Бернштейн Н. А. Физиология движений и активность. — 1990

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДВИЖЕНИЯ
Глава первая
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ДВИГАТЕЛЬНОЙ ФУНКЦИИ
Из всех областей вопросов, относящихся к компетенции общей физиологии,
ни одна не является столь специфически человеческой, как область физиологии дви-
гательных функций, несмотря на наличие и здесь бесспорной и непрерывной пре-
емственности от филогенетических предков. Дело в том, что больше
ни в одной системе физиологических функций не имел места такой интенсивный и
вдобавок убыстряющийся филогенетический прогресс. Едва ли мы смогли бы
отметить существенные сдвиги в смысле эволюционного прогресса между любым
представителем теплокровных и человеком в какой бы то ни было иной
функциональной сфере — хотя бы в области вегетативных функций дыхания,
кровообращения, обмена и т.д.1. Исключение в смысле, несомненно, еще более
бурного прогресса составляет только область, выделенная по методологическому
признаку в ведение самостоятельной науки — область явлений психической жизни,
или, как нам будет удобнее для связного контекста обозначать ее здесь, область
центральных замыкательных систем нервного аппарата. Но тот самый вопрос
метода, который послужил к ее выделению в самостоятельную научную ветвь,
создает здесь непреодолимое добавочное осложнение. Если бы мы захотели
представить упомянутый прогресс графически, то для функции дыхания или обмена
он изобразился бы линией, вряд ли существенно отклоняющейся — в пределах
филогенеза теплокровных — от параллельности с осью абсцисс. Кривая развития
психических функций имела бы все основания выглядеть на подобном графике очень
круто восходящею кверху; но, к сожалению, мы имели бы объективное право
нанести на чертеж только ее самую правую (самую верхнюю) площадку,
относящуюся к человеку. Вся остальная кривая осталась бы в области гипотез из-за
полного отсутствия объективного материала, касающегося животных, несмотря на
всю героику объединенных усилий зоопсихологов, бихевиористов и кондиционалис-
тов. И только для двигательных отправлений мы можем вполне реально и
1 Не упоминаем здесь о физиологии труда, представляющей собой неоспоримо и монопольно отрасль
физиологии человека. Физиология труда — подразумевается в основном физического труда — либо
изучает самый процесс труда, т.е. трудовые движения, и тогда это физиология движений; либо когда она
обращается к вегетативным отправлениям, то изучает функции, сами по себе не изменившиеся у человека
по сравнению с животными, но лишь поставленные в измененные условия, не встречающиеся у
животных. Движения же, как трудовые, так и бесчисленные другие, у человека изменились сами
сравнительно с тем, чем располагают животные.

объективно построить полностью их эволюционную кривую, круто восходящую к
правому концу графика и далеко обгоняющую темпами своего развития сам по себе
весьма не медленно эволюционирующий их морфологический центрально-нервный
субстрат. Уже одно это обстоятельство делает физиологию движений интересной
для психолога и невролога, даже независимо от того значения, какое она имеет для
них в качестве необходимого pendant к несравненно лучше разработанной
отрасли психофизиологии рецепторных функций.
Но, помимо этого обстоятельства, огромное эволюционное значение двигатель-
ной функции оттеняется еще длительностью того срока, в течение которого она
занимала ведущее положение в филогенезе соматического аппарата в целом.
Рекордный темп роста и эволюции центральных замыкательных систем объясняется
именно тем, что этим системам пришлось за тот же промежуток времени проделать
больший путь развития: они начали ниже эффекторики, а кончают выше.
Руководящая роль как по положению, так и по ведущему значению в
филогенетической эволюции досталась им сравнительно недавно, тогда как раньше
они исполняли (и сейчас исполняют у менее развитых организмов) значительно более
скромные вспомогательные обязанности интегрирующей связи между рецепторикой
и эффекторикой. Современный нам массив животного мира — живая книга
филогенетической истории — сохранил нам память о ранней биографии этого
органа, едва лишь начинавшего (у кишечнополостных и иглокожих) свою
впоследствии головокружительную карьеру мало заметной работой связиста,
только что введшего в физиологический обиход новый, биоэлектрический
(телеграфный) способ связи на место более древнего способа вещественных
гуморальных (так сказать, почтовых) сигнальных пересылок. Однако поворотным
пунктом в истории центральных замыкательных систем явилось другое обстоятель-
ство — появление продолговатых животных форм на смену древнейшим
округлосимметричным (лучистым) формам. Это определило собой преобладание
переднего, ротового, конца тела, первым сталкивающегося как с добычей, так и с
опасностью, и тем самым оказавшегося перед биологической необходимостью
сигнализции всем прочим метамерам, возглавления и объединения их движений и
инициативы этих движений. Головной конец становится главным концом. В этом
пункте — зародыш централизованных нервных систем на месте древних диф-
фузных (Reflex-Republics Uexküll). Далее, у головных метамеров оказались
все предпосылки к возникновению и развитию на них телерецепторов,
трансформировавшихся каждый путем утончения и усовершенствования из одной
из древних контактных категорий (обоняние — из вкусового хеморецептора,
слух — из вибрационной, зрение — из кожной фотохимической чувствитель-
ности). Телерецепторы оказались могучим централизующим фактором уже по-
тому, что дали животному возможность реагировать на раздражитель, по срав-
нению с отдаленностью которого собственные размеры его тела ничтожно
малы; это выдвинуло на первый план локомоторные перемещения в про-
странстве всего тела как целого, оттеснив в число второстепенных частные
метамерные реакции, преобладавшие в эпоху господства тангорецепторов.
Биологическая необходимость локомоций привела к возникновению мощных
интегрирующих, синергирующих аппаратов центральной нервной системы — древ-
нейших во всем филогенезе позвоночной группы действительно центральных
нервных образований и при этом не превзойденных, как увидим ниже,

вплоть до человека в отношении способности к обширнейшим двигательным
интеграциям и мышечным синергиям: речь идет о таламо-паллидарной дви-
гательной системе, или уровне, как мы будем называть ее в дальнейшем
(см. гл. IV).
Как справедливо замечает Sherrington, ”телерецепторы создали головной мозг”,
точнее — именно то, что мы выше назвали центральными замыкательными
системами (наложив попутно централизующий отпечаток и на спинной мозг,
некогда чисто метамерный, в более позднем филогенезе приобретший несом-
ненные черты центрального образования); но дело в том, что рецепторы,
и именно телерецепторы в наибольшей мере, сами являются вторичными, произ-
водными приборами, и здесь необходимо углубить и продолжить ход рас-
суждений Sherrington.
В процессе эволюции соматической системы (разве лишь за исключением самого
последнего филогенетического отрезка) определяющим звеном являются эффек-
торные функции. Судьбу индивидуума в борьбе за существование решают его
действия — большая или меньшая степень их адекватности во все ослож-
няющемся процессе приспособления. Рецепторика здесь представляет собой уже
подсобную, обслуживающую функцию. Нигде в филогенезе созерцание мира
не фигурирует как самоцель, как нечто самодовлеющее. Рецепторные системы
являются либо сигнальными — мы уже видели их в этой роли, — и тогда
любая степень их совершенства не в состоянии сама по себе обеспечить
особи биологического преимущества в случае одновременной дефектности обслу-
живаемого ими эффекторного аппарата, либо они процессуально обеспечи-
вают полноценную, координированную работу эффекторов — в этой роли
мы еще увидим их ниже, — и здесь подсобный характер их деятельности
вытекает из самого существа выполняемой ими задачи. Таким образом, и в
сигнальной, и в коррекционной роли рецепторы сострят при эффекторных
аппаратах, влияя на биологическую судьбу особи или вида не иначе, как
через эти последние. Центральные замыкательные системы в этом аспекте
исторически являются уже подсобными приборами для подсобных.
Мы покажем дальше, каким путем возникновение и развитие как са-
мих телерецепторов, так и еще более важных для координационной функции
сензорных синтезов, опирающихся на центральные замыкательные системы,
определяются возрастающими и осложняющимися запросами со стороны эф-
фекторики.
Усложнение возникающих перед организмом двигательных задач и откли-
кающееся на него обогащение координационных ресурсов особи совершаются
по двум линиям. С одной стороны, двигательные задачи делаются более слож-
ными в прямом смысле слова. Возрастает разнообразие реакций, требующихся
от организма. К самим этим реакциям предъявляются более высокие требо-
вания в отношении дифференцированности и точности; наконец, осложняется
смысловая сторона движений, действий и поступков животного. Достаточно
напомнить, насколько, например, аэродинамический полет птицы сложнее почти
полностью гидростатического плавания рыбы или насколько богаче по кон-
тингентам участвующих движений охота хищного млекопитающего по срав-
нению с охотой акулы. Молодая отрасль проворных теплокровных млеко-
питающих победила тугоподвижных юрских завров именно своею более совер-

шенной моторикой1. С другой стороны, в общем составе встающих перед
организмом двигательных задач все возрастает процент задач разовых, непред-
виденных, экстемпоральных за счет более древних шаблонных ситуаций. Все
многочисленные исследования ”пластичности нервной системы” показывают
наряду с эволюционным возрастанием приспособляемости центральной нервной
системы к нетрафаретным изменениям условий немедленность, почти мгновен-
ность ее перестроек при самых фантастических постановках опыта. Но даже
если оставить в стороне эксквизитные экспериментальные анастомозы мышц
и нервов, то гораздо более будничный факт возрастающей по ходу фило-
генеза способности к накоплению индивидуального опыта, к замыканию новых
условных связей, т.е. опять-таки к выходу за рамки родовых стереотипов,
подтверждает высказанное положение.
Слегка схематизируя, можно сказать, что первая из двух упомянутых линий
развития двигательных координаций обеспечивается и сопутствуется преимущест-
венно эволюцией рецепторики, вторая — эволюцией центральных замыкатель-
ных систем. Во-первых, по линии рецепторики идет систематическое качест-
венное усовершенствование рецепторных устройств, ведущих свое начало с самого
древнего филогенеза: переслоение древней (палеокинетической, см. гл. III) прото-
патической тактильной чувствительности более новою и тонко работающей
эпикритической, реализующейся посредством неокинетического нервного процесса;
появление младшей (опять-таки неокинетической) формы проприоцепторики —
геометрической, воспринимающей позы и скорости и возглавляемой неола-
биринтом полукружных каналов, — на фоне древней проприоцепторики тро-
пизмов, возглавленной отолитовым аппаратом (палеолабринтом) и приспо-
собленной к оценке давлений, напряжений и усилий, к ориентировке в поле
тяготения и т.п. Во-вторых, все более развивается и приобретает главен-
ствующее положение система телерецепторов, внесшая в эволюцию централь-
ных замыкательных систем и головного мозга в целом весь тот глубокий
качественный переворот, о котором уже говорилось выше и который обуслов-
ливался постепенным утверждением примата рецепторов этого класса. В част-
ности, важнейшими сопутствующими структурными обстоятельствами здесь явля-
ются: 1) переход от одноневронной таламической схемы центростремитель-
ного нервного пути к схеме кортикальной афферентации, состоящей из двух
и еще более невронов, что знаменует собой отнюдь не только появле-
ние пары лишних синаптических перерывов на пути сензорного импульса,
а глубокую качественную переработку чувствительных сигналов в промежуточных
ганглиозных ядрах; 2) переход от островной системы нервноклеточных сен-
зорных ядер к двумерно развернутой слоистой системе, характерной для коры
полушарий; значение обоих этих переходов для эволюции координационной
функции уяснится в дальнейшем; 3) приспособительная эволюция рецепторики
совершается по линии формирования все усложняющихся синтетических сен-
зорных полей, о которых речь будет ниже, в гл. IV и V. Эти сензорные
синтезы, в которых сырые рецепции отдельных органов чувств сливаются вместе
с мнестическими компонентами из индивидуального опыта особи в глубоко
1 Мы увидим ниже (см. гл. VII), что это была в основном победа кортикальной приспособи-
тельной моторики над древней экстрапирамидной моторикой стереотипов.

переработанные и обобщенные направляющие для координированных движений
и действий, в свою очередь стимулируют и направляют рост и развитие
центральных замыкательных систем в не меньшей мере, нежели это делают
телерецепторы. Филогенетическое формирование этого ряда постепенно услож-
няющихся полей сопряжено с непрерывным ростом удельного веса мнести-
ческой слагающей — иначе говоря, индивидуальной памяти1.
В той же слегка схематизированной интерпретации вторая линия развития
эффекторики — линия возрастания удельного веса разовых реакций, опирающихся
на накопленный и организуемый особью индивидуальный опыт, связана по
преимуществу с эволюцией центральных замыкательных систем, имеющих своим
субстратом кору больших полушарий. Развитие последней обеспечивает орга-
низму и возможность прогрессивного усложнения смысловой структуры его
действий и увеличение его мнестических средств; этим путем центральные за-
мыкательные системы переходят на какой-то из ступеней эволюции из подчи-
ненного положения в положение возглавляющих и направляющих дальнейшее
развитие всей нервно-соматической системы в целом.
Ход филогенетического развития строения центральной нервной системы
(рис. 1), в отличие от всех прочих органов и систем тела, состоит не
только (и даже не столько) в количественном разрастании, сколько в качествен-
ном обрастании ее новыми образованиями, не имеющими гомологов в пред-
шествующих этапах филогенеза и по большей части представляющими собой
надстройки на один (или больше) неврональный этаж на пути следования нерв-
ного процесса. Этот принцип приводит к неминуемой скачкообразности разви-
тия центральной нервной системы уже из-за дискретности невронной схемы:
осложнение рефлекторной дуги или вообще любого маршрута нервного им-
пульса внутри центральной нервной системы возможно не иначе, как на
целое число новых промежуточных невронов. Путь, по которому центральная
нервная система в своем развитии преодолевает эту скачкообразность, вскры-
вается эпизодами, подобными, например, ходу развития зрительного аппарата
от амфибий до птиц, с переходом его от одноневронной схемы ”сетчатка —
ядра покрышки” к двухневронной: ”сетчатка — наружные коленчатые тела —
зрительная зона коры полушарий. На протяжении какого-то этапа развития
оба аппарата, и старый, и новый, действуют рядом, после чего первый
или инволюционирует, как это и случилось с мезэнфалическими центрами
зрения, или, чаще, модифицируется так, чтобы образовать вместе со вторым
более сложный функциональный синтез. Так было, например, с постепенным
развитием эффекторных аппаратов мозга (рис. 2). Таким порядком мало-
помалу формируется структура из многих совместно работающих неврональ-
ных этажей.
Необходимо, впрочем, подчеркнуть, что соответственно чрезвычайно обще-
му биологическому принципу постепенной смены ведущих звеньев, прояв-
1 Рост направляющего влияния гелерецепторики на эволюцию двигательных функций объясняется
еще и тем, что ею были вызваны к жизни сложные интегративные двигательные формы (локо-
моции и т.п.), а эти последние потребовали применения сензорных коррекций (см. гл. II).
Таким образом, движения стали volens-nolens опираться на рецепторику, в то время как у древ-
нейших форм, наоборот, рецепции вытекали из движения (ощупывания у червей и гусениц
и пр.).

Рис. 1. Продольные разрезы головного мозга позвоночных животных
Слева — мозг акулы, ящерицы, кролика; справа — человека. Темной красной изображен
”новый мозг”, светло-серой — ”старый мозг”, темно-серой — мозговые желудочки
1 — обонятельные доли; 2 — pallidum; 3 — промежуточный мозг; 4 — зрительный
бугор; 5 — мозжечок; 6 — продолговатый мозг
ления которого мы уже видели в чередовании эффекторики, рецепторики
и центральных замыкательных систем в роли ведущих определителей эво-
люции мозга, и сам невронный принцип строения нервной” системы родился
отнюдь не сразу и не был изначальным спутником эволюции центральной
нервной системы. Нервные системы у praevertebrata не невронны; и у позво-
ночных, до высших млекопитающих включительно, вегетативные системы в их
постганглионарной части построены гораздо ближе к невропильной, нежели
к невронной схеме. Наиболее своеобразно, что и самые центральные нервные
системы высших позвоночных работают по отношению к одним отправ-
лениям как построенные по невронному принципу и в то же самое время
по отношению к другим классам функций — как самый неоспоримый сплош-
ной, диффузный невропиль. Не исключена, видимо, возможность того, что
первый слой коры полушарий и морфологически построен по типу невро-
пиля; то же представляется более чем вероятным по отношению к цело-
му ряду кортикальных мелкоклеточных скоплений1.
Многие из упомянутых выше неврональных надстроек, возникавших в централь-
ной нервной системе по ходу ее эволюционного обрастания, возглавляли в
1Трудно предвидеть, как разрешится в морфологическом плане спор между невронистами и
антиневронистами. Может быть, шансы увидеть синапс под микроскопом не выше, чем вероят-
ность, гуляя по полю, споткнуться о меридиан. Однако уже сейчас бесспорно, 1) что функ-
ционально синапсы являются точками нарушения непрерывности между отдельными возбуди-
мыми элементами и 2) что невропильный тип строения существует наряду с невронным в
высокоорганизованных нервных системах, будучи столь же тесно связан с палеообразованиями
и отправлениями, сколь невронный тип связан с неообразованиями.

Рис. 2. Схемы постепенного ”обрастания” эффекторных систем мозга
Сензорные ядра изображены округлыми, эффекторные — угловатыми контурами
А — спинальный уровень: периферические сензоневрон и мотоневрон с синаптической связью
между ними; Б — таламо-паллидарный, уровень; ЗБ — зрительный бугор, П — pallidum, М —
кора мозжечка; В — появление моторной коры (КП) и пирамидного пути: С — филогенетически
новейшее и главенствующее эффекторное ядро striatum экстрапирамидной системы
какой-либо из фаз филогенеза всю центральную нервную систему, пересла-
иваясь в последующей эволюции еще более молодыми и захватывающими
верховное положение образованиями. Здесь должно быть упомянуто еще одно
осложнение, обусловливающее, в свою очередь, смещение важнейших отправ-
лений центральной нервной системы и изменение их соотношений, качеств
и удельных весов, — это отмечаемая всеми исследователями истории мозга,
начиная с Monakow и Economo, прогрессивная ”энцефализация” функций.
Под этим термином подразумеваются два факта или, может быть, две сто-
роны явлений: 1) прогрессирующая утрата самостоятельности и функциональ-
ное обеднение каудальных отрезков центральной нервной системы — спин-
ного мозга и 2) постепенное перемещение ”центров” тех или других физио-
логических функций мозга во все более орально расположенные ядра. Этот
неуклонно совершающийся процесс может быть прямым образом связан с
обрисованной выше сменой ролей и все более выявляющимся приматом голов-
ного мозга. Начиная с какого-то эволюционного момента, головные ганглии
из положения обслуживающих и интегрирующих приборов при телерецеп-
торах превращаются в доминирующий орган, в дальнейшем суверенно направ-
ляющий весь ход последующего развития. Примат центральной нервной системы
в переживаемом периоде эволюции и ее определяющее влияние не только
на узко анимальную сферу, но и на вегетатику, трофику, метаболизм, им-
мунобиологию и т.д. не вызывают сомнений.

Усложнение двигательных задач, неминуемо требующих разрешения со сто-
роны особи, и само по себе совершается отнюдь не плавно и постепен-
но; наоборот, перемены в образе жизни, зоологическом окружении, эколо-
гической обстановке и т.д. приводят к накоплению все больших масс ка-
чественно новых координационных проблем с не встречавшимися ранее и не
имевшими возможности войти в обиход особыми чертами смысловой струк-
туры, двигательного состава, потребного сензорного контроля и т.д. В тече-
ние какого-то времени животные справляются с этими необычными задачами
при помощи своих наличных ресурсов; однако рано или поздно противоре-
чие между новыми смысловыми и сензорными качествами нахлынувших за-
дач и неадекватными им координационными средствами животного приво-
дит путем отбора к преобладанию особей, способных справиться с этими
новыми качествами, и этим сразу, скачком, получить в свое распоряжение
целый новый класс движений, однородных по своему типу и уровню слож-
ности и сходных между собой по качествам потребного сензорного кон-
троля. Если бы эволюционное развитие совершалось по Ламарку, в по-
рядке постепенного упражнения рабочих органов, то можно было бы, по-
жалуй, ожидать каких-либо гипертрофических, количественных, постепенно обра-
зующихся приспособительных изменений мозга. Но, осуществляясь по прин-
ципу отбора, развитие центральной нервной системы в ответ на новые классы
двигательных задач не может протекать иначе, как в виде накапливающегося
преобладания индивидуумов с качественно отличным, мутировавшим в каких-
то отношениях мозгом. Возникновение в филогенезе очередной новой моз-
говой надстройки знаменует собой биологический отклик на новое качество
или класс двигательных задач. Как будет показано ниже, это обязательно
означает в то же время появление нового синтетического сензорного поля,
а тем самым и появление возможности реализации нового класса или кон-
тингента движений, качественно иначе строящихся и иначе управляемых,
нежели те, которые были доступны виду до этих пор. Мы обозначаем всю
перечисленную совокупность морфологических и функциональных сторон, ха-
рактерных для такого нового класса движений, как очередной уровень построения
движений и двигательных координаций.
Сказанное выше о линиях усложнения двигательных задач, возникающих
перед организмом, позволяет оценить и те направления, по которым совер-
шалось поочередное развитие возникавших один за другим координационных
уровней построения.
Более новые в филогенезе, они же и более высокие, уровни становятся:
1) все более тесно связанными с телерецепторикой и надстроенными над
ней обобщающими системами в коре головного мозга;
2) все более экстемпоральными, т.е. пригодными для осуществления разовых
координационных решений и пластических переключений;
3) все более синтетичными, т.е. опирающимися на сложные психолргически
организованные синтетические сензорные поля; наконец,
4) все более богатыми мнестическими элементами, накопленными из инди-
видуального опыта. В этих же направлениях изменяются и облики тех дви-
жений, и действий, которые ведутся на соответственных уровнях.
Каждый новый уровень приносит с собой комплект новых движений,

какие раньше были организму недоступны. Следует сразу отвергнуть как
неверное, старое представление, будто филогенетически более молодые над-
стройки обеспечивают в основном новые качества координаций и, следо-
вательно, будто каждый из разновозрастных мозговых морфологических эта-
жей равнозначен какой-то одной стороне координационной отделки любого
целостного движения. Каждый новый морфологический этаж мозга, каждый
очередной функциональный уровень построения содержит и приносит с собой
не новые качества движений, а новые полноценные движения. В нервной
системе высокоразвитого позвоночного содержащимся в ней N структурным
этажам и доступным для нее N уровням соответствует не N групп качеств
движения, а N особых списков или контингентов движений, вполне закон-
ченных и биологически пригодных для решения определенных, посильных им
задач. Было бы очень трудно понять, какой биологический смысл и какое
оправдание своего существования могли бы иметь движения-недоноски, лишен-
ные в течение долгих веков филогенетической эволюции какой-либо сущест-
венной группы координационных качеств или, наоборот, представляющие собой
наборы второстепенных, вспомогательных качеств без самого главного смысло-
вого определителя — фон без фигуры. В истории развития каждый из уров-
ней построения, констатируемых у человека, был на каком-то этапе наивыс-
шим (разумеется, с известными поправками в отношении эволюции кон-
тингентов — см. гл. III) и определял собой ”потолок” координационных воз-
можностей организма, обрывавший сверху список доступных ему в ту пору
движений; но на каждом подобном этапе эти движения были вполне закруг-
лены и координационно оформлены в меру тех скромных двигательных
задач, какие им предстояло разрешать.
Всего ярче подкрепляется это положение о контингентности движений
каждого очередного уровня клиническими фактами выпадений движений при
четко локализованных очагах или четко системных поражениях в цент-
ральной нервной системе. В этих случаях как общий закон (уже подме-
ченный клинической невропатологией) выпадают не качества всяких движений,
а целые списки или классы движений или их фоновых компонент. Что осо-
бенно поражает наблюдателя в подобных случаях, — это четкая избиратель-
ность выпадений и полная интактность других движений, иногда очень похожих
по своему облику на выпавшие, но резко отличающихся от них своей смысло-
вой стороной. Один больной не может поднять руку по приказанию ”под-
ними руку”, но без затруднения поднимает ее по заданию ”сними фураж-
ку”; другой лишен непроизвольной мимики настолько, что производит впе-
чатление страдающего полным парезом всей лицевой мускулатуры, и в то же
время легко и точно выполняет любые произвольные движения губ, носа,
век, лба и т.д. в порядке намеренного подражания или по словесному зада-
нию; третий больной (гемиплегик) не способен к произвольным движениям
в плечевом суставе парализованной руки, но может, особенно в полусне,
в полунаркозе или в аффекте, выполнять те же движения как ком-
поненты синергических непроизвольных актов; четвертый пациент не может
по заданию начертить на бумаге кружок или косой крестик, но без всякого
труда изображает на ней буквы ”О” и ”X”; пятый не может ступить ни одного
шага по гладкому полу, а разметка последнего равноотстоящими попереч-

ными полосками, как по волшебству, возвращает ему все возможности ходьбы
и т.д. Таких примеров бесконечно много, и они чрезвычайно разнообразны.
В этих случаях часто достаточно умело переключить выпавшее движение на
другой, уцелевший уровень, изменив с этой целью формулировку двигатель-
ного задания, чтобы разом достигнуть едва ли не полной реституции.
Упомянутый выше принцип морфогенеза центральной нервной системы по
типу обрастания приводит к тому, что центральная нервная система высоко-
развитого позвоночного, например антропоида или человека, представляет собой
своего рода геологический разрез, отображающий в сосуществовании всю исто-
рию развития нервных систем, начиная от диффузных невропилей низших бес-
позвоночных и простейших спинальных рефлекторных дуг первобытных хор-
довых. Все это воспроизведено в такой высокоорганизованной нервной системе,
в ее последовательных наслоениях, этажах и надстройках с не меньшей точ-
ностью, чем, например, индивидуальная история дерева — в его древесных кольцах.
На фоне этого факта представляется очень интересным и многозначитель-
ным, что координационные контингенты движений человека образуют точно
такого же рода симультанную рекапитуляцию всей истории животных дви-
жений, начиная от таких прадвижений, как перистальтикоподобные движения
кольчатого червя или глотательно-рвотные движения голотурии. Такая ре-
капитуляция обнаруживает при этом неоспоримые преимущества перед невро-
морфологией, поскольку воспроизводит филогенез не в статике и не в сим-
волике гистологических обликов нервных ядер, ничего не сообщающих нам о
своей функциональной сущности, а в динамике, в самих движениях, доступ-
ных точным сравнениям как по своему содержанию и смыслу, так и по своему
оформлению, с движениями современных нам представителей всех ступеней фило-
генетической лестницы. У самого дна глубокой шахты, опускаемой нами в
толщу двигательных координаций человека, мы находим древнейшие палео-
кинетические координации, отошедшие у высших позвоночных в удел веге-
тативным отправлениям: перистальтические движения кишечника, стрикционно-
дилятационные движения в сосудистой системе, сфинктерах желудка, желчного
пузыря, прямой кишки и т.п. Поднимаясь выше, мы встречаемся с первич-
ными, самыми элементарными и по структуре, и по определяющей их аф-
ферентации неокинетическими координациями — спинальными рефлексами, под-
робно изученными школой Sherrington. Еще выше мы вступаем в область
движений с более сложной биологической мотивировкой и с афферентацией,
синтетически включающей как телерецепции, так и индивидуальные мне-
стические компоненты, — в область подлинной психофизиологии. Еще более
кверху, еще в большей и более невозместимой мере зависящие от деятель-
ности коры полушарий залегают самые молодые в филогенезе специфиче-
ски человеческие координации, мотивы к возникновению которых уже никак
нельзя свести к чисто биологической причинности: в первую очередь коор-
динации речи, письма и предметных, трудовых действий с их социально-
психологической обусловленностью. Каждое из этих последовательных наслоений
связано с очередным новым морфологическим субстратом, и каждое, как
будет показано ниже, не отрицает нижележащих, более древних координа-
ционных напластований, но сливается с ними в очень своеобразный и много-
образный синтез.

В последующих главах, начиная с третьей, будут даны общие характе-
ристики этих последовательно формировавшихся и образовавших иерархи-
ческую систему уровней построения; попутно будут охарактеризованы важней-
шие общие факты, относящиеся к теории координационной функции. Пред-
варительно, однако, должны быть сделаны некоторые общие разъяснения.
Глава вторая
О ПОСТРОЕНИИ ДВИЖЕНИЙ
Двигательная система позвоночных включает в себя: а) пассивную часть —
жесткий сочлененный скелет и б) активную часть — поперечнополосатую
мускулатуру со всем ее оснащением. Пассивный двигательный аппарат состав-
ляется из костных звеньев, располагающихся преимущественно вдоль оси
органов (аксиально), а потому не обеспечивающих устойчивости системы без
постоянного активного участия мускулатуры1. Эти звенья подвижно сочле-
нены между собой, образуя так называемые кинематические цепи. Мышечные
массивы, анатомическое членение которых на отдельные мускулы имеет по
большей части чисто морфологическое основание, без существенной значи-
мости для биодинамики, облекают эти аксиальные кинематические цепи сна-
ружи, повинуясь в своем размещении также преимущественно причинам чисто
морфогенетического порядка, поскольку (эта теорема очень легко доказы-
вается) биодинамическое и решающе важное значение имеет расположение и
направление концевых отрезков мышечных сухожилий, в то время как распо-
ложение мышечных брюшков не имет никакого. В дальнейшем под скелет-
ными кинематическими цепями будут подразумеваться не одни только кости
с их суставами, а подвижные органы, взятые в целом.
Мера взаимной подвижности двух звеньев кинематической цепи определя-
ется в механике числом так называемых степеней свободы подвижности и
деформируемости. Каждая степень свободы подвижности более или менее
точно совпадает с отдельным, независимым направлением подвижности в том
или другом суставе. Одноосные, например блоковидные, суставы обладают
1 Неокинетические двигательные системы (см. гл. III) имеют место в филогенезе у членисто-
ногих и позвоночных. У обоих этих классов животных они принесли с собой быструю и
мощную подвижность, резко отличающую их от более древних, мягкотелых классов. Но задача
устойчивости (статокинетическая проблема) решена у членистоногих и позвоночных принципиально
по-разному. У первых скелеты звеньев облекают их снаружи, как панцыри, не требуя мышеч-
ной активности для поддержания устойчивой позы. Это доказывается уже тем, что осторожно
убитое насекомое (наркотизированное) не падает, как позвоночное. В связи с этим мышечная
ткань членистоногих не несет статической нагрузки; она бедна саркоплазмой, грубо исчер-
чена и т.д.
Жесткие скелеты являются необходимым оборудованием для передачи динамических усилий
быстрой и мощной поперечнополосатой мускулатуры. Почти единственное исключение представ-
ляет только бесскелетная поперечнополосатая мышца сердца, для которой заменою жесткого внешнего
скелета служит гидродинамическое сопротивление, встречаемое ею в несжимаемой жидкости
крови.

одной степенью; яйцевидные и седловидные суставы (соответствующие приме-
ры: лучезапястный сустав и запястно-пястный сустав большого пальца руки)
имеют по две, шаровидные суставы — по три степени свободы подвижности.
Степени свободы подвижности характеризуют собой не размах или количе-
ственную меру подвижности (например, сгибаемости на большее или меньшее
число градусов в сочленении), а качественную меру многообразия направлений
и форм этой подвижности, которое может в некоторых случаях оказаться
очень большим и при умеренных количественных амплитудах. Примерами
могут служить: подвижность локтевой кости относительно плечевой, имеющая
одну степень свободы, и деформируемость грудного отдела позвоночного
столба, теоретически насчитывающая их 66.
Число степеней свободы взаимной подвижности звеньев кинематической
цепи (или, иными словами, свободы деформируемости кинематической цепи)
есть не что иное, как необходимое и достаточное число независимых друг
от друга координат, которые должны быть назначены для того, чтобы поза
органа оказалась вполне определенной. Так, например, для определения по-
ложения плеча относительно лопатки (при наличии у лопаточно-плечевого
сочленения трех степеней свободы) необходимо и достаточно назначить три
координаты (например, координаты сгибания — разгибания, приведения —
отведения, продольной ротации). Очень важно отметить, что количество сте-
пеней свободы цепи не зависит от выбора той или иной системы координат
или обозначений, т.е. является объективно присущим самой цепи. Заметим
еще, что число степеней свободы деформации многозвенной цепи либо равно
сумме чисел степеней свободы всех ее сочленений (так называемые незамкну-
тые цепи), либо несколько меньше ее (замкнутые цепи).
Подвижности кинематических цепей человеческого тела огромны и исчисля-
ются десятками степеней свободы. Подвижность запястья относительно лопатки
и подвижность предплюсны относительно таза насчитывают по 7 степеней,
кончика пальца относительно грудной клетки — 16 степеней. Обладание подвиж-
ными пальцами обогащает подвижность и деформируемость руки по сравне-
нию с передней конечностью, например, однокопытных четвероногих на 22 доба-
вочных степени. Для сравнения укажем, что преобладающее большинство машин,
работающих без непрерывного управления человеком, обладает при всей кажу-
щейся, сложности рычажных и шестеренных кинематических цепей всего одной
степенью свободы, т.е. тем, что носит название вынужденного движения:
например, многоцилиндровый дизель или газетопечатная ротационная машина.
Две степени встречаются редко (например, центробежные регуляторы), три
степени совершенно неупотребительны — настолько бурно возрастает сложность
управления кинематическими цепями с прибавлением новых степеней свободы.
Теоретически шестью степенями свободы обладает летящий снаряд (пушечное
ядро, пуля, мина) — предмет изучения внешней баллистики. Здесь необходимо
отметить: а) очень большую неточность управления его полетом и попаданием
и б) необходимость пристрелки и корректировки, к чему мы еще вернемся ниже.
Указанное первое резкое отличие кинематических цепей живого тела от
искусственных машин должно быть самым выразительнмы образом подчеркнуто.
Отсутствие в искусственных машинах кинематических цепей с многими сте-
пенями свободы объясняется чрезвычайно большими трудностями управления

движениями таких цепей. Самая основная из них состоит вот в чем. Одна
степень свободы характеризует при любой сложности и многозвенности кине-
матической цепи так называемый вынужденный тип движения. Это значит,
что в подобной системе каждая из ее подвижных точек неотрывно при-
вязана к одной определенной траектории. Эта траектория может обладать
любой формой, простой или сложной; точка имеет возможность двигаться
по ней вперед или назад, быстрее или медленнее и т.д., но сам по себе
путь движения для нее предрешен. Появление у системы еще хотя бы одной
степени свободы сверх первой означает переход от одной траектории для
каждой точки не к нескольким или даже многим, а к целому участку не-
которой поверхности, по которой точка с двумя степенями свободы полу-
чает возможность двигаться абсолютно любым образом по бесчисленному
множеству равнодоступных траекторий. Так, например, кончик пера, пока
он не отрывается от поверхности бумаги, обладает двумя степенями сво-
боды; при этом, очевидно, разнообразие доступных ему траекторий совпа-
дает с разнообразием всего того, что когда-либо могло быть или было на-
писано и нарисовано пером на листе бумаги.
Таким образом, переход от одной степени свободы, т.е. от вынужденного
типа подвижности, к двум или нескольким степеням знаменует собой возник-
новение необходимости выбора или трассирования траектории движения. Живой
организм всегда имеет возможность обосновать свой выбор и планировку
той или другой траектории; для машины же необходимо в подобном случае
предусмотреть специальное устройство, способное целесообразно обеспечить
такого рода выбор, иначе движение будет обречено на хаотичность. Примером
устройства указанного характера может служить автоматический жиро-пилот.
Подвижность судна (рассматриваемого как материальная точка) на поверх-
ности моря имеет как раз две степени свободы; жиро-пилот обеспечивает
выбор среди бесконечного количества разновозможных для корабля траек-
торий той из них, которая отвечает заданному компасному курсу.
Следовательно, как вытекает из всего рассмотренного выше, между одной
и несколькими степенями свободы имеет место очень важный принципиаль-
ный качественный скачок. Крайняя редкость в технике невынужденных под-
вижных систем объясняется прежде всего именно трудностями устройств для
автоматического непрерывного целесообразного выбора. Кроме того, при мно-
гих степенях свободы у системы суммируются, конечно, и погрешности, при-
носимые каждой из степеней свободы; при большом количестве последних
суммарная ошибка сможет вырасти до такой величины, которая покроет
все преимущества, в принципе создаваемые богатым разнообразием подвиж-
ности сложной цепи. Например, если каждая из степеней свободы руки и
пальца пианиста, сидящего за инструментом, даст погрешность всего в 1°,
то, суммируясь, эти погрешности смогут дать отклонение кончика пальца
на 5—6 см (хотя по отдельным звеньям, например, пальцевых фаланг, состав-
ляющие погрешности не превысят при этом 0,05 см), т.е. вызовут промахи-
вание на терцию или кварту. Необходимо еще принять в расчет неиз-
бежную кумуляцию погрешностей во времени, не устранимую никакой фено-
менальной точностью первоначальной пригонки движущихся частей, к тому
же в кинематических цепях живого тела позвоночных заведомо не очень
высокой.

Еще более существенное значение имеют осложнения динамические. В слож-
ной кинематической цепи, каждое звено которой обладает известной тяжелой
и инертной массой, всякая сила, возникающая в одном из звеньев, тотчас же
вызывает целую систему реактивных или отраженных сил, передающихся
на все остальные звенья. Это взаимное влияние звеньев цепи друг на друга
во всех мыслимых сочетаниях создает в общей совокупности огромное ко-
личество силовых взаимодействий, совершенно необозримое математически и
представляющее непреодолимые трудности для аналитического решения. Эти
реактивные силы наслаиваются на те силы, которые находятся в распо-
ряжении организма для управления движениями системы, и на внешние силы,
подвластные ему всегда лишь в большей или меньшей степени, и делают
общую динамическую картину движения цепи чрезвычайно осложненной, а глав-
ное — практически непредусмотримой из-за их крайней механической запутан-
ности. Сделать движение многозвенной цепи точным все-таки возможно, хотя
бы в теории, для этого достаточно повысить в неимоверной степени точ-
ность пригонки ее частей друг к другу. Сделать такую многозвенную цепь
послушной невозможно принципиально, потому что никакая теория не в состоя-
нии управиться с бурно возрастающим изобилием и сложностью реактивных
сил и взаимодействий между звеньями цепи. Для такой системы, как, напри-
мер, рука, удается определить математически лишь самый начальный момент
ее движения под действием той или иной мышцы. Установить, как потечет
движение дальше, оказывается уже неразрешимой задачей.
Для того чтобы статически зафиксировать позу сложной кинематической
цепи, необходимо закрепить каждую из имеющихся у нее степеней свободы незави-
симыми друг от друга связями, по одной на каждую степень. Роль этих
связей в организме позвоночного большей частью исполняют мышцы, реже
и в известном проценте — внешние силы. Совершенно аналогичное поло-
жение создается и в динамике.
Как бы сложна ни была кинематическая цепь, ее движение всякий раз
оказывается хотя и не предусмотримым заранее, но, очевидно, совершенно
определенным и потенциально доступным сколь угодно точному динамиче-
скому анализу post factum. Следовательно, при как угодно обусловленном
движении любой кинематической цепи равнодействующие всех приложенных к
ней сил и моментов фактически свяжут все степени свободы ее элементов,
кроме одной для каждого, — той, по которой в действительности совер-
шилось подвергшееся наблюдению движение. Таким образом, если, кроме ста-
тических сил, принять в расчет и все динамические, то можно трактовать
любое движение какой угодно цепи как динамически вынужденное, причем
место недостающих связей для закрепления избыточных степеней свободы за-
нимают динамические силы, внутренние и внешние. От этого, однако, не по-
лучается много проку. Спора нет, что совокупность всех действующих сил,
и внутренних, и реактивных, и внешних, свяжет все избыточные степени
свободы звеньев и поведет эти последние по каким-то вполне определен-
ным траекториям, но только траектории эти имеют все основания оказаться
не теми, которые нам нужны.
Очевидно, мы вправе назвать кинематическую цепь управляемой только в
том случае, если мы в состоянии назначить определенные, желательные для

нас траектории (и скорости) движения для каждого из элементов цепи и
заставить эти элементы двигаться по назначенным им путям. А для этого
нужно, чтобы мы всегда располагали реальными средствами для связывания
избыточных степеней свободы такой цепи, т.е. так или иначе имели в
повиновении всю совокупность тех сил, которые возникают и разыгрывают-
ся при движении цепи. В этом преодолении избыточных степеней свободы
движущегося органа, т.е. в превращении последнего в управляемую систему,
как раз и заключается основная задача координации движений.
Трудность, зависящая от того, что у организма всякий раз оказывается
в повиновении только небольшая часть всех тех сил, равнодействующие
которых обусловливают движения цепи, сама по себе уже очень велика,
особенно если принять во внимание ту щедрость, с какой организм на-
деляет свои кинематические цепи степенями свободы. Уже одна эта ”без-
заботность” к количеству степеней свободы должна бы подсказать, что свой-
ственный ему принцип управления в корне отличается от знакомых нам
в настоящее время по искусственным сооружениям. И, несмотря на это, в
течение долгих десятилетий развития нервной физиологии держалось (а в учеб-
никах и до настоящего времени держится) убеждение, что зависимость между
мышечным напряжением и движением столь же проста, пряма и однозначна,
как, например, зависимость между движениями поршня паровозного цилиндра
и вращениями ведущего колеса. К сожалению, в фактическом материале био-
динамики мы имеем множество случаев, когда на всем протяжении кине-
матической цепи включены только сгибательные мышцы, а при этом все
сочленения этой цепи испытывают только разгибательные угловые ускорения,
или наоборот. Случаи же, когда мышца, переброшенная через сочленение
А, вызывает угловые ускорения во всех прочих сочленениях В, С, D...
и т.д. кинематической цепи, резко преобладают над случаями, когда она
этого не делает. Ниже будет проанализировано несколько типичных приме-
ров указанного характера. И вот, как будто для того, чтобы, наконец,
пробудить наше внимание и заставить всмотреться в реальный координацион-
ный процесс, природа нагромождает на осложнения, связанные с огромной
свободой подвижности скелетных кинематических цепей, еще одну трудность,
в свою очередь намного осложняющую проблему центрального управления
движением. Эта новая трудность в том, что двигателями кинематических цепей
организма служат упругие тяжи, перекинутые между звеньями, — скелетные
мышцы.
Дело в том, что поперечнополосатая мышца представляет собой своеобразно
упругое образование, хотя и не дающее прямой пропорциональности между
приростами длин и приростами напряжений, но тем не менее характе-
ризуемое для каждого из своих физиологических состояний вполне опреде-
ленной кривой зависимости между обеими этими величинами. Иными сло-
вами, напряжение мышцы (или, что одно и то же, развиваемое ею уси-
лие) есть функция сразу двух переменных: ее физиологического состояния
и ее наличной длины. Полная картина зависимости между эффекторным про-
цессом или физиологическим состоянием мышцы, с одной стороны, и разви-
ваемым ею напряжением — с другой, может быть представлена только в виде
целого семейства кривых (рис. 3). Каждая кривая подобного семейства изобра-

Рис. 3. Семейство линий зависимости между мерой возбуждения, длиной и напряжением
мышцы (схема)
Линии 0—12 соответствуют постепенному нарастанию механической меры возбуждения мышцы
от полной денервации (7) до наивысшей дозы возбуждения (E); по абсциссам отложены
(по логарифмической шкале) процентные изменения длины мышцы по отношению к макси-
мальному сокращению, принятому за 1; по ординатам также в логарифмическом масштабе —
приросты напряжения Р. Подробности в тексте
жает то или другое физиологическое состояние мышцы 1; каждая точка такой
кривой — степень напряжения как функцию длины при этом физиологи-
ческом состоянии. Посылая в мышцу какую-то определенную совокупность
импульсов, центральная нервная система назначает этим одну из кривых
упомянутого семейства, но, как это легко понять, отсюда еще очень далеко
до того, чтобы определилась та или другая точка на этой кривой, т.е.
фактически развиваемое мышцей усилие. Итак, получается, что из всей сово-
купности сил, определяющих движение сложной кинематической цепи, — сил
внутренних, реактивных и внешних — организму хотя в некоторой мере
подвластна только первая категория сил; но, как мы сейчас убеждаемся,
и по отношению к этим внутренним силам нет и не может быть однознач-
ной зависимости между эффекторным процессом и возникающей за счет его
силой. При той же самой импульсации она может оказаться двадцать раз
подряд совершенно разной в зависимости только от позы (и скорости дефор-
мации) кинематической цепи — от переменных, которые, в свою очередь,
в очень многом зависят от не подвластных организму внешних и реак-
тивных сил.
1То есть функцию процентного количества активно работающих мионов, качества включенных
в работу мионов, параметров возбудимости каждого из них и т.д.

На самом деле положение еще сложнее, чем это казалось до сих пор.
Напряжение, развиваемое мышцей, так или иначе входит составной частью
в систему тех сил, которые вызывают перемещения и деформации кинема-
тической цепи. При деформации цепи смещаются и точки прикрепления кон-
цов мышцы к костям, т.е. происходит вторичным порядком изменение ее
длины в ту или другую сторону1. Таким образом, изменение напряжения
мышцы изменяет ее наличную длину, а это изменение длины вызывает,
в свою очередь, изменение напряжения мышцы. Здесь имеет место кольцевая
взаимозависимость причин и следствий, выражаемая на языке математики
дифференциальными уравнениями второго порядка2. Мы обозначаем эту кольцевую
зависимость как периферический цикл взаимодействий.
Итак, между мышечным напряжением и результирующим движением нет
и не может быть однозначной зависимости; здесь имеет место принципиаль-
ная неопределенность3. В этом факте — второе капитальное различие между
механикой живого организма позвоночного и механикой искусственных соору-
жений.
Могло бы показаться, что система звеньев, соединенная не одной упругой
связью, как в рассмотренном выше случае, а двумя связями-антагонистами
(рис. 4,5), свободна от указанной неопределенности. На самом деле отличие
здесь только кажущееся. Систему с двумя упругими антагонистами можно
точно так же привести в любое угловое положение соответственным под-
бором внешних сил, как бы в данный момент ни вели себя упругие связи
системы. При заданных неизменных внешних силах организм может, правда,
так подобрать соотношения напряжений в обоих антагонистах, чтобы обеспе-
чить любой желаемый угол в шарнире; но достаточно внешним силам пе-
ремениться, чтобы для того же самого угла потребовались уже совершенно
другие соотношения напряжений. А так как и в этом примере внешние
силы никак не зависят от центральной нервной системы, то положение о
принципиальной неопределенности остается в полной силе.
Следует еще заметить, что для данной мышцы внешними силами являются,
по сути дела, не только силы строго внешние, как, например, сила тяже-
сти, сила нападающего противника и т.п., но и силы мышц других, удален-
1 Из этого вывода, как заметит внимательный читатель, следует, что сокращение мышцы есть
не причина движения, а его следствие. При всей кажущейся парадоксальности это заключение
верно, и действительная последовательность причин и следствий здесь такова: 1) изменение
напряжения мышцы, 2) смещение костей с находящимися на них точками прикрепления концов
мышцы, 3) изменение длины мышцы. Точно так же, например, расширение пара в паровом
цилиндре есть не причина, а следствие движения поршня, в то время как причиной этого
движения является давление пара.
2 Указанная кольцевая взаимозависимость еще несколько осложняется тем обстоятельством, что
при движениях в сочленении изменяется угол между осью мышцы и осями соединенных с
ней костных звеньев, т.е. изменяется плечо рычага, входящее сомножителем в выражение вра-
щающего силового момента мышцы. Вследствие этого уравнение, которое должно выражать
зависимость между мышечным силовым моментом и движением, становится более сложным,
и его уже не удается представить в виде простого дифференциального уравнения второго
порядка, который оно имело бы без указанного добавочного осложнения.
3 Неопределенность не означает неопределимости. Последнее выражение обозначало бы отри-
цание причинности; первое выражает лишь отсутствие однозначности (сравнить, например,
термин ”неопределенные уравнения”).

Рис. 4. Подвижное звено, управляемое в его движениях двумя мышцами-антагонистами
Рис. 5. Схема-план системы, изображенной на предыдущем рисунке. Подробности см. в тексте
ных суставных систем самого организма в их прямом и реактивном дей-
ствии. Если строго внешние силы вообще невозможно предучесть, кроме не-
многих исключений, то этот второй вид сил, так сказать, условно внешние
силы, организм в принципе мог бы предучесть и скоординировать заранее,
так как от него самого зависит послать в определенную мышечно-суставную
группу те или другие импульсы. Но достаточно вспомнить сказанное выше
о не поддающейся никакому анализу сложности реактивных взаимодействий
в многозвенных цепях, чтобы понять, что практически предучесть эти реактив-
ные силы и то, как они скажутся на движении какой-нибудь удаленной
подвижной части тела, все равно невозможно. Если для сообщения данному
суставу того или другого углового положения или угловой скорости недо-
статочно создать определенное соотношение между упругостями двух его мышц-
антагонистов, а необходимо еще в широких пределах изменять и дозировать
это соотношение в зависимости от того, каковы позы, нагрузки и уско-
рения во всех окружающих суставах, то это значит, что между состоянием
мышц данного сустава и его движением нет постоянной однозначной за-
висимости. Следовательно, и по отношению к реактивным силам справед-
ливо все сказанное выше о силах внешних. Более того: поскольку реактив-
ные силы в многозвенных цепях почти всегда и сложнее, и изменчивее,
чем силы чисто внешние, постольку искажающее и осложняющее влияние первых
на динамику движения значительно больше, чем влияние вторых.
Ниже будет рассмотрено, каким путем центральная нервная система выходит
из перечисленных трудностей координирования движений. Здесь необходимо
только указать, что осложнения, вносимые вмешательством внешних реактив-
ных и инерционных сил и фактом неоднозначности связи между мышечным
возбуждением, напряжением и движением, гораздо более часты и значительны,
чем это обычно думают. Весь длительный опыт нашей экспериментальной
работы над движениями человека показал, что случаи, когда при данном дви-
жении фактически напрягаются совсем другие мышцы, в другое время и дру-
гим образом, чем это ожидалось бы по элементарному анатомическому ана-
лизу, гораздо более часты, чем те, когда поведение мышц до конца по-
нятно и классично. Есть много элементов движений, в которых пока вообще
не удается доискаться объяснения поведения каждой мышечной группы; в иных

Рис. 6. Последовательные положения руки и молотка при рубке зубилом
Наверху — замах, внизу — удар. Четыре позы, соединенные стрелками, — фазы замахового
движения, во время которых усилия направлены вперед (работа автора, 1923 г.)
случаях анализ внешней и реактивной динамики доступен и ясно обнаружи-
вает логику этих неожиданных для первого взгляда мышечных действий, но
эта логика далеко отличается от элементарной школьной логики учебников.
Рассмотрим несколько примеров.
I. Эффект действия инерционных сил
При рубке зубилом около половины всего движения замаха (рис. 6) совершается при актив-
ном напряжении всех мышц, тянущих руку вниз и вперед, хотя движение направлено в это
время вверх и назад. Это объясняется тем, что рука с молотком, обладающая в сумме
значительным моментом инерции и получившая в первой половине замаха довольно большую
инерцию движения назад за счет сил отдачи и мышечной активности, должна быть оста-
новлена и при этом деформирована, натягивая разгибательные мышцы так, как это требуется
для нанесения удара. Пример движений, совершающихся против направления действия мышц,
можно встретить во всевозможных ритмических движениях (ходьба, бег, игра на фортепиано
и т.п.). Этот случай прост для анализа, так как указанная противоположность выдает себя
замедляющимся характером движения.
II. Эффект действия внешней силы тяжести
Окончание гимнастического движения выхода в стой на кистях (рис. 7) состоит в медлен-
ном поднимании всего тела вверх посредством постепенного распрямления локтевых суставов.
Вследствие своей медленности движение никак не осложнено инерционными или реактив-
ными силами. Тем не менее оказывается, что разгибание локтей на угол в 90° настолько
сильное, что оно поднимает кверху весь корпус, совершается не разгибателями локтя,
почти бездействующими, а мышцами, дающими переднюю флексию плечевого сочленения
(m. deltoideus, m. pectoralis major, m. serratus anterior).
Объяснение этого своеобразного случая работы сильно нагруженного сустава против
нагрузки целиком за счет не проходящих через него мышц довольно просто. Из рис. 7
видно, что на протяжении описываемого движения общий центр тяжести тела находится

Рис. 7. Три последовательные фазы подъема в стой на кистях
Движение разгибания локтей совершается за счет работы мышц-сгибателей плечевого сочленения
(работа М. Украна, ГЦОЛИФК — лаборатория изучения движений ЦНИИФК)
в одной вертикальной плоскости с обеими точками опоры — кистями (иначе при медлен-
ном движении гимнаст утратил бы равновесие), с осями предплечий и обоими локтевыми
суставами. Момент силы тяжести относительно этих суставов близок к нулю, а, следо-
вательно, по правилу равенства действия и противодействия близки к нулю и моменты локтевой
мускулатуры. Напряжение разгибателей локтя при позах рис. 7 привело бы не к подъему тела,
а к опрокидыванию его против часовой стрелки.
Из всех сочленений руки момент силы тяжести велик только для плечевых суставов;
их-то мускулатура и работает, увеличивая угол между плечами и туловищем и этим подни-
мая тело гимнаста.
III. Эффект действия рективных и инерционных сил
Этот пример сложнее предыдущих. При беге, вскоре после отрыва маховой ноги от опоры,
начинается интенсивное, ускоренное сгибание ее колена (рис. 8) с большой угловой скоростью,
достигающей у спринтеров 3,6—3,7 об/с, — скоростью вращения колес паровоза экспресса на
полному ходу. Это движение, подтягивающее пятку к самой ягодице за 0,15—0,10 с, соверша-
ется почти на всем протяжении при значительном перевесе напряжения разгибателей колена:
В случае бега мирового рекордсмена Лядумега это сгибание при общей длительности 0,273 с
в течение первых 0,198 с совершается ускоренно и лишь в течение остальных 0,075 с — замедлен-
но, причем как раз в конце этого последнего интервала, когда работа разгибателей находит
себе внешнее отражение в замедлении сгибания, наступает на 0,011 с перевес сгибательной
мускулатуры.
В самых общих чертах явление это объясняется тем, что отброс стопы кверху от опоры,
совершающийся главным образом за счет реактивного эффекта от контралатеральной ноги,
настолько силен, что стопу не только не приходится гнать кверху активным сгибанием колена,
а, наоборот, приходится притормаживать ее для предохранения от удара ее об ягодицу.
IV. Эффект действия реактивных и инерционных сил
Пример аналогичен предыдущему и также заимствован из исследования автора по бегу.
После прохождения маховой ноги мимо опорной (рис. 9) в первой имеет место: а) падение
продольной скорости колена, т.е. притормаживание бедра, и б) убыстрение движения стопы вперед,

Рис. 8. Одна из фаз бега мирового рекордсмена Ж. Лядумега
Фаза, в которой у мастеров бега, как правило, убыстряющееся сгибание колена задней ноги
протекает при непрерывном перевесе разгибательных напряжений в коленной мускулатуре (работа
автора, ЦНИИФК, 1936—1939 гг.; фото автора переведено в схему. — Примеч. ред.)
Рис. 9. Фазы бега мирового рекордсмена Ж. Лядумега, дающие резкое противоречие между
направлениями мышечных усилий и угловых ускорений в сочленениях маховой ноги (работа
автора, ЦНИИФК, 1936—1939 гг.; фото автора переведено в схему. — Примеч. ред.)
т.е. разгибательное угловое ускорение в коленном сочленении. Сопоставление того, что при этом
казалось бы необходимым ожидать от мышц, с тем, что совершается на самом деле, удобнее
всего сделать в виде следующей таблички:
Сочленение
Его поза (см.
рис. 9)
Наблюдаемое ускоре-
ние движения
Усилие, ожида-
емое по ”логи-
ке”
Усилие, имеющее ме-
сто в действительности
Тазобедренное
Сильно разог-
нуто (вперед)
Замедляет свое разги-
бание (подвергается
сгибательному ускоре-
нию)
Сгибатель-
ное (?)
Падение ранее бывше-
го сгибательного уси-
лия до нуля (волна ς
Коленное
Максимально
согнуто
Максимум разгиба-
тельного ускорения
Разгибательное
Большая сгибательная
волна ς
Итак, все происходит как раз наоборот, особенно ярко — в коленном сочленении. В примере I на-
правлении ускорения совпадало с направлением мышечных усилий, хотя направление движения и
было противоположно последним. В данном примере имеют место противоречия между направлениями
мышечных усилий и результирующих ускорений. Это было бы немыслимо в динамике материальной
точки; в динамике же связанной кинематической системы подобные противоречия могут обусловливать-
ся столкновениями реактивных и инерционных сил. Общее объяснение как описанного случая,
так и других подобных ему — в том, что в направлении наблюдаемого фактического ускорения

на звено действуют мощные реактивные силы, и собственных мышечных усилий, хотя они и направлены
в прямо противоположную сторону, не хватает на то, чтобы полностью погасить реактивную
силу, так что она все-таки ускоряет движение звена в своем направлении.
Трудность, создаваемая для планомерной координации фактами неоднознач-
ности и кольцевой зависимости, сама по себе настолько глубока и прин-
ципиальна, что на ее фоне стушевываются обрисованные выше трудности,
связанные с непослушностью цепей со многими степенями свободы. Этим
и объясняется то, что мы позволили себе выше образно назвать беззабот-
ностью природы по части изобилия допускаемых ею степеней свободы подвиж-
ности: находя путь к преодолению принципиальной трудности неоднознач-
ности, она тем самым полностью решает менее трудную и непринципиаль-
ную задачу многостепенности, а тут уже, как мы скоро увидим, действительно
все равно, будет ли перед нами цепь о пяти или семидесяти пяти степе-
нях свободы.
Путь, найденный природой к преодолению охарактеризованных трудностей,
прямо подсказывается тем фактом двоякой обусловленности мышечных напря-
жений, который мы выше интерпретировали посредством семейств кривых (см.
рис. 3). Раз при данном физиологическом состоянии мышцы напряжение ее
зависит от ее наличной длины (мы пока отвлекаемся от осложняющего влия-
ния мышечной вязкости, которое принципиально не меняет дела), значит,
центральная нервная система будет реально в состоянии придать мышце
то или иное требующееся напряжение в том и только в том случае, если
она будет в курсе этой наличной длины мышцы и всех претерпеваемых
ею изменений. Решение вопроса о неоднозначности лежит в использовании
для регулирования эффекторного процесса сензорных сигналов о позе кине-
матической цепи и о мере растяжения каждой из влияющих на ее дви-
жения мышц. Далее уже легко представить себе, что при наличии такого
непрерывно текущего потока сигналов с периферии центральной нервной си-
стеме в принципе нетрудно справиться с любой расточительностью по части
степеней свободы подвижности. Действительно, как только орган, находящийся
под действием внешних и реактивных сил, плюс еще какая-то добавка внутрен-
них мышечных сил отклонится в своем результирующем движении от того,
что входит в намерения центральной нервной системы, эта последняя получит
исчерпывающую сигнализацию об этом отклонении, достаточную для того,
чтобы внести в эффекторный процесс соответственные адекватные поправ-
ки. Весь изложенный принцип координирования заслуживает поэтому названия
принципа сензорных коррекций1.
Сказанное вполне объясняет, почему расстройства в эффекторных аппара-
тах центральной нервной системы, как правило, не влекут за собой чистых
нарушений координации, давая только синдромы параличей, парезов, контрактур
и т.п., и почему обязательно непорядки в афферентных системах вызывают
нарушения движений атактического типа, т.е. расстройства координации. Ниже
будет показано, что афферентным системам, кроме вторично-коррекционной,
1В моторике животных — носителей гладкой мускулатуры — принцип сензорных коррекций
не играет ощутимой роли, что очень характерным образом отражается в их движениях: а) преиму-
щественно метамерных и б) хаотически ощупывающих.

принадлежит еще очень важная для двигательного процесса инициативная, устано-
вочная и пусковая роль; поэтому не удивительно, что в результате чисто
афферентационных нарушений нередко возникают, кроме дискоординаций, даже
и расстройства с четким обликом параличей, парезов и т.п., с хорошим
восстановлением движений после каких-либо викарных возмещений утраченной
афферентации.
Все известные в клинике формы органических расстройств координации всегда
связаны с заболеваниями рецепторных аппаратов и их проводящих путей:
вестибулярных аппаратов (лабиринтная или вестибулярная атаксия), рецеп-
торных систем мозжечка (церебеллярная атаксия), задних столбов спинного
мозга, проводящих проприоцептивную и тактильную импульсацию (табетиче-
ская атаксия) и т.д. Экспериментально у животных перерезка двигательных
(передних) корешков одной из конечностей ведет к параличу этой конеч-
ности, тогда как перерезка задних корешков (деафферентация) приводит к
резким нарушениям координации. У лягушки деафферентация задней лапки
может не дать заметных на глаз признаков расстройства координации; но
достаточно парализовать или ампутировать унилатеральную переднюю конеч-
ность, чтобы последовало немедленное резкое нарушение координации в ранее
деафферентированной задней лапке. Очевидно, наличие нормальной подвиж-
ности в передней лапке создает какую-то обходную (коллатеральную) ком-
пенсацию для обесчувствленной задней, и на этой компенсации, как на ни-
точке, кое-как держится координация задней лапки. Но достаточно пере-
резать и эту ниточку, никак не трогая задней конечности, чтобы дис ко-
ординация обнаружилась в ней в полной мере.
И у человека возможны компенсации, способные преодолеть в той или
иной мере органическую атаксию; и всегда они осуществляются путем вклю-
чения в двигательный процесс нового вида чувствительности. Известно, как
резко ухудшаются движения табетика при закрывании глаз, т.е. в какой
большой мере используется им для компенсации зрение. Восстановление в
той или иной мере походки у тех же табетиков хорошо удавалось иногда
при помощи бандажей, производивших переменное давление на кожу живота
при движениях бедер, вызывая этим компенсационные осязательные ощущения.
Как будет показано ниже, все виды афферентации организма прини-
мают в разных случаях и в разной мере участие в осуществлении сен-
зорных коррекций. Иными словами: каждому виду и качеству чувствительности
доводится в очередь с ее основной экстероцептивной (иногда и энтероцеп-
тивной) работой выполнять функции наблюдения за движениями собственного
тела и сигнализировать о них в центральную нервную систему в порядке
выполнения сензорных коррекций. Используя и далее терминологию Sherrington,
мы назовем всю совокупность рецепторных отправлений этого рода проприо-
цепторикой в широком, или функциональном, смысле. Однако сам основной
факт, в первую очередь требующий подобного корригирования, — факт зави-
симости мышечного напряжения от длины мышцы — говорит о том, что
самое первоочередное и непосредственное участие в реализации этих коррекций
принимает проприоцептивная система в узком смысле слова — система сен-
зорных сигналов о позах, сочленовных угловых скоростях, мышечных растя-
жениях и напряжениях. Мышца, вызывая своей деятельностью изменения в

Рис. 10. Схема проприоцептивного рефлектор-
ного кольца
движении кинематической цепи, раздра-
жает при этом чувствительные окон-
чания проприоцепторов sensu stricto (”пе-
риферийное замыкание”), а эти проприо-
цептивные сигналы, замыкаясь в цент-
ральной нервной системе на эффектор-
ные пути, вносят изменения в эффектор-
ный поток, т.е. в физиологическое состоя-
ние мышцы (”центральное замыкание”).
Перед нами, таким образом, не реф-
лекторная дуга, а другая форма взаимо-
отношений между афферентным и эффек-
торным процессом, характеристическая
для всех координационных процессов, —
рефлекторное кольцо (рис. 10). Таким
образом, здесь снова вскрывается карти-
на кругового взаимодействия, очень напо-
минающая ту, которая была обрисова-
на выше, при анализе взаимоотноше-
ний между мышечным напряжением и
движением, только развертывающаяся в другом плане, уже не чисто био-
механически, а через посредство центральной нервной системы. И этот
случай взаимодействия мог бы быть теоретически представлен в форме диф-
ференциального уравнения, хотя мы пока еще далеки от возможности реально
построить его.
Рефлекторное кольцо, представляющее собой фундаментальную форму проте-
кания двигательного нервного процесса, может быть с наибольшей степенью
наглядности изображено в виде такого схематического четырехугольника:

Итак, и это очень важно с самого начала подчеркнуть и отметить, ко-
ординация есть не какая-то особая точность или тонкость эффекторных
нервных импульсов, а особая группа физиологических механизмов, создающих
непрерывное организованное циклическое взаимодействие между рецепторным
и эффекторным процессом. Никакой тончайший анализ не мог бы найти
в эффекторном импульсе признаков или элементов ”координации”: их там нет.
Координация, подготовляет ли она двигательную периферию к принятию эф-
фекторного импульса или оформляет и соразмеряет самый импульс соответ-
ственно конкретному учету периферической ситуации, все равно лежит вне
эффекторного импульса, в известном смысле — над ним.
***
Подведем основные итоги. Два решающих обстоятельства: 1) факт избытка
кинематических степеней свободы, зависящих от строения сочленений, и 2) факт
упругой мышечной связи между звеньями подвижных цепей, из которого про-
истекает неопределенная, неоднозначная зависимость между мышечной актив-
ностью и движением и который можно рассматривать как эквивалент еще
некоторого числа динамических степеней свободы, — оба в совокупности
делают органы движения принципиально неуправляемыми системами для каких
бы то ни было качеств или сколь угодно тонких форм чисто эффекторных
следований импульсов. Силы, обусловливающие фактическое движение каждого
звена кинематической цепи, могут быть представлены каждая в виде гео-
метрической суммы трех составляющих: 1) силы, исходящей от активного
двигателя системы, — в данном случае от мышцы; по большей части силы
этого рода являются внутренними силами; 2) внешних сил (тяжести, сопротив-
ления внешней среды и т.п.) и 3) реактивных сил, количество и разно-
образие которых, как уже было сказано, бурно возрастает с увеличением
числа степеней свободы. Сензорная коррекция эффекторных импульсов, управ-
ляющих мышечной активностью, ведется так, чтобы равнодействующие всех
упомянутых участвующих в движении сил, и внутренних, и внешних, и реак-
тивных, вели движущуюся систему из ее исходного состояния в требуемом
направлении, с требуемой силой и скоростью. В каждую такую равнодейст-
вующую, состоящую из трех динамических ”паев” (активного, внешнего, реак-
тивного), эффекторика вносит только один пай. Понятно, что структура этого
одного пая из трех тем сильнее отличается от их общей результирующей
суммы, чем больше в движении участвуют реактивные и внешние силы и
чем экономичнее оно построено в отношении расходования активной мы-
шечной работы. Это-то несоответствие между первой категорией сил — един-
ственной прямо подвластной управлению — и результирующей кинетикой цепи
и делает столь трудно управляемыми кинематические цепи со многими кине-
матическими и динамическими степенями свободы. Сюда прибавляется еще и то,
что даже при небольших допусках и конструктивных нестрогостях, всегда
возможных и у очень точно выполненных машин, а в живых кинематических
цепях подчас весьма значительных, резко возрастает неодинаковость и непо-
стоянство реактивных сил от раза к разу при повторных циклах одинако-
вых движений. Это обстоятельство делает реактивные силовые наслоения
помимо их сложности еще и практически не предусмотримыми.

С другой стороны, неоспоримо (в гл. VIII будет подробно проанализи-
ровано на фактическом материале), что движение тем экономичнее, а следо-
вательно, и рациональнее, чем в большей мере организм использует для
его выполнения реактивные и внешние силы и чем меньше ему приходится
привносить активных мышечных добавок. Но, очевидно, чем меньше эти
добавки, тем меньше сходства остается между формой их протекания и
той суммарной силовой равнодействующей сил всех трех видов, которая факти-
чески выполняет реализуемое организмом движение. В наиболее совершенных
по своей биодинамике движениях (динамически устойчивых, см. гл. IV и
VIII) это явление достигает максимума, и сходство между мышечной формулой
и движением остается не более значительным, чем, например, сходство между
работой вспомогательного судового дизеля, включаемого время от времени,
и курсом парусного судна, идущего под сильным попутным ветром. Всем
хорошо знакомо искусство парящего полета морских птиц, способных про-
летать большие расстояния, почти не работая крыльями, за счет одних
только мастерски используемых ими колебаний воздушных течений, — ис-
кусство, которому все лучше подражает и человек в своем планерном спорте,
но гораздо менее известно то, что и в обыденной моторике ходьбы, бега,
трудовых приемов и т.д. соотношения между кривыми мышечной актив-
ности и кривыми результирующих усилий и движений мало чем отличаются
в принципе от упомянутой кинетики альбатроса.
По этим причинам для перевода с языка пространственно-кинематических
представлений, на котором психологически строится первичный проект дви-
жения, на язык фактической мышечной динамики требуется довольно сложная
перешифровка, которая вдобавок тем сложнее и прихотливее, чем совер-
шеннее выполняемое движение, т.е. чем лучше выработан двигательный навык.
Если к этому прибавить еще, что по причине указанного выше отсутствия
однозначности эти шифры к тому же меняются от раза к разу при пов-
торных выполнениях движения, то у нас останется очень немного от тех
старых представлений о выработке нового навыка как условной связи, соглас-
но которым такая выработка совершается путем ”проторения” в результате
серии точно одинаковых повторений. Для дальнейшего следует отметить
еще, что в сложных двигательных актах, реализуемых высшими кортикальными
системами, сплошь и рядом требуется несколько наложенных одна на другую
последовательно совершаемых перешифровок разного механизма и разного
смыслового содержания.
Приведем пример, являющийся выразительной иллюстрацией к сказанному.
Для интегрирования дифференциального уравнения второго порядка, т.е.
для нахождения одного из бесчисленных возможных для него конкретных
решений, необходимо подставить в общее решение по меньшей мере два началь-
ных условия, не зависящих от самого уравнения. В случае уравнения, опре-
деляющего движение кинетической системы с упругими связями, такими началь-
ными условиями могут послужить, например, исходные положения и начальные
скорости элементов цепи. Это и есть как раз данные того порядка явле-
ний, которые сигнализируются в центральную нервную систему проприоцеп-
тивными органами по ходу осуществления сензорных коррекций. Очевидно,
если по каким-либо причинам проприоцептивная афферентация (в широком

Рис. 11. Слева — кривые перемещений (по вертикальной слагающей) пятки (р) и носка (π)
в двух последовательных шагах табетика. Справа — кривые вертикальных ускорений пятки
(наверху) и вертикальных усилий в центре тяжести стопы (внизу) в тех же самых двух ша-
гах. Рисунок ясно показывает, что в основе двух резко различных между собой движений шагов
у табетика могут лежать очень сходные между собой циклы ускорений и усилий (работа
В. Фарфеля и автора, ВИЭМ, 1935 г.)
Рис. 12. Слева — кривые перемещений (по вертикальной слагающей) пятки (р) и носка (π)
в двух последовательных шагах нормального субъекта. Справа — кривая вертикальных усилий
в центре тяжести стопы в тех же двух шагах. Перемещения идеально одинаковы в обоих
шагах; вариативность усилий от шага к шагу немногим отличается от таковой в предыду-
щем рисунке (работа автора, ВИЭМ, 1935 г.)

смысле) выключена, то центральная нервная система не будет располагать
ни указанными, ни другими эквивалентными им данными для выбора того
или другого из возможных решений дифференциального уравнения. Отсюда
вместо приспособительно-видоизменяемых следований импульсов, которые посы-
лаются ею в норме и дают при циклических движениях чеканно одинаковые
циклы, центральная нервная система будет раз за разом посылать на пери-
ферию стереотипные, одинаковые цепочки импульсов, не ведая, с какими ситуа-
циями они там столкнутся. В результате, разумеется, получится картина,
как раз обратная только что обрисованной для нормы: одинаковые серии
импульсов приведут к резко непохожим один на другой циклам движения.
Так, действительно, и происходит при характернейшей болезненной форме
системного выключения проводящих путей проприоцепторики в спинном мозгу —
при tabes dorsalis. Приведенные рис. 11 и 12 подтверждают сказанное сопо-
ставлением двух групп кривых. На рис. 11 (справа) помещены кривые верти-
кальных ускорений и динамических усилий в центре тяжести стопы тя-
желого табетика и рядом (слева) две кривые результирующих перемещений
переднего и заднего концов стопы этого же больного в двух соответствую-
щих последовательных шагах. На рис. 12 помещены для сравнения такие же
кривые для случая здоровой, нормальной ходьбы. Из рисунков ясно видно,
что вариативность кривой усилий от шага к шагу мало чем отличается у
табетика от того, что имеет место и в норме. Но в то время как кривые
движений в здорового субъекта совершенно неотличимы в последователь-
ных шагах, у больного они дают резко выраженную разницу циклов. За
непринятие в расчет данных об имеющих место в очередном шаге началь-
ных условий и за стереотипную одинаковость импульсовых серий, без адек-
ватных перешифровок, организм расплачивается в лучшем случае резкой деавто-
матизацией походки, а в худшем — полной потерей устойчивости.
Итак, в наиболее точном определении координация движений есть прео-
доление избыточных степеней свободы движущегося органа, иными словами,
превращение последнего в управляемую систему. Указанная в определении
задача решается по принципу сензорных коррекций, осуществляемых совместно
самыми различными системами афферентации и протекающих по основной
структурной формуле рефлекторного кольца.
Состав тех афферентационных ансамблей, которые участвуют в координи-
ровании данного движения, в осуществлении требуемых коррекций и в обеспе-
чении адекватных перешифровок для эффекторных импульсов, а также вся
совокупность системных взаимоотношений между ними обозначаются нами как
построение данного движения.
Необходимо подчеркнуть, что хотя все имеющиеся в распоряжении орга-
низма виды рецепторных аппаратов принимают участие в осуществлении сен-
зорных коррекций и выполнении требуемых для этого перешифровок в разных
планах и различных уровнях, однако ни в одном случае (кроме, может
быть, простейших прарефлексов) эти акты корригирования не реализуются сы-
рыми рецепторными сигналами от отдельных, изолированных по признаку ка-
чества афферентационных систем. Наоборот, сензорные коррекции всегда ведутся
уже целыми синтезами, все более усложняющимися от низа кверху и строя-
щимися из подвергшихся глубокой интеграционной переработке сензорных

сигналов очень разнообразных качеств. Эти синтезы, или сензорные поля,
и определяют собой то, что мы обозначаем как уровни построения тех
или иных движений. Каждая двигательная задача находит себе в зависи-
мости от своего содержания и смысловой структуры тот или иной
уровень, иначе говоря, тот или иной сензорный синтез, который наиболее
адекватен по качеству и составу образующих его афферентаций и по прин-
ципу их синтетического объединения требующемуся решению этой задачи.
Этот уровень и определяется как ведущий уровень для данного движения
в отношении осуществления важнейших, решающих сензорных коррекций и выпол-
нения требуемых для этого перешифровок.
Лучше всего понятие о различных ведущих уровнях построения уяснится
из примерного сопоставления ряда движений, сходных по своему внешнему
оформлению, но резко различных между собой по уровневому составу.
Человек может совершить, положим, круговое движение рукой в ряде
чрезвычайно не сходных между собой ситуаций. Например: А. При очень
быстром фортепианном ”вибрато”, т.е. при повторении одной и той же ноты
или октавы с частотой 6—8 раз в секунду нередко точки кисти и пред-
плечья движутся у выдающихся виртуозов по небольшим кружочкам (или
овалам). В. Можно описать рукой круг в воздухе в порядке выполнения гимна-
стического упражнения или хореографического движения. С. Человек может
обвести карандашом нарисованный или вытисненный на бумаге круг (С1)
или же срисовать круг (С2), который он видит перед собой. D. Он может
совершить круговое движение рукой, делая стежок иглы или распутывая
узел. Е. Доказывая геометрическую теорему, он может изобразить на доске
круг, являющийся составной частью чертежа, применяемого им для до-
казательства. Все это будут круги или их более или менее близкие подобия,
но тем не менее во всех перечисленных примерах их центрально-нервные
корни, их (как будет показано ниже) уровни построения будут существенно
разными. Во всех упомянутых вариантах мы встретимся и с различиями в
механике движения, в его внешней, пространственно-динамической картине и,
что еще более важно, с глубокими различиями координационных механизмов,
определяющих эти движения.
Прежде всего нельзя не заметить, что все эти круговые движения связаны
всякий раз с другими афферентациями. Кружки по типу примера А (до-
казательства будут приведены в гл. III—VI) получаются непроизвольно, в порядке
неосознаваемого проприоцептивного рефлекса. Круг танцевально-гимнастический
(В) точно так же обводится главным образом под знаком проприоцептивной
коррекции, но уже не элементарно-рефлекторной, а в значительной части осозна-
ваемой и обнаруживающей преобладание уже не мышечно-силовых, а суставно-
пространственных компонент проприоафферентации. Круг обрисовываемый (С1)
или срисовываемый (С2) ведется с главенствующим контролем зрения — в
первом случае более непосредственным и примитивным, во втором — осуще-
ствляемым очень сложной синтетической афферентационной системой ”зритель-
но-пространственного поля”. В случае D ведущей афферентационной системой
является представление о предмете, апперцепция предмета, осмысление его
формы и значения, дающее активный результат в виде действия или серии
действий, направленных к целесообразному манипулированию с этим пред-

метом. Наконец, в случае Е — круга, изображаемого лектором математики
на доске, ведущим моментом является не столько воспроизведение геометри-
ческой формы круга (как было бы, если на кафедре вместо учителя мате-
матики находился учитель рисования), сколько полуусловное изображение со-
отношений рисуемой окружности с другими элементами математического чер-
тежа. Искажение правильной формы круга не нарушит замысла лектора и
не пробудит в его моторике никаких коррекционных импульсов, которые,
наоборот, немедленно возникли бы в этой же ситуации у учителя рисования.
Все перечисленные движения (от А до Е) будут по их мышечно-суставным
схемам кругами, но их реализация, их построение, проводимое центральной
нервной системой, будет для каждой из поименованных разновидностей про-
текать на другом уровне.
Очень характерный пример практического использования этих данных для
восстановительной терапии движений дает проведенная в течение настоящей
войны серия исследований А. Н. Леонтьева и его сотрудников (ВИЭМ —
Институт психологии). По их наблюдениям, даже в случае грубого перифе-
рического нарушения движений вследствие анкилоза или тяжелой контрактуры
амплитуда возможных произвольных движений пораженной руки способна из-
меняться в очень широких пределах за счет изменений одной только форму-
лировки двигательного задания, т.е. переключения исполняемого движения
на тот или другой уровень. Например, на приказание ”поднять руку как
можно выше” больной поднимает ее до определенного штриха на (не види-
мой ему) измерительной рейке. На следующее затем приказание тронуть паль-
цем высоко расположенную видимую точку на листе бумаги больной подни-
мает руку уже на 10—12 см выше; если же задание будет выражено в
виде: ”сними с крючка повешенный на нем предмет”, то это обеспечит уве-
личение амплитуды подъема еще на десяток сантиметров. Контрольная проба
подъема по беспредметному заданию (как в начале опыта) показывает, что
завоеванные уже десятки сантиметров сохраняют силу только по отношению
к вызвавшим их формулировкам. Легко заметить, что три последовательных
задания Леонтьева относятся соответственно к вышеназванным уровням В.
С и D. Пример показывает, как различны между собой иннервационные
и мышечные формулы, производящие совершенно однотипные на вид движения,
но в разных уровнях.
Характеристика отдельных уровней построения движений, насколько их
удается расчленить к настоящему времени, приводится в гл. III—VI; обрисовка
динамики их возникновения и развития двигательных координации в фило-
и онтогенезе — в гл. VII и VIII. Здесь необходимо сделать еще только
одно примечание.
Ни одно движение (может быть, за редчайшими исключениями) не обслу-
живается по всем его координационным деталям одним только ведущим уров-
нем построения. Мы увидим ниже, что в начале формирования нового инди-
видуального двигательного навыка действительно почти все коррекции сур-
рогатно ведутся ведущим уровнем-инициатором, но вскоре положение изме-
няется. Каждая из технических сторон и деталей выполняемого сложного дви-
жения рано или поздно находит для себя среди нижележащих уровней такой,
афферентации которого наиболее адекватны этой детали по качествам обеспе-

чиваемых ими сензорных коррекций. Таким образом, постепенно, в резуль-
тате ряда последовательных переключений и скачков образуется сложная много-
уровневая постройка, возглавляемая ведущим уровнем, адекватным смысловой
структуре двигательного акта и реализующим только самые основные, решаю-
щие в смысловом отношении коррекции. Под его дирижированием в выпол-
нении движения участвует, далее, ряд фоновых уровней, Которые обслужи-
вают фоновые или технические компоненты движения: тонус, иннервацию
и денервацию, реципрокное торможение, сложные синергии и т.п. Процесс
переключения технических компонент движения в низовые, фоновые уровни
есть то, что называется обычно автоматизацией движения. Во всяком
движении, какова бы ни была его абсолютная уровневая высота, осознается
один только его ведущий уровень и только те из коррекций, которые
ведутся непосредственно на нем самом. Так, например, если очередной дви-
гательный акт есть завязывание узла, текущее на уровне D, то его техни-
ческие компоненты из уровня пространственного поля С, как правило, не дости-
гают порога сознания. Если же следующее за ним движение — потягивание
или улыбка, протекающие на уровне В, то этот уровень осознается, хотя
он абсолютно и ниже, чем С. Конечно, из этого не следует, чтобы сте-
пень сознательности была одинаковой у каждого ведущего уровня; наоборот,
и степень осознаваемости, и степень произвольности растет с переходом по
уровням снизу вверх.
Переключение технической компоненты из ведущего уровня в тот или другой
из низовых фоновых приводит, согласно сказанному, к уходу этой компо-
ненты из поля сознания, а это явление как раз и заслужило название авто-
матизации. Вполне понятна выгодность автоматизации, ведущей к разгрузке
сознания от побочного, технического материала и этим создающей для него
возможность сосредоточиться на самых существенных и ответственных сто-
ронах движения, к тому же, как правило, изобилующих непредвиденностями
всякого рода, требующими быстрых и находчивых переключений. Противо-
положный описанному процесс временного или полного разрушения автомати-
зации носит название деавтоматизации. Оба эти процесса подробнее осве-
щены в гл. VIII и IX.
Закончим настоящую главу описью уровней построения, характеризуемых во
второй части этой книги. А — уровень палеокинетических регуляций, он же рубро-
спинальный уровень центральной нервной системы. В — уровень синергий,
он же таламо-паллидарный уровень. С — уровень пространственного поля, он же
пирамидно-стриальный уровень. Распадается на два подуровня: С1 — стриальный,
принадлежащий к экстрапирамидной системе, и С2 — пирамидный, относящийся
к группе кортикальных уровней. D — уровень действий (предметных действий,
смысловых цепей и т.п.), он же теменно-премоторный уровень. Е — группа
высших кортикальных уровней символических координаций (письма, речи и т.п.).
В характеристиках уровней построения будем придерживаться по возмож-
ности единообразного плана: локализация и субстраты; ведущая афферентация;
характеристические свойства движений; самостоятельные движения, управляемые
данным уровнем; фоновая роль уровня в двигательных актах вышележащих
уровней; дисфункции и патологические синдромы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
УРОВНИ ПОСТРОЕНИЯ ДВИЖЕНИЙ
Глава третья
СУБКОРТИКАЛЬНЫЕ УРОВНИ ПОСТРОЕНИЯ
Рубро-спинальный уровень палеокинетических регуляций А
Обращаемся к поочередной психо-физиологической характеристике наметив-
шихся к настоящему времени уровней построения движений от наинизших
до наиболее новых по генезу и сложных по структуре. Ввиду новизны вопроса
в последующем изложении невозможно избегнуть ряда не вполне еще ясных,
а быть может, и спорных пунктов.
Характеристике самого низшего из уровней, обладающего у человека функцио-
нальной самостоятельностью, — рубро-спинального уровня палеокинетических
регуляций, необходимо предпослать некоторые данные об особенностях микро-
физиологии нервно-мышечного процесса, играющих в этом уровне определяющую
роль.
Древнейшими двигательными аппаратами, сохранившимися у человека со
времени наиболее примитивных многоклеточных организмов, являются подвиж-
ные системы внутренностей, оснащенные гладкой мускулатурой и иннервируемые
от вегетативной нервной системы. Вся совокупность нервных и мышечных
элементов этой группы заслуживает названия палеокинетической системы в проти-
воположность неокинетической системе соматического костно-суставно-мышечно-
го аппарата, связанного с сетью периферических миэлинизированных нервных
аксонов и с центральной нервной системой.
Движения гладких мышц палеокинетической системы медленны, диффузны;
это даже не столько движения, сколько неторопливые смены различных ста-
ционарных значений длины мышечных клеток, способной оставаться неопре-
деленно долго на каждом из них. Мышцы палеокинетической системы мо-
гут при известных условиях развивать значительные усилия, но лишь мед-
ленно, на низкой мощности (например, запирательное усилие раковинных ство-
рок у моллюсков).
Мышцы палеокинетической системы- склонны к образованию сплошных
сетей (синцитиев), нервы — столь же сплошных сплетений с обильными ана-
стомозами (невропилей). В прямой связи с этим палеокинетический нервный
процесс очень склонен к иррадиациям. Среди сложных синергий палеокине-
тического аппарата большое место занимают статокинетические (формоприспо-
собительные) процессы плавных изменений форм и очертаний органа. Правда,

этому очень способствуют бесскелетные устройства всей сомы у тех живот-
ных, у которых палеосистема является единственной, и внутренних, опять-
таки бесскелетных, органов у позвоночных.
Постепенно назревавшая в филогенезе потребность в быстрых и мощных
движениях привела на одной из его ступеней к возникновению и строго
параллельному развитию: а) жестких костно-суставных кинематических цепей
скелета и б) поперечнополосатой мускулатуры с ее нервным оборудованием,
вместе образовавших то, что мы обозначаем термином ”неокинетическая
система”. Пассивная часть (а) этой системы является необходимым спутником
активной части (б), так как полномерное использование скорости и мощ-
ности поперечнополосатой мышцы требует жестких рычажных устройств для
передачи больших и быстро изменяющихся усилий, развиваемых такой мышцей,
и для сопротивления подчас огромным инерционным силам, возникающим
при ее работе (рис. 13)1.
Неокинетический процесс как в нервном, так и в поперечнополосатом
мышечном элементе имеет характер быстрой и краткой вспышки, длящейся
у теплокровных немногие миллисекунды и связанной со столь же быстрым
развитием на волокне поверхностной электроотрицательности (spike — спайк).
Эта вспышка, вполне стандартная по характеру протекания и сопутствуемая
развитием преходящей краткосрочной невозбудимости (абсолютной рефрактер-
ности), распространяется вместе со сдвигом потенциала вдоль волокна с
высокой скоростью, являющейся функцией калибра нервного или мышечного
волокна (чем волокно толще, тем скорость выше)2 и представляющей
собой так называемую фазовую скорость. Иными словами, это не есть
скорость действительного перемещения чего-либо — материи или энергии,
но лишь скорость последовательного возникновения местных, стационар-
ных процессов, провоцирующих друг друга от точки к точке. Из фа-
зового характера распространения процесса прямо следует его бездекре-
ментность. В неокинетической системе нацело господствует закон изоли-
рованного проведения фазовой волны возбуждения.
Вслед за возникновением вспышки возбуждения в точке волокна развер-
тываются две параллельно текущие последовательности следовых процессов,
доказанным образом представляющих собой две стороны одного и того же
физиологического ряда: 1) смена следовых биоэлектрических потенциалов и
2) ряд сдвигов уровней возбудимости и всех амплитудных и скоростных пока-
зателей протекания возбуждения (рис. 14). Вслед за вспышкой возбуждения в
период опадания spike начинается постепенное восстановление возбудимости (отно-
1 У насекомых ускорения, испытываемые их крыльями, могут достигать значений, в сотни раз
превосходящих ускорение силы тяжести.
2 Функциями калибра волокна неокинетической системы как нервного, так и мышечного являются,
помимо скорости проведения, и все остальные параметры возбудимости и самого возбуждения.
Как нервные, так и поперечнополосатые мышечные волокна образуют у высших млекопитающих
целые наборы (сортаменты), образующие непрерывные градации калибров и параметров и лишь
с известной искусственностью подразделяемые на группы (типы А, В и С Gasser и белые
и красные мышечные волокна Krause). Несомненно, эти сортаменты являются биологическим
вспомогательным средством для компенсации однообразия и негибкости неокинетического возбуди-
тельного процесса, (см. ниже).

Рис. 13. Амплитуды ускорений при различных синусоидальных колебательных движениях у чело-
века и животных
По абсциссам отложены (в логарифмическом масштабе): внизу — частоты V, Гц, наверху —
темпы Т в минуту; по ординатам: размахи (удвоенные амплитуды) движений 2А, см. Наклон-
ные линии соответствуют различным амплитудам ускорений в единицах ускорения силы тяжести,
от 0,0001 до 10 000g. Буквы от А до Y помещены в пунктах сетки, соответствующих различ-
ным колебательным движениям; наклонные линии, близ которых они располагаются, характе-
ризуют соответствующие амплитуды ускорений
А — ритмические сокращения гладкой мускулатуры матки; В — движения дождевого червя;
С — перистальтика кишечника; D - письмо младшего школьника; Е — движения гусеницы-
пяденицы; F — мерцательный эпителий; G - движение скорописи; Н — сердце человека;
I — сердце мыши; К — движение кисти с молотком при рубке зубилом; L — тремор при
паркинсонизме; М — движения центра тяжести всей ноги при ходьбе; N — движения ”ног”-
щупальцев спрута; О — движения стоп при антраша; Р — быстрейшее vibrato на форте-
пиано; Q — движения стоп при ходьбе; R — движения ног мухи при ходьбе; S — движения
центра тяжести всей ноги при беге; Т — движения стопы при беге; U — крылья воробья
при полете; V — движения стопы мышцы при беге; W — крыло большой стрекозы при
полете; X — то же, крыло мухи; Y — то же, крыло москита
Рис. 14. Полусхема изменений биоэлектрических потенциалов возбудимого элемента при разряде
неокинетического возбуждения
Масштабы соблюдены правильно. Потенциалы указаны в милливольтах, время — в милли-
секундах
сительная рефрактерность). Спустя несколько миллисекунд от начала вспышки
возбуждения (эти длительности сильно колеблются у разных волокон в зави-
симости от их калибров и связанных с ними общих скоростных харак-
теристик) наступает фаза следового минус-потенциала, во многие десятки раз
более низкого по амплитуде по сравнению со спайком. Эта фаза точно совпа-
дает своим началом и концом с супернормальной фазой повышенной возбуди-

мости. По ее миновании параллельно же развиваются в 10—20 раз более
длительная и во столько же раз более слабая по амплитуде фаза следово-
го плюс-потенциала и фаза понижения возбудимости — субнормальная. У разных
типов волокон как длительности, так и качественные тонкости этой смены фаз
несколько вариируют, но во всех случаях сохраняется неукоснительное соответ-
ствие между знаком и временными границами фазы по потенциалу и теми же
сторонами фазы изменений физиологических характеристик.
Так детально описать весь ход смены явлений, сопровождающих вспышку
неокинетического возбуждения, возможно потому, что этот ход абсолютно
стандартен для каждого данного неокинетического элемента, почти не вариируя
и между разными элементами. Инвентарь явлений и ресурсов неокинетиче-
ского возбуждения, способного к скоростному фазовому распространению и к вы-
зыванию физического сокращения поперечнополосатой мышцы, полностью исчер-
пывается отрывистым спайком с его всегда одинаково построенным следовым
хвостом.
Вдобавок к этому при данном физиологическом состоянии точки неокинети-
ческого элемента никакие изменения качества или силы возбуждающего воз-
действия не в состоянии ровно ничего изменить ни в количественной, ни тем
более в качественной картине описанных явлений. Этот последний факт известен
под именем закона ”все или ничего”. Он означает, что неокинетическая возбу-
димость обладает альтернативными свойствами: возбуждение либо наступает,
либо не наступает, без количественной зависимости от раздражения. Таким обра-
зом, этот закон необходимо предполагает наличие острых и четких порогов
возбудимости, действительно присущих всем сторонам неокинетического процесса.
В анизотропных дисках поперечнополосатого мышечного волокна вспышке воз-
буждения сопутствует столь же кратковременный сдвиг всех механических пока-
зателей: длины покоя, модуля упругости и коэффициента вязкости, в сторону
укорочения первой и увеличения двух последних1, после чего все они почти
мгновенным скачком возвращаются к своему исходному состоянию. Ни нервный,
ни мышечный элемент нео кинетической системы ни по биоэлектрическим пока-
зателям возбуждения, ни по механическим показателям мышцы не может про-
быть в деятельном состоянии дольше примерно десятка своих хронаксий. Таким
образом, деятельное состояние неоэлемента есть резко неустойчивое состоя-
ние, в то время как покой такого элемента является устойчивым состоянием,
способным длиться неопределенно долго. Отметим еще, что деятельное состоя-
ние неоэлемента всегда сопровождается электроотрицательной вспышкой, ни-
когда не обнаруживая чего-либо вроде ”спайков-позитронов”.
Механические явления в поперечнополосатой мышце в результате вспышки
возбуждения сложны главным образом вследствие целого ряда привходящих
явлений как механического, так и структурного порядка. В момент возбужде-
ния в анизотропных дисках мышечного волокна почти мгновенно возникают ог-
ромные сократительные напряжения. Эти напряжения перехватываются растяги-
вающимися за их счет упругими пассивными изотропными дисками, играющими
роль буферов-аккумуляторов упругой энергии и значительно более медленно и
1 Относительно направления изменения модуля упругости во время вспышки возбуждения еще не
существует полного единогласия.

плавно вновь укорачивающимися, отдавая эту энергию через сухожилия и костные
рычаги во внешний мир. Вспышка возбуждения, возникшая на волокне перво-
начально в области нервно-мышечной пластинки, распространяется тем време-
нем в виде фазовой волны в обе стороны вдоль волокна. Наряду с этой волной
вдоль мышечного волокна распространяется еще упругая волна механического
напряжения, имеющая скорость примерно того же порядка, но совершенно иной
природы. Немгновенность распространения вдоль мышцы обеих этих волн (приво-
дящая, например, к тому, что при физиологической частоте тетануса около
100 Гц на протяжении длинной мышцы, вроде m. sartorius человека, длина как
упругой, так и эксцитарной волны укладывается 4—5 раз) в сочетании еще с не-
одновременностью вовлечения в возбудительный процесс всех мионов данной
мышцы и с упомянутой выше буферной работой изотропных дисков приво-
дит к большому смягчению и слиянию грубых и молниеносных контрактиль-
ных взрывов, превращая их серии в хорошо известную всем плавную и тонко
дозированную работу скелетных мышц. Однако наибольшую роль в регуляции
однообразных нео кинетических вспышек играет другой процесс, который будет
освещен несколько ниже.
Палеокинетический процесс в безмякотном нервном волокне и гладкой мы-
шечной клетке почти по всем признакам резко, до полной противоположности,
отличается от только что описанного неокинетического стереотипа. Прежде
всего нервный процесс в палеокинетической системе не имеет характера стан-
дартной вспышки; он не дает явления спайка с его высоким минус-потен-
циалом и сопутствующей рефрактерностью. Вместо этого он характеризуется
медленными и длительными сдвигами потенциала с самыми разнообразными очер-
таниями кривых и с возможностью отклонений как в сторону минуса, так и в
сторону плюса. Вместо характерной для неокинетического процесса антитезы
”возбуждение” (неустойчивое) — ”покой” (устойчивый) палеопроцесс протекает
под знаком антитезы ”состояние возбуждения — состояние угнетения или тормо-
жения”. Первое из них сопровождается сдвигом потенциала в сторону минуса,
второе — в сторону плюса, и оба обладают одинаковой степенью устойчивости.
Какого-либо особого уровня нуля или покоя, который как-либо качественно
отличался бы от всех прочих, палеокинетический процесс не знает.
Далее палеопроцессу чужды ограничения, создаваемые законом ”все или
ничего”. Обнаруживаемые им смещения потенциала и изменения длины и напря-
жения гладких мышечных волокон протекают с самыми разнообразными града-
циями силы и деятельности. Не подчиняясь закону ”все или ничего”, палео-
кинетический процесс чужд и его необходимому спутнику — явлению стойких
порогов: мера возбудимости палеокинетического элемента может колебаться в
гораздо более широких пределах, нежели у неоэлемента, но при этом даже на са-
мые слабые раздражения палеоэлемент откликается какими-то, хотя бы и сла-
быми, изменениями степени своей возбужденности. Для возбудимости неокине-
тического элемента характеристичны те минимальные константы раздраже-
ния, ниже которых он уже перестает отвечать; для возбудимости же палео-
элемента характеристичными являются те коэффициенты пропорциональности,
которые определяют зависимость между изменениями силы раздражения и из-
менениями результирующего ответа.
Не обнаруживая взрывообразных вспышек возбуждения на гомогенном фоне

покоя, палеокинетический процесс не дает и явления фазовой волны: его протяж-
ные сдвиги растекаются по волокну медленно и со значительным декрементом.
Наконец, в противоположность откликанию на надпороговые раздражения ”ударом
на удар”, характерному для типа возбудимости неоэлемента, палеокинетиче-
ские элементы возбудимы не сразу: они требуют повторной и настойчивой
раскачки (Так называемый итеративный тип возбудимости, Lapicque), но зато после
прекращения серии возбуждающих воздействий часто обнаруживают оборотную
сторону той же инерции — дают длящийся еще некоторое время остаточный
разряд.
Самый механизм распространения, а особенно передачи нервного процесса с
одного элемента на другой, резко различен у обеих описываемых систем: в нео-
кинетическом аппарате если и не господствует, то, во всяком случае, занимает
очень видное место биоэлектрический запальный процесс, в то время как в палео-
кинетической системе главенствует филогенетически древний гуморальный меха-
низм передачи1.
Предельное однообразие, негибкость и отрывистость нео кинетического процесса,
единственного, чем располагает для своих отправлений соматическая нервная сис-
тема, были бы слишком дорогой платой за принесенные им преимущества быстроты
1 В то время как синапсы палеокинетической системы не обнаруживают каких-либо резких
функциональных различий от аксонов и мышечных клеток этой системы, неокинетические синап-
сы (мионевральные в меньшей, спинальные в очень высокой степени) наделены целым комплек-
сом глубоких функциональных отличий от проводящих и контрактильных нео кинетических эле-
ментов. По еще очень неясным причинам синапсы нео кинетической системы представляют собой
своего рода палеокинетические островки, в известном смысле анахронизм в новодвигательной
системе, налагающие свой отпечаток на все проявления ее жизнедеятельности в целостном организме.
Спинальные синапсы изъяты из действия закона ”все или ничего”. Они обладают итератив-
ностью, т.е. требуют либо длительной раскачки, либо конвергирующего воздействия на них со
стороны многих афферентных невронов. Та же инерция сказывается и в свойственном им явле-
нии остаточного разряда. В спинальных синапсах имеют место смены электротонических состоя-
ний с очень большой амплитудой изменений. Эти состояния могут обусловливаться в них как в
результате импульсации со стороны стволовых ганглиев головного мозга, так и в результате сум-
мации раздражений, получаемых с чувствительных или вставочных невронов. Эти электротониче-
ские состояния могут обладать как тем, так и другим знаком (это так называемое central excitatory
state и central inhibitory state Sherrington), т.е. проявляться в повышении или угнетении их возбуди-
мости и проводимости. Первый вид сдвига обозначается еще как ”облегчение” (facilitation); второй —
известен в случае центрального происхождения под названием субординационного торможения,
сеченовского торможения и др.
Именно в синапсах всего яснее выражена роль, выпадающая в нео кинетической системе на долю
гуморальных механизмов передачи возбуждения. Весь процесс прохождения залпов возбуждения
через спинальные синапсы неоспоримо совершается при существенном участии биоэлектрической
слагающей: это отчетливее всего доказывается их способностью пропускать через себя цепочки
спайков точным счетом. В то же время наличие гуморальной компоненты в процессе синаптической
передачи возбуждения в настоящее время доказано неоспоримо, хотя и не достигнуто еще полного
единодушия по вопросу о механизме совместного действия обоих факторов. Очень вероятно, что
синаптическая задержка проведения возбуждения обусловливается именно превращением возбудитель-
ного процесса в области синапса из биоэлектрической фазовой волны в более сложное электро-
химическое явление.
Таким образом, в итоге необходимо признать за спинальными синапсами неокинетической
системы целый ряд важнейших черт палеокинетического характера, совершенно чуждых как нервному,
так и мышечному волокну нео кинетической системы.

и мощности, если бы не одна группа фактов фундаментального значения, вносящая
настоятельно необходимый здесь корректив.
Прежде всего нужно констатировать, что перечень физиологических отправле-
ний, доступных неокинетическому элементу, исчерпывается стандартной неокине-
тической вспышкой только, если ограничить круг рассматриваемых явлений теми,
которые характеризуются скоростным распространением по типу фазовой волны.
За пределами этого ограничительного условия существует целая широкая область
явлений, присущих этим же элементам и обнаруженных позднее из-за их значи-
тельно более трудной наблюдаемости. Явления этой области, относясь, несом-
ненно, также к категории возбудительных процессов, резко обособляются от нео-
кинетического процесса целым рядом четких отличий. Несколько расширяя рамки
употребительного в нервной физиологии термина, мы обозначим для начала эту
область явлений как явления альтерации, а вызывающие их воздействия — как аль-
терирующие агенты.
Эти агенты удобно подразделяются на три группы: 1) электрическое поле под-
пороговой интенсивности, 2) другие адекватные возбудители неокинетического про-
цесса при подпороговой дозировке и 3) ряд фармако-химических агентов, являю-
щихся обычно адекватными возбудителями для палеокинетической системы, но
неадекватных по отношению к неокинетическому возбуждению. В качестве типо-
вого представителя альтерирующих агентов лучше всего подходит первая груп-
па. Действие их обнаруживается в нескольких закономерных рядах явлений.
Во-первых, они вызывают смещение всех порогов, характеризующих меру
возбудимости элемента к неокинетическому процессу. Во-вторых, параллельно
этому вызываются и смещения всех амплитудных и скоростных характеристик
протекания самой неокинетической вспышки возбуждения: вольтажа спайка и
следовых биоэлектрических явлений, длительности всех последовательных фаз стан-
дартной цепочки возбуждения, скорости распространения фазовой волны и т.д.
В-третьих, специально в мышечном волокне параллельно уже перечисленным сме-
щениям возникают еще сдвиги всех механических параметров: и длины покоя,
и модуля упругости, и коэффициента вязкости. Тем самым, следовательно, сме-
щается и кривая зависимости между длиной мышечного элемента и его напря-
жением, характеристическая диаграмма длин напряжений (см. рис. 3).
Если альтерирующим агентом является экзогенное электрическое поле, то вся
перечисленная совокупность смещений есть не что иное, как пфлюгеровский
электрон. Все имеющиеся данные о проявлениях электротона на нео кинетическом
элементе согласно свидетельствуют о не знающем изъятий правиле паралле-
лизма протекания всех перечислявшихся смещений. Нарастание положительного
потенциала (анэлектротона) вызывает постепенно усиливающиеся смещения в сто-
рону общего угнетения, способного прогрессировать вплоть до полного пара-
лича возбудимости и жизнедеятельности. Нарастание электроотрицательности
протекает двуфазно, как это было впервые установлено и изучено Н.Е. Введен-
ским, назвавшим эту группу явлений парабиозом. Умеренный отрицательный
потенциал (катэлектротон) сопровождается сдвигами в направлении снижения
порогов, увеличения амплитудных и скоростных показателей возбуждения и смеще-
ниями мышечных параметров в сократительном направлении. Прогрессивное нара-
стание катэлектротона проводит все указанные экзальтационные сдвиги через
некоторый максимум, вслед за которым начинается их обратное развитие с

последующим переходом во все углубляющееся угнетение, способное, как и при
анэлектротоне, дойти до полного паралича. Это катэлектротоническое или пара-
биотическое угнетение вслед за перевозбуждением представляет собой, скорее
всего, угнетение вследствие перевозбуждения и, действительно, в ряде вариан-
тов опытов Введенского производит впечатление оглушения нервно-мышечного
субстрата чрезмерной для него возбудительной нагрузкой.
К настоящему времени можно считать твердо установленной справедливость
правила параллелизма смещений по отношению ко всем без исключения видам
альтерирующих агентов любой группы. Хотя одни и те же агенты бывают спо-
собны при различных дозировках и различных условиях опыта вызывать сме-
щения то катэлектротонического, то анэлектротонического знака, однако неукосни-
тельно во всех случаях тот или другой знак смещения оказывается охваты-
вающим весь список смещаемых характеристик.
Особенно важно подчеркнуть, что, каковы бы ни были причины, обусло-
вившие альтерационные смещения в неокинетическом элементе, эти смещения всегда
сопровождаются возникновением в альтерированном пункте эндогенного электри-
ческого поля того или другого знака, т.е. смещениями биоэлектрического потен-
циала. Амплитуды этих смещений потенциала имеют тот же порядок величины (близ
1 млВ и ниже), что и следовые потенциалы нео кинетической вспышки и ”медленные
потенциалы” палеокинетического нервного процесса, т.е. они намного ниже сме-
щений потенциала при неокинетическом спайке. Знак эндогенного поля, возникаю-
щего в связи с альтерацией, т.е. появление кат- или анэлектротонического сме-
щения, строго согласуется с экзальтационным или тормозным характером альте-
рационных изменений, таким образом, все виды альтераций, т.е. все протекаю-
щие по правилу параллелизма смещения показателей возбудимости и возбуж-
дения неокинетического элемента, глубоко и неразрывно связаны с явлениями
электротона.
Может быть, наиболее замечательная сторона альтерационного круга явлений
сводится к следующему. Как указано, альтерационные смещения показателей
сопровождаются сравнительно медленными, длительными и низковольтными сме-
щениями биоэлектрического потенциала, совершающимися в разных случаях как в
сторону минуса, так и в сторону плюса. Среди них нет более устойчивых или
менее устойчивых состояний; они протекают под знаком антитезы ”состояние
экзальтации — состояние угнетения или торможения”, причем оба эти состоя-
ния обладают одинаковой степенью устойчивости. Какого-либо особого, качест-
венно отличного от всех прочих уровня нуля или покоя среди них нет.
Альтерационные смещения показателей не связаны ограничениями, налагае-
мыми законом ”все или ничего”, и протекают с самыми разнообразными града-
циями интенсивности. Не подчиняясь закону ”все или ничего”, альтерации чужды и
явлению стойких порогов: даже на самые слабые альтерирующие воздействия
неокинетический элемент откликается какими-то, хотя бы и слабыми, смещениями
своих характеристик.
Далее, процесс альтерационного смещения распространяется вдоль элемента не
по типу фазовой волны: его протяжные сдвиги растекаются по волокну медленно
и со значительным декрементом. Наконец, электротонические смещения показате-
лей возбудимости и характеристик возбуждения, если вызывать их посредством
адекватных, но подпороговых раздражений, не проявляются с первого раздраже-

ния, а требуют повторной и настойчивой раскачки (так называемая суммация
подпороговых раздражений), но зато после прекращения серии смещающих воз-
действий часто обнаруживают явление, во всех отношениях сходное с оста-
точным разрядом.
Если еще добавить ко всему сказанному, что в настоящее время гумораль-
ный, медиаторный характер альтерационных смещений не подвергается никакому
сомнению, то окажется, что описанная картина смещений всех характеристик
возбудимости неокинетического элемента и протекания его возбудительной
вспышки есть не что иное, как палеокинетический процесс, перенесенный на
неокинетический субстрат со всеми своими свойствами, включая даже такие
(например, способность к иррадиации), которые, казалось бы, стоят в прямом
противоречии с его морфологической структурой. Итак, пороги возбудимости,
амплитуда и быстрота протекания спайка, скорость распространения фазовой
волны, длительности, интенсивности и сопутствующие потенциалы постэксцита-
торных фаз, механические параметры поперечнополосатой мышцы — короче гово-
ря, все свойства и стороны неокинетического процесса обладают закономерной
изменяемостью в неразрывной связи и строгом параллелизме с проявлениями
палеокинетического процесса, развертывающегося на том же субстрате.
Неоспоримо, что под этой связью и параллелизмом скрыта прямая причинная
обусловленность, свидетельствующая о том, что палеокинетический процесс обла-
дает способностью являться регулятором неокинетического процесса, обеспе-
чивающим последнему ту самую гибкость и настраиваемостъ, которой так не-
достает ему, взятому в изолированном виде.
В частности, применительно к скелетной мышце установленное выше тождество
между совокупностью электротонических смещений и палеокинетическим про-
цессом приводит к очень важному выводу. В полном соответствии с ним и охарак-
теризованные выше электротонические смещения мышечных параметров — длины
покоя и коэффициентов упругости и вязкости — обнаруживают полную анало-
гию с основным механическим сократительным процессом палеокинетической
гладкой мышцы; это есть физиологическая деятельность поперечнополосатой
мышцы по образу и подобию гладкой. Обобщая все известное по этому поводу,
мы имеем все основания утверждать, что это есть тот самый круг явлений,
который обозначается термином ”физиологический тонус поперечнополосатой
мышцы”, до сих пор не имеющим точного и общепринятого определения. Все
изложенное и приводит нас к этому искомому точному определению: мышеч-
ный тонус есть палеокинетический модус работы поперечнополосатой мышцы,
иными словами — деятельность ее по образу и подобию гладкой мышцы. Это
определение согласуется со всем имеющимся фактическим материалом и при этом
открывает очень широкие горизонты для дальнейших физиологических обобще-
ний накопленных к настоящему моменту фактов.
Прежде всего из сказанного следует, что физиологический тонус скелетной
мышцы есть сложная и целостная совокупность явлений отнюдь не одного
только механического порядка. В соответствии с правилом параллелизма кат-
электротоническое смещение тонуса мышцы проявляет себя, с одной стороны,
уменьшением длины покоя волокна (т.е. его укорочением), сопровождаемым возра-
станием его коэффициентов упругости и вязкости; с другой же стороны,
оно выражается в увеличении его возбудимости, т.е. снижении всех порогов, и

в возрастании амплитуд всех сторон неокинетического фазического сокращения:
его высоты, мощности, скорости, амплитуды спайка и т.д. Иначе говоря (слегка
жертвуя точностью определений в интересах наглядности), в механическом плане
катэлектротонический сдвиг тонуса проявляет себя двояко: в виде нарастания
тонического напряжения мышцы и в виде создания предпосылок для усиления
фазического сокращения и напряжения (неокинетической вспышки), разыгры-
вающихся на его фоне. Анэлектротоническое смещение (угнетение) тонуса проявля-
ет себя всесторонне-обратным образом, вплоть до полного блокирования неоки-
нетического процесса.
Рядом с этим следует отметить, что подчеркивавшийся выше строгий парал-
лелизм между постэксцитаторными фазами колебаний возбудимости и сопут-
ствующими колебаниями следовых потенциалов может теперь уже легко быть
расценен как имеющий все ту же электротоническую природу. Таким образом, серия
постэксцитаторных сдвигов, охватывающих совокупность всех сторон возбуди-
мости и возбуждения по правилу параллелизма, есть не что иное, как молние-
носно быстрая последовательность альтераций сменяющихся знаков. Сопостав-
ляя этот вывод с данным выше определением физиологического тонуса нео кине-
тической мышцы, мы обнаружим, что тонические смещения отнюдь не обязатель-
но медлительны по своей природе: цепочка постэксцитаторных смещений вклю-
чает в себя и быструю, закономерную последовательность колебаний механиче-
ских параметров тонуса. Как показывает точный анализ, при оптимуме частоты
тетанизации эти быстрые следовые смещения тонуса прямо способствуют увели-
чению высоты и слитности тетануса.
Определение тонической деятельности поперечнополосатой мышцы как па-
леокинетического модуса ее работы подкрепляется и констатированными при ее
тонических сокращениях медленными, низковольтными сдвигами биоэлектриче-
ских потенциалов, и доступностью для этих сокращений любой длительности,
и возможностью для них любых градаций интенсивности, т.е. их иммуните-
том по отношению к закону ”все или ничего”, и отсутствием в них явления
фазовой волны, и, наконец, равной возможностью для них изменений обоих
знаков. Действительно, в области тонической деятельности поперечнополосатой
мышце доступно как активное укорочение, так и активное удлинение, совершенно
чуждое неокинетическому процессу. Такого рода активное удлинение наблюда-
ется, например, при явлении реципрокного расслабления мышц-антагонистов,
играющем важнейшую роль в координации и описываемом ниже.
Сделанный подробный анализ альтерационных, иначе — электротонических,
иначе — палеокинетических, явлений в неокинетической нервно-мышечной системе
и тех регуляционных возможностей, которыми обладает палеокинетический про-
цесс по отношению к нео кинетическому взрывному стандарту, нужен был в настоя-
щем изложении потому, что (как это уже проскальзывало и выше) все эти явления
отнюдь не относятся к числу только экзогенно вызываемых, искусственых про-
цессов. Как показывает широкий круг разнороднейших наблюдений, все те явле-
ния, которые мы обобщили под названием палеокинетического процесса, действи-
тельно непрерывно имеют место в физиологических условиях на неокинетиче-
ских субстратах неповрежденного организма, играя в них координационную роль
первостепенной важности. У высших позвоночных этот процесс является орудием
центральной регуляции и возникает в стволовых мезэнцефалических ганглиях

головного мозга, спускаясь оттуда по проводящим путям спинного мозга к си-
напсам передних рогов и далее — по мотоневронам — к скелетным мышцам.
Этот центрально управляемый палеокинетический. регуляционный процесс много-
кратно просвечивал в наблюдениях разных авторов, по большей части и не
подозревавших, что они наблюдают один и тот же цикл процессов. И спинно-
мозговые ”медленные потенциалы” американских авторов, и переменные состоя-
ния возбудимости и угнетения (CES и CIS) Sherrington, и интермиттирующий
фактор Barron и Matthews, и субординация Lapicque, и торможение Сеченова,
и т.д. — все это может сейчас уже, без сомнений, быть причислено к прояв-
лениям описываемого регуляционного цикла. Как будет далее показано, этот
цикл и представляет собой физиологическое содержание функции наинизшего из
координационых уровней построения человека — рубро-спинального уровня палео-
кинетических регуляций А, к характеристике которого мы и переходим.
Итак, в скудное однообразие слепого разряда энергии, каким, по сути дела,
является неокинетический взрывной процесс, физиология центральной нервной
системы вносит существенный корректив. Палеокинетическая, тоническая (элек-
тротоническая плюс гуморальная) деятельность стволовых аппаратов централь-
ной нервной системы берет на себя в известном смысле возглавление и регуляцию
филогенетически более нового, но обладающего целым рядом отрицательных
сторон неокинетического, фазического (биоэлектрического) процесса. Эта регуля-
ция не вмешивается в самое протекание неокинетических спайковых залпов,
ничего не прибавляет к ним и не убавляет от них: она лишь создает для них
преднастройку, предустанавливает значения констант и параметров, по которым
будет далее развертываться протекание нео кинетического процесса. Образно можно
было бы сравнить ее действие с зажатием пальцем скрипичной струны, которое
само не создает звука, но определяет то, какой звук будет далее извлечен
движением смычка, или же с установкой на клавишах арифмометра требуе-
мого многозначного числа, которое затем, после поворота рукоятки, появится
в цифровых окошечках аппарата. Не случайно то, что Lapicque сравнил одно из
подмеченных им проявлений этого подготовительно-регуляционного процесса с
переводом железнодорожных стрелок (aiguillage), к чему мы еще вернемся ниже.
Уровень палеокинетических регуляций, он же рубро-спинальный уровень,
обозначенный в сводной описи символом А, по осуществляемым им функциям
есть не только низший, но и неоспоримо древнейший в филогенезе, чего,
однако, нельзя сказать о его субстратах у человека. Анатомическая ядерная
система группы красного ядра сформировалась только у млекопитающих, и туда
мигрировал в порядке энцефализации целый ряд функций, выполняющихся и до-
ныне выполняемых у нижестоящих позвоночных системою спинного мозга. Весь
этот ход развития будет освещен ниже, в гл. VII.
Спинной мозг, взятый в отдельности, т.е. мысленно отделенный от мозгового
ствола ниже уровня красных ядер, настолько инволюционировал у человека по
ходу процесса энцефализации, что не обусловливает не только каких-либо само-
стоятельных движений, но даже внятных фоновых компонент. Все, что он может
дать изолированно, — это в лучшем случае один-два искусственно вызываемых
клинических рефлекса. Неверно было бы, однако, заключать отсюда, что мы припи-
сываем ему только чисто передаточную роль. Как сейчас будет указано, активная
роль спинного мозга у человека еще довольно многообразна, но только нет ни

одного естественного физиологического процесса, в котором он выступал бы в оди-
ночку, а не как одно неразрывное целое со стволовой (мезэнцефалической)
частью головного мозга. Именно в силу этого мы даем описываемой системе
наименование рубро-спиналъного уровня.
Анатомический субстрат рубро-спинального уровня (т.е. совокупность органов,
без которых функция этого уровня невозможна) составляют: спинной мозг с его
клеточными образованиями и по крайней мере частью проводящих путей; группа
клеточных ядер в стволе головного мозга, которую мы для краткости обозначаем
как группу красного ядра и которая включает в себя само красное ядро с его
двумя частями (palaeorubrum и neorubrum), substantiam nigram, ядро Даркшевича и,
может быть, люисово тело, область hypothalami, ядро Дейтерса, древний мозже-
чок и, наконец, в каких-то не вполне ясных функциональных отношениях, централь-
ная часть вегетативного, парасимпатического и симпатического нервного аппарата.
Афферентации, определяющие собой характер работы уровня, построенного на
этом субстрате, представляют в основном: а) древнейшие компоненты про-
приоцептивной чувствительности — то, что можно обозначить как проприоцеп-
торику тропизмов, — исходящие из концевых аппаратов, воспринимающих ве-
личину и направление мышечных напряжений и усилий, и из отолитовых аппа-
ратов уха (палеолабиринтов), и б) древнейшие же компоненты танго-рецеп-
торики, а именно то, что объединяется под термином ”протопатическая чув-
ствительность”. Относительно этой последней не подлежит уже никакому сомнению
палеокинетический характер ее протекания, особенно явно выступающий при так
называемых гиперпатиях, т.е. синдромах выпадения эпикритической чувствитель-
ности при соответственно локализованных мозговых очагах: итеративная медлен-
ность раскачки, остаточный разряд, наконец, ясно выраженная иррадиация.
Микрофизиологический характер древнепроприоцептивного процесса еще не очень
ясен. Вся перечисленная афферентация, объединенная в довольно несложный
синтез, сигнализирует животному о положении и направленности его тела в поле
тяготения и, что, может быть, является наиболее существенным для коорди-
нации, о величинах растяжения (по длине) и напряжения (по силе) скелетных
мышц. Именно этот уровень выполняет в самом основном тот круговой кор-
рекционный процесс согласования эффекторной активности каждой мышцы с ее на-
личной длиной, схема которого была обрисована в гл. II под именем рефлек-
торного кольца.
Здесь необходимо осветить один очень общий принцип. Основываясь на отме-
ченном выше факте эволюции центральной нервной системы по типу качест-
венного обрастания (а не количественного разрастания), можно было бы пред-
ставить себе центральную нервную систему при функционировании некоторого
уровня Р работающей так, как если бы она была усечена сверху вплоть до
ядерных субстратов этого уровня. Это, однако, совершенно неверно. Если бы можно
было иметь в своем распоряжении некий светофильтр, через который централь-
ная нервная система высшего млекопитающего могла быть наблюдаема в строго
”монохроматическом свете” одного определенного уровня (фигуральное пожелание,
возникшее по аналогии с доступной современным астрономам возможностью
наблюдать солнечную поверхность в монохроматических лучах одной определен-
ной спектральной линии), то через светофильтр уровня Р она оказалась бы види-
мой по-прежнему в полной комплектности всех ее активных образований, вплоть

до самых новейших, т.е. работающею и в этом случае как одно неделимое
целое, но при этом не преминули бы обнаружиться два капитальных факта,
с необходимостью уясняющихся косвенно и из наблюдений, доступных сейчас.
Во-первых, при таком монохроматическом аспекте оказались бы резко изменен-
ными пропорции, функциональные удельные веса и даже размеры структурных
частей мозга по сравнению с их фактическим обликом, соединения же, синапсы и
проводящие пути одни резко подчеркнулись бы, другие, наоборот, стушевались до
полной нераспознаваемости. Во-вторых же, тот физиологический процесс, который
вычленился при подобном наблюдении и из всех текущих в центральной нервной
системе процессов; обнаружил бы четко своеобразные особенности и характерис-
тики, притом очень близко сходные с теми, которыми он обладает на
низших ступенях филогенеза, у тех видов, у которых этот уровень Р и его опреде-
ляющие морфологические субстраты являются потолком их возможностей и
морфогенетических достижений. Таким образом, центральная нервная система
высшего млекопитающего ведет древний по всем своим свойствам физиологичес-
кий процесс, характерный для уровня Р, на измененном и обогащенном субстрате,
неизбежно стилизующем его несколько по-иному и делающем его одновременно
и таким и не таким, каким он был некогда, в эпоху главенствования
уровня Р. Если двигательный акт, реализуемый центральной нервной системой,
представляет собой сложную структуру с рядом фоновых уровней под верхо-
вным управлением ведущего, то на одном и том же неделимом субстрате
центральной нервной системы высшего млекопитающего одновременно и сов-
местно протекает ряд резко не сходных между собой физиологических процессов,
не только не сбивающих друг друга в здоровой норме, но, наоборот, взаимодей-
ствующих между собой и дооформляющих друг друга.
Именно такой случай с особенной четкостью выявляется применительно к
функции рассматриваемого рубро-спинального уровня А. Если начать с субстрата,
то наблюдаемый через монохроматическое стекло марки ”А” головной мозг еще
очень мал, беден и по преимуществу мелкоклеточен; в его кору сензорные
импульсы уровня А затекают скудно, диффузно, не часто достигая поля сознания.
Самое важное то, что этот головной конец — далеко еще не главный
конец; это скорее ”спинной мозг головы”, обслуживающий головные метамеры,
как arteria coronaria обслуживает сердечную мышцу. Весь ствол центральной
нервной системы в целом по уровню А еще очень отчетливо функционально
метамерен и особенно явственно связан с вегетативной нервной системой (в
стекла марок других, вышележащих уровней эта связь почти не видима).
Процесс, развертывающийся на этом субстрате, есть не что иное, как рассмотрен-
ный в начале этой главы палеокинетический возбудительно-тормозной процесс,
которому и было уделено там место не во имя тех движений, которыми он ведает
во внутренних органах и которые в общем балансе психомоторики представляют
мало интереса, а именно в связи с той ролью, которая выпадает ему в
области соматических координационных регуляций. Как будет видно из последую-
щего изложения, в каждом уровне построения физиологический процесс имеет
свои приемы осуществления сензорных коррекций, свои особенности протекания и
работы, характерные для него не в меньшей степени, нежели качественный
состав образующих его афферентаций. Способ координационного управления,
характерный для рубро-спинального уровня А, есть исходящее из центральной

нервной системы и протекающее на неокинетической нервной и мышечной сети
регулирующее воздействие на нео кинетический, тетанический эффекторный
процесс посредством палеокинетических, электротонических смещений его
характеристик, — как раз тот цикл явлений, которому была посвящена первая
часть этой главы. Очень своеобразно, что палеокинетический процесс, родившийся в
филогенезе вместе со своим специфическим субстратом — безмякотной, невропиле-
вой нервной сетью и системой гладких мышц, и продолжающий даже у высших
млекопитающих протекать на нем же в ограниченных пределах вегетативного
аппарата, в то же время сумел акклиматизироваться и на неокинетическом
субстрате, казалось бы, резко чуждом ему как по эпохе своего возникновения, так
и по всем своим структурным свойствам. На этом субстрате, обеспечивающем
миэлиновыми оболочками своих аксонов все условия для ”закона изоли-
рованного проведения” фазовых волн неокинетического возбуждения, он как-то
умудряется иррадиировать ничуть не хуже, чем на палеокинетическом невропиле,
насквозь пронизанном и простеганном анастомозами. Там, где неокинетический
взрывной процесс встречает острые, трудно смещаемые пороги, палеокинетика
течет характерным для нее беспороговым стилем с обширными итеративными
смещениями показателей возбудимости. О том значении, какое имеет этот
процесс для организации нео кинетических цепей возбуждения, было уже сказано
выше; нужно еще рассмотреть, в каких явлениях обнаруживает себя эта регуляция
и какие стороны координационного процесса она обслуживает.
Прежде всего на долю рубро-спинального уровня выпадает ряд так называемых
спинальных рефлексов, в свое время очень подробно изученных школой Sherrington
и, в сущности, представляющих собой переходной фазис от чисто метамерного
модуса работы спинного мозга к некоторой интеграции. Здесь, на этом уровне,
интеграция осуществляется еще в порядке плюрисегментальных иннерваций,
постепенного иррадиационного вовлечения в работу возрастающего числа
метамеров и, наконец, что образует собой уже более высокую качественную
ступень, в порядке одновременного и последовательного распределения возбуж-
дений и торможений не только по мышцам метамеров, но и по антагонистическим
парам мышц конечностей — образований, филогенетически более молодых,
нежели метамеры. Наиболее характерным среди рефлексов этой группы является
рефлекс реципрокной иннервации и денервации антагонистов, лежащий в
основе всякого вообще движения конечностей. Этот рефлекс обеспечивает при
вступлении одной из мышц конечности или пояса в активный тетанус денервацию ее
антагониста. Из сказанного в первой части этой главы следует, что эта
денервация есть анэлектротоническое снижение тонуса, сопровождаемое,
конечно, параллельными анэлектротоническими сдвигами всех показателей возбу-
димости и параметров протекания возбуждения. Реципрокная денервация сопро-
вождается спонтанным удлинением мышцы, не связанным с растягиванием мышцы
какой-либо вне ее возникающей силой, поскольку такое же удлинение можно
наблюдать и на мышце с перерезанным и отпрепарированным концевым сухо-
жилием. Это удлинение мышцы яснее всего доказывает палеокинетический
характер совершающегося в ней процесса, поскольку неокинетический спайк,
всегда электроотрицательный, во всех случаях дает укорочение мышцы; и только
сдвиг потенциала в сторону плюса, доступный биполярному палеокинетиче-
скому процессу, способен обусловить ее удлинение.

Раз речь уже зашла о спинальных рефлексах, нельзя не вспомнить о мнении,
еще недавно имевшем многочисленных адептов: всякое сколь угодно сложное
координированное движение может быть рассматриваемо как мозаика (или
синтез — слово здесь мало меняет суть дела) из рефлексов. Современная
неврологическая концепция решительно отмежевывается от подобного атомизма.
Для того чтобы получить простые рефлексы, надо не целостное движение
разбить на отдельные кусочки, а надо расположить все возможные для чело-
века целостные движения в ряд в порядке их возрастающей сложности, и тогда
на том конце ряда, куда мы отнесем наименее сложные, мы найдем и все рефлексы.
К множеству аргументов, способных подкрепить это положение, теория коор-
динации добавляет один новый, может быть, наиболее сильный. Каждый уровень
построения отличается от других по качеству и составу определяющих его
афферентаций. Построить одно движение высшего уровня из множества движений
низовых уровней, например из рефлексов уровня А, так же невозможно, как
невозможно из тысячи осязательных или проприоцептивных ощущений скомби-
нировать хотя одно зрительное.
Совсем иное дело — участие элементарных движений или элементов движе-
ния, управляемых низовым уровнем, в построении сложного координированного
акта, ведущегося на одном из вышележащих уровней. Здесь необходимо устано-
вить полную ясность. Нет и не может быть таких движений, управляемых
каким-либо уровнем, из которых, как из кирпичей, составлялось бы движение
более высокого уровня. Но процессы замыкания с рецепторики на эффекторику
в порядке функционально-проприоцептивного рефлекторного кольца, процесса
координационной зашифровки импульсов необходимым образом текут в низовых
уровнях при реализации движения более высокого уровня, создавая для него то
что может быть названо ”черновой техникой” движения, используя те необхо-
димые афферентации, которые до более высоко расположенных уровней и не дохо-
дят, и разгружая эти верхние уровни от вникания в бесчисленные вспомо-
гательные ингредиенты, необходимые каждому движению. Именно в силу этого
обстоятельства при определении понятия уровней построения везде говорилось
о ведущих уровнях, а не о единственных или монопольных по данному
движению. Ниже мы увидим на ряде примеров, как явственно вскрывается
иногда структурная многослойность того или другого движения; сейчас упомя-
нем только, что ведущий уровень явно распространяет свой контроль на все
нижележащие, фоновые уровни, участвующие в данном движении, так что каж-
дый из последних исполняет свою партию в оркестре движения, но уже теряя
в какой-то мере свое индивидуальное лицо и звуча только из-под палочки
уровня-дирижера.
Следующую группу процессов, выполняемых рубро-спинальным уровнем, для
которых рубральное происхождение точно доказано, составляет то, что называ-
ется субординацией хронаксий, т.е. центральное регулирование скоростных показа-
телей возбудимости мотонов1. Это явление было впервые констатировано
L. & М. Lapicque при изучении хронаксии и потому обычно относится только
к ней одной; но не знающее исключений правило параллелизма смещений
1 Мотоном мы называем совокупность: а) мотоневрона и б) соединенного с ним мышечного пучка —
так называемого миона. Термин ”мотон” является синонимом английского термина ”motor unit”.

сохраняет свою силу и здесь, т.е. субординационный процесс смещает все
характеристики возбудимости и фазового процесса в нервном и мышечном
элементе, а равным образом и механические параметры мышцы, характеризую-
щие ее тонус. Субординация имеет в большинстве случаев тормозной, анэлектро-
тонический характер, хотя с несомненностью доказаны и субординационные
сдвиги противоположного знака. Необходимо отметить, что в то время, как
процесс возбуждения с сопутствующим ему электроотрицательным сдвигом
потенциала несомненно един во всей нервной системе высшего позвоночного,
явления угнетения или торможения явно очень многообразны по своей физио-
логической природе.
Координационное значение субординации указано было уже самими открыв-
шими ее авторами. Поскольку, согласно Lapicque, необходимым условием для
синаптической проводимости является изохронизм (хотя бы и очень приблизи-
тельный) обоих разделяемых синапсом возбудимых образований — двух невронов
или мотоневрона и мышцы, поскольку планомерные смещения хронаксий посред-
ством субординации, способные превращать изохронизм в гетерохронизм и обратно
в синапсах клеток передних рогов спинного мозга, могут, по выражению Lapicque,
”переводить стрелки” для эффекторного импульса, не давая ему, как правило,
затекать одновременно в оба члена антагонистической мышечной пары. Очевидно,
подобный перевод стрелок (”aiguillage”) — все тот же акт реципрокной иннер-
вации и денервации антагонистов, описанный Sherrington, но отмеченный с новой
точки зрения. Несомненно, Lapicque удалось глубже, чем Sherrington, проникнуть во
внутреннюю физиологическую сущность этого акта.
Следующая группа явлений, происходящих из системы красного ядра, — явлений,
впервые указанных тем же Sherrington и детально изученных Magnus, de Kleijn и
Rademaker, а именно группа тонических рефлексов, не требует особых разъяс-
нений для установления ее полного тождества со всеми явлениями, рассмот-
ренными выше. В настоящее время нет более сомнения, что и мышечный
тонус (по крайней мере, в его наиболее типических проявлениях), и субордина-
ция, и еще целый ряд явлений, которые будут перечислены ниже, представляют
собой даже не разные стороны одного основного явления, а всего лишь разные
способы смотреть на одно и то же явление и экспериментально вызывать его.
Под названием мышечного тонуса в настоящее время объединяется так много
явлений, что не удивительно, до какой степени это понятие стало в конце
концов трудным для определения. К группе явлений, подводимых под этот тер-
мин, относится и целиком гуморальный ”пратонус”, изучавшийся Uexcull на низших
беспозвоночных и сам переливающийся, как жидкость, по их лучам и конечностям.
И тот (очевидно, основной) сложный палеокинетический синтез гуморально-
электротонических смещений возбудительных и механических характеристик
поперечнополосатой мышцы, который уже был охарактеризован и выглядит в
механическом плане как работа (сокращение и расслабление) поперечнополоса-
той мышцы по образу и подобию гладкой. И две разновидности скорее
всего именно этого палеокинетического тонуса, настолько резко несходные,
что в них нелегко усмотреть явления одного общего генеза: а) эластиче-
ский тонус, повышающийся при кортикальных гемиплегиях, и б) вязкий тонус,
нарастающий при поражениях среднего звена экстрапирамидной системы. За
упомянутыми видами тонуса следуют более молодые, но все еще явно тони-

ческие формации: те тонические сокращения, которые получила на мышцах
децеребрированной кошки Briscoe (а за ней А.А. Горшков и А.А. Гусева из
лаборатории А.А. Ухтомского), действуя на них непрямыми электрическими
раздражениями подпороговой частоты и силы. Судя по частотам, применяв-
шимся этими экспериментаторами, тонусу этой разновидности соответствует в
электромиограммах частотная полоса между примерно 15 и 30 Гц. Наконец,
сюда же приходится отнести те уже прямо переходные формы между тонусом
и тетанусом, которые иногда так и называются ”тетаническим тонусом” и
наблюдаются, например, при шейно-туловищных стато-кинетических рефлексах.
Называть всю эту массу разнороднейших явлений одним и тем же обозначе-
нием ”тонус” в настоящее время ничуть не лучше, чем называть, например,
все процессы, протекающие в пищевом тракте от верха до низа, одним словом
”пищеварение”, не подразделяя далее этого понятия.
Итак, для ясности необходимо, во-первых, выделить изо всей этой пестрой
массы по возможности узкую и гомогенную группу явлений, за которой
должно быть удержано название тонуса, и, во-вторых, дать этой группе воз-
можно более четкое определение. Мы будем в дальнейшем изложении понимать
под мышечным тонусом палеокинетический модус работы поперечнополосатой
мышцы, взятый в его целом, т.е. включающий в себя не только смещения
механических параметров мышцы, но и все сдвиги, неразрывно связанные с этими
смещениями согласно правилу параллелизма. С этой точки зрения тонус мышцы
есть отнюдь не только наличное состояние упругости и вязкости мышечной
ткани и изменения этого состояния, но и вся совокупность явлений гибкого и
пластичного реагирования возбудимости мышечного массива в условиях работы
целостного организма. Тонус есть текучее состояние подготовленности нервно-
мышечной периферии к избирательному принятию эффекторного процесса и к
его реализации. Сюда отходят, таким образом, и самостоятельные тонические
сокращения, и расслабления скелетных мышц, и механический фон совокупности
коэффициентов упругости и возбудимости, на котором протекают активные
неокинетические тетанусы, и, наконец, вся совокупность явлений предварительной
установки нервно-мышечной периферии на имеющую прибыть к ней эффек-
торную импульсацию.
В частности, единство тонических и субординационных явлений доходит до
того, что даже одни и те же способы нанесения раздражения вестибулярному
аппарату вызывают как характерные магнусовские сдвиги шейного и туловищ-
ного тонуса, так и субординационные смещения хронаксий. Как субординацион-
ному ”переводу стрелок” в спинальных синапсах сопутствует заодно снижение
тонуса антагонистов в соответствии с правилом параллелизма, т.е. реципрок-
ное расслабление, так и обратно, перераспределение тонуса, наблюдаемые при вра-
щениях головы и всякого рода раздражениях вестибулярного (отолитового)
аппарата, сопровождаются попутно перераспределением возбудимости мышечного
массива и его ”готовности” к тетанусам: в тех группах мышц, в которых имеет
место повышение тонуса, отмечается и увеличение (всякой, а в частности,
электрической) возбудимости.
Палеокинетические явления в самых различных разделах и этажах централь-
ной нервной системы, имеющие несомненное регуляционное значение и во многих
случаях ясно вскрывающие свое родство с управлением возбудимостью и прово-
60

димостью нервных образований по отношению к нео кинетическим потокам,
должны также быть причислены к разделу отправлений анализируемого уровня
построения. Так, следует упомянуть об обширных группах явлений, обобщенных
Sherrington как центральные состояния возбужденности и угнетения (Central exci-
tatory state и Central inhibitory state, сокращенно CES и CIS), характеризующие
общее состояние спинного мозга или того или иного из его рефлекторных
полей, интересные в том отношении, что сам автор упомянутых терминов, а
вслед за ним в последнее время и Fulton, подчеркнули их неоспоримо гумо-
ральный характер. Эта черта гуморализма роднит обсуждаемые состояния опять-
таки с палеопроцессом и позволяет видеть в них, может быть, наиболее
обобщенные формулировки центрального палеокинетического регуляционного
механизма рубро-спинального уровня. Записанные со спинного мозга характер-
ные ”медленные потенциалы” (slow potentials) чрезвычайно похожи по всему
облику кривых на палео кинетические процессы, записанные осциллографическим
путем с их исконных субстратов во внутренних органах.
Одним из убедительных доказательств того, что центральная нервная система
работает для рубро-спинальной палеокинетики не усеченно, а своим полным
составом, является факт записи медленных биоэлектрических кривых, вполне
аналогичных с вышеупомянутыми, и с коры полушарий. На электроэнцефало-
граммах коры, записанных синхронно с кривой биоэлектрических потенциалов
работающей мышцы, проступают совершенно ясно наложенные одна на другую
две различные ритмовые группы. Одна из них, охватывающая частотную полосу
примерно от 40 до 80 Гц, бывает часто синхронной ”удар в удар” со спайками
тетанической цепочки, параллельно записываемой с мышцы (рис. 15); это так
называемый β-ритм (Berger). Вторая группа, в которой анализ вскрывает целый
спектр различных частот от 6—8 до 15 Гц, носит название а-ритма. Палеокине-
тический характер этой медленной группы вне всяких сомнений, хотя явления
здесь сильно осложнены по сравнению с периферией, как это и подобает коре
головного мозга.
Характерными местами возникновения α-волн являются мелкоклеточные поля
и слои коры, относящиеся к филогенетически древним структурам (например,
зрительная зона area striata), в то время как спайкообразные β-волны генерируются,
как правило, филогенетически более новыми крупноклеточными образованиями.
В преобладающей части ганглиозные образования, от которых начинаются длин-
ные эффекторные аксоны, крупноклеточны; таковы пятый слой пирамидного поля
коры, pallidum, эффекторные клетки corporis striati, отдел красного ядра, дающий
начало рубро-спинальному тракту Monakow, и т.п. Наоборот, мелкогранулярные
структуры характерны преимущественно для непроекционных отделов коры, и
не исключено, что преобладающая часть мелких клеток этих полей вовсе не по-
сылает аксонов в белое вещество, входя в качестве составных элементов в древ-
нетипные невропильные образования.
Следующая группа соображений в пользу палеокинетической природы α-ритмов
была высказываема в разных вариантах уже многими авторитетными исследова-
телями (Rohracher, Kornmüller, Adrian, Walsh и др.) и, видимо, начинает приоб-
ретать общее признание. Это аргументы, говорящие о тесной связи а-ритмов с
гуморальными, метаболическими процессами в ганглиозных образованиях (срав-
нить с метаболической трактовкой следовых потенциалов в аксоне!) и, в частности,

Рис. 15. Наверху — электромиограмма короткого произвольного изометрического напряжения би-
цепса человека. Ординаты: Отметка времени — 25-е доли секунды (работа автора и Л. Оси-
пова, ЦНИИФК, 1941 г.). Под электромиограммой — ”партитурное” разложение ее по Методу
автора на составляющие колебания. Над каждым из колебательных залпов указана его частота,
Гц. Цифры слева — длительности применявшихся для анализа ”испытательных периодов” в
1/650 долях секунды
с процессами ассимиляции и ресинтеза. Об этом говорит поведение β-ритмов
как ”токов покоя”, наиболее четко выявляющихся при полном эмоциональном
спокойствии и бездеятельности испытуемого, изолированного от внешних раздра-
жений, и немедленно исчезающих с возобновлением активности мозга. В то же
время α-волны не являются выразителями чистого базального обмена, поскольку
они, как правило, исчезают во время сна. Связь их с состоянием покоя и недея-
тельности, с одной стороны, с другой же — то обстоятельство, что в бодрствен-

ном состоянии их не удается подавить более чем на несколько десятков секунд,
после чего они прорываются вновь с такой же неукоснительностью, как задер-
жанное дыхание, свидетельствует с наибольшей вероятностью именно о их асси-
милятивной роли. Во сне их нет именно потому, что при отсутствии дис-
симиляции нет необходимости в ассимиляции1.
Еще одно явление, нередко явственно выступающее на электроэнцефалограм-
мах, уже совсем отчетливо говорит о регуляционном и именно электротони-
ческом характере влияния палеокинетического α-процесса на тетанические β-спайки.
На очень многих электроэнцефалографических записях можно видеть, что всякий
раз, как медленная волна α-ритма поднимается кверху, в область электро-
отрицательных (катэлектротонических) потенциалов, амплитуды нанизанных на
нее β-спайков увеличиваются; наоборот, в углублениях медленной α-кривой,
т.е. в ее анэлектротонических фазах, β-спайки становятся мельче или даже
исчезают вовсе (М.Н. Ливанов). Трудно было бы придумать более выразитель-
ную и наглядную иллюстрацию сосуществования палео- и неопроцессов и электро-
тонического регуляционного влияния первого на второй. Анэлектротонические
долины могут достигать такой глубины, что она вызывает полное тормозное
блокирование ”спайкового” процесса на все то время, пока эти долины длятся.
Такое явление было действительно обнаружено на спинному мозгу в 1935 г. Barron и
Matthews и приписано ими действию некоего ”интермиттирующего фактора”
(intermittent factor); это дало палеорегуляционному процессу еще одно, (n+1)-е
имя, в чем он вряд ли так уж остро нуждался.
Фундаментальным процессом, определяющим собой координационную функцию
рубро-спинального уровня, является, конечно, процесс осуществления сензорных
коррекций, приходящихся на его долю. Как уже было показано в гл. II, напряжение
мышцы есть величина, определяющаяся уравнением с двумя неизвестными; оно
зависит: 1) от физиологического состояния мышцы (того, что можно назвать
механической мерой ее возбуждения) и 2) от ее наличной длины (и еще ско-
рости деформации). Текущее значение второй переменной, непосредственно не
подвластной центральной нервной системе, сигнализируется ей через пропри-
оафферентацию: и задача центральной нервной системы — подставить в урав-
нение такое значение первой переменной, т.е. так оформить возбудительный
процесс в мышце, чтобы результирующее решение уравнения дало величину
механического усилия, как раз требуемую по условиям движения. Это и есть то,
что уровень А делает непрерывно, от миллисекунды к миллисекунде; и мы знаем
теперь, как именно он это делает. Он не добавляет к неокинетическому про-
цессу, текущему транзитом через его эффекторный субстрат, ни одного лишнего
спайка, но все время дозирует электротоническим путем эти тетанические
гребешки, что, кстати сказать, он может делать трояко. Во-первых, он может
непосредственно воздействовать на амплитуды спайков этих гребешков, созда-
вая для них ту или другую электротоническую подкладку; во-вторых, может
создавать в том или ином проценте мотонов временную синаптическую непро-
водимость — либо посредством гетерохронизма, либо путем включения ”интер-
1 По вопросу о причинах высоких амплитуд α-волн в электроэнцефалограммах, в отличие от харак-
терной для периферических палеопроцессов низковольтности — см. мою статью ”Назревшие вопро-
сы современной нервной физиологии” (Физиол. журн. СССР. 1945. N 5—6).

миттирующего фактора”; наконец, в-третьих, может еще непосредственно и очень
гибко регулировать механическую сторону мышечного тонуса 1.
Очень важно указать, что красное ядро является оконечным эффектором, —
так сказать, последним каскадом, — экстрапирамидной эффекторной системы,
от которого начинается конечный общий путь всей этой системы, спускаю-
щийся к клеткам передних рогов, — рубро-спинальный тракт Monakow. Нервный
процесс, нисходящий по этому тракту и возникающий в образованиях экстра-
пирамидной системы, striatum и pallidum, разумеется, есть неокинетический, те-
танический процесс, и красное ядро должно обладать предпосылками к его
передаче, даже если бы само оно в норме могло издавать только палеоки-
нетические звучания. Очень вероятной предпосылкой такого рода является нали-
чие в его составе крупно клеточного каудального ядра, от которого и начинается
преобладающая часть аксонов монаковского тракта; в составе включенного па-
раллельно с ним ядра substantia nigra также имеется крупно клеточная часть,
архитектонически близкая к pallidum и связанная с центробежными проек-
ционными путями. Но, кроме этого, функционально и сам уровень А, по крайней
мере в патологических случаях, несомненно, в состоянии генерировать неокине-
тический процесс, хотя бы в явлении ”тремора покоя”, о котором речь будет
идти ниже.
Вряд ли можно уверенно найти у здорового человека хотя одно само-
стоятельное движение, возглавляемое уровнем палеокинетических регуляций как
ведущим. Наиболее чистые случаи самостоятельных выступлений этого уровня,
когда в силу его роли, в принципе несомненно фоновой, он все же выдви-
гается на передние планы, — это, во-первых, непроизвольные дрожательные
движения: дрожь от холода, стучание зубами от страха, вздрагивание и т.п.,
а в области произвольной моторики — быстрые ритмические вибрационные
движения по механизму ”рефлекторного кольца”; во-вторых, движения, связанные
с принятием и удержанием определенной позы. К первым относятся, почти
несомненно, быстрейшие фортепианные ”vibrato” со скоростью 7—8 ударов в се-
кунду, в тех случаях, когда они протекают по типу вынужденно колебательных
движений (рис. 17)2; пальцевые вибрации левой руки у скрипачей и виолон-
челистов; может быть, быстрые автоматизированные просупинации обмахивания
веером и т.п. Вторая группа яснее всего наблюдаема тогда, когда уровень
А оказывается в ведущей роли в одной из фаз сложного цепного двигатель-
ного акта: например, в полетной фазе прыжка в воду (рис. 18 и 19) и т.п.
Из характерных патологических проявлений первой группы движений, где уровень
А выступает в действительно чистом ведущем виде, должен быть назван ”тремор
покоя” паркинсоников, непроизвольный, четко ритмичный, протекающий по без-
укоризненно правильным синусоидам (рис. 23)3.
1 Кажущаяся четвертая возможность — повлиять на амплитуды тетанических спайков путем созда-
ния затрудненных условий проводимости в синапсах — в действительности отпадает в силу закона
”все или ничего” и бездекрементности проведения неовозбуждения: если проводимость синапса
клетки переднего рота и будет ослаблена, то это никак не почувствуется уже в нескольких
миллиметрах вниз от него по течению.
2 Рис. 16 не помещен, в тексте ссылка у автора отсутствует; рис. 17 не помещен. — Примеч. ред.
3 Рис. 20—22 не помещены, в тексте ссылка у автора отсутствует. — Примеч. ред.

Рис. 18. ”Соскок прогнувшись” в исполнении спортсменки
А. К. на конкурсе журнала ”Гимнастика” (1937)
Зато реализуемые этим уровнем технические
фоны настолько многообразны, что невозможно
представить себе ни одного двигательного акта
вышележащих уровней, который не был насыщен
ими в виде как симультанных, так и сукцес-
сивных составляющих. Основной фон, обеспе-
чивающий возможность какого бы то ни было
движения, есть фон гибко реактивного тонуса
всего мышечного массива тела, — тот самый
фон, нарушение которого при очаговых пора-
жениях этого уровня дает так называемый амио-
статический (нарушающий мышечную статику)
симптомокомплекс. Уже очень многие авторы
подчеркивали, что тонус склетной мускулатуры
чрезвычайно подвижен, реактивен и приспособи-
телен и представляет собой фон как самый
глубинный и основной для перспективы всей картины, так и самый древний по фило-
генезу. Интересно, что в исполнение этой роли ”фона всех фонов” палеокине-
тический процесс рубро-спинального уровня принес с собой с палеотерритории
еще одно характерное свойство, оживающее перед нами в моторике низших беспоз-
воночных: статокинетическую, формоприспособительную функцию. Всего же курье-
знее то, что если высшее млекопитающее (это особенно ярко заметно, например,
на хищных кошачьих) когда-нибудь и в чем-нибудь бывает похоже своей моторикой
на бесскелетных беспозвоночных, то это именно в области шейно-туловищных то-
нических рубро-спинальных движений позвоночника.
Статические компоненты из рубро-спинального уровня обнаруживаются еще в
хваточных позах. Здесь подразумевается не схватывание (выполняемое более
высокими уровнями), а держание, как простое, так и квалифицированное дер-
жание инструмента, рукояти, обрабатываемого предмета и т. п. В этих тониче-
ски поддерживаемых позах очень ярко проступает снова формоприспособительная,
пластическая (в кинематическом смысле слова) функция этого уровня; к ней
относится, например, отмеченный Bethe принцип пластического сопряжения
(Princip der gleitenden Kopplung) пальцев руки, которому он старался под-
ражать в своих кистевых протезах (см. рис. 74 и 73).
Кинетические фоновые слагающие этого уровня проявляются в целом ряде
ритмических произвольных движений высших уровней, сказываясь в виде примеси
к ним типа вынужденных колебаний. Они хорошо выражены в движении
руки с молотком при ритмическом процессе рубки зубилом, в движениях
крыла птицы при полете (как это вытекает из анализа записей E. Marey ), движе-
ниях рук и ног при локомоциях и т. д.1 Быстрая сходимость рядов Fourier,
1 См. наши экспериментальные исследования перечисленных движений и их анализы.

Рис. 19. Фигурки последовательных положений тела при стартовом прыжке в воду
Прорисовка по циклоснимку. Вероятный случай более или менее чистого ведущего положения
уровня А (работа С. Спицына, ЦНИИФК, 1939 г.)
интерпретирующих живые ритмические движения, есть, по-видимому, очень надеж-
ный признак наличия в данном движении кинетических компонент из этого
уровня. Если в быстрое ритмическое движение вовлечена несложная кинемати-
ческая цепь, например одна только кисть руки (катание пилюль у паркинсони-
ков) или только просупинационная система (обмахивание веером), то движения,
управляемые этим уровнем, представляют собой почти чистые синусоиды.
Патологические нарушения работы рубро-спинального уровня проявляются
прежде всего в расстройствах по линии тонуса — дистониях1. Общеизвестное явле-
ние децеребрационной ригидности, возникающее у млекопитающих при пере-
резке мозгового ствола ниже уровня красных ядер и сводящееся к исчезнове-
нию функциональной субординации и к застыванию тонуса мышц на некоей
стационарной формуле (различной у разных видов животных), обусловливается
выпадением функций именно этого уровня. У человека, как уже сказано, дис-
функция уровня А дает амиостатический симптомокомплекс; в тяжелых случаях
она может давать явления резкой общей гипертонии, каталепсии, ”восковой
гибкости” (flexibilitas cerea). Дрожательный паралич Parkinson есть сводка целого
ряда явлений нарушения в описываемом уровне, по преимуществу явлений гипер-
динамии в связи с утратой регуляции сверху. Расстройства распределения и при-
способительной реактивности мышечного тонуса очень часто сопровождают
нарушения в других, выше лежащих уровнях, но всегда свидетельствуют о втяги-
вании в болезненный процесс рубро-спинального уровня — абсолютного моно-
полиста по тонусу во всей центральной нервной системе. Здесь могут иметь
место как гипо-, так и гипертонические синдромы, и всего чаще синдромы
не столько количественного сдвига тонуса в ту или другую сторону, сколько
1 Заметим для последующего, что типические нарушения в следующем кверху уровне синергий В удобно
обозначать как асинергии и диссинергии, нарушения в уровне С — как атаксии и дистаксии, наконец,
нарушения в предметном уровне D — как апраксии и диспраксии.

Рис. 23. Кимоциклограмма паркинсонического тремора кисти как тип самостоятельного движения
в уровне А
Отметим чисто синусоидальный характер кривой (больная проф. М. Гуревича, работа автора,
1924 г.)
Рис. 24. Кимоциклограмма интенционного тремора обеих рук у пациента, страдающего сложным
экстрапирамидным синдромом (болезнь Литтля, работа автора, 1926 г.)
нарушений его рефлекторной, приспособительной регуляции. Атаксия при спинной
сухотке захватывает более высокий уровень построения С (см. ниже), но всегда
сопрождается явлениями расстройства тонуса — гипотонии, идущими из описы-
ваемого уровня.
Следующим характерным проявлением дисфункции уровня А являются треморы,
а именно обе наиболее типические разновидности треморов, фигурирующих в семио-
тике нервных болезней. Показателем гиперфункции эффекторов уровня А является
упоминавшийся уже тремор покоя — неотъемлемая часть паркинсонизма, частый,
но неторопливый (8—10 Гц, α-ритм, любопытным образом совпадающий
с α-ритмом Бергера), ритмичный, монотонный, запечатлевающийся на циклогра-
фических снимках в виде идеально правильной синусоиды (см. рис. 23). Этот
тремор может постигать и голову, и дистальные звенья всех конечностей. Во

время выполнения произвольных движений он либо скрадывается, стушевыва-
ется на их фоне, либо же и в самом деле затихает1.
Гипофункция рубро-спинального уровня проявляется в виде значительно более
интересного феномена интенционного тремора. Во время покоя больного тремор
этот в противоположность предыдущей форме отсутствует; но достаточно больному
начать какое-либо движение или даже только намереваться начать его (intentio —
намерение), как тотчас же пораженная конечность впадает в состояние непра-
вильных, суетливых, непослушных колебаний. Чем больше старается пациент
затормозить свой тремор, тем сильнее он разгорается (рис. 24).
Суть интенционного тремора, легко понятная в свете излагаемой здесь теории
координаций, в нарушении или полном выпадении функции реципрокной иннер-
вации и денервации антагонистов. Если в норме эффекторный импульс, напра-
вившийся в мышцу P, тем самым автоматически отключает ее антагониста,
мышцу Q, создавая гетерохронические условия на синапсах ее мононевронов,
то при выпадении механизма реципрокности эффекторный процесс затекает в оба
антагониста разом; затекает, разумеется, дезорганизованно, без какой-либо взаим-
ной дозировки, вызывая этим борьбу между обоими, проявляющуюся в виде коле-
бательных бросков конечности то в одну, то в другую сторону. Так же, как и
ранее упоминавшийся симптом гипофункции уровня А — гипотония, — описывае-
мый интенционный тремор, как правило, сопровождает атаксию, связанную с
поражением уровня С; каждый невропатолог знает, как сильно он затрудняет
при этом последнем синдроме выполнение пальце-носовой или пяточно-коленной
пробы.
Глава четвертая
СУБКОРТИКАЛЬНЫЕ УРОВНИ ПОСТРОЕНИЯ
Уровень синергий и штампов2,
или таламо-паллидарный уровень В
Следующий кверху по иерархическому порядку уровень построения есть уровень
синергий и штампов, иначе — таламо-паллидарный уровень, обозначаемый нами
буквой В. Он не является строго следующим за уровнем А по хронологи-
ческому порядку филогенеза — это доказывается хотя бы уже тем, что уровень
палеокинетических регуляций с самого начала имел, очевидно, что регулировать
в виде какого-то неокинетического потока, транзитом протекающего через его
субстраты, и у высших позвоночных как раз доставляемого pallidum. Таким
1 Близость паркинсонического ”Ruhetremor” с α-ритмом потенциалов мозга не ограничивается сход-
ством частот обоих явлений, которое легко могло бы быть и случайным. Как тот, так и другой фе-
номен: а) исчезают во время сна; b) проявляются яснее всего при полном покое; с) исчезают с началом
активной деятельности; d) могут при продолжении деятельности прорываться вновь. В этом явном
сродстве еще одно подтверждение палеокинетичности α-феномена. Электромиографическая картина
тремора покоя — интермиттирующие ритмические залпы спайков, прямо говорящие о выше упоми-
навшейся периодической центральной блокировке.
2 В англо-американской литературе для штампов этого рода применяется название ”patterns” (узоры,
стандартные образцы, модели и т.п.) — слово очень меткое, но, к сожалению, не имеющее точного
русского синонима.

образом, с одной стороны, субстраты уровня А у высших позвоночных филоге-
нетически новее, нежели субстраты уровня синергий, поскольку древнейшие отправ-
ления уровня А сравнительно недавно обрели себе новое анатомическое обиталище в
виде группы красного ядра и hypothalami, переключившись туда из глубин спин-
ного мозга. С другой же стороны, отправления уровня синергий В филогенетиче-
ски более новы. Это проявляется, во-первых, в том, что этот уровень позднее, чем
А, достигает в филогенезе кульминационных точек своего развития; во-вторых,
в том, что уровень В есть, так или иначе, первый во всем филогенезе настоя-
щий неокинетический уровень, реализующий эффекторику посредством тетаниче-
ских, спайковых процессов; наконец, в-третьих, в том, что самый принцип его
работы новее, чем тот, который характеризует функцию уровня А. Если уровень
А есть в наибольшей мере уровень моторики туловища и его сегментов,
то уровень В есть уровень тела — локомоторной мышцы, оснащенной четырьмя
конечностями-движителями.
Уровень синергий есть первый в филогенезе действительно централизующий,
возглавляющий на одной из ступеней развития всю соматическую моторику. Его
субстрат — древнейший в морфогенезе позвоночных настоящий головной, централь-
ный мозг, а не только головной отрезок спинного мозга, как субстрат уровня
А. Уровень синергий осуществляет интеграции выполняемых им процессов, чрез-
вычайно обширные по охвату мускулатуры; он рожден спросом на целостные локо-
моторные движения, хотя по ходу прогрессивной энцефализации управление ими
в дальнейшем ушло от него кверху. В отношении огромных синергетических
хоров, которыми он в состоянии дирижировать, этот уровень представляет собой
некоторую вершину, после которой эволюция делает в известном смысле шаг назад:
следующий кверху и заведомо более новый уровень С (см. гл. V) несравненно
скупее и сдержаннее описываемого по части симультанно включаемых в движение
конечностей и мышечных групп.
Анатомический субстрат уровня синергий у высших млекопитающих и чело-
века — две пары самых крупных в головном мозгу подкорковых ядер: зритель-
ные бугры (thalami optici) в качестве афферентационных центров и бледные
тела (globi pallidi, pallida) в качестве эффекторных (рис. 25 и 25,а). В зритель-
ные бугры сходятся вторые, считая от периферии тела, невроны всей проприо-
цептивной тангорецепторики. Сензорные пути телерецепторов обоняния, слуха и
зрения ни в древнем, ни в новом филогенезе не имели прямого отношения к
этому образованию.
Thalamus opticus — древнейший и когда-то, до развития коры большого мозга,
высший центр всей тангорецепторики, являющийся и до настоящего времени
”центральной переработочной мастерской чувственных впечатлений” (выражение
Monakow.) Между зрительным бугром и pallidum имеются очень богато пред-
ставленные двусторонние проводниковые связи. Pallidum есть чистый эффектор
очень гомогенного микроскопического строения (см. гл. VII), являющийся сред-
ним этажом экстрапирамидной эффекторной системы. Ему иерархически подчинен
нижний этаж этой системы — уже рассмотренная выше группа красного ядра; сам он
подчинен другому большому подкорковому эффектору — полосатому телу (corpus
striatum — образование, слагающееся из ядер nucleus caudatus и putamen). Центро-
бежные пути из pallidum все оканчиваются в пределах группы красного ядра и не
имеют собственных выходов к клеткам передних рогов спинного мозга.

Рис. 25. Горизонтальный срез головного мозга на небольшом расстоянии от его основания
NC, NC — головная и хвостовая часть nuclei caudat; Pt — putamem; Pl — globus palli-
dus; Th — thalamus opticus; Nd — зубчатое ядро мозжечка; С — моторная зона коры полу-
шария (из атласа Е. Flatau)
Рис. 25а. Разрез головного мозга человека сверху, спереди вниз и назад
1 — схема пирамидного пути; 2 — паллидо-рубро-спинального; 3 — мозжечкового (дентато-
вестибуло-спинального). Перекресты путей 2 и 5 не показаны
Характеристическая ведущая афферентация таламо-паллидарного уровня есть,
как и для предыдущего уровня, по преимуществу проприорецепторика, но уже содер-
жащая совершенно другие компоненты и имеющая иной стиль, нежели проприо-
рецепторика уровня А. Во-первых, судя по характерным для уровня В движениям,
здесь преобладает новая, суставно-угловая, геометрическая проприорецепторика
скоростей и положений, к которой присоединяется еще обширный комплекс
общей экстероцептивной чувствительности как протопатической (рецепции дав-
ления, глубинного осязания), так и эпикритической (дифференцированные осяза-
тельные рецепции прикосновения, укола, трения, болевая, вибрационная и темпера-
турная чувствительность, с присущими этими рецепциям точными ”местными зна-
ками”). Во-вторых, все эти рецепции, как чисто проприоцептивные, так и восполняю-
щие их экстероцептивные осязательные, ведут в этом уровне построение, зашиф-
ровку и коррекцию движения, уже подвергшись предварительно значительной
центральной переработке и синтезу, намного более сложному и дифференци-
рованному, чем примитивный синтез рубро-спинального уровня. Ощутимых свя-
зей с вестибулярной системой у описываемого уровня не имеется.
Если какой-нибудь из сензорных синтезов, управляющих координацией раз-
личных уровней центральной нервной системы у человека, можно с полным правом
назвать проприоцептивным, то это именно рассматриваемый синтез таламо-

паллидарного уровня. Если обобщить всю характерную для описываемого уровня
афферентацию, то это окажется афферентация собственного тела, проприорецеп-
торика par excellence. Тело в этом уровне построения есть и исходная система
координат, к которой соотносятся рецепции и движения, и конечная цель этих
рецепций и движений. Объединяясь вместе, обрастая попутно местными знаками
и обобщаясь по какой-то единой для всех сигналов системе координат собствен-
ного тела, все эти бесчисленные тактильные и проприоцептивные рецепции срас-
таются в исключительно полную и обстоятельную информацию об его двигатель-
ном аппарате. Это налагает характерный отпечаток и на движения, выполня-
емые этим уровнем: это обычно движения всего тела, лишь с ним одним связанные,
безотносительные к чему-либо, находящемуся вовне; движения как самоцели,
корригируемые основным образом лишь по линиям своей внутренней гармонии
и организованности. Они заслуживали бы по аналогии с наименованием корриги-
рующего их сензорного синтеза названия проприомоторных отправлений и реак-
ций. Зато при указанных ограничениях эти проприомоторные двигательные прояв-
ления достигают очень высокого развития и дифференциации. К ним применялось
много разных названий: двигательные формулы, синергии, узоры или штампы
(patterns), низшие автоматизмы и т.д.
За таламо-паллидарной системой, уже довольно давно и хорошо изученной,
числятся три важнейших координационных качества, отличающие ее от других
кинетических систем человеческого организма.
Первое из них есть приспособленность уровня В к обширным мышечным
синергиям, т.е. способность вести высокослаженные движения всего тела, вовле-
кающие в согласованную работу многие десятки мышц. Очаговые поражения этой
системы, как thalamus, так и pallidum, влекут за собой характерные дисси-
нергии, т.е. выпадения подобных ансамблевых, движений, с суррогатной, викар-
ной заменой их скованными, принужденными, неловкими движениями, наблю-
даемыми, например, у паркинсоников.
Было вполне естественным с классической точки зрения делать ответствен-
ным как за эти синергии в норме, так и за их выпадения в патологи-
ческих случаях pallidum как основной эффектор системы. Именно в нем, то в его
цитоархитектонике, то в его проводящих путях, то даже в особенностях его
биохимизма, пытались искать объяснения подобной таинственной способности,
недоступной больше ни одному из эффекторов центральной нервной системы.
И только излагаемая в этой книге теория координация как процесса, целиком
базирующегося на принципе сензорных коррекций, повернула вопрос на 180° и
устремила решающее внимание не на эффектор системы pallidum, а на ее афферен-
тацию, и тогда очень многое стало ясным. Очевидно, pallidum способен легко,
стройно и плавно вести сложные синергии обширных кинематических цепей прежде
всего потому, что больше ни один эффектор нашего тела ни из вышележащих,
ни из низовых этажей мозга не имеет и не может иметь такой полной и
обстоятельной и притом в такой же мере из первых рук полученной информа-
ции о положениях и движениях собственного тела, как та, которую pallidum
получает от системы зрительного бугра. Его координации ”проприомоторны”
по своему характеру и смыслу именно потому, что их ведет и корригирует
главное проприоцептивное ядро центральной нервной системы, совершенно
оторванное у высших млекопитающих и человека от дистантных рецепторов,

но зато централизующее в себе все то, что связано с собственным телом и его кон-
тактными ощущениями.
В гл. II уже было указано, что непослушность и трудная управляемость
кинематических цепей бурно возрастает с увеличением количества степеней
свободы цепи, т.е., в частности, с увеличением числа входящих в нее сочле-
нений, вследствие того что при этом очень интенсивно возрастают и усложня-
ются реактивные силы, сбивающие движение цепи. Имея в своем распоряже-
нии быструю (с минимальным числом синаптических задержек) и полную афферент-
ную сигнализацию обо всех динамических явлениях на периферии тела, таламо-
паллидарный уровень имеет все возможности к своевременному парированию
этих сил и к превращению кинематической цепи в управляемую систему. Огромные
осложнения, привносимые реактивными силами во всякое движение, позволя-
ют высказать в виде общего утверждения, что трудно не управление зараз
тридцатью мышцами, а трудно управление зараз тремя сочленениями одной цепи.
Понятно, что уровень синергий, всегда будучи в состоянии на ходу решать
более трудную часть задачи — преодоление реактивных сил и симультанное
управление многозвенными маятниками конечностей, попутно уже с легкостью раз-
решает и более простую часть той же задачи — управление десятками прота-
гонистов, антагонистов и синергетов.
Второе координационное качество, характеризующее стиль работы уровня В,
есть способность столь же стройно и налаженно вести движение во времени,
обеспечивать правильные чередования, например, перекрестные чередования дви-
жений всех конечностей при локомоциях, объединять в общем ритме, соблю-
даемом с точностью до миллисекунд, движения многозвенных маятников конеч-
ностей, имеющих очень многообразные и сложные спектры собственных частот
колебаний, и т.д. Это качество стоит, очевидно, в самом тесном родстве с пер-
вым. Следует добавить только, что и смысловая сторона движений уровня В,
направленных на собственное тело и безотносительных к внешнему миру, и естест-
венно напрашивающаяся для них (в силу строения наших конечностей) периодиче-
ская, повторительная форма приводят к заметной склонности уровня синергии
к ритмическим, качательным, повторным движениям с очень разнообразными и
сложными, но точно воспроизводимыми от раза к разу ритмовыми узорами
(см. ниже рис. 29—31). Вполне естественно, что среди движений, направленных на
достижение какой-либо внешней цели (определенной точки внешнего простран-
ства, прикосновения к внешнему объекту и т.д.), будет гораздо больший процент
таких, в которых по достижении цели концевое реле центральной нервной сис-
темы срабатывает на остановку, нежели среди самодовлеющих движений, связан-
ных только с собственным телом. Здесь, наоборот, за отсутствием смыслового,
внешнего конца и при наличии множества кинематических и эластических пред^
расположений к возвратным движениям очень легко могут появляться замыкания
концевых реле на обратный ход. И в области ритмического построения описы-
ваемый уровень обладает высокорасчлененной и совершенной техникой, превосходя
в этом отношении все другие уровни построения.
Сказанное выше о концевых переключениях должно, как нам кажется,
уяснить вопрос о природе ритмических и циклических движений вообще. Очевид-
но, ни один какой-либо уровень построения не может иметь основания к моно-
полизму по части ритмических и циклических движений, и ни одно движение

(за исключением, может быть, только элементарнейших треморов и вынужден-
ных упругих колебаний из уровня А) не обладает обязательной, имманентной
цикличностью, свойственной самому его моторному существу. Цикличность может
встречаться и встречается в действительности на каждом из уровней, ритмичность —
тоже, и решение альтернативы, потечет ли движение по пути возвратов и повто-
рений или исчерпается как однократное, зависит не от его двигатель-
ной структуры, а только от его смыслового содержания: в одних движениях
преобладают мотивы к однократности, в других — к повторительности. Другое
дело, что в разных уровнях и повторительные реле срабатывают по-разному,
и ритмико-циклические качества в них получаются различными. Каждый уровень
оформляет движения в своем особом ладу и тональности.
При выполнении фоновых компонент для движений вышележащих уровней уро-
вень синергий точно так же большей частью берет на себя ритмические
последования. Более того: он каким-то не вполне понятным путем создает и
вносит внутренний, проприомоторный ритм в движения вышележащего уровня,
ни смысловая задача которых, ни создаваемые ими сигнальные или пусковые
афферентации не содержат в себе никаких предпосылок к ритму и повторности:
например, в локомоции как перемещения всего тела к какой-то более или менее
отдаленной пространственной цели. При некоторых формах поражений уровня
синергий этот механизм перешифровки задачи непериодического перемещения в
форму ритмического шагания оказывается нарушенным, и тогда получаются своеоб-
разные случаи, когда пациент не в состоянии ступить ни одного шага по глад-
кому полу, но быстро и бойко шагает по лестнице, зрительное восприятие
ступенек которой викарно замешает ему утерянный внутренний механизм, ритми-
зирующий внешнее апериодическое пространство.
Наконец, третье свойство рассматриваемого уровня, заслуживающее упоми-
нания, — это очень ярко бросающаяся в глаза наклонность его к штампам,
к чеканной повторяемости движений, все равно, ритмических или однократных,
но похожих друг на друга, как две монеты. И это хорошо известное невро-
логам свойство пытались объяснять какими-то особыми (впрочем, еще вполне
гипотетичными) качествами pallidum как эффектора, тогда как фактически и здесь
дело обстоит совершенно иначе.
Прежде всего необходимо напомнить, что внешние, а особенно реактивные
силы при циклических движениях отнюдь не повторяются стереотипно от разу
к разу. Наоборот, поскольку единый ритм вынужденного повторительного движе-
ния многозвенного маятника конечности необходимым образом не совпадает
с большинством разнообразных собственных частот его составных элементов,
постольку реактивные силы обязательно будут создавать с экзогенной частотой,
сообщаемой звеньям через мышцы, очень сложные и изменчивые динамические
интерференции. А это значит, что движения подобного многозвенного маятника
смогут быть одинаковыми от раза к разу только в том случае, если активные
мышечные динамические добавки будут приспособительно заметно отличаться друг
от друга в последовательных циклах. Уровню синергий нужно все богатство и со-
вершенство его таламических афферентаций, чтобы гибко лавировать между всеми
этими реактивными силами и превращать их динамическую неурядицу в штампован-
ный узор. Не будучи достаточно привычными к механике, невропатологи и не
подозревают той огромной черновой работы, которая выпадает при этом на долю

уровня В и молча, терпеливо выполняется им в субкортикальных трюмах мозга.
Таким образом, менее всего приходится представлять себе pallidum в виде какого-
то склада клише, которое он включает по требованию, точно очередные патефон-
ные пластинки. Его движения только потому и могут быть столь стереотип-
ными, что он сам совсем не стереотипен.
Действительные причины склонности уровня синергий к штампам вскрываются
при более глубоком анализе физиологических и биодинамических закономер-
ностей его движений. Откладывая детальный анализ этого вопроса до гл. VIII, за-
метим пока, что по ходу выработки двигательного навыка совершается, как
правило, ряд значительных качественных изменений в самых принципах управ-
ления осваиваемым движением. Для большинства крупных, глобальных движений,
к которым преимущественно принадлежат отправления описываемого уровня, а
также для быстрых ритмических или однократных движений со значительными
амплитудами возникающих при них инерционных сил могут быть найдены такие
формы, при которых каждое отклонение движения от правильной траектории
вызывает появление реактивных сил, стремящихся вернуть звено на его преж-
ний путь. Если организму удается найти такие структуры движения, которые
в какой-то мере удовлетворяют этому определению так называемых динами-
чески устойчивых движений1, то ему уже не только не приходится активно пари-
ровать сбивающие реактивные силы фазическими тетаническими залпами (как на
более ранних стадиях выработки навыка), но, наоборот, он обретает возможность
прямо использовать их к своей всесторонней выгоде. Как показывают точные
циклограмметрические анализы, это приводит к двум результатам. Прежде всего,
снятие активных усилий, затрачивавшихся на гашение реактивностей, уже само
по себе создает заметную экономию как чисто энергетическую, так и иннер-
вационную, поскольку движение в соответствующих своих отрезках начинает
течь само собой, не нуждаясь более в пристальном контроле и коррекции.
А затем подобные динамически устойчивые формы — это, очевидно, формы, наи-
более согласующиеся со строением кинематических цепей тела, а потому и наи-
более экономичные сами по себе. Действительно, достижение такой стадии развития
сопровождается одновременно и уменьшением количества силовых волн в цикло-
грамметрических динамических кривых, и заметным снижением их амплитуд, т.е.
существенным увеличением коэффициента полезного действия.
Ясно, что для каждой данной двигательной задачи не может существовать много
подобных решений. Их, действительно, имеется либо по одному-единственному,
либо, в лучшем случае, единицы на каждую задачу. По понятным причинам
движения, близкие по форме к динамически устойчивым, но сами не являющиеся
таковыми, будут насильственно загоняемы реактивными силами в траектории
устойчивых движений. Это делает динамически устойчивые решения дискретными,
разделенными между собой полями неустойчивых саморазрушающих форм, к
тому же, вследствие своей трудной повторяемости, мало доступных заучиванию.
Таким путем создается дивергенция устойчивых форм или стилей движения как при
сознательной тренировке взрослых, так и при развитии у ребенка, например,
ходьбы и бега, вначале взаимно неотличимых. Выработка и закрепление таких
1 В гл. VIII дается более подробная характеристика явления динамической устойчивости и приво-
дится ряд биодинамических примеров движений этого рода.

динамически устойчивых форм движений, автоматически отливающихся в неболь-
шое разнообразие дискретных штампов, и приводят к образованию стойких
рисунков или формул движения, характерных для таламо-паллидарного уровня.
Суть дела здесь не в эффекторных стереотипах, в которых раньше усматри-
валась разгадка паллидарных штампов и внутренняя противоречивость которых
вскрыта выше. Действительная причина в том, что для огромных, сложных и гармо-
ничных синергий, какими являются, в частности, локомоции, возможны и выпол-
нимы лишь крайне немногие двигательные решения задачи об увязке между собой
фактической внешней цели движения, кинетической структуры двигательного
аппарата и возникающей из их столкновения реактивной динамики.
При всем исключительном совершенстве афферентаций и богатстве коорди-
национных возможностей уровня синергий он сохранил у человека очень мало
самостоятельных, ведущихся на нем движений. На первом месте среди них
следует поставить ”триаду”: движения выразительной мимики, пантомимы и
пластики, т.е. совокупность не символических, а непосредственно эмоциональных
движений лица, конечностей и всего тела. В очень большой мере сюда относятся,
далее, движения хореографические — не столько западного, локомоторного,
сколько восточного, пластического танца. В целом двигательный акт танца
строится выше рассматриваемого уровня, как и все вообще движения с экзогенным
ритмом. Уровень синергий при его бедных связях с телерецепторикой не при-
способлен к использованию ни зрительного, ни слухового контроля и управления.
Почти не выходя за пределы характеризуемого уровня, протекают многие
из движений вольной бесснарядовой гимнастики: наклоны корпуса, изгибы,
откидывания тела, разнообразные пластико-ритмические движения. Наконец,
сюда же отойдет группа полунепроизвольных движений — потягивания всем
телом, расправления членов, движений ласкания (объятия, поцелуи и т.п.), при-
вычных монотонно-машинальных движений и т.п. Все движения этого рода плавны,
гармоничны, обладают грацией даже у неграциозных людей. Если они ритмич-
ны и повторны, то уже не по примитивной формуле синусоиды (как в уровне А), а по
более замысловатым и разнообразным штампам (см. ниже рис. 29—31).
Процентное содержание самостоятельных движений этого уровня значительно
выше в моторном инвентаре малых грудных детей, о чем будет речь в гл. VII.
Из них заслуживает упоминания предшествующий развитию ходьбы билатераль-
ный чередовательный рефлекс ”шагания” (stepping) — ритмических дрыганий
ножками при лежании на спине, свидетельствующий о принадлежности к уровню
синергий у человека важнейших фонов ходьбы, еще у хищных млекопитающих
локализующихся не выше спинного мозга.
Для уяснения причин такой неожиданной бедности контингентов самостоя-
тельных движений, ведущихся на уровне В у человека, необходимо указать,
чего не хватает этому уровню для возможности самостоятельного выполнения
большего количества движений. Как мы видели; слабая сторона уровня синергий
заключается отнюдь не в однообразии или примитивности доступных ему движе-
ний: наоборот, это есть уровень ”владения своим телом”, способный находить
и осуществлять огромное количество сложных рисунков движения, разнообраз-
ных и по конфигурации и по ритму и обладающих недосягаемой для других
уровней степенью слаженности. Далее, именно этот уровень благодаря своей
особенно интимной и разносторонней связи с проприцептивной афферентацией

Рис. 26. Моментальный снимок позы при фигурном ката-
нии на коньках как характерный пример обширной синергии
В уровне В (воспроизведено из журнала ”Физкультура и
спорт”, 1936 г.)
больше всех других приспособлен к обузданию
реактивных сил и к созданию экономичных
траекторий ”динамически устойчивого” типа.
Очень возможно, что и на обширнейшие синергии
мышц он отваживается именно поэтому. Реаль-
ность синергий pallidi не в том, конечно, что
он, как думают иные неврологи, умеет посылать
какие-то особо сложные и искусные эффектор-
ные импульсы, а в том, что его совершенно
исключительная афферентация обеспечивает без-
укоризненную управляемость периферии. Сла-
бость уровня синергий не в качестве или не-
достаточном богатстве его афферентаций, а в
их односторонности. Ему не хватает дистантных
рецепторов и их синтеза, ведущего к овладению
внешним пространством. Его система координат
привязана не к окружающему эвклидову пространству — обширному, несдви-
гаемому и апериодическому, — а к собственному телу. Это уровень слишком
интравертирован. Он не годится ни в штурманы, ни в пилоты движения;
он — его призванный бортмеханик.
Фоновая роль уровня синергии огромна и не уступает по своему значению
роли уровня Л. Будучи не в состоянии из-за отрыва от телерецепторов и слабос-
ти связей с вестибулярной системой и мозжечком вести много самостоятельных
движений, уровень синергий с готовностью берет на себя всю внутреннюю
черновую технику сложного движения, если другой вышележащий и более
экстравертированный уровень обеспечивает его приспособление к внешнему миру и
внешним предметам. Таким путем уровень В обеспечивает всю внутреннюю коор-
динационную подкладку локомоторных движений — ходьбы, бега и т.д., полностью
оформляя всю кинетику этих гигантских синергий, но, так сказать, в отвлечен-
ном виде, вне конкретной обстановки. Ходьба должна совершаться куда-то, по
какой-то поверхности, мимо каких-то препятствий, по неровностям, ступенькам,
поворотам и т.п.; все это — вещи и мотивы, недоступные афферентации дан-
ного уровня. Именно поэтому поражения striati влекут за собой распад ходьбы,
хотя вся ее мышечная динамика реализуется таламо-паллидарной системой: вы-
ключение striati лишает ходьбу необходимого ей пилотажа, обрекая ее на холостой
ход. Зато при интактности следующего кверху уровня пространственного поля
С штампы и синергии разбираемого уровня обеспечивают протекание всевозмож-
ных движений уровня С: локомоций, перемещений и переносов, баллистических
движений, метких подражательных и многих иных движений, о чем речь будет в
следующей главе (рис. 26; рис. 27, не помещен. — Примеч. ред.).
Вряд ли без фонового участия уровня синергий были бы мыслимы и много-
численные целевые двигательные акты, относящиеся к уровням выше С. Уровень
синергий может участвовать в этих сложных движениях двояко: 1) или он уже

Рис. 29. Кимоциклограмма движений рук при опиловке как тип характерной фоновой си-
нергии в уровне В
Отметим чрезвычайную ритмичность и повторяемость узора движения при значительно большей
сложности его контуров по сравнению с синусоидальными треморами в уровне А (работа
автора, 1924 г.)
Рис. 30. Сложные ритмические синергетические силовые узоры (patterns) при нормальной ходьбе
человека
Наверху — кривые вертикальной слагающей усилий в центрах тяжести правой и левой ноги,
наложенные друг на друга. Посредине — вертикальная слагающая усилий в общем центре
тяжести обеих ног. Внизу — вертикальная слагающая усилий в общем центре тяжести всего
тела (работа автора, ВИЭМ, 193S г.)
упомянутым образом подкрепляет локомоцию в уровне С, а она в свою очередь
обеспечивает технический фон для движения более высокого уровня построения —
игры в теннис или футбол, работы сцепщика поездов или сталепрокатчика, движе-
ний военной атаки и т.п. (рис. 28, не помещен. — Примеч. ред.); 2) или же он не-
посредственно создает те или иные фоновые компоненты для одного из высших
уровней. Очень выразительным примером этого варианта взаимоотношений может
послужить скоропись, т.е. автоматизированное письмо, более детальный анализ
которого будет помещен ниже (см. гл. VIII). В этом акте очень ярко видны
два одновременно работающих и в равной мере необходимых уровня (фактически
в акте письма их больше), один из которых является ведущим, другой — техни-

Рис. 32. Кривые изменения углов руки при автомати-
зированном движении хлебания ложкой
Сверху вниз: α — угол приведения—отведения плеча,
β — угол сгибания—разгибания плеча, γ — угол
ротации плеча, δ — локтевой угол, ε — угол про-
супинации, ς — угол сгибания и разгибания кисти
в запястье, η — угол приведения и отведения кисти.
В движении отчетливо видна (фоновая) синергия пер-
вых четырех степеней свободы (α, β, γ, δ), дающих
почти одинаковые между собой по форме кривые,
несмотря на большое разнообразие и взаимную неза-
висимость управляющих ими мышц. Степени сво-
боды ε и ς дают на протяжении первой трети
движения свою отдельную прямую, на протяжении
остальной части движений — обратную синергию
(работа О. Зальцгебер и автора, Московское науч-
но-исследовательское бюро протезирования, 1939 г.).
Рис. 33. Моментальный снимок руки при атетозе
(по Monakow, из руководства L. Mohr und R. Stae-
helin)
Рис. 31. Наверху — кривые вертикальной слагающей усилий в центре тяжести всей ноги при
нормальной ходьбе человека (у трех разных испытуемых). Внизу — кривые продольных уско-
рений в основных пунктах ноги при нормальной ходьбе (сверху вниз): тазобедренное сочле-
нение, коленное сочленение, голеностопное сочленение и кончик стопы. Кривые приводятся
как образчик сложных ритмических силовых узоров, обеспечиваемых уровнем синергий (работа
автора, ВИЭМ, 1935 г.)

ческим и подчиненным. Подчиненный уровень В дает в этом акте колебатель-
ную синергию предплечья, кисти и пальцев, обычно текущую с явственным ритмом и
хорошо проступающую при вступительных раскачках руки вхолостую, приме-
няемых многими любителями своего почерка. Более высокие уровни D и Е
(см. гл. VI) накладывают на эти монотонные ритмические колыхания свои смыс-
ловые изменения, превращают их в ациклические и вяжут из них буквы и слова.
Используя образ из области радиотехники, можно очень точно сказать, что
смысловой уровень Е модулирует колебания, задаваемые (неграмотным) уровнем
синергий, подобно тому, как звуки речи, подаваемые в микрофон, модулируют
монотонные высокочастотные колебания, генерируемые передатчиком, превращая
их в ациклические и наделяя значением и смыслом.
В этом же варианте — модулирования монотонных синергий уровня В более
высокими уровнями — протекает и большое количество трудовых и производ-
ственных движений, особенно из числа высокоавтоматизированных циклических
процессов (рис. 29—32), о чем уместнее будет говорить при характеристике их
ведущих уровней.
Очень существенна роль синергий таламо-паллидарного уровня в автомати-
зации двигательных навыков. Автоматизация возможна в самых разнообразных
уровнях и сводится к передаче ряда технических координационных компонент
двигательного акта в нижележащие, не сознаваемые в данный момент уровни (как
указывалось, осознается всегда только ведущий уровень совершаемого движения, ка-
кова бы ни была его абсолютная высота). Очень выразительны и часты случаи авто-
матизации, связанные с переключениями компонент на уровень синергий. При этом
либо в уровне В постепенно вырабатываются по мотивам и побуждениям веду-
щего уровня новые двигательные комбинации, новые синергии, которые и замещают
собой первоначальные временные координационные построения на ведущем уровне
данного движения; либо же, может быть, вырабатывается в иных случаях и умение
использовать уже имеющиеся готовые автоматизмы из богатых фондов этого
уровня.
В патологических случаях резко различные между собой картины возникают:
1) при гипофункции (или выпадении) и 2) при гиперфункции данного уровня, обу-
словливаемой, как правило, выпадением верхнего экстрапирамидного этажа и осу-
ществляемой им регуляции функций таламо-паллидарного уровня. Выпадение
уровня В дает симптомокомплекс паркинсонизма, складывающийся из выключения
отправлений самого уровня синергий и из снятия его контроля над уровнем А,
впадающим вследствие этого в состояние перевозбуждения (гипердинамии). При
этом синдроме исчезают или резко убывают все те моторные проявления, которые
представляют собой и самостоятельные, и фоновые двигательные отправления
уровня В. За счет выпадения ”триады” получается амимия, скованность позы,
скудость жестов, отсутствие выразительных движения (см. рис. 20); подтверждая
теоретические воззрения James и Lange, беднеет в связи с этим и субъектив-
ная эмоциональная жизнь больного. Резко уменьшается количество автоматизмов.
Выпадение фоновых синергий дает себя знать в деавтоматизации как ходьбы,
так и всевозможных предметных навыков: исчезновение упоминавшихся уже спе-
цифических для этого уровня механизмов ритмизирующей перешифровки в свою
очередь разрушает многие автоматизированные акты и, кроме того, способ-
ствует развитию персевераций, о которых будет сказано дальше. Растормажива-

ние нижележащего уровня А приводит при этом к развитию общей ригидной
гипертонии и треморов покоя.
Для каждого уровня построения, как это будет подробнее показано в гл. IX,
характерны свои особые виды персеверации, т.е. невозможности по произволу
прекратить раз начатое движение или ритмический процесс, изменить принятую
позу и т.д. На уровне А такие персеверации обнаруживают себя в виде восковой,
каталептоидной гибкости, застывания позы и т.д. На уровне синергий персеве-
рации характернее всего проявляются в виде ослабления пусковых и останавливаю-
щих механизмов — тех самых начальных и концевых ”реле”, о которых выше уже
была речь. В результате получается резкий паралич инициативы: затрудни-
тельность начать идти, не меньшая трудность остановиться, если уже пошел, и т.д.
Если такого больного толкнуть назад или вбок, он пойдет задом или боком,
испытывая большие затруднения, чтобы остановиться (так называемая ретропуль-
сия и латеропульсия).
Патологическая гиперфункция уровня синергий сказывается в возникновении раз-
нообразных гиперкинезов, избыточных синергий и синкинезий (под послед-
ними мы будем подразумевать совместные движения бесполезного, патологиче-
ского характера). На первый план проступают непроизвольные рудиментарные дви-
жения, например, совокупность движений так называемого атетозного синдрома
Foerster: фиксации, обхватывающие движения, хваточно-держательные жесты, реак-
тивно-выразительные движения без цели и смысла, движения типа ползания и
лазания. Вся совокупность нарушений этой группы заслуживает названия гипер-
кинетической диссинергии (рис. 33; рис. 34—36, не помещены. — Примеч. ред.).
Возникающая в результате тех или иных растормаживающих болезненных
процессов гиперфункция уровня В как бы распахивает двери филогенетического
зверинца, глубоко затаенного в норме. И тогда из глубин моторики вылезают
уродливые, гротескные фоны без фигур и передних планов, без смысла и адекват-
ности: всяческие торзионные спазмы, обломки древних движений, атетозы, хореи,
непроизвольные рычания и вскрикивания — психомоторные химеры, безумие
эффекторики.
Глава пятая
КОРТИКАЛЬНЫЕ УРОВНИ ПОСТРОЕНИЯ
Пирамидно-стриальный уровень пространственного поля С
Уровень пространственного поля, как мы его называем по его наиболее харак-
терной черте, — он же пирамидно-стриальный уровень С — представляет собой
очень сложный и, по-видимому, далеко не вдруг оформившийся объект. Насколько
сейчас возможно судить, это скорее всего не один, а нечто вроде двух раз-
дельных уровней, один из которых в какой-то мере подчинен другому. Это
утверждение подкрепляется и тем, что анатомические приборы, обеспечивающие
его работу, имеют далеко не одинаковый филогенетический возраст. Однако
бесспорно, что это не два самостоятельных, независимых образования; их
функциональная слитность заставляет описывать этот уровень как нечто целое,

только со ссылками там, где это необходимо, на подуровни С1 и С2. Уровень
С представляет несомненный интерес и для психолога ярко выразившейся в нем
той формой афферентной сигнализации, которая получила выше (см. гл. II) обозна-
чение сензорного синтеза или сензорного поля, и для физиолога и невро-
патолога своей слитной двойственностью и тем, что составляет характерную
особенность его координационных отправлений: вариативностью и пластичностью1.
Сложная структура уровня пространственного поля проявляется прежде всего
в том, что он имеет два выхода на эффекторную периферию: и пирамидный,
и экстрапирамидный. Проводимое классической неврологией противополагающее
разделение всей моторики на пирамидную и экстрапирамидную не совпадает
своими границами с водоразделом между описываемыми в этой книге уровнями
построения, пролегающим более или менее точно между striatum и pallidum. Грань
между пирамидной и стриальной (экстрапирамидной) системами не стерта, однако,
в функции уровня С и проявляет себя в разделении двух вышеназванных под-
уровней, отличающихся один от другого и по оттенкам структуры их сензорных
полей, и по контингентам реализуемых ими движений, и по филогенетическим
биографиям обоих.
Уровень С резко отличается от предыдущего уровня синергий как по ведущей
афферентации, так и по смысловому содержанию свойственных ему движений и
целому ряду их внешних характеристик. Ведущая афферентация этого уровня есть
синтетическое пространственное поле.
Выше уже говорилось о том, что для высокоорганизованных уровней построе-
ния не приходится понимать под афферентацией первичную, сырую рецепторику.
Уже при описании уровня синергий мы имели случай упомянуть о том, что его
ведущая афферентация формируется в результате синтетической переработки пер-
вичного сензорного материала в системе подкорковых ядер. Афферентации позы,
реактивной динамики, угловых скоростей звеньев и систем тела представляют
собой синтезы первичных проприо- и тангорецептивных ощущений, обросшие
отметками местных знаков и упорядоченные в какой-то единой для всего тела
системе координат. Значительно более синтетична, обобщена и, главное, объек-
тивирована афферентация уровня пространственного поля С. В ее состав мощной
струей вливается кортикальная слагающая, правда, пока еще в виде самых пери-
ферийных полей коры, ее ”входных и выходных ворот”, по выражению Monakow.
Ее первичные сензорные станции в коре больших полушарий таковы: зритель-
ные поля (area striata, 17 и 18 Brodmann), осязательно-проприоцептивные
(заднецентральная извилина, Brodmann), видимо, в какой-то мере слуховые и вести-
булярные. Наконец, к афферентационным субстратам; этого уровня принадлежит
и кора полушарий нового мозжечка (neocerebelli). Итак, тангорецепторика фигу-
рирует в составе синтетической уровневой афферентации уже второй раз, участво-
вав перед этим в образовании сензорного синтеза уровня синергий. Здесь она
появляется сильно преображенной, пройдя в зрительных буграх сложную предва-
1 Очень напрашивается предположение, что указанная двойственность субстратов уровня С у человека
обусловливается переживаемым им в настоящее время энцефализационным переходом из экстрапира-
мидной системы в пирамидную. Конечно, этот процесс протекает настолько медленно, что его не-
возможно непосредственно заметить; но, видимо, через соответственное количество тысячелетий
этот уровень, у птиц и низших млекопитающих еще полностью стриальный, окончательно пере-
ключится у человека в кору полушарий.

рительную переработку и отсев и включив в свой маршрут еще один добавоч-
ный неврон. Этот сензорный полусырой материал неразрывно срастается со сле-
дами, сохраненными памятью, и изо всей переименованной совокупности индиви-
дуально и прижизненно конструируется нерасчленимый синтез ”пространственного
поля” — образования, хорошо известного психологам в процессах упорядочен-
ного восприятия, но гораздо менее знакомого неврофизиологам в роли ведущей
эффекторно-координационной формации.
Поле пространства, в котором организуются движения животного, разу-
меется, филогенетически гораздо древнее, нежели полукортикальный уровень С.
Не лишено интереса проследить его постепенную эволюцию, в известной мере
одномоментно отраженную в нервных системах высших позвоночных. Элементы
организации пространства имеются уже в самом низовом уровне А, где она
проявляется в виде примитивных тропизмов тяготения, выступая как почти бес-
примесная полярность верха и низа. В таком именно виде мы встречаемся с
пространством как координационным фактором и у насквозь палеокинетических
бесскелетных беспозвоночных, где поля тяготения определяет и стойко выдер-
живаемое расположение тела в пространстве, и распределение мышечного тонуса
(Uexcüll). В первом неокинетическом, централизующем уровне В пространство
проявляет себя в виде системы координат собственного тела, обобщенной в единой
системе местных знаков, но еще не спроицированной на внешнее дистантное окру-
жение. Переход к уровню С знаменует собой скачок к содержанию, несравнен-
но более сложному и отвлеченному от первичной рецепторики 1.
Пространственное поле уровня С не есть ни ощущение, ни их сумма. Пока оно
формируется, в нем участвуют и зрительные ощущения, и глазодвигательные ощу-
щения, связанные с аккомодацией и стереоскопическим зрением, и осязательные
ощущения с их местными знаками, и проприоцепторика всего тела, возглав-
ленная вестибулярными ощущениями тяготения и ускорений, и, несомненно,
бесчисленные осколки с других рецепторных систем. В нем возможны много-
численные компенсации и викарные взаимозамены, так как, например, слепорож-
денные вырабатывают себе без помощи зрения афферентационное поле, настолько
сходное с пространственным полем зрячих, что ни в области геометрических
представлений, ни в области пространственной моторики не впадают со зрячими
почти ни в какие противоречия. Когда это поле создалось и выработалось,
оно уже настолько абстрагируется от первичных рецепций, лежащих в его основе,
что уловить в нем их следы становится невозможным самому пристальному
самонаблюдению.
Самый замечательный по резкому отличию от афферентации предыдущего уров-
ня признак пространственного поля — это его объективность. Оформив-
шиеся пространственное поле полностью соотнесено с внешним миром и осво-
бождено от той неотрывной связи с собственным телом, которая так сковывает
и обесценивает пространственный синтез уровня синергий. Далее, простран-
ственное поле уровня С обширно, несдвигаемо и гомогенно. Обширность во многом
обеспечивается участием телерецепторов в его построении; однако это поле
обладает теми же свойствами и у слепорожденных, использующих для его форми-
1 Эволюция пространственного синтеза в вышележащем уровне D обрисована в гл. VI.

рования локомоцию в сочетании с активным осязанием (пальпаций). Лишенная
обоих главных телерецепторов Helen Keller могла изучить геометрию, понимала и
любила скульптуру, в своих литературных работах выражалась о пространстве
как зрячая. Еще важнее для объективации пространственного поля прочно свя-
занное с ним ощущение его несдвигаемости. Когда мы ходим, поднимаемся на лест-
ницу, поворачиваемся кругом себя, мы не только знаем, но и ощущаем со всей
наглядностью и непосредственностью, что перемещаемся мы, в то время как про-
странство с наполняющими его предметами неподвижно, хотя все рецепторы
говорят нам об обратном1. Если можно так выразиться, каждый субъект еще с
раннего детства преодолевает для себя эгоцентрическую, птоломеевскую систему
мировосприятия, заменяя ее коперниканской.
Далее, пространственное поле гомогенно и апериодично, т.е. однородно во всех
своих частях и не содержит в себе никаких элементов чередования или цикли-
ческой повторяемости, которых так много в координатной системе собствен-
ного тела, на уровне синергий2.
Следующими важнейшими свойствами пространственного поля являются его
метричность и геометричность. Оно включает в себя точную и взыскатель-
ную оценку протяжений, размеров и форм, входящих в качестве существенных
признаков также и в движения, выполняемые на этом уровне: это область точ-
ности и меткости. Геометричность пространственного поля характеризует в
наибольшей мере верхний, кортикальный подуровень С2, проявляясь в соблю-
дении геометрической формы и геометрического подобия. Наделенное всеми пере-
численными свойствами пространственное поле уровня С представляет собой самое
объективное из ”пространств”, сопряженных с последовательными уровнями по-
строения; дальше кверху, в уровне действий (см. гл. VI), оно эволюциони-
рует в сторону схематизации и, выигрывая в смысловой упорядоченности, несом-
1 Эта уверенность в несмещаемости пространства настолько прочна в норме, что случаи, когда,
покачнувшись или перевернувшись, человек ощущает, будто качнулось или перевернулось внешнее
пространство, свидетельствуют уже о патологическом расстройстве вестибуло-мозжечковой системы
(”головокружение”).
2 В несомненной связи с этой апериодичностью пространственного поля стоит встречающееся у пар-
кинсоников явление, уже упоминавшееся в гл. IV: полная невозможность ходить по не размеченной
тем или другим способом поверхности. Такая потеря способности шагать иначе, как по разметкам,
обычно трактуется как результат потери побуждений (”Antriebe”) к самопроизвольному движению,
а разметки пола понимаются как экзогенный суррогат для замены этих побуждений. Объяснение
это натянуто, так как, в конце концов, какие есть у нас основания полагать, что черта на полу может
заменить собой побуждение к очередному ступанию ногой? Здесь для объяснения одной догадки
подставляется другая. Гораздо более убедительно объяснение, прямо вытекающее из сказанного
выше о свойствах пространственного поля. У паркинсоников избирательно поражается уровень
синергий, особенно приспособленных по всем свойствам своей афферентации к кольцевым про-
приоцептивным замыканиям, к ритмическим чередованиям и повторениям. В результате такого
поражения деавтоматизируются циклические процессы, протекавшие раньше на этом уровне, —
в первую очередь ходьба. Разрушается и тот механизм перешифровки, который в норме пре-
вращает побуждение к перемещению своего тела в апериодическом пространственном поле в перио-
дический, циклический акт шагания, реализуемый уровнем синергий. С распадом этого уровня нару-
шается не побуждение к движению, а способность находить в апериодическом пространстве пред-
посылки для периодических актов. Бумажные полоски или меловые черты на полу являются
суррогатами именно для этих предпосылок: они периодизируют пространственное поле. Для нормаль-
ного человека ходьба по полосам или, например, по шпалам, создает, наоборот, добавочные
затруднения, сбивая (деавтоматизируя) привычный механизм перешифровки (см. гл. VIII).

ненно, теряет зато в строго объективном, фотографическом соответствии действи-
тельным метрическим соотношениям.
Пространство уровня С отнюдь не пустое: оно заполнено объектами, имею-
щими размер, форму и массу, и силами, действующими между этими объектами.
Эти силы тоже относятся нами к внешним координатам; они исходят от внеш-
них тел и привязаны к ним, а не к нашему телу: мы и силовое поле проицируем
во внешнее пространство.
Этими свойствами пространственного поля как ведущей афферентации опреде-
ляются и основные характеристики управляемых им движений.
Движения, самостоятельно ведущиеся на уровне пространственного поля, обра-
зуют у человека уже чрезвычайно обильный класс, резко отличающийся по своему
богатству и разнообразию от более чем скудного ассортимента, обнаруженного нами
на уровне синергий. Прежде чем обращаться к их характеристике, следует
упомянуть, что класс движений уровня пространственного поля образует собой
”потолок” моторных возможностей: а) у высших рептилий, б) у птиц (у перелет-
ных и хищных птиц стриальный подуровень С1 проходит в некоторых отноше-
ниях через кульминационную точку своего филогенетического развития) и в) у низ-
ших млекопитающих, а также у человека в его раннем онтогенезе — прибли-
зительно до второго года жизни, продолжая резко преобладать у него в тече-
ние всего детства. У высших млекопитающих начинает понемногу формироваться
чисто кортикальный уровень действий D, но только у человека имеет место
чрезвычайно интенсивный рост количества и сложности предметных и цепных
действий этого уровня и формирование чуждых вообще всем животным высших
кортикальных символических уровней (группа Е), в связи с чем и относительное
количество движений из уровня пространственного поля, и во многом степень
их совершенства начинают ощутимо падать.
Движения уровня пространственного поля имеют прежде всего ясно выражен-
ный целевой характер: они ведут откуда-то, куда-то и зачем-то1. Эти движения
экстравертированы, обращены на внешний мир в не меньшей мере, чем движения
уровня синергий интравертированы. Движения уровня С несут, давят, тянут,
берут, рвут, перебрасывают. Соответственно с этим они имеют начало и конец,
приступ и достижение, замах и бросок или удар. Движения в пространственном
поле всегда по своей сути переместительны; если их внешнее оформление иногда
по необходимости и циклично в силу устройства наших конечностей (ходьба, бег), то
по своей смысловой структуре описываемые движения так же апериодичны, как и
само пространство, в котором они текут.
Переместительное движение по самой своей сути предполагает прилаживание
к условиям того внешнего пространства, в котором оно протекает. Эта приспо-
собительностъ к пространству, владение пространством есть третья характер-
ная черта движений рассматриваемого уровня, совершенно чуждая нижележа-
щим уровням построения. Она проявляется в двух планах или оттенках, наме-
1 Это не значит, разумеется, что мы отказываем движениям уровня синергий в целесообразности:
в любом уровне движение, правильно решающее возникшую перед особью задачу, целесообразно.
Но при этом движения в уровне С, все равно — однократные или повторные, всегда приводят
к явственному целевому конечному результату (перекладывание вещи, вбивание гвоздя и т.п.), а
движения в уровня синергий — нет (двенадцать подряд гимнастических приседаний или улыбка).

чающих грань между обоими упоминавшимися подуровнями. В нижнем (стриаль-
ном) подуровне она проявляется как приспособительность по ходу процесса. В
уровне синергий, например, заканчивается и оформляется в детстве сложней-
ший синергетический концерт ходьбы, но ходьбы, так сказать, холостой или
абстрактной. Стриальный подуровень адаптирует этот акт к рельефу и консис-
тенции дороги, к уклонам, закруглениям, скользким местам, к бесчисленным
мелким коллизиям, о которых босая нога могла бы многое рассказать обутой.
Все эти изменения и прилаживания — прилаживания уже к внешнему полю, а не к
собственному телу и его динамике, как это было на уровне синергий, технически
необходимы для того, чтобы ходьба могла стать реальным, практически примени-
мым актом. Эту группу приспособлений можно определить как проекцию дви-
гательного процесса на внешнее реальное пространство с его силами и объек-
тами. В верхнем подуровне С2 та же приспособительность к внешнему простран-
ству становится тоньше и специализированнее, приобретая более выраженный
целевой, или финальный, характер, и превращается в проекцию движения на его
конечную точку во внешнем пространстве с установкой на точность или мет-
кость. Этот подуровень в очень большой мере индиферентен к траекториям,
способу и характеру выполнения промежуточных этапов перемещения, полностью
перенося коррекционное ударение в конечный пункт, в который, как в фокус,
должны собраться все возможные (и фактически встречающиеся при повторе-
ниях в силу вариативности) траектории данного движения.
Далее, так как владение внешним пространством невозможно без уменья справ-
ляться с внешними силами, к движениям уровня пространственного поля отно-
сятся и движения силовые: поднимание тяжестей, баллистические (ударные, ме-
тательные) движения и т.п.
Следующая общая черта движений описываемого уровня тесно связана с упо-
минавшейся уже объективированной однородностью пространственного поля и
очень характерным образом выделяет эти движения среди других. Эту черту
можно было бы назвать пространственной обусловленностью движений в проти-
вовес позной обусловленности, господствующей на уровне синергий. Движения
уровня С очень четко связаны со своими плацдармами во внешнем пространстве
и очень мало связаны при этом с позой собственного тела в целом и даже с пози-
циями промежуточных звеньев самой движущейся конечности. Скрипач, у кото-
рого моторика движений смычка базируется в основном на уровне синергий1,
никогда не решится изменить позу правой руки и стандартный рисунок ее
межзвенных углов ни по отношению к инструменту, ни по отношению к верхней
части туловища. Наоборот, у пианиста, двигательный состав координаций кото-
рого теснее всего связан с уровнем пространственного поля, самые разно-
образные изменения позы тела и положении играющих рук никак не сказы-
ваются ни на меткости, ни на точности исполнения, ни на его темпе, причем в
число таких изменений можно (эксперимента или фокуса ради) включить и самые
причудливые, акробатические позиции тела. Излишне подчеркивать, как сильно
могут изменяться при этом все позные и угловые соотношения играющих рук.
1 Точнее говоря, этот уровень ведет важнейшие из фоновых компонент двигательного состава этого
акта, протекающего в самом главном и целом (в неразрывной связи с работой левой руки)
на высших кортикальных уровнях.

Наоборот, то, что пианисты называют туше и что непосредственно относится
к способам извлечения звука и к художественным качествам последнего, будучи
основано на фоновом уровне синергий, уже теснейшим образом связано с посад-
кой и позой рук. Это хорошо известно каждому музыканту-педагогу, и во имя этого
ни один художник эстрады никогда не примирится с малейшей небрежностью
в качествах табурета, подставленного к. инструменту. Элемент меткости (про-
странственное поле) не сбивается от изменений посадки и позы, а в то же время
элемент туше (синергии) чувствителен к ним так же, как и координации
смычковой руки скрипача.
Эта противоположность между уровнями В и С нуждается в анализе. Низко
стоящий уровень синергий, являющийся одним из старейших в филогенезе прояв-
лений церебральной интеграции движений и ознаменовавший своим появлением
возникновение возможности огромных, охватывающих все тело синергий, в то же
время педантически нетерпим к малейшим изменениям двигательного состава
реализуемых им движений и фонов и чрезвычайно склонен к образованию стой-
ких штампов и стереотипов движения. Это объясняется тем, что построение
движений уровня синергий и всех его сензорных коррекций исходит из соб-
ственного тела, из проприоцептивных ощущений поз этого тела, суставных
углов и т.д. Эти позы, последовательно проходимые во время движения (а также
и те реактивные силы, которые неизбежно возникают при этом), и становят-
ся самой сутью движений, закрепляясь в виде навыка. Такому закреплению
стандартной формулы, несомненно, способствует и образование свойственных
этому уровню динамически устойчивых форм движения, которые автоматически
препятствуют всяким отклонениям от раз найденного стереотипа (см. гл. VIII), но
дело отнюдь не только в них одних, так как и медленные движения в уровне
синергий, не проявляющие механических предпосылок к динамической устой-
чивости, тоже тяготеют в этом уровне к стереотипам.
Резко отличный по всем своим свойствам от этой штампообразности харак-
тер движений уровня пространственного поля подводит вплотную к большой
группе явлений, имеющих первостепенную важность. Речь идет о взаимоотноше-
ниях между точностью и вариативностью, затрагивающих попутно и еще целый
ряд других свойств координационного процесса.
Дело в том, что в зависимости от смыслового характера задач, свойствен-
ных тому или другому уровню, и от тесно связанного с ним качества и состава
его корригирующих афферентаций в каждом уровне по-другому расставляются уда-
рения между важным и неважным, по-своему проводятся знаки равенства между
не вполне одинаковыми движениями или их компонентами. Среди бесчисленных
возможных сторон движения, подлежащих сензорной коррекции, каждый из уровней
вычленяет те, к которым он особенно взыскателен и для управления которыми он
наиболее адекватно вооружен, отделяя их от тех, к которым он остается
более или менее индиферентным. Очевидно, по отношению к первым он будет
соблюдать максимально доступную ему устойчивость и точность, в то время как
вторые будут в большей степени предоставлены им либо на волю случайности,
либо на коррекцию, проводимую фоновыми уровнями, если какой-нибудь из
них, в свою очередь, заинтересован в корригировании этой стороны и в выдер-
живании ее на высокой марке точности.
Так, например, верхний подуровень пространственного поля С2 делает решающее

ударение на точности попадания, или меткости: меткости броска, удара, точ-
ности показывания или прикосновения, а в более сложном оформлении на точ-
ности воспроизведения видимой формы, например, срисовывания фигуры с соблю-
дением геометрического подобия. При этом подуровень С2 в большой степени
безразличен к путям достижения требуемой финальной меткости и к поведению
органа в промежуточных точках. Нижний подуровень С1 столь же требователен
к точности, реализуемой по ходу движения: прилаживанию ходьбы к неровнос-
тям почвы, ступенькам, подъемам и спускам, прилаживанию движений каран-
даша к обведению нарисованного контура, движений напильника — к конфи-
гурации обрабатываемой поверхности и т.д. Уровень действий D, о котором
речь будет ниже (см. гл. VI), столь же требователен по отношению к конеч-
ному результату смысловой цепи движений при заметном индифферентизме к сос-
таву рабочих приемов и последовательных исполнительных элементов цепи.
Примеры было бы легко умножить.
Есть очень много движений, для которых установить объективный критерий
точности значительно труднее, нежели для движений, связанных с меткостью
попадания. Здесь на помощь приходит то обстоятельство, что, естественно, уровни
допускают по отношению к безразличным для них сторонам и компонен-
там движения значительно более высокую вариативность, нежели по отношению
к тем, которые имеют для них первостепенное значение. Таким образом опре-
деляется очень характерный признак принадлежности движения к тому или другому
уровню или же к его уровневому составу, который можно было бы назвать
признаком специфической вариативности (см. гл. IX). Помимо качественных
отличий в направлениях и сторонах, предоставляемых разными уровнми на долю
вариативности, имеет место и очень выразительный количественный рост вариа-
тивности снизу вверх, от уровня к уровню, стоящий в несомненной связи с упо-
минавшимся еще в гл. I ходом биологической эволюции двигательных задач в на-
правлении все растущего разнообразия и приспособительности. Действительно,
вариативность является оборотной стороной точности: не располагай тот или
иной уровень известными резервами вариативности и изменяемости реализуе-
мых им движений, он был бы не в состоянии гибко и точно прилаживать их к
разнохарактерным условиям действительности.
Вариативность и изменяемость движений уровня синергий крайне незначитель-
ны1, что отчасти искупается высокой тщательностью отделки и амплитудой
синергетического охвата, присущими его двигательным штампам. Вариативность
подуровня С1, а особенно С2, значительно выше, как будет еще показано на ряде
примеров2. Еще больше она у уровня действий D, хотя там вступают в силу
некоторые характерные ограничения.
1 Наши циклограмматические измерения многих случаев высокоавтоматизированных циклических
движений, как ходьба, бег, опиловка и т.п., показали, что вариативность последовательных синергети-
ческих циклов обычно не превышает нескольких миллиметров по пространственным координатам
траекторий и нескольких миллисекунд по длительностям.
2 Характерная черта соотношений между вариативностью и точностью видна из следующего примера.
Если испытуемый повторяет несколько раз (на уровне синергий) круговое движение рукой в порядке
гимнастического упражнения, то, как показывает обмер циклограмм, последовательные круги откло-
няются друг от друга не более чем на 10—15 мм — настолько точна здесь координация. Если же
движение состоит в уколе иглой начерченной точки (уровень пространственного поля), то точность
самого укола оказывается намного выше, чем у предыдущего движения; до долей миллиметра;

То самое явление, которое в непроизвольном плане выглядит как вариатив-
ность, в плане преднамеренном и целевом обращается во взаимозаменяемость
двигательных компонент и переключаемость движения с одного органа на другой.
Движения уровня пространственного поля обнаруживают в резком отличии от
движений и фоновых координаций, управляемых уровнем синергий, очень большую
переключаемость. Показать точку одинаково легко и точно можно и пальцем
правой руки, и пальцем левой, а в случае надобности пальцем ноги, носом и т.д.
Взять предмет, поднять с пола карандаш, нажать кнопку звонка, поднять щекол-
ду, дернуть за веревку можно с равной легкостью как одной, так и другой рукой,
с любого бока и любым способом. Штампы уровня синергий, привязанные к опре-
деленным позициям конечностей, конечно, тем более привязаны к самой конечности,
освоившей их. В вышележащем уровне D уже отчетливо сказывается функциональ-
ная неравноценность правой и левой руки за счет доминантности одного из
полушарий; таким образом, переключаемость, несомненно, проходит в описывае-
мом уровне С через свой максимум.
В уровне пространственного поля легко переключаемы не только траектории
движения и исполнительные органы, переключаемы также приемы. При ходьбе в
реальных условиях: на пересеченной местности, в горах и т.д., задача движения —
перемещение в определенное место — по ходу дела решается десятками способов:
ходьбой, прыжком, ползком, бегом, карабканьем. Мальчику нужно пройти сто
шагов; он из них часть пройдет, часть пробежит, часть проскачет на одной ножке
или пройдется колесом. Человеку, умеющему ездить на велосипеде, совершенно
безразлично, какой рукой, в каком месте и какой хваткой держаться за руль;
очень легко научается он ездить и без руля и тому подобному.
У упоминавшегося уже ранее скрипача движение левой руки строятся в от-
ношении важнейших двигательных фонов на уровне пространственного поля, как и
движения рук пианиста. Здесь, как известно, не только с большой легкостью
совершается смена позиций кисти или смена избранной для исполнения струны
(знаменитые виртуозы, когда у них лопались на эстраде струны, не раз дово-
дили до конца труднейшие концерты на одном баске), но и легко осуществля-
ется переключение, например, со скрипки на альт, хотя у последнего длина
грифа, т.е. и все аппликатуры, все требуемые взаимные расстояния между кон-
цами пальцев, почти в полтора раза больше, чем у скрипки. Хорошему скрипачу
легко дается усвоение аппликатуры даже виолончели, хотя здесь изменены уже
не только размеры, но и положение, и направление грифа.
Другой аспект все той же переключаемости, свойственной уровню простран-
ственного поля, — это пресловутая ”пластичность” нервной системы, обнаружи-
вающаяся во всевозможных экспериментах с ампутациями и нервными и мышеч-
ными анастомозами. Достаточно просмотреть соответствующую литературу
(Bethe, Osborne, Kilvington, П.К. Анохин, Э.А. Асратян и др.), чтобы убедиться,
что все отмечавшиеся экспериментаторами быстрые перестройки и переключения
в опытах этого рода относились к движениям на уровне пространственного поля;
а в то же время те траектории, по которым рука при повторных уколах двигалась к бумаге,
могут расходиться друг с другом на многие сантиметры. Таким образом, целевая точность
(отсутствующая в уровне синергий) во много раз превосходит точность, доступную уровню В, но
• при этом уровень пространственного поля очень мало озабочивается тем, по каким путям и какими
средствами организуется эта финальная точность.

Рис. 40. Письмо бездвурукого Я. (см. левую сторону рис. 38)
Сверху — карандашом, зажатым в зубах, снизу — пером, зажатым в щипчики ручного про-
теза. Несомненно наличие в обоих случаях некоторых общих особенностей почерка (конец
слова ”Привет”, группы букв ”конфе” ”Ярош” и т.д.)
с движениями из уровня синергий их постигло бы горькое разочарование. Подоб-
ные же явления ярко выражены у ампутированных людей-инвалидов (рис. 37—39, не
помещены. — Примеч. ред.). Так, инвалиды, лишенные обеих рук, легко нау-
чаются писать ногой или ртом. Автор наблюдал в 1941 г. девушку, лишившуюся при
железнодорожной катастрофе обеих рук и одной ноги. Она обучалась в средней
школе и умела хорошо писать: а) ртом, б) уцелевшей ногой и в) искусст-
венной рукой. Что очень характерно для координаций уровня пространственного
поля, почерк ее при всех трех приемах сохранял свои характерные черты (рис. 41,
не помещен. — Примеч. ред.), т.е. также обнаруживал свойство переключае-
мости. На рис. 40 приведено письмо бездвурукого мужчины; один отрывок написан
карандашом, зажатым в зубах, другой — пером, зажатым в щипчики ручного
протеза. Рисунок ясно показывает, как пространственный контур движения на-
ходит себе дорогу через самые разнообразные перешифровки. С движениям уровня
синергий ничего подобного не получается из-за несмещаемости штампов.
Надо заметить, что и у здоровых людей почерк проявляет подобную же пере-
ключаемость. Нам безразлично, писать ли мелко или крупно, пером на горизон-
тальной или мелом на вертикальной плоскости, хотя при этих вариантах движет
ния вовлекаются в работу совершенно разные мышцы и разным образом. Автор
ставил опыт над интеллигентным субъектом, заставив его без какой бы то ни было
предварительной тренировки писать карандашом, прочно укреплявшимся: 1) к пра-
вому запястью, 2) к правому локтю, 3) к правому надплечью, к кончику 4) правой и
5) левой стопы, а кроме того, карандашом, взятым 6) в зубы и 7) в левые
пальцы (рис. 42, не помещен. — Примеч. ред.). Во всех этих переключениях
90

письмо удавалось сразу, хотя и с известным трудом; результаты опыта приведены
на рис. 43. Интересно, что плавная округлость скорописного почерка (создавае-
мая фоновыми координациями уровня синергий) не удержалась ни в одном из
вариантов письма, кроме привычного писания правой кистью; в то же время
почерковый характер отдельных букв, связанный с коррекциями уровня С, сохра-
нен всюду очень отчетливо.
Все проявления переключаемости, о которых речь шла в последней группе
примеров, относятся уже к верхнему подуровню пространственного поля. Этот
подуровень в еще большей мере, чем нижний, проявляет свойства освобожденности
от жестких измерителей низовых уровней. Нам не только безразлично, изобра-
зить ли квадрат, круг, букву и т.п. на горизонтальной или на вертикаль-
ной поверхности, длинным или коротким карандашом или прямо пальцем; нам в
равной мере безразлично, изобразить ли эти контуры мелко или крупно. Если
нижний подуровень сочетает позную и суставно-угловую переключаемость с сохра-
нением пространственного тождества (конгруентности), то подуровень С2 рас-
пространяет эту же переключаемость и на случай сохранения геометрического
подобия. Пример с почерком, может быть, особенно разителен, показывая, как
ведущий геометрический образ пролагает себе путь через любые мышеч-
ные системы, через любые иннервации, при любых масштабах. Срисовывая нахо-
дящийся перед глазами рисунок или натуру, рисовальщик воспроизводит их с точ-
ным соблюдением геометрического подобия, и, во всяком случае, степень труд-
ности такого воспроизведения меньше всего зависит для него от выбранного
масштаба рисунка.
Обобщая, нужно сказать, что во всех рассмотренных случаях движущуюся
конечность (точнее говоря, ее рабочую точку) ведет пространственный контур
движения: в подуровне С1 — непосредственно заданный (типовое движение —
обведение предъявленной фигуры); в подуровне С2 — заданный или представляе-
мый как геометрическая форма, без ограничения местоположения и масштаба
(типовое движение — срисовывание фигуры). Именно по отношению к рабочей
точке и соблюдается в описываемом уровне наинизшая вариативность и наибольшая
точность. Особенно замечательны случаи, когда рабочей точкой служит не какой-
либо пункт самой конечности, а пункт на продолжающем ее орудии: кончик
пера, карандаша, ножа, центр теннисной ракетки, боек молотка и т.п. В этих
случаях при развитом двигательном навыке, несмотря на то, что эти рабочие
пункты орудий лишены каких-либо возможностей для прямой сензорной сигна-
лизации, корригирование их движения осуществляется все же отнюдь не только по-
средством зрения. Это ясно подтверждается тем, что при автоматизации такого
навыка очень часто оказывается возможной работа не глядя. Это может означать
только, что в проприоцепивной сензорно-коррекционной системе с помощью зре-
ния вырабатываются соответственные перешифровки, переводящие пространствен-
ные ощущения в элементах конечности на язык соответствующих этим ощущениям
позиций и перемещений рабочей точки1.
1 И проприоцептивная оценка положения в пространстве кончика собственного пальца дается менее
всего рецепторами, помещающимися на нем самом, и создается синтетически по данным проприо-
афферентации всех пунктов руки; только в этом случае навык оценки положения прочно авто-
матизирован еще с детства.

Рис. 43. ”Пластичность нервной системы” при письме различными пунктами конечностей
1 и 2 — нормальная скоропись пальцами правой руки; 3 — карандаш удерживается в пальцах
правой руки, письмо производится раскачиваниями правой кисти как целого; 4 — карандаш
укреплен около шиловидного отростка правой лучевой кости; 5 — карандаш укреплен около
медиального надмыщелка правой плечевой кости; 6 .— карандаш укреплен на правом над-
плечье; 7 — карандаш укреплен к носку ботинка правой ноги; 8 — карандаш удерживается
зубами и прибинтован к голове; 9 — карандаш удерживается пальцами левой кисти; 10 —
карандаш укреплен к носку ботинка левой ноги. Линии внизу каждого факсимиле — 5 см
натуральной величины. Испытуемый — нормальный нетренировавшийся субъект с преобладанием
предметного уровня в моторике. На рисунке видны: а) весьма большая сохраняемость характера

Наконец, все те же явления вариативности и переключаемости и уже обрисо-
ванная гибкая приспособляемость уровня С к изменчивым условиям действи-
тельности играют самую главную роль в осуществлении экстемпоральности,
отмечавшейся еще в гл. I в числе сторон и направлений развития двигатель-
ных реакций в филогенезе. Действительно, уровни, хорошо приноровленные к
выполнению штампов, мало пригодны для реализации- разовых, непредвиденных
двигательных реакций, может быть, именно в силу большой и громоздкой
сложности выполняемых ими координации. Штампы уровня синергий могут быть
очень точно пригнанными, отработанными, обладать сыгранностью, охватывая
иногда огромные ансамбли мышц и сочленений, но создавать новые, внезапные
двигательные комбинации этому уровню так же трудно, как оркестру играть
импровизацию. Наоборот, более высокие уровни, легко идущие в непроизволь-
ном плане на допущение вариаций в отдельных сторонах и компонентах дви-
жения, с той же легкостью осуществляют по побуждениям удобства или необ-
ходимости преднамеренные разовые модификации своих (обычно более простых и
портативных) движений, откликающиеся на то или другое нетрафаретное измене-
ние ситуации. Если сензорные коррекции уровня организованы так, что допускают
возможность целого ряда эквивалентных путей, ведущих к одному и тому же резуль-
тату и легко взаимозаменяемых, то эта же способность к переключению и прокла-
дыванию различных от случая к случаю тропинок к неизменной цели позво-
ляет легко нащупывать и новые комбинации движений. Экстемпоральность, как
правило, не проявляется по отношению к тем сторонам движения, которые дан-
ный уровень выдерживает точно, на низкой вариативности. Здесь гибкость и
приспособляемость двигательного аппарата проявляют себя только медленно, путем
длительных перестроек на основе накапливаемого опыта.
Таковы общие черты движений и координаций уровня пространственного поля.
Обращаемся к его локализации.
О мозговых субстратах его афферентационной части было уже сказано в начала
этой главы. Эффекторных образований у этого уровня, по меньшей мере, два,
что и подкрепляет в первую очередь проводимое здесь разделение его на два
подуровня: 1) corpus striatum (полосатое тело), анатомически составленное из двух
далеко отставленных друг от друга ядер, nuclei caudati (хвостатого ядра) и putaminis
(скорлупы), и являющееся верхним этажом экстрапирамидной эффекторной сис-
темы, и 2) гигантопирамидное поле 4 коры полушарий, представляющее собой
”выходные кортикальные ворота” пирамидной эффекторной системы. Оба эти обра-
зования филогенетически резко разновозрастны (см. гл. VII); это позволяет пред-
полагать, что и в функциональном плане нижний подуровень сформировался в
филогенезе раньше верхнего (рис. 44—47, рис. 48, не помещен. — Примеч. ред.,
а также рис. 25).
При всей существующей до сих пор неполноте сведений об афферентациях
striatum бесспорно, что они отличаются по своему качеству и составу от афферен-
почерка; б) почти полная непереключаемость фоновых синергий скорописи (округлость, плав-
ность), резко отличающих варианты 1, 2 и 3 от всех остальных; в) обширная переключаемость
компоненты уровня пространственного поля; г) наличие координаций предметного уровня, характе-
ризуемое резким ухудшением почерковой координации при переключениях на левую сторону
тела (варианты 9 и 10) (работа автора, ЦНИИФК, 1940 г.)

Рис. 44. Левое полушарие мозга человека с обозначением движений, получающихся при фарадиче-
ском раздражении различных точек коры — по F. Krause, сводка результатов, полученных
при хирургических операциях (из руководства L. Mohr und R. Staehelin)
Рис. 45. Карта левого полушария большого мозга человека с отметкой важнейших моторных
полей
Пирамидное поле 4 зачернено, основное премоторное поле 6аα, расположенное непосредственно
кпереди от него, покрыто горизонтальной штриховкой (по О. Foerster)

Рис. 46. Наружная поверхность левого полушария большого мозга человека с обозначением
движений, получающихся при электрическом раздражении различных пунктов коры (по О. Foerster)
таций пирамидной эффекторной системы. Наряду с резкими несходствами клини-
ческих картин выпадений при поражениях striatum и пирамидной эффекторной
системы это обстоятельство служит сильным аргументом для признания двух
раздельных подуровней. Клиницисту труднее было бы признать обе названные
анатомические системы за один целостный уровень, чем примириться с рас-
членением его на два слоя. Однако в действительности пропасть между пира-
мидной эффекторной системой и верхним этажом экстрапирамидной эффектор-
ной системы, несомненно, не так велика. Во-первых, клиницисты имеют дело не с
отправлениями, а с выпадениями, не с функцией, а с дисфункцией, что далеко не
одно и то же. Во-вторых, большая часть того, что понимается в широком
невропатологическом обиходе под экстрапирамидными движениями, относится к
таламо-паллидарному уровню синергий. Эти синергии, как было показано выше,
либо самостоятельно реализуются в уровне В, либо же нуждаются для своего
осуществления в пилотаже со стороны striatum или пирамидной эффекторной
системы. Трудность реализации синергий этого фонового типа без помощи
striatum заставила (ошибочно) относить их к последнему, и это, действительно,
сделало различие между пирамидно-кортикальными и стрио-паллидарными дви-
жениями очень глубоким. Однако нужно расценивать явление точнее.
Если оставить в стороне действительно резкую антитезу между уровнями
В и С, достаточно подчеркнутую в предшествующем изложении, и обра-
титься хотя бы к свидетельствам клинической литературы о стриальной патоло-

Рис. 47. Цитоархитектоническая карта наружной поверхности левого полушария большого мозга
человека
Различные по микроскопической структуре поля обозначены их номерами по Brodmann и
различными видами штриховки. Пирамидные поля 4 покрыты черными кружочками, премо-
торные поля 6 — белыми большими кружками (по Brodmann)
гии, то окажется, что, в то время как таламо-паллидарный уровень у чело-
века полностью интравертирован, striatum с его афферентными системами тесно
связан с реализацией движений в пространстве. Foerster связывает с ним стояние,
сидение и ходьбу. Graham Brown относит на долю striatum бег, например,
локомоторные движения теннисиста, т.е. четкие образцы движений на нижнем
подуровне пространственного поля. С. & О. Vogt приписывают striatum ”высоко-
координированные двигательные импульсы, связанные с речью и движениями туло-
вища и конечностей”. Jacob считает striatum центром выразительных и реактивно-
оборонительных движений1, ориентировочных и установочных движений, сос-
тавных двигательных и статистических элементов сидения, стояния и ходьбы —
все они явно относятся к движениям из класса пространственного поля. При-
мерно так же характеризует striatum Schilder. В эти данные клиницистами харак-
теристики striatum целиком укладывается то, что было описано выше как проек-
1 О некотором смешении в этом пункте функций striatum и pallidum см. гл. VIII.

ция двигательного процесса на внешнее пространство, как текучее прилаживание к
пространству и его силовому полю по ходу двигательного акта2.
Характерных функциональных отличий кортикальной пирамидной эффекторной
системы от системы striatum два. Во-первых, пирамидная эффекторная система
значительно интимнее связана со зрительной, а стриальная система — с про-
приоцептивной афферентацией; поэтому двигательные свойства точности и мет-
кости приобладающим образом связываются с пирамидным аппаратом и первыми
выпадают при его поражениях. Во-вторых, при нарушениях целости пирамидной
эффекторной системы страдают преимущественно произвольные движения, а при
экстрапирамидных поражениях — непроизвольные. Это различие, само по себе
глубокое и важное, лежит в совершенно другом плане, нежели рассматривае-
мый здесь вопрос о качествах двигательных координаций, и уже получило выше
(см. гл. II) освещение в общем указании на постепенный рост снизу вверх как произ-
вольности, так и осознанности движений последовательных уровней.
Перечень самостоятельных, целостных движений, ведущихся на уровне про-
странственного поля, настолько обширен, что какая бы то ни было возможность
составления их каталога совершенно исключается. Все, что реально возможно сде-
лать, — это выделить важнейшие виды и группы этих движений и снабдить
опись этих основных групп немногими более или менее наудачу взятыми приме-
рами.
I. Всевозможные локомоции: ходьба (рис. 49), бег (рис. 50), ползание, лаза-
ние плавание (рис. 51—53, не помещены. — Примеч. ред.), ходьба по канату, ходьба
на руках и т.п. Далее, сюда же относятся локомоции на приспособлениях: бег на
коньках (рис. 54), ходьба на лыжах (рис. 55), на ходулях, езда на велосипеде, гребля
и т.д. Все это будут циклические локомоторные процессы. За ними следуют ацикли-
ческие локомоции: прыжки с разбега (рис. 56; рис. 57—59, не помещены. — Примеч.
ред.), а также см. рис. 100) и с места; в длину, в высоту, в глубину; прыжки в цель (на-
пример, в окно, через обруч и т.п.), прыжки на лошади, акробатические прыжки
и т.п. Наконец, к группе локомоций нужно отнести и движения ходьбы с тягой
или толканием (повозки, тачки, невода, бурлацкой лямки, спортивное упражне-
ние ”перетягивание каната” и т.п.). Все это — переносы всего тела в пространстве.
II. Не локомоторные движения всего тела в пространстве. Сюда войдут сальто,
акробатические движения, упражнения на брусьях, кольцах, турнике, трапеции
и т.п. (рис. 60).
III. Движения ”минипулирования с пространством” отдельных частей тела.
Среди них встретятся и движения, которые можно было бы назвать ”локомоциями
конечностей”, например, движения рук машинистки на пишущей машинке или
музыкантов по аппликатуре инструмента (левая рука у смычкистов, обе руки
у пианиста, арфиста, баяниста, ноги органиста и т.д.); к этим движениям даже в
обиходной речи привились локомоторные термины: ”беглость пальцев”, ”пальцы
забегали по струнам” и т.п. (рис. 61). Сюда же относятся и движения с той же бег-
1 Проницательнейший неврофизиолог XIX в. Н. Jackson еще в конце 60-х годов высказывал, что
передняя центральная извилина коры представляет собой вместе со striatum ”средний уровень”
в организации двигательного аппарата и что зоны, расположенные кпереди от пирамидного поля,
являются также моторными; они представляют собой высшие двигательные центры (Н. Jackson,
изд. 1927 г., с. 36 и 40).

Рис. 54. Схематический план-чертеж пути проекции общего центра тяжести тела и путей конь-
ков при беге на коньках по прямой
Для ясности схемы поперечные размеры и кривизна значительно преувеличены. Кривизна пути
общего центра тяжести всюду (кроме толчковых двухопорных фаз) обращена выпуклой сторо-
ной к опорному коньку; она тем больше, чем дальше отстоит проекция общего центра тяжести
от пути конька, что характеризует динамически уравновешенный характер движения в разби-
раемом случае (работа автора, ЦНИИФК, 1939 г.)
Рис. 55. Фигурки последовательных положений тела при ходьбе на лыжах (по циклограмме
автора и Н. Садчикова, ЦНИИФК, 1939—1940 гг.)
Рис. 56. Тип локомоторного движения в уровне пространственного поля С1
Последовательные положения левой ноги при прыжке в длину с разбега (работа Н. Сад-
чикова, ЦНИИФК, 1938—1939 гг.)
лостью пальцев, но без переноса руки, например, движения пальцев бодиста или
играющего на духовом инструменте. Другие движения этой же группы представляют
собой однократные целевые переносы в точных пространственных координатах:
движения указывания, прикосновения, укола, обвода контура и т.п.1 (рис. 62, не
помещен. — Примеч. ред.).
Но не движение, например, закладывания ноги на ногу при сидении, не связанное с координатами про-
странства и идущее на уровне В.

Рис. 60. Тип нелокомоторного движения в уровне пространственного поля С1
Часть движения ”всклопкии чемпиона СССР Рцхиладзе на параллельных брусьях. Последователь-
ные положения левой стороны тела с частотой 130 поз в секунду (работа автора, ЦНИИФК,
1937 г.)
IV. Перемещение вещей в пространстве: движения взятия, схватывания, ловли ле-
тящего или движущегося предмета, передвигания, перекладывания, переноса и т.п.;
всовывание, вдавливание, доставание, навивка, наматывание; преодолевание внеш-
них сил: подъем тяжестей, натягивание лука или струны и т.п.
Перечисленные группы тяготеют основным образом к нижнему подуровню С1.

Рис. 64. Серия последовательных вертикальных ударов кузнечной кувалдой, характеризующая
высокую автоматизированность и значительную кучность исполнения движения (работа автора,
ЦИТ, 1924 г.).
Рис. 66. Кривые угловых смещений звеньев правой руки по степеням свободы в последнюю
четверть секунды перед броском гранаты с разбега
Порядок и номенклатура кривых — те же, что на рис. 32. Рисунок обнаруживает началь-
ную, сравнительно медленную часть метательной синергии и резкий типично пирамидный
взрыв энергии в течение последних 7—8 сотых секунды перед броском (работа автора, ЦНИИФК, 1940 г.)
V. Переходную группу, не вполне ясную в отношении ее принадлежности к ниж-
нему или верхнему подуровню, образуют баллистические движения. Те из них,
которые делают преимущественную установку на силу, видимо, более тесно свя-
заны с нижним подуровнем С1. Сюда относятся силовые ударные и метательные
движения: толкание ядра, метание гранаты или связки, диска, молота; удар моло-
тобойца, рывок штанги и т.п. (рис. 64, 66; рис. 65, не помещен. — Примеч. ред.). Зри-
тельный контроль в движениях этой подгруппы второстепенен; это подтверждается
тем, что перечисленные движения доступны слепому. Другие баллистические
движения, имеющие установку на меткость, тяготеют к верхнему подуровню: ме-
тание копья или мяча в цель; теннис, лапта, городки, крокет; работа жонглера; удар
кузнеца или рубщика зубилом; укол штыком и т.д. Все эти движения требуют зри-
тельного контроля и недоступны слепым (рис. 63, 67).

VI. Движения прицеливания: наводка зрительной трубы, диоптра, целика, под-
готовительные движения перед точным уколом (игла, ножка циркуля и т.п.) или
разрезом; прицеливание из бьющего вдаль оружия, прицелы на биллиарде, в кро-
кете и т.п.; установочно-выжидательные движения вратаря в футбольной игре;
у животных — стойка хищного животного перед прыжком-нападением и т.д.
Зрительный контроль с учетом глубины, перспективы, словом, всей дистантной
геометрии пространственного поля, существенно необходим для этой группы.
VII. Подражательные и копирующие движения: имитация зрительно воспри-
нимаемых движений и действий другого лица; срисовывание (с натуры или с ри-
сунка); изображение предмета или действия жестами (изобразительная пантомима
в отличие от полунепроизвольной, эмоционально-выразительной пантомимы уров-
ня синергий); передразнивание и пародирование движений (?) и т.д. Верхний под-
уровень существенно необходим.
Не будем давать здесь примеров движений, в которые уровень С пространствен-
ного поля входит как фон. Такие движения высших уровней чрезвычайно мно-
гочисленны. Дело в том, что уровню пространственного поля недоступно выполне-
ние сложных смысловых действий, которые связаны с предметом и орудием
(кроме простейших перемещений их); здесь выступает на сцену следующий кверху
уровень действий D. В вышеприведенном обзоре движений, ведущихся на уровне
пространственного поля, мало производственных и трудовых движений и относи-
тельно много спортивных и акробатических. Труд же и производство, как правило,
имеют дело с предметом и лишь в редких случаях — с пространством
и его силовым полем. Естественно, что в инвентаре уровня С оказываются
преобладающими, во-первых, локомоции, а во-вторых, спортивно-гимнастические
процессы. Но трудно было бы насчитать много движений высших уровней, не
связанных с уровнем С как с фоном, уже потому, что смысловое манипулирование
с предметом требует в преобладающей части случаев владения пространством
как естественной предпосылки. Как показано ниже, уровень пространственного
поля подслаивает эти действия предметного уровня двояким образом: 1) как более
или менее самостоятельный фон, обеспечивающий перемещение всего тела, точ-
ность и меткость отдельных вспомогательных движений в качестве техничес-
ких предпосылок для выполнения предметного действия (например ходьба, являю-
щаяся необходимым фоном для таких трудовых операций, как косьба, прокатка
стали, работа сцепщика поездов и т.п.), и 2) в уровне пространственного поля
формируются по мотивам и побуждениям вышележащего уровня и для его обслу-
живания специальные фоновые координации — так называемые высшие автома-
тизмы, или сноровки (Handfertigkeiten, skills), о которых будет речь в гл. VI и VIII.
Остановимся вкратце на явлениях дисфункции рассматриваемого уровня. Если
нарушения на рубро-спинальном уровне А заслуживали названия дистоний, нару-
шения в таламо-паллидарном уровне. В — названия диссинергий, то дисфункции
уровня С хорошо объединяются под именем дистаксий, или атаксий, т.е. того^
что в просторечии принято называть ”нарушениями координации”. Все известные
в клинике виды атаксий связаны с поражениями афферентаций именно описываемо-
го уровня. Таковы вестибулярная и мозжечковая атаксии; такова, по сути, и табети-
ческая атаксия, хотя она осложняется, как указывалось выше, еще дистоническими
нарушениями в уровне А. Все эти виды атаксий не затрагивают уровня синергий и не
влияют прямым образом на уровни выше С, но они резко избирательно нару-

Рис. 68 и 69. Циклограммы ходьбы с завязанными глазами по заданному контуру треуголь-
ника
Снято сверху. Слева — нормальное выполнение задания в уровне пространственного поля;
справа — атактическое нарушение ходьбы с гиперметрией (работа Н. Озерецкого и автора,
ЦИТ, 1924 г.)
шают пространственную координацию, в первую очередь равновесие, локомоции и
точность (меткость). Табетическая атаксия, вызывая побочным порядком синд-
ром дистонии, выбивает до известной степени почву из-под ног и у уровня синер-
гий, опирающегося на эффектор уровня А — красное ядро. Движения уров-
ней выше С разрушаются вторично постольку, поскольку выпадают имеющиеся
почти у всех их технические фоны из уровня пространственного поля. Довольно
явственный, хотя и скоро проходящий синдром атаксии может дать недавно
наступившая, еще не компенсированная слепота (рис. 68 и 69).
При поражениях на основном эффекторном пути этого уровня — пирамидном
пути — первыми вслед за общим шоком выступают спастические параличи, сме-
няющиеся затем парезами за счет экстрапирамидной (отчасти контралатераль-
ной) компенсации. При этом обнаруживаются избирательные дефекты как раз в
областях, причисленных выше к комплексу пространственного поля: выпадение
или ухудшение качества точных движений, затруднительность выполнения целе-
вых движений при сохранности движений мимических, выразительных, позных
и т.д. При поражениях в эффекторном звене атаксия не проявляется так резко,
как при поражениях афферентации (см. гл. IX); но тем не менее, хотя атаксия и
зависит в преобладающей мере от афферентации, а не от эффекторики, все же
атактический характер пирамидных расстройств бесспорен. Что касается пораже-
ний striatum как эффектора, то его выпадения влекут за собой избирательные рас-
стройства движений нижнего подуровня С/, обычно заслоняемые явлениями
патологической гиперфункции pallidi.

Глава шестая
КОРТИКАЛЬНЫЕ УРОВНИ ПОСТРОЕНИЯ
Теменно-премоторный уровень действий (D)
Высшие кортикальные уровни
Все координации и значительная часть движений, описанные в предыдущих
главах, принадлежат и животным не в меньшей мере, чем человеку. Более того:
на самых различных ступенях эволюционной лестницы позвоночных мы встре-
чаем виды, обладающие более высоким развитием тех или других сторон и прояв-
лений уровня пространственного поля, чем у человека; животных с более резвым и
выносливым бегом, лучше лазающих, совершеннее плавающих, нежели человек,
обладающих большей коррекционной зоркостью, более тонкой зрительной или обо-
нятельной ориентировкой в пространстве, более метким и точным нападением.
Все говорит за то, что кульминационные точки развития по этому уровню уже прой-
дены. Правда, списки движений уровня пространственного поля у человека бо-
гаче, чем у каких бы то ни было животных, но более внимательное рассмотрение,
которое отчасти найдет свое отражение и в этой главе, показывает, что многие
из этих человеческих движений, якобы из уровня пространственного поля, на
самом деле лишь обильно, подавляюще, насыщены фонами из этого уровня, при-
надлежа по признаку ведущих афферентаций к более высокому уровню построения.
В связи с этим отсутствием параллелизма между общим ходом эволюции централь-
ной нервной системы и степенью развития уровня пространственного поля нельзя
не отметить, что этот уровень, в сущности, еще не кортикальный. Правда,
у человека и высших млекопитающих он связан с корой полушарий, но лишь с самой
ее периферией — с пирамидными полями, очень метко названными кем-то ”перед-
ними рогами головного мозга”, и ничуть не хуже работает у тех животных, у кото-
рых нет ни коры, ни пирамидного пути.
Наоборот, уровень, о котором идет речь в настоящей главе, целиком кор-
тикален (он, правда, имеет очень разнообразные связи, широко распространяющие-
ся и на субкортикальные системы, причины чего уяснятся из дальнейшего) и
составляет почти исключительную принадлежность человека. Такое резкое отли-
чие его по эволюционному положению от нижележащих уровней подчеркива-
ет огромные, далеко еще недооцененные, принципиальные отличия коры от
более древнего ядерного типа организации нервных агрегатов. Уже в гл. I было ука-
зано, что головной мозг на очень большом отрезке филогенетической истории
выполнял подсобные функции при эффекторах и высших рецепторах, развиваясь
у них на поводу, и лишь сравнительно недавно вышел на ведущие позиции. По-види-
мому, принцип коры открыл совершенно новые, неизведанные возможности. Судя
по многим признакам, сейчас происходит (вряд ли уловимый непосредственно,
как простой глаз не видит хода часовой стрелки) интенсивный рост биологи-
ческого примата нервизма, когда головной мозг возглавляет и эволюционно
ведет за собой не только всю соматическую систему, но и вообще всю жизне-
деятельность, как в норме, так и в патологии. Сама собою напрашивается мысль,
что все эти возможности открылись для мозга благодаря коре с ее совершенно
особой структурой. Как знать, к чему это поведет в ближайшие миллионолетия?

Излагаемая в этой книге теория координаций основывается на положении, что
качественно различные афферентации связанные с различными анатомически
локализуемыми образованиями центральной нервной системы, координационно
управляют различными группами движений, очень несходными между собой
по ряду признаков. Для стволовой и подкорковой части мозга это положение соз-
давало удобные и легко применимые систематизационные признаки, так как там мы
находили четко раздельные межу собой афферентационные системы и столь же явст-
венные анатомические, неврональные соотношения.
Наоборот, оба эти признака очень сильно осложняются и делаются расплыв-
чатыми при переходе к кортикальным образованиям. Уже на уровне пространствен-
ного поля, афферентация которого захватывает ряд низовых, древнейших полей
коры полушарий, мы встретились с очень сложным афферентационным синтезом,
чрезывычайно обобщенным и далеким от первичных сензорных элементов. Аффе-
рентация более высоких уровней построения движений еще сильнее обобщена,
еще дальше отодвинута от первичных рецепций и в еще большей мере опи-
рается на мнестический (сохраняемый памятью) багаж предшествующего опыта.
Расчленить афферентационные уровни, а тем более отнести их к определенным
кортикальным полям и системам проводящих путей представляется здесь чрез-
вычайно трудным делом.
С чисто морфологической стороны строение коры полушарий вполне соответ-
ствует этой функциональной слитности и обобщенности. В то время как в ниже-
лежащих системах мы имеем перед собой раздельные клеточные ядра, связы-
ваемые между собой пучками волокон, довольно легко анализируемыми и по их нев-
рональному составу, и по иерархическим взаимоотношениям, кора мозга построена
как сплошной слой клеток, простеганный во всех направлениях сплошным же
слоем волокон белого вещества. Кроме первичных полей и слоев (”входных и
выходных ворот коры”) и тесно примыкающих к ним вторичных (как area para-
striatа, или премоторная зона), все остальные цитоархитектонические отделы
коры полушарий не обнаруживают уловимых иерархических соотношений, а мо-
жет быть, и не имеют их в раз навсегда постоянном виде. Проблема кортикальной
локализации бесспорно принадлежит к числу труднейших принципиальных проблем
современной неврологии, и это в значительной степени именно потому, что
в коре особенно сложны и особенно функционально изменчивы связи и соотно-
шения ее анатомических приборов.
Эта синтетичность функций, слитность морфологического строения и ослож-
ненность иерархических взаимоотношений проявляются, конечно, и в том, что
уровни построения движений, связанные с корой, оказываются гораздо более
неявными, переходящими один в другой и лишь с большим трудом поддающимися
описательному вычленению. В некоторых случаях, при анализе некоторых видов
движений, явственно обнаруживается наличие целого ряда иерархически подчинен-
ных друг другу уровней, каждый из которых дает себя знать в таком анализе либо ~
своей особой перешифровкой, либо своим особым качеством избирательных
патологических нарушений. В других случаях, наоборот, даже расчленение двух
четко раздельных уровней невыполнимо с достаточной уверенностью.
Физиологический анализ движений кортикальных уровней находится еще в
зачаточном состоянии. Основной материал для анализов этих движений до сих
пор дает клиника очаговых поражений головного мозга и, в некоторой малой

степени, опыты с экстирпациями корковых участков у высших обезьян. С этим-то
материалом, обладающим всеми принципиальными недостатками материалов кли-
нических выпадений, нам и придется теперь преимущественно иметь дело.
Как следует из всего сказанного, мы не имеем права приписывать намечае-
мым здесь кортикальным координационным уровням ту же анатомическую и функ-
циональную четкость, какая, естественно, устанавливалась для уровней низовых
(впрочем, уже в уровне С пришлось выделить два сросшихся между собой по-
дуровня). Может быть, правильнее будет, до последующих уясняющих эксперимен-
тов рассматривать описываемые в дальнейшем уровни D и Е как многослойные
комплексы уровней с пока не уловимыми, а может быть, и объективно нестойкими
подразделениями между ними, но при этом избегать догадок, не оправдываемых
имеющимся фактическим материалом.
Описываемый в этой главе уровень D почти монопольно принадлежит челове-
ку, недаром именно в нем строятся главнейшие фоны речевых и графических коор-
динаций, и явно еще далек от своей кульминации. Он едва-едва представлен в
виде единичных проявлений у наиболее высокоразвитых млекопитающих — лоша-
ди, собаки, слона; у Брэма можно найти на эту тему много более или менее правдо-
подобных историй. Даже у высших обезьян процент его очень мал, и (как и у челове-
ка в раннем онтогенезе, на втором году жизни) к нему прибегают только после
неудачи решить возникшую задачу на более привычных нижележащих уровнях.
Эта специфическая присущность человеку описываемого ”уровня действии” и
явилась причиной того, что он был первоначально нащупан клиницистами в негатив-
ной форме выпадений при локализованных определенным образом кортикальных
очагах. Надо сказать, что и на человеке экспериментальная физиология до сих
пор не может что-либо добавить к фактам, добытым клиницистами, так как раздра-
жение обнаженной коры, регистрация биоэлектрических потенциалов мозга и т.п.
не в состоянии пока ничего установить по этому поводу. Мы также возьмем за от-
правную точку негативное определение, но поставим себе задачу дойти до воз-
можно более ясной позитивной характеристики анализируемого уровня.
Для всех очень многообразных и разнохарактерных клинических картин дви-
гательных нарушений в уровне действий (эти картины объединяются под общим
названием апраксий, хотя удачнее было бы называть их диспраксиями) харак-
терно не только отсутствие каких-либо стойких моторных выпадений — пара-
личей, парезов и т.п., но и каких-либо стабильных расстройств координации в
общеупотребительном значении этого слова. При апрактическом нарушении стра-
дает не координация двигательного акта, а его реализация. При наличии полного
понимания сути и смысла возникшей двигательной задачи (этим апрактик отли-
чается от агностика, у которого подвергается распаду самое осмышление задачи)
утрачивается тот мостик, который ведет от восприятия задачи к ее двигательному
решению. Апрактик не безрук — он только беспомощен. В противоположность
атактику с распадом уровня пространственного поля, которого не слушаются
собственные руки, больному описываемой категории (в случае, не осложненном
привходящими фоновыми нарушениями) покорны все органы, но он сам не умеет
сделать посредством их ничего, что выходило бы за пределы элементарных
двигательных комбинаций, доступных и высшим животным. При этом пациент
безнадежно теряет способность к приобретению или восстановлению умений и на-
выков, сколько-нибудь превышающих эти элементарности. Правильно осмысляя

задачу, апрактик не заблуждается и относительно своего неуспеха в ее решении:
как правило, он недоволен собой, отличаясь этим от тех душевнобольных, у ко-
торых подобный же неуспех бывает связан с утратой критической оценки своих
действий. Итак, на фоне сохранности как активной подвижности, так и элемен-
тарной кинетической управляемости моторной периферии, при отсутствии каких-
либо грубых потерь в силе, скорости, точности движений и т.п., налицо факт выпа-
дения огромных контингентов двигательных актов и их усвояемости.
Обширные клинические наблюдения над больными этого рода, восходящие еще
к Nothnagel и Н. Jackson и в первые глубоко проанализированные Liepmann в 900-х
годах, позволяют прежде всего выделить в качестве особого координационного
уровня класс действий (иначе — предметных действий, смысловых цепей и т.п.).
Это выделение вполне оправдывается четкой избирательностью выпадений дви-
гательных актов этого класса при кортикальных болезненных или травмати-
ческих очагах с различными, но вполне определенными локализациями. Анализ
того, что теряется при таких очагах в области двигательных координаций, а
что сохраняется без ощутимых изменений, позволяет отграничить уровень дей-
ствий от ранее описанных уровней и наметить его важнейшие позитивные отличи-
тельные особенности.
Невозможно было бы говорить о кортикальной локализации этого уровня, не
разбередив попутно всю сложную проблему кортикальных локализаций в ее
целом. Все, на что мы можем быть сейчас уполномочены, — это на выделение
тех полей коры, без которых нормальное функционирование уровня действий
невозможно и поражения которых вызывают очерченные выше синдромы апракти-
ческих расстройств. Как общее правило, факты связи определенных локальных
поражений в коре полушарий с определенными же функциональными синдро-
мами выпадений доказывают только, что эти особые места поражений являются
пунктами обязательного транзита данной формы нервного процесса — узло-
выми станциями, без прохода через которые эта форма нервного процесса не имеет
возможностей к реализации. Только такие пункты обязательного транзита, оче-
видно, соответственно ”входные” и ”выходные ворота” нервного процесса дан-
ного уровня, и могут быть сейчас указаны для локализации уровня действий. Ха-
рактерным образом эти поля группируются в двух участках каждого полушария,
довольно далеко отстоящих Друг от друга. Одна группа располагается в нижних
отделах теменной доли полушария, занимая срединное положение между сен-
зорными полями зрительных (затылочная доля) и слуховых восприятий (височная
доля) и полями синтетической танго-рецепторики (задняя центральная извилина),
равно как и примыкающими к ним интермедиарными зонами. Вторая группа полей
этой системы помещается непосредственно кпереди от двигательного пирамидного
поля 4; ее называют обычно премоторной зоной (группа 6а и 6b Brodmann). К ниж-
ней границе премоторной зоны примыкает вплотную поле ”двигательного центра
речи” Брока (рис. 47, 70—72).
Первая группа полей тесно связана и анатомически, и функционально с
афферентационными, первичными и вторичными, полями осязания, слуха и зре-
ния, между которыми она и залегает. Что касается премоторных полей, то их
функциональная близость к эффекторике доказывается уже тем, что электри-
ческие раздражения обнаженной поверхности коры в их области дают движения
отдельных частей тела, чего никак не получается при раздражениях в теменной

Ряс. 70. Схема расположения на полушарии пирамидного поля 4 и премоторных полей 6
(по О. Foerster)
Рис. 71. Расположение на полушарии пирамидных полей 4 и премоторных полей 6 у разных
животных и их постепенная филогенетическая дифференциация
I — еж; II — кролик; III — мартышка (по О. Foerster)
области. Эффекты раздражения премоторных полей отличаются от эффектов
прямого раздражения пирамидной зоны более высокими порогами, ярко выра-
женными явлениями суммации раздражений, облегчения и остаточного разряда,
значительной временной задержкой наступления двигательной реакции на раздра-
жения и, наконец, тем, что возникающие в результате их двигательные ответы
не являются изолированными эффектами с одной мышцы или узкой мышеч-
ной группы (как при раздражениях пирамидной зоны), а представляют собой
уже своего рода обломки целостных движений, синергетически вовлекающих в

Рис. 72. Схема связей коры большого мозга с подкорковыми ядрами (по О. Foerster)
Верхняя полоска — кора, внизу — периферические мотоневроны, соединенные с мышечными
единицами, — мотоны. Римские цифры от III до XII — ядра черепно-мозговых нервов.
N.R. - красное ядро; N.J. - ядро Льюиса; S.N. - substantia nigra; N.D. - зубчатое ядро
мозжечка; N. Deit — ядро Дейтерса; N. caud. — хвостатое ядро (striatum); Pall. — pal-
lidum
реакцию как взаимно антагонистические, так и протагонистические мышечные
группы. О. Vogt нашел, что надрез коры вдоль границы между премоторными и
пирамидными полями немедленно снимает эти эффекты, т.е. что двигательные
реакции на раздражения премоторных полей возможны не иначе, как транзитом
с премоторного поля на пирамидную систему и пирамидный эффекторный путь.
Миэлоархитектонические исследования проводящих путей головного мозга по-
казали, однако, что премоторные поля имеют связи не только с пирамидными
полями коры, но и с паллидумом и даже с низовой ядерной группой
экстрапирамидной эффекторной системы (см. рис. 72) (относительно связей со
striatum вопрос еще не достаточно ясен). Таким образом, премоторные поля эф-
фекторны и по местоположению, и по связям, и по эффектам экспериментальных
раздражений, но в то же время не представляют собой эффектора не только прямого
и ясного типа, как, например, гигантоцеллюлярный пятый слой пирамидного
поля, но и осложненного иерархической многоэтажностью, как striatum. Тем не
менее, как будет показано ниже, то, что распадается при теменных очагах, явно
представляет собой афферентационные функции sui generis, а те отправления,
которые испытывают наиболее яркий ущерб при разрушении премоторных полей,
очень близки по своему смыслу к эффекторике, но только раскрывают это поня-
тие в совсем новом и своеобразном содержании. Положение премоторных полей

в функциональном отношении напоминает положение полей 18 и 19 зрительной
области: это, так сказать, вторичные эффекторные зоны.
Очерк локализации кортикальных аппаратов уровня действий страдал бы су-
щественным пробелом, если бы мы не упомянули здесь же еще об одной важной ее
черте. Необходимой зоной для обеспечения отправлений уровня действий явля-
ется левая нижне-теменная область, связанная по закону, общему для всей коры
полушарий, с правой стороной тела. В прямой связи с этим в уровне действий
впервые отчетливо проступает неравнозначность обеих сторон тела, т.е. правору-
кость (или леворукость). В уровне пространственного поля, а еще более в нижних
уровнях В и А эта функциональная неравнозначность незаметна1. Как было ука-
зано в предыдущей главе, для движений уровня пространственного поля очень
легко осуществляется викарная подстановка одной руки вместо другой. В уровне
действий и общая сноровка каждой руки, и наделенность их теми или другими
частными приобретенными при жизни навыками могут быть очень разными по
качеству и составу, что может пригодиться как вспомогательный признак для
распознавания принадлежности двигательного акта к уровням С или D: навыки,
относящиеся к уровню действий и опирающиеся на его ведущие афферентации,
не дают, как правило, легких переносов или викариатов из одной руки в другую.
Обращаемся к функциональному анализу описываемого уровня. Как и в пред-
шествующих разделах, мы дадим вначале характеристику его афферентации,
затем общий очерк определяющих свойств его двигательных отправлений, и
только обзор характеристических функциональных выпадений будет целесообраз-
нее в очерке данного уровня предпослать перечню его нормальных целостных
двигательных актов.
Ведущая афферентация уровня действий D есть предмет. Очевидно, при-
числение предмета к разряду афферентаций подразумевает очень широкую трактов-
ку последнего термина: Психологический образ предмета представляет собой
результат гораздо более глубоких обобщений и гораздо более сложной синтети-
ческой связи между сензорными и мнестическими составляющими, нежели синтез,
описанный в предыдущем разделе под названием пространственного поля.
Ведущим мотивом в уровне действий является собственно не предмет сам по
себе, как геометрическая форма, как нечто с определенной массой, консистенцией
и т.п. (см. об этом ниже), а смысловая сторона действия с предметом — все равно,
фигурирует ли предмет в этом действии как его объект или еще и как его орудие.
Именно этот мотив разрушается при так называемой агностической (иначе — идеа-
торной) апраксии, о которой будет подробнее сказано в последующем тексте.
Афферентационными системами описываемого уровня являются те функциональ-
ные системы, которые осмысляют чувственно предъявленный предмет и опре-
деляют, что именно и в каком цепном порядке можно и нужно делать с этим
предметом.
Для последующего анализа целесообразно ввести два понятия, созданные
1 Как будет подробнее показано в гл. VII, в результате резкого преобладания у взрослого человека уровня
действий и его двигательных контингентов над всеми другими уровнями построения постепенно созда-
ется общий перевес развития доминантной стороны двигательного аппарата над субдоминантной:
перевес силы, быстроты и т.п. правой руки над левой, что сказывается затем уже вторичным порядком
и на движениях низших уровней.

невропатологами и обладающие несомненной эвристической ценностью: понятия
смысловой структуры действия и его двигательного состава. Смысловая структура
двигательного акта определяется содержанием возникшей задачи и, в свою очередь,
сама определяет тот сензорный или сензорно-гностический синтез, который адек-
ватен задаче и может обеспечить ее разрешение, и тем самым определяет и созвучный
этой задаче ведущий уровень построения. Двигательный состав действия есть уже
результат столкновения между собой, как бы итог подстановки в некоторое об-
щее уравнение, двигательной задачи и кинетических возможностей, находящихся в
распоряжении организма для ее решения. Двигательный состав включает в себя
и перечень последовательных элементов цепи, если речь идет о цепном действии,
и определение двигательных приемов, соответствующих этим элементам, и фо-
новый состав симультанных компонент сложного движения. Двигательный со-
став определяется и биомеханическим устройством рычагов и кинематических
цепей тела, и иннервационными ресурсами, и фактическим инвентарем сензорных
коррекций и, наконец, орудием, которое может быть применено для выполнения
потребовавшегося действия. Таким образом, двигательный состав есть функция
как задачи, так и ее исполнителя. Одну и ту же задачу быстрого перемещения в
пространстве человек решает спринтом (или велосипедной ездой и т.п.), лошадь —
галопом, птица — полетом и т.д. Выявление и формирование двигательного состава
движений и действий рассматриваются в гл. VIII.
После этого небольшого отступления обратимся к смысловой структуре дей-
ствий рассматриваемого здесь класса, поскольку она самым непосредственным
образом связана с афферентационной стороной работы уровня, так же как дви-
гательный состав действий неразрывно слит с его эффекторной частью.
Название ”предметных действий”, часто присваиваемое смысловым цепям уровня
D, несомненно, оправдано подавляющим процентом в этом уровне актов, имеющих
по самому их существу дело с предметом. В этом проявляется характерное для
психологической иерархии уровней постепенное возрастание их объективации,
направленности на активное, изменяющее мир взаимодействие с последним.
Предметность как свойство координационных контингентов движений неуклонно
”энцефализируется”. В удел низовым уровням параллельно с переходом их во все
возрастающей мере на служебные, фоновые рельсы достаются преимущественно
”проприомоторные” движения и компоненты, обуздывание и мобилизация соб-
ственного тела, представляющего по мере увеличения его подвижности и возраста-
ния утонченной сложности предъявляемых к нему требований все большие труд-
ности для управления. Бесспорно и то, что сами по себе контингенты движений
становятся по ходу эволюции все более предметными; роль руки в этом процессе
оттенена в достаточной мере основоположниками современного научного миро-
воззрения. Предмет фигурирует в двигательных актах уровня действий и как
объект для манипулирования с ним, и как орудие действования, и, наконец, как
символ, облегчающий и конкретизирующий отвлеченные действия: чертеж, шахмат-
ная фигура, написанная буква или иероглиф и т.д. Несомненна, впрочем, принадлеж-
ность к этому же уровню и целого ряда совсем беспредметных действий (если только
не расширять до неимоверности пределы понятия предмета): спортивных игр,
тактических боевых действий и т.п.
Большой интерес для учения о координации представляет далеко еще не-
доисследованная особенность предметных действий, выражающаяся в ведущей

роли, захватываемой предметом при подобных действиях, и свидетельствующая
о чрезвычайно глубоких, всецело ускользающих от сознания, координационных
перешифровках. Когда предмет фигурирует в качестве инструмента при высо-
коавтоматизированной привычной работе, он прямо переживается исполнителем
действия как органическая часть собственного тела, вплоть до иллюзии актив-
ного, ведущего управления движениями, как будто бы исходящего из этого ин-
струмента.
Предмет сам по себе существует в пространстве и во времени. Точно так же
и смысловая сторона действования с этим предметом содержит в себе смысловое
восприятие и расчленение пространства, в котором организуется действие, и
синтетическое переживание времени, в котором строится последовательность и
смысловая связь элементов цепного действия. Афферентация уровня действий
включает в себя и синтетическое пространство, и синтетическое время, но в со-
вершенно другом виде, с другими характеристиками, нежели те, с какими они
встречались на нижележащих уровнях построения. Очерк изменений и осложнений
обеих этих психо-физиологических категорий при восхождении к уровню дей-
ствий поможет яснее выделить их особенности, присущие этому уровню.
Уже в предыдущем разделе была рассмотрена эволюция синтеза ”пространства”
от самых низовых уровней до верхнего подуровня пространственного поля. Подроб-
но проанализированное там пространство этого последнего подуровня, пол-
ностью экстраецированное, метричное (т.е. наделенное масштабом) и геометрич-
ное (т.е. содержащее компоненты геометрической формы и геометрического
подобия), представляет собой самое объективированное из ”пространств”, при-
сущих различным уровням простроения движений. Оно опирается на филогенети-
чески наиболее новую и наиболее совершенную рецепторику по сравнению с ниже-
лежащими уровнями и притом строится в самых периферических системах коры
по сравнению с вышележащими уровнями, уже более абстрагированными и более
далекими от первичного сензорного материала.
Пространство, в котором организуются предметные действия, обладает целым
рядом особенностей, оказывающих влияние не только на структуру общего ведуще-
го афферентационного синтеза этого уровня, но и на само координационное по-
строение протекающих в нем движений. Уже на уровне С2 наметился отрыв
от несменяемой координаты (возможность срисовывания вместо обрисовывания по
типу С1) и от неизменного масштаба (появление подобия вместо конгруентности,
характерной для С1). На уровне действий абстрагирующее преобразование про-
странства идет еще дальше. Вместо геометрической формы появляется схема, т.е.
метрические, размерные соотношения заменяются топологическими, качествен-
ными соотношениями. Пространство предметного уровня теряет в конкретности,
но зато выигрывает в упорядочении, осмыслении, выделении существенного
по сравнению с уровнем пространственного поля. В нем выделяются и организуются
качественные понятия замкнутой и разомкнутой фигуры, представления ”над” и
”под”, ”вне”, ”внутри”, ”между” и т.п. Происходит то, что психологи называют
категориальной организацией пространства, и то, что обозначается нами здесь
как возобладание топологической смысловой схемы над геометрической формой.
Во всяком геометрическом образе мы можем различать его топологию и
его метрику. Топологией геометрического объекта следует называть совокупность
его качественных особенностей, вне зависимости от его величины, формы, той или

Рис. 73. Наверху — ряд разновидностей топологического класса пятиконечной звезды; внизу —
одна замкнутая фигурка, не принадлежащая к этому классу, и серия представителей топологи-
ческого класса буквы А
иной кривизны его очертаний и т.д. К топологическим свойствам линейной фигу-
ры нужно относить, например, следующие: замкнутая это фигура или незамкнутая,
пересекают ее линии сами себя, как в восьмерке, или не пересекают, как в окруж-
ности, и т.д. Кроме этих свойств, лишенных в своем определении какого бы то
ни было признака количества, мы должны будем в нашем аспекте отнести к то-
пологическим свойствам и такие, которые включают в себя число, по-прежнему
не включая, однако, никакой меры. К таким свойствам можно отнести, например,
четырехугольность, принадлежность к типу пятиконечной звезды и т.п. Все фигу-
ры верхнего ряда на рис. 73 принадлежат к одному и тому же топологическому
классу, будучи при этом совершенно несходными между собой в отношении мет-
рики. Действительно, все они имеют по пяти углов, или лучей, все содержат по
пяти пересечений составляющих их линий и т.д. Фигура б того же рисунка
относится уже к другому классу, содержа четыре угла и одно пересечение, обладая
в то же время общностью с первыми пятью фигурами по признаку замкнутой фигуры
с пересекающимися линиями. Для характеристики топологических свойств этого
рода на знакомом и привычном примере следует указать, что каждая буква пе-
чатного шрифта есть отдельный топологический класс, причем к единому клас-
су буквы ”А” принадлежат, очевидно, прописные буквы ”А” всех размеров шрифта,
очертаний, гарнитур и т.д., если только пренебречь некоторыми добавочными
черточками чисто каллиграфического значения. Нарисованные мелом фигуры ”игры
в классы”, каждую весну во множестве появляющиеся на тротуарах, — тоже
представители одного и того же топологического класса для каждой разновид-
ности игры, и при этом совершенно независимо ни от масштаба рисунка, ни от
уменья рисовавшего. Привычная схема, по которой данный ребенок рисует ”дом”
или ”человека”, также обычно есть определенный топологический класс — и не
более того.
Именно эти-то категории, целиком принадлежащие топологии, а не геометри-
ческой метрике, определяют собой свойства пространственного синтеза уровня
D. Как раз очень выразительным проявлением примата топологической схемы
над формой в описываемом уровне служат элементы двух характернейших его
отправлений: буква в ее написании и речевой звук в его фонетической реализа-

ции. Обращаясь к букве как объекту, более осязаемому и удобному для характе-
ристики, отметим, что не только ее смысловая суть зависит исключительно от
топологии взаимного расположения ее штрихов, а не от геометрических призна-
ков, но и движения при ее написании столь же топологичны, не связаны ни с метри-
кой размера, ни с метрикой формы и геометрического подобия.
В связи со сделанным выше анализом эволюции афферентационного про-
странства, стиль которого на каждом из уровней через сензорные коррекции опре-
деляет и стиль получающихся на нем движений, заслуживает внимания одно ин-
тересное явление. Выше уже было указано, что автоматизация движения состоит
в переключении ряда координационных фоновых компонент движения в нижеле-
жащие уровни, что связано и с их переключением на другие афферентации. От-
сюда следует, что в частном, но очень распространенном случае автоматизации
фоновых компонент вниз, на уровень синергий, эта автоматизация должна сопро-
вождаться заменой зрительной афферентации на осязательно-проприоцептивную,
т.е. выключением зрительного контроля над соответствующей компонентой.
Логика требует, если наша обобщенная трактовка автоматизации верна, чтобы
существовали и такие случаи автоматизации (на этот раз связанные с передачей из
уровня действий вниз на уровень пространственного поля), при которых ее на-
ступление сопровождалось бы не снятием, а, наоборот, включением зрительных кор-
рекций. Действительно, такие случаи существуют. Нормальный взрослый
с обычным для нормы резким преобладанием предметного уровня рисует всегда
схемы, а не формы — то, что он осмысляет и обобщает, а не то, что он видит.
Поэтому человеку, обучающемуся рисовать, приходится учиться видеть окру-
жающий мир таким, каким он фактически рисуется на его сетчатке,
учиться смотреть на натуру и воспроизводить ее в правильном освещении и
перспективе, а не осмыслять натуру и рисовать вместо нее идеограммы, как
делают все, не умеющие рисовать. Приобретение уменья или навыка рисования с
натуры — очень показательный случай такой автоматизации процесса, строяще-
гося на уровне действий, самая суть которой как раз и состоит в уменье включить
оптический контроль. Разумеется, он используется у умелых рисовальщиков
бессознательно, как это и подобает всякому автоматизированному акту1.
Не умножая примеров, необходимо прибавить к характеристике простран-
ственного синтеза уровня действий еще только две вещи.
Во-первых, не только в плане афферентации, но и в плане управляемой
ею эффекторики пространство уровня D строится по принципу топологической
1 Художник И. Грабарь сообщает в своих воспоминаниях о натурном классе Академии художеств очень
характерный эпизод: ”Одному из рисовавших здесь Павел Петрович (известный художник-педагог
П.П. Чистяков) упорно не хотел давать указаний, избегая заглядывать в его рисунок. Тот решился,
наконец, спросить, почему он ему не скажет чего-нибудь, и получил такой ответ:
— Да что говорить-то? У вас есть дома прислуга?
— Есть.
— Ну больше ничего и не надо. Возьмите натурщика, посадите прислугу сзади себя и только велите
через каждые пять минут повторять: ”Барин, поглядите на натуру”. Только и всего. Мигом она вас
научит. А то ведь вы все от себя рисуете, на натуру-то и не смотрите” (Грабарь И. Моя жизнь. М., 1937.
С. 101).
Если такие замечания возможны в натурном классе Академии художеств, да еще в эпоху самого
разгара реалистических устремлений в живописи, то что же говорить о простых смертных?

схемы, а не геометрической формы. Это не значит, конечно, что движения, подняв-
шиеся до этого уровня, обязательно перестают быть метричными, а значит
только, что все, вносимое в движения этим уровнем, топологично, а не метрично.
Если в уровне действий встречаются метричные движения, это говорит о том,
что в них для обслуживания какой-либо фоновой компоненты участвует уровень
пространственного поля. Но разница с самостоятельными движениями в уровне
С та, что эти последние движения не могут не быть метричными (иначе это уже распад
уровня С, атаксия), тогда как двигательные акты уровня действий не метричны,
как правило, и метричны только в упомянутых частных случаях. Почерк не метри-
чен — об этом уже упоминалось. Не метрично снимание шляпы, закуривание папиро-
сы, изображение домика или человека. По самому глубокому своему существу топо-
логично, а не метрично завязывание и развязывание узла, надевание резинового
колечка на коробку, набирание кружкой воды из водовместилища и т.п. Во всех
этих случаях вопрос об успехе движения решается по его качественному (тополо-
гическому), а не метрическому результату: узел вышел или не вышел, колечко на-
делось или прошло мимо, кружка попала в ванну или нет, пролила набранную воду
или нет и т.п. Поэтому получается, что у атактика, испытавшего распад уровня
пространственного поля, значительная часть движений уровня действий не гибнет,
и страдают только те предметные действия, которые существенно нуждаются
в метрических фонах из уровня С.
Во-вторых, описанное сейчас качественное, смысловое преобразование про-
странства, свойственное уровню действий, тесно связано с формированием само-
го понятия предмета. Оно совершается не беспричинно и абстрактно, а представ-
ляет собой одну из сторон эволюции геометрического (зрительного или осяза-
тельно-проприоцептивного) образа — цветного, весомого, смещаемого и т.п. —
в обобщенный смысловой образ вещи или предмета. Для геометрического образа
существенна его форма и метрика; для предмета то и другое весьма второстепенно.
Бесспорно, метрика является определяющей для таких предметов специального
назначения, как линейка, лупа, лезвие ножа, транспортир. Но что существенно,
например, для чашки как объекта для смысловых манипуляций? Ни ее ширина,
ни высота, ни обладание круглой или квадратной формой не имеют существенного
значения; ей важно иметь сплошные стенки, целое дно и ручку — все признаки
чисто топологические. По этим признакам каждый ребенок осмыслит чашку,
даже если перед этим он никогда не встречал чашек с подобной метрикой, и су-
меет правильно применить ее по назначению. Что существенного содержится в
метрике таких предметов, как бутылка, вилка, шпилька, молоток, пуговица,
карандаш? Конечно, каждый из нас испытал бы мало удовольствия, если бы его
обули только в топологический, но не метричный ботинок, — но уже было упомя-
нуто о значимости в некоторых ситуациях метричных фонов.
Время проделывает не меньший путь развития от уровня к уровню, но его эво-
люция изучена меньше. В уровне синергий оно всего яснее проступает как ритм
(т.е. как временной узор); в уровне пространственного поля — как момент (на-
пример, при прицеливании), синхронность, длительность, скорость. В уровне
действий оно выступает как смысловая или причинная последовательность; как
связь сукцессивных элементов цепи, из которых слагается действие. Время орга-
низуется в предметном уровне тоже не метрически, а топологически или катего-
риально: в нем откристаллизовываются элементы ”прежде”, ”потом”, ”post hoc”
и ”propter hoc”.

Эволюция взаимоотношений пространственных и временных синтезов с аффе-
рентными и эффекторными системами соответственных уровней складывается
существенно по-разному. Пространственные синтезы на всех уровнях теснее свя-
заны с афферентацией. На уровне С они образуют объективированное внешнее
поле для упорядоченной экстраекции чувственных восприятий. На уровне действий
они создают предпосылки для смыслового упорядочения мира, помогая вычле-
нению из него объектов для активных манипуляций. Так из афферентации вырастает
(субъективное) пространство, из пространства — предмет, из предмета — наиболее
обобщенные объектные понятия. Наоборот, временные синтезы на всех уровнях
стоят ближе к эффекторике. На уровне синергий они влиты в самый состав движения,
воплощая его ритмовую динамику. На уровне пространственного поля они опреде-
ляют скорость, темп, верное мгновение для меткого активного реагирования.
На уровне предметного действия время претворяется уже в смысловую связь и цеп-
ную последовательность активных действий по отношению к объекту. Из эффекто-
рики вырастает таким путем (субъективное) время, из времени — смысловое
действование; из последнего на наиболее высоких уровнях — поведение; наконец,
верховный синтез поведения — личность или субъект. Здесь представляет бесспор-
ный интерес то обстоятельство, что, согласно закону Bell и Magendie, не только у
древнейшего (спинного и стволового) мозга афферентационной стороной является
его спинная (у человека — задняя) сторона, но и кортикальные поля, как
связанные непосредственно с сырой рецепторикой, затылочные, височные и зад не-
центральные, так и интермедиарные поля теменной доли, связанные со смысловой
организацией категорий пространства и объекта, заполняют собой задние же поло-
вины больших полушарий. Таким образом, эволюционная цепочка ”афферента-
ция — пространство метрическое и топологическое — вещь — объект в его наивысшем
обобщении” с самого начала и до конца остается связанной с задними отделами
мозга. Наоборот, цепочка ”эффекторика — время — субъект” точно так же на всех
уровнях проявляет более близкое системное сродство с передними, эффекторными
отделами мозга и сильнее дезорганизуется при соответственно локализованных
болезненных очагах. Это своеобразное развитие и продолжение закона Bell и
Magendie находит свое отражение и в локализации рабочих аппаратов уровня
действия, как будет вскоре показано.
Точно так же, как пространство и время, предмет не впервые появляется
на сцену в двигательных актах уровня действий. Наоборот, взаимоотношения
движущегося органа с предметом имеют по необходимости место на всех уровнях
построения, но только строятся во всех них по-разному. Это стоит отметить хотя
бы для того, чтобы предостеречь от причисления к уровню действий при системати-
зации движений или диагностике их нарушений того, что к нему безусловно не
относится.
Схватывание и держание предмета встречаются у человека уже на самом низо-
вом уровне построения — на рубро-спинальном уровне А, начиная от тонических
фиксаций, наблюдаемых у новорожденного ребенка с первых же дней жизни
(см. гл. VII). Уже не в роли ведущего уровня, как у младенца, а в порядке реализации
фонов уровень А участвует в акте схватывания и держания предмета и у взрос-
лого. Именно он обеспечивает то безукоризненное обхватывание, облегание вещи
пальцами при любой ее форме, которое навело Bethe на практически ценную мысль
об устройстве обхватывающего кистевого протеза (рис. 74 и 75), но при этом на

Рис. 74. Кистевой активный охватывающий протез Bethe, построенный им по принципу ”сколь-
зящего сопряжения”
Рис. 75. Схема Bethe, изображающая сущность механизма ”скользящего сопряжения” (der glei-
tenden Kopplung), примененного им для кистевого протеза

неправильное теоретическое обобщение. Он был не прав в том, что сблизил
этот механизм приспосабливания кисти к форме вещи, механизм ”скользящего
сопряжения”, не с явлениями пластического или текучего юкскюллевского тонуса,
как бы следовало, а с механизмами компенсационного приспособления при локомо-
циях, которые, как мы видели, реализуются гораздо выше, уже на уровне простран-
ственного поля. Это привело к попытке отождествления двух механизмов, ни
анатомически, ни функционально не имеющих между собой ничего общего, и
отдалило Bethe от правильного решения вопроса.
Уровень синергий участвует как фон в целом ряде предметных движений — либо
косвенно, через поддерживание локомоции, в свою очередь играющей роль фона
в предметном действии, либо в порядке осуществления прямой фоновой синергии.
Однако непосредственно с предметом как таковым этот уровень общается мало.
Явственные предметные компоненты мы находим вновь только в уровне про-
странственного поля. Предмет представлен в этом уровне очень разнообразно.
Во-первых, он фигурирует в нем как пункт для приложения сил, как физическое
тело, нечто весомое и смещаемое. Мяч в спортивной игре1, ядро или диск в соответ-
ствующих упражнениях — это не предметы, как объекты или орудия действования из
уровня D, а вещи из уровня пространственного поля, обладающие определенной
формой и консистенцией, весомые и смещаемые, в сущности, — материальные
точки, в качестве каковых их и приходится очень часто рассматривать в биоме-
ханике.
Во-вторых, предмет в уровне пространственного поля — это нечто такое, что
можно взять, достать, положить, принести, забросить, засунуть, выхватить. В этом
направлении очень интересны наблюдения над животными, для которых уровень
действий или вовсе недоступен, или труден. Если курица видит корм, находящийся
за решеткой, то она в состоянии реагировать на него только в уровне пространствен-
ного поля, т.е. бесплодно рваться к нему по оптической прямой кратчайшего рас-
стояния. Собака или обезьяна уже довольно легко переключается в подобном
случае на уровень предметного (цепного) действия, идет не к объекту, а прочь от него,
туда, где в решетке есть калитка, т.е. включает в свое поведение два последо-
вательных взаимно обусловленных акта, первый из которых имеет мотивом не
пространственные, а смысловые отношения. Высшие обезьяны способны в анало-
гичной ситуации подняться до применения орудия (например, сходить за палкой).
Но та же обезьяна, прежде чем произвести что-либо с предметом на уровне дей-
ствий (например, соорудить башню из ящиков, чтобы достать высокоподвешенный
плод), будет некоторое время бесплодно (на этот раз буквально) подпрыгивать
и рваться к нему, пытаясь схватить его по прямой линии на уровне пространственного
поля.
В-третьих, к уровню пространственного поля приходится причислить и некоторые
случаи манипулирования с предметом, т.е. случаи, которые по первому взгля-
ду прямо напрашиваются на причисление их к уровню действий. Получив, напри-
мер, в руки деревянное разъемное яйцо, полуторагодовалый ребенок (здесь
приходиться точно оговаривать возраст) или высшая обезьяна способны осмыс-
лить его как вещь, которую можно и которую стоит раскрыть. Их афферентации,
1 Спортивная игра как целое строится уже в уровне действий; здесь речь идет об отдельных сукцессивных
эпизодах действий с мячом.

таким образом, начинают уже подбираться вплотную к уровню действий. Но
и ребенок, и обезьяна подходят к решению возникшей задачи чисто геометрически:
раз яйцо раскрывается в стороны, значит для раскрытия надо и тянуть его половинки
прямо в стороны. Это и предпринимается с напряжением всех сил, что нередко
приводит в результате к тому, что как половинки яйца, так и его содержимое разле-
таются во всех направлениях. Движения обоих ведет геометрический образ
раскрывающегося яйца, а не предметный опыт, который мог бы подсказать им
гораздо более надежные приемы открывания, расходящиеся с этим геометрическим
образом (покачивание, откручивание и т.п.). Только тогда, когда это будет
постигнуто, можно будет говорить о том, что действие открывания пере
ключилось на предметный уровень.
Итак, целый ряд случаев общения с предметом надо с самого начала
исключить из описи движений, ведущихся на уровне действий: в первую
очередь движения хватки, не только простой пластической (держание яблока,
кольца, ручки чемодана и т.п.), но и квалифицированной хватки рабочего
инструмента, и, далее, все те формы обращения, в которых предмет фигурирует
как материальная точка в пространстве или ведет движение как геомет-
рический образ. Все эти движения и расстраиваются при поражениях со-
ответствующих низовых уровней, в то время как при них всегда уцелевают
те из движений предметного уровня D, в которых фоны пространственного
поля принимают лишь второстепенное участие, например движения одевания,
умывания, утирания полотенцем, открывания коробки и т.п.
Прежде чем обратиться к перечням конкретных целостных двигательных
актов уровня действий, мы должны кратко резюмировать их общие характер-
ные черты при полноценной работе соответствующих отделов центральной нервной
системы — общую характеристику тех двигательных действий, которые можно
было бы назвать ”праксиями”.
Движения в уровне предметного действия представляют собой смысловые
акты, т.е. это не столько движения, сколько уже элементарные поступки, оп-
ределяемые смыслом поставленной задачи. Надеть и застегнуть пальто, смазать
лыжи мазью, загнать футбольный мяч в ворота противника, культурно съесть яйцо,
запечатать письмо в конверт, очинить карандаш, обстругать плоскость доски — вот
ряд примеров простейших предметных действий; и каждое из них представляет
собой совокупность движений, которые в целом решают определенную смысло-
вую задачу. В преобладающем числе случаев эти действия строятся как сукцессивные
цепи, более или менее сложные по составу и имеющие в качестве связей между
составляющими элементами не пространственные (кинетические, геометрические), а
смысловые мотивы, не сводимые к простым перемещениям вещей в пространстве
или преодолеванию сил.
В случаях, когда действие на уровне D является подобным цепным процессом,
среди движений-звеньев, образующих его двигательный состав, можно по большей
части вычленить ведущие движения-звенья, реализующие существенные смысло-
вые этапы действия, и вспомогательные или фоновые, играющие второсте-
пенную по смыслу, но нужную служебную роль. Такими вспомогательными движе-
ниями-звеньями являются прежде всего всякого рода возрастные холостые движения
(пиление, строгание, резание, штрихование и пр.) и движения замаха (ударные ра-
бочие операции), а затем и многочисленные самостоятельные сукцессивные звенья

подсобного назначения: взять орудие и опять отложить его по использовании,
придвинуть вещь, придержать, смахнуть рабочие отходы и т.п.
Признак вариативности проявляется в актах этого уровня новым и очень ха-
рактерным образом. Для уровня В показательным являлось почти полное отсут-
ствие вариативности траекторий и поз, т.е. стойкая связь между сутью данного
движения и его пространственно-кинематическим рисунком, подкрепленная еще
во многих случаях явлением динамической устойчивости. На уровне С мы встрети-
лись уже с явлением широкой допускаемой взаимозаменяемости поз и траекторий
и даже взаимозаменяемости исполнительных органов при точном, или инвариант-
ном, отношении только к финальным, целевым координатам. В уровне действий
вариативность, или взаимозаменяемость, идет еще дальше. И локализация уровня
действий в коре, принесшей с собой в нервную физиологию максимальные возмож-
ности переключаемости и экстемпоральности, и ведущая роль в данном уровне
смысловой стороны более или менее сложных манипуляций с предметом — все
сообща ведет к огромному возрастанию в нем приспособительной вариативности.
Даже в наиболее привычных, профессиональных, высокоавтоматизированных дей-
ствиях в двух последовательных одинаковых операциях кряду не повторяются
в точности ни номенклатура последовательных звеньев цепи, ни их порядок, ни
число повторений отдельных звеньев. Здесь легко заменяются одни другими не
только траектории или исполнительные органы, но и целые звенья цепи, которая
реализует данное действие. Если мастеру нужно согнуть по длине вдвое узкую
полоску жести, то цепочка его движений в целом ведется требуемым результа-
том, самые же движения-звенья цепочки могут бесконечно разнообразиться. Он
попробует сделать сгиб руками или плоскогубцами, в тисках или без них, посту-
чит или не постучит по сгибу молотком (сперва еще достав его из шкафа посредством
движения из инвентаря уровня пространственного поля), придавит или придержит
изделие тем или другим приемом и жестом и т.п. Не говорим уже о том, что все
имеющееся в предметном действии не от метрики, а от топологии (т.е. как раз са-
мое характерное для этого уровня) по самой сути предполагает вариативность или
индифферентность по адресу точной пространственной координаты. Неизменной
и строго выдерживаемой остается всегда только основная, результативная суть
действия, и как раз во имя ее максимально строгого выдерживания все вспомо-
гательные, фоновые компоненты лавируют и приспособляются в очень широких
пределах. Однако в этой переключаемости и вариативной взаимозаменяемости
элементов нельзя не заметить двух очень существенных и характерных ограни-
чений, каждое из которых скрывает за собой целую физиологическую проблему.
Мы вернемся к этому вопросу несколько ниже в связи с анализом двигательного
состава действий.
Одна особенность движений в предметном уровне, тесно связанная с рассмотрен-
ной выше смысловой организацией пространства, дает для них признак, правда,
лишь негативный, но зато очень выразительный и часто хорошо пригодный для рас-
познавания движений предметного уровня и для уловления момента его онто-
генетического вызревания над более ранним по генезу уровнем пространственного
поля. Дело в том, что движение в предметном уровне ведет не простран-
ственный, а смысловой образ, и двигательные компоненты цепей уровня дей-
ствий диктуются и подбираются по смысловой сущности предмета и того, что
должно быть проделано над ним. Поскольку же эта смысловая сущность далеко

не всегда совпадает с геометрической формой, с пространственно-кинематическими
свойствами предмета, постольку среди движений-звеньев предметных действий
вычленяется довольно высокий процент движений, ведущих не туда, куда непо-
средственно зовет пространственное восприятие и осмысление предмета. Выше,
при разборе предметных движений уровня пространственного поля было уже при-
ведено несколько примеров двигательных актов, в которых движение ведется про-
странственным образом; в одних из движений этого рода уровень пространственного
поля оказывался достаточным и адекватным, в других — приводил к полному
или частичному неуспеху всего предприятия. Процедура споласкивания кисточки
в стакане с водой при рисовании на бумаге, открывания подъемной крышки
шкатулки путем прижатия ее книзу, извлечения винта из доски посредством не
вытаскивания, а вращения его, поворачивания лодки против часовой стрелки
путем поворота рулевой пластины по часовой стрелке — все это примеры сукцес-
сивных составляющих, ведущих ”не туда”, расходящихся с прямой геометрической
логикой действия с предметом. Совершенно правильна забота конструкторов о том,
чтобы в сложных механизмах геометрическая логика рычагов управления совпа-
дала с предметной, технологической логикой: прекрасным примером могут служить
хотя бы органы управления современных самолетов. Впрочем, автоматизируемость
предметных актов, постоянно изобилующих компонентами из категории ”не туда”,
так велика, а описанная выше иллюзия непосредственного срастания своих орга-
нов с органами машины или инструментом так действенна, что были, например,
случаи, когда летчики времен первой мировой войны, до стандартизации ле-
тательных машин, с удивлением узнавали от механиков, что схема управления
того самолета, на котором они только что впервые в жизни летали, прямо проти-
воположна общепринятой и привычной им за весь их предыдущий стаж. Выучиться
ездить на велосипеде, скрестив руки так, чтобы правая кисть держала левую ветвь
рулевой вилки, а левая — правую, гораздо легче, чем может показаться на первый
взгляд.
Итак, в отношении к предмету смысл действий уровня D состоит уже не в его
перемещениях, а в гораздо более разнообразных и сложных формах изменения окру-
жающей действительности. Зажигание спички, бритье, стирка, варка пищи, чистка
башмака — в быту, изоляция электропроводки, крашение, сварка, заклепка, шли-
фовка и т.п. — на производстве представляют собой примеры простейших действий,
результат и смысл которых явственно выходят за пределы перемещения вещей
в пространстве. Производственные процессы особенно очевидны в этом отношении
и не нуждаются в отдельной мотивировке. Орудие, как и предмет, мыслимо и на
уровнях ниже предметного (например, крокетный молоток, теннисная ракетка,
хоккейная клюшка и т.п.), и то новое, что вносится в движения предметным уровнем,
состоит не столько в факте применения орудия, сколько в способе и задаче этого
применения.
Не менее характерными чертами обладают двигательные акты уровня действий
и в отношении их двигательного состава. Прежде всего привлекает к себе внимание
большая и специфическая упражняемость действий, их высокая автоматизируе-
мость и свойственность этим актам явления, получившего в литературе обозна-
1 Такой случай был сообщен мне профессором С. Г. Геллерштейном, которому я выражаю мою благо-
дарность.

чения высших автоматизмов, предметных навыков, сноровок, scilled movement,
Handfertigkeiten и т.п. Эти сноровки, или высшие автоматизмы, настолько
многочисленны, настолько широко присущи и бытовым, и профессиональным
действиям, наконец, настолько своебразны по их качествам, что возникает настоя-
тельное предположение, не представляют ли они собой все в совокупности осо-
бого координационного уровня, фонового по отношению к обслуживаемому ими
уровню смысловых цепей — действий, но расположенного выше всех ранее опи-
санных. Бесспорно, что эти сноровки никогда сами по себе не являются предмет-
ными действиями, т.е. не содержат в себе определяющей смысловой компоненты.
Это подтверждается и тем, что при агностической и идеаторной формах апраксии
они могут полностью сохраняться, но при этом, лишенные смыслового управления,
приводят к абсурдным результатам. При дементном распаде психики точно так
же встречаются вполне сохранные автоматизмы с нелепыми результатами: стар-
чески дементная больная прекрасно вяжет чулок с двенадцатью пятками, пациент-
шизофреник пишет щегольским почерком бессмысленные персеверации букв и т.п.
Автоматизмы являются в предметном действии не смысловыми элементами, а
техническими средствами, и это уже доказывает, что сами по себе они организуются
где-то ниже предметного уровня.
Предположение, что высшие автоматизмы образуют свой особый уровень,
подчиненный предметному, как будто подкрепляется еще и тем, что они имеют
и свою особую локализацию в коре, разумеется, локализацию только в смысле
местоположения очагов, обусловливающих их выпадение: именно они и разрушают-
ся при поражениях так называемых премоторных полей коры (см. ниже), и в их вы-
падении как раз и состоит то, что носит название премоторного синдрома. И тем
не менее это предположение неверно, и природа всех высших автоматизмов опи-
сываемой категории совершенно иная.
Прежде всего надо отметить, что с явлением автоматизации мы встречались
уже и раньше, при описании работы уровня пространственного поля, и там было
установлено, что это явление сводится к постепенно совершающемуся переключе-
нию ряда фоновых компонент сложного двигательного акта на нижележащие уров-
ни, туда, где для них обретаются наиболее адекватные сензорные коррекционные
синтезы. Нет убедительных причин отвергать подобный же механизм и для обра-
зования высших, предметных автоматизмов.
Далее, внимательный анализ всевозможных высших автоматизмов (фактически
выполненный нами над большим числом объектов при помощи циклограмметри-
ческого метода), как бытовых, так и профессиональных, спортивных, военных,
навыка скорописи и т.д., убеждает в том принципиально решающем обстоятельстве,
что ни один из них не содержит ни в своих координационных коррекциях, ни в своем
двигательном составе ничего, что выходило бы за пределы работы уже известных
нам и ранее описанных уровней. Мы не обнаруживаем по отношению ни к одному
из этих автоматизмов особого сензорного синтеза, а это ведь и определяет в самом
основном наличие и состав самостоятельного уровня построения. Ни в одном из
этих высших автоматизмов не находится каких-либо новых черт характера или
стиля координационного процесса, каких-либо новых особенностей вариатив-
ности, переключаемости, переноса, сбиваемости, словом, чего-либо из всех тех
свойств и признаков, наличие которых необходимо для присуждения опреде-
ленному двигательному контингенту степени ”уровня”.

Переходя от негативных аргументов к позитивным, мы убеждаемся далее в том,
что каждый высший автоматизм обязательно носит явственные и неоспоримые
черты одного из уже известных нам уровней построения, начиная от уровня С и да-
лее книзу. Все их координации при внимательном анализе изобличают в них то
свойства пространственного поля (например, автоматизмы удара молотком у кузне-
ца, движений с напильником или ножевкой у слесаря), то свойства уровня синергий
(например, движения вязальных спиц, смычка скрипача и т.д.), то даже свойства
рубро-спинального уровня (хватка ручки инструмента или станка, катание пилюль и
т.п.). Все критерии, по которым мы можем в настоящее время производить ана-
лизы уровневой принадлежности, и на первом месте между ними, разумеется, кри-
терий определяющего сензорного синтеза, ”поля”, неизменно приводят во всех
случаях к приписке этих Двигательных компонент предметных действий в один
из нижележащих, допредметных уровней. У более сложных автоматизмов воз-
можно найти целую иерархию реализующих их уровней с настоящими фоновыми
структурами, так сказать, второго порядка.
Как общее правило, предметный уровень не находит подобных сноровок, или
автоматизмов, в готовом виде в инвентаре нижележащих уровней и вынужден их спе-
циально вырабатывать для осваиваемых им действий. Характерным свойством
автоматизмов этой категории является их благоприобретенностъ. Процесс их
выработки имеет ряд особенностей, проливающих свет и на их центрально-нервную
структуру. Осваиваемый впервые двигательный элемент цепного предметного дей-
ствия строится первоначально целиком из единичных сознательных произвольных
компонент, реализуемых чаще всего через пирамидную эффекторную систему.
В этой стадии (у абсолютного новичка) вырабатываемый автоматизм очень напо-
минает собой остатки аналогичного автоматизма у премоторного апрактика; дви-
жение разрознено, беспомощно и пробивается вперед только на костылях активно-
го, сознательного внимания, часто сопровождаясь широкими иррадиациями эффек-
торного возбуждения, бесполезными синкинезиями и т.д. Если эффекторные при-
боры уровня действий функционируют правильно, то постепенно кортикальные
афферентации начинают сменяться афферентациями нижележащих уровней; мало-
помалу увеличивают свой удельный вес экстрапирамидные слагающие; в движе-
нии образуются компоненты несознаваемые, непроизвольные и все более адекват-
ные. Активное внимание разгружается, разгружается и ведущий уровень, кото-
рый вместо всех решительно деталей движения оставляет за собой лишь те, ко-
торые существенно нуждаются в его специфических афферентационных качествах.
Движение автоматизируется.
Этот процесс прижизненной активной выработки автоматизмов указывает на
то, что хотя сам по себе автоматизм не содержит в себе ничего, кроме компонент
уровня пространственного поля и еще ниже лежащих уровней, и хотя в выработан-
ном виде он и реализуется полностью на этих подчиненных уровнях, но в самих
этих уровнях и в их ведущих афферентациях нет и не может быть мотивов ни к
формированию, ни к вызыванию (”экфории”)1 тех двигательных и координационных
комбинаций, которые мы относим к классу высших автоматизмов. Все техническое,
координационное управление ими осуществляется полностью на тех или иных ни-
1 Мы используем этот удобный термин, введенный Semon, что нимало не обязывает следовать и его взгля-
дам на вещи.

зовых уровнях, но возникновение, выработка и отшлифовка этих комбинаций,
а также пуск их в ход по мере надобности возможны не иначе, как по мотивам и
побуждениям, исходящим из уровня действий1. Какие могли бы быть причины к
тому, чтобы производить те или другие точные и налаженные движения иглой,
рубанком, резцом, микрометром микроскопа, наконец, пером, пищущим эти
строки, если бы эти движения оказались в какой-то момент самодовлеющими,
законченными в себе не только в своем двигательном составе, но и в своей смысло-
вой структуре и сути? Так, например, техника вколачивания гвоздя молотком есть
типичное баллистическое целевое движение в уровне пространственного поля,
еще и со своими вспомогательными фонами из уровня синергий (междусуставная
координация, борьба с реактивными силами и пр.), и его основные черты — сила
удара, меткость попадания — корригируются афферентацией пространственного
поля. В то же время ведущий координационный контроль над этими движениями
выполняется уровнем предметного действия, уже осмысляющим весь процесс в це-
лом и решающим основную смысловую задачу: ”чтобы гвоздь был вбит”. Именно
этот уровень определяет, нужно ли в очередной раз ударить сильно или слабо,
прямо или вкось, или постучать по согнувшемуся гвоздю сбоку, или перестать
ударять, когда гвоздь вошел на требовавшуюся глубину. Именно в этом уровне,
и только в нем одном, содержатся мотивы к выработке навыка размашного стуча-
ния молотком, имеющего смысл только применительно к указанной задаче.
По поводу описываемых высших автоматизмов и было сказано в начале этой
главы, что контингенты движений уровня пространственного поля у человека
много богаче, чем у каких бы то ни было животных: у этих последних нет мотивов
к образованию подобных контингентов, хотя и есть налицо немало фактических
двигательных, координационных возможностей к этому, что доказывается их
дрессируемостью. Вспомним (чтобы не рыться слишком долго в цирковых про-
граммах) хотя бы эльберфельдских лошадей или речь попугаев. ”Заяц, ежели
его бить, спички может зажигать”, как заметил один из героев чеховских рассказов.
В том-то и дело, что человек зажигает спички по иным побудительным моти-
вам.
Анализ высших автоматизмов вскрывает нам физиологическую роль премотор-
ных систем, разрушение которых приводит к общей деавтоматизации действий
уровня D к потере всякой возможности как экфории, так и нового формирования
высших автоматизмов. Очевидно, в норме премоторные системы работают как
своеобразные посредники (хотелось бы назвать их ”экфораторами”, если бы не
уродливость пристегивания латинского суффикса к греческому корню), устанавли-
вающие и поддерживающие связь между кортикальными констелляциями уровня
действий, с одной стороны, и нижележащими уровнями построения — с другой. Это
заключение хорошо подкрепляется фактом изобилия и хорошо изученными направ-
лениями проводящих путей от премоторных полей коры как к пирамидным полям
и pallidum, так и к лобным долям полушарий, через которые устанавливается,
таким образом, связь премоторных систем с мощным лобно-мосто-мозжечковым
трактом. Передача, осуществляемая премоторными системами, совершается не на
нижележащие эффекторы, а именно на уровни как целостные образования с при-
1 Нечто подобное этому типу взаимоотношений мы видели выше на примере взаимоотношений стриаль-
ного подуровня и уровня синергий в акте ходьбы.

надлежащими им и афферентационными, и центрально-замыкательными, и собст-
венными эффекторными аппаратами. В чем именно состоят импульсы, посылаемые
премоторными полями, пока еще совершенно невозможно сказать, но несомненно,
что эти поля так или иначе играют в системе уровня действий глубоко своеобразную
роль эффектора особого рода. Выбытие их из строя разом лишает систему уровня
действий выхода на эффекторную периферию по всем линиям, кроме тех немно-
гочисленных и чрезвычайно абстрагированных собственных коррекций, о которых
говорилось выше.
Теперь уместно вернуться к вопросу о вариативности двигательного состава
действий, обратившись к нему с новой точки зрения. Если раньше, при анализе
смысловой структуры действий, мы должны были констатировать очень далеко
идущую вариативность и поэлементную взаимозаменяемость в их двигательном со-
ставе, в комбинировании между собой отдельных двигательных элементов цепи,
так сказать, в составлении слов из элементов — букв, то теперь необходимо отме-
тить наличие вариативности и в самих по себе элементах двигательного состава —
в самих буквах. Не только число и последовательность стежков иглой или движений
скальпелем у хирурга или поворотов сверла у механика меняются от операции к
операции, но и сами по себе движения руки с иглой, скальпелем, косой, напиль-
ником, дрелью и т.п. никогда в точности не повторяют друг друга. И тут обнаружи-
вается, что отдельные двигательные элементы (все равно, одновременные или
сукцессивные) чрезвычайно резко разнятся между собой по степени их внутренней
вариативности. Тут же рядом, один вслед за другим, могут встретиться два
элемента цепи, два автоматизма, один из которых стоек, как черты лица, другой
изменчив, как его выражение. Приглядываясь пристальнее к тем и другим, мы
можем теперь легко установить и причину этой, так сказать, ”вариативности вариа-
тивности”. Каждый из этих фонов сложного цепного акта действия вариативен в
меру того фонового уровня, на котором он построен. Таким именно образом
автоматизмы, представляющие собой координационные комбинации на уровне
синергий, вариативны в самой малой степени; автоматизмы, реализуемые на уровне
пространственного поля, обладают той максимальной степенью переключаемости
и ”пластичности”, которая постоянно присуща этому уровню, и т.д.
В гл. V было уже упомянуто о признаке ”специфической вариативности”,
характеризующем разные уровни построения, — признаке, принимающем во
внимание как количественные, так и главным образом качественные особенности
наблюдаемых вариаций. Этот признак может быть с успехом применен не только
для определения уровневой принадлежности самостоятельных движений, но и для
оценки структуры и этажности фоновых ”высших автоматизмов” уровня действий.
Вторая характерная черта вариативности двигательного состава действий связана
с четко проступающим различием между правой и левой рукой, с наличием доми-
нантной (ведущей) и субдоминантной стороны тела и т.д. Ни в движениях уровня
пространственного поля, ни в моторике еще ниже лежащих уровней эта разница
почти или вовсе не заметна. В уровне синергий прикованность движений и коррек-
ций к осваивающим их конечностям настолько значительна, а вариативность и
переключаемость настолько низки, что функциональные различия правой и левой
руки трудно заметить: они полностью маскируются несмещаемостью стереотипов
этого уровня. Но в уровне пространственного поля левая рука во всех случаях легко
заменяет правую, и обычно различия в точности, меткости и беглости рук здесь

ничтожны. Достаточно вспомнить, например, работу обеих рук при игре на
фортепиано, арфе и т.п. Это обстоятельство стоит, конечно, в непосредственной
связи с тем, что только с субстратов уровня действий (D) начинается неравно-
ценность правой и левой стороны. Здесь определяется доминантное полушарие,
как правило, то, в котором помещаются центры речи, и именно здесь вступает
в силу заметное отставание одной стороны тела от другой и по ловкости движе-
ний, и по усвояемости навыков (оказывая затем уже вторичным, отраженным
путем известное влияние и на двигательный багаж нижележащих уровней). Бесспор-
но, не случайно и заслуживает внимания, что ни в одной из геометрических конфигу-
раций, доступных восприятию и графическому воспроизведению на уровне про-
странственного поля, не имеет места различие между левой и правой стороной,
например, между лево- и правосторонними взаимно симметричными орнамен-
тальными фигурами. Очень нетрудно запомнить и потом опознать на большом
сводном листе ранее предъявлявшуюся на несколько секунд неравнобокую геоме-
трическую фигуру, но чрезвычайно трудно запомнить при этом ее правую или левую
ориентированность и не сделать ошибки при узнавании, если в свободной таблице
имеются как правый, так и левый вариант. В то же время знаки, восприни-
маемые в уровне действий, — буквы, цифры или условные шифровые значки,
запоминаются и воспроизводятся с точным различием правых и левых вариантов
и, за исключением детей, наклонность которых к зеркальному писанию букв как
раз объясняется недоразвитием у них уровня действий (см. гл. VII), каждый без
колебания различает наделенные смыслом знаки И и N, Я и R, з и ε, 6 и д, s и г и т.д.
Если теперь обратиться от нормы к патологии, к анализу тех клинических синдро-
мов, называемых апраксиями или диспраксиями, изучение которых и помогло а
самом основном установить существенные позитивные черты уровня действий,
то после всего изложенного определение и систематизация этих синдромов не
представят особых затруднений. Разумеется, мы коснемся здесь клинических
картин не более чем это необходимо для уяснения основных предметов изложения.
Опираясь на введенные выше понятия смысловой структуры и двигательного
состава моторных актов, можно коротко и с достаточной точностью сказать, что
болезненные или травматические очаги в нижне-теменных отделах полушарий
(с особенной выразительностью — в ведущем, обычно левом полушарии) влекут
за собой нарушения в смысловой структуре сложных двигательных актов или дей-
ствий, а очаги в премоторных полях — нарушения в их двигательном составе.
Нижне-теменные синдромы (среди них различают несколько нюансов, именуе-
мых агностической, амнестической и идеаторной формами) можно объединить
под общим названием сензорных, или гностических, апраксий, оттеняя этим их
своеобразно афферентационный характер; по имени впервые детально изучившего
их автора они заслуживают названия апраксий Liepmann. Во всех этих разновид-
ностях поражается смысловая структура предметного действия. И по локальной, и
по функциональной близости апраксии этой категории часто сопутствуются опти-
ческими и слуховыми агнозиями, алексией, сензорной афазией и т.п. Действия,
избирательно страдающие при поражениях этого рода, чаще всего представляют
собой сложные смысловые цепи, сукцессивные последования движений, объеди-
няемых общностью смысла и цели разрешаемой двигательной задачи. В связи
с этим нарушения смысловой структуры, характерные для апраксий Liepmann,
обычно представляют собой смысловые искажения подобных цепей. При этом

либо происходит полный распад общего плана движения, либо этот план остается
целым в своих основных контурах, но при его реализации наступают разнообраз-
ные нарушения. Или из цепи выпадают отдельные звенья, что обессмысливает всю
цепь, или наоборот, в нее впутываются звенья, не относящиеся к делу, или имеют
место нарушения смыслового порядка следования звеньев, самих по себе верных,
или обрывы цепи до ее завершения, или, наконец, соскальзывание на смежные
смысловые цепи, нередко даже не в силу их сбивающего сходства, а в порядке персе-
верации элементов цепи, предпринимавшейся перед этим. Естественно, что при
синдроме Liepmann сложные смысловые цепи по большей части страдают сильнее,
нарушаются раньше, чем более простые; элементарные предметные действия, как,
например, одевание, самообслуживание, рассматриваются меньше. Движения боль-
ных при этих формах апраксии не дискоординированы и не аморфны; они только
перепутаны и не адекватны смыслу действия. То, что здесь нарушаются именно ос-
новной проект движения, а не техника выполнения его деталей, лучше всего под-
тверждается тем, что подражание цепным действиям, выполняемым на глазах
больного другим лицом, удается больному легче, чем спонтанное (самопроизволь-
ное) выполнение, поскольку этим путем больной получает подсказ номенклатуры и
последовательности двигательных звеньев цепи, а реализация каждого из них са-
мого по себе у него не нарушена в силу интактности двигательного состава его
действий. Нарушения смысловой структуры могут проявляться и в более тонких
формах, вскрывая лежавшие в их основе либо расстройства осмысляющего восприя-
тия пространства, либо дефекты осмысления предмета как орудия или объекта
манипуляций (рис. 76, не помещен. — Примеч. ред.). Это уже переходная область
к агнозиям, с которыми фактические картины (не оголенные схемы) апраксий
Liepmann не имеют резко проложенной границы.
Тесная связь уровня действий с фоновыми уровнями и легкость, с какой эти
последние вовлекаются в норме в подчиненное сотрудничество с ним, открывают
возможность для еще одного классификационного подразделения сензорных ап-
раксий, намеченного А. Лурия. Это подразделение базируется на том, какими
именно фонами оснащенные двигательные акты преимущественно и избирательно
страдают при данной форме поражения, и подчеркивает, что в разных случаях
(может быть, при разных локализационных нюансах, пока еще не известных) изби-
рательно задеваются связи субстратов уровня действий с субстратами тех или иных
различных низовых уровней. Нарушение связей с уровнем синергий дает то, что Лу-
рия обозначает как ”апраксию позы”, разрыв с уровнем пространственного поля —
”апраксию пространства”, наконец, какие-то эссенциальные нарушения в самих
субстратах уровня действий — апраксию в узком смысле слова, характеризуемую
преимущественно непорядками в символических или связанных с гнозисом отправ-
лениях этого уровня. Эта классификация обещает многое, хотя и нуждается еще
в дальнейшей разработке.
Вторая группа апрактических расстройств с локализацией очагов в премо-
торных полях также включает несколько разновидностей, которые можно
объединить под общим названием кинетических, или премоторных, апраксий,
или, в pendant к апраксиям Липмана, под именем апраксий Клейста1. Эти синдромы
1 Сам Kleist обозначает выделенную им наиболее характерную форму премоторной апраксии трудно
переводимым термином ”gliedkinetische Apraxie”.

представляют собой в противоположность предыдущим нарушения в протекании
двигательного состава действия при сохранности всей основы его смысловой
структуры. Как и у сензорного апрактика, у премоторного больного нарушены
механизмы реализации действия; и у него подорван мост, ведущий от (интактного)
понимания задачи к ее разрешению, но подорван он в другом пролете. По характе-
ристике Клейста, в противоположность сензорной апраксии последовательность
звеньев данного действия остается целой, но выполнение отдельных звеньев оказы-
вается дефектным; наступает ”огрубление и искалечение двигательной формы,
узнаваемой еще по ее общим контурам” (Kleist). Как отмечает этот автор, нару-
шение проявляется далеко не с одинаковой силой для разных видов движений. В
частности, сложные смысловые предметные действия здесь нарушаются меньше (при
идеаторной апраксии они как раз страдают сильнее всего), так как общий кон-
тур, или проект, движения остается для больного ясным, а в замену расстроившихся
частных координаций он еще сохраняет возможность пойти обходным компенса-
ционным путем, руководствуясь конечным смыслом и целью предпринятого акта.
Премоторный больной в состоянии правильно спроектировать действие в отноше-
нии его двигательного состава, в состоянии даже наметить и расписать по партиям
ту партитуру движения, которая была образно упомянута выше, но он становится
беспомощным в осуществлении его элементов. Уже поверхностное наблюдение
отмечает, что движения его неловки, тугодумны, лишены непринужденной непо-
средственности. Он как бы скандирует их, читает свои движения по складам. Психо-
логически пассивные элементы, чередующиеся во всяком движении с активными:
опускание руки после выполненного поднятия, отпускание книпки после нажима на
нее, расслабление после напряжения и т.п. — все это у него одинаково активно,
требует особого акта внимания и особого изъявления воли. По характеристике
Лурия, поражается обобщенный, системный характер движения, при котором
единичные двигательные элементы органически включаются в ткань двигательного
состава действия. Нарушается и исчезает ”динамический фон” движения — свой-
ственные норме обобщения во времени последовательных активных и пассивных
элементов. Из единого замкнутого акта, включающего в себя и активную, и пассив-
ную часть, движение превращается в последовательный акт не слитных, сплошь ак-
тивных перемещений, из плавного делается толчкообразным, саккадированным,
похожим на гимнастические движения по команде. Единая ”кинетическая мело-
дия” привычного движения, в норме текущая автоматически, превращается в се-
рии единичных, деавтоматизированных актов. Схема заменяется суммой.
Нарушения в протекании двигательного состава действия сказываются с осо-
бенной яркостью в важнейшем из признаков премоторной апраксии, являющемся,
может быть, наиболее точным ее определителем: в глубоком распаде двигательных
навыков, т.е. в деавтоматизации смысловых или предметных цепей. Как отметил
уже Н. Jackson, при апраксии этого типа выпадают не элементарные, подкорковые
автоматизмы (т.е. не возникает деавтоматизации движений, ведущихся нижележа-
щими уровнями построения. — Н. Б.), а высшие кортикальные автоматизмы, т.е.
механизмы осуществления сложного действия по единой динамической схеме.
Все, что у нормального субъекта в его обыденной предметной деятельности
совершается автоматизированно, само собой, бессознательно и с привычной лов-
костью: застегивание пуговицы, зажигание спички, расчесывание волос и т.п., при
наличии премоторного очага резко деавтоматизируется, становится неуклюжим и

Рис. 77. Задача на выполнение сукцессивной структуры
Воспроизведение карандашом извилистых фигур, образцы которых помещены слева. Больной,
страдавший менингеомой левой премоторной зоны; опыт на 4-й день после ее оперативного
удаления. ”Характерной особенностью рисунков является то, что больной не мог овладеть ими
как единой динамической структурой. Так, фигура А превратилась в сумму изолированных дви-
жений, из которых больной пытался складывать графическую структуру; этот же разорванный
характер движений и невозможность овладеть кинетической мелодией особенно видны на фи-
гуре Б, изображение которой превращается в ряд разорванных штрихов. Еще на 20-й день
после операции трудность овладения кинетической мелодией проявляется достаточно резко”
(А. Лурия. Уч. зап. каф. психологии МГУ, 1945 г.)
Рис. 78. Исполнение ритмического текста субъектом, получившим осколочное непроникающее ра-
нение правой и отчасти левой премоторной области, парасагиттально, соответственно задней
части верхней лобной извилины
Верхняя кривая — правая рука спустя 5 мес. после ранения (вскоре после операции, обусловлен-
ной незаживавшим свищом). По признанию самого больного, характерному для полной сохран-
ности самокритики у больных этого рода, ”почему-то не получается, хотя это очень просто
и понятно; быстро — труднее”. Нижняя кривая — та же правая рука после длительной безуспеш-
ной тренировки (около 3 мес.); правильная акцентировка получилась только путем зрительного
опосредствования с помощью оптической схемы: IIм* (Е. Школьник-Яррос. ”Нарушение движений
при поражении премоторной зоны”, Ин-т неврологии АМН, 1945)
неудачливым, как делаемое ребенком первый раз в жизни. Безвозвратно утрачи-
ваются более тонкие профессиональные и художественные навыки, и в последую-
щем даже самое упорное, настойчивое, длящееся целые месяцы упражнение не в
состоянии восстановить и простейшего из них. Более глубокий анализ показы-
вает, в каком именно звене разрываются связи у больного описываемого типа.
Премоторный апрактик теряет возможность фактической реализации разверстки
компонент движений по фоновым уровням, уже упоминавшейся раньше; в этом-то,
несомненно, и заключается самый стержень постигшей его общей деавтоматиза-
ции (рис. 77 и 78).
Автоматизация есть с точки зрения излагаемой здесь концепции переключение
тех или иных структурных компонент двигательного акта на нижележащие, в дан-
ный момент не осознаваемые уровни, что связано и с переключением этих компонент

на другие афферентации. Отсюда следует, что деавтоматизация — это потеря
возможности фонового использования того низового уровня, на который были
раньше переключены те или другие компоненты движения. Такая потеря может
быть обусловлена либо распадом самого низового уровня, либо же нарушением
функциональной связи между анатомическими субстратами ведущего уровня и
того низового, о котором идет речь. Обе эти формы деавтоматизации могут
быть наблюдаемы и по отношению к более низким уровням, нежели уровень
действий.
Хороший пример первой формы деавтоматизации представляет собой разру-
шение скорописи у паркинсоников. Первопричина испытываемых ими выпадений —
распад субстратов уровня синергий — приводит к утрате уже упоминавшейся
несущей вибрационной синергии скорописи; эту утерянную синергию им прихо-
дится возмещать на уровне пространственного поля, который у них не нарушен.
И вот, очень любопытно наблюдать, как паркинсоник с сильным тремором рук,
едва способный вывести дрожащим почерком свое имя и фамилию, тут же вслед за
этим рисует совершенно твердой рукой заказанный ему кружок или крестик.
Письмо, издавна усвоенное им со структурным, фоновым участием уровня синер
гий, деавтоматизировалось и распалось с его разрушением, а рисование кружка,
никогда не бывшее автоматизированным подобным же образом, осталось совер-
шенно незатронутым. Интересно, что и вообще у паркинсоников обычно пира-
мидные иннервации Б гораздо большей степени гасят присущий им тремор конеч-
ностей, нежели исходящие в норме из экстрапирамидной системы.
Вторая разновидность деавтоматизации была уже упомянута выше примерно
к тому же паркинсонизму: подразумевается тот встречающийся при этом заболе-
вании синдром, при котором теряется возможность спонтанной ходьбы по не-
размеченной поверхности. Выше (см. гл. V) было указано, что в этом синдроме мы
имеем дело с формой деавтоматизации ходьбы, зависящей уже не от распада уровня
синергий, а от нарушения тех механизмов перешифровки, которые выполняют
в норме перевод с апериодического языка уровня пространственного поля на перио-
дический или циклический язык уровня синергий. Именно к этому-то второму
типу — нарушению механизмов связи или перешифровки — следует отнести и те
деавтоматизации, которые характерны для премоторной апраксии Клейста.
Действительно, при этом синдроме не выпадают никакие движения из ниже-
лежащих уровней, не выпадает, в частности, и возможность произвольных движений;
следовательно, ни один эффекторный прибор не оказывается при нем выклю-
ченным или пораженным. А между тем нарушение движений, свойственное этой
форме апраксии, имеет ясно выраженный эффекторный, а не афферентационный
характер. Очевидно, эффекторный характер двигательного нарушения при целости
как всех анатомических эффекторных звеньев, так и всех опирающихся на них
низовых уровней построения может выразиться только в деавтоматизации, обуслов-
ливаемой не нарушением в самих по себе низовых уровнях, а потерей возмож-
ности управления ими со стороны уровня действий. При этом теряется только
возможность их фонового, автоматизационного использования, в то время как для
афферентаций нижележащих уровней эти же эффекторы продолжают оставаться
вполне управляемыми. Характеристика наступающих при апраксии Клейста деавто-
матизаций может быть еще несколько уточнена указанием, что наиболее резко
нарушается при ней автоматизационная связь с уровнем синергий, менее резко —

связь с подуровнем striatum (С1) и в наименьшей степени — связь с пирамидным
подуровнем пространственного поля (С2). Это следует как из того, что по мере
перехода от наиболее легких форм премоторных поражений к наиболее тяжелым де-
автоматизации выявляются именно в указанном порядке1, так и из наблюдений
над самим характером и уровневой структурой утрачиваемых автоматизмов.
Как теперь легко представить себе, премоторный больной может сохранять в
потенции все возможности проектировки двигательного состава действия (поэтому
он, в отличие от идеаторного апрактика, не путается в порядке и группировании
звеньев цепи), но только средства реализовать запроектированную фоновую развер-
стку у него парализованы. Во-первых, это лишает больного всех низовых пере-
шифровок, обеспечивающих в норме и метрику движений, и их ритмизацию, и
смену иннерваций и денерваций и т.п.2, отсюда напряженная скандированность
его движений, чтение их по складам, как мы выразили это выше. Во-вторых,
это лишает больного существеннейшего свойства автоматизмов — их бессозна-
тельной регулируемости и ведет к тому, что каждая мелочь в движении требует от
него и направленного внимания, и отдельного акта воли. В-третьих же, наконец,
это губит все приобретенные им в предшествующей жизни уменья и навыки; по-
видимому, гибнут-то здесь даже не сами эти координационные фоны, а только
их доступность для экфории; утрачивается и всякая возможность выработки новых.
Производит очень тяжелое впечатление, когда интеллектуально полноценный
человек после двух-трех месяцев добросовестной ежедневной тренировки не в
состоянии освоить даже навыка простого ритмического постукивания пальцем,
вроде ”спондея-анапеста”, и т.д. Об этом не стоило бы, может быть, упоминать здесь,
если бы факт сохранности всех низовых уровней у такого больного не давал боль-
ших шансов за фактическую сохранность у него и всех навыков; портфель со всеми
бумагами цел, потерян только ключик от него. Это уже дает некоторую лечебную
перспективу; может быть, не в далеком будущем и удастся если и не найти ключик,
так сделать новый.
В обширном кругу двигательных актов, совершаемых нормальным человеком
на уровне действий (D), очень нелегко найти убедительные принципы для классифи-
кации. Разнообразие как смысловых структур, так и двигательных составов, как
точек приложения по существу, так и видов внешнего кинетического оформления
столь значительно, что не позволяет уже свести акты этого уровня в таблицу,
подобную той, какой было выше закончено описание уровня пространственного
поля. Наиболее удобный путь для внесения некоторой системы в царящее в уровне
действий исключительное многообразие открывается благодаря характеристи-
ческой особенности уровня D: богатству очень разнородных и подчас сложных
фоновых структур, которым и было уделено много места в обрисовке как нормы,
1 Первыми деавтоматизируются ловкие движения, искусные манипуляции и т.д., т.е. теряется возмож-
ность использования фоновых синергий; далее — ”динамические адекватные схемы”, т.е. движения
манипулирования с пространством (С1); наконец, в последнюю очередь — вообще произвольные дви-
жения (пирамидный подуровень (С2) так называемая моторная апраксия).
2 В числе таких низовых, в норме бессознательных перешифровок премоторные больные часто
утрачивают так называемую антеципацию (см. гл. VIII), т.е. способность предваряющего, предусмат-
ривающего планирования своих движений. Премоторный больной, на середине пути которого
поставлен стул, не пойдет с самого начала слегка вкось чтобы миновать его, а двинется прямо к конеч-
ной цели и, лишь вплотную подойдя к стулу, крутым поворотом обойдет его (наблюдение А. Лурия).

так и патологии этого уровня. Не претендуя ни на полноту, ни на выверенную точ-
ность, закончим этот раздел изложения эскизом описи видов действий, подразделен-
ных по указанному ведущему признаку. В каждой группе будут даны (лишь очень
немногие, взятые совершенно наудачу) примеры соответственных действий из
областей: а) производственных, б) бытовых и в) спортивно-игровых процессов.
Группа I. Двигательные акты со сравнительно малым участием технических
фонов (высших автоматизмов)1. Сюда войдут предметные ориентировочные дви-
жения: ощупывания, разглядывания, примеривания, сравнивания, выбирания и т.п.
Сюда же следует отнести всевозможные предметные действия новичка и обход-
ные (компенсационные) действия премоторных апрактиков. Далее, в эту же группу
войдут многие цепи из тех, которые можно бы по аналогии с соответственной груп-
пой из уровня С назвать топологическим манипулированием с пространством:
изображение на бумаге заданной фигуры или значка; схематическое рисование,
имеющее место у всех не умеющих рисовать; устанавливание предмета, перевора-
чивание, насыпание, наливание, открывание задвижек, коробок и т.п. Сюда же,
видимо, надо включить элементарные движения (например, постукивания) в слож-
ных ритмах. Именно в этой ”общечеловеческой” группе предметных действий, не
включающей в себя специальных навыков, естественно, легче всего находится
материал для разовых диагностических проб на больных.
Группа II. Акты с преобладанием фонового участия верхнего подуровня про-
странственного поля С2. К ним относятся действия, технические фоны и навыки
которых тесно связаны с точностью, метричностью движений, значимостью опти-
ческого контроля: черчение, гравирование, сборка механизмов, манипуляции с
точными приборами (счетной линейкой, микрометром, рейтером точных весов
и т.п.), операции токаря, хирурга, оптика, резчика, аптекарского лаборанта, ча-
совщика и т.д. Из области бытовых движений в эту группу войдут: вдевание
нитки в иглу, накапывание лекарства, заточка карандаша. Спортивных движений,
характерных для этой группы, подыскать не удается; из игровых манипуляций к
ней подходят действия с головоломками типа шариков в застекленной коро-
бочке, которые нужно раскатать по местам, карточные домики, малоустойчи-
вые фигурки, которые требуется установить в равновесии, игра в бирюльки и т.п.
Группа III. Акты с преобладанием фонового участка нижнего подуровня про-
странственного поля С1. Из производственных действий: движения сцепщика
поездов, шофера, паровозного машиниста, опиловщика, шлифовальщика, куз-
неца, обойщика мебели, прачки и т.п. Из бытовых операций: глажение утю-
гом, причесывание, бритье шнуровка обуви, раскатывание теста, перелистывание
книги, включение электроприборов, закуривание и т.п. Из гимнастических и игро-
вых движений: влезание по веревке, на веревочную лестницу или на дерево, ба-
лансирование предметами в положениях неустойчивого равновесия, игра ”диаболо”
и т.д. Все эти акты в той или иной степени содержат вторичные фоны (”вторым пла-
ном”) из уровня синергий.
Группа IV. Акты с преобладающим фоновым участием уровня синергий В. Из
производственных операций: работа косца, молотобойца, сноповязальщика, земле-
копа, пряхи; работа, связанная с кручением рукоятей (лебедка, колодезь, ручная
1 Едва ли требуется специальная оговорка об обязательном наличии фонов из уровня А во всех действиях,
ведущихся на уровне D.

типографская машина и т.д.); многие конвейерные операции. Из бытовых действий:
вязание на спицах, завязывание узлов, мотание ниток, намыливание и мытье тела,
заплетание косы, надевание одежды. Спортивные и игровые движения: французская
борьба, дзю-до; в некоторой мере — прыжок с шестом; игры с бечевочным коль-
цом, из которого образуются различные узоры путем поочередного перенима-
ния его с пальцев партнера. Далее — наука развертывается вне плоскости
бытовой морали — сюда же следует отнести шулерские приемы, аналогичные им фо-
кусы ”ловкости рук” и многие воровские приемы, в которых, как известно, коорди-
нация иногда (к сожалению) достигает очень высокого совершенства.
Группа V. Акты с необходимым фоновым участием как уровня пространствен-
ного поля, так и уровня синергий. Из рабочих и производственных действий —
прежде всего письмо и речедвигательный процесс1. Далее, операции рабочего
при прокатных станах, матроса на парусных судах и другие подобные действия, при-
сущие так называемым опасным профессиям; операции мастера на швейной машине,
закройщика кожи и тканей, наборщика, типографская накладка и фальцовка,
наконец, многие из высокорационализированных рабочих навыков, применяемых
мастерами стахановского труда. Из бытовых процессов: шитье, вышивание, чистка
плодов и овощей, выпиливание и т.д. Из спортивно-игровых движений: фехтова-
ние, штыковой бой, стрельба из лука, метание сложных охотничьих приспо-
соблений: гарпуна, бумеранга, лассо и т.п.; многие из действий горного и горно-
лыжного спорта, джигитовка и т.п.; гребля, ”ассистирование” в партерной акро-
батике и балете.
Группа VI. Акты с преобладанием фонового участия рубро-спинального уровня А:
катание пилюль, некоторые из движений массажа; vibrato левой руки скрипача;
обмахивание веером; ряд производственных фиксаций и хваток.
Уровни, лежащие выше уровня действий (группа Е)
Общие характеристики существенных черт движений и действий уровня D, данные
в настоящей главе, ясно показывают, что еще не все высшие интеллектуальные
двигательные акты могут найти себе место в этом уровне. В координационный
уровень действий не попадают, например, символические или условные смысловые
действия, к которым в первую очередь относятся не технически-исполнительные,
а ведущие в смысловом отношении координации речи и письма; двигательные цепи,
объединяемые не предметом, а мнестической схемой, отвлеченным заданием или
замыслом и т.д., например, художественное исполнение, музыкальное или хореогра-
фическое; движения, изображающие предметное действие при отсутствии реального
объекта этого действия; предметные действия, для которых предмет является
уже не непосредственным объектом, а вспомогательным средством для воспроизве-
дения в нем или с его помощью абстрагированных, непредметных соотношений.
Существование подобных движений и действий убедительно свидетельствует о
наличии в инвентаре человеческих координаций одного или нескольких уровней,
иерархически более высоких, нежели уровень D.
Необходимо оговориться, что наличие у человека мотивов и психологических
условий для действий, значительно возвышающихся над конкретным, элементар-
1 См. об этом ниже в гл. VII и VIII.

ным обращением с предметами, не подлежит никакому сомнению. Трудность
заключается только в том, чтобы выяснить, сказываются ли, и если да, то в какой
мере, эти отличия мотивировки и психологической обусловленности действий и
на внешнем, координационном оформлении и корригировании движений, о чем
здесь только и идет речь. Когда животное бежит один раз потому, что ему необ-
ходимо быстро перекрыть известное расстояние (подуровень С1), а другой раз бе-
жит нацелившись на то, чтобы с разбега схватить подвешенный плод или намечен-
ную жертву (фон в С1 к основному акту в С2), то разница в построении и сензорных
коррекций, и самого результирующего движения в обоих случаях не вызывает
сомнений. Но когда человек наносит другому удар кинжалом в порядке элементар-
ной самозащиты или грабительского нападения (уровень D), то у нас еще не может
быть достаточных оснований ожидать существенно иного координационного
оформления, если субъектом подобного же акта будет Дамон, Занд или Шарлотта
Кордэ. Необходимо обратиться прежде всего к анализу двигательного состава
подобных действий, за которыми подозреваются высшие координационные уровни.
Анализ некоторых особенно сложных и интеллектуализированных актов пове-
дения, например письма или речи, устанавливает в них наличие большего числа
иерархически наслоенных этажей, или, что сводится к тому же самому, наличие
иерархически наслоенных одна на другую координационных перешифровок в боль-
шем количестве, нежели число насчитываемых нами уровней до предметного вклю-
чительно. В акте письма, например, мы имеем налицо уровень синергий, задающий
основную колебательную синергию скорописи; уровень пространственного поля
С, обеспечивающий адаптацию движения пера к поверхности бумаги и соблю-
дение геометрических особенностей почерка при допущении пластической вариатив-
ности величины букв, положение листа, позы пишущего и т.д.; наконец, уровень
действий D, определяющий топологические особенности почерка, верховно управ-
ляющий высшим автоматизмом скорописи и осуществляющий правильные алфа-
витные начертания букв (то, что мы выше назвали модулированием скорописной
колебательной синергии уровня В). Легко убедиться, что над всеми этими уровнями
или перешифровками остаются еще по меньшей мере две координационных пере-
шифровки, не нашедшие себе места в уровнях построения, рассмотренных до этого
момента. Во-первых, идя снизу вверх, это будет перешифровка фонетическая и
грамматическая (один или даже два отдельных, подчиненных один другому про-
цесса), т.е. перевод фонетического образа речевого звука на язык азбучного начер-
тания, и перевод фонетического образа слова на язык грамматически верного
буквенного подбора (spelling): ”счетчик”, когда звучит ”щоччик”, ”Worcester”
когда звучит ”Uuste”, и т.п. Во-вторых, это будет перешифровка смысловая, т.е.
превращение зерна мысли или фразы на знакомом, но не родном языке или выска-
зывания, помнящегося лишь по его общему смыслу, и т.д., в звуковой и, далее,
графический образ слов, которые мы намерены написать. Еще более отчетлив при-
мер написания чисел, где над фонетической перешифровкой (”три” — ”3” ”двести” —
”200”) стоит еще смысловая или арифмо-грамматическая перешифровка (”триста
семь” — 307, а не 300—7; ”einundzwanzig” — 21, а не 1—20; ”quatre-vingt dix-huit” — 98,
а не 4—20—10—8 и т.д.). Под каждой из таких иерархических перешифровок угады-
вается свой особый уровень построения. Наконец, и патологические призна-
ки, в особенности признак персеверации (см. гл. IX), тоже в целом ряде случаев
указывает на раздельные уровни лежащие выше D, каждый из которых просвечивает

в патологических случаях своей особой, иначе построенной персеверацией. Ни-
жеследующий пример из области уже проанализированных нами уровней может
пояснить сказанное. Пациент, персеверирующий в уровнях В или С1, исполняя
задание нарисовать кружок, не может остановиться после первого обведения кон-
тура и рисует или нескончаемый клубок на одном месте, или штопоровидную спи-
раль (см. рис. 96). Если же персеверация обусловлена поражением в уровне дей-
ствий, то подобное же задание вызывает появление целой вереницы отдельных
кружков, каждый из которых ничем не патологичен сам по себе, но которые в со-
вокупности могут заполнить собой целый лист. Разные уровни из числа уже зна-
комых нам дали на одно и то же задание совершенно различные персеверации.
Аналогичным образом при поражении в предметном уровне D пациент, способ-
ный написать по заданию, например, цифру 8, но склонный к персеверации,
может воспроизвести заданную цифру в виде целого клубка восьмерок по одному
месту (персеверация в высших автоматизмах уровня действий) или в виде беско-
нечной серии восьмерок: 8888... (персеверация в смысловой схеме самого уровня
D). Этот же больной на задание написать ”сто двадцать” пишет 122222..., т.е. уже
на втором звене верно начатого действия впадает в персеверацию последнего
из указанных типов, но другой пациент на то же самое отвечает такой персеверацией:
120 120 120... Несомненно, что переход в предыдущей паре наблюдений от штопоро-
видной персеверации кружка к нескончаемой серии безупречных кружков вполне
аналогичен описанному сейчас переходу от 122222... к 120 120 120, и если там этот
переход был связан с повышением персеверации на один уровневый этаж, то у нас
есть все основания ожидать и здесь подобного же соотношения. Налицо более сложный
и высокий тип персеверации, явно говорящий за то, что здесь затронута пере-
шифровка, стоящая выше уровня D. То же, по-видимому, справедливо и по отноше-
нию к больному, который задание написать 120 исполняет так ”10020”, т.е. уже без
персеверационных явлений обнаруживает разрушение в той области, где должна в
норме совершаться арифмо-грамматическая перешифровка, и этим подтверждает
действительное существование такой области.
В ответ на предложение нарисовать дом больной1, персеверирующий в уровне D
изображает либо общепринятую схему домика много раз по одному месту, либо
целую улицу схематических домиков. Но к какому уровню отнести персевера-
цию больного, который исполняет это задание, рисуя сперва крышу в виде буквы Д,
а под ней — запутанный клубок линий, ясно обнаруживающий, однако, что за Д-об-
разной крышей последовали сначала круговые, О-образные, а под конец — ломаные,
М-образные линии? Это уже не схема дома в уровне D, а какая-то сложная смесь
схематического рисунка, идеографического иероглифа и письменного обозначения
”ДОМ”, свидетельствующая о нарушении по меньшей мере в еще одном возвы-
шающемся над D уровне, в котором смыкаются между собой предметные схемы и
речевые, письменные начертания. Ведь несомненно, что и исторически иероглифы
египтян и китайцев возникли не в результате чисто интеллектуалистически про-
думанной условной символики, а в порядке слитного, синкретического мышления
более примитивного типа, которое в ту пору могло проявиться и в соответственных
синтетических графических координациях в норме, а в наше время всплывает тут
1 Ряд приводимых здесь примеров больных автор заимствует из наблюдений А. Лурия, которому при-
носит живейшую благодарность.

и там в патологических случаях, как и еще многие другие формы примитивного
мышления, а может быть, и моторики.
Все эти факты — и существование целостных двигательных актов, не уклады-
вающихся в рамки уровня D, и многоярусные перешифровки, замечаемые в норме,
и многоэтажные выпадения или персеверации, наблюдающиеся в патологии, —
говорят в пользу существования по меньшей мере еще одного уровня, доминирую-
щего над уровнем действий D, а вероятнее, еще нескольких подобных уровней. Одна-
ко недостаточность материала в этом направлении пока еще настолько ощутима,
что единственно правильный выход для настоящего момента — объединить прови-
зорно все возможные здесь высшие уровни в одну группу Е, поскольку даже при этом
условии их удастся охарактеризовать только в самых суммарных чертах. Для этой
уровневой группы сейчас невозможно, как кажется, конкретизировать ни ее веду-
щих афферентаций, ни кортикальной локализации (кроме только явно существен-
ных для ее эффекторики лобных долей полушарий, в частности, полей 9 и 10
Brodmann).
Прежде всего нужно обосновать утверждение, что в групее Е мы имеем дело дейст-
вительно с координационными уровнями, а не только с чисто психологическими
надстройками, т.е. что двигательные акты, относящиеся к этой группе, не являют-
ся суммами движений, полностью управляемых и координируемых более низовыми
уровнями и только сцепляемых между собой психологическими мотивами ново-
го рода, а представляют собой настоящие целостные координации с особыми ка-
чествами. При всей недостаточности экспериментального материала и связанной
с этим очень большой трудности найти достаточно веские обоснования для этого
положения можно все-таки и сейчас высказать ряд аргументов в его пользу.
Первый аргумент вытекает из того понимания структуры актов уровня действий
и функций премоторной системы, которые явились результатом приведенного
выше анализа этого уровня. Этот анализ доказал возможность координационного
управления двигательными процессами ”сверху вниз”, позволив установить, что
высшие автоматизмы, встреченные нами там, не являются ни в какой мере суммами
движений уровней В и С, а представляют собой совершенно особые коордйнацион-^
ные комбинации, управляемые по специфическим директивам предметного уров-
ня, через его собственный эффекторный выход — премоторные поля. Эти автома-
тизированные компоненты и фоны предметного уровня, эти ”высшие автоматизмы”
текут в силу своей автоматизированности ниже порога сознания, всегда пребы-
вающего в ведущем в данный момент уровне. Совершенно естественно заключить,
что если мы встретимся с целостным предметным действием или цепью таких
действий, текущими автоматизированно и бессознательно и приводящими при
этом к смысловому результату, возвышающемуся над возможностями самого
предметного уровня, то перед нами будет проявление аналогичного координа-
ционного процесса, локализованного на одну уровневую ступень выше процес-
сов уровня действий. Такие факты действительно существуют. К ним прежде всего
следует причислить движения речи и письма.
Как уже было указано в предыдущем разделе, речедвигательный про-
цесс представляет собой координацию, текущую на уровне действий, с тех-
ническими фонами во всех нижележащих уровнях. Это доказывается и
близким клиническим сродством между моторными афазиями и апраксия-
ми премоторной группы, и близостью, локальной и иннервационной, меж-

ду премоторными полями коры и речедвигательным полем Broca, и схемно-то-
пологическим характером построения речедвигательных отправлений, и наличием в
них черт, совершенно аналогичных почерку, — произношения или акцента, т.е.
качественной манеры, не нарушающейся при изменениях метрической стороны
речи (громкости, быстроты, высоты тона голоса); доказывается, наконец, ясно
выраженной монопольной смысловой связью их с предметом на некоторых ранних
стадиях онтогенетического развития речи. Называние предмета, так же как напи-
сание буквы или списывание слова, строится в уровне предметного действия D.
Когда же мы встречаемся с этими полностью принадлежащими предметному уров-
ню координациями в служебной, подчиненной, роли в бессознательном или
автоматическом протекании и в таких цепных синтезах, которые в целом не могут
быть мотивированными предметным уровнем, т.е. встречаемся со смысловой связ-
ной речью или таким же письмом, мы имеем очень много оснований признать
управляющие ими механизмы за особый координационный уровень в точном
смысле этого слова. Аналогия речедвигательного процесса с высшими автоматиз-
мами действительно очень велика, и хотя подробное ее прослеживание выходит из
рамок этой книги, но одну существенную ее черту необходимо указать.
Выше было установлено, что движения, из которых построены автоматизмы
уровня действий, несмотря на то, что координируются всегда в уровнях ниже его,
тем не менее представляют собой такие двигательные формы и комбинации, ко-
торые не могли бы возникнуть в своих низовых уровнях сами по себе, без ди-
рективного управления свыше, за полным отсутствием в этих уровнях мотивов
к формированию подобных двигательных отправлений. Точно так же, если в пред-
метном уровне находятся достаточные мотивы к возникновению речевого назы-
вания воспринимаемого конкретного предмета, то как для появления более вы-
сокоорганизованных семантических (словесных) форм (глаголы, числительные,
союзы и т.д.), так и для появления высших грамматических форм (склонение,
спряжение, синтактическое построение речи) в предметном уровне мотивов нет и
не может быть. Таким образом, управление речью с того момента, как оно пере-
ходит от уровня D к более высокой уровневой группе Е, отнюдь не сводится к сцеп-
лению или нанизыванию уже имеющихся (фактически или потенциально) в предмет-
ном уровне речевых форм, а создает на этом последнем уровне новые формы — и
семантические, и грамматические, столь же речедвигательные, как и наимено-
вания конкретно воспринимаемых предметов, столь же полно координационно
связанные с уровнем D, но генетически совершенно чуждые ему1.
К подобным же случаям возникновения особых координации уровня действий,
бессознательно протекающих под контролем более высокого уровня, следует от-
нести некоторые формы координаций музыкального исполнения. Сюда нужно
прежде всего причислить координации смычка. Выше, при разборе движений уровня
1 Одна интересная подробность характеризиет отличие этих ”сверхвысших” автоматизмов, проицирую-
щихся из Е в D, от обыкновенных, являющихся проекциями из D в С и ниже. Выработка предметного
автоматизма, т.е. автоматиэационная передача координации из предметного уровня в уровень
пространственного поля или в уровень синергий, сопровождается по разъясненным уже причинам
превращением топологического движения в метричное. Действительно, автоматизмы предметного
уровня всегда метричны, как известно всякому наблюдавшему их. Наоборот, автоматизмы, которые
мы назвали ”сверхвысшими” (из Е и D), как речь, письмо, движения смычковой руки скрипача, могут
при любой степени автоматизации сохранять топологический характер.

пространственного поля (см. гл. V), было указано, что этот уровень практически ни-
как не участвует в построении движений смычковой руки. Зато уровень действий
непосредственно связан с манипулированием этим своеобразным орудием, мани-
пулированием, никак не сводимым ни к одной только хватке, ни к перемещению
вещей в пространстве. Если, несмотря на это, движения со смычком не были
рассмотрены среди актов уровня действий, то именно потому, что эти движения
ведутся не им, а выше его лежащей группой Е. Мотивы к тому, чтобы именно
вот так водить волосами смычка по жилам, натянутым на грифе, не могут возникнуть
на уровне смысловых предметных действий уже потому, что такое вождение
лишено какого бы то ни было прямого смысла, связанного с вещью. Еще сущест-
веннее и самым тесным образом смыкается с нашим основным определением коор-
динации то, что уровень D не имеет в своем распоряжении средств для адекват-
ной сензорной коррекции подобного движения: ни художественно ценный звук,
ни тем более выразительная динамика звукового последования, определяемая
целостной художественной концепцией исполнителя, не содержатся в афферента-
ционном синтезе предметного уровня, а между тем именно они и определяют со-
бой управление всей совокупностью координационных коррекций скрипача или
виолончелиста.
Итак, общая схема построения координаций смычковой руки скрипача сле-
дующая:
Е — ведущий уровень, создающий мотив для двигательного акта и осуществляю-
щий его основную смысловую коррекцию — приведение звукового результата в
соответствие с намерением.
D — манипулирование с предметом — ”сверхвысший” автоматизированный на-
вык.
С — не участвует.
В — основные синергии (вторичные фоны), реализующие ”сверхвысший” автома-
тизм уровня D.
А — специфическая хватка.
Наверно было бы думать, что для подобных схем построения под ведущим кон-
тролем высшей уровневой группы Е фоновое участие уровня D является непре-
менным условием. Для них существенно именно ведущее положение, занимаемое
группой Е, а отнюдь не тот или иной фоновый состав. Например, движения руки
пианиста строятся по следующей примерной схеме:
Е — ведущий уровень (см. сказанное о нем выше).
D — видимо, не участвует.
С — пространственные целевые, силовые и меткие движения в пространственном
поле.
В — фоновые синергии: а) туше, связанного с позой тела и постановкой рук;
б) фоновых компонент для уровня С.
Таким образом, во-первых, существование автоматизмов, управляемых и моти-
вационно, и коррекционно из уровней, расположенных выше предметного и даже
не всегда нуждающихся в его посредничестве, явно свидетельствует о том, что эти
верховные уровни не только создают особые чисто психологические надстройки для
мотивации движений, но и имеют на эти последние несомненное прямо координа-
ционное влияние. Во-вторых, как было отмечено вначале, с этими верховными
уровнями связаны перешифровки и патологические персеверации, не умещающиеся

в более низких уровнях построения. Это также убедительно говорит в пользу
того, что перед нами настоящие уровни построения, имеющие свои особые коор-
динационные механизмы. Наконец, в-третьих, эта верховная группа Е имеет и свои
качественно особые выпадения. Выпадения этой группы Е приходится (в очень
близкой аналогии с уровнем действий D) разбить на два класса. К первому из них
нужно отнести группу клинических расстройств, в свое время объединенных
Monakow под названием асемических: сензорные афазию, алексию, асимболию,
амузию и т.д., т.е. соответственно утраты смысловой речи, чтения, запаса слов,
способности к музыкальному восприятию и т.д. Все эти виды выпадений объединяют-
ся одним общим признаком: потерей в той или иной области смысловых (уже не пред-
метных) мотивов, и таким образом приближаются по характеру к выпадениям
в афферентационном поле по типу апраксий Липмана. Второй класс выпадений в
уровневой группе Е дает характерный ”лобный синдром” с определяющей его раз-
розненностью поведения, утерей связи между сделанным и тем, что предстоит
сделать, распадом соответствия между ситуацией и действованием и т.д., т.е.
синдром с эффекторным обликом выпадения. И те и другие выпадения вызывают-
ся поражениями головного мозга в отделах, отличающихся по своей локали-
зации от поражений, дающих апрактические расстройства, и создают двигательные
нарушения других типов по сравнению с апраксиями.
Таковы доводы, которые могут быть приведены в настоящее время в пользу
самостоятельного существования системы E как особый координационной группы.
Мы не решимся предпринимать какой-либо классификационной попытки дви-
гательных актов в охарактеризованной верховной уровневой группе. Помимо всего,
здесь слишком велик риск впасть в ошибку, относя к числу актов, координируемых
этой уровневой группой, и движения, только мотивируемые ею, но почти наверное
строящиеся координационно полностью на нижележащих уровнях с D включи-
тельно. С полной уверенностью можно отнести к координациям верховной груп-
пы: 1) все разновидности речи и письменности (устная речь, пальцевая речь
глухонемых, морзирование, сигнализация флажками и т.п.; письмо от руки, ма-
шинопись, стенография, работа на буквопечатающем телеграфе и наборных ма-
шинах и т.п.) и 2) музыкальное, театральное и хореографическое исполнение —
non multa, sed multum.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РАЗВИТИЕ И РАСПАД
Глава седьмая
ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ УРОВНЕЙ ПОСТРОЕНИЯ
Предшествующие главы показали, какое существенное значение для понима-
ния механизмов координации и структуры уровней построения имеет история
их развития, как родовая, так и индивидуальная. Вопросы онтогенеза мото-
риума и моторики освещены в литературе меньше, нежели неоднократно рассмат-
ривавшиеся проблемы их филогенеза и морфогенеза двигательных аппаратов
(R. du Bois-Reymond, Spatz, Veraguth, Rose, Edinger, M.O. Гуревич и др.), поэ-
тому мы несколько подробнее остановимся на первых.
Необходимо с самого начала резко ограничить приложимость к обсужда-
емым проблемам ”биогенетического закона” Haeckel. В области моторики между
родовой и индивидуальной историей развития имеется целый ряд как принци-
пиальных, так и фактических расхождений. Во-первых, двигательный аппарат
древнего низкоразвитого позвоночного полностью отвечал тем несложным
моторным задачам, которые предъявлялись ему жизнью; моториум же челове-
ческого младенца, а тем более эмбриона, вообще почти никаких двигатель-
ных задач разрешать не может. Во-вторых, является правилом, что в онтоге-
незе функциональная готовность постепенно, одних за другими, созревающих
нервных приборов наступает значительно позднее, чем их же анатомическая
зрелость и завершение морфологического развития. На каждой очередной сту-
пени онтогенеза решение задач, представляющих собой для этой ситуации дви-
гательный ”потолок” особи, совершается при наличии и несомненном соучас-
тии вполне созревших вышестоящих и более молодых по филогенезу образова-
ний, которых у низших позвоночных нет и следа (Spatz, Minkowski). У ребенка,
ползающего по полу, на втором году жизни пирамидная система анатомически
уже вполне оформлена и налагает свой стилизующий отпечаток на стриопал-
лидарный, т.е. экстрапирамидный в своей основе, акт ползания, в то время
как у пресмыкающихся, совершенно лишенного пирамидной коры, этот же акт
выполняется striatum вполне автономно, с неминуемо проистекающими отсюда
форономическими отличиями от ползания ребенка.
В-третьих, резкие отличия между фило- и онтогенезом двигательных отправ-
лений обусловливаются неуклонным процессом эволюционной энцефализации.
Не только вновь образовавшийся в порядке ”обрастания” нервной системы
центр А перенимает функции, ранее локализовавшиеся в древнем ядре B, отныне
становящемся подчиненной системой, но и многочисленные функции, осущест-

влявшиеся до этого времени еще более старыми и низовыми системами С, D и т.д.,
теперь мигрируют в ”освободившееся” ядро В. Этим путем древнейшие центры,
как, например, спинной мозг, все больше и больше утрачивают и в степени
своей самостоятельности, и в инвентаре выполнявшихся ими движений. Спинной
мозг, способный у амфибий викарно вести после децеребрации такой сложный
акт, как локомоция, или pallidum, способный к такому же викариату у репти-
лий и птиц, у человека уже фактически не пригодны ни для подобного замеще-
ния, ни вообще для чего-либо, кроме фонового обслуживания высших движений
элементарными автоматизмами. Итак, и спинной мозг, и pallidum рыбы или
амфибии функционально очень мало похожи на их гомологи у примата и чело-
века как взрослого, так и в грудном возрасте; поэтому с самого начала
трудно ожидать здесь каких-либо близких соответствий между ходом развития
моторики в фило- и онтогенезе, и это несмотря на довольно точное в общем
воспроизведение в онтогенезе процесса постепенного эволюционного обрастания
центральной нервной системы, выражающееся в постепенной же миэлинизации
мозговых систем в утробном и раннем постнатальном периоде.
Отвечая усложняющимся координационным задачам и попутно обретая воз-
можность более высокопробного исполнения древних движений, центральная
нервная система позвоночных проходит в своей эволюционной истории несколько
последовательных этапов, не так уж резко разграниченных между собой, как
это принято изображать ради схематизации, но несомненно представляющих
своего рода качественные скачки вперед.
Необходимо напомнить, что каждая более новая координационная система,
обогащающая животный вид целым списком новых движений и обозначаемая
нами как очередной уровень построения движений, вносит в обиход централь-
ной нервной системы животного прежде всего новый класс сензорных коррек-
ций, т.е. если и не новое по воспринимаемому материалу качество чувстви-
тельности, то обязательно новые способы восприятия этого материала, его оценки,
осмысления и синтезирования с донесениями других органов чувств, и вытека-
ющее из этого измененное на новый лад реактивное отношение к внешнему
миру. Анатомические субстраты координационных уровней, последовательно
формирующихся в филогенезе, обязательно включают как моторные, так и сен-
зорные центры, взаимосвязь которых в пределах данного уровня бывает особен-
но тесной. Так, параллельно с эффекторными центрами уровня палеокинети-
ческих регуляций, которыми у низших позвоночных служат ганглиозные эле-
менты спинного мозга, а у млекопитающих в результате энцефализационного
перемещения сравнительно молодые по филогенезу образования группы красного
ядра, развиваются древние сензорные центры покрышки и hypothalami. Разви-
тие уровня синергий, эффекторно обслуживаемого pallido, идет в ногу с форми-
рованием основных массивов главного сензорного средоточия головного мозга —
зрительного бугра. Пирамидно-стриальному уровню пространственного поля, уже
наполовину кортикальному, соответствует возникновение ”транзитных” ядер
metathalami — наружных и внутренних коленчатых тел, узла ganglion habenulae
и обширных первично сензорных полей коры. Уровень действий оснащен
в качестве эффекторов группами премоторных полей коры (6,8,42 Brodmann),
а сензорно (точнее говоря, здесь уже гностически) — системой нижнетеменных
полей, окруженных вторичными и третичными зонами кортикальных центров

осязания, зрения и слуха. К этому же уровню, наиболее сложному и по обилию
выполняемых им движений, и по разнообразию сензорно-гностических коррек-
ций, и, наконец, по множеству подчиняющихся ему ”высших автоматизмов”,
примыкает в качестве содействующей системы мощный лобно-мосто-мозжечковый
агрегат, попутно простирающий свои ветви глубоко в экстрапирамидную систему
и создающий функциональную связь между фронтальными эффекторными центра-
ми уровня и сензорной корой мозжечка.
Моторные центры головного мозга формируются в эмбриогенезе из двух
зародышевых пластинок, обозначаемых Spatz как пристроечная (Flügelplatte)
и основная (Grundplatte). Из последней, расположенной вентрально, формирует-
ся в основном экстрапирамидная, а из первой, дорзальной, — пирамидная эффек-
торная система.
Удобнее всего обозревать общий порядок развития и принадлежности состав-
ных элементов обеих систем к тем или другим зародышевым пузырям мозга,
пользуясь нижеследующей таблицей:
Пластинки
Пузыри мозга
Rhombencephalon
Mesencephalon
Diencephalon
Telencephalon
Дорзальная пластин-
ка — пирамидная сис-
тема
Кора мозжечка
Tectum
Corpora quadri-
gemina
Thalamus opticus
Corpara geniculata
(metathalamus)
Ganglion habenulae
(epithalamus)
Кора полушарий
большого мозга
Вентральная плас-
тинка — экстрапира-
мидная система
Nucleus dentatus
мозжечка;
Nucleus Deiters
Nucleus ruber
Substantia nigra
Nucleus nervi III
Pallidum
Hypothalamus
Tuber cinereum
Corpus Luysii
Striatum
a) nucleus caudatus
b) puta men
Ряд полей
коры полушарий
Все органы, перечисленные в этой сводной табличке, имеют определенные
хронологические пункты возникновения в сложной летописи последовательного
”обрастания” мозга. Многие из них, кроме того, распадаются на резко раз-
новозрастные подразделы, отличающиеся друг от друга и по микроскопическому
строению, и по связям, и по функциям (рис. 79).
Мозжечок подразделяют на: а) древний (palaeocerebellum) и b) новый (neoce-
rebellum). К первому относится медиальная непарная часть мозжечка — червячок
и небольшие дольки его полушарий — flocculus, имеющиеся у всех позвоноч-
ных, кроме ланцетника, и достигающие высокого морфологического развития
у птиц. В состав нового мозжечка входят его полушария, появляющиеся в филоге-
незе только у млекопитающих. В онтогенезе древние отделы мозжечка уже впол-
не зрелы и обложены миэлином к моменту рождения ребенка, тогда как кора
его полушарий миэлинизируется лишь на протяжении первого полугодия жизни.
Зубчатое ядро мозжечка — его эффекторная часть — также расчленяется на
два отдела, тесно связанные соответственно с древним и новым мозжечком.
Оба эти отдела дают обильную сеть проводящих путей, оканчивающихся либо в
красном ядре, либо в ядре Дейтерса.
Красное ядро — ведущий представитель экстрапирамидной эффекторной

Рис. 79. Схема основных ядер и проводящих путей мозга с указанием распределения их по
координационным уровням A—D
Для удобообозримости схемы действительное пространственное расположение ядер сильно искаже-
но. Ядра: R — красное ядро, D — ядро Дейтерса, Cq — четверохолмие, Hth — hypothalamus,
Nd — зубчатое ядро, Р — pallidum, Gm — внутреннее и Cl — наружное коленчатое тело;
Crb — кора мозжечка, Str — striatum, Th — зрительный бугор, Pm — премоторная зона коры,
Pyr — пирамидная область, Pc — постцентральная извилина, Ас — слуховая, Opt — зрительная
Зона, Par — теменная область. Пути: Pyr — пирамидный, Rsm — рубро-спинальный, Ts —
тектоспинальный, Vs — вестибулоспинальный, Sth — спиноталамический, Fp — заднестолбовой,
Scrb — спиноцеребеллярный, Fpc — фронто-понтоцеребеллярный, Otpc — затылочно-височно-
понтоцеребеллярный путь.

системы в среднем мозгу — опять-таки распадается у человека и приматов
на две части, именуемые palaeo- и neorubrum. Древняя часть ядра, крупноклеточ-
ная, расположена каудально; как раз от нее и начинается рубро-спинальный
эффекторный тракт Monakow. Она имеется у всех млекопитающих, начиная
от самых низших1. С боков и спереди от нее помещаются более молодые разделы:
крупно клеточный отдел с местными связями, ретикулярное ядро, в котором
оканчиваются церебелло-фугальные пути, и, наконец, собственно neorubrum —
ядро с мелкоклеточным строением, связанное главным образом с лобной корой
и operculum. Это последнее ядро имеется только у наивысших млекопитаю-
щих — хищных и приматов, увеличиваясь и развиваясь в филогенезе парал-
лельно с корой полушарий.
Развивающееся рядом с rubrum ядро substantia nigra связано с корой полу-
шарий, может быть, еще теснее, чем neorubrum. Это самое крупное из ядер среднего
мозга пигментировано (т. е. заслуживает эпитета ”nigra”) только у человека.
Оно возникает в филогенезе сравнительно поздно. Это ядро распадается на
две разновозрастные части. Более старая часть не пигментирована, бедна клет-
ками и похожа по строению на pallidum, с которым связана очень интимно.
Более новая часть соединена двусторонними проводящими путями как с обоими
прочими центрами экстрапирамидной эффекторной системы, красным ядром и
striatum, так и с корой полушарий.
Самые обширные из мозговых ядер, являющихся субстратами координацион-
но-двигательных отправлений центральной нервной системы, развиваются из про-
межуточного мозга (diencephalon): это гигантская сензорная система зритель-
ного бугра с его придатками и большой центр экстрапирамидной эффектор-
ной системы — pallidum.
Система зрительного бугра составляется из собственно thalamus и придат-
ков его: metathalami, которому принадлежат промежуточные центры зрения и
слуха — коленчатые тела, и epithalami, включающего такой же транзитный центр
обоняния — ganglion habenulae. Thalamus в тесном смысле распадается на: а) раз-
делы, к которым прибывают вторые невроны проводящих сензорных путей с
периферии тела, и в) разделы, обладающие двусторонними невронными связями
с вышестоящими центрами — с корой полушарий. В первых, более каудаль-
ных, оканчиваются аксоны задних столбов и спино-таламического тракта спин-
ного мозга и аксоны тройничного нерва, т. е. полностью вся тангорецепторика,
за исключением только вкуса: проприоцептивная, осязательная, болевая и темпе-
ратурная чувствительность со всего тела. Thalamus обладает исключительным
обилием центрально-нервных связей и богатой цитоархитектонической расчле-
ненностью (O. & C. Vogt насчитывают в нем у обезьян свыше 40 участков). Сле-
дует отметить резкий, не отразившийся биогенетически в индивидуальном раз-
витии человека перелом, пережитый зрительным бугром в эволюционной исто-
рии. Гомологи зрительных бугров у холоднокровных (lobi optici) являются
верховными центрами тангорецепторики, в то время как такая же верховная
функция для телерецепторов реализуется ядрами покрышки среднего мозга.
1 Ни для красного ядра, ни для substantia nigra и corpus Luysii млекопитающих не установлено
надежных гомологов у рептилий и птиц. Само красное ядро очень сильно изменяется в фило-
генезе млекопитающих. Для substantia nigra предположительными гомологами у птиц являются nuclei
ectopedunculares, для corpus Luysii — nucleus rotundus (Ariëns Kappers, Spatz).

У птиц и млекопитающих с появлением и развитием сензорной коры полуша-
рий (гораздо более древней, чем моторная) вся чувствительность постепенно
переключается на двухневронную внутримозговую схему: thalamus в тесном
смысле становится транзитным центром для тангорецепторики, а его более
молодые придатки, meta- и epithalamus — для телерецепторики, транслируя
сензорную сигнализацию обоих видов в кору. Эта передача совершается с очень
глубокой предварительной переработкой сигналов в системе thalami, причем
значительный их процент отсеивается таламической системой, обращается ею
через обширные синаптические связи thalami непосредственно в экстрапирамид-
ную эффекторную систему и в связи с этим не достигает порога сознания, обеспе-
чивая в то же время адекватные координированные реакции и их фоновые эле-
менты.
Верховный, эффекторный центр низших позвоночных (рыб и амфибий), pal-
lidum, цитоархитектонически построен очень просто. Он не расчленяется на поля;
в нем резко преобладает один вид клеток — крупных, с длинными дендритами,
похожих на двигательные клетки моторной зоны коры. Внутри самого pallidi
пролегает много миэлинизированных аксонов, придающих ему бледную окраску,
обусловившую его название. Corpus Luysii, тесно примыкающее к pallido и по
связям, и по ходу развития, появляется, однако, в филогенезе гораздо позднее
его — только у млекопитающих. Сам pallidum очень мало изменяется в фило-
генезе; он только разделяется на две части прослойкой белого вещества, начи-
ная с приматов. Связи pallidi определяются его срединным положением в экстра-
пирамидной эффекторной системе: к нему подходят объемистые пучки волокон
от его сензорного спутника — зрительного бугра и от возглавляющего pallidum
эффекторного центра — полосатого тела (striatum). От него отходит массивный
проводящий путь к контралатеральному красному ядру (это и есть эффектор-
ный путь pallidi) и к его менее значительным соседям. У человека к моменту
рождения все эти пути миэлинизированы и вполне готовы к действию.
Наконец, из оконечного раздвоенного мозгового пузыря (telencephalon) возни-
кают и развиваются высшие эффекторные приборы головного мозга, наиболее
новые филогенетические: corpus striatum, или полосатое тело, — из вентраль-
ной зародышевой пластинки, а эффекторные поля коры (пирамидные, премо-
торные и фронтальные) — из дорзальной пластинки.
Striatum возникает в филогенезе, начиная с пресмыкающихся; его появление
ставят в связь с утверждающимся переходом на сухопутные формы локомоций
(ползание, лазание по скалам и деревьям), свойственные еще животным. Он дости-
гает вершины своего развития у птиц, еще лишенных пирамидной системы и полу-
шарий мозжечка. У млекопитающих stiatum разделяется на два парных ядра,
территориально далеко расходящихся друг от друга: хвостатое ядро (n. caudatus)
и скорлупу (putamen). У человека стриальная система еще не развита к моменту
рождения и одевается миэлином только к пятому-шестому месяцу жизни. Stri-
atum построен сложнее pallidi: он содержит два вида клеток, не обнаруживая,
впрочем, какой-либо расчлененности по цитоархитектоническому признаку. Напро-
тив, putamen очень сходен по своему строению с nucleo caudato.
Из двух типов клеток striati многочисленные мелкие, с короткими аксонами,
не выходящими за его пределы, считаются его рецепторными клетками. Редко
разбросанные там и сям крупные эффекторные клетки все направляют свои аксоны

в pallidum: других эффекторных выходов у striatum явно нет. Афферентация
striati почти целиком проистекает из thalamus. Связь с корой полушарий, для
pallidum бесспорная, здесь не доказана.
Новейшие органы моторики в головном мозгу, возникающие и развивающиеся
позднее других как в фило-, так и в онтогенезе, — это пирамидная эффектор-
ная система и в известном смысле надстроенные над ней фронтальные систе-
мы коры полушарий. В филогенезе пирамидная эффекторная система появляется
только у млекопитающих. У низших млекопитающих — грызунов — имеется
вначале только одно гигантопирамидное поле 4 с эффекторными клетками Беца
в пятом слое, но оно уже велико и порядочно расчленено. У более одарен-
ных мотор но грызунов, как белка и заяц, намечается премоторная зона 6 Vogt
(М.О. Гуревич, Г.Х. Быховская; см. рис. 71). Передняя гранулярная область
(поля 8 и 12) появляется только у хищных, у которых премоторные поля 6 дости-
гают значительного развития. У собакоголовых обезьян прибавляется еще поле
9 в лобных долях, у высших обезьян — фронтальные поля 10 и 11; наконец,
у человека появляется еще целая полоса совсем новых полей в лобной доле (44 по
47 Brodmann), а премоторная зона начинает резко преобладать над первичной
моторной пирамидной зоной. Функциональная расчлененность последней у высших
обезьян и человека очень велика, обеспечивая точную соматотопическую проек-
цию почти каждой мышцы тела. Правда, изобилующие как между отдельными
возбудимыми элементами пирамидной зоны, так и между ними и элементами
примыкающего к ней спереди премоторного поля крайне динамичные и тонкие
функциональные взаимовлияния очень осложняют эту сомато-топическую ясность;
всевозможные явления облегчения (facilitation), одновременной и сукцессивной
индукции и т.д. в значительной степени маскируют и смазывают ее при точ-
ных опытах (Leyton & Sherrington, Grünbaum, Lashley и др.).
В онтогенезе эти кортикальные системы созревают еще значительно позднее
экстрапирамидных: у человека пирамидная эффекторная система и ее проводящий
путь в спинной мозг окончательно миэлинизируются только во втором полуго-
дии внеутробной жизни, а премоторные и фронтальные системы — на втором
году жизни. Как будет показано ниже, эта постепенность очень явственно сказы-
вается на развитии моторики маленького ребенка.
Приведенный очерк морфогенеза эффекторных систем необходимо дополнить
хотя бы самым кратким обзором филогенетической истории развития их физио-
логических отправлений.
Следующая схема была предложена в основном Foix-Nicolesco и дополнена
М.О. Гуревичем, а позднее — автором. Она разделяет весь ход постепенного
обогащения моторики позвоночных на четыре последовательные ступени. Эти
ступени сопряжены с вступлением в строй, по прежним авторам, очередных,
более новых и высокостоящих эффекторных ядер, а по воззрениям, излагаемым
в настоящей книге, — очередных, переслаивающих друг друга координационных
уровней построения, включающих в состав своих субстратов как эффекторные,
так и рецепторные структурные элементы. Как это будет видно из дальнейшего,
схема Foix-Nicolesco очень близка к нашей, изложенной в предыдущих главах,
лестнице уровней.
Самая ранняя из этих ступеней соответствует примату талама-паллидарной
системы и имеет место у рыб, отчасти у земноводных. Для нее характерны

монотонные, плавные движения, охватывающие все тело, представляющие собой
что-то вроде перистальтических волн. Эти движения — плавников, хвостовых
перьев и т.п. — не прекращаются ни на минуту даже и при спокойном стоянии
рыбы на одном месте. В инвентаре движений почти все 100% составляют пла-
вательные локомоции, оформляемые как крайне обобщенные, охватывающие все
тело синергии. Движения по большей части неторопливы, округлы и ритмичны.
Вторая ступень характеризуется первенствующим положением striati, т.е. того
образования, которое соответствует в нашей систематизации нижнему подуровню
С1 пространственного поля. Эта ступень начинает развиваться у сухопутных
амфибий, четко представлена у рептилий и достигает кульминационной точки
своего развития у птиц. Преобладание striati с доступными ему качествами
сензорных коррекций обеспечивает этим животным их сложные локомоции полза-
ния, лазания и летания — передвижения уже не ”туловищного”, а ”конечност-
ного” стиля. Очень высокой ступени развития достигает владение равновесия.
Статика уравновешенной позы не составляет проблемы для рыбы; здесь, напро-
тив, вырабатываемая целая система стато-кинетических регулирующих механиз-
мов. Сохраняя все фоновые синергетические возможности, обеспечиваемые им
ушедшей вглубь таламо-паллидарной системой, животные эти располагают
уже средствами для их затормаживания и регуляции. Они способны застывать
неподвижно и, наоборот, делать порывистые броски. Движения туловища, головы
и шеи имеют своебразный атетоидный характер, вязкий, тестообразный, сме-
няясь временами на восковую, статуеобразную неподвижность, совершенно чуж-
дую млекопитающим. Этот самый стиль, к слову сказать, сохраняют движения
данного уровня и у человека, когда патологические условия вызывают его гипер-
функцию. Наряду с осложнением и увеличением разнообразия локомоций имеет
место и возникновение целого ряда движений других категорий, иногда дости-
гающих высокого координационного совершенства и создающих (вполне ложную)
иллюзию принадлежности их к уровню действий (например, витье гнезд). Птице
доступны многочисленные движения, никогда не встречаемые у рыбы: движения
туалета, смазывание перьев жиром, кормление птенцов и т.п. Здесь впервые
появляются выразительные движения и звуки: мертвенные крики лягушек сменя-
ются песней, возникает й танец. Ориентировка в пространстве и точность целе-
вых локомоторных перемещений достигают высокого совершенства, говоря о начи-
нающемся уже (у наиболее высокоразвитых хищных птиц) развитии верхнего
подуровня пространственного поля С2. Истинных предметных действий — прак-
сий из уровня D еще нет и следа. Пластичность и способность к построению
новых двигательных комбинаций очень низки.
Третья ступень — господство уровня пространственного поля С во всем его
объеме, сопряженное с возникновением и развитием пирамидной эффекторной
системы и наступающее впервые у млекопитающих. Опять-таки, не теряя качест-
венно ничего из координаций, приобретенных на предыдущих двух ступенях,
животные приобретают сверх этого большой и все возрастающий процент одно-
кратных, не стереотипных целевых движений нападения, охоты, скачка и т.д.
Bice более возрастает пластичность, дрессируемость, способность к импровиза-
ции ad hoc новых двигательных комбинаций. Резко разнообразятся движения
туалета и самообслуживания. Очень обильными становятся образующие уже пере-
ход к предметным действиям игры в компании, педагогические действия и по-

казы и т.д., отсутствующие у более древних классов позвоночных. Наряду с выра-
зительными звуками и интонациями появляется мимика и выразительные дви-
жения. Вся совокупность движений утрачивает тот вязкий, липкий стиль, сменяемый -
статуеобразными застываниями тела, который везде и всегда свойствен преобла-
данию стриальных иннерваций. Движения становятся эластичными, напоминающи-
ми движения пружины; покой перестает быть абсолютным, насыщаясь то адверсив-
ными, настораживательными движениями, то привычными ритмическими покачива-
ниями хвоста, то еще иной непроизвольной двигательной мелочью. Постепенно
начинают появляться истинные смысловые цепи, свидетельствующие о возникно-
вении зачатков предметного уровня.
Намеченная М.О. Гуревичем четвертая, фронтальная; ступень приобретает
главенствующее положение у приматов и человека, но скачок, проделываемый
ею от высшей обезьяны до человека, колоссален. Если в экстрапирамидных
движениях человек совершил по сравнению с птицами неоспоримый шаг назад;
если в движениях, входящих в инвентарь уровня пространственного поля, целый
ряд млекопитающих превосходит своей моторикой человека: одни — по резвости,
другие — по силе, третьи — по меткости, устойчивости, неутомимости, даль-
ности прыжка, совершенству равновесия и т.п., то в области предметных дейст-
вий и смысловых цепей все, чем располагают даже антропоидные обезьяны,
является лишь элементарными зачатками по сравнению с неисчислимыми психо-
моторными богатствами, освоенными человеком. В предыдущей главе были рас-
смотрены как немногочисленные примеры действий из уровня D у млекопитающих,
так и главные характеристики двигательных проявлений этого уровня у чело-
века, и к сказанному более не остается ничего добавить.
Обращаемся к очерку развития координации в онтогенезе человека. В этой
главе будет рассмотрен естественный ход развития моторики в детском воз-
расте. То, что касается выработки новых двигательных навыков, обучения, трени-
ровки и тренируемости у взрослого индивида, составит предмет отдельной
(VIII) главы.
Естественный онтогенез моторики складывается из двух очень разновремен-
ных фаз. Первая фаза есть анатомическое дозревание центральнонервных субстра-
тов двигательных функций, как уже сказано, запаздывающее к моменту рожде-
ния и заканчивающееся (по крайней мере, в отношении миэлинизации) к 2—
2,5-годовалому возрасту. Это дозревание сопровождается и функциональным столь
же поочередным вступлением в строй мозговых эффекторных систем; однако же
полного совершенства и налаженности своих отправлений они достигают значи-
тельно позже. Вторая фаза, затягивающаяся иногда довольно далеко за возраст
полового созревания, и есть фаза окончательного функционального дозревания
и налаживания работы координационных уровней. В этой фазе развитие мото-
рики идет даже не все время чисто прогрессивно: в некоторые моменты и по
отношению к некоторым классам движений могут иметь место временные останов-
ки и даже регрессы, создающие сложные колебания пропорций и равновесия
между координационными уровнями. Что именно соответствует анатомически
этому функциональному дозреванию — еще совершенно не ясно.
По характеристике Veraguth уже внутриутробные движения, наблюдаемые
с шестого месяца беременности, свидетельствуют об очень дифференцированной

деятельности промежуточных (рефлексообразующих) систем спинного мозга.
Самые первые движения новорожденного — дыхание и крик. При первом же прикла-
дывании к груди ребенок способен уже повернуть голову, ища сосок. С этого
же момента начинают действовать рефлексы сосания и поворота головы к пальцу,
прикасающемуся к щеке.
У грудного ребенка в первые дни после рождения наблюдается еще ряд коор-
динированных рефлексов: например, на щекотание булавочной головкой спинки
ребенка, лежащего на животе, он отвечает либо отодвиганием позвоночника
в сторону от раздражения, либо резким, распрямляющим спину сокращением
длинных мышц позвоночника (m. erectoris trunci).
Очень важно для уяснения моторики новорожденного помнить, что проводя-
щие пути кортикальных моторных систем и striati и, в известной мере, конце-
вого звена экстрапирамидной эффекторной системы, красного ядра еще не обло-
жены к моменту рождения миэлином, так что вполне готова к действию только
таламо-паллидарная система головного мозга. По ”потолковому” уровню ново-
рожденного Foerster называет его ”Thalamus—Pallidum—Wesen”, многими черта-
ми своего поведения и поз обнаруживающим свое филогенетическое происхож-
дение от обезьяноподобных предков. ”Только в результате дозревания striati
первоначальная паллидарная функция — тип карабкания — оттесняется, тормо-
зится, и от нее сохраняются благодаря механизмам избирательного торможе-
ния одни лишь целесообразные элементы. Обузданный этим путем pallidum
включается уже и на службу моторики взрослого” (Foerster).
Раз речь уже зашла об обуздывании и притормаживании pallidi, надо сказать,
что не раз отмечавшееся бесспорное сходство движений грудного ребенка с пато-
логическими движениями атетоза (Meynert, Freud, Spatz), несомненно, связано
с тем, что при атетозе, вследствие поражения striati, происходит ”высвобож-
дение скованных в норме фило- и онтогенетически низовых двигательных меха-
низмов” (Economo), осуществляемых pallido.
Грудной ребенок продолжает оставаться ”таламо-паллидарным существом”
все первое полугодие жизни. В это время ему присущи ”массовые, не дифферен-
цированные движения автоматического и защитного характера” паллидарного
происхождения. ”В первые месяцы жизни у ребенка преобладают охватывающие
и хватательные рефлексы, как у обезьян”; ”примитивные двигательные реакции,
которые у взрослых затормаживаются и выявляются лишь при патологических
условиях: сюда относятся мезенцефалические рефлексы Magnus (Lage-und Bewegung-
sreflexe)”. При этом имеют место ”массовые двигательные реакции, иногда с
характером, напоминающим элементы лазанья и обхватывания, элементарные
выразительные движения (недифференцированные реакции страха — Peiper),
симптомы Бабинского и Моро, супинационное положение ног, которое лишь посте-
пенно превращается в дорзальную и плантарную флексии, атетоидные движения
и т.п.” (М.О. Гуревич).
Veraguth отмечает в этом же периоде то, что он называет Strampelbewegungen
(брыкательные движения): ротация плеч внутрь, чередующиеся сгибания и раз-
гибания в. тазобедренном и коленном сочленениях. Эти двигательные синергии
часто связаны с движениями в дистальных суставах, хватательными движения-
ми кистей и интенсивной игрой ножных пальцев. Пути, по которым вызываются
эти движения, — рубро- и вестибулоспинальные, т.е. низовые экстрапирамид-

ные; в качестве вызывающих раздражений уже возможны проприоцептивные,
обусловливаемые смещениями центров тяжести частей тела.
Итак, оба автора, и М.О. Гуревич, и Veraguth, согласно отмечают высокий
процент разлитых, но вполне бесполезных, иногда реактивных, но чаще спонтан-
ных синергий.
Заслуживает упоминания, что в раннем постнатальном периоде человека отсут-
ствует один переломный момент, очень характерно выступающий у тех млекопи-
тающих, которые родятся слепыми. У новорожденных котят, щенят в течение
всего времени до открытия глаз совершенно отсутствует субординационная
регуляция хронаксий и тонуса, что ярко проявляется в их медленных, дро-
жащих, ”пресмыкающихся” телодвижениях на расползающихся в стороны лапках.
Хронаксии мышц конечностей держатся все это время на очень высоком уровне.
Момент прозревания сопровождается, синхронно или почти, скачкообразным
включением механизмов субординации, столь же быстрым снижением мышечных
хронаксий до их нормальных значений (Аршавский) и включением в рефлектор-
ную деятельность проприоцептивной чувствительной системы, до этой поры
неработоспособной1.
Пяти-шестимесячный возраст — очень важный переломный момент в моторике
грудного ребенка. К этому времени более или менее одновременно заканчи-
вается анатомические созревание двух важнейших систем: обкладываются миэ-
лином и вступают в работу: 1) группа красного ядра с подходящими к этому
ядру путями, обеспечивающая функцию низового уровня А палеокинетических
регуляций, и 2) striatum с его эффекторными путями к pallidum, являющийся
субстратом эффекторной части нижнего подуровня пространственного поля С1.
Если подытожить главные функциональные приобретения, которые обусловли-
ваются этим морфологическим обогащением, то получится следующее.
В отношении статики — к началу второго полугодия жизни ребенок об-
ретает позу. До этого времени его туловище лежало на спине, тяжелое и непод-
вижное, а присоединенные к нему короткие и слабые конечности совершали
только всевозможные брыкательные движения вхолостую, без полезной нагрузки
и чего бы то ни было, что объединяло бы эти движения между собой. Striatum
(и содружественно с ним дозревающая система красного ядра) приносит с собой
позу: уровень Л — ее тонические и рефлекторные предпосылки и возможности,
уровень С1 — ее синергетическую лепку. Ребенок приобретает возможность
садиться, ложиться, сидеть, переворачиваться на живот, а еще немного спустя —
вставать и стоять.
В динамике можно подытожить наступающие в это время изменения как
переход от синкинезий к синергиям. Под первыми мы понимаем одновремен-
ные движения, лишенные смысловой связи и у взрослого всегда являющиеся
патологией; под вторыми — содружественные движения или их компоненты,
направленные к совместному разрешению определенной двигательной задачи.
В первом полугодии уже само положение ребенка не позволяло ему ничего, кроме
разрозненных движений конечностей вхолостую. Теперь туловище из мертвого
груза становится органом подвижной опоры и движения; конечности начинают
1 До этого момента прозревания обычно не удается вызвать у детеныша и феномена децеребрационной
ригидности.

работать с нагрузкой, зачастую используясь как упоры1. Эта перемена опирается
как на вступление в работу рефлекторного шейно-туловищного тонуса (т.е. на
правильное функционирование уровня А), так и на прогресс в чисто анатоми-
ческом развитии скелета и мускулатуры конечностей2.
Хотя определение новорожденного как ”таламо-паллидарного существа” в общем
верно, а к моменту рождения таламо-паллидарный уровень у него работоспо-
собен, но в самом первом периоде жизни от pallidum, хотя и монополиста
по синергиям, пригодных на что-либо синергий получается мало: до окончатель-
ного созревания рубро-спинальной системы уровень синергий имеет в своем
распоряжении лишь скудные и непрямые выходы к клеткам передних рогов.
Вступающий в описываемое время в работу уровень А приносит с собой
еще и правильное функционирование вестибулярной системы, как отолитовых
аппаратов, так и полукружных каналов, а это создает для ребенка возможность
поддержания динамического равновесия при сидении, вставании и поворотах,
регулирует, в свою очередь, его мышечный тонус и приводит к зачаткам актив-
ного синтетического познавания ребенком сперва пространственных очертаний
собственного тела (Körperschema), а затем и окружающего пространственного
поля.
В это же переломное время начинается прогресс и в области издавания
звуков. Язык и голосовой аппарат — инструмент, на котором по ходу онто-
генеза по очереди упражняются все координационные уровни. Таламо-паллидарный
уровень синергий, с которым ребенок родится на свет, в состоянии извлечь
из него одни лишь невыразительные звуки: первый младенческий крик, бурчанье,
гуленье с лишенным какого бы то ни было смыслового значения ”агу” и т.п.
Первые месяцы жизни ребенок не умеет плакать, а может только кричать. Точно
так же совершенно отсутствует мимика: существуют только гримасы — синки-
незии, являющиеся свободной, ничего не выражающей игрой мышц.
Стриальный подуровень приносит с собой две важнейшие звуковые и мими-
ческие синергии — смех и плач; появляется выразительная мимика, отража-
ющая элементарные эмоции удовольствия, страдания, испуга, интереса, гнева.
Последующее включение пирамидного, верхнего подуровня пространственного
поля С2 дает (забегаем здесь несколько вперед) все еще нечленораздельные,
но уже целевые звуки типа требования. Наконец, созревание премоторных полей
(к числу которых принадлежит и поле D) и системы уровня действий даст ребенку
на втором году жизни первые настоящие слова речи.
Все второе полугодие жизни протекает под знаком постепенного дозревания
уровня пространственного поля с понемногу завершающимся внедрением пира-
мидных механизмов верхнего подуровня, вытесняющих старые паллидарные сур-
1 При вставании грудной ребенок использует довольно сложный прием, обозначаемый Schaltenbrand
как quadrupedales Syndrom: поворачивание со спины на живот, вставание на четвереньки, выпрямление
колен, все еще стоя на четвереньках, наконец, вставание на ножки — вместо обычного для взрослого
человека вставания со спины путем подъема туловища за счет сгибания тазобедренных сочленений.
У грудного ребенка момент тяжести туловища с головой слишком велик сравнительно с моментом
ног для используемости взрослого приема.
2 Kleist указывает на возможное локализационное разделение статических и динамических функций в
экстрапирамидной эффекторной системе: статика осуществляется внутренним ядром pallidi и скорлу-
пой (putamen) striati, динамика — наружным ядром pallidi и nucleo caudato striati.

рогаты. Очень выразителен здесь пример, характеризующий развитие в раннем
онтогенезе одной из простейших психомоторных функций — схватывания
предмета. В первые же недели жизни ребенок способен уже зажать в ручке сгиба-
тельным движением пальцев предмет, подсунутый ему в ладонь и раздражив-
ший ее тактильные окончания. Это есть более или менее беспримесный спи-
нальный рефлекс, может быть, слегка подкрашенный участием рубро-спиналь-
ного уровня А. С четвертого-пятого месяца начинаются попытки схватывания
зрительно воспринятого предмета (например, яркой игрушки, подвешенной в поле
зрения). Эти попытки выглядят как очень диффузные, беспорядочные и ирради-
ированные синкинезии, нечто вроде бурных вспышек барахтания, при которых
приходят в чередущееся ритмически качательное движение все четыре конечности
и в которые втягивается мускулатура и лица, и шеи, и туловища. Такой приступ
иррадиированного двигательного возбуждения может привести к случайному
столкновению ладони с желаемым предметом и успешному его захватыванию;
тогда все на этом и заканчивается. Если же такого удачного исхода не последова-
ло, то вспышка иссякает сама собой, чтобы через десяток-другой секунд дать
место следующему подобному же приступу. На втором полугодии жизни сквозь
подобные гиперкинетические, типично таламо-паллидарные взрывы начинают
пробиваться, чередуясь с ними, однократные, простые целевые движения одной
ручки за предметом на уровне пространственного поля — сперва неточные,
атактические, с большим процентом промахиваний, а в дальнейшем все более
и более адекватные. К годовалому возрасту у нормального ребенка хвататель-
ный процесс уже окончательно переключается на пирамидную систему — на на-
иболее адекватный ему уровень пространственного поля. Эта последовательность
в развитии акта хватания, как показано ниже, демонстрирует, как по мере
Уровень
Характер движения
Афферентация
А
Защелкивание (Sperrung)
Тактильная
В
Синкинезии, гиперкинез
Зрительное диффузное раздражение
С
Целевое однократное движение;
атаксия, позднее — точное попадание
Зрительный образ вещи в координатах
пространственного поля
онтогенетического развития и созревания координационных уровней и кинетиче-
ских систем двигательный акт ползет по уровням кверху вплоть до того, на ко-
тором он будет реализоваться далее во взрослом состоянии.
Своеобразно, что схватывание видимого предмета 4—5-месячным ребенком
продолжает иногда совершаться с описанными иррадиациями и гиперкинезами
еще и тогда, когда затаскивание в рот предмета, находящегося в руке, выпол-
няется уже вполне координированным, простым и однократным флексорным
движением. По-видимому, это объясняется тем, что движение ручки ко рту
с предметом или без него соответствует по направлению естественному
влечению ребенка, в том время как для схватывания и присвоения себе предмета,
подвешенного в поле зрения, необходимо сделать противоречащее примитивному
влечению экстензорное движение от себя, что удается позже и значительно труднее.

Все второе полугодие жизни представляет собой прелокомоторный период
развития моторики: подготовку к ходьбе и бегу и широкое использование локо-
моторных суррогатов — ползания. Для уяснения сущности этой подготовки
к локомоциям напомним, что законченная координационная структура ходьбы
и бега включает содружественную работу всех уровней построения снизу доверху.
От рубро-спинального уровня идут механизмы: 1) динамического управления
тонусом как туловища, так и конечностей, 2) прямой и перекрестной реципрокной
иннервации и 3) вестибуло-мозжечкового контроля равновесия. Таламо-палли-
дарный уровень обеспечивает основную громадную синергию ходьбы, включа-
ющую в ритмическом чередовании почти все 100% скелетной мускулатуры. Сери-
альный подуровень осуществляет прилаживание обобщенной паллидарной синер-
гии, еще не относимой самим уровнем В к внешнему пространству, к факти-
ческой обстановке ходьбы: фактуре и неровностям почвы, ступенькам, наклонам,
канавкам и т.д. Наконец, верхний, пирамидный подуровень пространственного
поля наслаивает на этот уже вполне реальный и целесообразный процесс пере-
движения то, что придает ему непосредственно целевой характер пройти туда-то,
за тем-то, по дороге обернуться и взять то-то, метнуть с разбега мяч или гранату
и т.п.
Опираясь на это расчленение, легче ориентировать в той интенсивной подго-
товительной работе, которая совершается в течение прелокомоторного полугодия
в двигательной сфере ребенка.
Еще до окончательного вытеснения кажущихся бесцельными ”брыкательных”
движений у ребенка формируются столь важные для локомоции основные движе-
ния, участвующие в актах сидения и стояния и связанные с работой распрям-
ляющих мышц туловища и тазового пояса, — главных стабилизаторов равнове-
сия всего тела. В этом периоде тело научается удерживать и нести свою массу
над минимальными поверхностями опоры. Для интеграции этих уравновешива-
ющих движений необходимы процессы, выполняемые экстрапирамидной эффек-
торной системой, в особенности передаваемые ею импульсы вестибуло-мозжеч-
ковой системы (Veraguth).
В этом самом раннем периоде подготовки к ходьбе ребенок сталкивается
с рядом добавочных чисто антропометрических затруднений, исчезающих в более
позднем возрасте. Нижние конечности, особенно тазобедренная мускулатура,
очень слабы. Сами ножки коротки и вдобавок полусогнуты из-за незакончив-
шегося формирования нормального поясничного лордоза. Общий центр тяжести
тела, вследствие относительно очень больших масс туловища и головы и указан-
ной короткости ног, располагается более высоко над тазобедренной осью, нежели
у взрослого. Это создает очень значительный момент (рычага) верхней части
тела относительно тазобедренной оси и при слабой мускулатуре этой области
ведет к беспрестанным подгибаниям тазобедренных суставов. Недаром годова-
лый ребенок так часто шлепается на ягодицы, благо ему невысоко падать. Отно-
сительно меньшие, чем у взрослого, опорные площадки подошв также создают
ребенку дополнительные трудности. Все наблюдения выделяют в качестве основ-
ных затруднений этого периода два: поддерживание равновесия и борьба с момен-
том тяжести относительно тазобедренной оси.
Далее для локомоции необходима как предпосылка известная надежность
работы промежуточных систем: тонкая, балансирующая игра мышц стопы при сто-

янии, перекрестная шагательная синергия (”stepping”) и т.д Дальше следуют
высокодифференцированные регуляции с мозжечка, транслируемые через красное
ядро: борьба с силой тяжести, уменье целесообразно перемещать общий центр
тяжести тела, установка и движения ног и т.д. Все эти приобретения указывают
на достигаемый к этому времени высокий класс регуляций с мозжечка, красного
ядра и таламо-паллидарной системы.
Амплитуды и темпы локомоторных движений обусловливаются в основном
аппаратами экстрапирамидной эффекторной системы, импульсы которых переда-
ются через красное ядро и рубро-спинальный тракт.
Настоящая двуногая локомоция развивается в начале второго года жизни
(рис. 80, не помещен. — Примеч. ред.). ”До этого времени, помимо недоразви-
тия нервных аппаратов, мускульная ситема нижних конечностей и даже их вес
сравнительно с весом всего тела слишком недостаточны для поддержания ста-
тики. В возрасте 1—2 лет отмечаются неуклюжесть и неустойчивость движений,
зависящие от недостаточной дифференцировки и отсутствия необходимой регу-
ляции тонуса. У детей этого возраста налаживаются выразительные и защитные
движения и начинают появляться обиходные движения (т.е. движения быта и само-
обслуживания. — Н.Б.). Таким образом, стриальные функции в их статических
и кинетических проявлениях достигают значительного развития, пирамидные
же функции развиты еще очень слабо, движения крайне неточны, наблюдается
масса синкинезий. Положение тела характеризуется наличием некоторого лор-
доза” (М.О. Гуревич).
Локомоция ребенка второго года жизни — это не ходьба и не бег, а нечто еще
не определившееся и не дифференцированное (Т.С. Попова). Дивергенция бега
от ходьбы начинается не ранее третьего года жизни (рис. 81). Сложная биоди-
намическая структура ходьбы, свойственная взрослому, еще совершенно отсут-
ствует у начинающего ходить ребенка. Вместо обширной гармоничной системы
импульсов, заполняющих в неизменном порядке и конфигурации силовые кривые
ножных звеньев взрослого на протяжении одного двойного шага, у 12—18-месяч-
ного ребенка налицо только одна пара взаимно обратных (реципрокных) импуль-
сов — один прямого, другой попятного направления, совпадающих с тем, что
наблюдается, например, при шагательном рефлексе (stepping) у децеребрированных
кошек. Эта стадия иннервационного примитива длится около года, т.е. пример-
но до начала третьего года жизни.
Полный инвентарь динамических импульсов ходьбы развивается далеко не
сразу, заполняясь окончательно только к пятилетнему возрасту. Очень постепен-
но отдельные элементы силовых кривых переходят из группы непостоянных,
встречающихся не в каждом шаге и имеющих тенденцию пропадать при увели-
чении темпа ходьбы, в категорию постоянно появляющихся при медленных
темпах и, наконец, в группу безусловно постоянных. Таким образом, посте-
пенное появление и закрепление новых структурных элементов не стоят ни
в какой связи с выработкой элементарной координации и равновесия при ходьбе:
в 3—4 года ребенок не только уже давно безукоризненно ходит, но и бегает,
прыгает на одной ножке, катается на скутере или на трехколесном велосипеде
и т.п. Это значит, что механизмы координирования всевозможных видов локо-
моций и поддержания равновесия выработаны к этому времени давно и прочно;
те же структурные элементы, о которых здесь идет речь, имеют, очевидно, иное

Рис. 81. Циклограммы движения голеностопного сочленения и кончика стопы при ”ходьбе”
и ”беге” двух детей 1 года 4 мес. Разница сказывается почти только в незначительных
отличиях длины шага (Т.С. Попова)
Рис. 82. Последовательные положения правой ноги при ходьбе на протяжении переносного вре-
мени с обозначением фаз важнейших силовых волн ходьбы и с нанесенными значениями
равнодействующих мышечных силовых моментов в сочленениях ноги
Моменты тазобедренной мускулатуры обозначены полосками различной длины на бедрах; моменты
коленной мускулатуры — на голенях; моменты, направленные вперед (разгибательные), изобра-
жены черными; моменты, направленные назад (сгибательные), — штрихованными полосками
(работа автора, ВИЭМ, 1935 г.)
значение и связаны с более тонкими деталями двигательного акта. С точки зре-
ния нервной структуры ходьбы характеризуемые динамические элементы отражают
собой сложную синергетическую работу таламо-паллидарного уровня и, как видно
из изложенного, их выработка запаздывает на целые годы по сравнению с вре-
менем анатомического дозревания не только pallidi, но и striati, и пирамидной
системы.
Дальнейшие циклограмметрические наблюдения Т.С. Поповой показывают,
что развитие динамической структуры ходьбы протекает в онтогенезе отнюдь

не по кратчайшему пути. Примерно в период между 5 и 6 годами имеет место
подчас огромное перепроизводство динамических импульсов в ножных силовых
кривых при полнейшей бесформенности последних в то же время. После 8 лет
эти ”детские” элементы подвергаются один за другим обратному развитию,
а кривые понемногу приобретают свои характеристические формы, присущие
взрослому человеку. Инволюция этих избыточных волн, сопряженная с превра-
щением кривых из бесформенных зубчаток в типические конфигурации, является
результатом того избирательного оформляющего торможения со стороны стри-
атума, по поводу которого уже было выше цитировано мнение Foerster. Возмож-
но, что часть этих ”лишних” зубцов отражает собой ”парирование” сбивающих
реактивных сил фазическими импульсами, исходящими из пирамидной системы
(см. гл. VIII). Упрощение форм динамических кривых и ликвидация ”детских”
избыточных элементов в них обусловливаются в биодинамическом отношении пере-
ходом к более совершенным способам борьбы с реактивными силами, возника-
ющими при движении в многозвенных кинематических цепях конечностей. Такой
переход к более экономичному и тонкому способу координирования, по-види-
мому, связан, с одной стороны, со вступлением в работу более высокоорга-
низованного анатомического субстрата и более дифференцированного функцио-
нального уровня, а с другой — с текущим во встречном направлении процес-
сом автоматизации, т.е. переключения упомянутых кортикальных реактив-
ных компонент в нижележащей, но более адекватный для них уровень построе-
ния.
Биодинамическая дивергенция бега от ходьбы начинается не ранее третьего
года жизни — с организации полетного интервала бега, вначале совершенно
отсутствующего. Попутно с более или менее тонкими иннервационными измене-
ниями идет и результативное биодинамическое усовершенствование детского бега
(рис. 83). Длина шага неуклонно растет: на пятом году она удваивается, на вось-
мом — утраивается, к 10 годам, в спринте, становится почти в 4,5 раза боль-
ше по сравнению с данными ребенка, едва начинающего бегать. Разумеется,
длина ног не растет в такой же прогрессии, так что в самом главном увеличе-
ние длины шага обусловливается возрастанием угловых амплитуд в суставах
и удлинением полетного интервала. Средняя скорость бега также неуклонно
растет: уже в возрасте 3—4 лет она удваивается, к 5 годам увеличивается втрое,
а к 10 годам становится в пять больше, достигая 5,75 м/с (около 20,7 км/ч) и ста-
новясь вчетверо больше, чем скорость ходьбы того же ребенка.
Если весь второй год жизни ребенка был годом вступления в строй уровня
пространственного поля и осваивания локомоций, то следующая возрастная
ступень, приходящаяся на окончание второго и на весь третий год жизни, пред-
ставляет собой период анатомического завершения созревания высших психо-
моторных систем. В этом периоде у ребенка появляются и начинают резко воз-
растать как по количеству, так и по степени успешности выполнения действия
из предметного уровня. К этой группе двигательных актов относятся, как было
показано в гл. VI, по преимуществу действия двух категорий: собственно пред-
метные, т.е. манипуляции с вещами и орудиями, и символические, включающие
элементарные координации речи и письма. В отношении действий первой катего-
рии, собственно предметных, ребенок осваивает в этот период целый ряд актов
самообслуживания, успешно играет с игрушками и ломает их, возводит сооружения

Рис. 83. Положения тела нескольких детей разных возрастов в характеристических фазах бега
1 — главный толчок махового бедра вниз; 2 — передний толчок; 3 — наибольшее сги-
бание голени задней ноги; 4 — задний толчок; 5 — последняя фаза отталкивания стопы опор-
ной ноги. Возраст детей (сверху вниз): 1 год 4,5 мес., 3 года 3 мес., 4 года 9 мес.,
6 лет 1 мес. и 10 лет (Т.С. Попова)

из кирпичиков или песка, начинает что-то изображать карандашом. Овладение
речью начинается обычно с начала второго года жизни. Вопросы речи и ее развития
составляют, однако, обширную и самостоятельную проблему и полностью выходят
из рамок настоящей книги.
Что касается общего склада моторики подрастающего ребенка, то параллель-
но резкой перемене в общем телесном складе наступают не менее выразительные
сдвиги и в характере и инвентаре его движений. В противоположность уваль-
ням-двухлеткам дети от 3 до 7—8 лет обычно подвижны, поворотливы, грациозны.
Это период функционального расцвета нижнего (стриального) подуровня простран-
ственного поля, уже твердо возглавившего синергетические таламо-паллидарные
фоны. Функциональная слабость пирамидного подуровня С2 и минимальный
удельный вес отправлений из уровня действий D приводят к двум явлениям,
очень характерным для этого возрастного периода.
Во-первых, неутомимый во всевозможных локомоциях ребенок сейчас же устает
и проявляет поползновение к бегству, если его загрузить какой бы то ни было
деятельностью, требующей точности движений или преодолевания сопротивлений.
Самая неутомимость его, проявляющихся в играх, по справедливому замечанию
М.О. Гуревича, в значительной степени иллюзорна, так как там ему не прихо-
дится выполнять продуктивных рабочих движений. Вся его двигательная дея-
тельность свободна, непринужденна, начинается и оканчивается в меру его психо-
физиологических потребностей; видимо, этой непринужденностью в немалой мере
обусловливается и изящество его движений. Неусидчивость ребенка при попыт-
ках засадить его за какую-либо работу, связанную с загрузкой уровней С2 и D, объяс-
няется еще и тем, что он вначале обладает слишком незначительным количе-
ством навыков и умений по этим уровням, чтобы такая загрузка могла на-
долго заинтересовать и содержательно занять его.
Во-вторых, что очень типично для рассматриваемого возрастного периода,
грациозность и локомоторная подвижность соединяются у детей в то же время
с очень низким уровнем общетелесной (не говоря уже о ручной) ловкости. Эта
”грациозная неуклюжесть”, столь характерная для них, объясняется тем, что
ловкость, представляющая собой своего рода двигательную маневренность, наход-
чивость, способность к быстрому комбинированию ad hoc адекватных двига-
тельных формул, нуждается в высоком функциональном развитии кортикальных
уровней, С2 и D и насыщении их известным психомоторным опытом. Именно
незрелость этих координационных систем ведет к тому, что дети 3—7-летнего
возраста сравнительно так плохо перепрыгивают через препятствия, мечут в цель,
лазят по деревьям или веревочным лестницам и т.п. Все это приходит позже,
с наступлением отрочества.
О ходе развития детской моторики в последующем периоде имеется значитель-
но меньше наблюдений, заслуживающих доверия и отвечающих плану этой книги,
поэтому мы ограничимся здесь лишь немногими дополнениями. Анализ развития
акта письма будет помещен в гл. VIII.
Во-первых, необходимо напомнить указанное в гл. VI обстоятельство, что
функциональное отличие правой руки от левой присуще отнюдь не всем уровням
построения, а начинается существенным образом только с чисто кортикального
уровня D. Это резкое качественное отличие уровня действий от нижележащих
координационных уровней сильно маскируется вторичными осложнениями, возни-

кающими по ходу онтогенетического развития, и потому по большей части оста-
валось недоучтенным; на анализе этого явления необходимо остановиться.
Маленький ребенок еще совершенно не проявляет различий между правой
и левой стороной тела ни в силе мышц, ни в координационной ловкости. Эти
различия делаются у него ощутимыми только впоследствии, по мере возраста-
ния в его моторном обиходе количества двигательных актов из уровня действий.
Это отнюдь не значит, что ребенок не имеет никаких конституционных пред-
расположений к право- или леворукости. Напротив, все данные (например,
многочисленные генеалогические наблюдения) говорят в пользу значительной
роли прирожденных задатков в выделении доминантного полушария мозга,
но только обнаруживается эта доминантность одного из полушарий лишь тогда,
когда возникает соответствующий проявитель для этой, дотоле латентной,
неравноценности. Разногласия различных авторов (Baldwin, Dix, Stier, Braun
и др.) по вопросу о возрасте обнаружения этой асимметрии у подрастающего
ребенка, доходящие до того, что одними этот возраст оценивается в 2 года,
другими — в 14 лет, несомненно, объясняются тем, какие именно движения ребен-
ка наблюдал тот или другой автор. Чем больше внимания обращал исследо-
ватель на предметные действия, тем раньше должен был он констатировать
наступление право-левой неравноценности.
Тесное, неразрывное функциональное сплетение всех видов двигательных
отправлений на каждой возрастной ступени неминуемо ведет к видоизменяюще-
му воздействию уровней, преобладающих на данной ступени развития, на уровни
более второстепенного значения. Этим путем возникают два прямо противо-
положных факта, не лишенных интереса.
В раннем детстве, когда у ребенка перевешивают экстрапирамидные движения
и кортикальные движения не выше все еще вполне симметричного уровня прост-
ранственного поля, не только они все лишены отпечатка какой бы то ни было
асимметрии, но и немногочисленные и второстепенные пока для ребенка акты из
вышележащих уровней принимают на себя тот же оттенок взаимозаменяемости
сторон. Отсюда — постоянное смешивание ребенком правой и левой стороны.
Он подвергается беспрерывным замечаниям воспитателей за то, что берет не в
ту руку вилку, ложку, иглу, ножницы; он поражает изобилием зеркально изобра-
жаемых им букв и даже целых слов и то и дело случающимся прочитыванием
слов справа налево. Ни антропометрических, ни динамометрических различий
обеих рук в этот период, как правило, не имеется1.
Во второй половине отрочества и в юности все возрастающее преобладание
предметных действий в общей пропорции совершаемых движений приводит к обрат-
ному эффекту. Уже вторичным порядком начинается преимущественное развитие
правой руки (у природных левшей — левой) не только функционально-коорди-
национно, но и прямо анатомически. Теперь наличие в ней большей ловкости,
силы, выносливости неминуемо отражается и на степени успешности движений
любого уровня: на дальности броска, силе удара, силе сжатия динамометра
1 По некоторым авторам, среди детей школьного возраста встречается больше левшей, чем среди взрос-
лых (где их считается 4—5% явных, до 20% скрытых). Чем школьники моложе, тем этот процент
выше. Это неверно; среди них больше не левшей, а левообразных двигательных актов из-за охаракте-
ризованного в тексте безразличия. Скорее уже можно бы говорить о детской амбидекстрии.

и т.п. Впрочем, выносливость к статической нагрузке (преимущественно уровень А)
в очень большом проценте остается на всю жизнь более значительной в левых
конечностях правшей по сравнению с правыми, и обратно — у левшей (Фарфель).
Общее развитие моторики во второй половине отрочества, между 7 и 10 года-
ми, течет в направлении постепенного овладевания теми координационными
возможностями, которые создались у ребенка в результате окончательного
анатомического созревания двигательной сферы (как сказано, примерно к трех-
летнему возрасту). К началу второго десятилетия у подрастающего ребенка
мало-помалу вступают в строй высшие кортикальные уровни со всем тем, что было
уже отнесено к их возможностям в предшествующих главах: с одной стороны,
прогрессивно налаживаются точные и силовые движения; с другой — все более
возрастает количество освоенных двигательных навыков и предметных мани-
пуляций правой рукой. По упоминавшимся выше причинам все больше начинает
проявляться ловкость в метании, лазании, легкоатлетических и спортивных
движениях. Некоторую неспособность к длительной установке на продуктивную
работу М.О. Гуревич приписывает все еще не достаточному развитию фронталь-
ных механизмов.
Этому неоспоримому психомоторному прогрессу суждено претерпеть по ходу
развития подростка целую сложную полосу перестройки, связанную с общей
перестройкой организма в период полового созревания и приводящую нередко
к временному координационному регрессу.
Диспропорции подростка в пубертатном периоде чаще всего сводятся: а) к
резкому выпячиванию уровней пирамидно-коркового аппарата в ущерб экстра-
пирамидным фоновым уровням; отсюда наблюдаемая в этом возрасте углова-
тость, неловкость глобальных движений, неустойчивость тонуса; б) к нарушению
нормальных, уже начавших устанавливаться взаимоотношений между уровнем
действий D и фоновыми уровнями, доставляющими подростку необходимые
для большинства действий технические сноровки и ”высшие автоматизмы”.
Отсюда проистекает деавтоматизация, недостаток точности движений, большая
утомляемость. С течением времени эти диспропорции выравниваются, и у юноши
устанавливается индивидуальный психомоторный профиль взрослого человека.
Эти сдвиги в моторике в переходном возрасте, совпадающие с разнообразны-
ми сдвигами в психике и вместе с ними обусловленные реконструкцией и всего
эндокринного аппарата, и нервной системы, бывают в разных случаях очень
разнообразными и подводят вплотную к весьма важному вопросу, которого
здесь можно коснуться лишь мимоходом. Так как эти колебания и преходя-
щие регрессы не имеют под собой не только каких-либо органических наруше-
ний, но и действительных утрат уже приобретенных навыков, то, очевидно,
они зависят от чисто функциональных изменений в уже достигнутых пропор-
циях между координационными уровнями. Различными эти отклонения бывают
отчасти вследствие не поддающихся учету индивидуальных различий между
субъектами и путями их развития, но в значительной мере они определяются и
тем, каковы были конституциональные пропорции между уровнями до наступ-
ления пубертатных перестроек и какими они станут по окончании этих перест-
роек. Этот вопрос о сдвигах пропорций представляет собой лишь одну сторону
гораздо более широкой и общей проблемы, которую можно обозначить как
проблму индивидуальных моторных профилей, т.е. индивидуальных, консти-

туционально обусловленных соотношений между степенями совершенства и способ-
ности к развитию отдельных уровней построения. Эта проблема, в свою очередь,
близко соприкасается с часто затрагивавшимся вопросом о моторной одарен-
ности, гораздо более сложным и вряд ли доступным сейчас методологически
правильному разрешению, поскольку он включает трудный для объективного
установления пункт количественной оценки. Проблема моторных профилей допу-
скает более надежную качественную трактовку и при этом имеет не меньшее
практическое значение.
У разных вполне нормальных субъектов встречаются очень различные отно-
сительные степени развития отдельных координационных уровней. Есть лица,
отличающиеся большим изяществом и гармонией телодвижений (уровень B),
руки которых в то же время необычайно беспомощны и не умеют управляться
даже с наиболее примитивным орудием. Другие обладают исключительной точ-
ностью мелких движений, требующихся, например, при работе часовщика или
гравера, но мешковаты, неловки, спотыкаются на ровном полу и роняют стулья,
мимо которых проходят; у этих лиц резко преобладают уровни С2 и D над
уровнем В.
Существование подобных индивидуальных качественных различий психомото-
рики так же давно и хорошо известно, как и то, что в прямой корреляции
с этой наличной пропорцией развития отдельных сторон моторики стоит и
способность к усвоению новых моторных навыков и умений того или другого
качества. Один субъект очень легко и хорошо выучивается мелкой и точной работе,
но очень туго осваивает, например, игру на фортепиано; другому легко даются
гимнастические и акробатические упражнения на ловкость и трудно — легко-
атлетические упражнения или спортивные игры; третьему, даже в рамках одной
и той же двигательной области, легко дается, например, соразмерение динамики
и качество туше в игре на фортепиано и очень тяжело — беглость, четвертому же —
наоборот. Однако делавшиеся до настоящего времени эмпирические попытки,
лишенные принципиальной основы, разбивались всегда о непомерное разнообра-
зие и пестроту материала. Кажется, что излагаемая здесь теория координацион-
ных уровней способна внести в разбираемый вопрос некоторую ясность. Во-
первых, несомненно, что та или другая степень развития и тренируемости свой-
ственна не отдельным двигательным актам во всем их многообразии, а целым
контингентам движений, составляющим инвентарь того или другого целостного
уровня построения. Уровней не так уже много, и дать оценку каждому из них
применительно к данному субъекту значительно легче, чем изучать и оценивать
каждый отдельный двигательный акт. Во-вторых, более чем вероятно, что даже в
пределах краткого списка уровней построения возможны и характерны не все
оттенки и градации их соотношений, а некоторое, совсем небольшое, количество
типовых пропорций. Это было бы в полной аналогии с теми конституционными
профилями телосложения и характера, которые получили признание в литературе
и, несомненно, имеют эвристическую ценность. В-третьих, между изыскиваемыми
нами моторными профилями, с одной стороны, и конституциональными — с другой,
можно с самого начала ожидать встретить немалые корреляции. Все это, конечно,
ставит на очередь вопрос о выработке методов объективной оценки как наличной
степени развития тех или иных уровней, так и их податливости к дальнейшему
развитию и тренировке.

Глава восьмая
РАЗВИТИЕ ДВИГАТЕЛЬНЫХ НАВЫКОВ
Теория двигательного навыка прошла через ряд последовательных этапов,
оказывавших решающее влияние и на практику воспитания всевозможных дви-
жений. Согласно раннему взгляду, двигательная упражняемость локализовалась
в периферическом, скелетно-двигательном аппарате (что справедливо только по
отношению к силовому развитию мускулатуры). Вследствие такого взгляда
педагоги труда, физической культуры и искусства обращали внимание преиму-
щественно на тренировку периферического мышечно-связочного аппарата. Отсю-
да вытекала целая система мероприятий, направленных к ”разработке” этого
аппарата: растягивание связок и сухожилий, массаж мышц, всяческие виды
гимнастики массажного характера и назначения и т.д.
Убеждение в периферической локализации двигательных навыков вызывало
стремление начинать их выработку как можно раньше, с самого детства, когда
процесс окостенения скелета еще далек от завершения, а все ткани растяжимы
и податливы. Это приводило к очень многим вредностям и перегибам.
К XX в. стала уясняться главенствующая роль, которую играет в выработ-
ке и запечатлении навыков центральная нервная система. Однако физиология
начала века была еще очень далека от представления о решающем значении
афферентации в координационном процессе. С оформлением взгляда на двигатель-
ный навык как на нечто вырабатывающееся, запечатлевающееся и локализующееся
в центральной нервной системе центр внимания был перенесен на эффекторные
системы мозга и в первую очередь — на изученный ранее кортикальный эффектор-
ный (пирамидный) аппарат. Представление, что при любом двигательном
тренинге, будь то гимнастическое упражнение или разучивание фортепианного
этюда, упражняются не руки, а мозг, вначале казалось парадоксальным и лишь с
трудом проникало в сознание педагогов. Большую поддержку новому взгляду
оказала теория условных рефлексов, основные положения которой были как
раз в то время (первое десятилетие XX в.) разработаны и опубликованы.
Гипотезы, положенные в основу ее теоретических концепций, сами по себе не
были новы: они были провозглашены еще психоневрологами-материалистами
конца XIX в. во главе с Meynert, но солидная экспериментальная база, подве-
денная и под них И.П. Павловым, обеспечила им особенную доходчивость и
убедительность.
Факту индивидуального прижизненного запечатления следов в центральной
нервной системе была придана хотя предположительная, но конкретная и четкая
трактовка проторения связующих путей в мозгу в результате многочисленных
настойчивых повторений условного сочетания. Впечатляющая сила новых
фактов и приданных им теоретических истолкований была так велика, что на
теорию условных рефлексов стали возлагаться огромные упования, вплоть до
надежды воздвигнуть на ее основе все здание материалистической психологии.
Особенно же естественно было применить эту теорию к объяснению гораздо более
узкого и частного вопроса о двигательном навыке и его генезе. Само собой
напрашивалось сопоставление закрепления условных связей у животного с

запечатлением двигательных умений у человека, того и другого при посредстве
многократных повторений и длительного упражнения.
Экстраполяторы теории условных рефлексов прошли мимо ряда глубоких,
принципиальных различий между обоими упомянутыми процессами. Их сделало
очевидными лишь время, вообще успешно охлаждающее многие увлечения.
Первое капитальное различие в том, что вся постановка эксперимента по выра-
ботке условной связи у животного обусловливает его полную пассивность к
предъявляемым ему раздражениям. Это хорошо подтверждается хотя бы частым
возникновением у подопытных животных сонного торможения, являющегося
истинным бичом опытов по условным рефлексам1. В противоположность этому
каждый из этапов выработки двигательного навыка представляет собой не пас-
сивное ”отдавание” воздействиям, идущим извне, хотя бы и с собственной про-
приоцептивной периферии, а активную психомоторную деятельность, образу-
ющую и внешнее оформление, и самую сущность двигательного упражнения.
Эта интенсивная деятельность сооружает двигательный навык в самом деле
как своего рода постройку, что оправдывает и заглавный термин всей настоящей
книги: ”Построение движений”.
Во-вторых, гипотеза проторения проводящих путей рисует этот процесс как
нечто монотонное, дающее в своем развитии картину лишь часто количествен-
ного, гомогенного нарастания. Между тем, как будет показано дальше, форми-
рование двигательного навыка представляет собой целую цепь последователь-
но сменяющих друг друга фаз разного смысла и качественно различных меха-
низмов. Выработка двигательного навыка есть смысловое цепное действие,
в котором так же нельзя ни выпускать отдельных смысловых звеньев, ни пере-
мешивать их порядка, как и в любой предметной цепи из уровня D. Сам двигатель-
ный навык — очень сложная структура: в нем всегда имеются ведущий и фоновые
уровни, ведущие и вспомогательные звенья, фоны в собственном смысле слова,
автоматизмы и перешифровки разных рангов и т.д. В не меньшей мере насыщен
чисто качественной структурной сложностью и процесс его формирования.
Истолкование образования двигательного навыка как проторения условных
связей принесло ощутительный практический вред главным образом тем, что оно
оправдывало монотонное, пассивное заучивание, ”зазубривание”, в котором
основное ударение делалось на количестве выполненных повторений. Крайне
низкий полезный эффект такого метода вскоре заставил критически отнестись
к нему и подвергнуть его решительной переоценке.
Проторительная теория выработки двигательного навыка содержит еще одну
неясность. Теоретики условных рефлексов приняли как нечто самой собой разу-
меющееся крайнюю медленность запечатлевания условных связей, с чем уже
дальше легко и естественно было сопоставить и длительные сроки, потребные
для двигательного упражнения. Вся эта длительность возлагалась на крайне низкие
временные коэффициенты восприимчивости центральной нервной системы, по край-
ней мере именно такими проявляли они себя в условнорефлекторных опытах
над собакой. Между тем эти многонедельные длительности, если отводить их
мысленно на один монотонный процесс постепенного проторения одного или
'См., например, ”Двадцатилетний опыт изучения высшей нервной деятельности” И.П. Павлова,
изд. 1928 г., с. 107, 139, 225 и т.д.

нескольких путей в центральной нервной системе, совершенно не согласуются
ни с фактами запечатлевания небезразличных восприятий с одного раза (как у
собаки, так тем более у человека), ни со всеми без изъятия физиологиче-
скими скоростными показателями нервной системы, согласно рисующими ее как
молниеносно быстро работающий биоэлектрический прибор. Дело выглядит
совершенно иначе, если на место подобного однородного запечатлевания в том
или другом центре поставить то, что имеется в действительности: многофаз-
ное активное строительство в сензомоторных уровневых системах мозга.
Это ставит весь вопрос в совершенно иную плоскость.
Как это следует из содержания настоящей книги, двигательный навык не
может представлять собой стойкой эффекторной формулы какого-либо последова-
ния нервно-мышечных импульсов. Выше было установлено, что такой стандарт-
ной формулы и не может образоваться в центральной нервной системе, так как
вся сущность двигательной координации как раз состоит в непрерывном прила-
живании эффекторных импульсов к внешним условиям, все время меняющимся
и требующим неусыпной слежки за ними со стороны рецепторики. Уровень
синергий В, который мог бы обмануть нас своей наклонностью к стандартным
штампам, как раз умеет выдерживать эти стойкие штампы только благодаря
своей исключительной сензорной оснащенности, т.е. благодаря свойственной
ему высокой технике прилаживания от раза к разу своих активных импульсов
к изменчивым внешним и реактивным силам. Движения уровня синергий стандар-
тны только благодаря тому, что его эффекторные импульсации не обладают
стандартностью.
Столь же невозможно ожидать в основе двигательного навыка какого бы то
ни было стандарта сензорных коррекций, обладающих именно в силу их приспо-
собительности ничуть не меньшей изменчивостью, чем эффекторные импульсы.
Ни эффекторные, ни рецепторные, ни какие-либо еще центры и системы мозга
не могут являться пунктами для локализации в них стойких проторенных
или запечатленных другим образом следов двигательного навыка.
Заметим, что если бы упражнение или тренировка навыка сводились к прото-
рению или продалбливанию чего бы то ни было на основе бесчисленных повто-
рений, то это не могло бы привести ровно ни к чему хорошему, так как именно
в начале развития навыка, когда движения неправильны и неловки, затвержи-
вать-то и нечего. Это обстоятельство еще с одной стороны подчеркивает оши-
бочность ”проторительных” концепций. Диалектика развития навыка как раз
и состоит в том, что там, где есть развитие, там, значит, каждое следующее
исполнение лучше предыдущего, т.е. не повторяет его; поэтому упражнение
есть, в сущности, повторение без повторения. Разгадка этого кажущегося
парадокса в том, что упражнение представляет собой не повторение и не проторе-
ние движения, а его построение. Правильно проводимое упражнение повторяет
раз за разом не средство, используемое для решения данной двигательной
задачи, а процесс решения этой задачи, от раза к разу изменяя и улучшая
средства.
По наиболее строгому возможному в настоящее время определению, двига-
тельный навык есть координационная структура, представляющая собой ос-
военное умение решать тот или иной вид двигательной задачи. Так как двига-
тельные задачи могут обладать самым разнообразным смысловым содержанием,

то, очевидно, навык можно выработать применительно к любому виду произ-
вольного двигательного процесса, независимо от его уровней высоты и состава.
Из предложенного определения выявляются и две фактические причины,
обусловливающие длительность сроков выработки двигательного навыка. Одна из
них сказывается главным образом в первом, начальном периоде работы над
навыком, другая — преимущественно в ее второй половине.
Во-первых, процесс, протекающий в центральной нервной системе по ходу
упражнения и выработки навыка, представляет собой полные активности искания
все более и более адекватных во всех отношениях решений осваиваемой двига-
тельной задачи. Центральная нервная система деятельно проходит через большое
количество проб, ошибок, прилаживаний, приспособительных модуляций и т.п.,
которые, в конце концов, обеспечивают ей наиболее правильное, быстрое, рацио-
нальное и при этом находчивое осуществление искомых решений. В этих иска-
ниях оптимальных решений, бесспорно, заключается одна из причин продолжи-
тельности работы над двигательным навыком. В особенности это относится
к ее ранним фазам, до завершения автоматизации, представляющей в своем
роде окончание последних корректур движения и спуск его в печатную машину.
Во-вторых, сама задача, а тем более фон общей обстановки, на котором
эта задача выступает в качестве фигуры, так же мало стандартна, как и те движе-
ния, координации и коррекции, которые образуют ее адекватные решения.
Осваивая новый для нее вид задач, центральная нервная система вбирает и впи-
тывает в себя целые потоки рецепций, характерных для задач этого вида и опре-
деляющих потребные для них сензорные коррекции. По ходу этого осваивания
центральная нервная система практически сталкивается с широким разнообра-
зием вариантов задачи. Применяя выражение, вощедшее уже в обиход у психо-
логов, можно бы сказать, что по ходу формирования навыка совершается обыгры-
вание всех этих вариантов. Неоспоримо, что чем полнее и надежнее освоен дви-
гательный навык, тем шире круг вариантов и осложнений задачи, которые не
приводят к дезориентации и деавтоматизации и для решения которых субъект
находит у себя адекватные координационные ресурсы.
Если в начальных фазах работы над навыком речь шла о произвольном
(сознательном и бессознательном) вариировании решений двигательной задачи,
то в процессе его последующей отделки и шлифовки все больше внимания уде-
ляется не зависящим от субъекта вариациям самой задачи и ее обстановки.
”Обыгрывание” всего их разнообразия, конечно, требует времени.
Итак, на месте однообразного проторения перед нами сложный многофазный
процесс, что уже неоднократно отмечалось теоретиками-педагогами, хотя и без
детализации. Последовательно проходимые фазы развития двигательного навыка
уже сейчас могут быть с достаточной уверенностью выделены на основе имею-
щихся наблюдений. Их реальное существование хорошо подтверждается и встре-
чаемыми в клинике избирательными выпадениями по каждой из них в отдель-
ности. Не требуется оговаривать, что такое вычленение качественно своеобраз-
ных фаз развития ведет к известной схематизации. Границы и переходы между
ними обладают в действительности некоторой расплывчатостью: между отдель-
ными фазами нельзя установить ни резких временных границ, ни стойкой хроно-
логической последовательности. Нередко наблюдаются наложения краями одной
фазы на другую, ”внахлестку”, или даже сосуществование разных фаз в одном

интервале времени. Здесь имеет место не столько хронологическая, сколько
каузальная последовательность, но зато эта последняя соблюдается очень строго.
Весь длительный процесс построения двигательного навыка целесообразно
разбить на два периода, границей между которыми является завершение факти-
ческой разверстки компонент строящегося движения по фоновым уровням и начало
освоения последними этих компонент и всей совместной уровневой работы по
реализации данного движения.
Первый период включает: 1) установление ведущего уровня, 2) определение
двигательного состава движения, 3) выявление адекватных коррекций для всех
деталей и компонент движения, характера и степени точности, требующихся
от этих коррекций, и номеклатуры отвечающих им фоновых уровней. Четвер-
тая фаза этого периода есть фактическое переключение фоновых коррекций
в соответственные низовые уровни, т.е. процесс автоматизации, как мы опре-
деляли ее выше.
Характерной чертой всех процессов, развертывающихся на протяжении пер-
вого периода, является установление тех наиболее ответственных сторон и свойств
каждой детали двигательного акта, к которым предъявляется особенная коррек-
ционная взыскательность. Именно этим определяется, каковы должны быть
качества тех коррекций, которым под силу обеспечить требуемую в интересах
всего движения точность и стабильность этой детали, т.е. отсюда и начина-
ется упомянутая выше фоновая разверстка. Параллельно выявлению этих ответст-
веннейших сторон вычленяются, разумеется, и те, к которым тот или другой
уровень относится с достаточным индифферентизмом, для того, чтобы допустить
в отношении их большую или меньшую степень вариативности. Таким образом,
в этом периоде построения определяются как те черты двигательного акта,
по отношению к которым смысл двигательной задачи требует выдерживания
на высокой мере и на определенных качественных характеристиках точности и
стандартности, так и те, которые могут быть предоставлены на волю вариатив-
ности либо чисто случайного, либо приспособительного порядка.
Второй период построения навыка можно назвать периодом стабилизации.
В этом периоде: 1) совершается осваивание фоновыми уровнями компонент
двигательного состава, переключенных в них в порядке автоматизации, и, что
представляет, может быть, наибольшие трудности, срабатывание отдельных фо-
новых уровней с ведущим и между собой; 2) завершается та сторона автоматиза-
ционного процесса, которую следует обозначить как стандартизацию двигатель-
ного состава и его компонент и, наконец, 3) осуществляется собственно стаби-
лизация двигательного акта — укрепление устойчивости его сторон и деталей
против сбиваемости.
Самое существенное из того, что совершается с двигательным навыком во
втором периоде его построения, это расширение того диапазона внешних и внут-
ренних условий, в границах которого реализация навыка не испытывает опас-
ности быть сбитой. Если в начале этого периода осваиваемое движение и может
иногда произвести впечатление безукоризненного выполнения, то только до тех
пор, пока оно течет под стеклянным колпаком. Но тем не менее и при очень дале-
ко продвинутой координационной упражненности: 1) разные виды и качества
сбивающих воздействий сохраняют значительную разницу в степени своей эффек-
тивности по отношению к различным фоновым компонентам, 2) разные элементы

и стороны двигательного акта остаются в очень разной степени терпимыми
к внесению в них вариативных изменений того или другого размаха и качества,
так. что даже при очень глубоко упроченном и стабилизированном навыке всегда
остаются опасные для отдельных его сторон влияния и сдвиги, способные
внести в них деавтоматизацию. Об этих избирательных свойствах различных
сбивающих воздействий речь будет в гл. IX.
Приступая к последовательному пофазному анализу построения двигательного
навыка, оговорим, что этот анализ будет касаться освоения навыка взрослым
индивидом. То, что могло быть высказано по вопросу о генезе двигательных
координаций в детском возрасте, было изложено в гл. VII; там, где это пона-
добится, и в настоящей главе будут соответствующие примечания.
Присущее каждому из уровней построения физиологическое своеобразие
проявляется и в различиях их свойств в процессах формирования навыков.
Собранные по этой линии материалы наблюдений будут приводиться попутно
с характеристиками соответствующих фаз.
***
Можно сказать с уверенностью, что каждый двигательный навык представ-
ляет собой многоуровневую структуру. Только самые элементарные движения
могут укладываться со всеми их коррекциями в рамки одного ведущего уровня,
но по таким простейшим формам движений не возникает и нужды в выработке
навыков посредством упражнения. Очевидно, такая многоуровневая структура,
как целостный координированный двигательный навык с его ведущим и фоно-
выми уровнями, каждый из которых правильно выполняет свою роль и обеспе-
чивает наилучшее корригирование движения в своей специфической области,
не может возникнуть сразу. Первые попытки осуществления незнакомого движе-
ния, эмбрионы будущего навыка, строятся как одноуровневые акты, если только
не найдут к своим услугам с первых же шагов старых, ранее выработанных и
сохраненных памятью фонов. Однако, если обучающийся и обладает в какой-
то мере этими готовыми подходящими фонами, то вначале он обычно не умеет
вызвать их к действию и использовать в новой комбинации. Ему все равно прихо-
дится на этих первых шагах проводить все движения почти целиком под конт-
ролем и коррекциями ведущего уровня.
Ни одни из уровней построения не располагает, разумеется, абсолютно полным
и всесторонним ассортиментом сензорных качеств и коррекций, какие могут
потребоваться для полноценного выполнения любого движения. Вследствие этого
движение ведется вначале при посредстве суррогатных коррекций, похожих
на временные деревянные леса, с помощью которых в дальнейшем будет воздви-
гаться каменная постройка. Дифференциацией, достаточной для возможности
построения новых двигательных комбинаций ad hoc, обладают во всей централь-
ной нервной системе одни только кортикальные сензомоторные системы в уровне-
вых обозначениях С2 и выше. Кора полушарий обладает наиболее развитыми
связями с сензорными полями всех родов оружия. Она одна в состоянии отоз-
ваться адекватной двигательной реакцией на новые, незнакомые раздражения.
Конечно, нагрузка, ложащаяся на кору в начале освоения навыка, вынуждает ее
брать на себя мало свойственные ей двигательные задачи. Если, например, осва-
иваемое движение есть какое-нибудь незнакомое сложное трудовое движение,

вроде косьбы, то нужные для ее ведущих коррекций сензорные системы с ярким
преобладанием в их составе зрительной и вестибулярной слагающей имеют свои
проекции в коре полушарий. Мышечно-суставная же, проприоцептивная чувстви-
тельность отражена в коре слабо, и ведущий уровень косьбы гораздо беспомощ-
нее в корригировании положений частей тела и их реактивных взаимодействий,
нежели нижележащие, субкортикальные уровни построения.
Постепенно овладевая навыком, центральная нервная система находит возмож-
ности передоверять фоновые коррекции движения соответственным фоновым
уровням построения, тем, которые лучше всего приспособлены по качеству их
афферентаций к осуществлению этих именно коррекций. Так, например, при вы-
работке навыка метательного движения та общая синергия, которая включает
поворот всего тела на ногах, винтообразный поворот туловища и головы и широ-
кое размашистое движение плечевого пояса и руки, первоначально корригируется
кортикальными системами, как уже сказано, слабо связанными с проприоцеп-
торикой. Когда в результате упражнения эта синергия перенимается таламо-
паллидарным уровнем, обладающим очень тесной и развитой связью с органами
тактильной и проприоцептивной чувствительности, вся координация этой стороны
движения становится и более точной, и более сильной, легкой, экономичной.
В результате: 1) ведущий уровень разгружается от побочной работы; 2) коорди-
нации названной синергии уходят из поля сознания и 3) при этом подвергаются
не только количественному улучшению, но и глубоким качественным изменениям,
так как переключаются на наиболее адекватные им качества сензорных коррекций.
Первоначальная по смыслу фаза выработки двигательного навыка — опре-
деление его ведущего уровня — фактически не отнимает времени, так как вопрос
является всегда уже предрешенным. Если и не все, то, во всяком случае, решитель-
но преобладающая часть тех умений, какие в состоянии самостоятельно вести
у человека уровень пространственного поля С, хотя бы в основных чертах усвоена
им еще во времена детства и отрочества. Среди задач, с которыми человек впервые
сталкивается уже взрослым, настолько резко преобладают задачи, изо потенциаль-
ные с его уровнем действий D. и вдобавок в кругу заполняющих его жизнь двига-
тельных актов в такой степени преобладают действия из этого же уровня, что
последний твердо держит у взрослого монополию на ведущее положение по от-
ношению ко всем вновь прививаемым двигательным навыкам. Как показывают
наблюдения, это случается даже тогда, когда подлежащий осваиванию двигатель-
ный акт явно относится к компетенции уровня С, например, если это какая-
нибудь незнакомая форма локомоции, вроде плавания или езды на велосипеде.
Нужно заметить, что в противоположность легко и быстро совершаемым пере-
ключениям фоновых уровней переключение ведущего*уровня уже выработанного
навыка есть всегда трудно дающийся и болезненно протекающий процесс. Так
как, овладев при посредничестве уровня действий D изучаемой локомоцией,
центральная нервная система на каком-то этапе будет неминуемо вынуждена
переключить ее на ведущее управление адекватного ей подуровня С1, то указан-
ное обстоятельство обрекает ее на очень много лишних трудностей. Несомненно,
этим и объясняется, насколько быстрее и легче происходит овладевание подоб-
ными локомоциями у ребенка или отрока, которые сразу ставят их на управле-
ние подуровня С1.
Несоответствия обратного типа имеют место у детей или у высших живот-

ных, не имеющих в своем распоряжении работоспособного уровня D, при попытках
освоения навыка действия из этого уровня. Сюда относятся, например, неудачи,
постигающие обезьян в их подражательных действиях, если дело идет о задачах,
недоступных им в смысловом отношении, но привлекающих их своей внешней
манипуляционной стороной.
Вторая фаза осваивания навыка, с которой обычно прямо и начинается работа
над последним, была выше обозначена как определение двигательного состава
этого навыка. Напомним, что под двигательным составом движений уровня
пространственного поля С подразумевается все то, что относится к форме и внеш-
нему характеру движения, по другой терминологии — к его конструкции. Это
совокупность того, что было объединено под символом ”Mot” на схеме рефлектор-
ного кольца в гл. II. В спортивно-гимнастических навыках двигательный состав
более или менее точно совпадает с тем, что называют стилем этих движений
(например, разновидности плавания — кроль, брасс и беттерфляй, разновид-
ности прыжка в высоту — хорейн и восточноамериканский и т.п.). В сложных
цепных актах из уровня D к двигательному составу относятся как структура
отдельных движений-звеньев, так и самые перечни этих звеньев.
Фаза определения двигательного состава навыка в большинстве случаев также
не принадлежит к числу трудоемких. Очень многие действия (например, вело-
сипедную езду или управление автомобилем) каждый наблюдал сотни раз с самого дет-
ства. Для других навыков к услугам обучающегося часто имеется объяснитель-
ный показ со стороны педагога. Тем не менее по ходу этой фазы может уже встре-
титься ряд затруднений, требующих активного преодоления. Так бывает, прежде
всего, когда сложный (например ремесленный) навык осваивается самоучкой —
напомним о ситуации Робинзона. Далее, во многих как спортивно-гимнастических,
так и профессиональных навыках встречаются очень важные детали двигатель-
ного состава, в то же время настолько быстролетные, что их трудно разглядеть
и на множестве показов. Многие детали движения, даже хорошо рассмотрен-
ные со стороны, нелегко верно воспроизвести на себе самом. Однако, кроме
этой чисто подражательной стороны, фаза определения двигательного состава
обязательно обладает и активно творческим содержанием — все равно, осознано
и произвольно оно или нет. Речь идет о протекающей в этой фазе индивидуаль-
ной пригонке особенностей двигательного состава к личным свойствам упраж-
няющегося: телосложению, физиологическим характеристикам моторной пери-
ферии, координационному профилю и т.д. Излишне подчеркивать, что в этой
фазе открывается широкий простор для сознательного рационализаторского и
изобретательского творчества, блестяще продемонстрированного на трудовом
фронте советскими стахановцами.
***
Каждому хорошо знакома иллюзия, возникающая при виде искусных профес-
сиональных движений опытного мастера и дающая впечатление, что эти действия
было бы совсем легко воспроизвести самому с первого же раза. Производимое
перед нашими глазами и представляемое нами себе с полной ясностью во всех
деталях двигательного состава действие кажется нам настолько простым и очевид-
ным, что воспринимается как нечто безусловно доступное для повторения.

Дети, не обладающие еще ”задерживающими центрами”, развитыми у взрослых,
особенно легко попадаются на удочку этой иллюзии, с самонадеянностью подра-
жательно принимаясь за рискованные манипуляции, вроде бритья, кройки или раз-
жигания примуса. Каждый, кто пробовал проверить на деле впечатление, созда-
ваемое этой иллюзией, несомненно, помнит своеобразное и яркое ощущение
обескураживающего недоумения, возникающее при этом за счет неожиданно
большой непослушности и неловкости своей руки1.
Причина этого явления ясна. Каждым на протяжении всей жизни накоплены
для правой руки огромные запасы навыков и умений; и действовать этой руке
постоянно приходится, не выходя из круга этих привычных умений. Каждое
из них, правда, обусловливает некоторую полосу генерализации, возможности
обобщенного переноса на сходные двигательные процессы, но это отнюдь не озна-
чает всеобщего координационного развития. Неизменно послушная в рамках
своего обычного, постоянного круга действий, рука начинает обманчиво казаться
нам послушной безотносительно и вообще, чего нет на самом деле.
Суть в том, что сколь угодно ясный образ двигательного состава движения
не дает еще никакого понятия о коррекциях и перешифровках, необходимых
для его осуществления. Разница между второй фазой (определением двигатель-
ного состава) и третьей, которая неминуемым образом должна следовать за ней,
как раз и заключается в том, что во второй фазе учащийся устанавливал, как
будут выглядеть (снаружи) те движения, из которых слагается изучаемый им на-
вык: в третьей фазе он доходит до того, как должны ощущаться (изнутри) и сами
эти движения, и управляющие ими сензорные коррекции. Наступающую фазу
следует обозначить, таким образом, как фазу выявления потребных сензор-
ных коррекций. Именно в этой фазе центральная нервная система интенсивно
набирает потоки рецепций (проприоцептивных в широком или функциональном
смысле термина, см. гл. II), характерных для всего многообразия внешних и
внутренних вариаций движения, потоки ощущений, которых не может быть
видно ни на ком постороннем. Вполне очевидно, какие преимущества может дать
в этой фазе сознательное вникание, сопровождаемое еще критическим анализом
каждого выполнения со стороны педагога, по сравнению хотя бы с огромными
количествами механических, бездумных повторений.
Фаза выявления сензорных коррекций есть, бесспорно, самая трудоемкая
изо всех первоначальных, так сказать, планировочных фаз построения навыка.
С первых же шагов попутно с накапливанием всех этих проприоцептивных ре-
цепций начинается и их внутренняя сортировка. Для центральной нервной системы
начинает уясняться, на какого рода и качества коррекции имеется спрос в тех
или других компонентах двигательного акта. Определив уже, что именно нуж-
дается в корригировании, центральная нервная система доискивается до того,
какие сензорные системы и какие фоновые уровни обладают в своем арсенале
наиболее подходящими средствами для этих коррекций. Таким образом, фаза
1 Очень легко воспроизвести это ощущение ”растерянности” руки таким простым опытом: поставить
перед собой зеркало и, заслонив правую руку от глаз листком картона или бумаги так, чтобы видеть
ее только в зеркале, нарисовать квадрат и крест диагоналей внутри него (”конверт”) или еще что-нибудь
в этом роде.

выявления потребных коррекций нечувствительно переходит в фазу росписи
или разверстки сензорных коррекций по адекватным уровням построения.
В начале осваивания навыка могут возникнуть два существенно разных слу-
чая. Как уже сказано, сооружаемое движение обязательно строится вначале как
одноуровневое, имея в распоряжении только коррекционные ресурсы своего
ведущего уровня. Когда основные, самые существенные из потребных коррекций
уже определились, то ведущий уровень либо в состоянии (худо ли, хорошо ли)
приблизительно обеспечить эти нужнейшие коррекции, либо он вовсе лишен
необходимых качеств для некоторых из них.
В первом случае эти временные ”костыли” кортикальных коррекций дают
возможность движению кое-как, с трудом, выполняться на суррогатных подпор-
ках, а тем временем в фоновых уровнях успевают подобраться или сформиро-
ваться вновь настоящие адекватные фоновые коррекции, о которых речь будет
ниже. Так происходит, например, в приводившемся несколько выше случае
метательной синергии. В других случаях в ведущем уровне может вовсе не
оказаться хотя и вспомогательных, но нужнейших коррекций, отсутствие кото-
рых равносильно срыву всего движения. Так бывает, судя по всему, тогда, когда
требуемые важнейшие коррекции представляют собой большие мышечные синергии
из таламо-паллидарного уровня В. Именно так, например, обстоит дело с локо-
моторными навыками плавания, езды на велосипеде, ходьбы по канату и т.п.
В этих случаях ведущий уровень всех локомоций С вполне обеспечен всеми смысло-
выми коррекциями, необходимыми для пилотажа движения, но ему недостает
владения теми необходимыми синергиями, без которых это движение все равно
не осуществимо, хотя они и не относятся ни к пилотажу, ни к конечному смыслу
двигательного акта. В случаях этого рода движение вначале всегда просто
не выходит: учащийся падает вместе с велосипедом или упорно погружается
в воду
Широко известно, что по отношению к движениям указанного типа (это отнюдь
не только локомоции) имеется один всеобщий и не знающий изъятий закон.
Причины его оставались совершенно загадочными, и только теория сензорных
коррекций оказалась способной дать ему простое и исчерпывающее объясне-
ние. Закон этот состоит, во-первых, в том, что все умения этого рода в какой-то
момент обучения постигаются сразу, скачком, как по какому-то наитию, а во-
вторых, в том, что раз уловленное умение этого рода не утрачивается пожизненно,
как бы велик ни был перерыв в его применении и как бы далеко ни зашла количе-
ственная растренированность в нем. Освоенное умение держаться на воде, на вело-
сипеде или на канате также невозможно забыть, как и какое-нибудь испытан-
ное хотя бы раз в жизни, но яркое ощущение или впечатление.
Этот внезапный постигающий скачок означает то, что в этот момент вступа-
ет в строй выработавшаяся в уровне В решающая фоновая синергетическая
коррекция. Движение не получалось до этого переломного момента именно
потому, что для движений этого рода в распоряжении ведущего уровня (ни
С, ни D) не имеется никаких подходящих коррекций нужного качества, хотя бы
и суррогатных. Основной факт, что суть и ”секрет” навыков плавания, вело-
сипедной езды и т.п. заключается не в каких-нибудь особенных телодвижениях,
а в особого рода ощущениях и коррекциях, объясняет тем, почему эти секреты
не удается растолковать никаким показом (а любое движение всегда можно
показать) и почему они совершенно и пожизненно незабываемы.

Вопрос о привлечении фоновых уровней как специалистов по тем или другим
видам и качествам коррекций так или иначе встает во весь рост вслед за фазой
выявления коррекционных потребностей1. Это подводит нас к ответственней-
шей из фаз выработки двигательного навыка — фазе автоматизаций.
Автоматизация двигательного акта есть, по уже дававшемуся определению,
переключение ряда компонент осваиваемого движения в нижележащие уровни
построения, т.е. переключение ряда координационных коррекций двигательного
акта на афферентации нижележащих уровней, являющиеся наиболее адекват-
ными для этих именно коррекций. Такое определение автоматизации, в особен-
ности его подчеркнутая часть, кажется нам наиболее конкретным изо всех давав-
шихся до настоящего времени определений этого процесса и притом вполне
вяжущимся со всеми реально наблюдаемыми случаями автоматизаций. Автомати-
зация движения может состоять как в использовании готовых фонов (собственно
фонов или же подходящих автоматизмов, выработанных ранее для другого навыка),
так и в выработке специальных фоновых автоматизмов. Оба термина будут
расшифрованы ниже.
Хорошо известный факт, что автоматизированные компоненты движений уходят
из поля сознания, приводит к важному обобщению, согласно которому в каждом
данном двигательном отправлении осознается только состав его ведущего
уровня, какова бы ни была абсолютная высота последнего. Если, в частности,
ведущим уровнем является наивысшая уровневая группа E, например, если данное
действие есть письмо на машинке под диктовку, то бессознательными становят-
ся не только все фоновые симультанные компоненты из D, С и В (сопровожда-
ющие печатание значащих букв текста), но и сукцессивные элементы смысловой
цепи действий, являющиеся в моменты их выполнения вполне самостоятельными
движениями-автоматизмами на уровне D, например движения перевода строки.
Если ведущий уровень относится вообще к самым высоким, то бессознательно
текущие сукцессивные фоновые цепи могут в некоторых случаях оказываться
очень сложными по составу и длительными по времени. Они часто называются
в подобных проявлениях машинальными действиями и в патологических случаях
могут иной раз затягиваться даже на несколько суток (так называемые истери-
ческие фуги).
Граница между произвольными и непроизвольными движениями отнюдь не
совпадает с границей между движениями сознательными и бессознательными.
Если говорить только о ведущих уровнях движений (поскольку технические
фоны бессознательны, как общее правило), то эти ведущие уровни всегда осоз-
наются, но при этом могут обусловливать и произвольные, и непроизвольные
движения. Судя по всему, движения, связанные с кортикальными системами
(уровни С2 и выше), в норме всегда произвольны; в уровне СУ есть уже некото-
1 Мы относим к ведущим коррекциям, смысловое содержание которых определяет и требуемый ведущий
уровень построения, те коррекции, которые обусловливают смысловой успех или неуспех решения
двигательной задачи в ее целом. Однако не все коррекции, осуществляемые ведущим уровнем, обязаны
являться и ведущими коррекциями. Если только в ведущем уровне имеются нужные для фоновой
отделки движения сензорные качества, то он же может, наряду с нижележещими собратьями, ока-
заться в той или иной мере загруженным и фоновой работой.

рый процент непроизвольных движений, в уровне В их чрезвычайно много, а в
уровне А, наконец, непроизволен уже почти весь его контингент. Полная потеря
произвольных движений при пирамидных параличах еще не дает, конечно, права
на огульное отождествление в норме пирамидного аппарата с произвольным,
а экстрапирамидного — с непроизвольным моториумом, так как в этом патоло-
гическом случае имеются очень сложные сдвиги по сравнению с нормой, связан-
ные и с изменениями в ”пусковых механизмах” движений, и с переменами во
взаимоотношениях больного с окружающей ситуацией, и т.д., что в целом крайне
осложняет весь вопрос.
Технические фоны движений встречались нам по ходу этого изложения в двух
видах, которые можно обозначить как собственно фоны и автоматизмы.
Собственно фонами мы называем такие компоненты движения, которые при других
ситуациях могут встречаться как самостоятельные движения на соответственных
низовых уровнях в роли ведущих, т.е. движения, имеющиеся в контингенте
данного низового уровня и могущие найти в афферентации этого уровня мотивы
к образованию и экфории. Компоненты движения, создаваемые ведущим уровнем
построения, наслаиваются, или, по образному выражению Graham Brown, ”нахло-
бучиваются”, на эти фоны в собственном смысле, разумеется, управляя ими по-
своему, но не создавая в фоновом уровне никаких существенно новых двигатель-
ных комбинаций. Примерами фонов этой категории могут служить применение
бега в качестве разбега при прыжках в длину или высоту, участие ходьбы в ак-
тах сева, косьбы, подметания и т.п. или использование теннисистом на корте
всевозможных видов стояния и локомоций в стриальном подуровне С1 как фонов
для основной ведущей координации в пирамидном подуровне С2 — движений
ракетки1.
Природа автоматизмов сложнее. Автоматизмы — это те координации,
реализуемые на низовых уровнях, которые не содержатся сами по себе в
двигательных контингентах этих уровней, не имеют в них мотивов к воз-
никновению и экфории, а получают эти мотивы от вышележащих уровней.
Везде, где удается проследить генез автоматизмов, они оказываются приобре-
тенными прижизненно, т.е. прошедшими в какой-то момент через стадию
автоматизации. В результате такого прижизненного процесса в контингентах
движений различных уровней построения формируются специальные фоновые
компоненты, возникающие под координационным воздействием более высоких
уровней и только в них встречающие в дальнейшем мотивы для экфории.
коротко говоря, автоматизм есть фоновая координация в уровне N, создаваемая
в нем и экфорируемая вышележащим уровнем Р. В качестве N и Р в
этой алгебраизированной формулировке могут фигурировать очень разнообразные
конкретные индексы уровней. Даем примеры2.
1 Мы уже указывали выше (см. гл. III), что подобные самостоятельные фоны самостоятельны только
по генезу, в то время как их фактическое оформление существенно видоизменяется под воздействием
возглавляющего их ведущего уровня.
2 Фоны из уровня A не упоминаются в таблице, поскольку, участвуя в каждом из перечисленных в
ней движений, они не дают четких автоматизмов в обусловленном выше смысле этого термина.

Ведущий уро-
вень Р
Уровень фоно-
вого автоматиз-
ма N
Движение в ведущем уровне
Фоновый автоматизм
С1
В
Ходьба
Синергии ходьбы
С2
С1нВ
Метание гранаты
Разбег и размах
D
СиВ
Работа косца
Ходьба и синергии косьбы
D
С
Работа рулевого (на автомобиле,
Пространственный навык рулевого
лодке и т.п.)
управления
Е
D, С. В
Смысловая речь
Речедвигательные координации
Автоматизмы иногда подразделяют на низшие, обслуживающие ведущий
уровень пространственного поля С, и высшие, представляющие собой фоновые
компоненты для действия уровня D, но это подразделение не имеет существенного
значения. Конечно, автоматизмы, реализующие специальные навыки в уровне
действий D гораздо сложнее и многообразнее ”низших”; они могут сами
иногда представлять собой довольно сложные структуры, с собственными
фонами в еще ниже лежащих уровнях.
Необходимо сделать здесь примечание, что совершенно ошибочно представлять
автоматизмы как стойкие стереотипы. Автоматизмы обладают приспособи-
тельной вариативностью и пластичностью в полную меру свойств и средств
того уровня, на котором они реализуются; существенная особенность их только
в том, что они не нуждаются в сознании для своего протекания.
Из самого определения автоматизации вытекает, что она может осуществлять-
ся и в действительности осуществляется в несколько раздельных приемов,
по числу компонент, которые приходится по ходу построения навыка подверг-
нуть автоматизационному переключению. Эти отдельные автоматизационные
переключения могут намного отстоять одни от других по времени, растя-
гиваясь на значительную часть всего процесса упражнения. При этом каждое
очередное переключение совершается всегда не постепенно, а четким скачком —
новшеством, которое обучающийся вдруг обнаруживает у себя при очередном
возобновлении упражнения. Наконец, что точно так же следует из сказанного,
автоматизация представляет собой непременно скачок по качеству — ив
смысле внезапного улучшения в выполнении той или иной стороны движе-
ния, и в смысле изменений в ее структуре и в характере управляющих
ею коррекций. Это последнее обстоятельство объясняется, конечно, тем, что
переключение компоненты движения на другой уровень означает перевод ее
на управление другой афферентации со всеми присущими ей качественными
оттенками точности, вариативности, разграничения между заботливо корриги-
руемыми и индифферентными сторонами и т.д. В частности, очень частый
вид автоматизационного переключения из оснащенных телерецепторами корти-
кальных уровней в проприоцептивный уровень синергий В сопровождается широ-
ко известным и характерным явлением снятия зрительного контроля. Субъект
вдруг обнаруживает, что он может выполнять ту или другую деталь движения
не глядя и что обратное включение зрения, наоборот, начинает уже мешать
ему и сбивать его.

В процессе автоматизации компонент двигательного акта усматриваются
две последовательно проходимые фазы. Первая из них — фаза переключения,
сопровождаемого основной характеристикой автоматизации, уводом компоненты
из поля сознания, была описана сейчас. Вторая фаза автоматизационного
процесса, заканчивающаяся значительно позже, уже во втором периоде выработки
навыка, обозначается нами как стандартизация данной компоненты. Стандарти-
зация представляет собой фиксирование и упрочение как двигательного оформле-
ния этой компоненты, так и границ и форм допускаемой для нее вариативности.
В этой фазе фоновый уровень осваивает тем или другим характеристическим
для него физиологическим приемом технику выдерживания требуемой стойкости
и неизменяемости данной стороны движения на фоне изменчивых и сбивающих
внешних воздействий. Мы вернемся к подробной обрисовке фазы стандартизации
при характеристике второго периода работы над навыком.
Как по отношению к техническим фонам с самостоятельным генезом,
так и по отношению к автоматизмам при выработке нового навыка могут
встретиться различные случаи.
Требуемые для обслуживания осваиваемого движения самостоятельные фоны
в большом числе случаев находятся центральной нервной системой готовыми,
сохраняемыми памятью в фондах соответствующих уровней. Если слегка
погрешить против этимологии, то можно было бы назвать эти хранилища
фонов в мозговых уровнях ”фонотеками” уровней. Отдавая себе полный
отчет в прегрешении перед языком, мы хотели бы все-таки сохранить это
название за отсутствием другого, столь же краткого и выразительного.
Такие вполне или почти готовые фоны для двигательных навыков уровня
действий находятся, например, в тех случаях, когда ими являются локомоторные
или иные самостоятельные двигательные акты из уровня пространственного поля,
как уже сказано, в огромном большинстве осваиваемые еще смолоду. Если,
например, речь идет о превращении бега в разбег (что, безусловно, не
одно и то же), то ведущему уровню D или С2 все же остается только
наложить на этот давно знакомый и привычный акт всего несколько приспособи-
тельных коррекционных мазков и превратить его самостоятельный характер
в фоновый. Возможны, конечно, случаи, когда извлекаемые из низовой
”фонотеки” технические фоны нуждаются в значительной пригоночной переработке,
и, наконец, случаи, требующие специальной для данного навыка выработки
фонов этой категории.
Подобно самостоятельным фонам, и автоматизмы могут найтись в том
или другом количестве и степени адекватности в мнестических хранилищах
мозга. Так как автоматизмы, по определению, не могут иметь самостоятельного
происхождения, то речь может идти только о координациях, выработанных
ранее в связи с построением какого-нибудь другого навыка. Здесь, разумеется,
возможны все градации, начиная от безукоризненно подходящих автоматизмов
и кончая полным отсутствием каких бы то ни было.
Это использование автоматизмов, бывших ранее выработанными для
навыка А, в построении вновь формируемого навыка В есть не что иное, как
пользующееся широкой известностью, но пока еще мало изученное явление
переноса упражненности по навыку. Уже давно было обнаружено, что упражнение
в каком-нибудь определенном виде двигательной деятельности дает, кроме

непосредственного улучшения самих тренировавшихся движений, еще более
или менее широкий генерализованный, или обобщенный, эффект. Однако
ни анализ общих причин этих явлений переноса и генерализации, ни искания причин
той или иной степени иррадиативности разных видов упражнений, ни, наконец,
исследование закономерностей, определяющих то, на каких именно двигательных
актах с наибольшей яркостью обнаружится эффект переноса, до настоящего
времени не имели большого успеха. Была создана теория ”идентичных эле-
ментов” (Thorndike), которая пыталась объяснить явления переноса, но, к сожале-
нию, она оказалась совершенно неспособной к правильному предсказанию
фактов, т.е. несостоятельной по существу. Дело затруднялось тем, что иногда
движения, очень похожие друг на друга по их двигательным составам,
не обнаруживали никакого ощутимого переноса; иногда же, наоборот, движения,
чрезвычайно несходные друг с другом (например, движения велосипедной езды
и бега на коньках или даже движения фигурного катанья на коньках и
стрельбы в цель), обнаруживали перенос в очень большой мере.
Теория сензорных коррекций оказывается значительно сильнее теории Thorndike
в своей способности вскрыть ошибки последней и вернее предсказывать
явления переноса и генерализации. Согласно сказанному, перенос упражненности
обусловливается возможностью использования ранее выработанных для другого
навыка автоматизмов, но автоматизмы — это не движения, а коррекции:
в этом-то и заключается вся разница. Очевидно, у движений опиловки,
глажения, извлечения звука контрабасовым смычком под внешне сходным
двигательным составом не кроется практически никаких общих коррекций;
не дают они и переноса упражненности. Наоборот, во всех случаях, где
эмпирика устанавливает факт ощутимого переноса, можно легко обнаружить
близкое сродство сензорных коррекций.
Так, например, навыки велосипедной езды и бега на коньках, глубоко
не сходные по их двигательному составу, роднит то, что в обоих навыках
мы имеем дело с сохранением динамического равновесия над опорой, не
имеющей ширины. Даже основной принцип корригирования, применяемый в
обоих этих навыках, — принцип подъезжания подвижной опорой под отклонивший-
ся в сторону общий центр тяжести, один и тот же. В таких резко различных по
двигательным составам навыках, как фигурное катанье на коньках и меткая
стрельба, находятся роднящие их между собой важнейшие фоновые кор-
рекции: точность глазомера, уверенная твердость жеста и верное улавливание
момента. Очень вероятно, что применяемый многими мальчиками прием
”прицеливания” камешком перед его метанием, заключающийся в держании
его перед ведущим глазом при сощуренном втором, опирается на своеоб-
разное видоизменение все того же явления переноса навыка в подуровне
С2. Хотя сами по себе координации свойственного мальчикам размашистого
метательного движения не имеют абсолютно ничего общего с подобным
визированием, это последнее имело бы совершенно реальный смысл, если
бы метание совершилось прямо перед собой, наподобие толкания биллиардного
шара. Поэтому ”визирующее” прицеливание можно трактовать как целесо-
образный сукцессивный элемент приема метания Р (не применяемого в целом
из-за его крайней синергетической невыгодности), переключенный в порядке
использования переноса в цепь фактической метательной синергии Q.

Под именем переноса упражненности понимается еще и другое, родствен-
ное только что описанному явление, которому мы присвоим для различения
название переноса по исполнительному органу. Под этим подразумевается
повышение в результате упражнения в некотором навыке органа А (например,
левой руки) упражненности по тому же навыку в другом, не упражнявшемся
органе В (например, правой руке). Этот вид переноса будет охарактеризован
ниже, при анализе фазы стабилизации навыка.
Различное отношение автоматизмов разных уровней к переносу очень
ярко характеризуется фактом резкого сбивающего влияния, какое оказывает при
высокоавтоматизированном навыке, например, вынужденная смена привычной
рукоятки орудия, черенка инструмента, привычного рейсфедера, ножниц, ручки
для письма, словом, укоренившегося приема хватки. Эти компоненты из самых
низких уровней и наименьшей степени приспособлены к переносу, в то время
как подобные же фоновые компоненты из уровня пространственного поля,
например, движения пальцев на клавиатурах пишущих машин разных моделей
и марок, в очень высокой мере к нему податливы.
Оборотной стороной переносов по навыку является, как известно, так
называемая интерференция, которую мы для отличия от другого описываемого
ниже явления обозначим термином ”сукцессивная интерференция”. Соответственно
нашей трактовке переноса сукцессивная интерференция есть экфория фонов,
или автоматизмов, не созвучных осваиваемому навыку и либо разбуженных по
ошибочным ассоциациям, либо (чаще всего) вовлеченных в экфорию вместе
с целым рядом адекватных автоматизмов из того же самого прежнего навыка.
Характерная сукцессивная интерференция возникает, например, при управлении
рулем гребной лодки, где движения прямо противоположны по направлению
привычным движениям управления автомобилем или велосипедом. По наблюде-
ниям Геллерштейна, при обучении летному делу профессиональные шоферы
вначале оказываются слишком резкими в движениях, планеристы — слишком
размашистыми, бывшие молотобойцы, по выражению инструктирующих, ”зажи-
мают управление” и т.д. Все это — интерференционные следы их прежних
навыков.
Во всех случаях протекания фазы автоматизации — все равно, связана
ли она с выработкой новых фонов и автоматизмов или использует в той
или иной мере прежние, — на всем протяжении этой фазы и следующих
за ней идет непрерывный процесс снижения порогов тех сигнальных рецептор-
ных механизмов, которые обеспечивают необходимые сензорные коррекции.
Из самого принципа рефлекторного координационного кольца вытекает, что
если предпринятое движение начинает отклоняться от того пути, который
соответствует намерениям особи, то это отклонение воспринимается не сразу.
Раздражение, которым в данном случае служит накапливающееся отклонение,
должно достигнуть надпороговой интенсивности, чтобы оно было воспринято
и чтобы могло сработать коррекционное ”реле”, вносящее требуемые поправки
в эффекторную импульсацию. Когда новичок, уже постигший основной секрет
удерживания равновесия на велосипеде, пытается ехать на нем по прямой
линии, это долго не удается ему, и след его движения резко извилист.
Такая извилистость, конечно, объясняется тем, что учащийся начинает ощущать
отклонение своего тела и велосипеда от вертикального положения только

тогда, когда это отклонение уже достигает значительной величины. Только
в этот момент преодолеваются грубые пороги его вестибулярной и про-
приоцептивной восприимчивости и возникают ответные корригирующие импульсы
к рукам, управляющим рулем. Наоборот, опытный велосипедист улавливает
отклонения настолько быстро и чутко, что коррекционные импульсы возникают
у него уже при малейших нарушениях равновесия, и след движения его
машины может очень мало отличаться от прямой. Этот пример хорошо
иллюстрирует снижение порогов по ходу развития навыка. Разумеется, это
снижение не протекает по непрерывной прямой линии; на его графике случаются
не только площадки-остановки, но иногда и преходящие рецидивные огрубления.
Тем более легко могут появляться такие временные ухудшения в результате
утомления, интоксикации (походка пьяного) и т.д. У маленьких детей в
период освоения ходьбы (см. гл. VII) поперечные шатания тела, аналогичные
шатаниям пьяных, преодолеваются очень рано, но по продольной слагающей
они еще долго наблюдаются на циклографических снимках в виде значительных
колебаний продольной скорости, а особенно ускорений, затягиваясь временами
до 4—5-летнего возраста.
Нет сомнения, и это подкрепляется нашим большим опытным материалом,
что описанное снижение порогов коррекционных ”реле” является результатом
не только претерпеваемых ими количественных сдвигов, но и больших
качественных изменений, а именно смены одних рецепторов другими, более
чувствительными и быстро реагирующими. Иногда такая смена реле обозначает
переключение на совершенно иную систему афферентации (например, со зритель-
ной на проприоцептивно-тактильную), но, несомненно, встречаются и случаи
переключений внутри одной и той же афферентационной системы с более
грубых приборов, находящихся в ее ”сортаменте”, на более тонкие.
***
Фазой автоматизации удобно закончить то, что мы выше назвали периодом
выработки двигательного навыка. По мере вступления в строй привлекаемых
к делу и вновь формируемых фонов и автоматизмов начинается не менее
насыщенная активностью полоса сложной синтетической работы над ними.
Для второго периода построения навыка характерно то, что на его протяжении
имеется ряд неоспоримо качественно различных фаз, но они не обнаруживают
между собой каких-либо ощутимых временных границ. Эти различные процессы
обычно текут параллельно, все время взаимно влияя друг на друга.
Из этих процессов второго периода мы выделяем три основных, не исклю-
чая при этом возможности наличия в нем и других созидательных процессов,
пока еще не уловленных. Эти три основных процесса, или фазы, таковы:
1) фаза срабатывания координационных элементов навыка между собой;
2) фаза стандартизации и 3) фаза стабилизации.
Если предшествующие фазы развития навыка, составляющие содержание его
первого периода, можно сравнить с распределением ролей между актерами,
их переписыванием и выучиванием каждым из актеров той роли, которую
вначале читал за него режиссер, — ведущий уровень, то фаза срабатывания
соответствует полосе совместных репетиций спектакля. Это есть фаза внутреннего

увязывания движений, обеспечения дружной и согласованной работы коррекций
как между различными фоновыми уровнями, так и между всем их ансаблем
и ведущим уровнем навыка. Необходимо принять в расчет, что всем уровням
приходится не только пользоваться сообща единым конечным общим путем
каждого мотона, но и крайне ограниченным количеством эффекторных проводящих
путей в спинном мозгу. Импульсация всех трех этажей экстрапирамидной
системы идет в конечном счете через центробежные тракты группы красного
ядра; на эту же линию попадает и значительная часть импульсов премоторной
системы, отправляемых из уровня D. Пирамидная проекционная система
также сообща обслуживает уровни С2, D и высшую кортикальную группу.
Однако несомненно, что по отношению к каждому более или менее
сложному движению главные трудности для совместного срабатывания уровней
и основное ”узкое место” образуют отнюдь не нервные пути или центры.
Гораздо ощутительнее сказывается то, что всем этим потокам импульсаций
и кольцевым коррекционным процессам приходится действовать в конце
концов на одну и ту же исполнительную систему: те же мышцы, те же
инертные массы звеньев и те же степени свободы подвижности межзвенных
сочленений. Именно эта необходимость нескольким всадникам пользоваться
одним общим конем создает не всегда легко и не сразу преодолеваемые
трудности. Их правильнее всего обозначить, в отличие от упоминавшихся перед
этим, как симультанные интерференции. Характерным примером подобной
интерференции может послужить противоречие между прочной, цепкой хваткой
велосипедного руля, создаваемой в начале осваивания навыка рубро-спинальным
уровнем А, и коррекциями чуткого и гибкого реагирования нажимами на
руль в ответ на вестибулярные сигналы, управляемого стриальным подуров-
нем С1. Симультанные интерференции возможны, конечно, и между разными
исполнительными органами, например, интерференция, возникающая вначале
между вырабатывающимися автоматизмами разбега и отталкивания ногой и
автоматизмом меткого втыкания шеста в упоровый ящик при разучивании
прыжка с шестом. Иногда симультанные интерференции преодолеваются настолько
безболезненно, что могут пройти и незамеченными. Если же ими создаются более
серьезные затруднения, то характерным и точным симптомом их являются
известные всем тренерам и педагогам плато, — временные остановки или
даже регрессы и разлаживания движения, уже начавшего было удаваться в
автоматизированной форме. Эти осложнения всегда преодолимы, но требуют
осторожной и вдумчивой тактики. Вне всякого сомнения, временное переключение
на другие формы упражнения или даже полная приостановка на тот или
другой срок работы над навыком рациональнее, чем попытки преодолевания
этих интерференций ”напролом”.
Как показывают наблюдения, нервная система, попавшая в тиски не прими-
ряющихся между собой требований двух разнородных коррекций, если требовать
от нее решений данной двигательной задачи во что бы то ни стало, вынуж-
дается этим на компромиссы качества. Так бывает, например, когда в проти-
воречие между собой становятся коррекции меткости и требования беглости
при игре на музыкальном инструменте. Если не дать координационным системам
возможности искать, пользуясь плато, адекватных выходов из положения
путем или целесообразной пригонки друг к другу противоречащих автоматизмов

или путем обходной выработки более взаимно терпимых новых, то возникает
риск толкнуть их на путь наименьшего сопротивления, отчего пострадает и
меткость, и плавная, ровно звучащая беглость. Существенный вред этих
компромиссов качества в том, что переучивание с одной формы на другую,
близко сходную с ней, всегда дается трудно, и обычно тем труднее, чем
больше сходства между обеими: это напоминает нарастание трудности условных
дифференцировок с уменьшением контрастности между подлежащими различению
раздражителями. Такие компромиссы очень трудно изживаются.
Параллельно и совместно с процессами срабатывания компонент навыка
развиваются те процессы, которые мы объединяем под именем процессов
стандартизации. Этому понятию нужно дать точное определение.
Двигательный акт протекает в сложно переменчивом силовом поле, создаваемом
как внешними, так и реактивными силами. При наличии у органов движения
большого избытка степеней свободы эти не подвластные организму силы
оказывают на движение всякого рода сбивающие воздействия, борьба с которыми
осуществляется при посредстве сензорных коррекций. Борьба эта протекает
в двух направлениях. Каждой детали и стороне движения соответствует
определенная степень допускаемой вариативности, на которую уровни построения
идут или в силу своей индифферентности к ней, или же пользуясь ею в
целях приспособительности. Борьба со сбивающими воздействиями направляется,
во-первых, на то, чтобы не давать движению выходить из рамок допускаемой
вариативности, а во-вторых, на то, чтобы всякого рода сбивающие факторы,
в том числе и вариации, не оказывали на движение деструктивного действия,
не сбивали и не деавтоматизировали его. Первая линия борьбы стремится
сохранить движению устойчивые, стандартные формы — это и есть линия
стандартизации. Вторая линия стремится придать двигательному процессу
сопротивляемость деавтоматизирующим воздействиям; это есть линия борьбы
за стабильность, линия стабилизации, о которой речь будет ниже.
Мы уже знаем, что стандартность движений не означает стандартности
иннервационных формул, или штампов. Везде, где имеет место стандартность
той или иной стороны движения, она отнюдь не возникает сама собой: центральная
нервная система борется за ее достижение, вырабатывая для этого особые
коррекции и автоматизмы. Отсюда уже ясно, что стандартность не может
являться самоцелью; она завоевывается там, где это существенно необходимо
для обеспечения точности, экономичности или стабильности движения. При
этом стандартность движений — скорее исключение, чем правило, она производит
впечатление старой, в известных отношениях отживающей формы. Как мы уже
видели, для работы высших, наиболее дифференцированных координационных
систем мозга характерной является, наоборот, приспособительная вариативность
движения. Но стандартизация как удерживание движения в границах целесо-
образной допускаемой вариативности свойственна всем мозговым системам
и уровням, только с различными определяющими характеристиками.
Совершенно своеобразно проявляются процессы стандартизации по отношению
к движениям со сложными синергетическими автоматизированными фонами из
1 Термином ”допускаемая вариативность” мы будем в последующем обозначать область вариаций,
еще не оказывающих на двигательный акт сбивающего действия.

таламо-паллидарного уровня В: локомоциям, баллистическим движениям и т.д.
В навыках этой группы стандартизация неразрывно сливается с процессами
стабилизации в одном общем стремлении к достижению наибольшей слажен-
ности, экономичности и устойчивости движений. В этом направлении нами
собран большой экспериментальный материал, дающий более или менее
подробный очерк хода выработки навыков названных типов. Здесь наблюдаются,
начиная от самых первых шагов осваивания навыка, три четко разделяющиеся,
качественно различные между собой стадии.
По определению, дававшемуся выше, координация движений есть преодоление
избыточных степеней свободы движущегося органа, иными словами, превращение
его в управляемую систему. Это преодоление может происходить различными
путями, что обнаруживается и в рассматриваемом случае. Сопоставление
материалов о развитии биодинамических структур ходьбы и бега в детстве
с циклограмметрическими данными о беге мировых рекордсменов (работы
Т. Поповой и автора) показало, как по ходу развития двигательного навыка
принципиально изменяется отношение организма к многочисленным степеням
свободы его двигательного аппарата. Вполне естественным порядком избыток
этих степеней свободы и связанная с ним чрезвычайная трудность управления
двигательной периферией ведут к тому, что новичок, впервые осваивающий
движение сложной, многозвенной кинематической цепи, например всего тела,
инстинктивно стремится уменьшить число тех степеней свободы, с которыми
ему приходится иметь дело. С этой целью он фиксирует свои сочленения,
напрягая одновременно все их мышечное оснащение. Этот выход из положения
наиболее прост: учащийся устраняет избыточные, мешающие ему степени
свободы путем полной фиксации всех степеней, кроме той, которая непосредст-
венно обеспечивает данный отрезок движения. Такое напряжение всех антагонисти-
ческих мышечных пар цепи, часто сопровождаемое вдобавок широкой иррадиацией
(гримасы, высовывание языка и т.д. у упражняющихся детей), действительно,
страхует его от развития реактивных сил. Но легко понять, что такой
способ координирования крайне не экономичен, дает большой перерасход дорого
стоящих статических тетанусов и в связи с этим утомителен. Предпринимаемая
учащимся фиксация приводит внешне к той скованности или связанности,
которые так характерны для движений новичка в синергетических двигательных
процессах, в частности, во многих спортивных и гимнастических упражнениях.
По мере постепенного овладевания навыком и обострения чувствительности
коррекционных реле эта стадия сменяется другой. Как было показано в гл. II,
каждое звено в сложной кинематической цепи действует в своем движении на
окружающие звенья, связанные с ним прямо или косвенно, вызывая в них
различного рода усилия отдачи. Каждая активная мышечная сила, приложенная
к какой-нибудь точке цепи, вызывает целый ряд сложных реактивных откликов во
всех других элементах цепи. Вот эти-то многочисленные реактивные силы,
непосредственно зависящие от избытка степеней свободы, и стремится погасить
новичок путем фиксации всех своих сочленений. По мере развития навыка
он постепенно и очень осторожно освобождает одну за другой степени
свободы, научаясь бороться с реактивными силами уже не посредством непрерывной
тетанической фиксации, так сказать, заблаговременной и огульной, а путем
уменья своевременно парировать эти силы короткими фазическими импульсами,

посылаемыми в нужный момент в нужную мышцу. На этой стадии, следо-
вательно, достигается уже значительная экономия по сравнению с первой.
В развитии ходьбы и бега эту стадию ребенок проходит на 5—7-м году.
Кривые, характеризующие протекание динамических усилий в центрах тяжести
ноги и ее звеньев, резко изменяют в связи с этим свой вид. В раннем возрасте,
соответствующем первой, фиксационной, стадии, на протяжении полного цикла
шага одной ноги в этих кривых имелись только две силовых волны: одна —
прямого (вперед), другая — попятного (назад) направления, как и подобает
качающейся системе без реактивной динамики. Во второй стадии постепенное
высвобождение подвижности приводит к огромному перепроизводству коротких
и интенсивных фазических волн на ножных силовых кривых как по сравнению с
кривыми более раннего возраста, так и сравнительно с кривыми взрослого,
где силовые волны представлены в умеренном количестве, имеют резко
различные размеры и размещены с очень большой закономерностью. Во
второй стадии, очевидно, буквально каждая реактивная сила, возникающая в
движущемся органе, вызывает со стороны центральной нервной системы
гасящие или уравновешивающие импульсы, что придает силовым кривым
этой стадии чрезвычайно зазубренный и бесформенный вид.
По ходу дальнейшей выработки двигательного навыка рано или поздно
наступает третья, еще более совершенная, стадия обращения с реактивными
силами: организм выучивается прямо использовать их. В таких универсальных
навыках, как, например, ходьба, эта последняя стадия достигается всеми
людьми без изъятия, а в специальных навыках нередко наблюдается у искусных
мастеров спорта или физического труда. Она соответствует полному включению
в фоновую работу уровня синергий В.
Движение можно построить так, чтобы преобладающая часть сил, воз-
никающих на периферии, не только не шла в ущерб, но в своей основной
части содействовала ему. Если центральной нервной системе удается найти
пути к такому использованию реактивных сил, то это создает очень большую
экономию мышечной активности. Кроме того, движение, которому предоставля-
ется течь так, как этого требует сама биомеханическая природа движущегося
органа, оказывается особенно плавным, легким и хорошо оформленным.
Для многих движений, в особенности для движений со значительными
амплитудами и смещениями больших инертных масс, как локомоции (бег)
или баллистические движения (работа молотом, метание и т.п.), организм
находит такие формы, при которых малейшее отклонение от правильной
траектории тотчас же вызывает возникновение реактивных сил, стремящихся
вернуть орган обратно на покинутую траекторию. Две взаимно противопо-
ложные структуры движений: со сбивающими реактивностям и с реактивностями,
поддерживающими движение и содействующими его устойчивости, дают очень
близкую аналогию с явлениями, известными в элементарной механике под
названиями неустойчивого и устойчивого равновесия. Либо реактивные силы,
вытекающие из предпринятой формы движения, будут сбивать его, и движение
сможет совершиться только при условии активного заглушения этих реактив-
ностей (ребенок-бегун, неопытный конькобежец), либо же реактивные силы
будут сами содействовать движению, охранять его от отклонений, восста-
навливать равновесие в самые начальные моменты нарушения. Во втором

случае траекторию движения, обладающего указанными свойствами, можно
сравнить с желобком, по которому движущийся орган катится, как шарик
по канавке, и закраины которого сейчас же возвращают его в канавку,
как только он начнет отклоняться от нее на тот или иной из наклонных
бортов желобка. Роль, которую в направляющем желобке играют наклонные
борта, в движении с устойчивой структурой берут на себя реактивные
(иногда и внешние) силы. Такое движение обладает, следовательно, динами-
ческой устойчивостью. Если подобная динамически устойчивая форма найдена
и освоена, то, очевидно, на протяжении больших отрезков движения не
только не будет нужды в гашении реактивных сил тоническим или фазическим
путем, но, наоборот, создастся очень сильная разгрузка в части эффекторных
импульсов и активных мышечных усилий, поскольку последние в немалой
мере окажутся замененными этими реактивными силами.
Большей частью человек, достигший в каком-нибудь навыке этой стадии
развития, субъективно воспринимает только одну сторону дела, не умея
и в ней отдать себе ясный отчет. Не ощущая тех реактивных сил, которые
помогают ему двигаться и которыми он научился пользоваться, субъект
воспринимает только свои активные мышечные усилия, которых он теперь
умеет тратить значительно меньше. Кроме того, уменье и решимость исполь-
зовать преобладающую часть реактивных сил ведут к тому, что мастер
полностью высвобождает все степени свободы своих кинематических цепей,
т.е. проприоцептивно ощущает снятие фиксации во всех своих сочленениях.
Это уменье столь полно использовать реактивные силы и связанная с этим
максимальная экономичность в расходовании активной мышечной работы
субъективно воспринимаются мастерами как некоторое расслабление. Конечно,
это ”расслабление”, представляющее собой не что иное, как высшую форму
координации в уровне синергий, является расслаблением инактивной, а не
активной мускулатуры, и, следовательно, не имеет ничего общего с астенией.
Нам довелось наблюдать динамически устойчивые формы обрисованного
типа на целом ряде движений или их фоновых компонент. Неоспоримые
динамически устойчивые структуры встречаются уже среди двигательных актов
самого низшего уровня А — это выполняемые им быстрые вибрации,
текущие по типу вынужденных упругих колебаний (рис. 84). Очень ясно
проявляются эти формы, далее, в движениях руки с молотком при рубке
зубилом (см. рис. 6 и 63). При анализе этого процесса мы имели возможность
проследить с чрезвычайной ясностью на большом материале, как вариативность
той или другой траектории (как у одного и того же работника, так и у
разных лиц между собой) убывает в точном параллелизме с увеличением
скорости или массы звена, движущегося по этой траектории. Самыми неиз-
менными, почти не вариирующими у всех испытуемых, оказались ударные
части траекторий головки молотка и центра тяжести всей руки с молотком;
наоборот, самыми вариативными и нестойкими показали себя траектории
медленно движущихся и не несущих каких-либо масс центров локтевого и
плечевого сочленений. В подобных быстрых баллистических движениях мера
свободы подвижности движущегося органа оказывается различной при анализе
ее с кинематической и с динамической точки зрения. Кинематически конечности
в характеризуемых движениях мастеров максимально освобождены, все степени

Рис. 84. Кривые изменений суставных углов и мышечных силовых моментов
Сверху вниз: запястная, локтевая и плечевая мускулатура в трех эпизодах непрерывно убыстряю-
щегося октавного vibrato у пианиста с мировым именем. На рисунке ясно видно, что при медлен-
ном и среднем темпах правильные ритмичные движения (изменения углов) совершаются при
очень иррегулярном течении локтевой, а в особенности плечевой кривой силовых мышечных
моментов, обусловленном непрерывной борьбой с аритмическими реактивными силами много-
звенного маятника руки. Только в наивысшем темпе (около 7 уд/с) эти иррегулярности мы-
шечных кривых сглаживаются: в небольшой степени — от недостаточной для этого высокого
темпа съемочной частоты, главным же образом — вследствие перехода структуры движения
в динамически устойчивую форму вынужденных упругих колебаний (работа автора и Т.С. Попо-
вой, Муз.-пед. лаборатория, 1927 г.)
свободы в них развязаны: динамически же их движения имеют вынужденный
характер, прикрепляющий их к совершенно определенным траекториям, т.е.
сохраняющий для них всего одну степень свободы. Таким образом, в динами-
чески устойчивых движениях все степени свободы, кроме одной, связываются
реактивными силами, присущими данной структуре движения. Ясно, — поскольку
реактивные силы не подвластны центральной нервной системе и не имеют
в своей основе эффекторных импульсов, — что коррекция движения посредст-
вом использования реактивных сил совершается без активных коррекционных
импульсов, т.е. что движения с такой структурой экономичны не только
для мышц и для нервной эффекторики, но и для центрально-нервных коор-
динационных механизмов, опирающихся на рецепторику. Попав в динами-
чески устойчивую колею, движение катится по ней, как поезд по рельсам,
и с его уровня — водителя снимается обязанность управлять рулем.
Яркий образец широкого использования реактивных сил дает биодинамика бега мирового
рекордсмена J. Ladoméque, движения которого мы имели возможность заснять и изучить в 1934 г.
Впрочем, и у менее замечательных бегунов встречаются очень выразительные проявления целе-
сообразного использования реактивной динамики. Вот один характерный пример.
Когда маховая (переносная) нога уже вынесена вперед, а коленный угол ее близок к прямому,
наступает окончательный отрыв опорной ноги от земли (рис. 87). Этот отрыв совершается отнюдь
не за счет мускулатуры самой опорной ноги, а совсем иным образом. На всем протяжении опор-
ного интервала опорная нога развивала усилия, направленные кверху, и сообщала общему

Рис. 85. Главные динамические фазы бега неумелого исполнителя (человека сидячей профес-
сии, средних лет)
а—в — период опорных толчков, г — полетная фаза. Ср. с бегом рекордсмена — рис. 50
(работа автора, НТК НКПС, 1926 г.)
центру тяжести тела ускорения, направленные вначале вверх, а под конец опорного времени —
вверх и вперед. Но в самый последний момент в маховой ноге возникает активный мышечный
импульс, направленный книзу, т.е. резкое энергичное напряжение мышц — сгибателей тазо-
бедренного сочленения. Этот импульс создает в центре тяжести маховой ноги большую силу
(рис. 88), достигающую при беге со средней скоростью 40—60 кг, а при спринтерском беге
иногда превышающую 100 кг. Сила, направленная книзу, обусловливает одновременное возникновение
реактивной силы, направленной кверху и приложенной к общему центру тяжести всего тела
за вычетом активной ноги, и уже эта последняя сила вздергивает кверху туловище и вторую ногу,
окончившую исполнение своих опорных функций. Однако реактивная динамика, созданная сги-
бательным импульсом маховой ноги, еще далеко не исчерпывается этим.
Как показали наши измерения, скорость, с которой стопа взлетает кверху по окончании
своей опоры, настолько велика, что свободная материальная точка, брошенная со скоростью
такой же величины и направления, могла бы взлететь на высоту 4—5 м. Фактически стопа
бегуна поднимается после отрыва от земли только на 0,5—0,6 м. Весь избыток ее кинетической
энергии расходуется на энергичное сгибание коленного сочленения и на выброс стопы с голенью
вперед по некоторой вынужденной кривой. Таким образом, в первоначальном импульсе маховой
ноги заложены, как росток в семени, причины целой сложной цепной реактивной координации,
которая предопределяет движение ноги, окончившей свою опору, на несколько десятков процентов
продолжительности одиночного шага.
Более тонкие примеры использования реактивной динамики встречаются в очень большом
количестве при анализе движений мастеров высокой квалификации. Целый ряд их нашел свое

Рис. 86. Последовательные положения левой стороны тела при прыжке в длину с разбега лица,
не умеющего прыгать
Ср. с движениями мастера — рис. 56. Обращает на себя внимание приземление перед началом
толчка на полусогнутую в колене ногу, что чрезвычайно ослабляет отталкивание от планки,
и почти горизонтальный путь тазобедренного сочленения и головы вслед за окончанием толчка,
в резком отличии от движений мастера (Л. Осипов, ЦНИИФК, 1940)
освещение в наших экспериментальных работах по ходьбе, бегу и военной маршировке. Не оста-
навливаясь на них, укажем, что характерным внешним признаком достижения описываемой
стадии развития является обилие очень тонких силовых ”переливов” между звеньями движущейся
системы, хорошо видимых на циклограмметрических кривых. Дело в том, что реактивные силы
в преобладающем числе случаев сопровождаются появлением в смежных звеньях движущейся
цепи противозначных пар волн в кривых ускорений. Это естественно: когда одно из звеньев
испытывает под действием внешней или мышечной силы ускорение в одном направлении, то
смежное с ним звено, подвергаясь реактивной отдаче, обнаруживает симметричное ускорение в
противоположном направлении. Это и есть противозначная пара. В то время как на ранних стадиях
развития навыка (например, при беге маленьких детей) силовые волны на кривых толсты, мало
расчленены и в большинстве случаев однозначны по всем звеньям движущейся конечности), у
мастеров, подобных Ladoumégue, те же по номенклатуре волны расщепляются иногда на целые
семейства тонко расчлененных волн, с большим изобилием противозначных пар, прямо указываю-
щих на реактивные переливы. Так как и кинематическая схема ноги, и присущее ей число и распре-
деление степеней свободы, конечно, одинаковы у мастера и у маленького ребенка, то, несомненно,
и реактивные силы, возникающие в ногах обеих при приблизительно одинаковом движении
их, должны быть качественно сходными. Отсутствие в кривых ребенка какого бы то ни было
расчленения на детали, переполняющие кривые Ladoumégue (рис. 89 и 90), может обозначать

Рис. 87. Фаза бега, соответствующая реактивному отрыву опорной стопы от земли
Хорошо видно напряжение сгибателей бедра правой ноги (Ж. Ладумег, работа автора, ЦНИИФК,
1934—1939 гг.; фото автора переведено в схему. — Примеч. ред.)
Рис. 88. Схема усилий в центрах тяжести ножных звеньев и целых ног в фазе рис. 87
Мощное сгибательное усилие пА-пξ есть источник реактивной силы, втягивающей левую ногу
кверху (Ж. Лядумег, работа автора, ЦНИИФК, 1934—1939 гг.)
только то, что ребенок тем или другим способом гасит свои реактивные силы, в то время как мастер
предоставляет им широкую свободу.
Очень выразительным дополнением к сказанному может послужить наблюдение, сделанное
Поповой над одной из поздних стадий развития детского бега. Когда ребенок старше 7—8 лет
преодолевает вторую стадию, характеризующуюся переразвитием фазических волн и уже описанную
выше, и когда его динамические кривые приобретают постепенно форму, свойственную взрослым,
то в них начинает проявляться и упомянутая сейчас расчлененность, и ”переливы” силовых волн,
и противозначные шары. Оказывается, что если из двоих детей одного возраста, запечатлевших
на циклограммах бег с одной и той же скоростью, кривые одного обнаруживают большую
степень расчлененности, чем у второго, то при этом амплитуды силовых кривых первого всегда
меньше, нежели второго. Иными словами, при одинаковом конечном результате активные силовые
затраты тем ниже, чем больше достигнутая ребенком расчлененность его динамических кривых.
Трудно найти более убеждающее подтверждение экономичности динамически устойчивого типа.
В гл. IV в контексте общей характеристики движений и фонов таламо-
паллидарного уровня уже были приведены обоснования дискретности и
стандартности динамически устойчивых формул, свойственных этому уровню.
Не повторяя их здесь, напомним лишь, что малочисленность фактически возможных
решений задачи по нахождению динамически устойчивых форм целесообразных
движений скелетно-двигательного аппарата обязательно ведет к их дивергенции и
стандартизации. Кроме того, общечеловеческая одинаковость строения двига-
тельных органов, входящая в число условий такой задачи, объясняет и обще-
человечность динамически устойчивых стандартов не только таких древних
и всеобщих актов, как ходьба или бег, но и всевозможных видов прыгания,
метания, плавания, удара и т.п.
К сказанному о динамически устойчивых формах движений остается добавить
еще несколько замечаний.

Рис. 89. Кривые продольной слагающей усилий в центрах тяжести бедра (наверху) и голени
(внизу) во второй половине переносного времени при беге на интервале от ε до nβ. Испы-
туемый Ж. Лядумег
На рисунке хорошо видна необычайная расчлененность кривых, свидетельствующая о богатстве
освобожденных реактивных сил. Ср. с рис. 90 (работа автора, ЦНИИФК, 1936—1939)
Рис. 90. Кривые продольных ускорений колена (наверху) и голеностопного сочленения (внизу)
при беге ребенка 3,5 лет
Вторая половина переносного времени, интервал от ε до nβ. Крайняя примитивность очертаний,
отсутствие дифференциации волн. Ср. с рис. 89 (работа Т.С. Поповой, ВИЭМ—ЦНИИФК,
1937 г.)
Во-первых, из изложенного ясно, что динамически устойчивые движения
не всегда принадлежат к числу циклических. Напротив, целый ряд одно-
кратных двигательных актов, как различные варианты прыжков, большие
метательные цепные синергии (диск, ядро, копье, молот и т.д.), размашно-
ударные движения топором или кувалдой, очень подходит для построения
динамически устойчивых форм.
Во-вторых, нужно отметить, что нам ни разу не встретилось движения,
в котором динамическая устойчивость не базировалась бы на синергиях
таламо-паллидарного уровня, иначе говоря, движения, которое не подвергалось
бы полной деавтоматизации и глубокой деструкции при выпадениях этого
уровня (например, при паркинсонизме). Это говорит о том, что построение и
стабильное выдерживание этих форм, очевидно, обязательно нуждаются в той
особой по качеству синтетической тактильно-проприоцептивной афферентации,
которая характеризует этот уровень построения. Как уже было отмечено в гл. IV,
достигаемая этим путем стандартность составляет одновременно как сильную,
так и слабую сторону этого уровня.

Действительно, стандартность целостных двигательных актов уже совершенно
не свойственна ни одному из более высоко лежащих уровней. В уровне пространст-
венного поля С на высокой стандартности выдерживаются только некоторые
ответственные стороны или фазы движения, в частности, фазы, связанные с
особой точностью. В этих случаях коррекции уровня С очень легко идут на
допущение широкой индиферентной вариативности в неответственных участках
траекторий, заботливо и точно собирая их снова в один фокус к решающему
пункту движения. Что касается задачи стабилизации движения, т.е. охранения
его от сбиваемости, то здесь тактика вышележащих уровней прямо противоположна
тактике уровня В. В этом последнем динамическая устойчивость со всеми
вытекающими из нее следствиями используется как основное оружие против
сбиваемости. В уровнях С и D та же задача решается основным образом
на путях приспособительной вариативности.
***
Последняя из подлежащих рассмотрению фаз построения двигательного навыка
есть фаза стабилизации, к характеристике которой мы и подошли вплотную.
Начнем с примера.
Два разных исполнителя, А. и Б., могут с одинаковым совершенством
выполнить один и тот же двигательный акт, обнаружив при этом равную степень
точности и автоматизировнности, при условии протекания этого акта в опти-
мальной и стабильной обстановке. Однако достаточно возникнуть каким-нибудь
осложняющим, сбивающим воздействиям внешнего происхождения или тем или
иным вариациям, произвольно вносимым исполнителем в совершаемое им
движение, чтобы тотчас же выявилась резкая разница в состоянии двигательного
навыка у обоих исполнителей. У исполнителя А. эти внешние воздействия или
допущенные им же самим преднамеренные модификации своего движения
смогут вызвать частичный или полный распад той или другой компоненты
движения, т.е. его деавтоматизацию, в то время как у исполнителя Б. от
тех же причин не наступит никаких нарушений движения. В этих определенным
образом измененных условиях Б. проявит более значительную степень стойкости
против сбиваемости, большую прочность достигнутой им автоматизации. Мы
условимся обозначать эту сопротивляемость сбивающим влияниям словом
”стабильность” двигательного навыка или его отдельных компонент и деталей.
Факторы, обусловливающие явление сбиваемости, удобно подразделить прежде
всего на группу помех и осложнений подобного характера и на сбивающие
влияния и осложнения, возникающие внутри самого исполняемого двигательного
акта. В обеих этих группах могут встретиться как экзогенные, так и эндогенные
факторы.
К первой группе относятся такие экзогенные воздействия, как отвлекающий
шум, слепящее, блесткое освещение, холод, сотрясения, толчки и т.п. Примерами
эндогенных факторов этой же группы могут послужить утомление, головная
боль, интоксикации, болезненные недомогания, те или иные нарушения в работе
рецепторов и т.п. Хорошо известно, в сколь разной мере сказывается сби-
вающее, деавтоматизирующее действие факторов этих типов у людей с раз-
личными степенями выработанности и стабилизации навыка. К этой же
группе причин возникновения деавтоматизации нужно отнести и соответствующие

органические поражения центральной нервной системы, рассматриваемые в
гл. VI, IX.
Для явления сбиваемости в норме значительно больший интерес представляют
осложняющие факторы, возникающие в прямой связи с самой двигательной
задачей. Их также можно определить на две группы: экзогенную и эндогенную.
К первой отойдут осложнения в самой двигательной задаче: привходящие
условия, смена привычного орудия или материала, скользкость, вязкость,
неровность почвы — применительно к локомоциям, неполадки или атипичности —
применительно к рабочему процессу и т.п. Именно на осложнениях этого рода
особенно ярко сказывается степень освоенности двигательного навыка. На всем
протяжении второго периода его выработки совершается деятельное ”обыгрывание”
реально встречаемых в осваиваемой задаче осложнений так, чтобы ни одно из
них не могло застать исполнителя врасплох. Не нужно и подчеркивать, что
сознательный, планомерный подбор вариантов и осложнений основной задачи,
осуществляемый в этой фазе самим упражняющимся или его педагогом,
может очень интенсифицировать усвоение навыка и повысить его стабильность1.
К эндогенной группе сбивающих причин, связанных с задачей, нужно
отнести те или другие непосильные изменения в выполнении ее двигатель-
ного решения. Это будут прежде всего чрезмерные вариации в двигательном
составе, выходящие за пределы допускаемой вариативности. Гораздо более
важны, однако, изменения, выносимые в уровневую структуру выполняемого
двигательного акта.
Деавтоматизации возникают: 1) когда по какой-нибудь причине данный
подчиненный уровень, на котором протекали автоматизированные фоны, стано-
вится ведущим; 2) когда движение, выработавшее себе автоматизированный
фон при ведущем уровне N, само переключается на другой, непривычный
ему уровень Р. Первый случай имеет хорошо известную превосходную
иллюстрацию в классической литературе — в описании косьбы Левина (”Анна
Каренина”). Обрисованные два участника косьбы, привычный старик-крестьянин
Тит и барин-дилетант Левин, очень близко воспроизводят соответственно
тех лиц Б. и А., которые выведены в нашем вступительном примере.
В то время как навык косьбы у старика отличается высокой стабильностью,
работу Левина деавтоматизирует уже целый ряд сбивающих воздействий.
В частности, с большой яркостью выявлено деавтоматизирующее действие
переключения фоновых уровней в положение ведущего. Весь навык косьбы
строится на уровне действий D. Пока Левин удерживал его в качестве ведущего
уровня, т.е. имел ведущим мотивом смысловую сторону своих действий с
травой, — все шло гладко, и синергетический фон работал безукоризненно2.
1 В первом периоде выработки навыка, в фазах выявления двигательного состава и сензорных
коррекций, преждевременное внесение вариаций и сбивающих осложнений в условия задачи
может, наоборот, принести только вред.
2 Ведущее положение в эти моменты именно предметного уровня хорошо характеризуется ука-
заниями Л. Толстого, на чем при этом концентрировалось внимание Левина: ”Он ничего не
думал, ничего не желал, кроме того, чтобы не отстать от мужиков и как можно лучше сра-
ботать”. И далее: ...”В середине его работы на него находили минуты, во время которых он
забывал то, что делал” (т.е. забывал вникать в свои движения. — H. Б.), ”ему становилось легко,
и в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита” (следовательно,

Но как только он начинал следить за своими телодвижениями, т.е. делал
сознательным и ведущим фоновый уровень синергий, — немедленно наступала
деавтоматизация. Этот вид деавтоматизации известен еще по шуточному
рассказу о сороконожке, которая, будучи однажды спрошена, в каком порядке
она переставляет свои ноги и что делает 17-я ножка в момент поднятия
28-й, сбилась до того, что не смогла более ступить ни шагу. Это справедливо,
конечно, меньше всего для буквальных сороконожек.
Второй вид деавтоматизации из упомянутых выше может возникнуть,
например, если ученика, разучившего фортепианный пассаж как чисто перемести-
тельный двигательный акт на уровне пространственного поля С, приглашают
сыграть его под контролем звукового художественного восприятия, т.е. на ведущем
уровне из группы, как кратко выражаются музыканты-педагоги, ”играть и
слышать”. Достаточно такому ученику переключиться на эту новую афферентацию,
чтобы пассаж, проходивший до этого уже вполне гладко, сразу совершенно
разладился. Другим примером такого же переключения на непривычный
уровень может послужить деавтоматизация ходьбы при хождении по шпалам,
уже упоминавшаяся ранее по другому поводу.
Опасность возникновения подобных деавтоматизаций у разучиваемых навыков,
т.е. бесплодных потерь времени и труда, должна бы побудить педагогов и
тренеров спорта, труда, музыкального исполнения и т.д. с большей осторожностью
составлять тренировочные задачи и упражнения. Если такое упражнение строится
само по себе или ошибочно разучивается учеником не на том уровне, на
котором должен протекать окончательный целесообразный навык, то автомати-
зация, приобретенная при этом упражнении, все равно собъется, как только
учащийся попытается переключиться на ведущий уровень окончательно развитого
навыка. Сюда относятся, например, такие ошибки, как тренировка фортепианной
игры на немой или (еще хуже) на нарисованной клавиатуре, тренировка
бега на коньках или плавания путем упражнений на полу или на скамеечке
и т.п. Эта же угроза деавтоматизации относится и вообще ко всякого рода
имитациям или передразниваниям натуральных движений, вроде тренировки
рубки зубилом — на деревянном молоточке или тренировка подготовительных
следил он именно за качеством ряда. — Н. Б.) (”Анна Каренина”. Ч. 3, гл.IV). Дальше, в гл. V:
”Чем долее Левин косил, тем чаще и чаще чувствовал он минуты забытья, при котором уже не
руки махали косой, а а сама коса двигала за собой все сознающее себя, полное жизни тело, и,
как бы по волшебству, без мысли о ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой”.
Здесь очень ярко выражены: предметный характер ведущего мотива, автоматизированность всего
процесса и уже упоминавшаяся выше (см. гл. VI) иллюзия ведения всего движения исполнительным
орудием его. Дальше видно, как у мало тренированного Левина автоматизация сбивается при
тех смысловых изменениях ситуации, которые имеют для себя у опытного Тита вполне авто-
матизированные двигательные корреляты: ”Трудно было только тогда, когда надо было прекращать
это сделавшееся бессознательным движение и думать, когда надо было окашивать кочку или
невыполонный щавельник. Старик делал это легко. Приходила кочка, он изменял движение
и где пяткой, где концом косы подбивал кочку с обеих сторон коротенькими ударами. И, делая
это, он все рассматривал и наблюдал, что открывалось перед ним”... ”И Левину, и молодому
малому сзади его эти перемены движений были трудны. Они оба, наладив одно напряженное
движение, находились в азарте работы и не в силах были изменять движение и в то же время
наблюдать, что было перед ними”. В этом замечательном тексте много тонких наблюдений над
деавтоматизацией и над явлением сбиваемости. Весь пример ценен как автобиографическая
зарисовка с натуры. (Выделения в тексте сделаны Н.А. Бернштейном. — Примеч. ред.).

движений к толканию ядра без ядра в руке. В лучшем случае такая псевдо-
тренировка окажется бесполезной, а в худшем — сможет сбить и те автоматизмы
правильного уровня, которые к этому времени успели накопиться у ученика
другими путями. Напомним, что переключение или полная смена ведущего
уровня есть всегда очень трудно дающийся и резко деавтоматизирующий
процесс.
Итак, сбиваемость может быть обусловлена, во-первых, осложняющими
воздействиями или переменами, способными нарушить или деавтоматизировать
движение, а во-вторых, допущением в последнем чрезмерных, не выдерживаемых
им вариативных видоизменений. В начале второго периода построения навыка
стабильность фоновых компонент, только что переключенных в соответственные
низовые уровни, можно считать близкой к нулю, и вся постройка может
разрушиться, как карточный домик от первого дуновения ветерка. На про-
тяжении второго, стабилизационного, периода разные стороны и детали двигатель-
ного акта постепенно увеличивают свою стабильность по отношению к явле-
нию сбиваемости. Эти разные стороны и детали движения достигают посильной
им наибольшей меры стабильности очень различными темпами, зависящими от
качеств данной коррекции и от индивидуальных черт психомоторного профиля
обучающегося. Далее, разным сторонам и деталям двигательного акта удается
достигнуть весьма различных финальных степеней прочности и стабильности,
различных как между разными деталями, так и избирательно у каждой из
деталей по отношению к разным возможным факторам сбиваемости. У каждой
фоновой компоненты движения, у каждого из качеств сензорных коррекций до
самого конца остаются свои особенно уязвимые стороны, свои ахиллесовы
пяты, по отношению к которым стабильность навсегда задерживается на
сравнительно низких уровнях. Это придает явлению сбиваемости и ее факторам
черты очень специфической избирательности в зависимости от природы и
характера фоновых компонент и коррекций, с одной стороны, и от свойств
сбивающих факторов — с другой.
На изменяющиеся внешние воздействия координационные системы центральной
нервной системы реагируют либо компенсационными, поправочными коррекциями,
направленными к сохранению стандартности соответственной, попавшей под удар
детали движения (так по большей части ведет себя, например, уровень синергий),
либо же внесением в протекание движения тех или иных приспособительных
вариаций. В этом случае степень стабильности той или иной детали движения прямо
определяется шириной круга тех вариаций, которые еще безвредны для движения с
точки зрения его сбиваемости.
Еще в гл. V было показано, что вариативность движений, как в случайном
плане, так и в плане преднамеренном, где она приобретает обличье переключаемо-
сти, пластичности, экстемпоральности, викарной взаимозаменяемости и т.д.,
имеет свои специфические качественные особенности по каждому из уровней,
очень отчетливо проявляющиеся на общем фоне количественного возрастания
возможной вариативности деталей снизу вверх по уровням. При освоении
нового двигательного навыка та степень и то разнообразие направлений
вариативности, на которые может отважиться обучающийся по отношению к
каждой из фоновых компонент движения, постепенно возрастают. Граница
между безопасными для движения вариациями и теми, которые уже оказывают

на выполнение движения сбивающее, разрушающее действие, мало-помалу отодви-
гается.
Процесс стандартизации деталей движения, составляющий сущность второй
из фаз автоматизации и только что обрисованный процесс расширения диапазона
допускаемой вариативности идут во взаимновстречных направлениях, но движутся
к одной общей для обоих цели — стабилизации двигательного акта. В начале
осваивания навыка устойчивость движения против сбивающего действия вносимых
в него вариаций низка, вариативность же, вызываемая неумением фоновых
уровней вносить компенсирующие коррекции к изменчивым внешним условиям,
наоборот, поневоле значительна. Отсюда, естественно, проистекает большое
число сбоев проявлений разрушающей деавтоматизации. Чем дальше продвигается
освоение, тем стандартнее и устойчивее оформляются фоновыми уровнями
порученные им детали, а при этом все шире становится круг тех вариаций,
которые центральная нервная система уже в состоянии безбоязненно позволить
себе. Таким образом, число случаев, когда бы невольные, недокомпенсиро-
ванные вариации вышли за пределы допускаемого диапазона, неуклонно
стремится к нулю и обычно рано или поздно достигает его.
Если для уровня В основным оружием по линии стабилизации навыков и
их компонент служит стандартность движений, выдерживание динамически
устойчивых форм, соблюдение штампов и стереотипов, то в вышележащих
уровнях мы сталкиваемся с обратной картиной. Через всю лестницу уровней
построения красной нитью проходит одно явление: это непрерывный рост
снизу вверх по уровням переключаемости и распространительной применимости
двигательных навыков. Это явление стоит в прямом родстве с подобным
же ростом приспособительной и компенсационной изменчивости всех вообще
движений, что уже освещалось выше. Однако это свойство генерализуемости
не рождается само собой с первых же шагов выработки нового навыка одного
из верхних уровней построения: развитие его составляет непосредственное
содержание фазы стабилизации.
Как уже было продемонстрировано на примерах, в фазе стабилизации
приспособительная переключаемость навыков верхних уровней неуклонно возра-
стает, диапазон допускаемой вариативности расширяется. В навыках уровня
пространственного поля нарастает и изменяемость форм траекторий, и взаимо-
заменяемость рабочих органов, и, наконец, переключаемость приемов, ведущих
к решению одной и той же конечной задачи. Эта переключаемость лежит
как в основе так называемой пластичности нервной системы, так и в основе
широкой возможности компенсаций и викариатов, свойственной движениям и
навыкам уровня пространственного поля. Еще более высокой степени достигает
в ряде отношений приспособительная вариативность и пластичность навыков
уровня действия D. Состав цепи движений и приемов, осуществляющих действие,
может переключаться у высокоразвитого навыка в очень широких пределах.
Ни один предметный навык никогда не реализуется дважды подряд точно
одним и тем же порядком: в этом можно убедиться на любом виде действия,
начиная от сложных профессиональных навыков и кончая закуриванием
папиросы или завязыванием бантика на обуви. Что касается отдельных
движений—звеньев цепного действия (высших автоматизмов, skills), то вариатив-
ность и переключаемость деталей внутри каждого из них прямо определяются

тем, на каком фоновом уровне осуществляется данный автоматизм. В среднем
выводе, перемножая вариативности последовательных автоматизмов действия на
вариативность состава всей цепи, мы придем здесь к показателям переклю-
чаемости, далеко превосходящим по высоте то, что доступно для уровня С.
Этот факт высокой и возрастающей от уровня к уровню пластичности
навыков стоит и несомненной прямой связи с общим ходом последовательного
развития моторики в филогенезе. Он становится понятным, если смотреть на
развитие уровней построения как на биологический процесс приспособления
организма к решению все более усложняющихся двигательных задач. Каждый
уровень, как уже говорилось, возникает и развивается в ответ на появление
перед организмом новых по содержанию и качеству задач. Чем сложнее
задача, чем больше в ней элементов приноравливания к среде и к изменчи-
вым обстоятельствам, тем большей гибкости, приспособительности и, следова-
тельно, переключаемости она требует от двигательных координаций. Естественно,
что каждый следующий кверху уровень построения обнаруживает все большую
маневренность работы, все большую гибкость в выборе двигательных реакций.
Даваемая в этой главе трактовка автоматизации навыков позволяет подойти
и к объяснению механизмов осуществления этой генерализации и переклю-
чаемости навыков. Чем выше мы поднимаемся по уровням построения, тем
более широкие и обобщенные сензорные синтезы встречаем там в роли управляющих
афферентаций. При описании соответствующих уровней мы могли уже видеть
совершающийся в их сензорных полях, по пути снизу вверх, поочередный
отрыв сначала от координатной системы собственного тела, затем от точной
координаты пространства, потом от исполнительного органа, масштаба, метрики,
геометрического подобия и т.д.
Здесь мы вновь встречаемся с тем самым явлением, которое сыграло уже
такую важную роль в начальных фазах формирования навыка, — с явле-
нием переноса. Если в фазе автоматизации перенос упражненности выявился
в виде использования ранее выработанных адекватных автоматизмов, того,
что мы обозначили как перенос по навыку, то в фазе стабилизации совершенно
сходные механизмы вновь вступают в работу в значительно более много-
образных формах.
Чем больше обобщено и синтетично сензорное поле, чем в большей мере
оно независимо от работающего органа благодаря доминированию телерецепторов,
помещающихся вне его, в тем более широком диапазоне могут быть находимы
идентичные и общие разным вариантам действия сензорные коррекции1.
Тангорецепторы и проприорецепторы должны помещаться на самом рабочем
органе, вследствие чего создаваемая ими сензорная сигнализация навсегда
закрепляется именно за последним. Если же коррекции базируются на сигналах
телерецепторов и если они при этом синтезированы в целостное пространственное
поле, не связанное с той или иной конечностью, то понятно, что такие
коррекции, будучи раз выработанными, с разной легкостью и точностью
1 У животных, у которых рабочим органом для очень многих двигательных актов служит морда,
несущая на себе телерецепторы, это обстоятельство несомненно очень сильно препятствует
указанному обобщению сензорных полей и подчеркивает значение, какое имел переход многих
операций от пасти к руке.

могут управлять движениями самых разнообразных исполнительных органов.
Это обстоятельство объясняет механизмы так называемого переноса по органу,
выявляя попутно и причину избирательно различной податливости разных
уровней к переносам этого рода.
Уровень синергий, наиболее тесно связанный с танго- и проприорецепторикой,
по указанным причинам очень мало податлив к переносам по органу, хотя
его сензорное поле уже в некоторой степени объединено в единую координатную
систему собственного тела. Огромная обобщенность синтетического поля
пространственного уровня С (особенно его верхнего подуровня) уже была в
достаточной мере подчеркнута. Генерализованность сензорно-гностического син-
теза уровня действий D заходит еще дальше; его пространство упорядочивается
”качественной геометрией” (топологией), его кинематика — своего рода
”качественной форономией”. В связи с этим после выработки в каком-либо
рабочем органе сложного двигательного навыка обнаруживаются с большой
и строгой избирательностью эффекты переноса компонент этого навыка в
другой, не подвергавшийся упражнению орган: фоны и автоматизмы из
уровня В — в минимальной степени, те же элементы из уровня пространствен-
ного поля и из самого уровня действий — в очень большой мере, с
единственным ограничением по адресу последнего — в том, что касается
неравноценности в нем правой и левой руки.
Все большая генерализация компонент навыка на основе синтетических
сензорных полей составляет существенную часть стабилизационной фазы по
линии уровней С и D, Наряду с переносом по органу здесь развиваются и
многие другие формы переноса упражненности. В сущности все то, что в
одномоментном разрезе воспринимается нами как переключаемость навыков
и элементов, с точки зрения динамики возникновения всегда имеет под
собой соответственный вид переноса. И то, и другое непосредственно бази-
руется на генерализованности соответственного сензорного поля и на возрастающем
уменье использовать ее. Таким порядком в высокоразвитом двигательном
навыке проявляет себя переключаемость, а тем самым и перенос, по форме
и строению элементов двигательного состава, по рабочему приему, наконец,
по структуре самой цепи действия.
***
Закончим очерк развития двигательного навыка несколькими дополнениями по
вопросам, непосредственно близким к этой теме. Первое из них относится
к одной разновидности сензорных коррекций, развивающейся явно в поздних
фазах выработки двигательных навыков и заслуживающей упоминания в связи
с ее частой встречаемостью.
Мы не один раз настойчиво подчеркивали, какой иррегулярностью и не-
предусмотримой изменчивостью обладают не подвластные организму реактивные
и внешние силы. Теперь своевременно будет сказать, что по отношению к
стандартизуемым сторонам и элементам движений: большим локомоторным
синергиям, динамически устойчивым движениям, точностным эпизодам и т.п.,
на основе накапливаемого опыта постепенно вычленяется какая-то часть
внешних воздействий, которая может быть в большей или меньшей мере
учтена заранее. Это создает возможность предварительных, или прелиминарных,