Гербарт И. Ф. Психология. — 1895 — Электронная библиотека ГНПБУ

ПРЕДИСЛОВІЕ
къ русскому переводу.

Нѣтъ нужды много говорить о значеніи психологическихъ сочиненій Гербарта для всѣхъ, кто интересуется психологіей или педагогикой. Школа Гербарта, умершаго въ 1841 г., еще не исчезла, и, по всѣму замѣтно, не скоро исчезнетъ. Къ ней принадлежать многіе выдающіеся современные психологи, историки философіи и педагоги, — напримѣръ: Лацарусъ и Штейнталь (издатели „Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft"), Фолькманъ (авторъ двухтомнаго трактата „Lehrbuch der Psychologie, IV. Aufl. 1894," развивающаго психологическіе принципы Гербарта), Штрюмпель (историкъ философіи и педагогъ, авторъ „Psychologische Pädagogik", 1880 и „Pädagogische Pathologie, II. Aufl. 1892), Наловскій („Das Gefühlsleben", Aufl. 1884) и друг. Поэтому сочиненія Гербарта имѣютъ не только историческое значеніе, но они важны и для пониманія настоящаго. Если справедливо, что каждый психологъ или педагогъ долженъ принимать во вниманіе тѣ психологическія и педагогическія воззрѣнія, которыя сильно распространены въ Германіи, то каждый психологъ и каждый педагогъ долженъ быть знакомъ съ психологіей Гербарта; а наилучшимъ пособіемъ для этого служатъ его собственныя сочиненія.

Гербартомъ хотя уже и занимались въ Россіи, но еще мало: его только излагали и описывали, преимущественно

какъ педагога, но еще не переводили его на русскій языкъ * ). А между тѣмъ даже для многихъ лицъ, отлично знающихъ иностранные языки, далеко не одинаково — читать ли философскія сочиненія по русски или на чужомъ языкѣ: философскія мысли могутъ быть поняты и прочно усвоены только въ томъ случаѣ, если онѣ облечены (или же самъ читатель способенъ облечь ихъ) въ удачно подобранныя выраженія родного языка; а это не для всѣхъ доступно. Поэтому г. Нечаевъ изданіемъ своего тщательно составленнаго перевода нѣкоторыхъ сочиненій Гербарта оказываетъ несомненную услугу для русской философской и педагогической литературы.

Эти переводы, взятые въ ихъ цѣломъ, составляютъ полный курсъ психологіи Гербарта. Въ основу этого курса положенъ „Учебникъ психологіи" (Lehrbuch zur Psychologie) Гербарта, второе изданіе (1834 г.) котораго, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, является даже болѣе полнымъ, чѣмъ его большая „Психологія" (1824 г.). Но „Учебникъ психологіи" слишкомъ сжато говоритъ о психологическомъ методѣ и почти совсѣмъ не показываетъ того способа, при помощи котораго получаются основныя понятія гербартовской психологіи. Поэтому, въ дополненіе къ „Учебнику", прибавлено подробное извлеченіе изъ первой части сочиненія: „Психологія, какъ наука, вновь обоснованная па опытѣ, метафизикѣ и математикѣ" 1824 г. (Psychologie als Wissenschaft, neu gegründet auf Erfahrung, Metaphysik und Mathematik). Переводить же все это сочиненіе нѣтъ никакой нужды, такъ какъ оно переполнено запутанными вычисленіями хода душевной жизни, уже давно утратившими свое значеніе. Кромѣ того, въ виду своего особеннаго историческаго интереса, переведена статья: „О возможности и необходимости примѣнять въ

О возможности и необходимости примѣнять въ психологіи
математику.
Читано въ Королевскомъ Нѣмецкомъ Обществѣ 18 Апрѣля 1822 года.
Милостивые Государи!
Такъ какъ Королевское Нѣмецкое Общество представляете
удобный и приличный пунктъ объединенія для того, чтобы
намъ взаимно знакомиться съ направленіемъ нашихъ научныхъ
изслѣдованій,—то въ сегодняшнемъ засѣданіи, въ которомъ
вы доставляете мнѣ честь своимъ благосклоннымъ вниманіемъ,
я хотѣлъ бы, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, осмѣ-
литься изложить передъ вами предмета, который, конечно,
можетъ показаться отвлеченнымъ, но тѣмъ не менѣе безспорно
имѣетъ общій интересъ. Сократъ восхваляется всѣми вѣками
за то, что призвалъ философію съ неба на землю и къ людямъ
Но, если бы онъ, возставъ изъ мертвыхъ и узнавъ состояніе
нашихъ наукъ, опять взглянулъ на небо, чтобы взять оттуда
людямъ что нибудь цѣлебное, то тамъ, вверху, онъ гораздо
меньше занялся бы нынѣшней философіей, чѣмъ математи-
кой,—и его усилія увѣнчались бы самымъ счастливымъ и
блестящимъ успѣхомъ. Тогда ему могло бы придти на умъ
спросить: „Скажите мяѣ, превосходные, что лучше — душа
или тѣлесное? Что для васъ важнѣе — нутація земной оси
или колебаніе вашихъ мнѣній и наклонностей. Что для васъ
нужнѣе—устойчивость солнечной системы или укрѣпленіе
вашихъ основныхъ законовъ и нравовъ? Отъ чего вы больше
страдаете—отъ пертурбацій ли планетъ или отъ возмущеній
въ вашихъ государствахъ?—И если математика является
столь превосходнымъ орудіемъ вашихъ изслѣдованій, то по-
чему же вы не попытаетесь примѣнить ее къ тому, что

является для васъ самымъ важнымъ и самымъ нужнымъ?
Или, если математика находится у васъ въ такомъ уваже-
ніи, что вы склонны предпочитать ее всѣмъ остальнымъ
наукамъ,—то почему же вы осудили ее на обработку пред-
метовъ, которые или такъ далеко отстоятъ отъ васъ, что
едва возбуждаютъ любопытство немногихъ ученыхъ, или же
настолько близко касаются вашихъ чувственныхъ потребно-
стей и желаній. что занятіе ими чуть ли не сводится на
степень ремесла?" Если бы Сократъ задалъ такой вопросъ,
то захотѣлось ли бы намъ ему отвѣтить, что вѣдь матема-
тика работаетъ даже въ нашихъ арсеналахъ и передъ насы-
пями осажденныхъ городовъ, что она научаетъ насъ не
только оживлять промышленность, но и разрушать ее? Однако
мы не могли бы рѣшиться отдать себя въ жертву насмѣш-
камъ человѣка, столь извѣстнаго своею ироніей. А какою
сѣтью вопросовъ запуталъ бы онъ насъ, и какъ искусно
сталъ бы онъ выводить насъ изъ нашего обычнаго способа
представленія,—кто, милостивые государи, могъ бы рѣшиться
изобразить это? По крайней мѣрѣ, я не рѣшаюсь, тѣмъ
болѣе, что меня ближе интересуетъ нѣчто другое, чѣмъ то,
какъ Сократъ сталъ бы удивляться нашему ограниченному
примѣненію математики. Именно, мнѣ не безъизвѣстно, что
моя попытка примѣнить математику въ психологіи вызвала
удивленіе, и что это удивленіе недавно снова было возбуж-
дено изданнымъ мною сочиненіемъ De attenttoms mensura
causisque primariis. Чѣмъ меньше число читателей произ-
веденія, занимающагося запутаннымъ дифференціальнымъ
уравненіемъ, тѣмъ болѣе долженъ я быть готовымъ къ тому,
что при этомъ будутъ удивляться, не заботясь ближе о дѣлѣ.
Поэтому я рѣшился хоть разъ представить на другомъ языкѣ,
чѣмъ алгебраическіе знаки, краткій докладъ о своемъ пред-
пріятіи, начало котораго относится еще къ послѣднимъ мѣ-
сяцамъ восемнадцатая столѣтія, а зародышъ котораго, я,
собственно говоря, нашелъ еще раньше въ фихтевской
школѣ *). Съ тѣхъ поръ я занимался имъ, хотя съ частыми
*) Эти слова не должны быть понимаемы въ томъ смыслѣ, будто у самого
Фихте была мысль разсматривать психологію какъ часть прикладной математики.
Конечно, онъ, какъ столь рѣшительныи э а щи тникъ трансцендентальной свободы,

и длинными перерывами, однако не теряя нити; теперь же
я снова занялся имъ съ твердымъ намѣреніемъ не оставлять
дѣла до тѣхъ поръ, пока я смогу предоставить продолженіе
своей предварительной работы опытнымъ математикамъ. Въ
докладѣ объ этомъ моемъ предпріятіи я представлю тѣ мни-
мыя основанія, на которыхъ опирается вышеупомянутое удив-
леніе. Отвѣтивъ же на запросы этого удивленія, я надѣюсь,
воспользовавшись вашимъ благосклоннымъ вниманіемъ, пока-
зать, что примѣненіе математики къ психологіи возможно и
былъ очень далекъ отъ этого. Но Фихте научилъ меня главннмъ образомъ сво-
ими заблуждениями, и онъ былъ способенъ къ этому потому, что въ особенной
степени обладалъ стремленіемъ къ точности изслѣдованія. Обладая этимъ
стремленіемъ, и благодаря ему, каждый учитель философіи становится полез-
ннмъ для своихъ учениковъ; преподаваніе же, лишенное точности, порождаетъ въ
философіи только фантазеровъ и дураковъ.
Извѣстно, что Фихте основой своего изслѣдованія сдѣлалъ л, или, говоря-
другими словами, онъ отнскивалъ условія самосознанія. Вслѣдствіе этого, онъ
обогатидъ философію одною, до тѣхъ поръ неизвѣстною, проблемой, потому что
на это раньше очень мало обращали вниманія; и Кантъ, который считалъ пред-
ставленіе я совсѣмъ бѣднымъ и пустымъ по содержанію, вслѣдствіе этого лож-
наго утвержденія, совсѣмъ не обращалъ на него вниманія. Отъ Фихте, который
постоянно возвращался къ занятіямъ этимъ предметомъ и всетаки никогда не
кон чал ъ ихъ, я научился видѣть, что здѣсь долженъ быть скрыть богатый и
глубокій источникъ, открыть который, однако, можно только съ помощью вели-
чайшихъ усидій.
Первымъ, что мнѣ открылось, было то, что я (Ichheit), должно быть не
чѣмъ нибудь иервичнымъ и самостоятельнымъ, но самммъ зависимымъ и обу-
словленнымъ изъ всего того, что только можно себѣ представить. А, вмѣстѣ
съ этимъ, стало ясно, что мнѣнія Фихте являются полнѣйшимъ извращеніемъ
истины и поучительнымъ примѣромъ для тѣхъ, которые думаютъ имъ восполь-
зоваться. Вторымъ, что я нашелъ, было то, что первоначальныя представленія
интеллигентной сущности, если только они должны образоваться до самосозпаніи
(потому что они, какъ только что сказано, могутъ заключать въ себѣ я не какъ
нѣчто чуждое), должны быть или всѣ, или частью другъ другу противоположны,
и, вслѣдствіе этой противоположности, они должны взаимно задерживаться,
однако такъ, что задержанныя представленія не пропадаютъ, но продолжаются
какъ стремленія, которыя сами собой возвращаются въ состояніе дѣйствитель-
наго представливанія, коль скоро по какимъ нибудь основаніямъ, иди цѣликомъ,
или отчасти, исчезавгъ задержка. Эта задержка могла и должна была стать
предметомъ вычисленія и вмѣстѣ съ этимъ стало ясно, что психологія на столько-
же нуждается въ математическомъ фундаментѣ, насколько и въ метафизиче-
скомъ.
Примѣч. Гербарта.

необходимо. Въ заключеніе же я сдѣлаю краткое замѣчаніе
о томъ, что настоящее мое нзслѣдованіе не ограничивается
на дѣлѣ одною только нсихологіей, но имѣетъ отдаленныя
отношенія къ физіологіи и всему естествознанію.
Первое изъ выставляемыхъ противъ меня мнимыхъ осно-
ваній, по своей истинной природѣ, есть ничто иное, какъ
старая привычка, а по своимъ словамъ—оно примыкаетъ къ
совершенно невѣрному утвержденію. Неслыханное дѣло,
чтобы математика примѣнялась иначе, чѣмъ къ предметамъ,
которые или сами пространственны, или хотя бы могли быть про-
странственно представляемы, какъ напр. силы, которыя
возростаютъ и уменьшаются вмѣстѣ съ извѣстнымъ разсто-
яніемъ и дѣйствія которыхъ можно измѣрять или точно
наблюдать. Но не видно, какою мѣркой могъ бы всякій вос-
пользоваться для того, чтобы сравнить и опредѣлить вели-
чину происходящая въ нашемъ духѣ, смѣняющагося въ нашихъ
представленіяхъ, чувствахъ и желавіяхъ. Наши мысли бы-
стрѣе молніи: какимъ образомъ должны мы наблюдать и
описывать ихъ путь? Человѣческія причуды летучи, какъ
вѣтеръ, расположеніе духа непостоянно, какъ погода. Кто
можетъ найдти данныя здѣсь величины, которыя допускаютъ
подведеніе подъ законъ математической правильности? А гдѣ
нельзя измпрять, тамъ нельзя и вычислять; слѣдовательно,
невозможно въ психологическихъ изслѣдованіяхъ пользоваться
математикой.
Такъ гласить силлогизмъ. составленный изъ привязан-
ности къ привычному и очевидной неистины. Именно (начнемъ
съ послѣдняго), совершенно ложно, будто мы можемъ вычи-
слять только тамъ, гдѣ напередъ измѣрили. Какъ разъ на-
оборотъ! Каждый гипотетически принимаемый, даже приз-
нанный неправильнымъ законъ связи величинъ можетъ быть
вычисляемъ; и при глубоко скрнтыхъ, но важныхъ предме-
тахъ должно до тѣхъ поръ испытывать гипотезы и со всею
точностью изслѣдовать, при помощи вычисленія, вытекающія
изъ нихъ слѣдствія, пока не будетъ найдено, какая изъ
различныхъ гипотеаъ сходится съ опытомъ. Такъ древніе
астрономы испытывали эксцентричные круги, и Кеплеръ
испытывалъ эллипсисъ, чтобы свести къ этому движенія
планетъ, именно послѣдній сравнивалъ квадратъ времени

обращенія съ вубами среднихъ разстояній, прежде чѣмъ
найдти соотвѣтствіе. Равнымъ образомъ, Ньютонъ испытывалъ
обратно пропорціональна ли тяжесть квадрату разстояній,
чтобы получить движеніе луны вругомъ земли. Если же это
предположеніе оказалось бы недостаточнымъ, то онъ поло-
жилъ бы въ основаніе другую степень разстоянія—или третью,
или четвертую, или пятую, и вывелъ бы отсюда слѣдствія,
чтобы сравнить ихъ съ опытомъ. Въ этомъ то именно и
заключается величайшее благодѣяніе математики, что гораздо
прежде, чѣмъ мы овладѣемъ достаточно опредѣленнымъ опы-
томъ, можно обозрѣть возможности, въ области которыхъ
гдѣ нибудь должна лежать дѣйствительность. Поэтому то
можно пользоваться даже весьма неполными указаніями
опыта, чтобы освободиться, по крайней мѣрѣ, отъ грубѣй-
шихъ ошибокъ. Гораздо прежде, чѣмъ прохожденіе Венеры
передъ солнцемъ послужило основаніемъ для опредѣленія
солнечныхъ параллаксовъ, пытались уловить мигъ, когда луна
наполовину освѣщена солнцемъ, чтобы, исходя изъ измѣрен-
наго разстоянія обоихъ небесныхъ тѣлъ, найдти отдаленность
солнца. Это было невозможно, потомучто всѣ наши измѣ-
ренія времени, по психологическимъ основаніямъ, слишкомъ
грубы для того, чтобы съ достаточной точностью опредѣлить
требуемое мгновеніе. Однако, вслѣдствіе этого, выяснился
взглядъ, что солнце должно быть удалено, покрайней мѣрѣ,
на двѣ тысячи разъ дальше луны. Вотъ ясный примѣръ того,
что даже въ высшей степени неполная оцѣнка величинъ
(тамъ, гдѣ невозможно никакое строгое наблюдете) можетъ
стать весьма поучительною, если только умѣютъ ею восполь-
зоваться. И было ли необходимымъ обладать мѣркою для
нашей солнечной системы, чтобы въ общихъ чертахъ узнать
ея порядокъ? Развѣ невозможно было (возьму примѣръ изъ дру-
гой области) изслѣдовать законы движенія, прежде чѣмъ въ
точности узнали высоту паденія въ секунду на опредѣ-
ленномъ мѣстѣ дамли? Ничуть. Такія изысканія основныхъ
м?ьръ сами по себѣ очень затруднительны, но, къ счастью,
они образуютъ особаго рода изслѣдованія,—и познаніе важ-
нѣйшихъ основныхъ законом совсѣмъ не имѣетъ нужды дожи-
даться ихъ.—Конечно, измѣреніе завлекаетъ въ вычисленіе,
и всякая легко подмѣчаемая правильность извѣстныхъ вели-

чинъ побуждаетъ къ математическому изслѣдованію. Обратно:
чѣмъ меньше въ явленіяхъ симметріи, тѣмъ больше запазды-
ваетъ научное теченіе. Если бы небесныя тѣла двигались
въ замѣтно сопротивляющейся средѣ, или если бы ихъ массы
ке были такъ малы сравнительно съ разстояніями, то, быть
можетъ. астрономія ушла бы яе дальше современной пси-
хологіи, и тогда, подобно ей, она не могла бы даже надѣ-
яться, взамѣнъ недостающей тонкости наблюденій, удовле-
твориться множествомъ ихъ.
Второе возраженіе должно основываться на томъ, что
математика обработываетъ только количества, а психологія
имѣетъ своимъ предметомъ состоянія и дѣятельности весьма
различныхъ качествъ. Если бы я захотѣлъ вполнѣ серьезно
опровергнуть это мнимое основаніе, то я сталъ бы исходить
изъ того метафизическаго положенія, что истинныя, собствен-
ный, первовачальныя качества вещей отъ насъ совершенно
скрыты и совсѣмъ не являются никакимъ предметомъ какого
бы то ни было изслѣдованія; что, напротивъ, тамъ, гдѣ въ
общемъ опытѣ мы думаемъ воспринимать качества, основаніе
часто бываетъ только количественнымъ; такъ напр., мыслы-
шимъ совершенно различные тоны, изъ которыхъ могутъ со-
ставляться еще гораздо болѣе различные консонансы и дис-
сонансы, въ то время какъ только быстрѣе или медленнѣе
колеблются болѣе или менѣе длинныя струны. Но теперь я
не хочу пускаться въ такую глубину, потому что здѣсь мнѣ
не мѣсто доказывать то положеніе, что въ человѣческой душѣ
совсѣмъ не существуетъ никакого многообразія первоначаль-
ныхъ способностей. Предразсудокъ внутренней качественной
множественности въ единой сущности можетъ оставаться
здѣсь совершенно нетронутымъ, хотя освобожденіе отъ него
и относится къ первымъ условіямъ истиннаго познанія.
Теперь достаточно сказать, что, сколько бы вообража-
емыхъ качественностей ни различалъ каждый въ душѣ, все-
таки онъ не могъ бы отрицать, что, кромѣ этого, суще-
ствуетъ еще безконечное множество количественныхъ опре-
дѣленій духовнаго. Наши представленія бываютъ напряжен-
нѣе, слабѣе, яснѣе, темнѣе; ихъ приливъ и отливъ бываетъ
быстрѣе или медленнѣе, ихъ количество въ каждое мгнове-
ніе—больше или меньше, наша воспріимчивость ощущеній,

наша способность къ чувствамъ и аффектамъ безпрестанно
колеблется между „больше" и „меньше." Эти и бесчислен-
ная другія опредѣленія величинъ, которыя, очевидно, имѣютъ
мѣсто при духовныхъ состояніяхъ, несправедливо считали
косвенными опредѣленіями существенная; и вотъ истинное
основаніе, почему не могли вскрыть строгой закономѣрности
того, что происходить въ насъ. Что мнимыя косвенныя опре-
дѣленія прямо являются главною вещью,—это я могу ко-
ротко выяснить здѣсь на одномъ поразительномъ примѣрѣ.
Всякій знаетъ сонъ; всякій знаетъ, что онъ состоять въ
придавленности натпихъ представленій, которая въ глубо-
комъ снѣ бываетъ полной, а въ сновидѣніи — неполной. Но
весьма немногіе помнятъ о томъ, что даже во время самаго
яснаго бодрствованія, въ каждое единичное мгновеніе у насъ
бываютъ на лицо лишь крайне немногія изъ нашихъ пред-
ставленій; напротивъ, всѣ остальныя занимаюсь насъ также
мало, какъ во свѣ; или, выражаясь опредѣленнѣе,—большая
часть нашихъ представление бываетъ скрыта, и всякій разъ
только немногія изъ нихъ свободны. Здѣсь я прошу бросить
взгядъ на физику, чтобы вспомнить о скрытой и свободной
теплотѣ. Чѣмъ была физика до тѣхъ поръ, пока надлежа-
щимъ образомъ не различили и не приняли во вниманіе
этого? Тѣмъ же самымъ, чѣмъ и до сихъ поръ еще остается
психологія. Всѣ душевныя состоянія и продукты всегда за-
висятъ отъ того основнаго условія, что въ насъ бодрствуютъ
тѣ или другія представленія, потому что сонъ, будетъ ли
онъ полнымъ или неполнымъ, задерживаетъ все, на что онъ
простирается; или, другими словами, тѣ представленія, кото-
рыя, по законамъ своего равновѣсія, существуютъ въ вдсъ
какъ скрытыя, совсѣмъ не дѣйствуютъ въ сознаніи. Иначе
обстоите дѣло съ тѣми скрытыми представленіями, которыя
только, по законамъ своего движенія, находятся въ этомъ
придавленномъ состояяіи; они очень напряженно дѣйствуютъ
на состояніе духа, аффекты и чувства. Впрочемъ, здѣсь
нельзя подробно объяснить различія между статикой и ме-
ханикой духа.
Еще другія возраженія основываются на ходячихъ мнѣ-
ніяхъ о такъ называемыхъ высшихъ способностяхъ духа; и
я по опыту знаю, что здѣсь я сталкиваюсь съ самыми силь-

ными предразсудками, которые непреодолимы потому, что не
хопіятъ ихъ бросить, и усиленно сопротивляются даже про-
стому обсужденію того, что имъ нротиворѣчитъ. Здѣсь глав-
ными пунктами служатъ геній и свобода. Что такое геній?
Позвольте для краткости отвѣтить сравненіемъ: геній—это
планета. Онъ не идетъ прямой дорогой, его путь — кривая
линія; иногда онъ останавливается на ней, чтобы путеше-
ствовать назадъ,—сначала медленно, потомъ скоро, потомъ
опять медленно; затѣмъ онъ идетъ впередъ, погружается въ
лучахъ солнца и вмѣстѣ съ нимъ проходитъ небо, хотя только
короткое время; вслѣдъ за этимъ онъ снова предпочитаетъ
свѣтить среди темной ночи, и тѣмъ больше обнаруживается,
чѣмъ полнѣе та оппозиція, въ которую онъ попадаетъ по
отношенію къ дневнымъ свѣтиламъ. Признаюсь, эти слова
лучше подходятъ къ планетамъ, чѣмъ къ генію; однако сход-
ство всетаки довольно ясно. Слово я планетаа обозначаетъ
странствующаго, а если угодно припомнить бредни астроло-
гіи, то—странствующаго рыцаря, который чисто по роман-
тически выходитъ на страшныя и пріятныя приключенія и,
какъ это всегда случается, то угрожаетъ истребленіемъ и
смертью, то приноситъ счастье и благодать. Кто смогъ бы
установить прочныя правила для его безпорядочныхъ при-
ключеній? И однако что же произошло? Страчствующіе ры-
цари исчезли, какъ прывидѣнія, послѣ того, какъ невеже-
ство было вытѣснено наукой. Теперь планеты сообразуются
съ календаремъ, и это совершенно естественно, потому что
календари научились соображаться съ планетами. Точно
также и въ томъ же самомъ смыслѣ геній сообразовался бы
съ психологіей, еслибы только теперь въ основѣ нашей пси-
хологіи лежала столь же истинная наука, что и въ основѣ
календаря. Правда, геній не знаетъ того правила, по кото-
рому онъ поступаетъ, но тѣмъ не менѣе онъ не можетъ
отрицать, что оно у него есть, потому что незнаніе не слу-
житъ доказательствомъ небытія. А что же я долженъ ска-
зать о свободѣ? Прежде всего то, что я усталъ говорить объ
этомъ, потому что я давво и во всевозможныхъ формахъ изло-
женія указалъ основанія смѣшеній и ошибокъ въ этомъ
пунктѣ. Я обособилъ и въ отдѣльности опредѣлилъ тѣ пер-
воначальныя сужденія, изъ которыхъ возникаетъ нравствен-

ная заповѣдь; далѣе я показалъ, что эти сужденія, устанав-
ливая различіе между похвальнымъ и постыднымъ, цобромъ
и зломъ, по необходимости должны быть свободными отъ
воли и даже совершенной противоположностью всякаго хотѣ-
нія, потому что при всякомъ смѣшиваніи съ нимъ они сей-
часъ же теряютъ свою правдивость и порождаютъ нечистое
нравственное расположеніе. Съ той минуты, какъ мнѣ вы-
яснилось это основоположеніе, мнимая непонятность свободы
воли для меня разсѣялась, какъ облако; потому что то цѣн-
ное и высокое, котораго ищутъ въ свободѣ воли, имѣетъ
совсѣмъ другое мѣсто, а то низкое и дурное, что еще
остается отъ свободы, какъ источника возможности зла, всего
вѣрнѣе можетъ быть дисциплинировано лишь послѣ того,
какъ съ него сорвутъ ослѣпляющую маску свободы ипозна-
ютъ его какъ дурную органпзацію, которая, по законамъ
психологической необходимости, могла бы не только увели-
чиваться, но и уменьшаться, а, при данныхъ обстоятель-
ствах^ задерживаться или предупреждаться. То, что я го-
ворю здѣсь, въ извѣстныхъ пунктахъ соотвѣтствуетъ благо-
честивымъ чувствамъ, которыя побуждаютъ людей искать
источника, или даже законовъ, добра и зла въ самихъ себѣ
(т. е. въ своей волѣ),—и это совершается вмѣстѣ съ вмѣне-
ніемъ, которое сначала сводить дѣйствіе къ волѣ, затѣмъ
волю—къ постоянному характеру лица, совсѣмъ не разрѣшая
при этомъ вопроса о болѣе глубокихъ основахъ какого бы
то ни было характера и даже не принимая его во внима-
ніе.
Однако всѣ трудности ученія о свободѣ скоро исчезли
бы, если бы не образовалось весьма странныхъ представле-
ній о волѣ, которая остается, если откинуть извѣстное уче-
те о свободѣ. Вѣдь, кто говорить: я не могу себѣ предста-
вишь никакой воли, которая, какъ таковая, не была бы уже
свободной,—тому должно отвѣтить; удерош свободу, потому
что въ томъ смыслѣ, въ какомъ ты принимаешь это слово,
она дѣйствительно существуешь,
Человѣческая душа—не кукольный театръ; наши жела-
нія и рѣшенія—не маріонетки; за ними не стоить никакого
фигляра, но наша истинная собственная жизнь заключается
въ нашемъ хотѣніи, и эта жизнь имѣетъ свои правила не

внѣ себя, а въ себѣ; она имѣетъ свои собственныя, чисто
духовныя, ничуть не заимствованныя изъ міра тѣлъ, правила;
но эти правила въ ней извѣстны и прочны и, въ силу этой
прочной ихъ опредѣленности, она всегда имѣетъ гораздо
больше сходства съ совершенно, впрочемъ, разнородными
законами толчка и давленія, чѣмъ съ чудесами мнимо непо-
нятной свободы.
Чтобы показать возможность примѣненія въ психологіи
математики, я прежде всего долженъ различить материаль-
ную возможность отъ формальной. Первая основывается на
самихъ величинахъ, представляющихся психологамъ; вторая—
на методѣ изслѣдованій. Мнѣ кажется цѣлесообразнымъ, оста-
вивъ на время самыя величины, прежде всего ближе обозначить
форму метода. Именно, я боюсь, чтобы или, по старому,
не сдѣлали промаха или, по новому, не задумали совсѣмъ
легкомысленной попытки то подражать въ философіи мате-
матик, то пускаться въ безполезную и глупую игру мате-
матическими знаками и выраженіями. И то, и другое совер-
шенно отличается отъ того употребленія математики, кото-
рое предпринимаю я. Говоря коротко, виною указанной пу-
таницы является незнакомство съ истинной природой мета-
физическихъ проблемъ, разрѣшать которыя математика на-
столько неспособна, что она всегда скорѣе ловко избѣгала
ихъ, чтобы только не быть поставленной ими въ затрудненіе.
Кто чувствуетъ себя сильнымъ въ метафизическихъ изслѣдо-
ваніяхъ, тотъ во многихъ пунктахъ съумѣетъ отыскать то,
что математика намѣренно пропускаетъ или никогда не до-
водить до конца (какъ напр. при параллеляхъ, при безко-
нечныхъ величинахъ, при ирраціоналахъ и при всемъ томъ,
что связано съ понятіемъ протяженности). Будучи далекимъ
отъ того, чтобы подражать математикѣ въ собственно мета-
физическихъ изслѣдованіяхъ, должно здѣсь съ другими вспо-
могательными средствами и силами связать также другія
усилія, и для новыхъ способовъ изслѣдованія доставить себѣ
другія упражненія. Дѣйствительно, математика ни на что ни
способна внѣ области величинъ; но замѣчательно то искус-
ство, съ которымъ она овладѣваетъ ими, гдѣ бы она ни
встрѣчала ихъ. Представимъ только себѣ ту сѣть, которою
она опутала небо и землю,—ту систему линій, которая отно-

сится въ азимуту и высотѣ, склоненію и подъему, длинѣ и
ширинѣ, тѣ кривыя и прямыя, васательныя и нормальныя,
эллипсисы и эволюты, тѣ тригонометрическая и логориеми-
ческія фунвціи, которыя всѣ уже напередъ лежатъ гото-
выми и только ожидаютъ того, чтобы ими воспользовались.
Бели мы раземотримъ этотъ аппаратъ, то, конечно, увидимъ,
что математики—совсѣмъ не волшебники, но что у нихъ
все происходить естественно. Лучше сказать, мы получимъ
впечатлѣніе множества искусно сдѣланныхъ магаинъ, безчи-
сленныхъ свидѣтелей разнообразной и въ высшей степени
живой дѣятельности, всецѣло направленной на пріобрѣтеніе
истиннаго и прочнаго богатства. Но что же такое этотъ
аппаратъ? Состоитъ ли онъ изъ дѣйствительныхъ вещей?
Возьмемъ отдѣльные примѣры. Что такое небесный сводъ?
Дѣйствительный ли это сводъ, пустой шаръ, на которомъ
можно было бы отмѣтить сферическіе треугольники? Нѣтъ!
Это полезная фнкція, вспомогательное средство мышленія,
удобная форма совмѣстнаго схватыванія всѣхъ видимыхъ ли-
ши, которыя достигаютъ звѣздъ и при которыхъ принимается
во вниманіе только ихъ положеніе, а не длина. Что такое
центръ тяжести? Дѣйствительная ли это точка въ какомъ
нибудь тѣлѣ? Что такое центръ вибраціи, вмѣстѣ съ момен-
тами косности для произвольно принимаемыхъ осей враще-
нія. Зачѣмъ статика говорить о математическомъ рычагѣ,
котораго никогда не бываетъ въ природѣ? Зачѣмъ механика
говорить о движеніяхъ точки, о простомъ маятникѣ, о па-
деніи брошеннаго тѣла въ безвоздушномъ пространствѣ?
Зачѣмъ же не о тѣлесномъ рычагѣ, движимой матеріи, ли-
ніяхъ паденія въ атмосферѣ? Однимъ словомъ, зачѣмъ она
пользуется столь многими вымышленными вспомогательными
величинами? почему она не производить вычисленія непо-
средственно надъ тѣмъ, что находится и происходить въ
дѣйствительномъ мірѣ?—Отвѣтъ заключается уже въ самомъ
вопросѣ: вышеупомянутыя фикціи въ дѣйствительности явля-
ются именно пособіями. Только что указанная предполагае-
мыя величины суть такія, на которыя должны быть сведены,
или между которыми должны заключаться величины дѣйстви-
тельныя, если только хотятъ сдѣлать эти послѣднія точно
или приблизительно доступными. Правда, здѣсь нѣтъ ничего,

въ чемъ психологія могла бы подражать математикѣ, но
тѣмъ вѣрнѣе математика вноситъ свойственный ей методъ
всюду, куда приходитъ сама. Поэтому, поскольку душевныя
состоянія и дѣятельности дѣйствительно зависятъ отъ коли-
честву постольку же можно навѣрное предвидѣть, что вы-
численіе этихъ дѣйствительныхъ количествъ будетъ происхо-
дить также только при помощи сведенія ихъ къ болѣе про-
стымъ и болѣе удобнымъ вспомогательнымъ величинами
между которыми они, такъ сказать, заключаются, или отъ
которыхъ они зависятъ. Поэтому надо стараться научнымъ
образомъ указать только общій и весьма упрощенный типъ
желанія, и столь же общіе типы извѣстныхъ главныхъ клас-
совъ чувствъ, воображенія и т. п., тогда какъ индивидуаль-
ная дѣйствительность навсегда обезнечена отъ математиче-
скаго опредѣленія и ограниченія. Не было бы ничего смѣш-
нѣе, какъ если бы кто нибудь сталъ бояться, что мантика
чиселъ и буквъ похититъ его тайны или вывѣдаетъ и под-
слушаетъ скрытыя движенія его сердца. Въ этомъ отноше-
ніи обыденная мірская мудрость всегда будетъ гораздо хит-
рѣе и страшнѣе, чѣмъ вся математика и психологія вмѣстѣ.
Теперь слѣдуетъ точнѣе указать самыя величины, кото-
рыя представляются вычисленію. Должно исходить изъ про-
стѣйшаго, и въ самомъ началѣ оставить въ сторонѣ всякую
связь представлевій другъ съ другомъ. Тогда остаются только
двѣ величины: напряженность каждаго единичнаю представ-
ленія и степень задержки между какими нибудь двумя. Здѣсь
уже достаточно матеріала для вычисленія, чтобы вскрыть
первое главное основаніе двухъ самыхъ общихъ психологи-
ческихъ феноменовъ, а именно, во первыхъ—только что у по-
мяну таго обстоятельства, что самая большая часть нашихъ
представленій въ каждый опредѣленный моментъ бываетъ
скрыта, и, во вторыхъ, настолько же замѣчательнаго факта,
что, пока физіологическія причины не порождаютъ состоянія
сна, всѣ представленія никогда не становятся заразъ скры-
тыми, и никогда не становятся скрытыми всѣ они до одного,
но постоянно (во время тѣлеснаго бодрствованія) что нибудь
да представляется, и при томъ не что нибудь совершенно
простое, а всегда нѣчто въ извѣстной степени сложное.
Этому давнымъ давно стали бы удивляться и спрашивать объ

его причивѣ, еслибы только обычное и повседневное въ гла-
захъ людей постоянно не казалось само собою понятнымъ.
Вычисленія, которыя могутъ быть вызваны напряжен-
ностью каждаго единичнаго представленія и степенью задержки
между какими нибудь двумя, еще очень просты. Но они ста-
нутъ уже гораздо запутаннѣе, если принять во вниманіе еще
третью величину— степень связи между представленіями. Тогда
измѣняются ранѣе полученные результаты и являются новые.
Кромѣ того, теперь представляется еще четвертая величина,
которая также можетъ войдти въ вычисленіе. Это—количе-
ство связанныхъ представленій. Но особенно замѣчательпы
иолѣе или менѣе длинные ряды представленій, которые при
полной свят возникаютъ въ томъ случаѣ, когда одно пред-
ставленіе соединено въ извѣстной степени съ другимъ, дру-
гое—съ третьимъ, третье—съ четвертымъ и т. д., при чемъ
первое съ третьимъ, второе—съ четвертымъ и т. д. или со-
всѣмъ не слиты, или же слиты гораздо слабѣе. Такіе ряды
представленій являются какъ бы волокнами или фибрами,
изъ которыхъ составляются большіе духовные органы, и при
этомъ они заключаютъ въ себѣ совершенно опредѣленные
законы своей раздражаемости, къ точному познанію кото-
рыхъ сводится въ психологіи, собственно говоря, все. Отда-
ленный, но въ высшей степени недостаточныя указанія на это
заключаются въ томъ, что давно извѣстно подъ именемъ ас-
соціаціи идей. Однако всякое болѣе опредѣленное знаніе
должно исходить изъ вычисленія. И оно даетъ въ высшей
степени важные результаты не только для теоріи памяти,
фантазіи, разсудка, но и для ученія о чувствахъ, желаніяхъ
и аффектахъ. Ничто не препятствуетъ мнѣ открыто сказать,
что здѣсв математика обнаруживаетъ безграничное незнаніе,
въ которомъ до сихъ поръ находилась психологія. Даже про-
странственное и временное представливаніе имѣетъ свое мѣ-
стопребываніе и начало здѣсь, а не въ мнимыхъ основныхъ
формахъ чувственности.
Далѣе, относительно уже образованныхъ рядовъ представ-
леній возникаютъ новыя количественныя опредѣленія, смотря
по тому, раздражаются ли они въ какомъ нибудь одномъ
пунктѣ или въ нѣсколькихъ заразъ, а также—находятся ли

они въ состояніи большей или меньшей эволюціи или инво-
люціи, далѣе — большія или меньшія сплетенія образуются
изъ тѣхъ рядовъ, которые выше я назвалъ волокнами и фи-
брами, и какимъ образомъ эти сплетеніи построены. Хотя,
въ силу общаго чувственнаго міра, въ которомъ мы живемъ
и подъ вліяніемъ котораго наши представленія связываются
точно также, какъ и порождаются, это большею частью у
разныхъ людей должно быть однородными однако здѣсь за-
мечаются значительный видоизмѣненія, которыя зависятъ отъ
духовнаго ритма каждаго индивидуума, происходящая вслѣд-
ствіе строенія его нервной системы и всей его тѣлесной кон-
ституции и другія видоизмѣненія, которыя опредѣляются
кругомъ опыта и привычками индивидуума и которыя можно
попытаться целесообразно направить съ помощью воспитанія
и обученія. Этотъ послѣдній пунктъ надо особенно замѣтить.
Извѣстно, что гуманность, въ собственномъ смыслѣ этого слова,
не бываетъ прирождена человѣку, но образовывается въ немъ.
Совершенно дикій человѣкъ—ничто иное, какъ животное, хотя
и такое животное, въ которомъ, съ помощью общежитія,
могла бы быть развита человѣчность. Поэтому часто прини-
мали гипотезу, что Высшее Существо должно было дать вос-
принять Себя первымъ людямъ и духовно облагородить пхъ.
Это мнѣніе, по крайней мѣрѣ не такъ сильно погрѣшаетъ
противъ опыта, какъ мнѣніе о постепенномъ опусканіи чело-
вѣчества изъ высшаго первоначальнаго состоянія въ состоя-
ніе болѣе и болѣе низкое, между тѣмъ какъ все землевѣ-
деніе и народовѣденіе показываютъ намъ, что необщежитель-
ный человѣкъ грубъ и похожъ на животнаго, и что, слѣдо-
вательно, человѣчность, въ собственномъ смыслѣ этого слова,
зависитъ отъ общежитія. На это очень мало обращали вни-
манія тѣ психологи, которые считали разумъ и внутреннее
чувство, обдумываніе и самосозерцаніе за первоначальный
способности человѣческой души. Но они могутъ быть оправ-
даны тѣмъ, что, не зная математики и зависящей отъ нея
механики духа, они не могли обнаружить путей, по кото-
рымъ идетъ постепенное облагораживаніе человѣческаго духа.
Однако очень легко можно замѣтить, что не всѣ представ-
ленія въ духѣ' равномѣрно связаны и что они обладаютъ
весьма различною степенью подвижности; что они, подобно

высшимъ и низшимъ слоямъ облаковъ въ атмосферѣ, проно-
сятся то медленно, то быстрѣе и порывистѣй; что именно
вслѣдствіе этого между различными массами представленій,
при ихъ многообразныхъ встрѣчахъ, должны повторяться
большею частью тѣ же самыя отношенія, которыя порож-
даются между новыми интуиціями и прежними, воспроиз-
водимыми ими, представленіями; что, слѣдовательно, должны
существовать не только внѣшняя апперцепція, но и внут-
реннее воспріятіе, или разумъ, у котораго то, что обыкно-
венно называютъ обдумываніемъ и умозаключеніемъ, только
въ увеличенной мѣрѣ повторяетъ тотъ же самый процессъ,
который выполнятся уже при усвоеніи чувственнаго ощуще-
нія при помощи интуиціи и сужденія. Каковъ же этотъ про-
цессъ? Я вѣрю, что знаю его, но здѣсь я не могу его рас-
крыть. Я могу сказать только слѣдующее. Нельзя изслѣдо-
вать истинныхъ основаній и законовъ высшихъ дѣятельно-
стей духа, пока еще неизвѣстны тѣ низшія, которымъ онѣ
подобны и отъ которыхъ онѣ зависятъ.
Хотя математическое исчисленіе съ трудомъ примѣняется
къ высшимъ областямъ разумнаго мышленія и хотѣнія, однако
оно неизбѣжно должно являться основаніемъ для познанія
и этихъ высочайшихъ предметовъ, чтобы мы (если, быть
можетъ, истина въ своихъ ближайшихъ опредѣленіяхъ и
остается для насъ сокрытой), по крайней мѣрѣ, не запол-
няли (какъ это до сихъ поръ бываетъ) пробѣловъ своего
знанія грубыми заблужденіями, и чтобы безполезнымъ спо-
ромъ партій, которыя всѣ одинаково неправы, подъ конецъ
не отбивался пнтересъ къ самой философіи.
Перейду теперь къ послѣдней части своего разсужденія.
Примѣненіе математики къ психологіи не только возможно,
но необходимо. Основаніе этой необходимости заключается,
одйимъ словомъ, въ томъ, что иначе попросту нельзя до-
стичь того, чего въ концѣ концовъ доискивается всякое умо-
зрѣніе, т. е. убѣжденія. Необходимость же найдти наконецъ
путь къ прочному убѣжденію является тѣмъ настойчивѣе,
чѣмъ болѣе съ каждымъ днемъ возрастаете опасность, что
философія скоро придетъ въ Германіи въ то состояніе, въ
которомъ она давно находится во Франціи и Англіи.

Надо считать страшнымъ ослѣпленіемъ большей части
современныхъ нѣмецвихъ психологовъ то, что они не видятъ
этой опасности. Еслибы они понимали математику (подъ ко-
торой здѣсь разумѣется нѣчто большее, чѣмъ знаніе геоме-
трическихъ элементовъ и ввадратныхъ уравненій или даже
умѣніе играть знаками дифференціаловъ и интеграловъ), если
бы они, говорю я, понимали математику, то они бы знали,
что неопредѣленная рѣчь, при которой каждый мыслить свое,
и которая порождаете ежедневно возрастающее несогласіе
мнѣній, не смотря на всѣ прекрасный слова и даже не
смотря на величіе предметовъ, всетави, попросту говоря,
далеко не можетъ помѣриться съ наукой, которая каждымъ
высказаннымъ ею словомъ действительно научаетъ и возвы-
шаетъ, пріобрѣтая себѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ, никогда не осла-
бевающее удивленіе,—и не вслѣдствіе громадности измѣряе-
мыхъ ею пространствъ, но вслѣдствіе превосходящаго всякое
описаніе зрѣлища громаднаго человѣчесваго остроумія. Мате-
матика—господствующая наука нашего времени. Ея завое-
ванія возрастаютъ ежедневно, хотя и безъ шума. Кто не
имѣетъ ее за себя, тотъ нѣкогда будетъ имѣть ее противъ
себя.
Теперь я долженъ опредѣленнѣе указать, въ чемъ за-
ключается основаніе того, что математика не только въ себѣ
самой носитъ убѣжденіе, но даже переноситъ его на пред-
меты, къ которымъ применяется. Говоря вообще, это осно-
ваніе заключается въ совершенной точности, съ которою
опредѣляются элементарный математическія понятія,—и въ
этомъ отношеніи каждая наука должна запастись своимъ
собственнымъ добромъ; ни одна не можетъ позаимствовать
его или получить въ подарокъ отъ другой; психологія на-
столько же мало можетъ взять его отъ математики, какъ и
та—отъ психологіи. Но это—не все. Коль скоро человѣче-
скому мышленію приходится имѣть дѣло съ длиннымъ слѣдова-
ніемъ умозаключеній или вообще съ трудными предметами, внут-
реннее многообразіе которыхъ взаимно затемняется, то насту-
паешь не только опасность, но и подозрѣніе ошибки, потому что
нельзя обозрѣть всего единичнаго съ одновременной ясностью,
и поэтому, въ концѣ концовъ, приходится довольствоваться
только вп/рою въ то, что съ самаго начала не было промаха

Всякій знаетъ, какъ часто это случается при счетѣ, т. е.
при самомъ элементарномъ примѣненіи математики. Никто
не воображаетъ, чтобы это было лучше въ высшихъ частяхъ
математики. Напротивъ, чѣмъ запутаннѣе вычисленіе, тѣмъ
выше поднимается (въ очень быстрой прогрессіи) сомнитель-
ность и подозрѣніе скрытой ошибки. Что же дѣлаетъ мате-
матика для устраненія этого, въ высшей степени свойствен-
наго ей самой, неудобства? Изощряетъ ли она свои доказа-
тельства? Или она даетъ совершенно новыя правила, какимъ
образомъ слѣдуетъ примѣнять правила предшествующія? Ни-
чуть! Каждое единичное вычисленіе, разсматриваемое само
по себѣ, остается въ состояніи очень большой сомнительно-
сти. Но, вѣдь, есть провѣрки вычисленіяі На почвѣ матема-
тики есть тысяча разныхъ путей къ каждому пункту, и если
на всѣхъ путяхъ мы находимъ какъ разъ тоже самое, то у
насъ получается убѣжденіе, что мы нашли вѣрный пунктъ.
Вычисленіе безъ контроля—все равно что ничто. Точно
также обстоитъ дѣло со всякимъ одиноко стоящимъ доказа-
тельствомъ въ любой умозрительной наукѣ: оно можетъ быть
очень остроумнымъ, даже—совершенно вѣрнымъ и истиннымъ,
и всетаки оно не служить порукой никакого прочнаго убѣж-
денія. Поэтому, кто въ метафизикѣ или въ зависящей отъ
нея психологіи, захотѣлъ бы надѣяться, что его величайшая
забота о самомъ тонкомъ опредѣленіи понятій и послѣдова-
тельномъ мышленіи будетъ вознаграждена убѣжденіемъ, и
даже такимъ убѣжденіемъ, которое можетъ быть сообщено
всѣмъ, то онъ былъ бы сильно обмануть. Не только умоза-
ключенія должны взаимно подтверждаться (и при томъ сво-
бодно, безъ малѣйшаго подозрѣнія въ натяжкѣ), но при всемъ,
что исходить изъ опыта или судить объ опытѣ, долженъ
(хотя бы и въ безчисленныхъ частныхъ случаяхъ) подтвер-
дить результата умозрѣнія самъ опытъ, и при томъ под-
твердить его точно, а не кое-какъ. И теперь я близокъ къ
цЬли, потому что мнѣ нужно еще только обратить вниманіе
на одно условіе, безъ выполненія котораго совсѣмъ нельзя
на сколько нибудь прочно согласить опытъ съ теоріей. Вся-
кій опытъ количественно опредѣлененъ, и онъ подвергается
величайшимъ измѣненіямъ, если измѣняются тѣ величины,
отъ которыхъ онъ зависитъ. Долженъ ли я еще приводить

для этого примѣры? Долженъ ли я еще вспоминать о знамени-
томъ вопросѣ врача: что такое ядъ?—понятіе, которое, оче-
видно, потому вызываетъ трудность, что цѣлебное въ излишкѣ
становится вреднымъ для нашего здоровья, а самое вредное,
взятое въ должномъ количествѣ, приноситъ исцѣлепіе. Од-
нако, зачѣмъ останавливаться на такихъ легкихъ предметахъ?
То, что я хотѣлъ указать, и безъ того ясно, а именно, что
всякая теорія, которая желаетъ быть согласованной съ опы-
томъ, прежде всею должна быть продолжена до тѣхъ поръ,
пока не примешь количественныхъ опредѣленій, которыя яв-
ляются въ опытѣ или лежатъ въ его основаніи. Не достиг-
нувъ этого пункта, она виситъ въ воздухѣ, подвергаясь вся-
кому вѣтру сомнѣнія и будучи неспособной вступить въ связь
съ другими, уже окрѣпшими, убѣжденіями. Всѣ же количе-
ственныя опредѣленія находятся въ рукахъ математики, и
изъ этого сейчасъ же можно видѣть, что всякое умозрѣніе,
которое не оказываетъ уваженія математикѣ, не вступаетъ
съ нею въ общеніе и не различаетъ съ ея помощью много-
образныхъ модификацій, могущихъ возникнуть вслѣдствіе
измѣненія опредѣленій величинъ, есть или пустая игра мы-
слей, или въ лучшемъ случаѣ - усиліе, не могущее достичь
своей цѣли. На почвѣ умозрѣнія много выростаетъ такого,
что исходитъ не изъ математики и не заботится о ней. Я
очень далекъ отъ того, чтобы считать все, возросшее такимъ
образомъ, за сорную траву: можетъ выростать много и бла-
городныхъ растеній, но ни одно изъ нихъ не можетъ до-
стичь полной зрѣлости безъ математики. Однако даже для
этого пункта существуетъ эмпирически видъ убѣжденія, ко-
торый можно пріобрѣсти не иначе, какъ при помощи соб-
ственная упражненія въ примѣненіи математики. Надо,
такъ сказать, глазами посмотрѣть, какимъ образомъ вычис-
леніе выводитъ изъ данныхъ посылокъ неожиданныя слѣд-
ствія, выдвигаетъ обстоятельства, о важности которыхъ ни-
кто и не думалъ, и задерживаетъ неправильные взгляды,
отъ которыхъ, однако, не могли уберечься при всей осто-
рожности.
Вы, милостивые государи, конечно, обратите вниманіе
на то, что мое послѣднее утвержденіе совсѣмъ не ограничи-
вается психологіей, но касается всякаго умозрѣнія вообще,

потому что вездѣ нуженъ разнообразный контроль и вездѣ
необходимо точное согласованіе съ опытомъ. Однако, меня,
пожалуй, можно было бы упрекнуть за это нарушеніе моего
предмета, какъ за нѣчто, не относящееся къ дѣлу, еслибы
только самый предмете не заключалъ въ себѣ стремления къ
распространенію на естествознаніе. Чтобы сдѣлать это яс-
нымъ, я прошу вспомнить о тѣхъ величинахъ, которыя пси-
хологія предлагаете вычисленію. Этими величинами были;
напряженность представленій, степень задержки, тѣснота
связи, количество связей, длина рядовъ представленій, ихъ
раздражаемость въ различныхъ пунктахъ, степень инволюціи,
или эволюціи. сплетенія или изолированія, и (что само со-
бою понятно при всякомъ душевномъ движеніи) скорость или
медленность въ измѣненіи слѣдующихъ одно за другимъ со-
стояній. При всѣхъ этихъ величинахъ (которыя здѣсь пере-
числяются не сполна), то, что собственно представляется, при-
нимается во вниманіе не болѣе, какъ лишь настолько, насколько
отъ него зависитъ задержка и связь между представленіями.
Поэтому мы совсѣмъ не можемъ сказать, что этого рода
вычпсленія относятся прямо къ представленіямъ, какъ тако-
вымъ. Напротивъ, если есть другія внутреннія состоянія ка-
кой нибудь сущности *), которыя отчасти взаимно противо-
положны, отчасти же способны къ связи (а послѣдоее непо-
средственно слѣдуетъ изъ предположенія, что они находятся
въ единой сущности), то къ инымъ подойдутъ всѣ указанныя
вычисленія, и все дѣло зависитъ лишь отъ вопроса, имѣемъ
ли мы причины допускать внутреннія состоянія описаннаго
рода не только въ насъ самихъ, но и въ другихъ сущно-
*) По ученію Гербарта, истинная дѣйствительность есть ничто иное, какъ
множество сверхчувственныхъ, внѣпространственныхъ и внѣвременныхъ (хотя и
мыслпмыхъ въ „умоностигаемомъ пространствѣ") реальностей, представляющихъ
ыъ себя качественно различныя монады, или сущности. Эти реальныя сущности,
вступая между собою въ сочетаніе, неизбежно стали бы, вслѣдствіе своей каче-
ственной противоположности, нарушать (stören) другь друга, если бы только
каждая изъ нихъ не охраняла отъ нарушенія другими сущностями того про-
сгаго качества, изъ котораго она состонтъ. Въ этомъ „самосохранение и за-
ключается вся деятельность лростыхъ реальностей, или внутреннее состояніе
сущностей.
Примѣч. переводчика.

ВВЕДЕНІЕ.
Цѣль этого сочинченія заключается въ томъ, чтобы пред-
ставить изслѣдованіе о душѣ, которое равнялось бы изслѣ-
дованію о природѣ, поскольку это послѣдяее повсюду пред-
полагаем вполнѣ закономѣрную связь явленій и отыскиваетъ
ее при помощи разбора фактовъ, осторожныхъ заключеній,
смѣлыхъ, испытанныхъ и исправленныхъ гипотезъ, наконепъ,
гдѣ это возможно, при помощи разсмотрѣнія величинъ и вы-
численія.
Конечно, я долженъ буду далеко уклониться отъ мнѣній
тѣхъ, которые основываютъ ученіе о природѣ на внутрен-
нихъ, интеллектуальныхъ интуиціяхъ. Ихъ ученіе о природѣ—
не подходящее сравненіе для психологіи; ихъ интуиціи--
самообманъ, болѣе чѣмъ подозрительный, потому что они, оче-
видно, являются неправильными понятіями, возникшими изъ
спекулятивныхъ затрудненій.
Не болѣе соглашусь я и съ тѣми, которые, принимая
догматъ такъ называемой трансцендентальной свободы воли,
или прямо исключаютъ большую часть психологических;,
фактовъ изъ общей закономерности, или же объясняюсь эту
закономѣрность какъ простое явлеяіе. Они умножаютъ не-
правильные взгляды практической философіи на психологи-
ческіе иредразсудки, смѣшивая самостоятельность нравствен-
наго сужденія съ самостоятельностью воли, и проч.
Наконецъ, я долженъ уклониться отъ всѣхъ тѣхъ, кото-
рые думаютъ объяснить внутренніе факты, классифицируя
ихъ и принимая для каждаго класса особую, соотвѣтствен-
ную ему возможность, а затѣмъ перенося эти возможности
на равное имъ число способностей, при чемъ логическія под-
раздѣленія, употребляемы» для предварительная обзора фено-
меновъ, вопреки всякому праву, видаются за познанія реаль-
ной множественности и реальнаго же различія.

Послѣ представленныхъ объяснение многіе навсегда от-
ложатъ эту книгу въ сторону. О еслибы хотя немногіе, ко-
торые всетаки не испугались, могли прежде всего припом-
нить давно признанную величайшую важность точной науки
о насъ самихъ, о нашемъ духѣ и настроеніи, —той науки,
которую мы всегда молчаливо предполагаемъ (какъ будто бы
мы уже владѣемъ ею) въ основаніи вездѣ, гдѣ чего нибудь
отъ себя требуемъ, или для себя желаемъ, гдѣ мы что нибудь
предпринимаемъ съ помощью своихъ силъ, или, сомнѣваясь
въ нихъ, отъ чего нибудь отказываемся, гдѣ мы, познавая,
дѣйствуя или наслаждаясь, стремимся впередъ или отступа-
емъ назадъ.
Принципомъ познанія называется начальный нунктъ
знанія.
Реальнымъ принципомъ называется начальный пунктъ
бытія и быванія.
Я прямо отрицаю все мнимое тожество идеальныхъ и
реальныхъ принциповъ, и всякое утвержденіе подобнаго рода
считаю шлагбаумомъ, съ самаго начала загораживающимъ
дорогу къ истпнѣ. Все непосредственно данное есть явленіе;
все познаніе реальнаго основывается на взілядѣ, что данное
не могло бы являться, если бы не было реальнаго. А эти
заключенія отъ явленія къ реальному основываются не на
воображаемыхъ формахъ интуиціи и мышленія.
Принципы и методы взаимно другъ друга опредѣляютъ.
Именно, принципъ долженъ обладать двоякимъ свойствомъ:
во первыхъ, съ самаго начала имѣть собственную достовер-
ность и во вторыхъ, производить другую достовѣрность.
Тотъ видъ и способъ, по которымъ происходить послѣднее.
есть методъ. Мыслитель, который, занимаясь какимъ нибудь
(не произвольнымъ, но даннымъ) попятіемъ, замѣчаетъ, что
это понятіе вынуждаетъ его связать съ нимъ новыя, суще-
ственно принадлежащему, понятія,—такой мыслитель нахо-
дить, и находить именно при помощи этого, тотъ методъ,
который приличествуетъ данному понятію, какъ принципу.
Кто желаетъ дѣлать въ философіи хорошіе успѣхи, тотъ
прежде всего долженъ остерегаться, чтобы не быть односто-
роннимъ въ формѣ своего мышленія и не отдавать себя въ
руки какого бы то ни было ограниченнаго обыкновенія.

Почти каждый классъ проблемъ имѣетъ свою особенность
и требуетъ новыхъ унражненій и усилій.
Принципы психолти суть такіе факты сознанія, изъ ко-
торым могутъ быть познаны законы того, что въ насъ про-
исходить. Факты сознанія, безъ сомнѣнія, служатъ началь-
ными пунктами всякаго психологическаго размышленія; по-
мимо ихъ, что моглибы мы сказать или спросить о душѣ?
Всѣ факты суть нѣчто индивидуальное; это—не роды и
не виды.
I. О различныхъ способахъ, какими пріобрѣтается
общее знаніе о фактахъ сознанія.
§ 1.
Факты сознанія (между которыми должны находиться
психологическіе принципы) или невольно подмѣчаются, или
намѣренно выискиваются. Можно было бы прибавить: при
помощи наблюденія или насъ самихъ или другихъ; но из-
вѣстно, что обнаруженія другихъ могутъ объясняться только
съ помощью самонаблюденія; поэтому будетъ полезнымъ
прежде всего остановиться на самонаблюденіи.
§ 2.
Въ любой моментъ можно попытаться заглянуть въ свою
внутреннюю жизнь. (Всегда мы о чемъ нибудь думаемъ, и
всегда бываетъ на лицо какое нибудь тѣлесное чувство, хотя
бы связанное съ сидѣніемъ, лежаніемъ, стояніемъ, вообще—
съ необходимымъ поддерживаяіемъ тѣла).
§ 3.
Каждый бываетъ непроизвольнымъ наблюдателемъ надъ
самимъ собой въ теченіи всей своей жизни, и благодаря
именно этому онъ получаетъ исторію своей собственной
жизни.
Нить жизненной исторіи очень часто есть нить внѣш-
нихъ событій, который разсматриваются въ ихъ связи съ ип-
тересомъ, и къ которымъ только сзади присоединяется мысль

что все это пережито. Хотя внѣшнія событія и должны
внутренно подмѣчаться, и хотя всѣ внутреннія подмѣчиванія
должно относить къ фактамъ сознанія: однако нельзя утверж-
дать, что это подмѣчиваніе само опять внутренно восприни-
мается, — точно также, какъ нельзя утверждать и того, будто
это воспріятіе подмѣчиванія, въ свою очередь, становится
предметомъ какого то высшаго воспріятія, — что повело бы
насъ въ безконечность. Поэтому предметомъ внутренняго
воспріятія совсѣмъ не всегда бываемъ мы сами; лучше сказать,
внутреннее воспріятіе часто прерывается внѣшнимъ или даже
другими движеніями духа.
§ 4.
Что происходитъ въ насъ въ то время, когда мы ни
произвольно, ни непроизвольно не обращаемъ на себя вни-
манія, объ этомъ мы очень часто узнаемъ изъ устъ дру-
гихъ, или заключаемъ изъ продуктовъ нашей собственной
дѣятельности; и это является третьимъ способомъ, по кото-
рому мы получаемъ знаніе о фактахъ своего сознанія Напр.,
мы прошли какое нибудь пространство, всецѣло погрузив-
шись въ свои думы, но мѣсто, гдѣ мы теперь находимся,
показываетъ намъ, какъ далеко умчали насъ наши шаги.
Или мы читали кому нибудь, безъ всякаго интереса и вни-
манія, газету; такимъ образомъ, мы, быть можетъ, не зна-
емъ ничего изъ многихъ строкъ, которыя, однако, отлично
восприняты слушателемъ. Или въ то время, когда мы фан-
тазируемъ на какомъ нибудь инструментѣ, наши мысли уда-
ляются отъ музыки, и, такъ какъ насъ живо занимаютъ
совсѣмъ другіе предметы, то присутствующій затрудняетъ
насъ замѣчаніями о томъ, что мы сейчасъ играли. Такимъ
образомъ, мы уже послѣ узнаемъ о томъ, что прошло че-
резъ нашу голову. Здѣсь умѣстно вспомнить о той двусмы-
сленности, на которую уже могъ натолкнуться читатель.
Фактами сознанія въ строгомъ смыслѣ должны были бы
быть только внутренно наблюдаемые. Этимъ опредѣленіемъ
понятія исключались бы не только тѣ представленія, кото-
рыя, вслѣдствіе своей темноты, остаются незамѣченными, но
и активное наблюденіе, поскольку оно, въ свою очередь, не
становится предметомъ наблюденія въ высшей рефлексіи.

Но активное познаваніе, конечно, относится къ сознанію,
хотя само и не познается. И темныя представленія посте-
пенно такъ затемняются, что внутренно наблюдаемое не мо-
жетъ быть строго отдѣлено отъ того, что не относится къ
наблюденію. КромЬ того, никто не будетъ сомнѣваться въ
томъ, что наблюдаемое стоитъ съ ненаблюдаемымъ въ не-
разрывной связи продолжающейся душевной дѣятельности.
Поэтому мы щичисляемъ къ фактамъ сознанія все дѣйстви-
тельное представливаніе; и, слѣдовательно, къ видамъ изслѣ-
дованія ихъ мы причисляемъ наблюденіе продуктовъ нашей
внутренней дѣятельности, хотя бы внутреннее воспріятіе на-
шего дѣйствованія и должно было отсутствовать.
Тѣ факты, которые не воспринимаются непосредственно,
но о которыхъ только заключаютъ изъ продуктовъ нашей
дѣятельности, именно вслѣдствіе этого удаляются отъ прин-
цгтовЪу они скорѣе проблемы, которыя должны разрѣшаться
наукою при помощи теоремъ.
§ 5.
Желая понять другихъ, мы призываемъ на помощь свои
внутреннія воспріятія. Поэтому каждый судитъ о другихъ
по себѣ, и рѣдкія состоянія страсти или вдохновенія, нѣж-
ныя движенія чувствительныхъ душъ, для громаднаго боль-
шинства остаются совершенно непонятными.
§ 6.
Положимъ себѣ, что запасъ психологическихъ фактовъ
собранъ. Какой видъ правильности можно въ общемъ приз-
нать или предположить въ нихъ? Вотъ первый вопросъ умо-
зрительной психологіи.
II. Объ общемъ свойствѣ всего того, что внутренно
воспринимается.
§ 7.
Обращаясь къ своей внутренней жизни, мы видимъ, что
тамъ все оказывается приходящимъ и уходящимъ, шатаю-

щимся и колеблющимся, словомъ—чѣмъ то такимъ, что ста-
новится то иапряженнѣе, то слабѣе.
Въ употребленныхъ сейчасъ выраженіяхъ заключается
пшятіе величины. Следовательно, въ фактахъ сознанія или
совсѣмъ нѣтъ никакой строгой правильности, или же она
сплошь матемашическаго вида, и можно попытаться матема-
тически ее расчленить.
Почему же этого такъ долго не предпринимали? На это
древніе вѣка могли бы, въ свое оправданіе, отвѣтить: до
открытія вычисленія безконечнаго, математика была еще
слишкомъ несовершенна.
§ 8.
Противъ математической психологіи выставляется два
главныхъ возраженія:
1) Психологическія величины даны не такимъ образомъ,
чтобы ихъ можно было измпрятъ; онѣ допускаютъ только
несовершенную оцѣнку.—Но можно вычислять измѣняемость
извѣстныхъ величинъ, и ихъ самихъ, поскольку онѣ измѣ-
няемы, не опредѣляя ихъ вполнѣ; на этомъ основывается
весь анализъ безконечнаго. Далѣе, можно гипотетически при-
нять законы измѣненія величинъ и, вычисливъ слѣдствія,
вытекающія изъ этихъ гипотезъ, сравнить ихъ съ опытомъ.
§ 9.
2) Именно та шаткость и текучесть психологическихъ
фактовъ, которая въ общемъ позволяетъ догадываться объ
ихъ математической правильности, весьма затрудняетъ начало
изслѣдованія, потомучто въ этомъ случаѣ первымъ условіемъявля-
ются прочные, строго определенные и ограниченные прин-
ципы.
Это мы должны разсмотрѣть прежде, чѣмъ говорить о
принципахъ психологіи и ихъ научной обработкѣ.

III. Почему мы бываемъ склонны прибѣгать въ пси-
хологіи къ абстракціи?
§ 10.
Въ другихъ наукахъ абстракція есть намѣренный методъ.
Въ психологіи, напртгивъ, наши показанія о внутренно вос-
принимаемомъ невольпо являются уже абстракціями прежде,
нежели мы узнаемъ это, и они становятся ими все болѣе,
чѣмъ онредѣленнѣе желаемъ мы выяснить ихъ.
Они являются абстракціями прежде, нежели мы узнаемъ
это. Потому что точнаго опредѣленія текучаго содержанія
нашихъ состояній не хватаетъ уже въ то время, когда мы
дѣлаемъ ихъ объектомъ своего представливанія. Это точное
опредѣленіе теряется все болѣе, чѣмъ долѣе желаемъ мы
сохранить воспоминаніе о внутренно воспринятому Оно
извращается все больше, чѣмъ больше стараемся мы удер-
жать его во всей его прочности: именно вслѣдствіе этого то
оно и смѣшивается съ остальнымъ запасомъ нашихъ срод-
ныхъ представленій.
Они становятся ими все болѣе, чѣмъ опредѣленнѣе желаемъ
мы выяснить ихъ. Это происходитъ по двумъ основаніямъ.
Во первыхъ, чѣмъ болѣе мы стараемся вполнѣ вѣрно
передать только то, что мы испытали, тѣмъ охотнѣе мы
откидываемъ все то, что нами подмѣчено не точно, за
что мы не могли бы вполнѣ поручиться; поэтому мы беремъ
отсюда только самое извѣстное. Оттого, припоминая внутрен-
нее воспріятіе, мы намѣренно упускаемъ то, что нами чув-
ствуется какъ шаткое и на что мы не надѣемся опреде-
ленно указать. То, что удерживается нами, есть абстрактъ.
(Примѣры изъ психологіи: опредѣленность ученія о памяти
вообще и недостатокъ въ частныхъ опредѣленіяхъ).
Во вторыхъ—если существуютъ душевныя способности,
то онѣ должны примѣняться и къ объясненію того, что въ
насъ происходитъ. Но чѣмъ менѣе въ понятіяхъ этихъ спо-
собностей содержится ближайшихъ опредѣленій фактовъ,
тѣмъ неудачнѣе объясненіе. Для связи не хватаетъ среднихъ

членовъ. Возникаютъ остающіеся безъ отвѣта вопросы о при-
чинномъ отношеніи душевныхъ способностей другъ къ другу,
вслѣдствіе котораго онѣ задѣваютъ другъ друга при совмѣствомъ
дѣйствованіи и взаимно вызываются, побуждаются или вы-
нуждается къ дѣйствованію. Каждый такой вонросъ, окан-
чиваясь признаніемъ незнанія, вызываетъ видимость, будто
лежитъ темная, непроходимая пропасть между душевными
способностями, которыя, подобно островамъ, выдаются изъ
бездоннаго, непроходимаго моря. Что же удивиі ельнаго, если
подъ конецъ устаютъ заботиться о совмѣстномъ дѣйствова-
ніи душевныхъ споообностей, и если больше находятъ удо-
вольствія въ томъ, чтобы отчетливо описывать далекое раз-
дѣленіе ихъ при помощи величайшаго различія одной спо-
собности отъ другой? Душевныя способности, невидимому,
находятся въ настоящемъ bellum omnium contra omnes.
Однако наши философы почитаютъ неизвѣстное единство
этихъ способностей.
Уже даны признаки, что старые боги не долго будутъ
существовать, и что ихъ оракулы скоро замолкнутъ. Вѣдь,
дѣйствительно, если посмотрѣть хорошенько, то мы увидимъ,
что на пути лучшей психологіи стоитъ не столько дурная
воля и непреклонные предразсудки, сколько неловкость и
недостатокъ въ знаніи возможности лучшаго пониманія фак-
товъ. Наши философы не математики. Поэтому они не зна-
ютъ той гибкости, съ которою математическія понятія при-
способляются къ текучему.
IV. Общее указаніе метода, чтобы пользоваться фак-
тами сознанія, какъ принципами.
§ 11.
Та операція мышленія, которою улучшается недостаточ-
ность, называется дополненіемъ И гдѣ недостаточность эмпи-
рическаго наблюденія неизбѣжна, тамъ должно быть пред-
принято дополненіе умозрительнымъ путемъ. А это возможно
только при помощи указанія отношеній, т. е. такихъ реля-
цій, въ силу которыхъ одно необходимо предполагаетъ дру-

гое, и, что является признакомъ этого, одно безъ другаго не-
мыслимо. — Отысканіе этихъ отношеній производится по тому
методу, который въ „Главныхъ положеніяхъ метафизики" я
вазвалъ методомъ отношеній *).
*) Въ „Главныхъ положеніяхъ метафизики" мы чигаемъслѣдующее: Методъ
отношеній употребляется для отысканія необходимыхъ доаолнительныхъ поиятій,
если они скрыты. Этого метода нельзя приравнивать къ математической фор-
муй, которой можно безпечно ввѣряться при вычисденіи. Онъ только описы-
вав гъ въ общемъ (до извѣстнаго пункта), какое направленіе неизбѣжно приметь
мыслитель, занявшись данннмъ противорѣчіемъ. Но безъ ближайшаго знаком-
ства съ проблемой его совсѣмъ нельзя иримѣнять.— Прежде всего, при помощи
аналитическаго разсмотрѣнія, проблема должна быть доведена до такой совер-
шенной отчетливости, чтобы можпо было ясно мыслишь какъ противорѣчіе то,
чю только чувствовалось какъ трудность. Если нунктъ противорѣчія въ точно-
сти найденъ, то является необходимымъ его лротиворѣчивое отрицаніе. Обо-
начьвъ главное понятіе черезъ А, различимъ въ немъ два члена—М и N, кото-
рые оно допускаетъ какъ тожественные и которые всетаки (по какому нибудь
признаку, хотя бы одному) относятся другъ къ другу, какъ да и нѣтъ. Про-
тиворѣчіе не заключается ни въ одномъ изъ членовъ, взятомъ самимъ по себѣ:
оно заключается въ ихъ воображаемрмъ тожествѣ. Это тожество и должно быть
отрицаемо. Поэтому каждый изъ членовъ допускаютъ отдѣльно. Но каждый
членъ дань только съ другимъ. Если мыслить М отдѣльно, то оно—пустое поня-
тіе, снова требующее соединены съ N. Мысля его вмѣстѣ съ N въ А, мы
вынужіаемся опять его отдѣлить. Отделенное имѣетъ значеніе только для соеди-
нена; соединенное мыслимо только въ отдѣленіи. Такимъ образомъ, противо-
рѣчіе изъ главнаго понятія перешло въ единичный членъ, который долженъ
мыслиться тожественнымъ и въ то же времи нетожественнымъ съ другимъ чле-
номъ. Это вторичное противорѣчіе опять требуетъ противорѣчиваго отрицанія,
т. е. отдѣденія члена, являющагося въ немъ какъ нѣчто съ нимъ связанное.
Это, само съ собой несогласное, М не можетъ быть однимъ и тѣмъ же. Оно
должпо распасться на одно и другое: одно М, тожественное съ N, и другое
М, нетожественное съ N. Но здѣсь возобновляются предшествующая разсужде-
нія. М, тожественное съ противорѣчащимъ ему N, немыслимо. Если, однако,
при этомъ должно мыслить нѣчто, то оно прежде всего мыслится какъ M, т.е.
какъ нетожественное съ N. M, нетожественное съ N, есть пустое понятіе, не
имѣющее значенія. Значеніе можно приписать только такому М, какъ оно вы-
ходить изъ главнаго понятія А. Слѣдовательно, въ каждомъ изъ нѣсколькихъ
M, коль скоро его слѣдуетъ мыслить въ должной полнотѣ, оченидно оказывается
вторичное противорѣчіе,—и, ее л л захотятъ всетаки и здѣсь избѣгнуть его раз-
дѣленіемъ членовъ, то оно снова окажется въ каждомъ изъ отдѣльныхъ членовъ.
Итакъ, оно не можетъ быть уничтожено ни въ одномъ единичномъ членѣ, какъ
едвничномъ. Слѣдовательно, остается только принять, что разрѣшеніе этого нро-
тяворѣчія заключается въ множественности М, какъ множественности. Многое,

Вся психологія не можетъ быть ничѣмъ инымъ, кромѣ
дополненія внутренно воспринимаемыхъ фактовъ.
Данное въ опытѣ не можетъ быть мыслимо безъ предпо-
ложенія скрытаю. А такъ какъ наукѣ не дано ничего дру-
гаго, кромѣ опыта, то въ немъ она должна встрѣтить и по-
знать слѣды всего того, что движется и дѣйствуетъ за зана-
вѣсью.
Слѣдовательно, въ этомъ смыслѣ она должна пересту-
пить опытъ.
Принциповъ жихологіи столько и находятся они тамъг
гдѣ и въ сколькихъ пунктахъ всей массы внутреннихъ вое-
пріятій можно вскрыть отношенія, указывающія на предпо-
ложенія, дополненія, необходимую связь съ тѣмъ, что должно
происходить или въ сознаніи, или позади его.
§ 13.
Если существуютъ методы, при помощи которьхъ можно
обнаружить скрытыя отношенія, то именно то обстоятельство,
которое прежде, повидимому, было истиннымъ источникомъ
взятое вмѣстѣ, должно быть тожественно съ N. Слѣдовательно, его сочетаніе
должно равняться N, между тѣмъ какъ, внѣ сочетанія, каждое М, взятое въ
отдѣльности, не равняется N. Вотъ въ чемъ состоитъ методъ. Онъ не можетъ
определить соединенія М, потому что не знаетъ самого М. Слѣдовательно, въ
каждомъ отдѣльномъ сдучаѣ придется доискиваться изъ свойствъ 31, какое зна-
ченіе можетъ имѣть для него сочетаніе? Какъ мыслить для этого каждое изъ
М? Какія при этомъ требованія предлагаются самимъ А?—Предположенія со-
единеніи, въ каждомъ изъ М, отдѣльно взятомъ, даютъ потомъ дополнительныя
понятіл, которыя соединяются съ Л посредствомъ синтеза a priori, или, иначе
говоря,—къ которымъ оно относится. Легкимъ примѣромъ является логическій
силлогизмъ. Чтобы посылки (двойное М, которое должно быть тожественннмъ
съ N, слѣдствіемъ, потому что сдѣдствіе заключается въ основаніи), какъ мысли,
могли вступить въ сочетаніе,- что тамъ, гдѣ идетъ рѣчь о вы веденіи слѣдствія,
должно обозначать нѣчто большее, чѣмъ простую ассопіацію,—предполагается,
что въ каждой изъ нихъ есть нѣчто такое, что само собою совпадаешь въ
мышленіи (будетъ ли это тожественное лонятіе, или понятія, которыя уже свя-
заны при помощи промежуточнаго ряда заключеніи или при помощи необходима™
отношенія). Это нѣчто не при падл еж итъ сочетанію, потому что предшествует!»
ему, какъ его условіе. Но только одно лишь сочетаніе есть заключеніе. Это по-
слѣднее тожественно со своимъ основаніемъ, т. е. съ каждою изъ посылокъ,
поскольку она соединена съ другой. (Hauptpunkte der Metaphysik, I, В.).
Примпч. переводчика.

психологическихъ затруднений, и которое дѣйствительно дѣ-
лаетъ невозможной эмпирическую естественную исторію духа,
является для умозрительной психологіи , скорѣе вцгоднымъ,
чѣмъ невыгоднымъ. Именно, здѣсь имѣетъ свою выгоду то
обстоятельство, что всякое психологическое воспріятіе, чтобы
стать закрѣпленнымъ, невольно должно потеряться въ абс-
тракціи, оставляя отъ дѣйствительныхъ фактовъ только об-
ломки.
Выгодная сторона этого обстоятельства заключается въ
томъ, что абстрактное понятіе снова можетъ быть дополнено
при помощи своихъ отношеній, и чѣмъ оно общѣе, тѣмъ
скорѣе оно, въ связи съ дополненіемъ, дастъ именно то, что
прежде всего отыскивается во всѣхъ наукахъ, т. е. общую
теорію, съ помощью которой съ самаго начала, можно обо-
зрѣть громадное разнообразіе фактовъ. Бромѣ того, для умо-
зрительнаго изслѣдованія пояятіе всегда бываетъ тѣмъ удоб-
нѣе, чѣмъ оно общѣе, т. е. бѣднѣе по содержанію, пока
только абстракція не уничтожаетъ заключающаяся въ немъ
зерна отношеній. Въ послѣднемъ случаѣ оно, конечно, не го-
дится къ употребленію.
Такъ какъ понятіе Я есть общій спутникъ всѣхъ душев-
ныхъ состояній,—то оно какъ нельзя лучше соединяетъ въ
себѣ свойства удобнаю принципа, т. е. общность и краткость.
V. Объ отношеніи психологіи къ общей метафизикѣ. *)
§ 15.
Самыя общія формы явленій, въ томъ видѣ, какъ ихъ
находятъ до начала всякаго философствованія, суть принципы
метафизики.
*) „Всѣ наши мысли,—говорить Гербартъ,—могутъ быть разсматриваемы
съ двухъ сторонъ: отчасти какъ дѣятельности нашего духа, отчасти со стороны
того, что съ помощью ихъ мыслится. Въ послѣднемъ отношеніи онѣ называются
понятиями" (Lehrb. z. Einl. in die Philosophie, § 34). Первоначальный понятія сла-
гаются подъ вліяніемъ окружающей обстановки и, поэтому, носятъ довольно слу-
чайный характеръ. Когда жизнь наталкиваетъ человѣка на размышленіе, побу-
ждая его отдавать себѣ отчетъ въ собственныхъ мысляхъ, онъ впервые начинаетъ

Между только что названными формами есть одна, именно
Я, которое настолько же можетъ быть отнесена къ психо-
логіи, насколько и .къ общей метафизикѣ. Повидимому, Я
даже не форма, а прямо собственный предметъ психологіи.
Однако то, что изслѣдованіе этого понятія должно вестись въ
общей метафизикѣ,—вытекаетъ изъ нераздѣльной связи его съ
первыми метафизическими изслѣдованіями.
Психологія въ разнообразныхъ фактахъ сознанія имѣетъ
неизмѣримое собственное богатство, которое оставляется не-
тронутымъ общею метафизикой, такъ что тѣ изъ этихъ фак-
товъ, которые заключаютъ въ себѣ свойства принципа, при-
надлежать одной только психологіи.
Но научная обработка этихъ чисто психологическихъ
принциповъ, разрѣшеніе заключающихся въ нихъ проблемъ,—
это всегда должно производиться съ привлеченіемъ обще-
метафизическихъ теоремъ.
Всѣ психологическіе принципы, такъ какъ они черпа-
ются изъ внутренняго воспріятія, заключаютъ въ себѣ два
замѣчать всю неточность, безсвязвость, неполноту и неправильность своихъ поня-
тій. И вотъ, отчасти вслѣдствіе практической необходимости устранить споръ или
выяснить дѣло, отчасти же вслѣдствіе чисто-теоретическаго интереса, у него
иозникаетъ стремлевіе исправить, дополнить, связать — вообще упорядочить свои
понятія. Говоря иначе, въ немъ возникаетъ стремленіе къ философствованію.
Такимъ образомъ, философія есть обработка понятій (Lehrb. z. Einl. in die
Philos., § 4). Приступая къ этой обработкѣ, мыслитель прежде всего долженъ,
такъ сказать, разобраться въ своихъ понятіяхъ, привести въ йзвѣстность дан-
ный ему матеріалъ. Для этого онъ прежде всего долженъ сдѣлать свои понятія
ясными и отчетливыми. Та часть философіи, которая совершаетъ надъ понятілми
эту предварительную операцію, называется логикой. Въ результатѣ логической
обработки понятій получается раздѣленіе понятій на два обширныхъ класса, ко-
торые отличаются другъ отъ друга тѣмъ, что понятія одного изъ нихъ „вносятъ
въ наше представливаніе нѣкоторую прибавку, состоящую въ одобрительномъ
или неодобрительномъ сужденіи" (Ibidem, § 8). Такія понятія называются эсте-
тическими, и составляюсь предметъ эстетики. Бсѣ же остальныя становятся
достояніемъ метафизики въ широкомъ смыслѣ этого слова. Подъ метафизикой
же въ тѣсномъ смыслѣ, или общей метафизикой, надо ранумѣть ту часть фило-
софіи, которая занимается самыми общими понятілми бытія и быванія, безъ ко-
торыхъ мы не можемъ себѣ представить ни внѣшняго, ни внутренняго опыта.
Когда же метафизика переходить къ разсмотрѣнію болѣе частныхъ поиятій, то
получаетъ названіе прикладной метафизики и образуетъ философію природы,
психологію и философію религіи.
Примѣч. переводчика.

обстоятельства (единому Я принадлежать многія качества;
въ душевной жизни замечается постоянная смѣна состоя ній),
вслѣдстніе которыхъ они незамѣтно переходятъ въ главныя
общеметафизическія проблемы (какъ вообще единому можетъ
подходить многое? какъ вообще смотрѣть на измѣненіе?)
§ 16.
Кромѣ правильнаго отношенія псиѵологіи къ общей ме-
тафизик, должно быть принято во вниманіе и мнимое,—
именно то, которое послужило поводомъ къ попыткѣ дать
метафизикѣ психологическое основаніе.
Чтобы легче оріентироваться въ этомъ, замѣтимъ, что ме-
тафизика искони начинается разсмотрѣніемъ природы, что
при этомъ она сейчасъ же должна натолкнуться на нена-
дежность и немыслимость чувственнаго опыта, но что ей
будетъ не такъ легко установить лучшее. ІІослѣ того, какъ
древвѣйшіе философы полагали въ основаніе то абсолютное
бываніе, вмѣстѣ съ Гераклитомъ, то полное и пустое и ма-
ленькія тѣльца, вмѣстѣ съ Левкиппомъ, то числа, вмѣстѣ съ
пиеагорейцами, или идеи, вмѣстѣ съ Платономъ: все болѣе
и болѣе возбуждалось то подозрѣніе, которое высказали со-
фисты, поддержалъ Сократъ и, продолживъ далѣе, вскормили
академики и скептики,— именно, что вышеупомянутые древ-
Hie философы хотѣли заглянуть въ такую глубину, куда не
достигаетъ человѣчгскій глазъ, и что настоящая мудрость
состоитъ въ томъ, чтобы хорошо понимать границы нашего
познанія. Въ этомъ, очевидно, уже заключается наставленіе
прежде всего соображать quid vakant humeri, quid ftrre re-
cusent, т. е. прежде, чѣмъ пускаться въ изслѣдованіе при-
роды вещей, точно оцѣнить способность своего познанія. И
что же можетъ быть естественнѣе того, что думаютъ пой-
мать себя въ скачкѣ и въ нерадѣніи къ близ* лежащему,
когда замѣчаютъ, что изслѣдуютъ звѣзды, не зная своего
собственная сердца?
Тѣмь не мснѣе наше знаніе небесной механики теперь
несравненно совершен нѣе знанія заколомѣрности нашей внут-
ренней жизни. И если Сократъ дѣйствигельно думалъ, что
fv&bi оаотбѵ скорѣе окажется плодотворнымъ, чѣмъ тѣ изы-

сканія, которыя казались ему дерзкими, то онъ попался въ
величайшій обманъ.
Онъ забывалъ, что это зависитъ не только отъ удален-
ности предмета отъ насъ, но и отъ зрѣнія, которое мы для
него имѣемъ. Чувственный глазъ видитъ съ точностью, при-
ближающейся къ математической опредѣленности, и онъ
обыкновенно самъ не искажаетъ своего предмета; а внут-
реннее воспріятіе подвержено этому упреку и лишено того
преимущества. Правда, чувственные предметы смѣняются,
возникая и исчезая; но мы сами со своими душевными со-
стоять ми еще гораздо непостояннѣе любой внѣшней смѣны.
Надо признаться, что чувственные признаки вещи ни въ ка-
комъ случаѣ не могутъ имѣть значенія реальныхъ качествъ;
но если вещи облекаются въ признаки лишь поскольку онѣ
являются намъ, то настолько же вѣрно, что и мы сами по-
знаемъ, хотимъ и чувствуемъ лишь поскольку намъ встрѣчаются
объекты, какъ цѣли нашей интуиціи и желанія,—объекты, о
каждомъ изъ которыхъ, въ отдѣльности взятомъ, мы уже въ
обыденной жизни признаемъ, что онъ попался намъ только
случайно; потому что мы совсѣмъ не позволяемъ считать
условіями нашего существованія тѣ предметы, о которыхъ
всетаки нельзя отрицать, что они обусловливают все наше
знаніе о самихъ себѣ. И между тѣмъ какъ это знаніе о
насъ самихъ точно также производится при помощи отно-
шеній къ внѣшнему, какъ и познаніе внѣшнихъ вещей—при
помощи отношеній къ намъ, -первое знаніе очень легко
смѣшивается со всякаго рода воображеніями, отъ которыхъ
гораздо свободнѣе второе. Измышленіе о самомъ себѣ по-
рождаетъ мечтателя; занятіе тѣмъ, что происходитъ внѣ, мо-
жетъ исцѣлить мечтателя.
VII. Планъ и раздѣленіе предстоящихъ изслѣдованій.
§ 23.
Синтетическими обыкновенно называютъ такія изслѣдо-
ванія, которыя движутся вмѣстѣ съ ходомъ событій, т. е.
отъ реальныхъ принциповъ къ реальнымъ слѣдствіямъ. На-

противъ, другія изслѣдованія, благодаря которымъ еще не-
объясненные феномены сводятся къ вышеупомянутымъ прин-
ципами обыкновенно называются аналитическими.
Строго говоря, всякое безъ исключенія изслѣдованіе, ко-
нечно, начинается съ анализа, потому что оно прежде всего
дѣлаетъ логически яснымъ и отчетливымъ основаніе познанія:
и затѣмъ оно переходитъ къ синтезу, указывая принципу его
отношенія, феномену—его условія или необходимыя предпо-
ложенія. Это последнее всецѣло составляетъ свойство син-
теза а priori, потому что въ самомъ основаніи познанія еще
не содержалось указанія необходимыхъ предположены.
Слѣдуетъ начать изслѣдованіемъ Я, какъ такого осно-
ванія познанія, которое ближе и опредѣленнѣе всего при-
водитъ къ психологическимъ реальнымъ принципами Отсюда
тотчасъ вытекутъ математически опредѣлимые законы со
знанія, которые будутъ настолько развиты, что въ общемъ
выяснится возможность пробить здѣсь новую дорогу, а именно
—пуститься въ психологію безъ принятыхъ душевныхъ спо-
собностей. Эти изслѣдованія, вмѣстѣ взятыя, мы желаемъ
(a potiori) назвать синтетической частью нашего сочиненія.
За нею будетъ слѣдовать аналитическая часть, которая сво-
дитъ важнѣйшіе изъ остальныхъ феноменовъ сознанія къ по-
лученнному раньше знанію законовъ духа.
Очевидно, что синтетическая часть не имѣетъ никакихъ
опредѣленныхъ границъ, до которыхъ она простиралась бы
въ наукѣ, а тѣмъ болѣе—здѣсь, въ основной части нашего
труда. Аналитическая же часть должна сообразоваться съ
синтетической.

ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ.
Изслѣдованіе «Я» въ его ближайшихъ отно-
шеніяхъ *).
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
О философскомъ опредѣленіи понятія „Я".
§ 24.
Кто такой Я?—Этотъ вопросъ не приходитъ въ голову
обыкновенному человѣку, такъ какъ онъ увѣренъ въ томъ,
іто очень хорошо знаетъ самого себя. Кто задаетъ себѣ
этотъ вопросъ, тотъ ищетъ въ себѣ чего то неизвѣстнаго.
*) Въ виду особенной важности и сложности этого отдѣла, небезполезно
будетъ напередъ указать главный ходъ заключающихся въ немъ мыслей.—Наше
Я обыкновенно считается чѣмъ то такимъ, что не только само себя познаетъ,
но и возвышается надъ всѣми временными представленіями. Различный частныя
представленія, дающіл нашему Я индивидуальную окраску, обыкновенно раз-
сматриваются какъ нѣчто для него совершенно случайное. Но еслибн мы за-
хотѣли выкинуть изъ лонятія Я всѣ индивидуальныя опредѣленія, то у насъ по-
лучилось бы аредставленіе чистаго Я, которое мы могли бы определить какъ
тожество субъекта и объекта. Такое опредѣленіе заключало бы въ себѣ много
иротиворѣчій и, поэтому, являлось бы немыслимымъ. Съ другой стороны, немы-
слимо считать Я и аггрегатомъ тѣхъ представлены, которыми определяется моя
индивидуальность. Такимъ образомъ, для правильнаго оаредѣленія общаго по-
нятія Я,, надо вскрыть его отношенія къ частнымъ иредставленіямъ, дающимъ
ему индивидуальную окраску. А эти отношенія сводятся къ тому, что хотя въ
каждый отдѣльный моментъ времени мое Я характеризуется извѣстными инди-
видуальными признаками, однако ни одинъ изъ этихъ признаковъ, взятый самъ
по себѣ, не можетъ считаться чѣмъ нибудь неотъемлемымъ отъ этого Я, такъ
какъ въ послѣдующіе моменты онъ можетъ быть замѣненъ какимъ нибудь дру-
гимъ, настолько же случайнымъ, признакомъ. Словомъ, понятіе нашего Я, хотя

Положимъ себѣ, что онъ нашелъ это неизвѣстное. Кому
бы онъ приписалъ его? Безъ сомнѣнія, самому себѣ. И такъ,
повидимому, онъ уже знаетъ себя, поскольку вообще онъ
есть Я. Но что же, въ такомъ случаѣ, это Я? Можно ли его
отдѣлить отъ индивидуальной личности? Или для того, чтобы
и не стоить вь необходимой связи съ тѣмъ или другимъ отдѣльннмъ представ-
леніемъ, однако оно необходимо связано съ отдѣльннми представленіями
вообще. Но, такъ какъ ни одно изъ отдѣльннхъ представлений, взятое само
по себѣ, не даетъ представленія Я, то, по мнѣнію Гербарта, „само пред-
ставляемое, въ своемъ многообразіи, должно обладать свойствомъ сбрасывать оковы,
въ которыя бил ь бы заключенъ субъектъ, могущій познавать одни только пред-
меты и никогда—себя." Иначе говоря: для произведенія понятія Я, находящаяся
въ нашемъ сознаніи представленія должны вступить между собою въ такія от
ношенія, чтобы мы были „перенесены пзъ представливавія" того, что дано въ
каждомъ представлении, отдѣльно взятомъ. А для этого отдѣльныя представ-
леніл, изъ которыхъ возникаетъ Я, должны потерпѣть какое то измѣненіе. Но
если ы это измѣнеиіе сводилось къ замѣнѣ одного объективнаго представленія
другимъ, то въ результатѣ мы всетаки не перешли бы отъ не Я къ Я. Съ дру-
гой стороны, этого измѣненія нельзя понимать и какъ всецѣлаго перехода того,
что представляется нами какъ не Я, въ представленіе Я, потому что, даже неза-
висимо отъ вопроса о возможности такого перехода, понятіе чистаго Я полно
противорѣчій. Такимъ образомъ, въ данномъ случаѣ измѣненіе представленій
не можетъ касаться ихъ качества, и, следовательно, оно можетъ относиться
только къ количественной сторонѣ представленій. „Однако и здѣсь, — говорить
Гербртъ, — надо остерегаться недоразумѣнія, будто можетъ быть излишекъ въ
числѣ или степени представливанія; вѣдь, не можетъ быть никакого излишка
въ томъ, что мы приняли какъ прямое условіе Я. Следовательно, и количество
представливанія въ извѣстномъ смыслѣ должно оставаться тѣмъ же самымъ.
Но, въ другомъ смыслѣ, оно всетаки должно уменьшаться." Эти соображенія
принуждаютъ Гербарта разсматривать количественную сторону представлений
съ двоякой точки зрѣвія: во первыхъ, съ точки зрѣнія представляемаго и, во
вторыхъ, съ точки зрѣнія представливангя. Благодаря такому разграничена,
Гербартъ находить возможнымъ утверждать, что, для порожденія Я, должно
измѣняться количество представляемаго, но не представдиванія. Говоря словами
Гербарта, „деятельность субъекта въ представливаніи должна пребывать неумень-
шаемой, но его эффектъ, представляемый образъ, долженъ ослабѣвать, или со-
всѣмъ уничтожаться, — и въ этомъ должно проявлять свое бытіе то, что яв-
является результатомъ дѣйствія нѣсколькихъ взаимно противоположныхъ представ-
лена" Это представленіе безъ представляемаго, или эта дѣятельность безъ дѣй-
ствія, называется у Гербарта стремленіемъ къ представливанію, отчего, въ
концѣ концовъ, получается, что „если противоположные представленія объеди-
нены въ одномъ и томъ же су.ъектѣ, который долженъ достичь самосознанія,
то представленія превращаются въ стремленіе къ представливанію".
Примѣч. переводчика.

вообще говорить о себѣ, представлять себя,—я по необхо-
димости долженъ быть опредѣленнымъ индивидуумомъ?
Фихте объясняетъ Я какъ тожество объекта и субъекта;
и съ этимъ онъ согласуетъ грамматическое понятіе Я, въ
противоположность ты и от, потому что первое лицо есть
то, которое говоритъ о самомъ себѣ.
Находимъ ли мы въ самосознаніи хоть когда нибудь са-
михъ себя просто и только какъ таковое знаніе о себѣ? Ни-
когда. Всегда вмѣшивается какое нибудь индивидуальное
опредѣленіе; мы находимъ себя мыслящими, хотящими, чув-
ствующими, страдающими, дѣйствующими, въ опредѣленномъ
отношеніи къ тому, что въ данный моментъ служитъ пред-
метомъ мышленія, хотѣнія, чувствованія и т. д. Не яв-
ляется ли это индивидуальное опредѣленіе чѣмъ то посто-
роннимъ для Я, чѣмъ то портящимъ и оскверняющимъ его?
Можно найдти основанія для того, чтобы отвѣтить на
этотъ вопросъ утвердительно. Прежде всего: въ вышеприве-
денномъ объясненіи Я, какъ тожества объекта и субъекта,
нѣтъ совсѣмъ никакого индивидуальнаго опредѣленія. Далѣе:
даже въ обыденной жизни мы разсматриваемъ совершаемое
или испытываемое нами въ данный моментъ, какъ нѣчто для
насъ случайное... Значить: во временномъ воспріятги я во-
обще не могу найдти себя, какъ того, кто я собственно есмь.
Это воспріятіе, хотя бы и внутреннее, всетаки очевидно
связано съ внѣшностью, и оттого то оно не можетъ про-
никнуть до истиннаго зерна нашей собственной самости.
Однако на это могли бы возразить, что вопросъ касается
только того Я, которое находится какъ нѣчто данное. Нельзя
отрицать, что всегда мы смотримъ на себя, какъ на такихъ,
которые являются созданіемъ если не момента, то всей преж-
ней жизни; и такимъ способомъ образуется самосознаніе
какъ тѣхъ, которые живутъ въ Пекинѣ и у Ориноко, такъ
и тѣхъ, которые живутъ съ нами. Если бы захотѣли спро-
сить, кѣмъ бы я быль, родившись тамъ или здѣсь,—то это
было бы безсмысленнымъ, потому что при этомъ предполага-
лось бы, что то же самое Я, которое стало у насъ этимъ
опредѣленнымъ человѣкомъ, могло бы стать совершенно дру-
гими, и что этотъ другой и я были бы равны. Иначе го-
воря: если бы условія опредѣленной личности мыслились за-

мѣненными другими, то тожество личности можно было бы
считать за ничто. Даже донустивъ мнѣніе, что одна и таже
душа при различныхъ обстоятельствахъ достигаетъ различ-
ныхъ круговъ мыслей и желаній, мы всетаки не должны бу-
демъ приписать самосознанія одного круга мыслей и само-
сознанія другаго—одному и тому же субъекту; потому что
душа, совсѣмъ не являясь фактомъ сознанія, не служить ни
субъектомъ, ни объектомъ самосознанія. Итакъ, о душѣ
можно сказать, что приписываемое ей Я (Ichheit)—случайно,
и что почти также случайна для этого Я (Ichheit)—душа,
несознаваемый субстратъ самосознанія. Поэтому не надо остав-
лять внутренним воспріятія, которое одно только можетъ
научить каждаю тому, кто онъ такой, и которое, съ по-
мощью воспоминанія изъ прежней жизни, научаетъ его этому
даже довольно опредѣленно.
§ 25.
Бели въ обыденной жизни кого нибудь спрашиваютъ, кто
онъ такой, то онъ называетъ свое положеніе, имя, мѣсто
жительства и мѣсто рожденія. Тѣ или другія внѣшнія опре-
дѣленія его Я управляютъ и его поступками. Онъ испол-
няетъ свою индивидуальную должность, свои семейныя обя-
занности, и проч.
Имѣемъ ли мы, кромѣ этого индивидуальнаго Я, еще
какое нибудь другое? Не допускаемъ ли мы въ обыденной
жизни ошибки, разематривая какъ нѣчто случайное для на-
шей личности тѣ обстоятельства жизни, который, конечно,
могли быть другими? Вѣдь, мы всетаки познаемъ свою соб-
ственную личность только при этихъ обстоятельствахъ и въ
отношеніи къ нимъ.
Конечно, этотъ способъ представленія одержалъ бы по-
бѣду, если бы только самъ по себѣ онъ былъ выполнимымъ.
Но, во первыхъ: ни въ одномъ мгновенномъ воспріятіи я
не нахожу себя только какъ индивидуума; лучше сказать,
здѣсь должно приходить на помощь воспоминаніе. Въ каж-
домъ новомъ моментѣ я предполагаю себя какъ нѣчто из-
вѣстное изъ предшествующаго времени. А это предполагае-
мое извѣстнымъ всегда можетъ быть лишь настолько же не-

опредѣлеинымъ, какъ сумма на половину потухшихъ воспо-
минаній изъ различныхъ, и отчасти далекихъ временъ. Изъ
этого слѣдовало бы, что я не зналъ бы въ точности, кого
я собственно разумѣлъ, говоря о себѣ, какъ индивидуумѣ.
Во вторыхъ: индивидуальныя опредѣленія меня самою
являются аггрегатомъ, который постепенно выросъ и теперь
еще понимается въ возрастаніи. Если бы Я равнялось этому
аггрегату, то оно безпрерывно измѣнялось бы и никогда не
выполнялось. Но въ самосознаніи мы усматриваемъ себя
какъ нѣчто извѣстное, существующее и уже данное на лицо.
Въ третьихъ: аггрегатъ не обладаетъ никакимъ реаль-
нымъ единствомъ; онъ есть многое; о себѣ же я говорю,
какъ объ единомъ и реальномъ.
Въ четвертыхъ: вся сумма моихъ представленій, желаній
и индивидуальныхъ состояній не образовала бы никакой
ЛИЧНОСТИ, если бы не было субъекта, для котораго тѣ ин-
дивидуальныя опредѣленія служили бывнутреннимъ зрѣлищемъ.
Въ пятыхъ: для этого субъекта, для знанія о себѣ са-
момъ, является случайнымъ то, что могло бы представляться
познаваемымъ. Поэтому отвлекаются отъ частныхъ опредѣ-
леній познаваемаго и характеризуютъ Я какъ одно лишь
отношеніе внутренняго знанія къ любому внутреннему те-
ченію объективныхъ явленій.
Въ шестыхъ: только что упомянутое отвлеченіе еще не-
достаточно. Иначе Я находило бы себя рядомъ непостоян-
ныхъ явленій, хотя и безъ ближайшаго опредѣленія этого
ряда. Но субъектъ не можетъ считать равнымъ самому себѣ
ничего, что не было бы столь же простымъ, какъ и онъ.
Слѣдовательно, изъ Я должно выдѣлить не .только много-
образіе индивидуальныхъ опредѣленій, но и общее понятіе
этого многообразія. И вотъ тогда для чистаго Я не остается
ничего, кромѣ одного лишь тожества объекта и субъекта.
Здѣсь мы снова приходимт къ вышеупомянутому грам-
матическому понятію перваго лица, только еще съ тѣмъ
отрицательнымъ опредѣленіемъ, что это первое лицо не мо-
жетъ мыслить какъ самое себя ничего изъ всего того, что
кажется связаннымъ съ нимъ индивидуальнымъ образомъ.
Легко замѣтить, что мы исходили изъ единства субъекта,
гнутреннлго знанія, для того, чтобы исключить многообразіе

объективнаго. При этомъ мы приняли, что въ активномъ
знаніи о самомъ себѣ никто не находитъ множества, что,
лучше сказать, всякій разсматриваетъ себя какъ единаго,
если ему уже предносится многообразіе того, что онъ о
себѣ знаетъ. Мы присвоиваемъ себѣ даже наши грезы; мы
такъ смѣемся надъ тѣмъ объектомъ, который бы мы изъ
себя представили, если бы въ бодрствующемъ состояніи мы
были тѣми же самыми, какими являемся во снѣ. Подобно
тому, какъ мы отвлекаемся отъ пригрезившейся индивиду-
альности, для того чтобы въ бодрствующемъ состояніи об-
разовать понятіе о самихъ себѣ, — точно также и въ умо-
зрѣніи мы должны отвлечься отъ всякой индивидуальности,
потому что съ послѣднимъ, внутреннимъ зерномъ самихъ
себя, съ самосозерцаніемъ, мы не можемъ отожествлять ни-
чего пестраго и всячески измѣняемаго, и потому что много-
образное объективное въ Я, вслѣдствіе равенства съ самого
себя яаблюдающимъ объектомъ, и этого послѣдняго расще-
пило бы въ аггрегатъ многихъ актовъ знанія; при этомъ со-
вершенно пропало бы единство Я, за которое всетаки ру-
чается собственное самосознаніе каждаго.
§ 26.
Подведя итогъ всѣмъ предшествующимъ разсужденіямъ,
мы получаемъ слѣдующее.
Философское опредѣленіе Я, какъ тожества субъекта и
объекта, потому кажется удаленнымъ отъ даннаго, что остав-
ляетъ въ сторонѣ временное воспріятіе. Но этимъ оно только
доводитъ до конца и прямо высказываетъ то, что мы не-
опредѣленно начинаемъ въ обычной жизни. Именно, въ каж-
дое мгновеніе мы предполагаемъ себя какъ нѣчто извѣстное,
и новыя опредѣленія, приносимыя мгновеніемъ, разсматри-
ваемъ какъ нѣчто случайное, такъ что мы остались бы со-
вершенно тѣми же самыми, если бы съ нами произошли
совсѣмъ другія событія. Отсюда возникаетъ понятіе насъ са-
михъ, которое не мирится ни съ какими случайностями—
ни съ прошедшими, ни съ будущими.
А такъ какъ временное воспріятіе, или внутреннее чув-
ство, надо отдѣлять отъ самопознанія (Selbstauffasung) въ

собственномъ смыслѣ, to, конечно, кажется, будто мы имѣ-
емъ совершенно особую основную способность къ этому само-
познанію. И такъ какъ всетаки довольно трудно сказать, что
собственно служитъ предметомъ чистаго самосозерцанія
(именно, здѣсь чувствуется затрудненіе, возникающее изъ
тѣхъ противорѣчій въ понятіи Я, которыя подробно разви-
ваются въ следующей главѣ): то возникаетъ склонность на-
дѣлять чистое Я всякими предикатами, что становится
источникомъ многихъ ложныхъ заключеній (между прочимъ
у Фихте).
Здѣсь умѣстно вспомнить утвержденіе Канта, что Я есть
чисто-интеллектуальное представленіе, но вмѣстѣ съ тѣмъ —
самое бѣдное изъ всѣхъ. Первая половина этого утвержденія
допускаетъ, что понятіе Я нельзя опредѣлить внутреннимъ
воспріятіемъ. Вторая половина можетъ служить предупреж-
деніемъ для тѣхъ, которые думаютъ, что можно безъ труда
указать содержаніе представленія чистаго Я. Впрочемъ, здѣсь
встрѣчается двойная ошибка: съ одной стороны, въ поспѣш-
номъ признаніи чисто интеллектуальной способности (Krit. d.
ч. V. S. 423, въ концѣ), а, съ другой, въ забвеніи грам-
матическаго понятія Я, которое, противополагая и отоже-
ствляя субъектъ и объектъ, даетъ умозрѣнію гораздо больше
дѣла, чѣмъ другія безчисленныя понятія, болѣе богатыя по
своему содержанію.
Кто же имѣетъ въ виду отмѣченныя выше трудности
отдѣлить себя отъ индивидуальныхъ опредѣленій Я, и сверхъ
того старается въ умозрительныхъ понятіяхъ Я провести
только что указанное отвлеченіе отъ индивидуальнаго еще
дальше, чѣмъ это происходитъ въ обыкновенномъ сознаніи,—
тотъ уже можетъ догадываться, что отношенія Я къ инди-
видуальности хотя и скрыты, но тѣмъ не менѣе даны, и
что успѣхъ умозрѣнія долженъ сводиться именно къ вскры-
тію этихъ отношеній въ ихъ необходимости, вмѣстѣ съ чѣмъ
исчезаетъ основная способность чистаго самопознанія и
внутреннее чувство получаетъ свое надлежащее объясненіе.
Такъ бываетъ и на самомъ дѣлѣ. Философское опредѣленіе
только доводитъ до крайности общее представленіе Я, для
того, чтобы натолкнуть его на очевидный невозможности.
Отсюда ясно, что понятіе Я, которое было обманчивымъ

порожденіемъ нашего мышленія, нуждается въ нѣвоторомъ
улучшеніи, и что здѣсь, какъ и въ другихъ случаяхъ, фи-
лософія должна прояснить ту темноту обнчнаго сознанія,
которая вводитъ въ заблужденіе.
Итакъ, пока мы остаемся при слѣдующемъ объясненіи:
Я есть тожество объекта и субъекта. Послѣ мы увидимъ,
что это объясненіе годится только для начат шслѣдованія.
Мы разовьемъ заключающіяся здѣсь противорѣчія. Изъ
этихъ противорѣчій мы узнаемъ, что въ понятіи Я слѣ-
дуетъ измѣнить и что должно примыслить.
ВТОРАЯ ГЛАВА.
Изложеніе заключающейся въ понятіи „Я" проблемы,
вмѣстѣ съ первыми шагами къ ея разрѣшенію.
§ 27.
1) Я является какъ нѣчто данное въ сознаніи, и понятіе
этого даннаго считается его полнымъ выраженіемъ. Но ему
недостаетъ ни объекта, ни субъекта, слѣдовательно всей его
матеріи.
2) Предполагаемое тожество субъекта и объекта про-
тиворѣчитъ неизбѣжной противоположности между ними;
слѣдовательно, понятіе нелѣпо и по формѣ.
Объясненіе перваго пункта опять таки распадется на
двое. Должно показать, что недостаетъ и объекта, и субъекта.
Прежде всего: кто или что служитъ объектомъ самосо-
знанія? Отвѣтъ долженъ заключаться въ положеніи: Я пред-
став ляетъ себя. Это „себя" есть само „Я"'. Если подставить
понятіе Я, то первое положеніе превращается въ слѣдую-
щее: Я представляетъ представляющаю себя... Вмѣсто от-
вѣта, возникаетъ безконечный рядъ, который никогда не при-
ближается къ требуемому значенію, но всегда только уда-
ляется отъ него. Этотъ рядъ ошибоченъ уже потому, что
самосознаніе ничего не знаетъ объ этомъ развитіи на многіе
члены или о такой многократной вставкѣ въ самого себя.

Не лучше обстоитъ дѣло и со стороны субъекта. По
своему понятію, Я должено знать о самомъ себѣ; то, что
мыслится въ немъ субъективными снова должно стать объек-
та внымъ, представляемымъ для новаго знанія (Wissen)... Сле-
довательно, если принять, что Я дано объективно, то оно дано
для самого себя и ни для кого другаго; оно представляется
самимъ собою. Но актъ этого представливавія также не мо-
жетъ медлить; то, что есть Я, то, по своему понягію,
должно и знать его; что его не знаетъ, то и не бываетъ
имъ. Оно, дѣйствительно, есть представляющее себя; какъ
такое представляющее, оно опять должно быть преіставлен-
нымъ. Но и это новое представленіе, которое здѣсь требо-
валось, должно снова сдѣлаться объектомъ для еще болѣе
высшаго знанія... Этотъ рядъ также, очевидно, тянется до
безконечности.
Объектъ ни въ какомъ случаѣ не долженъ быть вещью
самой по себѣ, онъ долженъ быть самимъ истиниымъ субъек-
томъ. А такъ какъ субъектъ самъ по себѣ—ничто, и такъ
какъ онъ есть только представливаніе самого себя, то имено
это представливаніе, какъ порожденіе образа, должно быть
и представляемымъ образомъ. Дѣйствіе само должно быть
дѣйствуемымъ, условіе — обусловливаемым^ дѣйствительный
актъ представливанія—образомъ самого себя, образомъ, ко-
торый, какъ обрам, шчтооюенъ...
§ 28.
Совершенно безпредметное представливаніе не можетъ
служить выраженіемъ Я. Слѣдовательно, прежде всего мы
должны отнести къ понятію Я неизвѣстный и еще только
подлежащій опредѣленію объектъ, и посмотрѣть, что изъ
этого выйдетъ дальше.
А сейчасъ необходимо признаться, что мы уклонились
отъ собственваго значекія понятія; потому что мы должны
были не признавать неизвѣстный объектъ, но удовольство-
ваться тѣмъ, что субъектъ вмѣстѣ съ тѣмъ заступаетъ мѣсто
объекта, что Я полагаетъ не что нибудь другое, но себя.
Однако это признаніе ничуть не должно удивлять. Вѣдь,
само собою ясно, что противорѣчивое понятіе, коль скоро

его нельзя цѣливомъ отбросить, должно потерпѣть измѣненіе.
И сдѣлачное измѣненіе было пеобходимо, потому что, какъ
мы видѣли выше, въ данномъ пояятіи не хватаетъ объекта»
Тѣмъ не менѣе уклоненіе отъ даннаго приводитъ насъ
въ затрудненіе. О представливаніи неизвѣстнаго объекта
можно было бы сказать очень много безъ того, что бы это
стояло хотя бы въ самой незначительной связи съ предло-
женной проблемой. Мы находимся въ опасности очутиться
въ произвольномъ мышленіи, коль скоро не установимъ по-
нятая Я во всей его строгости.
Итакъ, не надо упускать этого изъ виду. И поэтому мы
можемъ приписать Я объектъ лишь при томъ предположена,
что онъ опять исчезаетъ изъ самопознанія.
Если же онъ исчезаетъ, то снова возникаетъ потреб-
ность въ объектѣ, хотя и не прямо въ томъ же самомъ,
который мы вставили сначала.
Итакъ, вполнѣ возможно допустить въ основаніи „Я'' многіе
и различные объекты. И это оказывается не только вполнѣ
возможнымъ, но, при ближайшемъ обсужденіи, и совершенно
необходимыми
Именно, мы совсѣмъ не двинулись бы въ своемъ мыш-
леніи съ мѣста, и, по крайней мѣрѣ, не ускорили бы рѣше-
нія проблемы, если бы захотѣли все время вертѣться около
тѣхъ двухъ соображеній, что, во первыхъ, „#а нуждается
въ отличномъ отъ него объектѣ, и что, во вторыхъ, „Я'' ни
на одинъ изъ отличающихся отъ нею объектовъ не можетъ
смогпрѣтъ, какъ на самое себя. Эти разсужденія привели бы
насъ къ тому, чтобы снова отдѣлить принятый объектъ, и
затѣмъ опять привлечь его, для того чтобы еще разъ отки-
нуть: колебаніе безъ конца и безъ пользы. Если бы при
этомъ мы захотѣли нарушить послѣдовательность нашего раз-
мышленія и спросить о результатѣ, то онъ оказался бы
противорѣчіемъ: „Я'' обладаешь отличнымъ отъ себя объектомъ,
не обладая имъ. Этого противорѣчія нельзя разрѣшить ни-
какимъ раздѣленіемъ; потому что. пока мы говоримъ только
объ единичномъ, чуждомъ для Я, объектѣ, совсѣмъ не надо
обращать вниманія на то, откуда должна явиться модифи-

кація, въ силу которой одно и тоже въ одномъ отношеніи
могло бы принадлежать Я, а въ другомъ—исключаться изъ него.
Напротивъ, коль скоро мы вспомнимъ, что, снова исклю-
чая принятый объектъ, можно вставлять другой и опять
другой, - дѣло освѣщается. Именно, сейчасъ же оказывается,
что Я (Ichheit) опирается на многообразное объективное осно-
вами, каждая часть котораго для него случайна, поскольку
остальныя части всегда могутъ служить опорою для Я, въ томъ
случаѣ, если бы была откинута та. Я полагаю себя то тѣмъ,
то другимъ, но не связанъ ни съ чѣмъ, пока могу переме-
няться. Такъ столъ, имѣющій четыре ножки, хотя соб-
ственно опирается на всѣ заразъ, однако могъ бы по очереди
обойдтись безъ каждой изъ нихъ въ отдѣльности, потому что
его всетаки поддерживали бы остальныя. Если представ-
ляется нѣсколько объектовъ, то нѣчто въ нихъ относится
къ представляющему; именно — ихъ соединеніе въ единомъ
представ ливанги и то, что изъ этого далѣе слѣдуетъ.
Намъ бы хотѣлось это первое начало умозрѣнія сейчасъ же
сравнить съ опытомъ. Я нахожу себя мыслящимъ, хотящимъ,
чувствующимъ. Но мышленіе есть переходъ отъ мыслей къ
мыслямъ, хотѣніе — продолжающееся стремленіе изъ одного
положенія представленій въ другое. Здѣсь переходъ и стрем-
леніе относятся къ многообразію въ объективному мы при-
писываемъ себѣ не само объективное, а обращеніе (Umher-
wandeln) подъ его многообразіемъ. Что значитъ „ находить
себя чувствующимъ",—это довольно трудно объяснить. Од-
нако и здѣсь можно видѣть, что чувствуемое (объективное
въ собственномъ качествѣ),—это удовольстіе или та скорбь,—
ничуть не передаетъ того, на что мы смотримъ какъ на
свое собственное Я.
§ 29.
Нѣсколько объектовъ (само собою понятно, не реаль-
ныхъ предметовъ, но лишь представляемыхъ, какъ таковыхъ),
которые, вмѣстѣ взятые, должны произвести то, на что они
не были бы способны въ одиночку (именно — подготовить
почву для безпочвеннаго Я), взятые какъ простая сумма или
аггрегатъ, очевидно, не болѣе будутъ пригодны къ этому,

чѣмъ и взятые въ одиночку, сами по себѣ. Они должны
другъ друга видоизмѣнить. Но какъ должны они измѣниться,—
этого нельзя еще опредѣленнѣе указать, исходя изъ тѣхъ же
самыхъ основаній.
Такъ какъ мы, представляя самихъ себя, конечно, по-
нимаемся не въ представливаніи посторонняго для насъ
объективнаго, и такъ какъ мы всетаки должны придти къ
самимъ себѣ, исходя изъ этого же самаго представливанія
посторонняго для насъ объективнаго, и при помощи его самого:
то только въ этомъ объективномъ можетъ лежать основаніе, поче-
му мы удаляемся изъ его представливанія. Само представляемое
въ своемъ многообразіи должно обладать свойствомъ сбрасывать
оковы, въ которыя былъ бы заключенъ субъектъ, могущій
познавать одни только предметы и никогда—себя.
Требованіе, что наше представляемое должно удалить
насъ изъ самого себя, для того чтобы мы пришли къ себѣ,
есть частное требованіе, содержащееся въ болѣе общемъ,
которое гласитъ: наше представляемое должно извѣстнымъ
образомъ перемѣстить насъ изъ представливанія самого себя.
Такъ какъ никакое представливавіе, взятое въ отдѣль-
ности, какъ представливаніе какого нибудь опредѣленнаго
А или В или С и т. д., не можетъ перенести насъ изъ са-
мого себя,—то остается только, чтобы различное представ-
ливаніе, поскольку оно опредѣляется различнымъ представ-
ляемымъ какъ такое или другое, взаимно ослаблялось, чтобы
одно перемещало насъ изъ другаго.
Следовательно, многообразный представленья должны другъ
подъ другомъ уничтожаться, если должно быть возможнымъ „ Я''.
Внутреннее воспріятіе учитъ, что наши простѣйшія чув-
ственныя ощущенія образуютъ различные ряды, изъ кото-
рыхъ каждый заключаетъ въ себѣ безчисленное множество
представленій, стоящихъ другъ къ другу во всевозмож-
ныхъ степеняхъ противоположностей. Различныя краски вы-
тѣсняютъ другъ друга изъ сознанія; фигуры—также; не ме-
нѣе подлежатъ этому звуки, запахи, вкусовыя и осязатель-
ный ощущенія. Мы не можемъ вполнѣ установить представ-
ленія голубаго, если сюда является представленіе краснаго.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
Подготовка математико-психологическихъ из-
слѣдованій.
§ 36.
Въ § 29 находилось положеніе, что многообразныя пред-
ставленья субъекта, которому надо достичь до Я. должны
быть противоположны другъ другу, въ томъ смыслѣ, что
одно представливаніе уменыпаетъ или совсѣмъ уничтожетъ
другое. Сейчасъ надо ближе обсудить, что это значитъ.
Прежде всего представимъ себѣ представлющее, однако
еще безъ самосознанія, и (чтобы ничего не принимать про-
извольно и не дѣлать поспѣшныхъ предположена) еще безъ
всякихъ формальныхъ опредѣленій понятіями, или простран-
ствомъ и временемъ: просто преданнаго матеріи ощущенія,
какъ напр. звукамъ, или ощущеніямъ вкуса, обонянія, ося-
занія (чувство зрѣнія было бы здѣсь совсѣмъ неподходя-
щимъ примѣромъ, или, по крайней мѣрѣ, оно вызвало бы
недоразумѣніе, потому что при цвѣтахъ всегда сейчасъ же
примышляется какая нибудь фигура и величина). Теперь
требуется, чтобы это наше представляющее перешло къ пред-
ставливанію самого себя, но не при помощи абсолют на го
акта, а единственно опредѣляясь лишь качествомъ тѣхъ
представленій, которыя мы уже предположили у него.
Слѣдовательно, такъ какъ представленіе Я должно не
придти со стороны, а стать изъ того, что тутъ уже есть,
то это данное не можетъ оставаться такимъ, какимъ оно
есть теперь, но во всякомъ случаѣ должно стать другимъ.
Однако здѣсь намъ ничуть бы не помогло, если бы одно
объективное опредѣленіе переходило въ другое. Если допу-
стить, что представленіе краснаго переходитъ въ представ-
леніе голубаго, или высокій звукъ—въ низкій. то это голу-
бое и этотъ низкій звукъ настолько же чужды представле-
нію Я (которое должно возникнуть), какъ представлевія
краснаго и высокаго звука. Слѣдовательно, такимъ измѣне-
ніемъ ничего бы не достигалось.

Или если бы мы захотѣли сказать, что объективныя пред-
ставленія должны совершенно оставить свой видъ, чтобы,
вмѣсто не Я представить скорѣе Я, —то это, даже незави-
симо отъ вопроса о возможности, было бы совсѣмъ несооб-
разнымъ съ проблемою. Вѣдь, мы видѣли, что чистое Я есть
противорѣчіе, и поэтому упомянутое требованіе означаетъ
ничто другое, какъ то, что представленія изъ вида предста-
вимаго (Vorstellbaren) должны перейдти въ видъ непред-
ставимаго и нелѣпаго.
Такъ какъ Я необходимо относится къ многообразію та-
кихъ объектовъ, которые суть не Я, то эти объективныя
представл» нія должны оставаться въ своемъ собственномъ
видѣ, потому что иначе для Я снова пропалъ бы пунктъ
отношенія.
Если же мы оставимъ имъ ихъ качество, то ихъ измѣ-
неніе можетъ относиться только къ количеству представ-
ливанія.
Однако и здѣсь надо остерегаться недоразумѣнія; именно,—
будто можетъ быть излишекъ въ числѣ или степени пред-
ставливанія; вѣдь, не можетъ быть никакого излишка въ
томъ, что мы приняли какъ прямое условіе Я. Слѣдовательно,
и количество представлинанія въ извѣстномъ смыслѣ должно
оставаться тѣмъ же самымъ.
Но въ другомъ смыслѣ оно всетаки должно уменьшаться;
потому что если субъектъ долженъ придти къ самому себѣ,
то онъ, очевидно, не можетъ оставаться такимъ образомъ
заключеннымъ въ объективномъ, какъ мы это представляли
себѣ до сихъ поръ.
Здѣсь мы приходимъ къ тому, чтобы породить новое
понятіе, которое было бы удовлетворительно во всѣхъ от-
ношеніяхъ.
Если мы говоримъ, что объективное, какъ оно есть, не-
годно для того, чтобы входить въ самосознаніе, потому что
иначе мы представляли бы самихъ себя чѣмъ то чуждымъ
и другимъ: то здѣсь мы направляемъ свое вниманіе на то
объективное, на тѣ образы, которые предносятся представ-
ляющему, а не на то представливаніе, которое мы припи-
сываемъ самому субъекту, какъ дѣятельность. Слѣдовательно,
съ первымъ пунктомъ совпадаешь наше требованіе, что измѣне-

ніе должно происходить въ воличествѣ представляемаго, и
если при этомъ мы можемъ установить неизмѣняемость пред-
ставливанія, субъективно взятаго, то объясняются различныя
отношенія, при чемъ мы не наталкиваемся ни на какое ис-
тинное противорѣчіе.
Слѣдовательно, дѣятельность субъекта въ представливаніи
должна пребывать неуменыпаемой, но его эффектъ, пред-
ставляемый образъ, долженъ ослабѣвать или совсѣмъ уничто-
жаться; и въ этомъ должно проявлять свое бытіе (bestehen)
то, что является результатомъ дѣйствія нѣсколькихъ взаимно
противоположныхъ представление.
Но дѣятельность, продолжающаяся въ то время, какъ ея
эффектъ, который она приносила бы въ силу своихъ свойствъ
(Eigentümlichkeit), удерживается чѣмъ нибудь чуждымъ, мо-
жетъ быть названа только именемъ стремленія.
Поэтому, если противоположныя представленія объеди-
нены въ одномъ и томъ же субъектѣ, который долженъ до-
стичь самосознанія, то представленія превращаются (aus
Vorstellungen wird) въ стремлеиіе къ представленію.
§ 37.
Только что полученныя мысли мы можемъ сейчасъ срав-
нить съ опытомъ. Опытъ учитъ, что наши представленія за-
темняются, исчезаютъ, возвращаются снова. О томъ состоя-
ніи, въ которомъ они могли бы находиться, исчезая изъ со-
знавая, не можетъ ничего сказать никакой опытъ, потому
что мы имѣемъ опытъ лишь постольку, поскольку действи-
тельно представляемъ, и желаніе наблюдать исчезаніе соб-
ственныхъ представленій было бы равносильнымъ желанію
воспринимать свое собственное засыпаніе. Однако, куда не
достигаетъ опытъ, очень часто можно проникнуть путемъ
умозрѣнія: и мы сейчасъ только что видѣли, что наши пред-
ставленія, исчезнувъ изъ сознанія, превращаются въ стрем-
леніе къ представливанію и что, какъ такое стремленіе, они
продолжаются не уменьшаясь, отчего ихъ представляемое
должно снова возвратиться, коль скоро будутъ побѣждены
препятствія, которыми они стѣснялись.

Насколько мало это заключеніе могло быть дано непо-
средственнымъ опытомъ, настолько же плодотворнымъ яв-
ляется оно для объясненія феноменовъ. И здѣсь оно про-
ливаетъ неожиданный свѣтъ на два въ высшей с іепени важ-
ныхъ психологическихъ предмета—память и волю.
§ 38.
Что дѣлаетъ для „Я" стремленье къ представливанію?
Пока еще только въ самомъ общемъ видѣ надо признать,
что постороннія для Я представленія должны оставаться, а
ихъ объекты исчезать, если должно выступить Я, которое
относится къ нимъ и всетаки имъ противоположно. Однако
для того, чтобы понять, что мы ближе подвигаемся къ рѣ-
шенію, заглянемъ въ § 28. Тамъ было выставлено положе-
ніе: „если представляется нѣсколько отьектовъ, то нѣчто
въ нихъ относится къ представляющему, именно—ихъ со-
единеніе въ единомъ представливаніи, и то, что изъ этого
далѣе слѣдуетъ". Теперь можно ближе указать на то. что
слѣдуетъ изъ соединенія въ единомъ представливаніи, именно —
поскольку оно образуетъ основоположеніе Я. Не объекты
представленій, но живость (Regsamkeit) самого представлв-
ванія въ его задержкѣ является тѣмъ, на что можно смо-
трѣть какъ на образующее то, въ чемъ мы познаемъ са-
михъ себя.
§ 39.
Что между многими, другъ другу противоположными
представленіями задержка должна быть взаимной, что, слѣ-
довательно, всѣ объекты должны въ извѣстной степени за-
темняться, и что, въ такой же точно степени, дѣятельности
представливанія должны превращаться въ стремленія,—все
это на столько непосредственно ясно, что не нуждается въ
доказательствѣ. Къ тому же внутреннее воспріятіе ничего
не знаетъ о такихъ представленіяхъ, которыя совсѣмъ не
были бы подвержены затемненію; лучше сказать, нельзя от-
рицать того, что всѣ извѣстныя намъ ощущенія, мысли, на-
строенія, мотивы, однимъ словомъ—все, выступающее въ
сознаніи, точно также вытѣсняется другимъ, какъ и само

способно вытѣснять другое. Каждый предметъ, занимающій
духъ, не стоишь, но колеблется въ сознаніи, колеблется въ
постоянной опасности быть забытымъ (хотя бы на мгновеніе)
подъ вліяніемъ чего нибудь новаго.
Однако понятіе взаимной задержки нуждается въ нѣко-
торыхъ поясненіяхъ.—Здѣсь мы смотримъ на представленія
какъ на силы, дѣйствующія другъ противъ друга. Но по-
добно тому, какъ въ общей метафизикѣ утверждается, что
признакъ силы не можетъ быть никакимъ реальнымъ пре-
дикатомъ какой бы то ни было сущности, но что сущности
лишь случайно становятся силами, и что онѣ могутъ стать
ими безконечно многообразными способами, помимо всякаго
реальнаго многообразія въ нихъ самихъ (ср. „Hauptp. d.
Metaph.", § 5): точно также и настоящее разсмотрѣніе
представленій показываетъ, что всякое обнаруженіе силы
для нихъ случайно в возникаетъ въ массѣ, когда они за-
держиваются. Каждое отдѣльное представленіе прежде всего
и само по себѣ существуетъ только благодаря своему объекту,
благодаря тому, что представляется, но—исключительно бла-
годаря этому и опредѣляясь какъ такое и никакое другое.
Такимъ образомъ, дѣйствительно представляя этотъ предметъ,
оно, конечно, совсѣмъ не является, стремленіемъ къ пред-
ставливанію, потому что свойство стремленія впервые вы-
ступаетъ въ задержкѣ привходящимъ противоположнымъ. И
въ немъ совсѣмъ нѣтъ никакой дѣятельности, которая была
бы направлена на что нибудь постороннее и, такъ сказать,
внѣшнее, потому что, сообразно своему понятію, представ-
леніе состоитъ только въ порожденіи и удерживаніи пред-
ставляема™ имъ образа; этимъ оно исчерпывается и, кромѣ
того, въ немъ ничего нельзя найдти. Встрѣчаясь въ од-
номъ и томъ же субъектѣ съ другимъ, противоположнымъ
себѣ, представленіемъ, оно впервые приходить въ дѣятель-
ность, чрезъ которую выступаетъ изъ самого себя. Оно стѣ-
сняетъ другое, потому что стѣсняется другимъ; а оба они
стѣсняютъ другъ друга въ силу возникшей между ними
противоположности. Эта противоположность опять таки не
есть какой нибудь предикатъ того или другаго изъ нихъ,
отдѣльно взятаго, но формальное опредѣленіе, которое имѣ-
етъ смыслъ и значеніе только въ отношеніи къ обоимъ,

вмѣстѣ взятымъ. Кто слышитъ тонъ c, тотъ слышитъ его по
себѣ и чрезъ себя, а не какъ нѣчто противоположное тону
d. Равнымъ образомъ, кто слышитъ тонъ d) тотъ слышитъ
простой звукъ d, безъ противоположности его тону с. Но
кто слышитъ оба тона c и d, или заразъ имѣетъ въ созна-
ны оба представления, тотъ воспринимаетъ не только сумму
Cud, но, сверхъ того, и контрастъ между ними, и его
нредставливаніе подвержено дѣйствію противоположности
обоихъ.
Противоположность двухъ представленій можетъ быть
различной степени... Задержки, какъ непосредственныя слѣд-
ствія противоположностей, подобно имъ, также должны раз-
личаться по степенямъ. Слѣдовательно, то, что представ-
ленія становятся силами, имѣетъ свою мѣру, хотя и измѣ-
няемую мѣру, потому что величины противоположности до-
пускаютъ измѣненіе.
На ряду съ этимъ отдѣленіемъ величины мы сейчасъ
узнаемъ еще другое, какъ возможное.—Слѣдствіемъ за-
держки является затемненіе объекта и превращеніе пред*
ставливанія въ стремленіе къ представливанію. Бели извѣ-
стная степень противоположности можетъ произвести полное
затемненіе объекта, то меньшая противоположность будетъ
имѣть своимъ слѣдствіемъ только частное затемненіе. Слѣдо-
вательно, это частное затемненіе допускаетъ еще нѣкоторую
степень представливанія. Значитъ, представливаніе объекта
также имѣетъ степень, что подтверждается и опытомъ.
Но очевидно, что нѣтъ нужды принимать, будто извѣ-
стное представливаніе, для того, чтобы быть болѣе слабымъ
сравнительно съ другимъ, сначала должно потерпѣть част-
ное затемненіе: и безъ всякой задержки, съ самаго начала,
оно можетъ быть слабѣе или напряженнѣе (stärkeres) *).
Это опять таки вполнѣ извѣстно въ опытѣ; мы всѣмъ на-
шимъ ощущеніямъ (Auffassungen) съ самаго начала припи-
сываемъ какую нибудь степень.
*) Однако здѣсь указывается только логическая возможность различныхъ
степеней напряженности и противоположности. Реальная возможность вытекаетъ
изъ общихъ метафизическихъ разсужденій о случайныхъ воззрѣніяхъ на сущ-
ности и о сочетаніи ихъ, какъ условіяхъ нарушенія и самосохранения.
Примѣч. Гербарта.

Если теперь это опредѣленіе величины мы свяжемъ съ
вышеприведеннымъ, т. е. расличіе представленій по ихъ на-
пряжеиности—съ величиною ихъ противоположности другъ
другу, то изъ этого должно явствовать, какъ будутъ велики
въ каждомъ случаѣ затемненіе, задержка, стремленіе и еще
оставшееся дѣйствительное представливаніе. Здѣсь вычисле-
ніе находитъ пригодную для себя матерію.
§ 40.
Затемненіе представленій, въ особенности если оно по-
слѣдовательно проходитъ чрезъ различныя степени, имѣетъ
такъ много сходнаго съ двиоюеніемъ, что совсѣмъ нечего
удивляться, если теорія законовъ затемненія и противоцо-
ложнаго ему освѣщенія, или обратнаго выступанія представ-
леній въ сознаніе, въ общемъ построяется подобно теоріи
законовъ движенія тѣлъ. По крайней мѣрѣ, языкъ долженъ
отсюда заимствовать свои выраженія, если только понапрасну
не долженъ быть придуманъ новый и, поэтому, непонятный
языкъ.
Прежде всего и здѣсь мы найдемъ то различіе между
статикой и механикой, которое господствуетъ въ ученіи о
иространственныхъ силахъ; потому что равновѣсіе, въ про-
тивоположность еще продолжающемуся движенію вслѣдствіе
перевѣса однихъ силъ надъ другими, есть то, что прежде
всего излагается и легче всего опредѣляется и въ дѣйствую-
щихъ другъ противъ друга представленіяхъ. Вышеупомяну-
тый вопросъ о томъ, на сколько будетъ велико, при данной
напряженности и данной противоположности нѣсколькихъ
представленій, затемненіе каждаго изъ нихъ,—очевидно,
вопросъ статическій; потому что здѣсь отыскивается такая
задержка каждаго представленія, при которой происходило
бы удовлетвореніе противоположности, и при которой силы
не могли бы болѣе направляться другъ противъ друга. Однако,
если такое задержанное состояніе каждаго представленія
наступаетъ не сразу, но постепенно, то возникаетъ еще со-
вершенно другое изслѣдованіе, именно—съ какою скоростью
(будетъ ли она равномѣрной или нѣтъ) происходитъ затем-
неніе, и въ какое время оно заканчивается. Этотъ послѣд-

пій вопросъ, безъ сомнѣнія, сейчасъ же признается за вопросъ
механическій.
Приведенные примѣры могли бы въ общемъ уяснить
сходство механики духа съ механикой тѣлъ. Однако
ради сходства нельзя упускать изъ вниманія и различія.
Здѣсь мы не имѣемъ никакого пространственнаго сложенія
и разложенія силъ; мы не имѣемъ никакого угла, следова-
тельно, никакого синуса и косинуса, и никакого круговаго
движенія, мы не имѣемъ никакого безконечнаго простран-
ства, но все движеніе представленій заключается между
двумя устойчивыми пунктами —своимъ вполнѣ задержаннымъ
и вполнѣ незадержаннымъ состояніемъ; наконецъ, мы не
имѣемъ никакого постояннаго поступанія движимаго, а, сле-
довательно, и никакого ускоренія, подобнаго тому, которое
встрѣчается въ механикѣ телъ, потому что каждое мгновен-
ное движеніе представленія является непосредственнымъ ре-
зультатов влекущихъ силъ. Напротивъ, мы имѣемъ здѣсь
множество совсѣмъ другихъ основныхъ понятій, которыхъ
не знаетъ механика тѣлъ, и которыхъ она не знала бы даже
тогда, если бы, стремясь къ аналогіи механики духа, захо-
тели изслѣдовать взаимныя стѣсненія множества эластич-
ныхъ телъ (потому что ихъ еще скорее всего можно было бы
сравнить съ представленіями). Вместо тяжести, которая да-
витъ тела книзу, здесь мы имѣемъ естественное и посто-
янное стремленіе всѣхъ представленій вверхъ, для того,
чтобы возвратиться къ своему незадержанному состоянію;
однако, это — скорѣе сходство, чемъ различіе, потому что оно
указываетъ на то обычное влеченіе по опредѣленному на-
правленію, которое въ каждое мгновеніе действуетъ настолько,
насколько позволяютъ обстоятельства.

ВТОРОЙ ОТДѢЛЪ.
Основныя черты статики духа.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
Сумма и пропорція задержки при полной противо-
положности.
§ 41.
Противоположность двухъ представленій бываетъ полной,
или возможно большей, если одно изъ нихъ должно быть
задержано цѣливомъ, для того чтобы другое оставалось неза-
держанными Правда, этотъ случай никогда не наступаетъ,
потому что представленіе задерживается только сопротивляясь,
и его сопротивленіе всегда должно вносить извѣстную за-
держку въ противоположное представленіе. Но можно при-
нять фикцію, что вся сила противоположности, т. е. все
принужденіе къ погруженію, падаетъ только на одно изъ
двухъ: тогда самое большее, что можетъ произойдги,—это
полное погруженіе послѣдняго, или полное затемненіе пред-
ставляемаго имъ, при превращены всей его дѣятельности
въ простое стремленіе противъ противоположная. Болѣе,
чѣмъ погружаться, оно не можетъ, и было бы безсмыслен-
нымъ стараться представить себѣ количество дѣйствитель-
наго представливанія опустившимся ниже нуля, т. е. отри-
цательными
Но противоположность можно мыслить меньшей. Вслѣд-
ствіе этого, одно представленіе могло бы оставаться совер-
шенно незадержаннымъ, если бы отъ другаго задерживалась

только опредѣленная дробь, т. е., собственно говоря, если
бы другое задерживалось только въ опредѣленной степени.
Различіе между полной и меньшей противоположстью
не зависитъ отъ напряженности представлеиій. ІІусть одно=
а, другое=b, гдѣ а и b обозначаютъ числа, съ помощью
которыхъ сравниваются напряженности обоихъ.—Противо-
положность же=m, гдѣ т обозначаетъ дробь, или самое
большее, единицу. Тогда, при полной противоположности,
(для которой т=1) какъ а должно совсѣмъ погружаться,
если b должно оставаться незадержаннымъ, точно также и
b должно совсѣмъ погружаться, чтобы оставалось незадер-
жаннымъ а; потому что задерживающее должно совершенно
удалиться, если для противоположнаго должна исчезнуть вся-
кая задержка и возвратиться полная свобода... При мень-
шей противоположности должно погружаться mb, если должно
оставаться незадержаннымъ а, или должно погружаться та,
если должно оставаться незадержаннымъ b, потому что чѣмъ
болѣе дано задерживающаго, тѣмъ болѣе должно его исче-
зать, если противоположное должно оставаться нетронутымъ.
Если бы b состояло изъ безконечно многихъ малыхъ частей, то
каждой изъ нихъ надо было бы приписать свойство образовывать
противоположность относительно а, хотя и въ степени ш;
но, вмѣстѣ съ числомъ частей, въ b умножилось бы и это
противоположеніе, находя, поэтому, свое выраженіе въ про-
изведены mb.
Предположеніе полной противоположности облегчитъ
послѣдующія изслѣдованія. Поэтому мы и начинаемъ съ
него.
§ 42.
Очевидно, что, при полной противоположности и при
двухъ представленіяхъ а и b, суммой задержки должно
быть или а или b... Сумму задержки должно мыслить воз-
можно меньшей, потому что естественнымъ состояніемъ пред-
ставлены является незадержанное, и всѣ они, конечно, на-
сколько можно, приближаются къ этому состоянію. Слѣдо-
вательно, если а — болѣе напряженное, a b — болѣе слабое
представленіе.. то сумма задержки по величинѣ равняется
не а, но b.

Если же бросить взглядъ на раздѣленіе суммы задержки,
то сейчасъ же выяснится, что хотя болѣе напряженное пред-
ставленіе должно имѣть перевѣсъ, однако невозможно, чтобы оно
задерживало большую величину, чѣмъ та, которой равно пред-
ставленіе слібѣйшее, и что это послѣднее остается совершенно
тѣмъ же самымъ, хотя бы болѣе напряженное постоянно возра-
стало. Если, напр., a=10, b=1, то хотя, конечно, b будетъ
задержано почти цѣликомъ, однако болѣе цѣлаго b не могло бы
быть погружено даже и въ томъ случаѣ, если бы а было равно
не 10, но 100. Вѣдь, того, что противоположно дано неболѣе,
какъ только b. Слѣдовательно, при увеличиваніи самаго на-
пряженнаю изъ представленій сумма задержки не возрастаешь.
Напротивъ, если a=10, b = 2, то, конечно, противополож-
ная станетъ болѣе, потому что, между тѣмъ какъ b отъ
1 возрастаетъ до 2, а должно сопротивляться болѣе напря-
женной силѣ, чѣмъ прежде, и поэтому то оно болѣе пре-
вращается въ стремленіе; что же касается b, то, сравни-
тельно., теперь оно не такъ уже сильно страдаетъ, какъ прежде.
Такъ какъ сумма задержки не можетъ быть больше b,
равно какъ не можетъ быть и меньше b (потому что при
полной противоположности b совершенно сопротивляется а):
то она, конечно, — b.
Подобнаго рода опредѣленіе, при предположены полной
противоположности, очень легко распространяется съ двухъ
представленій на любое количество ихъ. Если, кромѣ а,
самаго напряженнаго, даны еще b, с, d... n,—то сумма
задержки = b+c+d-|-....+n, потому что Ъ и остальныя
вполнѣ противоположны a; слѣдовательно, сумма задержки
не можетъ быть менѣе ихъ суммы; но она не можетъ быть
и больше, потому что если бы всѣ они были стѣснены, то
самое напряженное оставалось бы совершенно незадержан-
нымъ. Если бы, напротивъ, мы попытались представить
себѣ незадержаннымъ b, то сумма задержаннаго = +
d+.... +n.
§ 43.
Извѣстно, что каждое представленіе тѣмъ лучше сопро-
тивляется возникающей между нѣсколькими представленіями
противоположности, чѣмъ оно напряженнѣе. Слѣдовательно,

оно страдаешь обратно пропорціонально своей напряжен-
ности.
ВТОРАЯ ГЛАВА.
Вычисленіе задержки при полной противоположно-
ности и первое указаніе пороговъ сознанія.
§ 44.
Пусть даны два представленія а и b, какъ дѣйствующія въ
сознаніи другъ противъ друга и находящіяся въ полной противо-
положности. Тогда, какъ указано выше, сумма задержки рав-
няется слабейшему, или = 6; отношеніе задержки = Ъ : а. Сле-
довательно, можно заключить: какъ сумма чиселъ отношенія
относится къ каждому отдѣльному числу отношенія, точно также
и дѣлимое (сумма задержки) относится къ каждой части, или
В обратно пропорціонально а; следовательно
остатокъ отъ
и остатокъ отъ
Эти остатки, конечно,—не отдѣльные куски представле-
ние a и b. но степени еще оставшейся живости представле-
ние, послѣ того какъ вычисленная выше часть дѣйствитель-
наго представливанія была уничтожена задержкой и преврати-
лась въ одно лишь стремленіе къ представливанію.
Пусть теперь будутъ даны три представленія, именно a,
b, с, изъ которыхъ а самое напряженное, а с— самое сла-
бое. Тогда сумма задержки = b + с; отношеніе задержки =
или bc, ac, ab; и пропорции:

И при трехъ представленіяхъ остатокъ отъ b не можетъ
стать = 0; иначе bbc + abb — асе должно было бы = 0, чего не
можетъ быть, такъ какъ b не должно быть меньше с, т. е.
или abb > асе или abb = асе, такъ что положительное всегда
имѣетъ перевѣсъ.
Напротивъ, остатокъ отъ с, конечно, можетъ стать = 0.
§ 45.
При настоящихъ изслѣдованіяхъ, общія формулы могутъ
имѣть своею цѣлью ничто иное, какъ обозрѣніе всего поля
возможности, или, точнѣе, слѣдствій возможныхъ предполо-
женій.
§ 47.
Такъ какъ принято говорить о вступленіи представленій
въ сознаніе, то порогомъ сознанія (Schwelle des Bewusstseins)
я называю ту границу, которую, повидимому, переступаетъ
представленіе, переходя изъ состоянія полной задержки къ
некоторой степени представливанія. Вычисленье порога есть
сокращенное выраженіе вычисленія тѣхъ условій, при которыхъ
представленіе способно произвести еще только безконечномалую
степень действительна го представливанія, и при которыхъ, слѣдо-
вательно, оно стоить прямо наэтойграницѣ. Такъ какъ мы гово-
римъ о восхожденіи и погруженіи представленій, то я называю
представленіе находящимся ниже порога, если у него не
хватаетъ силы выполнить вышеупомянутыя условія. Хотя
состояніе, въ которомъ оно тогда находится, всегда рав-
няется полной задержкѣ, однако оно можетъ быть болѣе ИЛИ
менѣе ниже порога, смотря по тому, болѣе ИЛИ менѣе не
хватаетъ ему напряженности и болѣе или менѣе надо къ
нему прибавить, чтобы оно достигло порога. Точно также
представленіе бываетъ надъ порогомъ, поскольку оно дости-
гаетъ извѣстной степени дѣйствительнаго представливанія.
Если рѣчь идетъ о тѣхъ условіяхъ, при которыхъ пред-
ставленіе стоитъ прямо на порогѣ въ состояніи равновѣсія,
то этотъ порогъ мы называемъ статическимъ. Ниже будутъ
указаны и механическіе пороги, которые стоятъ въ завпеи-

мости отъ законовъ движенія представление. Подъ статиче-
скими порогами находятся нѣкоторые, которые зависятъ отъ
соединевій и сліяній нѣсколькихъ представленій: въ отличіе
отъ нихъ, тѣ, которые опредѣляются только напряженностью
и противоположностью простыхъ представленій, называются
общими порогами. Первый видъ общихъ пороговъ является
при полной противоположности.
§ 48.
Уже въ § 4 было указано, что надо понимать подъ
выраженіемъ: „факты сознанія".Въ§ 18 была рѣчь о различіи
между тѣмъ, что происходить въ сознаніи, и тѣмъ, что
сознается. Къ этому различенію вынуждаетъ недостатокъ
языка, въ основѣ котораго лежитъ недостатокъ психологи-
ческихъ воззрѣній. Именно, многіе представливаніе и само-
наблюденіе этого представливанія считаютъ нераздѣльными,
или даже совершенно смѣшиваютъ одно съ другимъ. Поэтому
выраженіе „сознаніе" имѣетъ два смысла, смотря по тому,
обозначаетъ ли оно все дѣйствительное представливаніе
(т. е. восхожденіе нѣкоторыхъ представленій за порогъ,
поднятіе ихъ надъ совершенно задержаннымъ состояніемъ),
или же наблюденіе этого представливанія какъ нашего, связь
его съ Я. Здѣсь мы вездѣ употребляемъ слово „сознаніе" въ
его первомъ смыслѣ; для втораго же мы воспользуемся выра-
женіемъ: „сознавать вещь".
Правда, этимъ еще не рѣшается вопросъ о такъ назы-
ваемыхъ безсознательныхъ представленіяхъ, или, какъ мы
выразились бы, о тѣхъ представленіяхъ, которыя находятся
въ сознаніи, хотя и не сознаются. Но, во первыхъ, если
принять во вниманіе все предшествующее, то ясно, что мы
гораздо ранѣе откроемъ тѣ законы, по которымъ представ-
ленія выступаютъ въ сознаніи, чѣмъ тѣ, по которымъ Я можетъ
быть понято какъ представляющее. Самонаблюденіе, безъ
сомнѣнія, есть нѣчто несравненно болѣе запутанное, чѣмъ
простое восхожденіе за порогъ; и поэтому, въ изслѣдованіи,
первое совсѣмъ должно быть отдѣлено отъ втораго. Во вто-
рыхъ, мы нуждаемся въ какомъ нибудь имени для совокупности
одновременно происходящего представливанія; и для этого

едва ли можно найдти болѣе подходящее слово, чѣмъ „со-
знаніе". Оно такъ важно потому, что для каждаго представ-
лепія, содержащагося въ немъ въ опредѣленный моментъ
времени, оно образуетъ сферу дѣйствія, между тѣмъ какъ
всѣ одновременно дѣйствующія представленія тѣмъ или дру-
гимъ способомъ взаимно аффицируются, и, вмѣстѣ взятия,
порождаютъ только что данное состояніе духа. Впрочемъ,
если бы показалось, что, говоря о несознаваемыхъ нами
цредставленіяхъ въ сознаніи, мы искажаемъ словоупотребле-
ніе,—то надо вспомнить, что даже въ самой обычной рѣчи
выраженіемъ „онъ —безъ сознанія" обозначается состояніе,
весьма отличающееся отъ того, къ которому въ большинстве
случаевъ приближается поэтъ или мыслитель, когда, забыв-
шись, онъ углубляется въ свой художественный или научный
предметъ.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
Измѣненіе предшествующаго при меньшей противо-
положности.
§ 54.
Если даны два представленія а и Ъ, и степень задержки = т
(ср. § 41), то
Оба остатка вмѣстѣ = а+ (1—m) b, откуда, если одинъ
уже вычисленъ въ десятичныхъ дробяхъ, надо только отнять
его, чтобы найдти другой.
Примѣры:

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
О полныхъ соединеніяхъ представленій.
§ 57.
Великимъ принципомъ, который, хотя и не такъ очевидно,
руководилъ предшествующими изслѣдованіями, и который
долженъ яснѣе определять слѣдующія, является единство
души. Такъ какъ всѣ представленія существуютъ вмѣстѣ въ
одномъ представляющемъ, какъ его дѣятельности (самосохра-
ненія *), то они должны образовать одно интенсивное дѣйствіе,
поскольку они не противоположны и не задержаны. Поэтому же
они должны и задерживаться, поскольку оъ ними приноситъ
это ихъ противоположность.
Цѣлыми классами представлены образуются различный
непрерывности (continua). Всѣ цвѣта даютъ одну непрерыв-
ность, фигуры—другую, тоны— третью, гласные—четвертую,
даже согласные могутъ быть, по крайней мѣрѣ, сопоставлены;
объ ощущеніяхъ обонятельныхъ, вкусовыхъ и осязательныхъ
едва ли нужно вспоминать. И опытъ показываетъ, что хотя
различный представления, взятыя изъ одной непрерывности,
другъ другу противоположны, однако представленія, взятыя
изъ разныхъ непрерывностей, не противоположны. Представ-
леніе слышимаго не задерживаетъ цвѣта, скорѣе—слышимое
слово, видимый шрифтъ и совершенно отличная отъ того и
другаго мысль, составляющаяся изъ многпхъ, воспринимаемыхъ
различными чувствами, свойствъ какой нибудь вещи,—все это
вступаетъ въ связь, которая была бы необъяснимой, если бы
громадная различаемость столь разнородныхъ представленій
считалась задерживающей противоположностью.
Представленія изъ разныхъ непрерывностей могутъ свя-
зываться цѣликомъ, такъ что они образуютъ только одну
силу, и какъ таковая, являются въ вычислены. Подобную
*) Ср. примѣч. на стр. 23.
Перев.

связь я называю полнымъ соединеніемъ (Complication). Пред-
ставленія изъ одной непрерывности, вслѣдствіе существующей
между ними противоположности, могутъ связываться не вполнѣ
(если они не вполнѣ однородны, какъ напр. повторенія одного
и того же воспріятія). Тогда изъ ихъ напряженности и про-
тивоположности получается законъ, опредѣляющій, насколько
тѣснымъ можетъ быть ихъ объединеніе. Подобный объедине-
нія я называю сліяніями (Verschmelzungen). Наконецъ, вслѣд-
ствіе случайнаго препятствія, могутъ быть какъ неполный
соединенія, такъ и неполныя сліянія.
ПЯТАЯ ГЛАВА.
О неполныхъ соединеніяхъ.
§ 63.
Пусть представленіе = а какою нибудь силой задержано
до остатка = r; равнымъ образомъ, представленіе = а, изъ
другой непрерывности, задержано до остатка = р *). Слѣдова-
тельно, если они сходятся въ сознаніи, то остатки г и р
связываются въ одну цѣлостную силу, которая, однако, неот-
делима отъ цѣлыхъ, хотя и не цѣликомъ связанныхъ, пред-
ставленій а и а. Если одно изъ нихъ задерживается еще
больше, то не только оно само сопротивляется всею своей
нераздельною силой, но вмѣстѣ съ нимъ и для него дѣй-
ствуетъ еще извѣстная помощь (Hülfe), которую оказываетъ
ему другое представленіе. Опредѣленіе этой помощи является
нашею первой задачей. Ясно, что помощь была бы полной,
если бы r было = а и р = а. Насколько же r не хватаетъ
до а и р до а, настолько же должна уменьшиться должен-
ствующая быть оказанной помощь. Отсюда вытекаетъ сле-
дующее.
Во первыхъ: если а получаетъ помощь, то помогающее
количество = р.
*) Буквы, взятия изъ разныхъ алфивитовъ, обозначать представленія,
взятия изъ разннхъ непреривностей. Прим. перев.

Во вторыхъ: цѣлая помощь = р уменьшается вслѣдствіе
того, что ею можетъ воспользоваться не цѣлое #, но только
его дробь. Эта дробь =—.
То и другое вмѣстѣ даетъ помощь = Равнымъ обра-
зомъ та помощь, которую можетъ получить «,= ~^~.
Поэтому, изъ цѣлыхъ представленій и приходящихъ къ
нимъ помощей образуются цѣлостныя силы, одна изъ кото-
рыхъ =
а другая =
ШЕСТАЯ ГЛАВА.
О сліяніяхъ.
§ 67.
Въ сліяніяхъ степень связи зависитъ не только отъ
случайныхъ обстоятельствъ (какъ при соединеніяхъ неодно-
родныхъ представленій, каковы, напр., звукъ и цвѣтъ), но
ограничивается степенью задержки самихъ слитыхъ пред-
ставленій.
Однако нужно различать двоякаго рода сліяніе: до и
послѣ задержки.
Именно, прежде всего ясно, что, вслѣдствіе единства
души, все, что взаимно не сопротивляется, должно стать
одною интенсивной единицей. Отсюда—сліяніе послѣ задержки.
Тѣ противоположныя представленія, задержка которыхъ про-
изошла, сливаются именно такъ, какъ будто бы теперь они
уже болѣе не задерживаются. Остатки образуютъ цѣлостную
силу, подобную той, которая получается при неполныхъ
соединеніяхъ,—однако съ тѣмъ различіемъ, что соединеніе
становится полвѣе, если соединяемыя представленія восхо-
дятъ заразъ; напротивъ, если слитыя восходятъ выше своего
пункта сліянія, то задержка начинается снова.
Отъ этого отличается сліяніе до задержки. Оно зависитъ
отъ извѣстной степени однородности представленій. Оно не
можетъ имѣть мѣста при вполнѣ противоположныхъ представле-

ніяхъ, которыя, однако, подвержены другому сліянію, происходя-
щему послѣ задержки.—Прежде всего, возьмемъ два вполнѣ одно-
родныхъ представленія, какъ, напр., представленія, возникаю-
щія при видѣ двухъ одинаково окрашенныхъ пунктовъ, или
при слушаніи двухъ одинаково настроенныхъ струнъ. Само
собою понятно, что эти однородный представленія вполнѣ
(и мгновенно) сливаются въ одну интенсивность представли-
ванія. Но что пролзойдетъ изъ того, если одновременно
находится незадержанною пара безконечно близкихъ, т. е.
почти однородныхъ, представленій, и если ихъ противополож-
ность безконечно мала? Конечно, слѣдствіе можетъ только
безконечно мало отличаться отъ того, что замѣчено выше.
Однако, противоположность задерживаетъ полное объединеніе.
И,—что самое главное,—ее нельзя отдѣлить отъ однороднаго.
Только въ мысляхъ, сравнивая одно представленіе съ дру-
гимъ, можно разложить его на равное и противоположное;
въ дѣйствительности же это—не истинныя составныя части
простыхъ и равныхъ себѣ представленій. Такъ воспріятіе
фіолетоваго или зеленаго цвѣта, равно какъ и любаго музы-
кальна™ тона, конечно, есть простое воспріятіе, хотя бы и
было допущено, какъ случайное воззрѣніе *), разложеніе
перваго на красный и голубой и т. д.—А такъ какъ одно-
родное сейчасъ же и непремѣнно должно слиться, и такъ
какъ оно не можетъ, отдѣлившись отъ противоположнаго,
слиться само по себѣ, но, скорѣе, и это противоположное
должно, вмѣстѣ съ нимъ, принять участіе въ сліяніи,—то
прежде дѣйствительнаго объединенія происходитъ битва,
исходъ которой опредѣляетъ, на сколько тѣсно будетъ дѣй-
ствительное объединеніе. Слѣдовательно, однородное пред-
ставленіе (никогда не надо забывать, что мы говоримъ о
простыхъ представленіяхъ, а не о соединеніяхъ) прежде
всего обнаруживается какъ стремленге къ сліяпію. А это
стремленіе, при безконечно близкихъ представленіяхъ, встрѣ-
титъ только безконечно малое сопротивленіе.
Теперь, наоборотъ, допустимъ представленія, противополож-
ность которыхъ имѣетъ конечную величину. Тогда, во первыхъ,
*) „Случайнымъ воззрѣніемъ" у Гербарта называется взглядъ, имѣющій
одно лишь методологическое значеніе. Прим. перев

ТРЕТІЙ ОТДѢЛЪ.
Основныя черты механики духа.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
О погруженіи представленій.
§ 74.
Если равновѣсіе уже дано, то оно можетъ быть нару-
шено только новою, привходящею силой. Однако, говоря о
представленіяхъ, прежде всего надо замѣтить, что ке слѣ-
дуетъ предполагать равновѣсія, какъ ихъ начальнаго состоя-
нія. Скорѣе, изначала всѣ они совершенно незадержаны и
въ этомъ то своемъ естественномъ состояніи они образуютъ
(если только дано вмѣстѣ нѣсколько противоположныхъ пред-
ставленій) сумму задержки; а эта послѣдняя должна погру-
жаться, вмѣстѣ съ чѣмъ сейчасъ же получается движеніе
представленій. Въ порядкѣ изслѣдованій, мы прежде всего
должны были опредѣлить равновѣсіе представленій; въ дѣй-
ствительности, движеніе предшествуетъ равновѣсію.
Сумма задержки, погружаясь, въ каждое мгновеніе
имѣетъ опредѣленную скорость, и въ теченіи времени, про-
текшаго до извѣстнаго момента, погружается опредѣленное коли-
чество. И то, и другое слѣдуетъ вычислить.
Или, быть можетъ, на погруженіе совсѣмъ не тратится
времени? Быть можетъ, незадержанное представливаніе пере-
ходитъ къ надлежащему задержанному съ безконечною ско-
ростью, внезапно? Внутренній опытъ, поскольку здѣсь позво-
лительно къ нему обратиться, отвѣчаетъ, что, конечно, для

каждой смѣны нашихъ душевныхъ состояній требуется время.
Но это можно узнать съ большою определенностью и a priori.
Между незадержаннымъ и надлежащимъ образомъ задержан-
нымъ состояніемъ заключается непрерывный рядъ посред-
ствующихъ состояній; чрезъ каждое изъ нихъ нужно было бы
послѣдовательно пройдти даже при безконечно быстромъ пе-
реходѣ, если бы таковой имѣлъ мѣсто. Но при каждомъ изъ
этихъ посредствующихъ состояній необходимость дальнѣй-
шаго погруженія бываетъ меньшей, чѣмъ при предшествую-
щей задержкѣ, еще далѣе отстоящей отъ цѣли. Слѣдова-
тельно, представленія, исчезая изъ сознанія, стѣсняются меньше.
Поэтому, погруженіе суммы задержки должно происходить
съ уменьшающеюся скоростью, а для того, чтобы скорость
могла уменьшаться, требуется время. Это же каждый мо-
жетъ любымъ образомъ перевести на свой метафизическій
языкъ. Идеалистъ, и даже кантіанецъ, всегда можетъ пред-
варительно замѣтить, что здѣсь рѣчь идетъ только о феноме-
нахъ, и что погруженію представление время принадлежитъ
въ томъ же самомъ смыслѣ, въ какомъ и движеніе тѣлъ тре-
буетъ пространства и времени. Здѣсь не мѣсто различать
ложное и истинное въ ученіи о пространствѣ и времени,
или ближе выяснять въ высшей степени бѣдную противопо-
ложность между феноменами и ноуменами.
Въ каждое любое мгновеніе необходимость погруженія
суммы зедержки настолько велика, насколько велико еще не-
задержанное количество послѣдней. То, что дѣйствительно
погружается въ это мгновеніе, пропорціонально и этому мгно-
венно и этой необходимости. Если S есть сумма задержки,
о—задержанное въ теченіи времени t, то
(S — о) dt = da.
Едва ли нужно напоминать, что не слѣдуетъ соблазняться
аналогіей съ механикой тѣлъ и представлять себѣ здѣсь дви-
жете (Fortgehen) съ однажды пріобрѣтенною скоростью.
Представленія, по своей природѣ, въ сознаніи всегда стремятся
вверхъ; и ихъ погруженіе—совсѣмъ не пространственное
движеніе, но вынужденное затемненіе представливанія. По-
груженіе, взятое въ каждый моментъ, всегда есть непосред-
ственное выраженіе нужды къ погруженію. Слѣдовательно,
между тѣмъ какъ въ механикѣ тѣлъ сила опредѣляетъ только

дифференціалъ скорости, здѣсь прямо является сама ско-
рость. Напротивъ, здѣсь мы не имѣемъ совсѣмъ никакой
равномѣрно дѣйствующей силы, но всегда только измѣ-
няемую.
. _ de
Уравненіе dt=gz^ чрезъ интеграцію даетъ
Const,
t = log. "s=T
Если^О, и a = 0, то Const. = S, т. е.
Задержанное, или о, = S (1 — е"*).
Еще должно быть задержано S — а = Se-t.
Вслѣдствіе большой важности этихъ формулъ, я под-
ставлю подъ нихъ слѣдующія числа, для тѣхъ, кому пока-
зались бы трудными величины вродѣ e-t и 1 — еч:
Если t=V4, то е"* = 0,7788...; 1 - е"* = 0,2211...
„ t=lA, * е-*-0,6065...; 1 — е1 = 0,3934...
„ t = 1, „ е-* = 0,3678...; 1 — еч = 0,6321...
„ t- 2, „ е-* = 0,1353...; 1 - е'* = 0,8646...
я t= 3, „ eet = 0,0497...; 1 — е** = 0,9502...
Прибавимъ къ этому (что очевидно на первый взглядъ),
что когда t = 0, или въ началѣ протеканія времени, e-t = 1,
или сумма задержки еще совсѣмъ незадержана; когда t = оо,
или послѣ безконечно долгаго протеканія времени (что, само
собою понятно, можетъ быть только фикціей, которую допу-
скаютъ вмѣсто самой крайней границы), e"t=^,Se"t = S.—
или сумма задержки задерживается до безконечно малаго
остатка, т. е. задержка, попросту говоря, цѣликомъ не вы-
полняется совсѣмъ ни въ какое время. Такимъ образомъ, те-
перь выяснилось поступаніе задержки. Сначала она почти
удвояется, если удвояется время; но если время = 1/4 увось-
мерилось, или если t = 2, то задержанное въ то первое время
даже и не учетверяется, потому что 0,86... еще не вполнѣ
выражаетъ собою произведете 4 X 0,22... Далѣе, даже при
самомъ длинномъ продолженіи времени, задержка подвигается
крайне мало, даже совсѣмъ незамѣтно, хотя и безпрестанно,
такъ что настроеніе духа очень скоро почти успокаивается, но
никогда не успокаивается совершенно.

ВТОРАЯ ГЛАВА.
О механическихъ порогахъ.
§ 77.
Только вновь пришедшія представленія могутъ взболому-
тить настроеніе, находящееся въ состояніи почти полнаго
покоя.
Привходящее образуетъ сумму задержки, которая должна
погружаться. Въ этомъ погруженіи принимаютъ участіе и
прежде данныя представленія, и хотя при этомъ они падаютъ
ниже своего статическаго пункта, однако скоро они опять
поднимаются до него. При этомъ на время они могутъ по-
падать на тотъ порогъ сознанія, который для этого случая
мы выше (въ § 47) уже назвали механическимъ порогомъ.
Чтобы легче объяснить это, прежде всего допустимъ, что
къ находящимся уже въ равновѣсіи и слившимся послѣ за-
держки представленіямъ а и Ъ привходитъ настолько слабое
£, что, на ряду съ ними, оно должно погрузиться на давно
уже извѣстный статическій порогъ. Тогда въ статическомъ
отношеніи оно не можетъ имѣть никакого вліянія на а и b.
Но прежде, чѣмъ перейдти изъ незадержаннаго состоянія
въ задержанное, оно должно быть вынуждено къ погруженію
представленіями а и b; при этомъ оно, въ свою очередь,
дѣйствуетъ на нихъ, принуждая, слѣдовательно, и ихъ по-
грузиться ниже своего статическаго пункта, на которомъ они
уже были. Это будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока не
будетъ совершенно стѣснена сумма задержки, возникшая бла-
годаря с. Но для этого не нужно никакого безконечнаго
времени, потому что стремленіе тѣхъ представленій возвра-
титься на свой статическій пунктъ содѣйствуетъ этому и уско-
ряетъ всѣ движенія. Между тѣмъ какъ а и b снова восхо-
дятъ, с приводится къ порогу. Но замѣтимъ, что здѣсь дви-
оюеніе, продолжаясь, можетъ происходишь не по одному за-
кону. Одинъ законъ движенія будетъ имѣть мѣсто, пока а
и b погружаются, и выступитъ другой законъ, когда они
снова начнутъ подниматься. Между ними можетъ быть еще

и трешій, именно—если b стѣсняется къ порогу, то это
должно замедлить количество времени, т. е. можетъ произ-
вести только однобразное давленіе на остальныя, далѣе по-
гружающаяся представленія.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
О воспроизводимыхъ представленіяхъ, съ простѣйшей
точки зрѣнія.
§81.
Три представленія могутъ находиться въ равновѣсіи другъ
съ другомъ. Если два изъ нихъ погружаются ниже своего
пункта равновѣсія, то третье снова можетъ подняться на-
столько же, насколько теряютъ тѣ, вмѣстѣ взятыя. Сумма
задержки при этомъ только иначе раздѣляется. Что пред-
ставленіе, которое можетъ восходить, и будетъ восходить, —
это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Однако существуешь
законъ, по которому оно восходить постепенно, съ умень-
шающеюся скоростью, потому что, чѣмъ выше оно уже под-
нялось, тѣмъ меньшей становится необходимость въ измѣне-
ніи его состоянія для того, чтобы оно вполнѣ ясно высту-
пило въ сознаніи. Нужные для этого внезапные переходы
изъ одного состоянія въ другое настолько же мало имѣютъ
мѣсто, какъ и внезапное погруженіе суммы задержки, т. е.
какъ и полное наступленіе надлежащаго затемненія пред-
ставливанія сейчасъ же послѣ того, какъ дано для этого
основаніе.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
Объ опосредствованномъ воспроизведеніи.
§ 86.
Намъ предстоитъ весьма важное изслѣдованіе, которое
не только обнимаетъ собою то, что обыкновенно обозначается

именемъ ассоціаціи, но своими слѣдствіями глубоко прони-
каетъ въ затемненный ложною метафизикой вопросъ о фор-
махъ опыта.
Если мы допустимъ, что представленіе само собою под-
нимается отъ механическаго порога, или что ему позволено
подняться отъ статическаго порога, вслѣдствіе того, что при-
входящее представленіе даетъ ему свободу, — то оно всегда
будетъ стараться тащить вмѣстѣ съ собою то, что связано
съ нимъ при помощи какихъ нибудь сліяній и соединеній.
Слѣдовательно, это слитое или соединенное воспроизводится
опосредствованнымъ способомъ; и здѣсь мѣсто изслѣдовать и
этотъ феноменъ, потому что онъ обыкновенно сопровождаетъ
разсмотрѣнные выше.
Подготовкой должна послужить совсѣмъ простая про-
блема, которая хотя и никогда не можетъ встрѣтиться въ
дѣйствительности свободною отъ побочныхъ опредѣленій,
однако сейчасъ же освѣтитъ главныя положенія.
Отъ двухъ представленій р и тг слиты или соединены
остатки г и р. Предположимъ, что оба представленія какимъ
бы то ни было образомъ погрузились до порога. Если бы
в другъ для р изчезла всякая задержка, то р направилось бы
въ сознаніе по закону, указанному въ § 81. Но π полу-
чаетъ отъ р происходящую отъ сліянія или соединенія по-
мощь = — (§§ 63, 69). Эта помощь, собственно, есть стрем-
леніе представленія р (или души, поскольку она представ-
ляетъ р), направленное на то, чтобы снова поднять π на
пунктъ сліянія или соединенія, т. е. снова внести въ созна-
ніе отъ π количество р. Это стремленіе продолжается до
тѣхъ поръ, пока не будетъ достигнута цѣль. Собственная
напряженность этого стремленія = г, но оно можетъ дѣй-
ствовать на π только въ степени —, потому что только
въ этой степени оно усвояется этимъ представленіемъ. Сверхъ
того, стремленіе уменьшается по мѣрѣ своего удовлетворе-
нія; при чемъ слѣдуетъ повторить разсужденія §§ 74 и 81.
Если бы теперь было возможнымъ, чтобы представленіе р
действовало только само по себѣ, не задерживаясь другими
силами и не получая отъ нихъ помощи, то что произошло бы
изъ этой дѣятельности?

Во первыхъ, какъ уже упомянуто, р само собою под-
нялось бы въ сознаніи, по тому закону, который, если q
обозначаетъ снова выступившее отъ р въ концѣ времени t,
выражается въ слѣдующемъ уравненіи:
(р —q) dt = dq; или t = log. p (1 — e^)=q.
А во вторыхъ: вмѣстѣ съ этимъ помощь -^- такимъ об-
разомъ воздействовала бы на π (которое здѣсь мы разсмат-
риваемъ какъ совершенно инертное и пассивное), что если
выступившее отъ π = <о? т. е. если количество того, что еще
должно вступить до пункта сліянія, = р — <о, то это уравненіе
должно было бы значить:
-*==-. л-*».
р р—(О
Дроби — и —— здѣсь —простыя числа, на которыя
множится сила г. Выходитъ, что
ü)=p (l—е—-~).
Этотъ результатъ ясно показываетъ намъ, какъ о> зави-
ситъ отъ р, r, t и π.
Изъ всего этого вытекаетъ слѣдующее.
Во первыхъ: выступившее отъ π въ концѣ времени t.
именно <о, прямо пропорціонально тому количеству отъ тсэ
которое было слито съ р.
Во вторыхъ: чѣмъ большая часть отъ р слита съ π, тѣмъ
скорѣе выступающее приближается къ своей границѣ = р.
Въ третьихъ: чѣмъ больше само π, тѣмъ медленнѣе
поднимается оно вслѣдствіе помощи.
Въ четвертыхъ: дѣйствіе помощи никогда не оканчивается,
хотя оно скоро можетъ очень близко подойдти къ своей цѣли.
ПЯТАЯ ГЛАВА.
О временномъ возникновеніи представленій.
§ 94.
Предметъ, который мы теперь разсматриваемъ, ближе
всего относится къ общей метафизикѣ.

Въ концѣ третьей главы перваго отдѣла было выставлено
положеніе, что представленія суть ничто иное, какъ само-
сохраненія души въ ея собственной сущности, потому что
при этомъ разнообразіе представленій происходитъ отъ раз-
нообразія нарушеній, которымъ душа сопротивляется въ каж-
домъ самосохраненіи *).
Въ общей метафизлкѣ съ понятіемъ нарушенія связы-
вается понятіе сочетанія. Сочетаніе можетъ быть неполнымъ,
и тогда оно имЬетъ степень, которая относится къ полному
сочетание, какъ дробь къ единицѣ.
Полному сочетанію соотвѣтствуетъ полное нарушеніе и
полное самосохраненіе, - при чемъ послѣднее было бы здѣсь
представленіемъ въ самой высшей степени своей напряжен-
ности (in Maximum der Stärke), чего нельзя указать въ
опытѣ. Однако, такъ какъ степень сочетанія указываетъ на
степень нарушенія и на степень самосохраненія, то maxi-
mum напряженности, которую могло бы имѣть представле-
ніе, можно разематривать какъ идеальную единицу, дробью
которой является дѣйствительное представливаніе.
Какъ душа нарушается, вынуждаясь этимъ къ представ-
леніямъ,—это является не только сложнымъ метафизиче-
скимъ, но и въ высшей степени запутаннымъ физіологиче-
скимъ вопросомъ, о которомъ я долженъ совершенно умол-
чать въ этомъ мѣстѣ.
Здѣсь же замѣтимъ предварительно, что разъ образован-
ный представленія остаются въ дугиѣ (иначе, въ силу пред-
шествующихъ изслѣдованій, никогда не могло бы выпол-
ниться самосознаніе), что, следовательно, если извѣстное
нарушеніе продолжается въ теченіи какого нибудъ времени,
то тогда накопляется вновь возникающее въ каждый моментъ
представлшаніе, откуда явствуетъ интегралъ, дифференціа-
ломъ котораго является представливаніе, порождаемое въ
данный моментъ.
Этотъ дифференціалъ былъ бы постоянною величиной (Con-
stant), и его интегралъ былъ бы прямо пропорціоналенъ времени,
если бы оставалось всегда равнымъ увеличение представливанія
*) Ср. примѣчаніе переводчика къ статьѣ „О возмож. и необход, прим. въ
псих, матем." (стр. 23). Прим. перев.

въ моментъ. Но тогда все количество увеличивающаяся пред-
ставливанія, подобно времени, шло бы въ безконечность.
Напротивъ, если для каждаго представливанія существу-
етъ maximum возможной напряженности, то съ перваго
взгляда видно, что увеличеніе въ данный моментъ (или
вышеупомянутый дифференціалъ) должно быть пропорціо-
нальнымъ удаленію отъ maximum'a. Именно, тогда возмож-
ность порожденія такого представленія съ самаго начала
является конечной величиной; и эта возможность умень-
шается какъ разъ настолько, насколько увеличивается коли-
чество уже порожденнаго представливанія того же самаго
вида. Мы обозначимъ ее (возможность) именемъ восприимчи-
вости (Empfänglichkeit). Пусть она первоначально = <р, и, слѣ-
довательно, постоянная величина; въ теченіи времени t по-
рождается количество представливанія = я. Тогда, подъ ко-
пецъ t, воспріимчивость увеличивается еще на ср—з. Пусть,
далѣе, напряженность нарушенія — ß (при этомъ будемъ пред-
ставлять себѣ такую напряженность, съ которою дается чув-
ственное впечатлѣніе, т. е. яркость цвѣта, интенсивность за-
паха, вкуса, тона), и для краткости пусть ß остается неиз-
мененной. Тогда мы имѣемъ уравненіе:
ß (<р—*) dt = dz,
откуда z = φ (/—е-№)
Въ безконечное время становится z = 9, или прогрессивно
возрастающее представливаніе дсстигаетъ своего maximuwta
ШЕСТАЯ ГЛАВА.
Объ уменьшеніи и возобновленіи воспріимчивости.
§ 98.
Всякая непрерывность (Continuum) возможныхъ представ-
леній въ тоже время есть и непрерывность возможныхъ
самосохраненій души. И такимъ представленіямъ, которыя
безконечно близки, принадлежать самосохраненія почти рав-
наго вида, т. е. такія самосохраненія, одно изъ тюторыхъ

является только самымъ незначительнымъ видоизмѣненіемъ
другаго. Немного отдалеинымъ представленіямъ соотвѣт-
ствуютъ менѣе однородныя самосохраненія. Совершенно раз-
личныя самосохраненія могутъ имѣть мѣсто только при пол-
ной противоположности представленій.
Чтобы хорошенько понять это, припомнимъ, что самосо-
храненія души и представленія—совершенно одно и тоже,
только въ различныхъ отношеніяхъ, подобно логариемамъ и
показателямъ степеней.
Словомъ „представленія" мы ближе всего обозначаемъ фе-
номены, поскольку можно ихъ встрѣтить въ сознаніи. На-
противъ, выраженіе „самосохраненіе души" обозначаетъ реаль-
ный актъ, который непосредственно производитъ феноменъ.
Этотъ реальный актъ не является предметомъ сознанія, по-
тому что онъ есть та самая дѣятельность, которая дѣлаетъ
возможнымъ сознаніе. Такимъ образомъ, самосохраненіе души
и представленіе относятся другъ къ другу какъ дѣйствіе
(Thun) и бываніе (Geschehen).
Если это предположить, то очевидно, что уменыпеніе вос-
пріимчивости, законъ котораго указанъ въ предшествующей
главѣ, должно распространяться не только на совершенно
однородныя, но отчасти и на неоднородныя представленія.
Самосохраненіе, поскольку оно уже выполнено и прогрес-
сивно происходитъ, не можетъ происходить еще разъ: на
этомъ основывается уменыпеніе воспріимчивости. Слѣдова-
тельно, если одно представленіе или самосохраненіе отчасти
однородно другому у то первымъ отчасти исчерпывается и
воспргимчивость другаго. Теперь мы выведемъ изъ этого бли-
жайшія слѣдствія.
Два воспріятія той же самой непрерывности могутъ быть
или одновременными или послѣдовательными.
Если одновременный воспріятія однородны отчасти (какъ,
напр., красный и фіолетовый или два тона одной и той же
октавы), то исчерпываемая ими воспріимчивость отчасти та
же самая. Здѣсь должно снова примѣнить то же самое раз-
ложеніе представление на равное и противоположное (не въ
дѣйствительности, но въ мышленіи), которое имѣло уже мѣ-
сто выше въ §§ 67, 71, 72. Поскольку воспріятія одно-
родны, постольку же въ обоихъ происходитъ только одно

(einerlei) самосохраненіе, въ началѣ съ удвоенной интенсив-
ностью, которая уменьшается тѣмъ быстрѣе, чѣмъ напря-
женнѣе была она въ самомъ началѣ. Напротивъ, насколько
представленія взаимно противоположны, настолько же въ
самосохраненіяхъ заключается нѣчто разнородное; въ началѣ
оно обладаетъ болѣе незначительной интенсивностью и умень-
шеніе воспріимчивости въ отношеніи ея не можетъ двигаться
такъ быстро. Изъ этого слѣдуетъ, во первыхъ, что количе-
ство представливанія, — такъ сказать, его масса, — бываетъ
меньше, чѣмъ если бы каждое изъ двухъ представленій
могло быть образовано особо и съ неповрежденной воспріим-
чивостью; во вторыхъ, — что у двухъ вмѣстѣ взятыхъ пред-
ставленій однороднаго, сравнительно съ противоположнымъ,
бываетъ меньше, чѣмъ его должно было бы быть въ суммѣ
обоихъ, если бы они возникали особо. Въ третьихъ: тѣмъ не
менѣе оба представленія суть точь въ точь тѣже самыя, ка-
кими они были бы и въ отдѣльности.
§ 99.
Что воспріимчивость возобновляется, — это должно счи-
тать въ высшей степени вѣроятнымъ уже въ силу опыта.
Немногіе часы, не говоря уже о днѣ, должны были бы,
согласно предшествующимъ разсужденіямъ, если не въ
строгомъ смыслѣ совершенно исчерпать первоначальную вос-
пріимчивость, то всетаки свести ее на крайне малую, едва
допускающую сравненіе съ первоначальной напряженностью,
дробь, которая сама все еще уменьшается и скоро, въ свою
очередь, сдѣлается почти несравнимой со своей прежней ве-
личиной. Если это примѣнить къ теченію человѣческой жизни,
то воспріимчивость зрѣлаго возраста должна была бы обла-
дать немыслимой малостью.
Но можно понять и ближе опредѣлить и то, какъ возоб-
новляется воспріимчивость... Каждое самосохраненіе души,
слѣдовательно каждое представленіе, имѣетъ крайній пре-
дѣлъ, достигая котораго оно выполнялось бы. Еще не до-
стигши этого крайняго предѣла, оно можетъ только возра-
стать. Воспріимчивость уменьшается, поскольку уже произо-
шло то, что должно было произойдти въ душѣ, вслѣдствіе

воспріятія. Слѣдовательно, обратно: воспріимчивость не умень-
шается, поскольку теперь еще не происходить того, что
должно произойдти.
Отсюда можно было бы заключить, что воспріимчивость
возобновляется уже вслѣдствіе того, что задерживаются пред-
ставленія. образованныя въ болѣе раннемъ воспріятіи. Од
нако, безъ ближайшихъ опредѣленій, это было бы слиш-
комъ смѣлымъ заключеніемъ; потому что, пока вышеупомя-
нутыя представленія задержаны только отчасти, пока они
понимаются еще въ прогрессирующей задержкѣ, до тѣхъ поръ
они еще дѣйствуютъ въ сознаніи, направляясь сообразно со-
стоянію остальныхъ представленій. Однако, если представ-
леніе находится на статическомъ порогѣ, то оно, какъ мы
давно уже знаемъ, не оказываетъ никакого вліянія на все
то, что происходить въ сознаніи. Даже въ тотъ моментъ,
когда оно достигаетъ порога, выступаетъ новый законъ дви-
женія для представленій, еще находящихся въ сошаніи,—
законъ являющійся выраженіемъ и слѣдствіемъ этой независи-
мости (§ 75). Правда, теперь душа продолжаетъ испыты-
вать стремленіе къ возстановленію этого вида самосохране-
нія, или этого представленія; но она совершенно связана въ
этомъ стремленіи: вѣдь, это стремленіе есть изолированная
модификація души, такъ какъ само по себѣ оно совсѣмъ
не способно измѣнить и образовать дѣйствительнаго пред-
ставливанія, состоянія сознанія. Слѣдовательно, здѣсь дѣй-
ствительно является тотъ случай, когда воспріимчивость не
можетъ уменьшаться. Болѣе раннее представленіе не подчи-
нено дѣйствительнымъ дѣятельностямъ души ни непосред-
ственно—какъ представленіе, ни посредственно—при помощи
воздѣйствія на состоянія сознанія.
Итакъ, мы можемъ выставить положеніе: воспріимчивость для
извѣстнаю воспріятія возобновляется, по мпрѣтою, какъ раннее
однородное представленіе приводится на статическт порогь.
СЕДЬМАЯ ГЛАВА.
§ 100.
Сведете и заостреніе воспроизводимыхъ представление.
То, что я обозначаю этими фигуральными выраженіями,

имѣетъ еще большій объемъ, чѣмъ предшествующее, и не
можетъ быть такъ легко указано въ опытѣ. Однако припом-
нимъ столь важную разницу острыхъ или тупыхъ впечат-
лѣній (Auffassungen), отъ которой зависитъ степень опре-
дѣленности въ воспріятіи и мышленіи. Для того, чтобы
сдѣлать предметъ совершенно отчетливымъ съ синтетической
стороны, обратимся сначала къ самымъ простымъ представ-
леніямъ, хотя бы, напр., къ слышанію одного тона или
созерцанію одного цвѣта; тогда будетъ легкимъ примѣненіе
нашихъ взглядовъ къ рядамъ представлены.
Если представленіе только что порождено или, какъ
обыкновено говорятъ, если оно дано посредствомъ чувствъ какъ
ощущеніе; то оно воспроизводить не только вполнѣ однород-
ныя представленія, но его можно сравнить со свѣтомъ, распро-
страняющимъ вокругъ себя сіяніе. Потому что, въ то время
какъ новое представленіе оттѣсняетъ все противоположное
себѣ, что въ данный моментъ находится въ сознаніи,—ста-
новится болѣе или менѣе свободнымъ и все то, на что это
противоположное дѣйствовало задерживающимъ образомъ.
Слѣдовательпо если, напр., мы слышимъ тонъ, то подни-
мается не только вполнѣ однородное прежнее представленіе
того же самаго тона, но почти въ равномъ положеніи съ
нимъ находятся близь лежащіе высшій и низшій тоны; по-
этому они равнымъ образомъ стремятся въ сознаніе; и это
продолжается, въ уменьшающейся степени, и по отношенію
къ болѣе отдаленнымъ тонамъ. Такимъ образомъ приходить
въ движеніе цѣлая масса тоновъ, или, въ другихъ примѣ-
рахъ, цѣлая масса цвѣтовъ; не такъ только замѣтно, дѣй-
ствительно ли воспринимались всѣ эти тоны и цвѣта.—Те-
перь же все сводится къ тому, продолжается ли дальше
ощущеніе дѣйствительно слышимаго звука. Если это проис-
ходить, то это ощущеніе все болѣе и болѣе оттѣсняетъ на-
задъ не вполнѣ однородныя представленія, и при этомъ вну-
треннее напряжете бываетъ тѣмъ интенсивнѣе, чѣмъ болѣе
црежнія представленія слиты между собою и чѣмъ болѣе,
поэтому, они бываютъ склонны вмѣстѣ являться въ сознаніи.
Если сравнить всю массу возбужденныхъ представленій со
сводомъ, то, продолжая сравненіё, можно сказать, что, на-
чиная съ внѣшней окружности, сводъ все болѣе и болѣе

сдавливается къ серединѣ, и наконецъ онъ долженъ такъ
заостриться, что будетъ выдаваться только прежнее пред-
ставленіе, какъ разъ однородное новому воспріятію. Такъ
часто мы опредѣленно понимаемъ предметъ какъ этотъ и
никакой другой. Въ этомъ, очевидно, заключается актъ ис-
ключенія того, что выступаетъ въ сознаніи ради большаго
или меньшаго сходства.
„Что такое пространство и время?" Такъ ставитъ вопросъ
Кантъ въ своей трансцендентальной эстетикѣ. Слѣдовательно,
онъ дѣлаетъ объектами своего мышленія самое пространство
и самое время (den Raum und die Zeit). Нѣтъ ничего уди-
вительная, что его отвѣты относятся къ тому міровому про-
странству, которое остается, если мы отмыслимъ тѣла, и къ тому
времени, въ которомъ происходятъ міровыя событія, такъ что
это пространство и время, повидимому, сами образуютъ не-
обходимыя предпосылки чувственнаго міра. Такимъ образомъ,
пустое предпосылается наполненному; ничто становится усло-
віемъ чего-то. Конечно, это—самое странное и нелѣпое изъ
всѣхъ заблужденій.
Въ дѣйствительности же пространство есть только воз-
можность того, что существуютъ тѣла, а время—только воз-
можность того, что происходятъ событія. Этихъ возможностей
уже нельзя отрицать послѣ того, какъ действительное тѣло
однажды действительно понято какъ нѣчто пространственное,
протяженное и ограниченое, и послѣ тою какъ дѣйствитель-
пыя событія однажды представлены продолжающимися опредѣ-
ленное время и, поэтому, не выступающими раньше и не окан-
чивающимися позже, чѣмъ они действительно выступаютъ и
оканчиваются. Какъ разъ то же самое слѣдуетъ сказать о всемъ,
что мы когда либо находимъ въ дѣйствительности. Попробу-
емъ отмыслить всѣ дѣйствительные тоны и звуки. Это воз-
можно. Однако нельзя отрицать возможности, что тоны мо-
гутъ быть услышаны. Слѣдовательно, и всѣ правила музыки
остаются на столько же неизмѣнными, какъ и геометрія безъ
міра тѣлъ... Точно также выше мы отдѣляли Я отъ всѣхъ инди-
видуальныхъ опредѣленій. Но тѣмъ не менѣе Я относится къ
индивидуальности, пространство - къ пространственному, вре-

мя—къ временному; и кантовское изслѣдованіе, которое о
пространствѣ говорить прежде, чѣмъ о пространственномъ,
разсматриваетъ пустую форму какъ вещь, разрываетъ пунктъ
отношенія и то, что ставится въ отношеніе, переворачиваетъ
дѣло задомъ напередъ и провозглашаетъ ничтожный вздоръ.
На столько же было некритическимъ, вслѣдствіе того, что
пространство и время суть формы нашей интуицін (Anschau-
ens), торопливо утверждать, будто они не служатъ формами
пониманія (Auffassung) нечувственныхъ предметовъ, или, дру-
гими словами, что они не подходятъ вещамъ въ себѣ. Какъ
разъ наоборотъ! Тѣже самыя основанія, ради которыхъ про-
странственно упорядочивается цвѣтное и осязаемое, съ. неболь-
шимъ измѣненіемъ, снова встрѣчаются и тамъ, гдѣ въ сопо-
ставляющемъ мышленіи долженъ быть сдѣланъ обзоръ разно-
образія нечувственнаго реальнаго. Конечно, мы получаемъ
интуицію (Schauen) только при помощи чувствъ, если инту-
иція должна быть формальнымъ видоизмѣненіемъ ощущенія.
Но форма интуиціи имѣетъ гораздо болѣе шнрокія сферы;
она есть форма упорядоченнаго сопоставленія вообще, каковъ
бы ни былъ его предметъ. Только тамъ, гдѣ нѣтъ никакого
сопоставленія, гдѣ желаютъ разсматривать первичное реаль-
ное въ отдѣльности, не имѣетъ значенія и никакая форма
сопоставленія: здѣсь пространство и время должны отрицаться.
Пространственное и временное, по своему понятію,—нѣчто
относительное; всякое реальное, разсматриваемое само по себѣ,
есть нѣчто абсолютное; поэтому то, и не по чему другому,
реальное само по себѣ невременно и непространственно.

Изъ предисловія Гартенштейна
къ пятому тому его изданія сочиненій Гербарта.
„Учебникъ психологіи" имѣетъ не только историческое
значеніе, какъ первое сочиненіе, въ которомъ Гербартъ
связно изложилъ результаты своихъ размышленій надъ психо-
логическими проблемами, но онъ является весьма пригоднымъ
руководствомъ для тѣхъ, кто хочетъ оріентироваться въ об-
ласти психологіи.
Бъ потребности обученія эта книга въ высшей степени
подходить тѣмъ, чтодаетъ понятное и краткое изложеніе, вѣрно
выдвигаетъ важное и существенное; равномѣрно обращаетъ
вниманіе на главные классы явленій душевной жизни,
скромно разсматриваетъ главную объясняющую мысль не
болѣе какъ умозрительное положеніе и не болѣе какъ въ
формѣ гипотезы, оправдываемой своей плодотворностью, и дѣ-
лаетъ, если и не систематически полныя, однако всегда по-
учительныя и побуждающія къ дальнейшему размышленію
указанія на примѣнимость этой гипотезы. И для тѣхъ, кто
хочетъ изучать большое сочиненіе Гербарта по психологіи
(Psychologie als Wissenschaft), особенно полезно знакомство
съ очерками, содержащимися въ этомъ „Учебникѣ", тѣмъ
болѣе, что онъ во многомъ, что заключается въ немъ, не
смотря на свой незначительный объемъ, дополняетъ большое
сочиненіе Гербарта.

Учебникъ психологіи.
Сочиненіе Іоганна Фридриха Гербарта.
Ce n'est pas sur les idées (d'autrui que j"écrit; c'est sur les miennes — Que
si je prends quelquefois le ton affirmât if, ce n'est point pour en imposer au
lecteur; cVst pour lui parler comme je pense. Pourquoi proposorais-je par
forme de doute ce dont, quant à moi, je ne doute point? Je dis exactement ce
qui se passe dans mon esprit.
Rousseau.
ПРЕДИСЛОВИЕ
КЪ ПЕРВОМУ ИЗДАНІЮ.
Хотя во всей философіи психологія не является ни самой
глубокой, ни самой высшей частью, однако она—первая
между тремя частями прикладной метафизики *). Она всетаки
представляется особенно важною для цѣлаго содержанія
науки—отчасти уже потому, что нельзя удержаться отъ
психологическаго вопроса о возможности познанія тамъ, гдѣ
что нибудь съ рѣшительностію должно быть признано и
установлено какъ истина и какъ нѣчто свободное отъ подо-
зрѣнія въ скрытомъ заблужденіи, отчасти же потому, что въ
теченіи цѣлыхъ столѣтій именно психологія была пріютомъ
тѣхъ предразсудковъ, оспаривать которые рѣдко и мало
когда кому приходить въ голову, и, напротивъ, предполагать
которые и при этомъ пользоваться ими, какъ оружіемъ противъ
другихъ ученій,—было (да является и теперь) почти общимъ
обычаемъ философовъ. Поэтому улучшеніе психологическахъ
способовъ представленія есть главное условіе исправленія
ошибки во всѣхъ частяхъ философіи, и, посредствомъ этого,—
во всѣхъ наукахъ, поскольку на нихъ вліяетъ философія.
Но подобно тому, какъ извѣстно, что хорошо еще, если
опытная психологія (о раціональной психологіи, вродѣ Воль-
*) Срав, примѣч. къ стр. 37.
Переводчикъ.

фовской, отвыкли говорить), оставаясь только на обманчивой
поверхности явленій, не извращаетъ самыхъ фактовъ всегда
неизбѣжными для нея натяжками,—точно также извѣстно,
однако, что, прежде нежели можно будетъ попытаться изслѣ-
довать истинную природу того, что лежитъ въ осцованіи
явленій, необходимо внимательно разсмотрѣть и разобрать
эти явленія.—Въ старину, при академическихъ чтеніяхъ,
можно было съ нѣкоторою увѣрепностію предполагать, что
слушатели предварительно познакомились въ школахъ съ
эмпирической психологіей и логикой; и такъ какъ, при
успѣхахъ философскаго мышленія въ новое время, уст-
ное изложеніе должно сдѣлаться не легче, но труднѣе, то
и университетъ долженъ получать отъ гимназій не худшую,
но лучшую помощь. Математика и языки могутъ сдѣлать
многое, но не все,—особенно теперь, когда различный важ-
ный улучшенія въ ходѣ преподаванія тормозятся колеба-
ніемъ школьныхъ людей. Всякому учебному занятію, лишен-
ному необходимой своевременной подготовки, грозитъ опас-
ность придти въ упадокъ. Въ наши времена философія
должна бороться со многими внутренними замѣшательствами.
Развѣ помогутъ ей, отнимая у нея то, что она имѣетъ? Не
думаютъ ли, что упадокъ философіи послужитъ на пользу
наукамъ?
Тѣ же, которые убиваютъ свободное время (что, къ со-
жалѣнію, становится теперь обыкновеннымъ), могутъ только
наверстать дѣло. Для этого самой лучшей порой являются
первые университетскіе годы. Поэтому надо совѣтовать,
чтобы каждый, еще во время своего знакомства съ изложе-
ніями логики и введенія въ философію, вступалъ, при по-
мощи своихъ частныхъ занятій, въ преддверіе психологіи.
Антропологію Канта слѣдуетъ удержать не ради одного
только благоговѣнія передъ великимъ именемъ автора: она
допускаетъ легкое и ясное чтеніе. Основанія опытной пси-
хологіи Гофбауера даютъ краткій обзоръ цѣлаго содержанія
науки. Сочиненія Мааса о страстяхъ и о чувствѣ написаны
въ духѣ донынѣшней психологіи; вмѣстѣ съ тѣмъ, они мо-
гутъ подать поводъ къ превосходному логическому упражне-
нію и, сверхъ того, научить разсматривать съ психологи-
ческой стороны поэтическая произведенія.

ВВЕДЕНІЕ.
1. Внутреннее воспріятіе, знакомство съ людьми, стоящими
на различныхъ ступеняхъ образованія, наблюденія воспитателей
и государственныхъ людей, сочиненія путешественниковъ,
псториковъ, поэтовъ и моралистовъ, наконецъ наблюденія
надъ сумасшедшими, больными и животными — все это до-
ставляете матеріалъ психологіи. Она должна не только со-
брать этотъ матеріалъ, но и сдѣлать понятнымъ все содер-
жаніе (das Ganze) внутренняго опыта, въ то время какъ
сдѣлать тоже самое по отношенію къ внѣшнему опыту, под-
ведя его подъ пространственныя опредѣленія, составляетъ
задачу философіи природы. Насколько являются различными
и всетаки связанными между собою оба круга опыта, на
столько же различны и связаны между собою обѣ науки.
Онѣ вмѣстѣ зависятъ отъ основныхъ понятій общей ме-
тафизики; однако, собственное отношеніе психологіи къ
этимъ понятіямъ состоитъ въ томъ, что она отвѣчаетъ на-
нѣкоторые вопросы, которые, возбуждаясь по поводу мета-
физики, должны оставаться тамъ въ сторонѣ. Уже ради
этого вполнѣ позволительно излагать психологію прежде ме-
тафизики, при чемъ надо стараться избѣгать метафизиче-
скаго понятія души (духовной субстанціи). Это будетъ боль-
шимъ облегченіемъ для ученика, потому что, во первыхъ,
онъ можетъ дольше оставаться въ кругѣ опыта, а, во вторыхъ,
разнообразныя отношенія психологіи къ морали, педагогикѣ,
политикѣ, философіи, исторіи и техникѣ поднимаютъ инте-
ресъ къ занятіямъ.
2. Что представленія получаются при помощи чувствен-
ности, сохраняются въ памяти, вызываются и образуютъ
новыя связи при помощи воображенья; что разсудокъ обна-
руживается въ пониманіи языка или искусства, а разумъ—

въ подмѣчиваніи основаній и противныхъ доводовъ: это обще-
распространенное мнѣніе получило свою дальнѣйшую обра-
ботку у психологовъ, которые различеніе прекраснаго и
дурнаго приписали эстетической силѣ сужденія, страсти—
способности желанія, аффекты—способности чувствованія и
т. д. Существуетъ мнѣніе, что всѣ эти спобности постоянно
находятся вмѣстѣ въ каждомъ человѣкѣ. Однако, что касается
объясненія и дѣленія способностей, то объ этомъ возникали
большіе споры, которые давнымъ давно должны были ука-
зать на то, что исихологія нуждается въ другихъ основа-
ніяхъ, гдѣ съ самаго начала обращалось бы вниманіе на
измѣняющіяся состоянія. Мы наблюдаемъ въ себѣ непосред-
ственно ихъ (а не способности).
3. Полезно будетъ предварительно сравнить психологію
съ тремя главными отраслями естествознанія. Естествен-
ная исторія прежде всего можетъ указать на единичные
экземпляры предметовъ, которые она выставляетъ въ извѣст-
номъ порядкѣ; она можетъ опредѣленно пересчитать воспри-
нимаемые признаки. Тутъ становится возможнымъ правиль-
ное обобщеніе, которое, исходя изъ познаванія индивидуумовъ,
твердымъ шагомъ доходитъ до вида и рода, такъ что стано-
вится несомнѣнно очевиднымъ, какіе признаки, оставляемые
въ сторонѣ при обобщеніи, прибавляются при ограниченіи.
Выполняя надлежащимъ образомъ эти логическія операціи
отъ низшихъ понятій до высшихъ, и обратно, никто не
склоняется къ тому, чтобы считать высшія понятія реаль-
ными; лучше сказать, всякій знаетъ, что они суть только
вспомогательныя средства мышленія, производимыя имъ са-
мимъ для того, чтобы съ удобствомъ обозрѣвать весьма раз-
нородные тѣла природы.
Напротивъ, въ основаніи психологіи не лежитъ никакого
матеріала, который можно было бы ясно видѣть, опредѣленно
указать, подчинить правильному и постепенно восходящему
вверхъ обобщенію. Самонаблюденіе, уже при самомъ схва-
ты вані и фактовъ сознанія, уродуетъ ихъ; оно вырываетъэти
факты изъ ихъ необходимой связи и предаетъ ихъ безпоря-
дочному обобщенію, которое не останавливается до тѣхъ
поръ, пока не дойдетъ до высшихъ родовыхъ понятій—пред-
ставливанія, чувствованія и желанія; тутъ, при помощи огра-

ниченія (т. е. путемь обратнымъ тому, который замечается
въ эмпирической наукѣ), этимъ понятіямъ, насколько оно
подходитъ, подчиняется наблюдаемое разнородное. Если те-
перь къ ненаучно образованнымъ понятіямъ тою, что въ
насъ происходитъ, прибавляется предположеніе способностей,
которыми мы владѣемъ, то психологія превращается въ ми-
ѳологгю. Правда, никто не желаетъ признаться въ томъ, что
серьезно вѣритъ въ это, однако всетаки дѣлаютъ очень
важныя изслѣдованія, стоящія отъ него въ такой зависимо-
сти, что въ нихъ не останется ничего яснаго, если отбро-
сить упомянутое основоположеніе.
Примѣчаніе. Нельзя не замѣтить того, что въ пси-
хологіи самыя высшія понятія еще весьма ясны, а
низшія дѣлаются все болѣе шаткими. Такимъ образомъ,
(правда, съ недавняго времени) довольно (хотя и не
совсѣмъ) согласно разсматриваютъ три понятія —пред-
ставливангя, чувствованія и желангя, какъ высшіе роды;
отдѣленіе же аффектовъ отъ страстей—болѣе поздняго
происхожденія, и еще теперь не совсѣмъ вошло въ
обычную рѣчь; если и поставленъ воиросъ о видахъ
памяти, какъ памяти мѣстъ, именъ, вещей и т. д., то
никто не берется въ совершенствѣ выполнить это дѣле-
ніе; и еще менѣе отдѣляются надлежащимъ образомъ
другъ отъ друга поэтическое, математическое и мили-
тарное воображеніе, хотя и въ этомъ отношеніи оче-
видна разница между людьми. Но этой неопредѣленно-
сти низшихъ понятій, сейчасъ же видно, что воспрія-
тіе психологическихъ фактовъ, неопредѣленное съ са-
маго начала, не допускаетъ никакой чисто естествен-
ной исторги духа. Однако, ради введеннаго уже слово-
употребленія, мы будемъ иногда, въ своемъ логическомъ
обзорѣ эмпирической психологіи, пользоваться обычными
именами.
4. Эмпирическая физика, не знающая собственныхъ силъ
природы, приходитъ къ извѣстнымъ правиламъ, съ кото-
рыми сообразуются явленія. При помощи приведенія (Zurück-
ftihrung) къ этимъ правиламъ, она вноситъ связь въ мно-
гообразное содержаніе явленій. Великими вспомогательными

средствами при ея открытіяхъ являются эксперименты съ
искусственными приборами и вычисленіе.
Психологія не смѣетъ экспериментировать надъ людьми,
и не имѣетъ для этого никакихъ искусственныхъ приборовъ.
Тѣмъ старательнѣе нужно ей воспользоваться помощью вы-
численія. Черезъ него прежде всего достигается научная
опредѣленность основныхъ понятій; затѣмъ начинается дѣло
приведенія. Допустимъ, напр., понятіе напряженія противо-
положныхъ представлепій; тогда къ различію возможныхъ
при этомъ обстоятельствъ мы приведемъ различіе душев-
ныхъ состояній. Точно также, если извѣстны правила вое-
произведенія, по которымъ, въ ряду представленій, каждое
представленіе выступаетъ меоюду другими, то къ нимъ при-
водятся пространственный и временной образъ (Gestaltung)
чувственной вещи и логическое положеніе (Stellung) понятій.
5. Физіологія, разсматривая животную жизнь, употребляет ь
три главныхъ понятія, именно: живости (Vegetation), раздра-
жительности (Irritabilität) и чувствительности (Sensibilität).
Если попытаться сравнить способность чувствованія съ чувстви-
тельностью, способность желанія~съ раздражительностью и
способность представленія—съ живостью, то окажется, что
(насколько, по крайней мѣрѣ, проливаетъ свѣтъ эта анало-
гія), въ то время когда во снѣ бываетъ незамѣтной чувстви-
тельность, продолжается живость, и что раздражительность
мускуловъ получаетъ въ покоѣ новыя силы. Продолженіе
точно также свойственно и представленіямъ. Однажды достиг-
нувъ степени опредѣленнаго знанія, они также остаются до
глубокой старости, между тѣмъ какъ чувства и желанія
измѣняются и слабѣютъ. Далѣе, живость есть основаніе тѣ-
лесной жизни; тоже значатъ и представленія въ жизни ду-
шевной. Однако эту аналогію нельзя проводить слишкомъ
далеко. Въ растеніяхъ есть только живость, и нѣтъ никакой
замѣтной чувствительности и раздражительности, за весьма
рѣдкими и неполными исключеніями. Напротивъ, представ-
ливаніе и хотѣніе находятся въ постоянной связи. Сверхъ
того, вся душевная жизнь человѣка несравненно болѣе пе-
ремѣнчива, чѣмъ какой бы то ни было предметъ физіо-
логіи.

6. Если бросить на человѣка спекулятивный взглядъ,
изощренный элементарными понятіями метафизики, то онъ
представится намъ собраніемъ (ein Aggregat) противорѣчій.
Внутренній опытъ не имѣетъ ни малѣйгтю преимущества,
по которому онъ могъ бы имѣть больше значенія, чѣмъ
втъшній; съ другой стороны, въ тѣхъ, кто разъ пожелалъ
повѣрить въ это, нельзя искоренить того, что придумываютъ,
и могутъ придумать, мечтатели объ особенной истинности и
важности внутреннихъ интуицій. Но противъ этого высту-
паютъ на видъ изслѣдованія, при помощи которыхъ эмпи-
рически матеріалъ можетъ выработаться въ истинное зна-
ніе; конечно, при неопредѣленности и шаткости психологи-
ческой эмпиріи, это является болѣе труднымъ, чѣмъ въдру-
гихъ частяхъ человѣческаго опыта.
Именно, душевная жизнь, какъ мы наблюдаемъ ее въ
себѣ и другихъ, оказывается временнымъ бываніемъ, постоян-
нымъ измѣненіемъ, различнымъ содержаніемъ многообразныхъ
опредѣленій въ единомъ (Mannigfaltiges ungleichartiger Bestim-
mungen in Einem), наконецъ—сознаніемъ Я и не-Я; все это
относится къ немыслимымъ формамъ опыта. Отсюда не уда-
лены даже и трудности ттеріалънаіо существованія, потому
что человѣческій духъ мы познаемъ только въ связи съ тѣ-
ломъ, а имѣетъ ли реальное значеніе различіе ихъ между
собою,—этого чистый опытъ рѣшить не можетъ.
7. Хотя эта проблема ближайшимъ образомъ развивается
въ общей метафизикѣ, однако дальнейшая разработка ея въ
психологическомъ отношеніи требуетъ, сверхъ того, высшей
математики, потому что представленія должны быть раз-
сматриваемы какъ силы, дѣйствіе которыхъ зависитъ отъ ихъ
напряженности (Stärke), противоположностей и связей, а все
это различается по степенямъ.
8. Однако, при такомъ легкомъ, почти популярному
способѣ изложенія, какой предполагается здѣсь *), всетаки
нельзя совершенно избѣгнуть старой гипотезы о душевныхъ
*) Въ случаѣ представившихся трудностей, ближе всего будетъ обратиться
къ сочиненію автора: Lehrbuch zur Einleitung in die Philosophie. Болѣе опыт-
ному читателю предлагается сочиненіе подъ заглавіемъ: Psychologie als Wis-
senschaft, neu gegründet auf Erfahrung, Metaphysik und Mathematik.
Прим. Гербарта.

способностяхъ; потому что она есть дѣло долгаго времени,
и, какъ таковая, обозначаетъ неизбѣжное ближайшее слѣд-
ствіе естественнаго стремленія схватить въ одномъ образѣ
душевную жизнь человѣка. Она есть традиція, передающая
общее впечатлѣніе всѣхъ психологическихъ наблюденій.
Отправляясь отъ нея, мы представимъ очеркъ эмпирической
психологіи и отмѣтимъ ея наиболѣе выдающіяся ошибки,
чтобы сдѣлать чувствительной потребность въ объяснены
фактовъ.
Все сочиненіе будетъ раздѣлено на слѣдующія главны л
части:
Первая часть: Основанія психологіи;
Вторая часть: Эмпирическая психологія;
Третья часть: Раціональная психологія.
9. По исторіи психологіи существуетъ обстоятельный
трудъ Еаруса (Garus), образующій третій томъ оставшихся
послѣ него сочиненій.
Примѣчаніе. Здѣсь можно только замѣтить, что
нами не разъ будетъ показано, что въ новое время
психологія идетъ скорѣе назадъ, чѣмъ впередъ. Локкъ
и Лейбницъ, въ отношеніи къ этой наукѣ, оба нахо-
дились на лучшемъ пути, чѣмъ тотъ, по которому по-
вели насъ далѣе Вольфъ и Кантъ. Именно, послѣдніе
являются настоящими обособителями (Absonderer) ду-
шевныхъ способностей и, какъ таковые, должны быть
сопоставлены, насколько бы далеко не отстояли они
другъ отъ друга въ остальному Произвести логиче-
скую классификацію душевныхъ явленій, не особенно
заботясь объ ея внутренней возможности, - было дѣломъ,
совершенно въ духѣ Вольфа; при этомъ онъ въ высшей
степени неостороженъ, закрывая громадныя трудности
объясненіемъ названій. Кантъ пользуется душевными
способностями для того, чтобы придать своимъ изслѣ-
дованіямъ отчетливую форму, сопровождая, такъ сказать,
человѣческое познаніе въ его движеніи отъ чувствъ къ
разсудочному и разумному образованію.
Мы не будемъ говорить здѣсь о позднѣйшихъ смѣ-
шеніяхъ, когда или въ эмпирической психологіи же-
лаютъ еще разъ пересказать то, что безъ того извѣ-

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.
Основанія психологіи.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
О состояніяхъ представлений, когда они дѣйствуютъ
какъ силы.
10. Представленія становятся силами, сопротивляясь
другъ другу. Это происходитъ тогда, когда сходится вмѣстѣ
нѣсколько противоположныхъ представленій.
Поймемъ сначала это положеніе въ возможно простой
формѣ. А потому будемъ при этомъ имѣть въ виду не слож-
ныя представленія какого бы то ни было рода и не вещь
съ несколькими признаками, а также не что нибудь времен-
ное и пространственное, но нѣчто совершенно простое, въ родѣ
краснаго, сипяго, горъкаго, сладкаго,—и не общія понятія
этого, а такія представленія, которыя могутъ возникнуть
при мгновенномъ чувственномъ воспріятіи.
Но сюда опять таки совсѣмъ не относится вопросъ о
происхожденіи названныхъ представленій и тѣмъ болѣе здѣсь
не должно быть разсужденій о чемъ ннбудь другомъ, что мо-
жетъ существовать и происходить въ душѣ еще прежде этого.
Въ положеніи говорится, что противоположныя представле-
ния другъ другу сопротивляются. Они могутъ быть и не
противоположными, какъ, напр., цвѣтъ и звукъ. Предпола-
гается, что тогда они не оказываютъ сопротивленія другъ
другу.
Сопротивленіе есть обнаруженіе силы; но для сопротив-
ляющегося его дѣйствіе является совершенно случайнымъ;
оно направляется на то нарушеніе, которое у представленій

бываетъ взаимнымъ и опредѣляется степенью ихъ противо-
положности. Слѣдовательно, на эту противоположность можно
смотрѣть какъ на то, отъ чего всѣ они страдаютъ. Сами же
по себѣ, представленія — не силы.
11. Что же происходитъ отъ даннаго сопротивленія?
Совсѣмъ ли уничтожаются представленія, или отчасти? Или,
не смотря на сопротивленіе, они остаются неизмѣнными?
Уничтоженныя представленія все равно что совсѣмъ не
существуютъ. Но еслибы, не смотря на взаимное нарушеніе,
представленія оставались совершенно неизмѣняемыми, то ни
одно изъ нихъ не могло бы вытѣсняться другимъ, что мы
замѣчаемъ въ себѣ каждую минуту.—Наконецъ, еслибы
представляете въ каждомъ представленіи измѣнялось благо-
даря своему сопротивленію, то изъ этого вышло бы не болѣе
того, что измѣненное представляемое существовало какъ бы
съ начала.
Слѣдовательно, представливаніе должно понижаться, не
уничтожаясь. Это значитъ, что дѣйствительное представли-
ваніе превращается въ стремленье къ представливангю (Stre-
ben vorzustellen). Уже самое выраженіе показываетъ, что,
какъ только исчезаетъ препятствіе, представленіе снова под-
нимается, въ силу своего собственнаго стремленія.—Въ этомъ
заключается возможность (хотя и не единственное основаніе
для всѣхъ случаевъ) воспроизведенія.
12. Если представленіе превращается въ стремленіе не
совсѣмъ, а только частью, то надо остерегаться считать эту
часть отдѣльнымь кускомъ (Stück) цѣлаго представленія.
Хотя она всегда имѣетъ опредѣленную величину (знаніе ко-
торой очень много значитъ), однако величина эта показы-
вав тъ только степень затемненгя цѣлаго представленія. (Если
въ послѣдовательномъ порядкѣ идетъ рѣчь о нѣсколькихъ
таковыхъ частяхъ того же самаго представления, то этихъ
частей не считаютъ различными отдѣльными кусками, но
меньшія изъ нихъ разсматриваютъ какъ содержащіяся въ
большихъ). Тоже самое надо сказать и объ остаткѣ послѣ
задержки, т. е. о тѣхъ частяхъ представленія, которыя
остаются незатемненными, потому что эти части также суть
степени, именно—степени дѣйствительнаго представливанія.

ВТОРАЯ ГЛАВА.
О равновѣсіи и движеніи представленій.
13. Представленія находятся въ равно вѣсіи, когда между
ними происходитъ прямое удовлетвореніе необходимыхъ за-
держекъ. Къ этому они приходятъ только постепенно; про-
должающееся измѣненіе степени ихъ затемненія называютъ
движеніемъ ихъ.
Вычисленіемъ равновѣсія и движенія представленій зани-
маются статика и механика духа.
14. Всѣ изслѣдованія статики духа начинаются двумя раз-
личными опредѣленіями величинъ; именно, при этомъ имѣютъ
значеніе сумма задержки и отношеніе задержки. Сумма за-
держки—это, такъ сказать, распредѣляемая тяжесть, возни-
кающая изъ противоположностей представленій. Умѣя пока-
зать ее и зная то отношеніе, въ которомъ понижаются подъ
нею различныя представленія, находятъ, при помощи лег-
каго пропорціональнаго вычисленія, статическій пунктъ каж-
даго представленія, т. е. степень его затемненія въ равно-
вѣсіи.
15. Сумма, равно какъ и отношеніе, задержки зависитъ
отъ напряженности каждаго единичного представленія, кото-
рое подвергается задержкѣ обратно пропорціонально своей
напряженности, и отъ степени противоположности между
двумя данными представленіями, которой прямо пропорци-
онально ихъ дѣйствіе другъ на друга.
Главнымъ правиломъ для опредѣленія суммы задержки
будетъ слѣдующее: ее должно разсматривать какъ возможно
меньшую, потому что всѣ представленія сопротивляются за-
держка, и, навѣрное, поддаются ей не больше, чѣмъ это не-
обходимо.
16. Посредствомъ дѣйствительнаго вычисленія, получаютъ
замѣчательный результата: хотя при двухъ представленіяхъ,
одно никогда не затемняетъ совершенно другаго, но при
трехъ или нѣсколькихъ представленіяхъ одно изъ нихъ очень

легко вытѣсняется совсѣмъ, и, не смотря на свое продол-
жающееся стремленіе, можетъ сдѣлаться настолько бездѣя-
тельнымъ (unwirksam), что какъ будто бы его совсѣмъ не
бывало. Это можетъ произойдти съ большимъ числомъ пред-
ставление, хотя и посредствомъ двухъ, или вообще неболь-
шаго числа, болѣе напряженныхъ.
Мы нерѣдко будемъ употреблять выраженіе „порогъ со-
знанія'', и потому здѣсь нужно объяснить его. Представ-
леніе находится въ сознаніи, поскольку оно не задержано, а
существуетъ какъ дѣйствительное представливаніе. Только
что выходя изъ состоянія полной задержки, оно вступаетъ
въ сознанье. Слѣдовательно, въ это время оно находится на по-
рогѣ сознанія. Очень важно опредѣлить при помощи вычисленія,
насколько сильнымъ должно быть представленіе, чтобы, при
двухъ или нѣсколькихъ еще болѣе сильныхъ представленіяхъ,
стоять прямо на порогѣ сознанія, такъ чтобы, при малѣй-
шемъ ослабленіи препятствія, сейчасъ же начать перехо-
дить въ дѣйствительное представливаніе.
Примѣчаніе. Выраженіе „представленье находится въ
сознаніи" слѣдуетъ отличать отъ выраженія: „я со-
знаю свое представленье". Къ поел ѣ днем у относится вну-
треннее воспріятіе, а къ первому—нѣтъ. Въ психологіи
непременно требуется слово, которымъ обозначалась бы
совокупность всею одновременно дѣйствующаго представ-
ливанія. Для этого не находится другаго слова, кромѣ
„сознаніе". Здѣсь надо будетъ принять распространенное
словоупотребленіе, тѣмъ болѣе, что внутреннее воспріятіе,
котораго въ иномъ случаѣ требуютъ для сознанія, не
имѣетъ никакихъ прочныхъ границъ, гдѣ бы оно начи-
налось и оканчивалось; да, сверхъ того, и самый актъ
воспріятія не можетъ быть воспринимаемъ такъ что, не
сознавая ею, къ нему должны заключать отъ сознанія,
хотя онъ и есть активное знаніе, а ничуть не задер-
жанное представленіе.
17. Между весьма разнообразными и большею частью
очень запутанными законами движенія представленій самымъ
простымъ является слѣдующій.

Между тѣмъ какъ сумма задержки погружается за по-
рть сознанія, погружающееся всегда пропорціоиалъио еще не-
задержанному количеству представленій.
Отсюда узнаютъ весь ходъ погруженія до статическаго
пункта.
Примѣчаніе. Изъ этого получается математически
выраженный законъ: а = S (1— ьл), гдѣ S обозначаете
сумму задержки, t—прошедшее время, а—то, что за-
держивается въ это время отъ всѣхъ представленій.
Распредѣляя послѣднее по единичнымъ представденіямъ,
находятъ, что тѣ, которыя опускаются ниже статиче-
скаго порога (16), очень скоро поднимаются до него,
между тѣмъ какъ остальныя не достигаютъ съ полной
точностью своего статическаго пункта ни въ какое
ограниченное время.
Въ силу послѣдняго обстоятельства, у бодрствующаго
человѣка, даже при самомъ спокойномъ состояніи духа,
представленія всегда находятся всетаки въ неболыпомъ
колебаніи. Это является и первымъ основаніемъ, почему
внутреннее воспріятіе никогда не встрѣчаетъ предмета,
который былъ бы совершенно спокойнымъ.
18. Если къ нѣсколькимъ представленіямъ, уже при-
ближающимся къ своему равновѣсію, приходитъ новое, то
возникаетъ движеніе, при которомъ тѣ представленія въ ко-
роткое время погружаются ниже своего статическаго пункта,
послѣ чего они быстро и совершенно сами собою снова под-
нимаются. (Приблизительно въ родѣ того, какъ сначала опу-
скается, а затѣмъ поднимается жидкость, если въ нее что ни-
будь бросить). Этому предшествуютъ нѣкоторыя замѣчатель-
ныя обстоятельства.
19. Во первыхъ: въ этомъ случаѣ, одно изъ старыхъ
представлены можетъ быть на время совершенно вытѣснено
изъ сознанія новымъ представленіемъ, гораздо болѣе сла-
бымъ. Но тогда его стремленіе нельзя разсматривать (по-
добно случаю, приведенному въ § 16) какъ бездѣятельное:
оно со всею силою дѣйствуетъ противъ находящихся въ со-
знаніи представленій. Слѣдовательно, оно порождаетъ какое
то состояніе сознанія, между тѣмъ какъ объектъ его, дей-
ствительно, совсѣмъ не представляется. Тотъ видъ и способъ,

кавимъ эти представленія вытѣсняются изъ сознанія и все-
таки дѣйствуютъ въ немъ, обозначаютъ выраженіемъ: они
находятся на механическомъ порогѣ; въ отличіе отъ этого,
порогъ, указанный выше (16), называется статическими по-
рогомъ.
Примѣчаніе. Если бы представленія действовали на
статическомъ порогѣ точно также, какъ и на механи-
ческомъ, то мы безпрерывно находились бы въ состоя-
ніи невыносимой тоски, или, лучше сказать, человече-
ское тѣло очутилось бы въ такомъ напряжены, кото-
рое въ одно мгновеніе должно было бы причинить смерть,
подобно тому какъ и теперь бываетъ иногда смертель
нымъ страхъ. Потому что всѣ представленія, которыя,
какъ мы обыкновенно говоримъ, сохраняются въ памяти,
и которыя могутъ, какъ мы знаемъ, вызываться при
малѣйшемъ поводѣ,—находятся въ безпрерывномъ стрем-
леніи вверхъ (Aufstreben); однако отъ нихъ совершенно
не страдаетъ состояніе сознанія.
20. Во вторыхъ: время, въ теченіи котораго одно или
нѣсколько представленій остаются на механическомъ порогѣ,
можетъ быть продолжено, если последовательно приходитъ
рядъ новыхъ, но болѣе слабыхъ, представленій.—Это слу-
чается съ нами при каждомъ продолжительномъ и не со-
всѣмъ обычномъ занятіи. Оно оттѣсняетъ болѣе раннія пред-
ставленія; а эти, будучи болѣе напряженными, пребываютъ
въ напряженіи, все больше и больше утомляютъ организмъ
и, наконецъ, дѣлаютъ необходимымъ перерывъ занятія: тогда
они быстро поднимаются, сопровождаясь чувствомъ облег-
ченія, которое называютъ отдыхомъ, и которое зависитъ
отчасти отъ организма, хотя первой причиной является чисто
психологическая.
21. Въ третьихъ: если нѣсколько представленій другъ
за другомъ попадаютъ на механически порогъ, то быстро
возникаетъ, одно за другимъ, нѣсколько внезапныхъ измѣненій
въ законахъ душевныхъ движеній. — Этимъ способомъ объ-
ясняется то, что ходъ нашихъ мыслей такъ часто является
порывистымъ, скачкообразнымъ, даже, повидимому, совсѣмъ
неправильнымъ. Эта видимость вводитъ въ заблужденіе точно
также, какъ и круговое движеніе планетъ. Закономерность

человѣческаго духа совершенно равняется закономѣрностп
звѣзднаго неба.
Примѣчаніе. Подъ пару предетавленіямъ, вмѣстѣ
погружающимся за порогъ сознанія, надо разематривать
цредставленія ,вмѣстѣ восходягція за этотъ порогъ, осо-
бенно если они восходятъ свободно, т. е. если разомъ
исчезаетъ стѣсняющее обстоятельство, или общее дав-
леніе. Тогда, съ ихъ восхожденіемъ (Steigen), возра-
стаем ихъ сумма задержки; поэтому одно изъ трехъ,
такъ сказать, возвращается и, подъ вліяніемъ обстоя-
тельству снова совершенно погружается за порогъ.
Пунктъ, до котораго они восходатъ, стоитъ значительно
выше, чѣмъ тотъ, вмѣстѣ погружаясь до котораго они
бы взаимно стѣснялись; потому что при погруженіи
сумма задержки не зависитъ отъ всей ихъ напряжен-
ности (Stärke), чего не случается при постепенномъ
восхожденіи *).
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
О соединеніяхъ и сліяніяхъ.
22. Очень легко понимаемымъ метафизическимъ основа-
ніемъ, по которому противоположныя представленія сопротив-
ляются другъ другу, служить единство души, самосохране-
ніями которой они являются **). Всѣ представленія образо-
вали бы только одинъ актъ единой души, еслибы не задержи-
вались по причинѣ своей протиположности, и они дѣйстви-
тельно образуютъ только одинъ актъ, поскольку не раздроб-
ляются на многое какими нибудь задержками. Представленія.
стоящія на порогѣ сознанія, не могутъ вступать въ связь съ
другими, потому что они совершенно превращаются въ стрем-
*) Psychologie 1, § 93. Представленное тамъ изслѣдованіе всетаки весьма
неполно, и можетъ быть проведено гораздо дальше.
Примѣчаніе Гербарта.
**) Metaphysik 11, § 234; и Psyhologie ),§ 57. Подъ словомъ Psychologie
здѣсь, равно какъ и въ слѣдующихъ дитатахъ, надо понимать болѣе подробное
сочиненіе автора (,.Психологія, какъ наука").
Иримѣчаніе Гербарта.

леніе противъ опредѣленныхъ другихъ, и, такъ сказать,
изолируются этимъ. Но въ сознаніи представленія связыва-
ются двоякимъ саособомъ: во первыхъ, соединяются (compli-
ciren sich) представленія не противоположныя (какъ звукъ
и цвѣтъ), поскольку они сходятся, не задерживаясь; во вто-
рыхъ, сливаются (verschmelzen) представленія противопо-
ложныя, поскольку они, сходясь, не испытываютъ задержки —
ни чужой, случайной, ни взаимной, неизбѣжной. Соединенія
могутъ быть полными; сліянія, по своей нриродѣ, всегда
неполны.
Примѣчаніе. Замѣчательными прамѣрами такихъ
соединеній, которыя, по крайней мѣрѣ отчасти и прибли-
зительно, являются полными, служатъ представленія
вещи съ нѣсколъкими признаками и словъ, какъ знаковъ
мыслей.
Послѣднія, мысли и слова, такъ тѣсно связаны въ род-
номъ языкѣ, что кажется, будто мыслятъ посредствомъ словъ.
Оба эти примѣра подробнѣе будутъ разобраны ниже. Между
сліяніями особенно замѣчательны, съ одной стороны, тѣ, ко-
торыя заключаютъ въ себѣ эстетическое отногитіе (кото-
рое, психологически понимаемое, порождается вмѣстѣ съ
сліяніемъ), а, съ другой, тѣ, которыя образуютъ рядовыя
слѣдованія, откуда берутъ свое начало рядовыя формы.
23. То, что соединяется или сливается отъ нѣсколькихъ
представленій, даетъ цѣлостную силу (Totalkraft), и дѣй-
ствуетъ совершенно по другимъ статическимъ и механиче-
скимъ законамъ, чѣмъ тѣ, которыми управляются представ-
ленія, взятыя въ одиночку. Поэтому измѣняются и пороги
сознанія, такъ что, ради связи, и чрезвычайно слабое пред-
ставленіе можетъ оставаться въ сознаніи и дѣйствовать тамъ.
Примѣчаніе 1. Хотя вычисленіе, употребляемое для
соединеній и сліяній, основывается на тѣхъ же самыхъ
основаніяхъ, что и вычисленіе, употребляемое для про-
стыхъ представленій, однако оно гораздо запутаннѣе,
особенно потому, что при неполныхъ связяхъ какъ со-
единенный силы (Gesammtkräfte), такъ и задержки ихъ,
только частью скрещены другъ съ другомъ.
Примѣтніе 2. Связи представленій бываютъ не-
только двух-или трехчленными, но часто содержатъ въ

себѣ очень много членовъ весьма неравной степени со-
единенія или сліянія; и это разнообразіе не поддается
никакому вычисленію. Тѣмъ не менѣе возможно подо-
брать, для потребностей послѣдняго, простѣйшіе слу-
чаи, и по нимъ оцѣнить болѣе запутанные; а въ каж-
дой наукѣ простѣйшіе законы—самые главные.
24. Задача. Отъ двухъ представленій р и те, послѣ за-
держки, слиты (или неполно соединены) остатки r и р:
должно показать, какую помощь получило одно изъ этихъ
двухъ представленій отъ другаго, если оно стало еще болѣ е
задержаннымъ.
РѢшеніе. Если р оказываетъ помощь, то оно оказываетъ
съ силой = r, хотя эта сила можетъ быть присвоена те только
въ отношеніи р : те. Отсюда те получаетъ отъ р помощь
и точно также р отъ те получаетъ помощь
Доказательство заключается непосредственно въ анализѣ
понятій. Ясно, что оба остатка r и р, вмѣстѣ взятые, опре-
дѣляютъ степень связи между обоими представленіями. Одинъ
изъ нихъ есть помогающая сила (die helfende Kraft) а дру-
гой, сравнительно съ представленіемъ, къ которому онъ от-
носится, разсматривается какъ дробь цѣлаго, и въ цѣлой по-
мощи, могущей быть произведенной тѣмъ первымъ остаткомъ,
даетъ такую дробь, которая достигаете здѣсь дѣйствія.
25. Отмѣтимъ еще слѣдующія главныя положенія:
а) на пужтѣ связи не дѣйствуетъ никакая помощь.
Если представленіе те является въ сознаніи болѣе яснымъ,
чѣмъ остатокъ р, то стремленіе представленія р, которое
могло придти къ тому на помощь, уже болѣе, чѣмъ удовле-
творяется, отчего оно теперь и не обнаруживаетъ больше
никакого дѣйствія:
в) Чѣмъ ниже пункта связи находится одно представ-
леніе, тѣмъ дѣятельнѣе помогаетъ другое.
Примѣчаніе. Это даетъ слѣдующее дифференціаль-
ное уравненіе:
откуда черезъ интеграцію:

Это уравненіе содержитъ въ себѣ зародышъ весьма разно-
образныхъ и глубоко проникающихъ во всю психологію из-
слѣдованій. Конечно, оно такъ просто, какъ въ дѣйствитель-
ности ничто въ человѣческой душѣ никогда не можетъ быть;
но всѣ изслѣдованія прикладной математики начинаются та-
кими простыми предположеніями, которыя существуютъ лишь
въ абстракціи. (Вспомнимъ о математическомъ рычагѣ, о за-
конахъ паденія тѣлъ въ пустомъ пространствѣ и т. д.).
Здѣсь разсматривается только дѣйствіе помощи, которую въ
теченіи времени t вносило бы въ сознаніе количество ω
отъ π, если только все отъ него откинуть. Если при этомъ
захотятъ обратить вниманіе еще только на одно то обстоя-
тельство, что π сопротивляется неизбѣжной задержкѣ дру-
гими представленіями, то вычисленіе настолько запутывается,
что еще только приблизительно разрешается при помощи
интеграціи уравненія слѣдующей формы:
d3dt + bddt3.
Само собою понятно, что оно съ такой же близостью
выражаетъ и факты, наблюдаемые въ опытѣ.
26. Предшествующее содержить въ себѣ основаніе уче-
нія объ опосредствованпыхъ воспроизведеніяхъ, которыя, по
обычному взгляду, производятся ассоціаціей представленій.
Прежде чѣмъ прослѣживать ихъ дальше, мы должны при-
помнить непосредственный воспроизведенія, т. е. такія, кото-
рыя происходятъ при помощи собственной силы представленій,
коль скоро устраняются препятствія. Обычннмъ случаемъ яв-
ляется тотъ, что новое воспріятіе дозволяетъ снова высту-
пать прежнему представленію того же самаго или совер-
шенно сходнаго предмета. Это происходить въ то время,
какъ новое воспріятіе оттѣсняетъ все, что только ни дано
въ сознаніи противостоящаго прежнему однородному пред-
ставленію. Тогда прежнее представленіе само собою восхо-
дитъ. При этомъ надо замѣтить слѣдующія обстоятельства,
которыя отыскиваются при помощи вычисленія (о которомъ,
однако, здѣсь нельзя дать никакого понятія):
а) Выступаніе представленій, въ своемъ первомъ пачалѣ,
направляется по квадрату времени, если новое воспріятіе
приходитъ внезапно, и по кубу времени, если послѣднее

(какъ обыкновенно) образуется при постепенномъ и медлен-
номъ воспріятіи.
b) Продолженіе выступанія направляется преимущественно
сообразно напряженности новаго воспріятія, сравнительно съ
тѣмъ противоположным^ которое вытѣсняется имъ; но только
при особенныхъ обстоятельствахъ имѣетъ на это вліяніе соб-
ственная напряженность выступающаго представленія. Оно
можетъ, такъ сказать, пользоваться этою напряженностью
только въ томъ свободномъ пространстве, которое дается ему.
c) Выступающее сливается, какъ таковое, съ однороднымъ
ему новымъ воспріятіемъ. Еогда же оно выступаетъ не со-
всѣмъ, тогда и сліяніе становится неполнымъ.
d) Особенно важно то обстоятельство, что опосредствованное
воспроизведете не ограничивается только прежнимъ совер-
шенно однороднымъ представленіемъ, но распространяется на
болѣе или менѣе однородный, поскольку и на ихъ долю
выпадаетъ освобожденіе при помощи новаго воспріятія. Если
теперь полное воспроизведете обозначить именемъ сведеиія
(Wölbung), то, въ случаѣ дальнѣйшаго продолженія, или
частаго повторенія воспріятія, происходитъ еще другой
важный процессъ, который назовемъ заостреньемъ (Zuspit-
zung). Онъ состоитъ именно въ томъ, что менѣе однородный
представленія, внося съ собою въ сознаніе то, что въ нихъ
есть противоположнаго, опять задерживаются новымъ воспрія-
тіемъ, такъ что подъ конецъ въ благопріятвыхъ условіяхъ
оказывается только совершенно однородное представленіе, и
оно, такъ сказать, образуетъ остріе (Spitze) тамъ, гдѣ прежде
была самая высшая точка свода (Gewölbe).
27. Съ этимъ непосредственнымъ воспроизведеніемъ тамъ,
гдѣ допускаютъ это обстоятельство, связывается то опосред-
ствованное (25). Если вышеупомянутое р воспроизводится
непосредственно, то данное ему свободное пространство
можно разматривать какъ то г, или какъ силу, которая
стремится теперь, вмѣстѣ съ слившимся и р поднять до
его пункта сліянія.
Примѣчаніе. Такъ какъ свободное пространство
дано постепенно возрастающимъ (и снова уменьшаю-
щимся), то, при настоящемъ разсмотрѣніи, въ формулѣ
<о = р (1— е~ ) должно мыслить г какъ измѣняемую

величину, хотя и какъ функцію такихъ величинъ, отъ
которыхъ зависятъ опредѣленія, данныя въ § 26.
28. Самыя важныя примѣненія изложеннаго до сихъ
поръ ученія имѣютъ мѣсто въ томъ случаѣ, когда съ различ-
ными остатками г, г', г" и т. д. одною и тою же пред-
ставленья р связываются нѣсколько те, те', те" и т. д.; при
этомъ остатки послѣдняго, именно р, р', р", и т. д., для
краткости, можно признать равными; также могутъ быть
равными те, те' и т. д.
Представленіе дѣйствуетъ на нѣсколько, связанным съ
нимъ, въ томъ же самомъ очередному порядкѣ по времени, въ
какомъ стоятъ по величинѣ ихъ остатки, при помощи кото-
рыхъ оно связано съ другими представленьями.
Примѣчаніе. Этогіь въ высшей степени важный за-
конъ очень только несовершенно выраженъ здѣсь сло-
вами, во избѣжаніе большихъ подробностей. Въ данной
уже формулѣ (о = р (1—е^) его узнаютъ лучшеияснѣе,
если, вмѣсто г, подставятъ туда различный, большія или
меньшія, г, г', г" и т. д. Но болѣе точное вычисленіе,
о которомъ упоминается въ § 25, показываетъ, что,
вмѣстѣ со слитыми те, те' те" и т, д., они не только
восходятъ, но и погружаются, давая, такъ сказать,
другъ другу мѣсто, хотя и въ порядкѣ г, г', г" и т. д.
29. Въ этомъ заключается основаніе вѣрнаго воспроиз-
веденія, или памяти, поскольку она снова воспроизводитъ
передъ нами ряды представление въ томъ-же самомъ порядкѣ,
въ какомъ они воспринимались. Для того, чтобы понять это,
прежде всего надо поразсудить, какая существуетъ связь
между нѣсколькими представленіями, которыя даются въ
послѣдовательномъ порядкѣ.
Если въ воспріятіи дается рядъ а, b, с, d, то а, уже
съ перваго момента воспріятіи и въ продолженіи его, подвер-
гается задержкѣ другими находящимся въ сознаніи представ-
леніями. Между тѣмъ какъ а, погрузившись отчасти уже въ
сознаніи, все болѣе и болѣе задерживается, приходитъ b.
Это, будучи въ началѣ незадержаннымъ, сливается съ погру-
жающимся а. Слѣдуетъ с, и, будучи само незадержаннымъ,
связывается съ затемняющимся b и съ еще болѣе затемняю-

щимся а. Подобно этому, слѣдуетъ В, связываясь въ раз-
личной степени съ a, b, c. Отсюда для каждаго изъ этихъ
представленій получаетъ свое начало законъ, опредѣляющій,
какимъ образомъ это представленіе, послѣ того какъ весь
рядъ нѣсколько времени былъ вытѣсненъ изъ сознанія, ста-
рается вызвать, при своемъ возобновленномъ выступаніи,
всякое другое представленіе того-же самаго ряда. Если мы
примемъ, что прежде всего поднимается а, то оно болѣе связано
съ менѣе съ с, еще менѣе съ d и т. д.; съ другой же
стороны, с, d, вмѣстѣ взятыя, въ незадержанномъ состо-
яніи слиты съ остатками a; следовательно, а старается снова
вызвать всѣхъ ихъ полностью къ незадержанному представ-
ливанію; но оно быстрѣе всего и напряженнѣе всего дѣйст-
вуетъ на b, медленнѣе—на c, еще медленнѣе—на d, и т. д.
(причемъ дальнѣйшее изслѣдованіе показываетъ, что Ъ снова
погружается, въ то время какъ с восходить, точно также с
погружается, въ то время какъ d восходитъ, и т. д.); короче,
рядъ протекаетъ такъ, какъ былъ данъ.—Напротивъ, если
мы примемъ что первоначально воспроизводится c, то оно,
правда, дѣйствуетъ на d и на слѣдующія прямо точно такъ
же, какъ было яамѣчено относительно о, т. е. рядъ c, d...
протекаетъ постепенно въ своемъ порядкѣ. Напротивъ, b и
а испытываютъ совсѣмъ другое вліяніе; съ ихъ различными
остатками было слито незадержанное С- следовательно, оно
дѣйствуетъ и на нихъ всей своей напряженностью и немед-
ленно, но только для того, чтобы, вызвать связанный съ
нимъ остатокъ отъ а и b, т. е. чтобы внести въ сознаніе
часть отъ b и меньшую часть отъ а. Это происходитъ, если
мы вспоминаемъ о чемъ нибудь, взятомъ изъ середины
извѣстнаго ряда; предшествующее представляется разомъ, въ
нераздѣльной ясности (in abgestufter Klarheit); напротивъ
того, послѣдующее протекаетъ въ нашихъ мысляхъ, соблюдая
извѣстную очередь. Но рядъ никогда не протекаетъ въ обрат-
номъ порядкѣ, никогда не возникаетъ, безъ умышленнаго
старанія, анаграммы изъ хорошо схваченнаго слова *).
*) Psychologie § 88—91. Предлагаемое тамъ изслѣдованіе еще недостаточно
въ отношенін обратнаю погружены болѣе раннихь членовъ. Но здѣсь нельзя
еще показать новнхъ улучшеніи.
Примѣчаніе Гербарта.

30. Нѣсволько рядовъ могутъ скрещиваться, напримѣръ
и, b, с, d, е ъ а, ß, с, 8, s, гдѣ с встрѣчается въ обоихъ
рядахъ. Если теперь воспроизводится c, то оно стремится
вызвать какъ due, такъ и § и е. Но если сюда является
Ъ. то рѣшительно выступаетъ первый рядъ въ силу того,
что d и е вмѣстѣ оказываютъ помощь. При этомъ еще имѣетъ
вліяніе противоположность между членами обоихъ рядовъ.
Замѣтимъ, что къ данному здѣсь простому образцу мо-
гутъ примѣняться очень запутанные и разнообразные психоло-
гическіе факты. Тоже самое с можетъ заключаться въ мно-
гихъ сотняхъ рядовъ, какъ точка пересѣченія; по причинѣ
разнообразныхъ противоположностей этихъ рядовъ, ни одинъ
изъ нихъ не можетъ замѣтно подняться, но лишь только
привходятъ b и a, какъ ближайшгя опредѣленія c,—сейчасъ
же исчезаетъ нерѣшительность и дѣйствительно протекаетъ
первый изъ вышеупомянутыхъ рядовъ.
31. Изложенное до сихъ поръ основывается на предпола-
гаемомъ различіи остатковъ г, г', г" и т. д. (28). Но для
того, чтобы оно могло сдѣлать нѣчто, представленіе, кото-
рому принадлежать эти остатки, должно выступать въ соз-
наніи довольно сильно (weit). Если допустить, что оно еще
на столько задержано, что его активное представливаніе
составляетъ не больше самаго малаго изъ остатковъ г, г', г" и
т. д., то оно равномѣрно дѣйствуетъна цѣлый рядъ слитыхъ съ
нимъ представленій, такъ что отъ всѣхъ въ сознаніи полу-
чается темное общее впечатлѣніе. Основаніе для этого заклю-
чается въ § 27, взятомъ въ связи съ§12. Остатки—это не
разные отдѣльные куски (Stücke) одного и того же представ-
ленія; слѣдовательно, если въ сознаніи находится немного
послѣдняго, то прежде всего нельзя спрашивать, можетъ ли
это немногое быть однимъ, и, пожалуй, прямо меныпимъ изъ
тѣхъ остатковъ, но слѣдуетъ предположить, что оно суще-
ствуешь дѣйствительно, а, вмѣстѣ съ этимъ, является и частью
каждаго другаго большаго остатка. Если же теперь дѣйству-
ющее представленіе все выше поднимается въ сознаніи, то
остатки, отъ меныпихъ до большихъ, одинъ за другимъ,
достигаютъ собственнаго закона дѣйствія. Черезъ это стано-
вится раздѣльнымъ вышеупомянутое темное общее впечат-

лѣніе, въ которомъ заключается (eingewickelt lag) цѣлый
рядъ представление
Примѣчаніе. Съ этимъ, между прочимъ. должны
быть сравнены явленія, которыя происходятъ при упраж-
иеніи и навыкѣ. Впрочемъ, основаніе того, что не каждый
ходъ мыслей точно повторяетъ разъ образованные ряды,
отчасти лежитъ въ величинѣ - и р (25), въ возмож-
номъ различеніи которыхъ мы не можемъ здѣсь идти
далѣе. О другихъ привходящихъ обстоятельствахъ можно
узнать изъ слѣдующаго.
32. Если свободно восходящія представленія (о которыхъ
было упомянуто въ заключительномъ примѣчаніи предшеству-
ющей главы) слиты нераздѣльно (abgestuft), то для нихъ
существуютъдругіе законы воспроизведенія, которые выводятся и
опредѣляются изъ сліянія и разиыхъ въ немъ различій. Отсюда
при извѣстныхъ обстоятельствахъ происходить также образо-
ваніе и оформливаніе радовъ (Reihenbildung und Gestaltung).
Оно отличается отъ образованія аналогичныхъ представленій,
если они даются и потомъ погружаются. Изъ этого выясняется
конфликтъ между вещами, какъ онѣ воспринимаются нами
и какъ мыслятся; и, вмѣстѣ съ этимъ, выясняется также
наклонность оформливать или, по крайней мѣрѣ, разсматри-
вать ихъ иначе, чѣмъ какъ онѣ представляются сначала,—
слѣдовательно, внесете самодѣятельности въто, что предла-
гаем воспріятіе, какъ это особенно, и безъ дальнейшей
цѣли, замѣчается въ дѣтяхъ.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
О представленіяхъ, какъ мѣстопребываніи душев-
ныхъ состояній.
33. Одно изъ возраженій противъ математической психо-
логіи гласитъ: математика опредѣляетъ только количества, а
психологія преимущественно обращаетъ вниманіе на качества.
Теперь какъ разъ время встрѣтиться съ этимъ возра-
женіемъ и собрать тотъ запасъ основаній для объясненія
душевныхъ состояній, который предлагаетъ намъ пред-
шествующее.

При этомъ прежде всего мы должны замѣтить, что соб-
ственныя стремленія къ представливанію (11) никогда не яв-
ляются въ сознаніи непосредственно, потому что, превращаясь
въ стремленіе, представленія тотчасъ же вытѣсняются изъ
сознанія. Постепеннаго погруженія ихъ также нельзя вос-
принять. Отдѣльнымъ случаемъ этого является то, что никто
не можетъ наблюдать своего собственнаго засыпанія.
Душа (Seele) называется умомъ (Geist), поскольку она
представляетъ, и духомъ (Gemüth), поскольку она чувствуетъ
и желаетъ. Но духъ (Gemüth) обытаетъ въ умѣ, или чувст-
вованія и желанія ближе всего суть состоянія представленій,
хотя, большею частью, и непостоянный состоянія послѣднихъ.
На это указываютъ уже аффекты. Но это въ значительной
степени подтверждаетъ и опытъ. Человѣкъ ощущаетъ мало
радостей и страданій своей юности; напротивъ, то, что онъ
правильно заучилъ ребенкомъ, онъ знаетъ еще въ старости.
На сколько же можетъ существовать неизмѣнный видь духа
(Gemüthsart) и прежде всего—характера,—это мало по-малу
выясняется вмѣстѣ съ объясненіемъ выставленнаго положенія.
34. Во первыхъ: бываетъ не только сліяніе представ-
ление послѣ задержки, но и, совсѣмъ отличающееся отъ него,
сліяніе представленій передъ задержкой, если степени за-
держки (15) достаточно малы для этого. Въ этомъ заклю-
чается принципъ эстетическихъ сужденій. То, что обыкно-
венно называется чувствованіями въ тѣсномъ смыслѣ этого слова,
должно быть разсматриваемо по аналогіи со своими противопо-
ложностями (именно какъ нѣчто, возникающее изъ отношеній
весьма многихъ представленій, но такихъ, которыя не могутъ
быть показаны въ одиночку, и даже, можетъ бытъ, по
физіологическимъ основаніямъ, совсѣмъ не могутъ быть от-
дѣльно восприняты).
Примѣчаніе. При выполненіи этого изслѣдованія,
предметомъ опыта является рядъ звуковыхъ отношений,
на которыхъ основана музыка. При простыхъ тонахъ,
эстетическій характеръ ихъ отношенія рѣшается непо-
средственно и одною только степенью задержки (звуко-
вой интервалъ). Слѣдовательно, вѣрно, что психологи-
ческое объясненіе (весьма отличающееся отъ акустиче-
скаго) всей гармоніи думаютъ найдти просто въ раз-

личеніи степеней задержки, и что должны найдти его
тамъ. Необходимый для этого вычисленія, въ большей
части, предлагаются во второмъ выпускѣ Königsberger
Archiv für Philosophie и т. д. Изъ немного подробнаго
изслѣдованія здѣсь можно привести только главное по-
ложеніе, которое рѣшительно подтверждается опытомъ:
Если силы, на которыя разлагаются представленія,
благодаря своему взаимному равенству или противопо-
ложности, одинаково напряжены, то возникаешь дис-
гармонія. Но если одна изъ этихъ силъ стоить къ
осталънымъ въ такомъ отношеніи, что приводится ими
прямо на статическій порть (16), то получается гар-
моническое отношенье.
35. Во вторыхъ: принципъ контраста находится въ со-
единеніяхъ (22), которыя мы здѣсь разсматриваемъ какъ
полныя.
Соединенія а + а и b -f- ß сходны, если а: а = b: ß;
если же этого нѣтъ, то они несходны. Пусть степень за-
держки между а и b = р, а между а и ß = TZ. Если теперь,
при сходныхъ соединеніяхъ, р = ъ, то тогда, и только
тогда, единичныя представленія задерживаются точно такъ
же, какъ еслибъ они не стояли ни въ какой связи; и тогда
не возникаетъ никакою чувства контраста, между тѣмъ какъ
задержка успѣваетъ настолько, насколько ее приносятъ съ
собою противоположности. Однако, при каждомъ уклоненіи
отъ только что выставленнаго случая, страдаютъ менѣе про-
тивоположныя представленія, благодаря своей связи съ дру-
гой парой; но этимъ у послѣдней сберегается часть задержки;
поэтому, несмотря на противоположность, въ сознаніи оста-
ется нѣчто такое, что противостоишь себѣ (sich wider-
strebt); и въ этомъ именно заключается чувство контраста.
Если π <р, то контрастъ чувствуется между а и Ь, а не
между а и ß. Если ^>р, то наоборотъ. Когда ъ — 0, то
контрастъ между а и Ь бываетъ наибольшими
36. Въ третьихъ: одно соединеніе a -f- а воспроизводится
посредствомъ новаго воспріятія, однороднаго съ а (по § 26).
Между тѣмъ какъ, вслѣдствіе своей связи съ а, выступаетъ
и а,—въ сознаніи является противоположное ему представ-
леніе ß. Такимъ образомъ, OL въ одно и тоже время (zugleich)

и стремится вверхъ и задерживается; въ этомъ стѣснеиіи
заключается мѣстопребываніе непріятнаго чувства, которое
можетъ перейдти въ шланге (именно—объекта, представляе-
маго черезъ а), если задержка, производимая ß, слабѣе той
силы, съ которой выступаетъ а.
Обыкновенно случается, что желанія возбуждаются вос-
поминаніемъ ихъ предмета. Приступы желанія возобновля-
ются, если воспоминаніе усиливается несколькими побочными
представленіями; они смѣняются тоскливымъ чувствомъ ли-
шен ія, коль скоро задерживающія представленія (препят-
ствие, стоящихъ на пути къ желаемому) получаютъ перевѣсъ.
37. Въ четвертыхъ: представленіе, выступая при
помощи собственной силы (въ случаѣ воспроизведенія
по § 26), вмѣстѣ съ этимъ, вызывается несколькими
помощами (24). Такъ какъ каждая изъ помощей имѣ-
етъ собственную мѣру времени, въ которомъ дѣйствуетъ (по
формулѣ въ § 25), то помощи могутъ другъ друга усиливать
(противъ возможнаго препятстія), но не ускорять. Следова-
тельно, восходящее движеніе происходить только со скоро-
стью, наибольшею между нѣсколькими, вмѣстѣ выступающими;
но ему, вмѣстѣ съ тѣмъ, благопріятствуютъ всѣ осталь-
ныя. Это благопріятствованіе есть опредѣленіе того, что про-
исходить въ сознаніи, но ни въ какомъ случаѣ не опредѣ-
леніе чего нибудь представляемаго; слѣдовательно, его можно
назвать только чувствомъ; безъ сомнѣнія, это—чувство удо-
вольствія.
Здѣсь находится мѣстопребываніе яснаго душевнаго на-
строенія, особенно—удовольствія успѣшной дѣятельности.
Сюда же относятся многочисленный, извнѣ возбужденныя,
движенія, которыя не ускоряютъ другъ друга, но являются
взаимно благопріятными, какъ напр. танцы и музыка. Этому по-
добно дѣйствованіе по нѣсколькимъ сходящимся мотивамъ, а
также и проникновеніе несколькими, другъ друга подтверж-
дающими, основаніями.
38. Въ общемъ надо замѣтить, что чувства и желанія
обитаютъ не въ представливанги вообще, но всегда въ извѣст-
иыхъ опредѣлеиныхъ представленіяхъ. Поэтому, заразъ мо-
жетъ быть нѣсколько совершенно разныхъ чувствъ и желаній,
которыя смѣшиваются, или сильно другъ съ другомъ спорятъ.

ПЯТАЯ ГЛАВА.
О взаимодѣйствіи нѣсколькихь, неодинаково напря-
женныхъ массъ представленій.
39. Уже изъ предшествующаго можно отчасти узнать,
что, послѣ того какъ замѣтное множество представ-
лений дано уже въ разныхъ связяхъ, каждое новое вос-
пріятіе должно дѣйствовать какъ раздраженіе, которымъ
одно задерживается, другое вызывается и усиливается, про-
должающіеся ряды нарушаются или приходятъ въ движеніе,
и возбуждаются тѣ или другія душевныя состоянія. Эти яв-
ленія становятся болѣе сложными, если (какъ обыкновенно)
новое воспріятіе само заключаете въ себѣ нѣчто разнообразное,
которое одновременно содержится въ нѣсколькихъ связяхъ и
рядахъ и даетъ толчекъ, побуждающій ихъ къ новымъ за-
держкамъ или сліяніямъ. При'этомъ новое воспріятіе усво-
яется прежнимъ представленіямъ, хотя и такимъ способомъ,
при которомъ оно (послѣ того, какъ первое раздраженіе сдѣ-
лало, что могло) должно оказаться порядочно страдающимъ,
потому что прежнія представленія, уже вслѣдствіе взаимныхъ
связей, являются въ дальнѣйшемъ болѣе напряженными,
чѣмъ только что пришедшія единичныя.
40. Но если уже образованы очень напряженный, очень
многочисленная соединенія и сліянія, то внутри (im Innern)
можетъ повториться тоже самое отношеніе, которое только
что было признано между прежними представленіями и но-
выми воспріятіями. Болѣе слабыя представленія, выступая въ
сознаніи по какому бы то ни было закону, дѣйствуютъ какъ
раздраженія на указанный массы представленій и точно такъ
же принимаются и усвояются (апперципируются) ими, какъ
это происходите при новыхъ чувственныхъ впечатлѣніяхъ.
Поэтому, внутреннее воспріятіе аналогично внѣпшему. Здѣсь
еще нѣтъ рѣчи о самосознаніи, хотя оно весьма часто свя-
зывается съ этимъ.
41. Въ сказанномъ уже заключается то, что подтверж-
дается опытомъ, — именно, что внутреннее воспріятіе никогда

не бываетъ пассивнымъ схватываніемъ, но всегда (хотя бы
и противъ воли)—активнымъ пониманіемъ. Вмѣсто того, что-
бы быть готовыми восходить и погружаться по собственнымъ
законамъ, апперципированныя представленія прерываются въ
своихъ движеніяхъ болѣе сильными массами, которыя отго-
няютъ противоположное имъ, хотя оно могло восходить, и
останавливают^ сливая съ собою, однородное имъ, хотя оно
должно было погружаться.
42. Стоитъ труда показать, какъ далеко можетъ прости-
раться это различіе между представленіями, которыя, пожа-
луй, можно было бы раздѣлить на живыя и мертвыя. При-
помнимъ представленія на статическомъ порогѣ (16). Хотя
они и не совсѣмъ похожи на мертвое, но въ отношеніи суммы
задержки, въ которой они находятся, они какъ бы то ни было
не могутъ путемъ собственнаго стремленія достигнуть вос-
хожденія. Однако, они могутъ быть приведены въ это состоя-
ніе при помощи тѣхъ связей, въ которыхъ стоятъ; и только
что указанными сильнѣйшими массами они часто вызываются
и оттѣсняются въ цѣлыя кучи и ряды, подобно тому, какъ
перелистываются листы книги.
43. Но если апперципирующія представленія не нахо-
дятся (по крайней мѣрѣ, не находятся всѣ) на статическомъ
порогѣ, то апперципирующія массы терпятъ отъ нихъ одно
насиліе; съ другой стороны, и послѣднія могутъ подверг-
нуться здѣсь задержкѣ. Тогда нарушается внутреннее вос-
пріятіе, и уже отсюда становится яснымъ то, что было въ
немъ сомнительнымъ и неопредѣленнымъ. Апперципирующая
масса снова можетъ апперципироваться другою. Однако, если
это должно продолжаться такимъ образомъ, то должно быть
дано нѣсколько массъ представленій замѣтно раздѣльной
(abgestufter) напряженности. Поэтому, бываетъ довольно рѣдко,
что внутреннее воспріятіе возвышается во вторую степень;
и только при помощи философскихъ понятій этотъ рядъ мы-
слится такимъ, который могъ бы продолжаться до безко-
нечности.

ШЕСТАЯ ГЛАВА.
Взглядъ на связь души съ тѣломъ.
44. До сихъ поръ представленія разсматривались какъ
наличный, причемъ не ставилось вопроса объ ихъ происхож-
деніи и разнородныхъ вліяніяхъ. Это служило облегченіемъ.
Теперь слѣдуетъ еще поговорить отчасти о чувственномъ
воспріятіи, отчасти о физіологическихъ воздѣйствіяхъ на тѣ
представленія, которыя даны уже на лицо.
45. Уже по опыту можно принять, что каждое вос-
пріятіе (perceptio) сколько нибудь замѣтной напряженности
требуетъ для своего порожденія нѣкотораго промежутка
времени, но и опытъ и метафизика учатъ, что, при болѣе
долгомъ продолженіи воспріятія, его напряженность совсѣмъ
не возрастаетъ пропорціонально времени, но чѣмъ сильнѣе
уже воспріятіе, тѣмъ меньше оно увеличивается; и отсюда,
съ помощью легкаго вычисленія, слѣдуетъ, что для его на-
пряженности существуешь конечная граница, къ которой
очень скоро приближается пріобрѣтенное представленіе, и
которой нельзя было бы переступить даже при безконечно
длинномъ продолженіи того же самаго воспріятія. Это--за-
конъ слабѣюгцей воспріимчивостщ и при этомъ напряжен-
ность чувственнаго впечатлѣнія по отношенію къ указанной
границѣ является совершенно безразличной. Самое слабое
чувственное ощущеніе можетъ дать представленію столько же
напряженности, сколько и самое бурное: только для этого
оно требуетъ немного больше времени.
46. Собственно говоря, каждое человѣческое представ-
леніе состоитъ изъ безконечно многихъ, безконечно малыхъ,
и при этомъ неравныхъ между собою, элементарныхъ впе-
чатлѣній (Auffassungen), которыя мало-по-малу порождаются
въ различныхъ частяхъ времени, пока продолжается вос-
пріятіе. Однако, всѣ они должны слиться въ единую и со-
вершенно недѣлимую цѣлостную силу (Totalkraft), если только
въ продолженіи воспріятія не происходитъ задержки, причиняе-
мой прежними противоположными представленіями. А по этой

причинѣ. цѣлостная сила становится замѣтно меньше суммы
всѣхъ элементарныхъ впечатлѣній (Auffassungen) *).
47. Въ первомъ дѣтствѣ порождается несравненно боль-
шій запасъ простыхъ чувственныхъ представление, чѣмъ во
всей послѣдующей жизни, дѣло которой, напротивъ, состоитъ
въ разнообразныхъ соединеніяхъ этого запаса. Однако и въ
позднѣйшемъ возрастѣ воспріимчивость никогда не погасаетъ
совершенно: чувственныя впечатлѣнія стали бы для старика
еще гораздо болѣе безразличными и безплодными, еслибы
не имѣлъ мѣста нѣкоторый видъ возобновлены воспріимчивости.
Такъ какъ представления на статическомъ порогѣ совер-
шенно бездѣятельны для того, что происходить въ сознаніи
(16), то они могутъ не ослаблять и восприимчивости для
однородныхъ съ ними новыхъ воспріятій. Этимъ совершенно
возстановлялась бы воспріимчивость, еслибы новыми воспрія-
тіями прямо не изменялось существовавшее раньше отно-
шепіе задержки, и еслибы прежнимъ представленіямъ не
было дано извѣстной свободы непосредственно воспроиз-
водиться (26). А такъ какъ это бываетъ, то воспріимчивость
уменьшается. Чѣмъ болѣе находится на лицо однородныхъ
прежнихъ представление или,—какъ говорятъ обыкновенно,—
чѣмъ дольше живетъ человѣкъ, тѣмъ болѣе выступаетъ ихъ
заразъ по данному поводу. И такимъ образомъ съ годами
уменьшается и это возобновленіе воспріимчивости.
48. Сказанное до сихъ поръ относится не только къ со-
вершенно однороднымъ представленіямъ, но ко всѣмъ, сте-
пень задержки которыхъ есть дробь. Это здѣсь нельзя раз-
вить, потому что въ предшествующему не могло быть сказано
ничего болѣе точнаго о различеніи степеней задержки.
49. Надо особенно замѣтить троякаго рода вмѣшатель-
ство въ психическіе факты со стороны тѣла: его давленіе
(Druck), его отзвукъ (Resonanz) и его содѣйствіе при по-
ступкам (Mitwirkung im Handeln). Объ этомъ предвари-
тельно скажемъ слѣдующее:
50. Физіологическое давленіе возникаетъ, если сопровож-
дающія состоянія, которыя въ тѣлѣ должны соотвѣтствовать
измѣненіямъ въ душѣ, не могутъ слѣдовать свободно; оттого
*) Psychologie I, § 95, и de attentionis mensura.
Прим. Герб.

тогда и въ душѣ чувствуется препятствіе, какъ таковое,
именно вслѣдствіе того, что измѣненія души и тѣда другъ
другу сооотвѣтствуютъ. Это давленіе часто бываетъ извѣст-
нымъ только какъ замедляющая сила, въ угоду которой
должны замедляться душевныя движенія. Но давленіе часто
также равняется прямо задерживающей силѣ, и можетъ
употребляться въ вычислены такъ, какъ еслибы оно нѣ-
сколько умножало число противоположныхъ представленій.
Черезъ это всѣ дѣйствительныя представленія могутъ быть
сведены на статическій порогъ, и въ этомъ будетъ заклю-
чаться объясненіе сна. Въ этомъ случаѣ получится глубокій,
полный сонъ.
51. Физіологическій отзвукъ возникаетъ въ то время,
когда сопровождающія тѣлесныя состоянія пробѣгаютъ ско-
рѣе, или образуются напряженнѣе, чѣмъ это было бы не-
обходимо для того, чтобы только не причинять никакихъ
препятствій душевнымъ движеніямъ. Тогда душа, опять таки
сопровождая тѣло, будетъ дѣйствовать быстрѣе и напряжен-
нѣе. Но она будетъ участвовать также и въ слѣдующемъ за-
тѣмъ разслабленіи тѣла, какъ бываетъ, напр., послѣ хмѣля
и аффектовъ.
52. Взаимодѣйствіе души и тѣла во внѣшнихъ дѣй-
ствіяхъ не можетъ первоначально происходить изъ души, по-
тому что воля ничего не знаетъ о томъ, что собственно вно-
сится ею въ нервы и мускулы. Однако въ ребенкѣ суще-
ствуете органическая потребность къ движенію. Эту потреб-
ность и возникающія благодаря ей дѣйствительныя движенія
душа сначала сопровождаетъ своими чувствами; чувства же
соединяются съ воспріятіями движимыхъ членовъ. Если же
представленіе, возникшее изъ такого воспріятія, въ слѣдо-
ваніи стремится вверхъ, какъ желаніе (16), то движется и
соединенное съ нимъ чувствованіе, а къ этому принадле-
жать, въ качествѣ сопровождающихъ тѣлесныхъ состояній,
всѣ тѣ измѣненія (Ereignisse) въ нервахъ и мускулахъ, при
помощи которыхъ дѣйствительно опредѣляется органическое
движеніе. Такимъ образомъ бываетъ, что представленія яв-
ляются даже источникомъ механическихъ силъ во внѣш-
иемъ мірѣ.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ.
Эмпирическая психологія.
ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ.
О душевныхъ способностяхъ, какъ о томъ, что
имѣетъ видъ первоначально и существенно
разнообразнаго въ человѣческомъ духѣ.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
Обзоръ принятыхъ душевныхъ способностей.
53. Изъ вышеизложенныхъ основаній психологіи сами
собою объясняются нѣвоторые извѣстные фавіы; много дру-
гихъ остается еще безъ освѣщенія. Нѣтъ необходимости те-
перь же точнѣе опредѣлять это различіе. Вопросъ о томъ,
какъ далеко простираются найденныя объясненія, можетъ
при послѣдующемъ изложеніи оставаться безъ разрѣшенія
до тѣхъ поръ, пока будутъ разобраны факты, потому что
тогда можно будетъ удобнѣе уловить нить изслѣдованія.
Однако обыкновенно принимаемый душевныя способности
нуждаются теперь въ критическомъ освѣщеніи, которое само
должно, мало по малу, подвигаться впередъ вмѣстѣ съ раз-
боромъ фактовъ.
Съ стремленіемъ объединить разнообразное естественно свя-
зывается выдѣленіе того, чего явно нельзя объединить, такъ
какъ оно или исключается, или выступаетъ только въ рѣд-
кихъ случаяхъ. Слѣдовательно, желая изобразить человѣче-

скій духъ, психологи на первый разъ должны оставить безъ
вниманія тавія направленія, которыя отвергаютъ отличитель-
ные признаки какъ въ индивидуумахъ, такъ и въ смѣняю-
щихъ другъ друга душевныхъ состояніяхъ. Это мы отклады-
ваемъ до втораго отдѣла, а въ первомъ разсмотримъ только
то, что считается въ человѣческомъ духѣ первоначально и
существенно разнообразнымъ.
54. Однако, вслѣдствіе особенной неопредѣленности пси-
хологическихъ фактовъ, становится невозможнымъ точное
разграниченіе. Человѣкъ, разсматриваемый психологомъ, это —
человѣкъ общежительный, образованный, выработанный цѣ-
лой, прошедшей до сихъ поръ, исторіей своего рода. Въ
этомъ человѣкѣ, очевидно, находится вмѣстѣ то разнообраз-
ное, которое, подъ именемъ душевныхъ способностей, счи-
тается общимъ достояніемъ человѣчества. Дѣйствительно ли
первоначально оно вмѣстѣ, и дѣйствительно ли разнообразно
оно изначала,—объ этомъ факты умалчиваютъ. Дикарь и
новорожденное дитя, равно какъ и благороднѣйшія изъ жи-
вотныхъ, даютъ намъ слишкомъ мало поводовъ удивляться
обширности ихъ духа. Здѣсь психологи допускаютъ натяжки,
будто высшая дѣятельность духа (не у животныхъ, но у дѣ-
тей и дикарей) дана въ возможности, какъ неразвившійся
задатокъ, или душевная способность. То, что въ поведеніи
дикаря и ребенка въ самой слабой степени напоминаетъ
поведеніе человѣка образованнаго, имѣетъ теперь для нихъ
значеніе замѣтныхъ слѣдовъ пробуждающагося разсудка,
пробуждающагося разума, пробуждающагося нравственнаго
чувства. Но мы не можемъ не замѣтить, что въ послѣдую-
щемъ изображается собственно только особенное, и не болѣе
какъ точно ограниченное, состояніе человѣка, по тому об-
щему впечатлѣнію, которое оно производитъ на людей, очень
неопредѣленно называемыхъ нами „образованными". Нельзя
избѣгнуть большой шаткости этого общаго впечатлѣнія. Нѣтъ
никакихъ общихъ фактовъ; чисто психологическіе факты за-
ключаются въ мгновенныхъ состояніяхъ индивидуумовъ; они
неизмѣримо далеко отстоятъ отъ высоты общаго понятія че-
ловѣка вообще.
55. Только что приведенное сравненіе человѣка съ жи-
вотнымъ подаетъ теперь поводъ къ первому раздѣленію въ

разнообразномъ, принимаемомъ за первоначальное. Поскольку
человѣкъ замѣтно возвышается надъ животвымъ, ему припи-
сывают высшія способности; поскольку онъ равняется съ
животными, ему приписываютъ способности низшія.
Это раздѣленіе пересѣкаетъ уже упомянутое выше раз-
дѣленіе (по представливанію, чувствованію и желанію) въ
столькихъ же способностяхъ.
Въ качествѣ вспомогательнаго средства при обзорѣ эмпи-
рической психологіи, равно употребительны оба раздѣле-
нія, и мы воспользуемся ими обоими.
56. Такъ какъ въ психологіи все находится во взаимной
связи, то, для того, чтобы провести дальнѣйшее раздѣленіе выс-
шихъ и низшихъ способностей, мы желаемъ начать дѣло не
съ проведенія весьма сомнительной пограничной линіи между
ними, но (для перваго раза) съ противопоставления ихъ вза-
имныхъ крайностей. Именно, самымъ низшимъ въ человѣче-
скомъ духѣ считается чувственность, а самымъ высшимъ—
разумъ. Оба они похожи другъ на друга тѣмъ, что высту-
паютъ въ нѣсколькихъ членахъ втораго дѣленія. Говорятъ о
чувственномъ представливаніи, чувственномъ ощущены (Füh-
len), чувственномъ желаніщ говорятъ также о теоретиче-
скомъ (представляющемъ) и практическомъ (желающемъ, тре-
бующемъ) разумѣ: не говорятъ ничего только о чувству-
ющемъ разумѣ, такъ какъ разумъ, долженствуя быть самымъ
высочайшимъ въ человѣкѣ, всегда мыслится дѣйствующимъ,
и никогда—страдательнымъ.
Смыслъ примѣняемыхъ здѣсь выраженій мало мальски по-
нятенъ каждому изъ обычнаго словоупотребленія; здѣсь еще
не мѣсто болѣе тонкимъ опредѣленіямъ, потому что они то
и являются спорнымъ дѣломъ.
57. Бели теперь отъ обѣихъ, самыхъ крайнихъ границъ
мы будемъ приближаться къ серединѣ, то прежде всего, въ
способностяхъ представленія, рядомъ съ чувственностью най-
демъ воображеніе и память, а рядомъ съ разумомъ—умъ и
разеудокъ. Потомъ, въ способностяхъ чувствованія, рядомъ съ
чувственнымъ ощущеніемъ удовольствія и неудовольствія—
эстетическія и нравственныя чувствованія и аффекты. На-
конепъ, въ способностяхъ желанія, вядомъ съ чувственными

пожеланіями и влеченіями, съ одной стороны—разсудочиыя н
разумныя хотѣнія, а съ другой—страсти.
58. Прежде, чѣмъ точнѣе уяснять этотъ грубый очервъ
психологическаго поля, мы должны замѣтить слѣдующее:
a) Раздѣленія суть только эмпирическія сопоставленія,
безъ ручательства за полноту, безъ достаточно опредѣлен-
наго и оправданнаго основанія дѣленія. Поэтому нѣтъ ни-
чего удивительнаго, если, при болѣе тщательномъ разсмо-
трѣніи фактовъ, найдутся предметы, которые или подойдутъ
подъ многіе изъ намѣченныхъ классовъ, или же ни подъ
одинъ изъ нихъ.—Приведемъ два примѣра:
По представленію Вольфа, способность чувствованія не
отдѣляется отъ страстей. Всматриваясь въ дѣло глубже, мы
покажемъ далѣе, что аффекты не принадлежатъ ни къ од-
ному изъ классовъ чувствованій (и тѣмъ болѣе—ни къ од-
ному изъ другихъ, слѣдовательно—совершенно ни къ одному
изъ намѣченныхъ классовъ), хотя чувствованія предшеству-
ютъ аффектамъ, также какъ аффекты страстямъ. — Какъ
видно изъ опыта, то, что нравственно и эстетично, чув-
ствуется, познается и желается. Не смотря на это, не рѣ-
шаются допустить, чтобы оно, подобно чувственности, рас-
пространялось на всѣ главныя способности, такъ чтобы нрав-
ственный чувствованія, познанія и намѣренія существовали
съ равною самостоятельности на ряду другъ съ друіомъ, но
спорятъ о томъ, въ чемъ заключается начало нравственности,
въ требованіи ли (Gebote), въ познаніи, или въ чувствѣ.
Если обратиться къ опыту, онъ даетъ неоспоримый отвѣтъ,
что нравственное чаще всего чувствуется, рѣже—правильно
познается, и еще рѣже—служитъ предметомъ желаній. Но
этимъ не опредѣляется ничего, кромѣ шаткости и непроч-
ности эмпирической психологіи и всякаго изслѣдованія, не
имѣющаго лучшаго основанія.
b) Хотя намѣченныя дѣленія могутъ быть употребляемы
для перваго обзора, однако онѣ совсѣмъ не годятся для точ-
наго изображенія того, что происходить въ человѣкѣ, по-
тому что ими разрывается постоянно связанное въ действи-
тельности. Изъ опыта не видно, бываетъ ли представливаніе
безъ чувствовапій и желаній; лучше сказать, эти движенія
духа безпрерывно лроисходятъ одно въ другомъ. Ясно, что

во всякому чувствованію относится чувствуемое, и ко вся-
кому желанію—желаемое, но должно ли и то и другое во
всѣхъ случаяхъ быть представляемымъ,—этого, на основаніи
опыта, нельзя ни утверждать, ни отрицать, потому что пред-
ставляемое можетъ быть неяснымъ до непознаваемости, ме-
жду тѣмъ предубѣжденіе стоитъ на сторонѣ утвердительнаго
отвѣта, потому что въ большинствѣ случаевъ онъ оказьи
вается правильнымъ.—Аффекты принадлежать не въ одному
влассу со страстями; однаво положительно немыслимы стра-
сти, совершенно свободныя отъ аффевтовъ. И вто хочетъ
описывать исторію одного только страстнаго волненія, тотъ
долженъ разсматривать его со всѣми возбуждаемыми при
этомъ аффевтами, какъ единый фавтъ. Непрерывнаго тече-
нія этого фавта совсѣмъ нельзя представлять себѣ въ видѣ
какой нибудь мозаичной вартины, отдѣльныя части которой
можно было бы понабрать изъ эмпирической психологіи.
с) Что отдѣльныя душевныя способности даны не просто,
но во взаимномъ отношеніи между собою, это эмпиричесвая
психологія признаетъ, приписывая имъ переработву одной и
той же матерги. Эту матерію чувственность должна воспри-
нять,—причемъ поднимается вопросъ о причинномъ отно-
шеніи между внѣшнимъ міромъ и человѣкомъ. Если оно от-
рицается, то должно будетъ признать чувственность сворѣе
способностью порождающей. Ту же самую матерію память
должна сохранить, а фантазія, не трогая этого сохраненія,
представить въ новыхъ образахъ; и разсудовъ, опять тави
не трогая этихъ новыхъ образовъ, долженъ образовать изъ
нея понятія, а способность желанія—измѣнить ее въ же-
лаемое и ненавистное,—и опять продукты фантазіи, понятія,
желанія и т. д., сохраненныя памятью и смѣшанныя, при
случаѣ, съ новой матеріей, должны подвергнуться дѣйствію
новой перерабатывающей способности. Или, если это ка-
жется непонятнымъ, то, можетъ быть, память прячетъ въ
свой чуланчивъ только одну часть матеріи, а другая часть
отдается фантазіи, третья—разсудку, четвертая—способно-
сти желанія, и т. д.? Опытъ ничего не свидѣтельствуетъ объ
этомъ. Тѣмъ болѣе необходимымъ представляется то, что при
этомъ считаютъ неизбѣжнымъ метафизическое предположеніе
какого то многообразнаго и сложнаго причиниаго отношенія

какъ различныхъ способностей—одной къ другой, такъ и всѣхъ
ихъ къ предполагаемой матеріи, которую онѣ сообща должны
переработать.
59. Признавая только что упомянутыя причинныя отно-
шенія, психологія позволяетъ намъ и дальше опредѣлять по-
рядокъ ея ученія. Согласно положенію „nihil est in intel-
lectu, quod non fuerit in sensu", прежде всего разсматри-
ваются чувственяыя представленія, а объ остальномъ рѣчь
идетъ въ такомъ порядкѣ, какъ будто бы оно всегда оказы-
вается происходящимъ изъ этого. Здѣсь путеводною нитью
служить постепенное развитіе отдѣльнаго человѣка и народа,
равно какъ и различіе между человѣкомъ и животнымъ.
Хотя, обращаясь къ опыту, мы гораздо чаще встрѣчаемъ
низкую чувственность, чѣмъ всякую другую душевную жизнь, —
однако мы никогда не видимъ этой послѣдней безъ первой,
такъ что. намъ стоить большого труда связать сколько ни-
будь опредѣленный смыслъ съ выраженіемъ „чистый разумъ".
Тѣмъ не менѣе существуютъ два очень важныхъ психологи-
ческихъ факта, которыхъ мы не можемъ понять иначе, какъ
только помимо причиннаго отношенія между чувственностію
и разумомъ или оспаривая это отношеніе. Эти факты—чи-
стое самосознание и нравственное намѣреніе. То, что мы по-
стоянно наблюдаемъ въ себѣ въ теченіп времени, должно
быть, какъ случайно измѣняемое, отличено отъ нашего истин-
наго Я; слѣдовательно, это последнее мы познаемъ, невиди-
мому, само по себѣ, независимо отъ внутренняго чувства,
при помощи такъ называемой чистой апперцепціи. (Въ об-
щемъ, апперцепція обозначаетъ знаніе того, что въ насъ
происходить).—И намѣреніе яснѣе всего оказывается чисто
нравственнымъ тогда, когда пренебрегаютъ соображениями
выгоды и невыгоды, какъ онѣ являются намъ въ опытѣ,
когда духъ возвышается надъ чувственными ощущеніями и
опредѣляетъ себя прямо вопреки имъ. Какъ возможно это
возвышеніе? Отвѣтъ „при помощи свободной воли" совершенно
соотвѣтствуетъ внутреннему воспріятію, имѣющему мѣсто въ
подобныхъ случахъ. Поэтому, подъ пару чистой аппер-
цепціи, принимается независимая отъ всякаго причиннаго
отношенія, такъ называемая трансцендентальная свобода.—
Бели же то и другое приписывается разуму, какъ тому, что

въ человѣкѣ дальше всего отстоитъ отъ чувственности, то
разумъ понимается здѣсь не какъ нѣчто высшее, но скорѣе
какъ нѣчто совсѣмъ другое, чѣмъ чувственность, и на эту
послѣднюю нельзя уже больше смотрѣть ни какъ на осно-
ваніе, ни даже—какъ на условіе всего остальнаго.
При такомъ предположеніи, психологія, въ распорядкѣ
своего ученія, должна не переходить отъ чувственности къ
разуму, но представлять два параллельныхъ съ самаго на-
чала ряда наблюденій, причемъ разумъ и чувственность об-
разовали бы начальные пункты, а соединеніе ихъ обоихъ въ
различныхъ видоизмѣненіяхъ было бы высшимъ положеніемъ
(Gegend) и, такъ сказать, цѣлью. Эмпирическая психологія
не можетъ ничего противопоставить этому требованію. Но
въ „Введеніи въ философію" (Einleitung in die Philosophie,
§103 и 107) было уже показано, что понятія „Я" и
трансцендентальной свободы заключаютъ въ себѣ противо-
рѣчіе *). Поэтому несообразно съ истиной и только что вы-
ставленное понятіе разума. Ничуть не лучше и ходячее по-
нятіе о чувственности, особенно если она считается источ-
никомъ зла. Самое большее зло настолько же мало является
чувственнымъ. насколько мало и чувственность является про-
никнутой зломъ.
Примѣчаніе. Когда въ обыденной жизни говорятъ,
что въ одномъ человѣкѣ преобладаетъ разсудокъ, въ
другомъ—память, въ третьемъ — фантазія, въ четвертом —
здравый смыслъ, и когда при этомъ тому или другому
человѣку, взятому въ цѣломъ, всетаки нельзя приписать
никакой опредѣленной степени большаго или меньшаго
душевнаго здравія, — то должна возникнуть догадка, что,
различая такъ называемыя душевныя способности, мы
пмѣемъ дѣло скорѣе съ продуктами духовной дѣятель-
ности, чѣмъ съ ея внутреннею, здоровой или больной,
природой. Хотя ниже будетъ дано болѣе глубокое и
болѣе точное опредѣленіе понятій четырехъ главныхъ
*) По ученію Гербарта, понятіе трансцендентальной свободы заключаете
въ себѣ то противорѣчіе, что раздвояетъ, въ актѣ самоопредѣленія, единое су-
щество, протовонолагая активность пассивности. О противорѣчіяхъ въ понятіи
Я см. выше („Психологія, какъ наука," § 27).
Прим. перев.

душевныхъ болѣзней—тупоумія, придурковатости, бѣ-
шенства и безумія,—однако и здѣсь будетъ полезно со-
ставить понятіе душевнаго здравія, при помощи того,
что противополагается этимъ болѣзнямъ, т. е. при по-
мощи понятій воспріимчтостщ сосредопьочеиноспгщ спо-
койшвія и взаимноопредѣляемости всѣхъ представленій
другъ другомъ; потому что недостатокъ какого нибудь
изъ этихъ четырехъ необходимыхъ качествъ дѣйстви-
тельно гораздо непосредственнѣе доказываетъ склонно-
сть къ душевной болѣзпи, чѣмъ недостатокъ фантазіи,
памяти, разсудка и проч. Но довольно ясно, что на-
званный необходимый качества относятся къ изложен-
ному выше основному ученію о представленіяхъ, какъ
силахъ, подвижность которыхъ, при малѣйшемъ измѣ-
неніи въ ихъ напряженности и связи, такъ же замѣтна,
какъ и стремленіе ихъ къ покойному состоянію равно-
вѣсія, и у которыхъ, при помощи законовъ воспроиз-
веденія, совершенно сохраняется собраніе однороднаго
и уже вступившаго въ связь, равно какъ и всякій спо-
собъ возможнаго взаимоопредѣленія, — до тѣхъ поръ,
пока со стороны тѣла не послѣдуетъ насильственнаго
вмѣшательства, чуждаго духу. Однако нельзя подробнѣе
разсматривать отношенія между тѣломъ и духомъ, не
упоминая о нѣкоторыхъ натурофилософскихъ положе-
ніяхъ, приводить которыя здѣсь было бы еще слишкомъ
рано. Теперь прежде всего должно, если не освободить
отъ неопредѣленности, то, по крайней мѣрѣ, познако-
миться со многими значеніями самаго перваго изъ при-
веденныхъ выше дѣленій (55).
ВТОРАЯ ГЛАВА.
О пограничной линіи между низшими и высшими
способностями.
60. Пограничная линія между низшими и высшими спо-
собностями, въ способностяхъ представленія, проходить между
воображеніемъ и разсудкомъ, въ способностяхъ чувство-
вать—между чувственннымъ удовольствіемъ и эстетиче-

скимъ чувствомъ, въ способностлхъ желанія—между страстью
и обдуманнымъ выборомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, при шат-
кости всѣхъ этихъ понятій, она еще совсѣмъ не про-
водится точно, и психологи (по крайней мѣрѣ, Вольфъ въ
эмпирической психологіи, § 233) готовы признаться, что ее
нельзя строго опредѣлить. Это тѣмъ болѣе ясно, что даже
животнымъ прлписывается analogon rattonis, между тѣмъ
какъ никто, вѣдь, не припишетъ имъ фантазіи, подобной че-
ловѣческой. Такимъ образомъ выходить, что животныя при-
частны высшей способности представленія, и, напротивъ, ли-
шены кое-чего такого, что слѣдуетъ считать способностью
низшей. Хотя указанное опредѣленіе по отношенію къ спо-
собности чувствованія кажется довольно подходящимъ, такъ
какъ, никто, вѣдь, не ожидаетъ отъ жйвотныхъ эстетиче-
скаго сужденія, однако это сужденіе обыкновенно отсут-
ствуем и у болѣе грубыхъ людей, являясь скорѣе принад-
лежностію высшей ступени образованія, чѣмъ человѣческой
природы. Наконецъ, что касается страстей, то среди нихъ
мы находимъ и такія, которыя, хотя и очень дурны, однако
берутъ свое начало въ самой благородной и самой высшей
области человѣческой мысли, такъ что невозможно отно-
сить ихъ къ низшимъ способностямъ, приписываемымъ и жи-
вотному. Слѣдовательно, должно понимать предметъ иначе.
61. Сравнительно съ человѣкомъ, животному приписы-
ваютъ вообще низшія способности, потому что его душев-
ный силы (Können) считаютъ или недостаточными, или умень-
шенными, или же подчиненными.
Если мы допустимъ, что, сравнительно съ болѣе пол-
ными, дальше простирающимися способностями человѣка, ду-
шевныя силы животнаго недостаточны, то весьма яснымъ
основаніемъ для этого будетъ отсутствіе у него рукъ и рѣчи,
вслѣдствіе чего оно далеко не съ тѣмъ удобствомъ можетъ
получать представленія о вещахъ; и между тѣмъ какъ по-
ниманіе, умъ человѣка ближе всего относится къ рѣчи, жи-
вотныя могутъ доходить развѣ только до пониманія нѣсколь-
кихъ знаковъ. Но въ такомъ же точно положеніи находится
и человѣкъ, будучи ребенкомъ на самой низкой степени
своего развитія, потому что въ началѣ онъ также мало умѣ-
етъ владѣть руками, какъ и пользоваться рѣчью.

Если, далѣе, мы допустимъ, что душевныя силы живот-
наго должны быть признаны уменьшенными, такъ какъ пер-
воначально онѣ, вѣдь, могли быть большими, — то это также
подойдетъ къ животнымъ, хотя и двоякимъ образомъ. По-
тому что, во первыхъ, въ кругъ ихъ представленій входитъ
нѣчто нарушающее (Störendes), что не дѣйствуетъ такъ стѣ-
снительно на человѣка. Вполнѣ ясно, что этимъ нарушаю-
щимъ, у животныхъ съ художественными стремленіями, слу-
жатъ органическія раздраженія, которымъ они повинуются;
у другихъ обращаетъ на себя вниманіе преждевременная
зрѣлость. А, во вторыхъ, при относительно малой величинѣ
мозга животныхъ, ихъ организмъ, вѣроятно, не можетъ быть
столь же доступнымъ для душевныхъ раздраженій, какъ ор-
ганизмъ человѣческій.
Если, наконецъ, мы станемъ смотрѣть на душевныя силы
животныхъ какъ на подчиненныя (въ силу чего онѣ должны
быть служебными или побѣжденными), то, вѣдь, это понятіе
подойдетъ не только къ животнымъ, но и къ низшимъ спо-
собностямъ человѣка, поскольку онъ владѣетъ самимъ собою.
Только это обладаніе, въ свою очередь, такъ сильно зави-
ситъ отъ достигнутой уже ступени образованія, такъ сильно
колеблется, по своему виду, между ловкостью и нравствен-
ностью, а, если принять во вниманіе его степень, то къ нему
такъ мало способны грубые и больные люди, наконецъ (если
могутъ что нибудь значить исключенія) у дрессированныхъ
животныхъ находится такъ много слѣдовъ пріобрѣтеннаго
выучкой воздержанія, что нельзя доказать, будто въ душев-
ныхъ способностяхъ лежитъ какое нибудь существенное и
всеобщее различіе, — скорѣе, все можно свести на различіе
благопріятныхъ или неблагопріятныхъ условій, или же достигну-
таго образованія. Поэтому мы не можемъ и не имѣемъ
права разсматриватъ человѣческій духъ какъ сумму двухъ способ-
ностей, специфически различныхъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, прина-
ровленныхъ одна къ другой. Выходитъ только, что душевная
жизнь (Regsamkeit), по различію представленій, ихъ связей и
задержекъ, выражается въ безконечно-разнообразныхъ фор-
махъ и границахъ. Всѣ эти разсужденія не зависятъ отъ мета-
физики, а будетъ ли метафизика, разъ она призвана, противо-

рѣчить даннымъ разсужденіямъ, или же она подтвердить
ихъ,—рѣшать этотъ вопросъ мы здѣсь не должны.
Напротивъ, человѣку, достигшему высшей ступени обра-
зованія, мы должны, сообразно съ опытомъ, приписать не
только простую, но и многообразную способность, такъ ска-
зать, распадаться въ самообладаніи на нѣсколько частей, и
то направлять произвольнымъ образомъ свои мысли, то на-
страивать свои чувствованы, то предписывать себѣ послаб-
леніе или правильное усиліе. Извѣстно, что у животныхъ
мало или даже совсѣмъ не замечается какихъ бы то ни
было слѣдовъ всего этого; что же касается человѣческой спо-
собности, то объ этомъ уже было разсужденіе въ основа-
ніяхъ психологіи (40—43). Слѣдовательно, въ этомъ смы-
слѣ мы и будемъ признавать высшія и низшія способности.
62. Вольфъ между высшими и низшими способностями
представленія помѣщаетъ вниманіе (однако только произволь-
ное, между тѣмъ какъ непроизвольное является чуть ли еще
не болѣе важнымъ). Высшія способности начинаются у него
вмѣстѣ съ отчетлгівостію понятій, признаки которыхъ раз-
лагаетъ вниманіе. Хотя это опредѣленіе захватываетъ сферу,
гораздо болѣе узкую, чѣмъ та, которую обычное словоуйо-
требленіе указываетъ словамъ „разсудокъ" и „разсудочный",
тѣмъ не менѣе она замѣчательно совпадаетъ съ частью этой
послѣдней. Именно, дѣлая понятіе болѣе отчетливымъ, вни-
маніе равномѣрно вызываетъ, одно за другимъ, заключаю-
щаяся въ немъ частный представленія; вмѣстѣ съ тѣмъ, оно,
такъ сказать, выравниваешь понятіе, признаки котораго до
сихъ поръ какъ то случайно торчали другъ поредъ другомъ.
Такимъ образомъ, оно соотвѣтствуетъ качеству мыслимаго,
которому всѣ его опредѣленія принадлежать независимо отъ
различія, вносимаго индивидуальнымъ мышленіемъ, направ-
ляющимся болѣе на одинъ признакъ, чѣмъ на другой. Слѣ-
довательно, оно соотвѣтствуетъ также и другому данному
объясненію разсудка, которое заключаете въ себѣ тотъ же
смыслъ, что связывается съ этимъ словомъ обыкновенно,
именно, — что разсудокъ есть способность связывать наши
мысли по качеству мыслимаго. Въ обыденной жизни нахо-
дится довольно много примѣровъ неравномѣрнаго, индиви-
дуал ьнаго мышленія; таковы отрывочный свѣдѣнія рутинера,

сравнительно съ равномѣрно выработаннымъ знаніемъ истин-
наго ученаго. Послѣднее, безъ сомнѣнія, является дѣломъ
прогрессирующаго вниманія.
63. Кантъ, проводя границу между высшими и низшими
способностями, руководствуется слѣдующей основной мыслію:
„вообще связь многообразнаго никогда не можетъ привхо-
дить къ намъ черезъ чувства; всякая связь есть спонтанеи-
ческій актъ силы представленія, которую въ отличіе отъ
чувственности, надо назвать разсудкомъ" *). Это, весьма
призрачное, положеніе, по своей природѣ, является спеку-
лятивнымъ (оно вызываетъ высшій скепсисъ, выставленный въ
Lehrb. zur Einleitung in die Philosophie, см. также § 22—29
и § 98—103 **). Сильно выдвинувъ эту мысль, Кантъ ока-
залъ великую услугу спекуляціи, но, положивъ только на-
чало, онъ совсѣмъ не выполнилъ тѣхъ въ высшей степени
важныхъ изслѣдованій, которыя вытекали отсюда; и на-
сколько эти изслѣдованія должны всегда необходимо содер-
жаться въ основоположеніи къ общей метафизикѣ, настолько
же, въ свою очередь, необходимо должно быть совершенно
исключено изъ ученія психологіи все то, что приближается
къ кантовскому положенію, потому что въ концѣ изслѣдо-
ванія получается прямо противоположное тому, къ чему, по-
видимому, склонялось начало. Многообразное совсѣмъ не свя-
зывается чѣмъ нибудь такимъ, что можно было бы назвать
актомъ, а тѣмъ болѣе—актомъ спонтанеическимъ. Связь
многообразнаго является непосредственнымъ слѣдствіемъ един-
ства души. Эта связь всегда примѣняется, далѣе, къ тому
способу и образу, въ какихъ соединяются чувственныя впе-
*) Kritik der reinen Vernunft, § 15.
**) Въ „Lehrb. z. Einl. in die Philos." Гербартъ различаетъ двоякаго рода
скепсисъ—низшій и высшій. Низшіа скепсисъ касается субъектявнаго характера
нашихъ знаній. Это—сомнѣніе въ возможности полутать посредствомъ своихъ
чувстьъ вѣрный образъ того, что такое вещи. Высшій скепсисъ идетъ дальше.
Онъ возбуждаетъ мысль, что мы на самомъ дѣлѣ вовсе не воспринимавтлъ всего
того, что нами, повидимому, воспринимается, и что къ данному содержанію вос-
пріятія мы сами непроизвольно примышляемъ тѣ формы (пространство, время,
причинность), которыя приписываемъ объектамъ природы. Поводомъ къ высшему
скепсису обыкновенно служать извѣстныя умозрительный, или спекулятивныя,
положенія.
Прим. переводчика.

чатлѣнія: вакъ было уже доказано въ Einleitung in die
Philosophie она есть нѣчто данное *). Наконецъ,—что соб-
ственно только сюда и относится,—эмпирическимъ путемъ ни-
когда нельзя доказать даже видимости кантовскаго положе-
нія. Хотя въ напряжепномъ мышленіи мы чувствуемъ себя
дѣятельными, и въ это время сознаемъ иногда, что умышленно
составляемъ понятія изъ ихъ признаковъ, — однако, объеди-
няя въ понятіи объекта многообразіе данной интуиціи
(Krit. d. r. V., § 17), мы бываемъ вынуждены принять
*) Здѣсь мы встречаемся съ вопросомъ о формѣ и матеріи даннаго, т. е.
того, что мы находимъ въ опытѣ и воспріятіи чего мы чувствуемъ себя несво-
бодными (Hauptp. d. Metaph., II).—Если мы возьмемъ двѣ какія нибудь вещи
(напр., два металла), то сумма всѣхъ признаковъ этихъ вещей будетъ состав-
лять матерію даннаго, а раздѣленіе ихъ на двѣ группы—его форму (Lehrb. z.
Einl, in. d. Ph., § 25). Но признаки вещей мы знаемъ только по своимъ ощу-
щеніямъ (Ibid., § 19). Следовательно, матерія даннаго есть ощущеніе (Allgem.
Metaph., § 169). Но чѣмъ же, при ближайшемъ опредѣленіи, оказывается форма
даннаю? Мы не можемъ отрицать того, что форма опыта дана, что ее уже
находятъ въ опытѣ: круглое сопротивляется тому, чтобы казаться четы ре уголь-
нымъ; комплексъ свойствъ, который ми называемъ золотомъ, сопротивляется
тому, чтобы, вмѣсто своей твердости, обнаруживать текучесть ртути, или, вмѣ-
сто желтаго цвѣта,—бѣлый (Hauptp. d. Metaph., II). По уже изъ самаго опре-
дѣленія формы видно, чго она немыслима безъ матеріи. Съ другой сто-
роны, очевидно, что, одна матерія безъ формы, т. е. одни признаки, взя-
тые сами по себѣ, еще не составляютъ вещи. „Мы не имѣли бы познанія ни о
золотѣ, ни о серебрѣ, если бы опытъ оставлялъ не опредѣленнымъ, съ какимъ
признакомъ должны мы связывать въ одну вещь спеціальную тяжесть золота—съ
бѣлымъ или желтымъ цвѣтомъ, и съ какимъ опять таки цвѣтомъ,— бѣлымъ или
желтымъ,—должны мы связывать звонъ серебра" (Lehrb. z. Einl. in die Philos.,
§ 25). Мы, конечно, утверждаемъ, что все это познается изъ наблюденія. Однако
все, что нами наблюдается, — ничто иное, какъ отдѣльные признаки. „Слѣ-
довательно, эти признаки должны содержать въ себѣ указаніе на группированіе,
т. е. на форму. Но никто не можетъ утверждать, будто, вмѣстѣ съ тяжестью и
благодаря ей, онъ ощущаетъ необходимость считать эту тяжесть данною вмѣ-
стѣ съ желтизною, или будто, вмѣстѣ съ желтымъ цвѣтомъ и благодаря ему,
онъ видитъ необходимость признать желтое настолько то тяжелымъ... То, что
разъясняется на этомъ примѣрѣ, можетъ быть отнесено и ко всѣмъ вещамъ со
многими признаками" (Ibid.).—И такъ, непосредственно мы знаемъ только ощу-
щенія. Поэтому, на дѣлѣ только они и составляютъ данное въ собственномъ
смыслѣ (Allgem Metaph., § 169). Что же касается формъ опыта, то онѣ, хотя
и даны, однако только лишь какъ „опредѣленія того способа, какимъ связыва-
ются ощущенія" (Ibid., § 171). Эти опредѣденія, какъ мы видѣли, не содер-
жатся непосредственно въ ощущеніяхъ, а только примышляются къ нимъ
(Lehrb..z. Einl. in. d. Ph., § 25). Какъ происходитъ примышленіе формы къ

объектъ такимъ, какъ онъ представляется; здѣсь мы
только связаны и ничего не знаемъ о спонтанеическомъ
актѣ.
Между тѣмъ какъ дѣятельность не является ни свой-
ствомъ разсудка, ни источникомъ связи,—разсудокъ, безъ
сомнѣнія, выражается въ извѣстнаго рода связи: потому что
вся высшая способность дѣйствуетъ въ чувственности, памяти
и воображеніи (которыя обыкновенно прямо причисляются къ
способностямъ низшимъ) именно такимъ образомъ, что об-
наруживается у образованныхъ людей въ широкихъ связяхъ,
совсѣмъ не встрѣчающнхся у дикарей и животныхъ. Сюда
прежде всего относится распространеніе представленій про-
странства и времени гораздо далѣе сферы чувственваго ощу-
щенія, даже до безконечности. Въ дикаряхъ же и живот-
ныхъ особенно обращаетъ на себя вниманіе то, что ихъ
грубый взглядъ ошибается и въ прошедшемъ и въ предви-
дѣніи самаго близкаго будущаго.
Далѣе, существуетъ громадная разница между собраніемъ
признаковъ вещи и различеніемъ этихъ признаковъ отъ суб-
станціи, которой они приписываются; такая же разница су-
ществуетъ между простымъ схватываніемъ короткаго ряда
событій и выведеніемъ этихъ событій изъ причинъ и силъ.
Высшимъ способностямъ принадлежитъ не первое, но второе.
Хотя это замѣчаніе и вызвано ученіемъ Канта, однако
оно собственно относится къ слѣдующему.
64. Насколько мало логическая отдѣлка понятій можетъ
служить мѣриломъ разсудка (вспомнимъ только о разсудкѣ
женщинъ, художниковъ, чиновниковъ, купцовъ), настолько
же она обнаруживаетъ всетаки часть того различія, кото-
раго мы доискиваемся. И дикарь, и животное, безъ сомнѣ-
нія, имѣютъ общія впечатлѣнія, получаемыя отъ сходныхъ
предметовъ, слившіяся представленія деревьевъ, домовъ, лю-
дей и т. п.; но у нихъ нѣтъ противополоэюенія абстрактнаго
конкретному.—Общія понятія не отдѣляются у нихъ отъ
своихъ примѣровъ. Это отдѣленіе принадлежитъ высшимъ спо-
натеріи опыта и отчего мы непременно нознаенъ ощущенія въ взвѣстнаго рода
связи,—все это, по мнѣнію Гербарта, составляетъ вопросъ псиаюмти (Allgem.
Metaph., § 170; Lehrb. z. Einl., § 117).
Примѣч. переводчика.

собностямъ. Таково противоположеніе пространственнаго—
пространству и временного—времени, равно какъ и противо-
положен нашего Я нашимъ измѣняющпмся состояніямъ, въ
то время какъ и животное, по всей вѣроятности уже отли-
чаетъ себя отъ другаго, съ которымъ оно борется изъ за
пищи.
65. Эстетическое и нравственное пониманіе у дикарей
является рѣдкимъ и ограниченнымъ, а у животныхъ чуть ли
совсѣмъ не отсутствуетъ. Выборъ у нихъ гораздо менѣе об-
думанъ и въ цѣломъ, повидимому, не такъ рѣшителенъ, какъ
у людей образованныхъ. Кромѣ недостатка въ высшемъ, жи-
вотное имѣетъ еще одно положительное свойство,—именно
оно очевидно находится въ большей зависимости отъ ин-
стинкта, который отчасти является періодическимъ и стоить
въ самой тѣсной связи съ организмомъ.
66. Если подвести итогъ всему сказанному, то не полу-
чится никакого законченнаго ряда строгихъ различій ни ме-
жду человѣкомъ и животнымъ, ни между высшими и низ-
шими способностями. Слѣдовательно, мы не имѣемъ и при-
чинъ требовать строго установленная различія тамъ, гдѣ
встрѣчаемъ довольно много шамкаю, которое достаточно объ-
ясняете, какъ можно находить себя вынужденнымъ спраши-
вать о различіи, которое считаютъ единымъ и повсюду рав-
нымъ.—Но если кто нибудь подумаете, что животное слиш-
комъ близко приближается здѣсь къ человѣку, то противъ
этого имѣютъ силу слѣдующія замѣчанія.
Мы знаемъ животныхъ очень мало. Мы различаемъ слиш-
комъ мало животныхъ классовъ. Въ основаніи дрессировки
животныхъ, изъ которой мы узнаемъ замѣчательную гибкость
ихъ дарованій, большею частію лежитъ столь же ложное по-
нятіе, что и въ основаніи дурнаго воспитанія человѣческаго
дитяти. Животное не поддается никакой дрессировкѣ, кромѣ
какъ по внутреннимъ законамъ своего существа, и большая
часть употребляемыхъ при этомъ принужденій, есть, безъ
сомнѣнія, грубое мученіе, даже если оно должно быть нуж-
нымъ для достиженія цѣли, когда желаютъ воспользоваться
животнымъ только какъ животнымъ. Кто наблюдалъ моло-
дыхъ животныхъ, тотъ не могъ незамѣтить, какъ часто пы-
таются они пользоваться своими передними лапами точно

руками: напрасное стремленіе перешагнуть границы своей ор-
ганизации Но человѣку лучше иногда посовѣтовать, вмѣсто
того, чтобы кичиться, вспомнить съ благодарностію о тѣхъ
вспомогательныхъ средствахъ образованія, которыми онъ пре-
имущественно пользуется. Впрочемъ, въ то время какъ для
насъ остается тайной многообразное различіе въ душевной
жизни разныхъ животныхъ, различіе людей является передъ
нами всетаки немного отчетливѣе. На вопросъ, могутъ ли
представленія, какъ силы, обнаруживаться въ людяхъ вполнѣ,
или, можетъ быть, здѣсь еще остается всетаки нѣсколько
той ограниченности, которая замѣчается у животныхъ,—
можно отвѣчать въ общемъ слѣдующее: руки человѣка должны
вооружаться безчисленными инструментами, рѣчь нуждается
еще въ типографскомъ станкѣ; геніальные люди показываютъ,
какъ много недостаетъ обыкновенному человѣку до свобод-
ной душевной жизни и съ какою также легкостью могутъ
слабоумные люди крѣпко затягивать тотъ узелъ въ человѣ-
ческомъ образѣ, которымъ органическая жизнь спутываетъ
душевную; наконецъ, самообладаніе, это дѣло высшаго обра-
зованія, страдаетъ еще отъ всѣхъ недостатковъ образованія
и воспитанія. Слѣдовательно, достаточно ясно, что извѣст-
ная до сихъ поръ человѣческая дѣятельность не считается
вполнѣ законченнымъ выраженіемъ того, что могутъ сдѣлать
представленія, какъ силы; и близка догадка, что на другихъ
небесныхъ тѣлахъ, при другомъ давленіи, атмосферѣ, освѣ-
щеніи и пр., могутъ существовать организаціи, гораздо бо-
лѣе способныя къ развитію.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
Способности представленія.
67. То, что относится къ способностямъ представленія,
можетъ быть сведено къ слѣдующему обзору:
а) Произведете (продукція)
а) опыта:
аа) по матеріи,
bb) по формѣ;

ß) понятій, переступающихъ опытъ.
b) Воспроизведете (репродукція).
По этому плану мы и будемъ разсматривать способности
представленія, причемъ обратимъ вниманіе и на обычное
раздѣленіе душевныхъ способностей.
А. Внѣшнія чувства.
68. Произведете матеріи опыта является преимуще-
ственно дѣломъ внѣшнихъ чувствъ: осязанія, вкуса, обонянія,
слуха, зрѣнія. (Что называется матеріей и формой опыта,—
это извѣстно изъ Введенія въ философіи; ср. Einleitung in
die Philosophie, § 25, 29 *).
Пять указанныхъ чувствъ принимаются соотвѣтственно
числу чувствующихъ органовъ; различныхъ влассовъ чувст-
венныхъ ощущеній гораздо больше. Сверхъ того, сами ор-
ганы обладаютъ ощущающими поверхностями, слѣдовательно
безконечнымъ множествомъ ощущающихъ мѣстъ, съ тѣмъ за*
мѣчательнымъ различіемъ, что въ однихъ чувствахъ возни-
каетъ общее ощущенье, а въ другихъ каждое отдѣльное мѣсто
ощущающей поверхности даетъ особое представленіе.
69. Ощущеніе давленія, а также тепла и холода, имѣ-
етъ своимъ органомъ поверхность всего тѣла. Давленіе ощу-
щается весьма различно, смотря по тому, насколько оно бы-
ваетъ одинаковымъ въ разныхъ частяхъ ощущающей поверх-
ности и въ слѣдующихъ другъ за другомъ, въ продолженіи
ощущенія, моментахъ времени. Такъ различаютъ острое,
гладкое, мохнатое, упругое и т. д. (Можетъ быть, теплое и
холодное ощущается болѣе внутренними, а давленіе болѣе
внѣшними частями нервовъ).
Особымъ видомъ осязанія (Gefühl) является то чувство
(Tastsinn), которое помогаетъ намъ опредѣлять форму опыта.
Замѣтимъ, что при этомъ видѣ осязанія (Tasten) дѣйствуетъ
нѣсколько пальцевъ, нѣсколько частей языка, вообще нѣ-
сколько мѣстъ ощущающей поверхности.
*) См. выше, примѣчаніе переводчика къ § 63 (стр. 139).

70. Вкусъ даетъ очень много различныхъ ощущеній, а
эти ощущенія, будучи одновременными, смѣшиваютея другъ
съ другомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, языкъ есть преимущественное
мѣстонахожденіе осязанія всякаго рода. (Онъ обладаете и
разными видами нервовъ).
71. Запахи, подобно звукамъ, навязываются намъ съ си-
лою, но они не позволяютъ, подобно имъ, различать въ себѣ
многообразное. Надъ органомъ обонянія мы имѣемъ меньше
власти, чѣмъ надъ остальными органами чувствъ; онъ самъ
очень страдаетъ при своихъ отправленіяхъ. Запахи могутъ
убивать и распространять заразныя болѣзни; большею частію
они пріятны или непріятны и рѣдко—безразличны; но, скоро
притупляя органъ обонянія, ни одинъ изъ нихъ не ощу-
щается долго.
Сравнительно съ дикаремъ и многими животными, у ци-
вилизованнаго человѣка это чувство кажется совсѣмъ при-
тупленнымъ.
72. По многообразію ощущеній, слухъ является самымъ
богатымъ изъ всѣхъ чувствъ. Музыкальные тоны, позволяютъ
различать себя, будучи даже одновременными; независимо отъ
нихъ, схватываютъ гласныя и, на ряду съ тѣмъ и другимъ,
воспринимаютъ согласныя, которыя, повидимому, относятся
къ классамъ разнообразнаго шума. Замѣчательна лишенная
тона, и тѣмъ не менѣе вразумительная рѣчь человѣка. Быть
можетъ, сюда близко подходить пониманіе тѣхъ, которые отъ
рожденія лишены музыкальности, хотя очень хорошо слы-
шать. (Вѣроятно, каждый музыкальный тонъ имѣетъ въ ор-
ганѣ свою собственную часть. Безъ этого, мало понятно, ка-
кимъ образомъ одновременные тоны остаются отдѣленными, и
почему они не даютъ какого нибудь третьяго смѣшаннаго
тона, что уничтожило бы эстетическое пониманіе интервалла).
73. Зрѣніе различаете цвѣта и, независимо отъ нихъ,
степени освѣщенія. Каждое мѣсто глазной сѣтчатки видите
порознь и даетъ особое ощущеніе. Нѣкоторые глаза не раз-
личаютъ части цвѣтовъ, а нѣкоторые не различаютъ ихъ и
вовсе (при остромъ, впрочемъ, зрѣніи). Величайшая подвиж-
ность, способность приближаться къ предметамъ и удаляться
отъ нихъ, приспособляясь къ сильному и слабому свѣту, на-
конецъ способность произвольно закрываться вѣками — все

это является преимуществомъ органа зрѣнія. (Ниже будетъ
показано, что подвижность особенно способствуетъ понима-
нию пространственной формы, которая совсѣмъ не такъ
первоначальна, какъ это кажется: ее изучаютъ, и она про-
ходить черезъ весьма различный ступени развитія).
Примѣчаніе. Каждое чувство имѣетъ свою сте-
пень остроты и тонкости, свою долготу и краткость.
Все до сихъ поръ сказанное относится только къ
ощущенгямъ, а не къ интуиціямъ. Послѣднія предпола-
гактъ представленіе объекта въ противоположность дру-
гимъ объектамъ и субъекту, и поэтому даютъ работу
чуть ли не всѣмъ такъ называемымъ душевнымъ спо-
собностямъ вмѣстѣ (никакъ не просто чувственности).
Кто, какъ говорятъ, погружаетси въ созерцаніе и за-
бывается въ немъ, тотъ близокъ къ тому, чтобы только
ощущать.
В. Внутреннее чувство.
74. Въ тѣлѣ нѣтъ никакого замѣтнаго органа внутренняго
чувства; тѣмъ не менѣе, по аналогіи съ внѣшними чувствами,
таковой органъ призпаютъ, приписывая ему воспріятіе на-
ших ь собственныхъ состояній, какъ они измѣняются во вре-
мени. Поэтому, внутреннее чувство, поскольку его счи-
таютъ чѣмъ то особо существующимъ *) въ нашихъ спо-
собностяхъ, является чистѣйшей выдумкой психологовъ, да и
довольно несостоятельной выдумкой, потому что они не. мо-
гутъ ни опредѣленно пересчитать тѣ классы представленій,
которые даются этимъ чувствомъ, ни указать на какое бы
то ни было подобіе закона, которымъ возможно было бы объ-
яснить крайнюю неправильность его дѣйствія. Внѣшнія чув-
ства, если могутъ, то дѣлаютъ свое дѣло, и если отказыва-
ются отъ этого, то извѣстно, почему; а внутреннее чувство,
зорко подмѣчая по временемъ все, что происходитъ въ са-
мыхъ сокровенныхъ изгибахъ сердца, иногда бываетъ на-
столько вялымъ и тупымъ, что, хотя и сознаетъ мельканіе
*) Впрочемъ, его объясненіе заключается въ основаніяхъ психологіи,
§§ 40—43
Прим. Гербарта.

какой то мысли, однако чувствуетъ себя неспособнымъ поймать
ее. Внутреннее чувство не выдерживаетъ долго умышленнаго
напряженія; что мы желаемъ разсмотрѣть въ себѣ особенно
точно, затемняется во время наблюденія. Впрочемъ, насколько
является ненадежной та матерія опыта, которую даетъ намъ
внутреннее чувство, настолько же иногда оказывается уди-
вительной приписываемая ему душевная дѣятельность. Не-
рѣдко самонаблюденіе (Selbstauffassung) дѣйствуетъ при очень
бурныхъ аффектахъ и смиряетъ ихъ. Иногда, при самой на-
пряженной работѣ во внѣшнемъ мірѣ, человѣкъ въ тѣснотѣ
управляетъ самимъ собою, чтобы правильно выполнить дѣло.
Актеръ, представляющій хитраго обманщика, сознаетъ, во
первыхъ. свою собственную личность, во вторыхъ—харак-
теру лежащій въ роли, въ третьихъ—искусство представлять
и принятый видъ, принадлежащих данному характеру, какъ
средство обмана. Внутреннее чувство неопредѣленно возвы-
шается въ высшую степень; свое самонаблюденіе мы можемъ
опять наблюдать, и такъ далѣе
Примѣчаніе. Уже въ спорахъ между картезіанцами,
Локкомъ и Лейбницемъ выступаетъ вопросъ о томъ,
существуютъ ли безсознательныя представленія?
Самый легкій и краткій отвѣтъ есть тотъ, что, коль
скоро всякое представливаніе, въ свою очередь, также
служитъ предметомъ представленія, то внутреннее чув-
ство должно постоянно находиться на безконечно вы-
сокой степени деятельности. Въ ученіи же Лейбница
признаніе безсознательныхъ представленій стоитъ въ
связи съ его метафизическимъ понятіемъ субстанціи.
Самое нужное объ этомъ находится на стр. 89 по-
леевскаго (Poley) перевода сочиненія Локка о человѣ-
ческомъ умѣ.
С. Формы ряда.
75. Пространство и время становятся предметами весьма
ложнаго ученія, если принимать ихъ за собственныя, един-
ственный, независимо другъ отъ друга данныя, формы чув-
ственности. Пространство есть единственная вполнѣ выра-
ботанная форма ряда; она продуцируется преимущественно

по поводу зрительныхъ и осязательныхъ ощущеній; впрочемъ,
этимъ дѣло не ограничивается, и по нѣкоторымъ другимъ
поводамъ является совершенно подобный видъ продукціи, или
полной, или до извѣстиой степени ограниченной, или отчет-
ливо мыслимой, или неотчетливо, иногда съ характерными
побочными опредѣленіями, которыя бываютъ причиной того,
что содержащуюся здѣсь форму ряда отличаютъ отъ про-
странства. Таковымъ является, во первыхъ, время, во вто-
рыхъ, число, и, въ третьихъ, степень, или интенсивная
величина.
Форма ряда продуцируется менѣе отчетливо, хотя и не-
избѣжно, при сопоставлены однородныхъ ощущенгй по воз-
можности ихъ перехода изъ одною въ друюе. Отсюда — зву-
ковая линія. (Эту линію нужно отличать отъ гаммы, опираю-
щейся на эстетическія опредѣленія). На нее походила бы
цвѣтная поверхность между тремя главными цвѣтами —
желтымъ, краснымъ и голубымъ, если бы навѣрное было
извѣстно, можно ли всѣ цвѣта свести на эти три, разли-
чающееся между собою только по степени приближенія ихъ
къ свѣтлому и темному (быть можетъ, бѣлому и черному),
и не нуждается ли скорѣе область цвѣта еще въ какомъ
нибудь третьемъ измѣреніи.
Примѣчаніе. Въ различіи свѣтлаго и темнаго, равно
какъ и въ противоположности высокаію и низкаго тона
у звуковой ЛИНІИ, сказывается представленіе о слѣдо-
ваніи вверхъ, которое обнаруживаетъ, что процессъ
„сведенія" (Wölbung) и „заостренія" (Zuspitzung) *)
совершается медленнѣе при болѣе низкомъ и темномъ
и, напротивъ, быстрѣе — при болѣе высокомъ и свѣт-
ломъ. Поэтому то въ музыкѣ басъ большею частью дви-
жется медленнѣе дисканта.
Еще менѣе отчетливой, но точно также необходи-
мой, является форма ряда въ каждомъ логическомъ по-
строены, гдѣ видовыя понятія, противополагаясь другъ
другу, въ тоже время объемлются вмѣстѣ понятіемъ
рода. Пространственные символы являются здѣсь не
одними только выраженіями. Въ самой сущности дѣла
*) См. § 26.

есть что то такое, что вызываетъ названія вродѣ объема
или сферы понятія. Однако, поскольку эти слова заим-
ствованы отъ пространства, этой выработанной формы
ряда, они содержать въ себѣ только сравненіе.
Точно также необходимо въ метафизикѣ ученіе объ
умопостигаемомъ пространствѣ, которое вполнѣ отчет-
ливо построяется по всѣмъ тремъ измѣреніямъ—просто
для потребности метафизическаго мышленія, безъ вся-
кой примѣси чего либо чувственнаго *).
76. Представленіе ряда яснѣе всего оказывается въ поня-
тіяхъ цѣлыхъ положителъныхъ чиселъ. Однако они, постепенно
порождаясь и развиваясь (дикарямъ и дѣтямъ бываетъ съ
ними не мало труда), еще недостаточны для того, чтобы за-
ключать въ себѣ всѣ пониманія перехода (Fortschritts) къ
большему или меньшему; лучше сказать, продукція формы
ряда уже въ числахъ постоянно дѣлается все болѣе искус-
ственной и развитой. Прежде всего, между цѣлыми числами
повсюду вставляются непрерывные переходы въ видѣ дробей;
и вмѣстѣ съ тѣмъ, черезъ обратное продолженіе ряда,
являются отрицателъныя чист. Потомъ развиваются по-
нятія ирраціональныхъ корней, логариѳмовъ и экспонент-
ныхъ величинъ; наконецъ, понятіе безчисленнаго — при по-
мощи интеграціи полученныхъ функцій, въ основѣ которыхъ
лежитъ дифференціалъ, т. е. понятіе извѣстнаго правила
увеличенія или уменыпенія.
Короче, ариѳметика представляешь для психолога замѣ-
чателъное зрѣлигце постоянно улучшающагося способа пред-
ставленія ряда, который можно пробѣгатъ и взадъ и впередъ.
77. Уже по аналогіи съ этимъ безспорнымъ фактомъ,
мы должны считать по меньшей мѣрѣ вѣроятнымъ, что и
геометрическое представленіе пространства, съ его безконеч-
ной величиной и дѣлимостью, есть только постоянно совер-
шающаяся продукція, а не что либо изначала лежащее въ
человѣкѣ, тѣмъ болѣе, что безконечная образуемость про-
странственныхъ понятій, прогрессивно обнаруживается въ
томъ, что создаетъ изъ нихъ постоянно выше восходящую
*) Срав. примѣчаніе переводчика къ статьѣ „О возм. и необх. прим. въ
псих. мат." (стр. 23).

геометрію. Принципы, объясняющіе продукцію пространства,
находятся въ третьей части.
Здѣсь мы обратимъ особенное вниманіе на понятіе „между"
съ двумя противоположными сторонами. Это понятіе является
харавтернымъ для всѣхъ формъ ряда. Число находится между
числами, мѣсто въ пространствѣ — между другими мѣстами,
моментъ времени—между двумя моментами, степень—между
высшей и низшей степенью, тонъ—между тонами, и т. д.
Далѣе, отмѣтимъ тотъ психологическій фактъ, что мы,
какъ это особенно бросается въ глаза при глазомѣрѣ и тавтѣ,
беремъ опредѣленное разстояніе (будетъ ли оно пустымъ или
наполненнымъ) въ пространствѣ, во времени, на звуковой
линіи, иногда и въ интенсивныхъ величинахъ, и пользуется
имъ далѣе какъ мѣриломъ (Maasstab).
D. Логическія формы.
78. Философы имѣютъ дурное обывновеніе опираться въ
трудныхъ случаяхъ на логику, и не для того, чтобы осо-
бенно тщательно выслѣдить ея предписанія (что было бы
весьма похвальнымъ), но для того, чтобы позаимствовать
нѣчто изъ того метода, котораго она сама придерживается
въ своемъ нэучномъ ходѣ. (Предостерегающими примѣрами
являются кантовскія категоріи, составленныя по весьма не-
достаточной таблицѣ логическихъ формъ сужденія, и кан-
товскій же категорически постулятъ, который содержитъ въ
себѣ ничто иное, какъ напоминаніе о логическомъ отноше-
ніи общаго къ частному). Такимъ образомъ, теперь и въ
психологіи считаютъ нужнымъ говорить о понятіяхъ, сужде-
ніяхъ и умозаключеніяхъ немного больше, чѣмъ то, что въ
душѣ, безъ сомнѣнія, существуютъ способности ко всѣмъ
логическимъ операціямъ, и такъ какъ логика, переходя отъ
болѣе простаго къ болѣе сложному, говоритъ сначала о по-
нятіяхъ, затѣмъ—о сужденіяхъ, и наконецъ — объ умозаклю-
ченіяхъ, то и въ психологіи, ничтоже сумняся, разсматри-
ваютъ въ томъ же самомъ порядкѣ такъ называемыя спо-
собности къ этимъ вещамъ, т. е. умъ, разсудокъ и разумъ.
Но нѣкоторые изъ фактическихъ обстоятельствъ позво-
ляютъ уже намъ сомнѣваться въ томъ, действительно ли

встрѣчаются въ человѣческомъ мышленіи понятія въ строго
логическомъ смыслѣ этого слова? Спрашивается, не являются
ли они скорѣе логическими идеалами, къ которымъ должно все
болѣе и болѣе приближаться наше дѣйствителъное мышленіе?
Въ третьей части этотъ вопросъ будетъ рѣгаенъ утверди-
тельно; тамъ будетъ показано, что сужденія суть то, при
помощи чего понятія все больше и больше приближаются
къ идеалу, отчего они въ извѣстномъ смыслѣ предгаествуютъ
послѣднему; наконецъ, тамъ будетъ выяснено, что изъ этой
дѣятельности сужденія вытекаютъ очень важныя слѣдствія,
особенно для метафизическихъ понятій.
79. Какъ образуются у человѣка тѣ нредставленія, ко-
торыя называютъ понятіями? За рѣшеніемъ этого вопроса
обратимся къ словарямъ и грамматикамъ. Они для каждаго
слова указываютъ намъ какую нибудь мысль, которая ко-
леблется между множествомъ различныхъ и подъ часъ едва
соедивимыхъ признаковъ. Эти признаки обнаруживаютъ, что
вмѣсто общихъ понятій (какъ напр. человѣкъ, дерево, Mensch,
Baum), употребляются представленія одного изъ тѣхъ мно-
гихъ, которые обозначаются неопредѣленнымъ членомъ (ein
Mensch, em Baum, какой-то человѣкъ, какое-то дерево),
причемъ, очевидно, логическія требованія не имѣютъ значе-
нія. Отсюда нѣтъ ничего удивительнаго, что большинство
людей даже не имѣетъ наготовѣ хорошихъ словесныхъ опре-
дѣленій, если спросить ихъ, что они представляютъ себѣ
при томъ или другомъ словѣ. Слѣдовательно, вмѣсто того,
чтобы (сообразно съ логикой) ближе всего представлять каж-
дое общее понятіе просто по его содержанію, а примѣненіе
его по объему разсматривать какъ нѣчто случайное для са-
мого понятія, — люди обозначаютъ общее впечатлѣніе отъ
многихъ сходныхъ предметовъ словомъ; и при употребленіи
этого, совсѣмъ не строго опредѣленнаго, слова, его смыслу
каждый разъ до того должна помогать связь рѣчи, что бу-
дутъ приходить на память преимущественно только извѣст-
ные признаки мысли, неопредѣленной въ остальномъ.
Отсюда видно, какою превратной проблемой обременяютъ
психологію, когда желаютъ заставить ее объяснить проис-
хожденіе въ человѣческой душгь чисто общихъ понятій.

Подобныхъ понятій совсѣмъ нельзя указать фактически;
а если и можно, то развѣ только въ наукахъ, гдѣ бываетъ
яснымъ, какъ они образуются. Образуются же они при по-
мощи положительныхъ и отрицательныхъ сужденій, которыя
приписываютъ опредѣляемому слову различные признаки, или
отрицаютъ у него ихъ.
80. Напротивъ, является несомнѣннымъ фактомъ, что
человѣческія мысли обыкновенно (хотя и не всегда) примѣ-
няются въ формѣ сужденій. Въ основѣ чуть ли пе всѣхъ
формъ рѣчи мало мальски только образованнаго языка ле-
житъ связь подлежащаго со сказуемымъ. Однако при этомъ
не надо забывать, что въ дѣйствительности оказывается не-
удовлетворительнымъ логическое требованіе того, чтобы под-
лежащее и сказуемое были строго опредѣленными понятіями.
81. Только что упомянутый фактъ долженъ броситься
въ глаза какъ психологическая достопримѣчательность, по-
тому что, хотя изъ того предположенія, что представляющее
существо должно познавать или даже мыслить только воз-
можнымъ дѣйствительный или только кажущійся міръ, вовсе
не слѣдуетъ, что это мышленіе или познаніе должно при-
нимать именно формы сужденія, можно все таки поддаться
искушенію считать столь особое обстоятельство свойствомъ
человѣческой природы.
Бели мыслить представливаніе отраженіемъ представляе-
мыхъ предметовъ то оно само должно равняться этимъ пред-
метамъ и самымъ точнымъ образомъ заключать ихъ въ себѣ.
Но связи подлежащаго съ (большею частію отрицательнымъ)
сказуемымъ никто не принимаешь за связь въ предметахъ. И
живописецъ, рисующій намъ лицо, о которомъ идетъ рѣчь,
даетъ гораздо болѣе точное знаніе, чѣмъ тотъ, кто захо-
тѣлъ бы на словахъ пересчитать всѣ предикаты, схватыва-
емые однимъ взглядомъ на рисунокъ. Также и вся постройка
видовъ и родовъ, которую мы можемъ, подъ руководствомъ
логики, воздвигнуть изъ понятія, чужда дѣйствительности и
употребляется только въ нашемъ познаніи, связанномъ съ
формами сужденія.
Примѣчаніе. Уже нѣкоторымъ философамъ (напр.,
Спинозѣ) предносился идеалъ интуитивнаю (воззри-
тельнаго) познанія, для котораго, если оно должно было

давать истину, требовалось, конечно, такъ называемое
интеллектуальное воззрѣніе, свободное отъ чувственно-
сти и направленное непосредственно на истину. Что
произойдетъ изъ того, если противорѣчивыя понятія
примутъ за предметы интуиціи и, какъ таковыя, будутъ
восхвалять,—это отчасти испытало старое время; но и
психологія можетъ обогатиться насколько замѣчатель-
ными, настолько же и печальными фактами, если не пе-
рестанутъ искусственно стараться cum rations insanire.
Напротивъ, если бы догадались отойдти отъ ложныхъ
системъ и посмотрѣть на нихъ съ правильной точки
зрѣнія, то это было бы поучительнымъ.
82. Главный вопросъ, который мы думаемъ предложить
умозрительной психологіи относительно сужденій, таковъ:
откуда происходить страдательное положенье подлежащим,
какъ такой мысли, которой еще только должно быть дат
опредѣленіе при помощи сказуемаго? Почему, сходясь въ мыш-
леніи, подлежащее и сказуемое не вступаютъ тотчасъ же въ
отношенье существительнаю и прилагательнаю? Почему ка-
жется, будто дѣйствительно ихъ должна связать только ду-
шевная способность, называемая разсудкомъ?
При этомъ, въ фактическомъ отношеніи, предварительно
нужно сдѣлать слѣдующія замѣчанія:
a) Если утверждаютъ, что все человѣческое мышленіе
есть скрытое сужденіе, то это — натяжка. Бакъ вѣрный
фактъ, суждеиіе обнаруживается только въ рѣчи; но чело-
вѣкъ мыслитъ многое, чего не высказываетъ.
b) На развитіе человѣческаго мышленія въ высказыва-
емыхъ сужденіяхъ имѣетъ большое вліяніе его наклонность
сообщаться съ другими. Пожалуй, это имѣетъ и обратное
значеніе: скрытнымъ человѣкомъ можетъ быть такой, пред-
ставленія котораго не легко складываются въ форму сужде-
ній. Уже у дѣтей замѣчается поразительное различіе въ
словоохотливости и скрытности, даже если послѣдняя проис-
ходить не отъ лѣности или страха.
c) Высказываніе часто бываетъ потребностью и достав-
ляешь облегченіе. Сужденіе связывается здѣсь съ влеченіями
и чувствами.

d) Главнымъ видомъ сужденій, въ которыхъ подлежащее
и сказуемое оказываются особенно строго раздѣленными,
являются приговоры, выражающія предпочтеніе и отверженіе.
Наклонность къ нимъ такъ велика, что человѣкъ совершенно
вѣритъ въ предзнаменованія, т. е. бываетъ склоненъ рас-
сматривать каждый случай какъ возвѣщающій какое нибудь
счастье или несчастье. И, при видѣ повторяющихся попытокъ
философовъ свести добро и зло на утвержденіе и отрицаніе,
можно догадываться, что хотя между сужденіями, съ одной
стороны, и желаемымъ и нежелаемымъ, съ другой стороны,
нѣтъ никакой связи, находящейся внѣ насъ въ природѣ,
однако здѣсь всетаки должна имѣть мѣсто связь психо-
логическая.
e) Другимъ главнымъ видомъ сужденій, въ которомъ
точно также замѣтны различіе и соединеніе обѣихъ состав-
ныхъ частей, представляется связываніе новаго съ извѣстнымъ.
Здѣсь или извѣстное является подлежащимъ, а новое—ска-
зуемымъ (при измѣненіяхъ, которыя замѣчаются въ вещахъ),
напр. „дерево цвѣтетъ", или новое становится подлежащимъ
и субсумируется подъ извѣстнымъ сказуемымъ, какъ напр.
при всѣхъ отвѣтахъ на вопросъ: что это такое?
Послѣднія замѣчанія носятъ, конечно, только частный
характеръ; однако въ психологіи принято часто объяснять
общее изъ частнаго, потому что очень часто отдѣльные виды
представленій расширяются при помощи перенесенія. Подобно
тому, какъ возникаютъ понятія ирраціональныхъ величинъ
въ то время, какъ представленіе разложенія на равные фак-
торы переносится и на такія числа, которыя происходятъ
не изъ нѣсколькихъ равныхъ факторовъ: точно также и общее
обыкновеніе выражать всякую рѣчь въ формѣ сужденія мо-
жетъ имѣть очень специальное начало; и никакимъ образомъ
нельзя предполагать, что всѣ мысли, которыя теперь являются
въ формѣ связи подлежащаго со сказуемымъ, содержать для
этого основаніе въ самихъ себѣ.
Примѣчаніе. Сужденія вродѣ „А = А" или „камень
не сладокъ" суть школьныя формулы и школьные при-
мѣры. Если составляютъ сужденія изначала, то при
этомъ обнаруживается точка зрѣнія того, кто судитъ.
Дѣти судятъ и ставятъ вопросы тамъ, гдѣ взрослый

человѣкъ уже не раздѣляетъ болѣе своихъ вмѣстѣ свя-
занныхъ существительныхъ и прилагательныхъ, и гдѣ
онъ отчасти стѣсненъ обычаемъ, отчасти знаетъ гра-
ницы человѣческаго знанія, отчасти желаетъ смотрѣть
на вещи только съ дѣловой стороны.
Тамъ, гдѣ дается отвѣтъ на вопросъ „что это та-
кое?"—легко узнать процессъ сведенія и заостренія (26).
,,Es ist nichts als Schnee", „это ничто иное, какъ
снѣгъи — говоритъ ребенокъ, которому подарили снѣ-
говое пирожное (Schneekuchen). Здѣсь пирожное было
подлежащимъ, пониманіе котораго подало поводъ къ
сведенію: „что такое пирожное?" — пока заостреніе не
оставило только снѣга. Заключеніе, что это пирожное
несъѣдобно и что оно растаетъ, подобнаго же рода;
здѣсь сказуемыя также приходятъ изнутри. Обратное
происходитъ, если тотъ, кто до сихъ поръ привыкъ
видѣть собакъ свободно бѣгающими, въ первый разъ
видитъ, какъ собака везетъ на рынокъ товаръ, и со-
ставляем себѣ объ этомъ сужденіе. Мимо же лошади,
везущей вагонъ, онъ прошелъ бы, не дѣлая сужденій.
Сведете напрягаетъ, заостреніе удовлетворяем.
Отсюда — удовольствіе при постановлены приговора
(Beurtheilen) и отсюда же—поспѣшныя сужденія и бол-
товня. Это мѣшаетъ наблюденію, точно также какъ и
мышленію. Наблюдатель замѣчалъ бы больше; онъ не
удовлетворялся бы одинаковымъ заостреніемъ. У мысли-
теля сведете было бы полнѣе и глубже. Удовольствію
строить сужденія мѣшаетъ и образованіе. Критическія
головы рѣдко продуцируютъ.
Наблюдатель последовательно переходитъ отъ одного
сведенія къ другому; онъ образуетъ рядъ суоюденій.
Простое взираніе (Anschauen) не раздѣляетъ сказуе-
мыхъ; оно менѣе остро; такъ какъ сведете было не-
достаточнымъ, то такимъ же является и заостреніе.
Отсюда часто происходятъ невѣрные пересказы. Этому
содѣйствуетъ рѣчь со своими словами, имѣющими много
значеній, если только этому не противодѣйствуетъ по-
стоянная поправка.

83. Умозаключенія разсматриваются въ логикѣ какъ про-
грессивное движеніе мышленія. Однако при этомъ сейчасъ же
навязываются два замѣчанія:
a) Въ обычной рѣчи выводъ рѣдко представляется въ
формѣ полнаго силлогизма; лучше сказать, послѣдній почти
всегда заключаетъ въ себѣ что то скучное, если не является
сокращеннымъ въ видѣ энтимемы. Это совсѣмъ не упрекъ
силлогизму (какъ это часто погимаютъ), но лишь напомина-
ніе о томъ, что логика и психологія суть различныя вещи.
Ряды представление большею частью протекаютъ при помощи
вторыхъ посылокъ, между тѣмъ какъ первыя посылки упо-
минаются только мелькомъ.
b) Произведенія мышленія очень рѣдко съ самаго начала
(при нахожденіи) имѣютъ прочность силлогизма. Большею
частью являются попытки связать другъ съ другомъ два пред-
ставленія, вертящіяся около одинаковаго средняго понятія,
еще прежде, чѣмъ испытано необходимое качество посылокъ
и строгое тожество средняго понятія. Правильное умозаклю-
ченіе и правильное измѣреніе находятся въ близкомъ родствѣ.
Мы желаемъ строго придерживаться средняго понятія, какъ
мѣрила.
84. Поэтому, если разуму приписывается способность
умозаключенія, то здѣсь опять таки становится очевиднымъ
неумѣстное разграниченіе душевныхъ способностей. Дѣлатъ
умозаключенія и подтверждать и испытывать ихъ - двѣ вещи,
совершенно разныя и большею частью рѣзко отдѣляемыя
въ дѣйствительности. Первое можетъ быть приписано вообра-
женію, а второе—разуму.
85. Наконецъ, здѣсь нужно упомянуть еще о логичесномъ
одобрены, которое сильно отличается отъ эстетическаго. Срав-
нительно съ этимъ, оно состоитъ не въ предпочтены, про-
тивоположностью котораго является отверженіе, но въ при-
знаны, при чемъ лредметъ принимается, впрочемъ, такъ, какъ
онъ есть. Однако съ признаніемъ связывается особаго рода
чувство, въ которомъ смѣшиваются принужденіе очевидности
и удовлетвореніе требованія, и которое только смотря по об-
стоятельствамъ опредѣляется какъ болѣе пріятное или не-
пріятное. Здѣсь главнымъ дѣломъ будетъ отмѣтить, какъ
мнимыя способности познаванія и чувствованія совпадаютъ

другъ съ другомъ, или, какъ охотнѣе выражаются психологи,
вліяютъ другъ на друга, при чемъ они обыкновенно далѣе
не заботятся о причинномъ отношеніи этого вліянія.
Е. Трансцендентныя понятія.
86. Совсѣмъ не легко установить разницу между тѣмъ,
что относится къ опыту, и тѣмъ, что переступаетъ его.
Кантъ еще причисляетъ понятія субстапціи и силы къ тому,
что входитъ въ опытъ, какъ его опредѣленіе, - и это даетъ
у него substantia phaenomenon. Въ этомъ мы должны укло-
ниться отъ него, исходя изъ тѣхъ основаній, которыя от-
части уже выставляются на видъ „Введеніемъ въ философію"
и развиваются далѣе въ „Общей метафизикѣ".
(Именно, понятіе субстанціи не равняется понятію вещи,
но возникаетъ изъ него. Вещь есть соединеніе признаковъ,
еще до поднятія вопроса объ ихъ реальномъ единствѣ, ко-
торое при этомъ слѣпо предполагается. Субстанція есть
отличный отъ всѣхъ признаковъ носитель послѣднихъ;
это понятіе впервые возникаетъ, лишь только становится яс-
нымъ, что признаки должно отличать отъ ихъ единства. Это
понятіе противорѣчиво; оно должно быть преобразовано
въ понятіе сущности, которая, посредствомъ нарушеній и
самосохраненій, даетъ намъ явленіе соединенія признаковъ,
по истинѣ ей не принадлежащихъ. Понятіе силы примыкаетъ
къ субстанціи и развивается едва ли не равнымъ съ нею
образомъ, исходя изъ понятія изменяемой вещи; оно подвер-
гается подобному же метафизическому исправленію. Следова-
тельно, оба понятія возникаютъ на крайнихъ границахъ
опыта, какъ противорѣчія, завлекающія въ метафизику, т. е.
необходимыя намъ для того, чтобы переступить опытъ и
установить наши убѣжденія, предметы которыхъ не могутъ
быть даны ни въ какомъ опытѣ).
87. Вооружась понятіями субстанціи и силы (какъ бы,
впрочемъ, темно и неправильно они еще не мыслились), че-
ловѣческій духъ то стремится во всю ширину пространства
и времени, то сосредоточивается на неизмѣримо-маломъ тѣхъ
же самыхъ рядовыхъ формъ, то совершенно минуетъ ихъ,—

для того, чтобы найдти высочайшее и величайшее. Такъ воз-
никаютъ вопросы о безконечности міра, о составныхъ ча-
стяхъ матеріи (или кусочкахъ, или атомахъ), о духовномъ
мірѣ и Божествѣ.
Примѣчаніе. Было бы въ высшей степени несвое-
временнымъ желать уже теперь поднять психологическіе
вопросы о предметахъ подобнаго рода, какъ это не-
давно дѣлали съ извѣстнымъ пристрастіемъ и вообра-
жая, что этимъ путемъ возможно оказать услуги наукѣ.
Согласно мнѣніямъ о самыхъ предметахъ, непремѣнно
образуются понятія о душевныхъ способностяхъ, при
помощи которыхъ должны быть познаны эти предметы,
и, прежде, чѣмъ осмѣливаться спрашивать о томъ, ка-
кая можетъ принадлежать человѣку способность для
сверхчувственнаго познанія, должно имѣть такую мета-
физику, которая могла бы исправить указанныя мнѣнія,
88. Сюда относятся еще очищенный геометрическія по-
нятія тѣлъ, какъ однообразныхъ протяженій, понятія совер-
шенныхъ плоскостей, линій, точекъ. Они также пересту-
паютъ опытъ, или, лучше сказать, опытъ переступаешь ихъ,
потому что каждый чувственный предметъ, примѣшивая нѣ-
что къ этимъ понятіямъ, обезображиваетъ ихъ.
Вопросъ о душевныхъ способностяхъ, производящихъ
основныя понятія геометріи, ненуженъ потому, что съ пер-
ваго взгляда можно видѣть, что, при предполагаемомъ про-
изведеніи (Production) рядовыхъ формъ, они (понятія) мо-
гутъ получаться изъ опыта, поскольку возможно раздѣлить
то, что чувства представляютъ смѣшаннымъ (операція, по-
добная произведение научныхъ общихъ понятій).
F. Воспроизведеніе.
89. Что касается воспроизведенія, которое цѣликомъ от-
носится къ временной жизни человѣка, именно—къ продол-
женію однажды явившагося представленія, то здѣсь мы опять
таки наталкиваемся на безпечность психологовъ въ отношеніи
того, о чемъ поставленъ вопросъ. Именно, наши представ-
ленія исчезаютъ изъ сознанія и возвращаются снова. Для

чего асе сначала слѣдуетъ подыскать основаніе—для исчез-
новенія или возвращенія? Прежде вопросъ долженъ быть на-
правленъ на первое, между тѣмъ какъ обыкновенно говорятъ
о нослѣднемъ.
90. Воспроизведете преимущественно можетъ быть раз-
сматриваемо съ двухъ сторонъ: со стороны своей живости
и со стороны своей вѣриости. Первое приписываютъ вообра-
женію, а второе—памяти. Такимъ образомъ, придумываютъ
двѣ душевныхъ способности для одной вещи, разсматрива-
емой съ двухъ разныхъ сторонъ. Однако для этого есть оправ-
даніе, которое легко увидѣть въ нижеслѣдующемъ.
91. Вѣрность и живость воспроизведенія очень рѣдко
бываютъ соединены равномѣрно. Именно, вѣрность основы-
вается на томъ, что одно представленіе возобновляется въ
такой же самой связи съ другимъ, въ какой оно выступало
прежде (съ тѣми же самыми признаками единой вещи, тѣми
же самыми обстоятельствами единаго событія, тѣмъ же са-
мымъ временнымъ опредѣленіемъ и тою же самою связью съ
мѣстомъ и т. д.). Это требованіе рѣдко выполняется въ со-
вершенствѣ тамъ, гдѣ живость воспроизведенія допускаетъ
чуть ли не разомъ возвращаться въ сознаніе многимъ, не-
связаннымъ между собою, представленіямъ, которыя разно-
образнымъ способомъ перекрещиваются въ своихъ побочныхъ
опредѣленіяхъ. Такимъ образомъ и выходитъ, что у чело-
вѣка съ большой фантазіей память оказывается не слишкомъ
вѣрной, хотя въ этомъ отношеніи бываютъ исключенія.
Примѣчаніе. Нѣкоторые психологи требуютъ отъ
памяти воспроизведенія съ припоминаніемъ. Послѣднее
должно быть сужденіемъ, что прежде уже имѣлось то
же самое представленіе. (Отсюда иногда придумываютъ
еще особую, и совсѣмъ лишнюю, способность припоми-
нанія). Однако только въ рѣдкихъ случаяхъ упомянутое
сужденіе можетъ быть отмѣчено какъ такое, въ кото-
рому дѣйствительно различаются подлежащее и сказуе-
мое, и все опредѣленіе ничуть не соотвѣтствуетъ слово-
употребленію. Говорятъ, что онъ имѣетъ хорошую па-
мять, про того, кто легко заучиваетъ рѣчь и можетъ,
не разрывая связи, вѣрно произнести ее наизусть, хотя
во время произношенія онъ и не вспоминаетъ, что

это—та же самая рѣчь, которая была написана или на-
печатана на той или другой бумагѣ и которую онъ за-
учивалъ въ тотъ или другой часъ.
92. Психологическія сочиненія полны замѣчаній объ
ассоціаціи представленій, или о видѣ и способѣ, какъ они
вызываютъ другъ друга не только по разъ воспринятой связи
въ пространствѣ и времени, но и по сходству, или даже по
контрасту. Здѣсь нѣтъ необходимости приводить эти замѣ-
чанія. Скорѣе здѣсь можно припомнить о томъ запутанномъ
ходѣ, который довольно часто принимаетъ воспроизведете.
Напр., нашедшій въ лѣсу уголья и пепелъ ближе всего не-
посредственно вспоминаетъ о сожженомъ деревѣ, которое
(далѣе назадъ) могло сухимъ валяться въ лѣсу, а потомъ
(впередъ) было взято расположившимися тамъ людьми и
(далѣе впередъ) зажжено. Но какъ пришли сюда люди?
(Этотъ вопросъ идетъ назадъ). Гдѣ они остались? (впередъ).
Какой бы могъ подняться пожаръ, если бы начался вѣтеръ?
(въ сторону, въ область возможности, и, вмѣстѣ съ тѣмъ,
обращаясь назадъ на вѣтеръ и впередъ на убытки). Или
находятъ, напр., въ землѣ старыя монеты. Какъ онѣ попали
сюда? Какого онѣ времени? Зачѣмъ онѣ зарыты? Кому при-
надлежите это сокровище? —Каждое зернышко сѣмени на-
поминаете (назадъ) о растеніи, отъ котораго оно происхо-
дитъ, и (впередъ) о томъ, что можете изъ него выйдти, а,
вмѣстѣ съ тѣмъ, и о томъ употребленіи, которое, можетъ
быть, изъ него сдѣлаютъ, не сажая его въ землю. Было бы
полезнымъ упражненіемъ—наблюдать на многихъ подобныхъ
примѣрахъ измѣняющіяся направленіе и развѣтвленія въ
ходѣ мыслей. Впрочемъ, довольно извѣстно, что, при связи
по сходству, часто одно ставится на мѣсто другаго, отчего
возникаете новая комбинація, вымыселъ, для котораго ири-
думываютъ вымышляющую способность.
Примѣчаніе. Вымышленное, въ самомъ широкомъ
смыслѣ слова, является существеннымъ при всѣхъ изо-
брѣтекіяхъ. Фантазія настолько же составляете при-
надлежность научнаго размышленія, какъ и поэтиче-
скаго творчества; и еще является вопросомъ, кто обла-
далъ большею фантазіей—Ньютонъ или Шекспиръ.

93. Память и воображеніе сходятся въ томъ, что у
каждаго человѣка ихъ сила ограничивается преимущественно
извѣстными классами предметовъ. Кто обладаетъ геометриче-
ской фантазіей, тотъ совершенно напрасно сталъ бы упраж-
няться въ такъ называемой поэзіи, и тотъ, кто безъ всякаго
труда запоминаетъ техническія слова, относящіяся къ ин-
тересующей его наукѣ, часто имѣетъ плохую память на
городскія новости. Въ этомъ обнаруживается, что воспроиз-
ведете, какъ въ отношеніи своей живости, такъ и въ отно-
шеніи вѣрности, стоитъ въ самой тѣсной связи съ осталь-
ными душевными дѣятельностями, и что принятіе особой
душевной способности, порождающей воспроизведете, въ
высшей степени неудобно для того, чтобы хотя сколько ни-
будь удовлетворительно сгруппировать явленія.
94. Память и воображеніе отличаются другъ отъ друга
тѣмъ, что первая, повидимому, вызываетъ только представ-
ляемые и, такъ сказать, мертвые образы, а вторая дѣйствуетъ
въ активномъ представливаиіи. Переходъ представлеиій изъ
одного состоянія въ другое весьма замѣтенъ при перечиты-
вании того, что самъ написалъ, и при повѣркѣ того, что
самъ думалъ.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
Способность чувствованія.
95. Если разъ приняты душевныя способности, то сей-
часъ же является необходимость принять, кромѣ способности
представленія, еще одну или нѣсколько другихъ, потому что,
указывая на то, что мы представляемъ, или какъ возникаетъ
въ насъ это представленіе, мы можемъ отмѣтить далеко не
все происходящее въ насъ. Особенно бросается въ глаза
то, что въ насъ происходить разнообразное предпочтенье и
отвероюенге. Поэтому уже давно, на ряду съ способностью
представленія, выставляется еще способность желанія и от-
вращенія.
96. Въ далекихъ и темныхъ пространствахъ рядомъ съ
представливаніемъ недавно провели границу между чувство-

ваніемъ и желаніемъ. Хотя, ири вопросѣ о пропсхожденіи
этой границы, психологи объявляютъ, что желаніе относится
къ предметамъ, а чувство—къ состояніямъ; однако ихъ обт-
ясненіе попадаетъ въ кругъ, или, по крайней мѣрѣ, остав-
ляетъ въ сторонѣ вопросъ, не являются ли, можетъ быть,
чувство в а ніе и желаніе однимъ фактомъ, который только мы
въ своемъ представленіи разсматриваемъ съ различныхъ сто-
ронъ и называемъ поэтому двоякимъ именемъ?
Примѣчаніе. Маасъ въ своемъ сочиненіи о чув-
ствахъ (S. 39 des I. Th.) объясняетъ чувствованіе при
помощи желанія („чувство пріятно, поскольку его же-
лаютъ ради него самого"), но тотъ же самый авторъ
въ сочиненіи о страстяхъ (S. 2, ср. S. 7) говоритъ:
„это извѣстный законъ природы — желать того, что
представляется добрымъ, и отвращаться отъ того, что
представляется злымъ". При этомъ возникаетъ вопросъ,
что же будетъ добрымъ и что злымъ? На это мы полу-
чаемъ отвѣтъ: чувства представляютъ добрымъ то, чѣмъ
они пріятно аффицируются, и т. д. И, вмѣстѣ съ этимъ,
мы попадаемъ въ кругъ. Гофбауеръ, въ своихъ „Осно-
ваніяхъ опытной психологіи", слѣдующимъ образомъ на-
чинаетъ главу о способностяхъ чувствованія и желанія:
„мы хознаемъ нѣкоторыя состоянія, которыя мы стре-
мимся вызывать, — эти состоянія мы называемъ пріят-
ными; извѣстныя представленія порождаютъ въ насъ
стремленія сдѣлать ихъ предметъ дѣйствительнымъ,—
это мы называемъ эюеланіемъ" и т. д. Здѣсь для чувствъ
и желаній полагается одно и тоже основаніе, — стрем-
леніе; и если различіе должно лежать въ предметахъ и
состояніяхъ, то спрашивается, не можетъ ли въ соб-
ственномъ смыслѣ желаемое быть чувствомъ, т. е.
состояніемъ, котораго мы ожидаемъ отъ предмета? —
У другихъ авторовъ, въ этомъ важномъ пунктѣ дѣло
обстоитъ не лучше. Слѣдовало бы воспользоваться пре-
восходнымъ замѣчаніемъ Локка въ его трудѣ о чело-
вѣческомъ умѣ (II, 21, § 35). Хотя оно и не исчер-
пываетъ предмета, однако ведетъ на правильный путь
и показываетъ, что многія желанія (если только не
всѣ) сѵществуютъ независимо отъ чувствъ, хотя и мо-

гутъ сопровождаться ими. То, что Локкъ называетъ не-
довольствомъ,—совсѣмъ не чувство, но первое движеніе
самого желанія.
97. Подобно тому, какъ въ высшей степени трудно от-
дѣлить факты, называемые чувствами, отъ тѣхъ, которые
извѣстны подъ именемъ желаній и отвращеній, точно также
и перечисленіе видовъ чувствъ является сомнительнымъ
нредпріятіемъ. Различаютъ троякаго рода вещи: чувственное
удовольствіе и боль; чувство прекраснаго и гадкаго (при
чемъ примышляется высокое и низкое) и аффекты, которые (по
крайней мѣрѣ, теперь) обыкновенно разсматриваютъ вмѣстѣ съ
чувствованіями. Но этимъ предметъ не исчерпывается. Прежде
всего, надо замѣтить, что чувства раздвояются въ участіи
къ тому, что чувствуютъ другіе. Затѣмъ,—каждый видъ
внѣшней и внутренней деятельности, послѣ того какъ онъ
удался или не удался (т. е. послѣ того, какъ было или не
было удовлетворено лежащее въ дѣятельности желаніе),
влгчетъ за собою удовольствіе или неудовольствіе. Далѣе,
чувства различнымъ образомъ смѣшиваются (спорный пунктъ,
также какъ и слѣдующій). Наконецъ, существуютъ состоянія
чувства, которыя, если и не безразличны, то всетаки таковы,
что пріятное и непріятное не является для нихъ характер-
нымъ и этимъ не можетъ быть измѣряема ихъ напряженность.
98. Чтобы имѣть хоть одинъ прочный пунктъ различія,
мы прежде всего раздѣлимъ чувства па такія, которыя
обусловливаются качествомъ чувствуемаго, и на такія, ко-
торыя зависятъ отъ случайныхъ расположены духа. При
этомъ можно указать еще на третій, средиій случай, когда
качествомъ чувствуемаго дѣйствительно порождается сообраз-
ное съ нимъ чувство. Потомъ мы будемъ говорить о сред-
нихъ состояніяхъ между пріятнымъ и непріятнымъ чувствомъ,
и, наконецъ, дойдетъ очередь до аффектовъ.
А. О чувствахъ, обусловливаемыхъ качествомъ
чувствуемаго.
99. Ясное дѣло, что такія чувства есть. Всякая тѣлес-
ная боль, какъ таковая, непріятна, безъ отношенія къ во-
просу, насколько терпѣливо ее переносить. И непріятныя

чувства этого рода различаются по видамъ: обжогъ, порѣзъ,
электрическій ударъ, зубная боль — все это возбуждаетъ
особое страданіе, которое можно Отличить отъ другаго.
Однако здѣсь нельзя выдѣлить одною только представляемаю,
которое не было бы ни пріятнымъ, ни непріятнымъ; лучше
сказать, представленіе и то, что противоположно ему—одно.
Сладкое кушанье, нѣжные звуки, умѣренная теплота являются
примѣрами пріятныхъ ощущеній этого рода, пріятность
которыхъ устанавливается безъ всякаго отношенія къ вопросу,
насколько все это цѣнится и склоняются ли къ тому, чтобы
помедлить при этомъ и предаться даннымъ ощущеніямъ.
100. Эти чувства аналогичны со всѣми эстетическими,
отъ которыхъ онѣ отличаются только тѣмъ, что при послѣд-
нихъ представляемое можно отдѣлить отъ сказуемаю, выра-
жающаго одобреніе или порицаніе; поэтому эстетическое
чувство заключается въ форму сужденія и допускаетъ науч-
ную обработку, что служить безконечнымъ преимуществомъ
въ практическомъ отношеніи.
Примѣчаніе. Если въ прекрасномъ поражаетъ вели-
чина, то возникаетъ возвышенное. Это, по истинѣ, —
видь прекраснаю, потому что само отяошеніе величинъ
принадлежитъ къ элементамъ прекраснаго. Но на-
прасно ищутъ опредѣленій для смѣшнаго. Оно имѣетъ
свое начало въ возможности смѣха, которую нельзя мыс-
лить безъ человѣческаго тѣла и его органическаго,
тѣлеснаго чувства. Чистѣйшее комическое для чистаго
духа разрѣшалось бы въ одномъ только контрастѣ.
Смѣхъ относится къ аффектамъ; подобно имъ, онъ по-
трясаетъ тѣло, и, чрезъ это. обратно—духъ; подобно имъ,
онъ является непродолжительнымъ настроеніемъ, къ
которому бываютъ готовы или нѣтъ, смотря по рас-
положенію духа. Кромѣ этого, смѣшное служить при-
мѣромъ того, что сильно чувствуется, безъ тою, чтобы
пріятность или непргятность являлась для нею харак-
терною чертой. Всякій знаетъ, что есть веселый и
горькій смѣхъ и, между тѣмъ и другимъ,— извѣстное
равнодушіе къ смѣху, какъ напр. у комика, которому
важно возбуждать смѣхъ у другихъ.

В. О такихъ чувствахъ, которыя зависятъ отъ рас-
положенія духа.
101. Разсматривая предыдущій первый классъ, по спра-
ведливости, можно было сказать: чувство есть источить и
(по крайней мѣрѣ, отчасти) основаніе для объясненія соот-
вѣтствующаго желанія и отвращенія. Напротивъ, что ка-
сается слѣдующаго сейчасъ втораго класса, то здѣсь должно
рассматривать желаніе какъ нѣчто первоначальное, а чувство—
если и не какъ его дѣйствіе, то всетаки какъ нѣчто, его
сопровождающее и слѣдующее за нимъ.
Прежде всего, припомнимъ здѣсь о весьма многочислен-
ныхъ желаніяхъ, которыя или не зависятъ отъ пріятности
или непріятности своихъ предметовъ, или же не имѣютъ къ
нимъ отношенія. Поразительные примѣры этого представ-
ляютъ намъ всѣ вещи, которыхъ сегодня желаютъ, а завтра
не будутъ и знать,—все то, достоинство чего увеличивается
и уменьшается смотря по индивидуальному нраву и вкусу.
Извѣстно, что желаніе такой вещи сопровождается большимъ
неудовольствіемъ и, въ случаѣ удовлетворенія, непродолжи-
тельнымъ удовольствіемъ. Это удовольствіе и неудовольствіе
не могутъ быть названы ни чувственными, ни разумными;
они связаны съ возбужденіемъ нашей дѣятельности. Возь-
мемъ ли ребенка, желающаго распутать узелъ, или матема-
тика, старающагося разрѣшить задачу,—чувство напряженія
и напраснаго труда всегда остается однороднымъ.
Безпокойная дѣятельность человѣка (въ противополож-
ность сообразнымъ съ природой стремленіямъ животныхъ)—
сплошь подобнаго рода.
Сюда же относятся чувства, у которыхъ, повидимому,
совсѣмъ нѣтъ предмета (Gefühltes), какъ, напр., боязливость
и пріятпый покой.
С. О среднихъ и смѣшанныхъ чувствахъ.
102. Всѣ чувства контраста и въ извѣстной степени срод-
ное съ пимъ изумленье должны быть разсматриваемы какъ
чувства среднія, т. е. какъ такія, которыхъ нельзя ни опи-

сать, ни измѣрить при помощи того пріятнаго или непріят-
наго, которое они иногда за собою приводятъ, Изумленіе
точно также можетъ быть пріятнымъ, какъ и непріятнымъ.
Контрасты необходимы во всѣхъ изящныхъ искусствахъ; и
всетаки только въ рѣдкихъ случаяхъ они совпадаютъ съ соб-
ственно эстетическими отношеніями; лучше сказать, они
ближе всего служатъ для того, чтобы раздѣльно представить
многообразіе, и чрезъ это сдѣлать понятнымъ его отно-
шенія.
103. Что смѣшанныя чувства могутъ существовать,—
это слѣдуетъ уже изъ разнородности обоихъ вышеупомя-
нутыхъ классовъ. Примѣромъ этого служить любопытство,
которое желаетъ увидать (или, вообще, воспринять) что нибудь
новенькое и которое удовлетворяется ощущеніемъ, отчасти
ставшимъ для него въ дѣйствительности непріятнымъ. Кромѣ
того, эмпирическимъ путемъ никто не можетъ придти къ мы-
сли отрицать смѣшанныя чувства, потому что ежедневно
происходятъ случаи, что одно и то же событіе возбуждаетъ
наши чувства въ различномъ отношеніи и очень часто —
различнымъ образомъ.
Примѣчаніе 1. Однако ложныя умозрѣнія ухитри-
лись затемнить и этотъ простой фактъ. При этомъ, для
обнаруженія двойнаго обмана, надо обратить вниманіе,
во первыхъ, на смѣшеніе самаго чувства съ его раз-
ными причинами, а, во вторыхъ, на зяаніе перехода
одного чувства въ другое. Эти замѣчанія могутъ сдѣ-
лать песомпѣннымъ фактъ, но они менѣе всего могутъ
прочно установить противоположное утвержденіе. Уже
было указано (34—38), что чувствованіе и хотѣніе
имѣютъ свое основаніе въ своихъ массахъ представ-
леній, и никакъ не непосредственно въ душѣ, отчего
многократность (Vielfachheit) и оспориваніе (Widerstreit)
чувствованія и хотѣнія даны въ опытѣ настолько же
понятными, насколько и извѣстными.
Примѣчаніе 2. Только слишкомъ часто поэты пу-
скаются на фокусы, смѣшивая чувства. Этимъ они мо-
гутъ доставить пикантное, но не прекрасное. Беликіе
идеалы нерѣдко могутъ стать непонятными. Шекспиръ
примѣшиваетъ къ трагедіи комическое, но если онъ на

мгновеніе и ослабляетъ этимъ напряжете, для того,
чтобы тѣмъ вѣрнѣе снова поднять его, то онъ всетаки
остерегается связывать смѣшное со своими главными
лицами. Уже Гомеръ является роматичнымъ въ раз-
сказѣ о странствованіи Одиссея; но это—разсказъ о
перенесенныхъ страданіяхъ, и онъ характеризуетъ
Одиссея, отъ котораго никто не долженъ ожидать
вполнѣ строгаго и вѣрнаго доклада.
D. Объ аффектахъ.
104. Послѣ того, какъ аффекты (мимолетныя уклоненія
отъ состоянія равнодушія) были отличены отъ страстей (за-
коренѣлыхъ желаній), сдѣлалось господствующимъ мнѣніе,
что аффекты суть болѣе напряженныя чувства. Но суще-
ствуют очень напряженныя продолжительный чувства, ко-
ренящіяся въ глубинѣ человѣческаго характера (напр., при-
вязанность къ роднымъ и отечеству), съ которыми соеди-
няется полнѣйшее спокойствіе духа до тѣхъ поръ, пока не
явится что нибудь противоположное, приводящее съ собою
возбужденіе. Точно также человѣкъ можетъ обладать напря-
женнымъ и продолжительнымъ чувствомъ чести, не находясь
однако постоянно въ состояніи аффекта. Слишкомъ далеко
до того, чтобы аффектами были сами чувства; скорѣе, аф-
фекты опошливаютъ чувства. Учитель нравственности и ху-
дожникъ имѣютъ очень много причинъ остерегаться пош-
лости, которая происходитъ, когда человѣкъ, при бурномъ
аффектѣ, подъ конецъ самъ уже не знаетъ, надо чѣмъ соб-
ственно онъ смѣется или плачетъ.
105. Кантовское подраздѣленіе аффектовъ на тихіе и
бурные проливаетъ свѣтъ на предметъ. Именно, уклоненіе
отъ состоянія равнодушія можетъ идти въ двѣ стороны: или
въ сторону меньшаго, или же въ сторону большаго, сравни-
тельно съ тѣмъ, что находится въ сознаніи. Къ первому
классу относятся испугъ, печаль и страхъ, а ко второму—
радость и гнѣвъ.
106. Аффекты являются предметомъ не только психо-
логіи, но и физіологіи, потому что они дѣйствуютъ на тѣло
съ замѣтной, часто опасною, силой, и дѣлаютъ этимъ, въ свою

очередь, духъ зависимымъ отъ тѣла, отчасти вслѣдствіе про-
долженія тѣлеснаго состоянія (которое исчезаетъ не тотчасъ
же, какъ только духъ приходитъ въ покой), отчасти же
вслѣдствіе расаоложенія тѣла къ уступчивости аффектамъ.
Такъ, напр., храбрость и трусость, очевидно, находятся въ
сильной зависимости отъ здоровья и болѣзненности.
Замѣчательно еще то обстоятельство, что различнымъ
аффектамъ соотвѣтствуютъ различный тѣлесныя состоянія.
Такъ, напр., стыдъ вызываетъ краску на щекахъ, страхъ
производить блѣдность, гнѣвъ и отчаяніе усиливаютъ му-
скульную силу, и т. д.
Изъ этого видно, что было бы неумѣстнымъ пересчиты-
вать и различать всѣ возможные аффекты, руководствуясь
однимъ только психологическимъ принципомъ.
Примѣчаніе. Не излагая еще здѣсь натурфилософ-
скаго ученія о связи души съ тѣломъ, мы можемъ,
однако, воспользоваться далѣе двумя предварительными
замѣчаніями:
1) Каждое постепенное возбужденіе одной системы
другою дѣйствуетъ обратно такимъ образомъ, что со
стороны возбужденной волненіе удлинняется въ возбуж-
дающей. Не только тѣло вообще, послѣ того, какъ оно
было возбуждено аффектомъ, приводить духъ въ болѣе
продолжительное волненіе, но это должно точно также
происходить и въ различныхъ системахъ организма.
Если возбужденіе идетъ отъ души къ головному мозгу,
отъ головнаго мозга— къ спинному, отъ спиннаго мозга —
къ нервамъ, отъ нихъ—къ системѣ сосудовъ, отсюда—
къ отдѣльнымъ органамъ, пока не достигнетъ живости:
то обратное дѣйствіе совершается обратішмъ путемъ, и
при этомъ не вдругъ, но постепенно, какъ возбужденіе;
здѣсь его надо разсматривать какъ ускоренную силу
(по употребительному въ механикѣ выраженію).
2) Частное дѣйствіе аффектовъ на опредѣленные
органы должно происходить и тамъ, гдѣ мы его неза-
мѣчаемъ. (При воспроизведеніи зрительныхъ представ-
леній начинается раздраженіе зрительныхъ нервовъ,
при слуховыхъ представленіяхъ -раздраженіе слуховыхъ
нервовъ и т. д., а при представленіи движенія раздра-

жаются двигательныя нервы, такъ что является необ-
ходимость въ особомъ актѣ сдерживанія, если не должно
послѣдовать движенія).
Если связать первое со вторымъ, то сдѣлаются объ-
яснимыми самыя разнообразный расположенія, и при
этомъ не будетъ подано повода къ обычному смѣшенію
жизни и души, а, вмістѣ съ тѣмъ, и къ заблужденію
такъ называемаго матеріализма, который, впрочемъ, по
отношенію къ матеріи является еще болѣе ложнымъ,
чѣмъ по отношенію къ душѣ.
ПЯТАЯ ГЛАВА.
Способность желанія.
107. Что касается желанія (Begehren), то мы прежде
всего должны исправить то ложное словоупотребленіе, кото-
рое сплошь проходитъ въ психологіяхъ. Способность же-
ланія, вмѣстѣ съ способностями представливанія и чувство-
ванія, далжны заключать въ себѣ полное подраздѣленіе; слѣ-
довательно, она должна обнимать собою и пожеланія
(Wünsche), и влеченія (Triebe), и неясиыя стремленья (Sehn-
sucht), потому что всего этого нельзя причислять ни къ чув-
ствамъ, ни къ представленіямъ. Но въ психологіяхъ нахо-
дится утвержденіе: то, чего желаютъ, представляется дости-
жимымъ; мысль о невозможности что бы то ни было сдѣлать
убиваетъ желаніе. Это положеніе справедливо относительно
хотѣнія (Wollen), которое, дѣйствительно, есть желанье,
связанное съ предположеніемъ исполнимости. Поэтому суще-
ствуете большая разница между сильнымъ хотѣніемъ и силь-
нымъ желаніемъ. Будучи императоромъ, Наполеонъ хотѣлъ,
а на островѣ св. Елены онъ желалъ. Слово „желаніе" не-
умышленно ограничивается, если исключаютъ такія пожела-
нія, которыя остаются, не смотря на то, что они могутъ
быть пустыми или такъ называемыми благочестивыми поэюе-
лангями (ріа desideria), и которыя (именно потому, что они
остаются) постоянно снова побуждаютъ человѣка къ попыт-
камъ, при помощи которыхъ всегда снова порождается

мысль о возможности, не смотря на всѣ основанія, которыя,
повидимому, доказываютъ невозможность. Для того, чтобы на
мѣсто страстнаго желанія явился спокойный отказъ, тре-
буется, чтобы представленіе недостижимости желаемаго об-
ладало достаточной напряженностью. Человѣкъ, зная уже,
что желанное будущее никогда не наступить, все еще гре-
зитъ о немъ.
108. Соотвѣтственно сдѣланному выше подраздѣленію
чувствъ, мы должны теперь и въ желаніяхъ (въ обширномъ
смыслѣ слова) отличать тѣ, которыя имѣютъ своимъ пред-
метомъ пріятное, какъ таковое (отвращеніе отъ непріятнаго,
какъ таковаго), отъ тѣхъ, направленіе которыхъ опредѣ-
ляется не какимъ бы то ни было чувствомъ, но просто лишь
наличнымъ расположеніемъ духа.
Примѣчаніе. Обыкновенно не знаютъ нослѣдняго
рода желаній. Думаютъ, что желаемое необходимо
должно представляться хорошимъ. Это—или тавтологія
(именно, если хорошее должно называться и желае-
мымъ), или же ошибка, которая въ эмпирическомъ от-
ношеніи принадлежитъ къ безчисленнымъ натяжкамъ
психологовъ. Въ „Метафизикѣ" Алекс. Баумгартена
въ § 665 находится положеніе: Quae placentia prae-
videns exstitura nisu meo praesagio, nit or producere.
Quae displicentia praevidens impedienda nisu meo
praesagio, eorum opposita appeto. Это выдается за
lex facultatis appetiiivae. Но, разсматриваемое какъ
общій законъ, это положеніе когда то цѣннаго сочи-
ненія погрѣшаетъ во всѣхъ пунктахъ. Нѣтъ нужды
placere, поскольку оно должно обозначать предчувствіе
пріятнаго или прекраснаго. Praevidere—также на-
тяжка. Правда, тотъ, кто представлетъ себѣ желаніе,
развиваетъ въ себѣ это свое представленіе временнымъ
способомъ. Но, вѣдь, и самыя низшія животныя желаютъ,
и однако нельзя допустить, чтобы они раздѣльно пред-
ставляли себѣ настоящее и будущее. Exstitura nisu meo
предполагаетъ представленіе Я, или, по крайней мѣрѣ,
самочувствіе, которое имѣетъ гораздо болѣе позднее
пропсхожденіе, чѣмъ простыя желанія животнаго и ново-
рожденнаго ребенка.

109. Однако самымъ важнымъ различіемъ является раз-
личіе между низшими и высшими способностями желанія,
потому что ихъ споръ между собою доходитъ до борьбы,
между тѣмъ какъ чувства существуютъ на ряду другъ съ
другомъ или смѣшиваются, а что касается представленій, то
большая часть людей, даже образованныхъ и ученыхъ,
остается на чувственной точкѣ зрѣнія, причемъ не слиш-
комъ то заботится о метафизической борьбѣ съ чувствен-
ностью.
А. О низшихъ способностяхъ желанія.
110. Здѣсь мы прежде всего встрѣчаемъ влечеяія и
инстинкты. У человѣка остались отъ нихъ только обломки.
Болѣе полными и различными паблюдаемъ мы ихъ у живот-
ныхъ, гдѣ ясно обнаруживается, что при этомъ существен-
нымъ и опредѣляющимъ является органическое строеніе.
Припомнимъ особенно о художественныхъ стремленіяхъ жи-
вотныхъ.
Самымъ важнымъ и самымъ общимъ влеченіемъ яв-
ляется влеченіе къ движенію и перемѣнѣ, — та безконеч-
ная живость (Lebendigkeit), которая замѣчается у дѣтей и
молодыхъ животныхъ. Здѣсь много жизни и мало духа; на
этомъ можно поупражняться, для того, чтобы различить
жизнь и душу. Такъ какъ живость соотвѣтствуетъ возрасту,
и, кромѣ того, у отдѣльныхъ личностей бываетъ различна
отъ рожденія, то можно думать, что она есть слѣдствіе орга-
низма, слѣдовательно—скорѣе физіологическій, чѣмъ психо-
логически предметъ.
111. ІІридумавъ, по аналогіи съ внѣшнимъ чувствомъ,
и внутреннее, психологи выставляютъ точно также, наряду
съ органическими влеченіями, еще нѣсколько другихъ, какъ
напр. самолюбіе, стремленіе къ подражанію и распростра-
нена, общественный влеченія и т. д.; наконецъ—даже все-
общее стремленіе къ счастью, хотя никто не можетъ опре-
дѣленно указать предмета этого послѣдняго стремленія, или,
лучше сказать, этотъ предметъ у различныхъ индивидуумовъ
является различнымъ.

Теперь ясно, что совсѣмъ неопредѣленному понятію
счастья дало подкладку, подъ именемъ стремленія, ничто
иное, какъ психологическая абстракція. Ничуть не лучше
обстоитъ дѣло и съ самолюбіемъ, и съ общественными вле-
ченіями. Здѣсь желаніе предшествуетъ всякому представле-
нію о Я, Ты и Онъ. Опытъ довольно отчетливо обнаружи-
ваете, что какъ эгоистическое благоразуміе, такъ и рѣшеніе
принести что нибудь въ жертву другому, образуются только
постепенно, по мѣрѣ того, какъ все болѣе выясняется, какія
могутъ происходить столкновенія между собственными и чу-
жими интересами.
Въ ученіи о способностяхъ желанія особенно часто встрѣ-
чаются натяжки относительно реальныхъ силъ, или, по край-
ней мѣрѣ, особыхъ дарованій и естественныхъ задатковъ,
потому что человѣкъ оказывается дѣятелънымъ въ своемъ
желаніи, — и вотъ повсюду склоняются къ принятію столь-
кихъ же силъ, сколько классовъ дѣйствительныхъ или види-
мыхъ дѣятельностей.
112. Наклонности, или такія продолжительный располо-
женія духа, которыя благопріятствуютъ возникновенію извѣст-
наго рода желаній, оказываются у отдѣльныхъ личностей
болѣе различными, чѣмъ такъ называемыя влеченія. Большею
частью они являются слѣдствіями привычки, которая, пови-
димому, изъ способностей представленія переносится сюда,
въ способность желанія; потому что это — прежде всего
мысли, слѣдующія по обычному нааравленію и сейчасъ же,
если только не наступаете никакого препятствія, переходя-
щія въ поступокъ, прежде чѣмъ явится какое бы то ни
было замѣтное чувство или желаніе; но если что нибудь
станете на пути, то возгарается желаніе, сопровождаемое
чувствомъ усилія и напряженной деятельности.
113. Самымъ поразительнымъ и самымъ печальнымъ
(близкимъ къ сумасшествію) зрѣлищемъ являются въ психо-
логіи страсти. (Кантъ превосходно очертилъ ихъ въ „Антро-
пологіи"). Онѣ—не наклонности (расположеніе духа), но сами
желанія, и всѣ желанія безъ исключенія, начиная съ бла-
городнѣйшихъ и кончая самыми низкими, могутъ стать
страстями. Достигая господства, онѣ становятся тѣмъ, бла-

годаря чему практическое обдумываніе (Überlegung) сби-
вается со своего направленія. Свойствомъ страстей является
умничанье.
Поэтому, собственно говоря, ихъ можно опредѣлять и
описывать только противополагая практическому разуму.
Полное подраздѣленіе страстей совершенно невозможно, —
именно потому, что каждое желаніе, усиленное обстоятель-
ствами и привычкой, способно дать обдумыванію превратный
ходъ. Всякое подраздѣленіе страстей является, вмѣстѣ съ
тѣмь, и подраздѣленіемъ желаній вообще. Въ исторіи страсти
играютъ великую роль. Надо остерегаться передавать эту
роль міровому духу: этимъ онъ приближался бы къ Мефи-
стофелю и, наконецъ, подобно ему, вышелъ бы изъ роли.
В. О высшихъ способностяхъ желанія.
114. Сужденію и поступку предшествуетъ обдумываніе,
если человѣкъ, прежде чѣмъ придать подлежащему сказуе-
мое, и прежде чѣмъ измѣнить настоящее положеніе вещей,
сравниваетъ еще другіе возможные способы мышленія и дѣй-
ствія. Въ обдумываніи заключается медлительность и отсрочка,
а затѣмъ—сосредоточенность и размышленіе. Оно должно пред-
отвращать отмѣну и раскаяніе. Оно производить это, поз-
воляя каждому изъ возможныхъ видовъ представленій, каж-
дому желанію, которое могло бы придти въ столкновеніе съ
другимъ, — цѣликомъ выступать въ сознаніи и, насколько
можно, сильно сопротивляться остальнымъ, или дѣйствовать
вмѣстѣ съ ними. Если при этомъ что нибудь забывается,
если, во время обдумыванія, что нибудь лишается возмож-
ности во всей широтѣ проявить свое значеніе,—то остается
опасность, что наступитъ другое расположение духа, которое
найдетъ негоднымъ рѣшеніе перваго. Поэтому обдумываніе
есть внутренній эксперимента; его результата долженъ быть
принята (vernommen) съ полною преданностью; отсюда
разумъ (Vernunft) въ мысляхъ и поступкахъ получаетъ
свое имя.
115. Поэтому разумъ первоначально не является ни тре-
бующимъ, ни законополагающимъ; онъ нигдѣ не служитъ

источникомъ хотѣнія. (Настолько же мало онъ есть и источ-
никъ познанія). Тѣмъ не менѣе, онъ разсматривается какъ
таковой, и даже считается высшимъ судьей и законодате-
лемъ. Это должно явиться вполнѣ естественнымъ слѣдствіемъ,
потому что (съ обычной натяжкой) на опасность раскаяяія,
если бы поступили несообразно съ результатомъ обдумыванія,
смотрятъ какъ на угрозу, и къ этой угрозѣ примышляютъ
заповѣдь, а къ заповѣди — законодателя.
116. Практическое обдумываніе запутывается связью
между средствами и цѣлями. Именно, оно должно не только
сравнить между собою разнообразныя непосредственныя же-
ланія (сдѣлать выборъ изъ нѣсколькихъ цѣлей), но и про-
бѣжать ряды тѣхъ возможныхъ слѣдствій, которыя связаны
съ цѣлями и дѣлаютъ вѣроятною ихъ достижимость. Въ
этомъ отношеніи, обдумываніе приписываютъ практическому
разсудкуу который есть способность направляться по каче-
ству мыслимаго, независимо отъ коображенія и страсти.
Если этотъ родъ обдумыванія развивается вполнѣ, то онъ
порождаетъ планы. Выборъ же между цѣлями представляется
вполнѣ принадлежащимъ практическому разуму.
117. Осторожность (Besonnenheit) есть душевное рас-
положеніе человѣка при обдумываніи. Если она обращается
въ привычку, то обдумываніе, продолжаясь, расширяется;
наконецъ, оно стремится схватить въ единомъ размышленіи
всѣ возможныя желанія; если нѣсколько желаній постоянно
ограничиваются и упорядочиваются, то спрашиваютъ о по-
слѣдней цѣли всѣхъ человѣческихъ дѣйствій и влеченій, о
высшемъ благѣ. Если, при этомъ, обдумываніе пользуется
общими понятіями, то возникаютъ максимы (сильно отли-
чающіяся отъ плановъ) и основоположенія, а изъ сопостав-
ленія ихъ — ученіе о нравственности.
Въ практической философіи указывается на то, что, по
устраненіи всего, зависящаго отъ расположенія духа (т. е.
измѣнчивыхъ желаній), можетъ утвердить высшее достоин-
ство только то непроизвольное предпочтете и отверженіе,
которое содержится въ эстетическихъ сужденіяхъ о волѣ.
Слѣдовательно, дѣло обдумыванія (или, если угодно, прак-
тическая разума) заключается въ томъ, чтобы освободить
эти сужденія и происходящая изъ нихъ идеи внутренней

свободы, совершенства, благорасположенія, права и справедли-
вости отъ смѣшенія ихъ со всѣми другими мыслями и хо-
тѣніями, въ которыхъ онѣ сначала скрываются, и поставить
ихъ въ остріи (an die Spitze) всей мудрости, подчинивъ имъ
всѣ желанія.
С. О свободѣ воли.
118. Часто бываетъ, что въ то время какъ, послѣ обду-
мыванія, рѣшеніе начинаетъ складываться въ понятіе, под-
нимается желаніе, сопротивляющееся этому рѣшенію. Тогда
человѣкъ не знаетъ, чего онъ хочетъ; онъ разсматриваетъ
себя какъ стоящаго между двумя силами, которыя тянутъ
его въ противоположныя стороны. Въ этомъ саморазсмотрѣ-
ніи онъ противопоставляетъ разумъ и желаніе такъ, какъ
если бы они были посторонними совѣтниками, а онъ самъ
кѣмъ то третъимъ, который прислушивался бы къ нимъ
обоимъ и затѣмъ рѣшалъ. Онъ считаетъ себя свободнымъ
рѣшать, какъ хочетъ.
Онъ считаетъ себя и достаточно разумнымъ для того,
чтобы понять, что говоритъ ему разумъ, и достаточно вос-
пріимчивымъ для того, чтобы допустить воздѣйствіе на себя
оболыценій желанія. Если бы этого не было, то его свобода
не имѣла бы никакой цѣнности. Тогда онъ могъ бы только
слѣпо склоняться въ ту или другую сторону, не дѣлая
выбора.
Но разумъ, которому онъ повинуется, и желаніе, кото-
рое раздражаетъ и оболыцаетъ его, въ дѣйствительности на-
ходятся не внѣ ею, но въ немъ, и самъ онъ ничуть не третій
наряду съ тѣми двумя, но въ этихъ двухъ заключается и
дѣйствуетъ его собственная душевная жизнь. Если же, на—
конецъ, онъ дѣлаетъ выборъ, то этотъ выборъ—ничто иное,
какъ совмѣстное дѣйствіе вышеупомянутыхъ разума и же-
ланія, свободно стоящимъ между которыми онъ себя во-
ображалъ.
Но когда человѣкъ находитъ, что разумъ и желаніе въ
ихъ совмѣстномъ дѣйствіи произносятъ надъ нимъ рѣшеніе,

онъ является себѣ несвободнымъ и подчиненнымъ чужимъ
силамъ.
Очевидно, что здѣсь опять таки обманъ, -и обманъ, вы-
текающій прямо изъ того же самаго источника, какъ и пер-
вый. По тому же самому, что разумъ и желаніе находятся
совсѣмъ не внѣ его, а онъ не внѣ ихъ, — и происходящее
изъ нихъ рѣшеніе есть совсѣмъ не чужое рѣшеніе, но его
собственное. Онъ сдѣлалъ выборъ только при помощи своей
самодѣятельности, хотя и не при помощи какой нибудь силы,
которая отличалась бы отъ его разума и его желанія, и ко-
торая могла бы дать другой результатъ, чѣмъ эти два.
Примѣчаніе 1. Этимъ указывается главное основаніе
тѣхъ психологическихъ фактовъ, которые имѣютъ мѣсто
при вопросѣ о свободѣ. Здѣсь мы не можемъ дѣлать
обзора глубоко вкоренившихся метафизическихъ и мо-
ральныхъ недоразумѣній, которыя сюда примѣшиваются.
Напомнимъ только въ самыхъ краткихъ словахъ, что
легче всего возбуждается вопросъ о тѣхъ трудностяхъ,
которыя находятъ во вмѣненіи. Поступокъ вмѣняется,
поскольку его можно разсматривать какъ обозначеніе
хотѣнія; онъ является тѣмъ болѣе или тѣмъ менѣе
вмѣняемымъ, чѣмъ болѣе или менѣе, слабѣе или силь-
нѣе, обнаруживается въ немъ воля. Все это ясно и
общеизвѣстно. Но все дѣло портятъ, желая, въ свою
очередь, вмѣнять и самую волю. Это не лучше того,
какъ если бы захотѣли подвергнуть измѣренію ту мѣру,
которая сама должна измѣрять все другое. Такимъ обра-
зомъ бываетъ, что боятся того, что, если бы воля имѣла
болѣе раннія причины, которыми бы она неизбѣжно
направлялась, то эти причины влекли бы за собою и
грѣхъ, потому что тогда на ихъ счетъ ставилась бы
какъ воля, такъ и происходящіе изъ нея поступки.
Поэтому охотнѣе желаютъ ставить волю въ зачетъ само-
опредѣленія, изъ чего возникаетъ безконечный рядъ
(срав. Einleitung in die Philosophie § 107 [§ 128 d. 4
Ausg].). Однако эта боязнь совсѣмъ неосновательна.
Вмѣненіе останавливается, коль скоро оно свело посту-
покъ на волю; потому что она сейчасъ подчиняетс-
этимъ практическому сужденію, которое остается соя

вершенно равнымъ, что можно было бы показать также
для причинъ и поводовъ воли. Но бываетъ, что вмѣне-
ніе опять начинается снова, если находятъ, что та воля
имѣла причиною болѣе раннюю волю. Обольщенному,
послѣ того какъ онъ уже сдѣлался вполнѣ злонрав-
нымъ, его проступки вмѣняются цѣликомъ, но эти про-
ступки падаютъ еще и на обольстителя, и такъ далѣе
обратно до тѣхъ поръ, пока можно еще указать на
какую нибудь волю, какъ на виновника тѣхъ проступковъ.
Примѣчаніе 2. Трансцендентальная свобода, которую
Бантъ, ради категорическаго императива (такъ какъ онъ
не попалъ на правильное обоснованіе практической
философіи), пожелалъ признать необходимымъ членомъ
символа вѣры, является въ психологіи совершеннѣйшимъ
пришлецомъ. Кто этого не видитъ, тотъ пусть прошту-
дируетъ обѣ кантовскихъ критики чистаго и практиче-
ская разума, и научится оттуда осторожно говорить
объ этомъ предметѣ. Кантъ потратилъ очень много
труда для того, чтобы дойдти до яснаго убѣжденія въ
этомъ пунктѣ; однако онъ всетаки внесъ путаницу, ко-
торая у него самого была связана съ категорическимъ
императивомъ, а у его послѣдователей перешла въ со-
вершенно другія формь..
119. Между тѣмъ какъ сознаніе свободы, поскольку оно
должно стоять въ серединѣ между разумомъ и желаніемъ,
не основывается ни на какихъ лучшихъ фактахъ, кромѣ
вышеупомянутыхъ,—получается другой результатъ, если раз-
сматрпвать самый разумъ какъ мѣстопребываніе свободы.
Нѣтъ ничего болѣе очевиднаго, какъ то, что страстный че-
ловѣкъ есть рабъ. Его неспособность обращать вниманіе на
основы выгоды и долга, его гибель изъ за собственнаго
грѣха—очевидны. Въ противоположность этому, разумный
человѣкъ, отгоняющій свои желанія, коль скоро они проти-
ворѣчатъ тому, что хорошо обдумано, по справедливости на-
зывается свободнымъ; и онъ тѣмъ болѣе свободенъ, чѣмъ
болѣе силенъ въ этомъ отношеніи. А можетъ ли такая сила
простираться до безконечности,—этого не могутъ рѣшить
никакіе факты, которые всегда свидѣтельствуютъ только объ
ограниченныхъ силахъ.

ШЕСТАЯ ГЛАВА.
О совмѣстномъ дѣйствіи и развитіи душевныхъ
способностей.
120. Уже въ сдѣланномъ до сихъ поръ обзорѣ, принятіе
способностей оказалось настолько несостодтельнымъ, что по-
пытка разсмотрѣть взаимное вліяніе ихъ во всѣхъ комбина-
ціяхъ должна явиться безцѣльной. Однако нѣкоторыя замѣ-
чанія будутъ полезны для того, чтобы сдѣлать болѣе легкимъ
общее обозрѣніе всего предшествующего, прежде чѣмъ мы
станемъ ближе разсматривать человѣческій духъ въ его из-
мѣняющихся состояніяхъ.
121. Послѣ внѣшнихъ чувствъ, необходимость которыхъ
очевидна съ перваго взгляда (чѣмъ былъ бы человѣкъ, рож-
денный слѣпымъ, глухимъ и безрукимъ?), главнымъ мѣсто-
пребываніемъ душевной жизни является, безъ сомнѣнія, вос-
произведете, въ обѣихъ его формахъ—памяти и вообра-
женія. Единичное мгновеніе даетъ очень мало при помощи
чувствъ; и мы были бы ограничены подобно животнымъ,
если бы у насъ не оставалось прошлаго, какъ такого со-
кровища, изъ котораго мы безпрестанно дѣлаемъ займы.
Въ часы, когда приливъ непринужденныхъ мыслей стано-
вится слабѣе или совершенно прекращается,—замѣчается
прежде всего бѣдцость чувствъ, грубость желаній, бездѣя-
тельность или тщетное усиліе разсудка и разума безъ во-
ображенія.
Дѣло воображенія достигаетъ зрѣлыхъ плодовъ въ ми-
ѳахъ и сказочныхъ мірахъ, которые въ поэзіи понимаются
какъ предметы вѣрованія.
122. Здѣсь мѣсто вспомнить объ упражнение и навыкѣ.
Къ нимъ преимущественно способно воспроизведете; и ни-
гдѣ въ другомъ мѣстѣ ихъ нельзя указать навѣрное, чтобы
тамъ ни говорилось объ упражненіи разсудка, разума, прав-
ственномъ навыкѣ и проч.; потому что факты, которые
можно привести для этого, прямо свидѣтельствуютъ, что
ранѣе образованныя понятія, сѵжденія, чувства, умозаклю-

ченія, точно также какъ и чувственный представленія, вос-
производятся и, вмѣстѣ съ тѣмь, ставятся въ новую дѣя-
тельность; они свидѣтельствуютъ, что это происходитъ тѣмъ
скорѣе, тѣмъ вѣрнѣе и тѣмъ въ большемъ объемѣ, чѣнъ
чаще и старательнѣе занимались передъ этимъ данными по-
нятіями, сужденіями и проч.
Сообразно съ фактами, упражненіе гораздо менѣе можетъ
относиться къ способностямъ памяти и воображенія, нежели
къ тѣмъ представленіямъ, которыя воспроизводятся. Хотя для
того, кто много учитъ наизусть, запоминаніе мало по малу ста-
новится болѣе легкимъ, однако—только въ томъ самомъ кругѣ
представленій, который былъ для него обычнымъ. Стоитъ
только предложить тому, кто имѣетъ хорошую музыкальную
память, запомнить рядъ именъ или чиселъ,—и мы увидимъ,
какъ мало поможетъ здѣсь предшествующее упражненіе
памяти.
123. Развитіе (Ausbildung) пдетъ по двумъ главнымъ на-
правленіямъ: его опредѣляетъ внутреннее чувство и внѣшнее
дѣйствованіе. Съ тѣмъ и другимъ стоитъ въ связи рефлексія,
о которой, поэтому, впервые надо замѣтить, что она (бу-
дучи склоненіемъ хода мыслей къ опредѣленному пункту) то
умышленно вызываетъ и формируетъ представленія (въ ра-
бой), то вызывается въ апперцепціи даннаго (въ опытѣ);
такъ что, стало быть, въ первомъ случаѣ дѣятельность вы-
ходить изъ нея и управляется ею, а во второмъ случаѣ,
напротивъ,—возбужденіе (Reiz) лежитъ въ данномъ. Но ни
въ одномъ изъ этихъ случаевъ другой не исключается со-
вершенно. Работа въ каждое мгновеніе производить новое
данное, потому что дѣло, подвигаясь впередъ, въ тоже время
и наблюдается; при помощи этого, она управляетъ даже ре-
флексіей. И обратно: опытъ побуждаетъ насъ къ сравниванію
и сужденію, а, вмѣстѣ съ этимъ, и къ дальнѣйшему раз-
мышленію, которое, сообразно со свойствами каждаго, пови-
нуется далѣе наличнымъ понятіямъ, или мнѣніямъ, или хи-
мерамъ, какъ опорнымъ пунктамъ (Haltungspuncten) ре-
флексіи. Еще иначе бываетъ направлена рефлексія, относя-
щаяся къ предмету, который находится только въ мысляхъ.
Здѣсь движеніе заключается въ самихъ рефлектирующихъ
массахъ представленій, но не стоитъ употреблять и малѣй-

шаго напряженія на то, чтобы продолжительное время
устремлять свое вниманіе на одинъ только мыслимый пред-
мета, разсмотрѣніе котораго должно оставаться неподвижнымъ.
Внутреннее чувство, которое, ради сходства, обыкновенно
ставятъ на ряду съ внѣшнимъ, совершенно вырывается
этимъ изъ своей естественной связи. Лучше сказать, оно
есть великій принципъ, лежащій въ основаніи всякой законо-
мѣрной дѣятельности, особенно же—художественной фантазіи
и практическаго разума. Безъ самопознанія (Selbstauffassung),
человѣкъ не могъ бы управлять ни самимъ собою, вообще,
ни своею дѣятельностью, въ частности.
Внѣшнее дѣйствованіе, которое воплощаетъ человѣческія
мысли, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, часто и извращаете ихъ, без-
престанно напрягаетъ желанія, наблюдете и размышленіе;
смотря по тому, достижимо ли оно или нѣтъ, оно превра-
щаете желаніе (Begehren) въ рѣшительное хотѣніе (Wollen)
или же въ простое пожеланіе (Wunsch), сопровождаясь удо-
вольствіемъ или неудовольствіемъ, чѣмъ полагается основаніе
обычному расположенію духа у человѣка. Если новое поло-
женіе въ жизни приводите за собою новые поводы къ дѣй-
ствованію, то чзловѣкъ часто является сразу преобразовав-
шимся. Это бываетъ особенно поразительнымъ тамъ, гдѣ об-
щая нужда вызываетъ новое общее дѣйствованіе, и изъ каж-
даго Я вызываетъ новое Мы. Но, быть можетъ, еще болѣе
поразительно видѣть, какъ, по прошествіи нѣкотораго вре-
мени, тѣ, которые казались преображенными, снова стано-
вятся прежними.
Самый опредѣленный отпечатокъ даетъ человѣку его
дѣйствованіе тогда, когда оно становится работой, особенно—
работой должностной, или повседневнымъ занятіямъ. Но здѣсь
въ высшей степени отчетливо обнаруживается также раздичіе
и взаимодѣйствіе (Zusammenwirkung) между господствующими
массами представленій, которыя въ теченіи работы равно-
мерно пребываютъ въ сознаніи, т. е. тѣмъ протекающимъ
рядомъ, отъ котораго въ единичное мгновеніе зависите каж-
дая единичная деятельность, и эмпирическимъ подмѣчива-
ніемъ того, что сдѣлано, чѣмъ опредѣляется тотъ пункте,
до котораго подвинулось дѣло.

Очень важныя ближайшія опредѣленія заключаются въ
свойствѣ занятія. Ряды огородника и земледѣльца проте-
каютъ медленно, стѣсняясь тѣми послѣдовательными измѣне-
ніями въ природѣ, которыя часто вынуждаютъ ихъ къ ожи-
дав! ю. Напротивъ, ряды музыканта, актера и т. п., имѣютъ
свой опредѣленный ритмъ. Опять таки иначе протекаютъ
ряды представленій у фехтовальщика, жонглера и т. п., гдѣ,
не смотря на отсутствіе опредѣленнаго ритма, долженъ все-
таки самымъ точнымъ образомъ восприниматься иадлежащій
моментъ. Для практическаго воспитателя и учителя въ выс-
шей степени важно сдѣлать какъ можно болѣе точныя на-
блюденія надъ тѣмъ, какіе ряды могутъ протекать, какіе
должны, и какіе дѣйствгтельно протекаютъ у ихъ питомцевъ.
Здѣсь встрѣтятся громадныя различія, на которыя слѣдуетъ
обратить вниманіе.
124. Но къ чему бы ни стремился человѣкъ, внутренне
размышляя и во внѣ дѣйствуя,—изъ всѣхъ измѣняющихся
расположеній духа у него все болѣе и болѣе выдвигаются
извѣстныя пребывающія чувства, которыя въ его практиче-
скомъ обдумываніи, а, слѣдовательно, и въ его разсудкѣ и
разумѣ, получаютъ значеніе собственно рѣшающаго, именно—
поскольку вообще обдумываніе становится въ немъ зрѣлымъ
и сильнымъ противъ непостоянныхъ желаній.
Этимъ въ особености является у каждаго свое эстети-
ческое пониманье міра (которое въ различныхъ отношеніяхъ
можетъ быть одностороннимъ и, слѣдовательно, практически
превратнымъ), по которому каждый стремится указать себѣ
свое отношеніе къ міру. Сюда относится то впечатлѣніе, ко-
торое производятъ на индивидуума семья и отечество, чело-
вѣкъ и исторія человѣка, и это впечатлѣніе слагается изъ
всего, что невольно нравится или не нравится въ этомъ
данному индивидууму.
Поэтому на сокровенный зародышъ характера вредно
дѣйствуетъ все то, что мѣшаетъ человѣку ясно видѣть и
безпристрастно судить.
125. Самымъ разрушительнымъ образомъ дѣйствуютъ на
все развитіе страсти. Онѣ являются крайностью, противо-
положною эстетическимъ сужденіямъ, но ими убиваются и

ВТОРОЙ ОТДѢЛЪ.
О душевныхъ состояніяхъ.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
О всеобщей измѣняемости состояній.
126. Строго говоря, ни одно состояніе человѣческой
жизни не равняется совершенно другому; все, что пред-
ставляется нашему внутреннему воспріятію,—шатко и скоро-
преходяще. Это замѣчаніе, выясняющее невозможность строго
опредѣленнаго психологическаго опыта, положило начало
настоящему изложенію; теперь слѣдуетъ развить его далѣе.
Съ нимъ, прежде всего, находится въ связи разсмотрѣніе
различныхъ состояній жизни, какъ всякій обыкновенно пере-
живаетъ ихъ, далѣе—изложеніе выдающихся различій въ
человѣческихъ дарованіяхъ и человѣческомъ развитіи подъ
вліяніемъ внѣшнихъ обстоятельствъ, наконецъ—краткій обзоръ
аномальныхъ душевныхъ состояній.
127. Правда, воспроизведете при помощи памяти и во-
ображенія (90 и т. д.) обнаруживаете, что ни одно разъ
порожденное представленіе не пропадаетъ совершенно, и
что однажды возникшее сопоставленіе представленій не
легко остается безъ всякаго слѣдствія. Однако, если мы
сравнимъ все то, что вмѣщаетъ въ себѣ духъ взрослаго
человѣка, съ тѣмъ, что сознается имъ въ каждое любое
единичное мгновеніе,—то мы должны будемъ изумиться не-
соотвѣтствію между тѣмъ богатствомъ и этою бѣдностью.
Выражаясь образно, человѣческому духу можно было бы
приписать глазъ, который обладаетъ крайне узкимъ зрачкомъ
и величайшей подвижностью. Объясненіе этого заключается
въ томъ, что выше было сказано о порогахъ сознанія (16,19).

Впрочемъ, существуетъ весьма небольшое число представление
которыя мы можемъ разомъ охватывать и часто понимать
при самомъ быстромъ ихъ появленіи и исчезновения, вслѣд-
ствіе чего для остроумнаго человѣка становится возможнымъ
ставить свои представленія въ самое разнообразное сопри-
косновеніе и опредѣлять ихъ посредствомъ другъ друга.
128. Извѣстныя возбужденія смѣны представленій внеш-
ними впечатлѣніями являются для человѣва потребностью.
Одиновій ищетъ товарищеской бесѣды, и долго оставаться
на одномъ мѣстѣ бываетъ мучительно по причинѣ однообразія
овружающаго, если только не позаботятся о вспомогатель-
ныхъ средствахъ, чтобы удержать духъ въ движеніи. Если
потребность долгое время остается неудовлетворенною, то,
вмѣстѣ съ этимъ, человѣческая жизнь постепенно сводится
на тѣ періодическія смѣны, которыя будутъ сейчасъ отмѣ-
чены. И обратно: потребность увеличивается благодаря
удовлетворенію. Поэтому, тѣ, которые (подобно Наполеону)
создаютъ исторію, всегда находятъ достаточно людей, гото-
выхъ къ ихъ услугамъ, потому что эти люди не могутъ быть
спокойными.
129. Въ силу устройства человѣческаго тѣла, голодъ и
насыщеніе, бодрствованіе и сонъ постоянно совершаютъ свой
извѣстный круговой оборотъ; а къ этому прибавляются вре-
мена года съ разнообразіемъ удовлетвореній и умноженіемъ
тѣлесныхъ потребностей. Насколько слѣдствіемъ этого является
напряженіе и разслабленіе, и, далѣе,—обдумываніе, рѣшеніе,
совершеніе поступка и успокоеніе,—здѣсь нѣтъ необходи-
мости развивать.
Лримгъчаніе. О замѣчательномъ косвенномъ опредѣ-
леніи сна при помощи грезъ удобнѣе будетъ кое что
сказать ниже, когда пойдетъ рѣчь объ аномальныхъ
состояніяхъ.
130. Земная жизнь, взятая въ цѣломъ, имѣетъ свои
періоды возрастанія, полной силы и увяданія.
Ребенокъ, по психологическимъ основаніямъ, неутомимо
движется, если онъ здоровъ, и вращается въ простыхъ безъ-
искуственныхъ фантазіяхъ и играхъ; онъ нерасположенъ къ
связному мышленію, но въ высшей степени воспріимчивъ
во всему новому. При этомъ онъ песпособенъ выбиться изъ

области мгновенныхъ чувствъ. Отрокъ, будучи еще весьма
слабымъ, можетъ, однако, при помощи воспитанія, безъ
торопливости, подняться до значительной степени истин-
ной проницательности и самообладанія. У юноши возрастаютъ
силы, а также и безпокойство. Если онъ не можетъ дѣй-
ствовать, то предается творчеству (dichtet). Мужчина, для
котораго эти силы уже не новость, а трудности человѣче-
скаго дѣйствованія извѣстны, цѣлесообразно пользуются тѣмъ,
что имѣетъ, если только дѣтство и юность не развратили
его. Онъ больше дѣйствуетъ, и, поэтому, меньше предается
творчеству. Въ болѣе позднемъ возрастѣ удерживается столько
мужественности, сколько позволяетъ тѣло, съ большими ин-
дивидуальными различіями. Въ лучшихъ случаяхъ, хотя
слишкомъ поздно, па мѣсто творчества и дѣйствованія здѣсь
выступаетъ мышленіе. Каждый возрастъ расплачивается за
грѣхи и страдаетъ отъ несчастій всѣхъ предшествующихъ.
ВТОРАЯ ГЛАВА.
О природныхъ задаткахъ.
131. Ходъ жизни прежде всего ближе опредѣляется раз-
личіемъ пола. Это часто можно замѣтить съ ранней юности.
Дѣвочки скорѣе умѣютъ и скорѣе обнаруживают склонность
держать себя въ предѣлахъ приличія. Напротивъ, періодъ
ихъ воспитанія короче, нежели у мальчиковъ. Поэтому, онѣ
собираютъ духовнаго богатства меньше, а переработываютъ
его быстрѣе и съ меныпимъ разнообразіемъ и раздѣльностью.
Слѣдствіе сказывается во всей жизни. Женскій полъ при-
держивается своего чувства, мужчина больше все примѣняется
къ знаніямъ, принципамъ и отношеніямъ. Къ этому при-
бавляется еще разнообразіе должностныхъ занятій, по кото-
рымъ раздѣляются мужчины.
132. Другимъ первоначальнымъ свойствомъ каждаго че-
ловѣка является такъ называемый темперамента, т. е. физіо-
логически объясняемое предрасположеніе относительно чувствъ
и аффектовъ. Изъ четырехъ извѣстныхъ темпераментовъ,
веселый и печальный (сангвиническій и меланхоличе-

скій) относятся къ чувствамъ, а раздражительный и
мало подвижный (холерическій и флегматическій) — въ аф-
фектаціи. Въ общемъ легко понять возможность темпера-
мента, потому что общее чувство, приносимое организмомъ
и сопровождающее человѣка въ теченіи всей его жизни, не
можетъ стоять какъ разъ въ серединѣ между пріятнымъ и
непріятнымъ; но смотря по тому, въ какую сторону оно
склоняется, человѣкъ бываетъ сангвиникомъ или меланхоли-
комъ. Онъ не можетъ быть и тѣмъ и другимъ заразъ, но
имѣетъ свое мѣсто гдѣ нибудь на линіи, идущей по обоимъ
направленіямъ; однако неопредѣленный темпераментъ не
только мыслимъ, но иногда встрѣчается и въ опытѣ, въ силу
чего человѣкъ поперемѣнно, безъ особенныхъ причинъ,
бываетъ склоненъ къ веселости и грусти. Такъ какъ, далѣе,
аффекты втягиваютъ въ игру организмъ и, такъ сказать, на-
ходятъ въ немъ гармоническіе доски, при помощи которыхъ
они сами становятся болѣе сильными и продолжительными,
то слѣдуетъ показать степень уступчивости организма, въ
силу которой человѣкъ бываетъ болѣе холерическимъ или
болѣе флегматичнымъ, и опять такимъ образомъ, что онъ не
можетъ быть сразу тѣмъ и другимъ, но можетъ колебаться
между ними.
Отсюда выясняются и возможныя смѣшенія темперамен-
товъ, по комбинаціямъ вышеуказанныхъ обоихъ рядовъ.
Сангвиническій темпераментъ бываетъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, или
холерическимъ или флегматическимъ, и меланхолическій
тоже можетъ быть холерическимъ или флегматическимъ.
Возможно представить, что кто-нибудь — ни сангвиникъ, ни
меланхоликъ, такъ какъ нулевой пунктъ находится въ сере-
динѣ между тѣмъ и другимъ. Но нельзя себѣ представить,
чтобы кто-нибудь былъ безразличенъ въ отношеніи холери-
ческаго и флегматическаго, потому что совершенное отсутствіе
аффектаціи было бы крайней флегматичностью; здѣсь нуле-
вой пунктъ лежнтъ въ крайности. Серединой служить обыч-
ная раздражаемость—ариѳметическая середина, которая по-
лучается изъ опыта такъ же случайно, какъ и средній ростъ
человѣческаго тѣла.
Примѣчаніе. Названія темпераментовъ могутъ имѣть
и другое значеніе, и если выраженіе „холерическій

темперамента" должно обозначать постоянную склон-
ность къ гнѣву, то вышесказанное сюда не подходите
Такъ какъ предмета—не чисто психологическій, то здѣсь
можетъ найдти мѣсто и физіологическое разсмотрѣніе.
Вслѣдствіе скрытаго недостатка, на духъ можетъ дѣй-
ствовать какой нибудь одинъ изъ трехъ факторовъ жи-
вотной жизни. Если раздражительность (Irritabilität) и
чувствительность (Sensibilität) ееповреждены, и если жи-
вость (Vegetation) страдаетъ лишь настолько, на сколько она
вноситъ постоянное нездоровье въ общее чувство, — то
можетъ возникнуть холерическая злоба; въ рѣдкихъ
печальныхъ случаяхъ, подобное, дѣйствительно, замѣ-
чается и на дѣтяхъ. Если страдаетъ раздражительность,—
то замѣчаютъ бодрость и, можетъ быть, таланта, но безъ
достаточно сильной внѣшней жизни. Если страдаетъ чув-
ствительность вообще, то, повидимому, возникаетъ такъ на-
зываемый (нѣкоторыми) извозчичій или мужицкій темпера-
мента. Если страдаетъ только чувствительность мозга, или
говоря яснѣе, если беретъ перевѣсъ нервная система,
то это можетъ дать сангвиника. Если живость и раз-
дражительность, взятия вмѣстѣ, оказываются слабыми
противъ чувствительности, то мы видимъ флегматика.
Такимъ образомъ, хотя и недостаточно, разсмотрѣны
всѣ замѣтно выступающіе темпераменты.
133. Усиливая отзвукомъ аффекты, или смягчая своею
неподвижностью ихъ выраженіе, организмъ точно также
вмѣшивается во всѣ перемѣны чувства и мысли, то какъ
маховое колесо, которое удлипняета полученное движеніе, то
какъ инертная тяжесть, которая замедляетъ его или дѣлаетъ
совершенно невозможнымъ. Тотъ узкій зрачекъ, который
выше (127) мы вообще приписали человѣческому духу, у
отдѣльныхъ людей (нндивидуумовъ) бываетъ уже или шире;
и подвижность представленій, которыя приходятъ въ совнаніе
и уходятъ изъ него, бываетъ у нихъ большей или меньшей.
Если мы прибавимъ къ этому особенную расположенность
нѣкоторыхъ личностей къ тому или другому виду мышленія
и чувствованія, то мы получимъ различіе, крайнія границы
котораго называются геніалъностъю и тупоуміемъ. Послѣднее
причисляется къ аномальнымъ состояніямъ, потому что оно

часто смѣшивается съ ними и, подобно имъ, дѣлаетъ чело-
века непригоднымъ къ общежитію.
Примѣчаніе. То, что связано съ физіогпомикой и
краніоскопей, слишкомъ непрочно и неопределенно,
чтобы до сихъ поръ имѣть въ психологіи значенія
больше простаго курьеза. Нѣкоторые рѣдкіе факты (все
равно изъ какой области знанія) могутъ быть истин-
ными; но для того, чтобы они имѣли научное значеніе,
они должны быть достовѣрнымъ образомъ связаны съ
тѣмъ, что уже прежде узнано и испытано; если они
стоятъ одиноко, то остаются безплодными. Желать,
чтобы психологія вполнѣ подчинилась господству фи-
зіологіи, — это значитъ прямо перевернуть отношеніе
между обѣими науками: ошибка, часто выступающая и
въ новое и въ старое время. Въ третьей части будетъ
довольно ясно установлено истинное отношеніе.
134. Можетъ возникнуть вопросъ, какими задатками обла-
даете человѣчество вообще. Извѣстно, что болѣе долгій опытъ
и старательное изученіе человѣческихъ расположеній обык-
новенно отнимаютъ очень много добрыхъ мнѣній, которые
иногда пробуждаются внѣшнею стороною образованнаго обще-
ства у юноши, еще не знающаго, сколь много дурнаго скры-
ваютъ и тайно взращаютъ въ себѣ люди. Однако этотъ факте
менѣе свидѣтельствуетъ противъ природныхъ задатковъ чело-
вѣчества, чѣмъ противъ того грубаго метода, который еще
до сихъ поръ сплошь и рядомъ примѣняется тамъ, гдѣ желаютъ
образовать человѣка. Между тѣмъ какъ этотъ методъ (пре-
имущественно вслѣдствіе несовершенствъ государства и церкви)
слишкомъ скоро подѣйствовалъ на внѣшнее поведеніе людей,
возникло несоотвѣтствіе между видимостью и бытіемъ, кото-
рое древніе и средніе вѣка едва ли могли знать въ такой
степени, какъ наше время, потому что у нихъ было гораздо
меньше заимствованной и подражательной культуры, чѣмъ у
насъ. Впрочемъ, задатокъ человѣчества есть нѣчто другое,
чѣмъ задатокъ отдѣльнаго человѣка. Первое относится пре-
имущественно къ общежительному развитію въ цѣломъ, —
слѣдовательно, преимущественно къ отношенію между рѣд-
кими великими умами, которые дѣлаютъ эпохи въ исторіи?
и толпою обыкновенныхъ людей, которые могутъ только вое-

принимать образованіе и передавать его далѣе. Чтобы, исходя
изъ фактовъ, судить объ этомъ съ нѣкоторою достовѣр-
ностью, — наша исторія человѣчества, обнимающая собою
только немногія тысячелѣтія, еще слишкомъ коротка. Не
смотря на древнее изрѣченіе, что нѣть ничего новаго подъ
солнцемъ, происходитъ еще слишкомъ много новаго, чтобы
можно было уже дѣлать обзоръ земнаго пути человечества.
135. Между вопросами о задаткахъ отдѣльныхъ людей
и человѣчества слѣдовало бы поставить разсмотрѣніе человѣ-
ческихъ расъ, если бы только послѣднія обладали чѣмъ ни-
будь вѣрнымъ въ психологическомъ отношеніи. Однако, если
что и можно сказать объ этомъ, то оно лучше связывается
съ тѣми предметами, о которыхъ рѣчь будетъ впереди.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
О внѣшнихъ вліяніяхъ.
136. Стоя на эмпирической точкѣ зрѣнія, нельзя опре-
деленно рѣшить, что въ человѣкѣ является дарованіемъ и
что должно быть поставлено на счетъ внѣшняго вліянія, —
и уже „Введете въ метафизику" предостерегаете насъ не
слишкомъ довѣряться обоимъ способамъ представленія, по-
тому что какъ понятіе многообразія дарованій въ единомъ,
такъ и понятіе причинъ и дѣйствій всякаго рода, относятся
къ такимъ понятіямъ, которыя не могутъ быть приняты такъ,
какъ представляются они намъ съ перваго раза въ опытѣ.
Слѣдовательно, здѣсь можно отмѣтить только самое вы-
дающееся изъ того, что мы по внѣшнимъ обстоятельствамъ
находимъ въ людяхъ разнымъ.
137. Прежде всего обращаете на себя вниманіе мѣсто,
гдѣ живетъ человѣкъ, со всѣми безчисленными и далеко
простирающимися вліяніями климата, свойствомъ почвы, по-
ложеніемъ и сосѣдствомъ. То, что относится сюда, обыкно-
венно подробно и на многихъ примѣрахъ развивается при
историческихъ изложеніяхъ.
138. Затѣмъ, нація, къ которой принадлежите индиви-
дууму имѣетъ не только господствующи темпераментъ, но

и свою исторію; и эту исторію единичный человѣкъ застаетъ
протекшею до извѣстнаго пункта. Съ этимъ бываетъ свя-
зана степень культуры, національнаго чувства и знанія, а
все это сильно направляетъ, возвышаетъ и принижаетъ инди-
видуума во всѣхъ пунктахъ его жизненнаго пути.
139. У каждой націи, вышедшей изъ состоянія дикости,
существуетъ различіе положеній (на женщинъ только пере-
носится, у мужчинъ — первоначально). Это различіе отчасти
является дѣломъ насилія и нужды, отчасти — слѣдствіемъ
природныхъ дарованій, отчасти же происходитъ изъ потреб-
ности раздѣленія труда. Положеніе принадлежитъ (zukommt)
отдѣльному человѣку лишь постольку, поскольку ему позво-
лительно самому судить о целесообразности своихъ дѣйствій.
(Не поскольку онъ дѣятеленъ для собственныхъ цѣлей, по-
тому что въ понятіи раздѣленія труда уже заключается то,
что онъ дѣйствуетъ для всѣхъ или, по крайней мѣрѣ, для
многихъ). По мѣрѣ того, какъ человѣкъ старается всю свою
дѣятельность сосредоточить въ единой целесообразности, —
возникаетъ внѣшнее отличіе и честь для каждаго положе-
нія, не для того, чтобы при этомъ, какъ обыкновенно бы-
ваетъ, средство заслоняло и затемняло собою цѣль, но для
того, чтобы и мысли и расположеніе человѣка были направ-
лены на его дѣятельность; они вмѣстѣ исчезаютъ въ кругѣ
своей примѣняемости, и оставшіяся усилія распадаются на
двѣ части, одна изъ которыхъ цѣликомъ относится къ по-
ложенію, а другая ищетъ удовлетворенія помимо него. Въ
томъ случаѣ, если эта борьба становится значительной, чело-
вѣкъ и его положеніе не годятся другъ для друга, и взаимно
другъ другу вредятъ.
Чѣмъ менѣе кто нибудь можетъ самъ судить о цѣле-
сообразности своихъ дѣйствій, т. е. чѣмъ болѣе онъ подчи-
ненъ другому, тѣмъ менѣе заботится онъ объ этомъ, и тѣмъ
менѣе существуетъ для него честь; но тѣмъ большій вѣсъ
пріобрѣтаетъ вторая часть стремленій, которая, не смотря
на ограниченное положеніе, ищетъ удовлетворенія. Для этого
пользуются всѣми случаями и пускаютъ въ ходъ искусство
обмана, если не предупредитъ зла мягкое и, вмѣстѣ съ тѣмъ,
строгое обращеніе начальника.

Лучшую часть каждой націи находятъ обыкновенно въ
тѣхъ, кто принимаетъ на себя часть общей работы и забо-
тится о ней по собственному разумѣнію.
140. Какъ на взрослаго человѣка дѣйствуетъ его поло-
женіе, такъ на юношу — семья, къ которой онъ принадле-
житъ, и воспитаніе, которому онъ подвергается, а, на ряду
съ этимъ, вліяніе дримѣровъ и всего окружающаго. Рѣдко
кто образовывается въ борьбѣ со своимъ положеніемъ и ни-
когда не образовываются независимо отъ него.
141. Главный вопросъ: сколь великая и какая свобода
остается человѣку среди всѣхъ внѣшнихъ вліяній?
Изъ предшествующаго легко сдѣлать тотъ выводъ, что,
по мѣрѣ того, какъ поддаются впечатлѣнію фактовъ, возни-
каетъ убѣжденіе, что человѣкъ или связанъ во всѣхъ своихъ
внѣшнихъ проявленіяхъ природными дарованіями, которыя
предшествуютъ его хотѣнію, или же, по крайней мѣрѣ,
область его свободы настолько мала, что должна имѣть са-
мое ничтожное значеніе.
Уже Кантъ позволяете все временное существованіе че-
ловѣка подводить подъ законы естественной необходимости.
Чтобы спасти свободу, онъ переноситъ ее въ умопостигае-
мый міръ, какъ членъ символа вѣры для нравственныхъ
людей.
Если только мы смѣемъ надѣяться понять кого бы то ни
было лучше, чѣмъ онъ самъ понималъ самого себя, то очень
легко показать, чего собственно хотѣлось Канту. Нужно
было сохранить вмѣненіе. Оно существуетъ помимо всякаго
ученія о свободѣ. См. примѣчаніе къ § 118. Слѣдовательно,
для того, чтобы достичь того, что въ кантовскомъ воззрѣніи
является существеннымъ въ практическомъ отношеніи, не
надо прибѣгать ни къ какой метафизивѣ, ни къ какой умо-
зрительной психологіи, и настолько же мало къ критикѣ
разума, но должно только обратиться, съ одной стороны, къ
безпристрастному взгляду на факты, а, съ другой,—къ пра-
вильному способу представленія практической философіи.
Однако очень важно переступить предѣлы этого, для того,
чтобы научиться ближе узнавать ту силу, съ которой чело-
вѣкъ часто, и съ большимъ успѣхомъ, работаетъ надъ са-

мимъ собою и даже противъ самого себя. Это особенно
важно въ томъ возрастѣ, когда стоятъ на рубежѣ только что
законченнаго воспитанія и предстоящаго вступленія въ бу-
дущее положеніе. Въ это время самоопредѣленіе можетъ
быть большимъ, и, по крайней мѣрѣ, съ болѣе богатыми
слѣдствіями, чѣмъ прежде и послѣ. Въ третьей части на
этотъ счетъ будутъ представлены нѣкоторыя объясненія.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
Объ аномальныхъ состояніяхъ.
142. Человѣкъ, находящейся въ аномальномъ состояніи,
большею частью кажется придавленнымъ. Изъ этихъ состоя-
ній сновидѣніе извѣстно и здоровому, а прирожденное тупо-
уміе теряется, безъ опредѣленныхъ границъ, въ глупости и
посредственности дарованій. И въ другихъ видахъ душевнаго
разстройства находятъ много, насколько поразительнаго, на-
столько же и печальнаго, сходства съ заблужденіями, аффек-
тами и страстями, такъ что было бы труднымъ сдѣлать
строгое противоположеніе между человѣкомъ здоровымъ и
душевнобольнымъ.
143. Во всѣхъ случаяхъ, гдѣ эмпирическое разнообразіе
не легко допускаетъ строгое разграниченіе, вѣрнѣе всего
начинать съ самыхъ очевидныхъ различій, съ крайностей, и
потомъ уже сравнивать съ ними то, что лежитъ между ними.
Исходя изъ этого основанія, мы начинаемъ здѣсь съ душев-
ныхъ разстройствъ, въ собственномъ значеніи этого слова, и
уже потомъ вспоминаемъ близкія къ нимъ болѣзненныя со-
стоянія, вмѣстѣ съ тѣми явленіями, которыя сопровож-
дают сонъ.
Душевныхъ разстройствъ, которыя обнаруживаются въ
бодрствующемъ состояніи и при (по крайней мѣрѣ, видимомъ)
тѣлесномъ здровьѣ, насчитываютъ четыре класса (согласно
съ Рейлемъ и Пинелемъ, изъ которыхъ послѣдній, съ нѣко-
рымъ различіемъ, принимаетъ еще пятый): безуміе, бѣшен-
ство, придурковатость и тупоуміе.

144. Безуміе находится въ зависимости отъ такъ назы-
ваемыхъ навязчивыхъ идей (idee fixe), отъ ложнаго пред-
ставленія, которое опредѣляетъ собою часть круга мыслей,
между тѣмъ какъ въ остальномъ мышленіе идетъ надлежа-
щимъ образомъ. При этомъ само собою понятно, что лож-
ное представленіе должно дѣйствителыю обманывать и не
считаться за пустую грезу; равнымъ образомъ, само собою
понятно, что оно содержитъ въ себѣ лишенное всякаго
основанія заблужденіе, изъ котораго безошибочно можно
было бы вывести неразстроеннаго человѣка, обративъ его
вниманіе на то знаніе, которымъ онъ владѣетъ.
Если при этомъ должно быть принято ученіе о душев-
ныхъ способностяхъ, то мѣстопребываніемъ безумія служитъ
больное воображеніе, которое въ большинствѣ случаевъ стра-
даетъ отъ вреднаго вліянія способности желанія, иногда
разсудка и разума, а часто исключительно вслѣдствіе тѣлес-
ныхъ причинъ. Съ болѣзнью воображенія связывается потомъ
еще слабость способности сужденія и способности заключе-
нія, потому что больнымъ не понимаются самыя очевидный
опроверженія пустой грезы. Далѣе, болѣзнь дѣйствуетъ на
аффекты, желанія, мнѣнія и т. д.
Но тоже самое больное воображеніе иногда оказывается
очень здоровымъ, часто обнаруживаясь даже въ геніально
высокой дѣятельности, во всемъ, что не связывается съ навяз-
чивой идеей. Точно также остальныя душевныя способности
часто представляютъ очень ясныя доказательства того, что онѣ
не слабо, но хорошо расположены къ правильной деятельности.
Мы перестанемъ этому удивляться, если оставимъ въ
сторонѣ гипотезу о душевныхъ способностяхъ.
Впрочемъ, отмѣчаютъ слѣдующіе виды безумія: вообра-
жаемое преображеніе тѣла или личности; воображаемыя дѣй-
ствія діавола и т. п.; воображаемое вдохновеніе и вообще
религіозный бредъ; стремление къ самопожертвованію съ цѣлью
сдѣлаться извѣстнымъ; неотвязчивые упреки, которыми человѣкъ
мучится; безуміе влюбленнаго; пресыщеніе жизнью; страхъ
смерти; боязнь бѣдности и голода, глухое и, наконецъ, без-
прерывное безуміе. Объясненія всѣхъ этихъ явленій не надо
искать далеко. Прежде всего: душевное расстройство ни-
когда не бываетъ чисто душевнымъ, потому что въ психи-

ческомъ механизмѣ нѣтъ никакого основанія для коснаю
(starren) сопротивленія ясному опыту. Далѣе: во всѣхъ
душевныхъ разстройствахъ неоспоримо присутствіе аффекта.
Онъ окаменѣваетъ (erstarrt) въ нервной системѣ. Поэтому
масса представленій (Vorstellungsmasse), служащая мѣсто-
пребываніемъ аффекта, не можетъ подвергаться такому
измѣненію, которое должно было бы аффектировать тѣло
противоположнымъ образомъ. Изъ безчисленныхъ исторій,
которыя передаются какъ весьма замѣчательныя, психологъ
вынесетъ мало, или даже совсѣмъ ничего новаго, разъ только
онъ узналъ психологическій механизмъ и его возможньтя
задержки.
145. Бѣшенство, или неистовство, или ярость, состоитъ
въ неудержимомъ стремленіи къ физическимъ дѣйствіямъ,
безъ цѣли и даже противъ воли. Обыкновенно оно является
неудержимымъ стремленіемъ къ разрушителънымъ дѣйствіямъ,
съ крайней и опасной стремительностью. Довольно ясно,
что въ основаніи этого лежитъ тѣлесная болѣзнь, потому
что въ духовномъ для этого состоянія нѣтъ никакого осно-
ванія (kein Princip der Einheit).
Однако совершеніе поступковъ съ волею и, вмѣстѣ съ
тѣмъ, противъ воли встрѣчается и какъ чисто психологиче-
ское явленіе у здоровыхъ *). Поэтому нельзя уже далѣе
считать поступковъ бѣшенаго только автоматическими, если
они противорѣчатъ ему самому. Трудность я въ этомъ слу-
чаѣ заключается въ ложномъ взглядѣ на волю, какъ на
душевную способность, которая, повидимому, сама себѣ
противорѣчитъ, хотя и, вмѣстѣ съ тѣмъ, не хотя тою оюе
самаго.
Примѣчаніе. На странный вопросъ: „можетъ ли
бѣшенство быть безъ грезъ?" должны служить отвѣ-
томъ явленія водобоязни. Вѣроятно, бурное возбужде-
те системы сосудовъ, выходящее изъ брюшной поло-
сти, можетъ вызывать неудержимое стремленіе къ не-
истовымъ поступкамъ, безъ равномѣрнаго поврежденія
*) Срав. сочиненіе Христ. Як. Крауса: de paradoxo, edi interdum ab
homine action es voluntaries, ipso non solum invito, verum adeo reluctante (въ
оставшихся послѣ него философскихъ сочиненіяхъ—стр. 489).
Прим. Г.

мозга; точно также какъ при холерѣ, подъ вліяніемъ
нервовъ, кровь останавливается и почти застываетъ,
между тѣмъ какъ размышленіе умирающаго повреж-
дается мало. Выше аффекты уже дали намъ поводъ
вспомнить о частномъ дѣйствіи извѣстныхъ душевныхъ
состояній на опредѣленные органы; это же самое
имѣетъ и обратное значеніе. И здѣсь вопросъ не о
возможномъ сопротивленіи воли, но о томъ нападеніи
на духъ, которое исходить изъ тѣла.
146. Въ придурковатости прекращается связь представ-
ление и они въ совершенномъ безпорядкѣ протекаютъ другъ
за другомъ. И здѣсь для этого въ духовномъ нѣтъ ника-
кого основанія (Princip der Einheit): основаніе смѣны пред-
ставленій уже больше не можетъ быть психологическимъ,
оно должно быть физіологическимъ.
По гипотезѣ душевныхъ способностей, главнымъ обита-
лищемъ болѣзни здѣсь былъ бы разсудокъ; и дѣйствительно
придурковатые похожи на безразсудныхъ дѣтей. Однако въ
придурковатости насъ сильно поразила бы и незакономер-
ность остальныхъ душевныхъ способностей, если бы только
мы когда нибудь рѣшились представить себѣ строгую законо-
мерность указанныхъ способностей. Существенное здѣсь за-
ключается въ томъ, что каждый болѣе длинный рядъ пред-
ставленій задерживается въ своемъ теченіи, такъ какъ нерв-
ная система сопротивляется тому напряженію, до котораго
она вслѣдствіе этого доходитъ. Очевидно, что такая болѣзнь
оказывается болѣе общей и болѣе неизлечимой, чѣмъ окаме-
неніе какого нибудь единичнаго аффекта въ безуміи. Пси-
хическое леченіе безумія (Wahnsinn) въ собственною
смыслѣ слова заключается существеннымъ образомъ въ умѣ-
реніи и предупрежденіи того, чтобы аффектъ не бушевалъ
и греза (Wahn), распространяясь, не увеличивалась въ
силѣ. Излеченіе собственно бываетъ тѣлеснымъ, и часто —
однимъ только натуральнымъ излеченіемъ. Наказанія могутъ
сдѣлать нѣчто въ педагогическомъ отношеніи; и вмѣненіе
во многихъ случаяхъ не совсѣмъ устраняется, особенно при
тѣхъ поступкахъ, которые не слѣдуютъ непосредственно изъ
грезы (Wahn); однако вмѣненіе уже уменьшается при не-
счастныхъ разстройствахъ, которыя не носятъ въ себѣ еще

никакой собственной опредѣленной грезы. Предостереженіе
отъ такого бреда, который могъ бы привести къ грезѣ,
безконечно важнѣе всѣхъ сумасшедшихъ домовъ и психиче-
скихъ леченій.
147. Тупоуміе, которое одно только изъ всѣхъ душев-
ныхъ разстройствъ является прирожденпымъ, и которое выше
мы уже противопоставили генію, какъ другую крайность,
есть общая слабость духа, при чемъ нельзя опредѣленно
указать на ту или другую душевную способность. Оно разли-
чается не столько по разновиднымъ признакамъ, сколько по
степенямъ, и можетъ простираться такъ далеко, что чело-
вѣкъ почти превращается въ растеніе, и, подобно ему,
растетъ и прозябаетъ.
148. Указанные классы душевныхъ разстройствъ служатъ
не только для непосредственнаго подраздѣленія дѣйствитель-
ныхъ случаевъ (которые большею частью представляютъ изъ
себя нѣчто среднее и сложное), сколько для опредѣленія
простыхъ признаковъ, подъ которыми субсумируются встрѣ-
чающіяся душевныя болѣзни. Безуміе и бѣшенство, придур-
коватость и тупоуміе являются крайностями, между кото-
рыми лежатъ среднія состоянія. Безуміе можетъ связываться
съ бѣшенствомъ и съ незначительными степенями тупоумія;
точно также и придурковатость. Поэтому, здѣсь существуетъ
сопоставленіе понятій, нѣкоторымъ образомъ подобное тому,
что н въ ученіи о темпераментахъ.
149. Съ душевными разстройствами аналогична большая
часть другихъ аномальныхъ состояній. Сновидѣніе равняется
безумію, особенно когда представляютъ себѣ удерживающую
помѣху, при которой не сходятъ съ мѣста; горячечный
бредъ проявляется какъ бѣшенство; головокруженіе, обморокъ
и т. п. похожи на тупоуміе; хмѣль заставляетъ человѣка
колебаться между придурковатостью и бѣшенствомъ. Однако
очевидно, что этого сравненія нельзя продолжать черезъ
чуръ далеко. Такъ, напр., грезы сновидѣнія гораздо разно-
образнее и измѣнчивѣй, чѣмъ при соотвѣтствующихъ душев-
ныхъ разстройствахъ. Однако сновидѣнія обладаютъ извѣст-
наго рода единствомъ, именно единствомъ чувства. На сонъ
о ночныхъ ворахъ, при чемъ сцена вдругъ превращается

въ залъ, освѣщенный солнцемъ и наполненный многими не-
знакомыми лицами, которые желаютъ достичь высшаго
счастья, надо смотрѣть какъ на вещь, которая въ действи-
тельности не грезилась, но была придумана въ качествѣ
ясихилогическаго примѣра (ср. Maass Über die Leidenschaften,
im 1 Th., S. 171). Подобные скачки изъ мучительнаго со-
стоянія въ весьма желательное происходятъ развѣ только
тогда, когда тѣлесное расположеніе вдругъ измѣняется во
время сновидѣнія.
Къ замѣчательнѣйшимъ особенностямъ сновидѣнія и род-
ственныхъ ему состояній относятся раздѣленія самосознанія.
Видящій сонъ часто приписываетъ другому свои собствен-
ный мысли, не рѣдко стыдясь, что онъ самъ не узналъ или
не понялъ этого. При смѣняющихся состояніяхъ сновидѣнія
и бодрствованія, пароксизмахъ и интервалахъ, часто бы-
ваетъ раздвоеніе личности, при чемъ въ одномъ состояніи
не вспомнаютъ чего нибудь изъ другаго, подобно тому, какъ,
бодрствуя, мы обыкновенно вспоминаемъ о сновидѣніи.
Суіцествуютъ примѣры сильнаго испуга, послѣ котораго спра-
шивали себя: „кто я?"— и снова должны были, по какому
нибудь случаю, припоминать свое собственное имя, положе-
ніе, должность и т. д.
Однако изъ аномальныхъ состояній сравниванію съ
основными формами душевныхъ разстройствъ, повидимому,
не поддаются мало еще выясненные факты такъ называе-
мая животнаго магнетизма. Эти факты указываютъ на
извѣстную связь между тѣломъ и душею, прежнее качество
которой всетаки очень скоро можетъ быть возстановлено
(ср. ниже § 163).
Заключительное замѣчаніе.
Если отъ душевныхъ разстройствъ снова обратиться къ
обыкновеннымъ психическимъ явленіямъ, то безуміе напом-
нить страсти, бѣшенство—аффекты, придурковатость—раз-
витость, и тупоуміе—нерадивость и лѣнь (хотя послѣднее
напоминаетъ и глупость, однако она сама является слабою
степенью тупоумія). Страсти, аффекты, разсѣянность и не-

радивость суть также болѣзненныя состоянія духа, только
менѣе упорныя, чѣмъ душевныя разстройства.
Противоположностью всего этого будетъ душевное здравіе.
Поэтому оно есть
какъ противоположность безумія и страстей,—взаим-
ная опредѣляемость всѣхъ представление и желаній
другъ другомъ (или свобода отъ навязчивыхъ идей
и желаній);
какъ противоположность бѣшенству и аффектамъ,—
спокойствіе и равнодушіе;
какъ противоположность придурковатости и разсѣян-
ности,—связность и собранность мыслей;
какъ противоположность тупоумія и нерадивости,—впе-
чатлительность и бодрость.
Обыкновенно же душевнаго здоровья ищутъ не во всѣхъ
душевныхъ способностяхъ равномѣрно, но въ обычномъ слойо-
употребленіи преимущественно извѣстны: здравый умъ, здра-
вый разсудокъ и здравый разумъ. Что же такое собственно
разумъ, умъ и разсудокъ,—это можно нисколько ближе
узнать при помощи сравненія съ только что указанными
признаками душевнаго здравія. Объ этомъ подробнѣе будетъ
сказано въ третьей части.
Сравнивая безуміе и страсти, можно вывести еще нѣчто
большее. Навязчивымъ идеямъ перваго большею частью бы-
ваютъ подобны объективный страсти, т. е. такія, которыя
направляются на определенный предметъ желанія. Какъ
страсти можно (вмѣстѣ съ Маасомъ) раздѣлить на такія,
которыя направляются на собственную личность, на другихъ
людей и на вещи,—точно также и безуміе различаютъ по
объектамъ. Гордости соотвѣтствуютъ воображаемый превра-
щенія въ князей и королей, или даже въ личность Боже-
ства; самолюбіе примыкаетъ къ боязни смерти, враговъ и
преслѣдованія; своеволіе напоминаетъ намъ неугомонность
большинства безумныхъ и необходимость управлять ими съ
насиліемъ и авторитетомъ. Любовь, ненависть, ревность часто
переходятъ въ безуміе. Честолюбье, потерявшее умъ, пы-
тается сдѣлать себя извѣстнымъ при помощи рѣдкаго рода
пожертвованій; властолюбіе довольно часто воздвигаетъ свои
троны въ сумасшедшихъ домахъ; страсть къ наслажденіямъ

иногда становится причастной религіозному помѣшательству
(seligen Unsinn), которое вѣритъ въ свое сношеніе съ не-
бомъ; напротивъ, скупость теряется въ глупой боязни бѣд-
ности и голода.
Что касается субъективным страстей,—стремленія къ
удовольствую, боязни неудовольствія и пустоты (по Маасу),—
то уже новыя имена наводятъ насъ на замѣчаніе, что въ
обычномъ словоупотребленіи, которое не представляетъ для
этого никакихъ словъ, и эти вещи обыкновенно не обозна-
чаются выраженіемъ: страсть. Гдѣ нѣтъ никакого опредѣ-
леннаго объекта, тамъ нѣтъ и никакого опредѣленнаго на-
правленія, но есть колеблющееся состояніе духа, которое не
очень согласно само съ собою, и поэтому слабо, такъ что
если разумъ не можетъ съ нимъ совладать, то это проис-
ходив не столько отъ встрѣчаемаго имъ сопротивленія,
сколько отъ неспособности принять твердое рѣшеніе по его
требованію. Отъ этого то, повидимому, не осмѣливаются счи-
тать вышепоименованныхъ состояній страстями. Однако по-
нятія эмпирической психологіи слишкомъ шатки, чтобы можно
было вполнѣ прочно удержаться на такихъ замѣчаніяхъ.
Ни одна страсть не есть чистая сила и напряженность;
каждая приводитъ съ собою свою слабость, свое страданіе,
свое жалкое, безпомощное состояніе. И, съ другой стороны,
нельзя отрицать, что и стремленіе къ удовольствію, даже об-
щее, которое часто перемѣняется съ предметами,—точно
также какъ и боязнь неудовольствія и чувства пустоты,—
нерѣдко можетъ, благодаря своей продолжительной напря-
женности, вполнѣ заступать мѣсто объективной страсти.
Разнообразныя возбужденія желанія того или другаго удо-
вольствія или отвращенія отъ той или другой непріятности
способны къ связи и, такъ сказать, сгущенію (Verdichtung);
при этомъ они превращаются въ сложную силу, которая
увлекаетъ человѣка по среднему направлепію.
Если и здѣсь зададутъ вопросъ объ аналогичныхъ ви-
дахъ безумія, то прежде всего сейчасъ замѣтятъ, что всѣ
удовольствія обыкновенно свободно и дерзко обнаруживаются
послѣ того, какъ, вмѣстѣ съ разеудкомъ, исчезнулъ и стыдъ.
Кромѣ того, замѣчательно глухое безуміе, которое, если
только оно не тупоуміе, можно себѣ представлять только

какъ боязнь непріятныхъ чувствъ при каждомъ движеніи,
т. е. какъ въ высшей степени общую боязнь неудовольствія.
Болѣе соотвѣтствуетъ боязни пустоты неутомимое безуміе,
подобное пресыщенно жизнью, приводящему къ самоубійству.
Подобно тому, какъ до сихъ поръ мы подыскивали къ
страстямъ сходные виды безумія (слѣдуя маасовскому дѣле-
нію страстей), теперь слѣдуетъ и наоборотъ—попытаться
найдти виды страстей, относящееся къ видамъ безумія. Какіе
изъ этихъ двухъ видовъ могли бы быть представлены псчер-
пывающимъ образомъ въ полной таблицѣ, тѣ, безъ сомнѣнія,
дали бы полное дѣленіе другихъ. А сверхкомплектный членъ
въ одномъ спискѣ всегда будетъ указывать на недостатокъ
въ другомъ.
Между видами безумія мы находимъ воображаемые
упреки, которые человѣкъ самъ себѣ создаетъ, мнимыя вну-
шенія діавола, отчаяніе въ милости Божіей и т. п. Что со-
отвѣтствуетъ этимъ заблужденіямъ духа въ ряду страстей?
Очевидно, нравственный н религіозный энтузіамъ, переходя-
щій въ самоистязаніе. Далѣе, это напоминаетъ политическія
и научныя страсти, [и всякаго рода фанатизмъ. Истинная
природа этихъ страстей должна была ускользнуть (не только
отъ Мааса, но и) отъ существовавшей до сихъ поръ психо-
логіи, коль скоро хотѣли послѣдовательно проводить утверж-
деніе, что страсти относятся къ чувственности и поэтому
вполнѣ отдѣлимы отъ разума *). Порожденіе нравственныхъ
и религіозныхъ представленій приписываютъ разуму. Дѣй-
ствительно, эти представленія и всѣ сродныя съ ними науч-
ныя мысли могутъ стать предметами страстнаго стремленія.
Нѣтъ ничего настолько святаго, чтобы оно не должно было
имѣть возможности разгорячать человѣческій духъ совсѣмъ
не святымъ образомъ. Подобно тому, какъ голодъ и жажда,
эти низіпія потребности, превращаютъ несчастныхъ въ воровъ,
разбойниковъ и убійцъ, точно также и жажда знанія, и,
вообще, высшія стремленія всякаго рода, могутъ наталкивать
на позорныя дѣла. Даже разумъ (если только таковая ду-
*) Ср. предисловіе ко второй части сочиаенія Мааса о страстяхъ; такъ
является спорный вопросъ, который обѣимъ сторонамъ могъ указать на пре-
вратность ученія о душевныхъ способностяхъ.
Пр. Г.

шевная способность дѣйствительно существуетъ) нерѣдко
вступаетъ въ мирное общеніе со страстной чувственностью.
Это яснѣе всего видно на поня іи права, значеніе котораго
люди очень часто допускаютъ только въ ограниченной сферѣ.
вѣруя въ потустороннее удовлетвореніе своихъ желаній.
Глава разбойниковъ замѣняетъ собою право въ своей шайкѣ.
Положеніе „haereticis поп est servanda fides" имѣло нѣ-
когда значеніе въ церкви, поступающей только по святому.
Подобные примѣры встрѣчаются въ обычной жизни толпы,
гдѣ люди находятъ нужнымъ поступать справедливо только
съ тѣми, которыхъ они считаютъ равными себѣ, а всѣхъ
остальныхъ разсматриваютъ какъ чужихъ, какъ hostes.
Можно ли серьезно принять, чтобы здѣсь разумъ, отрекаясь
отъ самого себя, заключалъ позорный для себя договоръ съ
чувственностью, на произволъ которой онъ отдавалъ бы цѣ-
лую чуждую область?
Всѣ эти, равно какъ и многія другія, трудности тотчасъ
же исчезаютъ, лишь только зам;ѣтятъ, какъ представленія
доходятъ до того, что обнаруживаются то въ видѣ страсти,
то въ видѣ разума; между тѣмъ какъ сами по себѣ они ни
то, ни другое, и даже въ видѣ зародыша не содержатъ въ
себѣ ничего подобнаго (слѣдовательно и никакой идеи права,
и никакой другой идеи или категоріи).

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ.
Раціональная психологія.
ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ.
Метафизическія и натурфилософскія основанія.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
О душѣ и матеріи.
150. Прежде всего должно снова призвать несправед-
ливо сдѣланное нѣвоторыми новыми системами подозритель-
нымъ понятіе души, однако подъ опредѣленіами, которыя
раньше были неизвѣстны.
Душа есть простая сущность *), и не только безъ частей,
но и безъ какой бы то ни было множественности въ своемъ
качествѣ (Qualität).
Поэтому она не есть гдѣ нибудь. Тѣмъ не менѣе въ
мышленіи, гдѣ она соединяется съ другими сущностями, она
должна быть допускаема въ пространствѣ, хотя и въ опре-
дѣленномъ мѣстѣ для каждаго пункта времени. Это мѣсто
есть простое въ пространствѣ, или нѣчто въ пространствѣ,—
математическая точка.
Примѣчаніе. Для извѣстныхъ натурфилософскихъ
(слѣдовательно, и физіологическихъ, но не психологиче-
*) Понятія бытія предполагаетъ нѣчто существующее. Поскольку это
„нѣчто" мыслится существующимъ, постольку оно называется сущностью. На-
противъ, оторванное отъ бытія, мыслимое просто какъ нѣчто, оно должно быть
названо образомъ. (Орав. Hauptp. d. Metaph., §§ 1 и 2.)
Прим. перев.

скихъ) ученій на пути закономѣрнаго мышленія стоятъ
необходимыя фивціи, причемъ простое разсматривается
какъ нѣчто позволяющее различать въ себѣ части.
Подобныя фикціи должны прилагаться и къ душѣ, въ
отношеніи ея связи съ тѣломъ, однако такъ, чтобы,
вслѣдствіе этого, самой душѣ не приписывалось досто-
вѣрнаго пространственнаго качества. (Въ нѣкоторомъ родѣ
подобнымъ являются фикціи геометра, если онѣ раз-
сматриваютъ кривую какъ состоящую изъ прямыхъ
частицъ).
151. Далѣе, душа не есть когда иибудь. Тѣмъ не менѣе
въ мышленіи, гдѣ она соединяется съ другими сущностями,
она должна быть допускаема во времени, хотя и въ цѣлой
вѣчности; однако такъ, чтобы эта вѣчность и продолженіе
во времени вообще не считались реальными предикатами
души (Lehrbuch zur Einleit. in die Philosophie, § 115; §137
der 4 Ausg.).
152. Душа не имѣетъ совсѣмъ никакмхъ дарованій и
способностей ни ощущенія, ни воспроизведена.
Поэтому она совсѣмъ не tabula rasa въ томъ смыслѣ,
будто бы на ней могутъ отпечатываться чужія дѣйствія, и
совсѣмъ не лейбницевская субстанція, взятая въ первоначаль-
ной самодѣятельности. Первоначально она не имѣетъ ни
представленій ни чувствъ, ни желаній; она не знаетъ ни-
чего ни о самой себѣ, ни о другихъ вещахъ; въ ней не за-
ключается никакихъ формъ интуиціи и мышленія, ника-
кихъ законовъ хотѣнія и дѣйствованія, и никакихъ, какъ
всегда отдаленныхъ, предрасположеній ко всему.
153. Простое нѣчто души совершенно неизвѣстно, и
такимъ остается навсегда. Оно на столько же мало яв-
ляется предметомъ умозрительной психологіи, какъ и эмпи-
рической.
154. Между нѣсколькими, неоднородными между собою,
простыми сущностями существуетъ отношеніе, которое, при
помощи сравненія, взятаго изъ тѣлеснаго міра, можно обо-
значить какъ давленіе и отпоръ. Именно, подобно тому, какъ
давленіе есть задержанное движеніе, такъ и указанное от-
ношеніе состоитъ въ томъ, что въ простомъ качествѣ каж-
дой сущности нѣчто измѣнилось бы другою сущностью еслибы

каждая сущность въ своемъ качествѣ не охраняла себя отъ
нарушенія (Störung). Подобный самосохраненія суть един-
ственное, что достовѣрно бываетъ въ природѣ; и это связы-
ваетъ бываніе съ бытіемъ.
155. Самосохраненія души (по крайней мѣрѣ, отчасти и
на сколько мы ихъ знаемъ) суть представленія, хотя и про-
стыл представленія, потому что актъ самосохраненія такъ же
простъ, какъ и сущность, которая себя охраняетъ. Но, вмѣстѣ
съ этимъ, существуете безконечное разнообразіе нѣсколькихъ
таковыхъ актовъ; именно, они различаются по нарушеніямъ.
Сообразно съ этимъ, разнообразіе представленій и ихъ без-
конечно сложное сочетаніе не заключаете въ себѣ совсѣмъ
никакой трудности.
Но здѣсь еще совсѣмъ нѣтъ рѣчи о чувствахъ и жела-
ніяхъ. Они, повидимому, составляются изъ чего нибудь
объективная и предпочтенія и отверженія. Это будетъ объ-
яснено далѣе.
На столько же мало идетъ здѣсь рѣчь о самосознаніи,
или о чемъ бы то ни было, что можно было бы поставить
на счетъ внутренняго чувства.
156. Противоположность между душою и матергей не
есть противоположность, лежащая въ томъ, что составляете
нѣчто сущностей (Was der Wesen), но она есть противо-
положность, заключающаяся въ способѣ нашего пониманія.
Матерія, представляемая (какъ мы обыкновенно ее мыслимъ)
пространственною реальностью, съ пространственными силами,
не относится ни къ царству бытія, ни къ царству дѣйстви-
тельнаго быванія, но есть одно лишь явленіе. Но та же са-
мая матерія реальна, какъ сумма простыхъ сущностей; и
въ этихъ сущностяхъ дѣйствителъно бываетъ нѣчто такое,
вслѣдствіе чего происходитъ явленіе пространственнаго суще-
ствованія.
Объясненіе матеріи всецѣло основывается на томъ, что
указываютъ, какимъ образомъ относятся ко внутреннимъ со-
стояніямъ сущностей (самосохраненіямъ) извѣстныя простран-
ственныя опредѣленія, какъ необходимые способы пониманія
для зрителей. Не будучи ничѣмъ реальнымъ, они должны
направляться по вышеупомянутымъ внутреннимъ состоя-
ніямъ, такъ что происходите видимость притяженія и оттал-

киванія. Равновѣсіе этихъ послѣднихъ опредѣляетъ степень
плотности матеріи, равно какъ и ея эластичность, форму
кристалла при свободномъ сжиманіи, однимъ словомъ—ея
существенныя свойства, которыя такимъ образомъ имѣютъ
свое первоначальное основаніе въ качествахъ простыхъ сущ-
ностей. Матерія никогда не наполняетъ пространства какъ
нѣчто геометрически непрерывное (равно какъ она не можетъ
быть составленной изъ простыхъ частей), но съ несоверіиен-
нымъ взаимнымъ проникновеніемъ своихъ сосѣднихъ простыхъ
частей. (Что касается противорѣчія въ этомъ, то ср. примѣ-
чаніе къ § 150).
Всякая матерія непроницаема только для такихъ сущ-
ностей, которыя способны не измѣнять даннаго (vorhandene)
въ нихъ равновѣсія притяженія и отталкиванія. Всякая ма-
терія проникаема для своихъ растворяющихъ средствъ.
Примѣчаніе. Относительно предшествующихъ и по-
слѣдующихъ положеній надо указать на метафизику
автора, съ которой связана натурфилософія.
ВТОРАЯ ГЛАВА.
О жизненныхъ силахъ.
157. Жизненныя силы (лучше будетъ употреблять ихъ
во множественномъ числѣ, потому что въ одиночку онѣ не
могутъ ни возникать, ни дѣйствовать) не суть что нибудь
первоначальное, и въ томъ, что составляетъ нѣчто сущно-
стей, нѣтъ ничего имъ подобнаго.
Породить ихъ можетъ только система самосохраненій въ
одной и той же сущности, и на нихъ надо смотрѣть. какъ
на внутреннее образованіе (Bildung) простой сущности. Обык-
новенно онѣ возникаютъ въ элементахъ органическихъ тѣлъ,
строеніе которыхъ принаровлено къ вызову системы само-
сохранение въ отдѣльныхъ (einzelnen) элементахъ. Это обна-
руживается въ ассимиляціи пищи.
158. Будучи разъ пріобрѣтена, жизненная сила остается
съ каждымъ элементомъ, даже если отдѣлить его отъ орга-
ническаго тѣла, къ которому онъ принадлежите Это обна-

руживается въ питаніи высшихъ организмовъ низшими и
растеній—истлѣвшими частями другихъ органическихъ тѣлъ.
Примѣчаніе. Сюда относится всякое безъ исключе-
нія произрожденіе и произрожденіе нѣкоторыхъ низ-
шихъ организмовъ изъ видимой грубой матеріи, т. е.
такой матеріи, которая не обладаетъ никакимъ органи-
ческимъ строенгемъ (пространственнымъ предикатомъ),
изъ чего никакъ нельзя заключать о недостатка въ
жизненной силѣ. Но было бы въ высшей степени не-
обдуманной натяжкой видѣть въ этомъ первоначальную
жизненную силу. Въ области нашего опыта не является
совсѣмъ никакой матеріи, относительно которой мы
могли бы навѣрное утверждать, что она грубая. Вся
атмосфера полна элементовъ, которые уже достигли
жизненной силы въ какомъ нибудь изъ органическихъ
тѣлъ; и масса такихъ элементовъ безпрерывно умно-
жается въ природѣ. Мы не знаемъ, не находится ли
она во взаимномъ обмѣнѣ съ міромъ тѣлъ.
159. Всякое человѣческое изслѣдованіе должно признать
своимъ опорнымъ пунктомъ сведете жизненныхъ силъ къ
Провидѣнію, сообразно цѣлямъ котораго онѣ возникаютъ. Да-
лѣе этого не простирается никакая метафизика и никакой
опытъ; всякому же мнѣнію, будто низшіе организмы, путемъ
естественнаго процесса, возникаютъ изъ грубой матеріи, а
высшіе—изъ низшихъ, можно противопоставить возраженіе.
160. На примѣрѣ души психологія показываетъ намъ са-
мое типичное (ganz vorzügliche) внутреннее образованіе про-
стой сущности. По этому образцу должны мыслиться другія
образованія всякой, даже не представляющей, сущности, и
съ этимъ должно связывать сдѣланное выше замѣчаніе, что
повсюду, гдѣ нѣсколько сущностей образуютъ вмѣстѣ одно
матеріальное цѣлое, внутреннее состояніе этихъ сущностей
опредѣляетъ себѣ соотвѣтствующее внѣшнее, т. е. простран-
ственное положеніе. Поэтому жизненныя силы обыкновенно
являются движущими силами; но поэтому же, въ своихъ
движеніяхъ, онѣ совсѣмъ не могутъ быть поняты при по-
мощи химическихъ или механическихъ законовъ. (Именно
при послѣднихъ не обращается вниманія ни на какое вну-
треннее образованіе).

Этимъ указывается и отношеніе между психологіей и фи-
зіологіей. Психологія есть первая, предшествующая, а физіо-
логія, если она хочетъ быть не просто лишь опытной нау-
кой, — вторая, потому что понятіе внутренняго образованія
она должна впервые заимствовать изъ психологіи. Безъ по-
мощи психологіи, нельзя дать никакого реальнаго опредѣле-
нія тѣла.
Примѣчаніе. О трудностяхъ опредѣленія тѣла можно
сравнить, между прочимъ, Біологію Тревирануса (1 Bd.
S. 16). Самою понятной эмпирической характерною
чертой, конечно, всегда является ассимиляція, отчего
выше объ ней и было упомянуто прежде всего. Если бы
организмъ не имѣлъ этого свойства, то можно было бы
сомнѣваться, надо ли считать его живымъ; важно также,
чтобы онъ былъ одушевленъ (случай, который можно хо-
рошо мыслить въ общихъ понятіяхъ).
161. Послѣ вышесказаннаго, само собою понятно, что
жизненный силы могутъ быть весьма различными какъ по
качествамъ, такъ и по степенямъ. Такъ какъ система само-
сохраненій въ различныхъ сущностяхъ различна, то въ одно-
род ныхъ она можетъ изменяться по различію нарушеній; на-
конецъ, относящіяся сюда самосохраненія могутъ быть боль-
шими или меньшими.
Этимъ объясняется различіе того, что производится изъ
однихъ питательныхъ веществъ. Тѣ элементы, изъ которыхъ
состоитъ сердце и тѣ, изъ которыхъ состоятъ нервы, съ хи-
мической точки зрѣнія оказываются совсѣмъ не такъ раз-
личными, какъ происходящее при помощи ихъ внутреннее
образованіе.
Причинное отношеніе между разнородными частями одного
и того же живаго тѣла, равно какъ и между этимъ тѣломъ
и внѣшнимъ міромъ, въ общемъ, не представляетъ совсѣмъ
никакихъ трудностей. Всякая причинность, и въ особенности
всякая матеріальная связь, основывается на разнородности
элементовъ. Поэтому, напр., не можетъ возбуждать особен-
наго удивленія и дѣйствіе нервовъ на мускулы. Тѣмъ менѣе
можетъ оно подавать поводъ къ гипотезѣ электрическихъ
токовъ, полярностей и т. п. Все это является пустыми вы-
думками, которыя своимъ существованіемъ обязаны новѣй-

шимъ ввусамъ физиковъ. Если бы въ нихъ и было нѣчто
истинное, то всетаки онѣ оставили бы безъ отвѣта важ-
нѣйшіе вопросы; и подъ конецъ на мѣсто одной загадки
была бы поставлена другая.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
О связи души съ тѣломъ.
162. Связь между духомъ и матеріей въ животныхъ, и
особенно въ человѣкѣ, имѣетъ много удивительнаго, что
должно быть отнесено къ мудрости Провидѣнія. Но она не
тамъ, гдѣ ее обыкновенно ближе всего ищутъ, считая ма-
терію реальной, поскольку она существуетъ въ пространствѣ,
а человѣческій духъ разсматривая какъ первоначальное мыш-
леніе, чувствованіе и хотѣніе, такъ что между обоими нѣтъ
никакого посредствующаго члена. Если позади матеріи, какъ
пространственнаго явленія, мы будемъ искать простыхъ и
внутренно образовываемыхъ сущностей, изъ которыхъ это
явленіе происходитъ; если на духъ мы будемъ смотрѣть какъ
на представляющую душу; если мы вспомнимъ, что самосо-
храненіямъ души въ другихъ сущностяхъ (ближе всего въ
элементахъ нервной системы) должны соотвѣтствовать другія
самосохраненія: то мы увидимъ, что цѣпь принадлежащихъ
другъ къ другу самосохраненій можетъ быть продолжена еще
дальше при помощи цѣлой системы сущностей, которыя
вмѣстѣ представляются единымъ тѣломъ; и тогда не будетъ
уже болѣе загадочнымъ, если отъ оконечностей ногъ до мозга
и души, впередъ и назадъ, идетъ слѣдованіе внутреннихъ
состояній, безъ теченія во времени и безъ всякаго движенія
въ пространствѣ, хотя таковое и можетъ происходить, какъ
сопровождающій феноменъ.
163. Но съ этимъ прежде всего снова выступаетъ не-
справедливо отброшенный вопросъ о мѣстопребываніи души.
Извѣстно, что, исходя изъ физіологическихъ основаній, для
этого можно съ вѣроятностью указать не мѣсто, но лишь
мѣстношъ (въ переходѣ между головнымъ и спиннымъ моз-
гомъ). Нѣтъ нужды ни въ какомъ постоянномъ сѣдалищѣ, но

душа можетъ двигаться въ извѣстной мѣстности, безъ того,
чтобы въ ея представленіяхъ являлось, хотя бы самое незна-
чительное, предчувствіе этого, или чтобы при анатомиче-
скихъ изслѣдованіяхъ обнаруживался хотя бы самый незна-
чительный слѣдъ; а перемѣну ея мѣстопребыванія можно раз-
сматривать какъ весьма плодотворную гипотезу для объясне-
нія ея аномальныхъ состояній.
Примѣчаніе 1. Это положеніе вызвало много удивле-
ній. О, если бы физіологи могли вспомнить, что кругъ
ихъ наблюденій лежитъ въ области пространственнаго,
и если бы они могли предоставить метафизику, какъ и
подобаетъ ему, позаботиться о томъ, что болѣе уже не
относится къ пространству! Но если бы они пожелали
принять участіе въ его заботахъ, то прежде всего должны
были бы изучить метафизику. Тогда съ ними можно
было бы разговаривать дальше.
Примѣчаніе 2. Допустимъ безъ всякаго основанія,
что во всѣхъ животныхъ и въ людяхъ мѣстопребываніе
души находится въ одномъ и томъ же мѣстѣ. Вѣроятно,
у животныхъ, въ особенности у низшихъ, оно находится
въ спинномъ мозгу. Такъ что же! Нѣтъ нужды пред-
полагать, что каждое животное имѣетъ только одну
душу. У червей, отдѣленныя части которыхъ продол-
жаютъ жить, является вѣроятнымъ противоположное. Въ
нервной системѣ человѣка могутъ находиться очень мно-
гіе элементы, внутреннее образованіе которыхъ далеко
превосходитъ образованіе животной души низшаго рода.
(Впрочемъ, не надо забывать, что признаки жизни не
суть еще признаки души. Въ отдѣленныхъ органиче-
скихъ частяхъ нѣкоторое время содержится жизнь безъ
души).
Но, желая приписывать человѣку нѣсколько душъ
въ единомъ тѣлѣ, прежде всего должно остерегаться
мыслить духовныя дѣятельности раздѣленными между
ними, скорѣе онѣ должны были бы цѣликомъ находиться
въ каждой душѣ. Во вторыхъ, тогда предполагалась бы
тѣснѣйшая гармонія между этими душами, такъ что онѣ
могли бы имѣть значеніе совершенно равныхъ экзем-

пляровъ одного рода. Но это въ высшей степени не-
вѣроятно, а потому и вся мысль должна быть от-
брошена.
Если иногда, въ спорѣ между разумомъ и страстями,
человѣку и кажется, будто у него нѣсколько душъ, то это—
исихнческій феноменъ, болѣе глубокое объясненіе кото-
раго будетъ дано ниже, и котораго совсѣмъ нельзя ставить
въ связь съ только что приведенной пародоксальною мыслью.
164. Слѣдовательно, въ человѣческомъ тѣлѣ единой
душѣ служитъ цѣлая нервная система, и съ помощью по-
слѣдней она внѣдряется въ это тѣло, являясь для него ско-
рѣе бременемъ, чѣмъ помощью, потому что само по себѣ
оно живетъ, какъ растеніе, если ему дается пища и здо-
ровое помѣщеніе, о чемъ для совершенно тупоумныхъ иногда
заботятся другіе люди. (Нѣкоторые разсказы о совершенно
тупоумныхъ отъ рожденія пробуждаютъ мысль, что, пожалуй,
они дѣйствительно могли быть только прозябающими, без-
душными тѣлами).
165. При тѣсной причинной связи всѣхъ частей въ той
системѣ, которую мы называемъ человѣкомъ, совсѣмъ нечего
удивляться многократной зависимости духа отъ тѣла. Тѣмъ
поразительнѣе, что въ цѣломъ нервная система, повидимому,
играетъ почти одну только служебную роль, какъ это все
болѣе и болѣе познается, когда видятъ, насколько мало
нужны физіологическія предположенія для объясненія душев-
ныхъ состояній и дѣятельностей. Однако нервная система
отправляетъ свою службу только въ здоровыхъ людяхъ; въ
больныхъ она оказывается непослушною и своевольной, и
во многихъ душевныхъ разстройствахъ, особенно въ придур-
коватости, отношеніе между нервами и душой является прямо
обратнымъ. Это—указаніе на то, чтобы мы разсматривали
здоровое состояніе не просто какъ естественный феноменъ,
который не могъ бы быть другимъ, но почитали бы въ немъ
благодѣятельное учрежденіе Провидѣнія.
166. Что касается общенія съ внѣшнимъ міромъ, кото-
рое дозволено и, вмѣстѣ съ тѣмъ, ограничено для человѣче-
ской души ея тѣломъ, то объ немъ едва ли нужно было бы
упоминать, еслибы не надо было замѣтить относительно
весьма распространенная теперь мнѣнія о всеобщей органи-

ВТОРОЙ ОТДѢЛЪ.
Объясненія феноменовъ.
ПЕРВАЯ ГЛАВА.
О представленіяхъ пространственнаго и временнаго.
167. Правда, еще слишкомъ рано желать все объяснить
въ психологіи. Однако въ предшествующемъ сами собою
являлись многія объясненія, и сравненіе фактовъ съ выстав-
ленными основными положеніями постепенно будетъ прове-
дено далѣе.
Бакъ намъ является міръ и мы сами,—вотъ первое, въ
психологическомъ объяснение чего мы чувствуемъ потребность,
особенно для того, чтобы научиться понимать происхожденіе
метафизическихъ проблемъ. Послѣ этого, по важности въ
практическомъ отношеніи, должна быть рѣчь о нашемъ по-
ложение въ мірѣ, преимущественно для того, чтобы можно
было сравнить то, чѣмъ мы можемъ быть, съ тѣмъ, чѣмъ
мы должны быть.
168. Почему вещи въ мірѣ мы понимаемъ въ отношеніяхъ
пространства и времени,—на это должно отвѣтить при по-
мощи изслѣдованія о рядахъ (29). Предуготовленіемъ слу-
жить слѣдующее:
Въ § 28, на мѣсто опредѣленяыхъ остатковъ г, г', г",
единичнаго представленія р, поставимъ бевконечное множе-
ство всѣхъ возможныхъ его остатковъ, и представимъ себѣ
ихъ слитыми събезконечно многими представлениями π, π', іс" и
т. д. Такимъ образомъ, для представленія р возникаете не-
прерывное слѣдованіе воспроизведены, изъ которыхъ, однако,
каждое имѣетъ свой собственный законъ, который зависитъ
отъ его r, по формулѣ въ § 25.

Далѣе, въ § 29, на мѣсто ряда a, b, с, d...., поставимъ
непрерывное слѣдованіе, каждый членъ котораго, подобно
тому, какъ сейчасъ р, всѣми своими возможными остатками
сливается съ другими членами, но съ каждымъ — особеннымъ
образомъ.
Сверхъ того, будемъ мыслить это слѣдованіе слитыхъ
представленій неопределенно продолженнымъ въ обѣ сто-
роны, и, наконецъ, припомнимъ, что, пожалуй, если, при
ближайшихъ опредѣленіяхъ, это не окажется невозможными
каждый членъ слѣдованія можетъ быть такимъ, въ которомъ,
какъ въ с (30), можетъ скрещиваться нѣсколько подобныхъ
слѣдованій.
И вотъ оттуда, гдѣ во всей этой системѣ представленій,
хотя бы только самымъ незначительнымъ образомъ возбуж-
дается какое нибудь представленіе, возбужденіе распростра-
няется далѣе при помощи ближайшихъ представленій, под-
чиняясь тому ненарушимому закону, что если изъ трехъ
остатковъ r, r', r" одного и того же представленія, r' ле-
житъ между r и r", то и π', слитое съ r', воспроизводится
между X и слитыми съ г и г". Это „между" всегда
должно имѣть мѣсто, хотя бы степень воспрогсзведенія была
еще самой незначительной. А это есть общая характерная
черта всѣхъ рядовыхъ формъ.
169. Дальнѣйшее опредѣленіе зависитъ отъ того, ограни-
ченъ ли видъ воспроизведенія, и какимъ образомъ.
A. Если рядъ b, с, d....j или, лучше сказать, мысли-
мое вмѣсто него непрерывное (Continuum), можетъ подвер-
гаться въ чувственномъ воспріятіи всѣмъ возможнымъ пере-
мѣщеніямъ (напримѣръ, а, с, b, d; a, d, b, с и т. д.), то каж-
дый разъ изъ воспринятаго слѣдованія возникаетъ и новое
слѣдованіе воспроизведенія; а вмѣстѣ съ этимъ, и законы
воспроизведенія преобразовываются такимъ образомъ,что не
остается никакого замѣтнаго порядка (подобно тому, какъ
если бы взять множество придвинутыхъ одна къ другой
маленькихъ дугъ отъ разныхъ кривыхъ линій).
B. Если же принять, что чувственное воспріятіе хотя и
обращаетъ b, с въ с, b, и а, b, с, d, въ d, с, b, a и т. д., но
никогда не измѣняетъ того, что составляетъ „между" (das
Zwischen) какого нибудь представленія и сосѣдняго съ нимъ:

всетаки рядъ воспріятій можетъ начинаться то здѣсь, то
тамъ, безъ опредѣленнаго начальнаго пункта. Возникающій
отсюда законъ воспроизведенія управляетъ пространствен-
нимъ представленіемъ, по крайней мѣрѣ съ переходомъ
(Fortschritt) отъ каждаго пункта въ обѣ противоположный
стороны.
170. Если есть какой нибудь опредѣленный начальный
пунктъ, и если въ остальномъ все какъ прежде,—то возни-
каетъ самая общая форма представленія по числамъ.
171. Если нѣтъ начальнаго пункта, и если, поэтому,
слѣдованіе воспріятія, не возвращаясь, постоянно идетъ по
одному направленію,—то и воспроизведеніе можетъ пріо-
брѣсти только одно это направленіе. Если же въ то время,
какъ воспринимается d, воспроизводится и а, то отсюда
протекаетъ рядъ а, b, с, d, но тотъ же самый рядъ, по дру-
гому закону, крѣпко держится въ сознаніи при помощи d
(какъ въ § 29, с обратно дѣйствуетъ на b и a). Отсюда
возникаетъ представленіе временнаго.
172. Для поясненія, прежде всего замѣтимъ, что въ
душѣ представленіе пространственнаго само должно быть
не протяженнымъ, но вполнѣ интенсивнымъ; и что, поскольку
время должно быть представляемо, постольку же оно не
должно миновать представливанія временнаго. Что касается
числа, то основнымъ понятіемъ для него служитъ ничто
иное, какъ понятіе ббльшаго и меньшаго; на единицу, два
три и т. д., вмѣсто съ заключенными въ нихъ дробями, оно
будетъ только переноситься. Кривыя линіи высшей геометріи
являются истиннымъ и совершеннымъ символомъ числоваго
понятія въ его всеобщности.
173. Первоначальное впечатлѣніе, получаемое глазомъ (Auf-
fassung des Auges), мооюетъ быть не пространственным,
потому что воспріятія всѣхъ цвѣтныхъ мѣстъ совпадаютъ
въ единствѣ души, и при этомъ исчезаетъ всякій слѣдъ
праваго и лѣваго, верха и низа и т. д., что имѣло мѣсто
на сѣтчаткѣ глаза. То же самое имѣетъ значеніе и относи-
тельно осязанія языкомъ и руками.
Но при зрѣніи глазъ движется; онъ передвигаетъ сред-
ній пунктъ своей зрительной поверхности; съ этимъ связано
безпрерывное сліяніе пріобрѣтенныхъ представленій, возбуж-

деніе тѣхъ, которыя при помощи воспріятій усиливаются
болѣе изъ середины зрительнаго поля, и безчисленное множе-
ство перекрещивающихся другъ съ другомъ воспроизведешь
для которыхъ мы не могли бы найдти совсѣмъ никакихъ
словъ, если бы въ образованныхъ состояніяхъ они были для
насъ еще новымъ. Также слѣпорожденный, получившій впо-
слѣдствіи зрѣніе, уже знаетъ пространство, потому что его
осязаніе доставляетъ ему слѣдованія воспроизведенія, подоб-
ный тѣмъ, которыя съ большимъ удобствомъ и скоростью
даетъ зрѣніе. Изъ этого видно, какимъ образомъ два столь
различныхъ чувства могутъ давать одинъ результата.
174. Представленіе пространственнаго, основываясь на
только что происходящихъ воспроизведеніяхъ, требуетъ по-
слѣдовательности въ актѣ представливанія. При этомъ надо
сдѣлать два замѣчанія:
1) послѣдовательность представливанія не есть послѣдо-
вательность представляемая; и
2) она не нуждается ни въ какой конечной продолжи-
тельности э но лишь въ незамѣтно маломъ времени, въ осо-
бенности когда, при вращеніи глаза, на его зрительномъ
полѣ въ каждое мгновеніе вдругъ возникаютъ безчисленныя
цвѣтовыя впечатлѣнія (Auffassungen), которыя, усиливаясь и
возбуждаясь, сразу дѣйствуютъ на представленія, пріобрѣ-
тенныя прежде. Пространственное зрѣніе заключаетъ въ
себѣ безконечное множество безконечно слабыхъ одновремен-
ныхъ воспроизведеній, соединяющихся съ мгновенными впе-
чатлѣніями (Auffassungen), которыя сами по себѣ, однако,
не пространственны. Такъ какъ для этого ни одно изъ
отдѣльныхъ слѣдованій воспроизведенія не имѣетъ нужды
протекать въ замѣтной продолжительности, то здѣсь не
нужно и никакого конечнаго времени, и поэтому намъ ка-
жется, будто пространственный интуиціи совершенно одно-
временны и свободны отъ всякаго еременнаго слѣдованія.
175. Для того, чтобы еще вѣрнѣе различить воспріятія
пространственнаго и временнаго въ ихъ источникахъ,
возьмемъ слѣдующій случай.
Отъ а могутъ начинаться два ряда—а, b, с, d и а, В,
С, D, которые вмѣстѣ даются въ воспріятіи. Здѣсь въ пред-
ставляемомъ пока еще нѣтъ ни пространственнаго, ни вре-

меннаго; нѣтъ и тогда, когда, послѣ тою, какъ все это
слѣдованіе воспріятій вытѣснено изъ сознанія, вдругъ опять
пробуждается а, воспроизводя оба ряда вмѣстѣ. Лучше ска-
зать, это воспроизведете такого же рода, который обыкно-
венно прнписываютъ памяти, и хотя при этомъ и тратится
время, однако никакое время и никакое пространство не
представляется. Иначе обстоитъ дѣло, если, въ то время,
какъ В и d еще воспринимаются (или мыслятся), снова
поднимается а (иногда вслѣдствіе однороднаго съ нимъ,
только что даннаго новаго воспріятія) и позволяетъ про-
ходить своему ряду; потому что тогда это прохожденіе со-
вершается втеченіи одновременная общаго представленія
цѣлаго ряда, какъ замѣчено въ § 171. Благодаря этому,
возникаетъ схватыванге временнаго, обозрѣніе продолжитель-
ности времени; напротивъ, о времени никогда ничего не
узналъ бы тотъ, кто не могъ бы, сопоставивъ его начало
съ концемъ, замѣтить перехода отъ перваго ко второму.—
Но опять таки получится другой результатъ, если а
снова поднимается не непосредственно, но если между
Dud привходитъ рядъ е, tj, д, который въ воспріятіи
идетъ отъ В къ d, а также и обратно; если, сверхъ того,
воспріятіе возвращается отъ В, черезъ С и В, къ а, и
отъ d, черезъ с и b, къ а. Вслѣдствіе этого, D и d высту-
паютъ другъ изъ друга, и сглаживается различіе между
тѣмъ, что было первымъ и послѣднимъ; слѣдованія воспро-
изведеній текутъ на встрѣчу другъ другу, при всякомъ но-
вомъ возбуждение, отъ всѣхъ пунктовъ, и впечатлѣніе (Auf-
fassung) бываетъ пространственнымъ.
Впрочемъ, оба положенія, выставленный въ § 174,
имѣютъ значеніе и для представливанія временнаго. Для
того, чтобы представить цѣлып годъ или вѣкъ, мы тратимъ
только малое время, если только въ нужномъ для этого
рядѣ хорошо слиты между собою частичныя представленія;
тою же времени, которое мы тратимъ, въ представляемомъ
не содержится. Если упражняются въ томъ, чтобы пробѣгать
временное съ одинаковою скоростью взадъ и впередъ, — то
возникаетъ представленіе періода времени (Zeitraum).
176. Обнимать длинные періоды времени возможно только
образованному; дитя въ самомъ раннемъ возрастѣ можетъ

схватывать только очень короткій періодъ времени. Основаніе
заключается главнымъ образомъ въ нужвомъ для этого
обратномъ дѣйствіи послѣднихъ представленій на болѣе раннія
въ ряду (171). У ребенка воспріимчивость еще велика (47);
вслѣдствіе этого и вслѣдствіе того, что соединеяія и сліянія
обладаютъ еще незначительною напряженностью, мгновенное
всечатлѣніе слишкомъ скоро погружаетъ ниже порога со-
знанія воспринятое раньше, и такимъ образомъ не можетъ
образоваться ни одного длиннаго ряда.
177. Рассматриваемое психологически, все пространствен-
ное и временное безконечно дѣлимо. Вѣдь оно основывается
на такихъ остаткахъ одного и того же представленія, какъ
г, г', г" и т. д. (28). Если бы такихъ остатковъ могло
существовать только определенное количество, то для того же
самаго представленія было бы возможнымъ также только
соотвѣтствующее число различныхъ законовъ воспроизве-
денія. Но цѣлое представленіе ничуть не сложено изъ
такихъ частей, какъ вышеупомянутые остатки; лучше ска-
зать, всякое затемненіе, благодаря которому возникаютъ
остатки, является для представленія случайно и даже
вопреки ему. Такъ какъ здѣсь цѣлое предшествуетъ частямъ,
то дѣленіе не имѣетъ никакихъ границъ; и точно также
безгранична возможность различныхъ законовъ воспроизве-
дены.
Такимъ образомъ бываетъ, что для чувствъ и фантазіи
въ пространствѣ и времени цѣлое, повидимому, предшествуетъ
частямъ; и отсюда происходитъ нескладица въ понятіи
матеріи (Lehrb. zur Einl. in die Philos. § 98; § 119 d. 4 Ausg.).
Примѣчаніе 1. Съ этимъ согласна и геометрія; ради
своихъ несоизмѣримыхъ величинъ, она нуждается въ
безконечной повсюду дѣлимости. Но для метафизики,
которая была довольно неосторожной, считая этотъ
взглядъ на пространство примитивнымъ и, тѣмъ не
менѣе, правильнымъ, отъ этого происходитъ много бѣды.
Примѣчаніе 2. Мы исходили изъ пространственнаго
и временнаго, а не изъ пространства и времени. Дѣлать
одно отъ другаго независимымъ,—это ошибка, разби-
рать которую здѣсь мы не можемъ. Пустое простран-
ство видятъ также, какъ слушаютъ пустое время (па-

узы), т. е. ожидая того, что будетъ. Находящаяся уже
на лицо представленія мы переносимъ далѣе; они же
прогрессивно погружаются до тѣхъ поръ, пока не
будетъ дано что нибудь новое, что сливается съ остав-
шимся еще остаткомъ. Если перенесете продолжается
далѣе, и если оно переступаетъ послѣднія, восприня-
тый (aufgefasste) границы: то болѣе не оказывается ни-
какшъ граница и открывается безконечность. Весьма
богатый матеріалъ для изслѣдованія представляютъ не
только данные образы (Gestalten), если разсматривать
различіе ихъ пониманія съ опредѣленныхъ точекъ зрѣнія,
но также и образованія (Gestaltungen) при помощи
свободно восходящихъ представленій, къ чему относится
и образованіе, или построеніе, геометрическихъ фигуръ.
Примѣчаніе 3. Для объясненія прекраснаго въ
пространства должно принять въ разсмотрѣніе не только
содѣйствіе въ воспроизведеніи многократно связан-
ныхъ рядовъ, но особенно также и стремленіе къ
сліянію въ одно всего, служащаго предметомъ ин-
туиціи (alles Angeschauten); послѣднее аналогично
сліянію передъ задержкой (34). Этому соотвѣтствуютъ
всѣ фигуры (Gestalten), приближающіяся къ круглому;
напротивъ, угловатое, продолговатое, изогнутое про-
тиворѣчитъ ему. Пестрый завитокъ долгое время нра-
вится; однако возвращаются къ простѣйшему. Произ-
веденія искусства большею частью становятся интерес-
ными благодаря возбуждаемымъ ими разговорамъ и тол-
камъ; при этомъ часто забываются чисто пространствен-
ный отношенія, со свойственною имъ красотою.
178. Въ дополненіе, еще одно слово о происхожденіи
представленій штенсивныхъ величинъ. Вопросъ таковъ: откуда
беремъ мы ту мѣрку, сравнивая съ которой мы уже непо-
средственно отмѣчаемъ свои ощущенія какъ напряженныя
или слабыя. Пробуженіе однороднаго прежняго представленія,
взятое только само по себѣ, недостаточно для объясненія,
потому что, съ одной стороны, оно идетъ (richtet sich) не
по напряженности пробуждаемаго, хотя и совершается при
помощи его собственной силы, а, съ другой стороны, слѣд-
ствіемъ этого бываетъ только сліяніе стараго съ новымъ, а

не измѣреніе одного другимъ. Лучше сказать, мы встрѣ-
чаемся здѣсь съ однимъ изъ безчисленныхъ примѣровъ тѣхъ
психологическихъ проблемъ, которыя едва замѣтны по своей
простотѣ и, тѣмъ не менѣе, представляютъ большія труд-
ности при разрѣшеніи. Основаніе этого, повидимому, за-
ключается въ законѣ помощей (25). Онѣ имѣютъ свою
мѣру — не только времени, но и напряженности, сооб-
разно съ которой онѣ стараются поднять прежнее однородное
представленіе. Если же приходящее новое воспріятіе слиш-
комъ слабо для того, чтобы, при помощи задержки препят-
ствія, образовать достаточно свободное пространство (26)
вышеупомянутому прежнему, то стремленіе помощей остается
неудовлетвореннымъ и возбуждаетъ непріятное чувство сла-
баго, въ противоположность пріятному въ § 37. Если же
вновь приходящее воспріятіе напряженнѣе, чѣмъэто нужно,
то человѣкъ чувствуетъ себя поднятымъ изъ своего обычнаго
круга, потому что помощи не могутъ сравнять этого съ
тѣмъ. Однако въ содѣйствіи послѣдняго заключается прі-
ятное этого чувства. Едва ли нужно напоминать, что
при этомъ предполагается, что прежнее однородное представ-
леніе связано съ какимъ нибудь изъ помогающихъ. Чѣмъ
больше ихъ и чѣмъ равномѣрнѣе они дѣйствуютъ, тѣмъ
тоньше бываетъ оцѣнка итенсивной величины.
Сюда относится также изслѣдованіе о мѣрѣ времени.
Примѣчаніе. Что касается трехъ измѣреній про-
странства, равно какъ и развитія понятія числа, съ
его отношеніемъ къ логически общимъ понятіямъ, то
это въ общей метафизикѣ (Vorträgen über allgemeine
Metaphysik) разсматривается съ тою подробностью, ко-
торая необходима тамъ и неумѣстна здѣсь.
ПРИБАВЛЕНИЕ.
О различіи рядовъ.
Уже изъ предшествующаго выясняется зависимость пси-
хическихъ процесовъ отъ формы рядовъ. Такъ какъ впо-
слѣдствіи она выступаетъ еще болѣе, то будетъ цѣлесооб-

разнымъ намѣтить здѣсь въ общихъ чертахъ возможный
различія рядовъ.
1) Ряды бываютъ длиннѣе или короче. Чтобы свести
это сравненіе къ определенной точкѣ зрѣяія, возьмемъ рядъ
а, b, с... р, такъ чтобы остатокъ отъ а былъ всетаки слитъ
съ р, но уже не одинъ не былъ бы слитъ съ q. Тогда а
будетъ еще действовать на р вызывающимъ образомъ. На-
противъ, если b или с можетъ быть еще связано съ q и
r, то, хотя такимъ образомъ рядъ можетъ неопредѣленно
удлинняться, однако тогда не существуетъ никакой непосред-
ственной связи между его началомъ и концемъ.
2) Степень связи между членами бываетъ крѣпче и
слабѣе.
3) Ряды бываютъ сплошь однородными или нѣтъ; то и
другое можетъ быть рассматриваемо какъ въ отношеніи на-
пряженности ихъ членовъ, такъ и въ отношеніи степени
связи. Самые напряженные члены или связи находятся или
впереди, или въ серединѣ, или сзади.
4) Часто многіе ряды имѣютъ значеніе одного, напр.,
при частомъ повтореніи. При помощи этого могутъ умень-
шаться неравенства; часто же становятся болѣе напряжен-
ными только начала. Если бы этого не должно было про-
исходить, то ряды должны были бы получить прибавку не
сзади, но спереди; напр., с d, b с d, a b с d,
5) Многіе ряды протекаютъ обратно въ себѣ, при чемъ
повторяется или начальный членъ или одинъ изъ позднѣй-
шихъ.
6) При неоднородныхъ рядахъ самые напряженные члены
часто образуютъ рядъ подъ собою. Тогда зависитъ отъ
рефлексіи, воспроизводить ли ряды въ общемъ обзорѣ (mehr
übersichtlich), или вникая въ частности.
При сложныхъ рядахъ, часто члены, или нѣсколько чле-
новъ, имѣютъ побочный рядъ, (Seitenreihe), т. е. такой, те-
чете котораго не требуетъ поступательнаго движенія въ
главномъ ряду. Одинъ членъ можетъ имѣть много побоч-
ныхъ рядовъ, такъ что отъ него протекаетъ или тотъ или
другой.
8) Побочные ряды могутъ протекать и вмѣстѣ; но тогда
они должны, если только имъ не надо совпадать, втолкнуть

между собою нѣчто третье, подобно тому, какъ нѣсколько
радіусовъ круга имѣютъ между собою плоскости сектора
(который содержитъ въ себѣ безконечное количество возмож-
ныхъ линій).
9) При соединеніяхъ признаковъ (каковы всѣ понятія
чувственныхъ предметовъ), каждый элементъ соединенія
(каждый чувственный признакъ) можетъ быть начальнымъ
пунктомъ ряда (напр. измѣненій).
10) Ряды, которые въ началѣ являются простыми, могутъ
далѣе, такъ сказать, слиться въ комплексъ.
Этого достаточно, чтобы показать, какъ много возмож-
ностей должно постоянно держать въ умѣ, если угодно точ-
нѣе изучить психическій механизмъ.
При этомъ нельзя упускать изъ виду, что воспроизведе-
те колеблется между двумя противоположными возможными
вліяніями. Именно, или можетъ явиться рефлексія, которая вы-
ходитъ изъ сильнѣйшихъ массъ представленій, обыкновенно
изъ свободно восходящихъ представленій (32), или же оказы-
вается на лицо задержка, чѣмъ останавливается воспроизве-
дете главнаго ряда пли побочныхъ рядовъ. Въ послѣднемъ
случаѣ мы, грезя (или неся взоръ), связываемъ ряды, кото-
рые, при ясномъ бодрствованіи, вталкиваютъ между собою
очень многое, если не совсѣмъ уничтожаются, какъ, напри-
мѣръ, въ „Разговорахъ мертвыхъ", гдѣ Александръ, Ганни-
балъ, Цезарь, Наполеонъ разговариваютъ другъ съ другомъ.
Что касается свободно восходящихъ представленій, то они—
не просто таковыя, но съ отношеніемъ ко всегдашнему располо-
жена духа и окружающему. Разсмотрѣнія этого вида требуютъ
упражненія, которому нельзя научить.
ВТОРАЯ ГЛАВА.
Образованіе понятій.
179. Всѣ безъ исключенія наши представленія подчи-
нены законамъ задержки, сліянія и т. д. Онѣ могутъ обра-
зовывать мѣстопребываніе чувства, стремиться кверху, какъ

желанія, и т. п. Гдѣ же остаются понятія? Или гдѣ они
являются?
Уже въ началѣ Логики (Lehrb. z. Einl. in d. Phil. § 34)
говорится, что всѣ наши представленія суть понятія въ отно-
шеніи того, что при помощи ихъ представляется. Поэтому
понятія, какъ таковыя, существуютъ только въ нашемъ
отвлеченіи; въ действительности они настолько же мало
являются отдѣльнымъ видомъ представленій, насколько раз-
судокъ отдѣльной способностью, существующей внѣ и на
ряду съ воображеніемъ, памятью и т. д. При этомъ надо
еще замѣтить, что именно потому, что всѣ представленія
безъ исключенія могутъ обнаруживаться какъ желанія и
чувства, связь такъ называемаго практическаго разсудка съ
теоретическимъ ничуть не загадка, но сама собою понятная
вещь; потому что здѣсь совсѣмъ не двоякимъ образомъ
дается (vohranden ist) то, что еще должно было связать, но,
скорѣе, какъ практически, такъ и теоретически разсудокъ
являются парою мысленныхъ вещей, которыя мы сперва
создали при помощи своихъ отвлеченій, а потомъ считаемъ
за что-то дѣйствительное.
180. А заблужденіе, будто понятія составляютъ особый
классъ представление, коренится главнымъ образомъ въ об-
щихъ понятіяхъ. (Кантъ въ Логикѣ, прямо видитъ сущность
понятій въ ихъ общности). Можно было бы придти къ
мысли, что, пожалуй, при извѣстныхъ обстоятельствахъ,
законы задержки представленій могутъ произвести такое
отдѣленіе неоднороднаго отъ общаго, какое логики, ничто
же сумняся, приписываюсь способности отвлеченія. Однако
изслѣдованіе обнаруживаете, что таковая способность является
не только выдумкой, но и невозможностью. Изъ разъ образо-
ванныхъ соединеній и сліяній, нельзя ничего выдѣлитц частич-
ный представленія (Theilsvorstellungen) вносятъ въ нихъ
всякую задержку сообща, поэтому остаются постоянно вмѣстѣ.
И изъ простыхъ представленій даже мысленно нельзя ничего
выдѣлить, чтобы въ остаткѣ получилось нѣчто другое. Ка-
кимъ образомъ изъ краснаго, синяго, желтаго и т. д. должно
возникнуть родовое понятіе цвѣта? Каковы здѣсь видовыя
различія, отъ которыхъ оно отвлекается? Никто не можетъ
ихъ указать.

Общія понятія, которыя мыслятся только при помощи
своего содержанія, безъ представленія объема, суть, какъ
уже замѣчено выше (78), логически идеалы; потому что вся
логика есть мораль для мышленія, а не естественная исто-
рія разсудка.
Поэтому, можно только спрашивать: какимъ образомъ
происходитъ, что мы представляемъ себѣ такіе идеалы, и
все болѣе и болѣе приближаемся къ нимъ? И отвѣтъ: по-
средствомъ сужденій—уже данъ выше; теперь мы должны
его развить. При этомъ предполагаются извѣстныя общія
впечатлѣнія (Gesammteindrücke) сходныхъ предметом, какъ
сырой матеріалъ, изъ котораго постепенно образуются общія
понятія; а эти общія впечатлѣнія суть ничто иное, какъ
соединенія (Complexionen), въ которыхъ то, что у частныхъ
представленій является сходнымъ, беретъ перевѣсъ надъ
разнороднымъ. Этотъ перевѣсъ постепенно становится болѣе
сильнымъ и рѣшительнымъ. Именно, сначала повторяющіяся
воспріятія (Auffassungen) сходныхъ предметовъ образуютъ
временной рядъ (вспоминаютъ, когда, гдѣ и въ какомъ по-
рядкѣ видѣли такіе предметы); а если рядъ будетъ слиш-
комъ длиненъ, то больше онъ не можетъ развертываться
(sich evolviren), но повседневное становится постояннымъ
(Beharrliches); его представленіе остается въ состояніи инво-
люціи (31). Тогда задержка, подъ разнородными опредѣле-
ніями, переходитъ въ продолжительное затемненіе, хотя и не
въ совершенное отдѣленіе отъ однороднаго.
181. Что происходитъ съ представленіями, когда они
соединяются въ сужденія, и почему они такъ часто встрѣ-
чаются въ этой формѣ?
Соединенія и слгянія, взятия сами по себѣ, не могутъ
быть суоюденіями; при этомъ подлежащее и сказуемое не
различались бы, или, лучше сказать, сливались бы такимъ
образомъ, что представлялись бы какъ нераздѣльное одно,
безъ слѣда связи. Подлежащее, какъ таковое, сначала должно
колебаться между нѣсколькими опредѣленіями, являясь ска-
зуемому опредѣляемымъ. Если это требованіе можно удовле-
творить болѣе, чѣмъ однимъ способомъ, то получается много-
кратное происхожденіе сужденій.

182. Во первыхъ: вышеупомянутыя обіція впечатлѣнія
отъ сродныхъ воспріятій колеблются между нѣсколькимп
опредѣленіями. Кто часто видѣлъ человѣка то стоящимъ, то
сидящимъ, то работающимъ, то спокойнымъ, у того есть
такое колеблющееся общее впечатлѣніе. Если теперь онъ
снова его видитъ, то онъ, взглянувъ, рѣшаетъ, какъ на-
ходитъ его, и такъ образуется су жденіе. — Масса отрицаній
(какъ онъ его не находитъ) при этомъ едва замѣтна. Но
она становится замѣтной въ тѣхъ случаяхъ, когда не оправ-
дывается ожиданіе. Кто снова видитъ сегодня дерево, у ко-
тораго въ послѣднюю ночь буря обломала вѣтви, тотъ
прежде всего судитъ отрицательно: у дерева нѣтъ вѣтки;
оно въ томъ или другомъ мѣстѣ разломано, расщеплено и
проч.
183. Во вторыхъ: кто только теперь видитъ новый для
себя предметъ, у того возбуждается множество представле-
ній, которыя понемногу воспроизводятся, ради ихъ частнаго
сходства съ этимъ новымъ предметомъ. Это новое, какъ
опредѣляемое, колеблется между ними, какъ опредѣленіями;
и отсюда возникаетъ вопросъ: что это такое?
184. Въ третьихъ: тѣ общія впечатлѣнія, въ которыхъ
заключены свернутыми (eingewickelt liegen) ряды, надо раз-
сматривать какъ подлежащая, сказуемыя которыхъ высту-
паютъ другъ за другомъ при развертываніи (Entwickelung).
185. Въ четвертыхъ: колебаніе между различными со-
стояніями духа даетъ представленію, съ которымъ оно свя-
зывается, положеніе подлежащаго.
186. Въ пятыхъ и главнымъ образомъ: каждое слово въ
языкѣ годится для того, чтобы быть подлежащимъ сужденія.
благодаря своему колебанію между нѣсколькими значеніями.
Знакъ, который многократно относился къ обозначаемымъ
предметамъ, вмѣстѣ съ ихъ непостоянными побочными опре-
дѣленіями, ведетъ за собою общее впечатлѣніе послѣднихъ:
если же нужно обозначить имъ опредѣленный предметъ, то
общее впечатлѣніе должно быть исправлено (berichtigt werden).
Это совершается при помощи сказуемыхъ, которыя, впро-
чемъ, въ выработанной рѣчи зачастую превращаются въ при-
лагательныхъ или облекаются въ другія сочиняющіяся формы
рѣчи, при чемъ только самое важное изъ исправленій и въ

словесномъ выраженіи выступаетъ какъ сказуемое. Напротивъ,
дѣтп говорятъ краткими предложеніями; они еще не знаютъ
никакихъ періодовъ. Ихъ представленія выражаются въ формѣ
сужденій скоро послѣ того, какъ они выучатся словамъ.
187. Если кто нибудь слышитъ высказанное сужденіе, то
для него представляются два случая: сказуемое или находится
среди тѣхъ многихъ опредѣленій, между которыми колеблется
его представление подлежащаго, или нѣтъ. Въ первомъ слу-
чае, нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ пойметъ сужденіе
какъ таковое. Второй случай мы должны различить далѣе.
Сказуемое или согласно съ вышеупомянутыми опредѣленіями,
или нѣтъ. Если имѣетъ мѣсто первое, то у воспринимающаго
возникаетъ такая связь представленій, которая вовсе не есть
сужденіе, но просто новое соединеніе или сліяніе. Такъ бы-
ваетъ, если намъ что нибудь разсказываютъ; мы незамѣтно
соединяемъ отдѣльные предлагаемые намъ ряды (Züge) въ
одинъ образъ, не думая о томъ, что разсказчикъ пользуется
такими формами рѣчи, которыя употребляются для связыва-
нія подлежащаго со сказуемымъ. Но если сказуемое противо-
положно вышеупомянутымъ опредѣленіямъ, то нужно сдѣлать
еще послѣднее различіе; именно—находится ли оно съ ними
въ контрастѣ, или въ одной только противоположности. Пер-
вое требуетъ извѣстнаго рода соединеній, которыя выше (35)
были опредѣленно указаны; и отсюда слѣдуетъ, что сужденіе
принимается какъ таковое, но какъ пародоксальное или лож-
ное. Въ случаѣ же простой противоположности, оно является
не столько ложнымъ, сколько безсмысленнымъ.
188. Напротивъ, понятная рѣчь прежде всего должна
быть связной; она всегда должна строго придерживаться важ-
ной части только что данныхъ (eben vorhandenen) представ-
леній. И лучше всего пойметъ тотъ, кто строго удерживаетъ
связь въ цѣломъ, и узнаётъ всѣ взаимный опредѣленія того,
что ему сообщается. Поэтому для тонкаго смысла имѣетъ
значеніе и умъ; говорятъ, что рѣчь осмысленна и умна, что
они остроумна и т. д.
Примѣчаніе. Весьма важно то фактическое обстоя-
тельство, что различіе безсмысленнаго отъ понятнаго на-
ходится и въ музыкѣ. Его касаются иногда тѣ компо-
зиторы, которые гонятся за контрастами. Понятное же

совсѣмъ еще не есть поэтому и прекрасное. Сверхъ
того, музыка настолько похожа на рѣчь (благодаря ея
періодамъ, большимъ и меньшимъ посылкамъ), что не-
вѣжды или мечтатели очень легко воображаютъ, что
музыка желаетъ что то сказать, для чего ей не хва-
таетъ только словъ. Такимъ образомъ, она въ своемъ
высшемъ краснорѣчіи считается нѣмою. Но то, что она
хочетъ сказать, она и высказываетъ совершенно, и по-
тому то существуютъ только крайне плохіе переводы
на другой языкъ. Музыка содержитъ свой разсудокъ въ
самой себѣ; и вслѣдствіе этого то она учитъ насъ
искать разсудка не въ какихъ нибудь категоріяхъ, но
въ связи представленій между собою (какого бы вида
они ни были).
189. Образованіе понятій есть медленное, постепенное
слѣдованіе всего прогрессирующаго сужденія (Ürtheilens).
Припомнимъ здѣсь, что бѣдные языки, повидимому, упо-
требляюсь очень много метафоръ; а это указываешь на то,
что отдаленный сходства бываютъ достаточны для воспроиз-
веденія прежнихъ представленій и для сліянія ихъ (вмѣстѣ
съ ихъ именами) съ новыми. Изъ этого состоянія челове-
ческое мышленіе переходитъ все къ большей и тончайшей
раздѣльности мыслей. Если соединеніе А служило подлежа-
щие одинъ разъ для сказуемаго a, а другой разъ—для ска-
зуемаго b, то въ совмѣстномъ схватываніи обоихъ сужденій
контрастъ не только чувствуется (по § 35), но и высказы-
вается, или отчетливо мыслится, въ сужденіяхъ: это А
есть а я то А есть b. Здѣсь происходитъ умышленное раз-
личеніе въ представляемомъ, при чемъ, однако, представли-
ваніе совсѣмъ не распадается на два отдѣльныхъ акта, но
психическій механизмъ всегда еще держитъ вмѣстѣ допу-
скаемое раздѣльно.
190. Множество такихъ сужденій, какъ А есть а, А
есть 6, А есть с, А есть d и т. д., при чемъ принимается
не одно и тоже А, но нѣсколько съ противно-противопо-
ложными а, b, с, d..., сами собою выравниваются (ordnen
sich) въ рядъ; потому что а, b, с, d... сливаются въ различ-
ным, степеняхъ, смотря по ихъ большей или меньшей про-
тивоположности. (Напримѣръ, три сужденія: одинъ плодъ

зеленъ, другой — желтъ, третій — желтозеленъ, — сливаются
между собою такъ, какъ этого требуетъ порядокъ цвѣтовъ:
зеленый, желтозеленый, желтый; потому что между желтымъ
и зеленымъ задержка наисильнѣйшая, и, слѣдовательно, слія-
ніе наименьшее). Отсюда возникаетъ отношеніе между ря-
домъ А и его видами (А, которое есть a; А, которое есть В, и
т. д.). Вмѣстѣ съ тѣмъ, между этими видами, въ силу ихъ
различій я, b, с, d, является множество законовъ воспроизве-
денія, и отсюда возникаютъ неясно мыслимыя формы рядовъ,
какъ, напр., звуковая линія и цвгътная поверхность. То, что
происходитъ здѣсь съ a,b,c, d..., происходитъ и съ а, ß, у, 8...,
если виды А различаются не по одному только, но по нѣ-
сколькимъ рядамъ признаковъ (см. логику; особенно §§ 48—50
Lehrb. z. Einl. in d. Philos.).
Примѣчаніе. Слѣдовательно, разсматриваемое съ пе-
дагогической точки зрѣнія, образованіе рядовъ чрезвы-
чайно важно, потому что на нихъ основывается какъ
отчетливое мышленіе, такъ и всякаго рода построеніе.
191. Чѣмъ болѣе этимъ путемъ, сравненіемъ сходнаго и
отчасти различнаго, образуются и обособляются (aus einan-
der setzen) ряды признаковъ, тѣмъ болѣе становится возмож-
нымъ опредѣлять посредствомъ ихъ содержаніе соединеній,
или приближаться къ опредѣленіямъ понятій; потому что
каждая составная часть соединенія (Complexion), т. е, каж-
дый признакъ понятій, получаетъ свое мѣсто въ одномъ изъ
рядовъ признаковъ. Стараніе найдти это мѣсто выражается,
между прочимъ, въ такихъ вопросахъ: какъ выглядываетъ
вещь? какъ она велика? зачѣмъ она нужна? насколько она
пріятна? Однако, для того, чтобы всѣмъ признакамъ найдти
мѣсто въ соотвѣтствующемъ ряду, требуется множество вос-
произведеній различныхъ рядовъ, которое дается психиче-
скимъ механизмомъ не иначе, какъ въ силу господствующихъ
массъ представленій. Какой это стоитъ работы, особенно при
понятіяхъ высшаго вида, и какъ много нужно для этого от-
части положительныхъ, отчасти отрицательныхъ сужденій,
это уже показываютъ даже діалоги Платона. И насколько
мало обыкновенно выполняется эта работа, показываешь не-
значительность развитія понятій у большинства людей.

192. Поэтому оказывается, что опредѣленіе и раздѣленіе
понятій, ясное и отчетливое мышленіе, есть задача, которую
психическій механизмъ рѣшаетъ не тѣмъ, что дѣйствительно
расщепляетъ свои соединенія (Gomplexionen), но тѣмъ, что
позволяетъ сопоставлять составныя части послѣднихъ съ об-
разованными уже рядами признаковъ. Общія понятія также
никогда въ дѣйствительности не мыслятся при помощи
одного только своего содержанія, но вмѣстѣ съ отношеніемъ
къ своему объему, хотя и съ умышленнымъ различеніемъ
отъ него.
193. Попытка же мыслить понятія только, или хотя бы
преимущественно, при помощи ихъ содержанія, слѣдова-
тельно при помощи совмѣстнаго схватыванія пунктовъ, вы-
дающихся не непосредственно изъ опыта, но изъ образован-
ныхъ уже рядовъ признаковъ, производить замѣчательное
измѣненіе. Она порождаетъ философствованіе. Оно дѣлаетъ
понятія объектами мышленія. Первыми понятіями, съ кото-
рыми оно имѣло дѣло, были числа и геометрическія фигуры.
Позднѣе тотъ же самый методъ распространился на всѣ ло-
гическія общія понятія. Если Платонъ, сдѣлавшій выводъ
пзъ того, что начали пиѳагорейцы и Сократъ, стоитъ во
главѣ философовъ,—то тогда слѣдующимъ шагомъ является
философія языка, потому что понятія обнаруживаются какъ
данное, связанное съ находящимися въ языкѣ словами. Ари-
стотель, также идя по слѣдамъ пиеагорейцевъ, отыскивалъ
въ языкѣ категоріи, т. е. самыя общія главныя понятія.
Дѣйствіе этого троякое.
a) Громадное большинство образованныхъ, до которыхъ,
по крайней мѣрѣ отчасти, доходить философія, снова отно-
сить отдѣленныя понятія обратно къ вещамъ. Опытъ стано-
вится упорядоченнымъ, научно обработаннымъ, и въ наукахъ
устанавливаются спорные пункты, при чемъ спрашивается,
какъ надо правильно мыслить вещи при помощи понятій и
обозначать при помощи словъ.
b) Философы, напрягая самихъ себя и еще болѣе—дру-
гихъ, доходятъ до того, что считаютъ понятія объектами
мышленія, преувеличенно думая, что они пересаживаютъ по-
нятая въ число реальныхъ предметовъ; при этомъ та особен-
ность чувственныхъ вещей, въ силу которой онѣ содержать

въ себѣ метафизическія проблемы, служить имъ ту службу,
что понятія считаются реальными даже въ болѣе высшемъ
смыслѣ, чѣмъ сами предметы опыта. Этимъ характеризуется
еще до нынѣ дѣйствующее платоновское ученіе объ идеяхъ.
Отсюда—затрудненіе Аристотеля, который засталъ на ряду
другъ съ другомъ чувственные предметы, математическія
фигуры вмѣстѣ съ числами, и идеи, и который, повидимому,
никогда не бывалъ вполнѣ согласенъ самъ съ собою каса-
тельно ихъ отношенія.
с) Другой обманъ составляетъ свойство кантовской шко-
лы и заключается въ томъ, что въ категоріяхъ видятъ родо-
выя понятія разсудка, какъ душевной способности; намеки
на это встрѣчаются уже у Платона, Декарта и Лейбница.
Благодаря этому, затемняется сходство категорій съ фор-
мами рядовъ, которое, однако, можно еще познать анали-
тически *). Категоріи внутренней апперцепціи при этомъ
забываются.
Возьмемъ главныя категоріи: вещь, свойство, отношеніе,
отрицаемое. Въ основаніи ихъ лежитъ форма сужденія и
форма ряда. Понятіе отрицаемаго, отрицанія вообще, есть
самый ясный примѣръ такого понятія, которое возникаетъ
въ сужденіи изъ опыта, хотя и не имѣетъ никакого пред-
мета, даннаго въ опытѣ.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА.
О нашемъ пониманіи вещи и самихъ себя.
194. Совершенно само собою, и безъ малѣйшаго при-
знака чего нибудь такого, что можно было бы назвать синтетиче-
ской работой (63), наши представленія связываются, по-
скольку въ этомъ не встрѣчаютъ они препятствія со стороны
задержки. Поэтому для ребенка въ его самомъ раннемъ воз-
расти совсѣмъ не сушествуетъ единичныхъ представление
но есть одно лишь цѣльное окужающее, которое, будучи
пространствеииымъ, распадается на отдѣльные предметы
*) Psychologie II, § 124.

(sich auseinandersetzen) только въ послѣдовательномъ пред-
ставливаніи.
Первоначальный хаосъ представленій, постоянно приходя
въ новое состояніе, вмѣстѣ съ тѣмъ, подверженъ постоянно
прогрессирующему раздѣленію. Хотя и неправда, будто когда
нибудь разрываются однажды образованный связи (180)
(скорѣе ихъ количество и прочность всегда увеличиваются),
но, съ одной стороны, вмѣстѣ съ ними возрастаетъ и коли-
чество различеній (по § 189), а, съ другой, умножаются и
пространственный отдѣленія того, что сначала видѣли (или,
вообще, воспринимали) вмѣстѣ. Дѣло въ томъ, что вещи движутся
и при помощи этого то главнымъ образомъ и разрывается
окружающее. Этимъ способомъ впервые возникаетъ для че-
ловѣческаго представливанія множественность вещей. Сначала
столъ кажется составляющимъ одпо съ поломъ, точно также,
какъ доска стола составляетъ одно съ его ножками; но столъ
сдвигается съ мѣста, между тѣмъ какъ доска не отдѣляется
отъ ножекъ. Что не удаляется другъ отъ друга, то сохра-
няетъ въ представливаніи первоначальное единство.
195. Подобно тому, какъ окружающее постепенно распа-
дается на единичныя вещи,—точно также вещи распадаются,
въ свою очередь, на признаки (191). Если спросятъ: къ ка-
кому же собственно подлежащему относятся признаки? то
на это надо отвѣтить подлежащее всегда есть цѣльное соеди-
нена (Complexion) этихъ же самихъ признаковъ, поскольку
психическій механизмъ представляетъ ихъ въ одномъ нераз-
дѣльномъ актѣ. При этомъ не встречается совсѣмъ ника-
кой трудности, пока не будутъ собраны всѣ сужденія, при
помощи которыхъ одной и той же вещи приписываются всѣ
ея признаки.
Но если однажды (чего у большинства людей никогда
не случается) мышленіе достигло этой степени зрѣлости, то
дѣло измѣняется. Сужденія совсѣмъ разрушаютъ соединенія,
и различаютъ ихъ признаки какъ многое; при этомъ всегда
всетаки предполагается единое, какъ подлежащее для многихъ
сказуемыхъ. Но это понятіе утратило свое содержаніе; и
здѣсь открывается метафизическая пропасть, вопросъ о суб-
станціи (ср. § 86), какъ о неизвѣстномъ нѣчто, предполо-
женіе котораго оказывается тѣмъ болѣе необходимымъ, что

оно должно быть не только такимъ подлежащимъ, которое
никогда не становится сказуемымъ (между тѣмъ какъ въ
дѣйствительности сужденія превращаюсь свое подлежащее
въ чистое сказуемое), но и тѣмъ пребывающимъ, которое во
всѣхъ переменахъ остается равнымъ самому себѣ (между тѣмъ
на дѣлѣ соединеніе, имѣющее значеніе вещи (въ чувствен-
ность мірѣ), обладаетъ не только одновременными, но и по-
слѣдовательными признаками, и, слѣдовательно, ни въ какомъ
случаѣ не равняется самому себѣ).
196. Противорѣчія въ понятіи вещи съ нѣсколькими при-
знаками и въ понятіи измѣненія — извѣстны *) (Lehrb. zur
Einleit. in d. Philos §§ 101 — 113, §§ 122—135 der 4
Ausg.). Здѣсь мы постараемся только выяснить, какимъ
образомъ происходитъ, что обыкновенный разсудокъ не за-
мѣчаетъ этихъ противорѣчій. Простое разрѣшеніе этого слѣ-
дующее: то единство, котораго не хватаетъ метафизику въ
началѣ его изслѣдованія, и ради котораго онъ нуждается въ
формѣ опыта, между тѣмъ какъ матерія тою же самаго
опыта (множественность одновременныхъ и противоположность
послѣдовательныхъ признаковъ) не допускаете ему ее, —
это единство овладѣваетъ психическимъ механизмомъ съ
самаго начала и совершенно само собою. Для того, что бы
*) Мы обыкновенно приписываемъ отдѣльнымъ вещамъ различныя свойства-
причемъ одна вещь, по вашему представлению, является обладательницею мно-
гихъ свойствъ. Но какимъ образомъ одва в та же вещь можетъ имѣть различ-
ныя свойства? Какимъ образомъ единое можетъ бить въ тоже время и многимъ?
Если мы говоримъ, что вещь „обладаетъ" свойствами, то отъ этого дѣло выхо-
дить не лучше: вѣдь, обладание свойствами само есть нѣчто столь же множе-
ственное и различное, какъ и тѣ свойства, которыми обладаютъ. Слѣдовательно
повятіе вещи съ ея многими свойствами (или признаками) заключаетъ въ себѣ
противорѣчіе. Мы не избѣгнемъ этого протвворѣчія даже въ томъ случаѣ, если
будемъ представлять единую вещь обладающею многими признаками не одно-
временно, а послѣдовательно, т. е. если будемъ допускать измѣненіе вещи. Это
понятіе, подъ какими бы формами оно ни мыслилось (подъ формой ли механизма,
самоопредѣленія или абсолютнаго быванія), полно противорѣчій. Чтобы избѣг-
нуть ихъ, необходимо признать одно: ва самомъ дѣдѣ нѣтъ ви едивыхъ вещей
со многими признаками, ни какихъ бы то ни было измѣненій въ существующемъ;
все это — одна только видимость; истинно существующее должно мыслиться
какъ совокупность совершенно лростыхъ и неизмѣняемыхъ сущностей, при чемъ
каждой сущности принадлежитъ только одно простое качество.
Прим. перев.

представить чувственную вещь, мы ничуть не употребляемъ
столькихъ же представленій, сколько существуете и чувствен-
ныхъ признаковъ, но единство акта представливанія, которое
и составляете природу соединенія, совсѣмъ не допускаете
для обыкновеннаго разсудка какого бы то ни было вопроса
объ единствѣ въ представляемомъ. Людямъ всегда было и
будетъ труднымъ хотя бы только понять этотъ вопросъ,
даже послѣ того, какъ сужденія давно уже разложили со-
единенія. Такимъ образомъ, психическій механизмъ приво-
дите въ заблужденіе даже многихъ философовъ.
Примѣчаніе. Было бы совершенно напраснымъ на-
дѣятся, что въ успѣхахъ наукъ метафизка могла бы
когда нибудь найдти болѣе удобный выходъ, чѣмъ при
помощи противорѣчій въ формѣ опыта. Единство самой
души есть глубокое основаніе, по которому въ нашемъ
представливаніи является то единство, котораго мы по-
томъ не находимъ въ представляемомъ. Въ этомъ и въ
строгой опредѣляемости тѣхъ законовъ воспроизведенія,
которые образуются по § 168, заключается и отвѣтъ
на вопросъ: какимъ образомъ могутъ быть даны формы
опыта? *) (Lehrb. zur Einl. in d. Philos. §§ 22 — 29
и §§ 98 — 102; §§ 119—123 d. 4 Ausg.).
197. Чтобы имѣть возможность приблизиться къ трудному
ученію о самосознаніи, мы должны прежде всего припомнить
нѣкоторыя изъ важнѣйшихъ различій въ чѣловѣческомъ по-
ниманіи вещей.
Движущіеся предметы занимаютъ зрителя несравненно
больше, чѣмъ покоющіеся, потому что наблюденіе движуща-
гося есть безпрерывная смѣна возбуждаемаго и удовлетворяв-
маю желанія. Если движущееся находится на какомъ ни-
будь мѣстѣ, то его представленіе сливается съ представ-
леніями окружающаго. Если оно покидаетъ это мѣсто,
то вмѣсто него воспринимается что-нибудь изъ того зад-
няго плана, передъ которымъ оно проходило. Это воспрі-
ятіе задерживаете то представленіе движущегося; но со
временемъ послѣднеее вызывается представленіями окру-
жающаго, которое всетаки является точно такимъ же,
*) См. примѣч. переводчика къ § 63 (въ концѣ).

какъ и въ началѣ. И это выступаніе (прежняго представ-
ленія) большею частью бываетъ гораздо сильнѣе задержки,
потому что оно происходить изъ гораздо большей суммы
представленій, чѣмъ задержка, которая возникаетъ отъ
взгляда на малую часть задняго плана. Слѣдовательно, пред-
ставленіе движущагося находится въ состояніи желанія (36).
Но это желаніе удовлетворяется, потому что движущееся
ускользаетъ не изъ поля зрѣнія (или круга воспріятія), но
только иногда изъ средняго пункта зрительнаго поля, и
полное удовлетвореніе достигается едва замѣтнымъ враще-
ніемъ глаза. Такимъ образомъ, воспріятіе (Auffassung) дви-
жущагося всегда продолжается.
Что движущееся не только болѣе занимаетъ, но и глубже
омпечатлѣвается, чѣмъ покоящееся, — это основывается на
множествѣ небольштхъ помощей, остающихся отъ каждаго
окружающаго, въ которомъ оно оказалось.
198. Такъ какъ живое, особенно ощущающее, наблю-
дается въ несравненно большихъ и разнообразнѣйшихъ дви-
женіяхъ, чѣмъ мертвое, то уже изъ этого можно понять,
почему даже въ самые ранніе періоды существованія не
только человѣкъ, но и животное, гораздо менѣе обращаетъ
вниманіе на мертвое, чѣмъ на живое. Однако, при этомъ
надо замѣтить. что первоначально вещи считались не мерт-
выми, но ощущающими, потому что при взглядѣ на
тѣло, получившеее толчекъ или ударъ, припоминается
собственное чувство при подобномъ страданіи собствен-
наго тѣла. Отсутствіе этого служить признакомъ тупо-
умія. Чѣмъ живѣе человѣкъ, тѣмъ болѣе жизни предпола-
гаем онъ повсюду при ближайшемъ испытаніи.
Примѣчаніе. Насильно псрожденнымъ и столь же
насильно удержаннымъ заблужденіемъ идеализма было
противоположеніе Я тому, что есть не Я,—какъ будто
вещи съ самаго начала были исполнены отрицаніемъ Я.
При такомъ способѣ, никогда бы не возникли Ты и Онъ,
никогда бы не была познана никакая другая личность,
кромѣ своей собственной. Лучше сказать: то, что ощу-
щалось внутри, будетъ, гдѣ это возможно, переноситься
во внѣ. Поэтому, вмѣстѣ съ Я, образуется Ты; и почти
одновременно съ тѣмъ и другимъ — Мы, что забываетъ

и долженъ забывать идеализмъ, не желающій пробу-
диться отъ своихъ грезъ. Вѣдь, представленіе Мы, оче-
видно, зависитъ отъ обстоятельству оно порождаетя
то въ большихъ, то въ меныпихъ кругахъ, хотя и
такимъ образомъ, что, вмѣстѣ съ этимъ, принимаетъ
въ себя Я. При аналитичесвомъ разсмотрѣніи, этотъ
предметъ гораздо болѣе очевиденъ, чѣмъ таинственное
Я. Подобно тому, какъ Платонъ сначала разсматривалъ
государство какъ сочиненіе, написанное большими бук-
вами и разбираемое даже плохими глазами, чтобы
удобнѣе понять мелкій шрифтъ, — точно также и для
того, чтобы получить полезную подготовку для трудной
проблемы, должно изслѣдовать Мы раньше, чѣмъ Я.
199. Откуда же представленіе о представленіи и о пред-
ставляющихъ веѵщхъ? Прежде всего, этотъ вопросъ должно
понимать довольно просто. Какимъ образомъ возможно, что
представливаніе соединяется съ пространственно протяжен-
нымъ и его остальными признаками, и даже составляетъ
(sei) съ нимъ одну вещь,—надъ этимъ едва задумывается
даже образованный человѣкъ, не говоря уже о невѣжествен-
ныхъ людяхъ. Но что существуютъ вещи, въ которыхъ
живутъ представленія,—это знаетъ даже животное. Этому
оно научается, видя, что извѣстныя вещи примѣняются къ
другимъ, даже не соприкасаясь съ ними.
Обыденный разсудокъ склоненъ, вѣрить, что иголка знаетъ
о магнятѣ. Такимъ же точно способомъ каждый убѣждается,
что А содержитъ въ себѣ качество отъ В, если первое
оказывается строго опредѣленнымъ при помощи втораго.
Качество отъ В, взятое помимо его реальности, есть обрзъ
В, *) или, другими словами, его представленіе. Если нахо-
дятъ, что А опредѣляется качествами (движеніями и т. д.)
В, G, D и такъ далѣе, въ цѣломъ окружающемъ, то ради
этого А обладаете сказуемымъ чего-то представляющаго; и
отсюда подъ ближайшими опредѣленіями возникаетъ (wird)
сказуемое, что А видитъ, сышитъ, обоняешь и проч.
Что же касается категорій внутренней апперцепціи,—
того объекта, который, вступая въ окружающее, переры-
*) Срав. прим. пер. къ § 150.

ваетъ понимаемое вмѣстѣ съ воспріятіемъ этого окружаю-
щего теченіе мыслей, и обращаясь далѣе, при частомъ
повтореніи, къ своему предшествующему, образуетъ сверну-
тую (involvirte) временную линію чувствъ,—то разсуждать
о всемъ этомъ было бы, пожалуй, слишкомъ труднымъ для
цѣли настоящаго учебника. Достаточно будетъ замѣтить, что
устранить путаницу идеализма должно при помощи разли-
ченія чистаго субъекта, какъ временной сущности, отъ Я,
хотя послѣднее необходимо связано съ первымъ, потому что
будучи мыслимо отдѣльнымъ, оно приводить къ нелѣпо-
стямъ.
Постепенное проникновеніе ощущеній во всѣ нервы (напр.,
если ребенокъ смакуетъ ароматическій сладкій плодъ, или
взрослый человЬкъ опорожниваетъ рюмочку), равно какъ и
проникновеніе услышаннаго слова или увидѣннаго событія во
всѣ массы представленій,—этотъ внутренній отзвукъ,—вызы-
ваешь въ сознаніи не Я (Ichheit), но субъекта. Иначе об-
стоитъ дѣло, если умышленно предаются ощущенію, гдѣ удо-
вольствіе (Genuss) наступаетъ послѣ того и по мѣрѣ того,
какъ его искали.
200. Въ большинствѣ случаевъ указанные А и B, пред-
ставляющее и представляемое, суть очевидно двѣ различныя
вещи (zwei Verschiedene), которыя пространственно противо-
стоять другъ другу. Но само собою разумѣется, что, если
обѣ онѣ какимъ нибудь образомъ являются однимъ и тѣмъ
же, то должно возникнуть представленіе зиаиія о себѣ
самомъ.
При этомъ не спрашиваютъ. какъ возможно считать
однимъ и тѣмъ же двѣ противоположности, — представляющее
и представляемое. Эта трудная метафизическая проблема,
въ психологическомъ смыслѣ, также легка, какъ и вышеупомяну-
тая — какимъ образомъ воспріятія нѣсколъкихъ признаковъ
вмѣсшѣ образуютъ представленіе единой вещи, или приве-
денная еще раньше,—какимъ образомъ конечныя простран-
ственный величины могутъ являться безконечно дѣлимыми?
Въ душѣ все множество представляемаго сливается въ
одномъ представливаніи, если только этому не препятствуютъ
задержки; но можетъ ли представляемое оставаться, когда
сюда приходятъ разлагающія сужденія (191) и вызываютъ

метафизическое мышленіе? какимъ образомъ должно перво-
начально уживаться въ душѣ малѣйшее предчувствіе этого?
Каждый осматриваетъ и осязаетъ массы своихъ собствен-
ныхъ членовъ. Посторонній наблюдатель тогда обыкновенно
выражается такъ: онъ самъ себя осматриваетъ, онъ самъ
себя осязаетъ. Тожество этого „самъ", очевидно, совсѣмъ
не истинно, потому что глазъ и осязающая рука отличаются
отъ той руки, которую осматриваютъ и осязаютъ. Однако
тожество въ первоначальномъ психологическомъ смыслѣ
является наличнымъ; потому что все тѣло имѣетъ значеніе
единаго, такъ какъ всѣ его частныя представленія полнѣй-
шимъ образомъ (innigst) слиты. Впрочемъ, самоосматриваніе,
или самоосязаніе, есть только особый случай самопознанія.
201. Однако, все это—только еще подготовка къ объ-
ясненію самосознанія. Въ только что изложенномъ заклю-
чается лишь начало представленія какою то Я; отъ него
отличается представленіе меня, т. е. моею Я. Поэтому пер-
вое всетаки служитъ основаніемъ втораго, какъ показываете
опытъ, потому что ребенокъ сначала говорите о себѣ въ
третьемъ лицѣ.
Напротивъ, первое лицо, какъ первое, есть начальный
пункте ряда, и должно объясняться по виду рядовой формы
(29 и 168—177).
Человѣкъ, коль скоро его пониманіе пространства (räumli-
chen Auffassungen) нѣкоторымъ образомъ созрѣло, находитъ
себя подвижнымъ центромъ вещей, изъ котораго выростаютъ
не только разстоянія (Entfernungen), но и трудности достичь
желаемаго, и къ которому постепенно подвигается достига-
емое, по мѣрѣ того, какъ оно удовлетворяете желанія. Та-
кимъ образомъ, эгоизмъ—не основаніе желаній, но способъ
представленія, который къ нимъ примѣняется. Разбивается
же эгоизмъ уже до нѣкоторой степени тѣмъ, если человѣкъ
принимаете (fasst) другой центръ вещей. Тогда онъ чув-
ствуете себя неминуемо къ нему приведеннымъ, какъ въ
чувственномъ—къ главному городу страны, въ духовномъ—
къ Божеству.
Примѣчаніе. Огромную нравственную, и вообще
практическую, важность имѣетъ представленіе Мы, которое
основывается на предположена общаго (gemeinschaftli-

eher) ощущенія и пониманія (Auffassung). Оно является
естественнымъ противовѣсомъ эгоизму въ собственномъ
смыслѣ, и оно совершенно естественно, потому что ни
одинъ человѣкъ собственно не знаетъ, чѣмъ бы онъ
былъ совершенно одинъ. Въ области представления Мы,
въ то время какъ оно разрѣшется въ многократное Я,
порождается законность и стремленіе къ чести. Пред-
ставленію же Мы противополагаются представленія Вы и
Они, со всѣмъ зломъ корпораціоннаго духа. Особенно
удивительно, что самое Мы является то тѣмъ, то дру-
гимъ обществомъ; именно, люди бываютъ въ одномъ
пунктѣ друзьями, а въ другомъ—врагами. Здѣсь на на-
чальство жалуется подчиненный, тамъ вообще жалуются
на начальство.
202. Соединеніе, образующее собственную самость (Selbst)
каждаго, въ теченіи жизни безпрестанно получаетъ при-
бавки, которыя, тотчасъ же послѣ своего появленія, самымъ
тѣснымъ образомъ (aufs innigste) сливаются съ нимъ. (Если
бы этого не происходило, то пропало бы единство личности,
что дѣйствительно бываетъ во многихъ случаяхъ безумія, въ
то время какъ изъ извѣстной, особо дѣйствующей массы
представленій порождается новое Я, отчего,—если массы
выступаютъ въ сознаніи чередуясь вслѣдствіе смѣны въ орга-
низмѣ,—возникаетъ и смѣна личности).
Прибавки же являются сравнительно гораздо менѣе но-
выми воспріятіями (Auffassungen) собственнаго тѣла, — для
чего слишкомъ незначительна воспріимчивость (45),—чѣмъ
внутренними воспріятіями (Wahrnehmungen—см. § 40) пред-
ставленій, желаній и чувствъ. Поэтому представленіе Я
всегда болѣе склоняется къ понятію духа, который вполнѣ
отдѣляется, когда Я мыслится невредимо остающимся при
поврежденіяхъ тѣла, во время измѣненія періодовъ жизни,
и даже по смерти.
У каждаго человѣка Я порождается многократно въ раз-
личныхъ массахъ представленій; и хотя отсюда у душевно-
здороваго не возникаетъ никакого множественаго Я, однако
эта множественность имѣетъ всетаки нѣкоторое значеніе для
образованія характера вообще и добронравія въ особенности.
Тотъ мальчикъ, который бываетъ дома—однимъ, въ школѣ—

другимъ, среди своихъ товарищей по играмъ—третьимъ, на-
ходится въ опасности. Человѣкъ, держащій различный тонъ
съ высшими, равными и низшими, въ нравственномъ отно-
шеніи стоитъ не такъ прочно, какъ тотъ, кто постоянно
держитъ себя равно. Впрочемъ, между разными людьми
существуетъ неизбѣжное неравенство, такъ что одинъ чув-
ствуетъ себя болѣе въ удовольствіи, другой—въ страданіи,
третій — болѣе въ дѣятельности,—внутренней или внѣш-
ней. Первая часто бываетъ образуема второй. Болѣе всего
расходятся здѣсь между собою мистики и проповѣдники
свободы; первые думаютъ, что слѣдуетъ убивать собствен-
ную волю и отказываться отъ собственнаго Я; вторые
проповѣдуютъ абсолютную самостоятельность Я. Но весьма
страннымъ является самооболыценіе тѣхъ, которые въ
самой мистпкѣ желаютъ всетаки утверждать свою личную
свободу, чтобы соединить все, о чемъ идетъ хорошая молва.
Такимъ людямъ безполезно говорить о правильной серединѣ;
они съ самаго начала потеряли дорогу, и должны вернуться
назадъ, чтобы снова найдти ее.
203. Къ правильному познанію самихъ себя мы при-
ходимъ чрезъ понятіе души, а не непосредственно чрезъ
только что выясненное Я. Именно, послѣднее должно преобра-
зоваться въ первое; потому что Я въ обычномъ смыслѣ со-
держите въ себѣ чисто случайные признаки, что обнаружи-
вается посредствомъ разлагающихъ сужденій (отвѣтовъ на
вопросъ: кто я?), точно также какъ пред став ленія чувствен-
ныхъ вещей разлагаются сужденіями (195) на чистыя ска-
зуемыя, подлежащее которыхъ долгое время слѣпо предпо-
лагается, и подконецъ не находится. Отдѣляя отъ Я все
индивидуальное, сужденія не оставляюта отъ него ййчего,
кромѣ понятія тождества объекта и субъекта,—понятія
противорѣчиваго, преобразованіе котораго въ понятіе души
является дѣломъ общей метафизики, которая точно также и
понятія субстанцій, силъ (196), пространственныхъ и вре-
менныхъ вещей (177) переработываетъ въ учете о простыхъ
сущностяхъ, ихъ нарушеніяхъ и самосохраненіяхъ.
204. Теперь впервые возможно объяснить, что назы-
вается иитуиціей (Anschauen),—выраженіе, которымъ много
разъ святотатственно злоупотребляли.

„Имѣть интуицію" значитъ: принимать данный объектъ
кавъ таковой и никакой другой.
Объектъ долженъ противополагаться субъекту и другимъ
объектамъ. Такимъ образомъ, въ первый разъ его возможно
найдти послѣ того, какъ Я, какъ первое лицо, простран-
ственнымъ образомъ отмѣчается какъ центръ вещей. Обыкно-
венно объектъ становится соединеніемъ признаковъ, по виду
чувственной вещи, а эта послѣдняя прежде всего должна
быть выдѣлена изъ цѣлаго окружающаго (194), чтобы вос-
пріятіе (Auffassung) могло ограничить объектъ какъ таковой
и никакой другой. При этомъ объектъ является, такъ ска-
зать, на заднемъ планѣ прежнихъ представленій, которыхъ
онъ заразъ воспроизводить и задерживаетъ. Благодаря этому,
онъ самъ имѣетъ опредѣленный очеркъ какъ въ простран-
ственному такъ и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ. Поэтому
то каждая интуиція (далеко не равняющаяся одному только
ощущенію) имѣетъ стремленіе (Tendenz) сейчасъ же обна-
ружиться во множествѣ сужденій (какъ въ § 182), которыя,
однако, въ большинства случаевъ взаимно подавляются, от-
части вслѣдствіе задержки подъ ихъ сказуемыми, отчасти
потому, что всѣ они не могутъ сейчасъ же найдти словъ,
часто же и потому, что воспріятіе (Auffassung) движется отъ
одного предмета къ другому.
Поэтому интуиція есть очень запутанный процессъ, ко-
торый долженъ быть подготовленъ множествомъ болѣе ран-
нихъ продукцій (не какими нибудь данными въ духѣ фор-
мами) и который тогда съ психологическою необходимостью
слѣдуетъ такъ, какъ можетъ, все равно—представляется ли
имъ реальный предметъ, или же обманчивый образъ. Испы-
таніе этого есть дѣло мышленія, и его рѣшенія не можетъ
предвосхитить никакая интуиція, какъ бы тамъ ее ни на-
зывали.
Наконецъ, пассивность интуированія (которая выражается
словомъ „ воспринимать" (auffassen), именно—воспринимать
данное) есть не непосредственно страдательное состояніе
души, которою интуиція скорѣе продуцируется, хотя и безъ
всякаго сознанія деятельности: но страдательно относятся
такія представления, на которыхъ, какъ на заднемъ планѣ,
воспріятіе намѣчаетъ свои очерки, или, говоря проще, ко-

торыя, въ силу того однороднаго, что является у нихъ об-
щимъ съ воспріятіемъ, репродуцируются имъ, а, въ силу не-
однороднаго, задерживаются.
Это отношеніе въ интуированіи, въ силу котораго преж-
нія представленія страдаютъ отъ новаго воспріятія, можетъ,
однако, легко и быстро превратиться въ противоположное,
если только продолжительное слѣдованіе интуицій не удер-
живаешь духа въ его пассивномъ положеніи. Что тогда про-
исходитъ,—это уже было указано (въ § 39). Тогда инту-
иція оканчивается и, вмѣсто нея, начинается припоминаніе,
фантазированіе и мышленіе.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА.
О необузданной игрѣ психическаго механизма.
205. Ради краткости, которой долженъ придерживаться
этотъ учебникъ, мы свяжемъ съ важною въ практическомъ
отношеніи противоположностью между самообузданіемъ и не-
достаткомъ его многое такое, что въ подробномъ изложеніи
слѣдовало бы разсмотрѣть болѣе раздѣльно.
Независимо отъ внутренняго обузданія, духовная возбуж-
даемость (Regsamkeit) можетъ имѣть свое начало или въ са-
михъ представленіяхъ, или въ организмѣ, или во внѣшнихъ
впечатлѣніяхъ.
206. Будучи предоставлено самому себѣ, небольшое число
представленій очень скоро приблизилось бы къ своему ста-
тическому пункту, и эти представленія сохранял? бы только
еще очень незначительное движеніе къ нему, вслѣдствіе чего
его никогда нельзя было бы достигнуть (17).
Однако это значительно измѣняется при крайне болыпемъ
числѣ и весьма запутанныхъ связяхъ представленій, которыя
пріобрѣтаются человѣкомъ съ теченіемъ времени.
207. Если рядъ представленій протекаетъ именно теперь,
то въ каждое мгновение измѣняется та задержка, которую
терпятъ представленія, совершенно или почти вытѣсняемыя
изъ сознанія. Одни могутъ приводиться въ движеніе сами
собою, такъ какъ они менѣе задержаны; другія воспроизво-

дятся тѣми членами протекающаго ряда, съ которыми они
однородны. Но воспроизводимыя сами могутъ имѣть свои
ряды, которые также начинаютъ протекать, перепутываясь
другъ съ другомъ и съ тѣмъ первымъ; возникаютъ то за-
держки, то сліянія и соединенія. При помощи же этихъ но-
выхъ связей образуются новыя цѣлостныя силы (Totalkräfte—
23) и, благодаря этому, передвигаются статическіе пункты,
слѣдовательно—являются новые законы движенія.
При этомъ можетъ замедляться разнообразная смѣна ду-
шевныхъ состояній (33 — 38). Она постепенно втягиваетъ
организмъ въ игру, и отъ этого вмѣшательства (котораго
здѣсь мы не будемъ разсматривать подробнѣе) дѣло стано-
вится еще болѣе запутаннымъ.
Съ этимъ фантазированіемъ (потому что это есть оно,
болѣе или менѣе живое) очень часто связываются поступки
во внѣшнемъ мірѣ, и громкое высказываніе мыслей есть
только видъ этого. У дѣтей, которыя еще не научились
сдерживаться, подобныя обнаруженія того, что происходитъ
внутри, обычны. Потомъ къ этому здѣсь присоединяется
воспріятіе продукта обнаруженія и воздѣйствуетъ на теченіе
психологическаго явленія.
208. Будучи до извѣстной степени быстрымъ, теченіе че-
ловѣческихъ воспріятій не даетъ времени приносимымъ съ
собою представленіямъ стать въ равновѣсіе другъ съ дру-
гомъ; предыдущія сталкиваются послѣдующими на механиче-
ски порогъ, не вступая въ тѣ связи, къ которымъ они были
способны; а изъ механическаго порогъ очень скоро стано-
вится статическимъ, если еще дольше продолжается приливъ
новыхъ представленій. Вслѣдствіе этихъ поспѣшныхъ задер-
жекъ, скопляется множество неперевареннаго матеріала, ко-
торый впервые постепенно переработывается, когда его снова
вызываютъ въ сознаніе послѣдующія воспроизведенія.
209. Позднѣйшая переработка ранѣе собраннаго мате-
ріала тѣмъ важнѣе, что прежнія представленія обыкновенно
бываютъ болѣе напряженными, по причинѣ ослабѣвающей
впечатлительности (Empfänglichkeit). Однако эта переработка,
чѣмъ позднѣе, тѣмъ становится труднѣе, потому что, вслѣд-
ствіе постояннаго прилива новыхъ воспріятій, прогрессивно
измѣняется душевное расположеніе, вмѣстѣ съ соотвѣтствую-

щимъ тѣлеснымъ расположеніемъ, такъ что прежнія пред-
ставленья, со своими, ранѣе образованными, связями, всегда
меньше къ нему подходятъ, и, слѣдовательно, ихъ воспроиз-
ведете встрѣчаетъ больше препятствій. Въ этомъ заклю-
чается основаніе, почему все больше и больше забывается
то, чего долго не вспоминаютъ при помощи повторенія. Строго
же говоря, душа ничего не теряетъ.
210. Целесообразность переработки опредѣляется цѣле-
сообразностью воспроизведенія; потому что только тѣ пред-'
ставленія, которыя воспроизводятся вмѣстѣ (и никакія дру-
гія), вступаютъ, благодаря этому, въ новую и болѣе тѣс-
ную связь.
Примѣчаніе. Въ связи съ этимъ стоятъ нѣкоторыя
изъ главныхъ понятій педагогики. Прежде всего—раз-
личеніе аналитического и синтетического обученія.
Первое происходить при помощи цѣлесообразнаго вос-
произведенія; второе заботится о томъ, чтобы съ самаго
начала поставить новыя представленія въ целесообраз-
ную связь. Далѣе, сюда относится общее требованіе,
что углубленье и осмыслтоніе, подобно духовному ды-
ханію, должны постоянно смѣняться другъ другомъ.
Углубленіе происходить въ то время, какъ нѣкоторыя
представленія другъ за другомъ выступаютъ въ сознаніи
съ надлежащею напряженнностью и ясностью (по воз-
можности, свободныя отъ задержекъ). Осмысливаніе есть
собранность и связь этихъ представленій. И то, и дру-
гое имѣетъ мѣсто какъ при аналитическомъ, такъ и
при синтетическомъ обученіи. Чѣмъ полнѣе и тщатель-
нее совершаются эти операціи, тѣмъ лучше идетъ
обученіе.
(Срав. Allgemeine Pädagogik автора, въ началѣ и въ
концѣ второй книги).
211. Въ то время, какъ, по указаннымъ выше причи-
намъ, представленія, постоянно стремясь къ равновѣсію,
именно вслѣдствіе этого, переходятъ изъ одного движенія въ
другое,—они все прочнѣе и многообразнѣе переплетаются
между собою, такъ что всякое возбужденіе одного изъ нихъ
распространяется и на остальныя, и этимъ даже опреде-
ляется ихъ обратное дѣйствіе. Другими словами: фантазиро-

ваніе все болѣе и болѣе переходить въ мышлепіе, и чело-
вѣкъ становится все болѣе разсудительнымъ; потому что
разсудокъ имѣетъ свое мѣстопребываніе въ этой общей связи
представлены между собою, а не въ понятіяхъ и сужде-
ніяхъ, отдѣльно взятыхъ (188). Однако съ этимъ связано
постепенное развитіе понятій и сужденій, коль скоро при
этомъ являются вышеупомянутыя обстоятельства (179—192).
212. Такъ какъ никакой человѣкъ не живетъ въ оди-
ночку, или такъ какъ, лучше сказать, человѣчность обнару-
живается (vorhanden ist) въ обществѣ, то здѣсь прилично
будетъ замѣтить, что разговоръ является обычнымъ побужде-
ніемъ къ фантазированію, а нравы и общія мнѣнія—обыч-
ными опорными пунктами, въ которыхъ представленія такъ
сплетаются и перекрещиваются, что отсюда получаетъ опре-
дѣленіе каждое изъ ихъ движеній: или, какъ можно еще
сказать, общій разсудокъ опирается на общее мнѣніе, кото-
рое, впрочемъ, можетъ быть неосновательнымъ и неистин-
нымъ, слѣдовательно—весьма противнымъ разсудку въ выс-
шемъ смыслѣ этого слова.
213. Отъ фантазированія и мышленія человѣка зависитъ
его иптуиція (Anschauen) и вниманіе (Merken), вообще—
его иптересъ. Каждый человѣкъ имѣетъ свой собственный
міръ, даже при равенствѣ окружающаго.
Вниманіе (Aufmerksamkeit) бываетъ отчасти непроизволъ-
нымъ и пассивнымъ, отчасти произвольнымъ и активнымъ. О
послѣднемъ здѣсь еще нѣтъ рѣчи, потому что оно нахо-
дится въ связи съ самообладаніемъ. Первое имѣетъ свое
основаніе отчасти въ мимолетномъ расположены дут во
время дятельности вниманія (während des Merkens), отчасти
же опредѣляется прежними представленіями, которыя вос-
производятся тѣмъ, на что обращено вниманіе.
а) При состояніи духа во время дѣятельности вниманія
имѣютъ значеніе четыре обстоятельства: напряженность впечат-
лѣнія, свѣжесть впечатлительности (Empfänglichkeit), степень
противоположности къ представленіямъ, уже находящимся въ
сознаніи, и степень болѣе или менѣе дѣятельнаго передъ
этимъ настроенія (Gemüths) *).
*) Psychologie I, § 95.

b) Что касается содѣйствія прежде воспроизведениихъ
представленій, то они могутъ неблагопріятствовать непроиз-
вольному впиманію, какъ вслѣдствіе излишка, такъ и вслѣд-
стіе недостатка, потому что въ обоихъ случаяхъ для вновь
воспринятаго оказывается невозможнымъ опредѣлиться по
расположенію духа. Именно, если новое совсѣмъ не нахо-
дитъ, или находитъ слишкомъ мало стараго, съ которымъ
оно могло бы вступить въ связь, то само по себѣ оно бы-
ваетъ большею частью слишкомъ слабымъ, чтобы не быть
задавленнымъ другими представленіями, которыя болѣе со-
браны и связаны. Если же однороднаго стараго вступаетъ
слишкомъ много, то ослабѣваетъ впечатлительность для но-
ваго. Напротивъ, дѣятельности вниманія (das Merken) благо-
пріятствуютъ главнымъ образомъ два обстоятельства: во пер-
выхъ, если она находится въ контрастѣ со старымъ, при-
чемъ воспроизведете достаточно сильно для связыванія, хотя
и не повреждаетъ впечатлительности излишкомъ; во вторыхъ,
если новымъ ускоряется развитіе прежнихъ представленій,
къ чему они уже и безъ того стремились. Въ этомъ случаѣ
оно устанавливаетъ новыя связи, удовлетворяя вмѣстѣ съ
тѣмъ желаніе или вызывая всетаки пріятное чувство. Это
происходитъ въ особенности при заранѣе возбужденномъ
ожиданіи.
Примѣчаніе. Вниманіе и ожиданіе, будучи оба сту-
пенями интереса, равнымъ образомъ относятся къ
основнымъ понятіямъ общей педагогики (2 глава 2-й
части вышеупомянутой книги автора объ этомъ пред-
мета должна быть объясняема выставляемыми здѣсь
положеніями).
214. Изъ тѣхъ возбужденій психичесваго механизма,
которыя имѣютъ свое начало въ организмѣ, здѣсь можно
оставить въ сторонѣ такія, которыя, очевидно, представ-
вляютъ изъ себя скорѣе физіологическіе, чѣмъ психологиче-
скіе феномены; сюда относятся тѣлесныя потребности.
Въ общемъ же весьма ясно, что всякое тѣлесное чув-
ство бываетъ въ состояніи вызвать въ сознаніе соединенные
съ нимъ рады представленій и что эти ряды развиваются
тѣмъ вѣрнѣе, что со всѣми другими представленіями связы-
ваются другія (хотя бы и очень слабыя) тѣлесныя чувства,

которымъ соотвѣтствуютъ другія тѣлесныя состоянія, а эти
послѣднія именно теперь и не могутъ быть вызваны. На осно-
ваніи этого скорѣе должно ожидать большей, чѣмъ меньшей
зависимости духа отъ тѣла, сравнительно съ той, которую
обнаруживаетъ опытъ.
215. Измѣненіямъ расположеній духа, равно какъ проте-
каніямъ и скрещиваніямъ (Ineinnandergreifen) рядовъ пред-
ставленій, также должны соотвѣтствовать измѣненія въ тѣлес-
ныхъ состояніяхъ. При этомъ тактъ (Zeitmass) и скорость
душевнаго измѣненія уже могутъ встрѣчать или благопріят-
ное, или неблагопріятное для себя расположеніе тѣла, что
достаточно объясняетъ смѣняющееся удовольствіе и наклон-
ность къ тому или другому занятію, если, кромѣ того, не
имѣютъ еще вліянія чисто психологическія основанія.
Примѣчаніе. Необузданной или трудно обуздывае-
мой бываетъ преимущественно та игра психическаго
механизма, которая возникаетъ въ то время, когда
скорость въ измѣненіи тѣлесныхъ состояній необыч-
нымъ образомъ возрастаетъ и ускоряетъ этимъ соотвѣт-
ствующее теченіе представленій. Подобное происходитъ
при выздоравливаніи, во время половой зрѣлости, во
многихъ болѣзненныхъ состояніяхъ и т. д. Тогда фан-
тазія избѣгаетъ разсудка, — другими словами: быстрота
развивающихся представленій увеличиваетъ силу, съ
которою они вытѣсняютъ изъ сознанія тѣ представле-
нія, которыя могли бы имъ противостать.
216. Предшествующее получаетъ гораздо большую прак-
тическую важность, если за множественной и измѣнчивой
окраской Я (о чемъ была рѣчь въ § 202) стараются пра-
вильно разсмотрѣть пребывающую индивидуальность человѣка,
которая особенно бросается въ глаза практику-воспита-
тателю, но которую очень трудно отличить отъ выше-
упомянутой (измѣнчивой окраски). Сюда относится слѣ-
дующее:
а) Тѣлесная аффектація (106), проходящая отъ одной
системы къ другой, должна была бы, при совершенномъ
здоровьѣ (по крайней мѣрѣ, зрѣлаго мужскаго тѣла), или
совсѣмъ не происходить, или же быть въ высшей степени
ограниченной; такъ что не было бы никакого вліянія душев-

ной дѣятельности, напр., на пищевареніе и кровообращеніе,
(а слѣдовательно и наоборотъ); тогда какъ на дѣлѣ не-
устрашимость воина посреди опасностей не безъ основанія
называется хладнокровіемъ.
b) Напротивъ, въ каждомъ человѣческомъ организмѣ
заключается предрасположенная система возможныхъ аффек-
товъ; и эта система предрасположена такимъ образомъ, что
старательное воспитаніе скорѣе отсрочиваетъ обнаруженіе
этихъ аффектовъ, чѣмъ устраняетъ и обходитъ ихъ вред-
ныя послѣдствія. Поэтому оно никого не можетъ совер-
шенно уберечь отъ опытовъ (Erfahrungen), съ которыми
онъ встрѣчается, такъ какъ онъ самъ привлекаетъ ихъ къ
себѣ.
c) Насколько различное физіологическое давленіе (50)
возникаетъ изъ органовъ и системъ тѣла,—предоставимъ
объяснять физіологамъ; а что можетъ измѣнить это давле-
ніе въ душевной дѣятельности,—объ этомъ должно судить
при помощи познанія психическаго механизма и его разно-
образя ыхъ возможныхъ задержекъ. Наиболѣе легкое изъ этого
слѣдующее:
а) Вмѣсто непосредственнаго воспроизведенія (26), подъ
вліяніемъ вышеупомянутая давленія, ближе всего возни-
каете затемпеніе, потому что новыя воспріятія не столько
образуютъ свободное пространство прежнимъ однороднымъ
представленіямъ, сколько, противодѣйствуя, ослабляютъ уже
данныя на лицо представленія, которыя были поставлены
въ равновѣсіе давленіемъ; такъ что дѣйствіе давленія возра-
стаете и прежнія представленія, которыя должны были при-
нять и усвоить себѣ новое, выступаютъ едва замѣтно.
Отсюда очень часто является нѣмое изумленіе тамъ, гдѣ
ожидался живой интересъ.
ß) Это же самое давленіе еще гораздо легче вредитъ
сведенію (Wölbung), а слѣдовательно и заостренію (Zu-
spitzung); отчего представленія выступаютъ не рѣзко, но
плоско (nackt). Подобное бываетъ у людей, которые ни
о чемъ не догадываются, ничего ни понимаютъ вполнѣ и
не обладаютъ никакимъ тонкимъ чувствомъ, хотя они, можетъ
быть, механически и усердно учатся.

7) На многихъ давленіе не дѣйствуетъ постоянно; оно
происходитъ только какъ реакція, вслѣдствіе папряженія,
исходящаго изъ душевной деятельности. Такія головы пылки
и легкомысленны, но безъ глубины и связности, потому что
ихъ мысли въ каждое мгновеніе разрознены; онѣ могутъ
образовать только короткіе ряды. Они не могутъ быть одни,
такъ какъ имъ не удается прослѣживать мыслей.
8) Если постоянное давленіе дѣйствуетъ на свободно
восходящія представленія (32), то оно приводить ихъ дви-
жете въ безпорядовъ, вступая въ борьбу съ самыми напря-
женными изъ нихъ (такъ какъ они должны были восходить
выше всѣхъ), благодаря чему слабѣйшія получаютъ свободу
являться въ сознаніе, чередуясь съ тѣми. При такихъ
обстоятельствахъ дѣятельныя и энергичныя головы обнаружи-
ваются въ неровныхъ, отрывочныхъ дѣйствіяхъ; онѣ, быть
можетъ, и блещутъ, но ихъ образованіе заключаете въ
себѣ пробѣлы и скачки, если противъ этого не было про-
дѣлано очень старательной работы.
е) Ритмъ душевныхъ движеній, вообще, является весьма
различнымъ, отчего одни лучше успѣваютъ въ томъ, что
нужно сдѣлать быстро, а другіе—въ томъ, что нужно сдѣ-
лать медленно.
Этими намеками весьма сложныхъ изысканій здѣсь и можно
ограничиться.
217. Отъ внѣшнихъ впечатлѣній окружающаго зависятъ
различныя массы представленій (Vorstellungsmassen). Каждое
новое окружающее, каждое новое положеніе въ жизни при-
носите свою собственную массу, отдѣленную отъ остальныхъ,
если не совсѣмъ, то въ большей части. Между этими мас-
сами далеко не всегда возникаете правильное отношеніе,
нужное для самосохраненія. Здѣсь преподаванію и всему
умышленному образованію предстоитъ великая задача. Однако
мы ближе всего будемъ обращать вниманіе не на внутрен-
нее взаимодѣйствіе массъ представленій между собою, а на
внѣшнее отношеніе человѣка къ окружающему.
218. Внѣшній міръ, поскольку онъ способствуете воз-
бужденію душевной жизни, мы разсматриваемъ здѣсь какъ
сферу дѣйствованія (Handelns) и какъ мѣстопребываніе пре-
пятствій этому, послѣ того какъ выше было уже разсмо-

трѣно раздраженіе, вызываемое новыми воспріятіями. Теперь
прежде всего должно точнѣе, чѣмъ прежде (52), развить связь
между представливаніемъ, дѣйствованіемъ (Handeln), жела-
ніемъ и хотѣніемъ (слова нарочно стоятъ въ этомъ по-
рядкѣ).
Движенія массы членовъ тѣла, и чувства этого, суть на-
ходящаяся въ связи состоянія тѣла и души. Если съ чув-
ствомъ соединено еще какое нибудь представленіе,—движи-
маго ли члена, или же только внѣшняго предмета,—то, въ
случаѣ отсутствія задержки, каждое возбужденіе этого пред-
ставленія непосредственно воспроизводитъ указанное чувство
и относящееся къ нему движеніе. Для послѣдняго, следова-
тельно, даже не требуется, чтобы представленіе находилось
въ состояніи желанія, но оно сразу же сопровождается дѣй-
ствованіемъ. (Такъ бываетъ у животныхъ и дѣтей; только
взрослый научается сдерживаться при помощи воздѣйствія
другихъ массъ). Дальнѣйшёе изслѣдованіе должно возвра-
титься въ ученію о рядахъ представленій.
219. Если только что упомянутое представленіе, непо-
средственно сопровождаемое дѣйствованіемъ, есть d въ ряду
а, 6, с, и если дѣйствованіе во внѣшнемъ мірѣ не
встрѣчаетъ никакого препятствія, то оно бываетъ незамечен-
нымъ, и рядъ протекаетъ въ сознаніи дальше (e, f, и т. д.),
какъ будто не произошло нивавихъ дѣйствій (Handeln). Тавъ
бываетъ при движеніяхъ глазнаго яблока и большей части
органовъ рѣчи, между тѣмъ какъ движеніе рувъ и ногъ,
вслѣдствіе тяжести и инертности этихъ членовъ, нѣвоторымъ
образомъ относятся уже въ слѣдующему случаю.
Если поступовъ встрѣчаетъ препятствіе во внѣшнемъ
мірѣ, то это послѣднее задерживаетъ относящееся въ по-
ступку чувство, а посредствомъ этого—и представленіе d.
А такъ какъ d слито съ остаткомъ отъ c, меньшимъ остат-
вомъ отъ b и еще меньшимъ отъ а, и такъ какъ, далѣе,
по величинѣ этихъ остатковъ различается и свойственная
важдому изъ нихъ сворость его дѣйствія (Wirkens), то, въ
то время какъ замедляется протеканіе ряда, меньшіе остатки
сейчасъ же получаютъ время содѣйствовать въ вачествѣ по-
мощи для d и усиливаться съ помощью другъ друга. Если
бы не было никакихъ препятствій, то c быстрѣе всего дѣй-

ствовало бы на d и меньшіе остатки не имѣли бы ника-
кого вліянія, потому что то, что могутъ сдѣлать они, могло
бы быть уже сдѣлано безъ нихъ. Если препятствіе поддается
на содѣйствіе отъ b, то а не достигаетъ до оказыванія
помощи; если же оно еще не поддается, то каждый членъ,
сколько можетъ ихъ принадлежать къ ряду, постепенно бу-
детъ давать свой взносъ въ общую дѣятельность. До тѣхъ
поръ, пока это продолжается, всѣ члены ряда до d нахо-
дятся въ состояніи желанія; а въ то мгновеніе, когда на-
пряжена вся сила всѣхъ объединенныхъ помощей, желаніе
переходить въ непріятное чувство, если препятствіе всетаки
остается непобѣжденнымъ (36).
Все это очень легко познать и въ опытѣ. Мимолетный
поступокъ обыденной жизни, какъ, напр., рыскрытіе двери,
проходить для насъ почти незамѣченнымъ и не нарушая
теченія нашихъ мыслей. Если же встречается какое нибудь
затрудненіе, то мы постепенно все напрягаемъ силу, все
сильнѣе желаемъ, чтобы дверь отворилась, пока этого дѣй-
ствительно не произойдетъ; если же усиліе напрасно, то же-
ланіе уступаетъ мѣсто непріятному чувству, которое продол-
жается, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока не явится
новый рядъ мыслей, лежащій внѣ круга этой попытки.
220. Мѣсто препятствія часто заступаетъ простой недо-
статок въ обычномъ окружающемъ. Если ряду представ-
лоній а, b, с, d, е, соотвѣтствуетъ рядъ интуицій а, b, с, е,
у.ъ которомъ отсутствуешь d, то послѣдняго будетъ недоста-
вать, потому что прочія представленія не бываютъ при этомъ
въ состояніи возстановить степень незадержанной ясности,
въ которой было слито съ ними d. Къ этому случаю можно
было бы отнести и то, что связныя состоянія дѣйствитель-
ной интуиціи выступаютъ не только въ душѣ, но и въ чув-
ственномъ органѣ. Недоставаніе становится тоскою, если
рядъ а, b, с... достаточно напряженъ и духъ углубленъ
въ него.
221. Если теперь на мѣсто одного ряда поставить сѣть
многихъ рядовъ, которые могутъ простираться даже чрезъ
весь кругъ мыслей человѣка, то всюду проникающая тоска
по недостающемъ предметѣ наполнитъ все настроеніе. Это
служить основаніемъ любви, которой необходимъ ея пред-

метъ и которая не терпитъ никакого возможнаго предчув-
ствія пространственнаго или духовнаго разлученія. Извѣстно,
что она ближе опредѣляется своими разнообразными побуж-
деніями, и что она принимаете въ себя много примѣсей, от-
части чувственныхъ чувствованій; наипростѣйшимъ образомъ
она обнаруживается тамъ, гдѣ возникаете изъ одной только
привычки (ср. Allg. practische Philosophie автора, 2 книга,
7 глава).
222. Что и какъ человѣкъ любитъ,—отъ разсѣянной
влюбленности до любви, какъ пожирающей страсти,—это
зависитъ отъ того, что является существеннымъ въ его ха-
рактерѣ. При этомъ, однако, принимаются во вниманіе
многія формальный опредѣленія, которыя должны быть свя-
заны съ понятіемъ воли. (Съ этимъ находятся въ связи че-
тыре первыхъ главы третьей книги Allg. Pädagogik.).
223. Воля есть оюелаиіе съ предположепіемъ достиженія
желаемаго. Это предположеніе связывается съ желаніемъ,
коль скоро въ подобныхъ случаяхъ дѣйствованіе (219) было
успѣшнымъ. Потому что тогда съ началомъ однороднаго дѣй-
ствованія сейчасъ же ассоціируется представленіе продол-
женія, которое будетъ закончено удовлетвореніемъ желанія.
При этомъ возникаетъ взглядъ на будущее, который все болѣе
расширяется по мѣрѣ того, какъ человѣкъ научается при-
способлять средство къ цѣли. Допустимъ, что рядъ а, ß, у, 8
образовался въ болѣе раннемъ воспріятіи хода событій.
Пусть теперь представленіе Ь находится въ состояніи жела-
нія. Хотя оно, какъ таковое, вопреки задержкѣ, стремится
вверхъ, тѣмъ не менѣе помощи, которыя оно оказываетъ
представленіямъ у, ß, а, могутъ дѣйствовать безъ задержки,
если только эти послѣднія не встрѣчаютъ никакой за-
держки въ сознаніи. Слѣдовательно, если у, ß, а, воспроиз-
водятся въ надлежащей постепенности (какъ b и а въ
концѣ § 29), и если одно изъ этихъ представленій соединено
съ дѣйствованіемъ (Handeln—§ 218), то происходитъ такое
дѣйствіе (Handlung), при помощи котораго, при благонріят-
ныхъ внѣшнихъ обстоятельствахъ, действительно можетъ
возобновиться прежній ходъ событій, такъ что а, ß, т от-
носятся къ 8, какъ средство къ цѣли.

224. Воля гшѣетъ свою фаитазію и свою память, и она
бываетъ тѣмъ рѣшителъпѣе, чѣмъ болѣе обладаешь ими; по-
тому что воспроизведете, какъ только что упомянутое, мо-
жетъ, съ помощью очень длинныхъ, очень запутанныхъ ря-
иовъ, простираться во многія стороны и вызывать поступокъ
въ какомъ нибудь отдаленномъ членѣ,— и усиліе въ этомъ
поступкѣ легко объясняется, если принять, что вышеупомя-
нутое 8 (въ § 223) есть одно и то же представленіе съ d
(въ § 219), такъ что въ совмѣстномъ дѣйствованіи a, b, c, d
заключается напряженность хотѣнія, которым ь а, ß и т. д.
побуждаются къ поступку, служащему средствомъ къ дости-
женію цѣли. Рѣшительное же предположеніе, что цѣль бу-
детъ достигнута, является тѣмъ надежнѣе и прочнѣе, чѣмъ
болѣе средство отвѣчаетъ требованію, т. е. чѣмъ шире про-
стираются кругомъ только что отмѣченныя воспроизве-
денія.
225. Воля усиливается также благодаря знакомству съ опас-
ностями и отреченіямъ. Хотя опасность, будучи познана,
сама по себѣ не дѣлается менѣе страшной, однако ея пред-
ставленіе не производить столь сильной задержки, если оно
слито съ другими представленіями. И тогда предметомъ хо-
тѣнія становится не столько цѣль, сколько попытка достиг-
нуть ея. Отреченія же совершенно освобождаютъ настрое-
нiе отъ опасеній и разсужденій, которыя могли бы поко-
лебать волю.
226. Если въ нѣсколькихъ пунктахъ круга мыслей суще-
ствуютъ такія положенія, въ которыхъ представленія стре-
мятся кверху какъ желанія, то они легко могутъ встре-
чаться и вступать въ борьбу между собою при тѣхъ вос-
произведеніяхъ, съ помощью которыхъ происходить обдумы-
ваніе средства и препятствія. Колебаніе въ этой борьбѣ
есть практическое обдумываиіе, которое кончается выборомъ.
Этотъ послѣдній первоначально не является дѣломъ
практическихъ правилъ; лучше сказать, онъ впервые дѣлаетъ
ихъ возможными по мѣрѣ того, какъ изъ часто повторяв-
шихся выборовъ въ подобныхъ случаяхъ постепенно возни-
каетъ и, подобно общимъ понятіямъ (179 — 192), при по-
мощи привходящихъ сужденій, образуется общее хотѣніе.

А въ этомъ уже заключается переходъ къ разсужденіямъ
слѣдующей главы.
Примѣчаніе. Отличаясь отъ общаго хотѣнія, подготовкой
къ слѣдующей главѣ служить то обстоятельство, что
чѣмъ болѣе уже образованы въ человѣкѣ массы пред-
ставленій, тѣмъ согласнѣе онѣ обыкновенно дѣйствуютъ
вмѣстѣ, если желаніе, какъ воля, переходить въ посту-
покъ. Часто, напротивъ, въ одной массѣ представленій
все готово къ хотѣнію, но другія задерживаютъ его.
Такимъ образомъ, неудовлетворенность далеко пред-
шествуетъ возмущенію.
227. Обстоятельства внѣшней жизни часто мѣшаютъ че-
ловѣку цѣликомъ узнать свое хотѣніе, развить свой харак-
тер ъ. Другой разъ благопріятствующія обстоятельства быва-
ютъ слипікомъ широкими для небольшаго круга его мыслей.
Первый случай встрѣчается гораздо чаще.
ПЯТАЯ ГЛАВА.
О самообузданіи, въ особенности о долгѣ, какъ
психическомъ феноменѣ.
228. Дѣйствительиое самообузданіе отличаютъ отъ та-
кого, котораго человѣкъ самъ отъ себя требуетъ, а это, въ
свою очередь, отъ того, котораго онъ долженъ требовать
отъ себя.
229. Почти не замѣчая и не зная еще трудностей
дѣла, ребенокъ заключаетъ о самомъ себѣ, распоряжаясь
и располагая на будущее время тѣмъ поступкомъ, ко-
торый имѣетъ значеніе средства къ достиженію цѣли. По-
томъ, когда будущее стало настоящимъ, оказывается, что и
теперь еще существуетъ хотѣніе, что прежнее мгновеніе не
могло рѣшить за настоящее, и что еще вопросъ, составляетъ
ли теперешняя воля одно и тоже съ прешествующею, — о
чемъ, можетъ быть, едва лишь мыслятъ. Только постепенно,

путемъ опыта, человѣкъ узнаете, какъ легко можетъ онъ
самъ себѣ измѣнять.
230. Опыты этого рода въ большемъ видѣ поразитель-
нѣе и вреднѣе, чѣмъ въ маломъ. Гораздо прежде, нежели
человѣкъ узнаетъ психологическую потребность полагать са-
мому себѣ правило и связывать себя имъ, существуютъ за-
коны въ гражданскомъ обществѣ, и они являются прообра-
зомъ всего того, что впослѣдствіи мораль обыкновенно гово-
рите о законахъ нравственности *).
Чѣмъ грубѣе человѣкъ, тѣмъ огульнѣе (rücksichtloser)
законы. Напротивъ, чѣмъ меньше опасности, что исключе-
ніе сдѣлается правиломъ, тѣмъ болѣе само законодательство
склоняется къ тому, чтобы тоньше различить случаи; и чѣмъ
больше довѣрія къ честности и уму судьи, тѣмъ болѣе поз-
воляется ему разсуждать (Ermessen). Однако признакомъ
хорошаго закона остается то, что онъ устанавливается прежде
того факта, къ которому примѣняется; потому что въ томъ,
что законодатель не могъ знать единичнаго, еще не происхо-
дившая случая, заключается всетаки ручательство неволь-
наго полнаго безпристрастія.
231. Изъ самосознанія слѣдуетъ совѣстъ; потому что,
являясь зрѣлищемъ для самого себя, человѣкъ произноситъ
и сужденіе о самомъ себѣ. Внутреннее же воспріятіе мо-
жетъ возвыситься во вторую степень; тогда человѣкъ обсуж-
даете свое искусство обсуждать самого себя.
Здѣсь возникаете вопросъ: пристрастенъ ли внутренній
судья? И достаточно лишь короткаго ряда внутреннихъ
воспріятій, чтобы научиться узнавать опасность нечистаго
самосуда.
Поэтому необходимымъ предохранительнымъ средствомъ
противъ такой пристрастности и для собственной внутренней
жизни человѣка, какъ для граждан ска го общества, требуется
существующій законъ, который предшествовалъ бы обсуждае-
*) Гражданскій законъ опредѣляетъ не только обязанности, но и права.
Вслѣдствіе этого, придуманы также извѣстныя естественныя, прирожденный
права. Эти права, поскольку они должны быть отыѣчены какъ задатки чело-
вѣческой души, относятся къ психологическимъ натяжкамъ. Ср. Allg. prakt.
Philos. 1 Buch, 6 Cap., въ концѣ.
Прим. Гербарта.

мымъ случаямъ. Строгость предписанія и здѣсь постепенно
становится мягче, и все болѣе прилаживается въ различнымъ
видамъ случаевъ, нова преувеличенная мягвость снова не
приведетъ въ обостренію правила.
232. При этомъ о содержаніи самозаконодательства еще
ничего не установлено. Потребности въ этомъ идетъ на
встрѣчу общее хотѣніе (226), а оно въ высшей степени
различно у индивидуумовъ, отчего сначала и правтическія
правила индивидуальны. Установленія того, чего лучше хо-
чется, или что менѣе сносно, будучи связаны съ эмпириче-
скими правилами мудрости, даютъ большую часть первой
морали, которая пытается, при помощи понятія истиннаго
и продолжительнаго блаженства, управлять прихотями и
укрощать страсти.
233. Въ практической философіи показано, что долгъ
основывается на практическихъ идеяхъ. Эти послѣднія обладаютъ
вѣчной юностью, благодаря чему ихъ постепенно отличаютъ
отъ ослабѣвающихъ желаній и ввусовъ какъ единственно
неизмѣняемое, которое можетъ соответствовать потребности
закона для внутренняго человѣка (231); сверхъ того, онѣ
носятъ на себѣ печать неизбѣжнаго рока, потому что чело-
вѣкъ просто не можетъ избѣжать того приговора, общую
форму вотораго онѣ обозначаютъ. Поэтому въ нихъ нахо-
дится необходимое содержаніе, которое должно наполнить
форму общаго самозавонодательства.
Примѣчаніе. Этимъ объясняется, вавого рода само-
обузданія человѣкъ долженъ самъ отъ себя требовать
(228), хотя еще и безъ вопроса, своль много можетъ
онъ изъ этого выполнить. Это послѣднее въ общемъ
неопредѣленно, и, сверхъ того, постоянно неизвѣстно
индивидууму, потому что нивто не способенъ психоло-
гичесви точно разсмотрѣть самого себя. Неудивительно,
что столь простое представленіе долга кажется мора-
листамъ не достаточно выразительнымъ для общаго
употребленія, и что они изыскиваютъ то привлекаются,
то побуждающія прибавви, чтобы можно было убѣди-
тельнѣе проповѣдывать,—и это во многихъ случаяхъ
заслуживаетъ одобренія, если только не хватаютъ черезъ
край. Но должно удивляться, если нѣкоторые философы

призываютъ на помощь свои метафизическія мнѣнія,
чтобы сдѣлать необходимость долга еще болѣе необхо-
димой. Вѣдь, мнѣніе можетъ здѣсь только приниматься
во вниманіе, если только не захотятъ поставить долга
въ зависимость отъ метафизическаго знаиія связи всѣхъ
людей. Этимъ путемъ можно было бы наконецъ вернуть
въ философскую мораль и вѣчность адскихъ наказаній,
мнѣніе, навѣрно оказывающее дѣйствіе и, съ надлежа-
щимъ объясненіемъ и ограниченіемъ, вѣроятное даже
по психологическимъ основаніимъ, какъ будетъ видно
изъ конца этой книги. Этика же (которая, конечно, не
можетъ быть слабой) должна заключать свою крѣпость
въ самой себѣ. И эта крѣпость основывается не на
извѣстныхъ рѣзкихъ выраженіяхъ о безусловномъ долгѣ
и т. п., но только на ясности и отчетливости понятій
отвратительнаго, въ противоположность похвальному.
Нельзя возражать противъ такого порицавія, которое
не допускаетъ никакихъ уловокъ; если же кто-нибудь
рѣшается переносить такое порицаніе, то на него уже не
дѣйствуетъ болѣе никакое нравоученіе; онъ больной,
котораго должны привести ко спасенію, т. е. къ раска-
яние, страданія. Порицаніе дѣлаетъ свое дѣло, покры-
вая стыдомъ страсти. Отчетливое разграниченіе прак-
тическихъ идей, которыя образуютъ послѣднее собствен-
ное содержаніе и смыслъ всѣхъ моральныхъ предпи-
саній, является лучшимъ изощреніемъ совѣсти.
234. Действительное самообузданіе и возможность, что
человѣкъ исполнить то, чего онъ требуетъ и долженъ тре-
бовать отъ себя, вообще основывается на совмѣстномъ дѣй-
ствованіи нѣсколькихъ массъ представленій. При этомъ осо-
бенно обнаруживается общее хотѣніе, если таковое уже
образовано (226), и тогда оно всегда имѣетъ свое мѣсто-
пребываніе въ какой нибудь массѣ представлены, — громад-
ная сила, которую можно узнать въ каждой целесообразной
дѣятельности. Здѣсь надо припомнить понятіе работы (123).
Каждый видъ работы требуетъ, чтобы твердо стояло хотѣ-
ніе цѣли, въ то время какъ тѣ волевые акты, которые въ
надлежащемъ порядкѣ выполняютъ одну часть работы за
другою, протекаютъ въ сознаніи въ ряду и вмѣстѣ съ ря-

домъ представленій (иногда съ замедленіемъ и напряженіемъ,
какъ въ § 219). Планомѣрная же дѣятельность образован-
ная человѣка слагается изъ многихъ и различныхъ работъ,
которыя сами образуютъ рядъ высшаго вида. Чѣмъ слож-
нѣе эта дѣятельность, тѣмъ очевиднѣе выясняется сила тѣхъ
господствующим массъ представлений, въ которыхъ обитаетъ
хотѣніе главной цѣли, надъ всѣми остальными, подчинен-
ными имъ въ различной степени. Нѣтъ недостатка въ фак-
тахъ, которые гораздо сильнѣе, чѣмъ нужно, доказываюсь,
что одинъ предразсудокъ или одна страсть могутъ, такъ
сказать, опустошить и разорить весь духъ (Gemüth).
Должно остерегаться уже считать самообузданіе, взятое
само по себѣ, чѣмъ нибудь нравственно-добрымъ. Если ему
подходитъ эта слава, то она должна приличествовать его
качеству, а не силѣ господствующихъ массъ представле-
ній.
Примѣчаніе. Для кого важно—насколько возможно
овладѣть самимъ собою, тотъ прежде всего пусть бере-
жется ослѣпленія ложными теоріями, которыя представ-
ляютъ ему его собственную свободу большей, чѣмъ
она есть. Эти теоріи не могутъ сдѣлать свободнымъ;
скорѣе, онѣ повергаютъ во всѣ опасности ложнаго спо-
кон ствія (Sicherheit). Напротивъ, пусть каждый при-
знается въ своихъ слабыхъ сторонахъ; пусть онъ ста-
рается укрѣплять ихъ. Это происходитъ не только при
помощи непосредственной бдительности, но при этомъ
въ дѣйствительной жизни принимается во вниманіе
взаимодѣйствіе человѣка съ его окружающимъ. Исходя
первоначально изъ круга мыслей, хотѣніе, въ свою
очередь, развиваетъ его дальше при помощи выбора
занятій и вспомогательныхъ средствъ. Библія и молит-
венникъ служатъ безконечно-важными опорами само-
обузданія. Многимъ являются также на помощь Гора-
цій и Цицеронъ. Противъ разслабленія духа дѣй-
ствуютъ діэта, движете, ванны и минеральныя воды.
Для образованныхъ классовъ много могутъ сдѣлать
искусства, въ особенности театръ. Хотя замѣчаютъ, что
великіе поэты, при всей страсти къ театру, всетаки не
могли вложить своихъ поэтическихъ причудъ въ уело-

вія театральнаго представленія, однако можно только
пожалѣть о недостаткѣ нѣмецкой самостоятельности,
которая, будучи сбита французскою кропотливостью,
предалась не только удивленно, но и подражанію Шек-
спиру. Но собственный недостатокъ театра заключается
въ разсчетахъ на кошельки богатыхъ и на любовь
толпы къ зрѣлищамъ. Запутаться въ сѣтяхъ денежной
аристократіи, — вотъ общая опасность, съ которою
встрѣчается вѣкъ при своихъ стремленіяхъ къ свободѣ.
Взгляните на Англію и Америку.
235. Самообузданіе всегда является строго закономѣр-
нымъ психологическимъ фактомъ, и его власть имѣетъ ко-
нечную величину, однако такъ, что никогда нельзя опредѣ-
лить, есть ли та сила самообузданія, которою въ опредѣлен-
ный моментъ владѣетъ определенный индивидуумъ, величай-
шая, до которой только можетъ достигнуть кто бы то ни
было или даже самъ этотъ индивидуумъ. Поэтому этика
въ общемъ правильно предполагаете: всякая страсть могла
бы быть побѣждена, и если кто нибудь не можетъ господ-
ствовать надъ своими страстями, то за эту слабость, въ
силу идеи совершенства (См. Allg. prakt Philos.; 2 Cap.
des 1 Buchs), онъ встрѣчаетъ справедливое порицаніе, кото-
рое не допускаете возраженій.
Примѣчаніе 1. Тѣ, которые принимаютъ трансцен-
дентальную свободу воли, должны, если не хотятъ гру-
бымъ образомъ погрѣшить противъ послѣдовательности,
придать ей безконечную величину силы противъ страстей,
потому что слово „трансцендентальный", въ этой
связи, обозначаете противоположность всей причин-
ности природы; отсюда—противъ такой свободы совер-
шенно ничего не могла бы сдѣлать естественная сила
страстей. Если же ничто считаютъ за нѣчто, то
нѣчто—за безконечную величину, такъ что, если силу
страстей должно считать за нѣчто, то трансценденталь-
ную свободу должно считать безконечно сильной. Что
при этомъ она, въ силу своего собственнаго дѣйствія,
снова оказывается въ томъ же самомъ причинномъ
отношеніи, отъ котораго она должна была быть свобод-
ной,—этого здѣсь не нужно развивать подробнѣе.

Примѣчаніе 2. Предшествующее и послѣдующее
можно сдѣлать болѣе отчетливымъ, коснувшись немного
вопроса о душевномъ состояніи преступниковъ, которые
иногда отъ судей переходятъ ко врачамъ. Вопросъ не
имѣетъ въ виду научить сущности свободнаго поступка;
но судья предполагаете, что если преступнику въ
зрѣломъ возрастѣ, былъ здоровъ, то онъ зналъ вред-
ныя послѣдствія своего поступка; что онъ не пожелалъ
бы этого поступка, если бы онъ былъ направленъ про-
тивъ него самого; и что онъ зналъ, что гражданское
общество не потерпитъ подобнаго. Это должно было
удержать его отъ поступка, если онъ былъ честнымъ
человѣкомъ: если же нѣтъ, то онъ наказывается тѣмъ
строже (gewisser), чѣмъ тверже его злой характеръ,
и чѣмъ вѣрнѣе (gewisser) изъ этой злостности при
всякомъ поводѣ слѣдовали злые поступки. Следова-
тельно, вопросъ только въ томъ: былъ ли человѣкъ
боленъ? и такъ ли, что можно было повѣрить, что онъ
поступилъ, какъ во снѣ? Могъ ли, напр., юный поджи-
гатель до того увлечься болѣзненной страстью къ огню,
что воспроизведеніе у него не доходило до представле-
вія опасности для жителей? или что было задержано въ
своемъ дѣйствіи общее правило (высшая масса пред-
ставлений): никого не ставитъ въ опасность? и что,
наконецъ, было утрачено воспоминаніе о граждан-
скомъ порядкѣ, правѣ и законѣ? Въ послѣднемъ слу-
чаѣ, преступникъ былъ близокъ къ несмыслящему ре-
бенку, и наказуемость меньше.
236. Условія самообузданія, а, слѣдовательно, и опре-
дѣленіе его конечной величины, заключаются въ отношеніяхъ
господствующихъ массъ представленій къ подчиненными
Хотя это въ общемъ ясно, однако всетаки можно сдѣлать
слѣдующія болѣе спеціальныя замѣчанія отчасти о господ-
стве желаній и страстей, отчасти же о нравственномъ само-
обузданіи.
Какъ желаніе постепенно охватываетъ,—это можно легко
узнать изъ §§ 223 и 224. Теченіе представленій останавли-
вается и напрягается (schwillt) у того пункта, котораго
желаютъ и не достигаютъ сейчасъ же. Возбужденныя имъ

воспроизведенія собираются сначала въ безпорядкѣ какъ
фантазіи; но фантазированіе постепенно переходить въ мыш-
леніе (211), и все болѣе и болѣе образуются понятія и суж-
денія относительно желанія и въ услугу ему. Это непра-
вильно выражаютъ, говоря: страсть приводитъ въ движете
разсудокъ. Здѣсь не вся душевная способность возбуждается
одностороннею дѣятельностью, но извѣстное мышленіе, — ко-
торое можно назвать разсудочнымъ, поскольку разсудокъ есть
только родовое понятіе извѣстнаго рода возбуждаемости
(Regsamkeit) представленій, — порождается въ той массѣ
мыслей, которая скопляется вокругъ желанія. Грубые люди
и совершенные дикари почти не имѣютъ никакого другаго
разсудка, кромѣ разсудка своихъ страстей. У образованныхъ
же существуютъ другія массы представленій, развитыя до
разсудочнаго мышленія, и здѣсь къ тому частному разсудку
страстей является еще другой феноменъ, о которомъ точно
также неправильно выражаются: страсть стѣсняетъ разсу-
докъ. Именно, или другія разсудочныя массы представленій
выступаютъ слишкомъ поздно послѣ того, какъ страсть
удовлетворяется и снова возстановляется задержанное ею
теченіе представленій, — тогда справедливо говорятъ: чело-
вѣкъ торопится; и самъ онъ жалуется, что не можетъ по-
нять своей торопливости; потому что его предшествующая
дѣятельность носится предъ нимъ, какъ мертвый образъ (по
§ 42), и живы только такія массы представленій, которыя
съ порицаніемъ смотрятъ на тѣ другія.—Или же, вмѣстѣ съ
разсудкомъ страсти, въ сознаніи пробуждается и лучшій раз-
судокъ, только онъ не силенъ или недостаточно возбужденъ.
Тогда изъ этого вытекаетъ еще гораздо болѣе несчастное
слѣдствіе,—именно, та связь представленій, въ которой онъ
пмѣетъ свое мѣстопребываніе, оскверняется и разстроивается
понятіями страсти, которая тѣмъ болѣе достигаетъ господ-
ства и тѣмъ больше доказываетъ свое право называться
страстью, чѣмъ чаще это происходить.
Здѣсь мы говорили о болѣе, чѣмъ одномъ, разсудкѣ, и это
должно происходить, если хотятъ мыслить разсудокъ какъ
силу, или какъ способность, потому что дѣятельность (Wirk-
samkeit), душевная энергія заключается не въ чемъ другомъ,
какъ въ извЬстныхъ массахъ представление, а этихъ массъ,

которыя могутъ дѣйствовать какъ разсудокъ, существуетъ
очень много, и онѣ въ высшей степени различны. Это можно
сказать о воображеніи, о памяти, о разумѣ, однимъ словомъ,—
о всѣхъ такъ называемыхъ душевныхъ способностяхъ. Но
если бы эту новость захотѣли ввести въ обычное словоупо-
требленіе, то для обыденнаго примѣненія ее даже не слѣ-
дуетъ рекомендовать, потому что кто сталъ бы говорить о
нѣсколькихъ разсудкахъ, нѣсколькихъ воображеніяхъ и т. п.,
тотъ, повидимому, намекалъ бы, что этихъ нѣсколькихъ надо
разсматривать какъ рѣшительно раздѣленныхъ. Но различ-
ныя массы представленій, на которыя все это указываетъ,
раздѣлены совсѣмъ не такъ рѣзко,—лучше сказать, при вся-
комъ совмѣстномъ дѣйствіи ихъ всегда возникаютъ новыя,
хотя часто и слабыя, сліянія однородныхъ представленій,
изъ которыхъ онѣ складываются, какъ изъ составныхъ частей.
Олѣдовательно, употребленный сейчасъ способъ выраженія
является только исключеніемъ, и при этомъ остается, что
человѣкъ обладаетъ только однимъ разсудкомъ, однимъ во-
ображеніемъ и т. д.; а это—не силы, не способность, вообще—
не что нибудь реальное, но просто названія логическихъ ро-
довъ для предварительной классификаціи психическихъ фено-
меновъ.
237. Теперь слѣдуетъ разсмотрѣть нравственное само-
обузданіе. Подготовляясь къ этому, мы должны сдѣлать по-
нятнымъ нравственное чувство. Въ кантовской философіи
была (и справедливо) выяснена непригодность его къ обо-
снованно этики; потому что его никакъ нельзя смѣшивать
съ нравственными (или, вообще съ эстетическими) сужде-
ніями, на которыхъ, какъ показано въ практической фило-
софы, основываются практическія идеи. Такое смѣшеніе было
бы смѣшеніемъ основанія со слѣдствіемъ. Нравственное чув-
ство возникаетъ изъ нравственныхъ сужденій, оно есть ихъ бли-
жайшее дѣйствіе на всѣ представленія, находящіяся на лицо въ
сознаніи. Названный сужденія имѣютъ свое мѣстопребываніе
въ немногихъ представленіяхъ, хотя и такихъ, которыя об-
разуютъ другъ съ другомъ эстетическое отношеніе. Они всегда
и непремѣнно возникаютъ при каждомъ совмѣстномъ высту-
паніи послѣднихъ, если и поскольку остальной ходъ пред-
ставленій не дѣлаетъ невозможными ихъ сліянія. Возникая,

они производятъ такое дѣйствіе, будто въ сознаніе внезапно
ветупаетъ нѣчто пріятное или непріятное (именно смотря по
тому, что они содержатъ—одобреніе или порицаніе). Этимъ
онѣ или благопріятствуютъ наличному ходу мыслей, или же
задерживаютъ его; причемъ нерѣдко наступаютъ и дѣйствія
на организмъ (напр., стыдливая краска на лицѣ) и обратныя
дѣйствія его.
Прежде, чѣмъ идти дальше, уже здѣсь можно замѣтить.
что въ только что упомянутомъ вліяніи нравственныхъ суж-
деній на остальное представливаніе, т. е. въ нравственномъ
чувствѣ, видовая разница этого сужденія будетъ почти или
совсѣмъ незамѣтной. Если несправедливость, или недоброже-
лательство, или трусость, или что нибудь другое чувствуется
какъ нѣчто нравственно-превратное, то во всѣхъ этихъ слу-
чаяхъ бываетъ почти равнымъ то нарушеніе, которое вслѣд-
ствіе этого можетъ потерпѣть только что проходящая нить
мыслей. Въ этомъ отношеніи гораздо больше зависитъ отъ
того, какъ относятся другъ къ другу находящіяся въ со-
знаніи представленія, какъ быстро протекаютъ ихъ ряды и
т. д. Теперь же самой существенной задачей практической
философіи является полное выясненіе видовой разницы раз-
личныхъ нравственныхъ основныхъ сужденій. Следовательно,
нравственное чувство, которое не показываетъ этой разницы,
также не можетъ представить вышеупомянутой наукѣ ея
принциповъ.
Если мы допустимъ, что желаніе только что намѣтило
свой планъ (по § 236), и что, по мѣрѣ того какъ приду-
мывалось средство для его выполненія, почувствовалась нрав-
ственная превратность этого средства; то это чувство дей-
ствуетъ какъ препятствіе, останавливая теченіе представленій
прямо такъ, какъ если не удается поступокъ во внѣшнемъ
міре (219). Во время этой остановки происходитъ двоякаго
рода вещь: во первыхъ, сильнее напрягаются те представ-
ленія, которыя исходятъ изъ желанія, а, во вторыхъ, и
нравственное сужденіе выигрываете время, чтобы выступить.
Теперь спрашивается, связано ли это сужденіе съ напря-
женною массой мыслей, которая, все болѣе и болѣе распро-
страняясь въ сознаніи, постепенно придавливаетъ вышеупо-
мянутое напрягающееся желаніе, не страдая въ своемъ раз-

витіи отъ того непріятнаго чувства, въ которое превращается
подавленное желаніе. Если этотъ вопросъ можетъ быть рѣ-
шенъ утвердительно, то самообузданіе находится на лицо.
238. Чисто нравственное самообузданіе, рѣшительное,
однообразное во всякомъ дѣйствіи и допущеніи, какъ можно
болѣе воздерживающееся отъ низшихъ интересовъ и желаній,
есть идеалъ, который можно назвать психическимъ организ-
момъ, потому что къ нему относится такая связь и субор-
динація представленій, которая не только была бы непре-
мѣнно цѣлесообразной какъ въ самыхъ малыхъ, такъ и въ
самыхъ болыппхъ связяхъ, но и была бы способна целесо-
образно усвоивать всѣ вновь привходящія внѣшнія впечат-
лѣнія. Въ этомъ заключается цѣль воспитанія и самообра-
зованія. Настолько человѣкъ можетъ приближаться къ этой
цѣли, — въ общемъ нельзя определить, и потому стремленіе
къ ней безгранично.
239. Какъ сила самообузданія никогда не бываетъ дѣ-
ломъ момента, и, скорѣе, есть результатъ всей прошлой
жизни, такъ и не всякое время жизни можетъ быть одина-
ково рѣшительнымъ въ этомъ отношеніи. Значительный за-
пасъ мыслей и чувствъ, для котораго уже не ожидается
никакихъ сравнительно большихъ прибавокъ (вспомнимъ объ
ослабѣвающей впечатлительности), впервые долженъ быть
данъ на лицо прежде, чѣмъ можетъ имѣть мѣсто такая рѣ-
шительная собранность духа, что человѣкъ въ общемъ могъ
бы съ успѣхомъ заключать о самомъ себѣ. Если же это
условіе выполнено (обыкновенно въ концѣ учебныхъ лѣтъ),
то наступаетъ время для глубочайшихъ размышленій, для
самаго необъятнаго практическаго обдумыванія, потому что
отъ тѣсноты связи, въ которую вступаютъ теперь представ-
ленія, отъ точнаго знанія своихъ искреннѣйшихъ пожеланій,
до которыхъ доходитъ теперь человѣкъ, отъ правильнаго
положенія во внѣшнемъ мірѣ, которое онъ теперь самъ себѣ
приготовляетъ, зависитъ какъ сила, такъ и правильность
того поведенія, котораго онъ будетъ впередъ придерживаться,
и отъ этого именно зависитъ правильное усвоеніе всего
новаго, которое будетъ принесено дальнѣйшимъ теченіемъ
жизни.

ШЕСТАЯ ГЛАВА.
Психологическія разсужденія о назначеніи человѣка.
240. Психологія всегда остается односторонней, пока
она разсматриваетъ человѣка какъ одиноко стоящаго; потому
что, съ одной стороны, онъ живетъ въ обществѣ и не только
для этой персти; съ другой же стороны, и то и другое по-
буждаете къ различнымъ попыткамъ рисовать идеалы, пре-
лесть которыхъ возвышаетъ ихъ до дѣйствительнаго духов-
наго могущества.
Если взять какое нибудь общество въ цѣломъ, то еди-
ничный личности относятся въ немъ почти такъ же, какъ
представленія въ душѣ единичнаго человѣка, если обще-
ственныя связи достаточно тѣсны для того, чтобы являться
посредниками взаимнаго вліянія. На мѣсто противоположности
представление выступаетъ борьба интересовъ; наклонности и
потребности къ общенію даютъ то, что изъ предыдущаго из-
вѣстно подъ именемъ соединены и сліяній. Что многіе см-
еняются меньшинствомъ до утраты общественнаго значенія,
что даже изъ меньшинства только немногіе принимаютъ
участіе въ замѣтномъ разсужденіи, что всякое общество въ
состояніи естественнаго равновѣсія принимаете указанную
выше форму острія,—все это является непосредственнымъ
слѣдствіемъ психическаго механизма, который имѣетъ здѣсь
большое значеніе; его законы движенія здѣсь настолько же
мало терпятъ совершенную остановку, какъ и въ индивиду-
умахъ; они же ведутъ за собою и воспроизведенія того, что,
повидимому, уже исчезло,—воспроизведена, которыя довольно
часто дѣйствуютъ при помощи длинныхъ рядовъ обществен-
ныхъ связей. Примѣры этого рода, для людей, достигшихъ
высшаго образованія, являются даже гораздо болѣе очевид-
ными, чѣмъ внутреннее отношеніе подчиненныхъ массъ пред-
ставленій къ высшимъ; именно—поскольку сами индивиду-
умы не достаточно осмотрительны и осторожны, чтобы убе-
речься отъ громкихъ и замѣтныхъ обнаруженій, потому что
они, конечно, скрываются передъ грубою силою, если она
стоитъ въ остріи; если же гдѣ нибудь тронъ становится ку-

шеткой, то въ обществѣ дѣло обстоитъ подобно тому, какъ
въ тѣхъ индивидуумахъ, которые совсѣмъ не смотрятъ сами
за собою.
241. Чтобы разсужденія этого рода были вполнѣ обстоя-
тельными, нужно дать въ нихъ основанія политики по об-
разцу первой части этого сочиненія. Тогда можетъ послѣ~
довать эмпирическое сопоставленіе того, что въ исторіи го-
сударствъ позволительно различать какъ пребывающее и из-
мѣняемое. Мѣсто душевныхъ способностей, съ равнымъ по-
водомъ для критики, заиметь раздѣленіе трехъ мнимыхъ
властей—законодательной, исполнительной и судебной, если
только не предпочитаютъ разсматривать, на ряду другъ съ
другомъ, различный сословія и общественный сферы. О со-
стояніяхъ же государствъ будетъ говорить сама исторія. На-
конецъ, въ соотвѣтствіе раціональной психологіи, прежде
всего надо, по способу статики, описать тѣло государства, —
его основаніе и почву, вмѣстѣ съ тѣми отношеніями, кото-
рыя имѣютъ здѣсь мѣсто,—и взаимодѣйствіе его съ духомъ,
т. е. съ общественными расположеніями и взглядами; а за-
тѣмъ, наконецъ, отъ философіи исторіи надо ожидать заклю-
ченія относительно истинной связи событій.
242. Предшествующее напоминаетъ о томъ, что фило-
софія исторіи зависитъ отъ психологіи, и что она не смѣетъ
изслѣдовать путей Провидѣнія, которые, не смотря на часто
повторяющіяся рѣчи о міровомъ духѣ, всетаки постоянно
остаются темными. Именно, здѣсь имѣютъ мѣсто заблужденія,
подобныя тѣмъ, какія бываютъ въ натурфилософы, если въ
ней такимъ образомъ смѣшиваются целесообразность природы
съ возможностью явленій жизни, какъ будто одно изслѣдо-
ваніе могло бы заразъ обнять и то, и другое, и даже, съ
помощью сопоставленія того, что происходитъ передъ нами
на землѣ, открыть образъ (типъ) всеобще-необходимаго те-
ченія природы.
Извѣстно, что ни одна исторія извѣстныхъ государствъ
и народовъ никогда не можетъ дать міровой исторіи въ
собственномъ смыслѣ, или даже хотя бы чего нибудь такого,
что приближалось бы къ ней; извѣстно, далѣе, что никакая
теорія не можетъ дать объ этомъ понятія, сколько нибудь
похожаго на истину; лучше сказать, извѣстно, что каждая,

даже отдаленная, попытка этого рода выставляетъ на видъ
глупое забвеніе земной ограниченности: точно также извѣстно,
что философія исторіи должна остерегаться вносить (Ыпеіп-
zukünsteln) систематическую цѣлостность (Totalität) въ раз-
личный формы, въ которыхъ обнаруживаются исторически
извѣстныя событія и общества, какъ будто одно образовало
необходимое дополненіе къ другимъ и всѣ вмѣстѣ опреде-
ленно рѣшали общее нредставленіе человѣческаго духа. Вся
протекшая до сихъ поръ исторія есть начало, продолженія
котораго никто не можетъ предсказать, и положеніе вещей
въ данное время на столько же мало является состояніемъ
грѣховности, насколько и совершенства.
Подобно тому, какъ психологія имѣетъ въ виду погру-
жающіяся и уже погрузившіяся представленія, вмѣстѣ съ
ихъ связями, чтобы не приходилось удивляться ихъ возоб-
новленному восхожденію: точно также и философія исторіи
должна доискиваться сдавленныхъ силъ и скрытыхъ въ нихъ
зародышей лучшаго и худшаго; вмѣстѣ съ этимъ выяснится,
при какихъ условіяхъ можетъ возникать хорошее и пробуж-
даться дурное, потому что во всѣ вѣка совѣтуется знать,
что дѣлать и чего избѣгать. Чего воспитатель требуетъ отъ
пскхологіи, того же приблизительно требуетъ государствен-
ный человѣкъ отъ философіи исторіи. Для обѣихъ являются
одинаково вредными бреднями какъ слѣпая, ничего не до-
пускающая, необходимость, такъ и абсолютная, ничего не
устанавливающая, свобода. Педагогика и политика пред-
полагают подвижныя и гибкія силы, которыя, однако, подъ
вліяніемъ обстоятельствъ, достигаютъ опредѣленной формы,
а мало по малу и прочнаго характера. Такія силы были
указаны выше.
243. Нужный обзоръ того, о чемъ философія исторіи
должна въ каждый моментъ спрашивать у каждаго государ-
ства, и установки и обоснованія чего она должна требовать,
дается уже извѣстными условіями душевнаго здравія, кото-
рое здѣсь превращается въ здравіе гражданскаго тѣла. Правда,
если бы захотѣли проводить параллель между шумнымь
стремленіемъ къ новшеству, бредомъ партій,- который не
излечивается никакимъ опытомъ, своенравнымъ отреченіемъ
отдѣльныхъ сословій, коммунъ и провинцій отъ связи съ

общимъ порядкомъ и неизбѣжнымъ взаимодѣйствіемъ, вялымъ
и слѣпымъ перенесеніемь такихъ разрушительныхъ преврат-
ностей и между бѣшенствомъ, безуміемъ, придурковатостью
и тупоуміемъ: то такое сравненіе могло бы оказаться черезъ-
чуръ грубымъ и мало поучительнымъ, потому что его нельзя
провести со всей строгостью. Но, конечно, состояніе здороваго
и хорошо устроеннаго государства можно сопоставлять со спо-
койствіемъ духа, впечатлительностью, собранностью и взаимною
опредѣляемостью всѣхъ представленій. Въ такомъ государствѣ
всякій спокойно дѣлаетъ свое дѣло и тѣмъ не менѣе бываетъ
внимателенъ и чутокъ къ голосу общей потребности; всѣ
вмѣстѣ исполняютъ нужное, но и цѣлое получаетъ побуж-
денія отъ всѣхъ частей. Послѣдній пунктъ можетъ явиться
самымъ труднымъ; извѣстно же, что открытая жизнь не здо-
рова, гдѣ она отрывается отъ дѣлъ меньшаго круга, вмѣсто
того, чтобы по возможности вознаграждать его жертвы.
244. Люди, безъ сомнѣнія, чаще образуютъ свой обще-
ственный идеалъ по этому плану, чѣмъ такъ, какъ это соб-
ственно должно было бы происходить по наставленію прак-
тической философіи; потому что если въ обществѣ недостаетъ
совмѣстнаго дѣйствія силъ, если въ немъ что нибудь стѣс-
няется, тормозится или безполезно пропадаетъ, то это легко
замѣчаютъ и порицаютъ какъ непристойное.
Подобно тому, какъ къ недостаточному можетъ примы-
шляться лучшее, такъ и человѣкъ указываете себѣ мѣсто,
которое онъ занялъ бы въ идеальномъ (wie sie sein sollte)
обществѣ. Занятіе этого мѣста онъ мыслите какъ свое на-
значеніе. Приближевіемъ къ этому онъ считаетъ свою долж-
ность или такое положеніе и такую деятельность въ дѣй-
ствительномъ обществѣ, которыя какъ можно болѣе походили
бы на назначеніе.
Здѣсь, гдѣ всѣ планы по возможности объединяются,
находится центръ его характера, хотя съ большими разли-
чіями, потому что концентрирующіяся здѣсь массы пред-
став леній не всегда обладаютъ прочнымъ господствомъ.
Многіе могутъ думать о своемъ назначеніи только вообще
въ минуты особаго подъема душевной жизни.
Если же характеръ долженъ совершенно созрѣть, то
въ немъ должно существовать главное направленіе хотѣнія,

въ которому приспособляется всякое единичное хотѣніе. Въ
этомъ случаѣ, понятіе человѣка о своемъ общественномъ
назначеніи становится, такъ сказать, душою вышеупомяну-
таго психическаго организма (238). Сколь различно укло-
няется отъ этого отношеніе массъ представленій, настолько
же бываютъ различны и формы характера.
Однако при этомъ еще обращаетъ на себя вниманіе
большая разница между планами и правилами (максимами).
Люди, разъ они нашли свою сферу, достигли, по собствен-
ному взгляду, своего назначенія, слѣдуютъ, ничего болѣе не
желая, правиламъ мудрости, порядка, нравственности, права,
долга; и точное, неукоснительное выполненіе этого служить
основаніемъ ихъ внутренняго довольства.
Рассматриваемые какъ психологически, такъ и морально,
эти характеры весьма отличаются отъ тѣхъ, которые жи-
вутъ по господствующему плану, т. е. или чего нибудь
ищутъ, или, по меньшей мѣрѣ, что нибудь охраняютъ та-
кимъ образомъ, чтобы оно не могло совершенно для нихъ
пропасть. Правда, въ господствующей точности далеко не
всегда можно найдти совершенно чистую нравственность;
лучше сказать, содержаніе принятыхъ правилъ отличается
большимъ разнообразіемъ. Съ другой стороны, и понятіе
назначенія и должности, изъ которой исходятъ планы, да-
леко не всегда бываетъ чуждо нравственности, скорѣе —
основаніе этого понятія можетъ придать обществу самую
правильную и самую чистую цѣнность. Но планы могутъ
быть какими угодно: они могутъ содержать въ себѣ про-
махъ и придерживающійся ихъ можетъ погибнуть. Следо-
вательно, чтобы не погибнуть, онъ можетъ допустить при
мѣненіе дурнаго средства. По крайней мѣрѣ, онъ можетъ не
избѣгать мыслей объ этомъ, а чрезъ это онъ станетъ пай-
возможно меньше безпокоиться. Слѣдовательно, допуская ра-
венство всего прочаго, мы должны признать: характеры съ
господствующими планами энергичнѣе, а характеры съ господ-
ствующими правилами чище.
Тѣмъ не менѣе нельзя порицать того, что человѣкъ
устанавливаетъ связь своихъ плановъ при помощи понятія
своего назначенія, а эти планы — сообразно съ идеей обще-
ства; потому что, какъ бы ни было необходимо нравствен-

ное господство надъ своею внутреннею жизнью, оно слиш-
комъ мало для него, какъ главное занятіе. Единичный чело-
вѣкъ, зная непрочность своего земнаго существа, будучи
отдѣленъ отъ общества, слишкомъ малъ, слишкомъ незначи-
теленъ въ своихъ собственныхъ глазахъ. Онъ, по меньшей
мѣрѣ, нуждается въ семействѣ; но и оно не наполняетъ его
поля зрѣнія. Напротивъ, его общественное назначеніе слу-
жить высшею цѣлью, которую онъ еще можетъ отчетливо
видѣть; не видѣть ея было бы ограниченностью.
Однако, вмѣстѣ съ этимъ, даже въ сильнѣйшіе харак-
теры привходить рядъ страдангй. Пускай, при помощи пра-
вилъ и основоположеній, они могутъ нравственно выдержи-
вать всѣ планы,—всё же они должны страдать, коль скоро
ходъ общества уклоняетъ ихъ отъ ихъ назначенія—уже по-
тому, что они, вмѣсто того, чтобы приближаться къ идеѣ,
скорѣе удаляются отъ нея. При такихъ обстоятельствахъ,
человѣкъ смотритъ еще выше; онъ смотритъ въ темную даль,
и пытается, нельзя ли хотя тамъ, не бредя, начертать себѣ
идеалъ.
246. Назначеніе отдѣльнаго человѣка не можетъ огра-
ничиваться земною жизнію, потому что душа вѣчна. Совер-
шенно не зная повелѣній Провидѣнія относительно отдален-
наго будущаго, мы всетаки можемъ спрашивать, что должно
происходить, безъ всякаго дальнѣйшаго содѣйствія, просто
по психологическимъ законамъ, когда разрывается тѣлесная
оболочка и разсѣваются ея разнородные элементы.
Прежде всего, исчезаютътѣ особенныя вліянія, которыя
свойственно было испытывать тѣлу въ томъ возрастѣ, кото-
раго достигь человѣкъ; слѣдовательно, исчезаетъ препятствіе,
которымъ ограничивались въ живости своего дѣйствія самыя
старый и самыя напряженный представления. Поэтому смерть
прежде всего есть вообще переходъ къ молодости, хотя и
безъ возвращенія къ дѣтству, потому что ни одна изъ по-
степенно образованныхъ связей представленій не можетъ
снова разорваться. Однако послѣднее время земной жизни
съ ея трудами и заботами ставится въ равновѣсіе со всѣмъ
прошлымъ.
247. Въ то время, какъ движенія представленій опре-
дѣляются вообще стремленіемъ къ равновѣсію, можетъ все-

таки встрѣтиться нужда въ большихъ пертурбаціяхъ между
этими представленіями, пока они не достигнута равновѣсія;
потому что показано, какъ изъ движеній возникаютъ новые
законы движенія (207) и какъ бурное скопленіе представ-
леній въ теченіи жизни (208) дѣлаетъ необходимой позднѣи-
шую переработку. Само собою ясно, что послѣ смерти это
должно происходить совсѣмъ иначе, чѣмъ во время жизни
среди чувствениыхъ земныхъ вещей. Даже сновидѣніе совсѣмъ
не похоже на это, потому что хотя внѣшеія чувства закры-
ваются сномъ, однако онъ оказываетъ давленіе на представ-
ленія, такъ что законы ихъ связи дѣйствуютъ только отчасти,
отчего и происходитъ каррикатурность сновидѣній (216). А
послѣ смерти, освободившись отъ тѣла, душа должна бодр-
ствовать совершеннѣе, чѣмъ когда бы то ни было въ жизни.
248. Однако тотъ результата, который мало по малу
даютъ стремящіяся къ равновѣсію представленія, въ двухъ
человѣческихъ душахъ не можетъ происходить совершенно
одинаково; лучше сказать, на него должны вліять всѣ раз-
личи земнаго существованія. Между тѣмъ какъ представле-
нія рано умершаго дитяти очень скоро приближаются къ
своему общему равновѣсію, и между тѣмъ какъ мысли че-
ловѣка, спокойна го въ своей совѣсти и простаго въ своихъ
поступкахъ и желаніяхъ, неспособны ни къ какимъ боль-
шимъ переворотамъ, — напротивъ, безпокойный, далеко хва-
тающій, связанный міромъ, и вдругъ оторванный отъ него
духъ можетъ не иначе достигнуть тишины вѣчности, какъ
пройдя черезъ бурныя превращенія, которыя, по причинѣ
всецѣло измѣненнаго состоянія, могутъ быть еще болѣе шум-
ными и мучительными, чѣмъ тѣ, которыми у насъ такъ часто
мучится страстный человѣкъ.
249. Наконецъ, по прошествіи того, что мы называемъ
часами, днями, годами, для каждой души, насколько бы глу-
бокой и спутанной ни была ея безпорядочность, должно на
ступить такое движеніе представленій, которое все слабѣе,
все тише приближается къ общему равновѣсію, никогда не
достигая его совершенно. Тогда для умершихъ умираетъ
время; однако это происходитъ всетаки временнымъ обра-
зомъ: безконечно тихое колебаніе представленій, безконечно

слабый слѣдъ того, что мы называемъ жизнью, есть вѣчная
жизнь.
250. Безъ возбужденія, но въ самомъ ясномъ бодрство-
ваніи, душа теперь знаетъ и чувствуетъ все благородство и
неблагородство своего прошлаго земнаго образа жизни, ко-
торый она носитъ въ себѣ, какъ непреходящее назначеніе
(Bestimmung) своего Я, а потому — какъ неотдѣляемое добро
и горе, не будучи способной пожелать, чтобы ея состояніе
могло быть другимъ.
Однако здѣсь нельзя проглядѣть, что въ неупорядочен-
ныхъ душахъ, послѣ ихъ великихъ внутреннихъ переворо-
товъ, не можетъ уже существовать всей той бѣды, которую
онѣ навлекли на себя въ тѣлесной оболочкѣ. Какъ разъ
наоборотъ! Предметы желаній и краткое ослѣпленіе, которое
поддерживалось ими, вмѣстѣ съ разстройствомъ тѣлеснаго
состоянія бурными аффектами,—все это теперь далеко уле-
зло; дѣтское спокойствіе,—если не совсѣмъ, то отчасти,—
возвратилось, облегчило раненныя чувства и исцѣлило сумас-
бродство страстей. Какъ только исчезаетъ обманъ, высту-
паете истина. Громче и чаще говорите совѣсть; наконецъ,
говорите только она одна; грѣшникъ обращенъ и раскаяніе
теряете свое жало.
251. Провидѣніе допустило, чтобы людямъ на вемлѣ
былъ данъ весьма различный жребій. Это различіе кажется
намъ великимъ и важнымъ: черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ
смерти оно можетъ быть очень уменьшено. Простыя чув-
ственный воспріятія, — этотъ первый матеріалъ духовнаго
существованія, —для всѣхъ одни и тѣ же; и уже краткая
жизнь неговорящаго ребенка, при его большой впечатлитель-
ности, имѣетъ въ себѣ значительное количество ихъ. Много
связей этой грубой матеріи, которыхъ не образовала своими
опытами земная жизнь, принесетъ будущее, хотя и не давая
новаго знанія (по крайней мѣрѣ, это въ общемъ было бы
трудно доказать), но всетаки порождая спокойное благоден-
ствіе. Если же только что нибудь изъ различія земнаго
жребія переносится въ вѣчность, всегда еще отличая хоро-
шихъ людей отъ дурныхъ, то всетаки жизнь для всѣхъ мо-
жетъ быть целесообразной, и въ каждомъ индивидуумѣ, если
онъ разсматривается одинъ, безъ всякаго сравненія съ осталь-

Указатель понятій.

NB. Сокращенія: П ― „Психологія, какъ наука", У ― „Учебникъ психологіи"; цифры обозначаютъ §§.

Абстракціи въ психологіи ― П. 10.

Активный ― П. 102.

Анализъ ― П. 23.

Аномальныя состоянія ― У. 142 сл.

Апперцепція ― У. 39 сл.

Ассоціація представленій ― П. 86 сл.; У. 26, 92.

Аффекты ― У. 104 сл.

Безконечность ― У. 177, пр. 2.

Бессмысленное ― У. 187.

Безсознательныя представленія ― П. 48.

Безуміе ― У. 144.

Боязливость ― У. 101.

Бѣшенство ― У. 145.

Вкусъ ― У. 70.

Влеченіе ― У. 110.

Вмѣненіе ― У. 118, пр. 1.

Вниманіе ― У. 62, 213.

Внутреннее воспріятіе ― У. 39 сл.; см. Внутр. чувство.

Внутреннее образованіе сущности ― У. 157, 160.

Внутреннее чувство ― У. 74, 123; П. 26.

Внѣшнее чувство ― У. 68.

Водобоязнь ― У. 145, пр.

Возвышенное ― У. 100, пр.

Воззрѣніе ― см. Интуиція.

Возникновеніе представленій ― П. 94.

Возрасть ― У. 130.

Воля ― У. 223.

Воображеніе ― У. 60, 90.

Воспріимчивость ― П. 94, 98, 99; У. 45.

Воспріятіе ― У. 40.

Воспроизведеніе ― П. 81 сл.; У. 26, 89 сл.

Время ― У. 75, 171; П. 102.

Выборъ ― У. 60, 226.

Высшее благо ― У. 117.

Геніальность ― У. 133.

Геометрическія понятія ― У. 88.

Гордость ― У. 149, закл. пр.

Государство ― У. 243.

Данное ― У. 63, прим. перев. на стр. 139.

Движеніе представленій ― П. 40; У. 18.

Долгъ ― У. 233.

Должность ― У. 244.

Дополнительныя понятія ― П. 11.

Духъ (Gemüth) ― У. 33.

Душа ― У. 150, 33.

Дѣйствованіе ― У. 218 сл.

Единство души ― У. 22; П. 57.

Естественная исторія ― У. 3.

Естественное право ― У. 230, пр.

Естественное состояніе представленій ― П. 74.

Желаніе ― У. 36, 107 сл., 218, 236.

Животный магнетизмъ ― У. 149.

Жизненныя силы ― У. 157 сл.

Загробная жизнь ― У. 247 сл.

Задатки ― У. 131 сл.

Задержка представленій ― П. 39.

Закономѣрность душевной жизни ― П. введ.

Законъ ― У. 230.

Заостреніе (Zuspitzung) ― П. 100; У. 26, d. 82, пр.

Затемненіе представленій ― П. 36, 37.

Звуковая линія ― У. 190.

Зрѣніе ― У. 73.

Идеализмъ ― У. 198, пр., 199.

Идеи практическія ― У. 117, 233.

Изумленіе ― У. 102, 216, с, а.

Инволюція ― П. 100; У. 180.

Индивидуальность ― У. 216.

Инстинктъ ― У. 65, 110.

Интеллектуальная интуиція ― У. 81, пр.

Интенсивная величина ― У. 178.

Интересъ ― У. 213.

Интуиція ― У. 204.

Исторія ― У. 241.

Категорическій постулатъ ― У. 78.

Категоріи ― У. 78, 193.

Контрастъ ― У. 35, 102, 187.

Краніоскопія ― У. 133, пр.

Личность ― У. 202.

Логика ― У. 180; прим. перев. на стр. 38.

Логическія формы ― У. 78 сл.

Логическое одобреніе ― У. 85.

Ложное ― У. 187.

Любовь ― У. 221.

Любопытство ― У. 103.

Лѣнь ― У. 149, закл. пр.

Максима ― У. 117; см. Правило.

Матеріализмъ ― У. 106.

Матеріалъ психологіи ― У. 1.

Матерія ― У. 156, 158, 177.

Матерія опыта ― У. 63, прим. перев. на стр. 139.

Метафизика ― П. 15, прим. перев.

Методъ ― П. введ.

Методъ отношеній ― П. 11, прим. перев.

Механика духа ― П. 40; У. 13.

Механическій порогъ ― У. 19; П. 77, 98, въ концѣ.

Мистики ― У. 202.

Міровой духъ ― У. 242.

Музыка ― У. 188, пр.

Мышленіе ― У. 211.

Мѣстопребываніе души ― У. 163.

Навыкъ ― У. 31, пр., 122.

Назначеніе ― У. 244.

Наклонность ― У. 112.

Напряженность представленій ― П. 7, 94; У. 15.

Нарушеніе (Störung) ― П. 94.

Нація ― У. 138.

Непрерывность ― П. 57.

Нравственное чувство ― У. 237.

Нравственность ― У. 117.

Обдумываніе ― У. 114, 226.

Обоняніе ― У. 71.

Общество ― У. 240.

Общій порогъ сознанія ― П. 47.

Общія понятія ― У. 79.

Ожиданіе ― У. 213, b.

Опытъ ― У. 86.

Осмысливаніе ― У. 210, пр.

Остатокъ (послѣ задержки представленій) ― У 12.

Осторожность ― У. 117.

Осязаніе ― У. 69.

Отвлеченіе ― У. 180.

Отдыхъ ― У. 20.

Ощущеніе ― П. 100 („Сведеніе").

Память ― У. 90, 224.

Пассивный ― П. 102.

Перенесеніе ― У. 82, е.

Планъ ― У. 244.

Погруженіе (d. Sinken) представленій ― П. 74.

Политика ― У. 241.

Полъ ― У. 131.

Помощь (Hülfe) ― П. 63, 86.

Понятіе ― У. 179 сл.

Порогъ сознанія ― П. 47; У. 16.

Правило ― У. 244; см. Максима.

Представленіе ― П. 39, 94, 98; У. 155, 199.

Представленія, какъ силы ― П. 39; У. 10―12.

Представливаніе, его степени ― У. 11―12, 218; П. 36.

Представляющая вещь ― У. 199.

Прекрасное ― У. 177, пр. 3, 188, пр.

Преступникъ ― У. 235, пр. 2.

Привычка ― У. 112.

Придурковатость ― У. 146.

Принципы:

идеальные и реальные ― П. введ.;

метафизики и психологіи ― П. 15.

Припоминаніе ― У. 91, пр.

Провидѣніе ― У. 159, 162, 165, 242, 246, 251.

Продукція ― см. Возниковеніе представленій.

Пропорція задержки ― У. 14; П. 42 сл.

Простота представленій ― У. 10.

Пространство ― П. 102; У. 75, 169.

Противоположность представленій ― П. 39, 57; У. 10.

Противорѣчіе ― П. 11, прим. перев.;

психологич. противор. ― У. 6.

Психологизмъ ― П. 16.

Психическій организмъ ― У. 238.

Психологія ― П. введ., 11, 14; У. 1.

Равновѣсіе представленій ― У. 13.

Развитіе ― У. 123;

развитіе понятій ― 179 сл.

Разсудокъ ― У. 60, 62, 78, 236;

практическій разсудокъ ― У. 116, 179;

теоретич. разсудокъ ― У. 179.

Разсѣянность ― У. 149, закл. пр.

Разумъ ― У. 56, 78, 115;

чистый разумъ ― У. 59;

практическій разумъ ― У. 117.

Раса ― У. 135.

Реальные принципы ― П. введ.

Ревность ― У. 149, пр.

Рефлексія ― У. 123.

Рядъ ― У. 29, 75 сл., 168, 178, прибав.;

побочный рядъ ― У. 178, прибавл., 7.

Самолюбіе ― У. 111, 149, прим.

Самонаблюденіе ― У. 3; П. 2―3; см. Внутр. чувство.

Самообразованіе ― У. 238.

Самообузданіе ― У. 228 сл.

Самосознаніе ― У. 59, 197 сл.; П. 24 сл.;

раздѣленіе самосознанія ― У. 149.

Самосохраненіе сущности ― П. 94, 98; У. 154 сл.

Сведеніе (Wölbung) ― П. 100; У. 26, d, 82, пр.

Свобода воли ― У. 59, 118.

Свободное восхожденіе представленій ― У. 17, пр.

Своеволіе ― У. 149, пр.

Семья ― У. 140.

Сила ― У. 157.

Синтезъ ― П. 23.

Скорость движенія представленій ― П. 40, 74.

Скрещиваніе рядовъ представленій ― У. 30.

Скука ― У. 125.

Сліяніе представленій ― П. 57, 67; У. 22.

Слухъ ― У. 72.

Случайныя воззрѣнія ― П. 67.

Смерть ― У. 246.

Смѣшное ― У. 100, пр.

Совѣсть ― У. 231.

Соединеніе представленій ― У. 22; П. 57.

Сознаніе ― У. 16; П. 48.

Сонъ ― У. 50, 149, 247.

Сопротивленіе представленій ― У. 10.

Сплетеніе рядовъ представленій ― П. 100.

Способности душевныя ― П. введ., 10; У. 2, 58, с, 59, пр., 61, 85, 144, 237.

Статика духа ― П. 40; У. 13.

Статическій порогъ ― П. 47; У. 19.

Статическій пунктъ ― У. 14.

Степени представливанія, задержки, противоположности ― П. 39.

Страсть ― У. 60, 113, 236.

Стремленіе представленій къ сліянію ― П. 67.

Стремленіе къ представливанію ― П. 36 сл., У. 11.

Стѣсненіе представленій ― П. 39.

Субстанція ― У. 86, 195.

Сужденіе ― У. 80, 181.

Сумма задержки ― П. 41 сл.; У. 14.

Сущность ― У. 86, 150, пр. перев., 154, 162.

Темпераментъ ― У. 132.

Тоска ― У. 220.

Трансцендентальная свобода ― У. 118, пр. 2, 235, пр.

Трансцендентальныя понятія ― У. 86 сл.

Тупоуміе ― У. 147.

Углубленіе ― У. 210, пр.

Умозаключеніе ― У. 83.

Умопостигаемое пространство ― У. 150.

Умъ (Verstand) ― У. 78.

Умъ (Geist) ― У. 33.

Упражненіе ― У. 31, пр., 122.

Факты сознанія ― П. 1, 4.

Фанатизмъ ― У. 149, пр.

Фантазія ― У. 207, 224.

Физика ― У. 4.

Физіогномика ― У. 133, пр.

Физіологическое давленіе ― У. 50, 216, с.

Физіологическій отзвукъ ― У. 51.

Физіологія ― У. 5, 160.

Фикція ― У. 150, пр.

Философія исторіи ― У. 241 сл.

Философствованіе ― У. 193.

Форма опыта ― У. 63, прим. перев. въ концѣ; У. 196.

Характеръ ― У. 244.

Хотѣніе ― У. 107, 218.

Цвѣтная поверхность ― У. 190.

Цѣль воспитанія ― У. 238.

Честолюбіе ― У. 149, пр.

Число ― У. 170 сл.

Чувственное удовольствіе ― У. 60.

Чувственность ― У. 56.

Чувство ― У. 37, 95.

Эгоизмъ ― У. 201.

Эстетическое пониманіе ― У. 124.

Эстетическія сужденія ― У. 34.

Эстетическое чувство ― У. 60, 100.

Указатель собственныхъ именъ.

NB. Сокращенія ― тѣ же, что и выше.

Аристотель ― У. 193.

Баумгартенъ ― У. 108, пр.

Вольфъ ― У. 9, пр., 58, 60, 62.

Гераклитъ ― П. 16.

Гомеръ ― У. 103, пр.

Горацій ― У. 234, пр.

Гофбауеръ ― У. предисл., 96, пр.

Декартъ ― У. 74, пр., 193, с.

Кантъ ― У. предисл., 9, пр., 63, 78, 86, 105, 113, 118, пр. 2, 141, 179, 193, 237; П. 26, 102.

Карусъ ― У. 9.

Краусъ ― У. 145.

Левкиппъ ― П. 16.

Лейбницъ ― У. 9, пр., 75, пр., 152, 193, с.

Локкъ ― У. 9, пр., 75, пр., 96, пр.

Маасъ ― У. предисл., 96, пр., 149.

Наполеонъ ― У. 107, 128.

Ньютонъ ― У. 92, пр.

Пинель ― У. 143.

Пиѳагорейцы ― У. 193; П. 16.

Платонъ ― У. 193, 198, пр.; П. 16.

Рейль ― У. 143.

Сократь ― У. 193; П. 16.

Спиноза ― У. 81, пр.

Тревиранусъ ― У. 160, пр.

Фихте ― П. 24, 26.

Шекспиръ ― У. 92, пр., 103, пр. 2, 234, пр.

Цицеронъ ― У. 234, пр.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Предисловіе къ русскому переводу Проф. А. И. Введенскаго.

О возможности и необходимости примѣнять въ психологіи математику 5

Психологія какъ наука, вновь обоснованная на опытѣ, метафизикѣ и математикѣ.

Введеніе 27

I. О различныхъ способахъ, какими пріобрѣтается общее знаніе о фактахъ сознанія (§§ 1―6) 29

II. Объ общемъ свойствѣ всего того, что внутренно воспринимается (§§ 7―9) 31

III. Почему мы бываемъ склонны прибѣгать въ психологіи къ помощи абстракцій? (§10) 33

IV. Общее указаніе метода, чтобы пользоваться фактами сознанія, какъ принципами (§§ 11―13) 34

V. Объ отношеніи психологіи къ общей метафизикѣ (§§ 15―16) 37

VII. Планъ и раздѣленіе предстоящихъ изслѣдованій (§ 23) 40

ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ.
Изслѣдованіе „Я" въ его ближайшихъ отношеніяхъ 42

ПЕРВАЯ ГЛАВА. О философскомъ опредѣленіи понятія Я (§§ 24―26) 42

ВТОРАЯ ГЛАВА. Изложеніе заключающейся въ понятіи Я проблемы, вмѣстѣ съ первыми шагами къ ея разрѣшенію (§§ 27―29) 49

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. Подготовка математико-психологическихъ изслѣдованій (§§ 36―40) 54

ВТОРОЙ ОТДѢЛЪ.
Основныя черты статики духа.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. Сумма и пропорція задержки при полной противоположности (§§ 41―43) 62

ВТОРАЯ ГЛАВА. Вычисленіе задержки при полной противоположности и первое указаніе пороговъ сознанія (§§ 44―48) 65

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. Измѣненіе предшествующаго при меньшей противоположности (§ 54) 69

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. О полныхъ соединеніяхъ представлений (§ 57) 70

ПЯТАЯ ГЛАВА. О неполныхъ соединеніяхъ (§ 63) 71

ШЕСТАЯ ГЛАВА. О сліяніяхъ (§ 67) 72

ТРЕТІЙ ОТДѢЛЪ.
Основныя черты механики духа.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. О погруженіи представленій (§ 74) 75

ВТОРАЯ ГЛАВА. О механическихъ порогахъ (§ 77) 78

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. О воспроизводимыхъ представленіяхъ, съ простѣйшей точки зрѣнія (§ 81) 79

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. Объ опосредствованномъ воспроизведеніи (§ 86) 79

ПЯТАЯ ГЛАВА. О временномъ возникновеніи представлений (§ 94) 81

ШЕСТАЯ ГЛАВА. Объ уменьшеніи и возобновленіи воспріимчивости (§§ 98―99) 83

СЕДЬМАЯ ГЛАВА. Сведеніе и заостреніе воспроизводимыхъ представленій (§ 100) 86

Что такое пространство и время? 88

Учебникъ психологіи.

Изъ предисловія Гартенштейна къ пятому тому его изданія сочиненій Гербарта 93

Предисловіе Гербарта къ первому изданію 94

Введеніе (§§ 1―9) 97

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ. Основанія психологіи.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. О состояніяхъ представленій, когда они дѣйствуютъ какъ силы (§§ 10―12) 104

ВТОРАЯ ГЛАВА. О равновѣсіи и движеніи представленій (§§ 13―21) 106

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. О соединеніяхъ и сліяніяхъ (§§ 22―32) 110

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. О представленіяхъ, какъ мѣстопребываніи душевныхъ состояній (§§ 33―38) 118

ПЯТАЯ ГЛАВА. О взаимодѣйствіи нѣсколькихъ, неодинаково напряженныхъ, массъ представленій (§§ 39―43) 122

ШЕСТАЯ ГЛАВА. Взглядъ на связь души съ тѣломъ (§§ 44―52) 124

ВТОРАЯ ЧАСТЬ. Эмпирическая психологія.

ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ. О душевныхъ способностяхъ, какъ о томъ, что имѣетъ видъ первоначально и существенно разнообразнаго въ человѣческомъ духѣ.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. Обзоръ принятыхъ душевныхъ способностей (§§ 53―59) 127

ВТОРАЯ ГЛАВА. О пограничной линіи между низшими и высшими способностями (§§ 60―66) 134

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. Способность представленія (§ 67) 142

A. Внѣшнія чувства (§§ 68―73 143

B. Внутреннее чувство (§ 74) 145

C. Формы ряда (§§ 75―77) 146

D. Логическія формы (§§ 78―85) 149

E. Транцендентныя понятія (§§ 86―88) 156

F. Воспроизведеніе (§§ 89―94) 157

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. Способность чувствованія (§§ 95―98) 160

A. О чувствахъ, обусловливаемыхъ качествомъ чувствуемаго (§§ 99―100) 162

B. О такихъ чувствахъ, которыя зависятъ отъ расположенія духа (§ 100) 164

C. О среднихъ и смѣшанныхъ чувствахъ (§§ 102―103) 164

D. Объ аффектахъ (§§ 104―106) 166

ПЯТАЯ ГЛАВА. Способность желанія (§§ 107―109) 168

A. О низшихъ способностяхъ желанія (§§ 110―113) 170

B. О высшихъ способностяхъ желанія (§§ 114―117) 172

C. О свободѣ воли (§§ 118―119) 174

ШЕСТАЯ ГЛАВА. О совмѣстномъ дѣйствіи и развитіи душевныхъ способностей (§§ 120―125) 177

ВТОРОЙ ОТДѢЛЪ. О душевныхъ состояніяхъ.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. О всеобщей изменяемости состояній (§§ 126―130) 182

ВТОРАЯ ГЛАВА. О природныхъ задаткахъ (§§ 131―135) 184

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. О внѣшнихъ вліяніяхъ (§§ 136―141) 188

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. Объ аномальныхъ состояніяхъ (§§ 142―149) 191

Заключительное замѣчаніе 196

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. Раціональная психологія.

ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ. Метафизическія и натурфилософскія основанія.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. О душѣ и матеріи (§§ 160―156) 201

ВТОРАЯ ГЛАВА. О жизненныхъ силахъ (§§ 157―161) 204

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. О связи души съ тѣломъ (§§ 162―166) 207

ВТОРОЙ ОТДѢЛЪ. Объясненія феноменовъ

ПЕРВАЯ ГЛАВА. О представленіяхъ пространственнаго и временнаго (§§ 167―178) 211

Прибавленіе: О различіи рядовъ 218

ВТОРАЯ ГЛАВА. Образованіе понятій (§§ 179―193) 220

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. О нашемъ пониманіи вещи и самихъ себя (§§ 194―204) 228

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. О необузданной игрѣ психическаго механизма (§§ 205―227) 239

ПЯТАЯ ГЛАВА. О самообузданіи, въ особенности о долгѣ, какъ психическомъ феноменѣ (§§ 228―239) 251

ШЕСТАЯ ГЛАВА. Психологическія разсужденія о назначеніи человѣка (§§ 240―252) 262

Алфавитный указатель:

a) понятій 271

b) собственныхъ именъ 274