Кареев Н. И. Беседы о выработке мировоззрения. — 1895

Н. Карѣевъ.
БЕСѢДЫ
О
ВЫРАБОТКѢ МІРОСОЗЕРЦАНІЯ.
ПРОДОЛЖЕНІЕ „ПИСЕМЪ КЪ УЧАЩЕЙСЯ МОЛОДЕЖИ О САМООБРАЗОВАНІИ"
СЪ КРАТКИМЪ УКАЗАТЕЛЕМЪ САМООБРАЗОВАТЕЛЬНАГО ЧТЕНІЯ.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, В. О., 5 л., 28.
1895.

Бесѣда первая.
О взаимныхъ отношеніяхъ естественныхъ и гуманитарныхъ наукъ.
Всѣ предметы и явленія, доступныя нашему знанію
при посредствѣ опыта и наблюденія, могутъ быть раз-
дѣлены на двѣ великія области—міръ природы и міръ
человѣка. Соотвѣтственно съ этимъ и науки, изучающія
отдѣльныя категоріи этихъ предметовъ и явленій, раздѣ-
ляются на науки естественныя и науки гуманитарныя:
первыя имѣютъ> дѣло съ міромъ природы, вторыя — съ
міромъ человѣка, включая въ послѣдній и ту категорію
явленій, которую мы называемъ человѣческимъ обще-
ствомъ, т.-е. причисляя къ наукамъ гуманитарнымъ и
отдѣльныя отрасли обществовѣдѣнія (науки соціальныя).
Произведя такое дѣленіе всего, доступнаго нашему
знанію, и самого этого знанія, мы, однако, подъ міромъ
человѣка разумѣемъ не всѣ стороны и явленія человѣче-
ской жизни. Человѣкъ не есть нѣчто, существующее
внѣ природы и отъ нея независимое: напротивъ, онъ
есть часть природы, поскольку является вещественнымъ
предметомъ, составленнымъ изъ элементовъ, общихъ у
него съ другими вещественными предметами, и живот-
нымъ организмомъ, подобнымъ другимъ такимъ же орга-
низмамъ. Вотъ почему науки, изучающія человѣка съ
этой стороны, — а таковы анатомія и физіологія чело-
вѣка и антропологія, — относятся къ области естество-
знанія. Съ точки зрѣнія особаго интереса, какой мы;
какъ люди, должны имѣть къ человѣку, весьма важно
понять мѣсто человѣка въ природѣ и ближайшимъ об-
разомъ его мѣсто среди другихъ живыхъ существъ 3).
3) Этому предмету посвящены слѣдующія сочиненія: Гексли. О
положеніи человѣка въ ряду органическихъ существъ. Дарвинъ. Про-

Если мы отдѣляемъ міръ человѣка отъ міра при-
роды, то лишь имѣя въ виду не матеріальную сторону
человѣческаго бытія, а сторону духовную и общественную,
т.-е. совокупность такихъ явленій, которыя хотя и на-
блюдаются среди другихъ живыхъ существъ, но дости-
гаютъ наивысшаго, самаго полнаго и самаго всесторон-
няго развитія только въ человѣчествѣ. Гуманитарныя
науки суть именно тѣ, которыя изучаютъ человѣка —
какъ индивидуумъ, такъ и весь родъ—въ его психиче-
ской и соціальной жизни (психологія и соціологія). Если
человѣкъ, какъ животный организмъ, есть предметъ
біологіи, какъ науки о жизни, то духовная сторона его
бытія прежде всего изучается въ психологіи, т.-е. наукѣ
о духѣ. Такъ какъ, однако, человѣкъ состоитъ изъ тѣла
и души, и въ реальномъ мірѣ мы никогда не наблю-
даемъ психическихъ явленій, которыя не были бы свя-
заны съ явленіями тѣ лесными, то весьма важно понять
взаимныя отношенія духа и тѣла въ человѣческомъ су-
ществованіи 4).
Одною изъ важнѣйшихъ задачъ современнаго есте-
ствознанія является именно опредѣленіе того мѣста, ка-
кое человѣкъ занимаетъ въ природѣ, и тѣхъ отношеній,
въ какихъ находятся между собою въ каждомъ человѣкѣ
матеріальная и духовная сторона его бытія. Этой цѣли
естествознаніе достигаетъ, во-первыхъ, изучая человѣка
сравнительно съ другими живыми существами, а во-вто-
рыхъ, изслѣдуя психическія явленія въ связи съ физіо-
логическими процессами, происходящими въ человѣкѣ
(психо-физіологія). Въ первомъ отношеніи современная
біологія исходитъ изъ идеи эволюціи, разсматривая чело-
вѣка, какъ продуктъ постепеннаго развитія низшихъ
похожденіе человѣка и половой подборъ. Тэйлоръ. Антропологія. Спб.
1882 (первыя три главы).
4) Цигенъ. Физіологическая психологія. Спб. 1893.

формъ животной жизни, и стремится вывести. высшія
проявленія духа и общественности человѣка изъ зачат-
ковъ того и другой, наблюдаемыхъ у другихъ живот-
ныхъ. Этимъ самымъ она стираетъ ту рѣзкую грань,
которую, прежде полагали между природой и человѣ-
комъ. Съ другой стороны, изслѣдуя элементарные про-
цессы психическаго характера, такъ сказать, еще сли-
вающіеся съ процессами чисто физіологическими, психо-
физіологія, которую справедливо считаютъ наукою есте-
ственною; старается подмѣтить ту несомнѣнно тѣсную
связь, какая въ мірѣ, доступномъ опытному знанію,
существуетъ между духомъ и матеріей.
Эволюціонная біологія, разсматривающая человѣка,
какъ высшее звено органическаго развитія, и психо-фи-
зіологическія изслѣдованія, изучающія связь душевныхъ
явленій съ явленіями тѣлесными, оказали весьма сильное
вліяніе на современное міросозерцаніе, поставивъ чело-
вѣка на подобающее ему мѣсто въ природѣ и положивъ
начало выясненію природы самого человѣка. Изъ тѣхъ
открытій, которыя въ обоихъ отношеніяхъ сдѣланы были
во второй половинѣ XIX в., многіе пытались вывести
общій взглядъ на сущность того самаго міра природы,
часть коего составляетъ и человѣкъ.
Отъ научнаго вопроса о взаимныхъ отношеніяхъ души
и тѣла нужно отличать метафизическій вопросъ объ
основной субстанціи міра явленій. Научные вопросы
касаются предметовъ, доступныхъ опытному знанію, а
къ числу именно такихъ предметовъ и относятся яв-
ленія, коими занимается психо-физіологія. Совсѣмъ другое
дѣло — вопросы метафизическіе: они касаются не міра
явленій, а того, что, какъ выражаются философы, ле-
житъ по ту сторону явленій, что составляетъ ихъ сущ-
ность, недоступную опыту и наблюденію, однимъ сло-
вомъ, что не можетъ быть предметомъ достовѣрнаго зна-

нія 5). Если не считать той теоріи знанія, которая огра-
ничиваетъ его возможность лишь міромъ явленій, т.-е. не
допускаетъ возможности знанія чего-либо, лежащаго за
предѣлами опыта, мыслители, стремившіеся проникнуть
въ сущность вещей, всегда предполагали, что эта сущность
или духовна, или вещественна, откуда противоположныя
метафизики спиритуализма и матеріализма (рядомъ съ ко-
торыми, впрочемъ, существуетъ еще дуализмъ, кладущій
въ основу міра оба начала). Спиритуализмъ и матеріа-
лизмъ, будучи оба ученіями метафизическими, т.-е. внѣ-
научными и догматическими, т.-е. основанными на своего
рода вѣрѣ, а не на критическомъ знаніи, родственны
въ томъ отношеніи, что стремятся свести явленія одной
категоріи на явленія другой, какъ на ихъ основную сущ-
ность, будетъ ли таковою признаваться духъ или матерія.
На самомъ дѣлѣ понятія духа и матеріи суть только обоб-
щенныя выраженія двоякаго рода явленій, данныхъ чело-
вѣку въ его опытѣ, который, какъ извѣстно, раздѣляется
на опытъ внѣшній и опытъ внутренній. То, что является
намъ въ опытѣ внѣшнемъ при посредствѣ нашихъ чувствъ
(зрѣнія, слуха, осязанія, вкуса и обонянія), мы познаемъ,
какъ матерію, а тѣ явленія, которыя непосредственно
происходятъ въ нашемъ опытѣ внутреннемъ (мысли,
чувствованія, желанія) и выражаются внѣ насъ въ на-
шихъ словахъ и дѣйствіяхъ съ возникающими на ихъ
основѣ общественными отношеніями, мы обозначаемъ,
какъ явленія духовныя. Матерія и духъ суть одинаково
5) Для пониманія этого вопроса нужно общее знакомство съ исто-
ріей философіи, въ особенности же съ ученіемъ Канта (критическая
философія) и съ позитивизмомъ. Ниже сдѣланы будутъ соотвѣтствен-
ныя указанія на главнѣйшія пособія, а тутъ пока отмѣчаемъ неболь-
шую книжку проф. Н. Грота Основные моменты въ развитіи новой
философіи и стр. 21 и слѣд. въ книгѣ Льюиса и Милля Огюстъ Контъ
и положительная философія.

явленія, а не сущности въ метафизическомъ. смыслѣ.
Безъ догматизма, удовлетворяющагося вѣрою въ непо-
нятное и чисто словесными объясненіями, нельзя свести
ни матерію на духъ, ни духъ на матерію, и остается
предположить, что матерія и духъ суть лишь двѣ сто-
роны или два способа проявленія для насъ одной и
той же міровой сущности, недоступной ни внутреннему,
ни внѣшнему опыту нашему, а потому и не могущей
быть предметомъ знанія.
Міръ природы познается нами въ опытѣ внѣшнемъ,
для котораго всѣ предметы являются, какъ матерія. Въ
виду этого естествознаніе ближе стоитъ къ матеріали-
стическому міросозерцанію, хотя и не можетъ дать ему
прочной основы, поскольку вопросъ о правильности
или неправильности матеріализма, какъ метафизическаго
ученія, рѣшается лишь на почвѣ философіи, изслѣ-
дующей не только вопросы бытія, но и вопросы знанія 6).
Можно принимать всѣ конечные выводы естествознанія
относительно общихъ свойствъ того, что мы называемъ
матеріей, и въ то же время не признавать матеріи за
всеобщую и основную сущность міра. Послѣдняго отно-
шенія даже прямо требуетъ критическая философія,
доказывающая, что эта всеобщая и основная сущность
непознаваема. Признаніе за человѣкомъ того мѣста въ
природѣ, какое ему отводитъ современная эволюціонная
біологія, и признаніе той зависимости, въ какую ста-
витъ современная психо-физіологія душевныя явленія
отъ явленій физіологическихъ, не есть матеріализмъ,
ибо этимъ отнюдь не предрѣшается вопросъ о міровой
6) Изложеніе и критику матеріалистической метафизики можно
найти у Паульсена на стр. 61—88. Кто желаетъ основательнѣе позна-
комиться съ этимъ предметомъ, тотъ долженъ обратиться къ двухтом-
ному труду Jlanie „Исторія матеріализма и критика его значенія въ
настоящее время".

сущности, противополагаемой міру явленій, тѣмъ болѣе,
что въ обоихъ случаяхъ констатируются только факты,
наблюдаемые въ мірѣ явленій, тогда какъ матеріализмъ
есть ученіе, стремящееся возвести вещество на степень
общаго основанія, лежащаго подъ всѣми явленіями міра.
Мало того, современная психо-физіологія, изслѣдующая
между прочимъ дѣятельность нашихъ внѣшнихъ чувствъ,
какъ органовъ, при посредствѣ коихъ мы познаемъ
вещественные предметы, разрушаетъ наивное предста-
вленіе о матеріи, будто бы существующей внѣ насъ со-
вершенно въ томъ же видѣ, въ какомъ мы познаемъ ее
посредствомъ органовъ зрѣнія, слуха, осязанія, вкуса и
обонянія,—и въ этомъ отношеніи только подкрѣпляетъ
выводы критико-философской теоріи познанія 7). Мы
познаемъ предметы не такими, какими они суть, а та-
кими, какими они намъ являются въ зависимости отъ
устройства нашихъ органовъ чувствъ и отъ основныхъ
условій нашей познавательной способности.
Явленія духа познаются нами непосредственно въ на-
шемъ внутреннемъ опытѣ. Каждый знаетъ такимъ обра-
зомъ только свое собственное я и предполагаетъ суще-
ствованіе такого же я у всѣхъ другихъ людей лишь на
основаніи внѣшнихъ проявленій внутренней психиче-
ской жизни въ мимикѣ лица, въ тѣлодвиженіяхъ, въ
словахъ и поступкахъ того или другого человѣка. То,
что мы назвали міромъ человѣка въ отличіе отъ міра
природы, суть прежде всего внутреннія, психическія со-
стоянія людей, ихъ мысли, чувствованія, желанія, затѣмъ
всѣ внѣшнія проявленія этихъ внутреннихъ состояній,
далѣе, то духовное взаимодѣйствіе, въ которое вступаютъ
между собою люди, со всѣми продуктами этого взаимо-
7) Наивный реализмъ и его критика у Паульсена на стр. 351—
359. Ср. у него же § подъ заглавіемъ: „Познаніе внѣшняго міра"
(стр. 377—385).

дѣйствія и, наконецъ, выростающія на этой почвѣ по-
стоянныя формы отношеній между людьми, называемыя
общественнымъ устройствомъ. Этотъ міръ, заключенный
въ мірѣ природы, подвергающійся съ ея стороны разно-
образнымъ вліяніямъ и воздѣйствіямъ, даже прямо ею
обусловленный, мы тѣмъ не менѣе не можемъ мыслить
иначе, какъ существеннымъ образомъ отъ нея отлич-
нымъ. Если одинъ есть міръ матеріи, другой есть міръ
духа, а матерія и духъ суть двѣ великія противополож-
ности нашего знанія, два понятія, подъ которыя мы
подводимъ всѣ явленія, доступныя нашему опыту и на-
блюденію. Науки, изучающія міръ духа въ широкомъ
смыслѣ этого слова, всегда болѣе или менѣе были бла-
гопріятны для спиритуалистической метафизики, которая
не только отрицала возможность построить знаніе этого
міра на понятіи матеріи, но даже стемилась самый міръ
матеріи вывести изъ нематеріальнаго начала. Однако,
признаніе за духовными явленіями полной ихъ особ-
ности, т.-е. признаніе коренныхъ отличій между духомъ
и матеріей, отнюдь еще не влечетъ за собою, какъ
необходимаго слѣдствія, перенесенія понятія о духѣ,
образовавшагося на почвѣ внутренняго опыта и на
почвѣ наблюденій надъ внутреннею жизнью другихъ,
за предѣлы міра явленій. Понятіе духа есть такое
же обобщеніе нашего ума для одного рода явле-
ній, какимъ для другого рода явленій мы признаемъ
понятіе матеріи. Какъ съ основными предположеніями
матеріализма еще можно объяснить явленія, совокуп-
ность коихъ составляетъ міръ природы, но нельзя, оста-
ваясь вполнѣ послѣдовательнымъ, объяснить всѣ явленія
въ мірѣ человѣка, такъ, наоборотъ, и спиритуализмъ,
кое-какъ еще справляющійся съ объясненіемъ міра че-
ловѣка, совершенно безсиленъ объяснить намъ міръ ма-
теріальной природы.

Кто хочетъ понять природу и человѣка, матерію и
духъ, тотъ не долженъ быть ни матеріалистомъ, ни спи-
ритуалистомъ, какъ ни неудовлетворительнымъ можетъ
показаться для нашей жажды знанія такой выводъ: ма-
терія и духъ суть два различныя, одно на другое несво-
димыя проявленія (т.-е. намъ являющіяся и потому до-
ступныя знанію) одной и той же сущности, которая
остается для насъ непознаваемой и которую поэтому
нельзя мыслить ни въ формахъ матеріи, ни въ формахъ
духа. Таковъ и есть на самомъ дѣлѣ главный резуль-
татъ такъ называемой критической философіи, сводя-
щейся къ теоріи человѣческаго познанія.
То же самое требованіе отказа отъ рѣшенія метафи-
зической задачи о сущности вещей, лежащей въ основѣ
міра явленій, представляетъ и такъ называемая положи-
тельная философія (позитивизмъ), которая съ особенною
настойчивостью вооружается противъ всякой метафизики
въ дѣлѣ изученія явленій міра человѣческаго и въ осо-
бенности въ дѣлѣ изученія общества. Весьма долгое
время гуманитарныя (и въ ихъ числѣ соціальныя) науки
были проникнуты метафизическими идеями, пока и на
эту область знанія не были распространены принципы
строго научнаго метода, ранѣе всего начавшіе выраба-
тываться и примѣняться въ естествознаніи. Въ настоя-
щее время принято, что міръ человѣка долженъ изучаться
совершенно такъ же, какъ изучается міръ природы, т.-е.
во-первыхъ, въ основу изученія міра человѣка кладется
наблюденіе надъ явленіями духовнаго и общественнаго
характера, а во-вторыхъ, изъ этой области знанія изго-
няются метафизическія предположенія, цѣлью которыхъ
было бы объяснять психическія и соціальныя явленія
изъ началъ, лежащихъ внѣ сферы, доступной опытному
знанію. Вопросы психологіи и соціологіи были поста-
влены на научную почву, т.-е. на почву положительнаго

знанія лишь тогда, когда къ изученію человѣка въ ду-
ховной и общественной сторонахъ его бытія были при-
мѣнены тѣ цѣли, къ которымъ стремится естествознаніе
въ изученіи матеріальной природы, и тѣ пути, идя по
которымъ естествознаніе доискивается истины.
Именно, впервые на почвѣ естественныхъ наукъ воз-
никла и развилась идея о закономѣрности, коей подчи-
нены всѣ явленія, доступныя нашему знанію. Одною
изъ главныхъ задачъ каждой науки сдѣлалось открытіе
общихъ законовъ, коимъ подчиняются отдѣльныя кате-
горіи явленій, т.-е. открытіе постоянныхъ и необходи-
мыхъ отношеній, существующихъ между одновременными
и послѣдовательными явленіями. Идея единообразія, го-
сподствующаго въ природѣ,—единообразія, подмѣченнаго
ранѣе всего въ явленіяхъ матеріальной природы, была
перенесена и на изученіе духовной и общественной
жизни человѣка. Въ этомъ отношеніи современное міро-
созерцаніе признаетъ существованіе нѣкоторыхъ общихъ
началъ, коимъ одинаково подчинены явленія въ природѣ
и въ жизни человѣка, явленія матеріальныя и явленія
духовныя. Таковы идеи закономѣрности всѣхъ процес-
совъ, совершающихся въ мірѣ явленій, причинности, не
допускающей того, чтобы какое бы то ни было явленіе
не имѣло своего основанія въ другомъ какомъ-либо яв-
леніи, и т. п. Вмѣстѣ съ теоріей знанія совокупность
подобныхъ истинъ, составляющая какъ бы теорію бытія
(бытія, конечно, феноменальнаго, т.-е. существованія
явленій), образуетъ своего рода общую философію міра
безъ раздѣленія его на матеріальную и духовную обла-
сти и безъ подраздѣленія послѣднихъ на болѣе частныя
категоріи явленій.
Всѣ явленія въ мірѣ, которыя мы раздѣлили на ма-
теріальныя и духовныя, подраздѣляются еще на болѣе

частныя категоріи 8). Въ природѣ мы отличаемъ неорга-
ническую матерію отъ матеріи организованной, а въ
неорганической природѣ сверхъ того—явленія механи-
ческія, физическія и химическія. Равнымъ образомъ въ
мірѣ человѣка мы полагаемъ разницу между явленіями
духовными въ тѣсномъ смыслѣ и явленіями обществен-
ными. Каждая категорія явленій — мертвая природа,
жизнь, духъ, общество—подчинена своимъ собственнымъ
законамъ и притомъ, такъ, что чѣмъ явленія болѣе общи
и менѣе зависимы отъ явленій другихъ категорій, тѣмъ
они проще, и тѣмъ легче открываются управляющіе ими
законы. Самыми общими, наиболѣе независимыми, а по-
тому и наиболѣе простыми, конечно, всякій долженъ
признать явленія, изучаемыя механикой, физикой и хи-
міей: неорганизованная матерія наполняетъ всю вселен-
ную, и свойства этой матеріи не зависятъ отъ явленій
другихъ категорій; потому и изучающія ее науки ранѣе
другихъ достигли высшей ступени развитія. Органиче-
ская жизнь представляетъ собою явленіе уже менѣе
общее и болѣе зависимое, а кромѣ того и болѣе слож-
ное: лишь часть матеріи, и притомъ самая незначитель-
ная, является намъ организованною, и жизненные про-
цессы составляютъ лишь исключеніе среди процессовъ
чисто механическихъ, физическихъ и химическихъ; вмѣ-
стѣ съ тѣмъ всякое живое существо, повинуясь общимъ
законамъ всякой жизни, зависитъ еще отъ дѣйствія за-
коновъ механики, физики и химіи, по отношенію къ
коимъ законы жизни являются своего рода усложняю-
щимъ придаткомъ; вотъ почему и науки, изучающія
явленія органической жизни и называющіяся біологиче-
8) Ср. классификацію наукъ Or. Конта въ указанной выше (при-
мѣч. 5) книгѣ Льюиса и Милля (стр. 45 и слѣд.). Въ моей книгѣ „Ос-
новные вопросы философіи исторіи" (кн. III, гл. II, § 1) есть крити-
ческія замѣчанія къ этой классификаціи.

скими, не достигли того совершенства, какимъ могутъ
гордиться науки о неорганизованной матеріи. То, что
представляютъ собою біологическія явленія среди мерт-
вой природы, то же самое представляютъ собою явленія
психическія въ мірѣ органической жизни: они еще ме-
нѣе часты, чѣмъ явленія біологическія, еще болѣе, чѣмъ
послѣднія, обусловлены, и еще ихъ сложнѣе; но по-
добно тому, какъ у жизни есть свои законы, не сводя-
щіеся на законы наукъ, изучающихъ неорганизованную
матерію, такъ точно и духъ имѣетъ свои законы, кото-
рыхъ тѣмъ болѣе нельзя свести на законы біологіи и
подавно на законы такихъ наукъ, какъ химія, физика
и механика, что между всѣми матеріальными явленіями,
съ одной стороны, и явленіями психическими, съ дру-
гой,—существуетъ такая громадная разница. Признавая
обусловленность психическихъ явленій явленіями физіо-
логическими, мы, никоимъ образомъ не впадая въ ма-
теріалистическую метафизику, въ сущности притомъ ни-
чего не объясняющую, не можемъ видѣть въ физіоло-
гическихъ процессахъ источника явленій духовныхъ и
разсматривать духъ, какъ простое осложненіе жизни,
совершающейся въ организованной матеріи. Наименѣе
общими и наиболѣе зависимыми отъ другихъ явленій, а
потому самыми сложными и трудными для изученія мы
должны, наконецъ, признать явленія общественныя, ко-
торыя, основываясь непосредственно на явленіяхъ чисто
духовнаго характера, тѣмъ не менѣе подчиняются соб-
ственнымъ своимъ законамъ, подвергаясь въ то же время
дѣйствію условій, находящихся не только въ духовной
области, но и въ мірѣ организованной и неорганизован-
ной матеріи. Порядокъ явленій физико-химическихъ, біо-
логическихъ, психологическихъ и соціологическихъ есть
порядокъ убывающей общности и возрастающей зависи-
мости—зависимости общественныхъ явленій отъ духов-

ныхъ, этихъ послѣднихъ—отъ жизненныхъ (въ смыслѣ
обусловленности, а не источника), жизненныхъ же—отъ
явленій, совершающихся въ мірѣ неорганизованнаго ве-
щества. Въ этомъ порядкѣ происходила и міровая эво-
люція 9): наша солнечная система и нашъ земной шаръ
были созданы дѣйствіемъ силъ механическихъ, физиче-
скихъ и химическихъ; органическая жизнь на землѣ
явилась лишь послѣ того, когда земля пережила уже
длинный періодъ въ качествѣ самостоятельнаго небеснаго
тѣла, отдѣлившагося отъ первобытной безформенной мас-
сы; потребовалось весьма длинное развитіе жизни прежде,
нежели среди живыхъ существъ могли проявиться пер-
вые проблески духа, и, наконецъ, только на извѣстной
стадіи психическаго развитія сдѣлались возможными яв-
ленія общественности. Такимъ образомъ среди явленій
болѣе общихъ и болѣе простыхъ возникали явленія бо-
лѣе частныя и сложныя и притомъ существенно новыя,
подчиняющаяся законамъ, такъ сказать, высшаго по-
рядка. Чѣмъ менѣе общи и сложны явленія, тѣмъ легче
открываются управляющіе ими законы, и тотъ поря-
докъ, который только-что былъ представленъ, былъ по-
рядкомъ, въ какомъ отдѣльныя науки достигали поло-
жительной ступени развитія. Ранѣе всего получила впол-
нѣ научный характеръ математика, за которою слѣдо-
вали механика, физика, химія, потомъ біологія, позднѣе
же всего стали переходить на степень положительныхъ
наукъ психологія и соціологія. Степень совершенства
названныхъ наукъ и въ наше время опредѣляется опять--
таки этимъ же іерархическимъ порядкомъ.
Обратимъ теперь вниманіе лишь на двѣ стороны въ
разсмотрѣнныхъ нами отношеніяхъ, какія существуютъ
между явленіями низшихъ и высшихъ порядковъ, считая
9) О философскомъ значеніи современнаго эволюціонизма см. у
Паульсена, стр. 185—198.

самыми низшими явленія, происходящія въ мертвой при-
родѣ, самыми высшими—явленія общественныя, въ коихъ
находитъ послѣднее выраженіе духовная природа чело-
вѣка. Первая сторона заключается въ томъ, что высшія
явленія зависятъ отъ низшихъ; вторая же—въ томъ, что
въ высшихъ явленіяхъ всегда можно обнаружить нѣчто,
не сводимое безъ остатка на явленія низшихъ порядковъ,
нѣчто, такъ сказать, новое и представляющее собою са-
мостоятельный принципъ данной области. Въ наибольшей
мѣрѣ это наблюдается при переходѣ отъ міра матеріи къ
міру духа, въ болѣе слабой степени—при переходѣ отъ
явленій физико-химическихъ къ біологическимъ и отъ пси-
хологическихъ къ соціологическимъ, т.-е., съ одной сто-
роны, явленія, происходящія въ организованной при-
родѣ, болѣе тѣсно связаны съ явленіями, совершающи-
мися въ неорганической природѣ; съ другой — болѣе
тѣсно связаны между собою явленія общественной жизни
человѣка съ явленіями его духовной жизни. Первый
принципъ, принципъ зависимости явленій высшаго по-
рядка отъ явленій порядковъ низшихъ, вноситъ въ со-
временное пониманіе міра человѣка извѣстный реализмъ
и именно въ двухъ отношеніяхъ: во-первыхъ, міръ че-
ловѣка не изучается отдѣльно отъ міра природы, въ
коемъ онъ существуетъ и коимъ многоразлично обусло-
вливается, а во-вторыхъ, къ изученію человѣческой жизни,
какъ личной, такъ и общественной, въ настоящее время
подъ вліяніемъ естествознанія примѣняются и тѣ задачи,
и тѣ способы изслѣдованія, которые дали столь плодо-
творные результаты въ изученіи природы. Задача науки—
понять дѣйствительность въ ея отдѣльныхъ фактахъ
(конкретныхъ явленіяхъ) и постоянныхъ отношеніяхъ
(абстрактныхъ законахъ), и въ этомъ заключается реа-
лизмъ науки; путь же, посредствомъ коего она разрѣ-
шаетъ эту задачу, можетъ быть опредѣленъ, какъ по-

стоянное подчиненіе отвѣтовъ, даваемыхъ нами на тѣ
или другіе вопросы, объективнымъ даннымъ познаваемой
дѣйствительности, короче говоря, подчиненіе знанія его
предмету (объекту). Реализмъ и объективизмъ, какъ са-
мыя важныя условія научности, впервые развились на
почвѣ естествознанія, и перенесеніе ихъ въ область
наукъ гуманитарныхъ было громаднымъ шагомъ впередъ
на пути научнаго пониманія человѣческой жизни въ ея
личныхъ и общественныхъ проявленіяхъ. Но отсюда еще
не слѣдуетъ, что гуманитарныя науки безусловно и цѣ-
ликомъ должны быть подчинены принципамъ и мето-
дамъ естествознанія: на основаніи другого положенія,
выставленнаго нами, положенія о томъ, что въ явленія
высшаго порядка привходитъ нѣчто новое, требующее,
конечно, и постановки новыхъ задачъ и примѣненія
новыхъ пріемовъ, мы никоимъ образомъ не должны счи-
тать исчерпывающимъ всѣ вопросы то общее отношеніе
къ предмету знанія, которымъ характеризуется естество-
знаніе. Наприм., въ психологіи, кромѣ наблюденія и
опыта (эксперимента), коими пользуется естествознаніе,
возможно еще самонаблюденіе.
Не перечисляя всѣхъ особенностей наукъ гумани-
тарныхъ, отличающихъ ихъ отъ естествознанія, мы
ограничимся здѣсь лишь указаніемъ на то, что реализмъ
и объективизмъ естественныхъ наукъ должны быть въ
дѣлѣ изученія и пониманія индивидуальной и соціаль-
ной жизни человѣка пополнены тѣмъ, чему мы въ про-
тивоположность объективизму и реализму даемъ названіе
субъективизма и идеализма. Эта необходимость выте-
каетъ изъ того новаго, которое является въ мірѣ чело-
вѣка по сравненію его съ міромъ природы.
Реализмъ и объективизмъ требуютъ изученія того,
что есть, какъ оно есть. Прежнія теоріи общества часто
грѣшили въ томъ отношеніи противъ научнаго реализма,

что строились не на основаніи изученія фактическихъ
отношеній, т.-е. дѣйствительности, а путемъ выведенія
однихъ отвлеченныхъ понятій нашего ума изъ другихъ
такихъ же понятій, что весьма характерно было названо
идеологіей, а съ другой стороны, дѣйствительнымъ отно-
шеніямъ приписывались такія свойства, коихъ отноше-
нія эти не имѣли, но которыя доказывались тѣми же
отвлеченными идеями объ этихъ отношеніяхъ, вслѣдствіе
чего происходила идеализація дѣйствительности. Идеали-
стическое и субъективное направленіе подобнаго рода
противорѣчило истинному реализму и объективизму науки,
ибо тутъ предметомъ изученія дѣлалась не настоящая
дѣйствительность, а нѣкоторыя отвлеченныя идеи, и
дѣйствительность эта представлялась не такою, какова
она на самомъ дѣлѣ, а какою мы безсознательно же-
лали бы ее видѣть. Реализмъ и объективизмъ, разви-
вшіеся на почвѣ естествознанія и перенесенные оттуда
въ область наукъ гуманитарныхъ, изгнали изъ этой
области то, что мы сейчасъ только обозначали именами
идеологіи и идеализаціи; но они, реализмъ этотъ и этотъ
объективизмъ, не могутъ устранить изъ этой области
идеализма и субъективизма иного рода. Въ дѣлахъ чело-
вѣческихъ, включая въ ихъ число и общественныя отно-
шенія, мы желаемъ знать не только то, что есть, но
и то, что должно быть, и вмѣстѣ съ тѣмъ желаемъ не
только понимать, какъ происходитъ или происходило то,
что есть и что было, но и оцѣнивать все это съ точки
зрѣнія нашихъ представленій о томъ, что должно быть.
Идеализмъ, котораго реализмъ не имѣетъ надобности и
права устранять, есть именно творчество идеаловъ въ
смыслѣ идей о должномъ въ личной и общественной жизни
людей, — направленіе, возможное и законное лишь въ
изученіи міра человѣка, и только въ этомъ также мірѣ
возможенъ и законенъ субъективизмъ, принимая его въ

смыслѣ оцѣнки существующаго, субъективизмъ, лишь
дополняющій объективизмъ. Здѣсь мы хотимъ знать не
только то, что есть, но и что должно быть, не только
понимать реальныя отношенія дѣйствительности, но и
оцѣнивать ихъ съ точки зрѣнія нашихъ идеаловъ. Над-
лежитъ только не смѣшивать задачъ изслѣдованія дѣй-
ствительности съ задачами творчества идеаловъ, пріе-
мовъ пониманія дѣйствительности съ пріемами ея оцѣнки.
Такова законная роль идеализма и субъективизма въ
наукахъ гуманитарныхъ подъ двумя, однако, условіями:
во-первыхъ, чтобы при этомъ ни малѣйшимъ образомъ
не нарушались требованія реализма и объективизма и
чтобы подъ покровомъ идеализма и субъективизма не
проникала въ науку метафизика, переносящая изслѣдо-
ваніе изъ міра явленій въ недоступный знанію міръ
сущностей, или вещей въ самихъ себѣ.
Съ разсмотрѣнной точки зрѣнія къ міру человѣка
возможно двоякое отношеніе: одно совершенно такое же,
какъ въ естествознаніи, т.-е. реалистическое и объектив-
ное; другое, свойственное лишь гуманитарнымъ знаніямъ,
идеалистическое и субъективное, причемъ второе не
должно противорѣчить первому, а должно его лишь
только дополнять. Мы можемъ назвать первое научнымъ
отношеніемъ по преимуществу; второе тогда можно наз-
вать отношеніемъ этическимъ. Такое этическое отноше-
ніе возможно лишь къ міру человѣка, къ явленіямъ
духа и общества, и оно должно составлять весьма важ-
ную сторону человѣческаго міросозерцанія. Человѣкъ
въ своемъ теоретическомъ отношеніи къ дѣйствитель-
ности не можетъ ограничиться однимъ ея пониманіемъ
безъ всякой ея оцѣнки, да и не можетъ ограничиться
однимъ теоретическимъ къ ней отношеніемъ, имѣя нужду
въ руководящихъ началахъ своей практической жизни,
причемъ должны быть удовлетворены не однѣ нужды

его тѣлесной жизни, но и потребности его духа. Изгна-
ніе изъ наукъ гуманитарныхъ этическаго начала пре-
вратило бы живое знаніе въ мертвую ученость. Поэтому
рядомъ съ науками о человѣческомъ духѣ и о человѣ-
скомъ обществѣ, каковы они есть (психологія и соціо-
логія), существуетъ наука о томъ, чѣмъ долженъ быть
человѣкъ и чѣмъ должно быть общество, наука, которой
дается названіе этики, хотя подъ послѣднею обыкновенно
разумѣютъ ученіе лишь о явленіяхъ и принципахъ нрав-
ственныхъ, не затрогивая области отношеній политиче-
скихъ (соціальной этики).
Въ этикѣ, взятой и въ личномъ, и въ обществен-
номъ смыслѣ, рѣшаются высшіе вопросы человѣческаго
бытія, вопросы о назначеніи человѣка, о принципахъ
его поведенія, объ основахъ, на коихъ должны покоиться
взаимныя отношенія людей, о справедливости въ отно-
шеніяхъ общественныхъ. Здѣсь мы изъ міра явленій
переходимъ въ міръ идей, изъ области знанія — въ
область вѣры, понимаемой въ смыслѣ не того, что че-
ловѣкъ знаетъ, но чего желаетъ и къ чему стремится.
Вся область нашего знанія находится между двумя
границами непознаваемаго: одно непознаваемое лежитъ
по ту сторону матеріи, другое — по ту сторону духа;
но если одно непознаваемое есть загадка для нашего
ума, другое непознаваемое влечетъ къ себѣ нашу волю,
которая ищетъ высшаго руководства въ этическимъ идеяхъ,
какую бы теоретическую подкладку — религіозную, ме-
тафизическую или научную — эти идеи ни получали въ
отдѣльныхъ случаяхъ. При полномъ нейтралитетѣ между
матеріализмомъ и спиритуализмомъ, какъ теоретическими
попытками понять, въ чемъ заключается основа міра
явленій, нельзя не сказать, что въ практическомъ отно-
шеніи къ задачамъ этики, конечно, всегда ближе стоялъ

спиритуализмъ, ибо основу этическихъ стремленій че-
ловѣка можно понятнымъ образомъ искать лишь въ духѣ,
а не въ матеріи.
Бесѣда вторая.
О научномъ изученіи матеріальной природы.
Критическая философія совершенно устраняетъ мета-
физику въ смыслѣ „науки о вещахъ, лежащихъ внѣ вся-
каго возможнаго опыта, или апріорнаго построенія дѣй-
ствительности въ смыслѣ понятій". Съ этой точки зрѣнія
критическая философія одинаково устраняетъ какъ ма-
теріалистическую, такъ и спиритуалистическую мета-
физику, не исключая и метафизики дуалистической, ко-
торая, не пытаясь свести всѣ явленія міра къ одному
началу, признаетъ независимое бытіе двухъ основныхъ
сущностей—матеріи и духа. Для критической философіи
матерія и духъ суть явленія, а не сущности, и можно
только предположить, удовлетворяя потребности нашего
ума свести всѣ явленія къ высшему единству (монизмъ
въ противоположность дуализму), что матерія и духъ суть
лишь различныя формы явленія одной и той же недо-
ступной познанію нашему (агностицизмъ) сущности.
Основное воззрѣніе матеріализма, какъ особаго вида
метафизики, сводится къ тому, что міровая сущность
есть протяженная и непроницаемая матерія, дѣятель-
ность коей выражается въ движеніи. Такой взглядъ,
если только устранить то соображеніе, что сущность
вещей недоступна нашему познанію, составляетъ вполнѣ
удовлетворительную предпосылку для объясненія всей
тѣлесной природы и происходящаго въ ней движенія, и
въ этомъ отношеніи матеріализмъ всегда стремился обо-

сновать себя на естествознанія, да и натуралисты для
цѣлей* своихъ научныхъ изслѣдованій и построеній могли
очень хорошо обходиться безъ всякой нематеріалисти-
ческой философіи. Но матеріализмъ на этомъ не оста-
навливается, стремясь дать объясненіе изъ одного веще-
ственнаго начала всѣмъ явленіямъ дѣйствительности, не
исключая и явленій сознанія. Ссылаясь на тотъ фактъ,
что психическія явленія даны въ опытѣ только въ самой
тѣсной связи съ извѣстными физическими явленіями, въ
частности съ дѣятельностью нервной системы животныхъ,
это міровоззрѣніе ищетъ причины душевныхъ явленій
въ особыхъ свойствахъ животныхъ организмовъ, раз-
сматривая ихъ, какъ отправленіе (функцію) нервной
системы: „мысль есть такое же выдѣленіе мозга, какъ
желчь—выдѣленіе печени". Да и сами явленія сознанія,
которыя мы представляемъ себѣ вполнѣ своеобразными
и неподлежащими сравненію съ тѣ лесными предметами,
съ такой точки зрѣнія должны быть приняты за особыя
видоизмѣненія все того же движенія, какъ формы дѣя-
тельности, присущей матеріи. Вся дѣйствительность есть
матерія и движеніе; а то, что мы называемъ душою и
сознаніемъ, суть не что иное, какъ извѣстныя преобра-
зованіи матерія и движенія въ немногихъ пунктахъ и
въ немногіе моменты безконечнаго пространства, напол-
неннаго матеріей, и безконечнаго времени, въ коемъ
совершается движеніе.
Свои аргументы матеріализмъ заимствуетъ изъ дан-
ныхъ и выводовъ естествознанія, именно, изъ физики и
химіи, изъ физіологіи и изъ космологіи; но всѣ эти ар-
гументы могутъ быть вполнѣ убѣдительны лишь для того,
кто допускаетъ возможность знанія сущности вещей и
кто за такую сущность, а не за явленіе только, при-
знаетъ именно матерію. Задача философіи въ этомъ от-
ношеніи состоитъ не только въ томъ, чтобы опредѣлить

условія, свойства и границы нашей познавательной спо-
собности, но и подвергнуть критическому анализу самое
понятіе матеріи. Конечно, общее ученіе о матеріи должно
разрабатываться въ естествознаніи вообще и болѣе част-
нымъ образомъ въ такихъ наукахъ, какъ физика и химія;
но эти послѣднія, какъ таковыя, т.-е. въ качествѣ наукъ
объ извѣстныхъ явленіяхъ (движеніяхъ), происходящихъ
въ матеріи, для своихъ спеціальныхъ цѣлей вовсе не
нуждаются въ такомъ анализѣ понятія матеріи, который
давалъ бы отвѣтъ на вопросъ о всеединой и всеобщей
сущности всѣхъ явленій. Другими словами, физикъ и
химикъ могутъ превосходно справляться съ своими на-
учными задачами, даже оставаясь при томъ наивномъ
пониманіи вещества, которое лежитъ въ основѣ матеріа-
листической метафизики. Однимъ изъ важныхъ пріобрѣ-
теній философіи было какъ-разъ разрушеніе этого взгляда,
только-что названнаго нами наивнымъ.
Спросите любого человѣка, которому никогда не при-
ходили въ голову никакія сомнѣнія о достовѣрности того
знанія, какое мы имѣемъ о внѣшнемъ мірѣ,—спросите
его, что такое всѣ тѣла, видимыя имъ вокругъ, что такое
вещество, изъ коего эти тѣла состоятъ. Отвѣтъ его бу-
детъ очень простъ: такъ какъ наши представленія по-
хожи на самыя вещи, нами познаваемыя, подобно сход-
ству, существующему между копіями и оригиналами,
между отпечаткомъ и печатью, то внѣ насъ существуютъ
тѣлесные предметы именно такими, какими они являются
въ нашихъ представленіяхъ, т.-е. протяженными, не-
проницаемыми, имѣющими извѣстную форму, цвѣтъ,
вкусъ, запахъ и т. п. Одна изъ естественныхъ же наукъ,
именно та самая физіологія, въ которой матеріализмъ
ищетъ своихъ аргументовъ, совершенно разрушаетъ такой
наивный взглядъ на матеріальную дѣйствительность, насъ
окружающую. Вотъ именно въ чемъ дѣло. Я вижу са-

харъ бѣлымъ и ощущаю его сладкій вкусъ: значитъ ли
это, что сахару объективно принадлежатъ свойства, ко-
торыя мы называемъ бѣлизною и сладостью; или же
это значитъ, что сахару свойственно нѣчто такое, что
возбуждаетъ въ насъ субъективныя ощущенія бѣлизны
и сладости? Наивное воззрѣніе отвѣчаетъ на этотъ воп-
росъ въ первомъ смыслѣ, наука—во второмъ. Кто учился
элементарной физикѣ, тотъ знаетъ, что ощущеніе свѣта
вызывается волнообразнымъ движеніемъ воздуха или иной
какой-либо упругой среды. Свѣтъ и звукъ столь же
мало похожи на возбуждающія ихъ колебанія эѳира и
воздуха, сколь и вообще должны быть непохожи ощу-
щенія, получаемыя нами отъ внѣшняго міра, на этотъ
самый внѣшній міръ. Все, что мы знаемъ о находя-
щихся внѣ насъ предметахъ, докладывается намъ орга-
нами нашихъ чувствъ, совершенно преобразовывающими
объективныя свойства этихъ предметовъ въ нѣчто иное,
субъективное и столь же отъ объективнаго отличное,
какъ отлично ощущеніе свѣта или звука отъ колеба-
тельнаго движенія матеріальныхъ частицъ. Качества,
приписываемыя нами тѣлеснымъ вещамъ, поэтому не
суть качества самихъ этихъ вещей, а наши субъек-
тивныя воспріятія, и въ этомъ отношеніи нѣтъ ника-
кихъ основаній дѣлать какое-либо различіе между ка-
чествами, которыя существуютъ лишь въ отношеніи къ
нашей чувственности (цвѣтъ, вкусъ, запахъ и т. п.),
и качествами, будто бы отъ этихъ послѣднихъ отличаю-
щимися своею принадлежностью самимъ вещамъ. Про-
тяженность и непроницаемость, приписываемыя нами
матеріи, суть въ такомъ же смыслѣ содержаніе того,
что намъ о внѣшнемъ мірѣ докладываютъ зрѣніе и
осязаніе, въ какомъ звукъ — содержаніе того, что до-
кладываетъ намъ чувство слуха. Тѣлесности пред-
метовъ не существовало бы для человѣка безъ чувствъ

зрѣнія и осязанія съ ощущеніемъ собственнаго тѣла,
совершенно такъ же, какъ для слѣпого не существуетъ
цвѣтности предметовъ, и наоборотъ, если бы къ нашимъ
органамъ чувствъ прибавился одинъ или нѣсколько но-
выхъ, которые инымъ образомъ докладывали бы намъ
о внѣшнемъ мірѣ, мы приписали бы матеріи и новыя
качества. Ставъ на эту точку зрѣнія, мы, желая быть
вполнѣ послѣдовательными, лишаемся какого бы то ни
было права утверждать, что и внѣ нашего міра пред-
ставленій существуетъ нѣчто подобное нашему предста-
вленію матеріи. Если даже и признавать возможность
познанія сущности вещей и за таковую признавать ма-
терію, то во всякомъ случаѣ эту матерію нельзя мыслить
тождественною съ тою, какую мы находимъ лишь въ
нашемъ представленіи. Но то, что выходитъ за предѣлы
міра представленій, который и есть то же, что міръ
явленій, можетъ быть предметомъ догадки, фантазіи й
вѣры, а никакъ не принципомъ объясненія явленій, до-
ступныхъ нашему знанію.
Таково главное теоретическое возраженіе, какое мо-
жетъ сдѣлать критическая философія противъ догмати-
ческой метафизики матеріализма. Съ другой стороны,
весьма распространеннымъ является убѣжденіе, въ силу
коего матеріализмъ долженъ считаться ученіемъ вред-
нымъ и опаснымъ съ моральной точки зрѣнія, даже
прямо ученіемъ безнравственнымъ. Безпристрастные кри-
тики матеріализма находятъ неосновательнымъ такое
утвержденіе, исходя изъ того положенія, что наше по-
веденіе опредѣляется не теоретическими нашими взгля-
дами на сущность вещей, а другими условіями, центръ
тяжести коихъ нужно искать не въ умѣ, а въ волѣ, и
это общее соображеніе доказывается многими примѣрами
соединенія въ мысли и жизни однихъ и тѣхъ же людей,
съ одной стороны, матеріалистической метафизики съ

этическимъ идеализмомъ, а съ другой — теоретическаго
спиритуализма съ практическимъ матеріализмомъ, ни-
чего не вѣдающимъ ни о нравственности, ни о совѣсти,
ни о любви къ ближнему и уваженіи къ его правамъ,
пи о долгѣ. О такомъ возраженіи матеріализму здѣсь
нужно было упомянуть, дабы указать на то, что при-
веденныя выше теоретическія возраженія не имѣютъ
ничего общаго съ точкой зрѣнія, съ которой къ исканію
истины подходятъ съ мѣркою пользы или вреда. Очень
часто матеріалисты пользовались успѣхомъ въ обществѣ
именно потому, что съ своими теоретическими объясне-
ніями, во многихъ отношеніяхъ неудовлетворительными
для ума, соединяли нравственную проповѣдь, говорившую
очень много какъ-разъ именно высшимъ потребностямъ
духа, хотя бы послѣдній и разсматривался, какъ про-
дуктъ или функція матеріи.
Философская критика матеріализма направляется,
собственно говоря, лишь противъ двухъ положеній этого
метафизическаго ученія. Она говоритъ, во-первыхъ, слѣ-
дующее: нельзя доказать, чтобы матерія, какъ мы ее
себѣ представляемъ не только на основаніи непосред-
ственныхъ воспріятіи, но и на основаніи научнаго изслѣ-
дованія, была сущностью вещей, и наоборотъ, доказы-
вается то, что матерія, взятая даже въ наиболѣе абстракт-
номъ смыслѣ, есть явленіе, т.-е. представленіе нашего
ума о нѣкоторомъ недоступномъ познанію нашему бытіи.
Во-вторыхъ, эта критика говоритъ, что нѣтъ возмож-
ности доказать сводимость всѣхъ духовныхъ явленій къ
чисто матеріальному источнику, какъ, впрочемъ, не мо-
жетъ быть доказанъ и противоположный тезисъ, такъ
какъ признаніе того, что въ основѣ міра лежитъ духъ
или лежитъ матерія, или лежатъ вмѣстѣ и духъ, и ма-
терія, или же, наконецъ, что духъ и матерія суть лишь
различныя проявленія одной и той же неизвѣстной сущ-

ности, можетъ быть лишь дѣломъ метафизическаго твор-
чества и вѣры, а не научнаго изслѣдованія и знанія.
Если мы послѣднюю гипотезу считаемъ болѣе вѣроят-
ною, то основываясь на такихъ соображеніяхъ10). Прежде
всего, она не выноситъ за предѣлы міра явленій пред-
ставленій, имѣющихъ чисто опытное происхожденіе, какъ
то дѣлаютъ матеріализмъ и спиритуализмъ; она, далѣе,
кромѣ того, повинуясь стремленію человѣческаго ума
къ единству, говоритъ объ единствѣ міровой сущности,
признавая несводимый дуализмъ матеріи и духа лишь
въ мірѣ явленій; наконецъ,—и это самое важное,—ги-
потеза эта удовлетворительнѣе, чѣмъ всякая иная, мо-
жетъ объяснить неразрывную связь, данную въ опытѣ
между физическими и психическими явленіями, и ихъ
параллелизмъ, намекающій, такъ сказать, на то, что тѣ
и другія явленія имѣютъ одинъ и тотъ же источникъ,
одну и ту же основу. Съ этой точки зрѣнія духъ не
есть продуктъ матеріи, мысль не есть функція мозга:
говоря грубо, мысль и мозгъ суть одно и то же, одна
и та же неизвѣстная намъ въ сущности вещь, позна-
ваемая нами двоякимъ образомъ и потому являющаяся
намъ въ двухъ совершенно различныхъ видахъ. То, что
въ моемъ внѣшнемъ опытѣ могло бы явиться мнѣ, какъ
нѣкоторая вещественная масса, имѣющая извѣстную
форму, извѣстное строеніе, извѣстный цвѣтъ и т. д.,
если бы я могъ извнѣ наблюдать свой собственный
мозгъ, то же самое въ моемъ внутреннемъ опытѣ является
мнѣ, какъ моя мысль. Въ другихъ людяхъ я могу ви-
дѣть этотъ самый мозгъ и предполагать въ нихъ су-
ществованіе души, которую я, однако, не могу позна-
вать столь же непосредственно (т.-е. внутреннимъ опы-
10) Въ книгѣ И. Тэна „Объ умѣ и познаніи" (Спб. 1894) есть пре-
восходное мѣсто ("стр. 199—200), въ коемъ весьма наглядно излагается
эта мысль.

томъ), какъ свою собственную душу, и, наоборотъ, въ
себѣ я ощущаю свою душу и предполагаю существо-
ваніе мозга, котораго я не могу, однако, видѣть, какъ
могъ бы видѣть (конечно, при вскрытіи черепа) мозгъ
другихъ людей. Другими словами, то самое, что въ дру-
гихъ людяхъ явилось бы мнѣ при посредствѣ моихъ
органовъ чувствъ, какъ нѣкоторая вещественная масса
(мозгъ), и существованіе чего я долженъ предполагать
и въ себѣ, какъ совершенно такого же куска матеріи,—
въ моемъ внутреннемъ опытѣ является мнѣ, какъ моя
мысль, мое чувство, моя воля, словомъ, какъ то, что я
называю своимъ я. Одна и та же вещь кажется намъ
вообще различною, смотря по тому, какимъ путемъ мы
ее познаемъ. Одинъ и тотъ же сахаръ бѣлъ для глаза
и сладокъ для языка: бѣлизна и сладость существуютъ,
чтобы коротко выразиться, не въ самомъ сахарѣ, а въ
нашемъ зрѣніи и нашемъ вкусѣ, т.-е. одно и то лее
вещество является намъ различнымъ въ зависимости отъ
того, что на глазъ оно дѣйствуетъ такъ, а на вкусъ
иначе, и было бы, конечно, нелѣпо утверждать, что
бѣлизна есть основное свойство, по отношенію къ коему
сладость есть свойство производное (или наоборотъ). Со-
вершенно такъ же и въ данномъ случаѣ: то, что, до-
ходя до насъ путемъ внѣшняго опыта, производитъ на
насъ одно впечатлѣніе (тѣлесность), имѣетъ для насъ
совершенно иной характеръ (духовность) въ нашемъ
внутреннемъ опытѣ, и не сводить нужно одно на дру-
гое, какъ дѣлаютъ, съ одной стороны, матеріализмъ, а
съ другой—спиритуализмъ, а скорѣе предполагать, что
все различіе не въ самой вещи, а въ нашемъ къ ней
отношеніи. Матерія и духъ столь же непохожи между
собою, какъ въ примѣрѣ, нами взятомъ, непохожи бѣ-
лизна и сладость. Представимъ себѣ слѣпорожденнаго,
которому очень хорошо извѣстенъ сладкій вкусъ сахара,

но который не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о его
бѣломъ цвѣтѣ, какъ и вообще о цвѣтахъ, но вотъ этому
слѣпому искусный окулистъ посредствомъ удачной опе-
раціи даетъ возможность видѣть, и нашъ человѣкъ ви-
дитъ и между разными предметами онъ видитъ кусокъ
сахара: спрашивается, узнаетъ ли онъ, что это—та са-
мая вещь, которую онъ столь хорошо знаетъ по вкусу?
Разумѣется, не узнаетъ. Въ подобномъ положеніи на-
ходится и человѣкъ по отношенію къ тѣлесности и ду-
ховности міра явленій, и когда я своими глазами уви-
дѣлъ бы свой собственный мозгъ, я никогда не узналъ
бы въ немъ той самой вещи, которую инымъ путемъ,
т.-е. въ своемъ внутреннемъ опытѣ, я хорошо знаю,
какъ свое внутреннее я. Не для того, чтобы сдѣлать
спиритуалистическій выводъ, а для того, чтобы пошат-
нуть матеріалистическій догматизмъ, можно даже ска-
зать, что внутренній опытъ передъ внѣшнимъ имѣетъ
преимущество непосредственности, благодаря чему скорѣе
можно предполагать большую подлинность нашего знанія
о сущности вещей (если бы послѣднее было возможно)
за данными внутренняго опыта, чѣмъ за данными опыта
внѣшняго. Можно сомнѣваться въ существованіи всего
за исключеніемъ собственнаго сомнѣвающагося я, и
исходя изъ того положенія, что мы знаемъ не самыя
вещи, а тѣ представленія о вещахъ, какія получаемъ
чрезъ органы нашихъ внѣшнихъ чувствъ, мы имѣемъ
право разсматривать и самую матерію, какъ продуктъ
нашего мыслящаго начала. Такой выводъ и дѣлался
прямо нѣкоторыми философами.
Обозначивши для краткости матерію, какъ внѣшнее,
духъ, какъ внутреннее въ проявленій одной и той же
неизвѣстной намъ міровой сущности, мы можемъ сказать,
что первая сторона проявляется внѣ пасъ во всемъ, что
доступно нашимъ органамъ чувствъ; другая же—только

въ насъ самихъ и въ другихъ существахъ, въ коихъ
мы предполагаемъ присутствіе такого же сознанія, какъ
и у насъ. Это внѣшнее и это внутреннее суть двѣ
стороны одного и того же невѣдомаго начала, а не то,
чтобы одно было продуктомъ другого, т.-е. они сущест-
вуютъ рядомъ, отнюдь не одно черезъ другое. Это есть
отношеніе параллелизма, и именно къ такому паралле-
листическому воззрѣнію стремится современная фило-
софія, примиряющая въ немъ одностороннія тенденціи
матеріализма и спиритуализма, хотя бы равновѣсіе
обоихъ началъ нарушалось въ пользу одной или другой
стороны въ зависимости отъ того, имѣется ли въ виду
объясненіе внѣшней природы, коимъ занято естество-
знаніе, или проникновеніе въ человѣческій духъ, что
является одною изъ основныхъ задачъ философіи.
Въ концѣ-концовъ, критическая философія, повто-
ряемъ, разрушаетъ матеріализмъ, уча, что сущность
вещей непознаваема, что матерія, какъ мы ее себѣ
представляемъ, можетъ быть сведена на содержаніе на-
шихъ воспріятіи, и что тѣлесный міръ и міръ сознанія
суть лишь различныя формы, въ коихъ проявляется
дѣйствительное само по себѣ. Затѣмъ философія предо-
ставляетъ естествознанію, устранивъ вопросъ о томъ,
что лежитъ за предѣлами міра явленій, изслѣдовать
основныя свойства и разнообразныя формы того, что
является намъ, какъ тѣлесный міръ, какъ внѣшняя
природа, какъ матерія.
И естествознаніе разрѣшаетъ эту нелегкую задачу.
Два великія натуралистическія ученія XIX вѣка создали
цѣлую философію природы, взятой въ смыслѣ совокуп-
ности явленій матеріальнаго характера, и оба эти уче-
нія должны быть извѣстны въ наше время каждому,
кто стремится составить себѣ научное міросозерцаніе.
Я говорю о теоріи единства физическихъ силъ въ фи-

лософіи неорганической природы и объ эволюціонизмѣ
въ философіи природы органической. Благодаря этимъ
двумъ ученіямъ, наше общее представленіе о мірѣ
мертвой и живой матеріи получило совершенно новый
видъ.
Конечно, здѣсь возможно лишь въ очень немногихъ
словахъ и въ самыхъ общихъ чертахъ изложить то, что
понимается подъ единствомъ силъ природы п). Понятіе
силы, какъ присущаго матеріи свойства, извѣстно вся-
кому, получившему среднее образованіе, изъ элементар-
наго курса физики, которая и разсматриваетъ силы,
какъ причины изучаемыхъ ею явленій. Такъ какъ явле-
нія эти весьма разнообразны и не похожи одни на
другія, то было принято, что и силы природы весьма
различны, благодаря чему въ самой физикѣ возникло
раздѣленіе на ученія о свѣтѣ, о теплотѣ, о звукѣ и т. п.
Дальнейшее изслѣдованіе свѣтовыхъ, тепловыхъ, звуко-
выхъ и т. д. явленій показало, что эти различія глав-
нымъ образомъ суть результаты различія путей (орга-
новъ чувствъ), посредствомъ коихъ мы съ этими явле-
ніями знакомимся, что свѣтовыя, тепловыя, звуковыя и
всякія подобныя ощущенія непохожи на тѣ явленія,
которыя совершаются внѣ органовъ чувствъ и вызываютъ
всѣ указанныя ощущенія, и что, наконецъ, объективная
сторона этихъ явленій представляетъ, наоборотъ, много
сходныхъ чертъ. Такъ, ощущеніе свѣта вызывается ко-
лебательнымъ и волнообразнымъ движеніемъ эѳира, ощу-
щеніе звука—таковымъ же движеніемъ воздуха, причемъ
оба движенія оказываются аналогичными. Но этого еще
мало. Доказано было, кромѣ того, чисто опытнымъ пу-
темъ, что одни явленія при извѣстныхъ условіяхъ мо-
11) Фикъ. Силы природы въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ.—Гельм-
гольцъ. Законъ сохраненія силы. Ею же. О взаимодѣйствіи силъ
природы.

гутъ переходить въ другія явленія, наприм., такъ на-
зываемыя электрическія явленія—въ свѣтовыя и тепло-
выя, которыя, въ свою очередь, могутъ быть источни-
ками явленій электрическихъ, а рядомъ съ этимъ ока-
зываются еще возможными переходъ теплоты въ меха-
ническую работу и преобразованіе послѣдней въ теп-
лоту. Отсюда былъ только одинъ шагъ до предположе-
нія о существованіи единаго источника, или первопри-
чины всѣхъ физическихъ явленій, каковая и была усмо-
трѣна въ движеніи. Въ настоящее время основнымъ
стремленіемъ физики можно назвать стремленіе свести
всѣ изучаемыя ею явленія къ движенію, какъ самому
существенному и неотъемлемому свойству матеріи. Съ
ученіемъ о переходѣ однихъ явленій въ другія, указы-
вающимъ на ихъ общій источнику современная физика
соединяетъ теорію о томъ, что сумма тѣхъ силъ, кото-
рыя присущи матеріи, или запасъ энергіи, коимъ обла-
даетъ вселенная, есть величина всегда себѣ равная, по-
стоянная, т.-е. не уменьшающаяся и не увеличиваю-
щаяся: преобразовываясь изъ одного вида въ другой,
энергія, или способность производить извѣстную работу
никогда вновь не образуется и никогда не исчезаетъ
безслѣдно. Другими словами, въ міръ не входитъ ничего
такого, что не было бы видоизмѣненнымъ продолже-
ніемъ чего-либо другого, раньше существовавшаго, и
вмѣстѣ съ тѣмъ ничто равнымъ образомъ, такъ сказать,
и не теряется изъ міра. Это — принципъ сохраненія
энергіи и неуничтожаемости матеріи. Сохраненіе энергіи
сдѣлалось однимъ изъ основныхъ законовъ физики, па-
раллельно съ которымъ химія признаетъ законъ сохра-
ненія вещества (неуничтожаемости матеріи). Замѣтимъ,
что и химическія явленія въ ихъ отличіи отъ явленій
механическихъ и физическихъ въ тѣсномъ смыслѣ по-
нимаются въ настоящее время тоже, какъ движенія

атомовъ въ тѣхъ частицахъ вещества, движеніями коихъ
занимаются извѣстные отдѣлы физики.
Какое примѣненіе можно сдѣлать изъ ученія объ
единствѣ силъ природы къ изслѣдованію отдѣльныхъ ка-
тегорій, на которыя мы можемъ раздѣлить всѣ физиче-
скія явленія, физическія въ самомъ широкомъ смыслѣ
слова, т.-е. со включеніемъ въ нихъ явленій механиче-
скихъ и химическихъ, объ этомъ здѣсь намъ, конечно,
распространяться не приходится. Другое дѣло — общіе
выводы, какіе можно сдѣлать изъ этого ученія для на-
шего міросозерцанія. Одинъ выводъ дѣлается отсюда
прямо въ матеріалистическомъ смыслѣ, и разсужденіе,
которое къ нему приводитъ, можетъ быть резюмировано
въ слѣдующихъ строкахъ. Въ мірѣ существуетъ лишь
движеніе и преобразованіе движеній, причемъ сумма
энергіи и производимаго ею и могущаго быть ею про-
изведеннымъ движенія остается постоянно равною себѣ
самой величиною. Явленія сознанія суть не что иное,
какъ преобразованныя движенія. Мы ударяемъ въ ко-
локолъ,—происходитъ колебаніе воздуха, его волны до-
стигаютъ слухового нерва, производятъ въ немъ раздра-
женіе, которое передается мозгу, но, конечно, здѣсь
движеніе не исчезаетъ—и вотъ мы имѣемъ его въ фор-
мѣ ощущенія звука. Съ другой стороны, если я произ-
вожу движеніе рукою, желая, напримѣръ, взять тотъ или
другой предметъ, то мое движеніе и сопровождающее
его перемѣщеніе предмета могутъ быть только преобра-
зованіемъ другихъ какихъ-либо физическихъ движеній—
въ двигательномъ нервѣ, въ мозгу, ибо физическое дѣй-
ствіе можетъ имѣть лишь физическую причину. Если бы
можно было предположить, что перемѣщеніе предмета,
схваченнаго моей рукой, было въ концѣ-концовъ слѣд-
ствіемъ моего намѣренія, какъ простого явленія созна-
нія, то пришлось бы отвергнуть основной принципъ

естествознанія, ибо если бы мысль могла привести въ
движеніе безъ всякой предыдущей физической причины
хотя бы одну частицу мозга, отъ которой получилъ бы
движеніе двигательный нервъ, то почему бы нельзя было
той же самой мысли совершить такое же чудо съ любой
горою и даже со всѣмъ земнымъ шаромъ? Пусть, ска-
жетъ далѣе матеріализмъ, намъ и непонятно, какимъ
образомъ движеніе преобразуется въ сознаніе, но вѣдь
намъ столько же непонятно и то, какъ и почему тѣла
притягиваются одно къ другому, какъ и почему соеди-
няются химическіе элементы вообще и такіе-то съ та-
кими-то въ такихъ-то и такихъ-то отношеніяхъ, какъ и
почему столкновеніе одного тѣла съ другимъ передаетъ
послѣднему движеніе. Слѣдовательно, нечего ссылаться
на непонятность явленія (перехода движенія въ явленія
сознанія), когда мы не понимаемъ, какъ одно движеніе
переходитъ въ другое: важно знаніе того, что происхо-
дитъ, а опытъ и наблюденія доказываютъ, что явленія
сознанія обусловлены матеріальными явленіями, которыя
сами сводятся къ движенію. Нужно согласиться съ ло-
гичностью такого разсужденія, и мы должны были бы
принять его правильность, если бы само то движеніе,
которое разсматривается, какъ первооснова физическихъ
явленій, не было понятіемъ, заимствованнымъ опять-таки
изъ міра явленій, и слѣдовательно, если бы это понятіе
годилось для того, чтобы играть приписываемую ему
матеріализмомъ роль. Но и вполнѣ соглашаясь съ при-
веденнымъ разсужденіемъ, мы можемъ сдѣлать изъ него
тотъ выводъ, что между психическими и физическими
явленіями нѣтъ причинной связи, а имѣется лишь связь
сосуществованія (параллелизмъ). Мысль не есть движе-
ніе, она есть мысль, но она связана съ движеніемъ и
связана настолько неразрывно, что изъ существованія
намѣренія перемѣстить такую-то вещь и изъ осущест-

вленія этого намѣренія въ дѣйствительности я сдѣлаю
заключеніе о томъ, что это намѣреніе было лишь инымъ
проявленіемъ той физической въ мозгу причины, кото-
рая привела въ движеніе извѣстные нервы и мускулы
и произвела перемѣщеніе моей рукою того предмета, о
коемъ шла рѣчь. Такимъ толкованіемъ нисколько не на-
рушается законъ сохраненія энергіи, но зато устра-
няются опровергаемыя критическою философіею догма-
тическія предпосылки матеріалистической метафизики.
Перейдемъ теперь къ другому современному есте-
ственно-историческому ученію, извѣстному подъ назва-
ніемъ эволюціонизма. Даже въ области естествознанія,
не говоря уже о перенесеніи понятія эволюціи, т.-е.
развитія въ области наукъ гуманитарныхъ, эволюціо-
низмъ можно понимать въ болѣе широкомъ и въ болѣе
узкомъ смыслѣ. Послѣдній придается слову, когда имъ
обозначается то ученіе о развитіи органической природы,
которое навѣки соединено съ именемъ одного изъ ве-
личайшихъ натуралистовъ всѣхъ временъ, именно Дар-
вина; но современное міросозерцаніе объясняетъ съ эво-
люціонистической точки зрѣнія и неорганическую при-
роду, и жизнь человѣчества на землѣ. Научная космо-
логія все пониманіе исторіи міра основала на идеѣ
развитія, на идеѣ постепеннаго происхожденія высшихъ
формъ явленій изъ низшихъ формъ, на идеѣ трансфор-
мизма, въ коемъ все новое въ мірѣ явленій разсматри-
вается, какъ преобразованіе стараго. Канто-лапласовская
теорія о происхожденіи солнечной системы (и другихъ
астрономическихъ міровъ) изъ первобытной безформен-
ной туманности 12), геологическая теорія о постепенномъ
12) Изложеніе теоріи о происхожденіи солнечной системы см. въ
книгѣ Клейна „Астрономическіе вечера" (печаталось въ приложеніи
къ журналу „Міръ Божій" за 1893 г.), а также въ приложеніи (стр.
163-168) къ книгѣ Реклю „Земля" (Спб., 1895).

охлажденіи земли изъ первоначальнаго капельно-жид-
каго состоянія 13) и т. п. представляютъ изъ себя на-
стоящую естественную исторію мірозданія до того мо-
мента, когда наша земля могла сдѣлаться жилищемъ
органическихъ существъ. Хотя эта исторія по необхо-
димости должна быть гипотетической, но безъ гипотезъ
не можетъ обойтись никакое человѣческое знаніе, если
мы только желаемъ, чтобы наше знаніе было полно.
Гдѣ у насъ нѣтъ возможности получить вполнѣ досто-
вѣрную истину, мы поневолѣ должны,—разъ только во-
просъ касается міра явленій въ его недоступномъ не-
посредственному наблюденію прошломъ, а не міра ве-
щей въ самихъ себѣ, недоступнаго какому бы то пи
было знанію, — мы поневолѣ должны довольствоваться
наиболѣе вѣроятными предположеніями и отвѣтами при-
близительными, когда точные отвѣты невозможны. Наше
физическое міросозерцаніе было бы неполно, если бы мы
не имѣли такого или иного представленія о возникно-
веніи всего того, что можетъ быть предметомъ нашего
наблюденія. Что касается до современнаго состоянія
міра, то, конечно, и оно должно быть такъ или иначе
понято, чтобы въ нашемъ міросозерцаніи не было про-
бѣловъ, и тутъ нельзя, хотя бы мимоходомъ, не упомя-
нуть, что соединеннымъ усиліямъ астрономіи, физики и
химіи удалось доказать, что вездѣ, куда только прони-
каетъ телескопъ, такъ называемый спектральный ана-
лизъ показываетъ присутствіе совершенно такого же по
химическому своему составу вещества, какое мы знаемъ
и въ ближайшимъ образомъ насъ окружающей природѣ,
а это вмѣстѣ съ указаніемъ на повсемѣстное господство
однихъ и тѣхъ же законовъ природы приводитъ насъ
13) Исторія земли популярно изложена въ „Геологіи настоящаго
времени" Котта (Спб., 1874) и въ „Первобытномъ мірѣ" Циттеля
(Спб., 1873).

къ идеѣ объ единствѣ мірозданія. И вотъ именно съ
точки зрѣнія идеи эволюціи, общій смыслъ которой былъ
изложенъ выше, вся вселенная является намъ, какъ еди-
ное великое развитіе единаго начала, представляющагося
въ видѣ развитія матеріи и развитія духа.
Остановимся болѣе подробнымъ образомъ на эволю-
ціи органической жизни на землѣ.
Уже давнымъ-давно на свѣтѣ существуетъ изреченіе:
природа не дѣлаетъ скачковъ (natura поп facit saltus).
Это изреченіе могло бы сдѣлаться девизомъ эволюціон-
наго міросозерцанія. Но если природа и не дѣлаетъ
скачковъ, то не всѣ ея переходы отъ однѣхъ формъ бы-
тія къ другимъ становятся и даже вообще могутъ быть
для насъ извѣстными. Появленіе органической жизни
на землѣ для нашей потребности въ естественномъ объясне-
ніи этого факта остается великою загадкою. Впрочемъ,
загадка эта существуетъ не потому лишь, что столь да-
лекое прошлое недоступно нашему наблюденію, но и
потому, что въ вопросѣ о сведеній жизненныхъ явленій
вообще къ явленіямъ физическимъ (съ механическими
и химическими), ихъ обусловливающимъ, тоже есть нѣ-
что, не поддающееся научному объясненію. Между при-
родою неорганическою и природою организованною су-
ществуетъ различіе, и вопросъ о томъ, что такое жизнь,
является не только основнымъ вопросомъ въ біологіи 14),
какъ наукѣ о жизненныхъ явленіяхъ, происходящихъ
въ одной ли особи или въ цѣломъ растительномъ и жи-
вотномъ царствѣ, но и весьма важнымъ вопросомъ въ
общей философіи. Мы здѣсь, однако, только отмѣчаемъ
существованіе этого вопроса съ краткимъ указаніемъ на
14) Клодъ Бернаръ. Жизненныя явленія, общія животнымъ и ра-
стеніямъ. 1878.—К. А. Тимирязевъ. Жизнь растенія. Москва. 1894,
(изд. 2). - Ж. А. Мензбиръ. Введеніе въ изученіе зоологіи. Москва.
1887.

то, что въ старыя времена господствовало цѣлое ученіе
(витал измъ). которое признавало существованіе особой
„жизненной силы", какъ начала, лежащаго въ основѣ
всѣхъ біологическихъ явленій, и что новѣйшее естество-
знаніе возстало противъ этого ученія, поставивъ на его
мѣсто стремленіе сводить указанныя явленія къ нача-
ламъ механики, физики и химіи: именно было отмѣ-
чено то, что въ составъ растительныхъ и животныхъ
организмовъ не входитъ ни одного элемента, котораго
не существовало бы и въ неорганической природѣ, что
нѣкоторыя химическія соединенія, вырабатывающіяся въ
организмахъ, могутъ быть получены искусственно въ ла-
бораторіяхъ, и что къ организованнымъ тѣламъ, какъ
то подтверждается опытомъ, можетъ быть вполнѣ при-
ложенъ принципъ сохраненія энергіи. Нельзя, однако,
не упомянуть, что за послѣднее время среди самихъ
натуралистовъ начинаютъ раздаваться голоса противъ
сведенія явленій жизни на простыя явленія механики,
физики и химіи, и что споръ въ этой области потому
далеко нельзя считать совершенно поконченнымъ.
Къ числу жизненныхъ явленій, необъяснимыхъ по
мнѣнію новыхъ представителей витализма, относятся .не
столько тѣ явленія, которыя могутъ быть подведены подъ
общее понятіе отправленія отдѣльныхъ органовъ, — въ
коемъ и заключается жизнь организма,— сколько явле-
нія развитія растительныхъ и животныхъ организмовъ
изъ первоначальной яйцевой клѣтки (опте vivum ex ovo)
и явленія наслѣдственной передачи организаціи пред-
ками потомкамъ, не говоря уже о психическихъ функ-
ціяхъ организмовъ. Дѣло въ томъ, что каждый орга-
низмъ развивается по нѣкоторому общему ему со всѣми
организмами того же вида плану, необходимость коего
не поддается вполнѣ физико-химическому объясненію,
оказывающемуся, наоборотъ, совершенно удовлетвори-

тельнымъ, когда дѣло идетъ о функціонированіи орга-
низма, т.-е. объ отправленіи его органовъ, а не о раз-
витіи и самого организма, и этихъ его органовъ. Совре-
менная эмбріологія (наука о зарожденіи живыхъ су-
ществъ) пришла къ тому выводу, что въ своемъ разви-
тіи, и именно въ первыхъ его стадіяхъ (наприм., чело-
вѣкъ въ утробной жизни, т.-е. до своего рожденія),
такъ сказать, повторяетъ вкратцѣ всѣ тѣ фазисы, чрезъ
которые прошелъ данный видъ, начиная съ простѣйшей
формы, давшей ему начало, и кончая тою, какой онъ
наконецъ достигъ. Въ этомъ прежде всего обнаружи-
вается дѣйствіе великаго закона наслѣдственности, гос-
подствующаго въ живой природѣ; но фактъ наслѣд-
ственности есть именно то новое, которое привходитъ въ
природу съ возникновеніемъ органической жизни. Если
бы, далѣе, дѣйствовала въ мірѣ жизни одна наслѣд-
стветнность, животные и растительные виды оставались
бы неизмѣнными, какъ это и было господствующимъ
мнѣніемъ въ наукѣ, пока оно не было разрушено Дар-
виномъ 15), весь смыслъ ученія котораго въ томъ и за-
ключается, что виды животныхъ и растительныхъ орга-
низмовъ не остаются неизмѣнными, что теперешняя
фауна и флора (животное и растительное царства) есть
результатъ развитія все высшихъ и высшихъ формъ изъ
формъ низшихъ, и что этотъ процессъ развитія однѣхъ
формъ изъ другихъ (трансформизмъ) можно объяснить
чисто естественнымъ путемъ. Кромѣ наслѣдственной пе-
редачи извѣстной организаціи предками потомкамъ, въ
мірѣ животныхъ и растеній наблюдается еще индиви-
дуальная измѣнчивость, которая тоже передается по на-
слѣдству нисходящему потомству, и это вноситъ въ жизнь
вида начало измѣненія. Изъ подобныхъ отклоненій одни
могутъ быть выгодны, другія невыгодны для особи въ
15) К. А. Тимирязевъ. Чарльзъ Дарвинъ и его ученіе. 3-е изд.

ея борьбѣ за существованіе, и тѣ особи, которыя откло-
нились отъ видового типа въ невыгодную для себя сто-
рону, погибаютъ; тѣ же, наоборотъ, отклоненія коихъ
только помогаютъ въ борьбѣ за существованіе, выжи-
ваютъ и оставляютъ болѣе приспособленное къ жизни
потомство (естественный отборъ). Такова сущность этого
біологическаго эволюціонизма, который взялся объяснить
„происхожденіе видовъ путемъ естественнаго отбора".
Теорія эта произвела цѣлый переворотъ въ біологиче-
скихъ наукахъ и отразилась въ числѣ послѣднихъ й на
антропологіи, поскольку родъ человѣческій, какъ живот-
ный видъ, сталъ разсматриваться съ точки зрѣнія основ-
ныхъ принциповъ новой теоріи. Эволюціонизмъ былъ
далѣе примѣненъ и къ развитію формъ психической
жизни въ мірѣ организмовъ, къ духовной жизни чело-
вѣка.
Къ сожалѣнію, безъ весьма значительныхъ подроб-
ностей, которыя можно найти въ соотвѣтственной лите-
ратурѣ, мы не могли бы здѣсь развить той мысли, что
въ самомъ толкованіи развитія возможны два оттѣнка:
одинъ, при которомъ живыя существа лишь пассивно
подвергаются развитію, механически подчиняясь дѣйствію
на нихъ внѣшнихъ условій, и другой,—съ точки зрѣнія
коего живыя существа участвуютъ въ развитіи активно
въ силу дѣйствія внутреннихъ причинъ. Послѣднее мнѣніе
указываетъ на то, что воля жить и продолжать жизнь
себѣ подобныхъ, т.-е. стремленіе къ самосохраненію и
къ оставленію потомства и есть внутреннее . основаніе
жизни и развитія, ибо самая борьба за существованіе
была бы совершенно немыслима безъ этого стремленія,
и едва ли позволительно было бы предположить, что это
стремленіе само явилось лишь результатомъ дѣйствія на
живую природу со стороны природы мертвой. Если въ
одномъ пониманіи эволюціонизмъ можетъ соединиться

съ матеріалистическимъ міросозерцаніемъ и довольство-
ваться одними чисто механическими объясненіями, то
въ другомъ его основные принципы могутъ быть самымъ
тѣснымъ образомъ соединены съ параллелистическимъ
взглядомъ на природу.
Бесѣда третья.
О научномъ изученіи психическихъ явленій.
Съ психологіей 17), опирающейся непосредственно на
біологію, мы вступаемъ въ область изученія явленій
духовнаго характера. Эти явленія совершенно такъ же,
какъ и тѣ, которыя происходятъ въ матеріальномъ мірѣ,
могутъ быть предметомъ научнаго знанія лишь подъ
условіемъ соблюденія нѣкоторыхъ требованій, исполненіе
коихъ одно только и создаетъ настоящую науку. Во
первыхъ, и въ этой области, какъ и въ области естество-
знанія, мы должны ограничить себя одними явленіями,
отказавшись разъ навсегда отъ безплодныхъ въ науч-
номъ смыслѣ попытокъ проникнуть за предѣлы міра
явленій, въ таинственный міръ метафизической „вещи
самой въ себѣ". Во-вторыхъ, какъ главнымъ источникомъ
нашихъ знаній о природѣ является опытъ въ широкомъ
смыслѣ этого слова (т.-е. наблюденіе и экспериментъ),
такъ и въ основѣ нашихъ знаній о мірѣ духа должны
лежать данныя все того же опыта въ широкомъ смыслѣ
слова. Въ-третьихъ, и во всѣхъ явленіяхъ, имѣющихъ
психологическую природу, мы должны искать той же
самой закономѣрности, которая ранѣе всего была от-
16) Снегиревъ. Психологія. I. Гефдингъ. Очерки психологіи, осно-
ванной на опытѣ.

крыта въ болѣе простыхъ, т.-е. менѣе сложныхъ явле-
ніяхъ матеріальнаго характера. Понятно, что основными
законами всего существующаго—какъ въ области матеріи,
такъ и въ области духа—мы должны признать, во-пер-
выхъ, законъ причинности, по которому всякое явленіе
предполагаетъ другое явленіе, его породившее; во-вто-
рыхъ—законъ эволюціи, т.-е. развитія высшихъ формъ
бытія (въ феноменологическомъ смыслѣ) изъ формъ низ-
шихъ. И такъ, я намѣчаю здѣсь три принципа, слѣдо-
ваніе коимъ только и можетъ сообщить нашимъ знаніямъ
о духовномъ мірѣ дѣйствительно научный характеръ: это
именно 1) ограниченіе всѣхъ вопросовъ о духовномъ
мірѣ областью однихъ явленій, 2) обоснованіе всѣхъ
знаній нашихъ объ этомъ мірѣ на данныхъ одного только
опыта и 3) примѣненіе къ духовнымъ явленіямъ (ко-
нечно, съ выростающими изъ нихъ явленіями культур-
ными и соціальными) идеи о закономѣрности всего со-
вершающагося въ доступной нашему знанію дѣйствитель-
ности. Изъ того, однако, что эти три принципа должны
имѣть одинаковую силу и въ естествознаніи, и въ нау-
кахъ гуманитарныхъ, отнюдь еще не слѣдуетъ, будто
тѣмъ самымъ стирается всякая разница между первымъ
и послѣдними. Конечно, и естествознаніе, и гуманитар-
ныя науки должны изучать только явленія, но это еще
не значитъ, чтобы явленія матеріальныя и явленія ду-
ховныя были совершенно однородны. Съ другой стороны,
и то, что мы называемъ опытомъ (не въ смыслѣ экспери-
мента), въ обоихъ случаяхъ далеко не одно и то же,
и это, конечно, зависитъ отъ того, что самое отношеніе
человѣка, какъ познающаго субъекта, къ явленіямъ обо-
ихъ міровъ не можетъ быть тождественнымъ. Наконецъ,
нужно допустить, что законы, по которымъ происходятъ
матеріальныя явленія, будучи выведены изъ изученія
только этихъ явленій, не могутъ цѣликомъ переноситься

въ науки, имѣющія своимъ предметомъ міръ духа и че-
ловѣческихъ отношеній. Разъясненію всѣхъ этихъ пунк-
товъ капитальной важности я и посвящу настоящую
бесѣду.
Старая метафизическая психологія разсматривала
душу, какъ особую субстанція) 17), которой спиритуализмъ
приписывалъ такое же основное значеніе, какое мате-
ріализмъ придавалъ веществу. Эта субстанція предста-
влялась въ метафизической психологіи,какъ нѣчто простое,
неимѣющее протяженія и невещественное, какъ нѣчто
безусловно постоянное и непреходящее и носящее въ
себѣ или въ себѣ заключающее тѣ силы, коими вызы-
ваются явленія сознанія. Этой субстанціи, далѣе, при-
писывалось значеніе истинной сущности вещей и дѣла-
лось это на такомъ приблизительно основаніи. Мате-
ріальный міръ мы познаемъ, какъ нѣчто внѣшнее, при
помощи нашихъ органовъ чувствъ, т.-е. не непосред-
ственно, тогда какъ свое я мы знаемъ внутреннимъ об-
разомъ, безъ какого бы то ни было посредства со сто-
роны какихъ-бы то ни было органовъ: значитъ,—такое
заключеніе дѣлалось изъ этого сопоставленія,—значитъ,
если во внѣшнемъ мірѣ мы имѣемъ дѣло съ одними яв-
леніями, а не съ тѣмъ, что составляетъ ихъ основу, ихъ
субстанцію, вещь самое въ себѣ, то во внутреннемъ на-
шемъ мірѣ передъ нами открывается истинная природа
того, что существуетъ само по себѣ, а не какъ явленіе
въ нашемъ представленіи. О различіи между опытомъ
внѣшнимъ (посредственнымъ) и опытомъ внутреннимъ
(непосредственнымъ) рѣчь еще впереди, но пока весь
вопросъ въ томъ, что дается намъ въ опытѣ внутреннемъ
и дается ли въ немъ, дѣйствительно, душа, какъ суб-
станція, или же эта субстанція намъ въ опытѣ вовсе
17) Болѣе подробную критику ученія о душѣ, какъ объ особой
субстанціи, можно прочесть у Паульсена (стр. 131—140 и 359—368).

не дается и представленіе о ней возникаетъ въ умѣ на-
шемъ лишь въ качествѣ результата нашихъ размышленій
о природѣ психическихъ явленій.
Во внутреннемъ нашемъ опытѣ намъ даются отдѣль-
ныя психическія явленія, которыя суть для насъ раз-
личныя состоянія, событія и дѣятельности нашего я.
Все существованіе этого нашего я (= души) совершенно
исчерпывается нашею психическою жизнью, которая вся
цѣликомъ состоитъ изъ отдѣльныхъ душевныхъ ^состояній,
событій и дѣятельностей, т.-е. изъ явленій, о которыхъ
докладываетъ намъ нашъ внутренній опытъ. Правда, всѣ
эти данныя намъ въ великомъ множествѣ психическія
явленія связываются въ сознаніи нашемъ въ нѣкоторое
единство, въ коемъ и заключается тождество нашего я
во времени, но какимъ образомъ это происходитъ, опре-
дѣлить мы этого не въ состояніи, и во всякомъ случаѣ
существованіе такого единства не уполномочиваетъ насъ
на то, чтобы отличить душевныя явленія, къ коимъ сво-
дится вся психическая жизнь, отъ чего-то субстанціаль-
наго, играющаго роль носителя всѣхъ тѣхъ силъ, кото-
рыя производятъ упомянутыя явленія. Лишь путемъ умо-
заключенія отъ существованія явленій, непосредственно
данныхъ намъ въ опытѣ, мы дѣлаемъ выводъ о суще-
ствованіи силъ, эти явленія вызывающихъ, а отсюда пе-
реходимъ къ понятію особой субстанціи, какъ носитель-
ницы всѣхъ этихъ силъ. Никто, однако, въ своемъ вну-
треннемъ опытѣ этой субстанціи непосредственно не на-
ходитъ, и она такимъ образомъ представляется намъ,
какъ продуктъ нашего творчества. Конечно, въ сознаніи
нашемъ намъ дается единство нашего я, или нашей ду-
шевной жизни, и ничто, за исключеніемъ извѣстной пси-
хической болѣзни, не въ состояніи разрушить въ насъ со-
знанія нашего единства, но оно, единство это, опять-таки
есть не что иное, какъ одно изъ данныхъ нашего вну-

тренняго опыта, не болѣе того, отнюдь не какая то осо-
бая субстанція. Самое понятіе о такой субстанціи, по-
видимому, возникло первоначально совсѣмъ въ другой
области, и лишь оттуда было перенесено въ психологію:
область эта — матеріальный міръ, въ коемъ мы отли-
чаемъ явленія отъ чего-то такого, что остается неиз-
мѣннымъ при всѣхъ измѣненіяхъ явленій, а такимъ не-
измѣннымъ въ матеріальномъ мірѣ признается атомъ,—
и вотъ въ психологіи за всѣми измѣненіями, изъ коихъ
состоитъ вся душевная жизнь, усматривается также нѣчто
неизмѣнное, какъ своего рода душевный атомъ, простая,
постоянная и непреходящая субстанція непротяжен-
наго и невещественнаго характера. Если эта предпола-
гаемая субстанція прямо не дана намъ въ нашемъ са-
мосознаніи, а лишь мысленно нами прибавляется къ
даннымъ дѣйствительнаго (внутренняго, конечно) опыта,
то говорить, будто внутренній опытъ выводитъ насъ изъ
міра явленій и вводитъ въ міръ „вещей въ самихъ себѣ",
нѣтъ никакихъ основаній, а въ такомъ случаѣ и самое
понятіе души, какъ субстанціи, относится къ числу
метафизическихъ идей, не могущихъ играть никакой
роли въ научномъ объясненіи явленій. Матеріализмъ,
выводящій психическія явленія изъ дѣятельностей, въ
коихъ выражается субстанція матеріи и спиритуализмъ,
выводящій эти же самыя явленія изъ силъ, коими ода-
рена особая субстанція души, одинаково метафизичны,
и лишь въ томъ отношеніи оба эти воззрѣнія, вмѣстѣ
взятыя, заключаютъ въ себѣ извѣстную истину, что, съ
одной стороны, въ дѣйствительности мы никогда не на-
блюдаемъ душевныхъ явленій, которыя происходили бы
внѣ какого-либо тѣла (исходный пунктъ матеріализма),
и что, съ другой стороны, однако, явленія эти такъ
отличаются отъ явленій тѣлесныхъ, что выводить ихъ
изъ послѣднихъ не представляется возможнымъ.

Итакъ, явленія сознанія могутъ разсматриваться,
какъ дѣйствительное (въ феноменологическомъ смыслѣ)
само по себѣ, за которымъ нѣтъ надобности мыслить
особую субстанцію съ особыми силами, которая ихъ,
эти явленія, производитъ и осуществляетъ. Душа вся
заключается въ самихъ этихъ явленіяхъ, реальнѣе ко-
торыхъ для человѣка ничего быть не можетъ, ибо если
я мыслю, чувствую, желаю, то дѣйствительно мыслю,
чувствую, желаю, а мнѣ не кажется только, будто я
мыслю, чувствую, желаю, какъ можетъ показаться, что
я нѣчто вижу, слышу или обоняю, когда въ дѣйстви-
тельности нѣтъ ничего, что бы я могъ видѣть, слышать,
обонять (явленія галлюцинаціи). Но это реальное, кото-
рое мы называемъ своимъ внутреннимъ міромъ, своимъ
я, своей душой, не нуждается еще въ чемъ-то другомъ,
болѣе яко-бы реальномъ, въ родѣ особой субстанціи съ
тѣми аттрибутами, которыми награждаетъ ее спири-
туализмъ. Въ такомъ случаѣ, если вполнѣ реальны мои
душевныя явленія и реально то ихъ единство, которое
я называю своимъ я, своей душой, эти явленія и эта
душа могутъ сдѣлаться предметомъ научнаго знанія, т.-е
знанія въ предѣлахъ міра явленій, и въ этомъ смыслѣ
психологія можетъ быть такою же наукою, какъ и лю-
бая отрасль естествознанія.
Для того, чтобы быть настоящею наукою, психоло-
гіи слѣдуетъ отказаться отъ разрѣшенія метафизиче-
скихъ проблеммъ о сущности, природѣ, свойствахъ, си-
лахъ и т. д. души, не той, которая дается намъ въ
явленіяхъ нашего внутренняго опыта, а души метафи-
зической, какъ „вещи въ самой себѣ". Современная
психологія и стремится, дѣйствительно, стать опытной
наукой. Это нужно понимать не только въ томъ смыслѣ,
что извѣстные отдѣлы психологіи (такъ называемые психо-
физіологическіе) допускаютъ употребленіе эксперимен-

тальнаго метода, но и въ томъ болѣе широкомъ и важ-
номъ смыслѣ, что всѣ заключенія строятся на данныхъ
наблюденія надъ реальными явленіями психической
жизни. Въ послѣднемъ смыслѣ психологію позволи-
тельно называть наукою опытною, хотя, конечно, на
одномъ опытѣ безъ философскаго его истолкованія не
можетъ обойтись ни одна наука, и психологія совер-
шенно такъ же, какъ и физика.
Изучая явленія душевной жизни, доступныя опыту и
наблюденію, психологія разсматриваетъ эти явленія со-
вершенно такъ же, какъ дѣлаетъ это, напр., физика или
біологія по отношенію къ явленіямъ, подлежащимъ вѣ-
дѣнію этихъ двухъ наукъ. Современное міросозерцаніе
исходитъ изъ той идеи, что въ мірѣ явленій все совер-
шается закономѣрно, т.-е., что между явленіями наблю-
даются постоянныя и необходимыя отношенія сосуще-
ствованія и послѣдовательности. Если два явленія суще-
ствуютъ неизмѣнно рядомъ одно съ другимъ,—это ука-
зываетъ на то, что они имѣютъ нѣкоторую общую при-
чину, которая оба эти явленія неизмѣнно вызываетъ, а
когда, наоборотъ, одно явленіе неизмѣнно слѣдуетъ за
другимъ, это свидѣтельствуетъ равнымъ образомъ лишь
о томъ, что одно есть причина другого. Долгое время
міру природы, въ коемъ одномъ будто бы царитъ за-
конъ причинности, противополагали міръ духа, гдѣ будто
бы, напротивъ того, господствуетъ свобода, устраняющая
дѣйствіе закона причинности; въ частности свойство быть
свободною въ смыслѣ совершеннаго неподчиненія при-
чинности, или въ смыслѣ способности начинать совер-
шенно новый рядъ явленій безъ предшествующихъ при-
чинъ приписывали волѣ (ученіе о свободѣ воли). Науч-
ная психологія прежде всего требуетъ, чтобы явленія
душевной жизни разсматривались, какъ порождаемыя из-
вѣстными причинами, которыя должны заключаться въ

другихъ явленіяхъ, каковыми могутъ быть или явленія
психическія же, или явленія физическія, — послѣднее
при той тѣсной связи, какая существуетъ въ нашей
жизни между тѣлеснымъ и духовнымъ. Но закономѣр-
ная послѣдовательность явленій не есть только связь
причинная, постоянное порожденіе однѣми и тѣми же
причинами однихъ и тѣхъ же слѣдствій, ибо между по-
слѣдовательными явленіями можетъ еще существовать
связь эволюціонная, извѣстный порядокъ, въ коемъ про-
исходитъ развитіе явленій, переходъ и измѣненіе низ-
шихъ формъ въ формы высшія. Душевная жизнь под-
чиняется и законамъ развитія, не одной причинности.
Это наблюдается не только на индивидуальной жизни
каждаго человѣка, но и на всей психической жизни,
какая только доступна нашему наблюденію, разъ мы
возьмемъ ее въ цѣломъ. Высшія душевныя способности
человѣческаго рода являются результатомъ долгаго про-
цесса параллельныхъ органическаго и психическаго раз-
витій, на разныхъ ступеняхъ каковыхъ развитій и те-
перь находятся различныя человѣческія расы. Но ду-
шевныя явленія низшаго порядка сравнительно съ тѣмъ,
что мы находимъ въ мірѣ человѣка, представляетъ намъ
и такъ называемое животное царство, въ которомъ опять--
таки мы встрѣчаемъ далеко неодинаковыя ступени пси-
хическаго развитія. Тотъ самый эволюціонизмъ, о коемъ
у насъ шла рѣчь въ предыдущей бесѣдѣ, началъ про-
никать и въ область психологіи, и эта наука стала по-
нимать духъ, какъ нѣчто развивающееся и въ своемъ
развитіи, какъ и все въ мірѣ, подчиненное своимъ за-
конамъ.
Вотъ это-то все, повторяю, и даетъ психологіи право
быть наукою, если только она- будетъ изучать одни яв-
ленія, основываться на данныхъ одного опыта и руко-
водиться одной идеей о закономѣрности явленій. Но изъ

всего этого еще не слѣдуетъ, чтобы психологія ограни-
чивалась изученіемъ лишь тѣхъ явленій, которыя мо-
гутъ быть предметомъ и естествознанія, чтобы при этомъ
она пользовалась только тѣми пріемами, какіе въ ходу
у натуралистовъ, и чтобы законы причинности и разви-
тія, дѣйствующіе въ духовномъ мірѣ, были вполнѣ тож-
дественными съ законами, открываемыми естествознаніемъ
для причинныхъ и эволюціонныхъ отношеній въ мірѣ
матеріальной природы.
То, что происходитъ въ нашемъ внутреннемъ мірѣ,
и то, что происходитъ въ окружающей насъ природѣ,
суть одинаково явленія; но одни явленія, разумѣется,
не суть такія же явленія, какъ другія, т.-е. между
тѣми и другими существуетъ большая разница. Основ-
нымъ фактомъ психической жизни въ ея отличіи отъ
чисто матеріальнаго существованія является то, что мы
называемъ сознаніемъ. Если въ настоящее время психо-
логія признаетъ существованіе безсознательныхъ душев-
ныхъ явленій 18), то не въ томъ смыслѣ, чтобы эти
послѣднія не стояли ни въ какомъ отношеніи къ со-
знанію, а въ томъ, что они могутъ, при извѣстныхъ
обстоятельствахъ, быть сознаваемыми и что, быть можетъ,
въ данномъ случаѣ скорѣе слѣдовало бы говорить о
крайнемъ пониженіи, а не о полномъ отсутствіи созна-
тельности . Сознаніе—признакъ, наиболѣе характери-
зующій развитую психическую жизнь, а существованіе
въ сознаніи разныхъ степеней до полнаго отсутствія со-
знанія, признаваемаго нами у неодушевленныхъ предме-
товъ, служитъ намъ указаніемъ на то, что гдѣ-то тамъ,
внѣ сферы нашего сознанія, могутъ происходить про-
цессы, родственные сознаннымъ душевнымъ явленіямъ,
18) Объ отношеніи психическихъ явленій къ сознанію см. у Пауль
сена, стр. 124—131.

сами по себѣ несознаваемые, но способные сдѣлаться
таковыми. Быть явленіемъ внутренняго опыта и быть
сознаннымъ — одно и то же; но если наука открываетъ
существованіе явленій, которыя, не будучи сознаны и,
слѣдовательно, не будучи предметами внутренняго опыта,
тѣмъ не менѣе обладаютъ одною же природою съ на-
стоящими психическими явленіями, то этимъ она уста-
навливаетъ нѣчто въ высшей степени важное и въ смыслѣ
причиннаго объясненія психическихъ явленій, вполнѣ
сознанныхъ, изъ психическихъ же причинъ, лежащихъ,
какъ говорится, за порогомъ нашего сознанія, и въ смыслѣ
примѣненія къ душевной жизни идеи эволюціи, именно,
внесенія въ психологію представленія о сознаніи, какъ
о чемъ-то развивающемся, проходящемъ въ своемъ раз-
витіи разныя ступени. Сознаніе столь отлично отъ всего
остального въ мірѣ явленій, что нѣтъ никакой возмож-
ности перекинуть мостъ отъ сознанія ко всему осталь-
ному; но въ безсознательныхъ психическихъ процессахъ
мы, по крайней мѣрѣ, имѣемъ нѣчто переходное отъ
психическаго къ физическому: эти процессы находятся
на рубежѣ вѣдѣнія физіологіи и психологіи въ каждомъ
отдѣльномъ индивидуумѣ, на рубежѣ чисто растительной
и животной жизни во всемъ органическомъ мірѣ.
Сознаніе есть кульминаціонный пунктъ душевной
жизни: постепенно понижаясь, сознательное существо-
ваніе переходитъ въ существованіе безсознательное. Чѣмъ
сильнѣе и ярче сознаніе, тѣмъ болѣе явленіе, обладаю-
щее этими свойствами, есть настоящій предметъ психо-
логіи, и наоборотъ, чѣмъ сознаніе слабѣе и болѣе смутно,
тѣмъ болѣе явленіе, такимъ образомъ могущее характе-
ризоваться, становится предметомъ физіологіи. Недаромъ,
когда философія хотѣла провести рѣзкую грань между
духомъ и матеріей, то основнымъ свойствомъ перваго
признала мышленіе, какъ основнымъ свойствомъ второй—

протяженіе. Я уже сказалъ, что быть психическимъ явле-
ніемъ, быть фактомъ внутренняго опыта и быть сознан-
нымъ (а не воспринятымъ, какъ это бываетъ по отно-
шенію къ явленіямъ внѣшняго міра) есть одно и то же.
Вотъ почему сознаніе, мышленіе, умъ прежде всего об-
ратили на себя вниманіе психологовъ, и самый спиритуа-
лизмъ предлагалъ мыслить духовную субстанцію, какъ
субстанція) интеллектуальную. Ранѣе всего стала разра-
батываться— и съ метафизической, и съ научной точки
зрѣнія—психологія ума, т.-е. теорія процессовъ ощу-
щенія, воспріятія, представленія, мышленія, — иначе
говоря, психологія представленій. И въ обыкновенномъ
воззрѣніи способность представленія разсматриваетъ,
какъ основная и наиболѣе характерная функція души.
Но въ нашемъ внутреннемъ опытѣ мы находимъ ря-
домъ съ дѣятельностями ума дѣятельности воли, т.-е.
стремленія, побужденія, желанія, хотѣнія и дѣйствія съ
сопровождающими послѣднія возбужденіями чувства 19).
Мы строго отличаемъ одни отъ другихъ явленія двухъ
категорій, выступающія передъ нами въ самосознаніи,
а именно представленія ума и возбужденія воли, и въ
первыхъ видимъ обыкновенно основу всей душевной
жизни. Такъ смотритъ на дѣло и цѣлое направленіе
психологіи (интеллектуализмъ), но за послѣднее время
стала все болѣе и болѣе дѣлаться популярною та мысль,
что за первичную и основную сторону психической
жизни слѣдуетъ признавать не умъ, а волю (волунта-
ризмъ). На низшихъ ступеняхъ психическаго развитія,
19) На низшихъ ступеняхъ душевнаго развитія чувствованія не-
отделимы отъ волевыхъ импульсовъ. Разъединеніе тѣхъ и другихъ
дѣлается возможнымъ лишь впоследствіи, когда, съ одной стороны,
являются настроенія безъ побужденій, съ другой—волевые акты безъ
возбужденій чувства. Объ интеллектуалистической и волунтаристи-
ческой психологіи см. у Паулъсена, стр. 114—124.

возьмемъ ли мы, напр., новорожденнаго ребенка или
какую-нибудь низшую форму животной жизни, мы не
имѣемъ никакого права сводить главное содержаніе
психической жизни на дѣятельность ума, но въ этой
жизни несомнѣнно проявляется дѣятельность воли съ
сопровождающими ее возбужденіями чувства. Это разъ.
Во-вторыхъ, постепенное психическое развитіе предста-
вляется намъ, какъ развитіе ума, мышленія, сознанія,
которые на высшихъ ступеняхъ психической эволюціи
дѣлаются руководствами воли въ ея стремленіяхъ къ
достиженію тѣхъ или другихъ цѣлей. Наконецъ, и въ
жизни самаго развитого даже человѣка доминируетъ
не умъ, а воля, — воля, ставящая цѣли жизни, основ-
ныя стремленія характера, на почвѣ коихъ возникаютъ
идеалы, основныя настроенія человѣка, съ точки зрѣнія
коихъ такъ или иначе оцѣнивается окружающая дѣй-
ствительность. Умъ не только является позднѣе воли,
но играетъ еще роль по отношенію къ ней служебную,
будучи орудіемъ, посредствомъ котораго воля осущест-
вляетъ свои жизненныя стремленія. Такое значеніе
воли въ душевной жизни человѣка дало даже поводъ
къ возникновенію цѣлаго метафизическаго воззрѣнія,
объявляющаго волю не только основнымъ факторомъ
душевной жизни, но даже настоящею сущностью вещей
(Шопенгауеръ). Даже отказываясь отъ рѣшенія метафи-
зической проблеммы о „вещи въ самой себѣ", можно
сказать, что такое представленіе имѣетъ гораздо болѣе
вѣроятности, чѣмъ чисто интеллектуалистическій спири-
туализмъ, т.-е. ученіе о томъ, что основу міра нужно
искать въ духѣ и что основное свойство самого духа
проявляется въ мышленіи. Въ волѣ, дѣйствительно, мы
открываемъ нѣчто родственное тѣмъ силамъ, дѣйствіями
которыхъ физика и химія объясняютъ явленія, проис-
ходящія въ природѣ матеріальной. Въ самомъ дѣлѣ,

отъ вполнѣ развитой, т.-е. сознающей самоё себя воли
въ мірѣ явленій мы постепенно спускаемся чрезъ явленія
полу сознательныя и безсознательныя, но имѣющія не-
сомнѣнный волевой характеръ, къ явленіямъ, предста-
вляющимъ нѣкоторую аналогію съ волевыми стремле-
ніями (напр., постоянное обращеніе растеній къ свѣту),
и наконецъ, къ явленіямъ, происходящимъ въ неорга-
нической природѣ, въ которой дѣйствіе каждой силы
проявляется въ извѣстномъ ея стремленіи. Можно даже
сказать, что понятіе о силахъ, производящихъ явленія
механическія, физическія и химическія, составлено по
образу и подобію человѣческой воли, какъ это призна-
ютъ многіе изъ естествоиспытателей, когда даютъ опре-
дѣленіе силѣ. Быть можетъ, понятіе силы, которая есть
въ то же время воля, или понятіе воли, которая въ то
же время есть сила, ближе всего подходитъ къ тому,
чтобы характеризовать ту неизвѣстную сущность вещей,
разныя проявленія коей мы видимъ въ матеріи и духѣ:
по крайней мѣрѣ, аналогія, существующая между тѣмъ,
что въ физикѣ называется силою, и тѣмъ, что въ психо-
логіи носитъ названіе воли, можетъ только служить
лишнимъ подтвержденіемъ предположенія о нѣкоторомъ
общемъ источникѣ физическихъ и психическихъ явленій.
Не забудемъ, однако, что воля все-таки не есть сама
какая-то сущность, а опять-таки лишь совокупность
отдѣльныхъ психическихъ явленій, т.-е. великаго мно-
жества стремленій, побужденій, желаній, хотѣній и дѣй-
ствій, и откажемся еще разъ отъ рѣшенія метафизиче-
ской проб леммы и при посредствѣ понятія воли, возве-
денной на степень міровой субстанціи.
Если для волевыхъ явленій мы находимъ нѣкоторыя
аналогіи во внѣшнемъ мірѣ и даже можемъ установить
извѣстную градацію между причинами происходящихъ
въ мірѣ явленій, начиная съ силы, какъ ее принимаетъ

механика, и кончая волею въ томъ опредѣленномъ смы-
слѣ, въ какомъ это слово употребляется въ неметафи-
зической психологіи, то для явленій мышленія и чув-
ствованія внѣшній міръ не представляетъ намъ ника-
кихъ аналогій, и именно лишь ощущеніе и сознаніе
изъ воли дѣлаютъ волю, т.-е. настоящую волю, а не нѣко-
торое ея подобіе, коимъ можно было бы объяснять, напр.,
почему растеніе тянется и поворачивается къ свѣту. Въ
какихъ бы отношеніяхъ, далѣе, ни находились между со-
бою явленія ума чувства и воли, всѣ эти явленія поз-
наются прежде всего въ опытѣ внутреннемъ, дѣлаясь до-
ступными нашему сознанію: въ этомъ коренное различіе
между физическимъ и психическимъ. Напрасно, слѣдо-
вательно, мы стали бы думать о такой психологіи, ко-
торая не пользовалась бы прежде всего самонаблюде-
ніемъ. Духовный міръ открытъ для непосредственнаго
наблюденія каждаго изъ насъ только въ каждомъ изъ
насъ въ отдѣльности: только въ самомъ себѣ я могу не-
посредственно наблюдать явленія мысли, чувства и воли
и притомъ лишь въ томъ случаѣ, если эти явленія даны
въ моемъ сознаніи. О существованіи душевной жизни въ
другихъ людяхъ я знаю только по внѣшнимъ проявле-
ніямъ этой жизни, по тѣмъ или другимъ движеніямъ,
производимымъ этими людьми, относя сюда мимику лица,
жесты, рѣчь (движенія голосовыхъ органовъ) и поступки,
т.-е. я сужу о существованіи внутренняго міра другихъ
людей лишь по аналогіи его внѣшнихъ проявленій съ
моими собственными проявленіями во всей моей психи-
ческой жизни. Такимъ образомъ не наблюденіе надъ дру-
гими играетъ роль основного метода психологіи, а само-
наблюденіе: наблюденіе надъ другими лишь къ нему при-
соединяется, придается къ нему на помощь. Другими сло-
вами, наблюденіе надъ чужою психическою жизнью было
бы совершенно немыслимо, если бы ему не предшество-

вало самонаблюденіе, и наоборотъ, послѣднее вполнѣ воз-
можно безъ перваго. Изъ этого, конечно, не слѣдуетъ,
чтобы психологія должна была ограничиваться данными
одного самонаблюденія. Напротивъ того: лишь подъ ус-
ловіемъ постоянныхъ наблюденій надъ чужою психиче-
скою жизнью возможно собрать достаточный фактическій
матеріалъ для научной психологіи. Если бы мы огра-
ничивались однимъ самонаблюденіемъ, то были бы со-
вершенно немыслимы, напр., психологія ребенка или
психологія животныхъ, не говоря уже о томъ, что всѣ
другія гуманитарныя науки, изучающія культурную и
«^соціальную жизнь человѣчества (а не индивидуальную
жизнь человѣка) пользуются исключительно данными на-
блюденій надъ чужою жизнью. Тѣмъ не менѣе пони-
мать чужую психическую жизнь, будетъ ли то жизнь
ребенка, или жизнь высшихъ и низшихъ животныхъ,
или историческая жизнь народовъ, мы въ концѣ-концовъ
бываемъ въ состояніи лишь на почвѣ данныхъ, сооб-
щаемыхъ намъ самонаблюденіемъ. Вотъ почему и слѣ-
дуетъ приписывать ему первенство въ психологическихъ
изслѣдованіяхъ. Какъ сознаніе отлично отъ всего осталь-
ного, что доступно нашему опыту, какъ внутренній опытъ
отличенъ отъ опыта внѣшняго, такъ и самонаблюденіе
отличается отъ наблюденія не надъ нами самими. Ду-
ховный міръ внѣ насъ мы наблюдаемъ совершенно такъ
же, какъ и міръ физическій. Глазъ и ухо докладываютъ
намъ о тѣхъ или другихъ событіяхъ, совершающихся
въ жизни людей, т.-е. мы видимъ ихъ поступки, слы-
шимъ ихъ слова, иначе говоря, эти поступки, эти слова
становятся предметомъ нашихъ внѣшнихъ наблюденій,
являются данными внѣшняго опыта, но въ то же время
въ этихъ данныхъ внѣшняго опыта обнаруживаются со-
стоянія, событія и дѣйствія, которыя для другихъ лю-
дей суть данныя непосредственнаго внутренняго опыта,

Гдѣ мы не можемъ предполагать существованія внутрен-
няго опыта, подобнаго нашему собственному, т.-е., гдѣ
не можемъ предполагать существованія сознанія, хотя
бы самаго слабаго и смутнаго, тамъ безъ риска впасть
въ метафизику мы и не имѣемъ права говорить о пси-
хическихъ явленіяхъ.
Итакъ, въ другихъ живыхъ существахъ я предпола-
гаю присутствіе душевной жизни лишь на основаніи
аналогіи, наблюдаемой между внѣшними проявленіями
моего внутренняго міра въ тѣхъ или другихъ моихъ дви-
женіяхъ, словахъ и поступкахъ, и только чрезъ посред-
ство наблюденій надъ этими внѣшними проявленіями,
понятыми по аналогіи съ внѣшними проявленіями моего
собственнаго я, я могу проникнуть въ чужой внутрен-
ній міръ. Съ другой стороны, я непосредственно наблю-
даю свои душевныя явленія лишь тогда, когда эти
явленія даны въ моемъ сознаніи: то, что называютъ без-
сознательными психическими процессами, не можетъ
быть предметомъ внутренняго опыта и, слѣдовательно,
самонаблюденія, хотя и можетъ быть предметомъ на-
блюденія извнѣ. Если мы приписываемъ такимъ безсо-
знательнымъ явленіямъ психическую природу, то лишь
потому, что явленія эти могутъ достигнуть сознанія.
Если я, напр., знаю исторію, то это вовсе не значитъ,
чтобы всѣ историческіе факты, какіе я знаю, были въ
моемъ сознаніи постоянно: это значитъ только, что я
всегда могу вызвать ихъ въ моемъ сознаніи. Тѣмъ не
менѣе, всѣ эти факты и тогда, когда я о нихъ не ду-
маю, хранятся въ моей памяти.
Если такимъ образомъ психическія явленія суть
прежде всего актуально или потенціально (т.-е. въ дей-
ствительности или возможности) явленія сознанія, то
главнымъ источникомъ ихъ познаванія, конечно, всегда
будетъ опытъ внутренній, основнымъ способомъ — само-

наблюденіе. Поскольку, однако, нѣкоторые психическіе
процессы не достигаютъ до сознанія тѣхъ лицъ, въ ко-
ихъ происходятъ, и тѣмъ не менѣе проявляются во внѣ
въ разныхъ дѣйствіяхъ, совершаемыхъ этими лицами и
доступныхъ нашему наблюденію, и такъ какъ, съ дру-
гой стороны, и сознательная психическая жизнь другихъ
людей можетъ быть предметомъ лишь наблюденія извнѣ,
то рядомъ съ самонаблюденіемъ и здѣсь нужно поста-
вить наблюденіе извнѣ, памятуя, однако, что исходнымъ
пунктомъ для заключеній о томъ, что происходитъ въ
области безсознательныхъ психическихъ процессовъ или
въ чужомъ сознаніи, могутъ быть только данныя нашего
собственнаго внутренняго опыта. Этому внѣшнему на-
блюденію и, гдѣ это возможно (особенно въ психо-фи-
зіологіи), научному эксперименту подлежитъ, наконецъ,
не сама внутренняя жизнь, а ея внѣшнія проявленія,
сводящіяся въ концѣ-концовъ къ движеніямъ, воспри-
нимаемымъ нами посредствомъ органовъ зрѣнія (мимика,
жесты, поступки) или слуха (рѣчь). Созерцая разнаго
рода движенія въ матеріальной природѣ, какъ нѣчто по
отношенію къ намъ внѣшнее, мы съ представленіями
объ этихъ движеніяхъ совсѣмъ не соединяемъ предста-
вленій о нѣкоторыхъ невидимыхъ и неслышимыхъ, но
намъ знакомыхъ и совершенно намъ понятныхъ внутрен-
нихъ явленіяхъ. Вотъ почему и причинность въ мірѣ
человѣческихъ (и вообще психическихъ) явленій пони-
мается нами нѣсколько иначе, чѣмъ въ мірѣ неодушев-
ленной матеріи 20). Въ послѣднемъ между движеніемъ
причиной и движеніемъ-слѣдствіемъ (напр., въ случаѣ
передачи катящимся шаромъ движенія другому шару,
съ которымъ первый сталкивается на своемъ пути) мы
20) Объ этомъ см. стр. 255 и слѣд. моей книги „Сущность исто-
рическаго процесса и роль личности въ исторіи".

не открываемъ никакого посредствующаго момента, ко-
торый заключался бы въ какомъ-либо актѣ иного ха-
рактера, чѣмъ матеріальное движеніе. Другое дѣло —
поступокъ-причина и поступокъ-слѣдствіе въ дѣлахъ че-
ловѣческихъ: если только вызовъ второго первымъ не
будетъ простымъ рефлексомъ, объясняемымъ въ физіо-
логіи чисто механическимъ образомъ (напр., сокращеніе
мускуловъ подъ вліяніемъ внѣшняго раздраженія, поло-
жимъ, у обезглавленной лягушки), поступокъ-причина
не непосредственно вызываетъ поступокъ-слѣдствіе, какъ
то бываетъ въ случаѣ передачи движенія при толчкѣ,
а сначала порождаетъ извѣстный психическій актъ, ко-
торый, въ свою очередь, вызываетъ уже поступокъ-слѣд-
ствіе. Примѣръ: мнѣ нанесенъ ударъ (поступокъ-при-
чина), я чувствую физическую боль или оскорбленіе,
проникаюсь чувствомъ злобы къ ударившему меня, же-
лаю отмстить за сдѣланную мнѣ непріятность, обдумы-
ваю, какъ это лучше всего сдѣлать (цѣлый рядъ про-
межуточныхъ между поступкомъ-причиною и поступкомъ--
слѣдствіемъ психическихъ состояній и актовъ) и такъ
или иначе дѣйствую въ зависимости отъ этихъ внутрен-
нихъ событій, совершившихся въ моей душѣ. Другими
словами, чисто механическое объясненіе связи причинъ
со слѣдствіями совершенно немыслимо, разъ намъ при-
ходится имѣть дѣло съ явленіями, въ коихъ участвуетъ
сознаніе, а изъ такихъ явленій состоитъ не только жизнь
отдѣльнаго лица, но и вся исторія. Въ послѣдней мы
имѣемъ постоянно дѣло съ внѣшними событіями, какъ
и въ мірѣ природы, гдѣ тоже совершаются событія раз-
наго рода, но такъ какъ событія историческія склады-
ваются изъ человѣческихъ поступковъ, а послѣдніе свя-
заны всегда съ внутренними, душевными явленіями, то
въ исторіи мы имѣемъ передъ собою не только чисто
внѣшнія событія, въ послѣднемъ анализѣ сводящіяся къ

тѣлеснымъ движеніямъ людей, по и событія, совершаю-
щіяся въ духовномъ мірѣ, событія, безъ коихъ первыя
были бы прямо лишены того смысла, какой мы имъ
придаемъ. Но и это еще не все: если наши поступки
суть лишь внѣшнія проявленія внутреннихъ актовъ воли
причемъ сознательные акты воли всегда сопровождаются
представленіемъ о цѣли, къ которой воля стремится, то
въ этомъ мы равнымъ образомъ должны видѣть весьма
важное отличіе міра духа (понятно, въ смыслѣ особаго
рода явленій) отъ міра матеріи. Въ послѣднемъ все
объясняется (или наука, по крайней мѣрѣ, стремится
объяснить) чисто механически, т.-е. съ точки зрѣнія
порожденія (генезиса) однихъ явленій другими, какъ
слѣдствій ихъ причинами, причемъ изъ области этихъ
объясненій изгоняется понятіе о цѣли, ради которой
происходитъ то или другое. Къ тѣмъ внѣшнимъ явле-
ніямъ, въ коихъ участвуетъ психическій элементъ, т.-е.
въ сущности ко всѣмъ дѣятельностямъ человѣка въ инди-
видуальной жизни и въ исторіи механическое объясне-
ніе, какъ мы видѣли, неприложимо: тутъ нужно именно
объясненіе психологическое, а оно непремѣнно требуетъ
пониманія поступковъ въ зависимости отъ тѣхъ цѣлей,
съ какими эти поступки совершались (телеологическій
принципъ, въ его отличіи отъ принципа генетическаго).
Конечно, поскольку всѣ человѣческіе поступки, сводясь
въ послѣднемъ анализѣ къ тѣлеснымъ движеніямъ, при-
частны міру матеріальному, поскольку многіе изъ этихъ
поступковъ не суть внѣшнія проявленія сознательно и
цѣлесообразно дѣйствующей воли,—въ исторіи (какъ и
въ индивидуальной жизни) есть цѣлая сторона, подле-
жащая чисто механическому и исключительно генетиче-
скому объясненію, но есть и другая сторона, которая
для того, чтобы быть понятой, нуждается въ объясненіи
изъ внутреннихъ мотивовъ и изъ поставленныхъ цѣ-

лей, т.-е. въ объясненіи психологическомъ и телеологи-
ческомъ.
Отсюда можно сдѣлать весьма важные выводы для
пониманія закономѣрности явленій, совершающихся въ
мірѣ человѣка.
Психологія, какъ наука, изучаетъ явленія душевной
жизни съ цѣлью открытія законовъ, этими явленіями
управляющихъ. Общая идея о томъ, что и въ личной,
и въ общественной жизни человѣка господствуютъ, какъ
и въ природѣ, извѣстные законы, т.-е. постоянныя и
необходимыя отношенія между явленіями, притомъ за-
коны, существующіе независимо отъ нашего сознанія и
нашей воли, иначе законы естественные, — эта общая
мысль вполнѣ уже утвердилась въ наукахъ гумани-
тарныхъ и должна считаться за одно изъ важнѣй-
шихъ пріобрѣтеній современнаго міросозерцанія. Мы
видѣли, что такіе законы могутъ быть раздѣлены на
законы причинности (каузальные) и законы развитія
(эволюціонные). Современная наука признаетъ, что и
въ мірѣ человѣка, какъ и въ мірѣ природы, все подчи-
нено законамъ причинности и развитія. Старая мета-
физика признавала существованіе свободной воли 21), т.-е.
возможность актовъ воли, вызывающихъ поступки, какъ
свои слѣдствія, но въ свою очередь не вытекающихъ
изъ какихъ-либо причинъ, однимъ словомъ, возможность
явленій безпричинныхъ; но наука давно покончила съ
признаніемъ свободы воли въ такомъ абсурдномъ смыслѣ,
допуская, однако, возможность свободы воли отъ мно-
гаго другого (напр., отъ низменной чувственности, отъ
своекорыстныхъ инстинктовъ и т. п., только не отъ при-
21) А. Шопенгауеръ. Свобода воли и основы морали и Сборникъ
статей „О свободѣ воли", изданный московскимъ психологическимъ
обществомъ. Ср. мою статью: „Свобода воли съ точки зрѣнія теоріи
историческаго процесса" („Этюды", стр. 239—260).

чинности). Если,—говоритъ наука,—въ нашемъ созна-
ніи воля является свободною, то это происходитъ по
той причинѣ, что до сознанія нашего достигаетъ только
конечный результатъ безсознательнаго, психическаго про-
цесса, который самъ долженъ же имѣть свою причину.
Но изъ того, что причинность царитъ и въ мірѣ при-
роды, и въ мірѣ человѣка, отнюдь еще не должно вы-
текать, чтобы и здѣсь, и тамъ причинность проявлялась
въ однѣхъ и тѣхъ же формахъ. Есть причинность ме-
ханическая, и есть причинность психологическая: по-
скольку и та, и другая есть причинность, какъ таковая,
у обоихъ видовъ причинности есть общія черты, но по-
скольку явленія духа отличны отъ явленій матеріи, по-
скольку въ однихъ случаяхъ дѣйствіе причинности по-
знается нами внутреннимъ образомъ, а въ другихъ только
внѣшнимъ, у психологической причинности есть черты,
которыхъ причинность механическая, наоборотъ, совер-
шенно лишена. Хотя воля и опредѣляется причинностью,
т.-е. хотя и не существуетъ безпричинныхъ актовъ воли,
тѣмъ не менѣе этимъ однимъ не исчерпывается все, что
можно сказать о дѣятельности воли: эта дѣятельность
опредѣляется еще цѣлями, опредѣляется, слѣдовательно,
не только тѣмъ, что по отношенію къ каждому отдѣль-
ному акту воли лежитъ въ прошломъ, но и тѣмъ, что
по отношенію къ дѣйствіямъ воли является будущимъ,
которое она стремится осуществить, хотя, конечно, та
или другая цѣль ставится волею небезпричинно. Въ
сознаніи именно отсутствуютъ тѣ причины, которыя
опредѣляютъ волю въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ, от-
куда и проистекаетъ внутреннее, непосредственное убѣ-
жденіе въ абсолютной свободѣ воли, но зато въ сознаніи
намъ дается та цѣль, къ которой стремится воля, и
этимъ объясняется то, что внѣ категоріи цѣлесообраз-
ности мы не въ состояніи понимать человѣческихъ по-

ступковъ, разъ только предполагаемъ, что послѣдніе со-
вешены вполнѣ сознательно.
Этому различію механической и психологической при-
чинности соотвѣтствуетъ различіе, которое существуетъ
между эволюціей генетической, гдѣ все послѣдующее
опредѣляется предыдущимъ, какъ то бываетъ и въ ме-
ханической причинности, и эволюціей телеологической,
въ коей обнаруживается постановка цѣлей, стремясь къ
осуществленію каковыхъ, человѣкъ тѣмъ самымъ содѣй-
ствуетъ развитію культурныхъ и общественныхъ явленій22).
Содержаніе духовной жизни человѣчества, т.-е. куль-
тура и формы его жизни общественной, т.-е. спеціальная
организація развиваются, подчиняются законамъ эволюціи,
но эта культурно-соціальная эволюція существеннымъ
образомъ отличается отъ эволюціи явленій природы и
отличается именно тѣмъ, что совершается такая эволюція
путемъ дѣятельности людей, которая опредѣляется тѣми
или другими цѣлями. Реальное существованіе этихъ цѣ-
лей, какъ фактовъ сознанія и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ
факторовъ, направляющихъ дѣйствіе воли, не подлежитъ
никакому сомнѣнію: это не то гипотетическое начало,
коимъ современные біологи-виталисты стремятся объ-
яснить органическое развитіе, одаряя свою „жизненную
силу" нѣкоторыми свойствами, имѣющими психическій
характеръ, и приписывая этой силѣ способность дѣй-
ствовать для достиженія своего рода цѣлей. Если въ
послѣднемъ случаѣ въ біологію переносятся принципы,
выработавшіеся въ психологіи, то дѣлается это, повторяю,
лишь гипотетически, хотя большинство біологовъ нахо-
дитъ возможнымъ объяснять явленія органической эво-
22) Н. Николаевъ. Активный прогрессъ и экономическій матеріа-
лизмъ. Въ этой книгѣ указываетъ на изложеніе „Динамической со-
ціологіи" Уорда. (Что касается до экономическаго матеріализма, то
объ этомъ см. особую статью въ „Этюдахъ", о чемъ ниже).

люціи, не сходя съ почвы чисто-генетическаго развитія,
но въ психологіи и вообще въ наукахъ о мірѣ чело-
вѣка примѣненіе къ идеѣ эволюціи понятія цѣли со-
вершается уже не продолжительно, а на основаніи реаль-
нѣйшаго факта, даннаго въ нашемъ внутреннемъ опытѣ,
того именно факта, что воля, обусловливаясь причинами,
лежащими въ предыдущихъ моментахъ времени, въ то
же время опредѣляется цѣлями, т.-е. представленіями
о чемъ-то такомъ, чего еще нѣтъ, но что должно быть
осуществлено.
Психическія явленія, познаваемыя путемъ самона-
блюденія и наблюденій внѣшнихъ и подчиняющіяся за-
конамъ причинности и эволюціи, какъ объектъ психо-
логіи, раздѣляются на двѣ категоріи. Явленія одного
порядка происходятъ въ душевной жизни единицы, и
ими занимается индивидуальная психологія, явленія же
другого порядка возникаютъ лишь на почвѣ психиче-
скаго взаимодѣйствія между отдѣльными индивидуумами
и, какъ таковыя, должны изучаться психологіей кол-
лективной 23). Послѣдняя, впрочемъ, едва только на-
чинаетъ намѣчаться, какъ особый самостоятельный от-
дѣлъ общей психологіи или какъ особая наука рядомъ
съ гораздо лучше разработанной психологіей индиви-
дуальной. Психическія явленія, благодаря существованію
взаимодѣйствія между единичными „душами", выходятъ
изъ тѣсныхъ предѣловъ отдѣльныхъ замкнутыхъ духов-
ныхъ міровъ, какими являются отдѣльныя, единичныя
я, и возникаетъ новый родъ психическихъ явленій, осо-
бая область духовнаго міра, то, что мы называемъ куль-
турной жизнью человѣчества. Это тоже суть явленія,
притомъ явленія, доступныя нашему наблюденію и мо-
гущія быть предметомъ науки, которая стремится и въ
23) „Этюды", стр. 240 и слѣд. Ср. Основные вопросы философіи
исторіи", т. II, кн. III, гл. 1.

нихъ открыть дѣйствіе законовъ причинности и развитія.
И только подъ условіемъ существованія указанныхъ пси-
хическихъ явленій взаимодѣйствія возможна та форма
человѣческаго бытія, коей мы даемъ названіе общества,
какъ совокупности извѣстныхъ явленій, которыя также
подлежатъ наблюденію, и въ которыхъ точно также
наука стремится открыть дѣйствіе законовъ причинности
и развитія.
Бесѣда четвертая.
О существенномъ содержаніи философскаго образованія.
Къ психологіи примыкаютъ три науки—науки фило-
софскія, какъ ихъ называютъ,—имѣющія своимъ предме-
томъ разработку некоторыхъ вопросовъ, связанныхъ съ
высшими проявленіями трехъ сторонъ душевной жизни:
ума, чувства и воли 24). Первая изъ этихъ наукъ есть
теорія знанія въ широкомъ смыслѣ этого слова, т.-е.
включая въ нее не только гносеологію (теорію знанія
въ болѣе тѣсномъ смыслѣ), но и логику: это—изслѣдо-
ваніе познавательной способности человѣка и изслѣдо-
ваніе законовъ мышленія, долженствующія не только
удовлетворять простую любознательность, но и служить
руководствомъ во всѣхъ вопросахъ знанія и мышленія.
Не можетъ существовать цѣльнаго міросозерцанія, если
человѣкъ не будетъ имѣть тѣхъ или другихъ взглядовъ
на границы и условія человѣческаго знанія, и его міро-
созерцаніе не будетъ истиннымъ, если при выработкѣ
послѣдняго онъ не будетъ пользоваться правильными
24) О подраздѣленіи и проблеммахъ философіи см. у Паульсена
стр. 44—50.

пріемами мышленія. Отсюда понятно важное значеніе
логики, разумѣя подъ нею теорію знанія въ широкомъ
смыслѣ, т.-е. съ включеніемъ въ нее и гносеологіи, и
логики въ болѣе употребите льномъ смыслѣ слова. Ум-
ственные процессы вообще изслѣдуются психологіей, но
есть особыя основанія выдѣлить въ вѣдѣніе спеціаль-
ной дисциплины то, чѣмъ занимаются гносеологія и ло-
гика. Такія же причины существуютъ для выдѣленія
въ особую философскую дисциплину нѣкоторыхъ вопро-
совъ, касающихся актовъ воли и ея внѣшнихъ про-
явленій въ человѣческомъ поведеніи. Я говорю здѣсь объ
этикѣ 25), т.-е. о наукѣ, которая имѣетъ своимъ пред-
метомъ нравственность, какъ особую категорію явленій,
совершающихся въ человѣческомъ мірѣ. Какъ логика
изучаетъ умъ, разсматривая его въ качествѣ орудія, по-
средствомъ котораго человѣкъ познаетъ истину, такъ
этика изучаетъ волю съ сопровождающими ея дѣйствіе
чувствами со стороны ея стремленія къ добру. Если
логика показываетъ не только то, какимъ образомъ умъ
познаетъ истину, но и учитъ о томъ, въ чемъ истина
можетъ заключаться и какимъ правиламъ нужно слѣдо-
вать, дабы ее, эту истину, добывать, то и этика не
ограничивается однимъ изслѣдованіемъ отношенія воли
къ добру, въ коемъ она полагаетъ свою цѣль, а раз-
сматриваетъ еще вопросы о томъ, въ чемъ же состоитъ
высшее благо для разумной воли и чѣмъ долженъ въ
своемъ поведеніи руководиться человѣкъ, разъ такое
высшее благо, какъ разумная цѣль для стремленій его
воли, существуетъ. Понятно, что и безъ этической тео-
25) Современныя ученія о нравственности и ея исторія (Отеч.
Зап. 1870, кн. 4, 5, 6 и 8). Кавелинъ. Задачи этики. Спенсеръ. Осно-
ванія науки о нравственности. Селли. Пессимизмъ. Вундтъ. Этика.
(Вторая часть этого труда представляетъ изъ себя исторію и кри-
тику философскихъ системъ морали).

ріи, т.-е. теоріи поведенія, не можетъ существовать пол-
наго міросозерцанія. Логика и этика соотвѣтствуютъ
такимъ образомъ умственной и волевой сторонамъ ду-
шевной жизни человѣка: одна есть теорія знанія съ
точки зрѣнія истины, къ которому знаніе должно стре-
миться; другая—теорія поведенія съ точки зрѣнія блага,
которое имъ должно осуществляться. Обѣ эти науки,
кромѣ элементовъ объективнаго изслѣдованія, имѣющаго
исключительно господствовать въ психологіи, должны по
самой постановкѣ логическихъ и этическихъ вопросовъ
на почву понятій истины и добра заключать въ себѣ и
субъективные элементы творчества идеаловъ: въ нихъ,
въ этихъ двухъ философскихъ дисциплинахъ, изслѣ-
дуются не только явленія (то, что есть) умственной и
волевой дѣятельности, какъ это происходитъ въ психо-
логіи, но ставятся еще тѣ идеальныя цѣли (то, что
должно быть), которыя мы называемъ истиной и доб-
ромъ. Такъ какъ большая часть чувствъ неотдѣлима отъ
волевыхъ импульсовъ, то этика есть наука не только о
нравственномъ поведеніи, но и о нравственномъ чув-
ствѣ, такъ что логика и этика съ извѣстной точки зрѣ-
нія охватываютъ почти всего внутренняго человѣка. Къ
явленіямъ, составляющимъ предметъ логики и этики,
примыкаетъ въ культурно-исторической жизни человѣ-
чества все, что имѣетъ отношеніе къ мышленію и по-
веденію, къ теоретическимъ и практическимъ идеямъ,
къ внѣшнимъ ихъ проявленіямъ, наконецъ, т.-е. къ ре-
лигіи, философіи, наукѣ, литературѣ, нравамъ, мораль-
нымъ и соціальнымъ идеаламъ и т. п. Всѣмъ этимъ
должна, между прочимъ, заниматься исторія, т.-е. исто-
рія культурная вообще и исторія религіи, философіи,
науки и т. д. въ частности. Но объ этомъ послѣ.
Теперь мнѣ нужно, рядомъ съ логикой и этикой, на-
звать третью философскую науку, примыкающую къ ин-

дивидуальной психологіи и занимающуюся спеціальными
вопросами изъ области чувства. Прежде чѣмъ указать на
сущность этихъ вопросовъ и назвать посвященную имъ
дисциплину, я скажу, что нарочно отдѣляю эту науку
отъ логики и этики, отдѣляю притомъ, просто-на-про-
сто не считая возможнымъ придавать ей въ дѣлѣ выра-
ботки міросозерцанія, а также въ изученіи индивиду-
альной и исторической жизни человѣка значенія, равно-
цѣннаго съ логикой и этикой. Чувствованія вообще весьма
тѣсно связаны съ волевыми импульсами, но на выс-
шихъ ступеняхъ психическаго развитія дѣлаются воз-
можными чистыя настроенія безъ какого бы то ни было
волевого импульса, и такими-то чувствами являются тѣ,
которыя мы называемъ эстетическими. Какъ логика изу-
чаетъ сферу ума, этика — сферу воли, такъ эстетика
имѣетъ дѣло съ сферой чистыхъ чувствованій: идеямъ
истины и добра въ этой области соотвѣтствуетъ идея
красоты, а соотвѣтственнымъ фактомъ въ культурно-ис-
торической жизни является искусство. Ни въ жизни
единицы, ни въ жизни человѣчества явленія наслажде-
нія красотою не могутъ и не должны играть такой роли,
какую играютъ исканіе истины и стремленіе къ добру,
ибо прекрасное получаетъ высшее, духовное значеніе
лишь тогда, когда оно, какъ внѣшняя форма, соеди-
нено съ истиной и благомъ, какъ съ своимъ внутрен-
нимъ содержаніемъ. Безъ логической теоріи мышленія
и безъ этической теоріи поведенія немыслимо цѣльное
и полное міросозерцаніе, но отсутствіе въ такомъ міро-
созерцаніи эстетической теоріи наслажденія красотой и
художественнаго творчества не можетъ составлять осо-
бенно важнаго пробѣла, какъ и пробѣлъ въ общей ис-
торіи, которая игнорировала бы развитіе искусства, не
могъ бы имѣть такого значенія, какъ пробѣлъ относи-
тельно религіи, философіи, науки, литературы, нравовъ

и т. п. Съ точки зрѣнія общей исторіи (а не спеці-
альной исторіи искусства) художественныя произведенія
имѣютъ особое значеніе лишь тогда, когда воплощаютъ
въ себѣ извѣстные идеи и идеалы: послѣдніе суть въ
такомъ случаѣ настоящее содержаніе искусства,—содер-
жаніе, которое является и содержаніемъ другихъ идей-
ныхъ элементовъ культуры; въ данномъ случаѣ все дѣло
сводится лишь къ художественной формѣ,-въ какую об-
лечено это содержаніе. По особымъ условіямъ нашей об-
щественности у насъ весьма долгое время моральные и
особенно общественные вопросы могли проникать въ
массу публики лишь въ произведеніяхъ изящной лите-
ратуры и литературной критики, что при обобщеній
этого явленія создало дѣйствительно принципіальный во-
просъ объ искусствѣ для искусства и объ искусствѣ для
жизни, но, собственно говоря, это есть вопросъ не эс-
тетики, а соціологіи, разсматривающій общественное зна-
ченіе тѣхъ явленій, которыя въ эстетикѣ ставятся на
почву чисто психологическаго разсмотрѣнія,—чтЬ такое
художественное наслажденіе, и что такое художествен-
ное творчество. Какъ ни любопытны эти вопросы сами
по себѣ, они, конечно, не могутъ итти рядомъ съ ос-
новными вопросами теоріи знанія и этики. Вотъ почему
мы обращаемъ здѣсь вниманіе изъ трехъ наукъ, непо-
средственно примыкающихъ къ психологіи, лишь на двѣ
только-что названныя. Что касается до педагогики, то
это есть не что иное, какъ психологія дѣтскаго воз-
раста съ практическими указаніями на то, какъ слѣ-
дуетъ вести дѣло воспитанія. Въ дѣлѣ выработки міро-
созерцанія занятіе педагогикой особаго значенія имѣть
не можетъ.
Въ этой бесѣдѣ я остановлюсь на теоріи знанія и
этикѣ, какъ на элементахъ общаго образованія, имѣю-
щаго цѣлью міросозерцаніе.

Изъ философскихъ наукъ въ настоящее время лишь
психологія и логика (въ тѣсномъ смыслѣ) представля-
ютъ изъ себя настолько выработанныя ученія, что въ
общемъ достаточно для той цѣли, которая нами имѣется
въ виду, быть знакомымъ съ этими науками въ ихъ со-
временномъ состояніи. Хотя, конечно, психологія не до-
стигла еще того научнаго совершенства, какимъ по спра-
ведливости, могутъ гордиться физика и химія, но и въ
изученіи психологіи можно ограничиваться современ-
ными теоріями, не справляясь о томъ, какія воззрѣнія
на тѣ или другіе вопросы существовали раньше. Чѣмъ
^менѣе выработана какая- либо наука, тѣмъ все большее
и большее значеніе пріобрѣтаютъ въ ней отдѣльныя,
большею частью несогласныя или мало между собою со-
гласныя ученія, и притомъ не только современныя, но
и тѣ, которыя высказывались въ прежнія времена, такъ
какъ пункты, раздѣлявшіе мнѣнія даже древнихъ мы-
слителей по нѣкоторымъ основнымъ вопросамъ, не ут-
ратили своего значенія и по сей день. Въ такомъ именно
положеніи находятся теорія познанія и этика, съ вопро-
сами коихъ гораздо удобнѣе, — если не желаешь чисто
догматическаго усвоенія тѣхъ или другихъ взглядовъ,
высказывающихся въ текущей литературѣ,—знакомиться
исторически. Вотъ почему рядомъ съ психологіей въ ея
современномъ состояніи для ознакомленія съ вопросами
теоріи знанія и этики рекомендуемъ прежде всего об-
ратиться къ исторіи философіи 26), что, конечно, не ис-
ключаетъ и самостоятельнаго знакомства съ современ-
26) Веберъ. Исторія европейской философіи. Фуллье. Исторія фи-
лософіи. Виндельбандъ. Исторія древней философіи. Фалькенбергъ.
Исторія новой философіи. Первые два труда, въ извѣстной мѣрѣ
одинъ другой замѣняющіе, короче и популярнѣе двухъ другихъ, къ
коимъ поэтому и можно перейти послѣ ознакомленія или съ Вебе-
ромъ, или съ Фуллье.

ными гносеологическими и этическими теоріями послѣ
того, какъ будетъ подготовлена почва для критическаго
отношенія къ этимъ фактамъ путемъ усвоенія главнѣй-
шихъ данныхъ исторіи философіи.
Тѣмъ болѣе это общее замѣчаніе можетъ имѣть силу,
что гносеологія и этика играютъ весьма видную роль въ
исторіи философіи. Хотя философія началась съ метафи-
зическихъ размышленій о мірѣ и человѣкѣ, и первые
ея вопросы были вопросы о первоначалѣ (αρχη]) всего
сущаго и о сущности души, однако, съ развитіемъ фи-
лософіи все болѣе и болѣе сталъ выдвигаться на первый
планъ вопросъ о томъ, что такое познаваніе и насколько
оно вообще возможно. Метафизика, какъ стремленіе по-
стигнуть основы всякаго бытія, приводитъ въ историче-
скомъ развитіи къ гносеологіи въ смыслѣ стремленія
установить прочныя основанія для человѣческаго знанія.
Первые философы не ставили себѣ этихъ вопросовъ, и
если относились къ чему критически при разрѣшеній
своихъ задачъ, такъ только къ отвѣтамъ, которые на-
ходили въ преданіяхъ и представленіяхъ народной вѣры,
но никакъ не къ источникамъ, къ коимъ обращались за
знаніемъ, и не къ пріемамъ своего мышленія. Съ тече-
ніемъ времени сама метафизика въ смыслѣ познаванія
сущности вещей сдѣлалась предметомъ критическаго отно-
шенія со стороны философовъ: результатомъ-то этого и
было возникновеніе теоріи познанія. Въ исторіи фило-
софіи это былъ моментъ въ высшей степени важный.
Такъ какъ на первыхъ порахъ гносеологическіе вопросы
могли быть поставлены въ наиболѣе простой и удобо-
понятной формѣ и углублялись лишь съ теченіемъ вре-
мени и съ развитіемъ критической мысли, то для пер-
ваго знакомства съ этими вопросами историческій путь
ихъ усвоенія представляется намъ наиболѣе легкимъ,
удобнымъ и цѣлесообразнымъ. Гносеологическіе вопросы

въ той развитой формѣ, въ какой они ставятся новѣй-
шей философіей, никогда сами собою никому въ голову
не придутъ, и можно даже быть довольно образованнымъ
человѣкомъ и весьма ученымъ спеціалистомъ, оставаясь
въ области вопросовъ теоріи познанія на точкѣ зрѣнія
философовъ древнѣйшаго періода, не задававшихся этими
вопросами. Съ другой стороны, не повторивъ въ своемъ
умѣ, при помощи философіи исторіи, всего того мысли-
тельнаго процесса, посредствомъ коего философія пришла
къ современной постановкѣ и рѣшеніямъ указанныхъ
вопросовъ, трудно, а подчасъ и прямо невозможно по-
нять надлежащимъ образомъ основныя проблеммы гно-
сеологіи. Въ школѣ ученику объясняютъ систему Ко-
перника, и для того, чтобы онъ ее понялъ, нѣтъ на-
добности разсказывать ему, какія существовали космо-
графическія представленія до Коперника, начиная (въ об-
ратномъ порядкѣ) системой Птолемея и кончая наивными
представленіями о чемъ-нибудь въ родѣ трехъ китовъ,
держащихъ на себѣ землю. Гносеологія—другое дѣло:
тутъ, хотя бы самымъ бѣглымъ образомъ, приходится
разъяснять дѣло, переходя отъ простѣйшихъ постано-
вокъ вопроса къ постановкамъ болѣе сложнымъ, что въ
сущности есть путь историческій, какъ бы ни былъ онъ
замаскированъ неисторическою формою изложенія. Вотъ
почему и я въ настоящей бесѣдѣ ограничиваюсь только
указаніемъ на существованіе гносеологическихъ вопро-
совъ, отсылая читателей за подробностями къ руковод-
ствамъ по философіи исторіи, въ коихъ особое вниманіе
рекомендую отвести ученію Канта, подготовленному, разу-
мѣется, всѣмъ предыдущимъ ходомъ философскаго мы-
шленія и оказавшему такое могучее вліяніе на поста-
новку гносеологическихъ вопросовъ въ новѣйшей фило-
софіи. Укажу, впрочемъ, еще на два главныхъ вопроса
въ этой области:

1) Что такое познаніе? Есть ли оно адэкватный
(т.-е. вполнѣ соотвѣтственный, равносильный) отпечатокъ
дѣйствительности, или же оно есть внутреннее психи-
ческое явленіе, при которомъ оно не можетъ быть от-
печаткомъ или какъ бы повтореніемъ вещей? Замѣчу,
что вторая точка зрѣнія естественно влечетъ за собою
ученіе о томъ, что результаты познавательнаго процесса
обусловлены свойствами нашихъ познавательныхъ спо-
собностей и что, слѣдовательно, мы познаемъ вещи такъ,
какъ онѣ намъ являются, а не такъ, какъ онѣ суще-
ствуютъ сами по себѣ.
2) Какъ вообще возникаетъ познаваніе, т.-е. изъ
одного ли только опыта, какъ сочетанія воспріятіи, или
и изъ дѣятельности разума, который привноситъ въ по-
знавательный процессъ прирожденныя разуму начала,
если послѣднія не заключаются въ воспріятіяхъ, сла-
гающихся въ данныя опыта?
За историческимъ ознакомленіемъ съ тѣмъ, какъ ста-
вились и рѣшались эти два вопроса, могло бы быть не
только умѣстнымъ, но даже прямо необходимымъ своего
рода подведеніе итоговъ подъ результатами исторіи фило-
софіи въ особомъ критическомъ изслѣдованіи границъ и
источниковъ человѣческаго знанія. Замѣчу только, что
эти два вопроса имѣютъ значеніе первостепенной важ-
ности въ дѣлѣ выработки міросозерцанія. Отъ взгляда
на то, что доступно и что недоступно нашему познаванію
(т.-е. что въ послѣднемъ случаѣ для знанія, какъ тако-
вого, какъ бы не существуетъ), и отъ взгляда на то,
какимъ путемъ человѣкъ пріобрѣтаетъ знаніе того, что
можетъ быть предметомъ знанія, — зависитъ вся общая
окраска міросозерцанія. Исходные пункты такого рода
должны существовать во всякомъ міросозерцаніи; но по-
нятно, что рѣшенія обоихъ вопросовъ въ томъ или дру-
гомъ направленіи не должны приниматься на вѣру, безъ

всесторонней критики, основанія для которой даются
прежде всего именно историческимъ освѣщеніемъ вопро-
совъ. Въ предыдущихъ бесѣдахъ мы исходили изъ той
идеи, что нашему знанію доступны лишь одни явленія^
а не сущность вещей; но для обоснованія этого взгляда
нужно обратиться уже къ самой гносеологіи въ ея исто-
рическомъ развитіи.
Тотъ же путь историческаго ознакомленія можно
рекомендовать и по отношенію къ основнымъ вопросамъ
этики—и въ общемъ по причинамъ, имѣющимъ отно-
шеніе и къ теоріи знанія, какія были только-что ука-
заны. Я думаю, однако, что можно и инымъ путемъ
познакомиться съ разными способами рѣшенія вопросовъ
этики, взявъ эти способы не въ той послѣдовательности,
въ какой они другъ друга смѣняли, а въ тѣхъ пунк-
тахъ сходствъ и различій, между ними существующихъ,
которые позволяютъ классифицировать этическія доктрины,
т.-е. распредѣлять ихъ между нѣсколькими основными
типами съ указаніями на тѣ аргументы pro и contra,
какіе могутъ быть выставлены по отношенію къ каж-
дому такому типу. Во всякомъ случаѣ исторія этики,
составляющая одну изъ весьма важныхъ сторонъ исторіи
философіи, должна быть резюмирована въ подобномъ
сравнительномъ разсмотрѣніи. Въ концѣ-концовъ, вопросы
этики могутъ быть сведены къ психологическому объ-
ясненію генезиса нравственнаго чувства и къ творче-
скому установленію нравственныхъ идеаловъ, если только
мы не захотимъ признавать эти идеалы, какъ нѣчто данное
внѣ насъ и лишь воспринимаемое нашимъ сознаніемъ.
Научная психологія стремится поставить вопросъ о
генезисѣ нравственности на эволюціонную точку зрѣнія.
Нравственность есть не только фактъ индивидуальной
жизни,—въ которой, конечно, и она, какъ и все осталь-
ное въ этой жизни, подчинена закону развитія, — она

есть еще фактъ въ коллективной жизни человѣчества.
Исходя изъ той идеи, что современное состояніе пере-
довой части человѣческаго рода есть результатъ длинной
эволюціи, мы въ настоящее время не можемъ смотрѣть
на наши теперешнія нравственныя понятія, какъ на
нѣчто исконное, и должны, наоборотъ, искать ихъ объяс-
ненія въ болѣе элементарныхъ, такъ сказать, зародыше-
выхъ (эмбріональныхъ) явленіяхъ полуживотной и даже
прямо животной жизни нашихъ отдаленныхъ предковъ.
Потребовалось весьма продолжительное время на то, что-
бы могли выработаться наши моральныя истины, и чтобы
наша воля сдѣлалась способною дѣйствовать по идеаль-
нымъ мотивамъ. Какъ расширялись и углублялись наши
этическія воззрѣнія, объ этомъ, конечно, лучше всего
могла бы повѣдать намъ нравственная исторія человѣ-
чества, если бы такая исторія была написана; но во-
просъ о развитіи самихъ нравственныхъ способностей
человѣка есть, конечно, вопросъ психологіи и именно
психологіи, поставленной на эволюціонную точку зрѣнія.
Между прочимъ, лишь на такой почвѣ возможно рѣше-
ніе основного вопроса о высшемъ благѣ или послѣдней
цѣли, ради коей человѣкомъ желается все остальное.
И въ древней, и въ новой философіи по этому во-
просу давалось два противоположныхъ отвѣта: одни утвер-
ждали, что послѣднею цѣлью, ради коей люди желаютъ
всего другого, является наслажденіе, тогда какъ другіе
видѣли высшее благо, такъ сказать, въ опредѣленномъ
способѣ проявленія жизненной способности. Мы можемъ
назвать этическія доктрины съ первою исходною точкою
зрѣнія гедонистическими, другія—энергистическими, по-
скольку для однѣхъ все въ наслажденіи (ηδονη), для
другихъ — въ энергическомъ выступленіи во внѣшнемъ
мірѣ. Дѣло въ томъ, что съ эволюціонной точки зрѣнія
не наслажденіе является источникомъ побужденія, а, на-

оборотъ, удовлетвореніе побужденія — источникомъ на-
слажденія; побужденіе же само есть не что иное, какъ
одно изъ присущихъ организму (конечно, постепенно
развившихся въ немъ) стремленій. Высшее благо, по-
слѣдняя цѣль, къ которой направляется воля всѣхъ жи-
вущихъ существъ, есть нормальное проявленіе жизнен-
ныхъ дѣятельностей, къ коимъ только предрасположенъ
извѣстный животный видъ. У новорожденнаго ребенка
есть уже извѣстныя стремленія, требующія своего удо-
влетворенія (сосаніе груди), прежде, нежели путемъ по-
вторительныхъ опытовъ онъ могъ бы узнать, что при-
нятіе пищи относится къ числу жизненныхъ наслажде-
ній. Этика есть прежде всего наука о волѣ, потомъ уже
о чувствѣ, сопровождающемъ извѣстныя дѣятельности
или такими дѣятельностями вызываемомъ, и лишь послѣ
всего — о представленіяхъ, въ коихъ воля даетъ созна-
тельное выраженіе своимъ стремленіямъ или которыми
воля начинаетъ руководиться, освобождаясь тѣмъ самымъ
отъ подчиненія чувственности.
Долгое время этика ограничивалась, далѣе, одною ин-
дивидуальною жизнью, беря нравственность, какъ нѣчто
такое, что существуетъ лишь для потребностей личной
жизни въ ея частныхъ отношеніяхъ къ такой же личной
жизни другихъ. Другими словами, идея нравственнаго
примѣнялась лишь къ поступкамъ или поведенію отдѣль-
ныхъ лицъ, не касаясь при этомъ взаимоотношеній между
отдѣльными классами общества и вообще соціальныхъ
формъ. Индивидуальная этика, принципы коей не пере-
носятся затѣмъ изъ сферы частной жизни въ сферу обще-
ственныхъ порядковъ, есть зданіе, имѣющее фундаментъ,
и стѣны, которыя доведены только до половины своей
высоты, т.-е. есть нѣчто недоконченное. Люди суть не
только отдѣльныя единицы, ведущія себя однѣ по отно-
шенію къ другимъ такъ или иначе, но и составныя части

нѣкотораго общественнаго цѣлаго, поставленныя другъ
къ другу въ такія или иныя отношенія, и вопросъ о
нравственности или безнравственности можетъ быть предъ-
являемъ не только къ отдѣльнымъ поступкамъ съ ихъ
мотивами и результатами, но и къ цѣлымъ обществен-
нымъ порядкамъ съ принципами, лежащими въ ихъ
основѣ, съ тѣми вліяніями, какія эти порядки оказы-
ваютъ на моральную сторону жизни. Короче говоря, наше
время требуетъ дополненія этики индивидуальной этикою
соціальною. Но не нужно забывать, что послѣдняя мо-
жетъ быть лишь довершеніемъ первой, продолженіемъ
ранѣе уже возведенныхъ стѣнъ увѣнчивающимъ ихъ ку-
пол омъ. Другими словами, соціальная этика должна быть
лишь примѣненіемъ къ общественнымъ учрежденіямъ
тѣхъ принциповъ, которые въ индивидуальной этикѣ были
найдены для частныхъ отношеній. Чисто индивидуальная
этика могла, напр., предписывать моральное отношеніе
къ рабу, вполнѣ мирясь, какъ это и бывало, съ самимъ
рабствомъ; но этика соціальная этимъ уже не доволь-
ствуется и объявляетъ самое рабство явленіемъ безнрав-
ственнымъ. Съ другой стороны, было бы совершенно
фантастическою затѣею строить соціальную этику на
какихъ-либо иныхъ началахъ, кромѣ началъ этики инди-
видуальной, положимъ, напр., на началахъ исключи-
тельно экономическихъ, поскольку всѣ другія начала (и
въ особенности именно начала экономическія) не суть
вообще начала этическія. Впрочемъ, объ этомъ рѣчь бу-
детъ итти еще впереди. Лишь при соединеніи въ одно
цѣлое этики индивидуальной и этики соціальной можно
надлежащимъ образомъ рѣшить еще одинъ коренной во-
просъ въ этой важной области мысли.
Этическія ученія по вопросу о критеріи, или мѣрилѣ
моральнаго достоинства настроеній и поступковъ могутъ
быть раздѣлены на формалистическія и телеологическія:

первыя исходятъ изъ чисто формальнаго принципа соот-
вѣтствія настроенія или поступка съ нравственнымъ за-
кономъ, какъ его каждый понимаетъ для себя, тогда
какъ вторыя имѣютъ въ виду стремленіе къ извѣстнымъ
цѣлямъ или осуществленіе извѣстныхъ цѣлей, отъ чего
происходитъ благо для всѣхъ, кого только могутъ ка-
саться данные поступки. Съ точки зрѣнія чисто индиви-
дуалистической этики еще можно примириться съ форма-
листическимъ взглядомъ, но онъ совершенно непримѣ-
нимъ къ этикѣ соціальной, которая разсматриваетъ об-
щественныя формы, какъ нѣчто долженствующее суще-
ствовать для высшей цѣли, каковою является благо от-
дѣльныхъ лицъ. Лично я могу поступать такъ или иначе,
сообразуясь исключительно съ своимъ пониманіемъ добра
и зла и не заглядывая впередъ, чтобы каждый разъ
предрѣшать вопросъ о послѣдствіяхъ моего поступка, но
когда рѣчь идетъ объ извѣстныхъ соціальныхъ поряд-
кахъ, судить о нихъ приходится по тѣмъ послѣдствіямъ,
какія они могутъ и должны имѣть по отношенію къ
отдѣльнымъ лицамъ. Высшую санкцію моральнымъ тре-
бованіямъ можетъ дать для каждаго, кто только не
эгоистично индифферентенъ къ судьбѣ отдѣльныхъ лич-
ностей и общественному благу, именно то соображеніе,
что лишь поступки, вытекающіе изъ хорошихъ побуж-
деній и не противорѣчащіе хорошимъ настроеніямъ, мо-
гутъ служить истинною основою общественнаго благо-
получія.
Во всякомъ случаѣ, какъ бы мы ни рѣшали споръ
между гедонизмомъ и энергизмомъ, между формализмомъ
и телеологизмомъ, современная этика не можетъ быть
неэволюціонной и исключительно только индивидуальной.
Такъ какъ, однако, указанныя точки зрѣнія (эволюціо-
низма и соціальной этики) еще сравнительно новы,
то въ этикѣ съ этихъ точекъ зрѣнія придется еще выяс-

нять очень многія стороны вопроса о природѣ и гене-
зисѣ нравственности. Есть тѣмъ не менѣе, какъ бы мы
ни понимали эту природу и этотъ генезисъ, нѣкоторыя
моральныя нормы, коими всякій нравственно развитой
человѣкъ чувствуетъ себя обязаннымъ руководиться, и
отступленіе отъ коихъ вызываетъ осужденіе или само-
осужденіе, смотря по тому, приходится ли оцѣнивать
чужой поступокъ или свой собственный. Одною изъ та-
кихъ нормъ является повелѣніе: „не дѣлай другимъ
того, чего ты не хотѣлъ бы, чтобы, другіе тебѣ дѣлали".
Изъ этого принципа можно вывести цѣлый кодексъ мо-
рали и не только для частнаго обихода, но и для обще-
ственной жизни. Съ другой стороны, есть формулы,
безнравственности которыхъ не хотятъ видѣть лишь люди,
въ лучшемъ случаѣ, недостаточно думавшіе о различіи
между добромъ и зломъ, въ худшемъ случаѣ или ослѣп-
ленные какою-либо страстью, или лишенные нравствен-
наго чутья. Такова, напр., знаменитая формула о томъ,
будто цѣль оправдываетъ средства. Этическіе принципы,
подобно логическимъ истинамъ, должны отличаться безу-
словностью: итти къ хорошей цѣли, пользуясь дурными
средствами, это—такое же противорѣчіе, какъ добывать
истину при помощи ложныхъ пріемовъ мысли или до-
казывать вѣрныя мысли посредствомъ завѣдомой подта-
совки фактовъ. Само ученіе объ оправданіи дурныхъ
средствъ хорошею цѣлью есть дурное ученіе, стараю-
щееся оправдать себя хорошими намѣреніями, т.-е. нѣчто
въ родѣ тѣхъ благочестивыхъ обмановъ (piae fraudes),
которые были такъ часты въ средніе вѣка. Истинное
этическое воззрѣніе не нуждается въ оправданіи, ибо
само по себѣ уже право: оправдываться приходится лишь
тому, кто чувствуетъ за собою вину передъ правдою,
хотя бы и смутно сознаваемою. Обманъ останется обма-
номъ, т.-е. вещью нехорошею, хотя бы мы и назвали

его благочестивымъ: тому, кто разъ обманываетъ по
принципу, нельзя вѣрить, когда онъ говоритъ, что об-
манываетъ онъ съ хорошею цѣлью, ибо кто можетъ
поручиться, что и самая эта цѣль не есть тоже обманъ?
Съ другой стороны, конечно, каждый, держащійся фор-
мулы: „цѣль оправдываетъ средства", глубоко возму-
тился бы, если бы къ нему самому примѣнили эту самую
формулу, а это было бы уже прямымъ нарушеніемъ
великой моральной заповѣди: „не дѣлай другимъ того,
чего ты не хотѣлъ бы, чтобы тебѣ дѣлали другіе".
Я. нашелъ нужнымъ сдѣлать здѣсь это небольшое
сужденіе о доктринѣ, оправдывающей цѣлью средства,
въ виду двухъ обстоятельствъ. Во-первыхъ, съ точки
зрѣнія телеологической этики, оцѣнивающей поступки
по ихъ цѣлямъ, весьма легко впасть въ ошибку, если
только думать, что однимъ вопросомъ о цѣли рѣшается
весь вопросъ о нравственномъ достоинствѣ поступка.
Для этическаго сужденія нужно брать дѣяніе во всей
совокупности его моментовъ, начиная съ побужденія къ
его совершенію съ сопровождающимъ это побужденіе
настроеніемъ и кончая тѣмъ вліяніемъ, которое дѣяніе
это оказало на судьбу извѣстныхъ лицъ: безусловный
нравственный законъ требуетъ, чтобы въ этомъ про-
цессѣ все отъ начала до конца проникнуто было однимъ
принципомъ, а этого не будетъ, если въ принципіаль-
номъ отношеніи средства будутъ противорѣчить цѣли.
Телеологическая этика отнюдь не устраняетъ требованій
этики формалистической: поступокъ долженъ быть благо-
творенъ по своимъ послѣдствіямъ, но въ немъ не должно
быть ничего, что противорѣчило бы нравственному за-
кону, ибо въ противномъ случаѣ мы не могли бы назы-
вать его нравственнымъ дѣяніемъ. Это разъ. Съ другой
стороны, долженъ существовать нѣкоторый высшій кри-
терій для опредѣленія этическаго значенія не только

поступковъ, но и тѣхъ нормъ, подъ которыя люди под-
водятъ свои поступки. Есть нормы, этическій характеръ
коихъ никѣмъ не оспаривается: это тѣ нормы, которыя
соотвѣтствуютъ общепризнанному принципу этическаго
поведенія, формулированному въ смыслѣ недѣланія дру-
гимъ того, чего не желаешь, чтобы другіе тебѣ дѣлали,—
тѣ нормы, которыя прямо вытекаютъ изъ этого прин-
ципа. Но есть другія формулы, которыя не могутъ быть
такими нормами и не могутъ быть ими потому, что не
только не вытекаютъ изъ этого принципа (и слѣдова-
вательно, являются по отношенію къ нему безразлич-
ными, каковы многія нормы поведенія въ дѣлахъ, не
имѣющихъ прямого отношенія къ моральному добру и
злу), но даже прямо ему противорѣчатъ, его отрицаютъ
или ограничиваютъ и ограничиваютъ—что самое важное—
не во имя какого-либо высшаго принципа (въ данномъ
случаѣ даже не существующаго), а во имя принциповъ
низшихъ категорій (каковъ принципъ пользы, напри-
мѣръ). Все это указываетъ на то, что этическое міро-
созерцаніе должно быть прежде всего цѣльнымъ, т.-е.
подчинять всѣ свои принципы одному высшему критерію
добра, по отношенію къ которому эти принципы были
бы не чѣмъ инымъ, какъ строго логическими выводами
изъ одной основной истины. Въ этомъ смыслѣ этика,
не какъ наука о нравственныхъ явленіяхъ, ихъ при-
родѣ и ихъ генезисѣ, а какъ философія нравственной
жизни, должна быть наукой дедуктивной, подобной
математикѣ, которая изъ немногихъ аксіомъ извлекаетъ
цѣлый рядъ новыхъ истинъ и располагаетъ ихъ въ
стройную систему. Работать надъ пріобрѣтеніемъ такого
міросозерцанія есть одна изъ наиболѣе важныхъ задачъ
для человѣческаго ума при этическомъ отношеніи къ
жизни; отношеніе же такого рода къ жизни въ силу
того, что было сказано по поводу этики индивидуальной

и этики соціальной, не должно покидать насъ и тогда,
когда мы изъ сферы вопросовъ личной жизни и част-
ныхъ отношеній между людьми перейдемъ въ область
жизни общественной и въ область историческаго суще-
ствованія человѣчества.
Бесѣда пятая.
О научной основѣ и субъективизмѣ соціологіи.
Психологія, какъ мы видѣли. должна изучать не
только тѣ психическія явленія, которыя происходятъ
въ индивидуальной жизни, но и тѣ, которыя заклю-
чаются въ психическомъ взаимодѣйствіи между индиви-
дуумами или возникаютъ на почвѣ этого взаимодѣйствія.
Къ явленіямъ послѣдней категоріи относится, во-пер-
выхъ, все то, чтЬ мы называемъ духовною культурою
народовъ, а именно, языкъ, нравы, обычаи, миѳологія,
религія, поэзія, философія, наука и т. п., а во-вторыхъ,
все подводимое нами подъ понятіе общественности въ
болѣе тѣсномъ смыслѣ, народное хозяйство, право, госу-
дарство. Будемъ ли мы изучать эти культурныя и со-
ціальныя явленія, какими они намъ даны въ исторіи
отдѣльныхъ странъ и эпохъ, или будемъ изучать законы,
управляющіе этими явленіями, гдѣ бы и когда бы по-
слѣднія ни были намъ даны, мы не въ состояніи пред-
ставить ихъ себѣ на какой-либо иной почвѣ, кромѣ
почвы психологической, ибо всѣ эти явленія въ по-
слѣднемъ анализѣ сводятся къ отдѣльнымъ актамъ мыш-
ленія или воли отдѣльныхъ лицъ, взятыхъ въ ихъ ду-
ховномъ или общественномъ взаимодѣйствіи. Между тѣмъ,
дѣлались попытки основанія соціологіи, какъ науки

о законахъ, управляющихъ общественными явленіями,
на изученіи не духовной, а чисто животной жизни чело-
вѣка. Попытки эти дѣлались именно въ трехъ напра-
вленіяхъ. Первое изъ нихъ можно назвать дарвинизмомъ
въ соціологіи 27). Когда великій англійскій естество-
испытатель обнародовалъ свою теорію о тѣхъ законахъ,
которые господствуютъ въ видовой (т.-е не индивиду-
альной, а коллективной для организмовъ одного и того же
вида) жизни растеній и животныхъ, тотчасъ же стали
дѣлаться попытки объясненія изъ этихъ началъ и об-
щественной жизни человѣка. Несомнѣнно, въ жизни
человѣчества продолжаютъ дѣйствовать тѣ же біологи-
ческіе законы, которые были установлены Дарвиномъ
для всей органической природы, и въ этомъ смыслѣ
распространеніе его идей на міръ человѣка имѣло свое
весьма важное значеніе; но изъ этого еще не слѣдуетъ,
чтобы вся общественная жизнь сводилась къ тѣмъ яв-
леніямъ, которыя наблюдаются въ совмѣстномъ суще-
ствованіи многихъ организмовъ одного вида, не соста-
вляющемъ еще общественности: цѣлый рядъ деревьевъ
не образуетъ еще общества, какъ не образуетъ обще-
ства и цѣлый рой мухъ. Притомъ общественность по-
коится на солидарности, т.-е. на началѣ, діаметрально
противоположномъ борьбѣ за существованіе, понятіе о
которой есть исходный пунктъ всей дарвиновой теоріи.
Если зоологія чѣмъ-либо можетъ помочь соціологіи,
то только изученіемъ животныхъ общежитіи, предста-
вляющихъ изъ себя эмбріональныя, зародышевыя формы
27) О дарвинизмѣ въ соціологіи см. посвященный этому § въ моихъ
„Основныхъ вопросахъ философіи исторіи" (т. II, стр. 128—141 по
первому изд. и стр. 90—102 по второму изд.), статьи Н. К. Мнхай-
ловскаго „Теорія Дарвина и общественная наука" и др. (въ Сочине-
ніяхъ) и „Соціологическіе этюды" С. Н. Южакова. Ср. также с Ро-
менсъ. Умъ животныхъ. Эспинасъ. Общественная жизнь животныхъ.

общественности, какія только возможны при томъ низ-
комъ уровнѣ психическаго развитія, какое наблюдается
у всѣхъ общественныхъ животныхъ, взятыхъ, конечно,
въ сравненіи съ человѣкомъ. Ставя соціологію на эво-
люціонную точку зрѣнія, мы прямо обязаны искать за-
родышей общественности еще въ зоологическомъ мірѣ,
изъ котораго выдѣлился міръ человѣка съ его высшимъ
духовнымъ развитіемъ и болѣе развитыми формами об-
щественности. Соціологи-дарвинисты грѣшили именно
тѣмъ, что думали строить свои теоріи не на изслѣдо-
ваніи психической и соціальной жизни животныхъ, а
непосредственно на изученіи законовъ, управляющихъ
чисто физическимъ существованіемъ растительныхъ и
животныхъ видовъ, упуская изъ виду, что въ этомъ
физическомъ существованіи нѣтъ самаго важнаго съ
точки зрѣнія соціолога, т.-е. психическаго взаимодѣй-
ствія индивидуумовъ и образованія изъ нихъ соціаль-
ныхъ организацій.
Другую категорію попытокъ основанія соціологіи не-
посредственно на данныхъ біологіи представляютъ изъ
себя теоріи, общая черта коихъ—отождествленіе обще-
ства съ индивидуальнымъ организмомъ 28). Съ этой точки
зрѣнія организмъ и общество одно и то же, и тѣ зако-
ны, коими управляются жизнь и развитіе организма,
признаются за нѣчто, сохраняющее свою силу и по от-
ношенію къ обществу. Противъ такого представленія
главнымъ возраженіемъ будетъ то, что въ организмѣ от-
дѣльныя клѣточки соединены въ одно цѣлое физиче-
скою связью, причемъ въ этомъ цѣломъ отдѣльная клѣ-
точка теряетъ свою индивидуальность, тогда какъ въ об-
28) Вкратцѣ объ этомъ предметѣ можно прочесть въ моихъ „Этю-
дахъ" (стр. 135—161) статью подъ заглавіемъ „Общество и организмъ".
Особенно обстоятельно объ этомъ говорится въ статьяхъ Н. Е. Ми-
хайловскаго „Органъ, недѣлимое, общество" и др.

ществѣ отдѣльныя особи (не только люди, но, напр., и
муравьи, и пчелы, и грачи, и стадныя обезьяны и т. п.),
существуя каждая раздѣльно, связываются между собою
въ то или другое цѣлое чисто психическою связью и въ
большей или меньшей мѣрѣ сохраняетъ свою индивиду-
альность. Организмъ есть цѣлое конкретное, въ коемъ
отдѣльныя части, такъ сказать, сростаются между собою
въ одно физическое тѣло; общество же есть цѣлое ди-
скретное, покоящееся на психической связи. Какъ въ
случаѣ примѣненія къ обществу началъ біологіи кол-
лективнаго существованія, такъ и въ этомъ случаѣ при-
мѣненія къ соціологіи началъ біологіи индивидуума, об-
наруживается невозможность основанія соціологіи непо-
средственно на біологическихъ началахъ, минуя инди-
видуальную и коллективную психологію.
Третью категорію попытокъ основанія соціологіи не
на психологіи мы имѣемъ въ такъ называемомъ эконо-
мическомъ матеріализмѣ. Такое названіе носитъ ученіе,
стремящееся свести все содержаніе культурной и соціаль-
ной жизни въ ея историческомъ развитіи къ одной эко-
номической основѣ 29). Съ этой точки зрѣнія соціологія
должна строиться единственно на томъ фундаментѣ, ка-
кой представляетъ изъ себя политическая экономія, какъ
наука о законахъ народнаго хозяйства. Подобно дарви-
низму въ соціологіи и отождествленію общества съ ор-
ганизмомъ, экономическій матеріализмъ стремится объ-
яснить общество, его строеніе, его отправленія, его
жизнь, его развитіе изъ однихъ матеріальныхъ условій,
причемъ предполагаетъ, что у человѣка существуетъ къ
природѣ и другимъ людямъ лишь одно экономическое от-
29) Исторію, изображеніе современнаго состоянія и критику тео-
ріи экономическаго матеріализма въ исторіи см. въ особой посвя-
щенной этому предмету статьѣ, напечатанной въ моихъ „Этюдахъ"
(стр. 162—238).

ношеніе. Этого, конечно, на самомъ дѣлѣ нѣтъ. Еще
въ этой бесѣдѣ мы увидимъ, что у человѣка и къ при-
родѣ, и къ другимъ людямъ, кромѣ экономическаго от-
ношенія, существуютъ отношенія и другихъ родовъ (от-
ношенія, какъ будетъ показано ниже, эмоціональное и
теоретическое, а въ примѣненіи къ другимъ людямъ,
кромѣ того, и этическое): на почвѣ этихъ отношеній,
въ образованіи коихъ участвуютъ наши умъ, чувство и
воля, выростаютъ всѣ тѣ элементы духовной культуры
и всѣ тѣ стороны соціальной организаціи, которые не
могутъ быть выведены изъ одного экономическаго отно-
шенія человѣка къ природѣ и къ другимъ людямъ. На-
конецъ, само это отношеніе, имѣющее въ виду лишь по-
требности физической жизни человѣка, въ концѣ-кон-
цовъ, опять-таки сводится къ психическимъ факторамъ,
къ извѣстнымъ расчетамъ, настроеніямъ, желаніямъ, дѣй-
ствіямъ. Другими словами, сама политическая экономія
не только не въ состояніи объяснить всей общественной
жизни во всѣхъ ея проявленіяхъ, но сама еще нуж-
дается въ извѣстнаго рода психологическихъ предпосыл-
кахъ относительно тѣхъ цѣлей, какія ставитъ человѣкъ
своей хозяйственной дѣятельности, и тѣхъ средствъ, къ
коимъ онъ прибѣгаетъ для достиженія этихъ цѣлей.
Итакъ, попытки устранить психологію, какъ един-
ственную законную основу соціологіи, при критическомъ
къ нимъ отношеніи, сами приводятъ къ мысли о томъ,
что для соціологіи нѣтъ другой непосредственной основы,
кромѣ психологіи. Для соціологовъ, думавшихъ строить
науку объ обществѣ, люди были только животныя особи,
составляющія предметъ біологіи, никакъ не личности,
изучаемыя психологіей; не въ качествѣ же личностей,
изучаемыхъ психологіей, брали ихъ соціологи органиче-
ской школы, для которыхъ люди были только своего
рода клѣточками общественнаго организма; точно также

и экономическій матеріализмъ беретъ человѣка не та-
кимъ, какимъ онъ является въ психологіи, т.-е. беретъ
его не въ качествѣ личности, а лишь въ одной сторонѣ
ея существованія, беретъ именно человѣка лишь въ его
роли производителя и потребителя матеріальныхъ средствъ
человѣческаго существованія. Менѣе всего, конечно,
можно уподобить человѣка клѣточкѣ организма: онъ
все-таки самостоятельная животная особь. Но и свести
всего человѣка къ понятію животной особи не прихо-
дится; онъ есть нѣчто большее, и даже то представле-
ніе, какое имѣетъ о человѣкѣ экономическій матеріа-
лизмъ, приписываетъ ему нѣчто такое, что не позволяетъ
намъ видѣть въ человѣкѣ только животную особь. Од-
нако, и это воззрѣніе еще далеко отъ истины: психо-
логія, дѣлающая предметомъ своего изученія человѣка,
не какъ животную особь, а какъ именно нѣчто боль-
шее, никогда не согласится на то, чтобы видѣть въ
человѣкѣ лишь одареннаго высокими психическими спо-
собностями производителя и потребителя продуктовъ, не-
обходимыхъ для поддержанія его собственнаго физиче-
скаго существованія. Попытки основанія соціологіи не
на психологическихъ, а какихъ-нибудь другихъ данныхъ,
касающихся физической природы человѣка, иногда на-
зываютъ реалистическими, противополагая имъ психо-
логическое обоснованіе, какъ ненаучный яко-бы идеа-
лизмъ. Но это положительно невѣрно. Такія попытки
мы можемъ назвать зоологическими, натуралистическими,
матеріалистическими, ибо всѣ онѣ стремятся объяснить
міръ человѣка одними началами міра животныхъ, міра
природы, міра физическаго существованія, они только
псевдореалистичны; настоящій же реализмъ на сторонѣ
объясненія общественныхъ явленій изъ тѣхъ явленій
психическихъ, безъ существованія которыхъ они сами
были бы совершенно немыслимы, а уже потомъ и изъ

условій чисто физическаго существованія человѣка. Все
это—временныя, преходящія увлеченія, объясняющаяся,
съ одной стороны, естественнымъ стремленіемъ къ са-
мому широкому примѣненію новыхъ открытій, сдѣлан-
ныхъ въ области естествознанія; съ другой—теоретиче-
скою отсталостью соціальныхъ наукъ въ сравненіи съ
науками, изучающими природу. Даже и признавая отно-
сительную пользу подобныхъ попытокъ, поскольку каж-
дая изъ нихъ вносила въ соціологію и нѣчто положи-
тельное, нельзя, однако, не указать людямъ, обращаю-
щимся къ соціологическому чтенію для выработки об-
щественнаго міросозерцанія, что имъ положительно слѣ-
дуетъ остерегаться отъ соціологическихъ обобщеній,
заимствованныхъ изъ не-соціологическихъ областей или
ставящихъ въ самой соціологической области одну сто-
рону общественной жизни на мѣсто и даже въ основу
всей этой жизни въ ея цѣломъ.
Еще разъ повторивъ, что соціологію отъ естествен-
ныхъ наукъ отдѣляетъ психологія, которая потому и
должна быть истинною основою соціологіи, я укажу еще
и на то, что изъ общественныхъ наукъ такъ же трудно,
какъ психологическую обосновку, было бы устранить
равнымъ образомъ и этическую оцѣнку тѣхъ явленій,
съ коими эти науки имѣютъ дѣло30). Въ обществѣ
реальны только отдѣльныя личности: лишь онѣ мыслятъ,
чувствуютъ, наслаждаются, страдаютъ, желаютъ, стремятся,
дѣйствуютъ и т. д. „Не человѣкъ существуетъ для суб-
боты, а суббота для человѣка": все то, что мы назы-
ваемъ общественными явленіями, можетъ поэтому и даже
прямо должно подлежать нашей оцѣнкѣ съ точки зрѣ-
30) Сравни мои статьи „О субъективизмъ въ соціологіи" („Этю-
ды", 114—134) и „Философія, исторія и теорія прогресса" (тамъ же.
стр. 63—113), а также въ „Основныхъ вопросахъ философіи исторіи",
т. I, кн. И, гл. 1, 4 и 5.

нія блага этихъ личностей; это и есть этическая точка
зрѣнія. Въ установленіи и объясненіи фактовъ обще-
ственныя науки должны вполнѣ слѣдовать примѣру есте-
ствознанія съ его научнымъ объективизмомъ; но разъ
къ природѣ не существуетъ и существовать не можетъ
этическаго отношенія, какое мыслимо лишь къ чело-
вѣку, и рѣчи быть не должно въ естествознаніи о ка-
комъ-либо такомъ субъективизмѣ, какой нужно признать
необходимымъ и законнымъ въ соціологіи и исторіи,—
необходимымъ и законнымъ въ качествѣ отношенія, от-
нюдь не вредящаго ихъ научности и въ то же время
устраняющаго опасность неполноты въ добываемомъ ими
знаніи о томъ, что такое общественная жизнь и въ чемъ
заключается ея развитіе.
Научный ^объективизмъ слѣдуетъ понимать въ* смыслѣ
подчиненія нашего знанія о явленіяхъ даннымъ опыта
и результатамъ наблюденія надъ дѣйствительностью, т.-е.
въ смыслѣ воспроизведенія дѣйствительности въ нашемъ
представленіи такою, какою она намъ является, не-
зависимо отъ того, будетъ ли это представленіе для
насъ пріятно или непріятно, выгодно намъ или невы-
годно: наши понятія о томъ, что есть, должны основы-
ваться на изслѣдованіи того, что есть, а не зависѣть
отъ того, что доставляло бы намъ удовольствіе или было
бы намъ полезно. Мнѣ пріятнѣе было бы думать, что
я, напр , безсмертенъ, но объективная истина не на моей
сторонѣ, и я долженъ признать эту истину, какъ она
для меня ни непріятна. Для меня было бы выгоднѣе, чтобы
то или другое въ моей ближайшей обстановкѣ было не
такъ, какъ оно есть въ дѣйствительности, но существо-
ваніе у меня того или другого интереса еще не даетъ
мнѣ права на то, чтобы представлять себѣ свою обста-
новку не такою, какою она дается мнѣ въ дѣйствитель-
ности, а такою, какая вполнѣ соотвѣтствовала бы моимъ

стремленіямъ. Наука должна констатировать факты, какъ
они даны намъ въ опытѣ, должна ставить ихъ въ ту
связь между собою, которая опять-таки дана намъ въ
опытѣ, и не должна отступать отъ этого пути, идя все
далѣе и далѣе въ своемъ процессѣ добыванія объектив-
ной истины, обобщая отдѣльные факты, обобщая сдѣ-
ланныя обобщенія, открывая законы явленій и создавая
свои общія теоріи. Въ этомъ смыслѣ требованія, какія
мы предъявляемъ наукамъ гуманитарнымъ, ничѣмъ не
должны отличаться отъ требованій, исполненіе коихъ
составляетъ одно изъ первѣйшихъ условій научности въ
естествознаніи. Съ такой точки зрѣнія слѣдуетъ, конечно,
строго осуждать всякій субъективизмъ, какого бы про-
исхожденія онъ ни былъ, разъ онъ вноситъ въ предста-
вленіе дѣйствительности, которое должно быть прежде
всего истиннымъ (т.-е. объективнымъ), какого бы то ни
было рода искаженія. Занимаясь гуманитарными науками,
нужно учиться у натуралистовъ истинно объективному
отношенію къ дѣйствительности, которое есть залогъ на-
стоящаго знанія того, что есть, и какъ оно есть, а не
того, что соотвѣтствовало бы только нашимъ предвзятымъ
взглядамъ, симпатіямъ или интересамъ. Субъективизмъ
въ послѣднемъ смыслѣ, долго царившій въ изученіи міра
человѣка, долженъ безвозвратно поэтому исчезнуть изъ
науки, какъ принципъ, ничего общаго съ стремленіемъ
къ чистой истинѣ не имѣющій; но мы еще увидимъ,
что этимъ отнюдь не устраняется другой субъективизмъ,
который, наоборотъ, какъ будетъ показано, тѣмъ и до-
рогъ, что въ немъ тоже заключено стремленіе къ чистой
истинѣ, именно субъективизмъ этическій, какого быть
не можетъ, по самому существу дѣла, въ изученіи при-
роды, но какой обязательно долженъ существовать въ
наукахъ, имѣющихъ дѣло съ человѣческою личностью и
съ человѣческимъ обществомъ.

Истина одна. Двухъ истинъ объ одномъ и томъ же
предметѣ быть не можетъ. Между тѣмъ, въ наукахъ гума-
нитарныхъ случается сплошь и рядомъ, что за истины
принимаются положенія, которыя являются результатами
не научнаго изслѣдованія, имѣющаго въ виду лишь одну
объективную истину, а результатами соображеній, въ
коихъ главную роль играютъ привычки, страсти, инте-
ресы и т. п. Историческая литература, напр., къ сожа-
лѣнію, представляетъ немало примѣровъ ненаучнаго субъ-
ективизма, объясняющагося принадлежностью историковъ
къ разнымъ національностямъ, вѣроисповѣданіямъ, со-
словіямъ, партіямъ и т. п., т.-е. къ разнымъ культур-
нымъ и соціальнымъ группамъ, въ основѣ существованія
коихъ лежатъ явленія, имѣющія свои корни въ сферахъ
настроеній чувства и стремленій воли, а не въ области
чистой мысли: истина есть одна изъ категорій нашего
ума, чувство и воля порождаютъ привычки, предразсудки,
настроенія, страсти, желанія и интересы, благодаря ко-
имъ люди и раздѣляются на большею частью враждующія
между собою національныя, политическія, конфессіо-
нальныя, классовыя, партійныя группы, пріучающія от-
дѣльныхъ своихъ членовъ (въ томъ числѣ и историковъ)
подчинять научное исканіе истины (часто совершенно
безсознательно при отсутствіи критическаго отношенія
къ собственному мышленію, требуемаго, однако, наукою),
подчинять это исканіе другимъ стремленіямъ, съ иска-
ніемъ истины не имѣющимъ ничего общаго. Господство
такихъ стремленій выражается именно въ разныхъ ви-
дахъ пристрастнаго отношенія къ явленіямъ прошедшаго
и настоящаго,—отношенія, которое должно отвергаться
наукою во имя объективной истины, искажаемой или
прямо нарушаемой какими бы то ни было пристрастіямъ
и которое, кромѣ того, противорѣчитъ равнымъ обра-
зомъ и этической идеѣ справедливости, требующей, чтобы

истина не приносилась въ жертву страстямъ и интере-
самъ. И объективная наука, и субъективный моральный
идеалъ требуютъ въ сущности одного и того же: и въ
констатированы фактовъ, и въ ихъ оцѣнкѣ, въ судѣ
надъ ними будь прежде всего безпристрастенъ, не давай
господства надъ изслѣдующею и судящею дѣятельностью
своего ума настроеніямъ чувства и стремленіямъ воли,
разъ и эти настроенія, и стремленія эти опредѣляются
предразсудкамъ страстями и интересами тѣхъ культур-
ныхъ и соціальныхъ группъ, къ которымъ ты принад-
лежишь.
Объективизмъ есть безпристрастіе. Тамъ, гдѣ къ
явленіямъ и не можетъ быть пристрастнаго отношенія,
именно въ изученіи природы объективизмъ вытекаетъ
естественно и необходимо изъ той задачи, какую ста-
витъ себѣ наука. Другое дѣло въ изученіи міра чело-
вѣка: дѣйствія людей, культурныя явленія, соціальныя
формы затрогиваютъ насъ съ такой стороны, съ какой
явленія природы совершенно уже неспособны насъ за-
дѣвать, и вотъ тутъ приходится настаивать на необхо-
димости научнаго объективизма и указывать на тѣ пре-
пятствія, которыя онъ встрѣчаетъ въ извѣстныхъ про-
явленіяхъ духовной природы человѣка, и приходится
доказывать, что всякій національный, вѣроисповѣдный,
партійный и другой тому подобный субъективизмъ не-
наученъ, т.-е. не можетъ служить путемъ, ведущимъ къ
истинѣ. Но можно доказать еще и то, что такой нена-
учный субъективизмъ, какъ проявленіе пристрастнаго
отношенія, т.-е. отношенія, диктуемаго личною или груп-
повою страстью, личнымъ или групповымъ интересомъ,
противорѣчитъ и этической идеѣ справедливости, ибо
вѣдь и справедливость немыслима безъ безпристрастія.
Вотъ какой объктивизмъ слѣдуетъ признать и какой
субъективизмъ слѣдуетъ отвергнуть съ научной и эти-

ческой точекъ зрѣнія, въ данномъ случаѣ между собою
совпадающихъ. Но этическая точка зрѣнія возможна
лишь въ изученіи явленій міра человѣка: въ дѣлѣ изу-
ченія природы этой точки зрѣнія быть не можетъ. На томъ
основаніи, что въ естествознаніи объективизмъ зиждется
на однихъ научныхъ соображеніяхъ, безъ какого бы то
ни было этическаго элемента, многіе утверждаютъ, будто
и въ области наукъ гуманитарныхъ достаточно одного
научнаго объективизма. Съ той точки зрѣнія, на кото-
рую мы только-что стали, мы признали возможность не
только констатированія, но и оцѣнки фактовъ, суда
надъ ними—подъ условіемъ соблюденія научнаго и эти-
ческаго безпристрастія. Другіе понимаютъ объективизмъ
въ томъ смыслѣ, что и по отношенію къ міру человѣка,
какъ и по отношенію къ міру природы, наука должна
ограничиваться однимъ объективнымъ изслѣдованіемъ,
безъ какого бы то ни было субъективнагое сужденія.
Но такой объективизмъ требуетъ не безпристрастія уже,
а полнаго безстрастія, равнодушія, т.-е.—называя вещи
настоящими ихъ именами, — индифферентнаго и, скажу
прямо, апатичнаго отношенія къ человѣку и ко всему
міру явленій культурнаго и соціальнаго характера. Я
не стану здѣсь доказывать, — а доказать это можно, —
что для самаго пониманія, напр., историческихъ фактовъ
съ ихъ внутреннею психологическою подкладкою нуженъ
извѣстный субъективизмъ, ибо это завлекло бы насъ
слишкомъ далеко, да и не въ томъ пока суть дѣла.
Скажу только, что понять какой-либо человѣческій по-
ступокъ значитъ вмѣстѣ съ тѣмъ высказать и свой при-
говоръ объ этомъ поступкѣ, какъ о поступкѣ благора-
зумномъ или безразсудномъ, цѣлесообразномъ или не-
цѣлесообразномъ и т. п., т.-е. даже и не касаясь во-
проса о его моральномъ достоинствѣ, не прилагая къ
нему этической мѣрки. Скажу развѣ еще, что понять

какое-либо историческое явленіе значитъ произнести
свой приговоръ о значеніи его для судьбы тѣхъ или
другихъ людей, т.-е. о его соотвѣтствіи или несоотвѣт-
ствіи съ ихъ желаніями или интересами, опять, значитъ,
даже при устраненіи чисто моральной оцѣнки явленія.
Но это только къ слову: въ указанномъ направленіи я
могъ бы сказать еще очень и очень много, если бы не
боялся длиннаго отступленія. И такъ, продолжаю, есть
такое пониманіе объективизма въ наукахъ гуманитар-
ныхъ и соціальныхъ, которое устраняетъ изъ нихъ всякій
субъективизмъ во имя научнаго принципа, господствую-
щаго въ естествознаніи. И вотъ, противъ этого-то мы
тутъ и возражаемъ. Если, напр., историкъ, не переставая
быть объективнымъ изслѣдователемъ, ради цѣлей этого
самаго изслѣдованія, т.-е. знанія истины, не только мо-
жетъ, но и обязанъ судить, напр., о томъ, насколько
изображаемыя имъ событія обнаруживали вѣрное или
невѣрное пониманіе обстоятельствъ лицами, принимав-
шими участіе въ этихъ событіяхъ, насколько дѣйствія
указанныхъ лицъ были цѣлесообразны или нецѣлесо-
образны, полезны или вредны для ихъ собственнаго
дѣла, то нѣтъ ни малѣйшаго теоретическаго основанія
отказывать историку въ правѣ судить обо всемъ этомъ
не только съ точки зрѣнія категорій истины и пользы,
но и съ точки зрѣнія идеи добра — въ ея этическомъ
пониманіи. Противъ этого со стороны предполагаемаго
(но нами нераздѣляемаго) объективизма возможно одно
возраженіе. Намъ скажутъ, что пониманіе добра слиш-
комъ субъективно, и что разъ мы же сами устраняемъ
субъективизмъ національный, вѣроисповѣдный, партійный
и т. п., заключающійся именно въ извѣстномъ пониманіи
добра,—такомъ у однихъ, иномъ у другихъ,—то нужно
ради послѣдовательности устранить изъ своего научнаго
отношенія къ міру человѣка и свое личное пониманіе

добра. Но это возраженіе вовсе не есть возраженіе. Ко-
нечно, пониманіе добра бываетъ часто слишкомъ субъек-
тивно; но если мы присмотримся къ причинамъ этого яв-
ленія, то увидимъ, что тутъ одну изъ главнѣйшихъ ро-
лей играютъ именно раздѣляющіе людей и враждебно ихъ
между собою сталкивающіе предразсудки, страсти и ин-
тересы, на почвѣ которыхъ люди соединяются въ госу-
дарства, партіи и т. п., притомъ соединяются въ инте-
ресахъ эгоистическихъ, хотя бы тутъ дѣйствовалъ не
личный, а групповой, коллективный эгоизмъ отдѣльныхъ
націй, церквей, государствъ, сословій, партій и т. п. То
научное и этическое безпристрастіе, о которомъ шла
выше рѣчь, въ своемъ практическомъ примѣненіи какъ
разъ совпадаетъ съ одною изъ основныхъ формулъ эти-
ческаго блага: не дѣлай другимъ того, чего не хочешь,
чтобы другіе тебѣ дѣлали. Въ своихъ взаимныхъ рас-
пряхъ, отражающихся такъ часто, къ сожалѣнію, и на
наукѣ, отдѣльныя человѣческія группы, въ коихъ возни-
каетъ ненаучный и безнравственный субъективизмъ на-
ціональнаго, конфессіональнаго и т. п. содержанія, ко-
нечно, поступаютъ какъ разъ въ противность только-что
указанному основному требованію этики. И научная идея
истины, и этическая идея справедливости требуютъ оди-
наково, чтобы всякій прилагалъ одну и ту же мѣрку ко
всѣмъ людямъ, — значитъ, какъ къ себѣ и къ своимъ
близкимъ (по націи, по вѣрѣ, по отечеству, по интере-
самъ, по стремленіямъ), такъ и къ чужимъ. Мало того:
когда враждующія между собою человѣческія группы
отъ активной борьбы переходятъ къ борьбѣ идейной на
почвѣ принциповъ, онѣ всегда одна предъ другою ста-
раются доказать свою собственную правоту и неправоту
своихъ противниковъ, ссылаясь на нѣкоторыя идеи, ко-
торыя онѣ считаютъ имѣющими обязательную силу и
для себя, и для этихъ своихъ противниковъ. Что это

такое, какъ не аппелляція къ нѣкоторому высшему суду,
приговоры коего тяжущіеся ставятъ такимъ образомъ
выше всего, что раздѣляетъ людей между собою? Реко-
мендуя отказаться отъ разныхъ видовъ ненаучнаго и
безнравственнаго субъективизма, мы имѣемъ, слѣдова-
тельно, въ виду не замѣну субъективизма, возникаю-
щая въ національной, вѣроисповѣдной, сословной, пар-
тийной жизни, субъективизмомъ совершенно личнаго
произвола, а именно подчиненіе нашего личнаго суж-
денія нѣкоторымъ общепризнаннымъ этическимъ исти-
намъ, обращеніемъ къ коимъ стараются оправдать себя
(не всегда, конечно, искренне и съ одинаковымъ успѣ-
хомъ) отдѣльныя человѣческія группы, объединившіяся
на почвѣ привычекъ, предразсудковъ, страстей, интере-
совъ и желаній. Такимъ образомъ, отстаивая этическій
субъективизмъ, мы разсуждаемъ весьма послѣдовательно,
разъ устраняемъ субъективизмъ національный, вѣроиспо-
вѣдный, сословный и т. д., ибо устраняемъ его не въ
пользу личнаго произвола, а именно вмѣстѣ съ этимъ
самымъ личнымъ произволомъ во имя высшей этической
идеи, которая для воли должна быть тѣмъ же самымъ,
чѣмъ для нашего ума является идея истины. Идеалы
отдѣльныхъ націй, вѣроисповѣданій, партій и т. п. осно-
вываются не на одномъ стремленіи къ истинѣ и спра-
ведливости, а на преданіяхъ, догматахъ, предразсудкахъ,
которые сами подсказываются и поддерживаются стра-
стями и интересами, и чѣмъ менѣе въ этихъ идеалахъ
того, что есть, въ концѣ-концовъ, лишь проявленіе груп-
пового эгоизма, тѣмъ ближе эти идеалы къ справедли-
вости и тѣмъ понятнѣе лицамъ, держащимся этихъ идеа-
ловъ, голосъ объективной истины, голосъ научнаго без-
пристрастія.
Повторю еще разъ: научный объективизмъ и без-
пристрастіе, которое есть одно изъ требованій этики,

суть одно н то же. Такое пониманіе объективизма не
исключаетъ оцѣнки и суда, лишь бы они дѣлались съ
должнымъ безпристрастіемъ, т.-е. безъ ущерба для истины
и справедливости. Такое пониманіе объективизма даже
требуетъ нѣкотораго дополненія со стороны субъекти-
визма, при которомъ наука и этика шли бы рука объ
руку и истина совпадала съ праведнымъ судомъ. Объекти-
визмъ, основывающій себя на простомъ подражаніи есте-
ствознанію, исключая изъ научной мысли вопросъ объ
оцѣнкѣ фактовъ культурной и соціальной жизни чело-
вѣка, объективизмъ, проповѣдующій тѣмъ самымъ мо-
ральное безразличіе въ отношеніи къ явленіямъ этой
жизни, такой объективизмъ даже не можетъ быть на-
званъ объективизмомъ, ибо характеризуетъ только индиф-
ферентное отношеніе субъекта къ объекту, отнюдь не
самый этотъ объектъ.
Я долго думалъ о происхожденіи и свойствахъ та-
кого quasi-объективизма и когда-нибудь подѣлюсь съ
читателями своими мыслями на этотъ счетъ съ разнаго
рода иллюстраціями изъ научной и философской лите-
ратуры. Теперь я ограничусь лишь общимъ указаніемъ
на источники этого предполагаемаго объективизма, ко-
торый въ послѣднемъ анализѣ зависитъ не отъ чего
иного, какъ отъ тѣхъ или другихъ недостатковъ, не-
премѣнно обнаруживающихся у такъ называемыхъ объ-
ективистовъ. Я думаю именно, что эти недостатки мо-
гутъ быть сведены къ тремъ категоріямъ. Представимъ
себѣ, прежде всего, завзятаго эгоиста, который беретъ
на себя изученіе человѣческаго міра въ силу простого
теоретическаго интереса, какой вызываетъ къ себѣ съ
его стороны этотъ міръ, разъ, положимъ у этого эгоиста
есть умственные запросы, есть любознательность; ко-
нечно, міръ человѣка будетъ для него предметомъ про-
стого созерцанія, безстрастнаго и безучастнаго, но въ

такомъ случаѣ многое въ этомъ мірѣ ускользнетъ отъ
его вниманія или останется для него непонятнымъ.
Представленіе имъ міра человѣка будетъ носить на себѣ
черты его собственнаго характера, т.-е. его отношеніе
къ міру будетъ все-таки субъективнымъ, вытекающимъ
изъ его эгоизма и его соціальнаго индифферентизма.
Это — первое. Съ другой стороны, субъективизмъ, за-
щищаемый мною, предполагаетъ въ человѣкѣ не только
существованіе альтруистическихъ чувствъ и соціальнаго
инстинкта, но и существованіе опредѣленныхъ идеаловъ,
которые и будутъ играть для него роль критеріевъ для
оцѣнки разсматриваемыхъ имъ фактовъ, для суда надъ
ними. Бываютъ, однако, люди, лишенные нравственныхъ
и общественныхъ идеаловъ, люди безъ прочныхъ убѣж-
деній, своего рода скептики по отношенію къ вопросамъ
о томъ что должно быть. Понятное дѣло, что и такимъ
людямъ весьма удобно прикрывать и оправдывать свой
моральный и соціальный скептицизмъ ссылками на тре-
бованія научнаго объективизма: въ сущности и ихъ от-
ношеніе къ міру человѣка есть отношеніе, характери-
зующее только ихъ собственную скептическую въ нрав-
ственномъ и общественномъ смыслѣ субъективность.
Наконецъ, есть случаи, когда проповѣдь объективизма—
не въ томъ, конечно, смыслѣ, который мы всецѣло
одобряемъ, — основывается уже прямо на нѣкоторомъ
недоразумѣніи. Бываютъ люди, которые въ научныхъ
трудахъ не хотятъ дать воли проявляться своему аль-
труизму, своему общественному инстинкту, своему мо-
ральному и соціальному идеализму лишь въ угоду ложно
понятымъ требованіямъ научности. Разсужденіе ведется
обыкновенно въ такомъ родѣ: задача науки—объяснить
необходимость данныхъ явленій; необходимо — то, что
вытекаетъ изъ достаточныхъ основаній; разъ явленіе
выведено изъ достаточныхъ основаній и тѣмъ доказана

его необходимость, роль науки окончена; выражать со-
жалѣніе о томъ, что явленіе произошло не такъ, какъ
мы желали бы, въ силу сказаннаго уже по меньшей
мѣрѣ странно? если не нелѣпо прямо; нужно хорошо
помнить, что законы, управляющіе дѣйствительностью,
не справляются съ нашими желаніями; дѣйствительность
слѣдуетъ признавать такъ, какъ она есть, ибо ея су-
ществованіе находитъ свое оправданіе передъ разумомъ
въ своей необходимости. Первую половину разсужденія
я, конечно, принимаю, но не думаю, чтобы роль науки
оканчивалась тамъ, гдѣ ей этимъ разсужденіемъ пола-
гается предѣлъ. Хорошо: наука должна объяснить не-
обходимость существующаго, но мы вѣдь хотимъ еще
знать, хорошо или дурно это существующее, нисколько
не нарушая этимъ правъ объективнаго объясненія не-
обходимости. Послѣднее вѣдь останется самимъ собою
и въ томъ случаѣ, если имъ однимъ мы и удоволь-
ствуемся (что весьма понятно при эгоистическомъ и ин-
дифферентномъ отношеніи къ человѣку и обществу и
при отсутствіи моральныхъ и соціальныхъ убѣжденій),
и въ томъ также случаѣ, когда мы въ силу небезраз-
личнаго отношенія къ судьбѣ нашихъ ближнихъ и въ
силу извѣстнаго идеализма станемъ къ дѣйствительности
прикидывать нѣкоторую субъективную мѣрку, чтобы
оправдать или осудить эту дѣйствительность не только
передъ разумомъ, мирящимся съ необходимостью, но и
передъ совѣстью, которая успокоивается лишь на одномъ
должномъ. Само по себѣ, однако, разсужденіе, нами
приведенное, не въ состояніи было бы запретить чело-
вѣку подвергать необходимое суду съ точки зрѣнія
должнаго, если бы разсужденіе это не подкрѣплялось
своего рода скрытымъ оптимизмомъ, безсознательнымъ
примиреніемъ съ дѣйствительностью въ силу нѣкоторой
вѣры въ совершенную разумность естественнаго хода

вещей. Субъективистамъ, критикующимъ дѣйствитель-
ность съ точки зрѣнія идеала, такъ называемые объ-
ективисты противополагаютъ защиту дѣйствительности
съ точки зрѣнія ея необходимости; но такая защита
отъ критическихъ нападокъ есть въ сущности оправ-
даніе, т.-е. въ концѣ-концовъ своего рода субъективное
отношеніе. Такой объективизмъ запрещаетъ судить дѣй-
ствительность, не потому, чтобы самъ избѣгалъ всякаго
суда, а потому, что считаетъ неправыми тѣхъ, которые
судятъ, и потому въ ихъ тяжбѣ съ дѣйствительностью
становится на сторону послѣдней 31).
Итакъ, въ основѣ объективизма, желающаго итти
далѣе научнаго и этическаго безпристрастія и устра-
няющего какой бы то ни былъ судъ, какую бы то ни
было субъективную оцѣнку изъ научныхъ соображеній,
можетъ лежать или эгоизмъ съ отсутствіемъ обществен-
наго инстинкта, или моральный и соціальный скепти-
цизмъ, или же только нѣкоторое недоразумѣніе отно-
сительно задачъ науки, будто изслѣдованіе необходимо-
сти устраняетъ оцѣнку того, что эта необходимость про-
изводитъ. Въ первомъ случаѣ субъективное отношеніе
къ міру человѣка, надѣвающее на себя личину объекти-
визма, есть отношеніе индифферентизма, но вѣдь точно
также и во второмъ, и въ третьемъ случаѣ мы имѣемъ
дѣло опять-таки съ субъективнымъ отношеніемъ, кото-
рое притомъ получаетъ или пессимистическій оттѣнокъ,
или оттѣнокъ оптимистическій: пессимистическій—въ
случаѣ скептическаго взгляда на какіе бы то ни было
идеалы, оптимистическій — въ случаѣ вѣры въ то, что
„все дѣйствительное разумно, и все разумное дѣйстви-
тельно", какъ выражался одинъ вліятельный нѣмецкій
31) Н. К. Михайловскій. Идеалы человечества н естественным
ходъ вещей (въ „Сочиненіяхъ").

философъ первой трети XIX столѣтія. Есть, значитъ,
только два разряда субъективистовъ, а не то, чтобы
были или субъективисты, или объективисты. Въ вопро-
сахъ, о коихъ идетъ рѣчь, всѣ—болѣе или менѣе субъ-
ективисты, и вся разница только въ томъ, что одни
суть явные субъективисты, откровенно себя таковыми и
заявляющіе, а другіе суть субъективисты скрытые, лишь
маскирующіе свой субъективизмъ соображеніями, которыя
должны придать внѣшній видъ основательности ихъ за-
явленіямъ, о томъ, что они какъ-то особенно объек-
тивно относятся къ окружающей дѣйствительности. Я
не стану говорить уже о тѣхъ, коихъ заставляетъ ста-
новиться подъ знамя объективизма недостатокъ нравствен-
наго и общественнаго развитія, но если мы сравнимъ
явныхъ субъективистовъ съ тѣми скрытыми субъекти-
вистами, которые становятся таковыми лишь по недо-
разумѣнію, то вся разница между ними сведется къ
слѣдующему: мы,—я говорю такъ за себя и за всѣхъ,
кто раздѣляетъ тѣ же мнѣнія, что и я, — мы вѣримъ
въ разумность идеала и съ точки зрѣнія идеала счи-
таемъ себя въ правѣ судить дѣйствительность, необхо-
димость которой въ смыслѣ выведенія дѣйствительности
изъ достаточныхъ основаній мы въ то же время пре-
красно понимаемъ, тогда какъ тѣ, которые называютъ
себя объективистами, вѣрятъ въ разумность дѣйстви-
тельности, основывающуюся для нихъ исключительно на
необходимости послѣдней (если только это не дѣлается
на основаніи предположеній мистическаго и метафизи-
ческаго свойства), и считаютъ потому совершенно не-
разумнымъ судить эту съ ихъ точки зрѣнія необходимую
и въ своей необходимости разумную дѣйствительность.
Я могъ бы здѣсь иллюстрировать эту бщую мысль цѣлымъ
рядомъ примѣровъ, но это завлекло бы меня слишкомъ да-
леко. Общая мысль моя, надѣюсь, понятна сама собою.

Но вотъ что еще важно: если намъ приходится вы-
бирать между разумностью построенія идеаловъ и суда
надъ действительностью во имя этихъ идеаловъ, съ одной
стороны, и разумностью дѣйствительности и отверже-
ніемъ суда надъ нею въ виду ея разумности, съ другой
стороны, то намъ вмѣстѣ съ тѣмъ приходится рѣшать
въ томъ или иномъ смыслѣ и другой вопросъ, и вопросъ,
пожалуй, болѣе важный, нежели тотъ, которымъ мы
занимались до сихъ поръ.
Вотъ въ чемъ еще тутъ дѣло. Кто признаетъ ра-
зумнымъ построеніе идеаловъ и вѣритъ въ возможность
ихъ осуществленія, тотъ долженъ признавать, кромѣ
того, что естественный ходъ вещей,—необходимость ко-
его объясняется, конечно, изъ достаточныхъ основаній,
въ свою очередь имѣющихъ свои достаточныя основанія
и т. д., — самъ по себѣ не въ состояніи осуществить
ваши идеалы, и что послѣдніе для своего осуществленія
нуждаются въ нашей дѣятельности. Другими словами,
защищаемый нами субъективизмъ тѣсно связанъ съ при-
знаніемъ за личностью, противополагающею дѣйствитель-
ности свои идеалы и своею дѣятельностью стремящейся
ихъ осуществить, извѣстной активной роли въ жизни и
въ исторіи. На эту точку зрѣнія неизбѣжно становятся
всѣ соціологи, полагающіе въ основу положительной
науки объ обществѣ психологію и понимающіе дѣйствіе
въ культурной и соціальной жизни и въ исторіи общихъ
законовъ причинности и эволюціи не въ тѣхъ ихъ про-
явленіяхъ, которыя можно назвать механическими и
біологическими, а въ тѣхъ, которыя прежде всего на-
блюдаются въ психической, а затѣмъ и въ обществен-
ной жизни людей. Ученія, стремящіяся понять общество
натуралистически и матеріалистически, прежде всего
устраняютъ изъ своихъ соображеній психологическое
понятіе личности. Ни органическая теорія общества,

которая утверждаетъ, что общество, подобно организму
развивается само собою (evolution spontanee = самораз-
витіе), а не въ силу дѣятельности личностей, его со-
ставляющихъ, ни экономическій матеріализмъ, склонный
представлять дѣло такимъ образомъ, будто въ соціаль-
ной эволюціи построеніе идеаловъ ни при чемъ, — не
признаютъ никакой активной роли за личностью и за
ея идеалами. Но кто проповѣдуетъ безсиліе личности,
тотъ, конечно, долженъ былъ бы порицать всякое по-
строеніе идеаловъ и рекомендовать одинъ изъ трехъ
возможныхъ исходовъ, вполнѣ соотвѣтствующихъ тремъ
видамъ скрытаго субъективизма. Для эгоиста и соціаль-
наго индифферентиста ученіе о томъ, что жизнь обще-
ства есть процессъ, совершающійся яко-бы самъ собою,
будетъ только подтвержденіемъ его взгляда на то, что
ему, конечно, должно быть все равно, что бы тамъ ни
дѣлалось, лишь бы, разумѣется, этимъ не были затро-
нуты его личные итересы: о! вотъ если ихъ затронутъ,
тогда другое дѣло, тогда и мы вмѣшаемся въ естествен-
ный ходъ вещей, дабы дать ему направленіе, нужное
для нашего личнаго благополучія! Но вѣдь это только
обнаружитъ истинный источникъ „объективнаго" отно-
шенія къ обществу и невѣрія въ роль личности. Дру-
гой исходъ: кто ни во что не вѣритъ въ смыслѣ мо-
ральнаго и особенно соціальнаго идеализма, такому скеп-
тику ученіе о томъ, что историческій процессъ совер-
шается, какъ я тутъ выразился бы, натуралистически,—
будетъ тоже на руку, ибо пессимизмъ, необходимо вы-
текающій изъ невѣрія въ идею блага, смотритъ на ходъ
дѣлъ міра сего, какъ на такой, въ который вмѣшиваться
не слѣдуетъ, потому что -не стоитъ, лучшаго изъ этого
ничего все равно не выйдетъ. Наконецъ, для оптими-
стовъ, признающихъ совпаденіе необходимаго съ разум-
нымъ, дѣятельность личностей, ставящихъ себѣ идеалъ-

ныя цѣли и стремящихся къ ихъ осуществленію, должна
казаться и ненужною, ибо самъ-де историческій про-
цессъ, который есть въ то же время процессъ естест-
венный, какъ нельзя лучше приспособленъ къ осущест-
вленію того блага, котораго ищутъ люди.
Третій исходъ, такимъ образомъ, есть тотъ, который
остается для quasi-объективистовъ по недоразумѣнію.
Основа же этого недоразумѣнія заключается въ стрем-
леніи перенести въ изученіе міра человѣка тѣхъ прин-
циповъ, которые пригодны лишь въ изученіи міра при-
роды. Въ сущности все дѣло сводится, съ одной стороны,
къ попыткамъ устранить изъ объясненія соціальной жизни
то, что для этого объясненія даетъ психологія, съ за-
мѣною всего этого одними матеріальными моментами
(дарвинизмъ въ соціологіи, органическое ученіе объ обще-
ствѣ, экономическій матеріализмъ), а съ другой,—къ по-
пыткамъ, не всегда, однако, послѣдовательно проводи-
мымъ, вытѣснить изъ наукъ, изучающихъ міръ человѣка,
' моральный и соціальный идеализмъ, вытѣснить притомъ
на такомъ лишь основаніи, что ничего подобнаго нѣтъ
въ естествознаніи.
Но за то, чтобы строить соціологію на изученіи пси-
хической, а не физической природы человѣка (которую,
конечно, соціологія должна тѣмъ не менѣе сильно при-
нимать въ расчетъ), есть масса аргументовъ, на которые
соціологическій натурализмъ пока еще не сдѣлалъ ни
одного серьезнаго возраженія. Этого прямо требуетъ
простая логика, строящая классификацію наукъ въ из-
вѣстномъ порядкѣ, въ коемъ каждая предыдущая наука
является непосредственною основою каждой послѣдую-
щей,—математика, механика, физика, химія, біологія,
психологія и соціологія. Разъ, однако, мы начнемъ обо-
сновывать общественную жизнь психологически—съ при-
знаніемъ, оговариваюсь, вліянія на эту жизнь со сто-

роны и непсихологическихъ факторовъ,—мы не въ со-
стояніи будемъ перенести въ соціологію то натурали-
стическое воззрѣніе, которое одинаково враждебно и
защищаемому нами субъективизму, и признанію за лич-
ностью, строящею моральные и общественные идеалы и
дѣйствующею во имя ихъ осуществленія, — активной,
творческой роли въ жизни общества. Переносить натура-
листическія воззрѣнія въ соціологію столь же ненаучно,
какъ ненаучно было бы переносить соціологическія по-
нятія въ естествознаніе. Если послѣднее прекрасно объ-
ясняетъ явленія, подлежащія его вѣдѣнію, безъ какихъ
бы то ни было психическихъ силъ, и если ему не при-
ходится оцѣнивать объясняемыя имъ явленія съ точки
зрѣнія человѣческихъ идеаловъ (хотя и оно пользуется
понятіями нормальнаго и ненормальнаго), то изъ этого
еще не слѣдуетъ, что реализмъ въ соціологіи былъ
синонимомъ натурализма въ смыслѣ устраненія психоло-
гическихъ объясненій и чтобы объективизмъ доводился
или до отрицанія идеаловъ, или до оправданія дѣйстви-
тельности на основаніи лишь того, что эта дѣйствитель-
ность имѣетъ достаточныя основанія и, слѣдовательно,
необходима.
О томъ, что было содержаніемъ этой бесѣды, нужно
много и долго думать, стараясь, конечно, разсматривать
вопросъ со всѣхъ сторонъ, критически. Сочиненія, о немъ
трактующія, поэтому должны играть не послѣднюю роль
въ чтеніи, посвященномъ вопросамъ соціологіи.
Бесѣда шестая.
Объ этическомъ отношеніи къ личности и обществу.
Я бы резюмировалъ цѣлый рядъ только-что выска-
занныхъ мыслей въ такомъ общемъ положеніи: естество-

знаніе допускаетъ лишь чисто теоретическое отношеніе
къ изучаемымъ въ немъ предметамъ; науки, имѣющія
дѣло съ человѣкомъ и обществомъ, кромѣ теоретическаго
отношенія къ своимъ явленіямъ, допускаютъ — и я бы
сказалъ еще, что требуютъ—отношенія этическаго. Если
хотите, первое есть объективизмъ, второе—субъективизмъ,
причемъ требованія объективизма, поскольку они суть
требованія научности, распространяются какъ на міръ
природы, такъ и на міръ человѣка; субъективное же
отношеніе возможно только къ послѣднему.
Къ человѣку у человѣка есть одно лишнее отношеніе,
какого у человѣка нѣтъ къ природѣ. И это отношеніе
есть отношеніе этическое, которое не должно быть устра-
няемо изъ соціологіи.
Дѣло въ томъ, что природа вызываетъ со стороны
человѣка троякаго рода отношенія, а именно, отношеніе
экономическое (утилитарное), эмоціональное (между про-
чимъ эстетическое) и теоретическое (научное). Тѣ же
отношенія могутъ существовать у человѣка и къ чело-
вѣку съ прибавкою именно отношенія этическаго, ко-
торое, замѣтимъ, есть полная противоположность отно-
шенію экономическому. Чтобы понять сущность этиче-
скаго отношенія, нужно разсмотрѣть три остальныя и
притомъ въ ихъ примѣненіи и къ природѣ, и къ чело-
вѣку.
Чтобы поддерживать свое существованіе, человѣкъ
нуждается въ пищѣ, одеждѣ и жилищѣ. Все это доста-
вляетъ ему природа подъ условіемъ приложенія къ ней
извѣстнаго труда, на чемъ и основывается вся промы-
шленная дѣятельность человѣка: въ этой-то дѣятельности
и заключается экономическое отношеніе человѣка къ
природѣ, причемъ отдѣльные предметы, коими пользуется
человѣкъ для удовлетворенія своихъ физическихъ потреб-
ностей и достиженія своихъ экономическихъ цѣлей, по

отношенію къ потребностямъ этимъ и этимъ цѣлямъ
играютъ роль средствъ и орудій: напр., быка можно
зарѣзать на мясо, которое непосредственно будетъ упо-
треблено въ пищу, и быка можно запрячь въ плугъ,
чтобы вспахать землю, на которой будетъ посѣяна пше-
ница опять-таки для употребленія въ пищу; точно также
дерево можно срубить или на дрова, которыя сгорятъ
въ печкѣ, дабы нагрѣть воздухъ въ моемъ жильѣ, или
на выдѣлку какого-нибудь орудія, положимъ, тачки, на
которой я буду возить хотя бы тѣ же самыя дрова. Ря-
домъ съ этимъ, экономическимъ или утилитарнымъ отно-
шеніемъ къ природѣ, коею человѣкъ пользуется, какъ
средствомъ или орудіемъ для поддержанія и услажденія
своего физическаго существованія, у человѣка могутъ
быть и иного рода отношенія къ природѣ по той про-
стой причинѣ, что природа способна дѣйствовать раз-
личными образами на чувствованія человѣка, на сферу
его эмоцій. Грозныя явленія природы наводятъ на чело-
вѣка страхъ; человѣкъ чувствуетъ свою зависимость отъ
природы вообще; на извѣстной ступени своего развитія
онъ относится къ природѣ съ чувствомъ нѣкотораго
благоговѣнія: все это легло въ основу первобытныхъ
натуралистическихъ религіи, въ коихъ, однако, чувства
страха, зависимости, благоговѣнія стали относиться не
къ самимъ явленіямъ природы, а къ сверхъестественнымъ
существамъ (духамъ и богамъ), коихъ первобытное міро-
созерцаніе усматривало позади этихъ явленій. Къ числу
эмоціональныхъ отношеній къ природѣ принадлежитъ
и отношеніе этическое, характеризующее уже болѣе вы-
сокую ступень психическаго развитія лица и культур-
наго развитія общества: природою въ ея прекрасныхъ
или величественныхъ сторонахъ можно любоваться, ощу-
щать предъ нею восторгъ и т. п. Но это еще не все:
если въ экономическомъ отношеніи къ природѣ нервен-

ство принадлежитъ волѣ, ставящей себѣ цѣли и осуще-
ствляющей ихъ при помощи средствъ и орудій, доста-
вляемыхъ природою, если эмоціональное отношеніе есть
отношеніе къ природѣ со стороны чувства, пріятнымъ
или непріятнымъ образомъ волнуемаго ея страшными
или прекрасными явленіями, то есть еще одинъ видъ
отношенія къ природѣ,—видъ, въ коемъ человѣкъ является
со стороны своего ума, своей познавательной способности.
Я назову отношеніе это теоретическимъ: на высшей сту-
пени своего развитія оно проявляется въ философіи, въ
наукѣ, въ стремленіи къ объективному знанію.
Къ одному и тому же предмету въ физическомъ мірѣ
я могу относиться со всѣхъ трехъ точекъ зрѣнія: я могу
воспользоваться водопадомъ, чтобы заставить его при-
вести въ движеніе машину, которая будетъ молоть хлѣбъ
или валять сукно; но я могу точно также приходить
любоваться на этотъ водопадъ, и онъ меня еще, кромѣ
того, пожалуй, вдохновитъ, результатомъ чего будетъ его
художественное описаніе, которое передастъ мое эсте-
тическое отношеніе къ нему другимъ; наконецъ, я могу
оставить мысль о мельницѣ или о стихотвореніи и произ-
вести надъ водопадомъ рядъ научныхъ опытовъ, чтобы
получить нѣкоторыя теоретическія истины, касающіяся
законовъ паденія воды.
Всѣ эти три вида отношенія могутъ существовать и
въ томъ случаѣ, когда объектомъ одного изъ этихъ отно-
шеній явится не какой-нибудь предметъ природы, а та-
кой же человѣкъ, какъ и мы сами.
Вспомнимъ, что экономическое отношеніе къ при-
родѣ заключается въ пользованіи ею, какъ средствами
и орудіями въ удовлетвореніи нашихъ потребностей. Эко-
номическій взглядъ на природу есть взглядъ утилитар-
ный, и всякій утилитарный взглядъ на человѣка въ концѣ--
концовъ сводится къ представленію о человѣкѣ, какъ о

средствѣ или какъ объ орудій, нужномъ намъ для до-
стиженія нашихъ цѣлей. Когда дикари убиваютъ плѣн-
никовъ, взятыхъ на войнѣ, чтобы съѣсть ихъ мясо, они
поступаютъ съ людьми совершенно такъ же, какъ и со
всякою иною животною добычею на охотѣ. Когда военно-
плѣнныхъ перестали убивать, нашедши болѣе выгод-
нымъ оставлять имъ жизнь подъ условіемъ дарового поль-
зованія ихъ трудомъ, въ человѣческомъ обществѣ яви-
лись рабы, которые съ успѣхомъ и съ большею выго-
дою стали замѣнять рабочую скотину. Крѣпостничество,
какъ экономическая форма, было лишь простымъ смяг-
ченіемъ рабства, остатки коего сильно чувствуются и
въ эксплуатаціи человѣка человѣкомъ и въ современныхъ
формахъ наемничества. Конечно, экономическое отно-
шеніе человѣка къ человѣку можетъ выражаться и не
въ одной эксплуатаціи, ибо два человѣка могутъ всту-
пить между собою въ равноправный экономическій союзъ
для общей эксплуатаціи природы: этотъ случай мы на-
зываемъ коопераціей, но если въ основѣ коопераціи ле-
житъ единственно и исключительно соображеніе о вы-
годѣ такого союза, то отношеніе остается все-таки эко-
номическимъ, такъ какъ и въ данномъ случаѣ человѣкъ
смотритъ на другого человѣка, лишь какъ на одно изъ
постороннихъ орудій въ своей борьбѣ за существованіе:
при исключительно экономическомъ отношеніи весь во-
просъ въ томъ, что выгоднѣе для меня—съѣсть ли дру-
гого человѣка, эксплуатировать ли его въ качествѣ раба,
крѣпостного либо свободнаго рабочаго, или же вступить
съ нимъ въ товарищескій союзъ, какъ съ силою, кото-
рая мнѣ можетъ быть полезною, но которою инымъ пу-
темъ при данныхъ условіяхъ я воспользоваться совсѣмъ
не въ состояніи.
Экономическое отношеніе къ природѣ и къ человѣку
есть прежде всего отношеніе эгоистическое. Попытки

основанія морали на принципѣ себялюбія и выгоды (ути-
литаризмъ) всегда приводили къ теоретической непослѣ-
довательности. Своекорыстіе въ отношеніи къ людямъ
есть явленіе антиморальное и антисоціальное: при немъ,
пользуясь знаменитыми формулами Гоббза, человѣкъ ста-
новится для человѣка волкомъ (homo homini lupus) и
происходитъ война всѣхъ противъ всѣхъ (bellum omnium
contra omnes). Но дѣло въ томъ, что у человѣка къ че-
ловѣку существуютъ отношенія и эмоціональнаго ха-
рактера, отношенія психическаго взаимодѣйствія путемъ
возбужденія одними у другихъ и передачи отъ однихъ
другимъ разнаго рода чувствъ и настроеній. Не касаясь
всѣхъ случаевъ эмоціональнаго отношенія къ людямъ, я
укажу лишь на тѣ чувства, которыя обозначаются, какъ
симпатія, альтруизмъ, состраданіе, любовь къ ближнему,
и кладутся многими въ основу человѣческой нравствен-
ности. Если война всѣхъ противъ всѣхъ на экономи-
кой почвѣ ограничивается коопераціей, то такое же
ограниченіе этой войны создается на почвѣ эмоціональ-
ной существованіемъ симпатическихъ чувствъ, которыя
сами являются результатомъ психическаго взаимодѣй-
ствія между людьми. Если уже природа способна вы-
зывать въ душѣ человѣка извѣстныя эмоціи, тѣмъ бо-
лѣе способенъ человѣкъ заставлять другого человѣка
испытывать тѣ или другія чувства. Кооперація, сама
немыслимая безъ психическаго взаимодѣйствія, и сим-
патія, являющаяся также однимъ изъ результатовъ этого
взаимодѣйствія, суть первыя основы общества, — одна
экономическая, другая эмоціональная. Но единство инте-
ресовъ и сходство чувствъ со всѣмъ, что ихъ вызываетъ
и ими порождается, создаетъ лишь отграниченныя одна
отъ другой экономическія и культурныя группы (ассо-
ціаціи, общины, классы, сословія, націи, вѣроисповѣ-
данія, государства), которыя въ своихъ взаимныхъ отно-

шеніяхъ могутъ проявлять (и часто на дѣлѣ проявляютъ)
лишь одни своекорыстіе и вражду.
Но человѣкъ можетъ быть для человѣка и предме-
томъ чисто теоретическаго интереса,—того интереса, ко-
торый порождаетъ философію и науку. Съ чисто теоре-
тической точки зрѣнія человѣкъ интересуется человѣ-
комъ вообще, не личнымъ своимъ я, во-первыхъ, а во--
вторыхъ, другими людьми не j;o стороны той пользы,
какую они намъ могутъ приноситъ, и не со стороны
тѣхъ узъ, которыя насъ связываютъ съ людьми одной
и той же національности и т. п., а именно человѣкомъ
вообще и всѣмъ вообще человѣческимъ. На этой вы-
сотѣ теоретическаго созерцанія идеи .человѣка, созер-
цанія совершенно безкорыстнаго и безпристрастнаго, со-
зерцанія, при которомъ умолкаетъ голосъ личнаго или
группового интереса, исчезаетъ всякое лицепріятіе, только
и зарождается настоящее этическое отношеніе къ чело-
вѣку. И вотъ какъ это происходитъ.
Экономическое отношеніе къ человѣку имѣетъ въ ос-
новѣ своей взглядъ на человѣка, какъ на орудіе, въ луч-
шемъ случаѣ какъ на выгоднаго помощника, что въ концѣ--
концовъ сводится къ тому же самому. Когда эксплуата-
ціи), т.-е. наиболѣе грубую форму экономическаго отно-
шенія, замѣняетъ кооперація, то происходитъ лишь замѣ-
на менѣе выгоднаго или даже только менѣе удобнаго болѣе
выгоднымъ или удобнымъ: разъ вѣрный расчетъ докажетъ
выгодность противнаго и внѣшнія обстоятельства окажутся
благопріятными, ничто съ чисто экономической точки зрѣ-
нія не помѣшаетъ совершить замѣну въ обратномъ на-
правленіи, такъ какъ и въ первомъ, и во второмъ слу-
чаѣ другой человѣкъ разсматривается мною, лишь какъ
нѣчто для меня нужное, какъ орудіе или средство, какъ
физическая сила, безъ которой мнѣ очень трудно или
совершенно невозможно обходиться, но не какъ живая

человѣческая личность. Съ другой стороны, каждая ко-
оперативная группа ограничена въ своихъ размѣрахъ
и, признавая за своими сочленами пользованіе выгодою
не быть предметомъ эксплуатаціи со стороны членовъ
группы, отказываетъ въ этой выгодѣ внѣ ея стоящимъ
людямъ, на нихъ уже прямо смотря, какъ на существа,
которыя съ выгодою для себя слѣдуетъ эксплуатировать.
Ограничены въ своихъ размѣрахъ и тѣ группы, кото-
рыя связываются семейною, общинною, артельною, со-
словною, вѣроисповѣдною, національною симпатіей, и
даже, чѣмъ сильнѣе эта групповая симпатія, тѣмъ силь-
нѣе нерѣдко антипатія этихъ группъ къ другимъ по-
добнымъ группамъ: настоящаго этическаго отношенія
къ человѣку нѣтъ, когда требованія справедливости огра-
ничиваютъ кругъ своихъ дѣйствій лишь лицами извѣст-
ной категоріи. Притомъ тутъ поведеніе человѣка по отно-
шенію къ другому человѣку ставится въ зависимость
отъ чувства, которое необходимо дѣлаетъ различіе между
людьми: при сильной любви къ другому человѣкъ, по-
жалуй, готовъ будетъ принести себя въ жертву ради
спасенія дорогого существа, но тотъ же самоотверженный
человѣкъ не задумается для той же цѣли пожертвовать
постороннимъ человѣкомъ, который въ данномъ случаѣ
будетъ для него лишь орудіемъ, т.-е. вещью, а не лич-
ностью. При теоретическомъ отношеніи къ человѣку,
поставленномъ на почву психологіи, нашъ умъ, а не
желанія наши и не чувства, которыя подсказываютъ
намъ о людяхъ вещи весьма различныя, — нашъ умъ,
открываетъ весьма великія, хотя вмѣстѣ съ тѣмъ и
весьма простыя истины. Во-первыхъ, человѣкъ есть ду-
ховная личность, и въ этомъ заключается главное отли-
чіе человѣка отъ какихъ бы то ни было вещей, неоду-
шевленныхъ и одушевленныхъ (т.-е. животныхъ). Во
вторыхъ, личность сознаетъ себя, какъ самостоятельное

я, въ себѣ самомъ носящее цѣль своего существованія
и потому не могущее быть лишь средствомъ или ору-
діемъ для постороннихъ цѣлей. Въ-третьихъ, духовная
природа всѣхъ личностей совершенно одинакова, и разъ
я признаю эту природу тождественною съ своею соб-
ственною, у меня не можетъ быть никакихъ теоретиче-
скихъ основаній не признавать въ другихъ того же че-
ловѣческаго достоинства и вытекающихъ изъ него правъ,
какія я признаю за собою, и вести себя по отношенію
къ нимъ иначе, нежели съ людьми, которыхъ мнѣ вы-
годно или пріятно не приравнивать къ простымъ ве-
щамъ. Это и есть этическое отношеніе къ человѣку.
Оно заключается, слѣдовательно, въ признаніи за каж-
дымъ человѣкомъ личнаго достоинства и вытекающихъ
изъ этого достоинства правъ и въ сообразномъ съ этимъ
поведеніи. Оно діаметрально противоположно отношенію"
экономическому и вообще утилитарному, отношенію къ
человѣку, какъ къ орудію, какъ къ средству, какъ къ
физической силѣ, какъ къ вещи. Въ экономической
сферѣ эксплуатируемый работникъ—въ рабствѣ или на
свободѣ — всегда съ успѣхомъ замѣнялъ безсловесныхъ
животныхъ и самъ съ успѣхомъ замѣняется бездушною
машиною. Коопёрація потому выше эксплуатаціи въ
этическомъ смыслѣ, что ставитъ людей въ равное по-
ложеніе. Съ другой стороны, эмоціональное отношеніе
къ человѣку ограничиваетъ равенство положенія или
признаніе за людьми равнаго достоинства и равныхъ
правъ лишь извѣстными предѣлами, т.-е. искажаетъ
этическій принципъ въ самой его основѣ какъ принципъ
универсальный.
Изъ принципа, въ силу котораго мы должны ува-
жать достоинство и права человѣческой личности, не
трудно вывести кодексъ индивидуальной и соціальной
этики; другими словами, правила личнаго поведенія по

отношенію къ другимъ людямъ и начала, на коихъ
должна основываться общественная жизнь. Первое по-
нятно само собою, но и второе не потребуетъ длинныхъ
объясненій, если только мы примемъ въ расчетъ слѣ-
дующее. Разъ этическое отношеніе къ личности запре-
щаетъ превращать ее въ средство или орудіе какихъ
либо ей постороннихъ цѣлей, оно признаетъ за лич-
ностью право на свободу, ибо всякое ограниченіе сво-
боды личности, не вытекающее изъ необходимости огра-
жденія свободы другихъ лицъ, можетъ совершаться лишь
въ такихъ цѣляхъ, которыя не имѣютъ ничего общаго
съ этическимъ принципомъ. Разъ, съ другой стороны,
этическое отношеніе къ личности вытекаетъ изъ при-
знанія тождества человѣческой природы во всѣхъ пред-
ставителяхъ человѣческаго рода, тѣмъ самымъ выста-
вляется соціальный идеалъ равенства. Свобода и равен-
ство, это—двѣ великія идеи этическаго происхожденія,
которыя играли весьма крупную роль въ исторіи чело-
вѣческаго прогресса.
Въ этомъ отношеніи и съ точки зрѣнія соціальной
этики органическая теорія общества не выдерживаетъ
критики. Эта теорія, которая приравниваетъ личность,
считающую самое себя цѣлью и требующую отъ дру-
гихъ признанія этого своего достоинства, къ простой
клѣточкѣ организма, играющаго въ немъ чисто служеб-
ную роль, тѣмъ самымъ превращаетъ личность въ ору-
діе или средство, служащее какимъ-то внѣ личной жизни
существующимъ цѣлямъ общественнаго организма. Разъ
мы смотримъ на личность не съ натуралистической, а
съ гуманитарной точки зрѣнія, мы не только не должны
строить соціологіи на біологіи, но сверхъ того обязаны
внести въ соціологію этическій элементъ, котораго не
можетъ дать отождествленіе общества съ организмомъ.
Соціальная этика можетъ быть основана на этикѣ инди-

видуальной, а послѣдняя возможна лишь при изученіи
человѣка, какъ духовной личности, а не какъ живот-
наго только организма или не какъ только рабочей силы,
производящей общественное богатство. Органическая те-
орія общества можетъ ставить идеаломъ лишь рабскую
солидарность совершенно между собой неравныхъ осо-
бей, противъ чего должно протестовать развитое этиче-
ское начало, требующее, чтобы люди были свободно со-
лидарны и чтобы общія имъ цѣли достигались ими безъ
односторонняго искаженія ихъ природы. Деспотическое
государство съ кастическимъ устройствомъ общества, вотъ
то, что въ жизни человѣческой наиболѣе олицетворяетъ
органическій идеалъ. На принципѣ борьбы за существо-
ваніе, коимъ нѣкоторые соціологи, желавшіе перенести
въ свою науку цѣликомъ и безъ измѣненій принципы
видовой біологіи, пытались объяснить существо и раз-
витіе соціальной жизни, нельзя построить ни соціологіи,
ни этики: соціологія имѣетъ дѣло съ обществомъ, какъ
солидарнымъ цѣлымъ, а этика своимъ исходнымъ по-
нятіемъ имѣетъ уваженіе къ чужому достоинству и
чужимъ правамъ, исключающее животную борьбу. По-
литическая экономія, встрѣчающаяся одинаково и съ
явленіями борьбы (конкурренція, эксплуатація), и съ
явленіями солидарности (кооперація) равнымъ образомъ
одна, какъ того требуетъ экономическій матеріализмъ, не
въ состояніи также обосновать ни соціологіи, ни этики,—
первой потому, что человѣческое общество сплачивается
не одною солидарностью интересовъ, но и солидарностью
симпатій, а также тою солидарностью, которая выте-
каетъ изъ этическаго принципа; второй же, т.-е. этики
она, политическая экономія,, обосновать не можетъ по-
тому, что беретъ человѣка лишь какъ трудовую силу,
а не какъ духовную личность, и разсматриваетъ тѣ
явленія жизни, въ коихъ господствуетъ матеріальный

интересъ, самъ по себѣ, безъ примѣси отношеній дру-
гого рода, пріучаетъ человѣка смотрѣть на другого че-
ловѣка, какъ на орудіе или средство для достиженія
экономическихъ цѣлей. Для политической экономіи весьма
долгое время человѣкъ былъ главнымъ образомъ только
производителемъ цѣнностей. Напр., въ интересахъ вы-
работки изъ человѣка умѣлаго работника указывалось
на важное значеніе спеціализаціи занятій (раздѣленія
труда), которая, будучи доведена до послѣдней степени
совершенства, предполагаетъ, однако, превращеніе жи-
вого человѣка въ своего рода автоматъ, способный лишь
къ работѣ извѣстнаго вида: въ экономическомъ отно-
шеніи это весьма выгодно, чтобы рабочій умѣлъ, поло-
жимъ, быстро и чисто насаживать булавочныя головки,
хотя бы послѣ долгой практики въ этомъ искусствѣ
былъ совершенно неспособенъ къ какой-либо иной ра-
ботѣ, но лишь такая школа политической экономіи, ко-
торая совершенно устраняла изъ своихъ отвлеченныхъ
разсужденій какія бы то ни было этическія соображе-
нія, могла не принимать въ расчетъ, что выгодное съ
• одной точки зрѣнія превращеніе личности въ автоматъ,
въ простую часть сложнаго производства (или, что то же,
въ функціонирующую особымъ образомъ клѣточку орга-
низма) съ другой точки зрѣнія оказывается безнрав-
ственнымъ, ибо, повторяю, этика запрещаетъ человѣку
смотрѣть на человѣка, лишь какъ на орудіе (въ дан-
номъ случаѣ орудіе производства). На принципѣ эко-
номической выгоды (равно какъ на принципѣ полити-
ческаго интереса, точно также допускающаго пользова-
ніе людьми, какъ орудіями для достиженія разнаго рода
государственныхъ, національныхъ, партійныхъ и т. п.
цѣлей) нельзя основать правилъ этики, и потому лишь
тогда экономика и политика становятся вполнѣ гумани-
тарными науками, когда видятъ въ людяхъ, какъ про-

изводителяхъ и потребителяхъ богатствъ и какъ поддан-
ныхъ государства, кромѣ того, живыя человѣческія лич-
ности, обладающія нравственнымъ достоинствомъ, кото-
рое не позволяетъ превращать ихъ въ простыя орудія
производства, и извѣстными правами, нарушеніе коихъ
со стороны государства было бы точно также отрица-
ніемъ ихъ моральнаго достоинства.
Субъективизмъ, защищавшійся нами въ предыдущей
бесѣдѣ, есть не что иное, какъ именно только-что раз-
смотрѣнное нами этическое отношеніе къ человѣку. Ка-
кимъ же образомъ можетъ оно быть примѣнено къ пред-
мету общественныхъ наукъ?
Не забудемъ прежде всего, что, какъ и всѣ науки
вообще, и науки, имѣющія дѣло съ человѣкомъ, зани-
маются или явленіями, или законами, которые этими
явленіями управляютъ. Въ первомъ случаѣ субъектив-
ное отношеніе сводится нё къ чему иному, какъ къ
оцѣнкѣ явленій съ точки зрѣнія принциповъ инди-
видуальной и соціальной этики, во второмъ — изслѣ-
дованіе законовъ, управляющихъ жизнью личности и
общества, дополняется изслѣдованіемъ принциповъ, ко-
торые должны осуществляться въ этой жизни. Въ отли-
чіе отъ феноменологическаго знанія (т.-е. знанія са-
михъ явленій) и знанія номологическаго (т.-е. знанія
законовъ) знаніе принциповъ должнаго мы можемъ на-
звать деонтологическимъ (наукою о должномъ), съ точки
зрѣнія коего явленія дѣйствительности и подлежатъ
оцѣнкѣ.
Главною феноменологическою наукою о жизни чело-
вѣка нужно признать, конечно, исторію, по отношенію
къ которой и современность есть лишь моментъ, имѣю-
щій завтра же сдѣлаться прошедшимъ, т.-е. стать пред-
метомъ той же исторіи.
Явленія, изучаемыя исторіей, суть прежде всего по-

ступки, поведеніе людей, понимать которые мы можемъ,
лишь высказывая о нихъ свои сужденія, производя имъ
оцѣнку не только съ точки зрѣнія разумности или не-
разумности, цѣлесообразности и нецѣлесообразности этихъ
поступковъ, этого поведенія и т. п., но и съ точки зрѣ-
нія отношенія ихъ къ морали данной эпохи и ихъ зна-
ченія въ исторіи прогресса, о чемъ сейчасъ будетъ сказано.
Далѣе, факты, изучаемые исторіей, подводятся подъ
понятія духовной культуры и соціальной организаціи.
Первая состоитъ изъ религіозныхъ, философскихъ, науч-
ныхъ, моральныхъ, политическихъ воззрѣній, которыя
могутъ оцѣниваться не только съ объективной точки
зрѣнія ихъ истинности, но и съ субъективной точки
зрѣнія этическаго идеала. Соціальная организація, въ
свою очередь, можетъ быть разложена на формы эконо-
мическаго, юридическаго и политическаго содержанія, и,
разумѣется, эти формы равнымъ образомъ могутъ быть
предметомъ оцѣнки не только со стороны достиженія
ими тѣхъ цѣлей, какія въ свое время имъ ставились,
но и со стороны ихъ соотвѣтствія или (несоотвѣтствія)
идеальной цѣли всякаго общежитія, каковою можетъ
быть лишь осуществленіе извѣстныхъ этическихъ прин-
циповъ. Такъ какъ исторія, взятая не съ прагматиче-
ской своей стороны, — не со стороны именно человѣче-
скихъ поступковъ, происшествій, событій, движеній, —
есть постоянное измѣненіе культурныхъ и соціальныхъ
формъ, то можно, далѣе, поставить вопросъ, во-первыхъ,
о томъ, не мѣняются ли вмѣстѣ съ тѣмъ и принципы,
лежащіе въ основѣ этихъ формъ, а во-вторыхъ, что же
дѣлается съ самою личностью, какъ таковою, съ ея
внутреннимъ достоинствомъ, съ ея внѣшними правами,
съ ея матеріальнымъ благосостояніемъ вслѣдствіе пере-
мѣнъ, происходящихъ въ исторіи духовной культуры и
соціальной организаціи. Въ совершенно разныхъ фор-

махъ возможно существованіе одного и того же прин-
ципа, въ силу коего человѣкъ разсматривается, какъ
орудіе; но возможно также, что въ основѣ измѣненій,
коимъ подвергаются культурныя и соціальныя формы,
обнаруживаются измѣненія какъ-разъ принципіальнаго
свойства. Въ первомъ случаѣ всѣ культурныя и соціаль-
ныя измѣненія не имѣютъ никакой этической цѣны,
какъ бы ни были важны эти перемѣны въ другихъ от-
ношеніяхъ, во второмъ случаѣ можетъ быть одно изъ
двухъ: съ одной стороны, исторія можетъ быть не чѣмъ
инымъ, какъ процессомъ, въ коемъ личность утрачи-
ваетъ все болѣе и болѣе свое достоинство, свои права,
свое благосостояніе; съ другой, наоборотъ, историческій
процессъ, быть можетъ, въ общемъ лишь содѣйствуетъ
все большему и большему развитію личности, все боль-
шему теоретическому признанію за нею и осуществле-
нію на практикѣ ея достоинства, ея правъ на свободу
и на равенство, ея стремленія къ матеріальному благо-
получію. Отвѣтъ на вопросъ о томъ, что же такое пред-
ставляетъ изъ себя исторія, взятая съ этой точки зрѣ-
нія, конечно, можетъ быть данъ только обективнымъ
изслѣдованіемъ самой исторической дѣйствительности 32),
но точку зрѣнія, съ которой эта дѣйствительность въ
такомъ случаѣ изслѣдуется, и мѣрку для субъективной
оцѣнки данныхъ этого объективнаго изслѣдованія намъ
и даетъ этическій идеалъ полнаго и всесторонняго раз-
витія личности въ обществѣ, устроенномъ въ согласіи
съ этимъ идеаломъ.
32) Въ своей „Философіи культурной и соціальной исторіи новаго
времени" (Спб. 1893) мы сдѣлали попытку резюмировать съ этой
точки зрѣнія исторію западно-европейскихъ народовъ въ XIV—XVIII
вѣкахъ. Философское освѣщеніе того же предмета въ статьѣ Н. К.
Михайловскаго „Борьба за индивидуальность" (въ Сочиненіяхъ, т. V).

Таково примѣненіе этическаго идеализма къ исто-
рическому (феноменологическому) изученію человѣческой
жизни, но кромѣ того та же самая жизнь изучается и
теоретически (номологически) въ соціологіи.
Въ слѣдующей бесѣдѣ рѣчь будетъ итти подробнѣе
о томъ, что такое соціологія, а тутъ я ограничусь лишь
общимъ указаніемъ на то, что соціологія есть теорія
общества, изслѣдующая законы его существованія и раз-
витія, что, кромѣ того, общество изучается теоретически,
но съ особыхъ точекъ зрѣнія — частныхъ и спеціаль-
ныхъ—политикой, юриспруденціей и политической эко-
номіей, и что, наконецъ, соціологія должна быть син-
тезомъ изученія общественныхъ явленій въ отношеніяхъ
политическомъ, юридическомъ и экономическомъ. Поли-
тика имѣетъ своимъ предметомъ государство, какъ еди-
ное цѣлое, обладающее принудительною властью по отно-
шенію къ отдѣльнымъ своимъ частямъ, каковыми въ по-
слѣднемъ анализѣ являются отдѣльныя лица. Въ дости-
женіи своихъ цѣлей оно смотритъ на отдѣльныхъ лю-
дей, какъ на свои орудія, коими и считаетъ себя въ
правѣ распоряжаться. Если стоять въ политикѣ лишь
на точкѣ зрѣнія государственнаго интереса (raison d'e-
tat), то необходимо придешь къ отрицанію за личностью
какихъ бы то ни было правъ по отношенію къ госу-
дарству, и дѣйствительно, существуетъ цѣлый рядъ по-
литическихъ теорій подобнаго рода, сводящихся къ уче-
нію о поглощеніи личности государствомъ. Гоббзъ въ
XVII в. отрицалъ за личностью даже право имѣть свое
сужденіе о томъ, что хорошо и что дурно, т.-е. подчи-
нялъ этику политикѣ. Теоріи подобнаго рода весьма бла-
гопріятны для отождествленія общества съ организмомъ,
отдѣльной личности — съ клѣточкою организма. Лишь
при взглядѣ на личность, какъ на самостоятельное я,
имѣющее свое собственное достоинство и обладающее

извѣстными неотъемлемыми правами, возможно построить
политику, которая не только не противорѣчила бы эти-
ческому принципу, но и находилась бы въ соотвѣтствіи
съ современными намъ явленіями государственной жизни
передовыхъ странъ, равно какъ и съ исторіей, привед-
шей къ утвержденію личныхъ правъ. Далѣе, въ самомъ
понятіи права, изученіемъ коего занимается юриспру-
денція, заключается признаніе _ за личностью чего-то та-
кого, что общество беретъ подъ свою охрану, но тѣмъ
не менѣе между правомъ и нравственностью существуетъ
все-таки большая разница, и право освящаетъ нерѣдко
такія отношенія, которыя являются полнымъ отрица-
ніемъ этическаго принципа, какъ это случилось, напр.,
съ рабствомъ. Юридическая правда иногда бывала и бы-
ваетъ моральною неправдою (summum jus summa injuria),
и если смотрѣть на людскія отношенія и положенія лишь
съ юридической точки зрѣнія, т.-е. съ точки зрѣнія
охраны закономъ существующихъ фактическихъ отно-
шеній, то это опять значило бы иногда приносить до-
стоинство и права живыхъ людей въ жертву тѣмъ или
инымъ формальнымъ принципамъ (fiat justitia, pereat
mundus). Право, какъ таковое, охраняетъ не только
личность, въ чемъ и заключается его этическое raison
d'etre, но и разнаго рода интересы, которые сами по
себѣ, какъ это бываетъ преимущественно въ экономи-
ческой сферѣ, могутъ въ своей основѣ имѣть какъ разъ
не-этическое отношеніе однихъ людей къ другимъ. На-
конецъ, и предметомъ политической экономіи, какъ та-
ковой, является нѣчто, при изученіи чего можно, какъ
это и дѣлало цѣлое направленіе названной науки, игно-
рировать личность. По отношенію къ національному бо-
гатству, изученіемъ коего занимается политическая эко-
номія, человѣкъ долженъ разсматриваться прежде всего,
какъ одинъ изъ факторовъ, участвующихъ въ производ-

ствѣ, какъ трудовая сила, и, дѣйствительно, многіе эко-
номисты проникались этимъ взглядомъ до такой степени,
что забывали видѣть въ трудовой силѣ духовную чело-
вѣческую личность. Для нихъ, по остроумному замѣча-
нію одного критика такихъ экономическихъ теорій, не
богатство существуетъ ради человѣка, а человѣкъ—ради
богатства. Только при внесеніи въ экономику сообра-
женій этическаго свойства, т.-е. лишь при признаніи въ
человѣкѣ, факторѣ производства, личнаго достоинства,
въ смыслѣ самостоятельнаго я и вытекающихъ отсюда
правъ, изученіе явленій и законовъ народнаго хозяй-
ства не будетъ имѣть такого уродливаго характера, ка-
кой оно получаетъ у иныхъ экономистовъ.
Подведемъ итоги. Въ дѣйствительной жизни чело-
вѣкъ, конечно, сплошь и рядомъ играетъ роль орудія
или средства: ни политика, ни юриспруденція, ни эко-
номика не могутъ отрицать этого факта; онѣ объясняютъ
его происхожденіе и прямо должны доказывать его не-
обходимость для достиженія тѣхъ цѣлей, которыя ста-
вятъ себѣ государство, право, народное хозяйство. Но
на этомъ названныя науки остановиться не могутъ. Онѣ
должны именно памятовать, что ^не человѣкъ суще-
ствуетъ для субботы, а суббота для человѣка", что не
личность существуетъ для государства, для права, для
народнаго хозяйства, а что и государство, и право, и
народное хозяйство существуютъ для личности; что всякій
разъ, когда личность становится только орудіемъ поли-
тическихъ, юридическихъ и экономическихъ цѣлей, совер-
шается нарушеніе основного этическаго принципа, какъ
цѣли, коей, наоборотъ, должны служить государство,
право и народное хозяйство,—и что по всему этому онѣ,
названныя науки, не могутъ стоять только на почвѣ
дѣйствительности, не внося въ свои построенія идеаль-
ныхъ требованій. Что можно сказать объ изученіи обще-

ства съ особыхъ точекъ зрѣнія политики, юриспруденціи
и экономики, то же самое должно сказать и объ изу-
ченіи его съ общей точки зрѣнія соціологіи. Всѣ по-
пытки построить послѣднюю не на психологіи '(дарви-
низмъ въ соціологіи, органическая школа, экономическій
матеріализмъ) необходимо, — если эти попытки только
вполнѣ послѣдовательны,—приводятъ къ тому же самому,
къ чему приходятъ политики, юристы и экономисты,
игнорирующіе въ изучаемыхъ ими отношеніяхъ суще-
ствованіе вопроса о личности. Разъ этотъ вопросъ дол-
женъ имѣть большую важность въ политикѣ, юриспру-
денціи, экономикѣ, разсматривающихъ общество, какъ
нѣкоторое цѣлое, взятое съ той или другой стороны, то
соціологія, берущая общество, какъ прежде всего аггре-
гатъ живыхъ единицъ, связанныхъ между собою не только
государственными, правовыми и хозяйственными отно-
шеніями, но узами духовной культуры, уже прямо должна
поставить главнымъ своимъ вопросомъ отношеніе индиви-
дуальнаго начала къ началу общественному въ культур-
ныхъ, соціальныхъ и историческихъ проявленіяхъ обще-
ственнаго начала.
Въ соціологическомъ міросозерцаніи вопросъ о поло-
женіи личности въ обществѣ такой же основной вопроъ,
какимъ въ міросозерцаніи физическомъ является вопросъ
о мѣстѣ человѣка въ природѣ.
Вопросъ этотъ можетъ и долженъ рѣшаться двояко—
на почвѣ фактической (объективной, научной въ стро-
гомъ смыслѣ) и на почвѣ принципіальной (субъективной,
этической). Въ первомъ отношеніи общій вопросъ рас-
падается на два частныхъ: 1) каково было и есть поло-
женіе личности въ обществѣ въ разныя времена и у
разныхъ народовъ и 2) гдѣ естественные предѣлы, между
которыми возможны колебанія этого положенія въ ту
или другую сторону? Въ связи съ ними стоятъ историко-

философскіе вопросы о томъ, въ какомъ направленіи со-
вершается развитіе взаимоотношеній между личностью и
обществомъ (вопросъ о прогрессѣ) и какое участіе при-
надлежитъ личности въ процессѣ этого развитія (вопросъ
о роли личности въ исторіи). Что касается до принци-
піальной постановки вопроса, то тутъ дѣло рѣшается
просто. Не личность существуетъ для общества, но обще-
ство для личности: общественныя цѣли суть только сред-
ства для личныхъ цѣлей. Такъ какъ, однако, общество
состоитъ изъ отдѣльныхъ личностей, то никто не имѣетъ
права дѣлать общество лишь орудіемъ или средствомъ
въ достиженіи своихъ эгоистическихъ цѣлей: за услуги,
которыя общество приноситъ человѣку, человѣкъ дол-
женъ оказывать обществу услуги съ своей стороны. Но
общественная жизнь, давая людямъ извѣстныя выгоды,
требуетъ съ ихъ стороны и извѣстныхъ жертвъ: у лич-
ности существуютъ не только права, но и обязанности.
Если права отдѣльныхъ лицъ должны находить свою
границу въ правахъ другихъ лицъ, то и обязанности,
коихъ общество въ правѣ требовать отъ личности, должны
быть также заключены въ извѣстныя границы, итти
далѣе которыхъ значило бы прямо дѣлать изъ живой
личности орудіе для достиженія постороннихъ ей цѣлей.
Принципіально вопросъ рѣшается ясно и просто: другое
дѣло—практическое осуществленіе принципа Лишь знаніе
законовъ человѣческой природы и законовъ общественной
жизни, столь еще несовершенное, и знаніе фактическихъ
отношеній, доставляемое прежде всего изученіемъ исторіи,
можетъ вести къ теоретическому разрѣшенію проблеммъ
соціальной этики и въ ея деталяхъ, откуда, однако, опять--
таки еще очень далеко до того, чтобы принципы этой
этики нашли воплощеніе въ самихъ культурныхъ и со-
ціальныхъ формахъ.

Бесѣда седьмая.
Объ историческомъ и соціологическомъ образованіи.
Факты духовной культуры и соціальной организаціи
могутъ изучаться или исторически (феноменологически),
или теоретически (номологически). Настоящее знаніе и
пониманіе общественной жизни человѣка возможно лишь
при соединеніи историческаго и теоретическаго метода
въ ихъ изученіи. Еще съ психологическою- стороною
этой жизни, съ духовною культурою, съ господствовав-
шими въ разное время идеями религіозными, философ-
скими, моральными, научными и т. п. до извѣстной сте-
пени можно знакомиться лишь съ исторической точки
зрѣнія, ибо (опять-таки только до извѣстной степени)
гносеологія и этика могутъ замѣнять общую теорію ду-
ховной культуры народовъ, но когда мы вступаемъ въ
область соціальной организаціи, то рядомъ съ исторіей
относящихся къ этой области фактовъ, т.-е. съ исторіей
государства, права, народнаго хозяйства мы должны не-
премѣнно изучать и соотвѣтственныя указаннымъ сторо-
намъ общественнаго быта науки, а именно политику,
юриспруденцію и политическую экономію, которыя въ
свою очередь суть лишь первыя ступени общей теоріи
общества, соціологіи. Въ настоящей бесѣдѣ у насъ и
будетъ итти рѣчь о занятіяхъ исторіей, общими теоріями
государства, права и народнаго хозяйства и соціологіей.
Объ особой важности историческаго образованія въ
дѣлѣ выработки міросозерцанія я уже довольно подробно
говорилъ въ „Письмахъ о самообразованіи" и потому
позволяю себѣ ограничиться здѣсь только ссылкою на

посвященную этому вопросу главу названной книжки и
нѣкоторыми дополнительными замѣчаніями 33).
Въ исторію я включаю и описаніе такъ называемой
первобытной эпохи 34), которая до сихъ поръ еще про-
должается въ жизни низшихъ расъ (дикарей). Если
историческая біологія доводитъ насъ до того момента,
когда изъ зоологическаго міра выдѣлился человѣкъ, то
знакомство съ первобытною культурою должно занять
посредствующее звено между исторіей человѣка, какъ
одной изъ составныхъ частей органической природы, и
исторіей человѣка, какъ существа, возвышающагося надъ
остальнымъ животнымъ міромъ своими духовными спо-
собностями и формами своей общественности. Съ изу-
ченіемъ первобытной культуры (и быта дикарей) тѣсно
связаны вопросы о происхожденіи языка, нравовъ, вѣ-
рованій, техническихъ искусствъ, семьи, собственности,
права, государства и т. д., изслѣдованіе коихъ съ эво-
люционной точки въ высшей степени важно и въ чисто
теоретическомъ отношеніи. Конечно, въ рѣшеніяхъ во-
просовъ такого рода еще много предположительнаго,
спорнаго, неустановившагося, и это обстоятельство нужно
принимать всегда въ расчетъ.
Въ самомъ изученіи настоящей исторической жизни
цивилизованныхъ народовъ нужно выдвигать на первый
планъ такъ называемыя внутреннія отношенія, т.-е. ду-
ховную культуру и общественную организацію, идеи и
учрежденія, факты изъ исторіи міросозерцаній (религіи,
философіи, науки, этики и т. п.), экономическихъ, юри-
33) Объ общемъ значеніи историческаго образованія, кромѣ „Пи-
семъ къ учащейся молодежи о самообразованіе' (письмо VI), см. еще
двѣ мои лекціи о томъ же предметѣ, помѣщенныя въ „Этюдахъ"
(стр. 1—41).
34) Тэйлоръ. Антропологія. 1882.—Липпертъ. Исторія культуры.
1894.

дическихъ и политическихъ отношеній, не забывая, ра-
зумѣется, при этомъ судебъ самого человѣка, какъ лич-
ности, въ зависимости отъ характера и измѣненій всей
духовной и общественной среды 35). Особенно важно въ
исторіи идей и учрежденій то, что можетъ служить по-
казателемъ внутренняго развитія и внѣшняго положенія
личности въ данную эпоху.
Далѣе, и отдѣльныя эпохи имѣютъ, разумѣется, не-
одинаковую важность для того, кто берется за изученіе
исторіи въ цѣляхъ выработки міросозерцанія. Во-пер-
выхъ, есть эпохи, въ которыя историческая жизнь бы-
стрѣе идетъ впередъ, рѣзче измѣняется, порождаетъ
болѣе новыхъ явленій, чѣмъ въ другія эпохи, и, ко-
нечно, первыя представляютъ гораздо больше интереса,
чѣмъ вторыя. Во-вторыхъ, времена, къ намъ болѣе
близкія, заслуживаютъ и большаго вниманія, и въ цѣ-
ляхъ общаго образованія болѣе детальное знакомство
съ такими временами прямо даже слѣдуетъ особенно
настойчиво рекомендовать 36).
Еще вотъ что нужно замѣтить. Приступающій къ
систематическому чтенію по исторіи (хотя бы и не въ
хронологическомъ порядкѣ) долженъ имѣть вполнѣ ясное
представленіе объ общемъ ходѣ исторіи и о взаимныхъ
отношеніяхъ между отдѣльными эпохами. Всегда нужно
имѣть подъ руками хорошій учебникъ и заглядывать въ
него каждый разъ, когда приходится приступать къ озна-
комленію съ какою-либо новою эпохой. Завершеніемъ
первой серіи историческаго чтенія, въ которую должны
войти наиболѣе общіе труды по исторіи главнѣйшихъ
35) Ср. третью главу перваго тома моей „Исторіи западной Ев-
ропы въ новое время".
36) Бъ виду этого въ указаніяхъ на сочиненія по исторіи, дан-
ныхъ въ приложеніи къ этой книжкѣ, выдвинуты на главный планъ
новая и новѣйшая исторія.

эпохъ, должно служить историко-философское обозрѣніе
всей жизни человѣчества и въ особенности человѣчества
европейскаго, какъ историческаго по преимуществу, да-
бы всѣ эпохи были связаны въ представленіи читателя
въ одно цѣлое и притомъ съ философской точки зрѣнія
(съ точки зрѣнія идеи прогресса).
Параллельно съ ознакомленіемъ съ отдѣльными эпо-
хами весьма полезно заглядывать въ сочиненія по исто-
ріи философіи, литературы и т. п., которыя могутъ и
должны читаться и сами по себѣ въ интересахъ чисто
философскаго или литературнаго образованія. Между
прочимъ, нѣкоторыя экономическія, юридическія и по-
литическія сочиненія я бы совѣтовалъ прочитывать въ
связи съ историческимъ изученіемъ отдѣльныхъ эпохъ.
Напр., весьма удобно было бы сочиненія по исторіи
экономическихъ ученій 37) прочитывать параллельно съ
исторіей тѣхъ эпохъ, когда ученія эти возникали и го-
сподствовали, или историческую часть государственнаго
права 38) иностранныхъ державъ прочитывать по отдѣ-
ламъ, смотря по тому, къ какой эпохѣ, въ данную ми-
нуту изучаемой, это будетъ подходить.
Вмѣстѣ съ изученіемъ исторіи мыслящему читателю
приходится постоянно наталкиваться на разные теоре-
37) Краткое изложеніе исторіи экономическихъ теорій (до 1830 г.)
можно прочесть въ моей „Исторіи западной Европы", т. III, стр.
243—247 и 257-260 и т. IV, гл. XXVI—XXVII. Болѣе подробное
изложеніе см. въ одномъ изъ слѣд. сочиненій: А. И. Чупровъ. Исторія
политической экономіи.—Ингрэмь. Исторія политической экономіи. —
И. И. Иванюковъ. Основныя положенія теоріи экономической поли-
тики отъ Адама Смита до настоящаго времени.
38) А. Д. Градовскій. Государственное право главнѣйшихъ евро-
пейскихъ державъ. Т. I (часть историческая). Спб. 1886. Главнѣйшія
данныя по исторіи государственнаго устройства (и въ частности по
исторіи конституцій) можно найти въ соотвѣтственныхъ отдѣлахъ
моей „Исторіи западной Европы въ новое время".

тическіе вопросы исторической науки 39). Я даже укажу
здѣсь нѣсколько такихъ вопросовъ: вліяніе внѣшней
природы на исторію, значеніе въ исторіи племенныхъ
(расовыхъ) особенностей, зависимость духовной культуры
отъ экономическихъ условій, роль идей въ историческомъ
движеніи, историческое значеніе такъ называемыхъ ве-
ликихъ людей и пр. и пр. Все это общіе вопросы, рѣ-
шеніе коихъ должно составлять содержаніе теоріи исто-
ріи (исторіологіи), которая сама-можетъ разсматриваться,
какъ часть соціологіи.
Лишь при серьезномъ изученіи исторіи можно за-
пастись необходимымъ количествомъ фактическихъ зна-
ній, безъ коихъ знакомство съ науками теоретическими
не въ состояніи принести той пользы, какую можно
изъ нихъ извлечь въ дѣлѣ выработки міросозерцанія.
Такія науки, какъ политическая экономія, юриспру-
денція (взятая здѣсь въ значеніи общей теоріи права),
политика (то, что называется у насъ государственнымъ
правомъ) въ чисто теоретическихъ своихъ частяхъ имѣ-
ютъ дѣло съ отвлеченными понятіями, подъ которыя
подводится великое множество явленій и притомъ весьма
разнообразныхъ въ каждой категоріи, равно какъ съ
обобщеніями, въ основѣ коихъ лежитъ также громад-
ное количество весьма различныхъ фактовъ: однѣ и
тѣ же идеи и формулы названныхъ наукъ будутъ го-
ворить читателю очень мало, если онъ не будетъ знать
реальныхъ явленій, которыя подводятся подъ данныя
понятія, фактовъ, послужившихъ основаніями для дан-
ныхъ обобщеній. Но это еще не все: экономика, юри-
спруденція, политика, каждая изъ этихъ наукъ разсма-
триваетъ общество лишь съ извѣстной стороны, и удоб-
39) Теоретическимъ вопросамъ исторической науки (въ смыслѣ
общаго ихъ обзора) посвящена мною особая статья подъ этимъ за-
главіемъ въ моихъ „Этюдахъ", стр. 42—57.

нѣе всего именно путемъ историческаго изученія пости-
гнуть то взаимодѣйствіе, въ какомъ находятся одни по
отношенію къ другимъ факты экономической, юридиче-
ской и политической исторіи. Исторія притомъ изобра-
жаетъ намъ и то взаимноотношеніе, въ какомъ между
собою находятся факты соціальные (экономическіе, юри-
дическіе, политическіе) съ фактами культурными (съ ре-
лигіей, философіей, наукой и т. д.). Мало того: и взаи-
модѣйствіе, въ какомъ находятся между собою факты
соціальные трехъ указанныхъ категорій, и взаимодѣй-
ствіе ихъ съ фактами культурными исторія изображаетъ
не отвлеченно, а конкретно, на отдѣльныхъ примѣрахъ,
которые своимъ анализомъ превращаетъ въ своего рода
основанія для болѣе вѣрнаго и всесторонняго пониманія
взаимоотношеній, существующихъ въ сложномъ меха-
низмѣ общественнаго бытія. Наконецъ, въ наше время
всѣ общественныя науки, не отказываясь отъ теорети-
ческихъ задачъ, поставленныхъ имъ въ самомъ началѣ
ихъ возникновенія, стремятся къ сближенію съ исторіей,
пользуются ея матеріаломъ и ея выводами, пользуются
ея методомъ, пользуются ея основною точкою зрѣнія,
которая есть точка зрѣнія зволюціонная. Для обще-
ственныхъ наукъ прошло то время, когда онѣ строились
на основахъ однихъ общихъ понятій, шли по пути чи-
стой дедукціи и приходили къ представленіямъ, съ ко-
торыми плохо мирились данныя исторической дѣйстви-
тельности. Не отрицая великаго значенія, какое раціо-
нализмъ и этическій идеализмъ имѣли въ дѣлѣ разра-
ботки вопросовъ о существѣ и цѣляхъ государственной,
правовой и хозяйственной жизни обществъ, отнюдь не
желая вытѣснить теоретизма историзмомъ, я лишь ука-
зываю на то, что одно раціоналистическое и этическое
отношеніе къ явленіямъ государства, права, народнаго
хозяйства безъ научнаго (историческаго, статистическаго

и т. д.) изслѣдованія этихъ явленій, основаннаго на
опытѣ и наблюденіи, не можетъ быть признано веду-
щимъ къ цѣли знанія и пониманія того, что предста-
вляетъ изъ себя жизнь общества, взятая въ своемъ цѣ-
ломъ или въ отдѣльныхъ сторонахъ своихъ. Внесеніе
исторической точки зрѣнія въ политику, юриспруденцію
и экономику вполнѣ соотвѣтствуетъ философскому прин-
ципу, объединяющему въ наше время изученіе міра
природы и міра человѣка, принципу эволюціонизма.
Государство и право, съ одной стороны, экономическій
порядокъ, съ другой, перестали быть какими-то неиз-
мѣнными типами вещей во всѣ эпохи и у всѣхъ наро-
довъ: это суть явленія, развивающіяся во времени и въ
пространствѣ и въ развитіи своемъ слѣдующія извѣст-
нымъ законамъ въ зависимости отъ условій внѣшней
среды. Кто хочетъ, дѣйствительно, проникнуться эволю-
ціонной идеей современной философіи, кто хочетъ, чтобы
эта идея не была для него мертвой буквой, простымъ
словомъ, пустой фразой, тотъ долженъ самъ себѣ, такъ
сказать, выработать эту идею путемъ изученія исторіи.
На это не нужно жалѣть ни времени, ни силъ, ни
труда, ибо все это вознаградится сторицею.
Серьезное историческое образованіе, въ коемъ должно
быть отведено соотвѣтственное мѣсто ознакомленію со
всѣми важнѣйшими сторонами общественной жизни,
одно способно предохранить отъ одностороннихъ взгля-
довъ на эту жизнь, съ какими мы встрѣчаемся у по-
литиковъ, юристовъ и экономистовъ, когда они смотрятъ
на нее исключительно съ своихъ спеціальныхъ точекъ
зрѣнія. Конечно, соціологія, какъ завершеніе всѣхъ
общественныхъ знаній, надлежащимъ образомъ можетъ
изучаться лишь на основѣ извѣстной подготовки въ
областяхъ государства и правовѣдѣнія и науки о на-
родномъ хозяйствѣ; но я думаю также, что прежде

чѣмъ человѣкъ начнетъ знакомиться съ политической
экономіей, общей теоріей права и государствовѣдѣніемъ,
ему нужно имѣть нѣкоторый запасъ общихъ соціологи-
ческихъ понятій, хотя бы для того, чтобы не думать,
будто та или другая изъ этихъ наукъ представляетъ
изъ себя всю теорію общества. Такою теоріей не только
нельзя считать, напр., одну политическую экономію, но
вмѣстѣ съ нею и другія двѣ науки, съ нею же вмѣстѣ
и взятыя, безъ той коллективной психологіи, которая
должна была бы изучать психическое взаимодѣйствіе,
происходящее въ обществѣ и дающее въ результатѣ об-
щій языкъ, общіе нравы и обычаи, общія вѣрованія и
т. д. у отдѣльныхъ народовъ. Къ сожалѣнію, трудно
было бы указать на какую-либо книгу, въ которой за-
ключалась бы подобная соціологическая пропедевтика.
Конечно, она не могла бы замѣнить изученія исторіи,
но послѣднее ее съ успѣхомъ замѣнить можетъ. Въ
этой книгѣ нужно было бы показать, что общество не
есть организмъ, а нѣчто отъ него отличное, поскольку
организмъ есть контретное цѣлое, состоящее изъ неоду-
шевленныхъ клѣточекъ, а общество—цѣлое дискретное,
состоящее изъ индивидуумовъ, за коими мы не можемъ
не признавать того же достоинства и тѣхъ правъ, какія
признаемъ за собою; что эти личности связываются въ
одно цѣлое чисто психическою связью, и что потому
безъ психическаго взаимодѣйствія самый фактъ суще-
ствованія общества былъ бы немыслимъ; что на почвѣ
этого взаимодѣйствія возникаетъ вся духовная культура
человѣчества, сводящая въ послѣднемъ анализѣ къ раз-
наго рода эмоціональнымъ, теоретическимъ и этическимъ
отношеніямъ человѣка къ природѣ и къ людямъ (эти-
ческое отношеніе существуетъ лишь къ послѣднимъ);
что само экономическое отношеніе къ природѣ и къ
другимъ людямъ, ложащееся въ основу всего хозяй-

ственнаго быта общества, было бы невозможно безъ су-
ществованія указаннаго психическаго взаимодѣйствія
между людьми; что право и государство выростаютъ не
на одной экономической почвѣ, но и на почвѣ культур-
ной; что понять общество и законы его развитія можно
лишь подъ условіемъ всесторонняго пониманія взаимоот-
ношеній, въ какихъ находятся между собою духовная
культура (между прочимъ, начало національности), эко-
номическая жизнь, право и государство; что для пони-
манія этихъ взаимоотношеній нужно исходить изъ по-
нятія человѣческой личности въ ея физіологическомъ и
психологическомъ опредѣленіяхъ; что вопросъ о взаим-
ныхъ отношеніяхъ началъ личности и общественности
долженъ быть однимъ изъ основныхъ вопросовъ соціо-
логіи. Вотъ что слѣдовало бы разсмотрѣть въ такомъ
введеніи въ соціологію, которое должно было бы пред-
шествовать и изученію исторіи, и занятіямъ политиче-
ской экономіей, общей теоріей права и государствен-
нымъ правомъ. Обо всемъ этомъ я кое-что сказалъ въ
настоящихъ бесѣдахъ, но, конечно, я только намѣтилъ
тутъ главные пункты, и намѣтилъ ихъ лишь съ тою
цѣлью, чтобы показать одно: изученіе общества вовсе
не такая легкая вещь, какъ это предполагаютъ нѣко-
торые, ибо ни одна наука, въ отдѣльности взятая, —
изъ тѣхъ, о коихъ рѣчь будетъ итти дальше, — не въ
состояніи дать полнаго и всесторонняго понятія о яв-
леніяхъ и законахъ общественной жизни.
Изъ трехъ наукъ, теоретически изучающихъ обще-
ственную жизнь съ спеціальныхъ точекъ зрѣнія государ-
ства, права и народнаго хозяйства, самою широкою яв-
ляется политика; и въ исторіи государственная жизнь
сдѣлалась предметомъ изображенія и изученія гораздо ра-
нѣе, чѣмъ право, чѣмъ народное хозяйство. Наоборотъ,
самою молодою наукою является политическая экономія.

соотвѣтственно съ чѣмъ и исторія лишь очень поздно
стала обнаруживать самостоятельный интересъ къ хозяй-
ственныхъ явленіямъ народной жизни. Совершенно также
историческое направленіе изъ трехъ разсматриваемыхъ
наукъ ранѣе всего возникло въ политикѣ, позднѣ всего—
въ экономикѣ. Тѣмъ не менѣе именно послѣдняя наука
должна считаться наиболѣе выработанною въ научномъ
смыслѣ, наиболѣе соотвѣтствующею тому идеалу науки,
который выставленъ естествознаніемъ. Причинъ этому,
на мой взглядъ, двѣ. Во-первыхъ, въ сравненіи съ явле-
ніями правовой и политической жизни, въ коихъ весьма
важную роль играютъ факторы и духовной культуры,
явленія экономическія болѣе просты и легче выдѣляются
изъ массы другихъ явленій соціальной жизни, чтобы
стать самостоятельнымъ предметомъ изученія. Во-вто-
рыхъ, на первыхъ же порахъ своего существованія по-
литическая экономія (еще въ французской школѣ фи-
зіократовъ) поставила задачу — открыть законы, упра-
вляющіе производствомъ, распредѣленіемъ и обмѣномъ
богатствъ, причемъ съ самаго же начала стала пони-
мать закономѣрность явленій въ смыслѣ довольно близ-
комъ тому, въ какомъ это понятіе стало употребляться
при изученіи явленій физическаго міра. Юридическія
явленія уже сложнѣе экономическихъ и даже зависятъ
отъ послѣднихъ въ большей мѣрѣ, чѣмъ первыя отъ
нихъ, хотя право и не безусловно, не исключительно
обусловливается экономикой, что нужно тоже всегда
имѣть въ виду, такъ какъ на правѣ отражается и куль-
турное состояніе общества. Съ другой стороны, теоре-
тическая юриспруденція зародилась въ эпоху господства
метафизическихъ идей и пріемовъ мысли, и еще очень
недавно въ юридическахъ сочиненіяхъ можно было встрѣ-
чать непозволительное отождествленіе законовъ въ на-
учномъ смыслѣ (естественныхъ законовъ, законовъ при-

роды, законовъ причинности и развитія и т. п.) съ за-
конами въ смыслѣ юридическомъ (т.-е. правовыхъ нормъ).
Еще болѣе сложны явленія жизни политической, и по-
тому государствовѣдѣнію еще много остается сдѣлать,
чтобы выработать настоящую научную теорію въ смыслѣ
системы законовъ, управляющихъ явленіями жизни го-
сударственной. Изъ того, однако, 'что экономическія
явленія въ сравненіи съ явленіями юридическими и по-
литическими въ общемъ менѣе сложны и, такъ сказать,
первоначальнѣе, вовсе не слѣдуетъ, чтобы государство
и право, выростающія на почвѣ экономическихъ и куль-
турныхъ отношеній (именно не однихъ экономическихъ
только отношеній), въ свою очередь не оказывали само-
стоятельнаго вліянія на хозяйственную жизнь общества
и не усложняли ея явленій до послѣдней степени
возможности разнаго рода явленіями не-экономическаго
происхожденія. Въ виду вышесказаннаго, въ дальнѣй-
шемъ я буду говорить раньше всего о политической
экономіи, послѣ всего о политикѣ, хотя изъ этого не
слѣдуетъ, чтобы съ политическою экономіей можно было
знакомиться, не имѣя никакихъ понятій изъ государ-
ствовѣдѣнія, и чтобы основныхъ положеній послѣдняго
нельзя было усвоить, не изучивъ предварительно поли-
тической экономіи.
Политическая экономія 40) изучаетъ процессы про-
изводства, распредѣленія и обмѣна тѣхъ предметовъ,
которые служатъ удовлетворенію матеріальныхъ потреб-
ностей людей, преимущественно потребностей первой
необходимости, именно потребности въ пищѣ, одеждѣ
40) Самое краткое и популярное изложеніе политической эконо-
міи см. въ книжкѣ Н. Карышева „Экономическія бесѣды", а затѣмъ
одинъ изъ трехъ курсовъ: А. Чупровъ. Политическая экономія. — А.
Исаевъ. Политическая экономія. — И. Иванюковъ. Политическая эко-
номія.

и жилищѣ (съ топливомъ, гдѣ оно нужно по климати-
ческимъ условіямъ). Производство, составляющее основу
всей экономической дѣятельности людей, направленной
на удовлетвореніе указанныхъ потребностей, состоитъ
въ добываніи и обработкѣ всего того, что нужно чело-
вѣку, дабы быть сытымъ и согрѣтымъ. Такъ какъ для
цѣлей производства люди соединяются между собою и
притомъ на весьма неодинаковыхъ условіяхъ, то произве-
деннымъ продуктамъ приходится еще распредѣляться
между участниками производства: напр., не имѣя ни
земли, ни денегъ, но желая самъ работать въ качествѣ
земледѣльца, я могу снять участокъ земли у другого
человѣка и занять денегъ у третьяго на покупку скота,
орудія, сѣмянъ и т. п., и полученный продуктъ затѣмъ
распредѣлить между мною, собственникомъ снятой мною
земли и моимъ кредиторомъ. На этомъ дѣло не окан-
чивается: я могу на своемъ участкѣ посѣять хлѣбъ, ко-
тораго уродится гораздо больше, чѣмъ его нужно для
личнаго моего пропитанія, и вотъ я продаю излишекъ,
чтобы на вырученныя деньги купить себѣ холста и сукна
на одежду или дровъ для отопленія своего жилища, а
тотъ, кто выдѣлываетъ холстъ или сукно или рубитъ
лѣсъ на дрова, въ свою очередь тоже продаетъ свои
продукты, чтобы пріобрѣсти такія вещи, коихъ онъ самъ
не производитъ, и въ этомъ-то состоитъ обмѣнъ. Про-
изводство, распредѣленіе, обмѣнъ — суть общія понятія,
подъ которыя мы подводимъ цѣлую массу единичныхъ
явленій въ экономической жизни общества, а стоя на
общей точкѣ зрѣнія закономѣрности всѣхъ явленій, со-
вершающихся въ мірѣ, мы и стремимся узнать тѣ за-
коны, коимъ подчиняются (и въ причинномъ, и въ эво-
люціонномъ порядкѣ) явленія производства, распредѣле-
нія и обмѣна.—Адамъ Смитъ первый показалъ, что тремя
основными факторами производства являются природа,

трудъ и капиталъ. Природа доставляетъ человѣку мате-
ріалъ и тѣ силы, коими онъ пользуется, чтобы сдѣлать
изъ даннаго матеріала то, что ему нужно. И этотъ ма-
теріалъ, и эти силы даромъ пропадали бы для человѣка,
если бы онъ нё прилагалъ къ нимъ своего труда, при-
чемъ политическая экономія имѣетъ дѣло лишь съ тѣми
видами труда, посредствомъ коихъ Создаются новыя ма-
теріальныя вещи, служащія человѣческимъ потребно-
стямъ. Политическая экономія изучаетъ условія боль-
шей или меньшей производительности труда, взятаго съ
количественной и качественнной стороны. Въ числѣ этихъ
условій уже первые экономисты обратили вниманіе на
раздѣленіе труда, которое сильно увеличиваетъ его про-
изводительность, и объяснили, отъ чего зависитъ это
основное свойство раздѣленія труда. Вмѣстѣ съ этимъ
политическая экономія указываетъ на выгоды, происте-
кающія отъ сочетанія труда, какъ простого, когда нѣ-
сколько людей трудятся надъ однимъ дѣломъ (напр.,
вмѣстѣ подымаютъ бревно), и сложнаго, подъ коимъ ра-
зумѣется сумма труда отдѣльныхъ лицъ, занятыхъ каж-
дый своимъ дѣломъ и обмѣнивающихся результатами
своей работы. Далѣе, опять-таки съ точки зрѣнія боль-
шей производительности труда въ интересахъ производ-
ства экономисты давно стали указывать на большую вы-
годность труда свободнаго въ сравненіи съ трудомъ под-
невольнымъ, рабскимъ, и на большую же выгодность
принадлежности самимъ трудящимся орудій производ-
ства сравнительно со всѣми случаями, когда человѣкъ
пользуется чужими орудіями производства. Съ той же
точки зрѣнія хозяйственной выгоды смотритъ политиче-
ская экономія и на знаніе, какъ на экономическую силу
громаднаго значенія. Наконецъ, производство нуждается
въ орудіяхъ, въ сыромъ матеріалѣ, добытомъ предыду-
щимъ трудомъ, въ постройкахъ и. т. п., т.-е. всякое про-

изводство требуетъ нѣкоторыхъ предварительныхъ за-
тратъ труда, безъ коихъ и самое производство было бы
немыслимо. Такія-то затраты и носятъ въ политической
экономіи названіе капитала, который есть въ сущности
не что иное, какъ результатъ прежняго труда, нужный
для производства новыхъ вещей. Появленіе капитала въ
производствѣ сдѣлалось возможнымъ лишь благодаря
двумъ условіямъ: возрастанію производительности труда
до такой степени, что человѣкъ сталъ вырабатывать въ
день больше, чѣмъ ему нужно для дневного существова-
нія, и образованію свободнаго времени, которое могло
бы употребляться на увеличеніе количества или улуч-
шеніе качества орудій производства. Капиталъ есть по-
этому сбереженіе продуктовъ труда, и отличіе капитала
отъ предметовъ потребленія въ томъ и заключается, что
онъ тратится для того, чтобы быть возобновленнымъ въ
другомъ видѣ. Политическая экономія занимается из-
слѣдованіемъ законовъ образованія и промышленнаго
потребленія капитала.
Вотъ общая программа теоріи производства. Здѣсь
рядомъ съ природою и капиталомъ (а природа и капи-
талъ суть совокупности вещей), какъ одинъ изъ факто-
ровъ производства, ставится трудъ, но этотъ трудъ есть
въ сущности человѣкъ, взятый въ смыслѣ физической
мускульной силы. Извѣстное направленіе экономической
науки такъ даже прямо и смотрѣло на человѣка, какъ
на своего рода живое орудіе производства, а въ раб-
скомъ хозяйствѣ рабы и совсѣмъ играли роль капитала.
Если экономисты стали высказываться за свободу рабо-
чихъ, то лишь въ виду большей производительности,
т.-е. большей выгодности свободнаго труда. Съ такой
точки зрѣнія весь вопросъ сводится къ тому, какъ вы-
годнѣе пользоваться тѣмъ, что человѣку даетъ природа,
трудомъ самого человѣка и сбереженіями его прежняго

труда: человѣкъ здѣсь не выдѣляется изъ той природы,
которою пользуется для экономическихъ цѣлей, и не
отличается отъ того капитала, который создается его
трудомъ. Между тѣмъ теорія производства — вполнѣ
научно разработанная часть политической экономіи. Какъ
же смотрѣть на такое отношеніе этой науки къ чело-
вѣку? Оно вполнѣ правильно, конечно, лишь постольку,
поскольку беретъ человѣка не вообще, а какъ факторъ
производства, но разъ это такъ, нельзя утверждать, чтобы
въ политической экономіи человѣкъ брался, какъ весь
человѣкъ, и чтобы экономическое ученіе о человѣкѣ не
нуждалось въ дополненіи со стороны другихъ, столь же
самостоятельныхъ ученій о человѣкѣ съ иныхъ точекъ
зрѣнія. Правда, уже въ теоріи производства человѣкъ
фигурируетъ не только въ видѣ „труда", а и въ видѣ
живого существа, ставящаго цѣли своей дѣятельности.
но и тутъ дѣло въ томъ, что политическая экономія
преднамѣренно ограничиваетъ себя изслѣдованіемъ лишь
одной хозяйственной дѣятельности человѣка въ цѣляхъ
добыванія и обработки предметовъ, необходимыхъ для
удовлетворенія его матеріальныхъ потребностей, причемъ
основнымъ предположеніемъ всей науки является то, что
въ своей хозяйственной дѣятельности человѣкъ руковод-
ствуется исключительно расчетомъ выгоды. Другими сло-
вами, политическая экономія отвлекаетъ отъ реальнаго
человѣка лишь одну сторону его личнаго и обществен-
наго бытія и ею одною только и занимается. Человѣкъ
политической экономіи есть такой же гипотетическій че-
ловѣкъ, какъ и человѣкъ этики: и тотъ, и другой нужны
для цѣлей научнаго анализа, но ни тотъ, ни другой не
соотвѣтствуютъ вполнѣ реальному человѣку, какого даетъ
намъ дѣйствительность.
Вторая часть политической экономіи есть ученіе о
распредѣленіи. Экономисты раздѣляютъ доходъ, т.-е. все,

что производится экономическою дѣятельностью людей,
на ренту, получаемую владѣльцемъ даровъ природы, на
прибыль, отходящую на долю владѣльца капитала, и на
заработную плату, остающуюся рабочему въ качествѣ
вознагражденія за его трудъ, причемъ эти три доли мо-
гутъ доставаться или одному лицу, когда ему принад-
лежатъ и дары природы, и капиталъ, и трудъ, или двумъ
лицамъ, или тремъ. Политическая экономія въ ученіи
о распредѣленіи занимается именно вопросами о проис-
хожденіи ренты, прибыли и заработной платы, о ихъ
взаимоотношеніяхъ, объ измѣненіяхъ, коимъ они под-
вергаются съ теченіемъ времени. Въ этой части поли-
тической экономіи отношеніе къ человѣку уже нѣсколько
иное, чѣмъ въ предыдущей. Человѣкъ здѣсь уже не
орудіе, безъ коего не могло бы существовать производ-
ство, а та цѣль, ради которой оно существуетъ: все то,
что произведено совокупною дѣятельностью людей, должно
поступить въ обладаніе этихъ людей и должно быть рас-
предѣлено между ними сообразно съ участіемъ каждаго
въ общемъ дѣлѣ. Тутъ уже является идея права, но не
права, основаннаго на этической идеѣ личности, а права,
вытекающаго изъ фактовъ обладанія дарами природы и
капиталомъ или изъ факта участія въ производствѣ лич-
нымъ трудомъ. Въ сущности политическая экономія „рас-
предѣляетъ", однако, не между самими людьми, а между
дарами природы, производящими ренту, между капита-
ломъ, создающимъ прибыль, между трудомъ, заслужи-
вающимъ платы, а если и между людьми, то лишь по
ихъ прикосновенности (и въ мѣрѣ этой прикосновен-
ности) къ этимъ тремъ условіямъ производства Рента
происходитъ отъ того, что не всѣ участки земли равны
по качеству и находятся не въ одинаковомъ разстояніи
отъ мѣста сбыта, т.-е. не одинаково доходны. Значитъ,
рента есть, если можно такъ выразиться, естественное

право того или другого участка земли, т.-е. право вещи,
а чрезъ нея и лица, этою вещью владѣющаго. Прибыль
тоже есть право вещи, а именно право капитала (и
того, кто имъ обладаетъ), ибо прибыль, которую полу-
чаетъ капиталистъ, какъ таковой, есть слѣдствіе того,
что работникъ вырабатываетъ хозяину своимъ трудомъ
больше, чѣмъ получаетъ, если только одно и то же лицо
не будетъ совмѣщать въ себѣ и хозяина, и работника,
въ какомъ случаѣ и прибыль, и заработная плата до-
станутся одному лицу 41). Наравнѣ съ правомъ земли
(= вещи) на ренту и капитала (= вещи) на прибыль
политическая экономія ставитъ право труда (= лица)
на заработную плату, а она, какъ показываетъ теоре-
тическое и историческое ея изученіе, всегда стремится
приблизиться къ такой величинѣ, которая едва окупаетъ
предметы первой необходимости. Взаимныя отношенія
ренты, прибыли и рабочей платы подчинены дѣйствію
законовъ причиннаго и эволюціоннаго характера. Между
прочимъ, найдено, что рента все болѣе и болѣе возра-
стаетъ, прибыль, наоборотъ, все падаетъ (не въ абсо-
лютномъ смыслѣ, а въ смыслѣ процентнаго отношенія
къ капиталу), заработная же плата подымается, но не
столь же быстро, какъ цѣна на хлѣбъ и вообще на всѣ
необходимые рабочему продукты. Вопросъ о распредѣ-
леніи — одинъ изъ наиболѣе важныхъ въ политической
экономіи. Исторія труда и теорія заработной платы
имѣютъ въ высшей степени важное значеніе въ совре-
менной жизни въ виду того, что ею выдвинутъ на пер-
вый планъ такъ называемый рабочій вопросъ 42), кото-
41) Рабочій день состоитъ изъ „необходимаго рабочаго времени",
въ теченіе коего вырабатываются продукты, равные по цѣнѣ зара-
ботной платѣ, и изъ „прибавочная рабочаго времени", идущаго на
выработку прибыли.
42) Фр. Л. Ланге. Рабочій вопросъ. Его значеніе въ настоящемъ
и будущемъ. Спб. 1892.—Э. Лавеле. Современный соціализмъ. 1882. О

рый есть не только вопросъ экономическій, но и во-
просъ этическій. Такъ называемый капиталистически
строй превращаетъ рабочаго въ орудіе производства, на
которое этотъ строй имѣетъ тенденцію издерживать изъ
капитала лишь столько, сколько нужно, чтобы это жи-
вое орудіе могло исполнять свою функцію. Если въ по-
литической экономіи явились теоріи, которыя разглядѣли
за отвлеченнымъ „трудомъ", приравненнымъ къ вещамъ
въ родѣ земли и орудій производства, живую человѣ-
ческую личность и вслѣдствіе этого отнеслись крити-
чески къ капиталистическому строю, то произошло это,
благодаря внесенію въ экономику этическаго принципа,
не позволяющаго ставить личность на одну доску съ
вещами.
Третью часть политической экономіи составляетъ уче-
ніе объ обмѣнѣ. Это та часть, въ которой разсматрива-
нія такія явленія, какъ торговля, деньги, кредитъ,
банки, акціонерныя компаніи и т. п. Но и здѣсь есть
одинъ въ высшей степени важный вопросъ принципіаль-
наго характера: это — вопросъ о стоимости (или цѣн-
ности), разрѣшеніе коего дало поводъ къ возникнове-
нію множества противорѣчивыхъ теорій. Я укажу здѣсь
на одну теорію, которая главное значеніе придаетъ эле-
менту труда, т.-е. тому элементу, который представляетъ
собою человѣка, а не мертвыя вещи, называемыя зем-
лею (дары природы) или орудіями производства (капи-
талъ).
Цѣнностью (или стоимостью) вещи называется, какъ
извѣстно, то количество продуктовъ, которое даютъ за
эту вещь при обмѣнѣ на другую вещь, причемъ цѣн-
ность вещи и ея цѣна (на деньги) не одно и то же.
возникновеніи рабочаго вопроса см. между прочимъ въ моей Ист.
зап. Евр., т. IV, гл. XXLV—XXV.

Цѣнность вещи не можетъ опредѣляться ея полезностью,
ибо, напр., воздухъ ничего не стоитъ, хлѣбъ, который
всегда нуженъ, все болѣе и болѣе дорожаетъ, а же-
лѣзо, которое дѣлается даже все нужнѣе и нужнѣе,
напротивъ, все дешевѣетъ. Если въ городѣ за воду пла-
тятъ, то лишь потому, что доставленіе воды сопрово-
ждается трудомъ, требующимъ оплаты. Вообще цѣнность
вещей опредѣляется трудомъ, употребляемымъ на ихъ
производство, а потому равноцѣнными должны быть вещи,
на производство коихъ употреблено одинаковое количе-
ство труда, измѣряя послѣднее временемъ, взятымъ въ
видѣ какой-либо единицы въ родѣ рабочаго часа. Правда,
быстрота работы надъ совершенно одинаковыми вещами
не бываетъ одинаковой (особенно, напр., при ручномъ
и машинномъ производствѣ), но въ расчетъ должно итти
не все количество времени, употребленное на производ-
ство вещи, а лишь то, какое нужно употреблять на
нее вообще при существующихъ способахъ работы. Отъ
естественной стоимости вещи нужно отличать рыночную
цѣну, опредѣляемую отношеніемъ спроса къ предложе-
нію, уже не принимающимъ въ расчетъ, сколько ча-
совъ употреблено на эту вещь и во что цѣнится каж-
дый часъ. Рыночная цѣна въ зависимости отъ спроса,
ее повышающаго, и предложенія, ее понижающаго, по-
стоянно колеблется, но не иначе, какъ въ извѣстныхъ
предѣлахъ вверхъ и внизъ отъ естественной стоимости
вещи, опредѣляемой количествомъ затраченнаго на нее
труда. Послѣдній въ концѣ-концовъ остается мѣриломъ
цѣнности и былъ бы мѣриломъ цѣны, если бы предложеніе
было всегда въ равновѣсіи со спросомъ. Между тѣмъ при
извѣстныхъ экономическихъ условіяхъ самый трудъ дѣ-
лается предметомъ рыночной цѣны, зависящей и тутъ отъ
отношенія спроса къ предложенію. Это происходитъ отъ
того, что когда у человѣка нѣтъ ничего, кромѣ рукъ, год-

ныхъ къ работѣ, онъ вынужденъ продавать свой трудъ. Из-
вѣстно, что продукты (вещи), назначенные въ продажу, на-
зываются товарами,—такъ вотъ при извѣстныхъ условіяхъ
и трудъ человѣка дѣлается товаромъ и въ качествѣ тако-
вого подчиняется закону спроса и предложенія, т.-е. при-
равнивается къ вещи. Но трудъ есть дѣятельность, которую
нельзя отдѣлить отъ дѣйствующаго лица: кто продаетъ
свой трудъ на тѣхъ же основаніяхъ, какъ какой-либо
товаръ, тотъ тѣмъ самымъ продаетъ самого себя. Во
имя этическаго принципа трудъ не долженъ быть то-
варомъ, предметомъ мѣновой цѣны, будучи и по суще-
ству дѣла единственнымъ законнымъ мѣриломъ цѣнности
и съ теоретической точки зрѣнія (предполагая, что по-
слѣдняя вполнѣ правильна).
Политической экономіи, объективно изучающей ре-
альныя явленія и формулирующей ихъ законы, конечно,
весьма часто приходится имѣть дѣло съ человѣкомъ (=тру-
домъ), какъ съ орудіемъ производства наравнѣ съ без-
душными вещами, получающимъ наравнѣ же съ этими
вещами свою долю въ доходѣ и наравнѣ же съ ними
являющимся въ роли товара съ извѣстною рыночною
цѣною. Политическая экономія сама по себѣ имѣетъ въ
виду одинъ расчетъ выгоды, но выгоды для кого? Что
выгодно для однихъ, то для другихъ невыгодно: что вы-
годно для обладателей вещей, называемыхъ дарами при-
роды и сбереженіями продуктовъ прежняго труда, то
невыгодно для представителей трудовой силы, и наобо-
ротъ. Въ чью же пользу долженъ быть рѣшенъ споръ?
Въ пользу общества? Но само оно есть только совокуп-
ность и тѣхъ, кому выгодно одно, и тѣхъ, кому выгодно
другое. Споръ долженъ быть рѣшенъ въ пользу лично-
сти, а это можетъ быть лишь при томъ условіи, чтобы
личность не ставилась на одну доску съ вещью, чтобы
личность не зависѣла отъ вещей, а чрезъ нихъ отъ дру-

гихъ личностей, чтобы она сама обладала вещами, ко-
торыя вмѣстѣ съ трудомъ, вносимымъ въ производство
личностью отъ себя, необходимы для этого производ-
ства. Человѣкъ самыми условіями своей жизни поста-
вленъ въ необходимость стоять въ извѣстныхъ экономи-
ческихъ отношеніяхъ къ другимъ людямъ, но отноше-
нія эти могутъ быть или отношеніями эксплуатаціи, или
отношеніями коопераціи. Для громаднаго большинства
людей выгоднѣе, конечно, послѣднія, но они являются
и болѣе этическими, ибо именно при эксплуатаціи че-
ловѣкъ превращается въ вещь, въ орудіе, въ средство,
тогда какъ въ основѣ коопераціи лежитъ равноправ-
ность. Политическая экономія поэтому не можетъ огра-
ничиваться изученіемъ того, что есть и что болѣе вы-
годно: она должна не упускать изъ виду того, что дол-
жно быть и что болѣе справедливо. О послѣднемъ я го-
ворю не въ смыслѣ рекомендаціи утопій, не считающихся
съ законами дѣйствительности, а въ смыслѣ этическихъ
принциповъ, безъ коихъ экономическая жизнь превра-
тилась бы въ животную борьбу за существованіе.
Въ предыдущемъ мы разсматривали дѣятельность че-
ловѣка, отвлекаясь отъ культурныхъ и соціальныхъ ус-
ловій, въ коихъ она совершается. Мы нарочно упускали
изъ виду двѣ категоріи явленій. Во-первыхъ, именно,
кромѣ труда, посредствомъ коего производятся тѣ или
другія вещи, есть еще трудъ, направленный на удовле-
твореніе разныхъ другихъ потребностей человѣка, по-
мимо потребности въ пищѣ, одеждѣ, жилищѣ, въ ору-
діяхъ производства и въ средствахъ перемѣщенія про-
дуктовъ: это трудъ людей, которые, не производя ника-
кихъ вещей, оказываютъ обществу извѣстныя услуги ма-
теріальнаго и нематеріальнаго свойства и которые въ об-
мѣнъ за эти услуги получаютъ средства къ жизни. Часть
этихъ услугъ касается матеріальной жизни людей (трудъ

врачей, торговцевъ, всѣхъ, занимающихся перевозкою
людей и вещей), другая часть—удовлетворенія культур-
ныхъ и соціальныхъ потребностей (все, что относится къ
религіи, философіи, наукѣ, искусству, воспитанію, обра-
зованію, къ законодательству, управленію, судопроизвод-
ству, поддержанію внутренняго порядка и внѣшней безо-
пасности и т. п.). Существованіе культурныхъ и соці-
альныхъ потребностей, удовлетвореніе коихъ заставляетъ
людей трудиться и тратить матеріальныя средства, до-
бываемыя физическимъ трудомъ, вноситъ въ экономиче-
скій процессъ осложняющіе его моменты, которые сами
имѣютъ не-экономическое происхожденіе. Поэтому эко-
номическая теорія, не желающая быть одностороннею,
необходимо должна принимать въ расчетъ, съ одной сто-
роны, явленія культурныя, возникающія на почвѣ ду-
ховныхъ потребностей человѣка, но нуждающіяся въ ма-
теріальныхъ средствахъ, а съ другой—явленія правовыя
и политическія, имѣющія свое начало въ другихъ усло-
віяхъ соціальной жизни, помимо необходимости добывать
средства къ существованію, и также нуждающіяся въ ма-
теріальныхъ средствахъ. Во-вторыхъ, говоря о производ-
ств, распредѣленіи и обмѣнѣ, мы предполагали, что на
эти процессы не оказываютъ никакого вліянія и въ нихъ
не принимаютъ никакого участія факторы культурнаго
или юридико-политическаго характера. Особенно важно
то, что право такъ или иначе регулируетъ отношенія
чисто экономическаго характера, а государство само
играетъ роль экономическаго фактора, имѣя свое осо-
бое хозяйство (хозяйство государственное въ отличіе отъ
хозяйства народнаго) и создавая законы, коими регули-
руются процессы производства, распредѣленія и обмѣна.
Напр., рента, получаемая обладателями даровъ природы,
поступаетъ въ руки этихъ обладателей лишь потому,
что существуетъ право собственности, защищаемое всею

силою государства. Или еще другой примѣръ: часть до-
хода въ формѣ налоговъ поступаетъ въ государственную
казну, которая расходуетъ ихъ потомъ на тѣ или дру-
гія цѣли, чтЬ не проходитъ безслѣдно для всего народ-
наго хозяйства. Наконецъ, государство можетъ такъ или
иначе относиться къ промышленности и торговлѣ, то по-
ощряя, то задерживая развитіе отдѣльныхъ ихъ отрас-
лей, то давая этому развитію большую или меньшую
свободу (laissez faire, laissez passer), то въ большей
или меньшей степени вмѣшиваясь въ экономическую
жизнь, взятую или въ ея цѣломъ, или въ отдѣльныхъ
ея сторонахъ.
Мы видѣли человѣка такимъ, какимъ беретъ его для
спеціальнаго и тѣмъ самымъ односторонняго изученія
политическая экономія. Того же въ сущности человѣка
изучаетъ съ другой и точно также совсѣмъ особой сто-
роны юриспруденція, понимая подъ послѣднею общую
теорію права, а не отдѣльныя его дисциплины въ родѣ
гражданскаго, финансоваго, полицейскаго и т. п. права,
спеціально изучаемыя на нашихъ юридическихъ факуль-
тетахъ.
Въ числѣ предметовъ, преподаваемыхъ на юриди-
ческихъ факультетахъ нашихъ университетовъ, есть одинъ
предметъ, называемый оффиціально энциклопедіей права,
и въ сущности стремящійся сдѣлаться общей теоріей
права не въ смыслѣ только подготовленія (пропедевтики)
къ спеціальному занятію юридическими науками, а въ
смыслѣ общаго философскаго ученія о правѣ 43). Я са-
мымъ положительнымъ образомъ убѣжденъ въ томъ, что
соціологическое образованіе не можетъ быть всесторонне
43) Н. Ж. Коркуновъ. Лекціи по общей теоріи права. Спб. 1894
(третье изданіе). Особенно указываемъ на книги первую (стр. 30—
118), вторую (стр. 118—183) и первую главу книги четвертой (стр.
275—305).

и полно безъ общей теоріи права, поскольку послѣднее
представляетъ изъ себя совокупность явленій соціальной
жизни, отличныхъ по содержанію своему и отъ явленій
экономическихъ, и отъ явленій политическихъ. Въ обще-
ствѣ существуютъ извѣстныя фактическія отношенія раз-
наго содержанія (культурнаго, экономическаго и т. п.),
которыя суть или отношенія между отдѣльными лицами
(напр., между капиталистами и рабочими), или между
отдѣльными лицами и всѣмъ обществомъ въ лицѣ от-
дѣльныхъ его органовъ (напр., между подданными и
правительствомъ). Въ нѣкоторыхъ случаяхъ общество
(именно какъ государство) беретъ на себя защиту фак-
тически существующихъ отношеній, осуществляя эту
защиту заранѣе опредѣленнымъ порядкомъ и при содѣй-
ствіи особенныхъ установленныхъ для того органовъ.
Такая организованная форма защиты фактическихъ отно-
шеній носитъ названіе юридической или правовой, при-
чемъ не только фактическія отношенія становятся выну-
дительными, но нерѣдко возникновеніе юридической за-
щиты (т.-е. объявленіе, что такія-то отношенія будутъ
защищаться) влечетъ за собою образованіе соотвѣтствен-
ныхъ фактическихъ отношеній. Сущность права такимъ
образомъ заключается въ организованной защитѣ отно-
шеній въ отличіе отъ защиты неорганизованной, когда
извѣстныя отношенія берутся подъ охрану приличій,
нравовъ, морали, религіи, общественнаго мнѣнія и т. п.;
юридическая защита, какъ организованная, есть явленіе
соціальной Организаціи, изучаемой соціологіею; моральная
защита, какъ неорганизованная, есть явленіе духовной
культуры и входитъ въ область коллективной психологіи
и этики.
Отношенія, получающія юридическую защиту, защи-
щаются правомъ лишь потому, что кому-либо приносятъ
пользу: иначе ихъ не стоило бы защищать. Правомъ

охраняются чьи-либо интересы, т.-е. право всегда беретъ
подъ защиту цѣлаго общества или вѣрнѣе той власти,
которая въ данномъ случаѣ общество представляетъ,
какія-либо лица, ограждая ихъ отъ другихъ лицъ, могу-
щихъ въ томъ или другомъ отношеніи вредить чужимъ
интересамъ. Для права (разумѣется, рѣчь идетъ здѣсь о
правѣ частномъ, а не о публичномъ) личность, имъ защи-
щаемая, есть та цѣль, ради которой существуетъ само
право, и въ этомъ заключается, главнымъ образомъ, эти-
ческій элементъ права: послѣднее смотритъ на человѣка,
какъ на личность (persona римскихъ юристовъ), а не
какъ на вещь, и въ этомъ заключается родство права
съ моралью, существованіемъ коего только и можно объ-
яснить всѣ теоретическіе споры о разграничительной
чертѣ между правомъ и моралью: если бы не было этого
родства, не было бы надобности и проводить границы,
гдѣ оканчивается мораль (въ самомъ широкомъ смыслѣ)
и начинается право, и если бы это родство не было
такъ тѣсно, то не могло бы возникнуть и споровъ отно-
сительно того, въ чемъ слѣдуетъ полагать эту границу.
Между прочимъ этическій элементъ въ юриспруденціи
выразился въ цѣломъ ученіи о такъ называемомъ „есте-
ственномъ правѣ", которое въ этомъ ученіи ставилось
всегда выше положительнаго права, т.-е. права, создан-
наго законодательствомъ и защищаемаго судами: въ по-
слѣднемъ анализѣ подъ естественнымъ правомъ обыкно-
венно разумѣлись извѣстныя требованія равенства и сво-
боды, вытекающія изъ этическаго отношенія къ личности,
будемъ ли мы съ этой точки зрѣнія разсматривать воз-
зрѣнія римскихъ юристовъ или отдѣльныя статьи „де-
клараціи правъ человѣка и гражданина" эпохи фран-
цузской революціи. Исторія права, кромѣ того, показы-
ваетъ, что въ него все болѣе и болѣе входило съ тече-
ніемъ времени этическихъ элементовъ (между прочимъ

подъ вліяніемъ представленій объ естественномъ правѣ).
Наконецъ, и то нужно принять въ расчетъ, что право
охраняетъ не одни только имущественныя отношенія,
но и самую личностъ внѣ какихъ бы ея отношеній къ
экономической сторонѣ жизни, охраняетъ жизнь, здо-
ровье (отъ увѣчій, напр.), свободу, достоинство (отъ
оскорбленій, напр.), доброе имя личности и т. п. Все
это положительно нужно принимать въ расчетъ особенно
въ виду существующей въ наше время склонности раз-
сматривалъ право, лишь какъ „функцію" экономическихъ
отношеній, будто вся задача права заключается въ охранѣ
имущественныхъ отношеній, т.-е. собственности и дого-
воровъ экономическаго содержанія. Конечно, право въ
нѣкоторыхъ своихъ сторонахъ есть лишь „надстройка"
надъ экономической основой, но это относится лишь къ
нѣкоторымъ сторонамъ права: когда оно, напр., превра-
щало въ право собственности фактическую зависимость
экономически слабаго отъ экономически сильнаго и пре-
вращало перваго въ раба, т.-е. въ вещь, принадлежащую
второму, то право являлось тутъ, дѣйствительно, над-
стройкою надъ экономическимъ строемъ, дѣлавшимъ изъ
массы людей живыя орудія производства, но когда то
же право объявляло раба свободнымъ, оно осуществляло
требованіе этическаго идеала (естественнаго права), при-
знающаго въ каждомъ человѣкѣ прежде всего свободную
личность, равную по своему человѣческому достоинству
всѣмъ другимъ членамъ общества. Конечно, право на-
ходится въ извѣстномъ отношеніи обусловленности къ
экономическимъ явленіямъ и стремленіямъ, существующимъ
въ обществѣ, но оно находится въ такомъ же отношеніи
обусловленности къ моральному поведенію и этическому
сознанію этого общества, а съ другой стороны, оно само,
именно какъ право, обусловливаетъ собою многія явленія
и экономическаго, и моральнаго характера: не суще-

ствуй, напр, права частной собственности, хозяйственная
жизнь вылилась бы въ другія формы, или не защищай
право человѣческой личности, поведеніе людей по отно-
шенію къ другимъ было бы менѣе моральнымъ (по сво-
имъ послѣдствіямъ). И въ экономической, и въ моральной
жизни общества право, такимъ образомъ, играетъ свою
особую роль.
Я не буду намѣчать здѣсь всѣхъ вопросовъ, кото-
рые должны войти въ общую теорію права. Наиболѣе
важными съ точки зрѣнія общаго соціологическаго мі-
росозерцанія я считаю слѣдующіе вопросы. Прежде
всего, конечно, нужно опредѣлить, что такое право.
Замѣчу, что общепризнаннаго опредѣленія не суще-
ствуетъ, но во всякомъ случаѣ есть нѣчто, что заста-
вляетъ всѣхъ извѣстныя явленія называть правовыми и
отличать ихъ, съ одной стороны, отъ явленій культур-
ныхъ вообще и въ частности отъ моральныхъ, а съ
другой — отъ явленій экономическихъ и политическихъ.
Далѣе, необходимо провести разраничительную черту
не только между правомъ и нравственностью, — чѣмъ
юристы уже очень много занимались, — но и между
правовыми и экономическими отношеніями или право-
вою и экономическою стороною однихъ и тѣхъ же от-
ношеній. Такъ какъ, потомъ, право есть такое же яв-
леніе соціальной жизни, какъ и языкъ, и религія, и
семья, и государство, то научная теорія права должна
дать отвѣтъ на вопросъ о генезисѣ (происхожденіи) и
эволюціи (развитіи) права и формулировать законы при-
чинности и развитія права, его возникновенія и его из-
мѣненій: это необходимо для рѣшенія вопроса о при-
родѣ права, которая для однихъ можетъ казаться чисто
экономическою (экономическій матеріализмъ), для дру-
гихъ чисто этическою (теорія естественнаго права),
для третьихъ и экономическою, и этическою въ зави-

симости притомъ отъ санкціи, даваемой праву государ-
ствомъ. Наконецъ, должны быть изслѣдованы внутрен-
нія отношенія самого права, которыя могутъ быть пред-
метомъ особой классификаціи (право въ объективномъ
и субъективномъ смыслахъ, право частное и публичное
и т. д.)4±).
Рядомъ съ политической экономіей и юриспруден-
ціей нужно поставить въ общей системѣ соціологиче-
скихъ наукъ политику. Предметомъ ея является госу-
дарство. На юридическихъ факультетахъ нашихъ уни-
верситетовъ этотъ предметъ преподается подъ назва-
ніемъ государственнаго права, причемъ въ него вхо-
дятъ, во-первыхъ, общая теорія государства 45), а во--
вторыхъ, описаніе государственнаго устройства важнѣй-
шихъ европейскихъ державъ и въ особенности государ-
ственнаго устройства Россіи46). И то, и другое, т.-е. и
теорія, и описательная часть имѣютъ въ высшей сте-
пени важное общеобразовательное значеніе, о которомъ
я здѣсь распространяться не буду, замѣтивъ только,
что описаніе современнаго государственнаго устройства
44) По общимъ вопросамъ права см. еще Іеринга „Цѣль въ правѣ,
и „Борьба за право".
45) Общія понятія о государствѣ см. въ соч. проф. Н. Коркунова,
(Лекціи по общей теоріи права, стр. 235—275 по 3 изд. Сравнитель-
ный очеркъ государственнаго права иностранныхъ державъ. Спб.
1890. I, 1—48. Русское государственное право. Спб. 1892. I, 1—103).
46) А. Градовскій. Государственное право важнѣйшихъ европей-
скихъ державъ. Спб. 1895. Это — обстоятельный курсъ современнаго
конституціоннаго права, господствующаго на Западѣ. Для ознакомле-
нія съ нѣкоторыми важными сторонами государственнаго права ре-
комендуемъ книгу Дайси „Основы государственнаго права Англіи".
Для болѣе краткаго ознакомленія съ тѣмъ же предметомъ „Сравни-
тельный очеркъ" Н. М. Коркунова, указанный въ предыдущемъ при-
мѣчаніи. Кромѣ того, см. Э. Лабулэ. Государство и его предѣлы. М.
1868 (первыя 163 страницы).—Милль. О свободѣ. По русскому госу-
дарственному праву см. курсы Градовскаго, Коркунова и др.

Россіи и другихъ европейскихъ странъ должно быть не
чѣмъ инымъ, какъ послѣднею главою исторіи развитія
политическихъ формъ всѣхъ этихъ государствъ. Я прямо
даже совѣтую приступить къ ознакомленію съ дѣйствую-
щимъ государственнымъ правомъ, лишь усвоивши, хотя
бы по общимъ историческимъ сочиненіямъ, исторію го-
сударственныхъ формъ Россіи и западно европейскихъ
народовъ (особенно средневѣковой и новой Англіи, а
для континентальныхъ странъ съ конца XVIII вѣка).
Это историческое изученіе политическихъ формъ должно
быть дополнено ознакомленіемъ съ исторіей политиче-
скихъ ученій, которое тоже на первыхъ порахъ можетъ
совершаться при помощи общихъ историческихъ сочи-
неній 47). Замѣчу, впрочемъ, что знакомство съ совре-
меннымъ состояніемъ и съ исторіей съ той же точки зрѣ-
нія нужно рекомендовать, — о чемъ, впрочемъ, было уже
раньше упомянуто,—и по отношенію къ экономическому
и юридичеокому быту — равнымъ образомъ и здѣсь въ
связи съ исторіей юридическихъ и экономическихъ уче-
ній. За всѣмъ тѣмъ у государственнаго права, кромѣ исто-
рической части (повѣствовательной для прошлаго и опи-
сательной для настоящаго), остается теоретическая часть,
которую, пожалуй, и можно назвать политикою въ бо-
лѣе тѣсномъ смыслѣ. Какъ и въ области экономиче-
скихъ или юридическихъ отношеній, такъ и въ области
отношеній политическихъ задача теоріи не можетъ (съ
той точки зрѣнія, которую мы вообще защищаемъ) огра-
ничиваться изученіемъ того, что есть, устраняя вопросъ
о томъ, что должно быть (въ данномъ случаѣ вопросъ
о томъ, чѣмъ должно быть государство). У народнаго
хозяйства, у права, у государства есть свои особыя за-
47) Между прочимъ исторіи политическихъ ученій отведено нз-
вѣстное мѣсто въ моей „Исторіи зап. Европы".

дачи, свои спеціальныя цѣли, которыя мы и называемъ
задачами и цѣлями экономическими, юридическими и
политическими, но всѣ эти задачи и цѣли суть только
средства по отношенію къ задачамъ и цѣлямъ общества
вообще, послѣднія же не могутъ лежать гдѣ-либо внѣ
блага личностей, составляющихъ общество. Поскольку
народное хозяйство, право, государство существуютъ для
общества, а общество — для составляющихъ его лично-
стей, постольку высшею цѣлью всей экономической,
правовой, государственной и вообще соціальной жизни
можетъ быть только этическій идеалъ. Благодаря этому,
народное хозяйство, право и государство должны осу-
ществлять не только свои прямыя задачи и цѣли, тре-
бующія отъ нихъ нерѣдко пользованія людьми, лишь
какъ средствами и орудіями, но и задачи и цѣли лич-
ности, которая сама смотритъ на всѣ экономическія,
юридическія и политическія отношенія, какъ на спо-
собы для достиженія своихъ цѣлей (конечно, если только
эти цѣли нравственны). Такимъ образомъ, когда рѣчь
идетъ о томъ, чѣмъ должно, напр., быть государство,
то принимать въ расчетъ нужно не только достиженіе
имъ того, что необходимо ему для его собственнаго
существованія, но и осуществленіе имъ законныхъ тре-
бованій личности. Для того, однако, чтобы знать и по-
нимать, что возможно и что невозможно для государ-
ства по самой его природѣ или по даннымъ условіямъ,
въ какія оно поставлено, слѣдуетъ, конечно, имѣть об-
щее теоретическое понятіе о государствѣ и различныхъ
его формахъ и имѣть большой запасъ историческихъ
свѣдѣній объ отдѣльныхъ государствахъ, существующихъ
и существовавшихъ на землѣ.
Вопросъ о происхожденіи государства есть одинъ изъ
наиболѣе важныхъ въ общей политической теоріи. Въ
прошломъ столѣтіи господствовало ученіе о договорномъ

происхожденіи государства: предполагалось, что прежде
люди жили въ такъ называемомъ естественномъ состоя-
ніи, выходомъ изъ коего было заключеніе договора, уста-
новившаго государственную власть. Въ XIX вѣкѣ это
ученіе было оставлено, и вопросъ о происхожденіи
государства былъ поставленъ на историческую почву,
причемъ отвергнуто было представленіе объ естествен-
номъ до-общественномъ состояніи 48). Человѣкъ есть
животное стадное: на самыхъ низкихъ ступеняхъ раз-
витія онъ живетъ группами, въ коихъ уже замѣчается
элементъ власти, этотъ существенный признакъ государ-
ства. Самыя раннія формы общежитія имѣютъ въ своей
основѣ общность происхожденія, совмѣстное добываніе
средствъ къ существованію, взаимную защиту отъ внѣш-
нихъ враговъ или совокупныя предпріятія противъ со-
сѣдей, наконецъ, нѣчто такое, безъ чего все предыдущее
было бы немыслимо и что порождаетъ нравственную
связь, а именно психическое взаимодѣйствіе съ эмоціо-
нальными отношеніями членовъ другъ къ другу и съ
общею для всѣхъ культурою, какъ слѣдствіями этого
взаимодѣйствія. Утверждать, будто государство есть лишь
„надстройка" на исключительно экономической основѣ,
не приходится. Государство имѣетъ весьма сложное про-
исхожденіе, равно какъ и власть въ государствѣ, кото-
рая является и какъ принудительная сила, опирающаяся
на матеріальныя средства, и какъ моральный автори-
тетъ, опирающійся на добровольное, но безсознательное
подчиненіе, какъ органъ, коему сознательно ввѣряется
завѣдованіе общими дѣлами. Отличительную особенность
государства видятъ именно въ принудительномъ властво-
ваніи, какимъ бы образомъ это властвованіе ни осуще-
48) Очеркъ исторіи воззрѣній на происхожденіе государства см.
во вступленіи „Общественной жизни животныхъ" Эспинаса.

ствлялось. Эволюція государственности заключалась въ
концентраціи властвованія, въ объединеніи мелкихъ по-
литическихъ единицъ въ болѣе крупныя, въ поглощеніи
первыхъ вторыми. Исторія знаетъ великое разнообразіе
формъ, въ коихъ проявляется государственный прин-
ципъ: государство-племя, государство-городъ, государство-
страну, государство - федерацію, государство - унитарное,
государство-деспотію, государство-монархію, государство-
аристократію, государство-демократію и пр. и пр. Рав-
нымъ образомъ исторія можетъ указать на большое
разнообразіе задачъ, какія въ разныя времена осуще-
ствлялись государствомъ. Общимъ вездѣ является то,
что государство ставило себѣ тѣ или другія объективныя
цѣли и стремилось ихъ осуществить путемъ принуди-
тельнаго властвованія надъ своими подданными, находи-
лась ли верховная власть въ рукахъ, напр., восточнаго
деспота или въ рукахъ самихъ гражданъ, какъ то было
въ античныхъ демократіяхъ. Это властвованіе не знало
никакихъ границъ, никакого ограниченія: личность че-
ловѣка во имя государственныхъ цѣлей должна была
безусловно подчиняться государственной власти, личность
человѣка поглощалась государствомъ. Государство было
не только политическимъ, но и религіознымъ цѣлымъ,
ни деспотіи древняго Востока, ни республики въ Греціи
и Италіи не знали отдѣльнаго существованія чего-либо,
похожаго на церковь, т.-е. въ этихъ деспотіяхъ и рес-
публикахъ то, что можно было бы назвать церковью,
или организаціей для религіозныхъ цѣлей, сливалось во-
едино съ государствомъ (что можетъ служить лишнимъ
аргументомъ противъ ученія объ исключительно эконо-
мическомъ происхожденіи государства). Соотвѣтственно
съ этимъ возникали и политическія теоріи, совершенно
устранявшія вопросъ объ индивидуальной свободѣ: въ
античномъ мірѣ свобода понималась въ смыслѣ самаго

широкаго участія гражданъ въ государственномъ пра-
вленіи, но эти свободные граждане считали себя обя-
занными поддерживать безграничную власть государства
надъ его членами и считали себя въ нравѣ издавать
законы, нарушавшіе то, что позднѣе было признано за
естественныя права личности. При разнообразіи задачъ,
какія приходилось брать на себя государству, при без-
граничности своихъ правъ по отношенію къ отдѣльнымъ
лицамъ, государство могло касаться одинаково всѣхъ
сферъ жизни личности и общества, начиная съ вопро-
совъ народнаго хозяйства и кончая вопросами религіи.
Исторія фактическихъ отношеній, касающихся государ-
ства, и параллельно съ него исторія политическихъ уче-
ній весьма наглядно намъ показываютъ на существованіе
стремленія поставить власть и дѣятельность государства
въ извѣстныя границы. Съ одной стороны, государство
такъ или иначе вынуждалось отказываться отъ испол-
ненія нѣкоторыхъ задачъ по соображеніямъ, не имѣв-
шимъ ничего общаго съ признаніемъ индивидуальныхъ
правъ, когда, напр., или было безсильно сдѣлать то или
другое, или находило это для себя невыгоднымъ, или
видѣло, что поступать извѣстнымъ образомъ нецѣлесо-
образно и т. п.; съ другой стороны, ограниченія, нала-
гавшіяся на государство, вытекали изъ признанія за
гражданами извѣстныхъ правъ, неприкосновенныхъ для
самого государства. Въ первыхъ случаяхъ принудительное
властвованіе не распространялось на тѣ или другія сферы
жизни или вслѣдствіе фактической невозможности, или
на основаніи извѣстнаго расчета, причемъ государство
не налагало на себя принципіальнаго ограниченія. Дру-
гое дѣло, когда принудительное властвованіе должно
было признать существованіе извѣстныхъ сферъ, на ко-
торыя оно не должно было распространять своего дѣй-
ствія во имя этическаго принципа свободы личности.

Новое европейское государство, въ отличіе отъ антич-
наго, признаетъ за личностью извѣстныя права, священ-
ныя для себя самого,—индивидуальную неприкосновен-
ность, свободу совѣсти и культа, свободу мысли и на-
учнаго изслѣдованія, свободу слова и печати, свободу
обмѣна мыслей и общенія и т. п., допуская въ то же
время гражданъ и къ участію во власти въ формѣ пред-
ставительства, причемъ самое это участіе разсматри-
вается, какъ наиболѣе важная гарантія для существо-
ванія самой личной свободы. Сочетаніе принудительнаго
властвованія, какъ основного признака государственности,
съ свободою, вытекающею изъ этическаго принципа лич-
ности, представляетъ изъ себя одну изъ труднѣйшихъ
задачъ теоретической и практической политики. Признавъ
за личностью извѣстную сумму естественныхъ и нена-
рушимыхъ правъ, современное государство ставитъ себѣ
въ то же время задачу помогать личности въ ея разви-
тіи. Признаніе правъ личности и свое содѣйствіе ея
развитію государство съ этой точки зрѣнія не должно
обусловливать внѣшними опредѣленіями личности, зави-
сящими отъ ея принадлежности къ той или другой на-
ціональности, къ тому или другому вѣроисповѣданію, къ
тому или другому классу и т. п.: этическій принципъ,
во имя коего мы въ свое время требовали безпристрастія
въ наукѣ 49), долженъ господствовать и въ справедли-
вомъ, т.-е. равномъ отношеніи государства къ своимъ
гражданамъ. Содѣйствіе свое развитію личности госу-
дарство должно оказывать не только предоставленіемъ
личности свободы, безъ коей немыслимо никакое само-
стоятельное развитіе, но и положительною помощью лич-
ности въ ея матеріальномъ и ея духовномъ существованіи.
Были времена, когда государство сильно вмѣшива-
49) См. выше, стр. 94 и слѣд.

лось въ экономическую жизнь, стремясь подчинить про-
мышленность и торговлю служенію интересамъ одной
казны. Противъ этого возстали многіе экономисты, на-
чавъ доказывать, что такимъ путемъ государство прино-
ситъ самому себѣ больше вреда, чѣмъ пользы, прямо
даже въ ущербъ промышленности и торговлѣ, и что въ
число естественныхъ правъ личности входитъ и эконо-
мическая свобода. Въ этихъ заявленіяхъ экономистовъ
было много вѣрнаго; но та индустріальная свобода, о
которой они говорили, вела, въ концѣ-концовъ, къ пора-
бощеніи) слабаго сильнымъ, къ безграничной эксплуа-
таціи труда капиталомъ. И вотъ, теорія государствен-
наго невмѣшательства была оставлена, за государствомъ
снова было признано право регулировать экономическія
отношенія, но на этотъ разъ уже не во имя экономи-
ческаго (вѣрнаго или невѣрнаго) пониманія казеннаго
интереса, а во имя этическаго принципа—защиты че-
ловѣческой личности отъ превращенія въ простое орудіе
производства, ради охраненія жизни, здоровья, матеріаль-
наго благосостоянія личности рабочаго. Само принуди-
тельное властвованіе становится здѣсь лишь средствомъ,
осуществляющимъ благо личности.
Старое государство вторгалось во имя своихъ, вѣрно
или невѣрно понимаемыхъ, интересовъ не въ одну эко-
номическую, но и въ культурную жизнь своихъ граж-
данъ, прежде всего въ сферу религіозныхъ вѣрованій,
не допуская въ этой области индивидуальной свободы.
Подъ вліяніемъ старыхъ традицій даже французская
революція считала себя въ правѣ „декретировать" но-
выя религіи, коимъ должны были безпрекословно под-
чиняться „свободные" граждане республики. И здѣсь
мыслители стали доказывать, что вмѣшательство прави-
тельства въ дѣла совѣсти не приноситъ пользы ни го-
сударству, ни самой религіи, и что оно вмѣстѣ съ тѣмъ

нарушаетъ одно изъ священнѣйшихъ правъ личности.
Но значитъ ли это, что современному государству нужно
совсѣмъ оставить внѣ своего воздѣйствія культурную
жизнь общества? Конечно, нѣтъ, и именно въ дѣлѣ на-
роднаго образованія, на которое культурныя страны тра-
тятъ все болѣе и болѣе значительныя средства, госу-
дарство является въ роли могущественнаго помощника
индивидуальнаго развитія: оно вмѣшивается лугъ въ куль-
турную жизнь народа не для порабощенія, а для осво-
божденія личности, ибо образованіе есть великая осво-
бодительная сила.
На предыдущихъ страницахъ я говорилъ объ эко-
номикѣ, объ юриспруденціи, о политикѣ преимуще-
ственно съ одной точки зрѣнія: главное, что я имѣлъ
въ виду, это—вопросъ о личности въ хозяйственной, пра-
вовой и государственной жизни. Не будемъ забывать/
что изъ личностей слагается общество, и что потому,
какъ было уже сказано, вопросъ о положеніи личности
въ обществѣ есть и одинъ изъ важнѣйшихъ вопросовъ
соціологіи, т.-е. общей теоріи общества, какъ вопросъ
о роли личности въ исторіи есть одинъ изъ наиболѣе
основныхъ въ общей теоріи историческаго процесса. Я
уже указалъ выше, какія темы соціологіи и исторіоло-
гіи (теоріи исторіи) имѣютъ принципіальное значеніе.
Соціологія можетъ быть не чѣмъ инымъ, какъ обобще-
ніемъ всѣхъ нашихъ знаній о соціальной организаціи,
взятой съ ея экономической, юридической и политиче-
ской сторонъ. Поэтому соціологическое образованіе должно
покоиться на теоретическомъ и историческомъ изученіи
народнаго хозяйства, права и государства, причемъ ни-
когда не слѣдуетъ упускать изъ виду, что всѣ стороны
соціальной организаціи существуютъ не только чрезъ
личность, которая поддерживаетъ или измѣняетъ данныя
соціальныя формы, но и для личности, духовному раз-

витію и матеріальному благосостоянію коей должны слу-
жить и народное хозяйство, и право, и государство. Го-
воря о личности, я разумѣю, конечно, всякаго человѣка
или, что то же, всѣхъ людей, входящихъ въ составъ
даннаго общества, не дѣлая тутъ противоположенія между
единицею и народною массою, какъ суммою единицъ.
Чтобы, однако, наши экономическія, юридическія и по-
литическія воззрѣнія сведены были къ высшему един-
ству, какъ завершеніе всѣхъ этихъ знаній, нужна еще
соціологія (съ соціальною этикою). Къ сожалѣнію, со-
ціологія, какъ вполнѣ сформировавшаяся наука, еще не
существуетъ. Поэтому было бы въ высшей степени трудно
указать на какую-либо систему соціологіи, которая поль-
зовалась бы сколько-нибудь широкимъ признаніемъ. За
то нѣкоторые общіе соціологическіе вопросы, уже ука-
зывавшіеся ранѣе въ этихъ бесѣдахъ, можно считать на-
столько разработанными, что ознакомленіе съ ними бо-
лѣе или менѣе обязательно должно входить въ кругъ
общеобразовательныхъ предметовъ 50).
50) Милль. Система логики, т. II, кн. 6 (о логикѣ нравственныхъ
наукъ).— Спенсеръ. Изученіе соціологіи.—Исторія разныхъ взглядовъ
на общество въ „Общей теоріи права" проф. Коркунова (стр. 183 —
202 по 3 изд.) и во введеніи къ „Общественной жизни животныхъ"
Эспинаса.— Указанія на сочиненія о дарвинизмѣ въ соціологіи, объ
органической теоріи общества и объ экономическомъ матеріализмѣ
см. выше (стр. 86—88).—Н. Карѣевъ. Сущность историческаго про-
цесса и роль личности въ исторіи.—Н. Михайловскій. Герои и толпа
(Сочиненія, т. VI). — О прогрессѣ, „Этюды" (статья объ идеѣ про-
гресса въ ея историческомъ развитіи", стр. 261—299). — Н. Михай-
ловскій. Что такое прогрессъ? (Сочиненія, т. IV и статья въ „Отеч.
Зап." за 1870 г. „Формула прогресса г. Михайловскаго"). — Н. Ка-
рѣевъ. Основные вопросы философіи исторіи, кн. IV.

Заключеніе.
Попробуемъ теперь подвести общіе итоги подъ тѣмъ,
что составляетъ содержаніе этой книжки.
Въ основѣ всякаго міросозерцанія лежитъ то или
другое рѣшеніе вопроса о томъ, что доступно можетъ
быть знанію человѣка. Философскій критицизмъ, исходящій
изъ изслѣдованія познавательной способности человѣка,
ограничиваетъ область человѣческаго знанія однимъ мі-
ромъ явленій (феноменологическое знаніе) и законовъ,
этими явленіями управляющихъ (номологическое знаніе),
предоставляя то, что лежитъ за предѣлами этого міра,
вѣдѣнію вѣры, а не знанія. Вѣра можетъ касаться во-
просовъ существованія (вѣра онтологическая, въ свою
очередь раздѣляющаяся на религіозную и метафизиче-
скую) или вопросовъ долженствованія (вѣра деонтологи-
ческая, т.-е. этическій и соціальный идеализмъ). Міро-
созерцаніе, состоящее изъ одного знанія того, что есть,
безъ какой бы то ни было вѣры въ то, что должно
быть осуществляемо въ личной и общественной жизни
человѣка, не можетъ быть названо міросозерцаніемъ пол-
нымъ. Полное міросозерцаніе должно быть и научнымъ
(феноменологическимъ и номологическимъ), и вмѣстѣ съ
тѣмъ этическимъ (деонтологическимъ).
Доступныя знанію нашему явленія раздѣляются на
двѣ большія категоріи: одни изъ нихъ мы называемъ
явленіями матеріальными, другія—духовными. Понятія
матеріи и духа суть лишь два великихъ обобщенія,
подъ которыя подводятся всѣ явленія въ насъ самихъ
и въ окружающей насъ дѣйствительности. Матеріализмъ,
разсматривающій вещество, какъ всеобщую сущность,
которая лежитъ въ основѣ всѣхъ явленій, и спиритуа-
лизмъ, приписывающій то же самое значеніе духу, суть

два воззрѣнія, которыя при всей своей противополож-
ности для критической философіи имѣютъ совершенно
одинаковое значеніе: и матеріализмъ, и спиритуализмъ,
стремясь постигнуть міровую сущность, лежащую за пре-
дѣлами міра явленій, суть не двѣ различныя системы
знанія, а двѣ различныя вѣры, именно, два противопо-
ложныхъ вида онтологической вѣры, имѣющей своимъ
предметомъ нѣчто такое, что знанію нашему недоступно.
Мы знаемъ лишь существованіе явленій матеріальныхъ
и явленій духовныхъ, совершенно отличныхъ одни отъ
другихъ, и знаемъ, что между этими явленіями суще-
ствуютъ нѣкоторыя постоянныя отношенія, но у насъ
нѣтъ никакихъ основаній видѣть причину духовныхъ
явленій въ явленіяхъ матеріальныхъ или, наоборотъ,
причину матеріальныхъ явленій въ явленіяхъ духов-
ныхъ: скорѣе все заставляетъ насъ вѣрить въ бытіе
единой сущности, которая является намъ въ нашемъ
внѣшнемъ опытѣ, какъ матеріальный міръ, въ нашемъ
опытѣ внутреннемъ—какъ міръ духовный. Такимъ обра-
зомъ, научное міросозерцаніе можетъ пользоваться поня-
тіями матеріи и духа, какъ высшими обобщеніями, подъ
которыя подводятся явленія двухъ противоположныхъ ка-
тегорій, и изслѣдовать общіе законы матеріи и духа,
не какъ метафизическихъ сущностей, а какъ тѣхъ об-
щихъ свойствъ, какія обнаруживаются, съ одной сто-
роны, въ явленіяхъ матеріальныхъ, съ другой -въ яв-
леніяхъ духовныхъ. Матеріалистическое выведеніе духа
изъ матеріи есть уже не наука, не знаніе, а метафи-
зика, своего рода вѣра.
Всѣ науки соотвѣтственно съ указаннымъ раздѣле-
ніемъ явленій на матеріальныя и духовныя распадаются
на двѣ большія категоріи — естествознаніе и науки гу-
манитарныя (включая въ послѣднія и науки соціаль-
ныя). Науки обѣихъ категорій могутъ быть или чистыя,

имѣющія своимъ предметомъ одну истину, или приклад-
ныя, ставящія своею цѣлью то или другое приложеніе
знанія къ практической жизни. Чистыя науки, въ свою
очередь, подраздѣляются на феноменологическія, имѣю-
щія дѣло съ самими явленіями или предметами разныхъ
категорій, и номологическія, изслѣдующія общіе законы
этихъ явленій. Закономѣрность господствуетъ одинаково
и въ явленіяхъ матеріальной природы, и въ духовной
жизни человѣка: и тамъ, и здѣсь царитъ законъ при-
чинности; и тамъ, и здѣсь происходитъ развитіе, подчиняю-
щееся своимъ законамъ. Изъ этого, однако, не слѣдуетъ,
что въ мірѣ духа господствуютъ тѣ же самые законы, ко-
торые найдены для міра матеріи: каждая категорія явле-
ній,—явленія механическія, физическія, химическія, біо-
логическія, психическія, соціальныя,—подчинена своимъ
особеннымъ законамъ. Высшая цѣль чистыхъ наукъ—
знаніе истины. Задача наукъ прикладныхъ — служеніе
пользѣ. И къ природѣ, и къ человѣку мы можемъ от-
носиться съ утилитарной точки зрѣнія, но къ человѣку
у насъ можетъ и должно существовать еще одно отно-
шеніе, именно отношеніе этическое. Все различіе между
утилитарнымъ и этическимъ отношеніемъ состоитъ въ
томъ, что первое заключается во взглядѣ на вещь, какъ
на средство или орудіе, коимъ можно пользоваться для
достиженія той или другой цѣли, тогда какъ отношеніе
этическое возможно лишь къ личностямъ, а не къ ве-
щамъ,—къ личностямъ, которыя тѣмъ отъ вещей и от-
личаются, что сами составляютъ свою цѣль и не мо-
гутъ быть съ этой точки зрѣнія превращаемы въ сред-
ства или орудія. Объективная задача чистой и приклад-
ной науки состоитъ въ томъ, чтобы узнать, что есть,
какъ оно есть, и на основаніи этого знанія умѣть на-
ходить подходящія средства для достиженія тѣхъ или
другихъ цѣлей, причемъ совершенно не принимаются

въ расчетъ ни качество того, что есть, ни достоинство
тѣхъ цѣлей, коихъ хотятъ достигнуть. На такой точкѣ
зрѣнія и стоитъ все естествознаніе во всѣхъ чистыхъ и
прикладныхъ своихъ наукахъ, что вытекаетъ изъ воз-
можности относиться къ природѣ или просто теорети-
чески, или утилитарно (экономически). Другое дѣло—
науки гуманитарныя: къ человѣку, какъ личности, мы
должны еще относиться этически, что заставляетъ насъ
не только констатировать то, что есть или что бываетъ,
но и производить оцѣнку всему этому, а вмѣстѣ съ
тѣмъ не только изслѣдовать пригодность средствъ, ве-
дущихъ къ тѣмъ или другимъ цѣлямъ, но и изслѣдо-
вать достоинство тѣхъ цѣлей, которыя мы ставимъ лич-
ной и общественной жизни человѣка. Вполнѣ призна-
вая, что въ мірѣ человѣка нашему знанію совершенно
такъ же, какъ и въ мірѣ природы, доступны лишь одни
явленія; вполнѣ признавая, далѣе, что и здѣсь, и тамъ
явленія совершаются вполнѣ закономѣрно, т.-е. въ силу
причинности и въ извѣстномъ порядкѣ; вполнѣ призна-
вая, наконецъ, что безъ знанія соотвѣтственныхъ явле-
ній и законовъ ни тамъ, ни здѣсь нельзя достигать цѣ-
лей, какія мы себѣ ставимъ,—мы въ то же время вы-
нуждаемся признать, что точки зрѣнія, всецѣло господ-
ствующій въ чистыхъ и прикладныхъ наукахъ естество-
знанія, должны считаться въ области наукъ, изучающихъ
міръ человѣка, еще и съ этическою точкою зрѣнія, не-
возможною по отношенію къ вещамъ, изъ коихъ состо-
итъ весь міръ природы, но прямо обязательною по от-
ношенію къ человѣческой личности и къ обществу, какъ
совокупности человѣческихъ личностей. Въ этомъ и за-
ключается тотъ субъективизмъ, который, какъ совер-
шенно законный въ наукахъ гуманитарныхъ, защищали
многіе мыслители, стоявшіе во всемъ остальномъ на строго
научной почвѣ. Это именно субъективизмъ этическій, субъ-

ективизмъ справедливости и безпристрастія, а потому субъ-
ективизмъ и истины, тѣмъ самымъ устраняющій ненауч-
ный и, конечно, неэтическій субъективизмъ предразсуд-
ковъ и интересовъ, какую бы окраску онъ ни прини-
малъ, чему бы онъ ни служилъ, т.-е. будетъ ли то из-
вѣстная нація, извѣстная религія, извѣстное сословіе
и пр. и пр. Ставить знаніе чистой истины въ зависи-
мость отъ національныхъ, вѣроисповѣдныхъ, сословныхъ
и т. п. раздѣленій столь же ненаучно, какъ неэтично
ставите въ зависимость отъ тѣхъ же раздѣленій наше
отношеніе къ человѣческой личности, какъ таковой. Та-
кого субъективизма не должно быть въ наукахъ гумани-
тарныхъ на томъ же самомъ основаніи, на какомъ его
не можетъ быть въ естествознаніи; но на томъ же са-
момъ основаніи, на коемъ въ естествознаніи, имѣющемъ
дѣло съ вещами, не можетъ быть субъективизма этиче-
скаго, послѣдній долженъ существовать въ наукахъ гу-
манитарныхъ, поскольку онѣ имѣютъ дѣло не съ ве-
щами, а съ личностями или съ обществомъ, какъ сово-
купностью личностей.
Наука, въ которой мы впервые встрѣчаемся съ по-
нятіемъ личности, есть психологія, и эта же самая на-
ука есть ближайшая основа соціологіи, такъ какъ об-
щество было бы немыслимо, если бы его члены были
бездушными вещами и между ними не существовало пси-
хическаго взаимодѣйствія. Психологія прежде всего изу-
чаетъ индивидуальнаго человѣка: это главный научный
органъ человѣческаго самопознанія. Съ одной стороны,
она примыкаетъ къ біологіи вообще и въ частности къ
физіологіи, разсматривающимъ человѣка, какъ животный
организмъ, и мѣсто его въ природѣ, съ другой—къ ней
самой примыкаютъ науки соціальныя, изучающія чело-
вѣческое общество и положеніе въ немъ личности. На
почвѣ именно индивидуальной психологіи мы только и

имѣемъ дѣло съ личностью, которая есть нѣчто боль-
шее, нежели индивидуумъ въ біологическомъ смыслѣ, и
нѣчто большее, чѣмъ индивидуумъ въ смыслѣ соціоло-
гическомъ: въ первомъ смыслѣ это — животный орга-
низмъ, во второмъ — клѣточка организма соціальнаго,
тогда какъ для психологіи личность есть начало духов-
ное и самостоятельное, какъ сознающее себя и въ себѣ
самомъ видящее свою цѣль, индивидуальное я. Съ этимъ
я мы знакомимся въ своемъ внутреннемъ опытѣ, припи-
сывая тѣ же свойства и качества, то же достоинство и
тѣ же права, какія признаемъ за собою, и всѣмъ дру-
гимъ людямъ. Лишь психологія, имѣющая дѣло съ этимъ
понятіемъ, можетъ служить основою для соціологіи и
этики, ибо общество состоитъ именно изъ личностей (а
не изъ атомовъ, молекулъ или клѣточекъ) и лишь къ
лучности (а не къ вещи) можетъ существовать этиче-
ское отношеніе.
Въ матеріальномъ бытіи своемъ человѣкъ составляетъ
часть природы наравнѣ съ другими тѣлесными предме-
тами. Въ химическомъ составѣ человѣческаго тѣла нѣтъ
ничего такого, чего мы не находили бы въ остальной
природѣ. Анатомическое строеніе и физіологическія от-
правленія человѣка имѣютъ такой же характеръ, какъ и
у другихъ млекопитающихъ. Всѣ законы механики, фи-
зики, химіи, біологіи оказываются дѣйствующими и въ
матеріальной жизни человѣка: нѣтъ ни одного есте-
ственнаго закона, которому человѣкъ не былъ бы подчи-
ненъ, какъ тѣлесный предметъ, имѣющій извѣстную
организацію, и въ этой сторонѣ своего бытія онъ не
подчиняется никакимъ законамъ, которые не дѣйствовали
бы въ остальной природѣ. Съ точки зрѣнія современнаго
эволюціонизма человѣкъ является лишь завершеніемъ
естественнаго развитія, вырабатывавшаго высшія формы
твореній изъ низшихъ. Но человѣкъ состоитъ не изъ

одного только тѣла. Параллельно съ развитіемъ его тѣ-
лесной организаціи происходило и развитіе его духов-
ныхъ способностей. Взаимныя отношенія, въ какихъ на-
ходятся между собою въ отдѣльномъ человѣкѣ его тѣло
и его душа (взятыя въ смыслѣ данныхъ въ опытѣ явле-
ній, а не въ метафизическомъ смыслѣ матеріи и духа),
съ одной стороны, и параллелизмъ біологическаго и
психологическаго развитія, совершающагося во всемъ
человѣчествѣ, съ другой,—вотъ два предмета, которые
переводятъ насъ изъ области естествознанія въ область
наукъ гуманитарныхъ.
Вопросъ о мѣстѣ человѣка въ природѣ составляетъ
лишь одну сторону вопроса объ отношеніи человѣка къ
средѣ, его окружающей. Другую сторону того же во-
проса составляетъ проблемма объ отношеніи человѣка,
не какъ организма, а какъ личности къ тому особому
міру, который мы называемъ общественностью въ смыслѣ
совокупности явленій культурнаго и соціальнаго харак-
тера. Здѣсь отношеніе уже совсѣмъ иное, чѣмъ въ пер-
вомъ случаѣ. Какъ часть природы, человѣкъ предста-
вляетъ изъ себя ея продуктъ, тогда какъ вся обществен-
ность, наоборотъ, есть сама продуктъ духовной дѣятель-
ности человѣка и психическаго взаимодѣйствія отдѣль-
ныхъ людей. Хотя отдѣльная человѣческая личность и
формируется окружающею ее культурно-соціальною сре-
дою, однако, и послѣдняя въ свою очередь поддержи-
вается и измѣняется лишь потому, что ее поддерживаютъ
или измѣняютъ люди. Природа имѣетъ самостоятельное
существованіе и развивается помимо человѣка, тогда какъ
вся общественность лишь чрезъ человѣка существуетъ
и только чрезъ его дѣятельность и развивается. Въ по-
слѣднемъ анализѣ и бытіе, и эволюція культуры и со-
ціальной организаціи обусловлены дѣятельностью лично-
стей, которая всегда стремится къ тѣмъ или другимъ

цѣлямъ. По отношенію къ природѣ мы не можемъ по-
ставить вопроса, существуетъ ли она для человѣка или
человѣкъ для природы: такой вопросъ былъ бы прямо
безсмысленнымъ. Но вопросъ о томъ, существуетъ ли
личность для культуры и соціальной организаціи, какъ
таковыхъ („человѣкъ для субботы") или, наоборотъ,
культура и соціальная организація—для личности („суб-
бота для человѣка"), имѣетъ весьма глубокій смыслъ.
Личность, одаренная самосознаніемъ, ставитъ своему
существованію цѣли, коихъ вообще не могутъ ставить
своему существованію вещи, какъ лишенныя самосознанія:
личность есть цѣль сама въ себѣ и потому на извѣстной
ступени духовнаго развитія не можетъ примириться,
чтобы то, въ чемъ она полагаетъ человѣческое достоин-
ство свое собственное и себѣ подобныхъ, чтобы личность,
какъ таковая, какъ сознающая свою индивидуальность,
свою самостоятельность и свое значеніе, какъ цѣли са-
мой къ себѣ, —могла разсматриваться, лишь какъ средство
или орудіе для постороннихъ ей цѣлей, какъ несамо-
бытная и служебная часть нѣкотораго цѣлаго, которое
поглощало бы ее цѣликомъ, безъ всякаго остатка. Во-
просъ о томъ, существуетъ ли она для культурныхъ и
соціальныхъ формъ, взятыхъ въ отвлеченіи отъ людей,
которые составляютъ данное общество, или, наоборотъ,
эти формы существуютъ для личностей, образующихъ
общество, рѣшается личнымъ самосознаніемъ, конечно,
не въ первомъ смыслѣ. За такое рѣшеніе должны вы-
сказаться и соціологія, и этика: соціологія показываетъ,
что все общественное существуетъ лишь чрезъ личность
и внѣ ея или помимо ея не могло бы имѣть существо-
ванія, а этика исходитъ изъ того принципа, что вообще
человѣкъ не можетъ быть орудіемъ или средствомъ ка-
кой-либо посторонней ему цѣли.
Индивидуалистическая точка зрѣнія, къ коей приво-

дятъ насъ подобныя соображенія, вовсе не должна раз-
сматриваться, какъ нѣчто противонравственное и проти-
вообщественное. Мы исходимъ изъ понятія личности со
всѣми ея моральными задатками и соціальными инстинк-
тами, т.-е. беремъ индивидуализмъ не къ одностороннемъ
значеніи эгоизма и индифферентизма. Мало того: ставя
основнымъ принципомъ этики уваженіе къ личному до-
стоинству, къ личнымъ правамъ, принадлежащимъ всѣмъ
людямъ, мы тѣмъ самымъ устраняемъ эгоизмъ и индиф-
ферентизмъ, такъ какъ оба они и отличаются неува-
женіемъ или невниманіемъ къ человѣку. ставящими
другихъ людей наравнѣ съ вещами для насъ только по-
лезными или безразличными. Мы проповѣдуемъ индиви-
дуализмъ культурный въ смыслѣ самостоятельной выра-
ботки каждымъ собственнаго міросозерцанія,' признавая
въ то же время, что личная иниціатива можетъ раз-
сматриваться, какъ главный факторъ духовнаго прогресса
человѣчества. Но этимъ мы отнюдь не думаемъ отдѣлить
личность отъ общечеловѣческаго сознанія истины и спра-
ведливости, которое вырабатывается культурною жизнью
всѣхъ историческихъ народовъ: именно все то. что въ
окружающей культурной обстановкѣ препятствуетъ сво-
бодному и всестороннему развитію личности, и является
главною помѣхою тому, чтобы личность могла подняться
на высоту общечеловѣческаго сознанія истины и спра-
ведливости. Изъ того, что личность въ себѣ самой но-
ситъ цѣль своего бытія, можно вывести лишь одно
этическое положеніе: цѣлью этою долженъ быть извѣ-
стный идеалъ, достиженіе коего требуетъ отъ личности
работы надъ самою собою, надъ развитіемъ въ себѣ
всего того, что возвышаетъ духовную сторону нашей
природы надъ стороною матеріальною, работы надъ раз-
витіемъ въ себѣ критической мысли и разумной воли,
альтруистическихъ чувствъ и общественныхъ инстинк-

товъ. Съ точки зрѣнія того же индивидуалистическаго
принципа мы должны желать, чтобы въ экономической
жизни общества личность человѣка не играла роли
одного изъ орудій производства только, а признавалась
именно за живую человѣческую личность, имѣющую свое
достоинство и свои права внѣ своей экономической по-
лезности. Экономическій индивидуализмъ, какъ полная
изоляція личности въ ея хозяйственной дѣятельности,
совершенно невозможенъ, разъ мы имѣемъ дѣло съ лич-
ностью, живущею хотя бы въ зачаточной соціальной
организаціи. Человѣкъ нуждается въ помощи другого
человѣка, но этою помощью онъ можетъ пользоваться
или путемъ эксплуатаціи, или путемъ коопераціи. Эти-
ческою является лишь вторая форма, ибо только она не
допускаетъ превращенія живыхъ человѣческихъ личностей
въ орудія производства, тогда какъ эксплуатація, наобо-
ротъ, именно въ томъ и состоитъ, что эксплуатируемые
ставятся въ положеніе орудій или средствъ для дости-
женія тѣхъ цѣлей, какія себѣ ставятъ эксплуатирующіе.
Что соотвѣтствуетъ этическому принципу личности и
что ей противорѣчитъ въ сферѣ экономической? Разу-
мѣется, соотвѣтствуетъ кооперація, противорѣчитъ эк-
сплуатація: послѣдняя сводится къ пользованію чужою
личностью, какъ орудіемъ или средствомъ, тогда какъ
первая предполагаетъ соединеніе людей на равныхъ
правахъ. Между тѣмъ многіе, понимая индивидуализмъ
въ экономической сферѣ не въ смыслѣ принципа, въ
силу коего должны быть ограждены интересы личности,
а въ смыслѣ разъединенности экономическихъ усилій,
противополагаютъ этой разъединенности принципъ еди-
ненія (ассоціаціи), какъ болѣе выгодный, чѣмъ начало
разъединенности. Дѣло въ томъ, однако, что такъ какъ
полная разъединенность хозяйственной дѣятельности не-
мыслима, а соединеніе можетъ быть осуществлено либо

путемъ эксплуатаціи, либо путемъ коопераціи, то въ
интересахъ какъ-разъ личнаго начала именно и прихо-
дится указывать на этотъ второй путь и видѣть въ ассо-
ціаціи не какую-то противоположность индивидуализма,
а напротивъ, лучшую его опору, ибо лишь въ единеніи
на правахъ равенства человѣкъ лучше всего можетъ
обезпечитъ свое личное существованіе въ экономическомъ
отношеніи. Съ этой точки зрѣнія кооперація и является
не только болѣе выгодною, но и болѣе этическою фор-
мою, становясь средствомъ къ достиженію экономической
самостоятельности индивидуума. Понятно, что и въ дру-
гомъ отношеніи нашъ индивидуализмъ, взятый въ его
отношеніи къ экономической жизни, не совпадаетъ съ
тѣмъ экономическимъ индивидуализмомъ (неправильно,
на нашъ взглядъ, такъ называемымъ), который подъ име-
немъ промышленной свободы разумѣетъ ' полное невмѣ-
шательство общественной власти во взаимныя экономи-
ческія отношенія отдѣльныхъ лицъ и классовъ. Прин-
ципъ индивидуализма, послѣдовательно проведенный, тре-
буетъ, чтобы государство во имя этическихъ принциповъ
ограждало интересы личности отъ возможности быть
эксплуатируемою, и какъ-разъ тутъ неэтическій индиви-
дуализмъ (т.-е. эгоизмъ) возстаетъ обыкновенно противъ
государственнаго вмѣшательства, когда принципомъ сво-
боды личности (въ данномъ случаѣ личности экономи-
чески сильной) прикрывается стремленіе этой личности
безпрепятственно эксплуатировать, т.-е. пользоваться,
какъ орудіями, другими личностями (экономически без-
сильными). Такимъ образомъ изъ того этическаго инди-
видуализма, который, по нашему мнѣнію, долженъ быть
положенъ въ основу соціальной этики, выводятся и не-
обходимость коопераціи, и необходимость общественнаго
регулированія экономическихъ отношеній, однимъ сло-
вомъ, выводится то, противъ чего протестуютъ критики

индивидуализма въ экономической жизни, но индивидуа-
лизма, понятаго не въ этическомъ смыслѣ уваженія къ
личности, къ ея достоинству, къ ея правамъ, а въ смыслѣ
эгоистическаго признанія лишь за самимъ собою или за
своимъ классомъ этого достоинства и этихъ правъ.
Такъ нужно понимать приложеніе этическаго индиви-
дуализма къ вопросамъ культурной и экономической жизни
обществъ: личность должна быть и духовно, и матеріально
самостоятельной въ свободномъ общеніи съ другими и при
помощи съ ихъ стороны, помогая въ свою очередь и имъ,
развивая работою своей мысли и своимъ собственнымъ
трудомъ духовную сторону своей природы и обезпечивая
свое матеріальное благосостояніе. Тотъ же принципъ ин-
дивидуализма требуетъ, чтобы притязанія одной лич-
ности находили свою границу въ правахъ другихъ лич-
ностей, и чтобы притязанія общества, какъ одного цѣ-
лаго, находили точно также свою границу въ правахъ
его отдѣльныхъ членовъ. Если, съ одной стороны, во
имя принципа личности приходится, напр., ограждать
цѣлые классы отъ эксплуатаціи со стороны немногихъ
лицъ, владѣющихъ дарами природы и капиталомъ и на
этомъ строящихъ все свое право, предъ коимъ, по ихъ
мнѣнію, должны молчать естественныя и прирожденныя
права другихъ личностей, то, съ другой стороны, во имя
того же самаго принципа можетъ являться необходимость
ограждать, напр., единичную личность отъ притязанія
всего общества или меньшинство отъ притязанія большин-
ства, навязывающихъ этой личности или этому меньшин-
ству извѣстныя мысли, коихъ держится все это общество
или это большинство. Какое бы происхожденіе ни имѣло
право, его цѣлью всегда было ограждать личность отъ
всѣхъ покушеній на то, что когда-либо и гдѣ бы то ни было
считалось ея достояніемъ. Каково бы ни было проис-
хожденіе государства, оно всегда и вездѣ брало на себя

задачу организованной защиты того, что признавало не-
отъемлемымъ достояніемъ личности. Правда, на первыхъ
порахъ право защищало въ индивидуумъ не то, что со-
ставляетъ присущее ему этическое начало, а то, что
сообщалось ему извнѣ —-принадлежностью къ извѣстной
націи или вѣрѣ, къ извѣстному государству или сосло-
вію, равно какъ фактическимъ обладаніемъ дарами при-
роды или сбереженіями труда, но весь прогрессъ права,
взятый съ этической точки зрѣнія, заключается не въ
чемъ иномъ, какъ въ постепенномъ признаніи за лич-
ностью самой въ себѣ извѣстныхъ правъ, которыхъ не
можетъ нарушить внѣшнее положеніе личности по отно-
шенію къ культурнымъ и соціальнымъ различіямъ, су-
ществующимъ между людьми. Правда и то, что въ на-
чалѣ и государство, защищая личность отъ возможныхъ
по отношенію къ ней правонарушеній со стороны дру-
гихъ людей, оставляло эту личность совершенно без-
правною по отношенію къ самому себѣ, но и здѣсь осу-
ществился уже прогрессъ, въ силу коего государство
само признаетъ за личностью извѣстныя права, свободу
въ извѣстныхъ сферахъ личной жизни, на которыя не
можетъ и не должно распространяться государственное
дѣйствіе. Тотъ же самый принципъ признанія за лич-
ностью нѣкоторыхъ правъ, которыя должны быть осу-
ществлены и ограждены, такимъ образомъ можетъ быть
примѣненъ и къ культурной, и къ экономической, и къ
юридической, и къ политической жизни народовъ. И об-
щій соціологическій вопросъ о положеніи личности въ
обществѣ долженъ рѣшаться съ той же точки зрѣнія.
Мы, однако, не имѣли бы права заявлять такихъ тре-
бованій, какія возвышенныя въ моральномъ отношеніи
основанія они бы ни имѣли, если бы для этическаго
идеализма не было, въ свою очередь, реальныхъ осно-
ваній въ психической природѣ человѣка, какъ личности,

и въ соціологической природѣ общества, какъ соединенія
и продукта дѣятельности отдѣльныхъ личностей, ставя-
щихъ извѣстныя цѣли какъ для соединенія своего, такъ
и для своей дѣятельности. Ни матеріализмъ метафизи-
ческій, сводящій психологію къ простой физіологіи мозга
и нервной системы, ни матеріализмъ экономическій, сво-
дящій всю соціологію къ теоріи народнаго хозяйства,
не въ состояніи объяснить міръ человѣка—не потому,
однако, чтобы правда была на сторонѣ метафизическаго
спиритуализма съ его отраженіемъ въ идеалистической
исторіологіи, а потому, что матеріалистическія психоло-
гія и соціологія, въ противорѣчіе съ принципомъ науч-
наго реализма, требующаго изученія явленій, какъ они
даны въ опытѣ, основываютъ себя на результатахъ одного
изученія природы и физической стороны человѣка, т.-е.
на натурализмѣ, когда слѣдуетъ класть въ основаніе изу-
ченія всестороннее изслѣдованіе духовной и обществен-
ной жизни человѣка (гуманитаризмъ). Что касается до
спиритуалистической метафизики и исторіологіи, то съ
ними въ настоящее время полемизировать болѣе не при-
ходится, ибо ихъ время прошло, повидимому, безвоз-
вратно.
Этическое и соціологическое міросозерцаніе, выте-
кающее изъ изложенныхъ основаній, требуетъ отъ че-
ловѣка дѣятельнаго проявленія своей личности и объяс-
няетъ, какую роль можетъ играть личное дѣйствіе въ
историческомъ процессѣ развитія духовной культуры и
соціальной организаціи. Но это уже такая тема, кото-
рой мы здѣсь не думали затрогивать. Къ ней еще можно
будетъ вернуться въ отдѣльной книжкѣ.
С.-Петербургъ.
3 ноября
24 Декабря 1894.

КРАТКІЙ УКАЗАТЕЛЬ
САМООБРАЗОВАТЕЛЬНАГО ЧТЕНІЯ.
Въ первой части настоящаго указателя (А) приведены сочине-
нія, которыя были названы уже въ примѣчаніяхъ къ тексту книжки,
съ отмѣткою (въ скобкахъ) страницъ, гдѣ можно найти полныя за-
главія; вторая часть списка (В) заключаетъ въ себѣ общую про-
грамму историческаго чтенія.
Ститаю нужнымъ оговориться, что это далеко не полная про-
грамма. Во-первыхъ, въ ней преобладаютъ указанія на книги по
наукамъ гуманитарнымъ, а по естествознанію названы лишь сочи-
ненія, на которыя сдѣланы ссылки въ текстѣ. Во-вторыхъ, мы огра-
ничились перечнемъ книгъ, съ коихъ, по нашему мнѣнію, удобнѣе
начинать знакомство съ отдѣльными предметами. Въ-третьихъ, въ ука-
затель совсѣмъ не вошли книги по литературѣ н исторіи литературы.
Болѣе полная и подробная программа энциклопедическаго чтенія,
составленная специалистами, имѣетъ вскорѣ появиться.
А. Теоретическое чтеніе.
1. Общіе философскіе вопросы: Паульсенъ (5).
2. Исторія философіи: Веберъ или Фуллье, послѣ чего Виндель-
бандъ и Фалькенбергъ (73).
3. Вопросъ объ единствѣ силъ природы: Фикъ, Гельмгольцъ (35).
4. Образованіе солнечной системы и исторія земли: Клейнъ,
Котта, Циттелъ (39 и 40).
5. Основныя понятія по біологіи: Клодъ Бернаръ, Мензбиръ, К. Ти-
мирязевъ (41).

6. Теорія развитія органическаго міра: К. Тимирязевъ (43).
7. Мѣсто человѣка въ ряду живыхъ существъ: Дарвинъ, Тэй-
лоръ (8—9).
8. Взаимныя отношенія между духомъ и тѣломъ: Цигенъ (9).
9. Психологія: Гефдингъ или Снегиревъ (45).
10. Этика. Кавелинъ, Спенсеръ, Селли, Вундтъ (69).
11. Основные вопросы соціологіи и теоріи исторіи: Н Карѣевъ
(86, 88, 91, 122, 129, 132, 164), Милль (164), П. Николаевъ (66),
Н. Михайловскія, (86, 87, 103, 122, 164), Спенсеръ (164), С. Южаковъ
(86), Эспинасъ (158).
12. Политическая экономія: Н Карышевъ, затѣмъ или А. Исаевъ,
или И. Иванюковъ, или А. Чупровъ (138).—Ланге, Лавелэ (144).
13. Общая теорія права: II. Коркуновъ, Р. Герингъ (150 и 155).
14. Государственное право: А. Градовскій или Н. Коркуновъ,
Дайси, Э. Лабулэ, Милль (155).
В. Историческое чтеніе.
1. ВСЕОБЩАЯ ИСТОРІЯ.
1. Учебники 1) древняя исторія— Виноградовъ; или Гуревичъ; сред-
няя исторія—Виноградовъ; новая исторія—В. Шульгинъ или (подроб-
нее) Петровъ. (Лекціи но всемірной исторіи, т. III—IV). Григоро-
вичъ. Очерки новѣйшей исторіи.
2. Доисторическій бытъ: Липпертъ. Исторія культуры и Тэйлоръ.
Антропологія.
3. Культурный и соціальный бытъ древняго Востока: Н. Ка-
рѣевъ. Введеніе въ курсъ исторіи древняго Востока.—Масперо. Исто-
рическія чтенія (Египетъ и Ассирія).—Ольденбергъ. Будда.
4. Общественный и государственный строй античнаго міра:
Н. Карѣевъ. Введеніе въ курсъ исторіи древняго міра 2).—Фюстель-
де-Куланжъ. Гражданская община античнаго міра.
5. Историческое значеніе Римской имперіи: Ешевскій. Римскій
центръ и его провинціи (въ „Сочиненіяхъ").
6. Паденіе язычества и торжество христіанства: Ешевскій. Очерки
христіанства и язычества (въ „Сочиненіяхъ") или Ж. Корелинъ. Куль-
турный кризисъ въ Римской имперіи (въ „Рус. Мысли"; выйдетъ от-
дѣльной книжкой).—Буасье. Паденіе язычества.
1) См. выше, стр. 130.
2) Печатается третье изданіе.

7. Феодальное общество и государство: Н. Карѣевъ. Введеніе въ
курсъ исторіи среднихъ вѣковъ. Н. Карѣевъ. Исторія западной Ев-
ропы въ новое время 1), т. I, гл. 4—11, 13—19.— Гизо. Исторія циви-
лизаціи во Франціи (вторая половина: феодальная эпоха). — Фриманъ
и Стебсъ. Опыты по исторіи англійской конституціи.—Брайсъ. Свя-
щенная Римская имперія.
8. Средневѣковое міросозерцаніе; И. 3. Е., т. I, гл. 22—26.—
В. Герье (статьи въ „Вѣстн. Европы"; будутъ переизданы отдѣльно).—
Т. Вызинскій. Папство и Священная Римская имперія.
9. Гуманизмъ: И. 3. Е., т. I, гл. 26—33.—Ж. Корелинъ. Гуманизмъ
(статья въ IX т. Энциклопедическаго словаря Брокгауза и Ефрона).—
Буркардтъ. Культура Возрожденія въ Италіи.
10. Реформація: И. 3. Е., т. I, гл. 35—39 и т. II, гл. 2—26 или
Гейсеръ. Исторія реформаціи (главы I—V) съ вступительною статьею
В. Ж. Михайловскаго (Предвѣстники и предшественники реформаціи
въ XIV и XV вѣкѣ).
11. Развитіе представительной системы въ Англіи: И. 3. Е., т. I,
гл. 7—9; т. II, гл. 32-38, 44—46 и т. III, гл:5—6 или А. Градовскій.
Государственное право важнѣйшихъ европейскихъ державъ (т. I:
часть историческая. Кн. I: развитіе англійской конституціи). Исто-
рія первой англ. революціи изложена и въ „Реформаціи'* Гейсера
(глава XIII).
12. Экономическая исторія новаго времени: Зевортъ. Исторія
новаго времени (однѣ дополнительныя главы проф. И. В. Лучицкаго).
См. также въ разныхъ мѣстахъ И 3. Е., гдѣ экономической исторіи
отведено надлежащее мѣсто.
13. Просвѣщеніе XVIII вѣка: И. 3. Е., т. II, гл. 46 и т. III,
гл. 11—17 или (подробнѣе) Геттнеръ. Исторія всеобщей литературы
XVIII вѣка, т. II, а также книги Морлея (о Вольтерѣ, о Руссо и о
Дидро).—А. Шаховъ. Гете и его время.
14. Французская революція: И. З. Е., т. III, гл. 2—4, 7—9, 29—
42 и т. IV, гл. 2 или одна изъ популярныхъ исторій французской
революціи Минье, Гейсера, Карт. Сверхъ того: И. Тэнъ. Происхож-
деніе современной Франціи, т. I и А. Сорель Европа и французская
революція, т. I.
1) Въ основу этой книги (которая въ дальнѣйшемъ будетъ отмѣчаться
И. З. Е.) положены мои университетскіе курсы, но издавая ее въ свѣтъ,
я имѣлъ въ виду и потребность въ самообразованіи, существующую въ
нашемъ обществѣ. Кромѣ И. З. Е., я указываю на книги, которыя должны
быть прочитаны или въ дополненіе, или взамѣнъ.

15. XIX вѣкъ: И. З. Е., т. IV, гл. 5—27 (доведена до 1830 г. и
будетъ продолжена до 1871 г.) или Файфъ. Исторія XIX вѣка и Веберъ.
Всемірная исторія, т. XIV—XV (съ 1830 г. только Файфъ или Ве-
беръ). Исторія XIX до 1856 г. также у Лоренца (Исторія новѣйшаго
времени). Л. Осокинъ. Политическія движенія въ Европѣ въ первой
половинѣ нашего вѣка.—А. Шаховъ. Очерки литературнаго движенія
въ первую половину XIX в.
16. Общіе философскіе обзоры европейской исторіи: Гизо. Исто-
рія цивилизаціи въ Европѣ (здѣсь главное содержаніе — средніе
вѣка). — Н. Карѣевъ. Философія культурной и соціальной исторіи но-
ваго времени (общіе выводы изъ первыхъ III томовъ „Исторіи за-
падной Европы"). — Дрэперъ. Исторія умственнаго развитія Европы.
2. РУССКАЯ ИСТОРІЯ.
Руководства: В. Д. Сиповскій. Родная старина или П. Косто-
марова Русская исторія въ жизнеописаніяхъ. — В. Водовозовъ. Очерки
изъ исторіи XVIII в. — Григоровичъ. Очерки новѣйшей исторіи, гл. IV—
VI, XII—XIII, XX, XXVI—XXVIII.
Общія сочиненія: II. Милюковъ. Очерки изъ исторіи русской
культуры 1) — В. Сергѣевичъ. Русскія юридическія древности (или
„Лекціи и изслѣдованія"). — В. Ключевскій. Боярская дума. — В. Ан-
тоновича Исторія литовско-русскаго государства. С. Ж. Соловьевъ.
Публичныя лекціи о Петрѣ Великомъ.
XIX вѣкъ: Лоренцъ. Исторія новѣйшаго времени, гл. VI—VII,
XXII—XXIII. А. Пыпинъ. Общественное движеніе при Александрѣ I
и характеристика литературныхъ мнѣній съ 20-тыхъ по 50-тые годы.—
Головачовъ. Десять лѣтъ реформъ .— В. Семевскій. Крестьянскій во-
просъ въ XVIII и XIX вѣкахъ (Введеніе).
1) Печатаются въ „Мірѣ Божіемъ".