Челпанов Г. И. Объективная психология в России и Америке. — 1925

„Психология, олицетворяя „сознание" и „самосоз-
нание" и приписывая им магическое свойство не оши-
баться (как это полагается „безгрешной" божественной
душе нашей)... называется „чистой психологией" (тер-
мин „чистое сознание" отзвук старого учения о „чис-
той душе", т.-е. душе, свободной от всякой
телесной скверны)"...
Материалист Блонский. Очерк научной пси-
хологии стр. 13.
„Анатомия нам говорит только о мертвой вещи и
именно поэтому она не говорит обо всей истине.
Наука теперь и навсегда не может покидать точку
зрения жизни или замещать ее чем-либо. Жизнь,
ощущение, мышление есть нечто абсолютно
оригинальное и гениальное, неподражаемое, незаме-
щаемое, необнаруживающееся; они в действительности
суть нечто, само через себя познаваемое
(durch sich selbst erkennbare), но они не суть мистифи-
цированное, переряженное абсолютное спеку-
лятивной философии и теологии".
Материалист Feuerbach. Werke изд. 1911 г. Stutt-
gart, т. X. стр. 116.

ГЛАВА I.
„Рефлексология“ В. М. Бехтерева.
В последнюю четверть столетия, вследствие различных
влияний возник интерес к объективному методу изучения пси-
хических явлений, и не только у нас в России, ко и в ми-
ровой науке.
Сначала объективный метод изучения пытались приме-
нять только в зоопсихологии; затем в России возникла объ-
ективная психология И. П. Павлова и Бехтерева; у послед-
него под именем «рефлексологии». Одновременно с этой
последней в Америке возникло течение, под именем бихэ-
виоризма, или «психологии поведения», объективно изучаю-
щей реакции организма на влияние окружающей среды.
Основной мотив этого течения — сделать психологию
естественно-научной дисциплиной, исключив изучение «пси-
хического», как чего-то такого, что не поддается более или
менее точному измерению, которое натуралист вследствие
этого совершенно исключает из своего ведения.
В настоящей книжке я намерен показать, что понятие
объективной психологии есть понятие противоречивое и, в
качестве такового, подлежит полному устранению.
Идея объективной психологии в России возникла в связи
с изучением рефлексов. И. П. Павлов в совершенной пол-
ноте изучил процессы, которые он назвал «условными ре-
флексами». Одновременно с Павловым условные рефлексы
под именем «сочетательных» подверг детальному исследова-
нию В. М. Бехтерев. Разница между методами Павлова
и Бехтерева заключается в том, что у Павлова изучаются
такие рефлексы, в конечном результате которых получается
истечение слюны, а у Бехтерева—сокращение каких-либо
мышц.

На основании объективного изучения сочетательных ре-
флексов Бехтерев пришел к выводу, что предметом непо-
средственного изучения психологии следует считать ре-
флексы, которые подлежат объективному изучению. Такую
психологию Бехтерев прежде называл объективной пси-
хологией, или психорефлексологией, в послед-
нее время называет просто рефлексологией. Многие,
следуя примеру Бехтерева, думают, что рефлексология, как
дисциплина, пользующаяся точными объективными методами,
должна всецело заменить собою психологию, пользующуюся
субъективным методом исследования, или, как его прежде
называли, интроспективным методом.
В настоящее время мы стоим перед альтернативой:
«психология или рефлексология».
Я начну с изложения и оценки рефлексологии Бехтерева,
петому что он дал наиболее подробное теоретическое
обоснование сущности рефлексологии в отличие от психо-
логии, которую он всегда называет «субъективной» психо-
логией.
В течение почти 25 лет В. М. Бехтерев занимался все-
сторонним изучением природы рефлекса, сначала с точки
зрения анатомофизиологической, а затем с точки зрения
психофизиологической. Собран огромный материал, как им
самим, так и его многочисленными учениками. Вполне есте-
ственно, что у него явилась потребность привести в «си-
стему» весь собранный материал. Это и приняло у него
форму сначала «объективной психологии», а затем «рефлексо-
логии».
Я нахожу, что его система психологии страдает огром-
ным недостатком, несмотря на то, что основная идея, по-
ложенная в основание системы, по моему мнению, совер-
шенно правильна. Бехтерев чрезвычайно неудачно указал
место в психологии своей бесспорно важной психологической
идее. Сделал он это неудачно, потому что заменил ее дру-
гой идеей, которой придал первенствующее значение в то
время, как она по существу совершенно неправильна.
Я считаю совершенно правильной мысль Бехтерева, что
в основе душевной жизни лежит понятие реакции (он его
предпочитает называть рефлексом). Нужно считать совер-
шенно правильной также его попытку привести это в связь

с биологической точкой зрения. При этой точке зрения устра-
няется атомизм прежней психологии. Я лично очень со-
чувствую этой идее, и сам развивал ее в курсе «Психоло-
гии», читанном в Московском университете в 1908—1909 ака-
демическом году1).
К этой идее неотразимо шла вся научная психология
последнего времени. Самыми яркими выразителями эгой
идеи являются Вундт и Фулье еще до 90-х годов прошлого
столетия. Эту же идею Бехтерев проводит с такой неяс-
ностью, что она может быть уловлена только тем, кто сам
держится того же взгляда.
Неясность же в изложении Бехтерева произошла вслед-
ствие того, что он, вместо того, чтобы сделать эту идею
центральной, сделал центральной идеей метод психологии.
Вследствие этого он сошел с биологической точки зрения
на физиологическую. Отсюда получился ряд ошибок.
1) Он вместо вполне определенного биологического по-
нятия реакции внес крайне неясное физиологическое поня-
тие «рефлекса». Сначала он употреблял понятие «психо-
рефлекса» и систему свою называл «психорефлексологией».
Но впоследствии понятие психорефлекса он заменил поня-
тием рефлекса и термин психорефлексологии заменил ре-
флексологией просто. Неизвестно, для чего это он сделал.
Весьма возможно, что его соблазнил термин «рефлекс» по-
тому, что рефлекс, по обычному пониманию, есть процесс
чисто механический, могущий изучаться объективяым
методом.
2) Отсюда возникло намерение строить психологию чисто
объективным методом. Стремление создать чисто объ-
ективную психологию должно было естественным образом
привести к попытке совершенного устранения интроспек-
тивной психологии и к неудачной попытке перевести все
понятия интроспективной психологии на физиологические
термины рефлексологии.
Для достижения своей основной идеи Бехтереву нужно
было доказывать, что, действительно, каждый психический
1) Курс этот отлитографирован в 1909 году. См. главу „О класси-
фикации душевных явлений". (Ч. 1-ая, стр. 165). Эта глава перепечатана
в сборнике, посвященном Г. И. Россолимо под заглавием: „Биологи-
ческая точка зрения в псилохогии".

процесс, какой бы он ни был сложности, может быть пони-
маем по схеме психофизической реакции. Для
этого нужно было искать физиологический коррелат для
всевозможных психических явлений в общих формах. Тогда
он доказал бы свою основную идею о сводимости всех
психических процессов к схеме реакции. Он поставил себе
другую задачу. Так как он может вполне точно доказать,
какие именно физиологические процессы соответствуют
определенным психическим процессам, то изучением первых
(как вполне точным) можно вполне заменить изучение вторых
(как совсем не точное).
Следует, прежде всего, заметить, что, вообще, все изло-
жение системы психологии Бехтерева крайне противоречиво
и сбивчиво. Эти недостатки обусловливаются противоречи-
востью его философской точки зрения и неясным различе-
нием основных психологических категорий. Исходным пунк-
том Бехтерева является психофизический паралле-
лизм и психофизический монизм, но при приме-
нении этого последнего он постоянно сбивается на отри-
цание реальности сознания.
Сначала Бехтерев стоял вполне определенно на точке
зрения параллелистической. «Объективная психология, го-
ворит он, имеет дело не с субъективными явлениями, а с
теми процессами в мозгу, которым по гипотезе параллелизма
неизменно сопутствуют так называемые психические явле-
ния»1). В 1917 году Бехтерев стал говорить иначе. «Вот
почему нет основания более говорить о теории паралле-
лизма. В вопросе о соотносительной деятельности мы стоим
на точке зрения единого процесса в форме движения энер-
гии», при котором внешние и внутренние или психические
явления находятся в условиях взаимного замещения, но так,
что сам процесс движения энергии по проводникам не пре-
рывается ни в одном пункте и ни на одно мгновение2).
На стр. 158 того же сочинения, хотя Бехтерев опять пов-
торяет: «сочетательные рефлексы сопровождаются развитием
субъективных состояний»; но затем несколькими строками
ниже он говорит: «на место понятия духа, так часто еще
1) Задачи и метод объективной психологии 1909 г.
2) Общая рефлексология, 1-ое изд., 142.

фигурирующего в субъективной психологии и философии,
мы можем говорить об энергии, проявляющейся в виде нерв-
ного тока». Очевидно, по Бехтереву, что дух, что энергия—
это одно и то же.
О какой же энергии говорит Бехтерев? Это понять очень
трудно. Если он говорит о психической энергии, это
одно, а если он думает о физической энергии, это совсем
другое. «С точки зрения рефлексологии, та деятельность,
благодаря которой устанавливаются различные формы вза-
имоотношения между организмом и окружающей средой,
является результатом энергии психической, нервной,
нервнопсихической или... молекулярной энергией живой про-
топлазмы. Внешним проявлением этой энергии... служит
нервный ток». Из этих слов видно, что Бехтерев отожде-
ствляет психическую энергию с нервной. Это
можно сделать только при условии, если не признавать ни-
какой психической энергии. Ибо, если психическая энергия
существует, то она должна быть абсолютно отличною от
физической; а Бехтерев их просто отождествляет. Но, ведь,
такое отождествление можно допустить только в том слу-
чае, если не признать абсолютного различия между психи-
ческим и физическим. Признает ли такое различие Бехтерев?
Нужно думать, что признает, раз он не отрицает роли само-
наблюдения в познании психической жизни.
Из этого читатель может видеть, насколько сбивчива его
философская позиция. Ему нужно было твердо стоять на
почве эмпирического параллелизма и психофизического мо-
низма, т.-е. признать тождество психического и физического
при абсолютном эмпирическом их различии. Этого можно
было бы достигнуть при допущении двусторонности
мозговых явлений. Мозговые явления, рассматриваемые с
внутренней стороны, суть психические, а с внешней сто-
роны—материальные. Примером противоречивости его фило-
софской системы является то обстоятельство, что внутрен-
нюю сторону он приписывает даже неорганической природе
во всем мировом пространстве1), но когда дело доходит
до человека, то он начинает сомневаться, есть ли у него
сознание. (Об этом см. ниже).
1) Осн. рефлексологии, 2-е изд., стр. VIII.

Чтобы оценить значение объективного метода психоло-
гии, нужно тщательно отграничить область дисциплин, свя-
занных с психологией.
Психология просто или чистая психология имеет
целью установление закономерных отношений между чисто
душевными переживаниями. Эти последние становятся из-
вестными, только благодаря внутреннему опыту.
Предметом чистой физиологии мозга или нерв-
ной системы является изучение физико-химических процес-
сов, совершающихся в последней: проводимость, электриче-
ские процессы, химические процессы ассимиляции, .дисси-
миляции, процессы торможения, растормаживания, образо-
вания более легкой проводимости и т. п. Метод изучения
этих явлений исключительно объективный.
Третья дисциплина, подлежащая нашему рассмотре-
нию—это психофизиология. Ее задача изучить фи-
зиологию мозговых процессов постольку, поскольку они
связаны с психическими процессами, именно, поскольку мозг
является органом душевной жизни. Ощущение, восприятие,
репродукция, ассоциация, речь и т. п., поскольку речь идет
о нахождении для них определенного физиологического кор-
релата, суть предмет психофизиологии. Метод этой послед-
ней, само собою разумеется, смешанный 1).
Сделавши такое разграничение трех различных обла-
стей, рассмотрим задачи объективной психологии по Бехте-
реву.
Бехтерев признает, что всякий психический процесс
имеет две стороны: субъективную (сознание, ощущение, мы-
шление) и объективную (нервный процесс); но при этом
утверждает, что метод самонаблюдения для научных целей
имеет второстепенное значение. «Объективная психология»,
говорит он2), признает действительность психических про-
цессов, но, оставляя совершенно в стороне субъективную
сторону этих процессов, она довольствуется изучением внеш-
них проявлений нервнопсихической деятельности в соотно-
шении их с теми воздействиями, которые служат причиной
1) При чем совершенно безразлично, будет ли психофизиологию
разрабатывать психолог по специальности, или физиолог.
2) В. М. Бехтерев. „Задачи и метод объективной психологии
1904 г. См. тоже „Объективная психология". 1912 г., и „Общие основания
рефлексологии". 1918 г. Гл. I—III.

их обнаружения». «Вполне законно допуская, что психи-
ческие процессы, совершаясь в мозговой коре, представляют
собою с объективной стороны ряд нервных возбуждений,
передающихся по сочетательным волокнам с одного центра
на другой, объективная психология стремится выяснить са-
мый механизм так называемых психических процессов, как
сложных нервных актов, предоставляя изучение объектив-
ной стороны этих процессов субъективной психологии».
Существенное значение для познания душевных процес-
сов имеет внешнее выражение душевных переживаний (дви-
жений, кровообращений и т. п.). «Объективная психология»,
говорит В. М. Бехтерев, в отличие от субъективной, не ну-
ждается в самоанализе испытуемого лица, а довольствуется
лишь регистрацией внешних нервно-психических реакций
организма, возникающих при определенных внешних воз-
действиях». Поэтому следует настаивать на исключении
чисто психологических понятий из изучения
душевной жизни. «Объективная психология не может
и не должна пользоваться теми терминами субъективной
психологии, в которых содержится определенное указание
на субъективный характер внутренних переживаний, как: со-
знание, ощущение, чувство, представления, понятие, воля,
внимание и т. п.».
Относительно субъективного метода, по мнению Бехте-
рева, вообще, нужно сказать, что область его применения
чрезвычайно ограничена. Она может быть применяема только
лишь к изучению душевной жизни взрослого. Что же ка-
сается изучения душевной жизни ребенка, животных, ду-
шевнобольных, то этот метод не может дать никаких плодо-
творных результатов. «В изучении детской психики мы не
можем пользоваться ни непосредственным самонаблюдением,
ни воспоминаниями из детского возраста, как это принято
до сих пор еще в детской психологии».
Что же должно быть предметом исследования при изу-
чении нервно-психической деятельности ребенка? На этот
вопрос может быть только один ответ: «все, вообще, про-
явления этой деятельности в органах движения, кровообра-
щения, дыхания, секреций, а частью при тех или других
воздействиях на организм ребенка»1).
1) Задачи и метод объективной психологии.

Таким образом, объективный метод в психологии идет
навстречу распространенному в настоящее время среди на-
туралистов взгляду, что при изучении душевных явлений
не следует иметь дело с психическими явлениями, не допу-
скающими точного вычисления или выражения в терминах
движения и закона сохранения энергии. Руководясь этим,
Бехтерев всю психологию сводит к учению о «рефлексах».
Для того, чтобы это утверждение Бехтерева было ясно,
нужно разобрать, что понимает Бехтерев под рефлексом
вообще и «сочетательным» рефлексом в частности.
«С точки зрения рефлексологии вся, вообще, соотно-
сительная деятельность рассматривается, как ряд более или
менее сложных рефлексов, или так называемых ответных
реакций. Более простые из рефлексов, называемые нами
обыкновенными рефлексами, являются прирожденными или
унаследованными, тогда как в происхождении более слож-
ных или высших, ицаче сочетательных рефлексов участвует
прошлый индивидуальный опыт 1).
«Для пояснения сочетательного рефлекса возьмем при-
мер: младенец в первый раз укалывается острым орудием
в ручку и, естественно, ее отдергивает, отворачиваясь впер-
вые от колющего орудия и заливаясь в то же время слезами.
И то, и другое представляет собою обыкновенный рефлекс.
Но в один из следующих разов, после полученного таким
образом опыта, ребенок, встретившись с тем же или с та-
ким же колющим орудием, еще завидя его издали, отводит
от него свою ручку, отворачивает от него голову и начинает
плакать. Здесь дело идет уже о сочетательном рефлексе,
представляющем тот же обыкновенный рефлекс, воспроизве-
денный под влиянием одного лишь зрительного раздраже-
ния, которое раньше сочеталось с колющим раздражением
и вследствие того сделалось рефлексовозбуждающим, чем
ранее, до полученных уколов, оно не было»2).
Сочетательный рефлекс подвергся экспериментальному
изучению со стороны Бехтерева следующим образом: «В
виде основного раздражения, возбуждающего обыкновенный
рефлекс, в нашей лаборатории, применяется раздражение
1) Об общих основах рефлексологии, как научной дисциплины. Жур.
„Природа" 1917 г., стр. 1103.
2) ib. 1105—6.

электрическим током подошвы стопы, которое достигается
особым специальным приспособлением. Самые опыты про-
изводятся таким образом, что незаметно от больного дается
одновременное раздражение электрическим током подошвы
стопы, вызывавшее обыкновенный рефлекс отдергивания
стопы и разгибания пальцев ноги и то или иное световое
или цветное раздражение сетчатки глаза. Обыкновенно уже
после нескольких подобных опытов получается при действии
одних световых или цветных раздражений оборонительный
рефлекс, выражающийся отдергиванием стопы и разгибатель-
ным движением пальцев ноги, что представит нам искус-
ственно воспитанный сочетательный рефлекс на зрительные
(световые или цветные) раздражения».
Аналогичным способом мы можем получить искусствен-
ный сочетательный рефлекс на звуковые раздражения1).
Теперь попытаемся разобрать, почему, по Бехтереву,
изучение психических процессов должно сводиться к изуче-
нию рефлексов. Потому что, по мнению Бехтерева, нет
в сущности ни одного «психического» процесса, который не
подводился бы под схему рефлекса»2). Это нужно пони-
мать следующим образом. Каждый психический процесс со-
стоит из воздействия среды или раздражения и ответного
движения. Получение раздражения и совершение движения—
вот сущность самого элементарного психического процесса.
Отсюда ясно, что все душевные явления, в том числе и
интеллектуальные, могут быть сведены к схеме рефлексов,
т.-е., другими словами, они суть рефлексы. «В конце кон-
цов, все эти акты (смотреть, слушать, ощупывать, говорить,
поступать) суть не что иное, как различной сложности со-
четательные рефлексы, возникшие на почве обыкновенных
рефлексов, вызываемых сответствующими раздражениями
воспринимающих органов»3).
Все самые сложные психические явления суть не что
иное, как сочетание рефлексов. Следовательно, изучение
рефлексов есть в то же время изучение душевных явлений,
в том числе высших. Рефлексы, как внешнее выражение
душевных явлений могут быть изучаемы только объективно,
1) Объективная психология, Вып. III, стр. 339.
2) Основы рефлекс. I изд., стр. 55.
3) „Природа", стр. 1120.

и изучение их, вследствие этого, может противополагаться
субъективному изучению психических явлений.
Здесь сразу же возникает следующее сомнение. О ка-
ком рефлексе идет речь у Бехтерева? По обычному пони-
манию, рефлекс есть чисто механический, бессознатель-
ный процесс. И сам Бехтерев, повидимому, так понимает
рефлекс. Ведь, по его мнению, коленный сухожильный ре-
флекс есть основной рефлекс1). Если, действительно, иод
рефлексом понимать чисто механический процесс, то можно
ли говорить о сведении психических процессов к таким
рефлексам?
Таким образом, идея рефлексологии заключается в сле-
дующем. Явления сознания у других живых существ недо-
ступны для непосредственного познания, и потому они и
не могут быть предметом научного познания. Вместо явле-
ний сознания должны быть изучаемы их внешние выраже-
ния.. Вместо психологии получается наука о рефлексах—
рефлексология.
Следует обратить внимание на то, что рефлексология
не есть просто физиология, она все же есть психология,
по собственному признанию Бехтерева. «Психический про-
цесс и мозговой процесс неотделимы друг от друга, а по-
тому, изучая мозговой процесс в его высших проявлениях,
мы изучаем, вместе с тем, ход и развитие психического
процесса»2). Строго объективный метод не вынуждает нас
к тому, чтобы, вместе с тем, обращаться и к выяснению
субъективных переживаний, а имеет в виду исключительно
изучение внешних проявлений деятельности человека»3).
Но что нужно понимать под изучением «внешних про-
явлений» деятельности человека? Это, собственно, то, что
обыкновенно называется «реакциями», и что Бехтерев назы-
вает рефлексами.
Но чем же отличается точка зрения рефлексологии от
точки зрения прежней психологии? Эта последняя, изучая
какие бы то ни было реакции, непременно пыталась в то же
время изучать и соответствующие им психические состоя-
1) Об псих. вып. III, стр. 238.
2) Осн. рефл. 1-ое изд., стр. 3.
3) Осн. рефл. 1-ое изд., стр. 14.

ния, рефлексология же принципиально отрицает необходи-
мость изучения этих последних.
Бехтерев даже иногда почему - то называет такие субъ-
ективные состояния, как чувство, ощущения — метафизи-
ческими. Очевидно, «метафизический» в его глазах означает
нереальный; во всяком случае, их реальность, если таковая
за ними может быть признана, иная, чем реальность «внеш-
них проявлений деятельности человека». «Рефлексология»,
говорит Бехтерев, исключает из сферы своего изучения та-
кие субъективные состояния и даже метафизические поня-
тия, как чувство, ощущение, представление, восприятие,
внимание, память, воображение, воля и т. п.»1).
Для характеристики рефлексологии чрезвычайно важно
определить, как она относится к вопросу о реальности
сознания. У Бехтерева на эту тему мы находим самые
разноречивые указания. С одной стороны, для него явления
сознания, как мы только что видели, представляются чем-то
метафизическим; с другой стороны, он, несомненно, при-
знает их реальность. «С своей стороны, мы не думаем отри-
цать психическую реальность»...2). Но, с другой стороны,
«психика есть духовное, т.-е. нечто такое, что неуловимо
«для наблюдателя непосредственно»3). Нужно ли объяснять
Бехтереву, что основным свойством психического является,
именно, непосредственность его восприятия во внутреннем
опыте.
Рефлексология человека, по его словам, может достигать
своей цели тремя путями:
1) Строго объективным изучением всех внешних про-
явлений личности и установления соотношения их с внеш-
ними же настоящими или прошлыми влияниями.
2) Исследованием закономерности развития соотноси-
тельной деятельности при разных условиях путем экспе-
римента.
3) Изучением соотношения между объективными про-
цессами, лежащими в основе соотносительной деятельности
1) Общ. осн. рефл. 1-ое изд., стр. 71.
2) Ib. 17.
3) Ib. 51.

и субъективными явлениями, открываемыми человеком
на себе самом путем самонаблюдения»1).
Из приведенных мест ясно, что Бехтеревым реальность
явлений сознания то совершенно не признается, то ока-
зывается, что рефлексы каким-то образом должны приво-
диться в соотношение с субъективными явлениями,
открываемыми человеком на себе самом путем самонаблю-
дения, и что это даже есть одна из основных целей самой
рефлексологии.
Такое отношение Бехтерева к сознанию заставляет нас
ближе рассмотреть, как смотрел Бехтерев на значение ин-
троспективной психологии. «Объективная психоло-
гия» ничуть не исключает «субъективной» психологии; она
даже не ослабляет значения последней, как дисциплины,
имеющей в виду изучить субъективную сторону нервно-
психических процессов; она ее только дополняет, выясняя
нервнопсихический процесс с его объективной стороны, т.-е.
со стороны происходящих при нем в мозгу нервных про-
цессов. Иначе говоря, объективная психология—тот же самый
психический или, точнее, нервнопсихический процесс, кото-
рый служит предметом исследования современной нам пси-
хологии с субъективной его стороны, рассматривает под
другим углом зрения, признавая его одновременно за про-
цесс объективный или нервный, совершающийся в высших
мозговых центрах. Объективная психология следит, соб-
ственно, за ходом этого нервного процесса от начала до
конца, вовсе не интересуясь субъективными переживаниями,
которыми он сопровождается2). Несколькими строками ниже
Бехтерев «психические» процессы называет «нервнопсихи-
ческими».
«Рефлексология человека может и должна развиваться
на ряду с субъективной психологией, при чем между ними
не только нет и не должно быть антагонизма, а обе эти
научные дисциплины, изучая один и тот же, в сущности,
процесс, одна—более полно в его объективном проявлении,
а другая—частично, в его субъективной форме, где он обна-
1) Ib. 51.
2) Задачи и метод объективной психологии 1909, стр. 26.

руживается путем самонаблюдения, должны взаимно допол-
нять друг друга1).
«Следует при этом иметь в виду, что рефлексология
сама по себе ничуть не исключает субъективной психологии,
как некоторые думают. Она только ограничивает область
ее исследования, главным образом, возможно полным само-
анализом на себе самом, как это уже и практикуется в по-
следнее время так называемой Вюрцбургской школой»2).
Со всем этим рассуждением психолог-интроспективист
вполне может согласиться. Но все же в нем есть очень
значительная неясность, происходящая вследствие неясно-
сти принципиальной точки зрения Бехтерева.
В самом деле, рефлексология только дополняет пси-
хологию или ее цель заменять ее? Бехтерев постоянно
говорит о том, что только дополняет, но часто действует так,
как будто бы думал, что рефлексология может вполне за-
менять психологию. Он весьма часто говорит о совершен-
ной непригодности субъективного метода и ставит себе в
заслугу, что он его совершенно упразднил3).
Только что приведенное изложение привело к следую-
щему популярному пониманию рефлексологии. Интроспек-
тивное изучение душевных процессов является субъектив-
ным в собственном смысле слова, т.-е. не научным. Термин
«субъективный» рефлексологи обычно понимают не как экви-
валентный «познаваемому из внутреннего опыта», а как
противоположность объективно-научному, общеобязатель-
ному. Из такого понимания легко притти к выводу, что
психология, как наука, даже существовать не может. Самая
реальность психического подвергается сомнению. Рефлексо-
логия, по обычному пониманию, есть объективное изучение
рефлексов, как определенных физиологических про-
цессов. Таким образом, вместо психологии получается ре-
флексология, ибо все психическое сводится к ре-
флексам.
Только таким образом и может осуществиться мечта
большой публики создать такую науку, которая чисто ме-
ханически из одних рефлексов могла бы объяснить весь
ход душевной жизни.
1) „Природа" 1128.
2) „Природа" 1110.
3) См. Коллективная рефлексология". Вместо предисловия.

Но может ли рефлексология Бехтерева удовлетворить
в какой-либо мере эти надежды публики? Решительно утвер-
ждаю, что не может.
При оценке научного значения рефлексологии могут
быть две различных точки зрения. С одной стороны, на
рефлексологию, если под нею понимать изучение сочета-
тельных рефлексов, можно смотреть, как на известный ме-
тод. С другой стороны, на нее можно смотреть, как на
известную систему.
Различие между этими двумя точками зрения сводится
к следующему. При изучении поведения животного или че-
ловека мы можем абстрагироваться от наличности сознания
и изучать только физические процессы, сопровождаю-
щие его. Другими словами, можно изучать поведение так,
как если бы явлений сознания не существо-
вало. Это не значит, что мы не признаем реальности явле-
ний сознания. Это значит только, что мы их игнорируем,
мы действуем так, как если бы их не существовало. Ра-
зумеется, это возможно далеко не всегда. В большинстве
случаев мы не можем иметь дела с тем или иным «пове-
дением» без того, чтобы не примышлять к нему явлений
сознания. Но для тех случаев, для которых возможно не
примышлять сознания, законность рефлексологического ме-
тода можно считать совершенно обоснованной.
Совершенно иное представляет собою рефлексология,
как система. Рефлексология же обыкновенно и пони-
мается, как система. Из того обстоятельства, что явления
сознания у чужого индивидуума не доступны для нашего
непосредственного познания и вследствие того, что у нас,
повидимому, нет критерия для доказательства реальности
сознания вообще, некоторые рефлексологи просто утвер-
ждают, что сознание не реально. Такое утверждение при-
водит к совершенно явственному абсурду.
Аргумент относительно невозможности доказать реаль-
ность явлений сознания при помощи критериев, напоминаю-
щих реальность физических явлений, опровергается ука-
занием на то, что в таком отыскании критерия реальности
сознания мы и не нуждаемся. В реальности чужого созна-
ния мы убеждаемся при помощи иных аргументов и нужно
думать, что именно при помощи умозаключения по

аналогии. Раз нет достаточных оснований для отрицания
реальности сознания у других существ, то явления со-
знания сами по себе должны быть предметом
научного изучения.
Таким образом, мы можем признать рефлексологию, как
метод, по крайней мере, в определенных пределах и совер-
шенно отвергнуть ее как систему. Но рефлексология, и как
метод, возможна только в некотором условном смысле.
Вернее сказать, рефлексология в собственном смысле
слова, именно, как наука о физической стороне рефлек-
сов возможна только для ограниченного класса рефлексов.
Если признать рефлексологию, как метод, то ее следует
проводить последовательно и изучать физические явления
сами по себе, без какого бы то ни было отношения к пси-
хическим явлениям. Но этого сделать нельзя. Нельзя
говорить о «поведении» человека, о его действиях, без того,
чтобы в то же время не думать о соответствующих им
психических переживаниях. Нельзя говорить о каком-
либо органе чувств, обозначать его каким-либо особым тер-
мином, вроде, «анализатор» или «рецептор» и не думать
в то же время о каком-либо психическом процессе, напри-
мер, о «видении», «слышании» и т. п.
В этом смысле не может быть речи о чистой рефлек-
сологии. В таком случае, вообще, отпадает всякий смысл
толковать о чисто рефлексологическом объективном методе.
Еще более абсурдна положение рефлексологии в том
случае, когда она пытается заменить собою психологию.
Когда утверждается, что мысль есть речевые движения, что
эмоция сводится к определенным рефлективным движениям,
то на это следует заметить, что мысль есть нечто большее,
чем речевые движения, и эмоция есть нечто большее, чем
рефлективные движения. Если сказать, что в большинстве
случаев «рефлекс» есть «психорефлекс», то нужно будет
признать, что в таком случае для познаний, мыслей и эмо-
ций должен быть свой собственный источник, как это и
признает на самом деле Бехтерев, когда допускает парал-
лелизм явлений сознания и материальных явлений. При-
знание же тождества мысли и движения с эмпириче-
ской точки зрения недопустимо, потому что не только
сложные, но даже самые простые душевные явления не

могут быть выражены в терминах рефлексов. Доказа-
тельством этому является то обстоятельство, что, например,
Бехтерев в своей «Коллективной рефлексологии» по зада-
нию должен был бы говорить только о «рефлексах», между
тем, он говорит почти исключительно о психических
процессах, и именно постольку, поскольку они известны из
внутреннего опытах).
Если рефлексология отвергает внутренний опыт, как
источник непосредственного познания душевных явлений,
то вместе с этим исчезает возможность изучения очень мно-
гих душевных явлений через посредство внутреннего
опыта, например, высшие мыслительные процессы, явле-
ния сновидений, явления, изучаемые при помощи психо-
аналитического метода; все они доставляют очень ценный
материал, но только через посредство внутреннего опыта.
В самом деле, как мог бы рефлексолог проследить ход
сновидений без помощи высказываний относительно вну-
тренних переживаний. Из «поведения» ничего нельзя судить
о сновидениях, как равным образом нельзя ничего судить
о высших умственных процессах на основании поведения.
Объективный метод рефлексологов нничего не может дать
для психических переживаний высшего порядка.
Признает ли рефлексология самонаблюдение?
Мы можем опрашивать тех или других лиц о их пере-
живаниях. Их высказывание мы назовем «показаниями само-
наблюдения». Содержанием этих показаний должны являться
известные переживания или субъективные состояния. Но
как мог бы отнестись Бехтерев к таким показаниям само-
наблюдения? Казалось бы должен признать их закономер-
ность. На самом деле, он вместо прямого ответа на этот
вопрос делает попытку свести к рефлексам показания
самонаблюдения? «Как упомянуто выше, говорит он2), и
речь входит в область исследования рефлексологии, а, ме-
жду тем, как известно, при посредстве речи человек пере-
дает о своих субъективных переживаниях. Поэтому поль-
зование речью при рефлексологическом исследовании мо-
жет быть истолковано, как противоречие объективному иссле-
дованию. Однако, нельзя забывать, что речь есть в то же
Об этом см. ниже.
2) „Природа" 1108.

время настоящий сочетательный рефлекс... и потому она
не может быть исключаема из порядка сочетательных ре-
флексов».
Пусть речь будет, действительно, сочетательный ре-
флекс, все же содержание речи будет являться определен-
ным субъективным состоянием. Следовательно, пользо-
вание речевыми рефлексами необходимо приводит к поль-
зованию субъективным методом.
Интроспективная психология по самому существу своему
мгожет пользоваться исключительно субъективным методом,
объективный же метод, по мнению Бехтерева, для нее со-
вершенно недоступен. Такое понимание методов психоло-
гии нужно считать решительным недоразумением. Психо-
логия не только в своем изучении никогда не избегала
так называемого объективного метода, но и принципиально
всегда его признавала. Самый термин «объективное» изуче-
ние душевных явлений был введен очень давно. Им поль-
зовался в 50-х годах Г. Спенсер1) и Ф. А. Ланге в
70-х годах признавал необходимость объективного метода2).
Содержание объективной психологии очень определенно ука-
зывается, например, в книге Bastian, a The Brain as an
organ of, Mind вышедшей в 1882 году3).
Следует признать, таким образом, что этот термин был
совершенно популярным уже до 1900 года. Под «объектив-
ным» методом понималось психологическое познание при
помощи наблюдения душевной жизни детей, животных,
душевнобольных и т. п. Если этот метод психологии обык-
новенно называется исключительно субъективным, то это
нужно понимать таким образом, что психические процессы
являются предметом непосредственного познания во вну-
треннем опыте, но они могут быть, как только что указано,,
быть предметом и изучения объективного. Если же не смотря
на пользование объективным материалом, метод психологии
называется все-таки субъективным, то это нужно понимать
таким образом, что объективный материал интерпретируется
1) Основания Психологии, т. I, § 56.
2) История Материализма, т. II, 1883, стр. 342.
3) Содержание объективной психологии по Bastian'y сводится:
1) К изучению субъективных состояний других человеческих существ.
2) К исследованию предполагаемых субъективных состояний низших жи-
вотных, как выводимых из выразительных движений, действий, и т. п.

в субъективном опыте, т.-е. становится понятным только
благодаря интроспекции1). В этом смысле весь материал
объективной рефлексологии может быть включен в психо-
логию.
Для того, чтобы показать, что рефлексология поль-
зуется строго объективным методом изучения душевных
явлений, Бехтерев относит в область рефлексологии и те
виды экспериментально-психологических исследований, в
которых получаются результаты, могущие рассматриваться
объективно. Мысль Бехтерева нужно понимать таким обра-
зом, что если в эксперименте получаются какие-нибудь ре-
зультаты, то эти последние суть именно результаты «пове-
дения» и потому они могут изучаться объективно. Если бы
согласиться в этом с Бехтеревым, то нужно было бы при-
знать, что рефлексология совершенно излишня, потому что
вся экспериментальная психология делала то, что теперь,
по мнению Бехтерева, должно входить в область рефлек-
сологии2). Измерение памяти, измерение времени реакции,
измерение порога раздражения, измерение внимания суть
эксперименты, в которых получаются определенные про-
дукты, например, в памяти количество заученного, в реак-
ции—большая или меньшая длительность реакции и т. п.
Эти продукты, несомненно, представляют материал для
объективного изучения. Из этого ясно, что психология
уже раньше изучала то, что рефлексология ставит своей
задачей. Если так, то некоторая весьма значительная часть
рефлексологии Бехтерева отходит в область психологии
просто.
Зависимость рефлексологии от психологии становится
понятной и с другой стороны. Может ли рефлексология
2) Это объяснено было мпою в элементарном учебнике психологии
в 1900 году. Насколько этот термин в его правильном понимании был
давно популярен, показывает следующий пример. В журнале Revue Phi-
losophique за 1900 год (майская книжка) иомещепа статьи Gerard Varet
под заглавном „La psychologic objective", которая начинается следующими
словами:" Как показывает самое название, объективная психология при-
лагается к наблюдению других людей. Она отличается от психологии
субъективной или интроспективной, которая пользуется внутренним наблю-
дением, следовательно непосредственным, между тем, как она, изучая
факты сознания по их внешним признакам, пользуется непрямым наблю-
дением. Если эти термины понимать в строгом смысле, то одна пси-
хология такая же старая, как и другая", (стр. 492).
2) Рефлексология 1-ое изд. Гл. XVIII.

при изучении рефлексов низших и высших избежать упо-
требления чисто психологических понятий? Как только ре-
флекс получает какое-либо обозначение, то тотчас же при-
мышление психических процессов неизбежно. Если рефлек-
солог употребляет такие термины, как «оборонительный»,
«наступательный» рефлекс, то совершенно, очевидно, что
понятие наступления или обороны предполагает некоторые
воплне определенные психологические понятия.
Если рефлексологу приходится говорить о «мышлении»,
«воображении» и «умозаключении», то он должен ограни-
чиваться только утверждением, что этим процессам соот-
ветствуют какие-то неведомые рефлексы, каковое утвержде-
ние абсолютно ничего не прибавляет к нашему знанию са-
мых процессов мышления.
В самом деле стоит подробно остановиться на рассмо-
трении того, как Бехтерев трактует высшие умственные
процессы для того, чтобы убедиться в полном бессилии
рефлексологии. Говоря об этих процессах, Бехтерев не
исследует самих этих процессов, а пытается отыскать только
физиологический коррелат в форме каких-либо ре-
флексов. «То, что мы называем мышлением, в сущности
есть ряд задержанных рефлексов, преимущественно рече-
вого порядка, связанных друг с другом в известной после-
довательности. Чтобы обнаружить эти рефлексы, достаточно
устранить внутреннее торможение и предложить человеку
высказывать свои мысли вслух, и тогда мы будем слышать
слова, одно за другим в той последовательности, с ко-
торой они при данных условиях сочетаются друг с другом
Из этого места читатель узнает, что мышление по Бех-
тереву есть «задержанный рефлекс», который при извест-
ных условиях может превратиться в слова.
Неужели Бехтерев думает, что если он признал, что
«мысль есть тот же высший или сочетательный рефлекс,
только рефлекс задержанный»2), что он, действительно,
о бъя с н и л мыслительный процесс, как это он на самом
деле утверждает. «Итак, очевидно, говорит он, что и субъ-
ективные явления в своей природе могут быть понимаемы
не иначе, как с привлечением к их объяснению рефлек-
1) Объективная психология, вып. III, стр. 364.
2) Общ. осн. рефлексологии, 1-ое изд., стр. 142.

сов, что дает опору для установления тесной внутренней
связи этих явлений с объективно протекающими мозговыми
процессами»1).
Можно решительно утверждать, что мысль, как таковая,
совершенно не получает объяснения оттого, что Бехтерев
привел ее в зависимость от каких-то рефлексов. То, что
делает Бехтерев есть отыскание физиологического
коррелата мышления, подтверждающего то общее положе-
ние, что все психические процессы находятся в зависимо-
сти от физиологических процессов, но сам процесс мысли
не получает никакого объяснения. Пусть даже Бехтерев
этим докажет, что мыслительный процесс, по существу,
является тождественным с процессом реакции—мысль, как
мысль от этого не становится яснее.
По поводу работ Вюрцбургской лаборатории Бехтерев
говорит следующее: «наконец, какими бы субъективные про-
цессы не оказались на самом деле, вопрос лишь в том, мо-
гут ли они признаваться процессами, не имеющими отно-
шения к пробегающему в нервной ткани нервному току
или же и они стоят в соотношении с этим процессом мозга,
сопровождающимся, как нам известно из физиологии, током
действия. Если нельзя исключить их соотношения с нерв-
ным током, то мы и их вправе рассматривать с объективной
точки зрения высшими рефлексами... А если это так, то
теория высших или сочетательных рефлексов дает и здесь
возможность установить тесное соотношение между
упомянутыми субъективными проявлениями и объективными
процессами мозговой деятельности»2).
Бехтерев должен согласиться с тем, что какое бы тес-
ное соотношение между субъективными проявлениями и
объективными процессами мозговой деятельности он не уста-
навливал, это отнюдь не есть объяснение механизма мышле-
ния, которое может быть дано только психологией. Психо-
логия, действительно, может раскрыть механизм, ход и
состав психического процесса, а рефлексология может только
лишь указать физиологический коррелат в самом общем
виде.
1) Ib. 143.
2) Ib. 140.

Насколько Бехтерев далек от определенного разграни-
чения областей психологии и рефлексологии и насколько
он отрицательно относится к чисто психологическому
методу, показывает следующее место. Бехтерев делает вы-
писку из исследований процессов мышления Вюрцбургской
лаборатории и дает им следующую оценку: «Нет надоб-
ности, конечно, итти за автором в те психологические дебри,
с которыми связано вышеозначенное понимание явлений, но
мы заметим здесь, что и результат этих исследований на
счет новых явлений сознания, как и результаты исследований
других представителей субъективной психологии со спири-
туалистическим направлением, могут быть согласованы со
схемой мозговых или сочетательных рефлек-
сов»1). Бехтерев, очевидно, думает, что возможность согла-
сования со схемой сочетательных рефлексов есть объясне-
ние психических процессов мышления и этим объяснением
надеется заменить интроспективное изучение мыслительных
процессов, которое он называет «психологическими дебрями»,
при чем психологов клеймит названием «спиритуалисты» за
то, что они пользуются внутренним опытом.
Как я сказал выше, бессилие рефлексологии обнару-
живается всякий раз, как она подходит к высшим процессам.
Посмотрим, например, как объясняет Бехтерев процесс
творчества. «В связи с сочетательными процессами стоит
и та умственная деятельность, которая известна под назва-
нием творчества. Под этим названием понимается деятель-
ность нервных центров, при которой, на основании преж-
них сочетаний, возникают новые сочетательные процессы.
С точки зрения объективной психологии творчество пред-
ставляет собою результат сочетательной деятельности, при
чем в одних случаях из цепи воспитанных или образовав-
шихся сочетательных рефлексов выпадают, вследствие тор-
можения, посредствующие звенья, благодаря чему в бли-
жайшем сочетании остаются два крайние звена»2). Из ка-
кой объективной рефлексологии Бехтереву известно, что
одни звенья рефлексов «выпадают», а другие остаются?
Очевидно, в этом случае Бехтерев то, что знал из
субъективной психологии, просто перевел на язык
1) lb 148—9.
2) Объективн. псих., вып. III, стр. 368.

объективной психологии, а читателю предлагается просто
верить, что, действительно, объективно какие-то звенья вы-
падают, а какие-то остаются. Такой же перенос из субъек-
тивной психологии в объективную производится им и по
отношению к понятию «символизма», играющего такую зна-
чительную роль в его рефлексологии. Вот что говорит Бех-
терев: «Под этим законом (символизма) понимаются те
формы соотносительной деятельности, когда один какой-
нибудь часто даже несущественный, а иногда и крайне пре-
ображенный признак или часть предмета, явления или во-
обще действия и движения становится знаком или симво-
лом, вызывающим реакцию, равнозначную с реакцией, вы-
зываемой цельным предметом, явлением, действием или
движением. Так ребенка пугают уже два пальца прибли-
жающейся к нему руки, выставленные на подобие рогов и
символирующие бодание»1). Первая половина этой тирады
выраженная в объективных терминах, совершенно не-
понятна, и становится понятной только благодаря второй
половине, выраженной в психологических терминах.
Бехтерев часто употребляет термин «рефлекс» в таких
случаях, когда для этого нет никаких оснований. «Нечего
говорить, что целенаправляющий рефлекс представляется
более сложным по сравнению с иными сочетательными ре-
флексами, ибо в нем мы видим соподчиненную связь целого
ряда сочетательных рефлексов, направленную для достиже-
ния определенной цели»2). Целенаправляющая деятель-
ность мне очень хорошо знакома из моего внутреннего
опыта, я готов допустить, что ей соответствует какая-нибудь
«соподчиненная связь целого ряда сочетательных рефлек-
сов», но утверждаю, что мое знание о целенаправляющей
деятельности ни малейшим образом этим допущением не
расширяется.
Обратим внимание на рефлексологическое толкование
понятия «я», которое дает Бехтерев. Вместо обычных опи-
саний представления о «я», которое дается в психологии
и которое Бехтерев считает «метафизическим», он в своей
рефлексологии дает «вполне точное данное». «На место духа,
говорит он, теперь должен быть поставлен механизм мозго-
1) Осн. рефлексол., 1917, стр. 161.
2) Ib, стр. 69.

вых рефлексов, на место «я» центральный комплекс этих
рефлексов»1). «Всю совокупность органических и социаль-
ных рефлексов можно назвать личным комплексом,
в связи с которым стоят, как прямое следствие их оживле-
ния, личные рефлексы, соответствующие в субъективной пси-
хологии волевым движениям»2). «Личный комплекс соче-
тательных рефлексов служит основанием для тех отправле-
ний, которые в субъективных понятиях получают название
познавательных (познающее «я»)3).
Предоставляю читателю судить самому, насколько «цен-
тральный комплекс рефлексов» является точно данной
величиной.
Как Бехтерев объясняет процесс суждения рефлек-
сологически? Кроме рефлексов Бехтерев употребляет по-
нятие «следов», затем вводит еще понятие «зависимого со-
четания рефлексов» и тогда для него становится возмож-
ным объяснение процесса суждения. «Процесс оживления,
говорит он, основан, главным образом, на сочетании сле-
дов»... «Когда течение и смена следов связаны вышеука-
занной руководящей зависимостью, то мы называем ее за-
висимым сочетанием, одну из форм которого собственно и
представляет так называемое суждение». «Увидя скачущего
зверька, человек убеждается, что этот зверек заяц. Таким
образом, создается зависимое сочетание «заяц» и
«скакание». Поэтому в другой раз при виде подобным же
образом скачущего зверька оживляется след от зайца и воз-
буждается словесная двигательная реакция «зайца». В этих
суждениях дело идет, следовательно, о процессах того же
рода, как и при всякой сочетательной деятельности с тем
лишь различием, что последняя здесь направляется
определенным образом личной сферой в смысле зависимости
одного следа от другого»4).
Что в суждении наше «я» направляет ход представле-
ний, это, несомненно, но Бехтерев хочет этот факт пере-
вести на совершенно непонятный язык объективной психо-
логии, ибо, как понять то, что одни рефлексы напра-
1) Ib, 155.
2) Ib, 156.
3) Ib, 157.
4) Объект. психол. III, 368,

вляют другие рефлексы. Прибавляется ли к нашим зна-
ниям что-нибудь, если мы произнесем совершенно непонят-
ную фразу из объективной психологии?
Какое значение имеет рефлексология для психологии?
Та область, которую она изучает (именно сочетательные
рефлексы) и составляет ее собственную область, есть про-
цесс образования привычных движений, вернее, привычек
или того, что в психологии называется ассоциацией, при
чем рефлексология в отличие от психологии обращает пре-
имущественное внимание на физиологические условия
образования привычек. Следует признать, что результаты,
получаемые ею, являются очень ценными для психологии,
однако, никак нельзя признать, что она вводит в психо-
логию что-либо принципиально новое. Попытки открыть
физиологические основы образования привычек и в преж-
ней психологии имели место неоднократно.
Что единственная область рефлексологии—это процесс
образования привычек, делается ясным из того, что она
становится совершенно бессильной, как только дело доходит
до высших душевных процессов. Высшие процессы, как,
например, речь, символизм, суждение, творчество и т. п.
в изложении Бехтерева вовсе не есть рефлексология, а пред-
ставляют собою позаимствования из прежней психологии.
Невозможность для рефлексологии изучения высших про-
цессов в особенности отчетливо сказалось в построении
«Коллективной рефлексологии». По замыслу эта научная
дисциплина должна заменить прежнюю социальную
психологию. В действительности же в этой коллектив-
ной рефлексологии никакой рефлексологии не содержится,
потому что при описании явлений социально-психологиче-
ских он повсюду употребляет исключительно психоло-
гические термины. Приведу наудачу несколько приглеров.
Следующие понятия имеют исключительно субъективно-пси-
хологический характер: «Солидарность интересов»1), «подра-
жание» 2), «взаимовнушение»3), «настроение» 4), «потребно-
1) Кол. рефл., 104.
2) Ib, 105.
3) Ib. 112.
4) Ib. 132.

сти»5), «обсуждение», «ответственность», «ожидаемый», «ре-
шение» 6), «тревога», «иллюзия», «галлюцинация»7) и т. п.
Почему эта книга называется рефлексологией, понять
решительно невозможно.
Таким образом, нетрудно видеть, что, собственно, ре-
флексологии, как особенной научной дисциплины, нет, что
некоторая незначительная часть ее представляет обычного
типа физиологическое объяснение, а все остальное,
что вводится Бехтеревым в рефлексологию, есть не что
иное, как психология, потому что, как мы видели, провести
границу между субъективным и объективным материалом в
психологии не представляется возможным.
Рефлексология Бехтерева претендует на то, чтобы при-
вести свои законы в согласие с общими законами мира и
с законом сохранения энергии. Рефлексология, по словам
Бехтерева, имеет дело с непосредственным изучением энер-
гии, так как и психическая жизнь есть не что иное, как
проявление энергии. В рефлексах, по его мнению, есть не-
сомненная аналогия с механическими процессами. В
рефлексах имеют применение «принцип тяготения», «прин-
цип отталкивания», «принцип экономии» и т. п. В этом, ме-
жду прочим, рефлексология видит объективный характер
своего изучения.
Но можно решительно утверждать, что между психи-
ческими процессами «сближения» и «отвращения» и физи-
ческими процессами «притяжения» и «отталкивания» реши-
тельно никакой аналогии нет. То же самое нужно сказать
обо всех сближениях с механикой, которые проводит Бех-
терев в «Общей рефлексологии» и в «Коллективной рефлек-
сологии».
Есть ли какие-либо основания для того, чтобы выделять
рефлексологию в отдельную научную дисциплину?
Чтобы быть отдельной научной дисциплиной нужно
иметь или 1) предмет специфически отличный от других
наук (например, зоология, физика) или 2) обнимать боль-
шой отдел какой-нибудь уже существующей науки, но при
этом иметь специфически отличный предмет, напр., в обла-
сти химии, «физическая химия», «агрономическая химия» и т. п.
5) Ib. 149.
6) Ib. 179. 7) и т. д.

Ни тому, ни другому условию рефлексология не удо-
влетворяет.
Если мы примем во внимание вышеприведенную схему,
то спрашивается, к какой из трех областей следует отнести
рефлексологию? Несомненно, к психофизиологии. Она изу-
чает физиологические условия порождения привычек, ассо-
циаций, устанавливания привычных движений. Так как при
этом изучении те элементы, между которыми происходит
объединение, приходится обозначать психологически-
ми терминами, то ясно, что при изучении рефлексов одно-
временно рассматривается и субъективная и объективная сто-
рона процесса.
Квалификация нервных процессов при помощи психо-
логических терминов в некоторых случаях является неиз-
бежной. Когда рефлексологи утверждают, что они изучают
только объективную сторону процесса, то это может быть
справедливо только лишь по отношению к простейшим ре-
флексам. Если же рефлексологи утверждают, что они то же
делают при всех рефлексах, в том числе и волевых дви-
жениях, которые они тоже считают рефлексами, то это по-
следнее утверждение нужно считать решительно неправиль-
ным. Если и признать, что волевые движения могут быть
подведены под схему рефлекса, тем не менее, назвать их
просто рефлексами нельзя по той причине, что в них есть
внутренняя сторона, которая имеет весьма существен-
ное значение для характеристики самого процесса.
Поэтому нужно признать совершенно необоснованным
внесение в область рефлексологии всех тех процессов, ко-
торые представляют собою больше, чем просто образование
привычных движений.
Если так, то ясно, что рефлексология занимает очень
скромное место в обширной области психологии. Она есть
психофизиология привычных движений. В ка-
честве таковой, если она и может выступать в виде отдель-
ной дисциплины, то, во всяком случае, без права расши-
рять свое содержание. Тогда она перестает быть дисципли-
ной, могущей претендовать на замещение собой целой
психологии. Для этого она слишком ограничена в своем
содержании.

ГЛАВА II.
Учение об условных рефлексах академика И. П.
Павлова.
Если рефлексология Бехтерева имеет, по преимуществу,
психофизиологический характер, то учение об условных ре-
флексах Павлова больше приближается к чистой физиологии.
Если Бехтерев хочет сделать психологию объективной,
то Павлов хочет изучение высшей нервной деятель-
ности сделать объективным. Несмотря на такое внешнее
различие, они солидарны в том, что:
1) Пытаются свести всю душевную жизнь к рефлексам.
2) Они считают объективный метод изучения душевных
явлений несравненно более точным, чем интроспективный.
3) Считает возможным заменить психологию учением о
рефлексах1).
В методе Павлова, как я сказал, речь идет не об объ-
ективной психологии собственно, а об объективном
методе изучения мозговой деятельности. Старые физиологи,
когда нужно было изучать деятельность мозга, обыкновенно
заимствовали из психологии различные психологические по-
нятия и вносили их в физиологию, а так как эти понятия
часто были ложны, то ложное психологическое учение пере-
носилось на учение о мозговой деятельности. Это ошибоч-
ное применение психологии было замечено давно, и возник
вопрос, следует ли, вообще, пользоваться психологическими
понятиями при изучении мозговой деятельности. Павлов по-
ставил цель приступать к исследованию мозговой деятель-
ности без каких бы то ни было психологических понятий.
1) Весь материал его исследований содержится в сборнике „Двад-
цатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности
(поведения) животных. 1923.

Изучение мозговых процессов по методу Павлова за-
ключается в следующем. Если собаке попадает в рот пища,
то из слюнной железы ее выделяется слюна, которая про-
текает в полость рта. Для цели эксперимента важно знать,
выделяется ли в том или другом случае слюна, и в каком
именно количестве. Для определения этого в слюнном про-
токе хирургическим путем делается отверстие, в которое
вставляется трубка с мензуркой. Благодаря этой трубке,
слюна, выделяющаяся у собаки, по той или иной причине,
попадает не в полость рта, а в мензурку. Если мы при
таком приспособлении положим в рот собаке пищу, то от
раздражения слизистой оболочки рта слюна выделяется. Это
явление есть рефлекс, который Павлов называет безу-
словным. Но можно получить рефлекс иного рода, если
во время кормления собаки заставить, например, звучать
камертон и повторить этот эксперимент в течение ряда
дней много раз (например, 200), то в результате окажется;,
что у собаки без принятия пищи, при одном звучании ка-
мертона, будет выделяться слюна. Это будет, по мнению
Павлова, тоже рефлекс, который в отличие от рефлекса
первого рода был назван им условным рефлексом. С про-
цессом кормления можно связать любое раздражение:
можно, например, зажигать лампочку, или же показывать
поверхность какого-либо цвета и т. п. Тогда между этими
раздражениями и выделением слюны устанавливается связь,
которая порождает условный рефлекс: именно, при дей-
ствии этих раздражений без приема пищи выделяется слюна.
Благодаря мензурке, можно определить количество выде-
ляемой слюны с точностью до одной капли. Если рефлекс
сильный, то выделение происходит более обильное. Если
рефлекс слабый, то число капель в мензурке окажется
меньше. «Усиление» рефлексов, их «торможение» и т. п.
можно отметить по количеству выделившейся слюны в мен-
зурке.
Процесс условного рефлекса с его физиологической сто-
роны можно изобразить при помощи следующей схемы 1).
В простом слюнном рефлексе возбуждение от концевого
аппарата, раздражаемого органа идет к слюнному центру,
а оттуда к слюнней железе. В условном рефлексе на
1) См. рис. на стр. 35.

звуковое раздражение возбуждение идет к слуховому цен-
тру, а затем, вместо того, чтобы итти к моторному целтр{у,
а оттуда к какому-нибудь движущему аппарату, идет к
слюнному центру, оттуда к слюнной железе и производит
выделение слюны.
Как объясняется механизм этого рефлекса?
Это есть условный рефлекс, который получается вслед-
ствие того, что установилась связь между слуховым и слюн-
ным центром.
При помощи вышеуказанных приемов можно установить
связь между любым центром (зрительным, слуховым, ося-
зательным и т. п.) и слюнным.
Рефлекс может усиливаться, может ослабляться и до-
ходить до полного уничтожения. Вот пример уничтожения
рефлекса. Вышеуказанным способом устанавливается связь
между слуховым центром и слюнным. Когда раздается звук
камертона, и собака начинает выделять слюну, вдруг со-
бака слышит, что на крыше кто - то скребет. Момен-
тально у собаки прекращается выделение слюны. От-
чего это происходит? Тут причиной могут быть пси-
хические процессы: может быть, собака испугалась, вслед-
ствие этого получилось отклонение внимания, явилась ка-
кая-либо эмоция. По мнению Павлова, этих объяснений сле-
дует избегать. Следует отметить, что в этом случае кроме
основного раздражителя, появился побочный раздражитель,
производящий то, что рефлекс угасает. Приведем еще при-
Схема условного рефлекса.

мер ослабления или потухания рефлекса. Когда собаку вы-
дрессировали к слюнотечению, при помощи раздражения
камертоном, заставляют звучать камертон. Собака начинает
выделять слюну. Опыт в таком же виде повторяется через
несколько минут. Опять получается слюнотечение. При пов-
торении в третий и в четвертый раз слюны становится все
меньше и меньше, а потом слюнотечение и совсем прекра-
щается. Отчего же собака перестала выделять слюну?
Можно подумать, что это происходит оттого, что если со-
баку не кормят, а только заставляют звучать камертон, то
она не желает даром терять слюну. Но это объяснение, по
мнению Павлова, было бы неправильно, так как вводить
в объяснение какие-либо психические элементы недопустимо.
Но как следует представлять себе физиологически
возникновение условных рефлексов? Возникновение путей
рефлекса получается следующим образом. Возбуждение от
звучания камертона соединяется с выделением слюнной же-
лезы. Это происходит потому, что между слуховым центром
и слюнным установилась связь физическая, физиологиче-
ская. Вследствие этой связи возбуждение от слухового цен-
тра идет к слюнному центру и происходит выделение слюны.
Вначале было нормальное выделение слюны, потом ее стало
меньше и меньше, и, наконец, совсем перестало происхо-
дить выделение слюны. Рефлекс потух; произошло тормо-
жение рефлекса, угасание его. Но можно ли сказать, что
рефлекс исчез окончательно? Через некоторое время он мо-
жет возобновиться, и, именно, при следующих условиях.
На следующий день можно произвести тот же эксперимент
вновь, и рефлекс вновь может возобновиться. Значит, ре-
флекс не уничтожился, он был только заторможен. Но нельзя
ли в тот же день, когда рефлекс был заторможен, сделать
так, чтобы растормозить рефлекс? Этого можно достигнуть
новым кормлением собаки при звучании камертона. Рефлекс
опять возобновится. Это возобновление рефлекса, когда тор-
можение уничтожено, называется у Павлова растормо-
жением рефлекса. Усиление рефлексов может быть про-
изведено следующим образом. Если, например, какие-нибудь
зрительные раздражения вызывают какой-либо условный
рефлекс, то можно произвести то, что и звуковые раздра-
жения станут вызывать тот же рефлекс, а главным образом,

кожные и электрические раздражения. Теперь, если одно-
временно заставить действовать раздражения и глаза, и уха,
и кожи, то рефлекс усилится. Об этом можно судить по
количеству капель слюны.
При помощи изучения условных рефлексов, можно было
убедиться в том, что собака обладает способностью очень
тонкого различения звуков, как выражается Павлов.
Убедиться в этом можно следующим образом, Будем при
помощи камертона издавать какой-нибудь тон, например, в
100 колебаний, и будем в это время кормить собаку. Когда
мы это проделаем раз двести, то у собаки установится
между ее кормлением и между звуком некоторая связь.
Теперь, если без кормления камертон в 100 колебаний бу-
дет звучать, то у собаки будет появляться слюна, как по-
казатель, что в данном случае есть условный рефлекс. Но
что будет, если мы после такой дрессировки возьмем ка-
мертон в 80 колебаний. Будет собака отвечать на это раз-
дражение, или не будет? На самом деле, на 80 колебанийъ
она отвечает выделением меньшего количества слюны. Те-
перь задача в том, чтобы приучить собаку совсем не отве-
чать на такие звуки, которые можно назвать побочными.
Достигается это следующим образом. Когда производится
тон в 100 колебаний, тогда собаку кормят, а когда звучит
камертон в 80 колебаний, или 1.000—не кормят. Благодаря
такому выделению раздражений, у собаки устанавливается
твердая привычка отвечать только на 100 колебаний. И вот
мы имеем возможность при таких условиях заставить со-
баку отличать один тон от другого, т.-е. отвечать только
на определенный тон. Тонкость различения у собак бывает
так велика, что, когда звучит камертон в 100 колебаний,
собака реагирует, когда 108—не реагирует, когда 94—не
реагирует. Из этого совершенно ясно, что собака различает
тон, отличающийся от другого только на 6 колебаний. Это
для нас чрезвычайно существенно. Если, далее, взять, на-
пример, электрическое раздражение на каком-нибудь месте
кожи, собака реагирует, затем, если мы тот же самый раз-
дражитель перенесем на расстояние всего-на-всего на один
сантиметр, собака больше не реагирует. Сила раздражения
остается той же самой, в способе раздражения разницы,
повидимому, никакой не существует; однако, собака на одно

раздражение отвечает, а на другое не отвечает. Значит,
собака различает одно раздражение от другого, мало от
него отличающееся.
Рассмотрим объяснение Павлова относительно устана-
вливания условных рефлексов. При изучении условного ре-
флекса по методу Павлова мы непосредственно имеем дело
с анализатором и с продуктами деятельности слюнной же-
лезы. С процессами же, которые совершаются между этими,
так сказать, внешними пунктами условного рефлекса (уста-
навливание связи, торможение, растормаживание) мы непо-
средственно дела не имеем. Но благодаря многочисленным
исследованиям, которые были произведены Павловым и его
учениками, у нас в распоряжении имеются факты, дающие
нам возможность ответить на вопрос, что происходит в
мозгу, когда имеет место условный рефлекс, его торможе-
ние и растормаживание. Следовательно, речь идет не о том,
что происходит в периферической части нервной системы,
а наоборот, о том, что происходит в центральной части,
благодаря чему рефлекс «усиливается», «ослабляется», имеет
место или не имеет места.
По этому поводу Павлов предлагает гипотезу, кото-
рую он, без достаточных, впрочем, оснований, называет за-
коном. Она состоит в следующем. Когда происходит кор-
мление собаки, то та часть нервной системы, которая бы-
вает затронута процессом кормления, находится в состоянии
повышенного возбуждения. Это возбуждение образует
как бы некоторый очаг, к которому всякое другое возбу-
ждение, находящееся в другой части нервной системы, тя-
нется. Это возбуждение стремится притягивать всякое дру-
гое возбуждение.
Теперь представим себе, что, когда слюнной центр на-
ходится в состоянии возбуждения, в это время раздается
звук камертона. Тогда возбуждение от периферии пойдет
по слуховому нерву, и это возбуждение разойдется по всему
мозгу. Оно будет иррадиировать, т.-е. будет разливаться по
всему мозгу. Но, если уже есть один очаг возбуждения,
то оно тотчас же направляется к этому очагу и будет
здесь концентрироваться. То же самое иррадииро-
вание произойдет с очагом возбуждения уже существую-
щего, и вследствие этого установится сообщение между воз-

буждениями этих обоих центров, слюнного и слухового.
Таким образом, условный рефлекс устанавливается, благо-
даря именно тому, что возбуждение, которое сначала имело
характер разлитой, иррадиировалось, впоследствии концен-
трировалось, соединилось с уже существующим возбужде-
нием, и образовался новый путь через слюнной центр. Если,
поэтому, мы поставим вопрос, что, вообще в мозгу де-
лается, когда у животного имеет место тот или другой услов-
ный рефлекс, то мы должны будем признать ничего более,
как только процесс возбуждения, который сна-
чала иррадиирует, а затем концентрируется.
Заметим сущность метода изучения мозговой деятель-
ности по Павлову. Если в случае торможения рефлекса мы
станем говорить, что собака не хотела испускать слюну,
потому что ее не кормили, то это будет неправильно. При
объяснении причин рефлексов не следует вводить никаких
психологических понятий. Не нужно выходить за пределы
чисто физиологических понятий. Можно говорить, процесс
был заторможен или расторможен, было возбуждение, не
было возбуждения и т. п. По словам Павлова, не было в
его практике случая, когда бы ему нужно было объяснить
сложный вид рефлекса, и чтобы физиологических терминов
оказалось недостаточно для этого. «Никогда», говорит он,
я не имел надобности прибегать к каким бы то ни было;
психологическим понятиям, вроде «желание», «намерением и
т. п.; понятий «иррадииация», «возбуждение», «торможение»
и т. п. было вполне достаточно, чтобы объяснить все самые
сложные случаи проявления условных рефлексов. По мнению
Павлова, когда мы изучаем мозговые процессы, то нам для
объяснения нет никакой надобности в какой-либо рутинной
психологии.
Теперь мы можем поставить вопрос, каково отно-
шение Павлова к психологии. Здесь мыслимы три
возможности. Он может сказать: «Я физиолог, я знаю только
изучение мозговой деятельности, но, конечно, я очень хо-
рошо знаю также, что есть еще другая наука—психология,
которая также занимается психической или умственной дея-
тельностью; но то, чем занимаюсь я, и то, чем занимается
психолог, две вещи разные; то, чем я занимаюсь, имеет
право существования в науке. Но при этом я нахожу, что

и то, чем занимается психолог, имеет равное право на су-
ществование,— они равноценны». Следовательно, психоло-
гия, как наука, нужна». Это первый ответ.
Павлов, во-вторых, может сказать: «Я физиолог, я за-
нимаюсь физиологической наукой, мне до психологии ни-
какого дела нет, я психологией не занимаюсь и не инте-
ресуюсь тем, есть психология, или нет; для меня существо-
вание психологии совершенно безразлично». Это было бы
простым игнорированием существования психологии.
Но может быть ответ еще и третий. Павлов может
сказать так: «Психологи занимаются душевной деятель-
ностью, и мы, физиологи, занимаемся душевной деятель-
ностью, но наш метод точный, а метод психологов—ме-
тод неточный, и уже очень давно (со времен Аристотеля)
психологи занимаются изучением душевной деятельности, и
ничего у них не выходит, а мы недолго занимаемся, но
с правильным методом, и у нас получились точные резуль-
таты. Через 30 лет мы будем знать о душевной деятель-
ности больше психологов. Мы, вообще во всем можем обой-
тись без психологии. Ее мы заменим физиологией мозга.
Физиология мозга, как естественная наука, более точна, и
нужно стремиться ею заменить психологию».
Какой же из этих трех ответов соответствовал бы
истинному взгляду Павлова на психологию?
Если рассмотреть сочинения Павлова в разные периоды
его научной деятельности, то легко убедиться в том, что на
этот вопрос нельзя получить вполне определенный ответ.
В 1909 году он пишет так: «Психология, в качестве союз-
ницы, не оправдала себя пред физиологией»1)... «Психолог,
вместо фактических отношений, начинает строить догадки
о внутренних состояниях животных по образцу своих субъ-
ективных состояний». «Я не отрицаю психологии, как по-
знания внутреннего мира человека... здесь я только отстаи-
ваю и утверждаю абсолютные, непререкаемые права есте-
ственно-научной мысли»2). В 1913 г. он пишет: «Вот по-
чему мне представляется безнадежной со строго научной
точки зрения—позиция психологии, как науки о наших субъ-
1) 71. Ст. Естествознание и мозг.
2) Двадцатилетний опыт, стр. 77.

ективных состояниях». Затем, в 1917 году он говорит: «Я
вижу и преклоняюсь перед усилиями мысли старых и но-
вейших психологов, но работа эта совершается страшно
не экономично» 1).
Обыкновенно принято думать, что Павлов просто отри-
цает реальность душевной жизни, но из приведенных только
что взглядов этого совсем не вытекает. В общем, однако, он
придерживается того взгляда, что результаты психологиче-
ских исследований мало надежны, методы же физиологии
обещают очень плодотворные результаты.
По словам Павлова, при исследовании условных ре-
флексов, мы не берем гипотетических понятий, а берем со-
вершенно определенные понятия: «контакт», «замыкание»,
«торможение», «расторможение». Все это суть объекты про-
странственного мышления. Они могут быть предме-
том непосредственного наблюдения. Психические состояния
в чужой душе видеть, наблюдать, измерять мы не можем,
а потому естествоиспытатель не должен иметь с ними дела.
Но правильно ли это утверждение? Можно ли сказать,
что та область, которую мы называем мозговой в собствен-
ном смысле, может являться предметом непосредственного
наблюдения? На самом деле, мы никаких контактов, ника-
кого торможения и растормаживания не видим. Мы непо-
средственно воспринимаем только раздражение и слюно-
течение, а обо всех промежуточных процессах в мозгу мы
только заключаем и строим гипотезы более или менее
достоверные. В самом деле, что мы представляем себе,
когда говорим о контакте? Мы представляем себе два или
более центра, между которыми установилась связь. Эту
связь мы мыслим, конечно, пространственно. Но конкрет-
ные детали этой связи для нас неясны. Далее, что такое
торможение? Это—образ, и при том образ очень неопре-
деленный. Мы совершенно ясно себе представляем, что,
когда есть торможение, то какой-то процесс останавли-
вается, нет рефлекса, а что в мозгу в процессе торможения
делается, какой процесс имеет место—мы этого не знаем.
1) Ср. с этим замечание Г. П. Зеленого. „Здание настоящей физи-
ологии мозга еще не воздвигнуто, но уже строится и быстро растет. Скоро
уже, может быть, наступит время, когда здание физиологии
станет выше здания психологии. Материалы к вопросу о ре-
акции собаки на звуковые раздражения 1907, стр. 20.

«Торможение» — выражение неясное, гипотетическое; то же
самое следует сказать и относительно термина «расторможе-
ние». Нельзя не согласиться с тем, что психических про-
цессов нельзя видеть, но и физиологических про-
цессов в мозгу тоже нельзя видеть. Поэтому я и
протестую, когда говорят: «У психологов все неясно, чтобы
вы ни взяли, а у физиологов все ясно». Я сказал бы, что
часто бывает совсем наоборот. Например, я думаю о каком-
нибудь условном рефлексе с точки зрения психологической.
Положим, вид колбасы вызывает истечение слюны. В этом
комплексе психических переживаний все ясно; ни одного
момента гипотетического, все непосредственно пережито.
Потому, мне кажется, нельзя говорить так: «психологи чу-
жой души видеть не могут; значит, все у них гипотеза,
а у нас пространственное мышление, а потому, все непо-
средственно очевидно». Это неверно. Конечно, нужно иметь
некоторый навык в наблюдении психических процессов,
чтобы не говорить, что психический процесс — какой-то не-
уловимый процесс. Наоборот, они непосредственно пере-
живаются нами, непосредственно известны нам и могут быть
описываемы без каких бы то ни было гипотетических эле-
ментов. Физиолог же без этих последних никак обойтись
не может.
Теперь рассмотрим следующий пункт. Для Павлова, по
его словам, за 13 лет работы, никогда ни одно психоло-
гическое понятие не оказалось полезным. Поэтому он ста-
вит общее требование не пользоваться никакими психологи-
ческими понятиями при изучении деятельности мозга. Это
требование абсолютно не выполнимо при изучении функций
мозга. Говоря об условных рефлексах, никак нельзя обой-
тись без того, чтобы не употреблять психологических тер-
минов. Павлов находит, что употребление таких выраже-
ний, как «глаз», «ухо» и пр. намекает на психологию и
предлагает, вместо них, употреблять «анализатор», понятие,
которое указывает на то, что множественность внешнего
мира разлагается на составные части. Если рассмотреть фи-
зиологическую терминологию, употребляемую Павловым, то
и термин «анализатор» предполагает определенные психо-
логические понятия. Ведь, нельзя сказать: «слуховой ана-
лизатор» без того, чтобы не подумать о слуховых ощу-

щениях. Нельзя сказать «зрительный анализатор» без того,
чтобы не подумать о зрительных ощущениях. В ответ
на эти возражения Павлов в своей статье, которую он
послал на Женевский конгресс, постарался обойтись без
психологических понятий. Статья была написана как бы
в ответ на замечания Клапереда, который сказал: «Когда
физиологи создадут рядом с психологией физиологию го-
ловного мозга,— я разумею физиологию настоящую, а не
психологический сколок, который они нам преподносят под
этим именем,—физиологию, способную говорить от себя
и без того, чтобы психология подсказывала ей, слово за
слово, то, что она должна сказать, тогда мы увидим, есть ли
выгода упразднить человеческую психологию». На это Па-
влов в статье: «Настоящая физиология головного мозга»1)
отвечает: «Народилась и быстро растет физиология больших
полушарий, исключительно пользующаяся физиологиче-
скими понятиями и не имеющая ни малейшей надобности
ни на один момент прибегать к помощи психологических
понятий и слов». Несмотря на это последнее заявление
проф. Павлова в основном этот метод фактически не .может
обойтись без привнесения со стороны психологии. Возьмем
термин «кожный анализатор». Будет ли этот термин чисто
физиологический или психологический? На первый взгляд
кажется, что это термин чисто физиологический. Но если
мы употребим термин «кожно-механический анализатор», или
«шжно-температурный», или «кожно-болевой», то станет со-
вершенно ясным, что мы свои душевные состояния пере-
носим в сознание животного. Если в лаборатории Павлова
употребляют слова «кололка» и «чесалка», то совершенно
ясно, что при помощи одного прибора надеются вызвать
ощущения одного типа, а при помощи другого ощущения
совсем иного типа.
Ученик Павлова, Попов, после запрета употреблять
психологические термины, выражается следующим образом:
«Нервная система собаки отличает почесывание определен-
ного участка кожи от давления или покалывания в том же
участке—или от почесывания другого участка... отмечает
местное охлаждение кожи, отмечает нагревание участка
1) См. ук. Сборник.

кожи. Нервная система собаки способна отсчитывать время».
Далее, «зрительный анализатор собаки отличает появление
света, различает движение предмета, различает цветную
окраску»1). Совершенно очевидно, что чисто психические
способности «отмечания», «отсчитывания», «различения» при-
знаются, но только они приписываются нервной системе и
физическим анализаторам.
Нужно считать незаконным перенесение психологиче-
ских представлений человека на переживание животного,
когда говорят, что у собаки есть абсолютный слух.
Из исследований Павлова оказалось, что собака различает
тон в 80.000 колебаний в то время, как человек различает
тон только в 40.000 колебаний. Таким же способом можно
было убедиться в том, что собака обладает абсолютным
слухом2). Этот способ выражения недопустим для Павлова.
Ведь, понятие различение имеет исключительно психо-
логическое значение, и он не должен был бы его употре-
блять. Несомненно, конечно, что собака может определен-
ным образом реагировать на 80.000 колебаний, но сле-
дует ли отсюда, что собака различает высоту тона? Павлов
говорит, что у собаки есть абсолютный слух, который
имеется далеко не у всех музыкантов. Когда вы даете ка-
мертоном какой-нибудь тон la, положим, то человек, кото-
рый различает высоту этого тона, тотчас произносит его
название. У человека между тоном la и названием есть
определенная ассоциация. Имеется ли то же самое и у со-
баки? У собаки, когда вы даете тон la, тотчас появляется
рефлекс, т.-е. течет слюна; повидимому, то же самое, что
и у человека. На этом основании Павлов утверждает, что
«у собаки есть абсолютный слух». Но он сам лишил себя
права говорить об этом. Стоя на точке зрения физиологии,
он имеет право сказать только, что, когда звучит камертон,
есть рефлекс, а что имеется в сознании собаки, об этом
он не может говорить. Говорить, что у собаки есть абсо-
лютный слух, значит пользоваться языком психологов.
В самом деле, что такое абсолютный слух? Благодаря
абсолютному слуху, можно определять тон, непосредственно,
вследствие ассоциации, или, может быть, вследствие того,
1) Попов. К учению об анализаторе пространства, 1920, стр. 8—14.
2) Ст. Естествознание и мозг.

что в этом тоне могут быть еще какие-либо признаки—обер-
тоны и т. п., через посредство которых мы можем узнавать
высоту тона.
Можем ли мы сказать, что что-либо подобное имеется
у собаки. Может быть, действительно, собака может отли-
чать высоту тонов, благодаря наличности тембра, или ка-
ких-либо других побочных признаков. Но об этом мы, при
методе Павлова, говорить не можем, так как нельзя поль-
зоваться каким бы то ни было психологическим термином.
И может быть вполне прав французский зоопсихолог Bolin
который утверждает, что, когда собака реагирует на какой-
нибудь тон, то сказать, что у нее есть различение этого
тона, неправильно; собственно, может быть, это есть только
моторная реакция. При данных, которые нам представляет
Павлов, мы не имеем права говорить о способности раз-
личения, потому что мы всегда можем утверждать, что это
есть только моторная реакция на определенный звук. Мне
представляется весьма возможным, что у собак, выдресси-
рованных в лаборатории (при помощи повторения 200 раз),
ассоциация приобретает такую твердость, что имеет меха-
нический характер. По моему мнению, в указанных только
что реакциях на высоту тонов отвечает только нервная си-
стема, различения же, в собственном смысле слова, может
и не быть. Если признать, что в нервной системе может
быть своеобразное состояние, которое называется резонан-
сом, то весьма возможно, что реакции животного суть не
различение и ассимиляции, или отождествление, а просто
бессознательный резонанс. Насколько метод Павлова неудо-
влетворителен для изучения процесса различения, показы-
вает то обстоятельство, что по исследованиям одного из
учеников Павлова, оказалось, что собака не различает цве-
тов. Этот результат мало вероятен. Трудно допустить, чтобы
собака в различении звуков стояла выше человека, и в то же
время не различала цветов.
Но если Павлов в своих исследованиях мозговой дея-
тельности не считает нужным даже вводить какие-нибудь
психологические понятия, то спрашивается, имеют ли его
исследования какое-либо значение для психологии, и если
имеют, то какое. По моему мнению, исследования Павлова
имеют очень важное значение для объяснения образова-

ния привычек во всех областях душевной жизни чело-
века. Когда приходится объяснять физиологически процесс
образования привычек или навыков, или ассоциации вообще,
то обыкновенно прибегают к допущению образования ка-
ких-то следов, или допускают соединение и разъединение
нейронов. В исследованиях Павлова динамика образования
физиологических ассоциаций улавливается непосредственно
с очень большой тонкостью. Оказывается, что образование
привычек и утрата их приобретают необыкновенно подвиж-
ный характер, т.-е. нервная система обладает, очевидно,
огромной пластичностью. В этом смысле ознакомление с теми
материалами, которые имеются у Павлова, представляет для
психолога громадный интерес. Все виды ассоциаций, вся-
кие образования привычек объясняются при помощи теории
Павлова в высшей степени удовлетворительно. Но, вообще,
следует заметить, что метод Павлова при объяснении пси-
хических процессов имеет очень ограниченное приложение,
только для объяснения образования привычек и образования
ассоциаций и, может быть, процессов различения через
посредство ассоциаций. Как только мы двинемся дальше,
в область более высоких умственных процессов (внимания,
суждения, апперцепции), об этом при методе Павлова и
речи быть не может. И когда в статье «Чистая физиология)
мозга», он говорит: «Мы подходим к таким процессам, как
сознание, мысль, воля»х), то с этим никак согласиться нельзя.
К таким процессам как мысль, воля, он никогда не подходит
и подойти не может, потому что метод его очень ограни-
чен—некоторые определенные области—области образова-
ния ассоциаций, навыков и привычек и ничего больше; но
мы знаем, что ассоциацией нельзя объяснить внимания, аппер-
цепции, хода мысли и воли. Значит, совершенно ясно, что
приложение метода Павлова для объяснения психических
явлений оказывается очень и очень ограниченным.
Я считаю совершенно неправильным утверждениие, что,
когда мы изучаем высшую нервную деятельность, то должны
воздержаться от применения каких бы то ни было психо-
логических понятий. Нужно признать, совершенно правиль-
ным, что в прежнее время ложная психология, которой поль-
1) См. Сборник, стр. 23.

зовались физиологи, часто приводила их к ложным выво-
дам; но из этого вовсе не следует, что психология всегда
может применяться только ложно. Поэтому думаю, что, во-
обще, параллельное изучение психологических и физиологи-
ческих процессов в научном отношении может быть вполне
целесообразным, как это мы увидим ниже.
Павлов пытается сводить психическое на физиологиче-
ское. Он считает блестящей попытку Сеченова «представить
себе наш субъективный мир чисто физиологически». Я счи-
таю задачу представления субъективного мира чисто физио-
логически абсолютно неразрешимой.
Нежелание считаться с реальностью сознания при-
водит его к утверждению: «что движение растений к свету
и отыскивание истины путем математического анализа не
есть ли, в сущности, явления одного и того же ряда. Не
есть ли это последние звенья почти бесконечной цепи при-
способлений, осуществляемых во всем животном мире?»4).
Это рассуждение является типичным образчиком основного
petitio principii которое содержится в учении Павлова.
Сначала он просто выкидывает сознание, а затем начинает
утверждать, что такое явление, как движение растений к
свету и математическое мышление могут считаться явле-
ниями одного порядка. Несомненно, с физиологической
точки зрения они могут рассматриваться, как таковые, но
с точки зрения биологической такое отождествление реши-
тельно недопустимо, ибо связано ли движение растений
с сознанием, доказать этого нельзя; но что мозговые про-
цессы в математическом мышлении связаны с явлениями
сознания, это, несомненно. Пусть Павлов затрудняется при-
знать сознание фактором, но фактом он его признать
должен. Именно, сознание является фактом биологическим.
Как же понимать по Павлову сводимость всех
Душевных явлений к рефлексам? Он на этом во-
просе нигде подробно не останавливается, но для него та-
кое сведение является фактом само собой разумеющимся.
Понимать его теорию, повидимому, нужно следующим обра-
зом. Исходным пунктом его теории является понятие ре-
флекса. В рефлексе существенным является его механи-
ческий, чисто физиологический характер. Он исходил из
Понятия слюнного рефлекса, имеющего, бесспорно, чисто

механический характер. Условный рефлекс, представляющий
из себя соединение двух полудуг рефлекторных, он тоже на-
зывает рефлексом. С достаточным ли основанием, это
едва ли можно утверждать с полной уверенностью. Что
физиологически они сходны, это, конечно, верно; но бу-
дет ли их биопсихологическая роль одна и та же, очень
сомнительно1). Для Павлова, конечно, самое существенное
заключается в том, что условный рефлекс является типич-
ным для соединения двух рефлекторных дуг. Так как услов-
ных рефлексов бесчисленное множество («видимо-невидимо1»),
то ясно, что их соединение по типу изученного условного
рефлекса может дать бесконечное множество соединений!
рефлексов, соответствующее бесконечной сложности душев-
ной жизни.
Но можно ли считать этот взгляд обоснованным? Я ре-
шительно думаю, что нет. Из механического понимания ре-
флекса нельзя понять механизма душевной деятельности.
В самом деле, рассмотрим процесс осложнения душевной
деятельности в связи с осложнением механизма рефлексов.
Павлов утверждает, что при ближайшем анализе между
тем, что называется рефлексом и тем, что обозначается сло-
вом «инстинкт», не оказывается фундаментальной разницы»2).
Инстинкт, по Павлову, есть сумма рефлексов и ничего
больше. С этим утверждением никак согласиться нельзя.
При обсуждении природы инстинктивных действий нельзя
становиться на точку зрения чисто физиологическую. В
жизненном процессе мы то или иное явление должны рас-
сматривать не отвлеченно, физиологически, а реально био-
психологически. Если так, то на инстинктивные действия
нельзя смотреть, как на простую сумму рефлексов. Если
на самом деле, к ним не придать ума, известного вида со-
знания, инстинктивного действия не осуществится. В этом
смысле инстинктивные действия существенно отличаются от
рефлексов, именно, типа слюнных рефлексов. Если мы под-
нимемся еще выше, то увидим, что одних рефлексов не-
1) На несводимость душевной жизни к рефлексам весьма убедительно
указывал В. А. Вагнер, который первый предложил весьма основа-
тельную критику теории условных рефлексов (См. его „Биопсихологик"
в сборнике „Новые идеи в биологии 1914 и „Биопсихология и смежные
науки" 1923).
2) Двадцатилетний опыт, стр. 209. (Прим.).

достаточно для объяснения, например, волевых действий.
Павлов выводит целевые рефлексы из хватательных. Тер-
мин «целевой рефлекс» представляет собою просто непра-
вильное словосочетание. Что волевые движения должны
быть выводимы из каких-нибудь инстинктивных движений,
это в психологии известно очень давно1), но, с другой
стороны, термин «целевой рефлекс» вызывает представление,
что волевой акт есть чисто автоматическое, механическое
движение. Между тем, для осуществления волевого рефлекса
необходима наличность сознания. Ясно, что, вообще, све-
дение всех душевных процессов к механическим рефлексам
есть попытка неудачная.
Этим решается также вопрос о том, может ли когда-
нибудь учение об условных рефлексах заменить собою
психологию. Можно решительно утверждать, что этого
никогда не будет. Уже теперь психология, пользующаяся
интроспективным методом, раскрывает тончайшие формы ду-
шевной жизни, в то время, как физиология может дать
объяснение только процессу ассоциации, при том в очень
гипотетической форме. Разумеется, при таких условиях ни
о какой замене психологии учением об условных рефлексах
и речи быть не может.
Метод условных рефлексов, по самому существу своему,
не дает возможности изучать высшие процессы. Он даже
оставляет неясным вопрос, имеется ли налицо в процессе
реакции сознательное различение или это есть чи-
сто механический процесс. Возможно и то, и другое. Павлов
не поставил никаких экспериментов, чтобы дать ответ на
этот вопрос. Как же после этого он мог бы изучать такие
процессы, как внимание и апперцепция? Если же
он этого не может, то как же можно после этого говорить
о возможности замены психологии учением о рефлексах 2)?
1) Это уже в 60-х годах прошлого столетия доказывали Спенсер
и Бен.
2) Если признать, что центром „апперцепции" являются лобные
доли, то при помощи объективного метода Павлова никак нельзя опре-
делить, принимает ли процесс апперцепции участие в образовании услов-
ных рефлексов. По крайней мере опыты с удалением обоих лобных до-
лей Демидова, Сатурнога, Афанасьева привели к противоречивым ре-
зультатам. Об этом см. В. К. Хорошко „Лобные доли мозга в функцио-
нальном отношении" отд. отт. из ж. „Врачебное дело" № 7-9 1922 стр. 4-6.

В методе исследования Павлова есть один основной
недочет, делающий его непригодным для замены психо-
логии. Это, именно, совершенное элиминирование психиче-
ского при изучении условных рефлексов. Конечно, следует
избегать ложных психологических толкований, но при изу-
чении высшей мозговой деятельности следовало бы вводить
психологические толкования. Только такой прием и мог бы
сделать его метод особенно полезным для психологии. Та-
ким путем можно было бы значительно расширить круг
исследований, поставивши новые проблемы.
В самом деле, экспериментально психологические иссле-
дования, поставленные со специальной целью определить,
нет ли в условных рефлексах каких-нибудь чисто психи-
хических элементов, как раз привели, именно, к этому за-
ключению.
Есть ли условный рефлекс, действительно, только ре-
флекс, или он всегда есть нечто большее? Американский
психолог dlnl вызывал условный рефлекс, результатом
которого является движение пальца, и, пользуясь, интро-
спекцией и отмечая время реакции условного рефлекса,
пришел к заключению, что этот процесс предполагает вме-
шательство психических элементов. К тому же заключению
пришли и другие исследователи1).
В заключение скажу несколько слов о понятии объ-
ективной психологии.
Для всех видов научного исследования чрезвычайно
важно точное отмежевание тех или иных областей исследо-
вания. В психологическом исследовании чрезвычайно важно
знать, где кончается область психологии и начинается
область физиологии. Этого как раз мы не имеем в объектив-
ной психологии. Так называемые объективно психологические
1) Doutchef Deseuse. L'image et les reflexes conditionnels
dans les travaux de Pavlov. 1914.
Gley et Mendelssohn. Quelques experiences sur le reflexe
salivaire conditionnel chez l'homme. Cont. rend. Soc de biologie. 1915.
Hamel. A Study and Analysis of the Conditioned Reflex. Psych.
Monogr. 1919. Ср. с этим:
Watson. The place of the Conditioned Reflex in Psychology.
Psych Rev. 23. 1916. 89.
Cason. The Conditioned Pupillary Reaction ib. 5. 1922.
Watson and Reуnоr. Conditioned Emotional Reactions, ib. 3. 1920.
Цитирую по статье Mursell'a The Prnciple of Integration in objective
Psychology. Americ. Journ. of Psychology 1924 January.

исследования суть, на самом деле, исследования физиоло-
гические, а не психологические. Исследуется нервная дея-
тельность. Поэтому никак нельзя было бы говорить о воз-
можности замены психологии просто так называемой объ-
ективной психологией. То, что исследует Павлов, есть, соб-
ственно, реакция живого существа на воздействие внеш-
него мира. Реакция имеет как физическую, так и психиче-
скую сторону. Павлов при описании реакции преднамеренно
исключает психическую сторону и говорит так, как если бы
ее совсем не было.
Теория условных рефлексов есть теория физиологи-
ческая, которая, правда, проливает свет на некоторые
психические явления, именно, образование и расстройство
ассоциаций, устанавливание привычных движений и т. п.;
другими словами, на физиологические стороны психических
процессов. Так как реакция, по существу, есть психофизио-
логический процесс, то искусственное исключение психиче-
ской стороны приводит к различным непоследовательно-
стям.
Если кто-нибудь утверждает, что изучение деятельно-
сти мозга с исключением всего психического есть объектив-
ная психология, то против такого словосочетания нужно ре-
шительно возражать, потому что соединение понятия «пси-
хология» и понятия «объективная» есть соединение неесте-
ственное. На самом же деле объективная психология полу-
чается из того материала, который доставляет объективное
изучение мозга плюс тот психологический материал,
который привносится нами из нашего самонаблюдения к
объективно данному материалу.

ГЛАВА III.
„Психология поведения“ (бихэвиоризм).
Объективный метод был применен к изучению «пове-
дения» живых существ, почему и самый метод носит на-
звание «психологии поведения». Эта психология воз-
никла и получила широкое распространение в Америке, под
именем «бихевиоризма» (от слова behavior что значит «по-
ведение»).
Различные мотивы способствовали появлению этого вида
психологии. Прежде всего, в последнее время психологов,
стоящих на эмпирической точке зрения, смущал самый тер-
мин «психология». В этом термине слышалось притязание
на изучение «души», как особой сущности, чего эмпири-
ческая наука никак допустить не может. Далее, сторонни-
кам психологии поведения казалось, что, например, психо-
логия животных не может ставить своим предметом изу-
чение «сознания», так как мы не знаем и никогда знать не
будем, суть ли животные существа сознательные, ибо иет
критериума, могущего доказать наличность сознания у жи-
вотных. Но если бы даже допустили наличность сознания
у животных, то мы лишены возможности познать его вслед-
ствие недоступности его для нашего непосредственного вос-
приятия. Те самые основания, которые приводятся в пользу
упразднения психологии животных, должны обязывать к
упразднению психологии ребенка, затем душевнобольного
и, наконец, взрослого нормального. Поэтому, игнорируя со-
знание животных и человека, следует просто изучать только
лишь действия или движения животных, общая сово-
купность которых составляет то, что называется поведе-
нием.

Идея психологии поведения возникла из изучения пси-
хической жизни низших организмов и именно по той при-
чине, что психическая жизнь этих последних вследствие
несходства их организации с организацией человека наиме-
нее доступна пониманию психолога.
Отрицание возможности познания какой бы то ни было
чужой душевной жизни впервые появилось у зоопсихоло-
гов, которые сомневались в возможности познания душев-
ной жизни животных, а затем было распространено и на
душевную жизнь человека.
История вопроса проливает свет на сущность проблемы
психологии, как науки о поведении.
Зоопсихологи при изучении душевной жизни животных
стремились стать на точку зрения естествознания и в боль-
шинстве случаев приходили к механическому понима-
нию душевной жизни, т.-е. к сведению душевной жизни
к механизму рефлексов. Первый, давший сильный толчок в
этом направлении был американский биолог Лёб. Его по-
пытка смотреть на животный организм, как на совокупность
рефлексов получила очень широкое распространение. Бете
в 1898 году в сочинении: «Должны ли мы муравьям и пче-
лам приписывать психические свойства», отвечает на по-
ставленный вопрос отрицательно, ибо они, по его мнению,
суть рефлексные машины. Все движения муравьев и пчел
имеют исключительно механический характер. Муравьи
и пчелы в своих движениях не руководятся каким-либо пред-
ставлением или вообще каким-либо элементом сознательно-
сти. Беер, Икскюль не допускали у животных налич-
ности сознания. Они отказываются от всякого психологи-
ческого объяснения и требуют, чтобы вместо психологии
животных говорили только о нервной физиологии;
Если реальность душевной жизни подвергается сомне-
нию, то следует вообще избегать каких бы то ни было
психологических терминов. Следует выработать но-
вую исключительно объективную терминологию. Это в
действительности вышеуказанные зоопсихологи и сделали.
В номенклатуре, предложенной Беером, Бэте и Икскюлем
слово ощущение заменено словом Reception выражение
«орган чувства» заменено словом Receptions-organ. Зритель-
ные, слуховые, осязательные и вкусовые ощущения заменены

словами: „Photoreception, phonoreception, tangoreception, chemo-
reception". По этой терминологии глаз будет называться
«фотерецептор», нос «стиборецептор» и т. п.
Таким образом, получилась идея изучения поведения
животных, при том при помощи «объективного метода»1).
Термин «психология поведения», по его собственному
заявлению, был введен М. Дауголлом, в 1905 году
в его книге Primer of Physiological Psychology2), хотя по
отношению к психологии животных его употребляли и рань-
ше, например, Lloyd Morgan свою книгу, посвященную изу-
чению душевной жизни животных в 1900 г., назвал
Behavior". В другой книге, «Психология, как наука о пове-
дении», вышедшей в 1912 году3), Мак Даугол, рассматри-
вая область психологии, находит, что общепринятые опре-
деления психологии, как науки о духе (soul), душе (mind)
или о сознании (consciousness) недопустимы вследствие,
с одной стороны, трансцендентности, с другой стороны,
неясности этих понятий. Самое ясное определение предмета
психологии получится в том случае, если мы определим
психологию, как н ауку о «поведении» (т.-е. о действии жи-
вых существ). Но если мы спросим Даугола, что же психо-
лог вообще может наблюдать, то он ответит: «Психолог
может наблюдать, прежде всего: 1) свое собственное
сознание, 2) затем поведение людей и животных вообще;.
Из этого ясно, что хотя Даугол определяет психологию,
как науку о поведении, однако, по вопросу о познании
душевной жизни он стоит на точке зрения интроспективной
психологии, ибо он признает, что психолог должен, прежде
всего, наблюдать явления собственного сознания.
Такого же понимания психологии, как науки о поведении,
держится и другой американский психолог, Пиллсбери.
В своей книге «Очерк психологии» (The Essentials of Psychology)
1911 г.) отвергает определение психологии, как науки о
«душе» или о «сознании», так как первое понятие сделалось
в течении времени многозначным и не имеющим отношения
к науке, а второе также не является безупречным. По его
1) Объективную психологию этого периода подверг весьма основа-
тельной критике Claparede, La psychologic comparee est eile legitime?
Archives de Psychologie. 1905.
2) Dougall. An Outline of Psychology. 1923. стр. 38.
3) Psychology, the study of behavior. 1912.

мнению, психологию лучше всего можно определить, как
науку о человеческом поведении. «Однако, сознание
должно играть очень существенную роль в нашей науке,
говорит он. Поведение должно быть изучаемо через по-
средство сознания индивидуума и посредством внешнего
наблюдения. Сознание и поведение тесно связаны друг с
другом. Сознание в других познается только через посред-
ство поведения, поведение в нас самих и в конечном счете
в других познается только через посредство сознания»1).
Этих сторонников психологии поведения можно было бы
назвать бихэвиористами субъективистами. В отличие от них
в 1913 году возникает течение, которое является резко объ-
ективным. Наибольшую известность приобрел Уотсон2).
Почти одновременно с ним выступил Фрост3). После этого
времени бихэвиоризм приобрел чрезвычайно широкое рас-
пространение. Возникает множество типов бихэвиоризма,
настолько отличающихся друг от друга, что часто в списке
бихэвиористов фигурируют психологи, которые в других
списках выставляются противниками бихэвиоризма. Напри-
мер, в Journal of Philosophy за 1922 год, № 11, один сто-
ронник бихэвиоризма приводит следующий список анти
бихэвиористов: Энджелл, Тичнер, Иеркес, Боди, Кокинс,
Даугол, Робак, Миллер, Маршал, Кросланд, Толмэн, Лев-
джой, Кантор, Де-Лагуна, Уошберн, Холт, Мид, Рессель,
Бартлетт, Томсон и др. Между тем, в других списках
Энджелл, Боди, Холт выставляются, как сторонники бихэ-
виоризма.
При таком положении вопроса в настоящее время де-
лать полный обзор всех разноречивых течений было бы
совсем нецелесообразно и потому для ознакомления с сущ-
ностью современного американского бихэвиоризма я пред-
ложу изложение взглядов двух бихэвиористов Уотсона
и Лэшли, как представителей двух основных типов бихэ-
виоризма.
1) Ук. сог. стр. 1—6.
2) Его сочинения: Psychology as the Behaviorist Views it в Psycho-
logical Review. 1913. March; Behavior: An Introduction to Comparative
Psychology. 1914; Psychology from the Standpoint of a Behaviorist. 1919.
Статья в Britisch Journal of Psychology. 1920.
3) Frost. Psychological Review. 1912.

Психология Уотсона называется бихевиоризмом, потому
что она изучает не явления сознания, как это делает
обыкновенная психология, а изучает действия животных.
Мотивируется это тем, что процессы сознания недоступны
для непосредственного изучения. Действия же человека и
животных изучаются постольку, поскольку они доступны
для непосредственного восприятия—при помощи органов
чувств. В этом смысле устраняется различие между изуче-
нием телесных процессов и душевных. Изучение бихэвио-
ристом каких-либо эмоций совершается таким же образом,
как и изучение роста, цвета, и т. п. В сферу изучения бихэ-
виористов входят все действия. Сюда относятся грубые
телесные движения, как, например, бег, значительные и не-
значительные движения тела или конечностей, выражения
лица, жесты (гнев или едва заметное дрожание).
В сферу изучения бихэвиориста входят также и более
или менее скрытые движения, но они нуждаются в при-
менении специальной аппаратуры. Сюда относится, напри-
мер, ускорение пульса при известных эмоциях, или в су-
дебном процессе замедление испытуемым ответа на какой-
либо вопрос, эмоционально связанный с его преступлением.
Наконец, сюда же относятся все процессы в пределах тела,
как, например, влияние гнева на секреции, обыкновенно
описываемые, как физиологические.
Чистый бихэвиорист при изучении душевных процес-
сов всецело отдается изучению телесных процессов. Его
умственный взор совершенно покидает состояния созна-
ния ради наблюдения действий, т.-е. указанных выше
движений. Из этого становится ясным, в чем заключается
цель психологии. Она заключается в том, чтобы установить
точное соотношение между раздражением и
ответным действием. Если такая закономерность бу-
дет установлена, то от этого могут последовать следующие
результаты. При данности какого-либо раздражения пси-
холог будет в состоянии предсказать, каково будет ответ-
ное движение, и, с другой стороны, при данности ответ-
ного движение он может определить природу вызвавшего
его раздражения.
Таким образом, становится ясным различие между обще-
принятой психологией и бихевиоризмом. Бихэвиоризм изу-

чает человека в действии. Вследствие этого он избегает
каких бы то ни было рассуждений о сознании и не
имеет никакой надобности в таких терминах, как ощущение»
восприятие, внимание, воля, образ и т. п., так как эти
последние апеллируют к внутреннему опыту, чего бихэвио-
рист никак допустить не может.
Различие между изучением бихэвиориста и изучением
психолога можно пояснить наъ примерах изучения эмоций
и мышления. Эмоция в обыкновенном понимании имеет
двухсторонний характер. Это есть определенное
внутреннее переживание, сопровождаемое известными
внешними выражениями. Для бихэвиориста эмоция, как
внутреннее переживание, не представляет никакого инте-
реса, или даже оно вовсе не существует. Эмоция для бихэ-
виориста есть только просто «наследственная типичная ре-
акция, включающая глубокие изменения во внутренностях
и в железах».
Еще резче бихэвиористская точка зрения выявляется
в определении мышления. «Мышление есть необнаружи-
вающаяся речь» (Subvocal talking). «Мышление и восприя-
тие, подобно другим явлениям, с которыми имеет дело
психология, должны быть всецело определяемы в терминах
поведения». Поведение, как мы видели выше, есть не
что иное, как совокупность ответных движений на раздра-
жения. Для бихэвиориста, таким образом, ответные дви-
жения суть «все те изменения в гладких и полосатых мыш-
цах, которые следуют за данным раздражением».
О каких мышцах идет речь в данном случае? Это суть:
«мускулы гортани, языка и речевые мускулы вообще». Эти
мускулы одинаково принимают участие, как в восприятии,
так и в мышлении. Восприятие какой-либо вещи тожде-
ственно с движением мускулов, занятых произношением ее
названия. Если о человеке говорят, что он мыслит, то под
этим нужно понимать, что он мыслит «мускулами» и что
его мускулы в этом случае так же активны, как если бы он
играл в теннис». Эти движения могут быть явственными,
т.-е. выражаться действительной речью, или могут быть
скрытыми, т.-е. тем, что обыкновенно называется внутрен-
ней речью».

Если признать, что мышление есть тоже самое, что
речь, то нужно будет также признать, что до известной
степени в восприятии или мышлении все тело, несомненно,
принимает участие, как это имеет место во всяком пове-
дении; а у глухих или немых, или у тех, у которых уда-
лена гортань, обыкновенные функции гортанных мускулов
замещаются пальцами, руками, лицевыми мускулами, муску-
лами головы».
Таким образом, восприятие и мышление сводятся, во
всяком случае, к каким-либо комплексам движений муску-
лов, речевому механизму.
Для взрослого человеческого организма весьма суще-
ственно, что большинство раздражений, которые действуют
на него, вызывают у него всегда определенный тип мускуль-
ного ответного движения в скрытой или открытой форме.
Поэтому следует признать, что то или иное ответное дви-
жение является результатом привычки.
Что касается скрытых движений, то их роль нужно
понимать следующим образом. Скрытые движения рече-
вого механизма иногда освобождают другие мускульные
процессы, которые благодаря привычке ассоциировались с
ними и таким образом приводят в движение все грубые
мускулы тела, как целого.
Когда мы употребляем выражение: «мы разрешаем ка-
кую-либо задачу посредством мышления», то с бихэвиорист-
ской точки зрения это нужно истолковывать таким образом,
что то, что мы называем процессом мышления, есть не
что иное, как ряд ответных движений, приобретенных при
помощи привычки, который начинается со скрытого пове-
дения речевого механизма и кончается какой-либо формой
открытого поведения. В этом процессе так назыв. мышления
в наличности имеется только лишь перемещение мускуль-
ных волокон вместе с сопровождающими химическими и
физическими изменениями в сосудистой системе, пищева-
рительных органах и в железах. О наличии еще какой-либо
реальности с точки зрения бихэвиориста говорить не при-
ходится.
Но, ведь, есть же разница между скрытым мышлением,
когда человек только обдумывает что-либо и тем видом
открытого мышления, в котором совершается какое-либо

действие? По мнению бихэвиориста, различие между этими
двумя видами мышления заключается только лишь в поло-
жении и объеме групп мускулов и величине движений, ко-
торые имеются в том и в другом случае.
Нельзя истолковывать взгляд бихэвиористов в том
смысле, что те или иные мускулы суть органы мышления.
Утверждения бихэвиориста сводятся к тому, что мельчай-
шие изменения положения этих мускулов суть мысль, и
что помимо этого ничего не может быть наблюдаемо в че-
ловеческом организме.
Таким образом, в бихэвиоризме происходит полное
отождествление мыслей с движением мускулов. «Мысль
есть движение мускулов».
Если это признать, то придется допустить, что «со-
знание» и все другие психологические понятия, связанные
с сознанием, должны быть выброшены при анализе понятия
восприятия и мышления. «Я убежден, говорит Уотсон, что
мы можем написать психологию и не употреблять слов
«сознание», содержание, интроспективно проверяемое, во-
ображение» и т. п. И это утверждение нужно понимать
не в том смысле, что психологические понятия выбрасы-
ваются условно из методических соображений. Нет. По мне-
нию бихэвиористов мы не имеем никаких оснований верить
в существование сознания. Явления сознания в собствен-
ном смысле слова не суть доказуемые факты опыта. «Те,
которые стараются в лаборатории открыть образы, о кото-
рых говорит интроспективный психолог, ничего не найдет
кроме процессов гортани».
Некоторые писатели истолковывали бихэвиористическую
точку зрения в том смысле, что бихэвиорист не отрицает,
что душевные состояния существуют. Он только предпо-
читает игнорировать их. На это Уотсон замечает, что «би-
хэвиоризм игнорирует их в том смысле, в каком химия
игнорирует алхимию и астрономия гороскопию. Бихэвио-
рист не имеет с ними дела потому, что по мере того, как
поток его науки расширяется и углубляется, эти старые по-
нятия тонут с тем, чтобы никогда больше не появляться»1).
1) Britisch Journal of Psychology. Oct. 1920.

Уотсон первоначально стремился избегать постановки!
вопроса о существовании явлений сознания. Он воздержи-
вался, как от утверждения, так и от отрицания реальности
сознания и довольствовался признанием, что если такой
внутренний мир существует, то он не доступен для науч-
ного наблюдения и эксперимента. В последнее время он
переменил точку зрения, именно, он стал решительно отри-
цать реальность явлений сознания.
Если психологи утверждали, что они имеют восприя-
тия или образы, то Уотсон уверяет, что они ошибаются.
«Мотивы убеждений психологов в реальности сознания не
трудно найти, их корни лежат в мистицизме и в ранних
религиозных предрассудках»1).
«Я должен, говорит Уотсон, совершенно отбросить во-
ображение и постараться показать, что практически всякое
мышление протекает в терминах сенсоримоторных процес-
сов в гортани, которые редко доходят до сознания какого-
либо лица, который не искал образов в психологической
лаборатории».
После сказанного совершенно ясно, почему Уотсон мог
утверждать, что можно написать психологию, даже не упо-
требляя слово «сознание».
«Психология с точки зрения бихэвиориста2), говорит
Уотсон, есть чисто объективная экспериментальная ветвь,
которая также мало нуждается в интроспекции, как и такие
науки, как физика и химия. Принято думать, что поведение
животных не может быть исследовано без обращения к
сознанию. До сих пор господствовало убеждение, что эти
данные имеют ценность постольку, поскольку они могут
быть интерпретируемы в терминах сознания. Позиция,
которую мы занимаем, заключается в том, что поведение
животных и поведение человека рассматриваются на одной
и той же плоскости, так как они являются одинаково важ-
ными для общего понимания поведения. Она может обой-
тись без сознания в психологическом смысле.
Отдельное наблюдение «состояний сознания» при этом до-
пущении также мало является задачей психолога, как и
физика.
1) Там же.
2) Psychological Review. 1913.

Мы это можем назвать возвратом к нерефлективному и
наивному употреблению сознания. В этом смысле о сознании
можно сказать, что оно является инструментом или ору-
дием, с которым работает всякий человек науки». Следова-
тельно, Уотсон предполагает, что «сознание» понимается не
в том специальном смысле, в каком оно понимается в пси-
хологии, а в том широком смысле, в каком оно понимается],
как орудие познания.
В изложенном только что, мы имеем пока только план
психологии, но не имеем самой психологии. Этот пробел
Уотсон пытался пополнить в своей «Психологии с точки
зрения бихэвиориста», 1919 г. В этом сочинении слова «ощу-
щение» или «представление» заменены словами «реакция».
Для того, чтобы читатель мог видеть, какое имеется раз-
личие между обыкновенной психологией и психологией бихэ-
виориста, приведем пример. В обыкновенной психологии го-
ворится: «звуки рояля и флейты имеют различный тембр».
По бихэвиористской психологии надо сказать: «наши ре-
акции различны, когда тон С дается на рояли или флейте».
Относительно Мюллер-Лиеровской иллюзии вместо обыч-
ного указания на преувеличение или уменьшение углов
бихэвиорист скажет: «Глаз реагирует слишком мало (under-
reacts) на острый угол и реагирует слишком много (overreacts)
на тупой угол. Вместо того, чтобы говорить, что кто-либо
излагает показания «самонаблюдения», нужно говорить: «он
дает словесный отчет». В обыкновенной психологии гово-
рится: «если чей-либо оптический нерв раздражается смесью
дополнительных цветовых волн, то у него является созна-
ние белого цвета». По Уотсону в этом случае надо ска-
зать: «он реагирует на нее, как на белый цвет».
По методу объективного наблюдения Уотсон изучил
грудных детей, их отношение к животным, к клейким ве-
ществам, координацию их глаз и руки. В одном детское
приюте он при помощи применения того же метода изучил
различные рефлексы у детей.
Точка зрения Уотсона на задачи бихэвиористической
психологии изложена им совершенно догматически и
У читателя даже может возникнуть сомнение в точности
моей передачи. Как вообще Уотсон мог отрицать ре-
альность сознания? Чтобы убедить читателя, что, дей-

ствительно, весь вопрос заключается именно в этом, я при-
веду возражение, которое привел против бихэвиоризма аме-
риканский философ Лёвджой1). Он относится к бихэвио-
ризму отрицательно и находит в нем внутреннее противо-
речие в допущении какого бы то ни было созна-
ния. Аргументацию Левджоя я привожу целиком, так как
она затрогивает самый существенный пункт бихэвиоризма
Уотсона.
«Должен быть факт, говорит Левджой, который он сам
(Уотсон) допускает, как факт и нет никого, кто бы его
отрицал. Это именно тот факт, что бихэвиористиче-
ский психолог существует.
Психолог бихэвиорист есть:
а) человеческий организм,
б) восприятие и мышление которого, если его собсгвен-
ная теория правильна, должна быть точно описана в тер-
минах движений его гортанных и иных мускулов, но который
в) на самом деле мыслит, или утверждает, что мыслит
внешние предметы и раздражения, т.-е. сущности вне
его тела,
г) каковое мышление, очевидно, не может быть ни опи-
сано, ни объяснено движениями его гортанных или иных
мускулов в пределах его тела».
«Мышление всегда имеет дело с отдаленным в
пространстве и во времени; но движения речевого
механизма, в которых, по предположению, заключается мы-
шление данного момента—внутрителесны и ограничены дан-
ным моментом».
Следовательно, если бы утверждение Уотсона, что «мы-
шление есть только движение речевого механизма» было
правильно, то оно никогда не могло бы осуществиться.
«Пусть, говорит Левджой, ваше описание мускульного
сокращения будет таким исчерпывающим, как только вы
желаете, в нем не может быть ничего такого, что указы-
вало бы на то, что кроме пространственных перемещений
различных волокон здесь имеется сознание этого пере-
мещения».
1) См. статью Lovejoy. The Paradox of the thinking Behaviorist.
Philosophical Review. 1923. March.

«Сознание есть всегда добавочный факт; что это
так, даже самый строгий бихэвиорист должен это допу-
стить, потому что он не может отделаться от различия
между мускульными движениями, которые субъект сознает,
по крайней мере, когда психолог сам есть субъект».
Левджой ловит самого Уотсона на допущении противо-
речия. В своей речи на Оксфордском психологическом кон-
грессе Уотсон сказал: «Субъект может наблюдать себя в
течение некоторого неподвижного периода времени, что он
употреблял слова и фразы и что он некоторое время не
знал, что он употреблял»1).
Левджой вскрывает смысл этого утверждения. «Здесь
мы имеем субъекта, говорит он, который в одно и то же
время совершает два дела; он употребляет слова и фразы
и в то же время наблюдает, что он их употребляет. Эти
два процесса не тождественны, потому что один может
совершаться без другого».
Бихэвиорист может сказать, что в этом случае не мо-
жет быть речи о каком бы то ни было самосознании!,
потому что данное «наблюдение» есть не что иное, как
речь относительно (about) первой речи.
Но Левджой находит, что такое оправдание было бы
совершенно не обоснованным. «Бихэвиорист не может ска-
зать, что вторичная речь, которую он называет наблю-
дением, есть речь относительно (bnto(a первичной речи.
Категория (about), понятие отношения к чему-либо не
имеет законного места в бихэвиористической системе. Это
не есть отношение, выразимое в физических терминах;
а все такие отношения исключаются из бихэвиоризма».
Сам Уотсон до известной степени признает, что его
обобщение относительно природы «мышления» должно
включать его собственное мышление. «Бихэвио-
рист, говорит он, сам по себе есть только комплекс реаги-
рующих систем и должен быть доволен, если он проводит
анализ с тем же самым орудием, которое он наблюдает
в своих субъектах. Но в своей научной деятельности он упо-
требляет орудия, существование которых он отрицает и
1) Цат. в ук. статье Левджоя стр. 148.

в своем субъекте и в самом себе. Идея познания каким-либо
знающим чужда психологии бихэвиоризма».
Сознание по Уотсону есть, но это сознание не является
предметом изучения бихэвиориста.
«Последовательный бихэвиорист был бы тот, говорит
Левджой, кто всю свою жизнь только сокращал бы и осла-
блял бы свои мускулы, совершенно не сознавая, что он
это делает». «Бихэвиоризм, одним словом, принадлежит к
тому классу теорий, которые делаются тотчас абсурдными,
как только мы их расчленим. Парадокс мыслящего бихэ-
виориста заслуживает того, чтобы занимать место в учеб-
никах логики на-ряду с эпименидом, с которым он нахо-
дится в близком родстве».
Левджой, по моему мнению, очень удачно попал в са-
мый существенный пункт бихэвиоризма Уотсона. Бихэвио-
рист никак не может уйти от признания реальности сознания.
Раз это сделано, то вывод очевидный. Сознание или явле-
ния сознания должны быть предметом научного познания,
т.-е. должна существовать особая наука—психология.
В статье «Бихэвиористическое объяснение сознания»1)
Лэшли обосновывает другой вид бихэвиоризма, отличный
от Уотсоновского. По его словам, «бихэвиоризм есть си-
стема психологии, настаивающая на верности объективных
методов и физиологических интерпретаций». «Описа-
ние и объяснение поведения может быть дано в терминах
физико-химической деятельности». Лэшли всех бихэ-
виористов делит на три группы.
По взглядам первой группы факты сознатель-
ного опыта существуют, но только бихэвиорист не
заинтересован в них. Это есть не что иное, как психо-
физический параллелизм, или, как он еще иначе
его называет, дуализм. К этой группе он относит Бехте-
рева с его сочинением «Объективная психология».
По взглядам второй группы, хотя факты сознатель-
ного опыта существуют, но они не подлежат какой бы то
ни было форме научного трактования, т.-е. они по самому
1) Lashley. The behavioristic Interpretation of Consciousness.
Psychological Review, 1923, July. Sept.

существу своему не могут быть предметом научного изуче-
ния. Бихэвиорист не обращает внимания на ту сущность,
которую вообще называют сознанием, но он не отрицает
права за другими изучать эти сущности и делать их со-
держанием какой-либо науки.
По взглядам третьей группы, к которой Лэшли относит
и самого себя, предполагаемые своеобразные факты
сознания не существуют. Бихэвиористическое объ-
яснение поведения физиологического организма не оставляет
никаких остатков чистой психики. «Сознание есть по-
ведение и ничего больше». На первый взгляд кажется,
что это есть просто материалистическое учение, но Лэшли
это отрицает. По его мнению, бихэвиоризм не есть мате-
риализм в метафизическом смысле, потому что материа-
лизм предполагает метафизическую теорию реальности, чего
совсем не делает бихэвиоризм. Бихэвиоризм стремится
только лишь к тому, чтобы дать логическое и математиче-
ское описание всего опыта, обычно называемого физиче-
ским и психическим, как этот последний представляется фи-
зическими науками.
Бихэвиоризм часто приводит аргументы в пользу отри-
цания сознания, но Лэшли находит, что просто отрицать
реальность сознания нет никаких оснований. Обычно го-
ворят: «принцип экономии требует исключения сознания,
потому что оно не необходимо для объяснения поведения».
«Вера в наше «я» возникает из суеверий». «Сознание можно
определить в объективных терминах». «Интроспекция не
точна, не может быть проверена; материал, который ею до-
ставляется очень переменчив».
Все эти доводы Лэшли считает неубедительными, потому
что субъективист может на это сказать: «мое утверждение,
что душевные состояния образуют своеобразную форму су-
ществования, основывается на природе материала, который
вскрывает интроспекция».
Если бихэвиоризм признает реальность сознания и при-
знает возможность изучения его, то его учение есть не что
иное, как психофизический параллелизм. Но Лэшли реши-
тельно против этого протестует. «Бихэвиоризм, по его мне-
нию, должен избегать того, чтобы быть только лишь ко-

ординированной системой с субъективизмом. Он должен во-
прос о методе или об объективности подчинить применению
механического или физиологического принципа». Дру-
гими словами, бихэвиорист должен излагать явления со-
знания в механических терминах. «Изучение человека
не должно открыть чего-либо, что не могло бы быть аде-
кватно описано в понятиях механики и химии». По
мнению Лэшли, физиологическое объяснение поведе-
ния будет полным адэкватным объяснением всех феноменов
сознания. Изучение сознания, таким образом, переносится
в область физиологии.
Но какже можно изучать то, самая реальность чего
отрицается. «Когда бихэвиорист отрицает, что сознание су-
ществует, он отрицает не существование феноменов, на ко-
торых основывается понятие, но он отрицает только, что
эти данные образуют своеобразный вид существования
или, что они не подчиняются анализу и описанию того же
самого сорта, как и физические данные».
Но какже быть с фактом различия между материаль-
ными и духовными явлениями. На этот вопрос Лэшли отве-
чает: «Бихэвиорист утверждает, что понятие физических и
биологических наук вполне адэкватны для описания и объ-
яснения всего опыта и что нет адекватной эмпирической
очевидности для различения душевных и физических спо-
собов существования или аспектов опыта». «Проблема души
и тела есть проблема приложимости известных постулатов
и описательных методов (методов физических наук) к
известным специфическим данным познания (элементам
сознания»).
Чтобы доказать, что нет никакой надобности в рассмо-
трении явлений опыта с двух аспектов, Лэшли рассматри-
вает отличительные черты сознания по общепринятому
пониманию.
К отличительным чертам сознания относятся следую-
щие моменты:
1) Сознательность (Awareness). Сознательный орга-
низм имеет знание о самом себе, о вещах, отличных от
себя или о том и о другом; а это отсутствует у неорга-
нического механизма, как бы этот последний не был сложен.

2) Содержание (Content) Это есть мир вещей позна-
ваемых, ощущений, образов, аффектов, которые имеют не-
которые признаки, неопределимые в пространственных, вре-
менных, количетсвенных пли иных материальных терминах.
Познаваемое отличается от физической реальности, ме-
жду прочим, признаком.
Трансцендирования (Selftranscendence). Содержа-
ние сознания выходит за пределы физической реальности,
когда, например, относится к прошлому. Иногда говорится,
что сознание трансцендирует за элементы содержания, когда,
например, два образа сравниваются.
3) Организация сознания. Мы можем различать
известные признаки, которые могут быть приписываемы
организации вещей познаваемых в сложную систему чело-
веческого сознания. Сюда относится: а) ограничение содер-
жания, б) единство сознания, в) сознание своего «я», г) са-
моорганизаиия (способность сознания созидать порядок в
пределах самого себя).
Таковы мотивы, отличающие сознание от явлений фи-
зических. Но, по мнению Лэшли, эти моменты не проводят
резкой разграничительной линии между явлениями сознания
и явлениями материальными.
Возьмем для примера первое определение (сознатель-
ность). Сознательность предполагает три момента: знаю-
щего, процесс знания и знаемое. Но в реальном
переживании нет прямого испытывания (experience) знаю-
щего (Knower), нет прямого познания процесса созна-
тельности. При помощи самонаблюдения можно открыть при-
знаки предметов познания, содержания сознания и это
содержание включает познающего или сознательность. Не-
сомненно, конечно, что знающий и знание (knowing) содер-
жится в знаемом (in the Known), но прямо не являются пред-
метом опыта.
От такого положения бихэвиорист ни в малейшей сте-
пени не терпит ущерба. «Для бихэвиориста нет надобности
иметь дело специально с сознательностью. Если он может
дать объяснение признаков содержания, то его задача
выполнена».

Существование центрально возбужденных ощущений
или образов представляло значительные трудности для
прежнего методологического бихэвиоризма, потому что та-
кие ощущения недоступны для объективного изучения.
Но для Лэшли в этом нет никакой трудности. «Для бихэ-
виориста, который заинтересован в физиологическом
объяснении, не составляет разницы, будет тот или иной
участок возбужден периферически или центрально».
Далее, новые трудности заключаются в том, что образ
содержит качественные элементы, которые не могут быть
описаны. Кроме того, они имеют отношение к прошлому,
к будущему или к пространственно отличным объехтам
и поэтому, употребляя выше разъясненный термин, можно
сказать, что они трансцендируют к пространству или ко
времени: «Наше настоящее сознание прикасается к прош-
лому. Через пропасть времени перекинут мост». Так гово-
рят субъективисты.
Лэшли не согласен с тем, что трансцендирование пред-
ставляет какой-либо реальный процесс. Прошлые состояния
сознания не вызываются, но вызывается другое новое со-
стояние, содержащее «чувство прошлости» или отдаленно-
сти или будущности, которое не имеет отношения к реаль-
ному существованию прошлого отдаленного или буду-
щего события. В этом случае задача бихэвиориста заклю-
чается только лишь в том, чтобы описать те реакции,
которые приводят к утверждению: «Это было давно». Он
должен определить условия опыта, которые составляют
узнавание, но он не должен искать мистического трансцен-
дирования в физический мир. Проблема трансцендирования
должна быть совсем устранена; она мешает прогрессу науки.
Не меньшие трудности имеются в том случае, когда мы
желаем объяснить трансцендирование за содержание в про-
цессе сравнения. В самом деле, каким образом два эле-
мента содержания могут быть вместе познаваемы и сравни-
ваемы в сознании. Но для Лэшли даже самой проблемы
трансцендирования в процессе сравнения не существует.
Интроспекция ничего не может сказать о процессе, при по-
мощи которого это сравнение осуществляется. Процесс мо-
жет быть определен только в терминах его продуктов.

То же самое нужно сказать относительно сознания
«значений», «знакомости» и т. п. Они не указывают на что-
либо существующее в сознании, или на что-либо суще-
ствующее вне сознания. Другими словами, они предста-
вляют собою чистое nos-enseu.
Если взять проблему организации сознания, именно,
единство сознания», «ограничение сознания», самоупорядо-
чивание, творческую деятельность и т. п., то нужно будет
признать, что они могут быть определены в терминах фи-
зического существования. В самом деле, возьмем един-
ство сознания. В пределах физической системы единство
определяется, как организация в известной системе, части
которой теснее связаны друг с другом, чем элементы дру-
гих систем. Например, это мы имеем в солнечной системе,
в физиологическом организме. В этом самом заключается
и единство сознания. Разница только в элементах. В то
время как физическая система состоит из математических
элементов, сознание состоит из качественных элементов.
Такие процессы, как сравнение, анализ суть только
лишь обозначения для того факта, что элементы, следую-
щие друг за другом, детерминируются суммой пред-
шествующих элементов. Но что может сказать интроспек-
ция об этой детерминации?
Интроспекция открывает неизменное следование, но
способ этой детерминации остается неопределенным. Далее,
известное число элементов может быть объединено в какой-
либо конечный результат, но динамика объединения остается
недоступной для интроспективного изучения.
Определенную последовательность представлений в про-
цессе мышления весьма часто объясняют влиянием детер-
минирующих тенденций, но во многих случаях интроспек-
ционист признает, что детерминирующая тенденция совер-
шенно бессознательна.
Динамика мышления также не есть предмет со-
знания.
Что касается проблемы творческого мышления, то
с бихэвиористической точки зрения о нем можно говорить,
как о процессе, в котором имеется налицо конфликт эле-
ментов содержания, разрешение конфликтов и т. п.

Описание мыши, открывающей дверцы ящика, есть та-
кое полное объяснение процесса мышления, какое может
быть дано на основании интроспективных данных.
Проблема бихэвиориста при изучении мышления за-
ключается в том, чтобы описать систему элементов созна-
ния в терминах понятий физических наук; показать, что
отношения, которые здесь приписываются сознанию, суще-
ствуют также между физическими сущностями. «Я хочу
показать, говорит Лэшли, что положение я сознаю (Tarn
conscious) не должно обозначать что-либо большее, чем
утверждение, что такие-то и такие-то физиологические
процессы совершаются во мне».
По мнению субъективистов, «сознание есть чистый опыт,
не имеет никаких аналогий и не способен к анализу. Невоз-
можна словесная характеристика его. Поэтому бихэвио-
ристическое объяснение не достигает цели, потому что оно
ничего не дает для этого эсотерического свойства». По мне-
нию Лэшли, «если язык не может характеризовать невы-
разимые свойства сознания, тогда субъективная наука не-
возможна и бихэвиористическое объяснение также удовле-
творительно, как и всякое другое».
«Вы описали сознание сначала изнутри, а затем извне...
Вы доказали, что на самом деле имеется два таких аспекта»,
могут возразить Лэшли. На это возражение он отвечает:
Субъективная точка зрения есть частичный и извращенный
анализ. Бихэвиоризм имеет возможность более полного ана-
лиза тех же данных. Он доставляет, поэтому, более адекват-
ное разрешение проблемы и приводит интроспекцию к подчи-
ненному положению». «Субъективное и объективное описание
не суть описания с двух существенно различных хочек зре-
ния или описания с двух различных аспектов, но просто
описание одной и той же вещи с различными степе-
нями точности и подробности».
В этом пункте сущность бихэвиоризма становится осо-
бенно очевидной. Сознание может быть предметом изучения
путем интроспекции, но это изучение менее совершенно,
чем изучение того же предмета при помощи бихэвиористи-
ческого метода.
Различие между точкой зрения бихэвиоризма и парал-
лелизмом Лэшли формулирует следующим образом. «Основ-

ное допущение параллелистический доктрины заключается
в том, что описательное и аналитическое объяснение содер-
жания сознания может быть дано без отношения к физи-
ческому миру и что такое объяснение может иметь значе-
ние само по себе. Но если бихэвиористическое объяснение
правильно, то такое объяснение может иметь дело с явле-
ниями в высшей степени сложными, которые совершенно
недоступны для анализа при помощи интроспекции, но ко-
торые зато могут быть анализируемы при помощи объ-
сктивных методов». Ненаучность интроспективного ме-
тода Лэшли видит в отсутствии субъективного критерия
сознания, так как предметом изучения субъективиста явля-
ются феномены под-, до-, со-, сознательные и т. п.,
которые, однако, не сознаются. Приходится, таким обра-
зом, признать парадокс «сознания без познания».
Объективная психология доставляет такой же опреде-
ленный или такой же неопределенный критерий сознания,
как и субъективная психология.
Но что понимает под сознанием Лэшли?
Сознание им понимается, как некоторая физическая
организация. «Понятие сознания есть понятие сложной инте-
грации и последовательности телесных деятельностей, ко-
торые близко связаны друг с другом или включают сло-
весные механизмы и механизмы выразительных движений».
«Элементы содержания суть процессы реакции на раздра-
жение и не отличаются по существу, начиная от механизма
спинного рефлекса обезглавленного животного до наиболее
сложной «приспособительной деятельности человека».
Сознание состоит из отдельных видов и рядов реакций,
действующих между собою, и признаки сознания могут быть
определяемы в терминах отношений и последовательностей
реакций.
Виды реакций могут существовать в различных сте-
пенях сложности и непрерывности. Так как слож-
ность и непрерывность процессов возрастает, начиная от
простой спинномозговой координации до сложных мозго-
вых интеграции, то сумма интегрированных деятельностей
принимает все более и более аттрибуты сознания нормаль-
ного, бодрствующего индивидуума».

Если какие-либо процессы лишены сложности или не-
прерывности, то они лишены существенного признака со-
знательных состояний и классифицируются, как рефлек-
тивные или автоматические действия. Если они
сложны, долго длятся и способны воздействовать на сло-
весно выразительные механизмы, они могут представлять
все или некоторые признаки совершенно интегрированных
реакций и выступать в качестве автоматического
письма, сомнамбулизма и т. п.
Сознание есть общий термин, применяемый к много-
образию сложных интеграции.
Таким образом, по мнению Лэшли, сознание для бихэ-
виориста есть только определенная совокупность реакций.
Отсюда следует, что различие между психологией и
науками о физическом мире совершенно стирается. «Фи-
зические постулаты также вполне применимы к душе,
как и к материальному миру и не существует субъективно
определимых аттрибутов души, которые отличали бы их от
других физических процессов).
Мы рассмотрели два вида бихэвиоризма. Один —Уот-
сона исходит от зоопсихологии. Для него наличность
сознания у других живых существ недоказуема и потому она
не может быть предметом научного изучения. У Лэшли
исходный пункт—физиология нервной системы. Он при-
знает реальность сознания, но не признает его своеобразной
природы, отличной от природы физических явлений. По его
мнению, все основные предпосылки наук о природе вполне
применимы к явлениям психическим. Кроме того, так как то,
что обыкновенно называется сознанием, есть не что иное,
как «содержание», соответствующее, по мнению Лэшли, объ-
ективной реакции, то вместе с этим из кругозора наук
совершенно устраняется то, что можно было бы назвать
чистым сознанием.
Я не стану подробно останавливаться на критике бихэ-
виоризма. К нему применимы все те замечания, которые
применимы вообще к объективным методам в психологии.
Есть психофизические явления, которые могут быть изу-
чаемы в их внешних проявлениях. Это будет вполне
законной научной областью. Но если Уотсон, как мы ви-

дели, признавая реальность сознания, в то же время не счи-
тает возможным делать его предметом научного исследо-
вания, то это нужно считать просто противоречием.
Значительно сложнее аргументация Лэшли, но, тем не
менее, его аргументация в основных чертах должна быть
признана совершенно ложной. Во-первых, никак нельзя с
ним согласиться, когда он утверждает, что те же прин-
ципы, которые применяются к явлениям мира физического,
могут быть применяемы и к психическим явлениям. Во-вто-
рых, нельзя с ним согласиться, когда он считает просто
не подлежащими исследованию те психические функции,
которые в самом акте внутреннего опыта не восприни-
маются. Этот аргумент нельзя считать состоятельным по-
тому, что о наличности самой функции мы можем судить
по результатам этой функции, о ней мы можем умозаклю-
чать. Строить умозаключений не воспрещается и естествен-
ными науками.
В заключение отмечу, в каком положении находится
вопрос о бихэвиоризме в Америке в оценке самих амери-
канских психологов.
В своих «Основах Психологии»1) от 1923 г. Пиль-
сбери говорит следующее. Он признает целесообразность
объективного метода, поскольку он может быть применим,
но он считает спорным, может ли он быть единственным
методом в психологии. «Многие вопросы, интересующие
психологов, касаются таких состояний, на которые были
даны ответы при помощи прежних методов. До настоящего
времени не было произведено объективного исследования
этих проблем, и мы или должны отбросить эти проблемы,
или принять результаты прежних методов, основанных на
прежних предпосылках. Уотсон, самый крайний бихэ-
виорист, освобождает себя от указанной трудности тем,
что отбрасывает всякое упоминание о душевных состояниях,
утверждая, что если они и существуют, то они не могут
быть положены в основу науки. Некоторые из его наибо-
лее умеренных последователей довольствуется тем, что
подчеркивают желательность применения объективных ме-
1) Pillsbury. The Fundamentals of Psychology 1923 стр. 7.

тодов в тех случаях, в которых он может быть применяем.
Сознание им кажется фактом непосредственного опыта.
Если оно существует, то оно должно быть принимаемо в
рассчет при изучении поведения в том случае, когда оно
доставляет соответствующие данные».
В изложении Пилльсбери в группе последователей,
Уотсона замечается бесспорно примирительная тенденция.
Совершенно правильную оценку бихэвиоризму в ее
отношении к психологии дает Мур1) Противоположность
между психологией и бихэвиоризмом он выводит из про-
тивоположности структурализма и функциона-
лизма, как определенных психологических направлений.
Структурализм смотрит на душевную жизнь исклю-
чительно с точки зрения стрктуры. Психологию структура-
лизма он определяет как науку о душевных состояниях
или душевных содержаниях. Его метод заключается
в том, что он берет какое-либо душевное состояние или
состояние сознания, анализирует его на его элементарные
содержания, а затем показывает, каким образом эти эле-
менты комбинируются для того, чтобы образовать более
сложные содержания, с которыми опыт имеет дело. К струк-
туралистам Мур относит, например, Тичнера и Вундта.
Функционализм смотрит на душевную жизнь с
точки зрения функции и психологию определяет, как зна-
ние о душевных процессах или функциях. Функцио-
нализм трактует душевные процессы скорее, как фазы цель-
ной душевной деятельности, чем как комплексы простых
элементов.
Но между этими двумя направлениями, некоторое время
враждовавшими друг с другом в Америке, состоялось при-
мирение вследствие признания важности и даже необхо-
димости структурной и функциональной точки зрения для
совершенного понимания душевной жизни. Так, например,
Торндайк делит психологию на два отдела: на психо-
статику или структурную психологию и психодина-
мику или функциональную психологию. Американ-
ские психологи пришли к тому убеждению, что для совер-
шенного понимания душевной жизни необходима комби-
х) Moore. The Foundations of Psychology 1921. стр. 27 и 55.

нация структурной и функциональной точек зрения. Точно
таким же образом для того, чтобы понимание человеческого
поведения было полным, нужно- комбинировать «объективную»
и «субъективную» точку зрения. Для бихэвиориста поведение
есть чисто объективное или физиологическое действие, а
для «менталиста» (психолога интроспективиста) сознание
очень часто есть самодовлеющий объект интереса в чело-
веческой жизни. Но широкий взгляд на человеческую жизнь
должен находить место и для сознания и для поведе-
ния. «Мы не одобряем бихэвиориста, говорит Мур, не
только за его презрительное отношение к прежней психо-
логии, но и за его черезчур узкое понимание поведения.
Он думает, что человеческая жизнь или поведение могут
быть объяснены в чисто объективных или физиологиче-
ских терминах. Интроспективная или менталистическая пси-
хология не заявляет, или, по крайней мере, не должна за-
являть, что она есть самодовлеющая наука о человеческое
поведении, но наука только о той части человеческой при-
роды, которую мы называем психической; бихэвиоризм
не делает такого заявления и в этом заключается его
ошибка».
Таково же мнение и Геррика1), которого цитирует
Мур. «Хотя возможно и было бы вполне оправдано пре-
небрежение сознания в какой-либо частной программе по
изучению поведения, однако, было бы неудобно и ненаучно
элиминировать интроспективный метод из бихэвиористиче-
ской программы, как чего-то целого. С другой стороны,
было бы вредно исключать «поведение» из психологической
программы на том основании, что были получены некото-
рые полезные обобщения из чисто интроспективного изуче-
ния сознания. Если психология хочет удержать свое место
между науками, она не должна изолировать самое себя
от прочих естественных процессов, ограничивая свой инте-
рес или чистой интроспекцией, или чисто объективным по-
ведением».
Гарвей Kapp по этому же вопросу говорит: «тот не-
сколько неортодоксальный взгляд, что душевные функции,
с которыми имеет дело психология, суть сами по себе в
1) Herric. Journal of Philosophy. 1915.

действительности психофизические и что психология
должна изучать и пытаться понять эти функции в их це-
лости, включая таким образом в свою область действия,
которые лежат вне поля сознания; такой взгляд, по его
мнению, представляет посредствующую точку прикоснове-
ния для двух крайностей субъективизма и бихэвиоризма»1).
Мак Даугол, сам введший понятие психологии по-
ведения и последние годы относившийся очень отрицательно
к чистым бихэвиористам, свой взгляд на бихэвиоризм вы-
ражает следующим образом: «Структура души есть система,
которую мы должны строить из выводимых данных двоя-
кого рода—фактов поведения и фактов самонаблю-
дения (интроспекции)» 2).
1) Psychologicl Review. 1917.
2) Mc Dougall. An Outline of Psychology 1923. стр. 42.