Динзе Вл. Ф. О национальном воспитании. — 1913 — Электронная библиотека ГНПБУ

«Россія безъ каждаго изъ насъ обойтись можетъ, но никто изъ насъ безъ нея не можетъ обойтись. Горе тому, кто это думаетъ, двойное горе тому, кто дѣйствительно безъ нея обходится! Космополитизмъ — чепуха, космополитъ — нуль, хуже нуля; внѣ народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нѣтъ. Безъ физіономіи нѣтъ даже идеальнаго лица; только пошлое лицо возможно безъ физіономіи».

И. Тургеневъ.

«Народность или національность есть положительная сила, и каждый народъ по особому характеру своему назначенъ для особаго служенія».

Вл. Соловьевъ.

«Національность и трудъ, національность и творчество, національность и школа, національность и свобода — эти слова должны сдѣлаться однозначащими».

А. Градовскій.

«У каждаго народа своя собственная національная система воспитанія... Какъ нельзя жить по образцу другого народа, какъ бы заманчивъ ни былъ этотъ образецъ, точно также нельзя воспитываться по чужой педагогической системѣ, какъ бы ни была она стройна и хорошо обдумана. Каждый народъ въ этомъ отношеніи долженъ пытать собственныя силы».

К. Ушинскій.

«Чего же недостаетъ нашей школѣ, чтобы она могла съ честью назваться русскою школою?»

Вл. Стоюнинъ.

ТИПОГРАФІЯ ЖУРНАЛА „САТИРИКОНЪ“
М. Г. КОРНФЕЛЬДА, СПБ. БАССЕЙНАЯ, 3

НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВІЕ.

Однажды, еще въ дѣтствѣ пришлось мнѣ быть свидѣтелемъ глубоко взволновавшей и поразившей меня встрѣчи одной изъ иностранныхъ колоній въ СПБ. своихъ родныхъ моряковъ. Много воды утекло съ той поры, но и теперь еще я отчетливо помню радостное возбужденіе и нравственный подъемъ гостей и хозяевъ. Ясно чувствовалось, что всѣхъ здѣсь духовно объединила и даже крѣпко стиснула какая-то могучая рука, протянутая сюда изъ далекой отчизны; когда же увѣренно и нервно запѣлъ общій хоръ свой національный гимнъ, то видно было, какъ легко и свободно растворялось у всѣхъ личное «я» въ общемъ порывѣ, въ единой любви.

Кому не приводилось въ жизни присутствовать при встрѣчахъ, гдѣ такъ четко проявляется желѣзная національная скрѣпа, тому отсутствіе личнаго опыта могутъ замѣнить отчасти печатное слово и рассказы очевидцевъ. И фактовъ такихъ наберется не мало. «Rule Britannia» одушевленно пѣли англичане при побѣдахъ своихъ соотечественниковъ во время недавнихъ Олимпійскихъ игръ, и энергично вторили имъ другія національности, празднуя побѣду своихъ. Великія историческія годовщины, юбилеи учрежденій и лицъ, заслужившихъ общественную признательность, и многое другое — все даетъ поводъ къ живому національному общенію, воспитывая радостную готовность лично содѣйствовать родинѣ въ ея многообразномъ развитіи. Этой національной связью, яркимъ чувствомъ родственной близости, крѣпокъ всякій народъ и въ обла-

сти чисто экономическихъ интересовъ. За примѣрами ходить не далеко и привести ихъ можетъ всякій въ любомъ числѣ.

Возьмемъ теперь послѣдній фактъ изъ этой области: грандіозный и величественный слетъ чешскихъ соколовъ въ Прагѣ. Я думаю, что не одного меня разбирала и зависть при видѣ того одушевленія, съ какимъ чешскій народъ относился къ своей молодежи, не у меня одного зашевелилась мысль о необходимости такой же по духу организаціи. «Не заноситесь мечтой за облака», — скажетъ иной «трезво» настроенный читатель. «Неужели вы еще не знаете, что тамъ свободному порыву нѣтъ тягостныхъ помѣхъ»? Усталый вопросъ! Все валить на обстоятельства и самому почить на лаврахъ — вотъ что нерѣдко скрывается за такимъ печальнымъ вздохомъ. Забываютъ, что глубокія національныя чувства рѣдко когда смывались враждебной политической волной, что она разбивается обычно о твердый утесъ національнаго самосознанія, что именно борьба, настойчивая и упорная, закалила чешское возрожденіе, ибо послѣднее есть дѣло отнюдь не одного, но нѣсколькихъ славныхъ поколѣній. И величественная демонстрація народныхъ чувствъ, знаменательный показатель чешскаго единенія есть лишь плодъ героическаго отстаиванія отъ нѣмецкихъ посягательствъ своего коллективнаго лица, имя которому національность. Только любовь къ своему народу, только безкорыстная преданность его интересамъ могли воспитать чешскихъ гражданъ, ибо какъ вѣра мертва безъ добрыхъ дѣлъ, такъ и борьба безплодна безъ горячей привязанности. «Любовь сильнѣе смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь» (И. Тургеневъ).

Грубая ошибка думать, однако, что лишь въ указанной или сходной борьбѣ можетъ зародиться и расцвѣсти подлинное національное чувство. Такъ англичанинъ сравнительно мало думаетъ о своей національности и онъ вполнѣ можетъ позволить себѣ это: отечество такъ связано съ его личностью, судьба родины такъ близко принимается имъ къ сердцу, ея мощь и

слава такъ для него естественны, что онъ не чувствуетъ потребности говорить о томъ, что и само собой понятно; онъ просто гордится своимъ отечествомъ и любитъ его, какъ въ прошломъ, такъ и въ настоящемъ.

Именно такія и сходныя жизненныя впечатлѣнія вызвали настоящую работу, опредѣливъ ея содержаніе и характеръ. Является-ли національное начало пустымъ и вреднымъ пережиткомъ, злостнымъ тормазомъ свободы и культуры, гасителемъ общечеловѣческихъ стремленій и надеждъ, или же, наоборотъ, многія положительныя стороны личной и общественной жизни могутъ возрасти только на родной почвѣ, на основѣ національнаго самосознанія и чувства? Этотъ общій и коренной вопросъ узкія рамки статьи позволили разрѣшить въ пользу безусловнаго признанія національныхъ началъ не въ полномъ объемѣ, но въ частномъ педагогическомъ значеніи, въ утвержденіи національности въ дѣлѣ воспитанія.

Отсюда предлагаемая работа является одновременно живымъ откликомъ на острыя явленія русской жизни и посильнымъ отвѣтомъ на старый и основной вопросъ педагогики: Человѣкъ или гражданинъ долженъ составлять идеалъ воспитанія? Міръ или отечество, вселенская земля или родная почва должны быть положены въ его основу?

Вопросъ о національности въ его практически-государственномъ и теоретически-идейномъ значеніи сталъ ребромъ въ происходящей теперь общественной перегруппировкѣ идей и убѣжденій. Оба упомянутыхъ значенія просачиваются нынѣ и въ педагогическую практику, не находя, однако, теоретическаго отклика. Отсюда естественно проистекаетъ замѣтная путаница, которая еще болѣе усиливается стычками на партійной почвѣ и умышленнымъ непониманіемъ того понятія, которое даетъ такъ много поводовъ ожесточенно ломать копья.

Заранѣе оговариваюсь, что читатель не найдетъ здѣсь такой педагогической программы, которая цѣликомъ должна быть проведена въ жизнь: это лишь опытъ постановки вопроса и посильное его разрѣшеніе. Вотъ почему и въ указаніи тѣхъ или иныхъ прак-

тическихъ мѣропріятій, скорѣе иллюстрирующихъ общія положенія и относящихся къ гражданскому воспитанію, замѣтятъ, быть можетъ, нѣкоторую односторонность. Мало того, даже принудительныя задачи національнаго воспитанія, не исчерпывая всей области педагогической работы, могутъ и должны иной разъ сглаживаться или ослабляться соображеніями другого порядка; словомъ, идея національнаго воспитанія не можетъ дать еще цѣльной, всесторонней практической программы, которая еще въ будущемъ, хотя, надѣемся, и не далекомъ.

Итакъ, центръ тяжести мы полагаемъ не столько въ осуществленіи тѣхъ или иныхъ практическихъ мѣръ, сколько въ выясненіи опредѣленныхъ понятій, содержаніе которыхъ замутилось, хотя ихъ жизненное значеніе и неоспоримо Поэтому, данная работа не есть законченное твореніе, философски сведенное къ единому началу и тщательно продуманное во всѣхъ частностяхъ, связанныхъ органически съ цѣлымъ. Она скорѣе черновикъ тѣхъ мыслей, какія выработались въ процессѣ необходимаго отклика на запросы настоящаго дня. Въ качествѣ опыта работа не требовала отъ меня ученаго аппарата, методическихъ выкладокъ и строгой системы въ изложеніи; если же я не избѣгалъ цитатъ и ссылокъ на литературу, то этимъ, помимо ознакомленія съ соотвѣтствующими работами, преслѣдовалась и другая цѣль: устранить болѣе чѣмъ легкомысленное отношеніе русскаго общества къ поднятому самой жизнью вопросу о національности въ дѣлѣ воспитанія.

Этимъ специфическимъ условіемъ нашей жизни объясняется отчасти и весь планъ настоящей статьи. Прежде всего обстоятельно выясняется понятіе «націи», ставшее для иныхъ, по многимъ вѣскимъ причинамъ, какимъ-то устрашающимъ жупеломъ. Я пытаюсь доказать затѣмъ, что глубокая культурная и этическая цѣнность національнаго начала находитъ себѣ блестящее оправданіе, какъ въ историческомъ опытѣ, такъ и въ глубокихъ проникновеніяхъ мыслителей и художниковъ слова. Наконецъ, сокровенныя переживанія индивидуальной души, которыя связаны съ тѣмъ же предста-

вленіемъ родной земли и ея народа, даютъ намъ возможность подойти вплотную жъ основному вопросу о сущности и задачахъ національнаго воспитанія.

Здоровая нація всегда стремится надѣть защитный панцырь государства, которое въ дѣло воспитанія вноситъ свои требованія и во многомъ преобразуетъ его содержаніе. Эти требованія даютъ начало нѣсколько отличному отъ національнаго гражданскому воспитанію. «Гражданинъ человѣчества» — простая игра словъ: человѣчество требуетъ лишь одного — быть «человѣкомъ» въ одухотворенномъ и возвышенномъ смыслѣ этого слова. Понятіе же гражданина всегда предполагаетъ опредѣленный народъ и его обычную государственную организацію. Отсюда вопросъ о національномъ воспитаніи во многомъ сводится къ вопросу о воспитаніи гражданскомъ, но далеко не исчерпывается имъ.

Вотъ почему естественное продолженіе нашей работы составить уже отдѣльную книжку «О гражданскомъ воспитаніи русской молодежи», гдѣ мы, опредѣливъ понятіе гражданскаго воспитанія, развертываемъ какъ разъ его содержаніе и взаимоотношеніе съ самимъ государствомъ и нѣкоторыми органами его — школой, арміей и пр. Каковы требованія гражданскаго воспитанія и какую политику оно можетъ диктовать — таково заключительное слово.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Что такое нація?
«Бели меня не спрашиваютъ, то я знаю», — отвѣ-
тилъ Бл. Августинъ на вопросъ: что такое «время». Къ
разряду именно такихъ явленій, которыя тѣмъ болѣе по-
нятны, чѣмъ меньше о нихъ спрашиваешь, относится и
понятіе націи. Множество безплодныхъ словопреній
было вызвано здѣсь тѣмъ обстоятельствомъ, что это
понятіе каждый понималъ по своему, не разбираясь
обычно въ томъ, какое содержаніе вкладывалъ сюда
тотъ или иной авторъ или собесѣдникъ. Однако, кто
хочетъ понять, а тѣмъ болѣе критиковать національную
идеологію, тотъ обязанъ дать прямой и ясный отвѣтъ
на вопросъ: что такое нація?
Обратимся прежде всего къ выясненію того во
многомъ мистическаго понятія, которое зовется «на-
ціональнымъ духомъ» или «народной ду-
шой». Отложимъ до поры до времени всякое фило-
софское умозрѣніе и начнемъ съ простыхъ, обыденныхъ
фактовъ. Представьте себѣ средняго русскаго чело-
вѣка перенесеннымъ въ Англію или Испанію. Онъ тот-
часъ же почувствуетъ (происшедшую съ нимъ перемѣ-
ну, свою многогранную обособленность и даже отчу-
жденность отъ новой среды: здѣсь иначе думаютъ и
чувствуютъ, иначе относятся къ разнымъ вещамъ и со-
бытіямъ, нежели привычная русская среда. Вотъ эту-то
совокупность признаковъ, отличающихъ людей раз-
ныхъ національностей, эту сумму особыхъ для каждаго
народа физическихъ и духовныхъ свойствъ, мы и на-
зовемъ пока національнымъ характеромъ.
Конечно, найдутся и точки соприкосновенія, встрѣтятся

нѣкоторыя общечеловѣческія черты или одинаковые
профессіональные навыки, но что средній русскій чело-
векъ не похожъ на средняго англичанина, хотя-бы они
принадлежали къ одной и той же профессіи, это не под-
лежитъ никакому сомнѣнію, какъ равнымъ образомъ
и то, что всѣ англичане, при всѣхъ своихъ взаимныхъ
отличіяхъ, сходны между собой въ цѣломъ рядѣ при-
знаковъ.
Установивъ этотъ фактъ, мы должны выяснить
теперь, какимъ путемъ вырабатывается подмѣченная
нами относительная общность характера. Мы говоримъ
«относительная», такъ какъ отдѣльнымъ членамъ націи,
при всемъ ихъ общемъ сходствѣ другъ съ другомъ,
свойственны еще индивидуальныя особенности мѣст-
наго, профессіональнаго и другого порядка.
Фактъ существованія національнаго характера
пытаются объяснить, по его составу и происхожденію,
двѣ противоположныхъ теоріи.
Одна изъ нихъ всѣ дѣйствія какой-нибудь націи,
всѣ историческія судьбы ея объясняетъ таинственнымъ
народнымъ духомъ, акты или проявленія кото-
раго она видитъ въ особыхъ для каждаго народа зако-
нахъ, нравахъ, обычаяхъ и пр. Народный духъ это то
вѣчное, что пребываетъ въ текучемъ потокѣ событій,
это то постоянное единство, которое остается при
всѣхъ индивидуальныхъ различіяхъ. Индивидуумы
суть лишь формы проявленія этой пребывающей въ се-
бѣ духовной субстанціи. Такова спиритуалисти-
ческая теорія1).
Современная психологія покончила, однако, съ
вопросомъ о существованіи особой душевной субстан-
ція дѣйствіемъ которой объясняли нѣкогда всѣ факты
человѣческаго сознанія. Въ настоящее время она имѣ-
1) Въ рядахъ славянофиловъ мы найдемъ многихъ предста-
вителей такого именно взгляда на «народный духъ». Они увѣрили
себя и другихъ, что имъ удалось вскрыть народную душу, про-
никнуть въ ея «святая святыхъ» и даже снять съ нея фотографіи
въ различныхъ позахъ: религіозной, общественной, государственной
и т. д. Грѣхъ славянофильства въ томъ и состоитъ, что на мѣсто
исканія и творчества общественныхъ началъ оно поставило слу-
женіе готовымъ и найденнымъ началамъ, предлагая всѣмъ и каж-
дому свои туманныя изображенія національнаго духа.

етъ дѣло только съ душевными явленіями, стара-
ясь опредѣлить составъ, уловить связь и выяснить усло-
вія ихъ появленія. Она ясно сознаетъ теперь, что отне-
сеніемъ фактовъ душевной жизни къ какому-либо ме-
тафизическому единству вопросъ не разрѣшается, но
только отодвигается съ одной плоскости въ другую,
ибо одно' неизвѣстное здѣсь определяется черезъ дру-
гое неизвѣстное.
Точно также обстоитъ дѣло и съ «народной ду-
шой», которая въ спиритуалистической оболочкѣ явля-
ется лишь безпочвенной абстракціей, празднымъ из-
мышленіемъ романтическаго настроенія.
Другая теорія относительную общность характера
у какого-либо народа сводитъ къ наслѣдственно-
сти. Опытъ говоритъ, что дѣти похожій на родителей
физически и духовно. Объясненія этого факта ищутъ
въ процессѣ оплодотворенія, состоящаго въ соедине-
ніи двухъ клѣточекъ, отделившихся отъ мужского и
женскаго организма. Отсюда своеобразіе живого су-
щества опредѣляется качествомъ мужского сѣмени и
женской яичной клѣтки. Но почему же эти сѣмена и
клѣтки могутъ переносить опредѣленныя свойства на
новый организмъ, являющійся въ результатъ ихъ слія-
нія, на это мы имѣемъ пока одни гадательные отвѣты.
Пытливая человѣческая мысль стоитъ здѣсь передъ во-
просомъ, который поставилъ еще Монтэнь: «Что это за
чудо, что капля сѣмени, изъ котораго мы произошли,
несетъ въ себѣ отпечатки не только тѣлесной формы, но
также мыслей и склони остей нашихъ отцовъ?» Но какъ
ни загадочны законы наслѣдственности, можно утвер-
ждать, однако, что то или иное сочетаніе въ народѣ
опредѣленныхъ признаковъ, есть результатъ многовѣко-
ваго развитія, которое могло привести къ образованію
единства въ многообразіе называемаго націей, только
благодаря унаслѣдованію дѣтьми физическихъ и ду-
ховныхъ качествъ своихъ родителей или болѣе отдален-
ныхъ предковъ. То, что создаетъ націю, образуетъ ея
характерныя черты и направляетъ ея жизненныя силы,
есть, такимъ образомъ, матеріальный субстратъ; носи-
телемъ національнаго единства является протоплазма.
Такова матеріалистическая теорія.

Какимъ же путемъ указанный матеріальный субстратъ или
протоплазма опредѣляетъ собой качества дѣтей? Наука, какъ мы
только что сказали, не можетъ намъ дать точнаго отвѣта.
Въ тѣлѣ каждаго сложнаго животнаго разсѣяно, по мнѣнію
Дарвина, множество мельчайшихъ частицъ, отдѣлившихся отъ
клѣтокъ различныхъ тканей (нервной, мышечной, костной и пр.).
«Эти частички,—говоритъ онъ,—можно назвать зачатками или
геммулами. Онѣ собираются со всѣхъ частей организма для
образованія подовыхъ элементовъ и, развиваясь въ слѣдующемъ
поколѣніи, образуютъ новое существо». Такимъ образомъ, все
тѣло отца и матери участвуютъ въ производствъ ребенка; каждый
сперматозоидъ, каждая яйцевая клѣтка является крошечнымъ мір-
комъ, состоящимъ изъ всѣхъ характерныхъ для даннаго организма
видовъ геммулъ, образующихъ въ половомъ актѣ одноклѣточный
зародышъ. Эта теорія о пангенезисѣ наукою теперь оставлена.
Другая, болѣе замысловатая догадка принадлежитъ нѣмец-
кому біологу Вейсману. По его мнѣнію, носителемъ наслѣдствен-
ныхъ свойствъ въ одноклѣточномъ зародышѣ является ядро или
ядерное вещество, которое онъ называетъ зародышевой плазмой.
Одна часть ея, активная, подвергается многообразнымъ измѣнені-
ямъ и идетъ на постройку дѣтскаго организма. Другая часть за-
родышевой плазмы, пассивная, остается неизмѣнной и въ каче-
ственномъ отношеніи постоянной; она идетъ на образованіе подо-
выхъ клѣтокъ ребенка. Активная часть, образованная сомати-
ческими клѣтками 1), мало-по-малу истрачивается и постепенно
отмираетъ, тогда какъ пассивная сохраняется въ сѣмени ребенка,
переходя къ нему отъ родителей. Отсюда прямо слѣдуетъ, что по-
томокъ можетъ возсоздать только тѣ признаки своихъ родителей,
которые были представлены пассивной частью ихъ зародышевой
плазмы.
Раскрываемъ теперь книгу довольно извѣстнаго и въ Россіи
французскаго ученаго Г. Лебона. Въ его «Психологіи народовъ» 2)
мы найдемъ точно такой же взглядъ на сущность національнаго
характера, къ какому обязываетъ насъ теорія наслѣдственности въ
редакціи Вейсмана; здѣсь этотъ взглядъ выраженъ только язы-
комъ психологіи, а не біологіи. «Каждый народъ обладаетъ душев-
нымъ строемъ столь же устойчивымъ, какъ и его антомическія
особенности, и отъ него-то и происходятъ его чувства, его учреж-
денія, его вѣрованія и его искусства... Раса должна быть рассматри-
ваема, какъ постоянное существо, не подчиненное дѣйствію вре-
мени. Это постоянное существо не только изъ живущихъ индиви-
дуумовъ, образующихъ его въ данный моментъ, но также изъ длин-
наго ряда мертвецовъ, которые были ихъ предками... Судьбой на-
1) Мышечныя, костныя, хрящевыя, нервныя клѣтки—все это,
согласно терминологіи Вейсмана, соматическія (тѣлесныя) клѣтки.
2) Русскій переводъ въ изд. Ф. Павленкова. Спб. 1896 г.
Стр. 5, 10, 13.

рода въ гораздо большей степени руководятъ умершія поколѣнія,
чѣмъ живущія. Ими одними заложено основаніе расы. Столѣтіе за
столѣтіемъ они творили идеи и чувства и, слѣдовательно, всѣ по-
будительныя причины нашего поведенія. Умершія поколѣнія пере-
даютъ намъ не только физическую организацію; они внушаютъ
намъ также свои мысли. Покойники суть единственные неоспо-
римые господа живыхъ. Мы несемъ тяжесть ихъ ошибокъ, мы по-
лучаемъ награду за ихъ добродѣтели».
Вполнѣ достаточно и этихъ выдержекъ изъ множества сход-
ныхъ утвержденій, чтобы легко увидѣть здѣсь ту же зародышевую
плазму съ ея постоянствомъ и всеопредѣляющимъ значеніемъ.
Аналогія идетъ и дальше. Вспомните соматическія клѣтки Вейсма-
на и сопоставьте съ ними слова того же Лебона: «Психическая ор-
ганизація имѣетъ основныя особенности, столь же неизмѣнныя,
какъ анатомическіе признаки видовъ; но она вмѣстѣ съ тѣмъ обла-
даетъ и легко измѣняемыми особенностями; эти-то послѣднія и
могутъ легко измѣнять среда, обстоятельства, воспитаніе и различ-
ные факторы».
Итакъ, фактъ существованія національнаго харак-
тера пытаются объяснить двоякимъ путемъ: спиритуа-
лизмъ видитъ въ націи воплощеніе «народнаго духа»,
развивающагося по своимъ собственнымъ имманент-
нымъ законамъ, матеріализмъ усматриваетъ основу на-
ціи въ опредѣленной формѣ матеріи, протоплазмѣ, ви-
доизмѣненія которой имѣютъ рѣшающее значеніе для
народной судьбы. Въ конечномъ же итогѣ обѣ теоріи
равноцѣнны, такъ какъ обѣ ошибочны.
Если спиритуализмъ оказывается совершенно не-
состоятельнымъ, ибо современная психологія отказа-
лась отъ понятія душевной субстанціи, то матеріалисти-
ческое пониманіе національнаго характера покоится
точно также на шаткомъ основаніи. Не говоря уже о
совершенно произвольномъ выведеніи духа изъ мате-
ріи, характера изъ клѣтки, матеріалистическая теорія
грѣшитъ и противъ закона причинности.
Понятіе о взаимоотношеніи причины и дѣйствія
коренится психологически въ непосредственномъ опы-
тѣ человѣка. Я поднимаю камень и бросаю его. Я —
причина, полетъ камня — дѣйствіе. По такому именно
образцу первобытное мышленіе рисовало себѣ законъ
причинности. Въ анимистической оболочкѣ онъ равно-
значенъ постоянному допущенію за всякимъ матеріаль-
нымъ дѣйствіемъ какого-нибудь живого существа: лѣ-

шаго, русалки и пр. Всякій предметъ для первобытнаго
человѣка—вмѣстилище и носитель того же самаго со-
знанія, которымъ обладаетъ онъ самъ. Мало-по-малу
человѣкъ перестаетъ населять въ своемъ воображеніи
рощи, источники и скалы разными живыми существами;
теперь причиной дѣйствія онъ считаетъ особыя скры-
тыя сущности, пребывающія въ предметахъ подъ име-
немъ «свойства», «силы» и «способности». Таково суб-
станціальное пониманіе причинности, согласно ко-
торому вещи являются носителями силъ, .которыя про-
изводятъ тѣ или иныя дѣйствія. Такъ о магнитѣ гово-
рятъ, что онъ надѣленъ особой силой, и одновременно
думаютъ о какомъ-то существѣ, которое какъ-бы не-
видимыми щупальцами протягиваетъ къ себѣ желѣзо.
Подобный взглядъ довольно распространенъ: солнце
имѣетъ силу тепла и свѣта, камень—силу тяжести и т. д.
Матеріалистическая теорія національнаго характе-
ра и покоится какъ разъ на такомъ пониманіи причин-
ности: въ протоплазмѣ она обрѣла субстанцію и при-
чину эту надѣлила постоянной силою. Спроси мы, одна-
ко, у современнаго физика, отчего происходитъ явле-
ніе притяженія, то услышали-бы отъ него, что онъ не
признаетъ силъ, дѣйствующихъ внѣ и независимо отъ
матеріи. Все существующее въ физическомъ мірѣ онъ
объясняетъ движеніемъ матеріальныхъ частицъ. Мы не
видимъ этого движенія и потому допускаемъ особую
силу, которая представляетъ собой только слово для
обозначенія найденнаго нами закона. Итакъ, наука не
имѣетъ теперь дѣла съ субстанціями, какъ носительни-
цами силъ, но все совершающееся она старается понять,
какъ превращеніе энергіи. Въ такомъ случаѣ субстан-
ціальное пониманіе причинности замѣняется акту-
альнымъ: всякое вызванное къ жизни явленіе само
становится дѣйствующей причиной, порождающей но-
вое явленіе и т. д.
Отсюда ясно, что мы не можемъ считать прото-
плазму носителемъ національнаго характера, надѣлять
ее таинственною силой определять своеобразіе образу-
ющихъ націю индивидуумовъ. Эту субстанцію мы дол-
жны включить въ ту цѣпь событій, гдѣ все, являющееся

причиной, въ свою очередь является дѣйствіемъ 1).
Итакъ, каковы факторы, опредѣляющіе собой качество
матеріи, связывающей слѣдующія другъ за другомъ
поколѣнія? Отвѣтъ даетъ здѣсь ученіе Дарвина о есте-
ственномъ подборѣ.
Живыя существа не обречены вѣчно повторять со-
бою ближайшихъ « отдаленныхъ родичей. Если дѣти
походятъ на своихъ родителей, то они всегда хоть
чѣмъ-нибудь и отличаются отъ нихъ и другъ отъ дру-
га. Покой уступаетъ мѣсто движенію и сила наслѣдст-
венности побивается закономъ измѣнчивости. Фактъ
индивидуальной варіаціи — непреложенъ; потомки не
простыя копіи своихъ родителей. Эта варіація и слу-
житъ предварительнымъ условіемъ для дѣйствія есте-
ственнаго подбора, который подхватываетъ ее и закрѣ-
пляетъ.
Жизнь это арена борьбы, гдѣ всѣ живыя сущест-
ва вольные и невольные ратники, гдѣ выживаютъ луч-
шіе, а худшіе вымираютъ. На званый пиръ ея не каж-
дый можетъ пробраться, ибо не всѣхъ пропускаетъ
сюда та могучая сила, имя которой «естественный под-
боръ», являющійся, по словамъ самого Дарвина, «со-
храненіемъ полезныхъ уклоненій (т. е. индивидуальныхъ
варіацій) и гибелью вредныхъ». Такъ, напримѣръ, если
голодъ заставилъ опредѣленную группу млекопитаю-
щихся перекочевать изъ теплой мѣстности въ холодную
страну, то организму перенесшихъ непривычную стужу
животныхъ приходится приспособиться здѣсь къ но-
вымъ условіямъ жизни. Среди новоселовъ одни имѣ-
ютъ болѣе густую и теплую шерсть, чѣмъ другія (инди-
видуальная варіація); отсюда вполнѣ естественно, что
лучше перенесутъ холодный .климатъ, дольше прожи-
вутъ и оставятъ болѣе .многочисленное потомство тѣ,
1) Къ такому же выводу насъ принуждаютъ и другія, болѣе
конкретныя соображенія. Вѣдь протоплазма, эта основа будущаго
дѣтскаго организма, не оставалась одной и той же на протяженіи
вѣковъ, но многообразно измѣнялась: иначе откуда взялась-бы
пластичность физическихъ и духовныхъ свойствъ у всѣхъ народовъ,
откуда появилось-бы разнообразіе тѣхъ національностей, которыя
въ далекомъ прошломъ были отпрысками одного родословнаго
дерева?

у которыхъ мѣхъ гуще и теплѣе; другія животныя ме-
нѣе стойко перенесутъ «невзгоды суроваго края и по-
гибнутъ (естественный подборъ). Такимъ путемъ въ
холодной странѣ расплодятся мало-по-малу млекопита-
ющія, извѣстныя подъ именемъ пушныхъ звѣрей. Ука-
занный двойной процессъ вымиранія и выживанія и со-
ставляетъ естественный подборъ: жизнь его показная
сторона, а смерть оборотная.
Отсюда намъ ясна вся односторонность теоріи на-
слѣдственности: мы понимаемъ теперь, что именно
естественный подборъ, зачастую усиливаемый подбо-
ромъ полевымъ, опредѣляетъ собой качество перехо-
дящей изъ рода въ родъ протоплазмы, что унаслѣдо-
ванная какимъ-либо народомъ способность къ жизнен-
ной борьбѣ есть результатъ его прошлой обстановки,
осадокъ его исторической судьбы. Наслѣдственная же
передача своеобразныхъ признаковъ является только
средствомъ, благодаря которому жизненныя условія
Прошедшихъ временъ продолжаютъ вліять на позднѣй-
шія поколѣнія; въ унаслѣдованныхъ ими чертахъ харак-
тера сказываются жизненныя условія предковъ. Поэто-
му и національный характеръ не порожденіе прото-
плазмы, не простое выраженіе таинственной силы вѣчной
субстанціи; національный характеръ это—застывшая
исторія, гдѣ сходныя черты физическаго душевнаго
склада выработались въ сходной борьбѣ за существо-
ваніе.
Ошибочно видѣть отсюда въ какой-либо націи
одну только естественную общность, только
группу людей, связанныхъ между собою единствомъ
происхожденія, кровнымъ родствомъ. Вѣдь характеръ
личности никогда не опредѣляется всецѣло унаслѣдо-
ванными качествами, но всегда и той ближайшей сре-
дой, гдѣ она живетъ и развивается: трудомъ, правомъ,
нравами, искусствомъ и міропониманіемъ окружающаго
ее народа. Вотъ почему и нація отнюдь не одна только
естественная, но всегда также культурная общ-
ность. Мало того, одна естественная общность носила
и носитъ въ себѣ сѣмена разложенія, ей присуще всегда
стремленіе къ постоянному раздѣленію: различная жиз-
ненная обстановка воспитываетъ здѣсь и разные харак-

теры. Вспомнимъ только о нашихъ кривичахъ и ради-
мичахъ, древлянахъ и полянахъ, а равнымъ образомъ
о разбившихся на множество враждующихъ племенъ
древнихъ насельникахъ Италіи и Греціи. Это стремле-
ніе къ разрыву естественной общности уравновѣшива-
ется и побѣждается противоположнымъ стремленіемъ
къ объединенію, которое обусловливается уже вліяні-
емъ общей культуры. Та же исторія даетъ намъ мно-
жество примѣровъ возникновенія единой націи изъ раз-
личныхъ и обособленныхъ (племенъ.
Итакъ, нація есть сочетаніе естественной общности
съ культурной. Это положеніе говоритъ намъ, однако,
не о разныхъ причинахъ образованія національнаго
характера, но о двоякого воЗдѣйствіи исторической
судьбы на (потомковъ: съ одной стороны, она разви-
ваетъ и передаетъ путемъ естественной наслѣдствен-
ности опредѣленныя физическія и душевныя качества,
а съ другой, она создаетъ и передаетъ въ различныхъ
формахъ общенія опредѣленныя культурныя цѣнности.
Итакъ, если въ націи мы видимъ сочетаніе естественной
и культурной общности, то здѣсь мы имѣемъ въ виду
не различныя причины, но различныя средства, путемъ
которыхъ единообразныя условія исторической судьбы
вліяютъ на характеръ потомковъ.
Исторія любого народа говоритъ намъ, что куль-
турная общность измѣнялась съ теченіемъ времени въ
двоякомъ направленіи. Во-первыхъ, общая культура
носитъ различный характеръ въ зависимости отъ соот-
вѣтствующаго ей соціальнаго строя; ея представителями
являлись поочередно различные народные слои. Такъ
въ феодальную эпоху эта общность была свойственна
военно-служилому люду, въ болѣе позднюю капитали-
стическую эпоху мы замѣчаемъ возникновеніе буржу-
азной культурной общности; основная масса народа не
принимала въ обоихъ случаяхъ замѣтнаго участія, со-
ставляя только низшій слой націи и основу ея даль-
нѣйшаго развитія. Задача же нашего времени состоитъ
въ томъ, чтобы въ національную культурную общность
включить весь народъ, цѣликомъ пріобщить его къ ро-
днымъ культурнымъ цѣнностямъ. Во-вторыхъ, культур-
ная общность измѣняется и въ томъ направленіи, что

она отличалась во времени разнообразнымъ содержа-
ніемъ: символомъ ея служилъ родной языкъ, религія
и пр.
Все изложенное нами является только совокуп-
ностью предварительныхъ замѣтокъ, въ результатъ ко-
торыхъ мы приходимъ къ своей отправной точкѣ, къ
опредѣленію національнаго характера. Словомъ «ха-
рактеръ» обозначается вообще сумма присущихъ дан-
ному лицу основныхъ наклонностей, задача же науки
сводится здѣсь, во-первыхъ, къ выбору основныхъ на-
клонностей и установленію между ними необходимыхъ
связей, а во-вторыхъ, къ характерологическому ана-
лизу важнѣйшихъ проявленій каждой отдѣльной на-
клонности !). Въ общемъ, та же задача преслѣдуется
изслѣдованіемъ и національнаго характера. Не касаясь
содержанія послѣдняго, т. е. не разсматривая свое-
образныхъ русскихъ чертъ, мы остановимся на фор-
мальномъ понятіи всякаго народнаго характера.
Отмѣтимъ, прежде всего, что сущность и корен-
ныя особености всякаго національнаго характера опре-
деляются преимущественно своеобразнымъ укладомъ
воли. Именно волевой моментъ, просачиваясь во всѣ
стороны душевной жизни и обусловливая собой мно-
гія изъ нихъ, имѣетъ рѣшающее значеніе. Такъ, нѣ-
мецъ изъ своей поѣздки по Россіи вынесетъ далеко
не тѣ же впечатлѣнія, обогатится не тѣми же наблю-
деніями, что англичанинъ или испанецъ. Воля сказа-
лась здѣсь въ томъ, что она направила по различнымъ
путямъ вниманіе указанныхъ лицъ; но она про-
является также и въ томъ, что толкаетъ ихъ на раз-
личныя рѣшенія. Англичанинъ будетъ дѣйствовать
въ сходныхъ условіяхъ не такъ, какъ испанецъ, оба
они по разному возьмутся за одну и ту же работу и
въ свободную минуту предпочтутъ различныя удоволь-
ствія. Вотъ почему въ національномъ характерѣ мы
подчеркиваемъ своеобразный волевой моментъ, различ-
ный способъ отвѣчать на сходныя внѣшнія явленія и
1) Тщательный обзоръ большинства относящихся къ харак-
теру вопросовъ имѣется у А. Лазурскаго, «Очеркъ науки о харак-
терахъ». Спб. 1908 Г. Отр. 54 и сл., 136 и сл.

приходить въ сходной обстановкѣ къ различнымъ рѣ-
шеніямъ.
Мы можемъ опредѣлить теперь и націю, назвавъ
ее общностью характера на почвѣ общ-
ности судьбы. Во избѣжаніе недоразумѣній не-
обходимо здѣсь оговориться, что «общность» далеко
не равнозначна съ «однородностью». Эта послѣдняя
является болѣе узкимъ понятіемъ: ставя условіемъ
объединенія однородныя занятія, она охватываетъ со-
бой, напримѣръ, сельскую общину, рабочій классъ и
проч. Дѣйствительно, современный экономическій строй
въ различныхъ государствахъ создаетъ болѣе или ме-
нѣе сходныя условія жизни для рабочаго класса и
тѣмъ самымъ вырабатываетъ въ немъ общія черты
характера: одинаковое настроеніе и поведеніе, одина-
ковый образъ мысли, одинаковую мораль. Но такая
общность характера вызвана не общностью, но одно-
родностью судьбы, источникъ же всякой націи—сов-
мѣстно пережитая и сообща выстраданная судьба, въ
условіяхъ постояннаго взаимодѣйствія и тѣсной взаим-
ной связи народныхъ слоевъ.
Россія пережила такую же капиталистическую эво-
люцію, что и другія европейскія государства; это не
сдѣлало все же русскаго англичаниномъ или нѣмцемъ.
Определенную стадію экономическаго развитія мы
пережили въ болѣе позднее время, въ иной географи-
ческой и государственной обстановкѣ. Отсюда одина-
ковые экономическіе факторы должны были сблизить
насъ съ европейскими народами, но они отнюдь не
могли бы превратить насъ въ одинъ изъ нихъ1).
1) «Хотя между нѣмецкими и англійскими рабочими и суще-
ствуютъ извѣстныя сношенія,—говоритъ въ своей книгѣ О. Бауэръ,
одинъ изъ вождей австрійской соціалдемократіи,—все же они далеко
не такъ тѣсны, какъ связь между англійскимъ рабочимъ и англій-
скимъ буржуа, живущими въ одномъ и томъ же городѣ, читающими
однѣ и тѣ же газеты, участвующими въ однихъ и тѣхъ же поли-
тическихъ событіяхъ и дѣлахъ спорта, нерѣдко вступающими другъ
съ другомъ въ сношенія, если не прямо, то косвенно, черезъ раз-
личнаго рода посредниковъ». Національный вопросъ и соціалдемо-
кратія. СПБ. 1909. Стр. 116.

Если въ основу націи мы положили духовное начало, то
этимъ самымъ мы отнюдь не присоединяемся къ взгляду Ренана1),
который говоритъ, что «нація есть великая солидарность, порож-
денная сознаніемъ жертвъ, которыя уже принесены и которыя еще
придется принести». Отсюда онъ дѣлаетъ тотъ выводъ, что «суще-
ствованіе націи есть повседневный плебисцитъ», т. е. основываетъ
бытіе націи на волѣ составляющихъ ее индивидуумовъ. Взглядъ
этотъ явно ошибоченъ уже потому, что и въ самодержавномъ го-
сударствѣ мы не можемъ отрицать наличности живого національ-
наго чувства. Такъ, въ своихъ письмахъ изъ Россіи, Мольтке за-
являлъ: «Ни одна часть ея не можетъ существовать безъ другой;
лѣсистый сѣверъ не можетъ обойтись безъ черноземнаго юга, про-
мышленный центръ безъ нихъ обоихъ, внутренняя часть безъ бе-
реговой и безъ Волги, этого судоходнаго пути въ 400 миль. Еще
сильнѣе этихъ условій сплочиваетъ всѣхъ общее (національное)
чувство, вплоть до самыхъ далекихъ окраинъ».
Не имѣя возможности разсмотрѣть здѣсь великое множество
различныхъ опредѣленій націи, мы приведемъ лишь нѣкоторыя,
представляя самому читателю въ нихъ разобраться. «Нація есть
историческое культурное единство; она продуктъ общей истори-
ческой судьбы, общей культурной роли»,—говоритъ В. М. Усти-
новъ2), но черезъ нѣсколько страницъ неожиданно заявляетъ:
«Правъ Гумпловичъ, утверждая, что каждая нація представляетъ
изъ себя хаосъ противоположныхъ стремленій и теченій». Вл. Со-
ловьевъ націю считалъ соборной личностью. А. Градовскій дер-
жится того же мнѣнія, видя въ ней «собирательную и нравственную
личность», з). «Подобно тому, какъ самобытное я каждой личности—
говорить онъ,—опредѣляется не тѣми свойствами и стремленіями,
которыя общи ей со всѣми другими, а именно ея особенностями,
такъ и народная личность опредѣляется тѣми особенными усло-
віями, которыя выражаются въ народномъ типѣ». Согласно П. Ми
люкову «національность есть соціальная группа, располагающая
такимъ единственнымъ и необходимым ь средствомъ для непрерыв-
наго психическаго взаимодѣйствія, какъ языкъ, и выработавшая
себѣ постоянный запасъ однообразныхъ психическихъ навыковъ,
регулирующихъ правильность и повторяемость явленій этого вза-
имодѣйствія». 4). По мнѣнію Шпрингера б), «нація есть извѣстная
общность чувствъ и мыслей», извѣстный же географъ Ратцель в)
видитъ въ націи «народъ, обладающій политической самостоятель-
ностью или способный къ ней».
1) E. Renan. Qu'est ce qu'une nation? Paris. 1882, стр. 27
2) Идея національнаго государства. 1906, стр. 11 и 21.
3) А. Д. Градовскій. Собраніе сочиненій. Томъ VI, стр. 261.
4) Очерки по исторіи русской культуры. Ч. III, стр. 7. Спб. 1909.
5) Р. Шпрингеръ. Національная проблема. Спб. 1910.
6) Fr. Ratzel. Die Erde und das Leben. 1902. Т. II, стр. 674.
Собраніе различныхъ опредѣленій націи имѣется въ старомъ, но
содержательномъ трудѣ Fr. Naumann'a,Volk und Nation, 1888 г.

Итакъ, мы опредѣлили націю, какъ общность ха-
рактера на почвѣ общности судьбы, дѣйствующей пу-
темъ естественной наслѣдственности и путемъ непо-
средственной передачи культурныхъ цѣнностей. Это
двоякое воздѣйствіе сообщаетъ явленіямъ національ-
ной жизни то многообразіе, которое затрудняетъ
правильный учетъ ея основныхъ причинъ. У од-
ного народа естественная и культурная общность
болѣе или менѣе совпадаетъ, у другого кровное
родство не помѣшало разслоенію на враждебныя
націи, у третьяго корни національнаго единства
не въ одинаковомъ происхожденіи, но въ об-
щей культурѣ. Слѣдовательно, естественная общность
не служитъ еще ручательствомъ національнаго един-
ства: образуя расу, она можетъ заинтересовать антро-
полога, нація же всегда предполагаетъ общность куль-
турную и даже ее одну. Движущія силы нашего вре-
мени могутъ лишь увеличить удѣльный вѣсъ культур-
ныхъ цѣнностей и тѣмъ самымъ еще рѣзче подчеркнуть
всю важность передачи ихъ; кровное же начало все
болѣе ослабляется и растворяется культурными эле-
ментами. А такъ какъ культура составляетъ одно изъ
отраженій своеобразнаго (у каждаго народа) и много-
граннаго историческаго процесса, то вполнѣ естествен-
но усматривать въ націи осадокъ исторіи, а въ націо-
нальномъ характерѣ — застывшій историческій про-
цессъ.
Но такъ ли это? Развѣ люди топчутся на одномъ
и томъ же мѣстѣ? Развѣ историческій процессъ исчер-
пывается монотоннымъ чередованіемъ однихъ и тѣхъ
же событій? Развѣ человѣческая душа впитываетъ въ
себя одни и тѣ же впечатлѣнія? Откуда же въ такомъ
случаѣ вѣчная исторія «отцовъ и дѣтей»? Нѣтъ, въ
національномъ характерѣ мы должны видѣть не покой,
но текучее единство и сплоченное движеніе. И когда мы
Современная постановка освѣщена (хотя и невсегда удачно) въ
книгѣ О. Richter'a, Die nationalle Bewegung und das Problem der
nationalen Erziehung, 1903 г. Мы лично слѣдовали во многомъ за
О. Bauer'омъ, «Національный вопросъ и соціалдемократія». Русск.
пер. 1909 г.

говоримъ, что опредѣленный народъ на извѣстной ста-
діи развитія связывается въ національное единство об-
щностью характера, то мы вовсе не хотимъ сказать
этимъ, что характеръ предыдущихъ поколѣній совпа-
даетъ съ характеромъ послѣдующихъ: народъ въ раз-
личныя эпохи своего національнаго бытія связывается
уже не характеромъ, но самой исторической судьбой,
соціальнымъ наслѣдствомъ и прямымъ воздѣйствіемъ
предковъ на потомковъ.
Общность характера пріобрѣтаетъ теперь болѣе
глубокое значеніе: если раньше мы исходили изъ фак-
тическаго отличія средняго русскаго человѣка отъ ан-
гличанина или нѣмца, то теперь мы не ограничиваемся
простымъ констатированіемъ факта и восходимъ къ
общности судьбы, порождающей общность характера.
Индивидуальный характеръ есть своеобразный и отно-
сительно устойчивый итогъ многихъ разнородныхъ
силъ, въ числѣ которыхъ имѣется сила и національной
общности. Эта послѣдняя можетъ, однако, по своему
чеканить характеры постольку, поскольку она не вытѣс-
няется дѣйствіемъ иныхъ силъ, участвующихъ въ вы-
работкѣ характера. Если вліяніе этихъ силъ особенно
велико, то возникаетъ непохожій на другихъ членовъ
націи характеръ, хотя онъ и создался въ условіяхъ об-
щей національной судьбы. Но даже и въ такомъ слу-
чаѣ человѣкъ есть дитя своего народа, ибо въ другой
средѣ, гдѣ течетъ кровь и живутъ традиціи другой на-
ціи, въ немъ сложился бы иной національный харак-
теръ, выработался бы иной душевный складъ. Отсюда
общность характера, не простое сходство образующихъ
націю индивидуумовъ, но и свидѣтельство того, что ха-
рактеръ каждаго изъ нихъ находился подъ воздѣйстві-
емъ одной и той же силы, сплочивающей насъ въ еди-
ный народъ. Мы можемъ съ полнымъ правомъ заявить
теперь, что національность заложена общностью
исторической судьбы, воспитана единствомъ жиз-
ненныхъ впечатлѣній и видоизмѣнена однород-
ностью среды (профессіи и пр.).
Пріобрѣла свое реальное значеніе и «народная
душа»: она продуктъ совмѣстнаго существованія и вза-
имодѣйствія людей въ своеобразной исторической об-

становкѣ. Мы не можемъ впасть въ старую ошибку:
объявить народную душу метафизической сущностью,
независимымъ отъ индивидуальныхъ сознаніи явле-
ніемъ, особымъ субстанціальнымъ единствомъ. Нѣтъ,
именно совмѣстная жизнь одинаково организованныхъ
индивидуумовъ и психическое взаимодѣйствіе ихъ по-
рождаютъ новыя явленія, не выводимыя изъ сознанія
отдѣльнаго человѣка и не растворимыя въ немъ. Пра-
во на существованіе «народной души» тщетно оспари-
вается указаніемъ на ея измѣнчивость: постоянства
здѣсь и быть не можетъ, такъ какъ общность харак-
тера, спаивая членовъ одной и той же націи на опре-
деленной ступени ея развитія, не можетъ оставаться
одинаковой въ теченіи всего періода національнаго
бытія.
Итакъ, существованіе особыхъ національныхъ ха-
рактеровъ есть непреложный фактъ, отрицать который
можетъ лишь тотъ, кто утратилъ всякое чувство и созна-
ніе действительности. Бели же не вѣрить очевидности,
то необходимо согласиться съ тѣмъ доводомъ, что раз-
личная судьба, пережитая каждымъ народомъ въ сплош-
номъ взаимодѣйствіи, должна была создать и различныя
національные характеры. Глубоко ошибоченъ взглядъ,
усматривающій различіе націй въ одномъ только язы-
кѣ. Онъ покоится на атомистическомъ пони-
маніи соціальныхъ явленій, согласно которому обще-
ство есть простая сумма внѣшне связанныхъ людей, а
нація—простой итогъ индивидуальныхъ слагаемыхъ,
сходныхъ между собою въ одномъ лишь языкѣ. Въ
дѣйствительности же, общественная жизнь не состоитъ
изъ простой суммы отдѣльныхъ индивидуальныхъ пе-
реживаній, въ ней есть еще нѣкоторый остатокъ, въ
этихъ переживаніяхъ нерастворимый и ими неисчерпы-
ваемый. Сама индивидуальная психика претерпѣваетъ
существенныя измѣненія, когда индивидууму прихо-
дится дѣйствовать въ обществѣ себѣ подобныхъ. Та-
ковы хотя бы явленія изъ области психологіи толпы,
когда настроеніе людской массы невольно передается
и рѣзко отражается на индивидуальныхъ переживаніяхъ
человѣка. Да и само появленіе языка развѣ было бы
мыслимо при совершенной независимости психическихъ

явленій отъ того, что происходитъ въ психикѣ дру-
гихъ людей? Отсюда и нація есть соціальное яв-
леніе: она живетъ въ каждомъ человѣкѣ, какъ его ин-
дивидуальная особенность, какъ его національность.
А гдѣ же всѣ эти признаки націи, которыя обычно
приписываются ей? Гдѣ общая территорія, общій
языкъ, общая религія, общія законы и обычаи, общая
исторія и пр.? Всѣ эти признаки—отвѣтимъ мы—вхо-
дятъ уже въ наше определеніе націи. Дѣйствительно,
общая исторія создаетъ общіе нравы и обычаи, за-
коны и религію, словомъ все то, что мы назвали общ-
ностью культуры. Къ ней присоединяется общность
происхожденія и составляетъ вмѣстѣ съ ней тѣ орудія,
которыми общая исторія вырабатываетъ общность ха-
рактера. Языкъ, въ свою очередь, является орудіемъ об-
щей культуры, которымъ она создается и распростра-
няется. Языкомъ обезпечивается взаимное пониманіе
и обусловливается тѣсная общность сношеній. 1). Всѣ
эти признаки сочетаются самымъ различнымъ обра-
зомъ и зачастую присутствуетъ то одинъ, то другой
изъ нихъ. Такъ, напр., общіе законы играютъ значи-
тельную роль при выработкѣ общности характера, но
послѣдняя можетъ обойти ихъ, если для образованія
культурной общности достаточно другихъ признаковъ.
Въ сходномъ положеніи находится и религія: сербовъ
и хорватовъ раздѣляетъ при общемъ языкѣ религія,
нѣмцы же при вѣроисповѣдномъ разномысліи образу-
ютъ единый народъ. Относительно территоріи нужно
замѣтить, что она зачастую содѣйствуетъ разъединенію
народовъ и лишь постольку составляетъ одно изъ ус-
ловій національнаго бытія, поскольку обусловливаетъ
собою общность судьбы. Если же культурная или есте-
ственная общность возможна помимо территоріальнаго
единства, то отсутствіе послѣдняго не мѣшаетъ возник-
новенію національной общности. «Нѣмецъ, находящійся
1) «Языкъ—это важнѣйшее орудіе человѣческаго общенія..;
Хотя не всѣ, говорящіе на одномъ языкѣ, составляютъ націю, но
зато несомнѣнно, что никакая нація невозможна безъ языка» (0.
Бауэръ). «Языкъ и національность—это понятія если не тожествен-
ныя, то вполнѣ покрывающія одно другое. Предѣлы одного—тоже-
ственны съ предѣлами другого (П. Милюковъ).

въ Америкѣ подъ вліяніемъ нѣмецкой культуры—хотя бы
оно выражалось только въ нѣмецкой книгѣ и въ нѣмец-
кой газетѣ—дающій своимъ дѣтямъ нѣмецкое воспита-
ніе, остается нѣмцемъ, вопреки своей территоріальной
оторванности отъ родины. Общность территоріи лишь
постольку является условіемъ существованія націи, по-
скольку она необходима для общности культуры» (О.
Бауэръ).
Въ заключеніе этого перваго очерка мы должны
оправдать наше опредѣленіе націи предъ такъ называ-
емой психологической теоріей. Сущность на-
ціи она видитъ въ томъ сознаніи ея членовъ, ко-
торое сплачиваетъ ихъ въ одно цѣлое. «Мой народъ—
тѣ, кого я считаю моимъ народомъ и съ кѣмъ соз-
наю свою неразрывную связь» (Рюмелинъ) Эта тео-
рія пользуется широкимъ довѣріемъ, такъ какъ идетъ
по линіи наименьшаго сопротивленія: она вызвана
множествомъ неудачныхъ попытокъ найти объектив-
ный признакъ націи въ религіи, общемъ происхожде-
ніи, государствѣ и пр. Всѣ подобныя определенія ока-
зывались несостоятельными потому, что они совершен-
но не покрывали собой многообразія національной
жизни. Но и психологическая теорія, которая думала
замѣнить ихъ, точно также не справилась со своей за-
дачей. Дѣйствительно, если нація коренится только въ
сознаніи принадлежности къ одному цѣлому, то почему
я связываю себя въ моемъ сознаніи именно съ этими, а
не съ другими людьми? Далѣе, если сибирскій кресть-
янинъ никогда не задумывался о своей связи съ цен-
тральной Россіей, то развѣ онъ перестаетъ быть рус-
скимъ въ основѣ своей? Наконецъ, что же именно соз-
1) «Нація—говоритъ Г. Еллинекъ—не есть что-либо объектив-
ное, въ смыслѣ внѣшне-существующаго. Она относится, напротивъ,
къ обширному классу соціальныхъ явленій, которыя вообще не мо-
гутъ быть измѣряемы внѣшними мѣрилами. Нація есть нѣчто су-
щественно субъективное, т. е. свойство опредѣленнаго содержанія
сознанія. Группа людей, сознающихъ себя объединенными множе-
ствомъ общихъ своеобразныхъ культурныхъ элементовъ и общимъ
историческимъ прошлымъ и потому отличными отъ другихъ людейк
образуетъ нація». Общее ученіе о государствѣ. Спб. 1908, ст. 85—86.

наетъ русскій человѣкъ, когда онъ думаетъ о личной
близости къ своему народу, что опредѣляетъ его при-
надлежность къ русской націи? Такъ или иначе, это соз-
наніе должно быть чѣмъ-нибудь заполнено, общая
принадлежность къ единому цѣлому должна имѣть и
какой нибудь объективный признакъ. Отсюда весь
этотъ вопросъ заставляетъ насъ перейти къ разсмотрѣ-
нію національнаго сознанія.

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Нація какъ переживаніе души.
Говоря о національномъ сознаніи, мы должны
«подчеркнуть его относительный характеръ: оно не
есть нѣчто «абсолютное», независимое отъ суще-
ствованія другихъ народовъ, ибо пока человѣкъ жи-
ветъ въ родной средѣ, встрѣчаясь постоянно съ при-
вычнымъ ему душевнымъ складомъ и физическимъ ти-
помъ соплеменниковъ, онъ не сознаетъ своей націо-
нальности. Обособленіе и мысленное выдѣленіе себя,
какъ члена особаго по внутреннему и внѣшнему обли-
ку народа, появляется лишь при столкновеніи съ дру-
гимъ народомъ и чуждымъ жизненнымъ укладомъ его..
И чѣмъ больше наберется отличительныхъ признаковъ,
чѣмъ рѣзче столкнется какой-нибудь народъ съ не-
ожиданными законами и странными обычаями другого
народа, тѣмъ ярче выступитъ его собственное національ-
ное своеобразіе. Вѣдь московскіе или костромскіе
крестьяне меньше отличаются отъ русинъ Галиціи,
нежели отъ испанскихъ или американскихъ земледѣль-
цевъ. Такая относительность не лишаетъ, однако, на-
ціональное сознаніе болѣе или менѣе устойчиваго со-
держанія, такъ какъ оно вырабатывается путемъ срав-
ненія съ нѣсколькими народами и порождается не од-
нимъ только непосредственнымъ знакомствомъ съ ни-
ми: газеты, журналы, книги и пр. точно также приво-
дятъ инымъ путемъ къ сходному конечному резуль-
тату, къ невольному познанію того, что я схожусь съ

моимъ народомъ въ цѣломъ рядѣ опредѣленныхъ при-
знаковъ1)
Это сознаніе не только личной, но и коллектив-
ной обособленности (я — членъ своего народа) не рав-
нозначно съ любовью къ націи, съ безкорыстной пре-
данностью ея интересамъ. Если же національное созна-
ніе является виднымъ мотивомъ нашего поведенія, мо-
гучимъ рычагомъ многихъ нашихъ поступковъ, то
объясняется это вмѣшательствомъ новаго душевнаго
переживанія, національнаго чувства. Въ на-
шей психикѣ даже самыя простыя явленія сознанія
(ощущенія) сопровождаются обычно удовольствіемъ
или неудовольствіемъ, т. е. опредѣленными чувствами.
Такая эмоціональная окраска или «чувственный тонъ»
присущи и болѣе сложнымъ душевнымъ явленіямъ
(«эстетическій вкусъ», «нравственное чувство»). Отсю-
да и то своеобразное чувство, которое въ различной
мѣрѣ сопровождаетъ національное сознаніе и по сво-
ему окрашиваетъ его, мы назовемъ національнымъ чув-
ствомъ. Слѣдовательно, переживаніе націи пріобрѣта-
етъ дѣйственный характеръ въ томъ случаѣ, если
оно удовлетворяетъ не только необходимому условію
(національному сознанію), но и достаточному (націо-
нальному чувству).
Чувство любви къ своему народу, неодинаковое
у разныхъ лицъ и классовъ, проявляется и въ разной
формѣ. Такъ, національное чувство у крестьянина за-
частую покоится на консервативной силѣ привычки, на
враждебномъ отношеніи къ чужимъ обычаямъ и нра-
вамъ, тогда какъ горожанинъ многое изъ новаго и
необычнаго встрѣчаетъ уже безъ особаго неудоволь-
ствія: у него національное чувство покоится на осоз-
нанной и тѣсной связи съ націей. Здѣсь національное
начало сказывается въ притяженіи, въ отношеніи по-
1) Слѣдуетъ оговориться, что между сознаніемъ и характе-
ромъ нельзя поставить знака равенства. Когда-то наши крестьяне
могли не сознавать, какъ своего отличія отъ другихъ націй, такъ и
своего сходства съ русской народностью въ цѣломъ, что нисколько
не мѣшало быть имъ по своему національному характеру устойчи-
вѣе и ярче другихъ людей, испытавшихъ вліяніе иноземныхъ куль-
туръ.

ложительномъ, тамъ скорѣе въ отталкиваніи, въ от-
ношеніи отрицательномъ.
Словомъ, чувство любви и сознаніе родственной
близости къ своему народу можетъ питаться не
сложившейся предубѣжденностью къ особенностямъ
другого народа, но тѣмъ обстоятельствомъ, что пред-
ставленіе о націи я тѣсно и порою даже неразрыв-
но связываю (ассоціирую) съ другими представле-
ніями, чувственный тонъ которыхъ невольно перено-
сится и на мое представленіе о націи. Такъ, цѣлый рой
дорогихъ и милыхъ воспоминаній появляется въ на-
шемъ сознаніи при мысли о своемъ отечествѣ. Въ на-
шей памяти всплываютъ тѣ знакомыя, мѣста, гдѣ про-
текли наши дѣтскіе годы; мы охотно посѣщаемъ ихъ,
словно оставили здѣсь кусочекъ нашей души и теперь
стараемся воскресить его въ нашихъ воспоминаніяхъ
о родительскомъ домѣ, строгой нянѣ, старомъ учителѣ
и дѣтскихъ проказахъ. И горячая привязанность къ
такимъ мѣстамъ сама собой, безъ нашего вѣдома,
захватываетъ и тѣсно связанное съ ними представле-
ніе народа, къ которому мы принадлежимъ. Но та-
кимъ переносомъ чувственнаго тона дѣло здѣсь не
ограничивается. Національное сознаніе, вообще, гово-
ритъ о томъ, что мы крѣпко связаны съ націей общей
культурой и общей душой, что нація есть форма на-
шей собственной индивидуальности, а любовь къ ней
есть любовь къ самому себѣ, которая обнимаетъ и всѣхъ
тѣхъ, съ кѣмъ соединила насъ общность національнаго
характера1). Горячая привязанность къ родной землѣ
*) «Нація есть для меня не что-то чужое,—говоритъ О.
Бауэръ,—а часть моего «я», часть того самого, что существуетъ и
въ моихъ соплеменникахъ. Такимъ образомъ, представленіе о націи
ассоціируется съ представленіемъ о моемъ «я». Кто позоритъ націю,
тѣмъ самымъ позоритъ меня самого; слава моей націи есть моя
собственная слава. Ибо нація существуетъ во мнѣ и во мнѣ подоб-
ныхъ». Эти слова австрійскаго соціалиста не мѣшало-бы твердо
помнить многимъ изъ моихъ соотечественниковъ. Они пріобрѣтаютъ
особое значеніе, если сравнить ихъ съ русскими подголосками
марксистскихъ идей. «Отечества—авторитетно заявляетъ Г. Плеха-
новъ—служатъ не только выраженіемъ духовныхъ особенностей раз-
личныхъ народовъ, но также—и болѣе всего—выраженіемъ націо-
нальной исключительности, взаимнаго недовѣрія между народами

не ограничивается, далѣе, ея настоящимъ; она пы-
тается любовно заглянуть и въ ея далекое прошлое,
когда слагались и вырабатывались тѣ устои матеріаль-
ной и духовной культуры, которыя были переданы
намъ предками г).
Конечно, мы далеко не исчерпали сказаннымъ
всѣхъ сторонъ и оттѣнковъ сложнаго національнаго
чувства. Каждый по своему любить родину. Такъ, од-
ному дорога «святая Русь», ея религіозный смыслъ и
символъ, другого захватываетъ е(я государственная
мощь и слава, третій испепеленъ жгучей мыслью о
томъ земномъ раѣ, который омывается истиной и
справедливостью и который .наступитъ въ свободной
и счастливой Россіи, а четвертый задумчиво повѣдаетъ
намъ о той странной любви къ отчизнѣ, которую не
подкупаютъ
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордаго довѣрія покой,
Ни темной старины завѣтныя преданья.
Все человѣческое не «шевелитъ отраднаго меч-
танья», не трогаетъ души великаго поэта, которая об-
ращена къ природной стихіи, этому первозданному
источнику національнаго сознанія и чувства.
и угнетенія одного народа другимъ» (Курс, автора). См. Г. Плеха-
новъ. «Патріотизмъ и соціализмъ», стр. 7. Отсюда этотъ мужъ разума
и совѣта прописываетъ и соотвѣтствующій рецептъ русскому рабо-
чему классу: «Въ умахъ сознательныхъ рабочихъ идея отечества...
по необходимости должна уступить мѣсто безконечно болѣе широкой
идеѣ солидарности революціоннаго человѣчества, т. е. «пролетаріевъ
всѣхъ странъ». Такъ просто и скоропалительно рѣшается имъ тотъ
вопросъ, о которомъ другой его нѣмецкій единомышленникъ гово-
ритъ, что «гибель національности обозначаетъ для ряда ея поко-
лѣній нужду и презрѣніе, если даже отдаленные потомки будутъ
жить лучше, нежели въ томъ случаѣ, если-бы ихъ прежняя націо-
нальная связь сохранилась». Р. Шпрингеръ. Op. cit.
1) Здѣсь, по словамъ того же Бауэра, «выражается то участіе,
которое человѣкъ настоящаго можетъ принимать въ боровшемся че-
ловѣкѣ прошлаго... Подобно тому, какъ я люблю свою націю, по-
знавши въ ея особенностяхъ мой собственный характеръ, такъ мнѣ
становится дорога ея исторія при мысли о томъ, что въ ея дале-
кихъ историческихъ судьбахъ заключаются силы, опредѣлившія ха-
рактеръ моихъ предковъ, а черезъ нихъ и мою собственную инди-
видуальность». Національный вопросъ и соціалдемократія, стр. 140.

Многообразны и тѣ душевныя переживанія, ко-
торыми сопровождаются всѣ эти порывы. У одного
тяготѣніе къ отчизнѣ теплится въ сердцѣ тихою свѣ-
чей, бережно укрытой отъ людскихъ взоровъ; въ го-
дину же народныхъ бѣдствій и тяжелыхъ испытаній она
разомъ вспыхиваетъ и свѣтитъ такъ ярко, что рѣжетъ
простой обывательскій глазъ. У другого это тяготѣніе
не сокровенное достояніе, не палладіумъ души, но ру-
ководящее начало гражданской жизни; здѣсь оно сбро-
сило съ себя религіозныя покровы и тѣсно срослось
съ государствомъ и тогда—это точно вымѣренный ка-
налъ, бурный и шумливый только въ грозу и поло-
водье..
Ошибочно думать, наконецъ, что искреннее и
глубокое національное чувство требуетъ всегда одной
восторженной хвалы и нѣмого преклоненія. Нѣтъ, есть
и гнѣвныя слова, которыя изступленно бросаютъ въ до-
рогое лицо не для грубаго надругательства, но ради
защиты того свѣтлаго идеала, которое это лицо долж-
но осуществить, но отъ котораго оно удалилось. Ибо
часто, даже слишкомъ часто, оправдываются слова,
что
То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидѣть.
Великая ненависть бываетъ нерѣдко отраженіемъ
великой любви, когда отрицаніе ведетъ насъ къ утвер-
жденію, когда ледяное «нѣтъ» служитъ обратной сто-
роною огненнаго «да».
Вотъ почему не можемъ мы довѣрчиво и серьез-
но отнестись къ тому космополитическому пафосу, ко-
торый часто слышался и слышится теперь въ рядахъ
нашей интеллигенціи. Вселенское чувство не выдержи-
вало до сихъ поръ жизненной закалки, отъ слова до
дѣла оставался длинный путь. «Ахъ, никогда-то я не
чувствовалъ любви къ родинѣ, которая будто бы при-
суща человѣческому сердцу... И, воистину, благосло-
венно каждое мгновенье, когда мы чувствуемъ себя
гражданами вселенной»,—говоритъ одно лицо въ раз-
сказѣ Бунина «Тѣнь птицы». Увы, этихъ «благословен-
ныхъ мгновеній» не много выпало на долю тому, кто
съ грустнымъ вздохомъ сознается, что «русская рево-

люція волнуетъ меня все-таки болѣе, чѣмъ персидская».
И сколько наберется такихъ людей, которые обманы-
ваются въ подлинной основѣ своего духовнаго бытія.
Кажется, что вотъ поэтъ смутнаго рокота души и ея
капризныхъ достиженій, упорно перевоплощаясь въ
образы далекой жизни и чутко улавливая вселенскій
пульсъ, — такой художникъ, казалось, долженъ былъ
бы износить свою національную одежду и радостно ра-
створить свое «я» въ міровомъ аккордѣ. И вотъ... и
все же
Я на краю Земли. Я далеко на Югѣ.
На югѣ разныхъ странъ, на югѣ всей Земли.
Моя заря горитъ на предполярномъ кругѣ.
Въ моихъ моряхъ встаютъ не часто корабли.
Мой свѣточъ—Южный Крестъ. Мой свѣточъ
—отблескъ льдины.
Здѣсь горы льдяныя—одинъ пловучій храмъ.
Но за чертой мечты—мой помыселъ единый
Ведетъ мой духъ назадъ, къ моимъ роднымъ
полямъ.
И сколько бы пространствъ—какая бы стихія
Не развернула мнѣ, въ огнѣ или въ водѣ—
Плывя, я возглашу единый кличъ: «Россія!»
Горя, я пропою: «Люблю тебя—вездѣ!»
(К. Бальмонтъ).
Итакъ, національный укладъ жизни многообразно
просачивается во всѣ поры нашей души и порой до-
стигаетъ здѣсь такой напряженности, что связанный съ
нимъ духовный порывъ выходитъ за предѣлы человѣ-
ческаго постиженія, переростаетъ логическія выкладки
и растворяется въ космическомъ чувствѣ. Нашъ огра-
ниченный опытъ (въ личной жизни и наукѣ) не даетъ
возможности понять то великое броженіе души, когда
она охвачена мистическимъ восторгомъ, экстазомъ
брачнаго единенія съ отечествомъ, когда, въ своемъ
любовномъ устремленій къ народу, она приближается
къ религіозному чувству сліянности съ Божествомъ и
къ сладкому ощущенію раны отъ Его копья. Эта связь
религіознаго и національнаго момента была уловлена
еще I. Фихте. «Истинная любовь къ отечеству, — изла-

таетъ его ученіе Куно Фишеръ, — религіозна, она на-
правлена на вѣчное. Существуетъ «земная вѣчность»,
продолженіе нашей дѣятельности на землѣ, которая
сама возможна только въ силу продолженія и прогресса
нашего національнаго характера. Чтобы вѣчно остаться
на землѣ мы должны увѣковѣчить себя въ нашемъ на-
ціональномъ духѣ. Это возможно, если мы ему слу-
жимъ, если мы живемъ его задачами, если приносимъ
себя въ жертву ему, его цѣлямъ. Любовь къ Богу и ре-
лигіозная, вѣчная жизнь есть раствореніе въ Богѣ; лю-
бовь къ родинѣ и патріотическая жизнь есть растворе-
ніе въ народномъ духѣ... Патріотическое настроеніе ре-
лигіозно въ корнѣ и проникнуто чувствомъ этой свя-
зи съ вѣчнымъ; оно выходитъ за предѣлы государства
и общественнаго порядка, цѣли его выше, чѣмъ про-
стая забота о внутреннемъ мирѣ, о собственности, о
личной свободѣ, о жизни и благосостояніи всѣхъ1).
Эта параллель великаго представителя и защитника націо-
нальной идеи находитъ себѣ подтвержденіе и въ томъ направленіи
мысли, которое въ обрисовкѣ душевныхъ явленій и составляемаго
ими единства (человѣческаго «я»), всегда учитываетъ также и под-
сознательную жизнь. Полная и цѣльная человѣческая личность да-
леко не исчерпываетъ себя одними мыслительными процессами:
она не только познаетъ, но прежде всего живетъ, хочетъ и дѣй-
ствуетъ. Разумъ же, самъ по себѣ, безсиленъ обнять все многообра-
зіе жизни; успѣшно разбираясь въ отдѣльныхъ сторонахъ міра,
онъ не можетъ свести всѣхъ проявленій его къ одному знаменателю.
Міръ не исчерпывается логическими выкладками, бытіе и мысль не
покрываютъ другъ друга: въ развертываемой наукой картинѣ
всегда не хватаетъ некоторыхъ красокъ и тоновъ, въ содержаніи
человѣческаго опыта всегда остается не поддающійся логическому
анализу (ирраціональный) сгустокъ. Указанное безсиліе разума по-
родило множество пессимистическихъ ученій, приглашавшихъ от-
дельную личность и все человѣчество къ самоистребленію. Этотъ
призывъ остался, однако, «гласомъ вопіющаго» потому, что въ душѣ
человѣка нашлись иныя силы, которыя поддержали его въ стремле-
ніи жить и действовать.
1) Фихте, его жизнь, сочиненія и ученіе. Спб. 1909, стр 841.
Многаго ждетъ отъ сравненія религіознаго и національнаго момента
и Фр. Герцъ. «Религія и національное чувство, говоритъ онъ, вна-
чалѣ образуютъ неразрывное единство и только потомъ отделяются
другъ отъ друга и стремятся къ исключительному самопроявленію.
Надежда на потустороннюю жизнь ослабляла національное стремле-
ніе къ самоопредѣленію и земную тоску по вѣчности національнаго,
и наоборотъ». Задачи соціалистической культуры. Спб. 1907, стр. 697.

Такими живыми источниками является, напримѣръ, «интуи-
ція» и «религіозный опытъ». Сущность первой раскрывается не въ
холодной и выдержанной работѣ ума, но въ порывахъ творчества,
живомъ чувствѣ симпатіи, художественномъ вдохновеніи и загадоч-
номъ животномъ инстинктѣ. Религіозный же опытъ состоитъ въ осо-
бомъ воспріятіи сверхчувственнаго міра, живое общеніе съ которымъ
настраиваютъ душу на восторженный религіозный ладъ. Пере-
вести это яркое и острое озареніе души на языкъ точныхъ формулъ
логики мы полностью не можемъ. Всѣ описанія въ этомъ направле-
ніи блѣдны и отрывочны. Религіозный опытъ обусловленъ вторже-
ніемъ въ нашу сознательную жизнь подсознательныхъ эле-
ментовъ
Отсюда можно придти къ тому болѣе широкому взгляду, что
внѣшнія стороны нашей жизни во многомъ только глухой отголо-
сокъ внутреннихъ подсознательныхъ переживаній. Логика нашихъ
мыслей, чувствъ и поступковъ уходитъ своими корнями въ темную
область безсознательнаго, въ самую толщу инстинкта, въ полузабы-
тыя мѣста дѣтскихъ впечатлѣній и приснившихся когда-то сновъ.
Здѣсь именно и бьетъ источникъ религіозныхъ переживаній. На-
личность ихъ въ каждой душѣ подтверждается и тѣмъ соображе-
ніемъ, что религіозная жизнь человечества имѣетъ за собой тыся-
челѣтія, глубокія слѣды которыхъ не могутъ уничтожитъ и сте-
реть нѣсколько десятилѣтій. Въ той или иной формѣ при благо-
пріятіяхъ обстоятельствъ религіозный навыкъ оживаетъ и ска-
зывается вполнѣ опредѣленно: дремавшая возможность превра-
щается въ яркій фактъ.
Въ этой же подпочвенной жизни часто коренится и національ-
ное сознаніе и чувство. Исторія и художественная литература даютъ
намъ множество примѣровъ того, какъ у людей съ явно пониженнымъ
національнымъ сознаніемъ, которое они лично считали за отсут-
ствіе его, принимало крайнія острыя формы національнаго вооду-
шевленія. Слѣдовательно, національное сознаніе и чувство не исчер-
пываются той областью сознательныхъ душевныхъ явленій, кото-
рой завѣдуетъ психологія; они живутъ и въ той области безсо-
знательнаго, которая сообщаетъ имъ ирраціональный характеръ
свойственный, напримѣръ, и правовой эмоціи проф. Петражицкаго
Въ тяготѣніи личности къ народной массѣ, въ
стремленіи установить съ ней единство взглядовъ и на-
строенія есть что-то принудительное, стихійное, когда
противодѣйствіе этимъ стремленіямъ грозитъ роковымъ
столкновеніемъ съ какой-то высшей силой. Человѣкъ не
1) «Послѣдніе предѣлы нашего существа—говорить В. Джемсъ
въ своемъ трудѣ «О многообразіи религіознаго опыта»—пребываютъ
въ совершенно иной области бытія, чѣмъ чувственный и постигае-
мый міръ... Въ большинствѣ своемъ наши духовныя стремленія, по-
видимому, зарождаются именно въ этой области; иначе они не
могли-бы овладѣвать нами такимъ образомъ, что мы не въ со-
стояніи объяснить себѣ ихъ появленія».

можетъ иногда указать основаній отмѣченной принуди-
тельности, такъ какъ сама духовная связь съ націей за-
частую находится въ темной глубинѣ его души, въ ея
ирраціональномъ сгусткѣ. Этотъ сгустокъ долженъ
остаться и при дальнѣйшемъ развитіи міровой и лич-
ной жизни: какъ отдѣльная душа имѣетъ всегда нѣчто
неразложимое—индивидуальность, такъ и коллектив-
ное лицо, нація, не можетъ разложиться на одни общіе
элементы, сполна механизироваться. Подобное утверж-
деніе равнозначно положительному отношенію къ на-
ціи и оправданію ея исторической судьбы. Но вѣрно-ли
это?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Національная идея и космопо-
литизмъ.
Вспомнимъ, что нація—совокупность людей, объ-
единенныхъ общимъ характеромъ на почвѣ общей
судьбы. Слѣдовательно, творческимъ элементомъ націи
служитъ единство, которое въ историческомъ
опытѣ находитъ блестящее оправданіе, такъ какъ
тотъ же самый признакъ единства служитъ яркимъ по-
казателемъ жизненной силы того или иного народа.
Ксерксъ и Мараѳонъ, Ганнибалъ и Римъ, испанская
«непобѣдимая армада» и «старая Англія», общеевро-
пейская коалиція и революціонная Франція, Наполеонъ
и Россія, Турція и Балканскій союзъ—вотъ единичные
роковые уроки всемірной исторіи.
Однако, судъ исторіи многихъ не удовлетворяетъ:
въ прошломъ были иныя движущія силы, иныя потреб-
ности, которыми уже не можетъ руководиться совре-
меный человѣкъ. Въ наше же время національ-
ная идея должна исчезнуть изъ умственнаго обихода
просвѣщенной личности, какъ изжитая и реакціонная
мысль. И мало того, что должна исчезнуть, она уже
въ дѣйствительности испаряется, что краснорѣчиво
подтверждается фактами широкой, общечеловѣческой
солидарности. Мы живые свидѣтели небывалыхъ еще
по широтѣ и разнообразію международныхъ отноше-
ній, которыми необходимо сопровождается всегда
жизнь каждаго культурнаго народа. Національное свое-
образіе все болѣе и болѣе уступаетъ мѣсто интернаціо-

нальному общенію. Вспомнимъ, напр., о международ-
ныхъ выставкахъ, получившихъ огромное значеніе въ
промышленномъ дѣлѣ и художественномъ творче-
ствѣ. Въ этотъ круговоротъ втянута также чисто научная
работа: теперь и недѣли не проходитъ, чтобы предста-
вители различныхъ національностей не съѣжались гдѣ-
нибудь въ цѣляхъ совмѣстной, дружной работы. Театръ
точно также переросъ національные предѣлы, пользу-
ясь шумнымъ успѣхомъ и у чужихъ народовъ. Крупные
художники и ученые числятся одновременно академи-
ками въ другихъ государствахъ... Даже человѣческій
досугъ тяготится уже предѣлами своей родины: спор-
тивный состязанія привели къ «Олимпійскимъ играмъ»,
а состояніе путей сообщенія свободно удовлетворяетъ
страсть къ путешествіямъ огромной массы людей. Сло-
вомъ, общность духовныхъ интересовъ у культурныхъ
народовъ получила нынѣ вполнѣ отчетливое и яркое
выраженіе. Недаромъ же наши газеты и журналы напе-
ребой стараются достигнуть возможно болѣе широкаго
освѣщенія міровыхъ событій.
Въ томъ же объединительномъ направленіи идетъ
и современная экономическая дѣятельность различныхъ
національностей. Мы живемъ въ періодѣ мірового хо-
зяйства, которое съ середины XIX вѣка тѣсно связываетъ
между собой матеріальные интересы даже враждеб-
ныхъ и чуждыхъ другъ другу народовъ. Всѣ жизне-
способные народы образуютъ теперь какъ бы великое
торговое государство съ отчетливымъ раздѣленіемъ
труда: ни одинъ народъ не удовлетворяетъ самостоя-
тельно всѣхъ своихъ потребностей и не потребляетъ
самъ всѣхъ своихъ продуктовъ. Вполнѣ естественно от-
сюда, что всякое потрясеніе мірового хозяйства болѣз-
ненно ощущается не одной, но множествомъ заинтере-
сованныхъ странъ. Торговля и промышленность, урав-
нивая потребности разныхъ народовъ, содѣйствуютъ
одновременно ихъ лучшему взаимному ознакомленію и
болѣе справедливой оцѣнкѣ другъ друга, облегчаютъ
возможность совмѣстной культурной работы. Въ ре-
зультатъ сильное поблѣдненіе многихъ обычаевъ и
нравовъ, упорные поиски всемірнаго языка послѣ уста-
новленія всемірнаго образца одежды, возникновеніе

общественнаго мнѣнія Европы, съ которымъ уже давно
считался всякій разумный политикъ.
Всѣ эти факты сами собой толкаютъ человѣческую
мысль къ тому идейному выводу, что національное на-
чало въ дальнѣйшемъ неизбѣжно выродится и будетъ
сдано въ историческій архивъ. Личныя же усилія про-
свѣщеннаго человѣка должны согласоваться съ посту-
пательнымъ ходомъ исторіи, постепенно сглаживаю-
щимъ національныя различія и сливающимъ всѣ куль-
турные народы въ единый общечеловѣческій организмъ.
Культура едина и результаты ея всюду одни и тѣ же.
Потребности человѣка, вообще, въ основѣ своей вездѣ
одинаковы, одинаковы должны быть и средства къ
ихъ удовлетворенію. Вотъ почему всякая національная
идеологія хотя и тѣшить наше самолюбіе, но вводить
насъ одновременно въ тяжкій грѣхъ умышленной реак-
ціонности, сознательнаго отчужденія отъ русла міро-
вой исторіи. Да и самый источникъ національнаго со-
знанія довольно сомнителенъ: не питается-ли онъ за-
таенной враждою къ другимъ народамъ? А защита на-
ціональныхъ началъ—не прямое-ли оскорбленіе обще-
человѣческой идеи, злостный тормазъ культуры, источ-
никъ вредныхъ предразсудковъ? Отсюда нравственный
долгъ разумнаго человѣка—подавить въ себѣ національ-
ныя чувства, эти варварскіе отголоски, приличныя раз-
вѣ только дикимъ племенамъ. Его отечествомъ долженъ
быть весь цивилизованный міръ и, въ частности, та
страна, которая стоить во главѣ общечеловѣческаго
прогресса. Свою любовь и преданность отечеству онъ
можетъ выразить лишь такимъ путемъ, что станетъ жи-
вымъ и пламеннымъ посредникомъ между передовой
націей цивилизованнаго міра и своимъ народомъ. Въ
основу нашей мысли и поведенія должны быть поло-
жены высшія требованія вселенской культуры—таковъ
исходный пунктъ и девизъ космополитизма, отразив-
шагося сходнымъ образомъ и на построеніи педагоги-
ческаго идеала1).
1) «Пора сбросить цѣпи и оковы національной идеи. Она
сыграла свою роль и выродилась изъ служительницы прогресса въ
препятствіе для прогресса. Она препятствуетъ торжеству болѣе вы-

Итакъ, національное начало—отзвукъ далекихъ вре-
менъ, мертвое знамя разныхъ окаменѣлостей. Вотъ самъ
собой напрашивающійся выводъ. Подобное утверж-
деніе, однако, глубоко ошибочно въ двоякомъ отноше-
ніи: во-первыхъ, національная идея—дитя только XIX
вѣка, во-вторыхъ, она до сихъ поръ служила, будетъ и
должна служить живымъ символомъ здоровой народной
жизни.
Идея народности не завѣщана намъ предками, она
наше достояніе, результатъ человѣческаго прогресса въ
области политическихъ и общественныхъ представле-
ній. Породила ее революціонная Франція, выдвинувшая
въ противоположность коронѣ идею народнаго сувере-
нитета; восторженно ухватилась за нее и остальная
Европа, разбуженная отъ своей дремоты побѣднымъ
громомъ наполеоновскихъ войнъ. И въ дальнѣйшемъ
своемъ развитіи національная идея совпадала съ дви-
женіями, направленными къ свободѣ и независимости.
Во имя этой идеи произошло національное объедине-
ніе сначала Италіи, а потомъ и Германіи. Во имя тѣхъ
же идей была предпринята и Россіей освободительная
война за балканскіе народы.
Существованіе и быстрое развитіе мірового хо-
зяйства, какъ и прочихъ формъ международнаго обще-
нія, точно также не служатъ доказательствомъ умира-
нія національной идеи въ общественной и личной жиз-
ни. Какъ это ни странно, но, по мнѣнію выдающихся
представителей научной мысли, національная обосо-
бленность не только не ослабѣваетъ, но обнаруживаетъ
даже явные признаки своего усиленія. Демократизація
государственнаго строя приводитъ всюду къ болѣе
Сильному и глубокому сознанію народомъ своего еди-
ненія, общности своихъ интересовъ, чувствъ и мыслей.
Одновременно заявляютъ свои права на существованіе
и тѣ второстепенныя народности, которыя были не-
сокой идеи—идеи солидарности человѣчества. Эта послѣдняя идея
встрѣчаетъ нынѣ все большее и большее сочувствіе, ибо все яснѣе
и сильнѣе сознается интимная солидарность интересовъ цивилизован-
ныхъ народовъ. Эта солидарность интересовъ чувствуется въ раз-
ныхъ областяхъ». В. М. Устиновъ. Идея національнаго государства,
1906, ст. 24.

вольно захвачены общеевропейскимъ подъемомъ націо-
нальныхъ чувствъ.
Мало того, что національныя особенности не ис-
чезаютъ и не растворяются въ міровой культурѣ: вста-
ютъ и занимаютъ мѣсто въ общественной психикѣ ка-
залось давно почившіе расовые моменты. «Этническіе
особенности различныхъ народовъ—говоритъ авторъ
«Современнаго капитализма»—ощущаются нынѣ... го-
раздо рѣзче, чѣмъ, скажемъ, тридцать, пятьдесятъ или
полтораста лѣтъ тому назадъ. Это впечатлѣніе стано-
вится за послѣднее время болѣе обоснованнымъ благо-
даря тому, что мы имѣемъ возможность ясно прослѣ-
дить источники усиливающихся (курс, нашъ)
контрастовъ между отдѣльными національнымъ
группами... Не подлежитъ никакому сомнѣнію, — про-
должаетъ В. Зомбартъ, — что контрасты между раз-
личными расовыми группами (т. е. между группами,
не находящимися въ близкомъ кровномъ родствѣ) обо-
стряются или, по меньшей мѣрѣ, выступаютъ наружу
послѣ того, какъ онѣ входятъ во взаимное соприкос-
новеніе, благодаря которому расширяется почва для
междугрупповыхъ треній. Пока американскіе негры на-
ходились еще въ рабскомъ состояніи, не могло почти
быть рѣчи о непріязни бѣлыхъ къ чернымъ; ихъ дер-
жали тамъ на такомъ далекомъ разстояніи отъ себя,
что никому и въ голову не приходила мысль о нераспо-
ложеніи къ нимъ, такъ же какъ не можетъ быть рѣчи
о непріязни къ вьючнымъ животнымъ, которыми поль-
зуются для своихъ цѣлей. Теперь же, когда негръ про-
никаетъ уже во всѣ поры американской жизни, въ ду-
шахъ бѣлаго населенія накопилось чрезвычайно много
злобы. А національные конфликты, ожившіе за послѣд-
нее время въ Европѣ, развѣ не обязаны своимъ суще-
ствованіемъ тому обстоятельству, что развитіе капи-
тализма уничтожаетъ этнографическое единство раз-
личныхъ территоріи и приводить, такимъ образомъ,
отдѣльные народы во взаимное соприкосновеніе» *).
*) W. SOMBART. Zukunft der Juden, 1912, въ русск. пер. стр. 36—
36. ЭТИ же причины питаютъ и усиливаютъ, по его мнѣнію, и анти-
семитизмъ. Когда евреи начали внѣдряться во всѣ области культур-

Однако, процессъ обособленія на этомъ не оста-
новился: мы видимъ теперь противорѣчія тамъ, гдѣ
прежде ихъ не замѣчали, мы рѣзко ощущаемъ нынѣ
чужую національную самобытность, а вмѣстѣ съ тѣмъ
и свою собственную. Слѣдовательно, рѣчь идетъ не
болѣе и не менѣе, какъ о крутомъ сдвигѣ нашей души,
о ломкѣ самихъ способовъ нашаго воспріятія міра.
«Нашъ взоръ, — говоритъ тотъ же ученый, — значи-
тельно изощрился въ наблюденіи расовыхъ моментовъ.
Одновременно съ этимъ мы стали сознательнѣе и диф-
ференцированнѣе въ своихъ воспріятіяхъ, мы стали раз-
бираться болѣе критически въ своихъ взглядахъ на
человѣческія особенности. Мы видимъ теперь въ от-
дѣльной личности значительно больше особенностей, и
какъ разъ расовыхъ особенностей, чѣмъ люди просвѣ-
тительной эпохи и даже представители церкви паули-
новъ, которые оріентировались въ окружающемъ мірѣ
главнымъ образомъ съ помощью идеологическихъ ка-
тегорій. То, что мы называемъ «реализмомъ» нашего
времени, обнаруживается и тутъ. Мы потеряли
уже чувство абстракціи, которой наши
отцы и дѣды еще населяли міръ: «чело-
вѣкъ», «гражданинъ» стали для насъ понятіями, кото-
рымъ мы придаемъ значеніе не реальныхъ явленій, а,
въ лучшемъ случаѣ, регулятивныхъ идей».
Итакъ, дѣйствительность совершенно не оправды-
ваетъ космополитическихъ упованій и въ наше время
не приходится говорить о вселенскомъ направленіи
міровой исторіи. Конечно, остается еще одинъ свобод-
ный выходъ, еще одна возможность почетнаго отсту-
пленія — это будущее. Тамъ, въ свѣтлой дали краси-
вой мечты, осуществится все же святая идея человѣче-
ной жизни, то множеству профессіи «представился случай войти въ
ежедневное соприкосновеніе съ евреями и ознакомиться съ ихъ на-
ціональными особенностями. Ежедневно создавалась почва для взаим-
ныхъ треній, ежедневно передъ глазами отдѣльной личности кон-
кретно проявлялись различія и контрасты между обоими народами или
расами»... Сознаніе этихъ различій и контрастовъ стало уже теперь
всеобщимъ. Взаимныя отношенія становятся все болѣе и болѣе на-
тянутыми, по мѣрѣ того, какъ общеніе между евреями и окружающей
ихъ средой становится болѣе тѣснымъ.

ства. Недаромъ же всѣ партіи, стремящійся къ устано-
вленію соціальнаго міра въ современномъ классовомъ
обществѣ, зовутъ всѣ народы къ общеловѣческой со-
лидарности и послѣдовательной тактикой всегда го-
товы поддержать всякій шагъ въ данномъ направленіи.
Увы, и эта надежда оказывается безпочвенной: такъ
думали, но такъ уже не думаютъ. Соціальная демокра-
тія не беретъ теперь подъ свою защиту космополити-
ческаго идеала, не косится враждебно на идею націо-
нальности, но хочетъ быть ея единственнымъ предста-
вителемъ. Р. Шпрингеръ держится, напр., того мнѣнія,
что «чѣмъ больше человѣкъ обобществляется, чѣмъ
больше онъ начинаетъ принимать участіе въ обществен-
ной жизни—а это съ каждымъ днемъ происходитъ все
въ большей степени—тѣмъ больше государственное
управленіе вынуждено приспособляться къ націямъ,
тѣмъ интенсивнѣе развивается національная культура.
Чѣмъ выше народное образованіе, чѣмъ многочислен-
нѣе интеллигенція, тѣмъ меньшія націи становятся спо-
собными развивать національную литературу и націо-
нальную культуру, и тѣмъ труднѣе онѣ поглощаются
большими націями, несмотря на то, что ихъ, такъ на-
зываемая, интеллигенція все больше и больше вынуж-
дена изучать культурные міровые языки. Ростъ демо-
кратизаціи и соціализаціи общества влечетъ за собой
углубленіе и расширеніе національнаго вопроса»
Если одинъ австрійскій соціалистъ говоритъ, что
такъ будетъ, то другой его товарищъ, О. Бауэръ, заяв-
ляетъ, что такъ и должно быть. Космополитическая
мысль наивна въ своемъ предположеніи, что національ-
ныя различія поддерживаются въ наше время только
1) Р. Шпрингеръ. Національная проблема. СПБ. 1909, стр. 33.
Того же взгляда держится и видный русскій юристъ А. Градов-
скій. «По мѣрѣ того, какъ европейскія государства принимаютъ бо-
лѣе свободныя формы; по мѣрѣ того, какъ у нихъ утверждается
начало равноправности,, развивается просвѣщеніе, усиливается са-
модѣятельность общества и его участіе въ политическихъ дѣлахъ,—
въ каждомъ обществѣ укрѣпляется сознаніе его индивидуальныхъ
особенностей, сознаніе себя какъ нравственной личности среди дру-
гихъ народовъ». Собраніе сочиненій, т. VI, СПБ. 1901, стр. 3.

исключительной преданностью своеобразному укладу
жизни своего народа, что прогрессъ человѣчества ве-
детъ къ полному упраздненію національныхъ и дру-
гихъ перегородокъ. Наивной зовемъ мы эту мысль по-
тому, что національное самосознаніе отнюдь не простое
отраженіе характерныхъ условій окружающей обста-
новки въ коллективной психикѣ народа. Подобно тому,
какъ всякій новый предметъ не усваивается однознач-
но всѣми людьми, но каждымъ изъ нихъ своеобразно
перерабатывается (художникъ, археологъ и ювелиръ
отнесутся, напр., далеко не одинаково къ старинной ху-
дожественной чашѣ или коронѣ, которыя вызовутъ у
нихъ далеко не одинаковыя представленія), такъ и вся-
кое культурное содержаніе будетъ по своему воспри-
нято разными народами. Эта опредѣляемость нашего
воспріятія к. л. предшествующими состояніями созна-
нія и называется аперцепціей. Точно также и
элементы чужой культуры перерабатываются народомъ
въ процессѣ ихъ усвоенія и приспособляются къ его
исконному быту, къ наличному запасу привычныхъ
взглядовъ, чувствъ и настроеній — явленіе, которое мы
назовемъ національной апперцепціей. (О
ней уже шла рѣчь тогда, когда мы заявили, что нація
заложена въ насъ общностью судьбы.)
Дѣйствіемъ національной апперцепции и объяс-
няется какъ разъ то обстоятельство, что развитіе об-
щечеловѣческой культуры приводитъ не къ устраненію
національныхъ различій, но къ ихъ укрѣпленію и рас-
цвѣту. «Мы знаемъ, — говоритъ О. Бауэръ, — что (гер-
манская) нація в теченіе столѣтій воспринимала куль-
турные элементы различныхъ націй. Древніе германцы
сначала находились подъ сильнымъ вліяніемъ болѣе
развитыхъ кельтовъ, потомъ — подъ воздѣйствіемъ рим-
ской культуры. Христіанство ввело въ составъ ихъ на-
ціональной организаціи элементы восточной, греческой
и римской культуръ. Въ эпоху феодализма особенно ве-
лико было вліяніе южно-французской культуры, въ эпо-
ху крестовыхъ походовъ сюда присоединилось вліяніе
итальянской и восточной культуръ. Капиталистическое
товарное производство прокладываетъ путь для влія-
нія итальянскаго гуманизма и итальянскаго возрожде-

нія. Слѣдующіе затѣмъ вѣка опять являются свидѣте-
лями сильнаго французскаго вліянія. Вновь пробудив-
шаяся буржуазія подвергается вліянію античной куль-
туры, французскихъ, англійскихъ, нидерландскихъ на-
укъ и искусствъ. Въ XIX же столѣтіи наше культурное
богатство увеличивается, благодаря вліянію самыхъ раз-
личныхъ націй, даже другихъ частей свѣта. И вопреки
всему этому, объ исчезновеніи національнаго своеобра-
зія не можетъ быть и рѣчи! Этотъ фактъ объясняется
національной апперцепціей: ни одна нація не воспри-
нимаетъ инонаціональныхъ элементовъ въ неизмѣнномъ
видѣ; каждая приспособляетъ ихъ ко всему своему
бытію, подвергаетъ ихъ въ процессѣ воспріятія вну-
тренней переработкѣ. Французскіе культурные элемен-
ты были восприняты, какъ нѣмцами, такъ и англичана-
ми. Но въ головахъ англичанъ элементы французской
культуры стали чѣмъ-то инымъ, чѣмъ въ головахъ нѣм-
цевъ. Уравненіе матеріальнаго содер-
жанія различныхъ культуръ отнюдь
не означаетъ уничтоженія національ-
ной индивидуальности. Никогда еще созна-
ніе существующаго между націями различія не было
такъ отчетливо, какъ въ наше время, хотя именно те-
перь каждая нація учится у другихъ націй и перенима-
ютъ отъ нихъ гораздо больше, чѣмъ когда-либо рань-
ше». Отсюда вполнѣ послѣдовательно О. Бауэръ и
для будущаго предполагаетъ, что «ни одна мысль, за-
имствуемая одной націей у другой, не будетъ воспри-
нята, прежде чѣмъ она не будетъ переработана, при-
способлена ко всему національному бытію. Такимъ об-
разомъ, новая поэзія и новое искусство, новая фило-
софія и новая система общественной воли и дѣятель-
ности будетъ восприниматься не механически, а въ пе-
реработанномъ видѣ». Вотъ почему и «въ соціалисти-
ческомъ обществѣ новые элементы духовной культуры
найдутъ себѣ доступъ въ какой-нибудь націи не иначе,
какъ растворивъ себя во всей ея національной культу-
рѣ. Вотъ почему автономія національной культурной
общности въ соціалистическомъ обществѣ означаетъ
ростущую дифференціацію духовной
культуры націй, несмотря на уравненіе

матеріальнаго содержанія національ-
ныхъ культуръ» 1).
Итакъ, всѣ жизнеспособные народы вовлечены
нынѣ въ міровой обмѣнъ матеріальными и духовными
цѣнностями, но ни одинъ изъ нихъ не можетъ и не
хочетъ отказаться отъ свойственнаго ему особаго укла-
да личной и общественной жизни. Міровое сотрудни-
чество не разрушаетъ индивидуальности, международ-
ное общеніе не распыляетъ національныхъ единицъ.
Это прискорбное явленіе—скажутъ иные. Въ этомъ —
источникъ жизни, отвѣтимъ мы. Но прежде чѣмъ по-
дойти вплотную къ вопросу о цѣнности націи, объ
оправданія ея съ этической точки зрѣнія, мы должны
обстоятельно выяснить взаимное отношеніе національ-
наго и общечеловѣческаго начала.
Находится-ли національная идея въ полномъ про-
тиворѣчіи съ идеей человѣчества, лишена-ли каждая
изъ нихъ всякихъ точекъ соприкосновенія съ другой?
Раскроемъ прежде всего тѣ скобки, въ которыя
заключены понятія «націи» и «человѣчества», ибо пока
мы не дадимъ себѣ яснаго отчета въ ихъ содержаніи,
всякое разсужденіе сведется къ пусто»му словопренію.
Понятіе націи было уже нами опредѣлено, понятіе же
человѣчества при ближайшемъ анализѣ его сводится
къ туманному и расплывчатому образу чего-то такого,
что должно объединить всѣ или хотя бы одни куль-
турные народы. Результатъ получается такой же, что и
при представленіи треугольника вообще, который въ
человѣческомъ сознаніи оказывается всегда либо остро-
угольнымъ, либо прямоугольнымъ, либо тупоуголь-
нымъ: треугольника же вообще никакъ не получается.
Такимъ образомъ, данная геометрическая фигура не
усваивается человѣческимъ сознаніемъ въ видѣ суммы
изъ трехъ слагаемыхъ, хотя въ то же время несомнѣнно,
что составить ясное понятіе о ней возможно только при
учетѣ трехъ ея разновидностей. Въ сходномъ положеніи
находится и идея человѣчества: если ее сводить къ
простому итогу механическаго соединенія различныхъ
1) Ор. си. стр. 111—112 и 163.

націй, то въ результатъ получится смутный образъ, ни-
чего не говорящій ни сердцу, ни уму; но ясно въ то же
время, что въ составъ ея должны войти различные на-
роды, иначе мы не получили-бы идеи человѣчества.
Итакъ, что такая общечеловеческая цивилизація
и соотвѣтствующая ей идеологія? Отвѣтъ требуетъ нѣ-
котораго измѣненія въ постановкѣ самаго вопроса.
А именно, ближе къ дѣлу и точнѣе говорить объ обще-
человѣческомъ въ цивилизаціи, т. е. о совокупности
такихъ условій, которыя должны быть восприняты
каждымъ народомъ независимо отъ его національ-
ной особенности. Это измѣненіе оправдывается тѣмъ,
что самый рѣшительный защитникъ идеи человѣчества
не станетъ навязывать своему народу всей культуры
другой націи, но будетъ настаивать лишь на томъ, что-
бы имъ изъ чужеземной культурной работы было ус-
воено нѣчто, но отнюдь не все; это нѣчто и есть начало
общечеловѣческое, все же остальное предоставляется
свободному творчеству каждаго народа. Общечеловѣ-
ческимъ же мы называемъ то, что выводится непос-
редственно изъ природы человѣка, т. е. внѣ условій
пространства и времени и, слѣдовательно, внѣ отно-
шеній къ той народности, которая накладываетъ свой
особый отпечатокъ, опредѣляетъ его физическій и
духовный обликъ. Словомъ, понятіе человѣка выра-
батывается здѣсь путемъ опущенія тѣхъ историче-
скихъ условій, которыя зоологическую «особь» пре-
ображаютъ въ «личность». Слѣдовательно, отношеніе
между общечеловѣческой и національной идеей таково
же, что и между треугольникомъ вообще и хотя-бы
треугольникомъ прямоугольнымъ. Если мы и говоримъ
о треугольникѣ вообще, то представить или образо-
вать его мы можемъ только опредѣленнымъ сочета-
ніемъ прямыхъ линій. Отсюда и реальное существо-
ваніе общечеловѣческаго возможно только въ его во-
площеніяхъ, т. е. въ искусствѣ, философіи, учрежденіяхъ
и пр. разныхъ народовъ. «Эти различныя выраженія
народной мысли и нравственныхъ стремленій,—гово-
ритъ А. Градовскій, — не могутъ быть замѣнены
однообразными учрежденіями и формами, по-
строенными на отвлеченныхъ представленіяхъ о чело-

вѣческихъ стремленіяхъ и способностяхъ, ибо въ мірѣ
существуютъ не слова и понятія, а народы и люди. Что
сказали-бы мы, напримѣръ, если бы кто-нибудь пред-
ложилъ уничтожить всѣ различныя формы семьи и
замѣнить ихъ единообразной формой, на томъ осно-
ваніи, что - де семья удовлетворяетъ единообразнымъ
стремленіямъ человѣческой природы? Не сказали-ли бы
мы, что хотя, дѣйствительно, каждая форма семьи
основана на извѣстномъ общечеловѣческомъ стремле-
ніи, слѣдовательно, въ каждой семьѣ есть нѣчто обще-
человѣческое, но что изъ этого никакъ нельзя вывести
необходимость уничтожить конкретныя формы
семейнаго быта, созданные культурою отдѣльныхъ на-
родовъ? Въ самомъ дѣлѣ, что нужно было-бы сдѣлать
для этого? Мы должны были бы уничтожить не только
внѣшнія формы семьи, которыя можно уловить и опре-
дѣлить юридически, но коснуться и неуловимыхъ, но
важныхъ мелочей семейнаго быта, жизни, которыя
составляютъ сущность живыхъ семей англійской, фран-
цузской, нѣмецкой, польской, русской»
Мы пришли какъ будто къ выводу, что идея че-
ловѣчества есть только обманчивая видимость, пустая
фикція, лишенная всякаго значенія въ міровой
жизни. Но въ такомъ случаѣ мы грубо заблуждались
бы, такъ какъ указанное понятіе играетъ важную роль
въ двоякомъ отношеніи. Во-первыхъ, идея человѣче-
ства постоянно напоминаетъ намъ о совокупности тѣхъ
условій, которыя необходимы для здоровой жизни
личности и народа при всѣхъ ихъ своеобразныхъ укло-
неніяхъ (свобода слова и совѣсти, правый судъ и про-
свѣщеніе), и тогда эта идея служить основаніемъ
для критики національныхъ недостатковъ. Во-вторыхъ,
общечеловѣческими можно назвать тѣ внѣшнія, техни-
ческія условія для осуществленія матеріальныхъ или
духовныхъ задачъ, усвоеніе которыхъ не обусловлено
отреченіемъ отъ своей народности, отказомъ отъ твор-
ческой самобытности (пути сообщенія и машины, тех-
ника въ музыкѣ и художественномъ письмѣ).
Однако, «величайшимъ заблужденіемъ было-бы
1) Op. cit. стр. 176.

думать,—говоритъ тотъ же А. Градовскій,—что изуче-
ніемъ и усвоеніемъ общечеловѣческаго въ цивилизаціи
исчерпывается задача культурнаго народа. Напротивъ,
эта работа только подготовительная. За нею начинает-
ся настоящая культурная жизнь народа; внѣшнія усло-
вія культуры не создаютъ ея содержанія. Содержаніе
это вырабатывается или должно вырабатываться са-
мими народами, и въ особенностяхъ каждой культуры
раскрывается все разнообразное содержаніе человѣ-
ческаго духа, котораго ни одинъ народъ своею част-
ною цивилизаціей исчерпать не можетъ. Содер-
жаніе человѣческой мысли и духа мы можемъ ви-
дѣть только въ культурахъ разныхъ народовъ. И въ
дѣлѣ раскрытія внутренняго содержанія каждаго на-
рода общечеловѣческія условія играютъ вспомогатель-
ную служебную роль. Они не могутъ быть цѣлью
народной дѣятельности. Мы дорожимъ, говоря безъ
фразъ и околичностей, формами европейской жизни
потому, что онѣ даютъ, по нашему мнѣнію, наибольшія
гарантіи для личной и общественной свободы, т. е.
открываютъ широкій просторъ личной предпріимчи-
вости и народному творчеству. Если бы мы не доро-
жили своимъ внутреннимъ содержаніемъ, то для чего,
спрашивается, нужна была бы гражданская свобода? Для
подражанія, для заимствованія самого содержанія чу-
жой жизни свобода не нужна: для этого нужна жесто-
кая рука неумолимаго педагога. Выиграло бы само че-
ловѣчество отъ однообразія въ содержаніи раз-
ныхъ культуръ? Величайшее счастье европейца до
настоящаго времени состоитъ въ томъ, что онъ можетъ
изучать философію въ различныхъ ея направле-
ніяхъ, соотвѣтствующихъ особенностямъ отдѣль-
ныхъ народовъ, т. е. философію англійскую, нѣмецкую,
французскую, наслаждаться поэзіею и искусствомъ раз-
ныхъ народовъ. Величайшее несчастье постигнетъ его,
когда онъ вездѣ будетъ видѣть одно и то же,
т. е. когда свободное творчество разныхъ народовъ
погибнетъ въ мертвенномъ единствѣ 1).
1) Op. cit. стр. 178.

Чтобы покончить съ вопросомъ о правѣ различныхъ націй
на существованіе, обратимся къ разбору мнѣній Вл. Соловьева,
этого пламеннаго защитника вселенскаго идеала. Національность
есть ограниченность и прогрессъ исторіи заключается въ разрывѣ
этой ограниченности, въ переходѣ отъ народности къ всечеловѣ-
ческому. Предпочтеніе болѣе конкретнаго и опредѣленнаго типа
сравнительно съ человѣчествомъ равносильно пониженію нрав-
ственныхъ требованій. «Ибо совершенно несомнѣнно, что интересы
національные (въ тѣсномъ смыслѣ) гораздо конкретнѣе, опредѣ-
леннѣе и яснѣе интересовъ цѣлаго...; точно также несомнѣнно,
что интересы какого-нибудь сословія или партіи всегда опредѣ-
леннѣе и конкретнѣе, нежели интересы общенаціональные и,
наконецъ, уже вовсе никакому сомнѣнію не подлежитъ, что для
всякаго его личные эгоистическіе интересы суть изъ всѣхъ прочихъ
самые ясные, самые опредѣленные и конкретные» 1). Вообще, отноше-
ніе между національнымъ и общечеловѣческимъ началомъ оказывает-
ся несостоятельнымъ, если представлять себѣ, что человѣчество отно-
сится къ національнымъ группамъ, какъ родъ къ видамъ (треуголь-
никъ къ своимъ разновидностями. Подобный взглядъ нынѣ уста-
рѣлъ и замѣненъ другимъ, согласно которому «человѣчество от-
носится къ племенамъ и народамъ, его составляющимъ, не какъ
родъ къ видамъ, а какъ цѣлое къ частямъ, какъ реальный и живой
организмъ къ своимъ органамъ или членамъ, жизнь которыхъ
существенно и необходимо опредѣляется жизнью всего тѣла» 2).
Отсюда вполнѣ естественно вытекаетъ и практическая программа:
«если всякая частная группа, національная или племенная, есть
лишь органъ (орудіе) человѣчества, то наши обязанности къ на-
роду или племени, т. е. къ орудію, существенно обусловлены выс-
шими обязанностями по отношенію къ тому, для чего это орудіе
должно служить. Мы обязаны подчиняться народу лишь подъ тѣмъ
условіемъ,чтобы онъ самъ подчинялся высшимъ интересамъ цѣ-
лаго человѣчества» 3).
Но и эта космополитическая формулировка точно также
построена на пескѣ. Дѣйствительно, пусть органическое пониманіе
человѣческой исторіи вполнѣ свободно отъ недостатковъ и про-
маховъ (хотя органическая теорія общества рѣшительно утратила
въ наше время свое былое значеніе), пусть аналогія человѣчества
и организма вполнѣ справедлива и правильна, тѣмъ не менѣе,
выводъ отсюда получается такой, что Вл. Соловьевъ сталъ-бы от-
махиваться отъ него руками и ногами. Не говоря уже о томъ, что
органическій взглядъ на человѣчество отнюдь не отрицаетъ свое-
образной работы сложившихся національныхъ величинъ, онъ,
вмѣстѣ съ призывомъ всего человѣчества къ идейной и трудовой
солидарности, приводитъ неизбѣжно къ понятію «призванной»
1) Собраніе сочиненій. Т. V. СПБ. 1912, стр. 130.
2) Op. cit. стр. 130.
3) Op. cit. стр. 131—132. Ср. также Русская идея. М. 1911, стр. 4.

націи или расы. Вѣдь само собой разумѣется, что работа человѣ-
ческаго организма опредѣляется не столько рукой или однимъ изъ
ея пальцевъ, сколько деятельностью нашего мозга, которымъ упра-
вляются всѣ части или органы нашего тѣла. Понятно, что на моз-
говую деятельность человѣчества будетъ притязать не одинъ
народъ, ибо кому-же охота олицетворять собою безымянный па-
лецъ лѣвой или правой руки?
Мысль о «призванномъ» народѣ старались обосно-
вать слѣдующей теоріей.Міровая исторія въ своемъ послѣдователь-
номъ ходѣ развертываетъ опредѣленный планъ, осуществляетъ
одну общую идею. Міровая же идея не обнаруживается цѣликомъ въ
к.-л. отдѣльной эпохѣ, составляющей только ея частное проявленіе,
одинъ изъ моментовъ ея развитія. Эта частная идея эпохи воплощается
въ опредѣленномъ народѣ, который и становится во главѣ циви-
лизаціи своего времени и сообщаетъ ему свой особый характеръ.
Онъ господствуетъ надъ другими народами, лишенными всякаго
участія въ развитіи той общей идеи, осуществленіе которой есть
конечная цѣль человѣческой исторіи.
Указанная органическая аналогія и протягиваетъ какъ разъ
свою руку тому грубому пониманію національной идеи, которая
покоится на узкой исключительности народа и превосходствѣ его
надъ другими народами. Наше же время стоитъ на иной плоскости:
оно видитъ въ народности живую соборную личность, имѣющую
полное право на свободное развитіе заложенныхъ въ ней способ-
ностей. Это разнообразіе національныхъ культуръ—необходимое
условіе общечеловѣческой культуры и цивилизаціи. Каждый на-
родъ осуществляетъ одну изъ сторонъ міровой жизни; лишить
человѣчество его своеобразныхъ элементовъ равносильно оскопленію
человѣческаго духа. Такой взглядъ раздѣляется и Вл. Соловьевымъ,
когда онъ говоритъ, что «всякая народность имѣетъ право жить и
свободно развивать свои силы, не нарушая такихъ же правъ дру-
гихъ народностей. Это равное право для всѣхъ народовъ вноситъ
въ политику нѣкоторую высшую нравственную идею, которой должно
быть подчинено національное себялюбіе». Ясно, что эти слова—ре-
зультатъ нравственнаго убѣжденія, а не логическій выводъ изъ орга-
нической теоріи, которая именно равноправности и не можетъ от-
крыть въ работъ разныхъ частей нашего тѣла.
Этимъ противорѣчіемъ дѣло здѣсь не ограничивается. Срав-
неніе съ организмомъ не согласуется съ равноправностью народовъ
не только въ статическомъ, но и динамическомъ отношеніи.
Организмъ не можетъ претерпѣвать столь многообразныхъ из-
мѣненій, какъ человѣческая исторія. Бели центральное мѣсто въ
ней занимаетъ въ опредѣленную эпоху одинъ какой-либо народъ,
а въ слѣдующую эпоху его смѣняетъ другой народъ (Греція и
Римъ), то въ процессѣ развитія человѣческаго тѣла голова не мо-
жетъ очутиться на мѣстѣ ноги, равно какъ и послѣдняя не можетъ
стать вмѣстилищемъ мозга.
Итакъ, на примѣрѣ Вл. Соловьева мы лишній разъ убѣди-
лись въ справедливости тѣхъ словъ Хомякова, гдѣ онъ говоритъ,

что «народность есть начало общечеловѣческое, облеченное въ жи-
выя формы народа; съ одной стороны, какъ общечеловѣческое,
она собою богатитъ все человѣчество, выражаясь то въ Фидій ж
Платонѣ, то въ Рафаэлѣ и Вико, то въ Бэконѣ и Вальтеръ-Скоттѣ,
то въ Гегелѣ и Гёте; съ другой стороны, какъ живое, а не отвле-
ченное проявленіе человѣчества, она живитъ и строитъ умъ
человѣка».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Цѣнность націи.
Мы пришли, слѣдовательно, къ тому выводу, что
нація не есть замкнутая общественная группа, невольно
или умышленно разорвавшая живую связь съ другими
народами. Напротивъ, она находится съ ними въ тѣс-
ныхъ взаимоотношеніяхъ, что не разрушаетъ, однако,
національнаго своеобразія и не растворяетъ соборной
личности народа въ общемъ потокѣ міровой жизни.
Таково наше отношеніе къ объективной сторо-
нѣ націи, т. е. къ многообразнымъ ея проявленіямъ во
всѣхъ областяхъ общественной, политической и куль-
турной жизни. Такъ же положительно относимся мы
и къ субъективной сторонѣ націи, т. е. ко всѣмъ
тѣмъ индивидуальнымъ и коллективнымъ переживані-
ямъ, которыя мы зовемъ національнымъ чувствомъ,
сознаніемъ, міровозрѣніемъ, идеаломъ и пр. Идея
общечеловѣчества терпитъ крушеніе не только въ си-
лу разнорѣчія съ наличной дѣйствительностью: она
ошибочна также и для будущихъ временъ. Національ-
ная же идея построена въ тѣсномъ и живомъ взаимо-
отношеніи съ дѣйствительностью, она удовлетворяетъ
наше чувство реальнаго и въ то же время отнюдь не за-
темняетъ общечеловѣческаго горизонта. Задача насто-
ящей главы и состоитъ какъ разъ въ дальнѣйшемъ ут-
вержденіи національной идеи, въ оправданіи ея съ
точки зрѣнія человѣческаго познанія и творчества, въ
выясненіи ея необходимости съ этической и эстетиче-
ской стороны.
Опредѣленіе національныхъ особенностей есть
простое требованіе логики уже потому, что міръ

представляетъ собой не однообразную зеркальную по-
верхность, но единство во многообразіи, цѣлое съ пра-
вильнымъ соотношеніемъ частей. Постиженіе этого
цѣлаго или системы возможно только путемъ различе-
нія, т. е. указанія каждаго изъ тѣхъ признаковъ, сово-
купность которыхъ даетъ намъ понятіе предмета и
постепенно ведетъ насъ къ его идеѣ. Именно такимъ
путемъ выясняется объективная сторона націи, много-
гранное своеобразіе въ различныхъ направленіяхъ ея
жизни, точно также должны опредѣлить мы и субъек-
тивную сторону націи, ея назначеніе или идею, которую
она осуществила и должна осуществлять въ своемъ
историческомъ бытіи.
Всякое же заданіе и претвореніе его въ жизнь
возможно лишь только при наличности самосознанія,
отсутствіе котораго сравняло бы народъ со стадомъ.
Національное самосознаніе, подобно личному, есть
плодъ тяжелыхъ усилій и мукъ человѣчества. Когда мы
презрительно отзываемся о дикаряхъ, что всѣ они похо-
жи другъ на друга, мы тѣмъ самымъ подчеркиваемъ,
что личность есть продуктъ общественнаго развитія,
конечный результатъ психологической переработки си-
лами цивилизаціи біологической особи. Въ расплывча-
той и косной душѣ дикаря не проснулось еще чувство
своей особности, ей не достаетъ какихъ-то скрѣпъ, ко-
торыя могли бы дать его психикѣ извѣстную устой-
чивость, укрѣпить работу мысли и волевой аппаратъ.
«Въ ряду этихъ психическихъ скрѣпъ, объединяющих!*
личность,—говоритъ Д. Н. Овсянико-Куликовскій, —
упомянемъ прежде всего о той, которая тѣснѣйшимъ
образомъ связана съ развитіемъ языка и умственной
дѣятельности. - Это именно національность.
Всѣ мы имѣемъ національность, и наша психика рабо-
таетъ на ея основахъ, а потому мы и не замѣчаемъ пси-
хическаго значенія національности для правильнаго
развитія, для нормальнаго отправленія душевныхъ
функцій личности, какъ не замѣчаемъ своего здоровья
или воздуха, которымъ дышимъ. Только наблюдая слу-
чаи денаціонализаціи, т. е. тѣ, когда люди утратили
свою національность, а другую еще не пріобрѣли, мы
можемъ замѣтить огромное значеніе этой психической

скрѣпы: денаціонализація ведетъ къ упадку личности,
къ ослабленію ея умственной дѣятельности, къ нрав-
ственному разложеніи» 1).
Равнымъ образомъ и идеалъ всякаго общенія за-
ключается не въ распыленіи личности отдѣльнаго че-
ловѣка и цѣлаго народа. Личность нигдѣ и никогда не
должна исчезать: ни въ семьѣ, ни въ государствѣ, ни
въ человѣчествѣ. У всякой личности есть своя «святая
святыхъ», свободная отъ внѣшняго руководительства
и всякаго принужденія. Выдвигая идею общенія, нужно
помнить всегда о той законной долѣ обособленія, ко-
торая должна быть предоставлена каждой личности.
Даже вдохновенный апостолъ общечеловѣчества,
Вл. Соловьевъ, и тотъ признаетъ, что «національныя
различія должны пребыть до конца вѣковъ: народы
должны остаться на дѣлѣ обособленными членами все-
ленскаго организма» 2).
Воспитывая индивидуальность, народ-
ность содѣйствуетъ и творчеству. Если нація
есть коллективная личность, то существованіе націо-
нальнаго разнообразія является кореннымъ условіемъ
здоровой жизни и полнаго развитія общечеловѣческой
культуры. Отдѣльный народъ не можетъ притязать на
представительство всего человѣчества и на руководи-
тельство имъ: какъ бы велика ни была его духовная
мощь и матеріальная сила, онъ можетъ осуществить
только одну изъ сторонъ человѣческой жизни.
Вся глубина и все богатство человѣческаго
духа не могутъ быть ограничены предѣлами
одной какой-либо націи. Космополитизмъ правъ лишь
въ томъ отношеніи, что основные результаты умствен-
ной работы всякаго культурнаго народа должны стать
достояніемъ и прочихъ народностей. Однако, всякій
такой результатъ мірового захвата долженъ былъ вы-
роста предварительно на національной почвѣ. Во имя
полноты общечеловѣческой культуры всѣ народы дол-
жны развернуть свои особыя духовныя силы, основной
1) Собраніе сочиненій. Т. VI. (Психологія мысли и чувства).
СПБ. 1909, стр. 26.
2) Русская идея. М. 1911, стр. 43.

же цѣлью всякой національной жизни должно быть
народное творчество. Изсякновеніе твор-
ческихъ силъ въ народѣ равносильно гибели предпрі-
имчивости въ индивидуумѣ, когда онъ вѣрными ша-
гами идетъ къ своему разложенію. Единство же циви-
лизаціи и однообразіе культурныхъ формъ во всѣхъ
направленіяхъ должны пагубно отразиться на обще-
человѣческой жизни, и привести къ внутреннему опу-
стошенію разныхъ народовъ, этихъ живыхъ родниковъ
полной и красочной цивилизаціи.
Итакъ, національная идея не удовлетворяется со-
знаніемъ своей коллективной индивидуальности, но
требуетъ и творческой солидарности съ роднымъ наро-
домъ. Отсюда личная индивидуальность и обществен-
ный духъ суть психологическія предпосылки
подлинной національной идеи.
И все же нѣтъ недостатка въ упорныхъ людяхъ,
которые не устаютъ повторять, что національная идея
противорѣчитъ высшимъ этическимъ задачамъ
личной и общественной жизни, что она питается больше
враждою къ чужимъ народамъ, нежели любовью къ
своему собственному, что она обращается скорѣе къ
темнымъ, чѣмъ свѣтлымъ сторонамъ человѣческаго
духа. Въ доказательство ссылаются обычно на мнѣніе
Вл. Соловьева, что «любованіе самимъ собою, само-
угожденіе и самопоклоненіе никакъ не могутъ укрѣпить
народный духъ, напротивъ, они обезсиливаютъ и раз-
лагаютъ его. Если народъ занятъ самимъ собою, то
онъ не свободенъ для всемірныхъ подвиговъ». Націо-
нальная идея есть «возведенное въ принципъ отрицаніе
всѣхъ объективныхъ понятій о добрѣ и истинѣ», она
не состоятельна и потому, что «исключительное утвер-
жденіе національнаго начала въ ущербъ началамъ лич-
ному и универсальному, есть воззрѣніе прежде всего
антиисторическое... Обособленіе каждаго народа въ
смыслѣ отрицательномъ, т. е. его отчужденіе отъ всѣхъ
другихъ и замкнутость въ себѣ, будучи дѣломъ без-
нравственнымъ по существу, какъ отрицаніе альтруизма
и человѣческой солидарности, — является, при совре-
менномъ прогрессѣ внѣшней культуры, физической
невозможностью». Спору нѣтъ, такіе доводы были-бы

вполнѣ убѣдительны, если-бы народъ и порождаемую
имъ идею понимать такъ, какъ понимаетъ ихъ Вл. Со-
ловьевъ. Но критика его бьетъ мимо цѣли, а доводы
безплодны потому, что нація отнюдь не замкнутая въ
себѣ величина: она отлично уживается съ прогрессомъ
культуры и идеологія ея чужда исключительности.
Покончить со взглядами Вл. Соловьева можно было-бы ука-
заніемъ на то, что положительное отношеніе къ національной идеѣ
вовсе не обязываетъ насъ принимать и тѣ извращенія, которымъ она
подвергается (напр., чужебѣсіе или шовинизмъ). Если клиническую
запись болѣзненныхъ симптомовъ чахотки никто не приметъ за
нормальное отправленіе нашихъ легкихъ, то почему именно націо-
нальное начало силкомъ втискивать въ его болѣзненныя искаженія.
Однако, подобной ссылкой мы не ограничимся, и подвергнемъ бо-
лѣе обстоятельной критикѣ тѣ мысли Вл. Соловьева, гдѣ онъ дока-
зываетъ этическую невозможность остановиться на національной
идеѣ, руководствуясь ея большей опредѣленностью и пр. Въ та-
комъ случаѣ, думаетъ онъ, наиболѣе убѣдительны и ясны интересы
личные. А можно-ли отсюда ставить ихъ въ красный уголъ своего
нравственаго бытья? Попытаемся же найти выходъ въ безвыход-
номъ какъ-будто положеніи.
Христіанская заповѣдь говоритъ человѣку: возлюби ближняго
твоего, какъ самого себя. На первый взглядъ она кажется простой
и ясной, но прозрачность ея утрачивается при дальнѣйшемъ раз-
мышленіи. Я встрѣчаю голоднаго, что мнѣ дѣлать?—Отдать ему,
что ты имѣешь.—Хорошо. Ко мнѣ придутъ десятки и сотни людей,
каждаго-ли изъ нихъ я долженъ накормить и отдать все до по-
слѣдней нитки? Мало того, не долженъ-ли я самъ отправиться на
поиски нужды и бѣдности? Я знаю, что въ моемъ городѣ каждый
день голодаютъ нѣкоторые люди, долженъ-ли я постоянно обходить
ихъ и забросить поэтому всѣ мои дѣла? Долженъ-ли я, затѣмъ,
раздавши уже все свое состояніе, оказывать помощь совѣтомъ и
утѣшеніемъ? Таково-ли содержаніе заповѣди о любви къ ближнему.
Если да, то ясно, что для себя лично я никогда не буду
имѣть ни времени, ни силъ; а тѣмъ самымъ заповѣдь подкапывается
подъ самое себя. Если бы человѣкъ обязанъ былъ всюду и всегда
отдавать себя чужимъ дѣламъ прежде, чѣмъ браться за собствен-
ныя, то полное осуществленіе заповѣди о любви къ ближнему при-
вело-бы къ невообразимой путаницѣ всѣхъ людскихъ отношеній
«Если-бы каждый—говоритъ Фр. Паульсенъ—согласно притчѣ
Христа о богатомъ юношѣ, захотѣлъ продать свое добро и выручен-
ныя деньги раздать бѣднымъ, то въ результатъ получился-бы по-
стоянный круговоротъ благъ или, точнѣе, въ такомъ случаѣ уже
не существовало-бы никого, кто захотѣлъ-бы покупать и брать:
христіанская заповѣдь въ указанной общей формулировкѣ упразд-
няется сама собой. Она предполагаетъ, что есть другіе люди, ко-
торые, не заботясь о заповѣди, хотятъ брать и покупать» 1).
1) Fr. Paulsen, System der Ethik, II томъ, 1906 г., стр. 177.

Слѣдовательно, необходимы какія нибудь ограниченія или бо-
лѣе точныя опредѣленія этой заповѣди, чтобы она могла стать эти-
ческимъ закономъ или правиломъ. Дѣйствительно, нравственный
долгъ нашъ по отношенію къ чужимъ лицамъ ограничивается, во
первыхъ, обязанностями по отношенію къ самимъ себѣ. Мы должны
укрѣплять и развивать заложенныя въ насъ природою способности.
Пренебреженіе къ нимъ равносильно отказу отъ личнаго совершен-
ствованія. Во-вторыхъ, заботясь о чужомъ благополучіи, мы должны
учитывать самостоятельность другихъ, ослаблять которую не имѣетъ
права никакая благотворительность, ни одна щедрая помощь. Са-
модеятельность чужого «я» должна сохраняться, ибо она коренное
условіе всякой здоровой жизни1). Наконецъ, въ-третьихъ, мы
должны помнить о нашихъ особыхъ обязанностяхъ по отношенію къ
особо близкимъ намъ людямъ. «Всякій—говоритъ Фр. Паульсенъ—
находится въ сношеніяхъ съ лицами, которыя особенно притязают
на его попеченіе и заботливую помощь; это дѣти и родители, род-
ственники и друзья, слуги и рабочіе, сосѣди и домочадцы. Имъ въ
первую голову отдаетъ онъ свои силы и средства. Если кто-нибудь
отдастъ свое имущество чужому, нищему или любому благотвори-
тельному учрежденію, а своимъ домашнимъ тѣмъ самымъ повре-
дитъ, если какая-нибудь мать предсѣдательствуетъ въ семи благо-
творительныхъ кружкахъ и забросила своихъ дѣтей, то мы отнесемся
къ этому далеко не снисходительно. Мы сказали-бы: вначалѣ долгъ,
потомъ заслуга, сперва исполненіе особыхъ обязанностей, а затѣмъ
выборъ и дальнѣйшихъ задачъ. Что хорошо своимъ, можемъ мы
повторить и здѣсь, это достаточно знаетъ каждый, какъ помочь чу-
жимъ—усмотрѣть значительно труднѣе, а зачастую и невозможно.
Нужно-бы подумать, далѣе, о томъ обществѣ, къ которому принад-
лежитъ отдѣльный человѣкъ. Равнымъ образомъ, на его трудъ я
деятельность вполнѣ основательно притязаютъ община и народъ».
Всѣмъ только-что сказаннымъ мы дали посильный, хотя и
отрывочный, отвѣтъ на ложное предубѣжденіе Вл. Соловьева къ на-
ціональной идеѣ. Этотъ русскій мыслитель служитъ всегда источ-
никомъ великаго множества космополитическихъ убѣжденій. Поль-
зующіеся этимъ чистымъ источникомъ забываютъ, однако, что его
вселенская проповѣдь своей отправной точкой имѣетъ ясно выра-
женный религіозный идеалъ. Только на почвѣ этого даже церковнаго
идеала и возможна была позиція Вл. Соловьева. Нація, равно какъ
и государство, часто служили ему олицетвореніемъ язычества, ко-
торое должно было раствориться въ единой вселенской церкви. Вотъ
почему и всѣ относящіяся къ нашему вопросу формулировки вы-
ражены имъ въ богословскихъ терминахъ «отцовства», «сыновства»
и пр. Ибо въ вѣчныхъ истинахъ религіи искалъ онъ отвѣта. «Идея
1) «Цѣль всякой помощи заключается собствено въ томъ, что-
бы сдѣлать себя избыточнымъ. Это положеніе ясно въ тѣхъ случа-
яхъ, гдѣ дѣло идетъ о связномъ и длительномъ попеченіи. Въ вос-
питаніе мы имѣемъ наиболѣе широкую и планомѣрную заботу о
благополучіи другихъ; оно всецѣло руководится мыслью привести
воспитанника къ тому, чтобы онъ самъ взялъ въ свои руки заботу
о своей жизни и своемъ благополучіи». Fr. Paulsen, ibid, стр. 179.

націи есть не то, что она сама думаетъ о себѣ во времени, но то,
что Богъ думаетъ о ней въ вѣчности». Разрывая же завѣсу дале-
кихъ будущихъ временъ, онъ ясно видѣлъ, что «истинная будущ-
ность человѣчества, надъ которой намъ надлежитъ потрудиться, есть
вселенское братство, исходящее изъ вселенскаго отечества черезъ не-
престанное моральное и соціальное сыновство»1).
Мы же, съ своей стороны, полагаемъ, что религія не ведетъ
обязательно къ уничтоженію національной идеи. Конечно, длитель-
ная религіозная восторженность можетъ воспитать отрѣшенность отъ
дѣйствительности, пренебреженіе къ суетѣ міра сего, распаляя одну
жажду будущей загробной жизни и вселенскаго конца. При такомъ
настроеніи все земное — низменно, душа способна парить только къ
небу; аскетизмъ и подвижничество отшельника служитъ его вопло-
щеніемъ. Но далеко не всегда религіозное настроеніе отталкиваетъ
человѣка отъ націи и государства, а временная земная жизнь утра-
чиваетъ свою самостоятельность, служа только юдолью тяжелыхъ
грѣховъ и слезныхъ покаяній. Напротивъ, «въ правильномъ порядкѣ
вещей — говоритъ І. Фихте — земная жизнь должна быть дѣйствитель-
ной жизнью, которой можно наслаждаться и которая мыслима, ко-
нечно, при ожиданіи другой, болѣе высокой... Естественное влеченіе
человѣка, исчезающее только въ крайнемъ случаѣ, состоитъ въ томъ,
чтобы отыскать небо уже на этой землѣ и вѣчное вплести въ свою
земную повседневную работу; выростить и воспитать непреходящее
во временномъ можно не только неисповѣдимымъ путемъ и не только
смертными глазами, связывая непроходимую пропасть съ вѣчнымъ,
но и видимымъ смертному взору путемъ»2).
Итакъ, если національное начало блестяще оправ-
дывается историческимъ опытомъ, если оно не раство-
ряется въ общечеловѣческомъ сотрудничествѣ, равно
какъ и впредь не можетъ быть изжито, если національ-
ное сознаніе и творчество вполнѣ естественны и закон-
ны въ человѣческой душѣ, воспитывая ея индивидуаль-
ность, развивая творчество, то заранѣе можно ожидать,
что многообразная цѣнность націи будетъ закрѣплена
и теоретической мыслью.
И дѣйствительно, уже на порогѣ XIX вѣка, какъ
только проснулось и зашевелилось національное чув-
ство, оно было четко выражено І. Фихте въ его пла-
менныхъ «Рѣчахъ къ нѣмецкому народу». Идейная
судьба этого мірового мыслителя весьма поучительна.
Его внутренняя сущность не сразу вылилась въ ту ве-
личественную и благородную статую, вѣчнымъ пьеде-
сталомъ которой служать его вдохновенныя «Рѣчи».
1) Русская идея. М. 1911, стр. 3, 43—44.
2) I. Fichte, Reden an die deutsche Nation, 1909, стр. 132.

Защитникъ свободы, онъ во вспыхнувшей французской
революціи увидѣлъ міровое событіе, которое призоветъ
къ созидательной работѣ все человѣчество. «Гдѣ отече-
ство истинно-просвѣщеннаго христіанина-европейца?»—
задавался онъ тогда вопросомъ и отвѣчалъ: «Такимъ
отечествомъ для него является вообще Европа, а въ
частности—въ каждую отдѣльную эпоху—это то евро-
пейское государство, которое стоитъ на высотѣ куль-
туры» 1). Однако, французское вторженіе, это огненное
крещеніе, заставило его рѣзко измѣнить свои взгляды.
Рухнула мечта о всемірномъ гражданствѣ, и Фихте об-
ращается теперь не ко всему человѣчеству но только
къ своимъ соотечественникамъ. «Я говорю для нѣмцевъ
и о нѣмцахъ»—такъ онъ началъ свое патріотическое
слово. «Станемъ нѣмцами и тогда мы будемъ членами
общечеловѣчества»—такъ онъ закончилъ его.
Національный идеалъ, по его мнѣнію, отнюдь не
сводится къ задачѣ политическаго преобладанія на ос-
новѣ военной силы, онъ не можетъ быть достигнутъ
путемъ физическаго насилія одной народности надъ
другими. Всякій народъ займетъ почетное историческое
мѣсто только упорной работой надъ развитіемъ своихъ
особыхъ задатковъ и способностей, мудрымъ воспита-
ніемъ и самовоспитаніемъ къ сознательной жизни. Да-
лѣе, въ національной культурѣ внѣшняя и внутренняя
свобода—такое же необходимое условіе творчества,
какъ и въ жизни индивидуальной. Эта свобода можетъ
быть подавлена двоякимъ путемъ: во-первыхъ, завое-
ваніемъ народа, затяжнымъ изсякновеніемъ его творче-
скихъ силъ, во-вторыхъ, духовнымъ плѣномъ, обрече-
ніемъ на пассивное усвоеніе. Но какъ личность тяготит-
ся рабствомъ своего тѣла и духа, такъ и народъ не дол-
женъ быть подручнымъ завоевателя, переводчикомъ чу-
жихъ идей. Сохраняя полную самостоятельность, взять
отъ другихъ, что можно, на правахъ свободнаго обмѣ-
на—вотъ коренное условіе всякой здоровой національ-
ной жизни. Вотъ почему въ завоевательномъ движеніи
Франціи онъ усмотрѣлъ теперь не только опасность фи-
зическаго порабощенія, но также и возможность духов-
1) Основныя черты современной эпохи. Спб. 1906 г., стр. 192,

наго плѣна, грозившаго надолго задержать самобытное
развитіе народа. И послѣдній результатъ казался ему
горше перваго: если иго порабощенія еще можно сверг-
нуть той же физической силой, то искаженіе народной
души явилось-бы огромнымъ и непоправимымъ, быть
можетъ, несчастіемъ. Да и призванъ-ли вообще нѣмец-
кій народъ къ самостоятельной жизни, не требуется-ли
освобожденіе его только смутнымъ инстинктомъ, перво-
бытной психикой самосохраненія въ ущербъ интере-
самъ всего человѣчества. Фихте рѣшительно заявляетъ
теперь, что французскія идеи суть лишь переходная
ступень къ высшимъ началамъ жизни, гдѣ нѣмецкому
народу уготована даже первенствующая роль. Германія
пала, она въ кровавыхъ ранахъ лежитъ у ногъ завоева-
теля, но все же германская нація это нація по преиму-
ществу, ибо только нѣмцы способны къ усвоенію и пре-
творенію въ жизнь высшихъ началъ человѣческой
мысли, только они одухотворили философію, религію
и государство, которыя у прочихъ народовъ слу-
жатъ только механическими привѣсками.
Спасеніе народа въ національномъ воспитаніи, въ
нравственномъ обновленіи его души. Въ современномъ
ему педагогическомъ дѣлѣ Фихте замѣтилъ два основ-
ныхъ порока. Первый заключается въ томъ, что школа
съ ея правилами и наставленіями скользитъ, какъ блѣд-
ная картина, по уму своихъ питомцевъ, не управляя ихъ
волею и не уничтожая своекорыстныхъ побужденій.
Второй порокъ состоитъ въ ограниченности круга лицъ,
на которыхъ распространяется образованіе. Отсюда вос-
питаніе необходимо реформировать въ двоякомъ на-
правленіи, а именно, по содержанію и объему. Оно дол-
жно сдѣлаться народнымъ просвѣщеніемъ въ точномъ
смыслѣ этого слова, а также служить средствомъ по-
длиннаго образованія нравственной личности.
Сущность новаго воспитанія, по Фихте, есть цѣ-
лостное развитіе человѣка, какъ нравственной личности.
Мысль какъ-будто и не новая. Дѣло въ томъ, однако,
что это развитіе должно служить, въ конечномъ итогѣ,
не интересамъ человѣческаго рода и его усовершенство-
ванію, но прежде всего національнымъ интересамъ, ин-
тересамъ нѣмецкаго народа. Національность—это зем-

ная вѣчность; всякій, ищущій вѣчности, долженъ любить
эту земную вѣчность, свой народъ, и посильно работать
для него. «Какой благородный умъ не хочетъ въ своихъ
дѣтяхъ и внукахъ повторить свою собственную жизнь
лучшимъ образомъ, и еще на этой землѣ снова жить
въ облагороженной и совершенной жизни новыхъ поко-
лѣній, послѣ того, какъ самъ онъ давно умеръ? Какой
благородный умъ не хочетъ своимъ дѣломъ или мыслью
бросить сѣмя для безконечнаго совершенствованія сво-
его рода, внести въ сокровищницу времени кое-что но-
вое и прежде не бывалое, что осталось-бы въ ней и сдѣ-
лалось источникомъ новыхъ твореній?» 1). Вѣра же въ
непреходящее значеніе своей дѣятельности у человѣка
«держится надеждой на вѣчное бытіе націи, изъ кото-
рой онъ вышелъ, и вѣрой въ ея самобытность, внѣ смѣ-
шенія и порчи чѣмъ-либо чужимъ». Что создаетъ лю-
бовь къ своему народу и вѣра въ его вѣчность, то
остается жить и переходитъ въ общечеловѣческое до-
стояніе. Эти же чувства связываютъ насъ не только съ
роднымъ народомъ, но черезъ него и со всѣмъ человѣ-
ческимъ родомъ. Исторія и творчество націи вводятъ
насъ въ исторію и творчество всего человѣчества. Здо-
ровая вселенская жизнь возможна только при самобыт-
номъ развитіи участвующихъ въ ней народовъ. Отсюда,
воспитаніе нравственной личности естественно совпада-
етъ съ воспитаніемъ національнымъ.
Это послѣднее должно удовлетворять и второму
условію, т.-е. обнимать собою всѣхъ гражданъ. «Мы хо-
тимъ—говоритъ Фихте—образовать нѣмцевъ такъ,
-чтобы они составили одно цѣлое, одушевляемое и ру-
ководимое въ своихъ отдѣльныхъ членахъ однимъ и
тѣмъ же интересомъ».
Много воды утекло съ той поры, когда въ заня-
томъ французами Берлинѣ читалъ I. Фихте свои «Рѣчи
къ нѣмецкому народу», многое измѣнилось въ между-
народной обстановкѣ и философской мысли, но его
взгляды не утратили и нынѣ своего этическаго значенія
и неувядающей красоты. Національная идея доказала
свою жизнеспособность, а истинный космополитъ, по
1) Reden, стр. 132—133.

справедливому выраженію стараго Карамзина, до сихъ
поръ остается «существомъ метафизическимъ или столь
необыкновеннымъ явленіемъ, что нѣтъ нужды говорить
о немъ, ни хвалить, ни осуждать его».
Народность—говорили наши славянофилы—
есть начало самобытное, она живой источникъ силы,
гдѣ каждый отдѣльный человѣкъ долженъ черпать свое
содержаніе. Какъ соборная личность, народъ носитель
особой нравственной идеи, которая и сообщаетъ ему
важное значеніе. По своему содержанію «народность не
только объектъ мысли, но сама мысль должна получить
отъ нея свое образованіе; какъ въ исторіи общечеловѣ-
ческія начала проявляются не иначе, какъ въ народной
средѣ, такъ и въ области наукъ мысль возводитъ эти
начала въ сознаніе черезъ ту же народную среду» (Ю.
Самаринъ, I, 120).
Творчество—вотъ послѣднее слово человѣческаго
развитія, заявляетъ А. Градовскій. «Эта великая
цѣль не можетъ быть достигнута и обезпечена одними
внѣшними условіями. Для того, чтобы человѣческое
слово могло сдѣлать свое дѣло, мало дать человѣку воз-
можность говорить и писать,—нужно еще, чтобы у него
было ч т 6 сказать; другими словами, чтобы у него было
внутреннее содержаніе. Содержаніе это, въ свою оче-
редь, должно быть самостоятельно, иначе вся духовная
дѣятельность человѣка выродится въ подражаніе,
въ пассивное усваиваніе чужихъ мыслей, даже чужихъ
чувствъ... Гдѣ же и при какихъ условіяхъ можетъ вы-
работаться самостоятельное содержаніе личности?
Здѣсь проявляется великое значеніе народности. Народ-
ность даетъ человѣку все, что можетъ сдѣлать его нрав-
ственной личностью. Она даетъ ему языкъ, какъ форму
для выраженія его мыслей. И не форму только. Языкъ
въ такой степени связанъ съ мыслью, что люди думаютъ
словами... Слово же есть выраженіе пережитаго предста-
вленія народа о предметахъ и отношеніяхъ видимаго и
невидимаго міра. Въ языкѣ выражаются особенности
народныхъ понятій, особенности, такъ сказать, порядка
народнаго мышленія. Стоитъ вдуматься въ особенности
языковъ французскаго, нѣмецкаго, англійскаго и дру-
гихъ, чтобы убѣдиться, что онѣ вполнѣ соотвѣтствуютъ

особенностяхъ нравовъ, характера, міросозерцанія и
т. д. тѣхъ народовъ, которые на нихъ говорятъ. Вотъ
почему вполнѣ самобытнымъ, творческимъ, можетъ
быть только писатель, обладающій въ совершенствѣ
языкомъ своего народа, знающій всѣ его изгибы, тон-
кости, всѣ формы. Заставьте его писать на другомъ язы-
кѣ и вы получите декламатора, способнаго красиво го-
ворить общія мѣста, но не способнаго выразить дѣй-
ствительно оригинальную мысль со всѣми ея оттѣн-
ками».
Мало того: народность поддерживаетъ самобыт-
ность личности и тѣми особенностями своей культуры,
которыя въ исторической жизни получаютъ особую
опредѣленность и устойчивость. «Отдѣльная личность
охватывается этими воплощеніями всенародной мысли,
нравственности, фантазіи. Она наталкивается на нихъ
каждую минуту, на каждомъ шагу. Въ типѣ семейной
жизни и формѣ собственности, характерѣ сельскаго хо-
зяйства и общественнаго управленія, въ пѣснѣ рабочаго
и романѣ изъ національной жизни, складѣ церкви и ха-
рактерѣ школьныхъ отношеній, вездѣ и во всемъ на-
родность выдаетъ ему свой типъ, свой нравственный и
политическій складъ, воспитываетъ его въ извѣстномъ.
направленіи, служитъ для него обильнымъ источникомъ
вдохновенія и разочарованія, радости и горя, гордости
и униженія... Народность дѣйствуетъ воспитатель-
но на человѣческую личность потому, что она сама есть
собирательная и нравственная лич-
ность.» 1).
Здѣсь мы встрѣчаемся съ возраженіемъ, ясно фор-
мулированнымъ П. Милюковымъ. Воспитательное зна-
ченіе національности необходимо замѣнить воздѣйстві-
емъ просто общественности. Народность—отзвукъ
прошлаго, защита традиціоннаго уклада жизни отъ
всякихъ покушеній на его измѣненіе. «Дальнѣйшія усо-
вершенствованія въ процессѣ выработки общественной
мысли должны были привести, рано или поздно, къ из-
мѣненію содержанія «народнаго самосознанія». Изъ
«національнаго» оно должно было сдѣлаться «обще-
1) Op. cit., стр. 259—261.

ственнымъ»—въ смыслѣ большаго вниманія къ внутрен-
ней политикѣ, лучшаго пониманія требованій современ-
ности въ этой области и болѣе активнаго отношенія къ
этимъ требованіямъ... «Національное» самосознаніе яв-
ляется, психологически и хронологически, первымъ мо-
ментомъ, а «общественное» самосознаніе—вторымъ.» 2).
Предварительно оговоримся, что мы не дѣлаемъ,
подобно П. Милюкову, различія между народнымъ и
національнымъ. Оба выраженія однозначны для насъ по
своему внутреннему составу, тождественны они и по
своему филологическому содержанію: какъ народность
происходитъ отъ глагола рождать, такъ и нація—отъ
однозначнаго глагола nascere. Опустимъ безъ возраже-
нія и несостоятельные, съ нашей точки зрѣнія, взгляды
автора на націю и ея внутреннюю сущность. Замѣнять
же національность общественностью мы не можемъ по-
тому, что оба понятія не одинаковы по своему психо-
логическому содержанію. Общественный духъ или пу-
стая форма безъ всякаго содержанія, или это націо-
нальный общественный духъ. Націоналенъ же онъ не
только въ своей данности, въ своей обусловенности на-
личныхъ жизненнымъ укладомъ народа, но также и по
своей отзывчивости къ прошлымъ вѣкамъ своего исто-
рическаго бытія, по своей связанности съ раньше по-
ставленными національными задачами. Вспомнимъ лишь
о томъ, что національный характеръ мы называли исто-
рическимъ осадкомъ, застывшей исторіей
Возвращаясь къ нашему вопросу о цѣнности націи
и оправдывая ее съ точки зрѣнія этики, мы должны
привести здѣсь мнѣніе виднаго русскаго философа и
вдумчиваго педагога о значеніи національной идеи при
построеніи нравственнаго идеала. «Высшее нравствен-
ное начало,—говоритъ Н. Дебольскій—начало бу-
дущей нравственности, есть начало историческаго
идеализма; высшее же изъ понятій, образующихъ со-
бою это начало, есть понятіе національности.
Будущая нравственность будетъ нравственностью не
эгоистическою, не отвлеченно-гуманною, не утилитар-
ною, но національною. Привычка опредѣлять
1) Очерки по исторіи русской культуры, III в., 1909, стр. 3.

нравственность лишь при помощи блѣдныхъ отвлечен-
ностей мѣшаетъ многимъ понять истинный смыслъ вы-
раженія «національная нравственность». При чемъ тутъ
національность? могутъ они спросить. Развѣ не всегда
и не вездѣ человѣкъ долженъ быть одинаково нрав-
ствененъ, т.-е. честенъ, правдивъ, доброжелателенъ,
трудолюбивъ и т. д.? Но дѣло въ томъ, что эти качества
сами по себѣ суть только общія схемы нравствен-
ной дѣятельности, не указывающія для него никакого
положительнаго направленія, т.-е. проникающей ее ру-
ководящей идеи. Изъ этихъ общихъ схемъ еще нельзя
вывести никакихъ указаній на тотъ образъ дѣйствій, ко-
торымъ заявитъ себя человѣкъ въ качествѣ участника
современной ему культуры; т.-е. нельзя еще вывести,
какія общественныя, религіозныя, научныя, художе-
ственныя убѣжденія будетъ онъ проводить въ жизнь. А
въ подобномъ руководствѣ своей дѣятельности дан-
ными убѣжденіями и состоитъ живая, конкретная нрав-
ственность человѣка. Національное начало нравственно-
сти стремится вывести весь кругъ этихъ убѣжденій изъ
того частнаго національнаго идеала, который выра-
жаетъ въ себѣ своеобразную задачу даннаго народа въ
общечеловѣческомъ развитіи. Національная нравствен-
ность есть ничто иное, какъ сознательное подчи-
неніе своихъ дѣйствій этой задачѣ. Общечеловѣческое
не имѣетъ собственной реальности; поэтому, оно не мо-
жетъ быть возводимо и въ идею. Общечеловѣческое су-
ществуетъ лишь въ національномъ, ибо національное
есть ничто иное, какъ племенное, достигшее общечело-
вѣческаго значенія. Поэтому, развивать общечеловѣче-
ское можно лишь въ національномъ. Все общечеловѣче-
ское достояніе есть ничто иное, какъ собраніе націо-
нальныхъ продуктовъ: чистую науку пустили въ міръ
не люди вообще, а греки, реформацію—не люди вооб-
ще, а нѣмцы, революцію—французы, парламентаризмъ
—англичане. Вывести изъ исторіи своего на-
рода, что можетъ онъ внести въ общече-
ловѣческое развитіе, подчинить этой
цѣли или этимъ цѣлямъ свои убѣжденія
и дѣйствія—вотъ что значитъ руководствоваться
началомъ національной нравственности. Хотя это нача-

ло—и одно оно—безсознательно всегда произво-
дило общечеловѣческіе результаты, но особенность бу-
дущей нравственности будетъ состоять въ созна-
тельномъ его дѣйствіи. И нетрудно понять причину,
по которой въ будущемъ безсознательная національ-
ность должна обратиться въ сознательную. Причина эта
состоитъ въ томъ, что безсознательное національное
творчество человѣчества уже изсякло. Тѣ народы, ко-
торые развивались почему-либо въ болѣе благопріят-
ныхъ условіяхъ, имѣли и благопріятный случай сорвать
историческіе плоды. Они сами еще живутъ этими пло-
дами и даютъ ихъ крохи другимъ; но новыхъ плодовъ
теперь уже нѣтъ возможности найти по случаю, какъ
нѣтъ возможности теперь по случаю сдѣлать—что было
возможно прежде—великое открытіе или изобрѣтеніе.
Между тѣмъ эти новые плоды нужны, такъ какъ жизнь
народовъ видимо уже требуетъ новой пищи, а при
одной старой хирѣетъ... Новую пищу должна дать и
новая національность, доселѣ затертая и кор-
мимая объѣдками со стола ея сосѣдей. Эту новую пи-
щу она, какъ сказано, не можетъ найти случайно; для
этой новой національности безсознательное національ-
ное начало, которымъ могли довольствоваться прежнія
національности, должно стать началомъ сознательнымъ.
Лишь проникшись сознаніемъ этого начала, сознаніемъ
своего историческаго назначенія, эта новая
національность сдѣлается носителемъ и творцомъ но-
вой, болѣе совершенной жизни»
Сходныя мысли высказываетъ и новѣйшій пред-
ставитель критической философіи Г. Риккертъ. Онъ
исходитъ, какъ и Н. Дебольскій, изъ того положенія,
что національной оцѣнкѣ можно дать не только психо-
логическое объясненіе, но и философское оправданіе.
Въ индивидуальной этикѣ онъ категорическій импера-
тивъ Канта замѣняетъ слѣдующей формулой: «Если ты
хочешь правильно дѣйствовать, ты долженъ силами
твоей индивидуальности выполнить все, что только мо-
жешь выполнить, находясь на особомъ мѣстѣ въ мірѣ
1) Я. Дебольскій, Философскія основы нравственнаго воспита-
нія. Спб. 1880, стр. 113—115.

дѣйствительности. Ибо въ мірѣ, повсюду индивидуали-
зированному ни у кого нѣтъ точно такой же задачи,
какая лежитъ на тебѣ, и всю свою жизнь вообще ты
долженъ устроить такъ, чтобы она образовала собой
цѣльную телеологическую эволюцію, которая въ своемъ
цѣломъ представляетъ твою жизненную задачу, нигдѣ
и никогда не повторяющуюся». Своей индивидуальной
этикѣ Риккертъ придалъ національное толкованіе, ра-
зумѣя подъ индивидуумомъ не только конкретныхъ от-
дѣльныхъ лицъ, но и конкретныя коллективный инди-
видуальности, т.-е. націи. Всякій народъ имѣетъ свою
особую задачу, выполненіе которой (равносильное вы-
работкѣ своей индивидуальности) и составляетъ ея
нравственный долгъ.1).
Вникая глубже въ ходъ его разсужденій, отмѣтимъ
прежде всего, что между этикой индивидуальной и со-
ціальной онъ не усматриваетъ ровно никакого противо-
рѣчія: мы соціальны для того, чтобы дѣйствовать инди-
видуально. Примиреніе этихъ двухъ началъ онъ и по-
ясняетъ на примѣрѣ націи, къ этической цѣнности ко-
торой большинство философскихъ системъ не отнеслось
съ надлежащимъ вниманіемъ. Обязывая всякаго чело-
вѣка этическими велѣніями, они подводили его подъ
общее понятіе человѣка. Отсюда этическая цѣнность
общечеловѣческаго и низменность всего того, что слу-
житъ помѣхой «чистой человѣчности». Вотъ почему и
ярко выраженный національный характеръ былъ одно-
значенъ для нихъ ограниченію высшей этической цѣн-
ности, а стремленіе быть прежде всего членомъ своей на-
ціи производило впечатлѣніе такой узости, отъ кото-
рой слѣдовало освободиться въ этическомъ интересъ.
Ясно, однако, что хотя эти нравственныя велѣнія обя-
зательны для каждаго человѣка, тѣмъ не менѣе, общее
и скудное по своему содержанію понятіе о человѣкѣ со-
вершенно не годится для опредѣленія этическаго идеа-
ла; яркій же національный характеръ, напротивъ, обла-
даетъ этической цѣнностью, разъ отдѣльный человѣкъ
1) См. «Границы естественно-научнаго образованія понятій». Спб.
1903, стр. 594 И СЛ.

можетъ выполнить свои обязанности только въ каче-
ствѣ члена націи. «То цѣлое, къ которому принадлежитъ
отдѣльное лицо, всегда получаетъ значеніе только бла-
годаря своей индивидуальности; поэтому, быть
прежде всего членомъ своей націи есть
этическій долгъ, ибо большую часть нашихъ обя-
занностей мы можемъ выполнить вообще только въ ка-
чествѣ ея членовъ». У личности и народа всегда есть
индивидуальная задача, не существующая для другого
народа; поэтому, если въ мірѣ что-либо совершается,
то лишь путемъ выработки національнаго своеобразія.
Народъ еще болѣе отчетливо и свободно, нежели от-
дѣльный человѣкъ, можетъ проявить свою индивиду-
альность, такъ какъ отсутствіе предвзятости и стѣсне-
ній позволяетъ легче отграничить индивидуальный ка-
призъ отъ цѣнной индивидуальности. Кто же хочетъ
быть лишь человѣкомъ, тотъ хочетъ быть тѣмъ, что онъ
давно уже есть и чѣмъ только хотѣть быть ему вовсе
не приходится.
Можно показать и дальнѣйшую несостоятельность
общечеловѣческаго идеала. Приравниваніе свободы отъ
всякой національности къ высшему расцвѣту нравствен-
ности никѣмъ еще послѣдовательно не защищалось. Въ
тѣхъ же случаяхъ, когда энтузіазмъ вызываетъ обще-
человѣческое, идеаломъ оставался открытый или зату-
шеванный національный типъ. Какъ бы ни строился
космополитическій идеалъ, въ немъ всегда будетъ скво-
зить его происхожденіе отъ національныхъ особенно-
стей и переживаній.
Національная идея выдерживаетъ равнымъ обра-
зомъ и эстетическую критику. Еще К. Леонтьевъ,
этотъ болѣзненно-оригинальный мыслитель и пламен-
ный рыцарь красоты, въ страстной проповѣди возста-
валъ противъ «буржуазной простоты» и «пошлаго одно-
образія» постылаго ему Запада. Во имя той же красоч-
ности жизни онъ требовалъ остановки «уравнительнаго
прогресса» и открывалъ здѣсь горестную перспективу
«сведенія всѣхъ людей къ типу европейскаго буржуа и
честнаго труженика». Тонкій экспертъ по выразитель-
ности жизни, поэзіи и силы характеровъ, онъ требовалъ

не только сохраненія, но и дальнѣйшаго углубленія на-
ціональныхъ и даже сословныхъ особенностей.1).
К. Леонтьевъ во многомъ былъ, конечно, изступ-
леннымъ мистикомъ; но вотъ человѣкъ совсѣмъ иной
складки также подходитъ къ націи съ эстетическою
оцѣнкой. «Сохраненіе каждаго «вида» — говоритъ В.
Зомбартъ — есть благо, и чѣмъ цѣннѣе «видъ», тѣмъ
важнѣе его сохраненіе... Міръ долженъ быть многокра-
сочнымъ и вымираніе самаго ничтожнаго вида расти-
тельности или незначительнаго зоологическаго вида
есть большое лишеніе. Ничто не должно насъ такъ стра-
шить, какъ обѣднѣніе міра живыми формами, а желаніе
сохранить богатство формъ должно возвыситься у че-
ловѣчества до степени страсти. Вѣдь мы теперь какъ
разъ переживаемъ время, когда человѣческій типъ про-
являетъ все большую и большую тенденцію къ опошля-
ющему однообразію. Кто наблюдалъ то пестрое разно-
образіе, которое приходится еще встрѣчать среди аме-
риканскаго парохода; чье сердце радовалось тѣмъ раз-
нообразнымъ одѣяніямъ, нарѣчіямъ, привычкамъ и
пѣснямъ, которыя еще господствуютъ тутъ, кто замѣ-
тилъ, далѣе, что этотъ многоцвѣтный міръ растворился
за одно или два поколѣнія въ сѣромъ, скучномъ, моно-
тонномъ американцѣ, того охватитъ ужасъ передъ бу-
дущностью человѣческаго рода; тотъ призоветъ на по-
мощь всѣ силы небесъ и преисподней для предотвра-
щенія такого грубаго и жестоко-разрушительнаго дѣй-
ствія».2). Извѣстный нѣмецкій экономистъ, принимая
такъ горячо къ своему сердцу эстетику жизни, совер-
шенно не зналъ, конечно, однородной защиты К. Леон-
тьевымъ своеобразнаго оттѣнка даже житейскихъ ме-
лочей. «Внѣшнія формы быта — говоритъ этотъ поклон-
никъ красоты — одежды, обряды, обычаи, моды, всѣ
эти разности и оттѣнки общественной эстетики живой,
1) «Эстетическое мѣрило, — заявлялъ онъ, — самое вѣрное, ибо
оно единственно общее и ко всѣмъ обществамъ, ко всѣмъ религіямъ,
ко всѣмъ эпохамъ приложимое. Что полезно всѣмъ — мы не знаемъ и
никогда не узнаемъ. Что у всѣхъ прекрасно, изящно или высоко —
пора бы обучиться». Собр. соч., т. VI, стр. 63. Ему именно принад-
лежитъ классическая фраза: «Россію надо подморозить.»
2) Op. cit., стр. 42—43.

не той эстетики отраженія или кладбища, которой вы
привыкли поклоняться, часто ничего не смысля, въ му-
зеяхъ и на выставкахъ, всѣ эти внѣшнія формы, говорю
я, вовсе не причуды, не вздоръ, не чисто «внѣшнія ве-
щи», какъ говорятъ глупцы; нѣтъ, онѣ суть неизбѣж-
ныя послѣдствія, органически вытекающія изъ пере-
мѣнъ въ нашемъ, внутреннемъ мірѣ; это неизбѣжные
психическіе символы идеаловъ, внутри «асъ
созрѣвшихъ или готовыхъ созрѣть»
Даже вдохновенный поэтъ «сверхчеловѣчества»,
Фр. Ницще, и тотъ не можетъ освободиться отъ на-
ціональной идеологіи. Привѣтствуя уничтоженіе народ-
ностей и совѣтуя разумному человѣку «безбоязненно
выдавать себя за добраго европейца и активно содѣй-
ствовать сліянію націй», онъ самъ тѣмъ не менѣе обли-
вался холоднымъ потомъ при мысли объ «искорененіи
нѣмецкаго духа ради нѣмецкой «имперіи». Германія—
думаетъ онъ—утратила послѣ своихъ военныхъ успѣ-
ховъ чистое понятіе культуры, этого «единства художе-
ственнаго стиля во всѣхъ жизненныхъ проявленіяхъ на-
рода». Ницше не говоритъ, откуда возьмется это един-
ство стиля, что можетъ создать его, онъ замѣчаетъ
только, что «формы, краски, продукты и рѣдкости
всѣхъ временъ и всѣхъ земныхъ поясовъ складываетъ
нѣмецъ въ кучу вокругъ себя, и достигаетъ этимъ пу-
темъ той современной рыночной пестроты»..., которую
можно назвать скорѣе «флегматической безчувствен-
ностью къ культурѣ» 2). Въ нашемъ случаѣ безразлич-
но, вѣрна или ошибочна обрисовка Ницше современной
ему жизни; намъ важно лишь подчеркнуть здѣсь, что
онъ искалъ того единства художественнаго стиля, кото-
рое можетъ быть создано только психическимъ един-
ствомъ народа. «Народъ—говоритъ онъ—за которымъ
признается право на извѣстную культуру, долженъ
только представлять собой въ дѣйствительности извѣст-
ное живое единство... То единство, къ которому мы
стремимся, есть нѣмецкое единство, единство нѣмецкаго
духа и жизни». Отсюда понятны намъ и слѣдующія его
слова: «кто согрѣшилъ передъ нѣмецкимъ языкомъ,
1) Собраніе сочиненій, т. VI, стр. 78—79.
2) Полное собр. соч. М.,1909—11 г.т.Ш, стр. 71 и 274; т. II, стр. 5.

тотъ осквернилъ мистерію всего германизма», ибо нѣ-
мецкій языкъ «служитъ залогомъ нѣмецкаго духа въ
будущемъ».
Закончить настоящую главу о цѣнности націи мы
должны указаніемъ на частое смѣшеніе двухъ различ-
ныхъ оцѣнокъ, относящихся къ національности. Дѣло
въ томъ, что между національнымъ характеромъ
и назначеніемъ зачастую не дѣлаютъ или не за-
мѣчаютъ явнаго отличія, тогда какъ положительное от-
ношеніе къ одному вовсе не обязываетъ насъ относиться
такъ же и къ другому. Говоря о русскомъ радушіи и
широкомъ размахѣ, о французской утонченности, о нѣ-
мецкой методичности и англійской выдержанности, мы
обобщаемъ здѣсь нѣкоторыя яркія черты этихъ наро-
довъ, но ничего еще не говоримъ о смыслѣ ихъ суще-
ствованія во всемірной исторіи, объ ихъ національной
идеѣ. Этому насущному и коренному вопросу многими
и много было отдано силъ, въ томъ числѣ Вл. Соловье-
вымъ и Ѳ. Достоевскимъ. Въ чемъ же состоитъ русская
идея, каково наше историческое предназначеніе? Дѣй-
ствительно, «когда видишь, какъ эта огромная имперія
съ большимъ или меньшимъ блескомъ въ теченіе двухъ
вѣковъ выступала на міровой сценѣ, когда видишь, какъ
она по многимъ второстепеннымъ вопросамъ приняла
европейскую цивилизацію, упорно отбрасывая по дру-
гимъ болѣе важнымъ, сохраняя такимъ образомъ ори-
гинальность, которая, хотя и является чисто отрицатель-
ной, но не лишена тѣмъ не менѣе своеобразнаго вели-
чія, — когда видишь этотъ великій историческій
фактъ, то спрашиваешь себя: какова же та мысль,
которую онъ скрываетъ за собою или открываетъ намъ;
каковъ идеальный принципъ, одушевляющій это
огромное тѣло, какое новое слово этотъ новый на-
родъ скажетъ человѣчеству; что желаетъ онъ сдѣ-
лать въ исторіи міра?» Такимъ именно вопросомъ за-
дался Вл. Соловьевъ и русскую идею онъ усмотрѣлъ
въ томъ, чтобы «участвовать въ жизни вселенской церк-
ви, въ развитіи великой христіанской цивилизаціи,
участвовать въ этомъ по мѣрѣ силъ и особыхъ дарова-
ній своихъ». Такой идеалъ долженъ быть «единственной
цѣлью, единственно истинной міссіей всякаго народа».

Другой идеальный образъ носился передъ Досто-
евскимъ. Характерная черта русскаго это—«всемірная
отзывчивость» и мы должны быть толмачами или по-
средниками народовъ. Наши грядущія поколѣнія пой-
мутъ, что быть дѣйствительно русскимъ, значитъ:
«стремиться внести примиреніе въ европейскія проти-
ворѣчія уже окончательно, указать исходъ европейской
тоскѣ въ своей русской душѣ, всечеловѣчной и всесое-
диняющей, вмѣстить въ нее съ братской любовью всѣхъ
нашихъ братьевъ, а въ концѣ концовъ, можетъ быть,
и изрѣчь окончательное слово великой, общей гармо-
ніи, братскаго окончательнаго согласія всѣхъ племенъ
по Христову евангельскому закону» (Пушкинская рѣчь).
Указаніемъ на взгляды обоихъ нашихъ мысли-
телей мы не преслѣдовали критической цѣли. Мы не
думаемъ разбирать здѣсь ихъ правильность или оши-
бочность, но хотимъ подчеркнуть только необходи-
мость созиданіи русской идеи, національ-
ной идеологіи. Всѣ наши партіи имѣютъ обычно про-
грамму maximum и minimum но ни одна изъ нихъ не
озаботилось сознательно отнестись къ вопросу о смы-
слѣ нашего историческаго бытія. Вопросъ праздный и
метафизическій— скажутъ одни. Хорошо, но въ такомъ
случаѣ сами откажитесь отъ метафизики и не гово-
рите, напр., о желательности славянскаго единенія, ко-
торое само по себѣ, внѣ одухотворяющей его идеи,
можетъ быть только политическимъ разсчетомъ или
однимъ голосомъ крови. Но въ томъ-то и дѣло, что
наше отношеніе къ славянскому міру разсчетомъ или
инстинктомъ не исчерпывается и мы чувствуемъ съ
нимъ болѣе глубокую связь. Отнять Галицію и взять
Константинополь — вотъ наша подлинная историче-
ская миссія — скажутъ иные. Во имя чего взять и от-
нять? — спросимъ мы такъ думающихъ. Позволитель-
но сомнѣваться, чтобы политическимъ или военнымъ
актомъ мы сполна осуществили русскую идею. Здѣсь
можетъ быть лишь двоякій исходъ. Отрицать возмож-
ность логическаго построенія всякой національной идеи,
что естественно приведетъ и къ отрицанію самаго по-
нятія «цѣлесообразности». Если же кто удержитъ въ

своемъ міропониманіи понятіе «цѣлесообразности» и
признаетъ необходимость «осмысленнаго» существо-
ванія и личности и народа, тотъ долженъ вплотную по-
дойти къ вопросу о національной идеѣ своего отече-
ства, заимствуя отсюда свѣтъ при разрѣшеніи очеред-
ныхъ вопросовъ народной жизни, а также руководству-
ясь ею и въ своей личной дѣятельности.

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Задачи національнаго воспитанія.
Только теперь можемъ мы приступить къ нашему
основному вопросу, къ выясненію національнаго начала
въ дѣлѣ воспитанія и обученія. Пока же нація предста-
влялась намъ многоликимъ нѣчто, пока мы не раскрыли
ея внутренняго содержанія и связанныхъ съ ней пере-
живаній, пока не убѣдились въ ея творческихъ досто-
инствахъ, этической силѣ и красотѣ, до тѣхъ поръ не
могло быть /и рѣчи о задачахъ національнаго воспита-
нія. Внося въ педагогическую работу или только намѣ-
чая здѣсь особые принципы, необходимо оправдать и
защитить ихъ, что требуетъ, во-первыхъ, строгаго вни-
манія ко всѣмъ возраженіямъ, съ которыми встрѣчалась
національная идея, а во-вторыхъ, яснаго отчета въ со-
держаніи тѣхъ понятій, съ которыми приходится имѣть
здѣсь дѣло.
Общность происхожденія есть дѣло случая — го-
ворили мы; надежная же скрѣпа и прочная гарантія на-
ціональнаго единства имѣется въ общности культурной.
Отсюда естественно вытекаетъ и первое требованіе на-
ціональнаго воспитанія: пріобщить весь народъ
къ національной культурѣ, наше великое ду-
ховное богатство сдѣлать достояніемъ нашихъ дѣтей и
личной составной ихъ частью. Русская культура долж-
на стать живымъ и могучимъ орудіемъ, которое, выра-

батывая національную индивидуальность, должно и въ
позднѣйшихъ поколѣніяхъ сплачивать націю, какъ об-
щность культурную. Широкаго и полнаго воспитанія мы
можемъ ожидать лишь отъ національной школы, кото-
рая не только всѣхъ, но и въ равной мѣрѣ зоветъ во-
спользоваться благами ученія. Всеобщее и равное для
всѣхъ образованіе не значитъ, однако, что оно должно
быть одинаковымъ у всѣхъ по своему объему и содер-
жанію. Хотя каждый имѣетъ одинаковое право на за-
ботливое отношеніе къ своему образованію, тѣмъ не
менѣе у каждаго есть свои особые задатки и дарованія,
подлежащія особому развитію. Если возможно боль-
шее развитіе всѣхъ имѣющихся въ народѣ способностей
вполнѣ отвѣчаетъ національному интересу, то это тре-
бованіе равенства имѣетъ еще и тотъ смыслъ, что оно
питаетъ и поддерживаетъ сознаніе общности образова-
нія, учитъ разсматривать доставшуюся въ немъ долю
какъ такое благо, которое необходимо сохранять и
умножать. «Если еще можно не считать дѣла человѣче-
ства погибшимъ — говоритъ П. Наторпъ — то только
благодаря наблюденію, что идея національной школы
уже пустила .прочные корни, что она съ поразительной
силой логическаго принужденія овладѣвала одной про-
грессирующей націей за другой и добилась своего осу-
ществленія въ великихъ организаціонныхъ созданіяхъ.
Она должна, конечно, добиваться своего осуществленія,
этого требуетъ даже стремленіе народовъ къ самосохра-
ненію; ибо слишкомъ очевидно, какъ неизмѣримо нація,
прошедшая школу, превосходитъ всякую другую, кото-
рая не прошла школы, хотя бы нація послѣдняго рода
отличалась достаточными умственными способностями,
быть можетъ, исключительно остротою чувствъ и лов-
костью, хотя бы она была миролюбива и спокойна, об-
ладала духомъ общественности и храбростью, какъ это
сообщается о многихъ дикихъ племенахъ» 1).
Второе требованіе національнаго воспитанія со-
стоитъ въ развитіи опредѣленныхъ сто-
ронъ народной души. Соответственно цѣли здѣсь
1) П. Наторпъ. Соціальная педагогика, Спб., 1911, стр. 216.

должны быть выбраны и средства, т. е. отличаться без-
условной глубиной и широкимъ захватомъ, выходя-
щимъ за чисто школьные предѣлы. «Психологія наро-
довъ — говоритъ И. Сикорскій — уже давно отмѣти-
ла особенность славянской расы — слабость воли. По-
этому, въ политическомъ воспитаніи славянскаго юно-
шества необходимо придать особое значеніе развитію
воли, чтобы этимъ путемъ достигнуть истинной гар-
моніи духа и дать вѣрный ходъ талантливой расѣ. Сла-
вянскому народу часто не доставало силы воли: онъ то
не заканчивалъ послѣдняго штриха, послѣдняго
движенія въ дѣлѣ, уже исполненномъ на девять деся-
тыхъ, то, наоборотъ, подъ вліяніемъ чувства и одуше-
вленія начиналъ дѣло, которое еще не созрѣло и не
могло быть исполнено даже націей съ болѣе сильной
волей. Мы то не доканчиваемъ почти готоваго дѣла,
то слишкомъ рано начинаемъ новое... мы то запазды-
ваемъ, то безъ мѣры торопимся» г). Этотъ частичный
примѣръ приводитъ насъ къ общей мысли о необхо-
димости изучать всѣ особенности національнаго ха-
рактера и согласовать съ ними наши мѣропріятія. Эти
особенности, какъ и своеобразныя черты личности, мо-
гутъ быть положительными и отрицательными. Обсто-
ятельно изучить тѣ и другія и отыскать педагогическій
мѣры, содѣйствующія укрѣпленію первыхъ и искоре-
ненію вторыхъ — такова вторая задача національнаго
воспитанія, о которой еще будетъ рѣчь въ другомъ
мѣстѣ.
Третью задачу мы усматриваемъ въ созиданіи
національной сплоченности Всѣ усилія
школы должны быть направлены здѣсь къ уничтоже-
нію или, по крайней мѣрѣ, къ ослабленію сословной обо-
собленности и классовой розни, къ замѣнѣ этихъ формъ
отчужденія крѣпкой національной связью на почвѣ об-
щей культуры и деятельности. Усилія школы въ этомъ
направленіи имѣютъ великое этическое значеніе пото-
му, что они равнозначны борьбѣ съ своекорыстными
побужденіями отдѣльнаго человѣка во имя цѣлаго,
1) Психологическія основы воспитанія и обученія. 1909, стр. 22

равносильны утвержденію національной солидарности
въ противовѣсъ эгоистическимъ поползновеніямъ клас-
са. Я не буду говорить здѣсь о сословныхъ интересахъ
и приносимомъ ими вредѣ, но считаю нужнымъ упо-
мянуть о томъ классѣ, который сознательно выдѣля-
етъ себя изъ національной общности въ чаяніи близкой
трудовой солидарности всѣхъ народовъ. Духовные
вожди соціализма, замыкая рабочій народъ въ узкую
классовую общность и вырабатывая въ немъ духъ обо-
собленности и вражды, воспитываютъ тѣмъ самымъ
нравственную исключительность, даютъ полный выходъ
эгоистической разнузданности. Соціальный идеализмъ
зачастую вырождается здѣсь въ кичливый фанатизмъ,
словно грядущая свобода уготовлена для одного только
класса. Рабочая солидарность переходитъ нерѣдко въ
простую стадность, особенно тамъ, гдѣ культурный уро-
вень и безъ того низокъ, какъ у насъ. Русскій рабочій
въ общей массѣ очень многаго не знаетъ и не пони-
маетъ, онъ не можетъ разобраться въ той интернаціо-
нальной проповѣди, которая усердно предлагается ему
догматиками марксизма. Кто же мало знаетъ, тотъ
охотно вѣритъ: интернаціональный призывъ зажи-
гаетъ вѣру, переходящую въ средневѣковый фана-
тизмъ. Если нація обращалась до сихъ поръ съ сво-
ими рабочими, какъ съ пасынками, а не родными дѣть-
ми, то на этомъ основаніи пролетаріатъ еще не можетъ
порвать всѣхъ нитей прогресса и культурной преем-
ственности.
Таковы соціально-педагогическія задачи націо-
нальной идеи. Однако, выясненіе этихъ широкихъ за-
дачъ не даетъ еще намъ пониманія того, какова должна
быть внутренняя суть національной школы, на чемъ она
должна покоиться и какъ развиваться. Отвѣтъ на этотъ
вопросъ тѣсно связанъ съ именами и взглядами К.
Ушинскаго и Вл. Стоюнина.
Когда въ шестидесятыхъ годахъ мы разрушили
свою старую школу и завели новую по западно-евро-
пейскому образцу, то эта новая школа не вызвала осо-
быхъ восторговъ и далеко не всѣхъ удовлетворила.
Основной причиной этого недовольства былъ космо-
политическій и безжизненный характеръ школы. Нѣ-

мецкіе и другіе просвѣщенные педагоги одобряли на-
ши программы и системы, но они позабыли или не
догадались сказать намъ, что «дѣло школы можно раз-
сматривать только въ связи со всѣми условіями жизни
того народа, для котораго она предназначается, въ
связи съ его природными способностями и наклоностя-
ми, въ связи съ его семьею и общественнымъ положе-
ніемъ и требованіями, что живая школа не преобра-
зуется и не создается по чужой исторіи и по чужимъ
опытамъ, потому что опыты дѣлались въ извѣстной
средѣ, въ извѣстной мѣстности и въ извѣстное время,
можетъ быть, и очень продолжительное; они дѣлались
не изъ подражанія кому-нибудь, а вызывались требо-
ваніями времени согласно съ его духомъ. Они объясня-
ются и исторіей и характеромъ народа» Узнавъ отъ
иностранцевъ, какъ воспитывать человѣка, мы узнали
только половину дѣла; они дали намъ форму, но ничего
не сказали о содержаніи, о томъ, какъ нужно воспи-
тать русскаго гражданина. Вотъ почему наша преоб-
разованная школа не влилась здоровой и дѣятельной
струей въ обновленную государственную жизнь. «Чего
же именно не достаетъ нашей школѣ, чтобы она могла
съ честью назваться русскою школою?» — спрашивалъ
Вл. Стоюнинъ. А недостаетъ ей учета реальныхъ и иде-
альныхъ требованій русскаго общества, согласованія съ
народной психологіей. и исторіей, связи съ характеромъ
и строемъ нашей семьи, приноровленія къ хозяйствен-
нымъ, климатическимъ и прочимъ сторонамъ народной
жизни. Насущныя задачи подлинно русской школы дол-
жны заключаться въ развитіи такихъ душевныхъ
свойствъ подрастающаго поколѣнія, которыя не полу-
чили должнаго развитія въ силу неблагопріятной исто-
рической обстановки; сюда относится чувство закон-
ности и уваженіе къ личности, любовь къ наукѣ и стре-
мленіе руководиться въ жизни ея данными, усвоеніе об-
щественной нравственности и пріученіе къ труду.
Наша школа потому не исполняетъ своего на-
1) Вл. Стоюнинъ. Педагогическія сочиненія (Замѣтки о рус-
ской школѣ). Спб., 1892, стр 341.

значенія, что она ограничивается однимъ формальнымъ
развитіемъ, исключительно развитіемъ душевныхъ
силъ и способностей. Въ действительности же можно
быть человѣкомъ развитымъ и образованнымъ, но безъ
всякаго направленія своихъ душевныхъ силъ; можно
даже казаться человѣкомъ съ убѣжденіями, но безъ
всякаго стремленія къ деятельности, нагляднымъ при-
мѣромъ чего служитъ наше юношество.
«Если бы все дѣло воспитанія состояло въ од-
номъ развитіи, тогда не о чемъ было бы много заду-
мываться и спорить, какіе взять научные предметы для
воспитанія, какъ распредѣлить ихъ и пр. Каждый на-
учный предметъ можетъ быть хорошимъ средствомъ
развитія въ рукахъ порядочнаго педагога» 1). Но въ
томъ-то и дѣло, что молодой душѣ мы хотимъ ука-
зать опредѣленное направленіе, дать извѣстный
выходъ ея духовнымъ силамъ. А направленіе ея за-
виситъ отъ того, надъ чѣмъ ей приходилось думать,
какой матеріалъ предлагался ей въ пору живого бро-
женія ея умственныхъ и нравственныхъ силъ. Каковъ
же тотъ матеріалъ, который съ наибольшей пользой
можетъ здѣсь вызвать къ себѣ длительный живой инте-
ресъ?—Его слѣдуетъ брать изъ наукъ историческихъ
и словесныхъ, наиболѣе способныхъ пробуждать и
укрѣплять въ человѣкѣ интересъ къ человѣческимъ и
гражданскимъ дѣламъ. Мы видимъ отсюда, что всѣ
недостатки нашей школы, подмѣченные Вл. Стоюни-
нымъ, касаются только соціальной стороны воспита-
нія, не затрогивая индивидуальной стороны вопроса
о совершенствованіи личности. Въ этомъ отношеніи
его во многомъ удачно восполняетъ К. Ушинскій.
Въ складѣ русской школы должны сказаться тѣ
особенности русскаго народнаго характера, которыя
выдѣляютъ его въ семьѣ другихъ народовъ. Націо-
нальное своеобразіе должно «проявиться въ педагоги-
ческомъ дѣлѣ потому, что воспитаніе каждаго народа
покоится на особомъ, ему только свойственномъ, иде-
алѣ человѣка. «Идеалъ этотъ у каждаго народа со-
отвѣтствуетъ его характеру, опредѣляется его обще-
1) Op. cit., стр. 241.

ственною жизнью, развивается вмѣстѣ съ его разви-
тіемъ, и выясненіе его составляетъ главнѣйшую задачу
каждой народной литературы» 1). Народный идеалъ
всегда шевелится въ глубинѣ души каждаго человѣка,
онъ можетъ сознавать недосягаемость его лично для
себя, но тѣмъ не менѣе этотъ идеалъ служитъ ему
мѣриломъ разнообразныхъ оцѣнокъ. Народъ всегда
накладываетъ на систему образованія свой отпечатокъ,
который и долженъ принять во вниманіе чуткій и
разумный педагогъ. Какъ невозможно жить по чужой
указкѣ, такъ невозможно и воспитываться по чужому
образу. «Основанія воспитанія и цѣль его, а слѣдо-
вательно и главное его направленіе различны у каж-
даго народа и опредѣляются народнымъ характеромъ,
тогда какъ педагогичеcкія частности могутъ свободно
переходить и часто переходятъ отъ одного къ другому».
Общей, универсальной системы воспитанія не суще-
ствуетъ ни въ теоріи, ни на практикѣ, но каждая —
исключительно народная система, вѣрно отражающая
въ себѣ народныя достоинства и недостатки. Всякая
сборная система, понадерганная изъ положительныхъ
чертъ опредѣленныхъ національныхъ системъ, страдала
бы полнымъ безсиліемъ. Всякій народъ хочетъ, по
мѣрѣ силѣ и возможности, развернуть и усовершен-
ствовать свое воспитаніе, но однимъ стремленіямъ на-
родность ставить непреоборимыя преграды, а другія
усердно выдвигаетъ, передѣлывая такъ по своему уни-
версальные педагогическіе планы.
Мы знаемъ причину этого явленія, видя здѣсь од-
но изъ частныхъ проявленій національной апперцеп-
ціи. Зналъ эту причину и К. Ушинскій: «религія, при-
рода, семейство, преданія, поэзія, законы, промышлен-
ность, литература—все, изъ чего слагается историче-
ская жизнь народа, составляетъ его действительную
школу, передъ силою которыхъ сила учебныхъ заве-
деній, особенно построенныхъ на началахъ искусствен-
ныхъ, совершенно ничтожна... Но этого мало. Воспита-
ніе, построенное на абстрактныхъ или иностранныхъ
1) «О народности въ общественномъ воспитаніи». Собраніе пе-
дагогич, сочиненій, т. I, 1909, стр. 70.

началахъ, будетъ дѣйствовать на развитіе характера
гораздо слабѣе, чѣмъ система, созданная самимъ на-
родомъ» 1).
Характеръ есть продуктъ взаимодѣйствія прирож-
денныхъ наклонностей и пріобрѣтенныхъ въ жизни
убѣжденій и привычекъ. Своеобразіе всякаго характера
въ той или иной мѣрѣ отражается на внѣшнемъ обликѣ
человѣка, на его наружности. Несмотря на безконеч-
ное разнообразіе человѣческихъ типовъ, природа все
же успѣваетъ выдвинуть на первый планъ въ наруж-
ности человѣка черту народности. Отсюда вопросъ: дол-
жно ли воспитаніе, изучивъ ввѣренный ему характеръ,
руководствоваться его природными особенностями или
же оно въ состояніи, опуская эти природные задатки,
создать вторую природу для человѣка? Если первая
задача трудна и отвѣтственна, то вторая просто не
возможна. «Чтобы воспитаніе могло создать вторую
природу, требуется, чтобы идеи этого воспитанія пе-
реходили въ убѣжденіе воспитанниковъ, убѣжденія
въ привычки, а привычки въ наклонности. Когда убѣ-
жденіе такъ вкоренилось въ человѣкѣ, что онъ пови-
нуется ему прежде, чѣмъ подумаетъ, что долженъ по-
виноваться, тогда только оно дѣлается элементомъ
его природы». Этого медленнаго и труднаго процесса
воспитаніе возсоздать не можетъ, оно должно только
съ нимъ сообразоваться.
Сила характера, независимо отъ его содержанія,
есть великая цѣнность, вытекающая изъ природныхъ
источниковъ души. Но всякая сила слѣпа и ея досто-
инство опредѣляется ея направленіемъ. Воспитаніе
должно вывести человѣка на путь добра, гдѣ побѣ-
ждать ежечасно свои влеченія можетъ лишь тотъ, кто
нашелъ себѣ вѣрнаго союзника. Въ каждомъ человѣ-
ческомъ сердцѣ существуютъ нравственныя побужде-
нія, разнообразныя и скрытыя. Однако, есть общая
прирожденная наклонность, на которую всегда можетъ
опереться воспитаніе—народность. Какъ нѣтъ чело-
вѣка безъ самолюбія, такъ нѣтъ и безъ любви къ
1) Op. cit., стр. 93.

отечеству, этого ключа къ его сердцу и могучему ры-
чагу его поведенія. «Чувство народности такъ сильно
въ каждомъ, что при общей гибели всего святого и
благороднаго, оно гибнетъ послѣднее. Взяточникъ,
истачивающій какъ червь силы своей родины, сочув-
ствуетъ ея славѣ и ея горю. Въ злодѣѣ, въ которомъ
потухли всѣ благородныя человѣческія чувства, можно
еще доискаться искры любви къ отечеству: поля ро-
дины, ея языкъ, ея преданія и жизнь никогда не теря-
ютъ непостижимой власти надъ сердцемъ человѣка.
Есть примѣры ненависти къ родинѣ; но сколько любви
бываетъ къ этой ненависти! Можно позабыть имя сво-
ей родины и носить въ себѣ ея характеръ., такъ глу-
боко вкоренилъ Творецъ элементъ народности въ че-
ловѣкѣ». Воспитаніе перестанетъ быть таковымъ, если
оно забудетъ эту великую силу.
Призывъ Ушинскаго къ народности въ педаго-
гической работѣ отнюдь не равнозначенъ съ при-
зывомъ къ національной исключительности. Онъ го-
воритъ намъ лишь о томъ, что дѣло воспитанія
можетъ сполна развернуться только на народной почвѣ,
что путь къ всечеловѣчеству идетъ черезъ націо-
нальность. И на этомъ пути мы не должны заря-
жаться обязательно одними отталкивающими силами
вражды и презрѣнія къ чужимъ народамъ. Крѣп-
кое и спокойное національное самосознаніе призна-
етъ и усваиваютъ чужое, но оно цѣнитъ также и
свой народъ, уважаетъ свою народность; оно доро-
житъ своей самобытностью и готово защищать ее какъ
отъ слѣпого подражанія, такъ и отъ грубой силы за-
воевателя. Если же въ такомъ здоровомъ чувствѣ
любви къ родинѣ мы видимъ судороги національной
исключительности, то мы всегда должны учитывать
тогда сопутствующія этому явленію обстоятельства и
твердо помнить, что душевное состояніе человѣка, на-
ходящагося въ жестокой дракѣ, не можетъ дать намъ
вѣрнаго представленія о нормальномъ ходѣ его душев-
ной жизни.
Два русскихъ педагога, беззавѣтно преданныхъ
дѣлу воспитанія и обученія своего народа, оставили
намъ мысли, плохо усвоенныя ихъ преемниками.

Дѣйствительно, пытались-ли вскрыть эти послѣд-
ніе исторію русскаго народа, процессъ созданія той
идеи, которая скрывается въ его душѣ и выражается
въ историческихъ дѣяніяхъ. Мало того, старались-ли
они очертить тѣ народныя особености, которыя долж-
ны просачиваться въ русскую школу, старались-ли вы-
яснить наше національное своеобразіе и подвергнуть
его обстоятельной, всесторонней критикѣ? Психологи-
ческое изученіе національнаго типа не только не подви-
нулось впередъ, но скорѣе даже попятилось обратно.
Обильный матеріалъ для разработки народнаго харак-
тера, чувства, міропониманія и пр. остался во многомъ
неиспользованымъ. Литература и наука, религія и пра-
во, поговорки и пословицы, старые обычаи и истори-
ческіе факты, семейный бытъ и многое другое—все
лежитъ еще подъ спудомъ и ждетъ своего изслѣдова-
теля.
Такова одна сторона задачи, обращенная къ
тѣмъ, кто воспитываетъ, другая же относится къ тѣмъ,
кого воспитываютъ. Русская молодежь должна вплот-
ную подойти къ народной жизни, возможно шире и
полнѣе ознакомиться съ роднымъ и близкимъ ей на-
ціональнымъ типомъ. Здѣсь прежде всего она должна
осмысливать предлагаемый школой матеріалъ изъ об-
ласти родной литературы и исторіи. Преподаваніе
этихъ предметовъ должно не только раздаться въ
ширь, но также и углубиться. Преступно русскимъ лю-
дямъ ограничиваться одною формой тамъ, гдѣ имѣется
великое по своему нравственному воздѣйствію со-
держаніе.
Языкъ составляетъ душу націи не благодаря своей
звуковой оболочкѣ, но въ силу того духовнаго содер-
жанія, которое даетъ возможность слышать въ немъ ис-
повѣдь народа и видѣть бытъ родной. Языкъ не проти-
воположенъ мысли, онъ не только средство ея передачи
и орудіе общенія; слово не только внѣшній знакъ или
форма выраженія того, что происходитъ въ умѣ чело-
вѣка. Одни членораздельные звуки не создаютъ еще
слова: здѣсь необходимъ сложный психическій про-
цессъ, своеобразно протекающій у каждаго народа и
всякой личности. «Если бы языки были только сред-

ствами обозначенія мысли уже готовой, образовавшейся
ломимо ихъ, то ихъ различія по отношенію къ мысли
можно было бы сравнить съ различіями почерковъ и
шрифтовъ одной и той-же азбуки. Намъ болѣе или
менѣе все равно, какимъ почеркомъ ни написать, ка-
кимъ шрифтомъ ни напечатать книгу, лишь-бы можно
было разобрать; такъ было-бы безразлично для
мысли, на какомъ языкѣ ее ни выразить» Отсюда
естественно возникло-бы убѣжденіе, что «привязанность
къ своему языку есть лишь дѣло привычки, лишенной
глубокихъ основаній», въ результате чего люди стали-
бы мѣнять свой языкъ съ легкостью перчатокъ. Однако,
въ дѣйствительности, «языки потому. только служатъ
обозначеніемъ мысли, что они суть средства преобра-
зованія первоначальныхъ, до-язычныхъ элементовъ мы-
сли; потому въ этомъ смыслѣ они могутъ быть названы
средствами созданія мысли... Языкъ можно сравнить со
зрѣніемъ. Подобно тому, какъ малѣйшее измѣненіе въ
устройствѣ глаза и дѣятельности зрительныхъ нервовъ
неизбѣжно даетъ другія воспріятія и этимъ вліяетъ на
все міросозерцаніе человѣка, такъ каждая мелочь въ
устройствѣ языка должна давать безъ нашего вѣдома
свои особыя комбинаціи элементовъ мысли.»
Если языкъ важенъ своей творческой стороной,
вложенной въ него національнымъ самосознаніемъ, то
сугубую важность пріобрѣтаетъ въ школѣ родная лите-
ратура, которая должна знакомить съ роднымъ бытомъ,
съ радостью и горемъ, съ мечтой и надеждою русскаго
народа. Это тѣмъ болѣе возможно, что знатоковъ народ-
ной жизни и психологіи среди нашихъ писателей не за-
нимать стать. Точно также и въ историческомъ препо-
даваніи интересъ долженъ сосредоточиться на устояхъ
народной жизни и на всестороннемъ освѣщеніи ея бы-
тового уклада. Равнымъ образомъ, въ географіи и оте-
чествовѣдѣніи необходимо основываться на мѣстныхъ
особенностяхъ, вдумчивое отношеніе къ которымъ толь-
ко и приведетъ къ глубокому пониманію общенародной
жизни.
Обстоятельное разсмотрѣніе всѣхъ этихъ во-
1) А. Потебня. Мысль и языкъ. 1913. Стр. 192, 194.

просовъ займетъ подобающее имъ мѣсто въ другой
нашей работѣ «О гражданскомъ воспитаніи», теперь
же мы должны учесть тѣ серьезныя возраженія, ко-
торыя дѣлались противъ того или иного участія на-
ціональной идеи въ педагогической работѣ.
Здѣсь мы остановимся на видномъ представителѣ
русской педагогической мысли, П. Каптеревѣ. Въ сво-
ей «Исторіи русской педагогіи» онъ подвергнулъ кри-
тической оцѣнкѣ многіе изъ взглядовъ К. Ушинскаго и
В. Стоюнина. Прежде всего отмѣтимъ историческій гори-
зонтъ критика, ясно выраженный въ словахъ, что «нынѣ
національныя особенности еще очень замѣтны, націо-
нальные интересы часто противоположны; національ-
ной вражды еще много; но дѣло идетъ къ умиротво-
ренію и объединенію (?) національностей, а не къ ихъ
раздѣленію. Между культурными народами культурные
люди составляютъ одно общество, къ какой-бы націи
они не принадлежали, и идеалъ культурныхъ стремле-
ній—дружное, единое человѣчество, а не обособлен-
ныя національности. Да будетъ едино стадо и единъ
пастырь». г). Отсюда, вполнѣ последовательно, взгляды
К. Ушинскаго носятъ для критика «слишкомъ узкій
національный характеръ», а народность его простира-
ется «до полной обособленности и исключительности
воспитанія».
Второй существенный пробѣлъ теоріи К. Ушин-
скаго усматривается П. Каптеревымъ въ томъ, что онъ
установилъ неправильное соотношеніе между наукой и
педагогикой, что первую онъ объявилъ общечело-
вѣчной, а вторую связалъ съ характеромъ человѣка,
основой народности. Такой взглядъ ошибоченъ по-
тому, что «педагогика въ своей теоретической части
есть наука и, какъ таковая, общечеловѣчна». Она не
можетъ быть искусствомъ, какъ думаетъ Ушинскій,
ибо занимается «выясненіемъ сущности педагогическаго
процесса, его цѣли, отношенія къ государству, измѣненія
воспитанія примѣнительно къ возрастамъ и т. д.» Ду-
шевный ходъ развитія ребенка не носитъ столь рѣз-
каго отличія, чтобы каждому народу требовалась своя
1) «Исторія русской педагогіи», Спб., 1909, стр. 332.

особая педагогика, которая, во всякомъ случаѣ, осно-
вывается на психологіи и физіологіи, наукахъ обще-
человѣческихъ. «Да и трудно понять, какъ это люди,
подлежа въ своемъ развитіи и дѣятельности вліянію
однихъ и тѣхъ же физическихъ, химическихъ, физіо-
логическихъ и соціологическихъ законовъ, имѣя оди-
наковую, по существу, природу, въ воспитаніи, заклю-
чающемуся въ содѣйствіи естественному развитію силъ
человѣка, не могутъ, будто-бы, имѣть ничего общаго,
кромѣ мелочей, что французъ развивается и образу-
ется на одинъ ладъ, нѣмецъ—на другой, а русскій—на
третій. Посредствомъ какой логики и какихъ факти-
ческихъ соображеній можно дойти до подобныхъ вы-
водовъ рѣшительно непонятно... Примѣсь націонализ-
ма есть во всѣхъ и во всякихъ научныхъ произведе-
ніяхъ, что не мѣшаетъ имъ имѣть общечеловѣческій
интересъ и значеніе. Если изъ за примѣси національ-
ности въ воспитаніи слѣдуетъ отрицать возможность
общечеловѣческой теоріи воспитанія, то тогда, по
той же причинѣ, слѣдуетъ отрицать существованіе об-
щечеловѣческой науки, такъ какъ въ научныхъ изслѣ-
дованіяхъ есть примѣсь національныхъ свойствъ ума
изслѣдователей; слѣдуетъ отрицать даже существова-
ніе людей, потому что въ каждомъ человѣкѣ есть при-
мѣсь націонализма; существованіе русскихъ, потому
что въ русскихъ есть особенные признаки великороса,
малоросса; существованіе великоросса, потому что въ
«емъ есть частныя черты владимірца, москвича; на
всѣхъ московскихъ, по словамъ Грибоѣдова> есть осо-
бый отпечатокъ и т. д.»
Отвѣтимъ въ порядкѣ возраженій. Во первыхъ,
самъ критикъ оговаривается, что онъ беретъ педаго-
гику въ ея теоретической части, не выяснивъ своего
отношенія къ практической части и ея связи съ тео-
ретической. Во вторыхъ, ходъ развитія дѣтей нѣмец-
кихъ и турецкихъ различенъ уже по чисто клима-
тическимъ условіямъ: въ Германіи пока еще не бывало
двѣнадцатилѣтнихъ невѣстъ. Онъ долженъ быть раз-
личнымъ и потому, что исторія выработала устойчи-
вые національные типы, которые и передаютъ путемъ
естественной наслѣдственности свои особенныя свой-

ства. Нація—говорили мы—заложена общностью судь-
бы и воспитана общностью характера. Въ третьихъ,
нельзя такъ просто, безъ обиняковъ, говорить даже
объ общечеловѣчности науки. Народность
отражается въ общественныхъ наукахъ двоякимъ пу-
темъ: она даетъ ученому своеобразный матеріалъ, ча-
сто вліяющій и на постановку самаго вопроса
и на выводы его, она же направляетъ и инте-
ресы преимущественно къ той или иной темѣ,
Живое изученіе русскими историками француз-
ской революціи и цезаризмъ Моммсена въ.
исторіи римской—наглядное тому доказательство. Въ
наше время то и дѣло приходится слышать о разныхъ
національныхъ школахъ въ исторіографіи, соціологіи
и правѣ. Эти выраженія не вызываютъ нынѣ удивленія
потому, что за ними стоитъ вполнѣ реальный фактъ
націонализаціи духовной культуры. Равнымъ образомъ
мнѣ часто приходилось бѣсѣдовать съ людьми, побы-
вавшими въ нѣмецкихъ и французскихъ лабора-
торіяхъ и вынесшими далеко не одинаковое впе-
чатлѣніе о самихъ методахъ работы. Раз-
вертывая книжку по исторіи психологіи, я точно
также нахожу здѣсь національныя подраздѣленія:
психологія англійская, нѣмецкая и французская да-
леко не одинаковы по своему методу и содержанію,
что относится въ еще большей мѣрѣ къ философіи. Да
и ту же психологію теперь справедливо упрекаютъ-
что она односторонне подошла къ обрисовкѣ человѣ-
ческой души: помимо того, что до сихъ поръ она ра-
ботала на основахъ мужской психологіи, она эту по-
слѣднюю еще изолировала, оторвала отъ коллективной,
точнѣе народной психологіи.
Опуская значеніе языка, этого могучаго орудія
національной апперцепціи, зададимся вопросомъ объ
отличіи художественнаго творчества отъ научнаго. Ка-
кая существуетъ между ними огромная разница, если
отсутствіе самобытности въ первомъ есть безусловный
минусъ, а во второмъ—столь же безусловный плюсъ.
Поэзія есть мышленіе образами—говорить намъ пси-
хологія творчества; понятно, что свѣжесть и полнота
этихъ образовъ возможны только при близкой связи

съ дѣйствительностью, т. е. при народности поэта. А
наука есть мышленіе понятіями—говоритъ намъ та
же психологія. Но такъ какъ понятія не рождаются въ
головѣ, какъ Аѳина въ черепѣ Зевса, то ясно отсюда,
что единство жизненныхъ впечатлѣній (единство націо-
нальное) должно сказаться и въ этой области безприст-
растнаго выуживанія существенныхъ признаковъ со-
бытій и предметовъ. Вотъ почему «примѣсь» націо-
нализма въ общечеловѣческой теоріи воспитанія можно
сравнить скорѣе съ ложкой дегтя въ бочкѣ меда. На-
конецъ, отличіе русскаго отъ москвича можно вполнѣ
установить, руководствуясь фактомъ и идеей.
Общностью судьбы связаны оба эти человѣка, поэтому,
они члены русской націи, принадлежность къ которой
отнюдь не требуется однородностью судьбы. Дистан-
ція огромнаго этическаго размѣра отдѣляетъ также
москвича отъ русскаго, что въ поясненіяхъ уже не нужда-
ется.
Распространенъ ошибочный взглядъ, что о на-
родности не стоитъ безпокоиться: она
естественная необходимость, совершенно не нуждаю-
щаяся въ особомъ о ней попеченіи. Воспитаніе есть мно-
голикое подражаніе и классическимъ и современнымъ
передовымъ народамъ. Всѣ чужеземныя вліянія, хотя и
носятъ національную окраску, общи всему человечеству.
Культъ національности только оскопить дѣло воспита-
нія. Въ такой формѣ это мнѣніе наивно и даже вредно,
ибо воспитаніе далеко не подражаніе. Болѣе удачна
здѣсь другая формулировка той же основной мысли:
возможно-ли не быть русскимъ по духу тому, кто ро-
жденъ и воспитанъ русской матерью, обученъ русскими
учителями, выросъ на русской поэзіи? Какъ можетъ онъ
не чувствовать любви и преданности къ своему народу?
Какъ можетъ онъ не гордиться народомъ и его дѣянія-
ми? Все, что не возникаетъ здѣсь само собой, то без-
условно отъ лукаваго.
Все это правда, конечно, но только правда не пол-
ная. Ибо какъ противорѣчитъ этимъ словамъ наша, увы,
еще не совсѣмъ прошлая действительность, со слабымъ
развитіемъ національнаго самосознанія и самоуваженія.
«Тѣло мое въ Россіи, но сердце принадлежитъ коронѣ.

французской»—этотъ девизъ Иванушки изъ «Бригади-
ра» еще не вымелся сполна и цѣликомъ изъ нашей жиз-
ни. Мы часто кидались отъ національнаго самовозвели-
ченія къ національному самоуничиженію, отъ гордаго
вызова къ заискивающей улыбкѣ. Вотъ почему пора-бы
намъ еще на школьной скамьѣ осмыслить свою націо-
нальную жизнь, чтобы сознательно и твердо осущест-
влять свою мысль и свое желаніе. А этого мы не достиг-
немъ до тѣхъ поръ, пока будемъ ждать самопроизволь-
наго зарожденія національнаго міроощущенія, пока
мы рѣшительно не вмѣшаемся въ тѣ явленія, которыя
могутъ не только способствовать росту нашей народно-
сти, но и задержать его.
Итакъ, идея національнаго воспитанія осущест-
вляется не только рядомъ практическихъ мѣропріятій:
она сказывается также и въ особой настроенности души.
Какъ цѣнность психологіи для педагога заключается не
въ томъ, что она даетъ готовые рецепты для разно-
образныхъ случаевъ изъ его практики, но въ томъ, что
она учитъ думать его «психологически», такъ сходнымъ
образомъ и задача національнаго воспитанія—создать
тѣ сильныя настроенія, которыя заставляютъ отраженно
звучать родственныя ощущенія. Эти настроенія словно
раскачиваютъ нашу память, вмѣстѣ съ ними въ насъ что-
то пробуждается и невольно отвѣчаетъ. Воспитаніе же
можетъ образовать такія привычныя и быстрыя сочета-
нія національныхъ чувствъ и мыслей, которыя въ мгно-
венномъ слѣдованіи другъ за другомъ начинаютъ ощу-
щаться нами, какъ единство. Въ такомъ случаѣ на-
ціональное чувство, переживаясь какъ единство, въ дѣй-
ствительности будетъ потокомъ съ великимъ множе-
ствомъ ручейковъ.
Русскимъ нечего бояться того, что тщательный
уходъ за своей національностью создастъ вмѣсто на-
роднаго нарочное, народность замѣстить народнича-
ньемъ. Исключительность и шовинизмъ не въ характерѣ
того народа, вожди котораго призывали его къ націо-
нальному самоотреченію и жертвѣ, къ возсозданію и
примиренію въ себѣ души всечеловѣчества. Таковымъ
же рисуетъ намъ его и исторія. Мы отстояли свою не-
зависимость, когда Европа была покорена. Изгнавъ На-

полеона, мы отмѣтили это великое событіе декабрь-
скимъ возстаніемъ, тогда какъ нѣмцы, отстоявъ лишь
себя, отвѣтили на него теоріей верховенства своего на-
рода,—исторія, повторившаяся у нихъ и послѣ оконча-
нія послѣдней французской войны. А это великій знакъ:
большая побѣда въ то же время и большая опасность,
ибо человѣкъ зачастую переноситъ ее тяжелѣе пораже-
нія. Вотъ почему мы смѣло можемъ протянуть руку на-
ціональной идеѣ и тѣмъ самымъ заполнить то святое
мѣсто нашей души, которое просто и искренне выра-
жено словами поэта:
Жизнь хороша, когда мы въ мірѣ
Необходимое звено
Со всѣмъ живущимъ заодно;
Когда не лишній я на пирѣ;
Когда, идя съ народомъ въ храмъ,
Я съ нимъ молюсь однимъ богамъ.
(А. Майковъ).

Динзе Вл. Ф. О национальном воспитании. — 1913

НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВІЕ.

СОДЕРЖАНІЕ.