Памяти Петра Францевича Лесгафта: Сб. - 1912

Послѣднія статьи П. Ф. Лесгафта 1).
Памяти Жана Ламарка 2).
По случаю открытія въ Парижѣ 1-го Іюня памятника Ж. Ламарку
появилась въ Русскихъ Вѣдомостяхъ статья (№ 120. Четвергъ 28 Мая
1909), подписанная Д. Анонимный авторъ приводитъ очень грустный
эпизодъ изъ жизни Ламарка, который придаетъ этому великому изслѣ-
дователю жизненныхъ явленій несвойственный ему характеръ и помра-
чаетъ его образъ у потомства. Кромѣ того авторъ слишкомъ одно-
сторонне привелъ главныя основанія ученія Ж. Ламарка, совершенно
не упоминая о Ж. Ламаркѣ какъ психологѣ, а между тѣмъ сочиненіе
1) Многія изъ основныхъ педагогическихъ, біологическихъ и философскихъ
положеній ученія Петра Францевича Лесгафта настолько ярко отразились въ его
двухъ послѣднихъ статьяхъ, что мы сочли необходимымъ помѣстить ихъ
въ этомъ сборникѣ.
Въ этихъ двухъ статьяхъ самъ Петръ Францевичъ даетъ сжато и
вѣско то, что въ видѣ отдѣльныхъ штриховъ слабо и неполно передается его
учениками въ ихъ воспоминаніяхъ.
Написаны онѣ были за четыре мѣсяца до смерти. Жилъ онъ въ то
время въ излюбленномъ имъ мѣстечкѣ Локарно, въ Итальянской Швейцаріи.
Здоровье его рѣзко пошатнулось, й ни южное солнце, ни горный воздухъ не
возстановили его силъ въ это лѣто.
Придавая огромное значеніе движенію, какъ самому могущественному
средству борьбы организма съ появляющимися въ немъ болѣзненными измѣ-
неніями, Петръ Францевичъ предпринималъ огромныя прогулки въ горы.
Вотъ эти то прогулки безъ всякихъ мѣръ предосторожности и послу-
жили началомъ роковой болѣзни. Такъ повидимому думалъ Петръ Франце-
вичъ. По пути въ Египетъ, во Флоренціи, гдѣ онъ чувствовалъ себя крайне
плохо, онъ какъ то сказалъ: «когда идешь въ горы, надо брать съ собою
теплое платье».
Несмотря на то, что силы его падали, онъ съ лихорадочной энергіей
отдавался своей работѣ, точно торопясь сказать что то очень важное, что
иначе можетъ остаться недосказаннымъ.
Въ такомъ настроеніи были написаны эти двѣ послѣднія статьи. — Ред.
2) Изъ журнала «Міръ» 1909 г. № 21—24.

его объ «Анализѣ сознательной дѣятельности человѣка»—произведеніе
очень цѣнное, потому что въ немъ онъ излагаетъ въ сжатомъ видѣ
все свое міровоззрѣніе, замѣчательное по своей цѣльности. Онъ здѣсь
доказываетъ, что всѣ явленія мертвой природы, жизненные процессы
растеній и животныхъ, психическія ихъ проявленія и общественная
жизнь человѣка составляютъ слѣдствіе незыблемыхъ, единыхъ и
общихъ законовъ природы.
Анонимный авторъ придаетъ бѣдному, плачущему Ламарку до-
вольно жалкій видъ; онъ готовъ, страха ради іудейскаго, легко отка-
заться отъ установленной имъ гипотезы о происхожденіи человѣка
отъ высшихъ обезьянъ. Онъ, конечно, полагаетъ авторъ статьи, за-
служиваетъ признанія его заслугъ и постановки ему памятника въ
столицѣ родной ему Франціи.
Заслуги основателя философіи біологіи, какимъ является Ламаркъ,
наврядъ ли можно оцѣнивать по какимъ-либо случайнымъ разсказамъ
или тенденціознымъ намекамъ; это можно сдѣлать только на осно-
ваніи объективнаго и научнаго анализа его произведеній.
Анонимный авторъ пишетъ: «за послѣдніе годы жизни Ламаркъ,
находясь въ отставкѣ, уже не заявлялъ о себѣ и умеръ почти забы-
тымъ въ ученыхъ кругахъ. О немъ вспомнили 30—40 лѣтъ спустя,
когда въ наукѣ получила гражданство теорія происхожденія видовъ
Дарвина. Тогда обратили вниманіе на «Зоологическую философію»
(и первый указалъ на нее самъ Дарвинъ), въ которой впервые рѣши-
тельно была высказана мысль, что виды не были созданы, а появля-
лись постепенно вслѣдствіе приспособленія ихъ къ измѣняющимся
окружающимъ условіямъ и укрѣпленія въ поколѣніяхъ новыхъ призна-
ковъ путемъ наслѣдственности. Ближайшую причину измѣненій въ
организмѣ Ламаркъ приписывалъ вліянію упражненія и неупражненія
органовъ».
Ламаркъ вовсе не ограничился при выясненіи измѣненій въ орга-
низмѣ только вліяніемъ упражненія или неупражненія органовъ; онъ
придавалъ первенствующее значеніе вліянію окружающихъ условій,
при которыхъ особь родится и живетъ: онъ говорилъ 1):
«Природа создала послѣдовательно всѣ виды живыхъ существъ,
начиная съ простѣйшихъ и наименѣе сложныхъ и кончая наиболѣе
совершенными. Она послѣдовательно усложняла организацію особей,
которыя разселились по всей поверхности земного шара, при чемъ
каждый видъ, подъ вліяніемъ встрѣтившихся ему условій, пріобрѣталъ
постепенно присущія ему теперь привычки и измѣненія въ частяхъ
тѣла, открываемыя нами путемъ наблюденія».
l) Philosophie zoologique. 1873. T. I, стр. 262.

Жанъ Ламаркъ.
Главнымъ и, можетъ быть,
и единственнымъ источникомъ
жизни въ организмахъ, по
мнѣнію Ламарка, являются те-
плота и электричество 1). От-
носительно происхожденія от-
дѣльныхъ видовъ Ламаркъ при-
знавалъ, что весь ходъ разви-
тія земли и всего на ней оби-
тающаго совершается послѣ-
довательно и во взаимной свя-
зи между собою. Всѣ суще-
ствующіе теперь и когда ли-
бо существовавшіе виды расте-
ній и животныхъ образовались
естественнымъ путемъ изъ бо-
лѣе простыхъ низшихъ формъ. Самыя простыя изъ нихъ должны были
развиться изъ неорганическаго вещества путемъ самопроизвольнаго
зарожденія.
Какое большое значеніе Ламаркъ придавалъ вліянію среды, видно
изъ слѣдующихъ его словъ:
«Извѣстно, что природа и свойства различныхъ странъ измѣ-
няются въ зависимости отъ ихъ положенія, климата и геологическаго
строенія; это не трудно подмѣтить, проѣзжая черезъ мѣстности,
отличающіяся какими либо особенностями въ этомъ отношеніи; уже
одно это является достаточной причиной измѣняемости какъ живот-
ныхъ, такъ и растеній, населяющихъ эти страны. Однако, до сихъ
поръ еще недостаточно извѣстна и даже, въ большинствѣ случаевъ,
встрѣчается съ полнымъ недовѣріемъ мысль, что каждая мѣстность
сама по себѣ мѣняется съ теченіемъ времени, что и влечетъ за собою
измѣненіе въ климатѣ, природѣ и свойствахъ, съ такою, впрочемъ,
медленностью сравнительно съ нашей жизнью, что мы произвольно
приписываемъ ей абсолютное постоянство. И въ томъ, и въ другомъ
случаѣ измѣненіе самыхъ мѣстностей влечетъ за собою и соотвѣт-
ственныя измѣненія въ условіяхъ существованія населяющихъ ихъ
живыхъ существъ, что, въ свою очередь, вызываетъ въ нихъ тѣ или
другія измѣненія».
«Изъ этого ясно, что если существуютъ рѣзкія различія въ
этихъ измѣненіяхъ, то существуютъ также и оттѣнки, т. е. пере-
ходныя ступени, которыя и заполняютъ собою пробѣлы. Существуютъ,
1) Phil. zoolog. T. II, стр. 6—7.

слѣдовательно, извѣстные оттѣнки и въ тѣхъ различіяхъ, на осно-
ваніи которыхъ мы устанавливаемъ виды».
«Итакъ очевидно, что вся поверхность земного шара предста-
вляетъ по своей природѣ и по своему геологическому строенію раз-
личія въ условіяхъ, которыя находятся въ тѣсной связи съ разно-
образіемъ формъ и частей животнаго тѣла, независимо отъ частныхъ
различій, являющихся результатомъ прогрессивнаго усложненія орга-
низаціи каждаго животнаго».
«Въ каждой мѣстности, гдѣ животныя могутъ поселиться,
условія, устанавливающія тоже извѣстный порядокъ вещей, долго
остаются неизмѣнными и смѣняются, на самомъ дѣлѣ, съ такой пора-
зительной медленностью, что человѣкъ не можетъ непосредственно
подмѣтить это. Онъ долженъ справляться съ памятниками, чтобы
убѣдиться, что во всякой мѣстности найденный имъ порядокъ вещей
не могъ быть всегда такимъ же и что далѣе ему предстоитъ также
цѣлый рядъ измѣненій».
«Расы животныхъ, населяющихъ эти мѣстности, также долго
сохраняютъ свои привычки; изъ этого то и вытекаетъ то кажущееся
постоянство расъ, которое мы назвали видами—постоянство, поро-
дившее въ насъ мысль, что они такъ же древни, какъ и сама при-
рода».
«Но въ различныхъ точкахъ земной поверхности, годныхъ для
жизни, природа, положеніе мѣстности, климатъ даютъ во всѣхъ
отношеніяхъ самыя различныя условія для жизни животныхъ и ра-
стеній. Животныя, населяющія эти разнообразныя мѣстности, должны
отличаться другъ отъ друга не только въ смыслѣ постепеннаго услож-
ненія организаціи каждой расы, но и въ смыслѣ привычекъ, которыми
должна обладать отдѣльная особь».
«Естествоиспытатель — наблюдатель, изслѣдуя все большія и
большія пространства земной поверхности, легко можетъ подмѣтить,
какъ замѣтно мѣняются условія, a вмѣстѣ съ ними соотвѣтственно
измѣняются въ своихъ признакахъ и виды».
«Такимъ образомъ истинный порядокъ вещей въ природѣ за-
ставляетъ признать слѣдующія положенія:
1) Всякое измѣненіе, сколько-нибудь значительное и сдѣлав-
шееся постояннымъ, въ условіяхъ, среди которыхъ находится раса
животныхъ, вызываетъ существенныя измѣненія въ потребностяхъ
этой расы.
2) Всякое измѣненіе въ потребностяхъ животныхъ служитъ пово-
домъ къ возстановленію дѣйствій, необходимыхъ для удовлетворенія
этихъ потребностей, и въ результатѣ—къ возникновенію новыхъ при-
вычекъ.

3) Всякая новая потребность, требующая новыхъ дѣйствій для
своего удовлетворенія, или вынуждаетъ животное, ощущающее эту
потребность, къ болѣе частому упражненію рѣдко употреблявшихся
ранѣе частей тѣла, что конечно способствуетъ значительному разви-
тію и увеличенію этихъ послѣднихъ, или же вызываетъ измѣненіе
частей, вновь образовавшихся подъ вліяніемъ новой потребности, бла-
годаря содѣйствію внутреннихъ силъ».
«Итакъ, чтобы дойти до истинныхъ причинъ того разнообразія
формъ и привычекъ, которое представляютъ извѣстныя намъ живыя
существа, необходимо признать слѣдующее: безконечно разнообразным,
но чрезвычайно медленно смѣняющіяся условія, черезъ которыя по-
слѣдовательно прошли животныя каждой расы, вызывали въ каж-
домъ изъ нихъ новыя потребности, a новыя потребности вели къ
возстановленію новыхъ привычекъ».
Въ 1793 году Ламарку уже было 49 лѣтъ; онъ, какъ другъ
Бюффона, принадлежалъ, вмѣстѣ съ послѣднимъ, къ заподозрѣннымъ,
не имѣлъ никакого ученаго званія, ни диплома, ни офиціальнаго поло-
женія. Онъ былъ отставной гарнизонный офицеръ, который не кон-
чилъ даже іезуитской школы и никогда не былъ въ высшемъ учебномъ
заведеніи. Всю свою ученость онъ пріобрѣлъ собственными силами.
Когда члены комитета общественнаго образованія, Лакональ и Фур-
круа, желали организовать преподаваніе естественныхъ наукъ и проек-
тировали открыть естественно-историческій музей, то они обратились
къ уже знаменитому въ то время своими работами Ламарку, который
и создалъ Музей и основалъ въ немъ двѣнадцать каѳедръ. Здѣсь
Жюссье получилъ каѳедру ботаники, а молодой Жоффруа Сентъ-
Илеръ занялъ каѳедру зоологіи высшихъ животныхъ, Ламарку же
остался, какъ говоритъ Мишле въ своей исторіи XIX вѣка, «міръ
безъ мысли—обширная, неизвѣстная, темная область, которая есть
начало всего».
Ламарку приходилось не только учиться всему, но прямо таки
создать порядокъ въ огромномъ количествѣ извѣстныхъ уже въ то
время безпозвоночныхъ животныхъ. Послѣ года усиленныхъ приго-
товленій, весной 1794 года Ламаркъ открылъ свой курсъ и сразу
заявилъ себя настолько самостоятельнымъ, что раздѣлилъ животный
міръ на животныхъ позвоночныхъ и безпозвоночныхъ. Послѣднія
опять были раздѣлены на пять классовъ: моллюски, насѣкомыя, черви,
иглокожія и полипы. Въ 1799 году онъ выдѣлилъ изъ класса насѣ-
комыхъ—ракообразныхъ; въ курсѣ 1800 г. онъ ввелъ новый классъ
паукообразныхъ. Всѣ эти его раздѣленія безпозвоночныхъ животныхъ
только черезъ нѣсколько лѣтъ были приняты и другими естествоис-
пытателями. Когда Кювье въ 1802 году открылъ кровеносную систему

у нѣкоторыхъ червей, то Ламаркъ, пользуясь этимъ открытіемъ,
выдѣлилъ классъ кольчатниковъ; этотъ классъ получилъ затѣмъ
названіе собственно червей. Наконецъ онъ въ 1807 году отдѣлилъ
еще классъ инфузорій.
Громаднѣйшій матеріалъ, поступившій въ основанный имъ музей,
который онъ просматривалъ и классифицировалъ, далъ ему возмож-
ность написать, въ теченіе шести лѣтъ (отъ 1816—1822 года), свой
замѣчательный трудъ, подъ названіемъ «Естественная исторія безпо-
звоночныхъ животныхъ» (Histoire naturelle des animaux sans vertèbres).
Первоначально Ламаркъ совершенно самостоятельно изучилъ расти-
тельный міръ и въ 1778 году написалъ свое сочиненіе о флорѣ
Франціи (Flore Française) 1), третье изданіе котораго, переработанное
вмѣстѣ съ А. де-Кандоллемъ, вышло въ 1815 году. Далѣе онъ уча-
ствовалъ въ составленіи «Dictionnaire de Botanique», который былъ
законченъ только въ 1817 году. Въ своихъ сочиненіяхъ какъ о расти-
тельномъ, такъ и животномъ царствахъ онъ стремился всегда выяснять
жизненныя явленія и условія ихъ проявленій, онъ съ формой всегда
связывалъ тѣ жизненныя условія, среди которыхъ организмъ жилъ,
и изъ этого создалъ свое міровоззрѣніе, которое изложилъ сначала
въ 1802 году въ своихъ «Разсужденіяхъ о живыхъ тѣлахъ» (Considéra-
tions des corps vivants). Надъ изученіемъ безпозвоночныхъ живот-
ныхъ Ламаркъ ослѣпъ, такъ что послѣдніе два тома его сочиненій
объ этихъ животныхъ были писаны подъ диктовку его старшей до-
черью Корнеліей. Въ послѣдніе годы своей жизни, уже будучи слѣпымъ,
онъ въ сжатомъ видѣ изложилъ все свое ученіе объ анализѣ созна-
тельной дѣятельности человѣка. Это сочиненіе вышло послѣ его
смерти въ 1830 г. 2), оно существуетъ на русскомъ языкѣ въ пере-
водѣ В. Половцова и В. Симановской 3) и вышло въ 1899 году въ
видѣ прибавленія къ Извѣстіямъ С.-Петербургской Біологической Ла-
бораторіи. Т. III и IV. На русскомъ же языкѣ существуетъ также
обстоятельно изложенное ученіе Ж. Ламарка, принадлежащее В. Полов-
цову, подъ названіемъ «Ламаркъ и его ученіе», напечатанное также
въ Извѣстіяхъ С.-Петерб. Біологической Лабораторіи. T. I, в. 3 и 4.
1) Flore française précédée de la Clé dichotomique (à l'aide de laquelle il est
facile, même à un commençant, d'arriver sûrement au nom de la plante qu'il a
sous les yeux) 1778.
2) J. Lamarck. Système analytique des connaissances positives de l'homme,
restreintes à celles, qui proviennent directement ou indirectement de l'observation.
Paris. 1830.
3) Ж. Ламаркъ. Анализъ сознательной дѣятельности человѣка. Переводъ
съ французскаго В. Половцова и В. Симановской. С- Петербургъ. 1899. Извѣ-
стія С.-Петерб. Біологич. Лабораторіи. Т. III и IV.

Въ послѣднемъ своемъ сочиненіи Ж. Ламаркъ высказываетъ свои
нравственныя и общественныя воззрѣнія, которыя онъ выразилъ въ
видѣ главныхъ трехъ положеній 1).
«Первое положеніе: Всякое знаніе, не являющееся непосредственно
продуктомъ наблюденія или прямымъ слѣдствіемъ, или результатомъ
выводовъ, полученныхъ изъ наблюденій, не имѣетъ никакого значенія
и вполнѣ призрачно.
Второе положеніе: Во всѣхъ отношеніяхъ между отдѣльными
лицами, или между составляемыми обществами, или между народами
и ихъ правительствомъ, согласіе взаимныхъ интересовъ является
принципомъ добра, разладъ же въ этихъ интересахъ—принципомъ зла.
Третье положеніе: Какова бы ни была привязанность человѣка
соціальнаго къ различнымъ окружающимъ его предметамъ, эти при-
вязанности никогда не должны становиться въ противорѣчіе съ обще-
ственными интересами, т. е. съ интересами націи, къ которой онъ
принадлежитъ».
«Я глубоко убѣжденъ въ томъ, что было бы трудно замѣнить
эти принципы для управленія мышленіемъ, сужденіемъ, чувствами и
дѣйствіями цивилизованнаго человѣка другими — болѣе полезными,
болѣе обоснованными и нравственными».
«Я даже увѣренъ, что чѣмъ болѣе онъ удалится въ своемъ
мышленіи отъ этихъ трехъ вышеозначенныхъ принциповъ, тѣмъ болѣе
ухудшится его и безъ того печальное положеніе въ обществѣ, т. к.
дѣйствія, противорѣчащія этимъ правиламъ, влекутъ за собою при-
тѣсненія, вѣроломство и несправедливость, а эти послѣднія являются
причинами многихъ соціальныхъ золъ и источникомъ неисчислимыхъ
безпорядковъ».
«Къ этимъ причинамъ золъ мнѣ кажется необходимымъ при-
бавить нѣсколько еще болѣе важныхъ, а именно:
1) Невѣдѣніе принциповъ, порядка и природы вещей; я уже гово-
рилъ объ этомъ и указывалъ, что въ большинствѣ случаевъ въ массѣ насе-
ленія это невѣдѣніе ведетъ къ почти безграничному легковѣрію; этимъ
легковѣріемъ умѣютъ ловко пользоваться нѣкоторые люди, которые,
благодаря своему положенію, заинтересованы въ томъ, чтобы, поддер-
живая его, держать въ зависимости народныя массы и извлекать изъ
этого возможныя выгоды.
2) Ложное знаніе, которое является результатомъ полузнаній и
неправильныхъ выводовъ изъ неглубокихъ и ошибочныхъ сужденій;
оно свойственно большому числу людей, которые считаютъ себя въ
состояніи разсуждать о тѣхъ или другихъ предметахъ, недостаточно
1) Syst. analyt, стр. 84-88.

глубоко вникнувъ въ нихъ и даже не узнавъ, въ какомъ отношеніи
они могутъ находиться къ тѣмъ принципамъ и къ той природѣ вещей,
о которыхъ мы говорили выше; это ложное знаніе безпрестанно
задерживаетъ ходъ человѣческой мысли и доставляетъ почти непреодо-
лимыя препятствія къ открытію истинъ, ставя на ихъ мѣсто правдо-
подобныя заблужденія. Благодаря ему философія наукъ все болѣе
теряетъ свою простоту, которая ей такъ необходима; ея внутренняя
связь съ законами природы нечувствительно исчезаетъ, и теоріи этихъ
наукъ, загроможденныя несмѣтнымъ количествомъ подробностей, въ
которыя онѣ все продолжаютъ погружаться, затемненныя ложными
взглядами, пріобрѣтаютъ изо дня въ день все болѣе недостатковъ.
Итакъ, это неоспоримый фактъ, что ложное знаніе, благодаря своему,
къ несчастью, слишкомъ могущественному вліянію, является причиной
массы всевозможныхъ заблужденій и накопленія не имѣющихъ ника-
кого значенія изслѣдованій, которыя вредятъ изученію природы и
мѣшаютъ достигнуть познанія наиболѣе полезныхъ истинъ; такимъ
образомъ оно лишаетъ соціальнаго человѣка свѣдѣній, пріобрѣтеніе
которыхъ могло бы уменьшить многія изъ его бѣдъ.
3) Злоупотребленіе властью, которое вообще свойственно всѣмъ
одержимымъ ею; злоупотребленіе, котораго трудно избѣжать, такъ
какъ всѣ люди имѣютъ тѣ же склонности и съ трудомъ могутъ
избавиться отъ тѣхъ изъ нихъ, которыя побуждаютъ ихъ все при-
носить въ жертву своимъ страстямъ, разъ къ этому представляется
случай. Этой причинѣ, кажется мнѣ, наиболѣе обязаны своимъ про-
исхожденіемъ многія бѣды, тяготѣющія надъ человѣчествомъ; даже
многія общественныя учрежденія, созданіе которыхъ имѣло цѣлью
исключительно всеобщее благо, служили всего чаще для обезпеченія
благосостоянія только небольшого числа людей къ вреду и въ ущербъ
большинства, въ интересахъ котораго, между тѣмъ, они были перво-
начально созданы».
Всѣ приведенныя мысли Ламарка, высказанныя въ его произве-
деніяхъ, показываютъ, какою широкою творческою дѣятельностью
отличался этотъ изслѣдователь и какъ трудился въ продолженіе всей
своей жизни надъ выясненіемъ жизненныхъ явленій и условій совер-
шенствованія какъ животныхъ, такъ и человѣка; поэтому странно
поражаютъ слова анонимнаго автора, что за послѣдніе годы жизни
Ламаркъ, находясь въ отставкѣ, уже не заявлялъ о себѣ и умеръ
почти забытымъ въ ученыхъ кругахъ. Это только показываетъ, что
можно писать о вопросѣ, совершенно не будучи съ нимъ знакомымъ,
и что можно даже рѣшиться представить одного изъ самыхъ вели-
кихъ мыслителей въ такомъ, можно сказать, каррикатурномъ видѣ,
какъ это сдѣлалъ въ приведенной статьѣ анонимный авторъ.

Если анонимный авторъ говоритъ, что первый указалъ на Зооло-
гическую философію самъ Дарвинъ, то необходимо замѣтить, что
Дарвинъ во всѣхъ своихъ произведеніяхъ и письмахъ, въ которыхъ
онъ только касается Ламарка, всегда очень враждебно относился къ
послѣднему и его ученію, между тѣмъ ученіе Ламарка обхватываетъ
весь живой міръ не только съ физической его стороны, но также
выясняетъ и условія нравственныхъ проявленій человѣка. Объясненія,
данныя Ламаркомъ въ своемъ ученіи о совершенствованіи формъ и
постепенномъ развитіи всего живого міра, вліяніемъ среды и упраж-
неніемъ, вполнѣ поддаются самой строгой научной провѣркѣ. Есте-
ствоиспытатели начала прошлаго столѣтія еще мало были подготовлены
къ усвоенію такого глубокаго научнаго ученія; механика, физика и
химія были еще недостаточно разработаны, чтобы дать необходимыя
разъясненія всѣмъ наблюдаемымъ жизненнымъ явленіямъ. Всякій
успѣхъ приведенныхъ основныхъ наукъ долженъ содѣйствовать выя-
сненію біологическихъ явленій въ смыслѣ ученія Ламарка. Какъ ча-
стный случай вліянія среды и упражненій Ламаркъ приводилъ также
и борьбу за существованіе, онъ говорилъ 1): «по мѣрѣ того, какъ
животныя путемъ частныхъ передвиженій мѣняли мѣсто своего оби-
танія и распространялись по различнымъ частямъ земного шара—
они, будучи поставлены въ новыя условія, подвергались новымъ опас-
ностямъ, которыя требовали новыхъ усилій для ихъ избѣжанія, такъ
какъ большинство живыхъ существъ пожираетъ другъ друга, чтобы
сохранить собственное существованіе».
Мысли Ламарка опередили состояніе естественныхъ наукъ даже
и въ настоящее время. До сихъ поръ эти науки изучаются, почти
исключительно, при посредствѣ описанія; физіологія .ограничивается,
при изученіи жизненныхъ явленій, опытнымъ путемъ, разрушая и
измѣняя при этомъ объектъ изслѣдованія совершенно произвольно,
часто до такой степени, что опытъ производится при условіяхъ, не
имѣющихъ ничего общаго съ нормальными жизненными условіями.
Результаты такихъ опытовъ описываются, a объясненіе дается субъек-
тивно-метафизическое: охотно все объясняется специфичностью. Ана-
томы до сихъ поръ не стѣсняются преподавать свой предметъ опи-
сательно, изучая его только надъ мертвымъ тѣломъ, совершенно
оставляя въ сторонѣ изслѣдованіе и изученіе живого тѣла; при изу-
ченіи строенія и развитія тканей они вводятъ такъ много совершенно
лишнихъ и чуждыхъ родному языку названій, что вскорѣ на съѣз-
дахъ по своему предмету другъ друга перестаютъ понимать. Только
при такомъ полномъ отрицаніи науки возможно поддерживать такое
1) Histoire natur., стр. 194.

метафизическое представленіе о значеніи ядра въ элементахъ ткани,
какое въ настоящее время считается господствующимъ; полагаютъ,
что отъ ядра зависитъ специфическая форма и отправленіе элемента
ткани. Все это, понятно, совершенно несогласно съ истиннымъ смы-
сломъ ученія Ламарка, на основаніи котораго всѣ жизненныя явленія
должны выясняться только естественнымъ объясненіемъ, взятымъ изъ
данныхъ механики, физики и химіи, и ни въ какомъ случаѣ не слѣ-
дуетъ допускать сверхъестественныя объясненія, которыя не могутъ
быть признаны въ настоящее время научными.
Теорія Ж. Ламарка является безъ сомнѣнія однимъ изъ самыхъ
широкихъ біологическихъ ученій, существующихъ до настоящаго вре-
мени, но усвоеніе котораго требуетъ соотвѣтственной подготовки.
По его ученію жизненныя формы развиваются изъ неорганическихъ
веществъ путемъ самопроизвольнаго зарожденія. Измѣненіемъ вліянія
среды форма измѣняется; все, что упражняется—совершенствуется, а
что бездѣйствуетъ—распадается, разрушается и исчезаетъ. По су-
ществу нѣтъ никакой цѣлесообразности въ природѣ, нѣтъ начер-
ченнаго плана; изъ хаотическихъ формъ, образованныхъ путемъ
самопроизвольнаю зарожденія, подъ вліяніемъ существующихъ и
дѣйствующихъ въ природѣ силъ, все, что упражняется—развивается
и совершенствуется,что не упражняется—распадается; остаются
и совершенствуются тѣ формы, которыя отличаются большей
щелесообразностъю своею строенія и связанныхъ съ нимъ отправленій.
Этому ученію поддается какъ растительный и животный міръ, такъ
и физическій и нравственный міръ человѣка. Но Ламаркъ слишкомъ
далеко опередилъ свой вѣкъ и поэтому до сихъ поръ еще не умѣли
оцѣнить и понять все значеніе его ученія.
П. Лесгафтъ.

О преподаваніи естественныхъ наукъ въ
среднихъ учебныхъ заведеніяхъ1).
Въ 1901 г. на съѣздѣ нѣмецкихъ естествоиспытателей и врачей
въ Гамбургѣ, въ секціи по зоологіи и ботаникъ, анатоміи и физіо-
логіи, минералогіи и теологіи, подъ предсѣдательствомъ проф. Крэпе-
лина былъ поднятъ вопросъ о положеніи въ настоящее время препо-
даванія біологіи въ высшихъ общеобразовательныхъ школахъ, кото-
рыя соотвѣтствуютъ нашимъ гимназіямъ и реальнымъ училищамъ 2).
Послѣ сообщенія старшаго преподавателя, доктора Альборна (изъ
Гамбурга), о состояніи этого вопроса, открылись пренія, въ которыхъ
принимали участіе гг. И. Рейнке (изъ Киля), Вальдейеръ (изъ Бер-
лина), Гейнке (Гельголандъ), Р. Гертвигъ (изъ Мюнхена), Хунъ (изъ
Лейпцига), Гофманъ (изъ Лейпцига), Шоттенъ (изъ Галле), Якузіель
(изъ Берлина), К. Крэпелинъ (изъ Гамбурга). Какъ выводъ изъ
этихъ преній явилось общее убѣжденіе, что въ настоящее время пре-
подаваніе біологіи въ высшихъ школахъ Германіи находится въ очень
неудовлетворительномъ состояніи (durchaus unzureichend). Вслѣдствіе
этого въ засѣданіи соединенныхъ секціи были приняты слѣдующія
положенія:
1) Біологія—наука опытная, которая, хотя и доводитъ до извѣст-
ныхъ границъ познаніе природы, но за эти границы не заходитъ.
Біологія не признаетъ метафизическихъ объясненій и въ школѣ ихъ
не примѣняетъ.
2) Въ формальномъ отношеніи преподаваніе естественныхъ наукъ
является необходимымъ дополненіемъ къ предметамъ отвлеченнымъ.
Біологія пріучаетъ, по преимуществу, къ нынѣ забытому искусству
наблюденія надъ конкретными предметами, постоянно измѣняющимися
1) Русская школа. Сентябрь 1909 г.
2) Ueber die gegenwartige Lage des biologischen Unterrichts an den hoheren
Schulen. Verhandlungen der vereinigten Abteilungen fur Zoologie, Botanik, Geolo-
gie, Anatomieund Physiologie der 73 Versammlung deutscher Naturforscherund Aerzte
in Hamburg. Jena. Verlag von Gustav Fischer. 1901.

подъ вліяніемъ жизненныхъ процессовъ, и даетъ умѣніе переходить
индуктивнымъ способомъ отъ наблюденія качествъ и измѣненій къ
логическому образованію понятій, какъ это примѣняется въ физикѣ
и химіи.
3) Въ дѣйствительности главная задача при преподаваніи есте-
ственныхъ наукъ состоитъ въ томъ, чтобы познакомить подростаю-
щее поколѣніе съ основными формами органическаго міра, показать
разнообразіе въ проявленіяхъ жизни и указать на отношеніе органи-
ческихъ тѣлъ къ неорганической природѣ, другъ къ другу и къ чело-
вѣку, и дать общій обзоръ главнѣйшихъ періодовъ исторіи развитія
земли. Особеннаго вниманія требуетъ, чтобы на основаніи усвоенныхъ
біологическихъ знаній было изложено ученіе о строеніи человѣческаго
тѣла и отправленіи его органовъ, вмѣстѣ съ выясненіемъ главнѣйшихъ
вопросовъ изъ общаго ученія о здоровьи.
4) Преподаваніе біологіи возбуждаетъ въ этическомъ отношеніи
уваженіе къ твореніямъ органическаго міра, оно должно возбудить
чувство красоты и совершенства во вселенной, оно является поэтому
чистымъ источникомъ наслажденія жизнью, нетронутой практическими
ея потребностями. Вмѣстѣ съ этимъ знакомство съ явленіями живой
природы показываетъ несовершенство человѣческихъ познаній и содѣй-
ствуетъ, такимъ образомъ, развитію скромности.
5) Такое знакомство съ органическимъ міромъ должно быть
признано необходимымъ условіемъ современнаго общаго образова-
нія; оно необходимо не только будущему естествоиспытателю или
врачу, которымъ облегчаетъ изученіе своихъ предметовъ, но въ равной
мѣрѣ имѣетъ значеніе и для тѣхъ поступающихъ въ высшую школу,
которые избираютъ профессію, не имѣющую прямого отношенія къ
изученію природы.
6) Преподаваніе естественныхъ наукъ такъ, какъ это произво-
дится въ настоящее время, не достигаетъ намѣченной цѣли потому, что
это преподаваніе исключено въ высшихъ классахъ, а между тѣмъ,
ученіе о жизненныхъ явленіяхъ и отношеніи организмовъ къ окру-
жающему міру можетъ быть усвоено только учениками старшаго воз-
раста, которымъ уже знакомы физическія и химическія основанія
этихъ явленій.
7) На основаніи сказаннаго оказывается крайне необходимымъ,
чтобы преподаваніе біологіи въ высшихъ общеобразовательныхъ учеб-
ныхъ заведеніяхъ проводилось во всѣхъ классахъ приблизительно по
два учебныхъ часа въ недѣлю, какъ это было введено въ прежнихъ
реальныхъ гимназіяхъ.
8) Повидимому, необходимое для этого время въ реальныхъ гим-
назіяхъ и въ высшихъ реальныхъ училищахъ можно было-бы найти,

размѣстивъ удобнѣе существующее число часовъ математики и есте-
ственныхъ наукъ, или, въ крайнемъ случаѣ, при посредствѣ умень-
шенія на часъ преподаванія какого-либо изъ языковъ.
9) Существующій въ настоящее время недостатокъ въ подгото-
вленныхъ преподавательскихъ силахъ исчезнетъ, если студентамъ от-
кроется надежда примѣнить добытое ими право преподаванія въ стар-
шихъ классахъ описательныхъ естественныхъ наукъ въ качествѣ пре-
подавателей этихъ предметовъ
Приведенныя положенія, выработанныя комитетомъ для поощре-
нія преподаванія естественныхъ наукъ въ высшихъ общественныхъ
школахъ, были подписаны всѣми 24-мя его членами. Распространеніе
этихъ положеній содѣйствовало тому, что болѣе 700 преподавателей
біологическихъ наукъ въ Германіи, и между ними самые выдающіеся
ученые, заявили о своемъ согласіи съ содержаніемъ этихъ положеній.
Черезъ 2 года на съѣздѣ естествоиспытателей и врачей было
предложено проф. Ф. Клейномъ (изъ Гэттингена) слѣдующее:
«Общество нѣмецкихъ естествоиспытателей и врачей единогласно
принимаетъ Гамбургскія положенія комитета для поощренія препода-
ванія біологіи въ высшихъ общеобразовательныхъ школахъ, предпо-
лагая при первомъ случаѣ обстоятельно обсудить всѣ вопросы, отно-
сящіеся къ преподаванію математики и естественныхъ наукъ».
Такое засѣданіе, дѣйствительно, состоялось 24 сентября 1904 г.
на съѣздѣ естествоиспытателей и врачей. Къ этому засѣданію были
приготовлены и сообщены на немъ слѣдующіе доклады:
1) Проф. Фрике изъ Бремена: «Настоящее положеніе препода-
ванія математики и естественныхъ наукъ въ высшихъ общеобразова-
тельныхъ школахъ».
2) Проф. Клейномъ изъ Гэттингена: «Замѣтки по преподаванію
математики и естественныхъ наукъ».
3) Проф. Ф. Меркелемъ изъ Гэттингена: «Пожеланіе относительно
преподаванія біологіи».
4) Проф. Г. Лейбушеромъ изъ Мейнингена: «Разсужденіе о школь-
ной гигіенѣ».
Всѣ эти доклады и вызванныя ими обсужденія, а также отчеты
о засѣданіяхъ комиссіи, происходившихъ въ Меранѣ, Штутгартѣ и
Дрезденѣ, собраны въ настоящее время въ сочиненіи, изданномъ по
порученію комиссіи проф. А. Гутцмеромъ въ Галле 1). Къ засѣданію
въ Касселѣ были также собраны статьи проф. M. Ферворномъ 2) въ
1) A. Gutzmer. Die Tatigkeit der Unterrichtskommission der Gesellschaft
deutscher Naturforscher und Aerzte.—Gesammtbericht. Leipzig u. Berlin. 1908.
2) Max Verworn. — Beitrage zur Frage des naturwissenschaftlichen Unter-
richtes an den hoheren Schulen. Jena. 1904.

Гэттингенѣ. Въ этомъ сборникѣ были помѣщены статьи: 1) проф.
М. Ферворна—«Къ вопросу о преподаваніи естественныхъ наукъ въ
высшихъ общеобразовательныхъ школахъ», 2) проф. Г. Гертвига—«Тре-
бованіе подготовительнаго образованія для изученія зоологіи въ сред-
нихъ школахъ», 3) проф. В. Детмера—«Преподаваніе ботаники въ
высшихъ образовательныхъ школахъ», 4) проф. Ю. Вагнера—«О пре-
подаваніи химіи въ высшихъ общеобразовательныхъ школахъ», 5) проф.
И. Вальтера—«Геологія въ школьномъ преподаваніи» и 6) проф. Г. Ваг-
нера—«Преподаваніе въ школѣ ученія о землѣ».
Послѣдній сборникъ представляетъ много интересныхъ данныхъ
относительно преподаванія естественныхъ наукъ въ среднихъ и выс-
шихъ школахъ. Изъ всѣхъ статей, однако, видно, какъ не твердо
еще установлено въ Германіи какъ значеніе школы, такъ и препода-
ваніе естественныхъ наукъ. Въ этомъ сборникѣ проф. физіологіи
М. Ферворнъ очень опредѣленно говоритъ, что въ высшихъ общеобра-
зовательныхъ школахъ молодые люди не должны подготавливаться къ
какой-либо опредѣленной профессіи, a здѣсь необходимо содѣйство-
вать только общему ихъ образованію. Относительно молодыхъ людей,
поступающихъ въ настоящее время на естественно-историческій и
медицинскій факультеты, проф. Ферворнъ говоритъ, что они привыкли
черпать свои знанія только изъ книгъ и записныхъ своихъ тетрадей;
они совершенно не умѣютъ обращаться съ новымъ предметомъ, не
подготовлены къ какой-либо работѣ; они мало наблюдательны и трудно
соображаютъ. Ихъ образованіе, говоритъ онъ, главнымъ образомъ,
схоластическое и филологическое, въ лучшемъ случаѣ они умѣютъ
обращаться только съ чуждымъ имъ словомъ.
Такое живое участіе выдающихся естествоиспытателей въ рефор-
мирована школьнаго дѣла можно себѣ объяснить только назрѣвшей
потребностью оставить господствующее до сихъ поръ въ школахъ
словесное образованіе и замѣнить его естественно-историческимъ. Это
борьба отживающей схоластики съ заявляющей свои требованія нау-
кою. Книжное образованіе, отдѣльно взятое, безъ соприкосновенія съ
жизнью, видимо, не готовитъ къ самодѣятельности, къ умѣнію спра-
вляться съ тѣмъ, съ чѣмъ въ жизни приходится сталкиваться. Сло-
весный методъ школьнаго преподаванія имѣетъ, однакоже, и свои
достоинства. Многолѣтнимъ опытомъ способы преподаванія были очень
точно выработаны; грамматическія формы древнихъ языковъ твердо
установлены, подобраны классическіе памятники краткой, простой и
изящной рѣчи, которою изображается теченіе древней жизни, выяс-
няется значеніе человѣческой личности, дается идеалъ общественнаго
строя и устанавливается понятіе объ имущественныхъ правахъ граж-
данъ. Все это подносилось молодому человѣку въ такой строгой формѣ,

что онъ увѣровалъ въ могущество слова и въ возможность словомъ
справляться со всѣми препятствіями въ жизни. Значеніе словеснаго
способа преподаванія увеличивается еще тѣмъ, что онъ лишенъ всякой
утилитарности и поэтому долженъ привить стремленіе служить усвоен-
нымъ идеаламъ.
Это, такъ называемое, гуманистическое образованіе взято изъ
древняго греческаго и римскаго міра, но при этомъ упущено изъ
вида, что въ золотомъ вѣкѣ педагогики, въ основаніи котораго ле-
жала красота, заботились раньше всего какъ о красотѣ тѣла (фи-
зическое образованіе тогда было обязательно), такъ и о красотѣ рѣчи
и самостоятельности проявленія мысли. Съ послѣдней цѣлью молодые
люди пріучались непосредственно наблюдать жизнь и вырабатывать на
основаніи этихъ наблюденій свои мысли и свою житейскую опытность.
Молодой человѣкъ не отрывался отъ жизни, онъ непосредственно
долженъ былъ наблюдать всѣ проявленія общественной жизни, посѣ-
щая рынки, суды, тюрьмы и т. д. и слушая, затѣмъ, разсужденія о
томъ, что ему приходилось непосредственно наблюдать (эти занятія
были для молодого человѣка необязательными). Въ нашихъ же гума-
нистическихъ школахъ нѣтъ никакой связи съ жизнью, нѣтъ и не-
обходимости, упражнять свое тѣло, нѣтъ умѣнія владѣть этимъ тѣ-
ломъ и возможности подготовиться къ общимъ пріемамъ, которые
необходимы при каждой работѣ.
Если теперь откинуть физическое образованіе, которому въ древ-
ней Греціи придавали такое первенствующее значеніе, а также не-
посредственное наблюденіе надъ жизнью общества и гражданъ, то
останутся однѣ грамматическія формы и памятники, въ видѣ книгъ,
написанныхъ на совершенно чуждомъ учащимся языкѣ и содержа-
щихъ личныя мнѣнія, не провѣренныя ни личнымъ опытомъ читаю-
щаго, ни какимъ-либо другимъ способомъ. Содержаніе этихъ книгъ
воспринимается только памятью и усваивается молодыми людьми на
вѣру. Такое книжное знаніе, совершенно оторванное отъ жизни, не
можетъ будить мысли и служить основаніемъ для выясненія науч-
ныхъ истинъ.
Исторія педагогики наглядно показываетъ, что, дѣйствительно,
послѣ богатой памятниками индивидуальной философіи Греціи, гдѣ
все было направлено на созиданіе красивыхъ формъ, а также послѣ
сохранившихся памятниковъ римскаго ораторскаго искусства и рим-
ской гражданственности является длинный, темный средневѣковой
періодъ мистицизма и схоластики, не оставившій послѣ себя никакихъ
философскихъ памятниковъ вплоть до установленія естественно-исто-
рическихъ методовъ провѣрки мысли при посредствѣ опыта и при-
мѣненія математическихъ способовъ. Только примѣненіемъ этихъ ме-

тодовъ изслѣдованія вырабатываются научныя истины, создается наука,
которой до сихъ поръ не было.
Если поэтому Германія въ настоящее время недовольна своими
школами, то это совершенно понятно. Всѣ преподаватели естествен-
ныхъ наукъ высшихъ школъ находятъ, какъ уже отчасти это было
видно изъ приведеннаго выше мнѣнія проф. Ферворна, что средняя
школа выпускаетъ молодыхъ людей, которые совершенно не подго-
товлены къ изученію біологическихъ наукъ, т.-е. къ изученію науки
о жизни. Оказывается, что всѣ согласны съ тѣмъ, что молодые люди
знаютъ только книгу и свою записную тетрадь, къ провѣрочнымъ
же лабораторнымъ работамъ они совершенно не пригодны; они мало
соображаютъ, у нихъ нѣтъ иниціативы, нѣтъ своего міровоззрѣнія;
они не умѣютъ изслѣдовать, не умѣютъ смотрѣть, не умѣютъ ося-
зать, не умѣютъ мыслить; они не въ состояніи по общимъ положе-
ніямъ справляться съ частными явленіями; у нихъ развита память,
есть знанія, но нѣтъ понятій и самостоятельной мысли. При этомъ
оказывается, что окончившіе реальныя гимназіи и реальныя школы,
гдѣ молодые люди должны были получить свое образованіе при по-
средствѣ изученія естественныхъ наукъ, въ сущности, не многимъ
отличаются отъ окончившихъ классическія гимназіи. Спрашивается,
какъ объяснить такое явленіе, и правы ли представители біологиче-
скихъ наукъ въ своихъ обвиненіяхъ словесныхъ наукъ въ томъ, что
послѣднія не воспитываютъ, какъ оказывается, отвлеченно мыслящихъ,
самостоятельныхъ, интеллигентныхъ молодыхъ людей?
Если вдуматься хорошенько въ мнѣнія профессоровъ отдѣльныхъ
отраслей естественныхъ наукъ, то оказывается, что они далеко не
сходятся въ своихъ мнѣніяхъ относительно. способовъ преподаванія
естественныхъ наукъ и относительно разграниченія преподаванія въ
общеобразовательныхъ школахъ и въ высшихъ школахъ.
Ранѣе всего необходимо установить, что задача всякой гумани-
стической школы,—а только такою школа и можетъ быть,—состоитъ
въ возбужденіи у молодою человѣка отвлеченнаго мышленія и въ
выясненіи правды и значенія человѣческой личности, и, кромѣ тою,
въ сообщеніи умѣнія {привычки) дѣйствовать въ соотвѣтствіи съ
выработанными имъ самимъ понятіями-и идеалами. Такая задача
принадлежитъ всѣмъ общеобразовательнымъ школамъ. Совершенно
не вѣрно мнѣніе, что гуманистической школой можетъ быть только
школа классическая; гуманистическая школа есть школа, содѣйствую-
щая развитію человѣка. Это не учрежденіе, служащее для накопленія
знаній, a учрежденіе, гдѣ будятъ мысль, гдѣ знаніе является матеріа-
ломъ, при посредствѣ котораго вырабатываются понятія и мысли.
Такое значеніе гуманистическимъ школамъ придавалось самыми

выдающимися гуманистами, напр., Э. Монтэнемъ, который получилъ
идеальное классическое образованіе и, по его собственнымъ словамъ,
до семилѣтняго своего возраста, проживая въ деревнѣ своего отца
во Франціи, не слышалъ ни единаго французскаго слова; онъ твердо
стоялъ за гуманистическое образованіе, но въ то же время былъ
убѣжденнымъ противникомъ классицизма и указывалъ на необходи-
мость знакомства молодого человѣка раньше всего съ роднымъ язы-
комъ и съ языкомъ своего сосѣда, a затѣмъ—развитія мысли при
посредствѣ изученія окружающей живой природы. Въ мнѣніяхъ, выска-
занныхъ нѣмецкими естествоиспытателями и врачами, проходитъ крас-
ною нитью требованіе исключительно знаній въ школѣ и только
разбирается вопросъ, какое знаніе въ настоящее время полезнѣе для
молодого человѣка. Набирать знанія можно и при посредствѣ книгъ,
но переварить эти знанія, отбросить случайное, измѣнчивое и выдѣ-
лить общее и основное можно только разсужденіемъ, и это един-
ственный путь для извлеченія изъ набранныхъ знаній понятій и выра-
ботки своихъ мыслей. Школа есть самый лучшій періодъ въ жизни
молодого человѣка, въ продолженіе котораго онъ развиваетъ въ себѣ
человѣка при посредствѣ логическаго разсужденія и свободно выра-
ботанной мысли. Въ школѣ онъ составляетъ себѣ понятіе о значеніи
человѣческой личности и о ея неприкосновенности; онъ научается
провѣрять свои мысли и вырабатывать при посредствѣ провѣрокъ
научныя истины; кромѣ того, онъ пріучается управлять своимъ тѣ-
ломъ и своими поступками.
Усвоеніе однихъ лишь готовыхъ знаній допускаетъ только пов-
тореніе выученнаго такъ, какъ оно было воспринято. Такое непо-
средственное усвоеніе развиваетъ только стадность и не даетъ еще
возможности развернуть личную энергію, не допускаетъ никакихъ
творческихъ проявленій лица. Творческія проявленія лица могутъ
быть результатомъ только имъ самимъ выработанныхъ общихъ поло-
женій и образовъ въ видѣ понятій и мыслей. Проявленіемъ этихъ
мыслей въ видѣ дѣйствій, или поступковъ, выражается воля лица;
волевыя проявленія могутъ быть только продуктомъ отвлеченнаго
мышленія человѣка. Нравственное развитіе человѣка слагается исклю-
чительно изъ его понятій о неприкосновенности личности, о правдѣ
и значеніи истины, а также изъ привычки руководствоваться ими въ
своихъ размышленіяхъ и поступкахъ. Изъ этихъ положеній прямо
вытекаетъ задача какъ умственнаго, такъ и физическаго образованія,
составляющаго главную цѣль школы. Какимъ матеріаломъ пользуется
школа для достиженія точно обозначенной цѣли—почти все равно;
необходимо только, чтобы этотъ матеріалъ имѣлъ, по возможности,
реальное основаніе, доступное непосредственной провѣркѣ и наблюденію.

Изъ всего сказаннаго слѣдуетъ, что задача умственнаго обра-
зованія состоитъ въ развитіи отвлеченнаго мышленія, въ усвоеніи
понятія о правдѣ и о значеніи человѣческой личности и ея непри-
косновенности; задача же физическаго образованія должна состоять
въ томъ, чтобы научить молодого человѣка владѣть своимъ тѣломъ и
его потребностями, умѣть всякими способами провѣрять свои мысли
и быть въ состояніи по слову или книгѣ подойти къ требуемой работѣ.
Умственное и физическое образованіе такъ тѣсно связаны между со-
бою, что должны составлять единую нераздѣльную задачу школы:
всякое одностороннее развитіе непремѣнно разрушитъ гармонію въ
образованіи и не создастъ условій для развитія цѣльнаго человѣка.
Типъ интеллигентнаго джентельмена созданъ только въ Англіи, гдѣ
въ школахъ умственное и физическое образованіе находятся въ пол-
номъ соотношеніи между собою.
Высшая школа прежде отличалась тѣмъ, что придерживалась
общеобразовательныхъ цѣлей; главная цѣль высшей школы состояла
въ философскомъ образованіи, и именно, въ выработкѣ самостоятель-
наго проявленія своей мысли и своихъ дѣйствій. Когда же общее обра-
зованіе перешло цѣликомъ въ среднюю школу, которую теперь назы-
ваютъ въ Германіи высшею общеобразовательною школою (Hôhere
Schule, — Gymnasium, Realgymnasium u Oberrealschule), то высшая
школа получила профессіональный характеръ и превратилась въ рядъ
спеціальныхъ школъ: богословскихъ, педагогическихъ (естественно
историческія и филологическія), юридическихъ, медицинскихъ и поли-
техническихъ. Однако, цѣль этихъ школъ все же состоитъ въ томъ,
чтобы пріучить молодого человѣка мыслить и понимать въ области
избранной профессіи и возможно широко въ ней творчески про-
являться. Понятно, въ школѣ молодой человѣкъ творцомъ не сдѣ-
лается, но все же онъ долженъ пользоваться такой широкой свобо-
дой во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ и размышленіяхъ, чтобы этимъ под-
готовиться къ вполнѣ самостоятельной дѣятельности въ жизни. Школа
не даетъ готоваго врача, юриста, педагога; такимъ питомецъ школы
становится въ жизни, развертываясь постепенно, но настоящая школа
должна дать молодому человѣку возможность пріучиться къ само-
стоятельной дѣятельности. Каждый преподаватель долженъ хорошо
помнить слова Сократа, который говорилъ, что если кто скажетъ,
что Сократъ далъ кому-либо образованіе, то это будетъ неправда,
такъ какъ на самомъ дѣлѣ онъ никому никакого образованія дать
не можетъ, a можетъ быть только акушеромъ мысли. Какъ акушеръ
не родитъ новорожденнаго, а только содѣйствуетъ или облегчаетъ
появленіе его на свѣтъ, такъ и преподаватель не можетъ дать мысль,
a можетъ только навести на нее или облегчить появленіе ея на

свѣтъ. Поэтому въ высшихъ школахъ излагаютъ предметъ система-
тически, постоянно доказывая всѣми существующими способами вѣр-
ность и логичность высказанныхъ положеній, и предоставляютъ при
этомъ слушателямъ слѣдить за этимъ по своему усмотрѣнію. Главная
задача каждаго истиннаго академическаго преподавателя—быть вполнѣ
объективнымъ въ изложеніи своихъ мыслей, вполнѣ владѣть предме-
томъ и не навязывать слушателямъ никакого опредѣленнаго міровоз-
зрѣнія. Каждый интеллигентный человѣкъ, получившій высшее образо-
ваніе, тѣмъ и долженъ отличаться, что онъ живетъ и руководствуется
въ своихъ дѣйствіяхъ своимъ міровоззрѣніемъ, имъ самимъ вырабо-
таннымъ, и всегда терпимо относится къ міровоззрѣнію всякаго
другого человѣка. Безъ личнаго міровоззрѣнія человѣкъ является
только единицей человѣческаго стада, не обладаетъ истиннымъ до-
стоинствомъ человѣка и не можетъ творчески проявляться, — что
именно и составляетъ главное человѣческое достояніе и достиженію
чего должна содѣйствовать школа.
Однакоже, слушаніемъ какого бы то ни было систематическаго
курса нельзя еще выработать что-либо свое. Слово можетъ быть
только возбудителемъ, книга можетъ дополнить слышанное и наблю-
даемое, но главное условіе совершенствованія молодого человѣка со-
ставляютъ самостоятельный трудъ, непосредственное наблюденіе за
жизненными явленіями и слагающійся изъ этого свой личный жизнен-
ный опытъ, а также упражненіе въ различныхъ способахъ провѣрки
своихъ понятій и мыслей. Здѣсь главное различіе между словеснымъ
и естественно-историческимъ способомъ образованія. При примѣненіи
перваго способа вырабатывается точное знаніе языка; изъ непосред-
ственныхъ наблюденій надъ жизнью слагается жизненная опытность;
изученіе литературныхъ памятниковъ какъ древнихъ, такъ и настоя-
щихъ мыслителей даетъ возможность критически разсуждать надъ
усвоеннымъ, основываясь на собственномъ житейскомъ опытѣ и на
логическомъ разсужденіи. Естественно-историческое образованіе осно-
вано на систематическихъ наблюденіяхъ живого и мертваго міра, на
послѣдовательномъ анализѣ наблюдаемаго, на возможно точномъ
изслѣдованіи и изученіи качествъ элементовъ вещества и ихъ коли-
чественныхъ соотношеніи, на приложеніи математическихъ методовъ
изслѣдованія. Сравненіе изучаемыхъ элементовъ даетъ возможность
подмѣчать общіе признаки явленій и извлекать общія положенія и
понятія; они провѣряются примѣненіемъ эксперимента, a затѣмъ и
жизненнымъ опытомъ. Провѣрка опытомъ, или экспериментъ, какъ
извѣстно, состоитъ въ вызываніи извѣстныхъ явленій при напередъ
опредѣленныхъ, искусственно созданныхъ условіяхъ. На основаніи
выработанныхъ при посредствѣ этихъ способовъ положеній возможно

предсказаніе и провѣрка предсказаннаго. Словесный способъ, такимъ
образомъ, отличается отъ естественно-историческаго большею субъек-
тивностью, меньшею доступностью для провѣрки и поэтому меньшею
достовѣрностью; между тѣмъ какъ естественно-историческій методъ,
при надлежащемъ примѣненіи, долженъ быть болѣе объективнымъ;
онъ болѣе доступный и всегда болѣе требовательный въ отношеніи
провѣрки и потому болѣе достовѣрный; и кромѣ того, онъ связанъ
съ физической работой, требующей постоянныхъ упражненій для сво-
его совершенствованія.
Теперь спрашивается, какъ объяснить неудовольствіе всѣхъ
собравшихся въ Гамбургѣ профессоровъ естественныхъ наукъ отно-
сительно поступающихъ въ университетъ молодыхъ людей? Какъ
объяснить замѣчаемое у послѣднихъ отсутствіе наблюдательности,
недостаточность сообразительности, неумѣніе подходить къ предмету,
непониманіе жизненныхъ явленій и только обладаніе болѣе или менѣе
развитой памятью и книжными знаніями? Отвѣтить на этотъ вопросъ
не трудно, потому что настоящія нѣмецкія классическія гимназіи не
имѣютъ ничего общаго съ древними классическими гимназіями, такъ
какъ молодые люди, поступая въ эти гимназіи, совершенно отры-
ваются отъ жизни. Кромѣ того, въ нихъ не примѣняется ни словес-
ный, ни настоящій, дѣйствительный естественно-историческій методъ
преподаванія. Физическаго образованія у нихъ также нѣтъ, a суще-
ствуетъ только санитарная гимнастика, въ видѣ упражненій въ мар-
шировкѣ и на аппаратахъ, совершенно не соотвѣтствующихъ строе-
нію молодого организма и нормальнымъ условіямъ развитія его орга-
новъ движеній. Такая гимнастика только развращаетъ занимающихся,
пріучаетъ ихъ къ сильнымъ ощущеніямъ и совершенно не содѣйствуетъ
умѣнію управлять собою.' Живой, простой, не забитый и не заласкан-
ный ребенокъ всегда отличается тѣмъ, что онъ съ пятилѣтняго
возраста начинаетъ разсуждать, очень легко подмѣчаетъ, схватываетъ
и повторяетъ то, что видитъ; онъ подмѣчаетъ отношеніе окружаю-
щихъ его людей другъ къ другу и ихъ поступки, всегда съ большимъ
вниманіемъ относится къ жизни окружающаго его міра и въ особен-
ности къ жизни животныхъ. Такого ребенка совершенно отрываютъ
отъ окружающаго міра, сажаютъ за книгу и заставляютъ заучивать
звуки чуждаго ему языка и строеніе грамматическихъ формъ. Если
словесные способы преподаванія, дѣйствительно, очень точно вырабо-
таны и ихъ примѣненіемъ можно содѣйствовать развитію правильной,
выразительной и даже по формѣ изящной рѣчи, то все же необхо-
димо помнить, что древняя рѣчь совершенно чужда молодому чело-
вѣку, и вслѣдствіе этого для него теряется красота изучаемыхъ въ
школахъ памятниковъ, писанныхъ на древнихъ языкахъ. Для изуче-

нія языка необходимо, чтобы слухъ въ жизненномъ обиходѣ срод-
нился бы съ его звуками и чтобы ученикъ связывалъ эти звуки, въ
видѣ условныхъ знаковъ, съ тѣмъ, что наблюдается въ жизни и что
этими знаками обозначается. Но изящество въ изложеніи на чуждомъ
языкѣ ни въ какомъ случаѣ не связано съ умѣніемъ изящно выра-
жаться на родномъ языкѣ. Для народовъ съ римскими корнями въ
языкѣ изученіе древнихъ языковъ имѣетъ еще значеніе и знакомитъ
съ происхожденіемъ и корнями произносимыхъ словъ. Педагогическій
опытъ, произведенный при воспитаніи Э. Монтэня, показываетъ, ка-
кое значеніе имѣетъ превращеніе древняго, для данной мѣстности не
существующаго языка, въ родной языкъ. Монтэнь признаетъ достоин-
ство этихъ древнихъ языковъ, но все же является страшнымъ против-
никомъ примѣненія ихъ, какъ главнаго предмета преподаванія. При
посредствѣ ихъ содѣйствуютъ развитію схоластики, развиваютъ па-
мять, привязываютъ къ книгѣ и прививаютъ увѣренность, что слово
все, и что словомъ можно все переспорить и справиться со всякимъ
противникомъ. Такое образованіе, однакоже, мало развиваетъ отвле-
ченное мышленіе, замѣняя все памятью, и совершенно не подгота-
вливаешь, къ жизни и къ дѣятельности, къ физическому труду,
безъ котораго самостоятельный и свободный человѣкъ не можетъ
существовать. При этомъ молодой человѣкъ не пріучается по-
стоянно провѣрять свои мысли, онъ не думаетъ о томъ, что человѣ-
ческая мысль можетъ быть ошибочной и что необходимо пріучиться
строго провѣрять ее всѣми существующими способами; отсюда его
самоувѣренность, принимающая часто очень большіе размѣры. Въ
нѣмецкихъ гимназіяхъ и реальныхъ гимназіяхъ преподаются также
естественныя науки, но и эти науки преподаются только описатель-
но. Въ 1879 году министръ Фалкъ запретилъ говорить въ этихъ
школахъ объ ученіи о происхожденіи видовъ, и до сихъ поръ въ
нихъ устранено преподаваніе біологіи въ трехъ высшихъ классахъ.
Противъ этого главнымъ образомъ и возстали въ настоящее время,
доказывая, что естественныя науки въ Германіи совершенно подавле-
ны, и на нихъ даже и въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ спроса нѣтъ.
Изъ всѣхъ сѣверо-германскихъ школъ въ одной лишь реальной гим-
назіи въ Гамбургѣ, подъ защитой очень почтеннаго ея директора
Фридлэндера 1), біологическія науки продержались въ старшихъ клас-
сахъ всего долѣе; но и здѣсь въ 1893 г. преподаваніе ихъ было огра-
ничено только средними классами, при чемъ правительство объясняло
такое исключеніе біологическихъ наукъ изъ высшихъ классовъ не-
1) Ueber die gegenwartige Lage des biologischen Unterrichts an hoheren
Schulen. Jena. 1901, стр. 11.

обходимостью приспособить обученіе въ гимназіяхъ къ планамъ пре-
подаванія въ школахъ Пруссіи, а также необходимостью вообще умень-
шить число научныхъ уроковъ. Однакоже, нѣкоторое время спустя,
послѣднее соображеніе не помѣшало министерству занять эти уроки
другими предметами.
Въ Германіи существуютъ три типа высшихъ общеобразователь-
ныхъ школъ: классическія гимназіи, въ которыхъ преподаются грече-
скій и латинскій языки, математика и естественныя науки до 6-го клас-
са; реальныя гимназіи съ однимъ латинскимъ языкомъ, съ усиленнымъ
курсомъ математики и естественныхъ наукъ, при чемъ біологическія
науки преподаются описательно только до шестого класса, и высшія
реальныя училища безъ древнихъ языковъ съ усиленнымъ преподава-
ніемъ математики и преподаваніемъ въ прусскихъ школахъ біологи-
ческихъ наукъ до шестого класса включительно; практическія заня-
тія здѣсь существуютъ только по химіи; они ограничиваются повто-
реніемъ нѣкоторыхъ простѣйшихъ опытовъ и нѣкоторыхъ чисто
механически производимыхъ реакціи по качественному анализу.
Въ классическихъ гимназіяхъ производятся упражненія въ чте-
ніи литературныхъ памятниковъ древнихъ языковъ, многія избранныя
мѣста заучиваются наизусть, но анализа читаемаго не производится.
Никакихъ практическихъ занятій по естественнымъ наукамъ нѣтъ.
Въ данныхъ школахъ обученіе чисто книжное, никакого отношенія
къ жизненнымъ проявленіямъ не имѣющее. Физическаго образованія
въ нѣмецкихъ гимназіяхъ вообще нѣтъ, здѣсь существуютъ только
по преимуществу упражненія на аппаратахъ и упражненія съ желѣз-
ными палками. Такія упражненія совершенно не терпимы въ школахъ:
1) они не соотвѣтствуютъ строенію организма молодого человѣка
школьнаго возраста, такъ какъ костная система въ этомъ возрастѣ
во всѣхъ частяхъ еще не слита; между концевыми частями и тѣломъ
костей существуютъ еще хрящевыя прослойки, прикрытыя сосудами
и образовательными элементами, вслѣдствіе чего въ этомъ возрастѣ
нельзя допускать физическія упражненія съ такимъ напряженіемъ,
какого требуютъ аппараты. 2) На аппаратахъ нѣмецкихъ школъ
руки служатъ опорою; онѣ, въ большинствѣ производимыхъ здѣсь
упражненій, замѣняютъ ноги, такъ что при частыхъ упражненіяхъ
развивается четыреугольное, болѣе или менѣе массивное туловище
на слабыхъ ногахъ; руки грубѣютъ и дѣлаются совершенно негодными
для тонкихъ работъ. Такое нарушеніе въ гармоніи организма совер-
шенно нельзя допустить, тѣмъ болѣе, что при производимыхъ рабо-
тахъ опора тѣла—на ногахъ, а руки служатъ для захватыванія и
перемѣщенія предметовъ, для тонкихъ и разнообразныхъ дѣйствій,
требуемыхъ при занятіяхъ искусствами. 3) Упражненія на аппаратахъ

связаны съ сильными ощущеніями; они поэтому притупляютъ орга-
низмъ молодого человѣка и дѣлаютъ его мало воспріимчивымъ и
мало впечатлительнымъ; не удивительно поэтому, что при поступленіи
въ университетъ они усиленно курятъ, пьютъ и постоянно калѣчатъ
другъ друга на дуэляхъ. Примѣромъ правильнаго физическаго обра-
зованія могутъ служить англійскія школы, гдѣ никакихъ упражненій
на аппаратахъ не существуетъ, между тѣмъ молодые люди здѣсь
оказываются лучше физически развитыми, чѣмъ на всемъ континентѣ
Европы. У англійскихъ молодыхъ людей обхватъ груди больше поло-
вины роста на два дюйма и болѣе, чего не наблюдается у ихъ сверст-
никовъ въ другихъ государствахъ. Все это достигается играми на
площадкахъ по точно установленнымъ правиламъ. При посредствѣ
игръ развивается дружное товарищество и занимающіеся пріучаются
понимать значеніе закона и безпрекословнаго подчиненія ему. На
площадкѣ они воспитываются быть истинными джентельменами.
4) Упражненія на аппаратахъ даютъ ежегодно по статистикѣ Ліона
въ Лейпцигѣ на тысячу занимающихся до 7-ми серьезныхъ повре-
жденіе На основаніи всего сказаннаго ясно, что упражненія на аппа-
ратахъ, какъ они производятся въ нѣмецкихъ школахъ, даютъ акро-
батовъ; такими же акробатами наводняется теперь и Россія. Общество
«Соколъ» и его упражненія въ школахъ недопустимы ни съ анатомо-
физіологической точки зрѣнія, ни съ психологической, ни съ педаго-
гической, ни съ точки зрѣнія исторіи физическаго образованія; ничего
подобнаго въ древней Греціи не производилось, а между тѣмъ тамъ,
при посредствѣ физическаго образованія, развивалось классически
красивое и гармоничное тѣло.
Знакомство съ нѣмецкими гимназіями вполнѣ объясняетъ, та-
кимъ образомъ, общее неудовольствіе нѣмецкихъ профессоровъ сво-
ими вновь поступающими слушателями. Они не наблюдательны, у
нихъ нѣтъ житейской опытности, они мало соображаютъ, у нихъ
нѣтъ анализа, нѣтъ критики и нѣтъ умѣнія справляться съ объек-
томъ. У нихъ хорошо развита только память, ихъ развитіе чисто
книжное, они не болѣе, какъ самоувѣренные схоласты.
Относительно реальныхъ гимназій приходится повторить все
только что сказанное. Практическихъ занятій по естественнымъ
наукамъ никакихъ здѣсь нѣтъ, преподаваніе такое же книжное, какъ
и въ гимназіяхъ; физическія упражненія такія же, какъ въ классиче-
скихъ гимназіяхъ; поэтому оканчивающіе эти школы являются съ
такимъ же недостаткомъ образованія, какъ и въ гимназіяхъ.
Въ высшихъ реальныхъ школахъ безъ древнихъ языковъ моло-
дые люди получаютъ свое образованіе на изученіи математики и
естественныхъ наукъ; однако, и въ нихъ собственно естественныя

науки, какъ зоологія, ботаника, минералогія и геологія, преподаются
описательно и только до шестого класса включительно. Обученіе
ведется здѣсь по рисункамъ, засушеннымъ растеніямъ, въ лучшемъ
случаѣ, и то рѣдко, по чучеламъ или скелетамъ. Относительно пре-
подаванія естественныхъ наукъ въ Гамбургѣ и желательнаго измѣ-
ненія въ ихъ постановкѣ старшій преподаватель, докторъ Альборнъ,
въ своей рѣчи на съѣздѣ естествоиспытателей и врачей въ Гамбургѣ
высказалъ слѣдующее 1): «Въ младшихъ и среднихъ классахъ, задача
которыхъ состоитъ, главнымъ образомъ, въ усвоеніи наглядныхъ
воспріятіи, въ развитіи наблюдательности, въ выработкѣ индуктив-
ныхъ выводовъ, уроки были уменьшены и сжаты. Въ высшихъ клас-
сахъ они были большею частью сохранены и переведены въ шестой
классъ (Untersecunda); преподаваніе минералогіи и теологіи было
соединено съ уроками химіи. Такимъ образомъ, составился настоящій
учебный планъ».
«На самомъ дѣлѣ настоящее методическое преподаваніе прекра-
щается уже въ пятомъ классѣ (Obertertia), такъ какъ въ шестомъ
классѣ собрано такъ много предметовъ, что преподаваніе превра-
щается часто въ безсвязный наборъ фактовъ, хотя, безъ сомнѣнія,
полезныхъ, но ничего не дающихъ уму. Въ Пруссіи въ шестомъ
классѣ къ преподаванію біологіи присоединили курсъ химико-мине-
ралогическій. Какъ крайне прискорбное явленіе я долженъ признать,
что въ Гамбургѣ существуютъ двѣ высшія реальныя школы, въ кото-
рыхъ преподаваніе біологіи прекращается въ пятомъ классѣ. Вслѣд-
ствіе недостатка научно-образованныхъ преподавателей преподаваніе
въ трехъ младшихъ классахъ поручено учителямъ элементарныхъ
школъ, которыхъ это преподаваніе должно очень затруднять, не-
смотря на ихъ доброе и добросовѣстное отношеніе къ своимъ обя-
занностямъ».
«Въ гимназіяхъ съ обученіемъ древнимъ языкамъ дѣло поста-
влено, понятно, еще безнадежнѣе. Въ трехъ младшихъ классахъ
преподаваніе элементарное, a въ четвертомъ классѣ преподаватели
математики обязаны, при одномъ или двухъ недѣльныхъ часахъ, по-
кончить преподаваніе анатоміи и физіологіи растеній, а также дру-
гихъ отдѣловъ по біологіи, одинаково доступныхъ для этого воз-
раста».
«Вѣрно то, что въ гимназіяхъ нѣтъ мѣста для владѣющихъ
своимъ предметомъ преподавателей біологіи. Развѣ не было бы го-
раздо справедливѣе передъ учениками и ихъ родителями совершенно
1) Ueber die gegenwartige Lage des biologischen Unterrichts an hoheren
Schulen. Jena. 1901, стр. 11—12.

оставить такое преподаваніе, которое совершенно не соотвѣтствуетъ
ни цѣлямъ, ни задачамъ гуманистическихъ гимназій, и потратить за-
нятое ими время на другіе предметы, болѣе соотвѣтствующіе духу
этихъ учебныхъ заведеній? Такъ какъ преподаваніе біологіи въ гим-
назіяхъ слишкомъ рано прекращается, то я его признаю очень мало
значущимъ въ этихъ школахъ; для ученика такое преподаваніе
имѣетъ даже меньше значенія, чѣмъ преподаваніе хотя бы, напр.,
греческой миѳологіи, и если молодой человѣкъ оставитъ школу, то
онъ, навѣрное, признаетъ, что изученныя имъ въ отроческомъ воз-
растѣ естественныя науки исчезли для него безслѣдно».
«Въ реальныхъ гимназіяхъ и въ высшихъ реальныхъ училищахъ
естественная исторія составляетъ единственный научный предметъ
преподаванія, изученіе котораго прекращается въ шестомъ или даже
пятомъ классѣ, какъ будто біологія есть сказка кормилицы, препо-
даваніе которой уже не содержитъ ничего поучительнаго для юношей
отъ пятнадцати до восемнадцатилѣтняго возраста! Разумѣется, что
такое положеніе нашихъ предметовъ должно унизить ихъ значеніе
и въ глазахъ учениковъ, и школа не въ состояніи возвысить твор-
ческую дѣятельность учителей, которые принуждены заниматься
преподаваніемъ предметовъ, которые раньше не входили въ кругъ
ихъ занятій. Какъ часто бываетъ, что учитель не встрѣчаетъ со
стороны представителя школы поощряющаго вниманія, если онъ, внѣ
своихъ служебныхъ обязанностей, старается заинтересовать своихъ
учениковъ экскурсіями, осмотрами, и т. д.! Вѣдь оказалось въ одномъ
случаѣ, что южно-германскій директоръ всегда требовалъ отъ учи-
теля, руководящаго ботаническими экскурсіями, точнаго указанія
мѣста, гдѣ онѣ будутъ производиться, чтобы директоръ имѣлъ
возможность провѣрять его.—Совершенно понятно, что при такихъ
условіяхъ наши товарищи по предмету охотнѣе соглашаются препо-
давать побочную для нихъ математику, чѣмъ біологію, потому что
преподаваніе перваго предмета далеко не такъ утомительно, какъ
преподаваніе естественныхъ наукъ, и поэтому преподаватель матема-
тики можетъ воспользоваться необходимымъ ему временемъ, чтобы
настойчивою и плодотворною работою справиться съ болѣе рѣзко
ограниченнымъ предметомъ преподаванія».
«Несомнѣнно, что такое ограниченіе и суживаніе преподаванія
біологіи въ школахъ должно было соотвѣтственно отозваться на
высшей школѣ и здѣсь уменьшить спросъ».
Въ приведенныхъ словахъ компетентнаго лица, высказанныхъ
при собравшихся въ Гамбургѣ естествоиспытателяхъ и врачахъ, ясно
обрисовывается состояніе средней школы въ Германіи въ настоящее
время. Наши среднія школы составляютъ сколокъ съ нѣмецкихъ

школъ и, главнымъ образомъ, составлены по ихъ рецепту, такъ что
все, относящееся къ нѣмецкимъ школамъ, имѣетъ полное приложеніе
и къ нашимъ; онѣ тѣмъ только и различаются, что наши школы не
пользуются сочувствіемъ общества; вслѣдствіе этого усиливается
недовѣріе къ нимъ учениковъ, потому что ими отражается все, что
происходитъ въ семьѣ.
Необходимо здѣсь замѣтить, что во всѣхъ рѣчахъ на съѣздѣ
естествоиспытателей и врачей говорилось о біологіи и о естествен-
ныхъ наукахъ, какъ о предметѣ преподаванія, и о примѣненіи біо-
логіи съ образовательной цѣлью. На самомъ же дѣлѣ, какъ въ
школахъ Германіи, такъ и у насъ преподаваніе біологіи, какъ пауки
о жизни, въ дѣйствительности совершенно не существуетъ; здѣсь
преподается описательный предметъ, описательная естественная исто-
рія. Въ этомъ можно убѣдиться, если разсмотрѣть соотвѣтственные
учебники какъ нѣмецкіе, такъ и русскіе; въ нихъ, за рѣдкимъ ис-
ключеніемъ, кромѣ латинскихъ терминовъ, назначенныхъ для усвое-
нія памятью, ничего другого нѣтъ; слѣдовательно, здѣсь о примѣ-
неніи науки, съ цѣлью общеобразовательною, и разговора быть не
можетъ.
Наука есть собраніе истинъ, изученіе которыхъ показываетъ,
какъ эти истины вырабатываются и какъ онѣ примѣняются для
выясненія значенія наблюдаемыхъ различныхъ формъ и явленій.
Описательный предметъ не имѣетъ научнаго значенія, такъ какъ
при посредствѣ описанія возможно только пріучить молодого чело-
вѣка къ механическому заучиванію и къ накопленію совершенно
непереваримыхъ знаній. Даже въ высшихъ реальныхъ училищахъ
нѣтъ никакихъ практическихъ занятій по такъ называемымъ здѣсь
біологическимъ наукамъ. Все преподаваніе проводится, главнымъ
образомъ, по рисункамъ, такъ что ученикъ не имѣетъ никакого
соприкосновенія съ жизнью, мысль его не будится, онъ не пріу-
чается работой провѣрять заученныя имъ положенія, у него все
сводится только къ слову; онъ оканчиваетъ общеобразовательное
учебное заведеніе такимъ же схоластомъ, какъ и ученикъ класси-
ческой гимназіи.
Своеобразно звучитъ рѣчь проф. анатоміи Берлинскаго универ-
ситета В. Вальдейера 1), который начинаетъ свою рѣчь заявленіемъ,
что по глубокому своему убѣжденію онъ долженъ сказать, что для
подготовленія къ университетскимъ занятіямъ онъ стоитъ за одно-
образныя подготовительныя школы и что эти подготовительныя школы
1) Ueber die gegenwartige Lage des biologisehen Unterrichts an hoheren
Schulen. Jena. 1901, стр. 22.

должны въ главныхъ чертахъ сохранить характеръ гуманистическихъ
гимназій. «По моему мнѣнію,—восклицаетъ онъ,—ничто не можетъ при
воспитаніи такъ содѣйствовать правильному мышленію, какъ строгое
образованіе при посредствѣ языковъ и математики. Разговоръ и
мышленіе вѣдь совпадаютъ! Но подготовительныя учрежденія не
должны здѣсь культивировать одни только живые языки съ ихъ
постоянной измѣнчивостью, несмотря на ихъ значеніе и необходи-
мость ихъ поддержки, въ особенности изученіе родного языка; но
при приготовленіи юношества къ изученію университетскихъ наукъ
необходимо держаться, какъ это было до сихъ поръ, главнымъ
образомъ, языковъ классической древности, достигшихъ такой вы-
сокой степени совершенства въ постройкахъ своихъ формъ, съ
сохранившими свою вѣчную юность и неувядающую красоту изло-
женными на этихъ языкахъ произведеніями. Я придаю наибольшее
значеніе, для каждаго дальнѣйшаго образованія, основательному усвое-
нію греческаго и латинскаго языковъ съ наслѣдованными нами на этихъ
языкахъ драгоцѣнностями». Несмотря на то, что первымъ своимъ
положеніемъ этотъ ораторъ, по глубокому своему убѣжденію, стоитъ
за однообразную подготовительную школу, онъ, третьимъ своимъ по-
ложеніемъ, признаетъ, что наши будущія подготовительныя школы,
гимназіи, реформированныя гимназіи, или какъ бы онѣ тамъ не на-
зывались, должны расщепляться съ седьмого класса (Obersecunda),
при девятиклассномъ курсѣ, въ продолженіе трехъ послѣднихъ лѣтъ
на двѣ вѣтви: на гуманистическую вѣтвь и на реальную вѣтвь.
Такая измѣнчивость оратора въ своихъ убѣжденіяхъ вполнѣ объ-
ясняется, повидимому, тѣмъ, что онъ получилъ самъ классическое
образованіе и всю свою жизнь занимался своимъ предметомъ описа-
тельно и соотвѣтственно этому его и преподавалъ, никогда не за-
думываясь надъ тѣмъ, что такое наука и каково ея значеніе. Это
мнѣніе вполнѣ подтверждается дальнѣйшимъ предложеніемъ проф.
В. Вальдейера. Относительно преподаванія анатоміи въ общеобра-
зовательныхъ школахъ онъ говоритъ: «Я полагаю, что въ область
предварительнаго обученія можетъ быть включено изложеніе при
посредствѣ препаратовъ, которые для ученія о костяхъ не трудно
получаются, наиболѣе существенныхъ соотношеніи постройки орга-
низма вмѣстѣ съ очеркомъ ученія о тканяхъ и исторіи развитія.
Хорошо изготовленныя, достаточно большія стѣнныя таблицы и
демонстраціи, при посредствѣ проекціоннаго аппарата, могли бы
сдѣлать преподаваніе болѣе живымъ и нагляднымъ». Какое значе-
ніе можетъ имѣть такое преподаваніе естественныхъ наукъ или
анатоміи въ частности? Развѣ возможно при посредствѣ рисунковъ
познакомить ребенка съ явленіями природы и существующими здѣсь

формами? Наблюдая за ребенкомъ, можно всегда замѣтить, что всего
болѣе онъ интересуется живымъ, на рисунки онъ смотритъ всегда
съ гораздо меньшимъ участіемъ и только когда ничего живого
нѣтъ. При преподаваніи живой интересъ къ изучаемому можно по-
лучить только отъ живого тѣла, какъ оно существуетъ на самомъ
дѣлѣ въ природѣ. Мнѣ приходилось видѣть, какъ дѣтямъ пока-
зывали рядъ чучелъ и скелетовъ уже пройденныхъ ими живот-
ныхъ, a затѣмъ показали нѣкоторыхъ живыхъ животныхъ; какъ
великъ былъ ихъ восторгъ при осмотрѣ и знакомствѣ съ по-
слѣдними животными. Когда имъ потомъ предложено было написать
о томъ, что они видѣли, то большинство изъ нихъ совершенно не
упомянуло о видѣнныхъ ими чучелахъ шимпанзе, тигра, рыси и
т. д., a всѣ писали о живыхъ животныхъ: обезьянахъ, попугаѣ,
свинкахъ, бѣлыхъ крысахъ; и вообще они постоянно вспоминали о
живыхъ животныхъ, которыя привлекли всего болѣе ихъ вниманіе.
Показываніе дѣтямъ объекта изученія на проекціонныхъ аппаратахъ
совершенно въ школѣ допустить нельзя: съ этимъ связано столько
внѣшняго, посторонняго, настолько захватывающаго вниманіе ребенка,
что объектъ изученія остается совершенно незамѣченнымъ. Вообще
все, что преподается въ школѣ, должно быть непремѣнно связано
съ жизнью, необходимо всегда исходить изъ наблюденія надъ жизнью,
насколько это возможно.
Относительно преподаванія естественныхъ наукъ необходимо
раньше всего замѣтить, что преподаваніе это совершенно не уста-
новлено и методъ очень неудовлетворительно разработанъ; біологія
же, какъ наука, сама еще очень мало установлена и для препода-
ванія ея въ школѣ требуется со стороны преподавателя очень ши-
рокое образованіе, непремѣнно связанное съ наблюдательностью и
жизненными опытами. Для выясненія жизненныхъ явленій необхо-
димо серьезное пониманіе механики, физики и химіи,—пониманіе,
основанное на послѣдовательныхъ лабораторныхъ занятіяхъ и на
умѣніи справляться съ математическими методами для провѣрки ла-
бораторныхъ изслѣдованій и для выясненія связанныхъ съ этими
изслѣдованіями количественныхъ и пространственныхъ отношеній.
Въ настоящее время это обязательно для анатома, физіолога, бота-
ника, зоолога, также и для минералога и для геолога. Можно ра-
ботать много въ лабораторіяхъ и все же остаться не развитымъ, если
при всѣхъ производимыхъ здѣсь работахъ не задумываться постоянно
надъ тѣмъ, что дѣлаешь, что получаешь и при какихъ условіяхъ
работаешь. Всякая научная работа тогда только и научна, если при
этой работѣ постоянно работаетъ вмѣстѣ съ руками и мысль, ко-
торая при такихъ работахъ либо провѣряется, либо вырабаты-

вается и логически прослѣживается. Что же отвѣтить на мнѣніе
проф. Вальдейера, когда онъ говоритъ, что хотя физика и химія и
завоевали себѣ обширное поле въ наукѣ, но все же ему кажется, что
эти предметы мало содѣйствовали облагораживанію и утонченности
нашей культуры? Можетъ ли такъ разсуждать въ настоящее время
біологъ? Развѣ не все, что въ біологіи называется научнымъ, вы-
ясняется исключительно положеніями, выработанными механикой,
физикой и химіей? Вся промышленность, техника и механика развѣ
не основаны на данныхъ физики и химіи? Всѣ научныя объясненія
явленій окружающей насъ природы развѣ не основаны на извѣст-
ныхъ въ настоящее время законахъ физики и химіи? Развѣ научная
психологія не основана на данныхъ физики и химіи? Въ устахъ біо-
лога такія утвержденія въ настоящее время врядъ ли возможны,
потому что все благородство и утонченность своей культуры онъ
черпаетъ изъ данныхъ физики и химіи; необходимо только, чтобы
уже выработанныя въ настоящее время данныя этихъ предметовъ
были нами поняты и примѣнены къ выясненію жизненныхъ явленій.
Біологія естъ наука о жизни, это философія естественныхъ
наукъ; какъ наука она состоитъ изъ собранія научныхъ истинъ, вы-
работанныхъ разсужденіемъ и провѣренныхъ всѣми способами, кото-
рыми наука обладаетъ. Усвоеніе и примѣненіе біологическихъ истинъ
связано безусловно съ отвлеченнымъ мышленіемъ и хорошо разви-
тымъ воображеніемъ. Жизненныя явленія, недоступныя нашему глазу,
мы должны умѣть дополнить воображеніемъ; безъ упражненія разви-
того пластически воображенія нѣтъ пониманія жизненныхъ явленій и
связи этихъ явленій съ формою. Необходимо только различать вооб-
раженіе и фантазію. Воображеніемъ приходится дополнять восприня-
тая и провѣренныя ясныя представленія, между тѣмъ какъ фантазія
связана съ пылкимъ темпераментомъ и мнимыми представленіями,
мало реально провѣренными и мало продуманными. Описательная
естественная исторія, которая преподается ученикамъ въ школахъ,
лишена всякаго анализа и разсужденія; описываются внѣшнія формы
и обозначаются отдѣльныя части условными словами, обыкновенно на
латинскомъ языкѣ, который въ высшихъ реальныхъ школахъ не изу-
чается, поэтому совершенно чуждый звукъ запоминается цѣликомъ
памятью; никакое разсужденіе и анализъ при этомъ не допускаются.
Такое преподаваніе ведется обыкновенно при посредствѣ рисунковъ,
a въ послѣднее время особенно охотно при помощи отраженныхъ
картинъ, при совершенно исключительной обстановкѣ. При такихъ
условіяхъ молодой человѣкъ совершенно не пріучается разсуждать;
у него не развивается способность наблюдать; нѣтъ житейской опыт-
ности; не возбуждается его мысль и нѣтъ волевыхъ и творческихъ

проявленій. Выходитъ, что въ настоящее время примѣненіе въ школахъ
словеснаго метода преподаванія и естественно-историческаго метода
даетъ одни и тѣ же результаты; молодой человѣкъ является въ выс-
шее учебное заведеніе совершенно неподготовленнымъ: онъ вырвался
изъ тяжелой для него обстановки, въ лучшемъ случаѣ память его хо-
рошо развита, вся опора его—книга; ни наблюдательности, ни опыт-
ности, ни критики, ни умѣнія разсуждать у него нѣтъ; мысль его
мало развита, онъ очень плохо соображаетъ, нѣтъ у него никакой
личной иниціативы; онъ истинный схоластъ, привыкшій только ими-
тировать и исполнять чужія приказанія; онъ усиленно куритъ, пьетъ
молодецки пиво и охотно дерется на дуэляхъ.
Въ такомъ же видѣ являются окончившіе среднюю школу молодые
люди и у насъ, но только у нихъ меньше стремленія къ дракѣ; они
добрѣе и проще, нѣтъ у нихъ традиціоннаго укоренившагося само-
мнѣнія и самоувѣренности нѣмецкихъ студентовъ.
Хотя вопросъ о состояніи школъ въ Германіи и поднятъ въ
настоящее время, главнымъ образомъ, представителями университетовъ,
но эти представители не достаточно обратили вниманія на то,
въ какомъ состояніи находится преподаваніе естественныхъ наукъ
въ самихъ университетахъ. О біологіи здѣсь заговорили только со
времени установленія ученія о происхожденіи видовъ, и именно
Дарвина; преподаваніе всѣхъ естественныхъ наукъ и здѣсь произво-
дится почти исключительно описательно. Примѣромъ этого мо-
жетъ служить преподаваніе анатоміи человѣка; за преподаваніе
этого предмета берется всякій врачъ: стоитъ ему только купить
руководство по анатоміи и читать по немъ, и больше ничего не тре-
буется. Каждый, кто научился красить ткани разнообразными крас-
ками, считаетъ себя уже спеціалистомъ по анатоміи, а кто изучилъ
фагоцитозъ, тотъ полагаетъ, что онъ анатомо-біологъ. Анатомія полу-
чила почти исключительное значеніе экзаменаціоннаго предмета, въ
которомъ, кромѣ названій и различныхъ ихъ синонимовъ, ничего дру-
гого нѣтъ, между тѣмъ какъ на самомъ дѣлѣ анатомія есть наука,
выясняющая форму и строеніе живого человѣческаго организма и ихъ
отношеніе къ отправленію. Предметъ живой, имѣющій прямое отно-
шеніе къ жизни и непосредственное отношеніе къ педагогикѣ, меди-
цинѣ и даже юриспруденціи. Выясненіе значенія этихъ формъ воз-
можно, однакоже, только при посредствѣ данныхъ механики, физики
и химіи; полученныя, при ихъ изслѣдованіи, положенія вполнѣ под-
даются провѣркѣ приложеніемъ математическихъ методовъ и опыта.
Въ этомъ предметѣ совершенно нераздѣльны строеніе органовъ и
тканей, а также и ихъ развитіе; при такихъ только условіяхъ полу-
чается понятіе о цѣльности постройки и отправленіяхъ живого opra-

низма. Провѣрка здѣсь производится сравненіемъ данныхъ, получен-
ныхъ при изслѣдованіяхъ человѣческаго организма и организма жи-
вотныхъ; при этомъ всего болѣе и выясняется значеніе ученія о про-
исхожденіи видовъ. Но объясненія происхожденія видовъ по Ч. Дар-
вину совершенно не примѣнимы въ школѣ, вслѣдствіе крайней ихъ
односторонности; основныя положенія ихъ рѣзко эгоистичны: «Борьба
за жизнь и естественный подборъ». Такъ какъ молодой человѣкъ
всегда очень реаленъ и ему всего болѣе знакомъ и его всего болѣе
занимаетъ человѣкъ, то онъ данное объясненіе болѣе всего къ нему
и примѣняетъ, что совершенно не согласуется съ идеальною задачею
школы и понятіемъ о неприкосновенности человѣческой личности, о
мудрости и любви. Всякое ученіе имѣетъ, однакоже, значеніе только
тогда, когда основныя положенія его охватываютъ все, къ чему это
ученіе относится. Объясненіе Ч. Дарвина привело къ мнѣнію, что жи-
вотный организмъ—какія-то казармы съ арміей, защищающей и охра-
няющей нашъ организмъ. Наврядъ ли можетъ съ этимъ согласиться
истинный біологъ. Это же ученіе о происхожденіи видовъ можетъ
быть выяснено въ главныхъ своихъ чертахъ съ пользой и въ школѣ,
если дать ему болѣе широкое объясненіе, а именно, что всякое измѣ-
неніе формъ происходитъ подъ вліяніемъ окружающей среды, а всякое
совершенствованіе зависитъ отъ упражненія, т.-е. отъ повторенія дѣй-
ствій при постепенно и послѣдовательно увеличивающемся возбуди-
телѣ; все, что бездѣйствуетъ, истощается, распадается, разрушается и
исчезаетъ. Такое объясненіе, данное Ж. Ламаркомъ, шире, не содер-
житъ въ себѣ ни капли эгоистическаго элемента и захватываетъ также
нравственный міръ человѣка, выясняя значеніе труда для совершен-
ствованія какъ въ живомъ мірѣ вообще, такъ и для человѣка.
Необходимо обратить еще вниманіе на примѣненіе въ нашихъ
школахъ метода нагляднаго воспріятія. Раньше было сказано, что
при преподаваніи естественныхъ наукъ примѣняются чаще всего ри-
сунки, рѣдко чучела и сухія растенія, а всего рѣже показывается
какое-либо живое растеніе или живое животное. При этихъ демон-
страціяхъ обыкновенно первоначально показываютъ, a затѣмъ уже
описываютъ показанное или же заставляютъ описать по опредѣлен-
ному способу, согласно желанію учителя. Обыкновенно при этомъ
примѣняется совершенно невѣрный пріемъ: первоначально показать,
a затѣмъ описывать; ученикъ воспринимаетъ, такимъ образомъ, гла-
зомъ и уже далѣе. мало внимателенъ, такъ какъ ему кажется, что
онъ показанное знаетъ и этимъ можетъ ограничиться. При всѣхъ
демонстраціяхъ слѣдовалобы дѣлать наоборотъ: первоначально раз-
сказать, связывая свой разсказъ съ чѣмъ-либо къ разсказу подходя-
щимъ и ранѣе ученику уже знакомымъ, a затѣмъ же показать; въ

такомъ случаѣ у ученика долженъ первоначально сложиться по слуху
образъ разсказываемаго, а за этимъ уже слѣдуетъ провѣрка по
показанному. Этимъ возбуждается воображеніе ученика, и онъ пріу-
чается провѣрять объектомъ то, что раньше вообразилъ по слову.
Зрительное воспріятіе усваивается болѣе механически, между тѣмъ
какъ воображаемое по слуху требуетъ большаго вниманія, содѣй-
ствуетъ развитію воображенія; ученикъ относится къ объекту гораздо
внимательнѣе, если предварительно подготовленъ къ нему воображе-
ніемъ. Объ этомъ пріемѣ говоритъ также въ послѣднее время Лай
(Lay) въ своей «Экспериментальной дидактикѣ», называя вызываемое,
такимъ образомъ, вниманіе «выжидательнымъ вниманіемъ».
Изъ всего сказаннаго можно заключить слѣдующее:
1) Классическія и реальныя гимназіи, а также и высшія реаль-
ныя гимназіи въ Германіи, по своимъ методамъ преподаванія—школы
схоластическія, не дающія требуемаго въ настоящее времи общаго
образованія, что и высказывалось нѣкоторыми представителями на
съѣздахъ естествоиспытателей и врачей въ Гамбургѣ, Касселѣ и Брес-
лавлѣ. Физическаго образованія молодыхъ людей въ этихъ школахъ
не существуетъ, a примѣняющіяся упражненія нѣмецкой національной
гимнастики совершенно негодны для школы и для молодыхъ людей
школьнаго возраста.
2) Истинный словесный методъ, какъ онъ примѣнялся въ древ-
ней Греціи, долженъ состоять изъ наблюденій надъ жизнью во всѣхъ
ея проявленіяхъ, обсужденія наблюдаемаго, а также знакомства и
критическаго разбора существовавшихъ въ то время писанныхъ па-
мятниковъ. Провѣрка наблюдаемаго здѣсь возможна на основаніи
жизненнаго опыта. Естественно-историческій методъ преподаванія
долженъ исходить изъ наблюденія надъ окружающей природой и
связанныхъ съ нею жизненныхъ явленій, анализа существующихъ въ
природѣ формъ, изученія составляющихъ ихъ элементовъ и выра-
ботки сравненіемъ общихъ положеній. Здѣсь возможна и обязательна
провѣрка этихъ положеній опытомъ и примѣненіемъ математическихъ
методовъ изслѣдованія, возможны предсказанія на основаніи про-
вѣренныхъ положеній и выводъ изъ провѣреннаго матеріала науч-
ныхъ истинъ.
3) Какъ словесный, такъ называемый гуманистическій способъ
преподаванія, такъ и естественно-историческій, правильно примѣ-
няемые въ школѣ, могутъ дать ученикамъ необходимое для нихъ
общее образованіе, но только въ томъ случаѣ, если они тѣсно свя-
заны съ жизнью, и если молодые люди пользуются возможностью
наблюдать жизнь, разсуждать и накоплять житейскую опытность.
Различіе между словеснымъ способомъ и естественно-историческимъ

состоитъ въ томъ, что при послѣднемъ способѣ общія положенія
больше провѣряются, и потому примѣненіемъ его получаются науч-
ныя истины. Словесный методъ даетъ при своемъ примѣненіи боль-
шую субъективность и самоувѣренность, a естественно-историческій
методъ и его примѣненіе содѣйствуетъ развитію большей объективности,
порождаетъ сомнѣнія, терпимость и большую осторожность при сужде-
ніяхъ. Только примѣненіемъ послѣдняго метода были собраны твор-
ческія силы человѣка въ видѣ науки.
4) Каждая школа должна быть гуманистической, т. е. пребы-
ваніе въ школѣ должно быть тѣмъ періодомъ въ жизни лица, въ
продолженіе котораго каждый воспитываетъ въ себѣ человѣка; поэтому
задача каждой школы должна состоять не въ сообщеніи знаній, a въ
томъ, чтобы содѣйствовать развитію отвлеченнаго мышленія молодого
человѣка и образованію у него понятія о человѣческой личности и
ея неприкосновенности — ни пальцемъ, ни словомъ, ни мыслью
(умственное образованіе). Кромѣ того, здѣсь необходимо въ одина-
ковой мѣрѣ научиться владѣть своимъ тѣломъ и умѣть по слову
подходить къ каждой требуемой работѣ (физическое образованіе).
Нравственное (этическое) и эстетическое развитіе молодого чело-
вѣка явится само собою, какъ послѣдствіе строго проведеннаго
умственнаго и физическаго образованія, соотвѣтственно указаннымъ
выше задачамъ.
5) Среднее учебное заведеніе должно имѣть своею цѣлью только
общее образованіе какъ физическое, такъ и умственное, не до-
пускающее никакой утилитарности при преподаваніи, между тѣмъ
какъ высшія учебныя заведенія могутъ раздѣляться на отдѣлы и
содѣйствовать образованію по избранному отдѣлу и, главнымъ об-
разомъ, широкому развитію самодѣятельности занимающихся во
всѣхъ производимыхъ здѣсь работахъ, которыя въ высшихъ учеб-
ныхъ заведеніяхъ должны пользоваться наибольшимъ вниманіемъ
и заботою.
6) Въ высшихъ школахъ естественныя науки должны препода-
ваться не описательно, a непремѣнно теоретически. Описательно
преподаваемый предметъ не имѣетъ никакого образовательнаго
значенія, и такое преподаваніе всегда можетъ быть замѣнено кни-
гою; образовательное значеніе имѣетъ только теорія или фило-
софія науки.
7) При схоластическомъ обученіи развивается только память и
книжный способъ рѣчи, не пробуждается мысль и соображеніе, от-
сутствуетъ анализъ и критика, нѣтъ самостоятельныхъ, волевыхъ
проявленій. Увѣренность въ словѣ, эгоизмъ и полная нетерпимость
къ мнѣнію другихъ являются непосредственнымъ послѣдствіемъ схо-

ластическаго способа преподаванія; у такихъ молодыхъ людей нѣтъ
наблюдательности и жизненнаго опыта.
8) При демонстративномъ преподаваніи необходимо первона-
чально разсказать, a затѣмъ показать, чтобы по слову возбудить
воображаемый образъ, который затѣмъ провѣряется зрѣніемъ, ося-
заніемъ и вообще всѣми непосредственно воспринимающими спосо-
бами провѣрки. При изученіи естественныхъ наукъ демонстраціи
должны производиться, по возможности, надъ живыми объектами.
Чертежи видѣннаго, произведенные ученикомъ, являются тоже очень
полезною провѣркою.
9) Въ школѣ не должно быть допущено ни наказанія, ни поощ-
ренія, здѣсь все должно быть основано на довѣріи, разсужденіи и
строгой выдержкѣ преподавателя.
П. Лесгафтъ.

Петръ Францевичъ Лесгафтъ.
Біографическій очеркъ.
1837—1909.
Петръ Францевичъ несомнѣнно былъ однимъ изъ самыхъ замѣ-
чательныхъ людей, нашего времени.
Крупный ученый, выдающійся лекторъ и профессоръ, преданный
всей душой интересамъ науки и педагогической дѣятельности, онъ
пользовался огромной популярностью во всѣхъ кругахъ общества.
Это былъ учитель въ самомъ высокомъ значеніи этого слова.
Онъ училъ не только словомъ, но и дѣломъ—примѣромъ своей личной
безупречной жизни. Все свое время, всѣ силы, всю колоссальную
энергію онъ тратилъ на свое любимое дѣло, дѣло обученія молодежи.
Онъ излагалъ анатомію съ такимъ увлеченіемъ и съ такимъ знаніемъ
дѣла, что невольно захватывалъ всѣхъ своихъ слушателей, которые
толпами шли въ его аудиторію.
Но особенно сильно дѣйствовала его сильная и яркая личность,
его необыкновенная энергія, невѣроятная трудоспособность, непре-
клонная, направленная къ добру воля и безкорыстная любовь къ
наукѣ и людямъ.
Петръ Францевичъ родился въ Петербургѣ въ 1837 году. Отецъ
его былъ ювелиромъ. Первые годы его жизни прошли въ семьѣ. Когда
онъ подросъ, отецъ отдалъ его въ аптеку въ ученики. Но Петру

Францевичу крайне не нравилось это занятіе, и онъ всячески ста-
рался избавиться отъ него. Въ одинъ прекрасный день онъ бѣжалъ
изъ аптеки и вернулся домой. Отецъ былъ настолько возмущенъ
поступкомъ сына, что махнулъ на него рукой и предоставилъ самому
себѣ. Повидимому, это было очень тяжелое время въ жизни Петра
Францевича. Онъ долго не зналъ, что дѣлать, куда идти.
Въ это время и произошелъ въ его жизни переломъ. Онъ вдругъ
почувствовалъ съ необыкновенной силой весь ужасъ своего поло-
женія. Онъ понялъ, что такъ жить нельзя, что необходимо учиться
и работать, чтобы стать человѣкомъ. По его словамъ, онъ горько
плакалъ, не зная, какъ выйти изъ этого труднаго положенія.
Наконецъ онъ рѣшилъ самостоятельно подготовиться въ одинъ
изъ старшихъ классовъ нѣмецкой гимназіи (Annenschule). Въ эту
трудную минуту онъ нашелъ большую поддержку въ своемъ старшемъ
братѣ Александрѣ, который отнесся очень сочувственно къ его
проекту и сталъ усердно помогать ему.
Петръ Францевичъ съ энергіей принялся за работу и, обладая
недюжинными способностями, довольно быстро приготовился въ одинъ
изъ старшихъ классовъ нѣмецкой школы, куда и поступилъ. Учился
онъ очень хорошо и окончилъ курсъ съ серебряной медалью. Въ
гимназіи его звали «занозой». Когда Петра Францевича спрашивали,
за что его такъ прозвали — онъ отвѣчалъ съ улыбкой:
«Не понимаю за что. Просто зря. Былъ совсѣмъ ангеломъ».
По окончаніи гимназіи онъ поступилъ въ Медико-Хирургическую
Академію. Родители сшили ему новый мундиръ. На радостяхъ онъ
отправился въ гости на вечеринку, гдѣ и пробылъ до четырехъ ча-
совъ утра. Утромъ мать встрѣтила сына упреками за такое несвоевре-
менное возвращеніе. Петръ Францевичъ былъ до того обиженъ и воз-
мущенъ этимъ, что рѣшилъ немедленно же уйти изъ дома. Собравъ
всѣ свои пожитки, онъ перебрался изъ родительскаго дома въ малень-
кую комнатку, которую нанялъ себѣ недалеко отъ Академіи. Впослѣд-
ствіи онъ примирился съ родителями, и тѣ неоднократно звали его вер-
нуться домой, но онъ никогда уже больше не возвращался и жилъ
самостоятельно, зарабатывая себѣ пропитаніе уроками. Нерѣдко зара-
ботки были такъ плохи, что ему случалось голодать въ буквальномъ
смыслѣ слова. Съ утра до поздняго вечера приходилось бѣгать по
урокамъ, слушать лекціи въ Академіи и работать въ лабораторіяхъ.
Въ то время онъ очень увлекался химіей и въ теченіе трехъ лѣтъ
работалъ въ химической лабораторіи подъ руководствомъ профессора
Зинина. Послѣдній очень цѣнилъ его и предсказывалъ ему большую
научную карьеру. Вскорѣ однако Петръ Францевичъ увлекся анато-
міей и рѣшилъ сдѣлаться анатомомъ. Зининъ съ сожалѣніемъ отпу-

стилъ его изъ лабораторіи и долго уговаривалъ продолжать занятія
химіей.
«Будешь знать химію, будешь знать и анатомію», говорилъ
онъ ему.
Но Петръ Францевичъ былъ непреклоненъ въ своихъ рѣше-
ніяхъ и съ такимъ же увлеченіемъ сталъ заниматься анатоміей, съ
какимъ прежде занимался химіей.
Съ большимъ удовольствіемъ любилъ вспоминать онъ о своемъ
знакомствѣ съ композиторомъ Даргомыжскимъ, котораго онъ любилъ
и высоко цѣнилъ. Въ то время онъ очень увлекался музыкой. Часто
посѣщалъ концерты и итальянскую оперу. Любовь къ музыкѣ и пѣнію
сохранилась у него до послѣдняго времени. Это было единственное
удовольствіе, которое онъ позволялъ себѣ.
По окончаніи Академіи въ 1861 году Петръ Францевичъ былъ
оставленъ профессоромъ Груберомъ при анатомическомъ кабинетѣ
въ качествѣ прозектора и преподавателя анатоміи.
Къ этому времени относится начало его самостоятельной науч-
ной дѣятельности. Въ 1865 году появилась его докторская диссертація:
«Объ окончаніи продольныхъ мышечныхъ волоконъ прямой кишки».
Въ 1868 году онъ былъ избранъ Казанскимъ Университетомъ
на каѳедру физіологической анатоміи въ званіи экстраординарнаго
профессора.
По разсказамъ Петра Францевича его первая вступительная
лекція въ Казанскомъ Университетъ была настолько неудачна, что
многіе слушатели выражали свое неодобреніе шиканіемъ. Разсказывая
объ этомъ неудачномъ выступленіи, Петръ Францевичъ добродушно
улыбаясь, говорилъ: «Не подумалъ хорошенько».
На слѣдуюшихъ лекціяхъ настроеніе слушателей рѣзко измѣни-
лось по отношенію къ нему. Ему устроили овацію. И вскорѣ затѣмъ
онъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ любимыхъ и популярныхъ про-
фессоровъ въ Казани.
Чтобы не быть голословнымъ, я сошлюсь на слова профессора
Виноградова, который былъ одновременно съ Петромъ Францевичемъ
въ Казанскомъ Университетѣ. Въ своемъ заявленіи, поданномъ меди-
цинскому факультету 19 марта 1869 года по поводу преподаватель-
ской дѣятельности П. Ф. Лесгафта и необходимости выбора его въ
ординарные профессора, проф. Виноградовъ пишетъ: «П. Ф. Лесгафтъ
избранъ съ 27 сентября 1868 г. на каѳедру физіологической анатоміи
въ званіи экстраординарнаго профессора. По пріѣздѣ въ Казань,
своимъ преподаваніемъ онъ превзошелъ всѣ ожиданія, какія факуль-
тетъ могъ имѣть, основываясь на существовавшихъ уже свѣдѣніяхъ о
преподавательскихъ г. Лесгафта способностяхъ. Съ полнотою и

Профессора, выбывшіе изъ Казанскаго университета одновременно съ
П. Ф. Лесгафтомъ.
ясностью изложенія проф. Лесгафтъ соединяетъ ту энергію при чте-
ніи своихъ лекцій, которая свойственна лишь истинному знанію и
глубокой преданности своему предмету. Плодотворность подобныхъ
лекцій и ихъ дѣйствіе на слушателей понятны. Но вмѣстѣ съ тотчасъ
указанными качествами проф. Лессгафтъ успѣлъ соединить и замѣча-
тельное трудолюбіе: онъ занимается со студентами 24 часа въ недѣлю
и кромѣ того по воскреснымъ днямъ читаетъ курсъ хирургической
анатоміи. Хотя этотъ курсъ необязателенъ для студентовъ и несмотря
на то, что лекціи читаются въ праздничные дни и продолжаются по
2 и по 3 часа, аудиторія постоянно полна. Результаты неутомимыхъ
трудовъ, безукоризненнаго знанія предмета, беззавѣтной преданности
ему и замѣчательнаго преподавательскаго таланта проф. Лесгафта
ясно сказываются въ очень рѣзко выдающемся, въ послѣдніе годы,
повышеніи уровня анатомическихъ свѣдѣній между г.г. студентами.
Гг. преподаватели и особенно клиницисты вѣроятно имѣли не разъ
случай убѣдиться въ этой чрезвычайно благопріятной перемѣнѣ къ
лучшему. Не могу при этомъ не указать на тѣ существенныя улуч-
шенія и пріобрѣтенія анатомическаго института, которыми факуль-

теть обязанъ ничему другому, какъ неусыпной дѣятельности неутоми-
маго профессора. На основаніи всего вышеизложеннаго честь имѣю
заявить гг. членамъ факультета, что наступило время возобновить
ходатайство передъ совѣтомъ о повышеніи проф. Лесгафта въ званіе
ординарнаго профессора» и пр.
Но Петру Францевичу такъ и не удалось получить ординатуру
въ Казани. Вскорѣ случилась исторія, послѣ которой онъ долженъ
былъ навсегда оставить Казань. Ближайшимъ поводомъ послужилъ
докторскій экзаменъ трехъ врачей, которые были неправильно про-
экзаменованы по анатоміи другимъ профессоромъ.
Надо сказать, что въ то время Совѣтъ Казанскаго Универси-
тета дѣлился рѣзко на 2 партіи: прогрессивную, къ которой принад-
лежалъ, конечно, П. Ф. Лесгафтъ, и консервативную, которая соста-
вляла большинство. Фактически все управленіе университетомъ нахо-
дилось въ рукахъ послѣдней партіи, которая часто поступала вопреки
здравому смыслу и справедливости, встрѣчая во всѣхъ своихъ рѣше-
ніяхъ энергичную поддержку въ лицѣ попечителя учебнаго округа.
Положеніе прогрессивнаго меньшинства было часто невыносимымъ.
Никакіе доводы и доказательства не приводили ни къ чему. Нерѣдко
рѣшенія Совѣта носили даже характеръ издѣвательства надъ мень-
шинствомъ.
Выведенный, наконецъ, изъ терпѣнія Петръ Францевичъ напи-
салъ статью, которую отправилъ въ С-Петербургскія Вѣдомости.
Привожу ее дословно:
(С.-Петербургскія Вѣдомости. 1871 г. № 262).
Что творится въ Казанскомъ университетѣ.
«M. Г. Каждое произвольное дѣйствіе очень грустно, но еще
грустнѣе и прискорбнѣе, если отъ произвола и беззаконныхъ дѣй-
ствій нѣтъ защиты, если отказываются не только разбирать, но и
слушать о томъ, что дѣлается; остается одно — прибѣгнуть къ глас-
ности. Я не буду касаться общихъ дѣлъ университета, относящихся
до меня только какъ члена совѣта, ибо это отняло бы слишкомъ
много времени, и надѣюсь, что трудъ этотъ раздѣлятъ нѣкоторые
товарищи мои по университету, а постараюсь представить только
нѣкоторые факты, прямо касающіеся занимаемой мною каѳедры, такъ
какъ они могутъ разъяснить, насколько существуетъ дѣйствительная
автономія въ университетѣ, и какое вліяніе на нее имѣетъ г. попечитель.
Въ самомъ началѣ прошедшаго учебнаго года, уже во время
моего присутствія въ Казани, профессоръ другого предмета, именно

патологической анатоміи, г. Петровъ, подписалъ экзаменаціонные
листы изъ физіологической анатоміи тремъ врачамъ, желающимъ
получить степень доктора медицины. Медицинскій факультетъ, раз-
смотрѣвши это дѣло въ нѣсколькихъ засѣданіяхъ, убѣдился въ пол-
ной незаконности этихъ экзаменовъ; основываясь на томъ, что во
время присутствія представителя извѣстнаго предмета, экзаменъ не
можетъ быть произведенъ кѣмъ-либо другимъ; что недостатокъ вре-
мени и явное отсутствіе матеріала, т.-е. труповъ, дѣлали невозмож-
нымъ исполненіе законныхъ требованій и, наконецъ, что при этомъ
отсутствовали какіе-либо депутаты или вообще свидѣтели, факуль-
тетъ кассировалъ эти экзамены. По закону, экзаменъ изъ анатоміи
здороваго человѣка, какъ на степень лѣкаря, такъ на степень док-
тора, долженъ состоять изъ: 1) изустнаго экзамена, 2) приготовленія
анатомическаго препарата и 3) демонстраціи этого препарата. Законъ
(Св. Зак. т. XIII, кн. I, разд. III ст. 453) требуетъ, чтобъ ищущій
медицинскую степень подвергался не только демонстративному и
практическому испытанію по одной изъ трехъ полостей человѣче-
скаго тѣла, но также и практическому приготовленію и демонстраціи
препарата; необходимо, чтобъ будущій врачъ или ученый былъ зна-
комъ съ методами изслѣдованія отдѣльныхъ частей человѣческаго
тѣла, чтобъ онъ самъ видѣлъ и былъ въ состояніи показать взаим-
ное отношеніе и расположеніе его органовъ. Важность такого требо-
ванія, я думаю, очевидна. Приготовленіе требуемаго по закону пре-
парата не можетъ быть исполнено ранѣе 3 — 4 дней, весь же экза-
менъ обыкновенно продолжается не менѣе недѣли, а иногда и болѣе.
Г. Попечитель не довелъ этого дѣла до г. Министра, a возвратилъ
его въ совѣтъ, находя теперь уже, что дѣло недостаточно полно, и
присоединивъ къ нему собранныя имъ самимъ справки. Тогда уже
совѣтъ большинствомъ голосовъ рѣшилъ: признать экзаменъ закон-
нымъ. Итакъ оказывается, что и въ присутствіи профессора извѣст-
наго предмета экзаменовать изъ этого предмета можетъ всякій дру-
гой, даже не исполняя законныхъ требованій, такъ какъ такой экза-
менъ, несмотря на свою противозаконность, все же можетъ быть при-
знанъ законнымъ.
Въ этомъ же учебномъ году подвергались испытанію по анатоміи
шестнадцать студентовъ 5-го курса, изъ которыхъ неудовлетворитель-
ныя познанія оказали трое. Одинъ изъ нихъ В. И., исправляющій
должность ассистента у того же г. профессора Петрова, экзамено-
вался въ ноябрѣ, но не кончилъ экзамена, потому что отказался
отвѣчать на предложенный вопросъ. При этомъ экзаменѣ присутство-
вали два депутата отъ факультета, и объ экзаменѣ были увѣдомлены
деканъ и члены факультета. Подъ конецъ января г. И. явился на

экзаменъ во второй разъ. Г. деканъ и всѣ члены факультета также
были увѣдомлены, но присутствовали только одинъ членъ и студенты
разныхъ курсовъ. Въ этотъ разъ г. И. выказалъ неудовлетворитель-
ный знанія, о чемъ было заявлено факультету. Послѣ этого г. И.
подалъ просьбу, въ которой заявилъ, что онъ все зналъ и покор-
нѣйше проситъ, «въ виду предстоящихъ ему еще многочисленныхъ
занятій и т. д. предложить факультету, не найдетъ ли онъ возмож-
нымъ, на основаніи удовлетворительныхъ отвѣтовъ на многіе вопросы,
считать экзаменъ изъ физіологической анатоміи оконченнымъ». Г. де-
канъ факультета и г. ректоръ не нашли возможнымъ принять эту
просьбу; г. попечитель принялъ ее и при отношеніи отъ 8-го февраля
препроводилъ въ совѣтъ университета съ предложеніемъ переэкзаме-
новать г. И. въ присутствіи факультета. Несмотря на то, что по
закону (ст. 444), если экзаменующійся не показываетъ удовлетвори-
тельныхъ познаній, его могутъ допустить къ переэкзаменовкѣ не раньше
трехъ мѣсяцевъ, г. попечитель еще два раза (въ отношеніяхъ отъ
12-го апрѣля и 12 мая) черезъ совѣтъ и черезъ г. ректора спра-
влялся о результатахъ своего предложенія. При чтеніи просьбы г. И.
оказывается, что онъ, повторяя нѣкоторые предложенные ему на
экзаменѣ вопросы, такъ напуталъ, что уже самою просьбой своей
далъ г. попечителю письменное доказательство своего незнанія, что,
конечно, не могло быть неизвѣстно г. попечителю. Факультетъ въ
засѣданіи 22-го мая рѣшилъ назначить г. И. экзаменъ въ своемъ
присутствіи; я же, имѣя отпускъ по дѣлу, не терпящему отлагатель-
ства, долженъ былъ уѣхать и потому просилъ факультетъ назначить
другого экзаменатора. Профессоры гистологіи, физіологіи, хирургіи и
всѣ прочіе отказались экзаменовать изъ анатоміи; рѣшился же экза-
меновать только одинъ г. Догель, служащій профессоромъ фармако-
логія Не буду входить въ разборъ экзамена, на которомъ произво-
дить демонстраціи находили ненужнымъ, ибо пришлось-бы описывать
слишкомъ жалкую картину, но не могу не обратить вниманія на слѣ-
дующее; когда собрались всѣ члены факультета для присутствованія
на экзаменѣ, секретарь факультета профессоръ Голубевъ, основываясь
на законѣ (ст. 446), въ которомъ говорится: «Для наблюденія безпри-
страстія, испытанія производятся по билетамъ, заключающимъ въ
себѣ предлагаемые вопросы», предложилъ производить экзаменъ по
билетамъ. Требованіе это было тѣмъ необходимѣе, что г. Догель при
чтеніи просьбы г. И. предлагалъ въ факультетѣ не экзаменовать г. И.
вовсе, а просто исполнить его просьбу. По заявленіи такого предло-
женія г. Догель отказался наотрѣзъ экзаменовать по билетамъ, и
согласился экзаменовать тогда только, когда предложеніе Голубева
было отклонено факультетомъ, такъ что экзаменъ, вопреки закону,

произведенъ былъ безъ билетовъ. Спрашивается: какое нравственное
вліяніе будетъ имѣть на многихъ изъ учащейся молодежи такое отно-
шеніе г. попечителя къ подобнымъ просьбамъ студентовъ?
Въ заключеніе не могу не обратить вниманія и на слѣдующій
фактъ, касающійся также анатомическаго института. Въ ноябрѣ про-
шедшаго года правленіе университета циркуляромъ просило гг. завѣ-
дывающихъ отдѣльными кабинетами заявить, въ возможно скоромъ
времени, о ремонтныхъ работахъ, которыя необходимо произвести
въ подвѣдомственныхъ помѣщеніяхъ. Я, между прочимъ, просилъ
исправить оконныя рамы въ рабочихъ комнатахъ института; просьбу
свою я основывалъ на томъ, что поперечины многихъ рамъ уже сильно
подгнили, a такъ какъ молодымъ людямъ, по свойству производимыхъ
ими работъ, необходимо заниматься вблизи оконъ, и такъ какъ
рамы эти не защищаютъ отъ холода и вѣтра, то это можетъ слу-
жить причиной заболѣванія занимающейся молодежи. Въ январѣ или
февралѣ переѣхалъ на казенную квартиру вновь избранный прорек-
торъ г. Кремлевъ. Въ маѣ я узналъ, что правленіе рѣшило оставить
поправку оконныхъ рамъ анатомическаго института до слѣдующаго
года по недостатку университетскихъ суммъ, но въ то же время раз-
рѣшило устройство сада около квартиры г. проректора, состоящаго
по уставу также и членомъ правленія. Несмотря на то, что я обра-
тился въ правленіе съ заявленіемъ, что при распредѣленіи универси-
тетскихъ суммъ необходимо первоначально удовлетворить тѣ требо-
ванія, которыя были заявлены раньше, a главнымъ образомъ должно
быть отдано преимущество требованіямъ рабочихъ кабинетовъ пе-
редъ требованіями личнаго состава, помѣщающагося въ зданіи уни-
верситета, и, наконецъ, что всѣ главные дворы университета уже
усажены садами и т. д.—все это не привело ни къ какому результату.
Я полагаю, что приведенные факты ясно убѣждаютъ, что и въ
коллегіальномъ учрежденіи могутъ быть ослаблены нравственныя отно-
шенія между членами его, какъ скоро нѣтъ гласности (ибо прото-
колы не печатаются, протесты отвергаются, отдѣльныхъ мнѣній не
принимаютъ и т. д.), а начальство поддерживаетъ и незаконныя
дѣйствія. Къ крайнему сожалѣнію, эти анормальныя отношенія уже за-
ставили нѣкоторыхъ дѣльныхъ членовъ университета, каковы про-
фессора Ковалевскій, Вагнеръ, Павловъ и т. д., оставить Казанскій
университетъ; каѳедры ихъ остаются свободными или же опять раз-
личными незаконными путями замѣщаются слабыми силами, и такимъ
образомъ университетъ все болѣе и болѣе клонится къ упадку.
Примите и пр. Петръ Лесгафтъ, профессоръ анатоміи въ Ка-
занскомъ Университетѣ.
Казань, 14-го сентября.

Вскорѣ послѣ появленія этой статьи была получена отъ Ми-
нистра бумага объ увольненіи Петра Францевича изъ университета.
Она произвела сенсацію въ университетѣ. Многіе изъ лучшихъ про-
фессоровъ Казанскаго университета, понимая, что въ дѣлѣ Петра
Францевича попираются права университета и всѣхъ профессоровъ,
подали прошенія объ отставкѣ. Въ числѣ ушедшихъ профессоровъ
были слѣдующія лица: Имшенецкій, Данилевскій, Головкинскій, Мор-
ковниковъ, Голубевъ, Якоби и Левицкій.
Петръ Францевичъ былъ не только изгнанъ изъ университета,
но даже лишенъ права преподавательской дѣятельности. Все это слу-
чилось въ 1871 году.
Петръ Францевичъ вернулся въ Петербургъ и устроился част-
нымъ образомъ при профессорѣ Груберѣ въ Военно-Медицинской
Академіи.
Профес. Груберъ былъ однимъ изъ первыхъ, допустившихъ
женщинъ въ свои лабораторіи для занятій по анатоміи. Въ это время
уже образовался небольшой женскій кружокъ, который усердно зани-
мался въ лабораторіяхъ Военно-Медицинской Академіи. Въ числѣ
участницъ этого кружка были Суслова и Кашеварова — первыя жен-
щины — врачи въ Россіи.
Проф. Груберъ поручилъ Петру Францевичу руководить заня-
тіями этого кружка, и онъ съ увлеченіемъ отдался этому дѣлу.
Число слушательницъ стало быстро расти и въ 1874 году у
него было уже до ста человѣкъ. Петра Францевича можно по спра-
ведливости назвать однимъ изъ первыхъ поборниковъ за женское
образованіе. Въ то время, когда даже на Западѣ большинство про-
фессоровъ относилось крайне недоброжелательно къ допущенію жен-
щинъ къ высшему образованію, Петръ Францевичъ былъ горячимъ и
искреннимъ сторонникомъ женскаго образованія. Не легко было по-
бороть широко распространенный въ то время предразсудокъ, по
которому занятіе анатоміей для женщины считалось предосудитель-
нымъ. Петръ Францевичъ потратилъ массу силъ и энергіи, чтобы
разрушить этотъ предразсудокъ и доказать необходимость знанія
анатоміи для всякой образованной женщины.
Несомнѣнно женское образованіе въ Россіи обязано очень и
очень многимъ дѣятельности Петра Францевича. Въ этомъ отношеніи
его роль недостаточно еще оцѣнена.
Та относительная свобода, которой онъ пользовался въ стѣнахъ
Военно-Медицинской Академіи, объясняется вѣроятно съ одной сто-
роны огромнымъ авторитетомъ Грубера и съ другой — тѣмъ, что во
главѣ Военнаго Министерства стоялъ въ то время просвѣщенный и
гуманный человѣкъ Милютинъ.

Въ 1875 году Военное Министерство было занято организаціей
гимнастическихъ упражненій въ полкахъ. Для этого необходимо было
подготовить руководителей, учителей гимнастики. Министерство пред-
ложило Петру Францевичу отправиться въ командировку за границу,
познакомиться тамъ съ постановкой этого дѣла и затѣмъ устроить
курсы гимнастики для офицеровъ.
Онъ съ удовольствіемъ принялъ это предложеніе и въ теченіе
двухъ лѣтъ, въ каникулярное время ѣздилъ въ Германію, Францію и
Англію, гдѣ тщательно познакомился съ постановкой физическаго
развитія въ этихъ странахъ. По возвращеніи изъ за границы онъ на-
писалъ книгу о постановкѣ физическаго развитія и занялся органи-
заціей курсовъ для офицеровъ, которые и были вскорѣ открыты. На
нихъ читалась анатомія, физіологія, теорія движеній, а также препо-
давалась гимнастика по вновь выработанному методу Петра Фран-
цевича.
Однако онъ не долго оставался руководителемъ этихъ курсовъ.
Вскорѣ Министръ Милютинъ ушелъ и его мѣсто занялъ генералъ
Вановскій, который закрылъ гимнастическіе курсы Лесгафта и пору-
чилъ полковнику Бутовскому устроить другіе курсы гимнастики.
Къ этому времени, приблизительно, относится начало наиболѣе
блестящей и плодотворной дѣятельности Петра Францевича. Съ
одной стороны онъ работалъ въ Академіи, съ другой разрабатывалъ
вопросы педагогики, физическаго развитія и антропологіи. Въ это же
время подъ его руководствомъ былъ сдѣланъ цѣлый рядъ выдаю-
щихся работъ врачами, занимавшимися въ лабораторіяхъ Медицинской
Академіи.
Тогда же, повидимому, сложились во всей полнотѣ его взгляды
и все его научно-философское міросозерцаніе, которое онъ умѣлъ съ
такимъ увлеченіемъ передавать другимъ. Личность Петра Францевича
настолько тѣсно связана съ его ученіемъ, что нельзя, говоря о немъ,
не сказать хотя бы вкратцѣ и о сущности его ученія.
Петръ Францевичъ не былъ простымъ теоретикомъ, кабинетнымъ
ученымъ, онъ былъ въ то же самое время выдающимся общественнымъ
дѣятелемъ.
Интересно, что его общественная дѣятельность не мѣшала его
научной работѣ. Она какъ бы вытекала, была результатомъ его тео-
ретической работы. Онъ умѣлъ удивительнымъ образомъ связывать
теорію съ практическими задачами.
Теоретически онъ работалъ въ такой области, которая, кажется,
дальше всего стоитъ отъ жизни. Онъ занимался изученіемъ мертваго
тѣла. Анатомія считается обыкновенно наиболѣе сухой и безжизненной
наукой. Но онъ не былъ анатомомъ въ этомъ смыслѣ слова. Онъ

примѣнилъ въ изученіи анатоміи совсѣмъ новый по тому времени
принципъ, по которому между формой тѣла и его функціей суще-
ствуетъ тѣсная неразрывная связь.
Въ сущности Петръ Францевичъ перенесъ въ анатомію Ламар-
ковскій принципъ, по которому измѣненіе органа зависитъ отъ
упражненія, отъ дѣятельности. Если упражняется органъ въ томъ или
иномъ направленіи, соотвѣтственнымъ образомъ измѣняется и его
форма.
Первые учителя гимнастики, занимавшіеся подъ руководствомъ П. Ф. Лесгафта.

Большинство его теоретическихъ работъ было направлено глав-
нымъ образомъ къ тому, чтобы показать, какая связь существуетъ
между отправленіемъ и формой, какъ измѣняется форма подъ влія-
ніемъ измѣнившейся дѣятельности, вывести форму изъ отправленія.
Достаточно познакомиться съ дѣятельностью даннаго органа, по
мнѣнію Петра Францевича, чтобы предсказать, теоретически построить
архитектуру даннаго органа.
«Экономическія и механическія условія создаютъ форму, точно
также условія ихъ и измѣняютъ, а постепенное и послѣдовательное
повтореніе дѣятельности при соотвѣтственномъ возстановленіи потерь,
связанныхъ съ дѣятельностью, совершенствуетъ какъ форму, такъ и
связанныя съ формой отправленія. Всѣ эти положенія были устано-
влены Ламаркомъ, но остались подъ вліяніемъ ученія Дарвина слиш-
комъ мало оцѣненными». Такъ писалъ Лесгафтъ незадолго до смерти.
Онъ былъ поклонникомъ и почитателемъ Ламарка всю жизнь.
Онъ выдвинулъ Ламарковскіе принципы въ анатомическихъ уче-
ніяхъ въ то время, когда Ламарка почти не знали, когда біологи
всѣ увлекались дарвинизмомъ, когда всѣ были убѣждены, что глав-
ную роль въ измѣненіи тѣла и эволюціи организмовъ играютъ дар-
виновскіе принципы: борьба за существованіе и естественный подборъ.
Только въ послѣднее время біологи стали критически относиться къ
дарвиновскимъ принципамъ и увлекаться Ламаркомъ. Между тѣмъ
Петръ Францевичъ уже сорокъ лѣтъ тому назадъ положилъ въ
основу всѣхъ своихъ работъ ученіе Ламарка. Въ этомъ его огром-
ная заслуга, еще недостаточно оцѣненная современными учеными.
Чтобы понять строеніе организма, нужно познакомиться съ его
дѣятельностью. Нужно изучить жизнь человѣка, чтобы понять его
строеніе. Вотъ почему Лесгафтъ такъ интересовался жизнью чело-
вѣка и рекомендовалъ такъ настойчиво всѣмъ своимъ ученикамъ
изучать жизнь, изучать ее не по книгамъ, a непосредственнымъ,
активнымъ участіемъ въ окружающей жизни.
Ламарковскій принципъ былъ основой, на которой Петръ Фран-
цевичъ построилъ всѣ свои ученія какъ анатомическія, такъ и во-
обще біологическія и педагогическія, и изъ этого ученія вытекала вся
его научная и общественно-педагогическая дѣятельность.
Въ самомъ дѣлѣ, если строеніе тѣла зависитъ отъ его дѣятель-
ности, то понятно, почему необходимо изучать эту дѣятельность, а
также и всѣ тѣ причины, которыя могутъ вліять на нее. На дѣятель-
ность же прежде всего вліяютъ внѣшнія условія жизни. Нужно дѣ-
лать такъ, чтобы внѣшнія условія были наиболѣе благопріятны для
жизни тѣла. Изучая внѣшнія условія мы прежде всего сталкиваемся
съ различными прибавочными возбудителями жизни и дѣятельности. Подъ

прибавочными возбудителями Петръ Францевичъ понималъ не только
табакъ, водку и различныя острыя и ядовитыя вещества, которыя мы
нерѣдко принимаемъ съ лѣчебными цѣлями, а также и различныя
наказанія, награды, ордена, чины, отмѣтки въ гимназіи и другіе спо-
собы, къ которымъ постоянно прибѣгаютъ въ жизни и въ педагогикѣ.
Онъ съ жаромъ доказывалъ весь вредъ и безполезность приба-
вочныхъ возбудителей, основываясь на законѣ Вебера-Фехнера, по
которому возбудитель растетъ въ геометрической прогрессіи, a эф-
фектъ въ ариѳметической. Всякій, конечно, знаетъ, по личному опыту,
что нужно постоянно увеличивать возбудитель, чтобы получить тотъ
самый результатъ, какой былъ вначалѣ.
На лекціяхъ Петръ Францевичъ любилъ повторять: «сначала
конфетка, потомъ конфетка съ ромомъ, потомъ ромъ съ конфеткой,
a, наконецъ, и чистый ромъ».
Особенный вредъ оказываютъ прибавочные раздражители въ
школѣ, когда формируется молодой организмъ. Здѣсь ихъ примѣне-
ніе прямо-таки преступленіе.
Петръ Францевичъ обыкновенно указывалъ на двѣ педагогиче-
скія системы, которыя примѣняютъ различные возбудители. Нѣмец-
кая школа пользуется, главнымъ образомъ, наказаніемъ учениковъ,
какъ возбудителемъ дѣятельности, французская школа, — наоборотъ,
въ качествѣ возбудителя пользуется всевозможными наградами и по-
хвалами. И то и другое одинаково вредно, по мнѣнію Петра Франце-
вича. И то и другое безполезно, такъ какъ можетъ дѣйствовать
только короткое время, пока организмъ не привыкъ къ данному
возбудителю.
Деятельность человѣка должна управляться и регулироваться
не внѣшними условіями, а его волей, его внутренней духовной сущ-
ностью,—его личностью. Вотъ почему главное вниманіе родителей и
педагоговъ должно быть обращено на воспитаніе воли и личности
человѣка. Нужно уважать личность ребенка. Нужно употреблять всѣ
усилія на воспитаніе его характера. Характеръ, по мнѣнію Петра
Францевича—это проявленіе воли человѣка, основанное на истинахъ,
твердо установленныхъ разумомъ.
«Характеръ развивается только при борьбѣ и затрудненіяхъ.
Самымъ существеннымъ моментомъ въ развитіи характера будетъ
привычка справляйся съ встрѣчаемыми препятствіями на основаніи
общихъ истинъ и положеній, а также покорять свои чувствованія.
Всего болѣе эти условія выполняются при настойчивыхъ упражне-
ніяхъ въ самостоятельной дѣятельности какъ умственной, такъ и
физической. Необходимо, чтобы дѣйствія были цѣлесообразны, созна-
тельны и составляли результатъ волевыхъ проявленій».

Такъ говорилъ Петръ Францевичъ.
Изъ общихъ положеній, которыя лежатъ въ основѣ всѣхъ его
ученій, вытекаютъ также и его работы въ области физическаго раз-
витія и врачебной гимнастики. Если дѣятельность того или другого
органа вліяетъ на форму, то понятно, почему то или другое упражне-
ніе необходимо для созданія наиболѣе совершенной формы. Петръ
Францевичъ лѣчилъ главнымъ образомъ болѣзни костей, всевозмож-
ныя искривленія и недостатки въ костной системѣ. Придумывая для
больного органа то или другое упражненіе, онъ тѣмъ самымъ измѣ-
нялъ форму больного органа и достигалъ въ этомъ отношеніи замѣ-
чательныхъ результатовъ. Много, очень много больныхъ, лѣчившихся
по методу Петра Францевича, обязаны ему своимъ здоровьемъ и
жизнью.
Грустныя мысли и рѣзкіе нападки со стороны Петра Францевича
вызывала современная школа какъ средняя, такъ и высшая. Въ на-
шихъ школахъ, какъ извѣстно, процвѣтала въ то время такъ назы-
ваемая классическая система. Учениковъ заставляли зазубривать и
заучивать безконечное множество латинскихъ и греческихъ грамма-
тическихъ правилъ и исключеній. Естественныя науки находились
подъ подозрѣніемъ. Въ качествѣ возбудителей дѣятельности примѣ-
няли всевозможныя наказанія, начиная отъ отмѣтокъ и кончая кар-
церомъ и исключеніемъ съ волчьимъ паспортомъ.
Надо перенестись въ ту эпоху, когда эта система была еще
въ полной силѣ, т. е. лѣтъ 15—25 тому назадъ, чтобы понять все
то впечатлѣніе, какое производилъ Петръ Францевичъ своими лек-
ціями, призывомъ къ изученію жизни, къ борьбѣ за свободную лич-
ность. Особенное удовлетвореніе доставляла всѣмъ намъ, его слушате-
лямъ, безпощадная критика классицизма, отъ котораго мы всѣ въ
большей или меньшей степени пострадали.
«Классикъ» у Петра Францевича было ругательнымъ словомъ.
Когда онъ былъ особенно недоволенъ своимъ ученикомъ за плохо
сдѣланный препаратъ или за что нибудь другое, онъ говорилъ: «У,
классикъ, книжникъ». Книжка, по его мнѣнію, безъ реальнаго зна-
комства съ предметомъ, о которомъ она трактуетъ, только приту-
пляетъ человѣка. Онъ былъ фанатикомъ естественно-историческаго
метода и думалъ, что внѣ его не можетъ быть истиннаго знанія.
Вотъ почему ко всѣмъ наукамъ, не пользующимся этимъ методомъ,
онъ относился недовѣрчиво и не считалъ ихъ за настоящія науки.
Объ юридическихъ наукахъ онъ часто говорилъ «такъ называемыя
юридическія науки».
Нападалъ Петръ Францевичъ также и на высшую школу. Какъ
извѣстно, въ его время процвѣтали главнымъ образомъ описательные

методы какъ въ анатоміи, такъ и въ другихъ естественныхъ наукахъ.
Подъ вліяніемъ нѣмецкой школы и у насъ было страшное увлеченіе
техникой, различными способами окраски и приготовленія препара-
товъ. Но такую работу, по мнѣнію Петра Францевича, могъ бы дѣ-
лать всякій ремесленникъ и даже служитель при лабораторіи.
Это создавало ему не мало враговъ въ научномъ и педагогиче-
скомъ мірѣ.
Послѣ ухода изъ Академіи Петръ Францевичъ поступилъ въ
качествѣ приватъ-доцента въ Петербургскій университетъ, гдѣ читалъ
курсъ анатоміи на естественномъ факультетѣ.
Тамъ анатомія человѣка читалась обыкновенно только одинъ
годъ, между тѣмъ Петръ Францевичъ читалъ этотъ курсъ въ тече-
ніе двухъ—трехъ лѣтъ. Вскорѣ онъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ
любимыхъ и популярныхъ профессоровъ въ университетѣ. Лекціи его
посѣщались не только естественниками, но многими юристами и фи-
лологами. Аудиторія его всегда ломилась отъ слушателей и не могла
вмѣстить всѣхъ желающихъ попасть на его лекціи.
Мнѣ приходилось слушать Петра Францевича въ 1892—1894 го-
дахъ. Онъ производилъ огромное впечатлѣніе. Лекціи его совершали
душевный переворотъ, оставляли глубокій слѣдъ на всю жизнь. Онъ
умѣлъ съ удивительнымъ искусствомъ связывать описаніе частныхъ
явленій съ общими идеями и устанавливать на конкретныхъ примѣ-
рахъ связь науки съ жизнью.
Прошло уже много лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ я слушалъ Петра
Францевича въ университетѣ, но его образъ встаетъ передо мной съ
такой ясностью, какъ будто бы я только сейчасъ слушалъ его.
Лекціи его отличались удивительной живостью изложенія. Онъ
не только описывалъ явленіе, но старался по возможности изобра-
зить его въ лицахъ. Онъ старался, чтобы каждое его слово было тот-
часъ же провѣрено его слушателями. Съ этой цѣлью онъ тутъ же
на лекціи подносилъ какой-нибудь препаратъ или часть тѣла къ
каждому слушателю и заставлялъ пощупать руками.
«Видали-ли вы подобную картину? Это прелестнѣйшая картина,
какую вы можете себѣ представить»,—восклицалъ онъ, указывая на
какой-нибудь препаратъ мертвой ткани.
Но самое цѣнное въ его лекціяхъ было то, что онъ давалъ не
только знанія по анатоміи, a развертывалъ цѣлое научно-философское
міросозерцаніе, красивое и гармоничное.
Это былъ единственный въ своемъ родѣ профессоръ-учитель.
Положеніе его въ университетѣ было очень тяжелое. Какъ при-
ватъ-доцентъ онъ не пользовался никакими правами, не участвовалъ

въ совѣтѣ и не могъ свободно распоряжаться помѣщеніями, гдѣ рабо-
талъ и читалъ лекціи.
Къ тому же исключительный успѣхъ, которымъ онъ пользовался
у молодежи, а также нападки его на офиціальныхъ представителей
науки и педагоговъ создавали ему много враговъ. На этой почвѣ
нерѣдко происходили непріятныя столкновенія. Намъ передавали, что
ему предлагали занять каѳедру, но при условіи, чтобы онъ читалъ
анатомію такъ, какъ это полагается на естественномъ факультетѣ,
т. е. въ теченіе одного года, но онъ дважды отказывался, находя, что
такъ анатомію читать нельзя. Онъ предпочиталъ оставаться приватъ
доцентомъ и терпѣть всѣ неудобства и непріятности, лишь бы не
поступаться свободой преподаванія.
Кромѣ университета Петръ Францевичъ читалъ лекціи по ана-
томіи на Рождественскихъ курсахъ, а также и у себя на дому. Онъ
жилъ въ то время на Фонтанкѣ въ домѣ 18. Это была маленькая
квартирка во дворѣ въ нѣсколько комнатъ. Въ самой большой изъ
нихъ происходило чтеніе лекцій, а также пріемъ больныхъ. Рядомъ
съ этой комнатой былъ его кабинетъ, гдѣ онъ работалъ и спалъ на
диванѣ. Это была маленькая комнатка въ одно окно сплошь заставлен-
ная шкапами съ книгами и анатомическими препаратами. Попасть
на домашніе курсы къ Петру Францевичу было очень трудно. Прихо-
дилось записываться чуть-ли не за годъ. Чтеніе лекцій происходило
или вечеромъ или рано утромъ отъ 7—71/2 часовъ.
Нужно было видѣть эту маленькую аудиторію всегда биткомъ
набитую слушателями. Только счастливцы, пришедшіе заблаго-
временно, могли сидѣть на стульяхъ. Большинство же стояло всегда,
гдѣ только возможно: и въ маленькой передней, и въ корри-
дорчикѣ, и въ кабинетѣ. Тутъ были и женщины и мужчины, и моло-
дые и старые.
Нужно было видѣть, съ какимъ увлеченіемъ, съ какимъ благо-
говѣніемъ слушали каждое его слово, чтобы понять то вліяніе, кото-
рымъ онъ пользовался.
Насъ, его учениковъ, всегда поражало, какъ можно нести такой
трудъ, какой онъ несъ. Кромѣ лекцій, которыхъ онъ читалъ еже-
дневно не меньше 5—6 (при чемъ онъ читалъ по полтора часа подъ
рядъ), онъ руководилъ практическими работами, устраивалъ демон-
страціи гистологическихъ препаратовъ, а также принималъ пригото-
вленные слушателями препараты, при чемъ производилъ маленькій
экзаменъ. Сдавали трупъ по частямъ. Сначала верхнія и нижнія ко-
нечности, затѣмъ голову, туловище и внутренности. При этомъ онъ
былъ необыкновенно строгъ и требователенъ. Нерѣдко приходилось

сдавать разъ по десять одну и ту же часть тѣла, прежде чѣмъ полу-
чишь разрѣшеніе итти дальше. «Нужно взять себя за шиворотъ, ми-
лостивый государь, и заставить себя работать»,—говорилъ онъ обык-
новенно, если препаратъ оказывался неудовлетворительнымъ.
Два раза въ недѣлю онъ принималъ больныхъ у себя на квар-
тиръ. Въ пріемные часы стекалась обыкновенно масса народу. Особенно
было много больныхъ дѣтей съ различными искривленіями позвоноч-
ника и костей. Никакихъ привилегированныхъ больныхъ у него
не существовало, какъ это бываетъ у другихъ врачей. Всѣ, и бога-
тые и бѣдные должны были ждать своей очереди. Осмотръ больного
производился въ присутствіи ближайшихъ учениковъ и ученицъ. За-
тѣмъ кому нибудь изъ учениковъ указывалось, какого рода упраж-
ненія необходимы для даннаго больного и поручалось тутъ же зани-
маться этимъ дѣломъ въ теченіе продолжительнаго времени.
Петръ Францевичъ никогда и ни съ кого не бралъ денегъ за свои
врачебные совѣты. Среди его больныхъ было очень много людей бога-
тыхъ, которые нерѣдко старались заплатить ему за его труды, но
онъ всегда самымъ категорическимъ образомъ отказывался. Онъ
жилъ на деньги, которыя получалъ съ лекцій и со своихъ изданій.
Жилъ онъ необыкновенно скромно. Никогда не позволялъ себѣ ни-
какихъ удовольствій и излишествъ. До самаго послѣдняго года жизни
онъ никогда не ѣздилъ на извозчикахъ.
По желѣзной дорогѣ ѣздилъ онъ всегда въ третьемъ классѣ и
даже когда больной уѣзжалъ изъ Петербурга въ Каиръ, его едва
удалось уговорить ѣхать во второмъ. Всѣ свои досуги, празд-
ники и каникулы онъ отдавалъ своимъ ученикамъ и больнымъ. По
праздникамъ онъ устраивалъ совмѣстно со своими учениками и уче-
ницами прогулки научно-образовательнаго характера, водилъ ихъ по
заводамъ и фабрикамъ, по больницамъ. Онъ старался научить —
показать жизнь такъ, какъ она есть, старался показать, какъ
жизнь и работа человѣка отражается на его органахъ и на всемъ
его тѣлѣ.
Лѣтомъ Петръ Францевичъ уѣзжалъ обыкновенно на Волгу въ
имѣніе Красное близъ Рыбинска; попалъ онъ туда совсѣмъ случайно.
Въ восьмидесятыхъ годахъ Петръ Францевичъ руководилъ воспита-
ніемъ дѣтей С—выхъ, у которыхъ было имѣніе близъ Рыбинска.
Однажды лѣтомъ, будучи у нихъ въ гостяхъ, онъ познакомился съ
ихъ сосѣдомъ генераломъ Т-вымъ, который предложилъ Петру
Францевичу поселиться въ его имѣніи на лѣто. Это было великолѣп-
ное имѣніе на самомъ берегу Волги съ превосходнымъ стариннымъ
паркомъ.

Генералъ Т-невъ предложилъ ему для житья маленькій до-
микъ, въ которомъ раньше жилъ мельникъ. Петръ Францевичъ
слегка ремонтировалъ его, поставилъ нѣсколько перегородокъ и
вообще приспособилъ его для житья. Съ тѣхъ поръ онъ сталъ еже-
годно пріѣзжать въ Красное на лѣто. Уѣзжалъ онъ туда обыкно-
венно со своими ближайшими учениками и ученицами. Туда же пріѣз-
жало довольно много студентовъ и курсистокъ, которые селились въ
крестьянскихъ избахъ.
Въ каникулярное время Петръ Францевичъ былъ занятъ глав-
нымъ образомъ лѣченіемъ больныхъ крестьянъ, которые стекались
къ нему толпами даже изъ сосѣднихъ губерній. Каждый день онъ
принималъ съ утра до сотни больныхъ. Внимательно выслушивалъ,
изслѣдывалъ и давалъ врачебные совѣты и нерѣдко дѣлалъ и опера-
ціи. По вечерамъ всѣ ученики и ученицы собирались передъ его до-
микомъ на большой лужайкѣ. Тутъ происходили всевозможныя игры
и гимнастическія упражненія.
Удивительно было отношеніе Петра Францевича къ больнымъ
крестьянамъ. Онъ относился къ нимъ съ такимъ душевнымъ уча-
стіемъ и теплотой, что слава о немъ, какъ добромъ, хорошемъ док-
торѣ, распространилась далеко за предѣлы села Краснаго и ближай-
шихъ селъ. Нерѣдко больные крестьяне пріѣзжали къ нему даже въ
Петербургъ.
Въ начали 90-хъ годовъ среди учениковъ Петра Францевича
однимъ изъ самыхъ усердныхъ посѣтителей его лекцій былъ И. Сибиря-
ковъ. Это былъ человѣкъ необыкновенно скромный и тихій, одѣ-
вался очень просто и бѣдно, такъ что трудно было заподозрить въ
немъ такого богача, какимъ онъ оказался. Однажды осенью въ
1893 году онъ явился къ Петру Францевичу и предложилъ ему въ полную
собственность 200.000 рублей и большой домъ на Бассейной улицѣ,
стоимостью въ 150.000 рублей, съ тѣмъ, чтобы онъ такъ обставилъ
свою жизнь, чтобы не приходилось тратить времени на заработокъ.
На остальныя же деньги онъ хотѣлъ, чтобы Петръ Францевичъ устроилъ
научную лабораторію, въ которой могъ бы работать и самъ и уче-
ники. Все это было большой и радостной неожиданностью какъ для
самого Петра Францевича, такъ и для всѣхъ окружающихъ. На эти
средства Петръ Францевичъ съ увлеченіемъ принялся за организацію
Біологической Лабораторіи. Былъ выработанъ уставъ этого научнаго
учрежденія, который былъ затѣмъ утвержденъ правительствомъ. По
мысли Петра Францевича во главѣ Біологической Лабораторіи былъ
поставленъ Совѣтъ Біологической Лабораторіи изъ 9 человѣкъ. Со-
вѣтъ выбираетъ директора. Первые члены Совѣта были приглашены

самимъ Петромъ Францевичемъ. Сначала Біологическая Лабораторія
помѣщалась въ наемномъ помѣщеніи, въ томъ же домѣ, гдѣ онъ
жилъ. На слѣдующій годъ Петръ Францевичъ купилъ для нея домъ
на Торговой ул. № 25, куда и перевелъ впослѣдствіи всю Лабораторію.
Организація ея очень увлекла его. Онъ пріобрѣлъ чудныя коллекціи
по сравнительной анатоміи у лучшихъ заграничныхъ фирмъ. Въ это
же время онъ приступилъ къ осуществленію своей завѣтной мечты,
къ организаціи Высшихъ Научныхъ Курсовъ. Долго пришлось хлопо-
тать объ этомъ, и, наконецъ, въ 1896 году онъ получилъ разрѣшеніе на
открытіе Курсовъ Воспитательницъ и Руководительницъ Физиче-
скаго Образованія. Они были разрѣшены только подъ этимъ сложнымъ
и труднымъ названіемъ.
Притокъ желающихъ поступить на курсы былъ такъ великъ,
что помѣщеніе не могло вмѣстить всѣхъ. Дѣло стало быстро разви-
ваться. Рядомъ съ науками математическими, которымъ Петръ Фран-
цевичъ придавалъ огромное значеніе, на курсахъ преподавались и
всѣ естественныя науки. Кромѣ того ему удалось ввести со временемъ
и нѣкоторыя гуманитарныя науки: исторію, исторію литературы, фи-
лософію и психологію.
Въ 1897 году ему пришлось покинуть университетъ, гдѣ онъ
пробылъ 12 лѣтъ.
Уходъ его былъ вызванъ столкновеніемъ съ профессоромъ, ко-
торый назначилъ свои лекціи въ аудиторіи какъ разъ въ тѣ часы,
когда читалъ тамъ Петръ Францевичъ. Какъ приватъ доцентъ онъ
не могъ распоряжаться помѣщеніями и долженъ былъ уступить. Но
это такъ его оскорбило, что онъ рѣшилъ покинуть университетъ,
несмотря на просьбы своихъ университетскихъ учениковъ. На про-
щаніе студенты поднесли ему адресъ, который привожу дословно.
Петръ Францевичъ!
«Позвольте выразить тѣ чувства, которыя вызываетъ въ насъ Вашъ
временный уходъ изъ Университета и вообще вся эта печальная исторія.
Рядъ мелкихъ происковъ всюду преслѣдуетъ Васъ почти съ самаго
начала Вашей педагогической дѣятельности. Не разъ Вы были принуждены
благодаря имъ оставлять учебныя заведенія, не желая уступать наси-
лію. Такъ и теперь поступили Вы. Но гдѣ бы Вы ни явились, Ваши
сердечныя, чисто дружескія отношенія къ ученикамъ, Ваша полная
готовность придти каждому на помощь, Ваши взгляды и оцѣнка су-
ществующаго всегда привлекали къ Вамъ самыя горячія симпатіи слу-
шателей, глубоко уважающихъ своего учителя.
Вашимъ рѣшеніемъ вернуться къ намъ черезъ полгода, Вы еще
разъ подтвердили и доказали тѣ чувства, которыя питаете къ намъ.

Но еще большимъ доказательствомъ Вашей симпатіи къ намъ и без-
завѣтной преданности дѣлу служитъ то, что Вы и теперь нашли воз-
можнымъ не прерывать своихъ лекцій, предоставивъ намъ посѣщать
ихъ на дому, и для этого должны были сократить и тѣ немногіе
свободные часы, которыми Вы располагаете.
Петръ Францевичъ! Въ наше тяжелое время безправія насиліе
совершается на каждомъ шагу, проникая даже въ тѣ учрежденія, гдѣ
оно по своему существу должно бы было встрѣтить отпоръ, а протеста
почти не слышно. Вся Ваша жизнь и дѣятельность является проте-
стомъ противъ насилія въ какой бы то ни было формѣ. И чѣмъ
рѣже такіе люди, тѣмъ они дороже. Мы видимъ въ Васъ не только
нашего учителя, но и человѣка, всюду проводящаго непосредственно
въ жизнь свои лучшіе идеалы безкорыстнаго и благороднаго обще-
ственнаго дѣятеля.
Позвольте же, Петръ Францевичъ, сказать, что мы глубоко со-
жалѣемъ о тѣхъ непріятностяхъ, которымъ Вы подверглись за это
время, и выразить нашу искреннюю благодарность за Ваше отношеніе
къ намъ, позвольте выразить полное уваженіе и непоколебимую
преданность Вамъ и Вашимъ завѣтамъ.
Мы твердо увѣрены, что скоро вновь услышимъ Ваше слово въ
стѣнахъ Университета, и желаемъ, чтобы оно до конца раздавалось
среди насъ въ защиту правъ и неприкосновенности личности чело-
вѣка, въ защиту науки и свободы, противъ тьмы и произвола».
Февраль, 1897 г. С-Петербургъ.
Вскорѣ онъ покинулъ также и Рождественскіе курсы и сосре-
доточилъ всѣ силы на своей Біологической Лабораторіи и Курсахъ.
Но и тутъ ему приходилось постоянно вести борьбу съ учебнымъ
начальствомъ, которое относилось къ нему крайне недоброжелательно.
Это недоброжелательство усиливалось еще потому, что Петръ Фран-
цевичъ не любилъ и не умѣлъ ему угождать и держалъ себя неза-
висимо. Когда онъ получилъ однажды изъ Министерства бумагу съ
предписаніемъ установить внутренній надзоръ за учащимися, то отвѣ-
тилъ, что онъ никогда не былъ и не будетъ шпіономъ.
На курсахъ и въ квартирѣ Лесгафта бывали не разъ обыски.
Однажды въ библіотекѣ курсовъ было найдено нѣсколько запрещен-
ныхъ книжекъ. Немедленно Петръ Францевичъ получилъ бумагу съ
предписаніемъ указать лицо, которое завѣдывало библіотекой, и слѣ-
довательно, отвѣтственное за это. Петръ Францевичъ отвѣтилъ, что
онъ не можетъ указать такого лица и считаетъ отвѣтственнымъ за
все, что дѣлается у него на курсахъ, только самого себя.

Въ 1901 году онъ вдругъ былъ неожиданно какъ для себя, такъ
и для другихъ высланъ изъ Петербурга безъ объясненія причинъ.
Какъ не хлопотали объ оставленіи его въ Петербургъ, ничего не
могли сдѣлать.
Петръ Францевичъ принужденъ былъ покинуть Петербургъ и
переселиться въ Теріоки, откуда онъ продолжалъ управлять дѣлами
курсовъ и Біологической Лабораторіей. Онъ съ удивительной бодро-
стью и мужествомъ переносилъ это тяжкое для него наказаніе. Че-
резъ годъ его также неожиданно амнистировали и вернули.
Въ 1905 г., воспользовавшись временной свободой, онъ открылъ
Вольную Высшую Школу. Это былъ очень тяжелый годъ для всѣхъ
высшихъ учебныхъ заведеній, но особенно тяжелъ онъ былъ для вольной
школы. На долю Петра Францевича выпадало очень много тяжелыхъ
испытаній. Съ одной стороны приходилось напрягать всѣ усилія, чтобы
сохранить Вольную Высшую Школу отъ притязаній учебнаго началь-
ства, которое считало ее разсадникомъ революціонеровъ, съ другой
стороны приходилось сдерживать учащуюся молодежь, которая не счита-
лась съ опасеніями Петра Францевича и обвиняла его чуть ли не въ реак-
ціонерствѣ. Это было очень тяжело для него. Кромѣ того и опасеніямъ
его за Вольную Высшую Школу суждено было сбыться. Не успѣла она
вполнѣ развернуться, вполнѣ выработаться, какъ ее закрыли.
Масса учившихся въ Вольной Школѣ молодыхъ людей оказались
выброшенными. Лабораторіи и аудиторіи Біологической Лабораторіи,
которыя кипѣли жизнью, снова опустѣли и замерли.
Въ теченіе двухъ лѣтъ Петру Францевичу не разрѣшали открыть
курсовъ.
Наконецъ, весной 1909 года Обществу Содѣйствія Физиче-
скому Развитію удалось выхлопотать разрѣшеніе на открытіе курсовъ,
подобныхъ тѣмъ, какіе были раньше. Петръ Францевичъ съ энергіей
принялся за ихъ организацію. Пригласили новыхъ преподавателей,
выработали новый уставъ, сдѣлали публикацію и открыли пріемъ слу-
шателей. Но каково было его удивленіе и горе, когда, вернувшись
осенью изъ Швейцаріи, гдѣ онъ провелъ все лѣто, онъ узналъ, что
курсы вновь запрещены, прежде чѣмъ ихъ успѣли открыть.
Въ это время Общество Народныхъ Университетовъ предложило
ему открыть Естественно-Историческіе Курсы въ зданіи Біологической
Лабораторіи. Петръ Францевичъ съ радостью согласился, но тутъ
опять встрѣтились препятствія. Учебное начальство не хотѣло утвер-
дить его въ качествѣ преподавателя по анатоміи. Долго пришлось
хлопотать и только въ концѣ сентября или началѣ октября было
получено разрѣшеніе. Но Петръ Францевичъ уже былъ тяжко боленъ,

Несмотря на это онъ продолжалъ выходить, хлопотать по организа-
ціи курсовъ. Удержать его, уложить въ постель не было никакой
возможности. Наконецъ болѣзнь осложнилась воспаленіемъ легкихъ
и острымъ воспаленіемъ почекъ. Положеніе стало настолько серьез-
нымъ и угрожающимъ, что по настоянію своихъ близкихъ и врачей
онъ рѣшился временно бросить Петербургъ и поѣхать на югъ въ
Италію, a затѣмъ въ Египетъ.
На морѣ по пути въ Египетъ въ состояніи его здоровья насту-
пило ухудшеніе, которое указывало на начавшуюся уремію. По пріѣздѣ
въ Каиръ положеніе его съ каждымъ днемъ ухудшалось. Въ Гелуанѣ
оказалось нѣсколько русскихъ врачей, которые приняли въ немъ
большое участіе. Въ виду необходимости лѣчиться горячими ваннами
врачи нашли нужнымъ перевести его въ санаторію. Но онъ долго
отказывался, ссылаясь на то, что у него нѣтъ достаточно средствъ.
Тогда докторъ Р., имѣющій собственную санаторію въ Гелуанѣ, пред-
ложилъ ему платить столько, сколько онъ можетъ, и послѣ этого
Петръ Францевичъ согласился переѣхать къ нему въ санаторію.
Однако, было уже поздно. Вскорѣ послѣ переѣзда въ санаторію онъ
потерялъ сознаніе и въ теченіе девяти дней до самой своей смерти
(28-го ноября 1909 г.) не приходилъ въ себя.
Не стало одного изъ самыхъ лучшихъ и сильныхъ людей... но
память о немъ сохранится навсегда у тѣхъ, кто зналъ и любилъ его.
С. Метальниковъ.

Научныя и педагогическія идеи
П. Ф. Лесгафта.
Личныя черты П. Ф. — Научныя идеи курса анатоміи. — Педагогическія идеи
П. Ф. — П. Ф. и ученики.
Личныя черты Петра Францевича.
Внѣшнія проявленія человѣка и его видимый образъ,—все это
суть только частные случаи чего то болѣе общаго, болѣе глубокаго,
—суть проявленія его великаго внутренняго «Я», которое внѣшней
личностью человѣка никогда вполнѣ проявиться не можетъ.
Когда я пытаюсь воспроизвести себѣ образъ Петра Францевича
по внѣшнимъ даннымъ моей памяти,—я всегда испытываю какое-то
жгучее чувство неудовлетворенности. Во мнѣ что-то подымается, за-
кипаетъ и кричитъ: «не то, не то!». Тщетно въ его словахъ, форму-
лахъ и поступкахъ ищу я того, чѣмъ можно бы было его охаракте-
ризовать, изъ чего можно бы было его вывести и понять. Когда
пытаешься понять глубокіе и основные мотивы его жизни, которыми
она богато окрашена и которые давали себя чувствовать и въ основ-
ныхъ ея настроеніяхъ и которые рельефно выражены въ деталяхъ,
то тутъ то и возстаетъ недостижимая высота его образа.
Несомнѣнно, онъ представлялъ существо высшаго біологическаго
типа, существо тѣмъ болѣе замѣчательное, что этою высотою онъ въ
значительной мѣрѣ былъ обязанъ усиліямъ своей собственной воли. Въ
его лицѣ мы имѣли исключительно рѣдкій примѣръ непрерывной и
настойчивой работы человѣка надъ самимъ собой. Его обществен-
ная дѣятельность, какъ ученаго, педагога, врача, писателя, была не
только разнообразной, но всегда кромѣ того и напряженной; рабочій
день его измѣрялся 15—18 часами. Если принять въ соображеніе
дневную затрату одной только физической его энергіи, то она пока-

жется непомѣрной (онъ рѣдко пользовался извозчиками или конкой,
читая лекціи былъ чрезвычайно подвиженъ, никогда не сидѣлъ); но
при такой массѣ чисто физической работы онъ не просто излагалъ
или «читалъ» предметъ, a потрясалъ и часто жегъ своимъ огнемъ
аудиторію; никогда не было скучныхъ лекцій. По окончаніи полуто-
рачасовой лекціи часто можно было слышать откуда-нибудь изъ даль-
няго укромнаго уголка комнаты вздохъ и сожалѣніе, что лекція
окончена. «Не хочется уходить, такъ бы сидѣла и слушала безъ
конца».
Насъ всегда поражало то, что при такомъ количествѣ проявля-
емой энергіи онъ никогда не былъ подавленъ своими добровольными
тяготами, напротивъ—неизмѣнно добръ, внимателенъ и всегда какъ
то особенно любилъ итти «тѣсными вратами». Какъ будто нарочно,
разъ или два въ годъ, доводилъ онъ себя до обморока на лекціи,
какъ бы съ цѣлью убѣдиться, что работаетъ въ пору, «не лежитъ
на боку». Вообще онъ былъ безпощадно строгъ къ самому себѣ и
въ этомъ отношеніи всегда былъ вѣрнымъ нашимъ учителемъ. Весь
его день, до послѣдней минуты, былъ посвященъ ученикамъ, кото-
рымъ онъ отдалъ себя безраздѣльно. Въ личной жизни Петръ Францевичъ
былъ чрезвычайно скроменъ и поражалъ не знавшихъ его ранѣе лично
скромностью своей внѣшности, своею какъ бы умышленной незамѣт-
ностью, такъ несоотвѣтствовавшей ореолу его имени. Вмѣстѣ съ
тѣмъ всякая, даже случайная встрѣча съ нимъ всегда оставляла
долго неизгладимое впечатлѣніе. Въ свое отношеніе къ человѣку, кто
бы онъ ни былъ, по какому бы поводу ни соприкасался онъ съ нимъ,—
Петръ Францевичъ вносилъ все свое пониманіе жизни, всю глубину
своей мысли, энергію и вниманіе.
Признакъ существъ высшаго типа въ томъ, что они дарятъ, а
не берутъ у жизни. Но дарить можетъ только тотъ, кто готовъ
лишаться, кто поставилъ девизомъ своей жизни закалять себя такими
лишеніями и кто видитъ въ нихъ одну изъ высшихъ цѣнностей,
единственный вѣрный путь къ высшему состоянію. Какой-то внутренній
скрытый огонь жегъ его и обусловливалъ эти черты его характера,
вызывавшія въ насъ удивленіе, безграничное уваженіе и своего рода
обоготвореніе.
По своимъ научно-философскимъ воззрѣніямъ Петръ Франце-
вичъ былъ реалистомъ и въ то же время крайнимъ идеалистомъ, какъ
я постараюсь показать ниже. Считать его матеріалистомъ-доктрине-
ромъ было бы рѣшительной ошибкой. Правда, что въ своихъ выводахъ
онъ всегда исходилъ изъ изученія матеріи, но этотъ его матеріализмъ—
не матеріализмъ доктрина, a матеріализмъ жизни.
Его восхищала картина вѣчной неумирающей жизни; не то его

радовало, что онъ «изгналъ», какъ онъ любилъ выражаться, «Архея» 1)
а красота живущихъ, вѣчно мѣняющихся біологическихъ формъ
и точность отраженія функціи органа въ его строеніи. Онъ не любилъ
сухихъ анатомическихъ описаній—тѣхъ описаній, которыя безъ пони-
манія жизненныхъ явленій не могли дать и пониманія сложныхъ ана-
томическихъ формъ. Онъ преслѣдовалъ безжизненное познаваніе
матеріи и ея формъ, «знаніе», противопоставляя его «пониманію»,
мысли, которая давала обладаніе объектомъ. Онъ съ любовью и вос-
хищеніемъ, такъ характернымъ для него, увлекался своею мыслью и
увлекалъ аудиторію въ ту жизнь, которая облекалась въ эти мертвыя
формы; на лекціяхъ передъ нимъ, всегда въ строгомъ порядкѣ, рас-
полагалась цѣлая гора препаратовъ, и эти объекты, къ которымъ
онъ относился съ нѣжностью антикварія, одинъ за другимъ воскре-
сали передъ нами въ чудесахъ ихъ красоты и гармоніи, оживотворя-
лись его увлекательною мыслью. Въ этой любви къ всепроницающей
мысли и въ любви къ жизненнымъ явленіямъ находитъ свое объяс-
неніе его страстность въ преслѣдованіи Архея, а не въ желаніи
отстоять матеріалистическую доктрину.
Глубокое чувство отвѣтственности, серьезное отношеніе къ
своимъ задачамъ всегда были самыми характерными его чертами и
не позволяли ему быть доктринеромъ. Жизнь всегда опровергаетъ
какія бы-то ни было доктрины, и Петръ Францевичъ училъ никогда
ни къ какому явленію не подходить съ предвзятыми мнѣніями, а
воспринимать наблюдаемое просто и непосредственно. Этой его чертой
я объясняю и то, что и въ своихъ идеалистическихъ построеніяхъ,
всегда трезвыхъ, Петръ Францевичъ сближался съ самыми глубокими
мистическими идеалами: высшими качествами человѣческой личности
Петръ Францевичъ ставилъ мудрость и любовь, и эти именно два
качества ставилъ онъ путеводными звѣздами педагогу въ его руко-
водствъ воспитаніемъ и образованіемъ молодого человѣка — съ этого
онъ обыкновенно и начиналъ изложеніе своей педагогической системы.
Этотъ фактъ я считаю слишкомъ краснорѣчивымъ въ смыслѣ харак-
теристики духовнаго образа Петра Францевича.
Петръ Францевичъ всегда оставался вѣренъ поставленному себѣ
идеалу: основнымъ стимуломъ его отношенія къ окружающему міру,
наукѣ была любовь къ вѣчной неумирающей жизни и ея носителю—
человѣку, и отсюда же — его горячая любовь къ своимъ ученикамъ.
Онъ внимательно и тонко, часто иронически, но всегда любовно, наблю-
далъ свою аудиторію, и быть въ этомъ постоянномъ взаимодѣйствіи
съ зажженными имъ душами было высшею радостью его жизни.
1) Сверхъестественная сила.

Научныя идеи курса анатоміи Петра Францевича.
Въ видѣ вступленія позволю себѣ сказать о Петрѣ Францевичѣ
какъ о лекторѣ. Мнѣ не приходилось слышать лектора, который при
строго логическомъ развитіи основной идеи сумѣлъ-бы въ то же время
быть столь" изобильнымъ и изысканно-изящнымъ въ подборѣ иллюстрацій
и жизненныхъ образовъ, всегда умѣстныхъ, неожиданно правдивыхъ
и яркихъ, и глубоко внимательнымъ къ жизненнымъ запросамъ ауди-
торіи, ея насущнымъ кровнымъ интересамъ, не спускаясь до нея, а
поднимая ее и облагораживая. Какъ-то особенно умѣлъ Петръ Фран-
цевичъ брать всякое явленіе и жизненный процессъ именно съ той
стороны, съ которой онъ наиболѣе говорилъ уму и сердцу молодыхъ
искателей (какъ, напримѣръ: противопоставленіе идейной жизни расти-
тельной, связанный съ этимъ извѣстный пуританизмъ, какъ условіе
развитія наибольшей энергіи въ умственной работѣ и идейныхъ про-
явленіяхъ и т. под.). Его манера подходить къ анализу разбираемаго
матеріала: чисто-художественное чутье, наклонность связывать кон-
кретное съ высшими наиболѣе глубокими и захватывающими отвле-
ченіями, чрезвычайно выразительна и заслуживаетъ спеціальнаго изу-
ченія. Онъ читалъ, можно сказать,—плѣнительно. Помимо внутреннихъ
достоинствъ курса Петръ Францевичъ былъ строгъ и въ смыслѣ
внѣшняго порядка чтенія. Никогда не жалѣлъ онъ потратить нѣсколько
минутъ въ началѣ и въ концѣ лекціи на приведеніе въ порядокъ души
и ума аудиторіи. Всякая лекція начиналась обычной формулой: «Въ
прошедшій разъ мы остановились надъ разборомъ строенія... или:
явленій, связанныхъ съ дѣятельностью такого-то органа». Затѣмъ
вкратцѣ повторялось содержаніе предыдущей лекціи и намѣчался планъ
предстоящей. Нерѣдко Петръ Францевичъ воспроизводилъ въ связи съ
этимъ не только ближайшія по содержанію части курса, но и основную
идею всего даннаго отдѣла и даже всего курса, воспроизводилъ наиболѣе
яркія данныя и идейныя построенія, извлеченныя изъ прочитанныхъ
уже страницъ книги природы. Часто поднимался вопросъ и о насъ
самихъ, о значеніи для насъ этого курса—вопросы, поставленные еще
на первыхъ лекціяхъ 1-го года. Иногда эти вводныя напоминанія со-
ставляли самую интересную часть лекціи:—въ связи съ ними вспыхивалъ
снопъ неугасимаго огня, безудержнаго пламени идей, относящихся къ
основнымъ вопросамъ науки и жизни, о задачахъ человѣка, идеалѣ
человѣческой личности. За нѣсколько минутъ до конца лекція неуко-
снительно резюмировалась и объявлялся предметъ последующей лекціи.
Если заканчивался какой-нибудь особенно излюбленный Петромъ
Францевичемъ отдѣлъ, то слѣдующая лекція начиналась формулой:
«Въ прошлый разъ мы закончили отдѣлъ... Съ особеннымъ сожалѣ-

ніемъ оставляю этотъ отдѣлъ »... И еще разъ слѣдовалъ итогъ идейной жат-
вы, поучительные выводы, часто опять снопъ пламени и зажиганіе душъ.
Курсъ анатоміи, который читалъ намъ Петръ Францевичъ, есть
прежде всего художественно-творческое произведеніе. Оно производитъ
впечатлѣніе произведенія, какъ бы задуманнаго во вдохновенную
творческую минуту и какъ бы единымъ духомъ вылитаго въ творче-
скомъ подъемѣ, до такой степени курсъ цѣленъ и строенъ, логиченъ,
послѣдователенъ отъ начала до конца.
На самомъ дѣлѣ этотъ 3-хъ-годичный курсъ Петра Францевича
создавался, конечно, въ теченіе многихъ лѣтъ. Мы не видѣли Петра
Францевича въ тѣ минуты, когда онъ творилъ свой курсъ — таковы
минуты истиннаго творчества — міръ не наблюдаетъ ихъ непосред-
ственно, но мы знаемъ Петра Францевича, когда онъ излагалъ намъ
его, воспроизводилъ передъ нами красоты его идейныхъ построеній,
и онъ самъ и мы были въ состояніи почти непрерывнаго восхищенія
и восторга.
Произведенія, носящія на себѣ печать творческаго генія, тѣмъ
именно и отличаются, что подъемъ вдохновенной минуты, полной
необычныхъ для нашего внутренняго міра переживаній, глубокихъ, чи-
стыхъ, нѣжныхъ, возвышенныхъ, когда человѣкъ возносится на послѣд-
нія достижимыя его существованію вершины, съ высоты Коихъ міръ
представляется въ иныхъ перспективахъ, когда онъ видитъ истину
лицомъ къ лицу, не такъ, какъ она намъ представляется, a такъ,
какъ она есть,—итакъ этотъ подъемъ, запечатлѣнный въ нихъ идей-
ными ли сочетаніями научнаго курса, въ звукахъ ли, краскахъ, пла-
стикѣ ли — подъемъ этотъ воспроизводится каждый разъ вновь въ
душѣ другого человѣка, приходящаго въ соприкосновеніе съ этимъ
произведеніемъ, такъ какъ вызываетъ дѣятельность тѣхъ-же, хотя и
менѣе развитыхъ сочетаній нервныхъ проводниковъ и узловъ, что и
у творца произведенія.
Всѣ идейныя сочетанія курса Петра Францевича были таковы,
что вызывали въ слушателяхъ творческій подъемъ и потребность раз-
вивать ихъ въ логическихъ слѣдствіяхъ, провѣрять и дополнять ихъ
и искать ихъ ближайшаго и скорѣйшаго практическаго примѣненія.
Вотъ какъ пишетъ самъ Петръ Францевичъ объ этомъ въ пре-
дисловіи— посвященіи къ I вып. курса «Основы теоретической анатоміи».
«Посвящаю я эту книгу своимъ слушателямъ еще и потому, что
они являются непосредственными участниками всего здѣсь высказан-
наго и разработаннаго; ихъ молодой пытливый умъ своими вопросами
и нерѣдко рѣшеніемъ ихъ содѣйствовалъ выясненію того, на что не
хватало собственныхъ силъ; своимъ участіемъ они часто поддержи-
вали бодрость и силу духа, необходимыя для теоретической работы».

По своей научной цѣнности курсъ Петра Францевича рѣзко
выдѣляется изъ всѣхъ рядовыхъ, повсемѣстно читаемыхъ курсовъ
анатоміи; однимъ изъ наиболѣе характерныхъ для курса Петра Фран-
цевича отличій является то, что каждому отдѣлу анатоміи человѣка
предшествуетъ философско-біологическая общая часть этого отдѣла
(то, что составило предметъ вышедшихъ главъ «Основъ теоретической
анатоміи»). Эта общая часть, которая въ обычныхъ курсахъ играетъ
очень второстепенную роль, въ курсѣ Петра Францевича являлась глав-
ной. Эти главы представляютъ философію біологіи, лучше сказать, фило-
софію жизни, ея основные біологическіе законы и вмѣстѣ съ тѣмъ
основы этики, педагогики и медицины и содержатъ рядъ самыхъ за-
мѣчательныхъ идей.
Въ единомъ синтезѣ сочеталъ Петръ Францевичъ въ своемъ
курсѣ анатомію, физіологію, психологію, патологію, антропологію, ги-
стологію, эмбріологію, сравнительную анатомію и т. д.—словомъ, весь
циклъ біологическихъ наукъ. Въ отдѣльности эти науки для него не
существовали—всегда бралъ онъ явленіе въ его цѣломъ и давалъ
ключъ къ полному обладанію имъ; эти отдѣльныя науки въ его
изложеніи представлялись отдѣльными точками зрѣнія на одно и то
же явленіе.
Курсъ его называется курсомъ анатоміи потому, что онъ, въ
изученіи явленія, всегда исходилъ изъ данныхъ строенія, какъ дан-
ныхъ наиболѣе твердыхъ, но главнымъ его объектомъ была жизнь,
а не мертвые объекты анатомическаго кабинета.
Анатомія органовъ движенія, основанная на изящнѣйшемъ геомет-
рическомъ анализѣ суставныхъ поверхностей, выполненномъ Петромъ
Францевичемъ и его учениками подъ его руководствомъ, является
вѣчнымъ вкладомъ (до сихъ поръ неоцѣненнымъ) въ науку и со-
ставляетъ эпоху въ исторіи этого отдѣла. Въ этомъ отдѣлѣ особенно
рельефно выражено основное положеніе курса.
«Строеніе органа олицетворяетъ происходящую въ немъ жизнен-
ную дѣятельность, и обратно—функція органа оставляетъ свой слѣдъ
на его строеніи.»
Петръ Францевичъ формулировалъ это еще такъ: «Форма свя-
зана съ отправленіемъ какъ съ физіологическимъ, такъ и съ психи-
ческимъ». Эта идея была имъ строго проведена черезъ весь 3-хъ-
годичный курсъ во всѣхъ отдѣлахъ анатоміи. Особенно же яркимъ
примѣненіе принципа связи формъ и отправленія явилось по отно-
шенію къ анатоміи органовъ движенія.
Излагая какой-нибудь суставъ, Петръ Францевичъ просилъ обык-
новенно кого-либо изъ слушателей выйти впередъ и, со свойственною
ему деликатностью и извиненіями, демонстрировалъ на живомъ

объектѣ движенія, свойственныя разбираемому суставу, и выстраи-
валъ, возсоздавалъ суставъ и окружающія его мышечныя группы а
priori. Онъ училъ угадывать строеніе самыхъ сложныхъ органовъ
передъ тѣмъ, какъ приступать къ ихъ изученію и разбору.
Это называлось «апріорная постройка органа». Ее Петръ Фран-
цевичъ неукоснительно задавалъ наканунѣ лекціи, посвященной раз-
бору изучаемаго органа, и относился чрезвычайно серьезно къ этой
работѣ.
Послѣ того фактическія подробности сами собою послушно ло-
жились въ готовыя рамки, восхищая тѣми неожиданными подробно-
стями, которыми природа дополняла и подтверждала наши апріорныя
предположенія.
Аудиторія и самъ Петръ Францевичъ бывали исполнены самой
неподдѣльной живой радости.
При изученіи органовъ движенія Петръ Францевичъ придавалъ
особенное значеніе знакомству съ аналитической и строительной
механикой, теоріей сопротивленія матеріаловъ и науками матема-
тическаго цикла. Онъ самъ бралъ уроки математики у акад.
Имшенецкаго, проф. Долбни, аналитической механики — у проф.
Щукина, строительной механики—у Бѣлелюбскаго, ревностно изучалъ
эти науки, гдѣ, какъ и когда могъ, всегда съ живымъ интересомъ
знакомился со всѣми новостями технической механики. Я, тогда
студентъ техническаго учебнаго заведенія — полагаю, что такихъ
много среди слушателей Петра Францевича—долженъ признаться, что
понимать механику, какъ науку о движеніи, понимать тѣ механизмы,
работой которыхъ живетъ современная техника, я научился только
во время экскурсій, которыя Петръ Францевичъ устраивалъ со сво-
ими слушателями на Спб. механическіе заводы.
Онъ, какъ біологъ, всегда разсматривалъ тѣ механизмы, кото-
рые намъ демонстрировали на заводахъ, какъ живые организмы, дѣй-
ствующіе въ живыхъ условіяхъ производимой ими работы и приспо-
собленные мыслью строителя къ производимой ими работѣ, снаши-
вающіеся и противопоставляющіе въ различныхъ своихъ частяхъ
большее или меньшее сопротивленіе разрушительнымъ вліяніямъ. Онъ
съ большимъ вниманіемъ вникалъ въ исторію типа и конструкціи
двигателей или исполнительныхъ механизмовъ — какъ снашивающіяся
части замѣняются по указаніямъ практики новыми, иначе построен-
ными, изъ совершенно другого неожиданнаго матеріала, слѣдуя за
смѣлой творческой мыслью конструктора. Въ пониманіи заводскихъ
процессовъ Петръ Францевичъ часто превосходилъ тѣхъ лицъ, о ко-
торыхъ слушатели всегда вспомнятъ съ признательностью,—которые
знакомили экскурсантовъ съ заводомъ. Впослѣдствіи на заводахъ и

рудникахъ я уже совершенно иначе относился къ механизмамъ и
смотрѣлъ на нихъ глазами Петра Францевича, иногда самъ того не
замѣчая.
Но особенно блестящъ, тонокъ и глубокъ былъ психологическій
анализъ явленій, связанныхъ съ дѣятельностью изучаемыхъ органовъ.
Такимъ образомъ возникла, въ большей части на основаніи его
собственныхъ наблюденій, психологія органовъ пищеваренія и другихъ
растительныхъ органовъ, сосудистой системы, даже органовъ движенія
(главнымъ образомъ мышцъ лица); этимъ онъ обыкновенно заканчи-
валъ изученіе каждаго отдѣла и, мало-по-малу, подготовлялъ насъ къ
слушанію анатоміи органовъ центральной нервной системы, механики
мозга, разбору душевныхъ явленій, темперамента, типа, характера,
чѣмъ курсъ оканчивался. Въ рядѣ блестящихъ, жизненныхъ, то дра-
матическихъ, то глубоко трагическихъ образовъ изъ его собственной
врачебной практики, жизненныхъ наблюденій и пр. показывалъ онъ
намъ, какъ иногда внутренности—сердце, половые, пищеварительные
и другіе органы—ярко говорятъ о своихъ требованіяхъ всею карти-
ною внѣшняго вида, всѣхъ проявленій захваченнаго животною страстью
человѣка и весь трагизмъ этой борьбы. Онъ велъ анализъ, какъ
мастеръ своего дѣла, и тонко подмѣчалъ малѣйшіе оттѣнки психо-
логическихъ выраженій жизни каждаго органа 1).
Мы часто смѣшиваемъ,—говорилъ Петръ Францевичъ—наши «хо-
тѣнія», «желанія», корень которыхъ въ требованіяхъ растительныхъ
органовъ, съ волевыми функціями и, такимъ образомъ, питая первыя,
усиливаемъ нашу низшую, чувственную природу. Требованія раститель-
ныхъ органовъ, сознаваемыя какъ «хотѣнія», вообще не постоянны,
иногда совершенно случайны, могутъ вырости въ страсть и погубить насъ,
но при умѣньи человѣка управлять собой они легко укрощаются.
Волевыя функціи вытекаютъ изъ дѣятельности разума, онѣ единственны,
вѣчны и непреложны; : онѣ однѣ должны быть основаніемъ нашихъ
проявленій.
Самыми сильными, глубоко звучащими для аудиторіи мотивами,
среди идейныхъ построеній въ отдѣлѣ анатоміи органовъ центральной
нервной системы, были тѣ, которые относились къ идеально-нормаль-
ному организму. Идеалъ, идеальный организмъ начиналъ возсозда-
ваться съ самаго начала курса, съ первой же лекціи, начиная съ раз-
бора свойствъ живой клѣтки, «кардинальныхъ качествъ», питанія,
движенія, чувствительности. «Отъ насъ зависитъ, — говорилъ Петръ
Францевичъ—повысить энергію тканей нашего организма, его впе-
1) Отмѣчу здѣсь, что Петръ Францевичъ былъ тонкимъ знатокомъ
нормальнаго и патріотическаго сердца не только какъ анатомъ-физіологъ,
но и какъ діагностъ.

Въ механической лабораторіи.

чатлительность, работоспособность — способность наблюдать явленія
окружающаго міра и тонко видоизмѣнять всѣ свои проявленія въ
строгомъ соотвѣтствіи съ качествомъ и характеромъ воспринимаемыхъ
явленій и въ соотвѣтствіи требованіямъ производимой работы».
Идеально-нормальный организмъ геніаленъ. Петръ Францевичъ
сопоставлялъ геніальность и талантъ: талантъ—выдающееся развитіе
организма и органовъ центральной нервной системы въ направленіи
какой-либо одной способности. Геніальность—выдающееся развитіе
въ ^направленіи всѣхъ способностей. Геніальная личность не предста-
вляетъ собой существа особеннаго біологическаго типа, a результатъ
нормальнаго развитія обыкновеннаго человѣческаго организма, резуль-
татъ развитія, протекающаго при нормальныхъ условіяхъ. Наша же
такъ-называемая культурная жизнь вся ненормальна. Идеально-нор-
мальный организмъ отличается наибольшей энергіей тканей всѣхъ
своихъ органовъ. Эта наибольшая энергія тканей выражена, прежде
всего, въ наибольшей энергіи нервныхъ центровъ и, въ связанной съ
этимъ, наибольшей внимательности и впечатлительности индивида.
Путемъ постепенно-послѣдовательно проведенныхъ и усиливаемыхъ
упражненій своихъ активно-физическихъ и умственныхъ органовъ,
путемъ непрерывной напряженной работы, имѣющей цѣлью индиви-
дуальныя, творческія проявленія даннаго лица, настойчивой, безпощад-
ной борьбы съ собой человѣкъ самъ можетъ повысить энергію своихъ
тканей, развить свои активно-физическіе и умственные органы и
безпредѣльно приближать себя къ идеально-нормальному организму,
t. ё. къ типу идеальной личности. Путь трудный, требующій необыч-
наго развитія воли, но возможный и достижимый. Идеальный орга-
низмъ безсмертенъ, настолько совершенна постройка составляющихъ
его органовъ. Старость и смерть — результаты неблагопріятныхъ
вліяній, которымъ мы подвергаемъ организмъ въ теченіе жизненнаго
періода.
Центральная нервная система, всѣ, какъ называлъ Петръ Фран-
цевичъ, органы активно-умственной дѣятельности состоятъ изъ нерв-
ныхъ элементовъ, которые отличаются наибольшей энергіей въ про-
явленій своей дѣятельности. Петръ Францевичъ проводилъ анало-
гію: жизнь—горѣніе и сопоставлялъ энергію горѣнія въ рядъ: саль-
ная, стеариновая свѣча, керосиновая лампа, газовый рожокъ, горѣлка
Ауэра, электрическая лампа, ацетиленъ.
Тотъ свѣтъ, которымъ горитъ ярко-блещущая мысль даннаго
лица, является.показателемъ энергіи горѣнія, энергіи проявленій орга-
низма, показателемъ энергіи его ткани, не только нервной ткани, но
вообще всѣхъ тканей, такъ какъ энергія нервной ткани зависитъ отъ
общей энергіи всего организма.

Со своеобразной манерой олицетворять любимые образы Петръ
Францевичъ говорилъ, что мозгъ — большой баринъ, абсолютный
повелитель, къ требованіямъ котораго всѣ органы приспособляются
и которому все подчиняется. Много даетъ, много требуетъ.
Наибольшая энергія организма обусловливаетъ наибольшую энер-
гію умственной дѣятельности, наибольшую наблюдательность, связан-
ную съ воспріятіемъ наиболѣе тонкихъ и глубокихъ соотношеніи въ
самомъ существѣ явленій. Эти воспріятія производятъ глубокія измѣ-
ненія во внутреннемъ мірѣ человѣка, мало по малу совершенно его
преображаютъ, измѣняя характеръ и внѣшнихъ его проявленій. «Рас-
крытыя ворота» его души даютъ возможность видѣть міръ инымъ и
иначе въ немъ дѣйствовать.
Идеально - нормальный организмъ отличается глубиной и бо-
гатствомъ содержанія внутренней жизни. Всегда ярко противопоста-
влялъ Петръ Францевичъ внѣшнія рефлекторныя проявленія внутрен-
ней жизни. Въ своей аудиторіи аплодисменты и всякія внѣшнія вы-
раженія восторга онъ останавливалъ на первыхъ же лекціяхъ. Онъ
говорилъ: всякій внѣшній возбудитель, всякія впечатлѣнія изъ окру-
жающаго внѣшняго міра могутъ перейти во внѣшнюю или же во
внутреннюю работу. Чаще всего внѣшній импульсъ выливается въ
видѣ внѣшняго рефлекторнаго акта.
Петръ Францевичъ обнаруживалъ много добродушнаго юмора
въ примѣрахъ изъ нашей учебной жизни. Мы всѣ ихъ хорошо
знаемъ,
Съ ядовитой, иногда безпощадной ироніей преслѣдовалъ Петръ
Францевичъ наклонность къ внѣшнимъ украшеніемъ и всякаго рода
внѣшнимъ выраженіямъ мнимыхъ преимуществъ—блестящая студен-
ческая тужурка, усы, прически, наряды, украшенія, словомъ все то,
чѣмъ такъ дорожитъ человѣкъ на первобытной ступени — все это
было мишенью его юмора. Огонь его былъ настолько мѣтокъ, что
внѣшній видъ его аудиторіи быстро преображался.
Съ другой стороны, онъ благоговѣйно чтилъ даже самыя слабыя
проявленія внутренней жизни. Умственная работа требуетъ наиболь-
шей затраты энергіи, неукоснительнаго выполненія самыхъ кажу-
щихся на первый взглядъ капризныхъ условій.
Результаты внутренней работы добываются рѣшимостью поло-
жить своей плоти и крови въ усиліяхъ умственнаго труда, длительной,
тщательно обдуманной и проводимой подготовки, переработки самого
себя, ради возможности выполнить съ достаточною настойчивостью
опредѣленную работу, вынести тяжесть этого внутренняго напряженія
и не уйти съ полдороги. «Захватить!» какъ выражался Петръ Фран-
цевичъ. Кто работалъ умственно, тотъ знаетъ, что многіе годы

нужны на то, чтобы добиться иныхъ выводовъ—«захватить» ихъ и
что легко можно опять потерять. Понятно, что при этихъ внутреннихъ
усиліяхъ, требующихъ «кроваваго пота», какъ говорилъ Петръ Фран-
цевичъ, нѣтъ мѣста внѣшнимъ рефлекторнымъ актамъ.
Въ близкомъ отношеніи къ теоріи идеально-нормальнаго (т. е.
геніальнаго) организма стоитъ въ ученіи Петра Францевича теорія
характера: Петръ Францевичъ говорилъ, что то, что человѣкъ усваи-
ваетъ мыслью, изъ чтенія книгъ, изъ слушанія лекцій—какъ бы ни
были прекрасны и увлекательны эти идеи — все это слова, которыя
«въ одно ухо вошли, въ другое ухо вышли». Слово—только возбу-
дитель мысли. Мысль усваивается и становится неотъемлемымъ прі-
обрѣтеніемъ лица лишь путемъ провѣрки, самостоятельной, продол-
жительной и напряженной работы.
Петръ Францевичъ различаетъ проявленія темперамента, типа и
характера 1).
«Характеромъ можно назвать проявленіе воли человѣка, основан-
ное на истинахъ, выясненныхъ, провѣренныхъ и твердо установленныхъ
разумомъ».
Петръ Францевичъ различаетъ физическій и нравственный ха-
рактеръ лица: мы говоримъ о физическомъ характерѣ, когда въ
проявленій своей индивидуальности человѣкъ имѣетъ цѣлью самого
себя, свою личную жизнь, и о характерѣ нравственномъ, когда въ
тѣхъ же проявленіяхъ человѣкъ имѣетъ въ виду какую-нибудь идею,
какъ извѣстный объективный выводъ изъ всей совокупности всѣхъ
данныхъ его внутренней жизни, и не имѣетъ цѣлью самого себя, а
относится къ себѣ объективно.
Такъ или иначе, но основаніемъ для проявленія характера
является не то, что усвоено изъ книгъ, лекцій и изъ словъ, а то,
что является результатомъ собственнаго мышленія, съ собственной
иниціативой предпринятыхъ провѣрочныхъ работъ, результатомъ того,
на что потрачены рѣшительныя мѣры, серьезныя усилія воли; та ра-
бота, которая оставила глубокій слѣдъ свой на организмѣ человѣка,
его активно-физическихъ и умственныхъ органахъ, словомъ то, что
оставило наиболѣе глубокій, прочный слѣдъ въ душѣ человѣка и что
всегда останется его вѣчнымъ личнымъ пріобрѣтеніемъ, наконецъ то,
что никакими словами, никѣмъ другимъ ему дано быть не можетъ—
только одно это является основой проявленій нравственнаго харак-
тера даннаго лица.
Такимъ образомъ, усиліями нашей воли мы можемъ вліять на
формированіе нашего характера. Если то, что оставляетъ наиболѣе
1) См. «Семейное воспитаніе ребенка», ч. II.

глубокій слѣдъ въ нашей душѣ, есть работа, потраченная на добы-
ваніе и разработку истины, то впечатлѣнія этой работы, ея обста-
новка и условія ея выполненія и сформируютъ характеръ лица. Выяс-
неніе истины, ея провѣрка, изслѣдованіе, допрашиваніе природы, ея
непосредственное, вѣчно новое, всегда поучительное воздѣйствіе,
часто опровергающее самыя на видъ неоспоримыя истины — все это
складываетъ характеръ человѣка. Соприкосновеніе съ истиной, съ
Божествомъ обожествляетъ человѣка. На этомъ именно пути форми-
ровались характеры мучениковъ науки: Галилея, Дж. Бруно, Фарадея,
Ламарка, Спинозы, Эйлера, которыхъ такъ любилъ Петръ Францевичъ.
Галилей и Дж. Бруно окончили свою жизнь на кострѣ, Ламаркъ
и Эйлеръ ослѣпли къ концу жизни вслѣдствіе огромной и напря-
женной работы; это тѣ, къ кому возносился духъ Петра Францевича,
какъ къ существамъ высшимъ.
Вообще, проявленія воли и разума исключительны и получаются
при особо благопріятныхъ условіяхъ; тѣмъ болѣе трудную борьбу дол-
женъ вести тотъ, кто захотѣлъ бы самъ направить формированіе
своего характера при всякихъ условіяхъ. Къ этой рѣшимости подго-
товлялъ своихъ слушателей Петръ Францевичъ съ самыхъ первыхъ
лекцій своего курса, располагая къ суровой долѣ пахаря на нивѣ
своей внутренней жизни, къ самому строгому и безпощадному отно-
шенію къ себѣ; въ каждомъ новомъ комплектѣ слушателей Петръ
Францевичъ какъ бы искалъ тѣхъ, кто окажется въ силахъ отвѣ-
чать ему въ этой главной его задачѣ.
На одной изъ первыхъ лекцій Петръ Францевичъ приводилъ слѣ-
дующее опредѣленіе жизни, данное Кл. Бернаромъ: «Жизнь есть смерть».
Нѣтъ созиданія безъ предшествующаго разрушенія, нѣтъ и раз-
витія какого-либо изъ активныхъ органовъ безъ предшествующей
траты его тканей и послѣдующаго возстановленія ихъ.
Нѣтъ возникновенія новыхъ нервныхъ путей, соотвѣтствующихъ
новымъ способностямъ, которыя человѣкъ хочетъ развить въ себѣ,—
безъ настойчивыхъ усилій воли, безъ реакціи мучительнаго страданія
со стороны инертныхъ органовъ и связанныхъ съ ними неумѣнья, не-
развитости, лѣни и пр.
«Сколько наработалъ, столько и получилъ». Чѣмъ больше ра-
бота, тѣмъ больше трата, тѣмъ энергичнѣе возстановленіе и тѣмъ
болѣе быстрымъ темпомъ идетъ развитіе соотвѣтственныхъ способ-
ностей и силъ, если только органъ не доводится до предѣла дѣятель-
ности. Незначительныя поправимыя нарушенія дѣятельности органа
не могутъ вредить развитію, если организмъ энергиченъ. Не портится
только тотъ инструментъ, которымъ не работаютъ. Все, что не
прогрессируем—регрессируетъ.

Не могу не отмѣтить, что эта часть ученія Петра Францевича,
такъ рельефно выраженная и въ его личности, о чемъ говорено выше,
глубоко гармонируетъ съ величайшей изъ мистическихъ идей древ-
ности, въ которой содержится рѣшеніе всѣхъ вопросовъ жизни—
съ идеей креста, выводимой изъ дѣятельной любви, послѣдующей
смерти и послѣдующихъ воскресенія и побѣды. Эта идея сближаетъ
Петра Францевича съ величайшими учителями человѣчества, такъ какъ
въ немъ это была не только идея, но и осуществленіе.
Съ особенной любовью подчеркивалъ Петръ Францевичъ въ курсѣ
тѣ примѣры, которые являлись доказательствомъ возможности развитія
органовъ подъ вліяніемъ постепенно, послѣдовательно дѣйствующаго
возбудителя. Одинъ изъ этихъ примѣровъ — расцвѣтъ весны, измѣ-
неніе состоянія растительнаго покрова земли подъ вліяніемъ измѣненія
угла паденія солнечныхъ лучей. Какъ преображается ликъ земли,
какъ закипаетъ заснувшая жизнь и возникаетъ рядъ совершенно
новыхъ явленій въ природѣ неудержимымъ потокомъ, благодаря увеличе-
нію числа солнечныхъ лучей на единицу поверхности. Другимъ примѣ-
ромъ, который онъ часто приводилъ, было измѣненіе вѣса матки за 9 мѣ-
сяцевъ періода беременности съ 50 до 1600 граммовъ и вѣса сердца
на 1/4 своего вѣса за тотъ же періодъ—измѣненія, происходящія въ
связи съ возникновеніемъ и медленнымъ, постепеннымъ и послѣдо-
вательнымъ развитіемъ новой жизни зародыша. Третій примѣръ — изъ
развитія центральной нервной системы: Петръ Францевичъ приводилъ
таблицу измѣненія отношеній площадей сѣраго и бѣлаго вещества въ попе-
речномъ сѣченіи спинного мозга по возрастамъ, въ связи съ разви-
вающимися активно-физическими способностями—хватать, стоять на
ногахъ, ходить, говорить и т. д. «Повѣсьте у себя надъ кроватью
эту таблицу и каждое утро водите по ней пальцемъ и отмѣчайте—
какой цифрѣ должно соотвѣтствовать ваше развитіе за истекшій
день».
Въ приведенныхъ примѣрахъ органъ развивается благодаря внѣш-
нему возбудителю или благодаря условіямъ естественнаго роста. «Сдѣ-
лайте этимъ возбудителемъ вашу собственную волю — говорилъ
Петръ Францевичъ — и вы достигнете тѣхъ же поразительныхъ
результатовъ».
Петръ Францевичъ прилагалъ всѣ старанія, чтобы заложить въ
душу слушателей желаніе приняться за какую-нибудь изъ такихъ ра-
ботъ, которыя воспитывали эту способность «брать себя за шиво-
ротъ» и приняться за работу самовоспитанія, выработки идеальныхъ
проявленій характера. Такими работами были: нѣкоторыя работы по
гистологіи, коррозіонные препараты, препараты волокнистости мозга,
органовъ высшихъ чувствъ—работы, о трудности исполненія которыхъ

можно судить только тому, кто исполнялъ ихъ или хотя бы прини-
мался за нихъ. Немногіе побѣждали себя настолько, чтобъ сдавать работу
исполненной. Умолкаю въ удивленіи силѣ и достоинствамъ этихъ
людей.
Этимъ я заканчиваю очеркъ идей, проводимыхъ Петромъ Фран-
цевичемъ въ курсѣ анатоміи. Конечно, я далеко не исчерпалъ ихъ.
Педагогическія идеи Петра Францевича.
Послѣ всего сказаннаго, система педагогическихъ идей Петра
Францевича воспроизводится сама собою. Петръ Францевичъ педагогъ
и Петръ Францевичъ учитель жизни—неотдѣлимы. Мудрость и любовь,
какъ высшія качества человѣческой личности, были поставлены Петромъ
Францевичемъ маяками педагогу въ его руководительствѣ воспитаніемъ
и образованіемъ молодыхъ людей, о чемъ уже говорено выше.
Начиная изложеніе педагогическихъ теорій, Петръ Францевичъ
сопоставлялъ понятія: воспитаніе, обученіе и образованіе.
Воспитаніе имѣетъ цѣлью содѣйствовать какъ физіологическому,
такъ и психическому развитію ребенка отъ первыхъ лѣтъ жизни.
Обученіе или ученье — есть выучка, сообщеніе знаній, умѣнья
производить опредѣленную работу по опредѣленному шаблону.
Образованіе—имѣетъ въ виду всю совокупность силъ и способ-
ностей, которыя можетъ проявить человѣкъ. Конечной цѣлью обра-
зованія является развитіе нравственнаго характера лица, выработка
такихъ идеальныхъ качествъ нормальнаго организма, которая только
возможна при наличныхъ силахъ. «Цѣль образованія — ограниченіе
произвола въ размышленіяхъ и дѣйствіяхъ и выработка идеи непри-
косновенности личности» — какъ формулировалъ это Петръ Франце-
вичъ.
Въ исторіи вопросовъ физическаго образованія труды Петра
Францевича составляютъ эпоху. Нельзя себѣ представить болѣе ши-
рокой и въ то же время точной, построенной на строго научныхъ біо-
логическихъ основахъ постановки вопросовъ физическаго образованія.
То, что сдѣлано Петромъ Францевичемъ въ сферѣ физическаго
образованія, должно составить предметъ особой работы, — позволю
намѣтить лишь въ самыхъ общихъ чертахъ идеи Петра Францевича.
Задача физическаго образованія, какъ ее опредѣляетъ самъ
Петръ Францевичъ 1), состоитъ «въ ограниченій произвола въ дѣй-
1) Руководство по физическому образованію дѣтей школьнаго возраста.
T. II, 1901 г.

ствіяхъ молодого человѣка, чтобы въ полной гармоніи съ умствен-
нымъ развитіемъ пріучить его сознательно относиться къ своимъ
дѣйствіямъ и производить свою работу съ возможно-меньшей тра-
той матеріала и силъ». (Короче — развитіе самообладанія).
Физическое развитіе и образованіе не синонимы. Можно обла-
дать огромными мышечными массами, но не умѣть владѣть ими и не
содѣйствовать ихъ развитіемъ развитію одного изъ высшихъ качествъ
человѣка—самообладанію.
Петръ Францевичъ не отдѣляетъ физическаго образованія отъ
умственнаго. Преподаватель физическаго образованія долженъ, съ пер-
ваго же своего шага и до послѣдняго,—имѣть въ виду конечную цѣль
образованія—развитіе самообладанія и нравственнаго характера лица.
Эта цѣль должна быть маякомъ какъ въ расположеніи преподавателемъ
матеріала физическихъ упражненій и игръ, такъ и въ рѣшеніи всѣхъ воз-
никающихъ на дѣлѣ вопросовъ, —иначе это не будетъ образованіе, а
гимнастика.
Поставленная цѣль физическаго образованія—развитіе самообла-
данія,—достигается совершенно своеобразнымъ и оригинальнымъ ме-
тодамъ, который является характернѣйшимъ для системы Петра Фран-
цевича и строго отвѣчающимъ поставленной цѣли: преподаватель ни-
когда не показываетъ классу, какъ производятся назначаемыя упражненія,
a воспроизводитъ ихъ въ представленіи занимающихся словомъ и назна-
чаетъ темпъ—т. е., во время физическихъ упражненій работаетъ вни-
маніе занимающихся, человѣкъ не распускается, а все время созна-
тельно относится къ своимъ дѣйствіямъ. Система упражненій класс-
наго урока разсчитывается такъ, чтобъ дать ученику возможность
держать себя въ рукахъ и владѣть собой.
Другой особенностью метода Петра Францевича является тотъ
облагораживающій характеръ, приданный постановкѣ игръ, которымъ по-
свящается значительная часть урока. Помимо достиженія общихъ задачъ
физическаго образованія, игра, по мысли Петра Францевича, должна выра-
ботать въ ребенкѣ способность подчинять себя закону — правиламъ
игры — и уваженіе къ этимъ законамъ, всѣми равно выполняемыми,
игра должна выработать пониманіе правъ личности другого человѣка,
вызвать въ немъ идею неприкосновенности личности. Эта послѣдняя
идея должна стоять въ соотвѣтствіи съ конечными задачами образо-
ванія— самообладаніемъ, развитіемъ нравственнаго характера—съ тѣми
чувствами спокойнаго, внимательнаго, любовнаго отношенія къ внѣш-
нему міру, которыя сообщаются человѣку путемъ непосредственнаго
соприкосновенія съ нимъ и путемъ серьезнаго изученія его не по
слову только, а на дѣлѣ.

Задачей умственнаго образованія остается формулированное выше
развитіе нравственнаго характера лица и вообще выработка идеаль-
ныхъ качествъ нормальнаго организма, вплоть до геніальности, по-
нятія, установленнаго въ курсѣ анатоміи. Ближайшей цѣлью умствен-
наго образованія является развитіе способности отвлеченнаго мышленія.
Петръ Францевичъ, согласно Канту, противопоставляетъ разсудокъ
разуму.
Разсудокъ Петръ Францевичъ опредѣляетъ какъ способность
воспринимать и дѣйствовать въ соотвѣтствіи съ данной конкретной
реальной обстановкою, содѣйствующую накопленію знаній и опыта,
способность эта связана съ развитіемъ памяти.
Разумъ—способность перерабатывать конкретныя воспріятія, знанія
и опытъ въ отвлеченные образы и понятія и способность основывать
свои внѣшнія проявленія на этихъ отвлеченіяхъ,—способность, связан-
ная съ развитіемъ отвлеченнаго мышленія.
Только разумомъ вызывается самостоятельная и творческая во-
левая дѣятельность. Человѣкъ можетъ прожить всю жизнь, не развивъ
у себя этой способности. Съ другой стороны, эта способность можетъ
выродиться въ наклонность къ фантастическимъ и ложнымъ построе-
ніямъ. Провѣрка выработанныхъ идей является гарантіей ихъ истин-
ности. Развитіе разума невозможно безъ провѣрки созданныхъ дан-
нымъ лицомъ идейныхъ построеній. Иначе это будетъ развитіе фан-
тазіи. Петръ Францевичъ различаетъ мнимыя и ясныя представленія,
т. е. представленія, сложившіяся на основаніи разсказа, чтенія, ри-
сунка и т. п., сообщенныя посредственно, и представленія ясныя, т. е.
провѣренныя непосредственнымъ воспріятіемъ самаго существа объекта
представленія.
Такъ какъ развитіе способности отвлеченнаго мышленія тре-
буетъ ясныхъ, провѣренныхъ, твердо установленныхъ представленій
и такъ какъ такія представленія съ наибольшей выгодой могутъ быть
сообщаемы исключительно изученіемъ живыхъ объектовъ естество-
знанія, доступныхъ непосредственному изученію, то въ циклѣ наукъ,
имѣющихъ дѣйствительно образовательное значеніе, особенно въ
періодѣ школьнаго возраста, Петръ Францевичъ отводилъ первое
мѣсто наукамъ естественнымъ и противопоставлялъ «реальное» обра-
зованіе—образованію «словесному».
Матеріалъ, который представляютъ историко-филологическія,
юридическія, философскія и пр. науки, не подлежитъ такой строгой
и убѣдительной провѣркѣ, какъ матеріалъ наукъ естественныхъ. По-
этому нельзя и строить на матеріалѣ «словесныхъ» наукъ идей
отвлеченныхъ и рискованно вести развитіе способности отвлечен-

наго мышленія неокрѣпшаго еще ума на основѣ такого непрочнаго
матеріала.
Реальное образованіе и характеризующее его формированіе
ясныхъ представленій, касающихся объектовъ естественныхъ наукъ,
является гармоничнымъ продолженіемъ и развитіемъ задачъ физиче-
скаго образованія, такъ какъ провѣрочная работа развиваетъ само-
обладаніе и умѣнье дѣйствовать.
Только такая предварительная подготовка умственныхъ спо-
собностей и силъ молодого человѣка обезпечитъ правильное усвоеніе
тѣхъ высшихъ идейныхъ построеній, которыя составляютъ предметъ
словесныхъ наукъ.
Методъ, которымъ Петръ Францевичъ шелъ въ преподаваніи
естественныхъ наукъ, аналогиченъ методу физическаго образованія,
имѣетъ въ виду развитіе самообладанія и состоитъ въ предваритель-
номъ воспроизведеніи образа по слову, затѣмъ слѣдуетъ рисунокъ
и наконецъ провѣрка по самому объекту. Изъ анализа ряда объ-
ектовъ дѣлается выводъ.
Отношеніе Петра Францевича къ постановкѣ практическихъ
занятій чрезвычайно выразительно: въ его отношеніи къ тѣмъ изъ
своихъ слушателей, которые выражали желаніе приняться за какую
нибудь серьезную работу, внѣ программы, ясно были замѣтны
нотки — скажу, благоговѣйныхъ чувствъ. Учитель видѣлъ достигну-
той свою цѣль тамъ, гдѣ ученикъ его становится лицомъ къ лицу
съ живой природой, самимъ источникомъ истины. Тутъ ученика сво-
его онъ считалъ равнымъ себѣ и помогалъ ему, какъ нѣжно любящій
другъ.
Петръ Францевичъ и ученики.
Атмосфера сплошного массоваго увлеченія, которая царила въ
аудиторіи Петра Францевича и его окружала, объясняется отчасти^
конечно, и тѣмъ, что волею судебъ слушатели посвящали ему лучшіе
молодые годы. Посѣянное имъ падало на благодарную почву. Всякій,
кто имѣетъ чѣмъ вспомнить свою молодость со стороны ея внутрен-
ней жизни, знаетъ, какъ остры, сильны и неизгладимы тѣ пережи-
ванія, когда передъ молодымъ человѣкомъ впервые встаютъ основные
вопросы жизни—не какъ вопросы вообще, a какъ его личные во-
просы, какъ все это глубоко потрясаетъ. Всякая новая идея, всякое
новое звено этой великой цѣпи великихъ вопросовъ является новымъ
откровеніемъ, новымъ серьезнымъ пріобрѣтеніемъ жизни—пріобрѣте-
ніями, которыя одни только и представляются цѣнными и хранятся

въ памяти, какъ сокровища. Эти сокровища, эти поразительныя, не-
забвенныя идейныя сочетанія превращаютъ въ ничто впечатлѣнія и
удары внѣшней личной жизни молодого человѣка и дѣлаютъ реаль-
ною и цѣнною только одну внутреннюю жизнь. Такимъ образомъ
выдѣляется цѣлый періодъ жизни, отмѣченный острыми ощущеніями
этихъ переживаній, и самая внѣшняя картина жизни молодого чело-
вѣка пріобрѣтаетъ особыя характерныя черты, рисующія жизнь
человѣка, захваченнаго сильнымъ чувствомъ—это отражается въ рѣши-
тельной перемѣнѣ всѣхъ внѣшнихъ отношеній и дѣйствій человѣка.
Захваченный бурею этихъ переживаній человѣкъ знаетъ тогда,
что то, что онъ переживаетъ въ данный моментъ, есть вершина
жизни человѣческаго сознанія, есть то, чего онъ никогда не пере-
живалъ за всю жизнь и никогда болѣе переживать этого съ такой
остротой и силою не будетъ.
Простота, ясность этихъ новыхъ истинъ неудержимо влечетъ
молодыя силы къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ, къ какимъ бы неблаго-
пріятнымъ случайностямъ ни вели они. Эти случайности предста-
вляются малозначущими въ сравненіи съ настойчивыми требованіями
совѣсти и разума—быть вѣрнымъ проводникомъ міра истины; внѣ
этого міра, внѣ этихъ новыхъ, но горячихъ привязанностей жизнь
представляется уже немыслимой.
Такова психологія этого періода и понятно, что человѣку, какъ
Петръ Францевичъ, который такъ много, съ такой горячей любовью
давалъ своей аудиторіи, который всегда съ такой живой радостью
несъ ей лучшія свои сокровища, и аудиторія и ученики отвѣчали
своей горячей беззавѣтной вѣрностью, вплоть до обожанія.
Создавались привязанности къ этимъ ощущеніямъ, пережива-
ніямъ, которыя Петръ Францевичъ проводилъ во время своихъ лекцій
черезъ души слушателей. Яркіе образы не покидали насъ долго
послѣ лекціи—типы уличной толпы, работа, обѣдъ, сонъ, словомъ вся
окружающая жизнь воспроизводила передъ нами его яркіе образы и
идеи; нѣкоторые изъ нихъ можетъ быть изгладились впослѣдствіи,
но что оставалось и навсегда останется у каждаго слушавшаго его—это
привязанность къ ощущеніямъ, пережитымъ на лекціяхъ, ощущеніямъ
того нервнаго подъема, который мы испытывали, слѣдя за его идей-
ными построеніями, которыя поражали своей яркостью, новизной,
какъ бы парадоксальностью, но всегда были сильны и правдивы.
Петръ Францевичъ дѣлалъ насъ способными чувствовать истину и
красоту и создалъ въ насъ неистребимую привязанность къ этой
особой жизни внутренняго міра. Онъ не говорилъ, куда ведетъ
этотъ путь. Это было бы безполезно. Новый организмъ, новое пре-

ображенное сознаніе создавало и новое міропониманіе. Оно, это бу-
дущее, не могло быть сообщено человѣку, т. к. его состояніе, его
духовные рессурсы не соотвѣтствовали тому, что открывается впереди.
Ученики его знали, что онъ ведетъ ихъ къ преображенію въ
существа высшаго типа, и какъ анатомъ и педагогъ онъ былъ въ
особо благопріятныхъ условіяхъ, чтобы указать эту дорогу и умѣло
вести по ней.
На этомъ пути Петръ Францевичъ всегда былъ первымъ. По-
стоянно ободряли насъ его любимые афоризмы: «не лежать на боку»,
«работать до кроваваго пота», «прибавить паровъ», «повысить да-
вленіе пара», «все, что не прогрессируетъ — регрессируетъ», «взбѣ-
ситься на самого себя», «взять себя за шиворотъ, укрѣпить свой го-
ловной отростокъ, пронизать мыслью и справиться съ данной зада-
чей». Аудиторія, ободренная его личнымъ примѣромъ, дѣйствительно
преображалась и внѣшне и внутренне.
— Нужно устранить вліяніе искусственныхъ рѣзкихъ возбуди-
телей, такъ какъ они понижаютъ энергію тканей и, что особенно
важно, — разрушаютъ самое драгоцѣнное для человѣка свойство—
впечатлительность нервной ткани;—и люди навсегда бросали курить,
всѣ наркотическіе средства, алкоголь и т. п.
— Нельзя давать господствовать надъ собой привычкамъ, питаю-
щимъ и развивающимъ чувственныя наклонности, такъ какъ идеальный
организмъ долженъ быть подчиненъ только власти высшихъ мозговыхъ
органовъ—и люди бросали привычки вкусно поѣсть, сладко поспать,
и т. д.; учреждали надъ собой режимъ, удивлявшій непосвященныхъ.
— Наконецъ, чтобы развить въ себѣ идеальныя качества нор-
мальнаго организма, должно содѣйствовать всѣми мѣрами повышенію
энергіи тканей, развитію своихъ активныхъ органовъ какъ физи-
ческихъ, такъ и умственныхъ—нужно было такъ или иначе уничто-
жить отложенія ненавистной жировой ткани, если она появлялась
или могла появиться, нужно было развивать силу и ловкость, под-
вижность мышечныхъ и нервныхъ органовъ, пріобрѣсти умѣнье
работать и дѣйствовать «просто и непосредственно», «изящно и энер-
гично» — и люди бросались на работу подъ руководствомъ Петра
Францевича и исполняли съ трогательными и послушаніемъ и рѣши-
мостью самыя трудныя работы, которыя ни въ одномъ кабинетѣ
учебныхъ заведеній Петербурга не могли быть поставлены.
Съ своими учениками Петръ Францевичъ жилъ особенной
жизнью. Это была необычная жизнь, въ содержаніе ея не могли быть
посвящаемы внѣшніе, не ученики, такъ какъ это было бы безполезно.
Надо было жить этой жизнью «лесгафтиста», чтобъ понимать ее.

Связь Петра Францевича съ учениками не прерывалась и по
окончаніи курса. Одни остались жить около него, посвятивъ себя ему
всецѣло; другіе оставались работать надъ какой-либо спеціальной
темой подъ его руководствомъ; третьи оставались еще и еще прослу-
шать его курсъ. Кого же судьба бросала въ далекую глушь, уносили
туда съ собою его идеи, образы и завѣты, чтобъ проводить ихъ въ
жизнь. Много лѣтъ спустя бывшія слушательницы возвращались,
приводя къ нему своихъ дѣтей, слушатели-педагоги—учениковъ,
словомъ на всѣхъ поприщахъ жизни и въ счастіи и въ несчастій
ученики всегда вспоминали и вспоминаютъ образъ Петра Францевича,
какъ лучшій даръ лучшей поры своей жизни.
Онъ съ честью послужилъ человѣчеству и идеѣ его безконеч-
наго совершенствованія.
Но что въ особенности дѣлаетъ образъ его незабвеннымъ, на-
шимъ вѣрнымъ спутникомъ-учителемъ на всю жизнь—это не только
блескъ его идеаловъ, построенныхъ на строго-научныхъ основахъ,
и даже не то, что онъ указалъ намъ путь выработки въ себѣ высшихъ
качествъ идеально нормальнаго организма, идеала личности, но то,
что онъ преобразовалъ насъ, что онъ самъ впереди насъ шелъ
этимъ путемъ и многимъ изъ насъ доставилъ возможность пережить
радости побѣдъ въ борьбѣ съ собой, своими неумѣлостью, лѣнью,
неразвитостью, въ борьбѣ съ внѣшними препятствіями, что заставилъ
полюбить эти горькія ощущенія, связанныя съ борьбой, которыя одни
только создаютъ истину и высшія цѣнности, тѣ горькія ощущенія,
которыя считаются проклятіемъ рода человѣческаго, но на самомъ
дѣлѣ суть величайшее благо и наше единственное спасеніе отъ вся-
ческаго застоя.
Завѣты Петра Францевича совпадаютъ съ завѣтами величайшихъ
Учителей человѣчества. Въ этихъ завѣтахъ не ученіе его, но жизнь.
Крестъ Христовъ ради любви; не жалѣй и не щади себя; работай
надъ собой; древне-индусское «найди въ себѣ Воина» 1) — все это глу-
боко гармонирующіе между собою мотивы. Въ нихъ непримиримость
на томъ аспектѣ, который человѣкъ въ данный моментъ собою пред-
ставляетъ, — непримиримость и непрерывная, жестокая война съ
собой.
Такіе люди, какъ Петръ Францевичъ, дѣлаютъ жизнь не про-
клятіемъ, a побѣдною пѣснью.
Въ заключеніе позволю себѣ привести слѣдующія строки, кото-
рыя говорятъ сами за себя.
1) «Свѣтъ на пути» и «вся Бхагаватъ-Гита».

«Дѣятельность научная и художественная, въ ея настоящемъ
смыслѣ, только тогда плодотворна, когда она не знаетъ правъ, а
знаетъ однѣ обязанности. Только потому, что она всегда такова,—
что ея свойство быть самоотверженною,—и цѣнитъ человѣчество такъ
высоко эту дѣятельность».
«Если люди дѣйствительно призваны къ служенію другимъ ду-
ховной работой, то они всегда будутъ страдать, исполняя это служе-
ніе, потому что только страданіями, какъ муками, рождается духов-
ный міръ».
«Самоотверженіе и страданіе будутъ удѣломъ мыслителя и
художника потому, что цѣль его есть благо людей»...
(Л. Толстой. «Такъ что же намъ дѣлать»? Гл. 37).
H. Эрасси.

Научныя симпатіи и антипатіи
П. Ф. Лесгафта.
Всѣ ученики Петра Францевича, прослушавшіе въ теченіе трехъ
лѣтъ полный циклъ наукъ, составлявшихъ предметъ его преподава-
нія, безъ сомнѣнія, живо вспоминаютъ, съ какою страстною горяч-
ностью, иногда прямо съ негодованіемъ возставалъ Петръ Франце-
вичъ противъ нѣкоторыхъ научныхъ теорій. Среди этихъ теорій были
такія, которыя въ наше время пріобрѣтаютъ все большее и большее
количество приверженцевъ и, повидимому, идутъ по правильному
пути. Иныя изъ этихъ теорій пользовались симпатіею значительнаго
большинства слушателей Петра Францевича, которые послѣ лекцій
вступали съ нимъ въ оживленные споры, стараясь убѣдить его въ
томъ, что онъ не правъ, и никогда не достигали этой цѣли.
Воспоминанія объ этихъ спорахъ и этихъ отдѣлахъ лекцій
Петра Францевича принадлежатъ къ числу особенно яркихъ и замѣ-
чательно, что даже и тѣ, кто спорилъ и обижался за своихъ лю-
бимцевъ въ наукѣ, навѣрное отнесутъ эти воспоминанія къ числу
многихъ чертъ, которыя придаютъ облику Петра Францевича какъ
учителя и всему характеру его преподаванія своеобразный оттѣнокъ,
превращающій для насъ его личность въ нѣчто дорогое и незамѣнимое
ничѣмъ.
Какъ это возможно, чтобы даже полемическая сторона лекцій
и притомъ даже въ тѣхъ случаяхъ, когда полемика направлялась
противъ идей, признаваемыхъ нами истинными, оставила въ насъ
свѣтлыя воспоминанія? Отвѣтъ на этотъ вопросъ легко получить,
разсмотрѣвъ нѣсколько примѣровъ теорій, возбуждавшихъ негодова-
ніе Петра Францевича. При этомъ ясно вскроется одна черта, харак-
терная для облика его, какъ профессора и въ то же время воспита-
теля аудиторіи.
Всѣ навѣрное помнятъ, съ какимъ принебреженіемъ относился
Петръ Францевичъ къ фагоцитарной теоріи, особенно поскольку
явленіями фагоцитоза объясняется защита организма отъ болѣзне-
творныхъ началъ.

Въ музеѣ С.-Петербургской Біологической лабораторіи.

Не менѣе рѣшительно возставалъ онъ противъ ученія о наслѣд-
ственности, какъ передачѣ качественно опредѣленныхъ формъ, функ-
цій и способностей отъ предковъ къ потомкамъ. По ученію Петра
Францевича, потомки получаютъ отъ предковъ только большее или
меньшее количество энергіи; запасомъ энергіи молодого существа
объясняются дѣятельности, которыя осуществляются имъ въ жизни,
а этими дѣятельностями, упражненіемъ тѣхъ или другихъ органовъ
опредѣляется строеніе и развитіе этихъ органовъ. Слѣдовательно,
сходство и различіе между организмами основывается въ конечномъ
итогѣ на одинаковости или различіи исходнаго количества энергіи
и строеніи, обусловленномъ дѣятельностями организма въ теченіе
его жизни, а не на полученныхъ по наслѣдству специфическихъ
качествахъ.
Точно также Петръ Францевичъ металъ громы и молніи про-
тивъ теоріи эволюціи Дарвина или, по крайней мѣрѣ, противъ тѣхъ
дарвинистовъ, которые надѣются объяснить происхожденіе видовъ
только наслѣдственностью и естественнымъ отборомъ вслѣдствіе пере-
живанія особей, приспособленныхъ къ борьбѣ за существованіе. Въ
противовѣсъ дарвинизму Петръ Францевичъ выдвигалъ ламаркизмъ,
теорію, объясняющую измѣненіе формъ организмовъ развитіемъ од-
нихъ органовъ вслѣдствіе упражненія ихъ и регрессомъ другихъ орга-
новъ вслѣдствіе неупражненія ихъ.
Наконецъ, упомяну еще о томъ, что Петръ Францевичъ рѣши-
тельно осуждалъ склонность современной медицины считать предо-
хранительныя и лѣчебныя прививки лучшимъ средствомъ для борьбы
съ заразными болѣзнями.
Перечисленные примѣры научныхъ антипатій Петра Францевича
на первый взглядъ содержатъ въ себѣ мало общаго, но если при-
смотрѣться къ мотивамъ, заставлявшимъ Петра Францевича отвер-
гать эти теоріи, то окажется, что, кромѣ одного общаго логическаго
основанія, заключавшагося въ убѣжденіи Петра Францевича, что всѣ
эти теоріи не согласуются съ механистическимъ научнымъ міровоз-
зрѣніемъ, борьба съ ними была обусловлена еще и нѣкоторымъ об-
щимъ этическимъ мотивомъ. Идеаломъ Петра Францевича была жизнь,
полная труда и энергіи, жизнь «настолько разнообразная, что въ
ней участвуютъ всѣ активныя отправленія, существующія у человѣка,
при чемъ растительныя отправленія производятся только съ цѣлью
простѣйшаго возстановленія траты, произведенной активною дѣятель-
ностью, и скорѣйшаго удаленія продуктовъ разложенія, связанныхъ
съ этою дѣятельностью» 1).
1) П. Лесгафтъ. Основы теоретической анатоміи. Ч. I, стр. 9.

Всякое пассивное полученіе благъ, какъ даровъ природы, не-
заслуженныхъ личнымъ трудомъ, личною затратою энергіи, было пре-
зрѣннымъ въ глазахъ Петра Францевича и даже, строго говоря, не-
возможнымъ. Съ этой точки зрѣнія онъ изображалъ фагоцитарную
теорію въ такомъ видѣ: «мудрая природа», какъ иронически говари-
валъ онъ, устроила, по этому ученію, человѣка такъ, что ему не о чемъ
заботиться, ему незачѣмъ трудиться надъ самовоспитаніемъ, укрѣплять
въ себѣ самообладаніе и воздержанность, подавлять въ себѣ чувствен-
ность и развивать активныя отправленія, содѣйствующія гармоническому
строенію тѣла, служащему надежною и притомъ единственною защитой
противъ вредныхъ вліяній извнѣ. Фагоцитарная теорія, по мнѣнію Петра
Францевича, какъ бы говоритъ человѣку: спи себѣ сладкимъ сномъ или
наслаждайся обильною пищею и т. п. излишествами для удовлетворенія
растительныхъ функцій; тебѣ нечего бояться, въ твоемъ организмѣ есть
селезенка и лимфатическія железы, a въ нихъ находится главный штабъ,
распоряжающійся преданными войсками лейкоцитовъ; какъ только въ
предѣлахъ тѣла покажется врагъ, тотчасъ же изъ главнаго штаба
будетъ отданъ приказъ и на борьбу выступятъ войска лейкоцитовъ,
чтобы проглотить врага. И такъ мудро устроила природа эту оборону
организма, что противъ всякаго спеціальнаго вида враговъ есть осо-
бые отряды войскъ, специфическія формы лейкоцитовъ. Такое пони-
маніе фагоцитарной теоріи въ духѣ телеологическаго, не механисти-
ческаго міросозерцанія и притомъ въ духѣ ученія, какъ бы поощря-
ющаго человѣка къ безпечности и надеждѣ на чужую незаслуженную
помощь, придавало ей отталкивающій видъ въ глазахъ Петра Фран-
цевича.
Также и ученіе о наслѣдственности, какъ передачѣ специфиче-
скихъ качествъ изъ одного организма въ другой, разсматривалось
Петромъ Францевичемъ, какъ несовмѣстимое съ механистическимъ
міровоззрѣніемъ. Но кромѣ того и этическая сторона этого ученія,
очевидно, представлялась ему подозрительною. Согласно и теорети-
ческому и нравственному міровоззрѣнію его, человѣкъ не имѣетъ
права оправдывать свои недостатки, какъ роковой даръ, полученный
по наслѣдству отъ родителей: по наслѣдству полученъ только опре-
дѣленный запасъ энергіи, но, поставивъ себя въ опредѣленныя усло-
вія, можно этотъ запасъ увеличить и, избравъ опредѣленный родъ
дѣятельности, развить въ своемъ организмѣ путемъ упражненія высшія
функціи, a низшія, въ особенности растительныя отправленія, отодви-
нуть на подчиненное мѣсто.
Что касается дарвинизма, онъ возбуждалъ полемику Петра Фран-
цевича, во-первыхъ, поскольку въ его составъ входитъ ученіе о на-
слѣдственности въ формѣ передачи специфическихъ качествъ, а, во-

вторыхъ, и это самое главное, потому что представители крайнихъ
формъ этого направленія нерѣдко забываютъ о самой трудной задачѣ
біологическаго изслѣдованія, именно объ изученіи причинъ первона-
чальнаго возникновенія варьяцій видовыхъ признаковъ и, ссылаясь на
то, что какая-либо случайная, въ настоящее время даже неповторимая
и недоступная наблюденію комбинація обстоятельствъ могла вызвать
варьяцію видового признака, далѣе только присматриваются къ тому,
полезенъ-ли новый признакъ для особи или вреденъ въ борьбѣ за
существованіе, и вслѣдъ за тѣмъ считаютъ вполнѣ объясненнымъ
возникновеніе новаго вида передачею новаго признака по наслѣдству
и, съ одной стороны, вымираніемъ менѣе приспособленныхъ особей,
a, съ другой стороны, усиленнымъ размноженіемъ болѣе приспосо-
бленныхъ. Отсюда получается схоластика, чисто словесныя объясненія
безъ помощи эксперимента и наблюденій надъ природой,—самый не-
навистный для Петра Францевича способъ мышленія. Ламаркизмъ,
усматривающій въ упражненій источникъ измѣненій въ организмѣ,
требуетъ отъ біолога наблюденій и экспериментовъ для установленія
того, какія упражненія ведутъ къ какимъ измѣненіямъ организма,
и отнимаетъ у него право обойти труднѣйшую проблему теоріи
эволюціи ссылкою на неуловимыя, случайныя комбинаціи обстоя-
тельствъ.
Противникомъ предохранительныхъ и лѣчебныхъ прививокъ Петръ
Францевичъ былъ потому, что считалъ ихъ притупляющими впечатлитель-
ность организма и, если и достигающими цѣли, то черезчуръ дорогою
цѣною, путемъ превращенія человѣка въ «тумбу». Сюда надо приба-
вить еще и слѣдующее соображеніе, повидимому, дѣлавшее этотъ
способъ борьбы съ болѣзнью низменнымъ въ глазахъ Петра Францевича:
безопасность организма достигается при употребленіи прививокъ, какъ
и согласно фагоцитарной теоріи, не путемъ гармоническаго развитія
активныхъ отправленій человѣка, а какъ-бы даромъ, пассивно; поло-
женіе становится такимъ, какъ будто-бы современная техника излѣ-
ченія болѣзней нашептываетъ человѣку губительную мысль: ѣшь, пей
и веселись, тебѣ нечего бояться, стоитъ лишь впрыснуть какой-либо
препаратъ, какой-либо № 606, и страшные спирохеты, проникшіе въ
твой организмъ, моментально погибнутъ. Вмѣсто этого сомнительнаго
съ точки зрѣнія физіолога и психолога пути для борьбы съ болѣз-
нями Петръ Францевичъ указывалъ на другой, надежный и правиль-
ный путь—заботу о чистотѣ тѣла, платья и всей среды, въ которой
протекаетъ жизнь организма.
Этическая подкладка многихъ научныхъ антипатій Петра Фран-
цевича, ясно сквозившая въ его лекціяхъ, придавала своеобразный
привлекательный характеръ его полемикѣ; ею объясняется то, что

объ этой полемикѣ могутъ съ любовью вспоминать даже и тѣ уче-
ники Петра Францевича, которые тогда и теперь стояли на сторонѣ
теорій, подвергавшихся его нападкамъ. Энергичная работа человѣка
надъ собою, надъ обстановкою, въ которой онъ живетъ, надъ обще-
ствомъ, къ составу котораго онъ принадлежитъ, работа, имѣющая
цѣлью создать гармоническое развитіе личности и поднять человѣка
на высшую ступень не растительной или животной, а чисто человѣч-
ной жизни, — вотъ идеалъ Петра Францевича, вліявшій на его на-
учныя симпатіи и антипатій. Этотъ идеалъ заражалъ его аудиторію;
безъ сомнѣнія, всякій изъ его учениковъ съ благодарностью вспоми-
наетъ о вліяніи Петра Францевича на складъ его характера, и въ
этомъ вліяніи заключается одна изъ причинъ того, что воспоми-
нанія учениковъ Петра Францевича о своемъ учителѣ всегда связаны
съ чувствомъ глубокаго уваженія и любви къ нему.
H. Лосскій.

Взгляды на физическое образованіе
П. Ф. Лесгафта.
(Докладъ, прочитанный въ Об-вѣ народн. дѣтск. садовъ. Кіевъ, декабрь 1909 г.
Семья.
Петръ Францевичъ Лесгафтъ въ вопросахъ воспитанія первен-
ствующее значеніе отдаетъ семьѣ. Въ семьѣ пробуждается сознаніе
ребенка, въ семьѣ получаются его первыя представленія, семьей обу-
словливается тотъ или другой типъ дитяти. Въ силу всего этого на
семью и накладываются самыя строгія обязательства по отношенію
къ молодому человѣку. Въ первые мѣсяцы жизни ребенка эти обяза-
тельства сводятся, главнымъ образомъ, къ возможному удовлетворенію
требованій гигіены: регулярное питаніе, регулярный сонъ, чистый воз-
духъ и чистота тѣла. Серьезныя требованія выставляются тутъ и
матери, кормящей ребенка: физическія упражненія, длинныя прогулки,
ручной и умственный трудъ вмѣняются ей въ обязанность. Эти обя-
занности усложняются по мѣрѣ развитія младенца. Уже на второмъ
году жизни ребенка исполненіе однихъ требованій гигіены недоста-
точно: у ребенка появляется рѣчь, онъ начинаетъ знакомиться съ
предметами, все наблюдаетъ, все подмѣчаетъ, все изслѣдуетъ, всему
подражаетъ. Это періодъ имитаціонный, одинъ изъ важнѣйшихъ пе-
ріодовъ въ жизни человѣка. Къ этому періоду Лесгафтъ рекомен-
дуетъ относиться съ особенной осторожностью: родители въ это
время должны обращать вниманіе главнымъ образомъ на себя; вѣдь
они являются объектомъ имитаціи, на нихъ направлено вниманіе ди-
тяти. Если хотятъ сдѣлать дитя свое честнымъ и правдивымъ, пусть
сами будутъ честны и правдивы, правдивы во всемъ, даже въ мело-
чахъ, ибо ребенокъ все замѣчаетъ, все воспринимаетъ. Не надо воспи-
тывать его, надо воспитывать самихъ себя, слѣдить за каждымъ сво-
имъ шагомъ, за каждымъ словомъ, за каждымъ желаніемъ. Это
трудно, ужасно трудно, а потому мало родителей, которые именно
такъ понимали бы свои обязанности по отношенію къ дитяти.

Тутъ кстати вспомнить удивленный вопросъ одного маленькаго
ребенка: «развѣ мамы могутъ быть когда-нибудь неумныя?» Такая
увѣренность въ правотѣ и справедливости мамы развита почти у
всѣхъ очень маленькихъ дѣтей, a вмѣстѣ съ этою увѣренностью
естественно стремленіе имитировать ее, дѣлать именно такъ, какъ
дѣлаетъ она, и пусть мама потомъ не жалуется, что ея сынъ такой
то и такой, пусть не старается тогда отучить его отъ замѣчаемыхъ
недостатковъ: это ея грѣхъ, она себя не отучила во время отъ того
же. Итакъ, строгость къ себѣ—вотъ долгъ родителей, вотъ ихъ свя-
щенная обязанность. Ребенокъ же долженъ быть оставленъ на сво-
бодѣ, ему не надо мѣшать усваивать окружающее, гдѣ онъ сначала
наглядно воспринимаетъ, потомъ самъ повторяетъ и воспроизводитъ
все, что успѣлъ подмѣтить въ первый моментъ, и, наконецъ, обсу-
ждаетъ замѣченное, разсуждая надъ нимъ.
Особенно не рекомендуетъ Лесгафтъ искусственно развивать
ребенка, указывать ему на что нибудь, занимать его чѣмъ нибудь:
это отвлекаетъ его отъ знакомства съ окружающими предметами и
притупляетъ его наблюдательность, т. к. ребенокъ пріучается обра-
щать вниманіе лишь на то, на что ему указываютъ, и ничего не под-
мѣчаетъ, когда имъ никто не руководитъ. Это не значитъ, конечно,
что дитя должно быть совсѣмъ брошено, оставлено на произволъ
судьбы. Мать или воспитатель всегда должны быть готовы правдиво,
разумно и откровенно отвѣчать на всѣ тѣ многочисленные вопросы,
которые родятся въ дѣтской головѣ. Этими вопросами дитя само ищетъ
вашего руководства, но такого руководства, которое не понижало бы
его самодѣятельность. Ребенокъ самъ обращаетъ свое вниманіе на
окружающее, самъ замѣчаетъ, самъ разсуждаетъ, a затѣмъ уже
идетъ къ вамъ для провѣрки, и вы должны ему ее дать. Основываясь
на этомъ, Лесгафтъ и не рекомендуетъ дѣтскихъ садовъ, гдѣ, по его
мнѣнію, самодѣятельность понижена, гдѣ дѣтей занимаютъ и ихъ вни-
маніемъ и наблюдательностью руководятъ, гдѣ все почти основано на
показываніе
Вотъ что говоритъ онъ:
«Нельзя смѣшивать двухъ положеній: когда ребенокъ самъ на-
бираетъ матеріалъ и изъ него дѣлаетъ выводы, или когда ребенку
даютъ рядъ зрительныхъ образовъ и принуждены бываютъ за него
дѣлать и выводы изъ нихъ, онъ уже не самъ наблюдаетъ, не самъ
разсуждаетъ».
«Если знакомиться съ результатами наблюденія, съ опытностью
или работою другихъ въ видѣ уже готовыхъ выводовъ или произве-
деній, то не будетъ знанія отдѣльныхъ моментовъ или пріемовъ ихъ
полученія или добыванія, а поэтому не будетъ возможности и видо-

Вольная Высшая школа. (Гимнастическая группа).
измѣнять ихъ, не будетъ, слѣдовательно, иниціативы, самостоятельной
и логически послѣдовательной дѣятельности». Пониженіе иниціативы,
пониженіе самодѣятельности Лесгафтъ и ставитъ въ вину всѣмъ «дѣт-
скимъ садамъ», а потому въ его руководствахъ мы встрѣчаемъ иногда
даже рѣзкія сужденія о нихъ.
«Необходимо вспомнить», говоритъ онъ, «нѣжный возрастъ дѣ-
тей «дѣтскаго сада», возрастъ, въ которомъ всякое вліяніе дѣйствуетъ
особенно сильно и оставляетъ глубокій слѣдъ на всю жизнь. Добрая,
любящая, умная и активно дѣятельная мать, понятно, никогда не
отдастъ своего ребенка въ «дѣтскій садъ»; ея семья никогда и ни въ
какомъ случаѣ не можетъ быть замѣнена школою, начинающеюся съ
трехлѣтняго возраста ребенка; она хорошо пойметъ, что чѣмъ раньше
отдѣлить ребенка отъ семьи, тѣмъ менѣе будетъ вліяніе послѣдней и
тѣмъ менѣе будетъ у ребенка привязанности къ ней.
Первая привязанность къ родной семьѣ, конечно, самая силь-
ная въ жизни ребенка, она оставляетъ глубокій слѣдъ на всю жизнь,
ибо содѣйствуетъ развитію болѣе мягкаго и добраго нрава, большей
живости и участія къ окружающему, a вмѣстѣ съ этимъ и большей
впечатлительности. Активная дѣятельность матери побудитъ къ тому
же и ребенка, который самъ, отыскивая дѣятельность по своему вкусу,

будетъ находить въ ней большее удовольствіе, проявляя при этомъ и
большую самостоятельность».
«Чрезвычайно часто приходится видѣть, что вполнѣ обезпечен-
ные родители отдаютъ своего единственнаго ребенка въ «дѣтскій
садъ», между тѣмъ какъ это можно было бы допустить развѣ при
отсутствіи родителей или невозможности имъ заниматься своими
дѣтьми. Все же и въ послѣднемъ случаѣ «дѣтскій садъ» долженъ бы
имѣть совершенно другой характеръ, чѣмъ это оказывается теперь.
Такое собраніе дѣтей (не болѣе 4—5) непремѣнно должно бы имѣть
характеръ простой семьи, при удобномъ помѣщеніи или, если это
только возможно, то на свободномъ воздухѣ, гдѣ собранныя дѣти
могли бы свободно распоряжаться собою и пользоваться всѣми пре-
доставленными имъ средствами для занятій и игръ». «Съ пеленокъ
учить ребенка въ школѣ—это значитъ умственно сгубить его».
Итакъ, оставляйте дѣтей свободно знакомиться съ понятіями и
не мѣшайте имъ останавливать свое вниманіе по собственному выбору.
Будьте готовы только отвѣчать и показывать, лишь когда къ вамъ
обращаются. Чѣмъ разумнѣе проведенъ семейный періодъ жизни ре-
бенка, тѣмъ большій запасъ понятій вынесенъ имъ, тѣмъ больше пред-
метовъ изучено. Съ пріобрѣтенными понятіями дитя начинаетъ свою
школьную жизнь.
Школа.
Тутъ мы подходимъ къ новому вопросу: какія требованія предъ-
являетъ Лесгафтъ школѣ?
Принимая участіе въ комиссіи по выработкѣ программъ по есте-
ствознанію для техническихъ школъ, Лесгафтъ очень ясно высказы-
ваетъ свои взгляды на этотъ предметъ. Онъ говоритъ, что въ школѣ
главною цѣлью для ребенка является не наборъ матеріала, какъ въ
семьѣ, a развитіе отвлеченной мысли. Вотъ я цитирую его слова:
«Задача школы заключается именно въ томъ, чтобы перевести ре-
бенка изъ чисто реальнаго состоянія, въ которомъ онъ пребываетъ,
находясь въ семьѣ, къ отвлеченію, имѣющему дѣло съ общимъ обра-
зомъ».
Лесгафтъ настаиваетъ, что школа должна давать общее образо-
ваніе, что не дороги фактическія свѣдѣнія, пускай ихъ будетъ по-
меньше, лишь бы научились думать, разсуждать, мыслить. Современ-
ную школу онъ находитъ въ этомъ отношеніи совершенно неудовле-
творительною: она загромождаетъ память знаніями, но при этомъ не
трогаетъ мысли.

Человѣкъ выходитъ оттуда съ запасомъ ненужныхъ въ жизни
свѣдѣній, которыя онъ быстро растериваетъ; мысль же его не умѣетъ
работать, и при первомъ требованіи самостоятельныхъ разсужденій
человѣкъ теряется и не знаетъ, какъ быть. Справился бы по книгѣ,
да въ книгѣ этого не написано. Вотъ противъ этого положенія и ра-
туетъ Лесгафтъ и видитъ выходъ въ развитіи отвлеченной мысли.
Какими же путями онъ къ этому подходитъ? Вотъ что говоритъ
по этому поводу Лесгафтъ:
«Отвлеченное мышленіе можетъ быть развито только при усвое-
ніи занимающимися образовъ по слову и послѣдовательною, возможно
большею провѣркою этихъ умственныхъ образовъ».
Такимъ образомъ занимающійся на основаніи словъ преподава-
теля, т. е. на основаніи слуховыхъ ощущеній, составляетъ самъ себѣ
умственный образъ предмета—это первый моментъ умственнаго усвое-
нія по слову. Затѣмъ занимающійся переходитъ къ провѣркѣ сложив-
шагося у него умственнаго образа предмета всѣми возможными спо-
собами, т. е. осматриваетъ, осязаетъ предметъ, опредѣляетъ его со-
противляемость, такимъ образомъ получаются при этомъ зрительныя,
осязательныя, мышечныя ощущенія и т. д. Это моментъ нагляднаго
воспріятія.
Первый моментъ долженъ содѣйствовать развитію въ занимаю-
щемся отвлеченной мысли, второй долженъ пріучить его къ провѣркѣ
этой мысли наблюденіемъ и опытомъ. Такимъ методомъ Лесгафтъ
надѣется научить молодыхъ людей создавать себѣ умственные образы,
подвергать ихъ послѣдовательной провѣркѣ и дать имъ возможность
съ наименьшей тратой силъ справляться со всѣмъ, что только мо-
жетъ встрѣтиться въ жизни.
Вы видите отсюда, что если бы эти взгляды Лесгафта были про-
ведены въ жизнь, то потребовалась бы радикальная перемѣна всѣхъ
нашихъ учебныхъ программъ, на первый планъ выдвинулись бы пред-
меты, дающіе возможность провѣрки, а чисто словесные предметы
отодвинулись бы дальше, т. к. они, не допуская провѣрки, способство-
вали бы образованію мнимыхъ представленій. Лесгафтъ говоритъ: «чѣмъ
больше провѣрки, тѣмъ лучше, тѣмъ яснѣе представленіе предмета;
гдѣ нѣтъ провѣрки, тамъ все переходитъ въ схоластику». Ну кто же
не согласится, что наши школы схоластичны?!
Однако прослѣдимъ за мыслями Лесгафта дальше, посмотримъ,
что говоритъ онъ о вліяніи преподаванія на нравственную личность
ученика. Въ общихъ чертахъ онъ здѣсь придерживается такого взгляда:
только при развитіи отвлеченнаго мышленія возможны и проявленія
нравственнаго характера лица. Въ самомъ дѣлѣ, нравственныя проя-
вленія—это самостоятельныя, индивидуальныя проявленія личности. Но

вѣдь самостоятельность возможна лишь въ томъ случаѣ, если въ со-
знаніи лица есть общій образъ, есть общее положеніе: оно самостоя-
тельно лицомъ усвоено и поэтому можетъ быть имъ самостоятельно
примѣняемо ко всякому частному случаю... Иначе, если нѣтъ въ со-
знаніи человѣка общихъ образовъ, развѣ только памятью захвачены
имъ тѣ или другія общія положенія, можно только имитировать, а
держась имитаціи, человѣкъ всегда находится только въ области того,
что есть; творческія видоизмѣненія воспринимаемаго здѣсь невозможны.
Мало того, подчасъ для такого лица жизнь ставитъ неодолимыя пре-
пятствія: нельзя въ самомъ дѣлѣ дать инструкціи для каждаго част-
наго случая, нѣтъ возможности предусмотрѣть всѣ возможныя соче-
танія условій.
Итакъ, сдѣлать нравственнымъ человѣка можно только тѣмъ,
что пріучить его къ самостоятельному мышленію. Слѣдовательно, если
мы хотимъ дать въ школѣ дѣйствительное образованіе, если мы хо-
тимъ изъ ребенка сдѣлать человѣка, способнаго къ самостоятель-
нымъ проявленіямъ, мы должны развить въ немъ отвлеченную мысль.
Пусть въ школѣ учащійся ознакомится на дѣлѣ съ тѣмъ, какъ по-
лучаются и провѣряются общія положенія науки, которыя и предста-
вляютъ собою, по выраженію Ламарка, «собраніе истинъ»... Только въ
этомъ случаѣ человѣкъ разовьется умственно и нравственно и будетъ ру-
ководиться всегда въ жизни тѣмъ, что только у него есть въ сознаніи
самаго глубокаго, т.-е. истиной. Надо отмѣтить тутъ же, что кромѣ
самостоятельной и послѣдовательной умственной работы надъ изуче-
ніемъ предмета, которая должна привести занимающагося къ нѣко-
торымъ прочнымъ положеніямъ, молодой человѣкъ долженъ прійти
къ признанію нравственнаго начала и изъ самыхъ отношеній къ
нему преподавателя. Прійти къ этому для молодого человѣка будетъ
тѣмъ легче, чѣмъ строже держится тѣхъ-же принциповъ самъ пре-
подаватель: собственнымъ своимъ примѣромъ преподаватель долженъ
пріучить ребенка къ сознанію и отстаиванію правъ личности.
«Требуйте отъ меня то, что надо, но не касайтесь моей лич-
ности».—Вотъ законное желаніе со стороны занимающагося. И дѣй-
ствительно, неприкосновенность личности для истиннаго педагога—
основной руководящій принципъ; никогда педагогъ не станетъ на
личную почву, онъ видитъ и знаетъ все, что дѣлается съ каждымъ
въ школѣ, но остается все время строго объективнымъ. «Вотъ факты,
вотъ послѣдствія; это хорошо, это дурно»—такова его рѣчь, такимъ
отношеніемъ онъ приближаетъ къ себѣ молодого человѣка; сознавая
какую-либо вину за собою, тотъ самъ идетъ къ нему съ откровен-
нымъ, искреннимъ словомъ и дѣлится своими сомнѣніями. Но чуть
только, хотя-бы даже и съ добрымъ намѣреніемъ, преподаватель со-

шелъ на личную почву и, обращаясь прямо къ опредѣленному лицу,
выговариваетъ ему передъ всѣми, онъ не только окончательно от-
толкнулъ отъ себя такъ или иначе провинившагося, онъ вооружилъ
противъ себя и весь классъ. Къ сожалѣнію надо признать, что наша
школа далека еще до полнаго, дѣйствительнаго признанія правъ за
личностью ребенка, молодого человѣка, и на школьныхъ порядкахъ
все еще отражается духъ стараго быта, кажется уже пережитого, но
видно еще не окончательно. «Какія у ребенка еще права! Теперь не
разсуждай, молодъ еще!»
Такія слова часто произносятся въ школѣ и теперь; соответ-
ственно имъ и поступаютъ. Въ школѣ только школятъ ребенка, раз-
считывая, что самъ въ свое время онъ уже придетъ послѣ къ при-
знанію правъ своей личности; благо теперь заняты другимъ дѣломъ.
теперь ему даютъ знанія.
Вѣчное «послѣ», мертвыя знанія!!
Самостоятельная, послѣдовательная умственная работа, постоян-
ное признаніе за ребенкомъ, за его личностью неприкосновенности,—
таковы условія, при которыхъ, разъ только они соблюдены на про-
тяженіи всего общеобразовательнаго курса, занимающійся самъ при-
детъ къ признанію нравственнаго начала, и это будетъ его самостоя-
тельнымъ выводомъ, который будетъ только облегченъ преподавате-
лемъ, его словомъ и главное дѣйствіемъ. Это желательный результатъ
всего курса, подготовленный всѣмъ ходомъ преподаванія; это не но-
вое что-то, что требуетъ особыхъ уроковъ, особыхъ разъясненій со
стороны преподавателя и особыхъ разсужденій со стороны занимаю-
щагося. Если же этого нѣтъ, то никакія разъясненія, никакія разсу-
жденія, хотя-бы на ту же тему о правдѣ и т. п., не могутъ здѣсь
привести къ чему-либо прочному, и преподаваніе останется безплод-
нымъ. Если этого нѣтъ, то нѣтъ и школы, той школы, которая раз-
виваетъ личность и двигаетъ общую жизнь впередъ.
Физическія упражненія.
Необходимымъ элементомъ всякой школьной программы счи-
таетъ Лесгафтъ физическія упражненія. Очень оригинальны взгляды
€го на этотъ предметъ; методъ же проведенія гимнастики тотъ же,
что и при преподаваніи общеобразовательныхъ предметовъ, здѣсь
такъ же, какъ и тамъ, преподаватель ничего не показываетъ, ничего
не демонстрируетъ и заставляетъ сначала воспроизводить движенія
по слову. Этимъ достигается сознательное отношеніе къ своимъ дѣй-
ствіямъ, связь между мысленнымъ образомъ и мышечнымъ сокраще-

ніемъ; человѣкъ пріучается управлять своимъ тѣломъ, подчинять
тѣло своему сознанію.
Вы видите отсюда, какія сложныя требованія предъявляетъ Лес-
гафтъ физическому образованію и какъ гармонируетъ оно со всѣмъ
нижеизложеннымъ. Какое стройное цѣлое передъ вами: у человѣка
развито отвлеченное мышленіе, онъ не станетъ втупикъ передъ
встрѣчающимися вопросами, a увѣренно, смѣло возьмется за ихъ
разрѣшеніе и разрѣшитъ такъ, какъ то должно глубоко нравствен-
ному человѣку, ибо нравственныя начала вложены въ него воспита-
ніемъ, они не выучены, не вычитаны, a незамѣтно вошли въ его
кровь и плоть и составили съ нимъ одно недѣлимое. Но односторон-
нее умственное развитіе непремѣнно связано съ недостаткомъ объек-
тивной провѣрки, съ недостаткомъ дѣятельности. Какъ часто видимъ
мы людей думающихъ, и думающихъ хорошо, но совершенно не мо-
гущихъ свои хорошія мысли перевести на дѣло. А сколько страданій
отъ несоотвѣтствія между дѣломъ и мыслью, между духомъ и тѣломъ.
Какъ безконечно много молодыхъ организмовъ гибнетъ въ непосиль-
ной борьбѣ со своимъ тѣломъ, особенно въ извѣстные періоды, когда
запросы тѣла такъ мучительно остры. Вотъ этой то борьбѣ и стре-
мится помочь Лесгафтъ своими физическими упражненіями, предлагая
съ возможно ранняго возраста сознательно упражнять свои мышцы,
непремѣнно сознательно, ибо въ противномъ случаѣ достигается
только укрѣпленіе мышцъ, но человѣкъ не научается подчинять свой
организмъ вліянію своей воли, не научается управлять собою, а это
главная цѣль, которую Лесгафтъ ставитъ физическимъ упражненіямъ.
Конечно здѣсь не оставляется безъ вниманія и чисто физическая
сторона: какъ всякія упражненія, его гимнастика способствуетъ укрѣ-
пленію тѣла и развитію въ немъ ловкости и силы.
Изреченіе древнихъ: «въ здоровомъ тѣлѣ живетъ здоровый духъ»,
было имъ глубоко продумано и оцѣнено. Какъ анатомъ, какъ зна-
токъ строенія человѣческаго организма, его тканей и ихъ свойствъ,
Лесгафтъ всю систему своихъ физическихъ упражненій приноровилъ
къ наибольшему укрѣпленію и гармоническому развитію человѣче-
скаго тѣла. Въ его упражненіяхъ встрѣчаются два основныхъ прин-
ципа: сознательность движеній, это первое, и постепенность и послѣ-
довательность—второе. Онъ говоритъ: «правильныя и послѣдователь-
ныя упражненія необходимо направить такимъ образомъ, чтобы умѣть
съ наименьшимъ трудомъ, въ наименьшій промежутокъ времени, про-
изводить наибольшую работу»; a въ другомъ мѣстѣ мы встрѣчаемъ
такія слова: «только при гармоническомъ развитіи всѣхъ органовъ,
организмъ человѣка въ состояніи совершенствоваться и производить
наибольшую работу при наименьшей тратѣ матерьяла и силъ». Ясно,

что такія требованія нашему организму можно предъявить лишь въ
томъ случаѣ, если онъ силенъ и ловокъ. Тутъ Лесгафтъ особенно
стоитъ за то, чтобы не было увлеченія въ сторону развитія силы,
какъ это мы видимъ во многихъ системахъ физическихъ упражненій,
гдѣ стремятся пріобрѣсти силу на счетъ ловкости, гдѣ для пріобрѣ-
тенія силы вводятъ упражненія на различныхъ аппаратахъ, какъ-то:
на параллельныхъ брусьяхъ, поперечныхъ перекладинахъ, горизон-
тальныхъ шестахъ и т. д. Вотъ что говоритъ Лесгафтъ по этому
поводу: «При упражненіяхъ на этихъ аппаратахъ необходимо имѣть
въ виду постройку молодого организма въ различныхъ его возрастахъ
и не забывать, что тѣлесныя упражненія производятся не для обра-
зованія акробатовъ, а для физическаго образованія молодого организ-
ма, который, какъ намъ положительно извѣстно, истощается и сла-
бѣетъ, какъ скоро примѣняемыя упражненія не соотвѣтствуютъ си-
ламъ субъекта, если эти упражненія усиливаются или усложняются
не постепенно и безъ всякой послѣдовательности, а также если раз-
вивающійся организмъ подвергается несоотвѣтственному механиче-
скому насилію. Во всѣхъ этихъ случаяхъ вредъ, наносимый занимаю-
щемуся, можетъ рѣшительно превышать ожидаемую пользу. Всѣхъ
кувырканій, сильныхъ растягиваній и быстро производимыхъ движеній
съ опорою на верхнихъ конечностяхъ необходимо тщательно избѣ-
гать, а лучше совершенно не примѣнять при тѣлесныхъ упражненіяхъ
молодыхъ людей.
Упражнять свои руки такъ же, какъ ноги, очень невыгодно, ибо
мышцы въ этихъ частяхъ тѣла различнаго типа, мышцы верхнихъ
конечностей (или рукъ) принадлежатъ къ типу мышцъ ловкихъ, до-
пускающихъ быстрыя движенія; при умѣніи владѣть такими мышцами
ими возможно производить тонкія цѣлесообразныя движенія и, при-
давая движенію различные оттѣнки, выгодно приспособляться къ прео-
долѣнію препятствій.
При примѣненіи верхнихъ конечностей для опоры при лазаніи
или прыжкахъ съ опорою на рукахъ, ими проявляется возможно больше
силы на счетъ ловкости и быстроты ихъ дѣйствій; дѣятельность ко-
нечности отъ этого грубѣетъ, теряется тонкость и изящество дѣй-
ствій, умѣніе цѣлесообразно управлять ими. При систематическихъ
занятіяхъ такія упражненія не могутъ быть допущены, ибо они не
соотвѣтствуютъ строенію и отправленію верхнихъ конечностей. Эти
теоретическія соображенія вполнѣ оправдываются на практикѣ; въ пе-
ріодъ классическаго состоянія физическаго образованія не примѣня-
лись такія упражненія; въ греческихъ гимназіяхъ не было ни упраж-
неній въ лазаніи, ни прыжковъ съ опорою на рукахъ. Упражненія
верхнихъ конечностей состояли, главнымъ образомъ, въ метаніи раз-

личныхъ тѣлъ на разстояніе и въ цѣль. То же оказывается въ на-
стоящее время въ Англіи, гдѣ физическое образованіе идетъ всего
успѣшнѣе и гдѣ игры, на которыхъ это образованіе, главнымъ обра-
зомъ, основано, состоятъ преимущественно въ метаніи и бѣгѣ. Лица,
упражняющіяся въ лазаніи и прыжкахъ съ опорою на рукахъ, всегда
отличаются хотя и большей физической силой, но въ ущербъ лов-
кости и разнообразію движеній. Гармонія въ организмѣ нарушается
такими упражненіями еще и тѣмъ, что они недостаточно содѣй-
ствуютъ развитію нижнихъ конечностей, и сильно развитая верхняя
половина тѣла упирается, при обыкновенныхъ условіяхъ, на несоот-
вѣтственно развитыя ноги, всегда отличающіяся въ такихъ случаяхъ
относительной слабостью».
Въ 9-мъ номерѣ педагогическаго журнала «Русская школа» за
1909 г. мы встрѣчаемъ статью Лесгафта, гдѣ онъ столь же горячо
протестуетъ противъ употребленія аппаратовъ при физическихъ
упражненіяхъ. Вотъ выдержки изъ этой статьи: «Упражненія на аппа-
ратахъ связаны съ сильными ощущеніями, они поэтому притупляютъ
организмъ молодого человѣка и дѣлаютъ его маловоспріимчивымъ и
маловпечатлительнымъ; не удивительно при этомъ, что при вступле-
ніи въ университеты молодые люди усиленно курятъ, пьютъ и калѣ-
чатъ другъ друга на дуэляхъ». Далѣе онъ приводитъ статистическія
свѣдѣнія, собранныя Ліономъ въ Лейпцигѣ, изъ которыхъ мы видимъ,
что на 1000 занимающихся на гимнастическихъ аппаратахъ прихо-
дится до 7-ми серьезныхъ поврежденій. Пусть бы нашелся хоть одинъ
изъ родителей, кто бы согласился, чтобы эти поврежденія пали на
его дѣтище!!
А между тѣмъ упражненія на аппаратахъ существуютъ, ихъ
можно встрѣтить уже во многихъ школахъ, за нихъ стоятъ не только
современные педагоги, но и родители, основываясь, главнымъ обра-
зомъ, на томъ, что дѣтямъ пріятны подобныя упражненія. Вѣроятно
такія замѣчанія приходилось не разъ слышать и Петру Францевичу,
такъ какъ въ его руководствѣ мы встрѣчаемъ слѣдующія слова:
«Указаніе на то, что дѣти охотно занимаются на аппаратахъ,
не можетъ служить доказательствомъ ихъ пригодности въ школѣ,
потому что ребенокъ, какъ и взрослый, легко поддается всякому силь-
ному ощущенію. Въ нѣмецкихъ гимнастическихъ обществахъ суще-
ствуютъ всегда члены, которые занимаются на аппаратахъ, какъ
напр., на горизонтальномъ шестѣ или трапеціи—запоемъ; они ничего
другого дѣлать не хотятъ и кувыркаются вокругъ такого шеста до
132 разъ и болѣе, пока совершенно не опьянѣютъ отъ этихъ упраж-
неній. Дѣти очень охотно бѣгаютъ на гигантскихъ шагахъ, качаются
на качеляхъ, охотно пьютъ пиво и вино; но все это ихъ только

развращаетъ, пріучаетъ къ сильнымъ ощущеніямъ, понижая ихъ впе-
чатлительность; они не охотно занимаются болѣе простыми дѣйствіями,
въ особенности изученіемъ элементовъ, безъ которыхъ однакоже
нельзя усвоить сложныхъ дѣйствій».
Изъ всего приведеннаго видно, какъ горячо протестуетъ проф.
Лесгафтъ противъ существующаго увлеченія «развивать въ организмѣ
силу». Своею системою физическихъ упражненій онъ ставитъ новыя
цѣли гимнастикѣ, болѣе высокія, болѣе благородныя. Гимнастика
должна научить человѣка владѣть собою, управлять своимъ тѣломъ,
подчинять его своей волѣ; это воспитательная сторона физическихъ
упражненій, о ней мы уже говорили. Что касается чисто физической
стороны, то тутъ гимнастика должна стремиться гармонически раз-
вить тѣло, такъ чтобы оно было и ловко и сильно, чтобы оно съ
наименьшей затратой времени и силъ производило наибольшую ра-
боту. Посмотримъ, чѣмъ достигается послѣднее. Тутъ я должна ска-
зать, что руководителямъ физическаго образованія предъявляется не-
обходимое требованіе: они должны быть знакомы съ постройкой че-
ловѣческаго организма.
Анатомическія свѣдѣнія о поверхностяхъ сочлененій даютъ воз-
можность опредѣлить, какого рода движенія можно требовать въ томъ
или другомъ суставѣ. Часто сталкиваешься съ такимъ явленіемъ, что
движенія совсѣмъ не оказывается тамъ, гдѣ по даннымъ науки оно
должно быть; путемъ очень постепенныхъ и послѣдовательныхъ упраж-
неній удавалось развить совершенно свободную подвижность и въ та-
кихъ сочлененіяхъ. Конечно, всѣ движенія будутъ зависѣть отъ по-
верхности сустава: если, напр., суставъ со сферической поверхностью,
онъ позволяетъ движеніе по тремъ осямъ: сгибаніе-разгибаніе, отве-
деніе-приведеніе и наконецъ поворотъ; если суставъ блоковидный, онъ
позволяетъ лишь одно движеніе, скажемъ, сгибаніе и т. д. Однимъ
словомъ, надо знать, какова поверхность сустава и сообразно съ
этимъ развивать всѣ допускаемыя въ немъ движенія. Это достигается
не сразу: очень постепенно и очень послѣдовательно, но когда это
достигнуто, когда подвижность во всѣхъ суставахъ совершенно сво-
бодна и отчетлива, можно допускать движенія сначала въ двухъ, а
потомъ и въ трехъ суставахъ сразу. Такъ, наприм., можно въ двухъ
суставахъ дѣлать одновременно сгибаніе или отведеніе и т. д.
Когда и это достигнуто, можно давать движенія разнородныя въ
различныхъ суставахъ: напр., въ правомъ плечѣ вы дѣлаете сгибаніе,
въ то же время въ лѣвомъ локтѣ поворотъ, a въ ногѣ отведеніе,
такъ что у васъ сразу работа въ трехъ суставахъ и въ каждомъ
производятся различныя движенія. Каждая группа мышцъ дѣлаетъ
лишь то, что ей велѣно. Если бы кто-нибудь изъ васъ попытался это

воспроизвести, то убѣдился бы, насколько все это трудно и какъ
много постепенно и послѣдовательно надо работать, чтобы добиться
полной свободы и отчетливости подобныхъ групповыхъ движеній. Въ
необходимости такого развитія организма убѣдиться очень легко;
возьмите простой случай: вамъ надо что-нибудь поднять съ полу; если
вы умѣете дифференцировать дѣятельность мышцъ, то вы, производя
эту работу, заставите сокращаться лишь тѣ мышечныя группы, ко-
торыя для подобныхъ движеній предназначены. Если же вы неловки,
не умѣете управлять своими мышцами, то вы произведете цѣлый рядъ
побочныхъ движеній, которыхъ свободно могли бы не производить;
конечно, въ послѣднемъ случаѣ утомленіе будетъ несравненно больше,
ибо большее количество мышцъ работало. Вспомните, сколько въ день
надо произвести различныхъ движеній, посуммируйте, сколько пона-
прасну силъ растрачивается у тѣхъ, кто не умѣетъ ихъ дифференци-
ровать.
Однако пойдемъ дальше. На страницѣ 118 руководства по фи-
зическому образованію мы встрѣчаемъ такія слова: «Образованіе ни
въ какомъ случаѣ невозможно безъ послѣдовательнаго усовершенство-
ванія органовъ, при посредствѣ которыхъ человѣкъ, главнымъ обра-
зомъ, воспринимаетъ дѣйствующіе на него извнѣ возбудители. По-
этому, насколько развитъ палецъ (органъ осязанія), глазъ, ухо и
всѣ воспринимающіе извнѣ органы, настолько же развитъ и умъ че-
ловѣка и настолько человѣкъ въ состояніи самостоятельно дѣйство-
вать. Развитіе всѣхъ этихъ органовъ получается исключительно упраж-
неніемъ и составляетъ одну изъ главныхъ задачъ физическаго обра-
зованія».
Основываясь на этихъ разсужденіяхъ, Лесгафтъ въ своей системѣ
физическихъ упражненій ввелъ цѣлый рядъ упражненій, направленныхъ
главнымъ образомъ на развитіе нашихъ органовъ чувствъ. Я не могу
здѣсь привести всѣ чисто научныя разсужденія по этому поводу, мнѣ
остается только указать, какіе именно способы предлагаетъ онъ для
достиженія указанныхъ цѣлей. Первое, что Лесгафтъ особенно под-
черкиваетъ—это необходимость дѣлать всѣ упражненія по счету;
такимъ путемъ развивается органъ слуха и достигается ясность пред-
ставленія о времени, является связь между мышечнымъ ощущеніемъ и
этимъ представленіемъ. Вы сначала, напр., даете движенія по извѣст-
ному счету, затѣмъ мѣняете счетъ, дѣлаете его то быстрѣе, то
медленнѣе и т. д., въ каждомъ случаѣ скорость движенія будетъ мѣ-
няться. Постепенно и послѣдовательно упражняя такимъ образомъ
органъ слуха, вы можете добиться связи между слуховыми ощуще-
ніями и мышечными раздраженіями. Можете достигнуть того, что не
производя никакого счета, указываете просто занимающемуся, съ какой

скоростью должны быть производимы движенія, и послѣ нѣкотораго
промежутка времени пустите метрономъ съ тою же скоростью; вы
сможете тогда провѣрить, насколько указанная связь между слухо-
вымъ ощущеніемъ и мышечнымъ раздраженіемъ достигнута. Мы такъ
мало умѣемъ цѣнить время, такъ плохо знаемъ, какого рода работу
можно произвести въ тотъ или другой промежутокъ времени.
Если желательно, чтобы нашъ организмъ былъ развитъ настолько,
чтобы съ наименьшей затратой силъ, въ наименьшій промежутокъ
времени, произвести наибольшую работу, такая связь между слухо-
выми ощущеніями и мышечными сокращеніями непремѣнно должна
существовать.
Не менѣе важнымъ требованіемъ является развитіе органа зрѣ-
нія. Зрительныя ощущенія въ связи съ движеніемъ организма выраба-
тываютъ ясность представленія о пространствѣ. Путемъ постепенныхъ
и послѣдовательныхъ упражненій можно развить точно такую же
связь между зрительными ощущеніями и мышечнымъ раздраженіемъ,
какъ и между слуховыми и мышечными ощущеніями. Я могу указать
цѣлый рядъ упражненій, успѣшно ведущихъ къ этой цѣли, какъ-то
прыжки черезъ пространство, метаніе и т. д.
Каждый интересующійся можетъ познакомиться съ ними во II части
руководства по физическому образованію Лесгафта. Моя же цѣль
только указать вамъ, какъ разностороненъ Лесгафтъ въ своей си-
стемѣ физическихъ упражненій, какъ гармонически и въ высшей сте-
пени цѣлесообразно развиваетъ онъ въ нашемъ организмѣ все,
что только способно развиваться. Итакъ, я еще разъ попытаюсь
собрать все въ одну цѣльную картину и представить передъ вами
идеалъ человѣка, къ которому Лесгафтъ стремится своею педагогиче-
скою системою.
Человѣкъ развивается въ семьѣ, семья даетъ ему ласку, тепло,
дѣлаетъ его отзывчивымъ и добрымъ; школа развиваетъ его умъ,
даетъ ему способность имѣть свои собственные взгляды, свои сужденія
и мысли; въ связи съ самостоятельностью мысли развиваются и нрав-
ственныя понятія человѣка. Физическими упражненіями въ человѣкѣ
развивается дѣятельность, пріобрѣтается способность подчинять всѣ
свои желанія своей волѣ.
Игры.
Лесгафтъ идетъ далѣе; дѣятельности ребенка онъ даетъ самое
высокое, самое человѣческое направленіе: онъ будитъ и постепенно и
послѣдовательно развиваетъ общественные инстинкты. На это напра-

влены всѣ его игры, это ихъ педагогическое, ихъ воспитательное
значеніе. Нашему обществу эта часть системы наиболѣе знакома. Уже
во многихъ городахъ существуютъ такъ называемыя дѣтскія лѣтнія
площадки; тамъ подъ руководствомъ бывшихъ слушательницъ кур-
совъ проф. Лесгафта проводятся игры. Поговорите съ кѣмъ-нибудь
изъ работавшихъ на площадкѣ,—съ перваго слова начнутся жалобы
на неорганизованность этого дѣла: дѣтей слишкомъ много, иногда
болѣе 1000, игры проводить трудно и т. д. Но при всей ненормаль-
ности условій постановки дѣла, каждая скажетъ, какъ на ея глазахъ
мѣнялся внутренній обликъ дѣтей, какъ всѣ эгоистическія наклонности
стираются, какъ вмѣсто нихъ пробуждаются общественныя стремленія
и т. д. Вотъ что говоритъ Лесгафтъ объ играхъ: «Въ каждой школь-
ной игрѣ занимающійся является членомъ маленькаго общества, активно
участвующимъ въ ней, забывающимъ о своихъ личныхъ, эгоистиче-
скихъ цѣляхъ и занятымъ исключительно достиженіемъ общихъ задачъ,
придерживаясь при этомъ однакоже всѣми признанныхъ положеній и
законовъ, направленныхъ къ огражденію правъ каждаго отдѣльнаго
лица».
Приведенная выдержка ясно показываетъ, какъ серьезно смот-
ритъ Лесгафтъ на игру, на ту игру, которую въ общежитіи у насъ
считаютъ просто дѣтскою забавою, почти безсмысленнымъ препро-
вожденіемъ времени. И вотъ изъ этой забавы онъ создаетъ педаго-
гическій пріемъ, способствующій выработкѣ изъ человѣка граж-
данина.
Представьте себѣ залъ, комнату или просто площадку, на кото-
рой собралось человѣкъ 15—20 дѣтей школьнаго возраста. Вы пред-
лагаете имъ какую-нибудь новую игру; содержаніе ея должно быть
ясно, кратко и точно передано занимающимся, особенно подчеркнуты
всѣ правила игры, которыя въ данномъ случаѣ являются закономъ.
Только тогда, когда вполнѣ убѣдитесь, что игра понята, что сомнѣній
никакихъ нѣтъ, вы приступаете къ ея выполненію. Послѣ этого руко-
водитель какъ бы совсѣмъ устраняется изъ игры и предоставляетъ
дѣтямъ дѣйствовать самостоятельно.
Конечно, онъ замѣчаетъ каждый шагъ каждаго изъ играющихъ,
но обращается только къ судьѣ, выбираемому дѣтьми изъ своей среды,
и указываетъ ему на какія либо упущенія съ его стороны и на не-
справедливость, но и это дѣлается лишь послѣ окончанія игры. Судья
слѣдитъ за общимъ ходомъ игры, за точнымъ исполненіемъ всѣхъ
правилъ, рѣшаетъ всѣ возникающіе споры и разногласія; его рѣшенія
безаппеляціонны.
Естественно, если только дѣти знаютъ другъ друга, если они
сошлись не въ первый разъ, ихъ вниманіе при выборѣ судьи непре-

мѣнно обратится на ребенка наиболѣе правдиваго и справедливаго:
вѣдь это къ ихъ же выгодѣ, въ ихъ же интересахъ. Дѣти невольно
развиваютъ этимъ въ себѣ чувство справедливости, научаются доро-
жить правдой, служить ей. Судья предлагаетъ играющимъ выбрать
двухъ предводителей, которымъ вмѣняется въ обязанность слѣдить за
порядкомъ дѣятельности въ каждой партіи. Эти предводители подъ
наблюденіемъ судьи набираютъ каждый себѣ партію, вызывая пооче-
редно лицъ, участвующихъ въ игрѣ.
При этомъ, конечно, дѣти наиболѣе энергичныя, болѣе живыя
будутъ выбираться первыми, болѣе же неподвижныя, флегматичныя
останутся послѣдними. Дѣти всегда очень чувствительны къ этому
и сильно огорчаются, если остаются подъ конецъ; они стараются
измѣниться и большимъ вниманіемъ, большей ловкостью быть полез-
ными своей партіи, желая этимъ перемѣнить мнѣніе о себѣ товари-
щей, они научаются дорожить этимъ мнѣніемъ, цѣнить его и уважать.
Не есть ли это зачатки уваженія къ общественному мнѣнію?
Но вотъ жребіемъ между предводителями выяснено, какой партіи
начинать.
Игра идетъ; посмотрите, что сдѣлалось съ дѣтьми; лица возбу-
ждены, вниманіе, наблюдательность повышены, мысль работаетъ уси-
ленно, изощряясь найти болѣе легкіе пути для разрѣшенія указанной
задачи; ребенокъ забываетъ себя и часто, съ рискомъ быть пойман-
нымъ, бросается на выручку своего товарища; всѣ его личные инте-
ресы отошли на задній планъ. Какую массу полезныхъ для ребенка
моментовъ имѣемъ мы: одновременная работа и вниманія, и наблю-
дательности, и мысли. И все это вызывается не эгоистическими стре-
мленіями, a высокимъ чувствомъ товарищества. Удивительны дѣти въ
эти минуты: попробуй кто-нибудь преступить правила игры, какъ
сейчасъ же горячо его начнутъ порицать товарищи. Всѣ понимаютъ
и чувствуютъ, что, только руководясь закономъ, ограничивающимъ
произволъ въ дѣйствіяхъ, возможно разумно вести дѣло.
Позволю себѣ суммировать все, что мною было изложено объ
играхъ, и представить передъ вами все то, что онѣ намъ дали, чему по-
способствовали развиться въ нашемъ ребенкѣ. Чувство справедливости,
чувство товарищества, чувство законности, знакомство съ обществен-
нымъ мнѣніемъ,—зачатки всего этого даетъ намъ игра.
Не эти ли чувства нужны для нашихъ дѣтей, какъ для буду-
щихъ гражданъ, какъ для полезныхъ, дѣятельныхъ членовъ обще-
ства? И это все даетъ намъ игра, та игра, которая у насъ въ такомъ
пренебреженіи, въ которой находили только одну положительную
сторону—источникъ веселія для дѣтей. Лесгафтъ никогда не смо-
трѣлъ на игру, какъ на забаву.

Въ его глазахъ это былъ урокъ, одинъ изъ серьезнѣйшихъ и
необходимѣйшихъ уроковъ.
Вотъ что говоритъ онъ о трудности проведенія такого урока:
«Вообще руководство играми составляетъ очень трудную задачу
школьнаго образованія. Повидимому, всѣ эти игры находятся въ ру-
кахъ учениковъ, и преподаватель остается въ сторонѣ, не принимая
участія въ веденіи ихъ. Но на самомъ дѣлѣ онъ постановкою дѣла,
постоянными своими разъясненіями долженъ направлять эти занятія
именно такъ, чтобы они вполнѣ соотвѣтствовали приведеннымъ цѣ-
лямъ и чтобы занимающіеся пріучились относиться къ этимъ заня-
тіямъ только въ вышеприведенномъ направленіи. Для этого онъ дол-
женъ самъ хорошо понимать смыслъ и значеніе приведенныхъ пра-
вилъ и не допускать съ своей стороны ни малѣйшаго произвола въ
своихъ размышленіяхъ и дѣйствіяхъ, а также умѣть всегда, при
всѣхъ объясненіяхъ и во всѣхъ дѣйствіяхъ, оставаться по отношенію
къ ученикамъ вполнѣ объективнымъ».
Конечно, какъ и во всемъ, въ проведеніи игръ Лесгафтъ реко-
мендуетъ соблюдать постепенность и послѣдовательность. Онъ ни-
когда сразу не даетъ сложной партійной игры, а ограничивается про-
стыми одиночными играми, гдѣ каждый играетъ за себя, гдѣ ребенокъ,
пользуясь усвоенными изъ систематическаго курса элементами дви-
женій, стремится съ наименьшею затратою времени и силъ преодо-
лѣть поставленное препятствіе. Въ одиночныхъ играхъ легко является
условіе для соревнованія, чему руководитель противодѣйствуетъ, ни-
кого не поощряя и не подстрекая, чтобы не превратить игру въ
спортъ.
Прогулки.
Переходимъ къ не менѣе цѣннымъ положеніямъ о прогулкахъ и
посѣщеніяхъ.
И то и другое Лесгафтъ вводитъ какъ необходимый элементъ
въ свою педагогическую систему. Да оно и не можетъ быть иначе:
его система такъ цѣльна, такъ закончена, такъ художественно пре-
красна въ своемъ стремленіи къ идеалу, что всякое упущенное поло-
женіе, всякая откинутая мысль дѣлаетъ ее неполною. Я остановлюсь
сначала на прогулкахъ и постараюсь выяснить ихъ значеніе при фи-
зическомъ и нравственномъ воспитаніи ребенка. Лессингъ спрашиваетъ,
«почему нѣтъ достаточно творящихъ и самостоятельныхъ людей во
всѣхъ наукахъ и искусствахъ?»—и на это отвѣчаетъ: «почему насъ
не воспитываютъ лучше? Богъ намъ даетъ душу, но геній, т. е. свѣт-

лый, мыслящій умъ, творческую силу мы должны воспитывать». Лес-
гафтъ глубоко соглашался съ этимъ, а потому и настаивалъ, что въ
школѣ нельзя ограничиваться одною книгою, однимъ ея изученіемъ,
а необходимо дать ученику возможность постоянно наблюдать за
тѣмъ, что происходитъ въ жизни, въ природѣ, развивать въ немъ
любовь къ природѣ, стремленіе познавать ее и этимъ воспитывать и
свѣтлый умъ и творческую силу. Вспомните большинство нашихъ ве-
ликихъ мыслителей, не горячая ли любовь къ природѣ побуждала ихъ
къ творчеству. Я живо вспоминаю слова великаго Гауса: «Природа,
ты моя богиня, изученію твоихъ законовъ посвящаю жизнь свою».
Любовь къ природѣ, стремленіе познать ее надо развивать съ
дѣтства, съ того возраста, когда человѣкъ особенно чутокъ и вос-
пріимчивъ. А между тѣмъ наши городскія дѣти такъ мало знакомы
съ природою, многія изъ нихъ до школьнаго возраста не видали лѣса;
естественно, прогулки въ поле, въ деревню производятъ на нихъ силь-
ное впечатлѣніе, сближаютъ ихъ съ природою, даютъ возможность
наслаждаться ея красотою, ея просторомъ, а также провѣрять тѣ
умственные образы, которые они составили себѣ по прочитаннымъ
книгамъ или по разсказамъ учителя о природѣ.
Надо только, чтобы прогулки совершались съ большой постепен-
ностью и послѣдовательностью, чтобы онѣ были не слишкомъ утоми-
тельны и не давали бы слишкомъ много новыхъ впечатлѣній. Вотъ
что говоритъ Лесгафтъ о проведеніи прогулокъ:
«Прогулки не слѣдуетъ портить торжественными маршами, воен-
ными эволюціями, флагами, значками, призами, спортомъ или чѣмъ
либо подобнымъ. Необходимо постоянно помнить, что чѣмъ меньше
сильныхъ раздраженіи, тѣмъ меньше потери со стороны ребенка, тѣмъ
болѣе онъ сохраняетъ силы и тѣмъ болѣе онъ владѣетъ собою, а
это только и требуется.
Поведите ребенка въ театръ, устройте дѣтскій балъ, на кото-
ромъ онъ будетъ разряженъ, какъ кукла, и посмотрите, что съ нимъ
потомъ дѣлается. Онъ нѣсколько дней капризничаетъ, плохо владѣетъ
собою, раздраженъ и очень произволенъ въ своихъ дѣйствіяхъ. Его
наказываютъ, упрекаютъ, преслѣдуютъ, между тѣмъ какъ во всемъ
этомъ виноваты взрослые, которые раздражаютъ ребенка, понижаютъ
его впечатлительность и наблюдательность. Всѣ наши отношенія къ
ребенку должны всегда отличаться простотой, правдивостью и отсут-
ствіемъ всякой искусственности и мишуры.
Необходимо присутствовать при прогулкахъ и развлеченіяхъ дѣ-
тей, но при этомъ не слѣдуетъ ни приставать къ ребенку, ни пре-
слѣдовать его и не подвергать никакимъ побочнымъ раздражителямъ;
при такихъ условіяхъ легко убѣдиться въ томъ, какое искреннее и

естественное удовольствіе получаетъ при этомъ ребенокъ и какое хо-
рошее впечатлѣніе производятъ на него такія прогулки и какъ долго
сохраняется у него это хорошее впечатлѣніе. Это лучшія минуты
въ его жизни, о которыхъ онъ всегда съ удовольствіемъ вспо-
минаетъ».
Я лично думаю, что только такія прогулки будутъ будить въ
ребенкѣ мысль, возвышать его чувства и пробуждать творческія стре-
мленія.
Посѣщенія.
Къ прогулкамъ же Лесгафтъ относитъ и посѣщенія, хотя и
ставитъ имъ совершенно другія требованія; онъ говоритъ: «посѣщенія
знакомятъ ребенка съ жизнью и съ условіями, при которыхъ чело-
вѣку приходится жить и дѣйствовать, они даютъ возможность уви-
дать человѣка въ различныхъ условіяхъ его дѣятельности».
Изъ своихъ наблюденій онъ приводитъ слѣдующее: «Мнѣ прихо-
дилось наблюдать, какое серьезное впечатлѣніе производили на дѣ-
тей посѣщенія. Мальчикъ 7 лѣтъ, которому няня достаточно нагово-
рила о томъ, что онъ «баринъ», что ему не слѣдуетъ заниматься
черной работой, что ему всегда приготовятъ все нужное, да и на са-
момъ дѣлѣ, такъ предупреждали всѣ его дѣйствія, что въ этомъ воз-
растѣ онъ не умѣлъ зажечь спичку, вытереть стаканъ и даже не
умѣлъ застегнуть свои панталоны, при каждомъ случаѣ заявляя, что
онъ «баринъ», а что остальные—наемная прислуга, къ которой онъ
относился очень свысока.
Послѣ посѣщенія типографіи во время происходившей тамъ ра-
боты, онъ нѣсколько дней только и говорилъ, что объ этомъ посѣ-
щеніи; его поразила молчаливая, серьезная, сосредоточенная работа,
происходившая тамъ. Онъ спрашивалъ, «смѣются» ли эти люди такъ
же, какъ другіе; какія у нихъ бываютъ удовольствія и носятъ ли они
такое же платье, какъ онъ.
Вообще посѣщеніе маленькихъ мастерскихъ очень сильно по-
дѣйствовало. на него; его брезгливое отношеніе къ черной работѣ ис-
чезло совершенно, и онъ, напротивъ, старался дѣлать все самъ; по-
стоянно, даже обжигаясь, старался зажечь спичку, самъ сталъ выти-
рать и убирать свои вещи и норовилъ работу погрязнѣе сдѣлать са-
мому, предоставляя другимъ болѣе чистую работу. Онъ измѣнилъ
свое отношеніе къ прислугѣ и сталъ видѣть въ ней трудящихся лю-
дей. Его стало занимать, сколько они зарабатываютъ и какъ трудно

все это получается. Вообще эти посѣщенія сильно его измѣнили, онъ
сталъ многое подмѣчать и задумываться надъ человѣкомъ».
Далѣе Лесгафтъ говоритъ: «Во всѣхъ случаяхъ, когда мнѣ при-
ходилось устраивать посѣщенія и слѣдить за дѣтьми, участвовавшими
въ нихъ, я всегда убѣждался, что на молодого человѣка болѣе всего
вліяетъ то, что онъ встрѣчаетъ при всѣхъ посѣщеніяхъ, а именно
«человѣкъ». Человѣкъ выдвигается передъ нимъ, и надъ нимъ онъ
болѣе всего задумывается.
Необходимо только не забѣгать впередъ и не навязывать ре-
бенку свои воззрѣнія и вопросы. У него у самого является очень
много вопросовъ, съ которыми онъ обращается къ человѣку, кото-
рому довѣряетъ и котораго цѣнитъ. Необходимо только просто и
правдиво отвѣчать на его вопросы.
Руководитель не долженъ забрасывать ребенка поученіями; на-
противъ, у него самого слагаются представленія о долгѣ, обязанно-
стяхъ, объ отвѣтственности за свои дѣйствія. Все это имѣетъ глубо-
кое образовательное значеніе; оно незамѣнимо и не дается ни кни-
гою, ни словомъ, взятымъ отдѣльно.
Дѣльнымъ человѣкъ становится только на дѣлѣ, и, наблюдая за
работой, онъ можетъ выяснить себѣ значеніе труда».
Я здѣсь передавала только слова Лесгафта, они такъ рельефно
обрисовываютъ все значеніе посѣщеній, что я не нахожу нужнымъ
что либо пояснять; замѣчу только, что всѣ эти посѣщенія доступны
лишь для дѣтей болѣе старшаго возраста, начиная съ 7—10 лѣтъ,
когда уже ребенокъ можетъ сознательно отнестись ко всему видѣн-
ному, да и при этихъ условіяхъ надо принаравливать посѣщенія къ
настроенію дѣтей.
Лучше всего передъ каждымъ изъ нихъ сдѣлать небольшую бе-
сѣду о томъ, что дѣти увидятъ, куда они пойдутъ и т. д.
Лесгафтъ приводитъ образцы посѣщеній и говоритъ: «Если эти
посѣщенія производятся осенью, то хорошо посѣщать плодовый садъ,
огородъ, водяную мельницу, если возможно вѣтряную мельницу, па-
ромъ, лѣсъ; если посѣщенія устраиваются зимою — то желѣзнодорож-
ную станцію, нагрузку и разгрузку товаровъ на товарной станціи,
ферму» и т. д. Я не буду выписывать всего, каждый желающій можетъ
найти это во II части руководства по физическому образованію. Я
же еще разъ подчеркну, что во всѣхъ посѣщеніяхъ руководитель
долженъ быть какъ бы въ сторонѣ: не навязывать дѣтямъ своихъ
мыслей, своихъ взглядовъ, своихъ сужденій; предоставлять дѣтямъ
самимъ наблюдать, разспрашивать, останавливать вниманіе. — Такое
стремленіе развить въ ребенкѣ самодѣятельность проходитъ красной
нитью черезъ всю систему.

Лесгафтъ всегда болѣлъ душой, видя въ нашей молодежи полное
отсутствіе самодѣятельности, привычку дѣйствовать только по указкѣ,
по книгѣ.
Этимъ я закончу свое изложеніе. Сильно бы хотѣла передать
все то глубокое уваженіе, всю ту горячую любовь, которой сама про-
никнута къ изложенному ученію. Вѣрю я въ его будущее и не до-
пускаю, не могу допустить, чтобы оно погибло со смертью своего
творца.
М. Гарфъ.

Мѣсто П. Ф. Лесгафта въ исторіи педа-
гогики и просвѣщенія.
О тѣхъ, кому при жизни не хватало простора для дѣятельно-
сти, сама исторія у насъ долго не можетъ произнести своего свобод-
наго и безпристрастнаго отзыва. А кто же не знаетъ, какъ тѣсно
было покойному Лесгафту при условіяхъ нашей дѣйствительности ра-
ботать въ области научной, теоретической и еще болѣе въ области
практической, организаторской. Но опредѣлить, хотя бы въ общихъ
чертахъ, мѣсто Лесгафта въ исторіи нашей педагогической мысли и
нашего просвѣщенія крайне важно. Это нужно сдѣлать не только для
выраженія признательности умершему, но еще болѣе для урока жи-
вымъ.
«Нужны намъ великія могилы,
Если нѣтъ величія въ живыхъ».
Въ моментъ глубочайшаго педагогическаго запустѣнія, когда
подъ видомъ обновленія школы осуществляются пожеланія Скалозу-
бовъ, Фамусовыхъ, до сихъ поръ казавшіяся только плодомъ сати-
рическаго вымысла, особенно умѣстно напомнить, что у насъ есть и
иная педагогическая традиція, какъ ни молода сравнительно русская
педагогическая мысль.
Болѣе или менѣе связная исторія русской педагогики выходитъ
у насъ къ началу XVIII в. Но въ это время педагогическія идеи еще
не обособляются отъ политическихъ, религіозныхъ и литературныхъ
теченій и не укладываются въ стройныя, разносторонне продуман-
ныя теоріи воспитанія. Лишь въ XIX в. Рѣдкину, Пирогову и др.
оказывается возможнымъ составить себѣ имя на чисто-педагогиче-
скомъ поприщѣ. Затѣмъ, Ушинскій, хотя и говоритъ еще о педаго-
гикѣ, какъ искусствѣ, но успѣваетъ это искусство прочно поставить
на научный фундаментъ. Въ лицѣ Ушинскаго русская педагогиче-
ская мысль, если и не сравнялась съ западно-европейскою, то все же
очень близко къ ней подошла, и вмѣстѣ съ своими старшими совре-
менниками, Бенеке и Дистервегомъ, Ушинскій ознаменовалъ очень важ-
ный поворотный пунктъ въ эволюціи педагогической мысли. Сущность
его выражена Ушинскимъ въ слѣдующихъ словахъ: чтобы воспитать

человѣка во всѣхъ отношеніяхъ, нужно изучить его во всѣхъ отно-
шеніяхъ. Въ концѣ своей дѣятельности, обладая обширной эрудиціей,
Ушинскій въ своей «Антропологіи» признается, что не считаетъ себя
въ правѣ догматически высказываться по вопросамъ физическаго воспи-
танія, такъ какъ это можетъ сдѣлать только спеціалистъ по анато-
міи и физіологіи.
Такимъ образомъ отъ общихъ построеній педагогика должна
была перейти къ спеціальной научной разработкѣ отдѣльныхъ вопро-
совъ воспитательной теоріи и практики. У насъ въ Россіи послѣ
Ушинскаго этотъ періодъ педагогической спеціализаціи далъ цѣлый
рядъ именъ. Среди нихъ имя П. Ф. Лесгафта связано тѣсно съ раз-
работкой вопросовъ физическаго воспитанія на научной почвѣ, «на
почвѣ антропологіи», какъ выразился самъ Лесгафтъ, повторяя слова
Ушинскаго. Однако, работая въ избранной области, Лесгафтъ, по-
добно другимъ ближайшимъ преемникамъ Ушинскаго, никогда не
упускалъ изъ вида путеводныхъ, маячныхъ огней общаго педагогиче-
скаго идеала.
Онъ изучалъ механику и математику, чтобы яснѣе понять фи-
зіологію нормальнаго человѣческаго организма, и разсматривая со
своими слушателями какія-нибудь отклоненія отъ этой нормы, не
упускалъ случая возвести ихъ причину къ ненормальности соціаль-
ныхъ условій. Для Ушинскаго цѣлью общественнаго организма было
благо каждаго индивидуума въ «вѣчномъ процессѣ творчества и
совершенствованія». Повтореніе этой же мысли Ушинскаго мы нахо-
димъ въ письмѣ одной лесгафтички, когда она такъ формулируетъ
основную идею своего учителя:
«Каждое человѣческое я способно къ безконечному совершен-
ствованію. Чѣмъ больше живетъ человѣкъ, проявляя и расширяя свое
Я трудомъ и работою для другихъ людей, тѣмъ больше упражняется,
совершенствуется его мысль, тѣмъ больше отдаляется онъ отъ всего
тѣлеснаго». Воспитаніе —и воспитаніе, начатое съ младенчества,—
представляется Лесгафту сильнѣйшимъ орудіемъ общественнаго совер-
шенствованія; поэтому онъ повторяетъ горячія рѣчи Ушинскаго о
громадномъ значеніи семьи, о великой общественной обязанности
матери. Мать прежде всѣхъ школьныхъ педагоговъ должна изучить
всѣ особенности своего ребенка: безъ этого немыслимо сознательное
воспитаніе; но надъ всѣми индивидуальными особенностями стоитъ
одно общее «коренное» стремленіе души человѣческой, стремленіе къ
свободной дѣятельности. Вся сила разумнаго педагогическаго воз-
дѣйствія должна быть направлена на то, чтобы не было извращено
законное и коренное стремленіе человѣка къ свободѣ, которое за
отсутствіемъ разумной дѣятельности обращается въ тиранію, деспо-

тизмъ. Деспотизмъ же и тиранія, какъ психологически доказываетъ
Ушинскій, «быстро превращаютъ всѣхъ людей, входящихъ въ сферу
ихъ дѣйствія, или въ плутовъ, или въ развратниковъ, а чаще всего
въ развратныхъ плутовъ, съ неистовствомъ выкидывая изъ окружаю-
щей среды все, что не подходитъ подъ эту мѣрку. Для свободной
души есть нѣкоторая отрада видѣть, какъ такой общественный или
семейный деспотъ становится подъ старость игрушкой тѣхъ, въ комъ
самъ же онъ уничтожилъ человѣческое достоинство, и въ минуты
бѣдствія напрасно ищетъ вокругъ себя человѣка; какъ онъ мучится
наконецъ тою пустынею, которую самъ же вокругъ себя такъ рев-
ностно создавалъ». («Челов. какъ предм. воспит.» II, 424).
Это мѣсто намъ представляется очень важнымъ для установки
преемственной связи между Ушинскимъ и Лесгафтомъ, который гово-
ритъ въ предисловіи къ «Руководству по физическому образованію»:
«Если главная цѣль школы состоитъ въ томъ, чтобы содѣйство-
вать развитію отвлеченнаго мышленія молодого человѣка, выяснить
ему значеніе личности и развить у него стремленіе ограничивать
произволъ своихъ дѣйствій, то цѣль физическаго образованія со-
стоитъ именно въ ограниченій произвола дѣйствій молодого человѣка
и въ томъ, чтобы научить сознательно подходить какъ къ провѣркѣ
выработанной имъ мысли, такъ и къ каждой производимой имъ
работѣ».
Лесгафтъ понималъ, что детальная разработка вопроса о физи-
ческомъ воспитаніи съ этой отправной точкой зрѣнія является но-
востью въ педагогической литературѣ и практикѣ, и даетъ краткій
историческій очеркъ для выясненія въ прошломъ связи, существо-
вавшей между физическимъ, умственнымъ и эстетическимъ образо-
ваніемъ.
Лесгафтъ различаетъ три историческихъ періода. Первый періодъ
«эмпирическій» имѣлъ мѣсто въ древнихъ странахъ—Китаѣ, Персіи,
Греціи. Тамъ понимали, по-своему конечно, изящество формъ чело-
вѣческаго тѣла, но не видѣли общаго за частностями, описывали, но
не изслѣдовали явленія, не знали анализа и критики въ дѣлѣ вос-
питанія.
Во второмъ періодѣ «схоластическомъ» умственное и нрав-
ственное воспитаніе сосредоточено было въ рукахъ духовенства, а
физическое развитіе интересовало рыцарей; первое сводилось къ фор-
мальному развитію и усваивалось преимущественно памятью, второе
почти не шло дальше военныхъ упражненій. Въ томъ' и другомъ не
было связи съ народной жизнью.
Третій, «научный» періодъ, начавшійся съ Бэкона, Декарта и
Локка, характеризуется примѣненіемъ научнаго опыта и наблюденія,

анализомъ и обобщеніемъ явленій. Но въ то время, какъ умственное
образованіе все совершенствуется, отъ классицизма переходитъ къ
реализму, образованіе физическое остается на заднемъ планѣ. От-
дѣльныя попытки систематизировать правила физическаго воспитанія,
появлявшіяся уже въ XIX в., не вполнѣ удовлетворяли Лесгафта.
«Нѣмецкая національная гимнастика» Фридриха Яна, по его
мнѣнію, непедагогична, такъ какъ ея пріемы разсчитаны на большую
физическую силу воспитанниковъ, слишкомъ искусственны, сопряжены
съ опасностью для здоровья и не проникнуты общей педагогиче-
ской идеей.
«Шведскій методъ» Линга считается съ силами дѣтскаго орга-
низма и не игнорируетъ анатоміи и физіологіи, въ чемъ и состоитъ
его достоинство; но и въ немъ не видно ясной педагогической идеи
и нѣтъ строгой послѣдовательности.
Въ системѣ Фребеля Лесгафтъ высоко ставилъ желаніе пріучить
ребенка къ дѣятельности, но излишняя систематичность дѣтскихъ
садовъ была ему совершенно не по душѣ. Нельзя, говоритъ онъ,
заключить въ тѣсныя рамки дѣятельность ребенка и притомъ въ
такой періодъ жизни, когда онъ долженъ имитировать ту дѣятель-
ность, которую видитъ въ семьѣ. Никакой шаблонъ тутъ неумѣстенъ.
Склонности ребенка опредѣляютъ его имитаціонную дѣятельность,
которая поэтому для него является самостоятельною. Въ дошкольный
періодъ болѣе ничего и не требуется. Пусть онъ знакомится съ
окружающимъ его міромъ, потомъ на основѣ этихъ впечатлѣній
разовьется его отвлеченное мышленіе и понятіе о правдѣ. Помѣшать
ребенку въ этомъ естественномъ пути—значитъ поддерживать и
развивать въ немъ стадныя проявленія въ ущербъ индивидуальнымъ
наклонностямъ и личному характеру. Добрая, умная, любящая и
активная мать не поступится семейнымъ вліяніемъ въ пользу дѣт-
скаго сада. У Фребеля не было научной теоріи, поэтому его преем-
ники обратили его начинаніе въ бездушный шаблонъ.
Кстати замѣтить, въ этой критикѣ дѣтскихъ садовъ Лесгафтъ
почти буквально сходится съ Ушинскимъ. (См. напр. «Челов. какъ
предм. воспит.», т. II, гл. LI).
Изъ собственной системы физическаго образованія Лесгафтъ
постарался устранить тѣ недостатки, которые замѣчалъ у другихъ.
Онъ именно говоритъ о физическомъ образованіи, не о развитіи фи-
зической силы, ловкости и пр.
Онъ различаетъ пять періодовъ въ человѣческой жизни: хаоти-
ческій — періодъ ранняго младенчества, рефлекторно-опытный, или
инстинктивный—до начала рѣчи, подражательно-реальный—до школы,
подражательно-идейный — до 20 лѣтъ и критико-творческій—послѣ

20 лѣтъ. Физическое образованіе должно способствовать естествен-
ной смѣнѣ этихъ періодовъ. Вотъ почему простая подражательность
движеній изгоняется Лесгафтомъ. Ребенокъ долженъ привыкать къ
выполненію ихъ по слову или по книгѣ, чтобы мысль его не спала,
но работала и проявлялась болѣе самостоятельно и даже творчески.
Показать пріемы работы, конечно, легче, нежели пояснить ихъ сло-
вомъ, но при этомъ воспитанникъ не развиваетъ умственныхъ силъ,
не привыкаетъ къ упорному преодолѣнію трудностей. Между тѣмъ
нужно развивать больше энергіи и настойчивости въ борьбѣ со вся-
кими затрудненіями, нужно «прибавить паровъ»; и дѣлая переходъ
отъ физическаго образованія къ умственному и нравственному, Лес-
гафтъ призываетъ воспитывать въ молодомъ поколѣніи борцовъ «за
идеи, за истину». Это напоминаетъ призывъ Бенеке воспитывать «бор-
цовъ за высшія нормы жизни».
Физическое развитіе, по Лесгафту, не имѣетъ ничего общаго съ
атлетикой и чистымъ спортомъ, оно должно служить идеѣ послѣдо-
вательнаго и гармоническаго развитія человѣческаго организма. Лес-
гафтъ указываетъ общій законъ, по которому всякое впечатлѣніе или
раздраженіе непремѣнно переходитъ либо въ непосредственное мышеч-
ное сокращеніе, либо въ умственную работу. Поэтому, чѣмъ менѣе
образованъ человѣкъ, тѣмъ больше энергіи разряжается у него въ
внѣшнихъ проявленіяхъ. Физическое образованіе должно предупредить
пустую, нецѣлесообразную затрату физической энергіи въ ущербъ
отвлеченному мышленію. Воспитанникъ долженъ привыкать къ тому,
чтобы сознательно разъединять полученныя впечатлѣнія, изолировать
свои движенія, приспособляя ихъ къ препятствіямъ, такъ чтобы съ
наименьшимъ трудомъ, въ наименьшій промежутокъ времени, созна-
тельно производить наибольшую физическую работу, или дѣйствовать
изящно и энергично, съ индивидуальными видоизмѣненіями движеній.
Послѣдовательный ходъ физическихъ упражненій разработанъ
Лесгафтомъ съ обычной тщательностью, теоретически и практи-
чески выясненной обоснованностью и является единственнымъ въ
своемъ родѣ. Но особенно рекомендуетъ Лесгафтъ подвижныя игры,
какъ такой видъ упражненій, который связанъ съ возвышающимъ
чувствомъ удовольствія. Игры должны быть сообщаемы дѣтямъ въ
строгой постепенности по ихъ сложности, чтобы каждую изъ нихъ
дѣти могли выполнять съ возможно большей ловкостью и съ соблю-
деніемъ всѣхъ правилъ игры. Здѣсь опять таки сказывается общій
педагогическій мотивъ. Лесгафтъ цѣнилъ воспитательное значеніе игры
и видѣлъ его въ томъ, что дѣти въ игрѣ привыкаютъ къ дѣйствіямъ
по общему, сознательно принятому ими положенію, а не по частнымъ
случайнымъ указаніямъ и личнымъ инструкціямъ, уничтожающимъ

разумную иниціативу. Игры служатъ общей цѣли воспитанія—выяснить
значеніе личности и ограничивать произволъ дѣйствій.
Затѣмъ воспитательное значеніе игръ заключается и въ томъ,
что онѣ нормально возбуждаютъ физическую дѣятельность. Лесгафтъ
непримиримый врагъ всякихъ «прибавочныхъ раздражителей». Физи-
ческая природа человѣка требуетъ движеній. Нужно указать самый
простой выходъ для этой потребности, но всякія искусственныя сред-
ства, направленныя къ тому, чтобы заставить ребенка двигаться—
ласки, награды, угрозы, тѣмъ болѣе физическое воздѣйствіе—все это
«прибавочные раздражители», приносящіе страшный вредъ дѣлу воспи-
танія. Точно также должны быть устранены, всякіе прибавочные раз-
дражители при удовлетвореніи другихъ физическихъ потребностей
человѣка.
Ничего лишняго въ одеждѣ, ничего лакомаго въ пищѣ, никакихъ
украшеній, никакихъ духовъ, особенно никакихъ раздражителей по-
лового чувства. Всякія чувственныя потребности, искусственно воз-
бужденныя, при удовлетвореніи ихъ доводятъ легко до пресыщенія и
отвращенія, вызываютъ мучительнѣйшее состояніе апатіи, пониженіе
чувствительности и, слѣдовательно, ослабленіе жизнедѣятельности че-
ловѣка. Лишь идейная жизнь такъ богата, такъ разнообразна, что
о границахъ ея, о пресыщеніи ею не можетъ быть и рѣчи. Въ ней
истинное человѣческое счастье, а не въ богатствѣ пріятныхъ физиче-
скихъ ощущеній. Пріятное любятъ дикари. Внѣшняя животная ласка
неумныхъ родителей и воспитателей «забиваетъ» не меньше розги.
Лесгафтъ не переоцѣнивалъ значенія нормальнаго воспитанія,
хотя и полагалъ, что люди должны быть геніальны и общество совер-
шенно при наличности нормальнаго воспитанія. Но онъ считалъ нуж-
нымъ бороться съ «распространеннымъ мнѣніемъ», будто дѣти
врожденно злы, лѣнивы, капризны, вообще дурны. Это мнѣніе онъ
объяснялъ лѣнью взрослыхъ, желаніемъ свалить на кого-нибудь, хоть
на природу, часть своей вины. Онъ напоминалъ, что «степень совер-
шенствованія общества опредѣляется вѣрнѣе всего степенью созна-
тельнаго участія въ заботахъ о дѣтяхъ».
Врожденными у ребенка можно считать, по мнѣнію Лесгафта,
только явленія, связанныя съ его темпераментомъ, т. е. только сте-
пень силы и быстроты его размышленій и дѣйствій. Иначе, темпераментъ
опредѣляется, какъ степень возбудимости организма отъ внѣшнихъ
и внутреннихъ стимуловъ и продолжительности его реакціи на послѣ-
довавшее возбужденіе. Но темпераментъ является только однимъ изъ
трехъ основныхъ проявленій индивидуальности. Кромѣ того, нужно
различать типъ и характеръ, развитіе которыхъ зависитъ отъ воспи-
танія.

Лесгафтъ говоритъ, что у своихъ предшественниковъ, въ част-
ности у Ушинскаго, онъ не нашелъ вполнѣ послѣдовательнаго и
яснаго различенія этихъ понятій: темпераментъ, типъ и характеръ;
его собственное опредѣленіе темперамента уже приведено выше.
Типъ, по его опредѣленію, характеризуется степенью умствен-
наго развитія и отношенія къ правдѣ. Въ спеціальной работѣ, посвя-
щенной этому вопросу, Лесгафтъ насчитываетъ слѣдующіе основные
типы: лицемѣрный, честолюбивый, добродушный, забитый мягкій, за-
битый злостный, угнетенный. Характеризуя особенности этихъ типовъ,
выясняя вліяніе семьи на ихъ выработку, указывая мѣры педагогиче-
скаго воздѣйствія на нихъ, Лесгафтъ обнаруживаетъ, помимо научной
обоснованности мнѣній, такую житейскую наблюдательность, такое
знаніе нашихъ бытовыхъ условій, такую почти художественную
яркость и ясность изложенія, что «Школьные типы» его по всей спра-
ведливости нужно признать одной изъ самыхъ цѣнныхъ книгъ въ
нашей педагогической литературѣ.
Третье основное проявленіе индивидуальности, характеръ, опре-
деляется Лесгафтомъ, какъ отношеніе волевыхъ отправленій къ ощу-
щенію и чувству. Въ самостоятельномъ преодолѣваніи препятствій, въ
постоянной, но не однообразной работѣ съ опредѣленной цѣлью,
зрѣетъ характеръ, и безъ серьезнаго труда и работы, безъ нормаль-
наго физическаго образованія характеръ развиваться не можетъ. Та-
кимъ образомъ къ тѣмъ доводамъ моралиста и психолога, которыми
пользовался Ушинскій, говоря о воспитательно-психологическомъ зна-
ченіи свободнаго труда, Лесгафтъ выдвинулъ на смѣну доводы біо-
лога и врача.
Указавъ мѣсто Лесгафта въ исторіи русской педагогической
мысли, мы должны въ заключеніе сказать о его практической учебно
организаторской дѣятельности.
Какъ ни слабо подвигается наша педагогическая мысль, она
все же далеко ушла отъ нашей педагогической дѣйствительности.
Пользуясь терминологіей Лесгафта, первая вступила уже въ «научный»
періодъ, вторая частью остается еще въ «эмпирическомъ». Въ болѣе
близкой ему области физическаго воспитанія Лесгафтъ засталъ еще
остатки восточнаго «эмпиризма». По обычаю восточныхъ дворовъ,
унаслѣдованному и дворомъ московскимъ, помѣщики набирали для
своихъ первенцевъ полчища «потѣшныхъ мальчишекъ» и среди потѣш-
ныхъ физическихъ упражненій нерѣдко слышались вопли отъ при-
мѣненія «прибавочныхъ возбудителей» въ видѣ подзатыльника, плети
и т. д. Женскаго образованія не существовало. Женскія школы про-
сто готовили, по выраженію Лесгафта, «невѣстъ на рынокъ». Въ
школѣ вообще господствовало зубреніе по книгѣ; не было своей идеи,

не было творчества, не было образованія. Пресловутый классицизмъ
не много внесъ улучшеній. Въ нашихъ школахъ не развиваютъ, го-
ворилъ Лесгафтъ, а только учатъ и съ аттестатомъ зрѣлости выпу-
скаютъ незрѣлыхъ на всю жизнь.
Въ противовѣсъ господствующимъ теченіямъ Лесгафтъ высту-
пилъ съ практическимъ осуществленіемъ тѣхъ идеаловъ, которые
охарактеризованы выше, и въ 1871 г. уже имѣлъ первое предосте-
реженіе: долженъ былъ оставить каѳедру анатоміи въ Казанскомъ
университетъ, только что полученную въ 1869 г. Это не останавли-
ваетъ энергіи Лесгафта; онъ пишетъ книги, учитъ и лѣчитъ всѣхъ,
кто къ нему обращается.
Вѣрный своему взгляду на значеніе женщины воспитательницы
Лесгафтъ сосредоточиваетъ вниманіе на женскомъ научно-педагоги-
ческомъ образованіи. Онъ участвуетъ въ организаціи женскихъ сред-
нихъ учебныхъ заведеній новаго типа (напр., гимназія M. H. Стоюни-
ной), создаетъ «Курсы воспитательницъ и руководительницъ физи-
ческаго образованія».
Эти курсы развились потомъ въ Вольную Высшую школу, кото-
рая была своеобразнымъ осуществленіемъ мечты Пирогова—«обнаро-
дить университеты». На учрежденіи Лесгафта особенно хорошо оправ-
дывалось и другое мѣткое слово Пирогова, назвавшаго университеты
барометромъ общества, и долгое время русская женская молодежь
вела календарь отъ открытія до закрытія и отъ закрытія до новаго
открытія «Лесгафтовскихъ курсовъ». Въ безчисленныхъ и разнооб-
разныхъ попыткахъ «убавить паровъ» у Лесгафта, администрація
старалась превзойти самое себя. Священникъ того села на Волгѣ,
гдѣ проводилъ лѣто Лесгафтъ, получилъ предписаніе пастырски воз-
дѣйствовать на него. Бѣдный молодой человѣкъ, недавно окончившій
курсъ духовной семинаріи, безнадежно разводилъ руками и говорилъ:
«Да что же я, семинаристъ, скажу ему, профессору!»
А около Лесгафта уже формировались внушительные кадры
«лесгафтичекъ», благодаря которымъ имя Лесгафта еще надолго сохра-
нитъ въ Россіи реальное, жизненное значеніе. Въ то время какъ,
согласно директивамъ свыше, наши учебныя заведенія распыляли моло-
дежь на «отдѣльныхъ посѣтителей», Лесгафтъ своимъ словомъ органи-
зовалъ свою аудиторію, спаивалъ ее прочной идейной связкой.
Отстаивая принципъ педагогической самостоятельности препода-
вателя, Лесгафтъ говаривалъ: «La méthode c'est moi». Въ этихъ словахъ
можно видѣть и иной смыслъ. Когда научный методъ преподавателя,
ученаго выработанъ такъ самостоятельно, съ такимъ напряженіемъ
всѣхъ умственныхъ силъ, какъ это было у Лесгафта, то въ немъ,
даже независимо отъ содержанія излагаемой дисциплины, будетъ

звучать проповѣдь самыхъ завѣтныхъ убѣжденій его автора. Недаромъ
говорилъ Лесгафтъ, что онъ заложитъ въ душу слушателей такого
«червячка», который никогда не умретъ въ ней. Недаромъ онъ такъ
заботился о полнотѣ идейнаго впечатлѣнія своихъ лекцій, что изгналъ
изъ обихода аплодисменты слушателей: го его ученію, сила этой внѣш-
ней реакціи на лекціи обратно пропорціональна силѣ внутренней,
интеллектуальной реакціи.
По словамъ одного письма «лесгафтистовъ», слушатели изъ
лекцій Лесгафта выносили убѣжденіе, что они «должны выработать опредѣ-
ленное міровоззрѣніе, должны развить въ себѣ отвлеченное мышленіе,
пріучиться къ критическому отношенію къ жизни, должны вырабо-
тать въ себѣ человѣка-гражданина, непоколебимо-стойкаго въ своихъ
убѣжденіяхъ, руководящагося во всѣхъ своихъ поступкахъ правдой,
ненавидящаго насиліе и произволъ»...
Лесгафта и лесгафтичекъ инстинктивно ненавидѣли въ извѣст-
ныхъ «сферахъ». Въ стремленіи создать «законный видъ и толкъ»
для всяческихъ репрессіи, въ стѣны «Лесгафтовской» школы подбра-
сывали какія-то провокаторскія прокламаціи, а романтически настро-
енныя великосвѣтскія дамы всякую лесгафтичку величали «бомбист-
кой». Но въ рукахъ стараго Лесгафта и его учениковъ простой рези-
новый мячъ былъ разрушительнѣе всякой бомбы и программа «физи-
ческаго образованія» опаснѣе любой прокламаціи для старой «эмпи-
рической» и «схоластической» школы и поддерживавшихъ ее устоевъ.
Враги и гонители Лесгафта могли бы въ минуты откровенности
сказать о немъ то же, что сказалъ Воронежскій губернаторъ женѣ
другого педагога, H. Ф. Бунакова, хлопотавшей о прекращеніи адми-
нистративнаго изгнанія мужа:
«Онъ человѣкъ безконечно добрый, неподкупно честный, прямо
святой человѣкъ, но такіе люди для насъ самые опасные: онъ непри-
миримый врагъ правительства»...
При жизни Лесгафта не могли столкнуть съ избраннаго имъ
пути. Только въ гробу впервые Лесгафтъ слѣдовалъ путемъ, указан-
нымъ администраціей.
Надъ могилой его запрещены были рѣчи. Въ своей «святой
простотѣ» напомнили только завѣтъ Лесгафта: ограничивать внѣшнія
случайныя проявленія и сосредоточиваться на глубокомъ внутреннемъ
пониманіи истины.
С. Золотаревъ.

Письма
П. Ф. Лесгафта.
Письмо къ сыну.
Парижъ, 3/15 Іюля 1883 г.
Сегодня я, дорогой
другъ, получилъ Твое
письмо и очень ему обра-
довался, я все ждалъ
письма и мнѣ было очень
непріятно, что Ты не по-
думаешь написать мнѣ.—
Я еще въ Испаніи (не
былъ) 1) и только соби-
раюсь на дняхъ туда
съѣздить. Я уже въ Пе-
тербургѣ говорилъ Тебѣ,
что поѣду раньше всего
на Берлинъ, Гейдель-
бергъ и Парижъ. Мнѣ
въ послѣднихъ двухъ го-
родахъ необходимо бы-
ло отдать свои работы
для печати, такъ что
долженъ былъ раньше
ѣхать сюда, чтобы застать еще Профессоровъ, а то, возвращаясь изъ
Испаніи сюда, я бы уже никого не засталъ. Каникулы только теперь
начинаются, такъ что недѣли черезъ двѣ я здѣсь ни съ кѣмъ не могъ
бы повидаться. Я Тебѣ уже писалъ изъ Гейдельберга, что одну работу я
тамъ отдалъ въ печать. Здѣсь я вторую свою работу не отдаю, у нихъ
такъ много матеріала, что статьи идутъ по очереди и мою статью они
могутъ напечатать не раньше мая мѣсяца. Анатомическій журналъ—
французскій только одинъ, поэтому всѣ работы сюда и стекаются.—
Я эту работу помѣщу въ мемуарахъ Академіи Наукъ, это дѣйстви-
П. Ф. Лесгафтъ съ сыномъ.
1) Пропускъ въ оригиналѣ. «Когда я пишу, мысль у меня убѣгаеть впе-
редъ и рука не поспѣваетъ за ней», говорилъ Петръ Францевичъ.

тельно и лучше, такъ какъ она совершенно новая по направленію
и по мысли; здѣсь мнѣ говорили, что очень трудно съ нею справиться,
она требуетъ, чтобы изучать и подумать. Слѣдовательно, какъ разъ
то, чего я и желаю.—Все это время я здѣсь пишу свои «школьные
типы», и повидимому они къ моему возвращенію будутъ почти что
готовы.—Ты пишешь, что 24 іюля думаешь конфирмоваться и ходишь
теперь къ пастору, но выяснилъ ли Ты себѣ значеніе этого обряда?
Въ идеѣ это значитъ пріобщиться, или присоединиться къ обществу
людей, желающихъ жить любовью къ ближнему и въ правдѣ.—Можно,
конечно, преклоняться передъ этимъ по вѣрѣ или сознательно по
принципу, по идеѣ. Жить по правдѣ и для другихъ самое великое,
до чего только человѣкъ можетъ желать достигнуть.—Къ сожалѣнію
намъ это такъ непонятно выясняютъ, или мы такъ поздно начинаемъ
собственно понимать, что такое принципъ, что правда, что значитъ
жизнь для другихъ, что можно прожить свой вѣкъ, не подумавши и
не выяснивши себѣ эти вопросы.
Я знаю, по собственному опыту, какъ поздно я сталъ дѣйстви-
тельно понимать и вдумываться въ нихъ и какъ горько мнѣ тогда
было вспомнить о прошедшей жизни, съ ея ошибками и неправдою.—
Вотъ, милый другъ, для этого Ты и долженъ заниматься, для этого
Ты и долженъ пріучиться задумываться и понимать эти вопросы, ибо
чѣмъ раньше Ты ихъ себѣ выяснишь, тѣмъ меньше надѣлаешь оши-
бокъ и тѣмъ больше будетъ содержанія въ Твоей послѣдующей
жизни.—Завѣщаю Тебѣ подумать о нихъ и съ большею скромностью,
настойчивостью и стойкостью продолжать заниматься своимъ обра-
зованіемъ и развитіемъ, чтобы выработать и понимать истины, кото-
рыми Ты будешь руководствоваться въ самостоятельной своей жизни.
Въ этомъ я тебѣ желаю истиннаго успѣха, всею душою, знаніемъ и
умѣніемъ своимъ я готовъ содѣйствовать Тебѣ при этомъ и всегда
быть искреннимъ, добрымъ и откровеннымъ Твоимъ другомъ.—Тебѣ
я все готовъ дать, что могу дать—весь мой умственный и нравствен-
ный капиталъ. Ты только обращайся ко мнѣ со ваши своими нуж-
дами и желаніями.—Главное теперь Тебѣ необходимо больше скром-
ности и серьезное отношеніе къ труду—на это Ты теперь и обрати
особенное свое вниманіе и стараніе.—Я на дняхъ уѣзжаю въ Мад-
ридъ, оттуда Тебѣ напишу о праздникѣ въ Парижѣ. Ты теперь на-
пиши: Italie Naples poste restante. Кланяйся мамѣ. Прощай, желаю
Тебѣ всего добраго и хорошаго и крѣпко жму Твою руку.
Искренно любящій Тебя другъ Твой П. Л.
Ты очень невнимательно пишешь, пропускаешь постоянно
буквы—обрати на это больше вниманія.

Письма къ С. В. Листову.
Многоуважаемый Семенъ Васильевичъ!
Не знаю, что Вамъ писала А. П., но іезуитскаго принципа я
никогда никому не совѣтую держаться и не допускаю его вообще.
На имя ректора я ne совѣтовалъ подавать прошеніе, a такъ, какъ
большинство подавало, на имя Министра. Въ такомъ прошеніи Вы
прямо можете указывать на примѣръ принятыхъ студентовъ и просить
разрѣшить Вамъ поступить въ университетъ, по примѣру другихъ
уволенныхъ и уже принятыхъ для окончанія своего образованія. Дѣло
чистое и прямое и никакого іезуитизма здѣсь нѣтъ.—Сегодня посту-
пилъ Т-въ, онъ также подавалъ прошеніе и былъ принятъ на основа-
ніи общихъ положеній, безъ всякихъ исключительныхъ обѣщаній. Не-
обходимо только, чтобы кто либо справлялся у инспектора о пере-
дачѣ Вашего прошенія въ университетъ. Прошеніе Т-ва долго лежало
у инспектора и его бранили, почему онъ не справлялся. Необходимо,
слѣдовательно, чтобы Вы попросили кого-либо изъ товарищей навѣ-
щать инспектора и справляться объ участи Вашего дѣла. Пишите
прямо къ Министру или поручите кому либо здѣсь передать Ваше
прошеніе Министру, a затѣмъ уже справляться въ университетѣ. На-
пишите и мнѣ, когда Вы отправите прошеніе Министру. Вы не уны-
вайте и не торопитесь поступать на военную службу—это успѣете
сдѣлать въ свое время. Очень я желалъ бы Васъ видѣть опять здѣсь
сидящимъ за анатомическимъ препаратомъ.
Нельзя ли какъ нибудь уговорить Андрея Ивановича пріѣхать
сюда, необходимо вытащить его, а то онъ тамъ закиснетъ и захан-
дрить. Скажите ему, что Т-въ и Ж-ій у меня теперь занимаются и
очень довольны своими занятіями. Ж-ій прелестно себя чувствуетъ
и работаетъ больше прежняго. Очень, очень прошу Васъ, если только
возможно, вытащить Андрея Ивановича и отправить его въ Петер-
бургъ, здѣсь съ нимъ можно справиться и успокоить его душу,
трудно только вытащить его сюда.—Самое искреннее мое желаніе ви-
дѣть Васъ обоихъ скорѣе здѣсь и опять за дѣломъ въ анатомиче-
скомъ кабинетѣ. Здѣсь самостоятельная дѣятельность Андрея Ивано-
вича можетъ развернуться не въ примѣръ шире, чѣмъ въ деревнѣ,
гдѣ ему все-же дѣлать нечего.
Прощайте, желаю Вамъ всего добраго и жду Васъ съ нетерпѣ-
ніемъ сюда, крѣпко жму Вашу руку.
7 марта
Искренно уважающій Васъ
1888 г.
С.-Петербургъ.
П. Лесгафтъ.
Пріѣзжайте, здѣсь я Вамъ пріищу занятія и на лѣто.

Многоуважаемый Семенъ Васильевичъ!
Спѣшу сообщить Вамъ, что въ университетѣ получено разрѣ-
шеніе изъ Министерства поступить въ какой Вамъ угодно универси-
тетъ, исключая Петербургскаго.—Александръ Осиповичъ уже хлопо-
талъ, чтобы Вамъ скорѣе объ этомъ сообщили изъ университета
оффиціально; объ этомъ уже сдѣлано распоряженіе, но, видимо, все
это очень медленно двигается. Здѣсь продолжаютъ хлопотать о Ва-
шемъ поступленіи и въ здѣшній университетъ, но пока безъ оконча-
тельнаго результата. Вѣрно то, что теперь Вы можете поступить въ
Казань, Москву, Харьковъ, Дерптъ и т. д. Крайне будетъ непріятно,
если сообщеніе опоздаетъ и Васъ уже притянутъ въ рекрутское упра-
вленіе.—Старайтесь получить еще одну отсрочку, къ тому времени
все же непремѣнно все выяснится въ точности. Главное не унывайте,
канцелярія наша дѣйствуетъ медленно, но Ваше дѣло не проиграно и
навѣрное все вскорѣ устроится. Одного бы я оченъ желалъ, видѣть
Васъ и Андрея Ивановича здѣсь.—Андрей Ивановичъ мнѣ даже не
отвѣчаетъ, должно быть я ему надоѣлъ? Несмотря на это я все же
собираюсь пріѣхать въ іюлѣ мѣсяцѣ въ Пензу, чтобы тамъ его оты-
скать и потащить съ собою въ Питеръ. Будьте такъ добры, напи-
шите, какъ его лучше найти или какимъ образомъ привлечь его къ
извѣстному времени въ Пензу для свиданія и уговора?—Я положи-
тельно рѣшилъ не оставлять его и непремѣнно тащить его сюда въ
Питеръ. Притчу о пророкѣ—бросьте... Мы здѣсь часто Васъ вспоми-
наемъ, все надѣемся опять Васъ видѣть здѣсь; пока упрекаютъ только
всѣхъ штанотрясовъ за бездѣйствіе.—Поступили опять въ универси-
тетъ Ж-въ и К-ій, они давно уже попрежнему занимаются въ ана-
томическомъ кабинетѣ. Ж-ій хотя еще не поступилъ, но его навѣрное
примутъ сюда въ университетъ.
Напишите, какъ живете? что дѣлаете? получили-ли бумагу изъ
Университета?—Опять начинается время экскурсій: Докучаевъ отпра-
вляется съ 1-мъ курсомъ на Красную горку, Коноваловъ собирается
съѣздить на заводъ. Попрежнему опять выводимъ яйца, зародыши
хорошіе, удовольствіе около нихъ большое.—
Прощайте, желаю Вамъ всего добраго и крѣпко жму Вамъ
руку. Искренно уважающій Васъ
7 мая 1888 г. Я. Лесгафтъ.
Напишите все, что знаете объ Андреѣ Ивановичѣ.

Очень я жалѣю, дорогой Семенъ Васильевичъ, что Вы оставляете
естественный факультетъ и не будете болѣе здѣсь въ университетѣ.
Изученіе медицины безъ солидныхъ знаній, или вѣрнѣе сказать безъ
пониманія смысла естественныхъ наукъ безсмысленно; будетъ тор-
говое дѣло безъ души и идеи. Медицинскіе наши факультеты такъ
плохо обставлены, что въ нихъ нѣтъ ни теоріи, ни философіи, а
безъ этого всякая практика грубѣетъ и превращается въ безобразное
ремесло. Постоянная погоня за рублемъ наконецъ совершенно уби-
ваетъ человѣка и оставляетъ только грубаго знахаря эксплоататора.
Въ Дерптъ принимаютъ съ Рождества, плата прежняя, такъ что она
меньше настоящей.—Хорошо бы Вамъ подать въ здѣшнюю Медицин-
скую Академію; если у Васъ кто можетъ похлопотать, то навѣрное
пустятъ, тамъ все по протекціи. Здѣсь въ Петербургѣ все же скорѣе
окажется возможность заниматься естественными науками внѣ Ака-
деміи, гдѣ науки существуютъ въ такомъ загонѣ, что о нихъ можно
только сказать, что это науки съ позволенія сказать. Въ Дерптъ
необходимо поѣхать и лично похлопотать, тогда можетъ быть толкъ.
Здѣсь теперь уже приняты Ж-въ и К-ій, Ж-въ переходитъ въ Ака-
демію осенью, хорошо бы и Вамъ направиться туда же.
За Андрея Ивановича Васъ благодарю, онъ очень хорошій чело-
вѣкъ, жаль—тюфякъ, я обязательно пріѣду за нимъ въ іюлѣ мѣсяцѣ,
только Вы мнѣ напишите, какъ Васъ найти будетъ въ это время, я
и ему пишу и прошу написать, какъ до него добраться. Относительно
Вашихъ просьбъ скажу—что съ удовольствіемъ выскажу свое мнѣніе
о семейномъ и школьномъ воспитаніи, но только не въ видѣ публич-
ной лекціи. Выйдетъ странствующій артистъ, занимающійся честнымъ
трудомъ въ свободное время. Вышла у меня теперь книга: «руковод-
ство по физическому образованію», тамъ изложено то, что я пропо-
вѣдую, да еще и въ болѣе полной формѣ. Относительно «корсета»,
посылаю Вамъ диссертацію Кириллова, тамъ указана литература; все
прислать Вамъ по этому вопросу нельзя, ибо писано очень много.—
Если хотите, могу еще прислать «Statik und Mechanik des menschlichen
Korpers» Г. Мейера, тамъ этотъ вопросъ также разбирается,—если
желаете, я пришлю? Имѣются по этому вопросу и англійскія книги,
вообще литература не маленькая.
Послѣднее Ваше письмо совершенно другое письмо, Вы пишете
добрѣе и въ болѣе спокойномъ тонѣ, приписываю я это временному
Вашему освобожденію отъ солдатчины, такъ ли?
Прощайте, поклонъ Леониду Ивановичу и Андрею Ивано-
вичу. Куда думаетъ направиться Леонидъ Ивановичъ? Крѣпко жму
Вашу руку и желаю Вамъ всего добраго.
24 мая 1888 г. С.-Петербургъ. П. Лесгафтъ.

Не отвѣчалъ я Вамъ, многоуважаемый Семенъ Васильевичу
такъ долго потому, что ждалъ программы политехнической школы
изъ Цюриха. Теперь я получилъ и Вамъ вмѣстѣ съ письмомъ посы-
лаю. Изъ политехническихъ школъ въ Ригѣ, Цюрихѣ и Парижѣ,
лучшія двѣ послѣднія. Въ школѣ въ Цюрихѣ много обязательныхъ
работъ, тамъ очень сильно занимаютъ учащагося, не даютъ зѣвать
и гулять. Въ Парижѣ свободнѣе, не такъ много испытаній, хотя и
тамъ подтягиваютъ, но все же меньше, чѣмъ въ Цюрихѣ. Цюрихъ не-
большой городъ, меньше развлеченій, жизнь болѣе спокойная; въ
Парижѣ много соблазна, да и жизнь дороже. — Курсъ начинается въ
Цюрихѣ 15/3 октября. Важно, на какомъ языкѣ говоритъ Вашъ то-
варищъ, если на нѣмецкомъ, то, понятно, ѣхать ему слѣдуетъ въ Цю-
рихъ, если на французскомъ, то можно и здѣсь и тамъ, смотря по
средствамъ и темпераменту Вашего товарища. Изъ программъ Вы
увидите, сколько тамъ различныхъ отдѣленій и какіе предметы на
каждомъ изъ нихъ. Если требуется еще какая справка, то напишите,
я Вамъ все необходимое узнаю.
Какое горе съ воинской повинностью, но виноваты отчасти Вы
сами, почему Вы не подаете прошеніе въ какой-либо изъ Универси-
тетовъ, чего Вы ждете?—Надѣюсь я, что буря пройдетъ мимо, но
все же пишите скорѣе прошеніе и подавайте, если на медицинскій
факультетъ, то Казань, Томскъ, Харьковъ или Москву, гдѣ для Васъ
удобнѣе, только подавайте скорѣе. Отъ Андрея Ивановича получилъ
письмо, онъ уже прислалъ прошеніе на здѣшній Университетъ. Во
всякомъ случаѣ онъ ѣдетъ сюда; въ іюлѣ я навѣрное буду въ Пензѣ,
думаю около 12 числа, во всякомъ случаѣ не раньше, но можетъ
быть позже. Въ послѣднемъ случаѣ я напишу, когда именно. Теперь
я уѣзжаю изъ Петербурга съ Груберомъ въ Берлинъ и Прагу, онъ
очень слабъ, съ нимъ бываютъ постоянные припадки замиранія, къ
тому же онъ теперь никому не нуженъ и поэтому его всѣ оставили.
Приходится мнѣ съ нимъ возиться и даже сопровождать его до Праги.—
Около 28 Іюня я буду на Волгѣ, пишите: Ярославль, Николаю Нико-
лаевичу С—ву для передачи мнѣ.
Не падайте только духомъ, подавайте скорѣе прошеніе, навѣр-
ное Васъ опять освободятъ отъ солдатчины. Поклонъ всѣмъ знако-
мымъ. Г-жа Э. уѣхала, даже не простилась—не хорошо!
Прощайте, желаю Вамъ всего добраго и крѣпко жму Вашу руку.
П. Лесгафтъ.
15 Іюня 1888 г. С.-Петербургъ.
Посылаю Вамъ поправку для руководства.

Многоуважаемый
Семенъ Васильевичъ!
Пишу на пароходѣ съ Волги 1), буду въ Пензѣ въ понедѣльникъ
25 Іюля, утромъ въ 5 ч. 25 м.; если возможно, напишите мнѣ въ
Сызрань—до востребованія, гдѣ мнѣ лучше остановиться въ Пензѣ,
т. е. лучшую гостинницу этого города.
10-го Іюля 1888 г. До свиданія П. Лесгафтъ.
Ужасно я жалѣю, дорогой Семенъ Васильевичъ, о Вашей неудачѣ,
этого я и не ожидалъ, кажется всѣхъ приняли въ Дерптъ, чего бы и
Васъ не принять. Совѣтую я Вамъ прямо обратиться къ Попечителю
Капустину, онъ въ Ригѣ. Съ нимъ можно хорошо говорить, онъ
очень мягкій человѣкъ. Вы ему все объясните, какая Ваша горькая
участь, и онъ скорѣе всего поможетъ. Въ крайнемъ случаѣ Вы мо-
жете ему сказать, что доставите рекомендацію отъ меня и отъ Пред-
сѣдателя Ярославскаго Окружного Суда Лопухина, я послѣдняго знаю
и объ этомъ попрошу—получу навѣрное. Капустинъ же знакомъ съ
Лопухинымъ. Вы не пропускайте время, a дѣйствуйте скорѣе. С.
нѣтъ въ Петербургѣ, онъ раньше ноября здѣсь не будетъ и читать
не будетъ. Андрею Ивановичу рѣшили: «отклонить» его просьбу, онъ
получилъ объ этомъ оффиціальную бумагу. Капустинъ хорошій чело-
вѣкъ, онъ всегда студентамъ помогаетъ. Вы только прямо къ нему
обратитесь.
Поклонъ Леониду Ивановичу. Прощайте, желаю всего добраго.
Вашъ П. Лесгафтъ.
1 Сентября 1888 г.
Напишите, какъ дальше пойдутъ дѣла.
Какъ идутъ дѣла Леонида Ивановича?
Будьте такъ обязательны, дорогой Семенъ Васильевичъ, сооб-
щить мнѣ, можно ли въ январѣ поступить въ Дерптскій Университетъ.
Борисъ мой не хочетъ болѣе оставаться въ здѣшней академіи и не-
премѣнно желаетъ въ другой Университетъ; онъ на 4-мъ курсѣ ака-
деміи, никакихъ у него запретовъ или преслѣдованій нѣтъ, свидѣтель-
ства его всѣ въ порядкѣ; можетъ ли онъ теперь же перейти въ
Дерптъ или въ январѣ? Очень Васъ прошу сообщить мнѣ всѣ усло-
вія перехода, а также когда тамъ бываетъ выходной экзаменъ? Если
онъ рѣшится поѣхать въ Дерптъ, можно ему обратиться къ Вамъ
1) Петръ Францевичъ ѣдетъ выручать одного изъ своихъ учениковъ изъ
засасывающей семейной обстановки (такъ казалось Петру Францевичу), Андрея
Ивановича А., который былъ въ то время въ Пензѣ. Прим. Листова.

за содѣйствіемъ и участіемъ? Очень буду ждать Вашего отвѣта.—
Какъ Вы живете у нѣмцевъ? Б — ви разсказывалъ, что плохо, очень
недовольны, языкъ не дается и вообще все скверно, не по Вашему
нраву! — Напишите точнѣе, какъ теперь идутъ Ваши дѣла. Должно
быть пензякамъ неудача, Андрей Ивановичъ здѣсь также сильно хан-
дритъ, все онъ не можетъ ужиться съ наукою; сдѣлался онъ вмѣстѣ
съ этимъ мистикомъ, такъ что справиться съ нимъ не легко. — Не
пріѣдете ли Вы на праздники въ Петербургъ? Поклонъ С — ву; про-
щайте, желаю Вамъ всего добраго и крѣпко жму Вашу руку.
Вашъ П. Лесгафтъ.
С.-Петербургъ, 7 Декабря 1888 г.
С.-Петербургъ, 15-го Января 1889.
Извините, дорогой Семенъ Васильевичъ, что такъ долго Вамъ
не отвѣчалъ, все время здѣсь было столько дѣла, что съ нимъ и не
справиться. Къ тому же здѣсь былъ съѣздъ врачей, наѣхало много
моихъ прежнихъ учениковъ, такъ что по вечерамъ все приходятъ
потолковать. Борисъ мой передумалъ, въ Дерптъ не поѣдетъ, здѣсь
въ Академіи окончитъ, несмотря на то, что здѣсь очень безобразно.
За всѣ свѣдѣнія по этому вопросу очень Васъ благодарю. Желаніе
Ваше я исполню съ удовольствіемъ, вышлю на Ваше имя всѣ свои
произведенія, т. е. книги и руководства, спеціальныя статьи наврядъ
ли будутъ интересны. Анатоміей тамъ навѣрное мало занимаются и
поэтому спеціальныхъ статей по этому предмету читать не станутъ.
Какую штуку устроили со мною Ваши Пензяки. Приглашали они
меня пріѣхать на праздники въ Пензу читать тамъ публичныя лекціи
по воспитанію, предложили сейчасъ же выслать всѣ необходимыя для
переѣзда деньги. Послѣднимъ обстоятельствомъ я былъ очень огор-
ченъ, но написалъ имъ, что пріѣду безъ этой присылки, прошу вы-
брать намѣченныя мною темы для лекціи и жду отвѣта. До сихъ поръ
жду и отвѣта не получилъ! Праздники прошли и поѣхать я не могъ—
что Вы на это скажете? Не слыхали ли Вы что объ этомъ дѣлѣ,
почему они мнѣ не отвѣтили? Навѣрное мое письмо имъ не понра-
вилось—тонъ не настоящій? Но всегда тонъ дѣло побочное, почему
человѣку не отвѣтить положительно. Если возможно, выясните мнѣ
это дѣло? Андрей Ивановичъ совсѣмъ съ толку сбился; химіей зани-
маться не желаетъ; анатомія ему надоѣла, науки ничего не даютъ,
ими заниматься не слѣдуетъ. Мало по малу пришелъ онъ къ
тому, что все надоѣло; лежитъ на боку и ровно ничего не дѣлаетъ.
По утрамъ ходитъ гулять и бѣгаетъ на Царицыномъ лугу—для физи-
ческаго своего развитія. Распустился человѣкъ до невозможности, не
слушаетъ никакихъ словъ и никого не признаетъ—все пустяки и всѣ

безобразники.—Что вы на это скажете? Не можете ли Вы ему напи-
сать, что присылаетъ ему отецъ средства наврядъ ли для того, чтобы
онъ здѣсь развращался и ровно ничего не дѣлалъ? Необходимо поду-
мать о будущемъ, нужно къ чему нибудь и подготовиться, нельзя же
постоянно жить на плечахъ у другихъ? Недавно онъ рѣшилъ не ѣсть
мяса, потому что для этого убиваютъ животныхъ, чего онъ допустить
не можетъ; дней пять онъ ѣлъ творогъ и яйца, потомъ все бросилъ
и сталъ ѣсть все попрежнему. Вообще онъ занимается различными
пустяками и ни къ какому дѣлу и подходить не хочетъ. Болѣе всего
онъ кощунствуетъ надъ наукою, стараясь постоянно доказывать, что
наука ничего не даетъ, что ею заниматься не слѣдуетъ, что она
не имѣетъ никакого отношенія къ нравственной нашей жизни и т. д.,
и т. д. Оказывается, что онъ полагаетъ, что наука состоитъ глав-
нымъ образомъ въ разработкѣ методовъ и что истины здѣсь соб-
ственно не при чемъ!—Нѣтъ, много бѣдъ надѣлали въ Университетѣ,
что исключили такихъ людей, какъ Андрей Ивановичъ. Хорошій онъ
человѣкъ, къ несчастію онъ теперь безъ пріюта и бросается отъ
одного къ другому, не будучи въ состояніи зацѣпиться за что либо
серьезное. Ему необходимо жить между хорошими товарищами,
людьми дѣятельными, чтобы онъ вмѣстѣ съ ними пріучился бы къ
чему либо серьезному, къ какому либо дѣлу, надъ которымъ онъ
могъ бы совершенствоваться и жить. Напишите ему, необходимо его
поддержать, а то совсѣмъ съ нимъ бѣда.—Б—ви навѣрное возвра-
тится въ Дерптъ, онъ въ Костромѣ изучаетъ нѣмецкій языкъ. Жи-
вемъ мы здѣсь по старому, Васъ часто вспоминаемъ и очень жа-
лѣемъ, что Васъ здѣсь нѣтъ. Вамъ нужны деньги? Скажите сколько
Вамъ нужно, я постараюсь прислать необходимое —напишите. Поклонъ
Вамъ отъ Ж—ва, онъ живетъ теперь вмѣстѣ съ Андреемъ Иванови-
чемъ, но справиться съ нимъ никакъ не можетъ.
Прощайте, пишите, не забывайте любящаго Васъ
П. Лесгафта.
Съ праздникомъ, дорогой Семенъ Васильевичъ, хотя праздникъ
уже проходитъ, и я все собирался Вамъ писать раньше, да не успѣлъ.
Вы знаете, что я на праздникахъ время не теряю и пользуюсь ими
для демонстраціи эмбріологическихъ препаратовъ и для выясненія
эмбріологическихъ теорій и развитія оболочекъ яйца. Этимъ празд-
никомъ я хорошо воспользовался, куриныхъ зародышей было много,
развитіе ихъ шло благопріятно, такъ что видѣть пришлось много.
Кромѣ того я повелъ въ это время всѣхъ своихъ слушателей въ ме-
ханическую лабораторію Института Путей сообщенія, они тамъ ви-
дѣли, какъ изслѣдуютъ кость, соединительную ткань, вообще всѣ

ткани на ихъ крѣпость, сопротивляемость, а также, какъ опредѣляютъ
ихъ упругость. — Все это шло успѣшно, опыты хорошо удавались.
А. П. тоже была въ механической лабораторіи, но вообще говоря я
очень недоволенъ ею, она только хлопочетъ объ отличіяхъ, анали-
тическая способность ея, ея пониманіе и вообще ея образованіе—по
моему, очень неудовлетворительны. Не вижу я мыслящаго добраго
человѣка, а честолюбца, желающаго возвыситься надъ другими, холод-
наго и даже жестокаго въ своихъ отношеніяхъ къ другимъ. Ее бы
связать съ в. и посадить на одинъ островъ, они бы другъ друга
съѣли. Никакое образованіе не дѣйствуетъ на такой типъ, они только
знаютъ себя и хлопочутъ о своемъ первенствѣ и своихъ выгодахъ.
Есть у меня просьба къ Вамъ, будьте такъ добры написать мнѣ: въ
какомъ состояніи практическія занятія въ Дерптѣ? именно химія, ана-
томія, гистологія и эмбріологія? много ли тамъ приходится платить за
эти предметы? можно ли перейти изъ оконченнаго здѣсь второго
курса естественнаго факультета на второй курсъ медицинскаго фа-
культета? Въ какомъ состояніи тамъ медицинскій факультетъ? какъ
Вы тамъ довольны жизнью? достаточно ли тамъ матеріала для прак-
тическихъ занятій? стоитъ ли оставить здѣсь естественный факуль-
тетъ и перейти, не окончивъ его, въ Дерптъ на медицинскій? Все это
необходимо для моего племянника, и поэтому я Васъ попрошу напи-
сать о всемъ этомъ такъ, чтобы я ему могъ дать прочитать. Онъ
еще совершенно не самостоятельный человѣкъ, кто то уговариваетъ
его все здѣсь бросить и перейти въ Дерптъ, всѣ мои доводы на него
не дѣйствуютъ, я и обѣщалъ ему просить Васъ объективно отвѣтить
на эти вопросы. Будьте такъ добры отвѣтить на всѣ эти вопросы и не
сердитесь на меня, что я пишу только тогда, когда мнѣ что нужно. Андрей
Ивановичъ бросилъ здѣсь всѣ свои занятія, говоритъ, что хочетъ посту-
пить въ Духовную Академію и быть сельскимъ священникомъ. Очень
онъ распустился, даже отъ. всѣхъ своихъ уроковъ отказался, а теперь
проситъ рекомендовать ему новые, что, понятно, положительно невоз-
можно. Вообще очень грустно на него смотрѣть, какъ обидно, что
такихъ людей исключаютъ изъ Университета, они совершенно сби-
ваются съ пути и имъ затѣмъ никакъ не справиться. Какъ Вы жи-
вете? Слышу я, что Вы уже приступили къ полулѣкарскому экзамену.
(Philosophicum), такъ ли это? Напишите мнѣ пообстоятельнѣе о пре-
подаваніи анатоміи въ Дерптѣ? Насколько Васъ удовлетворяетъ это
преподаваніе? Что подѣлываетъ Б? Онъ какой то странный, мало на
него вліяетъ Университетъ, сколько я его знаю, все тѣ же формы.—
Только теперь я оканчиваю первый начатый мною въ Университетѣ
курсъ, правда, что читаю я по одной лекціи въ недѣлю, но зато все
кончилъ, полный курсъ. Поклонъ Вамъ отъ Ж. Как.ъ живетъ С? По-

лучилъ я опять письмо изъ Пензы отъ Т., пишетъ онъ, что меня
ждутъ Пензяки, я совершенно не понимаю, что это такое; мнѣ изъ
Пензы на мое письмо ничего не отвѣтили, а Т. пишетъ, что ждутъ;
ничего не понимаю, что это значитъ!
Прощайте, пишите и не забывайте искренно любящаго Васъ
П. Лесгафта.
16 Апрѣля 1889 г.
С.-Петербургъ.
Получили ли Вы всѣ книги для библіотеки? я ихъ посылалъ съ Б.
Очень я Вами огорченъ, Семенъ Васильевичъ, до сихъ поръ Вы
ни единой строки мнѣ не написали, это очень нехорошо! Буду У
Васъ 1) на будущей недѣлѣ. Будьте такъ добры, слѣдите, чтобы Вашъ
воспитанникъ ходилъ бы по возможности опрятнѣе, мылся бы, пере-
одѣвалъ чаще бѣлье, по два или по три раза въ недѣлю. Очень я
Васъ объ этомъ прошу, это ему необходимо. Прощайте, до скораго
свиданія
29-го Мая 1889 г. Вашъ П. Лесгафтъ.
С.-Петербургъ, 15 Іюля 1889 г.
Очень я былъ обрадованъ, дорогой Семенъ Васильевичъ, Вашимъ
письмомъ, хотя я и вижу, что Вамъ живется не весело. Дѣйствительно
трудно справиться съ такимъ типичнымъ существомъ—то рефлексы,
то распущенность. Почему Вы не напишете отцу его совершенно от-
кровенное письмо, что Петръ Семеновичъ собой представляетъ, ка-
кого онъ типа и при какихъ условіяхъ такой типъ развивается. Вы
бы прямо могли указать на мою книгу, пусть тамъ почитаетъ, при
какихъ условіяхъ могъ сложиться такой типичный молодой человѣкъ.
Вмѣстѣ съ этимъ Вы ему выясните, что не можетъ въ три мѣсяца
переродиться то, что образовалось въ теченіе 17 лѣтъ. Бросить его
теперь и отдать въ руки родителей—жаль, но необходимо ему выяс-
нить, что терпѣть Вамъ его рефлексовъ нѣтъ никакого основанія.
Поэтому, если онъ не желаетъ жить по человѣчески, то Вы предпо-
читаете уѣхать въ Пензу и предоставить его семьѣ. Необходимо при-
нять въ расчетъ, что вдругъ измѣниться онъ не можетъ, но все же
постепенно онъ необходимо долженъ подтягиваться. Подумайте, какой
онъ несчастный человѣкъ, потерпѣлъ много, а добра видѣлъ мало,
какъ же ему вдругъ переродиться. Вамъ, понятно, часто скверно отъ
него бываетъ, но нельзя не принять въ расчетъ, какъ скверно маль-
чику жилось. Въ три мѣсяца, понятно, онъ не измѣнится или не пере-
родится, но все же нѣсколько отдышится. Боюсь я только, какъ бы
1) На Волгѣ.

онъ тамъ не истощался бы излишествомъ половымъ? Теперь Вамъ
не такъ уже долго съ нимъ мучиться, всего недѣли 4 или 5; ужасно
только его возвращеніе къ прежней жизни; его года на два удалить
изъ этой варварской среды и онъ навѣрное выправился бы. Зани-
мается ли онъ ежедневно съ Вами? какими предметами и посколько
времени? Думаю я, что оставлять Вамъ его не слѣдуетъ, а только
рѣшительно заявить ему, либо омъ исполняетъ справедливыя Ваши
требованія, либо возвращается въ Петербургъ. Твердое и рѣшительное
заявленіе, такая дилемма будетъ имѣть свое значеніе—Понятно, мно-
гаго вдругъ требовать нельзя, а постепенно и послѣдовательно.
Бываетъ у меня здѣсь Андрей Ивановичъ, онъ очень нуждается,
ѣстъ черезъ два дня въ третій, съ уроковъ получаетъ рублей 10 въ
мѣсяцъ. Живетъ онъ на квартирѣ дяди, помѣщенье ему ничего не
стоитъ, но все же ѣсть надо, бѣлье— все стоитъ, a изъ дому онъ
ничего не получаетъ, да и получать не хочетъ. Готовится онъ въ
Духовную Академію, все читаетъ богословскія книги. До сихъ поръ
онъ какъ будто заинтересованъ дѣломъ, не знаю, что будетъ дальше.
Жаль только, что онъ сильную нужду терпитъ, очень суровая это
для него школа. Звалъ я его ѣхать въ деревню, къ Вамъ, даже пред-
лагалъ ѣхать вмѣстѣ, но нѣтъ, онъ не соглашается, нѣтъ денегъ на
проѣздъ. —Присылаетъ ли Вамъ П. денегъ и получаете ли Вы свой
гонораръ? Можетъ быть и Вы нуждаетесь, а я этого и не подозрѣ-
ваю?—Напишите объ этомъ толкомъ!
Былъ я въ Вѣнѣ у Грубера, очень уже грустно на него смотрѣть,
медленная умственная смерть при постепенномъ повышеніи тѣлесныхъ
требованій. Онъ ѣстъ и пьетъ до тѣхъ поръ, пока даютъ, и сердится,
если ему мало, по его мнѣнію, отпускаютъ. Органы движенія у него
плохо дѣйствуютъ, ходить онъ почти не можетъ, зрѣніе его очень
плохое, можетъ онъ сидѣть за газетою и скоро засыпаетъ и за этимъ
дѣломъ.—Припадки самосознанія у него усиливаются и онъ все меньше
и меньше отдаетъ себѣ отчетъ о своемъ состояніи. Онъ даже по-
толстѣлъ, но при этомъ постепенно впадаетъ въ состояніе слабоумія.—
Собственно я былъ доволенъ, когда отправили его въ Ишль и самъ
уѣхалъ изъ Вѣны; даже городъ этотъ мнѣ не понравился, несмотря
на то, что я тамъ уже около 8 разъ былъ и даже подолгу жилъ.
Я здѣсь изучалъ эмбріологію.—Здѣсь въ Питерѣ я опять сижу за на-
слѣдственностью, думаю, что къ Августу все кончу. Все это время
идутъ дожди, такъ что у Васъ въ деревнѣ теперь не такъ хорошо;
если опять погода установится и меня здѣсь будутъ много безпокоить,
то можетъ быть еще недѣли на двѣ пріѣду въ Красное. Бываете ли
Вы у Т.? Старикъ, кажется, хорошій человѣкъ, съ нимъ интересно по-
толковать, онъ много ѣздилъ. Какъ Вы ладите со своимъ хозяиномъ,

не слишкомъ онъ Васъ нажимаетъ? Гдѣ Вы обѣдаете? у П. или дома?
Часто ли бываетъ у Васъ Евгенія Ѳедоровна? Она теперь занялась
приготовленіемъ помѣщенія на будущій годъ. Не знаю, что тамъ она
устроитъ? Александръ Ивановичъ не пишетъ, вообще всѣ мои слу-
шатели перестали писать —видимо всѣ отдыхаютъ. Видѣлъ я сегодня
здѣсь хорошую воблу и сейчасъ вспомнилъ Васъ, если пріѣду, то не-
премѣнно привезу Вамъ эту прекрасную рыбу.—Въ какомъ состояніи
Волга, теперь должно быть вода на прибыли, купаться хорошо, ис-
ключая только тѣ дни, когда подъ вліяніемъ сѣвернаго вѣтра бываетъ
холодно. Напишите, какъ Вы рѣшили поступить съ Петромъ Семено-
вичемъ? Много ли Вы тамъ гуляете? Гдѣ были, въ какихъ мѣстахъ?
ѣздили ли на лодкѣ съ Евгеніей Ѳедоровной? Думаете ли ѣхать въ
Пензу? Напишите Андрею Ивановичу, можетъ быть онъ и рѣшится
поѣхать къ Вамъ въ деревню?—Прощайте, поклонъ всѣмъ, а также
и Петру Семеновичу. Желаю Вамъ всего добраго. Искренно любящій Васъ
П. Лесгафтъ.
Ново-Красное на Волгѣ. 23 Іюня 1890 г.
Пишу Вамъ, многоуважаемый Семенъ Васильевичъ, какъ видите,
съ береговъ Волги. Живу въ маленькомъ домикѣ на берегу Волги,
гдѣ жилъ въ прошедшемъ году священникъ. Не отвѣчалъ я Вамъ на
письмо, полученное еще до отъѣзда изъ Петербурга потому, что Вы
не обозначили свой адресъ, какъ же безъ адреса писать? Относительно
уроковъ Вы слишкомъ поздно мнѣ написали, были еще, но я не могъ
Васъ туда рекомендовать. Относительно переводовъ я могу рекомен-
довать книгу и согласиться на редакцію ея, но гдѣ же намъ найти
издателя? Неохотно я предлагаю людямъ свой трудъ, а больше жду,
пока ко мнѣ обратятся. Для перевода могу рекомендовать Н. Meyer—
Die Statik und Mechanik des menschlichen Korpers. Leipzig 1873.—
W. His—Die Korperform. Leipzig. Все это интересныя книги, но кто
ихъ будетъ покупать? Кто читаетъ? Такія книги къ экзаменамъ не
требуются, поэтому ихъ никто не покупаетъ. Можно перевести по-
слѣднее изданіе Гиртля съ моими прибавленіями, но не знаю, найду
ли издателя. Посмотрю осенью, если найду что, напишу. Можетъ быть
онъ знаетъ издателя, то я съ удовольствіемъ буду редактировать пе-
реводъ намѣченныхъ сочиненій.
Слушательницы рождественскихъ курсовъ ко мнѣ не поступаютъ,
имъ нельзя слушать у меня, время занятій сходится, такъ что ко-
торыя и записались, потомъ приходили отказываться.
Скажите Вашимъ барышнямъ, пусть зайдутъ ко мнѣ въ Августѣ,
я имъ это объясню.

Здѣсь въ Воскресеньи 1) цѣльная колонія студентовъ живетъ,
Ю., в., Б., К., еще мой племянникъ—всѣ здѣсь, такъ что народу
живетъ не мало. Жилъ здѣсь нѣсколько времени Ж., пріѣзжали
студенты Б., О., И., А., пріѣзжала Надежда Ѳоминична—такъ что
народу было здѣсь очень много, да и теперь колонія то пополняется,
то уменьшается. Не пріѣдете ли Вы сюда пожить—погостить. Здѣсь
объ Васъ вспоминаютъ П., Т. С.—всѣ спрашиваютъ, не пріѣдете ли
Вы сюда. Есть у насъ здѣсь своя лодка, ѣздили въ Романовъ и об-
ратно, да и въ Рыбинскъ ѣздили и обратно—все на лодкѣ. Въ Ры-
бинскъ проѣхали въ 3 ч. 45 м., а обратно въ 2 ч. 10 м. Въ Рома-
новъ проѣхали въ 4 часа туда, въ 8 час. обратно. Ходили пѣшкомъ
въ Рыбинскъ, вообще народъ бойкій, ходитъ исправно. Не мало и
спорили, такъ что и физически и умственно упражнялись. Поклонъ
Вамъ отъ Евгеніи Ѳедоровны и отъ всѣхъ Вашихъ знакомыхъ. Какъ
живете? Какъ Ваше здоровье? Отчего не поѣхали въ Пензу? Думаете
туда ѣхать или нѣтъ? Выдержали ли Вы экзаменъ?
Адресъ мой сюда: Ярославль, Николаю Николаевичу С —для пе-
редачи мнѣ. Прощайте, желаю Вамъ всего добраго и крѣпко жму
Вашу руку
Вашъ П. Лесгафтъ.
Ново-Красное на Волгѣ. 5 Іюля 1890 г.
Съ удовольствіемъ я возьму а себя, дорогой Семенъ Василье-
вичу редакцію перевода Гиртля. Все дѣло я думаю устроить такъ:
1) Общую часть я самъ всю напишу, она не будетъ переводная;
общая часть органовъ движенія у меня уже готова, я только ее до-
полню и исправлю, а остальные отдѣлы общей части я напишу, отчасти
и они у меня уже написаны, но вообще уже разработаны.
2) Частный отдѣлъ будетъ переводный, такъ что сохранится
описательная часть, но вездѣ будутъ прибавлены объясненія, и опи-
саніе будетъ, по возможности, соединено съ общей теоретической
частью.
3) Въ общей части необходимы рисунки, но они простые, такъ
какъ въ моей общей анатоміи, при чемъ къ тамъ уже существующимъ
будутъ прибавлены еще нѣкоторые рисунки тканей. Вся книга должна
выйти вдвое больше настоящей (оригинала).
Условія редакціи такія: либо половина всѣхъ экземпляровъ изда-
нія, либо по листамъ: 10 руб. за редакціонный листъ и 30 руб. за
оригинальный листъ и 100 экземпляровъ изданія. Если всѣ эти условія
трудно исполнимы, я сдѣлаю все, что могу, чтобы облегчить дѣло.—
1) Село.

Всѣ органы движенія: кости, суставы, мышцы, а также и общую ихъ
часть я Вамъ до Сентября все дамъ, это уже все готово. Вы же на-
чинайте переводить прямо внутренности, сосуды и нервы.—За пере-
водъ органовъ движеній платить не нужно, только за редакцію и
оригиналъ. Подумайте обо всемъ и напишите, я Вамъ черезъ мѣсяцъ
пришлю первые десять листовъ общей части и черезъ двѣ недѣли
еще десять и такъ черезъ каждыя двѣ недѣли. Вы же съ г. Р. пере-
водите и затѣмъ занимайтесь корректурою. Послѣднюю корректуру
я долженъ самъ держать. Въ Петербургѣ я могу устроить печатаніе
по возможности сходнѣе.
Обо всемъ этомъ подумайте и напишите, тогда сейчасъ же и
начнемъ дѣло. Очень жалѣю, что Вы не можете пріѣхать сюда, все
же объѣдаться воблой не слѣдуетъ. Поклонъ отъ всѣхъ. Желаю Вамъ
всего добраго.
Вашъ П. Лесгафтъ.
Ново-Красное на Волгѣ. 18 Іюля 1890 г.
Какъ же можно, дорогой Семенъ Васильевичъ, браться за из-
даніе книги безъ денегъ. Изданіе Гиртля требуетъ непремѣнно боль-
шихъ затратъ, безъ рисунковъ изданіе это стоило бы не меньше
1500 руб., это безъ платы за переводъ. Мнѣ теперь предстоитъ из-
даніе первой и второй части школьныхъ типовъ. Это уже потре-
буетъ довольно большой затраты, такъ что брать еще на себя новое
изданіе я, понятно, не могу. Такія изданія не скоро разбираются,
лѣтъ въ десять можно только распродать все изданіе, согласитесь,
что на это можно рѣшиться только тогда, когда располагаешь боль-
шими свободными суммами, на такіе расходы я, понятно, не могу со-
гласиться. Если Вы найдете издателя, тогда я въ полномъ Вашемъ
распоряженіи, a безъ издателя мы ничего не сдѣлаемъ. Теперь я не
буду останавливаться надъ частностями перевода, ибо что же рабо-
тать и переводить, когда нѣтъ серьезной увѣренности въ изданіи
переводимаго? Напишите Риккеру въ Петербургъ (книжный магазинъ
Рикеръ и Ко., Невскій проспектъ, домъ № 18) или Л. Ф. Пантелѣеву,
они занимаются изданіемъ книгъ, да къ тому же самые добросо-
вѣстные издатели. Пантелѣеву и Риккеру предложите лучше анатомію
Testu подъ моей редакціей, личными прибавленіями и добавленіями.
Это новое сочиненіе съ рисунками—полнѣе Гиртля. Книга у меня
есть, если нужно, то я Вамъ ее вышлю. Оглавленіе анатоміи Гиртля
я получилъ, я его Вамъ пришлю обратно.
Здѣсь все идетъ по старому, живемъ смирно, пріѣзжали гости
изъ Симбирска, теперь опять все по старому. Буду жить здѣсь до

1-го Августа, тогда поѣду въ Муромъ и въ Москву, такъ что около
6-го, 7-го Августа буду въ Питерѣ. Поэтому пишите теперь либо въ
Питеръ, либо въ Москву до востребованія. Поклонъ Вамъ отъ П. и
Евгеніи Ѳедоровны. Прощайте, желаю Вамъ всего добраго.
Вашъ П. Лесгафтъ.
Письмо къ старостѣ VII камеры Литовскаго Замка
А. Ѳ. Кокоревой 1).
11 Марта 1901 года.
Очень Вамъ благодаренъ, дорогая Александра Ѳедоровна, за
Ваше письмо. За обѣды напрасно благодарите, это не я отпускалъ,
а Ваши товарки все хлопотали, ихъ и благодарите. Страшное вчера
произошло событіе въ Ямбургѣ, студентъ Проскуряковъ, который се-
годня долженъ былъ ѣхать въ Ташкентъ на военную службу, застрѣ-
лился вмѣстѣ съ Смирновой и товарищемъ по гимназіи—офицеромъ.
Событіе это такъ сильно на насъ подѣйствовало, что до сихъ поръ
не могу успокоиться. Все такъ грустно, что не знаешь, какъ съ
собою справиться, очень тяжело.—Очень я буду радъ Васъ видѣть
всѣхъ живыми, здоровыми и бодрыми, теперь все боишься, какъ бы
этого не случилось съ кѣмъ-либо изъ Васъ.—Всѣ ли здоровы? Гово-
рятъ, хвораетъ г-жа З, такъ ли это? Здѣсь всѣ здоровы, только
душа болитъ, всѣ почти только и спрашиваютъ другъ друга о нашихъ
дорогихъ заключенныхъ, не слишкомъ ли плохо имъ живется? Читать
навѣрное Вамъ мало приходится, Вы какъ староста VII камеры
много заняты административными дѣлами. Не угодно ли Вамъ мнѣ
рѣшить такой вопросъ: «въ какомъ возрастѣ время наиболѣе цѣнно»?
Отвѣтъ прошу передать устно, можно и письменно, но желательно
устно.—Передайте мой поклонъ и добрыя пожеланія всѣмъ дорогимъ
моимъ слушательницамъ, очень желаю я ихъ видѣть и бесѣдовать съ
ними, только скорѣе онѣ освободились бы.—Прощайте, желаю Вамъ
всего добраго. Искренно любящій Васъ
П. Лесгафтъ.
1) Въ 1901 г. за участіе въ демонстраціи на Казанской площади многія
изъ слушательницъ курсовъ П. Ф. Лесгафта были арестованы и заключены въ
Литовскій Замокъ въ VII камеру.

Изъ писемъ къ Н. А. Куренкову.
Дорогой Николай Амфилохіевичъ!
Очень Вамъ благодаренъ за сообщеніе, видимо, не хватаетъ хо-
зяйскаго глаза, чтобы смотрѣть за порядкомъ 1). Прошу Васъ, не спра-
шивая меня, распорядиться во всѣхъ случаяхъ, гдѣ Вы сами найдете
это нужнымъ. Старшему дворнику прошу сказать, что за плохо и
неаккуратно задѣланную дверь прибавка жалованья послѣдуетъ не
съ Марта, a съ Апрѣля и то только тогда, когда все будетъ въ
исправности. Очень прошу сказать, чтобы дверь была бы хорошо и
аккуратно задѣлана. Отдавать маленькую квартиру большому семей-
ству я не желалъ бы. Навозъ около снѣготаялки я прошу разрѣшить
вывозить теперь же. Относительно кадокъ, кирокъ все можетъ быть
сдѣлано съ Вашего разрѣшенія и всегда прошу разрѣшать такіе во-
просы единолично. Относительно двери въ ледникѣ прошу также
распорядиться по своему усмотрѣнію.
Къ Вамъ обратится баронесса С—ръ съ просьбою взять на
воспитаніе и обученіе ихъ брата, 15-лѣтняго молодого человѣка; если
это возможно, то не откажите взять его къ себѣ для обученія сто-
лярному ремеслу, а также, чтобы возбудить въ немъ желаніе быть
образованнымъ человѣкомъ, а не пустозвономъ.
Очень Вамъ благодаренъ за Ваши хлопоты по дому, этимъ Вы
очень обязываете
Искренно любящаго и уважающаго Васъ
П. Лесгафта.
20 Февраля 1902 г.
Желаю Вамъ всего добраго.
Если что нужно купить для дома, то скажите объ этомъ Ѳео-
досіи Ивановнѣ или Евгеніи Михайловнѣ, все тотчасъ же будетъ
исполнено. Если же нужны деньги на расходы или авансомъ, то возь-
мите у Ѳеодосіи Ивановны.
П. Лесгафтъ.
Altdorf. 3/16 Іюня 1902 г.
Напрасно Вы пишете, дорогой Николай Амфилохіевичъ, что я
рѣдко пишу, сейчасъ же отвѣчаю. Навѣрное Вы уже получили первое
мое письмо, я его давно отправилъ, тотчасъ же послѣ полученія
Вашего письма. Смѣсь Захарова нынче дороже, въ прошедшемъ
1) Петръ Францевичъ Лесгафтъ былъ высланъ изъ Петербурга и жилъ
въ это время въ Теріокахъ.

году мы платили 3 р. 45, а теперь 3 р. 85, ничего не подѣлаешь,
дрова дороже. Но Вы не торопитесь покупать, теперь 100 саж. смѣси,
и тогда можно подождать, присмотрѣться, каковъ будетъ привозъ.
Думаю я поѣхать въ Финляндію, тамъ купить на мѣстѣ и отдать для
доставки, можетъ быть цѣна выйдетъ та же, но дрова будутъ длин-
нѣе, суше и лучшаго качества, это много значитъ. Относительно
мостовой необходимо сдѣлать ее основательно, по 55—60 коп. за
сажень совершенно достаточно и ручательство на три года. Дымовые
ходы можно отдать Хоханову, пусть дѣлаетъ по 2 руб., это работа
небольшая, я надѣюсь, что сдѣлаетъ, какъ слѣдуетъ. Не покупайте,
Николай Амфилохіевичъ, обои темные, это очень портитъ комнату,
она темнѣе и не такъ привѣтлива, лучше свѣтлые, да съ небольшими
цвѣточками или вообще небольшою болѣе яркою окраскою, но тем-
ные обои для маленькихъ квартиръ совершенно негодны, комнаты
кажутся темнѣе и даже грязнѣе. Какъ Ваше здоровье? Куда Вы со-
бираетесь на лѣто, самое лучшее на югъ въ Старый Крымъ, тамъ
тепло, сухо, мѣстность высокая, гулять много гдѣ можно. Вамъ
самое лучшее теплый климатъ. Здѣсь холодно и постоянно дожди, не-
смотря на это у меня лѣвое колѣно перестало болѣть, a въ Теріо-
кахъ все болѣло и безпокоило меня. Здѣсь высокая мѣстность, нѣтъ
болотъ, сырости и поэтому, несмотря на дождь, вода быстро сте-
каетъ и въ комнатахъ сырости нѣтъ. Какъ только солнце, потеплѣе,
такъ всѣ болѣзни исчезаютъ, дышится свободно и вообще чувствуется
хорошо. Не поѣзжайте Вы въ Старую Руссу, а всего лучше на югъ,
тамъ мѣсяца два пожить, на солнцѣ погрѣться и всѣ Ваши страданія
поправятся. Понятно, необходимо быть осторожнымъ при возвращеніи,
можно легко опять захворать вслѣдствіе измѣненія климата, при пе-
реѣздѣ съ юга на сѣверъ. Сегодня черезъ двѣ недѣли я уже выѣзжаю
обратно въ Петербургъ, думаю пріѣхать въ Субботу 22-го Іюня, пер-
воначально казалось, что пріѣду 21 Іюня, но теперь не выходитъ;
если вездѣ ѣхать въ III классѣ, то придется пріѣхать попозже и
именно въ Субботу, такъ, какъ въ прошломъ году. Очень я доволенъ,
что опять возвращаюсь, теперь нѣсколько опять собрался съ силами
и поэтому лучше справляюсь со своей работой. Какъ идутъ ремонт-
ныя работы? Въ какомъ состояніи квартиры № 28 и 31, т. е. тѣ,
которыя должны были отдаваться новымъ жильцамъ, готовы ли онѣ?
сданы ли новымъ жильцамъ? Относительно Ш. я Вамъ писалъ,
а ему отвѣчу, какъ только буду въ Петербургѣ. Трудно справляться
съ этими жильцами, требованія у нихъ большія, а сами не желаютъ
исполнять никакихъ правилъ. Всѣ эти контракты ни къ чему, они
на нихъ не обращаютъ никакого вниманія. Какъ деревья на дворѣ и
на улицѣ? Перемѣнили ли тѣ изъ нихъ, которыя весною не оживали?

Очень мнѣ хотѣлось бы привести ихъ въ порядокъ, теперь сколько
лѣтъ съ ними вожусь, все не выходитъ. Ваше первое письмо я полу-
чилъ и сейчасъ же отвѣтилъ. Мѣстность здѣсь очень красивая и жить
здѣсь не дорого, но только холодно и часто дожди, это непріятно,
Ѳеодосія Ивановна пишетъ, что на югѣ было очень жарко, по 24° R
въ тѣни. — Вотъ куда Вамъ и слѣдуетъ ѣхать. Прощайте, желаю
Вамъ всего добраго. Я совершенно здоровъ, но много гулять не
могу,—дожди.
Искренно уважающій и любящій Васъ
Я. Лесгафтъ.
Altdorf. 24/11 Іюня 1902 г.
Очень Вамъ благодаренъ, дорогой Николай Амфилохіевичъ, за
Ваши хлопоты по дому. Очень я жалѣю, что Васъ такъ долго задер-
живаю въ городѣ. Вамъ необходимо быть въ деревнѣ и поправить
свое здоровье, а Вы въ городѣ; чувствую, что я виноватъ въ томъ,
что Вы не уѣзжаете. Теперь впрочемъ я скоро пріѣду, на будущей
недѣлѣ уѣзжаю непремѣнно и дома буду не раньше 22-го Іюня и не
позже 25 Іюня. Дѣло въ томъ, что я получилъ очень дружеское
приглашеніе въ Лейпцигъ, одинъ профессоръ очень желаетъ лично
со мною познакомиться и показать мнѣ все свое учрежденіе. Билетъ
у меня взятъ на Мюнхенъ, Вѣну и Варшаву, если къ нему ѣхать,
то придется ѣхать изъ Мюнхена на Лейпцигъ и обратно въ Мюнхенъ,
на это пойдетъ не менѣе трехъ дней. До сихъ поръ я еще оконча-
тельно не рѣшилъ, какъ ѣхать, если въ Лейпцигъ не поѣду, то на-
вѣрное буду въ Петербургѣ не позже 22-го Іюня, если въ Лейпцигъ
поѣду, то пріѣду не позже 25 Іюня. Изъ Мюнхена я объ этомъ Вамъ
напишу, если только успѣю. Очень я доволенъ, что хорошенько по-
правили крышу и трубы надъ № 16, это очень старыя трубы и ихъ
необходимо было исправить обстоятельно. Все я смѣшивалъ эти
трубы со штукатурною стѣною по направленію трубъ. Относительно
квартиры К. прошу ему передать, что условія я измѣнить не могу,
оно установлено Совѣтомъ Лабораторіи и должно оставаться безъ
измѣненія. Надѣюсь, что теперь погода будетъ болѣе теплая и менѣе
дождливая, чтобы дрова успѣли высушиться. Доску отъ скамейки я
никакъ отдать не могу, счета со старой жилицею всѣ покончены и
поэтому объ этой доскѣ и разговора быть не можетъ.—Удерживать
жильца № 15 мы не можемъ, хочетъ ѣхать, съ Богомъ, но эта
квартира теперь пойдетъ за 37 руб. въ мѣсяцъ новому жильцу.—
Такъ много намъ приходится отдѣлывать квартиръ, что расходы на
ремонты превышаютъ смѣтную сумму, необходимо нѣсколько придер-
жаться ремонтомъ. Квартира № 25 хорошая, тамъ кажется ремонта

немного, ее ремонтировали въ прошедшемъ году.—Вы теперь мнѣ
больше не пишите, письма меня здѣсь уже не застанутъ, такъ что
объ остальномъ мы переговоримъ при пріѣздѣ, который будетъ не
больше какъ черезъ двѣ недѣли. Въ Старую Руссу я ѣхать Вамъ не
совѣтую, это курортъ, дерутъ тамъ много, а главное начнутъ Васъ
лѣчить тепловыми ваннами, послѣ нихъ жить въ Петербургѣ и въ
холодной квартирѣ еще того будетъ хуже. Лучше я Вамъ посовѣтую
ѣхать въ Старый Крымъ, я Вамъ дамъ рекомендацію, Вамъ тамъ
жить будетъ не дорого и удобно. Вы спросите Евгенію Михайловну,
она знаетъ, тамъ была. Тамъ можно устроиться не дорого, а дорога
туда стоитъ 14 рублей. Необходимо узнать, можетъ быть билетъ
туда и обратно еще дешевле. Такіе билеты на два мѣсяца; впрочемъ
объ этомъ переговоримъ, тамъ Вы сами посмотрите, какъ лучше, но
по моему Вамъ въ Старую Руссу ѣхать не слѣдуетъ, будетъ и дорого
и толку мало. Въ Старомъ Крыму у меня много знакомыхъ, я ихъ
попрошу, они Васъ устроятъ поудобнѣе и экономнѣе. Главное это
сухая мѣстность, что Вамъ и требуется, тамъ тепло, что Вамъ также
необходимо; это сухая, теплая, возвышенная мѣстность. Никакія
ванны я бы Вамъ не совѣтовалъ, лучше всего лѣченіе климатическое.
Обо всемъ этомъ мы съ Вами переговоримъ. Очень сочувствую Ва-
шему горю, по поводу смерти брата, у него кажется была неизлѣ-
чимая болѣзнь, съ которой связаны сильныя страданія.— Нельзя Вамъ
оставаться въ сырой и холодной квартирѣ, Вы непремѣнно тамъ
будете хворать, лучше взять меньшую, да сухую и теплую квартиру.
Вамъ это особенно нужно., Здѣсь теперь погода поправилась, теплѣе
и третій день нѣтъ дождя, такъ что можно и походить, а то все
приходилось сидѣть въ комнатѣ. Селима Марковна просила передать
Вамъ поклонъ. Прощайте, желаю Вамъ всего добраго. Искренно
уважающій и любящій Васъ
П. Лесгафтъ.
Письмо къ Д. H. Фирсанову 1).
С.-Петербургъ, 13 мая 1907 г.
Милостивый Государь!
Вашу «Фантазію» я читалъ, но согласиться съ тѣмъ, что «нерв-
ная энергія есть проявленіе матеріи одного измѣренія», я какъ біо-
1) Въ редакціонный комитетъ сборника: «Памяти П. Ф. Лесгафта».
3 года тому назадъ меня увлекалъ вопросъ «Эволюція бытія». Увлеченіе
перешло въ навязчивую идею. Чтобы освободиться отъ нея, я направилъ свою
«фантазію» Петру Францевичу и успокоился на томъ, что, если «фантазія» заслу-

логъ не могу. Какъ подойти къ вопросу объ одномъ измѣреніи экспе-
риментальнымъ путемъ, это наврядъ ли кто можетъ указать. Одно
измѣреніе въ геометрическомъ смыслѣ можетъ быть только въ отвле-
ченіи. Нервная, энергія является въ сущности въ видѣ тепловой энергіи,
которая проявляетъ свою дѣятельность, какъ и всякая другая энергія,
и выражается формулою 1/2 m. v2, т. е. состоитъ изъ половины массы,
умноженной на квадратъ скорости, а при такихъ опредѣленіяхъ
дѣятельности нельзя и говорить объ одномъ измѣреніи. Точно также
наврядъ ли физикъ можетъ допустить, что свѣтовой лучъ не вклю-
чаетъ въ себѣ трехъ измѣреній. Это все только кажущіяся явленія,
при анализѣ мнимое теряется и приходится въ истинномъ предста-
вленіи допустить всѣ три измѣренія. Какъ «Фантазія» все допустимо,
но на это и существуетъ наука, чтобы вмѣсто шаткой фанта-
зіи установить болѣе опредѣленное и строгое воображеніе, провѣ-
ренное опытнымъ путемъ.
Во всякомъ случаѣ письмо Ваше я прочелъ съ удовольствіемъ
и охотно побесѣдовалъ бы не на бумагѣ о Вами изложенномъ и
въ видѣ фантазіи высказанномъ.
Всегда готовый къ услугамъ Вашимъ
Торговая 25, кв. 11.
П. Лесгафтъ.
Изъ писемъ къ Н. А. Морозову.
27 Апрѣля 1907 г.
Дорогой Николай Александровичъ, спѣшу напомнить Вамъ, что
я жду отъ Васъ статьи для «Извѣстій C-Петербургской Біологической
Лабораторіи». Если возможно, то не откажитесь прислать скорѣе
статью въ возможно большемъ размѣрѣ. Очень я желалъ бы напеча-
тать ее до своего отъѣзда изъ Петербурга и поэтому чѣмъ скорѣе
я ее получу, тѣмъ болѣе буду Вамъ благодаренъ. Всѣ Ваши вещи
живаетъ вниманія, то въ его рукахъ не заглохнетъ. Спустя немного времени, мнѣ
переслали его письмо, при семъ прилагаемое. Оно ярко свидѣтельствуетъ о томъ,
какъ онъ былъ отзывчивъ. Изъ какой-то глуши, невѣдомый диллетантъ шлетъ
ему бродившія у него въ головѣ мысли, и онъ, добрый учитель, на нихъ от-
кликается. Бывая въ Петербургѣ, на его приглашеніе побесѣдовать лично, я не
могъ рѣшиться повидаться съ нимъ. Письмо его, дающее характерную черточку
свѣтлой личности покойнаго, посылаю въ Ваше распоряженіе съ просьбою, по
минованіи надобности, возвратить его мнѣ. Оно мнѣ дорого, какъ реликвія
свѣтлой памяти дорогого учителя.
Съ почтеніемъ Д. Фирсановъ.
16 Марта 1910 г.

хранятся въ лучшемъ видѣ, очень жалѣю, что Вашъ рояль закрытъ
и что нельзя хоть разъ настроить его во время лѣта. Онъ сильно
разстроится и наберетъ за лѣто много пыли. Къ намъ черезъ каж-
дыя шесть недѣль ходитъ настройщикъ, онъ настраиваетъ и чиститъ
рояль и держитъ его въ порядкѣ. Какъ Вы доѣхали до деревни? Какъ
Ваше здоровье? Теперь Вы навѣрное пользуетесь деревенской тиши-
ною, чтобы отдохнуть отъ столичнаго шума. Всѣ Вамъ кланяются и
желаютъ Вамъ всего добраго. Пожелаю и отъ себя Вамъ всего добраго.
Искренно уважающій Васъ
П. Лесгафтъ.
Siusse Locamo Orselina Villa Mon-Désir 21 Vi— 07, 4 VII—07.
Сегодня получилъ Ваше письмо, дорогой Николай Александро-
вичу всѣ Ваши желанія будутъ исполнены, статья Ваша уже 18 Іюня
отдана въ типографію, и я сдѣлалъ всѣ распоряженія, чтобы таблицы
были бы хорошо и скоро исполнены. Ученіе объ атомахъ придется въ
будущемъ замѣнить ученіемъ объ энергіи, о чемъ очень теперь хло-
почетъ В. Оствальдъ въ Лейпцигѣ и я ему сочувствую и теперь
этимъ вопросомъ занимаюсь. Квартира Ваша уже свободна и въ Ав-
густѣ будетъ въ моемъ присутствіи вся начисто отдѣлана, такъ что
къ 15 Августу она будетъ готова и совершенно чистая. Если Вамъ
требуется раньше, то напишите, къ опредѣленному числу. Факуль-
тетъ рѣшилъ просить Васъ читать съ осени аналитическую химію,
завѣдывать химической лабораторіей и руководить практическими ра-
ботами въ лабораторіи. Васъ баллотировали и выбрали единогласно.
Расписаніе лекцій будетъ составлено 20 Августа на факультетскомъ
засѣданіи, которое назначено на этотъ день. Выпускъ «Извѣстій» съ
Вашей статьей я пошлю Оствальду въ Лейпцигъ, онъ о ней напеча-
таетъ рефератъ. Когда Вы думаете ѣхать на Кавказъ? Вамъ лучше
пожить у себя въ деревнѣ. Въ Москвѣ я читалъ 10 лекцій о педаго-
гикѣ и очень былъ доволенъ, когда кончилъ послѣднюю лекцію. Очень
утомительно читать передъ аудиторіей, состоящей изъ 900 человѣкъ,
это положительно невозможно, да еще 10 дней подъ рядъ. Послѣ по-
слѣдней лекціи сейчасъ же уѣхалъ изъ Москвы въ Варшаву и Вѣну.
Побывалъ въ Италіи на озерѣ «Como» и устроился на покой въ Ло-
карно на «Lago Maggiore». Здѣсь я могу временно спокойно работать
и пишу свою статью, которую очень скоро отправлю въ Петербургъ
для печати. Здѣсь очень хорошо, особенно послѣ нашихъ невыноси-

мыхъ условій на родинѣ. Михаилъ Васильевичъ 1) поправляется; рука
у него уже свободна, и онъ теперь занимается упражненіемъ больной
руки. Пишетъ онъ очень мало, хотя можетъ теперь писать и правою
рукою. Какъ Ваше здоровье? Какъ Вы живете? Хорошо ли Вамъ въ
деревнѣ? Напишите мнѣ по вышеприведенному адресу. Въ Петербургѣ
я буду не позже 2 Августа, слѣдовательно черезъ 6 недѣль. Необхо-
димо набрать энергіи, а то зимой не справиться съ предстоящей ра-
ботой. Селима Марковна Вамъ очень кланяется, Ѳеодосія Ивановна
въ Маріуполѣ у своихъ родныхъ. Поклонъ Вашей супругѣ. Желаю
Вамъ всего добраго и крѣпко жму Вашу руку.
Искренно уважающій Васъ
П. Лесгафтъ.
Очень Васъ благодарю за присланную статью, очень я ее ожи-
далъ.
Suisse Locarno Orselina Villa Mon-Désir 3 VII 16/VII 07.
Очень Вамъ благодаренъ за письмо, дорогой Николай Алексан-
дровича Вы избраны уже не приватъ-доцентомъ, a профессоромъ хи-
міи, полноправнымъ преподавателемъ Вольной Высшей Школы, какъ
всѣ остальные. Приватъ-доценты у насъ временные, а Вы постоянный.
Все, что Вы пишете объ энергіи мнѣ вполнѣ извѣстно, я по-
стоянно слѣжу за успѣхами по физикѣ и химіи. Для меня важно,
что всѣ эти такъ называемые химическіе элементы могутъ перехо-
дить другъ въ друга, какъ это теперь доказано относительно пере-
хода радія въ гелій. Теорія Оствальда объ атомахъ лишнее слово,
можно только говорить объ энергіи и частичномъ состояніи ея. Лука-
шевичъ на Кавказѣ; онъ у насъ также избранъ профессоромъ, но
только на соціальномъ отдѣленіи, я очень желаю его перетащить въ
отдѣленіе біологическое.
Относительно вашей статьи все дѣлается; таблицы отдамъ чер-
тежнику, но только это работа кропотливая и не такъ скоро дѣлается;
требуется времени.
Оствальдъ состоитъ проф. химіи въ Лейпцигѣ, онъ былъ прежде
въ Ригѣ и знакомъ съ русскимъ языкомъ, Вы можете ему послать
свою книгу, онъ навѣрное съ большимъ участіемъ къ ней отнесется.
Онъ вообще человѣкъ очень впечатлительный и владѣетъ своимъ дѣ-
ломъ.
Зачѣмъ Вамъ ѣхать на Кавказъ? Вамъ всего лучше успокоиться
временно въ деревнѣ, тамъ Вамъ хорошо, тамъ бы и отдохнули. Мнѣ
приходится для уединенія искать спокойный уголокъ за границей,
1) Новорусскій, переломившій себѣ ключицу при паденіи съ велосипеда.

здѣсь я живу на высотѣ 450 метровъ надъ уровнемъ моря, на горѣ
въ полномъ уединеніи. Даже Селима Марковна уѣхала временно въ
Лозанну къ сестрѣ, такъ что я въ совершенномъ уединеніи. Это
иногда требуется для серьезной научной работы; дома слишкомъ много
дѣлъ съ администраціей учрежденія; хорошо бы отъ этого отдѣлаться,
но до сихъ поръ мнѣ это не удается. Надѣялся на M. В., но до сихъ
поръ онъ справиться съ дѣломъ не можетъ, приходится постоянно
вездѣ самому участвовать. Тороплюсь также со своей статьей, необхо-
димо ее кончить для выпуска, на дняхъ отправлю ее въ Петербургъ.
Все сидѣлъ надъ химіей, приходится писать о дѣятельности железъ;
здѣсь до сихъ поръ все основано на специфичности...
Какъ Ваше здоровье? Первое засѣданіе факультета будетъ 20
или 25-го Августа. Черезъ три недѣли я уже отсюда уѣзжаю и 2-го
Августа буду въ Петербургѣ, тогда въ продолженіе одной недѣли со-
вершенно отдѣлаю Вамъ квартиру, она будетъ готова къ 10-му ав-
густу. Какъ Ваше здоровье? Поправляетесь ли Вы въ деревнѣ? Про-
щайте, желаю Вамъ всего добраго. Искренно уважающій и любящій
Васъ
П. Лесгафтъ.
С.-Петербургъ 3-го Августа 1907 г.
Только что я пріѣхалъ, дорогой Николай Александровичъ, какъ
получилъ Ваше письмо; искренно благодарю Васъ за Ваше доброе и
сердечное участіе, но теперь все выяснить я еще не могу. Около
10-го августа у насъ будетъ Совѣтъ Лабораторіи и тогда мы рѣшимъ,
что дальше дѣлать. Не такъ мнѣ жаль потери учрежденія 1), какъ
того, что мы вмѣстѣ съ Вами не будемъ сейчасъ же дѣйствовать. Хи-
мическая Лабораторія къ Вашимъ услугамъ, Вы можете тамъ рабо-
тать, сколько пожелаете, a затѣмъ заявить курсъ по физической хи-
міи и будете его читать. Одно непріятно, что при Вашихъ лекціяхъ
можетъ присутствовать полицейскій чиновникъ, но для нихъ химія
совершенно не интересный предметъ, поэтому ему надоѣстъ слушать
такія лекціи. То же самое можетъ сдѣлать и I. Д. Лукашевичъ. Такія
лекціи разрѣшаются легко, мы объ этомъ будемъ хлопотать отъ Лиги
Образованія, которая утверждена и отъ Коломенскаго отдѣла, въ ко-
торомъ я состою предсѣдателемъ. Понятно, что это не школа, но все
же систематическія лекціи, платныя, на которыя будутъ ходить всѣ
наши слушатели. Можно устроить и практическія занятія по химіи.
Вообще помѣщеніе къ Вашимъ услугамъ, a дѣло при нашихъ настоя-
щихъ условіяхъ это устроиться временно и при неблагопріятныхъ
1) Только что закрытой правительствомъ Высшей Вольной Школы.

матеріальныхъ условіяхъ. Что же дѣлать, теперь всѣ должны прино-
сить жертвы, нельзя же отставать и намъ. Факультетскаго собранія,
понятно, теперь не будетъ, но устроимъ собраніе лицъ, желающихъ
читать временные публичные курсы. На такое собраніе, думаю я, же-
лающіе явятся въ количествѣ около 10 человѣкъ, это будетъ около
25-го августа. Вообще я только что пріѣхалъ и положительнаго ни-
чего сказать не могу. Скоро будетъ Собраніе Совѣта Лабораторіи, и
затѣмъ я переговорю въ Министерствѣ, увижу, что можно спасти отъ
крушенія, тогда Вамъ и напишу. Откровенно говоря, я бы не желалъ
повторенія прошедшаго года, очень мнѣ было трудно, а главное за-
нятія были на соціальномъ отдѣленіи, по моему, совершенно безрезуль-
татныя, о нихъ я не жалѣю. Занимались только на біологическомъ и
педагогическомъ отдѣленіи, но и то это стоило такихъ огромныхъ
затратъ энергіи, что продолжать такъ нѣтъ никакой возможности.
Понятно, очень удручаетъ произволъ, какъ безъ всякихъ переговоровъ,
почеркомъ пера, уничтожается учрежденіе, въ которомъ Россія теперь
такъ нуждается. Нравы, подъ вліяніемъ дѣйствительности такъ гру-
бѣютъ, что справиться съ молодыми людьми теперь тоже очень трудно.
Михаилъ Васильевичъ видѣлъ, что мнѣ приходилось терпѣть отъ
молодежи, онъ при этомъ присутствовалъ... Былъ я лѣтомъ въ раю,
жилъ на горѣ, въ полномъ уединеніи и могъ тамъ спокойно работать.
Никакихъ тамъ властей нѣтъ, никто не пристаетъ и не угнетаетъ,
человѣкъ пользуется всѣми правами личности и никакихъ насилій не
видитъ и не знаетъ. Какъ тамъ.было хорошо, только и мечтаю о
тому какъ бы опять туда уѣхать. Только что пріѣхалъ сюда, какъ
со всѣхъ сторонъ посыпались непріятности и преслѣдованія; очень
это угнетаетъ и тревожитъ.
Ваши таблицы дѣйствительно дорого обошлись, но онѣ гораздо
тоньше и изящнѣе того образца, который Вы прислали. Вы здѣшними
оттисками навѣрное будете болѣе удовлетворены, чѣмъ тѣми, которые
печатаются у Сытина, разница большая. Теперь кажется все вскорѣ
будетъ готово и на будущей недѣлѣ выйдетъ книга 1).
Вы въ корректурѣ все измѣняете, да и таблицы приходится
обновлять и даже замѣнять новыми, это очень огорчаетъ типограф-
щика, и онъ значительно возвышаетъ цѣну, ставитъ цѣну какъ за
новый наборъ. Какъ Ваше здоровье? Какъ Вы провели лѣто? Обсто-
ятельства теперь такія сложныя и такъ быстро все мѣняется, что
необходимо о всемъ переговорить лично, чтобы окончательно рѣшить
всѣ возникшіе вопросы. Напишите, къ какому числу думаете пріѣхать
въ Питеръ, тогда все окончательно и рѣшимъ, а теперь пока я жду
1) Извѣстія СПБ. Біологической Лабораторіи 1907 г.

Вашего отвѣта относительно квартиры, объ этомъ напишите скорѣе,
чтобы я могъ все во время приготовить. Прощайте, желаю Вамъ всего
добраго.
Искренно любящій Васъ
П. Лесгафтъ.
С.-Петербургъ, 17 Августа 1907 г.
Дорогой Николай Александровичъ!
На дняхъ былъ Совѣтъ Лабораторіи, какъ главнаго хозяина Воль-
ной Высшей Школы, и члены Совѣта рѣшили просить Васъ не отка-
зываться отъ Школы, такъ какъ Вашимъ участіемъ здѣсь всѣ очень
дорожатъ.
Судьба Школы рѣшится не раньше 15-го Сентября, но повиди-
мому біологическое и педагогическое отдѣленіе останутся въ прежнемъ
своемъ видѣ. Будутъ измѣненія и ограниченія, но они не такъ чув-
ствительны и должно быть съ ними возможно будетъ помириться. Во вся-
комъ случаѣ хлопоты идутъ по всѣмъ направленіямъ, и мы надѣемся, что
удастся, при извѣстномъ ограниченій, опять продолжать прежнее наше
дѣло. Даже Совѣтъ рѣшилъ не сдавать квартиру № 12 и оставить
ее въ Вашемъ распоряженіи до окончательнаго разрѣшенія дѣла. Во
всякомъ случаѣ квартира будетъ отдѣлана, а также все предоставлено
Вашему усмотрѣнію, не обязуя Васъ ни къ какому рѣшенію. Жду съ
нетерпѣніемъ возвращенія посланной Вамъ корректуры, къ выпуску все
приготовлено, требуется только Ваша статья въ окончательномъ видѣ.
Теперь у насъ будетъ засѣданіе Совѣта Лабораторіи 30-го Ав-
густа, но это, видимо, не будетъ еще рѣшительное засѣданіе; по моему
мнѣнію, раньше средины Сентября мы ничего опредѣленнаго не до-
стигнемъ. Вы поэтому можете оставаться въ деревнѣ и до средины
Сентября. Нѣтъ ли у Васъ еще статьи для слѣдующаго выпуска
«Извѣстій», я бы Вамъ былъ очень благодаренъ. Если есть статья,
то пришлите ее теперь же, какъ можно скорѣе. Выпускъ долженъ
быть напечатанъ въ Сентябрѣ и не позже Октября.
Какъ Ваше здоровье? Какъ Вы живете? Удовлетворяетъ-ли Васъ
деревенскій покой? Здѣсь ежедневно дожди и холодно, такъ что
послѣ Италіи здѣсь очень непріятно, хорошо бы поѣхать еще, хотя
бы на одинъ мѣсяцъ, обратно въ Локарно. Всѣ здѣсь Вамъ кланяются
и желаютъ вамъ хорошо отдохнуть въ деревнѣ. Прощайте, напишите,
какъ живете? Желаю Вамъ всего добраго.
Искренно любящій Васъ
Торговая 25, кв. 11. П. Лесгафтъ.
Поклонъ Вашей супругѣ.

С.-Петербургъ, 25 Августа 1908 г.
Очень Васъ благодарю, дорогой Николай Александровичу за
Ваше письмо, все время я спрашивалъ о Васъ у Михаила Васильевича,
но онъ ничего мнѣ сказать не могъ, даже предположили, что Вы
уѣзжаете временно въ Крымъ, а на постоянное жительство въ Англію
и наконецъ въ Лондонъ. Это меня очень огорчило, и я все ждалъ
вѣсточку отъ Васъ.
Очень я радъ, что Вамъ хорошо живется, о здѣшнихъ дѣлахъ
все еще могу сказать,—ждемъ! Сегодня былъ А. К. Бороздинъ, кото-
рый пробылъ 1 1/2 часа въ Министерствѣ и все еще окончательнаго
отвѣта не получилъ. Не отказываютъ и не утверждаютъ. Какъ
только полученъ будетъ какой либо отвѣтъ, такъ я Вамъ объ этомъ
сейчасъ же напишу. Былъ я лѣтомъ въ Швейцаріи, жилъ въ Локарно
и тамъ писалъ свою теоретическую анатомію, которую теперь печатаю.
Печатаю еще книгу, въ которую входятъ всѣ работы, которыя у меня,
подъ моимъ руководствомъ, сдѣланы; ихъ всѣхъ около 28. Затѣмъ
печатаю еще частный отдѣлъ, костную систему. Ко мнѣ на курсы
пріѣзжаютъ ежедневно наши слушатели и съ нетерпѣніемъ ждутъ,
когда у насъ опять пойдутъ занятія. Вы пишете о Вашемъ рефератѣ
объ изслѣдованіяхъ Лорда Раллея... Онъ не можетъ быть популяренъ,
потому что изслѣдованія Раллея спеціальнаго характера и какъ
спеціальныя не могутъ имѣть общаго интереса, а главный ихъ интересъ
научный. Если возможно, то я этотъ рефератъ охотно напечатаю въ
слѣдующемъ номерѣ «Извѣстій». Къ Сентябрю я бы этотъ номеръ
приготовилъ къ выходу. Буду ждатъ вашего отвѣта. Теперь я очень
занятъ нашими школами 1), тороплюсь ихъ открытіемъ, теперь уже
конецъ Августа, а учителя все гуляютъ и не думаютъ о дѣтяхъ и о
необходимости начать занятія. Собирались мы здѣсь праздновать
80-лѣтіе Толстого, а оказывается вездѣ существуютъ секретныя пред-
писанія не допускать никакихъ такихъ празднованіи. Былъ здѣсь
нашъ домашній юбилей 15 лѣтъ существованія СПБ. Біологической
Лабораторіи. Празднованіе это состояло въ томъ, что устроили обѣдъ
для всѣхъ служащихъ въ лабораторіи, начиная съ дворниковъ. Это
было 24-го Августа, въ воскресенье и имѣло чисто семейный харак-
теръ. Очень я остался довольнымъ отъ этого пріятнаго и сердечнаго
праздника. Михаила Васильевича теперь здѣсь нѣтъ, онъ уѣхалъ
въ пятницу въ Финляндію и долженъ пріѣхать завтра. Въ Вашей
квартирѣ кто то живетъ, и я очень доволенъ, что Вы будете здѣсь
снова жить по сосѣдству, а не уѣзжаете въ Англію. Всѣ здѣсь очень
поражены Турціей и тѣмъ дружнымъ способомъ, которымъ тамъ устроили
1) Дѣтскими, тоже устроенными Петромъ Францевичемъ.

дѣло, это дѣйствительно поразительно, тѣмъ болѣе, что весь пере-
воротъ внушаетъ довѣріе и серьезно подготовленъ. Будемъ надѣяться,
что и впередъ все въ Турціи пройдетъ благополучно. Вамъ хорошо
прожить въ деревнѣ до конца Сентября, хотя я очень жалѣю, что
такъ долго не буду имѣть возможности Васъ видѣть. Оттиски Вашей
послѣдней статьи давно уже готовы, желаете ихъ получить теперь или
оставить ихъ до Вашего пріѣзда? Сейчасъ я былъ въ редакціи у Богу-
чарскаго, видѣлъ у него Мѣшкова, онъ спрашивалъ о Васъ и просилъ
передать Вамъ его поклонъ. Графа *** не слѣдуетъ трогать, отъ
него мало можно ожидать хорошаго. Здѣсь теперь уже всѣ съѣзжа-
ются, Селима Марковна и Ѳеодосія Ивановна, да и всѣ наши просятъ
передать Вамъ и Ксеніи Алексѣевнѣ нижайшій поклонъ и пожеланія
всего хорошаго. Всѣ ждутъ Вашего пріѣзда. Прошу и отъ меня пере-
дать мой привѣтъ Ксеніи Алексѣевнѣ, она навѣрное теперь много
играетъ и готовится къ зимнимъ занятіямъ. Прощайте, дорогой Ни-
колай Александровичъ, желаю Вамъ всего добраго и съ нетерпѣніемъ
жду Вашего возвращенія.
Искренно любящій Васъ
П. Лесгафтъ.

Двѣ встрѣчи съ П. Ф. Лесгафтомъ
(1871—1907).
Петръ Францевичъ Лесгафтъ занимаетъ въ моей душѣ совершенно
особенное, исключительное по своему значенію, мѣсто. Это обусло-
вливается не длительностью личнаго знакомства, не числомъ дней или
часовъ, проведенныхъ вмѣстѣ. Внутренній смыслъ нашихъ встрѣчъ—
вотъ въ чемъ дѣло.
Мнѣ было 19 лѣтъ, когда осенью 1871 г. я вошла въ анатоми-
ческій театръ Казанскаго университета, чтобы просить профессора
анатоміи Лесгафта о допущеніи меня къ слушанію его лекцій. Насъ
было двое: я и моя сестра Лидія.
Стремленіе женщинъ къ университетскому образованію было
тогда еще вновѣ. Правда, въ Петербургѣ уже былъ открытъ женскій
Медицинскій Институтъ, а Суслова уже получила дипломъ доктора

медицины въ Цюрихскомъ университетѣ. И именно извѣстіе о ней въ
журналѣ «Дѣло» указало мнѣ, въ какую сторону итти.
Не мысль о «долгѣ народу», не рефлектирующая совѣсть «каю-
щагося дворянина» побудили меня къ тому, чтобъ сдѣлаться врачемъ
въ деревнѣ. Мой умъ по выходѣ (1869 г.) изъ Казанскаго Родіонов-
скаго института былъ совершенно свободенъ отъ подобныхъ идей.
Онъ былъ дѣвственной почвой, но такой, на которой могло возрасти
уваженіе къ наукѣ, стремленіе къ общественности и общественной
дѣятельности.
И они возрасли отъ сѣмянъ, намѣренно, а частью не намѣренно
брошенныхъ окружающими.
Моей матери, которая въ дѣтствѣ почти не получила никакого
образованія, но, путемъ самостоятельнаго труда и работы надъ собой,
достигла высотъ духовнаго развитія и была интеллигентнымъ человѣ-
комъ въ лучшемъ смыслѣ слова, — я обязана тѣмъ, что тотчасъ по
выходѣ изъ института стала работать умственно. Мать дала мнѣ
лучшіе журналы того времени: «Отечественныя Записки», «Дѣло»,
a изъ старыхъ у насъ были: «Современникъ» и «Слово». По ея
же настоянію я стала совершенствоваться въ иностранныхъ языкахъ.
Моей классной дамѣ, умной и энергичной П. А. Черноусовой, я
обязана тѣмъ, что услышала слова, навсегда запечатлѣвшіяся въ умѣ
и имѣвшія громадное моральное значеніе въ моей жизни. Какъ то
разъ, обращаясь не ко мнѣ, a къ другой воспитанницѣ, она, дѣлая
ей выговоръ за лѣность, съ подчеркнутымъ выраженіемъ сказала:
«Вы думаете — выйдете изъ института — и конецъ ученью! Нѣтъ!
Ученье никогда не можетъ кончиться... Всю жизнь, вплоть до могилы—
надо учиться»... Эти случайно услышанныя слова, ихъ глубокій
смыслъ—тогда же бросили пучекъ Свѣта въ мой умъ. Я не могла ихъ
забыть и не забыла.
Избытокъ жизненныхъ силъ, не сознанныхъ, но пронизывавшихъ
все существо, волновалъ меня. И радостное ощущеніе свободы, послѣ
4-хъ стѣнъ закрытаго учебнаго заведенія, рвалось наружу. Вотъ это
то преизбыточно радостное настроеніе перваго вступленія въ жизнь
и было истиннымъ источникомъ моихъ альтруистическихъ стремленій.
Повышенный душевный тонъ требовалъ дѣятельности, и жизнь безъ
проявленія своей личности была немыслима.
То обстоятельство, что, сравнивая себя съ подругами, я, вѣрно
или невѣрно, считала себя поставленной въ особенно счастливыя
условія, внѣшнія и внутреннія, то, что я была, какъ мнѣ казалось,
наиболѣе любимой всѣми среди всѣхъ, трогало меня и вызывало
нѣжное чувство признательности, неопредѣленное по своему объекту...
Признательность къ кому? Къ подругамъ, которыя любили и не

завидовали?.. Къ учителямъ, которые отстаивали и отстояли мое пер-
венство?.. Къ матери и отцу, которые, послѣ спартанскаго дѣтства,
окружили меня чуткой заботливостью обо всемъ, что можетъ плѣ-
нить только что выпущенную институтку? Къ солнцу, которое такъ
золотило деревенское поле?.. Къ звѣздамъ, которыя сіяли надъ тем-
нотою сада?.. Это была признательность вообще, признательность не
къ кому-либо въ частности, а признательность ко всѣмъ и за все.
За всѣ блага міра, за благо жизни хотѣлось отблагодарить кого-то.
Сдѣлать что-нибудь хорошее, такое хорошее, чтобъ и тебѣ, и другому
хорошо стало.
Въ одномъ разсказѣ Ожешко говорится, что стоитъ Мадонна на
вершинѣ храма и простерла руки къ міру. И отъ рукъ, протянутыхъ
къ незримымъ слезамъ обездоленныхъ, струятся золотыя нити, освѣщая
и согрѣвая всѣхъ, кто нуждается въ любви и состраданіи.
Не есть ли это изображеніе счастливаго настроенія каждой
здоровой молодой души, вступающей въ жизнь при радостныхъ пред-
знаменованіяхъ?
Не испытывалъ ли каждый такого періода, когда безъ умство-
ваніи и самоугрызенія—такъ, просто, хочется, стоя на вершинѣ храма,
сыпать золото добра вокругъ себя, хочется, чтобы окружающее
пришло въ гармонію съ тобой, и было здорово, весело, красиво и
сильно?.. A кругомъ — была деревня, была грязь и бѣдность, были
болѣзнь и невѣжество.
И золотая нить протянулась отъ Сусловой ко мнѣ, a потомъ
пошла дальше, къ деревнѣ, къ ея обитателямъ, чтобъ позже протя-
нуться еще далѣе—къ народу вообще... къ родинѣ и... къ человѣчеству.
Кромѣ настроенія были и хорошія слова. Мой дядя, П. X. Ку-
пріяновъ, выдающійся земскій дѣятель, былъ поклонникомъ Чернышев-
скаго, Писарева и Д. С. Милля. Отъ дяди я услышала впервые теорію
утилитаризма; онъ далъ мнѣ и статью о немъ. «Наибольшее счастье
наибольшаго числа людей должно быть цѣлью каждаго человѣка»,
говорилъ дядя. И я проникалась этой мыслью. Мой умъ не былъ
загроможденъ идеями и сомнѣніями: онъ не сопротивлялся тому, что
говорилъ дядя. Напротивъ, ученіе утилитаризма сразу показалось
мнѣ очевидной истиной—дядя, какъ будто, только формулировалъ то,
въ чемъ я уже была убѣждена. Надо сказать, что мнѣ казалось не-
мыслимымъ не выполнять того, что признаешь истиннымъ. Истинное,
желательное и должное были для меня тріедины и нераздѣльны:
всякая истина, разъ признанная таковой, уже тѣмъ самымъ пріобрѣ-
тала принудительный характеръ для моей воли.
Всѣ эти настроенія и вліянія должны были раздвинуть и сломить
рамки безмятежнаго деревенскаго житія въ лонѣ семьи. Нельзя было

жить безъ дѣятельности, безъ далекой цѣли. Книжка журнала съ
извѣстіемъ о Сусловой опредѣлила мое будущее: путь, пройденный
ею, сталъ желаннымъ и для меня. Я стала добиваться поступленія въ
университетъ: за границей, въ Казани, гдѣ угодно, лишь бы учиться,
стать врачемъ и принести мои знанія въ деревню, какъ оружіе про-
тивъ болѣзни, нищеты и невѣжества.
Тщетно просила я отца отпустить меня за границу: я не могла
склонить его на это. Это объясняется тѣмъ, что всѣ родители въ то
время боялись отпускать своихъ дочерей въ открытое море жизни—
слишкомъ ужъ это было необычно, и родителямъ грезились всевоз-
можныя опасности для оставляющихъ родительскій домъ.
У меня было одно утѣшеніе: ласкаясь, я однажды спросила отца:
«Да вы, быть можетъ, думаете, что я не достигну цѣли, что у меня
силъ не хватитъ»? Но отецъ отвѣтилъ: «Нѣтъ! Я знаю — если ты
возьмешься—ты исполнишь».
Не знаю, чѣмъ было вызвано такое убѣжденіе, но я помню, что
въ смыслѣ самопознанія оно дало мнѣ руководящую нить. Болѣе
того, эти серьезно сказанныя слова имѣли большое воспитательное
значеніе для моей личности: они укрѣпили мою волю.
Черезъ 2 года я уѣхала изъ деревни въ Казань, чтобы слушать
тамъ лекціи въ университетѣ.
По совѣту дяди, я пошла прежде всего къ профессору Петрову:
дядя говорилъ, что онъ сочувствуетъ высшему женскому образованію.
Но Петровъ былъ патологъ и, сказавъ, что надо начинать съ другого
конца, направилъ меня къ профессору химіи Марковникову и къ
профессору анатоміи П. Ф. Лесгафту.
Марковниковъ оказался круглымъ и добродушнымъ. Онъ добро-
душно выслушалъ насъ, добродушно согласился дать мѣсто въ лабо-
раторіи,—однако лишь въ часы, когда студенты тамъ не работаютъ.
Слушанье лекцій осталось вопросомъ открытымъ: мы должны были,
по его словамъ, сначала поработать въ лабораторіи. Онъ подвелъ
насъ къ шкапчикамъ съ реагентами и, порекомендовавъ купить
аналитическую химію Меншуткина, добродушно почилъ отъ всѣхъ
хлопотъ о насъ.
На утро мы съ сестрой принесли химію Меншуткина, и тотчасъ
началась безобразная по своему безсмыслію мазня. Мы что-то брали,
чего-то приливали, кипятили, фильтровали... ничего не понимали!
Чудная наука, раскрывающая столько міровыхъ загадокъ, прекрасная,
какъ волшебная сказка, сводилась на механическія манипуляціи, зна-
ченіе и связь которыхъ оставались для насъ въ полной тьмѣ. Ни
разу Марковниковъ не подошелъ, чтобъ спросить, что мы дѣлаемъ.
Ни разу не далъ какого-либо полезнаго указанія... Не полюбопыт-

ствовалъ, имѣемъ ли мы общее понятіе о химіи, что мы знаемъ,
нею не знаемъ. Можно было прійти въ отчаяніе отъ безполезной
работы, и мы ясно видѣли, что дѣлаемъ не то, что надо. Но, молодыя
провинціальныя дурочки, все-таки терпѣливо кипятили и терпѣливо
фильтровали, въ ожиданіи, что вотъ-вотъ наступитъ минута, и чудо
совершится: внезапно озаритъ насъ свѣтъ, и мы поймемъ—что, за-
чѣмъ и почему. Однако свѣтъ не приходилъ, и озареніе такъ и не
пришло...
Но вотъ мы направились въ другую обитель—въ анатомическій
театръ. Это было совершенно отдѣльное зданіе во дворѣ университета,
и хозяиномъ тамъ былъ П. Ф. Лесгафтъ.
Мы поднялись по лѣстницѣ и вошли въ залъ, уставленный сто-
лами. На однихъ лежали трупы мужчинъ и женщинъ, старыхъ и мо-
лодыхъ; на другихъ—отдѣльные члены: руки, ноги и т. п.
Серьезные молодые люди молча стояли у столовъ или сидѣли,
склонившись, со скальпелемъ въ рукѣ. Всѣ были въ бѣлыхъ фартукахъ,
дѣловитые, погруженные въ работу. Никто и не взглянулъ на насъ.
Высокая дѣвушка, худая и смуглая, съ некрасивымъ мужеподобнымъ
лицомъ, была, повидимому, ассистенткой, остальные—студенты, каждый
занятый какимъ-нибудь препаратомъ. Острое зловоніе стояло въ
воздухѣ: тогда для дезинфекціи труповъ еще не употребляли форма-
лина, и въ анатомическомъ залѣ работали въ нездоровой удушающей
атмосферѣ.
Мы приготовились и къ зрѣлищу оголенныхъ мертвыхъ тѣлъ, и
къ зловонію; мы ждали этого и заранѣе укрѣпились въ позиціи не
поддаваться впечатлѣніямъ, которыми насъ пугали. И мы выдержали
искусъ.
Передъ нами стоялъ профессоръ: небольшого роста, рѣзко выра-
женный брюнетъ лѣтъ тридцати двухъ, тридцати четырехъ. Худоща-
вое, серьезное лицо и темные глаза, смотрящіе исподлобья, пытливо
обратились къ намъ и остановились на насъ, какъ бы измѣряя, бу-
детъ ли изъ насъ толкъ? И тотчасъ же, коротко и дружески, какъ
будто былъ знакомъ съ нами сто лѣтъ, онъ далъ согласіе, чтобы мы
ходили на его лекціи, а на утро обѣщалъ приготовить для насъ ана-
томическій препаратъ.
Петръ Францевичъ повелъ насъ въ свой кабинетъ. Это была
комната, слѣдующая за препаровочной: неприглядная, голая—настоящая
мастерская анатома. Столы и полки по стѣнамъ—вотъ и все. На полкахъ
рядъ банокъ со спиртовыми препаратами. На одномъ столѣ—микро-
скопъ, на другомъ—большой инкубаторъ съ горящей лампочкой. Въ
инкубаторѣ, на ватѣ, лежали куриныя яйца, и Петръ Францевичъ объ-
яснилъ намъ, что черезъ небольшіе промежутки времени онъ выни-

маетъ одно яйцо за другимъ и разсматриваетъ подъ микроскопомъ,
наблюдая различныя стадіи развитія куринаго зародыша. Онъ указалъ
при этомъ на значеніе подобныхъ наблюденій для изученія исторіи
развитія человѣка и рекомендовалъ намъ осмотрѣть банки со всевоз-
можными зародышами, стоявшія на полкахъ. Тутъ мы впервые уви-
дали и жаберныя дуги, и очень занявшій насъ хвостикъ человѣческаго
зародыша, и множество другихъ новыхъ вещей. Эмбріологія, видимо,
очень занимала тогда Петра Францевича, и надо сказать, она была
въ то время сама еще въ зародышѣ: единственнымъ учебнымъ пособіемъ
для студентовъ въ Россіи былъ знаменитый Келликеръ.
Петръ Францевичъ былъ такъ простъ въ обращеніи, что мы
сразу почувствовали себя легко и свободно. И вмѣстѣ съ тѣмъ, кру-
гомъ была такая дѣятельная, дѣловая атмосфера, что невольно
охватывало сознаніе серьезности момента, того момента, когда раскры-
ваются двери науки, и человѣкъ вступаетъ на путь серьезнаго труда во
имя далекаго идеала...
На утро мужеподобная дѣвица дала намъ наборъ съ инструмен-
тами и трупъ кошки, скелетъ которой мы должны были приготовить.
Слѣдовало методически снять всѣ мягкія части и присмотрѣться къ
общему расположенію мускуловъ, нервовъ и сосудовъ. Надѣвъ фартуки,
серьезно и боязливо, чтобы не испортить чего-нибудь, мы принялись
за работу...
Стали мы ходить и на лекціи. Обыкновенно Петръ Францевичъ
входилъ въ аудиторію изъ своего кабинета, и мы слѣдовали за нимъ.
Большая аудиторія, расположенная амфитеатромъ, была сплошь занята
мужской молодежью, а внизу, у праваго крыла амфитеатра, стояли
двѣ табуретки для насъ. Мы были всегда такъ поглощены тѣмъ, что
говорилъ Петръ Францевичъ, что я не замѣтила и не запомнила ни
одного лица. Но студенты-медики, для которыхъ появленіе женщинъ
было новостью, хорошо замѣтили насъ, и семь лѣтъ спустя, когда я
пріѣхала въ Самару служить въ земствѣ, тамошній врачъ призналъ
во мнѣ одну изъ слушательницъ, которыя бывали въ 71 г. на лекціяхъ
Петра Францевича. И это воспоминаніе сдѣлало насъ друзьями.
Удивительно было обаяніе личности Петра Францевича. Онъ
читалъ анатомію. Что можетъ быть суше ея? И однако—часъ прохо-
дилъ незамѣтно, и аудиторія, переполненная и неподвижная, слушала
лекцію съ неослабнымъ интересомъ, какъ самый животрепещущій
докладъ. Петръ Францевичъ имѣлъ даръ—заставить слушать себя:
всѣ чувствовали, что въ излагаемомъ предметѣ—все нужно, все не-
обходимо; ничего нельзя пропустить—все надо запомнить твердо, не-
поколебимо, на всѣ будущія времена. Всѣ чувствовали, что профес-
соръ закладываетъ фундаментъ медицинскаго образованія, и отъ солид-

ности этого фундамента въ памяти слушателя—зависитъ, быть можетъ,
вся будущность его, какъ врача или человѣка науки.
Глубокая почтительность со стороны студентовъ окружала Петра
Францевича. Въ препаровочной въ минуты отдыха и дома при встрѣ-
чахъ со студентами было множество разговоровъ о немъ. Это была
центральная фигура для первокурсниковъ: гроза и вмѣстѣ съ тѣмъ
любимецъ. Намъ разсказали, что Петръ Францевичъ—любимый и вы-
дающійся ученикъ знаменитаго профессора Петербургской Медико
Хирургической академіи, Грубера, который самъ вышелъ изъ школы
Гиртля. Кто изъ студентовъ и врачей тогдашней Россіи не зналъ
этихъ славныхъ именъ? Кто не зналъ Грубера, этого большого, ори-
гинальнаго человѣка, твердаго, непреклоннаго передъ властями, грудью
защищавшаго студентовъ при столкновеніяхъ съ полиціей, но вмѣстѣ
съ тѣмъ—твердаго и непреклоннаго передъ лицомъ этой учащейся
молодежи, отъ которой требовалъ точности въ знаніи, внушая этимъ,
что серьезное отношеніе къ наукѣ, къ своей спеціальности есть
долгъ, обязанность по отношенію къ себѣ и къ обществу.
Того же закала былъ и Петръ Францевичъ: независимый по
характеру, страстно любящій свою науку и ревнивый къ занятіямъ
студентовъ... Сильный и добрый, простой и серьезный... «Человѣкъ»
чувствовался въ немъ при первомъ же соприкосновеніи, и чудное
сліяніе хорошей личности съ прекраснымъ преподавателемъ создавало
очарованіе, дѣлавшее его образцомъ, идеаломъ для поколѣній, имѣвшихъ
счастье начинать свои студенческіе годы подъ его руководствомъ.
Но для всякаго начинающаго учиться и жить величайшимъ сча-
стіемъ является встрѣча съ превосходнымъ образцомъ человѣческаго
рода, потому что это одинъ изъ могущественныхъ факторовъ, опре-
дѣляющихъ иногда все будущее человѣка. И вотъ, на порогѣ универ-
ситета, учащаяся молодежь встрѣчала въ Петрѣ Францевичѣ такой
образецъ. Я испытала это на себѣ. Но я не была вѣдь исключеніемъ:
кругомъ вся атмосфера была пропитана тѣмъ же вліяніемъ, тѣмъ же
чувствомъ, a впослѣдствіи множество того же рода признаній выры-
валось и отъ другихъ его учениковъ.
Энергичная, дѣйственная любовь Петра Францевича къ своему
предмету невольно передавалась и заражала его учениковъ. Это были
именно ученики, а не слушатели. Вступивъ въ анатомическій залъ,
студентъ отрѣшался отъ внѣшняго міра, имъ овладѣвалъ Учитель и
настойчиво и неуклонно лѣпилъ его по своему подобію. «Да не бу-
детъ ученикъ недостоинъ учителя своего»—безсознательно зарожда-
лось, развивалось и крѣпло въ умѣ каждаго.
Если Учитель говорилъ о крошечныхъ канальцахъ каменистой
части височной кости... если онъ указывалъ легкій желобокъ, въ

которомъ проходитъ нервъ —развѣ возможна была мысль, что это не
важно, что это не нужно, не пригодится будущему медику или хи-
рургу? Нѣтъ! Если Лесгафтъ говоритъ, если онъ требуетъ,—то нужно
запомнить—и запомнить навсегда! И каждая деталь, сообщенная имъ,
казалась важной, каждая фраза о зависимости организаціи отъ отпра-
вленія принималась, какъ откровеніе, каждое обращеніе къ исторіи
развитія бросало свѣтъ въ сознаніе...
И вотъ, когда мы уже прикоснулись къ источнику, когда мы,
казалось, получали уже первые ключи къ познанію человѣческаго
организма, и въ умѣ закладывались первоосновы пониманія явленій
природы — безсмысленно, неожиданно и грубо наши занятія были
прерваны.
Однажды утромъ, когда мы съ сестрой пришли въ анатомиче-
скій театръ и вошли въ препаровочную—мы были удивлены, что на
столахъ—труповъ нѣтъ, студентовъ тоже нѣтъ; Лесгафтъ от-
сутствуетъ...
И вотъ, намъ сказали, что по Высочайшему повелѣнію, переданному
изъ Петербурга по телеграфу, Лесгафтъ отрѣшенъ отъ профессуры и
лишенъ права дальнѣйшаго преподаванія, гдѣ бы то ни было.
За что?!
Новость казалась чудовищной и нелѣпой...
Потомъ студенты, особенно близкіе Лесгафту, объяснили, будто
часть профессоровъ не сочувствовала личности Петра Францевича,
всегда прямого и рѣзкаго, и что они писали на него доносы, обвиняя
во вредномъ вліяніи на университетскую молодежь.
Тѣ же студенты сообщили намъ, что другіе профессора: Мар-
ковниковъ, Голубевъ, Ковалевскій, возмущенные изгнаніемъ Петра
Францевича, въ видѣ протеста отказываются отъ своихъ каѳедръ въ
Казани и, отрясая прахъ отъ ногъ своихъ, переходятъ въ другіе
университеты. Что нѣкоторые студенты тоже не желаютъ дольше
оставаться въ стѣнахъ Казанскаго университета и перейдутъ въ
Петербургъ, куда уѣзжаетъ и изгнанный Лесгафтъ.
Я была такъ далека въ то время отъ политики, что не пони-
мала связи событія съ государственнымъ строемъ Россіи, и мое него-
дованіе обращалось главнымъ образомъ на предполагаемыхъ доносчи-
ковъ и клеветниковъ. Было грустно, что мои планы рушились, и мое
ученіе прервано... Боясь повторенія того же въ будущемъ, я тогда же
рѣшила не добиваться больше ничего въ Россіи и ѣхать за границу.
Тамъ не помѣшаютъ!—И безъ препятствій, безъ тревогъ, спокойно
можно будетъ учиться и кончить курсъ.
Было больно за Петра Францевича. Мы пошли къ нему на
домъ. Тамъ все было вверхъ дномъ. Продавалась мебель, посуда...—

Ломка жизни была полная. Петръ Францевичъ съ женой и малень-
кимъ сыномъ оставался безъ средствъ и безъ перспективъ въ буду-
щемъ. Все было разбито, и жизнь приходилось строить заново: на
новомъ мѣстѣ, въ иной обстановкѣ, въ другихъ условіяхъ. Моральная
утрата была тяжелѣе всего. Петръ Францевичъ, учитель по призванію,
лишался аудиторіи, лишался атмосферы, которою дышалъ, лишался
возможности работать широко и какъ онъ хотѣлъ... Онъ выглядѣлъ
спокойно; какъ всегда, говорилъ съ легкой ироніей—и мы не услы-
шали ни одной банальной фразы—онъ былъ весь—сдержанность и
тактъ. О происшедшемъ онъ не сказалъ ни слова. Мы тоже не
спрашивали ни о чемъ: вѣдь мы могли узнать все отъ студентовъ.
Купили мы съ сестрой изъ продававшихся вещей по чайной чашкѣ,
«на память», принесли Петру Францевичу нарочно снятую для него
фотографію, на которой изображены вдвоемъ у столика за анато-
міей. И долго бѣлая чашка мною сохранялась. Однажды, въ Шлис-
сельбург, жандармы дали мнѣ совершенно такую же — я страшно
обрадовалась ей: она напомнила мнѣ Петра Францевича въ Казани.
Оставаться въ Казани, послѣ ухода Петра Францевича, мнѣ было
не зачѣмъ: я уѣхала въ деревню, въ Тетюшскій уѣздъ, а весною 72 г.
я и сестра отправились за границу въ Цюрихъ, гдѣ новые горизонты,
широкіе и свѣтлые, захватили насъ...
Потомъ прошла почти цѣлая жизнь. Прошло 35 лѣтъ. Прошелъ
Шлиссельбургъ. И вотъ, я имѣла счастье послѣ Шлиссельбурга встрѣ-
титься опять съ Петромъ Францевичемъ. Какъ странно, какъ фанта-
стично: встрѣтиться въ началѣ жизни, a потомъ—въ концѣ ея...
Тогда, при первой встрѣчѣ, я была молодымъ росткомъ, неоформлен-
нымъ сырымъ матеріаломъ, изъ котораго жизнь можетъ вылѣпить и
такъ, и этакъ, a онъ—твердый, совершенно опредѣлившійся, вполнѣ
сложившаяся сильная личность. А теперь вдругъ встрѣтились—равные—
и такіе друзья, такіе родные, такіе близкіе! Такъ понимали съ пол-
слова другъ друга,—прямо и спрашивать ни о чемъ не надо—точно
жизнь каждаго на ладони у другого.
Вотъ радость: онъ даже физически почти не измѣнился—не
растолстѣлъ, не обрюзгъ: все тотъ же тонкій, хрупкій, и черты лица
не огрубѣли... Много морщинъ, щеки глубже впали—вотъ и все. Та
же добродушно-ироническая усмѣшка и форма рѣчи; все тѣ же живые
глаза, смотрящіе исподлобья... Быстрыя движенія, неугомонная энергія
и работоспособность. Онъ ведетъ меня показывать свое царство, свое
дѣтище. Ведетъ по кабинетамъ, ведетъ въ лабораторіи: химическую,
зоологическую, показываетъ богатѣйшія коллекціи, чучела и препа-
раты по анатоміи, эмбріологіи, зоологіи и т. д. Онъ — король въ
своемъ царствѣ, гдѣ все создано, собрано имъ, и гдѣ его воля про-

никаетъ и поддерживаетъ все. Онъ разсказываетъ объ основаніи
своего Института, говоритъ о Высшей Вольной Школѣ, о молодежи,
которая проходитъ черезъ его руки, о препятствіяхъ и затрудненіяхъ,
которыя ставились и ставятся ему со стороны разныхъ министерствъ
и всевозможныхъ родовъ полиціи.
Онъ разсказываетъ о П. H. Дурново, объ обыскѣ и закрытіи
Школы, о свиданіи съ П. А. Столыпинымъ. «У васъ все тамъ сво-
бода»—говоритъ послѣдній. «Да» — отвѣчаетъ Петръ Францевичъ—
«Ваша правда: у насъ свобода—свобода науки: и нѣтъ ни рѣшетокъ,
ни цѣпей!»... При обыскѣ въ Вольной Школѣ, въ одномъ изъ помѣ-
щеній, найдена нелегальная литература.
«Никто, какъ сама же полиція подложила»,—добродушно твер-
дитъ Петръ Францевичъ... Я смѣюсь...
«Департаментъ полиціи потомъ дѣлаетъ запросъ, кто несетъ
отвѣтственность за все, находящееся въ помѣщеніи Института»... «Я
несу отвѣтственность, я—одинъ», пишетъ въ отвѣтъ Петръ Фран-
цевичъ.—Онъ смотритъ на меня, и лукавая искра пробѣгаетъ въ его
глазахъ... Хотѣли поймать—я понимаю и смѣюсь...
Потомъ рѣчь идетъ объ организаціи женскихъ курсовъ, о со-
вѣтѣ профессоровъ, о составѣ совѣта.
«Онъ мнѣ все толкуетъ, что онъ соціалъ-демократъ», говоритъ
Петръ Францевичъ, называя фамилію: «а что мнѣ за дѣло, что онъ
соціалъ-демократъ. Будь, чѣмъ хочешь, эс-декомъ, эс-еромъ—мнѣ все
равно. Нѣтъ, ты мнѣ свою личность, свою человѣческую личность
покажи!» А то—онъ, видите ли, эс-декъ»—горячится Петръ Францевичъ.
«Конечно», говорю я—и радуюсь, улыбаюсь.
Разговоръ переходитъ на моихъ товарищей по Шлиссельбургу:
Новорусскаго, Морозова и Лукашевича, которыхъ Петръ Францевичъ
приспособилъ къ лабораторнымъ занятіямъ и къ лектированію.
«Вотъ и Васъ устрою», говоритъ онъ ласково. «Да нѣтъ же»,
говорю я: «полиція не позволитъ, да и что мнѣ дѣлать у Васъ?
Развѣ шерстку Вашей пантеры чесать, ее отъ моли беречь», смѣюсь
я, указывая на прекрасное чучело животнаго.
«Нечего смѣяться—найдемъ дѣло»—говоритъ Петръ Францевичъ.
Говоримъ объ общихъ знакомыхъ. Такой то растолстѣлъ. «И
къ чему этотъ жиръ»! восклицаетъ Петръ Францевичъ. «Совсѣмъ ни
къ чему!»... «Вотъ мнѣ тотъ сюртукъ впору, что я тридцать лѣтъ
назадъ сшилъ... Жиръ—это нехорошо, это лишнее; ненужная тяжесть.
Я радъ, что Вы не растолстѣли»... смотритъ онъ на меня.
Вернулись въ его квартиру, въ кабинетъ. Открываетъ альбомъ
и показываетъ карточку: я съ сестрой за столикомъ, съ анатоміей...
Какъ трогательно, что съ 71-го года онъ сохранилъ ее...

Кабинетъ простой, невзрачный. Столъ и масса полокъ съ кни-
гами. «A вотъ NN купилъ дорогую мебель», говоритъ Петръ Фран-
цевичъ.—«И къ чему? Развѣ на простой нельзя работать? Я, какъ
увижу жену NN, такъ сейчасъ ее пилить начинаю! за мебель! Не
все ли равно, работать на орѣховомъ или на сосновомъ столѣ? Ни-
чего этого не надо: я и на простомъ отлично работаю»... и онъ
указываетъ на свой бѣдный, старый столъ, на которомъ лежитъ не-
конченная рукопись...
Все тотъ же аскетъ, серьезный, не думающій о благахъ міра,
объ удобствахъ жизни, о томъ, что ѣсть, что пить, во что одѣ-
ваться...
«Два раза въ недѣлю больныхъ принимаю», продолжаетъ Петръ
Францевичъ знакомить меня съ своей жизнью.
«Какъ, да развѣ Вы практикуете?»—удивилась я.
«Да, безплатно. Вотъ когда всѣ врачи отказываются — идутъ
ко мнѣ.
И ничего, случается, что помогаю», смѣется Петръ Францевичъ.
— «А знаете, кого я лѣчилъ», спрашиваетъ онъ—и помолчавъ,
продолжаетъ: «сына П. H. Дурново».
Изумленіе. «Вотъ какъ!»
«Да. Когда никто помочь не могъ — за мною прислали. И
зато»—Петръ Францевичъ лукаво улыбается—«при немъ меня паль-
цемъ не трогали»...
Я смѣюсь...
О, дорогой Петръ Францевичъ!.. Живой или мертвый — онъ
со мною. Вѣдь я и такъ всю жизнь была съ нимъ въ разлукѣ—и
смерть ничего не измѣнила въ этомъ отношеніи. Но частица его души
перешла въ мою душу. Онъ далъ мнѣ образъ человѣка науки и вмѣстѣ
съ тѣмъ общественнаго дѣятеля. Онъ научилъ любить свое дѣло и
всецѣло отдаваться ему. И какъ удивительно было черезъ тридцать
пять лѣтъ найти того же самаго сильнаго человѣка, того же перво-
класснаго дѣятеля... Всю жизнь онъ былъ однимъ и тѣмъ же. Всю
жизнь защищалъ свою человѣческую личность и личность ближняго
отъ всякаго поруганія, гнета и насилія. Всю жизнь боролся за сво-
боду науки, за свободу преподаванія, всю жизнь воспитывалъ моло-
дежь въ идеалѣ труда и исполненія долга... Честь ему, любовь
и слава!
Моя жизнь была богата прекрасными образами, по временамъ
душа трепетала отъ радостнаго порыва предъ лицомъ героизма и
самоотверженной отваги. Но все это были люди, обвитые чернымъ
крепомъ—надъ ними незримо витала надпись: «Се—обреченные». Ихъ
долей было—умереть. Умереть на эшафотѣ или въ одиночной камерѣ

узника... Увянуть, не давъ всего, что они могли дать, увянуть въ
бездѣятельности, внѣ потока жизни. Изъ поколѣнія людей, наиболѣе
мнѣ родныхъ по духу, наиболѣе близкихъ,—кто остался внѣ тюрьмы
и ссылки и жилъ, какъ свободные люди живутъ: въ вѣчной живой
борьбѣ съ предразсудками, съ отсталыми учрежденіями, день за днемъ
подкапываясь подъ нихъ, въ борьбѣ съ носителями всякой лжи, лице-
мѣрія, съ угнетателями мысли и свободной дѣятельности?
Послѣ выхода изъ Шлиссельбурга такого общественнаго дѣятеля
я встрѣтила лично лишь одного. Это былъ П. Ф. Лесгафтъ.
Въ 19 лѣтъ онъ явился передо мною и чуть не черезъ 40 лѣтъ
опять явился все тотъ же, только углубленный и болѣе для меня
понятный. Онъ былъ въ моей жизни, въ этомъ смыслѣ, «единствен-
нымъ» и одинъ занимаетъ опредѣленное большое мѣсто въ душѣ.
Англичане удивляются русскимъ; удивляются ихъ умѣнью уми-
рать, легкости, съ которой они идутъ на смерть. Но кромѣ героизма
смерти, есть героизмъ жизни. И я удивляюсь великимъ людямъ
Англіи, умѣющимъ жить; жить, т. е. творить, создавать. Къ такимъ
героямъ жизни, творцамъ ея, я причисляю и П. Ф. Лесгафта.
Я удивляюсь ему.
Вѣра Фигнеръ.
Женева. 15 ноября 1910 г.

Слушатели частнаго курса анатоміи П. Ф. Лесгафта.
Памяти П. Ф. Лесгафта.
Путей много, истина одна. Различными путями, разными мето-
дами, съ разныхъ сторонъ и разные люди подходятъ къ истинѣ, и
она открывается всѣмъ серьезно ищущимъ по мѣрѣ ихъ роста и ду-
ховной готовности принять ея дары. Начало всѣхъ исканій — основа-
ніе пирамиды, конецъ ихъ — верхушка ея, та точка, въ которой всѣ
они рано или поздно сольются.
Кто стоялъ однажды среди открытаго поля жизни, ища руко-
водящую нить, и растерянный и одинокій въ глубокой тоскѣ озирался
вокругъ, тотъ пойметъ, что значитъ найти руководителя, почувство-
вать его силу, услышать бодрый призывъ, увидѣть зажженный имъ
свѣтъ. Кто зажегъ свой свѣтильникъ, тотъ освѣщаетъ путь другимъ.
Яркимъ пламенемъ горѣлъ свѣтильникъ, зажженный П. Ф. Лес-
гафтомъ, и свѣтилъ и согрѣвалъ вокругъ. Глубокой вѣрой въ чело-
вѣка, въ его высшее призваніе проникнуто слово, брошенное имъ въ
міръ — уваженіе къ человѣческой личности. Страстнымъ призывомъ
къ духовному росту и къ высшей жизни прозвучало другое слово —

работа. Работа внутренняя надъ самимъ собою, надъ облагоражива-
ніемъ, возвышеніемъ и просвѣтленіемъ себя, и работа внѣшняя въ
формѣ служенія міру.
На мою долю выпало огромное счастье учиться у Петра Фран-
цевича. Его вліяніе сыграло большую роль въ моей жизни, какъ я
увѣрена, и въ жизни всѣхъ тѣхъ, кто близко его зналъ, кто учился
у него. A таковыхъ было очень много. Со всѣхъ концовъ обширной,
жаждущей свѣта Руси къ нему съѣзжались ученики и ученицы, тѣс-
ной семьей окружали учителя жизни и учились у него жить и ра-
ботать.
Біологъ и педагогъ, читая анатомію и педагогику, Петръ Франце-
вичъ въ сущности знакомилъ насъ, своихъ слушателей, съ жизнью. Его
лекціи были цѣлымъ откровеніемъ для насъ. Такъ мы узнали, что жизнь
есть прежде всего огромное поле дѣятельности, и что мы призваны
работать на немъ. Только всесторонняя, настойчивая и неустанная
работа можетъ насъ сдѣлать нужными и полезными людьми. Внѣ
работы нѣтъ смысла, нѣтъ цѣли, нѣтъ роста и жизни. Жизнь есть
вся движеніе впередъ, и кто въ этомъ движеніи не участвуетъ, тѣхъ
сама жизнь не поддерживаетъ. Слабость, физическое, нравственное и
умственное безсиліе, преждевременный упадокъ и разрушеніе являются
удѣломъ тѣхъ, кто не работаетъ, кто, по его выраженію, «лежитъ на
боку». И наоборотъ, здоровье, сила, выносливость, бодрость и ясность
духа являются, результатомъ кипучей дѣятельности. Энергія — источ-
никъ всего, всѣхъ безконечно разнообразныхъ проявленій жизни, и
энергія развивается только путемъ дѣятельности, путемъ усилій и
работы.
Цѣль жизни, основа мірозданія—безконечное совершенствованіе
формъ и духа. Высшая форма жизни — человѣкъ. Въ немъ заложено
божественное начало, начало мудрости и любви, т.-е. стремленіе къ
свѣту, къ добру и правдѣ. Отсюда глубокое уваженіе къ человѣче-
ской личности. Всякій человѣкъ способенъ расти и подыматься без-
предѣльно. Какъ бы низко ни стоялъ онъ въ данный моментъ, всегда
должно помнить въ немъ высшаго человѣка, который въ немъ зало-
женъ, и который можетъ при благопріятныхъ условіяхъ въ немъ раз-
вернуться. Не только дѣломъ или словомъ, но даже мысленно не
слѣдуетъ никого осуждать, презирать, унижать. Какъ человѣкъ,
всякій имѣетъ право на уваженіе, на помощь, на участіе.
Для раскрытія высшаго человѣка необходимымъ условіемъ является
развитіе отвлеченнаго мышленія и воли. Интеллектъ и воля должны
итти рука объ руку. Мысль и дѣло должны быть тѣсно и неразрывно
связаны. Одна голая мысль приводитъ къ мертвой схоластикѣ. Дѣя-

тельность, не руководимая мыслью—слѣпа, стихійна, случайна, полна оши-
бокъ. Особенно большое значеніе отдавалъ Петръ Францевичъ мысли»
Ей отводилъ первенствующее мѣсто. Научиться разсуждать и думать нужно
прежде всего. Всему должна предшествовать мысль—«мысль впередъ»
его любимое выраженіе. Но непосредственно за ней должна слѣдовать
повѣрка мысли на опытѣ. Только мысль, провѣренная самою жизнью,
ея объектами и фактами, можетъ считаться научною, т.-е. отвѣчаю-
щей дѣйствительности, а не фантазі-и. Только такія провѣренныя
мысли являются тѣмъ цѣннымъ матеріаломъ, на которомъ можетъ
быть построено настоящее, правильное развитіе и образованіе человѣка.
Подъ настоящимъ развитіемъ и образованіемъ слѣдуетъ пони-
мать выработанную способность къ отвлеченному мышленію, т.-е. спо-
собность на основаніи собраннаго матеріала дѣлать широкіе выводы
и обобщенія и уже на фундаментѣ общихъ провѣренныхъ положеній
строить свою жизнь и дѣятельность.
Большимъ подспорьемъ въ развитіи интеллекта служитъ вообра-
женіе. Безъ него интеллектъ не можетъ выработаться въ настоящую
силу. Безъ силы воображенія не можетъ быть и творчества въ настоя-
щемъ смыслѣ этого слова, т.-е. способности воплощать идеи въ жизни.
Памятью можно захватить много знаній, но это не будутъ еще
настоящія, живыя знанія, хлѣбъ жизни, a будутъ мертвыя, безплодныя,
неприложимыя къ жизни знанія, балластъ, камни. Мысль и знаніе
только тогда могущественны и плодотворны, когда они намъ совер-
шенно ясны, когда они стали нашей плотью и кровью, когда мы жи-
вемъ и дышимъ ими, и они не отдѣлимы отъ насъ и нашей дѣятельности.
Развивая мысль, развивая попутно и волю, человѣкъ долженъ
научиться самообладанію. Онъ долженъ научиться искусству въ совер-
шенствѣ владѣть собою, т.-е. подчинить себѣ свою низшую, живот-
ную природу во имя высшаго разума. Человѣкъ, скованный своими
страстями, есть видъ самого ужаснаго рабства. Человѣкъ, побѣдившій
свои страсти,—свободный человѣкъ.
Въ основу развитія какъ интеллекта, такъ и воли должны лечь
постепенность, послѣдовательность. Только шагъ за шагомъ, ступень
за ступенью, усиліе за усиліемъ можетъ правильно развиваться то и
другое. Никакихъ скачковъ, никакой непослѣдовательности здѣсь до-
пустить нельзя. Какъ въ природѣ все развивается, растетъ и совер-
шенствуется путемъ постепенной, медленной эволюціи, такъ растетъ
и развивается человѣкъ. Сначала медленно, потомъ все быстрѣе и
быстрѣе.
Упражняя постоянно свою мысль, свою волю, свои органы въ
работѣ, человѣкъ ихъ постепенно совершенствуетъ и вмѣстѣ съ тѣмъ

можетъ выполнять болѣе тонкую, болѣе сложную работу. Съ по-
мощью болѣе совершенныхъ и утонченныхъ органовъ мышленія и
органовъ чувствъ онъ становится способнымъ подмѣчать болѣе тон-
кія, болѣе сложныя и глубокія явленія въ жизни, все совершеннѣе
дифференцировать, анализировать и обобщать ея факты. Дѣлаясь все
утонченнѣе и сложнѣе самъ, онъ и живетъ въ болѣе тонкой, духов-
ной атмосферѣ. Все менѣе и менѣе удовлетворяютъ его грубыя зем-
ныя радости и переживанія. Онъ все чаще и чаще уходитъ отъ нихъ
въ высь, навстрѣчу своему идеалу, который по мѣрѣ его духовнаго
роста и просвѣтленія все полнѣе и шире раскрывается передъ нимъ.
Мало по малу передъ его напряженнымъ, пытливымъ взоромъ начи-
наютъ раскрываться дали будущаго съ ихъ безконечной перспективой
истины, добра и красоты. Онъ достигаетъ той высшей точки, кото-
рая есть любовь и мудрость. Тогда онъ какъ бы отрывается отъ
земли и уносится въ безконечность. Отнынѣ онъ духъ, который жи-
ветъ въ вѣчности, онъ—безсмертенъ.
Такъ подымается только тотъ, кто нашелъ свой идеалъ и весь
отдался служенію ему, кто призналъ свой долгъ и ему принесъ себя
въ жертву.
Глубоко убѣжденно текли живыя, горячія рѣчи Петра Фран-
цевича, будили насъ и влекли за собою. Огромный міръ вставалъ пе-
редъ нами, какъ одно живое цѣлое, и звалъ насъ къ работѣ, къ
росту, къ свободѣ. Петръ Францевичъ будилъ въ насъ мужество и
довѣріе къ самимъ себѣ, къ своимъ силамъ и призывалъ насъ къ
простой, нетребовательной, довольствующейся лишь необходимымъ
жизни здѣсь на землѣ, и къ сложной, широкой и глубокой жизни
на ея высшемъ планѣ, въ царствѣ мысли и идеаловъ.
Стремитесь къ знаніямъ и свободѣ, развивайте энергію и силу,
боритесь за эти высшія цѣнности на землѣ, и вы ихъ получите, они
станутъ вашими. Но ставъ сильными и мудрыми, помогайте неиму-
щимъ и слабымъ.
Долгъ человѣка помогать человѣку; какъ вы сами получили отъ
другихъ, выросли благодаря другимъ, боровшимся прежде васъ, такъ
и вы помните о тѣхъ, кто ждетъ помощи отъ васъ. Вашъ долгъ
передавать дальше то, что вы пріобрѣли; служить міру, какъ міръ
служитъ вамъ. Въ природѣ всюду царитъ обмѣнъ. Захватъ безъ от-
дачи—нарушеніе закона гармоніи, закона обмѣна.
А главное и прежде всего научитесь не угнетать, не насиловать,
не забивать. Великія силы дремлютъ въ каждомъ человѣкѣ, но онѣ,
какъ нѣжный ростокъ, могутъ не подняться, будучи смяты, забиты,
исковерканы въ началѣ. Учитесь понимать и уважать человѣка. Осу-
ждать—легко, понять—трудно.

Такъ говорилъ Петръ Францевичъ и у него слово не расходилось съ
дѣломъ. И въ этомъ была его сила и обаяніе, какъ человѣка и Учителя. Онъ
самъ воплощалъ въ жизни то, о чемъ говорилъ, и такимъ образомъ
служилъ живымъ примѣромъ, яркимъ образцомъ для всѣхъ тѣхъ, съ
кѣмъ какъ-нибудь соприкасался. Онъ не только училъ, онъ въ то
же время и воспитывалъ. Его безкорыстіе, его неустанное служеніе
идеалу, его горячая, дѣятельная любовь къ людямъ, все это неотра-
зимо дѣйствовало на насъ, его учениковъ, озаряло и подымало. И
мы, глубоко и беззавѣтно вѣря ему, шли за нимъ къ правдѣ и свѣту.
E. Ливчакъ.

Памяти П. Ф. Лесгафта1).
28-го ноября въ Каирѣ скончался Петръ Францевичъ Лесгафтъ.
Всѣмъ намъ памятенъ и дорогъ обликъ этого выдающагося ученаго,
крупнаго общественнаго дѣятеля и друга учащейся молодежи.
Подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ утраты позвольте возстановить
передъ вами главныя черты дѣятельности и личности Петра Франце-
вича. Оговорюсь заранѣе, что полную и всестороннюю его характе-
ристику не въ силахъ дать одинъ человѣкъ, и что это будетъ вы-
полнено, конечно, въ коллективныхъ чествованіяхъ, устройство како-
выхъ уже намѣчено нѣсколькими обществами.
По окончаніи медицинскаго образованія въ 1861 году, Петръ Франце-
вичъ посвятилъ себя анатоміи. Въ это время въ Медико-Хирургическо
академіи во всемъ блескѣ сіяла звѣзда покойнаго В. Л. Грубера. Вели-
1) Рѣчь, произнесенная предсѣдателемъ IV отдѣленія (гигіена воспитанія
и образованія) въ засѣданіи Общества охраненія народнаго здравія 7 декабря
1909 года. С.-Петербургъ.

кій ученый, подарившій міру болѣе 600 печатныхъ работъ, былъ ти-
пичнымъ представителемъ, такъ называемой, «описательной» анатоміи,
скрупулезно отмѣчавшей всѣ тонкости строенія человѣческаго тѣла
и аномаліи въ ходѣ и развѣтвленіи сосудовъ, нервовъ и т. п. Съ
этого пункта началъ научную работу и Петръ Францевичъ. Диссер-
тація молодого лѣкаря Лесгафта на степень доктора медицины, по-
явившаяся въ 1865 г., имѣетъ заглавіе: «Объ окончаніи продольныхъ
мышечныхъ волоконъ прямой кишки». Но не по душѣ было такое
исключительное направленіе анатоміи юному ученому; онъ стремится
раздвинуть рамки научной мысли, и постепенно на анатомическомъ
фундаментѣ Лесгафтъ начинаетъ созидать цѣлое, законченное зданіе,
въ которомъ онъ заключилъ чуть-ли не весь циклъ наукъ, занимаю-
щихся изученіемъ человѣка.
Уже позднѣе онъ систематизировалъ свой курсъ анатоміи, на-
звавъ его курсомъ теоретической анатоміи. Вотъ его подлинныя слова,
въ которыхъ выражены характерныя отличія теоретической анатоміи
отъ описательной:
«Усвоеніе основной идеи постройки человѣческаго организма и
выясненіе его формъ на основаніи этой идеи составляетъ предметъ
теоретической анатоміи. Въ такъ называемой описательной анатоміи
ограничиваются обыкновенно разборомъ одного только наружнаго вида
и внѣшнихъ признаковъ отдѣльныхъ частей и органовъ вполнѣ раз-
витого человѣческаго тѣла и отношеній ихъ къ около лежащимъ частямъ.
Такое сухое описаніе формъ съ длиннѣйшимъ перечнемъ названій,
конечно, приноситъ мало пользы занимающемуся и очень много обре-
меняетъ его, не давая ему никакого понятія о значеніи этихъ формъ.
При такомъ изученіи анатомія остается мертвымъ предметомъ, не
имѣющимъ значенія науки... Анатомія не будетъ имѣть значенія науки
и останется безъ примѣненія къ жизни до тѣхъ поръ, пока не будетъ
теоріи, выясняющей значеніе формъ и постройки животнаго орга-
низма. Безъ философіи предмета нѣтъ науки, нѣтъ выясненія связи
между формою и отправленіемъ».
Такое пониманіе анатоміи, встрѣчавшееся до него только у одного
Биша (въ началѣ 19-го столѣтія), дало возможность Петру Франце-
вичу дать цѣлое научное міросозерцаніе. Всюду и вездѣ, по отдѣль-
нымъ частнымъ фактамъ, онъ устанавливалъ обобщенія и находилъ
глубокій смыслъ и проявленіе общихъ законовъ. Съ жаромъ прини-
мался онъ за всѣ вопросы, которые стояли въ данное время въ наукѣ
на очереди, и нѣтъ, кажется, ни одной біологической темы, по по-
воду которой онъ не опубликовалъ бы за послѣдніе полъ вѣка или
научной работы, или популярной статьи.
Въ этомъ смыслѣ онъ былъ, дѣйствительно, энциклопедистомъ

біологіи: укажу на его интересъ къ явленіямъ наслѣдственности, къ
процессу оплодотворенія и т. д.
Но нигдѣ въ организмѣ съ такой ясностью не сказывается влія-
ніе внѣшнихъ условій на строеніе, развитіе и функціи, какъ въ орга-
нахъ движенія.
Всѣ ихъ неправильности, уклоненія, недостатки развитія объяс-
нимы такъ или иначе и могутъ быть устранены правильными естествен-
ными упражненіями. Отсюда ясно, почему Лесгафтъ обратилъ особое
вниманіе на анатомію и физіологію органовъ движенія, отъ «описанія»
сейчасъ же перешелъ къ «теоріи» и выработалъ постепенно свое
классическое «Руководство по физическому образованію дѣтей».
Постановка гимнастики въ нашихъ учебныхъ заведеніяхъ прямо
возмущала Петра Францевича, и онъ положилъ не мало труда на вы-
работку основъ «естественной» гимнастики, на точное опредѣленіе
значенія гимнастики параллельно со значеніемъ игръ, на установле-
ніе яснаго и отчетливаго понятія о задачахъ «физическаго развитія»
и «физическаго воспитанія» и т. д.
Для вѣрнаго пониманія той эволюціи, которая происходила въ
направленіи работы Лесгафта, слѣдуетъ напомнить вамъ, что первые
годы его научной дѣятельности совпали съ шестидесятыми годами,
когда подъ вліяніемъ общаго подъема явился особый интересъ къ во-
просамъ воспитанія, когда во врачебномъ мірѣ это выразилось, между
прочимъ, въ твореніяхъ H. И. Пирогова, да и вообще молодежь чув-
ствовала потребность примѣнять научныя теоріи къ дѣйствитель-
ной жизни. И вотъ Лесгафтъ, анатомъ и біологъ, развертывается
шире и становится, кромѣ того педагогомъ. «Если главная цѣль школы,—
пишетъ онъ,—состоитъ въ томъ, чтобы содѣйствовать развитію отвле-
ченнаго мышленія молодого человѣка, выяснить ему значеніе личности и
развивать у него стремленіе ограничивать произволъ своихъ дѣйствій, то
цѣль физическаго образованія состоитъ именно въ ограниченій про-
извола дѣйствій молодого человѣка и въ томъ, чтобы научить созна-
тельно подходить какъ къ провѣркѣ выработанной имъ мысли, такъ и къ
каждой производимой имъ работѣ». Такія широкія задачи физиче-
скаго воспитанія были имъ провозглашены, и ихъ-то, главнымъ об-
разомъ, онъ и отстаивалъ и проводилъ въ теченіе всей своей жизни.
Установивъ тѣсную связь физическаго воспитанія съ воспитаніемъ
нравственнымъ и умственнымъ, онъ отъ физическаго воспитанія пе-
решелъ къ вопросамъ воспитанія вообще.
Его «Семейное воспитаніе ребенка» («Школьные типы» и «Ос-
новныя проявленія ребенка») имѣютъ такое широкое распространеніе,
что я не буду сегодня говорить объ этихъ трудахъ подробно; приведу
только тотъ фактъ, что въ настоящую минуту ихъ нѣтъ въ продажѣ,

такъ какъ они распроданы. Его ученіе о темпераментахъ и ихъ за-
висимости отъ анатомическихъ условій тоже вамъ, конечно, хорошо
извѣстно. Но гдѣ и какъ Лесгафтъ проводилъ свои теоріи въ жизнь?
Преподавалъ ихъ въ нѣсколькихъ учрежденіяхъ, между прочимъ, въ
Казанскомъ и Петербургскомъ университетахъ и былъ прозекторомъ
въ Медико-Хирургической академіи. Ставя такъ широко программу
своего предмета, онъ вездѣ, особенно въ Петербургскомъ универси-
тетѣ, пользовался колоссальнымъ успѣхомъ и привлекалъ массу слу-
шателей разныхъ факультетовъ, но вездѣ онъ преподавалъ сравни-
тельно неподолгу. Онъ былъ слишкомъ оригиналенъ, самобытенъ и
независимъ, и въ концѣ концовъ его преподаваніе не вмѣщалось въ
установленныя рамки, ему становилось тѣсно. и, не умѣя приспоса-
бливаться къ ограниченію своей свободы, онъ не шелъ ни на какіе
компромиссы и уходилъ. И только тамъ, гдѣ онъ былъ полновласт-
нымъ хозяиномъ, тамъ его талантъ лектора могъ развернуться во
всю ширину. Его домашнія лекціи по анатоміи и явились отвѣтомъ
на его потребность создать свои курсы, и они имѣли огромную по-
пулярность потому, что Лесгафтъ отдавалъ всего себя этимъ курсамъ,
такъ что курсы—это былъ собственно Лесгафтъ. Помѣщались они въ
его небольшой квартирѣ, попадали туда слушатели и слушательницы
послѣ записи, биткомъ набивались въ тѣсномъ помѣщеніи, пропитан-
номъ трупнымъ запахомъ, и съ увлеченіемъ ловили каждое слово учи-
теля. И тутъ-то онъ и развернулся предъ ними со всѣмъ его энци-
клопедичнымъ, разностороннимъ, оригинально построеннымъ курсомъ.
Читалъ онъ съ увлеченіемъ, не зная ни усталости, ни болѣзни, ни
праздниковъ. Чтобы не терять времени, онъ начиналъ чтеніе лекцій
въ 7 часовъ утра. Помню, какъ слушательницы разсказывали, что,
встрѣчая ихъ бѣгущими въ 6 часовъ утра, когда зимою еще совер-
шенная тьма, ихъ изъ жалости подсаживали на служебныя коночныя
платформы и подвозили до ближайшаго пункта.
Трудно описать то вліяніе, которое имѣли лекціи Лесгафта для
его аудиторіи.
Молодежь цѣнила и то, что она получала цѣлое міросозерцаніе,
и то, что лекторъ былъ горячимъ и искреннимъ энтузіастомъ своихъ
научныхъ идей.
Въ началѣ девятидесятыхъ годовъ возникло въ Петербургѣ Об-
щество содѣйствія физическому развитію. Петръ Францевичъ съ увле-
ченіемъ принялся и тутъ за работу. Имъ поставлялись лица, знако-
мыя и теоретически, и практически съ физическимъ образованіемъ, и
если бы не его ученики и ученицы, то учрежденіямъ общества не от-
куда было бы и достать знающихъ людей. Для пополненія такого
кадра при обществѣ были созданы курсы воспитательницъ и

руководительницъ физическаго образованія, и это были тѣ-же самые
курсы Лесгафта, но расширенные и пополненные преподаваніемъ еще
нѣсколькихъ предметовъ. Курсъ былъ очень широкій и большой, и
руководительницы съ настоящимъ научнымъ образованіемъ, конечно,
ушли значительно впередъ по сравненію съ прежними ремесленными пре-
подавателями гимнастики. Мало-по-малу между членами Общества со-
дѣйствія физическому развитію пошли разногласія, но Петръ Францевичъ
не шелъ ни на какія уступки, и вся руководящая роль въ Обществѣ и
на курсахъ перешла потомъ исключительно къ нему одному. Не разъ
раздавались нападки на неуступчивость Лесгафта, на его недостаточ-
ную терпимость къ мнѣнію другихъ, но это вытекало изъ его стой-
каго, независимаго характера, и, разъ выстрадавъ и выковавъ тотъ
или иной взглядъ, онъ уже не способенъ былъ сдѣлать какую-бы то
ни было уступку чужому мнѣнію. Будь онъ инымъ,—кто знаетъ, мо-
жетъ быть, и идеи его не получили бы такой законченности, опредѣ-
ленности и оригинальности.
Сколько бы мы ни слѣдили за эволюціями въ жизни Петра Фран-
цевича, вездѣ мы видимъ, какъ энергично идетъ онъ впередъ, не за-
медляя ни на минуту темпа своего поступательнаго движенія. Курсы
воспитательницъ и руководительницъ физическаго образованія были
высшимъ учебнымъ заведеніемъ, построеннымъ по оригинальной про-
граммѣ. Но они были стѣснены недостаткомъ матеріальныхъ средствъ.
Благодаря крупному пожертвованію И. M. Сибирякова, Лесгафтъ и
тутъ находитъ возможнымъ расширить эти курсы и превратить ихъ
въ Біологическую лабораторію съ Высшею вольною школою. Наконецъ-то
Петръ Францевичъ достигъ исполненія своихъ мечтаній и могъ обставить
созданную имъ школу прекрасно оборудованными лабораторіями. Но
тутъ пошли иного рода препятствія, чисто внѣшняго характера, бла-
годаря которымъ Высшая вольная школа многократно закрывалась и
вновь открывалась, и все это, не уменьшая энергіи ея создателя, не
угашая его духа, конечно, надламывало его силы. Отзывчивый ко
всѣмъ новымъ теченіямъ научной мысли, онъ очень интересовался
ходомъ работъ по экспериментальной психологіи и по примѣненію
къ воспитанію данныхъ физіологіи и патологіи нервной системы. По-
этому онъ съ большимъ сочувствіемъ отнесся къ открытію Психо-
неврологическая института. Преподавательская дѣятельность Лесгафта,
занимая массу времени, тѣмъ не менѣе, не препятствовала ему популя-
ризировать свои взгляды въ отдѣльныхъ публичныхъ лекціяхъ, докла-
дахъ, статьяхъ и т. д. Въ этомъ отношеніи онъ былъ неутомимъ,
и, не имѣя въ данную минуту новой темы, не тяготился повтореніемъ
и старыхъ. Взгляды свои на физическое образованіе онъ старался,
гдѣ только возможно, осуществлять на практикѣ, и многія учебныя

заведенія пользовались въ этомъ отношеніи какъ его личными указа-
ніями, такъ и тѣмъ, что имѣли отъ него опытныхъ руководительницъ.
Будучи врачемъ по образованію, Лесгафтъ занимался и практиче-
ской медициной. Постоянно нападая на тѣ уродливыя отклоненія, ко-
торыя позволяютъ себѣ отдѣльные представители практической меди-
цины, и вообще не перенося всякихъ ненаучныхъ путей, онъ самъ
не отказывалъ въ совѣтѣ тѣмъ, кто страдалъ болѣзнями органовъ
движенія, врачуя ихъ по своему, т. е. правильно поставленными дви-
женіями, не рѣдко впадая, впрочемъ, въ преувеличеніе и совершенно
отрицая всякое значеніе многихъ ортопедическихъ пріемовъ.
Но не одною научною дѣятельностью занимался этотъ неутоми-
мый, кипучій человѣкъ: онъ находилъ время и для общественной
дѣятельности и работалъ даже въ мѣстныхъ небольшихъ обще-
ствахъ (какъ, напримѣръ, Коломенское Общество образованія) и
вообще поддерживалъ всѣ прогрессивныя общественныя начинанія.
Нельзя не указать еще и на нѣкоторыя личныя черты Петра Франце-
вича, именно на его преданность учащейся молодежи и на его безкорыстіе.
Создавъ для общества богатѣйшую Біологическую лабораторію, прора-
ботавъ 48 лѣтъ на общественной нивѣ, онъ, во время ухудшенія болѣзни,
стѣснялся поступить въ Каирѣ въ санаторію изъ-за дорогой платы!
Свой капитальный трудъ, «Основы теоретической анатоміи»,
Лесгафтъ посвятилъ своимъ слушателямъ, потому что ихъ молодой
пытливый умъ, — по его словамъ, — «своими вопросами и нерѣдко рѣше-
ніемъ ихъ содѣйствовалъ выясненію того, на что не хватало собствен-
ныхъ силъ, своимъ участіемъ они часто поддерживали бодрость и силу
духа, необходимыя для теоретической работы».
Въ томъ же мѣстѣ онъ пишетъ: «Я посвящаю этотъ трудъ
моимъ слушателямъ, такъ какъ думаю, что они меня лучше всего
поймутъ, ибо здѣсь представленъ тотъ клубокъ, который мы въ сво-
ихъ бесѣдахъ развертывали и выясняли».
Если Лесгафту его ученіе представляется клубкомъ, то мнѣ и вся
его жизнь представляется такимъ клубкомъ, который развертывался
все шире и шире. И если въ біологіи стоитъ незыблемо законъ вѣч-
ности матеріи и энергіи, то и Лесгафтъ для насъ не умеръ. Вся его
жизнь была непрерывнымъ ростомъ, подобно тому, какъ маленькій
ростокъ превращается въ могучее дерево.
Рухнулъ мощный дубъ, но ни матерія, ни энергія не погибаетъ:
онѣ возродятся въ видѣ массы учениковъ и ученицъ, разсѣянныхъ
повсюду. Пусть же они продолжаютъ работу своего учителя, и я
глубоко вѣрю, что русскіе біологи-врачи, имѣя такихъ учителей, какъ
Лесгафтъ, Пироговъ, сблизятъ біологію съ педагогіей и, идя по этому
пути, внесутъ еще много свѣта въ науку о воспитаніи!
С. Острогорскій.

Воспоминанія о П. Ф. Лесгафтѣ.
Мои воспоминанія относятся къ дѣятельности Лесгафта въ пе-
ріодъ 1891—95 г.г., во время моего студенчества въ С.-Петербургскомъ
университетѣ, когда я прямо съ гимназической скамьи попалъ на
естественный факультетъ, на которомъ тогда числилось много слав-
ныхъ именъ въ профессорской корпораціи (Докучаевъ, Бекетовъ,
Меншуткинъ и др.). Въ числѣ этихъ заслуженныхъ, чиновныхъ, орди-
нарныхъ и экстраординарныхъ профессоровъ, лекціи по анатоміи
читалъ скромный по чину приватъ-доцентъ—Петръ Францевичъ Лес-
гафтъ. Лекціи этого скромнаго приватъ-доцента являлись самыми
популярными, самыми захватывающими изъ всѣхъ.
Мнѣ вспоминается темная, низкая, грязная, небольшая аудиторія
анатомическаго кабинета, но эта невзрачная аудиторія была всегда
переполнена самыми восторженными, экзальтированными слушателями
на лекціяхъ Петра Францевича. Громоздясь, тѣснясь и прижимая
другъ друга, шумная, молодая и жизнерадостная толпа естественни-
ковъ заполняла снизу до верху эту небольшую комнату, которая
носила громкое названіе «анатомическій кабинетъ». Кабинетъ этотъ
помѣщался, да, вѣроятно, и теперь помѣщается, во второмъ этажѣ,
почти по серединѣ длиннаго университетскаго зданія.
Въ эту невзрачную комнату на лекціи Лесгафта часто помимо
естественниковъ собиралось много и изъ другихъ факультетовъ.
Очень часто юристы, филологи и математики приходили его слушать.
Такъ занимательны, такъ захватывающе интересны были лекціи
Петра Францевича!
Билъ урочный часъ и, ни минуты не пропуская, въ аудито-
рію входилъ любимый профессоръ. Шумливая и разноголосая
толпа первокурсниковъ мгновенно замолкала, когда въ дверяхъ по-
являлась его небольшая живая подвижная фигура въ черномъ сюртукѣ
съ умнымъ огромнымъ лбомъ и молодыми быстрыми, проницательными
глубоко сидящими глазами. Въ это же самое время входилъ его не-
измѣнный спутникъ и помощникъ сторожъ Василій, который то несъ

П. Ф. Лесгафтъ со своими университетскими слушателями.

цѣлый ворохъ костей, банокъ и препаратовъ, то съ особой забот-
ливостью вносилъ цѣлый человѣческій скелетъ.
Какъ даровитый ученый и замѣчательный ораторъ, Лесгафтъ
двумя тремя фразами сразу захватывалъ всю аудиторію. Въ два три
штриха онъ обрисовывалъ цѣлую сложную картину и заставлялъ
слушателей съ напряженнымъ вниманіемъ, съ удивленіемъ и часто
восхищеніемъ слѣдить за его лекціею. A онъ такъ и носился, бывало,
по аудиторіи и по ея лѣстницамъ снизу вверхъ, поднося слушателямъ
препаратъ и объясняя значеніе какого-нибудь бугорка на кости.
«Ясно? Всѣ поняли?» «Прошу обратить особенное вниманіе»—такъ и
звучало въ воздухѣ, такъ и подбадривало пытливые, молодые умы
слушателей.
Такъ сухая, скучная анатомія оживала въ его лекціяхъ; засу-
шенная, распиленная кость принимала живую душу, живой образъ и
вставала передъ глазами слушателей въ томъ видѣ, въ какомъ она
была въ живомъ человѣкѣ, въ живомъ тѣлѣ.
«Вы привыкли за 8 лѣтъ гимназіи, говорилъ Петръ Францевичъ, что
вамъ скажутъ сначала правило и потомъ тотчасъ же и исключеніе изъ
этого правила, но вотъ передъ вами только правило и изъ него нѣтъ
исключенія!» «Nihil! non!»—кричалъ съ дрожью въ голосѣ Лесгафтъ, и
всѣ его слушатели видѣли и понимали, что, дѣйствительно, тутъ толь-
ко правило, только законъ, который не имѣетъ и не долженъ имѣть
исключеній. Какъ очарованные сидѣли слушатели, сидѣли юные перво-
курсники, которыхъ впервые коснулось живое, бодрое, правдивое и
умное слово послѣ ужасной зубрежки греческихъ и латинскихъ
исключеній. Два часа лекціи быстро проходили и часто такъ не хотѣ-
лось уходить, такъ хотѣлось еще и еще услышать новое слово. Шум-
ными аплодисментами заканчивалась каждая лекція Петра Францевича.
Но и тутъ онъ не давалъ намъ потачки. «Отъ недостатка—
тутъ» (при этомъ жестъ на голову)—«дѣйствіе тутъ!» (показывалъ
на руки) и быстро скрывался. Какъ молодо, хорошо и весело было
возвращаться каждый разъ съ такихъ лекцій, гдѣ оживала сухая
мертвечина, гдѣ каждый разъ получалось новое знаніе, новый инте-
ресъ. Кромѣ лекціонныхъ часовъ, у Лесгафта были еще практическія
занятія по опредѣленію костей, а также мускулатурѣ человѣка. Здѣсь
уже всѣ толпились около дорогого учителя попросту, безъ стѣсненія.
A онъ подавалъ то одну, то другую кость, требуя опредѣлить не
только на глазъ, но чаще на ощупь, только осязаніемъ, къ какой
части и къ какой сторонѣ относится данная косточка. И какимъ
удовольствіемъ, какимъ восхищеніемъ вспыхивали его умные, прони-
цательные глаза, если отвѣтъ студента былъ правильнымъ.
Для практическихъ занятій со студентами по мускулатурѣ при-

ватъ-доценту Лесгафту былъ отведенъ администраціею университета
небольшой сарайчикъ, помѣщающійся на задворкахъ, между полѣн-
ницами дровъ и помойной ямой. Какъ бы въ пику его популярности
среди студентовъ ему нашлось для занятій только небольшое зданіе,
похожее на дворницкую будку, занятое печью и имѣющее одно един-
ственное окно да столъ, за которымъ занимались студенты. И такое
помѣщеніе было ему дано въ то время, какъ почти весь нижній
этажъ огромнаго университетскаго зданія былъ занятъ то кварти-
рами профессоровъ, то квартирами педелей и сторожей. Такъ спра-
ведливо оцѣнивалась дѣятельность нелюбимаго и безпокойнаго при-
ватъ-доцента.
Въ этомъ душномъ, зловонномъ и грязномъ сарайчикѣ студен-
тамъ естественникамъ приходилось, особенно на второмъ курсъ,
избравшимъ себѣ спеціальностью анатомію, просиживать цѣлыми ча-
сами, заниматься на единственномъ столѣ по очереди и часто уга-
рать отъ топки ретивыхъ дворниковъ. Но несмотря на такое вопію-
щее неудобство, этотъ сарайчикъ, анатомическій театръ, никогда не
пустовалъ.
Съ наступленіемъ весны Петръ Францевичъ начиналъ новый
курсъ занятій по эмбріологіи и развитію куринаго яйца. Обыкновенно
въ мартѣ мѣсяцѣ онъ устраивалъ въ своемъ кабинетѣ инкубаторъ, напол-
ненный куриными яйцами. Здѣсь день за днемъ студенты естественники
обыкновенно рано утромъ, еще до начала другихъ лекцій, сами подъ
руководствомъ Лесгафта производили микроскопическія наблюденія надъ
развитіемъ зародыша, образованіемъ внутреннихъ органовъ и т. д.
Какія талантливыя по содержанію и формѣ лекціи читалъ онъ здѣсь
по этимъ вопросамъ. Съ какимъ неустаннымъ вниманіемъ онъ слѣ-
дилъ за самостоятельными работами студентовъ и какъ деликатно
и вмѣстѣ съ добродушною ироніею указывалъ на промахи.
«Вы его совсѣмъ сварите, бѣдняжку!»—говорилъ Петръ Францевичъ
съ усмѣшкою, когда видѣлъ, какъ какой-нибудь ярый первокурсникъ
опускалъ зародышъ яйца въ слишкомъ горячую воду.
Кромѣ лекцій по анатоміи, Лесгафтъ считалъ необходимымъ для
образованія какъ вообще человѣка, такъ въ частности естествоиспы-
тателей, изученіе окружающей жизни, знакомство со многими чисто
техническими производствами. Для этого онъ устраивалъ поѣздки по
окрестнымъ заводамъ. Эти восхитительныя поѣздки бывали большею
частью по воскресеньямъ. Испросивъ, обыкновенно еще заранѣе, раз-
рѣшеніе (и эту обязанность онъ успѣвалъ брать на себя), Лесгафтъ
наканунѣ сообщалъ намъ, куда возможно отправиться на другой день
и гдѣ собраться для отъѣзда. Рано утромъ шумная и веселая толпа
естественниковъ собиралась гдѣ-нибудь въ центральномъ пунктѣ ко-

нокъ. Занявъ одну или двѣ изъ конокъ, студенты отправлялись вмѣ-
стѣ съ Петромъ Францевичемъ куда-нибудь на окраину города въ завод-
скую часть его. Такимъ образомъ въ теченіе одной зимы мы посѣтили
многіе выдающіеся по техническимъ условіямъ заводы, какъ Обуховскій
сталелитейный, стеклянный, фарфоровый, костяной и многіе другіе.
Кромѣ посѣщенія заводовъ, иногда устраивались поѣздки по больни-
цамъ. Особенно въ моей памяти запечатлѣлась поѣздка въ домъ
душевнобольныхъ. Здѣсь Лесгафтъ находилъ тотчасъ же тему для
живой и увлекательной бесѣды. Очерчивая двумя тремя фразами
состояніе больного, онъ тотчасъ же давалъ объясненія, отъ наруше-
нія какихъ функцій произошло данное измѣненіе. Такое явленіе должно
послѣдовать «непремѣнно и несомнѣнно», разъ произошло извѣстное
измѣненіе въ организмѣ. «Вотъ причина—говорилъ Петръ Франце-
вичъ, a вотъ и слѣдствіе, и иначе быть не можетъ, никакихъ исклю-
ченій, къ которымъ васъ пріучила латынь въ гимназіи!»
Развивая душу, Лесгафтъ обращалъ вниманіе и на физическое
развитіе своихъ слушателей. Казалось, это не входило бы въ универ-
ситетскій планъ преподаванія анатоміи, особенно для естественниковъ,
но нашъ незабвенный учитель обращалъ вниманіе и на эту сторону.
Не имѣя своего большого помѣщенія для устройства гимнастики и
игръ въ мячъ, Петръ Францевичъ какими-то путями ухитрился до-
стать разрѣшеніе пользоваться для этой цѣли манежемъ въ Адмирал-
тействѣ. Здѣсь въ громадномъ манежѣ по праздникамъ собирались
студенты естественники для игръ въ мячъ и для гимнастическихъ
упражненій. Сколько шуму, смѣху и шутокъ раздавалось въ этомъ
огромномъ залѣ, который обращался въ арену самыхъ горячихъ
битвъ. Изрѣдка эти игры посѣщалъ Петръ Францевичъ, становился
гдѣ-нибудь въ сторонкѣ и съ доброю усмѣшкою наблюдалъ своими
умными, живыми, проницательными и какъ будто немного суровыми
глазами.
Въ одинъ изъ праздничныхъ дней въ концѣ года, когда Петръ
Францевичъ спѣшилъ закончить обязательный годичный курсъ ана-
томіи, произошелъ маленькій инцидентъ: по обыкновенію собралась
довольно большая толпа слушателей, но не въ аудиторіи, a рядомъ
съ нею, въ комнатѣ профессора. Размѣстились кто гдѣ попало: кто
сидя на окнѣ, кто на стульяхъ и столахъ, а большинство стояло.
Лесгафтъ былъ особенно въ ударѣ, разсказывая и поясняя что
то по внутреннимъ органамъ человѣка. Пламенная, горячая рѣчь его
такъ и кипѣла, такъ и просилась въ умъ и сердце слушателей. Всѣ
были какъ очарованные! Вдругъ отворяется дверь и тогдашній рек-
торъ Никитинъ (нынѣ, кажется, академикъ) въ полной парадной
формѣ, въ мундирѣ, съ орденами, нашивками и шпагой, заявился къ

намъ въ аудиторію. Сухо поздоровавшись съ Петромъ Францевичемъ
и почти не поклонившись намъ, разношерстымъ, не въ обычной
формѣ студентамъ, онъ заявилъ, что сегодня праздникъ, а потому
никакихъ лекцій читаться не должно. Послѣ этого, такъ же сухо вы-
слушавъ объясненіе профессора, что это не офиціальная лекція, а
частная бесѣда и только для желающихъ, онъ величественно отбылъ.
Трудно представить, какое удивленіе и какая почти дѣтская растерян-
ность показалась на лицѣ Лесгафта при объявленіи, что сегодня
праздникъ, а потому работать нельзя, нельзя учить людей больше
знать, больше совершенствоваться. Какъ странно должны были ото-
зваться эти слова въ душѣ Лесгафта, какимъ комичнымъ вѣроятно
показалось напоминаніе, что сегодня праздникъ, ему, никогда не знав-
шему, что такое праздникъ, что такое празднованіе.
Его кипучей, энергичной, дѣятельной и неутомимой душѣ дико
показалось это празднованіе, это вторженіе въ чужую жизнь, поку-
шеніе на чужую свободу, но что дѣлать, пришлось покориться, и онъ
съ грустною улыбкою объявилъ намъ, что сегодня продолженія лек-
ціи не будетъ. Сообщая объ этомъ случаѣ, я останавливаюсь на немъ
только для того, чтобы показать, какъ относилось тогдашнее началь-
ство къ Петру Францевичу. Этотъ талантливѣйшій лекторъ и ораторъ,
популярный профессоръ и замѣчательный ученый, этотъ всесторонне
образованный человѣкъ былъ только приватъ-доцентомъ. Начальство
всегда косо смотрѣло на его научную, профессорскую дѣятельность и
всячески старалось уязвить его; оно всегда имѣло гласное и не глас-
ное наблюденіе надъ этимъ безпокойнымъ и неподатливымъ человѣ-
комъ, природѣ котораго были чужды лесть и низкопоклонство. А между
тѣмъ сколько бездарностей, тупицъ и профановъ въ наукѣ стояло
выше его въ служебной іерархіи и воображало себя свѣтилами науки.
Только живая, чуткая и правдивая молодежь, помимо всяческихъ
начальническихъ рекомендацій, отличала истинный талантъ: на лекціяхъ
Петра Францевича аудиторія всегда была такъ переполнена, что, какъ
говорится, яблоку негдѣ было упасть. Вотъ эта то переполненная
аудиторія была лучшимъ доказательствомъ того, кто такой былъ
незаслуженный приватъ-доцентъ Лесгафтъ. Кромѣ обычнаго чтенія
лекцій въ университетѣ и на Рождественскихъ курсахъ, кромѣ вся-
кихъ практическихъ занятій по анатоміи, гистологіи и эмбріологіи, Петръ
Францевичъ находилъ еще время читать лекціи въ Соляномъ Городкѣ
по воспитанію дѣтей. Эти талантливыя и популярныя лекціи всегда при-
влекали многочисленную и самую разнообразную публику, начиная
отъ важной дамы и кончая простенькою курсисткою. Здѣсь въ жи-
выхъ, яркихъ образахъ въ стройномъ изложеніи Петръ Францевичъ
рисовалъ полную картину воспитанія ребенка, начиная съ того мо-

мента, когда онъ еще безсознательно имитируетъ, и до его полнаго
развитія въ школьномъ возрастѣ, съ его плохими и хорошими сто-
ронами. И, бѣдные родители, какъ сильно и жестоко бичевалъ ихъ
Лесгафтъ въ своихъ пылкихъ рѣчахъ.
Такъ въ его словахъ развертывалась и обрисовывалась картина
созиданія того, что мы называемъ «человѣкомъ». Обыкновенно взвол-
нованные и задумчивые выходили изъ Соляного Городка слушатели,
дѣлясь своими мыслями и давая въ глубинѣ души своей себѣ слово
быть лучше, быть добрѣе и человѣчнѣе.
Хотя для естественниковъ по программѣ полагалось пройти весь
курсъ анатоміи человѣка въ одинъ годъ, но, конечно, при томъ тща-
тельномъ, детальномъ и любовномъ отношеніи къ этому предмету
и при томъ прохожденіи его, какъ велъ дѣло Лесгафтъ, успѣть за
одинъ годъ окончить весь курсъ анатоміи, ведя попутно и практи-
ческія занятія, было немыслимо. Поэтому для желающихъ Лесгафтъ
велъ на второмъ курсѣ дополнительныя лекціи по важнѣйшимъ орга-
намъ человѣческаго тѣла. Часто не имѣя возможности занимать ау-
диторію, если въ ней была другая какая-нибудь лекція, онъ назна-
чалъ чтенія у себя на дому. Здѣсь передъ восхищенными слушателями
обрисовывались чудныя картины устройства человѣческаго глаза, уха и
мозга. Ничего подобнаго нельзя было найти ни въ одномъ учебникѣ,
такъ тонко, такъ полно и интересно былъ имъ разобранъ каждый
органъ въ живомъ тѣлѣ человѣка. Онъ мастерски, нѣсколькими мѣт-
кими штрихами обрисовывалъ цѣлую стройную систему извѣстнаго
органа.
На дому у него слушателей по большей части было уже не-
много, все больше тѣ, кто избралъ своею спеціальностью анатомію,
такъ какъ дружная семья естественниковъ уже со второго курса
разбредалась по разнымъ отдѣламъ и спеціальностямъ. Но часто, за-
нимаясь другимъ предметомъ, приходили побывать на лекціи дорогого
учителя, послушать его живое, правдивое слово, отдохнуть душою и
подѣлиться впечатлѣніями о слышанномъ.
Когда начали проходить мозгъ и его функціи, Лесгафтъ сталъ
устраивать у себя на дому чтенія по психологіи. Говорить о достоин-
ствѣ и увлекательности этихъ чтеній я считаю излишнимъ. Тотъ, кто
хотя-бы разъ, хотя-бы случайно попадалъ на эти лекціи, никогда уже
не могъ забыть того живого и въ высокой степени интереснаго ихъ
изложенія, которымъ онѣ отличались.
Кромѣ своихъ лекцій, Петръ Францевичъ уже требовалъ и отъ
слушателей участія въ работѣ. Наиболѣе талантливые и даровитые
изъ нихъ время отъ времени писали рефераты по психологіи, и за-
тѣмъ въ квартирѣ Лесгафта устраивались въ назначенный день ма-

ленькіе диспуты и состязанія на заданную тему. Тутъ профессоръ
давалъ полную волю и просторъ иниціативѣ каждаго изъ собравшихся.
Обыкновенно вечеромъ сходилось человѣкъ 20 студентовъ, выбирался
предсѣдатель собранія, подавался чай, и небольшая квартира его огла-
шалась самыми животрепещущими и пылкими рѣчами. A самъ Петръ
Францевичъ гдѣ-нибудь въ сторонкѣ, въ уголкѣ, сидѣлъ себѣ смирне-
хонько за стаканомъ чая и ни слова. Только его умные, глубоко про-
ницательные глаза по временамъ вспыхивали искрами и загорались
удовольствіемъ.
Въ концѣ засѣданія Лесгафтъ въ двухъ трехъ словахъ дѣлалъ
свое заключеніе, часто указывая, гдѣ неправильно или неточно было
описано авторомъ, a гдѣ не вѣрна была мысль, высказанная его оп-
понентами. Послѣ этого всѣ, часто въ 12 часовъ ночи, усталые, но
безконечно довольные, разбѣгались съ Фонтанки, кто на Васильевскій
Островъ, кто на Петербургскую и Выборгскую Стороны.
Заканчивая мои воспоминанія о покойномъ учителѣ въ періодъ
студенчества 1891 — 95 г. г., не могу не отмѣтить ту кипучую, энер-
гичную дѣятельность, которую проявлялъ въ это время Лесгафтъ.
Просто удивительно, когда онъ находилъ время ѣсть и спать. Но
проявляя такую кипучую дѣятельность и всею душою ненавидя лѣнь
и инертность, онъ требовалъ того же отъ своихъ учениковъ. «Лѣнь
копитъ только безобразную ткань», часто говаривалъ онъ, называя
этимъ словомъ жировое отложеніе у человѣка.
Конечно я коснулся только той стороны его дѣятельности, съ
которою мнѣ лично приходилось сталкиваться.
Жизнь и дѣятельность Лесгафта были движеніе впередъ, и тому
же онъ училъ своихъ многочисленныхъ слушателей, сѣя въ нихъ
сѣмена правды, добра и честности.
Такъ честно и стойко прожилъ Петръ Францевичъ, не щадя
своихъ силъ и, можетъ быть, тѣмъ найдя себѣ преждевременную
могилу вдали отъ близкихъ друзей.
Миръ праху твоему, дорогой учитель!
И. Зайцевскій.
1910 г. Іюля 20 дня.

Памяти заботливаго друга.
Много говорилось и писалось, и еще долго будетъ говориться и
писаться, о Петрѣ Францевичѣ, какъ о выходящемъ изъ ряда ученомъ
и общественномъ дѣятелѣ, но мнѣ хотѣлось бы разсказать о немъ
съ совсѣмъ другой точки зрѣнія: какъ о въ высшей степени отзывчи-
вомъ человѣкѣ, какъ о вѣрномъ другѣ тѣхъ, кто разъ вызвалъ къ
себѣ чѣмъ-либо его сочувствіе.
Не разъ указывалось, что настоящія отношенія къ намъ окру-
жающихъ людей узнаются только по ихъ поступкамъ, а не по
словамъ... И какъ часто послѣ моего освобожденія изъ Шлиссель-
бургской крѣпости я вспоминалъ эту истину!
Попавши волею судьбы, послѣ двадцати-пятилѣтняго заключенія
въ недоступной ничьему постороннему глазу политической темницѣ,
о которой уже давно сложились мрачныя легенды, прямо въ кипучую
петербургскую жизнь самаго бурнаго періода «новой русской исторіи»,
я сразу встрѣтилъ тысячи всевозможныхъ людей. Меня напере-
бой тащили на показъ въ общественныя собранія, на званые обѣды
и ужины, гдѣ внимательно смотрѣли на меня десятки любопытныхъ
глазъ, и ясныхъ-молодыхъ, и постарѣлыхъ-выцвѣтшихъ, смотрѣли, какъ
на невиданную еще диковинку, какъ на человѣка, погребеннаго въ
землѣ много лѣтъ назадъ и вдругъ выброшеннаго землетрясеньемъ.
Но проницательнаго взгляда Петра Францевича не было тогда среди
этихъ десятковъ и сотенъ глазъ...
Потомъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Первый вихрь моей новой
жизни пронесся мимо, и въ глубинѣ души сталъ все чаще и чаще
возникать печальный вопросъ о томъ, что же далъ мнѣ этотъ вихрь
для осуществленія завѣтныхъ плановъ работать въ области науки,
насколько помогъ онъ мнѣ, хотя бы въ скорѣйшемъ напечатаньи
научныхъ изслѣдованій, сдѣланныхъ въ темницѣ? — И вотъ въ
тотъ самый мигъ, когда я уже началъ приходить къ неутешительно-
му выводу, что этотъ вихрь не сдѣлалъ для моихъ цѣлей ничего или
оченъ мало, и явился передо мной на сцену Петръ Францевичъ.

Онъ не пригласилъ меня къ себѣ ни на званый обѣдъ, ни на
устроенное имъ спеціальное общественное собранье, онъ самъ пріѣхалъ
попросту на конкѣ въ меблированныя комнаты на Гончарной
улицѣ, гдѣ тогда я жилъ, и сразу же предложилъ быть руководи-
телемъ практическихъ занятій по аналитической химіи въ осно-
ванномъ имъ два года тому назадъ Независимомъ университетѣ («Воль-
ной Высшей Школѣ») и работать надъ научными вопросами въ его
лабораторіяхъ...
Для меня такое предложеніе было совсѣмъ неожиданнымъ. Я съ
радостью согласился, тутъ же получилъ приглашеніе заходить къ не-
му во всякое время, «лучше всего въ два часа къ обѣду, такъ какъ
обѣдъ единственно свободный часъ, когда навѣрно можно застать
человѣка не занятымъ». Такъ началось наше знакомство, перешед-
шее очень скоро и въ прочную дружбу.
Чрезвычайно отзывчивый ко всѣмъ явленіямъ общественной
жизни, Петръ Францевичъ много разспрашивалъ меня въ своемъ каби-
нетѣ въ первые дни знакомства о всѣхъ моихъ товарищахъ, изъ ко-
торыхъ особенно интересовала его Вѣра Николаевна Фигнеръ. Ее онъ
помнилъ очень хорошо, какъ свою бывшую ученицу, и даже показы-
валъ ея фотографическую карточку, подаренную ему много лѣтъ
назадъ, передъ ея отъѣздомъ за границу учиться въ Цюрихѣ. Она
была снята на ней вмѣстѣ со своей сестрой Лидіей,—тоже его бывшей
ученицей и тоже перенесшей и заключеніе и многолѣтнюю ссылку.
Затѣмъ Петръ Францевичъ попросилъ у меня шкапчикъ, сдѣланный
Новорусскимъ во время заключенія, и водворилъ его въ своемъ зооло-
гическомъ музеѣ, какъ «реликвію мѣста страданія», чтобъ хранить
въ немъ свои наиболѣе цѣнные предметы.
Я живо помню, какъ всякое новое крупное событіе тѣхъ
бурныхъ дней дѣйствовало на него чрезвычайно сильно, особенно,
когда оно такъ или иначе касалось слушателей и слушательницъ его
Вольной Высшей Школы. Но замѣчательнѣе всего во всемъ этомъ
было то обстоятельство, что, жалуясь часто на ея «соціальное
отдѣленіе», гдѣ, по его словамъ, ничего не дѣлали и не обра-
щали никакого вниманія на его совѣты, онъ никогда не жаловался мнѣ на
учащуюся молодежь, когда гдѣ нибудь въ углу вдругъ находили пачку
нелегальной литературы; онъ всегда объяснялъ это «провокаціей» со
стороны ненавистниковъ открытаго имъ свободнаго университета...
Къ концу зимы, когда мы уже успѣли близко познакомиться, и
я заканчивалъ въ Вольной Высшей Школѣ практическій курсъ
аналитической химіи, желанье Петра Францевича расчистить для меня
дальнѣйшую дорогу къ широкой и прочной научной дѣятельности, каза-
лось, достигло наивысшей степени. Онъ уже успѣлъ предложить меня

естественно-историческому факультету школы въ приватъ-доценты
по той же аналитической химіи, каѳедра которой пока отсут-
ствовала, и заставилъ меня взамѣнъ окончившихся практическихъ
занятій по этой наукѣ открыть общій курсъ и прочесть до насту-
пленія лѣта рядъ лекцій, связавъ аналитическую химію съ общей,
физической и космической въ одно неразрывное цѣлое. Потомъ,
раньше чѣмъ наступили лѣтнія каникулы, онъ уже успѣлъ предло-
жить меня факультету въ профессора физической химіи и устроить
мое утвержденіе факультетомъ въ этомъ званіи безъ всякихъ фор-
мальностей, на основаніи только однихъ вышедшихъ тогда изъ печати
моихъ изслѣдованій, признанныхъ факультетомъ за дессертацію. Такъ
лихорадочно поспѣшно старался онъ сдѣлать все, что только было
можно, для дальнѣйшаго продолженія моихъ научныхъ работъ! Что
же удивительнаго, что благодаря всѣмъ этимъ неустаннымъ друже-
скимъ заботамъ обо мнѣ въ первые годы новой жизни, когда я
такъ нуждался въ поддержкѣ извнѣ, онъ рисуется теперь въ моемъ
воображеніи, какъ совершенно исключительный человѣкъ, у ко-
тораго дѣло всегда шло впереди слова? Что же удивительнаго, если
смерть его всегда мнѣ будетъ представляться невознаградимой утра-
той не только для общества и науки, но и для меня лично?
Со слѣдующей же осени я поселился во флигелѣ Спб. Біологи-
ческой Лабораторіи, гдѣ помѣщалась Вольная Высшая Школа, и гдѣ
жилъ самъ Петръ Францевичъ. Какъ и во всемъ остальномъ, онъ
взялъ на себя иниціативу и въ этомъ. Замѣтивъ разъ, что мнѣ очень
далеко ѣздить на лекціи съ Гончарной улицы, и что я теряю на это
даромъ много времени, онъ очистилъ для меня квартиру почти дверь
противъ двери отъ своей, по той же самой лѣстницѣ внутренняго
флигеля Лабораторіи, для того чтобы, не надѣвая ни шапки, ни паль-
то, я могъ прійти къ нему во всякое время. Все лѣто до пере-
ѣзда онъ заботливо хранилъ у себя мои вещи, начиная отъ рояля
моей жены, особенно возбуждавшаго его безпокойство («какъ бы онъ не
разстроился»), и кончая тюками перенесенныхъ къ нему на лѣто
книгъ. Его внимательность ко мнѣ, несмотря на сосѣдскую бли-
зость ни на минуту не прекращалась, доходя по временамъ до мело-
чей, и часто положительно конфузила меня. Каждый разъ провожалъ
онъ меня при уходѣ (какъ и всякаго другого) до самыхъ выходныхъ
дверей своей квартиры, хотя бы и былъ въ это время нездоровъ или
очень занятъ, и никакія упрашиванія не дѣлать этого не помогали.
Но чѣмъ болѣе я привыкалъ глубоко любить его, какъ человѣка и
истиннаго друга, готоваго все сдѣлать, чтобъ облегчить и другимъ
осуществленіе намѣченныхъ ими научныхъ работъ и дать возмож-
ность широко развить въ этомъ направленіи свою индивидуаль-

ность, тѣмъ болѣе я учился также видѣть въ немъ и глубоко цѣнить
человѣка непреклоннаго долга, чрезвычайно требовательнаго во всемъ,
что касалось общаго дѣла, распорядителя, не допускавшаго въ испол-
неніи обязанностей никакихъ послабленій. Каждый часовой дол-
женъ былъ стоять у него на своемъ посту въ назначенный срокъ,
не отговариваясь тѣмъ, что у него разболѣлась голова или прі-
ѣхали родственники изъ далекихъ странъ, или онъ самъ былъ
увлеченъ другимъ болѣе важнымъ дѣломъ, и сердиться на Петра
Францевича за такую требовательность не было никакой возможности.
Сердиться на него могъ только тотъ, кто самъ лишенъ былъ
всякаго чувства долга, потому что Петръ Францевичъ первый показывалъ
намъ примѣръ неуклоннаго исполненія своихъ обязанностей. Какъ
профессоръ Вольной Высшей Школы, онъ, кажется, за все время ея
существованія (да и вообще за все время своей жизни) не пропустилъ
ни одной лекціи и ни разу не опоздалъ на нее, несмотря ни на ка-
кія неожиданныя событія. Въ назначенную минуту онъ непремѣнно
показывался на своей каѳедрѣ, все равно, здоровый или больной,
спокойный или разстроенный, и приспособлялъ разсказъ о своемъ
предметѣ такъ, чтобъ окончить его въ точности въ полагавшееся для
этого время. Мои слушатели въ Вольной Высшей Школѣ разъ гово-
рили мнѣ, что, еслибъ во время его лекціи обвалилась стѣна аудиторіи,
то и тогда онъ пригласилъ бы всѣхъ взволнованныхъ оставаться на
мѣстахъ и дослушать и, только окончивъ свою лекцію, побѣжалъ бы
съ ними осматривать и поправлять случившееся поврежденіе.
Понятно, что, неумолимый въ научныхъ дѣлахъ къ себѣ, онъ
былъ требователенъ и къ другимъ, и какъ директоръ Вольной Выс-
шей Школы лично слѣдилъ за исправностью чтенія всѣхъ лек-
цій, a въ случаѣ чьего либо запозданія непремѣнно дѣлалъ при
первомъ же свиданіи сначала ласковое, a потомъ и болѣе серьез-
ное замѣчаніе. Въ первый же мѣсяцъ послѣ начала моихъ соб-
ственныхъ лекцій, когда я жилъ еще далеко, на Гончарной улицѣ,
такому замѣчанію подвергся и я по причинѣ запозданія минутъ
на семь' благодаря конкѣ, замѣнявшей тогда въ Петербургѣ трам-
ваи. Едва пришелъ я на другой день послѣ этого, какъ при са-
мой встрѣчѣ услышалъ отъ него слова:
— А вчера вы, Н. А., запоздали на лекцію, запоздали!
— Но зато я и окончилъ ее на четверть часа позднѣе!
— Знаю, знаю. Но слушателей своихъ все же заставили поджи-
дать себя и пріучаться къ неаккуратности! A вѣдь ихъ много, и каж-
дому пришлось потерять это время, ужъ лучше намъ самимъ приходить
нѣсколько раньше, чтобъ одному ждать всѣхъ, чѣмъ всѣмъ одного!
О пропускѣ полной лекціи, конечно, и говорить было не-

чего! Петръ Францевичъ никому этого не простилъ бы. Когда
на слѣдующую же весну мнѣ пришлось уѣхать въ Парижъ для
прочтенія тамъ публичной лекціи на пасхѣ, и я могъ возвратиться
домой лишь позднѣе возобновленія занятій въ Біологической Лабо-
раторіи, пропустивъ, хотя и съ предварительнымъ увѣдомленіемъ
Петра Францевича и всѣхъ слушателей, двѣ лекціи, я успокоилъ его
и заставилъ простить мнѣ это несвоевременное отсутствіе лишь
тѣмъ, что вмѣсто полагавшихся мнѣ двухъ или трехъ лекцій въ
недѣлю назначилъ въ весь остававшійся конецъ сезона по четыре и
этимъ болѣе чѣмъ вознаградилъ за пропущенное.
Только такими способами и можно было сохранить довѣріе
къ себѣ Петра Францевича. Къ тѣмъ, которые не дѣлали такъ, онъ
послѣ нѣсколькихъ первыхъ дружескихъ замѣчаній начиналъ отно-
ситься какъ къ людямъ, неоправдавшимъ его надеждъ, и встрѣ-
чать ихъ сухо и «молча». Именно въ этомъ измѣненіи его отношеній
и заключалась причина того, что у него накопилось къ концу жизни не
мало враговъ изъ среды тѣхъ, которые когда то имѣли съ нимъ общее
дѣло, но относились къ своимъ прямымъ обязанностямъ спустя рукава.
Меня лично его требовательность не только никогда не от-
талкивала, но, напротивъ, прямо привлекала къ нему. Чувствовалось,
что съ Петромъ Францевичемъ вмѣстѣ всякое дѣло будетъ окончено
хорошо и во время: недостатокъ моей энергіи онъ пополнилъ бы своей
и не допустилъ бы увлечься въ нужное время ничѣмъ другимъ, болѣе
пріятнымъ. Особенно сказывалось это на нашей совмѣстной работ ѣ въ
Извѣстіяхъ СПБ. Біологической Лабораторіи, послѣдній томъ которыхъ
состоялъ почти исключительно изъ нашихъ статей. Едва кончался
одинъ ихъ выпускъ, какъ Петръ Францевичъ уже задавалъ мнѣ
вопросъ:
— А когда же будетъ готова ваша слѣдующая статья?
Я назначалъ срокъ, и онъ неизмѣнно отвѣчалъ:
— Смотрите же! Буду ждать къ сроку! и за недѣлю до него
неизмѣнно напоминалъ:
— A вѣдь вашъ срокъ уже кончается! Готово ли, у васъ? Смо-
трите, не запоздайте!
Было просто непонятно, какимъ образомъ могъ онъ помнить
обо всемъ при огромной массѣ лежавшихъ на немъ обязан-
ностей! Работать вмѣстѣ съ такимъ человѣкомъ было истинное
счастье: вы заранѣе могли быть спокойны за будущее. Сознанье этого
въ совмѣстныхъ съ нимъ дѣлахъ всегда давало мнѣ моральное успо-
коенье, и въ этомъ спокойствіи была причина, что чѣмъ долѣе я
жилъ съ Петромъ Францевичемъ, тѣмъ болѣе пріучался цѣнить его,
какъ лучшаго друга, тѣмъ болѣе привязывался къ нему. Въ этомъ

же заключалась и причина обаянья его на слушателей и особенно
слушательницъ, положительно обожавшихъ его.
Однако русская общественная жизнь слагалась въ то время
(1907—1909 г.г.) при такихъ тяжелыхъ условіяхъ, что даже и желѣз-
ной волѣ Петра Францевича много разъ приходилось разбиваться о
противопоставляемыя ему преграды въ его научныхъ предпріятіяхъ.
Такъ было и съ основаннымъ имъ Независимымъ университетомъ.
Лѣтомъ 1907 г. онъ былъ закрытъ администраціей,- когда Петръ
Францевичъ находился въ Швейцаріи въ Локарно 1). Онъ быстро
возвратился въ Россію и началъ хлопотать о возстановленіи хотя
бы двухъ изъ трехъ факультетовъ Вольной Высшей Школы: есте-
ственно-историческаго и педагогическаго, пожертвовавъ соціальнымъ.
Но всѣ его усилія пропали даромъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ не состоялся и
мой предполагавшійся въ слѣдующую зиму курсъ физической химіи,
о которомъ онъ такъ много хлопоталъ передъ этимъ.
Однако желанье молодежи учиться и самая идея Независимаго
университета были такъ жизненны, что, несмотря на офиціальное
закрытіе учрежденія, большая часть слушательницъ и слушателей
естественно-научнаго и педагогическаго факультета возвратилась въ
Петербургъ и продолжала явочнымъ порядкомъ свои занятія, но лек-
ціи читались уже только Лесгафтомъ по анатоміи да мною по орга-
нической химіи, курсъ которой я и успѣлъ закончить. Такая непол-
нота предметовъ не могла конечно удовлетворить большинство уча-
щихся, и они въ слѣдующее же лѣто почти разсѣялись по другимъ
высшимъ учебнымъ заведеніямъ отчасти въ Россіи, отчасти за грани-
цей. Затѣмъ въ стѣнахъ Петербургской Біологической Лабораторіи
наступилъ годъ почти полной безработицы. Мнѣ пришлось все время
одиноко заниматься научными работами въ одномъ изъ ея кабинетовъ,
предоставленномъ мнѣ Петромъ Францевичемъ, и только онъ одинъ,
несмотря ни на что, продолжалъ еще читать анатомію небольшому
остатку слушателей и напрягалъ всѣ свои силы, чтобъ возобновить
хотя одинъ естественно-научный факультетъ.
Весной 1909 г. удалось ему наконецъ сдѣлать и это, благодаря
его невѣроятной энергіи и настойчивости. Я разскажу здѣсь оригиналь-
ный способъ, какимъ были написаны для новаго учебнаго заведенія
программы, такъ какъ это лучше сотенъ страницъ характеризуетъ
его кипучую дѣятельность. Разъ поздно вечеромъ, около самой полу-
ночи, вдругъ спѣшно присылаетъ онъ за мной. Тотчасъ же при-
хожу и застаю, его сильно взволнованнымъ, оживленнымъ и радостнымъ.
— Скорѣе—быстро говоритъ онъ мнѣ—пишите четыре программы:
1) См. его письма.

прогрмаму общей химіи, программу органической химіи, программу
физической химіи и программу космографіи. Съ осени снова разрѣ-
шаютъ открыть въ Лабораторіи высшее учебное заведеніе. Васъ
прошу отъ имени учредителей читать въ немъ общую химію и кос-
мографію. Только всѣ программы доставьте мнѣ завтра рано утромъ,
чтобъ завтра же успѣть представить для утвержденія въ министерство
народнаго просвѣщенія. Остальныя программы уже поручены другимъ.
— Но какъ же я успѣю къ утру? Ужъ скоро полночь!
— Успѣете! пишите самыя короткія! Чѣмъ короче, тѣмъ лучше!
Не надо будетъ чиновникамъ много читать!
Я улыбнулся этому практическому пріему и, вернувшись домой,
написалъ всѣ четыре программы. Утромъ приношу ихъ Петру
Францевичу и съ интересомъ жду, что онъ скажетъ.
Онъ быстро пробѣжалъ каждую.
— Самыя настоящія для чиновниковъ—воскликнулъ онъ,—корот-
кія! Ну, а мы, конечно, будемъ читать эти предметы много подробнѣе!
Онъ поспѣшно сложилъ программы и куда-то побѣжалъ. Онѣ
тотчасъ были утверждены министерствомъ.
Съ свѣтлыми надеждами на будущее разстались мы съ нимъ въ
эту весну. Онъ снова уѣхалъ на лѣто въ Локарно, а я въ свое
имѣнье въ Ярославскую губернію. На прощанье мы долго сидѣли въ
его кабинетѣ и мечтали о будущихъ работахъ. Онъ все торопилъ съ
новыми статьями для «Извѣстій Біологической Лабораторіи» и настаи-
валъ, чтобъ я ни въ какомъ случаѣ не опоздалъ къ началу курсовъ
осенью.
Только это была уже предсмертная мечта заботливаго друга.
Когда я возвратился въ сентябрѣ, я нашелъ его въ безнадежномъ со-
стояніи отъ захваченной имъ въ Локарно инфлуэнціи съ осложненіями.
Какъ только я вошелъ въ его квартиру, я съ горечью въ душѣ сразу
увидѣлъ это. Передо мной лежалъ на диванѣ кабинета уже не тотъ
энергичный и настойчивый во всѣхъ своихъ планахъ человѣкъ, ко-
тораго я раньше зналъ, a какъ бы больной ребенокъ, который самъ
понимаетъ свою безпомощность. Я понялъ, что такая перемѣна мо-
гла произойти въ этомъ желѣзномъ человѣкѣ только передъ смертью.
— Вотъ—сказалъ онъ мнѣ съ необычной мягкостью въ голосѣ,
показывая на своихъ обычныхъ сотрудницъ по Біологической Лабо-
раторіи, а теперь его преданныхъ сидѣлокъ— взяли свою власть и
дѣлаютъ со мной, что хотятъ! Посылаютъ меня въ Египетъ! — Ну,
что я тамъ буду дѣлать?
Я тоже началъ уговаривать его ѣхать, такъ какъ мнѣ уже ска-
зали, что иначе, по мнѣнію докторовъ, нѣтъ для него ни малѣйшей
надежды на спасенье. Теперь я горько жалѣю объ этомъ. Тяжело

ему было умирать на чужбинѣ, вдали отъ созданной имъ Лаборато-
ріи, безъ возможности сдѣлать для нея какія-либо предсмертныя рас-
поряженія. До самой послѣдней минуты сознанья думалъ онъ о ней
и страстно стремился къ ней всякій разъ, когда въ промежутки ме-
жду приступами слабости къ нему возвращалась на мгновеніе тѣнь
его прежней энергіи. Другая забота не давала ему покоя передъ
смертью: это мысль о его неоконченныхъ работахъ.
Мнѣ не суждено было испытать радости снова работать вмѣстѣ
съ нимъ. Тускло и печально было зимнее петербугское утро, когда я,
вмѣстѣ съ другими его друзьями, стоялъ въ толпѣ у Варшавскаго
вокзала, чтобъ проводить въ могилу его безжизненное тѣло, надъ
которымъ было запрещено произнести хоть одно прощальное слово.
Но еще тусклѣе и печальнѣе, чѣмъ это сѣрое утро, было у меня
на душѣ...
Николай Морозовъ.
Кабинетъ П. Ф. Лесгафта.

Нѣсколько словъ о Петрѣ Францевичѣ
Лесгафтѣ.
Желая выразить въ этомъ краткомъ очеркѣ свою безгранично
признательную память о дорогомъ другѣ и наставникѣ, я чувствую
въ то же время обидное безсиліе, вслѣдствіе неумѣнья сколько-ни-
будь ярко высказать свои чувства и свести въ короткій срокъ въ
сжатой формѣ извѣстный мнѣ отрывочный и во многомъ неполный
фактическій матеріалъ о жизни и дѣятельности этого замѣчательнаго
человѣка...
Встрѣтилъ я впервые Петра Францевича въ концѣ ноября 1875 г.
Это было на лекціяхъ въ помѣщеніи Владимирскаго училища; пред-
метъ лекціи былъ позвоночникъ. На меня девятнадцатилѣтняго слу-
шателя сильное впечатлѣніе произвело страстное, огневое изложеніе
предмета со стороны лектора, обиліе наглядныхъ препаратовъ и
стремленіе свести общую анатомію позвоночника къ основнымъ по-
ложеніямъ теоретической механики.
Переселившись въ Петербургъ осенью 1876 года, я съ сентября
этого года сдѣлался регулярнымъ слушателемъ лекцій П. Ф. Лесгафта
на три учебныхъ года. Около полугода прожилъ я съ Петромъ Фран-
цевичемъ въ одной квартирѣ. Зимою 1877—78 г. я состоялъ однимъ
изъ помощниковъ Петра Францевича при антропометрическихъ на-
блюденіяхъ его надъ воспитанниками двухъ военныхъ гимназій.
Разставшись съ Петромъ Францевичемъ и съ Петербургомъ весною
1879 года, при переходѣ своемъ въ студенты Петровской Академіи,
я не порывалъ переписки съ Петромъ Францевичемъ и при посѣ-
щеніи Петербурга всегда останавливался у него, находя самый ра-
душный, привѣтливый пріемъ; только въ 1902 году, когда Петръ
Францевичъ былъ высланъ въ Финляндію, пришлось мнѣ остановиться
въ гостинницѣ.
Не намъ конечно разбирать работы и заслуги П. Ф. Лесгафта
въ области научныхъ изслѣдованій. Но Лесгафтъ—изслѣдователь такъ
тѣсно сплелся съ Лесгафтомъ—педагогомъ, что не упомянуть о немъ,

П. Ф. Лесгафтъ, В. Груберъ и врачи выпуска 1880—1881 г.

какъ ученомъ, нельзя. Помимо большого ряда частныхъ работъ по
анатоміи, Петръ Францевичъ выдается выработкою обобщеній, за-
хватывающихъ совмѣстно анатомію, физіологію и психологію чело-
вѣческаго организма. Отъ Ламарка Петръ Францевичъ заимствовалъ
вниманіе къ принципу постепенности и послѣдовательности развитія;
отъ Биша правило связи наиболѣе производительной работы чело-
вѣка съ гармоническимъ развитіемъ всѣхъ органовъ. Неустанно воюя
противъ такъ называемой описательной анатоміи, Лесгафтъ всегда
на первомъ планѣ ставилъ вопросы теоретической анатоміи, гдѣ
изученіе формы неразрывно связано съ изученіемъ отправленія и
процессовъ развитія. По отношенію къ пресловутому термину «эво-
люція» еще 20 лѣтъ тому назадъ Лесгафтомъ было подчеркнуто со-
вершенно различное пониманіе этого термина въ нѣмецкой литера-
турѣ (въ смыслѣ теоріи развертыванія) и въ литературѣ Англіи, Фран-
ціи и Италіи (въ смыслѣ теоріи эпигенезиса). Много силъ употре-
билъ Петръ Францевичъ на борьбу съ ходячими взглядами на
наслѣдственность, гдѣ такъ много выводовъ основано на без-
порядочной казуистикѣ. По Лесгафту, не форма передается на-
слѣдственно, а только энергія производителей. Собственныя работы
Лесгафта посвящены были преимущественно изученію органовъ дви-
женія. Въ объясненіе ихъ строенія и дѣйствія онъ послѣдовательно
проводилъ экономическій принципъ, истолковывая, какъ эти органы съ
наименьшимъ трудомъ, въ наименьшій промежутокъ времени произ-
водятъ наибольшую работу. Не слѣдуетъ забывать и о многочислен-
ныхъ оригинальныхъ работахъ Петра Францевича въ области орга-
новъ растительной жизни. Лучи Рентгена доставили Петру Фран-
цевичу подтвержденіе давнишнихъ его указаній относительно поло-
женія желудка и селезенки.
Въ психологіи особое вниманіе П. Ф. Лесгафта привлекло ученіе
о темпераментахъ и типахъ. Переработанное Вундтомъ ученіе древ-
нихъ о четырехъ темпераментахъ было развито Лесгафтомъ въ связи
съ соображеніями о величинѣ просвѣта и толщинѣ стѣнокъ сосудовъ.
Въ основу классификаціи своихъ четырехъ «типовъ» психической
дѣятельности Петръ Францевичъ хотѣлъ положить сознательность
отношенія къ средѣ и стремленіе къ правдѣ. По классификаціи по-
ложительныхъ и отрицательныхъ чувствованій Петръ Францевичъ
примкнулъ къ Н. Я. Гроту, a въ концѣ своей жизни нашелъ едино-
мышленника въ лицѣ Оствальда. Отмѣтимъ еще оригинальныя со-
ображенія Петра Францевича объ особенностяхъ психическаго раз-
витія слѣпыхъ и глухихъ.
Не имѣя возможности коснуться отношенія Петра Францевича
къ медицинѣ, мы все-таки упомянемъ здѣсь то консервативное напра-

вленіе, котораго онъ вообще придерживался при обсужденіи вмѣшательства
въ человѣческій организмъ: онъ несочувственно относился къ вырѣзыва-
нію червеобразнаго отростка, къ резекціи реберъ при гнойномъ плев-
ритѣ, не сочувствовалъ и оспопрививанію съ точки зрѣнія внесенія
въ организмъ раздражителей, понижающихъ впечатлительность орга-
низма.
П. Ф. Лесгафтъ, какъ преподавал ель, хорошо извѣстенъ въ Пе-
тербурга; Лесгафтъ, какъ руководитель работницъ и работниковъ
по физическому образованію и какъ писатель по педагогическимъ
вопросамъ, пріобрѣлъ себѣ достаточную извѣстность во всей Россіи.
Его литературныя произведенія лишь въ слабой мѣрѣ могутъ
дать представленіе о томъ сильномъ вліяніи, которое принадлежало
его живому слову. Онъ дѣйствительно жилъ на своихъ лекціяхъ,
всегда увлекался ихъ содержаніемъ и заражалъ этимъ увлеченіемъ
слушателей.
А между тѣмъ лекціи его были совершенно чужды всякой рито-
рики и не имѣли въ себѣ ничего театральнаго.
Вопросы образованія на нашей памяти за 35 лѣтъ все сильнѣе
и сильнѣе овладѣвали вниманіемъ Лесгафта, и о чемъ бы онъ ни чи-
талъ, о чемъ бы подолгу ни разговаривалъ, онъ все сильнѣе связы-
валъ это съ постановкою учебнаго и воспитательнаго дѣла. Проник-
шись идеею Ламарка о великомъ вліяніи среды на человѣка, Петръ
Францевичъ называлъ молодыхъ людей зеркаломъ среды. По мнѣнію
Петра Францевича, нельзя ребенка сдѣлать человѣкомъ, можно только
этому содѣйствовать и не мѣшать тому, чтобы онъ самъ въ себѣ
выработалъ человѣка.
Признаніе за ребенкомъ правъ человѣка представлялось Лесгафту
важнымъ элементомъ воздѣйствія на ребенка въ семьѣ и школѣ. Горькія
мысли вызывала въ Петрѣ Францевичѣ русская школа, и низшая, и
средняя, и высшая. Школа слишкомъ мало возбуждаетъ мысль молодого
человѣка, не пріучаетъ его разсуждать. Очень распространено мнѣніе о
необходимости начинять ребенка книжными знаніями и строго придержи-
ваться шаблонно составленныхъ программъ. Въ школѣ слишкомъ мало
помогаютъ выработкѣ самостоятельной личности учащагося и полному
развертыванію его силъ. Заслуживаетъ вниманія убѣжденіе Лесгафта
въ томъ, что идеально нормально развитой человѣкъ долженъ быть
непремѣнно геніемъ; при отступленіи отъ идеала способности стано-
вятся односторонними и узкими. Положеніе высшей школы оказывается
у насъ особенно труднымъ вслѣдствіе конфликта между правительствен-
нымъ вмѣшательствомъ и живымъ и отзывчивымъ нравомъ молодежи.
Не доволенъ былъ Петръ Францевичъ преобладающими у насъ формами
преподаванія естественныхъ наукъ. «Изученіе естественныхъ наукъ,

Только ярко свѣтящій лучъ науки въ состояніи освѣтить и выяснить связь между наблюдаемою внѣшнею формою и
олицетворяемою ею дѣятельностью, только мысль можетъ сдѣлать намъ прозрачнымъ находящееся передъ нами тѣло и показать намъ какъ эта форма
постоянно сгораетъ опять возстанавливается, какъ она постепенно послѣдовательно усиливающею дѣятельностью совершенствуется и безконечно видо-
измѣняется въ своемъ видѣ и въ своихъ проявленіяхъ
С.-Петербургъ. П. Лесгафтъ.
8-го Мая 1892.

говорилъ онъ, можетъ совершенно притупить умственныя способности
человѣка, стоитъ только знакомить съ ними описательно и зани-
маться практически совершенно механически, подъ постояннымъ при-
смотромъ и указаніямъ руководителя. Удивительно, какъ человѣкъ
при этомъ тупѣетъ. Это особенно убѣдительно при знакомствѣ съ
систематиками по минералогіи, ботаникѣ, зоологіи и описательной
анатоміи. Поэтому и составилось мнѣніе, что анатомія глупая наука,
и изученіе ея только притупляетъ человѣка».
Любимый Лесгафтомъ терминъ «физическое образованіе» былъ
избранъ имъ не сразу; сначала онъ придерживался термина, «физи-
ческое воспитаніе». Но то, что онъ желалъ распространить, стояло
далеко отъ обычныхъ взглядовъ на необходимость гимнастики въ
школахъ, отъ взглядовъ на физическія упражненія съ санитарной точки
зрѣнія, какъ на средство развитія здороваго тѣла. Физическое обра-
зованіе для Лесгафта есть культура пониманія въ отношеніи къ дви-
женіямъ собственнаго тѣла. Врачъ, по Лесгафту, не компетентное лицо
въ вопросахъ физическаго образованія въ школѣ. Конечная задача
физическаго образованія—изящныя и энергичныя дѣйствія, умѣніе
владѣть и управлять собой, ловко и просто подходить ко всякой ра-
ботѣ. Какъ въ области физическаго образованія, такъ и въ другихъ
отрасляхъ преподаванія Петръ Францевичъ считалъ первымъ глав-
нымъ орудіемъ воздѣйствія на учащихся живое слово.
Зрительное впечатлѣніе не должно предшествовать слуховому,
a слѣдовать за нимъ: слуховое впечатлѣніе упражняетъ учащагося въ
образномъ представленіи. Основныя формы физическихъ упражненій—
бѣгъ и метаніе были уже извѣстны древнимъ грекамъ. Большое значеніе
придавалъ Петръ Францевичъ школьнымъ прогулкамъ, но только безъ
торжественныхъ маршей, безъ военныхъ эволюцій, безъ флаговъ, знач-
ковъ и призовъ. Дѣтскимъ играмъ въ системѣ Лесгафта отводится высокое
вниманіе. Совершенно непригодною въ школѣ Петръ Францевичъ счи-
талъ такъ называемую нѣмецкую гимнастику, при которой верхнимъ ко-
нечностямъ навязываются такія отправленія, которыя должны быть
присущи только нижнимъ.
Въ педагогическихъ идеяхъ Лесгафта выдающееся мѣсто принад-
лежитъ его отношенію къ женскому образованію. Являясь въ теоріи
и на практикѣ убѣжденнымъ сторонникомъ равноправности женщинъ,
ставя женщинъ въ совершенно одинаковыя условія съ мужчинами, какъ
учащихся и какъ преподавательницъ, Петръ Францевичъ въ то же
время высказывалъ надежду, что современемъ правильное образованіе
поможетъ женщинѣ развернуться и показать, насколько ея организмъ
сравнительно энергичнѣе, чѣмъ организмъ мужчины.
Общимъ базисомъ учебнаго дѣла, по мнѣнію Петра Францевича,

должны быть справедливость и любовь къ молодому поколѣнію.
Стремленіе къ правдѣ рисовалось Петру Францевичу, какъ одинъ
изъ конечныхъ идеаловъ человѣка. По этическимъ взглядамъ онъ не
былъ утилитаристомъ. Примыкая во многомъ къ Оствальду, Петръ
Францевичъ не соглашался съ тѣмъ, чтобы цѣлью жизни можно было
ставить личное счастье. «Лицо—говоритъ Петръ Францевичъ—суще-
ство временное, цѣль жизни создать вѣчное, содѣйствовать вѣчному,
это вѣчное можетъ быть только идейнымъ, идейное должно состоять въ
содѣйствіи совершенствованію человѣка, распространенію понятія о
правдѣ, все равно, будетъ ли это связано съ личнымъ счастьемъ
или нѣтъ».
Но если относить трудъ къ элементамъ личнаго счастья, Петръ
Францевичъ не можетъ быть причисленъ къ противникамъ личнаго
счастья. Въ своихъ воспоминаніяхъ объ И. M. Сибиряковѣ Петръ
Францевичъ подчеркиваетъ, какъ Сибиряковъ понялъ, что богатствомъ
нельзя купить счастья въ жизни, и убѣдился въ томъ, что только
трудъ, уравновѣшивающій умственную и волевую дѣятельность чело-
вѣка, можетъ удовлетворить его требованія и сдѣлать его жизнь сча-
стливою.
По старымъ традиціямъ мы представляемъ себѣ психическую
жизнь человѣка складывающейся изъ явленій ума, сердца и воли.
Умъ и колоссальная воля Петра Францевича производили впе-
чатлѣніе на всѣхъ, соприкасавшихся съ нимъ хотя бы на короткое
время. Но разглядѣть его нѣжное сердце было, можетъ быть, не такъ
легко, особенно при той внѣшней суровости, въ которую онъ иногда
облекался, при рѣзкости его отзывовъ обо всемъ, что носило на себѣ
характеръ компромисса, пассивнаго подчиненія средѣ. А сердце то
было на рѣдкость мягкое и нѣжное.
Алексѣй Фортунатовъ.
Петровское—Разумовское.
.1910 г. Январь 15.

Гимнастическіе курсы для офицеровъ, организованные П. Ф. Лесгафтомъ.

Памяти П. Ф. Лесгафта.
28 ноября скончался Петръ Францевичъ Лесгафтъ. «Въ неболь-
шомъ газетномъ некрологѣ—писалъ Совѣтъ Біологической лабораторіи
въ своемъ извѣщеніи—трудно дать даже приблизительное понятіе о
кипучей общественной и научной дѣятельности покойнаго». Трудно
это сдѣлать и въ журнальной замѣткѣ...
Дѣятельность Петра Францевича была крайне обширна,—онъ
работалъ достаточно долго, работалъ неутомимо, работалъ продук-
тивно; и вмѣстѣ съ тѣмъ эта дѣятельность была крайне разнообраз-
на,—онъ работалъ, какъ ученый, какъ профессоръ, какъ врачъ, какъ
педагогъ, какъ политическій дѣятель... Выяснить результаты этой
дѣятельности и подвести имъ итоги, это—сложная и большая задача,—
задача біографіи, а не некролога. Сейчасъ, когда мы находимся пе-
редъ незасыпанной еще могилой 1), чувствуется другая потребность:
оглядываясь на путь, пройденный покойнымъ и закончившійся теперь
неизбѣжнымъ для всѣхъ концомъ, хочется уяснить себѣ основную
линію, по которой онъ шелъ, a вмѣстѣ съ тѣмъ и ту главную борозду,
которую онъ провелъ и засѣялъ на необозримомъ полѣ общечеловѣ-
ческой жизни...
Прежде всего это былъ, конечно, ученый,—видный ученый, оста-
вившій послѣ себя цѣлый рядъ трудовъ, которые высоко цѣнятся спе-
ціалистамъ Ученымъ онъ остался до смерти, продолжая до конца
жизни работать въ своей области. Послѣдніе годы, какъ извѣстно,
онъ работалъ «адъ большимъ и, быть можетъ, самымъ капитальнымъ
трудомъ своей жизни, который остался, повидимому, не вполнѣ за-
конченнымъ.
Спеціальностью его была анатомія, и эта спеціальность до из-
вѣстной степени предопредѣлила, конечно, содержаніе его жизни.
Будь онъ юристомъ или механикомъ,—будь онъ даже врачемъ дру-
гой спеціальности,—жизнь его, конечно, сложилась бы иначе. Анато-
1) Когда я пишу эти строки, Петръ Францевичъ не погребенъ еще:
останки его находятся въ пути изъ Каира, гдѣ онъ умеръ, въ Россію.

мія—это была та полоса,—самимъ ли имъ избранная, Богомъ ли ему
отведенная,—на которой развилась его дѣятельность, и съ которой
онъ распространилъ ее на прилегающія къ ней области. Но то, что
онъ сдѣлалъ на своей полосѣ, а также то пространство, которое
онъ, оставаясь на ней, охватилъ своею дѣятельностью, и то направле-
ніе, въ которомъ эту послѣднюю онъ развилъ, опредѣлились, конеч-
но, главнымъ образомъ, если не всецѣло, личными свойствами его
богато одаренной и въ высшей степени дѣятельной натуры.
Спросите студента-медика, и почти каждый изъ нихъ намъ
скажетъ, что анатомія, это—одна изъ самыхъ сухихъ и утомитель-
ныхъ наукъ, какія приходится преодолѣть, чтобы добраться до жи-
вой врачебной работы. Въ этой ученической классификаціи наукъ
съ точки зрѣнія ихъ утомительности, анатомія занимаетъ мѣсто чуть
ли не рядомъ съ пресловутой въ студенческихъ кругахъ кристалло-
графіей. Въ ней такъ же, какъ и въ послѣдней, преобладаетъ описа-
тельная часть съ неизбѣжной номенклатурой. Въ человѣческомъ тѣлѣ
такъ много вѣдь всякихъ косточекъ и у нихъ бугорковъ и углубле-
ніи; такъ много всякихъ мускуловъ и въ нихъ каналовъ и каналь-
цевъ; такъ много всякихъ нервовъ и у нихъ узелковъ и развѣтвленій...
Все это уже описано, всякой мелочи дано названіе,—и нужно все
это выучить. Такова эта «анатомія». Вдобавокъ, это и мертвая
наука—мертвая по самому матеріалу: за вываренными костями и за
полуразложившимся трупомъ совсѣмъ почти не видно и не слышно
жизни съ ея горями и радостями, съ ея трудомъ, нуждой и заботами...
Вотъ, въ какой отрасли былъ спеціалистомъ покойный.
И въ этой, хорошо, казалось бы, изслѣдованной и всячески опи-
санной, области онъ нашелъ надъ чѣмъ работать въ теченіе всей своей
долгой жизни. Больше того:, эту сухую и мертвую науку онъ напол-
нялъ такимъ богатымъ содержаніемъ и такимъ философскимъ смы-
сломъ, что не только самъ увлекался ею, но и увлекалъ своихъ слу-
шателей. Чтобы понять строеніе человѣческаго тѣла, онъ призывалъ
на помощь всѣ науки, начиная отъ гистологіи и кончая механикой.
Да, эта косточка такъ вотъ устроена и расположена, и иначе быть
не можетъ, потому что таково-то свойство клѣтки, такъ-то дѣй-
ствуетъ законъ тяжести или диффузіи, такъ-то долженъ дѣйствовать
этотъ рычагъ въ предназначенной ему работѣ... Съ другой стороны,
онъ привлекалъ къ пониманію строенія человѣческаго тѣла всю жизнь
со всѣми ея нормальными проявленіями и уродливыми отъ нихъ откло-
неніями. Этотъ вотъ мускулъ имѣетъ такой-то видъ, потому что это
мускулъ танцовщицы, a этотъ—такой-то, потому что это мускулъ
молотобойца; эта кость имѣетъ такой-то цвѣтъ и такую-то твер-
дость, потому что человѣкъ питался мясомъ, а эта кость иная, по-

тому что она принадлежитъ человѣку, который мяса въ своей жизни
почти не видѣлъ... Трупъ, даже каждая косточка, каждый бугорокъ
на этой косточкѣ оживали при такомъ истолкованіи,—оживали, какъ
чудное по своей красотѣ созданіе природы, a нерѣдко и какъ безоб-
разное по своему уродству послѣдствіе соціальной жизни...
Я не изучалъ самъ анатоміи и о томъ, какъ ее понималъ и
излагалъ Петръ Францевичъ, знаю лишь по разсказамъ. Возможно,
что я представляю дѣло не совсѣмъ точно, но суть, думается мнѣ,
я передаю достаточно вѣрно.
Это характерное для покойнаго стремленіе сочетать широкую
научную мысль со всею сложностью жизни,—стремленіе, которое онъ
проявлялъ въ своей спеціальной сферѣ знанія, столь же характерно
для него, какъ я думаю, и въ сферѣ дѣйствія въ тѣхъ областяхъ,
которыя были доступны ему.
Даже какъ ученый съ широкимъ научнымъ горизонтомъ и съ
всестороннимъ знаніемъ жизни, Петръ Францевичъ могъ, конечно,
затвориться въ своемъ кабинетѣ, не выходить дальше анатомическаго
театра, погрузиться всецѣло въ науку. Но онъ по своей натурѣ
не могъ этого сдѣлать и не сдѣлалъ. Онъ не ограничился
изученіемъ жизни, онъ остался дѣятельнымъ ея участникомъ. Но и
тутъ разныя имѣлись вѣдь возможности. Бываетъ, и нерѣдко бываетъ,
что ученый, всю жизнь усердно занимающійся, напримѣръ, минерало-
гіей, въ качествѣ общественнаго дѣятеля интересуется бойнями или
бюджетными вопросами. Та и другая полоса его жизни идутъ отдѣльно
и даже посредственно ничѣмъ между собою не связаны. Но не такъ
сочетались между собою научная и общественная дѣятельность покой-
наго: послѣдняя тѣсно примыкала къ первой.
Общественная сторона жизни Петра Францевича понятнѣе намъ,
неспеціалистамъ, и она была у него, какъ я уже сказалъ, крайне разно-
образна. Больше всего онъ поработалъ, какъ преподаватель, какъ про-
фессоръ, стремясь разбросать, какъ можно шире, тѣ знанія и мысли,
какія имѣлись въ его научной области. Если въ этой дѣятельности
покойнаго были перерывы, то не по его винѣ. Въ 1869 г. онъ былъ
избранъ профессоромъ Казанскаго университета, но пробылъ на этомъ
мѣстѣ лишь два года. Въ 1871 году онъ былъ уволенъ изъ универ-
ситета и вмѣстѣ съ нимъ, въ видѣ протеста, ушли изъ университета
восемь профессоровъ. Преподавательская дѣятельность Петру Фран-
цевичу была преграждена послѣ этого надолго. Лишь въ 1878 году
бывшій профессоръ получилъ возможность занять должность второго
прозектора при извѣстномъ анатомѣ Груберѣ въ Медико-хирургической
(теперь военно-медицинской) академіи, въ качествѣ какового онъ ру-
ководилъ практическими занятіями студентовъ и научными работами

молодыхъ врачей. И лишь послѣ введенія новаго университетскаго
устава въ 1884 г., учредившаго приватъ-доцентуру, Петръ Францевичъ
получилъ возможность офиціально возобновить свой курсъ ана-
томіи, каковой онъ и началъ читать въ Петербургскомъ университетѣ.
Надо, однако, сказать, что еще раньше, будучи прозекторомъ,
онъ началъ читать частныя лекціи по анатоміи на своей квартирѣ.
Квартирка была небольшая и немного могла вмѣстить слушателей.
Личность же лектора настолько была популярна въ Петербургѣ, что
всегда была масса желающихъ попасть въ нее; и вотъ многіе забира-
лись съ ранняго утра, ждали на лѣстницѣ, чтобы только получить
себѣ мѣсто. Многіе изъ слушавшихъ тогда Петра Францевича и до
сихъ поръ помнятъ его квартирку, помѣщавшуюся на Фонтанкѣ въ
домѣ № 18 (рядомъ съ департаментомъ полиціи), квартирку, обыкно-
венно биткомъ набитую увлеченными слушателями. Эти частныя лек-
ціи покойный продолжалъ и послѣ того, какъ открылъ офиціальный
курсъ въ университетѣ. Тамъ его лекціи тоже пользовались гро-
мадною популярностью и собирали массу слушателей со всѣхъ фа-
культетовъ.
Одинъ изъ слушателей Петра Францевича, а именно Иннокентій Си-
биряковъ, увлеченный своимъ учителемъ, явился однажды къ нему и выло-
жилъ на столъ крупную сумму денегъ, а также предоставилъ въ полное
его распоряженіе домъ, имѣвшійся у него въ Петербургѣ. На эти сред-
ства покойный основалъ С.-Петербургскую Біологическую лабораторію,
которой онъ и былъ пожизненнымъ директоромъ. Надо сказать, что
средства, предоставленныя Сибиряковымъ, въ теченіе многихъ лѣтъ дѣя-
тельности Лабораторіи не только не изсякли, но, какъ можно думать,
значительно увеличились. Помимо массы цѣнныхъ научныхъ коллекцій,
какія собраны Лабораторіей, увеличилась и цѣнность другого, принадле-
жащаго ей имущества. Покойный Петръ Францевичъ проявилъ
себя крайне умѣлымъ, энергичнымъ и разсчетливымъ хозяиномъ.
Онъ, напримѣръ, значительно увеличилъ помѣщенія Лабораторіи.
И сдѣлалъ это все самъ, даже постройку производилъ безъ
подрядчика. Онъ съ гордостью говорилъ, что когда умретъ, то
оставитъ послѣ себя въ общественномъ достояній такое-то—
что-то больше полумилліона—имущество и ни одного неоплаченнаго
счета. Характерно, что этотъ, столь заботившійся о пріумноженіи
общественнаго достоянія, человѣкъ въ личной жизни былъ совершен-
ный безсребренникъ. Жилъ онъ въ высшей степени скромно, отказы-
вая себѣ въ малѣйшемъ комфортѣ, и даже, когда умиралъ тамъ, въ
Каирѣ, не хотѣлъ перейти въ санаторію, ссылаясь на то, что у него
нѣтъ для этого достаточныхъ средствъ...
Около Біологической лабораторіи — этого одного изъ самыхъ

оригинальныхъ и самыхъ живыхъ учрежденій С.-Петербурга — и со-
средоточилась, главнымъ образомъ, дальнѣйшая дѣятельность Петра
Францевича. Но, чтобы понять эту дѣятельность, нужно вернуться къ
отмѣченной уже выше характерной чертѣ покойнаго—къ его стремле-
нію сблизить мысль и жизнь во всѣхъ ихъ проявленіяхъ. Онъ не
ограничивался тѣмъ только, что стремился возможно шире разбросать
сѣмена научнаго знанія, онъ напрягалъ всѣ силы, чтобы претворить
ихъ въ практическія формулы.
Съ анатоміей онъ связалъ прикладныя науки. Прежде всего—
какъ врачъ, продолжавшій до конца жизни принимать больныхъ (къ
слову сказать, безплатно). Своими знаніями строенія человѣческаго
тѣла онъ воспользовался для исправленія его у тѣхъ, у кого оно
было повреждено неправильнымъ воспитаніемъ или тяжелыми усло-
віями жизни.
Еще больше онъ сдѣлалъ въ томъ же направленіи, какъ педа-
гогъ. На анатоміи онъ обосновалъ физическое воспитаніе, и не только
обосновалъ, — но и ввелъ его въ практику жизни. При Обществѣ
содѣйствія физическому развитію, неразрывно связанномъ въ своей
дѣятельности съ Біологической лабораторіей, были учреждены
естественно-научные курсы въ цѣляхъ подготовки воспитательницъ и
учительницъ,—«лесгафтовскіе курсы», пользовавшіеся такою широкою
популярностью въ обществѣ и столь часто навлекавшіе на себя не-
удовольствіе администраціи... Не разъ приходилось Петру Францевичу
отстаивать ихъ въ разныхъ инстанціяхъ.
— Очень ужъ много вашихъ курсистокъ,—говорили ему какъ-то
разъ,—всюду, оказывается, замѣшано... Да и буйныя онѣ какія-то...
— Онѣ и должны быть такими!—съ живостью отвѣчалъ Петръ
Францевичъ.—Онѣ вѣдь у меня каждый день занимаются гимнастикой...
— И то сказать,—прибавилъ онъ потомъ, передавая объ этомъ
объясненіи съ начальствомъ—вѣдь у насъ какая плата, — дешевая...
Публика у насъ демократическая. Понятно, что она радикальнѣе другой
учащейся молодежи.
«Лесгафтички» много причинили безпокойствъ начальству. Но и
много онѣ принесли пользы обществу. Въ одномъ изъ некрологовъ
было сказано, что нѣтъ въ Россіи интеллигентной семьи, среди членовъ
которой не нашлось бы учениковъ и ученицъ покойнаго. Это, конечно,
преувеличеніе. Но много уже имѣется семей, члены которыхъ при по-
средствѣ «лесгафтичекъ» воспользовались его методами воспитанія.
Нужно желать, чтобы эти методы получили болѣе широкое распро-
страненіе, сдѣлались всѣмъ доступными. И я думаю, что «лесгафтички»
не исчезнутъ изъ жизни, какъ не исчезли на Западѣ, да отчасти и
у насъ, «фребелички»...

Какъ врачу, какъ преподавателю и какъ воспитателю, Петру
Францевичу приходилось имѣть дѣло съ индивидуумомъ. Но при томъ
кругозорѣ, какой былъ у него, онъ, конечно, хорошо понималъ,
какую громадную роль въ жизни личности имѣютъ общественныя
условія. У насъ же эти условія таковы, что волей-неволей покой-
ному пришлось съ ними рѣзко сталкиваться. И вотъ волей-неволей
ученый долженъ былъ выступать въ качествѣ политическаго дѣя-
теля.
На политической аренѣ и мнѣ лично пришлось съ Петромъ Франце-
вичемъ познакомиться. Это было въ 1901 г., послѣ всѣмъ памятнаго избіе-
нія молодежи на Казанской площади. Въ печати было уже разсказано 1),
какое участіе принималъ покойный, стремясь облегчить положеніе раз-
саженной по участкамъ молодежи. Еще больше, быть можетъ, по-
тратилъ онъ силъ, чтобы привести въ извѣстность положеніе избитыхъ,
развезенныхъ по больницамъ. Но этимъ не ограничилась его роль въ
событіяхъ того времени.
Послѣ казанской демонстраціи и по поводу ея состоялся, какъ
извѣстно, первый именованный протестъ противъ дѣйствій правитель-
ства. Я имѣю въ виду «протестъ 44 писателей» Онъ произвелъ тогда
очень сильное впечатлѣніе, какъ первое открытое выступленіе. У мно-
гихъ явилось желаніе примкнуть къ нему, — правда, у нѣкоторыхъ
почти тотчасъ-же исчезнувшее. Какъ бы то ни было, былъ затѣянъ
другой, такой же именованный, но болѣе широкій протестъ. Въ концѣ
концовъ подъ нимъ подписалось 99 человѣкъ. Для собраній по
этому поводу Петръ Францевичъ предоставилъ свою квартиру, и
самъ принималъ въ нихъ дѣятельное участіе. Я помню, какъ держалъ
онъ себя при этомъ... Мнѣ незачѣмъ, конечно, говорить, сколь мно-
гимъ онъ рисковалъ тогда: и курсами, и Лабораторіей, не говоря уже
о личной свободѣ...
Подписавшіе «протестъ 99-ти» получили высокое названіе «на-
халовъ» и въ значительной своей части были высланы изъ Петер-
бурга, какъ люди, хотя и не принимающіе участія въ конспиратив-
ныхъ организаціяхъ и «даже сознательно уклоняющіеся отъ участія
въ оныхъ»,—буквально такъ и сказано было въ одномъ изъ офи-
ціальныхъ документовъ, — но тѣмъ не менѣе опасные для русской
государственности. Былъ высланъ и Петръ Францевичъ. Но курсы уцѣ-
лѣли. Онъ поселился въ Теріокахъ, оставаясь и тамъ душою дѣла,
которое создалъ...
Въ 1906 г., пользуясь относительной свободой, Петръ Франце-
вичъ преобразовалъ курсы въ «Высшую Вольную Школу» съ тремя
1) См. «Русскія Вѣдомости» отъ 3 декабря 1909 г.

факультетами: педагогическимъ, естественно-научнымъ и соціальнымъ.
«Вольная школа» быстро пріобрѣла громадную популярность, но
просуществовала недолго. Послѣ того, какъ реакція восторжествовала,
школа немедленно была закрыта. Лесгафтовскіе курсы могли суще-
ствовать даже при старомъ режимѣ, но они оказались непереносными
для обновленнаго строя...
Главное дѣло жизни было такимъ образомъ разбито. Но Петръ Фран-
цевичъ не впалъ въ уныніе. Онъ немедленно началъ возсоздавать его. Чуть
ли не наканунѣ отъѣзда въ Каиръ,—уже больной,—онъ принималъ участіе
въ совѣщаніи объ открытіи въ помѣщеніяхъ Біологической лабораторіи
«общественнаго университета». И дѣло какъ будто налаживалось. Но
дождаться, когда оно осуществится, чтобы стать во главѣ его, Петру
Францевичу уже не пришлось.
Сблизить мысль и жизнь—такова была задача, какъ я ее пони-
маю, всей его жизни. Ведя свою борозду, Петръ Францевичъ забиралъ
широко и глубоко. Между тѣмъ эта задача и безъ того трудная, осо-
бенно у насъ, гдѣ пропасть между мыслью и жизнью такая широкая.
Не мало пришлось Петру Францевичу перенести на своемъ вѣку
непріятностей. И не только отъ начальства... Бывало, что онъ не ла-
дилъ и съ молодежью, и съ тѣми общественными дѣятелями, съ ко-
торыми приходилъ въ соприкосновеніе. Нерѣдко онъ казался неужив-
чивымъ, придирчивымъ, не въ мѣру настойчивымъ. Но и ему, вѣроятно,
люди часто казались не особенно привлекательными, непонятливыми,
надоѣдливыми. Быть можетъ, не разъ охватывало его желаніе уйти
отъ нихъ, запереться въ своемъ кабинетѣ, погрузиться въ науку...
Но странное дѣло: люди съ своими общественными начинаніями
все время льнули къ Петру Францевичу. Даже сейчасъ, когда помѣ-
щенія Біологической лабораторіи офиціально пустуютъ, въ нихъ
ютятся и Коломенское общество образованія и Коломенское общество
обывателей, и начальная школа, и курсы для рабочихъ, и столовая
для безработныхъ... И самъ Петръ Францевичъ, какъ ни надоѣдлива
общественная сутолока, все время въ нее вмѣшивался. Очевидно, ве-
лика эта потребность—потребность сблизить мысль и жизнь,—кото-
рой онъ отдала свою жизнь.
Онъ умеръ... Остается опустить его въ могилу. Пробьютъ обле-
денѣлый покровъ,—и мягкая земля навсегда засыплетъ его останки...
Въ послѣднее время мы и всѣ какъ-то обледенѣли. Но я думаю,
что въ общественной памяти найдется мѣсто для Петра Францевича,
и она съ благодарностью сохранитъ его образъ надолго, — быть мо-
жетъ, на вѣки...
A. Пѣшехоновъ.

Къ характеристикѣ личности
П. Ф. Лесгафта.
Странная и, полагаю, весьма печальная особенность нашего рус-
скаго общества очень много говорить объ отрицательныхъ и хранить
молчаніе о положительныхъ типахъ нашихъ общественныхъ дѣятелей.
У насъ, дѣйствительно, хорошая слава стоитъ, а худая бѣжитъ.
Въ этомъ отношеніи мы составляемъ едва ли не противопо-
ложность всѣмъ другимъ странамъ Европы. Тамъ очень дорожатъ
своими положительными именами, a громкія имена научныхъ дѣятелей
выдвигаются и популяризируются всякими способами.
Въ нашихъ условіяхъ, до моей личной встрѣчи съ Петромъ
Францевичемъ, я не могъ бы конечно составить себѣ о немъ долж-
наго мнѣнія, если бы не среда, въ которой я вращался, и изъ которой
рѣдко кто не имѣлъ дѣла съ нимъ, какъ со своимъ учителемъ.
Если до 1906 года мнѣ пришлось видѣть его всего однажды на
засѣданіи педагогическаго отдѣла Императорскаго Русскаго техниче-
ская общества, на которомъ онъ предсѣдательствовалъ, и разъ слу-
шать его публичныя лекціи по педагогическимъ вопросамъ, то все
таки отъ окружающихъ я слышалъ о немъ больше, чѣмъ о комъ бы
то ни было. Эти свѣдѣнія распространялись не только на его теку-
щую дѣятельность, но и на его прошлое вплоть до его профессорства
въ Казанскомъ университетѣ и выхода изъ него.
Во всѣхъ этихъ разсказахъ меня поражало то, какъ сильно отра-
жалась личность Петра Францевича на личности его послѣдователей.
Тутъ я встрѣтился съ казавшимся мнѣ парадоксальнымъ фактомъ,
что послѣ общенія съ Петромъ Францевичемъ молодежь самой раз-
нообразной окраски, влеченій и характеровъ начинала смотрѣть на ана-
томію человѣка, какъ на наиболѣе важный и интересный изъ всѣхъ
научныхъ предметовъ.
Признаться, я и самъ сдавалъ экзаменъ и препараты по анатоміи
(въ бытность мою слушателемъ Медико-хирургической академіи), но

на меня эта наука впечатлѣнія не произвела; впрочемъ, о ней я изъ
устъ Петра Францевича не слышалъ ни слова и не могу сказать, что
было бы съ моимъ мнѣніемъ, если бы я прослушалъ у него система-
тическій курсъ.
Въ послѣдніе годы мнѣ уже нерѣдко приходилось лично встрѣ-
чаться и обмѣниваться мыслями съ Петромъ Францевичемъ, какъ кол-
легою по Совѣту Біологической лабораторіи. И вотъ у меня возникло
свое самостоятельное представленіе о немъ, какъ о геніальномъ адми-
нистраторѣ въ лучшемъ смыслѣ этого слова. И я позволю себѣ ска-
зать нѣсколько словъ по этому поводу, тѣмъ болѣе, что мнѣ не при-
ходилось слышать его характеристики съ этой стороны.
Можетъ быть это происходитъ потому, что въ извращенной
практикѣ нашей русской жизни слово администраторъ получило
почти бранный смыслъ; оно связано съ представленіемъ о человѣкѣ,
поднимающемъ свой носъ передъ маленькими и склоняющемъ его
долу передъ большими людьми, хорошо умѣющемъ мѣнять оттѣнки
своего обращенія, смотря по чину и общественному положенію лица,
съ которымъ приходится имѣть дѣло.
Нечего и говорить, что Петръ Францевичъ представлялъ въ
своемъ лицѣ какъ разъ противоположный типъ; онъ относился совер-
шенно одинаково ко всѣмъ, съ кѣмъ бы онъ ни имѣлъ дѣло, а ему
приходилось входить въ сношенія съ людьми всѣхъ ступеней нашей
соціальной лѣстницы, начиная съ министровъ и милліонеровъ до без-
работныхъ включительно.
И если я, высоко чтя память Петра Францевича, говорю о немъ,
какъ о геніальномъ администраторѣ, то, конечно, не по обычному
нашему обывательскому представленію, а по представленію обще-
европейскому.
Для меня это открылось съ полною очевидностью на личномъ
примѣрѣ. Весь ушедшій въ науку и по возможности уклоняющійся
отъ всякихъ другихъ дѣлъ, могъ ли я ожидать, что придетъ Петръ
Францевичъ и своимъ крайне мягкимъ и скромнымъ обращеніемъ за-
ставитъ меня принять участіе въ томъ, что не столько мнѣ, сколько
ему казалось важнымъ дѣломъ, и въ которомъ, по его же убѣжденію,
я могъ бы оказать дѣйствительное содѣйствіе. Такихъ же результа-
товъ, насколько мнѣ извѣстно, Петръ Францевичъ достигалъ по отно-
шенію и къ другимъ людямъ, съ которыми имѣлъ дѣло.
И еще больше подчеркиваютъ его геніальныя способности адми-
нистратора тѣ исключительныя условія и исключительный промежу-
токъ времени, въ которомъ онъ дѣйствовалъ, тотъ промежутокъ,
который Салтыковымъ—Щедринымъ охарактеризованъ, какъ періодъ
господства «торжествующей свиньи».

Другого человѣка, который на мѣстѣ Петра Францевича и въ
его время достигъ бы хотя приблизительно тѣхъ же результатовъ,
что и онъ, я не знаю.
Когда же между густыми тучами нашего соціальнаго горизонта
показался просвѣтъ, то Петръ Францевичъ достигъ того, что трудно
было бы достигнуть въ такой короткій промежутокъ времени и въ
болѣе культурныхъ и передовыхъ странахъ.
E. Федоровъ.
Домъ Біологической Лабораторіи П. Ф. Лесгафта.

П. Ф. Лесгафтъ.
Мое знакомство съ Лесгафтомъ началось поздно и было, къ со-
жалѣнію, далеко не продолжительнымъ. Но о дѣятельности его я давно
былъ наслышанъ. Я зналъ сдѣланное имъ для созданія въ Россіи внѣ
университетскаго высшаго образованія. Я встрѣчался съ многими и
многими его слушателями, и его имя имѣло для меня такое обаяніе,
что когда обстоятельства наконецъ свели насъ, мы сразу оказались
старыми товарищами, готовыми служить одному и тому же дѣлу.
Встрѣча же наша произошла такимъ образомъ. Послѣ восемнад-
цатилѣтняго пребыванія за границей, я весною 1905 года оказался
въ Петербургѣ редакторомъ газеты, лекторомъ Политехническаго
института, избранникомъ въ первую Государственную Думу. Дѣла у
меня, очевидно, было болѣе, чѣмъ достаточно.
Когда Лесгафтъ зашелъ ко мнѣ съ тѣмъ, чтобы пригласить къ
чтенію лекцій въ только что созданной имъ Школѣ общественныхъ
наукъ, «увѣнчивавшей» его давно начатое дѣло, обращавшей его «Курсы»
въ новую Universitas Scienciarum, я поневолѣ началъ съ того, что
изложилъ передъ нимъ всѣ тѣ соображенія, которыя мѣшали приня-
тію мною какихъ либо дополнительныхъ обязанностей. Помолчавъ
немного, онъ сказалъ мнѣ: «а Вы все таки должны», и сказалъ такъ
просто и такъ въ то же время повелительно, что мои губы инстинк-
тивно зашевелились, и я къ собственному удивленію услышалъ слова:
«я буду».
Было ли это вліяніемъ гипнотизма, которое наполовину шутя,
наполовину серьезно, приписывали Петру Францевичу его друзья и
почитатели? Разумѣется нѣтъ или, вѣрнѣе, гипнотизмъ, имъ обна-
руживаемый, лежалъ не въ томъ, что онъ умѣлъ какъ то особенно
вперить въ Васъ глаза, a въ томъ обаяніи, какое имѣла его личность,
окруженная ореоломъ долгаго героическаго служенія великому началу
автономной науки, всѣмъ доступной, проникающей въ разнообразнѣйшіе
общественные круги и позволяющей будущимъ дѣятелямъ пріобрѣсть
ту дисциплину ума, то умѣнье подчинять страсть разуму, строгому
логическому расчету, безъ чего самая безкорыстная служба родинѣ и