Макаренко А. С. Педагогические сочинения в 8 т.: Т. 8. — 1986

ПИСЬМА

В. Я. Костецкой
17 декабря 1916, Киев
Мне так неудержимо и так просто захотелось Вас приветствовать, что,
как видите, я себе в этом не решился отказать...
...Лучше всего было бы послать Вам только одно слово — Привет!..
Но уж такова слабость наша. Впрочем, очень может быть, что это пись-
мо не произведет на Вас неприятного впечатления, а если оно заставит
Вас хоть раз улыбнуться над этим наивным лепетом, то и совсем хо-
рошо. Подумайте, лишней улыбкой станет у Вас больше, а так как это
будет сделано не для чьих-нибудь глаз, то, стало быть, и улыбка Ваша
будет искренняя. Это и значит, что я так мало хочу, это значит только,
что марка не пропала даром. Вот и все, поверьте, без всякой скрытой хит-
рости пишу. Ведь я просто пишу, а не для чего-нибудь. Когда два чело-
века встречаются ежедневно, они все равно приветствуют друг друга.
Тем более естественно такой славной паре, как мы с Вами, иногда об-
меняться салютом. Вот и все. У Вас есть воображение — представьте се-
бе, что король некой страны приказывает сделать в честь Вашего су-
ществования 7 выстрелов из старой пушки. Ведь приятно же это для Вас.
Это во всяком случае не глупее многих человеческих разговоров, объясне-
ний, объятий, поцелуев и ссор.
Если Вы будете более радостны, чем за минуту до этого, не откажите
мысленно поздравить меня с лишним хорошим днем.
Т.1
А. П. Сугак
Учительнице г-же Сугак
9 апреля 1918
Уезжая в Харьков для занятий в бюро комитета1, прошу Вас принять
заведование высшим начальным училищем. При этом в особенности
прошу Вас в случае поступления от кого-либо просьбы об использова-
нии здания училища для спектакля или вечера давать свое согласие на
это, только при условии дежурства двух преподавателей, а также если
от постановки вечера или спектакля будет гарантировано отчисление в
пользу училища, курсов для взрослых и родительского комитета2.
Инспектор А. Макаренко.

Б. Ф. Гороновичу
7 июня 1921
Борис!
...Я мало представлений имею о твоей настоящей жизни и, так
сказать, деятельности, но почти уверен, что ты недоволен — ведь в
Крюкове и людей никаких не осталось, и дела никакого не может
быть интересного. Я тебе ничего особенного не предлагаю и горы зо-
лотые не выставляю напоказ, но будешь более или менее сыт, полу-
чишь приличное по теперешним временам жалованье, самое глав-
ное, попадешь в большое творческое дело и в хорошую компанию.
Я сейчас заведую колонией малолетних преступников. Ты не пу-
гайся: преступники эти Довольно сносные ребята. Колония наша
сейчас производит большой ремонт имения б. Трепке — там будет тру-
довая колония для нормальных детей, поместить в ней я думаю не
меньше 150 «штук». Место замечательно красивое, с речкой, са-
дами и парком, с прекрасными, хотя и разрушенными, домами. Ре-
монт большой и окончится не раньше августа — сентября. Колония
будет объединена с нашей одним управлением и одним педагоги-
ческим советом. В этой колонии я тебе и предлагаю место. А пока она
отремонтируется, будешь работать у нас — у малолетних. К сожа-
лению, не могу тебе предложить отдельную комнату и кормиться
придется с котла, но потом, конечно, все устроится.
Я тебе советую соглашаться и приезжать. Тебе рисковать нечем,
зато, ей богу, здесь много поэзии и в работе, и в жизни: одно удо-
вольствие проехаться утром в Полтаву чего стоит!
Я думаю, ты сумеешь вырваться из Крюкова. Бели вырвешься,
захвати с собой белье и постель и кати. Буду очень благодарен тебе,
если захватишь с собой мою маму1 и поможешь ей перевезти свои хап-
турки2.
В случае каких-нибудь затруднений напиши мне по адресу: Полта-
ва, Котляревская, б, Татьяне Михайловне Гайдамакиной, для меня.
Твой Антон.
О. Куриловской
26 декабря 1922,
колония им. Горького
О. Куриловская!
Получил позавчера, получил через великолепного вельможу Пружи-
нина1 твое письмо. Очень, очень приятно, что ты уже не сидишь на шее
у мужа, а честным путем зарабатываешь деньги. Как тебе нравятся же-
лезнодорожники? Ребята у них обыкновенно хорошие, хотя и хулиганы
обязательно. А учителя теперь, говорят, хуже стали.

Сведения от тебя поступили небывало насмешливые. Подумай: на
жалованье нам переводят 9 миллиардов, в то время когда нам нужно
всего около четырех, а на операционные — ни копейки. И вот мы клацаем
зубами абсолютно платонически на пять с лишним миллиардов, но нам
их не дают даже понюхать, потому что, видите ли, «заработная плата».
Эту проклятую заработную плату Губосвита2 обязательно растратит на
разъезды, инструкторов и инспекторов. Ведь ты знаешь, что в Освите
сейчас одни инспектора. Ну... и сидим мы сейчас в таком положении, что
и керосину не на что купить.
Начали занятия по новейшему методу, изобретенному известным пе-
дагогом Макаренко но у нас нет ни бумаги, ни карандашей, ни красок,
ни паршивой спиртовки, — одним словом, ни черта. У Гордея вол, бороны
не сходят с языка, а я принужден в лучшем случае отмалчиваться, а в
худшем — ругаться. Если еще нас снимут с государственного снабже-
ния3, отравлюсь, так и передай Михаилу Николаевичу Котельникову4,
если по доброте сердца своего ты с ним встретишься. Оказывается, и
на декабрь нам зарплаты переводят опять 9 миллиардов и опять их рас-
терзают губосвитовские хищники.
Ты, голубе, не жди подталкиваний своего доброго сердца. Мы тебе
обязательно пришлем сала наших собственных кабанов, если хочешь,
пришлем муки, кислой капусты, соленых баклажан и всяких других бла-
годатей, а приедешь к нам в гости, будем кормить даром. Нет, серьезно,
Куриловская, ей богу, мы тебе не дадим погибнуть.
Ну, хорошо, мои крылья? К сожалению, я принужден ими пользо-
ваться больше для всяких кляузных путешествий в Полтаву. Какие-то
шаромыжники из Губземотдела, Госконтроля и еще откуда-то наехали еще
без меня «в Трепку» и продали крестьянам без всякого нашего ведома
четыре постройки на слом, нас же обвинили в акте ни больше ни мень-
ше, как в «преступном расхищении госимущества»5. Мрачными крас-
ками описаны разрушенные дома, и даже найдена свежеотломанная доска
в двухэтажном доме! Я был в Полтаве, когда туда прискакал верхом
Браткевич6 с известием, что селяне уже разбирают ту хату, которую мы
недавно отремонтировали для Шиловской. Пока я в Полтаве летал по
губисполкомам и милициям, крестьяне успели развалить хату; Гордий
и мой помощник] заведующего] кол[онией] перепугались и ничего не
предприняли. Волнение в колонии было такое, что Бойко не выдержал,
спер из канцелярии обрезан7 и отправился вечером во II колонию и там
целую ночь тыкал обрезаном в нос мужикам, оставшимся для охраны
разваленной постройки, за что своевременно и был мною «выпорот».
Дядьки никак не хотели признавать добытые мною к вечеру бумажки
с запрещением разборки построек, и я на следующее утро принужден был
перейти в наступление со всей моей армией. Мужиков было всего чело-
век 20, у нас же, понятно, дикое воодушевление, так что после мгновен-
ного мордобития дядьки отступили по всей линии и на другой день по-
дали в Полтаву на нас страшную жалобу. Я, с своей стороны, подал про-
курору кляузу на мужиков и на шаромыжников из Госконтроля и из
Губземотдела8. Сейчас перемирие, но самого вооруженного типа. Стоит
паре дядьков появиться на территории II колонии, как уже к нам летит
тревожный гонец. Мне это так надоело, что я скоро начну пороть гонцов.

Наши занимаются по новому методу9. Куриловская, нет тебя, не с кем
похохотать. Что у нас делается? Учителя целый день таскаются по долам
и лесам, роются в шкафах и допытываются у добрых людей, пристают к
Сербикову10, а я им каждую субботу преподношу десяток ехиднейших
конспектов. Скоро они будут проклинать меня, тем более что реформа про-
ведена под видом облегчения труда воспитателей.
Если мне станет плохо, удеру в Харьков к Гресю11... Но в общем я до-
волен, получается что-то интересное.
Хлопцы по-прежнему. Мало им все-таки пищи, голодные как собаки
и поэтому всегда не прочь стянуть кусок. На их месте я обязательно тоже
тащил бы, и меня временами даже огорчает их умственное недоразвитие:
мало все-таки тащут. Сейчас я пишу под шум репетиции — Зозуля12 и
Лидочка13 готовят ужасную драму, я пока что понял, что в ней какой-то из-
верг отравляет одну жену, а другой при всей публике проваливает то-
пором голову. Вероятно, в последних двух актах с этим мерзавцем бу-
дет поступлено не менее сценично. Впрочем, Зозуля говорит: «Чудова
пьеса». Ну и пусть. Хлопцы и девчата, узнав, что я пишу тебе письмо,
пришли в раж и пищат, чтобы передал тебе поклон. Особенно наседает
Горгуль. Так вот: передаю.
Коммуна? Как тебе сказать? Живу я в маленькой комнате во II дортуа-
ре, где раньше жили девочки, но стол дают Е[лизавета] Ф[едоровна]14
с Лидочкой. Все-таки я их сейчас стесняю меньше. Комната же моя мне
страшно нравится.
Кажется, все тебе описал. Нужно1 еще оставить место для поклонов.
Елизавета Федоровна и Лидочка твое письмо держат приколотым к стене,
чтобы не забыть поскорее ответить. Ну, одним словом, все кланяются,
кланяются, кланяются и глаголят: «Ах, прелесть эта Куриловская!!»
Я влюбился знаешь в кого? В твоего преемника Ивана Петровича
Раковича15. Он у нас был в колонии и очаровал меня. В агентах он, ко-
нечно, слаб, но будет прекрасный воспитатель. Думаю перетащить его
во II колонию. Он у нас уже играл в снежки, и ему хлопцы подбили глаз,
играл, пел, гримировал, и Лидочка говорит, что Макаренко уже узнал,
что можно выжать из этого человека.
Куриловская, серденько, пройди ж к Котельникову, расскажи ему про
наши беды и чем можно — помоги.
Поцелуй руку глубокоуважаемой Евдокии Сергеевне, передай привет
Михаилу Филипповичу.
А. Макаренко.

М. Н. Котельникову
30 декабря 1922,
Полтава,
колония им. Горького
Многоуважаемый Михаил Николаевич!
У меня маленькое дело — только одна колония, и в ней... 80 хлопцев,
но я и мои коллеги так много вложили сил [в это дело], и при таких неве-
роятных условиях, что само собой подразумевается наше право кричать,
когда со всех сторон нам грозит гибель и когда у нас уже не хватает сил
отбиваться. Вы у нас были всего 2 дня и многого не могли видеть. Мы от Вас
не прятали темных сторон и не старались показать товар лицом, но Вы
один за 2 часа увидали то, чем я больше всего дорожу, — живое движе-
ние и живые скрепы в нашей колонии. Вы это и сами, наверное, чувствуе-
те и не подумайте нечаянно, что я просто начал писать письмо с компли-
ментов. Может быть, Вы не знакомы со всем ужасом нашего провинциаль-
ного головотяпства, особенно усилившегося с появлением нэпа, поэтому
не можете представить, как мы способны дорожить такими гостями, как Вы.
Два года без всякого просвета мы по кирпичику, по травинке строили
нашу колонию, каждый день мы продвигались вперед, и больше всего нам
приходилось бороться главным образом с губнаробразом. Когда я буду стари-
ком, я только с ужасом буду вспоминать это кошмарное учреждение. Че-
рез каждые 2 месяца в нем меняются заведующие, инспектора, инструк-
тора, и каждый является с новыми формами варварства и невежества,
часто в вопиющих размерах. Я уже не говорю о том, что ни один из них и не
подумал обратить внимание на основной гвоздь нашей жизни — органи-
зационную работу, ни один из них не заметил каторжного труда воспита-
телей. Напротив, усилия губнаробраза всегда были направлены к тому,
чтобы условия работы воспитателей сделать более тяжелыми. Так, на-
пример, исключительно по отношению к колонии применяется какой-то
самодельный закон, по которому в зависимости от стажа уменьшается не
только номер разряда, но и число ставок.
Впрочем, это нас еще не так сильно беспокоит. Гораздо важнее хозяйст-
венная сторона дела, потому что поступательное движение нашего хо-
зяйства является у нас главной формой воспитательного и образователь-
ного процесса. В этом вопросе, если подойти к нему суммарно, мы только
и можем видеть наше будущее. Что же получится? Мы имеем 80 десятин
земли, но мы даже и заикаться не смеем о каком бы то ни было капитале,
основном капитале, без которого невозможно никакое хозяйство. Каким
может быть хозяйство на 80 десятинах, если нам не на что купить керо-
сина для освещения десятка помещений, а в губнаробразе нам говорят:
«Собак ловите да жир топите». Да мы, собственно говоря, очень не далеки
от такой формы самоокупаемости. Нам не дали ни одного пуда дров и пря-
мо советуют красть их в лесу, а когда в том же лесу наши босые хлопцы
нарубили 30 полусаженей и оставалось только заплатить за них какие-то
гроши, нам отказали даже в этих грошах, и полусажени переходят в руки
спекулянтов. А свой урожай мы самым благородным образом истратили
на машины, да на расширение поля (в 2,5 раза), да на ремонт.

Этот самый ремонт, который Вы видели, несмотря на то что мы несем его
только на своих плечах, приносит нам только одни огорчения, и я обяза-
тельно попаду на скамью подсудимых за ликвидацию какого-нибудь об-
ломка стены. А тем временем так называемые хозяйственные органы даже
без нашего ведома продают отремонтированные наши постройки на слом
тем же самым крестьянам, которые в свое время эти постройки разрушали.
Это самые яркие примеры той какофонии, которая у нас творится.
Все наши надежды были на Вас. Я только и воспрянул духом, когда
Вы объявили нам о непосредственной связи с Наркомпросом. Я думал,
что 1—2 года харьковской помощи позволят нам создать учреждение,
которому не стыдно будет смотреть в глаза людям, а за себя мы не боя-
лись, потому что, по совести скажем, редко удается подобрать такой со-
став, как у нас.
Сейчас мы принялись за организацию учебных занятий по совершен-
но новому методу, и у нас дела пошли хорошо, прямо крылья выросли,
но... стало известным, что мы перешли на местные средства. Для меня это
синоним гибели; нет смысла отдавать себя только для того, чтобы в забро-
шенной в лесу колонии несколько десятков оборвышей влачили жалкое
существование, а иначе и быть не может. В губнаробразе не способны ви-
деть дальше своего носа и еще не скоро будут способны. В лучшем случае
там кое-что смыслят в «хатней педагогике», но социальное воспитание
даже в своей голой логике им недоступно, тем более недоступно по-
нимание практического выражения. А колония за городом даже для де-
монстрации путешественникам неудобна.
Простите, Михаил Николаевич, за это сумбурное письмо. Оно не
имеет никаких практических целей. Я прекрасно понимаю, что ничего
поправить нельзя. Но, поверьте, мне было некому высказать свою горечь.
Возможно, что и высказывать я не имею права, много сейчас гибнет на-
мерений, но я смею думать, что нигде не размахнулись так широко и с та-
кими буйными запасами энергии и с такими ничтожными средствами, как
мы в своей колонии. Донкихотство? Может быть, и донкихотство, а может
быть, и крушение серьезного и важного опыта. Не мне судить.
Вся эта трагедия не мешает мне принести Вам искреннюю благодар-
ность за искреннее и серьезное отношение к нашей работе. Еще раз уверяю
Вас, что это единственный случай в двухлетней истории колонии. Скоро
мы, вероятно, начнем разбегаться. Побарахтаемся еще немного единствен-
но для сохранения чести, и конец.
В самой колонии пока все благополучно, если бы на каждого хлопца
прибавили пищу, чтобы он не ощущал бешеного аппетита, цель была бы
достигнута вполне, но кому об этом скажешь? И кому это нужно, такая-
то цель?
Желаю Вам от души всего хорошего, простите, что пишу так длинно,
надеюсь, что этому письму Вы не придадите никакого официального зна-
чения.
Уважающий Вас А. Макаренко.

М. Н. Котельникову
31 января 1923
Полтава
колония им. Горького
Многоуважаемый Михаил Николаевич!
«Страшное» спасибо Вам за целых 3 пакета1, в особенности за Ваши
письма. Если Вам тяжело работать в Харькове, то от души искренно
желаю Вам найти такую огромную нравственную поддержку, какую мы
имеем в Вас. Спасибо за привет хлопцам. Я не помню, где-то у Достоевско-
го сказано приблизительно так: «Вы, проходя случайно, ласково погля-
дели на ребенка: вы сделали важное дело». Так вот и Ваш привет —
такое же важное дело. Я его объявил в приказе по колонии и по ошибке
написал «главный инспектор». Они пришли ко мне с поправкой: «Не глав-
ный, а областной». Но наибольшее спасибо за то, что не оставили нас
на съедение местному бюджету. Я теперь по-прежнему полон сил и на-
дежды, и хочется работать п плюс 1 час в сутки.
В колонии все благополучно. Воспитатели и ребята увлекаются учебны-
ми занятиями. Первые уже немного пищат: трудно, говорят, не хватает
времени и белье постирать (Не правда ли, тоже организационная проблема?),
но физиономии у них веселые. Хлопцы же, по обыкновению, ни от ка-
кой работы не устают. Сегодня у нас разрабатывали тему «Письмо и кни-
га». Написали Вам ходатайство способом картинного письма. Сейчас они,
узнав, что я пишу Вам, стоят над душой и пристают, чтобы я ничего
не писал Вам о содержании ходатайства, пусть, говорят, без объяснений
идет. Я их убеждаю, что Михаил Николаевич не дикарь и не привык
к чтению картинных писем, но мои аргументы мало помогают. Вы это
ходатайство получите одновременно с этим письмом, но, разумеется, не при-
давайте ему серьезного значения: посмотрите как на сыновнюю шутку,
ничего такого ужасного нет.
Ежемесячные отчеты я посылаю Вам через Губсоцвос. Может быть,
Ваше напоминание касается того большого отчета, который я послал еще
в октябре и который, вероятно, затерялся? Я в самые ближайшие дни
посылаю Вам дубликат.
Хочу с Вами поделиться одним большим сомнением. Был я у Вас
на педагогическом заседании и поражался множеству страшных терми-
нов, употребленных одним из говоривших врачей к вопросу о програм-
ме характеристики. Все-таки дело идет о том, чтобы нашего воспитан-
ника разложить на множество составных частей, все эти части назвать
и занумеровать, построить их в определенную систему и ... не знать, что
делать дальше. Все новейшие труды точно так же идут по этому на-
правлению. Но я до сих пор не смог заставить себя поддаться их обаянию.
Иногда я падаю духом и глубоко презираю себя за подобную научную
невосприимчивость, иногда же, напротив, протестую всеми фибрами души.
Мне и кажется, мы еще очень далеки от права раскладывать чело-
века и тем более делать отсюда какие бы то ни было практические вы-
воды. Напротив, мы должны... научиться так организовать воспитание,

чтобы наши достижения характеризовались совершенствованием системы
данной личности в целом. Это вовсе не значит, что работа над теорией
анализа личности должна быть отвергнута. Пусть [эта работа] составляет
предмет любой науки, но педагогам пока что нужно главное внимание
направить на создание синтетической педагогики. Если это и ересь, то
ересь для меня оправданная всем моим колонистским опытом.
К сожалению, я эти свои сомнения, постепенно приближающиеся к фор-
ме положительной уверенности, не в состоянии изложить более подробно
за недостатком времени, но должен признаться, что в организации коло-
нии я уже сознательно поставил их во главу угла. Все это не спасает
меня от мурашек, которые начинают бегать по телу, как только я при-
нимаюсь за страницы какой-нибудь ученой классификации. Я бы пред-
ложил свою — классификацию социального опыта и мотивацию поступ-
ка2, но эти самые мурашки держат меня на привязи: я все боюсь, что
я чересчур неуч.
В течение февраля месяца я напишу и отправлю Вам педагогический
отчет, в котором, разумеется, из официального гонора буду выражаться
в категорическом смысле.
Вы меня не ругайте особенно. Категоричностью я только прикрою боль-
шие сомнения. Может быть, Вам в моем отчете кое-что из моих категориче-
ских сомнений пригодится.
Большое спасибо Вам за участие в нашем горе.
История эта настолько сложна и настолько подла, что из Харькова
искать виновных невозможно ... Здесь я сначала пробовал просить и про-
тестовать, но это все обратилось в волокиту, а между тем крестьяне одну
постройку начали разбирать3. Тогда я решился на отчаянное средство:
с двумя отрядами хлопцев я вступил в кулачный бой с крестьянами.
Битва не сопровождалась потерями, ограничились синяками и шишка-
ми, но победа осталась на нашей стороне, а самое главное, мы произве-
ли шум: дело дошло до губисполкома. Сейчас, кажется, пахнет скамьей
подсудимых, но не для нас4. Впрочем, ручаться не следует. Если в Пол-
таве ничего не сделают, обратимся к Вам за помощью, а пока мы в со-
стоянии отбиваться сами, Вас затруднять кляузами нельзя.
Так или иначе, мы оживаем исключительно благодаря Вам. Смотрим
вперед весело. Настроение в колонии восхитительное, почти трогательное.
Смущает нас только лето. Капитала у нас по-прежнему нет. Клячи дох-
лые, дети босые.
К сожалению, не урегулировано распределение кредитов. За декабрь
для колонии переведено 12 миллиардов на жалованье и 1/2 миллиарда на
прочие расходы. Между тем на жалованье нам нужно было только
6 [миллиардов]. Разумеется, остаток пошел на жалованье в другие
учреждения, так как нельзя переводить из § в § ... Я хлопочу все-таки,
чтобы мне дали из местных средств на покупку лошадей и сапог, но на-
дежды мало. Я не знаю, как быть.
По январским ставкам нам нужно на жалованье миллиардов 12, а нам
перевели, наверное, больше, а на прочие расходы мало. Как бы все-таки
хорошо было бы иметь собственные кредиты. Уверен, что мы доживем
до этого. А то теперь половина энергии тратится на кредитную борьбу
и получение по ассигновкам. Все это страшно неэкономно.

Будьте здоровы. Мы все были страшно рады, если бы Вы к нам собра-
лись. На недельку, другую. Передаю Вам привет всей колонии от мала
до велика.
Уважающий Вас А. Макаренко.
А. П. Сугак
24 марта 1923
колония им. М. Горького
Дорогая Антонина Павловна!
Спешу написать Вам под свежим впечатлением только что получен-
ного письма Вашего от 13 марта. Вы совершенно правы, не буду бре-
хать: подробности в письме — было очередное «колпаченье», как Вы не-
деликатно выражаетесь. Уверяю Вас, не нарочно!
Вы помните, как я работал в Крюкове? Вы, может быть, даже имеете
представление о моем труде прошлым летом. Так вот: гораздо тяжелее
и гораздо труднее. Сейчас я дошел уже до того, что сплю через ночь
вот уже около полутора месяцев и даже отвык спать. Этим обстоятельством
объясните и неприличный способ сообщения — на машинке. Просто го-
няюсь за скоростью. Я даже для себя неожиданно приучился делать
3—4 дела сразу.
Приглашение от месткома получил несколько дней назад, а 21-го при-
езжал ко мне Кононенко и также предъявил какой-то мандат на право
изъятия меня из колонии1. От Кононенко же я узнал о болезни Виктора.
Это очень прекрасно, что он выбрался из каких-то паршивых почек, а то
я уже серьезно собрался грустить, что наше поколение начинает дохнуть.
Местком, разумеется, меня трогает, несмотря на некоторую неуклю-
жесть своих желаний и представлений. Так же трогает и Кононенко, и уж,
само собой, трогаете Вы, любезная Антонина Павловна. Ваше письмо —
это песнь торжествующей любви, а вовсе не письмо: торжествующей
именно потому, что вот, дескать, Макаренко погибает исключительно по-
тому, что заехал в какую-то колонию, бросил счастливый Крюков и т. д и т. д.
Такой же приблизительно тон и у месткома, и у Кононенко. Последний,
впрочем, побывав в колонии, несколько сбавил спеси. Ты, пожалуйста,
не подумай, что я ругаюсь. Ничего подобного и лаже наоборот.
Меня очень трогает такая настойчиво высокая оценка моей особы, ко-
торую проявляют крюковчане. Я очень и очень рад и тому, что для меня
представляется возможность возвратиться в Крюков и помочь маме. Нако-
нец, и в самом деле, до каких же мне пор сидеть в колонии и пропадать,
как вы все там думаете. Нужно жить и прочее.
Но вся беда в том, что вопрос не решается для меня одним желанием.
Я теперь человек крепкий, такой крепкий, каким Вы меня никак не пред-
ставляете. Таким меня сделала колония. Вы как раз, сударыня, патетиче-
ски восклицаете: «Что вам дала колония?» Столько дала, Антонина Пав-
ловна, что Вам и не приснится никогда. Я сделался другим человеком, я
приобрел прямую линию, железную волю, настойчивость, смелость и, нако-

нец, уверенность в себе. Теперь я уже не способен собирать совет и спра-
шивать, допустим, Пугача, что мне делать, так как я прекрасно знаю, что я
должен делать, и, как думает об этом Пугач, мне просто не интересно.
Трехлетний колонийский опыт — это вся моя будущая работа. Что бы
я ни сделал потом, начало все-таки нужно будет искать в колонии. И даже
не только в том смысле, что я здесь чему-то научился, что-то пережил, но
еще и потому, что здесь я сам над собой произвел огромный и важный опыт.
Но, пожалуй, бросим об этом: Вы можете сказать, что все это пустяки, все
это в прошлом, что теперь все-таки колония мне ни черта не дает и поэто-
му нужно все-таки ехать в Крюков.
Ваше основное представление, что здесь IJTO-TO пропадает, — большая
ошибка. Я считаю, что в колонии мы живем разумнее и веселее, чем очень
многие в городе, а особенно в таком, как Крюков. Наконец, мы живем го-
раздо свободнее и независимее. Но Даже и не в этом дело. Самое главное —
мы можем здесь так работать, что работа доставляет нам удовлетво-
рение.
И не думайте, что моя энергия здесь пропадает даром. Ничего подобно-
го. Здесь мы производим опыт, который будет иметь большое значение не
только для колонии малолетних преступников. На нашу организацию
уже обратили внимание. Во всяком случае, наша колония сделана глав-
ной на Украине, на 120 детей, мы непосредственно зависим от Нарком-
проса. Образовательная работа колонии уже обсуждается в печати, и мне
дано право приглашать сколько угодно учителей для практики с тем, что-
бы потом рассылать их по губернии. Я уже получил право приглашать учи-
телей по своему усмотрению, даже без педагогического образования. Я уве-
рен, что еще через год наша работа получит еще большее значение и толь-
ко потому, что здесь что-то напряженно творится. А Вы так говорите о ко-
лонии, как будто здесь действительно какое-то прозябание.
Вы говорите, что не нужно расточать сокровища на колонию, а нужно
расточать на Крюков. Голубчик, Крюков не лучше колонии, и, пожалуй,
расточать и на него никаких сокровищ тоже не нужно. Все дело не в Крюко-
ве и не в колонии, а в самом деле, в организации нового просветительного
опыта. Между прочим, в Германии как раз впереди всех идут так называ-
емые лесные школы, тоже заброшенные и тоже лишенные внешних при-
знаков просвещенного общества.
Давайте только и будем говорить в этой плоскости. Если Крюков даст
мне лучшие условия для такой работы, я немедленно в Крюков перейду.
Вопрос решается, как видите, просто. Я, со своей стороны, ручаюсь, что
в таком случае через 2—3 года в Крюков будут ездить учиться. Так я отве-
тил и месткому, и ответил, пожалуй, в чересчур резкой форме. Я потребо-
вал, чтобы мне было предоставлено право смещения и приглашения учи-
телей, право свободного метода и программы, право дисциплины и, на-
конец, на первое время не менее 45 миллиардов хозяйственных кредитов
и возвращение оркестра. Ваш местком, конечно, придет в ужас, и мне это
понятно. Но я знаю и другое, что это все пустяки. Вы прекрасно знаете,
что и без всяких гарантий я сумел бы заставить плясать под мою дудку не
только местком, но и Харьков.
Я просто не хочу тратить энергию на работу замазывания, заклеивания
и какой-то поправки, на это в колонии я достаточно истратил сил. Я хочу

начать работу «на чистом поле», не слушать шипения разных Найд и Ка-
рапишей. Я глубоко уверен, что местком на мои условия не пойдет, так
как я требую гарантий со стороны дорожного отдела2 в письменной фор-
ме. А дорожный отдел никогда не согласится на свободу метода и про-
грамм и в особенности на невмешательство в течение 3 лет разных инструк-
торов и инспекторов. Не согласится и на то, чтобы в школе не было никаких
привилегированных групп, а это, как известно, в России невозможно со вре-
мени Рюрика с братьями. Я на месте дорожного отдела тоже не согласил-
ся бы. .
Вот, я Вам все объяснил. А теперь можно и помечтать. Да, хорошо бы
было переехать в Крюков. Я там бы мог заработать «с места в карьер», и мне
даже такие картины рисуются, что похоже почти на сказку, если бы не ва-
ша крюковская жалкая, ободранная обстановка. Но то, что мне кажется та-
ким прекрасным, очень мало кому понравилось бы в Крюкове. Полетели
бы с места в карьер очень многие из школы. Даже те, которые мнят себя
настоящими педагогами. Представьте себе, в прошлом году я был настроен
гораздо более примирительно, теперь я просто не представляю, как
можно работать с Найдой и Мальцевой. Теперь это выше моего понима-
ния.
Что касается метода, то убейте меня, а [я] уже не могу заниматься зада-
ванием и спрашиванием урока, зачетами и клубными занятиями, не мо-
гу хладнокровно видеть задачника и вообще учебника. Это меня больше
всего смущает: в колонии я что хочу, то и делаю. Моим воспитанникам не
нужно держать никаких дурацких экзаменов ни в техникум, ни на ка-
кие курсы; там еще до сих пор ведь спрашивают, а школы по ним равняют-
ся. Извольте приспособиться к этому направляющему институту. Ваш уче-
ник может быть и образован, и развит, и воспитан, но какой-нибудь челове-
чек в футляре настойчиво пристанет к нему с вопросом: почему сие важ-
но в-третьих? Значит, беря на себя школу, нужно брать и борьбу с человеч-
ками футлярными.
Все-таки я продолжаю мечтать: самое трудное, что меня смущает, —
это как уехать из колонии. Когда я уезжал в Москву, была сплошная исте-
рика, несмотря на то что все были уверены, что я еду на самое короткое вре-
мя. А в Москве меня бомбардировали письмами с требованием немедлен-
ного возвращения и посылали ко мне жалобы на разных провинивших-
ся. А теперь для всех это будет такое кровное оскорбление, что меня побьют
камнями и будут провожать кирпичами. Ехать в Крюков служить — зна-
чит сознательно разрушить колонию и разогнать всех воспитанников
в разные стороны, в прежнюю пустыню бродяжничества, воровства и гра-
бежа. Ну как, помогите, Антонина Павловна, решить этот вопрос, у Вас
ведь дамское любвеобильное сердце. Уже сейчас колонисты со страхом
смотрят на каждое письмо, получаемое мною с почты, потому что прекрас-
но поняли все коварство миссии Кононенко, которого они доверчиво приня-
ли как гостя.
Все-таки, хотя я и уверен, что и местком, и учкультран, или как там
его, только выругаются в ответ на мои условия, Вы напишите мне об их на-
строениях — интересно.
С мамой вопрос гораздо хуже. Как ей не нравится колония, все-таки,
вероятно, придется ей переехать ко мне. Я, конечно, постараюсь устроить

ее жизнь гораздо уютнее, чем в Крюкове, но, разумеется, не могу создать
для нее крюковского общества.
Не кивайте так презрительно на посевную кампанию. Это настоящая
поэзия, которой Вы в Вашем Крюкове и не нюхаете. Какой воздух, какая ра-
бота, какие работники, песни, лошади! У нас есть сейчас агроном, свои се-
мена, свои машины, свой план, и нас все слушаются в Полтаве. Мы до того
рассобачились, что завели суд, с кем бы Вы думали? С самим Госконтро-
лем! И думаем выиграть. Все это так весело, что Вы себе и представить не
можете.
Нажимайте на Ваш местком, и в Крюкове через год будете ходить за плу-
гом и за собственными школьными лошадьми. Только мы там заведем не
поле, а огород и хорошее животноводство. Мастерские же откроем прямо
в классах, раз лучшего места нет. Нажимайте, Антонина Павловна, но
приготовьтесь к тому, что у Вас будут все новые коллеги и Вам самой придет-
ся очень многому поучиться, и очень долго. Вас не сгущает старость? Вы-
пишем Маргер. А все-таки Крюков не колония. Если бы не жалко было
маминой старости, я никогда бы колонии не бросил для Крюкова.
У нас в общем все прилично. Поповиченки3 работают сносно, но каждый
год, извините за выражение, рожают. Просто безобразие: в прошлом году
мадам не работала 5 месяцев и в этом году собирается, при этом имеет та-
кое выражение лица, как будто именно я должен в особенности прекло-
няться перед их героическим подвигом: подумайте, каждый год рожать!
Никогда не написал бы такого длинного письма, если бы не машинка.
Так что вы должны тем более меня простить за американизацию переписки.
Кланяйтесь маме и передайте, что все будет зависеть от того, насколь-
ко руководители просвещения окажутся не идиотами и не побоятся пере-
дать одну школу в руки свободной инициативы. Но когда у нас в России
уважалась инициатива? А пока не будет простора инициативы, никогда не
будет новой школы. Это истина. Если Крюков мне не удастся, а это мож-
но предсказать наверняка, мама должна переехать ко мне. Сначала ей по-
кажется здесь не по себе, но, когда привыкнет, сама будет рада, что пере-
ехала. Мы с нею займем совершенно отдельную квартиру, достанем при-
слугу и будем жить припеваючи.
На пасху я почти наверняка буду в Крюкове, приблизительно на 4—5-й
день. Помешать могут только очень экстренные дела.
Кланяйтесь Виктору и ребятам и скажите, что я и в самом деле рад, что
на земном шаре еще живет такой человек: Виктор Сугак.
Будьте здоровы. Пишите. Интересно все-таки, как окончится моя канди-
датура, хотя это еще не скоро выяснится.
Ваш Антон Макаренко.

Л. Н. Никифоровой
15 августа 1923
Лидия Николаевна!
Я принужден после долгого размышления обратиться к Вам с этим
письмом, так как не хочу подвергать Вас и себя всем случайностям бесе-
ды, которая никогда у нас Не может удасться по многим причинам.
Главный момент, вокруг которого приходится все время вертеться моей
работе и моим нервам, — это организация Вами или при ближайшем Ва-
шем участии некоторой, простите за выражение, «конспиративной квар-
тиры». Не подумайте, бога ради, что я здесь имею в виду в самом деле Вашу
личную квартиру. Это только описательное выражение. Факт заключается
в том, что лица из среды воспитателей, наименее полезные как работники,
больше того, просто явные лодыри, люди, вредные для нашего дела, сгруп-
пировались сейчас вместе с Вами.
По совести говоря, я не могу иначе отнестись к поведению Головни-
на1, как только с отвращением. Я могу перенести вид какого угодно со-
противления, но не переношу, когда это сопротивление идет со сторо-
ны полной никчемщины, чего-то такого, что не может быть представле-
но как сила даже в самой малой степени. Головнина я полтора года толь-
ко терпел, снисходя к его нужде. Он не имел в себе достаточно гордо-
сти, чтобы заметить это и работать. Человек этот настолько органиче-
ски ленив и бесполезен, что даже не дает себе труда заболеть самолю-
бием. К тому же у него есть благородный выход объявить, что он натура
художественная, что колонистская работа не по его великой душе, что он
вообще приспособлен к чему-то совершенно превыспреннему и только в та-
кой превыспренней области он будет работать. Это не мешало ему, впрочем,
получать жалованье и занимать место, на котором мог бы сидеть более по-
лезный и менее превыспренний работник. Поверьте, что на всяком месте Го-
ловнин будет таков, потому что он прежде всего лентяй.
Его отношение к работе было всегда безобразным, но в последнее вре-
мя оно стало еще и нечестным. Такая же художественная натура Снар-
ский2. Я очень не хочу вмешиваться в жизнь художественных натур. Пусть
себе живут как хотят, услаждают слух стихами и прозой кого хотят, но
там, где совершается самоотверженная, опасная и горячая работа, — им
не место. В последнее время они по утрам уже дышат перегаром, они на-
полнили колонию смрадом... пикантных разговоров, но работа их жалкая,
смешная и даже у хлопцев ничего, кроме презрения, не вызывает. И ка-
кая удивительная игра природы: именно они — эти паразиты, люди, не
способные отдаваться делу, не способные пережить заботу, серьезную ответ-
ственную заботу о детях, которых они не способны любить, которые для
них далеки, именно они за моими плечами усиленно разговаривают...
О чем же?
О том, что воспитание в колонии поставлено неправильно, дальше боль-
ше, что «нужно найти выход из создавшегося тупика». Ничего наглее и ту-
пее нельзя себе представить.
В то время, когда наш опыт, основанный на потрясающей трате нервов
и мозга, конечно, не их, наконец, делается предметом внимания всей стра-

ны3, когда наша работа вступает на путь серьезного научного обоснова-
ния, поскольку она заслужила это, — группа лентяев вдруг ничего друго-
го не находит, кроме тупика, т. е. чего-то такого катастрофического, безвы-
ходного. А между тем' я не могу найти выражения, чтобы сказать, сколько
вреда принесено моей работе такими, как Головины и Снарский.
...Вы — с ними. Я признаю, что три года я был слеп, когда наперекор
стихиям считал Вас полезным и преданным работником. Вы никогда им не
были. В лучшем случае Вы позировали, думали только о себе и только о се-
бе разговаривали. Только о себе, и больше ни о чем. А сейчас Вы и в рабо-
те, и идейно с ними. Вы не стесняетесь злобно и настойчиво при совершен-
но посторонних людях и без посторонних людей кричать тогда, что воспи-
тание «поставлено не так, как нужно». Вы настойчиво и презрительно
заявляете, что бросите колонию, что пойдете к Довгалеву. Вы всем сво-
им существом презираете колонию и на каждом шагу это говорите. В то
же время Вы без конца судачите, судачите, судачите и так увлеклись этим
делом, что даже спешите поскорее окончить дежурство. В последнее
время Вы только служите, кое-как, «абы день до вечера», как, очевидно,
и полагается всем художественным натурам. А работа Ваша?
Я ее теперь вспоминаю на протяжении трех лет, всю Вашу работу.
Вспоминаю и ничего доброго не скажу, потому что о добром нужно су-
дить по результатам. Вы никогда не хотели чему-нибудь учиться, и Вы
всегда были ленивы. На вечерних дежурствах Вы просто спали на какой-
нибудь кровати, на дежурствах главных кричали, ссорились и вносили
обязательно какую-то своеобразную форму вульгарности4. Простите,
что я так откровенно все это пишу. Серьезность положения вынуждает
меня к этому. Я принужден, наконец, открыто признать, что в образова-
тельной работе Вы показали себя неожиданно страшно слабой.
Из деликатности я не хотел Вам это говорить, да и нужды не было, по-
тому что всякий разговор Вы обязательно сводите на личности и вообще вы
органически не способны отделить личные отношения от деловых. Да-
же на заседаниях совета Вы всегда позволяли себе делать некрасивые
личные выпады по чисто деловым вопросам. В последнее время Вы пора-
жаете меня целым букетом какой-то лжи и хитрости, намеков и клеветы на
других. В то же время Вы всякую мою «придирчивость» к Вам объясня-
ете тоже какими-то хитросплетенными личными причинами. И даже мое
отношение к другим работникам Вы встречаете смешком какого-то не
вполне чистого подозрения.
Всю эту атмосферу личных фокусов Вы на каждом шагу вносите в де-
ло и даже по отношению к воспитанникам. Ваши последние столкновения
с ними имеют совершенно личный характер. Шершнев взял Вашу ложку,
Стебловский заподозрил Вас в намерении- рвать яблоки. Вы не понима-
ете, что все эти случаи свидетельствуют о неуважении воспитанников
к Вам...
В последний год Вы принесли много вреда колонии муссированием
ненужных разговоров, ненужных столкновений, поддерживанием ка-
кого-то вздорного, совершенно бабского колорита в отношениях.
Если к этому всему присоединяются, так сказать, еще и идейные расхож-
дения между нами и Вами, то ясно, что лучше брать быка за рога. Кому-ни-
будь нужно уступить. К сожалению, Вы не объявили Вашего положитель-

ного идеала в воспитании. Если судить по работе Вашей и, допустим, Го-
ловкина, то совершенно для меня ясно, что этот идеал далек от моего. Нам
помириться нельзя. Вы уступить тоже не способны.
Я считаю, что по Вашим силам было бы только одно: принять мою си-
стему, искренне и настойчиво учиться, помогать всеми Вашими молоды-
ми силами идти вперед. Вы этого никогда не могли сделать. Пока Вы жи-
ли здесь, Вы делали вид, что колония для Вас что-то представляет. Как
только Вам надоело переносить тяжесть, для Вас непосильную, Вы пере-
брались во вторую колонию и там «расплясались в русский пост», созда-
ли неприличную и смешную оппозицию не [общему] мнению, даже не мне,
а всему делу, всякой работе, сгруппировали вокруг себя «дачников» и не-
удачников, наполнили колонию чадом вашего кружкового, злобного и
пустого времяпровождения.
Все это можно допустить где угодно, но в колонии этого никогда не бу-
дет. Здесь не только служат, здесь нужно жить так, чтобы Ваша жизнь не
делалась анекдотом.
То, что это сделали Вы, старая колонистка, я ни объяснить, ни простить
не могу. Я это старался сделать. К сожалению, Вы далеко зашли в Вашем
бравировании. Я поэтому самым серьезным образом обращаюсь к Вам
с просьбой оставить колонию. Ваша идейная убежденность о том, как
нужно работать, Ваши постоянные угрозы с презрительным выражением
губ воспользоваться приглашением Довганова позволяют мне надеять-
ся, что и для Вас Ваш уход будет наиболее приятным выходом. Во вся-
ком случае это будет последовательно и, если хотите, честно. Я удивляюсь,
как Вы сами раньше до этого не додумались. Было бы все-таки проще и
естественнее вовремя бросить колонию, чем на каждом шагу выражать
презрение ко мне, к Ивану5 (то, что мы скверные люди, вопрос, к делу не
относящийся), к колонии, к нашей работе, к нашей системе и кончить
организацией враждебного кружка лодырей.
Я бы это еще мог перенести в 1921 году, но сейчас, когда я убиваю по-
следние силы на колонию и когда зима стоит передо мной с большими и
интересными планами, требующими самоотверженной, четкой, открытой
и дисциплинированной работы, — я не способен [и не могу] уделить [вни-
мание] для возни с Вашим бравированием. Поэтому еще раз прошу считать
мое послание о Вашем уходе окончательно выраженным.
Буду очень Вам благодарен, если Вы откажетесь от всяких оправданий,
переписки и переговоров и сделаете честно то, что давно должны сде-
лать. Мне было трудно принять это решение, и последним моим колеба-
нием было намерение перевести Вас в первую колонию.
Желаю Вам всего хорошего. Будьте всегда уверены, что невозмож-
ность для нас вместе работать нисколько не исключает моего уважения
к Вам и признания за Вами многих достоинств, вполне определяющих мое
отношение к Вам как к человеку.
А. С. Макаренко.
P. S. Еще раз прошу Вас не пытаться что-либо изменить в моем реше-
нии.

Разумеется, Вы можете оставить колонию без всякой потери. Это ме-
ня совершенно не беспокоит. В городе Вас пригласят как хорошего работ-
ника. Я же со своей стороны не помешаю Вам не спеша произвести выбор
новой работы.
А. М.
О. П. Ракович
29 декабря 1923
Мое неласковое солнышко!
Я уже во второй колонии. Сижу и серьезно мечтаю: вот именно здесь
я понял, до чего я одинок, понял также и то, что по свойствам своей нату-
ры и не могу быть не одиноким.
Ну хорошо. Спрашивается: как можно быть одиноким, когда есть
Солнышко? Правда, трудно? Нет, еще легче, Солнышко.
Я чувствую сейчас в себе огромные силы, но и уже хорошо знаю, что
эти силы слишком глубоко во мне скрыты. Вы не можете их увидеть. Это
силы мысли и философского синтеза. Если Вы их увидите, Вы отравитесь
ими навсегда. Вам не нужно их показывать. А то, что Вам нужно и что Вам
поэтому нравится, того у меня нет: ни беззаботного смеха, ни остроумия
без претензий, ни ясной силы жизни: живи, пока живется.
Ну хорошо...
И только когда мне Семен подал Вашу крошечную секретку1, я сразу
освободился от всех забот и печек.
Какое прекрасное умение с простой улыбкой срывать каемку Вашей
секретки, а в то же время где-то глубоко, в самом центре мозга прятать тре-
пещущее ожидание чего-то особенного, блестящего, не такого, как все.
И в это же время с холодной уверенностью делового человека знать навер-
няка, что все дело в талонах. Только два талона. На свет и на воду.
Упрек милый: «Хотя Вы и сказали, что не забудете...»
Я, собственно говоря, не забыл. Вы не получили талонов по другим при-
чинам. Но вовсе не нужно оправдываться. Пусть.
«Будьте добры, пришлите» и т. д. Хорошо, хорошо.
«Всего хорошего!»
Сразу светло на душе. Вот взмахнуть крыльями и летать.
И сразу прежнее, мое уставшее до чертиков отчаяние. «Блаженство
ты и безнадежность».
Что спрятано в этих двух словах: «Всего хорошего!»
Все, что Вам угодно, Антон Семенович, и все, что Вам неугодно. По-
жалуйста:
1. Большая, стыдливая, радостная любовь.
2. Веселое, играющее молодое уважение к хорошему дяде.
3. Задорное, смеющееся здоровье молодости, которой некогда думать,
что там поймут и почувствуют.
4. Искрящаяся, вредная юношеская насмешка. «Вам это нравится —
мне это ничего не стоит. Пожалуйста, корчитесь».

5. Просто ничего. Так вот ничего, как на пустой тарелке.
И то, и то, все можно допустить, любой из пяти номеров. Так же труд-
но найти истину в этих двух словах, как найти значение в Вашей улыбке.
Корчитесь дальше, А. С. К сожалению, Ваши потуги скрыть эти судороги,
придать всему приличный вид делают Вас ужасно смешным.
И не к чему.
Ну хорошо. Сегодня Вы идете в оперетку. А я пойду в первую колонию.
Нужно же куда-нибудь идти. С какой-нибудь целью. Не просто же ходить
или бегать по двору второй колонии. Впрочем, вероятно, и то и другое оди-
наково разумно.
В первую колонию уже потому больше смысла идти, что, может быть,
Вы пришлете специально для меня секретку, в которой будет написано:
«Всего хорошего». В этом нет ничего невозможного. У Вас много секреток
и много всего хорошего.
Ах, не хочется с Вами расставаться.
Ваш А. М.
P. S. С Пархомовичем2 помирились.
Ваш А.
О. П. Ракович
23 сентября 1924
...Сейчас я или пришел в себя, или окончательно обалдел.
...Я не могу отказаться от Вас. Пожалуйста, не пугайтесь. Я самым
идеальным образом уважаю Вашу свободу. Как бы Вы ни поступили,
Вы всегда будете прекрасны и всегда правы. Я искренне буду преклоняться
перед любым Вашим решением. Я готов быть Вашим шафером и держать
венец над Вашей головкой.
Я представляю себе: как трудно Вам понять, что у меня в душе. Я, без
всякого сомнения, какой-то урод. Это совершенно серьезно. Почему я сей-
час не только не ощущаю своего унижения, но напротив? Я выше всех,
недосягаемо выше. Вы можете позавидовать моей гордости.
Когда утром я встретился с Вами, для самого неожиданно захватила
меня волна радости. Радости от того, что у нас разрыв, от того, что
Вы спокойны, от того, что я в одиночестве могу любить и нет до этого никому
никакого дела, от того, что я могу отделить от себя мои страдания и рас-
сматривать их как нечто постороннее, как в микроскоп. Раньше я мог
это делать только с зубной болью.
Вы мне вручили пакет с моими письмами...
Все дело, видите ли, в чем: никто не имеет права отнять Вас у меня.
Даже Вы. Абсолютно никакого права. Вы — это прежде всего образ в моей
душе, а потом уже Вы. А любить Вас, поклоняться Вам, всегда видеть Вас
перед собою — моя воля. Я так хочу, и я так решил...
Но кто запретит мне преклоняться к Вашим ногам, к ногам Вашей

чистоты и прелести, кто запретит мне убрать мое длительное самоубийство,
наполненное презрением и любовью к людям, — цветами. Никто. Вы по-
нимаете? Никто...
Ну что Вы мне можете сделать? Отнять у меня Солнышко Вы все
равно не способны. А добровольно я его не отдам — потому что... Впро-
чем, пожалуй, это мое личное дело — почему...
Знаете что? Не можете ли Вы так устроить, чтобы на меня не сердиться?
Мне, собственно говоря, это важно потому, что я ужасно люблю, как Вы улы-
баетесь.
Я даю клятву только писать Вам обо всем этом. Почему? Потому что
я уверен, что вот сейчас, в 2 часа ночи, Вы меня как-нибудь хорошо вспоми-
наете. А при встрече Вы на меня всегда злитесь. А сейчас Вы, может быть,
даже плачете. Вы тем и хороши, что Вас никакой черт не разберет.
Не может быть, чтобы Вы не Плакали по случаю нашего разрыва. Это ж
все-таки не пустяк.
А. М.
О. П. Ракович
13 января 1925
Лили! Кристалл души моей!
Свободный почему-то вечер. Хочется в тишине думать о чем-нибудь
красивом, о чем-нибудь настоящем. Людишки надоели.
Думаю.
На свете есть только настоящие вещи: красота и сила. Все остальное —
шарлатанство. Я думаю о красоте. Красота бывает разная. Бывает красота
носа или ноги. Это, конечно, хорошо. А то еще бывает красота доверчивого
осторожного взгляда краешком глаза. Улыбающегося глаза. А то еще бы-
вает красота покрасневшей от смущения радости.
Красота бывает разная!
Вот и я думал о красоте.
Бывает еще и красота глупого письма без ответа. Вы думаете это
не красота? Вы ничего не понимаете, сударыня, вообще ничего не пони-
маете. Это такая «сильная» красота, что подходить к ней ближе могут
не все и не часто.
Спасибо, что выслушали мою болтовню в тихий вечер. Почему-то так
захотелось поговорить именно с Вами. Большею частью я разговариваю
с лампой, горящей на столе. Это тоже занятие... спокойное. Вероятно
потому, что я привык к покою. У меня, знаете, масса всяких привычек.
Ваш А. Макаренко.

Колонистам-рабфаковцам
30 мая 1925
Харьков,
Подольский пер., 2
ДПС, комната 4—5
Павлу Архангельскому
Хлопцы!
Спасибо за письмо, написанное Павлушей. Если у вас все хорошо,
то хорошо. У нас средне, но жить можно. Вас ожидаем не позднее 20-го.
Нужно, чтобы вы поспешили на «Первый сноп». В этом году наверное будем
жать раньше.
Кроме того, вот такое дело: 25 сентября мы празднуем 5-летие колонии,
к нему уже готовимся. Думаем издать книжку, которая будет называться:
«Приключения горьковцев на Коломаке за пять лет».
На первой странице будет выставлен девиз: «Долой педагогику!» Бу-
дут в сборнике и серьезные статьи, как: «История колонии», или «Наша
дисциплина», но больше будет более-менее вольных заметок: «Рабфаков-
цы», «Малыш», «Как Матвей ездил в рабфак», «Арбузы» и т. п.
На вас всех мы очень надеемся как на авторов. Выбирайте себе темы бо-
лее-менее интересные и пишите скорее. Писать можно, о чем хотите. Нужно
только, чтобы было остроумно, интересно и чтобы из вашей зарисовки
можно было узнать жизнь колонии.
6-го или 7-го я буду в Харькове и потребую от каждого из вас рукопись.
Кто не даст, пожалеет.
Дайдите где-нибудь Оксану и потребуйте от нее такой же работы, иначе,
как покажется в колонии, я «з Hei бубну той...».
Вот вам задача.
Что у нас нового? Все обычно. Урожай ждем средний, подвели нас
весенние морозы. Скоро приступаем к сенокосу.
Ставим «Отасу» и «Старый мир», на пятое готовим «Лес» [А. Н.] Остров-
ского. Появилась у нас новая артистка, да такая, что Семен влюбится,
как только поезд приблизится к Кочубеевке.
Если увидите Быковца1, спросите, почему не едет.
Ну, бывайте.
Ваш А. Макаренко.
Полтава, Трибы,
колония им. М. Горького

В. И. Поповиченко
22 марта 1926
Дорогой Василий Иванович!
Простите, что так долго не писал Вам. Это случилось не только пото-
му, что я свинья, но и по другим причинам. Как-то все со дня на день
откладывалось дело с Запорожьем1, и хотелось Вам написать что-нибудь
определенное. В Запорожье ездил Коваль2, просидел только даром неде-
лю и возвратился с неопределенным результатом. Дело дошло до Сов-
наркома, и последний, наконец, нам отказал3. Бороться еще можно было бы,
тем более что помощь предлагал нам и Горький, но уже пропала
охота... Если бы даже мы его [Запорожье] получили, едва ли справились бы
с денежными затруднениями. Достать денег сейчас очень трудно. Как раз
в этот момент начал трещать наш госбюджет. У нас страшно сократили
ставки и штаты, мне, например, назначено жалованье 58 рублей, воспита-
телям по 48 рублей. Ясно, что с такой сметой ехать в Запорожье было
рискованно.
Вот почему я вопрос о Запорожье перечеркнул, а поставил новый: о пе-
редаче нам Куряжа, в котором Вы, кажется, бывали. Вчера я возвратился
из Харькова с подписанным договором о передаче Куряжской колонии4.
По договору с 20 апреля мы должны уже быть на месте. Переводимся
со всем имуществом. В Куряже в нашем распоряжении остается 150 хлоп-
цев. Имущество все переходит к нам. Персонал куряжский весь распускает-
ся до одного человека. Для 150 хлопцев Окрпомдет дает полное содер-
жание и штаты, которые мне предоставляется использовать как путем
приглашения дополнительных сотрудников, так и путем оплаты дополни-
тельной нагрузки основных работников. Я думаю, что всего для
150+120 воспитанников потребуется персонал воспитателей не более 18.
Отсюда, кажется, едем не все. Чаплян с жинкой и Шило5 с жинкой, воз-
можно, задержатся в Полтаве из-за стариков. Таким образом, мне нужно
пригласить около 8 воспитателей.
Куряжская колония сейчас в ужасном состоянии. Нет и следа тех
богатств, которые там были летом. Нет ни простынь, ни одеял, ни белья.
Завкол и завхоз сидят в тюрьме.
Плохо очень в Куряже с квартирами. Около десятка флигелей на-
полнены множеством жильцов, которые еле помещаются в многочисленных
кельях, пропитанных запахом борща и ладана. Кельи крохотные,
перепутанные разными коридорчиками и каморками. Жить в них
сейчас очень плохо.
Я все же согласился взять Куряж, потому что другого выхода нет.
Выигрываем мы близость к Харькову. Но я выговорил 20.000 на ремонт.
Это очень много. За эти деньги я почищу спальни и клуб (3—4 тысячи),
построю свинарник (8 тысяч) и произведу генеральный ремонт всех
квартир, т. е. повыкидаю все переборки и перепланирую все дома наново,
покрашу, переброшу печки. Жить же пока придется в здании школы,
которое, кстати сказать, отремонтировано.

Все это я описываю для того, чтобы Вы знали, куда я Вас приглашаю.
Хочется верить, что Вы с Надеждой Тимофеевной возвратитесь к нам.
...Со стороны персонала нашего Вы, безусловно, встретите симпатию к себе,
как к прекрасным работникам и интеллигентным людям6. И сейчас мы
Вас часто вспоминаем.
Думаю, что согласиться Вам следует. В Куряже соединяются удоб-
ства большого города и дачной местности. От станции Рыжов 1 1/2 версты,
от станции Куряж — 1 верста, электричество, водопровод. Жалованье,
вероятно, будет рублей 80—90.
В четверг 25/III я ожидаю телеграммы об утверждении договора
Совнаркомом. Там затруднений никаких не предвидится. По получении
этого письма долго не думайте, а давайте мне телеграмму о Вашем со-
гласии. Как только я получу телеграмму, немедленно вышлю Вам назна-
чение. Осложнений каких-нибудь с переездом в Куряж не ожидаю. Если
за Вашим согласием остановки не будет, думаю, что и Вы к 20-му будете там.
Итак, жду Вашей телеграммы.
Само собой, в случае какого осложнения немедленно Вас уведомлю,
хотя это почти невозможно.
Привет всем Вашим.
Ваш А. Макаренко.
Н. Ф. Остроменцкой
9 октября 1926
Многоуважаемая Надежда Феликсовна!
Очень рад был получить от Вас записку — так приятно, что в моей
любимой Москве у меня такой приятный знакомый, как Вы...
Ничего, разумеется, не могу возразить против написания Вами
книжки о колонии, хотя, по правде сказать, в мои планы не входит слишком
[рекламировать] колонию. Я думаю, что у нас еще очень много недоделан-
ного, много форм, представляющих поиски, но не решение. Но не по этим
только причинам мне придется Вам отказать в помощи. Вы не знаете,
как я занят, едва ли я сумел бы собрать для Вас все нужные материалы.
У нас все по-прежнему и благополучно. Вчера я возвратился из Одессы,
где был на съезде заведующих дет[скими] городками и колониями1. Там
меня здорово качали. Между прочим, представил проект организации
Всеукраинской детской трудовой армии (7 корпусов, 21 дивизия, 63 полка
по 1000 человек каждый). Надо мной посмеялись как над мечтателем,
но всё же Наркомпрос УССР предложил мне в качестве опыта орга-
низовать 1-й детский корпус на всех детей Харьковского округа. Считая
беспризорных, это даст 10 000 ребят. Я ставлю всяческие условия, главное'—
это согласие и поддержка колонии [им. М.] Горького.
Хлопцы к этому проекту относятся с энтузиазмом.
Я все же боюсь, что не сумею справиться с миллионом мельчайших
сопротивлений отдельных лиц и интересов.
Начали занятия, по этому поводу маленький подъем. Настроение пре-
красное.

Кое-как одеваемся, но еще половина босых, одежды теплой нет — де-
лаем долги.
Духом не падаем.
Несколько ударов: ушел Калюжный, забрали в солдаты Коваля2 и
Семена3. Последнее в особенности страшно грустно.
Пишите, пожалуйста, буду Вам очень благодарен. Надеюсь в декабре —
январе быть в Москве, очень было бы хорошо повидаться. Будьте веселы.
Уважающий Вас А. Макаренко.
Харьков, Песочин
Н. Ф. Остроменцкой
2 февраля 1927, Харьков,
колония им. М. Горького
Дружеская переписка, так дружеская переписка, уважаемая Надежда
Феликсовна, только какой же Вы друг, скажите пожалуйста? Правда, че-
ловек я не злобивый, на все 120%, но это ничего не значит. Я едва ли могу
быть другом, потому что я только заведующий колонией. Такая, совершен-
но правильная точка зрения на мою особу установлена многими людьми,
в свое время и Вы ее* поддержали. Ну ничего.
Вам нужны мои советы? Очень сомневаюсь в действенности всяких
советов, в особенности в таком щекотливом деле, как спасение Владикав-
казской колонии. Я бы делал одно, [а] для Вашей натуры, для Вашей ухватки
подойдет что-нибудь другое. Я потому и не хочу писать о своей колонии,
что далеко не разрешил многих вопросов, связанных со значением лич-
ности.
Я буду самым искренним образом рад повидаться с Вами и поговорить.
Вы много ездили, много видели, Вы энергичный, живой человек, даже, мо-
жет быть, чересчур живой, и я смогу кое-что взять у Вас после всех Ваших
приключений. Но вот в чем дело: не вышло бы недоразумения с Вашим
приездом.
Дело в том, что 14/11 я уезжаю в отпуск в Москву на 10 дней. Когда
Вы дадите Вашу телеграмму? Если после 14-го, то я Вам не сумею ответить.
Хорошо, если это письмо поймает Вас где-нибудь на Кавказе!
Что Вы там за книгу пишете о нашей колонии? Вы себе представить
не можете, насколько сильно я сомневаюсь в нужности такой книги.
Я вот работаю в колонии 6 с половиной лет, а чем дальше, тем больше
сомневаюсь во многих вещах, не только относящихся к горьковской коло-
нии, но вообще ко всему соцвосу. Впрочем, я не знаю, в каком тоне будет на-
писана Ваша книга. Если это будут просто картины жизни трудовой ко-
лонии, протестовать, разумеется, нельзя — тут с Вами ничего не поделаешь.
Но если Вы будете говорить о принципах и о системе как о чем-то готовом
и сложившемся, то я боюсь, как бы мне не пришлось потом протестовать
в печати. Одним словом, будем надеяться на наше свидание. Буду очень
рад увидеться и поговорить с Вами.
На нашу колонию сейчас ведется целая война со всех сторон.

Бьют, конечно, по системе. Метод такой: все наши недостатки, недо-
делки, просто пропущенные места, случайные ошибки считают элемента-
ми системы и с остервенением доказывают, что у нас не система, а ужас.
Мне выгоднее в таком случае отмалчиваться и делать свое дело.
Желаю Вам всего хорошего.
Спасибо за дружеское письмо.
Искренне уважающий Вас
А. Макаренко.
Н. Ф. Остроменцкой
18 марта 1927.
Харьков, Песочин,
колония им. М. Горького
Многоуважаемая Надежда Феликсовна!
Только сегодня получил Ваше письмо от ЮЛИ. Спасибо, что не забываете.
Не знаю, как понимать Ваше письмо, приедете Вы или не приедете после
20-го — из Вашего письма это не ясно. К тому же, наверное, Вы так
увлеклись новой колонией, что Вам трудно будет вырваться.
То, что колония Ваша находится близко от города, само по себе не так
плохо, но это обстоятельство потребует вначале очень твердого нажима.
Не знаю, как Вы принципиально относитесь к * нажиму». Я лично глубоко
убежден, что в борьбе с беспризорностью, со всем тяжелым комплексом,
его сопровождающим, нажим есть самое экономное и самое педагоги-
ческое средство, но требуется постоянная напряженная работа Вашей воли
для того, чтобы «нажим» этот проводить. При этом самый аппарат Ва-
шей воли должен работать очень точно, чтобы не переборщить, не,
вызвать к Вам же озлобления. Я вот не знаю, как в Вашем характере
с этим!
Если Вы у себя сейчас не находите подходящей силы, то лучше Вам
располагаться подальше от базара. Со временем эта сила у Вас должна
выработаться — в этом и будет заключаться Ваша квалификация как
заведующей. Я глубоко убежден, что умение действовать своей волей как
регулятором не дается от природы, а вырабатывается опытом и постоянным
пристальным вниманием к себе.
Кроме того, всё у Вас должно решаться созданием ядра. Нужно только,
чтобы оно было не закрытое, не строго определенное.
Вы, пожалуйста, не стесняйтесь с разными вопросами. Мне бы очень
хотелось Вам помочь более реально, потому что я чувствую, Вы хотите
делать дело без всяких предрассудков, значит, то же, что делаю й я.
Но настоящую помощь я мог бы Вам оказать, только увидев Вашу коло-
нию, ведь все зависит от сложной «ситуации» местной обстановки. Прежде
всего расположение материальных элементов имеет огромное значение.
Мне иногда кажется, что летом я сумею заехать к Вам на денек, другой,
если, разумеется, к лету Вы не бросите колонию.
Как мы живем? Кто его знает, мы ведь не со стороны смотрим.

Сейчас весна, значит, больше нужды и больше работы. Плодов земных
никаких, и денег требуется много.
Мои проекты о детском трудовом корпусе (Вы что-нибудь слышали
об этом?) решил пока что оставить в бездействии. Правда, этот проект был
замечен «в кругах» с большим интересом, но я сразу понял, что встречу
бесконечное сопротивление как сверху, так и снизу...
Я в общем решил подождать, пока положение дел само приведет к
мысли о моем проекте, а что это будет, я крепко верю.
В то же время уже сейчас кое-что практически намечается. Тут где-то
под Харьковом есть Комаровка, нечто напоминающее старый Куряж.
Сейчас предлагают мне взять ее. Кажется, пойдут на все условия. Полу-
чится две колонии, которые еще не составят корпуса, но составят нечто,
что можно, например, назвать дивизией. 22 марта еду смотреть эту самую
Комаровку.
Впрочем, если я всего этого добьюсь, то это все-таки будет страшной глу-
постью. У нас, собственно говоря, ничего делать не нужно. Чем больше
работаешь, чем больше делаешь, тем больше на тебя «собак вешают»,
и при этом вешают с каким-то особенным наслаждением.
Я сейчас не могу без содрогания представить себе всю стадию «педаго-
гических» разговоров и интересиков в Наркомпросе. Да ну их!
Так приезжайте.
Жму Вашу руку.
Ваш А. Макаренко.
Из письма Г. С. Салько (Макаренко)
июль 1927
...Сейчас 11 часов. Я прогнал последнего охотника использовать мои
педагогические таланты и одиноким стою перед созданным мной в семи-
летнем напряжении миром.
Не думается, что такой мир очень мал. Мой мир в несколько раз слож-
нее [мира] Вселенной. в моем мире есть множество таких предметов,
которые ни один астроном не измерит при помощи самых лучших
своих трубок и стеклышек.
Мой мир— люди, моей долей созданная для них разумная жизнь в коло-
нии и постоянная борьба1... со стихией...2
Мой мир — мир организованного созидания человека. Мир точной
ленинской логики, но здесь столько своего, что это мой мир...
Я всегда был реалистом. И сейчас я трезво знаю, что мой колонийский
период надо кончать, потому что я выкован кем-то наново и мне нужно
перестроить свою жизнь. Минутами мне хочется разобраться в себе и вы-
звать то новое, что во мне происходит, но мне жаль нарушить очарование
сегодняшнего дня: всё прекрасно, прекрасно жить сегодня, и прекрасна
была вся моя жизнь, потому что она привела меня к сегодняшнему дню...

Старым горьковцам
10 марта 1928
С удивлением я узнал, что среди старых работников колонии упадок
духа и обида, обида не против ревизионной комиссии, а лишь против ме-
ня за мое открытое выступление на педагогическом совете. Признавая за
Вами всеми великие заслуги в истории колонии и лично чувствуя себя
многим обязанным Вам, я в то же время вовсе не склонен делать из наших
заслуг какой-то неприкосновенный капитал, позволяющий нам жить на
проценты. Поэтому считаю своим дружеским долгом сказать Вам сле-
дующее.
1. ...Приезд комиссии — это генеральное сражение, в котором мне
пришлось много употребить энергии, такта и смелости, чтобы отстоять
колонию. В конце второго дня я уже знал, что к нам приехали культур-
ные люди, положительно относящиеся к нашей работе. Поэтому я позво-
лил себе в качестве последнего удара собрать педагогический совет.
Собрание серьезных культурных людей, настолько обладающих до-
стоинством, что они не позволили себе отнекиваться и унизиться до лжи,
было действительным ударом, после которого комиссии стало просто
стыдно.
То, что я сказал о работниках, было правдиво и имело тот прямой
практический смысл, что заткнуло глотки всем другим, желающим [по-
другому] говорить о тех же работниках. Это обыкновенный стратегиче-
ский прием, приносящий всегда положительный эффект.
2. То, что я говорил обо всех работниках, было справедливо и ни для
кого не обидно. Нельзя в самом деле так привыкнуть к собственному по-
кою, что при малейшей необходимости реализовывать свою ответствен-
ность, заявлять протест и поднимать крик. Известная часть, самая, впро-
чем, маленькая, всех тяжелых неприятностей, пережитых мною за эту
зиму, могла быть переложена .и на вас.
3. Что касается Л. П. и 3. П.1, то их отчужденность от активной работы
в колонии, их замкнутость в своих прежних заслугах — факт, который не
нужно отрицать.
Никаких обид и расстроенных выражений переносить не хочу — счи-
таю все это грубейшей нечуткостью, неделикатностью и грубостью по от-
ношению к себе и к нашему делу. Если мне приходится без конца бороть-
ся за [общее] дело и за всех, то это еще не значит, что на мои плечи
можно нагрузить еще и разбор совершенно ненужных обид, представляю-
щих уже какую-то излишнюю роскошь.
А. Макаренко.
Из письма Г. С. Салько (Макаренко)
март 1928
...Поездка за границу (бросить колонию на год!)1 приблизит меня к пе-
дагогическим деятелям, которых я всегда считал шарлатанами и которых

Вы любить не можете. Я всегда думаю так: лучше быть ярким завколом
[заведующим колонией], чем сереньким писателем. Вообще: если писать
книгу, то только такую, чтобы сразу стать в центре общественного внима-
ния, завертеть вокруг себя человеческую мысль и самому сказать нужное
сильное слово. Для этого и за границу ездить не нужно.
Сегодня я как раз прочитал 20-й том Горького2 — там есть дельные
мысли о героях на час и героях на всю жизнь. Как-то неясно Горький по
этому случаю говорит, что под Харьковом есть колония, и он мог бы мно-
го рассказать об удивительных людях этой колонии, но ему это лично сде-
лать неудобно... Как видите, и я могу считать себя кандидатом в герои
навсегда...
Вы обязательно прочитайте 20-й том Горького.
Я пошел на совет командиров.
8 утра
...Только что с утренней поверки. Вчера вечером [была] снежная буря,
сейчас ужасно холодный ветер. В колонии ни кусочка угля, кое-как топим
дровами. Нет, при таких условиях оставаться здесь еще на одну зиму —
действительно геройство... И все-таки до черта поэзии в этой колонии
им. Горького, нужен поэт побольше Пушкина, чтобы увидеть эту поэзию
и уложить в стихи. Сейчас в канцелярии и кабинете греется сотни полторы
[воспитанников] и толкуют о том, что теперь можно без дров жить, потому
что скоро весна. Я с ними согласен: вообще без дров перед весной жить
можно, но вот сегодня, 11 марта, это довольно трудно...
...Так мы и не вытопили сегодня ни одной печи. Зато у нас сейчас
спектакль; и жители Куряжа уже послушно стоят в очереди у дверей.
Хлопцы мечтают о весне, а я о человеческой жизни...
Г. С. Салько (Макаренко)
15 марта 1928
колония им. М. Горького
...Я не могу найти ни одного слова, чтобы выразить мое состояние. Ес-
ли бы это ко мне подходило, я сказал бы, что единственное мое пережи-
вание — это восторг, благодаря которому я просто потерял способность
ощущать сущность всего остального. Это состояние в то же время сообщает
мне какую-то явную для меня талантливость почти в каждом моем прояв-
ляй и. Я приветлив с людьми, весел с врагами, остроумен и находчив как
никогда. И потом это прекрасное состояние «море по колено».
Под впечатлением всего этого я был вчера вечером... в Наркомпросе...
Все зачитывали по тетрадкам свои ответы на вопросы П. Форменное сочи-
нение на заданные темы... Мне пришлось ц заключительном слове ругать-
ся гораздо более искренне, чем я хотел. Мою речь выслушали даже че-
ресчур внимательно, и П. должен был заявить: «Чтобы наша публика не
ушла под впечатлением речи Макаренко, я скажу в ответ несколько слов».
Хорошо это или плохо для моего дела, пожалуй, даже не так важно.
Все это словоблудие не может иметь никаких продуктов. Все зависит от

того, найдут ли другого дурака, который захочет при таких условиях во-
зиться в коммуне Дзержинского. Это я им и сказал в своем слове, да они
и сами это хорошо понимали.
Между прочим, меня приятно удивляют комплименты, неизменно рас-
точаемые по моему адресу П., который даже назвал меня виртуозом в ор-
ганизации детства.
Боюсь, что я очень задел N. Сказал:
— Пора уже, наконец, удосужиться посидеть в колонии неделю и
познакомиться с ее жизнью. Впрочем, по отношению к колонии Горько-
го N по-прежнему в акафистском тоне1. Но он ничего вообще не знает ни
о ней, ни о других колониях, да и сам говорит, что больше полагается на
верхний нюх.
Я пишу сейчас в кабинете. Народу здесь видимо-невидимо, и я не могу
говорить с Вами, как бы хотел. Через каждую строчку приходится разре-
шать соцвосовские проблемы.
Я-таки кое-кого «обдурил» и завтра собираюсь получить 10 000 руб.
на ремонт и прочее. Кроме того, ОкрДД2 обещает 100, да еще я жду ответа
от Б. и Наркомпроса, куда я понаписывал частные письма.
Коммуну Дзержинского страшно хочу бросить, но поймите мое траги-
ческое положение. Меня ругают, поносят нехорошими словами, а я при-
нужден мучиться совестью, что я не найду, на кого бросить коммуну. Сре-
ди педагогов там настоящая паника. N беззастенчиво молол чепуху о том,
что [в коммуну] нужно пригласить «высококвалифицированных педаго-
гов». Татаринов ходит сам не свой и рвется в колонию [им. М.] Горького.
Даже среди старших хлопцев такое настроение, что довольно дурака пова-
ляли, пора и домой.
Мне из всей этой научной истории нужно выбраться как можно осто-
рожней, чтобы не разбить ничьего счастья.
Играют на рапорта. Кончаю...
Ваш А.
Н. Ф. Остроменцкой
4 апреля 1928
Харьков
колония им. М. Горького
Глубокоуважаемая Надежда Феликсовна!
Очень благодарен Вам за присланную книгу. Мое мнение о статье
Вашей1 Вы знаете — она отличается от всех остальных педагогических
писаний тем, что она искренна. У нас либо шельмуют педагогический кол-
лектив, либо восхваляют до небес, самыми шаблоннейшими словами воспе-
вают кажущиеся официальные достижения. Ваша статья забирает каким-
то душевным, глубоко человеческим тоном. Я лично очень признателен
Вам за художественно-идейную поддержку.
Правда, от Вашей статьи мне, пожалуй, здесь не поздоровится2. Нужно

Вам сказать, что меня сейчас едят все, кому не лень. Обследование за об-
следованием, объявляют мне выговоры, по округу запретили систему
колонии им. Горького, и мне предложили в течение длительного срока
перейти на обыкновенную «исполкомскую». В качестве обследователей
приезжают мальчишки, с которыми даже говорить трудно. В то же время
не могут не признать, что колония действительно перевоспитывает, что
она исполняет свою задачу, что у нее «наибольший комсомол». Ваша
статья, конечно, подольет масла в огонь, но я именно поэтому Вам благо-
дарен. Вы сумели показать человеческое лицо моей работы, и, прочитав
Вашу статью, я и для себя нахожу какое-то оправдание, а то я было сам
себя начинал считать преступником.
Считаю, что было бы очень хорошо, если бы Вы послали Вашу книжку
с коротким письмом Максиму Горькому (Italia. Sorrento, Napoli, Massimo
Gorki). Я бы и сам послал, но ему удобнее будет получить от автора. Он
очень интересуется и нашей жизнью, и беспризорными.
Значит, Вы живете основательно в Москве? Или случайно там оказа-
лись? Напишите подробнее, как Вы живете, буду Вам очень благодарен.
Что касается впечатления, произведенного на ребят, еще ничего не могу
сказать — Вашу книжку захватили воспитатели.
Я страшно много работаю — сплю не больше 4 часов, хочется отдохнуть.
Когда вырвусь, не имею понятия. Напишите, долго ли Вы еще будете в
Москве. Где собираетесь быть летом?
Крепко жму Вашу руку
Искренне Вас уважающий А. Макаренко.
P. S. Если Горькому не пошлете, сообщите мне, я сам пошлю.
А. М.
Н. Ф. Остроменцкой
18 апреля 1928
Куряж
Глубокоуважаемая Надежда Феликсовна!
Спасибо, что пишете. Меня совершенно не удивляет действительно
дикая система Вашей колонии — у нас дичи такой на каждом шагу горы.
Между прочим, и у нас, даже у людей, имеющих ученые физиономии,
появляются идейные нарывчики подвести под соцвос так называемую ба-
зу, т. е. попросту оплачивать согласие воспитанников воспитываться.
В Ахтырке1 завели даже для этого какую-то марочную систему. Соколян-
ский2 по этому случаю в восторге.
Я, впрочем, сдаваться не думаю. К сожалению, совершенно не в состоя-
нии бороться за свою работу в литературе: во-первых, не умею писать так,
чтобы меня согласились напечатать, во-вторых, просто некогда. У меня две
колонии ведь. Кроме горьковской я еще заведую коммуной им. Дзержин-
ского3. Эту коммуну ГПУ поместило в специально построенном доме,

устроило очень богато. В особенности интересны и ценны мастерские. Туда
переведены 64 горьковца и 30 человек из коллектора4. В коммуне большое
благополучие, но чересчур много опеки. Из горьковских воспитателей в
коммуне работают Татариновы, Ляля Говорецкая, Рива Коган. Был Кри-
кун, но 26 марта повесился. Между прочим, на место этого Крикуна никак
не могу найти клубника5. Пригласил бы Вас, но это во многих отношениях
осложнит мою жизнь, а я этого сейчас не хочу. Кроме того, Вам нужно
бросить педагогическую деятельность и серьезно заняться литературой —
у Вас положительный талант.
Страшно хочу увидеть Вас и поговорить. Когда Вы будете проезжать
через Харьков? Я бы мог на несколько часов вырваться из колонии и встре-
титься с Вами в городе. У меня есть «знакомая» гостиница, в которой
всегда можно оставить для Вас номер. Бели Вы скоро из Москвы не уедете,
я уверен, что увижу Вас в Москве, где обязательно буду в мае.
Спасибо, что послали Горькому книгу. Интересно, какое она произве-
дет на него впечатление.
Желаю Вам всего хорошего. Я очень рад, что мы возобновили перепис-
ку, а то я уже считал, что Вы меня просто возненавидели. Серьезно, не за
что: я просто угорелая кошка и часто делаю не то, что мне самому нужно.
Ваш А. Макаренко.
Из письма Г. С. Салько (Макаренко)
22 апреля 1928
...Ни один человек не знает, какой это исключительный трюк — один
день «позаведовать» колонией им. Горького. А тут трюк продолжается
8 лет. Я так привык к тяжелым характерам и случаям, что, вероятно, без
них мне уже будет трудно жить, и как раз потому, что я привык, я пережи-
вал весь этот трюк даже с каким-то удовольствием... Я отдал 8 лет жизни...
гимнастике воли и мозга вообще...
Из письма Г. С. Салько (Макаренко)
27 мая 1928
...Когда в какую-нибудь тяжелую минуту я обращаюсь к океану нашего
чувства, для меня не существует уже ничего тяжелого, ничего страшного,
ничего горестного. Так прекрасно высоко тогда стоять на ветру, знаете,
когда треплются полы, свистит в ушах и захватывает дыхание. И ничего
нё нужно, кроме этой прекрасной чистой бури, и даже прекрасно, что кру-
гом только небо и дали. Когда много ветра и неба, тогда просыпается ка-
кая-то «верхняя» философия, какая-то особенная ценность человеческой
сущности. Это и есть любовь...

Н. Ф. Остроменцкой
7 июня 1928
Дорогая Надежда Феликсовна!
Я не думаю на Вас сердиться. В Москву не поехал потому, что ожидаем
Горького, у меня хлопот видимо-невидимо — дышать некогда, — и сейчас
пишу между двумя делами.
В письме в редакцию1 и не думал отрекаться от Вас, я только отказался
быть вполне адекватным Вашему все-таки художественному изображению.
Ваше право быть художником и даже сделать из меня, так сказать, героя.
Мое право быть более скромным и не претендовать ни на какие лавры.
После Вашей статьи меня здесь стали доедать вконец. После речи Н. К. Круп-
ской на комсомольском съезде2, в которой она упомянула о Вашей статье,
я уже не видел другого выхода, как уйти из колонии. Сейчас сдаю колонию,
жду только приезда Горького, он у нас будет во второй половине июня3.
Горький в своем письме пишет, что, когда читал Вашу статью, чуть не
заплакал, «от волнения и радости». Вот видите, что Вы наделали с такими
великими людьми, как Макаренко и Горький.
Как только приму Горького, поеду в Москву, страшно хочу Вас видеть,
напишите, как и где Вас найти. Когда буду выезжать, пошлю Вам телеграм-
му, чтобы Вы, если можно, меня встретили. Хорошо?
А сейчас простите за такое вихрастое письмо, ей-богу, умираю от ра-
боты.
Пишите мне.
Харьков, вокзал, до востребования.
Ваш А. Макаренко.
P. S.4TO касается «моего полного согласия» с Вашим текстом, то это не
совсем так. Когда Вы мне читали Вашу статью, я просил Вас о «побоях»
говорить осторожнее, и Вы обещали.
А. М.
Из письма Г. С. Салько (Макаренко)
15 сентября 1928
...Заходит солнце. Оно как раз освещает мой стол немного слева и сзади.
Телефон на столе кажется золотым. И золотые окурки в пепельнице. В саду
сыгровка оркестра. Какой-то вальс. Кто-то пробежал со смехом мимо окна.
А Вы сейчас в купе, и солнце тоже золотит и Ваши кудри, и Вашего сосе-
да, и свежие чехлы на диванах. Мы с Вами освещены сейчас одним вечер-
ним солнцем...

Н. Ф. Остроменцкой
18 сентября 1928
Милая Надежда Феликсовна!
Спасибо, что написали. Если в октябре или ноябре в «Народном учите-
ле» что-нибудь появится, хотя бы даже ругательное, будет очень хорошо,
это даст возможность поставить здесь ребром некоторые вопросы.
Вопрос о книге не так легко решается, как кажется Вам. Кое-что я мог
бы написать, но беллетристические картинки едва ли у Вас сейчас полу-
чатся хорошо. Ведь Вы колонии не видели больше двух лет. За это время
много воды утекло, и самый быт колонии здорово изменился. Наконец,
картинки эти, очевидно, нужно писать в настоящем времени, а настоящего
времени в колонии как раз нет. Там уже новый заведующий и новые люди,
90% ребят тоже новые, и, следовательно, новый быт и обычаи. Колония еще
недолго проживет совершенно благополучно, получится так, что Ваши кар-
тинки будут говорить о покойнике. Вообще же против сотрудничества с Ва-
ми я ничего не имею, только боюсь, что из этого ничего не выйдет: мы слиш-
ком далеко живем друг от друга. Для того, чтобы я начал писать, нужно,
чтобы меня кто-нибудь толкал здесь рядом, иначе я никогда не найду сво-
бодного времени.
Я сейчас уже начинаю забывать о колонии [им.] Горького, увлечен рабо-
той в коммуне [им.] Дзержинского, здесь получается очень ново и интересно.
Желаю Вам всего хорошего.
А. Макаренко.
Мешает мне работать та травля, которая ведется и сейчас против меня
и всех горьковцев. Здесь задумали, кажется, вообще лишить меня возмож-
ности работать, моих коллег по колонии им. Горького просто разгоняют.
Это все создает такие условия, когда для писания просто нет свободной ду-
ши, хочется просто ругаться, ну, а мою ругань никто, конечно, не напеча-
тает.
А. М.
Н. Ф. Остроменцкой
16 октября 1928
Харьков
коммуна им. Ф. Э. Дзержинского
Милая Надежда Феликсовна!
Простите, что не отвечал Вам так долго. Всё собирался, но так и не
собрался. Теперь вообще страшно занят, хотя вся моя работа состоит в за-
ведовании одной небольшой детской коммуной. Дела у меня здесь идут

хорошо, еще никого не бил из ребят, и сам убеждаюсь, что моя система хо-
роша и без побоев. Сейчас у нас хорошее дружное настроение, напоминаю-
щее мне последние месяцы в Полтаве. Но работа здесь, конечно, гораздо
более углубленная, и я уверен, что не только товарищам из МОНО, но да-
же и из психоневрологического института есть чему у нас поучиться.
Так что с этой стороны я даже могу быть Вам благодарен за то, что
«выперли» меня из колонии [им.] Горького. Зато сама колония [им.] М. Горь-
кого в результате объединенных усилий многих более или менее умных и
талантливых людей, в том числе и из Наркомпроса, и из Комсомола, и из
литературы, сейчас очень быстро идет к гибели. Там, конечно, закрыли
командиров и отряды, бросили лозунг: «Довольно вам быть батраками,
вам надо учиться» — и все пошло как по маслу. Теперь все сидят и разво-
дят руками и, кажется, собираются запеть на такую выигрышную тему:
все Макаренко виноват, все держалось на его личности, он ушел — и все
пошло под гору. Все это замечательно симпатично получается. Ведь там
«ушли» не только меня, «ушли» большую половину персонала, «ушли»
старших ребят, прикрыли систему рабочего коллектива, сделали ставку
на школу и на лодырей, а теперь вспомнили о личности Макаренко.
Серьезно, за такие вещи нужно расстреливать, и если бы это сделали
не с колонией, а с какой-нибудь фабрикой или заводом, то и расстреливали
бы. А так как детский дом не производство и никаких якобы убытков никто
от этого не несет, то и обходится все благополучно.
В прошлом письме Вы предлагали мне «на пиру» выпустить книгу.
Я к этому проекту отнесся отрицательно, потому что Ваша область, собст-
венно говоря, область художественного творчества и Вам необходимо
иметь свежие впечатления, а между тем Ваши впечатления относятся толь-
ко к середине 1926 г. Я считаю, что оперировать ими через 2 года не совсем
ловко.
А вот Вы приезжайте сейчас в колонию и дайте очерк о ее гибели. Там
много очень интересного, и Ваш очерк произведет уж потому фурор, что
будет лучшим аргументом против всяких возражений. Кстати, опишите
и травлю колонии, которую мы здесь пережили, и отношение Горького, и
много другого. Вообще, могла бы получиться очень боевая статья, которую
у Вас «Народный учитель» с руками бы оторвал. Кстати, и повидались бы
с Вами. Я даже уверен, что «Народный учитель» дал бы Вам аванс на
поездку. К тому же тут у нас есть такое интересное зрелище, как продолже-
ние колонии [им. М.] Горького в коммуне [им. Ф. Э.] Дзержинского, в ко-
торой 90 горьковцев и горьковская система.
Я бы, конечно, потребовал, чтобы Вы статью писали здесь, чтобы она
была подвергнута самой строгой редакции, и даже мог бы дать для Вашей
статьи небольшое введение.
Чем не деловое предложение? Подумайте хорошенько. Это будет хоро-
ший удар по всем нашим врагам.
Будет ли какая-нибудь статья в «Народном учителе»? Вы писали, что
она будет в октябре. Правда ли?
Вы на меня не сердитесь, я человек серьезно хороший, только не заражен
никакими Вашими предрассудками. Быть не зараженным предрассудками
имеет право не всякий, а вот я его имею. Это право я завоевал очень многи-
ми путями, какими — не сейчас говорить, когда-нибудь поговорим.

Спасибо, что не забываете. Как окончилось преследование Вас той ведь-
мой, о которой Вы писали? Напишите.
Пишите так: Харьков, почтовый ящик № 309, коммуна им. Ф. Э. Дзер-
жинского, мне.
Будьте веселы.
Ваш А. Макаренко.
Г. С. Салько (Макаренко)
20 сентября 1929
...Я ходил по начальствам. К сожалению, по линии ГПУ ничего сделать
не удалось. Зато в Наркомпросе и в МОНО встретили меня довольно при-
ветливо1. Как зав [едующего] кол [онией им. М.] Горького меня здесь знают.
Они прямо мне говорят: «Вы интересный работник». Но у них самих
ничего интересного нет, и вообще ад здесь кромешный... Познакомился
с целой кучей заведующих, и они все в один голос жалуются: скверно,
склоки, безденежье, реорганизации, завиральные идеи.
Но об этом подробнее при встрече.
Что мне предлагают? В Наркомпросе на выбор: новая «интересная»
трудовая колония с большим производством в Ирбите (знаете, где-то возле
Перми) и уже существующая колония в Крыму, я могу идти только по-
мощником. Я взял время думать до воскресенья, но, наверное, откажусь
и от того и от другого. В Крыму бы и хорошо, но это в степной части
Крыма — для Вас ничего интересного ни в смысле климата, ни в смысле
работы. А Ирбит? Черт его знает, что это такое. Что там за места?..
Как жалко, что Вы не поехали с нами. Без Вас как без рук. Правда,
об Ирбите дадут еще подумать, но в таком случае, как быть с предло-
жениями МОНО?
...МОНО2 сначала набросилось на меня с различными своими нару-
шительскими развалинами. Я им наговорил хороших вещей и выразил
целый вагон разных дефективных чувств, но твердо объявил, что больше
не могу жить отдельно от жены, а жена работает в Москве и т. д. А между
тем развалины эти самые в 40—50 верстах от Москвы и верстах 5—8 от
железной дороги. Так что я наотрез отказался. Тогда они с довольно кислой
миной заговорили о нормальной колонии под Москвой, в 12 верстах, у са-
мой железной дороги. Я за это ухватился и сказал, что никуда больше
не поеду. Но там есть заведующий — только плохой, нужно его снимать.
Обещали дать окончательный ответ к 4 часам.
Никак не могу найти следы Менжинской3. Ни в НКИ, ни в МОНО
не знают, где она работает. Завтра думаю пойти к Горькому, так, на вся-
кий случай...

Г. С. Макаренко
21 сентября 1929, Москва
...Сегодня был в МОНО. Идут обычные совещания и согласования по де-
лу о моем и Вашем будущем. Все хотят дать мне хорошее дело. Но, ра-
зумеется, в два дня этого сделать нельзя. Там для меня неудобно, там —
заведующий, и скоро его не снимешь, там — дело незначительное. В конце
концов они все начинают убеждать меня начать с чего-нибудь, потом
все уладится...
Остановились пока на небольшой коммуне для «трудных» всего на 100 че-
ловек, возле ст. Болшево Северной ж.д. — там, где коммуна ГПУ, только
с другой стороны. От станции версты две с половиной, но идти дачами.
Близко железная дорога и шоссе на Москву, есть кооператив, на р. Клязь-
ме — сосновый лес. Как будто и хорошо. Но я думаю, что до 1 января мож-
но будет все это еще изменить. Жалованье — 170 рублей. Есть квартира.
В понедельник поеду, посмотрю. Хорошо, что заведующего отсюда пере-
ведут в то место, которое мне предлагали, но от которого я отказался,
потому что далеко от железной дороги.
Сегодня говорил по телефону с секретарем Горького. Завтра в час мне
назначен прием...
Сейчас с Левой1 идем в Большой театр: «Князь Игорь». Вчера Лева
от «Блохи» был в восторге. Завтра днем «Синяя птица», а вечером в ка-
мерном «Сирано». Одним словом, просвещаемся.
К сожалению, не могу Леве поддержать компанию в MX AT — буду
у Горького.
Завтра мне назначена встреча в Наркомпросе, но это, вероятно, чистая
беллетристика...
Г. С. Макаренко
14 октября 1929
...Меня сейчас занимает вопрос о создании лесной школы для детей
из семьи. 3. тогда за эту мысль ухватилась, но, вероятно, тут нужна ши-
рокая кампания. Вот где бы мы с Вами заработали. Я уверен, что это
была бы замечательная школа. Считаю, что «ребенок» в ней должен на-
ходиться 10 лет: семилетка и общий рабфак, после такой школы прямо
в вуз. Небольшое хозяйство: десяток коров, 30—40 десятин, мастерские
для двух часов работы. Воспитанников 400. Построить школу нужно в Чу-
гуеве, там, где Вы жили, близко речка, лес, нет грязи. Правда, хорошо?
Постройка и оборудование такой школы будут стоить тысяч 800—900,
одним словом, до миллиона. Содержание такой школы в год будет стоить
160—180 тысяч рублей, из этой суммы производство возвратит 50—60 ты-
сяч рублей (по самому скромному расчету). Значит, родителям придется
платить за ребенка 25 рублей в месяц. Возможно, что в первый год произ-
водство не даст такого эффекта и поэтому содержание ребенка может
стоить дороже.

Сейчас против этой школы будут возражать из тех соображений, что
вот-де опять кадетский корпус для дворян. Это, конечно, сплошная чепу-
ха. В такую школу любой квалифицированный рабочий отдаст сына или
дочку, если все его содержание, с одеждой, со всем будет стоить только
25 рублей.
Поэтому свободно можно агитировать за такую школу или за общество
Лесной школы, состоящее из родителей, с небольшим членским взносом.
Самое трудное — достать миллион рублей и построить школу, но, если
в общество войдут влиятельные товарищи, такую сумму можно достать
с рассрочкой на 40 лет. В нашей коммуне сейчас на таких началах строится
дом для мастерских — получили 35 тысяч на 40 лет. Если миллион да-
дут на 40 лет и в обществе будет 400 членов, то каждому придется в ме-
сяц уплачивать на покрытие капитала 5 рублей...
К чему я все это пишу? Я хочу, чтобы Вы подумали над этим вопро-
сом и кое-кого заинтересовали.
Это было бы настоящее дело во всех отношениях. Первая выгода в том,
что у нас было бы настоящее учреждение для социального воспитания,
первое в Союзе для нормальных детей. Мы могли бы достигнуть больших
педагогических эффектов. Вторая выгода была бы в том, что у нас бы
довлел родительский комитет и Наркомпрос был бы маленьким. Самое
дело об этом нужно возбуждать не в Наркомпросе, а в Совнаркоме.
Почему я об этом пишу сейчас? Я хочу, чтобы Вы мне посоветовали, кому
писать об этом доклад. А Вы бы поддержали, написали тому, другому
письмо. Это шикарное дело было бы, правда?
Я считаю его вполне возможным. Вы только посоветуйте, кому на-
писать доклад. Я бы мог прислать Вам копию...
Из письма Г. С. Макаренко
21—22 октября 1929
...Работу писать сейчас очень трудно. Я не могу отдать ей подряд
даже и полчаса, и вся моя голова переполнена страшной массой всяких
хозяйственных и педагогических забот, для работы души не остается,
нужно писать по ночам...
Из письма Г. С. Макаренко
23—24 октября 1929
...Я весь себя ощущаю как бесконечную великую стихию любви, бла-
гоговения и благодарности всему миру, всему на свете, каждой парши-
вой козявке, каждому желтому листику за то, что они участвуют вместе
со мной в этом замечательном мире...

Из письма Г. С. Макаренко
1—2 ноября 1929
...Вот сейчас в кабинете, когда никого уже нет, я Вам печатаю письмо,
и плачу, и мне трудно печатать, потому что сквозь слезы я плохо вижу...
Г. С. Макаренко
[Ноябрь 1929]
...Сегодня я особенно чутко живу любовью к тебе... И сегодня весь
мир кажется мне построенным из особенно прекрасного, легкого и сияюще-
го материала, страшно обильного и страшно нежного...
Сегодня я очень сложно и трепетно живу. И, что всего удивительнее,
так же сложно и так же трепетно живет и все вокруг меня. Сегодня
передо мной прошли неожиданно очень богатые и прекрасные куски жизни,
осколки чьих-то радостей, грустные, нежные женские глаза, здоровые неж-
ным детским здоровьем, ясные и ароматные души наших мальчиков, се-
годня особенно одухотворены и горды строгие формы нашего коллекти-
ва... Каким-то образом я увидел сегодня самые тайные прелести вещей,
самые богатейшие хрустальные переливы и страшно огромные цен-
ности, заключенные в едва заметном человеческом движении.
Все меня приводит в восторг, и он тем дороже для меня, что его никто
не видит, никто о нем не знает, и я переживаю его в моменты самых
будничных вздохов жизни, сопровождаю самыми обыкновенными привыч-
ными словами:
...надо прибавить стоимость сушки...
...ваши спинки оказались никуда не годными...
...пяти пудов рису маловато, ну да ничего...
А на самом деле мне хочется нежно прижаться к каждой спинке вен-
ского стула, к каждому мешку риса, к котлу паровой сушки, ко всем
этим замечательно оригинальным и удачным творениям божьим. И они
такие прекрасные, все эти милые вещи, которые живут в том самом ми-
ре, в каком живешь и ты...
Из письма Г. С. Макаренко
4 декабря 1929
...Я много писал в своей жизни всяких бумажек, писал и писем много,
но ничто и никогда я не писал так непосредственно и свободно, как пишу
письма тебе. Нет, серьезно, когда я тебе пишу, я себя почти буквально
чувствую поющей птицей, вот такой самой обыкновенной серенькой глу-
пенькой птицей, которая поет, поет и страшно рада, что светит Солнце!
Только, конечно же, я не соловей, так что-то попроще...

О. П. Ракович
24 марта 1930
Харьков
Дорогая Ольга Петровна!
Ваше письмо меня и страшно обрадовало, и поразило, и страшно огор-
чило. Читаю его несколько раз и своим глазам не верю — неужели это Вы,
Солнышко, пишете? Подумайте, я Вас 4 года не видел и не получил от Вас,
конечно, ни одной строчки.
Поверьте, я совершенно не помню вашего письма после «сокращения»1.
Очевидно, я посчитал Вас вправе как угодно меня ругать, я поэтому о нем
совсем забыл — вот просто ничего не помню. Вы остались в моей памяти
только прелестной улыбчивой царевной, которая так радостно и непринуж-
денно посмеялась над моим искренним и очень глубоким чувством к Вам.
Все эти 4 года я с мучительной обидой вспоминал «нашу» историю, которая,
собственно говоря, не была Вашей историей. В моем представлении Ваша
позиция не может быть осуждена: надо же Вам было как-нибудь отделаться
от любви «уважаемого начальника». И Вы прекрасно, остроумно и весело
отделались. Может быть, Вы даже думали, что я просто лгу о своей любви.
Вы меня простите сейчас за все то, что пишу. Сами виноваты — зачем
написали мне?
Я не могу ни о Вас говорить, ни с Вами говорить иначе, как о любимой.
Не хочу ни себя, ни Вас обманывать — в моей жизни Вы были чрезвы-
чайно значительны. В моих записных книжках записано очень много от-
дельных Ваших слов, шуток, движений, разных печальных и прелестных
историй — все, что у меня осталось прекрасного в жизни. Но все это
необычайно грустно, Солнышко, и, кажется, совершенно непоправимо.
И скажите; зачем Вы, милая, написали? Что это — новая шутка?
В таком случае, почему Вам через 4 года захотелось пошутить именно
надо мной? И почему Вы обо мне вообще вспомнили?
Вы писали мне в 1927 г.? Почему? Зачем Вам это нужно?
Если Вы настоящий живой человек, если Вы не шутите просто надо
мной, Вы должны ответить мне на все мои вопросы — Вы должны мне
написать правду. До тех пор о «моей жизни» я ничего не хочу Вам писать,
потому что я не хочу больше, чтобы Вы надо мной так же посмеялись,
как в 1925 г.
Это вовсе не значит, что я Вас осуждаю. Вовсе нет — Вы имеете право как
угодно поступать, я просто не хочу без всякой нужды растравлять «старые
раны» — вы меня простите за откровенность. Дело, видите ли, в том, что
я не из тех людей, которые находят удовольствие в приятных воспомина-
ниях. Воспоминаниями я жить не хочу и не верю, что Вы хотите жить прош-
лым.
Для меня было бы счастьем Вас увидеть и поговорить с Вами, но я
вполне понимаю, что позволить себе такую радость будет для меня слишком
большой роскошью — потом это приведет к очень затяжным и тяжелым
вещам.
Как видите, Красавица, мое положение аховое.

Напишите мне проще и правдивее, ответьте мне прямо на вопрос:
«Что я такое для Вас, чем был и чем остался?»
Как раз об этом я никогда не имел никакого понятия — в Ваших
«приветах» заложены только возможности — и возможности чувства,
и возможности насмешки — я в этом уже ничего не понимаю.
Если Вы меня любили или любите, напишите мне об этом. Если никогда
этого не было — помогите мне забыть Вас, это будет самое честное и разум-
ное.
При всем том страшно печально, что Вы больны или были больны, по
Вашему письму я не мог разобрать, выздоровели Вы или нет.
Будьте радостны. Передайте мой искренний дружеский привет всем
Вашим.
Ваш А. Макаренко.
P.S .Если захотите написать, то так: Харьков, почтовый ящик № 309, мне.
А.
М. M. Букшпану
29 декабря 1930
Глубокоуважаемый Михаил Маркович!
Очень прошу Вас пересмотреть вопрос о Весиче. Для меня этот вопрос
имеет не столько даже практическое, сколько принципиальное значение.
Когда открывалась коммуна им. Дзержинского, единственным резер-
вуаром, из которого можно было черпать сносные педагогические силы
для детского дома, была колония [им.] Горького. Это совсем не преувеличе-
ние и пустая похвальба. Педагогический коллектив колонии [им.] Горького
был единственным ценным педагогическим коллективом в детских домах
всей Украины. Он был подобран мною в течение 8 лет работы1.
Когда я брал на себя заведование коммуной им. Дзержинского,
я поставил в известность правление [коммуны], что отвечать за коммуну
могу только в том случае, если мне будет предоставлена известная свобода
в подборе педагогического коллектива.
Эта свобода вообще и не особенно стеснялась в течение 3 лет работы
в коммуне.
С самого начала из колонии [им.] Горького было переведено в коммуну
4 работника, из которых до сих пор работают трое (Терский, Татаринов и
Григорович). Дальнейшее «извлечение» работников из колонии в коммуну
я должен был прекратить, так как Наробразом было возбуждено против
меня дело в РКИ. Было возбуждено оно как раз в связи с моим настойчи-
вым предложением перейти в коммуну Весичу. Из всего горьковского кол-
лектива Весич был самым сильным, дисциплинированным и способным
работником. Одновременно со мной Весича перетягивала и Прилукская
коммуна ГПУ. Он не ушел туда только по моему настоянию.
В Наробразе Весич был последней надеждой на здоровое существование

колонии [им.] Горького. После моего ухода там переменилось трое заведую-
щих и постоянным их заместителем был Весич, который был фактическим
заведующим.
Я хотел перевести Весича в коммуну с первых дней и не мог этого сде-
лать только потому, что на нем держалась вся колония, и Наробраз к его
переходу относился очень ревниво.
Весич прекрасно известен в педагогических кругах Харькова и Нарком-
проса как один из самых способных работников в детских домах.
Приглашая Весича, я был уверен и теперь уверен, что делаю ход,
имеющий самое важное значение для коммуны. Работников, равных
Весичу по ценности, удается получить раз в 5 лет. К тому же положение
коммуны в деле снабжения педперсоналом, в особенности достаточно
образованным и работоспособным, чрезвычайно тяжело. Бели Вам или
правлению кажется, что с этой стороны все хорошо, то это большая ошибка.
У нас в коммуне есть много слабых педагогов. Другие детские дома сплошь
из них состоят, в том числе и пригородные, и положение этих детских домов
в общем скверное. Нам бросаться такими работниками, как Весич, совершен-
но невозможно.
Сейчас пойти работать в детский дом может лишь определенное барах-
ло. Только наша дисциплина позволяет педагогам идти в коммуну без
особого страха, но вы уже видели, что делают с дисциплиной такие учителя,
как Строкань, а это еще не самые худшие.
В ценности Весича я не сомневался: я с ним работал почти с основания
колонии им. Горького, и в значительной мере благодаря ему колония тогда
процветала.
Сейчас в коммуне сам детский коллектив держится только на мне одном.
И это очень плохо. Татаринов силен в своей области — школьной, Терский
увлекается только клубом и только в клубе может дать эффект, Григоро-
вич истрепана до последней степени и уже оканчивает свою педагоги-
ческую дорогу. Мне сейчас невыносимо трудно. Вот уже в течение 3 лет
я не имею отпуска. Мне нужен в коммуне такой человек, как Весич: умный,
умеющий замечательно ладить с ребятами и держать их в руках, много
знающий и трудолюбивый. В противном случае и мне придется [свои по-
зиции] сдать.
Я знал, что Весич где-то там был в 1918 или 1919 году и, разумеется,
прекрасно понимал, что это само по себе может быть препятствием.
Но известно мне также и то, что во многих случаях это обстоятельство
не ставится человеку в строку, если он своей работой и своим отношением
к Советской власти доказал, что у него совершенно выветрились всякие
остатки старины.
По отношению же к Весичу это тем более имеет значение, что он был
командиром Красной Армии, сейчас командир запаса. Уж если ему в
Красной Армии доверяют командование, то, значит, он действительно
это заслужил и что-нибудь это стоит. Наконец, он, конечно, имеет право
голоса, старый член профсоюза. Командирует его.в коммуну официальный
отдел кадров ВСНХ после специальной подготовку, к которой допускаются
люди с разбором.
Пожертвовать таким работником, как Весич, можно было бы только
при условии замены его равноценным лицом. Никакой надежды на это,

даже самой отдаленной, нет. Никакой уважающий себя серьезный педагог
сейчас работать в детский дом не пойдет. Никому нет охоты за 100 рублей
бросать город, отправляться в наше бездорожье и обрекать себя на довольно
тяжелое существование в наших неважных квартирах.
И Весич пошел в коммуну только потому, что здесь я. Ни в каком слу-
чае нельзя думать, что работа в коммуне устраивает именно Весича. Весича
возьмет с охотой любой рабфак, и он заработает в городе несколько сот
рублей в месяц без особого напряжения.
В коммуне сейчас только 7 декадных уроков физики, т. е. месячный
заработок преподавателя всего 58 руб. Даже и за гораздо большее жало-
ванье никто в коммуну на уроки ездить не будет, и, наконец, такие при-
езжающие преподаватели вообще ничего не стоят.
Снимая Весича сегодня, мы рискуем остаться без преподавателя фи-
зики на всю зиму, а без хорошего работника очень надолго.
Такое же случилось и с математиком. Я вот уже 2 года пробав-
ляюсь таким барахлом, как Бершетин. Недавно можно было получить
хорошего преподавателя — Зарка, но он был осужден на 1,5 года за халат-
ность или за превышение власти и поэтому нам оказался не подходящим.
Ну и что же? Его нарасхват берут во все рабфаки, а мы так и остались
при Бершетине, а это значит, что может быть очень плохим положение на-
ших студентов с математикой в вузе. В городе треть рабфаков сидит без
математиков, и получить работника невозможно.
Вообще работников приходится брать на ощупь и часто получать
слабых, вроде Строкань. Тем более мы не имеем права швыряться такими
определенно ценными работниками, как Весич.
Наконец, если я говорю Вам, что работал с этим человеком несколько
лет и очень высоко его ценю, то это что-нибудь для Вас, вероятно, значит.
Не допускаете же Вы мысли, что я могу легкомысленно отнестись к такому
факту, как «белое» прошлое. Вы же понимаете, что в случае какого-то вред-
ного отражения этого прошлого на работе мне грозит большая беда, ибо
я никогда не забываю, что работаю в ГПУ. Следовательно, я действительно
уверен в действительной советской ценности этого человека.
А Вы хотите, чтобы я получил случайного кандидата, которого никто
не знает, который не был у белых, но по своему настроению может быть
в тысячу раз хуже и вреднее.
Мое право подбирать персонал, в особенности пользоваться работни-
ками, которых я уже раньше испытал, это право только и может опреде-
лить успех коммуны. Если до сих пор есть такой успех, то им мы обязаны
на 80% подбору персонала, по крайней мере подбору ядра персонала.
Если Вы меня такого права лишите, коммуна обязательно будет падать,
иначе быть не может — наши педагогические кадры слишком засорены.
Мое право подбирать персонал само собою уравновешивается моей от-
ветственностью за персонал, и в деле этой ответственности я никогда не буду
малодушным.
При всем том, положение с персоналом становится очень напряженным,
и, если такие счастливые назначения, как назначение Весича, нами не бу-
дут использованы, мы обязательно «сядем».
Отвечать за это придется мне, ясно, что для меня конъюнктура получается
далеко не завидная.

Несмотря на то что Весич был в «белых» или в «желтых», я все-таки
убедительно прошу Вас утвердить его, совершенно отвечаю за него как за
человека мне известного со всех сторон. Политически Весич не только
лоялен, но и активно по-советски настроен, гораздо более по-советски, чем
многие работники-педагоги, у которых на 90% поповского мещанства и
обывательской злобы. Весича Советская власть давно простила и дала ему
хорошее положение, мы не должны его выбрасывать из коммуны по узко-
биографическим данным.
...настойчивая просьба о Весиче определяется у меня исключительно
соображениями дела. Устраивать самого Весича никакой нужды нет, ибо
сейчас нужда в хороших педагогах слишком везде чувствуется.
А. Макаренко.
P. S. Барбаров2 мне говорил, что Весич производит на него хорошее
впечатление. Не успел представить Весича предварительно потому, что
в отделе кадров ВСНХ пришлось выбирать [работника] в течение одного
дня.
А. М.
Из письма Г. С. Макаренко
9 сентября 1931
...Я по-настоящему тоскую и похож на доберман-пинчера, которого бро-
сил хозяин. Нам в Сочи подарили доберман-пинчера, хозяин привязал
его к нашей палатке и ушел. Собака сначала рвалась за ним, потом
улеглась на мешке и плакала на весь лагерь до позднего вечера, а на дру-
гой день она не ела и не пила, а молча простояла у входа в палатку целый
день, не отрываясь, глядя в ту сторону, куда ушел хозяин.
Никто лучше меня не понимал доберман-пинчера, и я очень ему сочув-
ствовал. Сегодня я и сам такой...
Коммунару Черному
14 апреля 1932
Дорогой товарищ Черный!
Спасибо тебе и Матвееву, что не забываете меня. Благодаря Вашим
письмам я знаю все, что делается у нас в коммуне, и задаром не беспо-
коюсь.

Хлопцы наши молодцы, что держат дисциплину и порядок, я за это им
страшно благодарен.
О колонии им. Горького интересно: как же это устроили праздник и
не сумели удержаться от пьянства?
Тимофей Денисович1 писал мне, что у нас плохая весна, а Вы пишете,
что хорошая. Как же так? А в Москве весна прямо на ять: солнечные дни,
уже кругом сухо, почти как в Крыму.
Спасибо, что пишете. Скоро буду в Харькове.
Передай привет Матвееву, Богдановичу, Коломийцеву, Студецкому,
Анисимову, Сычеву и всем коммунарам.
По коммунарам соскучился.
Передай привет этому ленивому Степану Акимовичу, который не хо-
чет со мной переписываться.
Твой Макаренко.
М. М. Букшпану
август 1932
Дорогой Михаил Маркович!
Простите, что пишу карандашом, мы в походе и еще не устроились,
стараюсь как можно разборчивее.
Сегодня получили Ваше письмо — на него отвечаю подробно.
Токаренко меня не удивляет — это страшно отставший тип, и я никогда
не дал бы ему отдельного отпуска, если бы моя воля. Коммунары его,
наверное, будут выгонять, по совести говоря, мне не хочется выступать в его
защиту. Помните историю 1930 г., когда тот же Токаренко участвовал в
продаже пальто и часов с Гершановичем? Тогда Вы здорово защищали
виновных, и я [защищал] под Вашим влиянием и по Вашему наущению.
В этом пункте основной вопрос советской педагогики, и в письме его не
решить. Личность или коллектив? Я хочу орудовать большими числами
и доказывать, что выгоднее жертвовать отдельной личностью и воспитывать
коллектив, чем возиться с отдельным человеком, хотя бы и с некоторой на-
деждой на успех, но с явными травмами для коллектива.
Для меня сейчас этот вопрос имеет прямо жизненное значение.
Токаренко нужно выгнать еще и потому, что коммуна теряет и свое вос-
питательное значение и свою воспитательную силу и уже не может рас-
считывать на особенный успех в трудных случаях.
Я это мог бы предсказать заранее и мог бы это доказать теоретически,
но ведь достаточно и фактов. С такими, как Токаренко, Белостоцкий, Лаза-
рев, Жуков, Яковлев, можно справиться только при помощи самого энер-
гичного поднятия культурного уровня и обязательно на фоне действенного,
полного достоинства и уверенности коллектива.
По отношению к воспитательной работе коллектива мы сейчас по-
ступаем прямо самоубийственно и очень быстро скатываемся на позиции
Болшева и Прилук , совершенно безграмотные с точки зрения воспи-
тательной логики.

Утверждение, что никакого воспитания не нужно, что воспитывает
только работа на производстве, — одна из завиральных идей, которыми
так полна педагогическая кустарщина. Подобных, скороспело изобретен-
ных, на вид даже революционных, а на самом деле затасканных мещан-
ских «педагогических» афоризмов я в последние 4 месяца наслушался до-
вольно. Заменять четкую и до конца продуманную воспитательную
систему случайным набором «педагогических взглядов» — значит быстры-
ми шагами приближаться к обычному типу детского дома, и никакой
завод нас от этого не спасет.
Тов. Максимов2 не силен был в педагогической логике, да он ничего
и не решал, решали Другие, а иногда даже и никто не решал, а решали
обстоятельства, как будто не имеющие никакого воспитательного зна-
чения. Но была надежда, что он постепенно научится разбираться в воспи-
тательных вопросах. Теперь новый человек, значит, новые установки и
мнения.
За зиму и весну 1932 г. коммуна очень мало продвинулась вперед в
воспитательном отношении. Был бесконечный штурм, закончившийся
июльской горячкой3. Скажите, кому нужна была именно 1000 сверлилок,
если для этого нужно ввести 12-часовой рабочий день, разрушать всю
коммунарскую организацию, покончить с книжкой и всякой другой куль-
турной работой, перемешать день с ночью?... А впереди какая-то «основная
рабочая» смена или 6-часовой рабочий день. Ажитация, хотя бы и произ-
водственная, разве это здоровые условия для воспитания? Самый лучший
выход, какой намечается, чтобы использовать станки, — это прием при-
ходящих коммунаров — тоже не очень блестящ. Это обратит коммуну в
вокзал, в проходной двор, и от нашей воспитательной четкости, конечно,
ничего не останется. Представьте себе только раздачу пищи в 4 смены.
Явно коммуна направляется к определенному пункту: это завод для
несовершеннолетних с общежитием и столовой для рабочих и с кое-какой
учебной установкой. Для того чтобы держать этих молодых рабочих
в повиновении, нужен такой какой-нибудь Макаренко — старший надзи-
ратель. Вот и всё.
И не заметили того, что самое замечательное, что есть в коммуне, —
это коммунарский коллектив. Его не заметили, как не замечают здоровье.
А этот коллектив — плод огромной филигранной работы целого
десятилетия. Это огромный и, может быть, единственный в Союзе педаго-
гический опыт, а мы к нему отнеслись так расточительно и легкомыслен-
но, просто начали его потреблять с жадностью и не оглядываясь, как приш-
лось по аппетиту Кочубиевского4. А как раз этот коллектив и интересует
веех окружающих, только он и славен и у нас, и за границей.
Только работа этого коллектива над собой, только школа и книга могут
определить наше движение вперед. Завод только часть общей работы над
коллективом. А у нас раздали награды за копию немецкой шлифовалки и
не заметили первого в Союзе выпуска рабфака беспризорных. Да и как
могли заметить? Я 5 лет работаю в коммуне, и мне никто ни разу не выра-
зил официальной благодарности, педагоги в коммуне — это парии, которые
заслуживают только одного — «выгнать», с которыми даже не здороваются
при встрече. Истратить 1000 рублей на школу — целое событие, наша
школа живет больше подачками ЦКПД и Наркомпроса5.

Я совершенно не хочу разливаться в скорби. Очевидно, моя роль в ком-
муне просто закончена. Я воспитатель, я потратил 12 лет на уточнение и
практическое воплощение идеи коммунистического воспитания, я создал для
этого с большим трудом опытный коллектив, который оправдал все мои
положения. Уже сейчас я могу писать теорию. Я имею, наконец, имя,
хотя бы в пределах Союза. Какое я имею право похерить всю свою работу
и отказаться от всех выводов моего опыта, совершенно необходимых для
Советского Союза, и обратиться в надзирателя, в «помощника» случайных
меняющихся людей, хотя бы и заслуженных и почтенных, но не имеющих
никакого отношения к проблеме советского воспитания?
Второй раз у меня вырывают работу из рук — первый раз в колонии
им. Горького в 1927 г., когда наркомпросовские дамы испугались коман-
дира, и второй раз, сейчас, когда Кочубиевскому захотелось употребить
и дисциплину, и мощь, и культуру нашего коллектива для производствен-
ного марафета. В первый раз мне посчастливилось отступить к Вам с отрядом
в 60 человек, а теперь и отступить некуда. Кроме того, тогда я был холост,
а теперь я связан с семьей, с квартирой и прочими сложностями. Только
потому я в апреле и согласился сделаться помощником Максимова.
А теперь я вижу, что совершил преступление и перед собой, и перед
своим делом.
Я хочу одного, чтобы Вы лично меня поняли, больше мне ничего и
не нужно. Никого не попытаюсь убеждать или жаловаться. По возвраще-
нии из отпуска коммунаров буду просить об увольнении по семейным
обстоятельствам. Где-нибудь начну новую работу, а где, еще и сам не знаю,
мне бы хотелось в Крыму, этого требует здоровье моей жены6.
Я очень Вам благодарен за то человеческое, понимающее отношение
ко мне, с которым Вы были всегда на протяжении 5 лет. За все время моей
работы Вы единственный человек, который понимал глубину нашего опыта
и умел видеть единственную ценность, заслуживающую внимания, в на-
шем пацане, в его человеческом росте. Я настолько дорожу Вашим отно-
шением, что мне хочется мечтать...
Из письма Г. С. Макаренко
28 октября 1932
...Вот сейчас почти круглые сутки вожусь со всякими черными пустя-
ками: столовая, спальни, вешалка, обувь, подготовка к юбилеям, стенга-
зета, журнал, кружок, целый день в мелочах... А с книгой? Когда я ее пи-
шу, у меня голова лопается от обилия мысли, от материала, страшно для
всех нужного, но на это я могу истратить только полчаса в день...

Коммунару Шварцу
10 сентября 1933
Милый Шварц!
Здесь объявлено, что прием в геолого-разведочный институт будет
сейчас. Прием заявлений до 20-го. Приемные испытания 22—30-го. Нача-
ло занятий — 1-го, но: «студенты общежитием не обеспечиваются». Вооб-
ще об этом институте в Москве говорят плохо. Раз нет общежития, не стоит
и связываться. Я тебе советую не терять времени и поступать на геологи-
ческий факультет Харьковского университета. Нужно там поучиться го-
дик-другой, и потом уже перевестись в Москву, к тому времени многое
прояснится.
Придется только делать тебе новые документы. Я твои «затырил» до-
ма, был уверен, что пригодятся только к марту. Без меня их там никто не
найдет. Ты от моего имени попроси Добродицкого1, он все сделает.
Будь здоров.
Передай привет всем пацанам и девчатам, Дидоренко2, Теперу, Кононенко3,
педагогам.
А. С. Макаренко
Москва, 19
Моховая, 14, кв. 2.
Г. М. Васильеву, для А. С.
С. А. Калабалину
11 июля 1934
Харьков
Дорогой Семен!
Читаю твое письмо несколько раз и прямо не могу поверить страшной
его трагичности. Выходит так, что все эти научные шарлатаны не толь-
ко губят нашу работу, но и физически уничтожают наши семьи1. И ни
за что не отвечают. Вот они убили твоего сына и продолжают дальше са-
мым паскудным образом ломаться перед страной. И тронуть их нельзя,
потому что на них научное табу, наложенное каким-то идиотским набо-
ром предрассудков.
Я страшно хочу с тобою побыть, еще больше хочу работать с тобой
вместе. Здесь, на Украине, затеялось было одно дело, которое сначала пока-
залось мне солидным и возможным. Меня даже выбрали в члены Комите-
та Совнаркома [УССР] по организации новых детских коммун на 12 000 че-
ловек. (Я предлагал одну коммуну на берегу Днепра на все 12 000.) Но
Совнарком уехал в Киев, и все это дело расстроилось. Я, впрочем, думаю,
что оно еще всплывет, так как беспризорных «до биса».
1 августа везу коммуну в лагерь в Одессу. Будем там до 15 сентября.

Не приедешь ли ты туда? Приезжай хоть на все время. К тому времени, мо-
жет быть, что-нибудь прояснится на нашем горизонте.
Коммуну [им. Ф. Э.] Дзержинского все равно буду бросать. На нее уже
набежала толпа тех самых охотников «задирать ножку на жеребчика»,
о которых ты писал недавно.
В самом деле, приезжай в Одессу. Там среди ребят, у моря, приглушишь
свое горе.
Очень благодарю тебя, что написал. Напиши, как ты решаешь. Во вся-
ком случае, если переменишь адрес, обязательно сообщи.
Привет Гале и от Гали2.
Твой А.
Е. З. [Юрченко]
[до 28 декабря 1934 г.]
Елена Захаровна!
Очень прошу Вас взять на себя заботу о костюмах для кружка им. Балиц-
кого. Всем нужно дать парусовки, их должны хорошо выстирать и отгла-
дить. Они не должны быть узки.
Мальчикам — трусики. Надо, чтобы они были по возможности новые
и по росту. Девочкам — синенькие юбочки. У них, кажется, есть.
На ноги голубые или синие носки и новые балетки.
Может быть, у Дидоренко есть тюбетейки?
Во всяком случае он обещал поддержку.
Все это должно быть приготовлено к вечеру 28 — к генеральной репети-
ции.
Кроме этого у меня будут к Вам еще две-три просьбы — потом поговорим*
А. Макаренко.
Н. В. Петрову
27 февраля 1935
Дорогой Николай Васильевич!
Почему это так печально вышло, что мы с Вами не повидались и не по-
говорили? Честное коммунарское слово, это Вы виноваты. Очень хочу на-
деяться, что после марта мы наверстаем утерянное, если с Вашей стороны
все будет в порядке. Возможность дальнейшего Вашего охлаждения (на
севере) меня прямо пугает.
Моя пьеса? Стоит ли о ней говорить? Много в ней слов. Честное слово,
я очень хорошо знаю, что все эти «кольца» не стоят того, чтобы Вы особен-
но о них думали1.
Спасибо за книжку, очень спасибо2.
Весь Ваш А. Макаренко.

Е. Невечере
18 марта 1935
Одесса
Спасибо, Лена, за письмо.
Конечно, мы поговорим о разных делах и всё поправим, как следует.
Самое главное: духом не падать — и смотреть вперед весело. Я считаю, что
у тебя много способностей и энергии, значит, ты должна быть счастливым
человеком. Надо только срочно выправить кое-какие детали, правда?
Пока.
Будь здорова.
А. Макаренко
Е. М. Коростылевой
13 мая 1935
Харьков
Уважаемая тов. Коростылева!
Простите за надоедание. Если Вам не трудно, сообщите, почему до сих
пор нет 5-го альманаха.
Разумеется, если он выходит в ближайшие дни, не затрудняйте себя
ответом.
Привет.
А. Макаренко
Е. М. Коростылевой
[28 сентября 1935]
Киев
ул. Леонтовича, 6, кв. 21
Многоуважаемая Елена Марковна!
Немножко опоздал, но ничего нельзя было поделать, слишком загру-
жен. Третью часть выслал сегодня авиапочтой. Второй экземпляр послал
Алексею Максимовичу.
Боюсь, опять будете резать. Честное слово, не знаю, что можно сокра-
тить, я и так выбросил три четверти материала. В письме к А. М. я указываю
для сокращения две главы: «У подошвы Олимпа» и «Помогите мальчи-
ку», потому что изъятие этих глав меньше всего будет нарушать цельность
сюжета.
В глубине души я думаю, что для третьей части можно было бы сде-

лать даже исключение — все равно последний мой грех перед Вами.
Числа 6—12 я буду в Москве. Надеюсь, тогда Вы мне скажете, в какую
книжку идет «1111» и какую ампутацию над нею организовала Ваша ре-
дакция.
Спасибо за 6-й альманах.
Привет.
А. Макаренко
Из письма К. С. Кононенко
[сентябрь-октябрь 1935]
...Поэма, собственно говоря, говорит о том, что, невзирая на никчем-
ность теории, делались педагогические дела. Какими же силами? Силами
самого воздуха нашего общества. В этом весь пафос поэмы. Ибо что та-
кое педагогическая теория? Это формулировка стремления, напряжений,
принципов и взглядов, которые существуют в обществе в области требова-
ний к личности. (Проблемы морали, личности и коллектива и прочее.)
Та теория, с которой я боролся и теперь борюсь, есть теория чуждого нам
общества, а новой теории нет1. Но все же, несмотря на то что ее нет, требо-
вания общества действуют и создают практику через голову теории...
К. С. Кононенко
3 октября 1935, Киев
Насилу вырвался, чтобы написать тебе. Только на днях кончил третью
часть и отправил Горькому. Еще заканчиваю перепечатывание для отдель-
ного издания1. Получилось... черт его знает? Люди хвалят, а у меня, конеч-
но, впечатление всякое. Есть листы сердцещипательные, как будто бла-
гополучно разрешена известная тебе проблема финала.
11-го выезжаю в Москву, отпускают меня с трудом, и вообще меня
здесь используют больше по писанию разных докладов2, а этого дела хвата-
ет на каждый день.
Еще не знаю, как пойдет третья часть, там много разных ехидных вы-
лазок и против Наркомпроса3, и даже против финотдела, который у меня
получил прозвище Кащея Бессмертного. Но во всяком случае у меня поэ-
ма свалилась с плеч. Теперь ощущаю некоторую пустоту, абсолютно не
знаю, о чем буду писать дальше.
Галя настойчиво советует писать «Книгу о мальчиках», где, по ее мне-
нию, нужно выложить всю мою педагогическую философию, но обязатель-
но в художественной форме, сопровождая все сравнениями, сентенциями,
лирическими отступлениями и т. д.. Я еще не продумал это предложение
и даже не представляю себе, что это может быть. Может быть, это и хоро-
шо, но все-таки «хочется попробовать силы на художественном вымысле.
Я уверен, что в таком вымысле найду для себя совершенно невиданный

мною простор. Ты себе представить не можешь, как меня связывала эта
самая «художественная правда», а лучшие листы в поэме — это как раз
те, которые от начала до конца вымышлены4.
По этому вопросу мне дозарезу нужно поговорить с тобой. Я уже по
опыту знаю, что значит разговор с тобой. Финал третьей части целиком
обязан нашей с тобой беседе на диване в твоей столовой.
Но вот беда: не знаю, когда буду в Харькове. Из Москвы я возвращусь
15 октября. Кто знает, смогу ли я побывать в Харькове до конца октября?
В таком случае совершенно надежными остаются только праздники
5—7 ноября.
Вернулись ли твои из Крыма? Как их здоровье? Как теперь получает-
ся с учебным годом Олега5? Наверное, он...6? Да? Пиши. Галя прихвары-
вает. Это не мешает ей посылать всем Вам горячий привет и такие же го-
рячие поцелуи.
Будь весел.
Твой А.
К. и Е. Кононенко
22 октября 1935
Киев
Дорогие и равноапостольные!
Константин и Плена!
Что это Вас совсем не слышно? Притаились там на харьковских хатах
и помалкиваете. Я по Вас соскучился, как собака, а моя поездка в Харь-
ков все откладывается и откладывается. Сейчас говорят, что я поеду в Харь-
ков 26—20 октября, а я этому не верю. В этом самом ОТК меня исполь-
зуют исключительно как писателя — пишу целыми днями доклады, об-
зоры, сводки. До того дописался, что хочу уже составлять «Памятку до-
кладчикам». Между прочим, я пришел к глубокому убеждению, что докла-
дов этих никто не читает, что вообще они никому не нужны. И поэтому я,
как «апурсовский» щенок перед граммофоном, начинаю психовать: мне
необходимо понять, для чего меня заставляют писать доклады.
Был в Москве, Горького не видел, он в Крыму. Но мою третью часть ус-
пели уже ему послать и получить от него обратно. Горький прислал мне
письмо, в котором пишет, что третья часть лучше первых двух, что мно-
гое его волновало и так далее. Уговаривает меня писать о чекистах1. По-
смотрим.
Вчера получил письмо от своего редактора. Он сообщает, что рукопись
третьей части затребовали в «Правду». Для чего? В 10-м номере «Красной
нови» напечатана очень хвалебная статья Колбановского2. Но мне не нра-
вится. Костина статья гораздо глубже3.
Я так думаю, что скоро меня перестанут хвалить и начнут ругать, в осо-
бенности за третью часть, в которой много всякого перца.

Я настолько в этом уверен, что не буду даже удивлен какому угод-
но неожиданному грому, готов оказать самую улыбчивую встречу. Еще
в Москве собираются организовать какую-то страшную дискуссию с моим
участием4. Не думаю, что это будет приятная вещь... Без дискуссии было
бы лучше.
Сегодня приступил к роману5. Пока что дело находится в стадии орга-
низации материала. Тема намечается, сюжет еще темен. Не дает мне по-
коя тема «Дураки». Запросил «Отдел газетных вырезок» в Москве, могут
ли они прислать мне вырезки о дураках. Думал, что «Вырезки» обидятся,
но представьте себе, они ответили с полной готовностью и только спраши-
вают: «Какого типа дураки Вас интересуют?» Написал им, какой нужен
тип, и скоро я стану владельцем интересной коллекции.
Все-таки я приеду, черт возьми, в Харьков и поговорим с Вами аж до
обалдения. Об этом мечтаю как о празднике. Мечтаю и всё! Восхищен ре-
шением Олега догнать и перегнать — это класс! Это в нашем стиле, черт
его дери!
Галя Вас целует, она толстеет и занимается сейчас парижскими модами.
Будьте веселы и здоровы.
Ваш А.
Е. М. Коростылевой
16 ноября 1935
Дорогая Елена Марковна!
Ваша записка написана 14-го, я сдаю гранки на почту 16-го. Скорее ни-
чего в свете быть не может.
В этой части я показываю образцы покорности, почти физически чув-
ствую, как в моей душе появляются какие-то новые элементы, не то анге-
ла, не то агнца (если говорить торжественно).
Вообще, все на свете прекрасно, и прекраснее всего редакция альмана-
ха «Год XVIII»!
Крепко жму руку.
А. Макаренко.
К. С. Кононенко
24 ноября 1935
Киев
Милый Константин!
Каждый день собираюсь тебе написать, но письмо к тебе представляет-
ся таким канительным делом, что все кажется, будто времени мало. Даже
и сейчас у меня такое настроение: я пишу тебе записку под свежим впечат-

лением твоего письма, а письмо настоящее напишу в свободное время —
сейчас ухожу.
Что касается Москвы, то вопрос считается решенным. Галя — за дачу
с теми самыми условиями, что я называл: не при железной дороге, а на ав-
тобусной или трамвайной линии. То, что ты едешь в начале января, очень
хорошо, ибо мы с 15 января в Москве в отпуске. Наверное, так и выйдет, что
в Москве встретимся, и я буду смотреть, как ты ч действуешь.
Очень важное дело — твоя возвратившаяся рукопись1. Я смотрю гораз-
до оптимистичнее тебя. Считаю, что сделана была работа все-таки наскоро,
замечания их, разумеется, правильны. Но начинать новую работу было
бы ошибкой. Именно по этой первой работе, где тебя уже немного поправили,
надо продолжать. Что нужно сделать? Прежде всего переделать план, те-
перь все-таки не модно делать критическую работу по отдельным частям.
План должен быть оригинальным, а не формальным. Например, о недостат-
ках не нужно писать в отдельной главе, а попутно на общем транспаранте
развития определенной мысли-темы.
Я думаю, что план должен быть построен по линии логического (тема-
тического) сечения самой поэмы. В таком случае лучше вяжется язык.
К примеру: становление коллектива, жизнь коллектива, его борьба, его
победа, поражение. Либо: бессилие и дерзание одного человека, его рост
вместе с коллективом, его победа вместе с коллективом. Или какой угодно
другой план, но только органический. Уже по этому плану строить нуж-
но логику критических тем и твоих собственных литературных и педаго-
гических утверждений.
Только считаю, что писать нужно совсем новый текст, а старым поль-
зоваться как материалом.
Очень, жаль бросить сделанную работу и начинать новую, это было бы
просто слишком неэкономно. Ты хорошо знаешь книгу, хорошо знаешь
среду, описанную в книге, ты здесь не будешь дилетантом. О каждом другом
авторе написать капитальную работу очень трудно — нужно говорить не
только о данном произведении, [но] и обо всем писательском пути, нужно
взять критическую литературу о нем. Это очень большой план, и в Харь-
кове он невыполним.
Пиши о поэме. Прочитай и проведи общую линию по таким книгам, как
• Республика Шкид», «Утро», «Правонарушители», есть [ли] кое-что
[общее], обязательно пересмотри все последние постановления о школе,
и в особенности постановление ЦК о ликвидации беспризорности от
1 июня2. Конечно, перечитай все критические статьи о поэме («Красная
новь», «Новый мир», «Литературный критик»), все десятые книги.
Думаю, что рукопись послать нужно все-таки в альманах. Были бы в
Москве, все это было бы проще и замечательнее, честное слово.
Я тебе еще напишу подробнее. В Харькове буду, вероятно, в декабре,
а про то, кто его знает.
Очень много работаю над романом. Затевается настоящая «Война и
мир». Ты, конечно, будешь играть роль Наполеона.
Целую ручку Лене, Олега в сахарные уста.
Галя всех целует.
Будь весел.
Твой А.

Е. М. Коростылевой
26 ноября 1935, Киев
Милая, дорогая Елена Марковна!
Не умею рассказать, как я тронут Вашим вниманием. Для провинциа-
ла это дело вообще непривычное.
Статьи все похвальные, но хором все защищают педагогику, вот беда!
Что же теперь будет после выхода 8-го альманаха? Ужас, что такое! У ме-
ня такое состояние, как будто я бросил бомбу и возвратить ее уже невоз-
можно. Что делать?
Впрочем, ничего. Иногда у меня уже начинает преобладать спортив-
ный интерес: а ну, что будет?
Когда меня все начнут бить, я приду к Вам... хохотать. Ваша редакция
разрешит мне воспользоваться ее уютом?
Страшно Вам благодарен! Страшно!
Привет!
Салют.
А. Макаренко.
Е. М. Коростылевой
3 декабря 1935, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Здесь в «Держлiтвидавi" собираются выпустить третью часть на
рiднiй мовi1. Но они ужасно напуганы главой «У подошвы Олимпа», прямо
дрожат и требуют: «выкреслиты»2.
Между прочим, они указывают, что Шульгин3 жив и даже состоит в
партии. Конечно, Шульгин не контрреволюционер, может быть, не стоит его
обижать? Как Вы думаете?
Может быть, можно вычеркнуть его фамилию, оставить просто «...сидел
такой теоретик» — и всё... Он-то себя узнает, но другие, может, и не догадают-
ся. Как Вы думаете?
Как идут дела? Альманах в самом деле выйдет в декабре? А когда?
Ей-богу, боюсь, а тут еще украинцы меня наперчили. Вот связался я с этой
педагогикой!
В Киеве издается такой журнал «Советская литература» на русском
языке. Они давно ко мне пристают: «Дай одну главу». Я не знаю, как это
будет с моральной точки зрения. Они уверяют, что это похвально даже, и в
особенности, если будет указание, что третья часть печатается там-то.
Черкните мне два слова, и я им дам первую главу — все равно.
Привет.
А. Макаренко.
Вас, вероятно, уже называют «Год XIX»?

Е. М. Коростылевой
10 декабря 1935, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Как всякий провинциал, я боюсь телеграмм, а срочные — вызывают у
меня повышение Т°.
Ваша телеграмма:
«Правку внесем кусок печатать можно
ссылкой альманах телеграфьте как расшиф-
ровать полностью пойдет».
Вероятно, под влиянием испуга я долго был уверен, что если я что-то
расшифрую, то третья часть в альманахе пойдет полностью, если не рас-
шифрую, Вы из нее сделаете отбивную. А что именно расшифровать, оче-
видно, было в письме Вашем, которое задержалось. Но до сегодня письма
никакого нет, испуг мой «потроху» проходит, и я начинаю догадываться,
что расшифровать нужно слова «полностью пойдет», от которых в теле-
грамме отвалились кавычки. Так? Если так, что легче. Я могу расшифро-
вать и вообще готов отвечать на любую викторину, которую находит нуж-
ным предложить мне родненькая редакция.
«Полностью пойдет» в буквальном значении встречается очень редко,
вообще может иметь отношение только к «человекам», обладающим про-
тезами. Например, если человек сидел, а потом пошел, но забыл на столе
искусственный глаз, про него уже нельзя сказать «полностью пошел». Или
ногу. Хотя без ноги — он черта с два пойдет.
В переносном значении выражение «полностью пойдет» тоже встречает-
ся редко, в практике редакций, наверно, никогда не встречается, правда?
Все-таки я должен расшифровать это выражение?
Что во всем этом деле участвует нечистая сила, не сомневаюсь. Когда-
нибудь вся эта таинственная история выяснится.
Уже декабрь. Уже 10 декабря. Вы писали, что альманах выйдет в де-
кабре. Наверное, 31 декабря, правда? Или 38 декабря? Подобные случаи
бывали в моей производственной жизни. Я сам видел, как один завод до-
бился-таки выполнения месячного плана 31 июня, и только через два дня
поняли, что они заехали в чужой месяц.
Простите болтовню, бывает.
Привет.
А. Макаренко.
Вы уже переделали вывеску на «Год XIX» или еще не переделали?
Боже, что это за редакция!

С. А. Калабакину
30 декабря 1935
Дорогой Семен!
Прими Мохарева как можно лучше. Он хороший работник.
Сегодня Цыбульский1 (он в Киеве) получил телеграмму о побеге к тебе
целой кучи командиров. Ахматов2 лютует. Если ты их сманил целой ку-
чей, нехорошо. Надо было это делать умнее, нельзя же хватать всех, весь со-
вет, что это такое?
Как там дела в Виннице? Завтра, послезавтра начнут прибывать ребя-
та. Советую делать небольшие бригады и не особенно увлекаться выбор-
ностью бригадиров.
Пиши.
Деньги твои получу завтра. Куда их выслать? Семья уже с тобой? Как ты
устроился? Привет твоим.
Целую.
А. Макаренко.
Е. М. Коростылевой
11 января 1936, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Спасибо огромное и самое искреннее за журнал. Видите, как меня за-
щищают, даже неловко. С какой стати люди переживают?
Богачер жалко. Зачем так обижать человека, ну, написал и написал,
надо же что-нибудь написать.
Вы ни слова не пишете о 8-м альманахе, неужели он и в январе не вый-
дет? У меня такое нетерпение: страшно интересно, как меня будут крыть.
Во всяком случае авторских экземпляров мне не высылайте, мне прият-
нее получить их из Ваших рук. С 25-го я в Москве. Ух, и люблю же Москву!
Спасибо за пожелание. Книгу напишу, только она будет еще хуже, чем
поэма.
А кто такой Колбановский1?
Будьте радостны.
Жинка моя очень тронута Вашим вниманием, благодарит и кланяется
низким поклоном.
А. Макаренко.

В. Г. Зайцеву
14 марта 1936, Киев
Дорогой Зайцев!
Я тоже очень жалею, что не успел поговорить с тобой. А в общем скажу:
у тебя есть талант, и немаленький, очень много хороших стихов, которые
трогают, и волнуют и, наконец, просто нравятся. К сожалению, рядом с
прекрасными строчками и между ними встречаются слабые, производящие
впечатление каких-то временных, поставленных только для того, чтобы
обозначить место, может быть, с расчетом потом заменить другими, да так
и оставшихся. Это нехорошо не только потому, что рябит впечатление, но
главным образом потому, что разрушает стиль и целостность впечатления.
Видно по всему, что над рифмой ты работаешь больше, чем над ритмом,
еще меньше работаешь над образом и совсем мало над тематической сто-
роной стихотворения. В лирике особенно важно добиваться ритмики мыс-
лей и чувств, а не только слова. Я жалею, что не взял с собою твою тетрадь,
побоялся без твоего разрешения. Но это можно исправить. Давай догово-
римся. Пришли мне лучшее из твоих последних произведений или новое,
я тебе отвечу подробным разбором, в этом деле я кое-что понимаю. Уверен,
что помогу тебе. Так будем делать и дальше.
Вашего материала здесь не нашел, говорят, что он и не получался. Что
это значит? Поищу еще.
Пиши и присылай, буду очень рад.
Привет всем представителям искусства в коммуне, и особенно Працану,
Мельнику, Ройтенбергу, Нине Слисенко, всем девчатам IV курса1, и Фе-
доренку, и Чевелию и всем, всем.
Привет.
А. Макаренко.
Е. М. Коростылевой
18 марта 1936, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Мой телеграфный демарш 9 марта принес мне одно разочарование:
вы ответили поистине дипломатической и немного женской уверткой —
«Скоро номер вышлем». Принимая во внимание, что термин «скоро» на
языке миленького моего альманаха обозначает «неизвестно когда», нужно
признать, что на мою телеграмму Вы просто не ответили.
Кроме того, в Вашей телеграмме вообще не содержалось ответа на мой
вопрос. Я спрашивал, не когда я получу книгу, а когда она выйдет в свет.
Меня этот последний вопрос интересует гораздо больше, чем всякие «шкур-
ные» соображения. Как ни приятно держать в руках альманах, выходящий
под Вашей редакцией, но в данном случае эта приятность отступает перед

другой: знать, что моя третья часть, наконец, вышла. Гослитиздат ежене-
дельно пугает меня очень скорым выходом отдельного издания1. И сегодня
я получил письмо, в котором содержится некоторое даже раздражение:
где же Ваш альманах? А что я могу ответить, ежели альманах «скоро» выхо-
дил еще в декабре?
Я им так и написал, что альманах может выйти и в марте, а может быть,
и в начале апреля, но нет никаких препятствий и к тому, что он выйдет в
конце июня, ибо «декабрь» может продолжаться чрезвычайно долго, до че-
го, можно сказать, устойчивый месяц.
Елена Марковна, без шуток, напишите все-таки, когда он выйдет, только,
пожалуйста, серьезно.
В чем дело? Ведь, когда я был в Москве, все говорили, даже люди тех-
нически образованные, что он выйдет между 20 и 25 февраля.
Еще раз уверяю Вас, что меня больше всего смущает очень неприятный
«нагон» отдельного издания. Я снова пишу туда, и кланяюсь низко, и про-
шу: «задержите как-нибудь».
Я живу нормально: разъезжаю по Украине и болею гриппом.
Это не мешает мне писать роман для альманаха (в отдельное издание
не дам, пока альманах, не выйдет в каком-нибудь декабре). Роман, честное
слово, получается хороший, дамы будут плакать, так что Вы не бойтесь.
Кроме того, пишу учебник русской истории на конкурс ЦК2. Пишу из
одного озорства, страшно интересно похулиганить, хочется доказать, что
учебник истории, в сущности, пустяковое дело и поэтому нашим ученым
очень стыдно. Если они и на конкурс не откликнутся, честное слово, вырву
у них премию и пропью против окон исторического факультета.
Из Москвы уехал неожиданно: заболела жинка, простите, что не зашел
к Вам проститься. К тому же я был напуган во время одного из моих визи-
тов Вашим «захлопотанным» выражением лица. Человек я искони пугли-
вый и застенчивый.
Засим желаю Вам Здоровья и благополучия. Передайте привет 9-му
и 10-му номерам альманаха.
Пожалуйста, ответьте. Вы не должны на меня сердиться за назойли-
вость, примите во внимание, в какое время живем: теперь за нашего брата
взялись. Я только и жду, что вот-вот будет напечатано: «Так называемая
«Педагогическая поэма» представляет собой набор самых посредственных
фраз, вовсе она не педагогическая и ничуть не поэма, поэтому...»
Это должно случиться именно после третьей части. А поэтому, чем ско-
рее, тем лучше. Но почему Вы так волыните?
Извините за выражение.
Крепко приветствую А. Макаренко.

Е. М. Коростылевой
28 марта 1936, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Спасибо огромное за внимание — 8-й номер, «сигнальный», получил.
Глубоко верю тому, что через 8 дней в публику поступит весь тираж. По-
прежнему выход этой книги меня очень волнует, в то время когда к выходу
первых двух я относился почти хладнокровно.
Волнение, впрочем, не писательское, а педагогическое. Чувствую неко-
торую неудовлетворенность: не так сказано, как нужно было сказать, нуж-
но было сказать некоторые вещи как-то иначе, во всяком случае нельзя бы-
ло ограничиваться одной злостью. По-прежнему я убежден в какой-то
своей глубочайшей правоте, и поэтому досадно, что отстаивать ее не умею.
Кроме того, меня смущает еще одно обстоятельство: книга получилась
почему-то грустная, несмотря на «высокий тон», по Вашему выражению,
заключительного эпилога. Не только грустно, и даже трагически-грустно.
А на самом деле я этого не хотел, и я вовсе не грустил ни о чем.
Ну, ничего. Есть и оправдание: нельзя такие книги писать в толпе, по
полстрочки между разными делами, разговорами и нервами, на краю сто-
лов и на улице во время парада.
Во всяком случае дело теперь кончено, остается получить заслуженное.
А разве это главное?
Главное все-таки в том, что сказана моя маленькая, но необходимая
правда. Кому-нибудь пригодится. За это я страшно благодарен альманаху
и Вам. Знаете, в присланной Вами книжке милее всего не «Педагогическая
поэма», а переплет, титул, привычный вид, печать. Альманах Ваш заме-
чательно симпатичный.
И Вы страшно симпатичны, имейте это в виду. Я когда-нибудь подроб-
нее расскажу, впрочем, не сумею рассказать, а опишу в книге. Если что-ни-
будь дополню воображением — не опасно.
Простите за карандаш. У нас «запарка», работаем день и ночь.
Спасибо.
Ваш А. Макаренко.
Б. Ф. Рыбченкову
18 мая 1936, Киев
Уважаемый Борис Федорович!
По Вашему письму я запросил т. Ковнатор, но вразумительного ответа
не получил. К сожалению, хорошо разбираюсь только в поведении и поступ-
ках беспризорных, правонарушителей и «трудных» детей... Поведение нор-
мальных людей и вообще деятелей издательства с трудом поддается моему
анализу. Какие возможности заключены в их психике и можно ли ожидать
их исправления, сказать не могу.

Вообще понимаю немного. Я сам никого за язык не тянул и не добивался
ничего.
Меня пригласили в кабинет к Лупполу и наговорили мне всяких
хороших вещей. При мне было отдано распоряжение заключить с Вами
договор.
Очень неприятно, что так все случилось, я, к счастью, во всей этой ис-
тории был стороной пассивной. Лично я считаю всю затею с «золотой се-
рией» исчерпанной, о чем написал Рахили Ароновне. Честное слово, я так
мало потрясен достоинствами своей книги, что меня все это нисколько не
огорчает. Досадно только, что Вас буквально втянули в легкомысленную
эту игру.
Вы сильно не огорчайтесь. Справедливость всегда восторжествует, я в
этом уверен.
А то, что мы близко познакомились с неожиданными для нас
типами поведения человека, тоже неплохо. В нашей опытности кое-что
прибавилось.
Желаю Вам всего хорошего.
Привет.
А. Макаренко.
Е. М. Коростылевой
20 июля 1936, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Только сегодня посылаю Вам статью о Горьком. А вчера получил Вашу
дивную телеграмму. Опоздал потому, что служба не дает работать, [есть] не-
которые осложнения, которые отнимают и день и вечер, а иногда и ночь. Но
все-таки посылаю.
Что получилось, судите сами: написано искренно. Эта штука, как Вы
знаете, заменяет у меня талант, а вообще получилось, кажется, средне.
Писатель я все-таки «так себе». Ну и пусть.
Даже на даче редко бываю, некогда. Что это за жизнь?
А почему Вы о даче молчите? Как оно будет?
Недалеко от нашей комнаты есть свободная комната «у одной женщины».
Просит за сезон 200 рублей. Разумеется, Вы имеете право жить меньше се-
зона, например один месяц. «Женщина» согласна готовить пищу, конеч-
но, за Ваш счет.
Я чего боюсь? Ведь это дело трудное.
Пока мы будем думать, «женщина» возьмет и отдаст свою комнату ка-
кому-нибудь лицу, Менее достойному, чем мы с Вами, но ведь в таком случае
ничего не поделаешь.
А Вы ничего не пишете про это. И телеграмму даете только о редакцион-
ных делах. Надо расширять горизонты!
За статью о Горьком не злитесь. Честное слово, я не виноват.

А почему в телеграмме Вы написали: «Не сердитесь за телеграмму»?
Как я могу на Вас сердиться? Это было бы изуверское хамство с моей сто-
роны!
Просто Вы были в хорошем настроении, правда!
Привет. Пишите же.
Ваш А. Макаренко.
«Книгу для родителей» напишу в срок.
Честное сЛово.
А. М.
Вы получили договор?
Из письма Г. С. Макаренко
30 июля 1936
...27, 28, 29-го провел здесь три собрания читателей, посвященных «Педа-
гогической поэме». Читатели поразили меня сверх всякой меры... Об их вы-
ступлениях рассказать даже невозможно. Очень многие кончали слезами,
некоторые от слез не могли кончить. Особенно поразил меня один больной
наборщик... Он насилу говорил. Но главное — все услышали: «Я не мо-
гу жить, несколько раз я хотел умереть, в такие минуты я беру и читаю
«Педагогическую поэму»...
Н. В. Петрову Киев, 9 декабря 1936
Дорогой Николай Васильевич!
Письмо Ваше получил давно, но заболел, конечно, гриппом в самой
резкой форме и поэтому не отвечал. Но это ничего — важно, что страшно
хочу Вас видеть, а аппетит на Вас тем более увеличивается, это, наверное,
скоро увижу. Только страшно боюсь, что не застану Вас в Ленинграде,
тогда умру от обиды.
На 14-е назначен в Ленинграде диспут о моей книге в СП1. Вы только
не бойтесь, я на диспут насильно Вас не потащу, но, если Вы будете, страш-
но буду Вам благодарен.
Думаю, что найду Вас еще 13-го вечером.
Тогда о многом побалакаем, Ваши дела меня страшно интересуют, да
и вообще дела ленинградские.
Мой сценарий засох на 4 частях — все-таки две трети сделано, но ко-
нец отложил, успею, да и давать некому, здешним портачам не хочу2.
А кстати, занялся «Книгой для родителей» (для Вашего брата). Начало
уже послал в Москву — получил оттуда ответ, что это будет «великая на-
родная книга». Начинаю уже задаваться!

А все же писать не дают. Завидую Вам — Вы всегда умеете найти вре-
мя для литературы.
Всё же надеюсь: через 10—20 дней меня отсюда выпустят, тогда буду
целыми днями писать, только иногда отрываться для поездок к Вам в
гости.
С переездом в Москву дело затянулось не готова квартира.
Галя Вас целует3. Я тоже.
Значит, до 13-го — 14-го.
Ваш Макаренко
Леонтовича, 6, кв. 21.
Н. В. Петрову Киев, 22 декабря 1936
Дорогой Николай Васильевич!
Не нравится тебе скоропись XVII века, — пожалуйста, читай ундер-
вудовскую тоску, сразу видно твои бюрократические замашки. Что каса-
ется гриппа, тоже заедаешься напрасно, мне что, если хочешь, буду писать
тебе в случае надобности при какой угодно температуре, за последствия,
конечно, не отвечаю.
То же самое и насчет называния меня покойником: большей свежести
никогда от тебя и не ожидал. Я действительно умирал от разлуки, а ты ни-
чего лучшего не придумал, как проявить свою определенную черствость.
Я это запомню и больше нежных писем писать тебе не буду. И вообще по-
смотрим, кто напишет тебе нежно при твоем характере. Разве Театралов,
пожалуйста, ему все равно!
Твое письмо, переполненное грубостями, в фактическом отношении
очень страдает. Когда у.человека истекает злоба, ему трудно касаться раз-
ных фактов. Вот, например: что случилось с харьковским театром? Поче-
му они вдруг все разбежались, а некоторые добежали даже до Ленинграда?
Посыпали их каким порошком, что ли? Или Гальперин и Театралов пошли
вместо порошка? Ты ничего подробно не написал. Никаких подробностей
у тебя не встречается.
То же самое: Крамов, какая степень отравления, не написано. Что ка-
сается, например, Людмилы, то, во-первых, и без тебя знаю степень отрав-
ления, а во-вторых, она и сама расскажет, ибо по опыту знаю, что она
врать не то что не любит, а просто не умеет. Ну а все-таки Крамов? Поче-
му он в Москве, да еще с Театраловым? И дальше, что же теперь будет с
театром? Пожалуй, его можно будет употреблять вместо крематория, кото-
рый в Харькове строится десять лет и никак не построится? А теперь будет
хорошо: пойди в театр — и через десять минут все кончено, получите ваше-
го родственника без нарушения целости покровов. От скуки, конечно!
Милые мои актеры! Что же это такое? До чего может дойти искусство,
если такой живой коллектив может так быстро и некрасиво опаскудиться,
попасть под высокую руку Театралова. Черт знает что! До чего великоле-
пен в таком случае и до чего лучезарен был Радин! А ты, дорогой Николай
Васильевич, после этого не плачешь и не посыпаешь лысину всякими от-

бросами, а зубоскалишь по адресу твоего лучшего друга и поклонника. До
чего ты тоже опустился...
А где твой стыд, слабые признаки которого изредка можно было на-
блюдать в Харькове. Ты нахально удрал из Ленинграда и не нашел лучше-
го оправдания, как сослаться на профсоюз. В сравнении с этим мой грипп,
честное слово, образец благородства. Я действительно страдал в вашем пар-
шивом Питере — каменная лоханка, в которой плавает несколько грязных
бумажек и перья из императорского орла. Окраины еще так сяк, а центр —
ужас. Там могут жить только меланхолики, как ты можешь любить эту
бурду?
Ну, бог с тобой, люби.
Только теперь мы с тобой не скоро увидимся, профсоюзник. А вот, если
Людмила завернет в Киев, будет страшно хорошо. Она всю правду расска-
жет и про театр, и про Театралова, и про этот самый профсоюз. А что наши
все склочники, так это признак великого подъема искусства, так вам и надо.
По-нашему это называется «зашились». А все потому, что Киршона боитесь
и Афиногенова.
Людмила!
Когда же вы приедете?
Почему написала под влиянием этого Талейрана так невразумительно
и противоречиво? Приезжайте скорее, а то в Киеве нас не застанете: в
Москву, в Москву! Уже я стащил с себя последнюю писательскую шкуру и
отдал в жилстройкоп, уже и шкафы запакованы, уже все готово ехать.
Приезжайте скорее!
Привет и поцелуй без различия пола и возраста, значит, и Николаю
попадет.
А только жену мою зовут не Астафьевна, и не Остафьевна, и не Евстафь-
евна, а Стахиевна. Господи, какие теперь пошли режиссеры!
Целую и, ей-богу, соскучился.
Напиши хоть, когда будешь в Москве. Можно остановиться у меня:
дам тебе водки и поведу в Третьяковку, очень полезно будет для твоего раз-
вития! И для твоей безнравственности.
Крамов очень поседел?
Николай! Ты скажи прямо, может, написать для тебя пьесу? Так ты
скажи прямо, на какую тебе нужно тему!
А почему не написали про Янкевского? Он жив?
Господи, боже бой! Как я был огорчен, что у меня не было адреса Татья-
ны Викторовны! Это все, что у меня осталось от Харьковского театра, ибо...
те далече, а тех... Мазепа украл или как там у Пушкина?
Вот письмо так письмо! Приписок сколько!
И при этом: в половине одиннадцатого еще темно, а в половине перво-
го уже темно! А в промежутке темно от тумана.
А Нева! Сколько даром пропадает... ! А каналы! Мойка! Зимняя канав-
ка! Вообще: — какая... !
В Ленинграде все улицы одинаковы и шоферы не знают, в какую нуж-
но поворачивать. Памятник Николаю глуп как сивый мерин, а бедный Пе-
тя протянул руку к гражданам: да заберите же меня в музей! А Катерина!
Бр!!! К чему это! А ангел с крестом? Ну, к чему?!

М. Е. Лапировой
25 декабря 1936, Киев
Марусино, сердце!
Не писать Вам так долго, разумеется, подлость, тем более что Вы в
своем роде невинный ребенок, обижать Вас нельзя. Но у меня есть и оправ-
дания. Черт меня угораздил перекуриться и переработаться, короче гово-
ря, я на работе свалился в обмороке и перепугал всех местных врачей. При-
шлось компенсировать их несколько излишней покорностью и проваляться
в постели 2 недели. А потом меня запрягли так, что я от удивления даже
пришёл в восторг. Сейчас я накануне освобождения, мечтаю о Москве и по
секрету мечтаю о прогулке с Вами по Москве, мне страшно понравилось,
как Вы разговариваете.
Стихи Ваши доказывают существование в Вашем организме симпатич-
ного и ласкового таланта, но ведь они недоработаны. Может быть, Вы не
знаете, что творчество — это работа прежде всего черная. Поэтическим жа-
ром всего не возьмешь, нужно еще и попотеть, извините за выражение.
Поэтому у Вас много хороших, милых стихов, но, например, «Не боишь-
ся мертвецов» — в постороннем стиле. Тоже:
И от тока этой фразы,
Как ее ты произнес...
— сделано в чересчур примитивной грамматике.
«Сын» страшно тепло и нежно сделан, в особенности хорошо, что Ва-
ша мать вышла живая и индивидуальная, но «не скрутит рот» плохо.
«Не будет боль широка» нарушает общее настроение. О боли в такой вещи
говорить не нужно, пусть читатель без Вашего участия почувствует, какая
у женщины боль, широкая или узкая. Последние четыре стиха замечатель-
ны по тону, но «оттого если» нельзя сочетать.
И «Дорога» — прекрасная лирика, женственная по-новому, и концовка
восхитительна, но конструкция всей вещи неряшлива. Зачем чемодану от-
ведено так много места, почему запутаны времена глаголов, любимого
поэта нужно выбросить, слишком добро детально и пахнет Надсоном1.
Если Вы поэт, так не спешите заканчивать Ваши вещи, возитесь с каж-
дой строчкой. Это обязательно.
При всем том Вы молодец, честное слово. Вы мне очень нравитесь и
как «девушка» из Ваших стихов, и как реальная москвичка.
Привет.
Пишите.
А. Макаренко.
Киев, Рейтарская, 37, ОТК, мне.
Присылайте еще стихи.
А. М.

Н. В. Петрову
Киев, 10 января 1937
Дорогой Николай Васильевич!
Пишу под первым впечатлением Вашей служебной записки, представ-
ляющей, безусловно, шаг вперед в деле опрощения и вообще гибели че-
ловеческой культуры. И бумага — дрянь, между нами говоря.
Но какие-то остатки культуры XIX века у Вас еще задержались. Меж-
ду ними самым заметным нужно признать предложение провести вместе
лето. Будущий какой-нибудь Моммзен1, найдя Вашу служебную записку,
обязательно напишет докторскую диссертацию на тему «Моменты просве-
щения-во второй четверти XX века». И заработает сукин сын на этом деле
хорошую деньгу.
По существу говоря, данное предложение заставляет меня думать о
Вас лучше. Провести вместе лето нам и вам без заметных вкраплений по-
сторонних может понравиться даже такому требовательному человеку, как
я; Галя, Людмила и я — хороший комплекс? Похвалы, расточаемые Ва-
ми по адресу собственному в летнем оформлении, вызывают естественное
сомнение, но так как персонально Вы будете составлять ничтожное мень-
шинство, то общая гармония не сильно нарушается. Допускается даже,
что лето будет несколько испорчено фотоманией некоторых отдыхающих и
необходимостью хвалить разные снимки (лучшее доказательство — Ва-
ши настойчивые требования похвалы какой-то фотографии 1935 г.) — все
же в штате получается хорошо.
Галя поддерживает проект. Она только просит, чтобы мы с Вами не
пели «украiнських пiсень». Ваше близкое знакомство с Корнейчуком и ук-
раинские вздохи в служебной записке позволяют мне думать, что песен-
ная опасность гнездится именно в Вас.
Дача может состояться либо под Киевом, либо под Москвой. В пер-
вом случае будет земляника, во втором — грибы. Для мученических Ва-
ших запросов и то и другое достаточно.
Окончательно место определится в марте — апреле.
Но где же «безумная» Скопина? Я предпочел бы разговаривать о даче
с нею. Это гораздо меньшая нагрузка для моих нервов и культурных на-
выков.
Спасибо, дорогой Николай, за сообщение о статье Левина2. Я ее не читал.
Посылаю в Москву просьбу выслать. Меня теперь много хвалят. В одном
журнале Феликс Кон3 написал, что это лучшая книга из прочитанных им за
последние годы. Во! Боюсь, как бы это не перед грозой.
Ты великолепно прав, что драматург должен быть поэтом. К сожале-
нию, поэты никогда не бывают хорошими драматургами. Исключение —
Шиллер.
Давай летом вместе напишем мировую комедию! Давай?
Целую и обнимаю.
Галина Стахиевна нежно тебя приветствует и прощает твои выпады про-
тив ее отчества.
Любящий тебя Антон.

В последний момент приехал из Винницы Семен Карабанов и предло-
жил дачу в 7 км от Винницы, рядом с детской колонией НКВД, где он ра-
ботает. Хороший лес, красивые места. Пруд! Коропчуки! Караси! Череш-
ни! Дает нам лошадь и корову, которую ты будешь доить.
М. Е. Лапировой
17 января 1937, Киев
Дорогая Мария Ефимовна!
Я снова отвечаю с опозданием, но Вы не должны придавать этому зна-
чения, это ведь гораздо важнее того, что с 1 января я переживаю желание
Вам ответить, заметьте — неудовлетворенное желание.
Ей-богу, меня обратили в лошадь, не в коня, а именно в лошадь. Что я
могу поделать?
О себе писать, честное слово, нечего. Лучше я расскажу, когда буду в
Москве, — писать об этом долго. Меня увлекают сейчас не пацаны, а чу-
даки, я собрал здесь прекрасную коллекцию.
Нет, я не врал, когда писал Вам о своей мечте: гулять с Вами по мос-
ковским улицам и болтать. Вы не можете себе представить, какое в этом
деле для меня большое очарование! Вот увидите. А что я не реализовал
этой мечты ранее, так... ведь всегда так бывает. Какая же это мечта, если
она реализуется сразу! Это уже не мечта, а бизнес!
Хорошая мечта всегда встречает препятствия, хотя бы в образе моск-
вичей, которые хотели сделать из меня дежурное блюдо.
Жаль, что собственные стихи Вы считаете только грехами молодости.
Нельзя ханжить, надо продолжать и дальше грешить, ибо без греха невоз-
можна никакая красота. Вы согласны с этим?
Я постараюсь Вас убедить в этом тезисе основательно при встрече.
В Москве надеюсь провести февраль, а впрочем, не знаю, как оно будет.
Вас найду обязательно, очень хочу на Вас посмотреть.
Привет.
Пишите. А. Макаренко.
Киев, Рейтарская, 37 ОТК, мне.
А. С. Сватко
6 мая 1937, Москва
Дорогой Сватко!
Спасибо, что вспомнил обо мне, теперь мало кто обо мне вспоминает,
не пишет никто, кроме Федоренко да Конисевича, все остальные забыли.
Я тебя очень прошу хоть изредка писать мне, держать в курсе дела,
как о Броварах1, так и о «дзержинцах» — хлопцах и девчатах.

Конисевич мне сам написал о своих успехах, но письмо долго за мной
ходило, я не знаю, получил ли он мой ответ. Если знаешь его адрес, пожа-
луйста, напиши мне. Если что-нибудь знаешь о судьбе других хлопцев, и
их адреса сообщи. Особенно прошу о последних дзержинцах.
Относительно тебя я почему-то уверен. Было очень полезно, что ты по-
бродил по Союзу и кое-чего хлебнул. Это всегда помогает человеку, но не
все вовремя умеют выбраться на берег.
Меня очень интересуют твои литературные дела. Жаль, что у тебя луч-
ше выходит по-украински и я мало чем могу тебе помочь. Во всяком слу-
чае, если можно, пришли что есть последнего из стихов.
Напиши, как думаешь о своей дальнейшей судьбе. Мое глубокое убеж-
дение, что тебе нужно обязательно идти в вуз. Без высшего образования
писателем хорошим быть нельзя. Только не поступай на литфак, там засу-
шивают в форме, а нужна жизнь. Очень хорошо и важно, если писатель
знает и какую-нибудь другую работу, кроме порчи бумаги. Самые лучшие
писатели выходили из военных и докторов. Ты об этом подумай.
И еще одно: рано не женись, а то от таланта останутся рожки да
ножки.
В Броварах старайся держаться до вуза, кажется, для тебя это не
трудно.
Очень тебя прошу, обрати там внимание на мальчика Антонова и на-
пиши мне, как он себя ведет и будет ли из него толк.
Я сейчас заканчиваю книгу для родителей и начал большой роман
«Человек».
Еще раз прошу тебя писать.
А. Макаренко.
Н. В. Петрову
17 июня 1937,
Высшая Дубечня
Милый наш и знаменитый Николай Васильевич!
Прямо в глаза скажу: наш летний план лопнул. Никаких наслажде-
ний в Дубечне нет, кроме сознания, что ты выехал на дачу и не пожалел
для этой авантюры столько-то сот рублей. Мы с Галей и прочим семейст-
вом будем отсюда удирать в конце июня или в начале июля. Может быть,
твое общество и скрасило бы тоску, но согласись, что ожидать тебя до та-
кого времени, да еще с опасностью тосковать потом вместе с тобой, не
стоит.
Заедает продовольственный вопрос. Село в трех километрах от базара,
а на базаре тоже того купишь, а того и не купишь. Ходим и выпрашиваем
у колхозников, но они неохотно снабжают.
Лес далековато, речка прямо далеко, пока до нее доберешься, не узна-
ешь собственного характера. Блохи, мошки, жара, духота, теснота, отсут-
ствие газет, вечерняя темнота, одним словом, как мы будем рады, когда в
Москве прижмем тебя к сердцу и выпьем в хорошей обстановке рюмку
коньяку!

Нет, я не создан для дачных наслаждений...
Сообщаю тебе обо всех этих неприятностях, просим не падать духом.
Если ты останешься в Москве, напиши об этом, тем приятнее будет для
нас туда возращаться.
Одним словом, в конце июня встретимся. Ты все-таки напиши два слова.
Привет и поцелуй.
А. Макаренко.
Н. Ф. Шершневу
1 июля 1937, Ялта
Дорогой Коля!
Спасибо, что ты героически написал мне, не ожидая моего ответа. А с
моим ответом обыкновенная история — хотелось написать тебе подроб-
нее и поэтому все откладывал на завтра, а так как меня солидно загрузи-
ли разной писаниной, то откладывание вышло безобразно длинным.
Вчера мы с Галей приехали в Ялту. Здесь есть так называемый Дом
творчества. Условия здесь шикарные, но творцов мало, живут больше же-
ны творцов.
В твоем письме на первом месте стоит слово «грусть», одно из самых
отвратительных человеческих слов. Такое же противное еще слово «тоска».
Я не люблю их за то, что они в сущности слова фиктивные. Я понимаю та-
кую штуку, как горе, ненависть, отчаяние. Это очень серьезные штуки, и
с ними не позорно повозиться. Но, скажи пожалуйста, что такое грусть?
Не могу связать это слово с тобой, человеком молодым, сильным, здоро-
вым, красивым, умным. Да и стоишь ты на интересном рабочем месте ор-
ганизатора — самое лучшее, что можно предложить человеку. И если тебе
пришлось пустить в ход упорство и нахальство, то это только и доказы-
вает, что у тебя самое интересное дело. Я вспоминаю сейчас свое горьков-
ское время, когда тоже преимущественно требовалось упорство и терпе-
ние. Я помню, сколько я тогда «грустил» в одиночку, а потом оказалось,
что это самый счастливый участок моей жизни.
Страшно богатое и настоящее дело устроил ты с коммунарами, хотя я
уверен, что оно требует от тебя много энергии и приносит неприятности.
Там, в коммуне, сейчас протекает обычный похабный процесс, какой всег-
да бывает, когда бессильные, бесталанные люди из зависти к другим и из
подражания берутся за большое дело. К сожалению, до сих пор это доволь-
но часто у нас встречается и еще будет встречаться — необходимая дань
нашему переходному времени. Я уверен, что коммунарские головотяпы
понесут и возмездие, все в свое время.
Я, веришь, некоторое время пописывал статейки. Поверь, они были не
так плохи, но редакционные бюрократы боятся живого слова, портят, встав-
ляют свои фразы и выбрасывают самое интересное. Нужно было реагиро-
вать на события, нужны были и деньги, жалованья я теперь не получаю,

а «ПП» иссякла. В «Известиях» от 26 августа я напечатал большой подвал
«Цель воспитания» — это должно тебе понравиться.
Очень хочу видеть тебя, но теперь уже к тебе не доберешься. За зиму нуж-
но это обдумать, а следующим летом обязательно поехать. Если мои лите-
ратурные дела будут удачны, летом я получу возможность покататься.
«Книга для родителей» (первый том) закончена. Она печатается в 7,
8, 9 и 10-й книгах «Красной нови». С 1 января будут печататься два рома-
на: один — в «Красной нови»1, другой — в «Октябре»2. Твои отзывы буду
ждать с нетерпением. Вообще пиши чаще, не ленись.
Передавай привет всем хлопцам. Тебе кланяется Галя.
Будь здоров.
Твой А. Макаренко.
А. С. Сватко
14 августа 1937, Москва
Дорогой Сватко!
Возвратился из поездки в Минск и нашел твое письмо.
Спасибо за память.
Пиши подробнее о твоих делах.
Подробно сейчас тебе не пишу, но уверен, что ты еще в Броварах.
Пиши.
Привет.
А. Макаренко.
Е. Н. Логиновой
10 сентября 1937, Ялта
Уважаемая Екатерина Николаевна!
Получил только данные о печати. А прочее? Школа, театр? Здесь, в
Ялте нет ни одной человеческой цифры! Что делать? Пришлете или нет?
Если не пришлете, то как понимать? Если пришлете, то как быть со сроком?
Три дня над этими вопросами думал самостоятельно, но результаты неоп-
ределенные.
В Ялте нет света и машинки, поэтому производительность труда жал-
кая.
Привет.
А. Макаренко.

Е. Н. Логиновой
11 сентября 1937, Ялта
Дорогая Екатерина Николаевна!
Через час после отправки Вам письма1 я получил посылку — деревян-
ный ящик 80x60x40. Хорошо, что мои нервы отличаются некоторой
устойчивостью: я не столько испугался, сколько почувствовал бодрую со-
лидность Вашего органа, а также массивную величину оказываемого мне
доверия. И подумал: получив такой ящик материалов, только подлец может
написать плохую статью. Правда, в огромном ящике оказались три симпа-
тичные книжечки, настолько симпатичные, что Ваше указание на их библи-
отечное происхождение далеко не лишнее указание. Но все равно. Статью
после этого нужно написать хорошую, в противном случае стыдно будет
проходить по Пушкинской площади.
Я теперь понимаю, что это был один из самых легкомысленных шагов
в моей жизни, когда я обещал Вам и Кривицкому эту обязательно «хоро-
шую» статью. Ничего не поделаешь — у Вас такой народ обаятельный. Вот
и теперь: посылать ящик 80x60x40 и одновременно желать мне хорошо
отдохнуть. Я благодарен Вам, восхищен и... принимаюсь за работу.
К 25-му, а может и раньше, статья будет у Вас. Я не подведу, ибо пре-
красно понимаю, что у Вас должно еще остаться время, чтобы заказать
кому-либо лучшую статью.
Привет всем.
А. Макаренко.
P. S. Насчет морали трудно. Я кое-кому показывал мои «тезисы» — па-
дают в обморок. Все дело в «любви». Я доказываю, что «любовь» — функция,
а мне говорят — аргумент.
Вы даже представить себе не можете, сколько еще у нас христиан, вообра-
жающих, что они марксисты*. Я их боюсь, с детства перепуган.
А. М.
Л. В. Конисевичу
24 ноября 1937, Москва
Дорогой Конисевич!
Я тебе давно не писал, и ты мне не пишешь. Как там ты поживаешь?
Как жена? Ездишь куда или сидишь на месте? Мне говорили, что у вас
в Одессе появилось много наших коммунаров, и все они сделались будто
морскими волками. Кого ты встречаешь там?

Я всё пишу и пишу. «Книгу для родителей» закончил, скоро она выйдет
отдельным изданием. Сейчас печатаю в «Октябре» роман «Честь». Най-
дешь — прочитай.
Пиши пожалуйста, на меня не обращай внимания, я загружен свыше
моих сил.
Привет.
А. Макаренко.
В. Г. Зайцеву
24 ноября 1937, Москва1
Дорогой Василий!
Прости, что отвечаю на твое письмо с опозданием. Был очень болен,
перенёс тяжелый грипп с разными осложнениями.
Очень интересуюсь Вашими комсомольскими новостями и вашей жизнью,
но оттуда никто мне не пишет, даже Колька2, нахал такой, не отвечает
на мое письмо. Я обязательно хочу знать точно, какие ребята живут в Ком-
сомольске, что делают, где работают, как живут, кто женился, кто не же-
нился, кто пьянствует, кто воздерживается, кто доволен, кто недоволен,
какие у кого перспективы и планы на будущее. Очень тебя прошу, немед-
ленно по получении сего письма напиши мне подробно о Вашей жизни,
а если тебе будет лень исполнить мою просьбу, потому что поэты вообще
ленивый народ, попроси кого-нибудь сделать это вместо тебя.
Я даже не знаю, что за компания собралась там в Комсомольске. В осо-
бенности интересуюсь Пановым и Харченко. Если бы они были люди,
а не граки3, то, наверное, давно бы уже мне написали. Очень хочу интере-
соваться и другими, но все такие свиньи, ни одна собака обо мне не вспомнила
и не написала. И это называется — дзержинцы!
Что касается твоих стихов, то я готов не только помогать тебе кри-
тикой, но и устраивать их в журналы, но для этого необходимо выпол-
нение главного условия: стихи должны быть хорошие. То, что ты мне
прислал, слабо, гораздо слабее твоих прежних стихов.
«Амур» очень не оригинален, кому-то подражает и в стиле, и рифме,
и в размере, и при всем том очень много слабых стихов:
Как жерновами растирал
Амур увесистую гальку —
и сравнение неважное (в какой мере река может быть похожа на жер-
нова?), и эпитет «увесистую» слабый.
...и было всё в крови:
И небо, и вода, —
Это значит закат? По самой теме стихотворения «кровь» мало под-
ходит, не «работает».
Он плыл и камни оббегал,
Как будто вовсе их не знал.
Ведь как раз наоборот: оббегают тогда, если хорошо знают, но с плохой
стороны.

И сама тема: любовь реки к сопке — тема никчемушняя, кого она
может обрадовать и почему? Нет, это плохо.
Слабо и второе: «Ну, куда это годится».
«Вся в цветах и вся в батисте» — согласись, это трудно представить,
что значит «вся в батисте», неужели и юбка батистовая? И дальше читатель
готов допустить, что этот оригинальный наряд мог вдохновить поэта. Хоро-
шо, пусть себе влюбляется. Но при чем в таком случае страна?
Технически это стихотворение лучше, но тема диковатая и сугубо ин-
тимная. Тебе начинать с этого трудно.
Почему бы тебе не написать хорошую поэму о ваших комсомольских
людях? Вы там сидите, черт бы вас побрал, и не видите, что у вас под но-
сом самое интересное и самое ценное проходит. Тот, кто его опишет в поэти-
ческих словах, и будет поэтом настоящим. Пиши о ваших людях, хорошее
и плохое, пиши просто, без формалистических загибов, без любви Амура
к сопке, без фокусов, но сумей найти в жизни, в людях, в словах этих
людей интересные, новые краски. Вот это и будет поэзия. А я ручаюсь,
что, если стихи будут хорошие, я их в Москве устрою в печать. Для
хорошей вещи это вовсе не трудно.
Пишу тебе так строго потому, что сам этого просишь. И это для тебя
будет полезно. Только пиши о том, что ты действительно знаешь, что
тебя злит или радует, что тебя трогает.
Передай привет всем.
Крепко жму руку.
А. Макаренко.
Нет ли у тебя твоей хорошей фотографической карточки?
А. Макаренко.
Л. В. Крендясовой
3 декабря 1937, Москва
Дорогая Люба!
Очень хочу знать подробно о твоей жизни. Не ленись, напиши. Что
делаешь, работаешь или нет, замужем или нет, дети есть или нет?
И еще одна просьба. Напиши мне всё, что знаешь о девчатах.
Какие хорошие были у нас девчата! Правда?
Где Брегель, Вехова1, Зозуля и все другие?
Напиши, буду очень благодарен.
Крепко жму руку.
А. Макаренко

В. Козырю
3 декабря 1937, Москва
Дорогой Володя!
Узнал от Волчка1 твой адрес. Я все думал, что ты начальник цеха,
а может быть и завода, а оказывается — ты летчик. Как это случилось
и когда, неужели прошло так много времени? Но я уверен, что ты летчик
прекрасный, и горжусь тобой. Крепко держись на этом славном посту,
будь всегда таким же честным, преданным, талантливым, каким был
и в коммуне.
Я нигде не служу, много пишу, много говорю, завертелся в словах —
литературной работе, не знаю, когда буду отдыхать.
Очень тебя прошу, напиши подробнее о своей жизни, о своих перспек-
тивах. Напиши мне, с кем ты не порвал связь из товарищей, с кем перепи-
сываешься. Где Семенцов, Иван Михайлович?2
Крепко жму руку. Пожалуйста, напиши. Любе пишу отдельно.
А. Макаренко
Мохареву
13 декабря 1937, Москва
Дорогой Мохарев!
Напиши, как живешь, работаешь, какие успехи, настроение, быт.
Слышал, что ты женился, что у тебя дочурка. Какие у тебя планы
на будущее, собираешься ли учиться?
Мой адрес такой: Москва, 17, Лаврушинский пер., 17/19, кв. 14.
Я много работаю, но пока исключительно по литературной части.
Здесь в Москве Клюшник1 и Ройтенберг2, часто у меня бывают. Вспоминали
коммуну.
Итак, напиши.
Крепко жму руку.
А. Макаренко
Е. Н. Логиновой
24 декабря 1937, Тбилиси
Екатерина Николаевна!
20-го утром совершенно для меня неожиданно мне приказали ехать
в Тбилиси. Как я и предполагал, в этом моем; путешествии ни для меня,
ни для людей никакой пользы и радости не заключается. Поэтому я поехал

без пафоса и без настроения рабочего. На заседаниях я буду изображать
добродетельно-литературный объект, над которым докладчики могут
вволю куражиться, огражденные от моих сопротивлений регламентом.
Они обязательно попортят мое впечатление от Шота Руставели. Это они
сделают обязательно, я вижу по их лицам. А кроме того, они испортили
хороший кусок моей жизни. Я не обижаюсь на них, потому что они не
имеют злого умысла, нельзя же обижаться на трамвай, который нечаянно
тебя переехал, правда?
Если бы я мог скорбеть, я обязательно скорбел бы, что наши с Вами
литературные и культурно-просветительные планы так жестоко наруше-
ны. Но ведь и Ш. Руставели, когда писал свою поэму, не имел в виду
вмешиваться в нашу жизнь.
Как человек дисциплинированный, я ни на кого не обижаюсь, я толь-
ко боюсь, что Вы на меня разгневаетесь, что Вы инкриминируете мне
подлые мысли и свойство характера.
Очень Вас прошу, считайте меня по-прежнему ребенком с чистой душой
и учтите, что *от судеб защиты нет». Я и впредь не собираюсь от судьбы
защищаться, но Вы хорошо знаете, что характер у судьбы чрезвычайно
неровный. Это обстоятельство я и раньше умел учитывать в своей жизни,
и всегда выходило: мой покорный вид производил на судьбу приятное
впечатление, она не только милостиво улыбалась, но даже оказывала
мне положительное внимание.
Я не буду возражать, если Вы поступите по отношению ко мне строго,
но благородно.
Ах! Ах, какие душки наши писатели! Тот восторг, который они у меня
вызывают, в некоторой степени поможет мне перенести тяжесть ударов
судьбы.
Екатерина Николаевна!
Пусть с 1938 г. для Вас начнется красивая и богатая полоса Вашей
жизни. Если и раньше у Вас бывали такие полосы, ничего, лишняя не по-
мешает. С Новым годом!
Адреса Вам не сообщаю, так как времени отвечать у Вас не будет,
и желание тоже под сомнением.
А. Макаренко
Н. В. Петрову
[без даты]
Милостивый государь мой, Николай Васильевич!
Так как в газетах не было Вашего некролога в сопровождении портре-
та, делаю отсюда заключение, что Вы находитесь в живых, а посему и
принимаю на себя дерзость обратиться к Вам с настоящим письмом, в коем,
во-первых, спешу уведомить Вас, что жительство имею в городе Москве,
где и рассчитываю увидеть Вас в самое ближайшее время, ибо, зная Ваш
характер и характер Вашей деятельности, предвижу, что не может пройти

больше месяца без того, чтобы Вы не приехали в наш город по разным
делам, имеющим отношение, разумеется, к искусству.
То, что Вы не ответили на мое последнее письмо, отношу единственно
к чрезмерной Вашей занятости.
Со своей стороны, рассчитываю быть в Ленинграде в средних числах
мая месяца, но зайду к Вам только в том счастливом Случае, если получу
от Вас благоприятный ответ на сие письмо.
В противном случае буду полагать, что Вы ни в Ленинграде, ни в Москве
видеть меня не желаете, что вполне можно ожидать от такого талантливого
человека, каким всегда считал Вас, независимо от Вашего ко мне иногда
вызывающего отношения.
В Москве проживаю по Лаврушинскому переулку в доме № 19,
в квартире 14.
Примите уверение в глубочайшем моем к Вам, милостивый государь,
почтении и любви.
А. Макаренко
А. Ромицыну
7 февраля 1938, Москва
Уважаемый тов. Ромицын!
Получил Ваше письмо от 30 января и вчера телеграмму с напомина-
нием. Полагаю, что переписываться нам не о чем. Никогда не мог предпо-
лагать, что возможны такие нравы в деловых отношениях. Вы заказали
мне сценарий. В ноябре прислали договор на подпись. В декабре телеграфно
просили «не ослаблять» работы и сообщили, что договор задерживается
техническими обстоятельствами. Потом замолчали на 1,5 месяца, и, наконец,
в феврале выяснилось, что такой сценарий Вам не нужен, что Ваша декабрь-
ская телеграмма, осторожно говоря, не соответствует действительности.
О чем можно говорить сейчас? О новой теме и новом сценарии? Но для
меня совершенно очевидно, что Вас абсолютно не интересует вопрос о на-
прасной трате времени и моих сил, и нет никаких гарантий, что и в даль-
нейшем я не могу очутиться в таком же глупом положении. А между
тем ничто не вынуждает меня так рисковать. Одесская киностудия заста-
вила меня отказаться от предложений московских студий, и я очень об
этом жалею, ибо здесь, кажется, другие обычаи.
Все это вовсе не значит, что я отказываюсь работать над сценарием
на тему из жизни школы, но едва ли мы с Вами сговоримся. Я рассчи-
тываю разработать сюжет, построенный на внешнем событии: защита города
от наводнения, на фоне которого можно красочнее и выразительнее изо-
бразить внутренние движения в школьном коллективе и отдельные харак-
теры учеников, педагогов, отдельных групп. Московские товарищи побаи-
ваются технических трудностей в изображении наводнения, но вопроса
еще не решили.
Само собой разумеется, что могу начать работу над сценарием, только

получив утвержденный договор и аванс, и сроки должны быть обозна-
чены так: 4,5 месяца со дня получения мною утвержденного договора.
Разумеется, что письмо прошу не считать предложением к чему-либо
обязывающим. Если здесь предложат договор, я его подпишу.
А. Макаренко.
А. Ромицыну
15 февраля 1938, Москва
Уважаемый товарищ Ромицын!
Я очень рад, что наш «конфликт» можно считать исчерпанным, и тем
более приятно догадываться, что Вы лично не были его причиной. Уверен,
что в работе у нас наладятся правильные, солидные и товарищеские от-
ношения. Не хочется сомневаться, что и художественная сторона нашей
работы не подкачает.
Верный своему отвращению к либретто, я рассчитываю представить
Вам готовый сценарий к 20 мая, а может быть и раньше. Это выгодно
и вот в каком отношении: я имел случай познакомиться с некоторыми
сценариями в других студиях на молодежные темы. Есть очень много
хороших либретто, но везде, как правило, чрезвычайно слаб диалог. Хотя
я еще не написал ни одного сценария, но чувствую, что в звуковом фильме
все-таки решает успех диалог. Поэтому судить о моей работе без диалога
будет для вас трудно, а для меня трудно писать либретто, не представляя
себе, как ребята говорят. Я с трудом представляю себе действия, не соеди-
ненные с мыслью, а следовательно, и со словом.
План у меня такой. С 15 мая я должен отдыхать в Ялте. Я вышлю
Вам сценарий к 5—10 мая, а по дороге в Ялту заеду к Вам поговорить.
Если в сценарии потребуются доделки, я сделаю их в Ялте в течение
мая месяца.
Я имею возможность сделать это вот почему. Через 3 дня я сдаю в печать
большой роман. Март и апрель у меня сравнительно свободны. 22—
25 февраля я уезжаю в Малеевку, где подальше от столичного шума зай-
мусь сценарием.
Буду очень благодарен, если Вы к 22—25 февраля вышлете мне деньги.
Они не столько нужны мне как деньги, сколько как доказательство, что
моя работа над этим сценарием действительно состоится.
Привет.
Уважающий Вас А. Макаренко.

Н. Ф. Шершневу
20 февраля 1938, Москва
Дорогой Коля!
Прости, что долго не писал. Был тяжело болен, прикован к постели.
Был у меня твой брат, очень мне понравился. Я с ним согласен, тебе
нужно переехать к нему в Мариуполь. Переходить на педагогическую
работу не советую, это самая неблагодарная, убийственная для здоровья
работа.
Брат обещает устроить тебя во всех отношениях хорошо.
А то, что отстал от уровня молодежи, пусть тебя не смущает. Надо
больше читать, больше общаться с людьми, и ты всегда догонишь кого
угодно.
«Педагогической поэмы» у меня нет — всю разобрали.
Пиши.
А. Макаренко.
P. S. Недавно у меня были Захожай1, Борискина2, Сыромятникова3,
Ткачук4, Джуринская5.
А. М.
Л. Н. Разумовой
6 июня 1938, Ялта
Уважаемая Лидия Никитична!
Ваше письмо переслано мне в Ялту с некоторым опозданием. В нем
затронуто много интересных вопросов. Но трудно ответить на них в письме,
а кроме того, трудно заглазно судить о Вас и Вашей семье. И наконец, еще
одно важное обстоятельство: я посылаю письмо по тому адресу, какой вы
сообщили, в нем нет названия улицы. Напишите, как называется Ваша
улица, я Вам отвечу подробно, а может быть, повидаюсь с Вами, когда буду
в Ленинграде в июне — июле. Еще лучше было бы, если бы Вы сообщили
Ваш телефон.
Из Ялты я скоро возвращаюсь в Москву. Мой адрес: Москва, 1. Лавру-
шинский пер., 17/19, кв. 14. Антону Семеновичу Макаренко.
Привет.
А. Макаренко.
Дмитриеву
17 июля 1938, Москва
Дорогой тов. Дмитриев!
Ваше письмо меня очень взволновало. Часто приходится видеть горест-
ные коллизии, происходящие от человеческой слабости. А Вы — это совер-
шенно очевидно — личность незаурядно сильная, и поэтому Ваше горе
ощущаешь по-настоящему тяжело.

Трудно советовать людям за глаза, не будучи с ними знакомым и не
видя их жизни, их лица, их души. Но по отношению к Вам у меня все-
таки преобладает впечатление от Вашей силы и мужественности. Может
быть, поэтому я в вашем положении не вижу двух выходов, а только
один: Вы должны уйти к той женщине, которую любите, и вообще я не по-
нимаю, как это можно жить вместе людям, не любящим друг друга. В своей
книге я и не думал рекомендовать что-либо подобное1. Совершенно особый
вопрос о том, как нужно сохранять любовь и как определять ее. Но если
она утеряна, ничего поделать нельзя, даже оглядываясь на детей: в этом
случае дети все равно страдают и очень часто страдают больше, живя
в насильственно сохраняемой семье.
Я думаю, что Ваше решение вполне точно определяется Вашим чувст-
вом к N, Вашим уважением к себе и Вашей любовью к дочке. Все эти три осно-
вания приводят к одному выводу: Вы должны мужественно отказаться от от-
цовских радостей (по отношению к этому ребенку), оставив себе только отцов-
ский долг. Как вы это сделаете, я не могу сказать, все зависит от Вашего ха-
рактера, ума, натуры, от силы Ваших тормозов.
Конечно, Вы должны оставить дочку матери, не сомневаясь в праве мате-
ри и уважая это право, как бы несимпатична ни была эта мать. Вы не должны
этой матери как-нибудь мешать, нарушая единство воспитательного про-
цесса, Вы не должны стремиться к тому, чтобы девочка стала участницей
Вашей распри. Бели при этом Вы сумеете сохранить некоторую близость к
дочери — хорошо, если не сумеете, нужно и от этой близости временно
отказаться2. Уверяю Вас, в этом есть много кажущихся бед, увеличенных
воображением и чувством. В общем, Вам нужно создавать новую семью.
Примите это решение со всеми последствиями — приятными и неприят-
ными.
Простите за поучительный тон, иначе — трудно.
Привет.
А. Макаренко.
Т. В. Турчаниновой
14 августа 1938, Москва
Дорогая тов. Турчанинова!
Самое горячее спасибо Вам за внимание и за письмо. Оно поднимает
столько интересных вопросов, что едва ли на все смогу ответить.
Кажется, Вы очень удивлены, что я изменил педагогике.
Во-первых, я не изменил, а во-вторых, до каких же пор мне с ней
ссориться? Она оказалась очень вредной и упорной дамой, мои атаки в лоб
она встретила с завидной твердокаменностью. Я решил после этого брать
ее измором.
Правда, сейчас очень плохо чувствую себя без ребят, но мало ли прихо-
дится по разным причинам плохо себя чувствовать? Приходится делать то,
что. целесообразнее. В течение 16 лет я создал две колонии, и каждая из

них была в своем роде хороша, и каждую развалили в момент наибольшей
высоты.
До каких же пор можно продолжать подобную работу? Очевидно, что
опыт никому ничего доказать не может. Нужно писать. Буду писать как
умею, надеюсь, что рано или поздно будет моя победа. Если заинтересуе-
тесь моими писаниями, читайте новый роман «Флаги на башнях», который
печатается в журнале «Красная новь».
Пишите о себе, буду очень благодарен. Отвечаю всегда, обижаться не
будете.
Привет.
А. Макаренко.
А. К. Виноградову
14 августа 1938, Москва
Дорогой Александр Корнеевич!
Сейчас получил ваше письмо, отвечаю на московский адрес, а может
быть, передам в Тарусу с Галей, моей женой, которая собирается поехать
посмотреть Ваш рай. Простите, что печатаю на машинке, — привык
и люблю.
Между нами говоря, Ваше письмо меня возмутило. Нет никаких осно-
ваний для таких горестных мыслей. Лозовский — это и есть Лозовский,
не больше. И всякий человек не выше своей макушки. Даже при самом
заядлом стремлении напакостить реальная пакость всегда меньше проек-
тируемой, потому что люди сопротивляются и борются. Это и есть необ-
ходимейшее условие здоровой жизни. Всякая другая позиция неправиль-
на. Я испытывал в своей жизни много раз правильность этой установки.
И я много раз был свидетелем таких случаев, когда победа у человека
сидит на носу, а он этот самый нос опускает.
Совершенно естественно во время борьбы переживать неудачи и пора-
жения. Без поражений не может быть ни силы, ни победы. Разумеется,
поражения неприятны, но и неприятность хорошая вещь, если относить-
ся к ней философски. Неприятность — это та соль жизни, без которой
вообще совершенно невозможно счастье. А у нас и неприятностей не больше,
чем у всякого другого человека.
Что особенного случилось? Ничего не случилось, а что случится завтра,
Вы даже не знаете. Печатают очень много учебников, не хватает бумаги,
от этого все люди, стоящие возле бумаги, «хужеют» в несколько раз.
Разве это не естественный процесс? Вам господь бог дал талант и культуру
в таком размере, в каком они даются не больше как 0,0001% людей.
Это такая хорошая вещь, что она раз и навсегда способна покрыть
любые неприятности.
Я признаю в жизни только одну неприятность, перед которой прихо-
дится пасовать, — это смерть. Все остальное весьма относительно и по же-

ланию человека может быть навсегда переделано в какое угодно удоволь-
ствие. Этому мешает одна скверная штука — память. Как было бы хоро-
шо,* если бы все неприятные разговоры и события просто не вспомина-
лись. Но и к этому легко можно привыкнуть.
Одним словом, дорогой товарищ, хотите — пишите о молодежи, это
вовсе не кампанейская тема, а тема всегда важная и нужная. У Вас такой
хороший сын, что Вам, наверно, есть что написать. У нас, например, нет
ни одной порядочной книги, да и никакой книги, написанной отцом,
воспитавшим хорошего сына-комсомольца. Мне кажется, стоит просто
сесть за стол и написать просто о том, что было и что пережито, и получит-
ся прекрасная книга. И это вовсе не надуманная и не посторонняя тема,
а тема нашей жизни, настоящей, реальной ее практики. Нет, тут человек
вспоминает, что он, видите ли, не специалист. Голубе, какие там мы специа-
листы. Мы просто обыкновенные живые люди, и все человеческое нам
близко. Я осуждаю писателей, которые воображают, что они люди узкой
тематики. Если они вообще люди, они должны быть специалистами жизни,
и это самое главное. Правильно сказано, что мы инженеры человеческих
душ* А человеческую душу можно увидеть и найти в любой области, самой
как «будто далекой и неожиданной.
Беда! Мешает нам наше писательское воображение. Именно благодаря
ему мы начинаем мнить себя специалистами узкой темы. Ничего подоб-
ного, честное слово, ничего подобного.
Бросьте Ваши счеты и расчеты с разными фамилиями. Если Вас поку-
сает бешеная собака, неужели нужно на нее обижаться? Простите за поучи-
тельное письмо. Педагогическая привычка.
Н. Г. Шкляру
14 августа 1938, Москва
Дорогой Николай Григорьевич!
Не вполне понимаю, почему ты так погорячился. О коллективе и о де-
тях я писал, писал и еще писать буду. Как мне нужно специально откли-
каться?
Писал я и о значении детского коллектива в школе — два подвала
в «Правде»1, почему и в каком разрезе я должен сейчас откликнуться?
Ты меня уволь от этого дела, которое в общем нужно делать, конечно,
не в порядке отклика. К тому же я сейчас чрезвычайно скверно себя
чувствую.
Привет.

Ф. С. Борисову
15 августа 1938, Москва
Дорогой Федор!
Письмо твое пришло, когда был в Крыму, потом ездил в другие места,
потом болел, письмо все ожидало ответа — не хотелось отвечать на него
как-нибудь небрежно, а ответить по-настоящему все не было времени и сво-
бодной души. Неделю тому назад я серьезно заболел, упал в обморок на ули-
це, врачи запретили мне писать и даже читать, и именно потому я имею
свободу, чтобы ответить тебе.
Письмо твое серьезное и поднимает самые страшенные вопросы, те са-
мые вопросы, которые издавна составляют предмет философии и на которые
философия не дала никаких ответов. Поэтому глупо было бы слушать, что я
такой же простой и скромный человек, как и ты, могу дать более исчерпы-
вающие ответы, чем самые значительные философы. Конечно нет.
Но для меня все эти вопросы давно решены, и давно их решение помогает
мне жить. Поэтому я не буду тебя поучать вроде какого-либо проповедника,
а просто расскажу тебе, как я для себя их разрешил.
Пессимизм «твоего» типа не нов. Все молодые люди, удостоенные ран-
него развития, обязательно переживают такой пессимизм. Его происхож-
дение очень ясно. Человеческая жизнь идет по строгим законам. Юноше-
ству свойственно горение и искание правды. От всяких пропастей и срывов
в этом искании спасают только недостаточное знание и недостаточный ана-
лиз жизни, какие обыкновенно бывают... Но если горячность молодости
и правдолюбие случайно соединяются с некоторым знанием жизни, тогда
обязательно получается пессимизм.
Так случилось и у тебя, так было и в моей юности. У меня это было долго
и мучительно и отразилось на всей моей жизни. Я, например, до 40 лет не же-
нился потому, что не хотел скуки и обыденщины, не хотел теплого угла
и успокоения в потомстве. У другого это бывает иначе, другой находит
придирки в каких-то других вещах.
Таким образом, это все естественно, но эта естественность тебя не устра-
ивает. Вопросы все-таки остаются, и нужно их во чтобы то ни стало раз-
решить.
Я для себя их разрешил, и ты разрешишь.
Конечно, вся суть в том, что требуется ответ на вопрос: в чем цель жизни?
Вопрос всем кажется правильным, и всем кажется, что на него нужно отве-
чать. На самом деле и вопрос неправильный, и отвечать на него просто не
надо. Что такое цель? Откуда взялось самое понятие цели и самый этот
термин? Почему на свете все должно быть целесообразно? А если нецелесо-
образно, так разве это плохо? Большинство решает: да, плохо. Должна
быть цель.
Понятие цели пришло от простой обыкновенной человеческой деятель-
ности. Вся жизнь человека в том и состоит, что он борется с природой, с хо-
лодом, с голодом, с нуждой, с врагами. Его жизнь — это череда опреде-
ленных мелких или крупных мероприятий, направленных к поддержанию
жизни. Каждое такое мероприятие имеет цель, но все эти цели сводятся

к одной: прожить как можно дольше и как можно приятнее. Цель эта разум-
ная, и разумно ее достигать.
В старом мире эта цель достигалась каждым человеком за свой страх
и риск, при помощи своей личной борьбы. Чем более росло человечество,
тем все больше и больше начинало понимать, что лучше всего эта цель
будет достигаться, если бороться не в одиночку, а коллективно. В социализ-
ме идея коллективности выражена в наиболее совершенных формах, но
нельзя сомневаться в том, что через несколько тысяч лет будут найдены
новые, еще более богатые выражения коллективности. А цель остается
все такой же: человек хочет жить как можно дольше и как можно прият-
нее..
Такая цель ни в коем случае не есть цель абсолютная, так сказать,
цель принципиальная. Она выражает только требование количественного
максимума, того, что в готовом виде дано уже природой, принципиально
ничего нового она не выражает. Природа сама по себе не знает цели, мир
тоже цели не имеет, одним словом, в природе вовсе нет никакой цели и быть
не может. Плохо это или хорошо?
Ни плохо, ни хорошо. Человек в минуты слабости и зверской трусости
перед смертью начинает кричать, вопить, стонать: он не выносит смер-
ти, он протестует, он не хочет умирать, смерть кажется ему ужасным
явлением. На самом деле, конечно, ничего ужасного в смерти нет. Смерть
так же естественна, как и жизнь, и, вероятно, состояние небытия нисколько
не отвратительно. Оно становится отвратительным в нашем воображении,
когда мы противопоставляем смерть и жизнь, на что мы вовсе не имеем пра-
ва: жизнь и смерть одинаково законны и естественны, между ними нет
противоречия.
Требование, чтобы в жизни была какая-то абсолютная цель, — требо-
вание, ни на чем не основанное. Я прямо спрошу: а почему? А чем будет
лучше, если будет цель? А что ты будешь делать, если цель будет достигну-
та: может быть, ты хочешь вечно жить? Бели даже представить себе вечную
жизнь, она мало чем будет отличаться от настоящей нашей жизни, все
равно страдание и тогда неприятно будет, а счастье и теперь хорошая
вещь. Воображение, что цель, абсолютная цель жизни что-то изменит к луч-
шему, это воображение ни на чем не основано.
На самом деле цель не имеет такого значения. И в нашей теперешней
жизни часто именно бесцельные поступки бывают самыми лучшими и бла-
городными поступками. Самые счастливые состояния человека — это те
состояния, которые не стоят ни в каком отношении к какой-нибудь цели.
И наоборот, слишком реальное видение близкой цели, в особенности цели
индивидуальной,'делает жизнь часто прямо отвратительной.
Я так и считаю: жизнь должна быть прекрасна, она и есть прекрасное
начало, но она вовсе не должна иметь абсолютную цель. Это было бы
слишком расчетливо, слишком бледно, слишком по-сволочному. Я люблю
жизнь такой, как она есть. Она прекрасна именно потому, что непрактич-
на, не рассчитана по эгоизму, что в ней есть борьба и опасности, есть
страдание и мысль, есть какая-то гордость и независимость от природы.
Природа придумала свои законы, придумала смерть, только один человек
научился с нею бороться и научился плевать на смерть, хотя и узнал смерть.
Животные спасены от страха смерти потому, что ничего не знают о ней.

Вот и все. Я живу потому, что люблю жить, люблю дни и ночи, люблю
борьбу и люблю смотреть, как растет человек, как он борется с природой,
в том числе и со своей собственной природой. Мне все это нравится. Я уверен,
что люди и дальше будут бороться с природой, научатся жить лучше
и дольше, но все равно они всегда будут жить приблизительно так, как и я,
с той же полнотой радости и горя, т. е. с полнотой ощущения.
А цель ни для чего не нужна. Цель, идеальная цель жизни испортила бы
ее, сделала бы ее менее интересной.
Философия, как видишь, не очень сложная, но это самая простая и са-
мая распространенная философия. Так люди жили всегда и так всегда будут
жить. Они только все больше и больше учатся находить радости жизни
в коллективе, радоваться не личным победам, а победам человечества,
в этом и состоит настоящий смысл социализма.
Рассуждения о том, что мы — материя, — рассуждения лишние. Никто
еще не знает, что такое материя, но можно уже предчувствовать, что мате-
рия очень сложная штука. А если даже и материя, так почему это пло-
хо? Какое ты имеешь право презирать материю? Материя — это прямо
замечательная штука, богатая возможностями и красотой. И я хочу жить
в материи, которая в моем ощущении все-таки представляется богатой и вели-
колепной моей личностью.
Самое главное, Федор, надо уметь видеть прелесть сегодняшнего и за-
втрашнего дня и жить этой прелестью. В этом и заключается мудрость
жизни и, если хочешь, ее цель. Только один человек видит прелесть жизни
в куске хлеба или водке, а другой находит более сложные и богатые пре-
лести — ц работе, красоте, борьбе, в росте человеческой материи. Уже и
сейчас материя, выраженная в музыке Бетховена или Чайковского, в ве-
ликих изобретениях, в технике, — очень высокая штука, такая высокая,
что я не променял бы ее на вечность.
У тебя все же это непременно и скоро пройдет. То, что тебя мучит
неуверенность в специальности, — тоже хорошо. Это доказывает только
широту твоей натуры, ее требовательность. Потом ты ясно увидишь, что
у человека должна быть единственная специальность, он должен быть
большим человеком, настоящим человеком. Если ты сумеешь это требова-
ние понять, ты не будешь волноваться по поводу специальности. Ты будешь
инженером, а потом станешь судьей, или писателем, или учителем, а может,
и музыкантом — везде для тебя будет интересно, и везде ты сможешь быть
честным, работоспособным, внимательным, вдумчивым. И каждая специ-
альность станет в таком случае большим и важным делом.
Пиши, если с чем-нибудь со мной не согласен. А пока желаю тебе
самого главного: больше здоровья, больше терпения и спокойствия. Все
остальное придет.
Крепко жму руку.

С. А. Калабалину
15 августа 1938, Москва
Дорогой, милый, родной Семен!
Что мне не повезло, это куда ни шло, но и ты связался с моим невезе-
нием, и тебе хлопоты и беспокойство и, может быть, даже разочарование.
Я уже собирался на днях выезжать, достал нужное разрешение (довольно
длинная штука), случилась большая неприятность: среди бела дня на одной
из главных улиц, без всякого предупреждения со стороны судьбы, без
всякого предчувствия я грохнулся в обморок прямо на трамвайной оста-
новке. Кто-то со мной возился, сбежались мильтоны, погрузили меня в ма-
шину и привезли домой в состоянии довольно мерзком, мерзком, главным
образом потому, что оно было прежде всего глубоко безразлично: умирать
или не умирать — все равно. Хотелось только одного, чтобы никто не говорил
громко. Домашние мои, конечно, всполошились, всполошили Союз, и возле
меня завертелись целых четыре врача. Это произошло 10 августа.
Разговоры со мной ведутся... тяжелые. Запретили писать, читать, иг-
рать в шахматы, волноваться. Сейчас пишу тебе украдкой, только по-
тому, что на минутку остался один дома. Я, правда, не лежу, но состояние
возмутительное. Через 5 дней еду лечиться здесь под Москвой. Покой,
электричество и вода в разных видах. Признали у меня тяжелое переутом-
ление мозговых сосудов — все на нервной почве, хотя, как ты знаешь,
я очень редко нервничал. Хуже всего то, что пугают Галю: такие обмороки,
говорят, не должны повторяться, это звучит отвратительно.
Я понимаю, голубок, что тебе неприятно и досадно: приготовился
к гостю, а гость какие-то дамские обмороки закатывает. Но что я могу по-
делать? Мое положение еще неприятнее, я хочу, чтобы ты мне посочувство-
вал.
Сейчас я утверждаю дома, что после санатория я поеду все-таки к тебе,
но и сам себе не верю, и никто этому не верит. Врачи требуют, чтобы
я никуда далеко от врачей-специалистов не. удалялся надолго. Между
прочим, в глаза они утверждают, что ничего особенно опасного нет, что
нужно только аккуратно подлечиться и ничего не делать, но тут же они
прибавляют слова далеко не утешительные: не забывайте, что Вам уже
50 лет.
Все-таки меня больше всего беспокоит, что я подвел тебя и вместе с то-
бой, наверное, еще несколько человек. Моральные твои страдания... что я мо-
гу поделать, страдай, по дружбе ты мне это недоразумение простишь, но
ведь ты влез в материальные расходы. Если ты хочешь хоть немного меня
успокоить и порадовать, сделай дружескую милость: сообщи, сколько
ты истратил денег на разные подготовки. Очень тебя прошу об этом.
Осень для меня вообще погибла, на это приходится махнуть рукой.
Но весной, я уверен, даже врачи посоветуют мне поехать к тебе, ведь
к тому времени все их процедуры должны вернуть мне нормальное состоя-
ние. Сейчас, между прочим, я чувствую себя очень неважно: пусто в голове,

досадно и как-то неприятно легко возле сердца, и, кроме того, стал злой,
страшно со мной разговаривать.
Прости, дорогой, да, собственно говоря, старость штука непроститель-
ная. Поцелуй своих и передай горячий привет и извинения. Пиши по мос-
ковскому адресу, передадут.
Твой А. Макаренко
С. П. Вельяминовой
15 августа 1938, Москва
Уважаемая тов. Вельяминова!
Гослитиздат переслал мне Ваше письмо с приложением материалов
по женскому вопросу, который, между прочим, благополучно существует
и у нас.
Все, что вы говорите по этому вопросу, очень меня занимает, и притом
очень давно. Почти со всеми Вашими положениями я согласен, но для
меня далеко не так ясно, что нужно делать. Я не очень верю в силу агита-
ции по этому вопросу, если агитация не поддержана какими-то более
могучими средствами, главным образом ЭКОНОМИКОЙ. В частности, я не
очень верю в агитацию среди мужчин.
Во всяком случае я очень буду рад встретиться с Вами и поговорить.
Если Вам не трудно, позвоните мне по телефону В-1-78-96, лучше звонить
поздно вечером, после двенадцати. В Вашем письме нет номера Вашего
телефона, поэтому я не могу сейчас позвонить Вам.
Привет.
А. Макаренко.
Н. Д. Соколовой
15 августа 1938, Москва
Уважаемая Наталья Дмитриевна!
Напишите, как живете. Я за последние месяцы много работал, путе-
шествовал, болел, лечился, совершенно выбился из переписки. Сейчас
немного успокоилась обстановка, я нашел все Ваши письма, на которые
отвечать поздно. Но Ваша карточка в хорошем состоянии, Вы не беспо-
койтесь.
И не обижайтесь. Я о Вас много думаю и хорошо помню Ваше первое
письмо. Очень прошу, напишите, как у Вас дела и как с настроением. Не ду-
майте, пожалуйста, что мне нужны жизненные материалы, я в них как
раз не нуждаюсь, а по-человечески Вы меня очень интересуете, и я от
самой настоящей и горячей души желаю Вам счастья.
Напишите, серьезно!
Привет.

А. М. Доленго
15 августа 1938, Москва
Уважаемый тов. Доленго!
На днях я получил Ваше письмо — открытку и пьесу. К сожалению,
в ближайшие дни я не могу заняться Вашей работой, так как у меня много
другой работы, и литературной, и консультационной, а Вы не предупредили
меня о намерении прислать пьесу. Во всяком случае к 25 числу я рассчи-
тываю прочитать и сообщить Вам мое мнение.
Бригады имени [А. М.] Горького еще нет и в скором времени, вероятно,
не будет. О причинах распространяться долго.
Привет.
Л. Н. Разумовой
16 августа 1938, Москва
Милая Лидия Никитична!
Простите, что немного запаздываю с ответом, есть кое-какие уважи-
тельные причины. Очень благодарю Вас за две записки, из которых прежде
всего видно, что человек Вы душевный и хороший. Нужно еще, чтобы
Вы были и человеком счастливым, это буквально в моих интересах — у счаст-
ливых родителей всегда хорошие дети.
Кажется, Вы и есть счастливый человек, по крайней мере в Ваших
письмах, несмотря на маленькое брюзжание, видно и хорошее настрое-
ние, и оптимистическая душа. И специальность у Вас прекрасная, ужасно
люблю бухгалтеров и до сих пор мечтаю: может быть, я когда-нибудь
сделаюсь бухгалтером.
Снова сомневаюсь, получите ли Вы это письмо. Очевидно, в Вашем
характере есть некоторая неопределенность, она сильно отражается в пись-
мах. Написали Вы, что с 10 по 24 августа Ваша душа будет в Крыму, а по-
том написано, что 24-го Вы выезжаете в Крым. Я так и постарался понять,
что 24 августа выезжает в Крым Ваше тело. В известной мере я был бы
удовлетворен, если бы мое письмо было получено Вашим телом, переда-
ча письма душе — дело, так сказать, техническое. Но меня смущает, по-
чему Ваша душа будет в Крыму только с 10 августа. Душа — это такая
легковесная штука, что ее можно отправить в Крым и раньше. Почему пе-
ресылка души произойдет только 10 августа? Неужели Вы умеете так
точно расправляться со своей мечтой: начинаю мечтать о Крыме с 10 ча-
сов утра 10 августа? Одним словом, я боюсь, как бы Ваше тело не увязалось
с душой в этот самый Крым тоже 10 августа.
Впрочем, при всяком условии я боюсь, что ни Магомет, ни гора не в со-
стоянии будут организовать нашу встречу. Недавно я свалился в обморок,
прямо на улице, в объятия милиционера. Случай сам по себе пустяковый,
но он передал в руки врачей большую власть, врачи отправляют меня
лечиться, здесь под Москвой, в специальном медицинском учреждении.

Приходится ехать, и уезжаю я 25 августа часа в 2 дня. Буду там до 25 сен-
тября, а потом придется еще куда-то ездить, ибо врачи поставили себе
очень смешную цель: добиться, чтобы второго обморока у меня не было.
Все это чепуха, я чрезвычайно здоров, только уморился. Но из-за них
повидаться нам придется не скоро, а я очень хочу.
Страшно благодарен Вам за приглашение остановиться у Вас. Вероятно,
это штука очень обременительная для хозяйки, и я постеснялся бы вос-
пользоваться приглашением. Но побывать у Вас, познакомиться с Вашей
жизнью, с Вашими наследниками — очень, очень хочу. Как только мы
с Вами снова обратимся в оседлых людей, я обязательно приеду в Ленин-
град. Очень Вас прошу, пишите, как у Вас и жизнь, и дела, что видно хороше-
го впереди. Буду очень благодарен Вам за письма. Писать можно по ста-
рому адресу, мне передадут.
Крепко жму Вашу руку и желаю счастья в Крыму.
Ф. А. Дыбиной
16 августа 1938
Милая, замечательная Фрида, здравствуйте!
Что Вы — замечательная, я уже в этом не сомневаюсь. Правда, Вам
не следовало бы об этом говорить, но, кажется, Вы не из тех, кого можно
испортить.
Спасибо за письмо. Вы даже представить себе не можете, как оно поэтич-
но. И если бы Вы спросили меня, чего я хочу, я ответил бы прямо: пишите
мне длинные-предлинные письма. Я сейчас очень много читаю рукописей,
главным образом начинающих писателей (бывает и старых), но только
Ваше письмо доставило мне истинное художественное наслаждение. Видите,
я тоже умею радоваться! -
Очень хочется поехать в Ростов-Дон посмотреть на Вас, на вашу маму,
на Наташу, на младшую сестру. Мне не хочется видеть только этого вашего...
Михаила. Честное слово, это нехороший человек. Как он смеет говорить
вам такие слова: «Ни одному твоему слову не верю». Пусть он там летчик
и даже герой, а все-таки таких слов он говорить не должен.
Ведь даже из письма вашего видно, можно вам верить или нельзя.
А он ведь видел Вас... живую и такое позволяет себе говорить Вам. Я убежден,
что он принадлежит к людям толстокожим, досадно ужасно, что он полу-
чил на вас какие-то права.
Очень досадно! Вы должны найти себе друга нежного и мужественного.
Говорить вам «Ни одному слову не верю» — это прежде всего не мужествен-
но. Наверное, вы хороши, и его терзает мелкая будничная ревность. Ну, хо-
рошо, пускай себе и мучится по секрету, а зачем выбалтывать такие ве-
щи?
Что же, приняты Вы в институт? В педагогический? Вот мне кажется
почему-то, что вы для этого института • не подходите. А впрочем, все
равно, в каком вы будете институте. Видно, что вы поэт. Где бы вы ни учи-

лись, вы все равно будете поэтом. Только вы немножко полениваетесь.
Над стихом нужно много работать. У вас в последнем стихотворении есть
такие рифмы, как «чехарду» и «войну», есть слабые строчки: «как один,
отказались все быть» или «солнце ярче лишь стало светить». А есть и за-
мечательные строчки, которые радуют искренней и глубокой духовной
силой. Я думаю, однако, что из вас выйдет не поэт-поэт, а поэт-прозаик.
Со временем у вас будет получаться замечательная проза, только теперь
еще рано. В 19 лет не может быть хорошая проза. Вы должны больше читать,
особенно стихи, больше и смелее жить, больше смеяться и не должны позво-
лять говорить вам такие слова, как говорит Михаил. За такие слова всякий
должен получать высшую меру, т. е. изгоняться из вашего сердца навсегда.
Если это правило соблюдаться не будет, не выйдет из вас поэта, так и
знайте.
Это очень важно для вас, не расплескать, не раздарить вашу хорошую,
искреннюю силу. Ох, боюсь я педагогических институтов, очень боюсь,
будьте, пожалуйста, осторожнее с ними. Во всяком случае не влюбляйтесь
в педагога. Это невыносимо скучно: мужчина-педагог!
Очень прошу: напишите очень подробное письмо. О себе, конечно.
На днях я еду лечиться: меня угораздило на днях свалиться на улице
в обморок!!
Это врачи называют переутомлением. Враки, какое там переутомле-
ние, но лечиться все-таки нужно: не люблю обмороков.
Напишите. Только подробнее. Передайте привет Наташе и нашим друзь-
ям. Напишите, как Михаил будет себя вести. Устройте над ним какой-ни-
будь... погром. И напишите, как он будет реагировать.
Привет.
А. Макаренко.
А. Е. Коломийченко
16 августа 1938, Москва
Уважаемая тов. Коломийченко!
Пишу в расчете, что Вы уже вернулись в Истру. В конце июля мне
пришлось быть в Вашем городе. У Вас красиво и мило, страшно хорошень-
кая речка и вообще интересный антураж. Сейчас многие люди уговаривают
меня перебраться в Истру и купить там дачу. Это отчасти хороший совет:
в Москве не дают ни жить, ни работать. К последним дням я окончательно
заморился: и пишу много, а еще больше разговариваю то с родителями,
то с педагогами. Боюсь, что из моих разговоров толку будет мало, я вообще
в разговоры не верю.
Вы человек с очень оптимистическим характером. Вам кажется, что с на-
чала учебного года все наладится. Ох, до чего это трудная штука — пе-
дагогика! Вы правильно обмолвились, что педагогика есть бездна всяких
вопросов. Именно — бездна.

Пишите больше о себе и о своей работе. До сих пор Вы даже не написа-
ли, как Вас зовут. Напишите о себе подробнее, как Вам живется, какая
у Вас семья, как идет школа, вообще обо всем. Если буду в Истре, теперь
уже обязательно Вас найду. Хорошо ли отдохнули в Черниговской? Там
прекрасные места — по Десне.
Крепко жму руку.
А. Макаренко.
В. Н. Терскому
17 августа 1938, Москва
Дорогой Виктор Николаевич!
Очень приятно было получить от тебя письмо. Я все собирался тебе
написать, но ждал более определенных решений в «Затейнике». У «их
все делается невыносимо медленно, этому помогает еще летнее время. Дого-
воришься с одним, смотришь, он поехал на курорт, начинаешь с другим,
через день его тоже нет.
Они очень хотят, чтобы ты у них работал, но люди они весьма затхлые
и очень трудно разобрать, как они представляют себе твою работу. Одно
время они так наперчились, что уверяли меня: «не пожалеем никаких
денег, жен и детей...» А потом что-то у них лопнуло внутри, и на некото-
рое время они испортились.
Между нами говоря, у них очень мало затейного в самом их активе, и они
не представляют себе нынешних ребят. До сих пор у них в головах торчат
вообще мальчишки или те мальчики, которые в нашей литературе называ-
ются пионерами и которых в природе вообще не существует. Пионер ait они
не могут представить себе вне модельного кружка, но даже и в модельном
кружке этот пионер не стоит больше самой модели. Ну... и так далее.
Я еще буду с ними разговаривать. Не хочу, чтобы ты с первого дня
нарвался на взаимное непонимание. Вероятнее всего, осенью (когда это
будет, зависит от разных курортов) они вызовут тебя для предварительной
беседы. Я тебе, конечно, напишу, если и раньше что-нибудь выяснится
более или менее определенно.
Спасибо, что сообщил кое-что о наших колониях. Степан, значит,
утихомирился в семейном очаге. При встрече, будь добр, передай ему
привет.
Да! Что такое в календаре? Это странное предприятие. Они ввели меня
в свою редколлегию и очень торжественно сообщили об этом, но потом в те-
чение 3 месяцев ни разу не вспомнили о моем существовании. Наверное,
у них тоже легкий маразм. А кроме того, до Нового года еще & месяцев и
можно не спешить.
Передай привет твоей семье. Кланяйся Тимочке и всем, кто еще меня
помнит.
Пиши.

В. М. Роот
24 августа 1938, Москва
Вопрос главный и единственный: что называется в таком случае ката-
строфой? Не в области чувств? Что обозначает это ограничение? Я человек
тупой в отношении катастроф. Хорошо знаю две категории катастроф:
смерть и подлость. Судя по тону Вашего письма и по очаровательным и совер-
шенно безгрешным пейзажам, присланным Вами, ни одна из этих ката-
строф с Вами не произошла. Что касается так называемых обстоятельств,
то эти никчемные звери, собственно говоря, не должны портить не только
настроения, но даже аппетита.
Вы обращаетесь со мной высокомерно: пишете о катастрофе и не говорите,
в чем дело. Знаю, сейчас Вы презрительно сгримасничали: во-первых,
какое дело поэту мирному до Вас, во-вторых, катастрофы не относятся
к темам переписки незнакомых людей.
Пожалуйста! Будьте высокомерны, Вам же хуже! Я ничего не могу поде-
лать. А между тем Вы даже представить себе не можете, какой я мастер
по части уничтожения катастроф!
Это место Вашего письма произвело на меня очень сильное впечатле-
ние. Все остальное потеряло вкус.
Очень хочу надеяться, что мне удастся на Вас посмотреть и поговорить
с Вами без претензий. Уверен, что, невзирая ни на какие катастрофы,
наше свидание обязательно состоится. Это будет в конце ноября или в начале
декабря. Раньше не могу поехать в Ленинград. Это потому, что я заболел
самой неприличной болезнью: почувствовал приближение старости. Одним
словом, заболел и еду лечиться. Ваши письма, если они будут написаны,
мне перешлют.
Крепко жму Вашу руку. Держите хвост трубой, а если он не держится,
тоже держите.
Н. Ф. Шершневу
7 сентября 1938, Москва
Дорогой Николай!
Наконец-то ты объявился! Давно уже знаю, что ты уехал во Владивосток,
писали ребята из Комсомольска, а чего уехал, надолго ли, было неизвестно.
Письмо твое интересное, по письму видно, что за последнее время ты здо-
рово расширился и поумнел, прости за такое прямое слово, в нем не только
нет ничего обидного, а даже наоборот. Если человек может поумнеть
в 30 лет, это очень хороший признак, прямо существенный признак!
Страшно приятно было узнать, что ты учишься. Это замечательно и го-
ворит о тебе тоже прекрасно...
В твоем письме точные, ловкие высказывания о литературе. Во всем
с тобой согласен. И Катаева «Хлеб», конечно, пузырчатое явление. И вооб-
ще, никто сейчас ничего хорошего не пишет и, вероятно, не напишет. Поче-

му? Черт его знает почему. Думаю, что здесь не «рамки» виноваты, а вино-
вата война. Литература — это сугубо мирное дело. Когда все более или
менее отстоялось, стабилизировались мирные гнезда, есть достаток и покой,
можно писать, мыслить, итожить, найти свою индивидуальность, свое
слово, можно писать. Сейчас борьба, и все нужно для борьбы, писатель-
ский организм работает обязательно плохо.
Я и своими писаниями недоволен1, и чужими. Едва ли кто-нибудь кого-
нибудь лучше. Читать ничего не советую — ничего путного нет. «Честь»
и «Флаги» сделаны наскоро. «Флаги» немного лучше, «Честь» немного ху-
же, все равно это не то, что я должен сказать и могу сказать. В истории
коммуны [им.] Дзержинского была своя драма, не менее острая, чем в горь-
ко в с кой, но об этой драме я еще не хочу писать, подожду, пока в душе уля-
жется. Темы, конечно, есть, но у меня какая-то духовная неопределен-
ность. Я знаю, что нужно сказать, но вопрос «как сказать?» — вопрос чрез-
вычайно трудный. Способ педагогической поэмы — от первого лица — уже
не годится, а вот от третьего я никак не найду стиля. «Честь» сделана в од-
ном стиле. «Флаги» в другом. Сейчас заканчиваю новый роман (для «Мо-
лодой гвардии»), может быть, в нем поймаю стиль за хвост. Пока знаю
только одно: штампованных, стандартных вещей делать не буду.
Живу очень напряженно, много работаю, часто впустую. Переутомился,
5 августа был обморок на улице. 10 октября еду в Кисловодск лечиться.
Дома все хорошо, но уже начинается старость. Ты пишешь о «напоре»,
хорошая вещь, но «напор» делается годами, а на годы у меня расчета нет.
Одним словом, я*г сделался чересчур мудрым.
Приезжали ко мне Павло2 и Семен3. Павло — на Самарском гидроузле,
Семен — завдетдомом на Винничине; тоже стареют. Кажется, ты моложе
всех себя чувствуешь. Про твои любовные дела ничего не скажу. Женитьба
тоже дело сомнительное.
Очень хочу с тобой повидаться. Но как? Зимой к тебе и не доедешь.
Привет от всех наших. Целую.
Твой А. Макаренко
Л. В. Конисевичу
6 октября 1938, Москва
Дорогой Леонид!
Очень милое и интересное твое письмо, но... какого черта, в самом деле,
писать его карандашом, да еще плохим! Что у вас там в Баку—Баилове чер-
нил нету, что ли? Насилу дочитал без врачебной помощи.
В письме вижу твои литературные таланты, да и умница ты, а почему же
среди всяких планов ты совершенно не упоминаешь о литературной дея-
тельности? Наверное, ты слышал о большом литературном успехе вашего
бакинца Ю. Крымова, который написал «Танкер «Дербент» — читай
«Красную новь» за этот год. Я уверен, что, если бы ты захотел, ты мог бы
написать лучшую повесть.
Вот если рассматривать тебя с этой стороны, то мне твой мореход-
ный пессимизм совсем не нравится. Конечно, трудно на море, и неудобств

пропасть, и жену редко видишь, и время рассчитываешь от порта до пор-
та. Но зато там и жизни много, и людей, и пейзажей. Думаю, что тебе
не миновать литературной карьеры, а в таком случае хорошо было бы,
чтобы ты не прыгал из одной деятельности в другую, а хорошо знал бы
что-нибудь одно, чтобы потом сделать это одно основанием для литератур-
ной работы. Вообще ты как-то потерялся для меня с этой стороны. Читаешь
ли ты книги? Записываешь ли что-нибудь?
Очень досадно, что я тебя так давно не видел, наверное, при встрече
было бы за что тебя поругать, а меня хлебом не корми, а дай поругать па-
цана.
Будешь ли ты третьим механиком или береговым бюрократом, меня,
собственно говоря, интересует мало, а вот зароешь или не зароешь свой
литературный талант, меня это в особенности интересует. Я знаю, ты сей-
час же запищишь: у меня никакого таланта нет и ничего у меня не выходит.
Чепуха, у тебя обязательно выйдет, но дело это трудное и само в рот
не лезет.
У тебя есть много о чем писать, в ближайшем письме ты сообщи
мне, как обстоит дело с этой стороны.
Очень я счастлив, что рядом с тобой нашла свою жизнь и дорогу
Нина. Это один из твоих хороших подвигов, и за это одно можно тебя
уважать как человека сильного.
Я много работаю и в августе доработался до обморока на улице. Мили-
ционеры подхватили меня в объятия и прислали домой. На ноябрь еду
лечиться в Кисловодск.
Сейчас тоже много работаю, недавно сдал в печать «Флаги на башнях»,
нечто навеянное коммуной имени Дзержинского, вечная ей память.
У меня бывает много коммунаров. Вася Клюшник бывает у нас почти
ежедневно. Были харьковские актеры во главе с Клавой Борискиной,
заходят и другие. Народ все правильный, и моя совесть не страдает.
Левка уже окончил институт и работает в ЦАГИ. Просит меня пере-
дать тебе привет.
Пиши, пожалуйста, только, если можно, чернилами. Привет, кланяй-
ся Нине Константиновне. Когда же ты будешь в Москве? И когда пере-
бираешься в Одессу? Может быть, я и в самом деле к тебе приеду?
1. Макаренко.
С. А. и Г. К. Калабалиным
6 октября 1938, Москва
Милые, славные Калабалины!
Я не ленив писать, но обтяжен семейством и писательской черной рабо-
той. Все откладываю на завтра солидное какое-то письмо, все хочется
написать Вам по-настоящему. И приходит день, и меня с утра втаскивают
в какие-нибудь срочные и безусловно никому не нужные работы, и к вечеру

я снова ни к черту не годен. А сейчас меня нагрузили в нескольких направ-
лениях так, что и обедать не всегда удается.
Хочется очень знать, как идет воспитание долгожданного тезки, как
идет прибавление в весе и какие черты Калабалиных уже можно наблю-
дать в этом молодом гражданине СССР. Я думаю, что в общем ему можно
позавидовать, К тому времени, когда он вырастет, в нашей стране будет
на каждом квартале университет, а шелковые галстуки будут прямо сва-
ливаться с неба. Рассчитываю также, что и с Гитлером мы к тому вре-
мени покончим начисто, вообще Антону Семеновичу останется не так
много забот, а будет он жить да поживать и кормить родителей, к тому вре-
мени основательно постаревших. Очень прошу Вас, передайте ему на
каком-нибудь Вашем языке мой привет и поздравление с благополучным
открытием жизненного плавания.
Всегда страшно жалею, что не удалось погостить у Вас, и мечтаю, что вес-
ной или летом это мне обязательно удастся. Сейчас решил солидно заняться
починкой своей старости: с 1 ноября буду лечиться в Кисловодске, док-
тора говорят, что меня очень легко вылечить. Сентябрь провел здесь, под
Москвой, в одном медицинском застенке, но доктора недовольны: нужны
ванны — углекислые!
Несмотря на все это, много приходится работать, сейчас особенно
нагружен работой с так называемыми молодыми. Народ этот вооружен
волей и решимостью, долготерпелив и напорист, к сожалению, не хва-
тает только талантов — чрезвычайно существенное обстоятельство.
Поэтому боюсь, что моя работа пропадет даром.
Начал роман, который называется «Ньютоновы кольца». Роман о чело-
веческих недостатках и о человеческом достоинстве. Пишется хорошо,
особенно потому, что не спешу и никому его не обещал, никто не стоит
над душой, поэтому работаю как душа хочет. Галя здорова и возится
с Левкой, который тоже только что родился, уже в качестве инженера
ЦАГИ. Первые инженерские шаги, наверное, не слишком отличаются
от первых жизненных шагов твоего Антона.
На днях выезжаю в Ленинград — там уготовано несколько собраний
с педагогами и родителями, работа тяжелая, но отказываться невозможно.
Разговоры с педагогами в особенности надоели, все без толку и без пользы,
только Наркомпрос дразнить, но и это уже надоело, главным образом
по причине полной бесполезности.
Получили ли вы нашу поздравительную телеграмму? И вообще, как дела,
как работа, настроение, жизнь? Не обижайтесь на мою неаккуратность
в письмах, пишите чаще...
Целую вас, пишите.
В. Г. Зайцеву
6 октября 1938, Москва
Дорогой Василь!
Долго собирался тебе ответить, да все откладывал на завтра, страшно
был занят, разъезжал, болел и занимался другими, такими же буднич-

ными делами. За это время получил письмо Шершнева из Владивостока
и ответил ему. Он, оказывается, там временно и скоро собирается возвра-
титься к Вам.
Твой «сон» мне очень понравился, я уже и сам начинаю подумывать
о съезде дзержинцев, но сейчас у меня даже нет времени, чтобы соста-
вить адресный список всех моих друзей, а это нужно обязательно сделать,
а то всех растеряем. Однако со съездом придется подождать до более спо-
койного времени. Кстати, к тому времени все судьбы наши определятся,
все успеют закончить разные курсы и вузы, женятся, народят детей,
будет что рассказывать. К сожалению, едва ли такой съезд можно будет
устроить в коммуне. Я так слышал, что с 1 января коммуна как воспита-
тельное учреждение закрывается, значит, съезд придется устраивать
где-нибудь в другом месте.
За поздравление с введением меня в редакционный] совет [издательства]
«Советский писатель» не благодарю. Это очень тяжелая работа, главным
образом с начинающими писателями, а между ними очень мало
будущих писателей и много так называемых графоманов. Приходится
читать целые горы написанной бумаги, и на 99% все это мура. Много
приходится времени тратить и на заседания.
Вот Вас есть с чем поздравить. Прежде всего передай мое поздравление
Панову и Яновскому со вступлением в партию. Передай поздравление
и Мельнику и Ковалевскому и все тому же Яновскому с..., надо полагать,
сыновьями.
К сожалению, не могу исполнить твою просьбу о заказе моих книг
для Вас. Ни в магазинах, ни в складах издательства, ни у меня на полках
моих книг нет. Недавно у меня просили «Книгу для родителей» для пере-
вода на какой-то язык, и то пришлось отказать. В 1939 г. должна выйти
«ПП»1 и «Флаги на башнях», тогда только и смогу Вам прислать.
Пиши чаще, на меня не обижайся. Передай горячий привет ребятам,
всем, кто меня помнит. Может быть, летом соберусь к Вам: у меня предстоит
командировка в Иркутск, а там уже и к Вам недалеко.
Крепко жму руку.
Ф. А. Дыбиной
6 октября 1938, Москва
Милая Фрида, здравствуйте!
Вместо лечения мне пришлось поехать в командировку, а возвратив-
шись, я нашел Ваше письмо. ...не нахожу слов, чтобы поблагодарить Вас
по-настоящему. За то, что написали подробно, и теперь я могу Вас предста-
вить так ясно, как будто мы вместе с Вами сделали хорошее дело.
Насчет Михаила, видно, придется мне уступить, но при одном усло-
вии: не давайте ему много воли. И правильно, сделайтесь парашютисткой
и докажите ему, что небо отнюдь не его вотчина.
Понравились мне и Ваши стихи о Пушкине и о жене. Я страшно люблю
Пушкина, и вся моя квартира украшена его портретами, и Ваш Пушкин

именно такой и есть — любимый. К сожалению, нужно исправить не-
сколько стихов, главным образом в размере, и тогда можно было бы их
печатать. Но я не поэт и боюсь исправлять, да еще без Вашего разрешения.
Буду ожидать терпеливо, пока Вы пришлете мне такие стихи, которые
исправлять не нужно. Кстати, напишите стихи о тех девушках, которые по-
летели к Владивостоку. У Вас должно это очень хорошо выйти, только пи-
шите искренне и ни к кому и ни к чему не подделывайтесь.
Я искренне вместе с Вами погрустил по случаю болезней и в Вашей
семье. Мне кажется, ни Вам, ни Вашим друзьям как-то не идет болеть,
и поэтому я уверен, что все у Вас будет хорошо и Ваша Татьяна наберет-
ся сил и забудет о болезни. Кроме того, я подозреваю, что врачи что-то там
напутали. Вы пишите мне, в каком положении у Вас дела. И вообще,
очень ходатайствую: пишите мне чаще, даже если я иногда задержусь
с ответом, все-таки меня гоняют по СССР по разным делам.
На ноябрь еду лечиться в Кисловодск и буду проезжать Ростов ночью,
я не сообщу Вам точного числа, а то Вы человек горячий, в самом деле
ночью будете беспокоиться.
В Ростове я бывал несколько раз и видел Ваш Дон. Конечно, Вы преуве-
личиваете его красоту и ширину, а также и быстроту Ваших донских
пароходов. Воображаю, как это все там получается на самом деле.
Очень .большое Вам спасибо за то, что обещаете не влюбляться в педа-
гога. Это было бы для меня настоящей драмой.
Напишите, как Вам нравится учеба на литфаке. Напишите, что Вы чи-
таете. Вышлите Вашу карточку и, если можно, карточку Михаила.
И пишите о себе подробнее, и обязательно присылайте больше стихов.
Не обижайтесь, пожалуйста, на меня за такой заказной тон, ничего не по-
делаешь, я человек жадный и страшно люблю людей, а таких, как Вы,
люблю до глупости. Напишите, какие у Вас недостатки, все-таки мне
будет легче. Прыгали уже с парашютом или еще не прыгали?
Будьте счастливы.
Л. Н. Разумовой
6 октября 1938, Москва
Милая Лидия Никитична!
Редко человек получает такие удовольствия: возвращаюсь из ме-
дицинского застенка и получаю целую кучу Ваших писем. Теперь Вы очень
важно называетесь... производственно-калькуку..лю..ционного.., а на самом
деле Вы поэт и психолог. Ваше письмо из Крыма — лучшее тому дока-
зательство. Правда, по старой бухгалтерской привычке, Вы называете
меня растратчиком, но я думаю, что это пройдет. Жаль только, что о себе
Вы пишете очень мало: никак Вас не представишь. Зато мой портрет
Вы разделали шикарно, даже черные блестящие глаза приделали
и чуть-чуть не приделали шевелюры.
Вы — молодец, честное слово, молодец. Ваши слова о том, что муж-
чины (надеюсь, только на курорте) ищут женщину, а женщины ищут че-

ловека, очень хорошо сказанные слова, хотя и не вполне отражают действи-
тельность. Я надеюсь скоро Вас повидать и тогда докажу, что Вы оши-
баетесь. А сейчас хочется Вас кое в чем упрекнуть, во всяком случае
кое-что в своем письме Вы недописали. Интересно, например, услышать
Ваше мнение о развитии Вашей основной мысли: если мужчина ищет
женщину, хотя бы и неумело и некрасиво, то все же он знает, чего он
хочет. А вот если женщина «ищет человека», то, как Вы думаете, чего
ей на самом деле нужно? Проще говоря, что она хочет сделать с искомым
человеком? И кроме того, Вы еще не написали, нашли Вы что-нибудь там...
в Крыму, ну... человека, что ли? Судя по поэтическому антуражу Вашего
письма, нашли. Вот Вы мне обо всем дадите отчет в самое ближайшее время.
Теперь о себе. Кажется, я здоров, и кажется, что и не был болен. Сейчас
приступил к работе и работаю как собака.
12 октября приезжаю в Ленинград. Мечтаю, что мы с Вами сядем
где-нибудь в хорошем ресторане и ознаменуем наше знакомство рюмкой
водки и психологическими разговорами. Честное слово, до чего это прекрас-
ный народ бухгалтеры, насколько они живее и симпатичнее нашего бра-
та-педагога. Педагог — это такая прирожденная зверушка, которой
и согрешить хочется, и [дурной] славы она боится и районе А бухгал-
тер всегда точно знает, кто чего ищет и в чью пользу получается сальдо.
Бухгалтер не может нагрешить, он может только потерять в каком-нибудь
балансе одну копейку, просидит ночь и копейку эту все-таки найдет,
а если нагрешит, то сам черт не найдет, куда он свой грех списал.
Судя по Вашим письмам, Вы живой и умный человек, и я буду очень
Вам благодарен, если Вы не откажетесь со мной встретиться в Ленинграде.
У меня есть Ваш служебный телефон Б71613, может быть, теперь у Вас
другой телефон? Бели я Вам не дозвонюсь, Вы всегда сможете узнать
мой адрес в Союзе писателей. Буду я в Ленинграде до 18 октября.
Среди других достопримечательностей Ленинграда хочу посмотреть
и Вашего сына.
Крепко жму Вашу руку и благодарю за интересные и душевные,
настоящие письма.
Привет.
М. Непорожней
6 октября 1938, Москва
Уважаемая товарищ Непорожняя!
Только что возвратился из дома отдыха и нашел Ваше письмо. Очень
благодарен за внимание. Если у Вас есть готовая рукопись, пожалуйста,
пришлите ее мне. Все, что будет в моих силах, я сделаю, чтобы ее опубли-
ковать. Конечно, каждый новый материал о [Довженко] сейчас, да и всег-
да, очень важен.
Пишите мне по адресу: Москва, 17, Лаврушинский, 17/19, кв. 14,
Антону Семеновичу Макаренко.
Привет.

Т. В. Турчаниновой
6 октября 1938, Москва
Дорогая Татьяна Васильевна!
Возвратился из командировки и нашел целую серию Ваших изумитель-
ных писем. Не знаю, за что ухватиться, на что отвечать? И так досадно,
как и полагается женщинам, Вы уже запутали меня в самом главном
вопросе: куда Вам писать? Это, с другой стороны, и приятно, свидетельст-
вует о Вашей женственности, а я, признаюсь, терпеть не могу неженствен-
ных женщин. Рискую на один глаз и предполагаю, что у Вас женственности
так много, что Вы обязательно не сможете управиться в Харькове с делами
за месяц и задержитесь там, поэтому пишу в Харьков.
Все-таки: на что отвечать? Лаврушинский или Лаврушенский? Вот еще
беда, и на это нужно отвечать. Честное коммунарское слово, у нас на
улице буквально рядом висят две таблички, и на одной написано Лаврушен-
ский, а на другой — Лаврушинский. Если от слова «Лавруха», то нужно
"е», а если от слова «Лаврушин», то нужно «и». И Донбасс пишется через
два «с» — правильно, это я просто распустился и забыл, что имею дело
с педагогом, который не может читать писем без красного карандаша...
Чтобы не забыть: 29 октября в полдень буду проезжать через Харьков
в Кисловодск. Поезд в Харькове стоит 15 минут. Наверное, Вы из Харькова
еще не уедете. Вы сейчас же будете протестовать: что это за свидание —
15 минут? Не нужно протестовать: никто никогда не может сказать, сколь-
ко минут нужно для счастливого события...
Теперь — насчет машинки. Чем машинка хуже почерка? Лучше:
разборчивее, удобнее, и все равно, вкусы таких ретроградов, как Вы, не
будут приняты во внимание, и через 100 лет новорожденным будут дарить
не пеленки, а маленькие, портативные машинки, а перья останутся только
в музеях, да и то ржавые.
Еще один немаловажный вопрос: кто я? Давайте отложим его обсужде-
ние до нашей встречи, которая непременно произойдет рано или поздно,
но могу сказать одно: я — обыкновенный человек в том смысле, что
ничего загадочного во мне нет и никогда не было. С внешней стороны я
вам во многом уступаю: страшно некрасив, о ямочках на щеках, конечно,
не может быть и речи, длинный нос и выцветшие, когда-то голубые глаза.
В зеркало стараюсь не смотреть. Кроме того, моя физиономия несколько
перекошена. Прибавьте к этому еще 50 лет, и получится картина довольно
неприятная. Правда, чувствую себя очень молодо, но это ведь обычный
фасон в нашем возрасте. И еще есть один недостаток: я никогда не был
хорошим человеком, а всегда отличался вздорным характером, и женщины
никогда меня не любили по-настоящему, а только начинали любить.
Детей у меня, разумеется, нет, потому что я женился в 40 лет, женился
по дружбе и по благодарности. Но зато есть сын жены — красавец 23 лет,
мой воспитанник по коммуне им. Дзержинского, я очень его люблю. И кроме
того, есть еще несколько сот человек, которые относятся ко мне по-сынов-
нему, приезжают навестить меня.
«Книга для родителей» не изъята, но наркомпросовцы написали статью

в своем журнале под заглавием «Вредная книга»1, чем меня по-настоящему
сильно обрадовали. Теперь пишу второй том, а потом будут еще третий
и четвертый, так или иначе нервы наркомпроссовских профессоров (смотри-
те, через два «с» написал) в опасности.
Очень хочу с Вами увидеться, и сейчас больше всего хочется об этом
говорить. Вы мне очень понравились, знаю великолепно, что Вы живой и
интересный человек, веселый и прямой, знаю также, что Вы не синий чулок,
а интересная женщина...
Если будете писать, обязательно напишите по этому вопросу: как мне
Вас увидеть? Не собираетесь ли Вы в Кисловодск на ноябрь месяц? Что
Вам стоит после всяких зачетов потребовать путевку в Кисловодск? Я там
буду от чего-то лечиться, а больше писать, потому что в Москве не дают,
буду вести добродетельный образ жизни, и, если Вы туда приедете, Ваша
педагогическая совесть ничем не будет оскорблена.
Страшно благодарен Вам за письма и за то, что есть такие интересные
люди, как Вы.
Будьте здоровы и веселы. Разрешите по-старомодному поцеловать Вашу
РУку.
Привет.
А. Е. Коломийченко
6 октября 1938, Москва
Здравствуйте, Александра Елисеевна!
Очень приятно, возвратившись из дома отдыха, получить два Ваших
письма. Жаль только, что о себе Вы пишете мало, а больше об Украине,
обо мне и о родителях. А я влюбился в Вашу Истру и до сих пор мечтаю
пожить там хотя бы одно лето. Весной буду Вас просить по знакомству
посоветовать какую-нибудь хату. Украину я тоже люблю, но на Истре
как-то светлее и чудеснее воздух, нежнее краски. В прошом году я провел
один месяц на Десне, в Великой Дубечне, и вспоминаю этот месяц как
очень большое счастье. Но Украина далеко, и ездить туда с семьей и
хлопот много, и просто физически трудно.
Почему Вы так мало пишете о себе и все, что пишете, выходит у Вас с гри-
масой, и имя Ваше Вам не нравится, а между тем даже имя у Вас замеча-
тельное, я страшно люблю такие имена, наши скромные, восхитительные
имена, даже кажется, что иметь отчество Елисеевна — значит быть счастли-
вым человеком.
Напишите о себе подробнее, как Вы живете, какая у Вас семья, счастли-
вая или не очень счастливая у вас жизнь. С родителями дело очень трудное.
Я сейчас почти каждую шестидневку с ними встречаюсь в том или другом
собрании, рассказываю им о разных педагогических тонкостях, но разве
можно в нашем деле что-нибудь рассказать в один вечер.
Лично я всегда думаю, что не родителей нужно учить, а нужно детей в
школе воспитывать так, чтобы они вносили нечто здоровое в семью. Я глубо-
ко убежден, что государственная, да еще советская, школа и может учить
и должна уметь воздействовать на семью через ученика. Для этого, конечно,

нужно, чтобы школа была хорошая, чтобы был в ней сильный коллектив,
чтобы ученики вели себя так, как хочет воспитатель. В таком случае и
родители сами собой начинают идти в ногу со школой. Наверное, у Вас,
в Вашей школе так и делается, правда?
В конце октября я еду лечиться в Кисловодск, и мое сердце требует
поддержки. Надеюсь до отъезда получить от Вас письмо, только очень
прошу Вас напишите о себе больше. По Вашим письмам вижу, что Вы хоро-
ший, душевный человек. Напишите о разных мелочах вашей жизни, ни в чем
так не заметна жизнь, как в мелочах. Сколько Вам лет, какое у Вас здоровье,
какая у Вас квартира, какие дети, товарищи, друзья? Пожалуйста, не
подумайте, что я просто любопытствую. Раз мы уже с Вами переписываемся,
хочется знать о Вас больше. Может быть, летом я и в самом деле поселюсь
на Истре, тогда познакомимся с Вами ближе. Может быть, Вы не уедете на
Украину — проведем с Вами лето. Поговорим, посудачим о наших педаго-
гических делах.
Привет.
Пишите.
А. Макаренко.
В. М. Роот
6 октября 1938, Москва
Дорогая Вера Михайловна!
За машинку не сердитесь, я привык, — лучше пишется и лучше думает-
ся. И, кроме того, все равно через сто лет люди совсем забудут, как писать
пером, а перья останутся только в музеях, да и то ржавые.
Возвратился из санатория и нашел у себя Ваши письма. Спасибо и за
письма, и за снимки,и за ласковый тон.
Что у Вас произошло? Почему седеют виски и почему такой лирически-
грустный тон?
12 октября я приезжаю в Ленинград, там буду до 18 октября, целая куча
всяких встреч и обсуждений. Имеется ли у Вас телефон? В Ваших письмах
не нашел. Очень Вас прошу, давайте повидаемся. Где я остановлюсь, можно
будет узнать в Союзе писателей, а ещё лучше напишите мне сюда, — успеете?
Как Вам позвонить? Иначе я не решусь беспокоить Вас дома.
Скорее всего меня остановят в гостинице «Интуриста». Не знаю, как
она называется, помню, что возле Исакия.
Очень хочу Вас увидеть.
Привет.
А. Макаренко.

Т. В. Турчаниновой (из письма)
7 декабря 1938
Татьяна Васильевна!
...Целый месяц я прожил в Кисловодске. Отдыхал, грустил, старел душой,
мыслил...
Я не смотрю на педагогику как на искусство.
Не смотрю! Я на нее смотрю как на педагогику, хай она сказится, но
пускай она перестанет быть такой скучной...
Теорию я так высоко ценю, что даже самому страшно становится.
Только то, что у них есть, — это не теория, а болтовня. Вот если бы кто-ни-
будь написал книгу в 300 страниц под заглавием «Технология чистого и
практического чувства» или «Педагогические повороты глаз и бровей» —
это была бы теория...
Привет.
А. Макаренко
М. Н. Меклер
25 октября 1938, Москва
Дорогая Мина Николаевна!
Нехорошо, грустно пишете, падаете духом, а оснований, честное слово,
для этого мало. Нельзя в настроении исходить из обстоятельств, не от Вас
зависящих. Мало ли чего хочется людям, которых Вы не уважаете, мало
ли какие эмоции могут возникнуть у ребенка по самым случайным поводам.
И приезд отца к Вашей дочери тоже повод мелкий и случайный. Ваше
настроение должно исходить из Ваших стремлений, из Ваших настоящих,
справедливых чувств и идей, только в этом случае они ценны и о них
можно думать и говорить.
Под влиянием одной минуты, в сущности, пустякового значения Вы
плачете. Куда это годится? Ведь в Вашей личности, в каждом Вашем дви-
жении так много силы и благородства, и все это почему-то оказывается в
стороне, обо всем этом Вы забываете. И самое худшее, в.этой своей сла-
бости Вы ищете основание для слабости завтрашней, Вы себя обижаете и
тормозите.
Очень хорошо, что Вам охотно пишется, что в этой работе Вы находите
радость и содержание. Это лучший признак Вашего будущего успеха.
Держитесь по этой линии и не сдавайтесь.
А с мужем Вы управитесь, я в этом не сомневаюсь. Просто пришла
пора начать расправу с этими многочисленными мелкими тварями, не
способными принести радость ни себе, ни жене, ни детям. В большой
общественной справедливости Вы должны найти и силы. Вы всегда должны

помнить, что Вы защищаете [себя], нельзя допускать небрежения [к] жен-
ской доле, издевательства над лучшими чувствами и стремлениями женщи-
ны, нельзя разрешать никому испытывать материнские жертвы. Вы всегда
должны об этом помнить. И конечно, Вы должны положить
самый решительный и немногословный предел домогательствам Вашего
бывшего супруга, домогательствам в сущности дешевым и дешево-сенти-
ментальным. Разумеется, Вы должны его прогнать как можно скорее и
как можно решительнее.
И самое главное, пишите. Я хорошо чувствую Вашу будущую книгу.
Только больше правды, больше чувства и больше подробностей. Не жалейте
ни себя, ни тем более мужа.
Простите меня, что пишу на машинке. Образовалась привычка к этому
способу письма, пером писать сейчас для меня мучительно.
Очень хочется Вас видеть. Проще говоря, немного скучаю по Вас. Пишите
мне в Кисловодск, каждой Вашей строчке буду несказанно благодарен. Мой
адрес: санаторий КСУ имени М. Горького.
Крепко жму Вашу милую руку, от души желаю Вам бодрости, суровости
и последовательности. А для того чтобы Вам было легче, чаще улыбайтесь.
Я о Вас каждый день подолгу думаю и уверен, что все будет прекрасно. Во
что бы то ни стало постараюсь в декабре Вас повидать.
Будьте веселы.
П. П. Архангельскому
25 октября 1938, Москва
Дорогой Павлуша!
Спасибо тебе за письма и за то, что подождал с моим ответом.
И еще большое спасибо за подарок. Это замечательно мило у тебя вышло,
прислать мне законы эндшпиля.
Послезавтра я уезжаю в Кисловодск не гулять, лечиться. Все меня уверя-
ют, что оттуда я возвращусь совершенно здоровым человеком, хотя сейчас
я и так чувствую себя неплохо.
Семен часто пишет, хвастается своим сыном, и, мне кажется, в нем
никаких изменений не произошло. Это больше всего мне не нравится. При
всей своей богатой натуре он все-таки засох на скучном детдомовском подви-
ге. Очень явно ощущается в нем, что он не получил высшего образования,
сам не растет. Поэтому получается очень однообразное впечатление. Это
было бы не так плохо, если бы у него беднее была натура. В общем из
него вышел довольно сентиментальный человек, он чересчур часто умиля-
ется. А все же он замечательный, благородный и сильный человек.
О нем я сейчас пишу вот по какому поводу. Не устроить ли нам съезд у
Семена приблизительно в мае—июне месяце. У него там природа и украин-
ские запахи, я думаю, что не так трудно будет списаться с Колькой и с
Супруном. Семен нанял бы там Соколовскую хату и кормил бы нас варени-
ками, конечно, за наш счет.
От Кольки я недавно получил письмо из Владивостока, он на каких-то
курсах переквалификации. Колька молодец, умнеет не по дням, а по часам

и пишет философские письма. Он участвовал в медпомощи на о. Хасан, и это
здорово его расшевелило.
Я живу по-прежнему: не скучаю, но бестолково, много даром растрачи-
ваю энергии, как и большинство москвичей. Заканчиваю роман «Ньютоновы
кольца», пишу так много, что на меня уже начинают коситься братья-писа-
тели.
Ты мало пишешь о своей жизни, почему? Пиши подробнее. Для меня
милы самые пустяшные детали, например: ходишь ли ты в баню?
От Гали и от Левки горячий привет.
Крепко жму руку. Спасибо, что не забываешь.
В. Н. Колбановскому
12 ноября 1938, Кисловодск
Дорогой, милый Виктор Николаевич!
Спасибо за память и на добром слове. Мне никто не пишет, кроме
Гали1, и поэтому так значительно для меня, что Вы обо мне вспомнили.
Живу в непривычной для меня санаторной обстановке. Очень скучно,
но я сейчас и скуку принимаю как медицинскую процедуру и не жалуюсь.
Обнаружил у себя большую тупость в деле «схождения» с людьми. Все они
хотят со мной разговаривать о воспитании детей, а мне эта тема здорово
уже надоела, да и до каких пор разговаривать? Здесь находятся и большие
поклонники «Флагов на башнях»2 («Лучше «Педагогической поэмы»), и
хулители («Не может быть!»). В общем, я доволен, что эта книга вызывает
такие разноречивые отзывы, это значит, что книга живая.
Но интересно, что наша читающая публика иногда не способна верить
идиллии. Эта неспособность воспитана, конечно, наркомпросовской практи-
кой. Поэтому возможно, что этот мой выстрел не всегда попадает в цель:
нарисовать идиллию, основанную не на добром сердце, а на дисциплине
и организации. Ну и пусть!
«Флаги на башнях», к сожалению, испорчены в одном отношении.
Я писал их по заказу Детиздата для старшего возраста. Это определило
очень простой тон и почти полное отсутствие словесного орнамента. Потом
обнаружилось, что Детиздат — это филиальное отделение Наркомпроса,
во всяком случае там я встретил такую ненависть к себе, какой не встречал
и в Наркомпросе. Еще не прочитав книжки, они уже смотрели на нее с през-
рением. Эти люди, конечно, не могут пропагандировать дисциплинирование.
Дисциплину они представляют себе исключительно как результат добрых
намерений. В общем, я с ними не помирился, а «инфантильность» книги
все-таки осталась, это меня немножко удручает.
Впрочем, по старой привычке, не люблю ретроспективных настроений,
а поэтому живу больше в будущем романе, а не в прошлом. Пишу много —
больше нечего делать. Выходит иногда хорошо, но я не верю авторской
критике. Так или иначе, а делаю вторую попытку сдвинуться с педагоги-
ческой тематики3.
Хорошо было бы с Вами, дорогой друг, погулять по окрестностям. Я еще
106

не гулял — одному не хочется, а с здешними людьми не хочется разго-
варивать — не о чем. Я всегда со странным наслаждением вспоминаю наше
путешествие в Тарусу. Куда бы нам еще поехать? В Загорск? В Истру?
Кстати, в Истре учителя обещали мне дачу на лето. Давайте заранее
планировать лето. Да! Не собираетесь ли Вы в Малеевку? Например,
в феврале или в марте? Может быть, там теперь не будет больного ребенка?
Нарзанные ванны для нас, стариков, приятная вещь!
Крепко жму руку и обнимаю.
Привет супруге.
Ваш А. Макаренко.
Л. Н. Разумовой
7 декабря 1938, Москва
Дорогая Лидия Никитична!
Возвратился из Кисловодска и получил Ваше письмо.
Оно заполнено таким сложным и таким точным анализом, что прямо
вконец опровергает Ваши собственные утверждения. Вы пишете, что нужно-
де увлекаться и жить сердцем. Но вот у меня осталась к Вам самая нежная
и сердечная благодарность, а у Вас остался все-таки бухгалтерский анализ
с сальдо не в мою пользу.
Честное слово, Вы ни одного слова правды не написали в Вашем письме.
Никакой я не расчетливый и не упорядоченный человек, люблю и беспоря-
док, и чувство, и грех, только... не люблю глупости.
И нежным и ласковым, особенно с детьми, умею быть и бывал очень
часто — Ваши представления очень далеки от истины...
Л. В. Конисевичу
7 декабря 1938, Москва
Дорогой Леонид, здравствуй!
Приехал из Кисловодска и получил .твое письмо. Теперь оно написано
на хорошей бумаге и чернилами, и его просто приятно взять в руки. Но
мысли твои мне не нравятся. Напрасно ты воображаешь, что знания даются
только в университете... Главное в жизни не самое знание, а та гармония,
которая получается, когда знания хорошо уложены в душе, та философия,
которая определяет человека, его мировоззрение. А ты всегда был комсо-
мольцем в мыслях и делах.
Поэтому особенно жаль, что ты ничего не написал, а ездил ведь немало.
Даже удивительно, до чего плохо получается: сколько вашего брата шныряет
по свету, моряков, а ни один не написал ничего хорошего о своих путе-
шествиях. Ведь у вас ни одной большевистской книги о Западной Европе,

ни одной строчки. И нужно писать просто: как люди живут, какие у них
дома, какие у них лица, костюм, дороги, улицы, фонари, вещи. Не нужно
никаких специальных поучений. Нужно только все видеть нашими советски-
ми глазами, и тогда поучения каждый читатель сам найдет, если хорошо
будет описано. Как можно больше подробностей, как можно больше красок
и звуков, вот и все, что нужно. А если ты начнешь так описывать, то
научишься и все видеть, что нужно, тогда ты найдешь неожиданно даже
для себя и разные скрытые штуки: человеческие мысли, желания, удовлет-
воренность, неудовлетворенность и т. д.
Конечно, я учитываю еще одно обстоятельство: прежде всего, нужно
расправиться с ленью. Даже у самого трудолюбивого человека творчество,
работа мысли, работа синтетических и аналитических приборов вызывает
наибольшее сопротивление. Нужно заставить себя мыслить, видеть, смотреть,
находить, размышлять.
Для этого, прежде всякого другого действия, нужно победить в себе лень.
Я это хорошо по себе знаю: когда приступаешь к новой вещи, прямо
изнываешь от желания делать что-нибудь известное, что-нибудь повторять,
говорить о том, что полегче.
Очень было бы хорошо нам повидаться. В следующем письме ты обяза-
тельно мне напиши, какие твои планы в ближайшее время. И вообще пиши,
как ты дома живешь, что у тебя за квартира, как вы проводите время.
Может быть, мне придется скоро быть в Одессе.
Передай горячий привет Нине. Кланяются тебе Галина Стахиевна, Лева
и Виктор Богданович, который сейчас у нас гостит. Он настоящий бомбарди-
ровщик.
А. Макаренко.
Т. П. Чапской
7 декабря 1938, Москва
Уважаемая Таисия Павловна!
Возвратившись из Кисловодска, нашел у себя Ваше письмо.
К сожалению, не могу ничем Вам помочь. Какие бы советы я Вам ни
дал, все равно Вы не справитесь сейчас с Вашим сыном, ему мог бы помочь
только хороший человеческий коллектив. Вы совершенно правы, самое
лучшее было бы поместить его в военную школу, а если этого нельзя сделать,
на хороший завод. С такими характерами бороться в одиночку очень
трудно.
Во всяком случае духом не падайте, рано или поздно ему придется
быть в Красной Армии, там дисциплина и обстановка, а самое главное,
военная работа быстро приведут его в чувство.
Кроме того, думаю, что Вы после всех описанных Вами случаев не
должны больше ничем жертвовать. Подумайте и о своей жизни, она то-
же чего-нибудь стоит. А для него было бы положительно полезным, если
бы он стал жить независимо от Вас, от Вашего труда и Вашего заработ-

ка. Для того чтобы так круто повернуть, с Вашей стороны нужно боль-
шое волевое напряжение, но, мне кажется, Вы найдете у себя силы, если
будете уверены, что это полезно и для сына.
Не зная Вашего сына и подробностей Вашей с ним борьбы, затрудняюсь
вообще что-нибудь советовать, но уверен, что сыну Вашему нужно пере-
жить кое-какие неприятности, это всегда бывает полезно.
Если будете в Москве, заходите поговорить.
Привет.
Лаврушинский, 19, кв. 14.
В. С. Барсукову
7 декабря 1938, Москва
Уважаемый Владимир Сергеевич!
В Ленинграде я буду не раньше начала января, а в общем это зависит
не от меня, а от разных лиц и обстоятельств. Буду очень рад встретиться
с Вами и познакомиться с Вашим Юрой. Думаю, что это интересный
человек, а еще интереснее Ваша настойчивость и твердое решение воспи-
тать его как следует. Ничего другого пока из Вашего письма заключить
не могу.
Боюсь только, что Вы слишком надеетесь на физическое воздействие.
Я настоящий противник этого метода, хотя сам с него начинал. Очень
может быть, что первый Ваш гнев и первая порка и произвели сколько-
нибудь полезное впечатление, но в дальнейшем все-таки это опасная
штука, опасная потому, что слишком большое место отводится для стра-
ха. Очень часто приходилось мне наблюдать, что такой страх действует
ненадолго и, когда наступает взрослое состояние, обнаруживаются очень
печальные последствия страха.
Во всяком случае поговорим основательно при встрече. Ведь никаких
законов педагогики нельзя установить незыблемо: всегда картина быва-
ет индивидуальная и всегда требуется специальное для данного случая
решение.
Желаю вам удачи и хорошего терпения.
Привет.
Розиной
7 декабря 1938, Москва
Уважаемая тов. Розина!
Возвратился из Кисловодска и получил Ваше письмо. Представьте се-
бе, Вы оказались настоящим оракулом: новый ТЮЗ заключил со мной дого-
вор, я обязался написать пьесу — в этом отношении Вы все угадали.

Но нё угадали в другом смысле: ни старые, ни новые театры не инте-
ресуются моими героями. У них, видите ли, другие планы, и по планам
требуется, чтобы была показана наша современная школа. Поэтому все
заказывают мне пьесы о школе. Несколько лет я сопротивлялся, а теперь
решил попробовать. Но уже сейчас вижу, что никакой хорошей пьесы
о школе написать не могу. В реальной нашей школе нет ничего такого,
что могло бы меня увлечь как художника, а выдумывать и врать не умею.
Так что... не знаю, что вообще выйдет из этого самого договора. Навер-
ное, просто ничего не выйдет.
Ваше письмо обрадовало меня совсем с другой стороны. Смотрите, есть
такие хорошие искренние люди, которые умеют взять, сесть и написать
письмо о том, что нужно, о том, что в шкурном отношении простой нуль,
но в отношении общественном просится на душу. Это, честное слово, оча-
ровательно. Очень интересно было бы посмотреть, какое у Вас лицо.
Еще раз спасибо.
Александровой
7 декабря 1938, Москва
Уважаемая тов. Александрова!
Очень благодарен Вам за внимание и на добром слове. Это было бы
замечательно — поговорить и поделиться впечатлениями о нашей педа-
гогической жизни. Я буду в Ленинграде в начале января, о дне моего
приезда будет известно в Учительском клубе на Мойке, да и я постараюсь
Вам об этом написать.
А что Вы сейчас делаете? Почему Вы о себе ничего не написали?
Получается несправедливо, я разболтался о себе на сотнях страниц, а Вы
и на одной устроили о себе полное умолчание.
Будьте здоровы и жизнерадостны.
Привет.
Л. Н. Разумовой
30 декабря 1938
Дорогая Лидия Никитична!
Признаюсь, не ожидал от Вас письма и поздравления с Новым годом.
Думал, что вы расчеты со мною покончили своим ультиматумом: либо
пиши настоящие письма, либо ничего не пиши.
Я этого ультиматума не понял по простоте сердечной. Что такое на-
стоящее письмо, понятия не имею. Я даже не понял до сих пор, за что Вы
на меня злобитесь и чего от меня хотите — в письме. Я понимаю, чего мож-
но хотеть от человека в жизни, и сам часто требую того или другого от

людей. Но почему к письмам можно предъявлять какие-нибудь требо-
вания — не понимаю. У каждого человека своя манера писать. Я готов
в крайнем случае писать и по чужой манере, но в таком случае нужно
мне показать, кому я должен подражать. Вообще, как видите, я постав-
лен в чрезвычайно затруднительное положение.
Я решил покориться необходимости и молчать. Но Ваше новогоднее
письмо снова меня взволновало, как говорят поэты. Значит, Вы все-таки
не такая злая и не такая ультимативная.
Это прекрасно. Это позволяет мне надеяться, что в следующий раз
мы с Вами встретимся друзьями и на той самой точке, на которой мы
расстались, т. е. без всяких обид и реакций. Это для меня существенно
важно. Если и у Вас это так получается* значит, все хорошо. Может быть,
еще и как-то иначе хорошо, но как — не знаю. Все-таки письмо есть письмо,
то есть бумажка, которая живого человека заменить не может...
Вот мы и покончили со всем тем, что несущественно. Есть еще много
несущественного. Например, я действительно страшно занят, буквально
обратился в грузчика. У меня много тяжелых неприятностей. При всем
этом я сейчас очень одинок, но все это, честное слово, несущественно.
Важны только люди и живая жизнь — глаза, улыбки... разум.
Я от самого искреннего сердца желаю Вам счастья, свободного вре-
мени, первосортных друзей.
Но остерегайтесь людей, умеющих писать хорошие письма. Это всегда
обманчиво.
Привет.
Макаренко
В. П. Захаржевскому
11 января 1939, Москва
Валериан!
Как приятен твой поэтический почерк! Как приятны — терпки твои
сентенции и намеки, особенно на Чехова, Толстого, Тургенева...
Может быть, в «их» время и было богатство [жизни], которое просится
в роман, но я с ними не поменялся бы. Лучше наша бедность. Мы живем
страшно большими поворотами души, хоть сами этого не замечаем.
Вот, например, ты пишешь книгу. Я уверен, что это будет очень хо-
рошо. Устрой так, чтобы эта книга была хорошим ответом вересаевским
«Запискам врача».
Напиши остроумно, бодро и зло. Ничего не бойся, медицина не педаго-
гика!
Мы живем скромно — денег мало, в гости не ходим, в театрах почти
не бываем. Очень будет приятно, когда Елка приедет в Москву. Мы, сто-
личные, любим, когда к нам приезжают провинциалы. Мы показываем им
Третьяковскую галерею и говорим: «Это мы сделали!»
Показываем метро, и ничего даже говорить не нужно — провинциал
настолько обалдел, что все равно ничего не услышит. Пиши книгу скорее,
будешь печатать.
Привет всем от всех. Твой А Макаренко.

Л. Н. Разумовой
11 января 1939, Москва
Дорогая Лидия Никитична!
Спасибо, что написали просто и толково. Я такой человек, каким Вам
представился в Ленинграде, но одиночество иногда и мне надоедает, надое-
дают неприятности. Никакого нет противоречия, все правильно. А поче-
му я один — это разговор длинный.
Сейчас я живу как чернорабочий, делаю всякую неинтересную работу
и ожидаю вдохновения, т. е. хорошей темы. Все это, конечно, придет.
Что касается друзей, то я не запрещаю им помогать мне нести груз,
если они это делают по собственному почину, а не по моей просьбе. Сам
я об этом никогда не попрошу. Такой гордый.
А письма все-таки далеко не то, что живой человек. Уж это извините.
Пишите, Лидочка.
Пишите больше. Я люблю получать длинные письма от умных лю-
дей. От дураков люблю короткие.
А. Макаренко.
С. А. Калабалину
январь 1939
Дорогой Семен!
С Новым годом я тебя поздравил — получил ли ты мою телеграмму?
Я послал телеграмму и Шершневу, но он давно мне не пишет, свинья
совершенно исключительная.
Спасибо, что хоть ты меня не забываешь. Очень рад твоим семейным
и производственным успехам, это всегда меня наполняет гордостью.
Недавно в Москву приехала экскурсия работников детских домов и ко-
лоний Полтавщины. Многие меня помнят по Полтаве. Говорят, что во
всех колониях Полтавской области заведена наша система — командиры
и даже сводные отряды. Завели они все это рановато, хорошие вещи у нас
принято заводить через 5 лет после смерти авторов. Черт с ними, даже
для распространения совета командиров я умирать не хочу.
Что это значит: «Меня назначили внешкольным инспектором-кон-
сультантом»? Как темно нынче пишут! Значит ли это, что ты ушел из
Со к о ловки или не значит1? А если не значит, какой из тебя к черту инспек-
тор?
Я живу скучно. Писать ничего не хочется, меня все равно читают толь-
ко читатели, «Зои» принципиально не читают и пишут гадости в «Комсо-
мольской правде»2. Выползают эти Зои в одиночку, нагадят и пойдут,
а в одиночку мне с ними спорить не хочется.
Писать скоро ничего не буду. Пробавляюсь разными пустячками да-

леко не первого сорта. Надо накопить достаточно энергии, чтобы взяться
за моих врагов по-настоящему, никак не сосредоточусь на хорошей теме.
В марте собираюсь поехать в один дом отдыха, здесь есть под Моск-
вой приличный, а на май закачусь в Ялту и, честное слово, буду лежать
на травке и плевать на кипарисы.
Пиши, не забывай. Привет Гале, Антону и всем прочим твоим наслед-
никам.
От Гали привет и поцелуй всем соколовцам.
Твой А.
С. А. Калабалину
2 февраля 1939, Москва
Дорогой Семен!
В голову мне не приходило, что ты можешь так волноваться по пово-
ду прошлогодних обстоятельств твоей биографии, я на твоем месте не
волновался бы и забыл всё, но совершенно [не поддается] пониманию, что
в детском доме тебе скучно и неинтересно.
Поэтому буду все-таки рад, если из нашей переписки с Яцкевичем что-
нибудь выйдет. Сегодня я отправил ему длинное письмо, в котором рас-
сказываю, какой ты педагог. Предупреждаю, что ты человек горячий и
лодырей и шкурников не любишь, пишу также и о том, что ты — сторон-
ник моей системы. Приложил, конечно, и твое письмо, в котором зачерк-
нул слово «амплуа», поставленное у тебя буквально ни к селу ни к го-
роду.
Вчера я получил орден, поэтому, может быть, особенного страха или
отвращения к нашей системе у Яцкевича не обнаружится. Почти уверен,
что он что-нибудь сделает. Разговаривать с ним лично, думаю, было бы
хуже, я произвожу на некоторых людей отталкивающее впечатление.
Но если даже получится осечка, падать духом не нужно, будем ду-
мать что-либо другое. Напрасно ты написал, что согласен работать в лю-
бой области, было бы хорошо, если бы ты [был] ближе к Москве и ко мне:
иногда и выпили бы чарку.
Спасибо за предложение проекта провести у тебя лето, но будем на-
деяться, что это будет не в Виннице, а где-нибудь ближе.
Мы живем в общем по-прежнему, работы много, толку мало. Орден
всех взволновал, думаю, что теперь и работать станет легче.
Левка заканчивает дипломный проект, и мы все с ним волнуемся.
Галя кланяется тебе и Гале и всей твоей многочисленной фамилии.
От меня тоже передай поцелуи и поклон.
Антон похож на меня? По моему глубокому убеждению, это не такое
большое счастье, во всяком случае от души желаю ему быть больше по-
хожим на батька.
Будь здоров и ни при каких обстоятельствах не пищи.
Твой А.

Из письма О. П. Ракович
13 марта 1939
Как я живу на новом поприще? Трудно сравнить с прошлым. Но сей-
час уже не бывает у меня таких счастливых минут, помните? Ехали мы
в Полтаву на нашем замечательном фаэтоне. Почему-то Вы ночевали в ко-
лонии. Вы сидели на главном сидении рядом со Стефанией Потаповной,
я — против Вас, и мы смеялись всю дорогу. Я не помню уже, о чем мы
говорили тогда, но я хорошо помню, что это был самый счастливый мо-
мент моей жизни. В общем, Вы стеснялись и дерзили мне, но Вам страш-
но хотелось хохотать, а Стефания Потаповна завидовала Вашей молодости
и обижалась.
...Я очень много работаю, много борюсь и часто лезу на рожон, у меня
много врагов, а друзья... В руках у меня нет такого дела, которое я готов
защищать до последней капли крови. Пишу. Сейчас развел повесть о люб-
ви — длинную повесть, в которой хочется сказать многое и многое вспо-
мнить, поэтому сейчас я еще чаще вспоминаю о Вас.
О. П. Ракович
28 марта 1939
...Ну, вот и прекрасно, переписка началась и сразу вошла в спокойные
берега. Удивительное дело, я переписываюсь с Вами, а говорят, что чу-
дес не бывает! Да еще как замечательно — у Вас остался не только по-
черк прежний, но и характер, такой же счастливый характер, как и был.
Я'очень хорошо представляю, какая Вы сейчас — Ваше лицо, смех, ухват-
ку, походку. Конечно, Вы потолстели, конечно, у Вас теперь новая гра-
ция, Вы референт и иногда напускаете на себя важность. Но это Вам
всегда было к лицу, помните, как Вы кричали на заведующего губфинот-
делом: «Не морочьте мне голову!»
А люди вокруг Вас, по всей вероятности, такие же, как и вокруг ме-
ня, — только они всегда грызут меня, а Вас иногда любят, даже в проход-
ной комнате Вас не трогают и не обижают. Одним словом, я завидую Вам
и тем самым хорошим людям, от которых Вы в таком восторге.
Ну, бог с Вами, живите счастливо, только комнату перемените, с какой
стати в проходной.
Очень хорошо, что Вы не вышли замуж и что у Вас нет детей. Теперь
это тяжелый крест, и мне было бы очень печально.
Я живу по-прежнему. Много работаю, много спорю, у меня, как и всег-
да, масса врагов, а друзья растерялись, только мои бывшие воспитан-
ники иногда меня вспоминают. За счастьем я и раньше не гонялся, а те-
перь и совсем потерял к нему аппетит, очевидно, между счастьем и мной
невозможен обычный язык. Но и катастроф я в своей жизни не допускаю —
терпеть не могу страданий, ни своих, ни чужих.
Очень много разъезжаю...

Это хорошо — много вижу людей и новых мест, я ведь всю жизнь про-
жил домоседом.
А где Вы бывали, куда ездили, бывали в Москве?
Очень хотел бы подарить Вам какую-нибудь мою книгу, но сейчас у Ме-
ня нет ничего. Обязуюсь все книги, если будут выходить, немедленно вы-
сылать Вам — с лирическими надписями.
Пишите, Красавица, Вы представить себе не можете, как это для ме-
ня важно.
Целую Ваши руки.
Ваш А. М.
С. А. Калабалину
28 марта 1939, Москва
Дорогой мой Семен!
Я в последнее время по обыкновению замотался и долго тебе не отве-
чал. Спасибо, что не обращаешь внимания на мое свинство и пишешь.
В общем твои дела как будто идут полным ходом. Яцкевич мне не
ответил, и это, конечно, квалифицированное хамство, ничего не поде-
лаешь, и напоминать ему не хочу, тем более что по всему видно, мы с то-
бой ему не ко двору, — у него, вероятно, какие-нибудь другие есть «сооб-
ражения».
То, что он молчит, между прочим, меня даже утешает. Это значит, что
все равно ты с ним не сработался бы. Стоит ли в таком случае лезть на
разные рожны?
Вообще думаю, что тебе не нужно нервничать, по опыту знаю, что
лучше бывает там, где трудно...
Было бы очень хорошо, если бы твой сегодняшний опыт кто-нибудь
записывал. Только не нужно увлекаться живописанием беспорядка в дет-
ских домах, это все хорошо известно и имеет характер классический. А вот
записывать твои начинания, изобретения, споры, рабочие физиономии ре-
бят и прочих людей это было бы важно.
Очень рад твоим семейным успехам.
Был на днях в Харькове, видел много своих ребят, видел Терского,
Тимочку1 и других...
Пиши, серденько!
Передай привет Гале, Антону Семеновичу и прочим твоим наслед-
никам.
Твой А.

Перазич
28 марта 1939, Москва
Уважаемый товарищ Перазич!
Спасибо Вам за внимание и за добрые чувства по поводу моей «Поэмы».
Тему о любимчиках в семье обязательно использую, признаюсь Вам,
что эта деталь семейных отношений как-то ускользнула из моего внима-
ния, а между тем это настоящий бич.
Спасибо и за поправку насчет зверей. Поленился проверить, да и как-то
так случилось, что под рукой ничего не было из Ветхого завета. После Ва-
шего письма ходил по букинистам, искал Библию или что-либо в этом
роде и, представьте, ничего не нашел.
Еще раз прошу принять от меня самую искреннюю человеческую бла-
годарность.
Желаю Вам здоровья и хорошего настроения.
Ваш Макаренко.
Дорофееву
31 марта 1939, Москва
Севастополь.
Дом учителя.
Директору т. Дорофееву
К сожалению, сейчас не могу обещать Вам приехать в Севастополь
в апреле, так как очень занят. В Крыму буду не раньше осени, в сентябре
иди в октябре. Если к тому времени у Вас еще не остынет охота встретить-
ся со мной и поговорить, прошу сообщить — желательно через массовый
сектор клуба писателей в Москве (Воровского, 50).
Привет.
А. Макаренко.
II. Документы биографического характера
Аттестат А. С. Макаренко, 4 июня 1904 г.
Аттестат
Предъявитель сего Макаренко, Антоний Семенович, сын цехового го-
рода Харькова, православного вероисповедания, родившийся 1 марта
1888 г., обучался с 1901 по 1904 год и окончил полный курс учения
в Кременчугском 4-классном городском училище.
При отличном поведении оказал успехи:
по закону божью — отлично — 5,
— «—русскому и церковнославянскому языку — отлично — 5,

—«—арифметике — отлично — 5,
—«—геометрии — отлично — 5,
—«—естествознанию и физике — отлично — 5,
—«—истории — отлично — 5,
—«— географии — отлично — 5,
— *—чистописанию — отлично — 5,
по черчению и рисованию — отлично — 5,
и, сверх того, обучался пению, гимнастике и предметам дополнитель-
ным, а потому он, Макаренко Антоний Семенович, на основании ст. 39
Высочайше утвержденного 31 мая 1872 г. Положения о городских учи-
лищах, при производстве в первый классный чин, если он, на основании
существующих узаконений, имеет право вступить в государственную
службу, освобождается от установленного для сего испытания на осно-
вании ст. 64 пункта 2-го устава о воинской повинности, пользуется льго-
тою, предоставленною 2-му разряду по образованию.
Кременчуг, июня 4 дня 1904 г.
Свидетельство
Предъявитель сего сын цехового г. Харькова Антоний Семенович Ма-
каренко, состоявший в течение 1904/05 учебного года слушателем Педа-
гогических курсов при Кременчугском городском 4-классном училище,
учрежденных на основании правил 31 марта 1900 г. для приготовле-
ния учителей и учительниц начальных училищ, согласно ст. 7 и 8 сих пра-
вил, а также § 13 правил 20 марта 1896 г., в специальных испытаниях
подвергался в педагогическом совете означенного училища сокращенно-
му испытанию и, выдержав оное весьма хорошо, удостоен звания учи-
теля начальных училищ с правом преподавания в сельских 2-классных
училищах Министерства народного просвещения и обучения церковного
пения. В удостоверение чего дано ему это свидетельство за надлежащими
подписями и с приложением печати Кременчугского городского 4-класс-
ного училища.
Кременчуг, августа 11 дня 1905 г.
Руководитель педагогических курсов
Инспектор-учитель училища
Преподаватель русского языка
Преподаватель арифметики
Преподаватель истории и географии
Преподаватель чистописания
Формулярный список о службе
Составлен 1 июня 1912 г.
Антон Семенович Макаренко, 23 лет, православного вероисповедания,
учитель Долинского двухклассного железнодорожного училища М. н. проев.
Херсонской губернии Александрийского уезда; знаков отличия не име-

ет. Содержание получает 480 руб. и квартирных 120 руб. в год.
Сын цехового г. Харькова.
Окончил Кременчугское 4-классное городское, по положению 31 мая
1872 г. училище, 1904 г.
Получил свидетельство от Педагогических курсов при Кременчугском
4-классном городском училище на звание учителя начальных училищ,
с правом преподавания в сельских двухклассных училищах М. н. проев,
и обучения церковному пению, 1905 г., 11 авг.
Распоряжением г. Директора народных училищ Полтавской губернии
назначен на должность учителя Крюковского 2-классного железнодорож-
ного училища М. н. проев. (X. Н. ж. д.) Кременчугского уезда согласно
прошению, 1905 г., 19 сент.
Распоряжением г. Инспектора народных училищ 6-го района Херсон-
ской губернии перемещен на должность учителя Долинского классного
железнодорожного училища М. н. пр. (Юж. ж. д.) согласно прошению,
1911 г., 24 сент. Холост.
Почетный блюститель Долинского училища инженер
Заведующий Долинским классным училищем
Характеристика воспитанника Полтавского учительского
института Макаренко Антона, окончившего курс в 1917 г.,
составленная Педагогическим советом института
Макаренко А. — выдающийся воспитанник по своим способностям, зна-
ниям, развитию и трудолюбию, особый интерес проявил к педагогике и
гуманитарным наукам, по которым очень много читал и представлял
прекрасные сочинения. Будет весьма хорошим преподавателем по всем
предметам, в особенности же по истории и русскому языку.
Председатель педагогического совета института
Директор А. Волнин.
Члены совета: (подписи).
Подписка
Я, нижеподписавшийся воспитанник Полтавского учительского инсти-
тута и казенный стипендиат Министерства народного просвещения Антон
Макаренко, даю сию подписку в том, что обязуюсь прослужить по оконча-
нии курса за казенную стипендию не менее 6 лет в должности учителя
городского училища по назначению учебного начальства.
Полтава
Ноября 26 дня 1914 г.
Писал собственноручно.
Воспитанник Полтавского учительского
института Антон Макаренко.

Аттестат
От педагогического совета Полтавского учительского института, на осно-
вании высочайше утвержденного 31 мая 1872 г. Положения об учитель-
ских институтах, выдан сей аттестат воспитаннику учительского инсти-
тута Макаренко Антонию Семеновичу, родившемуся 1 марта тысяча
восемьсот восемьдесят восьмого (1888) года, в том, что он при отличном
поведении оказал отличные (5) успехи:
В законе божием
— «—педагогике и дидактике
— «—логике
— «—русском и церковнославянском языке с методикой,
— «—теории словесности и русской словесности
— «—математике (арифметике, алгебре, геометрии и тригонометрии) с
методикой
— «—истории с методикой
— «—географии с методикой
— « —естествознанию
— «—физике
— « —географии
— « —рисовании
— «—черчении
— « —чистописании
— «—пении
в гимнастике
В практических занятиях:
по русскому языку
— « —математике
— «—истории и географии
— «—естествознанию и физике
Вследствие чего он, Макаренко Антоний, удостаивается звания учителя
высшего начального училища на основании: высочайше утвержденно-
го 25 июля 1912 г. закона о сих училищах и при поступлении на означен-
ную должность имеет пользоваться всеми правами, той должности при-
своенными. Удостоен золотой медали.
Полтава, июля 15 дня 1917 г.
Председатель педагогического совета,
директор института А. Волнин.
Члены педагогического совета: (подписи).
Поименованный в этом аттестате воспитанник Макаренко Антоний
обязан прослужить 6 лет в должности учителя высшего начального учи-
лища, по назначению учебного начальства, за полученное им на казен-
ный счет воспитание в Полтавском учительском институте или возвра-
тить Государственному казначейству затраченную на него сумму, всего
пятьсот девяносто два (592) руб. 26 коп.
Директор института А. Волнин.
За Письмоводителя (подпись).

Удостоверение А. С. Макаренко-учителя
М. П. С. Управление Южных казенных железных дорог.
Училищный отдел. Октябрь, 10 дня, 1917 г.
Дано сие Антону Семеновичу Макаренко в том, что он состоял учите-
лем общеобразовательных предметов, а также и дополнительных: черче-
ния и рисования — железнодорожных училищ Южных дорог, а именно
в Крюковском с 1 сентября 1905 по 24 сентября 1911 г. и в Долинском
с 25 сентября 1911 по 14 ноября 1914 г. С указанного времени, т. е. с 4 ок-
тября 1914 г., был освобожден от учительских обязанностей на Южных
ж. д. вследствие поступления в Учительский институт.
За председателя комитета
для заведования образовательными
учреждениями дорог
Заведующий делопроизводством
Уведомление Полтавской городской управы
7 сентября 1919 г.
Г-ну инспектору Соединенного железнодорожного училища на ст. Крюков
Юж. ж. д. Макаренко Антону Семеновичу.
Полтавская городская управа имеет честь уведомить Вас, что Вы,
согласно прошению, назначены коллегией городской управы на долж-
ность заведующего городским низшим начальным училищем им. князя
Куракина. Назначение считается с 9 сего сентября, и управа просит Вас
к тому времени прибыть в Полтаву и приступить к исполнению обязан-
ностей или, в случае отказа от этой должности, немедленно уведомить
об этом управу.
За городского голову
Член управы
Делопроизводитель
Мандат А. С. Макаренко-депутата
15 апреля 1921 г.
Предъявитель сего тов. Макаренко в действительности является чле-
ном Совета Рабочих и Красноармейских Депутатов г. Полтавы, делеги-
рованным от союза «Наркульт». Тов. Макаренко значится в секции про-
свещения, что подписано и печатью удостоверяется.
Председатель Совета
Писарь

Записка заведующего дорожным отделом
Южной железной дороги
Т. Макаренко!
Давно разыскиваю Вас. Намерение мое — просить Вас взять на себя
руководство делом социального воспитания на Южной дороге.
Если имеется у Вас малейшая возможность дать свое на это согласие,
то сообщите незамедлительно депешей.
Жду ответа. Жму руку. К. Гресь.
24 июня 1922
Письмо комитета мастеровых Крюковских
вагонных мастерских
Антон Семенович!
По поручению родителей, заинтересованных в обучении детей в желез-
нодорожной школе при Крюковских мастерских, на заседании масткома1
и цеховых старост 1 июля с. г. был поставлен вопрос о восстановлении
вышеназванной школы и при обмене мнениями все пришли к одному
решению, что восстановление школы возможно, если пригласить Вас на
место заведующего школой.
И поэтому поручено масткому возбудить этот вопрос перед Доркуль-
траном о зачислении Вас на вышеуказанную должность, конечно зару-
чившись Вашим согласием. Поэтому мастком Крюковских мастерских
обращается к Вам с запросом, согласитесь ли Вы на занятие этой долж-
ности, и если да, то просьба сообщить в мастком для возбуждения хода-
тайства перед Доркультраном2 Южных железных дорог о Вашем утверж-
дении в вышеуказанной должности.
Председатель масткома
Крюковских вагонных мастерских (подпись).
4 июля 1922 г.

Письмо-рекомендация Полтавского губнаробраза
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
25 августа 1922 г.
В Московский институт организаторов народного образования
Полтавский губнаробраз убедительно просит Институт организа-
торов народного образования зачислить тов. Макаренко А. С. в число
студентов института.
Тов. Макаренко не может быть отпущен раньше 15 сентября с. г.,
так как в пределах указанного времени он должен подготовить к сда-
че сложную организацию колонии морально-дефективных [детей].
При этом губнаробраз рекомендует тов. Макаренко как очень энер-
гичного, способного и знающего работника-организатора. За 2 года
управления колонией при очень трудном составе детей тов. Макаренко
создал одно из лучших учреждений Полтавской губернии.
Завгубоно Полтавщины
Завгубсоцвосом
Управделами
Из протокола заседания малого президиума
Полтавского окружного исполнительного комитета
24 августа 1925 г.
Слушали: II. О юбилее 5-летней деятельности Полтавской трудовой колонии
им. М. Горького, который будет отмечаться в конце августа с. г. (тов. Фиал-
ковский).
Постановили: II. а) Отметить чрезвычайно большую проделанную работу
колонии в деле перевоспитания малолетних правонарушителей.
б) Отметить персонально работу зав. колонией тов. Макаренко, а также
других сотрудников, которые работают в колонии без перерыва в течение
пяти лет. Зав. колонией тов. Макаренко дать двухмесячную научную коман-
дировку и отпустить на расходы по командировке из местных средств
200 рублей, а остальным работникам поднести подарки на сумму 300 рублей,
поручив это дело окринспектору Наробраза1. Окрфинотделу срочно изыскать
средства.
Мандат А. С. Макаренко
6 июля 1927 г.
Выдан т. Макаренко в том, что окринспектурой Наробраза ему вместе с
т. Довгополюком1 поручено составить план рационализации сети детуч-
реждений интернатного типа округа, а поэтому они уполномачиваются

ознакомиться с работой этих учреждений и им дается право:
1. Знакомиться с хозяйством и бухгалтерскими книгами.
2. Знакомиться с персоналом и детским коллективом, собирать общие
собрания и специальные совещания.
3. Изучать распределение работы и внутреннюю организацию учреж-
дения.
4. В целом изучать жизнь детучреждения во всех ее областях.
Все заведующие и работники детучреждений должны помочь товарищам
исполнить порученное им дело.
Зам. окринспектора Наробраза
Секретарь
Удостоверение А. С. Макаренко
9 июля 1927 г.
Окружная инспектура наробраза поручает заведующему Харьковской ко-
лонией им. М. Горького т. А. С. Макаренко ознакомиться с постановкой
сельскохозяйственной и организационной работы в совхозах Харьковского
округа для углубления постановки сельского хозяйства в детских учреж-
дениях. ОкрИНО просит администрацию совхозов помочь т. Макаренко
в деле ознакомления.
Окринспектор Наробраза А. Миколюк1.
Из протокола заседания
президиума Харьковского Окрисполкома
11 июля 1927
Слушали: 21. Назначение на должность инспектора всех детских домов
ОкрИНО. (Докл. секр. ОИКа тов. Мороз.)
Постановили: 21. Заведующего колонией им. Горького т. Макаренко
включить в штат окружной инспектуры Наробраза и назначить на долж-
ность инспектора всех, без исключения, детских домов, городков и колоний.
Предложить тов. Макаренко срочно подать через ОкрИНО в Президиум
ОИКа свои предложения по реорганизации детских учреждений и тем
мероприятиям, которые нужно провести для улучшения их положения.
Зам. председателя Окружного Исполнительного Комитета
Секретарь Харьковского Окружного Исполнительного Комитета

Автобиография
Макаренко Антон Семенович
Родился 14 марта н. с. 1888 г. в гор. Белополье б. Харьковской губ. Сум-
ского уезда в семье рабочего вагонных ж.-д. мастерских.
Учился в двухклассном ж.-д. училище в Белополье с 1896 по 1901 г.
В 1901 г. переехал вместе с родителями в п. Крюков, куда отец перешел
рабочим в Крюковские вагонные мастерские.
1901 —1904 гг. учился в городском четырехклассном училище в Кре-
менчуге, которое окончил в 1904 г. По окончании училища поступил на
одногодичные педагогические курсы в Кременчуге.
С 1905 по 1911 г. работал учителем в Крюковском ж.-д. двухклассном
училище. За ссору с заведующим-черносотенцем переведен в Долинское
ж.-д. училище на ст. Долинская Юж. ж. д.
В 1914 г. поступил в Полтавский учительский (потом педагогический)
институт, который закончил осенью 1917 г. с золотой медалью.
Во время пребывания в институте был призван в ратники 127-й пешей
Воронежской дружины неправильно, несмотря на то что был студентом
последнего курса и подлежал освобождению по состоянию здоровья (зрение).
Тем не менее освобожден был только через 6 месяцев.
По окончании института был назначен инспектором высшего начального
ж.-д. училища в Крюкове. С весны 1919 г. из учеников училища организовал
с/х. коммуну и за это при Деникине уволен. Поступил зав. нач. училищем
в Полтаве, откуда перешел в 1920 г. заведующим колонией им. М. Горького.
Вместе с колонией Горького переехал в Харьков.
С октября 1927 г. принял заведование коммуной им. Дзержинского. Ра-
боту в колонии Горького оставил в 1928 г. 3 сентября.
Приветственный адрес Антону Семеновичу Макаренко
1932
Дорогой Антон Семенович,
Разрешите Вас, в 4-ю годовщину коммуны, поздравить с достижениями,
которые имеются в коммуне благодаря Вашему твердому и умелому руко-
водству.
Заветы Ильича, директивы партии в борьбе против беспризорности,
за политехнизацию, за кадры социалистической промышленности претво-
ряются Вами в жизнь.
Ваше желание — видеть в беспризорном человека, умеющего работать
и могущего стать полезным членом общества, Ваша уверенность в том, что
нет таких ребят, которых нельзя перевоспитать, подтверждаются резуль-
татами Вашей долголетней работы.
Ваши воспитанники теперь уже врачи, инженеры, литераторы, квали-
фицированные рабочие.
300 коммунаров поставлены Вами на верную дорогу.
И сейчас наша коммуна, единственная из всех детских коммун, воспи-

тывается самим же коллективом коммунаров. Воспитателей у нас нет — есть
коллектив.
Четкость в работе, строгое выполнение ее, ответственность за работу,
воспитываемая советом командиров и общими собраниями, под идейным
руководством партии и комсомола, является верным залогом воспитания
здорового коллектива...
Вы, Антон Семенович, с первых дней существования коммуны поставили
цель дать образованные кадры культурных и честных рабочих, которые
будут полезными на всех фронтах нашего социалистического строительства.
Вы для нас — лучший друг и товарищ.
Вы сумели влить в нас чувство дружбы, радости, желание работать
и учиться, ценить коммуну и любить ее как родной дом, как очаг культуры
и воспитания новых людей, уважающих и ценящих труд.
Вы бичуете наши недостатки и умеете учить нас делу чести и доблести.
За это мы любим Вас и стараемся всегда внимательно относиться ко
всяким Вашим указаниям и замечаниям. Больно слушать Ваш укор, но зато
всегда приятно заслужить Ваше одобрение.
Желаем Вам сил для дальнейшей упорной работы над воспитанием но-
вого человека.
По поручению общего собрания
Совет командиров и Бюро ЛКСМ.
7 января 1932 г.
Грамота
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
1917—1932
ВЧК—ОГПУ
Дана коллегией Государственного политического управления Украинской
Социалистической Советской Республики товарищу Макаренко Антону Се-
меновичу в том, что он за преданную и энергичную работу в Трудкоммуне
им. т. Дзержинского награждается золотыми часами.
За председателя Государственного политического управления УССР
Основание: Приказ ГПУ УССР № 392, 1932 г.
Харьков, 20 декабря 1932 г.

Грамота
Правление трудкоммуны
им. Ф. Э. Дзержинского
Ударнику
Дана тов. А. С. Макаренко в том, что постановлением правления Труд-
коммуны имени Ф. Э. Дзержинского за энергичную преданную работу
в коммуне он премируется настоящей грамотой, значком и званием лучшего
ударника.
Правление Трудкоммуны
им. Дзержинского
29 декабря 1932 г.
Харьков
Грамота
Наркомпрос УССР
Народный комиссариат просвещения за большую работу по борьбе с детской
беспризорностью, за умелую организацию работы в коммуне по воспитанию
активных и сознательных строителей социализма награждает тов. Мака-
ренко Антона Семеновича, помощника начальника коммуны им. Ф. Э. Дзер-
жинского по педчасти, почетной грамотой.
Зам. наркома просвещения
Член коллегии НКП,
руководитель Соцвоса
Приказ по детской трудовой коммуне НКВД УССР им.
Ф. Э. Дзержинского
5 января 1935 года № 8 г. Харьков
За энергию, умение и инициативу, проявленные в деле постоянного и повсед-
невного руководства всем коммунарским коллективом, органами коммунар-
ского самоуправления и школьной сетью, за постоянную мобилизацию всего
коммунарского коллектива на активную дружную и сплоченную работу на
производстве — первому руководителю коммуны и бессменному на протя-
жении всех 7 лет — начальнику учебно-педагогической части тов. Мака-
ренко А. С. объявить благодарность и премировать месячным окладом
зарплаты...
Начальник коммуны

Удостоверение А. С. Макаренко-депутата
8 июня 1935 г.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Удостоверение № 1201
Предъявитель сего тов. Макаренко является членом Дзержинского рай-
онного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов II со-
зыва1.
Председатель городского совета
Секретарь
Из Указа Президиума Верховного Совета СССР
«О награждении советских писателей»
За выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художествен-
ной литературы наградить:
...орденом Трудового Красного Знамени...
14. Макаренко Антона Семеновича...
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М. Калинин.
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин.
Москва, Кремль, 31 января 1939 г.
Заявление А. С. Макаренко о приеме в кандидаты в чле-
ны ВКП(б).
В парторганизацию
Союза советских писателей
Члена ССП
Антона Семеновича
Макаренко
Заявление
Прошу принять меня в число кандидатов в члены ВКП(б).
Москва А. Макаренко
15 февраля 1939 г.

Из протокола заседания партийного комитета
Союза советских писателей
16 марта 1939 г.
Слушали: 2. Заявление т. Макаренко А. С. о приеме его в кандида-
ты ВКП(б) (т. Зайцев).
Тов. Макаренко Антон Семенович род. в 1888 г. в г. Белополье, б. Харь-
ковской г., Сумского уезда. Украинец, отец — рабочий-маляр в вагон-
ных мастерских ст. Крюково на Днепре, умер в 1916 г. Мать, домохо-
зяйка, умерла в 1931 г. Образование — окончил Кременчугское 4-клас-
сное городское училище в 1904 г., одногодичные педагогические курсы
при том же училище в 1905 г., Полтавский учительский институт в 1917 г.
Писатель-прозаик, член Союза советских писателей, член бюро Секции
прозаиков. Награжден правительством за литературные заслуги орденом
Трудового Красного Знамени.
Рекомендуют т. Макаренко А. С. в канд. ВКП(б):
1. Павленко П. А., чл. ВКП(б) с 1920 г., п/б № 1274158, писатель
2. Бобунов А. А. —«— с 1918 г., п/б № 1255271, писатель
3. Ермилов В. В. —«— с 1927 г., п/б № 1255270, писатель
4. Булыга-Фадеев А. А. —*— с 1918 г., п/б № 1189040, писатель
5. Колбановский В. Н. —«— с 1919 г., п/б № 1230960
Вопросы к т. Макаренко.
Вопрос. Во время прихода Деникина вы учительствовали и какая у Вас
была политическая точка зрения?
Ответ. Да, учительствовал, я был против деникинщины, но активной
борьбы против него не вел, занимался педагогической работой.
Тов. Павленко (рекомендующий). Т. Макаренко я узнал тогда, когда
вышла его книга «Педагогическая поэма». Эта поэма вызвала большую
ярость со стороны некоторых работников НКВД, и приходилось обращаться
к А. М. Горькому, Чтобы напечатали эту книгу. У многих была уверен-
ность в том, что т. Макаренко является коммунистом, а оказывается, что
он беспартийный.
Тов. Макаренко, придя в литературу, отложил свою педагогическую
деятельность. Это неправильно, и сдавать свои позиции по педагогической
линии не нужно.
Правление ССП должно помочь т. Макаренко в этой работе и нужно
дать бой тем, кто против коммунистического воспитания.
Тов. Бобунов (рекомендующий). Когда читаешь книгу т. Макаренко
«Педагогическая поэма», то сразу складывается мнение о человеке. Когда
бываешь у т. Макаренко на квартире, то чувствуешь, что попал в комму-
ну. Я многим коммунистам говорил, что нужно помочь т. Макаренко
вступить в партию, что мы и сделали.
Постановили: Поставить вопрос на общем партийном собрании о приеме
т. Макаренко А. С. в кандидаты ВКП(б) по 4-й группе.
Секретарь парткома ССП Зайцев.

III. Материалы педагогической
и литературной деятельности
Заведующему отделом снабжения губнаробраза
21 марта 1921 г.
В дополнение к моему рапорту от 25 февраля за № 181 покорнейше
прошу о скорейшем разрешении вопроса о возвращении вывезенных из ко-
лонии вещей. Со своей стороны полагаю, что разрешение вопроса путем
создания специальной комиссии не может привести к цели.
Библиотека, инструменты и земледельческие орудия необходимы коло-
нии сейчас, работа комиссии обязательно затянется на несколько меся-
цев, если комиссии вообще удастся собраться. На каждом шагу комиссия
будет встречаться с затруднениями, возникающими вследствие того, что
вещи разбросаны по всей волости, большею частью у частных лиц.
Единственным выходом я считаю выдачу мне мандата на право не-
медленного получения принадлежащих колонии предметов с необходи-
мой оговоркой о помощи со стороны волостной милиции и комнезаможей1.
Заведующий колонией А. Макаренко,
Заведующий хозяйством Сердюк.
Через труд и самоорганизацию — к новой жизни
[Начало 1925 г., февраль,
не позже марта]
I
Видели ли вы когда-нибудь ребенка-преступника? По-видимому, видели,
да и не одного. Жизнь больших городов, жестокая борьба за существова-
ние, убожество рабочих окраин и наряду с этой бедностью шуршащая
жизнь городских улиц со своими искушениями — все это изуродовало
не одну детскую душу.
Но пробовали ли вы всмотреться в души этих молодых преступников,
подойти к ним поближе, просто, по-человечески; думали ли вы о том,
как можно в современной, еще довольно трудной жизни, без больших
средств и помощи со стороны, привлечь их к труду, к полезной работе,
не навязывая ее им, а доказывая, что она вытекает из самой неизбеж-
ности живой, творческой жизни в советском обществе?
И если не пробовали, то послушайте, что сделал коллектив педаго-
гов, заинтересованный этим делом, в условиях нашей, бедной ресурсами,
но богатой возможностями и большим энтузиазмом, советской действи-
тельности.

II
Может, рассказать вам с начала — от времени, когда в воздухе еще но-
сились громы и молнии гражданской войны, когда голод костлявой ру-
кой душил за горло молодую республику — с конца 1920 и начала 1921 г.,
когда колония и была основана? Но стоит ли говорить о том ужасном
времени, которое пришлось пережить педагогам-энтузиастам и воспитан-
никам, только что вырванным из объятий, воровского мира для новой,
трудовой жизни?
Достаточно сказать, что в таких неимоверно трудных условиях кол-
лектив колонии сумел из полуразрушенного, запущенного и постоянно
разворовываемого имения бывшего помещика Трепке (11 верст от Полтавы)
создать очаг труда и знаний, заложить в нем фундамент для дальней-
шего развития молодых воспитанников колонии в условиях, помогающих
превратить их в сознательных тружеников Советской Республики.
III
Вы не были в колонии, но если б вы посетили ее, то увидели бы, как при-
ветливо встретили б вас колонисты!
Молодые, здоровые мальчики, все — как один. Лица загорелые, силь-
ные руки, мускулистые ноги, в белых сорочках, с закатанными по колени
штанинами — летом и в такой же простой, примитивной одежде — зимой.
Веселый, здоровый смех, шутки и совершенно свободное самочувствие.
Еще где-то спряталась инстинктивная робкая настороженность к тому,
нет ли в наших словах, в поведении чего-то от того мира, который со-
вершенно условно поделен на два лагеря — воров и честных. Здесь нет
этого деления. Здесь — здоровье и молодость, труд и желание культурно-
го саморазвития, здоровая коллективная жизнь, самоорганизация и сол-
нечные надежды на будущее.
На этом фундаменте и построена вся система воспитания — весь комплекс
жизни детской колонии. Нет специфического подхода к детям, как к быв-
шим преступникам, здесь не пытаются влиять на них, постоянно ука-
зывая на их недостатки, плохие склонности; здесь просто стремятся, чтобы
трудовой дисциплиной, с одной стороны, и самоорганизацией, с другой,
создать из них этически и социально здоровых людей.
Труд и самообслуживание в коллективе, потребность улучшать этот
труд на основе приобретаемых знаний, потребность дать выход здоровой
юношеской энергии в такой же здоровой игре — вот логика этой систе-
мы и фундамент для самоорганизации целого коллектива.
И не удивительно, что эта логика творит чудеса.
IV
Разве не чудо — пять, прежде совсем разрушенных строений вместе с при-
стройками без каких-либо средств отремонтировал, оборудовал и восста-
новил (правда, еще убого) сам коллектив!1 Разве не чудо — сорок деся-
тин великолепно обработанной земли (200 пудов пшеницы с десятины)
там, где когда-то, во времена гражданской войны и революционного вихря,
произрастал только чертополох...

Восемь лошадей, две жатки, две сеялки, конная молотилка, веялки и мно-
го другого — это вам, братцы, не шутка! И совсем не шутят 63 свиньи
аглицкой породы, 3 дебелые коровы, столько же десятков гусей, два де-
сятка овец, полсотни кролей и т. п., которые все время хрюкают, мы-
чат, блеют и другими звуками наполняют и без того бойкую и звонкую
жизнь колонии.
...Хозяйство колонии еще увеличивается. Изо всех сил гонят его ко-
лонисты вперед и выше. В 1924 г. колония после трехлетней «револю-
ционной» борьбы с окрисполкомом и другими организациями получила,
наконец, паровую мельницу, находящуюся в самой усадьбе колонии. Кроме
того, есть еще 4 мастерские, продукцией которых обеспечивается хозяйство
колонии.
V
Однако есть чудеса и получше — чудеса в области знаний и нравствен-
ного оздоровления.
Достаточно сказать, что, несмотря на то что в колонии постоянно имеется
25—30 новых воспитанников, часть преступников-рецидивистов, колоний-
ская коммуна, представляет из себя прочно сбитое по-товарищески и дисци-
плинированное рабочее сообщество, беспрерывно повышающее свой куль-
турный уровень и в то же время всегда веселое, с бойким настроением.
Но тесно становится многим в этом рабочем сообществе: многим хочет-
ся изведать культуры больших городов и многие из колонистов уходят
из детской колонии, чтобы дальше учиться на рабфаках и в высших шко-
лах по большим городам. В настоящее время колония имеет больше десят-
ка студентов в Киеве и Харькове, сама же о них и заботится, да и они не по-
рывают связи с ней, ощущая себя и на стороне членами ее, подчиняясь ее
дисциплине и поддерживая ее. Так, харьковские рабфаковцы-колонисты
составляют так называемый седьмой отряд колонистов, и быть в нем — са-
мое большое желание большинства из воспитанников колонии, их надеж-
да и мечта.
И надо только посмотреть, с какой любовью встречает колония такого
рабфаковца, когда ему посчастливится хоть на короткое время прибыть
к своим! Надо посмотреть, с какой заинтересованностью и братской нежно-
стью читает рабфаковец письмо, получаемое иногда из далекой колонии...
«...И еще сообщаем тебе, что любимая твоя Машка (большая свинья)
недавно опоросилась и принесла десяток поросят».
И радостно становится молодому рабфаковцу: растет и развивается хо-
зяйство колонии.
VI
Вот такие достижения у колонии. Однако много чего еще и не хватает: мно-
го еще недостатков и преград, которые необходимо перескочить, преодо-
леть.
40 десятин принадлежащей колонии земли ей недостаточно, хотя сель-
ское хозяйство, хлебопашество и ведется улучшенными способами. 120 вос-
питанников и 12 воспитателей требуют хотя бы по одной десятине на чело-

века, но достать земли в округе трудно потому, что вся земля — у кресть-
ян. То же самое и со скотоводством: ограниченность земли под лугами не
позволяет его развивать.
Тяжелы и условия аренды земли, а также и условия аренды паровой
мельницы, не позволяющие создать, пусть небольшой, оборотный капитал
для колонии.
Основные поступления колонии — это труд колонистов, беспрерывный,
старательный труд, только и поддерживающий бойкую жизнь... .
Именно потому и ощущается примитивность быта воспитанников. Не
хватает самого необходимого: одежды, белья и т. п. Вся обстановка — из
простых столов и стульев; отсутствует самый элементарный комфорт и не-
обходимый уют, несомненно влияющие на воспитанников.
Нуждается в решении и дальнейшая судьба колонистов, выход их в са-
мостоятельную жизнь. Только некоторым, немногим удается попасть на
рабфак, а потом и в высшую школу. Но таких счастливцев немного. Кроме
того, не все имеют склонности к дальнейшему образованию. Остается про-
изводство и сельское хозяйство.
В области того и другого воспитанники приобретают практическую
квалификацию в самой колонии — на мельнице и в мастерских, и, са-
мое главное, в сельском хозяйстве. Однако этой категории воспитанников
вступать в самостоятельную жизнь очень трудно: медленно развивается
производство в стране и безработица преграждает многим из них путь на
заводы. Некоторый выход для них — сельская работа и женитьба на сель-
ских девушках; однако это имеет и свои отрицательные черты, поскольку
воспитанники попадают в условия малокультурной крестьянской жизни,
далекой от коллективной жизни коммуны.
Надо наделить колонию большим количеством земли, позволяющей
воспитанникам организовать свои трудовые коммуны, объединенные еди-
ной хозяйственной и культурной связью с колонией.
VII
Идет весна. Солнце уже пригревает наполненную соками землю. Земля
ждет юношество. И оно придет к ней, чтобы трудом еще раз обновить ее —
старую, но не стареющую.
В эти дни колонию совсем не узнать. Ее жизнь кипит и бурлит молодым
весенним ручьем. Она готовится к новым чудесам, к новому творчеству.
И жаждут колонисты этого творчества, отвергая все старое и созидая
новую жизнь.
О патронировании
...Лучших ребят, оказывающих успехи в школе или в производстве, и сам
завкол никогда не пошлет к сапожнику на довольно тяжелую и беспро-
светную жизнь, в этом случае и мальчик и завкол всегда будут чего-то
ожидать лучшего. Следовательно, к кустарям отправляются или те, кото-
рых заведующему интересно скорее сплавить, или, те ребята, которым
вообще ничего особенного не хочется и которым просто интересно переме-

нить обстановку. Все это определяет то, что при помощи кустарей мы раз-
гружаемся от ребят, далеко не окончивших воспитание. Все остальные
способы разгрузки не составляют сколько-нибудь заметной картины и не
влияют почти на нашу проточность1.
Среди этих остальных способов бывают и такие, которые сильно раз-
валивают нашу работу. Так, например, в этом году Помдет обязал посыл-
ку нескольких десятков ребят в сельскохозяйственную коммуну «Снеж-
ное» за Киевом. Все были уверены, что «Снежное» есть действительно
сельскохозяйственная коммуна и что таким образом для наших ребят от-
крывается путь к коллективному хозяйствованию. Мы на эту посылку об-
ратили особенное внимание и постарались отправить в «Снежное» хоро-
ших ребят. Оказалось, что «Снежное» — обыкновеннейшая детская коло-
ния железнодорожного ведомства, при этом очень бедная и небольшая,
всего на 50 воспитанников. Нашим колонистам после наших достаточно
мощных хозяйств она показалась просто оскорблением, и они почти все от-
туда разбежались.
Выпуск к кустарям все же дает для нас некоторый отток. Этого совер-
шенно нельзя сказать об отдаче крестьянам. Через управление не было на-
правлено к крестьянам ни одного мальчика, и у нас не было ни одного тре-
бования.
Об этом «проклятом вопросе» нужно говорить серьезно. Я очень боюсь,
что по вопросу о передаче детей крестьянам мы находимся в целой полосе
недоразумений. Я не знаю наверное, откуда пошла первая мысль о воз-
можности и полезности такой передачи. Может быть, в некоторых местных
условиях она и могла составить серьезную меру для увеличения проточ-
ности и для действительной помощи крестьянам. В наших условиях эта
мера ни в педагогическом, ни в социальном отношении не представляется
действенной. В нашем селе в настоящее время такое обилие предложений
работы, что нужда крестьянина в работнике удовлетворяется на месте
вполне достаточно. Если мы предложим крестьянину по 15 рублей в месяц
за то, что он возьмет к себе нашего беспризорного, он, конечно, предпочтет
его своему односельчанину, но тем самым мы вытолкнем из села на наши
улицы нового беспризорного, которого со временем и возьмем в детский
дом, но уже научившегося tfoe-чему на улице и получившего определенную
степень отвращения к сельскохозяйственному труду, да, впрочем, и ко вся-
кому иному труду.
Между тем тот же крестьянский мальчик, если бы он не заразился в го-
роде различными претензиями, мог бы раньше поступить к крестьянину
и с гораздо большим успехом заменить нашего воспитанника. Для кре-
стьянина он был бы лучшей и более верной рабочей помощью и скорее
мог бы войти в его хозяйство как равноправный член и даже в его семью.
Таким образом, наше патронирование у крестьян только переставляет од-
ного беспризорного на место другого, переставляет в страшно невыгодной
комбинации и, кроме того, стоит нам довольно солидных денег, представ-
ляющих простой подарок крестьянину.
Какое влияние может оказать самый процесс патронирования на рабо-
ту детского дома, какие настроения вносятся этим институтом патрониро-
вания в жизнь нашей
трудовой колонии? Как бы ни плохо была поставле-
на работа в нашей колонии, все же наши дети растут под влиянием идеи

рабочего класса. Они, может быть, не умеют вести себя, не умеют даже ра-
ботать, если мы плохие воспитатели, но они уже умеют презирать эксплу-
атацию и эксплуататоров и сами совершенно искренне стремятся быть ра-
бочими в городе, на производстве. Другое дело, насколько мы сможем удов-
летворить их стремление и подготовить их на этот случай, если оно бу-
дет удовлетворено, но само стремление это должно быть признано здоро-
вым и составить базу для воспитательной работы колонии.
К сожалению, мы не можем заметить это стремление к занятию сель-
ским хозяйством, ибо наши дети от природы пролетарии и не видно для них
почти никакой возможности обзавестись необходимым сельскохозяйствен-
ным имуществом. Рассчитывать на то, что они смогут устроиться в сель-
скохозяйственную коммуну, не приходится также, ибо в такие коммуны вы-
бирают людей с большим осмотром, уже более взрослых, а мы, конечно,
не в состоянии держать у себя воспитанника до 18 лет и все время внушать
ему, что его доля быть членом такой коммуны. Конечно, к 18 годам он ус-
пеет научиться кое-чему, с его точки зрения более солидному, чем сель-
ское хозяйство.
Поэтому к крестьянину мы с чистой совестью можем послать только
новичка, при этом еще не забывшего черноземного запаха. А сколько же
у нас таких? За мою восьмилетнюю практику я видел не более десятка.
А между тем такая отсылка в батраки к крестьянину страшно запутает
наши соцвосовские карты. Если смотреть на соцвос не как на игру, то нуж-
но такое назначение крестьянину проводить через органы самоуправле-
ния, нужно вместе с ребятами выбирать, кого отправить. При наличии же-
лающих добровольно идти в село это еще кое-как можно устроить, но, ес-
ли желающих нет, вся наша соцвосовская работа делается чем-то в выс-
шей степени сомнительным.
В президиум Харьковского окрисполкома
24 декабря 1927
Колонию имени М. Горького в течение года посетили следующие иностранные делегации:
28/VIII—26 — американская,
31/VIII—26 — английская,
8/IX—26 — американская,
8/IX—26 — голландская,
17/IX—26 — немецкая,
16/Х— 26 — французская,
26/X—26 — английская,
27/X—26 — итальянская,
28 X—26 — немецкая,
22/V—27 — бельгийская,
25/V—27 — профессор из Берлина,
27/V—27 — делегация международного союза «Помощи детям»,
29/VI—27— данцигская,
7/VII—27 — пионерская немецкая,
9/IX—27 — немецкая,
10/IX—27 — американский профессор,
13/IX—27 — американская,
5/X—27 — Анри Барбюс,
27/X—27 — немецкая,

3/XI—27 — французская,
„ — итальянская,
„ — английская,
„ — польская,
„ — немецкая,
19/XI—27 — красные фронтовики,
19/XI—27 — аргентинская, парагвайская,
20/XI—27 — итальянская,
20/XI—27 — скандинавская,
24/XI—27 — эстонская,
30/XI—27 — бельгийская,
7/XII—27 — палестинская,
11/XII—27 — немецкая.
Всего 32 делегации.
Принимая эти делегации, колония всегда находится в чрезвычайном затруднении. Для
одежды, для ремонта, на учебную часть колония получает по обычным соцвосовским нормам,
и, как и всякое учреждение соцвоса, колония только при исключительном напряжении мо-
жет кое-как сводить концы с концами и жить удовлетворительно. Все же в обыкновенный ра-
бочий день наш внешний вид далеко не блестящ: часть воспитанников одета в старую одеж-
ду, иногда даже в рваную, для черных работ, связанных с порчей одежды, в колонии выдает-
ся такая «спецодежда», к которой не привык заграничный глаз. Точно так же мы имеем бедно
обставленные классы, полное отсутствие учебных пособий, хотя и просторные, но также бед-
ные клубы.
Колония формально считается опытно-показательным учреждением, но никаких допол-
нительных ассигнований она не получает...
Тем более в теперешнем положении колонию нельзя показывать иностранцам, которые
могут неправильно истолковать нашу нужду.
Колония им. Горького обращается в Президиум окрисполкома с ходатайством ассигно-
вать дополнительно:
на приведение в полный порядок всех зданий — 3000 руб.,
на организацию учебной части — 2000 руб.,
на улучшение одежды — 5000 руб.
Всего 10 000 руб.
Если такие дополнительные ассигнования невозможны, колония ходатайствует о распо-
ряжении ОкрИК соответствующим учреждениям о том, чтобы иностранные делегации в ко-
лонию не привозились.
Зав. колонией А. Макаренко
Соображения о детской трудовой коммуне
им. Ф. Э. Дзержинского
1. Трудовая коммуна является памятником Ф. Э. Дзержинскому и поэто-
му должна быть поставлена образцово.
2. Трудовая коммуна имеет все технические данные для такой поста-
новки (здание высокой технической квалификации, наличие мастерских:
слесарно-механической, деревообделочной и обувно-пошивочной, наличие
участка земли для сельскохозяйственных работ, своей электростанции
и т. д. и т. д.).
3. Трудовая коммуна комплектуется за счет беспризорных в возрасте
от 12 до 16 лет, причем 20% состава из общего количества 100 человек
девочки.
Беспризорные с физическими, умственными и моральными дефектами
в трудкоммуну не принимаются.
4. Трудовая коммуна должна воплотить в себе все достижения марк-

систской науки по социальному воспитанию. Поэтому и основы учебно-
воспитательного плана, "конституции» коммуны должны быть всесторон-
не обсуждены и пропущены через критическую лабораторию научной
мысли.
5. Необходимым условием для этого является активное участие теоре-
тиков и практиков социального воспитания в выработке и определении
основных начал жизни и деятельности трудовой коммуны, для чего:
а) Прилагаем один экземпляр проекта по интересующему нас вопросу.
б) Просим всех участников посетить трудовую коммуну, чтобы иметь
о ней представление (посещать при помощи правления — телефон-комму-
татор ГПУ, кабинет секретаря ЭКУ тов. Букшпана).
6. Прилагаемые проекты составлены заведующим трудовой коммуной —
(он же заведующий трудовой колонией имени Горького) т. Макаренко.
Они (проекты) представляют собой нечто оригинальное в системе социаль-
ного воспитания и требуют к себе особого внимания.
Трудовая коммуна считает необходимым изыскивать наиболее совер-
шенные формы работы, не оставаясь на застывшем уровне современной
практики детских учреждений. Поэтому она не может являться объектом
педагогических экспериментов в этой области. Это обстоятельство просьба
учесть.
7. Порядок обсуждения изложенного вопроса нам представляется наи-
более целесообразным в следующем виде:
а) Ознакомление всех участников с материалами проектов и самой
трудкоммуной.
б) Проработка вопроса в специальных научных секциях, семинарах
и т. д.
в) Назначение доклада-диспута по этому вопросу, причем докладчиком
может быть тов. Макаренко — с участием всех научных и практических
сил.
8. Правление Детской трудовой коммуны им. Феликса Эдмундовича
Дзержинского обращается к представителям науки и практики социаль-
ного воспитания с просьбой помочь в деле превращения трудовой комму-
ны в достойный памятник вождю.
Председатель правления трудовой коммуны
Член правления
8/II—28 г.
Операционный план педагогической работы
трудовой коммуны им. Ф. Э. Дзержинского
В основу настоящего плана положен опыт колонии им. М. Горького в Пол-
таве, а потом в Харькове с 1920 по 1928 г. Опыт этот протекал в исключи-
тельно неблагоприятных условиях, как в материальном отношении, так и
в характере детского состава (правонарушители). Трудовая коммуна
им. Ф. Э. Дзержинского по своим условиям значительно отличается от
горьковской колонии, и в деталях необходимы отступления от горьковской
системы, но в основе наш педагогический совет1 стоит на базе этой системы.

Полезность этой системы и правильность наших взглядов для нас до-
казаны внутренним благополучием горьковского коллектива и удачными
пересадками нашего опыта в Будах, Дергачах и в Нежине2.
Поскольку же трудовая коммуна им. Ф. Э. Дзержинского представляет
исключительно благоприятные условия для работы с детьми3, мы рассчи-
тываем при помощи научных сил Наркомпроса4 проверить нашу практи-
ческую педагогику в отдельных ее моментах, в тех местах, где у нас нет еще
уверенности в том, что решение найдено, где есть проблема не нашей только
системы, а вообще системы соцвоса.
I. Цель воспитания
В нашем соцвосе, по примеру других педагогических школ, раньше
декларировалась цель воспитания. Говорилось, что цель — воспитать гар-
моническую личность, или человека-коммуниста. Для нас, практических
работников, эти цели не могли иметь какое-нибудь значение вследствие
того, что они были слишком общо выражены и не давали никаких основа-
ний для практической работы. Кроме того, мы полагаем, что вообще уста-
новка вечных идеалов воспитания невозможна. Для каждой эпохи и даже
для каждого поколения цель воспитания должна быть установлена диалек-
тически. Подлежит также сомнению, что право устанавливать эту цель
принадлежит нам, педагогам. Почему, например, мы задаемся целью вос-
питать гармоническую личность, если обществу в данное время нужны лю-
ди менее гармоничные?
Мы поэтому считаем, что цель воспитания нужно не устанавливать
умозрительно, а находить в требованиях общества в данное время. Обра-
щаясь к нашей непосредственной задаче, мы видим: общество отдает
нам для воспитания не всех своих детей, а беспризорных, более или менее
социально запущенных. Нашей ближайшей целью является возвратить им
качества «социально вместимого» человека. Положительные стороны зада-
чи, одинаковые и для беспризорных, и для семейных детей, мы видим и
слышим на каждом шагу вокруг себя в обществе, в печати, в речах, в ли-
тературе. Одна дискуссия о новом быте достаточна для того, чтобы знать,
чего хочет от нас общество.
Исходя из характера указанных двух сторон нашей задачи, мы можем
составить список качеств и навыков, которые в данное время желательно
воспитать в нашем юноше или девушке.
1. Ощущение своей принадлежности к коллективу, зависимости своего
блага от блага коллектива. На высших ступенях это ощущение перехо-
дит в классовое чувство.
2. Уважение к установлениям коллектива (класса)5, к его богатству, к
его законам. Верхняя ступень этого уважения есть понятие о чести, вы-
текающее из чести, т. е. ценности, коллектива.
3. Способность подчиниться коллективной дисциплине, т. е. ограничить
себя в любой момент, когда этого потребует коллектив или его уполномо-
ченный. Эта способность должна перейти в постоянное свойство сдержан-
ности, такта и уступчивости.
4. ...в каждый момент каждый член коллектива должен быть готовым
к активной борьбе. Это идея долга.

5. Ощущение равенства и взаимной зависимости по отношению к дру-
гим членам коллектива и вытекающей отсюда расположенности к ним,
уважения, вежливости, доверия.
6. Работоспособность, т. е. стремление быть полезным членом кол-
лектива.
7. Хозяйственность, т. е. способность организовать работу свою, чужую,
руководить ею и оценивать ее результаты.
8. Здоровье, т. е. нормальный комплекс физических, физиологических,
нервных качеств и проявлений, опрятность, жизнерадостность, половая
порядочность.
9. Грамотность, т. е. вполне достаточная сумма формальных знаний и
навыков в языке, графике, математике, естествознании и истории.
10. Ясное и уверенное представление о положении своего коллектива
(класса, государства) среди других коллективов, дружеских и враждеб-
ных — политическое воспитание.
Примечание:
1. Степень достижения в каждом из указанных разделов может быть
как угодно высока в зависимости от индивидуальных талантов и наклон-
ностей, но ни в. коем случае нельзя воспитывать одно какое-либо качест-
во, например литературный или художественный талант, совершенно за-
бывая об остальных задачах или закрывая глаза на недостаточную их про-
работку. Даже больше: совершенно преступно воспитывать этот талант,
одновременно допуская наличие антиобщественных навыков или враждеб-
ных классовых настроений... Я особенно останавливаюсь на этом вопросе,
потому что так обычно заблуждается наша соцвосовская практика.
2. Я особенно подчеркиваю значение таких терминов, как ощущение,
чувство, способность. Я хочу этим сказать, что нужно не приучать выра-
жать или высказывать свое отношение к коллективу или классу, а именно
нужно воспитывать почти инстинктивное устремление к нему, поскольку
оно выражается в ощущении или чувстве. Я это говорю потому, что слиш-
ком часто наблюдал полный провал пионерской работы, иногда комсомоль-
ской, когда яркие внешние выражения уживались с весьма несимпатич-
ными и антиобщественными инстинктами и навыками.
II. Единство коллектива
Переходя к методу, прежде всего говорю о единстве коллектива. Нет
ни одной педагогической книжки или статьи, где бы этому существенней-
шему вопросу придавалось достаточное значение. Напротив, многие теоре-
тические положения содержат в себе тенденции, противоречащие этому
единству. Например, детский коллектив рассматривается как нечто от-
дельно стоящее, как некоторый материал для воспитания. Тогда как нигде
не говорится о педагогическом коллективе, воспитатель рассматривается
как индивидуальный деятель и педагогический коллектив рассматривается
как простая сумма этих деятелей6. В результате наша практика представ-
ляет обыкновенно безотрадную картину двух лагерей, в лучшем случае
находящихся в состоянии мира, но никогда не слияния, не дружбы, не
единства. В отдельно стоящем детском коллективе организуется самоуп-
равление, которое обращается в пустую игру и бузотерство, могущие

умилить корреспондента газеты, но не имеющие абсолютно никакого зна-
чения для воспитания. Педагогический персонал ограничивается школь-
ной работой и приносит в этом кое-какую пользу, но никаких, разумеется,
воспитывающих процессов, никакой реорганизации личности здесь наблю-
дать не приходится.
Все это в лучшем случае. Обыкновенно же разрыв между детским кол-
лективом и педагогами принимает характер шпионского недоверия, по-
дозрительности, с одной стороны, шпионства и надзирательства — с дру-
гой. Результаты как мирного, так и не мирного разрыва можно наблюдать
на каждом шагу. Беспризорные, лишенные семьи, и в детском доме растут
почти вне общества взрослых. Их отрыв от старшего поколения сказывает-
ся в образовании многих черт характера, имеющих явно нездоровый вид.
Это бедность языка, долго сохраняющийся детский способ мышления,
самонадеянность, подозрительность. У более развитых это переходит в со-
знательное противопоставление себя старшему поколению, обычно связан-
ное с моральным анархизмом.
Еще больше зла приносит нарушение коллективного единства в другом
отношении. Весь городок7 или колония разделяются на отдельные спальни
или комнаты. Каждая спальня вмещает в себе отдельную школьную груп-
пу, к каждой прикреплен отдельный штат воспитателей, каждая себя ком-
мунально обслуживает, имеет свою столовую, свой клуб.
Таким образом, воспитывается социальное обособление, «соседский»
коллективизм, мелкое мещанское кружковое объединение. Гибельность
этого, впрочем, не в том, что достигается, а в том, что теряется. Упрощен-
ная система комнатных коллективов просто бедна содержанием социаль-
ных моментов. Она не приучает к сложной машине общества со сложной
цепью взаимных, не только личных, но и коллективных зависимостей
(зависимостей между отдельными коллективами), к сложной системе раз-
деления труда, к идее организованного трудового коллектива.
Избегая этого, наша система вводит:
а) равноправие воспитателей и воспитанников8,
б) обязательное участие тех и других во всех функциях коммуны,
в) возможность подчинения воспитателей воспитанникам9,
г) отказ педсовета от права законодательства10,
д) нераздельность педколлектива по комнатам или по функциям,
е) игнорирование почасового распределения труда воспитателей,
ж) единый детский коллектив,
з) самоуправление коммунальными отрядами11,
и) систему переменных сводных отрядов,
к) обязательное приветствие,
л) символ единства — знамя,
м) воспитание переживания общеколлективной чести.
III. Диктатура коллектива12
В наш соцвос с самого начала привнесены были идеи свободного вос-
питания, идеи о правах ребенка, о непогрешимости ребенка. Хотя формаль-
но у нас и отказались от этой шумихи, в нашем обществе, в особенности
интеллигентной его части, продолжают жить старые педагогические фе-

тиши. У нас готовы признать за благо дисциплину, но решительно не спо-
собны без отвращения наблюдать какое угодно дисциплинирование, кото-
рое если и допускается, то обязательно с тем условием, чтобы оно протека-
ло приятно, без конфликтов и «насилия».
Мы при этом считаем: для того чтобы это принуждение приходилось
применять как можно реже, чтобы оно не было усмирением, а законом, оно
должно быть абсолютным, т. е. применяться с железной необходимостью,
как только есть нарушение, без пропусков, без уговаривания, без послаб-
ления13.
Совершенно безнадежно думать, что это принуждение возможно без
конфликтов, без насилия и без неприятностей. Общественное желание,
чтобы в детском доме все решительно и всегда напоминало счастливую Ар-
кадию14, [это] тем более невозможно, что мы имеем дело с детьми, более
или менее запущенными.
В то же время, поскольку мы имеем свободный, живой, реально само-
управляющий коллектив, поскольку у нас не придавлена личность, постоль-
ку у нас больше возможностей проявиться и отрицательным сторонам
личности.
Поэтому принуждение может иногда принять форму насилия, если без
него обойтись невозможно.
Всякое принуждение при этом должно совершаться только уполномо-
ченным для этого лицом или органом и при обязательном одобрении кол-
лектива и обязательно от его имени.
Опыт показывает: чем прямее, откровеннее и увереннее проводится при-
нуждение, тем реже его приходится применять. В таком случае представ-
ление о силе коллектива делается привычным и положительным пережи-
ванием.
Кто должен быть уполномочен на принуждение? Это очень трудный,
но все же технический вопрос. Правильная и точная политика принужде-
ния должна находиться в руках опытного, знающего и тактичного челове-
ка. Это нельзя доверять нескольким людям, и, следовательно, ясно, что
только заведующий [учреждением] может быть уполномочен на это. Но
именно уполномочен, т. е. настолько [может] пользоваться доверием,
чтобы об этом не могло быть двух мнений. Я не возражал бы даже против
выборности [заведующего] детским составом.
Внешним выражением принуждения является наказание.
Проблема наказания чрезвычайно трудна, и здесь предстоит еще много*
поисков. Во всяком случае во всяком наказании должна быть логика, со-
ответствующая логике поступка. Но в некоторых случаях наиболее умест-
ным является формальное наказание, например «домашний арест»15.
Можно даже допустить и точный кодекс, во всяком случае такой опыт про-
извести не мешало бы.
Возражая решительно против физического наказания, мы все же счи-
таем, что в некоторых случаях применение физической силы бывает необ-
ходимо, главным образом с целью задержки, остановки.
Говоря о наказании, мы все еще должны помнить, что нашей целью,
как и целью всего общества, является такая организация влияния, когда
наказание станет излишним. В настоящий момент до этого еще очень да-
леко, но наше воспитательное учреждение все еще стоит впереди общества.

IV. Первичный коллектив
Вопрос о первичном коллективе тем более важен, чем острее мы ставим
вопрос о единстве коллектива. Это единство отнюдь не предполагает аморф-
ности коллектива. Последний должен быть организован, т. е. обладать жи-
выми органами движения и действия.
Идея социального воспитания требует, чтобы детский коллектив был
построен по законам данного общества. Обращаясь к обществу советскому,
мы видим, что оно разделяется на множество первичных коллективов, при-
чем сеть этих первичных коллективов очень сложна: отдельный член об-
щества состоит членом нескольких первичных коллективов (рабочего,
партийного, кооперативного, жилищного), но основным коллективом всегда
является рабочий.
По этому образцу мы строим систему наших первичных коллективов.
Каждый воспитанник должен состоять членом нескольких групп (рабочей,
школьной, клубной, партийной16). Наше отличие от обычных систем
соцвоса заключается в том, что основным первичным коллективом мы счи-
таем производственный отряд, а не спальню или школьную группу.
Этот момент мы считаем чрезвычайно важным, ибо он определяет ос-
новной характер нашего воспитания. Превалирование спальни, как уже бы-
ло сказано, дает очень бледный эффект узкого соседского компанирования
личности, превалирование же школьной группы ведет к воспитанию ин-
теллигентских тенденций в развитии, что в нашем обществе представляет-
ся прямо гибельным. Обычно у детей в таком случае образуется пренебре-
жение к производственному труду, развивается чисто индивидуальный
комплекс устремлений, иногда чересчур повышенное мнение о своих спо-
собностях, дилетантское суждение о вещах. В обществе буржуазном чисто
школьное воспитание не шло вразрез с тенденциями общества, поскольку
оно, во-первых, гармонировало с интеллигентским бытом буржуазной
семьи, во-вторых, вообще соответствовало задачам командующего класса.
Наши рабочие дети, особенно беспризорные, получают совершенно ложную
зарядку, которая потом спутывает возможность правильной ориентировки
в жизни.
Лучшим примером гибельности такой установки является история до-
ма им. ВУЦИКа17, разложившегося, несмотря на прекрасные материаль-
ные условия.
Производственный отряд у нас является хозяином своей мастерской.
Для работ по самообслуживанию, а летом по сельскому хозяйству18
производственные отряды выделяют из себя временные (сводные) отряды.
В трудовой коммуне им. Ф. Э. Дзержинского на такую работу зимой расхо-
дуется 25% рабочей силы, летом же больше. Благодаря этому наши произ-
водственные отряды приобретают характер профессиональных союзов, и,
с другой стороны, отряды не занимаются в своем обособлении. Из при-
лагаемой • конституции» трудовой коммуны видна техника функциониро-
вания основных и сводных отрядов. Между прочим, мы и нашим школь-
ным группам придаем характер сводных рабочих отрядов.

V. Самоуправление
Как и положено по соцвосу, у нас имеется выборное детское самоуправ-
ление. Моменту выборности, впрочем, мы придаем меньшее значение, не-
жели функционированию. Мы считаем, что каждый воспитанник должен
пройти не только через рабочее усилие, но и через усилие организатора и
хозяина. Мы решительно стоим против замыкания органа самоуправления
в самом себе, его отрыва от массы, как это обычно наблюдается в наших
детских учреждениях. Детские исполкомы, избираемые всем детским кол-
лективом, обыкновенно представляют чисто бюрократические верхушки в
детском коллективе, рабочие функции этой верхушки особенные, даже в
быту она отделяется от массы. Самый же главный недостаток такого само-
управления состоит в том, что оно заключает в себе очень небольшую часть
детей, обычно не более 5%, действительным же активом является только
президиум из нескольких человек.
Система небольших производственных отрядов, усложненная системой
недельных рабочих отрядов, школьных сводных отрядов, отдельных инди-
видуальных задач, позволяет нам достигать следующих выгод:
а) выборные командиры производственных отрядов, составляя орган
самоуправления (совет командиров) и работая в этом органе как «член пра-
вительства», каждый в своем отряде является уже организатором быта и
работы, принимающим также одинаковое со всеми участие в работе и несу-
щим ответственность от имени отряда;
б) все решения совета командиров (СК) немедленно делаются известными
в отрядах, и каждый командир таким образом является живой связью
между СК и массой. А так как у нас давно есть обычай, по которому права
в СК предоставлены не лицу, а представителю отряда, то очень часто в нем
бывают в качестве таких представителей рядовые члены отряда. В совете
командиров поэтому никогда не считаются голоса лиц, а всегда — голоса
командиров;
в) в педагогических и некоторых общественных кругах сложилось та-
кое впечатление, что наша система покоится на некотором «янычарстве»:
заведующий, а вокруг него кучка командиров, «насилующих» детский кол-
лектив. Такое впечатление могло сложиться только благодаря простому
незнанию нашей жизни...
Насколько вообще никакое «янычарство» у нас не может иметь места,
видно из следующих стажных списков19 нескольких производственных отря-
дов колонии им. М. Горького.
Фамилия
Время поступления
Сколько раз коман-
довал основным от-
рядом
Сколько раз был по-
мощником коман-
дира
Сколько раз ко-
мандовал учеб-
ным сводным
отрядом
Сколько раз коман-
довал рабочим свод-
ным отрядом
21-й отряд колонии (обычный полевой отряд):
Новицкий
1926—V
1
1
—
7
Фесенко
1926—V
1
1
—
8
Вовченко
1926—V
3
1
—
119
Братухин
1926—XI
—
1
—
8
Калинин
1926—V
1
1
1
4

Сахаров
1927—XII
—
—
—
—
Лаврищук
1927—XI
—
—
—
—
Чуманенко
1927—X
—
—
—
1
Путехов
1927—XII
—
—
—
;
Марченко
1926—X
1
1
—
16
9-й (ремесленный) отряд:
Зелендинов
1926—II
4
2
2
12
Агеев
1925—IV
5
14
3
34
Стебловский
1921—V
2
2
2
96
Перцовский
1923—IX
7
2
5
121
Кабачный
1924—V
1
7
3
30
Турганинов
1926—V
—
3
—
9
Викторов
1926—V
3
1
—
19
Криницкий
1926—V
3
4
1
32
Халин
1926—V
3
2
—
49
Литвинов
1926—IX
1
3
—
10
Из этих стажных списков видно, что воспитанники, прибывшие в конце.
1927 г., не командовали постоянными отрядами или сводными отрядами,
а пробывшие в колонии больше года все без исключения участвовали в
организаторской работе. В этих стажных списках не учитываются помощ-
ники командиров учебных и рабочих сводных отрядов, назначаемые до
последнего времени самими командирами.
В трудовой коммуне им. Ф. Э. Дзержинского за месяц работы, согласно
анкете, проведенной 3 февраля 1928 г., перебывали на командирской
функции 34 воспитанника из 89.
Пропитывание нашего детского коллектива функциями организатора в
действительности еще больше благодаря многим частностям основной тра-
диции, по которым нашим отправным моментом является отряд, а не ко-
мандир. Эти частности можно видеть по «Конституции».
Таким образом мы достигаем того, что у нас нет игры в самоуправле-
ние, а действительное самоуправление. В согласии с этим и другими прин-
ципами мы совершенно не допускаем никаких конституционных измене-
ний от имени педагогического совета20. Педагогам нашим предоставляет-
ся только один путь творчества — влияние в совете командиров и на общих
собраниях21.
VI. Интерес или долг22
Мы считаем, что воспитание эмоции долга23 является нашей главнейшей
целью. Когда я в истекшем году на московском съезде24 сказал об этом,
наши педагоги удивленно открыли глаза. То, что дети из детских домов
выходят убежденными потребителями, не только практическая случай-
ность. Наша педагогическая литература достаточно погрешила по этому
пункту. Не только эмоция долга, но и необходимейшая правовая эмоция25
почти не пользовалась вниманием педагогики. Между тем как раз в Совет-
ском государстве, основанном на гораздо большем вмешательстве государст-
ва в мир отдельных интересов, наше воспитание должно было опереться
на науку о праве. Это еще и тем более необходимо, что мы отказались от
таких стимулов поступка, как боязнь греха, вера в бога, «любовь к ближ-
нему» и т. п.

И как раз, как будто в порядке какой-то иронии, в нашей педагогике
особенно надеются на значение интереса. Решительно все должно подно-
ситься нашим ребятам в занимательном виде, в образе какого-то вкусного
пирога, все должно заинтересовать, все должно пройти через их психику
по специально облегченным путям, без усилия и напряжения с их стороны,
без неприятностей.
Не нужно много говорить о гибельности такой воспитательной полити-
ки. Жизнь как раз наполнена усилиями и напряжением, она требует от че-
ловека регулярной скучной работы, и нужно приготовить наших детей к
жизни так, чтобы они могли делать эту работу без страдания и без подав-
ления своей личности.
А это возможно только в том случае, если ценность работы оправдана
ясным представлением о ее значимости для коллектива и, следовательно,
для всех членов коллектива. Это и есть переживание долга.
Только воспитывая эмоции долга, приучая ребят идти не только за
своим интересом, занимательностью данной минуты, а за идеей создания
коллективной ценности, явно полезной и для них, — мы воспитываем
крепких, волевых людей, способных перенести лишение с бодрым само-
чувствием, способных не только «рвать», но и тянуть, не только ударять,
но и терпеливо надавливать. И у нас не выйдут те жалкие, ноющие, жад-
ненькие потребители, всегда чего-либо хотящие и просящие, всегда недо-
вольные и своей работой, и своей жизнью, которыми наполнены сейчас до-
ма подростков.
VII. Общий тон26
Как бы ни прекрасны были наши воспитательные идеалы, как бы ни по-
лезны были для общества наши будущие педагогические достижения, мы,
конечно, не должны забывать, что детство — это не только подготовитель-
ный период жизни, а это часть жизни, и, может быть, даже лучшая часть.
Не нарушая интересов воспитания (интересов общества), мы не можем на-
рушать интересов детства. Дать детство здоровое, жизнерадостное, бодрое —
это продолжает оставаться нашей обязанностью.
И если это можно сделать в бедности в колонии им. М. Горького, то это
тем более возможно и в трудовой коммуне им. Ф. Э. Дзержинского.
Но это вовсе не значит доставлять детям развлечение и удовольствие и
этим ограничиваться. Это, конечно, внесло бы в жизнь детей некоторую до-
лю радости, но это было бы чисто механическим добавком к чему-то тако-
му, что этой радости не содержит.
Нужно внести в детскую жизнь струю бодрости и удовлетворения так,
чтобы она проникла во все органы коллектива, чтобы она была органиче-
ски связана со всем укладом его жизни. Нужно создать то, что мы называем
общим тоном.
Общий тон зависит от множества самых разнообразных явлений, учесть
которые можно только в серьезной монографии. В последнем счете общий
тон есть производное от всех остальных элементов. Но он возбуждается и
специальными приемами. Сюда относится и покрой одежды, и манера го-
ворить со стороны педагогического персонала, и правила вежливости, и от-
ношение посторонних. Особенно же он организуется такой формой быта,

которая идет навстречу постоянному стремлению детей к игре. Дети склон-
ны играть не только тогда, когда у них в руках мяч, а в каждый момент.
Пользуясь этим, мы вокруг игры строгим наш быт. Несколько военный
характер, который мы придаем этой игре, вполне соответствует той любви
к военной внешности, какая всегда есть у ребят. Кроме того, пользуясь этой
военной игрой, мы физически подтягиваем ребят и приучаем их к физиче-
ской сдержанности. Особенное значение имеет и то, что это позволяет нам
выпрямлять позвоночник, искажение которого серьезно нарушается как в
школе, так и в мастерских.
VIII. Заключение
Чего мы можем достигнуть благодаря нашей системе? Ни в коем случае
нельзя утверждать, что мы способны создавать тот тип человека, который
нам нужен. Для этого нужно, чтобы под нашим влиянием дети находились
не с 14 лет, а с 3. Раннее детство, от 3 до 7 лет, как раз то время, когда опреде-
ляются основные элементы личности, не находится у нас в руках. Это
первое.
Второе: от нас дети уходят все же довольно рано, уходят в среду, кото-
рая также вне нашего влияния. Таким образом, в наших стенах дети про-
водят только небольшую часть своего детства — 3 — 4 года. За это время
мы должны настолько реорганизовать личность, чтобы она была вполне
пригодна для жизни в нашем обществе по тем десяти линиям, которые бы-
ли перечислены вначале. Тем более наша ответственность велика, и тем
более непростительно, если мы принесем детство в жертву педагогическим
предрассудкам.
Зав. трудовой коммуной им. Ф. Э. Дзержинского
А. Макаренко
«Конституция»
трудовой коммуны им. Ф Э. Дзержинского
I. Общая часть
1. Членами трудовой коммуны им. Ф. Э. Дзержинского состоят все вос-
питанники, воспитатели и служащие. Все они имеют право участвовать
в общих собраниях и быть избираемыми в отдельные комиссии.
2. Члены коммуны не имеют права отказываться ни от какой работы,
если она назначается общим собранием или советом командиров.
3. Все члены коммуны (коммунары) в течение рабочего дня беспрекос-
ловно обязаны подчиняться распоряжениям рабочего командира, инструк-
тора, учителя в классе, дежурного по коммуне и заведующего коммуной.
Внешним выражением этого является ответ •есть».
4. В случае необходимости или невозможности подчиниться явно не-
правильному распоряжению об этом необходимо немедленно доложить де-
журному по коммуне.
5. Всякое обсуждение распоряжения или наряда на работу может быть

только на общем собрании или в совете командиров. Принятое большинст-
вом решение обязательно для всех коммунаров.
II. Общее собрание
6. Общее собрание собирается ежедневно после рапортов командиров в
8 ч 30 мин и, кроме того, может быть собрано всегда по сигналу «общий
сбор» по распоряжению заведующего трудовой коммуны „или секретаря
совета командиров (ССК).
7. Общему собранию принадлежит рассмотрение следующих вопросов:
а) выборы совета командиров (СК) и товарищеского суда (ТС);
б) выборы отдельных комиссий;
в) изменение нарядов на работу совета командиров;
г) изменение «Конституции» трудкоммуны;
д) рассмотрение объяснений коммунаров по замечаниям рапортов ко-
мандиров;
е) прием в коммуну новых кандидатов, непосредственно обращающихся
к общему собранию;
ж) рассмотрение всех вопросов, выдвигаемых коммунарами на общем
собрании.
8. На общем собрании председательствует заведующий коммуной или
его заместитель, а в их отсутствие — ССК.
9. Заведующий коммуной имеет право опротестовать постановление об-
щего собрания и поставить тот же вопрос на новое обсуждение.
10. Все коммунары обязаны быть на общем собрании, за исключением
дежурных по сторожевому отряду и по отоплению.
11. На общем собрании все обязаны говорить стоя.
12. Общее собрание ни в каком случае не может накладывать наказа-
ний на провинившихся коммунаров. Оно может принять только постановле-
ние об исключении из коммуны, нуждающееся в утверждении педсовета.
III. Совет командиров и отряды
13. Коммунары-воспитанники делятся на отряды по производственному
признаку с тем, однако, чтобы в отряде не было более 20 коммунаров.
14. Определение, сколько в каждом отряде коммунаров и какие именно
должны быть отряды, принадлежит совету командиров.
15. Перевод воспитанников из отряда в отряд принадлежит СК по заяв-
лению отдельных коммунаров, а по нужде — и без заявлений.
16. Совет командиров избирается общим собранием сроком на 3 мес.
На избирательном общем собрании каждому отряду от имени отряда
предоставляется право выдвигать своего кандидата.
17. На избирательное общее собрание может быть подан список канди-
датов в совет командиров с распределением их по отрядам, подписанный
или от имени одной из организаций коммуны, или не меньше как 20 ком-
мунарами.
18. На том же избирательном общем собрании избирается и ССК, который
ведет все дела совета и председательствует на нем.
19. Совет командиров имеет право до истечения срока своих полномо-

чий изменять свой состав, т. е. смещать, назначать и перемещать команди-
ров, а также заменить секретаря совета командиров.
20. Отрядам предоставляется право протеста и отвода в случаях, пре-
дусмотренных § 19. В таком случае конфликт между отрядом и советом
командиров разрешается общим собранием.
21. В совете командиров с правом решающего голоса присутствуют:
заведующий коммуной, его заместитель и секретарь педагогического со-
вета.
22. На заседание совета командиров может явиться не командир и не
его помощник, а любой рядовой член отряда, и, если он присутствует от от-
ряда один, он имеет право решающего голоса без представления каких бы
то ни было письменных полномочий.
23. Совет командиров собирается в воскресенье в 10 ч утра и, кроме то-
го, может быть собран в любую минуту сигналом «сбор командиров» по
распоряжению заведующего коммуной или ССК.
24. В СК председательствует ССК, а в его отсутствие — командир
III отряда.
25. Каждый командир, услышав сигнал «сбор командиров», должен
или сам явиться на собрание, или командировать помощника или одного
из членов отряда.
26. ССК во время заседания СК имеет право наказания по отношению
к нарушителям порядка на заседании, а также по отношению к опоздавшим
членам совета.
27. Каждый коммунар, услышав сигнал «сбор командиров», если
он знает, что командир и его помощник отсутствуют, должен явиться
в СК.
28. Каждый командир или помощник, уходя из помещения коммуны,
должен объявить отряду, кому передает свои полномочия.
29. Отряд, не представленный в заседании, должен быть отмечен в ра-
порте ССК, и командир его должен дать объяснение общему собранию.
30. Совету командиров принадлежат:
а) проекты изменения «Конституции» коммуны,
б) обязательные постановления по коммуне о порядке текущей ра-
боты,
в) распределение труда между отрядами коммуны,
г) смещение, назначение и перемещение командиров,
д) назначение и смещение помкомандиров по. представлению коман-
диров,
е) назначение заведующих отдельными частями,
ж) перемещение коммунаров из отряда в отряд,
з) рассмотрение всех хозяйственных вопросов и принятие решений по
этим вопросам,
и) рассмотрение вопросов культурно-бытовых,
к) прием отчетов от отрядов,
л) избрание комиссий с временным заданием,
м) устройство праздников,
н) установление очередей по потреблению1,
о) решение всех вообще текущих вопросов.
31. Совет командиров назначает заведующих отдельными частями, а

именно: зав. клубом, зав. библиотекой, зав. канцелярией, зав. светом2
и др.
32. Все заведующие отдельными частями состоят членами III отряда,
также и все имеющие постоянную индивидуальную работу. В III отряд
входит и ССК как рядовой его член.
33. Командир III отряда является помощником заведующего хозяйством,
на его обязанности лежит контактная работа с завхозом, наблюдение за
хранением и исправностью всего имущества коммуны.
34. Все отряды, в том числе и III, имеют отдельную спальню и отдель-
ный стол в столовой.
35. На обязанности командира и его помощника лежит:
а) представительство отряда в СК и у заведующего коммуной,
б) наблюдение за порядком в отряде, в спальне и в столовой,
в) руководство отрядом во время работы,
г) ответственность за инструменты во время работы,
д) получение рабочих задач и отчет об их выполнении,
е) получение белья, одежды, мыла и прочих предметов потребления
для отряда и правильное их распределение,
ж) забота об отряде и о своевременном удовлетворении его нужд,
з) наблюдение за чистотой тела и одежды в отряде и мастерской.
IV. Рабочий (сводный) отряд
36. Каждый производственный отряд на работе является рабочим от-
рядом.
37. Рабочим отрядом на работе командует его командир, а в его отсутст-
вие — помощник.
38. Для выполнения работ по самообслуживанию организуются свод-
ные рабочие отряды сроком на одну неделю из частей производственных
отрядов.
39. На воскресном своем заседании СК устанавливает план сводных
отрядов и предъявляет требования к производственным отрядам об от-
командировании в тот или иной сводный отряд определенного числа ком-
мунаров.
40. На том же заседании СК устанавливает план производственных со-
вещаний всех отрядов, как основных, так и сводных, и назначает предсе-
дателей этих совещаний из числа воспитателей и старших коммунаров.
41. Бели основной отряд весь разделен по сводным отрядам, он считается
нерабочим, не устраивает производственного совещания и командир его
сдает не письменный, а устный рапорт о благополучии в отряде.
42. Производственное совещание рабочих отрядов происходит в воскре-
сенье в 2 и в 4 ч дня3.
43. К 12 ч дня в воскресенье каждый командир основного отряда дол-
жен представить ССК список своих коммунаров с указанием, в каком ра-
бочем отряде работает каждый.
44. На основании этих списков ССК составляет списки рабочих (сводных)
отрядов и передает их лицам, назначенным вести производственные со-
вещания.
45. На производственном совещании устанавливается план работы от-

ряда на неделю, определяются инструменты и производственные нужды
отряда. В сводных отрядах, сверх того, избирается командир сводного и его
помощник.
46. Все эти постановления записываются в бланк отрядного рапорта,
заготовленного для отчета отряда в течение недели.
47. Сводный отряд считается существующим только на работе, где
он и подчиняется своему временному командиру. По окончании рабочего
дня отряд считается несуществующим и члены его — свободными от под-
чинения комендантскому сводному отряду.
48. Исключение из предыдущего составляет комендантский сводный от-
ряд и все сводные отряды, носящие 17-й номер и работающие без опреде-
ленных часов. Например, 17-й сводный, работающий в больничке, если
там много больных, и 17-й сводный, работающий по подвозке воды, ес-
ли испортился водопровод.
49. Каждый сводный отряд имеет номер, характеризующий длитель-
ность и часы работы, и литеру, представляющую первую букву названия
работы. Учебные отряды не имеют литеры и называются по порядковому
номеру учебной группы: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й сводный.
50. Комендантский сводный отряд исполняет все работы по чистоте и сле-
дит за чистотой тела и костюма воспитанников. Командир комендантского
сводного отряда имеет право удалить из за стола или из спальни коммуна-
ра, если он недостаточно чист.
51. На обязанности комендантского сводного отряда лежит стрижка вос-
питанников и организация купания.
52. Сводный отряд, обслуживающий отопление, называется горячим
сводным отрядом.
53. Каждый сводный отряд на работе обязан следовать строго своему
плану и отмечать в рапорте все отступления от него.
54. Все рабочие отряды, кроме комендантского, горячего, сторожевого
и 17-х сводных, выходят на работу по сигналу «на работу» и заканчивают
работу по сигналу отбоя.
55. Сторожевой сводный обслуживает в течение времени от сигнала
«вставать» до сигнала «спать» вешалку и дневальство в спальне, а
ночью — только последнее.
56. Сторожевому отряду сдаются на ночь все ключи от входных дверей.
57. Сводный отряд, обслуживающий кухню и столовую, называется
«старшая хозяйка».
V. Дежурство
58. В дневное дежурство входит: дежурство по коммуне, дежурный коман-
дир, дежурный сигналист.
59. Дежурство по коммуне составляют двое: воспитатель и коммунар,
избравшие друг друга по добровольному согласию и утвержденные прика-
зом педагогического совета.
60. Оба дежурные по коммуне пользуются совершенно равными пра-
вами и распределяют работу между собой по своему усмотрению, отвечают
же за день вместе.
61. Дежурство по коммуне сдается и принимается в 9 ч вечера и считает-

ся суточным. Ночью дежурный имеет право спать, но не выходит из здания.
62. Дежурный по коммуне" в течение всего дня наблюдает за дисципли-
ной, работой, сном, приемом пищи и исполнением всех законов коммуны.
63. Дежурный имеет красную повязку и должен одевать фуражку4.
64. Дежурный командир не несет никакой особой работы и не освобожда-
ется от своей прямой работы. Он считается резервом дежурства по комму-
не и может быть затребован на помощь в любой момент.
65. Дежурный воспитатель ведет дежурный журнал5.
VI. Законы дня
66. Ночной дневальный в назначенный час должен разбудить дежурного
и сводный отряд «старшая хозяйка».
67. Сигнал «вставать» дается в 6 ч 50 мин утра. В течение 30 мин ком-
мунары должны умыться, привести себя в порядок и убрать постели.
68. В 7 ч 20 мин дается сигнал «общий сбор», по которому все отряды
должны выстроиться каждый в своей спальне.
69. Утренний обход делает заведующий коммуной или его замести-
тель, а в их отсутствие — ССК, все в сопровождении дежурного. Обход
встречается командой «Отряд, смирно!». Обход и отряд приветствуют
друг друга взаимным салютом.
70. Во время утреннего обхода проверяется чистота спальни, правиль-
ность заправки постелей и аккуратность костюмов коммунаров.
71. В 7 ч 30 мин дается сигнал на завтрак.
72. За столы все коммунары садятся по отрядам. По окончании еды
вставать из-за стола можно только тогда, когда весь отряд поел.
73. Все коммунары обязаны после приема пищи поблагодарить дежур-
ных салютом.
74. Командир отряда выписывает пищу для отряда своим ордером,
на обороте которого должен отметить, кому и по каким причинам нужно
оставить пищу.
75. Во время раздачи пищи сводный отряд «старшая хозяйка» дол-
жен быть в фуражках.
76. В 8 ч дается сигнал на работу. По этому сигналу 1-я бригада (полови-
на 1-го, 3-го отрядов и 2-й, 4-й, 8-й отряды) отправляется в школу, а
2-я бригада (половина 1-го, 3-го отрядов, 5-й, 6-й, 7-й отряды) — на работу.
77. В 11 ч совершается комендантский обход. Его проводит один из
дежурных коммуны и командир комендантского сводного отряда. Обход
должен установить состояние чистоты в коммуне.
78. В 11 ч 50 мин дается отбой, а в 12 ч — сигнал на обед.
79. Сигнал на работу и в школу дается в 1 ч 10 мин.
80. В 4 ч дается отбой и сигнал к чаю. После чая бывает...6 один урок
в школе.
81. Клубы открываются в 4 ч и закрываются в 10 ч.
82. Сигнал на ужин дается в 8 ч.
83. В 81 /2 м дается сигнал «на рапорт» и одновременно на общее собра-
ние.
84. Рапорты сдаются всеми командирами как основных, так и сводных
отрядов, а кроме того, «судебным исполнителем», заведующими отдельны-
ми частями, ССК и дежурными по коммуне.

85. Рапорты сдаются по форме:
«В отряде №... все благополучно. Особые замечания...» или «В отряде
не все благополучно».
86. Рапорты отдаются при взаимном салюте всех присутствующих.
87. После рапорта открывается общее собрание, на котором разбирают-
ся особые замечания в рапортах и все вопросы, поднятые тем или другим
коммунаром.
88. Рапорты принимает и председательствует на общем собрании
заведующий коммуной или его заместитель, а в их отсутствие — ССК.
89. В 9 ч дается сигнал «спать», который является разрешением войти
в спальню. Немедленно после этого дежурный по коммуне совершает
вечерний обход или поверку.
90. Во время вечернего обхода командир каждого отряда докладывает
дежурному, что все на местах. Проверять его рапорт дежурному не раз-
решается.
91. Перед сигналом «спать» на общем собрании ССК зачитывает при-
каз на следующий день. Приказ как воля коммуны заслушивается стоя.
VII. Приказ и отчет
92. Никакое общее распоряжение по коммуне не действительно, если
оно не объявлено приказом.
93. Приказ составляется ССК и подписывается им и заведующим ком-
муной.
94. В течение дня экстренные распоряжения делаются дополнитель-
ным приказом.
95. Приказ может быть опротестован на общем собрании.
96. Право наказания за неисполнение приказа принадлежит только
заведующему, а в его отсутствие — заместителю. Наказания за более тяже-
лые проступки налагаются товарищеским судом.
97. Товарищеский суд избирается общим собранием на 3 мес, в составе
4 воспитанников. Пятым входит воспитатель, по очереди. «Обвинитель» —
всегда заведующий, «защитник» — один из коммунаров, по назначению
заведующего.
98. Заседание товарищеского суда происходит гласно и при знамени.
99. Наблюдение за выполнением наказаний, наложенных как товари-
щеским судом, так и заведующим коммуной, возлагается на «судебного
исполнителя», выбираемого общим собранием.
100. Приговор товарищеского суда утверждается заведующим комму-
ной.
4 февраля 1928 г.
О выпуске воспитанников коммуны при
достижении ими 16-летнего возраста
...Мальчик или девочка, выпущенные из коммуны к 16 летам, нуждаются
в опеке нисколько не меньше, чем до выпуска из коммуны, а может быть,

даже и больше, ибо сумма вредных влияний и материальных затруднений
в их жизни даже увеличивается.
До сих пор в практике наших детских домов еще не было случая,
чтобы патронирование производилось тем же детским домом, в котором
воспитанник жил до выпуска. Таким образом, получалось, что в 16—
17 лет юноша попадал в совершенно новую обстановку и почти совершенно
терял связь со старой. Благодаря этому даже незначительные результаты
соцвосовского воспитания погибали в первый же год. В особенности это
плохо отражается на мальчиках: они начинают пить, играть в карты, хули-
ганить. Очень слабая материальная обеспеченность начинающих работать
на производстве еще более усиливает общий разлад в среде наших
выпускников.
Патронирование должно производиться обязательно детским домом,
в котором воспитанник был до выпуска. Мой проект об этом, представлен-
ный в прошлом году в окрисполком, не был даже рассмотрен.
Для коммуны Дзержинского патронирование не будет дорого стоить.
Правление может, вероятно, те средства, которые отпускаются помдетом
на дело патронирования по числу наших воспитанников, получить в свое
распоряжение и, добавив к ним незначительную сумму, организовать
собственное общежитие или сеть небольших квартир.
Только при условии такого патронирования можно говорить о выпуске
шестнадцатилетних ребят.
О педагогической теории и практике
(фрагмент)
Мы как-то чересчур высоко летаем, не в обиду будь сказано нашим уче-
ным-педагогам. Область научной педагогики — это что-то такое далекое
и от общества, и даже от практических работников. Вероятно, ни в одной
области знания высококвалифицированные ученые так основательно не
оторваны от практики, как у нас. Это, впрочем, не мешает любому практи-
ческому работнику — педагогу при желании вдруг сделаться высококва-
лифицированным ученым-педагогом. Что во всем этом есть что-то в выс-
шей степени странное и что-то в высшей степени передовое, не может под-
лежать никакому сомнению. Очень возможно, что это происходит от
невероятных потуг нашей педагогики сделаться как можно скорее на-
стоящей наукой: поэтому именно так хочется «заиметь», как говорят наши
колонисты, «всамделишнюю» теорию, пусть даже и совершенно оторванную
от нашей практики.
Очень возможно, что вся теперешняя наша возня с этой бедной моло-
денькой рефлексологией1 когда-нибудь и поможет нашей педагогике вы-
браться на научную дорогу, но в настоящее время наши молодые педагоги,
окончившие специальный педагогический вуз и очень гордящиеся своей
рефлексологической подготовкой и серьезными соображениями насчет раз-
ных увязок, глубоко убежденные, что в комплексе действительно заклю-
чена квинтэссенция педагогической премудрости2, на практической работе
нисколько не лучше всех обыкновенных смертных, а по сравнению с
людьми бывалыми, много видевшими и много мыслившими, они уже
никак не пойдут в сравнение...

В педагогический совет трудкоммуны им Ф. Э. Дзержинского
О направлении и формах клубной работы
(на 1930—1931 гг.)
1
Клубная работа в наступающем году не может располагать достаточным
временем, так как открытие в коммуне рабфака предполагает гораздо
большую занятость коммунаров образовательной работой. Поэтому нужно
ожидать, что особенного тяготения коммунаров к клубной работе не будет,
в особенности в тех формах, в которых была работа в истекающем году.
Так, работа кружков языка, художественного кружка, радиокружка, ве-
роятно, будет пополняться теперь работами школьного типа или работой
ответственных организаций коммуны.
2
В то же время в согласии с общими директивами о постановке клубной
работы и в согласии с общей логикой настоящего времени совершенно не-
обходимо подумать о большем приближении клубной работы к производ-
ству, придав ей характер мобилизации общественных свободных сил на дело
улучшения производства. Этой основной идее нужно подчинить организа-
цию клубной работы у нас в возможно большей степени.
3
Одновременно с этим мы должны не упускать из виду тяготение коммуна-
ров к зимнему спорту, вполне правильное и законное. Спортивная работа
имеет, конечно, огромное значение, и ни в каком случае мы не должны
особенно ее урезывать, чтобы не обратить наших коммунаров в комнатных
людей.
4
Таким образом, клубная работа должна строиться у нас по трем линиям:
1. Клубно-производственный уклон.
2. Спортивный уклон.
3. Уклон отдыха и общего развития.
5
По первому уклону мы предлагаем организацию следующих кружков:
A. Кружок коммунарского станка.
Б. Материальный кружок.
B. Кружок рационализации.
Г. Кружок организаторов.
Д. Кружок экономики производства.

По второму уклону мы предлагаем такие кружки:
1. Лыжного спорта.
2. Конькового спорта.
3. Военно-стрелковый.
4. Подвижных зимних игр
7
По третьему уклону мы предлагаем такие кружки:
A. Драматический.
B. Кружок писателей.
В. Природоведческий.
Г. Библиотечный.
К этому же отделу мы относим внекружковую работу, направляемую
состязаниями и турнирами: шахматным, шашечным, подвижных игр, ре-
бусника и пр.
8
Работа каждого из тринадцати кружков должна быть строго регла-
ментирована как в вопросах содержания, так и в вопросах организации.
Для упорядочения работы мы предлагаем усилить, с одной стороны,
элементы дисциплины, с другой стороны, элементы заинтересованности.
9
В каждом кружке обязательно должен быть руководитель из числа педа-
гогов, ответственный за работу и успешность кружка и ответственный в по-
рядке оплаченного труда.
10
Дисциплина в клубной работе должна быть выражена:
1. В соблюдении расписания.
2. В посещаемости.
3. В учете и ответственности за материальные ценности.
11
В согласии с этим вопрос об общем расписании должен быть поставлен
как общий серьезный вопрос. Ни в каком случае расписание не должно
быть нереальным, только для декорации. Оно должно быть так составле-
но, чтобы его можно было выполнить, и поэтому обязательно должно быть
выполнено.

Вопросы заинтересованности должны располагаться вокруг стержней
идейного и материального. Идейная заинтересованность должна выбираться
нами из общей суммы интересов и устремлений коммунаров. Мы должны
направлять эти интересы и так организовать работу, чтоб она сама по себе
была привлекательна. Так, например, работа в производственных кружках
должна исходить из естественных устремлений коммунаров как будущих
инженеров. Эту тему нужно всегда будировать и в кружках и в общем собра-
нии, а самое главное, нужно в самой работе показать, что действительно
в ней удовлетворяются указанные интересы.
13
Материальная заинтересованность должна выражаться в предоставлении
каждому кружку средств денежных! и материальных, чтобы он мог как
следует развернуть свою работу. В производственных кружках эти сред-
ства должны предоставляться отчасти из сумм производства как на по-
купку литературы, так и на расходы по опытной работе, и в особенности
на выдачу премий как целым кружкам, так и отдельным работникам
за особенные достижения и помощь производству.
14
Работа кружка коммунарского станка должна заключаться в следующем:
A. В общем изучении станкового дела, в чтении соответствующей
литературы, в особенности по истории машины.
Б; В экскурсиях на фабрики и заводы для изучения отдельных типов
станков и сравнения с нашими.
B. В придирчивом наблюдении за работой наших станков, в организации
общественного внимания к ним и сбережении их в работе.
Г. Изобретательская работа по улучшению и приспособлению станков,
по замене старых станков новыми.
Д. В изучении чертежей и в небольшой работе по черчению деталей,
в особенности в связи с изобретательской работой кружка.
Ё. В ведении специального отдела по станку в стенной газете ком-
муны.
Ж. В выявлении лучших работников коммуны на станках и в представ-
лении их к премированию.
15
Работа кружка материального должна заключаться в следующем:
A. В общем изучении материальной схемы производства коммуны.
Б. В чтении литературы о материалах, о. новых идеях и практических
усовершенствованиях в области замены и употребления материалов на
Западе и у нас.
B. В наблюдении за правильным и экономным расходованием материа-
лов в коммуне, за правильным снабжением коммуны материалами.

Г. Изучение вопроса о материальном снабжении производства Союза
по пятилетнему плану.
Д. В изобретательской работе по улучшению материальной сферы.
Е. В экскурсиях на заводы и фабрики для изучения положения с мате-
риалами.
Ж. В выявлении отдельных лиц и цехов коммуны, наиболее бережно
относящихся к материалам, и в представлении их к премированию.
3. В ведении специального отдела по материалам в стенгазете коммуны.
И. В участии в приобретении материалов для производства.
16
Кружок рационализации работает в таких разрезах:
A. Изучение литературы по рационализации, ее истории и основных
теорем и проблем.
Б. Изучение постановки рационализации на советских заводах и фаб-
риках.
B. Инициативная работа и практическая работа по рационализации
производства в коммуне.
Г. Ведение специального отдела в стенгазете коммуны.
Д. Выявление работников коммуны, наиболее отличающихся в рацио-
нализаторской работе, и представление их к премиям.
Е. В устройстве дискуссий по вопросам рационализации в коммуне.
17
Кружок организаторов имеет работу по таким темам:
A. Изучение вопросов по управлению производством.
Б. Изучение схем организации производства на заводах, законов
сечения предприятия по цехам и бригадам, организации отдельных сфер
производства.
B. Сравнительное изучение вопросов организации у нас и на Западе.
Г. Практическое изучение организации управления нашего производ-
ства и внесение практических указаний по его улучшению.
Д. Изучение вопроса о качествах организатора и руководителя про-
изводством.
Е. Практическое вмешательство в производство коммуны по всем
вопросам руководства.
Ж. Устройство дискуссий по отдельным вопросам организации управ-
ления производством.
3. Ведение специального отдела стенгазеты в коммуне.
И. Выявление лучших организаторов в коммуне и представление их
к премиям.
К. Изобретения в области организации управления.
18
Кружок экономики производства:
А. Изучение вопросов калькуляции предварительной и исполнительной.

Б. Изучение основ бухгалтерского учета.
В. Знакомство с вопросами себестоимости вообще и в коммуне.
Г. Практическая работа по улучшению калькуляционного дела в ком-
муне.
Д. Ознакомление с договорами производства коммуны.
Е. Выявление непроизводительных расходов в производстве коммуны
и условий, порождающих их.
Ж. Экскурсии на другие производства по вопросам калькуляции
и экономики.
3. Сравнительное изучение вопросов о расценках и зарплате, о различ-
ных ее системах.
И. Выявление данных о прибылях производства и о расходовании
прибылей.
К. Ведение специального отдела в стенгазете.
Л. Выявление товарищей, отличающихся [работой] по улучшению эко-
номики коммуны, и представление их к премиям.
19
Кружок лыжного спорта имеет своими работами:
A. Организацию лыжного спорта в коммуне с монопольным правом
участия в нем.
Б. Чтение литературы по лыжному спорту и знакомство с постановкой
лыжного спорта в организациях Харькова.
B. Ответственность за покупку лыжных приспособлений и их выдачу
и хранение.
Г. Ведение специального отдела в стенгазете коммуны.
Д. Выявление наилучших лыжников в коммуне и организация спор-
тивных состязаний.
20
В таком же порядке организуется и кружок конькового спорта.
21
Кружок писателей (можно назвать его и иначе) имеет предметами своей
работы следующее:
A. Объединить товарищей, интересующихся литературой и литератур-
ным трудом.
Б. Изучение явлений современной литературы, литературных объеди-
нений и направлений.
B. Практическая работа в области литературного творчества, писание
очерков, рассказов и стихов.
Г. Усвоение основных законов литературного письма и стихосложе-
ния.
Д. Регулярное издание литературного журнала и ведение литстраницы
в стенгазете коммуны.

Б. Пробы писания пьес из коммунарской и общей жизни для комму-
нарского драмкружка.
22
Кружок природоведческий должен принять на себя изучение не только
рыб, но и окружающей природы в области ботаники и зоологии.
23
Библиотечный кружок должен иметь такой план:
1. Работа в библиотеке, учет читаемости и работа по пополнению
библиотеки.
2. Организация коллективного чтения.
3. Ознакомление коллектива коммуны с важнейшими новинками ли-
тературы и устройство диспутов по темам, затронутым этими новинками.
4. Организация исследования коммунара-читателя по специальным спо-
собам.
5. Ознакомление с работой других библиотек.
6. Составление рекомендательных списков книг.
7. Организация чтения между рабочими коммуны.
24
Драматическому кружку должен быть передан в полное распоряжение
весь «громкий» клуб. Предоставить кружку право организовывать внутри
себя отдельные секции и учебные занятия.
Необходимо драмкружку передать все дело кино, театра и распоря-
дительство в зале, а также всю работу по составлению киноплана и до-
ставанию картин.
В задачи этого кружка должны входить и организация посещения
членами кружка театров и кино в городе, и устройство отчетов и дискуссий
по вопросам театра и игры вообще.
Одной из задач драмкружка должно стоять открытие при коммуне
своего запаса париков и своих костюмов, а также организация выездов
нашего театра в другие клубы.
25
Для общего управления клубной работой необходимо иметь только один
орган, подобный совету командиров, — совет старост, которому передать
все функции управления и координирования клубной работы. К совету
старост нужно придать выбранного на общем собрании председателя-секре-
таря, которому поручить кроме общих задач еще и руководство работой
«тихого» клуба: шахматами, шашками, настольными играми и ребусником.
26
Для специальных задач по клубной работе выбирать на каждый раз от-
дельные комиссии: комиссию по турнирам, по ребуснику и пр.

27
Выделить из средств учебной части и из средств производства деньги
для организации премиальной системы по клубной работе. Совету старост
принадлежит все руководство клубной работой, а также представительство
перед другими органами коммуны и зав. коммуной.
Совет старост собирается один раз в декаду в часы собраний совета
командиров по тому же сигналу.
Командиры отрядов не могут быть старостами кружков.
28
Ответственность за поведение коммунаров в клубах и за исправность зда-
ния и мебели возлагается по-прежнему на дежурный отряд.
29
Секретарь совета старост ежедневно сдает рапорт ДК в общем порядке.
В. Терский
О присоединении колонии им. М. Горького
к коммуне им. Ф. Э. Дзержинского
(Выписка из протокола общего собрания ячейки КП(б)У
и ЛКСМ при колонии им. М. Горького от 11. III. 1932 г.)
Слушали: 1. О присоединении к дет. коммуне им. Дзержинского.
Постановили: 1. Страна Советов вступила в 4-й, решающий год пятилетки еще с боль-
шими потребностями в кадрах, чем в предыдущие годы.
Колония им. Горького также ставит перед собой задачу создания квалифицированных
кадров для социалистической промышленности Страны Советов.
Подводя итоги пройденному колонией пути, можно сделать вывод, что колония не-
достаточно как количественно, так и качественно выпускала для нужд государства квали-
фицированные кадры.
Имея очень слабую производственную базу, испытывая большие затруднения со снабже-
нием мастерских материалами, ячейка приходит к выводу, что при нынешнем положении
производства коммуны колония не сумеет дать социалистической промышленности кадров,
обученных для нужд современной техники.
Имея в коллективе до 400 человек бывших беспризорных, организованных по типу
производственно-бытовой коммуны, колония не имеет перспектив по усваиванию этим кол-
лективом квалификаций, какие возможны были бы при более благоприятных условиях. Эти
условия могут быть созданы организацией соответствующего комбината детских учреждений
типа интернатов. В результате такого объединенного руководства несомненно улучшится воспи-
тательная, педагогическая и хозяйственная жизнь колонии.
Колония им. Горького однотипна с коммуной им. Дзержинского как в отношении детского
контингента, так и в плоскости организационных форм.
Принимая во внимание все вышеизложенное, а также то обстоятельство, что инициати-
ва исходит из недр самого детского коллектива обоих учреждений в части федеративного
объединения, а также принимая во внимание желание бывших горьковцев (ныне дзержинцев)
иметь одну систему управления, собрание постановило:
Поручить треугольнику поставить перед ГПУ УССР вопрос об организации комбина-

та из двух детских коллективов — коммуны им. Дзержинского и колонии им. Горького —
под общим руководством Правления коммуны им. Дзержинского.
Предложить треугольнику детально проработать этот вопрос и представить на рассмотре-
ние ячейки план реализации этого постановления.
Секретарь ячейки КП(б)У
Секретарь ячейки ЛКСМ
Один день коммуны
Приказ по коммуне № 189 1 октября 1932 г.
1
Дежурные командиры — Ширявский и Пихоцкая.
Дежурный член санитарной комиссии — Клеточки на
Дежурный член клубного совета — Илюшечкина.
Дежурный сигналист — Пащенко Николай.
2
С утра все по нарядам командиров.
3
Согласно постановлению совета командиров распределение работ по уборке коммуны на ок-
тябрь месяц следующее:
1- й отряд — математический кабинет, верхний коридор корпуса рабфака.
2- й отряд — мостик А Б, лестница к больничке, верхняя уборная корпуса спален.
3- й отряд — главная лестница корпуса спален, вестибюль и помещение вешалки корпу-
са спален.
4- й отряд — физический кабинет, .зрительный зал и сцена.
5- й отряд — кабинет черчения и физкультурный зал.
6- й отряд — балкон зрительного зала, лестница к уборной учебного корпуса и уборная.
7- й отряд — кабинет языка и «тихий* клуб.
8- й отряд — нижний коридор корпуса спален утром и вечером и нижняя уборная корпу-
са спален.
9- й отряд — парадная лестница, нижний коридор и вестибюль корпуса рабфака.
10- й отряд — кабинет природоведения и верхний коридор корпуса спален утром и вечером.
11- й отряд — кабинет соцэка и уборные девочек.
12- й отряд — класс подготовительных групп и цветники перед зданиями коммуны.
13- й отряд — кабинеты начальника коммуны, учебной части и совета командиров..
21
Согласно постановлению совета отрядов назначаются на октябрь месяц:
Сторожевой сводный отряд под командой Михаила'Бондаренко в составе: Шапошникова,
Букреева, Братчина Николая, Строга I, Соловьева.
Старшая хозяйка — коммунар Сычов.
3
Согласно постановлению совета командиров коммунар Демченко переводится из литейного
цеха в токарную группу — по его просьбе.
4
Согласно постановлению совета командиров обращается внимание коммунара Костина на не-
обходимость принять более активное участие в жизни коммуны, коммунарских органов са-
моуправления, в клубных и политических организациях.

Согласно постановлению совета командиров коммунару Синякову выносится строгий
выговор за то, что уклонился от участия в тушении пожара рабочего барака 18 сентября
и во время пожара продолжал чинить свой радиоаппарат...
7
Предлагается всем командирам отрядов в течение двух дней подать ССК списки коммунаров,
желающих участвовать в культпоходе в театр «Березиль» в октября.
7
Согласно постановлению комиссии по расценкам, утвержденному советом командиров, объяв-
ляются новые расценки по сборному цеху завода по сборке нижнего щита:
Норма за Цена
4 ч в коп.
Установка шпинделя в щит
25
12
Запрессовка втулок, райберовок и засверловка .
60
5
Укладка связки и установка крышек
50
5
Сборка комплекта промежуточных шестерен
35
10
Установка промежуточных шестерен
50
8
8
На довольствии коммунаров 833, из них девочек 86.
Секретарь совета командиров И. Волченко
Утренний рапорт дежурного члена санкомиссии
дежурному командиру 1 октября т. Ширя веком у
ДЧСК Клеточкиной
Рапорт
Утренняя уборка закончена своевременно. Плохо произведена уборка 13-м отрядом в ка-
бинете совета командиров.
ДЧСК Клеточкина
Сводка механического цеха о выполнении плана за 1 октября
Сверлилок выпущено — 58.
Токари по алюминию — 98,3%.
Токари по железу — 104,8%
Токари по чугуну — 125%.
Токари на эр л иконах — 137,6%.
Револьверщики — 114,1%.
Фрезерные — 109%.
Строгальные и зуборезные — 127,3%.
Инструментальщики — 104,6%.
Шлифовальщики — 115,4%.
Штампы — 110%.
Сверлильные — 114,9%.
Начальник механического цеха Овчинников

Выписка из журнала преподавателя
1 октября
1. Старшая подготовительная группа А.
Математика: метрическая система мер.
Украинский язык: чтение и пересказ.
Природа: скелет человека.
Обществоведение: понятие о классе и партии. Их взаимоотношения. Классовые интересы
и классовая борьба.
Немецкий язык: формы глагола.
II. Первый курс Б.
Математика: коэффициент.
Соцэк: сентябрьский Пленум ЦК ВКП(б).
Русский язык: суффиксы имен существительных.
Биология: ферменты, их особенности, алкалоиды, эфирные масла.
Физкультура: пять первых упражнений зарядки ГТО.
Метание гранаты.
III. Второй курс В.
Математика: уравнения с буквенными и дробными коэффициентами.
Физика: расширение жидких тел.
Химия: строение атома.
Черчение: проекция усеченного конуса на три плоскости.
IV. Третий курс А.
Математика: биквадратное уравнение.
Соцэк: экономизм и зубатовщина.
Автомобиль: части автомобиля.
Протокол заседания бюро комсомольского коллектива
коммуны им. Дзержинского
1 октября 1932 г.
Присутствовали члены бюро: Швед, Пащенко, Мартыненко, Оноприенко, Богданович, Буряк,
Черный, Вехова, Землянский, Мохарев. Комсомольцы: Боярчук, Прасов, Черников, Торский.
Слушали: О начале политучебного года (культпропколлектива тов. Мартыненко).
Постановили: а) Намеченный план политучебы утвердить; б) выполнить постановление
ЦК ВЛКСМ о начале занятий 15 октября; в) немедленно развернуть соцсоревнование между
группами; г) организовать вечернюю группу для комсомольцев подготовительных групп и
рабочих; д) предложить «Дзержинцу» систематически освещать ход комсомольской полит-
учебы.
Слушали: О выделении комсомольцев в состав БРИЗа.
Постановили: Выделить в состав бюро БРИЗа т. Боярчука, Козыря и Шатаева.
Слушали: Заявление Торской об освобождении ее от командования 10-м отрядом. Торская
мотивирует свое заявление тем, что комсомолки Страхова и Жилина не слушают ее и мешают
ей работать.
Высказывались т. Оноприенко, Мохарев, Вехова, которые считают, что нет никаких осно-
ваний снимать Торскую с работы по командованию отрядом.
Постановили: Торскую оставить командиром 10-го отряда. За некоммунарское отношение
к командиру Страховой и Жилиной поставить на вид.
Слушали: О выделении командира в литейный цех.
Постановили: Ввиду того что т. Могилин из литейного цеха переводится в механический,
командиром литейного цеха рекомендовать т. Черникова.
Слушали: Об общем комсомольском собрании 15 октября.
Постановили: 15 октября собрать общее собрание комсомольского коллектива.
Повестка дня: 1. Итоги сентябрьского Пленума ЦК ВКП(б). 2. Значение шестого менде-
леевского съезда (докладчик т. Татаринов).
Секретарь бюро Швед

Рапорт командира 2-го отряда (третий А курс рабфака)
Состав отряда: 1. Камардинов. 2. Ширявский. 3. Гонтаренко. 4. Буряк. 5. Бронфельд. 6. Фай-
нергольц. 7. Волченко. 8. Куксов. 9. Панов. 10. Мельникова. 11. Сидоренко. 12. Илюшечкин.
13. Терентюк. 14. Водолажский. 15. Красная. 16. Конисевич. 17. Прасов. 18. Крымский.
19. Брацихин. 20. Семенцов. 21. Сторчакова. 22. Торская. 23. Бобина.
Командир Ширявский. Помкомандира Сидоренко.
В заседании совета командиров отряд получил задание:
I. Занятие на третьем курсе А рабфака.
II. Работа на заводе электросверлилок, кроме Камардинова, командированного в Мо-
скву по делам коммуны.
Секретарь совета командиров Волченко
Рапорт командира 9-го отряда (первый В курс рабфака)
Состав отряда: 1. Брицкий. 2. Виноградов. 3. Звягин. 4. Никитин Ш. 5. Новак. 6. Остапенко.
7. Романов М. 8. Яковлев П. 9. Якушин. 10. Октябрев. 11. Толстов. 12. Наконечная. 13. Стра-
хова. 14. Малькова. 15. Карашевич. 16. Могилин. 17. Редькин. 18. Андриевский. 19. Смирении.
20. Длугач. 21. Деминская. 22. Лиф. 28. Федоренко. 24. Чевелий. 25. Куслий Ф. 26. Романов П.
27. Иванова. 28. Торский. 29. Сычев.
В заседании совета командиров отряд получил задание:
I. Занятие на первом курсе В рабфака.
П. Работа на заводе, кроме Сычова, назначенного старшей хозяйкой на октябрь месяц.
Секретарь совета командиров Волченко
Рапорт старшей хозяйки
дежурному командиру 1 октября т. Ширявскому
старшей хозяйки Сычова.
Все благополучно. СХ Сычов
Рапорт дежурного члена клубного совета
Дежурному командиру 1 октября т. Ширявскому
ДЧСК Илюшечкина
Рапорт
Проводились занятия в драматическом, украинском литературном и фотографическом круж-
ках.
Библиотека работала нормально, выдано 66 книг.
В «тихом» клубе играли в шахматы и шашки, а также в новую игру «Путешествие во-
круг света».
Коммунар Иванов громко разговаривал в «тихом» клубе, на сделанное мною замечание
не обратил внимания и только по требованию присутствующих коммунаров прекратил.
Была сыгровка оркестра.
ДЧСК Илюшечкин
Рапорт командира оркестра
Дежурному командиру 1 октября т. Ширявскому
командира оркестра Жмудского
Рапорт
Сыгровка состоялась по расписанию. Играли: Василенко — фантазии из революционных песен
Запада, Верди — попурри из «Риголетто», Богуславский — «По зори».
Коммунар Алексюк погнул свой корнет.
Командир оркестра Жмудский

Вечерний рапорт дежурного члена санкомиссии
Дежурному командиру 1 октября т. Ширявскому
ДЧСК Клеточкиной
Рапорт
Во время ужина воспитанник Лазарев Петя пришел в столовую с грязными руками и был
мною удален из столовой. Ужинал он после всех.
ДЧСК Клеточкина
Рапорт командира сторожевого отряда
дежурному командиру 1 октября т. Ширявскому
командира сторожевого отряда Бондаренко
Рапорт
По сторожевому отряду все благополучно. Воспитанник Кидалов забыл в умывальной свое по-
лотенце и заявил о его пропаже.
Необходимо обновить приборы для чистки ног на главном входе.
Командир сторожевого отряда Бондаренко
Рапорт дежурного командира по коммуне
1 октября 1932 г.
комотряда 2 Ширявского
Тов. начальник коммуны, настоящим доношу, что в дежурстве по коммуне 2-го отряда
все благополучно, за исключением: воспитанник Карашевич уходил без отпуска в город и воз-
вратился только ко второму ужину. В объяснение сказал, что прибыл из санатория его боль-
ной отец и он спешил с ним увидеться.
Прошу обратить внимание на рапорт:
Дежурного члена клубного совета.
Командира сторожевого отряда.
Командира оркестра.
9-го отряда.
Деж. командир Ширявский
Протокол заседания совета командиров
1 октября 1932 г.
Присутствовали: Командиры всех отрядов и групп коммуны, Макаренко, Дидоренко, Шерш-
нев.
Слушали: О Поведении Карашевича, ушедшего в город без отпуска.
Выясняется, что отец Карашевича тяжело болен и находится на излечении в Сухуми.
В Харьков он не приезжал, и никаких свиданий с отцом у Карашевича быть не могло.
Карашевич наврал дежурному командиру Ширявскому.
Постановили: Принимая во внимание, что Карашевич живет в коммуне уже четвертый
месяц и до сих пор не умеет достойно вести себя в коммуне, уходит без отпуска и бродит по го-
роду, врет и ведет себя менее смирно, чем малыши 13-го отряда, что он не имеет никакого по-
нятия о чести быть коммунаром-дзержинцем, поручить командиру 13-го отряда объяснить
Карашевичу, как должен вести себя коммунар-дзержинец.
Слушали: О порядке культпохода в «Березиль» 6 октября.
Постановили: Так как на культпоход ассигновано по смете коммуны 750 рублей, а нуж-
но 1400 рублей, ассигновать ид фонда совета командиров 650 рублей.
Культпоход провести в таком порядке: до городского парка перебросить коммуну на гру-
зовиках, от парка до театра маршем, обратный путь в таком же порядке.

Слушали: Заявление инструктора Базилевича о том, что воспитанник Яновский делает
много брака на сверлильном станке.
Постановили: Принимая во внимание, что в заготовительном цехе не хватает кондукто-
ров, считать Яновского не виноватым в браке. Поручить коммунару Землянскому нажать на
администрацию.
Секретарь совета Командиров Волченко
Выступление А. С. Макаренко на совете командиров
коммуны им. Ф. Э. Дзержинского 22 февраля 1933 г.
запись
Стреляный1 н Крымский не посещают нормально рабфак. Я уже говорил об этом со Стреляным,
он 3 дня походил и опять перестал. Сегодня я его вызвал для объяснений, его объяснения бы-
ли короткими: «Не хочу — и все». Я тогда сказал ему, что в таком случае придется уходить
из коммуны. Стреляный на это ответил, что он и сам хочет уйти и сегодня же подаст заявление.
Крымский очень плохо учится, представляется больным. В педагогическом совете недав-
но было вынесено постановление, предупреждающее Крымского, что оставление на второй
год на выпускном курсе невозможно, так как Крымский уже оставался на второй год на пре-
дыдущем курсе.»2
Это хорошо, что [комсомольскому] бюро удалось убедить Стреляного остаться в коммуне.
Дурно влиял на Стреляного Крымский. Осенью он научил Стреляного пить водку, а теперь
сбивает его уходить из коммуны. Стреляный — человек способный, жаль только, что он по от-
ношению к совету командиров поступил не по-товарищески. Ему нужно было прийти и ска-
зать в совете командиров, что он просит помочь ему пойти по музыкальной линии. У нас были
случаи, когда мы коммунаров посылали не в наш рабфак, а на рабфак музыкального инсти-
тута. Только это плохо кончалось. И Волченко, и Жмудский3 бросили этот рабфак и пере-
шли на наш, учиться там трудно, общежития плохие и плохой стол. Стреляный этой жизни
все равно не выдержит...
Можно помочь ему другим способом: просить Левша нова4 подготовить Стреляного в му-
зыкальный институт. Когда он кончит наш рабфак, ему все равно придется держать экзамен
и по общим, и по специальным предметам.
Все равно, где бы ни учился раньше, через полгода в музыкальный институт ты попасть
не можешь. Можно будет освободить Стреляного от некоторых предметов, которые не имеют
значения при поступлении в музыкальный институт.
Картина вовсе не такая, какая нарисована Петром Ефимовичем5. Дело вовсе не в том, что
коммунары теряют наряды6, а в том, что безобразно поставлен учет. Я каждый месяц собираю
жалобы коммунаров на неправильную зарплату и не знаю ни одного случая, чтобы неправиль-
ность проистекала от потери нарядов. Сплошь и рядом коммунары имеют на руках копии на-
рядов и никакой правды добиться не могут, потому что копии не сходятся с оригиналами. Ча-
сто коммунары работают в «коммунке»7, и каждый надеется на равную долю заработка с това-
рищем, а в оригиналах показаны для них различные суммы. Гораздо чаще бывает, что наря-
ды просто не выписывались, и никто не знает, какая работа производилась коммунарами и
сколько она стоит. Коммунары виноваты не в том, что теряют наряды, а в том, что не умеют
настойчиво потребовать наряды и приступают к работе без нарядов. Теряют наряды малыши,
которые вообще способны терять многие вещи...
Я не сторонник предложения четвертых курсов рабфака. Они настаивают на первой сме-
не потому, что считают утром заниматься лучше — на свежую голову. Я же особенной раз-
ницы не вижу. Утром у них хоть будет свежая голова, но придется вставать в половине шесто-
го. Я думаю, что это вызовет кое-какой беспорядок: кто будет будить их на уборку в половине
шестого, кто будет объявлять, что пора идти завтракать? На поверке они присутствовать не бу-
дут, вообще все утро у нас потеряет свою четкость. Сейчас, если кто поздно встает, так именно
старшие. Боюсь, что будет столько недоразумений, что придется все равно отказаться от пред-
ложенной меры.

Выступление А. С. Макаренко на совете командиров коммуны
им. Ф. Э. Дзержинского 28 февраля 1933 г.
запись
Борьбу с кражами нужно повести самую решительную. Необходимо подчеркнуть, что общее
состояние дисциплины в коммуне значительно улучшилось с начала января1. Тем печальнее,
что, вероятно, большая группа воспитанников регулярно обкрадывает коммунаров и комму-
ну. Общее возмущение среди коммунаров очень большое, можно ожидать даже расправ с вора-
ми. Вся наша борьба с кражами была борьбой либеральной, мы больше говорим об исправле-
нии. Оставляя в коммуне воров, наказывая их так называемыми моральными мерами, мы,
собственно, оставляли их совершенно без наказания, а вокруг них разводились новые воры,
образовывались целые шайки.
Вред от воровства нельзя измерять только ценностью пропавшей вещи. Нераскрытое во-
ровство — это значит целая куча всяких подозрений, оскорблений часто ни в чем не повинных
лиц. Вот у меня украли 500 рублей — я подозреваю несколько человек, и приходится даже го-
ворить им об этом, а, может быть, из них именно никто ничего плохого не сделал. Это и есть са-
мый большой вред от воровства — разделение в коллективе, разложение коллектива на части,
ничем не связанные и друг с другом враждующие.
Кроме того, необходимо отметить: отсутствие четкой и решительной борьбы с воровством
приводит к общему понижению честности. Уже теряется граница, где воровство, а где просто
«взял». На каждом шагу у нас даже не крадут, а просто тянут, «берут». Поставили цветы в
уголках — через пять минут они уже в спальне, берут ключи, лампочки, готовальни, книги,
булочки, тарелки, чашки. Полная безответственность и беспорядок в распоряжении вещами...
Крадут не малыши. Крадут старшие ребята с младших курсов, наиболее отсталые в ком-
муне, типа Приса. Приблизительно мы знаем, кто крадет, но фактов в руках нет. Совершен-
но согласен с тем, что по отношению к воровству нужен самый жестокий подход. Только в этом
случае коммунары не будут привыкать к воровской атмосфере. Никакой либерализм и ника-
кие разговоры об исправлении отдельного человека не помогут. Исправление только и может
заключаться в том, что никто не будет красть и будет забывать о кражах. Присоединяюсь
к предложению выгонять из коммуны за самую маленькую кражу. Если человек полез в корзи-
ну и украл мыло, то это ничем не меньше, чем в той же корзине украсть 50 рублей. Все дело в
том, есть ли в корзине деньги.
К сожалению, исключение из коммуны — дело чрезвычайно тяжелое. Совет командиров
постановил исключить, а исключаемый живет в коммуне уже целую неделю и уже крадет без
всякого стеснения, а вокруг него образуется целая шайка сочувствующих. Это все до тех пор,
пока мы получим утверждение правления. А если даже утверждение получено, то мы начи-
наем соображать, куда отправить, коллектор не принимает старше 15 лет, с другими колония-
ми договориться трудно.
Нужно также среди причин развития воровства указать на отсутствие света вот уже в те-
чение трех месяцев, почти каждый вечер. Все бродят без дела, в темноте легче и украсть.
Выступление А. С. Макаренко на совете командиров коммуны
им. Ф. Э. Дзержинского 13 марта 1933 г.
запись
Нельзя так говорить, как товарищ Гетте1. Нельзя дать всем коммунарам работу на станках.
Все равно у многих коммунаров и сейчас есть работа, которая не приносит особой квалифика-
ции, но она приучает к труду, к материалу, к производственной обстановке. Всякая работа на
производстве вообще полезна, и во всяком случае лучше, чтобы коммунары работали даже и
на простых работах, чем болтались по цеху из-за отсутствия работы.
У нас есть много новых коммунаров, достаточно взрослых, которые могут временно пора-
ботать на простых станках... Им в коммуне быть еще долго. Конечно, все это временно. Когда
откроется новый завод, для всех найдется интересная работа.

Доклад и выступление А. С. Макаренко на заседании
комиссии по пересмотру учебной системы
в коммуне им. Ф. Э. Дзержинского 17 октября 1933 г.
запись
...Наши коммунары, поступающие в вузы, чувствуют себя слабыми в сравнении с другими сту-
дентами. Не успевают в учебе из-за недостаточной подготовки к самостоятельной работе в выс-
шей школе.
Наш распорядок дня построен так, что коммунары имеют возможность готовиться к лек-
циям только в течение ограниченного времени. Они нагружены работой и на заводе, и бытовы-
ми обязанностями.
Наши коммунары, кроме того, не имеют окружения взрослых, которое повышало бы их
развитие.
Предлагаю:
1) перестроить нашу школу, удлиняя срок обучения на один год, т. е. ввести пятый курс
на рабфаке, подготовиться к организации с будущего года техникума1, куда бы могли пойте те,
кто не хочет учиться в вузе;
2) организовать высококультурное окружение взрослых, которое повышало бы их раз-
витие;
3) ввести институт воспитателей, но дать им название не «воспитателей», а какое-нибудь
другое, например «ассистентов»...2
Нужно у коммунаров развивать культурные потребности, организовать культурное окру-
жение, сделать их культурными людьми. Нужно пересмотреть наш рабочий день, чтобы разгру-
зить наших педагогов и инженеров от второстепенных работ, которые отнимают много време-
ни и не дают возможности уделять достаточно времени воспитанию коммунаров.
Нужно создавать условия для борьбы коммунаров за культуру, за первенство в обучении,
на производстве...
Коммунары к жизни подготовлены, но они просто не хотят идти в худшие условия жиз-
ни. Они избирают, где учиться, и заинтересованы перспективами своей работы в будущем.
Предлагаю:
а) учебной части проработать новый учебный план, учитывая дополнительный год обуче-
ния на рабфаке;
б) пересмотреть списки всех коммунаров и установить тот путь обучения, какой был бы
целесообразным для каждого отдельного коммунара;
в) на рабфаке составить учебные группы не больше, чем из 25 человек;
г) немедленно приступить к составлению проекта организации техникума;
д) увеличить штат педагогов, чтобы разгрузить их, обязав принимать участие в хозяй-
ственной жизни коммуны и воспитании коммунаров;
е) Ввести дежурство педагогов по вечерам;
ж) поставить хорошо работу кружков взрослых (драмкружки, художественный, литера-
турный и др.);
з) ввести институт лучших коммунаров, которые будут помогать в работе и организации
коммунарской массы, создать им авторитет, дать некоторые права, касающиеся организации
воспитания коммунаров.
Замечания к акту обследования коммуны
им. Ф. Э. Дзержинского
Просим комиссию по обследованию коммуны им. Ф. Э. Дзержинского внести в акт обследова-
ния некоторые поправки, которые, по нашему мнению, необходимы для исправления неточ-
ностей, ошибок и искажений, вкравшихся в акт.
Сказано в акте: 1. Констатируется таким образом пополнение коммуны юношами, имев-
шими уже самостоятельный заработок или источник существования.
Наши замечания1: замечание акта высказано в такой форме, как будто в данном случае
коммуна нарушила определенное правило.
Прием в коммуну, согласно существующим указаниям, производится не только с улицы.
В каждом отдельном случае прием мальчика или девочки является результатом забот о нем
многих лиц или организаций, в том числе и правления коммуны. Выяснение обстоятельств
жизни отдельного кандидата производится, конечно, не по одному признаку, а по многим,

между которыми «источник существования* является не главным. Можно найти многих бес-
призорных, которые имеют «источники существования», кроме воровства. Сплошь и рядом
бывает, что наряду с существованием такого источника мальчику просто негде ночевать.
К примеру, та же Курьянова имела заработок только потому, что первоначальным видом по-
мощи в ее беспризорности захотели сделать работу курьера в ГПУ, но спать она могла только на
столах в том же ГПУ. Таким же наборщиком был и Зайцев.
С. 2. В составе коммунаров имеются 36 детей чекистов, из них сирот совершенно незначи-
тельное число, остальные имеют родителей, братьев, сестер, могущих содержать и воспиты-
вать [этих детей].
Это замечание акта также имеет такую форму, как будто в коммуне нарушено какое-то
правило.
Дети и сироты чекистов принимаются с 1930 г., после того, как об этом было высказано по-
желание... во время отчета коммуны.
Никакого нарушения или недостатка в этом видеть нельзя. Трудно найти такого беспри-
зорника, а не только ребенка чекиста, у которого не было бы где-нибудь сестры или брата. На-
личие этих родственников нисколько не спасает ребят от беспризорности, ибо утверждение,
что они могут «содержать и воспитывать» совершенно ошибочное. Часто эти родственники
сами живут в детских домах, в других случаях имеют собственные семьи и решительно отказы-
ваются принять еще одного члена в семью. Положение ребенка в такой семье тяжелое и в мо-
ральном, и в педагогическом отношении. Если коммуна для таких сирот дает воспитание и го-
товит к жизни, это хорошо, и во всяком случае хорошо, если она помогает сиротам чекистов.
Точно так же необходима помощь в тех случаях, когда семья чекиста по разным причи-
нам не справляется с ребенком, когда из него уже растет отрицательный тип. Можем указать
на того же Сердобинского или Уральца, ребят, из которых без помощи коммуны обязательно
вышли бы люди с уголовной биографией.
Запрещение принимать таких детей будет только означать отказ от профилактической
работы исключительно в угоду некоторому романтизму, явно отсутствующему в совете2, —
принимать только беспризорных. Между прочим, среди беспризорных очень много таких жертв
отказа от профилактики. К слову: Свитухова принята не по просьбе тети, а по письменному
ходатайству т. Дубового и ей не 18 лет, а 14...
С. 3. По возрасту коммунары распределяются так: 11 лет — 6, 12 лет — 10, 13 лет — 15,
14 лет — 20, 15 лет — 48, 16 лет — 62, от 17 до 20 лет — 204.
Такая таблица создает, действительно, впечатление, будто преобладающий возраст в ком-
муне 19—20 лет.
Мы сообщили комиссии другую таблицу, в которой старшие возрасты показаны в точном
отношении: 17 лет — 86, 18 лет — 62, 19 лет — 52, 20 лет — 11.
С. 3. Наличие такого числа коммунаров старшего возраста происходит в связи с оседанием
старших возрастов и возвращением выпущенных. Также расширен возрастной контингент
при приеме, что совершенно неправильно и вредно для коммуны.
Считали мы необходимым ввести более точные выражения. Термин «оседание» едва ли по-
казывает, что коммунары переходят в старшие курсы рабфака. Раз мы имеем рабфак, то естест-
венно ожидать, что в старших курсах будут старшие возрасты.
Возрастной диапазон расширен, правда, в 1931 г., но это сделано по настоянию члена
правления тов. Букшпана3, который в особенности полюбил десятилетний возраст.
Впрочем, никакого вреда от такого распределения в коммуне нет. Старшие коммунары —
это самые исправные ребята, которые нас меньше всего затрудняют.
Боязнь старших возрастов, как это показывает опыт наробраза, обязательно приведет к вы-
пуску людей, не закончивших воспитания, к выталкиванию их и совершенно спутает все ли-
нии развития коллектива.
Бракосочетание возрастает в коммуне: 1932 г. — 1, 1933 г. — 4, 3 мес. 1934 г. — 5.
Просим исправить неверные цифры. За весь 1933 и начало 1934 г. было 5 случаев брака.
С. 5. Бракосочетание в коммуне приняло обыденный характер и легализуется, о чем отда-
ется приказ: Снимается с довольствия коммунарка Деминская как вышедшая замуж.
Считали бы необходимым уточнить выражения, чтобы было видно, что рекомендует ко-
миссия: придачу ли бракам нелегального характера, или репрессии по отношению к жела-
ющим вступить в брак, или скрытие этого бесстыдного поступка от коллектива?
Без принципиальных установок заново коммуна не может изменить своей политики по от-
ношению к желающим вступить в брак. До получения таких установок нам необходимо руко-
водствоваться общими советскими законами, не рассматривающими брак как преступление.
С. 5. Прием в коммуну производится в последнее время бессистемно, без подбора, безобраз-
но. Втискивание в рабфак (по выражению т. Макаренко), с чем можно вполне согласиться.

Считали бы совершенно необходимым многие разъяснения. Такой подбор без специальной
системы, а исключительно по данным нуждаемости каждого отдельного кандидата производил-
ся в течение всей истории коммуны, а не только в последнее время. Только в 1931 г. был произ-
веден прием в два месяца 180 человек, тоже, впрочем, без особой какой-нибудь системы и с боль-
шими и чрезвычайно вредными ошибками... Разумеется, применить эту систему в случае прие-
ма одного человека невозможно.
«Втискивание в рабфак», действительно, мы констатировали, но оно вытекает не из мето-
да приема, а из того основного факта, что к нам приходят не специально желающие посту-
пить именно в наш рабфак, а беспризорные, ищущие прежде всего воспитания и пристанища.
«Втискивание в рабфак» еще надолго будет у нас необходимостью и нашей невольной бедой,
до тех пор, пока нам не удастся довести коммуну до 1000 человек и иметь несколько учебных
организаций, могущих удовлетворить разным наклонностям4.
С. 5. Следует прекратить прием из семей, заменив принятых на беспризорных.
Не указано: почему? Почему, если ребенок в семье плохо живет и воспитывается, его нель-
зя принять в коммуну? Тем более не сказано точно, действительно ли рекомендуется всех де-
тей из семьи заменить беспризорными детьми. Эта операция была бы чрезвычайно вредна
для коммуны.
Комиссия, к сожалению, не проверила, действительно ли полезно создавать коллектив,
состоящий только из беспризорных. Опыт многих поколений доказывает обратное. В самой
коммуне еще не так давно изжита идея особой беспризорной гордости, когда ребенок из семьи
считался почти врагом. В целях воспитания абсолютно необходимо принимать и детей из семьи,
чтобы не делать беспризорность привилегией, не создавать чрезмерно замкнутого общества,
чтобы внести в коллектив несколько иные привычки и характеры.
С. в. Выпускались из коммуны по формальным признакам (окончание рабфака) без уче-
та и оценки индивидуальной подготовленности коммунаров к самостоятельной жизни.
В этом утверждении комиссия повторяет чью-то фразу, неизвестно кем сочиненную и не
имеющую никакого значения. Окончание рабфака есть не формальный признак, а действитель-
ная и реальная граница пребывания в коммуне. Мы не знаем случаев, когда бы эта граница
совпадала с «индивидуальной неподготовленностью к жизни», и вообще такую неподготовлен-
ность трудно себе представить у окончившего рабфак.
Это не исключает в то же время необходимости для каждого отдельного выпускника
подыскивать и рекомендовать дальнейшие пути: вуз, производство, и какие именно. По отно-
шению к последнему выпуску это и было сделано.
С. 5. Нет точной установки, кто может принимать в коммуну, и поэтому принимают все:
совет коммунаров, начальник педагогической части, начальник коммуны, руководитель ком-
муны.
Совершенно не соответствует действительности, и трудно понять, как могло возникнуть та-
кое заключение. Верно, что принимают участие иногда все указанные инстанции, но всегда
прием утверждается начальником коммуны и председателем правления...
С. 64 Тут же под кроватями хранятся ведра, щетки, тряпки для мытья полов (хранятся
здесь потому, что во всей коммуне не нашлось такого небольшого помещения, где бы можно
было хранить инвентарь для уборки).
Пользуемся этим случаем, чтобы обратить внимание комиссии на следующее замечание:
в своем заключении комиссия совершенно не касается явлений и процессов, действительно ха-
рактеризующих коллектив коммунаров и представляющих в своей сложности истинное его
лицо, а оперирует исключительно указаниями на отдельные и большей частью самые незначи-
тельные детали этих явлений и процессов, которые заключают в себе иногда некоторую
проблему.
Так и в данном случае. Комиссия ни словом не указала, что в единственной из всех ком-
мун ГПУ у нас существует самообслуживание и ежедневно вся коммуна у нас убирается,
т. е. два этажа двух больших зданий приводятся в порядок силами коммунаров.
Коммунарский коллектив, работая на производстве и в рабфаке, проводя большую вне-
школьную работу, находит в себе силы еще и наводить лоск на свои помещения. Иногда в этом
чрезмерном напряжении заключаются и причины маленьких сдвигов, приводящих к тому,
что под какой-нибудь кроватью недостаточно аккуратно уберут пыль.
Именно из этого основного факта вытекают и ведра, и щетки. Комиссия возмутилась вед-
рами и тряпками, сразу же увидела причину, определяемую иронически: «...во всей коммуне
не нашлось помещения». В самом деле, если бы руководство коммуны не могло найти неболь-
шого помещения для инвентаря уборки, это руководство было бы образцом портачества. Мы та-
кого помещения и не искали.
В коммуне 49 спален, значит, 49 комплектов инвентаря уборки. У нас это не просто ведро

и щетка, а целый большой отдел нашего быта, требующий от нас огромного напряжения и от-
нимающий у руководства немало времени5. Каждый комплект состоит из ведра, тряпки, поло-
вой и полотерной щеток, одежной, сапожной щеток и т. д. Хранить это в одной какой-нибудь
комнате, разумеется немаленькой, невозможно, во-первых, потому, что будет полная обезлич-
ка по отношению к инвентарю, во-вторых, и потому, что раздать несколько раз в день и снова
принять инвентарь на 49 спален мы не имеем ни времени, ни технической возможности. Та-
кая операция была бы совершенно безумным расходованием сил и времени, требующим к то-
му же большой энергии на учет. Представляет ли комиссия очередь из 49 человек три раза
в день возле такой комнаты?
Потому инвентарь, разумеется в чистом виде, хранится в спальне, и никакого зла от это-
го нет. Его стараются спрятать, но иногда он покажется из своего убежища и приводит в ужас
впечатлительных людей, но что же мы можем сделать?
С. 7. Основной причиной является недостаточная борьба за чистоту и значительная тесно-
та, так как здание рассчитано на 330 человек, а коммунаров есть 365.
Теснота, недостаток мебели, старые одеяла и матрацы, другие недостатки быта имеют,
конечно, свои причины. Эти причины точно так же могут быть выявлены в результате неболь-
шого анализа. Указание на «недостаточную борьбу за чистоту* ничего не говорит. А причины
эти такие.
1. Перенаселение коммуны. Это перенаселение было допущено еще в 1931 г., когда поче-
му-то решили, что 330 коммунаров — это норма. Это не норма, а теснота. Норма для нашего
здания — 292 человека.
2. Изношенность инвентаря. Коммуна существует седьмой год, в последнее время финан-
совые затруднения и большое строительство значительно уменьшили ресурсы коллектива.
3. Даже при наличии денег некоторых вещей мы достать не можем. Все наши усилия ку-
пить, например, одеяла здесь или в Москве окончились неудачей.
4. Чрезвычайная загруженность коммунаров. Коммунарский коллектив развил совершен-
но небывалую энергию, которой комиссия, к сожалению, не заметила, будучи введена в заблуж-
дение внешним спокойным тоном коллективной жизни. Никогда в истории коммуны актив-
ное напряжение производственной, учебной, внешкольной, общественной и комсомольской ра-
боты не достигало таких степеней, как сейчас. Коллектив ведет большую работу на несколь-
ких фронтах. В этих условиях совершенно естественно, что отдельные детали быта несколько
разлаживаются. Часто у нас просто нельзя выбрать свободной полуминутки, чтобы проделать
какое-нибудь пустяковое дело или собрать коммунаров и поговорить с ними.
5. Прачечная, по мнению комиссии, удовлетворительно оборудована и механизирована.
На самом деле прачечная у нас неудачная и плохо механизирована...
С. 10. Внешний вид коммунарской одежды оставляет желать лучшего. Юбки шьются са-
тиновые, с большим количеством складок (несмотря на то, что девочки просят шить глад-
кие, а эти презрительно называют парашютами).
По причине некоторых затруднений с деньгами и невозможности достать шерстяные тка-
ни в коммуне было недолгое время напряжение с одеждой, это верно. Причины в акте не указа-
ны. Шерстяной ткани для девочек и до настоящего дня достать не могли. Купить можно толь-
ко по очень дорогой цене, непосильной для нашей сметы. Юбки из сатина получаются прилич-
ные только со складками, остальные фасоны уже через несколько дней имеют вид ужасный.
У девочек есть нездоровое стремление к слишком модным фасонам («клеши», «баядер-
ки»). Из акта обследования, очевидно, можно сделать вывод, что комиссия рекомендует удов-
летворить это стремление. Во всяком случае то, что мальчики называют, действительно, през-
рительно «парашютами», едва ли уместно в коммуне.
Недоразумение проистекает непосредственно из метода обследования: беседа с какой-ни-
будь модницей принимается за достаточный анализ вопроса...
С. 12. В области морально-бытовой при общем удовлетворительном состоянии имеется
несколько отдельных фактов резко отрицательного характера. В конце прошлого года вопросы
быта в связи с имевшими место несколькими случаями игры в карты, выпивок, драк и краж
приобрели серьезное значение.
Такая формулировка должна вызвать наши решительные возражения. Вся работа воспи-
тательной части коммуны, ее основной положительный процесс характеризуются ничего не
значащими словами: общее удовлетворительное состояние. А после этого приводятся описа-
ния отдельных проступков коммунаров и общие из них заключения на девяти страницах.
Создается впечатление полного развала и морального неблагополучия в коллективе.
Такое отношение комиссии к воспитательной работе коммуны может иметь только одно
последствие — понижение этой работы.
Что такое коммуна? Разве в коммуну специально подбираются идеально моральные лю-

ди с тем, чтобы на них смотреть и радоваться? Разве в коммуну не присылаются нарочито
юноши и девушки с антисоциальными привычками? Неужели коммуна может рассчитывать,
что в момент помещения в коммуну с мальчиком происходит нравственный переворот и он
моментально обращается в высококультурную личность, политически развитую и мораль-
но чистую?
Разве нельзя заранее сказать, что каждый воришка в коммуне обязательно что-нибудь
украдет, каждый хулиган кого-нибудь оскорбит, привыкший выпивать обязательно выпьет?
А сколько нужно ожидать случаев самых разнообразных припадков характера, отдельных
трений личности в коллективе?
Ведь вся работа коммуны в том и заключается, чтобы из таких именно людей при помо-
щи труда, учебы, политической работы воспитать нового человека. Если в последнем счете
этот человек все же получается, то какое имеет значение, что он в начале своей коммунарской
жизни что-нибудь украл? Если две девочки хотели попробовать вина, то какое право отсюда
заключать, что в моральном состоянии коллектива что-то неблагополучно?
Каждый коммунар в течение своего пребывания в коммуне переживает очень медлен-
ный и длительный процесс воспитания, начиная от совершенно отрицательного комплекса
малограмотности, слабой культуры, дурных привычек, эгоизма, первобытного сознания и пр.
Очевидно, что этот процесс и нужно наблюдать и сделать о нем заключение.
Коммуна существует б лет, и всегда в ее жизни были случаи воровства, хулиганства, по-
пыток выпить, поиграть в карты. Никакого значения поэтому не имеет констатирование самих
этих фактов, а имеет значение ответ на другие вопросы, а именно:
а) Имеется и развивается ли коллектив, противодействующий всем этим явлениям?
б) Удачны и успешны ли противодействия этого коллектива?
в) В какой мере единодушны и решительны реагирования этого коллектива?
г) В каком количественном отношении стоит коллектив к группе воспитанников, склонных
к дезорганизации?
д) В какой мере можно быть уверенным в силе коллектива и нет ли оснований опасаться, что
он не справится со своей задачей?
е) Насколько правильно развиваются отдельные личности, насколько полезными для них
являются воздействия коллектива, как успешно они переходят от первоначального положения
к более высокому?
ж) Как звучит основной тон коллектива, какой вид имеют в нем дисциплина и внешние
выражения?
з) Какие можно указать точки в последнем этапе этого процесса по отношению к отдельным
личностям, как велик процент абсолютного брака?
На все эти вопросы нет ответа в акте обследования, зато есть указания на случайные собы-
тия и отдельные проступки, которым при этом дается своеобразное освещение, никакого отноше-
ния не имеющее к общим воспитательным установкам коммуны. Например:
С. 12. Указывается на письмо г. Броневого6 по вопросам быта и дисциплины.
Можно было бы привести очень много и письменных, и устных обращений руководства
коммуны к коммунарам, часто даже в более резкой и осуждающей форме. Каждый рабочий день
заключает в себе десятки таких обращений. В них заключается значительная часть воспитатель-
ной работы. Теперь выходит так, что эту основную нашу работу мы сами должны рассматривать
как доказательство негодности или слабости нашей работы, каждое реагирование на отрица-
тельное явление в коммуне мы должны понимать как наше падение. Мы не можем принять
такой установки.
С. 13. Среди девочек было два случая пьянства... Над ними был товарищеский суд, в резуль-
тате которого, непонятно зачем и почему, избрали такую меру наказания: трое были пере-
ведены в полтавскую коммуну, как будто полтавская коммуна — исправительное учреждение
по сравнению с харьковской...
Чрезвычайно странно, что на шестом году работы коммуны ее основной воспитательный
принцип неизвестен даже товарищам, работавшим в коммуне в течение всех в лет. Разве комму-
на когда-нибудь практиковала метод исправления7? Разве мы не упразднили в 1930 г. должнос-
ти воспитателя, решительно отказавшись от индивидуальной инструментовки нашего воспи-
тательного процесса8, а положившись только на организующее влияние коллектива, а еще боль-
ше на организующее влияние всей советской жизни, работы, на влияние сложных широких впе-
чатлений жизни и — самое главное — влияние собственных активных движений, упражнений
и переживаний коммунара? Это метод создания нового опыта, а не буржуазный метод исправи-
тельных заплат.
Зачем и почему выбрали такую меру наказания?

По методу приложения воздействия на личность это как раз не наказание, а широкая
обработка личности. Почему? Какой смысл такого приема?
Вот какой смысл:
1. Имеет значение прежде всего момент решительного осуждения провинившихся воспи-
танников со стороны своего коллектива, единодушное решение удалить их из коллектива
временно.
2. Имеет значение перевести провинившихся воспитанников в другой коллектив, более
слабый, более не устроенный в бытовом отношении, чтобы при сравнении двух коллективов
они могли оценить свой коллектив и понять, как эта ценность была унижена поведением
коммунарок.
3. Имеет значение активное усиление роли коммунара в новом коллективе. Ведь в полтав-
ской коммуне наш коммунар сразу становится в положение воспитателя. Как раз работа наших
осужденных коммунаров в Полтаве была и могла быть только работой организующей.
4. Имеет значение возбудить у коммунарок стремление возвратиться в свой коллектив,
заслужить это возвращение, следовательно, круто переменить отношение к своему коллективу:
от игнорирования интересов членов своего коллектива — к уважению этих интересов.
С. 14. Половое воспитание.
...Верно, подошли неподготовленными. Мы это и сами признаем, однако вовсе не в том
смысле, в каком это определяется комиссией. Мы в такой же мере не подготовлены, как и сама
комиссия, как и вся наша педагогика, как вся мировая педагогика.
В целом Союзе, а может быть и во всем мире, наша коммуна — единственное учреждение,
где взялись за совместное воспитание юношей и девушек в условиях общего интерната и даже
больше — в условиях общего коридора спален.
Справились ли мы с этой грандиозной задачей? Конечно, в полной мере еще не справились,
мы еще не выработали окончательного метода работы в этом направлении. Мы как раз находим-
ся в разгаре этой сложнейшей и труднейшей операции, и мы имеем все основания ожидать
от всех внимания к этой работе, поддержки и уважения. В настоящий момент, в момент самых
тонких частей операции, которая все же в наших руках и никому детально не известна, нам
очень мало могут помочь отдельные скороспелые советы, часто определенно опасные. К таким
советам нужно отнести и совет четко и крепко поставить вопрос об общественном воздействии
на область половых отношений у коммунаров. Это область интимная, и едва ли полезно прида-
вать отдельным проявлениям влечения характер объекта наблюдения со стороны всех ком-
мунаров.
Точно так же «самотек» здесь совершенно неустраним, ибо создать какой-либо план разви-
тия отношений будет совершенно напрасным трудом.
Вообще в этой области необходимо соблюдать чрезвычайную деликатность и осторожность
в приемах влияния. Нарушение этого правила может привести к очень тяжелым проявлениям
упадничества, разочарования, нервных движений, не исключая и самоубийства.
Не отрицая совершенно, что мы еще не пришли к точному методу и, может быть, не так
скоро придем, поскольку можем вывести его только из опыта, мы в то же время должны указать,
что в общем мы справились с вопросом достаточно удовлетворительно. Необходимо подчеркнуть,
что наше положение было еще и затруднено некоторыми обстоятельствами, а именно:
приемом нескольких проституирующих девочек, неумелым вмешательством отдельных лиц
и т. д. Чрезвычайно усложнилось дело чрезмерной занятостью руководящего персонала ком-
муны, часто ненужными нагрузками, работой, не имеющей никакого воспитательного значения.
Наши достижения в разбираемом вопросе мы видим в следующем:
. 1) мы удержались на линии морального влияния, не перейдя на линию внешнего подав-
ления;
2) мы не допустили в коммуне сколь-нибудь заметных беспорядочных половых отношений,
локализовав половое влечение в границах отдельной пары и соединив его с началом дружбы;
3) мы сильно сократили количество пар и почти приостановили образование новых;
4) мы сделали почти непреложным положение, что любовь оканчивается браком. Это
сообщило вопросам любви начало ответственности и значительно увеличило число сдерживаю-
щих, тормозящих стимулов;
5) мы окончательно ликвидировали наклонности к проституированию и в одном случае
брака добились возбуждения материнского чувства.
Разумеется, трудная и сложная работа в этой области не может избежать форм индивиду-
альной обработки. Как раз в сфере личности половое влечение проявляет себя часто вторичными
формами: понижением интереса к коммуне и к учебе, раздражительностью, у девочек это
особенно сложно.
Большей частью наше воспитательное воздействие с внешней стороны направляется как

будто просто на нарушение дисциплины, и не всегда за нею удается разобрать черты какого-
либо назревшего романа. В этом случае, конечно, возможны и ошибки, которых мы стараемся
все же избегать.
Любопытен один документ коммунарки Дуси Мануйловой, в котором она описывает жизнь
в коммуне...
Что это за документ: письмо, дневник, жалоба — из акта не видно. Комиссия приводит
его, не поговорив о нем с руководством коммуны и не выяснив существа дела. Документ изла-
гается с нескрываемым торжеством: так сказать, на свежих следах поймали воспитательную
часть коммуны, поймали на месте преступления.
Документ этот и в самом деле интересен, ибо он показывает, во-первых, отрезок действи-
тельной живой операции воспитательной работы9, во-вторых, как легко при легкомысленном
подходе к работе в такой операции напутать.
История была такая: Мануйлова и Лазарева10 подали заявление в совет командиров с
просьбой выпустить их из коммуны, дать квартиру и устроить на работу в коммуне же. Совет
командиров запросил педсовет и получил отзыв, что Мануйлова может учиться удовлетвори-
тельно, а Лазарева — хорошо. Это мнение педсовета тем более верно, что девочки раньше
так учились.
На этом основании совет командиров отказал девочкам в удовлетворении их просьбы.
Лазарева и Мануйлова прекратили посещения классов, а совет командиров немедленно снял их
и с производства. Такую же позицию заняло и бюро ЛКСМ. Коммунаркам в выдаче паспортов
было также отказано, и вообще им было предоставлено право поступать, как они сами хотят,
раз они уже не подчиняются совету командиров.
История эта продолжалась целый месяц. Никаких репрессивных мер по отношению к
коммунаркам предпринято не было, и они не были ограничены ни в каких правах коммунара.
Вероятно, девочки предприняли поиски выхода из положения, вероятно, написали и приве-
денное в акте письмо. Их везде постигла естественная неудача, только письмо вызвало сочув-
ствие комиссии. К счастью, по этому письму не было предпринято никаких мер, оно так и оста-
лось только «любопытным документом», не отразившись пока на судьбе Лазаревой и Мануйло-
вой никакой катастрофой.
Что нужно было сделать, по мнению комиссии? Лазарева и Мануйлова вздумали выйти
из коммуны и прекратить учебу только потому, что их вдруг соблазнила перспектива совершен-
но свободной жизни, отсутствие учебного напряжения. Характеры у девочек очень трудные,
часто их обуревают неожиданные фантазии. Только недавно Лазарева вздумала идти в бале-
рины. Получить в коммуне квартиру и стать самостоятельными людьми, жить, как хочется,
и делать, что хочется, — вот комплекс их настроений. Этот комплекс тоже рожден на фоне
полового созревания, и у таких характеров он обязателен почти в каждой биографии...
Мы стали на путь решительного сопротивления и волевого давления коллектива. Нас не
устрашили разные словечки и обвинения со стороны Лазаревой и Мануйловой, гораздо более
резкие и ужасающие, чем приведенные в письме, ибо мы прекрасно знали, что все это только
форма борьбы.
Тем временем происходила индивидуальная обработка девчат как со стороны воспитателей,
так и со стороны комсомольцев.
Мы добились полной победы. Девочки признали ошибочность и гибельность своих домо-
гательств, просили восстановить их в рабфаке и на работе, обещали заниматься. Между прочим,
Лазарева дала обязательство заниматься на «хорошо». Сейчас у них прекрасное настроение; они
жизнерадостны, и Лазарева даже работает над главной ролью в постановке «Тартюфа», который
затеян нашим драмкружком.
Очень вероятно, что у Лазаревой и Мануйловой еще один раз повторится нечто подобное.
Мы надеемся свою линию довести до конца и дать девчатам среднее образование (между про-
чим, среднее образование должно быть в скором времени обязательным в центральных го-
родах)11.
Обращаем внимание, что для успешного завершения подобных операций необходимо иметь
крепкие нервы и не иметь никакого сентиментализма, отбрасывая решительно все темы, похо-
жие на тему о рождественском мальчике, погибающем у окна богатого дома...
С. 17. Среди коммунаров можно слышать такие настроения, что-де в коммуне надоело жить,
скучно (заявление активного коммунара Землянского).
Поскольку характеристика настроений коллектива производится при помощи таких слу-
чайных фраз, высказанных отдельными коммунарами (сколькими?), настроение и тон всего
коллектива не описываются — трудно что-либо сказать.
Землянскому может быть сегодня скучно под влиянием отдельных неудач, другому
коммунару может быть весело. Но общий тон из этих случайных переживаний складывается.

Если Землянский сказал такую фразу, значит ли это, что мы имеем право сделать заключение:
это настроение старших, у малышей иначе? А между тем можно найти и малыша, которому
тоже почему-либо скучно.
Разве это анализ, достойный серьезного исследования и достойный коммуны им. Дзер-
жинского?
Мы можем его совершенно открыто продолжить.
Землянскому скучно потому, что он жаждет семейной жизни, потому что на территории
коммуны живет уже его будущая жена, потому что благодаря органическому недостатку речи
у него очень плохое положение с учебой.
Крикотину скучно потому, что уже в течение шести месяцев коллектив сильно бьет по его
привычкам: схулиганить, выпить, достать револьвер, украсть.
Герановичу скучно, потому что его все время отучают от болтовни, лени и неряшливости.
Скучно и еще кое-кому.
Но весело Панову, Конисевичу, Оноприенко, Семенову, Куксову, Богдановичу, весело
30 человекам-планеристам12, двум десяткам [членов] драмкружка, двум десяткам коммунаров
из нового симфонического оркестра, многим десяткам [из] кавалерийской секции, многим круж-
кам и группам, увлеченным кроме учебы и производства каким-либо своим общественным де-
лом, весело и занятно жить подавляющему большинству коммунарского коллектива.
Но и тем, кому скучно сегодня, не будем устраивать специальных увеселений, а поможем
им в неудачах и укажем более мажорный путь.
В этом и заключается наша работа.
С. 17. По линии административной реагирование на каждый поступок поставлено хорошо.
По линии комсомола и совета командиров такого реагирования, конечно, нет. Поэтому в дис-
циплинарной практике и превалирует влияние администрации.
Совершенно неверное, ни в какой мере не соответствующее истине утверждение, решительно
опорочивающее всю педагогическую работу Макаренко, сводящее ее именно к работе админи-
стратора, а не педагога в коммуне им. Дзержинского.
Каждый мелкий, самый мелкий проступок прежде всего является объектом отряда и ко-
мандира в отряде. Большинство мелких проступков даже не выходит за границы отряда
и Макаренко часто неизвестно. Только по рапортам командиров отрядов, старост курсов и брига-
диров на производстве разбор проступков коммунаров переходит к Макаренко.
Это все касается мелких проступков. Более крупные или регулярные обязательно пере-
даются в совет командиров, а по отношению к комсомольцам совет командиров обязательно
просит заключение бюро. Многие проступки разбираются на курсовых и производственных
заводских совещаниях, некоторые — на общих собраниях коммунаров. Совет командиров
не менее двух раз в месяц производит рассмотрение типичных состояний дисциплины и вызы-
вает отдельных лиц для объяснений...
С. 19. Школа не имеет соответствующих лабораторий и классов. В известной мере это
вызвано тем, что нет свободных помещений.
Почему «в известной мере»? В коммуне имеется только 8 классных комнат, из них 4 мало
приспособленных. Об этом мы кричим давно, указываем на необходимость постройки хорошего
школьного корпуса.
С. 20. Коммунары воспитываются в стремлении после выхода из коммуны пойти в вузы.
По крайней мере, такая линия велась Макаренко. Эта линия находится в противоречии с той
учебной подготовкой, которую получают коммунары (приводится факт неудачи 19 человек
в вузах).
Ни коммуна в целом, ни Макаренко такой именно линии не проводили. Мы добиваемся
обязательно среднего образования. Рекомендуем идти в вузы только воспитанникам лучше
подготовленным.
Препятствовать коммунарам идти в вузы, если у них имеется такое стремление, нельзя.
Некоторые на деле должны убедиться в том, что к вузу они не подходят.
Противоречие было досконально проанализировано во время работы комиссии. Все дело
в том, что выпущенные в 1932 г. представляли из себя первых коммунаров, прошедших
курс коммунарского рабфака. В свое время при организации рабфака были допущены ошибки.
Во-первых, слишком оптимистическое определение курса, на который был назначен коммунар
при открытии рабфака, во-вторых, функционирование рабфака в течение двух лет по учебному
плану дневного рабфака, т. е. с отрывом от производства. Мы рассчитывали на этом сэкономить
год. Это именно и привело к неудаче выпуска 1933 г.
Неудача эта отнюдь не была катастрофичной. Вступительные экзамены почти все выдер-
жали, но подготовка оказалась слабой. Приняв этих коммунаров на дополнительный курс,
мы только восстановили тот год, который неудачно сэкономили и который полагался бы по

плану вечернего рабфака. Поэтому подчеркивание и бесконечное воспоминание об этом случае
едва ли нужны.
С. 20. Факт неудачи Торской и Беленковой при поступлении в машиностроительный
институт.
Ведь во все институты конкурсные приемы. И в дальнейшем не все наши выпускники будут
выдерживать эти испытания, тем более что, как уже было сказано, некоторые идут в вуз,
не обладая необходимыми данными.
Между прочим, такого факта неудачи с Беленковой не было.
Она с самого начала хотела поступить в институт иностранных языков и поступила.
Учится в нем и до настоящего дня.
Вообще, из 113 коммунаров, вышедших из коммуны, в вузах находится 20 человек.
Это доказывает, с одной стороны, что никакой особенной линии не проводилось, а с другой —
что в вузы все-таки поступали.
Уверены, что в этом деле многое будет зависеть от материального улучшения нашей
школы, от организации техникума, который дает выход многим наклонностям коммунаров...
С. 33. Вопросы производства весьма волнуют коммунаров, и в частности комсомольскую
массу. Поднимается целый ряд больших вопросов, на которые администрация и комсомоль-
ская организация зачастую реагируют слабо.
Вопросы поднимаются именно в комсомольских и общественных организациях коммуны.
Реагирование на них составляют наш обыденный рабочий день. Можно привести сотни при-
меров такого реагирования.
То, что нам не удается сделать или удается сделать с недостатком, все то, что волнует
не только массу, но и администрацию, объясняется многими причинами, в частности поло-
жением снабжения, перестройкой на фотозавод, а в области производственного обучения мы
еще нескоро выберемся на настоящий путь ввиду крайней перегруженности коммунаров
рабфаком и производством, выберемся только тогда, когда будем иметь техникум.
С. 34. Есть много коммунаров, состоящих в нескольких кружках, не повсюду успеваю-
щих что-либо сделать.
Очень интересное это явление не исследовано. Как раз те коммунары, которые состоят
в нескольких кружках, очень много делают. Как правило, ничего не делают те, которые состоят
только в одном кружке или даже ни в одном. Они и учатся хуже.
С. 34. Коммунары (под влиянием системы зарплаты) иногда добровольную подлинную
самодеятельность подменяют формальным проявлением общественной активности.
Дедуктивный метод из некоторых положений, правил о зарплате. На самом деле это
невозможно, ибо учитывается не формальное проявление активности, а настоящая живая
активность.
Все кружки ведут точный учет работы каждого коммунара, в конце месяца они представ-
ляют сводки о работе кружка и каждого его члена, да и без этого мы знаем подробным образом
лицо каждого коммунара...
С. 36. Цитируется чья-то жалоба: Раньше устраивали у нас культпоходы, водили ком-
мунаров в город, в музеи, театры, на предприятия, а теперь не водят.
Это место необходимо вычеркнуть, оно одно из печальных последствий метода: записы-
вать стенание какого-нибудь нытика без проверки и считать, что оно что-нибудь выражает.
Ни в одном году не было столько движений и походов, как в 1933 и 1934. Нет ни одного
выходного дня, когда бы коммунары куда-нибудь не ездили. В этом году даже в Москву посла-
ли больше 20 человек. Все это можно было в коммуне точно установить. Да и в самом акте
написано одной страницей раньше: «Имеется постоянных пятнадцать мест в театрах». Это
значит: в год 4000 посещений, в то время когда в прошлых годах не бывало больше трех культ-
походов, т. е. 1000 посещений. Кроме того, премируются культпоходами лучшие курсы
ежемесячно. Постоянная связь поддерживается с некоторыми школами и со школой слепых.
h самой коммуне в течение зимы было несколько концертов и постановок драмкружка,
два концерта симфонического оркестра.
Увеличивать эту нагрузку на коммунаров больше и нельзя — время необходимо для
работы. Бывали и во всех музеях, на предприятия нас не пустили.
С. 36. Комсомол мало занимается клубной работой и не играет в клубе руководящей
роли.
В высшей степени странное замечание. Всю клубную работу организует и действительно
руководит ею клубный совет — орган комсомольской общественности, находящийся под
постоянным руководством и влиянием комсомола. В какой другой форме можно представить
себе руководство комсомола, что именно подразумевает комиссия, выдвигая против комсомо-
ла такое солидное обвинение?

Клубная работа у нас идет хорошо, в отдельных кружках она проводится старостами,
которые несут ее как нагрузку. Фактически она вся в руках комсомольцев.
Понимать ли это замечание как совет для бюро вмешиваться в текущую работу клубного
совета и подменять его, в особенности если работа идет хорошо?
Важные решения принимаются всегда вместе с бюро. Например, так были приняты реше-
ния о глубокой проработке темы «Евгений Онегин»1 , о кружке движения14, о реорганиза-
ции «тихого» клуба15, об издания органа клубного совета «Резец», о кружках для девочек.
Наконец, сколько же времени остается у комсомольской организации для такой сверх-
потребной работы? Как у каждого коммунара, так и у каждого комсомольца остается в
день два с половиной часа. Вот это время комсомольцу нужно отдать и на личную работу
(подготовку уроков, работу в кружках, чтение книг и т. д.), и на комсомольскую работу.
Что в таком случае можно еще потребовать от комсомольской организации в порядке при-
дирчивого к ней отношения?
Углубленной повседневной работы над повышением полит у ровня комсомольцев не про-
водится.
Рассматривая весь комплекс работы коммуны, не понимаем этого выражения16.
С. 39. В разгар проработки материалов съезда}1 педчасть затеяла всестороннюю прора-
ботку оперы * Ев гений Онегин*.
Эта самая проработка, между прочим, и отмечена только как одно из преступлений пед-
части. Другой формы внимания эта работа коммуны не заслужила, очевидно, потому, что эта
работа представляется аполитической, ибо здесь Пушкин.
Проработка темы «Б. О.» есть тоже работа по повышению политического уровня. Чрез-
вычайно печально, что это само собой не понятно.
Фактически педчасть не «затевала» проработки «Б. О.» в разгар проработки материалов
съезда. Проработка «Б. О.» была закончена, когда началась проработка материалов
съезда. Осталось только одно заседание, которое было проведено между работами по съезду,
не сорвав ни одной минуты этой работы.
Особенное внимание нужно обратить на слово «затеяла». Коммуна им. Дзержинского,
направляемая затеями, едва ли может надеяться на какие-либо успехи.
С. 42. О совете командиров и о других органах самоуправления.
Об этом важнейшем органе в коллективе коммуны сказано только то, что совет претендует
на администрирование и что он неправильно постановил о бесплатной выдаче махорки,
а завхоз правильно не выполнил это постановление.
Претензии совета на большее влияние в коммуне, конечно, основательны. А постановить
о бесплатной выдаче он тоже имел право, ибо этот расход входил в хозрасчет коллектива.
С. 45. Работа коммуны на протяжении длительных периодов никем не проверяется
и, следовательно, не подвергается критике. Коллектив коммуны больше привык к похвалам.
Как раз наоборот. Нас хвалят только простые посетители. А для ревизий комму-
на — самое лучшее упражнение в критике, и ни одна ревизия от этого не отказывалась.
В 1933 г. нас основательно и довольно длительно ре визировал и дважды: специальная ко-
миссия Наркомпроса 4 и комиссия ГПУ СССР. Каждая такая ревизия выбивает нас из нормаль-
ной работы приблизительно на месяц. Два месяца в году, нам думается, достаточно...10
В редакцию альманаха «Год XVII»
15 марта 1934 г.
На телеграмму редакции я ответил, что продолжение «Педагогической
поэмы» могу прислать в конце мая. Причины некоторой отсрочки заклю-
чаются в том, что я очень занят по своей работе в коммуне им. Дзержин-
ского и для литературной работы могу уделить не больше двух часов.
Если продолжение «ПП» может быть напечатано в альманахе,
то для меня необходимо разрешить предварительно один вопрос. Уже
сейчас величина второй части определилась в 15—16 Листов. Вероятно,
в таком размере вторая часть не может быть напечатана в альманахе.
В таком случае для меня особенное значение приобретает вопрос, каким

способом будут производиться купюры. Я просил бы заранее определить
и указать мне размер второй части для альманаха, чтобы я мог зара-
нее наметить, какие главы можно отложить.
Как раз при печатании первой части были выброшены места, которые я
считал совершенно необходимыми, вместо которых я предложил бы выбро-
сить другие.
В связи с этими вопросами для меня приобретает особенное значе-
ние вопрос об отдельном издании, особенно еще и потому, что у меня не
осталось копии рукописи. Я поручал нашему сотруднику т. Кононенко по-
лучить рукопись в редакции, чтобы восстановить текст и предложить
какому-нибудь издательству. В редакции Кононенко обещали рукопись
выслать мне, но до сих пор я ее не получил, — наверное, она по каким-
либо причинам не выслана. В таком случае я прошу и не высылать ее
почтой. Через несколько дней в Москве будет один товарищ, которому
я поручу взять ее.
Надеюсь, никаких возражений со стороны редакции против возвра-
щения мне рукописи не будет. В крайнем случае я прошу выдать ее вре-
менно, я сниму копию и пришлю рукопись обратно.
Очень прошу редакцию написать мне, к какому сроку нужно пред-
ставить вторую часть и в каком размере для альманаха. Если у меня будет
категорическое требование редакции с указанием срока, мне легче будет
добиться отпуска, а следовательно, и ускорить дела.
С тов[арищеским] приветом
А. С. Макаренко
Харьков, 54
Коммуна им. Ф. Э. Дзержинского
Антону Семеновичу Макаренко
В редакцию альманаха «Год XVII»
7 июня 1934 г., Харьков
Через мою жену я передал Вам пьесу «Мажор», написанную мною в кон-
це 1933 г. и рекомендованную на Всесоюзном конкурсе. В апреле эту
пьесу прочитал Алексей Максимович. Она ему понравилась, и он нашел
возможным рекомендовать ее для постановки в филиале МХАТа. Я зна-
чительно ее доработал по указаниям Алексея Максимовича, но вторично
дать ему прочитать, пожалуй, и не следовало — неловко затруднять
А. М. вторично одной и той же вещью. Поэтому я непосредственно передал
ее Вам и одновременно копию в МХАТ.
Пьесу просит у меня для напечатания харьковское издательство
«Радянська литература», которое согласно напечатать по-русски, но мне не
хочется бродить по издательствам.
Во всяком случае я очень прошу Вас не отказать ответить мне возмож-
но скорее, будете ли печатать, и если будете, так когда. Я считаю, что я и
так слишком затянул с пьесой — уже 4 месяца, как закончился кон-
курс, а пьеса все лежит у меня без дела.

Над второй частью «Педагогической поэмы» работаю. Получил спе-
циально для этого отпуск, но меня ежедневно отрывают от работы.
Все же рассчитываю к концу этого месяца отправить ее в Москву.
Очень хотел бы побывать у Вас и поговорить, но, наверное, не удаст-
ся. Может быть, можно будет посылать Вам книгу по частям? И когда
вообще следует прислать ее в редакцию?
Когда для Вас наиболее удобно?
С товарищеским приветом
А. Макаренко
P. S. «Мажор» прошел конкурс под псевдонимом Гальченко. Если по ка-
ким-нибудь правилам возможно, я ничего не имею против печатания под
моей фамилией. Решайте это Вы.
Выступление на педсовете коммуны
им. Ф. Э. Дзержинского
9 декабря 1934 г.
запись
Комсомольский комитет уделяет недостаточное внимание вопросу успе-
ваемости и работе старостата. Вопрос о старостате должен стать центром
внимания нашей комсомольской организации...
Необходимость реорганизации третьих курсов техникума является
следствием допущенной поспешности в механическом переводе студентов
бывшего ранее рабфака на III курс техникума. Как признано и НКТП,
слишком большая нагрузка была возложена на студентов, определенных
прямо на III курс техникума без прохождения ими I и II курсов. Па-
раллельно с этим констатирует допущенную ошибку в обязательном
переводе студентов с рабфака в техникум.
Принимая во внимание [профессиональные] наклонности и желания
коммунаров, а также реорганизацию третьих курсов в курсы по подго-
товке в вузы и создание одногодичных курсов типа ФЗУ, считать целе-
сообразным:
Предоставить коммунарам возможность выбора профессии в соответст-
вии с их возможностями и желаниями. Это будет способствовать повы-
шению качества учебы и даст возможность повысить требования к студен-
там.
Организовать две группы по подготовке [коммунаров] в вузы к осеннему
набору. Первую группу — на русском языке (для поступления коммунаров
в вузы РСФСР), вторую — на украинском языке (для поступления комму-
наров в вузы УССР). Коммунарам, желающим закончить техникум
или поступить на одногодичные курсы по повышению технических
знаний типа ФЗУ, предоставить эту возможность, оставив их в коммуне.