевые
вещества дают слюну, богатую слизью и с большим содержанием
амилазы. Напротив, при непищевых химических веществах льется
слюна жидкая, водянистая, почти без слизи. В первом случае
слюна служит как смазка для удобного проскальзывания пищи в
желудок и для известного изменения ее, во втором — только как
отмывающая жидкость. Чистый речной или морской песок, попав
в полость рта, вызывает слюноотделение; он может быть удален
оттуда только подхваченный током жидкости. Чистые кремневые
камешки выбрасываются изо рта без всякого слюноотделения:
для удаления их жидкости не требуется, она была бы бесполезна.
Во всех приведенных случаях дело идет о специальных
рефлексах, которые, благодаря специфической возбудимости пери-
ферических окончаний различных центростремительных нервов
полости рта (разным видам механической и химической возбу-
димости), определяют разнообразие в деятельности желез, кото-
рые отвечают на раздражение.
Те же отношения между вышеперечисленными раздражите-
лями и деятельностью слюнных желез наблюдаются и тогда,
когда эти раздражители не приходят в соприкосновение с по-
лостью рта собаки, но находятся на расстоянии от нее. Нужно
только, чтобы они привлекали на себя внимание собаки.
Восстает вопрос большой важности: каким способом нам
можно было бы изучать дальше эти последние отношения? После
нескольких попыток мы пришли к решению исследовать предмет
объективным путем. Это значит, что экспериментатор, совершенно
игнорируя воображаемое субъективное состояние эксперименталь-
ного животного, должен сосредоточить все свое внимание на точ-
нейшем констатировании внешних условий, действующих на

деятельность слюнных желез. Исходным пунктом такого рода
исследований была идея, что так называемое психическое слюно-
отделение в своей основе есть тот же специфический рефлекс,
который производится и с полости рта, с той разницей, что он
вызывается раздражением с других воспринимающих поверхно-
стей и что он — временный, условный. Таким образом цель даль-
нейших исследований состояла в изучении условий, в которых
появлялись эти особенные рефлексы.
Первые исследования в этом направлении были произведены
в нашей лаборатории д-ром Толочиновым.1 Его опыты убеди-
тельным образом показали, как мне кажется, что наш предмет,
действительно, с полным успехом может быть изучаем в указан-
ном направлении. Были констатированы следующие постоянные
отношения. Вышеперечисленные рефлексы с пищевыми, как и
с отвергаемыми собакой веществами, действующими на железу
издали, совершенно исчезают при повторении опыта с неболь-
шими промежутками. Но их действие может быть возвращено
при следующих условиях: если, например, держать перед собакой
мясной порошок и повторять это несколько раз, то его действие
на расстоянии будет постепенно уменьшаться и, наконец, совер-
шенно прекратится. Но стоит дать собаке поесть несколько этого
порошка, чтобы действие его на расстоянии снова появилось.
Достигают того же результата, если, вместо того чтобы да-
вать собаке поесть порошка, ей вливают в рот кислоты.
Когда кислота на расстоянии при повторении перестает вызы-
вать истечение слюны, то, кроме аналогичного вышеприведенному
способу (т. е. вливания кислоты в рот или подкармливания
собаки мясным порошком), можно восстановить рефлекс на рас-
стоянии и тем, что собаке показывают мясо, смоченное кислотой.
Нужно заметить, что одно мясо как пища, богатая водой, вызы-
вает только слабое отделение слюны, а из околоушной слюнной
железы во многих случаях и совсем не бывает слюноотделения.
В случае пищевых веществ на их действие на расстоянии
очень отчетливо влияет состояние голода или насыщения живот-
1 С. R. du Congres des naturalistes et raedecins du Nord a Helsingfore, 1902

ного. Во втором случае реакция гораздо меньше; при повторении
опыта она исчезает гораздо скорее, чем в первом случае.
Отдельные свойства раздражающего на расстоянии предмета
действуют гораздо слабее, чем весь предмет со всеми его свой-
ствами; например, один запах мясного порошка вызывает менее
обильное слюноотделение, чем когда мясной порошок раздражает
не только нос, но и глаз. То же дает себя знать и при повторе-
нии опыта на расстоянии, т. е. в первом случае действие исчезает
скорее.
Условный рефлекс (рефлекс на расстоянии) может быть
прекращен известными приемами быстро. Если непосредственно
после того, как было вызвано и продолжалось сильное слюноот-
деление действием на собаку сухим хлебом на расстоянии, пока-
зать животному сырое мясо, то отделение моментально останав-
ливается. Если показывают голодной собаке сухой хлеб и вместе
с тем другой собаке дают есть такой же хлеб, то отделение
слюны, начавшееся было у первой, может сейчас же прекратиться.
Собака, которая никогда еще не служила для подобных опытов,
дает реакцию на хлеб, когда она стоит на полу, но стоит поста-
вить ее в станок на столе — и реакция начинает отсутствовать.
Тот же факт воспроизводится и со всяким другим раздражаю-
щим на расстоянии веществом.
Если несколько раз собаке вливали в рот кислоту, подкра-
шенную в черный цвет китайской тушью, то и показывание
собаке воды, так же подкрашенной, получает то же раздражаю-
щее действие. Теперь можно эту связь между окрашенной
жидкостью и отделением слюны то заставить исчезнуть, то вос-
становить, вливая повторно в рот собаке то окрашенную воду, то
окрашенную кислоту.
Если на собаку действуют запахом, не имеющим местного (на
слизистую оболочку носа) раздражающего влияния и исходящим
от вещества, с которым собака в жизни еще не встречалась ни
разу, то он останется без эффекта на слюнных железах. Но коль
скоро вещество это, будучи введено в рот собаки, окажется слю-
ногонным, то и один запах его теперь будет возбуждать слюно-
отделение.

В моей речи, произнесенной в Мадриде, я сделал попытку
извлечь общие заключения научного порядка из всех работ,
появившихся до тех пор, о новых явлениях при изучении работы
слюнных желез, схематизируя эти явления с чисто физиологиче-
ской точки зрения.
Чтобы с этой точки зрения хорошо понять основной пункт
новых для физиологического исследования сторон в деятельности
слюнных желез, нужно в объектах внешнего мира, действующих
на животный организм, отличать два рода свойств: свойства
существенные, абсолютно определяющие известную реакцию
в том или другом органе, и свойства несущественные, действую-
щие временно, условно. Возьмем, например, раствор кислоты.
Его действие как определенного химического агента на полость
рта выражается, между прочим непременно и всегда, и в излива-
нии слюны, необходимом в интересах целости организма для ней-
трализования, разведения и удаления этого раствора. Другие
свойства этого раствора — его цвет, запах — сами по себе не
имеют никакого отношения к слюне, ни слюна к ним. В то же
время нельзя не заметить факта, имеющего огромную важность
в явлениях жизни, — именно, что несущественные свойства
объекта являются возбудителями органа (в нашем случае слюн-
ных желез) лишь тогда, когда их действие на чувствительную
поверхность организма совпадает с действием существенных
свойств. Если же несущественные свойства действуют долгое
время или всегда одни (без вмешательства существенных), то
они или теряют, или никогда не приобретают значения для дан-
ного органа. Физиологический механизм этого отношения может
быть представлен следующим образом. Допустим, что действие
в полости рта существенных для отделения слюны свойств
объекта, т. е. раздражение низшего рефлекторного слюнного
центра, совпадает с действием на другие чувствительные поверх-
ности организма несущественных свойств объекта или вообще
массы явлений внешнего мира (раздражения глаз, носа и т. д.);
в таком случае возбуждение соответствующих центров высшего
этажа мозга будет выбирать между различными и многочислен-
ными путями, которые перед ним открываются, т. е. которые

ведут к деятельному рефлекторному слюнному центру. Нужно
принимать, что этот последний центр, находясь в сильном воз-
буждении, как-то привлекает к себе возбуждения из других, менее
сильно раздражаемых центров. Это было бы общим механизмом
всех изучаемых нами явлений психического возбуждения слюн-
ных желез.
Факт, что слюнная реакция на вид хлеба уменьшается
в интенсивности у собаки, когда на глазах у нее другой собаке
дают есть хлеб, мог бы быть объяснен переходом возбуждения
к другому центру — центру движения, сильно раздраженному
тогда, как это надо заключить по крайне усиленной в таком слу-
чае энергии движений животного.
Влияние состояний голода или насыщения на результат дей-
ствия пищи на расстоянии могло бы быть объясняемо измене-
ниями возбудимости слюнного центра, зависящими от химиче-
ского состава крови, различного в этих двух состояниях. Посту-
пая таким образом, обсуждая явления с такой точки зрения,
физиолог мало расположен придавать этим явлениям эпитет
«психических»; но чтобы отличить их от нервных явлений, обык-
новенно до сих пор анализируемых в физиологии, можно было
бы обозначить их как «сложно-нервные» явления.
Имея перед собой данные, изложенные до сих пор, читатель
мог бы сказать, что все, описанное как «сложно-нервные» явле-
ния, с субъективной точки зрения очевидно само собой и их
физиологическое описание — не новость. В этом есть доля
правды. Но физиологическая схема имеет в виду дать основу для
собирания и изложения дальнейших новых фактов на новом
пути исследования.
В вышеупомянутой речи по поводу там перечисленных фактов
я выразил надежду, что они могут быть изучаемы дальше с пол-
ным успехом. Эта надежда вполне оправдалась благодаря даль-
нейшим исследованиям, произведенным в моей лаборатории.
Д-р Б. П. Бабкин 1 прибавил очень много к тому, что касается
исчезания и восстановления новых рефлексов.
1 Труды Пироговского съезда в СПб., 1904.

Вот один из обыкновенных опытов, сюда относящихся.
Количество
Время
Способ раздражения
слюны
(в куб. см)
2 ч. 46 м.
Вид мясного порошка
0.7
в течение 1 минуты
49 м. То же 0.3
52 м. » » 0.2
55 м. » » 0.1
58 м. » » 0.05
3 ч. 01 м. » » 0.05
04 м. » » 0.0
Исчезание рефлекса вследствие повторения происходит строг©
правильно лишь при тождественных условиях, т. е. когда раздра-
жение производится одинаковым образом, тем же лицом, которое
проделывает те же движения, и с тем же объектом (это отно-
сится как к содержимому, так и к посуде). Следовательно, тожде-
ственность условий специально касается того, что связано так
или иначе с актом еды или с введением в рот отвергаемых живот-
ным веществ. Колебания других условий, раз они не вызывают
каких-либо посторонних реакций со стороны животного, не
имеют значения.
Быстрота исчезания рефлекса вследствие повторения ясно
связана с величиной промежутка, который разделяет последова-
тельные раздражения. Чем промежуток короче, тем быстрее исче-
зает рефлекс, и обратно. Вот пример.
Возбуждение производится опять видом мясного порошка,
каждый раз в течение 1 минуты. При повторении этих раздраже-
ний через 2 минуты рефлекс исчезает через 15 минут, при проме-
жутке в 4 минуты — через 20 минут, при 8-минутном проме-
жутке— через 54 минуты, а при 16-минутном рефлекс все еще
остается и через 2 часа. Снова при раздражении через 2 минуты
рефлекс исчезает к концу 18-й минуты.
Раз исчезнувший рефлекс произвольно, т. е. без применения
нарочитых мер, иногда не восстанавливается ранее 2 часов.
Всякое изменение в подробностях условного раздражения сей-
час же увеличивает или восстановляет слюнную реакцию. Если

раздражали собаку мясным порошком на руке, которую по-
стоянно во время раздражения то поднимали, то опускали, то
стоит остановить движения руки, для того чтобы уменьшенное
или остановившееся при повторениях раздражения слюноотделе-
ние усилилось или восстановилось. Если данное раздражение
перестало действовать при повторении, когда оно производилось
одним лицом, то оно снова приобретает свое действие, и сейчас
же, если оно исполняется другим лицом.
На основании этого можно было предвидеть, что один услов-
ный рефлекс, уже временно переставший действовать вследствие
повторного применения, не помешает проявлению другого услов-
ного рефлекса. Вот пример.
Количество
Время
Род раздражителя при действии
слюны
в течение 1 минуты
(в куб. см)
1 ч. 10 м. Вид раствора квасии 0.8
13 м. То же 0.3
16 м. » » 0.15
19 м. » » 0.0
22 м. » » 0.05
25 м. » » 0.0
28 м. Вид мясного порошка 0.7
31м. То же 0.3
34 м. » » 0.1
37 м. » » 0.05
40 м. » » 0.0
Однако условный рефлекс, исчезнувший при повторении,
может быть восстановлен во всякое время, как это уже выясни-
лось в опытах д-ра Толочинова. Если условный рефлекс (напри-
мер, мясной порошок, действующий на собаку на расстоянии)
прекратился вследствие повторений, то достаточно проделать
рефлекс безусловный с тем же порошком или с другим сортом
пищи, или даже с каким-либо отвергаемым животным веществом,
для того чтобы восстановить исчезнувший условный рефлекс
с мясным порошком. Более того. Даже другие условные
рефлексы, раз только они сопровождаются значительным
эффектом, примененные сейчас же после исчезнувшего от

повторения данного условного рефлекса, тоже восстанавливают
этот последний.
Восстановляющее действие этих других вставленных рефле-
ксов (безусловных, как и условных) тем больше, тем вернее, чем
больше слюноотделение, ими вызываемое.
Вот опыт, это демонстрирующий.
Количество
Род раздражителя при действии
Время
слюны
в течение 1 минуты
(в куб. см)
11 ч. 34 м. Вид мясного порошка 0.7
37 м. То же 0.4
40 м. » » 0.2
43 м. » » 0.05
46 м. » » 0.0
1.35
В 11 часов 49 минут производят раздражение кислотой на расстоянии
в течение минуты и получают при этом всего 1.2 куб. см слюны. Затем
сейчас же продолжают опыт с мясным порошком.
Количество
Род раздражителя при действии
Время
слюны
в течение 1 минуты
(в куб. см)
11 ч. 52 м. Вид мясного порошка 0.1
55 м. То же 0.0
01
В 11 часов 58 минут вливают собаке в рот кислоту, получают всего
3.5 куб. см слюны и опять продолжают опыт с мясным порошком.
Количество
Род раздражителя при действии
Время
слюны
в течение 1 минуты
(в куб. см)
12 ч. 02 м. Вид мясного порошка 0.4
05 м. То же 0.3
08 м. » » 0.1
11м. » » 0.0
08
В 12 часов 14 минут вливают собаке в рот более крепкую кислоту,
получают всего 8 куб. см слюны и продолжают опыт с мясным порошком.

Род раздражителя при действии
Время
слюны
в течение 1 минуты
Количество
(в куб. см)
12 ч. 20 м. Вид мясного порошка 0.7
23 м. То же 0.4
26 м. » » 0.2
29 м. » » 0.15
32 м. » » 0.05
35 м. » » 0.0
38 м. » » 0.0
Восстановляющее действие вставляемых рефлексов было всего
значительнее сейчас же после их применения, а по мере удаления
от этого момента оно прогрессивно слабело.
Восстановляющее действие от одного и того же безусловного
рефлекса, раз оно повторялось несколько раз, постепенно умень-
шалось и, наконец, исчезало. В таком случае замена одного без-
условного рефлекса другим снова восстановляла условный
рефлекс.
Вот пример на это отношение.
Дают собаке есть мясной порошок и получают всего 4 куб. см слюны.
Время
11
48 м.
51 м.
54 м.
57 м.
12 ч. 00 м.
03 м.
06 м.
09 м.
Род равдражителя при действии
в течение 1 минуты
Вид мясного порошка
То же
Количество
слюны
(в куб. см)
0.8
0.7
0.5
0.3
0.2
0.1
0.0
0.0
2.6"
В 12 часов 10 минут дают собаке есть мясной порошок, получают
3.4 куб. см слюны и продолжают опыт с условным рефлексом.
4 И. П. Павлов, Собр. соч., т. III, кн. 1

Время
12
14 м.
17 м.
20 м.
23 м.
26 м.
29 м.
Род раздражителя при действии
в течение 1 минуты
Вид мясного порошка
То же
» »
» »
» »
» »
Количество
слюны
(в куб. см)
06
0.4
0.1
0.0
0.05
0.0
1.15
В 12 часов 30 минут дают снова собаке есть мясной порошок, полу-
чают всего 3.4 куб. см слюны и продолжают опыт.
Время
12 ч. 34 м.
37 м.
40 м.
43 м.
Род раздражителя при действии
в течение 1 минуты
Вид мясного порошка
То же
Количество
слюны
(в куб. см)
0.3
0.2
0.0
0.0
05
В 12 часов 44 минуты дают еще собаке есть мясной порошок, полу-
чают 4 куб. см слюны и ведут опыт дальше.
Время Род раздражителя при действии
в течение 1 минуты
12 ч. 48 м. Вид мясного порошка
51м. То же
Количество
слюны
(в куб. см)
0.0
0.0
00
В 12 часов 52 минуты вливают собаке в рот кислоту, получают всего
4.9 куб. см слюны и продолжают опыт.
Время
12
ч. 56 м.
59 м.
1 ч. 02 іі.
05 м.
08 м.
11 м.
Род раздражителя при действии
в течение 1 минуты
Вид мясного порошка
То же
Количество
слюны
(в куб. см)
0.7
0.4
0.2
0.1
0.05
0.0
1.45

Но смена безусловных рефлексов в качестве средства, вос-
становляющего исчезнувший вследствие повторения условный
рефлекс, имеет также свой предел, т. е. наступает момент, когда
никакая смена различных рефлексов не восстанавливает более
рефлекса.
Сообщенное до сих пор составляет только часть данных,
собранных д-ром Бабкиным. Но мы одолжены ему также опы-
тами с быстрым прекращением условных рефлексов.
Уже в опытах д-ра Толочинова обозначился факт, что при
сколько-нибудь значительном двигательном возбуждении собаки
условный слюнной рефлекс слабеет или даже совершенно исчезает.
В опытах д-ра Бабкина собака была приведена в состояние
общего двигательного возбуждения то сильными возбуждениями
глаза или уха (удары в дверь комнаты, где стояла собака, мгно-
венное сильное освещение ранее несколько затемненной комнаты),
то совершенно новыми (звуки граммофона). Пробуют, например,
условный рефлекс на мясной порошок. Он оказывается в полной
силе. Теперь применяют только что указанные воздействия на
собаку. Непосредственно после них условный рефлекс является
совершенно недействительным. (Понятно, что и при предвари-
тельной пробе и теперь условный рефлекс сопровождается без-
условным, т. е. после показывания порошка дают его несколько
поесть, чтобы условный рефлекс не ослаблялся). При второй
пробе после этих воздействий слюноотделение при условном раз-
дражении уже появляется, но еще слабое и лишь потом посте-
пенно возрастает до нормальной величины.
В ту же категорию фактов должен быть отнесен и следующий
курьезный факт. У особенно жадных собак, с особенно сильною
двигательной реакцией, часто при виде мясного порошка из око-
лоушной слюнной железы совсем не появляется слюны, тогда как
у других, менее жадных, спокойнее держащихся собак имеется
слюноотделение. У первых животных с начала показывания
порошка отделение слюны может начаться, но затем с ростом
двигательного возбуждения оно прекращается.
Все вышеприведенное не есть отрывочный материал; оно
составляет введение к систематическому изучению предмета и

к объяснению новых и сложных явлений, которые нас занимают.
Новая область, конечно, чрезвычайно сложна, и вопросы громо-
здятся один над другим; но эта сложность нисколько не мешает
подробному и все более углубляющему исследованию. Опыты
могут удобно систематизироваться. Результаты, добытые в лабо-
ратории одним работником, легко воспроизводились другими ра-
ботниками на новых собаках. Было ясно, что выбранный путь для
изучения сложно-нервных явлений был удачным. Каждый момент
убеждал в хороших сторонах объективного метода. Быстрота,
с которой накоплялись точные факты, и легкость их истолкова-
ния представляли поражающий контраст с неопределенными и
спорными результатами субъективного метода. Чтобы лучше дать
себе отчет в этой разнице, возьмем несколько примеров.
При повторных раздражениях мясным порошком на расстоя-
нии доходят до исчезания рефлекса. Почему? Рассуждая субъек-
тивно, можно было бы дело представить так. Собака постепенно
уверяется в бесполезности ее усилий получить порошок и потому
перестает обращать на него внимание. Но посмотрим на следую-
щий опыт д-ра Бабкина. Когда мясной порошок на расстоянии
вследствие повторения перестал действовать, собаке дают пить
воду. Она пьет, но, как указано выше, слюноотделения при этом
не происходит. Рассуждая субъективно, что можно было бы после
этого ждать относительно исчезнувшего условного рефлекса на
порошок? Казалось бы, что собака, получив от экспериментатора
воду, теперь будет расположена верить, что получит от него и
порошок, сосредоточит на нем свое внимание. В действительности
реакция остается нулевой. Но покажите ей кислоту. Кислота воз-
будит слюноотделение. А после этого и порошок на расстоянии
окажется действительным. Как объяснить эти факты? С субъек-
тивной точки зрения было бы трудно это сделать.
Казалось бы, что факт показывания кислоты собаке не имеет
шансов возбудить у ней надежду действительно получить поро-
шок.
Но объективный наблюдатель довольствуется констатирова-
нием реальных отношений, которые существуют между наблюдае-
мыми явлениями, и замечает без труда, что все то, что более или

менее сильно вызывает слюноотделение, вместе с тем представ-
ляет существенное условие для восстановления исчезнувшего
условного рефлекса.
Другой пример. Условный рефлекс исчез вследствие повторе-
ния и восстановится сам по себе только через довольно продол-
жительный срок. Почему? С субъективной точки зрения можно
было бы сказать, что собака позабыла об обмане благодаря зна-
чительному числу всяких посторонних раздражений, падавших
на животное в этот срок. Можно, однако, подвергнуть собаку
в этот промежуток всяким нарочитым раздражениям, а срок вос-
становления рефлекса через это не сократится. Но стоит произ-
вести какое-нибудь действие, связанное со слюноотделением, и
обман позабывается.
Таким образом объективное исследование явлений, называе-
мых и у животных психическими, становится прямым продол-
жением и расширением физиологического экспериментирования
над живым организмом, и фактически материал, таким образом
собранный и систематизированный, должен быть обсуждаем
исключительно с физиологической точки зрения, составляя основу
для представления о свойствах и отношениях различных частей
нервной системы. И это представление все больше будет соответ-
ствовать действительности вследствие варьирования опытов и
повторения их при исключении той или другой части нервной
системы — то центральной, то периферической.
Я приведу здесь пример, касающийся этого последнего приема
исследования. Нужно принять, основываясь на вышесообщенных
фактах, что всякий условный рефлекс возникает благодаря суще-
ствованию безусловного рефлекса. Условный рефлекс образуется
хотя бы при однократном совпадении во времени действия на
животное условных и безусловных раздражений, и он уничто-
жается при очень долгом отсутствии этого совпадения. Оправда-
ние такого отношения для давних условных рефлексов представ-
ляет большой интерес и было предметом опытов в моей лаборато-
рии д-ра А. П. Зельгейма.1 Эти опыты раньше были проделаны
1 Диссертация, 1904,

у меня же д-ром Снарским,1 но тогда они не были достаточно
анализированы. В опытах д-ра Зельгейма сначала на нормальной
собаке произвели ряды безусловных и условных рефлексов
с различными пищевыми и отвергаемыми животным веществами.
Затем перерезали пп. linguales и glossopharyngei с обеих сторон.
Когда животное совершенно оправилось от операции, повторили
все прежние рефлексы. При первых пробах казалось, что не было
никакой разницы с нормальным состоянием: слюноотделение про-
исходило почти в прежнем размере как при применении различ-
ных веществ на расстоянии, так и при введении их в полость рта.
Но при повторении опытов заметили, что рефлексы на известные
вещества, как раствор квасии и сахарина, а также и слабые рас-
творы соляной кислоты и поваренной соли, постепенно слабели.
Так как безусловный рефлекс характеризуется постоянством при
повторении, то приходилось заключить, что для известных раз-
дражителей безусловный рефлекс исчез и остававшийся после
операции рефлекс был только условный, тем более, что теперь
действие этих раздражителей на слюнные железы, применялись
ли они на расстоянии или прикладывались к полости рта, было
почти то же по размеру. В конце двух недель, при повторении
опытов, рефлекс на горькое исчез совсем, и в обеих его формах,
но оставался, хотя в слабой степени, для сахарина, кислоты и
соли. Очевидно, что эти последние в употребляемых растворах
возбуждали, помимо специальных химических волокон, теперь
перерезанных, другие центростремительные нервы, через которые
и происходил остающийся безусловный рефлекс.
Большой интерес представляет следующий вопрос: в чем
заключается безусловный раздражитель пищевых веществ?
Собранный до сих пор фактический материал не может быть
признан достаточным для решения этого вопроса. В опытах
д-ра Геймана,2 исполненных в моей лаборатории в острой форме,
т. е. на отравленных и сейчас же оперированных животных, хими-
ческие свойства пищевых веществ при приложении их к полости
1 Диссертация, 1902.
2 Диссертация, 1904.

рта не дали себя знать в слюноотделении. В этих опытах больше,
чем во всяких других, обнаружились многочисленные недостатки,
с точки зрения метода, острой формы экспериментирования,
почему опыты д-ра Геймана должны быть повторены и прове-
рены. Д-р Зельгейм в его же упомянутой работе на собаках
с постоянной слюнной фистулой не заметил никакой разницы
в слюноотделении при акте еды после перерезки nn. linguales и
glossopharyngei.
После изложения новых материалов, относящихся к иннерва-
ции слюнных желез, не будет излишним еще раз вернуться
к существенным пунктам физиологической схематизации этих
явлений. Наверное они, эти явления, гораздо сложнее, чем они
представлены у нас сейчас. Но, благодаря этой схематизации, мы
можем итти вперед в объективном изучении предмета — ив этом
ее оправдание и смысл.
Название «рефлексов», приданное сложно-нервным явлениям,
вполне оправдано. Эти явления всегда оказываются результатом
возбуждения периферических окончаний различных центростре-
мительных нервов, и это возбуждение распространяется по цен-
тробежным нервам до слюнных желез. Эти рефлексы специ-
фичны, как все естественные рефлексы (а не как искусственные,
которые часто производят в лабораториях при искусственных
раздражениях), и они есть выражение определенной реакции
организма, того или другого его органа, на определенное раздра-
жение.
Новые рефлексы составляют функцию высших структур
нервной системы животных, и это надо принимать на следующих
основаниях. Прежде всего потому, что они представляют самые
сложные явления в нервном функционировании и, естественно,
должны быть связаны с верхними этажами нервной системы.
А затем, уже опираясь на опыты над животными, то при разных
отравлениях, то при целых или частичных экстирпациях больших
полушарий, можно утверждать, что условный рефлекс для его
осуществления требует вмешательства больших полушарий.
Эти рефлексы условны, временны. Это составляет их главную
характеристику и отличает от старых, простых рефлексов, давно

изучаемых физиологией. Их временный характер проявляется
в двух видах: они образуются, когда их раньше не было, и могут
опять исчезнуть навсегда, а кроме того, когда они существуют,
они часто колеблются в размере и нередко до полного исчезнове-
ния, то на короткое время, то постоянно при определенном усло-
вии. Как мы видели, их образование и разрушение определяется
совпадением во времени (одно- или многократным) возбуждения
низшего рефлекторного центра, управляющего каким-нибудь
рабочим органом, с возбуждением различных пунктов больших
полушарий при посредстве соответствующих центростремитель-
ных нервов. Через повторение совпадений раздражений этих двух
центров пути, ведущие от высшего центра к низшему, становятся
все более и более проходимыми, и передача возбуждений по ним
происходит все легче и легче. Когда случаи совпадения делаются
реже и даже совсем прекращаются, то эти пути снова затруд-
няются и, наконец, совершенно закрываются.
Какое физиологическое объяснение можно дать быстрому,
постоянному, но временному исчезанию условного рефлекса, когда
он на коротких промежутках повторяется несколько раз один,
без сопровождения тем безусловным, при помощи которого он
образовался? Известные факты, кажется, показывают, что этот
факт принадлежит к категории явлений истощения. Во-первых,
исчезнувший условный рефлекс, предоставленный самому себе,
без каких-либо воздействий со стороны, восстанавливается через
известный срок. Во-вторых, исчезание рефлекса при повто-
рении происходит тем скорее, чем меньше промежуток между
повторениями, и обратно. Такое объяснение было бы в согласии
с общепринимаемым мнением о быстрой утомляемости высших
центров при монотонных повторных раздражениях.
Факт восстановления исчезнувшего вследствие повторения
условного рефлекса, обусловленный применением безусловного
рефлекса или даже и другого условного рефлекса, только доста-
точно сильного, может быть объяснен таким образом, что, не-
смотря на известную степень утомления высшего нервного центра,
его возбуждение проникает снова до низшего слюнного центра
с того момента, как пути к нему делаются особенно проходимыми

благодаря свежему и сильному раздражению его. В пользу дан-
ного объяснения могут служить вышеприведенные опыты с вос-
становлением исчезнувшего условного рефлекса с помощью
повторных подкармливаний, которые к концу, однако, потеряли
их действие.
Но уже в самом конце того опыта имелся факт, который
выставлял механизм процесса в очень сложном виде. Когда под-
кармливание уже больше не восстановляло рефлекса, введение
в рот собаки кислоты сопровождалось положительным эффектом.
Следовательно, надо ввести в наше объяснение новые элементы.
Однако, тем не менее, при продолжении этих опытов, как бы ни
варьировали безусловных раздражителей, достигают, наконец,
такого момента, когда ни один из этих раздражителей более не
действует и условный рефлекс может быть восстановлен сам по
себе только за счет длительного перерыва.
Очевидно, для удовлетворительного решения поставленной
задачи требуются дальнейшие исследования.
В заключение надо считать за бесспорное, что физиологию
высших отделов центральной нервной системы высших животных
полностью нельзя изучать иначе, как только стоя на чисто объек-
тивной почве и совершенно отрешившись от неопределенных
представлений психологии. Какой интерес, например, могут пред-
ставлять для физиологического анализа заявления авторов, что
после экстирпации известных частей больших полушарий живот-
ные делаются то более злыми, то более нежными, менее «интел-
лигентными» и т. д., когда эти определения являются очень слож-
ными понятиями и сами нуждаются в точном научном анализе?

III. ПЕРВЫЕ ТВЕРДЫЕ ШАГИ НА ПУТИ НОВОГО
ИССЛЕДОВАНИЯ 1
Уже при изучении работы желудочных желез пришлось убе-
диться, что аппетит не только вообще действует как раздражи-
тель на железы, но что он возбуждает их еще в различной сте-
пени, смотря по тому, на что он направляется. При слюнных
железах стоит, как правило, что все в физиологических опытах
наблюдаемые вариации в их деятельности точно повторяются
в опытах с психическим раздражением, т. е. в опытах, в которых
определенный раздражающий объект не приходит в непосред-
ственное соприкосновение со слизистой оболочкой рта, но из не-
которого отдаления привлекает на себя внимание животного. Вот
примеры этого. Вид сухого хлеба вызывает гораздо более сильное
слюноотделение, чем вид мяса, хотя последнее, судя по движе-
ниям животного, возбуждает гораздо более живой интерес, чем
первый. При дразнении собаки мясом или каким-либо другим
съедобным веществом из слизистых слюнных желез течет концен-
трированная слюна, с большим содержанием слизи (смазочная
слюна); напротив, вид противных животному веществ ведет
к выделению из тех же желез жидкой слюны, почти без слизи
(омывающая слюна). Коротко говоря, опыты с психическим воз-
буждением представляют точную, хотя несколько уменьшенную,
копию опытов с физиологическим возбуждением желез посред-
ством тех же веществ.
1 Из лекции о работах по пищеварению, читанной в 1904 г. в Сток-
гольме при получении Нобелевской премии. (Nord. med. Ark., v. 4, № 13,
1904, p. 1—20. — Ред.).

Таким образом психология в работе слюнных желез занимает
место рядом с физиологией. Даже более. На первый взгляд психи-
ческое в работе слюнных желез кажется даже неоспоримее, чем фи-
зиологическое. Если какой-нибудь объект, привлекающий издали
внимание собаки, вызывает на себя отделение слюны, то каждый,
естественно, с полным правом может принимать, что это психиче-
ское, а не физиологическое явление. Когда же собака что-нибудь
съела или ей что-нибудь насильственно ввели в рот и при этом
потекла слюна, то нужно еще доказать, что это явление на самом
деле заключает в себе нечто физиологическое, а не только и чисто
есть — психическое, лишь несколько усиленное в размере благо-
даря особенным, его сопровождающим, условиям. И такое понима-
ние тем более отвечало бы действительности, что удивительным
образом после перерезки всех чувствительных нервов языка боль-
шинство веществ, попавших в рот при еде или, при насильствен-
ном введении, ведет к совершенно такому же истечению слюны, как
и до перерезки. Нужно прибегать к более радикальным мерам —
к отравлению животного, к удалению высших отделов центральной
нервной системы, чтобы убедиться, что между веществами,
раздражающими полость рта, и слюнными железами суще-
ствует не только психическая, но и чисто физиологическая связь.
Таким образом мы имеем перед собой два ряда, повидимому,
совершенно различных явлений. Что должен делать физиолог
с психическими явлениями? Оставить их без внимания нельзя,
потому что они теснейшим образом связаны с физиологическими
явлениями, определяя целостную работу органа. Если физиолог
решается и их изучать, то перед ним становится вопрос: как?
Опираясь на пример изучения низших представителей живот-
ного мира и, естественно, не желая переделываться из физиолога
в психолога (тем более, пережив неудачную попытку в этом
направлении), мы решили и в отношении так называемых психи-
ческих явлений в наших опытах над животными занять чисто
объективную позицию. Мы постарались прежде всего строго дис-
циплинировать наш прием думания и нашу речь в том отноше-
нии, чтобы совершенно не касаться воображаемого душевного
состояния животного, и ограничивали нашу работу исключи-

тельно тем, что мы действие объектов издали на работу слюнных
желез внимательно наблюдали и точно формулировали. Резуль-
тат соответствовал нашим ожиданиям: наблюдаемые отношения
между внешними явлениями и вариациями в секреторной работе
являлись закономерными, так как могли любое число раз повто-
ряться по нашему желанию, как и обыкновенные физиологические
явления, и вместе с тем определенным образом систематизирова-
лись. К нашей большой радости, мы могли убедиться, что мы
пошли по правильной, ведущей к успеху дороге. Я приведу
несколько примеров закономерных отношений, установленных при
помощи нового метода изучения предмета.
Если раздражать собаку повторно только видом предметов,
которые издали вызывают отделение слюны, то реакция слюнных
желез становится все слабее и, наконец, сводится на нуль. Чем
короче промежутки между такими раздражениями, тем скорее
дело доходит до нуля, и обратно. Эти правила только тогда
выступают в полной отчетливости, когда условия опыта остаются
неизменными. Тождество условий, однако, только относительное;
оно может ограничиваться теми явлениями внешнего мира, кото-
рые были связаны с актом еды или с насильственным введением
в рот животного соответствующих веществ, вариация же других
условий может быть без влияния.
Упомянутое относительное тождество условий может очень
легко быть достигнуто экспериментатором, так что опыт, при
котором повторный, применяемый издали раздражитель посте-
пенно теряет свое действие, без затруднения может быть демон-
стрирован даже перед аудиторией. Если одно вещество при
повторении раздражения издали потеряло свое действие, то этим
раздражающее действие другого вещества не уничтожается: если
перестало действовать издали молоко, то действие хлеба, испы-
танное затем, выступит резко; если и оно при повторении станет
нулевым, то появление перед животным кислоты вызовет полный
эффект со стороны желез. Эти отношения выясняют истинный
смысл упомянутого тождества условий опыта; каждая деталь
окружающих предметов является как новый раздражитель. Если
определенный раздражитель потерял его действие при повторном

применении, то он его непременно приобретает после известной
паузы, продолжающейся минуты или часы. Однако потерянное
на время действие может быть верно возвращено при помощи
особых мер и в любое время. Если повторное показывание хлеба
собаке не раздражает уже более слюнные железы собаки, то
стоит только дать собаке поесть хлеба, чтобы действие хлеба
издали восстановилось. Тот же результат получается, если покор-
мить собаку чем-нибудь другим. Даже более. После насильствен-
ного введения в рот, например, кислоты временно утраченное
действие хлеба издали также проявляется снова в полном раз-
мере. Вообще угашенную реакцию восстановляет все, что возбуж-
дает слюнные железы, и тем полнее, чем больше при этом была их
работа. Так же закономерно наша реакция может быть задержана,
заторможена определенными воздействиями, например, когда на
собаку, на ее глаз, ухо действуют какими-либо раздражителями,
вызывающими определенную двигательную реакцию животного.
Ввиду недостатка времени я ограничусь приведенными фак-
тическими данными и перейду теперь к теоретическому обсужде-
нию только что сообщенных опытов. Вышеизложенные факты
очень удобно укладываются в рамки физиологического мышле-
ния. Наши издали произведенные действия на слюнную железу
могут с полным правом рассматриваться и обсуждаться как
рефлексы. При надлежащем внимании нельзя не видеть, что
работа слюнных желез постоянно возбуждается какими-нибудь
внешними явлениями, т. е. что она, как и обыкновенный слюнной
рефлекс, вызывается внешними раздражителями. Разница прежде
всего в том, что последний рефлекс обусловливает раздражение
полости рта, а новые рефлексы возбуждаются раздражениями
с уха, глаза и т. д. Дальнейшее существеннейшее различие между
старым и новым рефлексами составляет то, что старый ре-
флекс — постоянный, безусловный, между тем как новый под-
вержен колебаниям в зависимости от многих условий и потому
заслуживает название условного. Всматриваясь пристальнее
в изучаемые явления, нельзя не заметить следующего: при без-
условном рефлексе в качестве раздражителя действуют те свой-
ства объекта, на которые физиологически и рассчитана слюна,

как твердость, сухость, определенный химический состав и т. д.,
при условном же, тоже в качестве раздражителей, являются
такие свойства, которые не стоят ни в каком непосредственном
отношении к физиологической роли слюны, как цвет, форма
и т. д. Эти последние свойства, очевидно, получают свое физио-
логическое значение как сигналы для первых. В их раздражаю-
щем действии нельзя не признать дальнейшее, более тонкое при-
способление слюнных желез к окружающему миру. Это видно,
например, на следующем случае. Мы собираемся влить собаке
в рот кислоту, и она это видит. В интересах целости слизистой
оболочки, очевидно, очень желательно, чтобы, прежде чем кис-
лота попадет в рот, в нем накопилась слюна: она помешает,
с одной стороны, непосредственному соприкосновению кислоты
с оболочкой, а с другой — сейчас же ее разбавит, через что ее
вредное влияние вообще будет ослаблено. Однако сигналы по
существу дела имеют, конечно, только условное значение: они
то меняются легко, то сигнализируемый предмет по обстоятель-
ствам может не притти в соприкосновение со слизистой оболоч-
кой. Таким образом более тонкое приспособление должно
состоять в том, что служащие сигналами свойства предметов
то раздражают, вызывают рефлекс, то теряют свое раздражаю-
щее действие. Это мы и наблюдаем в действительности. Можно
любое явление внешнего мира сделать временным сигналом раз-
дражающего слюнные железы объекта, если раздражение сли-
зистой оболочки этим объектом связать во времени один или
несколько раз с действием этого явления на соответствующую
воспринимающую поверхность тела. Мы пробуем в настоящее
время применять многие подобные, иногда в высшей степени
парадоксальные комбинации и постоянно находим их успешными.
С другой стороны, чрезвычайно близкие и до тех пор по-
стоянные сигналы можно лишить раздражающего действия, если
долгое время повторять их, не приводя в соприкосновение соот-
ветствующий объект с оболочкой рта. Если показывать собаке
в течение дней и недель какой-нибудь сорт еды, не давая его
есть, то он потеряет совершенно свое раздражающее действие
на слюнные железы в опытах с действием на расстоянии.

Механизм раздражения слюнных желез сигнальными свой-
ствами объектов, т. е. механизм «условного раздражения», можно
легко себе представить физиологически как функцию нервной
системы. Как только что было сказано, в основании каждого
условного рефлекса, т. е. раздражения сигнальными признаками
объектов, лежит безусловный рефлекс, т. е. раздражение суще-
ственными признаками объектов. Тогда приходится принимать,
что тот пункт центральной нервной системы, который во время
безусловного рефлекса сильно раздражается, направляет к себе
более слабые раздражения, падающие из внешнего или внутрен-
него мира одновременно на другие пункты этой системы, т. е.
благодаря безусловному рефлексу к пункту его прокладывается
временный путь для всех этих раздражений. Условия, которые
влияют на открытие или закрытие этого пути, представляют
внутренний механизм действия или недействия сигнальных при-
знаков предметов, физиологическую основу тончайшей реактив-
ности живого вещества, способности тончайшего приспособления
животного организма. Мне хочется здесь дать выражение моему
глубокому убеждению, что в этом направлении, как я его наме-
тил в общих чертах, физиологическое исследование окажется
чрезвычайно плодотворным и очень продвинется вперед.
В сущности интересует нас в жизни только одно: наше психи-
ческое содержание. Однако механизм его был и есть окутан для
нас глубоким мраком. Все ресурсы человека — искусство, рели-
гия, литература, философия и исторические науки — все это
соединяется, чтобы бросить луч света в этот мрак. Но человек
располагает еще одним могущественным ресурсом: естественно-
научным изучением с его строго объективными методами. Это
изучение делает с каждым днем, как это все видят и знают,
грандиозные успехи. Приведенные в конце лекции факты и сооб-
ражения представляют одну из многочисленных попыток при
исследовании механизма высших жизненных проявлений собаки,
столь близко стоящего и столь дружественного издавна чело-
веку представителя животного мира, воспользоваться последо-
вательно проведенным чисто естественно-научным приемом
мышления.

IV. ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ
ДУШЕВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВЫСШИХ ЖИВОТНЫХ 1
Частным предметом моего сегодняшнего чтения, посвящаемого
памяти великого естествоиспытателя и энергичнейшего борца за
величайшее биологическое учение — учение о развитии — Томаса
Гексли, будет: естественно-научное изучение так называемой
душевной деятельности высших животных.
Позвольте начать с некоторого житейского случая, имевшего
место в моей лаборатории несколько лет тому назад. Среди моих
сотрудников по лаборатории выделялся один молодой доктор.
В нем виднелся живой ум, понимающий радости и торжество
исследующей мысли. Каково же было мое изумление, когда этот
верный друг лаборатории обнаружил истинное и глубокое него-
дование, впервые услыхав о наших планах исследовать душевную
деятельность собаки в той же лаборатории и теми же сред-
ствами, которыми мы пользовались до сих пор для решения раз-
личных физиологических вопросов. Никакие наши убеждения не
действовали на него, он сулил и желал нам всяческих неудач.
1 Лекция «О новых успехах науки в связи с медициной и хирургиею
в честь Т. Гексли, читанная в Charing Cross Medical School в Лондоне
1 октября (н. ст.) 1906 г. (Lancet, ѵ. 2, 1906, p. 911—915. — Ред.). В ука-
занной школе (отвечает нашему медицинскому факультету) получил свое
естественно-научное и медицинское образование Т. Гексли. После его смерти,
в 1895 г., в его память учреждена особая, читаемая через каждые два
года при открытии осеннего семестра в школе, лекция на вышеприведенную
общую тему. На эту лекцию приглашаются как свои, так и иностранные
лекторы. В первый раз в 1898 г. ее читал Р. Вирхов.

И, как можно было понять, все это потому, что в его глазах то
высокое и своеобразное, что он полагал в духовном мире чело-
века и высших животных, не только не могло быть плодотворно
исследовано, а прямо как бы оскорблялось грубостью действий
в наших физиологических лабораториях. Пусть это, господа,
несколько индивидуально преувеличено, но, как мне кажется, не
лишено характерности и типичности. Нельзя закрывать глаза
на то, что прикосновение истинного, последовательного естество-
знания к последней грани жизни не обойдется без крупных недо-
разумений и противодействия со стороны тех, которые издавна
и привычно эту область явлений природы обсуждали с другой
точки зрения и только эту точку зрения признавали един-
ственно законной в данном случае.
Вот почему для меня сейчас же восстает обязанность, во-пер-
вых, точно и ясно установить мою точку зрения на так назы-
ваемую душевную деятельность высших животных, а во-вторых,
возможно скорее перейти от слов к делу. Я с умыслом прибавил
к словам «душевная деятельность» эпитет «так называемая».
Когда натуралист ставит себе задачей полный анализ деятель-
ности высших животных, он, не изменяя принципу естествозна-
ния, не может, не имеет права говорить о психической деятель-
ности этих животных. Естествознание — это работа «РАППОВ-
СКОГО ума, обращенного к природе и исследующего ее без какими
либо толкований и понятий, заимствованных из других источ-
ников, кроме самой внешней природы. Говоря же о психической
деятельности высших животных, натуралист переносил бы на
природу идеи, заимствованные из своего внутреннего мира, т. е.
теперь повторил бы то, что человек сделал некогда, при первом
обращении его мысли на природу, когда он подкладывал под
различные мертвые явления природы свои мысли, желания и
чувства. Для последовательного натуралиста и в высших живот-
ных существует только одно: та или иная внешняя реакция
животного на явления внешнего мира. Пусть эта реакция чрез-
вычайно сложна по сравнению с реакцией низшего животного
и бесконечно сложна по сравнению с реакцией любого мертвого
предмета, но суть дела остается все той же.

Строгое естествознание обязано только установить точную
зависимость между данными явлениями природы и ответными
деятельностями, реакциями организма на них; иначе сказать,
исследовать уравновешивание данного живого объекта с окру-
жающей природой. Едва ли это положение вообще может под-
лежать какому-либо спору, тем более, что оно с каждым днем
приобретает все более и более право гражданства при исследо-
вании явлений животного мира на низших и средних ступенях
зоологической лестницы. Вопрос сейчас только в том: приме-
нимо ли это положение сейчас к исследованию высших функций
высших животных? Мне кажется, единственным дельным отве-
том на этот вопрос может быть серьезная проба исследования
в этом направлении. Я и мои дорогие, теперь уже очень, много-
численные и в этой области, сотрудники по лаборатории — мы
начали эту пробу несколько лет тому назад, а в последнее время
особенно усердно предались этой работе. Сообщением главней-
ших результатов этой пробы, как мне верится, достаточно поучи-
тельных, и вытекающих из них выводов я и прошу позволения
занять ваше благосклонное внимание.
Опытным объектом служили исключительно собаки, причем
единственной реакцией организма на внешний мир являлась
незначительная физиологическая деятельность — именно слюно-
отделение. Перед исследователем всегда имелись совершенно нор-
мальные животные, т. е. не подвергавшиеся никаким ненормаль-
ным воздействиям во время опытов. Точное наблюдение в любое
время за работой слюнных желез достигалось посредством про-
стого методического приема.
Как известно, у собаки течет слюна всякий раз, как ей дают
что-нибудь есть или вводят в рот что-нибудь насильственно.
При этом истечение слюны, ее количество и качество очень точно
варьируют в зависимости от количества и качества тех веществ,
которые попадают собаке в рот. Мы имеем перед собой в этом
хорошо известное физиологическое явление — рефлекс. Понятие
о рефлексе как об особой элементарной работе нервной
системы — давнее и прочное приобретение естествознания. Это
есть реакция организма на внешний мир, происходящая при

посредстве нервной системы, причем внешний агент, трансфор-
мируясь в нервный процесс, по длинной дороге (периферическое
окончание центростремительного нерва, этот нерв, аппараты
центральной нервной системы и центробежный нерв) достигает
того или другого органа, вызывая его деятельность. Эта реак-
ция — специфическая и постоянная. Специфичность представляет
собой более тонкую, более частную связь явлений природы
с физиологическими эффектами и основана на специфичности
воспринимающих периферических окончаний данных нервных
цепей. Эти рефлекторные специфические отношения, при нор-
мальном ходе жизни или, лучше сказать, вне совершенно исклю-
чительных случаев жизни, являются постоянными и неизмен-
ными.
Реакция слюнных желез на внешний мир не исчерпывается
указанными обыкновенными рефлексами. Все мы знаем, что слюн-
ные железы часто начинают работать не только тогда, когда раз-
дражение от соответствующих предметов падает на поверхность
рта, но также и в случае действия их на другие воспринимающие
поверхности, например глаз, ухо и т. д. Но эти последние дей-
ствия обычно уже исключаются из области физиологии, причем
их называют психическими раздражениями.
Мы пойдем по другому пути и попытаемся вернуть физио-
логии то, что принадлежит ей по всему праву. В этих особенных
явлениях бесспорно имеются черты, общие с обыкновенными
рефлекторными явлениями. При каждом таком слюноотделении
может быть констатировано появление во внешнем мире того
или другого раздражителя. При изощрении внимания наблюда-
теля число самопроизвольных вспышек слюноотделения посте-
пенно и очень быстро уменьшается, и становится в высшей сте-
пени вероятным, что и теперь только крайне редко встречаю-
щееся слюноотделение как бы без причины на самом деле
происходит вследствие просматриваемого наблюдателем раздра-
жения. Следовательно, и здесь сперва раздражаются центростре-
мительные, а затем и центробежные пути и, понятно, при по-
средстве центральной нервной системы. А это и есть все эле-
менты рефлекса. Остаются подробности движения раздражения

в центральной нервной системе. Но знаем ли мы это точно и
в случае простого рефлекса? Итак, вообще говоря, это —
рефлексы. Но разница между этими новыми и старыми рефле-
ксами, конечно, велика, раз они помещались даже в различных
областях знания. Отсюда задача физиологии — опытно характе-
ризовать эту разницу, выдвинуть основную черту этих новых
рефлексов.
Во-первых, это рефлексы со всех внешних воспринимающих
поверхностей тела, даже и с таких, с которых, как с глаза и уха,
никогда не наблюдается никаких простых рефлексов на слюнные
железы. Следует заметить, что, кроме полости рта, обыкновен-
ные слюнные рефлексы происходят и с кожи, но только при
действии на нее разрушающих агентов (прижигание, резание
и т. д.), и с полости носа, но только при действии местных
раздражающих паров и газов (аммиак и т. д.), а не настоящих
запахов. Во-вторых, — и что в особенности бросается в глаза, —
это в высшей степени непостоянные рефлексы. В то время как
при введении в рот все раздражающие вещества неизменно дают
положительный результат в отношении слюноотделения, те же
вещества, действуя на глаз, ухо и т. д., то дают его, то нет.
Ранее, только на этом последнем основании, мы назвали новые
рефлексы условными, противопоставляя их старым, безусловным.
Натуральный дальнейший вопрос состоял в том: поддаются ли
условия, определяющие существование условных рефлексов,
изучению? Можно ли, зная эти условия, рефлексы сделать
постоянными? Этот вопрос, мне кажется, надо считать решен-
ным в положительном смысле.
Я напомню несколько правил, уже опубликованных нашей
лабораторией ранее. Всякое условное раздражение непременно
при повторении делается недействительным. Угасание условного
рефлекса наступает тем скорее, чем меньше пауза между повто-
рениями. Угасание одного условного рефлекса не мешает дей-
ствительности другого. Восстановление угасшего рефлекса про-
исходит само собой только через значительный срок времени —
час, два и больше. Но наш рефлекс может быть восстановлен
и сейчас же. Стоит проделать соответствующий безусловный

рефлекс, например влить кислоту в рот и затем повторить ее
показывание и нюхание, и ранее угаснувшее действие последних
раздражений вполне восстановляется. Наблюдается также и сле-
дующий факт. Если долгое время, дни и недели, животному
показывают какую-нибудь еду, не давая есть, то она совершенно
теряет свое раздражающее действие на расстоянии, т. е. на глаз,
нос и т. д.1 Из приведенных фактов обнаруживается очевидная
и тесная связь между раздражающим действием свойств данного
предмета, вызывающих отделение слюны своим действием на
полость рта, и действием остальных свойств того же предмета,
действующих на другие воспринимающие поверхности тела.
Мы получаем право предположить, что условный рефлекс
произошел благодаря безусловному. Мы видим вместе с тем
главный механизм происхождения нашего условного рефлекса.
Для этого требуется совпадение, по времени, действия известных
свойств предмета из полости рта на простой рефлекторный аппа-
рат слюнных желез с действием других свойств предмета с дру-
гих воспринимающих поверхностей на другие отделы централь-
ной нервной системы. А так как с раздражающим действием
свойств предмета с полости рта может точно совпадать и масса
других раздражений, помимо свойств предмета: раздражение,
идущее от человека, который кормит животное или вводит ему
что-нибудь в рот, а также и от всей остальной обстановки,
в которой это производится, — то и все эти разнообразные раз-
дражения могут при повторении сделаться условными раздра-
жителями слюнных желез. Вот почему исполнение вышеперечис-
ленных опытов относительно правил условного рефлекса требует
хорошей выучки экспериментатора, чтобы он мог точно испы-
тывать действие только данного условного раздражения или
определенной суммы их, не примешивая с каждым повторением,
незаметно для себя, все новых раздражителей. Понятно, что
в последнем случае указанные правила будут затемнены. Нужно
иметь в виду, что каждое особое движение, каждая вариация
движения при кормлении или насильственном введении чего-
1 Опыты д-ров И. Ф. Толочинова и Б. П. Бабкина.

нибудь в рот собаке представляют собой особый условный раз-
дражитель.
Если это так, если наше представление о генезисе условного
рефлекса верно, то, следовательно, условным раздражителем
можно сделать по заказу какое угодно явление природы. Это
и оказалось на деле.
Всякое раздражение глаза, какой хотите звук, какой угодно
запах, механическое раздражение кожи в том или другом месте,
нагревание или охлаждение ее — все это, недействительное
раньше, в наших руках непременно делалось раздражителем
слюнных желез благодаря многократному совпадению этих раз-
дражителей с деятельностью слюнных желез, вызванной той или
другой едой, тем или другим веществом, насильственно введен-
ным в рот собаке. Эти искусственные, т. е. нами сделанные,
условные рефлексы оказались совершенно тех же свойств, что
и натуральные. Они подчинялись в главном, в отношении их
угасания и восстановления, тем же правилам, что и обыкновен-
ные условные рефлексы.1 Мы могли с основанием сказать, что
наш анализ относительно происхождения условных рефлексов
фактически подтвердился.
После приведенного мы имеем возможность в понимании
условного рефлекса пойти дальше, чем это было возможно
с самого начала. В то время как в нервных аппаратах, которые
изучались до сих пор строго естественно-научно, мы имели дело
с постоянными и относительно немногочисленными раздражите-
лями, при которых обнаруживалась постоянная связь определен-
ного внешнего явления с определенной физиологической деятель-
ностью (наш старый специфический рефлекс), теперь на других,
более сложных отделах нервной системы мы встречаемся с новым
отношением: условным раздражителем. Нервный аппарат,
с одной стороны, сделался в высшей степени реактивным, т. е.
доступным разнообразнейшим явлениям внешнего мира. Но
вместе с тем эти бесчисленные раздражители не действуют
1 Опыты д-ров В. Н. Болдырева, Н. А. Кашерининовой и Е. Е. Воско-
бойниковой-Гранстрем.

постоянно, не связаны раз навсегда с определенной физиологи-
ческой деятельностью. В каждый данный момент только отно-
сительно немногие из этих раздражителей встречают подходящие
условия, чтобы сделаться в организме на долгое или короткое
время деятельными, т. е. вызывать ту или другую физиологи-
ческую деятельность.
Введение в физиологию нервной системы понятия об услов-
ных раздражителях оправдывается, как мне кажется, с очень
различных точек зрения. Оно, во-первых, отвечает представлен-
ным фактам, будучи прямым из них выводом. Во-вторых, оно
совпадает с общими естественно-научными механическими пред-
ставлениями. В массе даже простых приборов и машин известные
силы напряжения получают возможность обнаруживаться лишь
тогда, когда для этого наступает соответствующий момент,
наступают соответствующие условия. В-третьих, оно вполне
покрывается уже на материале современной физиологии нервной
системы достаточно выработанными понятиями: проторения
(Bahnung) и задерживания. Наконец с общей биологической
точки зрения перед нами в этом условном раздражителе рас-
крывается совершеннейший приспособительный механизм, или,
что то же, тончайший механизм для уравновешивания с окру-
жающей природой. Организм реагирует на существенные для
него явления природы самым чувствительным, самым предупре-
дительным образом, так как всякие другие, даже самые мелкие
явления мира, хотя бы сопровождающие только временно пер-
вые, являются сигналами первых — сигнальными раздражителями.
Тонкость работы дает себя знать как в образовании условного
раздражения, так и в исчезании его, когда он перестает быть
правильным сигналом. Здесь, надо думать, лежит один из глав-
ных механизмов прогресса дальнейшей дифференцировки нерв-
ной системы. Ввиду всего этого мне кажется позволительным
понятие об условном раздражении рассматривать как плод пред-
шествующей работы биологов, а предлагаемое мной здесь — как
иллюстрацию итога этой работы на более сложном примере.
Было бы безрассудно уже сейчас указать границы откры-
вающейся огромной области и линии внутреннего размежевания

ее. Последующее нужно рассматривать лишь как неизбежное
в видах изложения и совершенно предварительное систематизи-
рование имеющегося материала.
Есть основание признать процесс условного раздражения
элементарным, т. е. состоящим только из совпадения какого-
нибудь из бесчисленных индифферентных внешних раздражений
с раздраженным состоянием какого-нибудь пункта в известном
отделе центральной нервной системы, причем прокладывается
временный путь для этого раздражения в данный пункт. За это,
во-первых, — универсальность факта: у всех собак при всех
мыслимых раздражениях образуется условный рефлекс. Во-вто-
рых— его роковой характер: он непременно при известных усло-
виях воспроизводится. Значит, ничто другое действительно не
осложняет процесса. При этом нелишне упомянуть, что различ-
ные условные, сделавшиеся действительными, раздражители не
раз пускались в ход (посредством проводов) из отдаленных
комнат, т. е. когда перед собакой не было экспериментатора,
который обычно, при образовании условного рефлекса, вводил
в рот собаке раздражающие вещества или давал ей есть, — и
результат этих раздражений был тот же.
Как уже сказано, условные раздражители образуются из всех
мыслимых явлений внешнего мира, действующих на все воспри-
нимающие специфические поверхности тела. После получения
условного раздражения от глаз, уха, носа и кожи было инте-
ресно узнать, как стоит дело с полостью рта: существует ли
условное раздражение также и отсюда? Ответ не мог быть про-
стым, потому что в этом случае как воспринимающие поверх-
ности безусловного и условного рефлексов, так и самые раздра-
жители совпадали. Однако внимательное наблюдение дало, как
мне кажется, возможность отличить и здесь условное раздра-
жение от безусловного. При несъедобных раздражающих веще-
ствах, вводимых в рот собаке насильственно, резко и постоянно
выступал следующий факт. Если повторно вливалось собаке
определенное количество, например, кислоты, то выделяющаяся
на нее слюна с каждым повторением вливания в первый день
и в ряде последующих дней текла все в более и более обильном

количестве, пока не достигался известный максимум, на котором
отделение и останавливалось надолго. Если делали в опытах
перерыв в несколько дней, то величина отделения опять резко
уменьшалась.1 Всего проще было толковать указанный факт так:
при первом вливании имелось главным образом или исключи-
тельно слюноотделение, основанное на безусловном рефлексе от
кислоты, последовательный же рост отделения был выражением
постепенно образующегося условного рефлекса от той же кислоты
с полости рта.
Теперь — условия образования условного рефлекса. Конечно,
вопрос этот во всей его полноте огромный. Излагаемое ниже
должно представлять собой только незначительный намек на то,
что заключается во всем объеме предмета.
Как ни колеблются пока еще сроки времени, в которые обра-
зуются новые условные рефлексы, тем не менее некоторые отно-
шения здесь ясны и теперь. В наших опытах отчетливо высту-
пает, что сила раздражителя имеет существенное значение. Мы
имеем несколько собак, у которых охлаждение или нагревание
известного участка кожи делалось условным раздражителем
слюнных желез. В то время как температура между 0 и 1° начи-
нала гнать слюну после двадцати-тридцати повторений опыта,
температура около 5—6° и после ста повторений не обнаружи-
вала и следа действия. Совершенно то же и с высокой темпе-
ратурой. Температура 45° Цельсия, примененная в качестве
условного раздражителя, не обнаружила действия также и после
ста раз; температура же в 50° Цельсия гнала слюну уже после
немногих десятков раз.2 С другой стороны (в особенности
в области звуковых явлений), обращало на себя внимание, что
очень сильные раздражения, например сильные звонки, делались
не очень скоро условными раздражителями слюнных желез,
сравнительно с более слабыми звуками. Нужно думать, что
сильные звуковые раздражители сами по себе вызывают значи-
1 Опыты д-ров А. П. Зельгейма и В. Н. Болдырева.
2 Опыты д-ров Н. А. Кашерининовой и Е. Е. Воскобойниковой-Гран-
стрем.

тельные реакции в организме (двигательные) и эти реакции
задерживают образование слюнной реакции.
Из другой группы соотношений интересно остановиться на
следующем. Бели взять индифферентный запах, например кам-
форы, и выпускать его особым прибором, то требуется совпа-
дение с безусловным раздражителем, например с кислотой, вли-
ваемой в рот, десять-двадцать раз. Если же вещество, издающее
запах, прибавляется к вливаемой кислоте, то новый запах может
обратиться в условного раздражителя после одного или несколь-
ких вливаний. Конечно, надлежит выяснить, что здесь имеет
значение: более точное совпадение во времени безусловного
и условного раздражителей или что другое.1
Экономя время, я оставлю совершенно в стороне вопросы,
так сказать, более технического свойства: с чем скорее—ко
съедобными или несъедобными веществами образуются услов-
ные рефлексы? сколько повторений опыта можно делать в день?
с какими перерывами? и т. д.
Дальнейший огромный вопрос: что различает нервная
система собаки как отдельности внешнего мира? что составляет,
так сказать, элементы раздражения? В этом отношении имеется
уже значительный материал.
Если сделать охлаждение известного участка кожи (круг
диаметром 5—6 см) условным раздражителем слюнных желез,
то охлаждение другого участка кожи сразу дает слюноотделение,
т. е. раздражение холодом обобщается на значительную часть,
а может быть и на всю поверхность кожи. Но охлаждение кожи
совершенно отличается от нагревания кожи и механического раз-
дражения ее. И то и другое должно быть особо сделано услов-
ным раздражителем. Как и охлаждение, нагревание кожи в каче-
стве условного раздражителя обобщается, т. е., сделавшись раз-
дражителем в одном месте, вызывает слюноотделение и с других
мест кожи. Совершенно иначе относится механическое раздраже-
ние. Выработавшись на одном месте, данный условный раздра-
житель (чесание посредством прибора грубой кистью) на других
1 Опыты проф В. И. Вартанова.

местах кожи оставался без малейшего действия. Другие формы
механического раздражения (давление тупым предметом, давле-
ние острым предметом) оказывали меньшее действие. Очевидно,
в них первое механическое раздражение входило только меньшей
составной частью.1
Особенно удобны для определения различающей способности
нервной системы собак звуковые раздражения. Здесь точность
нашей реакции идет очень далеко. Если известный тон извест-
ного инструмента сделался условным раздражителем, то часто
не только целые соседние тоны, но даже на lU тона отстоящие
звуки остаются без действия. Точно так же или даже еще совер-
шеннее различается тембр и т. д.2
Как условный раздражитель действует не только появление
известного внешнего агента, но и исчезание того или другого
явления.3 Конечно, особый анализ этого рода раздражителей
должен выяснить их натуру.
Мы говорили до сих пор об аналитической способности нерв-
ной системы, как она проявляется сразу, так сказать, в готовом
виде, но у нас уже накопляется материал, свидетельствующий
об огромном и постоянном усилении этой способности, раз
экспериментатор дробит и варьирует условный раздражитель
все дальше и дальше, сочетая его с безусловным раздражителем.
Опять особая и огромная область.
В имеющемся материале относительно различных условных
раздражителей есть не мало случаев отчетливой зависимости
эффекта раздражения от силы раздражения. Коль скоро темпе-
ратура в 50° Цельсия начала гнать слюну как условный раздра-
житель, то даже и температура в 30° Цельсия тоже возбуждает
слюноотделение, но резко меньшее.4 Подобное наблюдается и
в случаях механического раздражения. Более редкое чесание
(пять раз в минуту вместо двадцати пяти-тридцати) дает меньше
1 Опыты д-ров В. Н. Болдырева, Н. А. Кашерининовой и Е. Е. Воско-
бойниковой-Гранстрем.
2 Опыты д-ра Г. П. Зеленого.
3 Опыты д-ра Г. П. Зеленого.
4 Опыты д-ра Е. Е. Воскобойниковой-Гранстрем.

слюны, чем обыкновенное, а более частое (до шестидесяти раз
в минуту) — больше.1
Затем были испробованы суммы раздражений, как однород-
ных, так и разнородных. Самый простой случай — комбинация
тонов, например гармонический аккорд из трех тонов. Если он
сделан условным раздражителем, то раздражают и пары тонов
и отдельные тоны: пары — слабее всего аккорда, а отдельные
тоны — слабее пар.2
Сложнее случай, когда условный суммарный раздражитель
состоит из разнородных раздражителей, т. е. принадлежащих
к различным типам воспринимающих поверхностей. Пока были
испробованы лишь некоторые комбинации. В этих случаях услов-
ным раздражителем делался преимущественно один из раздра-
жителей, например при комбинированном действии чесания и
охлаждения условным раздражителем делалось главнейшим обра-
зом чесание, охлаждение же в отдельности давало лишь следы
действия. Однако если затем отдельно делать условного раздра-
жителя из одного слабого компонента, то он быстро делается
сильным условным раздражителем. И теперь, при применении
обоих раздражителей вместе, наблюдалось резкое явление сум-
мации.3
Следующей задачей было выяснить: что сделается с образо-
вавшимся условным раздражителем, когда к нему присоединится
новый раздражитель? В испытанных случаях присоединения
однородных новых раздражителей получалось торможение
условного раздражителя. Новый индифферентный запах тормо-
зил действие другого, уже сделавшегося условным раздражите-
лем; точно так же относился и новый тон к тону, уже возбу-
ждавшему слюноотделение. Считаю небезынтересным упомянуть,
что эти опыты были начаты отчасти с другим умыслом. Мы
имели в виду попробовать образовать новый условный рефлекс
при посредстве условного же, уже образовавшегося рефлекса.
1 Опыты д-ра Н. А. Кашерининовой.
2 Опыты д-ра П. Н. Васильева.
3 Опыты студ. А. В. Палладина

От присоединения однородных новых раздражителей к услов-
ному раздражителю мы перешли к случаю присоединения разно-
родных. Здесь исследование вообще поведено дальше. Нужно
отличить несколько отдельных случаев.
Пусть чесание есть условный, уже прочно образовавшийся
условный раздражитель. Если к нему присоединяется звук
метронома, то чесание сейчас же теряет свое раздражающее дей-
ствие (первая фаза). Это держится несколько дней. Затем чеса-
ние, несмотря на присоединение метронома, снова начинает дей-
ствовать (вторая фаза). Наконец чесание, повторяемое вместе
с метрономом, опять перестает действовать — и теперь уже
навсегда (третья фаза). Если к чесанию как условному раздра-
жителю прибавить вспыхивание обыкновенной электрической лам-
почки, то сначала чесание действует, как и раньше, но затем чеса-
ние плюс световое раздражение делаются недействительными.1
Очевидно, явление того же рода наблюдалось и при пробе
других форм механического раздражения, рядом с чесанием,
которое было сделано условным раздражителем. Сначала давле-
ние как тупым, так и острым предметом также гнало слюну,
хотя и слабее чесания, но с повторением действие первых раз-
дражителей становилось все меньше, пока не исчезло совер-
шенно.2 Можно думать, что в давлении тупыми и острыми пред-
метами была часть раздражения, тождественная с чесанием, и
она была причиной действия этих форм при первых их испыта-
ниях. Но была часть и особенная. Она повела с течением вре-
мени к уничтожению действия первой.
При этих явлениях задерживания привлекает к себе внимание
следующее, во всех опытах этого рода повторяющееся явление.
После применения условного раздражителя вместе с другим,
который его тормозит, условный раздражитель, испытанный
вслед затем в отдельности, очень ослабляется в своем размере,
иногда даже до нуля. Это — или продолжение задерживающего
действия прибавочного раздражения, или явление угасания
1 Опыты д-ра П. Н. Васильева.
2 Опыты д-ра Н. А. Кашерининовой.

условного раздражителя, потому что он, при пробе с прибавоч-
ным раздражителем, конечно, не был подкреплен безусловным
рефлексом.
Явления угнетения условного рефлекса наблюдаются и
в совершенно противоположном случае. Если вы имеете условный
суммарный раздражитель, причем, как сказано выше, один из
двух раздражителей сам по себе почти не действует, то повто-
рение сильно действующего без другого ведет к резкому умень-
шению его действия — почти до нуля.1
Все эти явления возбуждения и угнетения очень точно такси-
руются в размере в зависимости от условий их развития.
Вот резкий пример этих в высшей степени интересных
явлений.
Положим, вы образовывали из чесания условный рефлекс
следующим образом: сначала 15 секунд производили одно чеса-
ние, затем, продолжая его до конца минуты, вместе с тем вли-
вали собаке в рот кислоту. Условный рефлекс, наконец, обра-
зовался. Пробуя одно чесание в течение целой минуты, вы полу-
чаете значительное слюноотделение. Подкрепите этот рефлекс,
т. е. продолжайте чесать вторую минуту и вместе с тем вливайте
кислоту. И, однако, если вы в этом последнем виде будете повто-
рять опыт несколько раз, то чесание в течение первой минуты
быстро будет терять свое слюногонное действие и сделается,
наконец, совершенно недействительным. Требуется довольно
длинный ряд повторений таких опытов, чтобы чесание снова
стали действительным в течение первой минуты и теперь уже
в более значительном размере, чем при ранней постановке опыта.
Подобное же приходилось иногда замечать и в отношении точ-
ного отмеривания задерживания.
Наконец были выполнены опыты над образованием условных
рефлексов при помощи следов, латентных остатков, латентного
последействия как условного, так и безусловного раздражителей.
Или условный раздражитель (в течение минуты) применялся
один вперед, то прямо перед безусловным рефлексом, то даже
1 Опыты студ. А. В. Палладина.

за 3 минуты до него; или же, наоборот, условный раздражитель
пускался в ход лишь после того, как прекращался безусловный
рефлекс. Условный рефлекс образовался во всех случаях.
Но в случае отстояния условного раздражителя от безуслов-
ного на 3 минуты вперед и отделения его от последнего двух-
минутной паузой получалось совершенно неожиданное нами и
в высшей степени любопытное, однако строго повторяющееся
отношение. В этом случае условно раздражал не только приме-
няемый при опыте агент. Если вы применяли чесание на опре-
деленном месте, то, после того как оно делалось действительным,
совершенно так же действовали чесание кожи на другом месте,
охлаждение кожи, нагревание ее, всякий новый звук, зрительное
раздражение и запах. Вместе с тем обращали на себя внимание
чрезвычайный слюногонный эффект всех этих раздражений и
крайняя выразительность двигательной реакции животного.
Собака при условном раздражении вела себя совершенно так,
как если бы кислота (служившая безусловным раздражителем)
действительно была влита ей в рот.1
Может казаться, что это явление совершенно другого рода,
чем те, какими мы занимались до сих пор. В самом деле, раньше
требовалось совпадение, хотя бы один раз, известного условного
раздражения с безусловным рефлексом; теперь же действуют как
условный раздражитель такие явления, которые еще никогда не
совпадали с безусловным рефлексом. С этой стороны различие
бесспорно. Но сейчас же видна и существенная общая сторона
явлений: наличность очень возбудимого состояния известного
пункта центральной нервной системы, к каковому пункту, в силу
этого его состояния, сразу направляются все значительные раз-
дражения, падающие из внешнего мира на воспринимающие
клетки высших отделов мозга.
Я кончил беглый и очень неполный обзор полученных дан-
ных из новой области исследования. Три черты этого материала
поражают собирателя его. Это, во-первых, полная доступность
этих явлений точному исследованию, нисколько не уступающая
1 Опыты д-ра П. П. Пименова.

обыкновенным физиологическим явлениям, т. е. их повторяе-
мость и общность при тождественных условиях обстановки и их
дальнейшая разлагаемость экспериментальным путем. Этого,
казалось, нельзя было ожидать. Второе — применимость к этому
материалу исключительно только объективного мышления.
Повторяемые нами изредка еще и теперь для сравнения субъек-
тивные соображения поистине сделались насилием, можно было
бы сказать, — обидой серьезного мышления! Третье — это избы-
ток вопросов, чрезвычайная плодотворность мысли, крайне воз-
буждающая исследователя.
Куда поместить этот материал? Каким существующим отде-
лам физиологии соответствует он? Ответ не представляет за-
труднения. Это — частью то, что составляло раньше так назы-
ваемую физиологию органов чувств, частью — физиологию
центральной нервной системы.
До сих пор физиология главных внешних воспринимающих
поверхностей (глаза, уха и т. д.) почти исключительно состояла
из субъективного материала, что вместе с некоторыми выгодами
вело, однако, и к естественному ограничению власти экспери-
мента. С изучением условных раздражителей на высших живот-
ных это ограничение совершенно отпадает, и масса важных
вопросов этой области может быть сейчас же обработана со
всеми теми огромными ресурсами, которые дает в руки физио-
логу животный эксперимент. За недостатком времени я должен
отказаться от примерного проекта этих вопросов.
Еще более кровный интерес изучение условных раздражите-
лей представляет для физиологии высших отделов центральной
нервной системы. До сих пор этот отдел в значительной своей
части пользовался чужими понятиями — психологическими поня-
тиями. Теперь получается возможность вполне освободиться от
этой крайне вредной зависимости. Перед нами в виде условных
раздражителей обширнейшая, объективно констатируемая область
ориентирования животного в окружающем мире, и физиолог
может и должен анализировать это ориентирование в связи
с последовательным и систематическим разрушением централь-
ной нервной системы, чтобы в конце концов получить законы

этого ориентирования. И здесь тотчас же массами встают настой-
чивые и вполне деловые вопросы.
Остается еще один пункт: в каком соотношении находятся
уже многочисленные, приведенные выше факты с фактами психо-
логическими, что чему соответствует и когда и кому этими соот-
ношениями заниматься? Как ни интересно это соотношение
может быть и сейчас, однако надо признать, что физиология
пока не имеет серьезного повода к этой работе. Ее ближайшая
задача — собирать, систематизировать и анализировать пред-
ставляющийся бесконечный объективный материал. Но ясно, что
это будущее физиологическое состояние и составит в значитель-
ной степени истинное решение тех мучительных задач, которые
испокон века занимают и терзают человеческое существо. Неис-
числимые выгоды и чрезвычайное могущество над собой получит
человек, когда естествоиспытатель другого человека подвергнет
такому же внешнему анализу, как должен он это делать со вся-
ким объектом природы, когда человеческий ум посмотрит на себя
не изнутри, а снаружи.
Я очень рад, что памяти великого естествоиспытателя, кото-
рый понимал физиологию как «Maschinenlehre des lebenden
Mechanismus^1 я имею случай посвятить мысли и факты, осве-
щающие с этой единственно плодотворной точки зрения самый
верх, самый сложный отдел этого механизма.
Я тем более смело высказываю мою уверенность в окончатель-
ном торжестве нового пути исследования, что в Томасе Гексли
мы все имеем образец редко мужественного борца за права есте-
ственно-научной мысли.
Должен ли я особо говорить об отношении всего сказанного
к медицине? Понимаемые в глубоком смысле физиология и
медицина не отделимы. Если врач в действительности, и тем
более в идеале, есть механик человеческого организма, то всякое
новое физиологическое приобретение рано или поздно непремен-
ным образом увеличивает власть врача над его чрезвычайным
механизмом, власть — сохранять и чинить этот механизм.
1 Определение взято из автобиографии Т. Гексли.

V. УСЛОВНЫЕ РЕФЛЕКСЫ ПРИ РАЗРУШЕНИИ РАЗЛИЧНЫХ
ОТДЕЛОВ БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ У СОБАК 1
Цель доклада — подвести некоторый предварительный итог
опытам, сделанным до сих пор в заведываемых мной лаборато-
риях моими сотрудниками и мною относительно связи условных
слюнных рефлексов с большими полушариями.
Прежде всего пришлось остановиться на проверке существую-
щего утверждения (д-ра Белицкого), что условные слюнные
рефлексы связаны с известным участком коры больших полу-
шарий и что после экстирпации этого участка все они исчезают.
Опыты д-ра Н. П. Тихомирова, которые описаны в его доктор-
ской диссертации, и опыты д-ра Л. А. Орбели, о которых мы
сейчас сообщим, совершенно опровергают результаты д-ра Бе-
лицкого. Здесь я, с одной стороны, представляю вам вырезанные
части больших полушарий собаки с мнимыми центрами
д-ра Белицкого, с другой — д-р Орбели демонстрирует вам
собаку, у которой вырезаны эти части и которая, как видите,
дает быстрый и в высшей степени резкий слюнной рефлекс на
хруст сухарей. У д-ра Орбели была и другая собака, у которой
дело стояло совершенно таким же образом.
Получив отрицательный результат при проверке опытов
д-ра Белицкого, д-р Тихомиров на одной собаке повторил подоб-
ный же опыт д-ра Гервера над условным рефлексом желудочных
желез и также получил отрицательный результат. Этот опыт
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 75, ноябрь-декабрь, 1908, стр. 148-156. - Ред.).

проделал еще раз я и видел то же, что и д-р Тихомиров. Пред-
ставляю мозг моей собаки и протокол опыта над ней. Из них
вы видите, что, несмотря на удаление участка коры больших
полушарий, по крайней мере в четыре раза большего, чем
у д-ра Гервера в указанной им области, уже на шестой день
после двусторонней операции мнимого центра условный рефлекс
на желудочные железы (поддразнивание животного видом
пищи) вполне отчетлив и таким же остается в последующие дни.
Результат наших опытов не оставляет сомнения в том, что
д-р Гервер сделался жертвой ошибки, основанной на заболе-
вании его собаки после операции и естественной при этом потере
аппетита.
К настоящему времени в моей лаборатории по частям были
вырезаны почти все отделы полушарий и при этом постоянно
испытывались условные слюнные рефлексы. На основании этих
опытов я должен притти к заключению, что никакого специаль-
ного отдела полушарий, с которым было бы связано вообще
существование условных слюнных рефлексов, нет.
Но это не исключает частных отношений разных отделов
полушарий к слюнным условным рефлексам. Д-р Тихомиров же
показал, что дуга различных условных рефлексов известной
своей частью расположена именно в больших полушариях. Искус-
ственный условный рефлекс на слюнные железы с кожи исчез
бесследно и не мог быть образован вновь, коль скоро была уда-
лена часть коры, соответствующая так называемой двигательной
области. Точно так же при удалении затылочных долей полу-
шарий исчез натуральный зрительный рефлекс на слюнные
железы. При этом другие условные слюнные рефлексы продол-
жали существовать и также могли быть образованы новые.
То же самое повторилось и на других собаках в лаборатории,
помимо тех, что описаны в диссертации д-ра Тихомирова. Таким
образом в наших опытах резко выступает факт, что для осуще-
ствления условных рефлексов необходимы корковые приводы от
различных специфических воспринимающих поверхностей тела:
глаза, уха, носа и кожи. Можно с основанием думать, что то же
имеет место и при всех других условных рефлексах организма.

В таком случае была бы вполне оправданной формула: большие
полушария есть орган условных рефлексов.
Наконец можно прибавить, что в имеющемся у нас до сих
пор опытном материале пока нет указаний на существование
особых (помимо частных областей приводов от той или иной
воспринимающей специфической поверхности) отделов больших
полушарий, вообще обусловливающих образование условных
рефлексов, т. е. центров, соответствующих по смыслу дела так
называемым ассоциационным центрам Флексига. Определенный
условный рефлекс прочно исчезает только при удалении опре-
деленных областей корковых приводов той или другой специ-
фической воспринимающей поверхности, а не каких-либо других.

VI. О КОРКОВЫХ ЦЕНТРАХ ВКУСА Д-РА ГОРШКОВА 1
В 1901 г. вышла диссертация д-ра Горшкова, в которой автор
на основании своих опытов пришел к заключению, что в перед-
них отделах gg. sylviatici и ectosylvii находятся центры вкуса.
После двустороннего удаления коры этих извилин собака, по
автору, спокойно ест мясо, обсыпанное порошками поваренной
соли, лимонной кислоты и хинина или намоченное в растворах:
32% соли, 9.6% кислоты и 5% хинина. Д-р Тихомиров,2 имея
намерение воспользоваться результатом этих опытов для ана-
лиза условных слюнных рефлексов и предварительно повторив
опыты д-ра Горшкова, не увидел ничего подобного описанному
этим автором. После д-ра Тихомирова я еще раз удалял
у собаки, и именно одновременно на обеих сторонах мозга,
область, указанную д-ром Горшковым, и также не видал ни
в какой срок после операции той потери вкусовой способности, как
это изображено у д-ра Горшкова. После этого становится очевид-
ным, что результат д-ра Горшкова есть плод предвзятой мысли
и неточного наблюдения. Например, д-р Горшков находил воз-
можным делать выводы, между прочим, и из опытов над такими
собаками, которые умирали два-три дня спустя после его опера-
ции. А его опыты, в которых собаки, оперированные с одной сто-
роны, «спокойно ели противоположной стороной языка» (букваль-
ные слова автора) мясо с перечисленными выше отвергаемыми
веществами, свидетельствуют о полной фантастичности автора.
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 75, январь—февраль, 1908, стр. 262. — Ред.).
2 Диссертация, 1906.

VII. НЕКОТОРЫЕ НАИБОЛЕЕ ОБЩИЕ ПУНКТЫ МЕХАНИКИ
ВЫСШИХ ОТДЕЛОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ,
ВЫЯСНЯЮЩИЕСЯ ИЗ ИЗУЧЕНИЯ УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ 1
Шесть-семь лет тому назад я и мои сотрудники сделали
первую попытку всю, без малейшего остатка, нервную деятель-
ность высших животных (именно собаки) подвергнуть объектив-
ному изучению, абсолютно исключив какие бы то ни было
заключения о деятельности животных по аналогии с нашим вну-
тренним миром. С нашей точки зрения вся нервная деятельность
животного представлялась в виде рефлекса, именно в виде двух
форм рефлекса: обыкновенного, давно уже изучаемого, назван-
ного нами безусловным, и нового, под которым разумелась вся
остальная нервная деятельность и который мы называли услов-
ным.
Сейчас мы убежденно можем сказать, что наша попытка
нашла себе полное фактическое оправдание, так как научный
материал, собираемый по нашему методу, неудержимо множится
и, естественно, без затруднений складывается в систему. Полу-
ченные нами факты, с одной стороны, позволяют схематизиро-
вать до известной степени общую высшую нервную деятельность,
с другой — выясняют некоторые реальные наиболее общие
пункты механики этой деятельности. Вот наша схема (стр. 88).
Орган тела, на котором в наших опытах отражается воздей-
ствие внешнего мира, нами изучаемое, есть слюнная железа, как
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 76, сентябрь-октябрь, 1908-1909, стр. 143-147. - Ред.).

это и изображено на схеме внизу слева. Внесшие определенные
раздражающие агенты, с полости рта, носа и кожи направляю-
щиеся прямо в продолговатый мозг по непрерывным линиям
нашего рисунка, вызывают обыкновенную рефлекторную дея-
тельность слюнной железы, по нашему обозначению — безуслов-
ный слюнной рефлекс. Все внешние раздражающие агенты с тех
же воспринимающих поверхностей, а также с уха и глаза, направ-
ляющиеся сперва в воспринимающие центры коры больших
полушарий и затем отсюда, по изображенным у нас в виде пре-
рывистых линий путям, в продолговатый мозг, дают основание
другим рефлексам, по нашему обозначению условным рефле-
ксам. Путь для раздражения в первом случае есть навсегда про-
ложенный, установленный и почти всегда открытый при условиях
нормальной жизни. Путь для раздражений во втором случае есть
путь, открываемый вновь при одних условиях и закрываемый
при других, и постоянно то свободный, то загроможденный.
Во втором случае, следовательно, мы имели дело с временным
замыканием связи как основным свойством деятельности высших
отделов центральной нервной системы, как с первым капиталь-
ным пунктом их механики.
Так как всякий внешний агент, раз только он способен на
воспринимающих поверхностях тела собаки трансформироваться
в нервное раздражение, может, согласно нашим опытам, быть
приведен через посредство высшего отдела мозга к слюнным же-
лезам, т. е. сделаться их раздражителем, то в этом факте дается
нам второй важный пункт этой механики — универсальность
в высшем отделе центральной нервной системы возможных связей.
Единственный, повидимому, противоречащий формулировке
этого пункта факт, именно, что доселе из преломляемости све-
товых лучей не сделан условный рефлекс на слюнные железы,
должен быть понимаем, и с основанием, иначе. Наш факт, раз он
констатирован точно, обозначает только то, что ходячее мнение
о собаке, что она реагирует на преломляемость световых лучей,
т. е., субъективно говоря, различает цвета, есть предрассудок,
существовавший благодаря поверхностной аналогии с человеком,
основательно не проверенной опытами.

Третий пункт анализируемой нами механики раскрывается
в факте той методики, при посредстве которой образуются услов-
ные рефлексы. Чтобы любое явление природы, действующее на
воспринимающие поверхности собаки, сделать раздражителем
А — язык; Б — кожа < тактильные раздражения); Б' — кожа
(термические раздражения); В — глаза; /*—ухо; Д — нос;
КК — кора больших полушарий; корковые воспринимающие
центры: а — языка, б — кожи (для тактильных раздражений),
6"— кожи (для термических раздражений), в — глава, t — уха,
А — носа; /7 — продолговатый мозг; С — слюнная железа.
слюнных желез, для этого надобно действие этого явления на
собаку точно комбинировать во времени несколько раз с без-
условным рефлексом слюнных желез посредством введения в рот
пищи или несъедобных раздражающих веществ. Из этого
явствует, что раз в нервной системе возникают очаги сильного
раздражения (в данном случае в рефлекторном слюнном центре),

то индифферентные доселе раздражения, падающие из внешнего
мира и приводимые в воспринимающие центры коры больших
полушарий, направляются, концентрируясь, проторивая себе
таким образом дорогу, к этим очагам. Этот факт можно было бы
назвать механизмом концентрирования, направления индиффе-
рентных раздражений.
Наконец четвертый пункт механики обнаруживается в фак-
тах, относящихся до особенной группы условных рефлексов,
исследованных в нашей лаборатории д-ром П. П. Пименовым.
Если внешнее явление, которое мы намереваемся сделать услов-
ным раздражителем слюнных желез, не совпадает с безусловным
слюнным рефлексом, а всегда ему предшествует, отделяясь от
него паузой (в опытах Пименова в 2 минуты), то, когда, нако-
нец, выработается условный рефлекс, вместе с примененным
внешним явлением оказываются раздражителями и всевозмож-
ные другие внешние явления, причем это раздражающее действие
посторонних явлений развивается постепенно, в известной после-
довательности. Если механическое раздражение определенного
места кожи было сделано при этих условиях раздражителем, то
сперва начинает, в противность закону специфичности обыкно-
венных условных кожно-механических рефлексов, действовать
механическое раздражение других мест кожи, затем термическое
раздражение кожи и, наконец, раздражение других поверхностей:
носа, глаза и уха. Внутреннюю механику факта можно предста-
вить так. Раздражение, приходящее в кору полушария и не
направляемое сейчас же к определенному работающему нервному
пункту, начинает распространяться, рассеиваться по мозговой
поверхности. И раз сильно раздраженный пункт появится позже,
то к нему раздражение из коры направится не только из перво-
начальной точки, но и из всех тех, куда оно успело постепенно
распространиться. Правило рассеивания раздражения в мозговой
коре.
Конечно, приведенную формулировку четырех пунктов меха-
ники высшего отдела головного мозга во многих отношениях
надо рассматривать как предварительную.

VIII. К ОБЩЕЙ ХАРАКТЕРИСТИКЕ СЛОЖНО-НЕРВНЫХ
ЯВЛЕНИЙ 1
В работе над условными рефлексами давно уже наблюдался
факт, что разные агенты, превращаемые в условные раздражи-
тели, сначала действуют в их более общем виде и только посте-
пенно, при дальнейшем подкреплении условного рефлекса, ста-
новятся все более и более специализированными раздражите-
лями. Это надо считать правилом, законом для раздражителей,
доставляемых всеми анализаторами (органами чувств).
Постепенное специализирование, дифференцирование услов-
ного раздражающего агента всего естественнее было представлять
себе как задерживание остальной деятельности анализатора,
кроме данной частной. Если при выработке условного рефлекса,
например на тон в 500 колебаний в секунду, вы сначала имеете
раздражающее действие и от тонов и в 5000 и в 10 000 коле-
баний в секунду, а затем они перестают действовать, то нужно
думать, что действие их стало задерживаться. Всякое другое
представление о факте было бы более натянуто.
Сильным подспорьем представления о задерживании как
основе постепенного дифференцирования является следующий
факт, также давно наблюдавшийся. Сейчас же после применения
соседнего раздражителя, уже дифференцированного, т. е. более
уже не действующего, если дифференцировка произошла только
недавно, обыкновенно и основной специализированный раздражи-
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 77, сентябрь-декабрь, 1909-1910, стр. 63-64. - Ред.).

тель оказывается уменьшенным в его раздражающем действии,
задержанным. Что это верно, доказывается тем, что последний,
т. е. основной, испытанный отдельно, действует с полной силой.
Значит, задерживающий процесс, лежащий в основании диф-
ференцирования соседних раздражителей, простирает свое дей-
ствие, если расстояние по времени не велико, и на основной спе-
циализированный раздражитель. Впоследствии и задерживаю-
щий процесс все более и более специализируется, т. е. во
времени сконцентрировывается около дифференцируемого раз-
дражителя, не разливаясь, не распространяясь на значительный
срок времени.

IX. ДАЛЬНЕЙШИЕ ШАГИ ОБЪЕКТИВНОГО АНАЛИЗА
СЛОЖНО-НЕРВНЫХ ЯВЛЕНИЙ В СОПОСТАВЛЕНИИ
С СУБЪЕКТИВНЫМ ПОНИМАНИЕМ ТЕХ ЖЕ ЯВЛЕНИЙ 1
(На основании опытов д-ра П. Н. Николаева)
Этот доклад относится к области так называемых условных
рефлексов, к области объективного исследования деятельности
центральной нервной системы собаки. Напомню вам основные
положения этого учения. С точки зрения объективного исследо-
вания вся нервная деятельность собаки, вся без остатка, пред-
ставляется нам в виде рефлекса, т. е. в виде реакции животного
на внешний мир при помощи нервной системы, причем мы раз-
личаем рефлексы двух родов. Рефлекс простой, старый, которому
мы даем название «безусловного», — это такая реакция, где
известные внешние явления с известной ответной реакцией орга-
низма связаны постоянной, неизменной связью. Например, вся-
кий раз, как какое-нибудь механическое тело попадает в глаз
животного, непременно на это следуют защитительные движения
века. Всякий раз, когда в горло животного попадает механи-
ческое тело, наступает кашлевое движение. От этих старых
рефлексов мы отличаем новый ряд рефлексов, группу новых
рефлексов, где связь внешнего явления с ответной деятельностью
организма носит временный характер; связь эта образуется при
известных условиях, продолжается при тех или других условиях
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 77, январь-март, 1909-1910, стр. 124-139. - Ред.).

и затем при известных же условиях разрушается. Итак, мы раз-
личаем рефлексы постоянные и временные. Вот в виде времен-
ного рефлекса нам сейчас и представляются некоторые сложные
отношения животного — собаки.
В настоящее время, как это можно уже судить по многочис-
ленным докладам, которые мы в этих же стенах делали, это уче-
ние состоит из большой массы фактов. Факты эти, можно ска-
зать без преувеличения, умножаются с каждым днем. Мало того,
вместе с этим чрезвычайно быстро выступают различные пра-
вила, различные законы, которые связывают большие группы
фактов, и, таким образом, дело, очевидно, неудержимо подви-
гается вперед. Вот сейчас мы здесь представим вам случай из
сложной нервной деятельности собаки — случай, где, как нам
кажется, .анализ проникает довольно глубоко, и, что особенно
интересно, на этой глубине он сохраняет неизменный характер
большой точности. Для того чтобы все, что я скажу, было совер-
шенно ясно, я начну с самого начала, буду описывать совершенно
конкретный случай с одной собакой, над которой делались
опыты. Нужно вам сказать, что часть фактов, которые я сейчас
буду излагать, полученных от этой собаки, получались и от мно-
гих других собак; последние же факты, которые представляют
новизну сообщения, добыты также и на другой собаке совер-
шенно в том же виде. Следовательно, о случайности здесь не
может быть и речи. Прежде всего обращаю внимание на
таблицу 1.
ТАБЛИЦА 1
СВ = условный возбудитель
СВ + Т = условный тормоз
СВ + т + м
Должен вам сказать, что у этой собаки свет (СВ) сделан
условным возбудителем слюнной железы посредством еды.
Делается это таким образом. Собака ставится в темную комнату,
затем в известный момент перед собакой вспыхивает электри-
ческая лампочка. Мы ждем полминуты, а следующую половину

минуты даем собаке есть. Это повторяется несколько раз. В конце
концов свет, сначала индифферентный для животного, не имев-
ший никакого отношения к слюнной железе, благодаря повтор-
ному совпадению с едой, получает характер специального раздра-
жителя слюнной железы. Всякий раз, как вспыхивает электри-
ческая лампочка, мы имеем отделение слюны. В таком случае мы
говорим, что свет сделался условным раздражителем слюнной
железы. Слюнная железа в нашем случае — простой показатель
реакции животного на внешний мир. Рефлекс этот постепенно
растет и достигает известной предельной величины; в данном
случае он достигает 10 капель в полминуты. Теперь мы к свету
присоединим определенный тон (приблизительно 426 колебаний
в секунду). Здесь в таблице 1 и следующих вы видите СВ + Т
(СВ обозначает свет, Т означает тон). Это значит, что к осве-
щению темной комнаты мы присоединим тон; этот дуэт продол-
жается полминуты. Эту пару раздражителей едой мы не сопро-
вождаем. В продолжение нескольких раз — трех, четырех, пяти —
дело остается без изменения, т. е. как свет один, так и свет
вместе с тоном нам дают слюну, те же 10 капель, хотя они и
не сопровождаются едой. Мы, однако, задаем себе вопрос: хотя,
повидимому, ничего не изменилось, но все-таки нет ли каких-
нибудь изменений внутри этого процесса, не сделался ли тон
чем-нибудь иным — тон, который мы присоединили к свету и
который раньше не имел никакого отношения к слюнной железе?
Оказывается, после четырех-пяти раз он приобрел раздражаю-
щее действие на слюнную железу. Действие, правда, небольшое,
всего 1—2 капли. Что же это такое, почему тон стал раздра-
жителем? Почему он, хотя и не сопровождался едой, стал раз-
дражителем? Очевидно, этот тон, повторяясь со светом, при-
обрел его раздражающее действие, и, в сущности, он проделал
тот же процесс, который совершался тогда, когда свет получил
свое раздражающее действие от сочетания с едой, которая гнала
слюну. Действие тона есть действие нового условного раздражи-
теля, и так как в данном случае он сделался таким благодаря
условному раздражителю, а не безусловному (например, еда),
то его можно назвать условным раздражителем второго

порядка, а новый рефлекс — условным рефлексом второго
порядка.
Надо сказать, что действие это весьма не велико. В огромном
большинстве случаев мы имеем 1—2 капли. Действие это очень
скоропреходящее й не зафиксированное. Так что, если опыты
продолжить некоторое время, то тон свое действие потеряет.
Этот период составляет первую фазу. Действие это настолько
не велико требует столь точной обстановки для его констатиро-
вания; что может даже возникнуть сомнение в существовании
этого действия. Но есть обстоятельство, которое облегчает дело
проверки. Между собаками находятся такие типы нервной
системы, проще говоря, — слабонервные собаки, у которых это
явление выступает чрезвычайно резко и носит весьма упорный
характер, так что у них условный рефлекс второго порядка дер-
жится неделями и от него даже трудно отделаться.
Итак, самый первый результат в комбинации тона со светом,
не сопровождаемой едой, заключается в том, что тон делается
тоже раздражителем. Повторяя этот дуэт десять-двадцать раз,
не сопровождая его едой, мы вступаем в следующую фазу; и
если первые пять раз этой комбинации давали то же, что и свет
соло, то затем действие этой комбинации начинает уменьшаться
и вместо 10 капель она дает 8, 5, 4, 3 и, наконец, доходит до
нуля.
Итак, свет соло дает 10 капель; СВ + Т дает нуль. Это
последнее положение остается стационарным, сколько бы раз мы
этот дуэт ни повторяли. Что же это значит? Есть ли тут какой
внутренний механизм или нет? И если есть, то можно ли его
открыть и какими средствами? Очевидно, надо испытывать
составные элементы этого дуэта. Свет пробовать нечего — он дает
всегда 10 капель. Значит, надо пробовать тон один. Мы знаем,
что тон в первой фазе давал 1—2 капли, а теперь он есть нуль.
Как понимать этот нуль? У него могут быть два значения: он
может быть настоящий нуль, но может быть и минус, т. е. он не
только индифферентный агент, а может быть и тормоз. Вот, что
нам надо выяснить. Теперь, как же это выяснить? У нас имеется
ряд опытов, которые это дело решают окончательно и беспово-

ротно: тон не есть нуль в дуэте, он является минусом, т. е. тор-
мозом. Доказать это можно следующим образом. Пусть мы
имеем в запасе, кроме условного раздражителя — света, еще
какой-нибудь другой условный раздражитель на еду, например
почесывание кожи, также вызывающее отделение слюны. Теперь
мы присоединим тон к этому почесыванию. Оказывается, что тон
уничтожает эффект почесывания. Отсюда видно, что тон есть не
нуль, а минус. Он стал тормозом. Таким образом всякий раз,
как мы присоединим тон к другому условному раздражителю,
действие этого раздражителя уничтожается. На основании этих
фактов мы можем убедиться в наличности определенного вну-
треннего механизма в случае наших сложных условных рефлексов.
Механизм этот сводится к тому, что, если к условному раз-
дражителю присоединить другой индифферентный раздражитель
и затем этот дуэт не сопровождать безусловным рефлексом,
в данном случае едой, новый агент проходит две фазы в своем
действии. Сначала, на краткое время, он является в качестве
активного деятеля, в качестве раздражителя, а затем во второй
фазе он переходит на другую роль, роль тормоза. Эти данные
уже давно констатированы нами.
Теперь я перехожу к совершенно новым фактам. Эти факты
целиком принадлежат моему сотруднику д-ру П. Н. Николаеву,
который только что закончил работу по этому вопросу. Эти дан-
ные я сейчас вам передам и подвергну анализу. Прошу обратить
внимание на третью строку первой таблицы. Там к дуэту СВ + Т
мы присоединяем третией раздражитель — метроном (М). Это
трио СВ + Т + М мы снова сопровождаем едой, причем мы
соблюдаем тот же порядок во времени: полминуты трио одно,
затем полминуты — с едой. При этом развивается очень длинная
и очень интересная картина явлений. Вся суть нашего доклада и
заключается в анализе этой картины, которая изображена
в имеющихся перед вами таблицах.
Вверху таблицы 2 вы видите трио СВ + Т + М. Ниже под
этим указаны периоды и количества капель. Во второй строке вы
видите два раза. Это значит, что действие СВ + Т + М сна-
чала было аналогично действию дуэта, т. е. давало нуль. Это

ТАБЛИЦА 2
СВ -4- Т -н М
2}
два раза
один раз
шестнадцать раз
6—9
пять раз
10 шестнадцать раз
10 двадцать два раза
повторилось в двух первых опытах. С третьего опыта дело
меняется. Теперь трио вместо нуля дает нам 2 капли, и это слу-
чилось всего один раз; затем это трио начало давать по 4 капли,
и это повторилось шестнадцать раз. Этот первый длительный
период тянулся шестнадцать дней. Итак, трио на пятый раз про-
извело определенное слюногонное действие, именно 4 капли. Мы
можем теперь спросить: что это значит? каков внутренний меха-
низм этого возбуждения и почему мы получили именно 4 капли,
а не больше? Задача наша осложнена тем, что у нас имеются
теперь три агента с различными значениями. Очевидно, что для
выяснения совместного действия этих агентов нам необходимо
испробовать их порознь и в различных соединениях. В резуль-
тате этих исследований у нас получится известный фактический
материал, который нас и приведет к определенному выводу.

ТАБЛИЦА 3
СВ = 10 капель
СВ + Т = 0
СВ + Т + М = 4 капли
Т = 0
М = 0
Т + М = О
СВ + М = 6 капель
У нас имеются три агента. Всех соединений из них может
быть семь: свет один, тон один, метроном один, свет плюс тон,
свет плюс метроном, тон плюс метроном и, наконец, свет плюс
тон плюс метроном. Теперь нам остается переиспытать все эти
соединения, и указания, которые мы получим, приблизят нас
к ответу. Из этих семи соединений три нам известны: свет, даю-
щий 10 капель; СВ + Т, дающий нуль; СВ + Т 4- М, дающий
4 капли. Нужно сказать, что все эти соединения повторяются
каждый день и всегда утверждаются в своих ролях. Теперь нам
нужно испробовать следующие четыре соединения, которые
обычно не применяются и которые мы пробуем редко, только
в интересах анализа. Метроном один действия не имеет; тон
один тоже действия не имеет; тон и метроном — опять действия
нет; единственное действие, которое мы находим, это действие
при соединении СВ -f- М. Но тут имеется нечто странное
с самого начала. СВ + М дает 6 капель, тогда как СВ один дает
10 капель. Смысл этих фактов можно понять только так: метро-
ном стал тормозом, ибо М + СВ дает меньше, чем свет один.
Отсюда мы заключаем, что в первом периоде применения нашего
трио метроном получил роль тормоза, так как свет в соединении
с ним дает меньше, чем свет один. Теперь возникают два
вопроса. Первый вопрос: каким образом в этом трио метроном
получил значение тормоза? И второй вопрос: каким образом
метроном, будучи тормозом, обусловил отделение 4 капель? На
первый вопрос мы можем ответить только предположительно,
потому что соответственных опытов мы сейчас еще не имеем.
Предположение это сводится к следующему. Когда мы к СВ + Т
присоединяем метроном, и продолжается это трио полминуты, и

затем только следующую половину минуты сопровождаем его
едой, то метроном сначала действует со светом и тоном в тот
период, когда в нервной клетке животного имеется процесс тор-
можения; следовательно, метроном комбинируется с процессом
торможения, и поэтому совершенно естественно, что он сам при-
обретает характер тормоза, т. е. окрашивается в цвет того про-
цесса, в который он вовлекается. Здесь повторяется явление, ана-
логичное тому, которое мы встретили тогда, когда толковали
механизм дуэта, когда тон, присоединенный к свету, заимствовал
от света раздражающее действие; следовательно, господствовав-
ший тогда в нервной клетке процесс окрасил в свой цвет тот
агент, который с ним совпал.
Итак, тормозящее действие метронома объясняется тем, что
метроном, благодаря связи с процессом торможения, делается
тормозом. Другого объяснения нет. Я говорю, что объяснение
это в высшей степени вероятное, но вероятность одно, а факты
другое. Поэтому мы решили произвести целый ряд новых иссле-
дований для подтверждения этого нашего предположения.
Теперь нам нужно разрешить второй вопрос: как метроном,
сделавшись в трио тормозом, повел к тому, что трио стало
давать 4 капли, сделалось раздражителем? Это действие может
представляться нам совершенно непонятным, но это только при
отсутствии сведений об одном нервном процессе, который мы
теперь уже сколько лет анализируем чуть ли не каждый день.
Это так называемый процесс растормаживания. Дело заклю-
чается в следующем. Если вы имеете, положим, какой-нибудь
условный раздражитель и если к этому условному раздражителю
присоединить всякий другой экстренный агент, оказывающий
известное действие на собаку (например, она при нем огляды-
вается), то такой агент затормозит условный раздражитель.
Процесс торможения — это весьма частое и хорошо известное
явление в нервной системе. Но вот что замечается далее: если
вы, имея дело с процессом торможения в нервной системе, при-
соедините новый экстренный агент, то он поведет к обнаружению
заторможенного действия. Этот факт мы можем понимать так,
что здесь тормоз тормозит торможение, а в результате полу-

чается освобождение заторможенного явления — положительный
эффект. Если возьмем наш условный раздражитель — свет — и
присоединим к нему экстренный агент (например, свист), тогда
действие света затормозится. Если же мы ранее повторением
света без еды угасим, затормозим его действие, то при присоеди-
нении экстренного агента свет, наоборот, получает опять дей-
ствие, мы имеем явление растормаживания. Этот процесс растор-
маживания встречается в деятельности нервной системы так же
часто, как и процесс возбуждения и процесс торможения. А если
это так, то тогда появление при действии трио 4 капель надо
понимать таким образом: метроном, сделавшись тормозом, дей-
ствовал на нервную клетку, находящуюся в процессе торможе-
ния, т. е. он тормозил тон и освобождал из-под его влияния
часть действия света. Вот как на основании фактических данных,
заключающихся в том, что метроном есть тормоз, и принимая
во внимание известные определенные процессы нервной системы,
надо толковать этот период действия нашей комбинации, когда
она дает 4 капли. Итак, в этот период наш прибавочный раздра-
житель, падая на почву торможения, тормозит только тормоз и
освобождает из-под его влияния условный раздражитель — свет.
Теперь снова обратимся к таблице 2. Вы видели, что с трио
было проделано 16 таких опытов. Далее, на двадцатый раз мы
видим, что дело начинает меняться, процесс из первой фазы
переходит в следующую, действие трио повышается до 6, 7, 8
и 9 капель, и к двадцать четвертому опыту оно уже дает 10 ка-
пель. Таким образом трио сравнялось с действием света соло.
ТАБЛИЦА 4
СВ= 10
СВ + т = о
СВ + Т + М= 10
т = о
М = 4
Т + М = 4
СВ + М- 10
Теперь (таблица 4) мы находимся во втором периоде про-
цесса. Здесь нам предстоит уяснить, благодаря чему появилось

10 капель вместо 4 и какое значение имеют все агенты, прини-
мающие участие в этом действии. Обратимся опять к частному
анализу, т. е. будем пробовать значение всех соединений. Нам
известны три соединения: свет, дающий 10 капель; СВ + Т—
— нуль; СВ + Т + М, дающий 10 капель. А далее оказалось:
Т остался нулем, М теперь действует — 4 капли; Т -f- М также
дает 4 капли; при присоединении к свету метроном ничего в дей-
ствии света не изменяет, следовательно он потерял свое прежнее
значение тормоза.
Итак, во второй фазе метроном из роли тормоза перешел на
роль умеренного возбудителя. Он сам по себе дает 4 капли,
вместе с тоном дает также 4, присоединяясь к свету, дает
столько же, сколько свет один. При этом я должен прибавить,
что суммации при отдельных возбудителях обыкновенно не на-
блюдается, т. е. если у нас имеется ряд условных возбудителей,
действующих в различной степени, то при присоединении друг
к другу они дают количество слюны, отвечающее максимальному
раздражителю. В нашем примере максимальное количество дава-
лось светом, и поэтому при присоединении метронома мы полу-
чили то же количество, которое свет давал один. Таким образом
тут в трио происходит процесс, аналогичный тому, который мы
наблюдали в дуэте, с той только разницей, что отношения здесь
оказались в обратном порядке. Там мы наблюдали две фазы:
первая, когда тормоз окрашивался в цвет условного раздражи-
теля, и вторая, когда он превращался в тормоз благодаря тому,
что не сопровождался едой. Такого же характера процесс наблю-
дается и в трио; здесь в первый период мы видим, что побочный
раздражитель — метроном — сперва стал тормозом, окрасившись
в цвет господствующего процесса, который он застал в клетке,
а во второй период, в силу того, что трио постоянно сопровожда-
лось едой, метроном приобрел раздражающее действие. Следо-
вательно, повторился тот же закон двух фаз. Теперь возникает
интересный вопрос относительно значения других соединений.
Вы видите, что тон остался нулем; следовательно, несмотря на
то, что тон в трио постоянно сопровождался едой, он, однако,
раздражающего действия не получил. Значит, тон в трио не

сделался раздражителем. С другой стороны, в трио он не есть
тормоз: метроном один и метроном в компании с ним дает те же
4 капли. Таким образом вы видите, что роль тона чрезвычайно
интересна и своеобразна, он при различных условиях действует
различно: в дуэте он — тормоз, а в трио — нуль.
Если мы примем все вышесказанное во внимание, то выходит,
что мы имеем перед собой известное соподчинение правил, иначе
сказать, мы имеем перед собой суммарное действие нескольких
агентов, имеющих при определенных условиях определенное плю-
совое и минусовое значение и известным образом между собой
уравновешивающихся. Значит, мы имеем перед собой какое-то,
ближе не определимое, нервное равновесие. Вы видите, что цифры
остаются точными, постоянными, и рядом с этим каждому из
агентов принадлежит особое определенное значение. Если бы эти
явления были случайного характера, то тогда цифры были бы
совершенно спутанными, колеблющимися. Ничего подобного
в действительности мы не имеем. Вот первое логическое сообра-
жение в пользу того, что здесь действительно имеется равно-
весие.
Особого рода, другим, еще более прямым, доказательством
является то, что когда д-р Николаев закончил свою работу и
стал сопоставлять все цифры, то он заметил, что цифры эти
стоят в известных определенных отношениях друг к другу. Он
увидел, что между ними наблюдается определенное цифровое
отношение. На демонстрируемом нами примере (таблица 5) дело
обстояло так, что дуэт (СВ + Т), не сопровождаясь едой, утвер-
ждался в роли нуля, а трио (СВ + Т + М), сопровождаясь
едой, утверждалось в своей роли возбудителя. Что же оказы-
вается? Оказывается, для того чтобы эти роли не перепутались,
чтобы дуэт всегда давал нуль, а трио 10 капель, для этого необ-
ходимо строго определенное цифровое отношение между
повторениями этих комбинаций: именно дуэт, не сопровождае-
мый едой, должен повторяться ровно в два раза более, чем трио,
потому что, как только трио начинает повторяться чаще, так
дуэт теряет свое значение нуля и становится положительной
величиной.

Обращаясь к таблице, я должен сказать, что первый ряд
справа обозначает месяцы и числа, второй ряд — отношение
между повторениями дуэта и трио, третий ряд цифр обозначает
число опытов с трио, следующий ряд обозначает, сколько раз
повторялся дуэт, и, наконец, последний ряд налево, где некото-
ТАБЛИЦА 5
Номер
Номер
Месяц
пробы
пробы
Отношение
и
по порядку
по порядку
СВ+Т
св+т+м
ЧИСЛО
0
28
14
= Ѵ«
21 I
0
32
16
31 I
2
35
18
>ѵ2
3 II
0
45
19
<4t
5 II
0
63
26
<]/2
12 II
0
74
32
16 II
0
85
40
26 II
2
92
47
>1/2
2 III
0
100
50
= J/2
4 III
5
103
52
>Vl
5 III
0
112
56
= V2
10 III
0
120
60
= V.
13 III
0
126
63
= v2
17 III
рые цифры напечатаны жирно, показывает эффект дуэта. Оказы-
вается, всякий раз, как дуэт повторялся ровно в два раза более,
чем трио, действие его равнялось нулю. Значит, тормоз играл
свою роль. Но как только трио повторялось чаще, чем дуэт, так
сейчас же тормоз переставал держать и дуэт давал положитель-
ное действие (цифры напечатаны жирно). Вот здесь в таблице
вы видите, что когда из 35 опытов восемнадцать раз повторялся
дуэт, он приобрел положительный эффект, давал 2 капли. Затем
ниже, когда из 92 опытов сорок семь раз падало на дуэт, то
результат был тот же. Наконец, третий случай, когда из 103
опытов пятьдесят два раза повторялся дуэт, то он давал
5 капель. Таким образом, для того чтобы эти комбинации

удерживали свое определенное значение, требуется совершенно
определенное числовое отношение между ними, а именно, чтобы
дуэт повторялся ровно в два раза больше, чем трио. Вот, господа,
тот фактический материал, который мы располагали сегодня со-
общить. Мы анализировали действие трех агентов и видели, что
действия этих агентов развиваются совершенно закономерно.
Обнаруживается закон действия присоединяемого агента в двух
фазах, и в конце концов получается факт несомненного нервного
равновесия, строго определенного взаимодействия агентов, имею-
щего плюсовое или минусовое значение.
Когда эти поучительные факты были получены» тогда есте-
ственно явилось желание узнать: могут ли исследования соответ-
ствующих нервных явлений на людях достигнуть такой же точ-
ности при помощи субъективного анализа? Ради этого я частью
знакомился с предметом по книгам, частью обратился к специа-
листам, занимающимся этим делом. В книгах я не нашел того,
что мне было надобно: может быть потому, что специалистом
сделаться в короткое время нельзя. Специалистам же по этому
предмету я задал следующий вопрос: чему бы отвечали получен-
ные нами факты в субъективном психологическом исследовании
и как они там анализированы? К сожалению, на этот раз, как и
во многие предыдущие разы, попытка не увенчалась успехом.
Получились сообщения, из которых что-нибудь положительное
вывести было трудно. И это понятно. Сопоставление результа-
тов, полученных объективным анализом сложно-нервных явлений,
с результатами субъективных исследований наталкивается на
чрезвычайные затруднения. Затруднения эти — главным обра-
зом двух родов. Наши рассуждения, относящиеся к фактам, полу-
ченным строго объективным путем, носят особый характер, наши
факты мыслятся в форме пространства и времени; у нас это
совершенно естественно-научные факты. Психологические же
факты мыслятся только в форме времени, и понятно, что такая
разница в мышлении не может не создать известной несоизме-
римости этих двух видов мышления. Это одно обстоятельство.
Другое обстоятельство заключается в том, что нельзя срав-
нивать сложность явления, которое мы имеем, с теми, которые

имеются в руках психологов. Ясно, что деятельность нервной
системы человека чрезвычайно превосходит своей сложностью
деятельность нервной системы собаки. Ввиду этих обстоятельств
психолог затрудняется сказать, чему наш анализ отвечает
в экспериментальной психологии и вообще в психологическом
исследовании. Я получил от психологов заявление, что, кажется,
такого анализа у них еще нет, и я думаю, что, ввиду указанных
затруднений, наш анализ еще долгое время пойдет особым путем
от анализа психологов. Что касается до этого результата, то он
для нас, физиологов, нисколько не огорчителен. Он нас ни в ка-
кое затруднительное положение не ставит, потому что мы —
проще, чем психологи, мы строим фундамент нервной деятель-
ности, а они строят высшую надстройку, и так как простое, эле-
ментарное понятно без сложного, тогда как сложное без элемен-
тарного уяснить невозможно, то, следовательно, наше положение
лучше, ибо наше исследование, наш успех нисколько не зависит
от их исследований. Мне кажется, что для психологов, наоборот,
наши исследования должны иметь очень большое значение, так
как они должны впоследствии составить основной фундамент
психологического знания. Ведь психологическое знание и исследо-
вание поставлено чрезвычайно трудно, оно имеет дело со страшна
сложным материалом, и, кроме того, психические явления всегда
сопровождаются в высшей степени неблагоприятным условием,
которого у нас нет и от которого мы не страдаем. Таким небла-
гоприятным условием психологического исследования является
тот факт, что исследование это не имеет дела со сплошным,
непрерывным рядом явлений. Ведь в психологии речь идет
о сознательных явлениях, а мы отлично знаем, до какой степени
душевная, психическая жизнь пестро складывается из сознатель-
ного и бессознательного. Мне представляется, что психолог при
его исследовании находится в положении человека, который идет
в темноте, имея в руках небольшой фонарь, освещающий лишь
небольшие участки. Вы понимаете, что с таким фонарем трудно
изучить всю местность. Каждому из вас, бывавшему в таком
положении, памятно, что представление, полученное от незнако-
мой местности при помощи такого фонаря, совершенно не совпа-

дает с тем представлением, которое вы получите при солнечном
освещении. Мы в этом отношении находимся в гораздо более
благоприятных условиях. Если принять все это во внимание, то
тогда можно понять, как различны шансы объективного исследо-
вания и шансы исследования психологического. Наши исследова-
ния ведутся в очень ограниченном числе лабораторий, и можно
сказать, что они только что начинаются, а между тем мы уже
имеем серьезный опытный анализ, так далеко проникающий и
имеющий такой точный на всех своих ступенях характер. Относи-
тельно же законов психологических явлений приходится сказать,
что затрудняешься, где их искать. А сколько тысячелетий челове-
чество разрабатывает факты психологические, факты душевной
жизни человека! Ведь этим занимаются не только специалисты-
психологи, но и все искусство, вся литература, изображающая
механизм душевной жизни людей. Миллионы страниц заняты
изображением внутреннего мира человека, а результатов этого
труда — законов душевной жизни человека — мы до сих пор не
имеем. И поныне вполне справедлива пословица: «чужая душа —
потемки». Наши же объективные исследования сложно-нервных
явлений у высших животных дают основательную надежду, что
основные законы, лежащие под этой страшной сложностью,
в виде которой нам представляется внутренний мир человека,
будут найдены физиологами и не в отдаленном будущем. Вот
все, что мы сегодня хотели сообщить.

X. ОБЩЕЕ О ЦЕНТРАХ БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ 1
Милостивые государи и многоуважаемые товарищи!
Мозг, конечно, — огромная тема, которая и своим строением
и своими функциями займет, понятно, длиннейший ряд поколений
исследователей; поэтому о каких-нибудь окончательных заключе-
ниях относительно определенного типа или плана-мозга и т. п.,
конечно, говорить не только сейчас, а и долгое время будет еще
рано. Следовательно, сейчас все сводится к собиранию фактиче-
ского материала. Но, однако, во всякий момент требуется извест-
ное общее представление о предмете, для того чтобы было на что
цеплять факты, для того чтобы было с чем двигаться вперед,
для того чтобы было что предполагать для будущих изысканий.
Такое предположение является необходимостью в научном деле.
Изучением нервной системы вообще я занимаюсь уже не-
сколько десятков лет, а если иметь в виду специально централь-
ную нервную систему, то и на эту работу пошло уже около десяти
лет, а разрушению мозга с целью выяснения его функций посвя-
щены последние пять лет. Таким образом у меня накопляется
большой материал, и я чувствую потребность свести его к извест-
ным общим представлениям. Вот одно из таких представлений,
которые у меня складываются к настоящему моменту, я имею
честь сейчас предложить вашему вниманию как известное преди-
словие к тому, что последует за мной в сегодняшнем заседании
в виде фактических сообщений.
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 77, апрель-май, 1909-1910, стр. 192-197. - Ред.).

Конечно, основное представление о деятельности нервной
системы есть представление о рефлексе как об известном нервном
пути, по которому внешнее раздражение, попав в центральную
нервную систему, затем доходит до того или другого рабочего
органа. Это представление о рефлексе, конечно, представление
старое и единственно строго естественно-научное в этой области.
Но этому представлению уже пора из первобытной формы
перейти в другую, несколько более сложную вариацию понятий
и представлений. Ясно, что в том виде, в каком оно сейчас, оно
не может обнять всего того материала, который в настоящее
время скоплен. Это пополнение, варьирование, я и предприму
сейчас, конечно, в кратких словах.
Важнейший пункт, который подлежит уяснению и подчерки-
ванию в этом понятии о рефлексе, относится до центральной
части этого нервного пути. Как известно, рефлекторный путь
представляется состоящим из центростремительного нерва, цен-
трального аппарата и центробежного нерва. Этот центральный
аппарат и займет нас в настоящее время. Хотя давно уже и много
раз некоторыми авторами указывалось на то, что центральный
аппарат надо представлять двойным, т. е., выражаясь по-старому,
из части чувствительной и из части рабочей, или центробеж-
ной. — следовательно, представляли себе, что раздражение по
центростремительному нерву входит в нервную систему и оказы-
вается в чувствительной клетке, и оттуда переходит в клетку цен-
тробежного нерва, и таким образом достигает того органа, кото-
рым и производится известное ответное действие, — однако нельзя
сказать, чтобы этот существенный пункт всегда подчеркивался,
сознавался и выдвигался. Можно много раз читать о централь-
ной нервной системе и в специальных статьях и в учебниках, и
никакого разъяснения о том, что это за центральный путь, из
каких клеток он состоит, — никакого упоминания не оказывается.
Очевидно, что этот пункт остается неясным и туманным. Когда я
осматриваю для себя многократно весь тот материал, который
мной собран, для меня становится ясным, что здесь именно ника-
кой неясности быть не должно и что сущность дела требует
выставить этот пункт на первый план и сказать, что для пен-

трального пути действительно всегда должны быть эти две части.
Следовательно, всегда нужно представлять себе, что прежде всего
раздражение входит по центростремительным волокнам в клетку,
чувствительную по старой терминологии, или, как бы нужно было
выражаться, в воспринимающую клетку, затем следует соедини-
тельная часть и, наконец, клетки центробежного нерва — рабочие,
или исполнительные клетки. Я повторяю, что это не ново:
в схеме конструкции мозга давно про это упоминалось, но ни-
когда систематически строго не проводилось. Между тем, это
есть самый существенный пункт, которым нужно постоянно поль-
зоваться дальше при исследовании различных нервных явлений.
Все усовершенствования, вся сущность нервной работы в воспри-
нимающей клетке в этом как бы просматриваемом или как бы
пренебрегаемом пункте и заключается. Очевидно, чрезвычайные
усложнения функций и усложнения организма совершаются
именно в этой части центрального прибора, а не в центробежном
аппарате. Этот последний всегда бесконечно проще, стационар-
нее, гораздо менее изменчив, чем та. В ряде сегодняшних докла-
дов выступит совершенно ясно, что центр исполнительный, рабо-
чий, прост и остается одним и тем же. Между тем, тот восприни-
мающий центр, из которого происходит замыкание на этот рабочий
центр, представляется чрезвычайно усложненным и террито-
риально распространенным. Можно убедиться, что и в самом
строении мозга, если вы идете снизу вверх, преобладает именно
эта часть воспринимающего центра. К этому центру приклады-
ваются все раздражения, как внешние, так и внутренние, и этот
центр занимается, так сказать, анализом всего того, что попадает
в центральную нервную систему. Вот почему для меня вся реф-
лекторная дуга представляется распадающейся на следующие три
главные части: первая часть начинается со всяческого натураль-
ного конца центростремительного нерва и кончается в мозгу
воспринимающей клеткой; эту часть рефлекторной дуги я пред-
лагаю называть и представлять себе в качестве анализатора,
потому что задача этой части и заключается в том, чтобы весь
мир влияний, падающих совне на организм и его раздражающих,
разлагать, и чем выше животное, тем разлагать дробнее и тоньше.

Это первая часть. Затем идет следующая часть, которая должна
соединять мозговой конец этого анализатора с исполнительным,
рабочим аппаратом. Эту часть натурально называть замыкатель-
ным аппаратом. Затем третью часть придется назвать исполни-
тельным, или рабочим аппаратом. Вот, в каком виде мне
представляется сейчас этот нервный путь старой рефлекторной
дуги — представляется в виде сцепления трех аппаратов: анали-
затора, соединительного, или замыкательного, и исполнительного,
или рабочего прибора.
Стоя на этой точке зрения, я обращаюсь к центрам больших
полушарий, к которым относятся все те работы, которые будут
предложены в сегодняшнем заседании. Я склоняюсь к мысли, что
большие полушария представляют главнейшим образом, а может
быть и исключительно (это, понятно, в виде предположения),
головной мозговой конец анализатора. Следовательно, все боль-
шие полушария заняты, если по-старому говорить, чувствитель-
ными центрами, или, по той терминологии, которую я предлагаю,
они заняты воспринимающими центрами, т. е. мозговыми кон-
цами анализатора. Для этого есть достаточно оснований. Что
значительная часть больших полушарий занята ими, это ясно:
затылочная часть, височная часть — центры глаза и уха. Но то,
что может представляться спорным, так это так называемая
двигательная область, следовательно более передняя доля боль-
ших полушарий. Что касается до нее, я, опираясь на то, что
видел и передумал, склоняюсь к тому, что она нисколько не нару-
шает общего плана больших полушарий; она представляет все
те же воспринимающие центры. Это представление вовсе не при-
надлежит мне. Оно возникло еще в семидесятых годах, когда
только что были открыты Гитцигом и Фритчем их знаменитые
факты. На протяжении сорока лет оно защищалось многими дру-
гими физиологами, и я, со своей стороны, должен к нему скло-
ниться. То, что называется двигательной областью, с этой точки
зрения будет тем же воспринимающим центром, как и затылоч-
ная или слуховая область, только центром с другой воспринимаю-
щей поверхности, которая имеет особенное отношение к движе-
нию. Ведь недаром и все физиологи сходятся в том, что область

воспринимающих центров от кожи и двигательного аппарата сов-
падает с этой двигательной областью. Они переплетаются, вхо-
дят одна в другую. Конечно, в настоящее время относительно
этого пункта имеется много фактических разноречий. Это есть
предмет спора, сейчас происходящего и представляющегося осо-
бенно сложным в области клинических наблюдений. Но мне
думается, что если отнестись к делу построже, все сомнительное
отбросить в сторону и стоять больше на фактах физиологического
эксперимента, то не будет насилия над фактами, если мы при-
мем, что и двигательная область больших полушарий есть все
та же область воспринимающих центров, как затылочная от глаза
и височная от уха. Никогда никто не достигал настоящего пара-
лича от удаления так называемой двигательной области больших
полушарий, как это достигается при разрушении спинного мозга.
Так, на животных экспериментальных, именно на собаке, пара-
лича никогда не бывает; как только вы проделали операцию,
и пусть очень глубокую, и только что освободилась собака от
наркоза, она сейчас же начинает двигать всеми своими членами,
приводить в действие все свои мускулы, ни одного парализован-
ного мускула нет. Обращает на себя внимание только беспоря-
дочность этих движений, несогласованность их. Но у высших
животных (у обезьян) мы замечаем при этом явление паралити-
ческого состояния; у человека оно всем известно на основании
клинических опытов. Но это обстоятельство не заключает в себе
убедительной силы, устраняющей возможность того предположе-
ния, на котором я стою. Паралич, т. е. невозможность двигать
известными членами — рукой или ногой, для обезьяны и чело-
века вовсе еще не значит, что здесь имеет место настоящий пара-
лич. Дело в том, что ведь эти движения, чем мы дальше восхо-
дим по ряду животных, делаются все сложнее, во-первых,
а во-вторых, эти движения получались не сразу с появлением
животного на свет, а выработались практикой. То, что мы назы-
ваем теперь условными двигательными рефлексами, это движе-
ния, которые сложились, выработались, проторились в течение
индивидуальной жизни животного или человека. Следователь-
но, ясное дело, если отпадает сразу огромная масса внешних

раздражений, при помощи которых осуществлялось то или дру-
гое движение, то такое разовое, внезапное отрезывание этих раз-
дражений ведет к тому, что животное или человек нарочитого
движения не сделает. Сплошь и рядом мы будем иметь явление
как бы неспособности располагать той или другой мышцей, т. е.
как бы двигательный паралич, хотя это есть паралич анализатора.
Мне думается, что если стоять на однообразии плана устройства
больших полушарий, если иметь в виду факты, которые мы на-
блюдаем после удаления так называемой двигательной области
больших полушарий, то у нас не окажется неопровержимого
доказательства того, что в больших полушариях находятся
настоящие двигательные центры.
Эти несколько соображений представляются мне в виде
такого общего понятия, которое обнимает собой весь тот факти-
ческий материал, который нам будет сейчас предложен в виде
отдельных докладов. В этом материале будет представлено зна-
чительное число фактов, подтверждающих мою точку зрения.

XI. ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И МОЗГ 1
Можно с правом сказать, что неудержимый со времен Гали-
лея ход естествознания впервые заметно приостанавливается
перед высшим отделом мозга, или, общее говоря, перед органом
сложнейших отношений животных к внешнему миру. И казалось,
что это — недаром, что здесь — действительно критический
момент естествознания, так как мозг, который в высшей его фор-
мации — человеческого мозга — создавал и создает естествозна-
ние, сам становится объектом этого естествознания.
Но подойдем к делу ближе. Уже давно физиолог неуклонно
и систематически, по строгим правилам естественно-научного
мышления, изучает животный организм. Он наблюдает происхо-
дящие перед ним во времени и в пространстве жизненные явле-
ния и старается посредством эксперимента определить постоян-
ные и элементарные условия их существования и их течения. Его
предвидение, его власть над жизненными явлениями так же
постоянно увеличивается, как растет на глазах всех могущество
естествознания над мертвой природой. Когда физиолог имеет
дело с основными функциями нервной системы: с процессом
нервного раздражения и проведения, — пусть эти явления до сих
пор продолжают быть темными в их натуре, — физиолог остается
естествоиспытателем, исследуя последовательно разнообразные
1 Речь на общем собрании XII Съезда естествоиспытателей и врачей
в Москве 28 декабря 1909 г. (В кн.: «Дневник XII Съезда русских есте-
ствоиспытателей и врачей в Москве с 28 декабря 1909 г. по 6 января
1910 г.», № 2, М., 1910, стр. 19—29.— Ред.).

внешние влияния на эти общие нервные процессы. Больше того.
Когда физиолог занимается низшим отделом центральной нерв-
ной системы, спинным мозгом, когда он исследует, как организм,
через посредство этого отдела, отвечает на те или другие внеш-
ние влияния, т. е. изучает закономерные изменения живого веще-
ства под влиянием тех или других внешних агентов, он остается
все тем же естествоиспытателем. Эту закономерную реакцию
животного организма на внешний мир, осуществляющуюся при
посредстве низшего отдела центральной нервной системы, физио-
лог зовет рефлексом. Этот рефлекс, как и надо ожидать,
с естественно-научной точки зрения строго специфичен: известное
внешнее явление обусловливает только определенные изменения
в организме.
Но вот физиолог поднимается до высших отделов централь-
ной нервной системы, и характер его деятельности сразу и резко
меняется. Он перестает сосредоточивать внимание на связи внеш-
них явлений с реакциями на них животного и вместо этих фак-
тических отношений начинает строить догадки о внутренних
состояниях животных по образцу своих субъективных состояний.
До этих пор он пользовался общими естественно-научными поня-
тиями. Теперь же он обратился к совершенно чуждым ему поня-
тиям, не стоящим ни в каком отношении к его прежним поня-
тиям — к психологическим понятиям, короче — он перескочил из
протяженного мира в непротяженный. Шаг, очевидно, чрезвы-
чайной важности. Чем вызван он? Какие глубокие основания
понудили к нему физиолога? Какая борьба мнений предшество-
вала ему? На все эти вопросы приходится дать совершенно
неожиданный ответ: перед этим чрезвычайным шагом в научном
мире решительно ничего не происходило. Естествознание в лице
физиолога, изучающего высшие отделы центральной нервной
системы, можно сказать бессознательно, незаметно для себя, под-
чинилось ходячей манере — думать о сложной деятельности
животных по сравнению с собой, принимая для их действия те же
внутренние причины, которые мы чувствуем и признаем в себе.
Итак, физиолог в данном пункте оставил твердую естествен-
но-научную позицию. И что он приобрел вместо нее? Он взял

понятия из того отдела человеческого умственного интереса,
который, несмотря на свою наибольшую давность, по заявлению
самих его деятелей, не получил еще до сих пор права называться
наукой. Психология как познание внутреннего мира человека до
сих пор сама ищет свои истинные методы. А физиолог взял
на себя неблагодарную задачу гадать о внутреннем мире жи-
вотных.
После этого нетрудно понять, что изучение сложнейшей нерв-
ной деятельности высших животных почти не трогается с места.
А этому исследованию уже около ста лет. В начале семидесятых
годов прошлого столетия работа над высшим отделом мозга
получила было сильный толчок, но и он не вывел исследование
на широкую и торную дорогу. Получено было несколько капи-
тальных фактов в течение нескольких лет, а затем исследование
опять остановилось. Предмет, очевидно, так огромен, а темы
работ, вот уже более тридцати лет, повторяются все те же,
идейно нового очень мало. Беспристрастный физиолог современ-
ности должен признать, что физиология высшего мозга нахо-
дится сейчас в тупике. Итак, психология в качестве союзницы не
оправдала себя перед физиологией.
При таком положении дела здравый смысл требует, чтобы,
физиология вернулась и здесь на путь естествознания. Что же
она должна делать в таком случае? При исследовании деятель-
ности высшего отдела центральной нервной системы ей надлежит
остаться верной тому же приему, каким она пользуется при изу-
чении низшего отдела, т. е. точно сопоставлять изменения во
внешнем мире с соответствующими им изменениями в животном
организме и устанавливать законы этих отношений. Но эти от-
ношения, повидимому, так страшно сложны! Возможно ли при-
ступить к их объективной регистрации? На этот действительно
капитальный вопрос может быть дан только один серьезный
ответ, это — настойчивая и продолжительная проба исследова-
ния в этом направлении. Это исключительно объективное сопо-
ставление внешнего мира и животного организма пробуется сей-
час несколькими исследователями на всем протяжении животного
мира.

Я имею честь представить вашему благосклонному вниманию
эту пробу в отношении сложнейшей деятельности высшего
животного, а именно собаки. В дальнейшем изложении я опи-
раюсь на десятилетнюю деятельность заведуемых мной лабора-
торий, в которых многочисленные молодые работники, вместе
со мной, поистине пробовали счастье на новой дороге исследо-
вания. Этот десятилетний труд, то омрачаемый вначале мучи-
тельнейшими сомнениями, то воодушевляемый, чем дальше, тем
чаще, чувством бодрой уверенности в ненапрасности наших уси-
лий, есть, как я убежден теперь, бесспорное решение поставлен-
ного выше вопроса в положительном смысле.
Вся вновь открывшаяся нам, с нашей точки зрения, деятель-
ность высшего отдела нервной системы представилась нам в виде
двух основных нервных механизмов: во-первых, в виде меха-
низма временной связи, как бы временного замыкания проводни-
ковых цепей между явлениями внешнего мира и реакциями на них
животного организма, и, во-вторых, — механизма анализаторов.
Остановимся на этих механизмах порознь.
Я выше упомянул, что в низшем отделе центральной нервной
системы физиология давно уже установила механизм так назы-
ваемого рефлекса, т. е. постоянной связи, посредством нервной
системы, между определенными явлениями внешнего мира и соот-
ветствующими им определенными реакциями организма. Как
простую и постоянную связь, этот рефлекс было естественно
назвать безусловным рефлексом. В высшем отделе нервной
системы, согласно нашим фактам и нашему выводу из них, осу-
ществлен механизм временной связи. Явления внешнего мира,
при посредстве этого отдела, то отражаются в деятельности орга-
низма, превращаются в деятельности организма, то остаются для
него индифферентными, непревратимыми, как бы не существую-
щими. Эту временную связь, эти новые рефлексы так же есте-
ственно было назвать условными рефлексами.
Что дает организму механизм временной связи? И когда
появляется временная связь, условный рефлекс?
Выйдем из живого примера. Существеннейшей связью живот-
ного организма с окружающей природой является связь через

известные химические вещества, которые должны постоянно
поступать в состав данного организма, т. е. связь через пищу.
На низших ступенях животного мира только непосредственное
прикосновение пищи к животному организму или, наоборот, орга-
низма к пище главнейшим образом ведет к пищевому обмену.
На более высших ступенях эти отношения становятся многочис-
леннее и отдаленнее. Теперь запахи, звуки и картины направляют
животных, уже в широких районах окружающего мира, на пище-
вое вещество. А на высочайшей ступени звуки речи и значки
письма и печати рассыпают человеческую массу по всей поверх-
ности земного шара в поисках за насущным хлебом. Таким обра-
зом бесчисленные, разнообразные и отдаленные внешние агенты
являются как бы сигналами пищевого вещества, направляют
высших животных на захватывание его, двигают их на осуще-
ствление пищевой связи с внешним миром. Рука об руку с этим
разнообразием и этой отдаленностью идет смена постоянной связи
внешних агентов с организмом на временную, так как, во-первых,
отдаленные связи есть по существу временные и меняющиеся
связи, а во-вторых, по своей многочисленности и не могли бы
уместиться в виде постоянных связей ни в каких самых объеми-
стых аппаратах. Данный пищевой объект может находиться то
в одном, то в другом месте, сопровождаться, следовательно, то
одними, то другими явлениями, входить элементом то в одну,
то в другую систему внешнего мира. А потому раздражающими
влияниями, вызывающими в организме положительную двига-
тельную, в широком смысле слова, реакцию к этому объекту,
должны временно быть то одни, то другие явления природы.
Чтобы сделать осязательным второе положение о невозможности
для отдаленных связей быть постоянными, позвольте мне вос-
пользоваться сравнением. Представьте себе, вместо теперешнего
соединения через центральную станцию, и, стало быть, времен-
ного соединения, постоянное телефонное соединение всех абонен-
тов между собой. Как бы это было дорого, громоздко и в конце
концов прямо неосуществимо! То, что теряется в данном случае
в некоторой условности соединения (не каждый момент можно
соединиться), страшно выигрывается в широте соединения.

Как устанавливается временная связь, образуется условный
рефлекс? Для этого требуется, чтобы новый индифферентный
внешний агент совпал по времени один или несколько раз с дей-
ствием агента, уже связанного с организмом, т. е. превращаю-
щегося в ту или другую деятельность организма. При условии
такого совпадения новый агент вступает в ту же связь, прояв-
ляется в той же деятельности. Таким образом новый условный
рефлекс происходит при помощи старого. Ближе, в высшей нерв-
ной системе, где имеет место процесс образования условных
рефлексов, дело при этом происходит следующим образом. Если
новое, индифферентное раздражение, попав в большие полуша-
рия, находит в этот момент в нервной системе очаг сильного
возбуждения, то оно начинает концентрироваться, как бы про-
кладывать себе путь к этому очагу и дальше от него в соответ-
ствующий орган, становясь, таким образом, раздражителем этого
органа. В противном случае, если нет такого очага, оно рассеи-
вается, без заметного эффекта, по массе больших полушарий.
В этом формулируется основной закон высшего отдела нервной
системы.
Позвольте мне теперь возможно кратко фактически иллюстри-
ровать только что сказанное о механизме образования условного
рефлекса.
Вся наша работа до сих пор исключительно была сделана
на маленьком, физиологически малозначительном органе — слюн-
ной железе. Этот выбор, хотя сначала и случайный, на деле
оказался очень удачным, прямо счастливым. Во-первых, он удо-
влетворял основному требованию научного мышления: в области
сложных явлений начинать с возможно простейшего случая;
во-вторых, на нашем органе могли быть резко отличены простой
и сложный виды нервной деятельности, так что они легко про-
тивопоставлялись друг другу. А это-то и повело к выяснению
дела. Физиологии давно было известно, что слюнная железа
начинает работать, т. е. поставлять свою жидкость в рот, при
введении в рот пищи или других раздражающих веществ и что
это соотношение происходит при помощи определенных нервов.
Эти нервы, воспринимая раздражение, исходящее от механиче-

ских и химических свойств того, что попало в рот, проводят его
сперва в центральную нервную систему, а оттуда к железе, вызы-
вая в ней фабрикацию слюны. Это есть старый рефлекс, по
нашей терминологии безусловный, постоянная нервная связь,
простая нервная деятельность, совершающаяся вполне так же и
у животного без высшего отдела мозга. Но вместе с тем не
только физиологам, но и всем известно, что слюнная железа
стоит и в сложнейших отношениях к внешнему миру, когда,
например, вид еды у проголодавшегося человека или животного
или даже мысль о еде гонит слюну. По старой терминологии
это значило, что слюна возбуждается и психически. Для этой
сложной нервной деятельности необходим высший отдел
мозга.
Вот на этом-то пункте наш анализ и показал, что в основе
этой сложной нервной деятельности слюнной железы, этих ее
сложнейших отношений к внешнему миру, лежит механизм вре-
менной связи — условного рефлекса, который я описал раньше
в общем виде. В наших опытах дело приняло ясный и бесспор-
ный вид. Все из внешнего мира: все звуки, картины, запахи
и т. д. — все могло быть приведено во временную связь со слюн-
ной железой, сделано слюногонным агентом, раз только все это
совпадало по времени с безусловным рефлексом, со слюноотде-
лением от попавших в рот веществ. Короче, мы могли делать
сколько угодно и каких угодно условных рефлексов на слюнную
железу.
В настоящее время учение об условных рефлексах, только на
основании работ наших лабораторий, составляет обширнейшую
главу с массой фактов и рядом точных правил, связывающих
эти факты. Вот только самый общий очерк или, точнее сказать,
только основные рубрики этой главы. Прежде всего идут
довольно многочисленные подробности относительно скорости
образования условных рефлексов. Затем следуют разные виды
условных рефлексов и их общие свойства. Далее, так как услов-
ные рефлексы имеют своим местом высший отдел нервной
системы, где постоянно сталкиваются бесчисленные влияния
внешнего мира, то понятно, что между разнообразными услов-

ными рефлексами идет беспрерывная борьба или выбор в каж-
дый данный момент. Отсюда постоянные случаи торможения
этих рефлексов. Сейчас установлено три вида тормозов: простых,
гаснущих и условных. Все вместе они образуют группу внешнего
торможения, так как основаны на присоединении к условному
раздражителю постороннего внешнего агента. С другой стороны,
образованный условный рефлекс, в силу одних внутренних своих
отношений, подвержен постоянным колебаниям, даже до полного
кратковременного исчезания, короче — тормозится внутренне
Например, если даже очень старый условный рефлекс повто-
ряется несколько раз, не сопровождаясь тем безусловным, при
помощи которого он был сделан, он сейчас же начинает посте-
пенно и неукоснительно терять в своей силе и более или менее
скоро сходит на нуль, т. е. если условный рефлекс как сигнал
безусловного начинает сигнализировать неверно, он сейчас же
и постепенно теряет свое раздражающее действие. Эта потеря
действия происходит не путем разрушения условного рефлекса,
а только вследствие временного внутреннего торможения его,
потому что угасший таким образом условный рефлекс через
некоторое время восстанавливается сам собой.
Есть и другие случаи внутреннего торможения. Затем в опы-
тах обнаружилась новая важная сторона дела. Оказалось, что,
кроме возбуждения и торможения возбуждения, существует
столь же часто и торможение торможения, иначе сказать, растор-
маживание. Нельзя сказать, что из этих трех актов важнее.
Нужно просто констатировать, что вся высшая нервная деятель-
ность, как она проявляется в условных рефлексах, состоит из
постоянного чередования или, лучше сказать, балансирования
этих трех основных процессов: возбуждения, торможения и рас-
тормаживания.
Перехожу ко второму, вышеназванному, основному меха-
низму — механизму анализаторов.
Как указано выше, временная связь явилась необходимостью
при усложнении отношений животного к внешнему миру. Но это
усложнение отношений предполагает способность животного орга-
низма разлагать внешний мир на отдельности. И в самом деле,

каждое высшее животное обладает разнообразными и тончай-
шими анализаторами. Это есть то, что до сих пор носило назва-
ние органов чувств. Физиологическое учение о них, как пока-
зывает и самое название органов, состоит в огромной своей части
из субъективного материала, т. е. из наблюдений и опытов над
ощущениями и представлениями людей, будучи, таким образом,
лишено всех тех чрезвычайных средств и выгод, которые достав-
ляют объективное изучение и почти безграничный в своем при-
менении эксперимент на животных. Правда, этот отдел физио-
логии, благодаря интересу к нему и участию в нем нескольких
гениальных исследователей, принадлежит в некоторых отноше-
ниях к наиболее разработанным отделам физиологии и содержит
многие данные выдающегося научного значения. Но это совер-
шенство исследования относится главным образом до физической
стороны дела в этих органах, как, например, в глазу — до усло-
вий образования ясного изображения на сетчатке. В чисто физио-
логической части, т. е. в исследовании относительно условий и
видов раздражимости концов нервов данного органа чувств, —
уже масса нерешенных вопросов. В психологической части, т. е.
в учении об ощущениях и представлениях, происходящих из раз-
дражения этих органов, сколько ни обнаружено здесь авторами
остроумия и тонкой наблюдательности, по существу дела уста-
новлены только элементарные факты. То, что гениальный Гельм-
гольц обозначил знаменитым термином «бессознательное заклю-
чение», очевидно, отвечает механизму условного рефлекса. Когда
физиолог убеждается, например, что для выработки представле-
ния о действительной величине предмета требуется известная
величина изображения на сетчатке и вместе известная работа
наружных и внутренних мышц глаза, он констатирует механизм
условного рефлекса. Известная комбинация раздражений, иду-
щих из сетчатки и из этих мышц, совпавшая несколько раз
с осязательным раздражением от предмета известной величины,
является сигналом, становится условным раздражением от дей-
ствительной величины предмета. С этой точки зрения, едва ли
оспоримой, основные факты психологической части физиологиче-
ской оптики есть физиологически не что иное, как ряд условных

рефлексов, т. е. элементарных фактов из сложной деятельности
глазного анализатора. В итоге здесь, как и всюду в физиологии,
бесконечно больше останется знать, чем сколько известно.
Анализатор есть сложный нервный механизм, начинающийся
наружным воспринимающим аппаратом и кончающийся в мозгу,
то в низшем отделе его, то в высшем, в последнем случае бес-
конечно более сложным образом. Основным фактом физиологии
анализаторов является то, что каждый периферический аппарат
есть специальный трансформатор данной внешней энергии в нерв-
ный процесс. А затем идет длинный ряд или далеко, или совер-
шенно не решенных вопросов. Каким процессом в последней
инстанции происходит эта трансформация? На чем основан сам
анализ? Что нужно в деятельности анализатора отнести на счет
конструкции и процесса в периферическом аппарате и что на
счет конструкции и процесса в мозговом конце анализатора?
Какие последовательные этапы представляет этот анализ от более
простых до высших его степеней? И, наконец, по каким общим
законам совершается этот анализ? В настоящее время все эти
вопросы подлежат чисто объективному изучению на животных
при помощи условных рефлексов.
Вводя во временную связь с организмом то или другое явле-
ние природы, легко определить, до какой степени дробления
внешнего мира доходит данный анализатор животного. Напри-
мер, у собаки без труда точнейшим образом устанавливается
факт, что ее ушной анализатор различает тончайшие тембры,
мелкие части тонов, и не только различает, но и прочно удер-
живает это различение (то, что у людей называется абсолютным
слухом) и идет гораздо дальше в раздражимости высокими
тонами, доходя до 80 000—90 000 колебаний в секунду, когда
предел человеческого слуха есть только 40 000—50 000 в секунду.
Помимо этого, при объективном исследовании выступают
общие правила, по которым совершается анализ. Важнейшее пра-
вило — это постепенность анализа. В условный рефлекс, во вре-
менную связь данный анализатор сперва вступает более общей,
более грубой его деятельностью и только затем, путем постепен-
ного дифференцирования условным раздражителем, остается

работа его тончайшей или мельчайшей части. Например, если
перед животным появляется светлая фигура, то сначала как раз-
дражитель действует усиленное освещение, и только потом может
быть выработан специальный раздражитель из самой фигуры,
и т. д.
Далее из таких опытов с условными рефлексами на живот-
ных отчетливо выступает общий факт, что дифференцирование
достигается путем задерживающего процесса, как бы заглушения
остальных частей анализатора, кроме определенной. Постепенное
развитие этого процесса и есть основание постепенного анализа.
Что это так, доказывается многими опытами. Приведу один
яркий пример. Если балансирование между возбуждающим и
задерживающим процессом нарушить в сторону возбуждающего
введением возбуждающих средств, например кофеина, то сейчас
же прочно выработанная дифференцировка резко нарушается,
во многих случаях до полного исчезания, конечно временного.
Объективное исследование анализатора дало знать свои вы-
годные стороны и в опытах с нарушением больших полушарий.
При этих опытах открылся важный и точный факт: чем более
поврежден мозговой конец данного анализатора, тем грубее ста-
новится его работа. Он продолжает входить в условную связь,
как и раньше, но только своею более общей деятельностью.
Например, при значительном разрушении мозгового конца глаз-
ного анализатора та или другая интенсивность освещения легко
делается условным раздражителем, а отдельные предметы, опре-
деленные комбинацией света и теней, навсегда теряют свое спе-
циальное раздражающее действие.
Заканчивая фактическую часть новой области исследования,
я не могу воздержаться от краткой характеристики особенностей
работы в этой области. Все время исследователь чувствует под
своими ногами твердую и вместе чрезвычайно плодоносную
почву. Со всех сторон исследователя обступают вопросы, и
задача заключается только в установлении между ними наиболее
целесообразной, наиболее естественной очереди. Несмотря на
стремительность исследования, оно носит все время неизменно
деловой характер. Не испытавший на деле не будет склонен

поверить, как часто, повидимому, сложнейшие, прямо загадоч-
ные с психологической точки зрения, отношения подлежат
ясному и плодотворному объективному физиологическому ана-
лизу, легко проверяемому на всех его этапах соответствующими
опытами. Для работающего в этой области одно из частых
чувств — это изумление пред прямо невероятным могуществом
объективного исследования в этой новой для него области слож-
нейших явлений. Я убежден, что чрезвычайное воодушевление
и истинная страсть исследования захватят всякого, кто будет
вступать в эту новую область исследования.
Итак, на чисто объективном естественно-научном основании
вырабатываются законы сложной нервной деятельности и посте-
пенно раскрываются таинственные механизмы. Было бы неоправ-
дываемою претензией утверждать, что двумя описанными общими
механизмами исчерпывается раз навсегда вся высшая нервная
деятельность высшего животного. Но это и неважно. Будущее
научного исследования всегда темно и чревато неожиданностями.
В данном случае существенно то, что на чисто естественно-науч-
ной почве, при руководстве основными чисто естественно-науч-
ными понятиями, открывается огромный, необозримый сейчас
горизонт исследования.
С этими основными понятиями о сложнейшей деятельности
животного организма находится в полной гармонии самое общее
представление, какое можно иметь о нем с естественно-научной
точки зрения. Как часть природы каждый животный организм
представляет собой сложную обособленную систему, внутренние
силы которой каждый момент, покуда она существует как тако-
вая, уравновешиваются с внешними силами окружающей среды.
Чем сложнее организм, тем тоньше, многочисленнее и разно-
образнее элементы уравновешивания. Для этого служат анали-
заторы и механизмы как постоянных, так и временных связей,
устанавливающие точнейшие соотношения между мельчайшими
элементами внешнего мира и тончайшими реакциями животного
организма. Таким образом вся жизнь от простейших до слож-
нейших организмов, включая, конечно, и человека, есть длинный
ряд все усложняющихся до высочайшей степени уравновешива-

ний внешней среды. Придет время — пусть отдаленное, — когда
математический анализ, опираясь на естественно-научный, охва-
тит величественными формулами уравнений все эти уравновеши-
вания, включая в них, наконец, и самого себя.
Говоря все это, я хотел бы предупредить недоразумение
в отношении ко мне. Я не отрицаю психологии как познания
внутреннего мира человека. Тем менее я склонен отрицать что-
нибудь из глубочайших влечений человеческого духа. Здесь и
сейчас я только отстаиваю и утверждаю абсолютные, непрере-
каемые права естественно-научной мысли всюду и до тех пор,
где и покуда она может проявлять свою мощь. А кто знает, где
кончается эта возможность!
В заключение позвольте мне сказать несколько слов о жиз-
ненной, так сказать, обстановке новей области исследования.
Исследователь, осмеливающийся на регистрацию всего воз-
действия окружающей среды на животный организм, нуждается
в совершенно исключительных средствах исследования. Он дол-
жен все внешние влияния иметь в своих руках. Вот почему для
этих исследований требуется совершенно особый, до сих пор
небывалый тип лабораторий, где нет случайных звуков, где нет
внезапных колебаний света, где нет резко меняющихся тяг воз-
духа и т. д., где, короче говоря, господствует возможная равно-
мерность и где исследователь располагает приводами от произ-
водителей всевозможных энергий, в широчайших пределах варьи-
руемых соответствующими анализаторами и измерителями.
Здесь, поистине, должно произойти состязание между современ-
ной техникой физического инструментария и совершенством
животных анализаторов. Вместе это будет теснейший союз
физиологии и физики, от которого, надо полагать, не мало вы-
играет и физика.
В настоящее время, при условиях теперешних лабораторий,
работа, о которой идет речь, не только часто поневоле ограни-
чена, сужена, но и почти постоянно тяжела для эксперимента-
тора. Вы неделями готовились к опыту, и в последний решающий
момент, когда вы с волнением ждете ответа, неожиданное сотря-
сение здания, шум, донесшийся с улицы, и т. п. разрушают вашу

надежду, и желанный ответ откладывается на неопределенное
время.
Нормальная лаборатория для такого исследования — само по
себе большое научное дело, и мне хотелось бы, чтобы у нас, где
положено начало такого рода исследованиям, создалась и первая
соответствующая лаборатория, чтобы все это, как мне кажется,
очень важное научное предприятие сделалось целиком нашим
достоянием, нашей заслугой. Конечно, это может быть только
делом общественного интереса и инициативы. И я должен в за-
ключение признаться, что надеждою на этот общественный инте-
рес здесь, в Москве, в этом органе русского достоинства по
преимуществу, главнейшим образом и вызвано и одушевлено
настоящее мое слово.

XII. ЗАДАЧИ И УСТРОЙСТВО СОВРЕМЕННОЙ ЛАБОРАТОРИИ
ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ НОРМАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВЫСШЕГО
ОТДЕЛА ЦЕНТРАЛЬНОЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ У ВЫСШИХ
ЖИВОТНЫХ 1
Прежде всего я чувствую себя обязанным принести мою глу-
бочайшую благодарность Совету Общества содействия успехам
опытных наук и их практических применений имени Христофора
Семеновича Леденцова за большую честь, оказанную мне при-
глашением принять участие в сегодняшнем торжественном засе-
дании Общества, посвящаемом чествованию памяти основателя
Общества Христофора Семеновича Леденцова.
Год тому назад, здесь же в Москве, на первом общем собра-
нии XII Съезда русских естествоиспытателей и врачей я имел
честь и случай привлечь внимание моих тогдашних слушателей
к вопросу о методе изучения высшей, сложнейшей деятельности
животных, той деятельности, которая до недавнего времени
обычно обследовалась субъективным методом, т. е. по аналогии
с внутренним состоянием человека. В моей тогдашней речи я
стремился фактически, опираясь на мою вместе с многочислен-
ными моими сотрудниками десятилетнюю работу, обосновать
чисто натуралистический, объективный метод исследования этой
деятельности. Таким образом физиология как часть естествозна-
1 Речь на торжественном заседании Общества содействия успехам опыт-
ных наук и их практических применений имени X. С. Леденцова. в Москве,
в 1910 г. (Временник Общ. содействия усп. опытн. наук, вып. 1, 1911,
стр. 53—69. — Ред.).

ния, изучающая животный организм, еще недавно не имела дела
со всей полнотой жизненной деятельности организма, отказы-
ваясь, отстраняя от себя в особую область знания, в психологию,
сложнейшие проявления этой деятельности. В настоящее время,
с утверждением прав объективного метода исследования на всем
протяжении, так сказать, животной жизни, перед физиологом
стоит, наконец, вся без остатка деятельность животного орга-
низма, и каждый момент этой деятельности является перед его
глазами закономерной реакцией на бесчисленные и постоянно
движущиеся явления окружающего его внешнего мира. У выс-
ших животных эта реакция осуществляется, как известно, при
посредстве особенной части организма — нервной системы. При
изучении простых соотношений организма с внешней средой уже
давно в физиологии формулирована так называемая рефлектор-
ная деятельность нервной системы. Для сложнейших отношений
мы устанавливаем представление об особом видоизменении
рефлекторной деятельности: вместе, рядом с постоянным, про-
стым, безусловным рефлексом мы видим в сложнейшей деятель-
ности животного организма рефлекс временный, сложный, услов-
ный. Связывая животный организм с внешним миром то про-
стой, то сложной связью, нервная система вместе с тем является
тончайшим анализатором, разлагающим сложность внешнего
мира на бесчисленные отдельные элементы. В результате деятель-
ности этих механизмов нервной системы достигается тонкое и
точное уравновешивание животного организма как сложной обо-
собленной системы с окружающим его внешним миром. Пусть
временно, но до сих пор без затруднений, в эту расширенную
формулу нервных функций, в формулу чисто натуралистического
характера, постепенно укладывается сложнейшая деятельность
высшего животного, такого, как собака.
В сегодняшнем кратком изложении, к тому же имеющем
специальную цель, я, конечно, лишен возможности воспроиз-
вести, хотя бы и бегло, все содержание новой, создающейся
главы физиологии животных и на особо выдающихся пунктах
демонстрировать успешность достигаемого при этом анализа
сложнейших жизненных явлений. Но, однако, и отдельные

группы фактов, которых я должен коснуться сегодня, мне
кажется, в достаточной мере удостоверят, в какой степени, бла-
годаря этому исследованию, расширяется положительное, точное
знание животного организма.
Огромная часть внешней, видимой деятельности нормального
высшего животного прежде всего представляется нам как ряд
бесчисленных условных рефлексов, временных связей разнообраз-
нейших и мельчайших элементов внешнего мира с деятельностью
скелетной мускулатуры, направленной на введение в организм
пищи, на отстранение организма от разрушающих влияний
и т. д. Я не останавливаюсь на этом отделе сложнейшей жиз-
ненной деятельности, т. е. на условиях образования условных
рефлексов, их видах и свойствах, и обращаюсь прямо к другому
отделу ее. Окружающий животное внешний мир, вызывая,
с одной стороны, беспрерывно условные рефлексы, с другой сто-
роны, так же постоянно подавляет их, заслоняет другими жиз-
ненными явлениями, в каждый данный момент более отвечаю-
щими требованию основного закона жизни — уравновешивания
окружающей природы. Это будут разнообразные тормоза услов-
ных рефлексов. Они-то и составят прежде всего предмет моего
сегодняшнего изложения.
Нашим постоянным объектом при исследовании служил
условный рефлекс, временная связь разнообразных внешних
агентов с деятельностью слюнной железы — органа, являюще-
гося передовой частью пищеварительного отдела животного орга-
низма и так же находящегося в сложнейших отношениях к внеш-
нему миру, как и скелетный мускул, но бесконечно более про-
стого по его роли и связям в организме. Отсюда и его пред-
почтение. Разнообразные внешние агенты: всевозможные звуки,
разные освещения и картины, разные запахи и разные механи-
ческие и температурные действия на кожу животного, прежде
индифферентные в отношении нашей железы, т. е. оставлявшие
ее в покое, превращаются нами во временных раздражителей ее,
т. е. в агентов, заставляющих ее вырабатывать свойственную ей
жидкость. Мы достигаем этого тем, что несколько раз соединяем
строго в одно и то же время действие на животное указанных

агентов и действие на наш орган постоянных, простых его физио-
логических раздражителей: или разных сортов пищи, при еде
соприкасающихся с полостью рта, или различных отвергаемых
животным раздражающих веществ, насильственно вводимых
нами в рот собаки.
Итак, при каких внешних условиях или внутренних состоя-
ниях животного наш условный раздражитель теряет свое обыч-
ное, выработанное действие? Эти условия уже теперь оказы-
ваются многочисленными, хотя, конечно, и тут не может быть
речи об исчерпывающем знании. Понятно, я остановлюсь только
на фактах, более или менее точно установленных.
В течение уже нескольких лет то тот, то другой из моих
молодых сотрудников по исследованию условных рефлексов
жаловался на сонливое состояние своих экспериментальных
животных, состояние, часто делавшее совершенно невозможным
дальнейшее исследование изучаемого явления по той простой
причине, что оно исчезало. Это затруднение особенно давало
себя знать, когда условным агентом для возбуждения нашего
органа избирали температурные раздражения кожи животного —
или тепло около 45° Цельсия, или холод около 0°. В последних
случаях дело кончалось глубоким сном животного и прекраще-
нием всей сложно-нервной деятельности его. В лаборатории даже
сложилось предубеждение против работ с температурным аген-
том. Но возникшее затруднение можно было только временно
отложить в сторону, по сущности же дела оно прямо относилось
к нашей задаче. Сосредоточенное на нем внимание открыло, нако-
нец, механизм его. Уже давно и невольно всех нас поражал кон-
траст между большой оживленностью и подвижностью собаки
до опыта и начинающейся вскоре при опыте ее сонливостью и
сном. Становилось ясным, что что-то в течение нашего опыта
является причиной этой сонливости. А опыт состоял только в том,
что собаку или подкармливали повторно небольшими порциями
еды, или вливали ей в рот по нескольку кубических сантиметров
слабого раствора соляной кислоты в сопровождении температур-
ных раздражений кожи. Так как ни подкармливание, ни вливание
кислоты не могли быть такими причинами, то основания для сон-

ливости можно было искать только в действии температурного
агента. И действительно, в результате разнообразных форм
опыта оказалось, что действие на одно и то же место кожи одним
и тем же градусом тепла или холода, кратковременное, но по-
вторное, а еще вернее — сплошное в течение некоторого времени,
непременно ведет рано или поздно к сонливому состоянию
прежде живого и подвижного животного, а дальше к глубокому
сну его. Становилось очевидным, что определенный агент внеш-
него мира может обусловить таким же роковым непременным
образом покой животного, угнетение высшей нервной деятель-
ности его, как другие агенты, наоборот, вызывают те или другие
сложно-нервные функции. Иначе сказать: рядом с разнообраз-
ными активными рефлексами существует пассивный, снотворный
рефлекс. Внешний мир раз вынуждает животное на разнообраз-
ную деятельность, непременно связанную с разрушением живого
вещества, но он же в другой раз, когда эта деятельность, по
условиям момента, является излишней, так же повелительно
обрекает животное на покой, обеспечивающий восстановление
разрушенного во время деятельности живого вещества. И только
таким образом всегда находящаяся в движении физико-химиче-
ская система животного организма остается целостной, остается
сама собой. Что сон как задерживание, торможение высшей
нервной деятельности, помимо возможной химической причины
в виде накопляющихся продуктов деятельности, обусловливается
также и своеобразным рефлекторным раздражением, подкре-
пляется и нашими другими наблюдениями, где другие виды
несомненного задерживания поистине изумительным образом
переходили в сонливость и сон. Я убежден, что на этом пути
исследования — и не за горами трудностей — лежит разрешение
остающихся до сих пор темными явлений гипноза и других ему
родственных состояний. Если обыкновенный сон есть задержи-
вание, торможение всей деятельности высшего отдела мозга, то
гипноз надо представлять себе как частичное задерживание раз-
личных участков этого отдела. Эпизод со снотворным рефле-
ксом — одна из многочисленных иллюстраций того, как предпри-
нятое изучение объективным методом всех без исключения влия-

ний внешнего мира на животный организм, как бы они летучи
и мелки ни были, постепенно захватывает и захватит в конце
концов всю сполна деятельность организма.
Для нас снотворный рефлекс есть пока только один из тор-
мозов нашего условного рефлекса. Тормоз, обусловленный сно-
творным рефлексом, мы называем общим тормозом, потому
что он задерживает и другие сложно-нервные явления, помимо
нашего.
Постоянно, можно сказать ежеминутно, при наших опытах
дает себя знать другое обстоятельство, прямо противоположного
характера — положительная, активная реакция животного на вся-
кое колебание в окружающей его обстановке. Каждый звук, как
бы он ни был слаб, появляющийся среди постоянных звуков
и шумов, окружающих животное, каждое усиление или ослабле-
ние этих постоянных звуков, каждое колебание интенсивности
общего освещения комнаты (скроется ли быстро солнце за
облаками, прорвется ли луч света из-за туч, произойдет ли вне-
запное усиление или ослабление света электрической лампочки,
пробежит ли по окну и комнате тень), распространится ли по
комнате какой бы то ни было новый запах, проникнет ли в ком-
нату откуда-нибудь струя теплого или холодного воздуха, кос-
нется ли что-нибудь, хотя бы самый незначительный предмет,
кожи собаки (муха, ничтожный кусочек штукатурки с по-
толка) — во всех этих и подобных им бесчисленных случаях
непременно наступит деятельность того или другого отдела ске-
летной мускулатуры нашего животного: придут в специальное
движение веки, глаза, уши, ноздри животного, повернутся, пере-
ставятся туда или сюда, так или иначе, голова, туловище и дру-
гие отдельные части животного, причем эти двигательные акты
или повторяются и усиливаются, или животное, что называется,
застывает, замирает в определенной позе. Перед нами опять
роковая реакция организма — простой рефлекс, который мы
называем ориентировочным, установочным рефлексом. При
появлении в окружающей животное среде новых агентов (разу-
мею при этом и силу, новую интенсивность старых агентов) по
направлению к ним организмом устанавливаются соответствую-

щие воспринимающие поверхности для наилучшего на них отпе-
чатка внешнего раздражения. Эта установка происходит, конечно,
за счет деятельности того или иного пункта центральной нервной
системы. Раздраженные же пункты в свою очередь, по общему
закону взаимодействия нервных центров, установленному уже
для низших отделов центральной нервной системы, подавляют,
тормозят наш условный рефлекс. Перед экстренным требованием
внешней обстановки должна временно отступить другая текущая
деятельность. Это есть самая назойливая и прямо непобедимая
и неустранимая в теперешних наших лабораториях причина нару-
шения нашего основного явления — условного рефлекса. Конечно,
и это самое явление должно быть подробно во всех направлениях
изучено, и оно изучается таким образом, но оно вместе с тем
является огромной помехой для исследования других разнообраз-
ных сторон нашего основного явления, или чрезвычайно его
затрудняя, или даже делая это исследование подчас прямо невоз-
можным.
Но всякий новый, возникающий в обстановке, агент, если он
повторяется с не очень большими промежутками, не сопрово-
ждаясь никаким непосредственным дальнейшим влиянием на
животное, становится все более и более безразличным. Ориенти-
ровочный рефлекс на него становится все слабее и, наконец,
исчезает совершенно, а с ним исчезает и тормозящее действие
на наш условный рефлекс. Вот почему этот вид тормозов мы
назвали гаснущими. На этом угасании, очевидно, основано
и то, что постоянный, так сказать, состав окружающей животное
данной среды остается без видимого действия на него. Часто при
определенных категориях опытов мы нарочно применяем повто-
рение гаснущих тормозов, чтобы сделать их совершенно безраз-
личными. Но само собой разумеется, их нельзя устранять таким
образом все и навсегда; они бесчисленны и после известного
промежутка времени, если не повторяются, восстановляются.
К тому же виду гаснущих тормозов должны быть отнесены
и действия многих агентов внешнего мира, уже имеющих спе-
циальное отношение к организму, т. е. представляющих собой
или определенные врожденные рефлексы, или другие условные

рефлексы. С одной стороны, все чрезвычайно сильные раздра-
жения — сильные звуки, внезапное сильное освещение и т. д. —
вызывают специальные реакции: общую дрожь животного или
реакцию убегания — животное рвется из станка, или, наобо-
рот, — столбняк животного; с другой стороны, вид и звуки
известных животных, вид и звуки людей, имевших к нашему
экспериментальному животному определенное отношение, и мно-
гое тому подобное обусловливают каждый особенный, вырабо-
танный ранее ответ на них со стороны животного. Те и другие
реакции, конечно, связаны с деятельностью определенных отделов
центральной нервной системы, а эта деятельность, по уже упомя-
нутому закону, тормозит изучаемую нами. Только что перечис-
ленные реакции часто сильнее и устойчивее простых ориентиро-
вочных рефлексов, хотя через повторение теряют тормозящую
силу и они; вот почему и они должны быть причислены к типу
гаснущих тормозов. Однако для освобождения от влияния этой
подгруппы гаснущих тормозов, как правило, требуется их устра-
нение, так как для постепенного ослабления их действия путем
повторения нужны большие сроки. Но здесь есть еще более
существенный пункт. Не всегда можно сразу догадаться о дей-
ствительном значении для животного данного раздражителя.
Можно ли знать все те случайные связи с внешними явлениями,
которые могли оказаться у нашей собаки, прежде чем она сде-
лалась нашим экспериментальным объектом! Точно так же нигде
нельзя найти в науке полного перечня всех врожденных реакций
той же собаки. Во множестве случаев, конечно, остается вопро-
сом, подлежащим еще решению: есть ли данная реакция вро-
жденная или приобретенная?
Затем идет ряд внешних влияний, производящих в большей
или меньшей степени разрушительные действия на организм.
Если укрепление животного в станке связано с очень сильным
давлением на какую-нибудь часть тела, или тепловой или меха-
нический прибор, приложенный к коже для раздражения (лег-
кий ожог, ссадина), нарушил ее целостность, если введение чего-
нибудь раздражающего в рот повело к повреждению, хотя бы
в малой степени, слизистой оболочки рта, — во всех этих и подоб-

ных им случаях наш условный рефлекс пострадает более или
менее и, наконец, исчезнет совершенно. Очевидно, угрожающее
разрушение организма вызывает оберегающую реакцию со сто-
роны животного в виде тех или других движений для устра-
нения разрушающей причины и таким образом опять, по общему
правилу взаимодействия нервных центров, задерживает, тормо-
зит нашу частную, сложную деятельность, наш условный слюн-
ной рефлекс. Этот вид тормоза мы называем простым тормо-
зом, потому что он, происходя сразу, когда оказывается для
него причина, остается постоянным и исчезает вместе с ней.
К тормозам этого же вида надо причислить и некоторые вну-
тренние физиологические явления, в данный момент получающие
преобладающее значение в организме, например переполнение
мочевого пузыря, вызывающее раздражение иннервационного
прибора, заведывающего опоражниванием этого пузыря. Наибо-
лее изученным членом этой группы тормозов являются физио-
логические факторы, действующие на орган, играющий постоян-
ную роль в нашем исследовании, — слюнную железу. Дело
состоит в том, что эта железа служит как для физической и
химической обработки принимаемой пищи, так и для очищения
рта от попадающих в рот вместе с пищей негодных, вредных
веществ. Деятельность железы в обоих этих случаях до извест-
ной степени разная и возбуждается из особых нервных центров
под влиянием соответственных раздражителей. Между этими
обоими центрами существует такой же антагонизм, как и между
всякими другими. Непищевой безусловный рефлекс тормозит
условный пищевой рефлекс, и обратно. Этот тормоз также воз-
никает сразу и также остается постоянным, пока действует
производящая его причина.
Как видно из этого беглого очерка, длиннейший ряд влияний,
как внешних, так и внутренних, перекрещивается с изучаемою
нами сложно-нервною деятельностью, с нашим условным рефле-
ксом. Но чтобы в полном, действительном размере оценить зна-
чение перечисленных моментов для этой деятельности, нам необ-
ходимо остановиться несколько более подробно еще на одном
ряде явлений, тесно связанных с условными рефлексами.

Если образование временной связи между известными внеш-
ними явлениями и соответствующими реакциями организма есть
выражение совершенства животной машины, обнаружение более
точного уравновешивания организма с окружающей средой, то
это совершенство дает себя еще более познать в тех колебаниях,
которым подвергается эта временная связь в счет, так сказать,
преимущественно внутренней механики нервной системы. Если
известный агент, наш условный раздражитель, заменяющий
собой, как бы сигнализирующий, пищу и вызывающий соответ-
ственную реакцию организма (в нашем случае слюноотделение),
оказывается в разладе с действительностью, т. е. не совпадает
несколько раз подряд с едой, то он постепенно лишается своего
раздражающего действия. Этот результат достигается не раз-
рушением условного рефлекса, а его временным задерживанием
посредством особенного внутреннего процесса. Точно так же,
если условный раздражитель совпадает с безусловным, от кото-
рого он получает свое раздражающее действие, только в извест-
ный момент своей наличности, то его раздражающее действие
до этого момента опять задерживается. Физиологический смысл
дела ясен. Зачем быть той или другой деятельности, если она
является при данных условиях неуместной? Это торможение
временной связи, условного рефлекса мы назвали внутренним
торможением, в противоположность тому ряду торможений,
о которых была речь выше и которые все вместе были названы
внешними.
Нужно остановиться еще «а одном особенном условии, при
котором наступает внутреннее торможение. Если какой-нибудь
индифферентный, в полном смысле слова, агент совпадает не-
сколько раз с условным раздражителем, когда он не сопрово-
ждается безусловным, его породившим, то развивается внутрен-
нее торможение, данная комбинация постепенно теряет свое
раздражающее действие, принадлежавшее условному раздражи-
телю. Этот индифферентный прибавочный агент, благодаря
соседству которого условный раздражитель в комбинации посте-
пенно потерял раздражающее действие, мы назвали условным
тормозом. Этот агент, действительно, теперь — тормоз, потому

что, присоединенный ко всяким другим условным раздражите-
лям, порожденным одним и тем же безусловным, он все их сразу
тормозит. Можно было бы думать, что условно тормозящий агент
есть как бы возбудитель процесса внутреннего торможения и
весь механизм условного тормоза есть как бы механизм отрица-
тельного условного рефлекса. Что это так, за это говорят наши
новейшие опыты, где, благодаря повторному совпадению во вре-
мени индифферентного агента с процессом внутреннего тормо-
жения, из этого индифферентного агента вырабатывается услов-
ный тормоз.
Внутреннее торможение, как приходится убеждаться посто-
янно при нашей работе, играет огромную роль в проявлении
сложнейшей деятельности центральной нервной системы. Оно,
например, постоянно сопровождает дифференцирующую деятель-
ность нервной системы. Что оно такое — остается пока темным,
но это не дает разумного основания сомневаться относительно
успешности его детального изучения. Здесь, как и всюду в есте-
ствознании, дело изучения начинается с констатирования самого
факта и систематизирования его различных видоизменений при
различных условиях. Это даст потом материал для образования
реальных представлений о его механизме. В настоящее время мы
уже знаем, что процесс внутреннего торможения есть гораздо
более рыхлый и подвижный процесс, чем процесс раздражения.
Есть даже указание на количественное соотношение между интен-
сивностями обоих этих процессов.
Этот процесс внутреннего торможения подлежит, как и про-
цесс условного раздражения, в свою очередь торможению. Мы
имеем, таким образом, торможение торможения, иначе говоря —
растормаживание, т. е. освобождение заторможенного процесса
условного рефлекса. Этими тормозами процесса внутреннего тор-
можения — растормаживателями — являются все те агенты, кото-
рые я только что перед этим описал как тормоза условного раз-
дражителя.
Я боюсь, что это обильное повторение и склонение слова
«торможение», это нагромождение торможения произведет невы-
годное впечатление и сделает очень туманною фактическую суть

дела. Ввиду этого я опишу конкретный пример, который,
надеюсь, будет в состоянии примирить моих высокоуважаемых
слушателей с кажущейся, только на первый взгляд, чрезмерной
сложностью описываемых фактических соотношений.
Я беру один из наших условных раздражителей, например
тон органной трубы в тысячу колебаний в секунду. Благодаря
многократному совпадению его с кормлением собаки он гонит
теперь сам по себе слюну, он есть условный раздражитель нашей
железы. Теперь я повторяю его несколько раз, не сопровождая
едой. Как уже сказано выше, он постепенно теряет свое раздра-
жающее действие и становится безразличным для железы. Его
сделал недействительным механизм внутреннего торможения, он
внутренно заторможен. Наконец я присоединяю к тону, сделав-
шемуся таким образом временно недействительным, какой-
нибудь новый агент, например вспыхивание электрической лам-
почки перед глазами собаки, никогда никакого отношения
к слюнной железе не имевший и теперь в отдельности его не
имеющий, — и сейчас же вижу, что мой угасший условный раз-
дражитель снова получил свое раздражающее действие: течет
слюна, и собака, только что перед этим во время тона безучаст-
ная или даже отворачивающаяся от экспериментатора, поворачи-
вает голову в его сторону и облизывается, как перед предстоящей
едой. Нельзя понять положение дела иначе, как только так, что
вспышка лампочки затормозила, устранила внутреннее торможе-
ние и таким образом растормозила, восстановила условный
рефлекс. Точно таким же образом происходит растормажи-
вание и в других случаях торможения. Так растормаживается
и условное торможение как отдельный случай внутреннего тор-
можения.
Но здесь возможно недоумение: ведь тормозится и то и дру-
гое, как я сказал, так откуда же возьмется растормаживание,
т. е. что же может освободиться, когда наш тормоз тормозит и
самый рефлекс? Простая разгадка дела лежит в следующем: как
только что упомянуто, процесс внутреннего торможения гораздо
подвижнее, чем процесс раздражения, и потому постоянно могут
встретиться сами собой или быть подобраны такие интенсивности

внешних агентов, играющих роль тормозов, которые только что
достаточны, чтобы затормозить внутреннее торможение, но не
настолько сильны, чтобы затормозить более стойкий процесс
условного раздражения. Вот тогда-то только и наступает растор-
маживание. Иначе говоря, имеется последовательный ряд интен-
сивностей тормозов: недействительная, растормаживающая и
тормозящая.
Я не могу входить здесь в дальнейшие подробности, но
позвольте мне при этом случае со строгой правдивостью засви-
детельствовать, что прослеживание сложно-нервных явлений
в этом пункте, с их закономерною сменой, в зависимости от силы
раздражителей, принадлежало к сильнейшим научным ощуще-
ниям, которые я когда-либо испытывал во время моей научной
деятельности. А я только присутствовал при этих опытах; их
делал один из моих молодых и деятельнейших сотрудников,
д-р И. В. Завадский.
Так как все перечисленные выше тормоза условных рефле-
ксов, при известной степени интенсивности, являются вместе с тем
и тормозами внутреннего торможения, являются растормажива-
телями, то важность их при изучении сложно-нервной деятель-
ности животного, так сказать, удваивается. Чтобы быть господи-
ном исследования, не зависеть каждую минуту от случайности,
вы должны держать эти тормоза в собственной власти. Здесь
идут в расчет главным образом так называемые нами гаснущие
тормоза как случайные и совершенно от вас не зависящие.
Несмотря даже на большую наблюдательность и внимательность,
в массе падающих на животное раздражений трудно всякий раз
отметить новый агент, оказывающий тормозящее действие на
животное. Не подлежит сомнению, что воспринимающие про-
цессы животного гораздо точнее и обширнее, чем у человека,
у которого высшие нервные деятельности, относящиеся до пере-
работки воспринимаемого материала, подавляют низшие нервные
процессы, участвующие при простом восприятии внешних раз-
дражителей. Но пусть вы заметили возникший новый агент, он,
однако, повлияет во всяком случае или на ваш условный рефлекс,
или на его внутреннее торможение и тем нарушит ход вашего

опыта. Если нарушение коснется отдельного факта — беда не ве-
лика. Вы повторите его в ближайшее время, в надежде воспроиз-
вести его без помехи. Но если вы ведете длинный опыт, изучаете
ряд последовательных стадий — помеха уже чувствительнее.
Нарушен неопределенным образом ряд явлений, и требуется уже
более длинный срок для нового его воспроизведения. Но и это
еще не самый тяжелый случай. Часто приходится готовиться
к опыту неделями, и в критический момент решения поставлен-
ного вопроса случайно возникший тормоз искажает искомый
факт. Теперь помочь делу может повторение опыта только через
несколько недель, с новыми условными рефлексами. Изучаемые
нервные явления характеризуются именно их изменяемостью:
каждый момент, при каждом условии они получают новое направ-
ление. И потому испытуемая новая комбинация, искаженная при
первом разе, может не повториться в ее истинном, первоначаль-
ном виде во второй раз.
Все до сих пор приведенное составляет одну группу фактов,
которую я должен был описать.
С другой стороны, позвольте остановить ваше внимание на
работе анализаторов, нервных механизмов, имеющих своей зада-
чей разлагать известную сложность внешнего мира на известные
элементы и таким образом порознь воспринимать как эти эле-
менты, так и всевозможные комбинации из этих элементов.
Я избираю для этой цели ушной анализатор нашего эксперимен-
тального животного как наиболее до сих пор обследованный
в наших опытах. В моей прошлогодней речи я уже упомянул, что
этот анализатор с легкостью выделяет мелкие части тонов, все-
возможные тембры и в своей раздражимости тонами достигает
70 000—80 000 колебаний в секунду, когда человеческое ухо слы-
шит тон только в 40 000—50 000 колебаний в секунду. В настоя-
щее время сведения о деятельности ушного анализатора собаки
значительно расширились.
Чрезвычайно тонко отличение интенсивностей звука. Не пред-
ставляет особенного труда из каждой данной интенсивности
одного и того же звука сделать отдельный условный раздражи-
тель, причем так, например, что малая интенсивность данного

тона составляет определенный условный раздражитель, а боль-
шая остается без малейшего действия. В таких случаях интен-
сивность одного и того же звука может настолько мало отли-
чаться одна от другой, что человеческое ухо при их сравнении
на самом коротком расстоянии времени едва отличает или совсем
не отличает их друг от друга, между тем как анализатор
собаки отчетливо отличает их даже на расстоянии часов.
К сожалению, этому роду исследования кладет насильствен-
ный предел несовершенство физических инструментов. Нельзя
было быть уверенным, при тех средствах, которыми рас-
полагали мы, ни в том, что действительно изменялась только сила
звука без изменений высоты тона и состава звука, ни в том, что
при сравнении мы всегда имели дело со строго определенными
абсолютными силами звука. А между тем, как я сейчас склонен
думать, этот пункт в деятельности анализаторов имеет большое
значение. Очевидно, что анализ интенсивности, измерение силы
внешнего агента есть элементарнейший анализ; он свойствен, как
мы знаем из общей нервной физиологии, даже наиболее простому
элементу — нервному волокну. Можно бы думать, что анализ
интенсивности, по крайней мере отчасти, лежит в основании отме-
ривания времени животным. Можно представлять себе: действует
ли на данный анализатор животного какой-нибудь внешний агент
однообразной, постоянной силы, гаснет ли постепенно в нервных
клетках остаток, след от прекратившегося реального раздраже-
ния, — каждая интенсивность раздраженного состояния клетки,
в каждый отдельный момент, есть особый элемент, отличаемый
как от всех предшествующих, так и от всех последующих ступе-
ней интенсивности. Этими элементами, как единицами, измеря-
лось бы время, сигнализировался бы в нервной системе каждый
момент его.
Не менее тонко отличение длины промежутков или числа
повторяющихся в единицу времени звуков. Из колебаний метро-
нома в 100 ударов в минуту делается условный раздражитель.
От него в конце последовательных упражнений точно отличаются
ухом собаки, даже на расстоянии суток, как 104, так и 96 ударов
в минуту, значит отличается разница промежутка в V43 секунды.

Наше ухо без счета, непосредственно, не может отличить такую
разницу в частоте ударов даже на расстоянии минуты.
Испытание ушного анализатора собаки разнообразилось еще
дальше: вырабатывались различения на различный порядок сле-
дования одних и тех же тонов, на помещение пауз различной
длины между одними и теми же тонами и между различными
и т. д. Остановлюсь несколько дольше на первом случае. У собаки
из ряда четырех последовательных восходящих тонов был сделан
условный раздражитель. От этого ряда было выработано отли-
чие ряда тех же тонов, тоже последовательных, но нисходящих.
Из четырех тонов, как известно, можно сделать 24 перемещения.
Возникал интересный вопрос: как ушной анализатор будет отно-
ситься ко всем остальным, не применявшимся 22 перемещениям?
Оказалось, что анализатор разделил их точно на две равные
группы: на одну нервная система реагировала как на раздражи-
телей, к другим она относилась индифферентно, т. е. одни были
отнесены к группе восходящих тонов, другие же — к группе нис-
ходящих. Просмотр тонов в этих перемещениях показывает, что
в одной группе преобладало число восходящих тонов, в другой —
нисходящих.
А это только начало изучения анализатора; в конечном
идеале должно быть изучено и систематизировано все то,
поистине бесконечное, разнообразие мира звуков, которые падают
на ушной анализатор и служат организму для точнейших соот-
ношений с окружающей средой. То же предпринимается и
должно быть исполнено и в отношении и других анализаторов
нашего животного: глазного, кожного и других.
Я кончил перечень данных, нужных мне для решения моей
задачи. Передо мной стоял вопрос: какой обстановкой, какими
средствами должно обладать исследование в новой области, мной
эпизодически только что очерченной, для того чтобы оно шло
без помех и при наилучших шансах успеха? Я так выбирал мои
факты, что ответ на поставленный вопрос после знакомства
с этими фактами не представляет для нас затруднений. Первое
и основное состоит в совершенно своеобразном здании лаборато-
рии. Это здание прежде всего — и это самое существенное — не

должно проводить никаких звуков, ни извне, ни из соседних от-
делений. И это при условии соединения всех отдельных помеще-
ний здания многочисленными проводами. Я не знаю, в какой
степени сейчас технически это исполнимо, но идеальное требова-
ние от этого здания или по крайней мере от отдельных комнат
его состояло бы в полном исключении из них всех посторонних
звуков. Однако и всякое приближение к этому идеальному тре-
бованию в соответственной степени уменьшало бы трудность
современного исследования. Другие нужные свойства этого зда-
ния уже не представляют таких затруднений для их осуществле-
ния. Здание должно абсолютно равномерно освещаться. Это
может быть достигнуто или постоянно ровным искусственным
освещением, или возможностью сменять естественное ровное осве-
щение, в случае предвидимых его колебаний, на искусственное.
Наконец в экспериментальной комнате в течение опыта не должно
быть тяг, приносящих какие-либо запахи, а также то холодный,
то теплый воздух. Только такое здание освободит душу совре-
менного исследователя этой области от постоянной тревоги,
как бы посторонний раздражитель не повредил проектируемой
подробности опыта, а также от едкой печали, а часто и от ярой
злобности, когда, действительно, важнейший момент опыта пропа-
дает вследствие вмешательства этих незваных раздражителей, —
только такое здание не даст пропадать массе труда и времени
даром и придаст высшую точность исполняемой работе в основ-
ной ее стороне.
Второе требование касается снабжения лаборатории совер-
шенно исключительным инструментарием, для того чтобы дей-
ствовать на воспринимающие поверхности экспериментируемого
животного бесчисленными влияниями, точнейшим образом такси-
руемыми в отношении силы, продолжительности и последователь-
ности. Это может быть достигнуто частью общими приборами,
собранными в центральной машинной комнате нашей лаборато-
рии или в отдельном здании поблизости. Приборы эти — элек-
трические, механические, охладительные и т. д. Частью для этой
цели должны служить бесчисленные частные приборы, находя-
щиеся в экспериментальной комнате и годные, чтобы произвести

разные звуки, освещения, картины, запахи, термические действия
на животное и т. д. Короче, все вместе они должны будут как бы
воспроизвести перед собакой внешний мир, но находящийся
в распоряжении экспериментатора. Опять новая огромная задача
для техники, если думать об идеальном удовлетворении требо-
вания.
Полное осуществление этого второго требования, вероятно,
должно быть отнесено к далекому будущему, но здесь всякая
прибавка в связи с успехами техники и средствами лаборатории
всегда будет давать, и надолго, достаточный материал для совре-
менной работы.
Третье требование — просто само по себе, легко исполнимо,
но не менее необходимо. Если в сфере нашего исследования учи-
тывается каждый слабейший звук, каждое колебание общего
освещения, то ясно, что для серьезности и успешности исследова-
ния имеет существеннейшее значение полная нормальность, совер-
шеннейшее благосостояние наших экспериментальных животных.
А между тем, при теперешнем содержании животных, они легко
подпадают тем или другим хроническим заболеваниям. Вопию-
щим противоречием часто является сейчас, с одной стороны,
наше внимание к самым мелким раздражениям, падающим
в экспериментальной комнате на животное, а с другой стороны,
существование у собаки, например, зуда, вследствие какого-
нибудь кожного заболевания, или болей от ревматизма. Теперь
часто случается печальная необходимость животное с разнообраз-
ными выработанными рефлексами (а это требует иногда очень
большого труда и времени) бросать как негодное, из-за развив-
шегося болезненного состояния у него вследствие плохого поме-
щения животных. Для беспрепятственного хода наших исследо-
ваний требуется просторное, светлое, теплое, сухое и чисто
содержимое помещение для наших животных, какого еще нет при
современных физиологических лабораториях.
Если признать научные права нашей новой области, а, мне
кажется, она достаточно говорит сама за себя своим фактическим
современным содержанием, то только что описанная лаборатория
<есть неотложное требование во имя прогресса опытных наук.

высшей грани их. По крайней мере таково мое убеждение, убе-
ждение человека, непрерывно, неотступно думавшего и проникав-
шегося предметом в течение многих годов. Я был глубоко осчаст-
ливлен и благодарен, когда мое убеждение и мое научное
желание встретили живой отклик в Обществе, среди которого я
сейчас имею честь говорить.
Средства, частью ассигнованные, частью проектированные
к ассигнованию Советом Общества для осуществления моего
научного плана, как я рассчитываю, будут достаточны для
постройки основного здания лаборатории. Расчет состоит не
в том, чтобы на предоставленные средства получить наперед
определенное число отдельных помещений для производства
наших опытов, а в том, чтобы удовольствоваться тем числом
помещений, удовлетворяющих указанным основным требованиям,
которое можно будет устроить на эти суммы. Таковой расчет мне
представляется единственно рациональным, потому что, с одной
стороны, полная новизна строительной задачи до последнего
момента не дает возможности точно определить ценность обычной
единицы постройки, а с другой стороны, та же новизна делает
неизбежно эту лабораторию пробным зданием, которое было бы
рискованно устраивать в широком масштабе.
Затем остается инструментальное оборудование здания и спе-
циальное помещение для наших животных. В этом отношении
остается разделить надежду Совета Общества, что его дар на
новое научное предприятие есть только почин общественного
участия в этом деле.
В заключение позвольте мне дать выражение тому, что мне
думалось о настоящем и будущем значении Общества содействия
успехам опытных наук и их практических применений имени
Христофора Семеновича Леденцова.
Общество, уже располагающее большими ежегодными сум-
мами для поддержки назревающих научных предприятий и по-
требностей в области естествознания и его приложений, Обще-
ство с особо благоприятными на здешней почве видами на
дальнейший рост своих материальных средств, Общество с обшир-
ной жизненной программой и с практическим способом ведения

дела, Общество, руководимое в своей деятельности коллегиями
академических представителей теоретического и технического зна-
ния, представляется мне огромным, небывалым фактором русской
жизни. Исключительно большая площадь России, с необозримым
богатством природных сил, ждет не дождется воодушевленной
и всячески поддерживаемой работы в области опытного изучения
внешнего мира и обращения этого знания на всевозможные
пользы ради успеха человеческого благосостояния. Леденцовское
общество явится могучим рычагом к такой работе.
Человечество все более и более проникается деятельною верой
в силу ума, вооруженного специальным приемом действия — опы-
том. Леденцовское общество, очевидно, вынесла новая волна,
самая высокая из поднимавшихся до сих пор, — волна общечело-
веческого интереса, и не платонического только, — в сторону
опытных наук и их жизненных приложений, волна, пробегающая
по всему культурному миру. Вспомните грандиозные проявления
этого интереса в Америке, в Стокгольме, Париже и, совсем
недавно, на юбилее Берлинского университета.
И мне верится, что Москва не менее, чем ее другими истори-
ческими заслугами и деятелями, будет гордиться впоследствии
своим Обществом для содействия успехам опытных наук и их
практических применений и его основателем Христофором Семе-
новичем Леденцовым.

XIII. О ПИЩЕВОМ ЦЕНТРЕ 1
Милостивые государи и многоуважаемые товарищи!
В этих стенах неоднократно говорилось об условных слюнных
рефлексах. В учении о них есть один существенный пункт, кото-
рый до сих пор оставался в тени и с которым, однако, нераз-
рывно и всегда связаны условные рефлексы; ни один условный
рефлекс не происходит без участия его. Этот пункт касается
одного отдела центральной нервной системы, который так же
реален, как дыхательный центр, с которым он имеет полную ана-
логию, хотя об этом вряд ли можно встретить что-нибудь
в каком-нибудь учебнике физиологии или даже руководстве.
Некоторая странность: если вы и встретите что-нибудь, то не
в новых, а в старых учебниках.
Что же это за пункт? Он касается учения о пищевом центре.
На основании того материала, который представляет сейчас уче-
ние об условных рефлексах, несомненно, что этот пищевой центр
существует совершенно так же, как несомненно существует и
дыхательный центр. Так как я только что сказал, что он совер-
шенно аналогичен дыхательному центру, то я должен начать
с напоминания о дыхательном центре. Деятельность этого послед-
него проявляется в работе известных скелетных мышц, которые
двигают грудную клетку. Вы знаете, что первый толчок к своей
деятельности он получает из химических свойств крови, нагру-
женной угольной кислотой и другими недоокисленными продук-
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 78, сентябрь-декабрь, 1911, стр. 31-43. - Ред.).

тами обмена; далее деятельность этого центра определяется
рефлекторными раздражениями, идущими от разнообразных
периферических органов, но главным образом из того органа,
где происходит самое дыхание, — из легочной ткани. То же
имеется и в пищевом центре.
В чем обнаруживается деятельность пищевого центра?
В работе всей скелетной мускулатуры, когда она направляет
тело животного к пищевому объекту, и части скелетной муску-
латуры, когда пища переносится из внешнего мира внутрь орга-
низма, в полость пищеварительного канала. Этот же пищевой
центр вместе с возбуждением определенной деятельности скелет-
ной мускулатуры приводит в деятельное состояние и верхний
секреторный отдел пищеварительного канала — железы, главным
образом слюнные железы и желудочные. Эти два рода деятель-
ности — скелетной мускулатуры и секреторная — возбуждаются
пищевым центром параллельно, так что можно за ним следить
по проявлениям в той и другой. Следовательно, деятельность
слюнных желез, как она изучается на наших условных рефлексах,
связана с проявлением деятельности этого пищевого центра.
От такого ограничения только секреторною деятельностью
при изучении этого центра дело не только не страдает, наобо-
рот, — скорее выигрывает в отчетливости и точности, так как
скелетная мускулатура служит и для других целей, помимо
задачи пищевого центра, а потому явления на ней чрезвычайно
усложняются. Желудочные же железы лежат глубже и не нахо-
дятся на непосредственной службе этого центра, а зависят также
и от некоторых внутренних раздражений. И только слюнные
железы являются особенными выразительницами деятельности
этого пищевого центра.
Что мы знаем об этой деятельности? Чем она возбуждается,
изменяется, прекращается и т. д.? Совершенно ясно, что первый
толчок к деятельности этого пищевого центра, заставляющий
животное двигаться, брать пищу, лить слюну и желудочный сок,
исходит из химического состава крови животного, которое
несколько часов не ело, у которого кровь постепенно делается
«голодной».

Что это действительно так, за это говорит, во-первых, анало-
гия с дыхательным центром. Как дыхательный центр регулирует
постоянно количество кислорода в организме, точно так же
пищевой центр регулирует поступление жидких и твердых
веществ в организм. Если признать, что главнейший возбудитель
дыхательного центра есть внутренний, автоматический, то то же
надо принять и относительно пищевого центра. Но в данном слу-
чае, помимо аналогии, имеются и факты. Вообще каждый центр
может возбуждаться то автоматически, то внешними возбужде-
ниями, идущими по центростремительным нервам из различных
периферических органов. До сих пор нет ни одного доказатель-
ства (хотя этим много занимались) того, что для проявления
деятельности пищевого центра непременно требуется рефлектор-
ное раздражение. Перерезали различные нервы, идущие от пище-
варительного канала, и не видали, чтобы при этом у животного
исчезала положительная двигательная реакция к пищевому веще-
ству или, если говорить по ходячей терминологии, исчезал аппе-
тит. Таких опытов не мало сделал и я в свое время; мной были
перерезаемы: внутренностные нервы, блуждающие и обе пары
воспринимающих нервов языка, однако животные прекрасно себя
чувствовали, долго жили и совершенно так же относились к еде,
как и нормальные; здесь, следовательно, видим то же, что и
в случае дыхательного центра, где можно отрезать все центро-
стремительные нервы, а деятельность центра остается.
Следовательно, нервным раздражителем пищевого центра
является химический состав крови голодающего животного; это
внутреннее автоматическое возбуждение существует сначала
в скрытой форме, а потом начинает обнаруживаться в движениях
животного по направлению к еде, в слюнотечении и т. д. Я оста-
новлюсь на скрытом автоматическом возбуждении, как оно дает
себя знать неоднократно в наших слюнных рефлексах. Я приведу
опыт из работы П. М. Никифоровского.
У собаки был сделан слюнной условный рефлекс на свет, т. е.
когда в затемненной комнате вспыхивал яркий свет, вливали
животному в рот раствор кислоты; после многократного повторе-
ния такой комбинации всякая вспышка света вела к слюноотде-

лению. Теперь опыт был поведен так, что влияние кислоты было
отставлено от начала появления яркого света на 3 минуты.
В таком случае развивается так называемый запаздывающий
условный слюнной рефлекс, т. е. в первую и вторую минуту
слюны нет и только в третью минуту, перед самым вливанием
кислоты, появляется слюна.
Анализ показал, что такое запаздывание происходит в счет
развития внутреннего торможения, что на время этих двух пер-
вых минут какими-то внутренними условиями действие яркого
света тормозится, задерживается. Что это действительно так,
легко доказать. Это внутреннее торможение можно парализовать,
затормозить, т. е. рефлекс растормозить. Парализатором тормо-
жения, т. е. растормаживателем, является всякое экстренное раз-
дражение из внешнего мира; так, если в промежутке между нача-
лом освещения и третьей минутой его появится какое-нибудь
такое раздражение, оно вызывает слюну.
Теперь, когда я напомнил о сущности этого запаздывающего
слюнного рефлекса, я приведу факт, который постоянно наблю-
дается у описанной собаки. Наши собаки вообще кормятся
в 5 часов вечера. Если опыт со светом начать в 10 часов утра
и делать запаздывающий слюнной рефлекс, то только в третью
минуту от начала света наступает отделение слюны. Если тот же
опыт делаете в 3—4 часа дня, то, хотя в поведении животного
ничего особенного не наблюдается, оно так же держится, как и
поутру, но почти никогда нельзя получить фазы запаздывания —
всегда начинает течь слюна, как только пускают свет. Для нас
ясно, что скрытое раздражение пищевого центра действует на
центр, при помощи которого совершается наш кислотный рефлекс.
А мы знаем, что между различными центрами существует вза-
имодействие, что один может тормозить другой. И так как в пер-
вую и вторую минуты в кислотном центре имеет место процесс
торможения, то нарастание скрытого раздражения пищевого
центра парализует его, как всякий другой посторонний раздра-
житель; нарастающее скрытое раздражение растормаживает. За
то, что это скрытое раздражение действительно существует, я
в дальнейшем представлю еще много фактов. Следующий за

мной доклад — специально об этом. Является вопрос: на чем
основано это скрытое раздражение?
Можно представить себе, что раздражение не доросло до
такой силы, чтобы обнаруживаться явным эффектом. Конечно,
этот элемент может и должен быть, но едва ли только этим все
исчерпывается. Тут, очевидно, имеется и внутреннее торможение,
которое до поры до времени не дает проявляться деятельности
пищевого центра. Что это так, можно доказать несколькими фак-
тами. Перед экспериментатором стоит собака; никаких явных
признаков того, что пищевой центр работает, нет; никаких дви-
жений по адресу еды животным не делается; слюна не течет.
Я этой собаке вливаю кислоту, которая, конечно, не есть пища,
и двигательное отношение к ней у собаки совершенно иное. Когда
кислотное отношение кончилось, у собаки наступает чрезвычайно
резкая двигательная реакция, и именно к еде, — она начинает
обнюхивать воздух, стучит по столу ногами, словом, беспокоится
и, если перед ней есть какой-нибудь условный пищевой раздра-
житель, она к нему рвется, лижет его. Здесь мы имеем положи-
тельное обнаружение деятельности пищевого центра. Я могу
понять это только так, что раздраженный кислотный центр дей-
ствует на пищевой центр и, по общему закону взаимодействия
центров, задерживает его. А так как пищевой центр находится
в известной степени торможения, то тормозится это торможение,
освобождается раздражитель и получается реакция. Это и есть
явление растормаживания, с которым мы постоянно встречаемся;
это яркая реальность, в которой мы убеждаемся каждый день.
Другой пример из работы д-ра А. Н. Кудрина. Собака, у ко-
торой удалены задние части больших полушарий. Уклонение от
нормы выражалось, между прочим, в том, что были ослаблены
процессы задерживания. Это обыкновенный результат сколько-
нибудь значительной операции над большими полушариями.
Если вы возьмете нормальную собаку, с утра не кормленную, и
начнете опыт, например дадите немного мясного порошка, то
получите, конечно, отделение слюны. За ним наступит некоторое
возбуждение собаки, о котором я буду говорить потом. Это воз-
буждение проходит минут через пять, и собака успокаивается,

отделение слюны затихает совершенно, и иная собака может
даже заснуть.
У этой же собаки, у которой ослаблена задерживающая
система, наблюдалось, что, пока держите ее без еды, она совер-
шенно спокойна, а как только дали немного поесть, она приходит
в сильное возбуждение; это возбуждение на слюноотделение
продолжается чрезвычайно долго, иногда часа 1Ѵг и более,
только очень постепенно затихая. Можно заметить при этом
волнообразное слюноотделение, то ослабляющееся, то усиливаю-
щееся. Из физиологии мы знаем, что если имеется в явлениях
волнообразность, значит, дело идет об антагонистических про-
цессах. Например, взаимное действие прессорного и депрессор-
ного аппаратов. Если это представление перенести на наш слу-
чай, то нужно будет принять, что в пищевом центре, когда он
еще находится в состоянии скрытого раздражения, имеется также
и элемент задерживания.
Для того чтобы мне можно было сделать приложение из того,
о чем идет речь, к нашей человеческой практике, я должен при-
бавить следующее. Ясно, что пищевой центр, кроме обнаружения
его в деятельности скелетной мускулатуры и в секреторной дея-
тельности начального отдела пищеварительного канала, имеет
еще обнаружение, которое знаем мы, будучи самонаблюдающим
животным организмом, это — чувство аппетита и голода.
Понятно, когда дело идет о людях, это чувство является несо-
мненным фактом, между тем как, когда мы обращаемся к живот-
ным, то мы должны, чтобы не быть фантазерами, ограничивать
себя только сопоставлениями внешних фактов.
Итак, деятельность пищевого центра проявляется и в наших
ощущениях. Факт временного проявления деятельности пищевого
центра при растормаживании, о котором я уже упоминал, вели-
колепно наблюдается и в человеческой практике; он лежит
в основании терапевтического приема. Когда ослаблен аппетит,
то часто, чтобы вызвать его, пользуются не пищевым веществом,
а отвергаемым: дается пациенту что-нибудь горькое, кислое
и т. д., и получается то же самое, что описано у собаки, где
раздражение кислотного центра действовало задерживающим

образом на задержанный пищевой центр, растормаживало его,
вело к энергичной деятельности его.
В случае дыхательного центра, кроме автоматического раз-
дражения, дают себя знать и различные рефлекторные раздра-
жения. Если перерезать оба nn. vagi, которые несут к дыхатель-
ному центру раздражения от легочной ткани, то резко и навсегда
изменяется дыхательная деятельность; и в пищевом центре
огромную роль играют чувствительные центростремительные
нервы, именно вкусовые нервы, воспринимающие химические
нервы полости рта.
Вот относящиеся сюда опыты. Вы пробуете у собаки пищевой
условный рефлекс, т. е. действуете на собаку видом и запахом
еды в продолжение определенного времени — Ѵг минуты, и полу-
чаете определенный эффект, например 3—5 капель слюны. Это
и будет мерой при данных условиях для раздражимости пище-
вого центра. Затем вы даете собаке есть. Как только собака
поела, начинается возбуждение, которого раньше не было;
собака облизывается и все кругом обнюхивает, стучит ногами
и повизгивает и т. д. Если, после того как это затихнет и слюна
перестанет отделяться, повторить опыт с показыванием еды„
то вы получите теперь не 3—5, а 10—15 капель слюны.
Первой едой вы послали в пищевой центр рефлекторное раз-
дражение, и деятельность его теперь гораздо больше: на тот же
самый раздражитель, т. е. того же размера, эффект гораздо
больший.
В нашей обыденной жизни это отношение выступает посто-
янно. Бывает, что в надлежащее время аппетита нет, человек
равнодушен к еде, но достаточно съесть кусочек, произвести раз-
дражение вкусовых нервов, чтобы аппетит появился. Говорят:
«L'appetit vient en mangeant» («Аппетит приходит во время
еды». — Ред.). Ясно, что это есть раздражение пищевого центра
периферическим рефлекторным раздражителем. Но пищевой
центр, как и дыхательный, не только раздражается этими перифе-
рическими раздражителями (из полости рта), но также рефлек-
торно и задерживается, т. е. его деятельность рефлекторно регу-
лируется и в положительную и в отрицательную сторону.

Относящийся сюда факт в наших опытах мы видим каждый
день. Он заключается в следующем. Как только что вы слышали,
я, применив в первый раз натуральный условный рефлекс, т. е.
показав собаке еду, получил 3—5 капель и подкормил животное.
Затем во второй раз на условный раздражитель я получил уси-
ленное действие (10—15 капель слюны) как результат присо-
единения раздражения из полости рта к внутреннему раздра-
жению пищевого центра. В третий раз при той же процедуре
было получено не 10—15 капель, а 8 капель; в четвертый раз
еще меньше — 5 капель, в пятый раз — 2—3 капли и т. д.
Передо мной условный рефлекс постепенно тает, я даю каждый
раз немного еды, и все же в обстановке опыта возникают усло-
вия, тормозящие пищевой центр. Откуда это происходит и что
это значит?
Это происходит, несомненно, от желудка — или от соприкосно-
вения его с пищей, или от начальных стадий секреторной дея-
тельности, вообще оттого, что в желудок попала пища. Следова-
тельно, передо мной рефлекторное задерживание пищевого
центра. Смысл ясный: если пища вошла в желудок, то пищевому
центру надо перестать временно работать, пока введенная пища
не переварится. Чем же доказывается, что это есть действи-
тельно рефлекс с желудка?
Это доказывается опытами д-ра В. Н. Болдырева. Собака
имела пищеводную фистулу, так что у нее съеденная пища до
желудка не достигала, и тогда описываемое задерживание не
развивалось; для условного рефлекса получились одни и те же
цифры при многократных его повторениях, сопровождаемых под-
кармливанием.
Кому не известен в жизни факт, для которого существует
выражение «заморить червячка»? В известное время вы испы-
тываете приступ сильного аппетита, стоит съесть небольшой кусо-
чек, и аппетит сначала на несколько минут обостряется, а через
5—10 минут совершенно затихает. Это явление отлично знают
матери, и их оно чрезвычайно заботит. Дети обыкновенно не
легко дожидаются обыденного часа еды и стараются и просят
хоть немного поесть пораньше, а матери воюют с этим, они гово-

рят ребенку: «перебьешь аппетит». И действительно, ребенок
съест пустяк, а за обедом не ест; у него развился задерживаю-
щий рефлекс на пищевой центр.
Кажется, что в таком отношении как бы есть некоторая недо-
хватка, но таких мы знаем в организме не мало. И еще вопрос,
действительно ли это недостатки животной машины? Попадание
небольшого в количества пищи в желудок временно прекращает
или ослабляет действие пищевого центра. Что ж? Если в орга-
низме имеется большой недостаток питательных веществ, то
после скорого переваривания этого небольшого количества опять
появится аппетит. Положение дела могло бы быть хуже,
если бы раздражимость пищевого центра падала только при пол-
ном удовлетворении потребности организма в жидких и твердых
питательных веществах, так как постоянным следствием такого
условия было бы переедание, чрезмерное переполнение желудка
пищей.
Таким образом является полнейшая аналогия между дыха-
тельным и пищевым центром. Когда я приводил мои факты, то
могло казаться, что их не так много, но зато мы видели эти
факты ежеминутно и постоянно убеждались, что пищевой
центр — такая же беспрерывно действующая машина, как и
дыхательный центр.
Теперь возникает вопрос, как представлять себе пищевой
центр, из каких он частей состоит, какой отдел собой изобра-
жает? Ясно, что его надо понимать в широком смысле слова,
что это есть отдел нервной системы, регулирующий химическое
равновесие тела; следовательно, пищу надо понимать в широком
смысле, и, следовательно, когда ребенок с удовольствием отла-
мывает кусок штукатурки и ест, — это тоже работа этого центра.
Надо представить его очень сложным, состоящим из отдельных
частей. Вы поймете, почему это можно сделать без всякого наси-
лия и утрировки. Несколько месяцев тому назад я развил здесь
мысль, что в центральной части рефлекторной дуги всегда надо
отмечать две половины. Между тем, это часто забывается;
в физиологических книгах говорится о центрах и не разъяс-
няется, из каких частей они состоят, эти клетки, принадлежат

ли они центростремительным или центробежным нервам. В этом
отношении произошел какой-то странный регресс. Когда воз-
никло учение о рефлекторной дуге, при изучении спинного мозга,
тогда представляли совершенно отчетливо, что в центральной
части дуги надо отличать центральный конец чувствительного
нерва и начало двигательного нерва, и для этого являлось доста-
точное гистологическое основание в клетках задних и передних
рогов. Но чем дальше пошло исследование, чем больше забира-
лись в центральную нервную систему, тем от этого первоначаль-
ного справедливого представления все больше отходили и не
устанавливали точно, какие клетки входят в состав данного
центра. Клетки, которые назывались прежде чувствительными»
т. е. центральные конечные клетки центростремительных нервов,
я буду называть, по общепринятой теперь терминологии, вос-
принимающими клетками.
Я думаю, что главный центр тяжести нервной деятельности
заключается именно в воспринимающей части центральной стан-
ции; тут лежит основание прогресса центральной нервной
системы, который осуществляется головным мозгом, большими
полушариями; здесь основной орган того совершеннейшего
уравновешивания внешнего мира, которое воплощают собой выс-
шие животные организмы. Часть же центробежная — просто
исполнительная, и это легко себе представить; одни и те же
мышцы могут применяться для тысячи целей, и это обусловли-
вается деятельностью воспринимающего аппарата: он определяет,
в какую комбинацию войдут клетки тех или других двигательных
нервов.
Я теперь опять возвращусь к пищевому центру: из каких
клеток он состоит? Я категорически говорю, что это есть клетки
воспринимающие, так как они воспринимают разнообразные раз-
дражения, как внутренние, так и рефлекторные. Нервные же
центры органов, на которых сказывается деятельность пищевого
центра, упрощены до последней степени. В условных рефлексах
мы могли возбуждать пищевой рефлекс бесконечно разнообраз-
ными агентами, а отделение слюны происходило все от одних
и тех же слюнных центров. Так как пищевой центр есть вое-

принимающий, то, понятно, он должен быть чрезвычайно слож-
ным, как и всякий воспринимающий центр; он заставляет
мышечную систему двигаться то к кислоте, то к мясу, к хлебу,
к извести и т. д., он воспринимает раздражение и передает его
рабочему органу, как импульс. Короче, он так же сложен, как
корковый центр оптического нерва, слухового и т. д. Где этот
центр находится? Нужно сказать, что физиологи относятся
к вопросу топографии более равнодушно, чем патологи. Для
физиолога представляет более важности вопрос о функции, о ра-
боте этого центра. Что место нахождения этого центра — вовсе
не легкая задача, можно видеть на примере дыхательного центра.
С самого начала думали, что это точка с булавочную головку
в продолговатом мозгу. Но теперь он чрезвычайно расползся,
поднялся в головной мозг и спустился в спинной, и сейчас гра-
ницы его точно никто не укажет. Точно так же и относительно
пищевого центра надо ждать, что это будет дистанция порядоч-
ного размера, широко раскинутая по центральной нервной
системе. Где точно он помещается, это в настоящее время не
известно. Несомненны только некоторые факты, служащие мате-
риалом к решению этого вопроса.
Надо допустить, что пищевой центр находится в различных
этажах центральной нервной системы. Вы имеете перед собой
голубя, у которого вырезаны большие полушария; он часами
остается неподвижным и, стоя среди кучи зерна, не может пере-
нести себе в рот ни зернышка. Тем не менее и у такого голубя
совершенно отчетливо выступает деятельность пищевого центра.
Через 5—7 часов после того, как он был накормлен вкладыва-
нием зерна в рот, он выходит из неподвижного состояния и начи-
нает ходить, и тем энергичнее, чем дальше идет время. Несо-
мненно, что это деятельность пищевого центра, вызывающего
работу скелетной мускулатуры. Что это так, доказывается очень
просто тем, что стоит только его поймать и напихать ему в рот
зерна — и он снова надолго делается неподвижным. Из этого
факта следует, что часть пищевого центра находится и под боль-
шими полушариями. С другой стороны, так же несомненно, что
части пищевого центра находятся в больших полушариях, и там

они могут быть представляемы в виде вкусовых центров. Ясно,
что наш вкус, тот или другой, приятный или неприятный, есть
известное нервное раздражение, на которое мы смотрим как
сознательные существа. Конечно, такое явление допустимо только
для больших полушарий. Отсюда очевидно, что пищевой центр
состоит из отдельных групп клеток и имеется особенно большая
группа в больших полушариях. Таким образом некоторый мате-
риал в этом отношении есть, но он, конечно, далек от того, чтобы
считать его удовлетворительным. Однако в этом отношении дело
не стоит лучше и с дыхательным центром.
После всего, что я вам изложил, ясно, что пищевой центр
есть нервный регулятор принятия жидких и твердых веществ,
нужных для жизненного химизма; он так же реален и работает
неустанно, как и дыхательный центр.

XIV. ОСНОВНЫЕ ПРАВИЛА РАБОТЫ БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ 1
(На основании опытов д-ров Н. И. Красногорского
и Н. А. Рожанского)
Нервная деятельность вообще состоит из явлений раздра-
жения и торможения. Это есть как бы две половины одной нерв-
ной деятельности. Может быть, не будет особенным проступком,
если для пояснения позволю себе сказать, что это что-то вроде
положительного и отрицательного электричества. Первое указа-
ние на существование задерживания в нервной системе исходит
от братьев Веберов. Это касалось периферической нервной
системы. Торможение как непременное явление в деятельности
центральной нервной системы было указано в 1863 г., двадцать
четыре года спустя после открытия периферического задержи-
вания Веберами. Это было добыто русским умом, до сих пор
в физиологии участия не принимавшим, именно И. М. Сечено-
вым. И. М. начал это участие блистательно, открытием центров
задерживания рефлекторной деятельности. С того времени это
центральное задерживание привлекло к себе очень большое вни-
мание и привлекает его чем дальше, тем больше. Это задержи-
вание показано было на массе случаев нервной деятельности,
и надо теперь сказать, что в нервной деятельности совершенно
такое же право, значение и частоту имеет как процесс раздра-
жения, так и процесс торможения. Мой сегодняшний доклад
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 78, январь-май, 1911, стр. 175-187. - Ред.).

будет относиться именно к торможению, как оно проявляется
в таком высшем отделе, как большие полушария. Деятельность
больших полушарий, как это, вероятно, большинству из присут-
ствующих известно, мы изучаем в настоящее время объективным
путем, т. е. совершенно не пользуясь при анализе изучаемых
явлений психологическими понятиями, а исключительно только
сопоставляя внешние факты, т. е. явления внешнего мира и ответ-
ную реакцию животного. У нас такой ответной реакцией всегда
служит реакция слюнной железы, т. е. истечение слюны в боль-
шем или меньшем количестве. Центральным основным понятием
этого объективного изучения деятельности нервной системы
является понятие условного рефлекса. В то время когда обыкно-
венный рефлекс представляет собой постоянную связь внешних
явлений с какой-нибудь органической деятельностью, наш услов-
ный рефлекс представляет временную связь внешних явлений
с этой деятельностью, в нашем случае с деятельностью слюнной
железы. Эта временная связь, мало того, что она происходит на
наших глазах, вместе с тем находится в постоянном колебании,
как очень чувствительная реакция, то усиливается, то ослаб-
ляется, то временно совсем исчезает, так что изучение нервной
деятельности по объективному методу сводится на изучение всех
тех условий, которые влияют на этот условный рефлекс. Услов-
ный рефлекс образуется при помощи приема, состоящего в том,
что новое облюбованное и совершенно индифферентное для
животного явление внешнего мира многократно заставляют сов-
падать по времени с постоянным рефлексом. В нашем случае
условный слюнной рефлекс образуется посредством совпадения
действия этих индифферентных явлений с едой животного или
с введением животному в рот каких-нибудь раздражающих
веществ. Пока с этими данными относительно условного рефлекса
я и пойду дальше; впоследствии я прибавлю еще некоторые
другие факты из физиологии условных рефлексов.
Итак, сегодня будем характеризовать задерживание, как оно
обнаруживается в деятельности больших полушарий. Что
касается до отношений раздражения в больших полушариях, то
я их уже описал в предшествующем докладе. Самая существен-

ная черта этой части нервной деятельности заключается в сле-
дующем: раздражение, раз оно возникает в больших полуша-
риях, непременно расплывается, иррадиирует по большим полу-
шариям. Это надо назвать первым законом раздражения. На
это мы имеем массу фактов. Если вы, положим, образуете услов-
ный раздражитель слюнной железы из ударов метронома и после
того пробуете другие звуки, то и другие звуки сначала также
гонят слюну. Следовательно, раздражение из определенной
клетки расплывается по всему слуховому отделу в больших полу-
шариях, и поэтому всякие другие звуковые раздражения тоже
гонят слюну. Если вы делаете из тона в 1000 колебаний услов-
ный раздражитель и затем пробуете другие тоны, далекие по
числу колебаний, то и они тоже все действуют. Совершенно то же
самое и с другими раздражителями. Вы применили кололку на
одном и том же месте кожи, и это покалывание, посредством
указанной процедуры, наконец, всякий раз вызывает выделение
слюны. Когда вы теперь пробуете другие места кожи, то и они
также .вызывают слюноотделение; следовательно, раздражение
расплывается по большим полушариям, так что все точки кож-
ного мозгового аппарата действуют совершенно так же, как и та,
которая раздражалась с периферии. Есть форма опытов, где мы
связываем нашу деятельность слюнной железы не с наличным
раздражителем, а с его остатком, следом, т. е. сперва действуем
на собаку наличным раздражением, затем пропускаем некоторое
время и теперь или вводим кислоту в рот собаки, или подкарм-
ливаем ее. При таких следовых рефлексах расплывание раздра-
жения еще обширнее. После того как вы образовали такой сле-
довой условный рефлекс на данный раздражитель, у вас, при
пробе всевозможных других раздражителей, оказывается тоже
слюнотечение.
Вместе с правилом об иррадиировании раздражения сейчас
же дает себя знать и другое правило — о концентрировании
раздражения, т. е. что разлитое раздражение как бы соби-
рается и постепенно концентрируется в известное русло, в опре-
деленные линии или точки мозга. Факт — опять в лаборатории
ежедневный. Если вы, положим, у собаки только что образовали

условный рефлекс на метроном и затем этот рефлекс повторяете
дальше много раз, в таком случае остальные звуковые раздра-
жители постепенно отпадают, и дело доходит до того, что у вас
раздражает только метроном. Мало того, это концентрирование
раздражения идет дальше, и если вы будете повторять этот
метроном дальше и дальше, то окажется, что раздражает только
определенная, вами употреблявшаяся частота ударов, и в этом
отношении дело может доходить до больших тонкостей, так что
собака может реагировать на 100 ударов метронома, а не реаги-
рует на 96. Если вы на другой собаке повторяете всегда на
одном и том же месте кололку много раз, то, пробуя изредка
на остальных местах, вы найдете, что действие их делается все
меньше и меньше, а в конце концов и совсем исчезает; следо-
вательно, и кожное раздражение переходит из разлитого в кон-
центрированное. Если у вас условный раздражитель сделан из
определенной силы тона, то мало того, что действует только этот
тон, но также и только данная сила этого тона; сила высшая
и низшая не действует. При этих крайних случаях концентри-
рования раздражения, кроме приема повторения избранного раз-
дражения, имеет значение уже повторение и других соседних род-
ственных раздражений, но без сопровождения соответственным
безусловным рефлексом, т. е., например, избранный раздражи-
тель сопровождается едой, ближайшие же, родственные ему, не
сопровождаются ею.
Я перехожу к изучению другой половины нервной деятель-
ности, т. е. к процессу торможения. Как вы увидите на опыте,
совершенно те же законы применимы к торможению: торможение
так же и расплывается и концентрируется, как раздражение.
Предварительно должен остановиться на минуту на вопросе
о сне, так как это состояние играет важную роль в опытах с тор-
можением.
Давно было обращено внимание на то, что при некоторых
условиях наши собаки делаются сонливыми и тем нарушают
нашу работу; при этом условные рефлексы слабеют и исчезают.
Особенно бросалось в глаза то, что такое наступление сонли-
вости имеет место у собак, которые подвергаются термическому

раздражению, когда термическое раздражение кожи связывалось
с раздражением слюнной железы. Оказалось, что термическое
раздражение есть возбудитель сна, т. е. оно обусловливает и
вызывает сон, как другие, раздражители вызывают ту или дру-
гую деятельность животного. Интересно то, что для обнаружения
сонливости требуется раздражение теплом или холодом на опре-
деленном месте и при одном и том же градусе. Если вы меняете
градус тепла или место, снотворное влияние слабо и не доходит
до высшей точки проявления. На основании этих опытов мы
должны были говорить о снотворном рефлексе, и для нас стало
совершенно ясно, что это сонливое состояние есть род задержи-
вания деятельности больших полушарий. Почему задерживания?
Потому, что это сонливое состояние, снотворный рефлекс, на дру-
гие наши условные рефлексы действовало совершенно так, как
заведомые тормоза, со всеми теми подробностями и особенно-
стями, как действуют тормоза вообще, — получалось полное
сходство в действии. Я представлю вам далее факты, где другие
формы бесспорного задерживания переходят постепенно в сон,
очевидно на основании их родства.
Обращаюсь к другим явлениям задерживания. Я получаю
следовой рефлекс таким образом, что произвожу механическое
раздражение кожи чесалкой в течение минуты на определенном
месте, затем жду минуту и только теперь вливаю кислоту. Следо-
вательно, я ставлю себе задачей образовать условный рефлекс
из следа чесания, из того, что останется от этого раздражения
в нервной системе. После многократного повторения действи-
тельно достигаю того, что, когда я чешу, действия нет, а когда
чесание кончилось и подходит к концу та минута, которая про-
ходила между чесанием и вливанием кислоты, появляется слюно-
отделение; следовательно, я образовал следовой рефлекс из
остатка механического раздражения кожи, который имеется
в нервной системе. Но если опыт продолжается дольше, то на-
блюдается следующее интересное явление: собака во время чеса-
ния становится все спокойнее и спокойнее, а кончается дело тем,
что она начинает спать в эту минуту, даже, так сказать, демон-
стративно спать. Если она до момента чесания была бодра, то

как только вы начали чесать, сейчас же появляются признаки
сонливости. Затем сон становится все глубже и захватывает все
больший и больший срок времени.
Наконец приходится опыты бросить, потому что собака на
столе превратилась в постоянно спящее животное. Повидимому,
совершенно неподходящий, неуместный процесс: вы собаке по-
вторно вливаете кислоту, которая должна бы ее сильно раздра-
жать, а между тем дело кончается сном, кислота превратилась
в снотворный агент. Та же собака при тех же кислотных
рефлексах, но только наличных, а не следовых, никакой сонли-
вости не обнаруживает. Спрашивается, как это понять? Во время
чесания мы никогда не льем кислоты, следовательно в это время
должен развиваться процесс задерживания. Таким образом полу-
чается рогатое положение для нервной системы. На наличном
раздражителе должно развиться задерживание, а из следа этого
раздражения должен образоваться раздражитель для кислоты.
Так как задерживание связано с сильным раздражением, а воз-
буждение связано со слабым раздражением, то в конце задер-
живание кончает победой, получается преувеличенное, очень рас-
пространенное действие этого задерживания, переходящее в сон-
ливое состояние и сон, а с этими явлениями упраздняется и сам
условный рефлекс. Если вы смотрите на эти опыты много раз
и сопоставляете все обстоятельства опытов, то другого, более
естественного объяснения этих курьезных отношений вам не при-
ходит в голову. Сначала, господа, может быть, эти толкования
вам покажутся несколько натянутыми, но впоследствии вы
познакомитесь еще с фактами, которые более расположат вас
в сторону наших объяснений.
Я перехожу к следующему случаю, где отношение проще. Вы
имеете перед собой какой-нибудь условный раздражитель; поло-
жим, метроном, который всегда гонит слюну. Теперь я присоеди-
няю к метроному запах, например камфоры, и в это время не
буду метроном «подкреплять», т. е. когда на собаку действует,
кроме метронома, и запах, я давать ей есть не буду. Сначала
метроном гонит слюну, несмотря на действие запаха. Но если
это повторить несколько раз, то эта комбинация становится

недействительной: метроном плюс запах камфоры слюны не
гонят. Вот такой факт мы называем фактом условного тормо-
жения, и тот агент, который прибавляется, мы называем услов-
ным тормозом.
Вот интересные подробности условного торможения. Я с утра
пробую раздражитель — метроном; он дает не менее 10 капель.
Затем я пробую метроном с камфорой — нуль действия. Если
я через 1—2—3 минуты после того, как применял условный тор-
моз, попробую метроном один, то он даст теперь очень мало:
1—2 капли. Что это значит? Это значит, что то торможение,
которое развилось в центральной нервной системе, когда я при-
менял камфору вместе с метрономом, разлилось по большим
полушариям и держится в них; нужно время, чтобы оно изгла-
дилось. Поэтому, если я пробую метроном после комбинации
10—30 минут спустя, то метроном действует хорошо, как обык-
новенно.
Этот факт условного торможения нам разъяснил одну вещь,
с которой мы долго не могли сладить и которая нас очень за-
трудняла вообще в наших работах. Когда мы имели между
экспериментальными животными в высшей степени подвижных
и живых животных, о которых думали, что дело с ними пойдет
быстро, гладко и хорошо, как раз эти животные, раз они были
на станке, приводили нас в полное отчаяние: на станке они
непременно впадали в сон, и от них нельзя было получить ника-
ких рефлексов. В чем дело? Перед вами живое животное, кото-
рое не пропустит никого и ничего, чтобы не лизнуть или не
схватить, или не броситься и т. д. Вы берете такое животное
и ставите на станок, заключая его ноги в лямки; сначала оно
ведет себя там так же, как вело себя на полу: пробует высво-
бодиться, начинает к вам тянуться и т. д. Вы с этим вступаете
в борьбу, вы связываете ему лапы, подтягиваете морду и т. п.
и в конце концов вы достигаете того, чего хотели: собака стала
спокойной, но вместе с тем она начинает засыпать, — и дело
кончается глубоким сном. Что это значит? Различными прие-
мами насилия вы подавили, затормозили нормальную живую
реакцию животного на окружающий мир. В нервной системе

собаки развилось задерживание, которое, все усиливаясь,
с области движения распространилось на все полушарие в виде
сна. Таким образом вся обстановка превратилась в условный
тормоз. Это доказывается так: вы можете элементы обстановки
понемногу убавлять и увидите, как вместе с этим и задержи-
вание постепенно уменьшается.
Вот вам на таблице д-ром Н. А. Рожанским, который делал
эти опыты, демонстрируется результат одного из них.
Опыт 22 II 1911 (Кабилл)
Время Раадражи- Число
тель капель
3 ч. 50 м. Метроном '/и
4 ч. 00 м. » 2
12 м. » 4
25 м. » 7
35 м. » 3
47 м. » 0
56 м. » 0
Продолжи-
тельность
его изолиро-
Примечания
ванного дей-
ствия (в сек.)
30
В станке и лямках
30
В станке без лямок
30
На другом столе
30
На полу
30
На необычном столе
30
В станке без лямок
30
В станке и лямках
Первый вертикальный столбец показывает время опыта. Вто-
рой столбец — применявшийся условный раздражитель. Третий
столбец — это есть число капель из околоушной железы — мера
нашего слюнного рефлекса. Четвертый столбец — время, в тече-
ние которого эти капли собираются. Последний столбец показы-
вает, в каком положении собака находится.
Вы собаку спустили на пол, устроили условное раздраже-
ние — она дала вам 7 капель. Поставили на стол, но без станка
и лямок — 3 капли. Поставили в станок — нуль.
Итак, господа, в этом случае перед нами такой факт: вы
вызываете процедурой обстановки, как условным тормозом, за-
держивание у животного мускульной реакции на обычный внеш-
ний мир, но, задержав ее, вы теряете и свой слюнной условный
рефлекс. Вы, следовательно, имеете задерживание, которое не
ограничилось теми пределами, которые вам были нужны, именно

мышечным отделом; задерживание пошло дальше и выразилось
в виде общего покоя нервной системы. Вот эти случаи показы-
вают нам, что нервное задерживание, вызванное в определенном
месте, не осталось на одном месте, а разливается, иррадиирует.
Если бы это показалось кому-нибудь недостаточно убедительным,
то мы переходим в заключение к фактам, которые не оставят
никакого сомнения и которые надо признать как лучшую иллю-
страцию того закона, о котором я сейчас говорил.
Опыт демонстрирует д-р Н. И. Красногорский, который про-
извел относящееся к этому предмету исследование. Мы имеем
в данном случае у собаки три кололки: одна кололка на конце
левой задней лапы, другая — на расстоянии 3 см кверху и
третья — на расстоянии 22 см. Самая нижняя кололка — недей-
ствительная, так как покалывание этого места мы не сопрово-
ждали едой и она перестала действовать как раздражитель,
а кололки на расстоянии 3 и 22 см постоянно сопровождались
едой и потому действительны. Ранними опытами мы приведены
к убеждению, что такое дифференцирование мест основано на
развитии задерживания в этих местах. Если у вас кололка на
лапе перестала действовать, то потому, что на этом месте разви-
лось задерживание, которое, следовательно, не дает хода раз-
дражению. Теперь вы здесь совершенно отчетливо видите, что
этот процесс задерживания иррадиирует на известное расстоя-
ние, и вы следите — на какое расстояние. Мы применили недей-
ствительную кололку — получили нуль. Затем, если вы пробуете
раз ближнюю кололку и в другой раз дальнюю, то получается
огромная разница. Если вы, спустя некоторое определенное время
после применения недействительной кололки, пробуете кололку
ближнюю — она задержана. Значит, процесс задерживания рас-
пространился и на нее. Если же в совершенно тождественных
условиях вы пробуете кололку дальнюю — задерживания нет.
Таким образом вы глазом следите за нервным процессом, за
ходом волны задерживания и видите, что она, дойдя до извест-
ной границы, дальше не пошла. Теперь можно узнать, с какой
быстротой эта волна задерживания распространяется по нервной
системе и как далеко она захватывает. Если после применения

недеятельной кололки, недействительность которой основана на
развитии в данном пункте задерживания, вы через 1 1/2 минуты
пробуете другие кололки, то наблюдаете вышепоказанное явле-
ние, а именно — что на расстоянии 3 см задерживание отчетливо1
а на большем расстоянии (22 см) его не заметно. Следовательно,
через IV2 минуты после применения недеятельной кололки на
дальнее расстояние процесс задерживания не простирается. Если
же вы попытаете кололки не через IV2 минуты, а через XU ми-
нуты, тогда задерживание находится и наверху, так что вы совер-
шенно отчетливо видите, как разбегается волна задерживания
по нервной системе и как она отхлынивает назад. Этот факт
представляется мне совершенно бесспорнейшей иллюстрацией
закона иррадиации задерживания; никакого другого толкования
факту дать нельзя.
Таким образом в конце всех приведенных опытов приходится
сказать, что задерживание так же разливается по большим полу-
шариям, как и раздражение.
Но также имеется много фактов, которые показывают, что
задерживание и концентрируется так же, как я уже рассказывал
это относительно раздражения.
Вы имеете условный рефлекс — метроном — и к нему услов-
ный тормоз — камфору. Если последний свеж и вы на коротком
расстоянии (5—10 минут) после него попробуете одно раздра-
жение, т. е. метроном, то и оно не действует. Но если вы про-
должаете опыт дальше, т. е.. метроном один подкрепляете без-
условным раздражителем, а комбинацию с камфорой — нет, то
вы видите, как процесс задерживания все более и более концен-
трируется. Теперь, при применении после комбинации одного
метронома и на расстоянии 5—10 минут, он совершенно так же
действует, как и раньше, т. е. в полном размере. Такое же, оче-
видно, явление наблюдается и в следующих фактах. Если вы
имеете, положим, тон в 1000 колебаний и от него дифференци-
руете, положим, Ѵв тона, т. е. в 1000 колебаний тон вы сопро-
вождаете едой, а Ѵв тона не сопровождаете. Наконец раздра-
жения различились: одно действует, другое — нет. В основании
этой дифференцировки лежит процесс торможения. Если вы

очень скоро после дифференцированной восьмой пробуете тон,
то он окажется задержанным. Если же пройдет больше времени
после выработки дифференцировки, то и задерживание сконцен-
трируется, т. е. проба дифференцированного гона и на коротком
расстоянии времени теперь не будет влиять задерживающим
образом на деятельный тон.
Совершенно подобные же факты наблюдаются и попутно на
различных собаках, на которых мы работаем. Этими фактами
пока мы не управляем, в отношении их мы только наблюдатели,
но смысл этих фактов, очевидно, находится в связи с законом
иррадиирования и концентрации задерживания.
Вот ряд собак. Вы имеете одну собаку, у которой в условиях
нашего опыта развилось сонливое состояние, которое захватило
всю деятельность больших полушарий. Затем следующий тип
собаки. Она на станке не спит. Значит, задерживание не дошло
до высшей степени, чтобы проявиться в общей недеятельности
больших полушарий. У нее задерживание проявляется в мускуль-
ном покое, она стоит как вкопанная. Но это задерживание не
ограничилось мускульной системой, а перешло на слюнной
рефлекс. Наконец последняя собака. Это — в высшей степени
оживленное животное на полу. На станке у нее сна нет, но
имеется мускульный покой, она стоит как деревянная, а вместе
с тем это задерживание мускульной системы ограничено и не
простирается на слюнные рефлексы, которые оказываются очень
резкими. На разных собаках мы имеем различные степени ирра-
диирования задерживания и известное определенное концентри-
рование этого задерживания от одного и того же задерживаю-
щего действия нашей обстановки. Последняя собака — с идеально
выработанной нервной системой, у нее задерживание осталось
на том пункте, на котором мы хотели его удержать. Оно дало
мускульный покой собаке, но дальше не пошло, слюнные
рефлексы остались нетронутыми и., целыми.
Пусть это последнее — наблюдательный материал, но, повто-
ряю, смысл дела совершенно ясен: перед вами имеется от одного
и того же приема факт условного торможения и тут же факт
его определенного ограничения. Я думаю, что все вышеприведен-

ные факты дают достаточное основание сказать, что задержи-
вание, что касается до основных его законов, совершенно отно-
сится так же, как и раздражение. Как раздражение сначала
иррадиирует, а затем концентрируется, так и задерживание
сперва разливается, а затем сосредоточивается.
Эти факты вместе с тем представляют существенный довод
за то, что раздражение и задерживание — это лишь разные сто-
роны, разные проявления одного и того же процесса.
Это, господа, все, что мы хотели сегодня вам здесь пока-
зать и сообщить. А затем, в заключение, я считаю небезынте-
ресным поделиться с вами некоторыми интимными фактами,
которые переживаешь при изучении тех явлений, которые мы
сейчас исследуем по нашему методу. Эти факты окончательно
уяснились не так давно. Когда мы десять-одиннадцать лет тому
назад стали на мысли, что мы будем изучать высшие проявления
нервной деятельности собаки только объективно, наше положение
было нелегко. Мы привыкли, как и все, представлять, что собака
чего-то хочет, что-то думает и т. д. Когда мы только что стали
на объективную точку зрения, казалось невероятным, что тут
может быть удача. Однако теоретическая решимость у нас была,
и мы принялись за работу объективным методом, когда область
исследуемых явлений перед нами была безмерна, а с другой сто-
роны, простых наших фактов у нас почти никаких не было.
Понятно, положение наше было жуткое, ведь никаких фактиче-
ских опор не было в том, что наше решение верно. Были только
надежды, что мы там что-нибудь найдем, и тут же сомнение:
будет ли это признано научно достаточным. Затем часы успеха
подбадривали нас. Фактов через годы уже набралось много.
Начала нарастать и более прочная уверенность. Однако, надо
признаться, нарастали и сомнения, и даже до недавнего времени
не оставляли меня, хотя я их и не обнаруживал окружающим
меня. Бывало так, что я ставил себе вопрос: верно ли наше отно-
шение, что мы на факты смотрим только с внешней стороны, или
лучше — когда смотреть на них со старой точки зрения? Эти
случаи повторялись неоднократно, естественно, обращали на
себя внимание, и вот что, наконец, выяснилось. Всякий раз, как

только появлялся новый ряд фактов, и трудный ряд, т. е. мало-
понятный с нашей точки зрения, сейчас же сомнения усилива-
лись. Почему это так? В чем дело? Оно довольно просто.
Потому что в этих новых фактах мы не находили еще причинной
связи, мы не могли объяснить сейчас, какая связь между явле-
ниями, что чем обусловливается. Затем, когда мы эту связь
уяснили, когда мы видели, что от этой причины следует то-то,
тогда мы в те же минуты чувствовали удовлетворение, успокое-
ние. Почему же мы до этого обращались трусливо к прежнему
субъективному методу? Секрет простой: потому что это — метод
беспричинного мышления, потому что психологическое рассужде-
ние — есть адетерминистическое рассуждение, т. е. я признаю
явление, происходящее ни оттуда, ни отсюда. Я говорю: собака
подумала, собака желает — и удовлетворяюсь. И это есть фик-
ция. А причины для явления так и нет. Стало быть, и удовле-
творение при психологическом толковании тоже только фиктив-
ное, без основания. Наше объективное объяснение есть истинно-
научное, т. е. всегда обращающееся к причине, всегда ищущее
причину.

XV. СОБАКА С РАЗРУШЕННЫМ В БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЯХ
КОЖНЫМ АНАЛИЗАТОРОМ 1
(На основании опытов д-ра Н. М. Сатурнова)
Наш доклад прежде всего будет состоять из ряда опытов.
Сначала познакомимся и обратим внимание на следующие явле-
ния: собака поставлена на пол и, как видите, остается в течение
очень долгого времени на одном и том же месте, как будто ее
ноги примерзли. Так пройдет и 1 минута, и 5, и 20. Собака
головой вертит, а ног не переставляет или очень редко. Должна
быть специальная причина, для того чтобы она сдвинулась
с места. Следующий симптом: я животное очень легко глажу,
собака лает и ворчит. Можно целые часы проделывать этот
прием, и он постоянно вызывает угрожающую реакцию в виде
лая. И так всегда, месяцами. Когда животное было нормально,
у него был выработан ряд условных рефлексов: кожный двух
сортов — тепловой и механический, и затем рефлекс звуковой.
Самым старым условным рефлексом было механическое раздра-
жение кожи, так что всякий раз при действии на кожу кололки
текла слюна. Затем у этого животного были вырезаны некото-
рые части так называемой двигательной области больших полу-
шарий. А затем постепенно произошло то состояние, которое мы
демонстрируем. Внешнее поведение мы видели, а теперь посмо-
трим, что в нашей собаке произошло в отношении условных
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 78, январь-май, 1911, стр. 202-208. - Ред.).

рефлексов. Прежде всего мы возьмем условный кожно-механи-
ческий рефлекс, который был у нее давно, еще до операции, и
являлся всегда точным, непременно дающим эффект. Д-р Н. М.
Сатурнов, который изучает это животное, будет делать опыт
перед вами.
Кололка пускается в ход, и вы видите, что собака не про-
являет никакой двигательной реакции по направлению к еде,
и затем не вытекает ни капли слюны. Вот один из результатов
операции. Условные рефлексы с кожи совершенно пропали.
Несмотря на то, что это были самые старые рефлексы и после
операции было произведено более пятисот покалываний вместе
с едой, условный раздражитель не выработался. Кожные услов-
ные рефлексы сделались для этого животного невозможными.
После пятисот покалываний не имело* смысла дальше делать
сочетания. Этот факт до известной степени просто согласуется
с тем поведением, которое собака представила на полу; сейчас
пройдут факты другого рода. По тем особенностям, которые мы
видим у этой собаки, можно сказать, что ее высшая нервная
деятельность находится в полном развале, а сейчас мы увидим
другое.
До операции звонок был связан со слюнными железами,
был их условным возбудителем. После операции он очень быстро
восстановился, после шестикратного совпадения звонка с едой.
Мы образовали после операции и новый звуковой рефлекс на
тон в 300 колебаний; на двадцатом разе он появился, а с пяти-
десятого совпадения с едой стал постоянным. Следовательно,
условные рефлексы с уха у этой собаки чрезвычайно легко обра-
зуются новые и быстро восстанавливаются старые. Вот опыт.
Сейчас собака спокойна, слюна сама по себе не течет.
Звонок. Собака производит искательное движение, и выте-
кает 9 капель слюны. Совершенно отчетливая, нормальная реак-
ция. Звонок, очевидно, является условным возбудителем. Дру-
гого звукового рефлекса показывать не будем, потому что дело
ясно. Раз существует один, почему не быть и другому?
Совершенно таким же образом, т. е. совершенно легко, обра-
зовался у собаки после операции новый условный рефлекс с носа,

именно на запах камфоры. Этот запах сам по себе слюны не
гонит, не есть безусловный возбудитель желез. Он действует
лишь тогда, когда приводится во временную условную связь.
На двенадцатом разе от камфоры была резкая двигательная
реакция, а на двадцать втором была замечена реакция на слюн-
ные железы.
Мы это также сейчас покажем. У нас в склянке герметически
заключена камфора. Отверстие, через которое мы предполагаем
пускать запах, запаяно. Во время опыта мы сломаем запайку
и будем каучуковым шаром нагнетать запах в нос собаки.
Собака теперь стоит спокойно, слюна не течет. Гоним шаром
запах камфоры. Положительная двигательная реакция — и
5 капель слюны. Ясно, что запах камфоры связался условно
со слюнной железой. BQT факты, которые мы хотели показать.
Как видите, они до последней степени точны и отчетливы.
Теперь обсудим эти факты. С одной стороны, странное пове-
дение: собака не сдвинется с места, к ней нельзя притронуться,
даже легко, без того, чтобы она не приняла грозного вида и не
начала показывать зубы. Значит, если бы только это видеть,
мы должны бы сказать, что животное — изуродованное, особен-
ное. А когда, с другой стороны, ставите на стол и испытываете
животное тонким методом, относящимся до сложной нервной
деятельности, то животное представляется совершенно нормаль-
ным. Теперь, как же это понять? Как представить себе его поло-
жение? Что с ним сделалось? Анализ довольно просто пред-
ставляет это дело. Если мы сопоставим все факты, прошедшие
перед вашими глазами, то понимание их не представит особых
затруднений. Странное поведение надо толковать как отсутствие
нормальных сигналов с кожи. Если бы вы посмотрели на
животное дальше, если бы вы заставили его двигаться между
твердыми предметами, то можно было бы увидеть полную непри-
способленность животного к предметам, окружающим его.
У животного нарушена нормальная деятельность кожного ана-
лизатора.
Присутствующим небезызвестно, что с точки зрения учения
06 условных рефлексах, или объективного метода изучения выс-

шей нервной деятельности, мы думаем о двух механизмах: с одной
стороны, о механизме временной связи, а с другой — о механизме
анализаторов, т. е. таких нервных приборов, которые имеют зада-
чей разлагать сложность внешнего мира на отдельные элементы.
Мы считаем ряд анализаторов: ушной, глазной и т. д. У этой
собаки разрушен кожный анализатор, тот его конец, который
находится в высшем отделе центральной системы, т. е. в больших
полушариях, и потому тонкая, приспособленная связь этого
животного с внешним миром через кожу отсутствует. Вот почему
поглаживание, которое у нормальной собаки вызвало бы благо-
приятную реакцию, у этой собаки, которая верхнего конца кож-
ного анализатора не имеет, этого нет, а, наоборот, очевидно
обнаруживается рефлекс низшего порядка, исходящий от низших
частей головного мозга и составляющий оборонительную реак-
цию животного. Что это так, доказывается несомненно тем, что,
как вы видели, кожный условный рефлекс исчез; следовательно,
через кожу тонкая временная связь с внешним миром для этой
собаки невозможна. У нее остался только низший рефлекс, обна-
руживающий роковой характер, т. е. не изменяющийся от пре-
ходящих условий, так как этот опыт тянется уже несколько меся-
цев. Он повторяется сотни, тысячу раз и всегда дает один и
тот же эффект. Надо думать, что и первый симптом, на кото-
рый я с самого начала доклада обратил ваше внимание, именно,
что собака остается подолгу стоять на одном и том же месте,
находится в связи с тем же. Есть данные, что локомоторные
акты представляют собой цепь рефлексов, причем конец одного
является началом следующего, и эта цепь начинается с нормаль-
ного раздражения соответственной почвой подошвенных поверх-
ностей. Естественно допустить, что у этой собаки отпали те раз-
дражения, которые в нормальном случае являются исходными
для ходьбы животного, и потому оно остается неподвижным.
Следовательно, ее поведение объяснилось бы просто тем, что
один из главных регуляторов и возбудителей движения живот-
ного, именно кожа, работает ограниченно, только в пределах
нижних отделов ее нервного представителя, а верхние отсут-
ствуют, поэтому более сложная связь отпала и остаются более

грубые, более низкие сорта этой деятельности. Что касается до
другой деятельности, вызываемой другими анализаторами, то,
так как повреждение их не коснулось, она остается в полной
исправности. С уха и носа вы можете вызвать совершенно нор-
мальную реакцию, причем и дифференцировка раздражений
существует в совершенно нормальном виде. У вас, например,
звонок действует, а удары метронома не действуют. Относительно
обонятельного и звукового раздражений надо прибавить, что они
не только вызывают слюнное отделение, но и соответственную
общую двигательную реакцию. Если собака стоит на полу, как
всегда, не передвигаясь, и теперь начать на нее действовать звон-
ком с известного пункта или запахом и перемещать эти раздра-
жители, то она за ними будет итти, как нормальное животное.
Теперь рядом с указанными фактами интересно еще и сле-
дующее. В то время как эта собака представляет резкий ущерб
в кожном анализаторе, потеряв верхний и самый тонкий конец
его, она почти не представляет никаких явлений атаксии: она
ходит хорошо, может энергически чесаться, чесать очень хитро
задней ногой за ухом и т. д. Если и существует у нее атаксия, то
очень слабая. Раз так, то мы имеем в данном случае счастливое
расхождение в нарушении кожного и двигательного анализаторов.
Очевидно, к тем анализаторам, о которых постоянно говорится —
глазной, ушной, кожный, носовой и ротовой, надо прибавить ана-
лизатор движения, двигательный анализатор, который имеет дело
с теми центростремительными раздражениями, которые бегут от
самого двигательного аппарата, от мышц, от костей и т. д. Сле-
довательно, к пяти наружным анализаторам мы должны приба-
вить и в высшей степени тонкий анализатор — внутренний анали-
затор двигательного аппарата, сигнализирующий в центральной
нервной системе каждый момент движения, положение и напря-
жение всех частей, участвующих в движении. Для этого анализа-
тора имеется место в больших полушариях, это и есть двигатель-
ная область больших полушарий. Наша собака интересна в том
отношении, что представляет пример изолированного дефекта
кожного анализатора без нарушения двигательного анализатора.
Дальнейшее исследование и должно направиться в эту сторону,

к вопросу о раздельной деятельности этих анализаторов. Я думаю,
что это изучение даст чрезвычайно много пунктов для ориентиро-
вания во всех тех странных отклонениях от нормы, которые пред-
ставляет животное с нарушениями в передних отделах больших
полушарий.
Если присутствующие помнят наш доклад вместе с д-ром
В. А. Демидовым о собаке Мышонок, то можно увидать боль-
шое сходство между теперешним объектом и тем старым.
Я, помимо всех частных пунктов, обращаю еще внимание на
следующее. В том случае, как и в этом, имеется до известной
степени сравнительная проверка, испытание психологической и
объективной точки зрения в отношении наблюдаемых явлений.
В данном случае, если смотреть на животное психологически, вы
попадаете в большое затруднение. Когда вы видите собаку на
полу, вы должны сказать, что она безвольная и глупая собака.
Сколько я ее ни глажу, не причиняя ей никакого зла (потому
что мы ее теперь только кормим), тем не менее, она всегда так
реагирует, как бы хочет укусить. Если вы ее поставите на стол,
там она умная, потому что представляет многочисленные и тон-
кие факты временной связи с окружающими предметами. Звонок
несколько раз совпадал с едой, запах камфоры тоже, звонок стал
сигналом еды, запах камфоры тоже. Выходит противоречие.
С одной стороны, глупая собака, а с другой — умная. Точно
так же, если посмотреть на голову собаки, то она находится
в постоянном обыкновенном ориентировочном движении, а ноги
остаются неподвижными. Получается опять противоречие. По
голове и шее собака нормально активна, а по ногам судя — поте-
ряла активность. Если вы на дело смотрите с объективной точки
зрения, все это ясно. Деятельность животного определяется
раздражением: там, где животное располагает всей машиной раз-
дражения, там — нормальное, хотя бы и сложное, отношение;
там же, где эти раздражающие сигналы нарушены, там нет
известной деятельности. С уха и носа перед вами сложный
рефлекс, а с кожи — только грубый.
Это понятно: потому что сигнальный аппарат кожи нарушен
в больших полушариях. Понятна и механическая особенность

в отношении подвижности головы и ног. У ног нет начального
толчка для локомоторного акта, для передвигания; для шеи,
вероятно, они остались, потому что во время операции разрушена
верхняя часть, в нижней части как раз и находятся провода от
кожного и двигательного аппарата головы и шеи. Эти, вероятно,
пострадали меньше. Для меня ясно, что после физиологического
разбора нескольких подобных случаев совершенно уяснится та
путаница, то искажение в поведении животного, перед которым
становится втупик психологическое объяснение. В конце концов
мы будем в состоянии точно сказать, что данное животное поте-
ряло и что у него осталось.

XVI. ПРОЦЕСС ДИФФЕРЕНЦИРОВАНИЯ РАЗДРАЖИТЕЛЕЙ
В БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЯХ 1
(На основании опытов д-ра В. В. Белякова)
Милостивые государи и многоуважаемые товарищи!
Объективное изучение высшей нервной деятельности живот-
ных, учение об условных рефлексах, пришло к представлению
о двух главнейших механизмах в центральной нервной системе,
именно — механизме временной связи и механизме анализатора
Настоящий наш доклад относится до физиологии и деятельности
анализаторного механизма. Наполню, что анализатором мы
называем нервный прибор, состоящий из следующих частей:
известного периферического конца — глаза, уха и т. д., соответ-
ствующего нерва и мозгового конца этого нерва, следовательно
группы клеток, в которых кончается этот нерв. Мы имеем дело
с самым верхним концом этого нерва, именно тем концом, кото-
рый находится в больших полушариях. Этот прибор, по все*"
справедливости, назван анализатором, потому что его функция
заключается в разложении сложного внешнего мира на возможно
мелкие элементы. Наш доклад касается деятельности этого анали-
затора. Деятельность его разрабатывается в двух направлениях:
с одной стороны, определяются границы анализа, с другой
стороны, исследуется механизм анализа. Сегодняшнее наше сооб-
щение относится до второй части этого изучения, именно — до
механизма.
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 79, сентябрь—декабрь, 1912, стр. 12—26. — Ред.).

Как до сих пор представлялась нам деятельность анализато-
ров, я должен это передать вам в виде детальных опытов. Мы
берем какой-нибудь агент внешнего мира, действующий на тот
или другой анализатор: какой-нибудь звук, запах, механическое
раздражение кожи и т. д., и стараемся привести его во времен-
ную связь с известной физиологической деятельностью — в на-
ших опытах всегда с деятельностью слюнной железы. Мы приво-
дим избранный агент в нужную нам связь посредством комбини-
рования его с постоянным физиологическим раздражителем дан-
ного органа. После нескольких повторений мы достигаем того,
чего хотим: мы образуем эту связь нашего агента, не имевшего
раньше никакого отношения к органу, но который теперь стано-
вится его раздражителем. Всякий раз, как он действует, в нашем
случае получается работа слюнной железы, слюноотделение.
Теперь, если в тот момент, когда только что такая связь образо-
валась, мы попробуем другие раздражения с той же восприни-
мающей поверхности, то и они действуют, хотя и не были свя-
заны. Если я, например, связал определенный тон с деятель-
ностью железы и затем пробую другие звуки и тоны, то и они
действуют. Но это есть фаза, определенная стадия. Если мы
повторяем много раз и дальше наш избранный агент, то заме-
чаем, что наш раздражитель, сначала имевший как бы общий
характер, постепенно специализируется. Если сначала действо-
вали различные шумы и тоны, то затем постепенно отпадают
отдаленные тоны и звуки и число звуков, которые являются раз-
дражителями, все суживается и суживается, и дело доходит до
того, что раздражает только очень ограниченное число звуков,
только маленькая часть тона не отличается от избранного тона.
Мы убеждаемся, что такое постепенное дифференцирование, пере-
ход от разлитого раздражения к специальному, совершается
посредством развития в нервной системе, в каком-то пункте ее,
задерживающего процесса. На каком основании мы приходим
к такому убеждению? На основании постоянно повторяющихся
фактов. Они заключаются вот в чем.
Беру пример раздражителя из тона в 1000 колебаний; этот
звук сделался раздражителем слюнных желез, а путем долгих

повторений я достиг того, что раздражает только 1000 колебаний,
а уже 1012 колебаний не раздражает; следовательно, сфера раз-
дражающих звуков сузилась, и уже Ѵв данного тона не раздра-
жает. Такое дифференцирование раздражения произошло благо-
даря развитию задерживающего процесса, и доказывается это
вот чем. Я пускаю тон в 1000 колебаний, он дает слюну, пускаю
затем 1012 — он никакого действия не оказывает; следовательно,
этот звук, как он ни близок, совершенно дифференцирован. Если
я сейчас же после этого возвращаюсь к действующему тону
в 1000 колебаний и делаю снова пробу с ним, то он у меня не
действует, а если и действует, то очень слабо, и надо пропу-
стить порядочно времени для того, чтобы мой основной тон
опять приобрел свое раздражающее действие. Понять это можно
только так. Когда применяли дифференцированный тон, в нерв-
ной системе развился процесс задерживания, и если в то время,
когда он еще там, я пускаю мой действующий тон, то этот про-
цесс его маскирует. Надо дать пройти известному времени, дать
время уйти из нервной системы этому задерживающему процессу,
чтобы мой основной действующий тон приобрел свою силу.
Факт развития задерживания очевиден.
Таким образом, процесс дифференцирования, процесс анализа
раздражений надо представлять следующим образом. Когда
избранный отдельный агент впервые связывается с отдельной
физиологической деятельностью, то раздражение, вызываемое
этим агентом, придя в известный пункт коры больших полуша-
рий, разливается по данному воспринимающему центру, и, таким
образом, вступает в связь не один пункт мозгового конца данного
анализатора, а весь он или большая или меньшая часть его, и
только затем, путем встречного задерживания, происходит посте-
пенное суживание сферы раздражения, и в конце концов полу-
чается изолированное действие.^/Вот основная вещь, которая
выяснена в предшествующих опытах. Разумеется, этим дело
только начиналось, а затем возникала масса разнообразных вопро-
сов, часть из которых решена моим сотрудником, д-ром В. В. Бе-
ляковым. Протоколы относящихся сюда опытов и будут им
продемонстрированы перед вами. Первый опыт, который мы

вам покажем, заключается в следующем. Если мы правы, что
дифференцирование имеет в своем основании процесс задержива-
ния, то должна существовать возможность это дифференцирова-
ние во всякое время уничтожить. Почему? Потому что при изу-
чении сложной нервной деятельности мы постоянно встречаемся
с процессом растормаживания. Если дифференцирование действи-
тельно основывается на задерживании всех соседних раздражите-
лей, которые когда-то действовали, то возможно их растормозить,
т. е. опять заставить проявиться. В данном случае мы можем
предъявить этот факт.
ТАБЛИЦА 1
Догоняй. 9 V 1911
Время
Вид диффе-
ренцировки
и постороннего
раздражителя
Количество слюны (в каплях)
первые
МИНуТЫ
вторые
1/2 минуты
третьи
1/2 минуты
общее ко-
личество
слюны
Игрушечная
10ч. 58м.
труба . .
Собака
лает, сильно возбуждена, дрожит
58 м.30 с..
1/g тона . .
6
3
2
11
11ч. 03 м.
*8 » . .
3
1
1
5
07 м.
г1в » • •
1
1
1
3
11 м.
Ѵв » • •
—
3
15 м.
і/8 » . .
Следы
—
Следы
20 м.
1/8 » • •
—
—
1/2
Обычный
24 м.
звонок •
1
Подкреплено
Это — собака Догоняй, у которой в течение долгих месяцев
была выработана и практиковалась точная дифференцировка
в l/s тона. Тон целый действовал, всегда гнал слюну, а тон выше
на Ѵв никакого действия не оказывал, был совершенно дифферен-
цирован. Теперь мы на собаку подействовали одним случайным
музыкальным инструментом. Это была труба, которая произво-
дила чрезвычайно резкие и странно сочетанные звуки. Когда мы
применили ее, она произвела сильнейшее действие на собаку:
собака начала лаять, рваться из станка, дрожать. Затем, когда

она по прекращении звуков успокоилась через несколько секунд,
мы пробуем Ѵв тона. От дифференцировки не осталось и следа:
при первом разе было получено 6 капель, за 30 секунд совер-
шенно столько же, сколько давал обычно тон, и затем по полуми-
нутам 3 и 2, всего 11. Затем мы повторяем этот же тон через
5 минут, и тогда он еще действует, давая 4 капли в. минуту, и
через 4 новые минуты действие его еще не прекратилось совсем.
Если взять по последнему столбцу валовое количество капель
слюны, которая выделилась при многократных пробах дифферен-
цированного тона, их оказывается очень много. Дело обстояло
совершенно так, как будто это обычный раздражитель, потому
что он при повторении угасал постепенно; так что это расторма-
живание продолжалось на расстоянии целых 10—15 минут, от
дифференцировки не осталось и следа. Таких опытов было много.
Мы представляем один из ярких, где дифференцированный тон
угасает, как совершенно выработанный, старый, условный рефлекс.
Затем дальше. Если в основании дифференцировки лежит
процесс задерживания, в таком случае можно это задерживание
усиливать, накоплять, суммировать. Как? Тем, что повторяют
дифференцированные раздражители несколько раз подряд. Вот
один из относящихся сюда опытов.
ТАБЛИЦА 2
Красавец. 1 VI 1911
Время
Раздражители
Количество слюны (в каплях)
за 1/2 минуты
1
ч.
45
м.
Обычный звонок . . .
9
10
1 МИН.
{J
ч.
ч.
53
54
м.
м.
Тон ниже
Обычный звонок . . .
0
8
0
7
2
ч.
10
м.
» » ...
8
7
2
ч.
25
м.
Тон ниже
0
0
1 мин.
2
/ 2
ч.
ч.
28
31
м.
м.
» »
» » .......
0
0
0
0
{ 2
ч.
32
м.
Обычный звонок • • •
5
3
2
ч.
55
м.
» ъ
10
8

Другая собака Красавец. У нее был раздражителем известный
тон. В первой строке мы видим обычную величину условного
рефлекса: 9 капель для parotis и 10 капель для submaxillar!s.
Теперь мы употребляем дифференцированный тон, приму вниз.
Он никакого действия «не оказывает. Мы применили его только
один раз и минуту спустя повторяем наш обычный тон и видим,
что если есть торможение, то очень маленькое, вместо 9 и 10 —
8 и 7 капель. Повторяем затем тот же дифференцированный ток
три раза подряд, т. е. накопляем задерживающее действие, и
видим, что обычный тон на том же расстоянии после применения
дифференцированного оказывается теперь резко уменьшенным —
5 и 3 капли. Когда мы даем некоторое время рассеяться этому
задерживанию и пробуем снова обычный тон, он оказывается
почти возвратившимся к норме— 10—8 капель. Значит, задержи-
вание, лежащее в основании дифференцирования, можно сумми-
ровать, накоплять, повторяя дифференцированный раздражитель.
Затем следующий факт. Если в основании дифференцировки
лежит задерживание, то нужно ожидать, что задерживание будет
тем больше, чем значительнее будет задача дифференцирования,
чем тоньше эта дифференцировка. Понятно, что Ѵв тона отличить
от тона представляется более трудной задачей, чем отличить
секунду от тона. Можно бы думать, что и интенсивность задер-
живающего процесса будет разнообразиться: чем тоньше будет
дифференцировка, тем больше будет задерживание, и наоборот.
Вот опыт.
Собака Догоняй. При нормальной постановке опыта обычный
тон дает 4 капли. Затем пробуем Ѵв тона, которая не действует;
два раза подряд она дает нуль. Через 10 минут пробуем обыч-
ный тон, и он оказывается задержанным: задерживание от диф-
ференцированного тона еще держится и выражается в значи-
тельном уменьшении эффекта обычного раздражителя — тона.
С этим опытом сопоставляется второй опыт 6 VII 1911 г. Вы
имеете в первой строке нормальную величину — 5 капель, затем
берете тоже дифференцированный тон, но грубой дифференци-
ровки, секунду от обычного, и повторяете его два раза совер-
шенно так, как Ѵв, а через те же 10 минут пробуете обычный тон;

теперь он почти не изменился — 4—5 капель. Следовательно, тон-
кая дифференцировка в Ѵв тона повлекла за собой очень интен-
сивное задерживание, а грубая, в 2 тона, не оказала почти ника-
кого влияния.
ТАБЛИЦА 3
Догоняй
Дата опыта
Время
Вид дифференцировки
и раздражителей
Количество
слюны
(в к тлях)
за 1/2, минуты
И VI1911
11
ч.
25
м.
Обычный звонок . .
4
11
ч.
40
м.
*/g тона
0
/П
ч.
44
м.
2/8 »
0
10 мин.
ill
ч
54
м.
Обычный звонок . •
1
12
ч.
15
м.
» » . .
3
6 VII1911
1
ч.
20
м.
Обычный звонок . .
5
1
ч.
40
м.
2 тона выше
0
10 мин.
Г 1
ч.
44
м.
2 » »
0
\ 1
ч.
54
м.
Обычный звонок . . •
4
2
ч.
10
м.
» » . . .
4
Возникал интересный вопрос: где происходит задерживание,
которое лежит в основании дифференцировки раздражителей?
Конечно, всего естественнее было думать, что оно развивается
в соответственном анализаторе, т. е. где происходит анализ раз-
дражителей. Но это надо было, конечно, доказать. Вот прежде
всего какой опыт склонял к заключению, что это задерживание
должно происходить в том анализаторе, к которому принадлежит
данный раздражитель. Пробовали растормаживать дифферен-
цировку различными раздражителями, идущими к различным
анализаторам, и вот что оказалось.
Разберу весь опыт.1 Первая строка показывает обычное отде-
ление 9—11 капель. Затем применяется посторонний раздражи-
тель, который должен вызвать ориентировочную реакцию
1 См. табл. 4. — Ред.

ТАБЛИЦА 4
Красавец
Дата опыта
Время
Вид дифференцировки
и раздражителя
Количество слюни
(в каплях) за */» минуты
24 VI1911
1
ч.
20
м.
Обычный звонок . . .
9
11
1І2 тона ниже -+• граммо-
40
м.
фон
3-4-2
5-4-3
1
ч.
55
м.
Обычный звонок • • •
10
12
2
ч.
05
м.
» » ...
12
14
25 VI1911
2
ч.
35
м.
Обычный звонок • . .
8
10
45
м.
» » ...
12
13
3
ч.
00
м.
тона ниже -+• свет . .
Следы
20
м.
Обычный звонок • • .
10
13
18 VII1911
3
ч.
25
м.
Обычный звонок . • •
12
13
45
м.
1 2 тона ниже -+• камфора
Следы
0
4
ч.
00
м.
Обычный звонок • • •
10
12
у животного, именно — граммофон; получается значительное
растормаживание: дифференцированный полутон, вместо того
чтобы быть нулем, вместе с граммофоном дает 3 + 2 капли из
parotis и 5 + 3 из submaxillaris. Следовательно, граммофон его
растормозил. В следующем опыте мы в качестве растормажива-
теля применяем свет; он не оказал почти никакого действия: диф-
ференцировка сохранилась; свет не растормозил, не разрушил
дифференцировки. Наконец в третьем опыте мы в качестве
растормаживателя применяем запах камфоры. Он также не ока-
зал никакого действия. Итак, были применены три раздражителя:
свет, граммофон и* камфора — с ушного, глазного и носового ана-
лизаторов. Наш дифференцированный раздражитель принадле-
жит к ушному анализатору, и сильным растормаживателем
оказался граммофон, который принадлежит к тому же анали-
затору, а раздражители глазного и носового анализатора почти
не дали никакого действия. Пусть свет часто является относи-
тельно слабым раздражителем, но про запах нельзя этого ока-

зать — это сильный раздражитель, и тем не менее вы видите, что
действие его не растормозило нашего тона.
Мы имеем другие опыты, прямо доказывающие, что задержи-
вание происходит в анализаторе раздражителя.
Здесь мы сравниваем два условных рефлекса, с одной сто-
роны, на тон, а с другой — на вертящийся предмет, попросту
вертушку. Последовательное задерживание от дифференцирован-
ного тона сравнивается на своем собственном рефлексе, звуковом,
и на рефлексе из другого анализатора. Сначала взято задержи-
вание слабое, именно, берется дифференцированный полутон. Для
Догоняя, у которого есть дифференцировка в Ѵв тона, — это сла-
бое задерживание. Мы пробуем последовательное задерживание
от этой дифференцировки на рефлекс, идущий с глаза, именно
на движущийся предмет. Этот рефлекс оказался совершенно
незаторможенным данной звуковой дифференцировкой.
ТАБЛИЦА 5
Догоняй
Дата опыта
Время
Вид дифференцировки
и раздражителя
Количество
слюны
(в каплях)
за 1/2 минуты
2 VI1911
( 11
ч.
05
м.
1/2 тона •
0
10
мин.
{11
ч.
15
м.
Вертушка
2
11
ч.
25
м.
»
2
і и
ч.
10
м.
1/2 тона
0
4VI1911
10
мин.
{11
ч.
20
м.
Обычный звонок . .
1Ѵ2
11
ч.
40
м.
» » • .
4
14VI1911
10
ч.
40
м.
тона .......
0
1
Г 10
ч.
44
м.
lk »
0
мин.
і ю
ч.
45
м.
Вертушка
ѵ2
11
ч.
10
м.
»
3
15 VI1911
10
ч.
55
м.
Vg тона
0
/ 10
ч.
59
м.
1І8 » " •
0
1
мин.
\ П
ч.
00
м.
Обычный звонок . .
Следы
11
ч.
40
м.
4

Он оказался в размере тех же 2 капель, каким был в этот
день. Следовательно, слабая дифференцировка, т. е. незначитель-
ный задерживающий процесс на анализатор другой, глазной,
в данных условиях действия не оказал. Смотрите, та же самая
дифференцировка, тот же самый задерживающий процесс на
условный рефлекс того же анализатора, т. е. на звук, в тех же
условиях произвел совершенно отчетливое задерживающее дей-
ствие. Для этого дня у собаки отделение для обычного тона
составляло 4 капли. Когда был применен полутон (это — грубая
дифференцировка), она дала нуль. Через 10 минут был испробо-
ван обычный тон, и он дал 1Ѵг капли вместо 4. Таким образом
оказывается, что одна и та же дифференцировка, той же самой
величины задерживающий процесс, в одном анализаторе — одно-
родном — последовательно задерживает, а в разнородном не
задерживает; значит, местопребывание этого процесса есть одно-
родный анализатор.
Но как вы, может быть, припомните из наших предшествую-
щих сообщений, в нервной системе, в ее высшем отделе, процессы
постоянно текут, разливаются и концентрируются. Поэтому надо
ожидать, что и процесс задерживания, о котором идет речь,
исходя из данного анализатора, может иррадиировать на все
большие полушария. Для доказательства этого нужно вместо
дифференцировки низшего рода взять дифференцировку высшего
рода или накопить, суммировать дифференцировочное задержи-
вание. Тогда волна задерживания не ограничивается одним
только данным анализатором, а захватывает соседние и отдален-
ные анализаторы.
У той же собаки Догоняй применяется дифференцировка
более высокая — Ѵв тона и к тому же повторенная. Тогда вы
видите отчетливо, что действие ее не ограничивается данным
анализатором, а простирается и на другой. В таблице 5
(опыт 14 VI) имеется опыт влияния дифференцировочного
задерживания на глазной анализатор, т. е. на движущийся пред-
мет. Вертушка дает вам только Ѵ2 капли, а вне волны этого
задерживания — 3 капли. Понятное дело, что совершенно то же
самое произошло с соответствующим анализатором, именно —

с ушным. Когда Ѵв тона была применена один и другой раз и
затем попробовали обычный тон, то он никакого действия не
оказал. Если задерживающее действие оказалось сильным в отда-
ленных местностях больших полушарий, то тем более, конечно,
оно должно было быть интенсивным там, где возникло.
Вот те данные, которые получались мной и Беляковым и из
которых ясно видно, что в данном направлении можно итти
далеко, т. е. ставить перед собой очень глубокие, интимные
вопросы и получать на них совершенно определенные ответы.
Мы не только легко констатируем дифференцировочное задержи-
вание, но и направляем его, куда захотим, делаем его больше
или меньше, знаем, откуда оно исходит, и т. д.
Господа, при обозрении этих результатов интересно сравни-
тельно оценить нашу объективную точку зрения, которая прово-
дится без затруднений: я нисколько не фантазирую, всегда дер-
жусь на почве фактов, все мои предположения проверяю опытами
и таким образом всегда опираюсь на решение фактов. Попробуйте,
господа, для того чтобы составить понятие о силе этой точки
зрения — физиологической, объективной, попробуйте понять и
объяснить приведенные выше факты с психологической точки
зрения. Вы увидите громадную разницу. Возьмем один или два
примера. Я из определенного тона делаю условный раздражитель.
Будем фантазировать, что собака хорошо запомнила, что такой-то
звук есть сигнал еды, что, стало быть, за ним будет еда, в ожи-
дании чего она и пускает слюну. Теперь, когда я рядом с этим
тоном впервые пробую другой тон, Ѵв обычного, она сразу разли-
чить их не может и потому путает, дает слюну и на Ѵв тона. Она
плохо различает и помнит. Затем я повторяю много раз и обыч-
ный и необычный тоны и достигаю того, что собака твердо за-
помнила, что обычный тон — это еда, а Ѵв этого тона — еды не
будет. Когда я применяю обычный тон, она дает слюну, гото-
вится есть; при Ѵв этого тона собака остается спокойной, еды не
ждет. Теперь я сейчас же после Ѵв тона пускаю старый тон; он,
как вы видели, не действует. Почему же это? Ведь собака от-
лично помнила тон, который есть сигнал еды, точно так же
только что она отлично помнила, что Ѵв тона не есть еда.

Почему же она сейчас на обычный тон не дает слюны? Как
понять это? Дальше. Я Ѵв тона повторяю во второй раз —
слюны нет. Значит, собака помнит, что за ним еды нет. В третий
раз повторяю — то же самое; значит, отлично помнит. Почему же
она забыла обычный тон — нельзя понять, рассуждая психоло-
гически. Еще более непонятно, почему она вспоминает через
15 минут обычный тон. С нашей точки зрения дело просто. Если
дифференцировка есть задерживание, если повторение дифферен-
цировки есть накопление задерживания, значит, надо дать
пройти известному времени для того, чтобы это задерживание
ушло, и тогда возвратятся нормальные отношения. Это — боль-
шая задача, к которой я себя готовлю, — перебрать все психоло-
гические понятия и показать в сопоставлении с нашим объектив-
ным материалом, до какой степени они фантастичны и носят
грубый эмпирический характер, который представляет непреодо-
лимую помеху при анализе тонких явлений высшей нервной
деятельности.
Я продолжаю об анализаторе. Вот это отдельные факты,
которые мы собрали и систематизировали относительно деятель-
ности анализаторов. Затем у нас имеются данные, как изме-
няется деятельность анализаторов при некоторых условиях. Когда
мы накладываем свою руку на большие полушария, т. е. подвер-
гаем большему или меньшему разрушению большие полушария,
которые есть комплекс анализаторов, то это нарушение выра-
жается именно так, как это естественно ожидать на основании
вышесообщенных фактов, т. е. если мы соответствующий анали-
затор повредили в большей или меньшей степени, то это сей-
час же сказывается на его анализаторной деятельности, причем
степень нарушения этой деятельности определяется размером
разрушения и временем, которое прошло между моментом разру-
шения и моментом исследования; как известно, эти нарушения
постепенно сглаживаются, не доходя, однако, до полного вырав-
нивания. Затем является дальнейшей задачей, как представлять
себе это нарушение анализаторной способности, т. е. что соб-
ственно портится при этом, что удаляется. Конечно, это вопрос
большой, и когда он будет решен — не знаю; но должен сказать,

что маленькие, так сказать, зацепки имеются и в том, что сде-
лано. Есть указание, например, на то, что это нарушение диф-
ференцировки имеет основание в некотором искажении и наруше-
нии нормального хода процесса задерживания. Вы видите, гос-
пода, таким образом, что строго объективному исследованию,
без всякого пользования психологическими понятиями, подлежит
величайшая деятельность нервной системы, деятельность боль-
ших полушарий — анализаторная деятельность. Это — главная
задача, главная слава больших полушарий. Мне думается, что и
в теперешних обрывочных сведениях и фактах, конечно ничтож-
ных, уже имеются некоторые указания на решение в высшей
степени таинственных вопросов, относящихся до физиологии
деятельности анализаторов. Одно из явлений, перед которым
приходится стоять в глубоком недоумении, это тот факт, что вы
удаляете очень большие куски полушарий, а через некоторое
время вы почти не можете открыть никакого дефекта в деятель-
ности нервной системы. Казалось бы, что вы имеете перед собой
чрезвычайно дорогой и важный механизм, а с другой стороны,
вы наломали в нем кучу, а результатов не видите. Я хочу ска-
зать, что обращает на себя внимание чрезвычайная замещаемость
мозговой массы.
Таким образом вы видите, что то, что было впервые сказано
чуть ли не сто лет назад относительно больших полушарий
в целом, а затем было отброшено как ошибка, теперь опять вос-
стает как живой факт относительно отдельных областей больших
полушарий. Физиология больших полушарий началась с наблю-
дений и опытов французской школы, которая стояла на том, что
в больших полушариях нет никакой локализации, что, сколько
вы ни разрушайте больших полушарий, все возвращается к ста-
рому, все возмещается, пока осталась часть их. В 1870 г., когда
были сделаны знаменитые опыты Фритча и Гитцига, с которых
началось учение о локализациях, этот взгляд совершенно прова-
лился. Выходило так, как будто это была грубая ошибка,
а теперь, когда пришли к детальному изучению анализаторов, эта
забракованная идея опять восстает. При удалении больших
кусков полушарий анализатор как будто сначала совершенно

упраздняется или действует еле-еле; но проходят недели и
месяцы, и эти нарушения настолько выравниваются, что вы
с трудом замечаете, чем животное отличается от нормального.
Факт локализации относительно больших областей больших
полушарий не подлежит сомнению. Но как стоит дело с локали-
зацией внутри отдельных областей — это трудная и огромная
задача, которую почти еще целиком предстоит разрешить физио-
логу. Каким образом объяснить: ломали, ломали, а не видно
никаких последствий от этих поломок? Очевидно, для отдельных
анализаторов замещаемость надо считать как несомненный факт.
Как ее представлять, какие можно в этом отношении сделать
догадки? Представление это, конечно, должно быть механическое.
Некоторые надежды, некоторые приближения уже намечаются.
Есть вероятие, что здесь имеет значение тот факт, с которого
я начал сегодня. Это то, что, когда вы только что образуете
условный рефлекс, он оказывается обобщенным. Из этого
явствует, что мозговой конец анализатора представляет общую
массу, в которой все части находятся в тесной связи и могут
заменяться другими. Можно себе представить, что, в то время
как на периферии анализатора существует строгая дифференци-
ровка, один элемент его отличается от другого, в мозговом конце
анализатора имеется объединение всего этого, так что от всех
периферических элементов вы имеете провод к каждому пункту
мозгового конца. Таким образом имеется возможность маленькой
частью заменить большую. Только что высказанное есть, впро-
чем, не столько предположение, сколько предчувствие того, как
решится этот необыкновенно сложный и важный вопрос. Этой
последней фразой я хотел бы выразить мысль о том, как мы
еще страшно далеки от какого-либо реального представления
о механизме больших полушарий.

XVII. ГЛАВНЕЙШИЕ ЗАКОНЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ
НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ, КАК ОНИ ВЫЯСНЯЮТСЯ ПРИ ИЗУЧЕНИИ
УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ 1
Милостивые государи!
Наши познания в отношении двух главных составных частей
нервной системы, а именно — периферической нервной системы,
т. е. нервных волокон, и центральной нервной системы, стало
быть, главным образом серого вещества, нервных клеток, по
своему составу и значению очень различны. В физиологии пери-
ферической нервной системы, как известно большинству присут-
ствующих, установлено очень много точных законов, относя-
щихся как к возбудимости, так и к проводимости. Конечно,
остается пока еще таинственным и неизведанным самый нервный
процесс; но это относится также и к центральной системе, ибо и
здесь и там этот процесс один и тот же. Но и этот процесс, как
вам известно, в настоящее время подвергается новой энергичной
атаке научно исследующего ума, и на этот раз, по всей вероят-
ности, эта атака не останется бесплодной. Что же касается спе-
циально центральной нервной системы, серого вещества, группи-
ровок или сочетаний нервных клеток, то здесь главнейший суще-
ствующий материал ограничивается или по крайней мере сосре-
доточивается на топографических данных. Имеется очень много
исследований и очень много положений относительно того, где
находится тот или другой центр. Что же касается до существен-
1 Речь на торжественном, посвященном памяти проф. И. М. Сеченова
заседании Общества русских врачей в Петербурге 15 марта 1912 г. (Труды
Общ. русск. врачей, т. 79, январь—май, 1912, стр. 170. — Ред.).

ного вопроса, то он обработан очень скудно. Мы знаем, что
главнейшая деятельность центральной нервной системы есть так
называемая рефлекторная, отраженная, т. е. перенос, переброс
раздражения с центростремительных путей на центробежные.
Это, конечно, знание очень элементарное, очень общее. Само
собой разумеется, что сейчас же за этим общим положением
следует чрезвычайно важный вопрос о путях, из массы возмож-
ных, по которым совершается этот переход или переброс, и по
каким законам он совершается. Это — познание центральной
нервной системы. В этом отношении наши сведения чрезвычайно
ограничены, и можно сказать, что предмет этот только начинает
разрабатываться. В последние десять-двадцать лет вопросы этого
рода уже систематически ставятся в отношении низшего отдела
центральной нервной системы, т. е. спинного мозга. Что же
касается высшего отдела ее, то я и мои многочисленные сотруд-
ники поставили впервые эти вопросы физиологически, а не пси-
хологически, в отношении нормальной деятельности этого выс-
шего отдела.
Сначала могло бы казаться: имеет ли такая попытка какое-
нибудь преимущество или какой-нибудь лишний шанс при реше-
нии поставленной задачи сравнительно с низшим отделом цен-
тральной нервной системы? Если низший отдел сложен, то как
же бесконечно сложен должен быть высший! Несмотря на это
отрицательное, неблагоприятное обстоятельство, в высшем отделе
центральной нервной системы в отношении исследования есть
и свои преимущества. Между этими преимуществами на первом
месте стоит следующее. В спинном мозгу мы эту рефлекторную
деятельность во всей той сложности, с какой она осуществляется,
застаем уже сделанной, готовой. При таких установленных,
выработанных отношениях мы не видим отчетливо, как все это
делается. Совсем в другом положении находится физиология
высшего отдела центральной нервной системы. Там именно мы ви-
дим самый процесс образования этого отраженного акта и полу-
чаем возможность подсмотреть те основные свойства и элементар-
ные процессы, в счет которых это происходит. Для того чтобы
сделать это ясным, позволю себе сделать небольшое сравнение.

Возьмите фабрику или завод, производящий что-нибудь
в счет сырых материалов. Если вы имеете перед собой только
входящие материалы и выходящие продукты, то от вас тре-
буется огромное знание, догадки и остроумие, чтобы решить, что
делается на этом заводе, в силу каких свойств и какой кон-
струкции происходит там обработка? Этот вопрос, следовательно,
во многих случаях может остаться темным и нерешенным. Дру-
гое дело, если вы входите на этот завод и можете видеть, как
это вещество подвергается обработке и переходит из одного
отдела в другой; тогда вы более или менее легко уясните себе
суть дела. В таком же положении находится дело с физиологией
высшего отдела центральной нервной системы: здесь мы имеем
рефлекторный акт, делающийся на наших глазах и таким обра-
зом открывающий нам свой внутренний механизм, те основания,
на которых он совершается.
Нашим членам и частым гостям нашего Общества хорошо
известно, что к настоящему времени нами собран очень большой
материал по физиологии нормальной работы высшего отдела
центральной нервной системы, материал, который не только
состоит из отдельных фактов, но и складывается уже в известные
обобщения, в известные общие положения. Сейчас я сделаю еще
попытку, для того чтобы к ранее заявленным обобщениям при-
бавить некоторые новые или, лучше сказать, в прежние обоб-
щения ввести новый материал, захватить новые ряды фактов,
которые мы знаем и которые получены не только при изучении
высшего отдела центральной нервной системы, но заявлены уже
давно в исследованиях и над низшим отделом, именно — над
спинным мозгом.
Один из самых частых, постоянно устанавливаемых фактов
в деятельности центральной нервной системы есть факт особен-
ного торможения, на котором я остановлюсь несколько подробнее.
В этом отношении как инициатора, а с фактической стороны и
в качестве возбудителя всеобщего интереса к предмету, надо
поистине почтить то лицо, которому посвящается сегодняшнее
заседание, — И. М. Сеченова. Как раз полстолетия назад,
в 1863 г., им было обнародовано известное сочинение «О задер-

живающих рефлексы центрах». Сочинение это и описанный в нем
факт надо считать первой победой русской мысли в области
физиологии, первой самостоятельной, оригинальной работой,
сразу внесшей важный материал в физиологию. Этот факт за-
ключался в следующем. У лягушки измерялись рефлексы таким
образом, что лапка до известной глубины погружалась в раствор
кислоты определенной крепости и отмечалось время, когда она
вынималась, т. е. измерялось время между началом действия
раздражителя и ответным движением (это — так называемый
Тюрковский способ). У таких лягушек срезались большие полу-
шария и на следующие за ними части, на зрительные доли, кла-
лись кристаллы поваренной соли. Тогда под влиянием этого
химического раздражения тотчас же рефлекс чрезвычайно ослаб-
лялся в том смысле, что проходило гораздо больше времени
между погружением лапок и их выниманием.
Очевидно, это надо было понимать так, что понижалась воз-
будимость низшего отдела — спинного мозга, через который со-
вершается рефлекс, вследствие чего должно было проходить
большое суммационное время, чтобы раздражение достигло сте-
пени, достаточной для эффекта вынимания лапок. Этот факт надо
считать исходным для массы других фактов, которые очень бы-
стро накоплялись во всех отделах центральной нервной системы.
Тогда же был сообщен и факт Гольца, так называемый
Quakversuch.
Опыт состоял в том, что у лягушки, удалив большие полу-
шария, легко гладили спину, причем лягушка каждый раз произ-
водила квакательный звук. Этот рефлекс повторялся строго
машинообразно. Если же рядом с этим раздражать другое место,
например давить лапку, то квакательный рефлекс затормаживался,
прекращался.
В настоящее время мы имеем целый ряд подобных фактов.
Тот же Гольц, работая над собаками, у которых он перерезал
спинной мозг на границе между грудными и поясничными
позвонками, показал, что многие рефлексы в мышцах и моче-
половой системе, происходящие также с машинообразной точ-
ностью, тотчас же прекращаются, если рядом с ними, в каком-

нибудь другом месте с этой же задней половины животного
производилось раздражение, которое, стало быть, вызывало
другой рефлекс, и этот рефлекс тормозил первый. В настоящее
время эти факты разрабатываются чрезвычайно подробно и
систематически. Передам один относящийся сюда пример.
Берется лягушка; препаруется ряд задних корешков — седь-
мой, восьмой, девятый, десятый, и регистрируется сокращение
икроножной мышцы. При раздражении девятого чувствительного
корешка получается сокращение этой мышцы. Если рядом с этим
раздражать другие корешки — седьмой или восьмой, связанные
с центрами других мышц, то это сокращение ослабевает и даже
совершенно исчезает.
Словом, как только рядом с одним рефлексом воспроизводится
другой, то первый страдает в силе или совсем уничтожается.
Таких фактов взаимодействия двух раздражителей, действующих
из двух мест, мы видели множество и в физиологии условных
рефлексов слюнных желез, т. е. раздражителей, временно связан-
ных со слюнными железами. Эти рефлексы слабеют или совер-
шенно исчезают, если животное подвергнуть вместе с тем другому
раздражению, если, например, на него упадет какой-нибудь новый
звук, если в глазах его окажутся новые картины, подействует
какой-нибудь запах или какой-нибудь термический раздражитель
коснется кожи и т. п., что вызывает какой-нибудь другой рефлекс.
Итак, это один из распространенных фактов, с которыми мы
встречаемся при изучении всей центральной нервной системы.
Теперь я остановлюсь на механизме этих фактов. Как их толко-
вать? Что этими фактами раскрывается — какое свойство, какой
элементарный процесс? Можно ли нам составить о нем какое-
либо представление? Я бы хотел остановиться на следующем
и думаю, что против такого толкования едва ли можно что-
нибудь возразить. У меня имеется известный рефлекс, т. е. раз-
дражение известного пункта центральной нервной системы. Если
в то же время производится другой рефлекс, раздражается другое
место центральной нервной системы, то первый рефлекс слабеет
или может совершенно уничтожиться. Можно представить себе,
что когда производится другой рефлекс, то в центр этого

рефлекса отвлекается, оттягивается, направляется энергия от
центра того рефлекса, и там этой энергии остается меньше,
а потому и проявление ее слабеет или совсем упраздняется, если
отвлечение очень велико. Можно быть другого мнения об этом
предмете, но ничего нельзя сказать и против этого, потому что
оно хорошо подходит к фактическим отношениям.
Если остановиться на таком понимании разбираемого факта,
то с ним по внутреннему механизму окажется почти тождествен-
ным другой чрезвычайно распространенный факт из деятельности
центральной нервной системы — факт, известный под именем
условного рефлекса, т. е. временной связи какого угодно внеш-
него раздражения с известным органом.
Как образуется то, что мы называем условным рефлексом?
В наших опытах мы производим кормление животного или вли-
ваем в рот животного кислоту и, следовательно, раздражаем
этим или пищевой, или кислотный воспринимающие центры, из
которых раздражение идет потом в центры соответствующих
рабочих органов: или в центр движения, направленного на еду,
и в центры соответствующих секций, или, если это кислотный
центр, то в центр движения, которым животное отбивается от
кислоты, выбрасывает ее, и в центр слюнной секреции, при
помощи которой отмывается рот от кислоты. Значит, мы имеем
перед собой в этом случае известный очаг в центральной нервной
системе — очаг большой деятельности. Если такое условие суще-
ствует, то все другие раздражения, которые одновременно падают
на центральную нервную систему и оказываются безразличными,
притягиваются, направляются к этому деятельному центру.
Всякое раздражение, если оно повторяется, не сопровождаясь
далее никаким другим более существенным последствием для
организма, делается безразличным. Мы окружены массой картин,
звуков и т. д., но если они не причиняют нам важного в каком-
либо отношении раздражения, то мы относимся к ним безраз-
лично, как будто они не существуют. Если это совпадение
безразличных раздражителей с нашим деятельным центром повто-
ряется много раз, то, вместо того чтобы разливаться по большим
полушариям, как бы это случилось, если бы они не притягива-

лись, безразличные раздражители прокладывают себе постоян-
ную узкую дорогу к деятельному центру, связываются с ним
и таким образом делаются сами определенными возбудителями
этого центра.
При таком понимании два огромных ряда фактов могут
рассматриваться с одной и той же точки зрения. В том и другом
случае мы имеем направление раздражения из известного пункта
в другой. Что это действительно так и это толкование — не
фантазия, подкрепляется только что исполненными исследова-
ниями д-ра М. Н, Ерофеевой. Хотя эти опыты были уже здесь
доложены и предъявлены, я рассмотрю их сейчас отчасти
с другой точки зрения, и, думаю, всем будет очевидно, что наше
толкование чрезвычайно подкрепляется фактами, обнаруженными
при этих опытах.
В чем же дело? Вы берете животное, наше обыкновенное
животное — собаку со слюнным свищом и действуете на нее, на
ее кожу, сильным электрическим током, который производит,
если говорить субъективно, болевое раздражение, а по объектив-
ной терминологии — разрушительное. Понятное дело, что в ответ
на это болевое раздражение наступает обыкновенный рефлекс —
оборонительная реакция, борьба животного всеми средствами
с этим раздражителем. Животное начинает рваться из станка,
хватает зубами прибор, которым производится раздражение.
Следовательно, раздражение идет в центр оборонительного дви-
жения, выражается в оборонительных движениях. Если вы
повторяете этот опыт, как он есть, несколько дней подряд, то
животное становится все раздражительнее, переносит это раздра-
жение все хуже и хуже, и оборонительный рефлекс все усили-
вается. Но направим этот опыт по другой дороге. Если вы
будете давать собаке есть (если она не берет еду, можно ввести
пищу в рот, чтобы наступило вкусовое раздражение) в то время,
как вы производите болевое раздражение, тогда вы замечаете,
что оборонительная реакция слабеет, а пройдет некоторое
время — она и вовсе уничтожится. Значит, вы имеете перед
собой факт из первой категории, т. е. торможение: раздражение
пищевого центра привело к торможению болевого центра. Если

вы много раз повторите такое подкармливание во время болевого
раздражения, то дело кончится тем, что вы не только не увидите
никакой оборонительной реакции, а, наоборот, при повторении
этого электрического болевого раздражения заметите, что
у собаки развивается реакция на еду: она поворачивается к вам,
засматривает в то место, откуда приносится еда, и у нее течет
слюна. Вы видите, что раздражение, которое шло в центр оборо-
нительного движения, перешло в центр пищевой, т. е. в центр
движений, направленных на еду, и центр секреторной деятель-
ности. Это уже факт из второй группы, это — условный рефлекс.
Таким образом на этом примере вы видите совершенно
отчетливо, как один факт переходит в другой, и этим наглядно
устанавливается родство этих фактов. Вы видите следующее:
сначала болевой центр затормозился, а потом раздражение из
него перешло в пищевой центр. Поэтому никакой натяжки нет
в предположении, что сущность этих процессов одна и та же,
что происходит переход, направление, притяжение энергии из
одного центра в другой. И если другой центр, как в данном
случае, сильнее, то вся энергия из первого центра перебирается
туда и первый центр остается как бы не у дел, незанятым.
Идем дальше. А что же это за факт, что раздражение из
одного центра переходит в другой? Этот факт, в свою очередь,
может быть приведен в связь с большой группой фактов, о кото-
рых я уже имел случай говорить здесь ранее. Год назад, также на
сеченовском заседании, я делал доклад о законах иррадиирования
и концентрирования раздражения. Закон концентрирования
заключается в том, что в известный пункт нервной системы
раздражение как бы стягивается, собирается, и вот откуда этот
закон был выведен. Вы делаете условный раздражитель из
какого-нибудь отдельного тона; сделали этот рефлекс тем спосо-
бом, как я описывал, т. е. повторяли этот звук с подкармлива-
нием животного или с вливанием ему в рот кислоты, и, наконец,
имеете соответственное движение и соответственную секрецию.
Положим, вы сделали этот рефлекс из тона в 800 колебаний
в секунду, и этот тон дает постоянно свою условную реакцию.
Теперь вы пробуете другие тоны. Оказывается, что и они дей-

ствуют, и даже на очень большом расстоянии от вашего тона
(как 100—200, так и 20 000—30 000 колебаний); на первых
порах могут действовать даже и всевозможные другие звуки.
Вот этот факт, — что мы соединили пищевой центр только
с одним раздражением, а раздражение оказалось обобщенным, —
дает основание говорить о законе иррадиирования, представлять
себе дело так, что раздражение, пришедшее в определенные
клетки больших полушарий, не остается там, куда попало впер-
вые, а разливается по клеткам соседним.
Вторая половина опыта состоит в следующем. По мере того
как вы повторяете этот рефлекс на 800 колебаний, он все более
и более специализируется, регистр действующих тонов делается
все уже и уже, и, повторяя ваш тон долго, вы можете довести
его до чрезвычайной специализации. Вы получаете рефлекс при
800 колебаниях, а при 812 его уже не будет. Раньше разлив-
шееся раздражение теперь концентрируется, собирается к одному
пункту. Это подало повод рядом с законом иррадиирования
выставить и закон концентрирования. Ясно, что те ряды фактов,
о которых я упомянул ранее, совершенно отвечают закону кон-
центрирования раздражения, что в опытах торможения и обра-
зования условных рефлексов обнаруживается закон концентри-
рования раздражения, сосредоточивания раздражения в опреде-
ленном пункте.
Это — то, что имеется, то, что уже сделано. Понятное дело,
что это — самая общая формулировка. С этого дело только
начинается. Затем, конечно, в каждом из этих законов — ирра-
диирования и концентрирования — должны быть отдельные
пункты более частного свойства. Это должно составлять задачу
дальнейшего исследования. В этом отношении уже намечено
очень много пунктов, это представляет текущую работу моих
лабораторий. Некоторых из этих пунктов я и коснусь сейчас.
В работе д-ра М. Н. Ерофеевой имеются факты, которые
показывают, как закон концентрирования в некоторых особых
условиях находит себе другое выражение, представляется, ста-
ло быть, в известных индивидуальных формах. Как я уже ска-
зал, легко перетянуть раздражение из центра оборонительного

движения в центр пищевой. У всех животных этот опыт удается
легко. Если же вы попытаетесь перетянуть это раздражение на
кислотный центр, т. е. из электрического раздражителя захотите
сделать условный раздражитель для кислотного центра, то это
вам не удастся. Отсюда — дополнительный пункт к закону кон-
центрирования: направление раздражения определяется относи-
тельной силой тех центров, которые взаимодействуют друг на
друга. Очевидно, пищевой центр представляет могучий физиоло-
гический центр, он — охранитель индивидуального существова-
ния. Понятно, что рядом с ним центр оборонительного движения
имеет второстепенное значение. Вы знаете, что в борьбе за еду
отдельные части тела не очень обороняются, из-за пищи дело
доходит до больших драк между животными, до больших взаим-
ных поранений. Следовательно, разрушение отдельных частей орга-
низма приносится в жертву более важному условию существования
организма — доставлению, захватыванию пищи. Ясно, что пище-
вой центр надо считать сильнейшим физиологическим центром,
и соответственно этому мы имеем совершенно отчетливый факт,
что пищевой центр может перетягивать раздражение к себе из
других центров. Кислотный центр, конечно, не имеет такого
значения; его деятельность есть частная деятельность, и понятно,
что сравнительно с ним оборонительный центр имеет большую
силу и, следовательно, раздражение не может быть отвлечено из
центра оборонительного движения в кислотный центр. Так это
и есть.
Из последнего же времени я могу представить вам новую,
очень хорошую иллюстрацию закона иррадиирования. Как раз
сейчас в лаборатории д-ром П. Н. Васильевым производятся
опыты с температурными раздражениями кожи; при этом
оказался следующий неожиданный факт. Уже давно, с самого
начала, как только были подвергнуты исследованию условные
рефлексы, был получен термический условный раздражитель.
Возможно как из охлаждения, так и из нагревания кожи сделать
условный раздражитель пищевого или кислотного центров.
В этом термический раздражитель ничем не отличается от
других. Но вот в чем заключается значительное отличие: очень

трудно одновременно получить различные условные раздражи-
тели от холодового раздражения и от раздражения теплового.
Если вы, положим, из раздражения теплотой определенного
места кожи сделаете условный раздражитель кислотного центра,
значит, получите соответственные движения и секрецию, и этот
рефлекс будет совершенно выработан, то вы можете быть уве-
рены, что он останется недели и даже месяцы спустя в целости,
в зависимости от того, как долго вы его вырабатывали и укреп-
ляли, хотя бы теперь вы им не пользовались. Так же вы можете
выработать и холодовый условный рефлекс на пищевой центр.
Он может быть так же прочен и будет оставаться целым спустя
недели и даже месяцы после перерыва. Но если вы захотите
применить эти рефлексы вместе, одновременно, в один и тот же
экспериментальный сеанс, то возникают непреодолимые труд-
ности. Так, вы начинаете опыт с холодового рефлекса, и пусть
этот рефлекс будет связан с пищевым центром. Вы получаете
соответственную пищевую двигательную реакцию: собака обра-
щается к вам, смотрит в то место, откуда подается еда, у нее
течет слюна и т. д. Вы повторяете это один, два, три раза
и всякий раз получаете совершенно точный рефлекс. Если после
этого вы начинаете пробовать тепловой рефлекс на кислотный
центр, то, сверх ожидания, вместо того чтобы получить двига-
тельную кислотную реакцию и соответственную слюнную секре-
цию, получаете тот же холодовый рефлекс. Собака, попросту
говоря, путает тепловой кислотный рефлекс с Холодовым пище-
вым. Если вы начнете опыт наоборот, то получите то же самое
в обратном порядке, т. е. если начнете с кислотного теплового,
то с ним будет спутан холодовый пищевой. Это явление можно
понять только на один лад: что у вас имеется чрезвычайно
легкое иррадиирование раздражения из теплового центра в холо-
довый и обратно. Если вы повторяете, например, несколько раз
холодовый рефлекс, то у вас термические нервные клетки (холо-
довые и тепловые) обобщаются — раздражение разливается
одинаково по тем и другим, и когда вы переходите к другому
раздражителю, то реакция получается, как от первого раздра-
жителя. Другого толкования, как мне кажется, представить себе

нельзя. Надо допустить, что термические центры очень сбли-
жены, проникают один в другой, подобно тому как расположены
тепловые и холодовые точки вперемежку на коже, и оттого
явление иррадиирования обнаруживается на них особенно
сильно, раздражение легко переходит из одного центра в другой, и
стоит большого труда их разделить. Будет очень интересно ви-
деть, как скоро может быть достигнуто это разделение. Во вся-
ком случае, это представляет яркий пример иррадиирования.
Дальше возникает вопрос о том, какое соотношение суще-
ствует между законами иррадиирования и концентрирования?
Ясно, что эти законы по существу противоположны: в первом
случае мы имеем дело с разливом раздражения, а в другом —
с сосредоточением его в отдельном пункте.
Таким образом в высшей степени важный вопрос всей
механики центральной нервной системы — это вопрос о взаимо-
отношении этих двух основных законов: иррадиирования и кон-
центрирования. Конечно, до решения этого вопроса еще очень
далеко, однако материал можно собирать и сейчас. В двух рабо-
тах моей лаборатории имеются некоторые намеки на то, как бы
это дело могло итти. Год назад было закончено исследование
д-ра Я. Е. Егорова. Это исследование заключалось в том, что
сопоставлялись различные пищевые условные рефлексы друг
с другом. До этой работы противопоставлялись условные
рефлексы кислотный и пищевой, следовательно раздражители,
связанные то с пищевым, то с кислотным центрами. В этой же
работе была впервые осуществлена попытка определить взаимо-
действие различных пищевых рефлексов друг на друга. Делалось
это таким образом: известные безразличные раздражители со-
единяли — один с одной едой, другой с другой, один с сыром,
другой с молоком, третий с хлебом, с мясом и т. д. — и следили
за тем, какое влияние окажут эти рефлексы друг на друга.
В этих опытах прежде всего обратил на себя внимание тот факт,
что раздражение различными пищевыми веществами часто сопро-
вождается чрезвычайно длинным следом. В физиологии условных
рефлексов мы имеем уже целый ряд фактов, показывающих, что
раздражение в виде следа долго дает себя знать в центральной

нервной системе, после того как причина, вызвавшая раздраже-
ние, удалилась и прекратился его видимый эффект. Речь до сих
пор шла о минутах, о десятках минут; но с более длительным
следом во всех остальных отделах условных рефлексов мы дела
не имели. В работе д-ра Я. Е. Егорова след оказывается чрезвы-
чайно продолжительным: он давал себя знать не часами, а даже
днями. Это совпадает с теми фактами, которые мы знаем из
обыденной жизни, например, что какой-нибудь вкус долго
помнится, особенно неприятный. Та особенность фактов, о кото-
рой я сейчас буду говорить, отчасти, вероятно, связана с этой
большой длительностью следа. Опыт делали таким образом.
Берется известный условный рефлекс, известный раздражитель,
связанный с едой, например мясного порошка. Получается
известная более или менее постоянная величина. Затем рядом
с этим вырабатывается другой рефлекс, на другой раздражи-
тель, положим, связанный с едой сахара. Для краткости можно
сказать: один «мясной» рефлекс, другой «сахарный». Что будет,
если действовать одним рефлексом на след от другого? Вот что
получилось в опытах д-ра Я. Е. Егорова. Если вы имеете мясной
рефлекс определенной величины (величина рефлекса меряется
числом капель слюны — одного из эффектов раздражения пище-
вого центра), положим, 10 капель слюны, и после этого приме-
ните сахарный рефлекс, а затем живо вернетесь к мясному, то
мясной рефлекс окажется сильно уменьшенным. Значит, раздра-
жение «сахарного» центра (будем так выражаться для крат-
кости), т. е. известной группы нервных клеток, которые раздра-
жаются через соответственные волокна сахаром, задерживает
«мясной» центр, т. е. группу клеток, которая раздражается из
полости рта при еде мяса.
Если факт наблюдать многократно и отмечать все подроб-
ности, то при этом замечается следующая в высшей степени
интересная особенность. Если вы, после того как применили
сахарный условный рефлекс, попробуете мясной довольно скоро
после сахарного, минут 5—10 спустя, то в этом случае вы полу-
чаете еще значительную величину рефлекса — 7, 8, 10 капель
слюны, почти такое же количество, как до применения сахарного

рефлекса. И только при следующей пробе мясной рефлекс
окажется вполне задержанным. При третьем и четвертом разе
он только медленно снова будет приобретать в силе. На другой
день он может быть еще в известной степени задержан и оконча-
тельно поправится только на третий день. Факты такого дли-
тельного влияния одного вкусового рефлекса на другой хорошо
известны из обыденных наблюдений. Вы знаете огорчение мате-
рей, когда дети съедят немного сладкого перед обедом, потому
что после того не хотятъ есть обычную еду. Очевидно, им другое
пищевое вещество теперь уже не так нравится.
Я обращаю ваше внимание на ход явлений. Повторяю еще
раз: сахарный рефлекс, бесспорно, задерживает не только на
несколько часов, но и на несколько дней мясной рефлекс, но
задерживает не сразу, а спустя некоторое время. Сейчас же
после сахарного рефлекса мясной рефлекс даст порядочный
эффект, и только когда вы его повторяете во второй и третий
раз, он оказывается задержанным. По моему мнению, это неожи-
данное отношение можно понять только на один лад: надо пред-
ставить себе, что, когда был применен сахарный рефлекс, этот
последний, представляя собой рефлекс значительной силы, не
удержался на клетках сахарного центра, а разлился по значи-
тельному району пищевого центра, т. е. раздражение от этого
рефлекса оказывалось и в других отделах пищевого, вкусового
центра. Поэтому, если вскоре после этого пробуется мясной
рефлекс, то он дает эффект, ибо в мясном центре существует еще
раздражение, разлитое из сахарного центра; но, когда прошло
известное время, начал действовать закон концентрирования,
раздражение начало собираться к сахарному центру, тогда этот
сильный центр отвлекает раздражение из мясного центра и реф-
лекс этого последнего оказывается заторможенным.
Итак, в данной форме опыта вы видели перед собой взаимо-
действие и известную смену работ этих двух законов; с одной
стороны, вы имеете в первой фазе иррадиирование — раздраже-
ние разливается, захватывает большой район; вот почему мясной
рефлекс остается как бы неизменным, существуя за счет сахар-
ного; затем, спустя некоторое время, это раздражение от сахар-

ного центра собирается в один пункт, концентрируется, и тогда
мясной рефлекс слабеет на очень большое время. Что действи-
тельно смысл явления таков, это устанавливается следую-
щими подробностями опыта, разрабатываемого дальше д-ром
А. А. Савичем. Если вы мясной рефлекс, после применения
сахарного, пробуете в период 25 минут после сахарного, он
окажется более или менее действительным; если же примените
его в первый раз после сахарного спустя 30—40 минут, то полу-
чится сразу резкое ослабление мясного рефлекса, ибо за это время
иррадиационная волна уже отошла и сосредоточивается в сахар-
ном центре, куда отвлекается, следовательно, энергия из мясного
центра. Таким образом эти опыты намекают на новую, очень
обширную область вопросов, относящуюся к капитальному
пункту, а именно — к взаимоотношению двух основных законов
центральной нервной деятельности: закона иррадиирования
и закона концентрирования раздражения.
Когда вы видите перед собой ряд таких фактов, я думаю,
вы придете к тому взгляду, который мне всегда представляется
единственно верным. Как показывают все приведенные опыты,
вся суть изучения рефлекторного механизма, составляющего
фундамент центральной нервной деятельности, сводится на.про-
странственные отношения, на определение путей, по которым
распространяется и собирается раздражение. Тогда совершенно
понятно, что вероятность вполне овладеть предметом существует
только для тех понятий в этой области, которые характеризуются
как понятия пространственные. Вот почему ясной должна пред-
ставляться мысль, что нельзя с психологическими понятиями,
которые по существу дела непространственны, проникнуть в меха-
низм этих отношений. Надо показывать пальцем: где было раз-
дражение, куда оно перешло? Если вы живо себе это представите,
тогда вы поймете всю силу и правду того учения, на котором
мы стоим и которое разрабатываем, т. е. учения об условных
рефлексах, которое совершенно исключило из своего круга пси-
хологические понятия, а все время имеет дело только с объектив-
ными фактами, т. е. с фактами, существующими во времени
и пространстве.

XVIII. СВОДКА РЕЗУЛЬТАТОВ ОПЫТОВ С ЭКСТИРПАЦИЕЙ
РАЗЛИЧНЫХ УЧАСТКОВ БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ ПО МЕТОДУ
УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ 1
Когда предо мной стал вопрос о сегодняшнем докладе,
я некоторое время раздумывал, как мне поступить: взять ли
темой небольшую часть предмета, изложить ли и обсудить
результат какого-нибудь одного ряда опытов, или же сделать
общий обзор большой группы наших работ. Я остановился на
последнем. Общий обзор, мне кажется, будет более поучителен
для моих слушателей, а затем он будет нелишним и для нас.
Ведь очень полезно обозреть, что сделано нами за многолетнюю
работу, подвести некоторые итоги, сопоставить полученные
результаты, продумать их, определить отчетливее недостающее
и наметить цели и задачи на будущее.
Экстирпацией отдельных участков больших полушарий и це-
лых полушарий в моей лаборатории занимаются уже семь лет;
на этот предмет израсходованы многие десятки собак, так что
материал имеется достаточный, который и подлинно надо обо-
зреть. Я это сейчас и сделаю.
Как известно большинству присутствующих, мы уже много
лет назад стали на особую точку зрения в отношении высшей
нервной деятельности, как она обнаруживается у высших живот-
ных. При изучении ее мы отказались от точки зрения субъектив-
ной, психологической и предпочли ей точку зрения внешнюю,
объективную, т. е. ту, которой держатся естествоиспытатели
1 Доклад в Обществе русских врачей в СПб. (Труды Общ. русск. вра-
чей, т. 80, сентябрь-декабрь, 1912-1913, стр. 28-44. - Ред.).

относительно материала всех своих наук. С этой точки зрения
вся сложная нервная деятельность, которая раньше трактовалась
как психическая деятельность, представляется нам в виде работы
двух основных механизмов: механизма образования временных
связей между агентами внешнего мира и деятельностями орга-
низма, или механизма условных рефлексов, как мы говорим
обыкновенно, и механизма анализаторов, т. е. таких приборов,
которые имеют своей целью анализировать сложность внешнего
мира, разлагать его на отдельные элементы и моменты. По край-
ней мере до сих пор весь добытый нами материал укладывался
в эти рамки. Но этим, конечно, не исключается возможность
дальнейшего расширения наших теперешних представлений о деле.
Как также известно присутствующим, сложная нервная дея-
тельность изучается нами на физиологически малозначительном
органе, на слюнной железе; но, тем не менее, на этом органе
очень хорошо обнаруживаются те два механизма деятельности
больших полушарий, о которых я сказал.
Я буду излагать предмет, понятно, не в хронологическом
порядке, не в той постепенности, в которой получались наши
факты, а в логической последовательности, располагая материал
так, чтобы представить вам ясную суть дела.
Первый вопрос, который должен решаться здесь, — это
вопрос об отношении больших полушарий к вышеупомянутым
механизмам, к механизму образования условных рефлексов
и к механизму анализаторов. Основной факт, который стоял
перед нами эти семь лет и утверждался постоянно многочислен-
ными работниками на большом числе животных, тот, что большие
полушария есть место условных, временных рефлексов, что одна
из главнейших работ больших полушарий заключается именно
в образовании условных рефлексов, временных связей. Доказа-
тельств этому у нас слишком много, хотя, конечно, предмет
таков, что новое доказательство здесь никогда не лишне.
Авторы, то вырезая большие полушария совсем, то удаляя их
по частям, видели или исчезновение всех условных рефлексов,
если животное было лишено больших полушарий целиком, или
только некоторых условных рефлексов, отдельных групп рефле-

ксов, если были экстирпированы лишь те или иные участки боль-
ших полушарий. В этом отношении были употреблены всевоз-
можные меры, чтобы получить самые точные и чистые факты,
и результаты были всегда одни и те же. При известных условиях
неизменно пропадали или все, или некоторые условные рефлексы.
Настойчивость при этих работах была проявлена очень большая,
иногда рефлекс восстановляли целыми годами и только тогда
приходили к заключению, что рефлекса образовать нельзя. Дело
доходило до того, что у одной собаки не только кормление
в экспериментальной комнате, а вся ее еда, когда бы она ни
давалась, сопровождалась непременно известным звуком в рас-
чете таким образом, если вообще это возможно, создать в конце
концов условный рефлекс. И, однако, раз орган данного услов-
ного раздражения был уничтожен, рефлекса не образовывалось.
После таких, так сказать, настойчивых фактов надо было при-
знать, что большие полушария действительно являются органом
временных связей, местом образования условных рефлексов.
Можно бы, конечно, поставить в категорической форме вопрос
о том, могут ли условные, временные связи образовываться
и вне больших полушарий, но, по-моему, особенно этим зани-
маться повода нет. То, что было получено до сих пор, с несо-
мненностью вело к тому, что временные связи обязаны своим
образованием большим полушариям и с удалением последних
исчезают. Но, понятно, не исключается возможность, что когда-
нибудь, при каких-нибудь особенных условиях, условные ре-
флексы образуются и вне больших полушарий, в других частях
мозга. В этом отношении категоричным быть нельзя, потому
что все наши классификации, все наши законы всегда более или
менее условны и имеют значение только для данного времени,
в условиях данной методики, в пределах наличного материала.
Ведь у всех на глазах недавний пример — неразлагаемость
химических элементов, которая считалась долгое время научной
аксиомой.
Итак, я говорю, что у нас при разнообразных опытах у мно-
гих работников непрерывно бил в глаза тот факт, что временные
связи происходят только при наличности всех больших полуша-

рий или части их. А в силу этого мы и можем принять сейчас
без всякой опаски, что одна из существенных функций больших
полушарий заключается именно в выработке условных рефле-
ксов, точно так же, как главнейшая функция низших частей
нервной системы — это простые рефлексы, или, по-нашему,
безусловные, постоянные рефлексы.
Второй механизм, приурочивающийся к большим полу-
шариям, — это механизм так называемых анализаторов. В этом
отношении мы вышли из старых фактов, несколько видоизменив
их понимание. Анализаторами мы называем приборы, которые
имеют своей задачей разлагать известную сложность внешнего
мира на отдельные элементы, например глазной анализатор
будет состоять из периферической части — ретины, затем из
зрительного нерва и, наконец, из тех мозговых клеток, в которых
оканчивается зрительный нерв. Соединение всех этих частей
в один механизм, носящий общее название «анализатора», имеет
свое оправдание в том, что в физиологии до настоящего времени
нет данных для точного расчленения целой анализаторной
работы. Мы не можем пока сказать, что такая-то часть работы
приходится на долю периферического отдела, а такая-то — на
долю центрального.
Итак, большие полушария, по-нашему, состоят из собрания
анализаторов: глазного, ушного, кожного, носового и ротового.
Исследование этих анализаторов привело нас к заключению, что
число их надо увеличить, что, кроме перечисленных анализаторов,
имеющих отношение к внешним явлениям, к внешнему миру, надо
признать в больших полушариях существование еще особых ана-
лизаторов, которые имеют целью разлагать огромный комплекс
внутренних явлений, происходящих в самом организме. Нет
сомнения, что для организма важен не только анализ внешнего
мира, для него также необходимо сигнализирование вверх
и анализирование и того, что происходит в нем самом. Словом,
кроме перечисленных внешних анализаторов, должны существо-
вать анализаторы внутренние. Важнейшим из внутренних ана-
лизаторов является двигательный анализатор, анализатор
движения. Все мы знаем, что от всех частей двигательного

аппарата — суставных сумок, суставных поверхностей, сухожи-
лий и т. д. — идут центростремительные нервы, которые сигна-
лизируют каждый момент, каждую малейшую подробность акта
движения. Все эти нервы, как в высшей инстанции, собираются
в клетках больших полушарий. Разнообразные периферические
окончания этих нервов, сами они и нервные клетки, в которых
они кончаются в больших полушариях, и составляют собой
особый анализатор, который разлагает двигательный акт в его
огромной сложности на большое число мельчайших элементов,
чем и достигается огромное разнообразие и точность наших
скелетных движений.
С понятием о таком анализаторе связан особый интерес
в физиологии больших полушарий. Как вам известно, в 1870 г.
(год, с которого начинается научная плодотворная работа по
изучению больших полушарий) Фритч и Гитциг показали, что
при раздражении электричеством определенных участков коры
в передней половине полушарий получаются сокращения групп
тех или иных мышц. Это открытие подало повод к признанию
в этих местах особых двигательных центров. Но тогда же под-
нялся вопрос о том, как представлять себе эти места больших
полушарий? Есть ли это в полном смысле слова двигательные
центры, т. е. клетки, от которых идут непосредственно импульсы
к мускулам, или же это есть чувствительные клетки, к которым
приходят периферические раздражения и от которых они только
перебрасываются в активные двигательные центры, двигательные
клетки, а от последних идут уже прямо в мускулы двигательные
нервы. Этот спор, начатый еще Шиффом, не кончился и до
сих пор.
Нам тоже пришлось принять участие в решении этого
вопроса, и вот как мы его решили. Мы давно были склонны при-
нимать, что места коры больших полушарий, от раздражения
которых получаются известные движения, суть скопления чувст-
вительных клеток, мозговые концы центростремительных нервов,
идущих от двигательного аппарата. Теперь, как получить более
или менее решительные доказательства правильности этого взгля-
да? Помимо тех фактов, которые существовали раньше и которые

приводились уже защитниками этого взгляда, нам удалось найти
новое доказательство, как нам кажется, особенно убедительное.
Если, действительно, так называемая двигательная область
есть двигательный анализатор, совершенно аналогичный другим
анализаторам: ушному, глазному и т. д., то в таком случае раз-
дражение, приносимое в этот анализатор, можно будет направить
по какой угодно центробежной дороге, т. е. связать это раздра-
жение с такой деятельностью, с какой мы пожелаем. Иначе
говоря, в таком случае с двигательного акта можно образовать
условный рефлекс. Это нам и удалось.
Д-р Красногорский, действуя, с одной стороны, нашими
обычными раздражителями, например кислотой, а с другой сто-
роны, производя, например, сгибание известного сустава, полу-
чил условный рефлекс, образовал временную связь между сгиба-
нием и работой слюнной железы. Определенные движения так же
гнали слюну, как и условные раздражения с глаза, уха и т. д.
Тогда возник вопрос: насколько верно толкование данного
факта, действительно ли мы имеем здесь рефлекс со сгибания,
словом — с двигательного акта, а не рефлекс с кожи? И в этом
отношении д-ру Красногорскому посчастливилось довести дока-
зательство до конца, можно сказать, до полной безупречности.
Именно, когда он у собаки на одной ноге образовал кожный
рефлекс, а на другой сгибательный и затем вырезал разные
участки больших полушарий, то оказалось следующее. Если был
вырезан g. sigmoideus, то сгибательный рефлекс исчезал, а в то
же время с кожи условный рефлекс оставался и мог быть полу-
чен. И, наоборот, когда были вырезаны gg. coronarius и ectosyl-
vius, то исчезали кожные рефлексы и оставались сгибательные.
Не оставалось сомнения, что кожный и двигательный анализа-
торы различны и двигательный оказывается на месте двигатель-
ной области.
Мне кажется, что после всех этих опытов за нами утверждено
научное право говорить в таком же смысле о двигательном ана-
лизаторе, как мы говорим о глазном, ушном и т. д.
Нам остается объяснить: почему при раздражении электри-
чеством тех мест, где, по мнению некоторых, находятся особые

двигательные центры, получается движение? Так как здесь, по
нашему мнению, находятся чувствительные клетки двигательного
анализатора и, следовательно, отсюда нормально, постоянно,
в продолжение всей жизни, раздражения идут в определенные
двигательные центры, то понятное дело, что при такой прото-
ренности пути и при раздражении этих мест электричеством
получается обычный эффект, т. е. раздражение отсюда идет
обычной дорогой к мускулам.
Таким образом после всех наших опытов мы можем сказать,
что большие полушария представляют собой совокупность ана-
лизатора, с одной стороны, для анализа внешнего мира, как,
например, глазной, ушной анализаторы, с другой стороны — для
анализа внутренних явлений, как, например, двигательный анали-
затор. Что касается до всех возможных внутренних анализаторов,
то ясно, что анализ каких-либо других внутренних явлений будет
несравненно более скромный. Пока никаких других анализаторов
этого рода, кроме двигательного, по методу условных рефлексов
не констатировано. Нет сомнений, что и этот ряд явлений попа-
дет, наконец, в физиологию условных рефлексов.
Теперь перейдем к детальной деятельности анализаторов.
Что же они делают? Как показывает их название, они имеют
своей целью разлагать сложные явления на отдельные элементы.
Что же мы знаем ближе об их задаче и что принесли нам в этом
отношении опыты по методу условных рефлексов? В данном
случае, мне думается, объективная точка зрения на предмет
сослужила немалую услугу. Общие факты относительно деятель-
ности анализаторов наблюдались уже давно. Еще работы Ферье
и Мунка давали ряд фактов, относящихся до деятельности ана-
лизаторов. Но факты эти освещались с очень туманной, мало
научной точки зрения. Вы помните, что, когда Мунк вырезал
затылочные и височные доли больших полушарий, он замечал
известные ненормальности у оперированной собаки в отношении
слуха и зрения. Такое особое отношение животного к внешнему
миру со стороны уха и глаза он называл «психической глухо-
той», «психической слепотой». Но что это значило? Возьмем
психическую слепоту. Это вот что значило. После удаления

у собаки затылочных долей можно заметить, что она не теряет
способности видеть. Она обходит предметы, встречающиеся на
пути, реагирует на свет и тьму, а рядом с этим человека, своего
хозяина, которого она раньше хорошо узнавала, теперь не узнает.
Она совершенно не реагирует на него: если он существует для
нее, то только как зрительное раздражение. То же и в отно-
шении всех других предметов. Мунк и говорит, а с ним и дру-
гие, что собака «видит», но «не понимает». Но что такое значит
«понимает», «не понимает»? Эти слова тоже ничего определен-
ного не говорят, их тоже надо в свою очередь объяснять.
И вот метод условных рефлексов, когда были отброшены
психологические понятия, поставил это дело на твердую почву,
придал делу полную ясность. С объективной точки зрения раз-
рушение той или другой части больших полушарий рассматри-
валось как полное удаление или же как частичное разрушение
того или другого из анализаторов. Если данный анализатор
оставался совершенно цел, его головной конец не был потре-
вожен, тогда собака этим анализатором производит различение
как отдельных элементарных явлений, так и определенных ком-
бинаций их, т. е. такая собака действует как нормальная. Если
же анализатор разрушен, поломан в большей или меньшей сте-
пени, тогда собака уже не может отличать тонко данные явления
внешнего мира. И это падение анализа идет тем дальше, чем
больше разрушен анализатор. Если анализатор разрушен совсем,
то нет никакого анализа самых простых явлений. Если же оста-
лись клочки анализатора, часть его уцелела от разрушения, тогда
соотношение между организмом и внешней средой в данной
области ее явлений остается, но в самой общей форме. И затем,
чем больше уцелел анализатор от разрушения, чем больше он
остался неповрежденным, тем лучший и более тонкий анализ
он может еще производить. Словом, раз дело идет здесь о той
или иной поломке анализатора как механизма, то и понятно,
что чем больше этот анализаторный прибор поломан, тем меньше
и хуже он служит. Предмет при таком понимании становится
совершенно ясным и доступным для дальнейших многочисленных
исследований, тогда как психологическая точка зрения уперлась

в угол и не могла ничего прибавить к словам «понимает», «не
понимает».
Мы разберем теперь опыты Мунка со своей точки зрения.
Вы разрушили у животного затылочные доли, т. е. мозговой
конец глазного анализатора. Если при такой операции осталась
неполоманной минимальная часть анализатора, то для животного
остается возможность самого небольшого анализа, и животное
может отличать только свет от тьмы. У таких животных вы ни
на формы предметов, ни на движение не образуете условного
рефлекса, а в то же время на свет и тьму рефлекс образовывался
очень легко. Например, если вы некоторое время при кормлении
животного будете производить интенсивный свет, то потом, как
только появляется этот свет, у животного начинается деятель-
ность слюнных желез, т. е. здесь идет в расчет, работает та
минимальная часть анализатора, которая уцелела при экстир-
пации затылочных долей. Вот почему собака Мунка не натыка-
лась на предметы. Она отличала затененные места от незатенен-
ных и обходила предметы. В такой незначительной степени ее
глазной анализатор действовал хорошо. Но там, где требовался
более тонкий анализ, там. где надо было различать комбинации
света и теней, формы, там анализаторной деятельности нехва-
тало, там был отказ со стороны поломанного анализатора.
Понятно, что такая собака неспособна узнавать своего хозяина,
так как она не в состоянии отличать его от других предметов.
Дело вполне ясно, и никаких туманных обозначений не требуется.
Вместо того чтобы говорить, что собака перестала понимать, мы
говорим, что у нее поломан анализатор и она потеряла возмож-
ность образовывать условные рефлексы на более тонкие и более
сложные зрительные раздражения. И теперь представляется
огромная задача изучать этот анализатор шаг за шагом,
смотреть, как он действует полностью и что постепенно
исчезает из его работы, когда мы его разрушим в той или иной
степени.
В этом отношении у нас уже имеются точные и резкие факты.
Если после экстирпации у собаки осталась незначительная часть
глазного анализатора, то у такой собаки можно образовать

условный рефлекс только на интенсивность света и больше ни
на что. Если полом анализатора меньше, то можно образовать
рефлекс и на движение, затем и на форму и т. д., пока вы не
дойдете до нормальной деятельности.
То же самое и в отношении звукового анализатора. Если вы
его поломали, за исключением небольшого остатка, или его дея-
тельность временно задержана до той же степени, то животное
отличает только тишину от звука. Разницы в звуках для такого
животного нет. Все звуки — и шумы, и тоны, и высокие, и низ-
кие — валятся в одну кучу. Животное реагирует только на интен-
сивность звуков, и никаких детальных качеств их для него не
существует. Если полом меньше и звукового анализатора оста-
лось больше, то вы можете уже образовать рефлексы на шумы
отдельно от тонов; значит, здесь имеется анализ и качественный,
хотя и грубый. Если полом еще меньше, то можно получить
рефлекс на отдельные тоны, причем здесь наблюдаются такие
вариации: чем меньше полом, тем тоньше анализ тонов. С поря-
дочным поломом животное отмечает только разницу на большие
интервалы, например октавы; если полом средний, то разница
доходит до одного тона и, наконец, — до частей тона, до
1/2 тона, 1/4 тона. Получается постепенная градация от полной
неспособности к анализу до вполне нормальной деятельности
ушного анализатора.
Я вам расскажу сейчас особенно интересные опыты д-ра Баб-
кина. У него была собака, которая после удаления задней поло-
вины больших полушарий прожила три года, так что можно
считать, что она пришла в стационарное состояние. Она велико-
лепно отличает не только шум от звука, но и тон от тона. На
один тон у нее будет определенный рефлекс, а на другой, сосед-
ний — нет, так что в этом отношении она вполне нормальная
собака. Но вот какой у нее неисправимый дефект. Она не может
отличать друг от друга более сложных звуковых комбинаций.
Например, вы делаете у нее условный раздражитель из ряда
восходящих тонов — до, ре, ми, фа. Через некоторое время вы
получите условный рефлекс. Но измените теперь порядок
тонов — фа, ми, ре, до. Нормальная собака эту перемену очень

хорошо отличит. А эта собака лишена возможности производить
такой анализ. Для нее это всегда одно и то же. Анализировать
звуки в отношении их последовательности она не может. Сколько
вы ни прикладывайте стараний, вы ничего не получите. У нее
такой полом анализатора, что этого анализа, этой работы она
проделать не в состоянии. В ясной связи с этим стоит старый
факт, к которому тоже прикладывали слова «понимает», «не по-
нимает». Именно, собаки с известным поломом ушного анали-
затора не могут усвоить клички. Только что упомянутая собака
называлась Русланом, но теперь, после операции, эта кличка не
производит на нее никакого действия, хотя повторяется тысячу
раз. Очевидно, ушной анализатор ее в таком состоянии, что он
не может отличать одну сложную комбинацию звуков от другой.
Если собака не может отличить группы тонов до, ре, ми, фа
от тех же тонов в другой последовательности, например фа, ми,
ре, до, то тем более она не отличит кличку, потому что в кличке
«Руслан» комбинация звуков еще сложнее. Такой анализ вне
средств, вне компетенции ее поломанного ушного анализатора.
Повторяю еще раз, что за объективным методом, методом
условных рефлексов, нужно признать немалую заслугу в изу-
чении деятельности анализаторов. Этот метод совершенно
упразднил таинственность предмета, изгнал ничего не говорящие
слова «понимает», «не понимает» и заменил все это совершенно
ясной и плодотворной программой изучения деятельности ана-
лизаторов.
Перед исследователем встает вопрос — точно определить
работу анализаторных приборов, проследить все вариации в их
деятельности в случае такого или иного полома. И затем из
массы фактов, которые таким образом будут собраны, можно
будет даже решиться на попытку воспроизвести структуру ана-
лизатора: из каких частей он состоит и как эти части между
собой взаимодействуют.
Это то, что касается до деятельности анализаторов. Что же
касается до топографии, до расположения их, то в этом отно-
шении надо сказать, что точная локализация, как она устанавли-
валась на основании старых фактов, является в настоящее время

неудовлетворительной. Относительно этого еще и раньше было
поднято не мало возражений.
Как показали и наши опыты, прежние границы неправильны.
Пределы анализаторов гораздо больше, и они не так резко раз-
граничены друг от друга, но заходят друг за друга, сцепляются
между собой. Конечно, точно определить, как расположены ана-
лизаторы в больших полушариях и как и зачем они заходят друг
в друга, — это очень большая и трудная задача.
Таким образом, с точки зрения условных рефлексов, большие
полушария представляются как комплекс анализаторов, имею-
щих задачу разлагать сложность внешнего и внутреннего мира
на отдельные элементы и моменты и потом связывать все это
с многообразной деятельностью организма.
Теперь дальнейший вопрос, который теснейшим образом свя-
зан с методом условных слюнных рефлексов и который без этого
метода, вероятно, и не мог бы быть решен или солидно постав-
лен, — это именно вопрос: исчерпывается ли деятельность боль-
ших полушарий механизмом образования временных связей и
механизмом анализаторов или надо признать еще какие-то выс-
шие механизмы, которые я не знаю еще, как и назвать? Вот
вопрос, который взят не с воздуха, а выдвигается действитель-
ностью, опытами. Если вы у собаки вырежете всю заднюю часть
больших полушарий, т. е. прямо позади gyrus sigmoideus и затем
вдоль fissura Sylvii, то вы получите животное в общем совер-
шенно нормальное. Оно будет опознавать носом и кожей и вас,
и пищу, и всевозможные предметы, с которыми оно встречается.
Оно завиляет хвостиком, когда вы его погладите. Оно выразит
вам также свою радость, узнав вас носом, и т. д. Но такое
животное не будет на вас реагировать, если вы далеко стоите,
т. е. оно не пользуется в нормальной мере глазами. Или, если
вы будете произносить его кличку, то оно опять-таки не будет
реагировать и на это. Вы должны сказать, что такая собака
пользуется только очень мало глазом и ухом, а в остальном она
вполне нормальна.
Если же вы вырежете переднюю часть больших полушарий
по той же границе, по которой вырезали заднюю часть, то перед

вами будет, повидимому, глубоко ненормальное животное. Оно
не имеет никакого правильного отношения ни к вам, ни к своим
товарищам — собакам, ни к пище, которой она и не найдет, ни
вообще ко всем предметам, ее окружающим. Это — совершенно
исковерканное животное, у которого, повидимому, не осталось
никаких признаков целесообразного поведения. Таким образом
получается огромная разница между обоими животными: одним
без передней и другим без задней части полушарий. Про одно
вы скажете, что оно слепо или глухо, но в остальном нормально,
про другое, что оно глубокий инвалид, беспомощный идиот.
Вот факты. Поднимается совершенно законный и важный
вопрос: нет ли в передних частях чего-то особенного, не обла-
дают ли передние доли какими-нибудь высшими функциями по
сравнению с задними частями? Не тут ли, в передних долях,
находится все самое существенное из деятельности больших полу-
шарий?
Мне думается, что в этом вопросе метод условных слюнных
рефлексов дает такой ясный ответ, которого вам никаким другим
исследованием не удалось бы получить. Правда ли, в самом деле,
что животное без передних частей полушарий представляется
существенно другим по сравнению с нормальным, так что у него
не осталось и следа нормальной высшей нервной деятельности?
Если вы остаетесь при прежних методах исследования, если вы
наблюдаете только деятельность скелетной мускулатуры, то вам
действительно придется подтвердить это. Если же вы обратитесь
к слюнной железе с ее условными рефлексами, то дело предста-
вится в совершенно другом виде. И здесь заслуга не только
метода условных рефлексов вообще, а и того, что для изучения
этих рефлексов была взята именно слюнная железа. Если вы
у такого, на первый взгляд совершенно исковерканного, живот-
ного станете наблюдать работу слюнной железы, то вы порази-
тесь, до какой степени железа сохранила все свои сложные нерв-
ные отношения. В деятельности железы нет намека на изуродо-
ванность. На ней вы можете у такого животного образовывать
временные связи, тормозить их, растормаживать и т. д. Словом,
слюнная железа представляет всю ту сложность отношений,