Макеева В. Н. История создания «Российской грамматики» М. В. Ломоносова. — 1961

ГЛАВА 1
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АКАДЕМИИ НАУК
В ДОЛОМОНОСОВСКИЙ ПЕРИОД
(1725—1741)
«Российская грамматика» Ломоносова вошла в историю
русского языкознания как первая полная научная норматив-
ная грамматика. Правильно понять и верно оценить ее значе-
ние возможно лишь при учете исторических условий и резуль-
татов работы первых русских грамматистов XVIII в., пред-
шественников великого ученого.
Важнейшее место в истории русской науки XVIII в. за-
нимает учрежденная в 1725 г. Петербургская Академия наук.
В отличие от западноевропейских академий, представлявших
собою добровольные общества ученых, русская Академия наук
была центральным государственным научным учреждением,
которое, по словам академика С. И. Вавилова, сделалось «ос-
новным истоком новой русской науки. Почти все, что было
достигнуто в области науки в России в XVIII в., непосред-
ственно или косвенно исходило из Петербургской Академии
наук».6 Созданная для развития науки и распространения
научных знаний, она способствовала тем самым крутому
подъему русской культуры. Русский литературный язык дол-
жен был стать важнейшим орудием в выполнении этой задачи,
так как распространять научные знания предстояло по-русски.
Между тем литературный язык не был подготовлен для
выполнения этой функции. К концу первой четверти XVIII в.
он содержал лексические, морфологические, фразеологические
и стилистические элементы простонародной и церковнокниж-
ной речи, отжившие диалектизмы, грубые вульгаризмы, не-
вразумительные архаизмы, унылые канцеляризмы и неуклю-
жие варваризмы. Научная терминология отличалась вопию-
8 С. И. Вавилов, Собр. соч., т. III, Изд. АН СССР, М., 1956,
стр. 801.

щей скудостью. Церковнославянская лексика составляла на-
столько большой процент в словарном составе русского книж-
ного языка, что иностранным наблюдателям представлялось,
будто в России конца XVII в. «разговаривать надо по-русски,
а писать — по.-словенски».7 Филологически образованные люди
того времени затруднялись иной раз дать верное название
тому языку, на котором изъяснялись письменно: они имено-
вали его то русским, то славенским, то славенороссийским.
При таких условиях «писать внятно и хорошим штилем»
было трудной задачей, справиться с которой — да и то далеко
не в полной мере — могли только очень немногие.
Петр I понуждал «так писать, как внятнее», а его сподвиж-
ники советовали «писать простым русским языком». Однако
это не помогало делу, тем более, что среди тогдашних грамотеев
встречались нередко такие, кому стилистический хаос был
по душе. Современники заявляли, что авторы пишут «не только
зря на пользу людскую, елико на субтильность своего фило-
софского письма».8
Итак, важнейшее орудие, которым надлежало действовать
новорожденной Академии наук, было отточено недостаточно.
В области лексикографии известны два словаря, изданные
в начале XVIII в.: славяно-греко-латинский словарь Ф. П. По-
ликарпова (1704) 9 и русско-голландский словарь Я. В. Брюса
(1717).10
Первый из них представляет собою обширный словник,
в котором наряду с церковнославянской лексикой представ-
лена также лексика русского языка. Повсюду даны эквива-
ленты из греческого и латинского языков. Нередки случаи
одновременного приведения синонимов или ссылок на них,
например: «Закалитель», рядом «Убийца»; «Исполин», рядом
«Богатырь»; «Ошиб», рядом «Хвост великий», «Истрошаю, зри
изнуряю», «Ковш, зри корец», «Огнезрачный, зри огнеобраз-
ный». Изредка встречаются фразеологические сочетания, на-
пример: «Завязую назад руки», «Печатаю книги — типом из-
даю».
Лексикон Я. В. Брюса, по существу, представляет собою
тоже словник, состоящий почти исключительно из имен су-
ществительных — названий общеупотребительных предметов,
7 Б. А. Ларин. Русская грамматика Лудольфа 1696 года. Л.,
1937, стр. 114.
8 П. Пекарский. Наука и литература в России при Петре Ве-
ликом, т. II. СПб., 1862.
9 [Ф. П. Поликарпов]. Лексикон трехъязычный, сиречь
речений славенских, эллиногреческих и латинских сокровище, из раз-
личных древних и новых книг собранное и по славенскому алфавиту
в чин расположенное. Москва, 1704. /
10 [Я. В. Брюс]. Книга лексикон или собрание речей по алфавиту
с российского на голландский язык. Санктпетербург, 1717.

небольшого числа наречий и незначительного — глаголов и
прилагательных. В отличие от предыдущего лексикона в от-
дельных случаях даны определения значений слов, например:
«Крылос, или хор певчих или гобоистов, также и круговой
танец». «Фрис, сим имянем называется во архитектуре нижай-
шая часть гзымса над столпом». К некоторым словам при-
писаны их синонимы, например: «Пища, корм». «Пища, еда».
«Кресла, седалища, стул». Отдельные значения русских слов
сопровождаются их переводом на голландский язык; много-
значные слова повторяются при этом несколько раз, например:
«Шапка — Muts.
Шапка калпак — Кар.
Шапка спалная — Slaapmuts.
Шапка робячья, обшита кишкою, парчевою набитая, чтоб
робенок голову не ушиб, когда упадет, — Valhoed.
Шапка женская — Hub.
Несмотря на незначительный объем, русско-голландский
лексикон Я. В. Брюса, так же как и трехъязычный лексикон
Ф. П. Поликарпова, способствовали более глубокому пониманию
значений и оттенков русских слов, приучали к более разбор-
чивому их употреблению. Однако при всей ценности этих книг
они не могли заменить толкового словаря русского языка,
нужда в котором с каждым годом становилась все настоятель-
нее.
В наследство от предшествующей эпохи достались лишь
грамматики и грамматические руководства церковнославянского
языка с большим или меньшим количеством грамматических
и лексических элементов русского или украинского языка,
причем все они находились под воздействием античной грам-
матической традиции. К числу их относится греко-славянская
грамматика 'Αδελφοτης)<; ('Αδελφοτης. Грамматика доброглаголи-
ваго еллино-словенскаго Азыка. Совершеннаго иск8ства осми
частей слова. Львов, 1591), в которой греческие формы пе-
реведены на церковнославянский язык. В ней отражены
также некоторые особенности украинского языка.
'Αδελφοτης);, источником которой послужила греческая
грамматика Ласкариса, оказала определенное воздействие
на славянские грамматики Зизания и Смотрицкого.
Известная грамматика Зизания (Грамматіка словенска съвер-
шеннаго искусства осми частіи слова. Вильно, 1596), для сво-
его времени образованного человека, отразила грамматический
строй церковнославянского языка с элементами «простого
русского диалекта», под которым автор понимал свой родной
украинский язык. Следует отметить при этом, что Зизаний,
как и другие грамматисты XVI—XVII вв., не отдавал себе
достаточного отчета в различиях церковнославянского и рус-
ского (или украинского) языков.

М. В. Ломоносов
Мраморный бюст работы Ф. И. Шубина (1793).
Президиум Академии наук СССР.

Знаменитая грамматика Смотрицкого,11 который лучше,
чем его предшественники, представлял различие между книж-
ным церковнославянским языком и живым разговорным, на-
ходилась, как и предыдущие грамматики, под сильным влия-
нием античной грамматической традиции. В ней есть грамма-
тические категории, которые введены под влиянием латино-
греческих грамматик, хотя они чужды русскому языку, и,
наоборот, отсутствуют категории, присущие церковнославян-
скому языку, потому что их нет в античных грамматиках.
Грамматика Смотрицкого оказала сильное воздействие на
последующую грамматическую литературу Руси.
В 1648 г. вышла анонимная ее переделка. В 1721 г. Ф. Поли-
карпов переиздал грамматику Смотрицкого («Грамматика в цар-
ствующем великом граде Москве».М.,1721),а через 2 года вышло
составленное на основе той же «Грамматики» грамматическое
руководство Ф. Максимова («Грамматика славянская, вкратце
собранная в греко-славянской школе». СПб., 1723). Авторы
этих грамматик, так же как и Смотрицкий, ориентировались
в основном на грамматический строй церковнославянского,
а не русского языка.
Эта более чем ограниченная филологическая литература
в области грамматики и лексикологии, доставшаяся Академии
наук от прошлого, не могла, безусловно, обеспечить распростра-
нение научных знаний на русском языке.
Какими же филологическими кадрами располагала на
первых порах новорожденная Академия?
Основатели Академии наук не представляли в полной мере,
насколько широки и глубоки окажутся ее задачи в области
филологии и, в частности, в области обработки русского ли-
тературного языка. Первый академический устав предусмат-
ривал три класса наук, в которых не оказалось места для рус-
ской филологии. Третий класс, куда входила «гуманиора,
гистория и право», должен был быть представлен тремя ака-
демиками, один из которых призван был заниматься элоквен-
цией и древними языками. О создании кафедры русской фи-
лологии или какого-либо другого органа, заменяющего ее,
в уставе не было и речи. Внимание учредителей Академии
привлекла только одна филологическая проблема — проблема
перевода иноязычных сочинений на русский язык. Проектом
академического устава предусмативалось иметь в каждом
академическом классе по одному переводчику, которому реко-
мендовалось знать, кроме русского, латинский, немецкий,
11 [М. Г. Смотрицкий]. Грамматики славенския правильное
синтагма, потщанием многогрешнаго мниха Мелетия Смотрицкого. [Евю ],
1619. Это издание является библиографической редкостью, поэтому все
ссылки в дальнейшем даются на более доступное издание 1648 г. со-
кращенно: М. Смотрицкий.

французский или греческий язык, так как на них «многие
обращаются книги, в которых все ведомые науки обретаются».12
Кадры переводчиков рекомендовалось создавать из людей,
для которых русский язык был родным.
Немалая заслуга в организации переводческой деятель-
ности Академии принадлежала Петру I, понимавшему необхо-
димость создания единого национального литературного языка.
В указах и письмах его содержится ряд замечаний, направлен-
ных на практическое проведение им мысли о необходимости
сближения литературного языка с народной речью. Он выступал
против употребления без необходимости на то иностранных
слов и славянизмов. Через своих ближайших сподвижников
и единомышленников в этом вопросе — И. А. Мусина-Пушкина
и Феофана Прокоповича он отстаивал право «простого» рус-
ского языка на литературную обработку. Об этом свидетель-
ствует, например, указание Ф. Поликарпову исправить сделан-
ный им перевод географии «не высокими словами, но простым
русским языком». Также предлагалось исправить и лексиконы,
в которых, кроме того, рекомендовалось избегать «высоких слов
славенских», «но посольского приказу употребить слова».13
Но Петр I не дожил, как известно, до официального откры-
тия Академии,14 а лица, занимавшиеся после него ее устрой-
ством, не сочли нужным ввести в ее состав никого из тех пе-
редовых русских деятелей (таких, например, как Феофан
Прокопович, известный историк, этнограф и филолог В. Н. Та-
тищев, поэт А. Д. Кантемир), которые, выступая с горячей защи-
той просвещения, могли бы с честью занять кафедру красноречия
и наладить должным образом филологическую работу Академии.
Первыми академическими профессорами элоквенции были
сплошь иностранцы: И.-Х. Коль, специалист по церковной
истории (1725—1727), его сменил З.-Т. Байер (1725—1735),
не удосужившийся за время двенадцатилетнего пребывания
в России хотя сколько-нибудь изучить русский язык.16
Ничего не сделали для развития русской филологии и
другие иностранцы-филологи, из которых одни прослужили
в Академии всего каких-нибудь два года,16 а другие были фи-
лологами только по должности.17
12 М. И. Сухомлинов. Материалы для истории ими. Акаде-
мии наук, т. I. СПб., 1885, стр. 75.
13 С. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. IV,
т. XVI. СПб., [1893—1895], стр. 290.
14 Официальное открытие Академии наук состоялось 27 декабря
1725 г., когда было устроено торжественное собрание академиков. См.:
П. Пекарский. История имп. Академии наук в Петербурге, т. I.
СПб., 1870, стр. XXXVIII—XXXIX.
15 Там же, стр. 190.
16 Например, И.-Г. Лоттер (1735—1737).
17 Например, Г.-Ф. Юнкер (1731—1737) и Я. Я. Штелин (1735—1785).

Таким образом, практически на протяжении первого деся-
тилетия деятельности Академии наук отечественное языкознание
было представлено лишь весьма немногими русскими перевод-
чиками, единственными представителями русского народа.
Среди них нет людей выдающихся, но они достойны упомина-
ния, так как своим честным отношением к труду добились
некоторых положительных результатов в области переводов.
Почти все они — питомцы славяно-греко-латинских школ,
прекрасно знавшие латинский и греческий языки. Среди них —
Максим Сатаров, который проработал в Академии в качестве
переводчика около девяти лет (с 1724 по 1732 г.). Сын лекаря,
он знал латынь и еще до поступления в Академию занимался
переводами текстов медицинского содержания. С хорошими
знаниями латинского языка пришел (в то же время) в Академию
другой переводчик — Иван Ильинский, которого еще в 1716 г.
предполагалось направить как одного из лучших учеников
Славяно-греко-латинской академии в Пражский универси-
тет. На его развитие оказал серьезное влияние один из про-
свещеннейших деятелей того времени, отец известного поэта —
Дмитрий Кантемир, в доме которого Ильинский был учителем.
В эти же доакадемические годы он перевел с латинского языка
работу Д. Кантемира «Книга систем, или состояние мухамед-
данской религии» (1722).
К числу первых академических переводчиков принадле-
жал и Иван Горлицкий. Получив начальное образование
в Московской славяно-греко-латинской академии, он с 1717 г.
был направлен сперва в Амстердам, а затем в Париж, где
учился в Сорбонне. По возвращении в Россию Горлицкий
составил учебник французского языка. Как переводчик, он
был чрезвычайно плодовит и в Академии за короткий про-
межуток времени перевел ряд учебников.
Обстановка, в которой Сатарову, Ильинскому и Горлиц-
кому приходилось работать в Академии, была чрезвычайно
тяжела и унизительна. Однако будучи носителями новой
русской демократической культуры, они хотели активно
участвовать в борьбе за ее развитие. Своей скромной перевод-
ческой деятельностью они способствовали обогащению сло-
варного состава русского литературного языка и очищению
его от иностранных заимствований.
В конце 20-х и начале 30-х годов кадры переводчиков по-
полнились: в Академию пришли Стефан Коровин, учившийся,
как и Горлицкий, в Париже, и Иван Толмачев, после оконча-
ния Славяно-греко-латинской академии работавший учителем.
Два ученика Академической гимназии — Матвей Алексеев
и Иван Петров тоже стали переводчиками.
В 1727 г. в ряды академических сотрудников вступил окон-
чивший Новгородское духовное училище В. Е. Адодуров,

обладавший задатками языковеда-грамматиста. Училище дало
ему основательные знания в области классической филологии,
а в Академической гимназии он пополнил свои знания в об-
ласти немецкого языка. Прекрасно для своего времени Адо-
дуров писал на родном русском языке, а по части деловой и
научной прозы он в те годы не имел достойных соперников.
Однако, получив звание, адъюнкта по математике в 1733 г.,
он не занялся научной работой. В Академии Адодуров развил
активную деятельность главным образом в качестве перевод-
чика. С 1741 г., уйдя из Академии, он занялся административ-
ной работой.
Через пять лет одним из сотрудников Академии наук стал
квалифицированный филолог В. К. Тредиаковский, получив-
ший блестящую подготовку в Парижском университете. За
два года до вступления в Академию (в 1730 г.) он печатаю зая-
вил о своих взглядах на русский литературный язык и на за-
дачи переводчика. Тредиаковский считал, что писать нужно
«почти самым простым русским словом, каковым мы меж собой
говорим», потому что «язык словенский в нынешнем веке у нас
очень темен, и многие его наши читая не разумеют».18
Провозглашение принципа «обмирщения» русского лите-
ратурного языка, освобождения его от церковнославянской
стихий и сближения с живым разговорным языком свидетель-
ствовало о прогрессивности теоретических взглядов Тредиа-
ковского на национальный русский литературный язык. Из-
вестно, что еще до поступления в Академию Тредиаковский
начал работать над каким-то грамматическим трудом, что видно
из договора, заключенного при вступлении в Академию, где
под пунктом 4 значится: «окончить грамматику, которую. . .
начал и трудиться совокупно с прочими над дикционарием
русским».19
Однако практическая его деятельность, как показывает
«Езда в остров любви», расходилась с провозглашенными в пре-
дисловии к этой книге теоретическими взглядами филолога:
наличие большого количества архаизмов из церковнославян-
ского языка и церковнославянских грамматических форм
(энклитическая форма местоимений мя, тя, аористическая
глагольная форма умре, архаические формы повелительного
наклонения на -и,-й — стреги, здравствуй, показуй, инфини-
тивы на безударные -ти, -чи — любити, утаити и др.) сни-
жают значение теоретических взглядов Тредиаковского. По
словам академика А. И. Соболевского, Тредиаковский «не сумел
18 «Езда в остров любви». Переведена с французского на русский
чрез студента В. Тредиаковского. СПб., 1730, к читателю, стр. 12—13
(ненум.).
19 П. Пекарский. История ими. Академии наук. . ., II,
стр. 43.

указать места для церковнославянских элементов в новом
литературном языке».20
Таков был немногочисленный, но пестрый по своему со-
ставу филологический коллектив, усилия которого в первое
десятилетие существования Академии наук были направлены
как на переводческую работу, так и на теоретическую.
В области теоретической усилиями этого коллектива
в 1731 г., т. е. еще до Тредиаковского, был выпущен в свет
трехъязычный объемистый немецко-латино-русский словарь
под названием:«Teutsch-lateinisch-und russisches Lexicon, samt de-
nen Anfarigs-Grunden der russischen Sprache zu allgemeinem Nut-
zen. Немецко-латинский и русский лексикон купно с первыми
началами русского языка к общей пользе». St.-Pt., 1731,—со-
ставленный на основе немецкого словаря Э. Вейссманна. Этот
словарь успешно продолжил доакадемическую словарную тра-
дицию, в еще большей степени отразив словарный состав
русского языка с учетом требований не только высокого, но
и «посредственного» слога. Это выразилось в подаче наряду
со славянскими однозначащих русских слов и их синонимов.
Очень мало сведений сохранилось о том, как выполнялась эта
кропотливая работа. Известно лишь, что по требованию пре-
зидента Академии Л. Л. Блюментроста словарь составлялся
спешно силами всех академических переводчиков, которым
Шумахер предписал «каждому сочинять в своей квартере
и в собрании . . . всем читать, как скоро возможно».21 По
словам Г.-Ф. Миллера, дело затруднялось тем, что для пере-
вода слов на немецкий язык был привлечен иностранец М. Шван-
виц, человек невежественный, а с латинского на русский пере-
водили упомянутые выше Ильинский, Горлицкий и Сатаров,
которые не знали немецкого языка. Миллер утверждает, что
их ошибок никто не поправлял: И.-Д. Шумахер, советник
Академической канцелярии, считал, что первое издание можно
выпустить и так, а исправления внести во второе издание».22
Помимо переводчиков, в подготовке словаря принял уча-
стие, вероятно, и Адодуров, который признавал словарное
дело «весьма важным и российской нации полезным».23 Кор-
ректурную правку, во всяком случае, производил он.24 Лек-
сикон был напечатан большим для того времени тиражом —
20 А. И. Соболевский. Русский литературный язык. Тр.
1 съезда преподавателей русского языка в военно-учебных заведениях
(приложение 1). СПб., 1904.
21 ААН СССР, ф. 3, on. 1, № 5, л. 611.
22 П. Пекарский. История имп. Академии наук . . ., I,
стр. 403—404.
23 М. И. Сухомлинов. Материалы для истории . . II,
стр. 523.
24 Там же, I, стр. 603.

2500 экз. и через 25 лет сделался редкостью. Позже, в 1782
и 1799 гг., он был переиздан.
Одновременно со словарем была выпущена приложенная
к нему анонимная грамматика под названием «Anfangs-Griinde
der russischen Sprache» («Первые основания российского языка»).
Автором ее был, как оказалось, В. Е. Адодуров.25 Он поставил
целью отразить в своем труде грамматический строй русского,
а не церковнославянского языка в отличие от предыдущих
грамматик. Архаические формы в склонении имен существи-
тельных отсутствуют — они заменены формами общенарод-
ного русского языка, например в дательном и сказательном
падежах множественного числа взамен церковнославянских
флексий -ы и -ѣх даются повсюду русские: -ам,-ах — столам,
столах, заповедям, заповедях, за исключением существитель-
ных дитя и отроча, от которых произведены старые формы
косвенных падежей. В преобладающем большинстве случаев
формы существительных даны с русскими флексиями. Недо-
статок состоит в том, что в отдельных случаях приводятся две
флексии в некоторых падежах, причем часто они даются без
комментариев, объясняющих употребление той или иной
флексии.
В отличие от существительных приведены как русские,
так и церковнославянские формы прилагательных, причем
в единственном числе преимущественно церковнославянские.
Широко представлены в грамматике способы образования
сравнительной и особенно превосходной степени.
Впервые в истории русской грамматической науки было
указано на наличие в русском глаголе трех времен — настоя-
щего, прошедшего и будущего и отсутствие перфекта и плюс-
квамперфекта, отмечено также отсутствие двойственного числа
для глагольных и именных форм.
Нельзя согласиться с А. С. Будиловичем, который считал
первую грамматику русского языка, написанную Адодуровым,
простым «извлечением» из Смотрицкого, «с переложением
лишь форм церковнославянского языка на русский».26
Грамматика Адодурова явилась крупным шагом вперед
в деле преодоления архаистических тенденций, тормозивших
развитие русского литературного языка.
Следует отметить в то же время описательный подход
к освещаемому материалу: варианты грамматических форм
приведены без теоретического обоснования применительно
26 Teutsch-lateinisch- und russisches Lexicon samt denen . Anfangs-
Grunden der russischen Sprache zu allgemeinem Nutzen. Немецко-латинский
и русский лексикон купно с первыми началами русского языка к общей
пользе. St.-Pt., 1731. В дальнейшем ссылки на эту работу даются сокра-
щенно: Адодуров.
26 А. Будилович, стр. 71.

к высокому и простому слогу. В отдельных случаях в грамма-
тике наблюдаются уступки формам словоизменения церковно-
славянского языка. Категория вида совершенно не разрабо-
тана. Эти недостатки значительно снижают значение грамма-
тики Адодурова в истории разработки научных основ русского
литературного языка. Практическое воздействие грамматики
затруднялось тем, что она была напечатана не отдельным из-
данием, а в виде приложения к словарю и к тому же не на
русском, а на немецком языке.
В 1734 г. вышла в свет «вторым тиснением» «Немецкая грам-
матика» (без автора), предназначенная для обучения в Санкт-
петербургской гимназии (первое издание в 1730 г.). По срав-
нению с первым академическим изданием качество перевода
этой грамматики было значительно улучшено Адодуровым.
Он отредактировал перевод и ввел русскую грамматическую
терминологию взамен оставленной в первом издании немец-
кой терминологии.27
Заслуживают внимания составленные в 1733 г. неизвест-
ным грамматистом орфографические правила, предназначенные
для внедрения в печать Академической типографией. Они были
переданы Типографии вместе с отлитым для нее гражданским
шрифтом. Текст правил неизвестен. Об этих правилах, времени
их появления и о содержании некоторых их параграфов можно
судить лишь на основании беглых упоминаний М. В. Ломоно-
сова и В. К. Тредиаковского в полемике по вопросу об оконча-
ниях полных имен прилагательных в именительном падеже
множественного числа.
В 1746 г. Ломоносов выступил с возражениями против
написанной Тредиаковским по-латыни и прочитанной в засе-
дании Конференции диссертации De plurali nominum adjectivo-
rum integrorum Russica lingua scribendorum Terminatione
(О том, как писать по-русски окончания полных имен прила-
гательных во множественном числе), переведенной автором
на русский язык. Возражения Ломоносова были изложены
в «Примечаниях на предложение о множественном окончении
прилагательных имен». В противоположность Тредиаковскому,
следовавшему в вопросе об окончаниях прилагательных цер-
ковнославянской традиции, Ломоносов уже в этой ранней язы-
коведческой работе отстаивал независимость русского грамма-
тического строя от церковнославянского. В связи с отсут-
ствием достаточных теоретических доводов для обоснования
окончаний имен прилагательных в именительном падеже мно-
жественного числа он предлагал следовать установившемуся
в русском языке употреблению, указывая, что «введенное за
27 С. К. Булич. Очерк истории языкознания в России, т. I.
СПб., 1904, стр. 321—322.

10 и больше лет в академической типографии употребление
множественных прилагательных окончений мужеского на е,
а женского и среднего на я, хотя довольного основания не
имеет, однако свойству нынешнего великороссийского языка
не. противно».28 Составителем введенных Академической типо-
графией правил 1733 г., возможно, был Адодуров совместно
с типографскими корректорами, которым русское право-
писание XVIII в. было очень многим обязано.
Впоследствии правила 1733 г. оказались так прочно усвоен-
ными, что в некоторых своих частях (родовые окончания имен
прилагательных в именительном падеже множественного числа)
продержались без изменений вплоть до советской орфографи-
ческой реформы 1918 г.
Таким образом, первое десятилетие Академии наук при-
несло некоторые теоретические успехи в области филологии.
Однако они были недостаточны, чтобы повлиять хоть сколько-
нибудь заметно на состояние русского литературного языка.
Русские научные тексты, выходившие в те годы в свет под
маркой Академии наук, продолжали страдать все теми же лек-
сическими и стилистическими пороками, которые калечили рус-
скую прозу и в доакадемическое время. Особенно болезненно
сказывалась неразработанность научной терминологии, приво-
дившая к тому, что академические работы, печатавшиеся
по-русски, оставались во многом непонятными даже искушен-
ному в науке читателю. Печальная участь постигла предпри-
нятое Академией издание «Краткого описания Комментариев»,
содержавшего переводы на русский язык некоторых статей
с латинского языка из журнала «Academiae Scientiarum
Imperialis Petropolitanae». Недостатки перевода привели
к прекращению издания «Краткого описания» на первом
номере.29
Жизнь подсказывала, что разрозненными усилиями отдель-
ных, никем не руководимых работников не изжить тяжелых
недостатков литературной речи. Напрашивалась мысль о необ-
ходимости создания в составе Академии наук кафедры русской
словесности. В числе просвещенных русских людей нашелся бы
кандидат, способный с честью ее занять. Один из представи-
телей «гнезда Петрова», разносторонне образованный человек,
веривший в пользу науки для государства и народа, —
В. Н. Татищев в 30-х годах XVIII в. намечает ряд проблем
из области языкознания. В сочинении «Разговор о пользе наук
и училищ», написанном в основном в 1733 г., он поставил
вопрос об историческом развитии языков путем происхождения
28 ПСС, т. 7, стр. 87.
29 История Академии наук СССР, т. I. Изд. АН СССР, М.—Л.,
1958, стр. 131—132.

из одного корня — праязыка.30 В других своих трудах Тати-
щев говорит о богатстве русского языка и его способности
к словопроизводству, об упрощении системы русского право-
писания, проводит идею о необходимости очищения русского
языка от ненужных заимствований из иностранных языков.31
Однако Татищев, несмотря на свою филологическую под-
готовку и практическую деятельность, обнаружившую в нем
задатки грамматиста, не получил приглашения в Академию
наук. Управлявшие ею иностранцы ревниво оберегали свою
власть. Несмотря на диктовавшуюся потребностями жизни необ-
ходимость создания кафедры русской словесности, они не
пошли на это и остановились на полумере. Такой полумерой
явилось Российское собрание.
Оно было образовано по распоряжению «главного коман-
дира» Академии наук Л.-А. Корфа от 14 марта 1735 г.32 с целью
коллегиального исправления переводов силами академических
переводчиков. Однако Тредиаковский, которому было дове-
рено руководство организацией переводчиков, во вступитель-
ной речи при открытии Собрания обрисовал стоящие перед
Собранием задачи значительно шире: он указал на необходи-
мость создания грамматики, «доброй и исправной», лексикона,
«полного и довольного», который потребует чрезвычайно боль-
ших трудов, а также риторики и руководства по стихотвор-
ной науке.33
В состав Российского собрания вошли двое русских —
Тредиаковский и Адодуров и двое иностранцев — М. Шванвиц,
которого незадолго перед тем Г.-Ф. Миллер аттестовал как
невежду,*4 и недавно окончивший гимназию переводчик
И. И. Тауберт, сумевший каким-то образом создать себе репу-
тацию знатока русского языка. Секретарем собрания был
зачислен мелкий дипломатический чиновник С. С. Волчков,
стиль переводов которого впоследствии был сурово осужден
Ломоносовым.35 В рассмотрении переводов принимали участие
и первые академические переводчики — Ильинский, Горлиц-
кий и Толмачев.
Так как ни протоколы, ни отчеты Собрания не отысканы,
а сохранившиеся литературные и архивные материалы очень
скудны, о деятельности Российского собрания представляется
возможным дать лишь очень краткие сведения.
30 И. С. Вдовин. История изучения палеоазиатских языков.
М.—Л., 1954, стр. 24.
31 Там же, стр. 18—38.
32 М. И. Сухомлинов. Материалы для истории..., II,
стр. 633.
33 А. Куник. Сборник материалов для истории Академии наук
в XVIII веке, ч. I. СПб., 1865, стр. 10—11.
34 П. Пекарский. История имп. Академии наук. . ., I, стр. 403.
35 ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 519, л. 182.

Достоверно известно о двух крупных филологических пред-
приятиях Академии наук. Одно из них очень значительно и
по замыслу и по итогам. Через год после открытия Собрания
Тредиаковский писал, что для достижения большей точности
при составлении словаря «избрали одно лицо, зависящее от
Собрания, которое отправляется туда и сюда для собирания
всех технических выражений, свойственных каждому искус-
ству и науке».36 Материал собирался для задуманного Россий-
ским собранием толкового словаря. К составлению его Россий-
ское собрание не приступило, однако привлекло к собиранию
лексических материалов тередорщика (печатника) Академи-
ческой типографии А. И. Богданова. Скромный, очень тру-
долюбивый человек, Богданов всей душой отдался этому делу,
посвятив ему многие годы своей жизни. Накапливая лекси-
ческий материал путем опроса «мастеровых людей» и посред-
ством выборки из книг, Богданов за полтора десятилетия
собрал огромный по объему (14 «волюменов» — томов) 37 и
многообразный по содержанию фактический материал. Сам он
указывал впоследствии на обилие собранных им терминов,
подтвержденных как «народными, так и книжными речьми».38
Это был толковый словарь русского языка с переводом значе-
ний слов на латинский, немецкий и французский языки.
К этой работе были привлечены молодые переводчики
И. И. Голубцов и В. И. Лебедев, товарищи Ломоносова по
Московской славяно-греко-латинской академии, одновременно
с ним вступившие на академическую службу. Несколько позже
им в помощь были приданы переводчики В. Е. Те плов и
Г. Фрейганг, работавшие под наблюдением Тауберта.39
Этот подготовлявшийся усилиями академических сотруд-
ников первый академический толковый словарь, несмотря на
большое его значение и потребность в нем, не увидел света.
Однако появилась просуществовавшая до наших дней легенда
о так называемом лексиконе Тауберта. Создателем этой легенды
был сам Тауберт. Начало ей было положено в 1743 г., в разгар
работы по собиранию материала Богдановым, когда Тауберт
заявил, что «из собственной своей охоты, а не по указу» он
сочиняет «российский лексикон с толкованием речей на латин-
ском, французском и немецком языках» и что «первые литеры
А и Б совершенно им окончены, а к прочим словам и речи уже
собраны, токмо толкования еще не приложено».40 В 1751 г»
к своему утверждению он добавил, что, «не взирая на несказан-
36 Избр. соч. В. К. Тредиаковского, изд. П. Перевлесского, СПб.,
1849, стр. 105 (подлинник на французском языке).
37 П. Пекарский. История имп. Академии наук. . ., II, стр. 987.
38 ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 301, л. 141.
39 М. И. Сухомлинов. Материалы для истории. . . , X, стр. 545-
40 П. Пекарский. История имп. Академии наук. . ., I, стр 643.

Первая страница корректурного оттиска словаря А. И. Богданова
с визой И. И. Тауберта.

ный труд», старается дело скорее привести к концу.41 Эти выска-
зывания Тауберта были приняты за правду, и в литературе
утвердилось убеждение, будто он действительно «трудился»
над составлением какого-то словаря 42 и что словарь остался
в рукописи, но едва ли окончен составлением.43 После смерти
Богданова и Ломоносова Тауберт даже предпринял попытку
напечатать этот словарь, однако она не увенчалась успехом.
В Академической конференции разгорелся спор о том, кто
является автором словаря, и Тауберт с «запальчивостью» дока-
зывал свое авторство.44 После смерти Тауберта специально
созданная Академией комиссия, которой было приказано
«пересмотреть все канцелярские дела со времени президента
Корфа, а особливо касающиеся до учреждения бывшего при
Академии профессорского собрания (речь идет о Российском
собрании) о исправлении российского языка, а также перевод-
ческой экспедиции»,45 установила, что «оный лексикон сочи-
няем был при Академии по особливому канцелярскому опре-
делению совокупными трудами нарочно определенных к тому
разных академических служителей».46 Комиссия признала лек-
сикон, который присваивал себе Тауберт, «за казенную и
собственно к Академии принадлежащую книгу», так как
«Тауберт другого участия в оном, кроме одного надзирания,
и то по должности своей, бывши тогда начальником тех служи-
телей, которые в сочинении того лексикона трудились, не
имел».47 Так был нанесен удар по версии, приписывавшей
создание лексикона Тауберту, и было восстановлено авторство
Богданова и его помощников — «академических служителей»
в создании толкового словаря, который не был напечатан, но
сыграл известную роль впоследствии при составлении словаря
Российской Академии. Несмотря на это, в последующие годы
в филологической науке легенда о лексиконе упорно держалась.
Российское собрание явилось организатором и другого меро-
приятия, правда, менее значительного. Оно откликнулось на
злободневные еще с петровских времен вопросы русской гра-
фики. Итогом обсуждения графических вопросов явилось при-
нятие новой азбуки, с которой Шумахер предложил впредь
«сообразовываться» Академической типографии.48 От петров-
ской азбуки 1708 г. она отличалась тем, что из нее были выки-
нуты некоторые славянские буквы (зело, ук, от, фита и ижица).
41 П. Пекарский. История ими. Академии наук..., I, стр. 650.
42 М. И. Сухомлинов. История Российской Академии,
вып. 8. СПб., 1888, стр. 5.
43 С. К. Булич, стр. 220.
44 ААН СССР, разряд V, оп. Т-2, № 12, л. 7 об.
45 Там же, ф. 3, on. 1, № 542, л. 214 об. *
48 Там же, л. 225.
47 Там же.
48 П. Пекарский. История имп. Академии наук. . ., I, стр. 639.

Известный академический грамматист Адодуров приветствовал
это нововведение, указав, что «литеры» «s, tf, о, \Jr, Ѳ и г
с довольным основанием выкинуты и нигде—-ни в письме,
ни в печати — уже не употребляются».49
Ко второй половине 30-х годов относятся две неопублико-
ванные заметки Адодурова, которые, по-видимому, связаны
с деятельностью Российского собрания: в одной из них шла
речь о целесообразности латинизации русского алфавита по
примеру польского,50 в другой — «О разности и употреблении
литер ъ и ъ» 51 — высказывались те же, что и в адодуровской
грамматике, соображения о ненужности буквы ъ.
Деятельность скромного коллектива академических пере-
водчиков, вошедших в состав Российского собрания, в основ-
ном свелась к выполнению практической работы — правке
переводов, на осуществление же широких теоретических задач,
о которых говорил во вступительной речи в 1735 г. Тредиаков-
ский, не хватило ни теоретической подготовки, ни сил, если
учесть, с каким трудом русской науке приходилось пробивать
себе дорогу в то время.
Академические переводы к концу 1730-х годов стали зна-
чительно удобопонятнее по сравнению с переводами, печатав-
шимися в первые годы существования Академии. В этом бес-
спорная заслуга Российского собрания. Однако они были еще
очень далеки от совершенства. Одной из причин, тормозивших
улучшение качества переводов, являлось отсутствие свода
«правил грамматических». Российское собрание не создало
грамматики. Грамматический обзор, опубликованный в 1731 г.
Адодуровым, был слишком бегл и элементарен. При поступле-
нии в Академию Тредиаковский обязался написать грамма-
тику, «добрую и исправную», что осталось невыполненным.
Обещанная риторика тоже не была написана. «Руководство
по стихотворной науке» было выпущено Тредиаковским под
названием «Новый и краткий способ к сложению российских
стихов» в 1735 г., т. е. в год учреждения Российского собрания.
Автор, претендовавший на роль реформатора русского стиха,
доказывал возможность введения в русское стихосложение
силлабо-тонического принципа. Однако его реформа была поло-
винчатой, и Тредиаковский не получил права на звание отца
русского силлабо-тонического стихосложения (см. ниже об
успехах Ломоносова в применении теории силлабо-тонического
стихосложения на русской почве).
Таковы были итоги филологической деятельности Академии
наук за первое пятнадцатилетие ее существования до момента
49 ААН СССР, разряд I, оп. 76. № 7, л. 3.
50 Там же, лл. 2—3.
51 Там же, Л. 1.

вступления в нее Ломоносова. Русская филологическая наука,
которая только еще начинала создаваться, должна была отклик-
нуться на назревшие потребности общества, учитывая, что
к началу 1740-х годов ряд основных вопросов построения рус-
ского литературного языка еще не был решен. Ломоносов всту-
пил в Академию наук вполне подготовленным к разрешению
трудных задач русского языкознания.

ГЛАВА II
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ ПОДГОТОВКА ЛОМОНОСОВА И ЕГО
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ОБЛАСТИ ФИЛОЛОГИИ ДО ВЫХОДА В СВЕТ
«РОССИЙСКОЙ ГРАММАТИКИ»
Занятия филологией в годы учения
Тяга к знаниям и любовь к родному языку проявились
у Ломоносова очень рано. В 1731 г. он переступил порог Заико-
носпасской школы — Славяно-греко-латинской академии, вы-
учившись грамоте у крестьянина-земляка Федора Шубного.
Будущий ученый прочитал ряд книг духовного содержания
и «вытвердил наизусть» попавшиеся ему у Христофора Дудина
три книги светского характера. Среди них было незаурядное
для того времени сочинение, имевшее более чем столетнюю
давность, — грамматика Мелетия Смотрицкого. Она была пер-
вой научной книгой, попавшей в руки Ломоносова. В ней
полно и систематически излагались вопросы орфографии,
морфологии, синтаксиса, стилистики и стихосложения и уста-
навливались нормы старославянского языка. По собственному
выражению Ломоносова, «Грамматика» Смотрицкого, на ряду
с «Арифметикой» Магницкого, явилась «вратами его учености».
«Жажда науки», которая, по словам молодого Пушкина,
была «сильнейшею страстию . . . души»52 Ломоносова, при-
вела юного помора через великие преграды и испытания с да-
лекого сурового севера в первоклассное по тому времени выс-
шее учебное заведение. К 1731 г. оно просуществовало уже
ровно полвека. Особенно солидное и систематическое образо-
вание Московская академия давала в области классических
языков и риторики.
Учась в Академии, Ломоносов терпел горькую нужду
и «со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремле-
ния, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу
52 А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., т. VII, М.—Л., 1951, стр. 28.

имели», как писал об этом впоследствии сам Ломоносов в письме
к И. И. Шувалову.53
Несмотря на это, сочетание в Ломоносове «необыкновенной
силы воли с необыкновенною силою понятия»54 обеспечило
ему небывалый успех в овладении знаниями: три низших
класса — фара (она же и аналогия), инфима и грамматика,
в которых изучались основы славяно-русской и латинской
грамматики, он прошел в очень короткий срок — в течение
одного года, в то время как малодаровитые ученики сидели
в них по нескольку лет.55 Помимо грамматики, изучались
география, история и арифметика. Как положительное явление
в постановке учебной работы Славяно-греко-латинской ака-
демии следует отметить стремление закрепить теоретические
знания, в частности по латинскому языку, практическим их
применением: начиная с третьего класса в обязанность ученику
вменялось говорить по-латыни, в особенности в школе.
Обучение в четырех последующих классах (синтаксима,
пиитика, риторика и философия) Ломоносов успешно закончил
в 1735 г. С особым увлечением занимался он изучением латин-
ского языка. Одновременно или вслед за этим Ломоносов
принялся за самостоятельное изучение греческого языка,
преподавание которого в Академии тогда не велось. Овладение
языками происходило не только путем заучивания граммати-
ческих правил, а и путем перевода текстов с латинского и гре-
ческого языков при помощи словарей. Вероятно, Ломоносов
пользовался наиболее доступным в то время славяно-греко-
латинским словарем Поликарпова (1704).
По-видимому, с неменьшим интересом и усердием зани-
мался он вопросами стилистики. «. . .Его учебная подготовка
в этой области была весьма основательна, а начитанность
широка. Памятником школьных занятий Ломоносова рито-
рикой служит рукописный ее курс на латинском языке»,56
который был прочитан выписанным из Киевской духовной
академии в числе других украинских наставников и учителей
монахом Порфирием Крайским (текст этого курса, переписан-
ный большей частью рукой Ломоносова, хранится в Госу-
дарственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина, фотокопия —
в ААН СССР, ф. 20, оп. 6, № 64).
Приобретенные Ломоносовым знания в области латинского
языка, подкрепленные впоследствии практикой переводов,
были настолько блестящи, что даже недруг Ломоносова
53 ПСС, т. 10, стр. 479.
64 А. С. Пушкин, т. VII, стр. 20.
66 Г. А. Воскресенский. Ломоносов и Славяно-греко-ла-
тинская академия. В кн.: М. В. Ломоносов, его жизнь и сочинения. Сб.
историко-литературных статей, сост. В. П. Покровский, М., 1909, стр. 17.
56 ПСС, т. 7, стр. 790.

А.-Л. Шлецер должен был признать его «первым латинистом
не в одной только России».57
После успешного окончания средних классов Ломоносов
был зачислен в июле 1735 г. в высший, философский класс
Спасских школ, а в конце 1735 г. в числе двенадцати воспи-
танников «не последнего разумения» был направлен в Петер-
бург для продолжения образования в Академической гимна-
зии. Вскоре после прибытия туда вместе со студентами Д. И. Ви-
ноградовым и Г.-У. Райзером он был отправлен в Германию
для продолжения учебы, так как Академии требовался «опыт-
ный в горном деле химик». Время до отъезда в Германию
Ломоносов должен был посвятить изучению немецкого языка*
17 января 1736 г. Ломоносов вместе с другими «петербург-
скими руссами» был зачислен в число студентов Марбургского
университета. До отъезда за границу он совсем не знал не-
мецкого языка.58 В соответствии с данной Академией наук
инструкцией наряду с точными науками в Марбургском уни-
верситете он должен был стараться «о получении такой спо-
собности в русском, немецком, латинском и французском
языках, чтоб . . . свободно говорить и писать».59 Через пол-
года обучения в университете знаменитый X. Вольф, наблю-
давший за петербургскими студентами, свидетельствовал об
исключительной любви Ломоносова к математике, физике
и философии, а также отмечал прилежность его к занятиям
немецким языком. Через десять месяцев после начала занятий
в университете Ломоносов присылает президенту Академии
наук И.-А. Корфу написанное по-немецки письмо как «пер-
вый опыт познаний ... в немецком языке».60
Наряду с быстрым овладением немецким языком, в чем
Ломоносову оказала незаменимую услугу его лингвистическая
подготовка в Славяно-греко-латинской академии, он на про-
тяжении всех трех лет пребывания в Марбурге изучал
и французский язык. Свидетельством усиленных занятий
Ломоносова французским языком служит посланный им в конце
1738 г. в Академию наук перевод с французского оды Фенелона
«На уединение», выполненный четырехстопным хореем.
Исследователи указывают, что в этом «первом, . . . ответ-
ственном опыте поэтического перевода Ломоносов, несмотря
на всю свою тогдашнюю неискушенность в этом деле, сумел
проявить уже до некоторой степени те качества, которые стали
впоследствии столь характерны для него как переводчика:
его перевод замечательно точен . . . Некоторые стихи поражают
57 Chr. Schlotzer. August Ludvig von Schlotzers oifentliches
und Privatleben, Bd. 1. Leipzig, 1828, стр. 89.
58 А. Куник, ч. II, стр. 230.
59 Там же, стр. 247.
60 Там же, стр. 260.

своей исключительной для начинающего переводчика бли-
зостью к оригиналу».61
Элементарные сведения приобрел Ломоносов также по
еврейскому языку и закрепил знания по греческому под
руководством преподавателя Шредера, во времена Петра Ве-
ликого жившего в России. Шредер объяснял некоторые из
книг Ветхого и Нового завета и разбирал греческих писате-
лей.62
Уже со студенческих лет Ломоносова интересовали вопросы
лексикографии. Еще в период своего пребывания в Марбурге
наряду с другими книгами он приобрел широко распростра-
ненный в то время двухтомный латинский лексикон Базилиуса
Фабра (Шмидта), новый французско-немецкий и немецко-
французский словарь для путешественников Иоганна-Леонарда
Фриша и полный немецко-латинский словарь Христофа-Ернста
Штейнбаха.63 В последующие год,ы его библиотека пополнилась
и другими словарями.
В Марбургском университете окреп интерес Ломоносова
к красноречию, курс которого читался профессором элок-
венции И.-А. Гартманом. Есть основания предполагать, что
Ломоносов принял участие в проводимых профессором прак-
тических занятиях.64
В этот момент он уже глубоко размышлял над стилисти-
ческими вопросами, о чем свидетельствуют заметки, сделанные
им на экземпляре «Нового и краткого способа к сложению
российских стихов»65 Тредиаковского, приобретенном в 1736 г,
во время кратковременного пребывания в Петербурге.
61 ПСС, т. 8, стр. 867—868.
52 М. И. Сухомлинов. Ломоносов — студент Петербургского
университета. Русск. Вестн., т. XXXI, № 1, 1861, стр. 156.
63 См.: А. Куник, ч. 1, стр. 131, 132, где названия словарей даны
в сокращенном виде. Полные их названия: F a b е г (BasiliusS с h m i d t).
Thesaurus eruditionis scholasticae omnium usui et disciplinis omnibus ac-
comodatus post celeberrimorum virorum Buchneri, Cellarii, Graevii ope-
ras et adnotationes et multiplices curas iterum recensitus, emendatus, lo-
cupJetatus a. Jo. Matthia Gesnero. Lipsiae [Фабер (Василий Шмидт).
Сокровищница схоластической учености, приспособленная для всеобщего
пользования и всех наук, после славнейших мужей Бухнера, Целлария,
Грева с примечаниями, дополнениями и изменениями изданная вторично,
улучшенная и исправленная И.-М. Геснером. Лейпциг], 1735; J.-L. Frisch.
Nouveau dictionnaire des passagers franQois-allemand et allemand-francois,
oder Neues franzosisch-teutsches und Teutsch-franzosisches Worterbuch. . .
Leipzig [И.-Л. Фриш. Новый французско-немецкий и немецко-француз-
ский словарь путешественников... Лейпциг], 1733; Chr.-E. Steinbach.
VollstSndiges deutsches Worterbuch, vel Lexicon germanico-latinum, cum
praefacionibus et autoris et Lohannis-Ulrichi Koenig. . . Tomus I—II.
Bresslau. [Xp.-E. Штейнбах. Полный немецкий словарь или лекси-
кон немецко-латинский с введениями автора и Иоганна-Ульриха Кёнига...
Томы I—II. Бреславль], 1734.
64 ПСС, т. 7, стр. 790.
65 ААН СССР, ф. 20, оп. 2, № 3.

На основании отдельных заметок на полях и под строкой
можно сделать вывод о самостоятельности и оригинальности
взглядов молодого студента и несогласии его со взглядами
автора трактата, притязавшего на новизну постановки во-
проса. Изучение трактата Тредиаковского, начавшееся в Рос-
сии, завершилось, вероятно, в Германии в годы пребывания
в Марбурге. Несогласие Ломоносова с Тредиаковским сви-
детельствовало о филологической зрелости Ломоносова, ко-
торый в 1736—1739 гг. подошел к пониманию вопросов о
специфических особенностях грамматического строя русского
литературного языка, о чистоте русского языка и степени
использования в нем церковнославянизмов и выступил про-
тив необоснованных иноязычных заимствований. Изучение
за границей целого ряда трактатов по риторике — Лонгина
(в переводе Буало), Коссена, Помея и Готшеда и конспектиро-
вание некоторых из них66 способствовало обогащению тео-
ретических познаний Ломоносова в области красноречия; впо-
следствии, критически освоив их, он прекрасно воспользуется
ими при написании риторических руководств на русском языке.
Таким образом, войдя во «врата учености» с усвоенной им
первой научной книгой, попавшейся в руки, — славянской
грамматикой Смотрицкого, Ломоносов в течение почти десяти-
летия систематически под непосредственным руководством
преподавателей занимался теоретическим изучением ряда
языков и приобрел способность критически мыслить и пони-
мать особенности грамматической структуры русского языка.
Теоретическое изучение языков по грамматикам и словарям
сочеталось с почти постоянным процессом непосредственного
общения Ломоносова с носителями родного русского языка —
представителями широких масс народа и образованного рус-
ского общества. Благодаря этому Ломоносов отличался ши-
роким и исключительно глубоким знанием «общего россий-
ского» языка, который он «с малолетства спознал»,67 как настоя-
щий «природный россиянин».
Родной язык был знаком Ломоносову во всем многообразии
его диалектов. Сначала, в детские и юношеские годы, он вос-
принимал чистую русскую речь северян, которую впоследствии
назвал поморским диалектом. Высоко развитое чутье к языку
способствовало сохранению в его памяти фонетических осо-
бенностей даже отдельных говоров. Отзвуком этого факта
является фраза, записанная в «Материалах к „Российской
грамматике"»: «Что не во всякомъ языкѣ <те же слова> то же
произношеніе. О коренныхъ жител [ях] въ Колѣ».68 К по-
66 ПСС, т. 7, стр. 791.
67 П. Билярский. Материалы для биографии Ломоносова.
СПб., 1865, стр. 703.
68 ПСС, т. 7, стр. 690.

морскому диалекту он относился с большим уважением и
считал его наиболее близким к «старому славянскому» языку.
В годы учения в Славяно-греко-латинской академии Ло-
моносов в совершенстве изучил московский диалект как язык
людей, «вразумленных книжному искусству», так и просто-
народный, «бесписьменный» язык московской улицы. Впослед-
ствии он рассматривал этот диалект как употребительный не
только «при дворѣ и в дворянствѣ», а «особливо въ городахъ,
близъ Москвы лежащихъ»,69 т. е. как общий язык постоянных
жителей Москвы, независимо от их классовых расслоений.
Оценив по достоинству московский диалект, Ломоносов
положил его в основу русского литературного языка.
Занимаясь в Заиконоспасской академии, Ломоносов об-
щался с учителями-украинцами, выходцами из Киевской ду-
ховной академии, и довольно тонко усвоил фонетические
особенности украинского языка или, согласно его опреде-
лению, «малороссийского» (в другом случае «украинского»)
диалекта. Некоторые записи подготовительных материалов
к «Российской грамматике», «Примечания на предложение
о множественном окончении прилагательных имен» и в осо-
бенности «Российская грамматика» свидетельствуют о том, что
Ломоносов различал на слух разницу в произношении таких
оттенков звуков, которые было подчас трудно заметить, на-
пример е от ѣ в украинском просторечии (см. § 118 «Российской
грамматики»). Правда, в связи с тем, что украинский язык
в то время только начинал оформляться на живой национальной
основе, Ломоносов рассматривал его не как самостоятельный
язык, а как малороссийский диалект русского языка.
В первоначальный период академической службы (до на-
писания грамматики) Ломоносов занимался различными об-
ластями филологии: принимал живейшее участие в словарной
деятельности, работал над теорией русской прозы, переводил
научные и художественные сочинения, а также «Примечания
к Санктпетербургским ведомостям», вел грамматический спор
с Тредиаковским, выступал на педагогическом поприще и т. д.
Словарная деятельность
Русский язык всегда был предметом живого интереса Ло-
моносова. Во второй половине 1740-х годов ученый отклик-
нулся на стоявшие перед Академией наук лексикографические
задачи, приняв активное участие в словарной деятельности
Академии. В 1747 г. он заявил о своем намерении составить
лексикон.70 В подготовительных материалах к «Российской
69 Там же, стр. 608.
70 ААН СССР, ф. 3, on. 1, № 110, л. 2. Подробнее о лексикографиче-
ской работе Ломоносова см. статью: В. Н. Макеева. Русская лекси-

грамматике» тоже упоминается о «лексиконе русских при-
митивов»,71 под которым, вероятно, надо разуметь словарь,
состоящий из корневых, «первообразных» слов (ср. ниже,
стр. 30, где идет речь о рецензии Ломоносова на словарь Геор-
гия Дандоло). Там же он делает запись: «Положить проектъ,
какъ сочинять лексиконъ».72 Такой проект не обнаружен,
однако достоверно известно, что интерес Ломоносова к исто-
рической лексикологии и лексикографии в последующие годы
продолжал крепнуть.
В 1747 г. полузабытый сейчас русский лексикограф, ака-
демический переводчик К. А. Кондратович представил в Ака-
демическую канцелярию переработанный им латинский «Це-
ляриев дикционер» с добавленными к нему русскими значе-
ниями помещенных там слов и «латинских ботанических имен
к русским первообразным».73 Ломоносов отрицательно ото-
звался о работе Кондратовича, отметив в ней: 1) недостаточное
количество производных, и в особенности «сложенных» слов;
2) неправильное расположение производных слов «не под их
своими первообразными» и наряду с этим 3) «нарочитое число
весьма новых и неупотребительных производных же слов. . .»
и неисправность перевода на латинский язык.74
В процессе работы над словарем рукопись Кондратовича
неоднократно просматривалась Ломоносовым, который спра-
ведливо предъявлял большие требования к составителю сло-
варя. В декабре 1750 г. Кондратович сообщал, что его лексикон
вторично окончен составлением «по данным ... от господина
химии профессора Михаила Ломоносова правилам».75
Деятельность Ломоносова в создании лексикона не огра-
ничивалась одним лишь наблюдением за работой "Кондрато-
вича (1749—1751). В репорте за майскую треть 1749 г., под-
водя итоги еврей научной работы, Ломоносов писал : «В со-
чинении „Российского лексикона" при вспоможении г. Кондра-
товича дошел до письмены П с производными без сложенных»,
подчеркивая свое активное участие в кропотливом лексико-
графическом труде. В следующей трети он предполагал вы-
полнять подобную же работу «в сочинении „Российского лек-
сикона" с помянутым Кондратовичем».76 К сожалению, эта
рукопись до сих пор не отыскана.
кография 40—50-х годов XVIII в. и Ломоносов. «Ломоносов.
Сборник статей и материалов», т. IV, Изд. АН СССР, М.—Л., 1960,
стр. 180—205.
71 ПСС, т. 7, стр. 688.
72 Там же, стр. 689.
73 ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 110, л. 2.
74 Там же.
75 М. И. Сухомлинов. Материалы для истории. . ., X,
стр. 685.
76 ПСС, т. 10, стр. 381.

По утверждению Кондратовича, Ломоносов остался не-
доволен его трудом. Вероятно, по этой причине словарь не был
напечатан. Впоследствии Кондратович продолжал работать
над ним один, представляя словарь в Историческое собрание
Академии наук.
А.-Л. Шлецер, нуждавшийся в 60-х годах в словарных по-
собиях в связи с изучением русского языка, снял для себя
копию с этого словаря. В какой редакции Шлецер читал этот
словарь, не установлено. По его словам, словарь был «чрез-
вычайно полон даже в отношении к естественно-историческим
и другим техническим выражениям» и «в продолжение целой
четверти столетия был единственным в свете русским словарем,
годным к употреблению».77
Ломоносов предъявлял большие требования к словарному
делу. Об этом свидетельствует написанный им в 1749 г. по-
дробный, резко отрицательный отзыв о представленном в Ака-
демию наук рукописном русско-латино-итальяно-французском
словаре с небольшим грамматическим приложением, состав-
ленном служившим в Петербурге венецианцем Георгием
Дандоло. Ломоносов указывает на целый ряд существенных
лексикологических промахов, как-то: 1) приведение лишь
одного «знаменования», «часто отдаленного», у «многознаме-
нательных слов»; 2) пропуск многих «первообразных, или
коренных слов» (например, каблук, карась, караул, каша и
др.),78 и, с другой стороны, введение ряда «нововымышленных
слов, в российском языке неупотребительных»79 (каменую,
квасноватый, кудрий, раболепностъ, расторгнемте и др.). От-
мечает Ломоносов также и ряд грамматических промахов,
например обозначение одного времени вместо другого, а также
неверный перевод с русского языка на латинский и другие
языки. Словарь был невелик по объему: в нем не на-
считывалось и восьми тысяч «речений».
Критикуя словарь, Ломоносов высказал некоторые общие
суждения теоретического порядка, отметив, в частности,
что обязательным элементом словарной статьи должны быть
присущие данному языку фразеологические единицы — «фра-
зисы и идиотизмы».80 Иную оценку дал Ломоносов словарю,
составлявшемуся Андреем Богдановым путем опроса «ма-
стеровых людей» и посредством выборки из книг. Труд Бог-
данова, содержавший обильный материал, подтвержденный
как «народными, так и книжными речьми», был хорошо из-
вестен Ломоносову и получил с его стороны очень высокую
77 Сборник отд. рус. яз. и словесности Академии наук, т. XIII, СПб.,
1875, стр. 36—37.
78 ПСС, т. 9, стр. 622.
79 Там же, стр. 622—623.
80 Там же, стр. 623.

Титульный лист многоязычного словаря К. А. Кондратовича

оценку.81 Не исключена возможность, что Ломоносов в какой-то
мере- руководил лексикографическими изысканиями Богданова
при составлении толкового словаря.
О содержании и структуре богдановского словаря позво-
ляет судить обнаруженный автором настоящей работы кор-
ректурный оттиск его.82
Словарь Богданова (ему оказывали помощь в переводе
слов на латинский, немецкий и французский языки акаде-
мические переводчики Голубцов, Лебедев, Теплов и Фрейганг)
включает в себя все те элементы, какими обладают современ-
ные толковые словари, а именно:
1) определение значения слова (например, «Август —
осьмый месяц в году» или «Адъюнкт — приданный в помощь,
помощник»);
2) краткая грамматическая характеристика, которая да-
валась большей частью по-латыни (например, «Адский —
adj.», «Абие — adv.»), иногда по-русски (например, «А —
союз разделительный», «Аа — междометие угрожательное»);
3) в некоторых случаях — стилистическая помета (например,
«Агница-овечка; употребляется более в метафорическом зна-
меновании»);
4) иногда этимологическая помета, большей частью крат-
кая (например, «Авва — сирск.»), иногда — пространная (на-
пример, «Абезьяна — зри обезьяна — наименование сие, ка-
жется, произошло от Абиссинии»);
5) иллюстрации — иногда в виде речений (например, «Аж —
работал аж до поту»), иногда в виде цитат («Аз — аз есмь
господь бог твой». Перв. зап.), в некоторых случаях цитата
заменялась указанием источника, где можно ее найти (напри-
мер, «Авва — см. к Римл., гл. 8»). В конце словарной статьи
давался перевод слова на немецкий, латинский и француз-
ский ' языки (например, «Авдотка — Wasserschneppe, L. to-
tanus, G. bekasse»).
Столь близкое и продолжительное участие Ломоносова
в лексикографической работе Академии наук не могло не
сказаться и на качестве, и на объеме того словарного насле-
дия, которое в конце столетия было так удачно использо-
вано составителями знаменитого «Словаря Академии Россий-
ской», носящего заметную печать ломоносовского влияния.
Работа над теорией русского стиха и прозы
Еще в студенческие годы Ломоносовым была создана новая
силлабо-тоническая система русского стихосложения, соответ-
ствующая особенностям грамматического строя русского ли-
тературного языка с учетом «природных нашего языка свойств».
81 ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 301, л. 141.
82 Там же, p. V, оп. Т-2, № 10.

В «Письме о правилах российского стихотворства», в котором
было изложено рассуждение о форме стиха, содержались и
некоторые «общие основания» более широкого значения, сви-
детельствовавшие о том, что у молодого автора успел созреть
свой, весьма определенный взгляд на задачи русской фило-
логии. Уже тогда Ломоносов заявлял, что русская литера-
тура, не отгораживаясь от иностранной, должна идти своим
самобытным путем, сообразуясь с богатыми возможностями
русского литературного языка, который следует развивать
соответственно его природным свойствам и очищать от всего,
что ему чуждо. Провозглашенная Ломоносовым новая система
стихосложения, встреченная первоначально неодобрительно
его противниками, была утверждена его собственной поэти-
ческой практикой и стала у нас господствующей, а затем и
классической.
После разрешения вопросов, касающихся теории стихо-
сложения, Ломоносов с первых же лет своей академической
службы приступил к работе над теорией русской прозы.
Итогом этой работы явилась «Риторика».83
Первый вариант «Риторики» Ломоносова, завершенный
к началу 1744 г., был отвергнут Академией наук. Из числа
его недочетов главный, по мнению Г.-Ф. Миллера, заключался
в том, что книга написана по-русски, и потому, как полагали
академики, «едва ли можно надеяться на достаточное коли-
чество покупателей».84
Около трех лет спустя Ломоносов представил в Академию
второй вариант «Риторики», значительно расширенный и
весьма основательно переработанный, но не так, как требовали
его недоброжелатели. В 1748 г. книга вышла в свет и очень
быстро разошлась. При жизни автора она выдержала еще два
издания и много раз перепечатывалась после его смерти. Она
сделалась настольной книгой рядового русского читателя.
Со стороны наиболее просвещенных людей того времени, таких,
например, как В. Н. Татищев, она получила высокую оценку.
В числе других современных ему книг «Риторику» Татищев
называл «особливо изрядной, хвалы достойной».86
«Риторика» во втором ее варианте, как и в первом, была
написана по-русски, в отличие от прежних школьных руко-
водств, написанных либо на трудно понимаемом церковно-
славянском языке, либо на еще менее доступной латыни. Они
сочинялись неизменно представителями духовенства и пред-
83 В первом, рукописном варианте (1744 г.) она именовалась «Краткое
руководство к риторике», во втором, печатном (1748 г.) — «Краткое руко-
водство к красноречию».
84 ПСС, т. 7, стр. 792.
85 В. Н. Татищев. История Российская с древнейших времен,
кн. 1. 1768, стр. 493.

назначались тому же духовенству. Ломоносов уничтожил
эту вредную традицию: он вырвал из рук духовных лиц
присвоенное ими исключительное право и адресовал свой
учебник не одной их касте, а широкому читателю. Теория
словесного искусства оказалась тем самым освобождена от
церковной опеки, веками тормозившей ее развитие.
В «Риторике» Ломоносов высказал свой взгляд на ближай-
шие задачи русского языкознания. Чтобы упорядочить рус-
ский литературный язык, он считал необходимым прежде
всего привести в ясность весь его живой словарный состав и
учесть все источники его обогащения, приняв во внимание то
большое значение, какое, бесспорно, имел каждый из этих
источников в прошлом. Одним из таких источников обога-
щения русской лексики, исторически оправдавших себя,
был церковнославянский язык. Ломоносов предлагал поэтому
пользоваться этим источником и впредь, однако же с известным
ограничением. Лексикологического внимания были достойны,
по мысли Ломоносова, не все вообще, а только древние, так
или иначе освоенные народом памятники церковной письмен-
ности (такие, например, как Библия и богослужебные книги).
Эти памятники несли в себе следы античной культуры и были
несравненно ценнее в лексическом отношении, чем церковная
литература XVI—XVII вв. Но и к древним книгам следовало
относиться разборчиво: чтобы «слово было каждому понятно
и вразумительно» (таково было основное требование, предъ-
являемое Ломоносовым к литературному изложению), надо
было «убегать старых и неупотребительных славенских рече-
ний, которых народ не разумеет, но притом не оставлять
оных, которые, хотя в простых разговорах неупотребительны,
однако знаменование их народу известно».86 Ломоносов от-
мечал, кроме того, и это было не менее важно, что «чистоте
штиля» никакие церковные книги, в том числе и древние,
научить не могут. Чистота стиля, учил Ломоносов, может быть
достигнута только путем основательного изучения, во-первых,
грамматики русского языка, во-вторых, «книг» и «выбирания»
из них «речений, пословий и пословиц» и, в-третьих, изучения
живой разговорной речи образованного русского общества.87
Эти положения заключали в себе целую программу филоло-
гической деятельности, которую Ломоносов и осуществил
на протяжении следующих десяти лет.
Грамматический спор с Тредиаковским
Ломоносову живо откликался на все животрепещущие
вопросы современной ему науки. В 1746 г. он вступает в грам-
86 ПСС, т. 7, стр. 70.
87 Там же, стр. 219, 236—237.

матический спор с Тредиаковским о родовых окончаниях полных
имен прилагательных в именительном падеже множественного
числа. Опираясь на церковнославянскую традицию и считая,
что наш язык «мало нечто разнится от церковнославянского»,88
Тредиаковский требовал изменения правил, установленных
на этот счет в 1733 г. Предложение встретило отпор со стороны
Ломоносова, который, отстаивая независимость русского грам-
матического строя от церковнославянского, доказывал, что
формы рода во множественном числе у прилагательных отсут-
ствуют. Правила 1733 г., прочно вошедшие в обиход, были, по
совету Ломоносова, оставлены в силе. Он считал, что «как во
всей грамматике, так и в сем случае одному употреблению
повиноваться должно».
Переводческая и педагогическая деятельность
Упорную борьбу за чистоту русского языка вел Ломоносов
и как переводчик, и как педагог. В 1740-х годах он много
переводил. Благодаря ему перевод перестал быть ремеслом
и превратился в искусство. Образцом, достойным подражания,
явилась переведенная им «Волфианская экспериментальная
физика» и целый ряд отрывков из прозаических произведений
античных классиков, включенных в качестве примеров в «Ри-
торику». Выступал он и в качестве редактора чужих переводов,
в чем был признан непререкаемым авторитетом. Об этом сви-
детельствует возложение на Ломоносова в 1748 г. обязанности
«литературного редактора» издаваемых Академией наук «Санкт-
петербургских ведомостей»: в данной ему инструкции гово-
рилось*, что он должен «оные их [академических переводчиков]
переводы править и последнюю ревизию отправлять».89
Замечательны во многих отношениях еще не изученные до
сих пор филологами «поправления» Ломоносова к выпол-
ненному И. И. Голубцовым «российскому переводу минераль-
ного каталога».
Выступая в роли рецензента переводов, Ломоносов отстаивал
чистоту русского языка и резко критиковал те переводы, в ко-
торых «во многих местах против свойств российского языка
весьма погрешено».90
Ломоносов-филолог выступал и как педагог. Об этой стороне
его деятельности сохранилось мало документальных данных.
Известно лишь, что в начале 1740-х годов, еще адъюнктом,
он читал в Академическом университете лекции о «стихотвор-
88 Там же, стр. 803.
89 П. Пекарский. История имп. Академии наук. . ., II,
стр. 396; М. И. Сухомлинов. Материалы для истории. . . , X,
стр. 63.
90 М. И. Сухомлинов. Материалы для истории. . ., Х,стр. 477.

стве и штиле российского языка». В первой половине 1750-х
годов, он проводил какие-то, по-видимому домашние, фило-
логические занятия с некоторыми академическими студентами,
диктуя им продолжение своей «Риторики», содержавшее рас-
суждения «о стихотворстве вообще». Среди этих студентов
находился поэт и философ Н. Н. Поповский.
К числу учеников Ломоносове следует отнести и тех,
кого он привлекал к тому или иному участию в своих фило-
логических трудах. В период работы над первым вариантом
«Риторики» ему помогал студент А. П. Протасов, впослед-
ствии академик, один из самых образованных людей, своего
времени.
Таким образом, творческая деятельность Ломоносова в об-
ласти русского слова, начавшаяся еще до его вступления на
академическую службу, в 40-е годы продолжала успешно
развиваться в стенах Академии наук. Взгляды Ломоносова
на.русский литературный язык, его мысли о русской грамма-
тике слагались в процессе безостановочной и многообразной
филологической деятельности.
Ломоносов хорошо понимал назревшие потребности в на-
циональном литературном языке. Это привело его к убеждению
о необходимости создать грамматику русского языка. Вслед
за опубликованием «Риторики», а может быть и еще раньше,
он принялся за работу над «Российской грамматикой». Готовя
предисловие к ней, он писал: «Особливо для того выдаю на
свѣтъ, что уже „Риторика" есть, а без „Грамматики" разумѣть
трудно».91
91 ПСС, т. 7, стр. 691,

ГЛАВА III
РАБОТА НАД МАТЕРИАЛОМ ДЛЯ «РОССИЙСКОЙ ГРАММАТИКИ»
И ИСТОРИЯ ЕЕ ТЕКСТА
В истории русской культуры Ломоносову принадлежит
исключительное место. По словам акад. С. И. Вавилова,
известного знатока научного наследия Ломоносова, на «заре
русской науки» гению Ломоносова было присуще «глубокое
понимание неразрывной связи всех видов человеческой дея-
тельности и культуры». Он был «очень цельной и монолитной
натурой»,92 одним из тех выдающихся ученых, которые в зна-
чительной мере сделали Академию наук «основным истоком
новой русской науки».93
С самого начала своей деятельности Ломоносов проявлял
интерес и к естественным, и к гуманитарным наукам, однако
раньше всего он стал первоклассным специалистом в области
естественных наук — физики и химии. Достигнутые им успехи
в большой степени были обусловлены совершенством методов
научного исследования, применявшихся ученым.
В приемах его исследования гармонично сочетались наблю-
дения, критика и научное творчество. Все его «мысленные рас-
суждения произведены бывают, — как сам он писал, — из
надежных и много раз повторенных опытов».94 Эта мысль
перекликается с подобным же рассуждением о том, что никакие
«умозрения» не могут навязываться «ученому миру без какого-
либо предварительного опыта».95 В более поздние годы на-
учной деятельности, как и в ранние, придавая столь же важ-
ное значение экспериментам, Ломоносов настаивал на необхо-
димости проверять теоретические положения посредством опы-
92 «Ломоносов. Сборник статей и материалов», т. I, Изд. АН СССР,
М.—Л., 1940, предисловие, стр. 3.
93 С. И. Вавилов, Собр. соч., т. III, стр. 801.
94 ПСС, т. 1, стр. 424.
96 Там же, стр. 74—75.

тов. Вторую главу третьей части «Рассуждения о большей
точности морского пути» (1759) он начинает словами: «Из
наблюдений установлять теорию, чрез теорию исправлять
наблюдения —- есть лучший всех способ к изысканию прав-
ды». 96 Этими положениями Ломоносов руководствовался при
создании всех научных теорий. Надежным критерием при
оценке теорий, созданных его предшественниками и совре-
менниками, служил также опыт.
Те же приемы применял ученый и в грамматической науке.
Прекрасным образцом этого могут служить материалы, со-
бранные им в процессе подготовки «Российской грамматики».
Они вводят нас в языковедческую лабораторию ученого и дают
яркое представление о работе его творческой мысли во время
процесса создания «Грамматики».
В лингвистике, так же как в физике и химии, Ломоносов
неизменно начинал с накопления максимального количества
фактов, которые по своему содержанию могут быть разбиты
на лексические, фонетические, морфологические, синтакси-
ческие и фразеологические. Запас собранных лингвистических
фактов поражает своим исключительным обилием.
Современник автора «Российской грамматики» Август Шле-
цер отрицательно оценил труд Ломоносова, назвав Ломоносова
«чистым натуралистом» в языке, Но русские филологи более
позднего времени положительно отозвались о методе, применен-
ном ученым при создании грамматики. Ф. И. Буслаев назвал
Ломоносова «первым мастером» русской грамматической науки,
созданной «из материалов домашних, своеземных».97 В этой крат-
кой характеристике достигнутых Ломоносовым успехов кроется
глубокий смысл: Ломоносов шел самобытным путем к созданию
первой подлинно научной грамматики русского языка. Он
строил ее не на чужих теоретических'основах, а на итогах своих
собственных, весьма обильных наблюдений.
В качестве первого и основного источника, откуда черпались
примеры, была устная, прежде всего народная, разговорная
речь. Опытная рука филолога записывала массу лингвистиче-
ских фактов «из простого слога или обыкновенных разговоров».
В их числе встречается большое количество «подлых слов»:
опытный и тонкий слух лингвиста прислушивался к «повсед-
невному употреблению».
Объективное наблюдение над живой разговорной речью, из-
влечение правил из существующего употребления были верным
компасом на трудном пути нормализатора русского языка.
96 Там же, т. 4, стр. 163.
97 Ф. И. Буслаев. Ломоносов как грамматик. В кн.: Праздно-
вание столетней годовщины Ломоносова 4 апреля 1765—1865 имп. Москов-
ским университетом. М., 1865, стр. 67.

Наряду с живой разговорной речью, из которой, как из «рога
изобилия», черпались многочисленные факты, запечатленные
в различных записях, не менее обильным источником была,
по-видимому, отразившая народную мудрость многообразная
устная народная поэзия. Это — народные песни, былины и
сказания, которыми так богат был Архангельский край —
родина Ломоносова. Выработанный длительной практикой
метод натуралиста позволил Ломоносову, по словам Ф. И. Бус-
лаева, черпать материалы «из уст народа с необыкновенной
проницательностью, ученою и артистическою тонкостью худож-
ника».98 ч
Изучение истории русского языка в связи с многовековой
историей его носителя — русского народа — привело создателя
грамматики к изучению оригинальных памятников древнерус-
ского письменного языка московского и более древнего киев-
ского периодов истории русского государства. Об основатель-
ном знании Ломоносовым памятников письменности древней
Руси свидетельствуют многочисленные его высказывания и
ссылки, оставленные им в печатных трудах. Ломоносов пришел
к выводу, что «Уложение», «указные книги», «Нестор», «Дого-
воры первых российских князей с царями греческими», «Правда
Русская» и другие являются памятниками древнерусского языка,
отличного от древнецерковнославянского, на который были
переведены богослужебные книги. Этот правильный вывод под-
твержден и современными научными исследованиями, устано-
вившими, что «перевод этих договоров с греческого языка был
современен самим договорам»,99 должен был «совпадать со вре-
менем фактического заключения соответствующих дипломати-
ческих актов».100 С детства знакомый с церковнославянским
языком и позже рекомендовавший черпать из него слова для
обогащения словарного состава русского языка («Риторика»),
Ломоносов в период работы над «Грамматикой» вновь обратился
к этому ранее испытанному источнику.
Взгляд Ломоносова на церковнославянский язык как на один
из источников формирования русского литературного языка
происходил из правильного понимания взаимосвязи русского и
письменного церковного языка в результате многовекового сов-
местного бытования. Памятниками церковнославянской исто-
рии он призывал пользоваться осторожно и с известными огра-
ничениями, считая достойными лишь древние, освоенные наро-
дом в большей или меньшей степени памятники церковной пись-
98 Там же, стр. 73.
99 Д. С. Лихачев. Возникновение русской литературы. М.—Л.,
1952, стр. 16.
100 С. П. Обнорский. Язык договоров русских с греками.
Сб. «Язык и мышление», вып. V—VII. М.—Л., 1936, стр. 403.

менности.101 Древними книгами церковнославянской письмен-
ности должно, по словам Ломоносова, пользоваться разумно и
употреблять из них такое «слово», которое «было бы каждому
понятно и вразумительно».
Грамматические материалы накапливались Ломоносовым
в течение ряда лет, причем при внимательном их рассмотрении
можно установить различные стадии в работе. Первоначальные
записи отличаются отсутствием тематического плана: они раз-
нородны по содержанию, отрывочны, большая часть примеров
не снабжена какими-либо комментариями; часто встречаются
заметки, оставленные для памяти. О .тематическом разнообра-
зии ранних записей может свидетельствовать, например, 13-й
лист рукописи:
«Писать о разности частицъ черезъ и чрезъ, передъ и
предъ.
Изъ недѣли въ недѣлю— alle Wochen einmahl.
Изо дни въ день. Just denselbigen Tag [В тот же самый
день].
Ein gantzes Jahr, Monath, Woche [Весь год, месяц, не-
деля].
Отъ недѣли за недѣлю перекладывать.
Von einer Woche auf die andere verschieben [Отклады-
вать с недели на неделю].
Изъ году въ годъ — jahrlich [Ежегодно].
Нивѣть ты, нивѣть я. Dubitantis [Сомнения].
Отрицательное не соединять или отдѣлять: небью, не бь
[Далее лист оборван].
Жиже, тонИ
вось! ессе! [Вот, смотри] смотри/ тожъ ба!
N3. Писать о разности въ русскомъ между h и g,
такъже жжотъ и жджотъ, жжигаю, вжигаю.
Понятые.
Шибко.
Подай воду Cum genitivo construuntur
Подай воды. diminutiva [С родительным
часть, навремя строятся уменьшительные].
Почитай.
Дай книгу, значитъ вовсе.
Дай книги, значитъ на часъ.
Покажи книги — вѣжливо. Подержи стокана.
Покажи книгу—со властью. Подержи стоканъ.
101 ПСС, т. 7, стр. 895.
Всячина. Allerhand Zeug.

Adverb[ium] [Наречие]. Чуръ, не
бить. Nom[en] [Имя]. Через чуръ.
Чуру не знать, очураться.
Забывши чуръ,
всячески.
Сам себѣ ворогъ. Лутче всего по- О употреблении весь,
кинуть. все тутъ.
Самъ не свой. Вовсе отданъ.
Всякая всячина.
Завсе быть.
Всего лутче.
По всему доброй,
члкъ. Bcjo тутъ!
<примала[?]>
(7,614, 616)».102
Многочисленные отрывочные записи в дальнейшем уступают
место записям, более или менее сгруппированным по теме, напри-
мер приведена группа усеченных прилагательных:
«Узокъ, узка, узко, узки.
Низокъ, низка, низко, низки.
Жиренъ, жирна, жирно, жирны.
Старъ, стара, старо.
Высокъ, высока, высоко.
Широкъ, широка, широко» (7, 625);
группа существительных среднего рода на -о, -е:
«Море, морь; поле, поль. Горе, горей, солнце, со[л]нцей,
лице, лицъ. Лице и лицо. Яйцо и яйце. Гумно, гуменъ.
Кольцо, колецъ» (7, 631).
Подобных примеров тематической группировки материалов
можно привести"много. Их появлению предшествовал предва-
рительный просмотр черновых заметок, о чем свидетельствуют
разнообразные условные значки (черточки, крестики, кружочки
и т. д.), которыми испещрена рукопись.
В результате дальнейшего наблюдения над фактическими
материалами кое-что отбрасывалось вовсе, другое, наоборот,
пополнялось дополнительными примерами, неоднократно пере-
писывалось заново, получало соответствующий номер. Так по-
явились нумерованные записи, характерные также и для Ломо-
носова — ученого-естествоиспытателя. Каждая из записей охва-
тывала собою ту или иную небольшую тему. В «Материалах»
их число достигало порою нескольких десятков: так, на
стр. 675—677 их 56, а на стр. 641—645 — 90. Для примера при-
102 Здесь и в дальнейшем при ссылке на «Материалы к „Российской
грамматике''» в скобках указывается: курсивом — номер тома, прямым
шрифтом — страница по ПСС, мелким шрифтом — номер примечания в том
же томе; при ссылке на «Российскую грамматику» в скобках дается номер
параграфа.

ведем несколько первых (по счету) тематических записей, на-
писанных в строку одна под другой:
«1. Случайной, случаенъ; достойной, достоенъ; буйно, спо-
койной.
2. Внукъ, внука, внучата.
Пасынокъ, пасынчи, падчерята.
3. Пасынокъ, падчерица.
Племянникъ, племянница.
4. Царь, царица; князь, княгиня; бояринъ; дядя, тетка;
дѣдъ, бабка; попъ, попадья; протопопъ, протопопица;
игуменъ, игуменья; Петръ, овичь; Кузма, Кузмичь,
Кузмишна; Ѳома, Ѳомичь, Ѳомишна.
5. Христосъ, не Христоса, но Христа; волоса.
6. Матеріальныя усѣченія не терпятъ — худо: свинцовъ, зо-
лотъ и протч.
7. Немного ниже, пониже, немного пониже, ниже Сотр.
[Сравнительная ] пониже.
8. Назоромъ, нарокомъ defectiva. Sic [неполные. Смотри]
налѣтомъ.
9. Ножъ, ножей; рубежей, чертежей.
За Тобольскимъ, за Иркутскимъ, за Азовомъ, за Кіевомъ.
10. Подьячей, подьячего, стряпчего, прохожей, певчей, ни-
щей, кравчей, но Андрей, архерей, казначей, водолей,
мукосѣй, бородобрѣй, злодѣй, ворожей» (7, 641).
Эти и подобные им нумерованные записи содержали грам-
матические материалы, отобранные для последующей обработки.
Затем они разбивались на более крупные тематические группы,
охватывающие по содержанию более мелкие, например, под те-
матической записью из 90 номеров находятся следующие строки:
«1) О числительных 28, 52, 56, 63, 65, 71.
2) О уравненіяхъ 7.
3) О умножит, и умал. 33.
4) О притяжательныхъ.
5) Объ отечественныхъ.
6) Склоненія особливыя.
7) О произведеніи женскихъ отъ мужескихъ 3.4, 34. 72»
(7, 645).
Они означают материалы, отобранные для последующего про-
смотра и разбитые по тематическому принципу, обыкновенно
лишь в некоторой своей части.
Иногда встречаются строки, состоящие из одних лишь цифр,
т. е. из порядковых номеров записей (7, 646). Этой вторичной
нумерацией обозначалась предполагаемая последовательность
тематических групп, т. е. будущих параграфов «Грамматики».
Для лабораторной методики грамматических изысканий Ло-
моносова особенно типичен планомерный переход от одного ра-
бочего процесса к другому, что мы прослеживали уже выше.

Страница из рукописи "Материалы к "Российской грамматике"".

С исключительной осмотрительностью искушенного естество-
испытателя, привыкшего «за минуты синтеза платить годами
анализа», подходит ученый к одному из наиболее ответственных
этапов в обработке собранных материалов — к абстрагированию
от конкретного и частного, к отысканию законов, управляю-
щих фактами, и в конечном итоге к нахождению предельно сжа-
тых и предельно отчетливых словесных формул, выражающих
те слагавшиеся веками правила, которыми определяется грам-
матический строй русского языка. Для более наглядного пред-
ставления этого сложного этапа работы сопоставим некоторые
формулировки из «Материалов» с соответствующими формули-
ровками окончательного печатного текста «Грамматики».
Материалы Грамматика
1) «Тѣ сложенныя съ предлогами
имена суть нарѣчія, которыхъ
предлоги не съ своимъ па-
дежемъ положены или имена
сами безъ предлоговъ неупо-
требительны, н. п.: вдругъ,
<въместѣ>, вмѣстѣ, впра[в?]ду,
впрямь, вдоль, сверьхъ, вплоть»
(7, 610—611).
2) «Имена мужескія,значащіе зва-
ніе или состояние человѣка,
кончащіеся на -ей, склоняются
какъ прилагательные» (7, 626).
3) «Способствующій глаголъ (бу-
ду, то> стану <только> въ
действительныхъ глагол ахъ
употребить можно, а не можно
сказать, что он станетъ со-
грѣтъ, но лучше будетъ со-
греты (7, 622).
4) «Ежели для точнаго произно-
шенія разныхъ иностранныхъ
реченій вымышлять новыя пи-
смена, то россійская азбука
<со временемъ> вдвое прибу-
детъ, и людей занадобится сно-
ва грамотѣ переучивать»
(7, 600).
«Действительно претворяются име-
на с предлогами в наречия
и с ними слитно поставлены
быть должны, 1) когда предлог
стоит не с пристойным паде-
жом, например, вдругъ, ибо
и никакой другой предлог с
именительным падежом не со-
чиняется; 2) когда от надле-
жащего знаменования в сло-
жении отходит, напр., вмѣстѣ,
ибо здесь разумеется купно;
итак, писать должно: жить
вмѣстѣ съ братомъ; жить
въ мѣстѣ многолюдномъ;
3) ежели предлог стоит перед
именем, в других случаях не
употребительным: вдоль, вкось»
(§ 129).
«Имена, с причастиями и с при-
лагательными сродные, кон-
чащиеся на -ей и -ой, склоня-
ются как прилагательные»
(§ 200, п. 2).
«Вспомогательные глаголы буду
и стану не везде один вместо
другого употреблены быть мо-
гут. Буду сопрягается с дей-
ствительными и со страдатель-
ными равномерно: буду писать,
буду писанъ, но хотя стану
писать есть правильно, одна-
ко не говорится: станетъ на-
писано» (§ 534).
«Ежели для иностранных выгово-
ров вымышлять новые буквы,
то будет наша азбука с китай-
скую» (§ 88).

Сопоставления показывают, какую тщательную работу про-
водил автор «Грамматики», создававший правила на основании
наблюдения над многочисленными фактами. Ценой больших
творческих усилий он добивался исключительной точности
формулировок, подкрепляя их смысл примерами, где это было
необходимо.
Лишь незначительное число правил вошло в текст «Грам-
матики» почти без изменений, например:
Материалы Грамматика
«Ежели бездушныя вещи прило- «Но ежели имена бездушных ве-
жены будутъ къ одушевлен- щей приложатся к живот-
нымъ, то имѣютъ винительный ным, в винительном кончатся
подобен родительному» (7, 637). на -а» (§ 187).
Наряду с использованными в «Грамматике» теоретическими
обобщениями были и такие, которые не вошли в нее, например
небезынтересное определение грамматической категории па-
дежа: «Падежемъ называется перемѣна окончанія именъ, по
разнымъ дѣйствіямъ или страданіямъ сочиненныхъ съ ними гла-
головъ опредѣленная» (7, 634). Характерно, что в основу опре-
деления падежа положена его форма, точнее, окончание, вы-
ражающее соответствующее значение, но, к сожалению, речь
идет лишь о приглагольных падежах. Формулировка об упо-
треблении местоимения сей тоже не вошла в «Грамматику»:
«Сей употребляется въ простыхъ разговорахъ только въ кос-
венныхъ падежахъ въ знаменованіи только времени и мѣста»
(7, 608). Другие, не попавшие в «Грамматику» формулировки
послужили основой для теоретических обобщений и выводов
в более поздних филологических работах, например рассужде-
ние о заимствованиях из греческого языка: «Съ греческаго языка
имѣемъ мы великое множество словъ русскихъ и славенскихъ,
которыя для переводу книгъ сперьва за нужду были приняты,
а послѣ въ такое пришли обыкновеніе, что бутто бы они съ перь-
ва въ россійскомъ языкѣ родились. Такъж [е ] многія Redens-
arten [обороты речи]» (7, 608—^609) — перекликается с раз-
мышлениями Ломоносова по этому вопросу в «Предисловии
о пользе книг церковных. ..», в частности, с такими строками:
«. . .сначала переводившие с греческого языка книги на сла-
венский не могли миновать и довольно остеречься, чтобы не
принять в перевод свойств греческих, славенскому языку стран-
ных, однако оные чрез долготу времени слуху славенскому пере-
стали быть противны, но вошли в обычай» (7, 587—588).
На материалах черновых записей можно проследить и сле-
дующий этап синтетической работы. В этой работе даются вы-
текающие из фактов обобщения более крупного масштаба по
сравнению с отдельными грамматическими правилами. Из раз-
розненных формулировок возникают черновые наброски от-

дельных разделов и глав. Их в «Материалах» немного. За исклю-
чением соединенных в один раздел трех положений о различ-
ном произношении в русском языке буквы Е, значительно изме-
ненных в «Грамматике», все они относятся преимущественно
к двум частям речи — имени существительному и глаголу.
На стр. 646—649 отдельные положения собраны в одну главу
под названием «Глава третія. Содержащая особливыя правила
склоненій». Это один из вариантов начала III главы «Грамма-
тики», касающийся второго склонения существительных муж-
ского рода. Все формулировки впоследствии были тщательно
отшлифованы для «Грамматики», некоторые, перекликающиеся
с определенными параграфами «Грамматики», претерпели зна-
чительные изменения в связи с введением в них сравнительного
элемента и сопоставления русского языка с церковнославян-
ским. Например:
Материалы
«<Бездушныя > Отъ глаголовъ про-
исходящія имѣютъ родитель-
ной на а и на у, только зна-
чащ! е дѣйствіе больше на у
и значащіе вещь обыкновен-
нѣе на а въ родительномъ кон-
чатся: пропускъ, ску; ловъ,
лову; наемъ, найму и найма;
плескъ, плеска; соборъ, ру и ра;
поводъ, да, ду; подарокъ, рка;
списокъ, ска; загонъ, загона»
(7, 6474гв).
Грамматика
«Происшедшие от глаголов упо-
требительнее имеют в родитель-
ном у и тем больше оное при-
нимают, чем далее от славен-
ского отходят, а славенские,
в разговорах мало употребляе-
мые, лучше удерживают а:
размахъ, размаху; чесъ, чесу;
взглядъ, взгляду; визгъ, визгу;
грузъ, грузу; попрекъ, по-
преку; переносъ, переносу; воз-
растъ, возрасту и возраста;
видъ, виду и вида; трепетъ,
трепета» (§ 172).
Большой отрывок для главы «О произведеніи женскихъ
существительныхъ отъ <мужескихъ> существительныхъ же»
сохранился на стр. 649—651. Он был коренным образом пере-
делан для §§ 239—243 главы 5 «О произведении притяжатель-
ных отечественных и отеческих имен и женских от мужских».
Большой интерес представляют собою несколько черновых
вариантов главы о глаголе (7, 679—688, 695—700, 701—704).
Они неодинаковы по объему и отражают разные этапы работы
над глаголом, которые можно установить, сопоставляя отрывки
по их содержанию и по постепенно вырабатывавшейся и совер-
шенствовавшейся терминологии для обозначения глагольных
категорий (об этом специально см. ниже, гл. V, стр. 137—142).
Параллельно с собиранием обильных грамматических ма-
териалов и предварительной их обработкой — приведением
«в порядок», необходимый для «сочинения „Грамматики"»,
происходил длительный и напряженный процесс обдумывания
ее плана. Сложность вопроса состояла в том, что тип научной
нормативной грамматики приходилось создавать впервые в ис~

тории русского языкознания, потому что, «кроме славенской
(грамматики М. Г. Смотрицкого,—Б. М.) и малинькой въ
лексиконѣ («Первых оснований российского языка» В. Е. Адо-
дурова, приложенных к «Немецко-латинскому и русскому лек-
сикону» Э. Вейссманна, — В. М.), весьма несовершенной и во-
многихъ мѣстахъ не справедливой> исправной» (7, 690—
691639), никакой грамматики не было. К тому же и «ни
на единомъ языкѣ совершенной грамматики никто не здѣлалъ»^
6724в8).
У Понимание особенностей грамматического строя русского-
языка, выраженного Ломоносовым в лаконичной фразе: «Языки
не меньше разнятся свойствами, нежели словами» (7, 622171) —
явилось путеводной звездой при собирании материалов и рожде-
нии плана «Грамматики». Оно привело Ломоносова к критиче-
ской оценке трудов тех авторов, которые «погрѣшаютъ», «делая
грамматики, понуждаютъ на другіе языки» (7, 691в41), в осо-
бенности подражая грамматикам греческого языка, как наибо-
лее разработанным. По черновым записям можно проследить
этот сложный путь от момента зарождения первых, еще очень
схематичных набросков контура «Грамматики», неоднократно
изменявшихся и совершенствовавшихся, до создания сложного
плана: он представлен в виде схемы, в которой все грамматиче-
ские категории даны во взаимосвязи.
Первый, самый ранний набросок плана вводной части «Грам-
матики» находим на одной из первых страниц рукописи. Он
весьма лаконичен и состоит из пяти пунктов:
«1. О азбукѣ.
2. О раздѣленіи.
3. О произношеніи.
4. О двугласныхъ.
5. О складахъ и реченіяхъ» (7, 602).
Этот первоначальный набросок плана и был положен в осно-
ву 1-й и 2-й глав II наставления «Грамматики»; глава 1-я —
«О азбуке российской», глава 2-я —«О произношении букв рос-
сийских», глава 3-я — «О складах и речениях».
Вслед за этим составляется краткий план первой части
«Грамматики», в который были включены, помимо вопросов пра-
вописания и ударения, вопросы, касающиеся структуры слова
и грамматических категорий имени и глагола (7, 6064в).
Под названием «Присовокупления» к плану был добавлен
обширный перечень лексических проблем, упорно занимавших
автора «Грамматики»:
«1. О славенскомъ языкѣ и о нашемъ, какъ и когда онъ
перемѣнился и что намъ должно изъ него брать и
въ пис. употреблять.
2. Перьвообразныя российскія слова.
3. О діалектахъ россійскихъ.

4. О употребленіи иностранныхъ словъ.
5. О выданныхъ по сіе число книгахъ.
О приказномъ штилѣ» (7, 606).
Привлекавший внимание Ломоносова вопрос о сопоставле-
нии грамматического строя русского и славянского языков
(см. запись на эту тему: «N3. Писать о разности славенскаго
языка съ россійскимъ»), (7, 631273), как и последующие во-
просы, не были присовокуплены к главам в виде отдельных
исследований: это лишило бы «Грамматику» ее прямого
назначения.
Последующие планы отдельных частей и всей «Грамматики»
в целом не содержат в себе присовокуплений, хотя, как уже упо-
миналось выше, мысль о разработке отдельных лингвистиче-
ских проблем, выходящих за рамки «Грамматики», не покидала
Ломоносова.
В одной из последующих разработок плана «Грамматики»
некоторые из «Присовокуплений» оформляются в виде первой
части:
«1) О старыхъ словахъ россійскихъ церковныхъ.
2) О новыхъ или гражданскихъ словахъ россійскихъ.
3) О произношеніи новыхъ каждаго собливо.
4) О произношеніи оныхъ внѣкоторыхъ сложеніяхъ»
<7, 607).
Вторая часть этого плана разработана детально (7, 60747).
В ней предполагалось осветить вопросы, связанные с катего-
рией имени в широком смысле этого слова, при этом первона-
чально предусматривалось рассмотреть грамматические ка-
тегории имени существительного — род, число, падеж, затем
степени сравнения имени прилагательного («О уравненіяхъ»),
после чего автор предполагал разработать вопрос о словообра-
зовании имени существительного («О увеличительныхъ и ума-
лительныхъ», «О отечественныхъ», «О женскихъ, отъ мужескихъ
происходящихъ», «О сложенныхъ именахъ», «О производныхъ
именахъ»). В этом же разделе предполагалось осветить вопрос
«О числительных» и «О мѣстоименіяхъ».
Перечисленные во второй части плана темы составили со-
держание III наставления «Грамматики», озаглавленного
«О имени».
После разработки планов отдельных частей появился очень
лаконичный план всей «Грамматики» в целом, в котором после
«Въступленія о грамматикѣ вообщѣ» следовали краткие назва-
ния глав:
«Глава 1. О чтеніи.
2. О имени и мѣстоименіи.
3. О глаголѣ и причастіи.
4. О несклоняемыхъ частяхъ,
5. О сочиненіи словъ.

Страница из рукописи "Материалы к "Российской грамматике"".

6. О удареніи и правописаніи.
7. О штилѣ и о употребленіи словъ и склоненій» (7, 61190).
Вопрос о дальнейшем совершенствовании плана «Грамма-
тики» составляет предмет непрерывных размышлений ученого.
Он вновь и вновь возвращается к нему в ходе работы над собран-
ными материалами. Занимаясь их систематизацией, автор со-
ставляет подробный план первой части — «О грамотѣ россій-
ской», подразделив ее на семь глав (7, 689). Этот план близок
к тому плану, по которому написано второе наставление «Грам-
матики», названное далее «О чтении и правописании россий-
ском».
Сопоставим их между собою:
Рукопись Грамматика
«Гл. 1. О <азбукѣ> новой азбукѣ «Гл. 1. о азбуке российской.
россійской и раздѣленіи
писменъ.
Гл. 2. О старой славенскон аз-
букѣ п о происхожденіи
писменъ.
Гл. 3. О произношеніи писменъ Гл. 2. О произношении букв рос-
россійскихъ въ простыхъ сийских.
разговорахъ.
Гл. 4. О произношеніи писменъ
въ штилѣ.
Гл. 5. О складахъ и реченіяхъ Гл. з. q складах и речениях.
I. Ш. Гдь.
Гл. 6. О удареніяхъ и препина- Гл. 4. О знаках,
ніяхъ строчныхъ и ти-
тлахъ.
Гл. 7. О правописаніи». Гл. 5. О правописании».
Сопоставление показывает, что автор «Грамматики» настой-
чиво стремился придать названиям глав исключительную ла-
коничность. Объединив первую и вторую, а также третью и чет-
вертую главы рукописных материалов, он кратко изложил их
содержание соответственно в первой и второй главах «Грам-
матики». Тип первой нормативной «Грамматики» русского языка
вырабатывался в упорном труде.
В результате просмотра рукописных заметок появился но-
вый и на этот раз все еще не окончательный план следующей
части «Грамматики», в который были включены главы о грам-
матических категориях и их сочинении. В заключительной части
плана предусматривались главы: «О некоторыхъ свойственныхъ
россійскихъ пословіяхъ», «О разборѣ реченій и о чистотѣ рос-
сійскаго языка», «О удареніи» (7, 689—690в28).
План, в соответствии с которым написаны следующие раз-
делы «Грамматики», представляет значительный шаг вперед по
сравнению с рукописным вариантом. Его отличает исключи-
тельная четкость: каждое из наставлений посвящено рас-

смотрению какой-либо одной грамматической категории (III на-
ставление — «О имени», IV наставление — «О глаголе») или
их совокупности, объединенной общим признаком, о чем сви-
детельствует название V наставления — «О вспомогательных
или служебных частях слова». В отдельное, VI наставление
выделено «Сочинение частей слова».
Заключительные разделы плана, отражающие интерес ав-
тора «Грамматики» к разработке отдельных грамматических
и стилистических вопросов, не были включены в «Грамматику»
отдельно, а были разнесены по параграфам.
Одновременно с составлением по частям плана «Грамматики»
набрасывались вчерне отдельные фразы, которые должны были
войти в предисловие к «Грамматике» (7, 690—691).
Окончательным выражением творческих размышлений Ло-
моносова по вопросу о плане «Грамматику» является схемати-
ческое его изображение в виде «Табели грамматической»
(7, вклейка между стр. 596—597).
«Табель грамматическая» переписана начисто каллигра-
фическим почерком неизвестной рукой. Однако даже в нее Ло-
моносов внес исправления и поправки, свидетельствующие
о том, что обдумывание плана «Грамматики» продолжалось
и после того, как было составлено графическое изображение
его.
Части речи («знаменательные речения») "разделены в «Табели»
на главные и служебные: к главным отнесены имена (су-
ществительные и прилагательные) и глагол, к служебным —
местоимение, предлог, союз, наречие и междометие. В кате-
гории имени существительного по значению выделены суще-
ствительные собственные, нарицательные и собирательные, по
форме — первообразные и производные. В категории имени
прилагательного по образованию выделены прилагательное
именное и глагольное, или причастие, по форме — простое
и «сложенное».
Существительные и прилагательные отнесены к категории
имени, к которой «принадлежат»: род, число, падеж, склонение,
уравнение, увеличение, умаление. Родов отмечено три—?
мужской, женский и средний* чисел два — единственное и мно-
жественное, падежей — семь, склонений — пять, степеней срав-
нения — три; имена бывают увеличительные и умалительные,
ласкательные и презрительные.
Глагол имеет пять залогов- действительный, страдательный,
средний, общий и взаимный. По образованию глаголы бывают
первообразные и производные. Они имеют категорию вре-
мени, числа, лица и рода, причем времен — восемь, чисел —
два, лиц — три, родов-т-три. Помимо этого, глаголы разде-
ляются на личные и безличные, правильные и неправильные,
полные, неполные и изобилующие.

Служебные части речи лишь названы. Придание плану
наиболее удобочитаемой формы в виде схемы, представившей
все грамматические категории во взаимосвязи, имело существен-
ное значение как в смысле его содержания, так и в смысле
практического пользования им во время процесса писания,
о чем свидетельствует изображение «Табели» на двойном листе.
Она, по-видимому, все время находилась перед глазами со-
чинителя «Грамматики», и в основном, за некоторыми исклю-
чениями, при разработке вопроса о грамматических катего-
риях Ломоносов следовал этому плану. Предполагавшиеся
в начальный период всякого рода присовокупления к главам
не нашли отражения в окончательном плане «Грамматики» —
частично они были разбросаны по отдельным главам.
К числу отклонений от плана-схемы можно отнести следую-
щие: 1) не отмечено деление существительных на нарицатель-
ные, собственные и собирательные, и термин нарицательные
существительные вовсе отсутствует в «Грамматике»; 2) в от-
личие от плана-схемы, где указано деление существительных
на три рода — мужской, женский и средний, в «Грамматике»
говорится, что «российские существительные имена суть
четырех родов: мужского, женского, среднего и общего»
(§ 138).
Грамматика следует за планом и в отношении совместного
рассмотрения существительного и прилагательного в пятом
склонении имени («пятое склонение заключает в себе имена
прилагательные всех трех родов» — § 161). Однако в разделе
имен рассматриваются лишь «именные» прилагательные, т. е.
чистые прилагательные. «Глагольные» же прилагательные (по
терминологии, встречающейся в схеме), т. е. причастия, рас-
сматриваются в разделе о глаголе, что является отклонением
от схемы, и в специальной 2-й главе V наставления «О вспомо-
гательных или служебных частях слова».
Рассмотрение категории глагола в основном дано соот-
ветственно наметке, приведенной в «Табели». Отклонения от
нее касаются, во-первых, определения количества залогов —
шесть в «Грамматике» вместо пяти в «Табели» за счет прибавле-
ния возвратного залога и, во-вторых, времен — десять («осмь
от простых да два от сложенных» —.§ 268) вместо восьми. Со-
вершенно отсутствует в «Табели» термин совершенный вид,
в то время как в «Материалах» и «Грамматике» слово совершен-
ный встречается в применении к временам глагола («повели-
тельное будущее совершенное» — § 335, «прошедшее совер-
шенное» — §§ 313—315, 331, 351, 353, 360, 379, «прошедшее
совершенное и будущее совершенное» — §§ 268, 269).
Намерение написать «Российскую грамматику» возникло
у Ломоносова во время работы над вторым вариантом «Рито-
рики». Во второй половине 40-х годов (а частично также и

ранее) Ломоносов приступил к собиранию материалов для грам-
матического труда и к разработке его плана. В мае 1749 г.
он сообщал Леонарду Эйлеру о том, что в течение 1748 г. «был
занят совершенствованием родного языка» («in exolenda
lingua vernacula occupatus fui»). До 1754 г., как это явствует
из сводного отчета о деятельности за 1751—1756 гг., Ломоносов
с перерывами в работе то накапливал разнообразный материал,
то «собранные прежде сего материи к сочинению „Грамматики"
зачал приводить в порядок», т. е. предварительно анализи-
ровал материалы, группировал их; в 1753 г. для «Российской
грамматики» он «привел глаголы в порядок».
После тщательной обработки накопленных материалов и
создания плана «Грамматики» написание чернового текста этого
труда продолжалось недолго и заняло два неполных года:
1754 и часть 1755 гг., когда, «сочинив большую часть „Грамма-
тики" привел к концу».103 31 июля 1755 г. Ломоносов уже пред-
ставил Академическому собранию или, как говорится в Про-
токолах Конференции Академии наук, «показал „Российскую
грамматику", подготовленную им, но еще не доведенную до
конца, и попросил, чтобы ему дали переписчика» («monstra-
vit grammaticam Russicam a se consinnatam, nec tamen pror-
sus ad umbilicum perductam, rogans un scriba sibi detur, qui
illam in album describat»).104
Для переписки черновой рукописи незавершенного грамма-
тического труда к Ломоносову был прикомандирован акаде-
мический копиист, поэт И. С. Барков,105 в короткий срок вы-
полнивший эту работу. 20 сентября 1755 г. автор «Российской
грамматики» имел беловой рукописный экземпляр ее. Чтобы
ускорить получение разрешения на напечатание «Грамматики»,
что делалось «с позволения президента», Ломоносов препод-
нес беловик ее вел. кн. Павлу в день рождения. Уже на сле-
дующий день он обратился в Канцелярию Академии наук
с просьбой напечатать «Российскую грамматику», ссылаясь
при этом на распоряжение президента, данное на «словесный
доклад».106 К репорту был приложен экземпляр «Грамматики»,
написанный «вчерне», который Ломоносов просил «приказать
переписать побелее», и «Идея грыдорованного листа» (фрон-
тисписа). В Академическую канцелярию репорт был передан
лишь 17 октября, т. е. почти через месяц.107 Канцелярия
распорядилась снова переписать рукопись набело и отпеча-
103 ПСС, т. 10, стр. 389, 391, 464.
104 Протоколы заседаний Конференции имп. Академии наук с 1725
по 1803 год, т. II, 1744—1770. СПб., 1899, стр. 333.
105 ПСС, т. 7, стр. 847; ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 203, лл. 109—110.
106 ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 204, лл. 211—212.
107 ПСС, т. 7, стр. 848; ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 204, лл. 211 —

тать в количестве 1200 экз.108 Переписка рукописи, произве-
дённая в первый раз в течение полутора месяцев, на этот раз
продолжалась значительно дольше.
Сохранившиеся архивные материалы отрывочны и не дают
возможности точно установить, что происходило с рукописью.
Косвенные данные по этому вопросу позволяют сделать вывод
о дополнительной работе Ломоносова над текстом «Грамма-
тики» после того, как она была сдана в Типографию. Одним
из таких документов является репорт Типографии, направлен-
ный в Канцелярию 2 ноября 1755 г. В нем содержалась просьба
о необходимости дать распоряжение пунсонной палате «вы-
резать несколько абиссинских или эфиопских слогов» для
«Российской грамматики». К репорту были приложены воспро-
изведенные каллиграфически и с большой точностью «абиссин-
ские или эфиопские слоги» и «еврейские слоги».109 В печат-
ном тексте «Грамматики» этих «слогов» нет. Две фразы, записан-
ные в черновых материалах «для памяти», свидетельствуют
о намерении Ломоносова написать во введении, «какъ древніе
народы изображали іероглификами. Китайцы, послѣ халдеи,
евреи и проч.» (7, 690в30), и во вступлении — о сокращениях.
В тексте «Грамматики» (§§ 37—38) есть лишь беглое упоминание
о «сокращениях» посредством титлов и слияния букв, в част-
ности: «У абиссинцев самогласные все слитно изображаются
с согласными» (§ 37).
Второй документ подтверждает, что в январе 1756 г. ру-
копись находилась в Академической типографии, которая
обращалась с просьбой заказать необходимые для набора
«Грамматики» «литеры с акцентами».110
Третий документ свидетельствует о том, что в феврале
1756 г. «определенный при Конференции копиист Барков нахо-
дится беспрестанно для письма у... .. профессора Ломоносова» и
что «он, Барков, переписывает... „Российскую грамма-
тику"».111 Репорт Типографии об «абиссинских и эфиопских
слогах» и запись в журнале Конференции о переписке Барко-
вым в феврале 1756 г. «Российской грамматики» показывают
со всей очевидностью, что и после сдачи рукописи в набор
Ломоносов возвращался к работе над ней. Это обстоятельство
подтверждается также тем фактом, что Типография присту-
пила к набору «Грамматики», печатавшейся по распоряжению
президента Академии наук, лишь в мае 1756 г.112 Отсюда сле-
дует, что существовало не менее трех рукописей «Российской
грамматики», причем не все они были идентичными: 1) черновой
108 ПСС, т. 7, стр. 848; ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 466, л. 348.
109 ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 205, л. 7—7об.
110 Там же, № 525, л. 51.
111 Там же, л. 78.
112 Там же, оп. 4, № 8, лл. 4—5.

Фронтиспис первого издания "Российской грамматики".

авторский экземпляр, 2) беловая копия, снятая с черновика
переводчиком И. С. Барковым по поручению автора, и 3) ис-
правленная Ломоносовым уже после сдачи в набор (не исклю-
чена, правда, возможность, что изменения были внесены не-
посредственно в беловую копию и что, следовательно, можно
говорить в этом случае не об особом экземпляре рукописи,
а об иной редакции). Ни одна из рукописей «Грамматики»
не отыскана.
Работа Ломоносова над совершенствованием текста не за-
кончилась и после окончательной сдачи рукописи в набор.
Она была продолжена позже в связи с подготовкой перевода
«Грамматики» на немецкий язык.
Немецкий перевод «Российской грамматики»,113 печатав-
шийся под собственным «смотрением» Ломоносова, впервые
привлек внимание исследователей в 1950—1951 гг. во время
подготовки к печати т. VII (Труды по филологии) Полного
собрания сочинений Ломоносова. Он был тогда тщательно
сверен с русским подлинником. В результате сличения текстов
удалось установить, что большая часть смысловых расхожде-
ний настолько незначительна, что не дает права признать их
безусловно авторскими: они могли быть сделаны и перевод-
чиком. Наоборот, другая, меньшая часть отклонений перевода
настолько существенна, что можно с уверенностью утверждать
их принадлежность авторскому перу. Поправки касаются
5-й главы I наставления, в котором даются общие сведения
о всех частях речи. В §§ 81—83 этой главы внесены существен-
ные дополнения, касающиеся характеристики категории гла-
гола и уточняющие смысл понимания характера действий,
производимых существительными; в §§ 572 и 592 примеры
русского подлинника заменены другими.
В некоторые формулировки ряда параграфов внесены ре-
дакционные поправки с целью придания им большей четкости,
например в § 106, где освещается вопрос о способах слово-
образования, взамен недостаточно ясно сформулированного
правила — «3) окончанием, когда в производном речении при-
ращенных согласных букв нет в первообразном, те относятся
к следующим самогласным»,— автор-редактор дает другой текст,
более доступный для понимания: «Wenn in der Endung des
Stammworts diejenigen Mitlauter nicht sind, welche sich in den
aus diesem Stammwort, abgeleiteten Wortern beiinden, so werden
Mitlauter zu dem folgenden Selbstlaute genommen [Если
в окончании корневого слова нет тех согласных букв, которые
имеются в словах, производных от этого корневого слова,
то все согласные присоединяются к последующей гласной]».
113 Rußische Grammatick verfaßet von Herrn Michael Lomonoßow
. . . aus dem Rußischen übersetzt von I.-L. Stavenhagen. St.-Pt., 1764.

В § 130 вместо формулировки: «Запятая употребляется
между речениями одинакими или и с приложениями и глаго-
лами, к одному принадлежащими»,— дается другая, более
отчетливая формулировка: «Das Strichlein (,) gehoret entweder
nach einem einzigen oder auch nach mehrern Wortern, die einen
volligen Sinn ausmachen [Запятая употребляется либо после
отдельных, либо после нескольких слов, выражающих некую
цельную мысль]».
В последнюю фразу § 269, в которой говорится о значении
прошедшего и будущего совершенных времен, вносится су-
щественное уточнение: вместо «прошедшее и будущее совершен-
ное значат полное совершение деяния» в немецком переводе:
«perfectum praeteritum und luturum periectum eine vollkommen
verrichtete oder eine zu verrichten gewip bestimmte Handlung
andeuten [прошедшее и будущее совершенное означают дей-
ствие, вполне совершенное или несомненно долженствующее
быть совершенным]».
Благодаря некоторым редакционным поправкам немецкий
перевод грамматики русского языка стал более доступным
для читателя-немца. Подобной правке в основном подверглись
параграфы, касающиеся вопросов фонетики. Ломоносов до-
полнил их материалами, характеризующими особенности про-
изношения русских звуков и обозначения на письме тех звуков,
которые отсутствуют в немецком языке. Так, в примечаниях
к § 90, занимающих целую страницу, набранную петитом,
приводится подробное разъяснение об употреблении ъ и ъ,
проиллюстрированное рядом примеров (7, 870—871) и сопо-
ставлением с особенностями «звучания ъ и ъ» в немецком и
французском языках (7, 871): «Z. Е. im Deutschen haben die
Worter Dach, Schlacht, durch, recht, ricktig wircklich einen
verschiedenen Endigimgs-Laut. Die beyden ersten haben eine
harte Endigung, die letztern aber eine gelinde. Im Rupischen
miiste man sie nach ihrer rechten Aussprache дахъ, шлахтъ,
дуръхъ, рехътъ, рихътихъ schreiben nicht aber дурхъ,
рихтихъ', Brouillard, Bataillon im Franzosischen werden
gleichfalls брулъяръ, батальіонъ, nicht aber брулъяръ aus-
gesprochen [Например: по-немецки в словах Dach, Schlacht,
durch, recht, richtig, wircklich конечный звук произ-
носится различно: первые два оканчиваются твердо, а
последние — мягко. По-русски, сообразно точному их про-
изношению, следовало бы писать дахъ, шлахтъ, дурьхь,
рехътъ, рихътихъ, но не дурхъу рихтихъ; по-французски
Brouillard, Bataillon произносятся брулъяръ, баталіонъ, а не
брулъяръ]».
В § 91 говорится о произношении й.
В § 87 передача русской азбуки сопровождается фонетиче-
скими пояснениями, содержащими указания об особенностях

произношения того или иного звука в русском языке или
о тождественности в произношении некоторых звуков русского
языка с соответствующими звуками немецкого языка (7, 587).
К § 35 «Грамматики» добавлено примечание, разъясняющее
вопрос о русских шрифтах: «In Rutland werden zweyerley
Schrilften gebraucht. Die eine ist der alte oder Kirchen-Druck,
die andere der neue oder burgerliche Druck, und dieser ist jetzo
allgemein, auper, das jener noch in alien geistlichen Buchern
beybehalten wird [В России применяется двоякого рода печать:
одна — старая, или церковная печать, другая — новая, или
гражданская печать, и последняя теперь общеупотребительна,
но старая сохраняется еще во всех духовных книгах]».
Редакционная правка произведена также в параграфах,
освещающих вопросы морфологии и синтаксиса. Так, например,
в § 59 оригинала Ломоносов говорит о том, что в русском языке
«увеличительные имена» «отменою окончания коренного имени»
«весьма многие производятся» (сейчас мы рассматриваем эти
случаи как случаи образования существительных посредством
суффиксов). В немецком переводе соответствующий текст дан
более распространенно: «Die Deutschen und Franzosen haben die-
ses nicht, und mtipte man etwa дворина und дворище auf Deutsch
ein gro(5es Haus, oder vielmehr ein Ungeheuer von einem Hause
geben, weil diese Vergr6(5erungsworter gleichsam allemahl mit
einer Art von Verachtung verknupft sind [Ни у немцев, ни
у французов этого нет, и слова дворина и дворище следовало бы
по-немецки перевести большой дом или лучше чудовище, а не дом,
потому что таким увеличительным словам присуща всегда также
и некоторая пренебрежительность ]».
В § 161 добавлено склонение прилагательного божий в жен-
ском и среднем роде. В § 475, текст которого оставлен без изме-
нения, дано пояснение к измененному примеру «ежели здрав-
ствуешь, то изрядно, а мы живем здорово: Hier ist in dem ersten
Satz das ты ausgela(5en, wird aber darunter verstanden; in dem
andern ist das мы mit живем in gleicher Zahl und Person [Здесь
в первом предложении ты опущено, но подразумевается;
во втором мы в одном числе и лице с живем]».
Преобладающее большинство лексических примеров в не-
мецком переводе снабжены знаками ударения, см., например,
в § 262 склонение числительного полтретъя, в § 263 — склоне-
ние числительного оба.
Кое-где, учитывая, что перевод «Российской, грамматики»
предназначен не для русских, Ломоносов решил «излишество
откинуть», например, в § 532, в том месте, где речь идет о не-
обходимости согласования деепричастия с личным глаголом
и где осуждаются случаи несогласования, было опущено вы-
ражение: это «весьма неправильно и досадно слуху, чувствую-
щему правое российское сочинение».

Все приведенные факты внесенных в немецкий перевод
поправок свидетельствуют о серьезном авторском «смотрении».
Однако следует отметить в немецком тексте наличие ряда
погрешностей, касающихся неправильного перевода русских
лексических примеров на немецкий язык, например: слово
пижма (§ 165), которое в русском языке означает дикую рябину
и белоголовник (Даль), передано на немецком языке словом
eine Peonie, что переводится на русский язык словом пион,
слово плѣю (§§ 312 и 320), означающее тлею, горю без пламени,
переведено в одном случае как Ich versenge — опаляю, в дру-
гом случае Ich brenne an — зажигаю; слово чистецъ (§ 181),
означающее траву гравилат, гребник, а также очищенный,
отрепленный и вычесанный лен, переведено на немецкий словом
das Fegteuer, что значит по-русски чистилище; слово грамотка
{§ 532) в примере: «написавъ я грамотку, посылаю за море»,
передано словом грамматика, что свидетельствует о незнании
переводчиком русской разговорной речи того времени, в которой
грамоткой именовалось письмо. Эти неправильности в переводе
русских слов на немецкий язык невозможно считать ломоносов-
скими: прекрасно зная русский язык и язык перевода, он не мог
допустить таких нелепостей.
Наличие в немецком тексте существенных редакционных
поправок и дополнений, с одной стороны, и ряда погрешностей,
проистекающих вследствие недостаточного знания языка под-
линника, с другой, приводит к выводу о том, что редакторские
поправки были внесены Ломоносовым в русский текст до пе-
редачи его Стафенгагену для перевода. Перевод, частями пере-
дававшийся Стафенгагеном в Типографию для напечатания,
по-видимому, миновал ломоносовское «смотрение».

ГЛАВА IV
РАЗРАБОТКА КАТЕГОРИИ ИМЕНИ
ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ
Подготовительные материалы к «Российской грамматике»,,
относящиеся к грамматической категории имени, разнообразны
по своему характеру и весьма обильны. Многочисленные оди-
ночные записи перемежаются то с отдельными, то с объединен-
ными в различные главы и разделы правилами о грамматиче-
ских формах. Черновые записи во много раз превосходят
«Грамматику» по количеству фактического материала и зача-
стую содержат два или несколько вариантов формулировок
будущих параграфов или глав «Грамматики».
Примеры из художественных и научных сочинений, а также
из служебной переписки Ломоносова, привлекаемые в качестве
иллюстраций грамматических норм «Российской грамматики»,
говорят о колебаниях ученого, отразившихся в подготовитель-
ных материалах, или утверждают окончательно зафиксирован-
ную норму. Грамматические нормы «Российской грамматики»
сопоставляются с нормами грамматик, принадлежавших перу
Смотрицкого и Адодурова, предшественников Ломоносова.
Как и другие доломоносовские грамматики, «Славянская грам-
матика» Смотрицкого, как известно, отразила в основном нормы
церковнославянского языка; не были свободны от церковно-
славянских форм и «Первые основания российского языка»
Адодурова.
Художественные и научные произведения того времени
содержали много дублетных форм, среди которых часты архаи-
ческие церковнославянские и древнерусские формы. Их упо-
требление не было стилистически дифференцировано.
Данная глава рассматривает историю создания Ломоно-
совым учения о грамматической категории имени. Привлечение
черновых материалов и данных из литературной практики
свидетельствует о тернистом пути ученого, разрабатывавшего

нормы русского литературного языка с учетом их стилистиче-
ской дифференциации.
При рассмотрении вопроса о грамматических категориях и
«формах русского языка Ломоносов пользовался неизвестным
до него методом сравнительного анализа, что является вели-
чайшей его заслугой.
Род
Исходя, из понимания специфических особенностей отдель-
ных языков, прежде всего русского, впервые в истории языка
пользуясь методом сравнительного анализа, Ломоносов при-
ходит к выводу о том, что грамматические категории русского
языка далеко не являются присущими другим языкам. Ломоно-
сов был одним из первых грамматистов, кто отчетливо понимал,
что «языки не меньше разнятся свойствами, нежели словами»
<7, 622), т. е. грамматический строй языков не менее различен,
чем их словарный состав.
В отличие от других универсальных грамматик того времени,
Б которых делалась попытка построить на логической основе
грамматическую систему для всех языков, Ломоносов дает
грамматическую систему русского языка со всеми его особен-
ностями, отличную от грамматической системы других языков.
В соответствии с расположением материала в «Российской
грамматике» рассмотрим прежде всего грамматическую кате-
горию рода. Вопрос о ней освещен в §§ 60—62 I наставления
и §§ 138—145, 2391-245, 248 III наставления «Грамматики».
В § 62 подчеркнуто, что в отличие от русского языка «многие
языки только мужеский и женский род имеют, как италиян-
ский и французский», а «в некоторых языках весьма мало отмены
или отнюд нет никакого родов разделения. Так, в аглинском
языке роды едва различаются и то в некоторых местоимениях;
у турков и персов имена все одного общего рода».
Как и в грамматике Адодурова, в «Российской грамматике»
существительные делятся на 4 рода: мужской, женский, сред-
ний, общий (§ 139), в отличие от славянской грамматики Смо-
трицкого, наметившей семь родов: мужской, женский, средний,
общий, всякий, недоуменный, преобщий.114
Ломоносов отмечает правильность подразделения существи-
тельных, обозначающих человека и животных, на два рода —
мужской и женский, соответственно полу, и констатирует, что
«часто безрассудно» это подразделение применяется и «к вещам
бездушным». Указывает он и на то, что средний род, которым
следовало бы обозначить «бездушные вещи», употребляется
«беспорядочно» и обозначает иногда животных. По сравнению
со своими предшественниками, которые указывали на некоторую
114 М. Смотрицкий, л. пд.

немотивированность грамматического рода, Ломоносов сде-
лал более тонкие замечания об употреблении грамматиче-
ской категории рода в русском языке. Акад. В. В. Виноградов
в 1947 г. подтвердил эти наблюдения Ломоносова, отметив, что-
«у подавляющего большинства имен существительных, у тех,,
которые не обозначают лиц и животных, форма рода нам пред-
ставляется немотивированной, бессодержательной».115
Впервые в истории языкознания в лаконичной и отчетли-
вой форме на основании длительного наблюдения над фактами
языка Ломоносов сформулировал все основные выводы о грам-
матической категории рода, совпадающие в основном с совре-
менным учением об этом: разрешил вопрос о принадлежности
имени существительного к тому или иному роду в зависимости
от грамматического оформления (главным образом от оконча-
ния, а не характера основы), а также частично в зависимости
от Семантики слова; показал способы выражения различия
между женским и мужским родом в названиях животных по-
средством слов, образованных от разных основ; отметил воз-
можные случаи обозначения животных разных родов посред-
ством одного слова; прозорливо подметил, что очень важна
в теоретическом отношении, наличие в русском языке некоторых
имен, происходящих от «глаголов», которые «суть рода общего»:
плакса и др. (§ 139).
В §§ 138—145 дается родовая классификация имен по грам-
матическому оформлению, сохранившаяся в основных чертах
до настоящего времени: 1) к женскому роду относится боль-
шинство существительных, «кончащихся на -а (-я)», и суще-
ствительные на -ь (с основой на мягкую согласную). К мужскому
роду относятся существительные, оканчивающиеся на -ъ (твер-
дую согласную), -ь (мягкую согласную) и на -й (йот) (§§ 141 —
143). К среднему роду относятся существительные, «на -о
кончащиеся» (§ 142), и «речения на лея», «которые значат моло-
дых животных» (§ 144).
Родовая классификация имен по значению, в основных
чертах верно намеченная Ломоносовым, получила в настоящее
время свое дальнейшее развитие. К мужскому роду Ломоносов
относит: 1) «имена, мужеский пол значащие» (§ 139): а) с окон-
чанием на -а (-я) (§§ 139 и 144); б) с окончанием на -ь: повелитель,
избавитель, строитель, бобыль (§ 143); 2) существительные1
с увеличительным суффиксом -ще, «от мужеских имен про-
исходящие»: столище, домище, дѣтинище(% 140). «Увеличитель-
ные» «от женских» (§ 140): бабище, избище, силище отнесены Ло-
моносовым по их употреблению к среднему роду: великое домище,
дурное бабище, что воспринимается сейчас как архаизм.
115 В. В. Виноградов. Русский язык. Учпедгиз, М.—-Л.*
1947, стр. 58.

Классификация существительных по грамматическому
оформлению и семантическим данным основывалась на анализе
обильного фактического материала. Помимо многочисленных
записей отдельных слов, разбросанных среди других записей,
встречаются целые страницы существительных женского рода
на -а (-я) и -ъ, например: бадья, баня, барда, баржа, басня,
бахрома, бедра, бѣлка, библия, бирюлька и т. д., всего 252 слова
(7, 672-673, 478, 481).
А Б
Артель, и Баба, ы бандура, ы
бадья, и баня, и
балда, ы
и т. д., всего 811 слов, расположенных столбцами в алфавитном
порядке (7, 71 9 -72 8 808).
Существительные мужского рода на твердую согласную:
Алтынъ, алмазъ, багоръ, бугоръ,<бадьянъ>, <баканъ>, бакланъ,
барышъ, баранъ и т. д., всего 41 слово (7, 637); Мохъ, моху,
мху, мхи; ротъ, рта; зовъ, зва; ровъ, рва; сонъ, сна и т. д.,
всего 62 слова (7, 643);
А
Агнецъ, ньца, ц алмазъ, а <у>
адъ, а <у> алтынъ, а
и т. д., всего 873 слова, расположенных столбцами в алфавит-
ном порядке (7, 709—719).
Существительные среднего рода на -о:
чадо жало
стадо рало
ладо сало
и т. д., всего 95 слов, данных столбцом, но без алфавита
(7, 678-679).
В разработанной Ломоносовым категории рода нашел от-
ражение вопрос о родовом различии одушевленных имен су-
ществительных, где «категория рода имеет лексико-граммати-
ческое значение, и в родовых различиях не только выражаются
морфологические свойства имен существительных, но и раскры-
вается определенное конкретно-материальное содержание,
связанное со значением пола».116
Рассмотрению вопроса об образовании имен «женских,
от мужеских происходящих» (§ 239), Ломоносов посвящает
116 Современный русский язык, под ред. акад. В. В. Виноградова.
Изд. МГУ, М., 1952, стр. 63.

пять параграфов своей грамматики. Речь идет здесь об образо-
вании одушевленных существительных женского рода, обо-
значающих названия лиц, от существительных мужского рода
посредством суффиксов. При этом следует помнить, что
ни в черновых материалах, ни в грамматике Ломоносов
не различает суффикс как отдельную структурную часть слова
и не употребляет термин суффикс. Термин окончание употреб-
ляется Ломоносовым не в смысле обозначения конечной мор-
фемы, изменяющейся по падежам, а для обозначения чисто
внешнего признака слова — его конца. После рассмотрения
имен «женских, от мужеских происходящих», которые «по боль-
шой части кончатся на ка, ха, ца, гиа, ня» (§ 239), Ломоносов
отмечает аналогичную, но немногочисленную, по его мнению,
группу слов, обозначающих животных. Он показывает случаи
выражения родовых различий некоторых животных посред-
ством словообразования от одной и той же основы: орелъ,
орлица; волкъ, волчица; левъ, львица; медведь, медведица;
змѣй, змѣя. Здесь же он правильно отмечает и другой способ
выражения родовых различий «отменными именованиями»,
т. е. словами, образованными от разных основ, как: конь,
кобыла; быкъ, корова; баранъ, овца; пѣтухъ, курица; кобель,
сука» (§ 244).
Верно подмечает также Ломоносов и те случаи, когда назва-
ния животных совсем не отражают половых различий, а опре-
деляют их только морфологически, когда «под одним мужеским
или под одним женским родом оба пола разумеются: лебядь,
грачь, соколъ, ястребъ, ласточка, сорока, муха, воробей, щука,
окунь, паукъ» (§ 245). В этом перечне слов Ломоносов дает
существительные как мужского, так и женского родов.
Указанные Ломоносовым способы выражения родовых раз-
личий одушевленных существительных в основных своих
чертах дошли до настоящего времени и получили свое даль-
нейшее развитие и обоснование: установлено, например, что
«наиболее распространенные домашние животные (хозяйственно
эксплуатируемые) имеют различные названия для самца и
самки» и что «одна грамматическая форма сохраняется для
животных обоего пола, в случае отсутствия их практического
значения для хозяйства».117
Из системы родовых соотношений имен существительных
Ломоносов особо выделяет категорию имен существительных
общего рода, оканчивающихся, так же как существительные
женского и мужского рода, на -а.
Вопрос об общем роде до «Грамматики» Ломоносова не
получил правильного освещения: в качестве примеров суще-
ствительных общего рода у Смотрицкого приводятся такие
117 В. В. Виноградов. Русский язык, стр. 69.

слова, как человек, судия, воин, вождь, ужика, свидетель, вое-
вода, тать; Адодуров считает, что «Omnis Generis sind alle
Substantiva, welche nur einen Pluralem allein haben, wie nicht
weniger die Zahlen von drei bis auf hundert, als[Bce существи-
тельные, которые имеют только одно множественное число и обо-
значают числа от 3 до 100, — общего рода]: штаны, вилы etc».118
Не разрешенной предшественниками вопрос об общем роде
очень интересовал Ломоносова, так же как и вопрос о колеба-
ниях рода некоторых существительных. Свидетельством этого
является неоднократное возвращение Ломоносова к занимав-
шим его вопросам. В «Материалах», например, он записывает:
«De genere communi, dubio [Относительно рода общего, сом-
нительного]. Свидетель, лошадь» (7, 644); «№. /Средьня [го])>
Общего рода <нп>: пьяница, свидетель» (7, 673). По-видимому,
первоначально Ломоносов колебался в выборе термина для
существительных, обозначающих лиц мужского и женского
пола, и в отнесении существительных к этой категории рода.
В «Российской грамматике» эти колебания не получили отра-
жения, и в качестве примеров существительных общего рода
Ломоносов приводит лишь слова с эмоциональной окраской,
употребляющиеся преимущественно в разговорной речи:
плакса, пьяница, ханьжа (§ 139).
Подмеченная Ломоносовым категория слов общего рода,
которые могут употребляться как для обозначения существи-
тельных мужского, так и. для обозначения существительных
женского рода, представляет собою в настоящий момент много-
численную группу слов.
Из поля зрения Ломоносова не ускользнули также коле-
бания в роде при употреблении некоторых существительных,
о чем свидетельствует запись в «Материалах»: «Сомнительнаго:
лебядь, киноварь, степень» (7 , 67 3480).
В научной практике самого Ломоносова тоже наблюдаются
колебания при употреблении слова степень: в «Российской
грамматике» оно появляется то в мужском роде — «вторый
степень» (§ 52), «превосходный степень» (§§ 215, 499), «в превос-
ходном степени» (§ 254), то склоняется как существительное
женского рода с окончанием на мягкую согласную, кроме
творительного падежа, — степенем (§ 214) и один раз роди-
тельного падежа единственного числа — степеня (§ 252), хотя
в §§ 53, 215, 226 — степени. В «Риторике» 1748 г. степень
употребляется как существительное мужского рода: на высо-
чайшем степени (§ 6), на самый высочайший степень (§ 6).
Слово лебядь в «Грамматике» (§ 245) встречается в числе
тех слов, где «под одним мужеским или под одним женским
родом оба пола разумеются», т. е. отнесено к существительным
118 М. Смотрицкий, л. ns. Адодуров, стр. 10.

общего рода. В «Материалах» в другом написании — лебедь —
встречается среди перечня слов мужского рода: лебедь (7, 665),
лебедь я (7, 713), где я — окончание родительного падежа.
Слово киноварь дано среди существительных женского рода —
киноварь, и (7, 721), где и — окончание родительного падежа.
В «Слове о пользе химии», написанном в 1751 г., оно употреб-
ляется в мужском роде (2, 352—353: «Например, через химию
известно, что в киноваре есть ртуть и в квасцах»).
Таким образом, впервые в истории русской грамматической
науки Ломоносов разработал основные теоретические поло-
жения о грамматической категории рода существительных:
1) о принадлежности .имен существительных к тому или иному
роду, в зависимости от их грамматического оформления или
семантики; 2) о способах выражения различия между женским
и мужским родом в.названиях животных посредством слов,
образованных от разных основ; 3) выделил из системы родовых
соотношений имен существительных категорию общего рода,
состоящую в основном из слов, эмоционально окрашенных.
Достижения в разработке грамматической категории рода
были обусловлены пониманием Ломоносовым своеобразий грам-
матической системы русского языка и подбором обильного
фактического материала, над которым велись наблюдения.
Число и склонение
В «Российской грамматике» грамматическая категория числа
рассматривается совместно с вопросом о склонении имен суще-
ствительных. Этот вопрос будет освещен более подробно ниже.
Первоначально разберем общие вопросы, касающиеся кате-
гории числа, и, в частности, как их рассматривали предшествен-
ники Ломоносова — Смотрицкий и Адодуров.
В славянской грамматике Смотрицкого содержится краткое
определение категории числа: «Число есть множества или
малости изъявление» и дано указание на наличие в славянском
языке трех чисел: единственного, которое «едину вещь знаме-
нует», двойственного — «о двею вещю повествует» и множе-
ственного — «многие вещи представляет».119
В грамматике Адодурова указано на наличие в русском
языке двух чисел: единственного и множественного. Что ка-
сается двойственного числа, то оно, по мнению Адодурова,
употреблялось в славянском языке по примеру греческого;
в русском языке оно неупотребительно.120
В «Материалах к „Российской грамматике"» правильная
мысль Адодурова получила дальнейшее развитие и научное
119 М. Смотрицкий, лл. ч об., 4d.
120 Адодуров, стр. 13.

обоснование. Понимая своеобразие грамматической системы
русского языка, Ломоносов категорически протестовал против
подражания грамматикам других языков, о чем свидетель-
ствует следующая запись: «№. Погрѣшаютъ многіе, дѣлая
грамматики, понуждаютъ на другіе языки. Graecisantes [Под-
ражающие, всему греческому]» (7, 691). Высказанная здесь
мысль перекликается с развитой и конкретизированной
в §§ 54—55 «Грамматики» мыслью о грамматической категории
числа. Здесь Ломоносов утверждает наличие в русском языке
двух чисел, единственного и множественного, и указывает,
что «у еврей и греков» двойственное число «особливые от мно-
жественного числа в буквах. . . имеет перемены». Целесооб-
разность двойственного числа не только в русском, но даже
и в славянском языке вызывает у Ломоносова сомнение. Он
пишет: «В славенском языке двойственное число его ли есть
свойственное или с греческого насильно введенное, о том
еще исследовать должно» (§ 55).
В «Российской грамматике» очень подробно рассматри-
вается вопрос об изменении существительных по падежам и
числам. Попытка дать определение падежа была сделана еще
Смотрицким. Он отмечал, что «падеж есть окончения в склоне-
ниях измена»,121 а «склонение есть речение падежьми и числы».122
Ломоносов идет значительно дальше Смотрицкого, рассматри-
вая изменение слова в контексте.Сохранившаяся в «Материалах»
запись — «Падежемъ называется перемѣна окончанія именъ,
по разным дѣйствіямъ или страданіямъ сочиненных съ ними
глаголовъ опредѣленная» (7, 634293) — свидетельствует о по-
пытке Ломоносова дать определение падежа как категории,
характеризуемой изменением окончания и показывающей от-
ношение имени к другим словам предложения и связь этого
имени с другими словами.
Прямое определение падежа отсутствует в «Российской
грамматике». Однако этот пробел вполне восполняется тем,
что Ломоносов уделяет большое внимание значению грам-
матических форм русского языка, прежде всего, значению
различных падежных форм в контексте, отмечая различное
отношение имени к другим словам. Он пишет: «Деяния и вещи
относятся к вещам разным образом, и оттуда происходят в име-
нах следующие отмены» (§ 56). В зависимости от выражаемого
в формах («переменах») слов значения существительные могут
принимать 7 падежей: 1) именительный, 2) родительный,
3) дательный, 4) винительный, 5) звательный, 6) творительный,
7) предложный. Ломоносов выделяет звательный падеж как
особую форму под влиянием античной традиции или церковно-
121 М. Смотрицкий, л. чл об.
122 Там же, л. ч7.

славянской грамматики, несмотря на отсутствие в русском
языке особой формы звательного падежа, о чем сам он упоми-
нает в §§ 148—149 «Грамматики» («звательные падежи в обоих
числах подобны именительным» — § 148, «звательные подобны
именительным» — § 149).
Не останавливаясь на характеристике других падежей,
Ломоносов обращает внимание на последний, предложный
падеж, как на специфический для русского языка и употреб-
ляемый всегда с предлогами (§ 58). Отсюда и ведет свое начало
название этого падежа — «предложный», введенное Ломоно-
совым взамен установленного Смотрицким названия «сказа-
тельный». Как всегда, так и в этом случае, идя от многочис-
ленных фактов к обобщениям, Ломоносов неоднократно об-
ращает внимание на употребление предложного падежа, по-
мечая такие случаи значком N5: «N3. на яву, въ явѣ, явѣ> (7, 632).
«№. Пологъ, въ пологу. Пирогъ, въ пирогѣ. NB. Моръ, мору,
мору, моръ, морѣ], моромъ. Narrativo caret [сказательного
нет]» (7, 633); «Порогъ, на пороге; солодъ, въ солод; <зъ го-
лоду> голодъ. Narrat[ivo] caret [сказательного нет]: огородъ,
огородѣ; поводъ, о поводѣ, на поводу; на волосу, о волосѣ; о сто-
канѣ, въ стоканѣ» (7, 633).
Здесь же нашел отражение интерес Ломоносова к варьи-
рованию падежных окончаний.
Примеры, приведенные в «Материалах» и «Грамматике.»
(§ 58), убеждают нас в том, что предложный падеж восприни-
мался сознанием Ломоносова как падеж, имеющий в основном
пространственное значение, что являлось преобладающим для
старого местного падежа, из которого развился предложный
падеж.
Как и в вопросе о грамматической категории рода, Ломо-
носов подчеркивает отличие грамматического строя русского
языка от грамматического строя других языков и в отношении
категории падежа. В этом он не имеет предшественников:
описательные грамматики Смотрицкого, Адодурова и других
умалчивают об этом. Ломоносов же указывает, что различные
языки имеют различное количество падежей, например ла-
тинский — 6, греческий — 5. Объяснение этому он находит
в различных способах выражения грамматических отношений
между словами в разных языках: в одних — посредством
окончаний, в других — посредством предлогов и артиклей,
благодаря чему в некоторых языках «один падеж вместо двух
служит» (§ 57); греки, например, употребляют «дательный
купно с творительным» (§ 57).
Склонению существительных посвящены 2-я и 3-я главы
III наставления. Они построены на многообразном лекси-
ческом материале, взятом в основном из общенародной живой
разговорной речи. В черновиках Ломоносова материал для

этих глав особенно обилен (он будет показан в ходе освещения
вопроса о грамматических формах отдельных падежей). Грам-
матические наблюдения, за редким исключением, проводились
над русским словарным материалом. Ломоносов исходил при
этом из основной задачи, стоявшей перед ним: на основании
наблюдений над «повседневным употреблением» дать нормы
русского литературного языка. По количеству примеров,
приведенных в «Грамматике», ломоносовский труд занимает
совершенно исключительное место и не имеет себе равных
среди грамматических трудов предшественников. Только в че-
тырех главах третьего наставления насчитывается 532 примера.
Большая часть слов относится к основному словарному фонду
русского языка; количество церковнославянизмов незначи-
тельно.
В плане исторической грамматики русского языка инте-
ресна черновая запись: «Правила дать, какъ чужестранный
слова пороссійски перемѣнять и склонять» (7, 612).
Вопрос о склонении существительных Ломоносов пред-
полагал рассмотреть в историческом плане на протяжении
истории родственных языков, как об этом показывает одна
из записей: «Перемены деклинаціи и конъюгаціи» (7, 657).
Она находится среди ряда заметок, относящихся к области
сравнительного исторического языкознания. Эти материалы,
сохранившиеся лишь отчасти, были заготовлены, по-видимому,
для не дошедших до нас исследований.
Подготовительные черновые записи Ломоносова и его «Фи-
лологические исследования и показания, к дополнению „Грам-
матики" надлежащие», показывают, что ученый планировал
написание работ по сравнительно-историческому языкознанию
(«Рассужденіе о европейскихъ языкахъ и о сходствѣ ихъ и
разности», «О сходстве и переменах языков» и «О сродных
языках российскому») (7, 606, 763).
Предполагавшиеся исследования Ломоносов, по всей ве-
роятности, выполнил. В его отчетах о законченных работах
встречаем «Письмо о сходстве и переменах языков» (или «Рас-
суждение о разделениях и сходствах языков») и «Речи разных
языков, между собою сходные».
Фактический материал и отдельные записи, представляю-
щие собою незначительную часть того, чем располагал Ломо-
носов, позволяют утверждать, что он стоял на верном пути
в деле сравнительно-исторического изучения языков. Он сде-
лал ряд правильных, иногда научно подтвержденных, иногда
чисто интуитивных наблюдений о родстве европейской части
индоевропейских языков (русского, греческого', латинского и
немецкого). Ломоносов указал также на родство славянских
языков и предпринял попытку, как об этом свидетельствуют
«Материалы к „Российской грамматике44», показать пути

возникновения этого родства языков. По его мнению, родство
языков можно объяснить происхождением их от одного языка
путем длительного процесса распада. Он записывает: «№.
Представимъ долготу времени, которою сіи языки раздѣли-
лись. №. Въ концѣ письма заключить о перемѣнѣ языковъ».
Еще ниже: «N3. Польской и россійской языкъ коль давно
раздѣлились» (7, 658).
Отказавшись от различного рода присовокуплений, пред-
полагавшихся первоначально по плану, Ломоносов отказался
также и от различного рода исторических экскурсов, что
отвлекло бы его от основной цели составления «Грамматики».
Однако он не отверг полностью замыслов, связанных с исто-
рией языка и сравнительным языкознанием. Они должны
были составить содержание других работ.
В «Грамматике» Ломоносов подробно рассматривает во-
просы* изменения существительных, устанавливая нормы рус-
ского литературного языка, причем в отдельных случаях
указывает на стилистическую обусловленность тех или иных
окончаний существительных, останавливает внимание на осо-
бенностях склонения некоторых существительных в отдельных
падежах; большой материал собирает о существительных,
употребляющихся только во множественном числе (Pluralia
tantum), о существительных, образующих множественное число
от других основ, сочетаниях существительных с числительными,
об образовании существительных посредством суффиксов и
ряде других вопросов.
В отличие от церковнославянской грамматики Смотрицкого,
содержащей в примерах и парадигмах в основном лексический
материал церковнославянского языка, «Российская грамма-
тика» содержит почти исключительно русский материал.
Исходя из церковнославянского материала, а также опи-
раясь на латинские и греческие грамматики, Смотрицкий,
вместо описания стройной и цельной грамматической системы
церковнославянского языка, дает мертвые схемы. Он насчи-
тывает пять склонений: четыре для существительных и одно
для прилагательных, учитывая при этом прежде всего окон-
чания, а затем род" существительных. К первому склонению
он относит существительные на -а всех родов (дИва, воевода,
судія) и женского рода на -ѧ (людіѧ) и -и, сюда же он от-
носит иностранные слова на -ас и -ис. Последовательно
проводит Смотрицкий закон чередования заднеязычных со-
гласных со свистящими перед -ъ. Поэтому наряду с фор-
мами рука, сноха, влага — руки, снохи, влаги в дательном и
сказательном'падежах единственного числа он дает формы
руцѣ, сносѣ, влазѣ. Слова, заимствованные из греческого и
латинского языков, даны с сохранением окончаний этих
языков: парадигма, парадигмати.

К пяти типам склонений относятся имена (существительные
и прилагательные) и в грамматике Адодурова. К первому
склонению Адодуров относит существительные на -а, -л, не
указывая принадлежности их к тому или иному роду. В па-
радигмах в качестве образца он приводит существительные
исключительно женского рода — вода, княгиня, рука, земля,
свинья, нянька, портомоя, дѣвка, указывая при этом, что все
остальные существительные первого склонения изменяются
по образцу этих существительных. Особо выделяет Адодуров
существительные отроча и дитя среднего рода, которые,
имея то же окончание первого склонения, принадлежат к сред-
нему роду и склоняются иначе.
Грамматика Адодурова, в отличие от церковнославянской
грамматики Смотрицкого, отражает отдельные факты живой
системы основных форм словоизменения русского языка:
в ней мы не находим перехода заднеязычных согласных в сви-
стящие, что наблюдали у Смотрицкого. Приведенные примеры
существительных — рукѣ, о рукѣ, девкѣ, о девкѣ, руки, девки,
роги, пороги, орехи и др. — свидетельствуют об отражении
в грамматике действительного состояния общенародного рус-
ского языка того времени.
I склонение
Подобно своим предшественникам, Ломоносов насчитывает
в «российском» языке пять склонений: четыре для существи-
тельных и одно для прилагательных. Грани между склоне-
ниями существительных проведены очень отчетливо. В основу
подразделения существительных положен род существитель-
ных и их окончание. Дана всеобъемлющая характеристика
особенностей склонения. В отличие от Адодурова, Ломоносов
указывает, что к I склонению относятся существительные
на -а и -я мужского и женского рода. В черновиках содер-
жится большой фактический материал — перечень слов на
-а и -я преимущественно женского рода: в т. 7 на стр. 672—
673473__481 — 252 слова. Два существительных — пьяница,
ханьжа, встретившихся в этом перечне, были отнесены Ломо-
носовым в «Российской грамматике» к общему роду (§ 139).
В «Материалах», помимо упоминания в общем списке слов,
слово пьяница выделено в особую рубрику как существительное
общего рода. Отдельно приводится выборка нескольких слов
из этого большого перечня (7, 674).
Столбцами и в алфавитном порядке расположены суще-
ствительные, написанные рукой помощника Ломоносова
(7, 719—728808). По-видимому, они были выбраны из какого-то
словаря по указанию самого Ломоносова и просмотрены им.
Под названием «Существительныя женскаго рода, кончащіяся

на а и я и ъ», приведено 811 слов, из них 669 оканчиваются
на -а и -я. Они относятся преимущественно к русской бытовой
лексике. К некоторым из них в скобках приводятся параллели
из церковнославянской лексики, например: дочь, чери (дщерь);
наряду с русскими словами с полногласной огласовкой даны
церковнославянизмы с неполногласием, например мережа, и
(мрежа), корова, вы (крава), сторона, ы (страна).
В «Материалах», помимо огромного количества лексических
примеров, собранных для первого склонения, сохранились
некоторые варианты сформулированных правил, не вошедшие
в «Грамматику», например: «Родительный <подобенъ> един-
ственный подобенъ множественному etc.». Рядом с этой форму-
лировкой заметка для памяти: «О подобіи падежей и акцен-
товъ» (7, 644413). Эта запись перекликается с правилами из
грамматики Адодурова: «... der Genitiuus Singularis allemahl
dem Nominatiuo Pluralis gleich, nur kommt dieser unterscheid
dabey vor, das nehml. der Accent welcher in Genitiuo Singularis
auf der letzten Silbe beruhet, in Plurali auf derjenigen haffte,
welche vor der letzten Silbe hergehet [Родительный падеж
единственного числа всегда тождествен именительному па-
дежу множественного числа; отличие состоит в том, что уда-
рение, которое падает в родительном падеже единственного
числа на последний слог, во множественном числе падает
на предшествующий слог]».123
Правило о форме звательного падежа: «Звательной падежъ
единственнаго числа подобенъ именительному, кромѣ слова
владыка, когда значитъ бога, <владыко, кото>, где а пере-
мѣняется на о по старинному славенскому обыкновенію —
владыко» (7, 673—674482) — в «Грамматике» сформулировано
иначе, без оглядки на славянский язык: «Звательные падежи
в обоих числах подобны именительным» (§ 148).
Приведенные Ломоносовым в §§ 148—149 окончания су-
ществительных первого склонения совпадают с современной
нормой существительных с твердой и мягкой основой.
Однако обильный материал, накопленный и зарегистри-
рованный в черновиках, а также собственная литературная
практика Ломоносова подсказывали ему, что формы имен
существительных первого склонения не могут быть уложены
в рамки нескольких парадигм. Поэтому Ломоносов вводит
в «Грамматику» целую главу, посвященную «особливым»
правилам склонений. В §§ 162—170 этой главы освещаются
существенные вопросы первого склонения существительных:
в § 162 формулируется правило о существительных, оканчи-
вающихся на -га, -ка, -ха, которые в родительном падеже
единственного числа и в именительном множественного «при-
128 Адодуров, стр. 14.

нимают и вместо ы: нога, ноги, ноги; рука, руки, руки; блоха,
блохи, блохи». В первоначальном черновом варианте в это
правило были включены также существительные, основа ко-
торых оканчивается на шипящие: «на га, ка, ха, ча, та, ща
въ родит, имѣютъ и и во множ. им.: пища, пищи» (7, 672).
В «Грамматике» Ломоносов дифференцировал это правило.
Формулировка правила была возможна благодаря материалу,
собранному в большом количестве, как об этом свидетельствуют
черновики.
Существительные на -га:
Берлога, и бумага, и
бодяга, и ватага, и
брага, и верига, и
и т. д., всего 37 (7, 730—731).
«
Существительные на -ка:
Барка, и бурка, и
бука, и воронка, и
булка, и
и т. д., всего 70 (7, 731—733).
Существительные на -ха:
блоха, и вѣха, и
бляха, и гречиха, и
веха, и
и т. д., всего 25 (7, 734).
Окончание -и, обозначенное против каждого существитель-
ного, может быть как окончанием родительного падежа един-
ственного числа, так и окончанием именительного множествен-
ного.
В следующих восьми параграфах 3-й главы (§§ 163—170),
относящихся к характеристике I склонения, освещается вопрос
о беглых гласных о и е, появляющихся в родительном падеже
множественного числа существительных этого склонения —
§§ 163—166, 170 (термин беглые гласные у Ломоносова отсут-
ствует), об образовании родительного падежа от существи-
тельных на -жа, -ча, -та (§ 167) и от существительных, основа
которых оканчивается на -/ (§§ 168—169).
Предшественник Ломоносова Адодуров также рассматривал
особенности изменения существительных I склонения. Он
отмечал факты появления гласных о и е в родительном падеже
множественного числа некоторых существительных.124 Однако
124 Там же, стр. 14—15.

впервые в истории языкознания Ломоносов детально
рассмотрел этот вопрос, выявил многие случаи появления
гласных о и е в корнях слов при склонении. Этому предше-
ствовала кропотливая работа по накоплению и систематизации
материала. См., например, следующие записи: «Земля, земель;
<зоря> кровля, кровель; мотня, могионъ; жена, жонъ; тоня,
тонь; аөоня, щеня, таможня, таможенъ; оглобля, оглобель;
часовня, часовенъ; колокольня; мыльня; квашня, квашонъ;
долбня, долбней» (7, 61297); «Земля, земель» (7, 631272 , 63429в);
«Земля, земель; кровля, кровель. Колокольня, колоколенъ, ча-
совня» (7 , 642378); «Земель, кровель, <тонь> тиновъ [?], тамо-
женъ* оглобель, часовенъ, колоколенъ, мыленъ, долбней, квашонъ»
(7, 674483). «Бедра, діоръ; игла, иголъ; гривна, венъ; денегъ,
игоръ, икоръ, плюсенъ, пагиенъ» (7, 674485). «Бедра, бедіоръ;
игла, иголъ; гривна, денга; игра, игоръ; игла, икра, плюсна,
полушка, полущекъ; гривна, гривенъ; почка, почекъ; пашня,
пагиенъ; <мошн> семга» (7, 674494). «Обечейка, екъ, сайка, саек»
(7, 67449в).
Первоначальные варианты некоторых правил (7, 644—
645414), сохранившихся в «Материалах», имеют сходство с одно-
именными правилами адодуровской грамматики:
У Адодурова
«Kommt bey dem Genitiuo Plurali ferner zu observiren vor 1) das bei
den Wortern, welche von der Termination a und я zween Consonantes
vorher haben, und unter selbigen der letztere ein л, м, н, ц oder ч ist,
in Gen. Plur. zwischen beiden Consonantibus e gesetzet werde, als [В ро-
дительном падеже множественного числа наблюдаем, что 1) в словах,
которые перед окончанием -а и -я две согласные имеют, из которых
последняя а или л, вставляется между двумя согласными ь, напри-
мер]: земля die Erde, Gen. Pi. земель; тма zehntausend, Gen. PI. темъ;
сотня das Hundert, Gen. PI. сотенъ; овца das Schaf, Gen. Pi. овецъ;
епанча der Mantel, Gen. Pi. епанечъ. Ist aber der letztere Consonans
ein к so komt an statt e das о in die Stelle, als [Но если последняя
согласная к, то вместо е вставляется о, например]: палка der Stock,
Gen. PI. палокъ; тетка die Muhme, Gen. PI. тетокъ; дирка das Loch,
Gen. PI. дирокъ und s. w. Hievon aber werden wieder ausgenommen
die Worter, so vor dem к die Buchstaben ж, ч, ш und щ haben, als
welche an statt des vorhererwehnten о das erstgemeldete e wieder an-
nehmen, als [Но отсюда исключаются слова, которые перед к имеют
буквы ж, ч, ш и щ и которые вместо вышеупомянутого о принимают
е, например]: ложка der Loffel, Gen. PI. ложекъ; мочка die Spindel,
Gen. PI. мочекъ; свѣчка ein kleines Licht, Gen. PI. свѣчекъ; рубашка
das Hembde, Gen. PI. рубашекъ und s. w. 2) Worter, welche zwischen
beiden Consonantibus oder vor der Termination a und я das ь haben
verwechseln in Genitiuo Plurali dieses ь mit dem e, als [Слова, которые
между двумя согласными или перед окончанием аил имеют ь, чере-
дуют это ь в род. множ. с е, например]: нянька die Kindermagd, Gen.
PI. нянекъ; дядька der Hosemeister, Gen. PI. дядекъ; люлька die Wiege,
Gen. Pi. люлекъ; свинья das Schwein, Gen. Pi. свиней».125
125 Там же, стр. 14—15.

У Ломоносова
«Гдѣ два согласныхъ во второмъ спряженіи перед аил, тутъ <пред>
прокладывается межъ ними письмя е, ежели послѣднее согласное есть л,
м, н, ц, ч: земель, темъ, сотенъ, овецъ, епанечь; ежели послѣд-
нее к, то вместо е будь [? ] о: палка, палокъ, тетка, тетокъ; ежели
перед к стоитъ ж, ш, ч — ложекъ, кошекъ, точекъ».
«Ежели перед к ъ, клади е: дядьки, дядекъ; няньки, нянекъ».
На стр. 672 эту же запись Ломоносов дает в сокращении: «земля,
земель; тма, темъ; сотня, сотенъ; овца, овецъ; епанча, епанча, а
ежели к, то о. Н[апример]: палка, палокъ; тетка, тетокъ; дирка,
дирокъ; <ножъ, ножомъ> exipe si ante к procedunt ж, ч ш [за исклю-
чением случаев, когда букве к предшествует ж, ч, ш]: ложка, ложекъ,
мочка, мочекъ, плошка, плошекъ; ь на е: нянька, нянекъ; дядька, дя-
декъ; люлька, люлекъ; пожьня, поженъ».
Этот вариант из «Материалов» представляет собою, по-ви-
димому, одну из наиболее ранних формулировок правил о появ-
лении беглых гласных о и е. Об этом свидетельствует, во-
первых, употребляемая Ломоносовым терминология («спря-
жение» применительно к изменению существительного) и
отнесение существительных на -а и -я ко второму «спряжению»,
от чего в «Грамматике» Ломоносов отказался; во-вторых,
близость ломоносовских формулировок к формулировкам адо-
дуровской грамматики и приведение тех же примеров. Последнее
обстоятельство говорит о том, что Ломоносов внимательно
просматривал грамматику своего предшественника и кон-
спектировал отдельные ее места в процессе собирания мате-
риалов для своего труда.
В «Российской грамматике» вопрос об образовании форм
родительного падежа множественного числах беглым гласным
е и о от существительных, у которых конечному согласному
основы предшествует согласный й или ъ, освещен детально и
обстоятельно; дана иная разбивка слов на группы в зависи-
мости от предшествующей согласной: 1) в § 163 говорится
о появлении беглой гласной о у существительных с основой
на к при предшествующем твердом согласном и о появлении
е в том случае, когда к предшествуют буквы ж, ч, ги; 2) в § 164
формулируется правило о появлении беглого е перед согласным,
если ему предшествуют й или ь: райна, раенъ; серьга, серегъ;
люлька, люлекъ; 3) §§ 164, 170 содержат правила о появлении
беглой гласной е у существительных с основой на сонорные
л, м, н при предшествующем твердом или мягком согласном;
4) в § 166 формулируется правило о появлении беглой гласной
о у существительных с основой на согласную с предшествую-
щими заднеязычными г, и, х. Повсюду правила сопровождаются
большим количеством примеров.
Вопрос о беглых гласных, появляющихся в родительном
падеже множественного числа у существительных первого

склонения, в таком же плане рассматривается и современной
академической грамматикой.126
Помимо вопроса о беглых гласных, появляющихся в роди-
тельном падеже, Ломоносов собирал материал для установ-
ления нормы родительного падежа множественного числа
от существительных на -жа, -ша, -ча, -ща. Об этом свидетель-
ствует ряд записей в т. 7: например, на стр. 645 слово епанча
приведено в той же форме, что и у Адодурова (епанечь),121
на стр. 67449б, 676б25 — каланъча, каланчей; парча, парчей;
пища, пищей; щы, щей; праща, пращей, причем слово щы,
щей, относящееся к разряду Pluralia tantum, попало в эту
рубрику, вероятно, только на основании сходства с другими
существительными в образовании формы родительного падежа.
Перечни слов на -жа, -ча, -ша, -ща приведены в «Материалах»
на стр. 731 (13 слов), 734—735811 (21 слово).
Иллюстрируя правило об окончании родительного падежа
множественного числа от существительных на -жа, -ча,
-ща в «Российской грамматике», Ломоносов вносит некоторые
коррективы в примеры из «Материалов»: от слова епанча
наряду с формой епанечъ дает форму епанчей (§ 167) и исклю-
чает форму щей от щы, относящуюся к разряду Pluralia
tantum.
В поэтических и научных сочинениях Ломоносова дограм-
матической и послеграмматической поры наблюдаются ко-
лебания в употреблении этих форм, например существительное
юноша в родительном падеже множественного числа юношей
(8, 206, 1748 г.; 7, 291, 300, 1748 г.; 3, 19, 1753 г.) и юнош
(8, 129, 1745 г.; 8, 789, 1764 г.); существительное туча — тучей
(8, 560, 1754 г.; 8, 724, 728, 1761 г.) и тучъ (8, 704, 746, 1761 г.);
тысяча — тысящей (7, 272, 1748 г.) и тысячь (3, 321, 1756 г.).
В то же время некоторые существительные, употребляемые
предшественниками Ломоносова в двух формах, употребляются
Ломоносовым в одной — вельможей (6, 222, 223, 1758 г.). От
слова пища находим у Ломоносова родительный пад. мно-
жественного числа только пищей (7, 456, 1755 г.; 2, 357, 1751 г.;
8, 609, 1755 г.; 6, 232, 273, 1758 г.); ср., однако, у Ломоносова
форму родительного падежа множественного числа на -ей
от существительного с исходной согласной основы — ц —
мышцей (2, 352, 1751 г.), не свойственную литературному
языку и употребляемую лишь в некоторых диалектах.
Академик С. П. Обнорский справедливо отмечает, что
«с ломоносовской поры» «наблюдается» рост форм на -ей.128
128 Грамматика русского языка, т. I. Изд. АН СССР, М., 1952,
стр. 169—170.
127 Адодуров, стр. 14.

В §§ 168—169 Ломоносов формулирует правила об окон-
чании родительного падежа множественного числа женского
рода существительных, основа которых оканчивается
на -/.
В «Грамматике» Адодурова о существительных с основой
на -/ содержится правило, объединяющее существительные
на -£я, -оя, -ья, оканчивающиеся в родительном падеже мно-
жественного числа на -ій (игумений), -ой (портомой) и -ей
(свиней).129
Черновые материалы, на основании которых Ломоносовым
были сформулированы правила в указанных параграфах,
находятся в т. 7 на стр. 627224 — затѣи, затѣи; ворожей;
7, 631272 — лядвѣи, лядвей; 7 , 634301 — Галатея. Шея. Шей; 7,
642зв1 — затѣи, затѣй;7, 63429б—скуфья, скуфей, лодья, лодей,
семья, семей. Ряд существительных с основой на -/, оканчива-
ющихся на -ая, -ея и -ѣя, -оя и -уя, -ья и -ія, расположен на
стр. 735819:
-ая
-ея и -ѣя
-оя и -уя
-ъя и -ія
свая, и
библѣя, и
соя, и
бадья
верея, и
ечея, и
струя, и
хвоя, и
келья
ладія
курея, и
ляд вея, и
литонья, и
лодья
сулея
фузѣя, и
мурья
оладья
шея, и
свинья
шлея, и
скамья
каразія, и
стихія
шалфея
тафья
тулья
Отдельно выделены «иностранный: коллегія, имперія etc.*
(7, 6724ee, 674.,,, 676642).
В «Российской грамматике» Ломоносов отходит от записей
«Материалов», объединяя существительные на -ея, -ая и -уя
(§ 168) в одном правиле с существительными на -ія, по общности
окончания -ей в родительном падеже множественного чис^іа:
«Кончащиеся на я, имея перед собою самогласную, также на
ей в родительном множественном кончатся: библея, библей;
верея, верей; свая, свай; лядвея, лядвей; шея, шей; шлея, гилей;
струя, струй; коллегія, коллегій». При формулировке, как
видно, была допущена ошибка.
128 С. П. Обнорский. Именное склонение в современном рус-
ском языке, вып. II. Множественное число. Л., 1931, стр. 201.
129 Адодуров, стр. 15.

Об окончаниях существительных с основой на сонорный
(с предыдущим согласным и /) и появлении беглой гласной е
говорится в § 170.
Фактический материал для § 170 находится на тех же стра-
ницах, которые уже были указаны при рассмотрении вопроса
о беглых гласных выше (стр. 75). К ним можно добавить
столбцы слов на -ля, -ня, -ря:
воля, и
баня, и
буря, и
земля, и
башня, и
гиря, и
капля, и
броня, и
заря, и
куделя, и
вишня, и
ноздря, и
миля, и
гуня, и
пря, и
оглобля, и
дыня, и
тюря, и
пакля, и
клешня, и
харя, и
петля, и
лютня, и
пуля, и
мошня, и
сабля, и
няня, и
холя, и
пѣня, и
цапля, и
цыпля, и
(7 , 729-730810)
В упоминавшихся уже (стр. 74) примерах существитель-
ных на -ня в «Материалах» встречается форма родительного
множественного на -н твердое: мошня, мошонъ; таможня,
таможенъ; часовня, часовенъ; квашня, квашонъ (7, 61297);
мыленъ (7, 674483), пагиенъ (7, 674494). Форма на -н мягкое от-
сутствует. В «Российской грамматике» Ломоносов рекомен-
дует форму на -н твердое в качестве нормы, хотя в литературной
практике в этой форме долгое время наряду с -н твердым
встречалось и мягкое -н. Ломоносов предугадал тенденцию
развития русского литературного языка: он смело отверг
мягкое окончание в родительном падеже множественного
числа, принятое в его время, и установил норму, которая
смыкается с. нормой современного русского
языка: лютня, лютенъ; сотня, сотенъ; башня, башенъ;
вишня, вишенъ.
В отличие от «Материалов» «Грамматика» допускает также
употребление форм на -ей от некоторых существительных:
лютней, башней, вишней, каплей, цаплей (§ 170).
Литературная практика Ломоносова отразила его коле-
бания в употреблении форм на -н твердое и на -ей в соответ-
ствии с грамматическим правилом § 170, например: басней
(8, 100, 1742 г.; 8, 618, 1753 г.; 8, 697, 1761 г.) и басен (8, 658,
1759 г.). Формы на -ей встречаются у Ломоносова и от суще-
ствительных с основами на согласный плюс мягкое л или мяг-
кое р от таких существительных, как пуля, буря, заря. Это*

не покрывается принципами ломоносовской нормы о том, что
существительные, «кончащиеся на ля и ня с предыдущею со-
гласною, вмещают перед л и н самогласную е>> (и имеют твердое
окончание) и что «некоторые равномерно употребляются и
на -ей» (§ 170).
В качестве нормы для дательного и предложного падежей
существительных, мягкого различия Ломоносов рекомендует
формы на ъ (§ 148).
Адодуров тоже отмечал тождественность форм Dat. Sing,
и Narrat Sing.: «Nachgehends ist im Singulari der Narratiuus
dem Datiuo allemahl gleich, und dessen Endigung ѣ [Пред-
ложный падеж единственного числа всегда тождествен датель-
ному, окончание которого $]».130
В подготовительных черновиках к «Российской грамма-
тике» материалов по вопросу о норме в дательном и предлож-
ном падежах и отступлений от нее не имеется.
Как правило, в своей литературной практике как дограм-
матической, так и послеграмматической поры Ломоносов сле-
довал указанной норме русского языка. Исключений из этого
правила в литературной практике Ломоносова немного, и они
относятся преимущественно к употребляемой им, так же как
и его предшественниками и современниками, архаической
форме на -и от слова земля. В произведениях Ломоносова до-
грамматического периода она встречается реже, чем в произ-
ведениях его современников; еще более редко она наблюдается
в произведениях послеграмматического периода (ср. 8, 196,
1747 г.; 8, 242, 256, 1749 г.; 2, 350, 356, 360, 1751 г.; 2, 371,
1761 г.). Однако от других существительных на -а в литератур-
ной практике Ломоносова встречаются, правда, очень редко
формы на -и (безударные) и от других существительных, а не
только от слова земля, например: по своей воли (10, 273, 1764 г.);
обучались математики и физики (10, 275, 1764 г.); академи-
ческий стат поправить и рассмотреть по идеи асессора Тау-
берта (10, 289, 1761 г.). Акад. С. П. Обнорский рассматривает
подобные формы как архаические.131
Примеры подобных отступлений от установленных грамма-
тических норм незначительны по количеству и являются отра-
жением встречающихся в языке того времени дублетных форм.
В «Российской грамматике» окончания творительного
падежа единственного числа -ою, -ею и -ой, -ей приведены как
равноправные (§§ 148, 149, 160).
В подготовительных черновиках к «Российской грамматике»
материалов по вопросу о флексии^творительного падежа нет.
180 Там же, стр. 15.
181 С. П. Обнорский. Именное склонение в современном рус-
ском языке, вып. 1. Единственное число. Л., 1927, стр. 293.

В грамматиках Смотрицкого и Адодурова для существи-
тельных I склонения приводится одно окончание -ою для твер-
дого различия и одно окончание -ею для мягкого различия;
окончания -ой и -ей отсутствуют.
Вводя флексии -ой, -ей в литературный язык из народно-
разговорной речи и нормализуя их в «Грамматике» как равно-
правные флексиям -ою, -ею, Ломоносов исходил из стремления
сблизить литературный язык с разговорной речью. В своей
литературной и научной практике он стилистически диффе-
ренцировал употребление этих окончаний.
Ломоносов сделал значительный шаг вперед по сравнению
с предшествующими грамматиками и современной ему литера-
турной практикой, впервые введя в «Грамматику» и художе-
ственные произведения формы на -ой (-ей) наряду с бытовав-
шими формами на -ою (-ею).
В научном языке Ломоносова, в том числе в языке «Россий-
ской грамматики», флексии -ой, -ей отсутствуют.
II склонение
Ко II склонению Смотрицкий относит существительные на
-ъ мужского рода и существительные на -о, -А и -е среднего
рода. Он различает во II склонении «вещи одушевленные и
бездушные» и указывает, что винительный одушевленных
сходен с родительным, а «бездушных всяко именительному подо-
бен», т. е. различает категорию одушевленности и неодуше-
вленности. В творительном и сказательном падежах множе-
ственного числа приводятся двоякие формы: от клеврет —
клевретами и клевреты,, о клевретах и -тѣх, от древо — древами
и древы, о древех и dpeetx; пророк — пророками и пророки,
о пророцех и пророцѣх; друг — друзами и други, друзех дру-
зѣх; существительные среднего рода имя, слово в творительном
множественного числа имеют только одну форму: имены, сло-
весы; сказательный падеж — именех, словесех.
В существительных мужского рода, основа которых
оканчивается на заднеязычные согласные -г, -к, -х, последо-
вательно соблюдается их чередование со свистящими (пе-
ред е, ѣ, и из #): «. .. на г, к и х кончащаѧсѧ имена премѣ-
нѧти въ звателномъ единственномъ г на ж, к на ч, х на ш.
Въ сказателномъ же единственномъ, в именителномъ, зва-
телномъ и сказателномъ множественомъ г на з, к на ц,
х на с. Кончащаѧ же сѧ на ц въ звателномъ единственомъ
ц на ч».132 Примеры: зв. друже, сказ, друзѣ, им.-зв. мн. друзи,
сказ, о друзехъ — друзѣхъ; зват. пророче, сказ. пророцѣ,
им.-зв. мн. пророци, сказ, о пророцехъ—пророцѣхъ и т. д.
182 М. СМОТРИЦКИЙ, СТр. ри об. — рѳ.

Адодуров ко II склонению относит существительные муж-
ского рода на -ъ (столъ) и среднего рода на -е (лице), -о (тело)
и -мя (имя). Подобно Смотрицкому, Адодуров подчеркивает,
что существительные мужского рода на ъ «formiren bei Nahmen
lebendiger Sachen den Accusatiuum dem Genitiuo; in leblosen
Sachen aber dem den Accusatiuum dem Nominatiuo gleich, und
daß so wohl in Singulari als Plurali [образуют от одушевленных
существительных винительный падеж, тождественный роди-
тельному, от неодушевленных — винительный падеж, тожде-
ственный именительному — как в единственном, так и во мно-
жественном числе]».133
Адодуров ссылается на случаи выпадения гласных owe при
склонении, приводя примеры родительного падежа единствен-
ного числа: лда, орла, осла, овса, лна, отца, стрельца, огурца,
лба, рва, песка, сверчка, угла, посла, пса, сна, и, наоборот, на слу-
чаи появления беглых гласных при склонении, приводя в ка-
честве примера родительный падеж множественного числа:
окно—окон, сѣдло—сѣдел, число—чисел, писмо—писем, бѣлмо—
бѣлем, сердца—сердец. Он отмечает также наличие в некоторых
падежах дублетных форм, например в родительном падеже
единственного числа дому, полону и лда, овса, лна, песка и др.,
причем никакого обоснования тому или иному окончанию не
дает. Двойственные формы приводятся и для ряда других суще-
ствительных, например от слова друг: N. други и друзья;
G. другое и друзей и т. д.; от слова батог: N. батоги и батожья;
G. батогов и батожей и т. д.; от слова лист: N. листы и листья;
G. листов и листей и т. д. От слова человек во множественном
числе как равноправные приведены две формы: человеки и
люди, причем в склонении слова люди допущены существенные
ошибки и сохранены в некоторых падежах архаические формы:
N. человеки и люди; G. человеков или человек и людей; D. человекам
и людям; Асе. человеков или человек и людей; Voc. человеки и
люди; Inst, человеками и людьми; Voc. человеках и людех.
Дублетные формы без указания на возможность употребле-
ния той или иной приводятся и для существительных среднего
рода, например от существительного яблоко: Nom. PI. яблока и
яблоки, Gen. PI. яблок и яблоков; от существительного судно:
Nom. PI. суда и суды, Gen. PI. суд и судов, Dat. судами, Inst.
судами, Narrat. судах.
Формы склонения существительных среднего рода на -ле и
-ре — поле, море и существительных небо, чудо, приведенные Адо-
дуровым, не имеют расхождений с современным русским языком.
Некоторые формы существительного дитя, отнесенного ко
II склонению, существенно отличаются от форм современного
русского языка: Inst. ед. ч. и дат. п. мн. ч. дитятемъ.
138 Адодуров, стр. 17—18.

Особо выделяет Адодуров из II склонения существитель-
ные, имеющие только единственное число (солнце, серебро?
золото) и только множественное число (уста, дрова, ворота).
В грамматике Адодурова в отличие от грамматики Смо-
трицкого в творительном падеже множественного числа су-
ществительных мужского и среднего рода приводится одна
форма на -ами, -ями, -ьми (очами, очьми); архаичные формы на
-ы, -и отсутствуют, в сказательном падеже множественного»
числа дается лишь одна форма на -ах (очах, ушах). Во втором
склонении, так же как и в первом, в отличие от грамматики
Смотрицкого, смягчение заднеязычных согласных перед е, ѣ, и
отсутствует.
Ломоносов относит ко второму склонению существитель-
ные мужского рода на -ъ, -й, -ъ и среднего на -е, -іе и -о. В §§ 151 —
156 приводятся парадигмы существительных и их окончания,
которые не имеют расхождений с современным русским язы-
ком. В главе, «содержащей особливые правила склонений»,
§§ 171—204 посвящены освещению особенностей существи-
тельных второго склонения.
Рассмотрим вопрос об установлении именных форм второго
склонения с привлечением фактов и отдельных формулировок
из черновых материалов.
Наибольшее внимание Ломоносов уделил рассмотрению
вопроса о двойственности флексий в родительном падеже един-
ственного числа.
Как уже упоминалось выше, Адодуров приводил примеры
с двоякого рода флексиями, не делая, однако, никакой попытки
дать объяснение употреблению того или иного вида форм.
«Материалы к „Российской грамматике"» позволяют про-
следить отдельные этапы работы над формулировками, касаю-
щимися употребления того или иного типа форм родительного
падежа. В двух сохранившихся отрезках главы, «содержащей
особливые правила склонений», имеются варианты формули-
ровок, в основу которых положен семантический принцип
употребления окончаний -а и -у.
Первый вариант: «Имена, происходящая отъ глаголовъ,
простыя и сложенный, значащіѣ дѣйствіе, а не вещь, употре-
бительнѣе въ родительномъ на -у, нежели на -а: визгъ, визгу;
пропускъ, пропуску; ловъ, лову; наемъ, найму; плескъ, плеску;
махъ, маху; размахъ, размаху. Вычитай вещь знаменующія
простыя и сложенныя глагольныя имена, <лутче> въ родитель-
номъ <на> а <и на у, но если> <равно употребительны я списокъ,
списка и списку, подарокъ, подарка> на а употребительнѣе,
нежели на у: списокъ, списка, подарокъ, подарка; <уродъ>
загонъ, загона» (7, 66945в).
Ниже Ломоносов сокращает формулировку, допуская упо-
требление той и другой флексии: «Дѣйствіе и вещь знаменующія

а и у имѣютъ: соборъ, собора и собору; поводъ, повода и поводу»
(7, 670457).
Тот же смысл вложен во второй вариант формулировки,
которая звучит более четко: «<Бездушныя> Отъ глаголовъ
происходящія имѣютъ родительной на а и на у, только зна-
чащая дѣйствіе больше на у и значащіе вещь обыкновеннѣе
на а въ родительномъ кончатся: пропускъ, ску; ловъ, ву; наемъ,
найму и найма; плескъ, плеска; соборъ, ру и ра; поводъ, да и.
ду; подарокъ, рка; списокъ, ска; загонъ, загона» (7, 64742в)-
Следует признать, однако, что оба варианта звучат недо-
статочно убедительно и четко. Автор устраняет это путем вне-
сения стилистической мотивировки, благодаря чему употре-
бление той или иной формы родительного падежа определяется
более точно. Он указывает, что из обозначенных выше «больше
на а склонять должно» те, которые «къ славенскому діалекту
больше склоняются и въ <пис> обыкновенномъ языкѣ <не>
россійскомъ нестолько употребляются, какъ въ писмѣ и"
важномъ штилѣ: напр. залогъ, га; восходъ, да. Особливо когда
важныя прилагательныя съ ними сочиняются: божественнаго
залога, солнечнаго восхода» (7 , 64 8430). Тот же самый смысл,
но *в более лаконичной формулировке правила содержится и
в печатном тексте: «Происшедшие от глаголов употребитель-
нее имеют в родительном у и тем больше оное принимают, чем
далее от славенского отходят, а славенские, в разговорах мало
употребляемые, лучше удерживают а» (§ 172). Таким образом,
в качестве нормы для высокого стиля, одним из характерных
признаков которого является преобладание церковнославян-
ской лексики, Ломоносов рекомендовал для обозначения «важ-
ности знаменуемых вещей» (§ 173) употребление флексии -а
в противоположность просторечию, для которого свойственно
употребление флексии -у.
Лаконичная и в то же время всеобъемлющая характери-
стика § 172, дополненная пояснениями § 173, основана на сое-
динении семантического и стилистического принципов: она
явилась плодом длительных размышлений Ломоносова над
одним из животрепещущих вопросов русской грамма-
тики.
Употребление родительного падежа единственного числа
на -у в XVIII в. было широко распространено, поэтому стремле-
ние Ломоносова дать исчерпывающую классификацию обшир-
ного фактического материала вполне закономерно. В §§ 174—
175 он приводит семантическое обоснование употребления
форм родительного падежа с флексией -у, тем самым дополняя
стилистическую мотивировку употребления этих форм, дан-
ную в §§ 172—173. Формы на -у предпочтительны, по мнению
Ломоносова, 1) для «имен собирательных и тех вещей, которые
по мере, числу или по весу разделяются», например: анису,

бархату и др. (§ 174), 2) для имен, означающих «время и место»:
базару, берегу и др.
В черновых материалах сохранился один из вариантов
формулировки § 174, в котором в отличие от окончательного
грамматического правила отсутствует указание на собиратель-
ное значение существительных, объединяемых этим правилом:
Материалы Грамматика
«Коими матерія, на неопредѣлен-
ныя части раздѣляемая, знаме-
нуется имѣютъ родительной
на у» (7, 647).
«Имена собирательные и тех ве-
щей, которые по мере, по числу
или по весу разделяются,
в родительном больше кончатся
на у, нежели на а» (§ 174).
Примеры, иллюстрирующие правило, в том и другом слу-
чае приводятся одни и те же.
Созданию первого варианта формулировки предшество-
вало собирание лексического материала и разбивка его по зна-
чению. В рукописи сохранилась запись слов под названием
«Матеріи» (670—6714б8), часть которых и была впоследствии
использована для иллюстрации правила. Среди неиспользо-
ванных слов существительное овесъ, неоднократно встречаю-
щееся среди черновых материалов (7, 61088, 642зв9, 649434,
675б19) и в § 178 «Грамматики», и существительное голубецъ,
повторенное дважды,— в одном случае с обозначением окончания
-у, в другом — окончания -а в родительном падеже и переводом
этих слов-омонимов: в первом случае краска, во втором —
конь. В качестве примеров в «Грамматику» были введены те из
существительных, которые, по мнению автора, безусловно
должны были иметь в родительном падеже окончание -у.
В черновых материалах сохранился один из вариантов
правила § 175, имеющего отношение к существительным, обо-
значающим место. Сопоставим рукописный текст и соответствую-
щий ему печатный текст:
Материалы Грамматика
«Кромѣ именъ, отъ глагола проис-
ходящихъ, многія первообраз-
ныя имена нарицательныя,
номъ кончатся на -у: берегъ, бе-
регу; верьхъ, ху; долъ, лу;
домъ, му; задъ, ду; лугъ, гу;
низъ,зу; наслѣгъ, гу; погостъ,
ту; порогъ, гу; рынокъ, нку;
слѣдъ, у; <содомъ, му>; ямъ,
яму» (7, 647).
мѣсто значащія, въ родитель-
«Время и место значащие суще-
ствительные по большей части
в родительном единственном
на у склоняются: базаръ, ба-
зару; берегъ, берегу, веръх,
веръху; низъ, низу; вечеръ, ве-
черу и вечера; вѣкъ, вѣку YL вѣка;
караулъ, караулу; лугъ, лугу и
луга» (§ 175). •
Правило § 175, как видно, было дополнено ссылкой на су-
ществительные, обозначающие время, в соответствии с чем
изменился и перечень лексических примеров: прибавились

слова вечеръ и вѣкъ с обозначением их форм в родительном па-
деже: вечеру и вечера; вѣку и вѣка. По сравнению с первоначаль-
ным вариантом формулировка правила § 175 дана в более осто-
рожной форме: «по большей части в родительном единственном
на у склоняются» вместо категорической: «в родительном кон-
чатся на у».
Большая часть иллюстрирующих правило примеров на-
ходится среди черновых материалов под рубрикой: «мѣсто и
время» (7, 670). В рукописи приведено 35 слов (в том числе
существительные, обозначающие место и время) без разбивки
по значению с указанием на то, что они «въ родительномъ
имѣютъ у обыкновеннѣе, нежели на а» (7, 648432).
Семантическим принципом пользуется Ломоносов и при
выделении группы существительных, оканчивающихся в ро-
дительном падеже преимущественно на -а. Это существи-
тельные, которыми обозначаются «снасти, платье, строение
и посуда» (§ 176). В черновых записях по этому вопросу мало
сохранилось материалов: варианты формулировок отсутствуют,
лексические записи даны без разбивки по значению, однако
их соседство с существительными, данными в форме именитель-
ного и родительного падежа единственного числа, позволяет
отнести их к записям, имеющим отношение к данной теме
(7, 643393). На стр. 632279 приведен ряд существительных без
разбивки их по значению. Среди них можно выделить суще-
ствительные, обозначающие, по терминологии Ломоносова,
инструменты (колъ, кола; ломъ, лома; ножъ, ножа), строения
(домъ, дома; подъ, пода; полъ, пола, но мостъ, мосту), посуду
(ковшъ, ковша). Лишь на стр. 670 перечислены 8 существитель-
ных, расположенных столбцом, под заголовком: «Инструменты
и строен [ія]. Платье, посуда», перекликающимся с определе-
нием значений существительных, данных в § 176: «снасти,
платье, строение и посуда».
Семантико-стилистический принцип, положенный Ломоно-
совым в основу определения окончаний -а и -у в родительном
падеже, подкреплен синтаксическим принципом (§ 179 — со-
четание существительных с числительными два, три, четыре),
не противоречащим основам ломоносовской классификации,
и частично структурным (§ 177 и § 200, п. 1), не укладывающимся
в рамки основного, семантико-стилистического принципа. Суще-
ствительные, «сочиняющиеся» с числительными два, три,
четыре, по словам Ломоносова, «родительного на у отнюдь не
терпят», однако, делает оговорку Ломоносов, «иногда и у в дру-
гих случаях не отметывают» (§179). Для иллюстрации правила
в § 179 примеры существительных с -у не приводятся.
В «Материалах» Ломоносов сопоставляет одиночные суще-
ствительные родительного падежа единственного числа
с теми же существительными, имеющими при себе числительные:

«У моста и у мостѹ. Sed [но] два моста, а не два мостѹ
(7, 632). «Два моста, а не два мосту, у мосту» (7, 643),
подчеркивая невозможность флексии у у существительных,
встречающихся в сочетании с числительными.
Сохранился вариант правила об употреблении существи-
тельного с числительными в родительном падеже: «При числи-
тельныхъ два, три, четыре родительныя падежи именъ на ъ,
несмотря на всѣ показанныя правила, кончатся на а: два про-
пуска, два найма, два берега, два бока, три дома <два>, четыре
наслѣга, четыре голоса. При которыхъ числительныя свойственно
употреблены быть не могутъ, тѣ сему правилу не подвержены:
<гнѣвъ и употреби> гнѣвъ, ву; голодъ, ду; зудъ, <жу> ду;
жиръ, ру; лоскъ, ку. <Ибо> Не говорится: два гнѣва, два угомона
и протчая» (7, 648431).
Ломоносов подчеркивает в данном варианте обязательность
употребления флексии а в случае сочетания существительного
с числительным, а также невозможность сочетания некоторых
существительных с числительными, причем в числе примеров —
существительные с абстрактным значением.
Положенный в основу классификации существительных
в родительном падеже семантико-стилистический принцип,
по-видимому, казался Ломоносову недостаточно всеобъемлю-
щим. Об этом свидетельствуют неоднократно записанные в чер-
новых материалах два слова с приведением форм родительного
падежа: овесъ, овса (7, 61088, 642369, 649434, 675519), перецъ,
перцу .(7, 62924в). Относя существительное овесъ по значению
к словам, обозначающим материю (7, 670), Ломоносов в «Грам-
матике» не вводит это слово в состав вещей, которые «по числу
или по мере разделяются» (§ 174). Флексию -г/ в родительном
падеже он считает для этого существительного неподходя-
щей. Пытаясь обосновать флексию -а у подобного рода суще-
ствительных, Ломоносов вводит небольшой корректив в се-
мантико-стилистическую классификацию, опирающийся на
структурные моменты: в § 177 он говорит о том, что «имена,
выключающие в родительном из окончания самогласные и
соединяющие согласные, больше на -а кончатся». В числе при-
меров встречается и существительное овесъ, овса. В § 178 Ло-
моносов отмечает, что «нередко одно правило отнимает силу
другого. Овесъ по § 174 должен бы иметь в родительном овсу,
однако по § 177 имеет овса. Напротив сего, невзирая на § 177,
песокъ, песку; перецъ, перцу удерживают у по § 174».
Выше мы делали попытку сопоставить сохранившиеся в чер-
новиках лексические материалы и формулировки, имеющие
отношение к родительному падежу единственного числа,
с окончательным текстом «Грамматики». Большинство подо-
бранных материалов было использовано при написании «Грам-
матики», и отдельные формулировки вошли в нее либо полностью,

либо с мало существенными изменениями. Все они интересны,
так как раскрывают творческий процесс работы Ломоносова,
пути и методы создания грамматических правил, отражающих
процесс перехода от фактов к абстрагированию, к обобщениям.
Отдельные формулировки, заготовленные в черновом виде,
ъ окончательный текст «Грамматики» не вошли, например:
«Иностранный имена на ъ <всегда удобнѣе> употребительнее
въ родительномъ на а: <адъ, ада>; алмазъ, за; алтынъ, на;
аршинъ, на; мартъ, марта; амвонъ, на; кафтанъ, «а».
«Это правило находится рядом с другими, вошедшими в состав
черновой главы, «содержащей особливые правила склоне-
ній» (7, 647428).
Другой вариант этой же главы содержит начало фразы,
относящейся к «иностранным» словам «татарскаго и персид-
скаго происхожденія» (7, 670), что является отражением
большого интереса, проявляемого Ломоносовым к вопросам
заимствования из других языков. Об этом свидетельствует
также запись, содержащая указания о том, откуда «пришли»
слова в русский язык (7, 60748). В числе других пунктов имеются
ссылки на заимствование из татарского языка («3. Отъ владѣнія
татарскаго») и персидского («4. Отъ купечества съ погра-
ничн[ыми] персами, китайцами...»). По-видимому, не распола-
гая достаточным фактическим материалом по данному вопросу,
Ломоносов решил не включать в окончательный текст «Грам-
матики» обобщение о флексиях родительного падежа слов
иностранного происхождения.
В отличие от Адодурова, который не привел никакого объяс-
нения употреблению форм родительного падежа, Ломоносов
дал исключительно тонкую семантико-стилистическую «ха-
рактеристику употребления одного и другого типа форм, науч-
ное значение которой сохраняется до настоящего времени».134
В своей литературной и научной практике Ломоносов в ос-
новном придерживался установленных им норм употребления
флексий родительного падежа -а и -г/. Отступления от них
относятся в основном к фактам более широкого употребления
флексий -у. Так, Т. А. Шаповалова установила, что в произве-
дениях Ломоносова, относящихся к высокому стилю, наблю-
дается, «большое количество форм на -у (около х/3 всех форм
родительного падежа), наряду с формами на -а, несмотря на
то, что для высокого стиля рекомендуются только формы на -а».135
В научных трудах Ломоносова формы на -у также занимают
большое место, в особенности у существительных, по своему
134 С. П. Обнорский. Ломоносов и русский литературный язык.
Изв. АН СССР, отд. литер, и языка, № 1, 1940, стр. 61.
135 Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагатель-
ных в «Российской грамматике» и художественных произведениях М. В. Ло-
моносова. Уч. зап. Абаканск. гос. пед. инст., вып. I. Абакан, стр. 93.

значению являющихся понятиями отвлеченными или соби-
рательными и вещественными, например в «Волфианской
экспериментальной физике» (1741): в воде, в пиве и проч. со-
держится много воздуху, в водке больше воздуху, нежели в воде, —
1, 514; часть своего весу потеряет; столько в воде весу прибудет;
тела. . . поровну своего весу в воде терять станут — 1, 431;
432; 433; из красного воску сделанный, шар из воску — 1, 434;
не останется воздуху больше — 1, 444; часть воздуху — 1,
456 и др. Из «Слова о пользе химии» (1751): из противного
на языке свинцу и из острого уксусу — 2, 356; из селитры, ко-
торая духу никакого и вкусу сильного не имеет — 2, 357. Су-
ществительные со значением места и времени в «Волфианской
экспериментальной физике»: во время великого морозу —
1, 455; из нижнего отрезу — 1, 517. Из «Российской грамма-
тики»: для выговору, от чистого выговору — 7, 399, 430, 1755 г.
Из «Предисловия о пользе книг церковных»: «От рассудитель-
ного употребления и разбору сих трех родов речений рождаются
три штиля» — 7, 589, 1758 г.
Широко распространенная в XVIII в. флексия -у в роди-
тельном падеже смело вводилась Ломоносовым из разговорной
речи в произведения высокого стиля и в научную речь и нашла
теоретическое обоснование в его «Российской грамматике».
Проведенное Ломоносовым семантико-стилистическое разгра-
ничение в употреблении флексий -а и -у в родительном падеже,
несколько видоизмененное А. X. Востоковым в его «Русской
грамматике» (§ 28), в основных своих чертах дошло и до настоя-
щего времени.
Итак, исключительно большой фактический материал, со-
бранный Ломоносовым по вопросу о родительном падеже един-
ственного числа, проведенная им семантико-стилистическая
дифференциация флексий, переход от отдельных разрозненных
фактов к обобщениям, тщательная работа над создаваемыми
правилами, о чем свидетельствуют сохранившиеся в черновых
материалах варианты формулировок, позволили Ломоносову
детально разработать вопрос о значении и флексиях родитель-
ного падежа. Установленная Ломоносовым норма флексий
родительного падежа служит живой основой и современного-
русского языка.
В черновиках содержится значительный по объему лекси-
ческий материал, относящийся к теме о выпадении гласных
о и е в падежных формах некоторых существительных мужского-
рода единственного и множественного числа, имеющих в своей
основе суффикс -ец- или оканчивающихся на -евъ, -овъ, -екъу
-окъ, -ель, -елъ, -олъ, -омъ, -енъ, -онъ, -еръ, -есъ-, ецъ. Против,
большинства слов (7, 662—669454) обозначены корневые глас-
ные о или е и один конечный согласный основы, напри-
мер:

е агнецъ -ц
о багоръ -р
е бубенъ -н
е василекъ -к
е истецъ, стца -ц
е мудрецъ, еца -ц
е самодержецъ, ержца -ц
и т. д., а иногда два:
волкъ лк
воскъ ск
кедръ др
и т. д., или три:
перстъ рст
и т. д., всего 232 слова.
На стр. 648—649 для той же цели подобраны 32 существи-
тельных. Там же записаны не только конечные согласные
основы, а также сочетания звуков (гласная плюс согласная),
на которые оканчиваются слова: -евъ, -овъ, -екъ, -окъ, -елъ,
-олъ, -омъ, -енъ, -онъ, -еръ, -есъ, -ецъ.
Кроме лексических записей по разбираемому вопросу,
в «Материалах» зафиксированы формулировки правил о выпа-
дении гласных о, е в существительных мужского рода, окан-
чивающихся на -ел, -ен, -ер, -ее, -ом, -ов, -ев, -он, -ок (7, 649434):
«Многія имена мужескія, кончащіяся на ъ, въ родительномъ
наращенія не имѣютъ, <выклю> теряя слогное е или о, стоящее
передъ последнею согласною: дятелъ, шла; игуменъ, мна;
костеръ, стра; котелъ, шла; овесъ, вса; псаломъ, лма; ровъ,
рва; левъ, лва; рожонъ, жна; ротъ, рта; рынокъ, нку; свер-
чокъ, рчка; хохолъ, хла; чулокъ, лка и протч.».
О существительных, оканчивающихся на -ец, говорится
ниже, в особом абзаце: «Кончащіяся [на] ецъ всѣ наращенія
лишаются: творецъ, рца; птенецъ, нца, кромѣ тѣхъ, который
больше одного согласнаго писмени передъ е имѣютъ: устрецъ,
устреца; мертвецъ, веца; жрецъ, жреца».
Заканчивается часть главы о выпадении гласных указа-
нием об «умалительных» существительных: «Умалительныя на
окъ и екъ one теряютъ: волчокъ, волчка; волчонокъ, волчонка».
Сопоставление указанных выше перечней слов и формули-
ровок правил, сохранившихся в «Материалах», с §§ 180—184
«Грамматики» свидетельствует о более широком замысле Ло-
моносова: он предполагал осветить вопрос о выпадении глас-
ных о и е в падежных формах не только существительных на
-ец, -ок, а и ряда других существительных на -ев, -ек, -ел и др.
В «Грамматике» (§§ 180—184) Ломоносов осветил вопрос
о выпадении гласных о и е лишь в существительных, оканчи-
вающихся на -ец и -ок, в том числе уменьшительно-ласкатель-
ных существительных с суффиксом -ок-. Вопрос о существи-
тельных на -ец рассмотрен более детально, чем в «Материалах»,

в §§ 180—182, с указанием возможных случаев выпадения
гласной -е (§§ 180—182) или сохранения ее (§ 181). Исчерпы-
вающее правило и исключения из него, сформулированные
Ломоносовым, дошли без изменений до настоящего времени.
В первоначальную формулировку о существительных на
-ок, -ек Ломоносов ввел существенную поправку, расширил ее
и детализировал. Он совершенно выбросил указание на суще-
ствительные, оканчивающиеся на -ек (их нет и в перечнях су-
ществительных на стр. 648—649 и 662—669), и расширил
рамки группы существительных на -ок, введя в нее не только
существительные с уменьшительно-ласкательным суффик-
сом («умалительные», по терминологии Ломоносова), а также
непроизводные существительные с корневым -ок (§ 183) и те,
«которые умалительных силу потеряли», но «бывали некогда
умалительными»: горшокъ, горшка; сверчокъ, сверчка; мѣшокъ,
мѣшка» (§ 184).
В «Российской грамматике» Ломоносов теоретически обо-
сновал двойственность окончания предложного падежа един-
ственного числа существительных мужского рода (§§ 188—
190), так же как и родительного падежа. Адодуровская грам-
матика лишь указывала, помимо основного окончания -ѣ
в Narrat. падеже, возможность окончания -у для некоторых
существительных, объединяя в одной формулировке родитель-
ный и Narrat. падежи: «Nachgehends lassen sich auch in dieser
Declination einige Worter linden, welche den Genitiuum und
Narratiuum in у formiren, dergleichen sind nun домъ das Haus,
Gen. und Narrat. дому; полонъ die Gelangenschailt, Gen. und
Narrat. полону».13*
Черновые материалы, немногочисленные по данной теме,
дают возможность только частично проследить творческий
процесс зарождения отдельных формулировок. Вопрос о сход-
стве окончаний родительного и предложного падежей отмечен
и в черновиках: сохранилась обрывочная запись «animata поп
habent Genit. in [одушевленные не имеют родительного
падежа на -у]: нельзя у сыну» (7, 632). Вслед за этим Ло-
моносов переходит к предложному падежу, записывая: «De
casu praepositionis nominum masculini generis, quae desinunt
in ъ [О предложном падеже существительных мужского
рода, которые кончаются на -ъ]».
Первоначально при рассмотрении вопроса об окончаниях
предложного падежа он разделил существительные на оду-
шевленные и неодушевленные, отметив, что «1. Animata
habent in hoc casu ѣ [Одушевленные имеют в этом падеже ѣ]:
на быкѣ, въ слонѣ, о Петре, о сынѣ. 2. Inanimata habent у
[Неодушевленные имеют у]: на лугу, на полу». Затем приве-
136 Адодуров, стр. 20.

дены исключения: «на столѣ, во снѣ, въ озерѣ, въ ковш к, па
кожѣ, о холстѣ, въ клочѣ [?], и{отъ, щотѣ. №. Пологъ, въ по-
логу. Пирогъ, въ пирогѣ» (7, 633).
Подобного, рода формулировка с исключениями дана и
далее: «Animalia habent habent inanimata X [Животные
имеют ѣ, .неодушевленные -у]: при Петрѣ, о сынѣ, на лугу,
на полу. Exipe [За исключением]: на столѣ, въ морѣ, въ по-
логу; въ пирогѣ. Пологъ, въ пологу; пирогъ, въ пирогѣ»
(7, 643—644).
Кроме формулировки правил приведен ряд примеров упо-
требления неодушевленных существительных с различными
предлогами — в, на, о: «Порогъ, на порогѣ; солодъ, въ солодѹ;
<зъ голоду> голодъ. NarraUivo] caret [Сказательного нет]:
огородъ, огороде, поводъ, о поводѣ поводу; на волосу, о во-
лосѣ; о стоканѣ, въ стоканѣ». «Въ праз[д]никъ, о празднике,
о свад[ь]бѣ, въ похороны, на похоронахъ, въ моровое повѣтріе,
въ Петровъ день, о Петрове дни. . .» (7, 633).
Все эти записи относятся к первоначальной стадии работы по
собиранию материалов. Однако, несмотря на неупорядочен-
ность лексических примеров и абстрактный характер неко-
торых формулировок правил об окончаниях предложного
падежа, «Материалы» и в этом вопросе имеют известное зна-
чение: они показывают, как посредством экспериментальных
данных, под влиянием практики и путем сопоставления Ломо-
носов шел по пути установления существующих в языке зако-
номерностей. Разрабатывая этот сложный вопрос в «Россий-
ской грамматике», Ломоносов выделил из группы неодуше-
вленных существительных существительные, обозначающие
место и время, которые в предложном падеже имеют оконча-
ние -у, за исключением существительных иностранного про-
исхождения (§ 188), указав при этом на употребление ука-
занных существительных с предлогами в и на. Литературная и
научная практика помогли ему при дифференциации оконча-
ний опереться на стилистическую основу.
Как и при освещении вопроса о двойственности окончаний
родительного падежа, принцип сематической классификации
Ломоносов дополняет моментами стилистическими, подчерки-
вая, «что в штиле высоком, где российский язык к славенскому
клонится, окончание на % преимуществует», что «те же слова
в простом слоге или в обыкновенных разговорах больше в пред-
ложном у любят» (§ 190; ср.: § 172).
Ломоносов впервые тонко подметил правильную стилисти-
ческую дифференциацию грамматических форм предложного
падежа в отличие от предшествующих грамматик, где грамма-
тические нормы даны без учета различных стилей речи. Акад.
С. П. Обнорский считал «это, замечательное по своей тонкости,
разграничение одного и другого ряда форм» правильным и

«исторически и фактически» применимым «к литературному
языку».137
Указание на сходство окончаний родительного и мест-
ного падежей определенной категории существительных весьма
существенно и свидетельствует об исключительной наблюда-
тельности Ломоносова над большим фактическим материалом.
Акад. С. П. Обнорский в 1927 г., отмечая это тонко подмечен-
ное Ломоносовым обстоятельство и выражая свое полное со-
гласие с автором «Российской грамматики», отмечал, что «изу-
чение форм род. ед. на -у и принципиально и методологически
должно вестись параллельно с изучением форм м. ед. на -г/».13&
Исследование языка художественных произведений Ломо-
носова показывает, что в них (в частности, в текстах быто-
вого характера) употребляется предложный падеж с флексией
-у при обозначении места с предлогами в и на— см., например,
в свету (8, 46, 54, 1741 г.); в градском шуму (8, 207, 1747 г.),
в бегу (7, 130, 1748 г.); в одном лугу (8, 306, 1750 г.), на стану
(8, 300,1750 г.); на Дону (7, 574,1755 г.); на скоку (б, 187,1758 г.);
в украшенном строю (б, 242, 1758 г.). При обозначении времени
с предлогом в Ломоносов тоже употребляет окончание -у:
в двенадцатом веку (7, 116, 1747 г.; 2, 355, 1751 г.). С другими
предлогами Ломоносов согласно § 189 употребляет предлож-
ный падеж с окончанием -е.
Предложный падеж, оканчивающийся на -у, Ломоносов
вводит также и в научный язык, и в язык деловой прозы, но
с большей осторожностью, чем в поэзию, см., например, «Рос-
сийскую грамматику»: на ряду числиться не должны (7, 422);
в азбуке на ряду ставить не должно (7, 422); на последнем
складу (7, 447, 459, 494).
Т. А. Шаповалова в своем исследовании указывает, что
Ломоносов широко вводит окончание -у в предложный падеж
в произведения высокого стиля, чем нарушает им же устано-
вленный стилистический принцип дифференциации оконча-
ний.139
Положение Ломоносова об употреблении существительных,
обозначающих место и время, в предложном падеже с оконча-
нием -у, если им предшествуют предлоги в и на, свойственно и
современному языку.
По-новому освещается в «Российской грамматике» трудный
и до сих пор теоретически не разрешенный вопрос об образо-
вании форм на -а в именительном падеже множественного
числа.
137 С. П. Обнорский. Именное склонение. . ., I, стр. 104.
138 Там же.
139 Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагатель-
ных в «Российской грамматике». . ., стр. 197—198.

Адодуровым зарегистрирована лишь форма на -ы (-и):
«Alle Worter, deren Endigung ъ entweder г oder к auch х vor-
hergehet, an statt ы allemahl и annehmen, zu Ex. [Все слова,
в которых окончанию ъ предшествует г или к или также х,
вместо ы повсюду принимают и, например]: рогъ, роги и др.».140
Указание на окончание -а совершенно отсутствует.
Черновые материалы свидетельствуют об упорном внима-
нии Ломоносова к вопросам формы именительного падежа мно-
жественного числа. На стр. 60218 значком N3 он отмечает дублет-
ность форм от слова брегъ—бреги и брега и ставит знак ударения
над формами. На стр. 643381 записывает: «Лѣсъ, лѣса и лѣсы
etc.». Позже он снова возвращается к этой теме, подбирая ряд
форм множественного числа: «жернова, колокола, <кусты>
<неводы>, окорокъ, острова, снѣгъ, снѣга, стругъ, струга»
(7, 678551). Знаком № отмечает: «берегъ, берега, лугъ, луга,
лѣсъ, духи, духи, цвѣты, цвѣты». Никакого правила об
окончаниях именительного падежа множественного числа автор
«Материалов» не формулирует.
В парадигмах §§ 151—152 «Российской грамматики» для
твердой и мягкой разновидностей существительных имени-
тельного падежа, как и в грамматике Адодурова, приводятся
лишь окончания -ы, -и (поводы, орехи, якори).
В главе, посвященной «Особливым правилам в склонении»,
Ломоносов вносит некоторые пояснения и существенные из-
менения, касающиеся форм именительного падежа. Он пишет:
«Именительный множественный ы переменяет на и, если кон-
чится в именительном единственном на гъ, къ, хъ» (§191). Послед-
нее относится к § 195, которым Ломоносов впервые в грамма-
тической науке утверждает частично наряду с окончанием -ы,
-и, частично как единственно возможную для некоторых су-
ществительных форму на -а: «Некоторые вместо ы или и в окон-
чании именительного множественного принимают а: берегъ,
береги и берега; лугъ, луги и луга; лѣсъ, лѣсы и лѣса; островъ,
островы и острова; снѣгъ, снѣги и снѣга; стругъ, струги и
струга; колоколъ, колоколы и колокола; одно только а имеют:
рогъ, рога; бокъ, бока; глазъ, глаза».
Как видно из сопоставления «Материалов» с § 195, боль-
шинство перечисленных в рукописи существительных было вклю-
чено Ломоносовым в «Грамматику» в качестве иллюстративного
материала для показа дублетности форм именительного падежа
множественного числа. Позиция Ломоносова по поводу вве-
дения в литературный язык разговорных форм на -а в «Мате-
риалах» отличалась еще большей решительностью и демо-
кратичностью.
140 Адодуров, стр. 19.

Заслуга Ломоносова состоит в том, что он первый из грам-
матистов подметил входившую в литературный язык из живой
разговорной речи форму на -а, завоевавшую впоследствии
большое место среди форм существительных именительного
падежа множественного числа. Акад. С. П. Обнорский указы-
вал, что «от Ломоносова до Востокова, от Востокова до
нашего времени, и в наши дни идет очевидный рост форм на -а
за счет старых форм на -ы, -и или окончательное возобладание
форм на -а над старым колебанием форм на -ы, -гг и на -а».141
В литературной практике Ломоносова встречаются обе
формы именительного падежа множественного числа, причем
в произведениях высокого стиля преобладают архаические формы
на -ы (-и), которые в произведениях низкого стиля отсутствуют,
см. примеры из «похвальных» слов: «Ужаснулись тогда веро-
ломные Балтийские бреги» (8, 244, 1749 г.); «ни горы, ни лесы
закрыть не могут божественнаго Ея зрака, начертаннаго в ду-
шах наших» (8, 237, 1749 г.); «протекающие реки и гладкие
снеги» (2, 362, 1751 г.); «пространные грады» (2, 363, 1751 г.);
«через многие веки» (2, 364, 1751 г.).
В «Риторике» 1744 г., а также и в «Риторике» 1748 г. встре-
чаются как те, так и другие формы (см., например, «Рит.»
1744 г.: «нынешние веки» — 7, 24); «летом обыкновенно бывают
громы» (7, 35); «река иногда чрез свои берега переступает»
(7, 37); «древа насаждают» (7, 36); «трава и лес растет, где были
домы сперва» (7, 54); «кто построил грады» (7, 58); «древа рас-
цветают» (7, 44); «Рит.» 1748 г.: «в нынешние веки» (7, 91);
домы (7, 102), лесы (7, 115); «старые люди не себе, но детям своим
дерева насаждают» (7, 120); «упоенные тучным илом берега от-
крываются» (7, 132) и т. д.
В «Письме о правилах российского стихотворства» (1739 г.)
употреблены лишь формы на -а: бревна, острова (вин. п.).
Формы на -а от одушевленных существительных у Ломо-
носова отсутствуют, см., например, «Рит.» 1748 г.: учители
(§§ 32, 127), кесари (§ 100 и др.); Письма: учители (10, 492),
профессоры (10, 496).
Приведенные материалы свидетельствуют о значительных
новшествах, введенных Ломоносовым как в теорию граммати-
ческой науки, так и в практику литературной речи из живого
разговорного языка. Эти новшества сыграли большую роль
в дальнейшем развитии литературного языка от Ломоносова
до Пушкина и наших дней.142
В § 192 Ломоносов устанавливает в качестве нормы для
существительных на -анин (-янин) форму именительного мно-
жественного на -е: «россіянинъ, россіяне; римлянинъ, римляне»>
141 С. П. Обнорский. Именное склонение. . ., II, стр. 5.
142 Там же, стр. 134.

в отличие от адодуровской грамматики, допускающей двоякое
окончание: «Die Worter, welche auf нинъ ausgehen, ... in Plu-
rali auf diese Weise decliniret werden, als: [Слова, которые окан-
чиваются на нинъ, во множественном числе будут склоняться
как] дворянинъ, дворяне oder [или] дворяня.. ,».143 Форма
на -е, по словам акад. С. П. Обнорского, была сохранена, оче-
видно, «из старины по книжной традиции». Она была принята
уже в славянской грамматике Смотрицкого: «римлянинъ, рим-
ляне»; также «коринфянинъ, египтянинъ, вологжанинъ, хри-
стианина. Разговорной речи и, в особенности, северному
диалекту, по мнению акад. С. П. Обнорского, были издавна,
еще «из старого актового языка» известны формы именитель-
ного множественного на -а.
В своей литературной практике, в особенности в дограмма-
тический период, до утверждения нормы на -е, Ломоносов часто
употреблял формы на -а наряду с формами на -е, см., например,
«Рит.» 1748 г.: римляне (§ 105), колофоняна, хиана, салами-
няна, смирняна (§ 109), узипияна, афинеана и афинеяне (§ 111),
россияна (§ 184), римляне (§§ 126, 228, 236), афинеане (§§ 231,
233, 241), лакедемоняне (§. 225), дворяне (§ 281); бактриане
(§ 303). В черновых материалах к «Грамматике» имеется един-
ственная запись, относящаяся к данной теме, в которой утвер-
ждается окончание -в (7, 645418).
При установлении окончательной нормы Ломоносов, в от-
личие от Адодурова, который называет дублетные формы на -е
и -а равноправными, отказывается от случайно «оброненных
диалектизмов» 144 и утверждает норму на -е, свойственную и
современному литературному языку.
В «Материалах» и «Грамматике» Ломоносов касается также
вопроса о формах именительного множественного на -ы и -ья
от существительных мужского рода на-ъ. Приведя на одной из
первых страниц «Материалов» перечень существительных
мужского рода на -ъ: «Брусъ, кусъ, парусъ, усъ, искусъ, гарусъ,
ярусъ, трусъ» (7, 608б4), Ломоносов дает на последующих
страницах формы им. п. мн. ч.: крылы, дубы, дубья (7, 61298),
крылья, дубья (7, 675521), причем неоднократно повторяет
форму колья (7 , 635309 , 644399) и однажды называет форму
кусья (7, 636328).
В одной из наиболее развернутых записей наряду с неоду-
шевленными существительными встречаются и одушевленные:
«други, друзья; батоги, батожья; сыновья, деревья, прутья,
колья, перья» (7, 645419). Таким образом, в «Материалах» встре-
чаем троякого рода формы именительного множественного:
на -ья, -ье и -и.
148 Адодуров, стр. 20.
144 С. П. Обнорский. Именное склонение. . II, стр. 136.

В «Грамматике» (§ 194) автор справедливо не включил в пе-
речень слов на -ъя одушевленные существительные и привел
в качестве иллюстрации лишь неодушевленные существитель-
ные: брусъ, брусья; лоскутъ, лоскутья; колъ, колья; листъ,
листья; кусъ, кусья; клокъ, клочья; пень, пенья (наряду с фор-
мами листы и пни). В качестве вариантных образований к не-
которым формам на -ъя Ломоносов называет формы имен сред-
него рода на -ъе, встретившиеся и в «Материалах», которые,
по его мнению, имеют «силу множественного: брусъе, колье,
листье» (§ 194). Во времена Ломоносова часто употреблялись
обычные формы множественного числа вместо собирательных,
см., например, у него: «Древа листами помавают» (8, 130).
В современном литературном языке принято считать, что
слова на -ъя содержат оттенок не множественности, а «известной
совокупности предметов, мыслимой как неделимое целое»; на-
против, форма на -а — форма «собственно множественного числа»,
«известной совокупности мыслимых в отдельности предметов».145
Некоторые формы на -ъе, приведенные Ломоносовым в качестве
вариантов форм на -ъя, по мнению акад. С. П. Обнорского, со-
держали отпечаток «резкой диалектности» и потому не были
приняты в качестве нормы в литературный язык.146
«Материалы к „Российской грамматике"» содержат зна-
чительные по содержанию, объему и количеству записи, отно-
сящиеся к вопросу о форме родительного падежа множествен-
ного числа существительных мужского рода на -ъ, -ъ и -й: см.,
например, незаконченную запись — «Genit. Plur. [Родитель-
ный множественного числа] человѣкъ, салдатъ, члекъ вмѣсто»
(7, 60322), в которой автор хотел сказать, по-видимому, о воз-
можности двоякого употребления форм — без флексии и
с флексией от некоторых слов. В соседней краткой записи «воль-
ность піитическая: отъ еврей, отъ турокъ» (7, 60322), вероятно,
содержится намек на возможность допущения форм без флек-
сий в поэтических произведениях. В одной из записей зафик-
сирована форма родительного падежа множественного числа
существительных на -анинъ, -инъ: «Персіянинъ, Gen. PI.
персіянъ; татаринъ, татаръ» (7, 60323). В ряде мест пере-
числены существительные мужского рода с основой на шипящую,
которые получают в родительном падеже множественного
числа флексию -ей типа: «ножъ, ножей; рубежъ, рубежей;
чертежъ, чертежей» (7, 624188), то же смотри на стр. 641348,
675б02 , 67 652в). Некоторые заметки отразили колебания Ломо-
носова в выборе формы родительного падежа множественного
числа при сочетании ее с некоторыми числительными: «фунтъ.
Пять фунтъ или 5 фунтовъ. Пять пудъ и пять пудовъ. Пять
145 Там же, стр. 88.
146 С. П. Обнорский. Ломоносов и русский литературный язык,
стр. 64.

человѣкъ. Пятеро людей. Пять сыновъ. Пятеро сыновей» (7,
626 213 214) •
Некоторые сомнения нашли отражение в записях, относя-
щихся к формам родительного падежа тех существительных,
которые в именительном множественном оканчиваются на -ъя.
Таковы: «Сватъ, сватовей. Кумъ, кумовъ,вей; шуринъ,шурьевъ»
(7 , 628233) 234, 676531); «Братъ, братей; отецъ, отцевъ; соседь,
соседей; сватъ, сватовей; кумъ, кумовей; шуринъ, шурьей»
(7, 643384).
Сопоставление перечисленных записей с парадигмами скло-
нений (§§ 151, 152) и с соответствующими параграфами «Рос-
сийской грамматики», содержащими дополнительные, «особли-
вые правила склонений» (§§ 196—199), показывает, что Ломо-
носов, следуя поставленной цели — создать нормативную
грамматику, — отказался от показа ряда колебаний, присущих
«Материалам»: в отличие от последних в «Грамматике» отсут-
ствуют формы без флексий (типа солдат, человек; ср.: соколовъ,
ореховъ, поводовъ — § 151); при сочетаниях существительных
с числительными формы существительных «подобны имени-
тельному единственному», — утверждает автор «Грамматики»,
т. е. в них отсутствуют флексии: «сорокъ алтынъ; десять ар-
шинъ; сто пудъ» (ср. в «Материалах»: пять пудъ и пять пу-
довъ), «тысяча человѣкъ; десятеро салдатъ» (§ 197). Так же.утвер-
дительно говорит автор «Грамматики» о форме родительного
множественного существительных, оканчивающихся в имени-
тельном множественном на -ъя; они «кончатся в родительном
множественном на -ьев: брусъ, брусьевъ; лоскутъ, лоскутьевъ;
колъ, кольевъ; шуринъ, шуръевъ» (§ 198, ср. «Материалы»:
шурьевъ и шурьей).
Некоторые вопросы оказались не освещенными в «Грамма-
тике», например опущена форма родительного падежа мно-
жественного числа от существительных, основа которых окан-
чивается на -ц (ср. в «Материалах» дважды встретившееся
отецъ, отцевъ — 7, 627, 643384); не отмечена форма существи-
тельных со значением племенных названий, встретившаяся
в «Материалах».
В литературной практике автора «Материалов» и «Россий-
ской грамматики» нашли отражение не только нормы, но и
отклонения от них и все те колебания, которые отмечены нами
в рукописи, в частности архаичная форма с чистой основой
слова, без флексии, встретившаяся в основном в произведе-
ниях высокого стиля и в трудах с историческим содержанием,
см., например: сопостат (8, 728, 1761 г.; 8, 774, 1762 г.) и со-
постатов (8, 283, 1750 г.); предел (8, 68, 1742 г.; 8, 119, 1743 г.;
6, 255, 1758 г.; 6, 315, 1759 г.) и пределов (8, 554, 1754 г.).
Подобные формы встречаются не только среди слов церковно-
славянского происхождения, но и в словах исконно русских,

где тоже замечаются колебания, например, у Ломоносова
в форме родительного множественного от солдат: солдат (обще-
литературное — 7, 198, 221, сноска, 1747 т.)и солдатов (8, 283,
1750 г.; 7, 170, 181, 1747 г.; 3,111, 1753 г.). В сочинениях исто-
рического содержания у Ломоносова целый ряд существитель-
ных со значением племенных названий встречается в родитель-
ном падеже без флексии: варяг (б, 220, 221, 1758 г.) и варягов
(б, 209, 214, 226, 1758 г.; 6, 298, 1759 г.), сармат (б, 143,1758г.)
и сарматов (8, 223,1748 г.), козар (б, 237, 1758 г.) и козаров (б,
32, 1749 г.), алан (б, 210, 211, 1758 г.) и аланов (б, 209, 1758 г.),
роксоланов (б, 209, 1758 г.), турков (7, 413, 1755 г.; б, 241 г
298, 1759 г.).
Процесс разработки Ломоносовым вопроса о формах роди-
тельного падежа множественного числа и его литературная
практика со всей очевидностью свидетельствуют о бережном
отношении автора «Грамматики» к церковнославянской тра-
диции и о внимании его к живой разговорной речи, из которой
он вводил некоторые формы в литературный язык. Ломоносов
подчас не был свободен и от воздействия родного поморского
диалекта, на что указывают некоторые диалектизмы (например,
формы шурьей, шурьев и братей, из которых две последние
формы предложены в качестве норм).
Дважды встретившаяся в «Материалах» форма родительного
падежа множественного числа существительных, основа ко-
торых оканчивается на -ц (отецъ, отцевъ — 7, 627 , 643384),
в «Российской грамматике» вовсе опущена.
Выше указывалось, что установленные Ломоносовым в §§ 153—
156 грамматические формы существительных среднего рода
второго склонения на -о и -е не имеют расхождений. Характер-
ным для «Материалов» и литературной практики Ломоносова
является факт почти совершенного отсутствия форм на -ы от
существительных среднего рода на -о (см., например, черновые
записи: бр]овна, р]обра, Сјола, стјогна, в]осла, жорла, по-
мјола, Сјодла — (7, 600; ср. также следующую запись в «Ма-
териалах»: «.. .у которыхъ множественныхъ среднихъ именъ
удареніе на послѣднемъ складу, тѣ всѣ имѣютъ а: слово —
слова, дрова» (7, 60964); в научной практике встречается
исключение — множественное число чуды: «Не соответствует
ли царь морской Нептуну, чуды его тритонам?» (б, 253).
В литературной речи XVIII—начала XIX вв. формы на -ы
были очень распространены.147
Можно полагать также в числе исключений встречающуюся
в произведениях Ломоносова форму им!, п. мн. ч. облаки от
облако (8, 175, из Овидия). В употреблении Ломоносовым
форм им. п. мн. ч. от слова облако наблюдается парность:
147 С. П. Обнорский. Именное склонение. . II, стр. 122—126.

облаки и облака. Акад. С. П. Обнорский находит возможным
считать, что форма облака образована от облако, ср. рода,
в то время как форма облаки образована от облак, м, рода.148
В парадигмах в качестве примеров на -о, -е приведены су-
ществительные слово и лице или лицо (двоякое написание этого
существительного наблюдается и в практике Ломоносова).
В черновых материалах, помимо слова лицо, с двояким напи-
санием встречаем также яйцо и яйце (см., например, 7, 676533).
Для существительных на -ие Ломоносов без колебаний
узаконивает форму множественного числа на -ия (§ 155 —зданіе)
и категорически возражает против употребления в именитель-
ном множественном форм на -ии как неправильных, объясняя,
что «употребление буквы и вместо я произошло от безрассудного
старания, чтобы разделить родительный единственный от име-
нительного множественного» (§ 119). В своей литературной
практике Ломоносов не делал отступлений от утвержденной
им грамматической нормы.
К числу особенностей образования именительного падежа
множественного числа существительных среднего рода Ломо-
носов относит склонение существительных с изменением основы
(термин наш, — В. М.)\ небо, небеса; судно, суда; чудо, чудеса;
око, очи; ухо, уши; плечо, плечи; крыло, крылья или крылье;
полѣно, полѣнья (§ 202, п. 1). За исключением архаичной формы
древеса и образования крыло — крылье все формы совпадают
с нормой современного литературного языка.
В подготовительных материалах зарегистрированы также
архаичные формы именительного множественного очеса и
словеса (7, 626217), не включенные Ломоносовым в «Грамматику».
Немало размышлял Ломоносов над формой им. п, мн. ч.
от солнце. Сомнения в образовании этой формы нашли отра-
жение в т. 7 на стр. 60964: «Рассудить о семъ: солнце, pl. [мно-
жественное число] солнца или солнцы». В «Грамматике» упо-
минание о существительном солнце отсутствует.
В «Материалах к „Российской грамматике"» в вопросе о форме
родительного падежа множественного числа существительных
среднего рода нашли отражение колебания Ломоносова, прежде
чем грамматические исследования были облечены в четкую
формулировку. См., например, запись, в которой зарегистри-
рованы старые образования формы родительного падежа:
море, морь; поле, поль. Горе, горей, солнце со[л]нцей (7, 6312в8);
в других случаях отражены колебания: море, морей и морь;
поле, поль; солнце<евъ и ей [?]> (7, 643). Море, морей. Полей и
поль (7, 676534). На стр. 62317в приведена форма, вошедшая
в «Грамматику»: стекло, стеколъ; слово, еловъ. Отражены также
колебания в образовании формы родительного падежа от суще-
148 Там же, стр. 35—36.

ствительных на -ие: «Познаніе, познаній, познаней, познаніевъ»
(7, 635310).
Вероятно, к этому вопросу имеет отношение наблюдение,
зафиксированное на стр. 644413: «Родительный <подобенъ>
единственный подобенъ множеств. etc.».
Несколько записей из «Материалов» относится к группе
существительных, у которых в родительном множественном
в основе появляется гласная о или е: стекло, стеколъ; слово,
словъ (7, 62317в), зернышко, зернышекъ и зернышковъ (7, 623181),
кольцо, колецъ (7, 6312в9), «Genit. PI. [Родительный падеж мно-
жественного числа]: окно, оконъ; число, селъ;стекло, стеколъ»
(7, 645417).
В «Российской грамматике» в качестве нормы родительного
падежа существительных среднего рода твердого различия
дана форма без окончания, равная чистой основе: словъ, лицъ
(§§ 153, 154), для мягкого различия — форма, образованная
посредством -ий и -ей: знаний (§ 155), копей (§ 156). Старые
образования без флексий (типа морь, поль), встретившиеся
в «Материалах», отсутствуют, что свидетельствует о стремле-
нии Ломоносова приблизить литературную речь к живому
разговорному языку.
Из числа указанных в «Материалах» существительных
среднего рода в «Грамматику» не были включены существи-
тельные на -ко (ср. «Материалы» — зернышекъ и зернышковъ).
В литературной практике Ломоносова наблюдается упо-
требление обеих форм, встретившихся в «Материалах»: морь
(8, 30, 1739 г.) и морей (8, 61, 1742 г.), поль (8, 29, 1739 г.;
8, 61, 74, 1742 г.; 8, 160, 1747 г.; 8, 304, 313, 1739 г.) и полей
(8, 67, 1742 г.; 8, 321, 1750 г.), от существительного солнце
встречается литературная форма на -ев: «Толь много солнцев
в них пылающих сияет» (8, 518, 1752 г.). Колебания в образо-
вании формы родительного падежа от существительного око
в соответствии с парным образованием именительного падежа
Множественного числа, встретившимся в «Материалах»: око,
очи, очей, очесъ (7, 62519в).
Для существительных на -ие, -ы Ломоносов зафиксировал,
как говорилось выше, род. п. мн. ч. на -ий, -ей. Первая форма
совпадает с нормой современного русского литературного
языка, вторая расходится. В литературной практике Ломо-
носов отходил подчас от указанных форм: вместо флексий -ий
(зданий — § 156) и -ей (копей — § 156, меж копей — 8, 310,
1752 г.) употреблял флексию -ев под влиянием разговорного
языка, см., например, форму окончаниев: «Новым словам не на-
добно старых окончаниев давать, которые не употребительны».149
149 М. В. Ломоносов, Сочинения, т. III, СПб., 1895, прим. 11.

В последующем развитии литературного языка эти формы
исчезли.
Существительное солнце Ломоносов употреблял в род. п.
мн. ч. с флексией -ев: «Толь много солнцев в них пылающих
сияет» (8, 518, 1752 г.).
III склонение
В особое, III склонение Ломоносов выделяет существи-
тельные среднего рода на -я неодушевленные (семя и др.)
и одушевленные, обозначающие детенышей животных (же-
ребя, порося, куря и др., также и дитя).
Черновики не содержат материалов о формах существи-
тельных на -мя.
В «Грамматике» склонение существительных на -мя дано
в косвенных падежах с суффиксом -ен в ед. ч.: род. сѣмени,
дат. семени, тв. сѣменемъ, предл. о семени; во мн.: им. семена,
род. сѣменъ или сѣмянъ, дат. сѣменамъ, вин. и зв. сѣмена,
предл. о сѣменахъ (§ 159). В род. видим дублетную форму с -ян.
Несмотря на обилие в языке XVIII в. форм с опущением
в косвенных падежах суффикса -ен, Ломоносов смело выдви-
гает новые формы с суффиксом -ен, которые, выдержав испы-
тание временем, вошли как норма и в современный литератур-
ный язык. Не стала нормой лишь форма родительного мно-
жественного сѣменъ, приведенная Ломоносовым в качестве
парной формы к сѣмянъ. Колебание в выборе форм родитель-
ного падежа множественного числа нашло отражение и в ли-
тературной практике Ломоносова: писъмян и письмен, семян
и семен (7, 382; «Росс, гр.», § 159).
В отличие от Адодурова, который относит существитель-
ные, обозначающие детенышей животных, ко 11 склонению,
производя множественное число жеребята, поросята и пр.
от единственного жеребенок, поросенок и пр., Ломоносов фик-
сирует в «Материалах к „Российской грамматике"» две формы
единственного числа указанных существительных. Особенно
подробна и показательна в этом отношении следующая запись:
«Котя, котенокъ, котята.
Теля, теленокъ, телята.
Щеня, щенокъ, щенјонокъ, щенята.
Порося, поросјонокъ, поросята.
Утя, утјонокъ, утята.
Цыпля, цыплјонокъ, цыплята.
Жеребя, жеребјонокъ, жеребята.
Ягня, ягнјонокъ, ягнята.
Куря, курјонокъ, курята,
гусята,
щеглята» (7, 603—6042-);

см. также записи в т. 7 на стр. 636818, 674490, 675б12, содержание
которых полностью охвачено указанной выше записью.
В «Российской грамматике» Ломоносов дает пояснение
употреблению парных форм единственного числа указанных
существительных: включив в парадигму III склонения в ка-
честве примера существительное жеребя, означающее «моло-
дое животное» (жеребя, жеребяти, жеребята, жеребя, жеребя,
жеребятемъ, о жеребяти), он в то же время делает существен-
ную оговорку о том, что в «единственном употребительнее
их (названий молодых животных, — В. М.) умалительные:
щенокъ, щенка; цыпленокъ, цыпленка9, жеребенокъ, жеребенка»
Формы множественного числа, приведенные в «Материалах»
и «Российской грамматике», соответствуют формам современ-
ного литературного языка.
Среди «особливых правил» встречается формулировка о скло-
нении существительного дитя во множественном числе (§ 207).
В отличие от Адодурова, который в дат. п. мн. ч. дает неверную
форму дитятемъ, Ломоносов повсюду дал формы, сохранив-
шиеся по сей день в литературном языке (см. в «Материалах»
запись на стр. 642379: «О именахъ, преходящихъ изъ одного
склоненія въ другое, как дитя, дѣти» и на стр. 674492, где
слово дитя, дѣти встречается, с одной стороны, среди суще-
ствительных, обозначающих «молодых животных», с другой
стороны, рядом со словами мать, дочь).
К IV склонению Ломоносов относит существительные жен-
ского рода, оканчивающиеся на -ь, т. е. основа которых окан-
чивается на мягкую согласную (§§ 160, 208).
Лексический материал для освещения IV склонения разбро-
сан на многих страницах рукописи (7, .61087, 627228,
642^, 643383, 675518, 676530, 729809, 735814). Повсюду слова
приведены в им. п. и в род. п. ед. ч. (см., например, за-
пись на стр. 676530: «Вошь, вши; ложь, лжи; кровь, крови;
бровь, брови, соль, соли; любовь, любови" или на стр. 728—
729^, где столбцами расположены 109 слов, причем обо-
значен конец слова — на -зъ, -ль, -нъ, -пь, -рь, -сь, -ть, -чь>
-шь, -щь\
(§ 205).
IV склонение
вязь, и
грязь, и
жаль, и
модель, и
мозоль, и
моль, и
и т. д.
ель, и
голень, лени
гортань, и
грань, и
дрянь, и
есень, и
и т. д.

- «Российская грамматика» дает те же формы родительного
падежа: ложь, лжи; рожь, ржи с чередующейся основой,
которые содержали в коренной или суффиксальной части
редуцированный звук ъ или ь, перешедший в сильном поло-
жении в о или е и исчезнувший в слабом. Отсюда чередование
полной исходной формы именительного падежа единственного
числа с укороченной основой имени в родительном падеже
и других падежах единственного и множественного числа
{«предкончаемая самогласная остается» в творительном па-
деже — § 208). Исключение составляет форма любовь, любви,
которая расходится с приведенной в «Материалах» полной
формой родительного падежа с сохранением гласной о: любовь,
любови (7, 67 6630). Эта форма извлечена, по-видимому, из
народного языка, которому свойственна тенденция к распро-
странению полных основ на все склонение. 150 Ломоносов
употреблял эту форму и в поэтических произведениях: Мой
дух красу любови зрит (8, 131, 1745 г.); ср. также существи-
тельные муж. р. с суффиксом -ен, сохранившие полный вид
основы: род. п. корени (5, 208; 7, 135) и кореня (3, 61). Формы
тв. п. ед. ч. на -ию Ломоносов употребляет в основном в научном
языке (см., например, посвящение к «Российской грамматике»:
обширностию (7, 391), надобностию (7, 392), радостию (7, 393),
краткостию (7, 396), то же в «Предисловии о пользе книг
церковных»: осторожностию (7, 589), древностию (7, 592)
и в художественных произведениях высокого стиля. Однако
встречаются в них и формы на -ью, которые в произведениях
низкого стиля преобладают над формами -ию. Ломоносов
стремился к широкому употреблению форм на -ью, осознавав-
шихся в XVIII в. в качестве народно-разговорных форм. Он
смело вводил народные формы существительных с полной ос-
новой в литературную практику. Однако в основном это от-
носится к дограмматическому периоду. Тенденция литератур-
ного языка к укороченным формам была правильно угадана
автором «Грамматики» и отмечена в качестве нормы в § 208.
В «Материалах» встречаются дублетные формы творитель-
ного множественного (см., например, кость, костямии костьми;
волость, волостями или волостьми — 7, 628244; кость, костями,
костьми — 7, 643з85; кости, костями или костьми; гость,
волость — 7, 676532).
Помимо форм на -ьми от существительных женского рода,
равноправных формам на ~ями, в «Материалах» приведены
также как равноправные формы на -ями, -ьми от существи-
тельных муж. р. (см., например: лось, лосями, лосьми — 7,
628244, 643385 и упомянутую выше запись на стр. 676632, где
180 С. П. Обнорский. Именное склонение. . ., I, стр. 241.

рядом с существительными жен. р. кость и волость стоит су-
ществительное муж. р. гость).
В «Российской грамматике» как равноправные приведены
варианты флексий в тв. п. ед. и мн. ч.: в ед. ч. -ію, -ью — добро-
детелію и добродетелью, во мн. ч. -ями, -ьми — добродетелями
и добродетельми (§ 160).
Формы на -ьми в творительном падеже множественного
числа от существительных мужского рода, встретившиеся
в «Материалах», «Грамматикой» не предусмотрены.
Литературная практика Ломоносова отразила не только
нормированную «Грамматикой» дублетность форм творитель-
ного падежа женского рода мягкого различия, но и просколь-
знувшие в черновых материалах записи относительно коле-
баний Ломоносова о форме творительного множественного
существительных мужского рода. Архаические образования
на -ьми женского рода, медленно уступавшие дорогу флек-
сии -ами, очень многочисленны в сочетаниях Ломоносова:
ветьвми (8, 10, 1738 г.; 8, 130, 1745 г.), речьми (8, 78, 1742 г.),
отрасльми (8, 177, 1747 г.), челюстъми (8, 181, 1747 г.), пло-
щадьми, пристаньми (7, 134, 1747 г.), слабостьми (8, 511,
1752 г.), сластьми (7, 350, 1747 г.), вещьми (7, 410, 1755 г.),
вольностьми (3, 19, 1753 г.), мысльми (2, 351, 1751 г.), с сольми
(5, 342, 1757 г.), хитростьми (4, 175, 1759 г.). Они распростра-
нились и в различные другие категории существительных,
вытеснив первоначальные флексии -ами; прежде всего они
коснулись существительных мужского рода с основой на -і
(в черновых материалах — лось, гость). См.: гонительми
(10, 519, 1754 г.), зверьми (7, 211, 1747 г.), неприятельми
(7, 307, 1747 т.),учительми (7,170, 1747 г.), писательми (6, 28,
1749 г.), приятельми (8, 762, 1761 г.; 8, 609, 1755 г.), облада-
тельми (8, 243, 1749 г.), любительми (2, 363, 1751 г.), море-
плавательми (4, 374, 1761 г.); ср. у него же: любителями наук
(8, 681, 1760 г.).
Формы на -ьми попадали и в другие типы склонений. В прак-
тике Ломоносова такие факты немногочисленны: сыновми (8,
716, 1761 г.), с пятью тысячьми пехоты (6, 242, 1758 г.). Не-
которые-примеры обусловлены у Ломоносова метрикой стиха,
см., например, удачьми (8, 37, 1741 г.).
К IV склонению Ломоносов относит существительные мать,
дочь, осложняющиеся при склонении суффиксом -ер-, выделяя
их в особый параграф (§ 209). Черновые материалы отражают
значительный интерес автора к склонению этих существитель-
ных (7, 616130, 632277, 636327, 642378, 674493, 676624, 72980»).
Повсюду форма родительного падежа в отличие от старого
языка (матере) дается по образцу существительных женского
рода мягкого различия — матери. Форма винительного па-
дежа, встретившаяся в «Материалах» один раз, дана с ослож-

нением основы суффиксом -ер-: матерь (7, 616130), как в старом
языке. Неоднократно возвращаясь- в «Материалах» к склоне-
нию существительных мать и дочь, Ломоносов делает заметку:
«Мать и дочь heteroclita [разносклоняемые] неправильные»
(7, 642378). Осложнение их суффиксом -ер-в падежных формах
не давало возможности автору «Материалов» твердо отнести
эти существительные к склонению существительных женского
рода на -ъ. В литературной практике Ломоносова, как и дру-
гих писателей XVIII в., часто встречается церковнославянская
форма мати в качестве именительного и звательного падежей
(*, 148, 1746 г.; 7, 145, 212, 1747 г.; 8, 250, 1749 г.).
Акад. С. П. Обнорский рассматривает эти явления «как
дань писателей церковно-славянской стихии».151
Словообразование имен существительных
Как в рукописных «Материалах», так и в «Грамматике»
Ломоносов проявил интерес к вопросам словообразования.
На основании длительных наблюдений над фактами языка он
сделал целый ряд правильных и тонких замечаний о составе
слова и образовании имен существительных и глаголов. Сле-
дует отметить, однако, что теоретические обобщения ученого
относительно состава слова не отличались четкостью: как
особая морфема правильно выделялась лишь приставка, обо-
значаемая в «Грамматике» то как предлог, то как «слитный пред-
лог» (т. е. приставка в нашем современном понимании слова),
то как «раздельный» предлог (т. е. предлог в нашем современ-
ном понимании); суффикс как отдельная структурная часть
слова не различался. Термином «окончание» обозначалась не
конечная, изменяющаяся по падежам морфема, а конец слова,
заключающий в себе иногда суффикс, иногда флексию, иногда
суффикс и флексию или просто конечный звук, не представляю-
щий собою структурной части слова.
По широте охвата лексических фактов языка и их система-
тизации в связи со словообразованием рукописные материалы
имеют некоторые преимущества перед «Грамматикой». Среди
рукописных материалов встречаются примеры, которые могли
бы явиться иллюстрацией обобщений об образовании существи-
тельных различными способами. Наиболее многочисленны из
них примеры суффиксального словообразования; примеры
словосложения, в состав которых Ломоносов включал также
приставочные и приставочно-суффиксальные образования,
менее многочисленны, но тщательно подобраны: «Смотри сло-
жение: 1. толсто-брюхой, 2. водолазъ, верьхоглядъ, дровосѣкъ,
краснопѣвъ, водопой, водолазъ, кровососъ, молокососъ, людоѣдъ,
161 Там же, стр. 17.

самолюбъ, самохвалъ, самострѣлъ, самовластіе, чистоплюй,
вертопрахъ, воротоглазъ, вертоголовъ, трясоголовъ, под-
затыльникъ, <подстулье> самозванецъ. Подковъ, подобразникъ»
(7, 621); «водолей, мукосѣй, бородобрѣй» (7, 626); «идолопо-
клонство» (7, 618), «чародѣйство, чародѣяніе, чернокнижіе»
(7, 624). Наряду с существительными в списке встречаются
и прилагательные, образованные тем же способом основосло-
жения.
Однако, несмотря на наличие подобранных материалов,
способ словосложения не был разработан в «Грамматике».
Иначе обстояло дело с рукописными материалами, относя-
щимися к теме о наиболее распространенном морфологическом
способе образования существительных — способе суффикса-
ции: все они были использованы автором «Грамматики» для
написания соответствующих ее разделов.
Материалы эти весьма разнообразны по содержанию: по-
мимо списков существительных с суффиксами, в черновом
виде сохранилась незаконченная глава, название которой
варьировалось — первоначальное, более узкое «О произведеніи
женскихъ существительныхъ отъ мужескихъ существительныхъ
же» (7, 649); более позднее — обобщенное: «О произведеніи
существительныхъ отъ существительныхъ же» (7, 649).
В соответствии с первоначальным названием в черновом
варианте главы показано образование имен существительных,
обозначающих лиц женского пола, от соотносительных с ними
названий лиц мужского пола посредством суффиксов. Отдель-
ные правила этого отрывка согласуются с §§ 239—243 «Грам-
матики». Судя по записи: «Существительныя отъ существитель-
ныхъ <треми образы> троякаго рода происходятъ: 1) женскія
отъ мужескихъ; 2) отечественныя; 3) увеличительныя и умали-
тельныя» (7 , 651438) — автор предполагал осветить тот же круг
вопросов, который был разработан в окончательном тексте
«Грамматики» (§§ 227—248 и 255—256) в двух главах: «О про-
извождении притяжательных отечественных и отеческих имен
и женских от мужских» и «О именах увеличительных и умали-
тельных».
Рукописные материалы позволяют проследить, каким путем
автор «Грамматики» шел к установлению закономерностей
словообразования существительных.
Первоначально появляется список существительных жен-
ского рода, произведенных от существительных мужского рода,
с обозначением против некоторых из них конечной согласной
суффикса -к-, -х-, -ц-, -щ- или всего суффикса, например:
«агница — ц, батрачиха — х, бусорманка — к, гетманша —
ш» и т. д. В список включены также названия животных, ро-
довые различия которых выражены однокоренными словами,
например голубка, львица, медведица, или различными, напри-

мер боровъ, свинья; конь, кобыла. Всего в списке насчитывается
63 слова.
В результате просмотра списка появляются ненумерованные
и нумерованные записи существительных с различными суф-
фиксами, например: «Королева, госпожа (хвастунья}, хозяйка,
львица, повариха, богиня, хвастунья, графиня, баронесса» (7,
644409, ср. 641 343 , 67 3478).
Следующий этап — группировка собранных материалов,
разбивка их по значению. Точка зрения автора при этом уста-
навливается не сразу; например, в одной из записей предпо-
лагалось, по-видимому, разделить существительные «1. Жен-
ск | ие | отъ мужеских]» на 4 группы:
«1. Пасынокъ, падчерица; племянники, племянницы.
2. Царь, царица; князь, княгиня; бояринъ; дядя, дѣдъ;
попъ, протопопъ, игуменъ.
3. Враль, лья; хвастунъ, нья.
4. Королева, госпожа, хозяйка, львица, повариха, богиня,
графиня, баронесса».
Далее выделены предполагавшиеся значения групп (не
в последовательном порядке): «Чины, родство, мастерства.
Качества» (7, 64 6424).
Дальнейший этап работы посвящен формулировке правил,
охватывающих те или иные явления суффиксального слово-
образования существительных женского рода.
В черновом наброске главы Ломоносов дает правила об обра-
зовании существительных женского рода, соотносительных
с существительными мужского рода, которые обозначают
«чины, <искуство> мастерство, сродство и склонности»: «кон-
чащіяся на икъ, въ женскомъ къ перемѣняютъ на ца» (7,
649). Правило сопровождено рядом иллюстраций, среди ко-
торых встречаются существительные женского рода с суффик-
сом -ниц-а, соотносительные с названиями лиц мужского пола
на -ник (начальникъ, начальница), и существительные женского
рода с суффиксом -щиц-а (равное суффиксу современного рус-
ского языка на -щиц-а), соотносительные с названиями лиц
мужского пола с суффиксом -шик (современное -щик — пра-
поршикъ, прапоршица). В числе исключений из правила
приведены: «мужикъ, въ женскомъ баба, старикъ, старуха»
(7, 650).
Далее выделены существительные женского рода «на -ица»,
соотносительные с названиями лиц мужского пола на -ец и
имеющие то же значение: «молодецъ,ица» (7, 650), и, с другой
стороны, существительные женского рода «на чиха», обозна-
чающие, что «она только жена его, а сама того жъ знаменованія
себѣ невключаетъ: «кузнецъ, ечиха» (7, 650), при этом Ломоносов
отмечает, что «сіе окончаніе (речь идет о «чиха», — В. М.)
употребительно больше въ нижнего состоянія людяхъ».

Выделены существительные женского рода на -ья, обозна-
чающие «склонности и страсти», и соотносительные с существи-
тельными мужского рода «на унъ и ль: плясунъ, плясунья;,
враль, лья».
Существительные женского рода с другими суффиксами,
являющиеся названиями «знатныхъ чиновъ, ближнихъ род-
ственниковъ», согласно заключению Ломоносова, большей частые
«правиламъ не подвержены» (7, 650). В число исключений
введены существительные женского рода с такими непродук-
тивными суффиксами, как -есс-а (баронесса), -ын-я (-ин-я)
(боярыня, княгиня), -ш-а (воеводша), и существительные, обра-
зующие мужской и женский род от разных основ (дѣдъ, бабка;
дядя, тетка) (7, 650—651).
Анализ рукописных записей, относящихся к теме словообра-
зования, свидетельствует об исключительной наблюдательности
ученого, который смог выделить наиболее продуктивные спо-
собы словообразования, определить основные их правила и
обратить внимание на стилистическое употребление некоторых
суффиксальных образований. Конкретное рассмотрение руко-
писных записей подтверждает высказанное нами выше поло-
жение о том, что Ломоносов, к сожалению, не выделял суффикс
как отдельную словообразовательную морфему, что сказалось,
на отсутствии достаточной четкости формулировок; например,
как равноправные рассматриваются существительные с разными
суффиксами, потому что они оканчиваются «на икъ» и «въ
женскомъ къ перемѣняютъ на ца»: начальникъ, начальница
и рассказшикъ, шица.
Собранные материалы охватывали больший круг вопросов,
чем это нашло отражение в обобщениях (не были использованы,
например, материалы о словообразовании названий животных).
Рассматривавшийся нами первоначальный набросок главы
об образовании существительных женского рода от существи-
тельных мужского рода был значительно переработан автором
«Грамматики» в §§ 239—243. Различные исключения из правил,
сосредоточенные в рукописном отрывке в одном месте, были
разбиты по параграфам. При словообразовании существитель-
ных было учтено их происхождение, вследствие чего некото-
рые слова с одним и тем же суффиксом попали в разные рубрики,
например: существительное воевода в § 240, где говорится, что-
«имена, значащие чины российские, в женском кончатся на
ца», попало в число исключений, в то время как в следующем
параграфе о словах с тем же суффиксом — гофмейстерша,
брегадирша, капитанша — говорится как о закономерном
явлении: «Иностранные имена, чины значащие, кончатся
в женском на ша».
Попытка положить в основу словообразования существи-
тельных семантический принцип не увенчалась успехом^

Отрицательно сказалось отсутствие четкого представления
«структуры слова, в частности, невыделение суффикса как
особой структурной единицы слова. Некоторые формулировки
в «Грамматике» не улучшились, и количество исключений из
правил в целом не уменьшилось.
Переработка рукописной главы привела также и к некоторым
.положительным моментам. Так, например, правило § 242
приобрело исключительную лаконичность и меткость выра-
жений при определении семантики словообразования, что
особенно заметно при сопоставлении его с рукописной форму-
лировкой: и в рукописных материалах и в «Грамматике» го-
ворится, что имена существительные, обозначающие «мастер-
ство», «кончатся на ца», и далее:
Рукопись Грамматика
«. . .но когда только значитъ,
что она только жена его, а
<не> сама того жъ знаменованія се-
бѣ невключаетъ, тогда <е>ц прев-
ращать должно въ чиха: кузне-
чиха» и др. (7, 650, п. 3).
«. . .ежели ж просто значат
жену мастерового человека, кон-
чатся по большой части на иха:
кузнечиха» и др. (§ 242).
Существительные, обозначающие «жену мастерового», ав-
тор «Грамматики» тонко отделяет от существительных «на ха",
которые, по его меткому выражению, «унизительное знамено-
вание имеют и происходят по большой части от посмеятель-
ных прозвищей: чесночиха, костылиха, волчиха, болваниха»
<§ 243).
В главу были включены опущенные в незаконченном ру-
кописном отрывке образования названий животных женского
пола от соответствующих названий животных мужского пола
и от существительных с другой основой (§ 244).
Незаконченная рукописная глава содержит интересные
замечания об образовании «отечественных» существительных,
т. е. названий лиц по отчеству. Только здесь встречаем употреб-
ляемые Ломоносовым термины «имя собственное» и «имя на-
рицательное», отсутствующие в «Грамматике». «Отечественныя
мужескія на <чь> вичь, женскія на вна и на <ш«я> шна», на-
званные производными именами, автор справедливо образует
ч<отъ именъ собственныхъ» (7, 651439), в отличие от «Грамматики»,
где подобные образования произведены от притяжательных на
-ов и -ев (§ 229).
Ломоносов подметил, что некоторые «нарицательныя имена,
которыя какъ прозвище мущинамъ даются», «за собственныя
почитаться должны». От них возможны образования женского
рода, при этом, метко замечает он, что те и другие обозначают
«больше презрѣніе и употребляются въ народномъ просто-
рѣчіи: Гудокъ, Гудковичъ, Гудковна» (7, 651440). Не исключена

возможность, что данное положение не было введено в «Грам-
матику» как не относящееся к литературному языку.
К числу «отечественных» как в рукописи, так и в «Грамма-
тике» отнесены производные существительные царевичъ, ца-
ревна (в рукописных материалах приведен ряд примеров).
Разница состоит лишь в том, что в рукописной главе они на-
званы нарицательными именами в отличие от собственных,
в «Грамматике» же они стоят в одном ряду с названиями лиц.
по отчеству, т. е. с собственными именами.
Сопоставление обобщений рукописной главы об «отечест-
венных именах» с соответствующими параграфами «Грамма-
тики» позволяет сделать предпочтение содержанию первых
перед вторыми.
Теоретические положения рукописной главы полностью
не сохранились: они обрываются на вопросе об употреблении
некоторых нарицательных имен в значении собственных. В связи
с этим при последующем изложении темы о суффиксальном
словообразовании существительных будет использован лишь
фактический материал, представленный в рукописи доста-
точно, обильно.
Как показывают §§ 231—237, к числу «отечественных» суще-
ствительных автор «Грамматики» относил «родину значащие
имена», т. е. производные существительные, образованные
посредством суффиксов от основ существительных — назва-
ний стран, городов или местностей и обозначающие название
лица по принадлежности к стране, городу или местно-
сти.
В рукописных материалах приведен список существитель-
ных— названий лиц по принадлежности к тому или иному городу
или местности (Москвитинъ, Москвичъ, Дмитровецъ, Серпу-
ховецъ и т. д., всего 46 производных существительных — 7,
638), большая часть которых имеет в своей основе суффиксы
-ец или -анин (-янин); с суффиксом -итин встретились лишь
два существительных (Москвитинъ, Костромитинъ), с -ич —
одно (Москвичъ), с -як — одно (Тулякъ), с -ан — одно (Ваганъ)
и с -енин — одно (Вологженинъ).
Некоторые существительные даны с двумя суффиксами
(Москвитинъ, Москвичъ; Ярославецъ, лянинъ; Ваганъ, жанинъ)*
В конце списка приведены существительные — названия
городов и мест, в параллель которым не приписаны про-
изводные существительные, по-видимому, в связи с их неиз-
вестностью.
Обработав эти материалы, Ломоносов установил некоторые
закономерности словообразования существительных — назва-
ний лиц по их принадлежности к тому или иному городу
или месту. Он выделил отдельные продуктивные суффиксы,
установив, что «родину значащие имена по большой части

кончатся на ец» (§ 231). Этот суффикс и сейчас является про-
дуктивным.
В §§ 232—233 и 235 к типу продуктивных словообразований
отнесены «отечественные» «на инъ» — суффикс -итин, а также
-анин (-янин): Москва, Москвитинъ; Кострома, Костро-
митинъ; Вологда, Вологжанинъ и др.
По словам Ломоносова, Москва, Москвитинъ и Москвичь;
Кострома, Костромитинъ и Костромичъ; Холмогоры, Холмо-
горецъ и Холмогоръ; Вага, Важенинъ и Ваганъ, «в отечествен-
ных избыточествуют» (§ 235). В настоящее время существитель-
ные с суффиксом -итин малопродуктивны, а слова Москвитинъ,
Костромитинъ, Тферитинъ вовсе не употребляются. Образо-
вания с суффиксом -анин (-янин) и сейчас являются продуктив-
ными.
На образовании существительных с малопродуктивными
суффиксами -ан и -як, встретившимися в рукописных материа-
лах, автор «Грамматики» не останавливается.
В рукописных материалах сохранился список названий
лиц по их происхождению из страны, города, места или по
принадлежности их к какой-нибудь национальности, образо-
ванных от основ существительных, обозначающих страну, го-
род, место: Португалія—ецъ,Ишпанія — ецъ, Франція — узъ
и т. д., всего 33 существительных — 7, 640341. Здесь встре-
чаются существительные с различными суффиксами: -ец —
ишпанецъ, сардинецъ, голландецъ; -анец (-янец) — перуанецъ,
хиліянецъ; -итанец — неаполитанецъ; -ин — татаринъ, си-
ринъ; -янин — персіянинъ, египтянинъ; -як — корелякъ и др.
и целый ряд существительных без суффиксов (гиведъ, якутъ,
грекъ).
На основании наблюдения над подобными образованиями
Ломоносов устанавливает типы наиболее продуктивных обра-
зований — на -ец и на -ин — § 237 (здесь, как и повсюду, он
не выделяет суффикс, как отдельную структурную единицу
слова, а лишь указывает конец слова, который представляет
собою для одних слов суффикс, для других — часть суф-
фикса).
Подводя итог раздела об отечественных именах и скромно
оценивая свой труд в установлении правил об образовании
«отечественных» существительных (§ 238), автор «Грамматики»
указывает на многообразие этих способов и предлагает сле-
довать «общему всех учителю — повседневному употребле-
нию».
В рукописных материалах и «Грамматике» Ломоносов уде-
лил внимание также суффиксальному образованию существи-
тельных, выражающих эмоциальную окраску. Теоретические
обобщения по этому вопросу в рукописи не сохранились, лекси-
ческие материалы немногочисленны: список уменьшительно-

ласкательных существительных среднего рода с суффиксом
-ц-о, -ик-о:
личико
словцо
сельцо
колцо
бердцо
блюдцо
ситцо
винцо
жальцо
мясцо
деревцо
(7, 679,55, И7).
и существительные со значением увеличительности: бычища,
становище, становища, X, емъ (7, 637337). В «Грамматике»
(§§ 246—248) правильно отмечены основные продуктивные
образования со значением уменьшительности-ласкательности
и пренебрежительности, презрительности (по терминологии
Ломоносова, «ласкательные» и «презрительные» имена назы-
ваются «умалительными» — § 247), а также со значением увели-
чительности. За исключением некоторых, они совпадают
с образованиями современного литературного языка. Упомя-
нутые в §§ 140 и 246 «увеличительные» имена «на инище» (сто-
линище, доминище, ручинище), обозначающие «вещь грубую»,
ни в сочинениях самого автора «Грамматики», ни в сочинениях
других авторов XVIII в. не встречаются.
Образования с суффиксом -ищ-е, имеющие оттенок увели-
чительности, и с суффиксом -енц-о, имеющие оттенок пренебре-
жительности, сохраняют род существительного, от которого
они образовались, и в сочетании с прилагательными, согласно
утверждению Ломоносова, употребляются в среднем роде:
великое домище, дурное бабище (§ 140); дряхлое стариченцо;
старое бабенцо (§ 248). Эти грамматические формы проникли
в «Российскую грамматику» под влиянием «живой северно-
русской стихии». По словам акад. С. П. Обнорского, «черты,
которые должны были восприниматься как более или менее
резкие местные, областные особенности, не могли ассимили-
роваться в общем литературном употреблении». К числу ти-
пично севернорусских форм могут быть отнесены вышеупо-
мянутые образования увеличительных и «уничижительных»
существительных.152
Акад. С. П. Обнорский отмечает, что употребление увели-
чительных существительных с суффиксом -ищ-е как имен сред-
него рода, вероятно, под влиянием Ломоносова «было даже
нормировано для литературного языка' в известной грамма-
тике (изд. 1780 г.) А. Барсова, рекомендовавшего говорить боль-
шое столище, страшное мужичище, толстое ручище, ужасное
силище».153
152 С. П. Обнорский. Ломоносов и русский литературный язык,
стр. 63—64.
168 С. П. Обнорский. Именное склонение. . ., I, стр. 29—30.

Однако эти образования, так же как образования с от-
тенком презрительности типа наша скатертишко (§ 248),
являющиеся, по определению А. Грандилевского, «провин-
циализмами из области грамматических форм»,154 не стали
нормой современного русского литературного языка.
Анализ рукописных материалов, относящихся к теме сло-
вообразования существительных, и сопоставление их с «Грам-
матикой» показывают живой интерес ученого к этой теме.
Ломоносов заложил основы учения о словообразовании, уде-
лив большое внимание наиболее распространенному типу мор-
фологического словообразования посредством суффиксов. Он
сделал ряд правильных наблюдений, установив наиболее про-
дуктивные типы словообразования.
Несмотря на то, что Ломоносов не создал систематиче-
ского учения о структуре слова и учения о словообразовании
(что невозможно было в то время), своими ценными замечаниями
о словопроизводстве и своей литературной практикой, в ко-
торой встречается многообразное количество суффиксальных
образований, он значительно содействовал пробуждению инте-
реса к словообразованию у последующих грамматистов.
ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ
В отличие от грамматической категории имени существи-
тельного категория имени прилагательного представлена
в «Материалах к „Российской грамматике"» беднее: изредка
встречающиеся теоретические обобщения лишь намечены, ва-
рианты отдельных параграфов и глав отсутствуют. Тем не ме-
нее анализ предварительной работы автора «Грамматики»,
пусть отражающей лишь некоторые вопросы, представляет
собою известный интерес, потому что позволяет определить,
какие сомнения возникали на пути ученого и как он пытался
разрешить их. Целесообразность привлечения черновых ма-
териалов объясняется еще и тем, что отдельные грамматиче-
ские вопросы были затронуты и получили отражение лишь
в них.
Некоторые пробелы черновиков, относящихся к категории
прилагательных, восполняются теоретической разработкой этих
вопросов в работе Ломоносова «Примечания на предложение
о множественном окончении прилагательных имен», написан-
ной в дограмматический период (1746).
154 А. Грандилевский. Родина Михаила Васильевича Ломо-
носова. Сб. отд. рус. яз. и словесности, т. 83, №5,СПб., 1907,стр. 7. Наряду
с диалектизмами, свойственными «холмогорскому наречию», А. Гранди-
левский приводит ряд форм, которые находим и в сочинениях москвича
А. П. Сумарокова.

Адодуров вслед за Смотрицким рекомендовал для имени-
тельного падежа прилагательных мужского рода только церков-
нославянскую флексию -ый (-ий): святый, злый, высокій, свет-
лый, полный, подданный, пригожій, нищій, добрый, хорошій.15&
Ломоносов еще в дограмматический период различал двоя-
кого рода флексии: -ый (-ий) и -ой (-ей), причем обосновывал
их следующим образом: «По-славенски единственные прилага-
тельные мужеские именительные падежи кончатся на -ый и
ій — богатый, старшій, сіний, а по-великороссийски кончатся на
ой и ей—богатой, старшей, синей».1• Те же варианты флексий
встречаются и в «Материалах»: ветхій, старинный, древній
(7, 620) и бѣлой (7, 597), большой (7, 612, 642, 675), сладкой,
горькой, кислой и т. д. (7Г 603), прошлогодной, новоприсланной,
чернопестрой, бѣлобокой, горбоносой, широколицой, черногла-
зой (7, 611—612 93). Флексии -ый, -ой, -ей приведены и в § 161
«Грамматики».
В своей литературной практике, в частности в художе-
ственных произведениях, Ломоносов допускал значительные
отклонения от рекомендованных им флексий в «Примечаниях
на предложение о множественном окончении прилагательных
имен», «Материалах» и «Грамматике» и от теоретических разъ-
яснений об употреблении той или иной флексии, приведенных
в первой из названных работ: он широко вводил флексию
-ой (-ей) даже в произведения высокого стиля.157
В. И. Чернышев справедливо отмечал, что Ломоносов
«сумел при установлении форм русской грамматики охранить
русский язык от включения в него славянщины и шел в этом
случае даже впереди филологов дальнейшего времени, например,
он устанавливал неударное окончание в прилагательных на
-ой, -ей в простых стилях речи, чем так возмущался граммати-
чески необразованный Сумароков».158
В «Материалах к „Российской грамматике"» отсутствуют
указания на флексии именительного падежа женского и сред-
него родов. В упоминавшейся дограмматической работе Ломоно-
сов отмечает как исключение из правила прилагательное бо-
жей с флексиями -ья и -ье в женском и среднем роде, которые
не попали в парадигму § 161. Согласно первоначальному на-
броску, в «Примечаниях. . .» Ломоносов предполагал подчерк-
нуть, что «множество . . . правильных прилагательных не могут
преодолеть употребления и ему приказать», чтобы по такому же
образцу склонялись и так называемые «неправильные прила-
155 Адодуров, стр. 29.
156 ПСС, т. 7, стр. 83.
157 Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагатель-
ных в «Российской грамматике». . . , стр. 118.
158 В. И. Чернышев. Михаил Васильевич Ломоносов и его «Рос-
сийская грамматика». Русск. яз. в школе, 1940, № 2, стр. 10.

гательные». Рассуждение о необходимости считаться с установив-
шимся употреблением соответствует всей системе грамматиче-
ского мышления ученого, тем не менее это положение было
тщательно вычеркнуто им 169 и позднее ни в «Материалах»,
ни в самой «Российской грамматике» не встретилось. Деление
прилагательных на «правильные» и «неправильные» (в основу
чего были положены флексии), намеченное в дограмматиче-
ский период, также нигде впоследствии не отмечалось.
Заслуживает внимания родительный падеж единственного
числа прилагательных мужского и среднего рода. В «Мате-
риалах к „Российской грамматике"» сохранилась запись,
свидетельствующая о стремлении автора преодолеть традицион-
ное употребление флексии -аго и ввести формы из живой раз-
говорной речи. Подчеркивая важность высказываемого поло-
жения знаком 1SB, он пишет: «Родительной падежъ прилагатель-
ныхъ кончится въ россійскомъ языкѣ всегда на ого, кромѣ
въ писмѣ святаго, славнаго, великаго» (7, 635303). Возвращаясь
к этой мысли, Ломоносов сопоставляет произношение прила-
гательных мужского рода с ударяемой флексией -ый (святый,
златый), употребляющихся в основном в книжных текстах,
с теми же прилагательными, взятыми с другой флексией:
святаго, златаго, честнаго; святово, великово, золотово (7,
635 30в). Написание прилагательных с флексией -ова он со-
провождает пометой: «N3 трудно», свидетельствуя, что упо-
требление подобных форм, свойственных живой разговорной
речи, неприемлемо в книжных текстах, тем более от прилага-
тельных с отвлеченной семантикой.
Таким образом, уже в раннюю пору подготовки материалов
для «Российской грамматики» Ломоносов намечал дифферен-
цированное употребление флексий прилагательных в зависи-
мости от стиля речи и рекомендовал флексию -ово как равно-
правную флексии -аго. Следует отметить, что влияние живой
разговорной речи испытал на себе и Адодуров, допускавший
употребление флексии -ово в родительном падеже («Gen.
добраго oder доброво»).1*0
Выдвинутое в «Материалах» положение о необходимости
дифференциации флексий прилагательных нашло некоторый
отзвук в § 102 «Грамматики»: «В родительных падежах, конча-
щихся на го, в простых российских словах и в разговорах
произносят, как в: моего, сильнаго говорят моево, сильнаво».
Хотя в § 161 «Грамматики» Ломоносов называет три флексии
прилагательных родительного падежа единственного числа муж-
ского и среднего рода аго, -ого, -яго, в литературной прак-
169 ПСС, т. 7, стр. 84, где вычеркнутый Ломоносовым текст был опуб-
ликован впервые.
160 Адодуров, стр. 30.

тике от прилагательных, оканчивающихся на ударные -ой, -ей,
он употребляет иногда флексию -ово, например: «Уже далече
зрю в курении и мраке Нагово тела вид, не явственной в при-
зраке» (5, 732):
Для родительного падежа прилагательных женского рода
Адодуров рекомендует церковнославянскую флексию -ыя, -ия.
В «Материалах» Ломоносов не называет флексию роди-
тельного падежа женского рода. В «Российской грамматике»
в отличие от Адодурова он указывает два варианта флексий:
-ыя (-ия) и -ой (-ей), не говоря о стилистическом разграни-
чении их употребления. В своей литературной практике Ло-
моносов стоит на демократических позициях, широко вводя
флексию -ой (-ей) даже в произведения высокого стиля.
Значительного внимания заслуживает вопрос о флексиях име-
нительного падежа множественного числа прилагательных всех
родов.
В отличие от церковнославянской грамматики, в которой
были приняты флексии -и для мужского рода, -л — для жен-
ского и среднего, Адодуров рекомендовал флексии -е для муж-
ского, -я для женского и среднего родов.161 В полном соответ-
ствии со взглядами Адодурова на этот вопрос находились
орфографические правила 1733 г., введенные в практику Ака-
демической типографии. Не исключена возможность, как это
отмечалось ранее, что автором упомянутых правил был
именно Адодуров, уделявший в 1730-е годы большое внима-
ние вопросам разработки грамматического строя русского языка.
В «Материалах к „Российской грамматике"» вопрос о флек-
сиях именительного падежа множественного числа не получил
никакого отражения. Последнее объясняется, возможно, тем,
что Ломоносов, одержавший победу над В. К. Тредиаковским
в остром грамматическом споре по этому вопросу, подробно
осветил его в упоминавшемся дограмматическом труде «При-
мечания на предложение о множественном окончении прила-
гательных имен».162
Взгляды Тредиаковского и Ломоносова на родовые оконча-
ния прилагательных резко разошлись. Непосредственным по-
водом к возникновению дискуссии по этому вопросу послу-
жило поручение Академического собрания, данное Тре-
диаковскому, пересмотреть выпущенное в 1738 г. учебное
пособие для гимназии («Colloquia scholastica») 1«Школьные
разговоры»],163 явившееся переработкой книги И. Ланге.164
161 Там же, стр. 29.
162 ПСС, т. 7, стр. 81—87.
163 Экземпляр этого издания с корректурными поправками Тредиа-
ковского хранится в ААН СССР, p. III, оп. 1, № 93.
164 J. Langius. Colloquia latina. Haiae Sax. I Латинские разговоры.
Галле], 1730.

Тредиаковский произвел орфографическую правку «Школьных
разговоров», восстав главным образом против введенных
в практику Академической типографии в 1733 г. упомянутых
окончаний для полных имен прилагательных именительного
падежа множественного числа: для мужского рода -е, для
женского и среднего -я. Придерживаясь церковнославянской
традиции и отступая от нее только для женского рода, он пред-
лагал со своей стороны оканчивать прилагательные в муж-
ском роде на -и, в женском на -е, в среднем на -я.166 Взгляды
Тредиаковского были изложены в его диссертации на латинском
языке De plurali nominum adjectivorum integrorum Russica
lingua scribendorum terminatione 10 том, как писать по-русски
окончания имен прилагательных во множественном числе].166
В упоминавшемся корректурном экземпляре «Школьных раз-
говоров» Тредиаковский, в соответствии со своими взглядами
на окончания имен прилагательных мужского рода, исправил
«многие способы» на «многий способы» (стр. 40), «богатые»
(м. р.) на «богатый» (стр. 72), «другие честные гости» на «другии
честный гости» (стр. 78) 167 и пр.
Ломоносов выразил несогласие со взглядами Тредиаков-
ского сначала устно на заседании Академического собрания,168
а после ознакомления с вышеупомянутой диссертацией Тре-
диаковского De plurali nominum adjectivorum iltegrorum, пе-
реведенной автором на русский язык,— письменно в «При-
мечаниях на предложение о множественном окончении прила-
гательных имен».
Здесь Ломоносов доказывает, что поднятый Тредиаков-
ским вопрос о родовых окончаниях имен прилагательных
во множественном числе не может быть разрешен ни посред-
ством проведения аналогий с церковнославянским языком,
на что особенно настойчиво пытался опереться Тредиаковский
(«славенский или церковный язык» «нашему славенороссий-
скому или гражданскому и источник, и отец, и точное подо-
бие»), ни посредством нахождения сходства с «малороссий-
ским диалектом» и другими, «от славенского» происшедшими; ш
нельзя также разрешить этот вопрос ссылками на окончания
местоимений, имен существительных и усеченных прилагатель-
ных во множественном числе.
Вопрос о родовых окончаниях имен прилагательных
во множественном числе, по мнению Ломоносова, невозможно
обосновать теми или иными теоретическими доводами. «Как
165 ПСС, т. 7, стр. 801.
166 ААН СССР, p. I, оп. 76, № 5а.
167 Там же, p. III, оп. 1, № 93.
168 Более подробно об устной дискуссии Ломоносова с Тредиаковский
см.: ПСС, т. 7, стр. 801—802.
169 П. П. Пекарский. Дополнительные известия для биографии
Ломоносова. СПб., 1865, стр. 103.

во всей грамматике, так и в сем случае одному употреблению
повиноваться должно»,170 заявлял Ломоносов, И он предлагал
следовать за Академической типографией, опирающейся
на правила 1733 г., согласно которым прилагательные муж-
ского рода оканчиваются на -е, женского и среднего на -я.
Ломоносов замечал при этом, что такое различие окончаний
в зависимости от рода «хотя довольного основания не имеет,
однако свойству нынешнего великороссийского языка не про-
тивно». Предложенное же Тредиаковским «в сих пунктах
мужеское прилагательных множественных на и употреблению
великороссийского языка противно».171
В дальнейшем Ломоносов предполагал руководствоваться
в прозе правилами 1733 г., внедренными в практику Академи-
ческой типографией, «а в стихах е и я во всех родах класть
без разбору, смотря как потребует оных сложение».172 Он под-
черкивал, что «в произношении прилагательных множествен-
ного числа в именительном падеже всяк у всех великороссиян,
когда они громко говорят, и у всех увидит, которые, не думая
о правилах, пишут, что оные кончатся на е или на я во всех
родах без разбору, но больше на е, нежели на я, а на и ни-
когда».173
Несмотря на обоснованность точки зрения Ломоносова, раз-
делившего взгляд автора правил 1733 г., Тредиаковский про-
должал «упорствовать», что проявилось и в его литературной
практике и в новом, еще более пространном, чем первое, рас-
суждении «Об окончании прилагательных имен целых, муже-
ского рода, множественного числа, и о двух некоторых разно-
стях, до правописания принадлежащих» (1755).174 Здесь он еще
более настойчиво пытался утвердить окончание- -ии для при-
лагательных, подчеркивая с еще большей убежденностью за-
висимость грамматического строя русского языка от церковно-
славянского. Он писал, что «наш язык сходственнейший всех
прочих с славенским», он «первородный его сын и наследник».175
Говоря об употреблении, он предлагал «следовать тому, что
или большая или просвещеннейшая часть людей употребляет.
Чрез большую часть не разумеются поселяне,
но учтивый граждане, а чрез просвещен-
нейшую не простаки, но ученый люди, чрез
обе ж сии части не разные две, но одна и та ж по важности
удостоверения, ибо надежнее верить в чистоте языка
170 ПСС, т. 7, стр. 84.
171 Там же, стр. 87.
172 Там же.
173 Там же, стр. 86.
174 П. П. Пекарский. Дополнительные известия для биографии
Ломоносова, стр. 102—116.
175 Там же, стр. 105.

чес[т]ным и просвещенным мужам, не-
жели безрассудной черни» (разрядка наша,—
В. М.).176
В «Российской грамматике» Ломоносов печатно дал отповедь
и этому рассуждению Тредиаковского, подчеркнув два поло-
жения: 1) о независимости грамматического строя русского
языка от церковнославянского и 2) о народной основе русского
литературного языка. В § 119, направленном против упор-
ствующего Тредиаковского, он заявлял, что «в окончании при-
лагательных множественного числа мужеского рода вместо
е или я некоторые ставят везде и, что употреблению и слуху
весьма противно. Употребление букв е и я в прилагательных
множественного числа всех родов в великороссийском языке
от начала исторических и других писателей московских,
а особливо от времен великого государя царя Иоанна Василь-
евича и до нынешнего времени непрерывно было. . . и ныне
от знающих писателей содержится».
Ломоносов последовательно отстаивал мнение об отсутствии
форм рода во множественном числе в своей «Российской грам-
матике», где он твердо заявил: «Е и я нередко заедино употреб-
ляются, особливо во множественном числе прилагательных
пишут: святые и святыя. Сие различие букв е и я в родах
имен прилагательных никакого разделения чувствительно
не производит, следовательно, обоих букв в и л во всех родах
употребление позволяется, хотя мне и кажется, что е прилич-
нее в мужеских, а л в женских и средних» (§ 116). Это мнение
он подтвердил и всей своей последующей литературной прак-
тикой.
Подготовительные материалы к «Российской грамматике»
отражают целеустремленное внимание Ломоносова к ряду
вопросов, связанных с развитием в XVIII в. категории качества.
Некоторые из вопросов в предшествующих грамматиках или
совсем не поднимались, или не получали должного освещения.
Заслуживает внимания попытка Ломоносова рассмотреть воп-
рос о делении прилагательных в зависимости от характера
обозначаемого ими признака.
В «Материалах» содержится попытка отделить прилагатель-
ные, названные впоследствии качественными (см., например,
запись на стр. 603, т. 7, сопровожденную знаком FB: «Вкусы.
Сладкой. Горькой. Кислой. Прикрой. Пряной. Солоной. Тупой»)
от прилагательных, названных впоследствии относительными
(см., например, запись на стр. 641345: «Матеріальныя усѣче-
нія не терпятъ. . .»). Выделена также группа притяжательных
прилагательных (7, 637—638338).
176 Там же, стр. 107.

Правильно наметив основные группы прилагательных, уче-
ный вполне закономерно ставит вопрос об образовании степеней
сравнения прилагательных, отделяя их от форм субъективной
оценки. В «Материалах к „Российской грамматике"» он выписы-
вает прилагательные с суффиксами, придающими оттенок умень-
шительности (7, 6129б, 642371), и сравнительную степень.
Кое-где проскальзывает еще сомнение, что означает та или иная
форма — уменьшительность или сравнение, например: «№.
Потѣмнѣе diminut [ivum] [умалительное ]» (7, 677647).
В «Российской грамматике» автор более четко отделяет
прилагательные с оттенком уменьшительности и увеличи-
тельное•, выписывая ряд прилагательных с суффиксом -оньк,
-еньк, -оват, -еват, -охонек, -ехонек и др. (§§ 250—252), от форм
прилагательных сравнительной степени.
Отделение категории субъективной оценки прилагательных
от степеней сравнения, намеченное в «Материалах» и проведен-
ное в «Грамматике», было оценено последующими граммати-
стами как положительное явление. Акад. В. В. Виноградов
подчеркивает, что «русская грамматика к середине XIX в.
в вопросе о формах субъективной оценки вернулась к правиль-
ной точке зрения Ломоносова».177
В вопросе образования сравнительной степени Адодуров
делает шаг вперед по сравнению со Смотрицким, который ввел
формы с суффиксом -ш- типа драгший от драгий, и образует
сравнительную степень при помощи суффиксов -ее и -е, причем
чередование согласных кое-где отсутствует: онъ умнѣе меня,
Петръ богатѣе Ивана, вино дороже пива.178 Примеры образо-
вания степеней сравнения в «Материалах» сопровождаются
интересными пометами и набросками плана работы, например:
«Слабяе для кокофоніи только худо, а не неправильно, такъ же
и ясняе» (7, 61191) или «Писать о употребленіи comparativi
[сравнительной степени ] въ простыхъ разговорахъ и въ писмѣ»
(7, 623176). В черновиках есть записи, свидетельствовавшие
о том, что автор искал ответы на ряд вопросов, неясно пред-
ставлявшихся ему в пору собирания материалов, например:
«Для чего ширѣ, слабѣе лучше, нежели ширѣе, слабѣ» (7,
611).
В «Материалах к „Российской грамматике"» содержатся
многочисленные примеры образования простых форм сравни-
тельной и превосходной степеней (первоначально встречаются
одиночные примеры): «Густъ, гуще; пуще; violentius detect
[ivum] [неполное]. Сладко, слаше» (7, 612102). «Жиже, тонѣ
(7, 614123). «Гуще, чище, ближе, слабже. Слаше» (7, 64237в),
потом алфавитные списки кратких прилагательных с приве-
177 В. В. Виноградов. Русский язык, стр. 238.
178 Адодуров, стр. 12.

дением сравнительной степени, написанные рукой помощника
Ломоносова (7, 757—759); последние были просмотрены ученым,
записавшим на полях некоторые прилагательные в краткой
форме и сравнительной степени: тонокъ, тонѣе, благъ, глухъ,
глуше, добръ, сухъ, сушее, лихъ, тихъ, плохъ; против форм
Добръ, бра, бро, лутче — добрѣе, • красенъ; против форм
Красенъ, сна, сно, краснѣе и краше — знак N5 (7, 757). Ниже
алфавитного списка Ломоносов записал ряд прилагательных
в тех же формах: Дорогъ, же; широкъ, ширѣе; далекъ, далѣе;
высокъ, выше; низокъ, ниже и краткие прилагательные с обо-
значением одной или двух конечных согласных основы без
приведения сравнительной степени: «Бѣлъ, л; бровистъ, cm;
рѣчистъ, cm; богатъ, т; бранливъ, в» и т. д., всего 35. Рас-
положение этих форм и обозначение конечной согласной основы
свидетельствуют о том, что они предназначались для уяснения
вопроса об образовании сравнительной степени.
Значительно меньше примеров превосходной степени:
«Драгій, дражайшій, тихій, тишайшій, краткій, кратчайшій;
все, пре, самый честный, всепречестный, всепречестнѣшій, ее-
ликій, малый» (7, 644412).
Все собранные материалы в различной степени были исполь-
зованы автором «Российской грамматики» при написании §§ 52—
53 и 212—226, в которых освещены вопросы о значении степе-
ней сравнения, их образовании и происходящем при этом
чередовании согласных, а также о стилистическом употребле-
нии некоторых форм сравнительной и превосходной степеней
сравнения.
Правильно показав значение положительной, сравнитель-
ной и превосходной степеней сравнения (§ 52—53), Ломоносов
приводит способы образования простой и сложной форм срав-
нительной и превосходной степеней. Сравнительная степень,
по мнению автора «Грамматики», образуется при помощи сле-
дующих суффиксов: 1) -ее или -яе, причем формы с -ее «равное
или и лучшее достоинство имеют» (§ 218). По сравнению
с «Материалами» («Слабяе для кокофонии только худо, а не не-
правильно»), мнение о предпочтительности суффикса -ее перед
-яе выражено здесь более решительно и противостоит мнению
Сумарокова. Следует отметить, что в своей литературной прак-
тике, отдавая дань времени, Ломоносов употреблял формы:
1) с тем и другим суффиксом; 2) посредством суффикса -е при
чередовании конечной согласной основы (§§ 219—222), причем
в числе иллюстраций приведена форма слаще взамен просто-
народной формы слаше, встретившейся в «Материалах»: «Густъ,
гуще; пуще; violentius, delect [ivum] [неполное]. Сладко,
слаше» (7, 612102); «Гуще, чище, ближе, слабже. Слаше» (7, 642 37в)
и суше взамен сушее: «сухъ, сушее» (7, 757), и 3) посредством
непродуктивного суффикса -те (§ 223).

Об образовании форм сравнительной степени на -ее, -е, -ше
с приставкой по-, вносящей добавочное значение смягчения
степени преобладания качества, в «Российской грамматике»
не говорится, хотя в «Материалах» эта форма отмечена:
«потѣмнѣе diminutivum [умалительное ]» (7, 677647). «Немного
ниже, пониже, немножко пониже, ниже Сотр. [сравнительная]
пониже» (7, 64134в). Не включена она также и в число форм
категории субъективной оценки, обозначающей уменьшитель-
ность. По-видимому, этот вопрос еще не совсем отчетливо пред-
ставлялся и самому автору.
Говоря об образовании форм сравнительной степени, Ло-
моносов впервые отмечает, что лексическое различие ведет
к обособлению грамматическому (§ 225); ср. пометы Ломоно-
сова из «Материалов» «добрѣе, красенъ» к «Добръ, бра, бро,
лутче» и «NB» к «Красенъ, сна, сно, краснее и краше», сделан-
ные к записям помощника (7, 757).
В определении Ломоносовым превосходной степени отме-
чены сравнительный и выделительный характер: «Между мно-
гими вещьми, одно свойство имеющими, чувствуем и почи-
таем оное в некоторой из них всех превосходящее, что уже
ни едина тем оной сравниться не может» (§ 53; см. также
§ 215).
В «Грамматике», так же как и в «Материалах», приведены
простые и сложные формы превосходной степени (§§ 214—216).
Простые формы образуются различными способами от поло-
жительной степени: 1) присоединением приставки пре- (§ 53);
2) при помощи суффикса -ейш, а при чередовании согласных
звуков корня -айш; 3) при помощи тех же суффиксов в соче-
тании с приставками пре- и наи-, причем на «шій и без предлога
пре больше превосходного, нежели рассудительного, степени
силу имеют» (§ 215).
Отмеченные способы образования превосходной степени свой-
ственны и современному русскому языку.
Характерно, что от одного из способов образования пре-
восходной степени при помощи приставок все- плюс пре-
(всепречестный, всепречестнѣйшій), упоминавшемся в «Мате-
риалах» наряду с другими формами превосходной степени,
автор «Российской грамматики» отказался, несмотря на ши-
рокое распространение этих форм в официально-канцелярском
и церковном языке того времени. Следует отметить, что в за-
головках стихотворных произведений и в посвящениях к не-
которым прозаическим трудам Ломоносов часто употреблял
архаичные формы с префиксом все-. Формы всепречестный,
всепречестнѣйшій вошли в грамматику Адодурова наравне
с другими формами.179
179 Там же, стр. 12.

Два значения, в которых формы превосходной степени упо-
треблялись Ломоносовым и его современниками,— значение
предельной степени признака (элятивное значение) и значение
•суперлатива (superlativus) — сохранились и в современном ли-
тературном языке.
Третье значение форм с суффиксами -ейш, -айш, отмечен-
ное Ломоносовым,— значение «рассудительного степени» в со-
временном литературном языке почти исчезло. В XVIII в. это
ч<древнее» значение, которое отличается «резким отпечатком
архаичности, устарелости»,180 было очень распространенным.
В «Российской грамматике» Ломоносов отмечал преимуще-
ственное употребление форм с -ейш, -айш в «важном и высоком
стиле» (§ 215). Это положение является раскрытием записи,
оставленной в «Материалах»: «Писать о употребленіи compara-
tivi [сравнительной степени] въ простыхъ разговорахъ и
въ писмѣ» (7, 623175).
В результате вдумчивого наблюдения над образованием
степеней сравнения Ломоносов приходит к одному из значи-
тельных выводов, который он формулирует в § 226: «Прила-
гательные, от материй происходящие (относительные прила-
гательные,— В. М.), ни рассудительного, ни превосходного
степени не имеют».
В «Российской грамматике» не содержится деления прила-
гательных в зависимости от характера обозначаемых ими при-
знаков, хотя такое деление, как указывалось выше, и наме-
чалось в «Материалах».
Прилагательные, обозначаемые в современной грамматике
термином относительные, именовались в черновике как «ма-
териальные» прилагательные. О них говорится там, где речь
идет о возможности или невозможности образования кратких
прилагательных. Ломоносов употребляет при этом термин «усе-
ченные» прилагательные. На одном из листов рукописи он
записывает: «Матеріальныя усѣченія не терпятъ — худо: свин-
цовъ, золотъ и протч.» (7, 641 345).
Наблюдение над тем, что относительные прилагательные,
обозначая постоянное свойство предмета, употребляются пре-
имущественно в полной форме, впервые было зафиксировано
в «Материалах к„Российской грамматике"». Этому предше-
ствовала длительная работа по собиранию материалов и их
изучению (см. следующие записи: «Онъ цвѣтомъ голубь, худо,
но: онъ голубой, ради разности отъ имени птицы голубь.
Прилагательныя цѣлыя и усѣченныя» — 7, 60867).
В грамматике Адодурова усеченные прилагательные рас-
сматривались вслед за полными как вторично образованные,
причем Адодуров, так же как и Смотрицкий, считал, что усе-
180 В. В. Виноградов. Русский язык, стр. 255.

ченное прилагательное можно образовать от любого полного,
например:- верхняя — верхня, горная — горна, подданный —
поддан, сыновний — сыновенъ, сыновняя — сыновня, сыновнее —
сыновне.
Ломоносова очень интересовал вопрос о полных и кратких
формах прилагательных, и в «Материалах» он вновь и вновь
возвращается к нему: «Въ геометріи должно сказать: этотъ
уголъ прямой, а не прямъ. И такъ же — этотъ кафтанъ новой,
а не старой. Однако: этотъ кафтанъ еще новъ» (7, 609вз),—
твердо заявляет исследователь. «Свинцовъ, золотъ не говорить
въмѣсто свинцовой, золотой. Однако въ косвенныхъ: имѣетъ
золоту шпагу и водянъ, грязенъ» (7, 622—623173). Подчас одни
и те же примеры Ломоносов приводит неоднократно, что сви-
детельствует о его неустанном внимании к интересующему
вопросу: «Водянъ, грозенъ, а свинцовъ, золотъ не говорятъ»,—
повторяет он (7, 675498). «Этот уголъ прямой» (7, 675б1в)»
«Узокъ, узка, узко, узки; низокъ, низка, низко, низкц; жиренъ,
жирна, жирно, жирны; старъ, стара, старо; высокъ, высока*
высоко; широкъ, широка, широко» (7, 625198). Список кратких
прилагательных, упоминавшийся выше в связи с вопросом
о степенях сравнения, приводится на стр. 757—760, т. 7*
Он заканчивается интересным замечанием, сопровождающим
слово радъ: «caret» [не имеет]. Рассмотрение этого замечания
в связи с предшествующими записями кратких прилагательных
и сравнительных степеней означает отсутствие возможности
образовать сравнительную степень (это слово не имеет также
и соответствующей полной формы). Следовательно, Ломоносов
отметил своеобразие форм кратких прилагательных, выделяемых
в современном литературном языке в категорию состояния-
Скрупулезное перечисление всех черновых записей, отно-
сящихся к теме о полных и кратких формах прилагательных,
показывает, с каким пристальным вниманием относился автор
к этой теме. Очень чутко прислушивался он к живой народной
речи, о чем свидетельствует запись «не говорят», сопрово-
ждающая некоторые формы. В результате исследования во-
проса о полной и краткой форме Ломоносов приходит к двум
важным выводам, отмеченным в «Материалах», но не попавшим
впоследствии в «Грамматику»: 1) о преимущественном употреб-
лении относительных («материальных», по терминологии Ло-
моносова) прилагательных в полной форме и 2) об отсутствии
у некоторых качественных (у Ломоносова этот термин отсут-
ствует) прилагательных параллельных кратких форм.
Эти выводы не были сформулированы в «Грамматике»,
вероятно, потому, что автор в силу высокой требовательности
к себе не считал их настолько разработанными, чтобы
поместить в нормативной грамматике русского языка. Они были
освещены последующими русскими грамматистами.

Краткие формы образуются только от качественных прила-
гательных (но не от всех), не изменяются по падежам и не вы-
ступают в синтаксической роли определения в отличие от древ-
нерусского языка, в котором они склонялись и в предложении
были определениями.
В эпоху Ломоносова и позднее в поэтическом языке широкое
распространение получили так называемые «усеченные» при-
лагательные, образованные путем отсечения конечного глас-
ного полной формы и употреблявшиеся в стихотворном языке
для соблюдения размера стиха. Иногда они отличались от крат-
ких форм ударением (при наличии колебаний) на основе,
а не на конце, как в кратких прилагательных.
В поэтической практике Ломоносова тоже наблюдается пре-
имущественное употребление усеченных прилагательных; крат-
кие прилагательные в роли определения довольно редки.181
Вопреки своему собственному наблюдению, идя навстречу
требованиям рифмы и ритма стиха, Ломоносов образует усе-
ченные формы и от относительных прилагательных.
В силу тех же требований в стихотворных произведениях
Ломоносова встречаются усеченные формы превосходной сте-
пени с суффиксами -ейш, -айш: «Умножь твои дражайши лета»
(В «Материалах к „Российской грамматике"» Ломоносов при-
водит большой список кратких прилагательных, образованных
от качественных прилагательных, показывая их изменение
по родам (7, 757—760); над некоторыми словами поставлены
ударения, свидетельствующие о том, что перед нами краткие
(а не усеченные) формы прилагательных. На основании наблю-
дений над краткими формами в §§ 210—211 Ломоносов дает
правила их образования.
В соответствии с «Материалами к „Российской грамматике"»
(7, 626218, 642359, 675Б09, 677б44) в § 193 Ломоносов показывает,
как склоняются «славенские прилагательные усеченные».
В «Материалах» (7, 611, 637—638338), а затем и в «Грамма-
тике» (§§ 227—229) Ломоносов выделяет группу притяжатель-
ных прилагательных, образованную от имен существительных,
обозначающих одушевленные предметы, при помощи суффиксов
-ов (-ев), -ин. В XVIII в. эта группа прилагательных имела
более широкое распространение, чем в современном литератур-
ном языке, о чем свидетельствует употребление их в одах
Ломоносова.182
Совокупное рассмотрение категории имени прилагательного
и его грамматических форм в «Материалах» и «Грамматике»
181 Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагатель-
ных в «Российской грамматике». . . , стр. 126.
182 С. И. Глушков. Язык од Ломоносова. Автореферат канд. дисс.
Киев, 1954.

показывает, что по сравнению со своими предшественниками-
грамматистами ученый значительно обогатил русскую грам-
матическую науку о прилагательных: 1) в склонении прила-
гательных, опираясь иногда на традиционное употребление,
введенное практикой академической печати, иногда на живое
употребление, он утвердил те формы, которые сохраняются
до настоящего времени; по сравнению с Адодуровым, отказав-
шимся от некоторых архаических форм, он сделал шаг вперед,
почти отвергнув употребление форм мужского рода единствен-
ного числа типа святый, злый и женского рода родительного
падежа на -ыя; 2) утвердил формы сравнительной и превосход-
ной степеней, в том числе более благозвучную форму на -ее
(по сравнению с -яе), употребляющиеся по настоящее время;
3) подчеркнул стилистическое разграничение в употреблении
форм на -ейш, -айш; 4) наметил деление прилагательных
в зависимости от характера обозначаемого признака на каче-
ственные и относительные и правильно раскрыл наиболее
важные особенности первых: способность к образованию сте-
пеней сравнения и кратких форм.
НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ГРАММАТИЧЕСКИХ ФОРМАХ
ИМЕНИ ЧИСЛИТЕЛЬНОГО
В «Материалах к „Российской грамматике"» находим целый
ряд лексических примеров, относящихся к категории имени
числительного. Формулировки отдельных правил отсутствуют.
Не рассматривая подробно эту грамматическую категорию,
остановимся лишь на том, что, будучи отражено в «Материалах»,,
не освещено или иногда недостаточно освещено в «Грамматике».
Отметим также случаи колебаний в выборе той или иной формы,
встретившиеся в «Материалах».
1. В «Материалах» зафиксирована одна из особенностей
древнерусских количественных числительных от пяти до де-
сяти и образований типа пятнадцать, свидетельствующая
об их сходстве с существительными — употребление их в жен-
ском роде: «Genera numeralium [Роды числительных]. Ета де-
сять. Наша пать»(очевидно, описка: надо читать пять)—7,708802.
В литературной практике Ломоносова встречаются случаи
употребления числительных с учетом родового значения (и
не только числительных от пяти до десяти), например: «каждую
двадцать лет» (10, 145, § 26).
П. Я. Черных отмечает, что «в XVI в. и даже позднее в Мо-
скве говорили: та пять деревень сгорѣла, в ту пять ден,
в ту шесть лѣт, взяли ту восмь городов, подожди одну пятна-
дцать ден и т. п.».183
183 П. Я. Черных. Историческая грамматика русского языка, М,
1952, стр. 205.

Примеры из сочинений автора «Российской грамматики»
свидетельствуют о том, что это явление наблюдалось еще и
в XVIII в. Тем не менее Ломоносов не считал нужным вводить
его в «Грамматику», так как оно выходило из употребления
и могло быть воспринято как архаическое.
2. В «Материалах» отмечены две формы творительного
падежа от числительного сорок — «сорокомъ или сорокью»,18А —
пишет автор рукописи (7, 636323), что отражает историю про-
исхождения этого слова, которое, как полагают исследователи»
«является мужским вариантом слова сорока, производным от
которого была сорочка — исподняя рубаха».185
В «Грамматике» закреплена одна древнерусская форма
первого склонения мужского рода твердого различия — соро-
комъ, употребительная в XVIII в.
3. Ломоносов зафиксировал в «Материалах» остатки форм
кратких порядковых числительных, сохранившихся в виде
выражений «самъ другъ, . . . самъ четвертъ, самъ пятъ,
самъ шостъ, самъ девятъ, самъ десятъ» (7, 636321), «самъ третей,.
Самъ другъ» (7, 644401).
В «Грамматику» они не были введены как устаревшие.
4. В рукописи неоднократно приводятся древнерусские
формы дробного счета, состоящие из существительного пол
(т. е. половина) и порядкового краткого числительного, согла-
сованного с определяемым словом, например: «полтора, пол-
третья, полторы, полтретьи, полуторыхъ, полутретьихъ»
(7, 644402), «полторы, полтретьи, полчетверты, полпяты»
(7, 636322) и рядом с ними входившие в употребление формы,
в которых вместо краткого числительного в косвенных падежах
стоит полное: «полтретьяго, полъ четвертаго, полпятаго,
полшестаго» (7, 636 322).
В «Грамматике» в качестве образца приведено склонение
дробного числительного полтора (§ 262), по примеру которого
склоняются полтретья, полдесята и пр. (§ 262). Формы полторы,
полтретьи, полчетверты, полпяты в «Грамматике» отсутствуют.
Формы дробного счета с кратким порядковым числительным
типа полтретья, полчетверта в своих сочинениях употреблял и
Ломоносов, поэтому замечание о том, что «в XVII в. они встре-
чались уже значительно реже и вскоре исчезли», не находит
подтверждения во времена Ломоносова.186
5. В «Материалах» нашла отражение древняя форма из-
менения собирательных числительных по родам: «Четверо,
четверы», — записывает Ломоносов (7, 642365), образуя форму
четверы от мужского рода четверъ (женский род четвера,.
184 Адодуров дает только форму сорокью (стр. 32).
185 П. Я. Черных, стр. 207.
186 Там же, стр. 211.

средний — четверо). Эту форму встречаем также в одном из
поздних сочинений Ломоносова «Рассуждение о большей точ-
ности морского пути»: "четверы часы пружинные» (4,141,1759 г.).
В дограмматический период Ломоносов употреблял иногда
архаическую древнерусскую форму двемя,187 см., например,
в «Описании явившийся кометы»: «двемя звездами» (4,12,1744 г.).
В «Материалах» склонение числительного два отсутствует,
в «Грамматике» в качестве нормы творительного падежа приве-
дена форма двумя.
Многие из форм числительных, встретившихся в «Материалах»
и в парадигмах «Грамматики», были закреплены литератур-,
ной практикой ученого и, пройдя испытание временем, прочно
вошли в качестве норм современного русского литературного
языка. К числу их относятся формы всех количественных
числительных, называемых Ломоносовым первообразными, ис-
ключая числительные сорок, девяносто, сто и формы собира-
тельных числительных, оба, двое, пятеро и др. Ломоносов
отказался от ряда архаических или выходящих из употребле-
ния форм и ввел в «Грамматику» лишь те из них, которые прочно
вошли или входили в употребление; однако в своей литера-
турной практике под влиянием традиции он сохранил неко-
торые архаические формы.
187 Для женского рода Адодуров дает только эту форму.

ГЛАВА V
РАЗРАБОТКА КАТЕГОРИИ ГЛАГОЛА
Учение о второй знаменательной части речи — глаголе
Ломоносов разрабатывает не менее интересно, чем учение о
первой знаменательной части речи — существительном. В рас-
положении материала и установлении закономерностей грам-
матических категорий и форм глагола ученый проявил прису-
щую ему самостоятельность и разработал четвертое наставление
«Российской грамматики», над которым он очень много тру-
дился, весьма обстоятельно.
Созданию главы о глаголе предшествовала многолетняя
кропотливая работа по собиранию многочисленных материалов
и их систематизации. Рукописные записи, относящиеся к теме
о глаголе, велики по объему (в целом) и многообразны по
содержанию: отдельные грамматические формы перемежаются
и уступают место спискам, систематизированным по тому или
иному принципу, или формулировкам отдельных граммати-
ческих положений и даже целых разделов.
Рассмотрение «Материалов», представляющих собою на-
глядную картину творческих исканий исследователя, показы-
вает, какую надо было проделывать гигантскую работу и какую
проявлять тонкую наблюдательность, чтобы по сырому ма-
териалу определить хотя бы основные закономерности и вы-
делить случаи, не подходящие к ним, т. е. исключения.
Ломоносов впервые разрабатывал учение о русском гла-
голе, если не считать весьма краткого и неполного изложения
этой темы Адодуровым, который, по словам Будиловича, «не
удовлетворился системою Смотрицкого, но своей не приду-
мал».188
Учение о глаголе М. Смотрицкого находилось под влия-
нием античной грамматической традиции. Смотрицкий разде-
лял глаголы на личные, безличные и стропотные (как и
188 Будилович, стр. 70.

в 'ASeXcpoxTjc), понимая под последними неправильные глаголы,
и лишаемые, т. е. недостаточные, глаголы. Согласно грам-
матике Смотрицкого глаголу присущи девять признаков: за-
лог, начертание, вид, число, лицо, наклонение, время, род
и спряжение.
Залоги: действительный, страдательный, средний, отло-
жительный и общий.
Начертание: простое (емлю), сложенное (приемлю) и пре-
сложенное (восприемлю).
Наклонения: изъявительное, повелительное, молительное,
сослагательное, подчинительное и неопределенное.
Времена: настоящее, преходящее, прошедшее, мимошед-
шее, непредельное и будущее — заимствованы из греческой
грамматики Ласкариса.
Числа: единственное, двойственное и множественное.
Спряжение первое (имеет во 2-м лице единственного числа
настоящего времени окончание -еши) и второе (имеет в соответ-
ствующей форме окончание -иши).
Смотрицкий подразделяет глаголы на два вида: первообраз-
ный, называемый им совершенным, и производный. В послед-
нем виде он тоже проводит деление — на начинательный и
учащательный. В этой классификации содержится робкая
попытка установить связь между видами глагола и различ-
ными формами времени.
Приводимые Смотрицким лексические примеры и грамма-
тические парадигмы спряжения взяты из церковнославянского
языка.
В русской грамматике Г. Лудольфа анализ форм русского
глагола содержит некоторые изменения по сравнению с формами
церковнославянского языка. Лудольф смелее отходит от антич-
ной традиции в трактовке этого вопроса. Он исключает из
числа залогов Смотрицкого отложительный, как правильно от-
мечает проф. Б. А. Ларин, «выдуманный по образцу латинских
и греческих deponentia»,189 и общий, заимствованный там же,
и вводит свойственный русскому языку взаимный залог. Лу-
дольф вносит поправки и в перечисленные Смотрицким накло-
нения: вместо сослагательного и подчинительного — Subjunc-
tivus [подчинительное], вместо молительного, введенного по
примеру греческого оптатива, и повелительного — Imperativus
[повелительное ].
Из схемы времен Смотрицкого Лудольф оставляет лишь
три времени: настоящее, прошедшее, будущее. Лудольф не
дает парадигмы двойственного числа, отмечая, что «в обычной
русской речи» он «почти не наблюдал употребления двойствен-
ного числа».190
189 Б. А. Ларин, стр. 25.
190 Там же, стр. 120.

Весь лексический материал, использованный Лудольфом
для грамматических образцов, взят из русского языка.
Грамматика Лудольфа, как видим, содержит в некоторых
случаях более правильный анализ грамматических категорий
глагола и, не следуя слепо античной традиции, вернее отра-
жает живые факты русского языка. В этом отношении ее из-
дание заслуживает упоминания «как первый опыт граммати-
ческого анализа русского языка».191 Раздел о глаголе изложен
очень кратко и элементарно. При образовании глагольных форм
встречаются фактические ошибки (например, Лудольф отно-
сит к настоящему времени форму здѣлаю и образует будущее
время буду здѣлать).
Грамматика предназначалась для иностранцев, предпола-
гавших поехать в Россию.
Ломоносов, по-видимому, не знал «Грамматики» Лудольфа,
о чем можно судить по двум признакам: 1) нигде о ней не упо-
минает, 2) ни в одном пункте «Материалов» и «Российской грам-
матики» не ощущается ее влияние. К этому следует добавить,
что в Россию попало очень мало экземпляров «Грамматики»
Лудольфа.
Грамматика Адодурова также содержит очень краткий и
неполный анализ грамматических категорий глагола (весь
раздел о глаголе изложен на 7 страницах).
Грамматическое учение о глаголе Адодуров строит на основе
лексических примеров русского языка. Он оставляет три вре-
мени — настоящее, прошедшее и будущее, отмечая отсутствие
в русском языке Imperfecta и Plusquamperfect'a, замененных
формой Perfect'a с наречиями: «Von dem Imperfecto und Plus-
quamperlecto wissen die Ru(3ischen Verba eigentlich nichts,
wo aber dergleichen Exprepiorien vorkommen, pflegt man zu dem
Perfecto die Aduerbia недавно nicht langst, und давно langst,
hinzuzusetzen, als [Прошедшее несовершенное и давнопрошед-
шее время русскому глаголу неизвестны; там, где встречаются
подобные выражения, к прошедшему совершенному добавляют
наречия недавно и давно, как]: ich 1а|3 я недавно читалъ, ich
hatte gelesen я давно читалъ».192 Адодуров впервые отмечает
возможность образования формы Futurum'a из неопределенной
формы с глаголом стану.
Двойственное число в грамматике Адодурова отсутствует.
Залогов 4: действительный, страдательный, средний и De-
ponens [отложительный ].
Наклонений 3: изъявительное, повелительное и неопреде-
ленное.
191 С. П. Обнорский. Русская грамматика Лудольфа 1696 года.
Сб. «Советское языкознание», т. III, Л., 1937, стр. 43.
192 Адодуров, стр. 39.

При различении спряжений учитывается лишь форма ин-
финитива: глаголы на -тъ относятся к I спряжению, на -ишь —
ко II.
Категория вида не отмечается и. не учитывается при обра-
зовании различных глагольных форм, что приводит к смешению
форм от различных глаголов, например настоящее время —
я бываю, будущее — я побываю.19*
В изложении материала о глаголе Адодуров не свободен от
подражания схемам античных грамматик, что приводит его
к некоторым фактическим ошибкам, например формы боюся,
сержуся отнесены к отложительному залогу.194
Наклонение
Материалы о грамматической категории наклонения, со-
хранившиеся в рукописном виде, немногочисленны. В трех
записях утверждается наличие в русском языке специальных
форм трех наклонений — изъявительного, повелительного и
неопределенного (7, 695704 , 697 —69 8725) и в двух из них отме-
чается отсутствие особых форм желательного и сослагательного
наклонений «в российском языке», вместо которых употребляют
изъявительное с приложением союзов: когдабы, дабы, естьли,
буде и проч. (7, 697-69872б и 6805вз).
Теоретические положения о категории наклонения вошли
без изменения в § 267 «Российской грамматики», термин неопре-
деленное наклонение в печатном тексте заменен термином не-
окончательное наклонение.
«Материалы» показывают, что Ломоносов предполагал,
по-видимому, написать об употреблении наклонений, о чем
свидетельствует краткая латинская запись (7, 609в9): «De usu
futuri pro praesenti conjunctivo [Об употреблении будущего
времени вместо настоящего времени сослагательного накло-
нения]. Ежели поставишь — si constituas».
Однако эта тема в «Грамматике» не была разработана. От-
голоском ее служит формулировка той части § 267, в которой
говорится об отсутствии особой формы для сослагательного
наклонения в русском языке и об определенной ее замене.
В приводимых Ломоносовым грамматических образцах в со-
ответствии с § 267 глагол дается в трех наклонениях — изъяви-
тельном, повелительном и неокончательном (§§ 359—362,
396-397, 404-405, 407, 420, 422, 425).
Рукописные записи (7, 613114, 688в21, 693в85, 708798) нахо-
дятся в полном соответствии с описанием способов образования
повелительного наклонения, изложенным в §§ 333—335 и
384-386.
198 Там же, стр. 41
184 Там же, стр. 38.

Повелительное наклонение образовано добавлением место-
имений 2-го и 3-го лица единственного и множественного
числа подобно изъявительному наклонению. В качестве нормы
повсюду в парадигмах встречаются описательные формы с по-
будительными частицами: да, пусть, пускай.
В литературной практике Ломоносова исследователи отме-
чают факты отступления от установленных им норм: с одной
стороны, наблюдаются просторечные варианты «форм без
флексии: Скажи и не у тай, что было без меня», когда по общей
норме положена флексия -и, и, с другой стороны, часто встре-
чается «обратное явление с употреблением форм без флексии
в соответствии с ожидаемыми образованиями на -и. . . Внемлите
и мою услышьте днесь мольбу».195
СИ. Глушков в своей кандидатской диссертации уста-
новил, что в одах Ломоносова «живые разговорные формы,
например расти, старайся, ликуй», составляют значительный
процент и преобладают над архаическими церковно-книжными
формами типа: возвыси, поели.196
Следует отметить, что формы повелительного наклонения
некоторых глаголов, приведенные Ломоносовым, не совпадают
с соответствующими формами современного языка, например:
в § 333 от глагола краду повелительное наклонение крадь,
от мычу — мычь, так как нет ударения «на последнем складу».
Акад. С. П. Обнорский пишет, что «вариантные образования
крадь при кради объясняются двоякостью глагольных форм по
ударению — на основе в старом (книжном) языке, на флексии—
в просторечии и в современном языке».197
В §§ 336—341 освещается вопрос о неопределенной форме
глагола (по терминологии Ломоносова, неокончательном накло-
нении). Рукописные материалы по данному вопросу очень об-
ширны по объему. В основном они написаны рукой помощника
Ломоносова, подбиравшего материалы по указанию автора
грамматики: одни из них представляют собою перечни глаго-
лов 1-го лица настоящего времени и неопределенной формы,
подобранных по принципу сходных окончаний. В некоторых
случаях рядом с глаголами рукой Ломоносова приписаны
однокоренные существительные (7, 7£1—746). Многочисленны
также записи глаголов 1-го лица единственного числа с оди-
наковыми окончаниями. Они написаны рукой Ломоносова и
имеют самое непосредственное отношение к теме о неопреде-
ленной форме, потому что систематизация глаголов в рукописи
проведена Ломоносовым по формообразовательным признакам.
195 С. П. Обнорский. Очерки по морфологии русского глагола.
М., 1952, стр. 163.
196 С. И. Глушков.
197 С. П. Обнорский. Очерки по морфологии русского гла-
гола, стр. 163.

В §§ 336, 338—34-1 без колебаний Ломоносов утверждает
как норму русского языка окончание неопределенной формы
на -ть, -ти (под ударением), -чь, что соответствует вышеука-
занным записям в «Материалах». Отклонение от данной нормы
он допускает для глаголов, оканчивающихся на -бу, -ду, -зу,
-ту, имеющих в неопределенной форме окончание -сти или
-стъ: скребу, скрести или скресть; веду, вести и весть; грызу,
грыстъ; плету, плести и плесть (§ 337). Акад. С. П. Обнорский
отдает дань «научной прозорливости Ломоносова», установив-
шего возможность чередования формы на -ти и -ть у некоторых
глаголов на -сти.
В дограмматический период в научных трудах Ломоносова
можно отметить случаи (правда, очень редкие) употребления
формы неопределенного наклонения на -ти, например: «Зимнею
порою воздух должен вливатися в нижний шахт АВ» (1, 329,
1749 г.); «Твой бодрой дух спешит любви щедроту дати И силь-
нейшим ружьем Тебе триумф сыскати» (8, 76, 1742 г.); «И дух
его готов небесну власть склонити, Его чтоб сердце взять и
мир благословити» (8, 72, 1742 г.) и от глаголов с основой на
задненебные согласные — на -чи, например: «. . . для того
тем, которые медь плавить хотят, надобно от сего беречись»
(5, 407, 1747 г.). Форма неопределенного наклонения на -ти
встретилась также в одном произведении 1761 г.: «Лишь только
бы твоих врагов гордыню стерти» (8, 729, 1761 г.).
Но это лишь единичные архаизмы, которые были изжиты
Ломоносовым в последующий, в особенности послеграммати-
ческий период. Грамматический такт Ломоносова и лингви-
стическое чутье не обманули его и на этот раз: вопреки утвер-
ждениям Сумарокова о возможности литературного употреб-
ления формы на -ти, восторжествовала точка зрения автора
«Грамматики». Своей научной и литературной практикой, в том
числе и одами, он закрепил установленные им грамматические
нормы: по утверждению С. И. Глушкова, формы неопреде-
ленного наклонения на -ть «составляют около 90°/0 ко всем
формам инфинитива в одах, а количество форм с безударным
-ти не достигает и 10°/0».198
Время и вид
В грамматической литературе до середины XVIII в., пред-
шествовавшей «Российской грамматике», учение о виде как
об одной из грамматических категорий глагола совершенно не
было разработано.
В литературной практике автора «Грамматики» часты
случаи употребления формы неопределенного наклонения на
-стъ: «Принудил древа верьх на землю с треском пасть» (8.
198 С. И. Глушков.

124, 1743 г.); «Ах, как ты малому даешь бреешь толь далече?»
(8, 190, 1747 г.); «Дабы скорее мне к концу привесть все дело»
(8 174, 1747 г.); «Мы тщимся праздничны сии огни принесть»
(8, 212, 1750 г.); «Дерзнул, забыв о них, себя на рок привесть»
(8, 348, 1750 г.); «И сын мой поспешит полки сюда привесть» (8,
302, 1750 г.); «София воздала преступны мзду и честь, И гра-
маты Москвой на злых главах пронестъ» (8, 716, 1761 г.) — на-
ряду с формами неопределенного наклонения на -сти: «Гордыню
сопостатов стерти И оных в ужас привести, От грозных бед
тебя избавить, Судьей над царствами поставить И выше облак
вознести» (8, 147, 1746 г.); «Затмитесь, чтобы отцу на память
привести» (5,338, 1750 г.); «Тебя и весь мой дом склонился воз-
нести, И в общество принять своей гремящей славы, И сердце
в дар тебе Геройско принести» (8, 351, 1750 г.); «И можноль
больше мне страдания снести» (8, 438, 1751 г.); «Чтобы от
тщетных мук теперь тебя спасти, От страсти свободить и в чув-
ство привести» (8, 445, 1751 г.); «Докончать и принести к со-
вершенству судил Бог подобной таковому Родителю Дщери
в безмятежное и благословенное Ея владение» (8, 608, 1755 г.);
«Покой отечеству со славой принести, Дабы могло потом
в безмолвии цвести» (8, 672, 1760 г.).
В «Славянской грамматике» термин вид употребляется
в значении род, подразделение, о чем может свидетельствовать
следующий пример: «Виды глагола суть два: первообразный
иже и'совершенный, яко: чту, стою и прочая, и производный,
ов убо начинательный, яко: каменѣю, трезвѣю и прочая, ов же
учащательный, яко: читаю, ставаю и прочая».199 Никакого
намека на глагольное качество, т. е. на категорию вида в совре-
менном его понимании, здесь не содержится.
Термин совершенный встречается в «Славянской грамма-
тике» и в другом значении, не совпадающем с вышеприведенным.
Он применяется при определении значения, выраженного
глаголом того или иного времени: «Преходящее» время обо-
значает «несвершенно прошлое дѣйство»: «біенъ есмь». «Пре-
шедшее» время обозначает «совершенно прошлое дѣйство»:
«біѧнъ есмь». «Мимошедшее» обозначает «древле совершенно
прошедшее дѣйство»: «биѧанъ бывахъ». «Непредѣльное» обо-
значает «вмале совершенно прошлое дѣйство»: «побіенъ быхъ».200
Термин совершенный, как это явствует из приведенных при-
меров, употребляется автором «Славянской грамматики» при-
менительно ко времени совершения действия, а не для обозна-
чения качества действия, выраженного глаголом.
Таким образом, термин вид у Смотрицкого не соответствует
значению современного термина вид. Он употреблялся и в более
199 М. Смотрицкий, л, рпг.
200 Там же, л. рпг об.

ранней грамматической литературе до Смотрицкого (например,
у Зизания в том же понимании, которое, по существу, «восходит
к понятию είδος<; александрийских грамматиков»).201
В русской грамматике Лудольфа впервые фиксируются три
времени глагола и не содержится никакого намека на вид
глагола. Примеры, приводимые в качестве грамматических
образцов, свидетельствуют о полном непонимании Лудольфом
видовых форм русского глагола.
Теоретически не разобрался в вопросе о виде также автор
славянской грамматики Ф. Максимов,202 практически же4 он
правильно учитывал видовые различия русского глагола.203
В связи с тем, что Адодуров не наметил категории вида
в русском глаголе, в его грамматике встречаются серьезные
ошибки при образовании глагольных форм (см. выше, стр. 132).
В литературе существует мнение о том, что Смотрицкий
«предчувствовал глагольные виды».204 При этом в качестве
примеров приводилось упомянутое выше деление глаголов на
первообразный (совершенный) и производный виды, последний,
в свою очередь, — на начинательный и учащательный. Бу-
дилович, которому принадлежит это мнение, пытался обвинить
Ломоносова в том, что он не развил намеков Смотрицкого на
вид и создал очень сложную систему времен русского глагола.
Точка зрения Будиловича не выдерживает критики: во-
первых, Смотрицкий употреблял термин вид, как уже гово-
рилось выше, не для обозначения одной из глагольных кате-
горий; во-вторых, он рассматривал лексический материал
церковнославянского, а не русского языка. Ломоносов по
новому подошел к освещению вопроса о грамматических кате-
гориях глагола; учитывая особенности грамматического строя
русского языка, он сделал попытку рассмотреть вопросы
выражения глагольного качества и временных отношений
в тесной взаимосвязи. Отсюда вполне закономерной становится
наша задача рассмотрения грамматических категорий вида и
времени в одном разделе.
Категория специфически славянского глагольного вида,
сложившаяся в основном еще в праславянском языке, выра-
жала качественные изменения в действиях и процессах реаль-
ной действительности. Скудные остатки довидового состояния
встречаются в древнерусском языке и в других славянских
201 П. С. Кузнецов. У истоков русской грамматической мысли.
Изд. АН СССР, М., 1958, стр. 30. •
202 [Ф. Максимов]. Грамматика славенская, вкратце собранная
в греко-славенской школе яже в великом Нове-граде при доме архиерей-
ском. СПб., 1723.
203 П. С. Кузнецов. Рецензия на диссертацию Т. А. Шаповало-
вой «„Российская грамматика" и отражение ее норм в художественных про
изведениях Ломоносова» (рукопись).
204 А. Будилович, стр. 69.

языках. Развитие видовых значений происходило постепенно
в тесном взаимодействии с изменением сложной системы вре-
мен русского глагола.205 К середине XVIII в* интенсивно раз-
виваются различные способы выражения видовых значений.
В «Материалах к „Российской грамматике"» и в самой
«Грамматике» Ломоносов рассматривает видовые образования
(не употребляя при этом термина вид) как систему форм одного
глагола, представляющих различные его времена. Отказавшись
от слепого следования античной и западноевропейской тради-
ции, он, как это видно из «Материалов», много и творчески рабо-
тал над теорией грамматических категорий глагола и способах
их выражения.
В «Материалах» прослеживается несколько этапов работы
над глаголом, раскрывающих эволюцию взглядов автора
«Грамматики» на грамматические категории и формы глагола.
Ломоносов понимал необходимость рассмотрения способов
выражения глагольного качества во взаимосвязи с временными
значениями, в особенности со значениями прошедшего времени.
Категория прошедшего времени, как известно, претерпела
существенные изменения по сравнению со сложной древне-
русской системой времен: имперфект и аорист — простые
прошедшие времена — вышли из употребления в живой раз-
говорной речи. Сложные прошедшие времена — перфект и
плюсквамперфект — изменились как по форме, так и по со-
держанию.
Все это не ускользнуло из поля зрения исследователя и
нашло свое отражение в следующих этапах работы над «Грам-
матикой» (табл. 1).
Наиболее ранним черновым вариантом раздела о глаголе
следует признать текст на листе 126 (7, 695—696). Он отли-
чается несовершенством терминологии: вместо слова «накло-
нение» употреблено слово «вид» («Видовъ 3: изъявительной,
повелительной и неопределѣнной» — 7, 695), вместо «спряже-
ние» — «склонение» («Склоненій 2. Simplex et compositum [Про-
стое и сложное]»—7, 696). Перечислены семь времен глагола:
настоящее, прошедшее несовершенное, прошедшее совершен-
ное, прошедшее единственное, прошедшее давное, будущее
одинаков, будущее составленное — без сопровождения их
иллюстрацией примерами. От названий времен «прошедшее
давное», «будущее одинаков» автор впоследствии отказался.
Этот набросок был переработан им в более широком плане
и сопровожден примерами (7, 698 — л. 127). Судя по его распо-
ложению и цвету чернил, эта работа была проведена вслед за
работой над первым вариантом. В новом варианте вместо семи
205 С. Д. Никифоров. Глагол, его категории и формы в русской
письменности второй половины XVI века. М., 1952, стр. 39.

Мате
1 вариант
2 вариант
«Временъ 7: настоящее,
прошедшее несовершен-
ное, прошедшее совер-
шенное, прошедшее
единственное, прешед-
шее давное, будущее
<извѣстное простое>
одинаков, будущее со-
ставленное» (7, 696).
«Временъ имѣютъ россійскія глаголы <де-
сять> восмь: 1. настоящее, н. п.: пишу,
отпускаю, толкаю; 2. прошедшее неопре-
дѣленное: писалъ, толкалъ, отпускалъ;
3. прошедшее опредѣленное: написалъ,
толкнулъ, отпустиль; 4. <прошедшее дав-
нешнее учащательное> давно прошедшее:
писывалъ, талкивалъ, отпускивалъ; <4> 5.
прошедшее <несовершенное, сло> тщетное:
я было написалъ, я было толкнулъ, я бы-
ло отпустиль; <6> 5. давно прошедшее
<давнешне составленное> 7. я бывало чи-
талъ, я бывало отпускалъ, я бывало тол-
калъ; 7. прошедшее начинательное: я сталъ
писать, я сталъ отпускать, я сталъ тол-
кать; 8. я сталъ было читать, 9. мнѣ
было писать, 10. мнѣ быть было писать,
11. мнѣ быть писать; <6. прошедшее>
6. давно прошедшее 3. <составленное>
7. будущее неопределенное: буду писать,
буду отпускать и пр., <проше> будущее
опредѣленное: напишу» (7, 698).
времен названо восемь, причем слово «восемь» написано вместо
зачеркнутого слова «десять». Основное направление работы —
отказ от следования античным и западноевропейским образцам
в названии и определении значений времен. По сравнению
с предыдущим вариантом в терминологическом отношении
без изменения осталось лишь настоящее время; другие вре-
мена изменили свои названия: прошедшему несовершенному
в этом варианте соответствует прошедшее неопределенное,
прошедшему единственному — прошедшее определенное, пре-
шедшее давное заменено давнопрошедшим вместо зачеркнутого
прошедшего давнешнего учащательного, прошедшим тщетным
вместо прошедшего несовершенного, давнопрошедшим вместо
зачеркнутого давнешне составленного, измененного далее на
давнопрошедшее 3; будущему составленному соответствует
будущее неопределенное, будущему одинакому — будущее опре-
деленное. Отсутствует время, соответствующее прошедшему
совершенному. Введено время, которое не имеет соответствий
в предыдущем перечне, —- прошедшее начинательное, про-

Таблица 1
риалы
3 вариант
«Временъ имѣютъ простые россійскіе
глаголы восмь:
1) Настоящее: <н. п.> трясу, гло-
таю, бросаю, плещу.
2) Прошедшее неопределенное:
<н. п.> трясъ, глоталъ, бро-
салъ, плескалъ.
3) Прошедшее опредѣленное
единственное: <н. п.> трях-
ну ль, глонулъ, бросиль, плес-
нуль.
4) Давно прошедшее перьвое:
<н. п.> тряхивалъ, глатывалъ,
брасывалъ, плескивалъ.
5) Давно прошедшее второе: <н.
п.> бывало <дышалъ [?]> трясъ,
бывало глоталъ, бросалъ, пле-
скалъ.
6) Давно прошедшее третіе: <н.
п.> бывало трясывалъ, глаты-
валъ, брасывалъ, плескивалъ.
7) Будущее неопредѣленное: <н.
п.> буду трясти, стану гло-
тать, бросать, плескать.
8) Будущее определенное един-
ственное: тряхну, глону, бро-
шу, плесну» (7, 680).
Грамматика
«Времен имеют российские глаголы
десять: осмь от простых да два от
сложенных; от простых:
1) настоящее — трясу, глотаю,
бросаю, плещу; 2) прошедшее не-
определенное — трясъ, глоталъ,
бросалъ, плескалъ; 3) прошедшее
однократное — тряхнулъ, гло-
нулъ, бросилъ, плеснулъ; 4) дав-
нопрошедшее первое — тряхи-
валъ, глатывалъ, брасывалъ, пле-
скивалъ', 5) давнопрошедшее вто-
рое — бывало трясъ, бывало гло-
талъ, бросалъ, плескалъ; 6) дав-
нопрошедшее третие — бывало
трясывалъ, глатывалъ, брасывалъ,
плескивалъ; 7) будущее неопреде-
ленное— буду трясти, стану
глотать, бросать, плескать;
8) будущее однократное — трях-
ну, глотну, брошу, плесну. От
сложенных: 9) прошедшее совер-
шенное, напр.: написалъ от пи-
шу; 10) будущее совершенное —
напишу» (§ 268).
иллюстрированное рядом глагольных форм со вспомогатель-
ным глаголом стать.
Этот вариант в дальнейшем подвергся значительной пере-
работке, в результате которой появился следующий, третий
вариант, отличный от двух предыдущих (7, 680 — л. 96 об.).
Перечислению времен в нем предшествует указание о том, что
«простые россійскіе глаголы» (разрядка наша, — В. Af.)
имеют восемь времен. Это — настоящее, прошедшее неопре-
деленное, прошедшее определенное, давнопрошедшее первое,
давнопрошедшее второе, давнопрошедшее третье, будущее не-
определенное, будущее определенное единственное. Ломоносов
отказался от некоторых незачеркнутых и зачеркнутых в пре-
дыдущем варианте терминов, представляющих собою кальку
с латинских терминов, например: прошедшее тщетное (Im-
perfectum), давнешнее (Perfectum), прошедшее давнешнее (Plus-
quamperfectum). Он опустил также разновидности прошедшего
начинательного времени, образуемого с помощью глагола
стать, как не обозначающие качество глагольного признака.

Рассматриваемый третий вариант свидетельствует о том,
что Ломоносов, учитывая античную и западноевропейскую
традиции при разработке учения о русском глаголе, отказы-
вался от того, что несвойственно грамматическому строю рус-
ского языка. Он освобождался от теории времени нерусского
глагола, обозначающей только лишь последовательный по-
рядок действий. Одновременно с этим он совершенствовал
грамматическую терминологию: в третий вариант введено
«прошедшее определенное единственное» время вместо «пре-
шедшего определенного», «будущее определенное единствен-
ное» вместо «будущего определенного». Новые термины, не
отличаясь краткостью, по сравнению с терминами предыду-
щего варианта лучше отражают одну из сторон русского гла-
гола — обозначение действия, совершившегося однажды, одно-
кратно.
По сравнению с предыдущими, черновыми вариантами,
третья редакция отличается наибольшей полнотой разработки
вопроса о глаголе, в то же время и наилучшим внешним видом,
что позволяет отнести ее не к черновым, а к беловым редакциям.
В отличие от предыдущих редакций, помимо перечисления
времен, в ней содержится определение их значений.
Окончательная редакция, которую мы находим в § 268,
отлична от всех других редакций и является шагом вперед
по сравнению с ними. В ней проведено деление глаголов на
простые и «сложенные» в зависимости от характера их основы.
К числу времен, образованных от простых глаголов, отнесены
те же восемь времен, которые перечислены в третьей редакции;
отличие от нее состоит лишь в терминологической замене двух
времен: прошедшего определенного — прошедшим однократ-
ным, будущего определенного единственного — будущим одно-
кратным. В отличие от всех рукописных редакций в данной
редакции от «сложенных» глаголов, объединяющих глаголы
с префиксами, образованы два времени — прошедшее ' совер-
шенное и будущее совершенное. Эта окончательная редакция
§ 268 свидетельствует об утверждении созревшей у автора
«Грамматики» мысли об отражении качественной стороны
глагола посредством категории времени.
Как деление глаголов на две группы в зависимости от
выражения глагольного качества основой, так и введение
более усовершенствованной терминологии подтверждают наше
наблюдение. § 268 знаменует собой новую ступень на пути
отхода от античных и западных образцов и учета особенностей
грамматического строя русского языка. Тесно связан с ним
следующий, 269-й параграф, содержащий определение значений
времен. Он появился в результате переработки рукописного
беловика. Изменение коснулось как терминологии, так и опре-
деления значений времен. Термин «прошедшее опре-

деленное единственное», как и в § 268, заменен термином «про-
шедшее однократное», термин «будущее определенное» — тер-
мином «будущее однократное». Сопоставим формулировку о
прошедшем неопределенном времени:
«Прошедшее неопределенное вре-
«Прошедшее неопределенное вре-
Указание об обозначении глаголом страдания было опу-
щено и при определении значений прошедшего однократного
и будущего неопределенного и определенного времени. В этом
сказалось преодоление Ломоносовым влияния грамматики
Смотрицкого, в которой при определении значений глагольных
времен присутствовал залоговый элемент.206
В немецкий перевод грамматики Ломоносов внес одно уточ-
нение в определение значений «сложенных» времен: вместо «про-
шедшее и будущее совершенное значат полное совершение
деяния», в немецком переводе читаем: «eine vollkommen ver-
richtete oder eine zu verrichten gewijj bestim-
m t e Handlung andeuten [прошедшее и будущее совершенное
или долженствующее быть совершенным]»
{разрядка наша, — В. М.).
Таким образом, установленные на основании сопоставле-
ния рукописных материалов и грамматики этапы в изучении
временных отношений глагола, терминологии времен и опре-
делении их значений позволяют сделать вывод о том, что Ло-
моносов в первый период испытывал на себе влияние античной
и западноевропейской традиции, где различия времен обозна-
чают последовательный порядок следования действий; некото-
рая зависимость от этих традиций проявлялась и в названиях
их, представляющих собою кальку с трациционных терминов.
До известной степени чувствовалось также влияние грамма-
тики Смотрицкого при определении значений времен. В про-
цессе своей работы Ломоносов освобождался от зависимости
иноязычных и славянской грамматик, учитывая особенности
грамматического строя русского языка. Окончательная ре-
дакция §§ 268—269 свидетельствует о глубоком понимании
взаимосвязи временных отношений глагола с качественной
его стороной, которая в современном языке обозначается
категорией вида. В §§ 268—269 в перечислении времен и их
206 Ср., например, формулировку: «Преходящее есть, имъ же не-
свершенно прошлое дѣйство или страданіе знаменуемъ», сопровожденную
примерами: «бихъ, бихъсл или біенъ есмь и быхъ» (М. Смотриц-
кий л. рпе об.).
Материалы
Грамматика
мя заключаетъ въ себѣ неко-
торое дѣйствія или страданія
учащеніе и значить оное ино-
гда совершенн <ую >ое иногда
несовершенное» (7, 680).
мя заключает в себе некоторое
деяния продолжение или уча-
щение и значит иногда дело
совершенное. . ., иногда не-
совершенное» (§ 269).

значений есть отчетливо наметившиеся значения категории
вида, не названной терминологически.
Прошедшее время, по Ломоносову, может выражать сле-
дующие оттенки качества действия: 1) незаконченность, дли-
тельность действия посредством прошедшего неопределенного
времени (§ 269); 2) однократность, совершенность действия
посредством прошедшего однократного § (269), названного в § 406
прошедшим единственным; 3) законченность действия посредст-
вом прошедшего совершенного (§§ 269 и 406); 4) учащатель-
ность действия посредством давнопрошедшего времени (§ 269).
Будущее время может выражать следующие оттенки ка-
чества действия: 1) незаконченность, длительность действия
посредством будущего неопределенного (§ 269); 2) однократность
действия посредством будущего однократного (§ 269); 3) закон-
ченность действия посредством будущего совершенного (§ 269).
Некоторые оттенки качества действия Ломоносов подмечает
и в настоящем времени — см., например, списки глаголов: пер-
вый под названием «Abundantia [Изобилующие]», находя-
щийся среди черновых записей (7, 616131), содержит сопо-
ставление глагольных форм «бѣгаю, бѣгу; величаю, величу;
глотаю, глочу; даваю, даю; катаю, качу; кланяюсь, клонюсь»
(далее следуют еще 23 пары глаголов); второй под названием
«Frequentativa et abundantia [Учащательные и изобилующие]»
(7, 692653) — «величаю, величу; бѣгаю, бѣгу; даваю, даю; ка-
таю, качу; кланяюся, клонюсь; летаю, лечу; ломаю, ломлю;
плюскаю, плющу; роняю, роню» (далее следует еще 17 пар).
Оба эти списка нашли отражение в § 284 «Грамматики», в ко-
тором выделяются глаголы с учащательным оттенком: бѣгу,
бѣгаю; даю, даваю; лечу, летаю; роню, роняю; тащу, таскаю.
В грамматических парадигмах спряжения глаголов ка-
чественный оттенок действия отмечен и в инфинитиве. В § 396'
под названием «Наклонения неокончательные» встречаем: «Уча-
щательное Вертѣтъ. Однократное Вернуть. Сомненное Вер-
тывать». То же отмечено и для форм страдательного залога.
В § 407: «Неопределенное Пріучатъ
Совершенное Пріучить
Сомненное Пріучивать».
В § 425: «Неопределенное Колоть
Единственное Кольнуть
Совершенное Поколоть
Сомненное Калывать».
Среди черновых записей встречаем сопоставление двух слов —
вывозить, вывозить (7, 688в23 , 693в87), написание которых от-
личается лишь постановкой ударений. Эта запись не является
случайной: она отражает подмеченную Ломоносовым разницу

в оттенках качеств, в первом — frequ[entativum ] [учащатель-
ный], во втором absol[utum] [совершенный].
Знаком № отмечена следующая запись:
«Побить perf[ectum] [совершенный]
и побить frequent [ativum] [учащательный]» (7, 694в97).
В «Материалах» есть сопоставления и других форм глагола:
рядом с перечислением синонимов, не имеющих никакого от-
ношения к теме о глаголе, встречаем волнующую автора за-
метку: «Разница между двожды глядѣлъ и двожды взглянулъ»
(7, 6201бв).
К записям раннего периода работы над «Грамматикой»
относится также следующая: «Разница межъ почернѣ<ть> и
буду чернѣть и межъ почернѣлъ и чернѣлъ» (7, 609). Сопостав-
ление этих двух форм прошедшего и будущего времени двух
соотносительных глаголов совершенного и несовершенного
видов напоминает попытку распределения глаголов по видо-
вому принципу.
В другом месте соотносительную пару глаголов совершенного
и несовершенного вида Ломоносов помечает знаком NB:
Хочу бросить
Хочу бросать» (7, 630)
и сопровождает замечанием, написанным скорописью по-ла-
тыни: «Discernendus horum usus et signitica [ti ]o [Следует
различать их употребление и значение]» (7, 630).
Расположение этих небольших по объему, но весьма значи-
мых по содержанию записей свидетельствует о том, что еще
в ранний период собирания материалов для «Грамматики»
Ломоносова волновала проблема обозначения качества в рус-
ском глаголе. Следовательно, уже в дограмматический период
Ломоносов подходил к правильному пониманию тех особен-
ностей русского глагола, которые позднее будут охвачены
грамматической категорией вида.
Намечавшееся сопоставление соотносительных форм гла-
голов несовершенного и совершенного видов Ломоносов про-
вел в некоторых параграфах «Грамматики»: как правильно
отметил В. И. Чернышев, Ломоносов указал на наличие
прошедшего однократного — тряхнулъ, глотнулъ, плеснулъ,
и будущего однократного тряхну, глотну, плесну (§ 268),
указал разницу между глаголами видать и видѣть, летать и
летѣть (§ 380). Глаголы отдернулъ, откинулъ он отличает
от «совершенного учащательного» глаголов отдергалъ, от-
кидалъ, потому что «действие в первых в один раз, в других
во многие совершается» (§ 406). Параллельно несовершенному
глаголу пріучать он приводит совершенный пріучить (§407).207
207 В. И. Чернышев, стр. 10.

Справедливо подмечает автор «Грамматики» добавочное
значение однократности действия у ряда глаголов, образо-
вавшихся от глаголов несовершенного вида посредством суф-
фикса -ну без присоединения приставок. В § 310 он приводит
список глаголов (ахаю, ахнулъ; болтаю, болтнулъ; брехаю,
брехнулъ; брякаю, брякнулъ; виляю, вильнулъ и др., всего
75), заканчивая его вескими словами: «Кроме сих мало сыщется».
Среди приведенных примеров, обозначающих однократность
действия, есть глаголы, не употребляющиеся в современном
литературном языке, например: глагол жегнулъ, образован-
ный от жгу, и церковнославянский глагол двигнулъ (правда,
наряду с формой двигнулъ в качестве равнозначной приведена
форма двинулъ).
В рукописных материалах § 310 соответствует один из ва-
риантов правила (7, 686в02), отличающийся терминологически:
вместо прошедшего однократного времени в нем употреблено
прошедшее единственное. Перечислению большого количества
примеров предшествует указание о том, что «прошедшее един-
ственное время» «на нуль имѣютъ только слѣдующіе глаголы».
Некоторые примеры автор не ввел из рукописи в «Грамматику»
как ошибочные (например, глагол брещу), другие заменил,
например вместо глагола блистаю ввел глагол блещу, и, на-
оборот, некоторые неправильно вычеркнутые в рукописи гла-
голы ввел в «Грамматику» (например, дую, дышу).
В § 312 Ломоносов приводит в качестве примеров 111 гла-
голов «в прошедшем совершенном» времени, образованных
посредством приставок от глаголов несовершенного вида,
например: алкаю, взалкалъ, ведаю, увѣдалъ; венчаю, обвенчалъ;
и др., причем приставочные глаголы совершенного вида в дан-
ных примерах не отличаются своим лексическим значением
от однокоренных глаголов несовершенного вида и, следова-
тельно, составляют видовую соотносительную пару. Следует
отметить, что в некоторых случаях приведены 2 приставочных
глагола, например: ругаю, обругалъ, изругалъ; владѣю, овладѣлъ,
завладѣлъ; пустою, опустѣлъ, запустѣлъ; толкую, про-
толковалъ, истолковалъ. Ряд глаголов в современном рус-
ском литературном языке неупотребителен, например: голѣю,
оголѣлъ; жидѣю, ожидѣлъ; плѣю, оплѣлъ и др.
Подобный же список соотносительных пар глаголов совер-
шенного и несовершенного вида с одним лексическим значением
(в количестве 85 слов) приведен в § 378, где совершенно спра-
ведливо подчеркнуто отсутствие настоящего времени у при-
ставочных глаголов совершенйого вида. Некоторые формы
глагола в современном литературном языке вышли из употреб-
ления, например: голожу, оголодилъ; казню, сказнилъ и др.
В следующем, 379-м параграфе Ломоносов называет ряд
бесприставочных глаголов, правильно отмечая, что они имеют

«силу» «прошедшего совершенного»: велѣлъ, видѣлъ, вредилъ,
женилъ, рѣшилъ.
В § 415 дана очень меткая характеристика одного из зна-
чений глаголов с приставкой по «умалительное учащение»:
пописывать, похаживать, попѣвать, — содержащая, по-види-
мому, намек на вид.
В своих рукописных материалах Ломоносов правильно под-
метил наличие в русском языке глаголов, нейтральных в ви-
довом отношении, у которых одна глагольная форма употреб-
ляется для двух времен — настоящего и будущего. Прежде
чем сформулировать положение, вошедшее в § 424 «Грамматики»,
он проводит наблюдения над формами глаголов: «Смышляю —
praesens [настоящее]; смыслю, смышлю — praesens et fut[urum]
[настоящее и будущее]» (7, 6131о6). Форма смыслю выпала
из других рукописных записей: «Смышляю praesens [настоя-
щее]; смышлю — praesens et fut[urum] [настоящее и будущее ]»
(7, 693673, 695699). В качестве нормы в § 424 «Грамматики»
приведена архаическая форма смышлю.
Наблюдения над употреблением одной глагольной формы
в настоящем и будущем времени проводились также над гла-
голом родить. Ломоносов перечисляет формы всех времен от
этого глагола и в обеих записях утверждает одно и то же по-
ложение: «Praesens et fut[urum] [настоящее и будущее] она
родить» (7, 628242) и «рожу praesens et fut [urum ] [настоящее
и будущее]» (7, 693681).
Результатом наблюдений над глаголами смыслить и родить
явилась формулировка § 424 «Грамматики» о том, что эти
глаголы относятся к числу неправильных, так как «времена
настоящие и будущие без разбору употреблены быть могут
одно вместо другого, например : смышлю, рожу».
Архаическая форма мышлю встречается и в литературной
практике автора «Грамматики» в дограмматический и после-
грамматический периоды (8, 37, 1741 г.; 8, 76, 1742 г.; 8, 701,
1761 г.), ср.: помысли, земнородных племя; помысли, зря дела
толики (8, 502, 1752 г.).
Категория вида, как уже говорилось об этом, формирова-
лась в связи с утратой некоторых временных форм, в частности
форм прошедшего времени. Дифференциация ее проходила
очень медленно и находила выражение в различных морфоло-
гических образованиях. Рассмотрим кратко одно из таких
образований видового характера.
Как в рукописных материалах, так 'и в четвертом настав-
лении «Грамматики» большое место занимают формы давно-
прошедшего времени, образованные от бесприставочных гла-
голов несовершенного вида посредством суффиксов -ыва- (-ива-),
-ва-, -а-(-л-). Большая часть их имеет значение повторяемости,
кратности действия (отсюда происходит их название в совре-

менном русском литературном языке — многократные глаголы),
т. е. обозначает оттенок качества действия.
Акад. С. П. Обнорский глагольные формы с- ывать (-ивать)
называет образованиями «многократного вида» и считает их
типическими русскими образованиями.2 08
«Форма давнопрошедшего времени, — как отмечает акад.
В. В. Виноградов, — в определенный период ставилась грам-
матистами в центре всей системы прошедших времен русского
глагола».20?
В «Материалах» формам давнопрошедшего времени отве-
дено несколько страниц рукописи (7, 686б04_607, 686—687С08,
687609_614, 688в15); 15 параграфов «Российской грамматики»
(§§ 316—328 и 380—381) во многом согласуются с соответствую-
щими местами рукописи, где перечислены способы образования
этих форм от различных групп глаголов и даны исключения.
На основании этих данных можно утверждать, что давнопро-
шедшее время еще и в XVIII в. было очень распространенной
формой глагола; Хотя Ломоносов в своей писательской дея-
тельности не употреблял беспрефиксные глаголы с суффиксами
-ыва- (-ива-), -ва-, -а-,210 в «Грамматике» он отвел этим формам
значительное место, исходя из наблюдений над живой раз-
говорной речью.
В связи с разработкой Ломоносовым вопроса о давнопро-
шедшем времени небезынтересно обратить внимание на сохра-
нившиеся в том же фолианте, где находятся «Материалы к „Рос-
сийской грамматике'*», критические замечания к некоторым
параграфам «Российской грамматики», написанные неизвестной
рукой.211 Они представляют интерес, потому что принадлежат
одному из современников Ломоносова, достаточно грамотному
и образованному человеку, который, как это можно судить
по замечаниям, свободно владел современной ему граммати-
ческой терминологией.
Ломоносов не придал замечаниям современника большого
значения, о чем свидетельствует второе прижизненное издание
«Грамматики», не содержащее никаких коррективов по срав-
нению с первым в тех параграфах, на которые сохранились
замечания неизвестного лица. Тем не менее их надо принять
208 С. П. Обнорский. Очерки по морфологии русского глагола,
стр. 35.
209 В. В. Виноградов. Русский язык, стр. 546.
210 Т. А. Шаповалова. Глагольные категории и формы в «Рос-
сийской грамматике» и художественных произведениях М. В. Ломоносова.
Уч. зап. Борисоглебск. гос. пед. инст., вып. 1. Борисоглебск, 1956, стр. 222.
211 ААН СССР, ф. 20, on. 1, № 5, лл. 122—123. Они опубликованы
в разделе примечаний: ПСС, т. 7 (стр. 881—883). Эти замечания подробно
рассмотрены в статье: А, А. Никольский. Анализ замечаний неиз-
вестного рецензента на «Российскую грамматику» М. В. Ломоносова.
Филолог, сб. студ. научн. общ. ЛГУ, т. I, Л., 1957.

во внимание, потому что они написаны москвичом и содержат
определенный фактический материал, сопоставление с которым
позволяет судить, в какой степени Ломоносов учитывал дан-
ные «московского диалекта», создавая нормативную грамма-
тику русского языка.
Коснемся замечаний к тем параграфам, в которых содер-
жится или несогласие с автором «Грамматики», или дополне-
ния к некоторым спискам глаголов, включенным Ломоносовым
в печатный текст (§§ 318, 320, 322, 323, 327).
В § 318 дан список глаголов: «Алкаю, вѣдаю, величаю, вѣн-
чаю, ветшаю, голодаю, горчаю, гнушаюсь, дѣваю, дергаю, ди-
чаю, должаю, дорожаю, жесточаю, икаю, касаюсь, киваю, ласкаю,
пнаю, поедаю, потчиваю, прощаю, свобождаю, чаю», который
заканчивается словами: «и некоторые другие давнопрошедшего
первого не имеют».
Рецензент замечает, что «глагол алкаю неупотребителен;
токмо от глагола алчу давнопрошедшее алкивалъ». Он счи-
тает также, что можно образовать давнопрошедшее время
от глаголов «вѣдаю, вѣдывалъ; вѣнчаю, вѣнчивалъ; гнушаюсь,
гнушивался; деваю, дѣвывалъ; дерзаю, дерзывалъ; икаю, ики-
валъ; касаюсь, касывался; киваю, кивывалъ; ласкаю, ласкивалъ;
пнаю, пинывалъ; поздаю, паздывалъ; прощаю, пращивалъ».
Перечень глаголов рецензент заканчивает словами: «а о прочихъ
не слыхивалъ» (7, 882). Таким образом, по мнению рецензента,
от 13 глаголов, названных Ломоносовым в числе исключений,
возможны формы давнопрошедшего времени.
§ 320. «Глаголы, кончащиеся на ѣю, давнопрошедшего
не имеют, кроме: брѣю, бривалъ; грѣю, грѣвалъ; прѣю, прѣвалъ;
сѣю, сѣвалъ; вѣю, вѣвалъ; плѣю, плѣвалъ».
Замечания к нему: «Глаголы сѣю, сѣвалъ; вѣю, вѣвалъ;
лучше сѣѣвалъ, вЫвалъ, а плѣвалъ совсем неупотребительно»
(7, 882).
§ 322. «Кончащиеся на ую и юю давнопрошедшего первого
не имеют, кроме: дую, дувалъ, цѣлую, цѣловывалъ».
Рецензент добавляет: «Глаголъ плюю, плевывалъ» (7, 882).
К § 325 он добавляет глагол гну, гибалъ (7, 882).
Интересно замечание к § 327, в котором рецензент добав-
ляет глаголы блещу, клевещу, указывая, что «въ москов-
скомъ діалекте давнопрошедшее употребительно
блескивалъ, клеветывалъ» (7, 882, разрядка наша,— В. М.).
Характерно, что в число исключений из правила о невоз-
можности образования формы давнопрошедшего времени
у Ломоносова введены в основном глаголы книжного харак-
тера. В замечаниях неизвестного рецензента глаголы книж-
ного характера перемежаются с глаголами некнижными и даже
просторечными. В настоящее время трудно судить о степени
правоты автора «Грамматики» и его рецензента относительно

конкретного употребления той или иной формы. Обилие при-
меров, которые приводит неизвестный нам современник Ломо-
носова, ссылающийся на авторитет московского диалекта, под-
тверждает установившееся мнение 212 о большой продуктивно-
сти и употребительности форм давнопрошедшего времени еще
в пору создания «Российской грамматики».
В произведениях высокого стиля (в похвальных словах,
«Риторике»), а также в письмах Ломоносов употребляет гла-
гольные формы преимущественно с суффиксом -а- (-я-) вместо
суффикса -ыва- (-ива-), например: «забыв плодоносныя древа
и прекрасные цветы напаять потребною влагою» (8, 250,
1749 г.); формы от глагола напаять многократно встречаются
в «Риторике» 1744 и 1748-гг. («Рит.», 1744 г., §§ 52, 63, 271);
«прочее сам Виргилий натуральным порядком докончал»
(«Рит.», 1748 г., § 295); «тем окончаются все мои великие хи-
мические труды» (Письма, 10, 475); «себе несправедливо при-
свояет» (Письма, 10, 492), присвояет (2, 359, 1751 г.).
Рассмотрим вопрос об образовании будущего времени.
Лудольф, отмечая возможным образование будущего вре-
мени с глаголами буду и стану, не указывал, равнозначны ли
такие образования или в каких-либо случаях делается пред-
почтение тому или иному глаголу. В качестве примера он при-
водит форму буду здѣлать, не соответствующую правилам
русского языка. Адодуров считал возможным образование бу-
дущего времени со вспомогательными глаголами буду, стану
и имею, причем не указывал, в каком случае употребить тот
или иной глагол.213
Ломоносов, как показывают «Материалы», много внимания
уделил вопросу употребления вспомогательных глаголов буду
и стану при образовании будущего аналитического времени.
Он испытывает на слух звучание сочетаний с тем или иным
глаголом, о чем свидетельствуют его лаконичные заметки:
«Хуже», «нельзя» и др., сопутствующие записям. После серь-
езных размышлений он утверждает в качестве вспомогатель-
ных глаголов буду и стану и конкретно определяет возможность
употребления того или иного глагола. Первая запись (7,
622168): «Способствующей глаголъ <буду, то> стану <только>
въ дѣйствительныхъ глаголахъ употребить можно, а не можно
сказать, что онъ станетъ согреть, но лучше будетъ согрѣтъ».
Вторая запись: «Станетъ и будетъ писать, однако ста-
212 Как и акад. В. В. Виноградов, проф. П. С. Кузнецов утверждает,
что в начале XVIII в. при становлении русского литературного языка
и неполной его отмежеванности от говоров формы на -ыва-, -ива-, от
бесприставочных глаголов были широко распространены, что было свя-
зано, по мнению ученого, с падением имперфекта. См.: П. С. Кузнецов.
Из истории сказуемостного употребления страдательных причастий в рус-
ском языке. Докт. дисс. (машинопись).
218 Адодуров, стр. 39.

нетъ написанъ нельзя». «Станетъ <сочиня> и будетъ только
сочиняются съ неопредѣленнымь временемъ; станетъ колоть,
а не заколоть, кольнуть, калывать: но ежели будетъ значитъ
придетъ, то можно будетъ поглядеть» (7, 692658).
Третья запись: «Я сталъ говорить. Ich habe angefangen
zu reden» (7, 700741).
Четвертая запись: «Будѹ сплетать хуже, нежели: стану
сплетать» (7, 700744).
В главе «О сочинении глаголов» (§§ 534, 535) эти мысли
облечены в четкие, лаконичные формулировки: «Вспомогатель-
ные глаголы буду и стану не везде один вместо другого упо-
треблены быть могут. Буду сопрягается с действительными и
со страдательными равномерно: буду писать, буду писанъ,
но хотя стану писать есть правильно, однако не говорится:
станетъ написано».
«Также примечать должно, что не со всеми неокончатель-
ными наклонениями вспомогательные глаголы сочиняются,
но токмо с неопределенными: стану писать, буду вертѣть,
а с неокончательными единственными совершенными сомни-
тельными: стану написать, стану вернуть, буду писывать,
вертывать весьма неупотребительны».
Глагола имею, признаваемого Адодуровым равнозначным
вспомогательным глаголам буду и стану при образовании
будущего времени, Ломоносов даже не упоминает.
В литературной практике Ломоносова в качестве вспомога-
тельного глагола изредка употребляется глагол начну,214 ко-
торый образует с неопределенной формой будущее время,
близкое по значению к будущему времени с глаголом буду.
Ломоносов сделал попытку систематизировать глаголы
по формообразовательным элементам (2-я и 3-я главы IV на-
ставления «Российской грамматики»). Рукописные материалы
помогают представить частично характер предварительной
работы над этим вопросом: собрано и систематизировано об-
ширное количество глаголов, приведенных большей частью
в неопределенной форме и в форме 1-го лица единственного
числа. Они написаны рукой неизвестного писца и расположены
столбцами. Обилие материалов и проведенная систематизация
их позволяют сделать вывод о том, что этой стадии работы
предшествовала другая — собирание отдельных, разрознен-
ных примеров. Они сохранились лишь в незначительной части.
Без этой работы невозможно было бы составление параллель-
ных списков глаголов в двух формах.
Для выполнения систематизации собранных материалов был
привлечен неизвестный нам сотрудник Ломоносова, который,
по всей вероятности, был весьма трудолюбивый, грамотный
214 Т. А. Шаповалова. Глагольные категории и формы в «Рос-
сийской грамматике». . ., стр. 224.

и добросовестный человек. Проделанная работа внимательно
просматривалась Ломоносовым, о чем свидетельствуют много-
численные его пометы и дополнения, различные по значению.
Среди них:
1) обозначение конечной согласной неопределенной формы
глагола, например:
сижу, д дѣть —д вписано рукой Ломоносова,
холожу, дить д —д » » » »
лажу, дить, д дить — д » » » »
брожу, дить д —д » » » » (7, 736)
слежу, слеза, з зить — з вписано рукой Ломоносова,
ужу, зить з —з » » » » (7, 737)
2) перечень глаголов, выбранных из большого списка,
написанного рукой помощника, например: из списка глаголов
под названием «Кончащіеся на жу» Ломоносов выписывает
12 глаголов: «вижу, дѣть; гляжу, дѣть, брюжжу, жжать;
вижжу, жжать; дрожу, жать; держу, жать; дребежжу, жать;
сидѣть, лежать, низать, смердѣтъ, сидѣть» (7, 737818).
Рукой Ломоносова написан также итог подсчета глаголов
с одинаковой конечной согласной основы: « — 23, з — 13,
д — 36, зд — 2» (7, 737). В первом случае пропущена конеч-
ная согласная основы ж\
3) списки существительных, а также одиночные существи-
тельные, от которых образовались приводимые глаголы; на-
пример, против списка «Глаголы, кончащіеся на жу и въ не-
определѣнныхъ наклоненіяхъ имѣющіе зить» (7, 741—742828)
приписано и зачеркнуто: «духъ, долга; голосъ, гласъ, грузъ, разъ,
низъ, видъ, взглядъ, смрадъ, визгъ, дребезгъ, стыдъ» и др.
Сопоставление этих существительных со списком глаголов по-
казывает, что Ломоносова интересовали однокоренные с глаго-
лами существительные, от которых образованы глаголы.
На других листах рукописи подобное сопоставление суще-
ствительных с глаголами дано параллельно, например:
«клеплю — поклепъ» (7, 742),
«крещу — крестъ,
ищу — искъ,
плещу — плескъ» и др. (7, 743).
«машу — махъ» (7, 745; см. также 7, 746, где даны ана-
логичные сопоставления).
В «Материалах» сохранилось два варианта списков глаго-
лов: первоначальные списки, составленные неизвестным по-
мощником Ломоносова на основании ранее собранных мате-
риалов. Всем им свойственна однотипность оформления: под
заголовком, обозначающим окончание 1-го лица единственного
числа настоящего времени, следуют глаголы,.рядом с которыми

приведена полностью неопределенная форма или, чаще, конеч-
ный ее слог. Некоторые списки не содержат неопределенной
формы. Всего таких списков насчитывается 10:
а) на -ою: двою, дою, слою, трою, зною, гною, рою, рыть,
мою, мыть и т. д., всего 18 глаголов (7, 736815);
б) на -гу: стригу, бѣгу и т. д., всего 6 глаголов
(7, 73681в);
в) на -жду: жду, бѣжду, врежду и т. д., всего 13 глаго-
лов (7, 736817);
г) на -жу: алмажу, зить, <мижу>, вижу, дѣть, кажу,
тужу, жить и т. д., всего 89 глаголов (7, 736—737818);
д) на -чу: мучу, итъ, плачу, <чешъ> кать, плачу, <тишь>,
шить, кручу, шить и т. д., всего 88 (7, 737—738821);
е) на -ту: атлашу, сить, вершу, шить, душу, шить,
сушу, шить и т. д., всего 44 глагола (7, 738—739822);
ж) на -щу: мщу, стить, мощу, стить, блещу, ститъ,
брещу, щатъ и т. д., всего 35 глаголов (7, 739—740823);
з) на -лю: киплю, пѣть, свѣтлю, тлить, хвалю, лить,
дремлю, мать, емлю, нятъ и др., всего 118 глаголов
(7, 739-740824);
и) на -ню: баню; болваню, барабаню, бороню, браню
и т. д., всего 39 глаголов, из них 1 вычеркнут (7, 740
-Шт);
к) на -рю: багрю, багрю, базарю, бодрю, варю и т. д.,
всего 40 глаголов (7, 740—74182б).
Затем эти списки были тщательно просмотрены Ломоносо-
вым, о чем говорилось выше, и переработаны, как можно
предполагать, в соответствии с его указаниями. Всем им, как
и первоначальным спискам, свойственна однотипность оформ-
ления. По сравнению с более ранними списками новые списки
содержат и новые элементы:
1) в заголовке, помимо последнего слога 1-го лица един-
ственного числа, указан последний слог неопредѣленной формы,
например: «Глаголы, кончащіеся на жу и въ неопредѣленныхъ
наклоненіяхъ имѣющіе зить»;
2) глаголы каждой группы разбиты на подгруппы в зави-
симости от последнего слога неопределенной формы;
3) так как в заголовок попадал лишь последний слог пер-
вой подгруппы, на полях напротив других подгрупп написан
последний слог неопределенной формы;
4) в некоторых группах и их подгруппах глаголы располо-
жены по алфавиту.
Следует отметить, что количество глаголов в некоторых
группах осталось без изменений, в других — уменьшилось
за счет изъятия зачеркнутых глаголов или не соответствующих
данной группе и попавших в нее ошибочно.

Приведем примеры из второго, переработанного варианта
списков глаголов:
1) на -ою: двою, дою, слою, трою, зною и т. д., всего,
как и в первоначальном списке, 18 глаголов (7, 745—74683в).
Группа глаголов разбита в зависимости от неопределенной
формы на две подгруппы: на -ить и на -ыть (рою, мою
и т. д.). Отдельно выделены глаголы «стою имѣетъ стоять,
пою, пѣть (7, 74б8зв);
2) на -гу: «стригу, стричь, стерегу, стеречь, берегу, бе-
речь, могу <мочь>; бѣгу имѣетъ бѣжатъ». Рукой Ломоносова
приписано рядом бѣгъ (7, 746g37). Опущен глагол вергу, вы-
черкнутый еще в первом списке;
3) на -жду: бѣжду, врежду, гражду, кажду и т. д. на
-дить и -жду «имѣетъ ждать» (7, 746^). Всего 13 глаголов,
как и в первоначальном списке;
4) на -жу: оставлено 66 глаголов, из которых два вы-
черкнуты. Они разбиты на шесть подгрупп в зависимости
от последнего слога неопределенной формы: на зить — ал-
мажу, вожу ит. д., на -зать — нижу, рѣжу, на -дѣтъ — вижу,
гляжу и т. д., на -жать — брежжу, вижжу и т. д.,
на -жить — блажу, ворожу и т. д., на -дить — бужу, блужу
и т. д. (7, 741-742828);
5) на -чу: оставлены 78 из 88 глаголов и разбиты на
пять подгрупп по тому же принципу, как и другие группы:
на -ить — мучу, плачу и т. д., на -чать — стучу, торчу
и т. д., на -тить — сычу, суечусь и т. д., на -кать — плачу,
алчу и т. д., на -тать — гогочу, лепечу и т. д., на -тѣть—
верчу, копчу, лечу (7, 744—745834);
6) на -ту: оставлено 42 глагола, которые разбиты на
четыре группы по тому же принципу, как и предыдущие:
на -сать — пишу, пляшу и др., на -хать — машу и др.,
на -сить — атлашу, воршу и др., на -шить — вершу, душу
и др. и отдельно «вишу имѣетъ висѣть» (7, 745—746835);
7) на -щу: оставлено 30 глаголов, разбитых на семь
подгрупп: на -стить — мщу, мощу и т. д., на -екать — ищу,
плещу и др. (вся группа вычеркнута), на -стать — свищу,
на -тать — клевещу и др. (вся группа вычеркнута), на
-щать — верещу, трещу, на -тить — крещу, хищу и вычер-
кнуто хощу, против которого рукой Ломоносова написано
хотѣть; на -щитъ — вощить и т. д. (7, 742—743^);
8) на -лю: оставлено 107 глаголов, которые разбиты на
семь подгрупп: на -пать — клеплю, против которого рукой
Ломоносова написано поклепъ, сыплю и т. д., на -ить —
зноблю9 картавлю и т. д., на -пѣть — киплю и т. д.,
на -мѣть — гремлю, шумлю, на -лѣтъ — велю, на -мать —
дремлю и т. д., на -лоть — колю и т. д. (7, 742—744831).

9) на -ню: сохранены все 38 глаголов и разбиты на
подгруппы: на -ить — баню, болваню и т. д., на -нѣть —
звеню, косню и «гоню имѣетъ гнать» (7, 744832);
10) на -рю: оставлены 40 глаголов и распределены на
две группы: на -ить — багрю, багрю, базарю и т. д. и на
-рѣтъ — горю, зрю и т. д. (7, 744—745833).
Анализ работы, проделанной по систематизации глаголов
и разбивке их на группы, представляет интерес для понимания
взглядов Ломоносова на формообразование глаголов. Как по-
казало предыдущее изложение, ученый собрал обширные ма-
териалы о глаголах и вполне осознанно подошел к выводу
(но не формулировал его) о необходимости деления глаголов
на группы в зависимости от соотношения основы неопределен-
ной формы и основы настоящего времени.
Рукописные материалы свидетельствуют также о большом
интересе их автора к вопросу словообразования глаголов,
связываемого ученым с вопросом образования глагольных
форм. Систематизируя материалы о глаголах, собранные для
«Грамматики», Ломоносов устанавливает связи между произ-
водными глаголами и существительными, от которых они обра-
зовались посредством суффиксов.
Попытка провести классификацию русских глаголов в за-
висимости от соотношения основы неопределенной формы и
основы настоящего времени в рукописных материалах просле-
живается значительно нагляднее, чем в «Грамматике», поэтому
мы подробно остановились на характеристике групп глаголов
и их вариантах.
В «Грамматике» автор дает группы глаголов не в таком
виде, как это представлено в рукописи, и не делает теорети-
ческих выводов о классификации русского глагола, так же
как не делает их и в рассматриваемых рукописных материалах.
Тем не менее этим не обесценивается значение систематизиро-
ванных материалов о глаголе. Из рассмотрения §§ 286—289,
а также 2-й и 3-й глав IV наставления видно, что Ломоносов
очень добросовестно использовал собранные им и систематизи-
рованные с помощью неизвестного помощника обширные ма-
териалы для написания этих разделов «Грамматики».
Следует отметить в то же время, что в отличие от руко-
писи автор «Грамматики» повсюду в этих разделах опирается
на основу настоящего времени, не соотнося ее с основой не-
определенной формы, отчего формулируемые им грамматиче-
ские закономерности могли бы выиграть.
Непосредственную связь с систематизацией глаголов
по формообразовательным элементам имеет система спряжения.
В рукописных материалах сохранились краткие записи о нали-
чии в русском языке двух • типов спряжения. Две записи
(7, 682581 и 70074о) согласуются с § 285 — показателем типа

спряжения является окончание 2-го лица единственного
числа настоящего времени: -ешь— для первого спряжения,
-ишь— для второго. Одна из ранних записей отражает иную
точку зрения, от которой автор отказался: делить спряже-
ния на Simplex et compositum [Простое и сложное] (7, 6967о7),
по-видимому, в зависимости от деления глаголов на простые
и сложные.
Положив в основу деления глаголов на два типа спря-
жения окончание 2-го лица единственного числа настоящего
времени, Ломоносов правильно подметил возможность воз-
никновения затруднений при определении спряжения: в слу-
чае неударяемого личного окончания «трудно распознать»,
где следует писать -ешь, где -ишь (7, 70074о).
Рукописные материалы свидетельствуют о том, что некоторые
глагольные формы, в частности формы 2-го лица единственного
числа, вызывали у Ломоносова сомнение. Он не обходил их
молчанием и не ограничивался ролью наблюдателя, а про-
должал вести исследование над большим количеством мате-
риалов. Если размышления не вносили ясности в решение
вопроса, ученый не включал его в «Грамматику». Например,
в число примеров «Грамматики» не вошел глагол мерзнуть,
так как образование формы 2-го лица единственного числа
от него вызывало у Ломоносова сомнение: «N3. Мерзну, мерз-
нешь или мержешь незнаю»,— записал он (7, 60433).
В дальнейшем этот глагол в рукописи не повторяется, так же
как не встречается и в соответствующих параграфах «Грам-
матики», например в § 287, где говорится о форме 2-го лица
глаголов на -ну-.
Сомнения по поводу формы 1-го лица единственного числа
глагола зябнуть — зябу или зябну (7, 628238), которая ни в ру-
кописи, ни в «Грамматике» больше не встретилась, тоже не были
разрешены.
Вызывала колебания у ученого форма 3-го лица множествен-
ного числа настоящего времени глагола «сучить». Он записы-
вает: «Ску, сучишь и пр. Сучатъ или скутъ» (7, 688в20).
Форма 1-го лица единственного числа ску. В дальнейшем
Ломоносов, по-видимому, изменил мнение о форме 1-го лица,
так как трижды среди глаголов на -чу в рукописных материа-
лах встречается сучу (7, 703, 738, 744).
Форма 3-го лица множественного числа ни в «Материалах»,
ни в «Грамматике» (о глаголах на -чу говорится в §§ 289, 305,
327) больше не встретилась. Возможно, Ломоносов продолжал
сомневаться в ее образовании, однако вероятнее полагать,
что перевес был на стороне формы сучат по аналогии с соглас-
ным основы на -ч в 1-м лице единственного числа — сучу.
В рукописных материалах приведены формы настоящего
времени глагола бѣжатъ с вариантами в 1-м лице единствен-

ного числа бѣгу и бѣжу и в 3-м лице множественного числа
бѣгутъ и бѣжатъ:
«Бѣгу, жить, житъ
бѣжимъ, бежите, бѣгутъ
бѣжу, жить, житъ
бѣжимъ, жите, бѣжатъ» (7, 602).
В другом месте Ломоносов пишет и зачеркивает бѣгу и
бѣжу (7, 692663). Последняя запись имеет одну форму бегу:
«бѣгу имѣетъ бежать при бѣгъ» (7, 746837). В § 284 этот гла-
гол отнесен к числу «изобилующих», т. е. имеющих «два
разных окончания в одном знаменовании». В § 287 тот же
глагол отнесен к числу глаголов второго спряжения, сле-
довательно, форма его 3-го лица множественного числа
бѣжатъ.
В этих исканиях Ломоносова подчас важнее, может быть, и
поучительнее не столько достижения и выводы, сколько пути
искания, обнаруживающие метод работы ученого.
Выше (на стр. 154) мы приводили запись Ломоносова о
возможном возникновении затруднений при определении спря-
жения, что относится к глаголам с неударяемыми личными окон-
чаниями. Возможно, в связи с этим ученый предполагал по-
дробно разработать вопрос об ударении в глагольных формах,
о чем свидетельствует следующая заметка: «О удареніяхъ по
спряженіямъ» (7, 695701). Однако никакой разработки этого
вопроса в рукописных материалах не находим. В «Грамматике»
также вопрос об ударениях в глагольных формах не нашел
отражения.
Вслед за отмеченными сомнениями относительно распо-
знавания личных окончаний 2-го лица настоящего времени в
«Материалах» никаких правил не следует. На следующем и
других листах рукописи встречаются списки глаголов, напи-
санные рукой Ломоносова и подобранные по сходству окончаний
настоящего времени (7, 700—701752, 701753_756, 704783), о кото-
рых подробно говорилось ранее, а также заготовки пра-
вил (7, 702—704) для §§ 286—289.
Сопоставление списков глаголов и заготовок правил с тек-
стом «Грамматики» показывает, что Ломоносов воспользовался
подобранными материалами для установления закономерно-
стей спряжения глаголов.
Правила §§ 286—289 о распределении глаголов по типам
спряжения, по сравнению с аналогичными правилами руко-
писных материалов (7, 702—704), носят более обобщенный
характер: в одной формулировке говорится о глаголах, окан-
чивающихся на -бу, -ву, -гу, ду-, зу, -ку, -ну, -пу, -ру, -су, -ту,
(§ 287), которые в рукописных материалах были разобщены
(7, 702765_767, 703769_770> 772-773, 775-776,778-779» 736gl6> 817); Также

объединены в одной формулировке «глаголы, кончащиеся
на ю с предыдущею согласною» (§ 288), разделенные в ру-
кописных материалах на глаголы, оканчивающиеся на -лю,
-ню, -рю (7, 703771> 774> 777, 740 741825 826, 743—744831, 744832j833),
и глаголы, «которые кончатся на жу, чу, ту, щу» (§ 289),
разобщенные в рукописных материалах (7, 703780, 702—703768г
70^781, 782» 737—738821, 738—740822_823).
Сопоставление иллюстраций правил и их исключений в ру-
кописных материалах с иллюстрациями в «Грамматике» по-
зволяет сделать ряд интересных наблюдений.
В рукописных материалах в качестве иллюстраций правил
приводится значительно большее количество примеров, чем
в «Грамматике», например: на -жу в рукописных материалах
насчитывается 35 иллюстраций, в «Грамматике» — 4, на -ту
соответственно 13 и 2, на -чу — 28 и 3, на -щу .— 13 и 2.
Следует подчеркнуть при этом, что значительное большинства
правил «Грамматики» сопровождено иллюстрациями, причем
их отбор проведен очень тщательно, в результате чего среди
них почти не встречаем церковнославянизмов и просторечных
слов, которые были среди примеров в рукописных материалах.
Не менее тщательному отбору были подвергнуты примеры,
иллюстрирующие исключения из правил, например, из списка
исключений были выброшены и не попали в «Грамматику»
просторечные глаголы пру (7, 683583), ср. § 287 и хлыкчу
(7, 703780, ср. § 289), церковнославянизмы брящу, хощу
(7, 704782, ср. § 289).
Несмотря на тщательный отбор исключений, их коли-
чество в отдельных случаях в «Грамматике» увеличилось
по сравнению с рукописными материалами, например: на -жу
в рукописных материалах 6 исключений (7, 702—703768),
в «Грамматике» —10 (§ 289, ср. также 7, 703774 и § 288).
Все слова относятся к основному словарному фонду русского
языка: брыжжу, вяжу, гложу, кажу, лижу, мажу, нижу, ржу,
рѣжу, стружу.
Формулируя правила и иллюстрируя их минимальным ко-
личеством примеров, автор «Грамматики» пытался дать исчер-
пывающий список исключений из правил. Он не ограничивался
при этом выборкой их из заранее заготовленных списков
слов, а продолжал постоянно накапливать все новые и новые
материалы. Об этом говорит, например, сопоставление исклю-
чений глаголов на -лю, приведенных в § 288 «Грамматики»,
со списком глаголов на -лю в рукописных материалах (7,
742—744831): из 11 исключений, приведенных в «Грамматике»,
в рукописном списке слов, насчитывающем 107 глаголов, встре-
тилось лишь четыре исключения.
Знакомство с рукописными материалами показывает, что
автор «Грамматики» очень долго и упорно занимался подго-

товкой раздела о глаголе: обилие примеров и, в особенности,
исключений из правил, взятых из живого разговорного языка,
требовали большой затраты времени. До Ломоносова никто
не производил подобных наблюдений над формообразователь-
ными и словообразовательными процессами русского глагола.
Естественно, возникал целый ряд трудностей, разрешение
которых не всегда одинаково хорошо удавалось. Приходится
сожалеть, что систематизация глаголов по формообразователь-
ным элементам, правильно намечавшаяся в рукописных ма-
териалах, не получила всестороннего теоретического разре-
шения в «Грамматике»: отказ от принципа сочетания основы
неопределенной формы глагола и основы настоящего времени
при рассмотрении глагольных форм привел к созданию метода,
не позволяющего исчерпывающе охватить наблюдаемые грам-
матические явления, и породил необходимость перечисления
большого количества исключений из правил.
Этот недостаток присущ также 2-й и 3-й главам IV наставле-
ния, где рассматриваются в отдельности способы формообра-
зования глаголов первого и второго спряжения. Мы не будем
останавливаться на этих разделах, так как формы наклонения,
времени и вида были рассмотрены в соответствующем месте.
Отметим лишь, что количество иллюстраций в этих разделах
превосходит количество иллюстраций во всех других разде-
лах. Как и в предыдущих параграфах, Ломоносов пытается
дать исчерпывающие списки исключений и заканчивает иногда
перечисление словами: «Кроме сих, мало сыщется» (§ 310).
Залог
Рукописные грамматические материалы содержат несколько
вариантов формулировок о залогах. Сопоставление их между
собою и с окончательным текстом «Грамматики» позволяет
установить последовательность разработки этого вопроса. На-
блюдение над материалами о залогах ведется не изолированно
от других грамматичских записей, а в тесной связи с ними.
На стр. 137 указывалось, что наиболее ранним черновым ва-
риантом раздела о глаголе следует признать текст на листе
126 (7, 695—696). В начале этого отрывка «О глаголѣ» Ломо-
носов пишет: «Глаголы раздѣляются на дѣйствительныя,
страдательный, среднія и общія» (7, 695). Здесь, как и во всех
последующих рукописных вариантах, включая и «Табель грам-
матическую», он не употребляет термина залог, впервые введя
его в § 71 «Грамматики». В отличие от Смотрицкого он указы-
вает на четыре разновидности глаголов, исключая пятую, —
отложительные глаголы, — введенную Смотрицким по образцу
латинских и греческих грамматик (табл. 2).

Ломоносова не удовле-
творяло подобное деление
глаголов, о чем свиде-
тельствует запись на обо-
роте рукописи: «Раздѣ-
ляется глаголъ на дѣй-
ствительный, страдатель-
ный , относительный г
средній и общій» (7, 697).
Так как формулировка не
сопровождена иллюстра-
циями, трудно сказать,
какие глаголы предполага-
лось считать относитель-
ными.
Последующий вариант
представлен значительно
полнее: глаголы разделены
«на дѣйствительныя, стра-
дательный <возно> воз-
вратныя, <взаимныя>
среднія, общія и взаим-
ныя» (7, 698729), опреде-
лены значения каждого
из них и даны иллюстра-
ции примерами. Ломоносов
отказывается от термина
относительные глаголы и
к четырем ранее употре-
бленным терминам добав-
ляет еще два — возвратные
и взаимные, отражающие
особенности грамматиче-
ского строя русского
языка.
Такое деление глаголов
он сохраняет и в перепи-
санном набело тексте раз-
дела о глаголе, наиболее
близком к тексту § 274
«Грамматики». В отличие
от всех предыдущих вари-
антов, где указывалось
деление глаголов на дей-
ствительные и другие,
в этом варианте после пере-
числения категорий вре-
Таблица 2

мени, лица и числа Ломоносов пишет о том, что «сверьхъ сего
имѣютъ глаголы шесть особливыхъ знаменованій: дѣйстви-
тельное, страдательное, возвратное, среднее, общее и взаимное»
(разрядка наша, — В. М.) — 7, 681570. Он еще не ввел термина
для обозначения этой категории, хотя ощущал в этом необхо-
димость, о чем свидетельствует слово «знаменование».
В «Табели грамматической» Ломоносов подразделяет гла-
голы на действительные, страдательные, средние, общие и
взаимные и лишь в § 274 «Грамматики» окончательно оста-
навливается на шести залогах, одновременно введя в текст этот
термин.
В результате творческой разработки этой грамматической
категории Ломоносов утвердил шесть залогов, свойственных
русскому языку. Он исключил из намеченных Смотрицким пяти
залогов церковнославянского языка отложительный залог и
добавил взаимный и возвратный залоги, в отличие от Лудольфа,
который отбросил отложительный и общий и внес взаимный,
и Адодурова, который исключил общий залог и сохранил че-
тыре залога — действительный, страдательный, средний и
отложительный. Адодуров указывает: «Die Genera Verborum
als Actiuum, Passiuum, Neutrum und Deponens sind in dieser
Sprache eben so gewohnlich als in andern» [Действительный,
страдательный, средний и отложительный глаголы в этом языке
так же обычны, как в других].215
По словам акад. В. В. Виноградова, «в русской грамма-
тике Ломоносова уже вырисовываются ясные контуры тра-
диционных школьных шести залогов "русского глагола».216
Ни в рукописных материалах, ни в «Грамматике» Ломоно-
сов не дает общего определения этой категории, ограничиваясь
определением каждого залога. В рукописи сохранилось не-
сколько вариантов определения залогов, причем наиболь-
ший интерес представляют действительный и страдательный
залоги.
Первоначальный вариант очень элементарен: «Дѣйствіе
значащія глаголы называются дѣйствительныя. Н. п.: читаю,
читаеш ношу у вижу» (7, 696713); «Страданіе значащіе назы-
ваются страдательны» (7, 696714). Определение залогов не со-
держит указания на характер действия и страдания. Иллю-
страция залогов отсутствует.
В следующем варианте определения действительного гла-
гола раскрывается характер действия, обозначаемого глаголом.
Определение сопровождается иллюстрацией: «Дѣйствительный
глаголъ значить дѣйствие, которое отъ одной вещи къ другой
принадлежитъ. Н. п.: склоняю, возношу, откупаю» (7, 697717).
215 Адодуров, стр. 38.
216 В. В. Виноградов. Русский язык, стр. 607.

Определение страдательного глагола. во втором варианте
содержит указание на характер страдания и на грамматиче-
ское оформление этого залога: «Страда<тельн. есть>тельный
глаголъ <есть, который > значитъ страданіе вещи, отъ<дѣй-
ствія другой вещи происходящее или и отъ самой себя> соб-
ственного <своего>ея дѣйствія происходящее <н. п.> и ро-
ждается чрезъ приложеніе слога ся къ дѣйствительному гла-
голу» (7, 697718).
Ни содержание, ни стиль этого варианта не могли удовле-
творить их автора, в особенности определение страдательного
глагола: повторение слов «страдание» и «действие» сильно ослож-
нило понимание контекста. Второй вариант определения был
забракован автором, так же как и первый.
Третий вариант определения действительного глагола
не представляет интереса и по существу равнозначен первому:
«Дѣйствительный глаголъ есть, которой значитъ дѣйствіе,
н. п.: <несу, ищу>, возношу, <кажу>, мою» (7, 698730).
Определение страдательного глагола в этом варианте со-
держит два элемента: указание на характер страдания и грам-
матическое оформление. Первый элемент выражен более четко
по сравнению с предыдущим вариантом; вторая часть содер-
жит другой способ образования страдательного залога: «Стра-
дательный глаголъ значитъ страданіе доставляется >, отъ дру-
гого происходящее, и составляется исъ третіяго лица множе-
ственнаго числа действительна го глагола и изъ мѣстоименій:
меня, тебя, его; насъ, васъ, ихъ; Н. п.: меня моютъ» (7 , 698731).
Противопоставление страдательного глагола действитель-
ному в данном варианте указывает скорее на различие дей-
ствительного и страдательного оборотов, чем на различие
действительного и страдательного залогов: подчеркивается, что
«страдательный глаголъ значитъ страданіе, отъ другого про-
исходящее», т. е. в страдательном глаголе (страдательном
обороте) субъект действия не производит страдания. В отличие
от предыдущего варианта, в котором предлагалось страдатель-
ный глагол производить из действительного прибавлением
слога ся, в данном варианте в качестве формы выражения стра-
дательного глагола (страдательного оборота) предлагается не-
определенно-личное предложение со сказуемым, выраженным
действительным глаголом. Этот вариант Ломоносов переписы-
вает начисто (7, 681571 572), уточняя лишь определение дей-
ствительного глагола («Дѣйствительный глаголъ значитъ
дѣйствие, отъ одного къ другому преходящее: возношу,
мою») и добавляя иллюстрацию страдательного глагола:
«меня возносятъ».
Определение действительного глагола из последнего ва-
рианта почти без изменений вошло в § 275 «Грамматики»
с теми же иллюстрациями: «Действительный глагол значит

деяние, от одного к другому преходящее и в нем действую-
щее».
Определение страдательного глагола в § 276 «Грамматики»
оставлено без изменений. Способ выражения страдательного
оборота предложен другой: он «составляется из причастий
страдательных и из глагола есмъ или бываю: Богъ есть прослав-
ляемъ; храмъ воздвигнуть».
Однако Ломоносов не отказывается совсем от способа вы-
ражения страдательного оборота, предложенного в последнем
рукописном варианте: в § 522 «Грамматики» он указывает, что
«все действительные глаголы безлично склоняются, чем близко
подходят к знаменованию страдательному:
меня хвалятъ, тебя хвалятъ. . .» (разрядка наша,—
В. М.).
Сохранились также варианты формулировок, в которых
содержится определение значений и образование возвратного,
взаимного, среднего и общего залогов глагола. Каждая из них
сопровождена иллюстрацией. »
Творческий процесс, связанный с созданием этих определе-
ний, заслуживает меньшего внимания по сравнению с опреде-
лениями действительного и страдательного залогов: варианты
рукописных материалов отличаются от соответствующих правил
«Грамматики» в основном лишь стилистически, а не существом
содержания. Сопоставим, например, варианты формулировок
о возвратном глаголе: первоначальный вариант: «Возвратной
глаголъ значитъ дѣйствіе и страданіе, <отъ самой стражд>
к <одному> одной вещи или персонѣ надлежащее, и составляется
изъ дѣйствительнаго глагола и слога сь или ся. Н. п.: возношусь,
моюсь» (7, 698—699572).
Во втором варианте (7, 681 673) слова «к одной вещи или
персонѣ надлежащее» автор заменяет словами «к одному при-
надлежащее», а .в окончательном тексте «Грамматики» — сло-
вами «от себя самого на себя ж происходящее», оставляя про-
чее без изменений. Следует признать, что правило «Грамматики»
наиболее точно определяет значение возвратного залога.
Первоначальный вариант: о взаимном залоге: «Взаимный гла-
голъ составляется изъ действительн<ыхъ> аго <и> или среди <ихъ>
яго глагола и частицы сь или ся и значитъ взаимное двухъ
персонъ или вещей дѣйствіе, н. п.: вожусь» (7, 699735). Во
втором варианте (7, 68257в) слова «взаимное двухъ персонъ
или вещей дѣйствіе» заменены словами «взаимное двухъ
дѣяніе», что без изменений вошло и в текст «Грамматики»
(следует отметить, что во всех определениях «Грамматики»
встречается слово «деяние» взамен слова «действие», встре-
чающегося в определениях в рукописных материалах).
Подобную же стилистическую кропотливую работу, на-
правленную на улучшение смысла грамматических опреде-

лений, провел Ломоносов и над вариантами, относящимися
к среднему и общему залогам.
Первоначальный вариант о среднем залоге: «Средній
глаголъ значитъ бытіе самостоятельное, которое ни дѣй-
ствія, ни страданія въ себѣ не заключаетъ, н. п.: сплю,
хожу» (7, 699733). Второй вариант: «Средній глаголъ есть,
который значитъ дѣяніе самостоятельное, ни дѣйствія, ни
страданія въ себѣ не заключающее: сплю, хожу» (7, 6815?4).
В текст «Грамматики» (§ 279) внесен элемент сопоставле-
ния с действительным залогом в смысле грамматического
оформления и характера действия, обозначаемого залогом,
отчего правило значительно выиграло: «Средний глагол
кончится, как действительный», и значит деяние, от*
одной вещи к другой не преходящее» (разрядка
наша, —В. М.).
В рукописных материалах есть запись, содержание ко-
торой перекликается со смыслом этого параграфа: «Ех neu-
tris fiunt aliquando activa per compositionem [Из средних
образуются иногда действительные путем сложения]: лежу,
отлеживаю бока; хожу, отходилъ ноги» (7, 697721). В прямом
значении эта запись была использована автором для § 403,
где говорится об образовании действительных глаголов из
средних.
Определение общего глагола в двух вариантах (7, 699734
и 682575) почти текстуально совпадает с правилом § 280
«Грамматики».
Рукописные материалы содержат ряд примеров, отра-
зивших размышления Ломоносова над вопросом о соотно-
шении значений страдательного и возвратного залогов:
меня бросаютъ (7, 630259), меня бьютъ — impersonale [безлич-
ный] (7, 693669).
Ломоносов тщательно обдумывает вопрос о значении,
которое придает аффикс -ся, причем против некоторых вы-
ражений, которые употребляются вопреки правилам русского
языка, он оставляет помету «худо», например: «Худо:
я бьюсь отъ учителя» (7, 61080); «Я бьюсь отъ учителя худо»;
рядом же приводит пример страдательного оборота: «Я бы-
ваю битъ учителемъ (7, 693668); «Это отъ тебя загорелось. Du
hast es angezundet [Ты это зажег]» (7, 61081); «Мы боремся
съ непріятелемъ». «Вы цѣлуетесъ съ невѣстою» (7, 61083).
В отдельных случаях он правильно и тонко подмечает
изменение семантики в некоторых глаголах с прибавлением
аффикса -ся, например: Хожу, хожусь; вожу, вожусь (7, 694690),
используя в § 363 «Грамматики» второй пример для иллю-
страции правила и отбрасывая первый по понятной при-
чине. Помимо примеров, в «Материалах» сохранилась лако-
ничная по форме, но глубокая по содержанию запись:

«Verba Ruthenica habent in significatione passive signify
cationem prorsus diversam a relativa [Русские глаголы
в страдательном значении имеют значение, совершенно
отличное от возвратного]: отваливаю, отваливаюсь» (7, 697720).
Собранные материалы Ломоносов положил в основу § 363,
где вопрос о соотношении страдательного и возвратного зало-
гов рассмотрен весьма обстоятельно. Автор указывает, что
«весьма обманывались многие, употребляя возвратный глагол
вместо страдательного» по примеру латинского языка. Основным
средством выражения страдательного залога он считал страда-
тельное причастие в совокупности со вспомогательным глаголом.
В § 363 говорится также о значениях, появляющихся в глаголе
с прибавлением аффикса -ся к действительному и среднему
глаголу.
Подчеркивая значение Ломоносова в разработке категории
залога, акад. В. В. Виноградов отмечал, что автор «Россий-
ской грамматики» первый «обратил внимание на связь залоговых
форм с различиями реальных значений глаголов и с различиями
их синтаксического употребления».217
Значительное место рассмотрению категории залогов,
в особенности действительного и страдательного (вернее, как
уже говорилось, не залогов, а действительного и страдатель-
ного оборотов), автор «Грамматики» отводит в 3-й главе V на-
ставления «О сочинении глаголов» (§§ 501—523). Совершенно
справедливо Ломоносов переносит эти вопросы в раздел син-
таксиса. В полном соответствии со взглядами Ломоносова
высказывает свое мнение по вопросу о месте категории залога
в русской грамматике акад. В. В. Виноградов: категория
залога «в области грамматики ближе к синтаксису предложе-
ния, чем к морфологии слова».218
В изучении категории залога русского глагола Ломоносов
смело шагнул вперед: первый установил шесть залогов, став-
ших традиционными в школьных грамматиках, определил зна-
чение и грамматическое оформление каждого из них, наметил
связь залоговых форм с различиями реальных значений гла-
голов и показал, что действительный залог является основным
залогом, с которым связаны другие залоги, причем страдатель-
ный залог должен быть противопоставлен действительному.
Неправильные и неполные глаголы
Рукописные материалы свидетельствуют о большом инте-
ресе Ломоносова к вопросам суффиксального и, в особенности,
префиксального формообразования глаголов. Как известно, раз-
217 Там же.
218 Там же, стр. 606.

личные формы, образованные посредством суффиксов и при-
ставок от одного корня, он рассматривал как разные времена
одного глагола. Наблюдая над этими формами, Ломоносов при-
шел в «Грамматике» к небезынтересному заключению о том,
что «в российском языке» есть «великое множество» неполных
глаголов, которые «либо прошедшего однократного, либо со-
вершенного, либо давнопрошедшего времени и от них происхо-
дящих не имеют» (§ 358).
Из числа неполных глаголов Ломоносов выделяет глаголы
очутиться, очураться, очреватѣть и пр. (§ 426), лишенные
целого ряда форм. В рукописных материалах два первых гла-
гола он повторяет неоднократно: «Очудился.219 Derectivum
[Неполный]» (7, 622163). «Очудился, довелось» (7, 692657). «Очу-
раться» (7, 693675) и последний раз в рубрике «Неполныя»
«очураться, очудиться» (7, 695), Глагол очреватеть в руко-
писных материалах отсутствует.
В § 427 «Грамматики» Ломоносов обращает внимание на гла-
гольные формы типа глядь, брякъ, обозначающие, по его меткому
выражению, «скорые действия». 220
В рукописных материалах Ломоносов вел наблюдения над
большим количеством примеров и как всегда к интересующей
его теме возвращался неоднократно: на одном из первых листов
рукописи (л, 6) встречается короткая неоткомментированная
запись; «Глядь, брякъ Пихъ, тыкъ. Совь, тряхъ. Хвать,
щасть» (7, 60426),
В следующих записях, хронологически более поздних,
помимо глагольных форм, в одних случаях появляются иллю-
страции их употребления, например: «Ощупомъ и чу р ъ
Defect. [Неполные]. Чуръ забылъ» (7, 642. Разрядка наша,—
В. М.), в других сведения об их образовании, например:
«Глядь, брякъ, хвать, совъ, тыкъ происходить ab infin. [от не-
определенной формы]: глядѣтъ, глядь; брякать, брякъ; хва-
тать, хвать; совать, совъ; плевать, плювъ; крикъ, толкъ»
(7, 692664).
Последняя запись относится ко времени систематизации
материала, и эти формы включены исследователем в руб-
рику «Неполныя»: «глядь, брякъ, хвать, совъ, тыкъ, etc.»
(7, 695) с замечанием «NB. приискать», что свидетельствует
о намерении Ломоносова еще раз дополнить список иллю-
страцией.
Рукописные материалы свидетельствуют о размышле-
ниях Ломоносова над вопросами спряжения и употребления
некоторых неправильных глаголов, например: «Даю, дамъ,
219 В «Грамматике» в отличие от «Материалов» этот глагол встречается
в написании с т.
220) Эти формы называются в современных грамматиках глагольными
междометиями.

дашь, дастъ»; рядом с ним ѣстъ221 (7, 628239). Даю, емъ,
дамъ (7, 693680). Даю, емъ (7, 695).
Ломоносова интересовало не только формообразование,
но и употребление глагола дать: он записывает сочетание слов
«Дастся написать», сопровождая его заметкой для памяти:
«Usus verbi [Употребление глагола] даю» (7, 625). Последую-
щие записи содержат примеры употребления этого глагола:
«О употребленіи глагола даю, давалъ
1) ich gab man[ch]mahl
ich pllegte zu geben
2) ich wol [I ]te ihm geben» (7, 694).
«Дай мнѣ говорить. Lap mich reden» (7, 700).
В «Грамматике» Ломоносов ограничивается лишь приведе-
нием парадигмы глагола дать (§ 422) и указанием на то, что
этот глагол, как и ряд других, «окончаниями от правил отхо-
дит». Об употреблении глагола даю в «Грамматике» говорится
лишь мимоходом (§ 525).
Рукописные записи свидетельствуют о колебаниях Ломоно-
сова в выборе формы 3-го лица множественного числа глагола
«хотѣть»: при спряжении глагола в настоящем времени
Хочу, чешешь, четъ; тим, тите, <тятъ> (7, 612105) последнюю
форму он вычеркивает и не заменяет другой. В следующей
записи он дает две формы 3-го лица множественного числа
хочу, хочешь; хотятъ, хочутъ (7, 694), не указывая на пред-
почтение той или иной. Одна из записей отражает ту точку
зрения, которая изложена в § 422: «Хочу, хочешь — 1 conljuga-
tionis] [первого спряжения], хотятъ — 2-dae irreg. [второе
неправильное]» (7, 693674). Характерно, что формы хочемъ^
хочете не встретились среди рукописных записей ни разу.
В «Грамматике» Ломоносов называет их непристойными.
Формы хотим, хотите, хотят, утвержденные «Грамматикой»
и литературной практикой ее автора, становятся нормой
русского литературного языка.
Следует отметить некоторую неточность отдельных фор-
мулировок рукописных материалов и «Грамматики» при
определении форм спряжения, например: правильно отнеся
ряд глаголов на -чу и -щу ко второму спряжению, Ломоно-
сов вводит в число исключений из этого правила также
форму хочу (7, 703780) и архаическую хощу (7, 704782, § 289).
Так как эти формы находятся рядом с глаголами первого
спряжения, создается впечатление, что и они относятся
к тому же спряжению. Между тем в § 422 «Грамматики»
Ломоносов справедливо относит этот глагол к неправиль-
ным, так как он отличается «разностию окончания в лицах».
221 В первом издании «Грамматики» формы этого глагола даны через
е, во втором (последнем прижизвевном) — через В рукописных записях
написание неустойчивое —то через е, то через ѣ.

Глагольное словообразование
Вопросы глагольного словообразования рассматривались
Ломоносовым в связи с формообразованием глаголов. Об этом
мы упоминали в разделе о классах глагола и видовой соотно-
сительности. Ни рукописные материалы, ни «Российская грам-
матика» не содержат разработанных теоретических положений
о префиксальном, суффиксальном и комбинированном способах
глагольного словообразования (литературная практика Ло-
моносова по данному вопросу значительно шире его теории). Тем
не менее и рукописные записи, содержащие отдельные теорети-
ческие замечания и, как всегда, богатый иллюстративный мате-
риалу «Грамматика», содержащая ряд формулировок, позволя-
ют со всей настойчивостью утверждать, что Ломоносов
проявлял большой интерес к вопросам глагольного слово-
образования.
В рукописных материалах зафиксирован вывод, сложив-
шийся в результате наблюдения над словообразованием и не
вошедший в «Грамматику» (он следует после перечисления
ряда предлогов): «Нѣкоторые изъ предписанныхъ предлоговъ
<сочиняются> полагаются предъ именами существительными
и обще съ глаголами совокупляются, <какіе суть> какъ: у, от,
из или с, во, со, ко, над, о или об, по, под, пред, при, до, за
и проч.». Далее приведен ряд примеров: «Убытокь, отдыхаю,
избавляю, слагаю, вопросъ, сочетаю» и другие существительные^ и
глаголы. Затем следует другой вывод: «Прочіе къ однимъ только
глаголамъ предлагаются, напримеръ: восхожу, нисхожу, рас-
хаживаюся, прехожу, прохожу» (7, 756852). Этим выводам пред-
шествовали неоднократно написанные перечни предлогов и
иллюстрации их приставочными глаголами (7, 693, 696, 708).
Многочисленны записи приставочных глаголов с целью
разбивки их по значению, например:
«Учащательные, начинательные, увеличительные, умали-
тельныя, кончательныя, удоволственныя.
Заговорилъ, заговорю, заговори, заговорить.
безъ, во, въ, вы, возь, за, изъ, на, надь, низъ, о, обь, отъ,
по, предъ, пре, при, изъ, со, съ, у.
Безъ, безчещу, беспокою, беззаконствую, бездельничаю,
въ вношу, вхожу, вкатываю» и т. д. (7, 704786; см. также
624190_ш, 693в0вв78, 696710).
Иногда Ломоносов иллюстрировал значение глагольной при-
ставки приведением не одиночных примеров, а целых фраз,
взятых из народной разговорной речи, например: «Онъ свое
щастье въ саду проходилъ, на печи пролежалъ. Онъ свою бѣду
проспалъ. Завтреню проспалъ. Никакъ ты завтреню проспалъ»
(7, 630253).

Окончательным выводом наблюдений Ломоносова над значе-
нием, которое придают приставки глаголам, явилось теоретиче-
ское обобщение, изложенное в § 408, «Многие предлоги в про-
шедших и будущих совершенных временах наклонения изъ-
явительного и повелительного и в неокончательном неопреде-
ленном служат к приданию особливого знамено-
ван и я и силы глаголам, не имеющим того в настоящем вре-
мени изъявительного» (разрядка наша,— В. М.). Так как
вопрос о приставочных образованиях, связанных с категорией
вида, мы рассматривали в разделе «Вид и время», здесь повторять
этого не будем.
В §§ 409—419 автор «Грамматики» раскрывает значение
глагольных приставок, иллюстрируя выводы примерами.
А. Будилович отмечал, что Ломоносов много работал над гла-
вой о глаголах, «стараясь определить. . . оттенение смысла
глаголов в сложении с разными предлогами».222
В литературной практике Ломоносова глагольное приста-
вочное словообразование, как отмечают исследователи, пред-
ставлено очень широко.223
Ни рукописные материалы, ни «Грамматика» не содержат
теоретических замечаний о суффиксальном способе слово-
образования глаголов (здесь уместно вспомнить еще раз, что
Ломоносов не признавал суффикс как особую морфему слова).
Однако в своей литературной практике и при грамматических
исследованиях, в частности, при рассмотрении глагольных
форм, обозначающих оттенки качества действия (см. выше
стр.143—144) широко прибегал к этому способу глагольного
словообразования.
В рукописных материалах и «Грамматике» Ломоносов при-
водит примеры образования глаголов от различных частей
речи: «Производные рождаются 1) отъ именъ, н. п. стран-
ствую, бѣлѣю, 2) отъ местоименій, н. п.: присвояю, 3) отъ наре-
чія, н. п.: поедаю, 4) отъ междометія, н. п.: ахаю, гагайкаю»
(7, 700739, 679560). Другой вариант: «Сложенныя составляются
1) изъ имени и глагола: благодарю, 2) изъ мѣстоименія и
глагола: своевольствую, 3) из нарѣчія и глагола: прекословлю,
несмотрю, 4) изъ одного предлога и глагола: отдаю, про-
славляю, 5) изъ двухъ предлоговъ и глагола: преодолеваю,
6) изъ трехъ предлоговъ и глагола: разопредѣляю, 7) изъ
предлога, имени и глагола: обоготворяю, отреноживаю, ожи-
вотворяю» (7, 679—6805вг).
В полном соответствии с первым вариантом находится
§ 264, со вторым — § 265.
222 А. Будилович, стр. 78—79.
223 Т. А. Шаповалова. Глагольные категории и формы в «Рос-
сийской грамматике». . ., стр. 242—243,

В рукописных материалах содержатся многочисленные при-
меры отыменных глаголов в тех местах, где приводятся списки
глаголов, разбитых на группы. Однокоренные существитель-
ные приведены в параллель глаголам, образовавшимся от них
(об этом упоминалось выше в связи с классами глаго-
лов).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
«Российская грамматика», созданная гениальным русским
ученым не только в силу страстной любви к науке и исследова-
нию, но и из высоких патриотических побуждений, явилась,
по определению акад. И. И. Давыдова, «родоначальницей»
всех последующих грамматик русского языка.224 Создавая
грамматику, Ломоносов, по словам Е. Ф. Будде, обнаружил
«мужество и отвагу мысли».225 Все содержание этого клас-
сического труда носит на себе печать гения его создателя.
Успех исследования определило всестороннее изучение пись-
менных источников древнерусского языка и грамматических
сочинений предшественников и, главное, умение вслушиваться
в живую разговорную речь и понимать законы ее развития.
Исследование вопроса о создании основных отделов «Рос-
сийской грамматики» показывает, что она имеет свою большую
и поучительную историю. Автор этого замечательного труда
обнаруживает материалистическую направленность мировоз-
зрения научного метода как при рассмотрении общих теорети-
ческих вопросов языка, так и при создании разделов о грам-
матических категориях имен и глаголов и их грамматических
формах.
Исключительную роль в изучении вопроса об истории воз-
никновения «Российской грамматики» играет черновая руко-
пись материалов к ней, раскрывающая перед нами ход лингви-
стических мыслей ее автора, сложный и трудный путь его
творческих исканий. Она представляет нам во всей красочности
и многообразии богатейшую основу, на которой прочно воз-
водилось здание первой научной грамматики русского языка.
Многочисленные языковые факты, выбранные из различных
284 И. И. Давыдов. Предисловие к новому изданию «Российской
грамматики» Михаила Ломоносова. В кн.: Грамматика русского языка
академика М. В. Ломоносова 1755 года. СПб., 1855, стр. XVI.
225 Е. Ф. Будде. Несколько заметок из истории русского языка.
(По поводу академического издания сочинений Ломоносова с примеча-
ниями М. И. Сухомлинова). Журн. Мин. нар. проев., 1899, ч. CCCXIII,
стр. 81.

источников, подвергались оригинальной, строгой группировке
и самостоятельному освещению. Сопоставление черновой ру-
кописи с печатным текстом дало возможность установить,
как создавались те или иные положения, как рождались чекан-
ные формулировки грамматических правил.
«Материалы к „Российской грамматике"» позволили выявить
первоначальные замыслы Ломоносова о характере грамматики,
осложненной различными теоретическими рассуждениями
(«присовокуплениями») по общим вопросам. Они дали возмож-
ность проследить, как в процессе обдумывания плана работы
Ломоносов постепенно освобождался от мысли о «присово-
куплениях», изложив четкий план основы «Грамматики» в виде
«Табели грамматической», где все грамматические категории
даны во взаимосвязи.
Рассмотрение черновой рукописи помогло обнаружить ряд
материалов и формулировок, не вошедших по тем или иным при-
чинам в окончательный текст «Грамматики». Оно позволило
в отдельных случаях более широко, чем в «Грамматике»,
выявить формы литературного словоизменения и, в особенности,
словообразования середины XVIII в., представленные в самой
«Российской грамматике», по словам акад. В. В. Виноградова,
«с небывалой полнотой».226
Сопоставление зафиксированных в «Материалах» и «Грам-
матике» норм литературного языка с литературной практикой
самого их автора свидетельствует о том, как Ломоносов, коле-
бавшийся подчас в выборе той или иной формы, следовал
«рассудительному» ее употреблению, сопоставляя теорию с язы-
ковой практикой. Установленные им нормы литературного языка,
а также научная и художественная проза и поэзия показывают,
как в целом ряде случаев талант грамматиста и писателя помо-
гал ему глубоко и правильно понять и определить основные
тенденции исторического развития русского языка.
В свете гениального определения общественной функции
языка, данного В. И. Лениным («Язык есть важнейшее сред-
ство человеческого общения»),227 очень ценным является ве-
ликий почин Ломоносова в деле активного воздействия на рус-
ский литературный язык в эпоху его становления. Отмечая
заслуги Ломоносова в развитии русского литературного языка,
М. И. Калинин писал: «Великий русский ученый Ломоносов мно-
го потрудился над созданием русского языка, что способствова-
ло восприятию новых идей его времени русским обществом».228
226 В. В. Виноградов. Русская наука о русском языке. Уч.
зап. МГУ, 1946, вып. 106, т. III, кн. 1.
227 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т. 20, стр. 368.
228 М. И. Калинин. О моральном облике нашего народа. В кн.:
М. И. Калинин о воспитании и обучении. Избранные статьи и речи.
Учпедгиз, М., 1957, стр. 106.

Морфологические исследования Ломоносова (в частности,
исследование о глаголе, представленное как в «Материалах»,
так и печатном тексте «Российской грамматики») с современ-
ной точки зрения страдают недостатками. Однако при оценке
научной деятельности прошлого мы руководствуемся указанием
В. И. Ленина о том, что «исторические заслуги судятся не по
тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с совре-
менными требованиями, а по тому, что они дали нового срав-
нительно с своими предшественниками».229
229 В, И, Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т. 2, стр. 166.

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Стр.
1. М. В. Ломоносов. Мраморный бюст работы Ф. И. Шубина)
(1793) 8
2. Первая страница корректурного оттиска словаря А. И. Богданова
с визой И. И. Тауберта (ААН СССР, p. V, on. Т-2, № 10, л.9) 19
3. Титульный лист многоязычного словаря К. А. Кондратовича
(ААН СССР, p. V, on. 1-К, № 41, л. 1) 31
4. Страница из рукописи «Материалы к „Российской граммати-
ке"» (ААН СССР, ф. 20, on. 1, № 5, л. 88 об.) 43
5. Страница из рукописи «Материалы к „Российской граммати-
ке"» (ААН СССР, ф. 20, on. 1, №5, л. 7 об.) 49
6. Фронтиспис первого издания «Российской грамматики» ... 55

ИСПРАВЛЕНИЯ
Страница
Строка
Напечатано
Должно быть
26
6 сн.
Lohannis
Johannis
29
1 бен.
письмены
письмени
41
2 св.
Черев
Череаъ
169
17—18 св.
мировоззрения
научного метода
мировоззрения
и научного метода
В. H. Макеева