Вопросы изучения и воспитания личности. — 1922, № 4-5

Вопросы изучения и воспитания личности / Ин-т по изучению мозга и психич. деятельности ; под ред. акад. В. М. Бехтерева. — Пб. : Госиздат, 1919 — 1932
№ 4-5. — 1922. — 501-936 с.
Ссылка: http://elib.gnpbu.ru/text/behterev_voprosy-izucheniya-i-vospitaniya_4-5_1922/

1

Институт по изучению Мозга и Психической Деятельности

ВОПРОСЫ

ИЗУЧЕНИЯ и ВОСПИТАНИЯ

ЛИЧНОСТИ

Под редакцией акад. В. М. БЕХТЕРЕВА

№ 4—5

1922

ПЕТЕРБУРГ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

1922

2

СОДЕРЖАНИЕ:

1. Акад. В. М. Бехтерев. Об основных законах мира при объективном рассмотрении соотносительной деятельности человека и его социальной жизни с точки зрения рефлексологии (продолжение) 501

2. Д-р А. К. Ленц. Изменения химического состава мозга человека при голодании и их значение для нервно-психической сферы 531

3. Д-р Г. Д. Аронович. Неврозы истощения у детей 557

4. Проф. И. В. Эвергетов. Прикладная психология в ее отношении к вопросам воспитания и обучения 576

5. Проф. П. А. Сорокин. Состояние психологии в Америке за последние годы 593

6. Проф. Н. А. Белов. Возрастная изменчивость, как следствие закона взаимодействия частей организмов 600

7. М. Я. Басов. Творческие думы А. Ф. Лазурского о социальной жизни человечества 625

8. А. Г. Иванов-Смоленский. Об евнухоидизме 638

9. Акад. В. М. Бехтерев. Половые уклонения и извращения в свете рефлексологии 644

10. Акад. В. М. Бехтерев. О зоорефлексологии, как научной дисциплине, и о разговоре попугаев с точки зрения объективного исследования 747

11. М. Я. Басов. Воля, как предмет функциональной психологии 805

12. Его-же. Новые данные к обоснованию естественно-экспериментального метода исследования личности 921

13. Д-р А. К. Ленц. Об’ективно-статистический метод исследования массовых неврозов (афтореферат) 933

1-я гос. уч.-практ. шк.-тип. Красная, 1. 2000 экз. Р. Ц. № 1639. Петроград.

501

Об основных законах мира при объективном рассмотрении
соотносительной деятельности человека и его социальной жизни
с точки зрения рефлексологии.
(К учению о космономии, как науке об едином мировом процессе).
Акад. В. Бехтерева.
(Продолжение).
Закон воспроизведения.
Принято думать, что закон наследственности или преемствен-
ной передачи в потомство отличительных признаков имеет отно-
шение только к органическому миру, где принцип omnia celula ex
celula признается давно установленным, тогда как на самом деле
этот закон, который может быть обозначен законом воспроизве-
дения, имеет одинаковое отношение как к неорганическому, так и
к надорганическому миру. Как органический мир развивается, благо-
даря рождению потомства и преемственной передаче отличительных
особенностей родителей своему потомству, так и в неорганическом
мире мы имеем те же условия рождения одного тела от другого с
передачей основных отличительных признаков от тела родоначаль-
ника к его потомству. Разве, напр., планетный мир нашей солнечной
системы не имеет своего прародителя в самом солнце и разве земля
и другие планеты не содержат в себе те же вещества, что и солнце.
Правда, корония на земле нет, но есть основание думать, что земля
уже вышла из того периода, когда мог существовать на ней короний. Да и
мировые светила разве не представляют собою одинакового по суще-
ству строения и состава, указывающего на их общее происхождение.
В другой стороны, разве вещество не является результатом уплот-
нения космической туманности, являющейся, в свою очередь, про-
изводной энергии?
Если мы обратимся к образованию минеральных пород на земле,
то мы здесь имеем примеры такие, как, напр., один кристалл является

502

как бы родоначальником других подобных же кристаллов. Если в
случае химического сродства мы имеем потомков, качественно отли-
чающихся от своих родителей, то не следует забывать, что в данном
случае в сущности дело идет о своеобразном скрещивании родите-
лей, которое и в органическом мире приводит к потомству с разно-
образными признаками, отличающими их от своих родителей. Тем
не менее и здесь этот закон остается не без значения, что видно
из следующего: соли при действии кислоты превращаются в кислые
соли, а кислоты при той же реакции переходят в соли. То же самое
относится и к щелочам.
Мало того, в молекулярном потомстве можно открыть как до-
минантные признаки, так и рецессивные подобно тому, как и в
случае биологической наследственности согласно менделизму. Но во
всяком случае все существующее в неорганическом мире обязано
наследованию от других предшествующих форм.
О наследственности в органической природе мы говорить здесь
не будем, ибо, хотя она еще доныне не представляется достаточно
изученной, но основные факты из органической наследственности
настолько общеизвестны, что нет надобности здесь их повторять
особо. Заметим лишь, что, по Менделю, мы имеем в органической
наследственности два основных правила: 1) правило доминирования,
когда дело идет о скрещивании двух особей, из которых одна имеет
доминантную особенность, а другая рецессивную. В этом случае в
ближайшем потомстве проявляется лишь доминантный признак,
и 2) правило расщепления, которое является в дальнейшем потом-
стве помесей и которое в одном случае при скрещивании помеси с
чистой исходной формой будет представлять три формы: в виде
той же помеси, в виде чистой доминантной и в виде чистой рецес-
сивной формы, тогда как в другом случае при скрещивании помеси
с одной из исходных форм появится лишь 2 формы, из кото-
рых одна будет представлять собою исходную форму, другая—
помесь.
Заслуживает однако нашего внимания вопрос о передаче па
наследству приобретенных навыков. Исследования Вейссмана, как из-
вестно, отвергают наследственную передачу приобретенных особен-
ностей и влияний за исключением, однако, случаев, когда эти влия-
ния распространяются на самый воспроизводящий аппарат, т.-е. на
половые органы. Однако, новейшие исследования над низшими
позвоночными дают указания и на возможность наследственной пере-
дачи приобретенных особенностей, сводящихся к изменению тех или
других наследственно-органических реакций или т. наз. инстинктов.
Для более высших животных из порядка млекопитающих таких

503

фактов не установлено, хотя отдельные еще недостаточно проверен-
ные указания в этом смысле и здесь имеются. Но во всяком случае
более прочные навыки родителей не остаются бесследными для потом-
ства в том случае, когда эти навыки стоят в соответствии с раз-
витием природы того или другого вида, напр., касаются большего
развития его инстинктов, как это мы имеем по отношению к домаш-
ним животным.
По словам П. Мендуса, давшего интересный труд «От дресси-
ровки к воспитанию», заученные движения так стремятся перейти
в бессознательные склонности, что индивиды, предки которых под-
вергались тому же самому обучению, приобретают нужные автома-
тические навыки, как бы играючи, и с тем большею быстротой и вер-
ностью, что эти индивиды, повидимому, не имеют никакого предста-
вления о трудности приспособления к новым условиям. И в самом
деле, напр., обучение овчарок для их ремесла, как и натаскивание
охотничьих собак, происходит с необычайной ловкостью без особого
принуждения. Рысистый бег лошади, предки которой были ему обу-
чены, дается также без большого обучения.
Да и у человека дар речи не представляется прирожденным, а
между тем обучение ему происходит без особых воспитательных
мероприятий, а лишь при общении ребенка со старшими и притом
в относительно короткое время, если сравнить период обучения
языку в детстве с теми тысячелетиями, в течение которых человече-
ство вырабатывало свой язык.
Независимо от всего прочего, нельзя упускать из виду, что все
вновь приобретаемые рефлексы обязаны в значительной мере навыку
от ранее приобретенных рефлексов. Для того, чтобы произвести то
или другое действие, нужно иметь навык к соответствующим дви-
жениям, а этот навык и является тем, что в новом действии соста-
вляет наследование от прошлых действий. Благодаря опыту прош-
лого мы можем лучше успевать в каждом новом деле. Вместе с. тем
и репродукция прошлого стоит в прямой связи с законом наследо-
вания, ибо если бы прошлый опыт не оставлял бы следа, благодаря
которому облегчается будущий опыт, не могло бы быть и воспроиз-
ведения ранее приобретенных рефлексов, что происходит беспрерывно
в нашей повседневной жизни.
Перейдем теперь к рассмотрению наследственности в надорга-
ническом мире.
В этом отношении прежде всего необходимо спросить себя,
имеется ли на самом деле социальная наследственность? И на этот
вопрос мы должны ответить так: не только имеется, но без таковой
немыслимо было бы представить себе развитие надорганического

504

мира. Но есть и различие между биологической и общественной
наследственностью. В то время как первая передает в потомства
признаки органические, являющиеся продуктами развития органиче-
ской природы, общественная наследственность передает в потомства
приобретенные навыки, являющиеся продуктами социальной жизни».
«Целый ряд данных, говорю я в своем труде, „Предмет и задачи
общественной психологии, как объективной науки“ 1) «говорит безу-
словно в пользу того, что в психологии обществ огромную роль
играет фактор наследственности, но не физической или индивиду-
альной, а психической. Под этим названием мы понимаем то, что
унаследывается обществом путем преемственности от предков, что
переходит к той или иной общественной организации из прошлого и
переходит в виде как бы готовых, сложившихся форм общественной
деятельности». В конце концов, всякая вообще индивидуальная работа,
которая становится общественным достоянием, переходит в потомства
путем социальной наследственности. Таким образом, наука, литера-
тура, искусства, техника, все, что относится к культуре народов,
передается путем социальной наследственности из поколения в поко-
ление при помощи печатного и устного слова и путем образцов ху-
дожественного и технического творчества. Вполне понятно, что без
такой передачи культура не могла бы существовать, ибо человечество
было бы обречено на работу Сизифа, и то, что достигалось бы в
культурном отношении одним поколением, вместе с ним и погибало
бы за исключением того, что благодаря прочности построения пере-
живало бы период одного поколения, а поэтому новому поколению
приходилось бы работу начинать каждый раз съизнова.
И здесь в сфере общественной или социальной наследственности
мы можем различать, как доминантные, так и рецессивные явления.
Первые с необычайной стойкостью передаются из поколения в поко-
ление. Сюда относятся, напр., такие явления, как язык, общие поня-
тия, обычаи, предания, классовые традиции, правила этикета и т. п.
т. е. то, что является результатом деятельности самих коллективов.
Все эти явления передаются в потомство, несмотря на все
возможные противодействия со стороны других явлений, ко-
торые отнесены к порядку рецессивных в смысле Менделя. Дело
в том, что к этим другим относятся те культурные наслоения,
которые, являясь приобретением данного поколения, представляют
собою продукты индивидуального опыта, обобществленные путем под-
ражания, но не закрепленные работой коллектива и, след., еще не-
установившиеся данныя, которые и исчезают в ближайшем потомстве,
1) Вестник знания, 1911 г.

505

предоставляя место доминантным явлениям, согласно первому закону
Менделя. В дальнейшем можно говорить и о втором законе Менделя
или законе расщепления. Однако, в нашу задачу не входит более
подробное рассмотрение этого предмета. Для нас достаточно уста-
новить, что и надорганический мир, как органический и неорганиче-
ский, подчиняется закону наследственной репродукции,—одному из
основных законов для всей вообще природы и во всех ее проявле-
ниях. Разница лишь в том, что неорганический мир имеет наслед-
ственность, передающую те или другие из основных свойств, присущих
родительской среде, органический мир имеет наследственность с пере-
дачей видовых признаков, включая и прирожденные рефлексы, а на-
дорганический мир имеет наследственность, которая передает в по-
томство приобретенные явления.
Закон зависимых отношений.
Как в обыденной жизни, так и в науке часто говорят о при-
чинности явлений. Но этим выражением обычно злоупотребляют,
называя причинным соотношением между явлениями тот случай, где
имеется только соотношение во времени. По словам Рибо (Эволюция
общих идей Р. В. 1898), «некоторые указывали на то, что слово
«причина» обозначает иногда предшествующее явление, иногда про-
цесс, иногда предшествующее явление, процесс и последствие вместе
взятые (Льюис). Только этот последний смысл есть смысл полный,
потому что, если, с одной стороны, первоначальное ходячее понятие
о причине стремится ограничиться предшествующим явлением, т. е.
тем, что действует, то, с другой стороны, достаточно лишь очень
небольшого размышления, чтобы понять, что причина определяется,
как таковая, лишь своим следствием, что оба эти члена соотно-
сительны и не могут существовать один без другого».
Лишь в применении к отдельному случаю может быть речь в
смысле отношения причины к следствию, но, если тот же случай рас-
сматривать в общей связи явлений, то нетрудно убедиться в том,
что дело идет не о чем другом, как о таком соотношении, где при-
чина и следствие как бы перестанавливаются с одного места на
другое, и то, что мы признаем причиной, то в другое время и в
другом месте окажется следствием и обратно. Отсюда ясно, что
дело не в установлении причины или следствия, а в определенном и
постоянном соотношении двух явлений, дело в их зависимом соот-
ношении друг с другом.

506

Необходимо иметь в виду, что по существу причины явлений
нам неизвестны, ибо это понитие нас вводит в область «ноуменов»,
относящихся к метафизике. Между тем положительное знание, как
еще установил О. Конт, может давать ответы на вопрос «как», но
оно не может дать ответа на вопрос «почему». Правда философия и
примыкающая к ней психология, признавая в человеке абсолютно—
свободную волю, могли рассматривать всякое последствие человече-
ского действования, как стоящее в причинном соотношении с «я« чело
века, но с тех пор, как наука установила, что абсолютно-свободной
воли не существует и все действия человека должны признаваться
обусловленными теми или иными внешними влияниями и воздей-
ствиями в настоящем или прошлом, исчезла почва и для признания
в результатах действия человеческой личности причинного их соот-
ношения с самой личностью.
Задаваясь вопросом, дана ли сила не как количество движения,
а как нечто, приводящее в движение в чистом опыте, Авенариус
отвечает, что силу никогда и нигде воспринять не удавалось, в том
единственном случае, где мы воспринимаем силу, мы воспринимаем ее не
как движущее начало, мы имеем в виду наше ощущение силы. «Но
это последнее чувствуется нами, как нечто сопутствующее, но не
вызывающее движения наших членов». Мы не знаем также из опыта
о необходимости движения, ибо, если не знаем силы, то не знаем и
принудительной необходимости, обусловливаемой только силой.
Опыт показывает только следование одного за другим, но в опыте
не дано ни необходимости, ни произвола. Поэтому, считая, что понятие
«причинности» предполагает и силу, и необходимость или «принуди-
тельность», о причинности не должно быть и речи, так как она
является тем, что «в процессе последовательности мы привносим
нашим мышлением принудительность».
Но если под причинностью понимать, что всякий процесс нахо-
дится в состоянии «последовательности к определенным прежним
процессам» т. е. выражает мысль о непрерывности всего происхо-
дящего в мире, то в этом смысле это понятие имеет право на суще-
ствование.
Остается логика, в которой вывод является следствием из сопо-
ставления двух посылок. Но в сущности и здесь мы имеем дело не
с отношениями следствия к причине и обратно, а лишь одно посто-
янство соотношения, в котором вывод или результат неизбежен при
данном сопоставлении посылок. Это говорит только за безусловное
соотношение одних данных с другими, но ничуть не более.
Здесь причина и следствие являются в сущности не чем иным,
как двумя фазами одного и того же процесса, различающимися лишь

507

во времени. Дело, таким образом, идет в сущности о постоянном
соотношении в виде последовательности двух явлений при одина-
ковых условиях. В этом смысле причинное соотношение понимает и
Дж. Ст. Милль: «причина есть сумма тех положительных и отрица-
тельных условий, за которыми, раз они даны, следует непременное
последствие». Физик Р. Майер в Mechanik der Wärme говорит о при-
чинном соотношении, как о феноменальных формах одного и того
же предмета. «Подобно тому, как первым свойством причин является
их неуничтожаемость, так и вторым свойством является превра-
щаемость, т. е. способность принимать различные формы. Эту спо-
собность не следует понимать в смысле метаморфозы; причина неиз-
менна, но сочетание ее отношений изменчиво. Мы находим здесь
количественную неуничтожаемость и качественную превращаемость».
Понимаемый в таком смысле принцип постоянного соотношения
есть всеобщий закон, ибо всякое вообще явление стоит в зависимом
соотношении с теми или другими явлениями. Нет в мире ничего,
что бы было независимо ни от чего. Уже в механике два тела, бу-
дучи сцеплены между собой непрерываемой связью, находятся в зави-
симом отношении один от другого. С другой стороны, физика нам
говорит, что везде там, где освобождается энергия, переходя в ра-
боту, получается изменение внешнего мира, находящееся в зависимом
соотношении с освободившейся энергией. То же самое мы имеем и
в химии.
Всякое сложное тело, в сущности, находится в зависимом со-
отношении с другими телами, его окружающими, и всякая химиче-
ская реакция находится в зависимом соотношении с химической энер-
гией тел, между которыми происходит эта реакция. В конце кон-
цов все явления внешнего мира, как результат проявления энергии,
находятся по отношению друг к другу в зависимом соотношении,
ибо одно явление вытекает из другого, как неизбежное его послед-
ствие. Таким образом, стечение известных условий приводит неиз-
бежно к определенным последствиям, которые, вследствие этого, мо-
гут быть предвидены и учитываемы вперед. Отсюда особая важность
этого закона.
Все естествознание опирается на этот закон зависимости
явлений, который проникает также всю математику и астроно-
мию и на котором, как мы упоминали, зиждется и наука, име-
нуемая логикой с ее силлогизмами, в которых выводы являются не-
избежным результатом обусловливающих их посылок. В рефлексо-
логии мы имеем также безусловную зависимость всех явлений друг от
друга, как и во всем естествознании. Сочетательный рефлекс является
результатом сочетания двух раздражений, одного рефлексогенного и

508

другого стороннего, нерефлексогенного. Торможение этого рефлекса,
в свою очередь, стоит в зависимости от внешних или внутренних
влияний, развивающихся при определенных условиях. То же следует
сказать и про дифференцирование и избирательное обобщение и
целый ряд других зависимостей, устанавливаемых рефлексологией1).
Закон постоянного соотношения одинаково имеет непосредствен-
ное значение и к надорганическому миру в форме общественных
явлений, ибо после работ Quetelet и других, обосновавших стати-
стику, можно говорить с положительностью о закономерности этих
явлений во всех вообще случаях. Вообще не может быть ничего в обще-
ственной жизни, не обусловленного теми или иными влияниями. Если
последние нами не всегда раскрываются и познаются, то все же они
существуют и могут быть раскрыты в будущем, иначе пришлось бы
признать вмешательство в эти явления каких-то особых сверхъесте-
ственных сил, что вообще недопустимо с научной точки зрения.
Мало того, можно сказать определенно, что вообще не могло бы
существовать ни одной науки, если бы не было закона постоянного
соотношения явлений, и, наоборот, если бы где-либо раскрылась такая
область для человека путем какого-либо откровения, то опреде-
ленно можно сказать, что там для науки не было бы места.
Закон эволюции.
Закон эволюции ныне признается почти всеми, как закон не-
зыблемый, которому обязан своим развитием весь познаваемый
нами мир.
Если мы примем во внимание, что из более простых азотистых
соединений ныне получаются более сложные, приближающиеся по своим
свойствам к белковым соединениям, т. наз. полипептиды (Фишер), если
мы примем затем во внимание, что элементы ныне уже перестали
быть элементами в истинном смысле этого слова и стали подвер-
гаться превращению одни в другие, если мы примем во внимание,
что с развитием учения о радиоактивности границы между веществом
и энергией уже стерты и переход от одного к другой и обратно при
известных условиях неизбежен, если мы примем, наконец, во внимание
давно установленный и постоянно наблюдаемый переход одного вида
энергии в другой, то непрерывное развитие форм во всем мире ста-
новится законом всего сущего столь же всеобщим и непреложным,
как и другие мировые законы.
1) См. В. Бехтерев. Общие основания рефлексологии, Петроград. 1918.

509

Закон эволюции представляет собою, т.-е. закон развития форм
познаваемого мира. Он гласит, что одна форма познаваемого мира
происходит из другой путем соответствующего превращения и нет
ничего такого в мире, что не возникло бы из другой предшествую-
щей формы. Звезды и солнце возникли из мировой туманности, пла-
неты возникли, как части своих солнц. Атомы, являясь производными
энергии, сложились из электронов, молекулы возникли из сцепленных
друг с другом атомов, живая клетка из молекул мертвой материи,
сложный организм из более простого путем соответственного приспо-
собления, отбора и наследственности. Вот разнообразные этапы пре-
вращения форм в их постепенном развитии, которые проходят миро-
вой процесс по закону эволюции. Однако ошибочно полагать, что
закон эволюции непременно ведет к совершенствованию. В зависи-
мости от условий формы эволюционируют и в регрессивном напра-
влении, ибо звезды возникают и затем чрез тот или другой период
времени потухают и гибнут, обращаясь в туманности, атомы разру-
шаются, превращаясь в энергию, как мы видим это в радие, молекулы
распадаются на атомы при химических превращениях, живая клетка
разлагается при смерти на молекулы мертвой материи, сложный
организм превращается в более простой, как это мы имеем в раз-
витии паразитического мира и т. п. Но и в том, и в другом случае
одна форма сменяет другую, и новая форма является прямым следствием
ей предшествующей. В этом сущность закона эволюции.
Необходимо, однако, заметить, что по существу понимания за-
кона эволюции имеются некоторые разноречия в научной литературе.
По одной теории эволюционный процесс имеет циклический ха-
рактер, ибо он дает ограниченное число форм, которое, завершив
определенный цикл, начинает возобновляться, как бы повторяя прой-
денные ранее превращения. Дело идет в этом случае о круговращении
ряда мировых изменений, которые, закончившись определенной фор-
мой, начинают снова первую форму и т. д. Эта циклическая теория
эволюции поддерживалась рядом видных авторов, в числе которых мы
упомянем о Вико, Лебоне, Бланки и др. Эта теория была вполне
ясно высказана, между прочим, еще Экклезиастом в следующих вы-
ражениях: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет де-
латься, и нет ничего нового под солнцем» (Экклезиаст, гл. I). Позд-
нейшие авторы, как, напр., Лебон, понимают процесс эволюции со-
стоящим из периодической смены двух фаз—сгущения энергии в
атоме и из расходования этой энергии путем разложения атомов в
эфире. Начало возникновения вещей, без сомнения, только повторе-
ние старого. Ничто не позволяет думать, что вещи впервые суще-
ствуют так же, как нельзя допустить, что они навсегда исчезают и

510

больше не возникают» (Лебон. Эволюция материи. Спб. 1909). Вико,
применил циклическую форму эволюции к социальному миру, при-
знавая, что периоды в жизни обществ проходят три стадии,—боже-
скую, героическую и людскую, после чего начинают снова с боже-
ской, хотя и видоизмененной.
Другое понимание закона эволюции представляет все процессы
в форме неповторяющихся превращений. В этом случае дело идет
о превращениях не в форме замкнутого круга, а в форме всякой
другой линии, не представляющей ни в одном пункте повторения
прежнего своего положения, и каждое превращение эволюционного
характера является новой, небывалой еще формой.
Не входя по существу этих разноречий, заметим, что эволюция
ничуть не исключает воспроизведения прошлых форм, обычно она
даже их предполагает или, точнее выражаясь, допускает, но всегда в
ином виде, тождества же прошлого быть не может. В этом случае
можно представлять себе процесс развития не в форме прямой или
круговой линии, а в форме спирали.
В свое время Спенсером была дана формула эволюции, основан-
ная на материалистическом воззрении. По этой формуле: «эволюция
есть интеграция вещества, которая сопровождается рассеянием дви-
жения и в течение которой вещество переходит из состояния не-
определенной бессвязной односторонности в состояние определенной
связной разнородности, а сохраненное веществом движение претер-
певает аналогичное превращение» Таким образом, процесс эволю-
ции состоит в интеграции и дифференциации. Признавая существо-
вание и того и другого процесса, мы думаем, однако, что эта формула
не выражает не только самого существа, но даже всех внешних форм
эволюционного процесса. Напр., эволюция паразитического мира с реду-
цированием органов дает как раз процесс обратный дифференциации.
Также и в неорганическом мире мы имеем противоречие этой
формуле хотя бы в явлениях радиактивности. Если атомы радия раз-
лагаются, излучая энергию, то здесь опять-таки дело идет о пере-
ходе вещества из состояния связной разнородности в состояние без-
связной однородности. С энергетическим учением формула Спенсера
окончательно утрачивает свое значение. По Оствальду эволюция за-
ключается «в переходе свободной энергии в связанную, которая с
этого момента становится неизменной и неспособной к какому бы то
ни было превращению» 2). Но и этой формуле противоречит то же
1) Спенсер. Основные начала. Р. пер. Рубакина, стр. 237.
2) Annales de l’institut international de Sociologie. Paris. 1913. T, XIV,
стр. 375―377.

511

явление радиоактивности, где дело идет как раз об освобождении
энергии из связанного состояния в свободное.
Известный социолог Тард (Соц. Законы. Спб. 1901) развил в
свое время свою теорию эволюции. По нему «природа не имеет
цели, по отношению к которой все остальное было бы средством, но
есть бесчисленное множество целей, стремящихся утилизировать одна
другую». Мировой процесс состоит в беспрерывном и неповторяю-
щемся движении вперед с постоянным творчеством нового, вследствие
борьбы бесконечно малых монад, лежащих в основе всех видимых
вещей.
Самое движение вперед происходит путем трех основных спо-
собов: повторения, противоположения и приспособления. Несмотря
на однообразие этих способов при разнообразии бесконечно-малых
монад, процесс приводит к различию путей, по которым идет эволю-
ция. Она идет не одним способом и не ведет к одной цели, как
думали Кант и Спенсер, а идет разнообразными путями 1).
При первоначальном развитии теории эволюции, созданной Дар-
вином для органического мира и распространенной Спенсером на
область неорганического и надорганического мира, предполагалось,
что эволюция представляет собою постепенный и непрерывный пере-
ход от нисших форм к высшим, более сложным и совершенным. Но
не говоря о том, что эволюция ничуть не предполагает собою обя-
зательно совершенствование форм, самое понятие эволюции в позд-
нейшее время претерпело соответственное изменение. Прежде всего
Марксу удалось показать по отношению к социальному миру, что
социальная эволюция не идет путем постепенного изменения, как
полагал Спенсер, а она протекает три ряда форм, из которых каж-
дая является продуктом исторических условий среды. С изменением
последней разлагается и соответствующая ей форма, на место кото-
рой возникает новая форма. Таким образом, он показал, что эволю-
ция идет путем разложения старых форм, сменяемых новыми, возни-
кающими на место старых, а не путем постепенного превращения
старых форм в новые. Иначе говоря, в процесс эволюции вводится
неизбежным образом революционный процесс при каждой смене одной
формы другой.
Дальнейший переворот в эволюции органического мира, как по-
степеннаго превращения форм, был нанесен теорией мутаций де-Фриса.
1) По Новикову сущность эволюции заключается в установлении подвиж-
ного равновесия. Но если принять во внимание, что весь мир есть подвижное
равновесие, то формула Новикова тем самым утрачивает свою определен-
ность.

512

Эта теория предполагает, что развитие растительного и живот-
ного мира происходит не путем малых изменений, подхватываемых
естественным отбором, а путем внезапного образования новых
форм, вызванных особыми причинами. Дело идет, таким образом,
об истинном творчестве новых форм, которого ранее не предпо-
лагалось.
Некоторые из биологов говорят также о внезапной смене ин-
стинктов в мире животных с возрастом одной и той же особи
(В. Вагнер и др.).
Особенное развитие новые взгляды на эволюцию в последнее
время получили в философских воззрениях Бергсона. Как бы ни отно-
ситься к существу взглядов этого философа, он, во всяком случае, явился
отражателем тех умов, которые не мирятся ни с постепенностью
творения форм, ни с роковой силой внешних влияний. Его «жизнен-
ный порыв» (élan vital), являющийся актом свободного творчества,
касается всех вообще вещей, начиная с минералов и кончая чело-
веком, и создает внезапно, вне зависимости от среды особые формы
в различных областях мирового процесса. Дело идет здесь о так наз.
творческой эволюции.
Согласно Бергсону, в эволюции дело сводится к беспрерывному
творчеству, «жизненному порыву» (élan vital) с неиссякаемым запасом
сил и энергий. Надо при этом иметь в виду, что «жизненный порыв»
автор сводит к свободной и волевой творческой деятельности, для кото-
рой может быть соответственно название Бога. В процессе этой непре-
рывной творческой деятельности и создаются те или другие вещи,
которые, в сущности, представляют собою временное ослабление и
даже перерыв творческой деятельности. Исходя из одной точки,
этот порыв распространяется во все стороны по радиусам, превра-
щаясь в колебание на месте и создавая этим самым ряд вещей в виде
неорганического и органического мира с его растениями и живот-
ными, как существами автоматическими, лишенными творческих по-
рывов. Однако, в лице человека творческий импульс проник беспре-
пятственно, вследствие чего существо человека является высшим во-
площением творческого порыва. Порыв вылился, таким образом, в два
потока, представленные в органическом мире растительным и живот-
ным царством, причем в самом животном царстве творческая эволю-
ция направилась, с одной стороны, по пути инстинкта (как, напр., у
суставчатых), с другой стороны, по пути интеллекта (напр., у человека),
который характеризуется «способностью изготовлять» и пользоваться
орудиями неорганического мира в противоположность инстинкту, как
способностью пользоваться и даже создавать орудия самого орга-
низма.

513

Нет надобности останавливаться на метафизичности основ этого
учения, ускользающих от научного анализа.
Наконец, в позднейшее время возникает в социологии синдика-
лизм, который вопреки прежним взглядам, что насилие не ведет ни
к чему, за исключением случаев, когда старый строй тоже разло-
жился или находится в состоянии разложения и нужен лишь толчек,
чтобы его свергнуть и заменить новым, утверждает, что насилие, как
действие, создает «духовный» толчек, который, будучи свободным и
непредвиденным, может осуществить новую общественную форму, не
сообразуясь с определенным стадием общественного развития. Таково
учение Жоржа Сореля. Если иметь в виду такие исторические собы-
тия, как Петровские реформы на Руси и позднейшее развитие больше-
визма, то нельзя отрицать возможности революционной перестройки
государств, в смысле учения синдикалистов.
Как бы то ни было, первоначальное понятие эволюции ныне
радикально изменилось до такой степени, что некоторые из авторов
склонны отрицать существование самого закона эволюции, и, конечно,
в старом смысле, в смысле Дарвина и Спенсера, его уже нет. Но
если этот закон формулировать в том более широком виде, как это
было сделано нами выше, то новые научные взгляды лишь видоизме-
няют понятие эволюции, ничуть не уничтожая закона развития но-
вых форм из старых; безразлично, будем ли мы иметь дело с цикли-
ческим революционным процессом К. Маркса, с мутациями де-Фриса
или с жизненным порывом Бергсона.
Я полагаю, что к выделению этих явлений из закона эволюции
вообще нет достаточных оснований и именно потому, что за этими
резкими сменами кроются стоящие в прямой связи друг с другом из-
менения тех внутренних процессов, которые лежат в основании этих
внешних изменений. Если в социально-экономической среде мы имеем
замещение одного изобретения другим, напр., керосинового освещения
газовым, газового электрическим и т. п., то, казалось бы, здесь дело
идет о смене, не имеющей эволюционного процесса. Но в этом случае
мы имеем приложение изобретений различного характера к одной и
той же цели и только, каждое же изобретение само по себе во всех
решительно случаях эволюционирует из другого, ему предшествующего.
В конце концов, то же следует сказать и про все другие вне-
запные и бурные превращения в развитии тех или других форм не-
органического, органического или надорганического мира. Если эволюция
идет не всегда постепенно, а в известных случаях взрывами, т. е.
революционно, то это ничуть не значит, что за этим нет действи-
тельных причин в прошлых формах и нет с ними прямого соотно-
шения новых форм, как желают думать некоторые. Дело идет, оче-

514

видно, о постепенном накоплении внутренних сил, которые подгото-
вляются ранее и которых проявление, вследствие тех или других
условий, задерживалось, благодаря чему при благоприятных условиях
они и прорываются наружу более или менее бурным образом в форме
революционного кризиса.
Во всяком случае, и приняв во внимание новые научные данные
в отношении развития, необходимо признать, что процесс эволюции
состоит в беспрерывном превращении одних форм бытия в другие
формы бытия, то более медленно, то более бурно путем перехода
свободной энергии в связанное состояние и, наоборот, из связанного
ее состояния в свободное и из одного вида энергии в другой ее вид
под влиянием тех или других скрытых или явных внешних или вну-
тренних сил. Поэтому А. Лориа 1) совершенно прав, говоря следующее:
«Крестьянские бунты, революции Англии и Франции, религиозные
войны, восстания пролетариата и рабов являются внезапными и не-
предвидимыми событиями лишь в глазах невежественной толпы, схва-
тывающей одну внешнюю сторону фактов и не спрашивающей больше
ни о чем; но для историка-исследователя, отыскивающего глубокие ис-
точники явлений, все эти кризисы являются следствием, эпилогом или
зрелым плодом долгой подготовительной работы непрерывно действую-
щих сил. Отсюда, с одной стороны, возможность эволюционного пред-
видения, правда отрицаемого новыми теоретиками, но составляющего
наиболее блестящий положительный результат в этой области мысли;
отсюда же, с другой стороны, и совершенная невозможность произ-
вольных революций, неподготовленных необходимым течением вещей,—
невозможность, которую также отрицают новые теоретики, но кото-
рая составляет один из наиболее достоверных результатов всеобщего-
опыта».
Говорить же о целях природы, хотя и заманчиво, но ненаучно.
Говорить о всемогущем «жизненном порыве», в котором человек яв-
ляется высшим воплощением этого жизненного порыва, является крайне
самоутешительно, но столь же гипотетично и ненаучно, как и до-
казывать, что Бог—создание веры—является творцом вселенной.
Однако, в процессе связывания и освобождения энергии мы
встречаемся с постоянным осложнением и созиданием новых форм
взаимоотношения энергий в виде творческих актов большей или
меньшей сложности.
Если мы обратимся теперь к выяснению проявления эволюцион-
ного процесса, то необходимо прежде всего указать, что все небесные
1) А. Лориа, Последняя эволюция теории эволюции. Новые идеи в
социологии № 3, 1914 г. стр. 40—41.

515

тела подчинены тому же закону развития, но в точности еще не
выяснены этапы этого развития. Известно несколько гипотез в от-
ношении этого развития. Кантовская гипотеза происхождения нашей
солнечной системы из некоей туманности с вращательным движением,
которая под влиянием центробежной силы разделилась на кольца,
впоследствии сгущавшиеся в газообразные сферы (туманности), причем
и последние разделились, в свою очередь, на кольца и сгустились за-
тем в спутники, ныне не признается удовлетворяющей научным
требованиям, несмотря на то, что эта гипотеза была впоследствии
развита и видоизменена Лапласом, допускавшим принцип сохранения
площадей.
Другие высказывали гипотезы, по которым туманности явля-
ются ничуть не начальным состоянием будущих солнц, ибо солнце,
привлекая к себе планеты и увеличиваясь в своей массе, будет все
больше и больше разгорячаться, а вследствие все большего и боль-
шего обращения в пары его химических веществ газообразная обо-
лочка солнца должна становиться глубже. Затем, превратившись в вид
планетной туманности, в конце концов, вся масса может обратиться
в пары и, может быть, даже, как предполагают, внезапным взрывом.
Следствием может быть образование спиральной туманности, а при
дальнейшем охлаждении она может оказаться в виде рассеянной ту-
манности. По этой гипотезе, как видно, состояние туманности яв-
ляется конечным, а не начальным стадием в развитии солнц.
Очевидно, лишь будущие астрономы скажут свое окончательное
слово об эволюции миров, мы же пока должны довольствоваться положе-
нием, что и солнечные системы подвержены закону эволюции и что они
не имеют ничего постоянного, ибо их кажущаяся постоянность есть, в
сущности, непрерывная изменчивость и эволюционирование. Уже из
вышеизложенного ясно, что атомы элементов явились далеко не пер-
вым актом мировой эволюции. Постепенное уплотнение рассеянных
масс туманностей, по всей вероятности, и дало обоснование для форми-
рования современных мировых светил. Но уплотнение с их остыванием
шло дальше, и результатом этого уплотнения явились атомы вещества,
которые с усилением уплотнения увеличивались в своем атомном весе,
приобретая все большее и большее количество корпускул, распола-
гающихся в шарах положительного электричества, а это приводило
к соответственному увеличению числа электронов, вращающихся по
орбитам вокруг центрального ядра, служа к образованию новых эле-
ментов. Аналогичным образом и различные атомы служат к образо-
ванию молекул сложных тел, как двух, так и многоатомных групп. И
опять эволюция химических соединений шла сообразно с космическими
условиями по пути усложнения, начиная от парноатомных соединений

516

до наиболее сложных многоатомных образований. Искусственные
условия, создаваемые человеком в химических лабораториях, еще
пополняют эти шаги эволюции, приводя к образованию целого ряда
новых, не встречающихся в естественных условиях физических соеди-
нений. В конце концов, пополнение молекул все новым и новым коли-
чеством атомов с их различной перегруппировкой приводит к обра-
зованию многих тысяч форм соединений, характеризующихся различ-
ными свойствами.
Дальнейшее усложнение сводится к образованию дисперсий,
возникновение при неизвестных пока условиях живой протоплазмы
или образованию грануль, клеток и клеточных колоний в форме
организмов.
Установленное мною понятие соотносительной деятельности устра-
няет существенное различие между реакциями на окружающий мир выс-
ших организмов и нисших организмов в виде т. наз. таксисов и тро-
пизмов и даже между реакциями животного мира и реакциями расти-
тельного мира. Но реакции растительного мира, в свою очередь, мно-
гим ли отличаются от реакций т. ваз. мертвой или неживой материи.
Да и по существу дела, много ли разницы между тем, когда сверты-
ваются лепестки цветка под влиянием холода и тем, когда жидкое
тело под влиянием той же причины превращается в твердое состояние.
И там и здесь дело идет о реакции на низкую температуру, в одном
случае в виде оборонительного рефлекса живого организма, в другом
случае путем механического рефлекса с оборонительным же характе-
ром вещества мертвой природы. Когда по стволу чувствительного
растения мы ударяем каким-либо твердым телом, листья его повянут,
что обусловливается молекулярными изменениями, распространяющи-
мися по растению, но и любой металлический шар от удара съежится,
хотя бы временно, что также зависит от молекулярных измене-
ний, происходящих внутри шара. Опять же, где грань между одним
явлением и другим. Если на более высоких ступенях развития живых
существ мы не затрудняемся найти и установить критерии, отли-
чающие живое от неживого, то в нисходящих этапах органичес-
кого мира мы уже имеем такие переходы, которые сглаживают
существенные отличия живого от неживого—тем более, что и слож-
ность организации живого существа, его формообразования и роста
опять таки не дают опорных пунктов для безусловного отличия одного
от другого. Отсюда ясно очерчиваются пути для развития органического
мира из неорганического, которое и могло осуществиться при соот-
ветствующих условиях.
Закон эволюции для органической природы был признаваем еще
Ламарком, но был обоснован позднее Спенсером на основании данных

517

из области неорганического и органического мира и оконча-
тельно закреплен в биологии Дарвином созданием теории естествен-
ного отбора.
В связи с законами эволюции происходит факт рождения и смерти,
благодаря которым становится возможным постоянное обновление и
развитие всего сущего в мире. Если мы можем утверждать, что в
мире ничто не исчезает бесследно, согласно закону сохранения энер-
гии, то также точно мы имеем возможность утверждать, что в мире
все подвергается развитию путем превращения форм — медленного
или быстрого безразлично, и в этом заключается сущность закона,
эволюции, которому подвержено все в мире, начиная с образо-
вания атомов.
Правда, и до сих пор высказываются сомнения относительно
всеобщности закона эволюции. Не говоря о явлениях мутаций, будто
бы несовместимых с законом эволюции, по А. Линчу, напр., закон
эволюции, это—в лучшем случае направляющая формула для изучения
природы; эта формула, однако, сама по себе крайне неопределенна,
так как она не объясняет случаев возврата или атавизма (А. Линч,
Вестн. Знания № 111—12 стр. 653)».
Но случаи возврата объясняются, как мы знаем, законом вос-
произведения. С другой стороны, закон эволюции, как мы уже гово-
рили, ничуть не требует на самом деле вполне равномерного и по-
следовательного развития. Он говорит лишь о том, что одна форма
всегда развивается из другой формы, ей предшествующей, путем
достижения более частного и в то же время более соответствующего
приспособления, причем вновь развившаяся форма не должна быть
непременно более сложной формой и более совершенной по сравнению
с той, из которой она развилась.
С нашей точки зрения, закон эволюции настолько прочно
установлен в биологии, что здесь нет даже надобности подробно
останавливаться на этом пункте.
Заслуживает внимания, однако, следующая историческая справка:
философы субъективисты, как известно, устанавливали существование
глубокой и непроходимой пропасти между человеком и животным
в отношении развития умственных способностей. В этом отношении
выделялись христианские апологеты, начиная с Оригена и кончая
позднейшими христианскими теориями, которые, под влиянием рели-
гиозных воззрений, выдвигали антропоцентрический взгляд, утверждая
что «бессмысленная» тварь создана исключительно для человека, и,
если одни из этих тварей предназначены для того, чтобы приносить
непосредственную пользу человеку, то другие, как все вообще дикие
звери, созданы для того, чтобы человек мог изощрять воспринимаю-

518

щие аппараты и развивать мыслительные способности (Ориген)
Сами* же животные будто бы лишены как ума, так и воли, представляя
искусные механизмы, приводимые в действие Творцом при посредстве
природы. Этим взглядом проникнуты все вообще христианские бого-
словы. Однако, между последними составляет поразительное исклю-
чение Еп. Валерий из Элизы в Сирии, который, живя во 2-й поло-
вине IV века, допускал вместе с Эмерсоном, что неуловимая цепь из
бесконечного числа звеньев соединяет первое создание с последним
и что червь, «стремясь стать человеком, восходит вверх по всей
спирали форм». Таким образом, уже за 11/2 десятка веков до
Спенсера и Дарвина был возвещен в совершенно конкретной форме
закон эволюции органического мира, признаваемый ныне, как непре-
ложный вывод науки.
Существенно важным представляется выяснить, в какой мере
закон эволюции применим для той деятельности организма, которую
мы называем соотносительной. И вот что здесь мы имеем. Если рас-
сматривать этот вопрос с субъективной стороны и иметь в виду так
называемые сознательные процессы, пользуясь при анализе методом
самонаблюдения, то мы не можем установить здесь существования
закона эволюции, потому что наши воспоминания не восходят
дальше 2-3-летнего возраста, и притом относящиеся к этому возрасту
воспоминания представляются вполне отрывочными и далеко не-
точными, а по отношению к вопросу о филогенетическом развитии
сознательных процессов и совершенно неприменимыми. Но дело
представляется в совершенно ином свете, коль скоро вопрос рас-
сматривается с строго объективной точки зрения, которая предметом
своего исследования имеет внешние проявления человеческой личности.
Эти последние, согласно рефлексологии, состоят 1) из прирожденных
или наследственных рефлексов, которые, в свою очередь, состоят из
обыкновенных рефлексов экзогенного происхождения и «инстинктов»
или рефлексов эндогенного происхождения, иначе наследственно-орга-
нических и 2) из приобретенных рефлексов, к которым мы относим
высшие или так называемые сочетательные рефлексы. На основании
точно выясненных данных рефлексологии следует признать, что при-
обретенные или высшие рефлексы развиваются из наследственных или
прирожденных рефлексов экзогеннаго или эндогенного происхождения
путем их воспроизведения при любом раздражении, связанном путем
повторных сочетаний с основным рефлексогенным раздражением. Благо-
даря последнему это раздражение приобретает новое свойство вызывать
рефлекс, каковым оно раньше не обладало. Ныне это не только
факт, добытый наблюдением над возникновением так наз. естествен-
ных сочетательных рефлексов, но и факт, добытый на основании ла-

519

бораторных опытов с воспитанием искусственных сочетательных реф-
лексов 1).
Таким образом, с строго объективной точки зрения механизм
развития высших рефлексов, совокупность которых и составляет
соотносительную деятельность в ее высших проявлениях, является
вполне выясненным в смысле их эволюции из обыкновенных рефлексов.
Мои наблюдения, производимые над младенцем со дня рож-
дения, показали, как в действительности возникают высшие или со-
четательные рефлексы из обыкновенных в младенческом возрасте,
благодаря чему можно было воочию проследить постепенное развитие
соотносительной деятельности из обыкновенных рефлексов 2).
Наконец, и надорганический мир или мир общества эволюцио-
нирует в связи с подражательной деятельностью отдельных индивидов.
На чем основано общение между индивидами, как не на подражании,
свойственном каждому индивиду в отдельности. Явление подражания
и роль его в общественной жизни были подробно изучены Тардом
в его книге «Законы подражания», а мной была изучена роль в обще-
ственной жизни близкого ему по характеру явления, называемого
внушением, в книге под заглавием: «Внушение и его роль в обще-
ственной жизни». (Спб. 3 изд.).
Но общественная эволюция осуществляется не одним процессом
подражания и внушения, но и открытиями и изобретениями, которые
являются результатом творчества отдельных индивидов и служат
нредметом подражания. В конце концов, в общественной эволюции
дело сводится к обобществлению творческой деятельности отдельных
лиц, и, следовательно, мы имеем здесь дело с таким же, в сущности,
эволюционным процессом, как и в случае эволюции соотноситель-
ной деятельности отдельных индивидов, ибо само обобществление
есть лишь дальнейшее развитие индивидуального фактора в форме
подражания.
По Мертийе, европеец четвертичного периода характеризуется
чисто детской непредусмотрительностью, ибо он вырезывал орна-
ментные изображения на приготовляемой утвари до ее отделки, вслед-
ствие чего портилось само художественное произведение.
Привязанности у этого первобытного человека было настолько,
что своих покойников он просто бросал без всяких погребальных
обрядов и ни одно из его изображений не носит религиозного
характера.
1) В. Бехтерев. Объективная психология. Спб.
Он же. Общие основания рефлексологии. Петроград. 1918.
2) В. Бехтерев. Вестн. Психологии. 1912.

520

Очевидно, что на этой ступени развития не могло быть и
сложного социального строя. Надо думать, что дело шло в этом
случае лишь о небольших кочующих ордах на подобие того, как
живут, напр., антропоидные обезьяны.
Далее, археология установила прочно тот факт, что самые
древние народы, каких знает история, являются потомками доистори-
ческих дикарей, которые, в лице последних представителей, жили еще
возле них и которые являются потомками четвертичного и третичного
периодов. Далее установлено, что как в отношении индустрии, так и
образа жизни доисторического человека и современных нам дикарей
существует большое сходство, откуда следует, что наши теперешние
дикари воспроизводят собою первобытного доисторического человека.
Весь дальнейший прогресс человечества подчиняется тому же
закону эволюции. Каннибализм, рабство, феодализм, капитализм —
вот этапы той эволюции цивилизации, которую прошло человечество
со времени выхода своего из дикарского состояния. Каждая из этих
ступеней является прогрессом по отношению к пред идущей и пере-
житком для последующей ступени. На смену капитализма, в свою
очередь, идет современный социализм, который, очевидно, представляет
собою ничуть не последний этап человеческой цивилизации.
В дикарском периоде пленник уподоблялся пойманной дичи,
которая пригодна только для еды, и потому каннибализм практико-
вался, как нечто вполне законное и даже неизбежное; но наступил
момент цивилизации вместе с развитием земледелия, когда челове-
ческий труд стал цениться дороже человеческого мяса, и тогда ока-
залось, что убивать и поедать пленника представлялось невыгодным
и даже прямо убыточным. Его с гораздо большею пользою можно
было использовать, как вьючное животное на тяжелых работах, откуда
и возникло рабство, в происхождении которого играли роль также и
экономические условия. Но современем держать раба оказалось уже
невыгодным, ибо его надо было содержать самого и при том даже в
такое время, когда работы для него не находилось или было мало.
Естественно, что стало более выгодным воспользоваться трудом людей,
ставящих себя только под защиту господина и взамен того ему обя-
занных отплачивать натурою. Таков феодализм. Наконец, когда в за-
щите не стало необходимости и в то же время свободных рук, пред-
лагающих свой труд, оказалось более чем достаточно, на место фео-
дализма явился капитализм, который в свою очередь изживает себя
точно таким же образом.
Вообще социальный строй постоянно и непрерывно эволюциони-
рует от первоначального семейного и родового патриархата до обще-
ственного и государственного строя, при государственном же строе

521

первоначальная кастовая организация эволюционирует в сословную,
сословная эволюционирует в экономические группы—рабовладель-
чество, феодализм, цехи, а с развитием фабричного дела экономи-
ческие группы, в свою очередь, подвергаются дальнейшей эволюции
в виде пролетариата и работодателя в лице капиталиста. Затем на
наших глазах происходит эволюция капиталистического строя в дру-
гие формы соотношения рабочего и работодателя путем национа-
лизации крупной промышленности, операции.
Вместе с этим происходит соответственная эволюция личности,
которая, будучи первоначально совершенно подавленной кастовым
устройством и социальным рабством, с развитием же капиталистиче-
ского строя—экономическим рабством, постепенно освобождается от
навязанных ей пут, выходя на дорогу свободного самоопределения
при условии координации ее действий с данным общественным
укладом.
Заметим при этом, что всякий прогресс человечества заключается
не в совершенствовании внешних форм, а в совершенствовании лич-
ности. Поэтому в революционное время все старые формы разру-
шаются, но кончилась революция и опять оживают те же старые
формы или формы, сходственные С ними, и это потому, что не был
уничтожен корень старых устоев жизни в самой личности, вследствие
чего пронесшаяся революционная буря оставляет далеко не столько
следов, как можно было бы думать с самого начала.
Эволюция происходит и в науке, и в искусстве, и в нравствен-
ности. Процесс знания есть эволюция науки. Когда одна научная
система сменяется другою, когда одно научное построение вытесняет
ранее существовавшее, мы имеем процесс эволюции.
Искусство тоже эволюционирует. Возьмите первобытную музыку
и живопись современного дикаря или музыку и живопись народов,
живших на заре цивилизации, и музыку и живопись современных
культурных народов, и вы должны признать, что между этими двумя
крайними полюсами прошел огромный ряд промежуточных фаз, кото-
рые постепенно приводили искусство к все большему и большему
совершенствованию.
Вместе с эволюцией самой человеческой личности со времени
доисторического периода и до современного периода нельзя отри-
цать и эволюции нравственного его поведения, если вспомнить, что
на заре цивилизации, как и у некоторых дикарей, людоедство со-
ставляло и составляет правило жизни и что бывшее рабство отжило
свой век. Правда, человек нашего времени не может похвастать
своей нравственностью, вводя экономическое рабство, ведя войны и
допуская разбои и грабежи, но эта степень нравственности есть, не-

522

сомненно, переходная ступень к нравственности более высокой, какою
должна быть нравственность в будущем.
Исследования показывают, что эти различные фазы нравствен-
ной эволюции развиваются последовательно, сменяя постепенно одна
другую. Но при этом корни нравственности должны проникать
в глубь животного существа. Основанием ее является привязан-
ность к потомству, необходимая для сохранения вида. И хотя
дикари, как и животныя, съедают иногда своих детей, но это не ме-
шает им проявлять привязанность к тем из детей, которые остались
в живых.
«Между животным состоянием, дикостью, варварством, промы-
шленной или меркантильной цивилизацией, говорит М. Летурно, не-
существует глубоких рвов. Каждая среда связана с предыдущей. Она
зарождается в ней и носит в себе, в свою очередь, зародыши после-
дующей. Нет народа, который на известной ступени своего развития
не сохранил бы следов полуживотной и полудикарской нравствен-
ности». «Более того, спустя много времени после того, как в нравах
народов совершилась глубокая эволюция, у многих отдельных инди-
видов можно найти без малейшего затруднения характерную черту
или характерные черты предыдущих стадий развития» 1). А это
все и подтверждает закон эволюции в развитии человеческой циви-
зации.
Нет надобности говорить, что и право подчиняется тому же
закону эволюции. Начинаясь обычаями и «неписанными» законами
(по Аристотелю), оно достигает, проходя различные этапы установки
взаимоотношений, тех более совершенных форм, которые имеются
в цивилизованных странах.
Даже и религия, несмотря на стремление ее замыкаться
в неподвижные формы, подчиняется тому же закону эволюции.
Так, на нисших ступенях развития народов господствует фетишизм,
затем возникает политеизм, позднее же всего устанавливается
монотеизм.
Что касается развития форм самого общежития, то, как спра-
ведливо замечает П. Сорокин 2), формула Спенсера сделалась теперь
простым трюизмом, особенно после работ Зиммеля (Социальная диф-
ференциация) и Дюркгейма (О разделении общественного труда).
Достаточно сравнить первобытные группы с современными государ-
ственными организациями, чтобы убедиться воочию в росте диффе-
ренциации, с одной стороны, и интеграции,—с другой. Первобытные
1) Летурно, «Эволюция нравственности» l. с., стр. 162.
2) П. Сорокин. Новые идеи в социологии № 3, 1914, стр, 136.

523

группы отличаются однородностью членов и малыми размерами самих
групп. Дифференциация социальных отношений здесь еще не прояви-
лась в более или менее заметной степени. Но с переходом к
современным цивилизованным странам нетрудно видеть постепенный
рост как социальной дифференциации, так и социальной интеграции
в смысле объединения отдельных членов в те или другие обществен-
ные группы (начиная с малых и кончая сложными общественными
организациями) и, наконец, всех отдельных групп в одно целое.
Допускается вообще, что процесс эволюции имеет направление
от более общего и менее совершенного приспособления к приспособле-
нию более частному, но более совершенному. Так, мы знаем, что боль-
шие породы земноводных, хотя и были приспособлены к различным усло-
виям среды, в большинстве вымерли, вследствие недостаточно совер-
шенного приспособления, уступив место сухопутным животным и
птицам. То же наблюдается и в отношении многих народов.
Есть основание думать, что тоже явление мы имеем и в неорга-
нической природе, ибо мы знаем ныне до 80 слишком так называемых
элементов, происшедших, несомненно, от одного общего им всем насто-
ящего элемента.
Однако, нет необходимости представлять себе, что и элементы
и более сложные химические соединения при своем образовании шли
по пути постепенного и всегда одинакового усложнения. Если имеется
основание полагать, что образование сложных соединений происходит
позднее образования атомов, послуживших для возникновения эле-
ментов, в силу того, что для образования первых космические условия
сделались благоприятными позднее, чем для вторых, то ничуть нельзя
допускать, что постепенное усложнение атомов шло по пути их
большей тяжеловесности. Возможно, что более сложные атомы, в
зависимости от условий, могли образоваться даже ранее более про-
стых атомов, ибо из более сложных путем распада могли произойти
в том или другом случае более простые атомы. Точно так же и
образование сложных химических соединений не шло непременно по
пути постепенного усложнения химических молекул, ибо мы знаем,
что одно и то же химическое тело может быть получено то путем
разложения сложных тел, то путем соединения или синтеза. Следо-
вательно, и путь образования сложных химических тел в природе в
зависимости от условий мог быть неодинаковым. То же следует ска-
зать и о более сложных комбинациях вещества до обществъ вклю-
чительно.
Так, в органическом мире следует считать общеизвестным тот
уже ранее указанный факт, что паразитические формы образовались
путем редуцирования органов более сложных форм. С другой стороны

524

и в социальных условиях менее совершенные формы в общественных
организациях, как мы знаем, проистекают иногда из более совершен-
ных форм.
Закон исторической последовательности.
Под законом исторической последовательности надлежит по-
нимать следующее: ни одно явление не может обнаруживаться в ми-
ровом процессе, ранее нежели выявятся все необходимые для него
предпосылки.
Давно стала банальной фраза в научных трактатах, что при-
рода не делает скачков, ибо везде и всюду мы встречаемся с непре-
рывной последовательностью в развитии явлений. Однако, основной
смысл этого положения до сих пор еще не выяснен в достаточной
мере, а многие с этим положением связывают не совсем правильное
представление, что в природе все развивается с известной посте-
пенностью. Однако, ныне наука имеет, как мы уже говорили выше,
неопровержимые доказательства того, что на самом деле далеко не всегда
соблюдается строгая постепенность в развитии явлений природы. Кроме
теории мутаций, другим противоречием этой постепенности служат явле-
ния атавизма, в котором природа, вопреки постепенности, делает скачки
назад. Другое дело, когда мы говорим о том, что ни одно явление
природы не наступает раньше, чем не выявились все необходимые для
него предпосылки. В этом отношении мы не видим исключения из
этого принципа во всей вообще природе. Так, образование вещества
не могло произойти раньше, нежели соотношение корпускул и шаров
положительного электричества во вселенной не привело к образо-
ванию туманностей. В свою очередь, образование молекул не могла
осуществиться раньше, чем образовались атомы, входящие в состав
данных молекул. К тому же предварительно образования молекул
должны были создаться на земле и соответствующие условия, благо-
приятствующие данному химическому соединению. Далее, органические
соединения не могли образоваться раньше простых соединений, вхо-
дящих в них, как составная часть, и раньше соответственных условий,
благоприятствующих этим сложным соединениям, а организованная
живая материя могла появиться лишь при условии определенного кон-
структирования органического вещества в форме гранули и клетки.
Что касается развития различных пород растительного и жи-
вотного царства, то не может подлежать сомнению, что они могли
явиться на свет путем изменчивости и эволюции не ранее, как для
них создались соответствующие условия окружающей природы. Таким

525

образом, водяные животные не могли появиться ранее, нежели по-
явились на земле водяные осадки в виде океанов, морей и озер с
реками. С другой стороны, и на суше, как показывают вымершие
животныя, те или другие породы появляются вместе с теми условиями,
которые им благоприятствовали, и прекращают свое существование и
вымирают вместе с тем, как благоприятствующие им условия исчезают.
В отношении соотносительной деятельности мы имеем опять
таки проявления того же самого закона. Соха, как орудие, явилась
только после того, как привилось земледелие и была приручена ло-
шадь. Телега, как способ перевозки, могла явиться только после
того, как была не только приручена лошадь, но и усвоено механи-
ческое значение колеса. Паровая машина, как открытие, могла осу-
ществиться только после того, как была выяснена физическая роль
пара и значение поршня и т. д. Всякое вообще научное открытие
могло появиться не раньше того, как были выявлены научные данныя,
легшие в его основание. Даже эксперимент нам подтверждает тот же
самый закон, ибо сочетательный рефлекс, как мы знаем, развивается
только на почве прирожденного или наследственного рефлекса, а по-
следовательное развитие сочетательных рефлексов подчиняется закону
сцепления.
Всякий человек и всякий деятель, будет ли то в области науки,
искусства или техники, является сыном своего времени. В этом отно-
шения мы находим совершенно правильную оценку роли историче-
ской последовательности явлений, между прочим, у А. Бебеля (Бу-
дущее общество Р. П., стр. 26): «Если бы, говорит он, Гете вместо
XVIII столетия родился в IV, то при одинаково благоприятных усло-
виях развития сделался бы, вероятно, не знаменитым поэтом и есте-
ствоиспытателем, а великим отцом церкви, который, быть может, за-
тмил бы св. Августина. Если бы, с другой стороны, Гете появился на
свет не сыном богатого франкфуртского патриция, а сыном бедного
франкфуртского сапожника, то он вряд ли сделался бы великогер-
цогским министром в Веймарне, но, по всей вероятности, остался бы
сапожником и умер почтенным сапожным мастером». «Если бы На-
полеон I родился десятью годами позже, то он никогда не мог бы
сделаться императором Франции. И без войны 1870—71 г. Гамбетта
никогда не сделался бы тем, чем он сделался». «Идеи не являются про-
дуктом, который возникает в голове отдельного человека благодаря
наитию свыше, но продуктом, который зарождается в голове чело-
века благодаря общественной жизни, в которой этот человек дви-
жется, благодаря «духу времени». Аристотель не мог бы иметь идей
Дарвина, а Дарвин должен был мыслить иначе, чем Аристотель».
То же самое мы должны сказать и о надорганическом или со-

526

циальном мире. Самая общественность в биологическом мире могла
возникнуть лишь тогда, когда природа создала возможность общения
между отдельными индивидами с помощью мимики и других знаков.
Земледельческий труд мог возникнуть только после того, как яви-
лась возможность без риска пользоваться его плодами, благодаря
соответственной защите от нападения, и когда угодья земли при размно-
жении населения стали сокращаться. Рабовладельчество явилось в
период, когда земледелие стало государственной необходимостью в
то время, как безпрерывные войны давали населению класс людей в
качестве военно-пленных, который не мог быть использован в целях
государственной защиты. Средневековый феодализм является тогда,
когда разбойничество в Европе сделало небезопасным пользование
собственным трудом, вследствие постоянных разбоев. Парламентаризм
явился после развития буржуазии, как особая форма защиты от
феодализма. Современный пролетариат не мог появиться раньше от-
крытия паровой машины, сделавшей рабочего вполне зависимым от
работодателя. Социалистический строй идет ныне на смену капита-
листического после того, как благодаря эксплуатации фабричного и
заводского труда капиталистический строй достиг своего апогея, и
выявились все отрицательные стороны экономического рабства и ка-
балы, в особенности в связи с великой мировой войной.
Таким образом, всякий прогресс в процессе развития вообще, в
какой бы то ни было области, не может осуществиться иначе, как
после того, как для него будет подготовлена соответствующая почва
и необходимые предпосылки. Если этих последних не будет, то нередко
даже великое открытие окажется преждевременным, и оно не приви-
вается, ожидая своего времени. Примером может служить случив-
шаяся на наших глазах история с гипнотизмом, не менее поучитель-
ная история с менделизмом и другие.
Но закон исторической последовательности не ограничивается
только что сказанным. Дело происходит в этом случае таким образом,
что каждый новый этап развития мирового процесса происходит не
иначе, как путем воспроизведения предшествующей его стадии, но
лишь в иных условиях. Начнем с эволюции вещества. В настоящее время
можно признать аксиомой, что вещество есть производное энергии,
а самый атом вещества является центром скрытой энергии, которая
в форме такого неустойчивого вещества, как радий, беспрерывно
освобождается путем распадения ее атомов. Но энергия сама по себе
не представляется лишенной массы, как выясняется рядом исследо-
ваний, ибо, напр., лучистая энергия подвержена в той или иной
мере закону притяжения. В виду этого есть полное основание при-
знать, что физическая энергия является состоящей из невообразимо

527

тонкой раздробленной массы в виде корпускул, находящихся в беспре-
рывном движении. Атомы вещества, согласно теории Томсона, состоят
из тех же корпускул, быстро вращающихся по своим эклиптикам.
Усложнение вещества состоит прежде всего не из чего другого,
как из увеличения числа корпускул, содержащихся в атоме, чем и
объясняется увеличение атомных весов в различных элементах, на-
чиная от веса в 1,008 водородного атома и кончая весом урана
в 239. Иначе говоря, все разнообразие вещества в так называемых
первичных элементах сводится к различному содержанию корпускул.
С другой стороны, первичный атом является результатом уплотнения
массы первичной туманности, которая является производной энергии
на подобие эманации радия. И в том и в другом случае дело идет о
корпускулах, которых лишь взаимоотношение представляется раз-
личным.
В дальнейшем усложнение вещества объясняется тем, что атомы,
заряженные противоположным электричеством, комбинируются друг
с другом, образуя молекулы разной сложности, начиная от парно-
атомных до многоатомных. Таким образом, молекулы как бы воспро-
изводят строение атомов, и самые сложные молекулы воспроизводят
наиболее простые молекулы лишь с добавлением к ним нового коли-
чества атомов. Отсюда также неизбежно вытекает закон историче-
ской последовательности.
Если мы обратимся к большим массам вещества, напр., таким, как
доступные нашему исследованию миры, то опять таки мы их предста-
вляем происходящими первоначально из космической туманности, т. е
тонкой массы, происшедшей, в свою очередь, в результате взаимоотно-
шения энергии. Эти миры в форме планетных систем, двигающихся
вокруг своих светил, представляют собою как бы воспроизведение
атомов вещества в колоссальном масштабе и, очевидно, не могли обра-
зоваться раньше возникновения самих атомов.
Обращаясь к органическому миру, мы должны, в свою очередь,
признать, что все данныя научного анализа приводят нас к выводу,
что молекула живого вещества не отличается качественными особен-
ностями своего строения от молекул мертвой материи или неживого
вещества. Дело идет лишь о дальнейшем усложнении вещества в виде
большей сложности молекулярного строения и только. Эти молекулы,
в свою очередь, соединяясь и комбинируясь друг с другом, образуют
гранули, комбинации же грануль образуют клетки, а колонии клеток
образуют организмы. Последние, как и сами клетки и гранули, пред-
ставляют собою замкнутые системы сложных соединений атомов ве-
щества. Очевидно, что мы здесь снова имеем градацию воспроизве-
дения более простых форм при создании более сложных. Даже и

528

замкнутость системы, какую представляют собою гранули, клетки и
организмы, не является чем то особенным для них, а является воспро-
изведением в более сложном виде замкнутой системы, которую пред-
ставляют молекулы и атомы, образовавшиеся из взаимоотношения
корпускул и шаров положительного электричества, как учит корпу-
скулярная теория происхождения вещества Томсона.
Если мы перейдем к обществу, как дальнейшему осложнению
видимого нами мира, то мы и здесь в конце концов увидим не что
иное, как колонию организмов и, следовательно, опять таки воспро-
изведение более простых соединений в виде индивидов в том или
другом их скоплении и взаимоотношениях.
Обращаясь к историческому процессу в отношении развития
органического мира, мы знаем, что оно проходило различные этапы
в период своей эволюции сообразно определенным космическим усло-
виям земной поверхности и изменявшимся в связи с этими условиям
жизни и существования на ней живых организмов. И этот про-
цесс последовательного развития форм, как мы знаем, воспроиз-
водится каждым организмом в периоде его онтогенетического раз-
вития, на что было указано еще Геккелем. Вообще здесь оправды-
вается в полной мере закон воспроизведения, к области которого
относятся, очевидно, и явления атавизма. Даже развитие соотноси-
тельной деятельности ребенка идет по тому же пути, по которому
шло развитие соотносительной деятельности, начиная с первобытного
существования человека до наивысшего развития человеческой куль-
туры.
Обратимся теперь к реактивности окружающего мира по отно-
шению к внешним воздействиям, которую мы имеем на всех ступенях
развития вещества и организованных тел. Мы здесь будем иметь в
виду собственно механическую реактивность, оставляя без внимания
реактивность химическую. Когда дело идет об ударе одного твердого
тела о другое твердое, мы имеем реакцию, более резко выраженную
в менее твердом теле и состоящую в механическом сжатии в момент
удара, вследствие упругости, и в переходе энергии ударившего тела
в теплоту, электричество и др. формы энергии (напр., свет). Вслед-
ствие этих условий разрушительное действие удара смягчается, и си-
стема, представляемая телом, принимающим на себя удар, выдержи-
вает этот удар благодаря вышеуказанным условиям, являющимся как
бы приспособлением данной механической системы. В упругих телах
механическое сжатие и последовательное расширение ударяемого тела
представляются выраженными в особенно резкой степени, создавая вид
настоящей защитной реакции. В других случаях мы имеем механи-
ческое соотношение вещества совершенно иного характера, вызы-

529

вающее не защиту, а наоборот, привлечение. Сюда относятся явления
прилипания, волосности, эндосмоса и т. п.
Обращаясь теперь к органическому миру, мы имеем как бы
воспроизведение тех же реакций; даже в клеточных элементах мы
имеем реакции, с одной стороны, в форме сжатия или сокращения с
целью защиты при действии неблагоприятных влияний и, с другой
стороны, в форме набухания вследствие привлечения и всасывания
окружающей среды. В сложных организмах мы имеем дальнейшее
развитие этих же реакций в форме приспособления, выражающегося
рефлексами оборонительного и наступательного характера, являющи-
мися как бы воспроизведением сокращения и набухания протоплазмы
клеток. При этом природа, как и в случаях столкновения неорганизо-
ванных тел, предусмотрела в организмах соответствующие способы
смягчения механического удара в виде перехода механической энергии
в теплоту, электричество и т. д.
Более сложные реакции нервной системы в виде соотносительной
деятельности, как мы знаем, проявляются сочетательными рефлексами,
последние же являются, в конце концов, не чем иным, как воспроиз-
ведением обыкновенных рефлексов, при наступлении воздействий, кото-
рые сопутствовали ранее основному раздражению, вызывающему обыкно-
венный рефлекс. Сообразно этому и характер сочетательных рефлексов
является в форме той же оборонительной и наступательной реакций.
Помимо того в соотносительной деятельности выделяются реакции
в форме рефлексов подготовительных или сосредоточения и под-
ражательных в форме мимики и речи, но эти реакции являются
частью воспроизведением, частью дальнейшим видоизменением первых
реакций.
На основании данных экспериментальной рефлексологии, мы
знаем, что, если одновременно с действием какого либо раздражи-
теля, возбуждающего тот или иной рефлекс, будет производиться дру-
гое стороннее раздражение, не возбуждающее рефлекса, то это по-
следнее вскоре приобретает свойства первого раздражителя в отно-
шении вызывания рефлекса в такой мере, что оно само по себе
становится рефлексовозбуждающим раздражителем и воспроизводит
обыкновенный рефлекс. По этому то сочетательные рефлексы не
могут развиваться ранее обыкновенных. На этом основано развитие
всей массы сочетательных рефлексов, которые приобретаются лич-
ностью в течение всей жизни, и на этом же основано искусственное
воспитание сочетательных рефлексов в лабораториях. В этом случае
стороннее раздражение, совпадающее по времени или несколько пред-
шествующее основному раздражению, вызывает соответствующий реф-
лекс, служа, таким образом, важным фактором в защите организма

530

от тех или иных вредных влияний (см. закон сигналов Спб. 1918 стр. 94
«Общие основания рефлексологии»), таким же образом происходят и
рефлексы иного рода. Так, добывание пропитания является удовле-
творением насущной потребности организма, которое осуществляется
при посредстве денежных знаков, а это приводит к тому, что и сами
денежные знаки являются предметом потребности.
В надорганическом мире мы встречаемся с такой же реактив-
ностью, как и у отдельных индивидов, с той лишь разницей, что
здесь реакция в форме рефлексов проявляется целым коллективом.
И опять мы встречаемся с двумя главными видами реакции—оборони-
тельной и наступательной, и притом в двух формах. Одна форма
является как бы воспроизведением обыкновенных рефлексов, другая
форма является воспроизведением сочетательных рефлексов. Если
толпа обращается в бегство при виде идущей против нее воинской
силы, мы имеем дело с оборонительным коллективным рефлексом,
если та же толпа громит магазины и разрушает все встречающееся
на пути, мы имеем дело с наступательным коллективным рефлексом.
Выжидание толпы соответствует рефлексу сосредоточения в реакциях
отдельных индивидов. Возгласы толпы и ее мимика, отражающие
обыкновенно возгласы и мимику своего вожака, являются подража-
тельными рефлексами, соответствующими таким же рефлексом отдель-
ных индивидов. Дальнейшее усложнение коллективных рефлексов мы
имеем, когда толпа разбегается при виде безоружных солдат или
даже при одной угрозе призвать войска, ибо здесь мы имеем дело
уже не с простым оборонительным рефлексом, а уже с сочетательным
оборонительным рефлексом. То же мы имеем и по отношению к реф-
лексам нападения. Толпа, громя магазины, набрасывается на лиц ни
в чем неповинных, подвергая их истязанию только потому, что они
случайно подвернулись под руку. В других случаях та же толпа бого-
творит человека, который был лишь случайным сопутником или со-
участником какого либо счастливого события, напр., стоял номинально
во главе войск, одержавших крупную победу.
(Продолжение следует).

531

Изменения химического состава мозга человека при голодании
и их значение для нервнопсихической сферы 1).
Д-ра А. К. Ленц.
Помощник Директора Института по Изучению Мозга и Психической Деятельности.
I.
В ряду других живых существ человек выдвинулся на
первое место благодаря наиболее целесообразно построенной в
наиболее развитой центральной нервной системе. Правда, былое
обаяние мозга, как „седалища души“, теперь для нас утрачено,
повидимому, навсегда, что явилось следствием совместных усилий
психологов и физиологов. Но современная наука, рассматривая
мозговые процессы не иначе, как в связи с работой других орга-
нов нашего тела, не лишила мозга того значения, которое ему
по справедливости принадлежит, как органу, сосредоточивающему
в себе управление главнейшими процессами нашего тела. Часто,
читая в современных медицинских сочинениях о всякаго рода
„защитных приспособлениях“, „защитных реакциях“, „защитных
ферментах“ etc., мы вправе ожидать, что организм наш, в минуту
опасности, примет все меры к охране и защите своего правя-
щего органа. Подобно этому в истории народов мы всегда встре-
чаем кроме армии еще особые отряды, охраняющие драгоценные
личности правителей.
Однако при инфекциях и интоксикациях мы сталкиваемся
часто с тем печальным фактом, что бактерии, их токсины и
многие ядовитые вещества в первую голову поражают наш мозг,
и нарушение мозговых отправлений иногда представляет почти
единственный симптом болезни.
1) Доклад в Ученой Конференции Института по изучению Мозга и Психи-
ческой деятельности 24 Мая 1920 г. и в Петрогр. Биологическом Обществе
5-го Октября 1920 г.

532

Взглянем теперь, как отражается на составе человеческого
мозга голодание.
Литература вопроса ведет свое начало с исследования Col-
lard de Martigny1 (1828 г.), который, описывая результаты вскры-
тия умерших от голода животных (собак), относительно централь-
ной нервной системы никаких уклонений от нормы не отмечает,
судя по внешнему виду при вскрытии.
Прославленная экспериментальная работа Chossat2 устана-
вливает целый ряд положений, выраженных в категорической
форме: „Общий закон голодания: животное гибнет, когда оно
теряет около 0,4 своего начального веса“ (стр. 21). Материалом
для суждения автора были результаты взвешиваний 48 живот-
ных — 15 горлиц, 20 голубей, 2 курицы, 1 вороны, 5 морских
свинок и 5 кроликов. Упомянутый закон одинаково применяется
как к полному, так и к неполному голоданию. Вливание воды,
без соразмерения с жаждой, укорачивает жизнь, вместо ее удли-
нения (стр. 64).
Главный интересующий нас вывод, касающийся нервной
системы, формулирован Chossat следующим образом (стр. 90).
„Весьма любопытным результатом является то обстоятельство,
что наряду с потерями, которые несут все органы, нервная си-
стема целиком сохраняет свой вес. Потеря равна нулю для го-
ловного мозга и почти равна нулю для спинного. Таким образом
среди общей гибели нервная система сохраняет целость своей
субстанции, факт, который в результате дает возможность под-
держивать в неизменном состоянии жизненную силу, несмотря
на различные влияния режима, которому подчиняется орга-
низм“.
Bibra3 заметил, что у амфибий, лишенных пищи, головной
мозг оказывается тяжелее, в отношении общего веса тела, чем
у животных, получавших пищу в изобилии. Отсюда он заключил,
что мозг очень медленно поддается изменениям, влияющим в
смысле уменьшения или увеличения массы на весь остальной
организм. Для проверки этой своей мысли он подверг голоданию
двух кроликов и сравнил результаты своего исследования над
весом и составом их мозга с соответственными данными для
нормальных кроликов. Параллельно с этим он произвел анализ
состава мышечной ткани тех же кроликов. Bibra извлекал эфи-
ром, как он выражается — „весь жир“ мозга и мышц и попутно
определял количество воды и плотных веществ. Цифры веса
мозгов голодавших оказались несколько выше упитанных, цифры
„жира“ в мозгах оказались в обоих случаях немного ниже

533

(в 1-ом случае на 0,31%, во 2-ом на 1,11% при расчете на влаж-
ное вещество); в мышцах бедра соответственное понижение для
жира равно 0,82% и 0,52%. Указанные цифры в связи с циф-
рами общей потери веса при голодании, равняющимися 28,55—
36, 37%, заставляют автора придти к следующему выводу (стр. 133):
„Мозг повидимому при голодании вовсе не изменяется, так как
у обоих погибших от голодания животных мозг весил даже
больше, чем у убитых здоровых животных. В то время как мышцы
у голодавших животных потеряли часть своего жира, мозг этих
животных не дает изменений, так как незначительные уклонения
не могут идти в расчет. Таким образом доказывается необходи-
мость определенного содержания жира для нормального состава
мозга и его функции, и далее доказывается то, что обмен веществ
в благороднейшем органе животных совершается почти без на-
рушения при процессах, которые вовлекают в страдание весь
остальной организм“.
Манассеин 4 отмечает при голодании весовую сохранность
мозга, мочевого пузыря, глаза, почек, сердца и легких и прихо-
дит на основании этого факта к выводу: „органы, работающие в
голодающем организме всего более, суть в то же время и те,
которые уменьшаются всего менее“.
Moleschott (цит. по Розенбаху 5) считает причиной „загадоч-
ной сопротивляемости“ нервной системы своеобразное соединение
бедка и жира в веществе мозга, благодаря которому он очень
трудно окисляется.
На повышение веса мозга при голодании указывает Лукья-
нов6: при общей убыли веса в 34%—головной мозг прибыл на
2,7% (у голубей).
Близко к высказанным взглядам подходит взгляд Пашу-
тина7, представленный им в более развитом виде. Руководясь,
подобно Chossatt, данными взвешивания, автор соглашается с
Chossat, что валовая потеря при полном голодании равна 40—45%,
хотя иногда она может доходить почти до 60% или падать до
35% (стр. 55). Что касается центральной нервной системы
(стр. 80), она у голубей весьма мало убывает в весе. В виду
того, однако, что потеря плотными частями в мозгу больше, чем
потеря всею массою органа, нужно думать, что потеря и у го-
лубей до известной степени маскирована скоплением жидкости
в центральной нервной системе, вследствие малой податливости
костной оболочки мозга и невозможности образования здесь пу-
стоты (Курсив мой А. Л.)... „Ткань нервных центров и органов
чувств, говорит далее автор, обильно пользуется запасами дру-

534

гих частей тела, удерживая свой весовой status quo до самых
поздних моментов голодания... Аппарат этот назначен для раз-
вития особых сил, с помощью которых он заправляет деятель-
ностью почти всех элементов тела, а потому естественно, что при
столь важной функции этого аппарата он не имеет никаких дру-
гих, так сказать, чисто питательных назначений, в смысле снаб-
жения крови теми или другими веществами. В виду такого ха-
рактера мозговой деятельности весьма естественно, что мозговой
аппарат с особенной легкостью заимствует из крови все для него
нужное, и с другой стороны обратный ток веществ, т. е. посту-
пление годных для метаморфоза продуктов из мозговой ткани в
кровь, происходит в нем очень трудно“.
Обратимся теперь к патолого-анатомическим наблюдениям.
Манассеин4 нашел в мозгах голодавших гиперемию piae matris и
серого вещества, но никаких резких микроскопических измене-
ний не отметил. Schultzen 8 говорит о переполнении сосудов бе-
лого вещества, Carville et Bochefontaine 9 о розовой окраске и ва-
куоляризации серого вещества головного, продолговатого и спин-
ного мозга.
Falk 10, напротив, нашел безкровность и отечность мозговой
ткани.
Маньковский 11 исследовал спинной мозг и кору больших
полушарий у собак и кроликов, уморенных голодом, и нашел
атрофию, вакуолизацию и жировое перерождение ганглиозных
клеток, головного и особенно спинного мозга. Заслуживает вни-
мания то обстоятельство, что те же изменения он нашел и у
животных, получавших недостаточное количество пищи. Он под-
черкивает далее, что указанные им изменения весьма прочны и
сохраняются даже после продолжительного откармливания жи-
вотных, ранее долго голодавших.
Специально посвящена вопросу о влиянии голодания на
нервные центры работа Розенбаха 5. Автор говорит (стр. 48), что
почти нет микроскопического препарата головного мозга (в спин-
ном эти явления еще чаще), на котором бы отсутствовало легкое
помутнение основной ткани или мутное набухание некоторых
клеток. Мутное набухание поражает как крупные, так и мелкие
клетки. В пирамидальных, веретенообразных, многоугольных
клетках—ряд дегенеративных процессов протоплазмы—вакуоли-
зация, восковидное перерождение и разрушение. Процесс имеет
диффузный характер. Фокусы разбросаны неправильно во всех
отделах коры. В больших пирамидальных клетках никогда не
наблюдается полнаго разрушения; наибольшая степень изменения

535

в них та, что часть протоплазмы превращается в зернистую
массу (жировое перерождение), между тем, как большая часть
тела клетки представляет лишь мутное набухание, сохраняя
свою форму, ядро и связь с отростками. Полное разрушение в
более мелких пирамидках, рассеянных между гигантскими клет-
ками. Они также подвергаются вакуолизации и восковидному
перерождению. Разрежение ткани (простая атрофия) замечается
и в белом веществе головного мозга, нервные элементы которого
повидимому не представляют никаких дегенеративных изме-
нений.
Автор указывает, что при голодании микроскопическая кар-
тина не представляет никаких воспалительных явлений: не за-
мечается ни инфильтрации ткани лейкоцитами, ни образования
зернистых клеток, ни утолщения сосудистых стенок. При инто-
ксикациях имеются резкие ирритативные явления со стороны
сосудов, чего при голодании не замечается. Дегенеративный
процесс начинается в нервной системе голодающего довольно
скоро и быстро прогрессирует по мере продолжительности голо-
дания.
Данныя Розенбаха подтверждаются исследованиями Н. По-
пова 12 Охотина13 и Л. Попова14. Особенно резкие изменения
отмечает Л. Попов: по его словам, поражение нервных клеток
местами доходит до полного их разрушения и исчезания; в этих
случаях пространства выполняются или эксудатом или элемен-
тами, напоминающими белые кровяные тельца.
Из более новых исследователей Donaggio 15 и Кучук 16 опи-
сывают отчетливые изменения в нейрофибриллярном аппарате,
а Е. Довнарович 17 установил хроматолиз нервных клеток.
Таким образом в перечисленных выше работах намечаются
основные одно другому противоречащие решения вопроса. С одной
стороны выдвинуто положение об особой, исключительно благо-
приятной позиции мозга при голодании: мозг один сохраняет
свой состав среди разрушения остальных тканей. С другой сто-
роны в мозгу при голодании описывается ряд тяжелых измене-
ний, поражающих непосредственно ценнейшие мозговые эле-
менты—нервные клетки. Изменения эти описываются также и
при неполном голодании.
Позднейшие литературные данныя не разрешают указанного
противоречия.
Palladino 18 произвел физиолого-химическое исследование
головного мозга 2-х нормальных и 2-х голодавших собак, при-
чем нашел, что при голодании содержание воды возрастает в

536

среднем на 3%, вес мозга повышается (на 14—20%), эфирный
экстракт уменьшается (прибл. на 5% при расчете на влажн.
вещ.), остальные части, из коих автор определял белковые ве-
щества, холестерин и лецитин, дан>т весьма малое отклонение от
нормы.
Беглые указания не столько по вопросу о влиянии голода-
ния на мозг вообще, сколько по вопросу об изменении способ-
ности мозга связывать наркотики, имеются у Mansfeld19 и
Alcock 20. Данныя этих авторов указывают на повышенную чув-
ствительность мозга голодающих к наркотикам, объясняемую ими
тем обстоятельством, что при голодании исчезает из тела жир,
составлявший ранее конкуренцию мозговым липоидам в удер-
жании наркотических веществ. Оба автора явным образом бази-
руются на взгляде о неизменяемости мозгового вещества при
голодании.
Итак коренной вопрос об изменении химического состава
мозга при голодании остается нерешенным. Если и есть в ли-
тературе указания, на основании которых можно думать, что у
животных некоторые изменения в этом отношении наблюдаются,
то в частности о человеке мы ничего не знаем, Seegen (цит. по
Пашутину 7) производил исследования азотистого обмена у
24-летней девицы при неполном голодании ее, приведшем к зна-
чительному истощению. Несмотря на произведенное повышение
азота в пище, выведение N повысилось ничтожно. Сравнивая
это наблюдение с данными опытов над кроликами Петрова (цит.
по Пашутину), Пашутин приходит к той мысли, что человек
лучше животных переносит неполное голодание (стр. 655).
Современная русская жизнь во всяком случае показывает,
как факт, целый ряд дефектов в отправлениях центральной
нервной системы и в частности в психической деятельности, в
связи с голоданием. Со вступлением революции в голодную
фазу (с начала 1918 года) массовое появление нервных расстройств
стало бросаться в глаза. Вышедший в 1918 г. номер Русского
Врача (№№ 25—28) посвящен явлениям массового исхудания,
массовых отеков и нек. др. явлениям, связанным с голоданием.
Д-р Белоголовый 21 выставляет в качестве основной причины
массового исхудания психогенные моменты, отражающиеся глав-
ным образом на интеллигентном населении Петрограда. Конечно,
влияние психических травм не может быть вовсе исключено при
объяснении причин современной нервности. Но чтобы доказать,
что психические потрясения играют здесь роль главного фак-
тора, надо быть уверенным, подобно Chossat, Пашутину и др., в

537

том, что процесс голодания не отражается заметным образом на
составе нашей центральной нервной системы.
С целью выяснить влияние голодания на химический со-
став мозга мною и предпринято настоящее изследование. Голо-
дание с людей быстро перешло и на научные занятия; оно сде-
лало невозможным, за недостатком экспериментального мате-
риала и многих лабораторных средств, постановку вопроса в же-
лательно просторных пределах. Пришлось ограничиться иссле-
дованием химического состава мозга лиц, умерших от голодного
истощения.
Всего мною исследовано 12 головных мозгов, полученных
из Петроградских городских больниц, главным образом из Пет-
ропавловской больницы. Больные (за исключ. № 1) шли под
диагнозом Inanitio; явления общего истощения были во всех слу-
чаях констатированы и при вскрытии. Непосредственной причи-
ной гибели в 2-х случаях была катарральная пневмония, в одном
случае—нефрит, в одном миокардит, в остальных случаях смерть
наступала в исходе нарастающей общей слабости, без присое-
динения какого-либо особого заболевания; все эти страдания
развивались на общем фоне голодного истощения, обусловленного
недостатком пищи. Ни в одном случае нельзя было констатиро-
вать резких макроскопических изменений мозгового вещества,
кроме отмеченных прежними авторами и некоторыми из новей-
ших (Колпакчи 22) отечности и гиперемии мозга и оболочек.
Исследованные мозги принадлежали голодавшим в период
времени, обнимающий первые 5—6 месяцев 1919 г. С наступле-
нием летнего времени, жертвы голода (по крайней мере, попа-
дающие в больницы) стали редкими исключениями.
Анамнез и сведения о ходе болезни мне удалось собрать до
условиям момента лишь в единичных случаях, и в виду этого
выводы из моих анализов носят статистический характер. Я ста-
рался выяснить то основное различие, которое имеется у мозгов
лиц, умерших от голодного истощения, по сравнению с мозгом
нормальным. Индивидуализировать каждый случай было-бы само-
надеянно; к тому же и самая методика исследования химиче-
ского состава мозга еще не дошла до той степени совершенства,
при которой можно было бы с уверенностью ставить в частном
случае недостаток или избыток какого-либо элемента в связь с
определенным прижизненным условием. Лишь сопоставлением
всех данных и выведением средних величин мы получаем твер-
дые основания для суждения о том или ином влиянии такого
агента, как голод, на состав мозга.

538

За норму мною взят мозг больной, скончавшейся от острого
кровоизлияния в брюшную полость, явившегося следствием пер-
форативного перитонита. Больная 21 г. от роду, отличалась хо-
рошим питанием и погибла внезапно. Цифры анализа этого мозга
в общем близко подходят к средним нормальным цифрам, при-
водимым в работах Fränkel23 и Linnert24; некоторые различия,
касающиеся главным образом содержания белковых тел, обусло-
влены особенностями той методики извлечения этих тел, кото-
рую я разработал, пользуясь указаниями проф. М. Д. Ильина,
и которую считаю значительно более точной и детальной, чем
валовое определение белков по содержанию остатка от извлече-
ния липоидов, к сожалению, и до сих пор часто применяемое
иностранными авторами.
Перейдем к разбору полученных данных, размещенных в
таблицах I—XI. В табл. I приведена цифровая сводка всех ре-
зультатов моих 12 анализов.
В трех последних вертикальных графах приведены макси-
мальные, минимальные и средние из всех 11 определений, отно-
сящихся к мозгам голодавших. Процентные числа вычислены на
100,0 влажной мозговой субстанции.
Рассмотрим сначала данныя, касающиеся веса мозгов голо-
давших, и сравним их с нормальными цифрами, которые я
возьму у Marchand25.
Для этого служит таблица II.
ТАБЛИЦА II.
Вес головного мозга:
Мужской мозг.
Женский мозг.
Норм.
Голод.
Норм.
Голод.
1400,0 гр.
1472,90
1275,0
1295,0
Вес отделов головного мозга:
Мужск.
Женск.
Норм.
Голод.
Норм.
Голод.
Вес головн. мозга
%
%
%
%
„ целиком
100
100
100
100
„ полушарий
78,84
81,58
77,96
80,30
„ мозжечка
9,82
9,01
10,47
10,27
„ ствола
11,34
9,41
11,57
9,43
В верхней части таблицы II вес нормального мужского и
женского мозга сопоставлен со средними цифрами веса мозга

539

ТАБЛИЦА I.

540

голодавших мужчин « женщин. Известно, что по весу мужской
мозг обычно превышает женский, в среднем на 125,0 гр. Взятый
мною за норму женский мозг (см. табл. I) по весу близок к
средней нормальной женской цифре Marchand (превышает ее
на 15,0 гр.).
Мы видим из приведенных в табл. II цифр, что вес мозга
голодавших близок к норме, причем замечается скорее склон-
ность к повышению веса мозга при голодании, чем понижению.
Таким образом, что касается веса, наблюдения Chossat, Bibra
и др., произведенные над животными, подтверждаются моими
данными и для человека.
Разрешение вопроса о том, насколько правильны выводы
этих авторов о неизменяемости мозгового вещества, основанные
на малых колебаниях веса мозга, я оставлю до рассмотрения
других полученных мною данных.
Что касается распределения веса по различным отделам
мозга, то из табл. II видно, что полушария мозга прибывают в
весе при голодании (прибл. на 3%), тогда как мозговой ствол
убывает (прибл. на 2%). Изменения в весе мозжечка незначи-
тельны.
ТАБЛИЦА III.
Вода и плотные вещества.
Норма.
%
Голодание.
%
Вода.
Головн. мозг
77,22
79,64
Полушар.
77,34
79,36
Мозжечк.
78,35
78,28
Сер. в.
82,56
84,05
Бел. в.
72,84
74,68
Плотн. вещества.
Головн. мозг.
22,78
20,36
Полушар.
22,66
20,64
Мозжечк.
21,65
21,72
Сер. в.
17,44
15,95
Бел. в.
27,16
25,32
Из табл. III мы видим, что количество воды в мозгах голо-
давших оказывается повышенным по сравнению с нормой
(на 2,42% для всего головного мозга). Табл. I показывает, что
это повышение имеет место для всех 11 случаев голодания, так

541

что даже minimum содержания воды у голодавших (78,16) выше
% воды в нормальном мозгу (77,22%). Особняком и здесь стоит
мозжечек, в котором количество воды почти равно норме.
Плотные вещества во всех случаях оказываются в умень-
шенном, против нормы, количестве.
Таким образом то постоянство веса, которое служило для
прежних авторов симптомом благополучия мозга при голодании,
представляется в совершенно ином освещении. Мозг, как го-
ворил Bibra, даже повышался в весе, но, как теперь видно, это по-
вышение идет насчет присоединяющейся воды, избыток которой
может не только компенсировать количество исчезающих плотных
веществ, но даже и дать прирост абсолютного веса мозга.
Для биолога и в особенности для медика должно бы быть
ясным, что увеличение веса ткани, органа, всего организма
отнюдь не всегда может считаться обстоятельством, свидетель-
ствующим о прогрессирующем благосостоянии.
Достаточно вспомнить водяночных больных или увеличи-
вающихся в весе больных первичным слабоумием, чтобы видеть
всю произвольность допущения, сделанного Chossat, Bibra, Пашу-
тиным и мн. др. То же нужно сказать о сохранении веса мозга
при голодании: оно отнюдь не может говорить о сохранности
вещества мозга. Как показали данныя табл. III и как покажут
дальнейшие, дело в конкуренции 2-х моментов: убыли плотного
остатка и накопления воды, или иными словами—в отеке, в на-
бухании мозга. Понятно, что в отдельных случаях мы можем
получить различные результаты в зависимости от того, какой
из двух конкурирующих фактор в пересилит. Отсюда и понятны
те различные данныя, которые получались у разных авторов
относительно веса мозга при голодании; понятно, что при ука-
занных условиях вес может незначительно отличаться от нормы
в ту или другую сторону или даже совпадать с ней.
Интересно, что об отечности мозговой ткани при голодании
говорят почти все исследователи. Однако никто не обратил вни-
мания на то обстоятельство, что при сохранности вещества+
отечность его мы всегда должны были бы получить увеличение,
подчас значительное, абсолютного веса мозга при голодании.
Однако, значительное увеличение веса отмечается редко (Лукья-
нов; Bibra, Paladino). Чаще же колебания веса получались
ничтожными, что и давало мнимое право говорить о неизме-
няемости мозга.
Перейдем к анализу белковых тел мозга. Общее количество
белков я определил во всех 12 мозгах (см. табл. IV).

542

ТАБЛИЦА IV.
Белковые тела.
На 100,0 сухого вещ.
На 100,0 влажн. вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Белки головн. мозга
34,25
35,16
7,802
7,159
„ полушарий
36,04
36,35
8,167
7,503
„ серого вещ.
44,78
44,43
7,810
7,087
„ белого вещ.
26,35
26,23
7,157
6,642
Цифры таблицы IV указывают на убыль белков в мозгах голо-
давших. Это ясно видно из сравнения двух столбцов цифр, соста-
вленных из расчета на 100,0 влажного мозгового вещества. Что ка-
сается левых столбиков, в которых количество белков взято в отно-
шении к сухому веществу мозга, то они не говорят об уменьше-
нии белков. Если мы вспомним, что плотный остаток мозга весь
уменьшается, то указанные отношения белков к весу плотного
остатка свидетельствуют о том, что убыль белков находится в
соответствии со средней убылью всего плотного остатка или
даже несколько меньше ее (см. цифру белков головного мозга).
Следовательно, в составе плотного остатка мозга есть некоторые
вещества, убывающие при голодании в еще большей степени,
чем белки.
Такими веществами являются липоиды, что явствует из
рассмотрения табл. V.
ТАБЛИЦА. V.
Липоиды.
На 100,0 сухого вещ.
На 100,0 влажн. вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Липоиды головн. мозга
61,23
60,66
13, 95
12, 35
„ полушарий
59,47
57,46
13, 48
11, 86
„ серного вещ.
49,29
49,06
8,596
7,837
„ белого вещ.
69,70
65,68
18, 93
16, 68
Здесь мы видим, что цифры липоидов уменьшены как при
рассчете на влажное, так и на сухое вещество. Липоиды, таким
образом, убывают сильнее, чем белковые вещества.
Ниже я еще коснусь вопроса о размерах убыли белковых
и липоидных тел мозга и укажу, какие именно разновидности

543

белков и липоидов больше всего страдают при голодании. Сей-
час отмечу, что белки главным образом уходят из серой коры
мозга, а липоиды- из белого вещества. Этот факт явным образом
стоит в связи с тем, что наиболее богатой белками частью мозга
является кора полушарий, а наиболее богатой липоидами—белое
подкорковое вещество.
Параллельно с убылью белков и липоидов мозга мы встре-
чаемся в мозгу голодавших с убылью общего азота и фосфора
(табл. VI и VII).
ТАБЛИЦА VI.
Азот.
На 100,0 сухого вещ.
На 100,0 влажн. вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Азот головного мозга
7,283
7,741
1,659
1,576
„ серога вещ.
8,891
8,990
1,587
1,434
„ белого вещ.
5,920
6,083
1,608
1,539
И здесь демонстративными, как и в предыдущих таблицах,
являются цифры рассчета на влажное вещество, из которых
ясно видна убыль азота и фосфора в мозгах голодавших.
ТАБЛИЦА VII.
Фосфор.
На 100,0 сухого вещ.
На 100,0 влажн. вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Фосфор головн. мозга
1,381
1.510
0,3146
0,3075
„ серого вещ.
1,415
1,489
0,2425
0,2374
„ белого вещ.
1,392
1,456
0,3781
0,3688
Как известно, белки мозга относятся к нуклеопротеидам,
содержащим как азот, так и фосфор; большинство липоидов
относятся к амино-фосфатидам. Отсюда понятна связь убыли N
и Р с установленной мною убылью белков и липоидов. Надо
только заметить, что полной пропорциональности между убылью
этих двух пар нельзя ожидать, так как фосфор и азот входят
также и в минеральные составные части мозга.
Разобьем теперь полученные цифры по соответственным
отделам мозга и рассмотрим отдельно, какова убыль исследо-
ванных мною компонентов (плотных веществ, белков, липоидов,

544

азота и фосфора): 1) в головном мозгу, взятом целиком, 2) в по-
лушариях мозга, 3) в сером веществе коры больших полушарий
и 4) в белом подкорковом веществе мозга голодавших по срав-
нению с нормой.
ТАБЛИЦА VIII.
Головной мозг.
На 100,0 влажн. вещ.
На 100,0 сухого вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание
Вода
77, 22
79, 64


Плотные вещ.
22, 78
20, 36


Белки
7, 802
7, 159
34, 25
35, 16
Липоиды
13, 95
12, 35
61, 23
60,66
Азот
1, 659
1, 576
7,283
7,741
Фосфор
0,3146
0,3075
1,381
1,510
Убыль в %
Белки
Липоиды
N
Р
8,231%
11, 48
5,233
2,257
Итак, по данным табл. VIII, головной мозг, взятый целиком,
увеличивает при голодании количество своей воды и утрачивает
часть своего плотного остатка, из которого белки уходят в со-
ставе 8,231% своего содержания в нормальном мозгу; липоиды
теряются в размере 11,48%, азот—5,233% и фосфор—2,257%.
Табл. IX иллюстрирует нам убыль главных составных ча-
стей плотного остатка и прибыль воды в полушариях головного
мозга, отделенных от мозгового ствола и мозжечка. Анализы
азота и фосфора в этих частях, за необходимостью экономить
реактивы, не могли быть произведены. Табл. показывает, что
убыль белков для полушарий близка по размерам к убыли их
в головн. мозгу, взятом целиком: эта убыль в среднем равна
8,135%. Липоиды убывают в размере 12,03% своего нормального
состава для полушарий.
ТАБЛИЦА IX.
Полушария головного мозга.
На 100,0 влажн. вещ.
На 100,0 сухого вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Вода
77, 34
79, 36


Плотные вещ.
22, 66
20, 64


Белки
8,167
7,503
36,04
36,35
Липоиды
13, 48
11, 86
59,47
57,46

545

Убыль в %
Белки
Липоиды
8,135
12, 03%
ТАБЛИЦА X.
Серое вещество мозговой коры.
На 100,0 влажн. вещ.
На 100,0 сухого вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Вода
82, 56
84, 05


Плотные вещ.
17, 44
15, 95


Белки
7, 810
7, 087
44, 78
44, 43
Липоиды
8, 596
7, 837
49, 29
49, 06
Азот
1, 587
1, 434
8,891
8,990
Фосфор
0,2425
0,2374
1,415
1,489
Убыль в %
Белки
Липоиды
N
Р
9,309%
8,830%
9,644
2,103
ТАБЛИЦА XI.
Белое вещество головного мозга.
На 100,0 влажн. вещ.
На 100,0 сухого вещ.
Норма.
Голодание.
Норма.
Голодание.
Вода
72, 84
74, 68


Плотные вещ.
27. 16
25, 32


Белки
7, 157
6, 642
26, 35
26, 23
Липоиды
18, 93
16, 63
69, 70
65, 68
Азот
1, 608
1, 539
5,920
6,083
Фосфор
0,3781
0,3688
1.892
1.456
Убыль в %
Белки
Липоиды
N
Р
7,196%
12,13%
4,222
2,460
Из сравнения данных таблиц X и XI видно что как серое,
так и белое вещество мозга обогащается водой и теряет из сво-
его плотного остатка часть белков, липоидов, азота и фосфора,
причем белки (и в связи с ними азот) уходят главным образом
из серого вещества, тогда как белое вещество утрачивает зна-
чительное количество своих липоидов.

546

Возникает вопрос, каково же отношение друг в другу в
мозгу голодавших отдельных белковых и липоидных разновидно-
стей. Сохраняются ли при этом нормальные соотношения, и
является ли таким образом убыль плотного остатка просто ко-
личественной утраты известного числа составных частей мозга,
при чем оставшаяся часть представляется нормально построен-
ной, или же при голодании нормальные соотношения основных
мозговых агентов меняются? Некоторые данныя для ответа на
этот вопрос мною получены. Оказывается, что, по крайней мере,
в серой коре больших полушарий соотношение глобулиновых
белков в строминовым резко изменено. Тоже имеет место и для
липоидов серой коры полушарии. Представляю средние цифры
в табл. XII.
ТАБЛИЦА XII.
Серая кора больших полушарий.
На 100,0 влажн. вещ.
Норма.
Голодание.
Белковые
тела
Общее количество
Нейроглобулин
Мейрострома
7, 810
1,5939
6,2161
7, 106
1,0151
6,0909
Липоиды
Общее количество.
Липоиды, переходящие
в алкоголь
Липоиды, переходящие
в эфир (кефалин)
8, 596
8,4766
0,1194
7, 837
7,7586
0,0784
Отношение нейроглобулина
к нейростром. (прибл.)
1: 4
1: 6
Отношение эфирного извле-
чения к алкогольн. (прибл.)
1: 71
1: 100,0
Нейроглобулин был собран мною из трех исследованных
мозгов; определение липоидных фракций применялось к ка-
ждому исследуемому мозгу.
Цифры табл. XII наглядно показывают изменение нормаль-
ных соотношений между белковыми и липоидными разновидно-
стями: в норм, мозгу отношение нейроглобулина к нейростроме
равно 1/4, в мозгу голодавших—1/6, таким образом, главным об-
разом убыль белка идет насчет глобулинового белка, тогда как
стромины страдают меньше. Группа липоидов, переходящая в

547

алкоголь, менее страдает, чем переходящий в эфир (после
обработки холодным и кипящим алкоголем) кефалин.
Таковы те непосредственные выводы, которые можно сделать
из полученных мною цифр. Полное толкование этих цифр и
окончательные выводы из них я дам после краткого описания
методики моей работы, к которому я и перехожу.
II.
Непосредственно по получении мозга я взвешивал его це-
ликом в эмалированной чашке, и затем разделял его на три
части, удаляя сначала мозжечек и далее отделяя большие по-
лушария от мозгового ствола.
Все эти части соответственно взвешивались. По отпрепари-
вании мягкой мозговой оболочки и очищении от крови я изо-
лировал в полушариях серое вещество от белого, и затем обра-
щал путем протирания каучуковой пробкой сквозь частое метал-
лическое сито все отдельные части в кашеобразную массу. После
взятия нужного количества проб из мозжечка серого и белого
вещества полушарий, я смешивал серое и белое вещество в
большой ступке и брал из полученной массы навески для полу-
шарий. Наконец, смешивая все составные части головного мозга
(полушария, мозжечек, ствол) я получал материал для навесок
головного мозга, взятого целиком. Само собою разумеется, что
при сравнительно небольшой величине навесок (1—2,5 грм.), (при-
чем из мозжечка были взяты лишь 2 навески для определения
плотных веществ), взятые количества мозгового вещества до его
смешения для получения цифр, характеризующих состав всего
головного мозга, не могли сколько нибудь сильно повлиять на
эти цифры. Между тем такой план анализов я считаю весьма
целесообразным для более наглядной демонстрации изменений
мозга в том или ином его отделе.
Определение воды и плотных веществ велось путем высу-
шивания до постоянного веса в термостатах и в вакууме в
низких широких стеклянных чашечках, на дно которых тонким
слоем наносилось мозговое вещество. Из высушивающих прибо-
ров чашечки, закрытые крышками, ставились в эксиккаторы,
откуда по остывании брались на весы.
Анализ белковых веществ и их разновидностей я проводил
по выработанному мною методу, основы которого описаны в
опубликованных мною работах по химии мозга, вышедших из

548

лаборатории проф. М. Д. Ильина (26—29). Здесь могу отметить,
что высказанное мною еще в студенческой работе соображение
о том, что целый ряд органических к-т может быть употреблен
для извлечения нейроглобулина, нашло себе дальнейшее под-
тверждение. Вся суть в отыскании надлежащей концентрации
кислоты, как предельной так и оптимальной. В настоящее
время я извлекаю нейроглобулин преимущественно 1% acidum.
aceticum; мною доказана пригодность для данной цели молочной,
муравьиной и лимонной к-т.:
Общее количество белковых веществ я определял путем
предварительного свертывания мозговой эмульсии в 0,25%-ном
растворе уксусной к-ты, что достигалось кипячением жид-
кости в Эрленмейеровских колбах и последующим продол-
жительным отмыванием вещества от липоидов холодным и ки-
пящим алкоголем и эфиром на сухих фильтрах в аппарате
Сокслета. После высушивания фильтры с белковыми остатками
взвешивались.
Для определения нейроглобулина я помещал порции све-
жего серого вещества в колбы с 1% раств. уксусной к-ты и
производил настаивание на холоду в течение 1—2 суток с пе-
риодическим помешиванием. После отфильтрования эмульсии
на остаток снова наливался раствор уксусной к-ты и, так про-
должалось до полного извлечения нейроглобулина. Конец извле-
чения обозначался тем, что фильтрат при легком перещелочении
и последующей нейтрализации в пробирке не давал белкового
кольца. Осажденныя из отдельных фильтратов едким натром
(10%) осадки нейроглобулина собирались на взвешенные фильтры,
на которых затем повторно отмывались дестил. водой, алкоголем
и эфиром и после высушивания взвешивались.
Общее количество липоидов определялось путем последо-
вательного извлечения из высушенного мозгового вещества;
1) липоидов, переходящих в холодный и кипящий 85% алко-
голь: 2) липоидов, переходящих в холодный и кипящий
эфир. Алкогольные вытяжки сливались вместе; спирт отго-
нялся, и липоидный остаток досушивался и взвешивался
в тонком стаканчике. Тот же порядок соблюдался и при опре-
делении эфирной фракции. Сумма липоидов обеих фракций
давала общее количество липоидов для того или иного отдела
мозга.
Общий азот я определял по способу Kjeldal’я, общий фос-
фор—по способу Neumann’a.
Нейрострома (нейростромин, нуклеин, нейрокератин) опре-

549

делялась вычитанием из общей суммы белков количества нейрогло-
булина 1).
III.
Мы видели, что кажущееся постоянство веса мозга при
голодании объясняется, на основании моих данных, конку-
ренцией двух моментов: увеличения количества воды и убы-
вания плотного остатка. Остановимся на первом из этих момен-
тов. Чем обусловливается отечность мозга при голодании. Зави-
сит ли она от той общей причины, которая влечет отеки других
тканей и органов,—те отеки, которые составляли обычное явление
нашей голодной поры. Имеются ли особые условия, способ-
ствующие набуханию мозга. Для ответа на эти вопросы необхо-
димо прежде всего знать основные причины, заставляющие
ткани удерживать воду в большем против нормы количестве.
Со времени талантливых опытов М. Фишера (30=31), повидимому,
можно считать установленным тот факт, что причина образо-
вания отеков лежит в самих тканях. Коллоидные вещества, со-
ставляющие главную массу живого организма, в нормальном
состоянии связывают воду в строго определенном количестве,
характерном для данной ткани. При том или ином патологи-
ческом процессе внутритканевой химизм резко меняется, и часто
это измененне сказывается искажением нормального сродства
тканевых коллоидов к воде. По мнению Фишера, главные при-
чины повышения сродства коллоидов к воде заключаются в
накоплении внутри тканей кислот, будь то в результате их не-
нормального перепроизводства или недостаточного их удаления,
Специально останавливаясь на факте появления отека, как по-
стоянного симптома различных состояний истощения и главным
образом общего голодания, Фишер и здесь причину отека видит
в накоплении в организме кислот, в частности, углекислоты.
Говоря о поглощении воды нервной тканью, автор приходит к
заключению, что количество содержащейся в нервной ткани воды
зависит от состояния коллоидов нервной ткани (в особенности,
белковых коллоидов). Весьма интересно отметить, что процессы
поглощения и отдачи нервной тканью воды представляют из
себя по большей части обратимый процесс.
1) Подробности, касающиеся методики химических анализов мозга, желаю-
щие могут найти в моих прежних работах, где имеется и литература предмета.

550

Общая оценка Фишеровской теории отека отвлекла бы меня
от непосредственной задачи этой моей работы. Применимость ее
в полном объеме оспаривалась по отношению к нервной ткани
некоторыми авторами, напр. Höber32, Marchand 33 и особенности
Bauer34. Наиболе существенные сомнения возникают по поводу
той исключительной роли, которую отводит Фишер кислотам в
генезисе отеков. Собственные его эксперименты, поставленные с
замечательною тщательностью, указывают, что повышение щелоч-
ности тканей также ведет к усилению средства тканевых кол-
лоидов к воде, причем действие в этом направлении щелочей
даже превышает эффект от кислот (op. cit, стр. 28). Но для меня
важно, что основная мысль этого автора, заключающаяся в том,
что отек ткани непосредственно связан с изменением ее химизма,
в частности с изменением коллоидных элементов—не только не
опровергается, но и подтверждена рядом авторов, как напр.
Traube35, Klose36, Klose и Voigt36, Pötzl и Schülle37 и др. Поправки,
введенные Höber32, Bauer34, Porges и Neubauer38, Handowsky-
Wagner 39, сводящиеся к тому, что кислоты могут влиять также
и на сродство мозговых липоидов (лецитина) к воде, наоборот,
скорее углубляют вопрос именно в том направлении, в котором
двинул его Фишер.
Если бы мои исследования обнаружили в мозгах голодав-
ших людей лишь изменения в водном составе мозга и не обна-
ружили изменений в составе белков и липоидов мозга, то такой
результат, в общем, говорил бы против применимости выше-
описанной теории к факту отечности мозговой ткани. Однако
я, напротив, доказал наличность солидных изменений в коли-
честве белков и липоидов п в соотношениях разновидностей
этих субстанций. Отсюда можно заключить, что действительной
причиной изменений в водном составе мозга у голодавших
являются изменения, состоящие в распаде белковых и липоид-
ных тел мозга. Весьма возможно, что отек мозга начинается уже
на тех ранних стадиях голодания, когда начинают появляться
отеки подкожной клетчатки, сопровождаемые стойким замедле-
нием пульса, столь характерным для недостаточно питающихся.
Памятуя, что отек есть, по существу,—процесс обратимый, мы
поймем то полное излечение от невротических страданий лиц,
голодание которых не зашло далеко и сменилось нормальным
питанием.
Интересно, что столь видный исследователь голодания, как
Пашутин, стоящий на ложной точке зрения благополучия мозга
при голодании, говорит в своем курсе об особой «жадности»

551

тканей голодающих к воде (op. cit., стр. 359): „во время голо-
дания свойство тканей меняется в том смысле, что для них
требуется большее количество воды, чем при нормальных усло-
виях; в тканях как будто появляется что то, имеющее большое
притяжение к воде и не удовлетворяемое обычным содержанием
в них воды“ Как бы интуитивно здесь угадывается мысль, лег-
шая ныне в основу теории Фишера. Но соотвественных выводов
о том, что ото «что-то» есть особые химические изменения
нервной ткани, Пашутин сделать конечно не мог.
В одной из моих работ 27 я указал на стойкость водного
состава белого вещества человеческого мозга, причем я находил
опору этому своему взгляду и в ранее произведенном исследо-
вании Гутникова 40, Гутников, также как и я, имел дело с моз-
гами главным обр. различных соматических больных. У меня
средняя цифра для воды в белом веществе равнялась 72.21%,
причем maximum был равен 73.68, minimum 71,34. В настоящих
анализах минимальная цифра волы в белом вещ. голодавших
приближалась к указанной максимальной цифре (73,11, см.
табл. 1), что же касается максимальной цифры (75,81, табл. 1)
и средней (74,68), то обе эти цифры превышают максимальные
цифры содержания воды в белом веществе страдавших сомати-
ческими заболеваниями.
Этот факт лишний раз подчеркивает особое сродство к воде
нервной ткани голодавших, обнаруживающееся тем, что коли-
чество воды является повышенным даже в том отделе мозга, где
небольшое отклонение от обычного содержания воды составляет
правило.
Итак, я считаю отечность мозговой ткани следствием тех
химических изменений, которые происходят в плотном остатке
мозга. Суть этих изменений в гибели белков и липоидов мозга 1).
С утратой белков мозг лишается своих главных функцио-
нальных элементов. Вот почему само собою разумеется, что мозг
не может существовать, как орган, регулирующий весь организм
и имеющий кроме того свои специфические функции, если
убыль белков достигает значительных размеров. Быть может,
те цифры убыли белков, которые были мной установлены для
мозгов голодавших, вплотную подходят к тем предельным поте-
рям, которые влекут за собой полное прекращение деятельности
1) Зависит ли усилившееся сродство мозгового вещества к воде от повы-
сившейся его кислотности или наоборот щелочности, этот вопрос оставляю пока
открытым.

552

мозга, как органа, и вместе с этим прекращение жизни всего
организма. Нужно принять еще во внимание, что нейроглобулин
и нейростромин являются клеточными белками, и их убыль
является показателем массового разрушения нервных клеток,
которые и было констатировано при голодании рядом авторов.
Распад клеток обусловлен однако не только гибелью белковых
веществ (и в первую голову нейроглобулина, как белка пита-
тельного—Данилевский 41), но и разрушением липоидов. В ре-
зультате под микроскопом мы наблюдаем хроматолиз, поблед-
нение нейрофибриллей, появление липоидных включений, мут-
ное набухание и т. п. С физиологохимической стороны этот
процесс ведет в конце концов к коренному изменению соотно-
шений между белковыми и липоидными разновидностями: нор-
мальное соотношение нейроглобулина к нейростроме—1:4 падает
до 1:6; нормальное соотношение эфирной фракции липоидов к
алкогольной—1:71,—падает при голодании до 1:100.
Интересно, что, как показывают мои наблюдения, из липои-
дов более всего страдает кефалин,—тот самый липоид, который
погибает и при таком, совершенно отличающемся от голодания
процессе, как прогрессивный паралич (Pighini42). Таким образом
надо думать, что этот липоид представляется вообще наименее
стойким, что отчасти понятно, так как он является ненасыщен-
ным моно-амино-фосфатидом.
Каково биологическое значение гибели липоидов при голо-
довании? Представляя из себя функционально менее важные,
чем белки, элементы, липоиды однако ценны тем, что дают при
своем сгорании в организме большое количество тепловой
энергии. В самом деле, калорийная стоимость многих липоидов
не только достигает высших жиров, но и превосходит их (Lin-
nert24). Можно думать, что при сгорании их, организм отсрочи-
чивает свою гибель. Работы Pighini42, Barbieri43, Carbono44, Fon-
tanes 45, Ющенко 46 действительно показывают, что убыль липои-
дов может доходить и до весьма значительных размеров.
Именно, при прогрессивном параличе потеря липоидов, по
Pighini, может достигать до 25% нормального их количества: по
данным Ющенко 1) при inanitio paralytica отмечалась утрата 20%.
Что касается белков, то прямых анализов на белок эти авторы
не производили: для остатка, содержащего белки + минеральные
соли Pighini получил увеличенные цифры при par. progr. Отсюда
можно предполагать, что гибель белков при p.p. не столь велика
1) Я вывожу среднюю цифру из данных этого автора.

553

как при голодании. Поэтому главным элементом гибельного
влияния голодания на мозгъ нужно считать распад мозговых
белков: пока тратятся липоиды в количестве 11—12%, организм
еще может существовать, но одновременная утрата мозговых
белков является при определенной ее степени уже невыносимой.
Теперь нам должно быть понятно и то обстоятельство, что
потери составных элементов мозга не могут доходить до тех
пределов, до каких доходят при голодании потери в других орга-
нах и тканях. Выносливость мозга к недостаточному питанию
значительно меньше выносливости других тканей 1). Прежние
исследователи не учли этого обстоятельства и на основании ма-
лого изменения веса мозга при голодании сразу заключили о
сохранности мозга и его паразитарной роли при голодании.
Мы видим теперь, что мозг—не паразит: он отдает при голо-
дании то немногое, что он может дать: он отдает ценнейший
топливный материал—липоиды; он, наконец, дает и некоторое
количество белков; здесь он скупее, так как трата белков—
его смерть.
Гибнущий от голодания человек только в самых последних
стадиях, когда он уже не может быть откормлен и является
обреченным, прекращает свою деятельность по отыскиванию пищи
себе, иногда и гибнущим вместе с ним членам семьи: до этого
он борется, думает, волнуется, движется. Распад его жизненной
энергии не может сократится до minimum’a, как это бывает при
физиологическом голодании—зимней спячке животных. Незна-
чительный запас пищи, поступающий извне, не в состоянии
компенсировать убыль энергии. При этом, очевидно, спустя не-
которое время, при непрестанной работе клеточных ферментов,
нарушается процесс биогенеза, который состоит в образовании
из промежуточных продуктов пищевого распада тех сложных
коллоидных структур, из которых состоит протоплазма.
Продолжающаяся работа, при недостаточном подвозе пище-
вых средств ведет к расходованию ранее накопленной в прото-
плазме энергии, и в этом процессе работы при уменьшенной
пище, мозг тратит свою собственную ткань до тех пор, пока это
позволяют его жизненные свойства, как особенно ценного и осо-
бенно нежного, восприимчивого к каждой травме, органа.
Этот процесс истощения мозговых клеток вследствие про-
должающейся их деятельности, без достаточного пополнения
1) Это ясно уже из общеизвестных фактов быстрого наступления потери
сознания при кровотечении, сдавлении каротид, сотрясении мозга и т. п.

554

энергии извне, должен играть важную, доминирующую, роль во
всех тех нервных и психических заболеваниях, которые связаны
с голоданием человека. Как общий взгляд на нашу действитель-
ность, так и специальные наблюдения моих товарищей по кли-
нике душевных болезней Военно-Медицинской Академии, во
главе с проф. В. П. Осиповым 47, устанавливают следующие
факты, в которых связь болезненных явлений с голоданием
представляется несомненной (речь идет о данных 1919 года).
1. Увеличение общей нервозности.
2. Повышение общего количества душевных заболеваний.
3. Появление большего числа психозов истощения (amentia
Meynert’a) и вкрапливание симптомов аментивной спутанности
в картины различных психозов.
4. Уменьшение числа состояний возбуждения и большая
частота депрессий.
5. Более тяжелое по сравнению с прежними годами тече-
ние психозов (быстрый смертельный исход, мало ремиссий).
6. Меньшая сопротивляемость мозга к заразному началу
(многочисленность психозов при сыпном тифе).
7. Увеличение детской дефективности (и в частности, мо-
ральной дефективности), в связи с недостаточностью питания.
Связь этих явлений с теми изменениями, которые мне уда-
лось установить в мозгах голодавших, напрашивается сама собой.
До тех пор, пока мы смотрели на состояние мозга при голодании,
как на благополучный паразитизм, нам приходилось в области
этиологии перечисленных страданий базироваться на неопреде-
ленном и неустойчивом понятии психогенного момента. Но раз
речь идет о таком мощном факторе, как изменение химизма
мозговых клеток, то всякое иное объяснение или отпадает вовсе
или сохраняет свое значение только для частностей и индиви-
дуальных отклонений. В учение о голодании я, таким образом,
вношу следующую поправку, которую и формулирую в качестве
заключительного вывода этой работы:
1. Общераспространенное мнение о том, что мозг не стра-
дает при голодании (Chossat, Bibra, Moleschott, Пашутин и др.)
является абсолютно неправильным.
2. Изменения химического состава мозга людей, умерших
от голодного истощения, сводятся к увеличению количества
воды (в среднем на 2%) и убыли белков (до 9%) и липоидов
(до 12%); с этими веществами уходит часть мозгового азота
и фосфора.
3. Конкуренцией двух взаимно противоположных момен-

555

тов — а) прибыли воды и б) убыли белков и липоидов, и объя-
сняется малое отклонение от нормы среднего веса мозга голо-
давших, обычно получавшееся прежними авторами.
4. Доказанные мною изменения химического состава мозга
вполне соответствуют тем данным гистологических исследований,
которые шли вразрез с господствующим учением о благополучии
мозга при голодании.
5. В мозгу голодавших нарушаются нормальные отношения
между белковыми и липоидными разновидностями: из нукле-
опротеидов сильнее всего убывает нейроглобулин, из амино-
фосфатидов-кефалин.
6. Заслуживает внимание то обстоятельство, что при голо-
дании страдают не только мозговой ствол и белое подкорковое
вещество, но и серая кора больших полушарий, теряющая
9,309% своих белков, 8,830% липоидов, 9,644% азота и
2,103% фосфора.
7. Сравнительно небольшая потеря вещества в мозгу (в
среднем—организм голодающего теряет 45—50% своего веса)
объясняется тем, что мозг лишается своих важнейших составных
частей: белков и липоидов, и кроме того, тем, что мозг отли-
чается от других органов своей невыносливостью к травматизации,
сопровождающейся частичным разрушением клеток, а также особой
чувствительностью к растройствам кровообращения и питания.
8. Разнообразные нервные и психические расстройства,
столь ясно выступившие на сцену с началом массового голо-
дания, зависят главным образом от нарушения питания мозга,
влекущего за собой разрушительные, процессы в ткани голов-
ного мозга. Сюда относятся так наз. неврозы истощения, острое
бессмыслие (amentia), а также и ряд психо-неврозов, наблюдаю-
щихся у лиц, недостаточно питающихся. Голодание изменяет
формы обычных психозов, снабжая их состояниями угнетения и
отягчая их естественное течение.
На основании сказанного, эпохи длительного массового го-
лодания нужно рассматривать, как эпохи физического, интел-
лектуального и морального упадка народа.
Литература.
1. Collard de Martigny. Journal de physiol. exper. etc. p. Magendie 1828 г., VIII.
2. Chossat. Recherches experim. sur l’inanition. Paris 1841 г.
3. Bibra. Vergeichende Untersuchungen üb. d. Gehirn 1854 г. стр. 133.
4. Манассеин. Архив. клин. вн. бол. проф. С. П. Боткина 1889, т. I.
5. Розенбах, П. Я. О влиянии голодания на нервные центры. Дисс. Спб. 1883 г.

556

6. Лукьянов. К учению об изменении состава органов и тканей при патологи-
ческих условиях. Варш. 1988 г.
7. Пашутин, В. Е. Курс общей и экспериментальной патологии т. II, ч. 1, 1902 г.
8. Sflhultzen. Reichert’s u. Dubois-Reymond’s Archiv 1863 г.
9. Carville et Bochefontaine. Gazette medicale de Paris 1874, стр. 549.
10. Falk. Beiträge z. Physiologie, Hygiens etc. 1875 г. Bd. I.
11. Маньковский. Дисс. 1882 г.
12. Попов, Н. Дисс. 1882 г.
13. Охотин. Дисс. 1885.
14. Попов, Л. Клинический сборник. Варш. 1885 г.
15. Donaggio. Rivista sperimentale di Freniatira V, 32, 1906.
16. Кучук. Сборник, поcв. С. М. Лукъянову. Спб. 1905 г.
17. Довнарович, Е. Пит. по № 16.
18. Palladino, R. Biochemisch. Zeitschrift 1912 г. стр. 446.
19. Mansfeld. Arch. internat, de Pharmakotherapie В. 15 и 17.
20. Alcock. Proceed. Roy. Soc. of Med. 1908 г.
21. Белоголовый, Р. Bp. 1918 г., № 25—28.
22. Колпакчи. Ibidem.
23. Fränkel. Ergebnisse d. Physiologie 8 (1909), 212.
24. Linnert. Biochem. Zeitschr. 26 (1910) 45.
25. Marchand. Biolog. Zentralbl. XXII (1902), 321.
26. Ленц, А. К. Русский физиологический журнал, им. Сеченова, М, 1919 г.
27. Он-же, Известия В. Мед. Акад., 27 (1913 г.).
28. Он-же. Известия Петр. Биологич. лаб., 16 (1917), 89.
29. Он-же. Compt. Rendus. d. l. Société Biol. d. P. 1917 г.
30. Фишер, М. Введение в коллоидальную физиологию, ч. I, Москва, 1913 г.
31. М. О. Hooker а. М. Fischer. Zeitschr. f. Chemie и Industrie d. Kolloide 10,
1912 г.
32. Höber. Biol. Centralbl. 3 (1911 г.).
33. Marchand. Centralbl. f. allg. Pathol и p. Anat. 22 (1911).
34. Bauer. Zeitschr. f. Chem. u. Ind. d. Koll. 9 (1911).
35. Traube. Pflüg. Archiv. 140 (1911).
36. Klose u. Voigt. Beitr. z. klin. Chirurg. 60 (1910).
37. Pötzl u. Schülle Zeitschr. f. d. gesammt. Neurol 3 (1910).
38. Porges u. Neubauer. Bioch. Zeitschr. 7 (1907).
39. Handowsky n. Wagner. Bioch. Zeitschr. 31 (1911).
40. Гутников, З. В. Материалы к учению о хим. сост. головного мозга чело-
века. Дисс. Харьков, 1893 г.
41. Данилевский, А. Я. Акад. Русский Физиолог. журн. II, 1919 г.
42. Pighini. Biochem. Zeitschr. 63, 1914 г.
43. Pighini u. Barbieri. Zeitschr. f. d. ges. Neur. и Ps. 1914.
44. Carbone и Pighini. Biochem. Zeitschr. 46. (1912).
45. Fontanesi. Biochem. Zeitschr. 63 (1914).
46. Ющенко, А. И. Психитрич. Газета 1915 г., №№ 7—9.
47. Осипов, В. П. Проф. О душевных заболеваниях и душевной заболеваемости
в Петрограде в условиях настоящего времени. Известия Комиссариата Здра-
воохранения 1919 г. №№ 7—12. Его-же. Доклад на конференции по вопро-
сам о влиянии голодания на организм. 1920 г.

557

Неврозы истощения (Erschöpfungsneurosen) у детей 1).
Д-ра Г. Д. Ароновича.
Врачебно-педагогическая деятельность последних двух лет
(в 1919 и 1920 г.г.) дала нам возможность наблюдать среди детей
петроградских приютов и семей случаи, отмеченные нами, бла-
годаря их общей этиологии и почти тождественной клинической
картине, как неврозы или психо-неврозы истощения.
В психопатологии детского возраста этот термин является,
как-бы, новым; однако, в психиатрической литературе имеется
серия работ о нервных истощениях в форме неврастенических,
аментивных состояний, из которых новейшие наблюдения отно-
сятся уже к истории последней мировой войны.
Переживаемая эпоха военных и революционных событий
выдвинула ряд психиатрических проблемм, среди которых детская
дефективность, как сколок нервнопсихического здоровья насе-
ления страны, составляет специальную главу.
Касаясь причин современной детской дефективности, я в пре-
дыдущей работе позволил себе сделать тот вывод, что соци-
ально-биологические особенности переживаемого времени подо-
рвали телесное и душевное здоровье большого числа детей в раз-
ных местах России, главным образом, в Петрограде.
При этом био-социогенные вредные влияния: недоста-
точное питание, гл. обр., качественные его изменения, однообраз-
ный состав пищи, отсутствие в достаточном количестве жиров
и белков, коренная реформа воспитания —обучения, практически
не всегда удачно осуществляемая, распад семейной жизни, под-
ражание социально-патологическим проявлениям повседневной
жизни (спекуляция, понижение нравственных и правовых норм)
неблагоприятные температурные и жилищные условия в минув-
1) Из клиники душевных болезней проф. В. П. Осипова при Воен.-Мед. Акад.
в Детск. Обследов. Инст. проф. А. С. Грибоедова при Психо-Неврас. Инст.

558

шую зиму отразились, прежде всего, на наследственно-отягощен-
ных детях и еще в большей мере усугубили их врожденную
психо-физическую неустойчивость. Но те-же вредносные причины,
длительно и медленно действуя, вызвали у многих детей при-
обретенную пониженную физическую и психическую сопроти-
вляемость внешним влияниям.
В этом нас убеждает исключительное течение внутренних,
и заразных заболеваний за 1917 — 20 г.г. в Петрограде, высокая
детская смертность (в 1919 г. от скарлатины 18,7%, от кори — 62,5%,.
от дифтерита 73%—по данным Детск. Б-ницы имени Раухфуса
и те сопутствующие при разных болезнях и физическом исто-
щении невротические состояния, которые служат показателем
той-же повышенной ранимости нервной системы детей.
Ряд таких случаев мы выделили в группу невроза или пси-
хоневроза истощения. Для иллюстрации этих состояний могут
служить нижеприведенные краткие извлечения из историй бо-
лезни детей, которых я наблюдал в клинике душевных болезней
проф. В. П. Осипова при Воен.-Медиц. Академии, а, гл. обр.,
в Детск. Обслед. Институте при Психо-Неврологическ. Инст.
(проф. А. С. Грибоедов) в 1919—1920 г.г.
Случай 1-ый: Валентин Е. 13 лет, русский, ученик 4 кл. На-
следственность со стороны обоих родителей вполне здоровая.
Беременность и роды мальчиком протекали нормально. При ро-
ждении Валентина отцу было 25 лет, матери — 24 года. Рос фи-
зически и психически здоровым ребенком. Перенес корь, воспа-
ление легких. Учиться начал 9-ти лет. Занимался успешно, отли-
чался хорошим поведением и ровным, спокойным характером.
В течение последнего года семья плохо питалась и недоедала.
Мальчик проявлял повышенную утомляемость при умственной
работе и раздражительность. В Мае 1919 г. он заболел сыпным
тифом в довольно тяжелой форме. Восстановление здоровья про-
исходило медленно, и в течение 6—7 недель у мальчика отме-
чалось состояние психического угнетения и плача. Далее, он,
как будто, поправляется и приступает к школьным занятиям.
Между тем, питание было недостаточное. Валентин через м-ц
вновь стал жаловаться на головокружение, общую слабость, обна-
ружилось понижение памяти, внимания, а след. малоуспешность
в занятиях. С такими явлениями мальчик был помещен в кли-
нику душевных болезней В.-М. Акад. 16 августа 1919 г.
При объективном исследовании отмечено: пониженное пи-
тание, резкая анемия кожных и слизистых покровов, невропати-
ческие симптомы в виде дрожания век, языка, вытянутых паль-

559

цев рук; кисти цианотичны и потливы. Повышенные коленные
рефлексы. Со стороны психической сферы наблюдается астени-
ческое состояние, плаксивость, жалобы на головную боль. Сон
беспокойный. Понижение внимания; затрудненное мышление.
Назначается усиленное питание, мышьяк с валерианой, постельный
режим.
В течение 2-х недель жалобы на головную боль и голово-
кружение стали реже; мальчик физически окреп. Настроение было
ровное. Аппетит и сон удовлетворительный. В дальнейшем само-
чувствие было хорошее. Субъективных жалоб не высказывал,
и через 24 дня пациент был выписан на попечение отца.
Резюме: Наследственность здоровая; детство нормальное. Хо-
рошие интеллектуальные способности. Недостаточное питание,
предшествовавшее сыпному тифу; после него физическое исто-
щение с сопутствующими резидуальными невропатическими явле-
ниями. Последние обострились вследствие продолжавшегося не-
доедания. Быстрое улучшение при усиленном питании и укре-
пляющем лечении.
Случай 2-ой: Владимир П. 7 лет, русский, поступил в Детск.
Обследов. Инстит. 17 дек. 1919-го г.
Дедушка со стороны матери умер от туберкулеза легких.
Матери при выходе замуж—25 лет, отцу—по профессии бухгал-
тер— 44 года. Беременность Володей 2-ая. Роды нормальные.
Вскармливание было смешанное. Зубы резались с 7-ми мс.
Ходить и говорить начал на 2-ом году. 2-х лет перенес воспа-
ление легких. Рос физически и психически здоровым ребенком
и посещал детский сад. Шести лет перенес ряд инфекционных
заболеваний: дифтерит, корь, скарлатину с гнойным отитом, ве-
тряную оспу и бронхит.
Испытывая материальные затруднения и голод, (отец умер
от истощения) мать поместила Володю в приют, где обращало
на себя внимание вялость мальчика, его забывчивость, постоян-
ный плач, отчуждение от детей и ночное недержание мочи, чем
он раньше не страдал. Через 21/2 мс. матери предложили взять
его обратно. Володю определили приходящим учеником в другую
школу. Днем он оставался один в холодной комнате, почти без
всякой пищи, так как мать уходила на службу, и его нервное
состояние заметно ухудшилось.
При поступлении объективно отмечено: рост — 112 снт.,
вес—19 клг., пониженное питание, резкая анемия кожных и сли-
зистых покровов; дегенеративные признаки (высокое небо, недо-
развитие половых органов, оттопыренные уши, волосатость лица),

560

невропатические симптомы: ночное недержание мочи, красный
дермографизм, дрожание в сомкнутых веках, вытянутых пальцах
рук, живые коленные рефлексы, беспокойный сон с кошмарными
сновидениями.
Со стороны психической сферы наблюдается раздражитель-
ность, утомляемость, вялость, внушаемость, недеятельность (в зим-
нее время часами неподвижно сидел у печки) боязливость; в сфере
моральных проявлений—недостатки в виде эгоизма и жадности,
по временам грубость. Интеллектуальное развитие воспитанника
соответствует его возрасту (по системе Бине, Цигена, программе
Института).
За время 2-х месячного пребывания Володи в индивидуаль-
ной группе при усиленном питании, укрепляющем лечении,
невропатические явления стали убывать, и с улучшением он был
переведен на лето в санаторию.
Резюме: Значительная разница в возрасте родителей. Физи-
ческое истощение после ряда инфекционных заболеваний и пло-
хого питания; отсюда невропатическое состояние (эмотивная и мо-
ральная неустойчивость, вялость, утомляемость) усилившееся
еще под влиянием психической травмы (смерть отца, материаль-
ная нужда, неблагоприятная приютская обстановка и т. д.) Улуч-
шение при усиленном питании и в соответствующей обстановке
индивидуального врачебно-педагогического ухода.
Случай 3-й: Игорь Я., 7 лет, русский; помещен родными
в Детск. Обследов. Инст. 28 апр. 1920 г. со ст. Сергиево Балт. ж, д.
Родители здоровы. Отец — переплетчик, женился 26-ти лет,
матери при вступлении в брак было 17 лет. Патологической на-
следственности не имеется. Игорь родился от 6-ой беременности,
когда матери было 31 год, а отцу—40 лет. Роды протекали пра-
вильно. Вскармливание происходило грудью матери. Зубы реза-
лись с 5-ти мс., ходить и говорить начал до года.
До 5-ти лет жил в деревне. Рос здоровым, крепким ребенком.
В течение последнего года семья особенно плохо питалась, тем-
пература в квартире в минувшую зиму не превышала 2 — 3° С.
Спали 5 челов. на одной постели. Игорь раньше посещал детский
сад, был очень прилежен и отличался хорошими способностями.
С осени 1919 го г. он стал проявлять раздражительность,
плаксивость, полную бездеятельность и сонливость днем, не-
сколько раз был замечен в онанизме. Отмечался ненасытный го-
лод и патологическая жадность к еде. Обстановка в доме была
также нервно-напряженная. В это время появилась склонность
к воровству и ложь. В школе его уличали в краже съестного

561

из кладовой и у других детей. Утащенные из дома игрушки
менял на хлеб и картофель. Начал манкировать классными за-
нятиями.
Объективно отмечено при поступлении: рост —107 снт.,
вес —14 клг., резко пониженное питание; бледность кожных и сли-
зистых покровов, слабо развитая мышечная система. Ассиметрия
черепа, глубокое небо; невропатические симптомы (умеренный
красный дермографизм, мышечный валик, дрожание в сомкнутых
веках, высунутом языке. Беспокойный сон. Интеллектуальная
одаренность (по методу Бине-Россолимо-Цигена-Института) со-
ответственно 10 годам. В начале пребывания в ДОБИ 1) Игорь
отличался замкнутостью. Наблюдалась раздражительность, застен-
чивость, робость, повышенная утомляемость. Из отрицательных
нравственных черт—ложь, мена, скрытность. В течение 6—8 недель,
его физическое и нервно-психическое состояние значительно
улучшилось: мальчик окреп, прирост веса — 8 фунт. (вес—17,28
клг.), стал общительнее, веселее и принимал живое участие
в детской жизни Назначение: усиленное питание, укрепляющее
лечение, физиотерапия, солнечные ванны и перевод, на лето в
санаторию.
Резюме: Наследственность здоровая. 6-ая беременность. Пер-
вое детство нормальное. Интеллектуальная одаренность. Длитель-
ное истощение, вследствие плохого питания, в результате пони-
женное телесное и душевное здоровье (астения, эмотивная и мо-
ральная неустойчивость, умственная истощаемость), поддержи-
ваемые неблагоприятными домашними условиями. Исход благо-
приятный.
Случай 4-ый: Леонид И. 5 лет, русский, поступил в Детск.
Обследов. Инст. 1 октября 1919 г. из дошкольной колонии, где
в течение 1/2 года перенес коклюш, корь и цынгу. Мальчик озло-
бленный, придирчивый. Часто совершает мелкие кражи: таскал
у других детей и из кухни еду, сырую провизию. Бродил по ночам
и всюду шарил. Наворованное прятал под подушку. Занятия
в детском саду его не интересовали. К еде относился с большой жад-
ностью. Сведений о родных не имеется. Объективно: рост—92 снт.,.
вес—35 фн., Питание пониженное. Анемия кожных и слизистых
покровов. Рахитические грудь и ноги. Большой живот; ассиметрия
черепа, уши с бугорками, высокое небо, зубы с диастемами, во-
лосатость лица.
1) ДОБИ—сокращ. Детский Обследовательный Институт.

562

Со стороны психической сферы отмечается: незначительная
умственная отсталость (равен 4 годам), чрезмерная аффективная
возбудимость, проявляющаяся в аффектах гнева и в агрессивных
действиях по отношению к своим сверстникам и даже персоналу.
В своей группе и при исследованиях он бывал груб, проявлял
негативизм, бросал стулья, портил учебные пособия, царапался,
кусался. Его настроение выравнивалось при достаточной теплоте
в помещении и после еды. Тогда он становился более общи-
тельным, но быстро утомлялся. Чаще всего он забирался на стул
у печки, часами грелся около последней и тут-же засыпал. Ночью
сон был прерывистый. Вследствие крайнего истощения мальчику
первоначально был назначен постельный режим, при этом на-
блюдалось, что Леня по ночам обшаривал шкапики детей, заби-
рая оттуда всякую мелочь; в течение последних месяцев воров-
ство прекратилось, но к еде мальчик по прежнему проявлял
исключительный интерес и жадность. Беседа о еде являлась
часто единственным успешным подходом к этому ребенку, ко-
торый реагировал на все остальное негативизмом.
Резюме: Рахит, перенесенные инфекционные заболевания,
связанное с ними продолжительное физическое истощение, недо-
едание, последующее психопатическое состояние у ребенка,
повидимому, с врожденным предрасположением (концентрация
дегенеративных признаков) астения, раздражительная слабость,
быстрая утомляемость, легкая умственная отсталость, преобла-
дание низших органических чувствований. Переведен с улуч-
шением во вспомогательный детский сад.
Случай 5-ый: Ксения С., 8 лет, русская, поступила в ДОБИ
15 сент. 1919 г. по просьбе родителей.
Отец—человек вспыльчивый и раздражительный. Мать здо-
рова. Девочка начала ходить на 2-ом году, говорить—к тому-же
времени. До 4-х лет страдала ночным недержанием мочи. За по-
следнее время дома отмечалась кража продуктов и денег, кото-
рые девочка употребляла на покупку съестного.
Объективно: рост—118 снт., вес —19 клг. Питания крайне
слабого. При поступлении в Инст. явления цынги. Грудная клетка
со следами рахита. Голова большая. Оттопыренные уши 6 раз-
вернутыми завитками. Речь косноязычная. При психолого-педа-
гогическом обследовании (метод Бине-Цигена-Института) отме-
чена легкая умственная отсталость, повышенная утомляемость,
явления раздражения, во время которого проявляет наклонность
к уничтожению сделанной работы, часто плачет из-за пустяков.
В общей жизни детей принимает мало участия. Полное отсут-

563

ствие стремления к деятельности и любознательности. Настроение
духа всегда грустное, подавленное. В первое время своего пре-
бывания в Инст. замечалась в краже съестного у детей, при чем
проявляла при уличении ее волнение.
Резюме: Нервный характер отца, замедленное индивидуаль-
ное развитие, дегенеративные признаки (череп, уши, косноязычие)
физическое и нервное истощение (цынга, со стороны психической
сферы—раздражительная слабость, нравственная неустойчивость,
незначительная умственная отсталость). В виду резкого упадка
питания и повышенной утомляемости переводится во вспомога-
тельный детский сад, хотя могла-бы учиться во вспомогательной
школе.
Случай 6-ой: Константин Н. 7 лет, латыш, поступил в ДОБИ
12 марта 1920 г. из комиссии о несовершеннолетних, обвиняемый
в совершении мелких продовольственных краж у детей и воспи-
тательниц приюта. Сведений о наследственности не имеется.
Данныя физического осмотра: рост—101,5 снт., вес—17 клг.
Бледные кожные и слизистые покровы. Питание резко-понижен-
ное. Лоб низкий, заросший пушковыми волосами. Высокое небо.
Плоское переносье. Неправильные уши. Рахитическая грудь.
Косноязычие. Правосторонний крипторхизм. Ночное недержание
мочи. Сосудодвигательная и нервно-мышечная возбудимость.
Интеллектуальное развитие воспитанника представляет не-
значительную задержку (по Бине—равен 6 годам). Занимается
в детском саду, не может долго сосредоточиться на чем либо
и быстро утомляется. Крайне раздражителен и плаксив. Вял,
медлителен, неловок. Проявляет болезненную жадность к еде.
Его любопытство и болтливость сводится только к разговору о еде.
Отмечается склонность к воровству, к попрошайничеству и на-
вязчивое коллекционирование всяких бумажек, тряпок, безделу-
шек и проч. Постоянно таскает у детей съестное, их игрушки,
бумагу. Ночью, а иногда и днем пробирается в спальни, обша-
ривает ночные столики и забирает всё, что попадает под руки.
В своей вине не сознается. Либо обещает больше этого не де-
лать, но продолжает таскать, несмотря на побои со стороны дру-
гих детей и внушения воспит. персонала.
Резюме: Дегенеративная психопатическая конституция (кон-
центрация физических и психических признаков дегенерации,
задержка физического развития, легкая умственная отсталость),
зашедшая до выраженного психо-невроза под влиянием истощения
и неблагоприятных социальных условий. Переводится во вра-
чебно-воспитательное заведение.

564

Случай 7-ой. Вениамин Г. 10 лет, еврей, поступил в ДОБИ
23 Декабря 1919 г. от матери. Родители живы. Отец—портной,
страдает сердцем; мать—ревматизмом. 4 детей умерло малень-
кими. Вениамин родился от 7-ой беременности, когда матери
было 38 лет, а отцу—42 года. Беременность и роды были пра-
вильные. Зубы резались на 1-ом году, ходить и говорить стал
2-х лет. 9-ти лет начал посещать школу, но в занятиях отставал.
Далее помогал по хозяйству. 6 мес. тому назад мальчик перенес
сыпной тиф. В последнее время он брал у родных и знакомых
съестное, либо деньги, покупая на них лепешки, сласти.
Физический осмотр: рост—102 снт., вес—21,5 клг. Кожные
покровы анемичны. Резкая степень исхудания (при поступлении
имелись пролежни в области тазобедренных суставов.). Мышечная
система слабо развита. Ослабленное дыхание в обоих легких.
Долихоцефалический череп. Оттопыренные уши. Небольшие
аденоиды. Высокое небо. Неправильные зубы. Левосторонняя па-
ховая грыжа. Невнятная речь. Дермографизм, цианоз конеч-
ностей. Нервно-мышечная возбудимость. Психолого-педагоги-
ческое исследование обнаруживает умственную отсталость (по
Бине равен 7 годам). Запас школьных знаний ограниченный.
Отличается повышенной утомляемостью. Не проявляет никакого
интереса к занятиям и к окружающей детской жизни. Мало-
подвижен, проводит время почти исключительно у печки. Стано-
вится более общительным при благоприятной внешней темпера-
туре. Часто жалуется на общую слабость и недомогание. На-
строение духа всегда подавленное, грустное, часто плачет, хны-
чет, иногда тоскует по родным.
Назначение: Усиленное питание, укрепляющая терапия,
индивидуальные занятия.
Резюме: Ослабление производительной способности матери
(7-ая беременность), присхождение из маложизнеспособной семьи,
дегенеративные признаки (череп, уши, высокое небо, зубы, лево-
сторонняя паховая грыжа, речь), умственная отсталость; физи-
ческое истощение, вследствие болезней и плохого питания,
отсюда невропатические симптомы (астения, повышенная утом-
ляемость, аморальные поступки). Нуждается в пребывании в
санаторной обстановке.
Случай 8-ой: Василий В. 8 лет, русский, поступил в ДОБИ
20 Декабря 1919 г. из интерната № 32, как мальчик физически
слабый, умственно-развитый, но неоднократно замеченный в во-
ровстве. Вместе с другим 10-ти-летним воспитанником открыл
комнату руководительницы подобранным ключом и похитил

565

оттуда несколько фунтов крупы, муки и масла. Далее он захо-
дил в помещения служащих, обшаривал столы, шкапы и брал
съедобное, деньги и другие вещи. После упорного отрицания
сознался в своих проступках, плакал, говоря, что воровал из-за
голода и на проданные деньги покупал съестное.
Вася находился в нескольких приютах, куда его переводили
за дурное поведение. Сведений о родных не имеется.
Объективно: рост—100,5 снт., вес—18,5 клг., пониженного
питания. Цвет кожных и слизистых покровов резко анемичный.
Ассиметрия черепа. Уши с Морелевскими бугорками. Глубокое
небо. Резцы с зазубренными краями. Саблевидные искривления
обеих бедренных и берцовых костей. Выступание грудной клетки.
Речь шепелявая. Ночное недержание мочи. Интеллектуальное
развитие воспитанника (по методу Института—Россолимо-Бине)
равно 8-ми годам. Мальчик сметливый, сообразительный, но
малообщительный. Отличается повышенной раздражительностью,
впечатлительностью и упрямством. Настроение преимущественно
грустное. Первоначально обшаривал ящики детей, забирался в
комнату воспитательницы, но затем прекратил хождение по по-
мещениям. Переводится в Институт Индивидуального Воспи-
тания.
Резюме: Невропатическое состояние, развившееся у ребенка
на дегенеративной почве, вследствие неблагоприятных социаль-
ных условий (недостаточное питание, частая перемена приютов).
Случай 9-ый. Анастасия М., 12 лет, русская, поступила в
ДОБИ 6 сент. 1919 г. из распределительного пункта для девочек.
Из предварительных сведений отмечается: алкоголизм отца,
возраст родителей при рождении девочки: матери 28 лет, отцу
43 года. Мать умерла от истощения. В последнее время семья
недоедала. В виду малой интеллигентности отца, более подроб-
ных данных о детстве девочки не удалось получить.
Физический осмотр: рост—135 снт., вес—20,6 клг. Резко
подорванное питание; крайне истощенная и изнуренная. Впалая
грудная клетка, небольшое искривление позвоночника. Череп
ассиметричен (больших размеров). Прогнатизм. Высокое небо.
За время пребывания в Институте перенесла крупозное воспа-
ление легких (pneum. croup.), находилась 5 нед. в б-це. По возвра-
щении незначительное притупление перкуторного звука на вер-
хушках легких и временами хрипы. Резкий цианоз конечностей,
особенно нижних. Нервно-мышечная возбудимость. Живые ко-
ленные рефлексы.

566

При психолого-педагогическом исследовании обнаруживает
ослабление памяти, внимания и наблюдательности (метод Россо-
лимо—Института) по Бине = 7 — 8 годам. Во время исследования
и занятий проявляет некоторый негативизм, нетерпение и бы-
строе утомление.
Производит впечатление забитого, изнуренного недоеданием
ребенка. Иногда упряма; ворчит на замечания, сердится. Быстро
утомляется и жалуется часто на головную боль. Настроение угне-
тенное, редко проясняется и то только во время еды. Детей сто-
ронится, избегает игр с ними. Вяла, медлительна. Назначение:
усиленное питание, первонально постельный режим. Переводится
в санаторию.
Резюме: Алкоголизм отца, слабое здоровье во время детства,
неблагоприятные социальные условия (хроническое недоедание,
смерть матери); отсюда пониженная физическая и нервно-психи-
ческая стойкость внешним влиянием (болезни), в результате—
явления физического и нервного истощения организма (упадок
питания, астеническое состояние, интеллектуальная истощае-
мость).
Случай 10-ый. Василий Г. 9 лет, русский, поступил в ДОБИ
16 декабря 1919 г. из Детск. Коммуны им. Ленина с указанием на
раздражительность, плаксивость, отказ от посещения школы,
ночное недержание мочи, онанизм. Отец-алкоголик, убит на войне.
Мать—32 лет, здорова. Старший мальчик умер 2-х лет. До Васи
у матери был выкидыш. Двое младших умерло маленькими.
Беременность и роды Васей были правильные. Зубы резались к
сроку. Ходить и говорить начал на 1-ом году. Перенес корь,
паротит и скарлатину.
Объективно: рост—119 снт., вес—19 клг. Питание понижен-
ное. Цвет кожных и слизистых покровов—анемичный. Асси-
метрия черепа. Высокое стояние обоих яичек в мошонке. Ноч-
ное недержание мочи. Дрожание в сомкнутых веках, в вытяну-
тых пальцах кистей. Живые коленные рефлексы. Умеренный дер-
мографизм. Беспокойный сон. Внутренние органы—Norma, Интел-
лектуальная сфера уклонений от нормы не представляет. По ме-
тоду Бине-Цигена-Россолимо—Института соответствует 8—9 лет-
нему возрасту.
Эмотивен, раздражителен. Бывает груб, резок, упрям, осо-
бенно, когда голоден или в помещении холодно. Тогда же отка-
зывается от всяких работ и в резкой форме выражает свое недо-
вольство. Равнодушен ко всему окружающему, но по отно-
шению к слабым детям позволяет себе злые шалости и обиды.

567

Резюме: Алкоголизм отца. Маложизнеспособность семьи.
Неблагоприятные внешние условия в семье и приюте, давшие
картину невроза.
Случай 11-ый. Николай В., 8 лет, русский, поступил в ДОБИ
10 мая 1920 года из Детского дома № 9 при Педаг. Курсах со
следующей характеристикой: физически чрезвычайно слаб. В
истекшую зиму долго болел, находился в больнице, откуда при-
был совершенно истощенным и неспособным к занятиям. Общее
состояние подавленное. Часто без видимой причины плачет.
Упорно избегает общества детей. Оставаясь один, начинает ша-
рить по всем углам, пробирается в детские спальни, обшаривает
все их хранилища, тащит их вещи. Несколько раз крал хлеб у
младших служащих, проникая в их помещения. Обычные порции
его не удовлетворяют. Пользуясь удобным случаем, убе-
гает на черную лестницу и копается в помойном ведре. В по-
следнее время появилась склонность к порче вещей, наряду с
озлоблением и упрямством. Сведений о родных и наследствен-
ности не имеется.
Физическое обследование: рост—108,5 снт., вес—16,5 клг.
Питание пониженное. Ассиметрия лица. Широкое переносье,
оттопыренные уши, со слабо развитыми мочками. Зубы с широ-
кими диастемами. Речь косноязычная. Ночное недержание мочи.
В интеллектуальной сфере отмечена легкая умственная отста-
лость. По Бине = 6—7 годам. В начале своего пребывания в
в Инст. Коля проявлял быструю утомляемость и резкую эмо-
тивную неустойчивость. По малейшему поводу, а иногда без
видимой причины, впадал в крайне возбужденное состояние: пла-
кал, ругался, бросал стулья, задевал детей, портил их работы,
бывал также агрессивен по отношению к воспитательницам. На-
блюдалось упрямство, неподчинение дисциплине. Такое состояние
длилось иногда часами и, в виду этих вспышек аффективной
возбудимости (гнева, озлобления и грубости) мальчика, приходи-
лось на первых порах часто изолировать от остальных детей.
В течение месяца, в связи с улучшением общего физиче-
ского состояния (прибыль веса—4 клг.), Коля стал спокойнее и
ровнее; раздражительная слабость уменьшилась, и мальчик был
порой очень ласков, послушен и учтив по отношению к воспи-
тательницам. Выполняет охотно и с интересом работы детского
сада. Жадность к еде исчезла.
Вообще в отбирании съестного или поедании несъедобного
не был замечен, зато Коля находился все время на усиленном

568

питании. Переводится во вспомогательный детский сад со значи-
тельным улучшением.
Резюме: Дегенеративная конституция (концентрация дегене-
ративных признаков), выявившаяся под влиянием истощающих
факторов недоедания и перенесенных соматических болезней, а
также неблагоприятной обстановки, в невроз истощения.
Случай 12-ый. Нина Я., 6 лет, русская, поступила в ДОБИ
27 авг. 1920 г. от родителей. Наследственность со стороны по-
следних здоровая. Нина родилась от 7-ой беременности, когда
матери было 33 года, а отцу—42 года. Вскармливание происхо-
дило грудью матери. Зубы резались на 7-ом мс. Ходить и гово-
рить начала до года. Росла физически и психически нормально.
На 4-ом году перенесла корь. В течение последнего года семья
недоедала и терпела нужду. Ребенок стал обнаруживать нерв-
ность: отмечалась раздражительная слабость, повышенная обид-
чивость, гневливость, слезливость. Испытывала ненасытное
чувство голода, собирала крошки. Из-за еды впадала часто в
раздражительное состояние. Разговоры вела исключительно
об еде, в остальном была вяла, апатична, ничем не интересо-
валась. Днем сонливое состояние. Изредка ночное недержание
мочи.
Объективно: рост—92,5 снт. вес—27 фн., резкое истощение,
бледные кожные покровы. Слабо развитые мышцы. Невысокий
лоб. Волосатость щек и спины. Выпадение recti.
Дрожание в сомкнутых веках, холодные и цианотичные
кисти. Живые коленные рефлексы.
В течение месяца Нина окрепла (прирост веса—5 фунт),
стала жизнерадостным, ласковым и подвижным ребенком. Прини-
мает активное участие в детской жизни: в работах и подвиж-
ных играх. Проявляет интеллектуальную одаренность. Жад-
ность и интерес к еде исчезли. Сон хороший. Изредка мочится
в постель.
Резюме: 7-ая беременность. Нормальное детство. Длительное
истощение от недоедания, неблагоприятные семейные условия;
со стороны нервной системы картина невроза истощения.
Этиология во всех наших случаях почти одинакова: она
сводится к длительному истощению организма, вследствие не-
полного голодания и недоедания, к истощающему влиянию пе-
ренесенных соматических болезней наших детей.
В некоторых случаях (см. №№ 2, 3, 6, 9, 10, 12) к этому
биологическому фактору присоединялась психическая травма
социального происхождения, как например, неблагоприятные

569

условия семейной и приютской жизни (смерть близких, мате-
риальная нужда, психическая зараза окружающих, неумелый
педагогический уход).
Действуя изолированно или в том или ином сочетании,
указанные причинные моменты дали в результате те невро-и
психопатические состояния, о которых речь была выше.
Их течение и клиническая картина вариировали в зависи-
мости от степени наследственно врожденного или приобретен-
ного предрасположения и от интенсивности и длительности
вызывающих и производящих причин.
По этому у дегенеративных детей с невропатическим пред-
расположением неврозы истощения проявлялись резче и иногда
даже носили преходящий психопатический оттенок (патологи-
ческие аффекты, навязчивые состояния, аморальные поступки
(№ 4, 6, 11). Это—суть дегенеративные психопатические консти-
туции (по терминологии Ziehen’a), обострившиеся под влиянием
соцально-биологических вредных причин до вполне развитого
психо-невроза.
Случаи №№ 1, 2, 3, 12 представляют собою, как бы, чистые
формы невроза истощения при отсутствии врожденной нерв-
ности у детей. Эти 4 случая протекали особенно благоприятно:
выздоровление наступило скоро при одних только физических
мероприятиях (усиленное питание, покой, индивидуальные за-
нятия, летом—физиотерапия: купанья, солнечные ванны и т. д.).
С другой стороны, случаи №№ 1, 4, 9, 11 весьма близки
тем невротическим состояниям, которые, кк. сопутствующие
явления (Begleiterscheinungen), отмечались и раньше у детей в
течение тяжелых болезней, напр. при затяжном коклюше, тубер-
кулезе, после плеврита (Delasiauve 1), Ziehen 2). Эти нервно-психи-
ческие изменения, характерной чертой которых является осла-
бление всех психических функций, известны в литературе, как со-
стояния духовной или инфекционной слабости (Kraepelin) dedilitas
mentis. Ziehen их называет residuäre и begleitende psychopathische
Konstitution.
Они находятся в тесной зависимости от основного стра-
дания, его сопутствуют некоторое время и постепенно исчезают
вместе с устранением вызвавшей их причины. В наших 4-х слу-
чаях эти Begleiterscheinungen оказываются более стойкими, они
наблюдаются по истечении самой основной болезни, благодаря
более легкой ранимости нервной системы детей. Более подробно
этот вопрос был освещен мною в предыдущей работе 1) о совре-
менных особенностях нервно-психического здоровья детей.

570

Тем не менее, во всех приведенных случаях можно про-
следить с большим или меньшим постоянством одни и те же
болезненные проявления и, таким образом, установить общую
картину невроза истощения у детей. Она складывается из
явлений подавленности с обидчивым настроением, склонностью
к плачу и к чрезмерной раздражительности, при заметном пред-
расположении к усталости и вообще быстрой утомляемости.
Со стороны же интеллектуальной сферы отмечается понижение
внимания и умственной работоспособности, отсюда малоуспеш-
ность таких детей к занятиям; далее преобладание низших инте-
ресов и стремлений, персеверирующие голодные темы, которые
у некоторых носили навязчивый характер, и патологическая
жадность к еде. Сюда же относятся моральная неустойчивость
таких детей, как напр., мелкое воровство съестного, мена или
отбирание порций у слабых, ложь и обман старших. Они выска-
зывают словесную мораль, проявляют чувство раскаяния и сожа-
ления, но при слабости психических задержек не могут противо-
стоять своим низшим стремлениям. Из физических симптомов
наблюдалось у этих детей резкое истощение, малокровие, нервно-
мышечная и сосудо-двигательная возбудимость, часто ночное
недержание мочи, безпокойный сон, днем же сонливое и вялое
состояние, повышенная чувствительность к температурным коле-
баниям.
В представленной клинической картине невроза истощения,
действительно, имеются неврастенические компоненты, но это не
есть, прежде всего, невроз утомления, который мы наблюдали
раньше у учащихся, преимущественно старших классов, когда
методы пассивной школы создавали переутомление и вызывали
неврастению. Ziehen считает, что в старших классах немецких
средних школ 25% учащихся суть неврастеники, а в некоторых
школах процент доходил до 60-ти. Наши пациенты, гл. обр., до-
школьного возраста (8 сл. из 12-ти) и ни в одном из них нельзя
было констатировать интеллектуального переутомления.
Следует отметить, что вопрос о самостоятельности невроза
истощения, а, след., и о дифференциальном распознавании на-
ших случаев является наиболее существенным и в то же время
сложным, в виду разнообразия взглядов и мнений, имеющихся
в литературе до последнего времени о сущности неврастении.
Raymond3) считает, что из неврастении сделали совокуп-
ность плохо определяемых с неточным значением нервных со-
стояний, которых не знают, куда отнести. Так, напр., в невра-
стению раньше входили симптомы, совершенно несвойственные

571

этому заболеванию и принадлежащие к самостоятельному психо-
неврозу-психастении, выделенному P. Janet.
Достаточно простое упоминание разных теорий неврастении:
половой, сосудодвигательной, интоксикационной, кислотной ди-
скразии, а, следов., и различных ее форм: дегенеративной, токси-
ческой, половой и т. д., чтобы убедиться в резком разноречии
по затронутому вопросу.
По Raymond’y истинная неврастения, им рассматриваемая
лишь как простой синдром, т. е. группировка симптомов, всегда
является результатом переутомления, в особенности психиче-
ского переутомления, и появляется только в зрелом возрасте.
С другой стороны, автор выдвигает эмоциональность на первое
место, говоря, что она представляет главную почву для развития
неврастении.
Эту же точку зрения защищает, гл. обр., Дежерин 4), считая,
что эмоция создает неврастению. По мнению автора, неправильно
включили в неврастению различные астении органического про-
исхождения, которые имеют общими с нею только симптомы
усталости. Последняя не является прямым патогенетическим
фактором, и лишь присоединение эмотивного состояния к пере-
утомлению составляет причину неврастении. Она невозможна
без предшествующей так называемой эмотивной конституции.
Он определяет неврастению, как совокупность явлений, которые
служат результатом неприспособленности существа к эмотивной
причине и к его борьбе за это приспособление. Истощение,
как результат чрезвычайно различных явлений, очень недоста-
точно определяет неврастеническое состояние.
Что касается неврастении детского возраста, то такие
авторы, как Sacks, Крафт-Эбинг, Charcot, даже её отрицали,
другие наблюдали неврастению очень редко.
Binswanger 5) наблюдал среди 131 случая Neurasthenia 4 сл. в
I десятилетии, 46—во ІІ-ом десятилетии. Müller не наблюдал среди
828 неврастеников ни одного случая в 1-ом десятилетии, во ІІ-м
десятилетии—38 сл. Collins et Philips6) в 1-ом десятилетии не от-
мечали ни одного случая; во II десят.—6,6% среди 333 случаев
неврастении.
Описанная Arndt’ом, Emminghaus’ом, Oppenheim’ом детская не-
врастения покрывалась широким понятием психопатической не-
достаточности (Koch), нервозности, эндогенной нервности (Gramer)
словом терминами—которыми другие авторы обозначали те же
состояния.

572

Мы должны констатировать, что наши случаи не подходят
под понятие неврастении Дежерина ни по своему генезу, ни по
клиническому течению.
Эта разница сказывается при сравнении характерологи-
ческих особенностей наших больных с истинными детьми не-
врастениками. Дети неврастеники на все отзываются чрезмерно,
они проявляют даже альтруистические стремления. Наши ма-
ленькие пациенты обнаруживали нарушение моральной сферы
(в 7-ми случаях). У некоторых из них аморальные поступки
были доминирующими болезненными симптомами, которые пред-
ставляли наибольшие затруднения в воспитательном отноше-
нии и служили поводом к обращению за врачебной помощью.
Эти проявления у детей находят свою аналогию в нервно-
психических особенностях взрослых, истощенных и недоедающих
субъектов, как показали наблюдения проф. Осипова7), Белоголо-
вого 8) и Добротворского 9) над голодающими (инертность, по-
нижение нравственного чувства, высших интересов, преобла-
дание низших органических чувствований, ненасытный голод,
исключительная жадность к еде и т. д.).
С другой стороны, описанные нервно-психические изме-
нения у детей тесно приближаются к большой группе «нервных
истощений», которая приводится в современной военной психи-
атрической литературе.
Уже в начале мировой войны германские психиатры, гл.
обр., указывали на частоту психозов истощения (Erschöpfungspsy-
chosen) в форме неврастении, аменции. Большинство из них за
этиологическую основу принимает истощение и переутомление
организма, а, след., и нервной системы (Mayer10), Koper11), Wollen-
berg 12), другие—Cimbal13), эмоциональный фактор). Клиническая
картина описываемых неврастенических расстройств чрезвычай-
но полиморфна и мультисимптомна, что заставило одних авто-
ров Lewandowsky14), Hauptmann15), Redlich16), Naegeli17) высказаться
за ограничение неврастении и разделение картины заболевания
(т. к. не все явления относятся на переутомление и истощение)
Oppenheim 18) предлагает расширить неврастению включением
в ее симптоматологию самых разнообразных расстройств.
В прогностическом отношении почти все авторы считают
благоприятными острые формы, быстро и легко уступающие ле-
чению.
В обзоре военной литературы Добротворский19) констати-
рует тенденцию большинства исследователей к объединению
всех нервно-психических расстройств с более или менее выра-

573

женными явлениями истощения в одну группу для дальнейшей
дифференциации этой большой группы на отдельные единицы.
Такое разделение должно быть полезным для целей клиниче-
ских, т. к. оно подчеркивало бы и оттеняло течение и исход
различных форм, по участию в них процесса истощения, на-
следственного или приобретенного предрасположения, а, гл. обр.,
устраняло бы запутанность симптомотологии, в которую входят
самые разнообразные и противоположные формы.
В эту же группу нервных истощений следует отнести на-
блюдаемые нами неврозы у детей, прогноз которых в большин-
стве случаев был благоприятный.
Выздоровление, а в остальных случаях улучшение насту-
пало при соответствующем физическом лечении (усиленное пи-
тание, покой, санаторная обстановка) и не требовало почти ни-
какой психотерапии.
Неврозы истощения у детей заслуживают внимания врача
и педагога, посколько они являются одной из современных осо-
бенностей нервно-психического здоровья детей.
Не мало отдельных болезненных проявлений, гл. обр., амо-
ральные, из перечисленной симптоматологии, не будучи так
резко выражены, как в наших случаях, теряются еще в широ-
ком размахе нормы и наблюдаются у многих современных детей
в семье и школе.
При улучшении условий питания, обучения и воспитания
подрастающего поколения они должны будут исчезнуть. Этот
вывод проистекает даже из представленного материала, который
относится, гл. обр., за счет 1919 г. (8 случ. из 12 случ.), когда
условия питания, жизни в приютской и семейной обстановке
были значительно хуже, нежели в 1920 г.
Считаю не лишним дополнить, что под моим наблюдением
имелось большее число детей, обнаруживших невроз истощения,
но все они, в общем, повторяли ту же картину, описанную
выше. В моем же изложении я имел в виду не столько пред-
ставить статистический материал, сколько охарактеризовать эту
форму невроза, указав на ее этиологию, клиническое течение и
дифференциальное распознавание.
Будем надеяться, что в текущем учебном году—1920-21
неврозы истощения у детей станут лишь редкой клинической
формой и будут отмечены нами, как преходящее и временное
социально—патологическое явление.
В заключение приношу признательность глубокоуважаемому
проф. В. П. Осипову и проф. А. С. Грибоедову, любезно со-

574

действовавшим своими советами выполнению настоящей ра-
боты.
Выводы:
1. Биологические особенности переживаемого времени (не-
достаточное питание, гл. обр., качественные его изменения, одно-
образный состав пищи) понизили физическую и нервно-психи-
ческую сопротивляемость детского организма внешним влияниям.
2. Недоедание, вернее, недостаточное питание, истощающие
факторы перенесенных соматических болезней, в сочетании с
элементами психического травматизма социогенного происхо-
ждения в семье и школе, вызывают у многих детей невроз или
психо-невроз истощения, отличающийся по своей этиологии и
клиническому течению от неврастении детского возраста.
3. Клиническая картина невроза истощения, описанная
выше, вариирует в зависимости от врожденного или приобре-
тенного расположения и от интенсивности и длительности вы-
зывающих и производящих причин.
4. Поэтому неврозы истощения проявляются резче у на-
следственно-отягощенных детей и протекают с меньшей интен-
сивностью при отсутствии, так называемой, врожденной нервно-
сти. Исход, большей частью, благоприятный, наступающий, гл.
обр., при соответствующем физическом лечении (усиленное пи-
тание, покой, индивидуальные занятия, санаторная обстановка).
5. Случаи невроза или психо-невроза истощения у детей
должны быть отнесены в общую группу «нервных истощений»,
которая подлежит дальнейшей детальной научной и клиниче-
ской разработке.
Литература:
1. Аронович, Г. Д.,—К вопросу современных особенностей нервно-психи-
ческого здоровья детей. Доклад на Всероссийск. Съезде по борьбе с детск. де-
фективн. Москва, 1920 г. напечат. в Медицин. Журн. Вятск. Губздрава. № 2—4,
1921 г.
2. Ziehen Th.—Die Geisteskrankheiten des Kindesalters. Berlin. 1917.
3. Raymond—Неврозы и психо-неврозы. Петербург. 1912.
4. Дежерин—Функциональные проявления психо-неврозов, их лечение
психотерапиею—Москва. 1912 г.
5. Saender—Die häufigsten functionel-nervösen Erkrankungen (Neurastenie,
Histerie u Nervosität) im Kindes-alter. Mntschr. f. Fsych. и Neurol. 1901. Bd 9.
Pg. 321.

575

6. Обучение и воспитание дефективн. детей, под редакц. проф. А. С.
Грибоедова, т. III. — Петроград. 1919.
7. Осипов, В. П. Душевные заболевания в условиях текущего времени.
Доклад в Общ. Микробиолог. и Естествен. в Петрограде—февр. 1920 г.
8. Белоголовый А. А.—Биология голодания.—Доклад в Общ. Микробиолог.
и Ествен. в Петрограде.—Февраль 1920 г.
9. Добротворский Н. М.—Влияние голодания на душевно-больных. Доклад
в Общ. Психиатров в Петрограде.—Янв. 1919.
10. Mayer—Deutsche med. Wochenschr. 1915. № 51.
11. Roper- Deut. mil. Ztschr. 1915. № 9-10.
12. Wollenberg—Münch, med. Wochenschr. 1914. № 44.
13. Cimbal, Neurol. Centrbl. 1916, № 21; 1915, № 11; Psych. Neurol. Wochenschr.
1916, № 23-24.
14. Lewandowsky—Berl. Klin. Wochenschr. 1914, № 51. Ztsch. f. d. g. Neurol.
& Ps. Ref. 12 426.
15. Hauptmann—Aerztl. Sachversami. Ztg. 1916, № 6.
16. Naegeli—Neurol. Centralbl. 1916, № 21; Münch, med. Wochenschr. 1916, №6.
17. Redlich—Med. Kliu. 1916, № 7; Mntschr. f. Psych. 1916, 39, H. 5.
18. Oppenheim—Berl. Klin. Wochenschr. 1916, № 12; Neurol. Centrbl. 1916,
№ 6 & 13; Berl. Klin. Wochenschr. 1914, № 48; 1915, № 11; Neurol. Centralbl. 1915,
№ 14; Dtsch. Ztschr. f. Neur. 1917, 56 H, 1-4.
19. Добротворский, H. M.—Душевные заболевания в связи с войной (по
литературн. данным за 1915—1918 гг.). Научная Медицина. Март № 3, 1919 г.

576

Прикладная психология в ее отношении к вопросам воспитания
и обучения.
И. Эвергетов.
Последнюю стадию в развитии психологии можно характе-
ризовать влиянием естествознания. Это означает не только то,
что усвоены естественно-научные приемы обработки материала,
но именно то, что с особенной резкостью обнаруживается ориен-
тировка психологии в направлении методологии и общих с
естествознанием проблем.
Новое движение распространилось с необычайной быстротой;
накопился богатый опытный материал, получились некоторые
положения, которые по-своему значению приближаются к выводам
положительного знания. Дальнейшее развитие намечается в пре-
делах разграничения теоретической и прикладной психологии,
и в различных областях возникает потребность в известной
психологической ориентировке.
Едва ли кто станет сомневаться в справедливости и жела-
тельности стремления к практическому использаванию теорети-
ческих положений. В таких областях, как история, этнология,
языкознание, приметный интерес удовлетворяет стремлению к
более глубокому пониманию духовной связи явлений. Также,
напр., методы преподавания или распознавание душевных
болезней, оценка судебного приговора должны были больше
привлекать внимание исследователя, чем вопросы о качестве и
интенсивности ощущений.
Нельзя отрицать того, что стремление к использованию
психологии в тех или иных областях существовало задолго до
того, как стала определяться подлинная наука прикладной пси-
хологии в системе психологии; но отсутствие метода в этих
построениях повело к тому, что научная психология решительно
уклонялась и заявляла себя неготовой заняться проблемами
прикладного характера. Когда, напр., педагогика и физиологиче-

577

ская психология приходили в соприкосновение, то часто
дело сводилось к поверхностному диллетантизму. Особенно это
сказывалось при согласовании педагогики с устаревшей гербар-
товской психологией. Не вполне усвоенные и понятые психоло-
гические принципы приводили к подтверждению общепринятых
положений, к обоснованию сомнительных излюбленных педаго-
гических воззрений й педагогических предрассудков. Эта необы-
чайно и широко распространенная полунаучная психология,
которая получала значение в различных областях практической
жизни, задерживала развитие подлинной прикладной психологии,
и затруднения, возникшие благодаря этому, и до сих пор еще
далеко не устранены.
Были и другие причины, мешавшие развитию прикладной
психологии. Главная заключается в том, что природа психиче-
ского материала такова, что не позволяет психологическим осно-
воположениям отрешиться от философских теорий в той мере,
как это удалось сделать в других областях опытного знания.
В последнее время эти затруднения значительно ослаблены;
ослабели споры об основных задачах и предпосылках психологии,
как науки, и положение мало-по-малу проясняется. Постепенно
психологи начинают понимать, что их работа, как известной
специальной области, заключается в построении в смысле системы
подлежащих изучению и обследованию явлений; что самые разно-
родные теории могут существовать рядом, представляя по суще-
ству более или менее пригодную для объяснения конкретного
материала гипотезу. Еслибы в задачу специальной науки вхо-
дило понимание абсолютной действительности, тогда по праву
могло существовать только одно объяснение, и всякая другая
теория была бы ложной. Равным образом, еслибы существовало
одно возможное выражение практической оценки, то бессмы-
сленно было бы рассматривать что-либо, как ложное, неистинное.
Напротив, если задачей науки является изучение явлений с
помощию определенных методов и подчинение известным логиче-
ским требованиям, тогда возможны самые разнородные предпо-
ложения или объяснения, по существу совершенно справедливые,
так как они соответствуют разнообразию тех заданий, с которыми
исследователь подходит к той или иной группе явлений, в зави-
симости от тех условий, которые определяют направление
работы.
Между различными областями приложения психологии пе-
дагогика занимает одно из самых важных мест, хотя надо при-
бавить, что педагогика в данном случае явилась и дающей и

578

берущей стороной. Брала она основные руководящие нити,
которыми направлялось психологическое наблюдение над ребенком
в согласии с общими положениями научной психологии. Давала
она постольку, поскольку история душевного развития предста-
вляет важнейшую часть самой психологии. Таким образом между
обеими областями, теоретической и практической, слагаются
отношения плодотворного взаимодействия, которое может повести
к соединению в одной личности чисто психологического и педа-
гогического интереса. Интересно с этой точки зрения отметить,
что в экспериментальной психологии в течение долгого времени
превалирующее значение имели работы по исследованию памяти.
Также и здесь чувствуется то же стремление в сторону
практического приложения, равно и в работах об ассоциациях
представлений и других примыкающих к учению о памяти
отделах психологии. По характеру работы распадаются на две
группы: первые говорят о дидактических методах, которые скорее
всего и вернее всего ведут к цели; ко вторым принадлежат те
опыты, в которых пробуют установить различия одаренности в
отношении памяти, условия развития и наметить средства к
устранению недостатков.
Иногда психологу кажется, что достоинство чистой науки
страдает от соприкосновения с изменчивыми и случайными
явлениями будничной жизни; напротив, некоторые философы
утверждают, что теоретическая наука находится на службе у
жизни, и что науки, чуждой практического значения вообще, не
существует. Несомненно, что проведение пограничной линии
между прикладной и неприкладной наукой вообще требует
весьма остроумных и тонких соображений, но кто поймет суще-
ство дела, тот не может не признать, что прикладные науки
заключают в себе самостоятельные вопросы или проблемы, иначе
говоря,—образуют в своем составе тоже теоретическую часть,
причем эти проблемы могут также трактоваться и в теоретиче-
ских науках. По существу медицина и строительство мостов
представляют систему соотношений, как физиология и механика,
только выбор проблем производится с различных точек зрения,
именно: в прикладных науках изучался те причинные комплексы,
которые стоят в непосредственном отношении к жизни, напр. в
экспериментальной педагогике, психотерапии, хотя конечный
результат в смысле достижения преследуется тот же самый, т. е.
исследование достигает выяснения того или иного вопроса и
служит таким образом общей задаче науки—постижению
истины.

579

В тех условиях, в которых теперь развивается эксперимен-
тальная психология, при определенном давлении со стороны
технических и промышленных интересов жизни в целях научной
организации хозяйства, причем положительные науки разверты-
вают все более и более широкие области приложения, нажим в
сторону прикладной психологии и в частности педагогики ста-
новится весьма понятным, даже вынужденным. Хотя при этом
надо принять во внимание и то обстоятельство, что большая
разница между ветвями точной науки, получившей широкое и
богатое развитие и экспериментальной психологией, которой
еще до сих пор приходится брать с бою позицию за позицией
и положение которой вследствие этого заключает в себе много
неустойчивого и колеблющегося. В некоторых отношениях, напр.
в вопросе об исследовании памяти, утомления, выводы имеют
общее значение, ясен вопрос о возможности приложения, другое
дело практически-техническое приложение. В последнем случае
мы имеем в виду ту форму приложения, когда известные цели
или полностью или частью могут быть достигнуты при посред-
стве психических процессов. Напр.: оратор желает воздействовать
на душу слушателя, чтобы вызвать определенную реакцию в
виде того или иного действия. Естественник хочет поставить
наблюдателя в такие условия, чтобы получить возможно больше
знаний о природе. Художник пробует воздействовать на душу
слушателя или созерцателя, чтобы вызвать подлинное эстетиче-
ское чувствование. Таким образом существо дела представляется
в таком виде. Пока мы останавливаем свое внимание на иссле-
довании личности, пока мы разъясняем ее, чтобы понять духовную
структуру, мы остаемся в пределах теоретической психологии.
Совершенно другое дело, когда описание и анализ поставлены
в связь с действиями, которые мы желаем выполнить для дости-
жения определенной цели; причем это положение не означает
того, чтобы такие действия выражались во внешних движениях
или каком-либо двигательном процессе; наше намерение может
сводиться только к образованию суждения, к выбору средств
направить известную личность к определенным задачам или,
наоборот, отклонить. Словом, такие знания относятся к психо-
логии так же, как паука инженера к физике или агрикультура
к ботанике.
Такое столкновение и соприкосновение теоретических и
практически-технических интересов мы имеем в области воспи-
тания и образования грядущих поколений, когда дело ка-
сается будущего самой культуры. Здесь могут быть выделены

580

три задачи: практически-техническая, практически-теоретическая
и чисто теоретическая. Практически-техническая область обни-
мает исследование о лучших методах усвоения и обучения, о
распределении времени при различных работах, о перерыве в
работе и т. д. К практически теоретической принадлежат иссле-
дования об одаренности, о возрастах, о средствах к пробуждению
внимания, интереса и т. д. Чисто теоретическую часть образует
история развития ребенка с ее подразделением по функциям—
выразительные движения, волевые проявления, развитие мышления
детская речь и т. д.
В психической области лежат более сложные отношения,
чем в физической, так как здесь идет речь о противоположении
инстинкта и расссуждения не только относительно собственной
личности, но также и в отношении лиц, с нами живущих, с
нами сталкивающихся. Настоящий учитель инстиктивно влияет
на молодые души, причем это влияние едва-ли может быть
повышено тщательнейшим анализом его духовных функций. И
тем не менее в школьной жизни наступают такие моменты,
когда необходимо, пользуясь научными методами, наблюдать и
изучать душевную жизнь ученика, прежде чем избрать какое-
либо средство воздействия. Поскольку дело касается собственной
или чужой душевной жизни, инстиктивный и научный способ
понимания не стоят во враждебном друг к другу отно-
шении и не исключают друг друга. Инстиктивное восприятие
есть своего рода сокращение восприятия причинных отношений;
оно сокращает в силу привычки черты причинной цепи, которые
при научном рассмотрении естественно обособляются друг от
друга. То же самое происходит при инстинктивном и научном
восприятии чужой человеческой жизни. Одно разлагает пси-
хическое содержание, которое мыслится в причинной связи,
другое схватывает сразу определенное соединение (личность), но
в обоих случаях мыслится тот же психический механизм, где
явления связаны по закону причины и действия. Другой человек
для нас не только психический объект, мыслимый под катего-
рией причинности, но является для нас, кроме того, как
субъект, как самоцель. Как объект, он носитель содержания; как
субъект, он самоопределяющийся дух; как объект, он должен быть
описан, объяснен; как субъект, он может быть только понят, стать
предметом сочувствия, восхищения и т. д. В этом восприятии
ученика, преступника, друга, врача нет ничего такого, что предста-
вляется как причина и следствие, ибо все это лежит в системе
намерений, желаний, целей, которые мы или отвергаем или разде-

581

ляем, сочувствуем. Наши простейшие отношения человека к
человеку, как видно даже в мелочах, есть отношение воли к
воле, при котором мы понимаем друг друга и согласны или
противодействуем, но при котором восприятие другого, как
психического механизма, процессы которого имеют свои при-
чины, имеет для нас отдаленное значение.
С другой стороны ясно, что прикладная психология может
только намечать средства, необходимые для достижения опре-
деленной цели, но не определяет, какие педагогические задачи
должны быть осуществлены обучением. Для достижения наших
целей мы стремимся понять причинную связь явлений и исполь-
зовать для осуществления поставленных заданий, в этом смысле
работа, напр. педагога, требует постоянного сопоставления целе-
вых и причинных соотношений. Мы, не осуществим наших
планов, если не поставим наши интересы в причинные соотно-
шения, благодаря которым вещи и люди могут стать средствами
для осуществления конечных целей.
Первая педагогическая задача—передача и усвоение знаний.
Так как предметом прикладной психологии не может быть обсу-
ждение непсихологических проблем педагогики, то мы не будем
останавливаться на вопросе об оценке учебного материала.
Психолог может не решать с своей точки зрения, какие пред-
меты и стихотворения должны быть предметом усвоения или
каковы должны быть занятия для подготовки к какой-либо спе-
циальной работе. Конечно, на основании наблюдения над инди-
видуальными проявлениями и склонностями можно сделать
определенные выводы в отношении выбора занятий тому или
иному ученику, ближайшая задача—выяснение вопроса о том,
как организовать преподавание и усвоение знаний, какие методы
с психологической точки зрения наиболее ценны и скорее при-
водят к достижению поставленных целей. Излагая, напр., пси-
хологию восприятия, важно отметить некоторые отправные пункты,
которые всегда могут иметь значение для учителя. Прежде всего
моторные реакции, которыми периферические органы отвечают на
раздражение, сами превращаются в источник ощущений и всту-
пают в том или ином виде в образующееся представление.
Важность этого положения подтверждают опыты Лая, который
показывал, напр., ученикам треугольник и другие фигуры, во-
первых, при возможности свободного движения глаз, во-вторых,—
фиксируя внимание на определенном пункте. Показания уча-
щихся выясннили, что ошибок было больше тогда, когда дви-
жения глаз были подавлены; значительно лучше результат в том

582

случае, когда глаза естественным образом могли следовать очер-
таниям форм. Сверх того, ваша душевная жизнь не есть только
сумма элементарных содержаний сознания, по крайней мере мы
должны еще признать динамические отношения между ними,
те воздействия, какие они показывают на другие душевные
образования, хотя бы эти соотношения сами по себе не могли
быть выражены, как содержания сознания; сюда относятся: про-
странственные и временные представления, чувство различия
(творческий) синтез.
Рассуждая последовательно, мы должны признать, что два
фактора выдвигаются на первый план и в сущности определяют
всю эту область. С одной стороны наш интерес направляется на
выяснение того, какие душевные изменения возникнут, и с
другой—какое влияние окажут они на душевную жизнь. Наше
ожидание того, что произойдет в душе, ставит перед проблемой
самобытности, независимости; влияния, которые мы можем оказы-
вать, выдвигают проблему руководства душевной жизнью. В
нашем ожидании мы пассивны, в нашем руководстве мы активны.
Мы предполагаем, что возникнут те или иные представления,
эмоции, хотения. Напротив, ставя перед собою задачу воспитания
и обучения, проблему руководства, мы ставим перед собой
определенное задание: как мы можем для наших практических
целей направить те или иные процессы. Приходится ставить
прогноз и выбирать соответствующее средство, чтобы осуще-
ствить ситуацию, иногда очень важную с практической точки
зрения.
В области психической жизни интерес к будущему дей-
ствию является решающим моментом, так как предпосылки и
осуществленное воздействие являются важнейшими факторами.
Исследование этих двух классов психологических принципов
служит главным предметом прикладной психологии.
Первый основной вопрос такой: какие душевные процессы
мы можем ожидать? Принципиально мы можем ответить, что
всякое знание психологических законов приводит к разрешению
этой проблемы. Всюду, где психология выходит за пределы про-
стого описания явлений и стремится к установлению законо-
мерных отношений, там мы в состоянии предвидеть, что должно
наступить. Законы восприятия, понимания, воспроизведения,
течения представлений, возникновения ощущений, внимания
возникновения чувствований, течения мыслей и волевых проя-
влений дают основания для таких предвидений. Все они гово-
рят, что известное физическое возбуждение вызывает опреде-

583

ленный психический процесс, который мы можем предвидеть;
что в равной степени психические процессы являются причиной
для других психических процессов; что наконец психические
процессы служат причиной для физических изменений. Всякое
открытие в области теоретической психологии путем-ли простого
самонаблюдения или экспериментального исследования, стати-
стического подсчета или систематического наблюдения, расши-
ряет нашу возможность предположений (предпосылок).
Но чтобы общепсихологические предпосылки действительно
представляли жизненный интерес, расширение знаний, очевидно,
должно идти в двух направлениях. Мы должны изучить тот
психический материал, которым определенный индивидуум распо-
лагает для работы, т. е. изучить его прежний опыт, знания,
работу мышления, процессы понимания. Никакое знание общих
психологических законов не может заменить этого изучения кон-
кретного материала, необходимого для суждения об отдельном
случае. Таким образом, изучение охватывает две группы явлений:
во-первых, индивидуальные жизненные опыты, т. е. прошлое
данного субъекта, во-вторых, индивидуальные психические осо-
бенности данного, момента, и тогда психология получает свое
действительное приложение и открывается поле для предполо-
жений и соображений практического характера.
До сих пор слишком мало сделано для того, чтобы теоре-
тические положения по вопросу об индивидуальных различиях
перевести в практику воспитания и обучения. С одной стороны,
строго индивидуализированное воспитание, которое всецело соот-
ветствовало бы особенным душевным качествам, практически
невозможно,—оно предполагало бы изолирование, которое именно
по психологическим основаниям противоречит высшим задачам
образования. С другой стороны, педагогические эксперименты
прямо показали преимущество классного обучения в противопо-
ложность одиночной работе. Если, таким образом, классная система
в основе имеет значительные преимущества, то тем самым исклю-
чается направление преподавания исключительно на индивиду-
альные особенности. Раньше предполагали образовать особые
классы для детей зрительного, слухового типа, для детей с
выраженной двигательной тенденцией воспроизведения, но такое
резкое подразделение невыполнимо, потому что существует мно-
жество смешанных типов. Но еслибы даже удалось разделить,
то такие классы объединяли бы детей, которые принадлежат к
совершенно различным типам по другим душевным функциям,
напр. апперцепции или вниманию. Фиксирующее, расплывчатое

584

внимание, координирующая или подчиняющая или соподчи-
няющая ассоциативная тенденция, описательная или объясняющая
или эмоциональная тенденция апперцепирования могут одинаково
встречаться у детей зрительного, слухового, двигательного типа.
В классе могут быть дети, которые быстро утомляются и, наоборот,
дети, которые быстро схватывают, и такие, которые туго, медленно
усваивают и т. д. Каждая из этих особенностей может лечь в
основу новых классных группировок.
Иное дело вопрос об особой одаренности. Если определенная
деятельность предполагает известную меру дарования, то педа-
гогически неразумно было бы вынуждать таких людей к работе,
к которой они совершенно неспособны. Там, где особенное даро-
вание очевидно, богато одаренный человек постепенно будет
опускаться, понижаться в своем уровне, если он должен итти
замедленным темпом среднего школьника. В школьной жизни с
особенной резкостью обнаруживается способность или неспо-
собность к математике, к языкам; в частности область матема-
тической одаренности подверглась более или менее тщательному
исследованию, причем природа ее различными психологами
понимается далеко не одинаково. То математическая одаренность
понимается как способность, которая есть налицо или ее нет; то
как особенная быстрота, подвижность мысли, благодаря которым
вообще без всякого затруднения выполняются разнообразные
мыслительные операции и притом не только в области матема-
тических задач и построений. Подверглось также обследованию
соотношение различных групп знаний, образующих математику,
как предмет преподавания. Исследования Brown’a для абитуриен-
тов высшей школы показали, что способность к алгебре в
высокой степени параллельна успешности в арифметике; напротив,
в значительно меньшей мере обнаруживается прямое соотно-
шение между способностью к арифметике и способностью к гео-
метрии; а еще меньше прямое соотношение между алгеброй и
геометрией. То же самое можно предположить и относительно
других предметов преподавания, напр., родного языка, где объеди-
няются грамматика и чтение, живое слово и орфография. С
психологической точки зрения можно наметить следующие типы
математического дарования. Huther классифицирует математиче-
ские способности с точки зрения типа представления, комбина-
торных процессов, математического рассуждения (логики) и
усвоения приемов работы. Математическое мышление может быть
индуктивным, дедуктивным, продуктивным и репродуктивным;
соответственно этому различаются четыре типа дарования: про-

585

дуктивно-индуктивный, репродуктивно-индуктивный, продук-
тивно-дедуктивный и репродуктивно-дедуктивный. Считал, что
аналогичные результаты могут быть получены и в области
других предметов преподавания, мы получаем дальнейшее под-
разделение и классификации. Как известно, американская школа
предоставляет ученику широкую свободу в выборе и распорядке
учебных предметов, так что форма обособленного класса приме-
няется к отдельным предметам, что, очевидно, имеет свое пси-
хологическое основание.
Много было посвящено тщательных исследований вопросу
о любимых и нелюбимых предметах, и на основании огромного
количества данных возможно установить некоторые средние вели-
чины. В немецкой школе предметы по степени привлекатель-
ности для мальчиков располагаются в таком порядке: гимна-
стика, рисование, счет, история, пение, немецкий, природо-
ведение, письмо, география, религия и геометрия; для девочек:
ручная работа, счет, рисование, немецкий, история, пение, гео-
графия, религия, чистописание, природоведение. Согласие в
суждениях настолько сильно, что заставляет предполагать неко-
торые общие социальные и психологические условия. Сверх того,
дальнейшие исследования этой проблемы показали, что располо-
жение или нерасположение к предмету стоит в зависимости от
личности учителя, что в конечном итоге успешность препода-
вания зависит не только от выбранного метода, не только от
учебного материала, но также в высокой степени от личности
учителя; при этом следует добавить, что психология учитель-
ских функций находится еще в совершенно зачаточном состо-
янии.
Современная психология подошла вплотную к вопросу о
формальном развитии интеллекта и значительно ограничила
предположения прежней педагогики относительно перенесения
духовных приобретений одной области на другую в пределах
школьной работы. Едва ли кто-нибудь станет утверждать, что
занятиями по химии развивается способность играть на рояле,
хотя в обоих случаях одинаково напрягается внимание; хотя
несомненно, что, напр., работа по переводу Виргилия подгото-
вляет к занятиям по переводу Овидия, или работа над Шуманом
подготовляет усвоение Бетховена. Если Лист, в интересах музы-
кального образования, посоветовал одному юному пианисту
читать Шекспира, то здесь обнаружился педагогический инстинкт,
которого в сущности не исключает никакая современная психо-
логия, которая говорит, что упражнение одних душевных спо-

586

собностей не остается без некоторого влияния на некоторые
другие способности, но что это положение нуждается в посто-
янных ограничениях в зависимости как от индивидуальности,
так и от соотношения различных областей знания и навыков.
С педагогической точки зрения полным как практического,
так и теоретического значения является различение или опре-
деление состояния той общей функции, которую мы определяем
понятием ума, считая человека умным, или наоборот, независимо
от его специальной в той или иной области одаренности. Ум
мы отличаем от чистого процесса памяти, процесса ассоциро-
вания, различения и т. д., и классный учитель, отмечая особен-
ности памяти, прилежания и успешности по предметам, именно
учитывает основные особенности ума и производит распреде-
ление на основании этого центрального фактора; поэтому при-
нятие за массштаб способности в одном предмете можно рас-
сматривать как ошибку или недоразумение. Предложенная Бинэ
система исследования интеллекта в значительной степени удовле-
творяла предъявляемым в этой области заданиям, давая исходный
пункт для сравнительных испытаний в различных странах,
именно система возрастных тестов имела огромное практическое
значение, особенно в области детской дефективности. Статисти-
ческие данные различных стран согласны в том, что приблизи-
тельно половина детей стоит на соответствующих возрасту
степенях интеллигентности, приблизительно 20% отстают и 20%
опережают на один год; около 5% отстают и около 5% опере-
жают на два года. Если мы исключим особенный момент, отно-
сящийся к уму, то работа может быть ориентирована в пределах
тех индивидуальных различий, которые являются важнейшими
в последующей жизни.
С педагогической точки зрения важен именно вопрос, обу-
словлены ли в своем развитии способности школьника разви-
тием способностей—восприятия, сравнения, наблюдательности и
т. д. и насколько ответственным за это развитие является ум.
Сейчас мы остановимся на другой возможности. Положим, мы
на основании одной какой-либо особенности или способности
объединяем индивидуумов и дальше можем поставить своей
задачей проследить, не имеют ли сочлены этой группы еще
других общих душевных признаков; вопрос превращается в широ-
кую проблему общего характера, именно как далеко простирается
постоянство во взаимоотношениях различных способностей или
качеств. Еслибы здесь можно было опираться на нечто устой-
чивое, то мы получили бы очень ценное для прикладной психо-

587

логии положение. В обыденной жизни мы всегда склонны пред-
полагать такие взаимоотношения. Особенные душевные качества,
которые обнаруживаются в некоторых внешних действиях, для
здравого смысла являются вообще симптомом для присутствия
некоторых других определенных качеств.
Бесспорно, школа представила богатый матерьял для иссле-
дования вопроса о том, насколько способность к одному учебному
предмету соединяется со способностью или отсутствием даро-
вания к другому предмету преподавания, напр.: обладают ли
дети, которые выделяются своей успешностью в области мате-
матики, также дарованием в области языков, или одаренностью
к рисованию и пению. Мы здесь снова возвращаемся к проблеме,
о которой упомянули выше, именно: насколько мы можем разви-
вать одну способность усовершенствованием и развитием другой.
Практика собственно не дала разрешения вопроса о соотношении
или корреляции психических особенностей; вопрос стал пред-
метом эксперимельного изучения путем лабораторных опытов,
которые дали возможность разложить сложные процессы, в
которых протекает жизнь, на простые элементарные процессы, кото-
рые можно изолировать и измерять, т. е. мыслить неизмеримые
психические процессы в отношении к измеримым физическим
объектам. Степень корреляции высчитывается по формулам,
которые соотношению двух различных функций дают математи-
ческое выражение. По мере выработки метода материалом для
математической обработки послужили не только лабораторные
опыты; такому обследованию могут быть подвергнуты чисто ста-
тистическим путем напр. вопросы передачи духовных особенностей,
различные явления сложной моральной жизни. Статистические
исследования Haymans’a и Wirsma показывают, как можно поста-
вить такую работу пропедевтического характера. Статистика
относится к 400 случаев, причем обследовались дети и родители.
Были намечены свойства—противоположности: ревностный—
ленивый, подвижный и спокойный, смелый—трус, внимательный-
рассеянный, подозрительный—доверчивый, разговорчивый—мол-
чаливый, альтруист—эгоист, разумный—глупый и т. д. Оказалось,
что наследственность играет роль в каждой из отмеченных черт.
В особенности обнаруживается переход черт от отца к сыну, от
матери к дочери чаще, чем от отца к дочери и от матери к
сыну. Это относится как к особенностям чувства и ума, так и к
тем проявлениям, которые имеют отношение к физической дея-
тельности. Влияние наследственности в прямом соотношении
(одинаковый пол) выше на 30—40%, чем при перекрестном соот-

588

ношении. Но, сверх того, наследование от матери еще выше
приблизительно на 10%, чем со стороны отца. Наследование
умственных качеств в ближайшей генерации значительно,
гораздо меньше моральных качеств. Wissler производил исследо-
вание над студентами университета в Колумбии. Опыты про-
изводились над восприятием величины, тяжести, высоты тона,
над чувствительностью к боли, временем реакций, зрительной и
слуховой памятью, деятельностью фантазии, и все это ставилось
в отношении к успехам студентов на экзамене. Оказалось, что
высшие интеллектуальные способности не стоят в очевидном
соотношении с какой-либо из исследованных функций.
Психологические корреляции переносят нас в область
групповой психологии; по существу дело заключается в следу-
ющем: если все лица, имеющие одно определенное качество,
могут быть объединены в одну группу, то насколько мы имеем
право предполагать, что и другие определенные душевные каче-
ства при сходстве в одном отношении могут быть мыслимы у
других сочленов группы. Вывод может быть построен только на
основании знакомства с отдельными членами группы, но инди-
видуум может быть прогностически оценен, прежде чем индиви-
дуальное обследование даст более или менее определенный
материал. Положим, десятилетний мальчик должен дать на суде
свидетельское показание. Мы можем исходить из предположения,
что необходимо обследовать психические особенности этого
ребенка. Пусть исследование индивидуального случая покажет,
что данный ребенок отличается от среднего представителя его
возраста, и что память, внимание и восприятие функционируют
как у взрослого, но возможно, что на суде ребенок обнаружит
характерные особенности своего возраста. Где невозможен инди-
видуальный диагноз, там мы невольно базируемся на внушае-
мости групповой психологии.
То, что мы в обычной жизни называем знанием людей,
далеко выходит за пределы того, о чем мы можем заключать на
основании выразительных движений. В нашем привычном оби-
ходе мы можем наметить ряд методов или приемов, благодаря
которым мы распознаем окружающих людей. Каждый из этих
методов имеет донаучный характер, но каждый из них может
доразвиться до научной точности. Что мы можем распознавать
душевные особенности людей, с которыми мы входим в сопри-
косновение, это объясняется тем, что мы имеем известное попу-
лярно-психологическое понимание или, точнее, подготовку для
понимания тех общих законов, по которым работает душевный

589

механизм. Кто вообще рассматривает человеческую природу и
душевную жизнь на основании жизненных наблюдений, тот
более или менее удачно справляется с задачей наблюдения
отдельных лиц, ибо познание людей покоится прежде всего на
популярной групповой психологии. В этом случае единица
воспринимается как член определенной группы, и те душевные
качества, которые мы привыкли видеть, как характерные свой-
ства группы, мы просто без всяких испытаний приписываем
индивиду, на которого направлен наш интерес. Причем в этой
донаучной стадии групповые психологические познания людей
могут быть рассматриваемы, как абстракция бессчисленных опы-
тов, или могут опираться на простое следование общепринятому
мнению или представлять в виде предрассудков обобщение на
основании случайных единичных переживаний. Естественно,
психологические тенденции наивного сознания следует осветить
при помощи методов научной психологии и повысить в их
значении.
Групповая научная психология ставит своей задачей
прежде всего исследование духовных особенностей, присущих
членам обособленной группы, напр. учащимся известного возраста
рабочим по металлу, рабочим текстильного производства, спортс-
менам и т. д. Вопрос ставится таким образом: существуют ли
какие-либо духовные черты, присущие членам данной группы;
если есть, то какие? Подобные предпосылки в области групповой
психологии могут иметь двоякое значение. Прежде всего, конечно,
там, где речь идет о планомерном практическом направлении
отдельной личности, которая принадлежит к этой группе; далее
в том случае, если действие направляется на отдельную группу.
Для прикладной психологии второй случай может быть не менее
важен. Напр.: нужно построить преподавание соответственно
определенному возрасту—эта мера может охватить неопределенное
количество индивидов обособленной группы. Возможно, что руко-
водитель еще не знает своей группы, но известные предпосылки
психологического характера дают ему необходимую прогности-
ческую помощь; он знает на основании данных групповой пси-
хологии, какие душевные реакции можно ожидать от среднего
представителя данной группы. Групповая психология стоит в
зависимости от статистического метода. Если мы находим какую-
нибудь особенность у одного представителя обследуемой группы,
то мы не имеем права утверждать, что оно характерно для всех
членов данной группы; мы должны обследовать большое коли-
чество случаев. Материал для такого статистического исследо-

590

вания можно получить путем наблюдения при естественных
условиях или путем эксперимента в искусственных условиях.
С методологической точки зрения мы имеем пред собой четыре
возможности. Во-первых, непосредственное наблюдение в есте-
ственных условиях; это то, что обыкновенно называется самона-
блюдением. Данныя этого рода мы легко можем получать путем
анкеты, заполняемой возможно большим количеством сочленов
известной группы. Во-вторых мы получим материал путем
наблюдения при естественных условиях, когда вопросник запол-
няется лицами, которые не являются одновременно и предметом
наблюдения, напр.: врачу предлагают заполнить анкету отно-
сительно его пациентов или учителю относителено его класса.
Недостатки подобного собирания материала очевидны. Листы
рассылаются тысячам людей, лично совершенно неизвестных
исследователю; последний не имеет никакой возможности оценить
тщательность, небрежность или интеллигентность того, кто давал
ответы, а недостаток опытности в психологическом наблюдении
может лишить всякого значения собранный материал. Эти недо-
статки метода анкеты вызвали естественное желание связать
групповую психологическую статистику с экспериментальным
методом лаборатории. Во-первых, возможен эксперимент и без
аппаратов, если интересы экспериментального исследования соблю-
дены, если материал в интересах анализа с достаточной осмо-
трительностью подобран и разработан. Дальнейший шаг—экспе-
римента с инструментами, хотя особенное положение групповой
психологии делает совершенно немыслимым проведение лабора-
торного наблюдения при помощи сложных лабораторных методов,
если мы хотим исследовать большое количество индивидуумов.
Тогда, проведя типичные пробные эксперименты, так называемые
тесты, стараются подвергнуть таким же опытам возможно боль-
шее количество индивидов и таким образом собрать ясные
определенные ответы в сравнительно короткий промежуток
времени. Вместо широко проведенного анализа, мы имеем узко
ограниченное обследование частностей, причем недостаточная
глубина и широта исследования возмещается большим количе-
ством лиц, подвергнутых испытанию. Пользуясь этим методом,
мы можем изучать особенности членов данной группы, остана-
вливаясь не на отдельных личностях, а исследуя их уже сложи-
вшиеся особенности, напр.: рисунки детей дают нам понятие об
особенностях детской психики, хотя бы мы не приходили в
соприкосновение с отдельными детьми. Эти методы групповой
психологии могут дать богатые результаты там, где группа

591

состоит из лиц, которые находятся в постоянном соприкосно-
вении.
Принцип групповой психологии имеет огромное значение
в том смысле, что каждый индивидуум должен быть понят как
член какой либо группы и как таковой должен быть прогности-
чески оценен, прежде чем индивидуальное обследование выдви-
нет дальнейшие особенности. Где невозможен индивидуальный
диагноз, там мы невольно должны базироваться на внушаемости
групповой психологии. При этом, конечно, не следует забывать,
что каждая личность одновременно принадлежит к различным
группам.
Обращаясь к вопросам практики воспитания и обучения,
нужно прежде всего систематизировать подлежащий изучению
материал. Психологическая педагогика подчиняет группировку
материала требованиям теоретической психологии, и потому
должна быть резко проведена разграничительная линия с точки
зрения педагогических проблем в целях освобождения системы
педагогики от давления психологических учебников. Задачей
прикладной психологии является изучение, положим, известных
воспитательных приемов, независимо от оценки конечных резуль-
татов и форм сферы воспитательного и образовательного воздей-
ствия. Положим, педагог применяет известные воспитательные
приемы—они могут быть предметом исследования, независимо
от того, направлены они к достижению идеалистических или
утилитарных целей; то же самое нужно сказать относительно
методики преподавания отдельных предметов и не вообще пре-
подавания того или иного предмета, а того или иного типа
работ по предмету, независимо от тех конечных целей, которые
ставит себе введение в школу изучаемого предмета.
Прикладная психология и к вопросу изучения личности
подходит с несколько другой стороны. Вопрос не в том,
насколько простое суммирование и комбинация известных
душевных проявлений образует личность, выражает и в целом,—
исследование направляется на определенные функции, берет
отдельные проявления личности, а не во всей ее совокупности.
В сущности мы хотим знать, какое возможно расположение
личности для будущего проявления изучаемой функции. Таким
образом, возникает две группы вопросов. Во-первых, нам важно
установить, насколько прежнее поведение индивидуума позво-
ляет предполагать возможность определенного предрасположения;
во-вторых, можем ли мы обнаружить наличность этого предрас-
положения в данный момент. Для лабораторного исследования

592

существует только вопрос, есть ли в данный момент изучаемая
способность, а как она произошла—унаследована или привоспи-
тана—это вне пределов эксперимента.
Можно предположить, что широкое развитие науки о поста-
новке психологических опытов для практических целей поведет
к тому, чтобы иначе оценить некоторые положения, которые
хотя и твердо установлены в теоретической психологии, однако
на практике могут иметь значение с известными ограничениями.
Таково, напр., широко распространенное учение о типах воспри-
ятия, представления, памяти и т. д. Здесь особенное важно под-
черкнуть, что сходные на первый взгляд функции обнаружи-
вают значительное расхождение при своем развитии, напр.:
хорошая память на имена соединяется с слабой памятью на
лица; легко уживаются в мирном соседстве яркие зрительные
образы с сильными проявлениями фантазии в слуховой сфере.
Поэтому мы всегда стоим перед опасностью сделать неправильные
выводы из правильных психологических фактов, потому что
каждый отдельный случай представляет взаимодействие многих
факторов, и мы легко можем ошибиться, концентрируя наше
внимание на одном определенном психическом факторе и оста-
вляя в стороне другие.

593

Состояние психологии в Америке за последние годы.
(с 1914 по 1918 г.г.)
Проф. П. Сорокин.
Задача данных строк — краткая характеристика состояния амери-
канской психологии в периоде 1914—1918 г.г. Очерчиваемая картина
рисуется да основании американского The Psychological Review за 1914—
1918 г.г. и некоторых, указанных ниже, монографий. Начну с ряда
внешних черт, в значительной мере типичных для американцев. Первая
черта, это колоссальное развитие американской психологии вширь. Об этом
говорит прежде всего число специально психологических журналов в С. А.
Соед. Штатах, это число превышает 20. При чем в число этих два-
дцати журналов не входят „узкие“ психологические периодические
издания. Главнейшие из этих журналов таковы: 1) American Journal
of Psychology, 2) Pedagogical Seminary, 3) Psychological Review, 4) Psy-
chological Bulletin, 5) Psychological Monographs, 6) Psychological Index,
7) Journal of Philosophy Psychology and Scientific Methods, 8) Archi-
ves of Psych, 9) Journal of Abnormal Psych, 10) Journ. of. Religions
Psych, 11) Journ. of Educational Psych, 12) J. of Animal Behavior,
13) Psychoanalytic Review, 14) Journ. of Experimental Psych, 15) The
Behavior Monographs, 16) Journ. of Race Development и т. д.
Вторая черта — это коллективная массовая работа. Историки
американского развития отмечают, что Америка обязана своим успехом
множеству мелких массовых изобретений; здесь изобретателем был
и является чуть не каждый фермер или рабочий. Сходное мы видим
и в науке, в частности в психологии. Над ее проблемами здесь рабо-
тают сотни и тысячи людей; каждый работник вносит свою крупицу,
из этих мелких, но массовых достижений образуются большие величины,
которые вместе с крупными открытиями привели к тому, что Америка
сейчас уже стала едва ли не первой страной и в этой области.
Рядом с этим „массовым производством“ выступает третья черта,—
это координированность работ отдельных работников, в ряде случаев

594

приводящая к созданию настоящих „научных фабрик“, с массой сотруд-
ников, работающих над деталями и благодаря этому становящихся пре-
красными специалистами; детальные изыскания объединяются в более общие
положения, эти последние в еще более общие, и в итоге создаются иссле-
дования, исчерпывающие проблему всесторонне.
Этому благоприятствует и отличная осведомленность американцев.
Они зорко следят за всем, что делается в данной научной области
в других странах. Беру для примера статью Лешли, подводящую итог
работам о слюнных рефлексах. В ней из русских исследователей цити-
руются, работы не только И. П. Павлова и В. М. Бехтерева, но и ра-
боты: Бабкина, Паренова, Попьельского, Зельгейма, Снарского, Зеленого,
Цебровского, Цитовича, работавших в этой области, не говоря уже
об иностранных ученых, работавших над рефлексами данного рода.
Такая осведомленность позволяет им вносить улучшения и усовершен-
ствования в методы, установленные не американцами, экономить силы
и быть всегда в курсе дела.
К этим чертам следует прибавить: 1) прекрасное оборудование
лабораторий, 2) американский размах в их устройстве, 3) америка-
низм в методе работы, выступающий в любви к эксперименту, 4) ма-
териальную обеспеченность в устройстве опытов, в издании работ,
в расходах для исследования и т. п.
Все это, вместе взятое, создает условия столь благоприятные для
научного прогресса, что нам, русским, особенно теперь, приходится
только мечтать об них: реализовать их пока что мы не в состоянии.
Перехожу от внешних черт к характеристике внутреннего содер-
жания американской психологии за эти годы.
Основными характерными чертами в этой области являются:
1) Острая борьба субъективной психологии (структуральной и
функциональной) с объективной бехевиористической, behaviorism).
2) Резкое размежевание их и переход behaviorism’a от защиты
к нападению.
3) количественный и качественный рост экспериментальной пси-
хологии.
4) Появление попыток, синтезирующих достижения behaviorism’а,
пытающихся очертить науку о поведении, как целостную и распростра-
нить методы behaviorism’а на ряд других дисциплин, напр., на социо-
логию.
Несмотря на свою сравнительно недолгую историю объективизм
в психологии не только утвердился, не только занял место, равноправное
с субъективной психологией, но сейчас обнаруживает уже явную тенден-
цию вытеснить последнюю, оставив ей лишь небольшой уголок для поль-
зования методами интроспекции. Начало этого течения у нас. Оно было

595

заложено И. П. Павловым и В. М. Бехтеревым. Американцы перевели
„русское растение“ объективизма на свою почву, не скрывая заимство-
вания, окрестили его именем behaviorism’a, поставили дело на широкую
ногу и в течение немногих лет достигли немалых успехов. Сейчас
здесь behaviorism, т. е. наука о поведении животных и человека, про-
цветает. Утвердив без особого труда свое право на бытие, behaviorism
теперь переходит в наступление и не без успеха завоевывает у субъектив-
ной психологии одну позицию за другой. Очень показателен в этом
отношении ряд статей Weiss’a, Russel’a, Watson’a и др., в Psychological
Review,—статей, представляющих нападение на структуралистов и
функционалистов. В этих статьях, как и в целом ряде специальных
монографий, (напр., Meyer: The Fundamental Low of Human Behavior,
Bernard: The Transitions of an Objective Standart of Soc. Control, Wat-
son: Behavior, Mad. Benthly: Введение в науку о человеческом пове-
дении и т. д.) behaviorism пункт за пунктом доказывает, что пути субъ-
ективной психологии неверны, что все ценное, что в ней есть, входит
в behaviorism, остальное же научной ценности не имеет, что самые
основные понятия субъективной психологии—не могут быть определены,
что ряд общих ее теорий ничего не объясняет и т. д. Я не могу здесь
излагать ни спора этого по существу, ни аргументации behaviorist’ов.
Скажу только, что в ряде статей (особенно в статьях Weiss’a) ей нельзя
отказать ни в основательности, ни в убедительности. Если и есть кой-
какие крайности, которые спорны, то общую позицию behaviorism’a в этом
споре лично я могу только приветствовать.
Параллельно с этим спором шло и размежевание behaviorism’a
от субъективной психологии. Сейчас это размежевание закончено. Beha-
viorist’ы издают ряд своих журналов, в свою очередь диффиренцировав-
шись на: 1) исследователей поведения животных и 2) поведения людей.
Само собой разумеется, однако, что не в полемике центр тяжести
работы объективистов. Полемика—следствие. Центр работы—в изучении
поведения людей с чисто объективной точки зрения. Знакомство с стать-
ями и монографиями дает ясное представление о множестве кропотливых
попыток изучения ряда проблем поведения с этой точки зрения. Не трудно
понять, какие громадные трудности встанут на этом пути. Как, напр.,
выразить в объективных терминах поведения такие явления, как мысль
или цель; как свести к механизму рефлексов сложнейшие акты чело-
века: акты правовые, нравственные, религиозные и др.? Behaviorist’ы,
не скрывая громадной сложности и трудности дела, подобно муравьям,
тем не менее, аттакуют подобные проблемы, ищут способов подхода
к объективному изучению их, не упрощая проблем, не обольщая себя
призрачными достижениями, но вместе с тем постоянно указывая, что
легкие пути субъект. психологии бесплодны. Так, Weiss, Russel и др.,

596

создают очень интересную теорию „полной реакции“ на стимул, со-
стоящую в утверждении, что один и тот же стимул S вызывает не одну
реакцию, напр., остановку, а ряд реакций, где на ряду с главной ре-
акцией, напр., актом остановки при ходьбе, даны дополнительные ре-
акции, напр., речевой рефлекс: „Стоп“, или субвокальный рефлекс,
не выраженный словами. Russel и др. авторы анализируют механизм
целевых актов, как актов „приспособления к будущему“ на основе быв-
шей серии актов A, В, С, D, Е, F, совершавшихся в ответ на опреде-
ленный стимул и потому благодаря прошлому опыту механически раз-
решающихся, как только дан первый акт А этой серии. Watson и др.
пытаются перевести на объективный язык явления мышления, рассма-
тривая их, с одной стороны, как речевые и субвокальные рефлексы,
или как явления торможения рефлексов, с другой стороны, заменяя
субъективную интерпретацию их объективной—учением о протаривании
путей“ в нервной системе, наступающем в итоге воздействия того или
иного стимула. Рядом с этим другие авторы подробно изучают механизм
возникновения т. н. „привычек“, прививки и отвивки ряда условных
рефлексов; третьи исследуют: какие рефлексы у человека наследственны,
какие—„воспитаны“ и т. д.
Я здесь только отрывочно перечисляю отдельные, без разбора вы-
хваченные проблемы. Простое знакомство с одним „Психолог. Обозрением“
дает картину более богатую, рисующую энергичную и кипучую работу
behaviorism’a.
Параллельно с этой работой над отдельными проблемами идет ра-
бота и в области построения целостной и единой науки о поведении
людей. Такую попытку делает ряд лиц. Среди них укажу на попытку
Watsona. Психология, по его определению, это наука о поведении. Пове-
дение—совокупность актов. Элемент поведения — акт. Акт—это резуль-
тат—равнодействующая,—стимула и реакции на него организма. Бли-
жайшие задачи науки о поведении: — исследование связей между сти-
мулами и реакцией, классификация тех и других, разложение челове-
ческого поведения на элементарные акты и т. д. Далее Watson дает
классификацию стимулов и реакций, очерчивает методы этой дисциплины
ее основные разветвления и т. д. Попытки в том же роде делаются Mad.
Benthley, Meyrer’ом, Bernard’ом и др. Позиция большинства из них
весьма решительна и далека от „соглашательства“. Они резко крити-
куют даже такие работы, по существу стоящие на почве behaviorism’a,
как Psychology: a study of behavior Мак-Dаугола, как The original Na-
ture of Man, Thorndik’a и др.
Наконец, как и всякое энергичное течение, behaviorism делает
попытку приложить свои методы в области других наук, в частности
в области социологии. Здесь мы уже и раньше имели работу американца

597

Артура Бэнтли, подвергшего резкой критике психологизм в социологии.
Теперь выступает в ряду других Kenagy, подвергающий жесточайшему
разгрому всю теорию „социальных сил“ в социологии. Kenagy доказы-
вает, что обычные приемы социологов в этой области решительно не-
годны. „Ни ощущения и представления, ни чувства и эмоции, ни идеи
и верования, т. е. ряд „факторов“, которые социологи принимали за со-
циальные силы, которыми объясняли ряд социальных процессов, — соци-
альными силами ни с феноменологической, ни с методологической точки
зрения быть не могут, что орудование с ними—рафинированный анимизм
первобытных верований, что подобные приемы должны быть решительно
оставлены в социологии и заменены изучением стимулов и совокупности
нервных корелляций. Таковы схематические мазки, рисующие положение
behaviorism’a за эти годы.
Прибавлю к ним еще ряд черт, более резко выделяющих эмпири-
чески— экспериментальный уклон американских психологов. Не только
в среде behaviorist’ов, но и не behaviorist’ов-психологов, орудующих
методами субъективной психологии, замечается особенная любовь к экспе-
рименту. Нужно выяснить: какие изменения в области переживаний на-
ступают в итоге голодания, жажды, задержания мочи, кала, рвоты и
т. д. — и психологи, не смущаясь, проделывают их на себе, будучи
в то же время объектами наблюдения других специалистов. Так, напр.,
проф. Marsh и его жена голодают „ради науки“ три недели, 12 психо-
логов проделывают над собой другие перечисленные выше опыты. Нужно
выяснить связь между степенью одаренности и социальным классом—и
исследуются по измененному методу Бинэ сотни и тысячи детей разных
классов, собранный материал математически обрабатывается, вычерчи-
ваются кривыя, дается коэффициент корелляции, и вы получаете цифро-
вое выражение этой связи. Нужно определить „механизм выбора“ у де-
тей—и исследователь делает опыты с своим ребенком и т. п.
И все это делается не в одной, не в двух, а в сотне и тысяче
лабораторий, кабинетов и институтов. Научная мысль бьет ключем, жи-
вет здоровой жизнью, опираясь на массу исследователей, не стесняемая
ни бедностью, ни политическими суевериями. Мудрено ли поэтому, что
и в этой области Америка из ученика Европы теперь стала, если и не
учителем ее, то во всяком случае — равным с ней. При „фабричном же
производстве науки“, в масштабах, превосходящих далеко масштабы
Европы, Америка имеет все данныя стать гегемоном и в области пси-
хологии и науки о человеке вообще.
В этих строках я дал только внешнюю характеристику состояния
америк. психологии, не передавая по существу содержания статей и
работ. Но эта последняя задача не входила в рамки данной заметки.
За подробным знакомством я отсылаю к журналам и упомянутым моно-

598

графиям. Знакомство с ними будет полезно и субъективистам и объекти-
вистам.
Примечание редакции.
Читатели, знакомые с русской рефлексологической литературой,
найдут, что в вышеуказанной установке взглядов американские ученые
идут в полном согласии с представителями русской рефлексологической
школы. Приведем только следующие выдержки из нашего сочинения
„Общие основания рефлексологии“: „Именно опыт устанавливает при-
чинные соотношения между данным поведением и его результатами и
следовательно между поведением, дающим полезные для себя и для дру-
гих результаты и между другим поведением, дающим вообще результаты
в том или ином отношении вредные. Этим и определяется поведение
такого характера в будущем, которое рефлексология рассматривает, как
основанное на опыте установление определенного комплекса рефлексов,
долженствующего сопровождаться наилучшими в том или ином отношении
последствиями. Сюда относятся руководящие символы религиозного, мораль-
ного, художественного, политическою и национального характера.
«Как возникают руководящие комплексы символов, также точно
возникают и руководящие области действия, т. е. цели, сообразно которым
направляются личные рефлексы. Нет вообще ни одной цели, которая
в конце концов не была бы результатом прошлого своего или чужого
опыта, давшего возможность установить определенный образ действия,
ведущий, как показал такой же опыт, к определенному результату т. е.
к данной цели“ (стр. 58).
„Выяснение соотношения внешних проявлений личности с внеш-
ними же влияниями текущими и прошлыми, достигается путем внима-
тельно и строго объективного наблюдения всех действий, поступков, речи
и других проявлений личности. Результаты этого объективного наблюде-
ния всех вообще внешних проявлений личности собственно и должны ле-
жать в основе характеристики человеческой личности, а не те данныя,
которые черпаются из субъективного анализа. Проще выражаясь, наиболее
верной характеристикой человека должны быть его действия, поступки,
его речь, жесты, мимика и пр. в соотношении с теми или иными внеш-
ними условиями“ (стр. 72).
„Скрытые субъективные переживания, представляющие собою не-
высказанные мысли, недоступные также и посредственному самообладанию,
с объективной точки зрения должны быть рассматриваемы как процессы
торможения или как временные задержки соотносительной деятельности,
которые проявляются, как известно, слабыми внешними эффектами (так
наз. внутренняя речь, мимика, изменение дыхания, сердечно-сосудистые

599

реакции и т. п.) и которые рано или поздно, освободившись от тормо-
жения, перейдут в объективный мир в форме ли пересказа или в форме
действий и др. реакций; таким образом в течение известного времени
достигается желаемая полнота объективного изучения личности“ (стр. 16).
Само собой разумеется, что рефлексология, получившая развитие
в России, трактует также о прирожденных и наследственных рефлексах
с одной стороны и о приобретенных или воспитанных рефлексах—с дру-
гой (см. также стр. 40 и 41) и о проторении (там же стр. 23) путей
и о многом другом, что относится к выяснению механизма, с помощью
которого осуществляются сочетательные рефлексы.
Между прочим, в одной из американских работ упоминается, что
предложенный мною метод воспитания сочетательных рефлексов у чело-
века путем электрического раздражения руки, совмещаемого со звуком,
со светом или другим каким либо сочетаемым раздражением будто бы
усовершенствован в Америке тем, что раздражение электрическим током
путем особо конструированного прибора производится не в ладонь руки,
а в пальцы, но в Америке очевидно осталось неизвестным, что уже
много лет как у нас в лаборатории при воспитании сочетательных ре-
флексов на руке, стали применять на специально приспособленном аппа-
рате раздражение электрическим током именно в пальцы руки одновре-
менно с слуховым или каким либо иным сочетаемым раздражением.
(Щелованов).
Мы с своей стороны полагаем, что смотря по цели и случаю при-
менимы все употребляемые у нас доныне способы воспитания сочета-
тельных рефлексов у человека на звук, свет и другие раздражения с
помощью совмещения этих раздражений с действием тока в подошву
ноги, в ладонь и в пальцы руки. У нас воспитывались даже сочетатель-
ные рефлексы путем совмещения звукового раздражения (электрич. зво-
нок) о вызыванием сухожильного рефлекса ударом молоточка по колен-
ному сухожилию, при чем после нескольких повторений такого сочетания
происходило движение голени вперед, при одном лишь звуке электри-
ческого звонка, без механического удара по сухожилию (д-р. Шевалев).

600

Возрастная изменчивость, как следствие закона взаимодействия
частей организмов.
Проф. Н. А. Белова.
„Пристальное, глубокое изучение природы есть
источник самых плодотворных открытий математики.
Это изучение, ставя ей определенную цель, не только
устраняет неясные вопросы и бесцельные вычисле-
ния, но и служит верным средством для развития са-
мого анализа. Мы видим, например, как та самая
формула, отвлеченные свойства которой изучают
математики, составляющая достояние чистой ма-
тематики, выражает также распространение света,
определяет законы передачи теплоты внутри твер-
дого тела и входит во все главные вопросы тео-
рии вероятностей. И не может быть языка более
универсального, более простого, более свободного
от ошибок и неясностей, т. е. более достойного
выражать вечные законы природы. С этой точки
зрения область математического анализа так-же
широка, как сама вселенная... И что всего заме-
чательнее анализ следует одним и тем-же путем
при изучении всех явлений; он истолковывает их
одним и тем-же языком, как-бы свидетельствуя
этим о единстве и простоте плана вселенной, тор-
жественно заявляя о непреложном порядке, цар-
ствующем среди сил природы“.
Фурье.
„Если мы о чем-нибудь не знаем, как оно образовалось, то и не
понимаем его“—сказал Шлейхер. Следуя этой безусловно имеющей под
собою почву идее, я позволю себе начать это сообщение с некоторых
так сказать, исторических справок. Правда, эти справки носят на себе
характер „pro domo sua“, но тем не менее они дадут возможность
читающему эти строки с большею ясностью разобраться в ряде выводов,
развиваемых на последующих страницах этого сообщения.
В самом начале 1911 года, когда внимание врачей всего мира
было привлечено открытием прославившегося Эрлиховского сальварсана,
невольно и мое внимание было привлечено к этому препарату, хотя ни
сифилидология, ни фармакология не составляют моей специальности.
Не допуская мысли о возможности отыскания ни средства вечной моло-

601

дости, ни универсального лекарства ото всех болезней, я не мог согла-
ситься с идеей Эрлиха о therapia magna sterilisans. В конце концов
плодом обдумывания этого вопроса, некоторых клинических наблюдений
и фармакологических справок и появилась моя статья в „Русском
Враче“, озаглавленная „Итоги 11/2-годового изучения dioxydiamidoar-
senobenzol’a в связи с идеей проф. Ehrlich’a о therapia magna steri-
lisans“. В этой статье я указал на то, что сальварсан, как мышьяковый
препарат, обладает гиперпластическим действием и весь его эффект
сводится именно к повышению пролиферационной деятельности клеточ-
ных элементов некоторых тканей. Эти мои выводы вскоре были под-
тверждены и клинически, и экспериментально: появились исследования
о неудачном применении сальварсана при злокачественных опухолях,
что давало только усиленный их рост; вышла работа Павлова, отме-
чавшая понижение обмена веществ при введениях этого препарата, что
свидетельствовало о повышении синтетической деятельности организма,
наконец, была напечатана работа Широкогорова, показавшая органотроп-
ность сальварсана.
Всё это привело меня к еще более тщательному изучению во-
проса, а для этого нужно было собирать чисто фармакологические ма-
териалы. В это-то время мне и бросилось в глаза одно общее
свойство лекарственных и токсических веществ, которое было осо-
бенно демонстративно для некоторых препаратов. Это свойство заклю-
чается в том, что введенные в организм вещества как-бы действуют
сами против себя, т. е. создают такие изменения в организме — в его
функциях, которые сводятся к разрушению или выведению введенного
препарата. Так, напр., вводя в организм алкоголь (понятно не в отра-
вляющих дозах) можно наблюдать возбуждающее его действие: возникает
усиленная циркуляция, усиливаются дыхательные экскурсии, повышается
подвижность, расширяются периферические капилляры (покраснение
лица) и т. п. Но все эти симптомы, как известно, являются манифе-
стацией повышенного горения, усиления окислительных процессов, по-
вышения теплообразования и теплоотдачи, а следовательно в организме
создаются условия усиленного сгорания алкоголя и последовательного
выведения его в виде угольной кислоты и водяных паров через легкие
и через кожу. Здесь видно, что алкоголь создал такие изменения разно-
образных отправлений организма, которые ведут к наискорейшему осво-
бождению от него организма: алкоголь действует сам против себя.—Возь-
мём другой пример: стрихнин вызывает судорожные сокращения- мышц.
Но известно, что мышечная работа образует целую серию продуктов рас-
пада, а среди них и молочную кислоту, которая является превосход-
ным снотворным средством, применявшимся раньше с успехом при бес-
сонницах в количестве 6-ти граммов на приём: она вызывает пони-

602

жение сократительной деятельности мышц, благодаря усиленному
поглощению мышечными коллоидами воды (Фишер), и понижает воз-
будимость нервной системы. А из этого видно, что и стрихнин
оказывает на организм такое влияние, которое должно в конце концов
привести в устранению его действия, т. е. и это вещество действует
как-бы само против себя. — Таких примеров больше, чем нужно: вся
фармакология наполнена ими, а поэтому мне и бросилось в глаза данное
положение вещей.
Само собою разумеется, что замеченный феномен требовал своего
объяснения. Является вопрос, где заключена подкладка наблюдённого
факта—в свойствах-ли рассматриваемых введённых веществ, или-же в
свойствах самого организма, в который вводятся вещества. Понятно,
что ответ мог быть только один: более, чем трудно себе представить,
чтобы все вещества, не имеющие ничего общего по физико-химическому
их строению и чрезвычайно отличающиеся друг от друга по их дей-
ствию на организованные образования, обладали одним и тем-же свой-
ством, а поэтому замеченный феномен должен являться свойством самого
организма, или даже—вообще организованных образований. А если это
так, то вставал другой вопрос: что-же это за конструкт, какой это
механизм, который способен на все воздействия извне отвечать уравно-
вешивающим нарушения изменением функций? Получалось впечатление,
что за данным феноменом как-бы скрывается нечто разумное, нечто
планомерно управляющее отправлениями организованных образований,
нечто, свойственное только живому, присущее феноменам, протекающим
только в живом. Трудно было представить, чтобы механический прибор
мог обнаруживать такую разностороннюю деятельность, отражая все воз-
действия извне так планомерно и при помощи таких неоднообразных
методов. Действительно, при последующих за введением различных ве-
ществ изменениях функций, то возникает судорожное состояние (стрих-
нин, тетанотоксин), то сон (морфийные препараты, различные соеди-
нения мочевины, молочная кислота), то усиливается тканевое окисление
(алкоголи, различные этилаты и метилаты), то изменяется диурез (ксан-
тиновые основания, cardiaca) и т. д., и т. д.
Однако, будучи далёк от мысли о возможности виталистического
толкования ставшего передо мною вопроса, я должен был отыскивать
принцип, положенный в основу подобного универсального автомата. Этот
автомат должен был обладать свойством отвечать купирующим образом
на всякое воздействие извне: он должен разрушать и уравновешивать
проникающие в него химические агенты, должен отвечать на солнеч-
ный луч загаром, препятствующим разрушительному влиянию яркого
света, должен вызывать потение при повышении окружающей темпе-

603

ратуры, сжатие и последовательное расширение периферических капил-
ляров при охлаждении и т. д.
Так как и до и после описываемого момента я не переставал изу-
чать и экспериментально разрабатывать вопросы внутренней секреции,
то весьма естественно, что разгадку наблюдённого феномена я начал
искать именно в физико-химической структуре организованных образо-
ваний. В то время были известны только два рода взаимодействия ча-
стей организмов и выделяемых этими частями секретов, а именно: 1) си-
нэргизм и 2) антагонизм. И вот, применяя эти соотношения к толко-
ванию найденного мною феномена, я пришел к выводу, что здесь не
отыскать того, что требовали для своего объяснения остановившие на
себе моё внимание факты: организм, построенный по принципам синэр-
гизма и антагонизма его частей и вырабатываемых им веществ, не мог
восстановлять производимых внешними агентами деструкций, при ко-
торых всякое воздействие изнве создавало-бы самоуничтожающий момент,—
такой организм не мог-бы приводить в равновесие и внутренних своих
нарушений, не мог-бы самоисцеляться. Это чрезвычайно легко по-
казать на простых схемах, построение которых я и приведу.
Допустим, что какой-нибудь орган, или какая-нибудь ткань орга-
низованного образования находится в отношении санэргизма с другим
органом или тканью. Что это значит? Мы не будем так понимать тер-
мина синэргизм, как его часто понимают некоторые исследователи, а
именно, как одноимённость действия двух частей на третью часть ор-
ганизма,—это понимание не даёт возможности установления непосред-
ственной связи органов между собою, так как из того, что органы А и
В так или иначе влияют на С, нельзя сделать вывода о их взаимном
влиянии. Поэтому наше представление синэргизма обращено не на
третий орган, а заключается во взаимодействия двух органов между
собою. Отсюда синэргизм есть такое взаимодействие органов А и В, при
котором возбуждение А даёт возбуждение В, а возбуждение В возбу-
ждает А, и таким-же образом идут торможения. Другими словами —
органы А и В или взаимно усиливают друг-друга, или взаимно тормозят.
Это схаматически изображено на фиг. 1. Является вопрос, может-ли
подобная связь вести к восстановлению нарушенного равновесия?—
Ответ простой: безусловно не может. Подобная связь только могла-бы
содействовать разрушению существующего равновесия. Действительно,
пусть орган А и орган В связаны взаимным возбуждением. Произ-
ведём извне возбуждение А, тогда механически возбудится В, но возбу-
ждение В еще больше возбудит А, а А—В и т. д., и т. д. Получается
circulus vitiosus: оба органа дойдут до состояния крайнего возбуждения,
оба органа гипертрофируются, и их уравновешивания нечего ждать.
Анализ подобной связи привел к полному абсурду, или, по крайней

604

мере, к таким выводам, которые не соответствуют тому, что мы имеем
в жизни.
Рассматривая таким-же образом антагонизм, можно получить не
менее абсурдные результаты. Действительно: усиления А дадут тормо-
жение В, но торможение В еще усилит А, это еще затормозит В и т. д.
до тех пор, пока А придёт в состояние крайнего возбуждения, а В—
такого-же угнетения, т. е. пока А гипертрофируется, а В—атрофи-
руется. Эта схема приведена на фиг. 2.
Фиг. 1.
Фиг. 2.
Несколько позднее моих исследований в этом направлении, а именно
в 1914 году, в заседании Петербургского Общества Патологов проф.
Коренчевский высказал взгляд, что равновесие в организме может
настать, как результат комбинирования синэргетических и антагонисти-
ческих органов и тканей. Однако в том-же заседании мною было до-
казано, что эта мысль вполне неправильна: положим, что орган А со-
единён с органом В синэргетически, а с органом С—антагонистически,—
зададимся вопросом, что получится при возбуждении А. Возбуждение А
будет возбуждать В и тормозить С, но и возбуждение В, и торможение С
еще больше возбудят А. а это еще больше повлияет на В и С и т. д.
и т. д. Получается, что признание этих обеих связей не только не
разрешает вопроса о восстановлении равновесия в организмах, но еще
более усложняет его.
Всё это привело меня к тому, что я был вынужден признать
синэргизм и антагонизм за фикции, за несуществующие отношения в
организмах, так как их признание приводит к абсурду. Нужно было
быть последовательным и сообщить подмеченное в специальной прессе.
Но для этого нужно было начать борьбу с установившеюся рутиной
представлений в данной области, необходимо было задеть автори-
теты таких исследователей, как Эпингер, Рудингер, Фальта, Морель,
Карно и много других. Этим и объясняется некоторая нерешимость

605

и недоверие к самому себе, которые переживал автор этого сообще-
ния. Этим и объясняется, что я еще до сих пор ни разу не вы.
ступал в печати с критикой синэргизма и антагонизма.
Однако это новое и, к слову сказать, неприятное открытие несообраз-
ности современных научных представлений о взаимодействиях органов и тка-
ней в организованных образованиях не привело к разрешению того вопроса,
который был поставлен с самого начала. И вот путём чистого умозрения
мне, наконец, удалось построить схему, которая дала желаемый ре-
зультат. Привожу эту схему на фиг. 3. Между элементами (т. е. орга-
нами или тканями) А и В существует
такая зависимость: при возбуждении А
возбуждается В, но при возбуждении В
тормозится А; при торможении А тор-
мозится В, но торможение В даёт воз-
буждение А. Если мы изобразим два
удлинённых овала параллельно один
другому, и в овалах А и В сверху
поставим по плюсу, а снизу по минусу,
изображая связь стрелками, проведём
от плюса А к плюсу В стрелку, и
так-же от минуса А к минусу В,—эти
стрелки окажутся параллельными; за-
тем проведём от плюса В к минусу А и от минуса В к плюсу А
другую пару стрелок,—эти стрелки будут пересекаться, будут пере-
крёстными. Исходя из этого вида схемы, я назвал подобную связь парал-
лельно-перекрёстной. Такое взаимодействие нельзя назвать ни синэр-
гизмом, ни антагонизмом—это сложение двух принципов в одном. Оно
объяснило сущность построения автомата организованных образований,
приводящего организмы к самоисцелению при нарушениях, исходящих
извне или изнутри самого организма. Оно пояснило путь восстановления
равновесия частей, а поэтому я данную связь наименовал еще „законом
сложно-компенсаторного построения организмов“.
Нетрудно показать, что существование подобного взаимодействия
должно обусловливать автоматическое восстановление равновесия. Дей-
ствительно: произведём возбуждение А; оно даст возбуждение В, а это
последнее устранит торможением возбуждение в А и само придёт в
норму, не получая от А раздражающих импульсов: то-же самое полу-
чится при начальном угнетении В, возбуждении В и угнетении А.
Как-бы мы ни изменяли наши воздействия на тот или другой из связанных
параллельно-перекрёстно элементов, всегда в системе наступит равновесие.
Само собою понятно, что это теоретическое открытие требовало
серьезнейшей проверки, и я её предпринял, но всё-же осенью того-же
Фиг. 3.

606

1911 года для сохранения приоритета формулировал закон сложной
компенсации в очень сжатой форме в примечании к моей статье, напе-
чатанной в журнале „Новое в Медицине“ под заглавием „Учение о
внутренней секреции органов и тканей и его значение в современной
биологии“.
Проверка не затянулась долго. Фактов оказалось так много, что
оставалось только удивляться тому, как ученые, поглощенные отыска-
нием синэргизмов и антагонизмов, не подметили в биологических фено-
менах явлений параллельной перекрёстности. В материалах, накоплен-
ных исследованиями внутренней секреции, нашлось более, чем доста-
точное количество данных, чтобы поставить открытое много взаимодей-
ствие вне всякой возможности его оспаривать. Приведём несколько со-
ответственных примеров. При удалении (равносильном крайней степени
угнетения) щитовидной железы гипертрофируется (т. е. и гиперфунк-
ционирует) мозговой придаток; при введении препаратов щитовидной
железы экспериментальным животным наблюдается уменьшение размеров
мозгового придатка; намечается как-бы антагонизм, и кажется, что при уда-
лении придатка нужно ожидать гипертрофии щитовидной железы, а при вве-
дении его препаратов—атрофии, однако, при удалении придатка наблю-
дается не гипертрофия, а именно атрофия щитовидной железы, а при
введений веществ придатка — её гипертрофирование и гиперфункция,
что и дало полный провал гипофизарной терапии Базедовой болезни.
Если в принятой нами схеме параллельно-перекрёстного построения
организмов на место А поставить мозговой придаток, а на место В—
щитовидную железу, то, как каждый может проверить сам, всё и будет
итти по схеме.—Такое же соотношение наблюдается и между мозговым
придатком и семенными железами, между ним-же и яичниками, между
яичниками и желтыми железами, между семенными железами и пред-
стательной железой и т. д., и т. д.
Таким образом вопрос был решён и бесповоротно доказан. Тогда
я сообщил результаты своих изысканий проф. Репрёву и Шатилову,
которые одобрили мои выводы, а проф. Шатилов даже настаивал, чтобы
я немедленно приступил к дальнейшей разработке вопроса и напе-
чатал соответственную работу. Так как Шатилов является одним из
весьма выдающихся теоретиков иммунитета, то он и настаивал, чтобы
я издал составленный уже тогда мною очерк иммунитета в освещении
этого отдела законом сложной компенсации. После этого я решился уже
открыто сообщить о законе сложной компенсации, что и сделал в моём
исследовании „Секреторная деятельность простоты и синэргетика её гор-
монов и тестикулярных в приложении к изъяснению патогенеза неко-
торых заболеваний мужской половой сферы“, напечатанном в „Новое в
Медицине“ весною 1912 года. Здесь я дал первое приложение закона

607

параллельно-перекрёстного построения к явлениям половой физиологии
и половой патологии мужского организма.
Работа в этом направлении убедила меня, что открытый закон
имеет более общее значение, чем это казалось с самого начала. Как
уже сказано, я приложил его к объяснению феноменов иммунитета и даже
подготовил небольшую книжку для издания её на немецком языке, но
осенью 1912 г. в весьма сжатой форме представил соответственное сообще-
ние І-му Международному Конгрессу по Сравнительной Патологии, состоя-
вшемуся в Париже. Моё сообщение напечатано в Трудах Конгресса под
заглавием: „Mecanisme de l’immunité dans les organismes polycellulaires“.
Приготовленный очерк иммунитета так и не увидел света из-за
разрасившихся событий 1914 года.
Со времени открытия закона сложной компенсации прошло в общем
около 10-ти лет, и я не переставал работать в указанном направлении,
но больше уже не печатал по этому вопросу работ, имея в виду раз-
вить его в одном охватывающем все его приложения исследовании. Это
мне и удалось выполнить, и уже летом 1918 г. я имел возможность озна-
комить профессора Бехтереева с моей работой, озаглавленной „Основы
общей механики жизненного процесса“, которая в настоящее время
вполне готова к напечатанию, даже в прошлом году была принята к пе-
чати Петроградским Отделением Государственного Книгоиздательства,
но еще до этих дней не увидела света вследствие того, что не имется
бумаги для выпуска такой объёмистой книги. В этом исследовании
открытый мною закон приложен к изъяснению феноменов корреляции,
индивидуальной изменчивости, наследственности, видовой изменчивости,
к явлениям болезни и выздоровления, а так же иммунитета. Проявления
этого закона указаны в химии и в физике, а поэтому я его наиме-
новал „законом замкнутых пространств“ и ввёл в математическую меха-
нику под именем „четвертого основного начала“, дополняющего три
основных начала Галилея-Ньютона.
Так как оказалось, что в лице профессора Бехтерева в данном
вопросе я встретил единомышленника, который тоже формулировал ана-
логичное положение в 1914 и 1916 годах, указавши на то, что явления
объединения и разъединения идут параллельно, то он и мог сделать мне
весьма ценные замечания особенно в первой главе, где трактуется о
явлениях соотносительной деятельности. Его указания я использовал в
полной мере и внёс надлежащие поправки. В настоящее время закон
параллельно перекрёстной зависимости можно формулировать так: если
при изменениях состояний одного из двух взаимодействующих в замк-
нутом пространстве элементов наблюдаются изменения другого, то эти
изменения таковы, что влекут устранение изменений в первом эле-
менте.

608

После всего изложенного станет вполне понятно, что предлагаемое
в настоящий момент сообщение является не более, чем конспективной
выборкой одной из 16-й глав названной книги: „Основ общей механики
жизненного процесса“, где все эти вопросы трактуются подробно. Здесь
в самой сжатой форме я постараюсь показать, как просто и ярко объ-
ясняют мой закон те явления, которые представлялись до последнего
времени смутными и непонятными.
Для того, чтобы исследовать то или иное явление, необходимо
поставить его в возможно упрощенные условия протекания, потому что
почти всегда истинная сущность затемняется массою побочных, не
стоящих с явлением в связи фактов. В отделении существенного от
несущественного и заключается математический способ исследования
разнообразных феноменов. Явление исследуется не в той форме, как
оно протекает в жизни, а его абстракт, не страна со всеми особенно-
стями её поверхности, а план страны, не мироздание, а его схема, его
географическая карта. Этим путём достигается возможность видеть всё
сразу и не теряться в массе мелочей. Так и в данном случае. Мы не
будем рассматривать последовательного ряда возрастных изменений у
какого-нибудь индивидуума, напр., у человека со всеми присущими осо-
бенностями различным возрастам, каковы его физические и моральные
состояния, его реакции на окружающее и восприятие влияний этого
окружающего, а подвергнем анализу только общую схему организован-
ных образований и таким приёмом получим в виде частных случаев
общие особенности, сопровождающие жизненный цикл живых существ.
Я уже сообщил тот закон построения организованных образований,
который ложится в схему математического представления об организмах.
Все органы и ткани организованного образования соединены друг с
другом по принципу параллельной перекрёстности. Образуется целая
серия пар, соединённых таким образом частей организма. Так как нас
интересует не частный какой-нибудь случай, в котором имеется строгое
определённое количество подобных пар, то мы пока допустим, что у
нас образовалось n таких связей. Назовём условно элементы нашего
идеального организма малыми буквами латинского алфавита: a, b, с, d,
е, f,..., u, ѵ, t, х, у и z. Тогда у нас будут иметься пары а+b, а + с,
a+d,..., b + c, b+d, b+e,..., с+d, c+e,.........Выберем из этих пар
только такие пары, которые составлены из одного какого-нибудь первого
элемента и различающихся вторых элементов, но при условии, чтобы
и второй элемент первой пары давал соединения со всеми остальными
вторыми элементами остальных пар, второй элемент третьей пары со
всеми остальными и т. д. Другими словами; выберем пары, чтобы имелось
соединение acb, cc, cd, се..., но и bcc, bcd, bce,...,
и ccd, ссе, ccf, и т. д., и т. д. Допустим, что таких элемен-

609

тов у нас m. Остальных n—m элементов мы пока не будем касаться.
Соединим отобранные пары в такую цепь:
a + b + c + d + e + f+......+x+у+z ;
эта цепь будет иметь ту особенность, что а соединено по закону слож-
ной компенсации со всеми остальными членами цепи, b—тоже, с—тоже
и т. д. При этом расположим члены цепи так, чтобы слева направо шли
параллельные импульсы, а справа налево—перекрёстные. Теперь эту
цепь мы условимся называть „основной строкой“ уравнения индиви-
дуальной изменчивости организованных образований. Схеметически по-
добная „основная строка“ с ветвями, т. е. схема полного организма,
может быть изображена, как показано на фиг. 4.
Фиг. 4.
Итак, оставим пока в стороне все остальные элементы, не укла-
дывающиеся в основную строку, и приравняем весь наш идеальный ор-
ганизм X этой простой основной строке. Почему мы имеем право так
поступить при математическом анализе получившегося уравнения—это
будет выяснено в дальнейшем изложении, а здесь пока мы оставим этот
вопрос без разбора для того, чтобы не затемнять сущности дела подроб-
ностями, чтобы дать возможность читающему эти строки освоиться с
вопросом, так как эта статья предназначается для биологов-конкрети-
вистов, а не для математиков. Таким образом наше уравнение примет
такой вид:
X = k1.a+k2.b +k3.c +k4.d + k5.e + k6.f +.......+ km-2. x +
+ km-1i.y+km. z.
В этом уравнении k1, k2, k3,...., km-2, km-1 и km суть коэффи-
циенты, определяющие энергию деятельности того или иного органа или
той или иной ткани. Повторяем, что это уравнение не более и не менее,
как весьма упрощенная цепь, в которой мы отбросили ветви и устра-

610

нили все побочные сплетения. Будем исследовать это уравнение именно
в такой упрощенной форме.
Прежде всего определим некоторые условия нашего уравнения.
Как сказано, мы расположили все члены уравнения в таком порядке,
чтобы слева направо шли возбуждающие импульсы, а справа налево —
тормозные. Так всегда можно расположить многочлен, составляющий
правую часть уравнения: если-бы он не был так расположен, то пере-
ставим члены, чтобы их порядок соответствовал нашему требованию.
Затем, мы расположили члены этого многочлена так, что первый член
связан со всеми остальными, посылая к ним возбуждающие импульсы,
но к нему не посылается ни от одного члена возбуждающего импульса,
а все тормозные от правее расположенных членов. Второй член воз-
буждает все следующие за ним направо элементы, но тормозит первый
член, а сам, получая ото всех правее стоящих элементов тормозные
импульсы, он принимает возбуждающий импульс только от первого члена,
лежащего левее. Третий элемент возбуждает четвертый, пятый, шестой
и т. д. члены и тормозит первый и второй, а сам возбуждается первым
и вторым и тормозится всеми последующими и т. д., и т. д.
Теперь уже посмотрим, что из нашего уравнения можно вывести
при анализе его. Это уравнение представляет собою, так сказать, схему
идеального организма: все члены его находятся во взаимодействии, только
мы составили их список, расположивши элементы не на основании их
анатомического положения (от головы к ногам или от ног к голове) и
не на основании принадлежности органов к тем или иным системам
(т. е. костной, кровеносной и т. п.), а только на основании свойств их
связей. Собственно говоря, такое расположение и является правильным
в биологическом смысле,—все остальные способы распределения членов
были-бы случайностью, как случайной была-бы классификация людей на
худых и полных, носящих сапоги или туфли и т. п.
Так как анализ данного уравнения в той общей форме, как оно
приведено, очень громоздок, то для упрощения мы еще более огра-
ничим условия, превратив это уравнение в частный случай, а для этого
прежде всего вместо неявных и различных коэффициентов k1, k2, k3,...
возьмём цифровые и равные между собою коэффициенты и проследим
их изменения на основании взаимодействия элементов цепи. Предпо-
ложим, что все члены работают с равной энергией, определяемой в
100 каких-либо единиц. Тогда уравнение примет такой вид:
X = 100.а + 100.b +100.с + 100.d+100.е+......+
+100.x+ 100. у + 100 z.
Теперь ограничим количество элементов нашего уравнения 10-ю
и условно определим силу импульсов торможения и возбуждения в какой-

611

либо срок (хотя-бы в год) в 5 единиц коэффициента. Тогда наше урав-
нение полностью изобразится так:
Х = 100а+100b +100c+100d +100е+100f+100g++100х +100у+100z.
Спустя одну нашу условную единицу времени (год), это уравнение
примет такой вид:
X1 = 55a+65b +75c+85d+-95e+105f+115g+125х +
135y-+145z.
Эти изменения коэффициентов совершенно понятны из следующих
рядов цифр:
имелось
100,
100,
100,
100,
100,
100,
100,
100,
' 100,
100.
получено возбуждений
0.
+5,
+10,
+15,
+20,
+25,
+30,
+35,
+40,
+45;
торможений
-45,
-40,
-35,
-30,
-25,
-20,
-15,
-10,
- 5,
- 0;
сумма по столбцам
55,
65,
75,
85,
95,
105,
115,
125,
135,
145.
Таким же путем, спустя вторую единицу времени, мы будем иметь:
X2 =
10a
+
30b
+
50c
+
70d
+
90e
+
110f
+
130g
+
150x
+
170y
+
190z;
Х3 =
0
+
0
+
25с
+
55d
+
85e
+
115f
+
145g
+
175x
+
205y
+
235z;
х4. =
0
+
0
+
0
+
30d
+
70e
+
110f
+
150g
+
190x
+
230y
+
270z;
х5 =
0
+
0
+
0
+
0
+
50e
+
100f
+
150g
+
200x
+
250y
+
300z,
х6 =
0
+
0
+
0
+
0
+
25e
+
85f
+
145g
+
205x
+
265y
+
320z;
X7 =
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
70f
+
140g
+
210x
+
280y
+
350z;
Х8 =
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
50f
+
150g
+
210x
+
290y
+
370z;’
х9 =
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
30f
+
120g
+
210x
+
300y
+
390z;.
х10=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
10f
+
110g
+
210x
+
З10у
+
410x;
х11=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
100g
+
210x
+
320y
+
430z;
х12=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
85g
+
205x
+
325y
+
445z;
х13=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
70g
+
200x
+
330y
+
460z;
Х14 —
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
55g
+
195x
+
335y
+
475z;
Х15 =
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
40g
+
190x
+
340y
+
490z;
X16 =
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
25g
+
185x
+
345y
+
505z;
х17=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
10g
+
180x
+
350y
+
520z;
Х18 =
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
175x
+
335y
+
535z;
............
............
Х34=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
15x
+
355y
+
695z;
х35=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
5x
+
355y
+
705z;
Х36=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
355y
+
715z;
Х37=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
350y
+
+
720z;
............
............
............
Х106=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
5y
+
1065z;
Х107=
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
0
+
1070z;

612

Значение приведённого ряда изменений коэффициентов весьма
чревато последствиями. Они чрезвычайно характерно изменяются и,
обращаясь в нуль, влекут за собою обращение в нуль всего члена
данного многочлена. Переведём теперь на язык биологии язык наших
цифр.
Прежде всего повторим, что приведённое уравнение является
схемою организма. Поэтому изменения правой стороны уравнения пред-
ставляют собою схему изменений, которые неизбежно должны наступать
в организованных образованиях безо всякой зависимости их от внешних
явлений на основании только физиологического построения самих орга-
низмов. Раз существует между органами и тканями организованных
образований параллельно-перекрёстная зависимость друг от друга, и раз
органы и ткани можно соединить в порядке нашей схематической цепи,
то и последствия изменений цепи будут свойственны организмам. Что-же
обнаруживает цепь?
При самом поверхностном взгляде на ряд уравнений нетрудно
заметить, что коэффициенты начальных членов цепи непрерывно убы-
вают, а коэффициенты конечных членов — непрерывно возрастают. Пе-
реводя это явление, обнаруживаемое рядом цифр, на язык установив-
шейся биологической рутины, можно сказать, что в организованных
образованиях неизбежно должно всё время наблюдаться в зависимости
только от их внутреннего строения ослабление деятельности одних ор-
ганов и постоянное усиление функции других. Но изменений функций
нет без изменений анатомического строения, а поэтому, следовательно,
мы можем сделать первый вывод: в организованных образованиях неиз-
бежны с течением времени атрофии одних органов и тканей и гипер-
трофии других. Но, ведь, это наблюдается и в действительности: с не-
сомненностью установлена для человека и высших млекопитающих сна-
чала атрофия шишковидной железы, позднее — вилочковой железы, в
более или менее преклонном возрасте—половых желёз, щитовидной же-
лезы и т. д., и в то-же время гипертрофия других частей, а именно:
сначала развитие костяка, волосистости, половых органов, а в более
позднем возрасте развитие соединительной ткани—склерозирование и
проч. Следовательно, уравнение индивидуальной изменчивости (так мы
будем называть данное уравнение) решило вполне правильно один из
вопросов возрастной изменчивости живых образований.
Далее, присматриваясь в коэффициентам в членах изменяющегося
ряда, легко подметить еще одну особенность: коэффициент первого и
второго членов пришел к нулю, спустя всего две единицы времени от
начала изменений; для приведения в нулю третьего члена, т. е. его
коэффициента, понадобились три единицы времени, для четвёртого—4,
для пятого—6, для шестого—10, для седьмого—17, для восьмого—35,

613

а для девятого—106. Такое постепенное замедление совершенно по-
нятно, потому что к каждому элементу ото всех правых членов идут
торможения силою в 5 единиц коэффициентов, а ото всех левых—воз-
буждения в 5 единиц. Это создаёт такое положение, что в начальный
момент первые 5 членов тормозятся, а вторые 5—возбуждаются. Но
вот из многочлена выбыл один элемент — его первый член, который
должен придти к нулю, так как он только тормозится и ни одним эле-
ментом не возбуждается. Тогда на все члены возбуждающий импульс
понизится на 5 единиц, но их торможение останется неизменным. Далее
выпадает второй член, так как теперь он находится в положении пер-
вого, т. е. не возбуждается и только тормозится. При этом возбуждения
уже упадут на 10, а торможения не изменятся. Поэтому процесс тор-
можения начинает постепенно захватывать и те элементы (начиная с
6-го), которые сначала возрастали, т. е. накопляли свой коэффициент.
Кроме того, сам процесс торможения сильнее по мере приближения к
первому члену многочлена, а поэтому обращение его в нуль наступает
скорее всех. Обращение второго члена в нуль наступает позднее,
третьего еще позднее и т. д., и в то-же время всё большие и боль-
шие количества периодов члены будут сохраняться.
Но что-же все это показывает? — Ясно, что, стало быть, атрофия
первых членов идет стремительнее, чем последующих. Отсюда простой
биологический вывод: индивидуальная изменчивость течёт скорее и вы-
ражается ярче в начальные периоды жизни. И это, как нельзя лучше,
подтверждается наблюдением: если даже не касаться эмбриональных
изменений, то и тогда в течение первых 20—25 лет, напр. человек
изменяется настолько сильно, что его подчас невозможно даже узнать,
а в дальнейшей жизни изменения идут очень постепенно и не дости-
гают таких резких форм, как раньше.
Из изменений коэффициентов можно видеть, что процессы тормо-
жения, оставаясь в одной мере, всё-же замедляют свою энергию, по-
тому что им приходится приводить к нулю уже более развитые эле-
менты, т. е. элементы с большими коэффициентами. Так что „видимо“
торможение с течением времени замедляется. Но если рассматривать
усиления, то получится уже картина действительного, а не только ви-
димого падения возбуждающих импульсов: с выпадением каждого из
начальных членов выпадает один из возбудителей. Поэтому процесс на-
растания концевых коэффициентов постепенно замедляется. На языке
биологии это значит, что в организмах процессы роста органов и тканей
необходимо должны постепенно замедляться, и это должно относиться не
только к органам, обнаруживающим явления обратного развития еще
до конца индивидуальных изменений, но ж тканям, развивающимся всю
жизнь. Мы знаем, например, что у человека всю жизнь развивается со-

614

единительная ткань, и принято считать, что склеротические явления
ускоряются к старости. Вот это оказывается и не верно: ранние скле-
розы, когда процессы возбуждения еще в полной силе, должны быть,
сообразно нашему уравнению, более выраженными и более стремитель-
ными, чем поздние, которые должны развиваться крайне медленно. И
действительно, только ранние склерозы ведут к гангренам конечностей,
только несвоевременные патологические склерозы грозят жизни индиви-
дуумов, а старческие физиологические склерозы тянутся десятками лет,
не давая критических результатов. Здесь мы видим, что не только дан-
ные нашего уравнения совпадают с действительностью, но оно является
источником даже исправления установившихся неправильных представ-
лений в патологии и физиологии.
Наконец, изучая изменения коэффициентов, легко заметить, что
одни из них с места начинают убывать и таким образом постепенно
доходят до нуля; другие с самого начала возростают и так изменяются
до конца (напр., коэффициент последнего члена), третьи-же сначала
возростают и уже позднее переходят к убыванию. Переводя и эти на-
блюдения на язык биологической рутины, можно сказать: среди орга-
нов и тканей организованных образований имеются такие, которые с
самого появления на свет нового индивидуума начинают постепенно
атрофироваться, другие сначала обнаруживают рост и лишь с течением
времени начинают атрофироваться, наконец, третьи до последнего мо-
мента жизни гипертрофируются. И действительно—всё это и наблю-
дается в жизни. Такие органы, как эпифиз и зобная железа начинают
свою атрофию с появления нового гражданина на свет; половые же-
лезы, грудные железы, волосяной покров и т. д.—сначала развиваются
и только позднее переходят к убыванию, а соединительная ткань, про-
цессы кальцинирования и т. под. постепенно развиваются в течение
всей жизни.
Чуть ни в каждом руководстве по любому из отделов нормальной
и патологической биологии принято говорить о „равномерности„ и „про-
порциональности“ развития частей организмов, о периоде непрерывного
поступательного роста органов и тканей и т. под. Однако все рассу-
ждения на эту тему не совпадали с феноменами, выявляемыми жизнью:
фактически развитие всегда оказывалось неравномерным и не оказы-
валось периода непрерывного поступательного роста. Это объясняли
внешними условиями, теми или другими уклонениями в физическом и
психическом воспитании и т. под. Но анализ приведенного уравнения
показывает, что причины этого явления лежат в самом организме, в его
строении и отнюдь не в окружающей среде. Этим, понятно, я не думаю
отрицать значения окружающего, но только хотел-бы отметить, что нет
никакой надобности делать различные натяжки и подтасовки для истол-

615

кования наблюдаемого влияниями среды, когда и одних внутренних
причин совершенно достаточно для понимания соответственных фено-
менов. Само собою разумеется, могут быть случаи, необъяснимые вну-
тренними причинами, тогда неизбежно обращение к условиям окру-
жающего.
Нетрудно заметить, что перенесение данных, извлеченных из
языка цифр, в жизнь дает нам указание на то место, которое занимают
те или другие органы и ткани в индивидуальном уравнении: можно
уже при настоящем уровне наших познаний сказать, что в числе пер-
вых членов уравнения стоят шишковидная железа и вилочковая (по-
нятно, если начинать с постэмбрионального периода), в числе средних
половые органы, мышечная система, центральная и периферическая
нервная система и другие, а в числе самых последних—соединительная
ткань — этот постоянный и тяжкий атрибут старости. Так распреде-
ляются элементы основной строки для человека. Каждый отдельный вид
организованных образований имеет нетождественные основные строки
(но еще больше отличий дают опущенные нами ветви). Понятно, нужны
еще исследования, чтобы точно распределить места всех органов и тка-
ней в уравнении индивидуальной изменчивости человека, однако начало
уже положено и теперь стало вполне понятно то, что было так зага-
дочно всего несколько лет назад.
Изложенным далеко не исчерпывается то, что можно и должно
вывести из этого уравнения. Мы еще не рассмотрели эмбрионального
периода жизни, взявши уже готовую, а не образующуюся основную строку,
но, как мы сейчас увидим, и его проявления вполне отвечают нашему
уравнению. Начнём так-же с анализа особым образом конструированного
ряда, а потом уже сделаем перевод языка цифр на язык современной
биологии. Особое конструирование уравнения, понятно, состоит не в
изменени принципа его построения, принцип тот-же самый, а в том,
что мы возьмем в этом уравнении коэффициенты в таких соотноше-
ниях, чтобы весь ряд давал картину более раннего момента чем тот,
с которого мы начали при изучении изменений коэффициентов в пред-
шествующем случае.
При разборе изменений, наблюдающихся в коэффициентах членов
нашего уравнения, в произведенном анализе мы принимали в расчет
для упрощения первого ознакомления с цепью, что 1) убывание и воз-
ростание членов идет сообразно арифметическим пропорциям, т. е.
каждый элемент цепи образует определённое количество тормозных и
возбуждающих единиц в единицу времени, так что эти количества при-
бавляются или вычитаются из соответственных коэффициентов, и 2) при
обращении коэффициента в нуль мы принимали атрофию органов. Здесь
мы несколько изменим условия построения и изменений коэффициентов,

616

приблизив их к явлениям, наблюдаемым в жизни организованных обра-
зований. Итак, определим новые условия, которые дадут нам возмож-
ность получить вариацию изменений коэффициентов членов основной
строки.
Прежде всего примем, что как торможения, так и возбуждения
вдут в кратных отношениях, что для цифрового примера можно принять,
напр., в виде знаменателя отношения, равного двум. Однако условимся,
кроме того, только для уменьшения и без того возрастающих до чрезмер-
ных размеров цифр, что кратные влияния слагаются в сумму, а не обра-
зуют произведение, т. е. что, напр., первый, второй, третий и четвёр-
тый члены, посылая возбуждения находящимся правее элементам, уве-
личивают их коэффициенты в 8 раз (2+2+2+2), а не в 16, как
было-бы, если-бы знаменатели перемножались (2.2.2.2=16). Резуль-
таты в порядке изменений коэффициентов и в том, и в другом случаях
вполне идентичны, но при нашем приёме получается меньше дробей и
черезчур больших чисел.
Затем условимся, приближающийся к нулю коэффициент обозна-
чать не общепринятым знаком нуля, а более точно: приближение к
нулю только в безконечности можно принимать за нуль, а так как ор-
ганизмы во всех отношениях являются конечными, то и понятно, что
ж геометрически убывающей и таким-же образом возростающей про-
грессии величин коэффициентов мы не можем достичь ни нуля, ни бес-
конечности. Поэтому условно коэффициенты зачаточных и атрофических
элементов, членов нашего многочлена, мы будем обозначать греческою
буквою дельтою—?, под которой условимся разуметь некоторое весьма
малое количество.
Теперь уже напишем наше уравнение в том виде, как его можно
представить себе в момент зачатия. Как известно, в момент зачатия
мы имеем дело с оплодотворённой яйцевой клеткой, богатой хромозо-
мами, т. е. какими-то элементами, из которых в совокупности разви-
вается новый индивидуум. Мы не будем касаться теорий зачатия, ко-
личеств и значения хромозом и т. п., так как это всё частности, и со-
ставим уравнение, принимая в расчет, что с известного момента эмбрио-
нальной жизни имеются закладки всех элементов организма. Тогда в
общем виде уравнение примет такой вид:
X = k1.a + k2.b + k3.c+ ...........+ ?.u + ?. ѵ + ?. t+
+ ?.x+?.y +?.z.
Это и будет общая форма основной строки начального уравнения
индивидуальной изменчивости. Как и в предыдущем случае примем, что
слева направо идут возбуждающие импульзы, а справа налево—тормо-
зящие. Для простоты составления рядов введём примерные цифровые

617

Рассматривая последовательные изменения Х-ов з этом новом ряде
уравнений, нетрудно заметить, что все подмеченные нами в предыду-
щем ряде значений Х-ов свойства обнаруживаются и здесь. Действи-
тельно: 1) здесь наблюдается убыль коэффициентов в одних членах и
1) Оба приведенные ряда изменений коэффициентов, понятно, не соответ-
ствуют действительности, потому что прежде всего от равных членов и в ту, и в
другую стороны исходят импульсы различной силы, а во-вторых, эти импульсы
правильнее считать для возрастающих членов возрастающими, а для убывающих—
убывающими, т. е. импульса, как-бы, составляют известную часть коэффициента,
напр., 0,1, 0,05 и т. под. Принятие в расчет этих условий не изменяет основных
черт порядка модификаций коэффициентов, но очень усложняет их высчитывание,
а поэтому здесь и не приводится соответственных рядов уравнений.
данные и ограничим число членов, положим, десятью. Уравнение примет
такой вид:
X=100. + 100.b+1.c + 1.d+1. е + 1.f+1.g+1. х +
+1. у +1.z.
Здесь вместо А мы поставим коэффициентами единицы, условно
принимая, что это соответствует начальной и атрофической степенями
энергии тех или других органов и тканей. Оставить ? без числового
выражения мы не можем, потому что в таком случае у нас возникнет
целая серия неявных величин для коэффициентов, содержащих ? мно-
жителем. — Заметим еще, что зачаточный орган не посылает ни воз-
буждений, ни торможений, покуда не достигнет известной степени раз-
вития. Примем, что только при коэффициенте не меньшем 5-и начи-
нается соответственная деятяльность. Точно также и при понижении
коэффициента атрофирующегося органа до 5-и наступает прекращение
исхождения из него импульсов. Тогда можно получить следующий
ряд Х-ов.
X1
=
100а
+
100b
+

+
1d
+

+
1f
+
1g
+
1x
+
1y
+
1z;
X2

50a
+
200b
+
4c
+
4d
+
4e
+
4f
+
4g
+
4x
+
4y
+
4z;
X3
=
25a
+
400b
+
16c
+
16d
+
16e
+
16f
+
’ 16g
+
16x +
. 16y +
16z;
X4
=
25/18a
+
50b
32/7c
+
8d
+
64/5e
+
20f
+
32g
+
56x
+
128y
+
284z;
X5
=

+
32/7b
+

+
4/8d
+
128/25е
+
20f
+
I28/3g
+
140x
+
768y
+
3976z;
X6
=

+
?b
+

+
?d
+
?e
+
5f
+
256/9g
+
210x
+
3072y
+
39760z;
X7
=

+
?b
+
?c
+
?d
+
?e
+
?f
+
256/27g
+
210x
+
9216y
+
318080z;
X8
=

+
?b
+
?c
+
?d
+
?e
+
?f
+
?g
+
105x
+
18432y
+
1908480;
X9
=

+
?b
+

+
?d
+
?e
+
?f
+
?g
+
105/4х
+
18432y
+
7633920z;
X10
=

+
?b
+
?c
+
?d
+
?e
+
?f
+
?g
+
105/l6x
+
I8432y
+
305 5680z;
X11
=

+
?b
+
?c
+
?d
+
?e
+
?f
+
?g
+
?x
+
18432y
+
122142720z;
..........
..........
X33
=

+
?b
+
?c
+
?d
+
?e
+
?f
+
?g
+
?x
+
313/64у +
499295174120z;
X34
=

+
?b
+
?c
+
?d
+
?e
+
?t
+
?g
+
?x
+
?y +
499295174120z1).

618

увеличение их в других, т. е. и здесь неизбежен вывод, что в органах
и тканях организованных образований должны с течением времени воз-
никать атрофии в одних из них и гипертрофии в других; 2) здесь замѣ-
чается большая энергия падения коэффициентов в одних членах и уве-
личения—в других в начальные периоды изменений сравнительно с
последующими, а отсюда — возростная изменчивость должна протекать
скорее и выражаться ярче в начальное периоды жизни, наконец,
3) здесь так-же нетрудно отметить, что процессы возростания концевых
элементов вначале идут значительно энергичнее, чем в дальнейшем и
в конце-концов замедляются до того, что, напр., коэффициент послед-
него члена в 24-м и в 23-м Х-ах остаётся неизменным, а следовательно
процессы роста органов и тканей должны постепенно замедляться и это
неизбежно относится не только к органам, обнаруживающим явления
обратного развития еще задолго до конца индивидуальных изменений,
но и к элементам, развивающимся в течении всей жизни; совершенно
так-же, как и в первой серии, здесь имеет место в некоторых коэффи-
циентах первоначальное нарастание и. последовательная убыль, в дру-
гих—непрерывная убыль с самого начала и в некоторых—непрерывное
увеличение, а отсюда 4) среди органов и тканей организованных обра-
зований должны иметься такие, которые непрерывно атрофируются, за-
тем такие, которые непрерывно гипертрофируются, и, наконец, такие,
которые сначала гипертрофируются, а позднее—атрофируются.
Это те-же самые выводы, которые нами были сделаны и из пер-
вого ряда рассмотренных уравнений. Но вторая серия даёт возможность
сделать и еще некоторые интересные заключения. Начнём с того, что
присмотримся к самым начальным коэффициентам при членах уравне-
ния. Здесь нетрудно подметить, что наступает одновременный взрыв
роста коэффициентов в целой серии элементов многочлена, образующего
правую часть уравнения, и это под влиянием только одного — двух
первых членов. Отмеченное явление можно перевести на язык биологии
так: 5) в период эмбрионального развития почти все органы и ткани
начинают свой рост из их зачатков одновременно. Это и наблюдается в
жизни, только раньше это являлось простой рутиной нашего восприятия
феноменов, а теперь это закон. Наконец, можно подчеркнуть и еще одно
явление. Рассматривая пятую строку, нетрудно заметить, что третий
член многочлена правой стороны уравнения раньше обращается в атро-
фическое состояние, чем второй. А это обозначает, что 6) некоторые
эмбриональные органы могут переживать постэмбриональные. И это уже
давно известный эмбриологам факт, что имеются части, возникающие
раньше других, но всё-же атрофирующиеся позднее.
Само собою разумеется, что анализ уравнения с числовыми коэф-
фициентами никогда не может дать такой полноты и исчерпывающей

619

общности, которые получаются исследованием уравнений с коэффициен-
тами в общем виде, т. е. буквенными. Однако, такое исследование на-
шего уравнения, с одной стороны, потребовало-бы значительно большего
времени и напряжения внимания со стороны читающего эти строку, а
с другой, привело-бы в конце-концов к чистой математике, что не со-
всем удобно для понимания биологов, привыкших конкретно мыслить и
с трудом воспринимающих абстрактные математические способы. Раз-
бирая уравнения, мы условно ограничили их, как цифровыми коэффи-
циентами, так и количеством входящих членов. Но еще раньше, при
составлении цепи органов и тканей, мы выделили в уравнение только
основную строку—все ветви мы отбросили. В действительности уравне-
ние индивидуальной изменчивости можно представить в такой более общей
форме, где приняты в расчет всевозможные ответвления: (см. след. стран.).
Как можно заметить, в таком уравнении имеется основная строка
с неопределённым количеством членов и самые разнообразные ответвле-
ния, члены которых сплетаются связями и между собою, и с членами
основной строки в самых разнообразных комбинациях. Однако такое
уравнение исследовать нет никакой надобности, и это нетрудно пока-
зать. Выясним вопрос, почему, отбрасывая ветви от основной строки, мы
этим но изменяем общего характера изменений коэффициентов, из
которого мы и делали наши выводы.
Заметим, что всякие боковые связи элементов нашего многочлена
приводят в конце концов к одному результату, а именно: со стороны
ветви идёт или торможение или возбуждение на тот или иной элемент
строки. Допустим, что в нашем уравнении третий член имеет добавочное
усиление, а четвёртый добавочное торможение. Что это даст? Ясно, что,
во-первых, это повлечет замедление падения коэффициента третьего
члена, вовторых—ускорение уменьшения коэффициента четвёртого члена.
Но, ведь это сути не изменяет: произойдёт только некоторое нарушение
в порядке возростаний и убываний коэффициентов основной строки, но
всё-же третий член, атрофируясь и позднее, скажем, четвёртого, будет
в основной строке делать своё дело. Несомненно это колоссально из-
менит весь характер модификаций данного уравнения, другими словами—
изменит порядок атрофий и гипертрофий различных органов, изменит
деятельность и проявления существования данного индивидуума, но это
не нарушит тех основных законов цикличности, о которых мы говорили
здесь. Ответвления являются характерными для различных видов орга-
низованных образований и они-то дают главную основу специфичности
видовых особенностей возрастной изменчивости, т. е. хода атрофий и
гипертрофий отдельных частей, но всё это относится к исследованиям
уравнений частного характера, т. е. уравнений тех или иных видов
живых образований, но общего характера направления изменений, по-

620

621

пятно, не нарушает и не может нарушать. Только более энергичная
боковая ветвь, чем основная строка, могла-бы значительно изменить всю
систему, но тогда нужно принять за основную строку эту ветвь и во-
прос снова вложится в прежнюю рамку. Из этого отсутствия влияния
ветвей на общий ход изменений уравнения индивидуальной изменчи-
вости мы можем сделать основной биологический вывод, подтвердит более
чем старое и всем известное положение, но всё-же теперь доказанное
научно, а не выведенное эмпирической индукцией. Это положение гла-
сит следующее: все живые образования смертны. Это и понятно, так
как наше уравнение неизбежно в конце концов приводит к атрофиям
всех органов и тканей образования и поглощению всего живого суще-
ства одною гипертрофировавшеюся тканью, другими словами—обращает
организм в гомогенную массу. Таким образом возрастная изменчивость
ведёт организованные образования неуклонным путём к гибели его ор-
ганизованности, а следовательно, к его смерти.
Наше уравнение выражает, так сказать, жизненную кривую: как
видно, сначала из зачатков возникают серии органов и тканей—кривая
организованности восходит вверх; затем новые элементы уже не обра-
зуются и наступает атрофия образовавшихся—кривая падает. Это вполне
соответствует тому, что все организованные образования сначала обна-
руживают поступательное развитие, а затем деградируют, стареют.
Для того, чтобы исследовать полное уравнение индивидуальной
изменчивости организованных образований данного вида, необходимо,
прежде всего, чтобы само уравнение имело законченный вид. В настоя-
щее время, когда в науке разобраны далеко еще не все органы и ткани
организованных образований, а взаимоотношения между ними в пода-
вляющем большинстве случаев и совсем неизвестны, так как синэргизм
и антагонизм, которыми пестрят современные исследования, не более,
чем пережиток, явившийся следствием незнания формы истинной связи,
который придется постепенно устранять из науки, то вполне понятно,
что не имеется возможности дать законченного уравнения индивидуаль-
ной изменчивости ни для одного вида известных нам живых образо-
ваний. Поэтому мы и воспользовались упрощенным видом уравнения для
нашего анализа изменений коэффициентов членов многочлена, соста-
вляющего правую сторону уравнения. Однако, со временем, когда будут
установлены все члены и их связи, хотя-бы для одного какого-либо вида
организованных образований, можно будет составить точное уравнение
индивидуальной изменчивости данного вида, а тогда исследование явится,
быть может, и кропотливой вследствие сложности уравнений работой, но
все-же оно даст все изменения и порядок всех явлений, протекающих
с возрастом у данного вида. В подобном уравнении, так сказать, фикси-

622

руется возрастная изменчивость того или иного вида, а это и есть ко-
нечная цель математического метода.
Таким образом, это уравнение дает фундамент будущей точной и
краткой механики возрастной изменчивости видов. Создать такое урав-
нение оказалось возможным только после открытия закона параллельно-
перекрёстного построения организованных образований. Закон открыт и
уравнение создано, чем положено, несомненно, нерушимое начало паде-
ния конкретного рассмотрения биологических явлений и нарождения
новой отрасли математических наук—математической биологии.
„Усилия точных наук, сказал Максвелл, направлены к тому, чтобы
свести изучение природы к определению величин путём действий над
числами“. В уравнении индивидуальной изменчивости мы и имеем такое
сведение изучения явлений природы к операциям над числами. Это
первый шаг к превращению биологии в науку математического типа.
Я хорошо понимаю, что с уст каждого биолога-конкретивиста го-
тов сорваться вопрос: а для чего понадобилось сведение биологии к
числу математических наук? Что нового дает для представления об
индивидуальной изменчивости данное уравнение? Мы и без него знали,
что всё живущее смертно, что возрастная изменчивость состоит в атро-
фии одних частей и гипертрофии других и т. д., а поэтому не является
ли предложенное уравнение только новым усложнением вопроса? Однако,
на эти сомнения биолога-конкретивиста можно дать исчерпывающий
ответ.
Математика — это не наука sui generis, а только метод исследо-
вания. Кондорсе в своем изложении Эйлеровского дифференциального
исчисления еще в 1787 году отметил, что „Эйлер внушал своим уче-
никам, что математика не есть наука изолированная: он представлял
её, как основу и ключ человеческого знания“. И это совершенно пра-
вильно: всякое знание становится только тогда законченным, когда от-
ливается в математическую формулу. Уже Кант сказал: „В каждой от-
расли учения о природе мы имеем науку постольку, поскольку встре-
чаем в ней математику“. ’Всё стремление человеческого знания сво-
дится к превращению эмпирических выводов в закономерные математи-
ческие функции. „Как скоро имеется возможность выразить зависимость
между соизменяющимися величинами уравнением той или иной формы—
мы имеем дело с математической функцией“ (Лоренц). Если мы имеем
возможность сказать, что p=f ѵ, то в нашем распоряжении явная функ-
ция,—когда-же при наших исследованиях мы еще не знаем связующего
факты закона, но всё-же можем утверждать, что феномены р и ѵ свя-
заны, так как изменения р ведут изменения ѵ, то перед нами конкрет-
ная или эмпириченкая функция. Изучение всяких свойственных нашему
миру явлений сводится к исследованию законов, определяющих изме-

623

нение одних феноменов в зависимости от других. Анализ всякого явле-
ния неизбежно, приводит к одному основному общему субстрату — из-
менению по закону функциональной зависимости. А раз данное уравнение
индивидуальной изменчивости является орудием связи целой серии раз-
нообразных явлений жизни, то, следовательно, в нём, а не в конкрет-
ных функциях, открытых уже давным-давно, и заключаетса действи-
тельное знание того, что мы именуем возрастной изменчивостью.
Лоренц высказал взгляд, что для биологии сведение этой науки к
точным математическим представлениям еще чрезвычайно далеко, оно
только мерещится в неизмеримой дали, как едва различимая цель бу-
дущего, Однако вдумчивый математик оказался недостаточно прозорли-
вым биологом: в настоящий момент, после открытия закона взаимодей-
ствия частей организованных образований и включения его в число
основных принципов механики, биология уже вступила на путь матема-
тического анализа, и это не отдалённая едва различимая цель будущего,
а назойливая реальность, властно врывающаяся в дверь дотоле непод-
чинённой ей области познания мира.
Из приведённого вполне ясно видно, что сомнения конкретивистов
напрасны.
На этом, собственно говоря, и можно было-бы закончить моё со-
общение, однако мне хотелось бы еще показать, что создание этого ура-
внения индивидуальной изменчивости можно приложить для разрешения
одного до сих пор неразрешенного вопроса биологии. До последнего мо-
мента мы еще не знали, можно-ли отыскать какое-нибудь омолаживающее
средство для начинающего стареть организма. Посмотрим, как этот во-
прос разрешает наше уравнение. Обратимся, напр., к 5-ой строке изме-
нений Х.а в разборе второй серии. Как видно, сообразно этой строке,
X = ?а + 25/7b + ?с + 4/3d +128/25е + 20f + 128/3g + 140x + 768y + 3976z.
Эта форма соответствует пятому периоду развития организма. Но
мы хотим его омолодить, другими словами, перевести его к состоянию,
напр., пережитого им четвертого периода. Является вопрос, что для
этого нужно предпринять и к чему сводится в данном случае омоло-
жение. Попробуем решить этот вопрос, исходя из наших примерных
рядов.
Для того, чтобы привести организованное образование, достигшее
формы Х5, к форме Х4, необходимо что-то лишнее устранить из Х5 и
придать ему что-то, чего в нём уже недостает. Чтобы выяснить, что
является лишним, вычтем из Х5 предыдущий Х4. Получим:

624

Из разности этих строк видно, что для омоложения организма, до-
стигшего 5-го периода, и приведения его к состоянию 4-го периода
нужно изменить размеры и функции всех органов и тканей: возсоздать
атрофировавшиеся органы, повысить работу угнетённых и ослабить
целую серию повышенно функционирующих. Математически невозможно
этого получить изменением деятельности какого-нибудь из членов ряда:
как-бы мы ни изменяли отправления одного члена сравнительно с его
нормальным порядком процесса модификаций, наступят изменения всего
последующего ряда метаморфоз, но обратного порядка не создастся.
Чтобы создать обратный порядок вещей, необходимо изменить напра-
вления воздействий в законе связей, а это выше сил самой природы.
Поэтому омоложения, как феномена возвращения организма к прожитым
стадиям, быть но может: никогда никто не откроет средства омоложе-
ния—мечта человечества, воплощенная Гёте в его Фаусте, так и оста-
нется несбыточной мечтой. Но никто не откроет и средства фиксации
молодости, т. е. средства, способного остановить организм на известной
стадии развития, так как для этого нужно было-бы заставить исчезнуть
параллельно-перекрёстную связь, а это тоже выше сил самой природы.
В воле человека остаётся только извратить ход развития, пользуясь
тем-же законом. А поэтому человечество может только расчитывать на
то, что, измененяя ход атрофических и гипертрофических процессов,
ему удастся получить большую длительность жизни в ущерб каким-либо
другим её феноменам и поддержать какие-нибудь отдельные функции
тоже в ущерб других отправлений организма. И только. И это дока-
зывается горьким опытом пионеров омоложения. Как известно, проповед-
ники спермина проф. Тарханов и Пель сами стремились поддерживать
этим препаратом свою молодость и трудоспособность, но персистенция
гормона половых желёз ускорила наростание концевого элемента нашей
цепи—соединительной ткани, ускорила склероз, дала грудную жабу, а в
результате несвоевременную смерть. Такой-же характер носят и совре-
менные опыты Штейнаха.
Вот к каким выводам приводит математический анализ явлений
жизни. Холодный, но непогрешимый, он безпощадно рассекает, быть
может, милые, но всё-же мечты детского миропонимания эмпириков
жизни: он рушит веру в чудо, рушит старые идеалы, но он-же создаст
и исполнимые новые стремления и поведёт человечество по пути реаль-
ного завоевания мира.
Петроград, 2 апреля 1921 г.

625

Творческие думы А. Ф. Лазурского о социальной жизни чело-
вечества.
(По неизданным материалам).
М. Я. Басов.
Нам уже приходилось говорить 1), что научное творчество А. Ф. Ла-
зурского было много шире, чем он успел открыто выявить и чем те
известно не только широкому кругу читателей, но и ученому миру.
В трудах, опубликованных им при жизни, мы не находим никаких сле-
дов, на основании которых можно было бы думать, что проблемы со-
циальной психологии также не чужды его духу, что мысль его бьется
над их решением и вносит в это решение нечто свое, новое и ориги-
нальное. А. Ф. Лазурский, как представитель социальной психологии,—
никому неизвестная величина. Его знают, как психолога-характеролога,
как психиатра, как автора „естественного эксперимента“, и этим обычно
исчерпывается его научная индивидуальность. Только те, кто знал его
из непосредственного повседневного общения с ним, имели возможность
видеть, как далеко его научные интересы выходили за эти видимые
грани его творчества.
Проблемы социальной психологии были очередными для А. Ф.
после того, как капитальный труд его жизни — „Классификация лич-
ностей“—приближался к окончанию. В последний период его деятель-
ности Лазурский начинал уже определенно обдумывать основания своей
социально-психологической системы и, следуя своему обыкновению, ре-
зультаты этих дум фиксировать в виде „заметок“. В нашем распоря-
жении находится небольшая тетрадь таких „заметок“, помеченных раз-
личными временными датами, начиная с 13/VII—1915 г. и кончая 17/VI—
1916 г. На обложке тетради значится: „Жизнь людей, народов и чело-
вечества“. В начале тетради в виде эпиграфа А. Ф. пишет: „Тебе, ве-
ликому, имя которого прославляется, но заветы которого ежечасно по-
пираются людьми, тебя почитающими, — тебе посвящаю я труд всей
моей жизни“. Со слов самого А. Ф. (эта тетрадь нам была известна
1) См. М. Басов, Проблемы функциональной психологии в постановке
А. Ф. Лазурского“ в № 2 „Вопросов изучения и воспитания личности“ 1920.

626

еще при жизни его) мы знаем, что посвящение это относится ко Л. Н. Тол-
стому.
Как заголовок тетради, так и ее эпиграф показывают, насколько
серьезное значение Лазурский придавал своему намеченному труду. По-
видимому, творческий дух А. Ф. замышлял в этом случае дать синтез
всего того, над чем перед тем плодотворно работала его мысль.
Сами заметки, записанные на 7 страницах тетради, представляют
ряд разрозненных мыслей, освещающих основные принципы и отправные
точки, которые автор думал класть в основу своей системы. Но кроме
них, в той же тетради находится написанный самим Лазурским „Кон-
спект реферата“, помеченный 17 июня 1916 г., в котором все то, что
значится в заметках, приведено в некоторую логическую связь. Самого
реферата Лазурский никогда и нигде не читал. Это был только проект.
Пользуясь конспектом и заметками, мы и постараемся все мысли
А. Ф. представить в их цельном и истинном виде.
Свои построения А. Ф. начинает с характеристики современного
социального состояния человечества, усматривая в нем некоторые хара-
ктерные черты. Прежде всего он обращает внимание на такие явления,
присущие нашему обществу, как рост самоубийств и преступлений, обо-
стрение экономической борьбы за существование и бесконечный рост
потребностей. А кроме того, и это, очевидно, самое главное, война, пре-
восходящая своими ужасами все, что в этом роде было в истории до сих
пор. Все эти общественные явления Лазурский рассматривает, как сим-
птомы подлинного краха современной материально-технической культуры.
Печально при этом то, что благоприятный выход из создавшегося поло-
жения найти гораздо труднее, чем часто думают. Представители различных
слоев нашей общественности, задумываясь над этими мрачными сторо-
нами нашей жизни, обычно надеются изжить их на почве тех или иных
общественных, демократических или социалистических, идеалов. Лазур-
ский не верит в это. Он говорит, что да, „демократия, конечно, добьется
своего, но все то, что составляет зло современного общества, останется,
так как оно не зависит от неравномерного распределения богатств“.
Не спасет нас от этого зла и осуществление социалистических идеалов.
„Марксистское же государство“, пишет А. Ф., „будет еще больше стес-
нять психику людей“, чем современный ему общественный строй. Оно
принесет, по Лазурскому, более справедливое и равномерное распреде-
ление материальных благ, благодаря чему исчезнет „или, по крайней
мере, сильно стушуется“, разница между классом пролетариев и классом
капиталистов. „Однако, стеснения, оказываемые общественной органи-
зацией, приспособленной всецело только к удовлетворению материальных
потребностей, останутся и, может быть, даже усилится“.

627

Ошибочно было бы думать на основании этих данных, что Ла-
зурский отвергает демократические и социалистические идеалы. Следу-
ющая мысль его указывает на то, что к ним он относится положительно,
но они недостаточны для него, ибо не проникают в глубины человече-
ских взаимоотношений. Он говорит: „Нищета и сильная бедность (также
как и чрезмерное богатство) извращают психику; поэтому я вполне
сочувствую демократическим (и социалистическим?) идеалам. Но моя
задача только еще начинается там, где они уже достигнут цели.
Вернее — она включает их задачу, как часть, но главное видит в том,
что будет дальше“.
Для современного общества, по Лазурскому, рисуются довольно
грозные перспективы. „Нам грозит“, говорит он, „участь: или, идя
дальше по пути материально-технического прогресса, повторить путь
Рима (материальная мощь и культура, сенсуализм с роскошью—быстрый
упадок); или повторить путь Индии (пессимизм—бегство в самоуглубле-
ние, созерцание и мистицизм—упадок)“. Мыслима и третья возможность:
это китайское окаменение, но оно кажется Лазурскому недоступным для
нас.
Много надежд возлагают, в отношении улучшения современного
положения человечества, на педагогику, т. е. на воспитание молодых
повелений и также на евгенику. Они будто-бы призваны улучшить
породу людей и таким образом стать источником будущего социального
благополучия. Лазурский и в это не верит. Ни та, ни другая не до-
стигнут цели, ибо „несовершенный строй общества будет опять извра-
щать людей“. Достаточно сопоставить два таких явления современной
жизни человечества, как „фребеличка и война“, одну воплощающую
в себе всю мудрость педагогической науки, благоговеющую перед вы-
сокой самодовлеющей ценностью индивидуальной человеческой личности,
и другую, —как воплощение максимума зла, присущего современному
общественному строю, как нечто такое, что решительно пренебрегает
всякой ценностью индивидуальной личности, чтобы видеть, как беспо-
мощна при таких условиях педагогика.
Евгеника же, по Лазурскому, еще меньше шансов имеет на успех,
так как она пренебрегает самым важным и основным в человеческой
личности,—ее психическим складом. Все это не пути и не средства для
подлинного улучшения духовных отношений внутри всякого человече-
ского общества. А между тем человечество уже настолько овладело си-
лами внешней природы и подчинило их себе, что, казалось-бы, есть или
должны быть возможности для такого улучшения. Ему мешает раз
усвоенное материально-техническое направление современной культуры.
Отсюда и должна исходить коренная реформа общественного строя.
Общество людей должно быть перестроено на совершенно иных осно-

628

ваниях, чем те, на которых оно теперь зиждется или на которых его
хотят перестраивать различные социальные реформаторы. Эти основания
нужно искать, по Лазурскому, в науке и, в частности, в науках о духе,
рост которых составляет также характерную черту нашего времени;
сюда нужно перенести центр тяжести всех социально-реформаторских
устремлений и всю реформу общественного строя проводить на исклю-
чительно научных основаниях, отсюда почерпаемых. Таким образом,
не в экономическом материализме следует искать последних оснований
для осуществления наших социальных чаяний. Он не даст истинного
счастья страждущему человечеству. Но также и не проповедь высоких
моральных принципов принесет с собой это счастье, как думали многие
моралисты и Толстой между ними. Они говорят: „совершенствуйтесь
лично, слушаясь совести“,—„но они говорят тысячи лет без резуль-
тата“. Только наука, только она одна может быть истинной основой
для переустройства нашей жизни. При этом и в научном обосновании
своей социально-психологической системы Лазурский наперед стремится
оградить себя от всякой односторонности. „Несмотря на колоссальное
развитие естественных наук с их техникой и сенсуалистическими при-
манками и на предстоящее в ближайшем будущем не менее колоссальное
развитие наук о духе, „моя задача“, говорит Лазурский, состоит в том,
чтобы не впасть ни в ту, ни в другую односторонность, а дать синтез
потребностей духа и тела, а также возможность и ясный путь дальней-
шего развития“.
К такому заключению приходит он в результате анализа совре-
менного положения человечества и переходит затем к характеристике
основных черт „нового строя общества и способов его осуществления“,
как они представлялись ему в согласии со всей его концепцией.
В исторически складывавшихся социальных группировках (сословия,
цехи, классы, политические партии) можно бывает часто и теперь за-
метить характерологические черты. На примере современных политиче-
ских партий, кажется, особенно отчетливо можно-бы показать справедли-
вость этого положения Лазурского. Оно понятным кажется ему из того,
что все такие характерологические черты представляют из себя не что
иное, как попытки организма человечества приспособиться к среде.
В этом пункте построений А. Ф. важно иметь в виду его взгляд на пси-
хологическую природу личности, как на сложное организованное един-
ство эндо- и экзо-психических начал. При этом, включая в понятие- экзо-
психики всю совокупность отношений личности к среде, понимаемой
в самом широком смысле этого слова, эндо-психику личности Лазурский
рассматривает, как органическое и функциональное единство основных за-
датков и способностей этой личности, переданных ей через поколения
прародителей из сокровенных глубин прошлого. Эндо-психика составляет,

629

таким образом, основу индивидуальной личности. От нее исходят импульсы
и дается направление всему дальнейшему развитию человека.
В процессе развития эндо-психическая основа личности становится
в определенные соотношения с окружающей средой, со всей суммой ее
влияний, благодаря чему на внутреннюю эндо-психическую основу на-
слаиваются особые черты, составляющие результат этого взаимодействия
двух начал и образующие затем в своей совокупности экзо-психическую
сферу личности. В зависимости, с одной стороны, от степени сходства
в строении эндо-психической основы и, с другой стороны, от общности
влияний окружающей среды, в которой совершается развитие, очевидно,
должны получаться более или менее одинаковые результаты этого раз-
вития, как в отношении организации экзо-психики целого ряда лично-
стей, так и в отношении развития их эндо-психической основы. Отсюда же
возникает возможность образования определенных психических особен-
ностей, характерных для тех или иных социальных групп. Бак и всякий
организм, человечество (а человеческое общество для Лазурского есть
именно живой организм) сначала было подавлено внешней природой.
Власть и господство внешней природы над существом человека, оче-
видно, должны быть рассматриваемы, как определенная форма взаимо-
отношений между тем и другим, причем на почве этих взаимоотношений
и должна была формироваться личность человека.
Но в процессе развития формы взаимоотношения между человеком
и средой менялись. Человечество, развиваясь, постепенно приспособля-
лось к внешней среде и даже овладевало ею, подчиняя ее силы себе.
Благодаря этому развивалась экзо-психическая сторона человеческой при-
роды наряду с естественным ростом эндо-психического ядра ее.
Классифицируя индивидуальные личности по уровням их развития
и одаренности, Лазурский характерным для личностей высшего уровня
считает между прочим то, что они в процессе соотношения с окружаю-
щей средой приспособляют ее к себе, а не наоборот. В соответствии с
этим эндо-психика личности здесь находит себе наиболее яркое выраже-
ние наряду с высоким развитием экзо-психической стороны ее. Она здесь
особенно сильна. Очевидно, о человечестве в целом в настоящее время
нельзя еще сказать, что оно всецело приспособляет к себе внешнюю
среду. Лазурский думает, что по отношению к современным обществам
людей прав экономический материализм, утверждая, что экономический
фактор, resp., фактор внешней среды, определяет развитие общества, и
именно потому, что он прав, для него ясно, что человечество еще
не эмансипировалось вполне от внешних условий и, значит, еще не до-
стигло высшего уровня, какового достигают отдельные личности. Но про-
цесс развития человечества, как единого организма, в настоящее время
далеко не закончен. Его рост еще продолжается. До каких границ он

630

будет продолжаться, достигнет-ли когда нибудь человечество высшего
уровня, этого сказать пока никто не может; зависеть же это будет
от степени одаренности человечества.
В настоящее время можно все же наблюдать, как постепенно,
по мере эмансипации человечества от внешних сил природы, по мере
роста человечества эндо-психика приобретает все большее значение
в единстве личности и в соответствии с этим в общественной орга-
низации многих личностей, в различных социальных группировках, чем
дальше, тем больше начинают проступать характерологические черты.
Если до сих пор человеческие общества делились на классы, сосло-
вия, цехи, партии и т. п., лишь частично выявляя в этих подразде-
лениях свои характерологические особенности, в общем же почер-
пая основания для такого деления вне своего собственного вну-
треннего существа, то в будущем Лазурский предвидит как раз, что
общество людей будет делиться по характерологическим признакам.
Здесь мы имеем основание всей социально-психологической кон-
цепции А. Ф. и наиболее ценную ее часть. Он строит это основание,
как видно, на почве своих обще-психологических и характерологических
воззрений, а на нем возводит все остальное здание своей системы. И нам
кажется, что идея характерологического строения будущего общества
должна быть признана весьма ценной и оригинальной уже сама по себе
независимо от ее дальнейшего развития в концепции Лазурского. Может
быть, конкретная картина будущего общества, рисующегося умственному
взору А. Ф., не будет достаточно обоснованной или покажется прямо
произвольной, но самый принцип строения и вся та цепь размышлений
о взаимоотношениях эндо- и экзо-начал в нашей психике, которая при
вела Лазурского к этому принципу, во всяком случае, заслуживают пол-
ного внимания.
На первом плане в новом обществе, характерологически построен-
ном, Лазурский предвидит две основных характерологических группы
(класса): извращенные неудачники (угнетаемые), 2) извращенные успе-
вающие (угнетатели) *). Между этими главными группами разместится
небольшая по количеству третья группа чистых типов, „играя, пожалуй,
роль нынешней идеалистически настроенной, межклассовой интеллиген-
ции (?)“, как говорит с сомнением о ней Лазурский.
Почему именно эти характерологические группы должны возникнуть,
а не какие нибудь другие, Лазурский никаких пояснений не дает. Не-
который свет на происхождение их может, однако, пролить общий
взгляд Лазурского на структуру личности вообще и на структуру извра-
*) Общую характеристику этих типов см. в „Классификации личностей“
(находится в печати).

631

щенных типов—в частности. Единство цельной личности создается всегда
некоторым соотношением эндо- и экзо-начал ее природы. Между теми и
другими, очевидно, может быть большая или меньшая степень соответ-
ствия. Когда среда возбудителей, окружающая личность и воздейству-
ющая на. ее эндо-основу, такова, что каждое свойство эндо-психики на-
ходит в ней нужный стимул для собственной деятельности и развития,
тогда мы имеем гармоническое соотношение между обоими факторами,
и личность формируется в чистый тип.
Напротив, когда гармонии между эндо- и и экзо-элементами нет,
когда личность попадает в такую среду, которая не дает стимулов к раз-
витию ее врожденной эндо-психической основы, тогда, в силу этого не-
соответствия, и возникает извращение, создаются извращенные типы
людей, которые подобно деревьям, находившимся в неблагоприятных
условиях роста, отличаются, грубо говоря, корявым строением. Очень
часто извращение психики у разных людей является результатом воз-
действия на них противоположных факторов. Извращает нищета, но
не меньше извращает и большое богатство; извращает душу постоянный
гнет, подчинение и зависимость, но к тому же результату приводит не-
редко власть и господство. Таким путем, очевидно, и могли бы создаться
в конце концов, условия для извращения почти всей массы человечества.
Постоянная ожесточенная борьба за существование, борьба с природой
и друг с другом ставит людей—одних в положение победителей, дру-
гих—в положение побежденных. Но с точки зрения душевного развития
и те и другие остаются инвалидами, попадая в разряд извращенных
типов. Таков тот мрачный удел, который уготован человечеству на пути
его культурного прогресса. В непрерывной борьбе оно победит природу,
настанет время, когда социальная справедливость водворится среди лю-
дей, не будет бедных и богатых,—но все это будет куплено дорогой
ценой, ценой утраты душевного здоровья. Утомленное жестокой борьбой
всех против всех человечество заболеет тяжелым недугом извращения.
И понадобятся новые века истории, чтобы исцелиться от этого недуга,
чтобы восстановить мир гармонии в душе человечества, чтобы создать
подлинное,—нам хочется сказать,—лазурное царство на земле.
Уяснив свою основную схему, в дальнейшем Лазурский все вни-
мание направляет на группу извращенных неудачников, усматривая в
вей источник и активный центр последующей общественной эволюции.
В то время как ни вторая группа извращенных, ни третья группа
чистых типов никакому дальнейшему анализу не подвергаются, в группе
извращенных-неудачников А. Ф. предвидит сложный состав. Он расчле-
няет ее на 4 частных группы: 1) стоящие на пороге преступности,
2) полуневротики, 3) неудачники всякого рода, 4) вообще недовольные
жизнью.

632

Опять-таки почему именно эти типические разновидности должны
возникнуть, какие специальные отношения эндо- и экзо-начал психики
вызовут их образование,—к сожалению, ответов на эти вопросы нет.
В смысле анализа состава угнетенного класса есть еще лишь
одно краткое замечание, из которого видно, что Лазурский допускает
в нем подразделения и иного порядка, подразделения на „частные, про-
фессионально-характерологические“ группы, значение которых будет за-
ключаться в том, что они будут выяснять разные индивидуальные (и
групповые) пути к исправлению извращенности. Каковы именно будут
эти группы, как это подразделение класса извращенных-неудачников
надо понимать относительно первого, четверного деления, — остается
не совсем ясным.
Несмотря, однако, на такой дефективный характер всего психоло-
гически подчиненного класса извращенных-неудачников, ему Лазурский
приписывает всецело роль действенного фактора в дальнейшей эволюции
общества, ничего не говоря при этом о роли других общественных групп.
По этому поводу может возникнуть недоумение. Лазурский так объясняет
то значение в общественном прогрессе, какое он приписывает этому
классу. „Подобно тому“, говорит он, „как пролетариат возник на почве
буржуазно-капиталистического строя, как его оборотная сторона,—и его
уничтожит, так и мой класс извращенных неудачников возникнет потому,
что современная индустрия крайне усложнила и расщепила личность,
затруднив синтез и разрушив первобытные типы, а в то же время игно-
рирует то, что составляет „личное дело каждого“ (Privatsache!), все
средства государства отдавая материальной культуре. Отсюда бешеный
рост потребностей и т. п. И это должно быть и будет уничтожено клас-
сом извращенных неудачников. „Как будущий социалистический строй“,
пишет Лазурский, „уничтожит грань между пролетариями и капитали-
стами, устранит кризисы и увеличит производительность, так и мой
будущий строй уничтожит самый корень всяких извращений, одухо-
творив производство, сделав его средством совершенствования личности,
т. е. „Божьим делом“. А то, что теперь является „личным делом ка-
ждого“ и государством пренебрегается, тогда станет, в осуществление
заветов Толстого и Достоевского—этих двух богов души Лазурского,—за-
ботой общегосударственной. Это будет поистине Коперникова реформа
общества!
Какими же, спрашивается, путями и средствами извращенные не-
удачники будут осуществлять эту благодетельную реформу будущего
общественного строя? „Борьбой за свои права“, говорит Лазурский,
„но только не путем материального насилия, ибо оно заставит подчи-
ниться лишь внешне, т. е. создаст новое психологическое извращение“.
Эти методы и эти приемы, столь знакомые нам, непригодны будут

633

в обществе Лазурского. Там должны быть иные пути и средства обще-
ственного прогресса. Лазурский говорит о них так.
Психологически подчиненный класс должен будет объединиться и
сорганизоваться. Он объединится для того, чтобы: 1) заниматься само-
воспитанием и изыскивать меры к улучшению своего положения; 2) ре.
организовать общественное устройство таким образом, чтобы всякого рода
извращения впредь были невозможны. Значит, они будут полезны не только
самим себе, но и другим группам общества, в частности своим угнета-
телям. „Только их самодеятельность и их объединение помогут делу и
укажут человечеству нормальный путь. До сих пор же была все филан-
тропия, и то post factum, а следовательно—бесцельно“. Даже для инди-
дуального самовоспитания извращенных эта государственная деятельность
психологически угнетенного класса будет очень полезна, давая ему
известные руководящие начала. Само же это индивидуальное самовоспи-
тание крайне важно и необходимо, составляя основу всей общегосудар-
ственной работы отдельных личностей.
Вообще самовоспитанию Лазурский придает очень большое значение
в развитии своего общественного строя. „Вся жизнь людей“, говорит он,
„должна быть самовоспитанием, и только тогда она будет давать каждому
человеку maximum доступного ему счастья“. Никто другой не оправдал,
нам кажется, этого требования своей собственной жизнью в такой пол-
ной мере, как сам Лазурский, жизнь которого была неустанной, упорной
работой над самим собой, над совершенствованием собственной личности.
И если он говорит, что только такая жизнь может быть вполне счастли-
вой, то его право на такое утверждение не может быть подвергнуто со-
мнению, ибо он в данном случае хорошо знал то, что говорил.
В этой части своих воззрений он, очевидно, близко подходит
к известным принципам христианской морали и философии стоиков.
Христиане и стоики тоже понимали значение самовоспитания и само-
совершенствования, но разница между ними и Лазурским заключается
в том, что последний требует направление самовоспитания индивидуали-
зировать, сообразуясь с характерологическими особенностями типов и
групп. Этого не знали ни христиане, ни стоики. Они впали в шаблон
и потому потерпели неудачу.
Все эти межчеловеческие отношения членов своего будущего
общества Лазурский мыслит на общем фоне альтруистической на-
строенности и альтруистического миропонимания. Подобно тому, говорит
он, как в каждом организме согласованность органов (resp. отдельных
клеток) преобладает над их конкуренцией, так и в человечестве, кото-
рое тоже есть живой организм, братская солидарность и общность инте-
ресов должны и в конце концов будут преобладать над противополож-
ными началами. И именно это обстоятельство дает альтруистическому

634

миросозерцанию надежду на окончательную победу. Как видно, эта на-
дежда покоится на чисто биологических основаниях. Тут нет никакой
мистики! Это подчеркивает сам Лазурский, когда к тому же выводу
об окончательной победе альтруистического миросозерцания он приходит
снова, но идя уже обратным ходом размышлений. Он говорит о том,
что для жизни и развития человечества имеют огромное значение инди-
видуальности, „ибо в их душе и совести творится будущее человечества“,
но так как, несмотря на все свое разнообразие, индивидуальные лич-
ности носят все в себе один и тот же общий им эндо-психический
ствол, причем с постепенным развитием значение эндо-психики неуклонно
возрастает, как возрастает оно от низшего уровня к высшему в развитии
индивидуальных личностей, то это-то самое общее начало и должно
будет разнообразные индивидуальности толкать в одном и том же на-
правлении. Тут нет ничего мистического. Эмпирик-Лазурский спешит
оговорить этот момент, как, очевидно, дорогой и значительный для его
общего миропонимания. И вместе с тем все же какая необыкновенная
моральная высота и одухотворенность пронизывает насквозь все его воз-
зрения! Земля и небо как будто сливаются в них в какое-то синтети-
ческое единство.
Однако, уяснение одних лишь общих принципов развития челове-
чества не совсем удовлетворяет Лазурского. Это лишь его первая за-
дача, к решению которой он приступил. А вслед затем ему уже видна вто-
рая задача: он задавался целью „нарисовать своего рода утопию,—подробную,
с чисто практическими деталями картину будущего социального строя“.
Но и это еще не все, что было им намечено к осуществлению. „Еще
гораздо важнее“, говорит он, „указать затем реальные средства и путь
к ее (утопии) осуществлению“! Вот та головокружительная высота его
горделивых мечтаний, на которой жил его творческий дух!
Утопию своего лазурного царства не создал он и даже не присту-
пил к ее созданию. Не решенным, конечно, остался и последний во-
прос—о средствах и пути реализации его утопического строя. Но бро-
шей один удивительно яркий, чрезвычайно характерный для моральной
личности Лазурского штрих в этом направлении. Несмотря на свою бли-
зость к А. Ф. при жизни его, мы ничего не знали, даже подозревать не
могли о существовании этого штриха. И только вот теперь, разбираясь
тщательно во всех его заметках, из одного отдельного листка мы узнаем,
что в плане нашего учителя было создание какого-то особого общества,
какой-то общественной организации, которую нам не хочется назвать
партией, в задачу которой и входило бы содействовать осуществлению
утопии Лазурного царства на земле. Он задумывался всерьез над прин-
ципами организации этого общества. То, что мы об этом ничего не знали
от него самого, является показателем того, что эти думы были самыми

635

заветными, самыми интимными его думами, хранившимися заботливо
в бездонных глубинах его творческой души до их полной зрелости.
Что же это за организация, каков ее характер, какова программа,—
к сожалению, для ясного суждения об этом заметки дают мало данных.
В них говорится лишь следующее. „Наша организация“, говорит Лазурский,
„отнюдь не будет только моральным сообществом (хотя, напр., на реформу
религии она тоже должна повлиять): напротив, она вмешается в самую
гущу социальных отношений“. Теоретическим основанием такого вмеша-
тельства должна будет служить, очевидно, вся социальная концепция
Лазурского. И Лазурский дает пример того, как его концепция может вме-
шиваться в экономические отношения. „При нынешнем строе“, пишет
он, „есть очень много таких занятий, которые совсем неинтересны,
ни с какой стороны (механическое писание расписок, подсчеты в конто-
рах и т. п.). Именно они, занимая все трудовое время человека, и соз-
дают в нем taedium vitae (некоторые мои невропатки). В будущем строе
таких занятий не должно быть. Именно для них то и надо создавать
машины, а не для других, психологически более ценных (как кустарное
и ремесленное производство с их значением для личности и искусства)“.
Характерные указания мы находим также по вопросу о взаимоотно-
шениях отдельных членов этой организации. Лазурский говорит: „Не-
офитов у нас не только увлекают высокими задачами и требуют их
выполнения, несмотря на жертвы, но старшие обязаны сообразоваться
с их способностями, в качественном и количественном отношении. Кроме
того, важно предупредить о предстоящих жертвах (а для этого надо
изучить их!) и подождать, чтобы неофит сознательно выбрал. Органи-
зация вроде иезуитов? Но совершенно другие цели и средства!] Наи-
большие жертвы должны приносить наистаршие. Они же должны по-
давать пример самовоспитания. Ведь личность и ее значение выступает
тут на первый план!]“. Вот то общество, во главе которого думал встать
Лазурский для воплощения в жизнь своих социальных идей.
Б тому же вопросу о средствах и пути осуществления будущего
общественного строя надо отнести и еще одно замечание А. Ф. частного
характера. Первой заботой общегосударственной и, в частности, заботой
его особой организации, очевидно, должна бы стать современем забота
об исправлении теми или другими воспитательными воздействиями пси-
хологических извращений целых групп и отдельных индивидуумов. Но
каковы должны быть эти воспитательные воздействия и на чем они бу-
дут основываться? Лазурский задавал себе этот вопрос и, очевидно,
в ответ на него говорит: „Для выяснения того, как надо исправлять
отдельные группы и индивидуумов, важно будет разработать естественный
эксперимент, как диагностический, так и педагогического типа, т. е.
с функционально-характерологическим анализом разных социальных про-

636

фессий или занятий“. То же самое ему представляется необходимым и
с другой стороны. Важно будет не только исправлять извращения, но и
еще важнее предупреждать их. Для этого „в будущем общественном
строе каждый человек, достигая совершеннолетия, должен будет созна-
тельно определить подходящую для него характерологически-социальную
группу“. Но „так как самодеятельность личности составляет основу раз-
вития человечества, то диагностические само-эксперименты явятся не-
избежным, социально-необходимым приемом исследования“.
Во всей этой концепции и в данном пункте ее в особенности мы
видим, как все то, что в разное время было добыто творческой мыслью
А. Ф., теперь им сводится в единую систему. Какая-то необыкновенная
цельность, строгая преемственность в развитии духа!
Если теперь окинуть одним общим взглядом все построение Ла-
зурского в целом, то для полноты его характеристики нужно будет еще
сказать, что оно покоится на некотором едином основании. Этим осно-
ванием своей системы сам Лазурский считает органическую теорию
общества, новую разработку которой он также относил к числу своих
задач.
Человечество для него живой организм, который можно сравнить
с деревом или с организмом живого человека. „Отдельные народы можно
сравнить с отдельными органами (мозг, сердце, легкие и т. д.). Подобно
тому, как в каждом органе есть всевозможные клетки и волокна, но
преобладают какие-нибудь одни (напр., в мозгу—нервные), так и во вся-
ком народе есть разные характерологически люди, но преобладают ка-
кие-нибудь 1—2 типа. Каждый народ выполняет в жизни и развитии
человечества свою, особую роль. Есть народы однотипные, функция ко-
торых приблизительно одинакова“. Такой взгляд на органическое строе-
ние общества и на значение отдельных национальных групп приводит
далее Лазурского к выводу, что нынешний государственный строй; который
нередко ведет к порабощению национальностей или к их механическому
объединению в одних рамках, не может быть признан удовлетворитель-
ным и с этой стороны. Но не более удовлетворительным в этом смысле
представляется Лазурскому и будущее марксистское государство с его
интернациональной идеологией.
„Для моего человечества“, говорит он, „национальности необхо-
димы“! „Я“, говорит он далее, „в противоположность марксистам, войду
в союз с идеей национальности,—но правильно понятой“. Естественно
возникает мысль, что между национальностями, как индивидуально-ха-
рактерологическими группами человечества, с одной стороны, и профес-
сионально - характерологическими группами какого-нибудь отдельного
общества,—с другой, мыслимо какое-то определенное соотношение. Но
какое именно, — Лазурский не выяснил этого окончательно. Для него

637

было ясно лишь одно, что это не одно и то же в своем социально-пси-
хологическом значении, что тут есть какая-то разница. Впрочем, не только
этот, а целый ряд очередных вопросов, и между ними на первом месте
вопрос: „А в чем же восточная душа России и ее будущее миросозер-
цание“—оставлены Лазурским открытыми.
То, что мы могли представить на основании разрозненных мыслей
А. Ф., может быть, даст возможность составить самое общее представле-
ние о том, какое грандиозное задание поставил самому себе этот че-
ловек.
Если проследить весь творческий путь А. Ф. от его начала, можно
убедиться в том, что результаты его научного творчества неуклонно воз-
растали в своей ценности. Его „Классификация личностей“ увенчивает
теперь собой все то, что создано его духом. И мы знаем, что это за пре-
красное творение. Но надо думать, что чем-то еще более ценным, еще
более величественным была-бы „Жизнь людей, народов и человечества“,
если бы ей суждено было быть написанной.
Если гении и таланты в нашем человеческом мире могут быть упо-
доблены прекрасным цветам на лугу, то Лазурского можно бы срав-
нить с теми из них, которые всю свою прелесть и всю красоту раскры-
вают лишь в поздней осени.

638

Об евнухоидизме.
А. Г. Иванов-Смоленский.
(Из Патолого-Рефлексологического Института. Директор Акад. В. М. Бехтерев).
Под названием евнухоидизма (Griffith) или гипогенитализма (Falta’)
подразумевают врожденное недоразвитие половых желез, сопровожда-
ющееся целым рядом характерных изменений, как в соматической
так и в психической сфере. Все это дает право отнести евнухоидизм
к разряду конституциональных аномалий, пороков развития, в основе
которых лежат сложные нарушения во взаимоотношениях желез вну-
тренней секреции. Хотя казуистический материал, имеющийся по дан-
ному вопросу в медицинской литературе, довольно обширен, но тем
не менее еще многое остается неясным и нередко противоречивым
(Griffith, Tandler und Gross*, Falta1, Redlich3, Peritz4 Knöpfelmacher3,
Sulzberger5, Saenger6, Costa7, Rebattu8, Sterling9, Golstein10, Maass11,
Guggenheim12, Никитин13, Протопопов14, Трошин15, Розенталь Ро-
зен16, Якобсон21 и др.) По Biedl’io17 действие гормонов на организм
двояко: во взрослом состоянии оно носит функциональный характер,
для растущего организма имеет морфологическое значение. Ясно, что
выпадение столь важных эндокринных органов, как половые железы,
не вдаваясь в то, первично-ли это выпадение или вторично, неизбеж-
ным образом должно оказать громадное влияние на физическую и пси-
хологическую структуру данного индивидуума. И действительно в ано-
томо-гистологическом, физиологическом и нервно-психическом отно-
шении обнаруживается ряд уклонений от нормы. Прежде всего, всеми
авторами отмечается недостаточное развитие полового аппарата, как
наружного, так и внутреннего. Penis testicula и scrotum обычно мало
развиты, рудиментарны, по размерам своим соответствуют детскому
возрасту. То же надо сказать относительно prostata и vesicula semi-
nalia. Половое влечение обычно отсутствует или резко ослаблено.
Экстрагенитальные мужские половые признаки слабо развиты: расти-
тельность на лице отсутствует, под мышками, на промежностях и

639

нижних конечностях крайне скудна. На лобке расположение волос
по женскому типу. На голове обычно густые, мягкие волосы. Особенно
обращает на себя внимание ненормальное отложение жира: скопления
его имеются, в большей или меньшей степени, на груди, внизу жи-
вота, на лобке, на бедрах, на ягодицах. Указывают также на жи-
ровые отложения на лятеральных участках верхних век (Biedl17)~
Tandler und Gross2, различают евнухоидизм, сопровождающийся непро-
порционально-длинным ростом, и евнухоидное ожирение. В последнем
случае мы имеем картину, напоминающую dystpophia adiposo-geni-
talis. Falta вообще склонен сближать конституциональный гипогени-
тализм с этим последним заболеванием. Sterling9, и Goldstein10, ука-
зывают на то, что обе группы евнухоидов, выделяемые Tandler und
Gross’ом2, нередко отграничены и между ними встречаются различ-
ные переходные формы. Мышцы в громадном большинстве случаев
развиты слабо, мускулатура вялая, сила ее значительно ниже нормы.
Кожа тонкая, нежная, иногда старчески дряблая. Костная система
обнаруживает целый ряд изменений. Скелет непропорционален: ко-
нечности ненормально удлинены, как в периоде полового созревания.
Места прикреплений мышц слабо выражены: особенно это заметно
на черепе, где наблюдается недоразвитие надбровных дуг, protube-
rantia cecipitalis externa, уплощение чешуи затылочной и т. д. Таз
имеет чисто женский характер или, по наблюдениям Tandler und
Gross’a2, детский. Характерно genu valgum. В хрящах гортани
обращает на себя внимание отсутствие или слабое развитие pomum
Adami. Типичны отмечаемые большинством авторов изменения в росте
костей. Здесь наблюдается «усиленный рост в длину и замедленное
окостенение эпифизарных хрящей» (Biedl17). Последнее выражается
в позднем закрытии эпифизарных хрящей, отмечаемым обычно
рентгенограммами. Со стороны органов внутренней секреции, помимо
половых желез, о которых уже говорилось, обычно находят сле-
дующие уклонения от нормы: уменьшение щитовидной железы
(Biedl17, Guggengeim12, Sterling9, Никитип13, Розенталь-Розен16, и др.)5
реже увеличение ее или явление гиперсекреции (Peritz4, Goldstein10,
Протопопов1*); гипоплязированный гипофиз (Falta1, Tandler und
Gross2, Peritz4, Goldsten 10, Sterling 9, Аринштейн18, Протопопов 14,
Никитин13), не во всех однако случаях; и чаще всего нормальный
или увеличенный (Falta1, Biedl17, Sulzberger5) thymus.
Повидимому, при этом имеются также изменения в хромафино-
вой системе и шишковидной железе (epiphisis), на что указывают
Biedl17, Goldstein10, Kild и др., но сущность этих изменений почти
совершенно еще не исследована. Во всяком случае, это обстоятель-
ство заставляет думать, что в основе евнухоидизма, возможно, скры-

640

вается более сложное расстройство внутренней секреции, чем нару-
шение взаимовлияний или гипоплязия (Goldstein10) эндокринной три-
ады: половых и щитовидной железы вместе с мозговым придатком
(gth); как это полагают Peritz4, Sterling9, Goldstein10, Розенталь16
и др. После этих предварительных замечаний я перехожу к описанию
наблюдавшегося мною случая. (К сожалению, по техническим условиям
фотографические снимки больного и рентгенограммы не могут быть
помещены).
Больной Ф. Я. 32-х лет,—крестьянин Новгородской губ., холост
и вообще половых сношений никогда не имел. Жалуется на боли
в области наружных паховых колец, имеющееся у него с малолет-
ства, и частые головные боли, причем «голова, что свинцом налита».
Из перенесенных инфекционных заболеваний указывает на „корюху“,
которой он хворал в 8 лет; затем на сыпной тиф и испанку. Кроме
того, «ноги простужены—болят». Вообще, по его словам, часто хво-
рает, особенно летом: «вроде—утомляюсь: пить, есть не охота, весь
расслабнешь; ноги, руки болят», что, повидимому, стоит в связи
с полевыми работами. Малограмотен, в школе учился лишь несколько
недель ввиду ее закрытия. Отец и мать здоровы. Первый прежде вы-
пивал, но немного. Братья и сестры здоровы и, видимо, как физи-
чески, так и психически нормальны.
Больной высокого роста (180 сант.), несколько сутуловат, сухо-
щав, умеренного питания. Широкое совершенно лишенное раститель-
ности лицо, седлообразный нос, эксцентрически расположенные зрачки,
левое ухо немного больше правого, pomum Adami отсутствует, на го-
лове густые мягкие волосы. Необычно низко поставленные соски. Му-
скулатура плохо развита, мышцы дряблы. Подкожный жировой слой
слабо выражен за исключением груди, бедер и лобка, где имеются
значительные скопления жировой ткани. Кожные покровы бледны,
суховаты и нежны. Волосы в подмышечных впадинах и на промеж-
ности почти отсутствуют, лобке очень скудны и расположены
по женскому типу.
Лимфатические узлы небольшие (с горошину) и твердые прощу-
пываются в пахах. Кровеносные переферические сосуды нормальны.
При исследовании крови содержание гемоглобина оказалось равным 90
(гемоглобинометр Salis), количество эритроцитов 4.580.000, белых
кровяных телец 7.400, из них малых лимфоцитов 34%, неитрофи-
лов 60%, эозинофилов 1% и переходных форм 5%. Реакция Was-
serman’a, произведенная д-ром Е. И. Воробьевой, дала отрицательный
результат. Со стороны костного скелета наблюдается ряд уклонений
от нормы: на черепе отмечается уплощение чешуи затылочной кости
и полное отсутствие protuberantia occipitalis externa. При рентгенов-

641

ском исследовании небольшое углубление sella turcica, в общем не-
измененной. Позвоночник несколько искривлен вправо. Грудная клетка
узкая, длинная и плоская. Объем груди: под мышками 84, а на уровне
сосков (стоящих, как упоминалось, крайне низко) 83 сант. Измерения
таза, произведенные в гинекологическом отделении, обнаруживают его
несколько женский характер: spinar 28, cristar. 30, trochanter. 35
и conjugata externa 20. Конечности непропорциональны туловищу:
длинны, как в переходном возрасте. Кисть правой руки заметно
больше левой кисти. При рентгеновском исследовании ясно высту-
пает неокостеневший нижний эпифизарный mobradius’a. На нижних
конечностях аналогичных явлений не наблюдается. Вместо ожидаемого
genu valgum, находим нерезко выраженное genu varum. При исследо-
вании специалистом офтальмологом (приват-доцентом А. Г. Трубиным)
обнаруживается ряд изменений в органах зрения: соски зрительных
нервов точно налиты желатиной, lamina caibrosa не видна, в области
желтого пятна обоих глаз дегенеративные изменения сетчатки в лег-
кой форме. Диагноз: maculitis oculi utriusque. Vis. ocd. 0,2 Hyp. 1,0;
Vis. ос. s. 0,2. Hyp. 1,0. среды прозрачны. Со стороны внутренних органов
необходимо отметить следующее: на верхушке правого легкого небольшое
укорочение перкуторного звука и глубокие редкие крепитирующие хрипы.
Дыхание 18 — 24. Границы сердца нормальны. Тоны его глуховаты.
Пульс 58—64, в течение 11/2 месячного наблюдения больного изредка
на один, два дня поднимается до 80—90, давая, так. обр., ряд свое-
образных экзацербаций, но неизменно оставаясь хорошего наполнения,
кровяное давление, измерявшееся неоднократно, в среднем систолич.
109,9 диастолич. 109,6. Органы брюшной полости уклонений от нормы
не представляют. Половые органы в следующем состоянии: penis
и яички рудиментарны, penis длиною 4 сент., шириной 2, нормаль-
ного строения. Эрекция и libido sex., по словам больного, совер-
шенно отсутствует, половых извращений отметить не удается. Левое
яичко величиной с подсолнечное зерно, правое с ягоду голубики. Мо-
шонка очень маленькая, но развита правильно. Оба паховые кольца
закрыты. Prostata 2,5×1,0 сант. мягковата (исследована урологом).
Моча прозрачна, белка нет. Что касается других органов внутренней
секреции, кроме testicula, то по отношению к мозговому придатку,
как уже упоминалось выше, на рентгенограмме можно отметить лишь
незначительное против нормы углубление sella turcica, но гипертрофии
Hypophisis’a с общим расширением и увеличением турецкого седла
во всяком случае нет. Щитовидная железа, мягкая, легко прощупы-
вается во всех ее трех долях, что отчасти зависит от нежности
и тонкости кожно-мышечных покровов, отчасти, повидимому, от не-
большого и равномерного увеличения всей железы. Рентгенограмма,

642

снятая с области sterni, обнаруживает резкое затемнение продолгова-
той формы, несколько раздвоенное вверху и книзу непосредственно
переходящее в тень ют pericardium, что, повидимому, следует отнести
на счет увеличенной thymus. Какой либо резистентности за manu-
brium sterni при пальнаторном исследовании обнаружить не удается
(Sulzberger5). Со стороны центральной нервной системы наблюдается:
понижение глоточного рефлекса, отсутствие конъюнктивального, очень
яркий дермографизм, tremor пальцев, языка и век, и, наконец, повы-
шение пателлярных рефлексов. В психической сфере при полной
и правильной ориентировке в месте, времени и обстоятельствах и при
отсутствии каких бы то ни было бредовых и галлюцинаторных про-
явлений, а также явных признаков слабости интеллекта (плохой счет,
слабость суждений и критики), все же имеется известный психический
инфантилизм, выражающийся некоторой наивностью, ребячливостью
и лябильностью эмоций. Вместе с тем больной чрезвычайно делика-
тен, мягок, даже женственен и в то же время уклончив и скрытен.
Отмечается весьма быстрая утомляемость и слабость сосредоточения
и памяти, объективно отмечаемые по атласу Рыбакова (ошибки при
счете цветных кружков, малое количество запоминаемых чисел и слов).
Больной крайне малодеятелен, неподвижен и пассивен. Относительно
нервно-психической деятельности евнухоидов достаточно определенных
данных еще в литературе не имеется, что отчасти зависит от того
обстоятельства, что далеко не все случаи описаны психиатрами.
Едва-ли не большинство авторов находят при врожденном гипогени-
тализме imbecillitas, debilitas или в лучшем случае известную психи-
ческую неполноценность (Tandler und Gross2, Peritz4, Kraepelin 19
Аринштейн18, Розенталь16 и др.). Некоторые указывают на склон-
ность к истерии и эпилепсии (Meige, Marie20, Peritz4 и др.). Часто
при этом констатируют резкое понижение умственной работоспособ-
ности, быструю утомляемость, психический инфантилизм и наряду
с этим нередко «двуличность и двоедушие» (особенно у кастратов).
Подробнее я останавливаюсь на вопросе об изменениях в нервно-пси-
хической сфере евнухоидов в пока ненапечатанной работе, посвящен-
ной расстройствам внутренней секреции, где описаны еще несколько
наблюдавшихся мною случаев евнухоидизма. Кратко резюмируя все
вышеописанное, к наиболее характерным изменениям в соматической
сфере данного больного следует отнести: непропорциональное и не-
сколько инфантильное телосложение, недоразвитие костного скелета,
отсутствие эпифизарных окостенений, дефекты экстрагенитальных
половых признаков с некоторой феминистичностью их (рост волос,
строение таза, отложения жира), резкая гиноплязия genitalia, изме-
нения щитовидной и вилочковой желез. К особенностям данного слу-

643

чая следует отнести изменения глазного дна, извращение лейкоци-
тарной формулы (лимфоцитов) и наклонность к брадикардии с пери-
одическими учащениями пульса. Не лишне подчеркнуть tbc легких
и признаки дегенерации (зрачки, уши и т. д.). Со стороны нейро-пси-
хики инфантилизм и признаки психоневроза (hystero—nevrasthenia).
Литература.
1. Falta W. Заболевания желез с внутренней секрецией, перевод.
Петроград. 1916. 2. Tandler und Gross Wiener mediz. Wochenschr.
1913 №-63, Wien. klin. Wochen. 1907 №-50. 3. Knöpfelmacher. Wien,
klin. Wochen. 1911. 4. Peritz. Neurolog. Centralb. 1910 №-23. 5. Salz-
berger. Neurolog. Centralb. 1911 №-12. 6. Saenger. Zeitschr. f. d. g.
Neur. und. Psych. g. 1914. 7. Costa Paris medic. 1912—13. 8. Rebattu
Nouv. yconogr. X. I. Salp. 26. 1913. 9. Sterling. Zeitschr. f. d. g. Neur.
и. Psych. 16. 1913. 10. Goldstein Arch. f. Psych. Bd. 53. 1913. 11. Maass
Neurol. Centr. 1913. 12. Guggenheim. Deut. Arch. f. klin. Mediz. Bd.
107 1912. 13. Никитин Психиатр., Газ. 1916 №-2. 14. Протопопов
Обоз. Психиатр. 1916 №-5—12. 15. Трошин. Психиатр. Газ. 1916.
№-2 16. Розенталь-Розен. Психиатр. Газ. 1917 №-1; Науч. Медиц.
1919. 17. Biedl. Внутренняя секреция перев. Петроград 1915. 18. Арин-
штейн Психиатр. Газ. 1916 №-2 19. Kraepelin. Psychiatrie Bd. IV. 1915.
20. Marie Nouv. yconogr. de la Sapletr. 1906 №-5. 21. Якобзон. Евну-
хоидия. Петрогр. 1914.

644

Половые уклонения и извращения в свете рефлексологии.
Акад. В. Бехтерева.
По поводу болезненных уклонений половой деятельности мы имеем
целый ряд работ преимущественно клинического содержания, причем
некоторые из них вводят в предмет своего исследования и самое поло-
вое влечение, стараясь проникнуть в механизм половых уклонений и
извращений. Из более значительных трудов позднейшего времени в
этой области отметим труды: Krafft-Ebing’a, А. Moll’я, Schrenk-Not-
zing’a, Havelock-Ellis’a, M. Dessoir’a, Holländer’a, Rosenbach’a, Bleuler’a,
Gley’я, Friedmann’a, Magnus’a, Hirschwald’a, Hirschberg’a и мн. др., а в
русской литературе отметим труды Тарновского, Стефановского, Ковалев-
ского, Щербака, мои, Блуменау и некот. друг.
Еще Casper 1) признавал болезненные уклонения половой деятель-
ности в виде врожденной и в виде приобретенной формы, развиваю-
щейся в последнем случае вследствие половых излишеств и своего рода
пресыщения в этом отношении.
Подобного же разделения с теми или другими дополнениями и
вариациями придерживались многие из позднейших авторов и в том
числе Тарновский, Gley, Krafflt-Ebing, Havelock-Ellis, Moll и др.
Против врожденности болезненных уклонений половой деятельности
высказываются: Meynert, Holländer, Rosenbach, Bleuler, Kraepelin и
Friedmann. Они полагают, что вообще эти уклонения не могут быть
врожденными. Отметим, что Е. Gley 2) кроме двух изложенных форм—
врожденной и приобретенной от полового пресыщения — признает еще
третью форму, когда человек имеет намерение испытать извращенный
акт, а затем к нему постепенно привыкает.
Заслуживает затем внимания взгляд М. Dessoir’a 3), по которому
в отношении полового развития следует различать два периода: перво-
начальный период недифференцированного полового влечения и даль-
1) I. Ludvig Casper. Klin. Novellen z. gerichtl. Medicin. Berlin. 1863.
2) Gley. Les aberrations de l’instinst sexual d’après de travaux recents.
3) M. Dessoir. Z. Psychologie der Vita sexualis. Zeitschr. f. Psychiatrie Bd. 50.

645

нейший период дифференцированного влечения. До периода зрелости
половое влечение направлено по автору не на противоположный, а на
ближайший объект, будут ли это сверстники мальчики, девочки или даже
животныя. Лишь со времени половой зрелости влечение дифференци-
руется при нормальном развитии на противоположный пол.
Заметим еще, что в первоначальных работах по вопросу о болез-
ненных уклонениях половой деятельности авторы были склонны призна-
вать, что эти уклонения в большинстве суть продукт дегенерации, что
существенно упрощало взгляд на их происхождение.
Дегенеративную основу признавали в особенности за истинными
половыми извращениями или инверсиями.
В этом отношении еще W. Fliess (D. Ablauf des Lebens) впервые
заявил о бисексуальности организмов, после чего Е. Grley в работе: Les
aberrations de l’instinct sexuel (Revue philos. 1885) привлек теорию
бисексуальности к объяснению инверсии. По этой теории должно суще-
ствовать в мозгу два центра, из которых второй центр соответствует
полу, не получившему своего развития 1).
По Kraflt-Ebing’y бисексуальная природа каждого индивида наряду
с развитием пола приводит к образованию в мозгу мужских и женских
центров, которые развиваются только ко времени зрелости, главным
образом под влиянием зачатков половой железы.
Согласно Krafft-Ebing’y гетеросексуальное влечение относится к
вторичным половым особенностям на ряду с физическими явлениями
(борода, мужское строение гортани, волоса и проч.). Но есть отдельные
лица, у которых вторичные половые особенности представляются извра-
щенными: мужчина напоминает женщину и наоборот, что называется в
одном случае феминизмом, в другом случае маскулизмом. По бисексуаль-
ной теории Krafflt-Ebing’a вторичные половые особенности обоих полов
у каждого человека первоначально находятся в латентном состоянии,
но с определением пола развиваются одни и подавляются другие осо-
бенности пола.
Развитие яичников препятствует развитию бороды и содействует
развитию грудных желез, а развитие яичек содействует развитию бо-
роды и задерживает развитие грудных желез. Подобным, же образом по
Krafft-Ebing’y развитие яичек подавляет половое влечение к муж-
чине, а развитие яичников задерживает половое влечение к жен-
щине.
1) См. также работы Chevalier (Jnversion sexuelle 1893), Krafft-Ebingà (Z. Erklä-
rung d. Konträren Sexualempfiudungen. Jahresber. f. Psych. u. Nervenh. XII). В та-
ком же роде указания мы имеем у д-ра Ardnin’a (Jahrb. f. sex. Zwischenst. 1900)
Hirschfeld’a (Die objective Diagnose d. Homosexualität), Hermann’a (Genesis d. Gesetz
d. Zeugung Bd. 9. Libido und Mania 1903) и др.

646

Отсюда ясно, что половое извращение по Krrafft-Ebing’y коренится
в условиях жизненных процессов самого организма.
По другим авторам, держащимся подобной же теории, дело идет о
„женском“ мозге в „мужском“ теле и о „мужском“ мозге в „женском“
теле.
Krafft-Ebing различал собственно четыре основных формы или точнее
степени врожденного полового извращения—деление, которое с некото-
рыми оговорками принимается и Moll’ем.
1) Психосексуальный гермафродитизм, где при преобладании гомо-
сексуальности сохраняются и следы гетеросексуальности.
2) Гомосексульность в собственном смысле слова, где всякая склон-
ность в другому полу отсутствует.
3) Эффеминация, где вся личность изменяется соответственно
извращенному половому влечению.
4) Андрогиния, где и формы тела соответствуют ненормальному
половому влечению.
Krafft-Ebing признавал и наследственную передачу болезненных
уклонений половой деятельности. Дарвин признавал, как известно, наслед-
ственность приобретенных признаков и между прочим даже страсти
в воровству. Надо однако заметить, что теория наследственности при-
обретенных особенностей не признается ныне даже его последователями,
ибо на место ее выдвинута теория Вейсманна, которой придерживается
большинство современных биологов. Имеются, правда, новейшие экспери-
ментальные данные, говорящие в пользу взгляда Дарвина, но почти все они
относятся к низким животным и не могут быть переносимы на человека.
Как бы то ни было, по взгляду Krafft-Ebing’a половое извращение
возникает благодаря наследственности, причем один из предков может
приобрести болезненную склонность в своему полу, которая затем
будет передаваться путем наследственности в потомство.
Однако факты, приведенные в пользу этого взгляда, недостаточно
многочисленны и, что главное, недостаточно проверены. Наблюдение
Krafft-Ebing’a основано прежде всего на заявлениях двух больных.
Один „гомосексуалист“ с уверенностью утверждал, что его отец
также был гомосексуалистом, в другом случае пациент уверял, что его
отец отличался большим пристрастием к красивым лакеям.
Max Dessoir склонен относить гомосексуальность к существованию
недиференцированного полового влечения.
По А. Moll’ю это, однако, если и допустимо, то лишь там, где
обнаруживается явное колебание, проявляясь то гомосексуальным, то
гетеросексуальным влечением. Но он и здесь высказывает сомнение в
правильности такого объяснения, ибо тогда влечение должно бы напра-
вляться на животных так же легко, как и на людей мужского и жен-

647

ского пола, что однако по завершении полового развития наблюдается
крайне редко. Кроме того в этом случае пришлось бы опять искать
объяснения, почему именно здесь не развилась исключительная гетеро-
сексуальность, составляющая по его мнению результат врожденного пред-
расположения.
По А. Moll’ю один пациент, найдя у своего отца массу пометок в
книгах о половом извращении, подозревает, что его близкий родственик
(не отец) был гомосексуален, и оттого эта область так интересовала
отца.
Тот же автор приводит случаи с наследственной педерастией. Так
один повар отличался склонностью к женщинам и в то же время имел
склонность к педерастии. Его внебрачный сын, живший отдельно, также
отличался склонностью к обоим полам.
Приводят затем случаи с половыми извращениями у близких род-
ственников, напр. братьев или сестер: „Многие, говорит A. Moll, муж-
чины, страдающие половыми извращениями, сообщали мне о полной
половой анестезии их братьев, сестер или их родителей. В отдель-
ных случаях приходилось слышать, что сестры проявляют необыкно-
венное равнодушие к ухаживанию мужчин. В одном случае Krafft-
Ebing’a сообщается, что сестра пациента была очень холодна к мужчи-
нам, но влюблена была в некоторых своих подруг. Мне известны также
случаи, где патологические половые извращения наблюдались у несколь-
ких членов одного и того же семейства. Один пациент садист, историю
которого описал сначала Krafft-Ebing, а затем и я, имел брата с
„садистическими наклонностями“. Указывается затем на один случай
Kraflt-Ebing’a с наследственностью садистических склонностей 1).
Взгляд о наследственности половых ненормальностей поддерживают
между прочим также Ribot 2) и Thoulouse 3).
Кстати, гомосексуалисты, судя по признанию одного из них, мнение
которого приводит A. Moll, склонны считать себя жертвой наследствен-
ности. „Передается ли гомосексуальность наследственным путем или
нет, заключает рассказчик, во всяком случае гомосексуальные люди по-
лагают, что их влечение унаследовано“.
Однако и сам Krafft-Ebing не настаивает на безусловности своей
теории.
Что же касается А. Moll’я, то по его мнению „если принять во
внимание частоту гомосексуальности, то имеющийся материал на счет
наследственности еще слишком незначителен“ (l. с, стр. 60).
1) A. Moll. Половое извращение. Р. II., стр. 59-60.
2) Th. Ribot. Наследственность душевных свойств. Р. II.
3) Е. Thoulouse. Les causes de la folie. Prophilaxie et assistance.

648

С моей точки зрения существенно страдает и качество самого
материала.
Вера в наследственность, поддерживаемая всего вероятнее вра-
чами же, при своем распространении среди гомосексуалистов, вероятно
слишком направляет их внимание в эту сторону, особенно если внешние
поводы, влиявшие на развитие гомосексуальности, относятся в столь
раннему детству, что утрачиваются из воспоминания или оставляются
без внимания. В виду этого сообщения самих гомосексуалистов или
садистов могут быть принимаемы во внимание, но научный материал
должны представлять собственно истории, составляемые врачом в каждом
отдельном случае с особым обращением внимания на влияние тех или
других внешних обстоятельств и роль взаимного влияния и подражания.
Известное мнение Mantegazza, будто бы мужеложцы имеют не-
правильное расположение нервов, предназначенных для половых частей
в области прямой кишки, было не без основания оспариваемо еще
Krafft-Ebing’ом. Эта теория могла бы иметь значение только для пас-
сивных педерастов, которых в числе мужеложцев насчитывается ничтож-
ное меньшинство. При том же педерасту дает удовлетворение настоя-
щий половой акт, а не введение пальцев или сторонних предметов
в прямую кишку. Очевидно, что здесь играет особую роль вызываемое
при этом акте эмоциональное состояние, которого при иных условиях раз-
дражения не бывает.
В последнее время вообще теории, сводящие половые извращения
и уклонения на элемент врожденности или наследства, начали стал-
киваться с фактом, свидетельствующим о значении прижизненных мо-
ментов в развитии половых аномалий. Между прочим мной были
представлены случаи излечения даже инверсий с неблагоприятной на-
следственностью с помощью внушений 1).
С другой стороны многие авторы (Gley, Тарновский и другие) при-
дают значение в развитии извращенности привычке. Можно вообще
признать, что чем чаще имеют место извращенные акты, тем скорее
они закрепляются, переходя в более или менее прочную форму извращения.
По вопросу, играет ли моральный контагий — подражание и со-
блазн, как пособник развития половых извращений, вряд ли можно быть
двух мнений, хотя A. Moll и высказывает в этом отношении свое со-
мнение на основании некоторых данных. В этом вопросе я должен отдать
предпочтение мнению проф. Тарновского, который заявляет, что маль-
чик, одержимый подовым извращением, легко может сделаться распро-
странителем болезни в закрытом воспитательном заведении.
1) В. Бехтерев Обозрение психиатрии 1898, стр. 587 и Centralbl, f. Nerven-
heilkunde за тот же год. См. также невропат. и психиатр. наблюдения 1900.

649

Первоначально молодой человек может проделать педерастический
акт, воображая женщину. Проделав тот же акт многократно, он сде-
лается ненормальным в половом отношении, и в конце концов привычка
превращает педерастию в средство удовлетворять свое половое влечение.
Изолированность от женщин по мнению многих (Chevalier, Krauss,
Appert, Тарновский и др.) также служит причиной половых извращений,
однако эта форма имеет преходящий характер, благодаря очевидно тому,
что в данном случае дело идет о взрослых людях, у которых половое
влечение уже установилось, и ненормальный акт является лишь выну-
жденным обстоятельствами, с изменением которых дело возвращается к
норме.
Но продолжительная изоляция полов в детстве может оказывать
повидимому большое влияние в указанном отношении. В этом убеждают
нас между прочим наблюдения Haveloek’a Ellis’a, которые заставляют
его решительно высказываться против изоляции полов в школе1).
„Один знакомый господин, гермафродит в психосексуальном отно-
шении, т. е. чувствовавший склонность к мужчинам и женщинам, рас-
сказывал мне, что это своеобразное извращение объясняется по его мне-
нию только строгим воспитанием. Половое влечение появилось у него,
как он говорит, очень рано; но так как благодаря строгому воспитанию
он был совершенно изолирован от женщин, то у него развилось влечение
к мужчинам. Впоследствии и женщины стали возбуждать его, но склонность
к мужскому полу не исчезла уже“ (A. Moll. 1. с., стр. 29).
По Meler’y социальная изоляция между мужчинами и женщинами
содействовала развитию гомосексуальности.
Также и на востоке развитие педерастии может быть поставлено
в известную связь с строгой изолированностью женщины, а по Lieber-
mann’у она должна быть поставлена и в связь с курением опия.
Взаимный онанизм, широко распространенный в закрытых школах,
по Тарновскому и другим авторам служит причиной развития гомосек-
суальности. A. Moll однако высказывает в этом отношении сомнение,
признавая малую доказательность приводимых фактов. По его словам из
того, что человек, страдающий половым извращением, занимается вза-
имным онанизмом, еще нельзя заключать о причинной связи между
обоими явлениями, ибо нередко извращение существует уже раньше
того времени, когда впервые начинается маструбация.
Не меньшее значение имеет близость друг к другу одного и того
же пола, особенно при безбрачии.
Этим объясняется распространение мужеложства среди католиче-
ских священников и среди учителей. И там, и здесь поразительно часто
1) Havelock Ellis und J. Symands. Das Conträre Geschlechtsgefühl. Leipzig.
1896 г.

650

фигурируют в качестве полового объекта незрелые мальчики. Особенное
распространение гомосексуальности в виде „инфантомании“ наблюдается
и в Соединенных Штатах в зависимости от недостатка в женщинах.
Возраст мальчиков, служащих половым объектом, большею частью коле-
блется от 10 до 15 лет от роду.
Вероятно внешний женственный вид детей этого возраста служит
одним из поводов для привлечения их в качестве полового объекта.
По Тарновскому, когда дело идет об извращенных актах, как про-
фессии, с целью заработка, то развивается гомосексуальность в качестве
инверсии. A. Moll оставляет однако это под сомнением, не приводя для
этого особых оснований.
Заслуживает внимания факт, что по свидетельству Ploss’a половые
извращения не наблюдаются у диких и полуцивилизованных народов,
впрочем не без исключений, к которым относятся напр. алеуты. Также
известно распространение мастурбации у восточных женщин и у готен-
тоток, что быть может стоит в связи с полигамией.
Friedreich указывает на частоту педерастии у дикарей Америки.
Данныя Ломброзо также стоят в согласии с только что приведенным
положением.
Что касается собственно инверсий, то в этом отношении одни
авторы признавали, что, когда инверсия замещает нормальное половое
влечение, дело идет о дегенеративном ее происхождении, тогда как
другие авторы склонны признавать здесь влияние длительных моментов,
действовавших в раннем возрасте.
Последний взгляд получает значение в особенности по отношению
к фетишизму с тех пор, как Binet указал на роль впечатлений детства
на развитие явлений фетишизма ’).
Из авторов, работавших в вышеуказанной области, несколько по-
дробнее мы остановимся на двух, A. Moll’e и F. Freud’e, которые, будучи
более современными авторами по занимающему нас вопросу, в то же
время являются представителями противоположных взглядов на развитие
полового влечения и на происхождение половых отклонений 2).
Как известно, A. Moll в своем сочинении „Половое извращение“
стоит на врожденности гетеросексуального полового влечения. По автору
необходимо допустить врожденность способности сексуально реагировать
на раздражения другого пола. Но культура видоизменила эти раздра-
жения. Так раздражения, действующие на зрительный аппарат, ослабля-
ются одеждой и различными изобретениями туалетного искусства. Раз-
1) См. также В. Бехтерев. Обозр. психиатрии 1903 № 1, стр. 11.
2) Мы считаем в данном случае желательным передать взгляды этих авто-
ров не только в достаточной полноте, но и по возможности придерживаясь их
собственнаго изложения.

651

дражения, действующие на обоняние, заглушаются духами, обмываниями
и проч. Проходя через ряд поколений, это влияние культуры суще-
ственно ослабляет действие естественных раздражений, чем и объясняется
факт, что обнаженный субъект часто не вызывает полового влечения,
тогда как то же лицо в одежде приводит к соответственной эрекции.
В отдельных случаях, где это ослабление врожденного влечения
происходит в наибольшей степени, та или другая случайность, как бы-
вает в особенности в фетишизме, играет особенно важную роль. Автор
допускает возможность, что „потерю или ослабление врожденной гете-
росексуальной способности следует признать там, где половое влечение
направлено на мужской пол“. Случайности же в жизни автор приписы-
вает ограниченную действенность.
Принимая во внимание взгляд на половое влечение, как на состоящее
из двух составных частей—стремления к расслаблению (детумесценции)
и стремления к прикосновению—в вышеуказанных условиях культуры
должно происходить отставание в развитии стремления к расслаблению
и недостаток возникновения стремления к прикосновению. При гомосек-
суализме в сущности только одна составная часть полового влечения,
именно стремление к прикосновению, представляется ненормальной,
тогда как стремление в расслаблению или периферические процессы
остаются нормальными.
Далее A. Moll 1), обсуждая заявления авторов, что из случайных
впечатлений возникают известные ассоциации, определяющие характер
полового влечения, что из взаимнаго онанизма между мальчиками про-
истекает извращение полового влечения и что путем прививания в пе-
риод воспитания мальчикам женских привычек получается также поло-
вое извращение, заявляет: „я лично придерживаюсь того мнения, что,
если эти влияния воздействия и дают упомянутые последствия, то в
большинстве случаев имеется помимо того врожденное предрасположение
к этому. Если бы дело обстояло иначе и еслибы взаимный онанизм
между мальчиками действительно играл здесь существенную роль, то
гомосексуальность получила бы несравненно более широкое распростра-
нение, и половые извращения наблюдались бы гораздо чаще, нежели
теперь“. Автор добавляет, что, так как большинство людей удовлетво-
ряет половое влечение путем онанизма, то „если бы теория ассоциации:
была верна, большинство людей должны были бы впоследствии испыты-
вать влечение к тому, чтобы удовлетворять себя онанизмом“. Наоборот,
склонность к coitus’у должна была бы представлять собою редкое исклю-
чение, если бы из первых впечатлений, которые ведут к удовлетворению
1) A. Moll. Половое извращение. Спб., стр. 8.

652

полового влечения, возникали постоянные ассоциации при отсутствии
предрасположения“.
Говоря о врожденном предрасположении в половым извращениям,
автор замечает, что „при этом решительно не представляется необхо-
димым, чтобы извращение обнаруживалось у предков. Тут повторяется
значит то же, что и при других врожденных расстройствах: укажу для
примера „на слабоумие“. Но если это так, то значит дело идет лишь о
врожденной склонности к половым извращениям вообще, а чем опреде-
ляется то, что в одном случае разовьется гомосексуализм, а в другом
случае какая либо иная форма извращения, автор не высказывает. При
этом нельзя не принять во внимание существование полиморфизма в
больном потомстве, происходящем от родителей с нервными и душевными
болезнями, в виду чего по аналогии надо было бы признать развитие
врожденного предрасположения к половым извращениям у лиц, происхо-
дящих от родителей с половыми извращениями. Но так как у извра-
щенных в половом отношении в большинстве случаев, по крайней мере
в случаях резкаго извращения, потомства не бывает, то остается свести
это врожденное предрасположение вообще к дегенеративности лица, про-
исходящего от родителей, имевших душевные или нервные болезни,
алкоголизм и т. п. Но в отношении этого вопроса между авторами по-
видимому нет разномыслия, ибо большинство из них, как Крафт-Эбинг,
Шарко, Маньян, Вестфаль, Гальбау, Ковалевский, Бурневилль, Глей,
и мн. др., в случаях половых извращений признают дегенеративную природу.
По автору „гетеросексуальная реакционная способность—врожден-
ное свойство нормального человека, как мозг, сердце, печень, почки“.
Потеря или ненормальная слабость этого свойства может иметь
место у дегенератов, независимо от того, имеется ли у них слабая
ассоциационная деятельность или нет.
Автор затем обращает внимание на то, что нецелесообразно смот-
реть на половое влечение, как на изолированную функцию, оно „связано
с одной стороны с вторичными половыми признаками, а с другой со мно-
гими другими психическими явлениями“. Оно локализируется не в по-
ловых частях, а в мозгу, и потому нельзя считать непонятным факт, что
„с мужскими гениталиями связано женское половое влечение, а с жен-
скими мужское“.
Молль не отрицает и приобретенных форм полового извращения,
но для врожденных и приобретенных форм он признает тот общий этио-
логический момент, который он обозначает „моментом психического или
нервного предрасположения и дегенерации центральной нервной системы“.
Словом, дело идет об обычном предрасположении к нервным и ду-
шевным болезням, к которым как бы примыкают те или иные формы
полового извращения.

653

Однако необходимо иметь в виду, что при самом распространенном
толковании наследственного предрасположения последнее далеко не всегда
можно доказать у извращенных. Об этом упоминает и Молль, ссылаясь
на Havelock’a Ellis’a, Carpenter’a, Hoche’a, Rafalovitsch’a и Тарновского.
Да и сам Молль в некоторых случаях при тщательном исследовании не
мог открыть какого-либо предрасположения.
Влияние случайных моментов автором не отрицается, но они рас-
сматриваются лишь, как толчки, содействующие пробуждению врожденно-
предрасположенного полового извращения. „Для большинства случаев
верно одно, а именно, что половое извращение никоим образом не может
быть выражено одним систематическим обобщением“.
Многие признают в числе важных этиологических элементов се-
ксуальнаго извращения половые эксцессы и вообще развратную жизнь.
A. Moll отрицает значение этого момента, заявляя это свое отрицатель-
ное отношение в следующих выражениях: „мне это также трудно пред-
ставить себе, как и то, что человек, черезчур много потреблявший ла-
комства, именно вследствие этого в одно прекрасное утро станет нахо-
дить удовольствие в отвратительных низах уличной грязи“. Он пола-
гает, что, если бы это было верно, то можно было бы сделать и обратное
заключение, что половые эксцессы в мужеложской любви влекут за собою
влечение к женщине, чем можно было бы воспользоваться для лечения.
Однако нельзя упускать из виду, что, когда говорят о разврате, то
дело идет об эксцессах и раздражении не в смысле только частаго соі-
tus’a, а в смысле соучастия в половых эксцессах с такими совратите-
лями, которые увлекают своими примерами на совершение извращенных
актов.
Во всяком случае нельзя видеть особенной убедительности в дово-
дах А. Moll’я против значения вышеуказанного этиологического момента.
Что касается онанизма, то его роль в отношении извращений или
предрасположения к ним сводится к тому, что идеальный элемент вле-
чения в женскому полу вместе с ним подавляется, а это дает более бла-
гоприятную почву для извращений. К тому же часто именно онанисты,
прибегая в онанизме к грубым манипуляциям руками, часто не находят
себе удовлетворения от сокращения сфинктера cunni, а наоборот они могут
чувствовать себя более удовлетворенными педерастией, так как сокра-
щения сфинктера ani являются более энергичными, ибо кольцо его
теснее смыкается. Этот момент между прочим выдвигается Mantegazza
и Starck’ом.
A. Moll вообще возражает против мнения, что онанизм является
причиной мужеложства. Здесь, по его мнению, смешивается причина
с действием, ибо мужеложцы предаются онанизму за невозможностью
получить полное удовлетворение иным путем. Мастурбация может слу-

654

жить только благоприятствующим моментом уже при существующем
извращении тем, что при онанизме мужеложец сосредоточивается на образе
мужчины, чем извращение укрепляется.
По автору вообще только тот может поддаться соблазну, который
к этому предрасположен. Однако это мнение нельзя не признать пре-
увеличением, ибо, приняв это мнение, пришлось бы исключить значение
подражания в приобретения человеком болезненных привычек.
По поводу вышеуказанных взглядов Молля необходимо высказать
еще следующее:
Теория врожденного предрасположения в гетеросексуализму обязы-
вает признать, что уже в раннем детстве бывающие проявления поло-
вого влечения должны бы получать направление в сторону противопо-
ложного пола, тогда как известно, что у детей согласно с Dessoir’ом
склонность проявляется не к противоположному полу, а чаще всего
на ближайший объект. Длительность этого стадия недифференцированности
полового влечения представляется индивидуально различной.
Зато если-бы гетеросексуальное влечение было врожденным, то
и гомосексуальность, а часто и другие половые инверсии мы должны бы
рассматривать главным образом с точки зрения аномалий врожденного
влечения, при которых внешние условия могут играть лишь содейству-
ющую роль, тогда как многочисленные факты говорят против этого, ибо
нельзя отрицать, что инверсия может получится под влиянием длитель-
ных внешних воздействий и даже после того, как гетеросексуальное по-
ловое влечение выявилось уже соответствующим образом.
По поводу мнения, что при ином взгляде на дело мы должны были бы
иметь часто у взрослых людей склонность к онанизму и сравнительно
редко наблюдалось бы гетеросексуальное половое влечение, необходимо
заметить, что онанизм все же приводит к мастурбационной инверсии,
когда остается склонность к онанизму на всю жизнь, причем нормальный
половой акт является или вовсе неосуществимым при сохранении поло-
вого влечения, или же утрачивается даже и само влечение к половому
акту.
Если это происходит далеко не со всеми онанистами, если во многих
случаях онанизм проходит в этом отношении бесследно и самое большее
приводит к развитию неврастении, то нельзя не принять во внимание,
что онанизм в огромном большинстве случаев развивается уже после
того, как половое влечение получило соответственное направление, причем
самый онанизм в этом случае символизирует сексуальный акт с противо-
положным полом. Наконец, особая впечатлительность свойственная деге-
нератам, несомненно обусловливает склонность к упрочению онанизма и
замещению им нормальных сношений, особенно если он начался очень
рано.

655

С другой стороны с вышеуказанной точки зрения А. Moll’я совер-
шенно непонятным нам представлялось бы влияние культуры на развитие
гомосексуализма. Известно, что гомосексуализм представлял род особого
института у древних народов и был распространен в чрезвычайной мере,
а у восточных народов он и сейчас находится в большом распространении.
Становясь на точку зрения А. Moll’я следовало бы допустить
особое врожденное расположение в гомосексуальности у народов древнего
мира и у современных восточных народов, что не может быть принято.
В указанном отношении заслуживает особого внимания мнение
Liebermann’a 1) об отношении гомосексуальной проституции на востоке
к курению опиума, возбуждающего половую сферу.
По исследованию Libermann’a особенно широко развилась гомосек-
суальная проституция в Китае с того времени, как получило распро-
странение курения опия.
Подтверждением этого служит также тот факт, что в южных про-
винциях, где курение опия распространено меньше, и гомосексуальной
проституции—меньше.
Вряд ли нужно говорить, что не одно курение опия имеет значе-
ние в этом случае, но и самая обстановка, при которой оно происходит.
Вообще на мой взгляд теория А. Moll’я не выдерживает критики
по крайней мере для большинства случаев. Дело в том. что притупление
полового влечения мы имеем нередко и как врожденное явление, и как
приобретенное, и однако мы не наблюдаем, чтобы это понижение поло-
вой способности связывалось каким либо образом с половым извраще-
нием. Что же касается дегенератов, то у них мы имеем в отдельных
случаях понижение полового влечения, у других наоборот имеется по-
вышенное половое влечение и особенно раннее его развитие при повы-
шенной нервной впечатлительности вообще. И вот это то обстоятельство
и служит в подходящих случаях основой для развития половых извра-
щений.
Дело в том, что нет достаточных оснований признавать у людей
самое влечение к противоположному полу вторичным половым признаком.
Признав, что особенности физического и психического склада мужчины
и физические и психические особенности женщины являются вторичными
половыми признаками, спрашивается, какие доказательства могут быть
приведены в пользу того, что противоположный пол должен уже по самой
природе организма возбуждать в половом отношении, а следовательно и
привлекать к себе противоположную пару? Для этой цели нужны были бы
специальные опыты над животными, которые были бы изолированы со
времени рождения от других, после же развития половой зрелости их
1 Liebermann. Les fumeurs d’opium en Chine. Etude médicale. Paris. 1862.

656

следовало бы подвергнуть наблюдению при совместном пребывании взро-
щенных таким образом разнополых животных. В одном случае я в 2-х
недельном возрасте взял от матери свиньи Йоркширской породы двух разно-
полых поросят. При искусственном вскармливании они хорошо выросли и
затем достигли полового развития, но, несмотря на постоянно совместную
жизнь, не проявляли друг к другу никаких признаков полового влечения
и несмотря на все заботы в этом отношении опытного скотовода не
могли дать приплода.
В других случаях я нередко наблюдал, что молодые суки и даже
коровы поднимались на других животных одного с ними пола, причем
первые проделывали мужские половые движения. Все эти данныя не
говорят за врожденность гетеросексуальных проявлений, а за приобретение
их путем индивидуального опыта.
Ф. Фрейд на основании данных психоанализа развил подробно со-
вершенно иную теорию полового влечения и половых извращений 1).
К инверсиям Ф. Фрейд относит с одной стороны случаи пользо-
вания для сексуальных целей частями тела, не предназначенными для
полового влечения, и с другой стороны случаи, характеризующиеся „про-
медлением или задержкой на промежуточных предварительных отноше-
ниях к сексуальному объекту, в то время как „нормально эти отношения
на пути к конечной цели должны быть быстро пройдены“.
Естественно, что это определение при общей своей неудовлетвори-
тельности с одной стороны расширяет понятие перверсии до полной
неопределенности, с другой не дает никакой точки опоры для разде-
ления патологических состояний от нормальных, что сознает и сам
автор.
Так на стр. 31 он говорит: „нет ни одного здорового человека,
у которого к сексуальной нормальной цели не примешивалось бы что-
нибудь такое, что можно было-бы назвать извращением“. И с другой
стороны „как раз в области сексуальной жизни приходится наталки-
ваться на особенные пока совершенно неразрешенные трудности, когда
желаешь провести резкую грань между простой вариацией в пределах
физиологической нормы и болезненными симптомами“.
В другой части своего труда автор старается ближе подойти к по-
нятию перверсии с точки зрения патологии.
„Мы имеем основание считать перверсию за болезненный симптом,
говорит он, в тех случаях, когда она при всех условиях вытесняет и за-
меняет собою нормальные отношения, когда извращение фиксировано
и является единственным способом удовлетворения половой потребности.
Но мы не можем считать уклонение патологическим, когда оно про-
1) Ф. Фрейд. Теория полового влечения. Москва. Р. п. 1911 г.

657

является на ряду с нормальным сексуальным объектом и целью, когда
налицо есть условия, благоприятствующие его развитию и препятству-
ющие нормальному развитию“ (стр. 32).
По Фрейду „наклонность в извращениям не представляет собою
какой то редкой особенности, но должна считаться свойством нормаль-
ной конституции“.
„В основе извращений есть что то врожденное, но это нечто
свойственно всем людям. Это нечто, как зачаток, может колебаться
в своей интенсивности и ожидать своего проявления от внешних условий
жизни. Дело идет о врожденных, данных в самой конституции, корнях
полового влечения“.
В одних случаях эти корни превращаются в извращения, в дру-
гих при вытеснениях превращаются в симптомы болезни, „притягивая
к себе значительную часть сексуальной энергии“. В третьем случае
зачатки извращений, „избегнув обеих крайностей“, путем ограничения
и переработки этих зачатков извращений приводят к развитию так наз.
нормальной половой жизни.
Конституция, заключающая в себе зачатки всех перверсий, имеется
лишь у ребенка.
У невротиков по автору половая жизнь также остается в инфан-
тильном состоянии или „невротики возвращаются к этому инфантиль-
ному состоянию“.
В другом месте (стр. 111—112) по поводу того же предмета Фрейд
говорит следующее: „прирожденным различиям сексуальной конституции“
вероятно принадлежит наибольшее значение“. Под упомянутыми раз-
личиями конституции автор понимает „преобладание того или другого
инстинкта сексуального возбуждения“. Допустимы с его точки зрения
и такие вариации первоначальной основы, которые „неизбежно и без вся-
кого стороннего содействия ведут к образованию ненормальной половой
жизни“. Такие вариации он склонен считать дегенеративными и рас-
сматривает их, как выражение „наследственного ухудшения рода“.
Далее по автору „нередко встретить перверсию и невроз в одной
и той же семье, причем мужчины или один из мужчин позитивно извра-
щены, а женщины соответственно их склонности к вытеснению нега-
тивно извращены, т. е. истеричны,—хороший вклад в найденное нами
весьма существенное соотношение между двумя заболеваниями половым
извращением и истерией“. Автор не допускает прирожденной слабости
полового влечения, признаваемой другими авторами, но он признает воз-
можность „конституционально-обусловленной слабости одного фактора
полового влечения, именно генитальной зоны“, при посредстве которой
впоследствии происходит „связывание отдельных половых проявлений
с целью возможности размножения“. Если это связывание в период по-

658

ловой зрелости не происходит, то на первый план выступит наиболее
сильный из других сексуальных компонентов и будет проявляться в ка-
честве перверсии.
Другой исход может произойти благодаря вытеснению в симптомы
невроза.
Третий исход может быть вследствие сублимации „в виде оттока
слишком сильных возбуждений сексуального характера на совершенно
другие области, напр. в область художественного творчества.
Инвертированные по взгляду автора не являются дегенератами,
ибо инверсия встречается у лиц в других отношениях совершенно нор-
мальных и при том у лиц с ненарушенной работоспособностью и даже
у лиц, отличающихся умственной и моральной высотой.
Автор привлекает к объяснению инверсии бисексуальную органи-
зацию, причем он понимает ее не в общепринятом смысле признания
особого развития на место физического бисексуализма психического би-
сексуализма (психический гермафродитизм), как полагал Krafft-Ebing,
или существование особого „женского“ мозга у мужчин или „мужского“
мозга у женщин согласно другому толкованию.
Не определяя ближе своего понимания бисексуализма, автор за-
являет, что „мы не в состоянии удовлетворительно объяснить возникно-
вение инверсии на основании тех данных, которые были известны до сих
пор“.
В предыдущем дело шло собственно об уклонениях в отношении
сексуального объекта. Вторую группу уклонений по автору представляет
уклонение в отношении сексуальной цели. В этой группе автор рассма-
тривает: а) случаи с переступанием анатомических границ, куда отно-
сятся пользование для сексуальных целей слизистой оболочкой губ и
рта, пользование для тех же целей anus’ом и другими частями тела 1),
случаи с неподходящей заменой сексуального объекта — фетишом и
в) случаи с фиксацией предварительных сексуальных целей, куда он
относит осматривание, ощупывание, садизм и мазохизм, при чем
в первом случав инверсией автор считает те случаи: а) «когда эта страсть
смотрения имеет своим предметом только половые органы, в) когда она
соединяется с преодолением отвращения (voyeurs—любители смотреть
на дефекацию и мочеиспускание) и с) когда эта страсть вместо того,
чтобы служить подготовительным актом в достижению конечной сексу-
альной цели, вытесняет эту последнюю».
Что касается происхождения перверсий, то по автору половое вле-
чение будто бы развивается уже с первых дней рождения, при чем
1) Все эти части тела, след. губы, рот, anus, автор наравне с генитальной
зоной признает эрогенными зонами.

659

сосание ребенком груди матери уподобляется им половому акту, но ре-
бенок автоэротичен, ибо удовлетворяется своим собственным телом. Под
влиянием развращения ребенок может быть полиморфно извращенным,
т. е. может быть склонен ко всевозможным перверсиям. Со временем у
ребенка наступает амнезия в этому периоду половой жизни и энергия
полового влечения идет на другие цели, но снова как бы возвращается
к ребенку к периоду полового созревания. Упоминая о раздражениях
генитальной зоны от нечистоплотности, автор говорит об онанизме груд-
ного возвраста, чем укрепляется будущее значение генитальной зоны.
При объяснении парциальных влечений Фрейд говорит следующее:
„в тех извращенных наклонностях, при которых сексуальное значение
придается полости рта и анальному отверстию, роль эрогенной зоны
ясна без дальнейших объяснений. Эрогенную зону в данном случае можно
рассматривать во всех отношениях, как часть полового аппарата. Эти
части тела и исходящие из них органы, снабженные слизистыми обо-
лочками, становятся местом новых ощущений и изменения иннервации,
как настоящие половые органы, под влиянием нормального полового акта“.
По Фрейду фетишизм основывается на пониженном влечении к нор-
мальной сексуальной цели, причем функциональная слабость полового аппа-
рата, является непременным условием его происхождения. „Связь с нормою
устанавливается здесь чрез психологически необходимую переоценку
сексуального объекта, которая простирается на все ассоциативно связан-
ное с объектом“. Такую переоценку автор сравнивает с существующей
переоценкой и в нормальной любви, особенно когда сексуальная цель
почему либо не достигается. Но случай следует считать патологическим
только с того момента, когда стремление к фетишизму выходит за опре-
деленные границы и заслоняет собою нормальную сексуальную цель,
затем когда фетиш отделяется от определенного лица и становится са-
мостоятельным сексуальным объектом“.
Здесь дело идет таким образом просто о переходе вариации полового
влечения в патологические уклонения. Однако способ этого перехода
автор не поясняет.
В согласии с Binet он признает лишь, что в выборе фетиша обна-
руживается „длительное влияние сексуального впечатления, полученного
быть может в раннем детстве“.
Благодаря этому случайно пережитые стимулы (раздражения дру-
гими детьми или взрослыми) дают материал, который с помощью вы-
шеупомянутой цепкости может быть фиксирован в качестве длительного
расстройства“.
Таковы в общих чертах Фрейдовские взгляды на половые извра-
щения и уклонения, которые одними разделяются, другими опровер-
гаются, но во всяком случае всеми признаются оригинальными.

660

В заключение заметим, что значительную часть симптоматологии
неврозов автор объясняет расстройством половых процессов, но, так как
они выражаются расстройством других несексуальных функций, то по
автору „это непонятное до сих пор явление становится менее зага-
дочным, если его рассматривать, как прямую противоположность тех
влияний, благодаря которым происходит продукция полового возбужде-
ния“. Упомянем еще для большей характеристики взглядов Фрейда,
что „ночное недержание мочи (enuresis nocturna) в тех случаях, где
это не эпилептический припадок, соответствует поллюции“ (l. c. стр. 65) 1).
Из предыдущего изложения ясно, что до сих пор далеко еще не су-
ществует согласованности взглядов авторов по вопросу о происхождении
половых уклонений и извращений и в частности далеко не может счи-
таться удовлетворительным объяснение инверсий бисексуализмом, а по
Фрейду и вообще нет удовлетворительного объяснения этому явлению.
Что же касается перверсий, то и здесь взгляды авторов довольно разно-
речивы, а теория Фрейда далеко не разделяется всеми авторами.
Опираясь на свои наблюдения, я полагаю, что темные вопросы
сексуальной патологии будут для нас значительно яснее с выяснением
полового биохимизма и с применением к ним рефлексологического ме-
тода исследования или метода развития сочетательных рефлексов.
Чтобы подойти ближе к предмету мы начнем с определения по-
ловых уклонений, ибо, если для всех очевидно, что извращение поло-
вого влечения представляется явлением патологическим, то уже из при-
веденных выше выдержек можно усмотреть, что точного определения
болезненных уклонений полового влечения еще не имеется.
Имея в виду, что половое влечение по природе своей в нормаль-
ных условиях жизни предназначено в осуществлению указываемой самою
природой формы полового сношения, которое приводит к деторождению
и продолжению видовой жизни в потомстве, мы должны признать всякое
вообще уклонение от этой цели неестественным половым сношением.
Однако не всякое неестественное, т. е. несоответствующее природе
полового влечения сношение должно быть признано патологическим.
Необходимо делать различие в том, представляются ли эти уклонения
независимо от времени и причины их появления уже такими, что а) сам инди-
вид или не может освободиться от них, или освобождается лишь с более или
менее значительным трудом, преодолевая их необычным напряжением своих
сил, или же б) он может свободно отказаться от неестественных сношений и
перейти на нормальные отправления половой сферы. Первые случаи должны
быть признаны патологическими, вторые должны быть признаны уклонени-
ями полового влечения, недостигающими степени болезненных состояний.
1) Мы не делаем здесь каких либо замечаний по отношению к теории
Фрейда, ибо его взгляды нам придется еще обсуждать позднее.

661

Но помимо того, что уклонения полового влечения должны быть
признаны патологическими в том случае, когда они являются настолько
вкоренившимися, что сам индивид уже не может от них освободиться
или освобождается с трудом, эти уклонения иногда содержат такие особен-
ности в своих проявлениях, которые ни по характеру, ни по степени их
проявления несовместимы с нормальными проявлениями полового вле-
чения.
Эти два критерия: вкоренившееся до болезненной привычности
уклонение и в некоторых случаях уродливость в характере и степени его
проявления уже сами по себе в достаточной мере по нашему мнению раз-
граничивают патологию этой области от нормы. Кроме того для многих
болезненных уклонений характерным признаком может служить то обстоя-
тельство, что половое влечение с самого начала развития половой зре-
лости уже проявляется ненормальным путем, причем нормальный путь
удовлетворения полового влечения либо вовсе недостижим для больного,
либо, если и достижим, то все же у него обнаруживается независимо от
внешних условий болезненная склонность к несоответственному удо-
влетворению полового влечения. Не следует однако забывать, что неко-
торые из болезненных уклонений проявляются в те или другие периоды
особых физиологических (напр., во время беременности, менструаций и
проч.) или каких либо болезненных состояний (напр., в душевных бо-
лезнях) без каких либо внешних к тому поводов и условий и затем по
миновании этих состояний исчезают.
В последнем случае уклонения в направлении полового влечения
находятся под явным влиянием особых физиологических и болез-
ненных или ненормальных состояний организма и потому они также по
праву должны быть отнесены к уклонениям болезненного типа, но этот
последний признак, характеризуя отдельные случаи болезненных укло-
нений, может быть рассматриваем лишь, как дополнительный к пре-
дыдущим.
Все остальные уклонения не носят болезненного характера, явля-
ясь обычно выражением свойственной многим развращенности.
Между прочим никак нельзя согласиться с определением перверсий,
предложенном С. Фрейдом. Дело в том, что переступание анатомических
границ, являющееся признаком одной категории перверсий, может про-
исходить вследствие простой развращенности и след. может не пред-
ставлять собою болезненных уклонений, а между тем в определении
автора не дается указаний на различие одних состояний от других. Да
и для инверсий автором не дается в этом смысле никакого разграни-
чения.
В последнее время с выяснением значения желез внутренней секре-
ции вполне естественно эта область была привлечена и к объяснению

662

явлений гомосексуальности. Hirschberg напр. (см. Münch. Med. Woch-
1918) признает причину гомосексуальности не в строении мозга и не
в психологических условиях, а в соматических. Он рассматривает гомо-
сексуальность, как можполовой вариант, зависящий от двуполого унаследо-
вания и обусловленный тем, что в некоторых случаях вместо двуполого
расположения в эмбриональном развитии имеется смешанный характер.
Половые уклонения по автору могут представлять след. 5 групп: 1) гер-
мафродитизм, как результат недостаточного дифференцирования половых
органов, 2) Андрогинию, когда дело идет о смешении других признаков
пола, 3) трансвертизм, когда дело идет о внешней проекции в сторону
противоположного пола (напр. манера одеваться и т. п.), 4) гомосексуаль-
ность или превратное половое влечение, 5) метатропизм, когда женоподоб-
ный мужчина по отношению к женщине играет роль женщины и наоборот.
Все эти формы основаны на аномалиях секреции певорлигляндулярной си-
стеме (см. подробнее ж Jahrbücher f. Sexuelle zencschuaustfen). В своей
Naturgesetzen der Liebe автор называет внутренний секрет, дающий муж-
ской склад, андрином (andrin), а секрет, дающий женский склад, гинекином
(gynäcin). В вышеуказанных случаях оба секрета остаются в организме,
тогда как у нормальных людей один из секретов побеждает другой.
Отметим далее работу Steinach’a и Lichtenstern’a (Münhener Med..
Woch. № 6 1918), в которой на основании специальных опытов выдви-
гается секреторная теория, как основа гомосексуальности. Позднее
Steinach’oM самые опыты изложены в особой работе, о чем речь будет
в другом месте. Здесь отметим, что Steinach выделяет в половых желе-
зах т. наз. пубертатные железы, содержащие Leydig’овские клетки и
дающие внутренней секрет, причем трансплантация желез одного пола
другому дает в результате гомосексуализм. Даже можно будто бы отме-
тить различие у гомосексуальных в строении пубертатных клеток от
нормальных Leidig’овских клеток.
В последнее время в Германии по вопросу о гомосексуализме резко
обозначилось два направления—психологическое в лице Kraepelin’a (см.
Münch. Med. Woch. № 5. 1918), который объясняет гомосексуальность,
как приобретенную привычку, и соматическое в лице того же М. Hirsch
berg’a и Steinach’a и др. (о взглядах Moll’я речь была выше). Hirschberg
в согласии с Bloch’ом приобретенный гомосексуализм рассматривает, как
псевдогомосексуализм и утверждает, что он ни одного истинного гомосексуа-
листа не излечил гипнозом, вопреки Kraepelin’y, выставляющему лечение
гипнозом, как аргумент против врожденности гомосексуальности.
Он указывает также, что на 100 онанистов приходится только
2 гомосексуалиста, а потому нельзя обвинять и онанизм в происхождении
гомосексуальности. В работе Homosexualität des Mannes und Weibes
Hirschberg указывает на социальный вред, происходящий от бракосочета-

663

ния инвертированных со здоровыми лицами. Соглашаясь с другими авто-
рами о психопатической и невропатической конституции, которую при-
знает также и Kraepelin, автор отмечает в своих положениях, что
гомосексуальность является атипией, основанной на том, что в пубер-
татных железах сохраняются клетки обоих полов и что однополовые
действия негомосексуальных лиц, также мало могут вызвать патологи-
ческую склонность, как и усиленное обращение с нормальными людьми
гомосексуальных—устранить гомосексуальность. Нет надобности говорить,
что Kraepelin не согласен с этими выводами и в кратком возражении
(там же) указывает на искусственность теории андрина и гинекина и,
руководясь своим опытом, признает взгляд Hirschberg’a вообще односто-
ронним.
Переходя к обсуждению вопроса по существу заметим между про-
чим, что имеющиеся наблюдения доказывают с постоянством, что болез-
ненные уклонения полового влечения не исключают в известных слу-
чаях и здоровых его проявлений, наблюдаясь иногда даже одновременно
или параллельно с ними или обнаруживаясь периодически, когда болез-
ненное влечение сменяет нормальные проявления этого влечения.
Во избежание смешения понятий мы будем впредь называть инвер-
сией превратную форму полового влечения или такое уклонение поло-
вого влечения, которое имеет в виду, как цель, не противо-
положный, а соответствующий пол, все же остальные болезненные
проявления полового влечения, выражающиеся ненормальным сношением
с противоположным полом, получают название перверсий или болезнен-
ных уклонений. Мы будем пользоваться этой терминологией во избе-
жание путаницы в понятиях, хотя по существу, как увидим ниже, раз-
витие тех и других уклонений мало чем отличается друг от друга.
Но есть и еще уклонение, которое не относится ни к тому, ни к дру-
гому порядку, ибо имеет в виду, как цель, удовлетворение полового
влечения без обращения к тому или к другому полу, а лишь поль-
зование для этой цели предметами, имеющими какое-либо отношение
к любимому существу, как бывает напр., при так ваз. фетишизме, ко-
торый можно было-бы назвать также символической перверсией. Наконец
уклонение может состоять в способе удовлетворения полового влечения
собственными средствами, как бывает при так называемой мастурбации
(рукоблудии) или онанизме всякаго рода. В последнем случае половое
влечение направляется на самого себя и потому может быть названо
реверсией или самоудовлетворением.
В другом месте мы уже имели случай говорить о развитии поло-
вого влечения 1) и здесь мы можем только вкратце коснуться этого во-
См. В. Бехтерев. «Р. Врач» за 1918 г. № 29—32 и 33—36.

664

проса дабы сделать понятным последующее изложение механизма про-
исхождения разнога рода половых уклонений.
На основании своих наблюдений я убедился, что эректильность
половых органов проявляется очень рано и во всяком случае в возрасте
около года у мальчиков можно уже наблюдать обусловленную органиче-
скими причинами эрекцию полового органа.
Этот эрекционный рефлекс, сопутствуемый напряжением и набу-
ханием полового органа, обусловлен, как мы знаем, из данных физиоло-
гии, главным образом реакцией сосудистаго характера, а отчасти может
быть и мышечной реакцией. Но ни о какой ejaculatio seminis в раннем
детском возрасте не может быть и речи. Лишь ко времени полового
развития эрекционный рефлекс начинает сопровождаться секреторным
рефлексом в такой мере, что может происходить выбрасывание семени
в виде т. наз. поллюций.
Эрекционный рефлекс, как рефлекс, связанный с приливом крови
к половым органам, может поддерживаться, как известно, механическим
трением, сопровождаясь в этом случае особым субъективным состоянием,
имеющим нечто общее с тем, которое испытывается при чесании зудящей
области. Уже сам по себе эрекционный рефлекс, как сопровождающийся при-
ливом крови, должен увеличивать секрецию половых желез и у лиц созрев-
ших в половом отношении этот рефлекс при продолжающемся приливе
крови и усилении эрекции путем механическаго трения полового органа
доводит до развития эякулаторнаго рефлекса, с наступлением которого
эрекционный рефлекс прекращается. Отсюда очевидно, что эякуляционный
рефлекс поддерживается и развивается путем эрекционного рефлекса, при-
водящего к наполнению семенных пузырьков и выбрасыванию семени.
Эрекционный рефлекс может обнаруживаться даже у кастра-
тов, но лишь в том случае, если операция произведена в возрасте, сле-
дующем за половым созреванием, когда этот рефлекс уже стал вызы-
ваться, как сочетательный рефлекс, тогда как в случаях кастрации в
более раннем возрасте эрекционный рефлекс не осуществим.
Отсюда ясно, что имеется самое тесное взаимоотношение между
эрекционным рефлексом и секреторным процессом половых желез. Пер-
вый возбуждает секрецию половых желез и при известных условиях
может этим путем довести эрекцию до наступления эякуляционного
рефлекса, но с другой стороны усиленная секреция половых желез обу-
словливает возбуждение эрекционного рефлекса, приводя его в конце
концов к развитию поллюций.
Но половое развитие состоит не в одном только эрекционном в
секреторном процессе, сопутствуемом состоянием напряжения и набу-
хания половых органов, но сопровождается еще и более общим мимико-
соматическим состоянием, объективно выражающимся изменением сердечной

665

деятельности, сосудодвигательными явлениями, покраснением щек, уси-
ленным блеском глаз и особой мимикой лица. Вслед за ejaculatio seminis
вместе с прекращением эрекционнаго рефлекса исчезает и эмоциональное
состояние, сменяясь той или другой степенью нервного утомления.
Спрашивается, с чем связано мимико-соматическое состояние? Есть
все основания полагать, что оно связано с выделением половых желез, ибо
оно наростает до высшей степени своего развития пред осуществлением
полового акта, когда вместе с наивысшим развитием секреции дело доходит
до выбрасывания семени у мужчин и отделения половых органов у жен-
щин. Причина мимико-соматического состояния, таким образом, лежит
в секреторных процессах половых желез, которые имеют не одну только
внешнюю, но и внутреннюю секрецию, что в настоящее время стоит
вне сомнения (т. наз. пубертатные железы).
Ясно, что при так называемом половом возбуждении, характери-
зующемся эрекцией полового органа и усилением секреторной деятель-
ности половых желез, отделяемое пубертатных желез поступает в кровь,
что собственно и лежит в основе общего мимико-соматического состояния.
В раннем детстве, без сомнения, половые железы не остаются в
бездеятельном состоянии, они вырабатывают также свой секрет, конечно
в гораздо меньшем количестве, нежели у взрослых, причем внешний секрет,
благодаря его сравнительной незначительности, вряд ли в состоянии вызы-
вать эрекцию половог органа при тех или иных условиях, и вообще трудно
допустить, что наблюдаемая в раннем возрасте эрекция обусловливается
именно накоплением секрета в половых железах, а не иными какими-
либо раздражениями (напр., скоплением каловых масс в кишечнике и
т. п.). Но во всяком случае отделяемое половыми железами, всасы-
ваясь, поступает в кровь, вызывая в той или иной мере общее мимико-
соматическое состояние, отражающееся на деятельности сердца и сосудов
хотя бы и слабо выраженным образом, и лежащее в основе детской
любви к своим родителям.
Как мимико-соматическое состояние, оно должно сопровождаться и
субъективными явлениями, но во всяком случае это мимико-соматическое
состояние не имеет объекта полового влечения, которое обнаруживается
лишь позднее вместе с половым созреванием, когда внешняя
секреция половых желез наростает до наибольшей степени и у мужчин
требует выхода наружу, приводя, в конце концов, к достижению половой
цели в лице стороннего объекта другого пола. До тех же пор мы можем
говорить лишь об общем состоянии в виде детской любви к родителям
гормонного происхождения, связанным с продукцией половыми железами
их внутреннего секрета и всасыванием его в кровь.
Если эрекция полового органа в раннем детском возрасте не
имеет отношения к секреции половых желез ребенка, то общее мимико-

666

соматическое состояние не стоит еще в столь прямой связи с половым
эрекционным рефлексом, как у взрослых, а представляется как бы совер-
шенно независимым от последнего.
Это общее состояние, лежащее в основе детской привязан-
ности, ищет своего удовлетворения в объятиях и поцелуях ухаживающих
лиц, слышании их голоса и т. п., но, повторяю, с половым влечением, как
таковым, эта детская привязанность в ухаживающему и питающему персо-
налу уже потому не имеет ничего общего, что вообще не связана с поло-
выми возбуждением, характеризующимся напряжением полового органа.
Последнее проявляется лишь к периоду полового созревания, когда
начинается усиленное отделение половых желез, излишек внешнего секрета
которых выходит наружу в виде поллюций, сопровождаясь мимико-соматиче-
скими рефлексами и резким эмоциональным состоянием, доходящим при пол-
люции до степени оргазма. С этих пор общее эмоциональное состояние
связывается тесным образом с эрекционным рефлексом и впервые возни-
кает то, что принято называть половым возбуждением. Само собою разу-
меется, что и эмоциональное состояние при этом, достигав наибольшей
интенсивности, получает особую окраску. Наряду с эрективным состоя-
нием половых органов и изменениями сердечно-сосудистой функции, оно
характеризуется субъективным чувством напряжения и набухлости в по-
ловых органах и общим состоянием в виде томления и тоски.
Вследствие этих ощущений для самого лица причина этого как бы
нового чувства становится б. или м. ясною и оно властно ищет для
себя исхода, которое, благодаря наблюдению над животными, получен-
ным сведениям при обращения с людьми и подражанию, в конце концов
и достигается путем естественных сношений.
Вообще вместе с тем как половое созревание достигло известной
степени, оно неизбежно приводит к отысканию способа разрешения
состояния напряжения, связанного отныне с эрекцией половых орга-
нов, и это то стремление к разрешению полового возбуждения мы и
называем половым влечением.
Спрашивается теперь, в чем заключается основная причина гете-
росексуальности полового влечения?
Прежде всего с моей точки зрения необходимо совершенно исклю-
чить гипотезу Krafft-Ebing’a с образованием в мозгу мужских
и женских центров, которые развиваются под влиянием зачатков
половой железы или по другим авторам о „женском“ мозге в мужском
теле или „мужском“ мозге в женском теле. Когда речь идет
о половом влечении, дело не в мозге, а в половых железах9, отделяющих
внутреннюю секрецию. Последние являются первичными определителями
пола и это вытекает из. целого ряда исследований, которые выдвигают
роль хромозом, как носителей наследственных свойств. Правда эта идея

667

оспаривалась, и некоторые авторы, как О. Гертвиг, Бовери, Гэкер и др.
не без основания говорят и о влиянии на потомство не одних хромозом,
но и протоплазмы. Но все же на хромозомах ядра больше, чем на каких
либо других элементах, удалось выяснить условия передачи наследствен-
ности пола. Вообще учение о хромозомах по поводу которых мы имеем,
ряд работ О. Гертвига, Страсбургера, Рабля, Бовери, Гэкера, Фика,
Люндегорда, Демокля, Годлевскаго, Гербста, Корреиса и др. Лишь
Мевес видит не в хромозамах, а в митохондрии носителей наследствен-
ных свойств, но этот взгляд не встречает пока защитников. Во всяком
случае, целый ряд экспериментальных работ делает роль хромозом в
передаче наследственных свойств неоспоримой.
Если говорит Р. Гольдшмидт спокойно взглянуть на имеющиеся
у нас экспериментальные данныя, то роль хромозом в явлениях наслед-
ственности станет совершенно ясной. Возьмем с одной стороны исследо-
вания Бовера относительно качественного различия хромозом. Если
в одном участке зародыша морского ежа отсутствуют известные хромо-
зомы, то получается дефективная личинка. Никто не может сказать, что
в силу этого получилась не личинка морского ежа. Одно сравнение пока-
жет нам сейчас, что мы хотим сказать. Если у ребенка отсутствует
щитовидная железа, то получается идиот со всеми свойственными ему
телесными и психическими свойствами. Однако он со всеми клетками
его тела все же относится к виду Homo sapiens; все зачатки видовых
свойств у него имеются, но отсутствуют продуцируемые щитовидной
железой гормоны, которые необходимы для нормального развития всех
этих свойств. Разве в этом и других подобных случаях не наблюдается
большого сходства с хромозомами. Зачатки наследуются из целых половых
клеток, быть может главным образом или исключительно в их плазме.
Однако „разрешающие причины“ (Ausfülirungsursachen) в смысле
Ру, т. е. вещества, которые способствуют полному развитию этих зачат-
ков, мы можем даже сказать „гормоны окончательной формы“ прино-
сятся хромозомами. „Наследование пола и еще более вторичных поло-
вых признаков как раз относится к числу тех примеров, которые дока-
зывают правильность подобных рассуждений. В этих случаях мы со всей
мыслимой точностью имеем пред собой свойства, которые стоят в из-
вестном отношении к определенным хромозомам. Однако эти свойства
не являются зачатками, а они представляют из себя специфические
модификации всех видовых свойств. Наследственно закреплены лишь
последние и только окончательное, в котором они развиваются, обусло-
влено соответственной хромозомой или, можем мы спокойно сказать, ее
гормонами“ 1).
1) Новые идеи в биологии, Сиб. 7 1914. стр. 128 и 129.

668

Таким образом половое различие относится еще к зачаточному
периоду жизни плода и заключается в развитии хромозом и выделению
ими гормонов, что в корне подрывает бисексуальную теорию Krafft-
Ebing’a. Есть и другие данныя, которые говорят за роль гормонов в от-
ношении половых различий еще в периоде утробной жизни плода.
Известно что корова, хотя и в редких случаях, рожает двух и в особо
редких случаях даже трех телят. Оказывается, что, если близнецы пред-
ставляются разнополыми, то в огромном большинстве случаев развиваю-
щаяся корова близнец оказывается бесплодной за весьма редкими
исключениями. Американский зоолог Лилли (P. Lillie, The theory of the?
frec-martin. Science, 1916) исследовал доставленные ему с боен матки
беременных коров, из которых в каждой имелось по два зародыша раз-
ных периодов, причем в 21 матке оказались зародыши разных полов.
Эти близнецы, как оказалось, развились из двух различных яиц (а не из
двух бластомеров одного и того же яйца, как это нередко случается), ибо
во всех случаях в яичниках были обнаружены два желтых тела, как
остатки вышедших из яичников яиц. Дальнейшие исследования показали,
что, если инъецировать сосуды одного зародыша, то краска проникает
и в другого зародыша, благодаря общности chorion’a. Ясно таким образом,
что в зародышах-близнецах благодаря этому происходит постоянный
обмен веществ, циркулирующих в крови, а след и гормонов, а с дру-
гой стороны известно, что половые железы выделяют гормоны, дей-
ствующие на вторичные половые признаки. Поэтому-то мужские гор-
моны вызывают атрофию половой железы и стерильность будущей самки.
Правда, что женские половые железы не оказывают такого же влияния
на мужские семенники, но это уже зависит от особой защитности спер-
мотозоидов, что известно и по другим данным. Надо заметить, что
в трех случаях, исследованных Лилли, оказались исключения из общего
правила и яичники были найдены вполне развитыми, но это были те
случаи, в которых хорионы оказались раздельными для обоих зародышей-
близнецов. Отсюда ясно, что эти три случая служат только подтвер-
ждением вышеуказанного объяснения.
Мы знаем затем опыты Steinach’a, в которых путем прививки
яичника крысам—самцам удавалось изменить их вторичные половые
признаки женские и наоборот прививкой семенников крысам-самкам
вызывать у них развитие мужских вторичных признаков. Позднейшие
работы того же автора 1) еще более углубили полученные автором
данныя. Особенно интересны опыты автора над кастратами. Автор при-
вивал таким экземплярам крыс и мужские, и женские (внутри тестикул)
1) Steinaeh. Arch. f. Entwicklungsmechamk d. Organismen. Bd. 46 Heft 1 и 48
Heft 4 1920.

669

половые железы, причем воспроизводительные клетки в последних поги-
бали, а сохранялись пубертатные клетки, которым автор придает особое
значение в отношении развития вторичных половых признаков. В резуль-
тате получался как бы искусственный гермафродитизм, который про-
являлся в форме гомосексуализма. Все вышеизложенное приводит
к выводу, что природа мужского и женского организма обусловливается
не различием мозговых центров, а различием мужских и женских поло-
вых желез и отделяемых ими гормонов, что разделение пола происхо-
дит еще в зачаточном периоде развития и что поэтому ни о какой
бисексуальной теории в прежнем значении этого слова не может быть
и речи. С другой стороны можно определенно сказать, что развитием
желез обусловливаются вторичные половые признаки как физические,
так и характералогические. Дальше этого вышеуказанные данные оче-
видно не идут. Но они открывают нам возможность создать более обо-
снованные взгляды на природу полового влечения.
Таким образом говорить специально о „женском“ мозге или „мужском“
мозге уже нельзя. Не смотря на то, что, как показывает ряд произведенных
у нас исследований частью мною самим, частью моими учениками 1)
в мозговой коре мужских особей (собак) можно найти в соседстве с sulc.
cruciatus небольшую область, раздражение которой электрическим током
вызывает артериальную гиперемию семенных желез и эрекцию полового
органа, а раздражением thalamus opticus можно вызывать не только
эрекционный, но и эякуаляционный рефлекс. Еще более нисшие
центры такого же рода мы имеем в крестцовой области спинного мозга.
При этом я считал бы необходимым отметить, что и у человека муж-
ского пола раздражением верхней трети двигательной области при
мозговых операциях мне удавалось вызывать ясную эрекцию полового
органа. С другой стороны мои исследования вместе с Н. Миславским
показали, что раздражение двигательной области мозговой коры у кро-
ликов вызывает ясное сокращение влагалища, а исследования, произве-
денные у нас же д-м Плохинским показали, что и матка обнаруживает
совершенно ясные и резкие сокращения при раздражении двигательной
области мозговой коры 2).
Если мы примем во внимание, что первичное развитие корковых
мозговых центров стоит в зависимости от развития соответствующих по-
ловых желез и вызываемых в связи с их гормонами половых рефлексов,
а не наоборот, то ясно, что существование упомянутых центров гово-
рит нам лишь о существовании половых рефлексов, которые происходят
при участии мозговой коры, неразъясняя в то же время сущности самого
1) См. В. Бехтерев. Основы учения о функциях мозга, вып. II, VI и VII.
Die Nervencentra. Iena. Bd. II и III.
2) См. тамже.

670

полового влечения, основная причина которого лежит очевидно в гормо-
низме половых желез.
Однако мозговые центры взрослых животных и человека должны
быть признаны посредниками развития полового возбуждения, а след.
и посредниками возбуждения деятельности половых желез, как пока
зывают опыты по отношению к семенным железам. А если это так,
то достаточно себе представить, что для животных мужского пола
имеются благодаря специальному гормонизму особые специфические
раздражители деятельности их семенных желез путем рефлекса,
причем, как показывают наблюдения, источник этого возбуждения
мог заключаться в специфическом запахе, издаваемом половыми орга-
нами особей противоположного пола, впользу чего могли бы быть при-
ведены соответствующие наблюдения не только над позвоночными, но
и над насекомыми. Этим путем таким образом для нас стала бы ясной
природа гетеросексуального полового влечения у животных мужского
пола. Обратно тот же механизм в периоде течки должен действовать
и по отношению к развитию гетеросексуального полового влечения у
особей женского пола.
В связи с этим прямым раздражителем у животных, имевших уже
половой акт, видевших его осуществление, приобретают значение и
другие раздражители, действующие по закону сочетательных рефлексов,
как, напр., вид особы противоположного пола, ее голос, прикосновение
и пр. Если, таким образом, источник гетеросексуальности полового
влечения у животных лежит в различном гормонизме мужских и жен-
ских особей и обнаруживается вместе с созреванием половых желез,
то с тех пор, как хотя бы однажды осуществилось половое сближение
между разнополыми особями, заканчивающееся отделением половых про-
дуктов, устанавливается развитие соответствующих сочетательных реф-
лексов полового характера, благодаря которым уже простое прикосновение,
внешний вид и даже голос особи противоположного пола становятся
раздражителями деятельности половых желез, а след. и гетеросексуаль-
ного полового влечения.
У человека основная природа полового возбуждения и гетеросек-
суального влечения должна лежать в том же самом процессе, в пользу чего
могут быть приведены соответствующие примеры, но несомненно, что
слабое развитие обоняния, культура и условия жизни слишком затемняют
и даже подавляют влияние основного раздражения половых желез в
виде запахов, исходящих от другого пола. В виду этого здесь дело
представляется в этом отношении значительно сложнее, как это мы
увидим из позднейшего изложения.
Во всяком случае нельзя представить себе, чтобы у человека ге-
теросексуальное влечение определялось запахом, который возбуждал бы

671

индивида противоположною пола. Наоборот, культура делает все, чтобы
устранить воздействие запаха во время менструального периода у женщин и
во время развивающейся страсти у мужчин (обмывания, духи, притирания
и т. п.) и в то же время скрыть самый орган от взоров противополож-
ного пола, вследствие чего здесь может быть речь только об иных кос-
венных раздражителях, возбуждающих половое влечение. Этими косвен-
ными раздражителями являются внешность с присущими ей вторичными
половыми признаками, мимика, голос, речь, характерологические особен-
ности личности данного пола и все культурно-социальные условия, на-
правляющие в указанном отношении уже с детства сосредоточение
индивидов одного пола на индивидов другого пола. Этому служат и по-
стоянные разговоры, литературные и поэтические произведения и изо-
бразительное искусство. Наконец, непосредственное прикосновение в
в танцах, играх, шалостях и других проявлениях взаимности обоих по-
лов играют выдающуюся роль в определении направления полового
влечения. Вследствие общей совокупности этих воздействий в нормаль-
ных условиях половое влечение у человека в огромном большинстве
случаев неизбежно направляется на противоположный пол. Но когда
раздражители последнего рода оказываются несоответствующими есте-
ственным условиям сближения полов, особенно в первоначальный период
полового созревания, то результат может оказаться иной, как то видно
из приводимых ниже наблюдений.
Предварительно замечу, что в нижеприводимых наблюдениях
в целях раскрытия этиологии половых извращений я не прибегал к
психоанализу, с помощью которого, как я убедился, легко внушается боль-
ному то или другое происхождение его болезненного состояния. На основа-
нии опыта нетрудно вообще убедиться, что психоанализ соответственно той
или иной тенденции врача может наводить пациента на ложный путь и
дать в результате нечто несоответствующее действительности. Этим вну-
шающим влиянием во время производства психоанализа в значительной
мере и объясняется пансексуальная теория Фрейда относительно эти-
ологии общих неврозов, отвергнутая Adler’ом.
В замен психоанализа я пользовался применяемым мною методом
сосредоточения: я прошу таких больных в свободное время наедине со-
средоточиться на первоначальных поводах, послуживших к развитию
болезни, и записать все, что они могут об этом вспомнить; словом поста-
раться по возможности воспроизвести все, что относится к начальному
периоду заболевания и отметить все внешние условия, которые могли
быть по мнению больных поставлены в связь с началом болезненного
состояния.
Я предлагаю больным при этом подольше сосредоточиться именно на
этих первоначальных поводах и условиях развития болезненного состоя-

672

ния, дабы их выяснить, а затем и изложить возможно полнее. Такой ме-
тод я признаю особенно ценным потому, что вместе с сосредоточением
постепенно воспроизводятся сами собой картины прошлого без всяких
тенденций в какую либо сторону. Вследствие этого метод сосредото-
чения с моей точки зрения дает значительно больше обыкновенных
расспросов и в то же время устраняет наведение больных расспросами
на ложный путь. При всем том должна быть и проверка показаний боль-
ных со стороны близких им лиц.
При нормальных условиях способ удовлетворения полового вле-
чения у человека путем естественных сношений отыскивается без труда
уже потому, что ко времени полового созревания подросток уже получает
сведения разными путями и о строении половых органов мужчины и
женщины, и о самом половом акте, хотя бы из наглядных примеров,
получаемых при сношениях домашних животных. Поэтому, если ничто
не нарушает хода развития полового влечения, оно вполне естественно
находит для себя исход и у человека в стремлении достигнуть сно-
шения с противуположным полом.
Но и нормально сложившийся половой сочетательный рефлекс
может быть, как всякий сочетательный рефлекс, нарушен или даже со-
вершенно подавлен теми или другими условиями. Особенно в этом от-
ношении оказывает свое подавляющее влияние состояние страха. В одной
из своих предшествующих работ я уже описал под названием „боязни
полового бессилия“ 1) особый вид психастении, при котором половые
сношения оказываются невозможными только в силу овладевающей
больным боязни, что он не сможет совершить полового акта. Этого до-
статочно, чтобы эрекционный рефлекс совершенно на то или другое
время затормозился. Для иллюстрации, кроме ранее описанных мною
случаев, я приведу здесь следующий случай со слов самого больного.
„Мне 38 лет. Женат во 2-ой раз. Во время вдовства вел веселую
жизнь, но особым излишествам не предавался“.
Начало моей болезни относится к периоду вдовства, примерно
к 1901 г. Сифилиса не было. Год назад перенес скарлатину.
Водку пью редко и очень мало; вино тоже. Очень много курю,
даже по ночам.
Как в начале болезни, так и теперь (несколько слабее), я почти
всегда нахожусь в апатично-угнетенном состоянии духа, всякое противо-
речие меня раздражает, сделался рассеян, память ослабла и уменьши-
лась способность к умственному труду.
Ощутительнее всего мое болезненное состояние сказывается при
половом сношении с женщиной: при приближении полового акта мною
1) В. Бехтерев. Обозрение психиатрии, 1907, стр. 85.

673

овладевает боязнь быть не в состоянии его совершить, внутри меня что-то
все дрожит, выступает пот и эрекции нет или она немедленно пропадает.
Если же я нахожусь с женщиной наедине, но в обстановке, недо-
допускающей совершения полового акта, я чувствую себя таким же
мужчиной, как и до болезни.
В первое время болезни, когда для совокупления мне было необ-
ходимо преднамеренное посещение своей любовницы, я совершенно не
мог совершить полового акта, но, женившись, я опять стал дееспособ-
ным, хотя преследующая меня боязнь, что в нужную минуту у меня не
будет эрекции, никогда меня совершенно не покидала. Достаточно мне себе
сказать, что я „должен“ совершить акт совокупления и я уже не спо-
собен к его совершению. Малейшая-же неудача в этом отношении еще
более расстраивает нервы.
Во времена моей молодости со мной также было несколько случаев,
когда я оказывался неспособным к совокуплению, это бывало при пер-
вом сношении с непродажной женщиной и случаи эти проходили без
всякого влияния на мою психику.
В последние 2-3 месяца моя нервозность опять сильно возросла.
Я чувствую внутреннюю дрожь в груди и руках, моя ипохондрия увели-
чилась и опять я потерял способность к совершению полового акта.
Я предполагаю, что в этой постоянной боязни не иметь эрекции
в нужную минуту кроется также и причина развивающегося у меня
постепенно равнодушия к женщине.
«Одновременно с расстройством нервной системы я начал страдать
и катарром желудка. В настоящее время он проявляется изжогой и
отрыжкой часа через 3 после еды. Стул-же регулярен.
Первую половину ночи сплю крепко, но под утро сон тревожный,
иногда прямо-таки тяжелый.
Кроме некоторых медикаментов, я применил лечение водой и заме-
тил, что холодные обтирания действуют отрицательно; теплые-же ванны
успокаивают“. Распросы ничего к этому не прибавили, а объективное
исследование не дало указаний на какое либо отступление от нормы,
кроме дрожания закрытых век.
Если так дело обстоит с уже сложившимся и упрочившимся поло-
вым сочетательным рефлексом, то вполне естественно, что те или другие
условия, действующие в периоде полового созревания, могут отражаться
неблагоприятно на проявлениях полового рефлекса в будущем. Отсюда
ясно, что, если период полового развития нарушается теми или другими
условиями, то этим самым может определиться не соответственное направле-
ние полового влечения, называемое половыми уклонениями и извращениями.
Впрочем последние, хотя и редко, могут произойти и при условиях не-
естественного удовлетворения полового влечения, если это неестественное

674

удовлетворение входит в привычку и обусловливает невозможность осуще-
ствления нормального полового акта. Так уже в детском возрасте вместе
с периодом полового созревания, а иногда и раньше того, путем ли
случайного раздражения или путем развращающего примера и научения,
ребенок осуществляет разрешение полового возбуждения механическим
актом трения полового органа, иначе говоря путем онанизма.
Мы имеем здесь случай обыкновенного эрекционного рефлекса,
к которому для разрешения приходит на помощь рука, с целью довести
рефлекс до максимума его развития, при котором неизбежно наступает
и секреторный эффект, приводящий у мужчин к выбрасыванию семени.
Можно сравнить весь этот процесс с тем процессом, какой мы имеем
в случае зудящей кожной поверхности, которую человек вынужден
чесать собственною рукою или когда напр. раздражение при излишнем
кровенаполнении слизистой оболочки глаз ребенок облегчает себе с
помощью давления пальцами руки или тыльной поверхностью сложен-
ной кисти или то, что обозначают словами „куксит глаза“. Подобным же
образом онанизм может развиваться у детей и притом иногда в очень
раннем возрасте, ибо эрекция полового органа, как мы упоминали, воз-
можна уже в возрасте первого детства. В круге моих наблюдений случаи
такого онанизма встречались в возрасте 3-6 лет.
Вот один из примеров такого рода, записанный со слов учителя.
„Гарри 15 лет, является первым ребенком с виду здоровых родителей.
Брат его бабушки по линии отца — душевно-больной, остальные
члены семьи, как по линии отца, так и по линии матери здоровые,
уравновешанные люди (по словам родителей). Гарри родился, когда
матери было 27 лет, а отцу 25 лет. Роды прошли нормально, зубы
прорезались без осложнений. Начал ходить к 11/2 годам, а говорить к
двум годам. Раньше чем ему минул год, он болел корью в сильной
форме, а в три года болел дифтеритом. С первых месяцев жизни стал
страдать сильными запорами. До 5-6 лет он, по словам родителей,
представлял собою вполне нормального ребенка, лишь с шестого года
начал обнаруживать раздражительность и повышенную нервность. С
6 - лет, как он сам утверждает, стал заниматься онанизмом. Это стало
известным родителям лишь к этому году и до последнего времени он
к медицинской помощи не прибегал. Все это время до последних дней
он, по его словам, чрезмерно злоупотреблял этим пороком — до 5-6
раз в сутки, предаваясь этому даже днем, лежа на кушетке или сидя.
Прошлым летом один субъект пользовался им раз десять, как гомо-
сексуалист.
С 6-й лет он стал испытывать уже сильное половое возбуждение,
искал близость маленьких девочек, обнаруживал сознательные попытки
общения с ними. Возбуждение росло и не потеряло своей силы до насто-

675

ящего времени. Его возбуждает не только общество всякой молодой
женщины, близость каковой иногда вызывает поллюции, но всякий самый
удаленный намек из этой области, как например слово „женщина“ в
книге или даже вывеска „акушерка“. .
По ночам он любит вызывать образы обнаженных женщин, кото-
рые впоследствии стали представляться ему навязчиво, помимо его воли.
Гарри отличается сравнительно неплохим здоровьем и хорошим
аппетитом, страдает лишь носом, в виде хронического насморка, иногда
у него является головокружение и боль в левом виске, а при нагиба-
нии ощущает боль в нижней части затылка и в верхней части позво-
ночника. Также иногда испытывает спазматические боли, восходящие
от груди к горлу. Спит тревожно, часто закрывая голову одеялом, про-
сыпается по несколько раз в течение ночи, иногда, как бы от толчка,
засыпает лишь через 1/2 -1 ч. после того, как ложится, иногда перед
тем, как заснуть, он как бы впадет в забытье и теряет верное пред-
ставление о пространстве, т. е. получает превратное представление о
расположении окружающих его вещей, и ему кажется, что лежит голо-
вой в противоложную сторону, чем это в действительности.
В общем он представляет собою безвольного, услужливого юношу,
легко подпадающего под чужое влияние, в семье же проявляет своенрав-
ность: упрям, капризен, своеволен, особенно по отношению к матери,
к которой у него чувство неприязни. Труслив, по страха не испытывает.
Он раздражителен, чрезвычайно нервный, неусидчив, нетерпелив,
весьма любопытен, что проявляет остро, но недлительно, с трудом
концентрирует внимание, которое ему трудно долго фиксировать. При
чтении часто связывает предложение не по смыслу, хотя в итоге вполне
понимает прочитанное. Речь правильная. Способен к логическим постро-
ениям. Абстрактные понятия ему доступны. Работоспособность понижена,
ленив, интересы весьма ограничены. Свойственные его возрасту идеаль-
ные стремления, мечтательность, романтические переживания ему неве-
домы.
Гарри считает себя безнадежно больным, но это его не особенно
печалит, нет в нем искреннего, сильного стремления к выздоровлению,
но он не только о себе не заботится, у него нет также никакой привя-
занности к своим родным, к товарищам, в последних не испытывает
потребности и не тяготится одиночеством. Чувство тщеславия отсутст-
вует. Честолюбие развито слабо, обиды не вызывают особой реакции.
Чувство стыда притуплено. О своей половой жизни говорит деловито
спокойно, без особого смущения, но и без оттенка похоти и сладострастия.
В нем отсутствует цинизм, нецензурных слов не употребляет, испыты-
вает к ним отвращение. Он не лжив, не сантиментален, редко плачет.

676

В интеллектуальном отношении он по моему мнению, несильно
отстал. Он посещает 5-ый класс гимназии, считается средним учеником.
Усиленно изучает древне-еврейский и французский языки, занимается
музыкой, обладая слухом. Память сравнительно не плохая. Запоминает
прочитанное, особенно числа и расположение улиц. В математике не
отстает от своих сверстников, общеобразовательные предметы гуманитар-
ного характера воспринимает бледно и узко. Отец его вспыльчивый,
мать здорова. Остальные члены семьи также здоровы“.
В данном случае имеется упоминание, что слово „женщина“ и
„акушерка“ вызывают поллюции. Это объясняется тем, что онанизм со-
провождался усиленным воспроизведением вида обнаженных женщин,
вследствие чего и образовался сочетательный половой рефлекс на слове
„женщина“ и очевидно подобным же образом образовался сочетательный
рефлекс на слово „акушерка“.
Бак упомянуто, возможны случаи и еще более раннего онанизма.
Эти случаи обычно наблюдаются у нервных дегенеративных детей, требуют
особо благоприятных условий для развития онанизма в смысле условий
раздражения половых органов и потому должны быть признаны особо
редкими или даже исключительными.
Следует иметь ввиду, что мастурбационый процесс сам но себе на
ряду с соответствующими раздражениями полового органа возбуждает про-
цесс сосредоточения на этих раздражениях, как и на мышечных импуль-
сах при движении руки, а это устанавливает связь рефлекса сосредото-
чения на мастурбации и на сопровождающем ее развитии эрекционного
состояния полового органа и последовательного разрешения эрекционного
рефлекса до ejaculatio seminis включительно.
Отсюда возникновение мастурбации происходит не только при ка-
ком либо случайном раздражении эрогенной зоны, приводящем к раз-
витию обыкновенного эрекционного рефлекса, но и вследствие привыч-
ного привлечения к половой сфере процесса сосредоточения, будет ли оно
вызвано каким-либо случайным, хотя бы и недостаточным для возбуждения
эрекционного рефлекса, раздражением эрогенной зоны, или же будет вы-
зван путем воспроизведения или репродукции прежних мастурбаций или
полового акта, или, наконец, путем воспроизведения подходящих внеш-
них воздействий.
Ясно, что этим самым мастурбация еще более укрепляется в ре-
бенке,—тем более, что привычный эрекционный рефлекс приучает по-
ловые органы к усиленной выработке секрета половых желез, а излишнее
накопление последнего является и само по себе естественным возбуди-
телем эрекционного рефлекса. Последний же по закону сочетательных
рефлексов возбуждает рефлекс сосредоточения на половой сфере, то в
свою очередь усиливает эрекционный рефлекс.

677

С другой стороны потребность в разрешении эрекционного ре-
флекса, вызывает опять-таки наклонность в мастурбации, которая, не
получая ни откуда достаточной задержки, и осуществляется на деле.
Словом, как только хотя бы однажды исход полового возбуждения
был достигнут путем механического трения половых органов, естественно,
что при всяком вновь возникшем от тех или иных причин половом воз-
буждении является стремление разрешить его уже ранее испытанным
способом и в конце концов дело сводится к привычке, от которой бы-
вает трудно ИЛИ даже невозможно избавиться без особых мероприятий.
Приведу пример по записи самого больного.
„На полпути к „обломовщине“.
1. Вначале я, в надежде, что „ребячество“ со временем пройдет,
боролся с онанизмом между прочим.
2. Потом, вот уж с двух годов с лишним, эта борьба стала
отчаянной, стала как-бы назначением моей жизни: все помыслы вокруг
да около.
3. Успешность борьбы. В среднем вышло как бы в хронику „в не-
делю раз“. И после каждого „раза“ я неизменно уверял себя, что он
последний „раз“. Иллюзии создавались аскетическими моментами, на-
рушавшими от времени до времени общий ход болезни, —моментами
с усилиями принятого воздержания длительностью от 2 до 3 недель.
Эти моменты выкупались однако либо еженедельными поллюциями
в период воздержания, либо за ними следовали периоды безумного ра-
сточения энергии. Поллюции сопровождались или вызывались нежданными,
негаданными кошмарными снами, припоминание которых иной раз бро-
сает меня в жар и краску, я во сне иногда связывался с самыми
близкими мне людьми...
4. Как я боролся. Я молился, я обращался к лучшим силам, ко-
торые знаю в себе: к совести, к стыдливости, к честолюбию и само-
любию; взывал я к „любви жить“, чтоб она заставила воздержаться, и
к любви и уважению к родным и говорил себе: „сохрани себя хоть для
них“. Я делал холодные обтирания, хотя и в целях предотвращения
частого простуживания бронх. Такими мерами я сохранял себе некоторую
работоспособность (в смысле душевной обстановки), бодрость и веру в
возможность исправиться под собственным руководством и приблизиться
таким образом к своему идейному „Я“.
5. Общее состояние. Борьба стала непосильной. Стоит мне невзна-
чай представить себе личико и очертание тела женщины и момен-
тально произойдет эрекция. В продолжение последних годов это явление
стало бледнеть, вероятно вследствие намечающегося истощения.
Доктор констатировал у меня общую нервность и нервность сердца.

678

Я должен еще сказать о сильном ослаблении большинства функ-
ций организма; я близорук или слаб на зрение (?), я не так хорошо
слышу, орган равновесия очень пострадал. Функции душевной жизни и
того больше... Память рука об руку с вниманием и волевым элементом
буквально атрофирована. Меланхолия, апатия или вообще какая-то
непонятная инертность большей частью овладевают мною и неделями
моя жизнь складывается по обломовски.
Внимательности у меня совсем нет, но я не то, чтобы рассеян, а
скорее я одержим все каким то столбняком. Это в особенности в минуты
дурного физического самочувствия.
Единственным цельным и изощряющимся у меня оказывается со-
знание, самосознание и оно меня бичует так, что я в конце концов
больше всего от него страдаю. Оно мне неустанно твердит, что я иду
по наклонной плоскости. Оно мне, увы! в последнее время подсказало,
что мне самому не по силам справиться со своей страстью. Предо мной
ясно, как день, стала альтернатива: или скоро, скоро конец всему, т. е.
неминуемая гибель, или же с помощью со стороны стать на новый путь.
Помощь должна быть радикальная.
В ней, Вас умоляю, не откажите!
Петроград, 28—III—16.
Пока дело ограничивается только вышесказанным можно говорить
о мастурбационной привычке в форме реверсии. Эта привычка однако
может достигнуть такой степени, что удовлетворение полового влечения
нормальным путем, т. е. путем естественного сношения с противопо-
ложным полом сделается уже неосуществимым благодаря приучению по-
лового органа возбуждаться только путем трения, производимого при
мастурбационном процессе.
Данное положение иллюстрируется следующим случаем.
Больной пишет:
„С раннего детства моя нервная система была всегда очень слабая,
так что я легко раздражался, даже из-за пустяков. Вследствие подобной
сильной нервозности, развивалась и постепенно прогрессировала крайняя
застенчивость, боязнь людей и стремление к одиночеству.
Только несколько лет тому назад, именно 4—5 лет, я вполне отре-
шился от той застенчивости и вечного стремления в уединению, от
которого страдал в детском, отроческом и юношеском периоде моей
жизни.
Учение давалось мне довольно трудно, особенно точные науки.
Что же касается гуманитарных предметов, то к ним я чувствовал извест-
ную склонность и влечение и впоследствии, в университете, занимался
ими весьма успешно. Однако мои гуманитарные способности обнаружи-
лись лишь в возрасте 19—20 лет, до этого времени все предметы гим-

679

назического курса, были для меня одинаково трудны в смысле понимания,
так что я должен был прибегать всегда к заучиванию наизусть того,
чего не мог постичь интеллектом.
Что касается моей полотой жизни, то должен сказать, что никогда
я не имел нормальных половых сношений. С наступлением половой зре-
лости я стал прибегать к умеренному самоудовлетворению, к которому
продолжаю прибегать и по сие время, не более 1 раза в неделю. Таким
образом я не страдал и не страдаю от тех разрушительных симптомов,
которые являются обыкновенно неизбежным следствием усиленной ма-
стурбации. 4 года тому назад, именно 30 Января 1905 года, я женился,
но в виду неправильной и неполной эрекции не мог совершить coitus’a.
Неправильность эрекции выражалась в том, что половой орган, хотя и
получал известное напряжение, но очень быстро сокращался и этим со-
кращением анулировалась всякая возможность совершить необходимый
половой акт. Повторные попытки также не дали никаких благоприятных
результатов. В виду этого я решил обратиться за содействием к врачу
и отправился в Клинический Институт Великой Княгини Елены Пав-
ловны. Пользовавший меня там доктор-венерист В. почему-то ре-
шил, что моя половая импотенция является следствием венерического
заболевания, несмотря на все мои доводы, которыми я старался опро-
вергнуть его несомненно, по моему мнению, ложное убеждение. Однако
он упорно стоял на своем и стал прибегать к бужированию. После 2—3
сеансов бужирования я начал чувствовать сильную боль в яичках и
также в предстательной железе. Начавшаяся боль в последней заверши-
лась мучительным воспалительным процессом, который, благодаря пред-
принятым тем же доктором мерам, вскоре благополучно миновал.
Что касается яичков, то на них, по всей вероятности от бужиро-
вания, появились гнойники, прецедентом которых был также тяжелый
воспалительный процесс. Потребовалась в виду серьезности положения
операция, которая и была мне сделана весной 1905 года. Оправившись
от операции, я обратился за содействием в проф. по нервным болезням
Б. в надежде, что, быть может, ему удастся избавить меня от моего
недуга. Он прописывал мне мышьяк, спермин д-ра Пеля, советовал
брать души, делать холодные обтирания, но все эти паллиативы не
приводили ни к чему, не давали должных результатов в смысле
местного лечения; в смысле же общего лечения подняли и улучшили
до известной степени нервную систему, которая находилась в расша-
танном состоянии. Кроме того я в течение нескольких месяцев брал в ле-
чебнице для физических методов лечения д-ра Эйгера души и подвер-
гался электризации общей и местной, но безрезультатно.
Я лечился не только в Петербурге, но ездил и за границу в Вис-
баден м Баден-Баден, где консультировал врачей по нервным болезням.

680

Их система лечения вполне походила на только что описанную и также
не дала никаких положительных результатов.
Таким образом, половая импотенция, обнаружившаяся 4 года тому
назад, именно тотчас после женитьбы, причинявшая и причиняющая
мне много нравственных мук и страданий, несмотря на всевозможные
способы лечения (лекарства, души, электризация, холодные обтирания)
осталась без всякого желательного изменения и по сие время служит
постоянной и главной причиной известного taedium’a vitae.
Результаты исследования больного таковы:
Местное исследование обнаруживает хорошо развитые половые
органы; но penis без обычной упругости, хорошо развитые testiculi; на
коже мошонки замечается рубец от бывшего в этом месте абсцесса;
имеются в паховых областях увелич. лимфатич. железы; prostata заметно
не увеличена а; булибо-кавериозный рефлекс выражен, но слабо.
При общем исследовании нервной системы оказывается: двигатель-
ный аппарат без особых изменений (но больной не может двигать язы-
ком в стороны), имеется заметно различная иннервация обеих половин
лица; irritatio spinalis отсутствует.—Рефлексы, особ. каленный и с Ахил-
лова сухожилия, повышены; но кремастеровый отсутствует. Чувствитель-
ность без заметных изменений. Координация не нарушена. Со стороны
внутренних органов отмечается: тоны сердца частые, но деятельность
его подвержена резким колебаниям; со стороны пищеварительного аппа-
рата—dyspepsia nervosa.
Что касается самого полового акта, то приходится отметить при
наличности libido слабость эрекций, делающую невозможным coitums;
ejaculatio seminis не сопровождает эрекции.
Из этиологических моментов, кроме онанизма, ничего более не
отмечается, исключая одного, предрасполагающего к заболеванию усло-
вия—наследственнисти: родители больного состояли в близком родстве,
отец его приходился дядей матери.
Таким образом в половых органах не открывается ничего такого,
чтобы могло бы объяснить половую неспособность, которая таким образом
должна быть поставлена исключительно на счет привычного удовлетво-
рения себя онанизмом, своего рода установки эрекционного рефлекса на
раздражение рукою и б. или м. полная его заторможенность при попытках
к естественному сближению с женщиной.
Последствия онанизма могут выразиться и своеобразной перверсией,
о которой здесь необходимо сказать несколько слов.
В известном ряде случаев благодаря онанизму обнаруживается раз-
дражительная слабость половых органов, которая приводит к прежде-
временному семяизвержению во время попыток к половому сношению.

681

Это наблюдается в особенности часто при неврастениях, разви-
вающихся в связи с бывшим онанизмом, и представляет собою давно из-
вестное заболевание, однако объяснение его механизма оставалось невы-
ясненным.
Для иллюстрации приведу следующий случай. Больной 28-летний
молодой человек о себе пишет следующее:
Мне было около 14-ти лет, когда впервые у меня появились ноч-
ные поллюции. Я не знал, что это явление нормальное у мужчин и ре-
шил поэтому, что мне следует обратиться к врачу за советом. Но в про-
винциальном городе (я жил иногда в Либаве), где знают друг друга
слишком хорошо, я стеснялся поделиться об этом с кем бы то ни было.
Я учился тогда в городском училище и часто прислушивался к разго-
ворам более старших товарищей, от которых узнал, что некоторые
из них имеют сношения с женщинами, другие занимаются онанизмом и
что они от этих занятий испытывают много удовольствия. Меня, очень
страстного по натуре, это сильно раздражало и я в конце концов тоже
стал заниматься онанизмом, правда довольно изредка, и полагал, что
в результате этого у меня, может быть, прекратятся ночные поллюции.
Я, занимаясь онанизмом, не допускал никогда полного излияния семени,
а ограничивался большею частью приятным ощущением, вызванным ма-
нипуляциями. Онанизмом я занимался 1—11/2 года, после чего я
узнал, что онанизм это—болезнь и что одержимые ею превращаются
в конце концов в идиотов. Такой случай действительно имел место
с одним из моих знакомых в Либаве; этот факт был очень убедителен
для меня и я бросил дурную привычку. С женщинами я сношений не
имел и даже стеснялся беседовать об этом с товарищами, притворяясь,
что у меня потребности в этом нет. Между тем я сильно нуждался
в удовлетворении своего полового влечения. Я избегал женского обще-
ства, стеснялся пройти улицу со знакомой барышней. Дошло до того,
что товарищи стали издеваться надо мной: достаточно было только им
заявить в обществе, что они хотят меня познакомить с барышней, как
меня через несколько минут не стало. Я действительно чувствовал себя
очень неловко, когда им удавалось поймать и познакомить меня с ба-
рышнями. Вследствие всего вышеизложенного, я находился в очень угне-
тенном состоянии. Частые поллюции, сопровождавшиеся сновидениями
эротического характера, .также не давали мне покоя. Я был тогда уве-
рен, что превращусь в идиота, потому что отождествлял онанизм с пол-
люциями. В результате угнетенного состояния я отстал от това-
рищей, далеко ушедших в своем развитии, отстал в занятиях, хотя
науки давались мне очень легко и 18-ти лет я окончил коммерческое
училище с отличием. К тому времени я узнал, но уже из книг, что

682

поллюции бывают у всех мужчин и это меня несколько успокоило. Но
ненормальным я считал только одно явление: сновидения у меня были
одного характера—будто я имею сношение с женщиной, но не успеваю
я коснуться ее тела, как весь процесс кончается у меня и сопрово-
ждается излиянием семени. Все мои мысли были заняты только этим
вопросом и я не мог сосредоточиться ни на чем. Увлекался я только
музыкой и ей только я обязан первым знакомством с барышнями, также
игравшими на рояле (я играю на скрипке). Я заводил таким образом
знакомства, но не мог подружиться ни с одной барышней. Дело в том,
что я всегда стеснялся коснуться ее руки и был несколько холоден
в обращении с ней, даже тогда, когда мы уединялись. Некоторые счи-
тали меня поэтому гордым, другие говорили, что я только притворяюсь.
Зато вся страстность моей натуры сказывалась, когда я находился один,
особенно ночью. Очень часто я мог успокоиться, только после того, как
я оставил постель и несколько прогуливался по комнате. Многие из моих
товарищей, не смотря на то, что я притворялся, будто у меня нет по-
требности иметь сношения с женщинами, всетаки советовали мне бро-
сить всякие предрассудки; они, очевидно, поняли, что меня так угне-
тает. Но я не мог найти выхода, так как опасался, что об этом станет
известно всем; я стеснялся даже своих же товарищей. Наконец насту-
пил 1914 год. Мне было тогда 23 года. Политические события вытол-
кнули меня в Петроград. Здесь я решил положить конец всем страда-
ниям, но не знал, как это устроить. Знакомых женщин у меня не было,
а опуститься настолько, чтобы взять женщину с улицы, я не мог. На-
конец мне представился случай иметь сношения с одной из знакомых.
Я находился в этот момент в таком нервном возбужденном состоянии,
что не успел я коснуться ее тела, как излияние семени кончилось
у меня сразу. Я понял в ту минуту, что все мои сновидения до сих
пор были отражением действительности, того, что случилось со мной
в ту минуту. Я понял, что я страдаю этой болезнью уже в течение
9—10 лет. С того дня у меня исчезла эрекция даже по ночам. Не смотря
на лечение (электричеством) я до сих пор нахожусь в таком же бо-
лезненном состоянии.
Электризовался я от поясницы к половому органу фарадическим
током. Около 11/2 месяца и затем еще с перерывами продолжал то же
лечение. Кроме того массаж предстат. железы месяца два. Все было безу-
спешно. Урологическое исследование дало отрицательные результаты.
Попыток было несколько: в 15 году, первая, через несколько ме-
сяцев вторая, затем последние два года уже попыток не делал. Все
попытки были такими же, как и первая, только однажды попытка ока-
залась более успешной и повидимому удовлетворила женщину по сло-
вам по крайней мере последней.

683

Коленные рефлексы повышены, ясное дрожание век при закрытии,
чуть чуть дрожание языка. Остальное в порядке, никаких нервных
припадков не было, пульс спокойный, в сердце ничего ненормального.
Эрекции вообще не бывает ни днем, ни ночью, лишь изредка появ-
ляется непродолжительная эрекция.
Больной происходит из здоровой семьи, только его сестра отличается
нервностью, исследование мочи и урологическое исследование, произве-
денное специалистом, дало отрицательные результаты, вследствие чего
в данном случае перверсия может быть объяснена исключительно по-
вышенной возбудимостью сочетательного эякуляционного рефлекса, кото-
рый развивается еще прежде полного введения члена во влагалище,
при входе в него, или при самых вратах, вследствие чего такую пер-
версию можно было бы назвать привратниковой перверсией.
Что бы выяснить происхождение этой перверсии припомним,
что в рефлексологии можно было установить как правило, по которому
рефлекс, вызываемый основным рефлексогенным раздражением, связы-
вается в виде сочетательного рефлекса с предшествующим и сопутству-
ющим ему сочетательным раздражением 1).
Таким образом напр. если электрокожному раздражению руки или
ноги, вызывающему ее отдергивание, многократно предшествует звуко-
вое раздражение, то сочетательный рефлекс, связываясь с этим звуковым
раздражением, появляется не в период действия электрокожного раздраже-
ния, а ранее его в момент действия звукового раздражения.
Тоже очевидно наблюдается и в половой сфере при раздражительной
ее слабости
Сочетательный эякуляторный рефлекс, обыкновенно выбрасывающий
семя в момент наиболее сильного набухания полового органа, вызываемого
механическим трением о губы и клитор влагалища, теперь осуществляется
уже в момент предварительных раздражений, обусловленных подготовкой к
половому акту, или при самом начале введения полового органа во вла-
галище.
Вышеуказанное расстройство, наблюдается обыкновенно при повы-
шенной возбудимости эякуляторного рефлекса, обусловленной часто соот-
ветствующими физическими изменениями, открываемыми урологическим
исследованием.
В других случаях дело обстоит иначе. Как упомянуто выше, онанизм
приводит к тому, что естественные условия, приводящие обычно в половому
возбуждению, бывают невсегда достаточны, чтобы возбудить эрекционный
рефлекс. В результате постигает неудача при половом акте, которая
х) В. Бехтерев. Общие основания рефлексологии. Обозрение психиатрии 1917
и отд. изд.

684

уже и сама по себе, действуя угнетающим образом на общее состояние,
вызывает астеническую реакцию, усиливающуюся еще более при новых
попытках к сношению. В конце концов дело сводится к навязчивой мысли
о возможной неудаче, что и приводит к дальнейшим фиаско в половом
отношении. О других последствиях таких неудач мы здесь распространяться
не будем, но приведем ради иллюстрации одно из таких наблюдений.
„Если не ошибаюсь, мне было около 17-ти лет, когда я начал
заниматься онанизмом, что продолжалось приблизительно года 3—З1/2.
За это время я превратился из энергичного и способного юноши в вяло
го, неуверенного субъекта, потерявшего почти всю охоту работать.
Появились частые головные боли, когда они приняли упорный характер,
и я начал чувствовать, что указанный порок, от которого я не мог
освободиться при всем своем желании, ведет к гибели, я обратился к
врачу и признался ему во всем. Благодаря поддержке этого врача мне
удалось победить мой порок, но расслабленность организма и потеря
уверенности остались, память ослабела. 22-х лет я впервые имел сноше-
ние с женщиной—проституткой. С тех пор до 25-го приблизительно
года моей жизни я имел часто сношение с продажными женщинами и
всегда с успехом. На 25-м году я заболел трипером и немного позже
мягким шанкером. Скоро после этого меня постигла первая неудача при
попытке совершить половой акт. Должен добавить, что с 22-го года я
начал вести бурную жизнь, очень часто покучивая со своими товарищами.
Когда упомянутые неудачи начали повторяться, я потерял веру в свою
половую силу и начал считать себя неспособным к половой жизни.
Сомнения, удасться ли совершить половой акт, боязнь заразиться и
наконец чувство брезгливости, которую современем я начал испытывать
при попытках иметь сношение с продажными женщинами, очень часто
приносили неудачу. Когда же я встречался с женщиной, хотя и продаж-
ной, но более или менее симпатичной или же имел сношение в нетрезвом
виде, то успехи часто бывали удовлетворительны 1). Считаю необходимым
добавить, что никогда не имел сношения с женщиной непродажной, но
когда мне приходилось близко прикасаться с такой женщиной (не про-
дажной), которая мне нравилась, то неоднократно появлялась эрекция,
которая однако заметно исчезала, как только я начал думать о том,
буду ли я всостоянии совершить половой акт, если это понадобится.
Так это продолжается до сих пор.
В 1900 году, когда мне было 26 лет, я почувствовал сильные
боли в пояснице, а потом и в других частях тела, боли эти в течение
3-х месяцев периодически то появлялись, то исчезали; одновременно
1) Эрекция и в положительных случаях бывает не совсем полная и извержение
семени происходит быстро.

685

с этим я заметил у себя сильное выпадение волос. Тогда же меня
начала мучить мысль, что у меня т. наз. сухотка спинного мозга. Я
где то читал, что последствием онанизма бывает эта болезнь. Когда же
я обратился в врачу, помогшему мне освободиться от моего порока молодо-
сти, рассказал ему о своей болезни и преследующей меня мысли, он
рассеял мои сомнения, успокоил меня, и боли сейчас-же превратились.
В 1907 году после усиленной работы, больших волнений и изряд-
ных кутежей опять появились боли, подавленное настроение и навязчи-
вые мысли о сухотке спинного мозга. Когда врач, к которому я обратился,
исследовавши меня, успокоил меня и сообщил, что мои опасения не
оснавательны, боли прекратились, настроение улучшилось, и я начал
чувствовать себя бодрым и здоровым. Через некоторое время я попал
в тяжелые условия жизни1), и симптомы моей болезни опять показались.
Я начал страдать бессонницей и мысль о сухотке спинного мозга все
не отставала. Память совсем ослабела, самоуверенность исчезла. Появи-
лась накожная болезнь „psoriasis’“. Это было в 1909 г. Наконец
в 1910 г., когда я начал вести более регулярный образ жизни, я осво-
бодился от навязчивой идеи о сухотке, боли в спине, руках и ногах
появлялись изредка, но настроение иногда менялось без всякой видимой
причины. В общем я начал чувствовать себя удовлетворительно, хотя
память осталась слабой и работоспособность пониженной; уверенности
в себе нет, рассеянность большая; потею при движении сильно, а иногда
и без видимой причины, когда нервничаю. В последнее время (февраль,
март и апрель с. г.) я пережил сильнейшее потрясение, лишился сна,
потерял способность самообладания, боли время от времени опять поя-
вляются, при малейшем огорчении и воспоминании о постигшем меня
горе, я не в состоянии удержать слез. Мысль о последнем моем горе
не оставляет меня“.
В условиях наследственности больного ничего особенно отметить
не удается. В сложении и соматической сфере точно также.
Как видно из предыдущего, неудачи в половом отношении действуют
страшно угнетающе на больных, обезнадеживая их в отношении возмож-
ности когда нибудь иметь нормальный половой акт, вследствие чего
ко всему присоединяется еще навязчивая боязнь возможной неудачи
в половом отношении и в будущем.
Это состояние страха, являясь в виде упрочивающегося сочетатель-
ного рефлекса, возобновляется и при следующих попытках к совокупле-
нию, подавляя эрекционный рефлекс в самом его начале, что еще более
ухудшает положение такого рода больных.
1) Часто приходилось проводить бессонные ночи в разъездах по железн.
дороге, а также были и покучивания.

686

Для примера приведу еще следующий случай, в котором мы имеем
временами и преждевременное истечение семени и недостаточный эрек-
ционный рефлекс, который часто затормаживается под влиянием общего
угнетения страха иметь неудачу.
„Насколько я в настоящем возрасте (больному свыше 30 лет)
в состоянии вспомнить, половое чувство начало проявляться во мне в
возрасте 12-13 лет. Чувство это выразилось в сильном желании видеть,
осязать скрываемые места, органы, вернее любопытство. Не имев воз-
можности удовлетворить свое любопытство, я воспроизводил желательные
образы в воображении, чем доставлял себе сладострастное ощущение,
а последнее привело меня к онанизму.
В то раннее время я не знал, что такое онанизм, предавался ему
бессознательно, не подозревая о вреде, пока не натолкнулся на книжку
религиозного содержания, из которой я догадался, что то, чем я зани-
маюсь, есть большой грех. К сожалению, даже и открытие это меня не
образумило и я продолжал онанировать. Не помогли и советы этой
книжки вроде того, чтобы не ложиться спать на спине и на животе,
а исключительно на боку. Я пробовал эти средства в 14-15 лет, но
раздраженное любопытство вызывало всевозможные образы и представле-
ния и я не смог побороть привычки. После нескольких недель воздер-
жания я предавался тому же пороку с большим увлечением.
Когда мне было от роду 15 лет, старший брат мой, движимый
желанием предостеречь меня от опасностей, рассказал мне про
свою половую жизнь. Как он, поддавшись уговариваниям товарищей,
посещал женщин в домах терпимости, как они пьянствовали, а затем,
как большинство из них горько расплачивались, заболев всевозможными
венерическими болезнями. Рассказ брата произвел на меня сильное
впечатление, в результате чего отвращение мое к половому акту,
испытываемое мною до тех пор, благодаря полученному мною религиозно-
нравственному воспитанию увеличилось еще после рассказа брата.
До 20-летнего возраста, вследствие-ли изложенных причин, благо-
даря-ли полученной удовлетворенности от онанизма, я фактически
чувствовал отвращение к самому половому акту. Это определенно про-
являлось при самых благоприятных обстоятельствах для полового сбли-
жения, когда у меня не только не проявлялось влечения к совершению
полового акта, но даже чувствовалось отвращение к нему. Меня влекло
исключительно любопытство, почти ни разу неудовлетворенное, и
вместо нормального акта я свое любопытство удовлетворял воображением
и продолжал онанировать.
В возрасте 20-25 лет меня начинает привлекать нормальное обще-
ние с женщинами быть может потому, что удалось удовлетворить
отчасти любопытство, причины же не припомню.

687

Я знакомлюсь с литературой о половой жизни. Узнаю из Фореля,
что общение мужчины с женщиной есть природное свойство людей и
меня начинает привлекать нормальное общение. Но получить это обще-
ние, удовлетворить потребность я не имею возможности, так как к общению
с профессиональной женщиной меня не допускает особая брезгли-
вость к ним и боязнь заражения. Сойтись же с знакомой мне мешает
моя робость характера, благодаря чему я опять же оставался неудовле-
творенным и единственное удовлетворение находил в онанизме.
В этот же период я снова встречаюсь со своим братом, который
снова посвящает меня в свою половую жизнь. Оказывается, что, хотя
он пользуется большим успехом, тем не менее грехи молодости, т.-е.
онанизм, которым он занимался ранее, теперь отзываются, даже
после лечения заграницей от последствий этой болезни. Он не всегда
в состоянии выполнить половой акт, а как то не смог использовать
случай, когда девушка ему отдавалась, а он не сумел преодолеть
естественных препятствий.
Он считает себя импотентом в известной степени, угнетен этим,
опасается жениться, боясь, что не сможет дать достаточного удовлетво-
рения жене, и, зная, что я занимался тем-же, пророчит мне тоже будущее,
если во время не спохвачусь. Насколько мне помнится, после его рас-
сказа я почувствовал себя таким же, как он,—тем более, что мне все же
не удалось воздержание от привычки.
В дальнейшем мои близкие отношения с знакомой девушкой
доходили до обоюдного полового соприкосновения, не доходя, однако, до
совершения полового акта и походили больше на онанизм. Избегая
совершения полового акта, я себе объяснял это тем, что не желал
лишить ее девической чести.
Первое нормальное общение с профессиональной женщиной окон-
чилось ничем, благодаря скорому семяизвержению. То же повторилось
через несколько лет с такой же женщиной. Помнится мне, что, когда
я сходился с ними, я не переставал опасаться заражения. Быть может,
это и повлияло на неудачное общение, а быть может, ослабление от
продолжительного онанизма. Последнее более допустимо, т. к. опять через
несколько лет я точно также не успел у знакомой девушки, где у меня
не было никаких сомнений в смысле невозможности заражения.
Перечисленные случаи и обстоятельства привели меня к тому вы-
воду, что мне не преодолеть естественных препятствий у девушек,
а также в необходимости предпринять лечение для восстановления утра-
ченной силы. Я обратился в д-ру Ш. в Москве, который лечил меня тем,
что проводил по позвоночнику электрический ролик, но облегчения я ни-
какого не почувствовал и я лечение оставил, решив полечиться внушением
у специалиста. После двух лет, проведенных между воздержанием, она-

688

низмом и удовлетворенным любопытством, я встретился со знакомой жен-
щиной, которая после продолжительного знакомства стала добиваться
общения со мной. Я намекал на то, что я не в состоянии ее удовле-
творить, однако она, как видно, не предполагала о существовании такого
случая и никак не понимала, о чем я говорю. Тогда я решился испытать
свою способность, и, к великому моему удовольствию, способность оказа-
лась вполне удовлетворительной и настолько, что я был в состоянии по
вторить акт 2—3 раза с промежутками в 1/2 часа 1 час. Помнится мне,
что после первых удач у меня не закрадывалось и мысли о неудаче
и наши общения происходили вполне нормально, даже черезчур усиленно
в течение целого года, что на мне стало изнурительно отражаться.
К этому, именно, времени относится знакомство с девушкой, которая
просила об общении. Наше сближение опять же дошло только до свер-
шения акта. Свершить же акт я оказался не в состоянии из-за несво-
евременного истечения семени, а последовавший за сим упадок сил был
весьма продолжительный и в тот вечер эрекция не повторилась. Ни
в другой, ни в третий вечер мне не удалось преодолеть естественных
препятствий то из-за слишком раннего истечения семени, то из-за не-
достаточного напряжения при возбуждении. Девушка была красивая
и мне нравилась. Быть может и здесь играло роль то, что я не решался
лишить ее девичества, я не упускал из головы это даже в самые сла-
дострастные минуты. Все же у здоровых в половом отношении людей,
мне кажется, так не бывает. Они не остаются на полпути.
В то же самое время там же я познакомился с молодой вдовой.
Вечером она мне рассказала, что жизнь ее за ее покойным мужем была
тяжела. Он был импотентный, а она по природе „бешеная“, что
означало, очевидно, повышенную страстность. Сговорились о том,
чтобы встретиться следующей ночью. И в следующую ночь, когда сошелся
с ней, у меня не проявилось решительно никакого эффекта, никакого
возбуждения. Полная импотентность. Искусственным раздражением было до-
стигнуто извержение, но без всякого напряжения, без всякой силы.
В следующий вечер повторилось то же самое. Это на меня повлияло
так, что у меня невольно закралась мысль, смогу ли я поддерживать
нормальные отношения с первой. При случае, действительно, оказалось
расстройство—слишком скорое извержение, плохая упругость и т. д.
До последнего времени такое положение продолжалось. В последнее время
однако по отношению к первой дело будто восстановилось. Произошло
ли от того, что из памяти изгладилось предыдущее, а быть может по-
тому, что на меня хорошо повлияла микстура ваша и хинин с фосфором,
от чего я себя чувствую значительно бодрее.
Но, если восстановилось бы по отношению к одной, то по отноше-
нию к другим положение не изменилось. Несмотря на мой возраст

689

я вообще несколько робок, с женщинами не смел в особенности, а по-
мимо того закрадывается помимо воли мысль,—а вдруг не совладаю?
Оставаясь с женщиной, с той, у которой я рассчитываю на успех, меня
пробирает нервная дрожь, лихорадка, которую я не в состоянии удержать,
остановить и всякое влечение половое пропадает, а в голову лезет мысль,
а вот, когда придется, потерплю неудачу. Кроме того меня весьма удру-
чает вопрос о женитьбе. Смогу ли я преодолеть более трудные преграды.
Полагаю, что на мое состояние влияли рассказы об импотентности
брата и других. Дядя мой тоже оказался импотентным и переживал
семейную драму. Затем я долгое время вообще полагал, что онанизм
влечет за собой неизличимое бессилие и только в самое последнее
время я узнал, что это не так.
Это—история моей половой жизни. Быть может некоторые из
изложенных причин и не играли такой важной роли. Полагаю, однако,
что убеждение в том, что продолжительное занятие онанизмом влечет
за собой неизлечимое половое бессилие, явилось одной из важных при-
чин, вызвавших мое теперешнее состояние“. Больной в остальном чело-
век здоровый, половые органы без существенных изменений.
В некоторых случаях, вследствие неудачной попытки к сношению
с женщиной, как последствия бывшего онанизма, навязчивая уверен-
ность в предстоящей неудаче, не подавляет эрекцию, что отчасти про-
являлось уже и в предыдущем случае. Вот пример.
„Родители—люди вполне нормальные как с физической, так
и с психической сторон. Отец, фермер по занятию, умер 78 лет от
роду, сохранив до последних часов своей жизни удивительную бодрость
и энергию. Мать жива еще и поныне, ей 65 лет, и она для своего
возраста бодра и трудоспособна. Как отец, так и мать, люди хорошего
здоровья и никаких более или менее серьезных болезней не перенесли.
При вступлении в брак, отцу было 36 лет, матери—17. Всю жизнь про-
жили вместе дружно, хорошо. Хотя мать и ревновала отца чуть ли не
до самой его смерти, но в серьезности оснований для такой ревности
можно сомневаться. От их брака родилось 14 человек детей, из них
8 мальчиков и 6 девочек. Шестеро детей рано умерли от различных бо-
лезней детского возраста инфекционного и простудного характера, осталь-
ные живы, здоровы и никакими особыми болезнями не страдали.
Больному в настоящее время 35 лет от роду. В детстве немного
заикался, особенно при волнении, но с возрастом это прошло. Вообще
здоровья, по сравнению с другими братьями и сестрами, был более сла-
бого. Половую жизнь начал на семнадцатом году онанизмом. Онанировал
умеренно, обычно в периоды полового возбуждения. Порока своего сты-
дился и скрывал. От товарищей слышал, что онанизм вреден. Первые
сношения с женщинами имел в 17 лет и сношения эти были неудачны

690

по причине недостаточной эрекции. Эти первые неудачи вспоминались
всегда при последующих, попытках в сближению с женщинами и лишали
всякой уверенности в себе. Преследовала настойчивая, неотвязная мысль,
что „я не смогу ничего сделать, эрекции не будет“. И ни возбуждения,
ни эрекции не появлялось. Если достаточные для сношения возбуждение
и эрекция уже существовали во время попытки, то думалось несколько
иначе, а именно: „ничего не выйдет, эрекция сейчас исчезнет“. И дей-
ствительно, и возбуждение и эрекция тотчас потухали. И чем больше
было желание сблизиться, удовлетворить данную женщину, тем менее
была способность. И эти неудачи доводили иногда до полного отчаяния.
Половое возбуждение и эрекция возвращались лишь после привычки
к данной женщине и тогда забывались прошлые неудачи и все шло
хорошо. Так бывало почти при каждой перемене женщины. Так слу-
чилось и полгода тому назад. Но на этот раз мысль о своей неспособ-
ности была так настойчива, сильна и упорна, что, несмотря на неодно-
кратные попытки к сношению, из этого ничего не выходило. Эта же
настойчивость и неотвязность мысли мешала развиться и привычке.
В последнее время дело дошло до того, что каждое появление эрекции,
даже в отсутствие женщины, тотчас же вызывало все ту же мысль о не-
способности. Эта мысль сопуствовала эрекции и подавляла ее в самом
начале. За последние два-три месяца было только одно вполне удачное
сношение с достаточным возбуждением и очень хорошей эрекцией,—это,
когда голова была занята совсем другими мыслями (о близком тяжело
больном), которые не исчезли и наедине с женщиной и которые ока-
зались сильнее той привычной мысли и ее, если и не совсем, то на-
столько сильно заглушили, что она оказалась бессильной подавить на-
чавшиеся возбуждение и эрекцию“.
Если ранее описанное состояние обнимается понятием т. наз. „поло-
вой неврастении“, то сейчас приведенный и отчасти предшествующий случай
правильнее обозначать „половой психастенией“ в виду того, что половая
недостаточность здесь обусловливается навязчивой фобией полового бес-
силия, развившейся под влиянием первых неудач. Предшествующий слу-
чай может быть признан в этом отношении смешанный.
В некоторых случаях возможно развитие особой фобии в виде на-
вязчивого страха полового бессилия и по другим поводам. Так я описал
„боязнь полового бессилия“, „развившуюся у мужчины под влиянием
того, что, начав половой акт после перенесенного плеврита, он, вследствие
колотья в боку, не мог его закончить по причине ослабления эрекции.
С тех пор больного преследовал страх, что он не может осуще-
ствить половое сношение нормальным образом, вследствие чего должен
был прибегнуть к лечению внушением. Несколько сеансов было доста-
точно, чтобы эта боязнь исчезла совершенно1).
1) См. В. Бехтерев. Обозр. психиатрии 1907, стр. 85.

691

У женщин может существовать „боязнь полового акта“, но но дру-
гой причине. У них, как я показал в той же работе, развивается иногда
боязнь известного насилия при введении мужского органа в глубину
своего тела, как это было представлено моими наблюдениями. Лечение
внушением и здесь имело успех 1).
В других случаях при долговременном злоупотреблении онанизмом,
вследствие полового истощения и других причин, открываемых уроло-
гическим исследованием, дело идет уже не о повышенной, а наоборот
о пониженной половой возбудимости.
В дальнейшем при частом и долговременном злоупотреблении она-
низмом возможны конечно и более тяжелые последствия онанизма, ко-
торые могут привести к стойкому истощению половой сферы, ослаблен-
нию и наконец б. или м. полному прекращению эрекции, вследствие
атрофии половых желез. Известно, что еще ацтеки пользовались она-
низмом в раннем детстве для воспитания мальчиков, лишенных половых
вожделений в религиозных целях. В результате возникал как бы искусст-
венный евнухоидизм с соответствующими физическими изменениями.
Даже и в юношеском возрасте, когда привычка к мастурбации
вкореняется с особой силою, то половая система истощается и в конце
концов у некоторых онанистов развивается половое бессилие даже в та-
кому искусственному способу самоудовлетворения полового влечения,
вследствие атрофии семенных желез, о чем было упомянуто выше. Если же
полного истощения половой сферы не происходит, то может получиться
такое состояние, что только одно искусственное раздражение половой
системы рукоблудием в состоянии вызвать эрекционный рефлекс, тогда
как удовлетворение полового влечения естественным путм при сношениях
с противоположным полом окажется уже недостаточно для возбужде-
ния эрекционного рефлекса, привыкшего развиваться только под влия-
нием соответствевых раздражений рукою.
Здесь мы встречаемся уже с особого рода уклонением от нормы
полового влечения, которое может быть названо рукоблудным уклонением
или мастурбационной перверсией, лица же, страдающие этой формой
половой перверсии, могут быть названы мастурбантами или рукаблудами.
Не имея возможности осуществлять нормальный половой акт, они
продолжают пользоваться онанизмом и нередко чувствуют себя вполне
удовлетворенными этим, не ища даже способов освободиться от этой пер-
версии, ибо противоположный пол их уже не привлекает или даже де-
лается противным. Иногда они прибегают к онанизму с помощью другого
объекта, посещая для этого даже публичные дома, или даже занимаются
взаимным онанизмом с другим лицом.
х) В. Бехтерев. Обозрение психиатрии. 1907, стр. 85.

692

Я знал одну чету, в которой оба супруга совершенно не пользо-
вались естественным половым актом, а прибегали каждый сам по себе
к онанизму, не отказываясь, впрочем, от взаимных ласк, не желая
даже устранить эту половую перверсию с помощью лечения.
Надо однако заметить, что могут быть случаи, в которых и неза-
висимо от предшествующего онанизма может существовать половая сла-
бость по отношению к определенным женщинам, тогда как по отношению
к другим женщинам ее не обнаруживается. В этом случае дело сводится
к определенной дифферецировке или установке полового эрекционного
рефлекса к определенному типу женщин, что опять таки зависит от
тех или других впечатлений пережитых в периоде полового созревания.
Так у некоторых лиц эрекционный рефлекс может возникать по отно-
шению к женщинам легкого поведения и его не появляется при обра-
щении с женщинами скромного поведения. У других наоборот эрек-
ционный рефлекс возникает лишь при обращении с честными женщи-
нами и не появляется вовсе или подавляется при обращении с прости-
тутками. Подобные случаи встречаются вообще нередко в практике.
Иногда дело обходится благополучно с хорошо знакомыми женщинами
и ничего не выходит с мало знакомыми женщинами, как это можно ви-
деть на следующем примере:
„Мне тридцать лет. Отец мой был очень нервный и вспыльчивый
человек: подымал шум, крик за каждую мелочь и никому не давал по-
вою. Мать наоборот была спокойная тихая женщина. Из детей два моих
брата тоже нервны и раздражительны. Сестры все нормальны. Я счи-
таюсь самым тихим из нашей семьи. Я с малых лет начал заниматься
онанизмом (приблизительно с 9-ти лет). Занимался не всегда, а с боль-
шими перерывами и различными способами. Будучи 18 лет, я впервые
сошелся с женщиной, но неудачно. При всем возбуждении и же-
лании эрекции не было. После этого раза у меня стало ясное убеждение,
что я потерял способность к совокуплению. Но все же я старался еще
раз и несколько раз сойтись с женщиной, чтобы окончательно убедиться
в своей неспособности и все разы кончались неуспехом. При сильном
возбуждении эрекции нет и при прикосновении в женскому телу через
несколько секунд выбрасывается семя и тем кончается. После моей воен-
ной службы, когда мне было 25 лет, я сошелся с одной женщиной
и весьма удачно и естественно.
Но эта женщина для меня была не новая. Я с нею вырос вместе
и с малых лет я с нею ел, пил и даже спал вместе. Когда я начал
заниматься онанизмом, тоже был с нею и эти отношения продолжались
несколько лет с перерывами. С этой женщиной я был в связи до по-
следнего времени. Затем она по любви вышла замуж за другого, я тоже
решил жениться, но попытался узнать свои способности и опять при-

693

шел к печальному выводу, что мне ничего сделать нельзя. Такой же слу-
чай был и во время моего сожительства с этой женщиной. Я случайно
столкнулся с другой женщиной и опять таки ничего не вышло“.
В нижеследующем примере можно видеть какая драма вызывается
этой перверсией, которую можно назвать избирательной перверсией, в
том случае, если отсутствие эрекционного рефлекса будет направлено
по отношению к своей жене.
„Я всегда был хилым мальчиком и чрезвычайно нервным (наслед-
ственно после матери). Уже с раннего детства (с лет 14—15) чувствовал
сильное влечение к женщинам, но тогда оно представлялось мне в довольно
туманных образах, главным образом влекла меня близость женщины и
то или другое соприкасание с ее телом (поцелуи и пр.) Так как я
был под постоянным надзором родителей и прилежно занимался в
гимназии, то конечно о вступлении тогда на путь половых сношений не
могло быть и речи. К несчастью такое же мое состояние продолжалось
и после того, как я вышел из среднего учебного заведения и поступил
в университет. Хотя я тогда уже вышел из-под родительского контроля
и имел возможность переменить свой образ жизни, но должен откровенно
заявить, что меня половые сношения с женщиной, как таковые, нисколько
не прельщали, зато, как и прежде, образ женщины, всегда в вообра-
жении чрезмерно идеализированный, привлекал чисто внешнею сто-
роною. Сообразно с тем я и старался по возможности препровождать
свободное время в обществе приличных женщин, которые мне так или
иначе нравились. К тому приходится заметить, что на начатие чисто
половых сношений неблагоприятно влияли у меня два обстоятельства:
1) я чувствовал отвращение к проституткам и страшно опасался зара-
жения венерич. болезнью, а с женщиной другой среды, я, как новичок,
не мог и не умел завязать подобных сношений 2) благодаря уговорам
товарищей у меня были единичные случаи сближения с проститутками,
но все такие попытки, весьма впрочем немногочисленные, оканчи-
вались всегда неудачно. В таком состоянии я прожил очень много лет
(около 15 лет). За это время я сознавал всю ненормальность своего
образа жизни, имея налицо конкретные доказательства правильности
моей половой организации (эрекции довольно частые и днем и ночью,
часто прямо на улице от одного образа или одного чисто внешнего
соприкосновения с женщиною, следовавшие затем в большинстве слу-
чаев излияния, поллюции и пр.).
Я конечно очень безпокоился за свое здоровье, неоднократно обра-
щался к специалистам неврологам, но, хотя получал всегда от них
успокоительные заверения, что у меня органических недостатков нет и
что могу смело жениться и пр., и пр., но их советы и лечение (гидро-
терапия и пр.) существенной пользы мне неприносили. Лишь имея

694

35 лет, по совету Варшавского врача Ф. а решил жениться и выбрал
себе подругой жизни девушку, которая правда не привлекала меня
своею наружностью, но нравилась, как человек, по своим качествам
нравственно-умственного характера. В первом году нашей брачной жизни
я всетаки чувствовал к ней физическое влечение, правда очень незна-
чительное, но во всяком случае результатом нашего сожития, явился
один случай более или менее правильного полового сношения, после
чего жена моя оказалась беременной и 9 месяцев спустя родила мне
девочку (последней сейчас 51/2 лет). Уже во время беременности, как
и в позднейшее время наши половые сношения лишены были нор-
мального характера, по крайней мере случаев правильного coitus’a
было чрезвычайно мало, а потом можно сказать, что вся наша взаимная
половая жизнь свелась на нет. Я даю себе полный отчет в том, что
моя жена физически меня не возбуждает, я слишком к ее внешности
привык и она не воплощает в себе того типа женщин, каковые одною
своею внешностью возбуждают мою половую чувствительность.
Зато должен в своему стыду сказать, что всякая другая женщина из
любой среды, мало-мальски хорошо сложенная, достаточно высокая,
чистоплотная и с недурным лицом, во всякое время в состоянии возбу-
ждать меня; не могу конечно с уверенностью сказать, были бы у
меня с такою женщиною при благоприятной обстановке, сразу нор-
мальные половые сношения, но нискольке не сомневаюсь, что будь у
меня возможность жить с такою женщиною так же, как я живу с
женою, сношения эти в непродолжительное время наладились бы. Но
такой возможности у меня нет, я мог бы иметь лишь случайные встречи
с одними проститутками, а тут те соображения, каковые меня от них
и раньше отдаляли, сейчас еще усугубляются боязнью заражения,
что для меня, как для семьянина, было бы неисправимым несчастьем.
С другой стороны должен сказать, что я мою жену очень люблю и
уважаю и мне бесконечно больно смотреть на ее страдания, вызываемые
анормальным моим половым состоянием. Это дает себя чувствовать осо-
бенно резко последние года (до этого времени жена особенного беспокой-
ства по поводу отсутствия у нас половых сношений не обнаруживала);
она утверждает, что это крайне вредно отзывается на всей ее нервной
системе и на организме, что она преждевременно вянет и что жажда вто-
ричного материнства не дает ей покою по дням и ночам. Хотя я, живя
так анормально уже столько лет (мне скоро 43 года), в крайности прими-
рился бы уже с своим состоянием и дожил бы уже так остаток своих лет,
но состояние моей жены, громко кричащей „караул“, заставляет меня все
силы напрячь и никакими, средствами не пренебречь, чтобы доставить
ей удовлетворение ее полового влечения, другими словами, чтобы можно
было установить между нами более правильные половые сношения.

695

Обыкновенно ночью, после того как физически усталый ложусь
спать, у меня во время сна появляется при сновидении или без него
эрекция, но, когда я тотчас же приближаюсь к жене, эрекция оказывается
слишком слабою и кратковременною, чтобы дать правильный „coitus“.
С другой стороны нередко случается, что при случайной встрече с чужой
женщиной и какого нибудь соприкосновения с ней у меня появляется
довольно сильная эрекция, скоро впрочем превращающаяся почти и тотчас
же сопровождающаяся излиянием семени“.
Таким образом только то обстоятельство, что человек в свое время
идеализировал определенный тип женщин, поплатился тем, что оказался
в конце концов неспособным иметь сношение с своей собственной женой
при сохранении половой способности вообще. Здесь сочетательный поло-
вой рефлекс получил определенную дифференцировку, вследствие чего
при обычных условиях он подвергался систематическому торможению.
В некоторых случаях половая слабость, обусловленная теми или
другими причинами, может приводить к перверсии другого рода, при
которой удовлетворение, вследствие ослабления половой функции, может
осуществляться лишь при ощупывании полового объекта без обращения
даже к попыткам производить нормальное половое сношение.
Перверсию этого рода можно обозначить щупной перверсией, а
лица, прибегающие к удовлетворению себя этим способом, могут быть
названы щупниками.
В случаях этой перверсии, нередко наблюдаемой в более пре-
клонных годах при отсутствии достаточно сильного эрекционного рефлекса,
чтобы осуществить естественный половой акт, мимико-соматический реф-
лекс общего характера или т. н. libido еще сохраняется и оно то и поддер-
живает половое влечение в противоположному полу, особенно если и оно
ранее осуществлялось путем естественных сношений, но здесь половой
акт замещается осязательными раздражениями, правда почти неиз-
бежными и при естественных половых сношениях, но во всяком случае
никогда в нормальных условиях не замещающих самого полового акта
до семяизвержения включительно, а допускаемых лишь в форме предва-
рительной к нему процедуры.
Способ происхождения вышеуказанной половой перверсии вряд ли
требует особых пояснений. Обратим внимание лишь на то, что путем
ощупывания объекта другого пола такие лица достигают обыкновенно
при неполном эрекционном рефлексе завершения его секреторными
явлениями и так втягиваются в этот способ полового удовлетворения,
что даже и при улучшении половой функции не отказываются от него.
Нечего говорить, что они являются своего рода мучителями для другого
объекта и часто приводят в развитию у него тяжелых форм невра-
стении, подобно тому как это случается и при coitus interrupts.

696

По характеру половых отношений между мужчиной и женщиной
эта перверсия обычно свойственна мужчинам.
Однако недавно я встретил замужнюю женщину, которая не
могла иметь полового удовлетворения без предварительных процедур
ощупывания. Раньше начала сношений она забирала в свои руки
половой орган мужа, водила им по окружности своего входа во вла-
галище, касаясь его головкой больших и малых губ, и лишь после этой
процедуры допускала иметь с ней половое сношение.
Она объясняла происхождение этой перверсии бывшим в девиче-
стве долговременным онанизмом, а необходимость этой процедуры тем, что
иначе она не получает вовсе полового удовлетворения.
Муж должен был примириться с этим положением вещей и объяс-
нял эту особенность своей супруги ее страстностью, тогда как на
самом деле его супруга без этой предварительной процедуры не полу-
чала соответствующего удовлетворения. По ее словам как раз ее муж
отличался особой страстностью. В другом случае женщина, действительно
отличавшаяся страстностью, могла получать половое удовлетворение, со-
провождавшееся обильным секреторным эффектом при ощупывании ее
мужчиной. В указаннном случае женщина жаловалась на то, что муж ее
измучил своими ласками. Во всех этих случаях осуществлялись и нор-
мальные половые сношения.
В ниже рассматриваемых перверсиях дело заключается не столько
в половой слабости или изменении половой возбудимости, а в том, что
впервые мимико-соматический рефлекс с половой эрекцией до семяиз-
вержения включительно по какой либо причине осуществился при нео-
бычных условиях и этого было достаточно, чтобы он и в другой раз
осуществлялся на подобие сочетательного рефлекса при таких же усло-
виях, что, в конце концов, и определяет половую перверсию особого
типа. В других случаях половых перверсий дело происходит анало-
гичным образом, но при иных условиях.
Недостаток полового возбуждения—обычное следствие онанизма—
или стремление достичь более сильного полового возбуждений приводит
к тому, что отыскиваются способы его усилить. Это достигается в
некоторых случаях путем обращения к борьбе.
Мы знаем, что сильные мышечные движения приводят к развитию
полового возбуждения, которое может закончиться осуществлением
поллюции.
Дело идет в подобных случаях нередко о борьбе с лицом, являю-
щимся предметом половых вожделений, вследствие чего легко дости-
гается при этом эрекция. Повторение таких случаев и обусловливает
перверсию с характером борьбы или борцовую перверсию, а самые лица,

697

обладающие такой перверсией, могут быть названы борцами. Один из
моих больных в силу этой перверсии не мог осуществлять полового
акта с своей женой без предварительной борьбы с нею, к чему он
побуждал ее уговорами, а иногда и угрозами.
Дело в том, что он не довольствовался только собственными уси-
лиями в борьбе, но нуждался в том, чтобы и другая сторона оказывала
ему сопротивление.
Без этого предварительного акта борьбы он не испытывал ника-
кого удовлетворения. Помимо того его возбуждало еще состояние
ревности и в этих целях он побуждал свою жену к флирту с другими
мужчинами, на что она не могла согласиться и дело угрожало уже
разводом. Принятые меры лечебного характера по отношению к этой
перверсии значительно улучшили положение этой семьи.
Можно было бы думать, что у борцов дело идет об атавизме или
о возвращении в тому состоянию животного существования, когда
достижение полового акта не обходилось без насильственного завладе-
вания самкою. Между тем в действительности, как выяснилось и в
данном случае, дело сводится к истощению и известной слабости половой
сферы, которая для своего удовлетворения как бы нуждалась в подсте-
гивании, а затем дело упрочилось по закону сочетательных рефлексов.
Уже в предыдущем случае мы встретились с состоянием ревности,
как возбудителем половой функции. Мне встречались случаи, где пер-
версия такого рода представлялась самостоятельной формой, при чем
дело доходило не только до требований флирта, предъявляемых к своей
жене, но даже до требования иметь сношение с другим мужчиною,
после чего уже осуществлялся и собственный половой акт. Такая пер-
версия могла бы быть названа ревностной перверсией, а сами лица, под-
верженные ей, заслуживают название ревнивцев. И эта перверсия раз-
вивается в связи с половым истощением и обусловливается испытанным
половым возбуждением при условиях, приводящих к состоянию ревности.
Возможно впрочем, что, как эта перверсия, так и предшествующая ей,
борцовая, не связана непременно с половой слабостью, а является просто
результатом многократно испытанного полового возбуждения в одном
случае при борьбе, в другом случае в состоянии ревности, каковые
условия и сделались с течением времени необходимыми для развития
полового возбуждения.
В одном из моих случаев ревностная перверсия развилась по
следующему поводу. Муж услыхал неожиданно для себя, как в спальне
своей молодой жены раздавались один за другим сочные поцелуи. Он
заподозрил в измене свою жену, вскипел ревностью, пришел в сильное
возбуждение, ворвался в комнату своей жены и тут он убедился в своей
ошибке. Это сопровождалось таким половым возбуждением, какое при

698

других условиях не случалось. Отсюда с одной стороны и с другой
соблазн его приятеля, предложившего ему свою жену и выразившегося,
что пользование его женой для него будет „высшим наслаждением“,
и обусловило в данном случае своеобразную ревностную перверсию.
Другой формой перверсии является известный уже ранее эксгиби-
ционизм, состоящий в обнажении пред другими своих половых органов.
Сколько я могу судить по некоторым из своих случаев, происхожде-
ние этой демонстрационной перверсии обусловливается тем мимико-
соматическим состоянием, которое проявляется детьми при шалостях,
связанных с обнажением их половых органов другими детьми или даже
взрослыми лицами.
Если вызываемое этим путем мимико-соматическое состояние со-
путствуется эрекционным рефлексом в той или другой мере ребенок,
у которого возник таким образом сочетательный рефлекс, затем уже
ищет случая, чтобы его обнажали, а затем и сам прибегает к этому
способу полового возбуждения.
В случаях, которые встретились мне в моей практике, дело шло о
лицах, которые, назовем их демонстрантами, при обнажении себя помо-
гали своему половому возбуждению руками, доводя этим путем эрекцию
полового органа до семяизвержения.
По мнению С. Фрейда эксхибиционисты будто-бы показывают
свои половые органы в надежде, что в ответ на это они увидят половые
органы другого лица (1. с. стр. 28), но я не могу подтвердить этого на
основании собственных наблюдений.
«Демонстранты» ни о чем другом не заботятся, лишь бы смотрели
на их половые органы, ибо этим путем и достигается ими половое удо-
влетворение.
Правда взаимное показывание половых органов происходит не так
уже редко в детском возрасте, являясь первоначально глупою шалостью,
которая может послужить основою для перверсии, но лишь благодаря
осуществлению при этом общего мимико-соматического рефлекса, свя-
занного с собственным обнажением. Поэтому и в этом случае нет осно-
вания допускать, что перверсия должна быть связана с ожиданием обна-
жения других. Как бы то ни было, при этой перверсии ни в одном ив
моих случаев не было и речи о надежде увидеть чужие половые органы
с целью достичь своего полового возбуждения или удовлетворения.
Вообще не думаю, чтобы можно было согласиться с мнением С.
Фрейда, что будто бы „всякая активная“ перверсия сопровождается своею
пассивною парою. „Кто по его словам, в бессознательной области эксхи-
биционист, тот в то же время и „voyer“ (l. c. стр. 39). Однако факти-
ческогого подтверждения этого положения я не видел.

699

Переходя к этой последней перверсии, которую можно было бы
назвать подглядывательной заметим, что по С. Фрейду перверсией страсть
смотрения становится: а) когда эта страсть смотрения имеет своим пред-
метом только половые органы, в) когда она соединяется с преодоле-
нием отвращения (voyers-любители) смотреть на дефекацию и моче-
испускание и с) когда эта страсть вместо того, чтобы служить подгото-
вительным актом к достижению конечной сексуальной цели, вытесняет
эту последнюю (1. с. стр. 27).
Эта перверсия по нашему мнению обязана детскому любопытству
в половой сфере взрослых, вследствие чего дети нередко ищут случая
увидеть половые органы взрослых во время дефекации или мочеиспусканий
или при каких либо других условиях, например в бане при мытье со
взрослыми.
Это подглядывание возбуждает обычно и собственную половую сферу
сопровождается соответственным сексуальным возбуждением. Если оно по-
вторялось неоднократно и особенно если приводило в развитию поллюции,
то перверсия уже может упрочиться. При объяснении этой перверсии
нельзя упускать из виду, что даже зрелище полового акта, производимого
животными, вызывает в форме сочетательнаго рефлекса, половое возбу-
ждение.
В челевеческом же обществе вид обнаженного тела или части его,
например, при раздевании, вызывает в свою очередь половое возбуждение.
Еще большее возбуждение, само собой разумеется, вызывает вид самих
половых органов, а тем более вид самого полового акта. Эти условия,
достигаемые подглядыванием, и лежат в основе той перверсии, которая
была названа мною соглядатайством. В некоторых из этих случаев после
такой возбуждающей, предварительной процедуры дело сводится в удо-
влетворению себя с помощью онанизма, иногда же дело сводится в пол-
люции, которая является результатом возникшего полового возбуждения.
Приведу одно из своих наблюдений, относящихся к такого рода пер-
вергии, представители которой могут быть названы подглядывателями.
Больной Б., 83 лет, написал о своей болезни следующее.
Мне сейчас 33 года. Я страдаю особою формою патолого-психиче-
ского заболевания, состоящего в том, что по вечерам, когда стемнеет и в до-
мах зажгутся огни, на меня нападает непреодолимое желание смотреть в
освещенные окна и ждать, не увижу ли я там какой либо пикантной сцены,
вроде раздевания женщин или амурничания парочки; летом я брожу по
паркам с тою же целью, при чем при подсматривании я занимаюсь онаниз-
мом, независимо от того, попалась ли пикантная сценка или не встрети-
лось ничего, имеющего хотя бы слабый намек на пикантность. Когда на
меня находит подобное состояние, то я, хотя и сознаю, что такое занятие
сопряжено с опасностью (могут заподозрить вора или какого либо недоб-

700

рого человека) и что меня дома ждет жена, которая будет весьма недо-
вольна запоздалым моим приходом домой и устроит сцену, и что я на другой
день на службе буду совершенно разбитым и получу замечания и выговоры,
тем не менее я не нахожу в себе сил бороться с охватившею меня болезнью
м предаюсь этому пороку, выстаивая где-нибудь на верху лестницы зад-
него двора какого либо населенного дома или же за кустами парка в
продолжение трех и более часов и лишь по извержении семени, путем
паллюции или путем онанизма, каковой момент я всячески стараюсь оття-
нуть, я возвращаюсь домой под самое утро совершенно изможденным.
Такие ненормальные явления случались со мной, начиная чуть ли
не с юношеского возраста (18 лет), и я совершал описанные прогулки во
всяком случае не менее одного раза в неделю, а иногда и чаще и так
продолжалось до минувшего 1914 года, когда я под влиянием предпри-
нятого мною лечения водой, хотя и подсматривал, но гораздо реже, не
более одного раза в месяц. В текущем же 1915 году приступы указан-
ной болезни стали проявляться сильнее, особенно в последнее время.
Так например в апреле я норовил заходить во дворы и подглядывать
каждый свободный вечер, что составит около 6—7 раз в месяц.
Развитие моя болезнь получила с детских лет. Будучи ребенком
6-9 лет, я все время проводил в неподходящей для такого возраста ком-
пании, где наслушался всевозможных скабрезных рассказов и историй,
вызвавших у меня преждевременную половую чувствительность, и, хотя
я до 13 лет еще не касался полового органа с целью мастурбации, но
мысль о сношении с женщиной мне и тогда казалась чем то необыкно-
венно заманчивым и привлекательным: я неоднократно пытался уже тогда
смотреть половые органы своих сестер, а также наблюдать на реке
летом, как раздеваются женщины и девушки.
С 13 лет до 17—18 я усиленно занимался онанизмом, случалось,
что и по 3—4 раза в сутки. Заниматься онанизмом в конце концов мне
наскучило и я начал изобретать способы, чтобы обострить это чувство.
За этим далеко не пришлось ходить, стоило лишь понаблюдать за тем,
что делается у соседей на противоположной стороне дома. Случай такой,
когда раздевалась прислуга дома напротив был и повторялся потом
несколько раз. Я занимался уроками по вечерам, никто мне не мешал,
и вот, будучи один, имея полную возможность заниматься, чем хочу,
я втягивался в эту привычку-подсматривание—все сильнее, занимаясь при
этом онанизмом. Одинаковое с подсматриванием впечатление на меня
производит подслушивание каких либо сладострастных вздохов из комнат
соседей. В позднейшее время, когда я 18 лет вступил в половую связь
с проституткой и когда новое чувство не доставило мне того удоволь-
ствия, которое я получал от онанизма вместе с подсматриванием, я
продолжал это занятие и дальше,—тем более, что оно не требовало особых

701

трудов, между тем как добиться связи с женщиной требовало известных
усилий и некоторого ожидания, чего здесь могло и не быть. Кроме того
связь с проституткой сопряжена с опасностью заразы, которой и под-
вергся впоследствии, проболев мягким шанкром и триппером, от которых
лечился у доктора.
Я женат с 26 лет, но, несмотря на это, болезнь продолжается, не
исключая и онанизма“.
Периодами наблюдаются обострения ненормального влечения. При
усиленных занятиях оно проявляется всегда сильнее и по словам боль-
ного особенно действует на него амурная сцена, которую он успеет где
нибуть подсмотреть.
Больной дополнил свое сообщение запиской, поданной мне с той
целью, чтобы устранить путем внушения нижеследующее:
1. Страх перед психическим заболеванием, так как 2 брата (покой-
ные) умерли от психического помешательства, из них один страдал
запоем, а другой захворал нервным расстройством из-за неизвестной мне
неудачи в жизни и умер от сердечного припадка.
2. Подсматривание всевозможных пикантных сцен даже теперь (в
33-х летнем возрасте), что объясняется также неудовлетворенностью
половой ЖИЗНИ с женою (38 лет) и жаждою входить в половое обще-
ние с более молодыми особами женского пола, что не удается да и
нехорошо.
3. Занятие онанизмом с детского возраста, с 13 лет, продолжаю-
щееся и по сию пору, хотя и реже теперь (1 или 2 раза в неделю, а
иногда 1 раз в 2 недели) и сопряженное обычно с подсматриванием.
4. Нервность, раздражительность, притупление памяти и вообра-
жения, расстройство равновесия душевных сил.
5. Преследует мысль о том, что я неудачник и что бы я ни
предпринял, меня всюду ждет неудача и разочарование.
Несволько сеансов было достаточно, чтобы больной избавился от
своей перверсии.
Аналогичные наблюдения были сделаны мною и в других случаях.
Один больной между прочим рассказывал, что один товарищ завлекал его
к своей жене, чтобы он сошелся с ней, и когда тот усовещевал его сло-
вами „что ты делаешь, ведь это твоя жена, ведь тебе же будет непри-
ятно,“ он ответил, „нет, это для меня высшее наслаждение.“ В резуль-
тате половой акт совершился с его женой, в котором он принимал участие
только в качестве стороннего соглядатая.
В другом из моих случаев муж побуждал собственную жену
сходиться с другим мужчиной, сам же довольствовался наблюдением из
другой комнаты за половым актом своей жены с посторонним мужчиной,
через особую щель. В одном из моих случаев такое же побуждение

702

жены к половому сношению с другим мужчиной явилось поводом к це-
лой трагедии семейной жизни, ибо жена не хотела и в мысли допу-
стить даже простого флирта с посторонним мужчиной, предпочитая раз-
вод с своим мужем такой жизни1).
Вполне естественно, что невозможность удовлетвориться в половом
отношении обычным способом приводит в соответствующей процедуре
смотрения, которая, вкореняясь, становится непреодолимою потребностью.
Особую форму половой перверсии представляют лизуны, которые
пользуются языком, как своего рода катализатором полового возбуждения,
что между прочим практикуется, как известно, и животными. Дело идет
здесь о прямом соприкосновении слизистой оболочки языка с телом другого
объекта и его половыми органами в частности, чем и достигается половое
возбуждение.
Эта перверсия в форме лизания (т. наз. минет) возникает, повидимому,
вследствие связанного с половым возбуждением целования в „засос“
в разных частях тела до половых органов включительно. Кроме того, в
детстве благодаря шалостям допускается между прочим лизание животными,
которое может приводить в половому возбуждению и поллюции. При этой
перверсии языком пользуются собственно не как органом вкуса, а как
органом, с помощью которого достигается соответствующее раздражение,
как того объекта, которого лижут, так и того, который лижет. Поэтому
в этой форме нередко дело идет о взаимном лизании (soisent-neuf— 69).
Как перверсия, эта форма может быть признана в тех лишь
случаях, в которых лизание служит единственной или, по крайней мере,
главнейшей формой полового удовлетворения или когда она является
неизбежной предварительной стадией полового удовлетворения. Сколько
я могу судить на основании своих наблюдений, пользование ртом для
полового удовлетворения вместо женского полового органа сводится
именно к этому.
Как показывает одно из моих наблюдений, перверсия в форме
склонности к лизанию у мужчины возникла благодаря случайному в
детстве сосанию его полового органа со стороны щенка, что вызвало
состояние оргазма и семяизвержение.
В отдельных случаях самый вкусовой орган привлекается в
качестве катализатора полового возбуждения это те случаи, где для
достижения последнего пользуются питьем мочи, поеданием каловых
масс и т. п. Опять таки дело идет здесь о случаях, когда этим путем
1) По рассказу одного из врачей я слышал, что в некоторых из публичных
домов Парижа путем соответственной установки зеркал дается возможность любителям,
очевидно, склонным к такой перверсии, наблюдать за плату половой акт, совершаемый
другими посетителями.

703

осуществляется половое возбуждение, которое при других условиях или
не появляется, или по крайней мере не наступает в такой степени.
В этих случаях дело идет повидимому не об одном лишь вкусовом
органе, но и об участии обонятельного органа в половом возбуждении.
И действительно нельзя отрицать, что этот орган, являясь обычным
возбудителем полового влечения у многих животных и даже насекомых
(бабочек) может играть роль не маловажного возбудителя полового
влечения у человека. Известен пример, как один молодой человек со-
блазнил девушку на балу, взяв ее носовой платок и подержав его
некоторое время у себя под мышкой.
Я имел под своим наблюдением одного дегенеративного мальчика
в возрасте около 6-ти лет, у которого обнаруживалась в виде перверсии
упорная наклонность к обнюхиванию тела ухаживающего за ним
женского персонала и самой матери.
С другой стороны бывают случаи, где запах кала и мочи являлись
возбудителеми полового влечения. Все зависит от развития и упрочения
сочетательного рефлекса, устанавливающего связь между данным раздра-
жением и половым возбуждением, особенно в раннем периоде детства.
Большою известностью пользуется та форма половой перверсии,
которая обозначается общим названием альголягнии и которая может
проявляться и в активной, и в пассивной форме. Для активной формы
Krafft-Ebing’ом было предложено название садизма по имени маркиза
де-Сада, проявлявшего эту форму половой перверсии в наивысшей
степени и совершившего в связи с этим ряд тяжелых преступлений, для
пассивной же формы им предложено название мазохизма по имени пи-
сателя Захер-Мазоха, многократно воспроизводившего эту форму пер-
версии в своих произведениях.
В русской литературе для одной формы перверсии было предложе-
но название активизм, для другой пассивизм (Стефановский). С моей
точки зрения группу лиц с первой перверсией следовало бы называть поло-
выми истязателями, а лиц со второй перверсией половыми мучениками.
„Корни активной альголягнии-садизма, доходящяго в особо исклю-
чительных случаях до убийства и до вырезывания половых органов и дру-
гих частей тела, по Фрейду, легко найти у нормальных людей.
Сексуальное чувство большинства мужчин по его мнению содержит в
себе некоторую примесь агрессивности, наклонности в насилию. Биоло-
гическое значение этой наклонности лежит несомненно в необходимости
преодолеть сопротивление сексуального объекта не только одним ухажи-
ванием. Садизм при таком понимании соответствует агрессивному компо-
ненту полового влечения, сделавшемуся самостоятельным, утрированным
и, благодаря смещению, занявшим главное место.

704

Также легко проследить по крайней мере один из корней мазохи-
зма. Корень этот исходит из переоценки сексуального объекта, как не-
избежное психологическое следствие выбора объекта. Боль, которую при-
ходится при этом преодолеть, аналогична отвращению и стыду, стоящим
на пути libido к его удовлетворению“.
Однако автор и сам неудовлетворен объяснением истязательной
перверсии с точки зрения агрессивного компонента libido, этого остатка
по мнению некоторых древнего каннибализма. Указав на мнение других,
что „во всякой боли самой по себе есть элемент наслаждения“, он заме-
чает: „удовольствуемся тем фактом, что до сих пор еще нет удовлетвори-
тельного объяснения этого извращения и что весьма возможно, что это
извращение является результатом нескольких душевных стремлений“.
С своей стороны я полагаю, что и здесь мы имеем дело с разви-
тием сочетательных рефлексов.
Выше я уже указывал, что самый половой акт первоначально для
девушек обязательно, а для мужчин не с постоянством, но все же неред-
ко сопровождается мучительными раздражениями, вследствие разрыва
плевы в первом случае и вследстви нередко бывающего надрыва уздечки
полового органа во втором случае или вследстие каких либо иных напр.
обрезывания волосом и т. п., поранений. Этот факт уже сам по себе может
служить поводом в развитию альголягнии. С другой стороны мы уже говорили,
что мышечные напряжения напр., при борьбе, сопровождаются развитием
полового возбуждения. Но борьба часто соправождается мучительными
раздражениями, что составляет второй повод для развития сочетатель-
наго рефлекса в форме альголягнии. Далее имеется еще один источник раз-
вития сочетательного рефлекса для объяснения происхождения альголягнии.
Это дурная привычка многих подростков производить щипание
друг друга ради шутки. Я имею основание утверждать, что эта привычка
к щипкам вместе с прикосновениями в периоде, когда впервые начинает
развиваться половое созревание, может приводить к развитию полового
сочетательного рефлекса в связи с истязанием полового объекта.
Еще вреднее в этом отношении может оказаться сечение, которое
объясняет происхождение особой групы мазохистов, известной под наиме-
нованием флягеллянтов. Я имел под своим наблюдением нескольких
флягеллянтов и имею основание полагать, что одна из причин этого вида
альголягнии в отдельных случаях бывает сечение розгами. Это между
прочим выражено в одной неприличной поэме под наименованием „по-
хождения пажа“, относящейся к сороковым годам, где описывается без-
удерженое сечение пажей начальником садистом
„Итак приятно на пуховой
Подушке было мне лежать
И неги сладостной и новой

705

Все удовольствие вкушать.
Свист розок раздавался мерно
Но мне уже не страшен он,
Я похотью горел безмерно...
Эта безобразная по содержанию поема сочинена одним из педерастов
А. Ф. Ше—м и замечательна тем, что в ней описывается процветавшая
в то время в Пажеском корпусе и других закрытых высших учебных
заведениях педерастия и гомосексуализм. Зло было так распространено,
что вызвало распоряжение Николая Павловича о строгом преследовании
педерастии в высших учебных заведениях.
Наконец, бывают случаи, где первоначальным поводом является не
столько простой пример непосредственного раздражения, а так сказать
раздражения более возвышеного характера, когда имелся бы вид торжества
женщины над мужчиной, как эта было в нижеследуещем случае:
„Отец мой умер от чахотки, развившейся на почве алкоголизма. Сам
я не пью, вернее пью очень мало, не курю и вообще веду регулярный
образ жизни. Приходится много заниматься умственной работой.
Предвестники моего заболевания появились очень рано. Лет 6—7
я видел балет „Конек-Горбунок“ и до сих пор мне из всего балета па-
мятна только та сцена, где Царь-Девицу, очень мне понравившуюся,
воины носили на щитах. Насколько я могу восстановить свои тогдашние
ощущения, меня приятно щекотало торжество женщины над толпой
мужчин. Позднее, когда мне было лет 9, мне пришлось жить в семье,
где было несколько молоденьких интересных девушек. Ко мне относились,
как к ребенку, ласкали меня и мне, в свою очередь, разрешалось
ласкаться, чем я и пользовался, доставляя себе уже ясно выраженное
сладострастное наслаждение, ощущавшееся мною, когда я целовал руки
барышням.
Барышни помоложе часто тормошили меня; я всегда поддавался и
мне очень нравилось, когда они на меня наваливались, тискали и щеко-
тали, особенно шею. Мне нравилось играть с девочками в куклы, ис-
полняя роль слуги, и я очень охотно исполнял приказания моих хозяек.
Все эти сладострастные ощущения не могли, конечно, иметь последствием
истечение семени. Я не помню ни одного эпизода, от которого могло бы
возникнуть у меня, ранее не существовавшее извращение, наоборот все пе-
речисленные выше эпизоды встречали уже в моей душе подготовленную
почву. Параллельно с предвестниками мазохизма в этот период у меня за-
мечались и садические наклонности, но они направлялись обыкновенно
на животных, насекомых, иногда на мальчиков и никогда на женщин.
Я помню, что я зверски и утонченно истязал свою собаку и при этом
чувствовал настоящее сладострастие. Со своим товарищем я предавался,

706

мечтам об издевательствах над воображаемым подвластным нам маль-
чишкой. Садические наклонности быстро и бесследно исчезли.
К периоду половой зрелости, который наступил у меня, когда мне было
14—15 лет, мои теперешние наклонности проявились вполне отчетливо.
Желания мои всегда направлялись в сторону самоуничижения перед жен-
щиной и никогда у меня не являлось даже проблеска естественного влече-
ния, хотя теорию его я узнал еще в 1-ых классах средней школы. Так как
в это время я был очень застенчив и своих наклонностей стыдился, не
зная еще, что они являются вполне определенным половым извращением,
то я прибегал для удовлетворения своих желаний в суррогатам: целовал
женскую обувь, перчатки, иногда (не очень часто) прибегал к онанизму
по большой части при помощи рисунка мазохического содержания. Позднее
мне удавалось целовать ноги спящей женщине, что давало мне сильнейшее
возбуждение. Конечно наслаждение возросло бы, если бы женщина видела
мое унижение перед ней и относилась к нему активно, стараясь меня
еще более унизить, но на такое открытое выступление я решился только
23 лет, когда впервые воспользовался проституткой. Только этот первый
дебют показал мне, что я неспособен (или, вернее, способен только в
очень редких случаях) к нормальному половому акту. С этого момента
наступил период продолжающийся до настоящего времени.
Я имею дело только с проститутками, предпочитая садисток, даже
некрасивых хорошеньким, но нормальным женщинам. От правоверных
мазохистов отличаюсь тем, что не переношу сильной боли, легкая боль,
причиняемая женщиной приятна. За весь период половой зрелости имел
не более 10 случаев правильного полового акта; часть из них была
следствием причудливых поз, дававших мне возможность целовать ноги
женщины во время совокупления, часть же явилась следствием желания
приучить себя к правильным сношениям с женщинами; в последних
случаях поза была нормальна, нужное возбуждение я вызывал усиленно,
целуя руки женщины. Для удачи было необходимо усиленное желание
и удовольствие получалось пониженное. Лечился гипнозом в течение
месяца, подвергаясь сеансам ежедневно; не был ни разу усыплен, вну-
шения же, делаемые мне, несмотря на отсутствие гипнотического сна,
никаких результатов не имели. При гипнозе применялись наркотики, но
без успеха“.
Следует здесь заметить, что уже ряд авторов, как: Colin, Scott,
Féré, Ellis 1) и др. указывают на то,|что оба вида альголягнии, т. е.
активная и пассивная ее формы обычно сопутствуют друг другу и только
один вид альголягнии в том или другом случае является преобладающим.
1) Исповедь Руссо для возникновения этой формы перверсии дает вполне
ясный и убедительный материал.

707

Объяснение этому совмещению в одном лице того и другого вида
альголягнии еще не давалось.
С. Фрейд по этому поводу говорит следующее: „для нас очевидно,
что существование пары садизм-мазохизм нельзя объяснить без дальней-
шего элементом агрессивности, который входит в половое влечение. Но
можно было бы попытаться поставить в связь одновременную наличность
противоположных стремлений с бисексуальностью, которая соединяет
в одном индивидууме мужские и женские элементы.“
Однако причем тут бисексуальность—понять нелегко.
По моему мнению причина „мучительных“ раздражений другому и
испытание их самим собой во время борьбы й в особенности при
взаимном щипании делают эти противоположные особенности перверсии
в одном и том же лице вполне объяснимыми с точки зрения развития
по типу сочетательнаго рефлекса.
Вообще всякое раздражение какое бы оно ни было по своему харак-
теру, вступив при тех или иных условиях в более или менее прочную
связь с половым возбуждением, в конце концов становится привычным
возбудителем для половой функции и замещает собою обычный возбудитель-
противоположный пол—или приобретает преимущество пред этим возбу-
дителем в смысле своего воздействия.
С рассматриваемой точки зрения становится понятным и тот факт,
что истязательство, как половая перверсия, в русской литературе опи-
сывалось и у женщин, что было бы непонятно ни с точки зрения С. Фрейда,
ни с точки зрения атавизма.
Необходимо при этом иметь в виду, что это ненормальное развитие
полового сочетательного рефлекса особенно легко упрочивается в детском
возрасте не только благодаря особенно большой впечатлительности этого
возраста, но и потому, что при начальном развитии эрекционного рефлекса
его отношение в противоположному полу и даже он не связан прочно
ни с чем, кроме эрогенных влияний, его вызывающих физиологически.
Поэтому то установление связи путем сочетания полового ре-
флекса с теми или другими сторонними раздражениями легко упрочивается
в детском возрасте, независимо от того—будет ли это раздражение на-
правлено на него самого или оно будет выражаться действиями, при-
чиняющими раздражение другому лицу. Вместе с этим и половое
влечение, которое окончательно формируется в периоду полового со-
зревания, получит несоответственное природе пола направление, идя
в своем развитии по ложному пути.
В этих и подобных случаях даже несущественно, какой раз-
дражитель—внешний или внутренний—оказался сочетанным с половым
рефлексом. Достаточно, чтобы этот раздражитель возымел однажды свое
действие, он уже может явиться в скором времени привычным, становясь

708

раздражителем, способным современем даже тормозить действие раздра-
жителей, приводящих в нормальному половому акту.
Необходимо затем иметь в виду возбуждающее влияние на половую
сферу мимико - соматических состояний смешанного характера в виде
стыда и смущения, что, вероятно, объясняется сопутствующим этим со-
стояниям возбуждением сосудорасширителей. Коль скоро дело дойдет
до семяизвержения в период полового развития, то это обстоятельство
может лежать в основе своеобразной перверсии в виде страсти к испы-
танию таких состояний, которые создают атмосферу „духовной“ прини-
женности, своего рода духовного мученичества.
В случаях так называемого фетишизма дело идет о подобном же
происхождении половой перверсии с тем различием, что здесь вместо
нормальных условий для возбуждения полового влечения раздражителем
является символ, замещающий объект, служащий половых раздражителем,
вследствие чего эта перверсия с неменьшим правом может быть названа
символизмом. Ранее была речь о том, что еще Binet указал, в какой
мере на происхождение этой перверсии оказывает длительное влияние
сексуальных впечатлений в детском возрасте.
Но сущность этого влияния опять таки должна быть понимаема
не иначе, как с точки зрения развития сочетательных половых рефле-
ксов в связи с символическими раздражениями.
По С. Фрейду „пониженное влечение в нормальной сексуальной
цели (функциональная слабость полового аппарата) является, повидимому,
непременным условием“ данной перверсии. На мой взгляд, однако, нет
ничего в этом обязательного, ибо условием развития этой перверсии
служит не одна половая слабость, но и малая доступность в удовлетво-
рению полового влечения нормальным путем. Если эта перверсия тем
не менее сопутствуется нередко половой слабостью, то она является
часто следствием самой перверсии в силу ее характера, допускающего
половое удовлетворение путем онанизма или даже просто путем пол-
люции при вызываемом с помощью фетиша, как символа, половом
возбуждении.
Уже и в нормальных условиях половой привязанности,
обусловленной также упрочением сочетательного полового рефлекса,
связанного с определенным лицом, дело не обходится без символизма.
Дело в том, что по выясненному в нашей лаборотории закону сочетатель-
ный рефлекс, воспитанный на какое либо сложное раздражение, впредь
до его полной дифференцировки оказывается действительными по отно-
шению к какой либо части этого раздражения. Следовательно часть в
этом случае как бы замещает собою resp. символизирует целое.
Таким образом, если объект половой привязанности возбуждает ми-
мико - соматическое (эмоциональное) состояние, вызывая вместе с тем

709

эрекционный рефлекс и все вообще явления, связанные с половым вле-
чением, то и каждая часть тела и даже часть туалета, принадлежащая
предмету привязанности, должна вызывать то же мимико-соматическое
состояние и сопутствующий ему эрекционный рефлекс. Даже предметы,
бывшие только в руках любимого существа, могут вызывать сходствен-
ные явления.
Отсюда понятно и значение предсвадебных подарков, ибо подарок
до некоторой степени замещает самый объект привязанности, как бы
символизируя его.
По С. Фрейду дело в таких случаях будто бы объясняется „психоло-
гически необходимой переоценкой сексуального объекта, которая прости-
рается на все ассоциативно связанное с объектом“.
Однако это исключительно субъективное толкование совершенно
ненужным образом вводит элемент переоценки сексуального объекта, ко-
торая здесь не причем.
Должен сказать, что психология С. Фрейда ведет нас в этом вопросе
по удивительно странной цепи ассоциаций. В своей теории полового вле-
чения он говорит (стр. 25-30 примеч.) между прочим, что „психоанализ
пополнил один пробел в понимании фетишизма, указав на значение для
выбора фетиша удовольствия, испытываемаго при обонянии фекальных
масс, которое было устранено вытеснением. Нога и волосы, обладая силь-
ным собственным запахом и после вытеснения, сделавшегося неприятным,
запаха становятся фетишем. При перверсии фетишизма ноги, согласно
сказанному, фетишем является только грязная и дурно пахнущая нога.
Другую мысль для предпочтения, отдаваемого при фетишизме ноге,
можно заимствовать из инфантильных сексуальных теорий. Нога заменяет
отсутствующий у женщин penis, с чем трудно мирится сознание
ребенка“ 1).
Нужно ли говорить, что эта особая глупость, приписываемая ребенку,
дурно мирится с действительностью, ибо в самом раннем детском возрасте
ребенок о penis’e, как половом органе, не имеет и понятия, а позднее
его сознание, если и может не мириться с отсутствием penis’а у женщин,
(если он сам не женского пола, скажем от себя), в чем вообще позволительно
усомниться, то уже наверное он не заменяет ногой “отсутствующий у
женщины penis.
По моему мнению в данном случае, как и во многих других,
психоанализ нас вводит в дебри ассоциативной игры субъективизма, при-
писывая сознанию ребенка то, о чем он видимо и не мог иметь понятия.
В самом деле, где объективное доказательство того, что „сознание ре-
бенка трудно мирится с отсутствием penis’a у женщины, и почему именно
х) Подчеркнуто мною.

710

это обстоятельство приводит к тому, что нога является заместителем или
заменой penis’а?
По отношению к половому развитию у детей, конечно, есть любо-
пытство—это факт, но итди дальше этого—значит, быть может, навязывать
собственные мысли ребенку, хотя бы и по методу психоанализа, что
вообще недопустимо. Между тем при вышеуказанной перверсии дело
обстоит так, что принадлежность символа или фетиша любимому суще-
ству (действительная иди предполагаемая) вызывает эрекционный реф-
лекс с соответствующим мимико-соматическим состоянием и все вооб-
ще явления, связаные с половым влечением. Самое качество символа
или фетиша не имеет существенного значения. Это может быть туфля,
башмак, передник, ленточка, нога (грязная или негрязная несущественно),
волосы и т. п. Все дело в том, чтобы установилась связь между этим объ-
ектом, как раздражителем, с одной стороны, и половым рефлексом и со-
ответствюущим ему мимико-соматическим состоянием с другой,—связь, бла-
годаря которой тот или другой объект по закону сочетательных рефлексов
становится способным вызывать сексуальное возбуждение. Эта связь и
устанавливается путем сочетательных рефлексов часто еще в детском
возросте, однако повидимому не ранее того, когда половое влечение на-
чинает уже пробуждаться в период особой впечатлительности ребенка
в сексуальном отношении и недоступности для него полового объекта.
Но во всяком случае происхождение фетишизма или символизма в дет-
ском возрасте ничуть не обязательно, ибо эта перверсия может развить-
ся и в позднейшем возрасте, вследствие недоступности предмета любви
и неудовлетворенности в половом отношении или же вследствие прояви-
вшейся по той или другой причине половой слабости, лишающей чело-
века возможности иметь нормальные половые отношения с предметом сво-
ей страсти.
При тех же условиях половой неудовлетворенности нормальным путем
этот вид перверсии может развиться в особо уродливой форме, например
в виде осквернения мертвых тел на кладбищах и т. п.
Само собою разумеется, что в этих, как и в других случаях, раз-
витие половых уклонений, как ненормально привившихся половых соче-
тательных рефлексов, встречает противодействие со стороны всех других
приобретенных путем опыта норм поведния с точки зрения установлен-
ной общественной нравственности, но ненормальный рефлекс, все более
и более упрочиваясь, пробивает себе путь к осуществлению, не-
смотря на все противодействие со стороны усвоенных данным лицом
норм поведения, как суммы приобретенных в жизни сочетательных реф-
лексов.
С точки зрения сочетательных рефлексов получает объяснение и то
своеобразное нарушение подового влечения, которое характеризуется любов-

711

ной привязанностью к старухам и старикам. Это своего рода „старьев-
щики“ полового характера. Я имел возможность наблюдать типичные случаи
этого рода. Несколько лет тому назад описание одного такого случая было
сделано проф. Л. В. Блуменау. Сообщая о своем случае, он высказыва-
ет между прочим предположение что в Пушкинской Марии Мнишек мож-
но видеть нечто соответственное подобной перверсии, хотя нужно иметь в
виду, что к перверсии не должны быть относимы те случаи, когда моло-
денькие девушки увлекаются стариками, ибо умудренному опытом умно-
му старику особенно с высоким общественным положением вообще не
особенно трудно увлечь молодую неопытную девушку и разбудить в
ней половое влечение, не проявлявшееся до того времени наружу. Это
однако не имеет ничего общего с перверсией, в которой имеется склон-
ность только к старческому возрасту и почти полное безразличие в
молодому возрасту.
Этих черт во всяком случае мы не имеем в Марии Мнишек.
Однако несомненно, что такая перверсия возможна и у лиц жен-
ского пола. Сейчас в круге моих наблюдений имеется статная, видная
и красивая женщина, которая несмотря на ухаживания за ней моло-
дых людей и имея одного из поклоников своим женихом, ее любившим
до безумия, несмотря на настойчивые требования родителей о выходе
за него замуж, отвергла его любовь и предпочла уйти из дома роди-
телей, представлявших строгую патриархальную семью, с тем, чтобы
выйти замуж за пожилого человека, бывшего женатым, который
должен был ради ее развестись с своей супругой. Прожив с ним не-
сколько лет, она осталась вдовой, но и во время вдовства она вновь
влюбилась в человека еще более преклонного возраста, несмотря на то, что
имела возможность сделать для себя иной выбор. По ее заявлению
молодые лица ее вовсе не привлекают и она безусловно предпочитает
людей пожилого возраста всякому молодому человеку, прельщаясь
в первом случае солидностью, постоянством и другими качествами более
пожилого возраста. Даже дряхлость ее привлекает в такой мере, что она
готова была бы отдать всю свою душу для облегчения этого немощного со-
стояния, обусловленного возрастом. При выяснении прошлого в этом случае
никакой неблагоприятной наследственности не обнаружено, но по ее заяв-
лению у ней был очень пожилой дядя, который в периоде детства ее
очень любил, постоянно ласкал, часто держал ее у себя на коленях, чем и
объясняется развившееся у нее уклонение. Отсюда очевидно, что рас-
сматриваемое уклонение полового влечения с точки зрения рефлексологии
может быть объяснено теми впечатлениями от раннего возраста, которые
остаются от старых лиц вообще.
Есть полное основание думать, что в таких случаях первые за-
чатки полового возбуждения прочно укрепились в связи с обращением

712

и уходом за ребенком со стороны старых нянь, особенно если няни
прибегают для успокоения ребенка к таким мерам, как поглаживание
живота и т. п.
Труднее казалось бы объяснить противоположное уклонение поло-
вого влечения в сторону мальчиков и вообще младенцев, которое обнару-
живают „детолюбы“. По словам С. Фрейда „дети являются исключи-
тельным сексуальным объектом только в очень редких случаях. Большею
частью они исполняют эту роль или когда индивидуум вследствие
робости и импотенции довольствуется таким сурогатом, или когда он в
момент импульсивного непреоборимого влечения не может найти себе
более подходящего объекта.“ Он рассматривает это влечение, которое
мы обозначим именем детолюбства или инфантомании, как понижение
ценности полового объекта в результате полового голода и в пример
подобного же понижения ценности полового объекта приводит нередкие
случаи полового удовлетворения сельскими жителями с помощью домаш-
них животных, где переступается уже граница видового характера.
Он замечает далее, что с наводящею ужас частотой злоупотребление
детьми в половом отношении наблюдается среди учителей и прислуги
просто потому, что этим людям дана легкая возможность для подобных
злоупотреблений. (l. c. стр. 17—18).
Слов нет, что там, где не имеется возможности полового удовлетво-
рения при посредстве соответствующего полового объекта, половое возбу-
ждение может найти исход и в действительности находит при посредстве
неподходящего полового объекта и потому далеко не все случаи детолюб-
ства, как и скотоложества, должны быть отнесены к перверсиям. Однако
же не так уж редка и настоящая перверсия с характером влечения к
детям. В этих случаях она развивается в зависимости от половых воз-
буждений в связи с обращением с детьми.
Один из моих пациентов, молодой человек, не имевший еще половых
сношений с женщинами, однажды при обращении с ребенком случайно
находился в состоянии полового возбуждения. Он поднял его на руки
без всяких предварительных вожделений по отношению к нему. Но в
этот момент под влиянием физического, как он думает, напряжения он
испытал оргазм и последовавшую затем поллюцию. С тех пор его потянуло
в детям, т. е. к тому же способу удовлетворения полового влечения, кото-
рое и осуществлялось при соответствующем случае, когда он поднимал
на руки случайно встретившегося на улице чужого ребенка.
Так он стал практиковать при каждом удобном случае. Но затем,
ужаснувшись своего поведения, бедный молодой человек обратился ко
мне за советом, прося помощи, ибо сам справиться со своим влечением
брать на руки детей, которых он встречал повсюду в большом городе,
он уже не был в состоянии.

713

К тому же он заметил, что при обращении с женщинами у него
не проявляется и намека на половое возбуждение.
В этом, кстати сказать, оказавшемся крайне упорном случае первер-
сии, как и в других подобных случаях, происхождение половой первер-
сии до очевидности ясно и именно в смысле теории сочетательных рефле-
ксов и необъяснимо ни с какой из других теорий, включая и Фрейдовскую.
Случай поднятия ребенка на руки в первый раз в данном случае сопро-
вождался не только половым возбуждением, но и его разрешением в виде
поллюции и этого было достаточно, чтобы у впечатлительного молодого
человека упрочился соответствующий сочетательный половой рефлекс при
поднятии на руки ребенка в виде эрекционного рефлекса с его завер-
шением в форме поллюции.
Отсюда ясно, что и в других случаях обращение с детьми может
послужить основанием, как и в вышеприведенном случае, для развития
инфантомании и может дать нечто сходственное в смысле полового
возбуждения, хотя может быть и с другими особенностями в своих
проявлениях. Самая близость учителей и домашней прислуги к детям,
хотя и служит нередко поводом к использованию ребенка в каче-
стве сексуального объекта, за неимением нормального объекта—женщины,
но и это использование в известных случаях может повести к перверсии,
если, благодаря частой практике в указанном отношении, упрочится связь
полового рефлекса с детьми в такой мере, что нормальный половой акт
уже не будет осуществляться или по крайней мере не будет удовлеворять.
То же самое мы имеем и в случае скотоложства. Оно может быть
и результатом полового голода и может оказаться своеобразной перверсией
и нетолько вследствие привычки, но и по причине опять таки установи-
вшегося по какому либо поводу ненормального полового сочетательного
рефлекса.
Так, напр., поводом в перверсии может послужить развитие эрек-
ционнаго рефлекса при виде совокупления животных и т. п.
Как бы то не было, хотя и не часто, мы и в скотоложстве кроме
случаев использования животных за неимением лучшего полового объе-
кта, встречаемся с перверсией, аналогичной по происхождению пер-
версии предыдущего рода.
Нужно далее иметь в виду, что эрекционный сочетательный рефлекс
легко устанавливается вместе с ненормальным половым актом, как опре-
деленным действием, и потому, хотя этот акт, как действие, не осу-
ществляемое естественным, т. е. нормальным путем, одного из объектов
оставляет без видимого удовлетворения, на самом же деле он может
испытывать соответствующее половое возбуждение, которое иногда раз-
решается при посредстве онанизма.

714

На этом основано то, что половой акт со стороны мужчины
может осуществляться не при посредстве половых органов женщины,
а например при посредстве рта, anus’а сложенных вместе грудей,
сдвинутых бедер и т. п. Для мужчины эта простая замена нормального
полового акта, поднимающего половое возбуждение своим необычным
замещением полового органа женщины, для последней же предоста-
вление себя в пользование мужчины, хотя бы необычным путем, сопро-
вождается соответствующим половым эрекционным рефлексом и всеми
вообще проявлениями полового возбуждения, которое еще больше под-
нимается при активном отношении самой женщины, например, при
использовании ртом полового органа мужчины. Само собою разу-
меется, что дело идет здесь о мужчинах и женщинах, прошедших в
отношении половых сношений все возможное и побуждаемых к этим
неестественным способам удовлетворения полового влечения первона-
чально интересом новизны или необычайности самого способа.
Дело идет здесь б. частью не о перверсиях, т. е. не о явлениях
болезненного характера, однако нужно иметь в виду, что долговременное
пользование неестественными способами полового удовлетворения даже и
у взрослых делает ненормальный способ полового удовлетворения при-
вычным и при том иногда в такой мере, что естественное сношение
уже не дает соответствующего полового удовлетворения.
В этом случае привычка переходит в болезненную перверсию в
смысле упрочившейся склонности пользоваться для половых сношений
несоответствующим органом или областью тела. Это состояние может
быть названо гетеротопической перверсией, почему то мало обращавшей
на себя внимание авторов.
Развитию такой гетеротопической перверсии повидимому может
служить прививающееся в некоторых случаях вместе с воспитанием
отвращение к нормальному половому акту, вследствие чего при подходя-
щих условиях половое влечение направляется в сторону неестественного
удовлетворения, как это показывает нижеследующий случай:
„Помню себя с 13 лет очень впечатлительным мальчиком. Сильно
подействовала на меня в этом возрасте опера Евгений Онегин. После
посещения театра сейчас же влюбился в свою двоюродную сестру, которой
было тогда 21 год.
В семье, состоящей исключительно из женщин, систематично при-
вивалось отвращение к разврату, причем от такового совершенно не
отличали существование нормального полового влечения.
В результате у меня явилось представление о последнем, как о чем-то
грязном. При своих юношеских увлечениях я избегал даже думать на по-
добные темы и увлечения эти носили исключительно духовный, роман-
тический характер.

715

Еще в гимназии я слышал разговоры об онанизме, они подействовали
на меня и я с 15 лет стал онанистом.
Психика моя, настроенная на отвращении в нормальному удовле-
творению полового влечения, извратилась.
Почти до последнего времени меня возбуждали задние ноги лоша-
дей и в женщинах, поскольку во мне пробуждается похоть, меня возбу-
ждает их торс.
Развилось стремление в противоестественному сношению с женщинами
per anum, до чего, конечно, никогда дело не доходило, так как всегда
волею я подавлял подобные влечения.
В результате—отвращение в половому влечению. Усилие забыться
искусством, наукой.
Диссертация моя принимается и я выдерживаю в Гейдельберге
экзамен на степень доктора прав.
Теперь я совершенно успокоился и, если бы не сознание, что я
этим самым спокойствием в половой области гублю здоровье жены, что
нашей совместной жизни, несмотря на большую духовную близость,
недостает чего-то очень важного и что с этим важным, как мне кажется,
появится более здоровое самочувствие, то я бы не начал лечиться“.
В заключение необходимо сказать еще об одной форме перверсий,
описанной мною впервые в работе „о половых извращениях, как по-
талогических сочетательных рефлексах 1). Эту перверсию я считаю пра-
вильным назвать автоэротической перверсией. Она заключается в том
что первертированный не нуждается в половом объекте, а возбуждает себя
сам до степени поллюции при посредстве воспроизведения мимико-сома-
тического рефлекса, который напоминает собою возбужденное состояние,
смешанное с чувством стыда, нечто вроде замешательства, которое
один из моих пациентов обозначил названием „возбужденного стыда“.
Перверсия такого рода до сих пор мне встретилась в двух случаях.
В первом случае дело шло о мальчике, происходящем из здоровой
семьи в возрасте 10—12 лет, начавшем посещать гимназию. При ка-
ких то обстоятельствах ему пришлось спешить с классной работой.
Он был возбужден, почувствовал, что не закончит работу. В этом то со-
стоянии растерянности, он подвергается поллюции, сопровождающейся
сладострастными переживаниями. После этого ребенок стал искать возмо-
жности оказаться в таких же условиях, в каких он оказался впервые, чтобы
вновь подвергнуться подобной же поллюции. Это ему и удавалось несколько
раз, после чего, опасаясь за свое здоровье, он обратился ко мне за советом.
Он был вылечен с помощью применяемой мною психотерапии в
форме перевоспитания 2).
1) См. Обозр. психиатрии №№ 7, 8 и 9. 1914 и 1915 г.
2) В. Бехтерев. Гипноз, внушение и психотерапия. Вестн. Знания и отд. изд.

716

Другой случай анологичной перверсии я могу передать с большими
подробностями, блогодаря записи самого больного о своем состоянии.
„Я ясно помню говорит больной первый случай поллюции, происшед-
ший, когда мне не было еще 12 лет, при следующей обстановке: во
втором классе гимназии на уроке арифметики нам была задана письмен-
ная работа. Поздно найдя правильное решение задачи, я только перед
самым звонком в попыхах стал делать необходимые вычисления. Когда
учитель стал собирать тетради, я долго не давал своей и, сильно вол-
нуясь, дописывал последние строки. Мысль; что учитель сейчас уйдет,
не дождавшись моей работы, и что след. я, лучший ученик, получу
двойку, вызывало во мне страшное волнение. Здесь был стыд, сознание
уничиженности, какое испытал бы богач, еслиб на глазах у толпы должен
был бы прогуляться в рубище; но это не был страх, не было вообще
пассивное состояние; к стыду примешивалось сладкое, жгучее возбужде-
ние, которое было мне совершенно незнакомо и объяснение которому я
узнал лишь впоследствии. Продолжалось это возбужденное состояние
несколько секунд, пока не наступила поллюция. Я оттого так подробно
остановился на этом эпизоде, что в нем много характерного для буду-
щего“. „Самый характер душевного переживания: состояние возбужден-
ного стыда“.
„С этих пор время от времени у меня являлась склонность к
половым волнениям, которые имели такой же странный характер.
В течение трех последующих лет по временам у меня являлся сильный
интерес к очень нелепому занятию. На маленьких билетах я писал
отметки: на одном единицу, на другом — тройку и т. д., затем, смешав
их, вынимал один за другим, как из лотерейного ящика. Получив-
шиеся таким образом баллы я выставлял по списку учеников, в котором
обыкновенно значились я и мои товарищи. Если при этом получалась
неблагоприятная для меня комбинация, у меня возникало возбуждение
в роде того, о котором я уже говорил.
Обыкновенно я и доводил эту лотерею баллов до неблагоприятного
для себя оборота. Как только постепенно нароставшее возбуждение закан-
чивалось поллюцией, занятие это становилось постылым, противным, и я
его бросал. Я не был черезчур глупым ребенком и сознавал нелепость
этого странного развлечения; когда у меня не было влечения к нему,
я удивлялся себе, не понимая, как могу я находить в нем удовольствие,
но, когда влечение являлось, я, как пьяница, не мог ему противостоять.
Натолкнулся я на это занятие случайно, просто как то раз устроил
подобную лотерею и неожиданно испытал при этом жгучее возбуждение,
после чего меня к нему влекло. Трудно сказать, как часто это повторя-
лось; приблизительно раз в 2—3 месяца, иногда реже, иногда гораздо
чаще. Продолжалось такое увлечение несколько дней, потом исчезало.

717

Летом, когда я жил на даче, под руками была лодка, рыбная ловля,
лесные прогулки и пр., я вовсе не имел интереса к этой лотерее. В
этот же период половые возбуждения возникали у меня по другим, столь
же странным поводам. Помню, напр., что временами у меня возникало
сильное половое раздражение при виде грязных черных ногтей. Когда
мне было 12 лет и я летом на даче играл с товарищами в защиту и
взятие крепости, подкрадываясь в качестве нападающего к крепости,
я ложился по временам животом на траву; при более продолжительном
лежании у меня тоже возникало половое волнение.“
„Позднее, приблизительно в возрасте 14—15 лет, явился новый
возбудитель, постепенно вытеснивший все другие.“ Это бритые мужские
лица. „Когда и при каких обстоятельствах бритые лица впервые
подействовали на меня возбуждающим образом, я совершенно не помню.
Возбуждаемость при виде и при представлении бритых втечение многих
лет была единственным проявлением полового чувства. Как и в истории
с лотереей возбуждаемость являлась непостоянно и не в любой мо-
мент, а временами, длилась несколько дней, редко больше недели,
и, исчезнув (или очень ослабнув) на некоторое время, появлялась вновь
чрез очень неравные промежутки времени: от месяца до полугода.
В общем этой возбуждаемости не было, когда я был занят чем нибудь
интересовавшим, увлекавшим меня и наоборот возникала она при ду-
шевной праздности, при отсутствии руководящего интереса.“ „Эти пе-
реживания похожи на то, о чем я говорил в начале (первая пол-
люция), в них есть состояние напряженного возбужденного стыда
при виде (или при представлении) оголенного места около губы.
Может быть тоже самое я испытал бы при виде какого нибудь публич-
ного цинизма, напр. при виде оголенной женщины, выведенной (особенно
насильно выведенной) на глаза толпы. Вероятно я испытал бы чувство
стыда и протеста против такого зрелища я в то же время может быть
меня против воли влекло бы к нему“.
Онанизма в данном случае не было, гомосексуализма также. По
словам самого больного „не было в этой странной возбуждаемости также
гомосексуального влечения, хотя казалось бы можно было сделать такое
сближение.“ Правда некоторые проблески гомосексуализма у больного
временно и проявлялись, но больной определенно говорил, что эти про-
явления были совершенно обособленными. „Вообще же возбуждаемость
при виде (и представлении) мужских бритых лиц ни в малой степени
не сопровождалось влечением к мужскому полу.“ К женщинам влечения
также не было, не смотря на соответствующее „просвещение“ в школе
со стороны товарищей. Ухаживания были, но они были совершенно
платоничны. „Более того, у меня была сильная антипатия к половому
акту. Она явилась с самого того момента, когда я узнал „как дети

718

родятся“ и ослабла лишь в недавние годы.“ Было лишь 2—3 случая,
когда проявлялся нормальный половой инстинкт, раз, когда больной
сидел с девушкой на качелях и, сцепившись с ней руками, почувство-
вал возбуждение, разрешившееся поллюцией, в другой раз он с трудом
успокоился при виде знакомой красивой курсистки.
В последствии была и мечтательная платоническая любовь к жен-
щине, „чуждая всяких желаний.“ Когда он узнал, что женщина его
любит „это, говорит, совершенно ошеломило меня, я совсем растерялся.
Как будто бы все складывалось очень хорошо. Я пользовался взаимно-
стью, но мне было совершенно ясно, что ничего из этого выйти не
может. Я почувствовал, что совершенно не способен к физическому,
сближению и более того, почувствовал, что у меня нет охоты в такому
сближению, что я холоден.“ Затем поллюции вызывались случайно, то
открыткой „с откровенным сюжетом“, то видом очень эффектной жен-
щины, очень „свободно“ одетой, затем появились ночные поллюции с
возбуждающими образами женского тела. В конце концов больной, не-
смотря на происходящие по временам поллюции, так и остался с плато-
ническою любовью, не смотря на все внимание в женщине, как к поло-
вому типу со всеми ее формами и воображаемым обнажением. „Взять
все я не чувствую себя способным“, говорит больной. Этому мешает с
одной стороны неуверенность в себе, предположение, что в решитель-
ный момент он окажется „обезоруженным“ и неумелым. „Есть еще
одно обстоятельство, которое помешало бы мне „взять все.“ Временами я
чувствую, что мое стремление в женщине, моя потребность в женской
ласке имеет какой то пассивный характер. Мне кажется иногда, что
мне довольно любовных слов, сладких объятий, что то возбуждение, кото-
рое во мне возникает, когда я прикасаюсь к женщине, когда я вижу
очертание ее фигуры, что это возбуждение есть как бы сама цель, у
меня не хватает как будто достаточных стимулов для активных дей-
ствий, для обладания женщиной...“ Бритые лица однако не забыты.
Когда больной встречался с товарищем, увидев его неожиданно для
себя гладко выбритым, у него возникла вновь возбужденность и он
в течение нескольких дней дважды испытал поллюцию с теми же пе-
реживаниями, как и раньше, и опять таки без всяких гомосексуальных
влечений, как то подчеркивает сам больной. В заключение следует
отметить неблагоприятную наследственность со стороны отца в виде
целого ряда душевных и нервных расстройств, со стороны же матери
нет никаких указаний такого рода.
Более, чем очевидно, что и здесь перверсия развилась по типу соче-
тательных рефлексов. Случай этот, подробно описанный в одной из
предшествовавших моих работ, был уже предметом обсуждения с этой

719

стороны 1). Раз вызванное волнение в виде замешательства в присут-
ствии учителя, сопровождавшееся поллюцией, привело в стремлению возоб-
новить это волнение при аналогичных условиях, что и удавалось с по-
мощью своеобразной игры. Позднее явился особый возбудитель, вследствие
игры в крепость, вероятно под влиянием трения полового органа о землю,
с загрязнением при этом рук и испытанной затем поллюции при виде
грязных черных ногтей, еще позднее явился на сцену возбудитель в виде
бритых мужских лиц, который явился в результате происшедшей поллюции
с видом бритого лица того же учителя. Далее, случайно вызвавшие поллюцию
моменты, как сцепление руками с молодой девушкой и лежавшей красивой
курсисткой, привело к тому, что вид женского тела стал вызывать половое
возбуждение, вызывая поллюции, но никакой активности в смысле стрем-
ления к обладанию женщиной больной не проявлял и не мог проявить.
В этом случае интересно отметить, как один возбудитель полового
рефлекса сменялся другим, его замещающим, путем вытеснения, соответ-
ствуя принципу или закону компенсации. При этом новый возбудитель
тормозил прежних возбудителей, хотя-нет нет да прежний более прочно
вкоренившийся возбудитель, как бритые мужские лица, вновь оживлялся
при соответствующем случае, приводя попрежнему к развитию поллюции.
Обратимся теперь к тем аномалиям полового влечения, которые
носят название инверсии, т. е. извращения, известного под общим на-
званием гемоксектуализма (однополости), обнимающего собою случаи
обыкновенно мужского гомосексуализма чаще всего в виде взаимного
онанизма, а иногда в виде coitus’a inter femora или же с характером
педерастии, а у женщин в форме так наз. лесбийской любви.
Сущность инверсии заключается в том, что в смысле полового вле-
чения инвертированные мужчины относятся к мужчине также, как нор-
мальный мужчина относится к женщине, и с другой стороны инвертиро-
ванная женщина в смысле полового влечения относится к женщине
так же, как нормальная женщина относится в мужчине.
Распространенность этой инверсии на востоке общеизвестна.
Она наблюдается как у диких народов, так и у цивилизованных евро-
пейцев, у которых она наблюдалась еще в древности, как напр. в Спарте,
в Риме и других странах. В позднейшее время она была распростра-
ненным явлением в закрытых учебных заведениях, о чем свидетель-
ствуют даже официальные акты.
Особенной славой в этом отношении пользовались у нас в средине
прошлого столетия интернаты военно-учебных заведений. Но и в
свободном обществе эта инверсия пользуется довольно значительным
распространением. Об этом свидетельствует развившаяся в Германии во
1) В. Бехтерев. Обозр. психиатрии №№ 7, 8 и 9, 1914, стр. 371—379.

720

второй половине истекшего столетия борьба против закона, предписы-
вающего наказание за мужеложство.
По словам представителей уголовного розыска всех гомосексуали-
стов мужчин в Петрограде в настоящее время около одной тысячи при
населении Петрограда около 500-600 тысяч человек. Не очень давно
был арестован в Петрограде целый клуб гомосексуалистов в количестве
98 чел. в период их праздничного собрания на свадьбу.
Предполагалось, что около 60 чел. являлись зрителями, остальные
представляли собою активных лиц на свадебной церемонии, из которых
одна часть была одета в женские, другая в мужские костюмы. В числе
их оказались невеста, сваха и посаженный отец. Что же касается же-
ниха, то он еще не успел во времени ареста приехать.
По этому поводу начальник уголовного розыска тотчас же телефо-
нировал мне, предлагая научно обследовать этих лиц. К сожалению, это
предложение совпало с моей командировкой; на другой день я должен
был выехать в Москву, вследствие чего я просил одного из ассистентов
заведываемого мною Института по изучению мозга обследовать арестован-
ных. Но я все же воспользовался имевшимся в моем распоряжении ве-
чером кануна своего отъезда и лично вместе с д-ром Мишутским обсле-
довал 7 наиболее интересных лиц из этой компании. К сожалению, не-
смотря на мои неоднократные просьбы, д-р Мишутский по какой то при-
чине задержал у себя записи этого исследования, сделанные под мою
диктовку, вследствие чего я лишен в настоящее время историй болезней
исследованных мною лиц и вынужден ограничиться здесь лишь самыми
общими указаниями.
Эта в общем пестрая толпа, несколько наиболее интересных членов
которой мной лично было подвергнуто подробному обследованию, состояла
из представителей разных профессий с большим преобладанием интелли-
гентных лиц, в числе которых было небольшое число настоящих педерастов,
огромное же большинство удовлетворяло себя либо помощью взаимного
онанизма, либо даже довольствовалось поцелуями и платонической лю-
бовью. Обращает на себя внимание довольно большой % гомосексуалистов
из артистического круга и среди матросов. Заметим еще, что большинство
арестованных оказалось не вполне инвертированных, ибо могут иметь по-
ловые сношения с противоположным полом, хотя и предпочитали муж-
ской пол, и только относительно небольшая часть представлялась вполне
инвертированной, т. е. способной совершать половой акт только с своим
полом. Небольшая сравнительно часть относилась к пассивным типам,
большинство же оказывалось активным элементом в половых отношениях.
Результаты более детального обследования значительной части
арестованных можно найти в другом месте 1).
1) См. отчеты Конференции Института по изучению мозга и псих. деятель-
ности 28 февраля 1921 г.

721

Замечу еще, что у всех исследованных мною лиц можно было от-
крыть повод в развитию гомосексуализма либо во взаимном онанизме
между мальчиками в раннем детском возрасте, либо в совращении в
педерастию, либо в каких либо других соотношениях мальчиков с муж-
ским полом.
Заслуживает также внимания, что у многих из них отмечались
эротические сновидения гомосексуального характера при ночных поллю-
циях. Объективное исследование не обнаруживало никаких существенных
особенностей в сложении организма за исключением нескольких лиц с
нерезко выраженными дегенеративными признаками. Броме того у пас-
сивных педерастов можно было отметить расширенное кольцо заднего
прохода, и у активных педерастов penis имел узкую головку, напоминая
собою форму собачьего penis’a.
Происхождение гомосексуализма до сих пор оставалось неясным.
Первоначальное предположение сводилось к тому, что здесь мы имеем дело
как бы с „психическим“ бисексуальным типом, развивающимся на почве
физиологической бисексуальности, как основой полового развития ка-
ждого индивида, но это предположение не оправдалось, ибо на самом деле
не оказывается никакой связи между инверсией и соматическим герма-
фродитимом. Только в отдельных случаях мы наблюдаем у инвертирован-
ных некоторое недоразвитие половых органов с ослаблением полового
влечения, в других же случаях половая сфера инвертированных не
представляла накаких уклонений от нормы.
Теорию психического гермафродизма старались между прочим
подкрепить указаниями на то, что и особенности характера инвертиро-
ванных будто бы представляют черты другого пола. Этот факт однако
если и имеет место, то далеко не в большинстве случаев, а наоборот в
меньшинстве и собственно у инвертированных проститутов, почему
может получить иное объяснение. Тоже самое следует сказать и относи-
тельно вторичных половых признаков, которые обычно сохраняют типич-
ные особенности другого пола.
По взгляду Kraflft-Ebing’a бисексуальная природа человеческого
организма приводит к образованию не только мужских и женских поло-
вых органов, но и соответствующих им мозговых центров, развитие
которых завершается к периоду половой зрелости под влиянием разви-
тия половых желез. Инверсия же предполагает несоответственное раз-
витие мозговых центров.
Ulrich выразил это положение таким образом, что у инвертиро-
ванных мужчин имеется „женский мозг“ в мужском теле и согласно
этому очевидно у инвертированных женщин должен быть „мужской мозг“
в женском теле.

722

В свое время анатомы пытались отыскать морфологические особен-
ности женского и мужского мозга. Так проф. Бец описывал даже характеро-
логическую извилину для отличия пола из числа извилин скрытых в
глубине fossae Sylvii. Но эта попытка не была подтверждена поздней-
шими исследователями и не нашла в свою очередь подражателей.
Да и какой был бы выигрыш для выяснения вопроса от замены
психологической точки зрения анатомической, не основанной, вообще
говоря, ни на одном каком либо факте? Дело в том, что, если мы знаем
ныне на основании ряда произведенных у нас исследований, положение
половых центров в коре мозга, то мы не имеем еще никаких данных,
чтобы утверждать существование замены мужского мозга женским или
мужских центров женскими у инвертированных мужчин и наоборот 1).
Авторы, придерживающиеся бисексуальной теории, признают, что
каждый из здоровых людей обладает как мужскими, так и женскими
мозговыми центрами (Gley. Les aberratons de l’instinct sexuel. Revu phil.
1884. Chevalier. Inversion sexuel 1893. Arduin. Die frauenfrage und die
sexuellen Zwischenstufen. Iahrb. f. sex: Zwieschenst. 1900. Hermann.
Genesis des geseztz. d. Zeugung, Bd. 9. Libido und Mania 1903 и др.).
Но как убедиться в существовании обоеполых центров даже
физиологически остается загадкой.
Да и вообще вся „мозговая“ теория половых различий ныне по-
шатнулась, уступив место гормонной теории. Уже ранее мы упоминали
об опытах д-ра Штейнаха, который еще в 1911 г., работая над крысами
и морскими свинками, достиг почти полного извращения полов. Взяв
молодых холощеных самцов, он прививал им под кожу яичники. У
некоторых особей происходило приростание яичников и, хотя в последних
при развитии особей не наблюдалось яйцевых клеток, но видимо выде-
лялись обычные гормоны.
В результате у самцов развивались молочные железы и сосцы,
достигавшие того же развития; как и у самок, причем молочные же-
лезы имели и строение, одинаковое с самками. Общий внешний вид
таких феминизированных самцов становился похожим на самок. Размеры
тела меньше, скелет тоньше и легче. Кроме того у них и в поведении
обнаруживались черты другого пола. Они убегают от преследования
самцов, а не вступают с ними в борьбу. У них „ эротизируется нервная
система в женском направлении“.
Все это очевидно обусловливается действием гормонов, выделяю-
щихся в кровь из яичников или собственно из текто-лутеиновых клеток.
В мужских же особях дело идет о выделении гормонов т. наз. Leydig’
1) В. Бехтерев. Основы учения о функциях мозга. вып VI.—Dei Nerve-
centra. Bd. III. Iena.

723

скими клетками. Steinach полагает, что гомосексуализм обусловливается
существованием в половых органах одновременно клеток двух типов,
выделяющих соответствующие гормоны.
Бак мы говорили выше, эти опыты были углублены еще более
позднейшими исследованиями и, как говорилось ранее, могли быть экспери-
ментально вызываемы явления „психического“ гермафродитизма у кастратов,
которым производилось прививание и мужских, и женских желез одно-
временно.
В одном случае у страдавшего туберкулезом яичка гомосексуа-
листа, которому производилась трансплантация яичка, взятого от одного
лица, страдавшего трипторхизмом, исследование приросшего яичка дей-
ствительно открыло в пубертатных железах мужские и женские эле-
менты, иначе говоря, здесь оказались двуполые пубертатные железы
(Münch med. Woch, № 6 1918), а произведенная операция дала соответ-
ствующий эффект и даже оперируемый вскоре после операции женился.
Отсюда ясно, что гормонная теория переносит центр тяжести и для мор-
фологической основы половых извращений из мозга в половые
органы.
Из этих данных ясно, что не только вторичные половые признаки
в тесном смысле слова, но и характерология пола стоит в связи с гормо-
низмом половых желез—в одном случае семенников, в другом случае
яичников и обусловленным этим гормонизмом составом крови, отражаю-
щимся на деятельности нервной системы.
Новейшие исследования показывают, что особи мужского и жен-
ского пола различаются между собою не только морфологическими
особенностями своего строения, но и химическим составом тканей вообще
и в частности крови, как разносительнице гормонов по разным частям
организма. В этом отношении заслуживают между прочим внимания
исследования Дэвица (Zoologische Iahrbücher 1916, Bd. 36 Heft. 1).
Автор брал для исследования кровь и различные органы у куколок
бабочек мужского и женского пола после предварительного удаления их
кишечника и затем, высушив их, растирал полученный сухой остаток в
порошок. Определенные количества такого порошка (0,15—0,2 грамма)
он растворял в определенном количестве (25 куб. стм. 0,001% раствора
метиленовой синьки. К этому раствору примешивалось затем некоторое
количество толуола для предохранения раствора от проникновения бакте-
рий из воздуха. Оказалось, что в течении нескольких дней происходит
постепенное обесцвечивание раствора, но с неодинаковой быстротой.
Раствор, взятый из крови и тканей самцов, обесцвечивал быстрее такого
же раствора, взятого из крови и тканей самок, и это с одинаковым
результатом получалось при обработке нескольких десятков мужских и
женских куколок четырех различных видов бабочек. При этом исследо-

724

вание показало,что при обесцвечивании растворов в обоих случаях
дело идет о неодинаковых химических реакциях, ибо из растворов вы-
падают различной формы и величины кристаллы. Интересно, что и у
двудомных растений (Lichnis dioica) высушенные почки и листья муж-
ских особей дают при смешивании с тем же раствором более скорое
обесцвечивание по сравнению с высушенными почками и листьями
женских особей.
Очевидно таким образом, что половые различия заключены не
только в морфологических особенностях половых желез и вторичных по-
ловых признаках, но и содержатся в крови и соках организма.
Таким образом бесспорно, что характерологические особенности
пола стоят в связи не с чем иным, как с гормонизмом и, след., составом
крови.
Мало этого. Можно полагать, что влечение к противоположному
полу в животном мире может быть объяснено в значительной мере, тем,
что такие естественные раздражители, как напр. запах, издаваемый
противоположным полом, особенно в период течки или вообще полового
возбуждения, действуя через обоняние может быть раздражителем, вызы-
вающим усиленный гормонизм со стороны половых желез противопо-
ложного пола и следовательно причиной их полового возбуждения и
влечения к противоположному полу. Но наряду с запахом по закону со-
четательных рефлексов раздражителями могут быть и другие внешние
воздействия со стороны особей противоположного пола, напр., вторичные
пол. признаки, мимика, прикосновение путем лизания, голос и т. п. 1).
Что касается человека, то, как уже ранее говорилось, культура
много изменяет условия непосредственных естественных воздействий со
стороны противоположного пола. Прежде всего запах уничтожается
или заглушается с помощью обмываний, притираний и духов. Вторичные
же половые признаки, исключая лица, скрываются одеждой. С дру-
гой стороны, орган обоняния у человека слабо развит. Но зато культура
создает условия для большого развития и выявления рефлексологиче-
ских или характерологических признаков пола, являющихся часто не
менее, а нередко даже более важными половыми раздражителями, нежели
т. наз. физические признаки пола. И так как эти характерологические
признаки в значительной мере отличаются индивидуальными особен-
ностями и в то же время половая возбудимость, благодаря той же куль-
туре, в отношении этих характерологических признаков далеко не оди-
накова у различных людей, а вместе с тем социальные условия препят-
ствуют ранним бракам, то отсюда ясно, почему в жизни человека так
1) Уптиц. Роль первичного основного раздражителя, возбуждающего дея-
тельность половых желез, повидимому, играют главн. обр. вид, голос и мимика.

725

сравнительно часты половые уклонения и извращения по сравнению с
тем, что мы наблюдаем в мире животных. У последних однако по-
ловые уклонения не только не исключаются, но вполне возможны. Так
мы наблюдаем, напр., что собаки проявляют иногда половые движения
по отношению к ноге своего хозяина, с другой стороны, суки, в периоде
течки поднимаются иногда на самцов или особей другого пола, про-
делывая мужские половые движения. Спрашивается, если с точки зрения
гормонизма можно объяснить гетерогенное половое влечение, то возни-
кает вопрос, нельзя ли изменениями гормонизма объяснить развитие
инверсии у человека, характеризующейся влечением к соответствующему
полу. Но, во-первых, это изменение гормонизма у инвертированных не
доказано и нет основания его предполагать в виду нормального развития
у них половых органов вообще, их желез и втор. признаков, с другой
стороны, известно, что у инвертированных сохраняются и характероло-
гические особенности своего пола.
По этому поводу С. Фрейд говорит: „нет никакого сомнения в том,
что значительная часть инвертированных мужчин сохраняет мужской
склад психики, обнаруживая в себе сравнительно мало вторичных
признаков женского пола“ 1).
При том же инвертированные мужчины ищут в своем сексуальном объ-
екте психических черт женщины. Если бы это было не так, то было бы непо-
нятно, почему мужчины проституты, которыми пользуются инвертированные,
теперь, как и в древнее время „стараются быть похожими на женщин
по своей внешности, одежде, манере держаться и т. п. Такое подра-
жание должно было бы оскорблять идеал инвертированных“. И в
древней Греции инвертированных „возбуждал не мужественный характер
мальчика, а его телесное сходство с женщиною, а также женские каче-
ства его души, его робость, потребность в руководстве и помощи. Как
только мальчик становится взрослым, он перестает служить для мужчин
сексуальным объектом и часто сам начинает любить мальчиков“.
При этом активно инвертированные мужчины нередко отличаются,
как показывают примеры древних, мужественным характером.
Правда, активно инвертированные женщины часто носят в себе
характерные черты мужского типа, но и то далеко не часто, словом в этом
отношении мы не встречаемся с достаточно убедительными фактами.
Но если иногда и наблюдается нечто подобное, т. е. извращение ха-
рактерологических особенностей пола, то либо у инвертированных про-
ститутов, где они могут быть объяснены жизненными условиями и уста-
новившимся стремлением нравиться лицам своего пола, либо связаны
1) См. S. Freud. l. C. Р. II. стр. 14.

726

с условиями воспитания. В этом отношении я имею по крайней мере
вполне определенные факты. Так в одной аристократической семье
вопреки ожиданиям родился мальчик, а не девочка, которую желали
иметь оба родителя. Вследствие этого, родившегося мальчика окружили
чисто женским уходом и соответствующей обстановкой. Так весь период
первого и второго детства од носил женские костюмы, был окружен
девочками, с которыми играл в куклы, затем он попал в общество сото-
варищей педерастов, которые его совратили и он сделался пассивным
педерастом. При исследовании в взрослом состоянии его семенные
железы оказались несколько меньшего размера, вероятно в связи с она-
низмом, в остальном же развитие организма не представляло уклонений
По настойчивому желанию родителей он женился, но оказался
крайне слабым в половом отношении, ибо дело сводилось к семяизвер-
жению у входа во влагалище, вследствие чего его жена стала им тяго-
титься в такой мере, что дело кончилось семейным разрывом. У жены
однако родился ребенок и, так как при разводе ребенок должен был
наследовать имущество богатых родителей, то возбудился спор, принад-
лежит ли этот ребенок ему или другому отцу, который можно было
разрешить не иначе, как, держась исключительно формальной стороны
дела, ибо данных за другое решение не имелось.
Другим примером может служить одно из ранее опубликованных
мною наблюдений, которое привожу здесь вкратце.
Дело идет о молодом человеке 18 лет. В его записке упоминается
о проявлении гомосексуальных влечений с 12 лет. Поступив в школу
12 лет, он не имел понятия о половой жизни. Последняя, была разъя-
снена товарищами в чрезвычайно грубой форме. Возникло отвра-
щение к половому акту (между мужчиной и женщиной). Вскоре после
этого наступило занятие онанизмом, случайно происшедшим при мытье
банщиком без знакомства с его значением и вредом. Затем первое сно-
шение с 15 летним товарищем, от которого и ранее приходил в возбуж-
денное состояние, ибо он склонил его к взаимной мастурбации. 14 лет
кратковременная связь с другими товарищами и занятия онанизмом
вплоть до 1909 г. Продолжение этой первой связи в течении 6 лет,
сношения in os, intra femora. Во сне при поллюциях всегда сношение
с мужчинами. Отвращение к педерастии. Однако дело идет здесь не
об одной только инверсии, но одновременно и о перверсии. С восьми лет,
говорит больной, психика моя стала болезненно впечатлительна на
понятия „скованности“ и „связанности“. Впечатлительность эта не
имела тогда еще половой почвы. Кроме того реальное осуществление
содержания этих понятий могло касаться: 1) мужчин, 2) женщин и
наконец 3) животных. Причина этой впечатлительности к вышеуказан-
ным понятиям скованности и связанности к сожалению осталась не-

727

выясненной. Взможно предполагать, что дело идет здесь о каком
либо случае, пережитом когда либо ребенком, во время которого свя-
зывание и род скованности оставили в нем глубокое впечатление, вслед-
ствие вызванного этим путем возбуждения, вороятнее всего с сексу-
альным оттенком.
Так, могло остаться впечатление от связанности женской талии
путем корсета и шнуровки как груди, так и ног, намек на что будет
виден из последующего. Но продолжаем рассказ больного:
В этот промежуточный год я подметил в своей половой психике
две струи: 1), с одной стороны необычайно красивая форма дамской
обуви раздражала меня попрежнему, 2) с другой же я начал слегка вол-
новаться при виде стройной женщины с красивым лицом.
Отзывчивость моя в этой области все сильнее и сильнее увеличива-
лась и наконец я стал стремиться к наглядно яркой иллюстрации „связан-
ности“ и „скованности“ в применении к ногам женщин, обувь которых
должна удовлетворять самым точным требованиям формы, высоты, цвета
(черный) и блеска (лакированный) и вот во время уличных прогулок,
отчасти балов и общих вечеров я начал строить довольно интензивные фан-
тазии о связывании и „заковке“ „дам“, одновременно пристально вглядыва-
ясь в их шикарные ботинки. В момент фантастического творчества и непо-
средственного созерцания я впервые стал ощущать, хотя и неполное поло-
вое удовлетворение, обусловленное общим напряжением нервной системы
в половой сфере.
Иногда я следовал за проходившими этапами каторжан, с особой
чуткостью прислушиваясь к лязгу их цепей, особенно как то прельщался
этим звуком. Одновременно с этим от моего внимания не ускользнула ни
одна „дама“, нарядно одетая с „лакированными ботинками“.
Так обстояло дело до 16 лет.
Затем следует знакомство с одной немолодой женщиной, по отноше-
нию к которой больной стал осуществлять свои фантазии. Однажды при
завязывании шнурками ботинка, нога этой дамы прикоснулась к его члену и
впервые произошло истечение семени. В таком виде половая жизнь продол-
жалась целый год. После того больной обратился к проф. Щ. (также его
описавшему), который предложил лечение гипнозом, проведя 53 сеанса. Во
время лечения дело шло об улучшении путем подавления представлений
о связанных женских ногах и „лакированных“ ботинках и путем оживле-
ния нормального полового влечения. Однако по словам больного „тенденция
разговора с женщинами о кандалах и связывании все еще продолжалась“.
Больной имел половой акт, но так как „небыло достаточного раздраже-
ния нервной системы“, то пришлось использовать разговор с женщи-
нами о связывании и кандалах при возможных вариациях этих понятий.
За первым неудачным половым актом последовала венерическая болезнь

728

потребовавшая соответственного лечения. Спустя год слова попытка
осуществлять нормальный половой акт, „но опять импотенция, опять необ-
ходимость постоянных разговоров о раздражающих меня объектах“.
В последнее время перед самым актом я заставлял женщину связы-
вать меня или же сам связывал. При таких условиях получило свое
осуществление двадцать с чем то половых актов с мая месяца 1910 г.
до настоящего времени. Причем мне необходимо добавить, что за эти
8 месяцев я несколько раз прибегал к неестественным привычным актам—
прикосновение дамской обуви с ногой к моему члену.
В этой моей половой жизни последних 8 месяцев получалось
частичное физиологическое удовольствие при полном ослаблении и рас-
стройстве психического самочувствия.
Наконец третьим моментом моей болезни является 7 недельный
период (ноябрь—декабрь 1910 г.) своеобразного онанизма. При интен-
сивной мысли о том, как женщины с лакированной обувью (уже неза-
висимо от формы) присматриваются или рассуждают о явлениях и про-
цессах общей „связанности“ и „скованности“, я начинаю подвергать свой
член механическому трению и после некоторого времени происходит
истечение семени. Необходимыми условиями являются два момента:
1) технический: цельность и непрерывность возбуждающих идей 2) ме-
ханический: благоприятные условия для трения. Онанистических актов
было 20 с чем то в продолжении 7 недель.“ Как я уже упоминал, хотя
возбуждающие понятия „связанности“ и „скованности“ первоначально
не имели половой почвы, но какой то реальный повод связал впечатление
связанности с какой то пережитой возбуждающей эмоцией. „Затем, как я
уже высказался в приведенной работе, воспроизведение такого связыва-
ния сочеталось с процессом связанности и скованности в применении в
ногам женщин. В возрасте 16 лет дело сводилось уже к осуществлению
поллюций при завязывании этого ботинка самим больным и прикоснове-
нии этого ботинка к его члену. После лечения нормальный половой акт все же
не сопровождался достаточным оргазмом, вследствие чего больной должен
был прибегать к разговорам с женщинами на ту же тему о связанности
и скованности; впоследствии даже дело сводилось к связыванию его самого
или женщины и, наконец, онанизм сопровождался интенсивной мыслью
о связывании и скованности. Здесь, следов., имелся фетишизм и лютахизм.
При всем том ранее всего здесь имелся гомосексуализм, вытесненный
впоследствии вышеуказанной своеобразной перверсией.
Случай гомосексуализма несколько в другом роде, но также с
уклоном в женскую роль по отношении к другим мужчинам, был описан
мной ранее в Обозрении психиатрии (№ 7, 8 и 9 1914—1915 г.). В этом
случае сам больной рассказывает о себе следующее. До 7—8 лет я ходил
одетый, как девочка. Любил куклы, шитье, вышивание, одним словом все“

729

женские работы. Очень любил женские моды, причем надоедал матери,
чтобы она сделала себе то или другое платье, шляпу, украшения. Любил
и сам наряжаться дамой. Женские вкусы к занятиям и работе у меня
и сейчас. Затем идет выучка товарищем по училищу онанизму с дотраги-
ванием половым органом до его органа. Так развращение шло дальше
и дальше и затем при онанизме он уже представлял мужчину и женщину,
причем ему нравилось, когда мужчина играл как бы подчиненную роль,
напр., когда его женщина била и кусала, а он ей подчинялся. При этом
мужчину он себе представлял особенно ярко. В конце концов он сделался
пассивным гомосексуалистом и искал случая, чтобы мужчина его онани-
ровал. При сношениях с женщинами первое время ощущения оказа-
лись слабыми, а затем и совершенно прекратились и были заменены
гомосексуальными актами с пассивным участием больного, но не ввиде
педерастии, а ввиде пассивных для него онанистических актов.
И так совершенно очевидно, что и пассивная роль инвертированым
навязывается путем воспитания или жизненных условий, следовательно
опять таки путем прививания несвойственных данному полу сочета-
тельных рефлексов.
Если мы вместе с этим примем во внимание, что целый ряд наблюде-
ний говорит с полною определенностью о происхождении инверсии путем
влияния несоответствующих условий в периоде пробуждения и развития
полового инстинкта, благодаря чему инверсия оказывается приобретен-
ной, как и разные случаи перверсии, с другой стороны если мы примем
во внимание излечимость инверсий с помощью гипнотических внушений
и правильных половых сношений, как я в свое время доказал, публикуя
в Обозр. психиатрии свое наблюдение, и что подтверждается другими
случаями, то станет ясным, что о прирожденных формах инверсии нет
основания говорить.
Даже более того в случаях феминизма у мужин, если половое вле-
чение не совершенно отсутствует, оно имеет своим предметом противо-
положный пол. Также и в недавно встретившемся мне случае резко выра-
женного маскулизма у женщины с атрофией яичников, матки, грудных
желез и недорозвитием волос на половых частях и под мышками все же
имелось сильное влечение к противоположному полу.
Все вышесказанное заставляет нас исключить бисексуальную мозго-
вую теорию инверсии, которая должна быть отныне сдана в архив.
Но посмотрим, как объясняет инверсию Фрейд, пользовавшийся
для этой цели психоанализм. По признанию самого С. Фрейда психо-
анализ не выяснил происхождения инверсии. В одном месте своего труда
автор говорит буквально следующее (стр. 9): „Сущность инверсии не
становится для нас яснее ни в случае признания, что инверсия вро-

730

денное свойство полового влечения, ни в случае признания противопо-
ложного мнения, что инверсия приобретенное свойство“.
Но будто бы психоанализ открыл механизм ее возникновения. В чем
же заключается этот механизм возникновения инверсии по С. Фрейду?.
„Все исследованные психоаналитически случаи, говорит этот автор, дока-
зывают, что лица, сделавшиеся впоследствии инвертированными, пере-
жили в первые годы их детства фазу очень интензивиой, хотя и кратко-
временной, привязанности к женщине (б. ч. к матери); после преодоления
этой фазы они идентифицировали себя с женщиною(?) и в таком случае
выбирали своим сексуальным объектом самих себя, т.е., исходя из нарциссиз-
ма, искали себе в качестве сексуальнаго объекта молоденьких похожих
на них самих мужчин, которых и любили, так как в свое время их
любила мать. Далее мы очень часто находили, что лица, считаемые за
инвертированных, прекрасно чувствовали прелесть женщины, но переносили
вызванное женщиною воздейстие постоянно на мужской объект. Они по-
вторяли таким образом в течение всей своей жизни тот механизм, благодаря
которому у них возникла инверсия. Их навязчивое стремление к мужчине
оказывалось обусловленным их вечным бегством от женщины“ (l.c. стр. 15).
Автор при этом оговаривается, что психоанализу подвергался пока один
тип инвертированных с ослабленной половой деятельностью, остаток
которой проявляется в половой инверсии.
Таким образом психоанализ С. Фрейда кроме указаний на сильную
привязанность в детстве к женщине, очевидно матери или няни, дальше
идентифицирования себя с нею ничего не дает для объяснения этой ин-
версии. Эти же данныя дают автору в конце концов обосновать мало
убедительную и запутанную гипотезу.
По моим данным в происхождении инверсии всегда играют роль
определенныя условия, к каковым надо отнести: большую близость детей
одного и того же пола друг к другу, как это наблюдается в периоде поло-
вого созревания при условиях жизни в закрытых заведениях, в особенности
же спанье девочек на одной кровати с матерью, сестрами или сверстницами,
мальчиков с мальчиками или взрослыми мужчинами, совместное мытье
в бане, особенно же взаимное половое раздражение детьми друг друга,
ранняя педерастия, женское воспитание для мальчиков—вот главные
условия, которые приводят к развитию и закреплению инверсии.
Не следует также забывать, что своей инверсией дети могут быть
обязаны недобросовестным лицам из числа ухаживающего за ними пер-
сонала, которые, как известно, прибегают в некоторых случаях к усып-
лению кричащих детей путем поглаживания по животу и по половым
органам, а иногда даже и производят настоящие онанистические акты.
В частности огромное влияние на развитие у мужчин, инверсии
оказывает не только близое обращение мальчиков друг с другом особенно

731

в интернатах, при спанье на одной кровати, но и взаимная борьба и на-
стоящее физическое сближение в виде взаимного ощупывания половых
органов, взаимного онанизма, а также пользование взрослыми мужчинами
для сексуальных целей мальчиками и. т. п. Наконец, при мытье в банях
вредна помощь банщиков для мальчиков и банщиц для девочек. Все
эти моменты имеют свое значение особенно в детском возврасте, но и
позднее, пока половое влечение еще не закрепилось соответственным
образом, они не остаются без значения.
Примером может служить следующий случай, который является
одним из многих объектов моего наблюдения за последний период време-
ни. Больной пишет следующее.
Родился я в одной из северных губерний. Детство мое протекло
среди развратного общества на Тихвинской водной системе. С десяти
лет я наглядно изучил все отрасли разврата и пил уже вино. Зиму я
проводил в деревне, проживая в мальчиках у деревенских кулаков,
которые не обращали внимания на воспитательную сторону. С этим
тяжелым периодом связана вся моя жизнь не светлыми воспоминаньями
детства, а разнообразными картинами пошлости. Все низкое, мерзкое и
гнусное прививалось ко мне, затушевывая все доброе и прекрасное.
Однажды осенью мне пришлось отправиться со взрослым работником,
лет двадцати пяти, в лес на рубку дров. Нас, малышей, было много.
Мы стаскивали мелкие дрова в кучу, а работник производил порубку.
Вот собрались мы на отдых, усевшись на кочках болота кругом дровя-
ной кучи. Работник раздавал нам махорку и мы курили. Потом он рас-
тегнул пуговицы в брюках, вынимая penis, и говорит: „Вот ребята,
смотрите, я буду натирать и у меня потечет из члена белая жидкость“
Действительно после недолгого трения произошло извержение семен-
ной жидкости. Тогда мы хотели повторить показанное, но у нас ничего
не выходило. Этот момент был первым толчком к губительному пороку и
для меня. Часто в одиночестве я старался производить трение penis’a,
но все безразультатно до известного времени. Пятнадцати лет я посту-
пил в мелочную и бакалейную лавку подручным приказчиком. Однажды
хозяин лавки привез из Петрограда коллекцию порнографических кар-
точек, которые попали мне в руки и дали массу приемов различных сно-
шений. Больше всего поразили меня сношения в виде ненормального физи-
ологического акта мужчины с мужчиной. С этого момента у меня яви-
лась мысль проделать тот же акт, ничего не понимая о последствиях.
К тому же времени стала повышаться половая возбудимость и я извлек
семенную жидкость по описанному мною способу, т. е. путем онанизма.
Спали мы все, служащие и рабочие, вместе (летом в сараях, а зимой в
работницкой) и старались ложиться молодежь с молодежью. Конечно,
порнография была всем знакома и вот брали с нее образцы и произ-

732

водили их на самом деле. Большею частью это производилось через
ротовое отверстие. Других же применений не было. Через несколько
времени я стал чувствовать влечение к мужчинам, стараясь склонить
их к взаимной любви, не замечая ужасного порока. Конечно, все это
делалось с большими предосторожностями. Восемнадцати лет я уехал в
Петроград и поступил служащим на один из заводов по распиловке
леса. Ненормальные акты должны были повторяться, потому что у меня
было неудержимое влечение к этому. Часто я под напряжением возбу-
димости и воображаемости облюбованных личностей мужского пола
производил акт посредством онанизма, мало отличающийся от действи-
тельного ненормального акта. Бывали случаи, когда долго не проис-
ходило действия, но достаточно увидеть penis мужчины, как момен-
тально является половая возбудимость высшей предельной степени и
без применения онанизма извергалась семенная жидкость в большом
количестве. Мне никогда в голову не приходило, что это явление болез-
неное, которое должно вылечить, и потому день за днем, год за годом
я шел по наклонной плоскости. Затем я был взят на военную службу
и там находил удобную почву для своего удовлетворения. Там же, на
военной службе, мне приходилось сходиться с женщинами, с которыми
я пробовал делать сношение, но всегда терпел неудачу.
Влечения к женщинам никогда не имел. В конце военной службы
я стал чувствовать слабость и нервную раздражительность, после чего
стал склонен к пессимизму. После военной службы я стал думать о
воздержании, но у меня не было силы-воли, чтобы удержаться. Часто
я боролся с собою и часто приходила мысль покончить самоубийством.
Но вот была объявлена война и я был мобилизован. Меня назначили в
Красное Село для обучения молодых солдат, но я изъявил желание отпра-
виться на передовую линию в бой. В бою конечно мне пришлось обо всем
забыть, потому что каждый час находился между жизнью и смертью.
Смерти я не боялся, потому что ничего радостного в жизни не
находил. Тяжелые мысли меня угнетали. Мне казалось, что я несчастен,
каких очень мало. Под впечатлениями фронта я забыл про пошлости
прошлого и это было для меня утешением. Когда сделался героем, т. е.
георгиевским кавалером, то мне становилось за себя стыдно, как за
личность низости и мерзости. И вот наконец я ранен в немецком окопе,
у меня три раны: в груди, в спине и оторванная нога. Я радовался, что
кончалась моя странная жизнь. Но вот меня, через 4 часа после пора-
нения, подбирают и помещают в Лодзинский городской лазарет.
На первую ночь ко мне пригласили священника, которому я в этом
покаялся и ждал последнего конца с полным удовлетворением и душев-
ным спокойствием. Я собственно сделал для родины все, что мог, больше
я ничего не мог бы сделать.

733

Но к моему сожалению организм мой вынес и я после двух опе-
раций просил смерти, но явилась жизнь опять такая мрачная и тяготя-
щая. После 11 месяцев германского плена я вернулся на родину и
изъявил желание идти снова на фронт, где получил звание офицера.
Это меня не удовлетворило и я стал больше мучиться совестью и искать
исходного конца.
При таком состоянии здоровья я долго на фронте быть не мог.
Рана моя открылась и я вернулся на излечение в Петроград. В Петро-
граде я перемещался из одного офицерского лазарета в другой. Сначала
лежал на Почтамской д. 8, потом на Английской набережной 48, потом
на Песочной 41., потом наконец на Мойке 122, где я окончательно
выздоровел и должен был ехать на службу на Юго-Западный фронт в
Волынской губ., в г. Луцк. Но в это время пришла революция, армия
развалилась и служба была неинтересна, а потому я, мотивируя слабым
состоянием здоровья, уволился. После всего этого мне пришлось подумать
о дальнейшим существовании. Обеспечения государственного не было
и, если даже было, то жалкие гроши. К физическому труду я не способен,
а умственным трудом не способен заработать на существование. Явилась
мысль поучиться, т. е. повысить уровень умственного развития до такой
степени, чтобы можно было существовать. Родные приветствовали мое
намерение и обещали помогать, но это на словах, а на деле нет. В на-
стоящее время я имею специальность вполне обеспечивающую жизнь,
но у меня явилась жажда учиться до высшей ступени общеобразователь-
ного ценза. Порочные приемы изредка, но все же продолжались. Большею
частью под влиянием воображения с помощью онанизма. Прошлой осенью
мне совершенно случайно пришлось поговорить на отвлеченную тему с
врачем Психо-Неврологического Института, который назвал онанизм не-
нормальным явлением. С этого дня во мне произошел душевный пере-
ворот и я решил: или покончить с собой или оставить порочные привычки.
Второе взяло верх и я стал бороться с этим и это мне удалось. Все
это сопровождалось раз в две недели сонными галлюцинациями с мужчиной,
в результате чего извержение семянной жидкости. Теперь я стою пред род-
ным алтарем науки и жажду от него получить окончательное исцеление. В
настоящее время наступила реакция перехода от ненормального вида
в нормальному“.
Больному в период наблюдения около 25 лет, неблагоприятной
наследственности не имеется. Он плотный мужчина, не обнаруживает
никаких других расстройств кроме инверсии. Половые органы без укло-
нений от нормы. Между прочим он признался, что за ним ухаживала одна
женщина, почти навязывалась ему, но, признавая себя неспособным к акту
с женщиной, он не решился сойтись с ней, а в конце концов женщина с
ним рассорилась, обозвав его тряпкой, а не мужчиной. Больной тяготится

734

поллюциями, происходящими часто во сне и сопровождаемыми сновиде-
ниями эротического содержания при обращении его с мужчинами. Лечение
состояло в назначении против поллюции лупулина с монобромистой
камфорой, моей микстуры (адонис, бром и кодеин) и соответствующих вну-
шений. После нескольких сеансов его состояние настолько улучшилось, что
эротические сновидения с мужчинами совершенно прекратились, у
него стало проявляться влечение к женщинам и недавно он отправился
в деревню с исключительным намерением там обладать известной жен-
щиной, которая уже давно готова была раскрыть ему свои объятия, но
не встречала с его стороны наступательных действий.
Описание болезни, сделанное самим больным, не оставляет сомнения
в том, что начало его инверсии относится к первоначальным половым воз-
буждениям, связанным с мужским элементом. Рассматривая порнографию,
говорит больной, больше всего поразили меня „сношения в виде ненор-
мального физического акта мужчины с мужчиной. С этого момента у меня
явилась мысль проделать тот же акт, ничего не понимая о последствиях“,
а затем и самый акт осуществляется в реальном его виде. Молодежь, ложась
с молодежью в сараях и в работницкой, брала образцы с порнографий.
Большею частью это производилось чрез „ротовое отверстие“. „Чрез
несколько времени я стал чувствовать влечение к мужчинам, стараясь
склонять их к взаимной любви, не замечая ужасного порока.“ Этим
сказано все.
Приведу другой случай.
„Началось это, говорит больной в описании своей болезни, как в боль-
шинстве случаев бывает, с 12 лет. Меня стали взрослые мальчики учить
онанизму, вначале мне было неприятно, а потом, когда появилось семя,
я получал удовольствие. Затем я стал совокупляться с мальчиками
моего возраста. В это же время я занимался онанизмом. С девочками я
не совокуплялся. Так продолжалось довольно часто целый год. Затем
больше случаев таких не было, но онанизмом продолжал заниматься,
хотя у меня уже бывали времена, что я мог удерживаться целыми
месяцами. С девушками у меня желание совокупляться было, но не
было случая.
Влюбляться в мужчин я стал лет с 16-ти. С девушками бывал. При
близком соприкосновении была сильная эрекция и даже истечение семени.
Но совокупления не было, так как у меня не хватало смелости. При мысли
о женщине у меня тоже бывает эрекция. Но я никогда еще не был влю-
блен, не страдал и. т. д., а в мужчин то и дело влюблялся и у меня даже
от легкого прикосновения с ними наступает эрекция и иногда истечение
семени. Иногда мне только хочется целовать и обнимать, а в большинстве
случаев отдаваться и самому быть активным. Нравятся мне мужчины силь-
ные, большие. Голое тело мужчины не производит на меня сильного впе-

735

чатления, но одетое, в особенности, в трико т. е. облегающее тело, доводит
меня до сумасшествия. Тогда я начинаю нервничать, не могу работать. До
сих пор я еще не имел сношения ни с одним мужчиной. У женщин был
раза два—три, года три тому назад, но от совокупления не испытал особен-
ного удовольствия, думаю, потому, что это были проститутки. Тут была и
брезгливость и боязнь заразиться и. т. д. С мужчинами очень часто сово-
купляюсь во сне. Бывали случаи, когда мне приходилось спать с мужчи-
нами, в одной постели, тогда я, конечно, лишался сна и пытался обнимать
их и держать за член. Кончалось всегда истечением семени. За последнее
время я совершенно не могу заниматься умственным трудом, т. к. меня
преследуют мысли об этой болезни и об избавлении от нее. В прошлом
году лечился у врача-психиатра в Туркестане внушением. Принял сеансов
20, но результатов никаких. Сейчас я приехал специально к вам ле-
читься. Занимаюсь я учительствованием и учусь в драматической школе.
И тем, и другим заниматься трудно по причине, указанной выше. Вот
уже года 3—4, как я занимаюсь онанизмом не более одного раза в 2, иногда
в 3 месяца. Это бывает только тогда, когда я очень возбужден или
от мысли, или от прикосновения к мужчине. В описании моем конечно,
упущено много деталей, но в общем сказано почти все“.
Больной—молодой человек свыше 25 лет, среднего сложения, ху-
дощавый, физических уклонений никаких, в частности по отношению
к половым органам таковых не имеется.
И здесь этиология инверсии ясна. Первоначально взрослые мальчики
стали учить онанизму. „Затем я стал совокупляться с мальчиками моего
возраста. В это же время я занимался онанизмом. С девочками я не
совокуплялся“. Затем с 16 лет началось влюбление в мужчин.
Вот ещо случаи инверсии: „В раннем детстве, лет 5, я чувствовал
страсть к девочкам, помню даже, что имел сношения с одной девочкой. По-
том помню я, когда мне было лет 6—7, я любил играть с мальчиками
в следующие игры: взберешься на крышу с мальчиками и мне достав-
ляло величайшее удовольствие сечь их, гладить по задней части, а по-
том уже иметь сношения, которые заключались в следующем: мой поло-
вой член я приближаю к члену другого мальчика, потом его приближаю
к заднему проходу. Извержения семени при этом не бывает, потому что
нет трения, а только испытываю величайшее удовольствие. Страсть я
чувствую к мальчикам до 13 лет приблизительно. Кроме того имею
страсть к старикам, с которыми мне не удалось иметь сношения, а к
мужчинам от 20 до 40 лет я хладнокровен. С женщинами иметь сно-
шение мне противно. Мне вообще противно устройство половых частей
женщин. Л люблю личико женщины или ее самое, как человека, но
сношения мне противны. Ни женская грудь, ни притрагивания к поло-
вым частям не вызывают у меня эрекции члена. Занимался онанизмом

736

3 года — с 15 до 18 лет, и вот как я дошел до этого. Когда я имел
сношения с мальчиком, он держал мой половой член в руках, тер его
и, спустя несколько минут, я чувствую, мне стало очень приятно; я по-
просил его больше тереть и наконец довел до извержения семени. Пер-
вое время я думал, что извержение семени, т. е. такое приятное чув-
ство можно лишь вызвать при помощи другого мальчика, а потом стал
зиниматься сам. Но, начитавшись об ужасных последствиях онанизма, я,
позанимавшись так 3 года, взял себя в руки и решил больше им не
занимасться, что и выполнил, ибо с 18 года не занимаюсь. Но тепорь
у меня бывают поллюции. Снится, что имею сношение с мальчиком или
со стариком и поллюция готова. Поллюция иногда бывает раз в неделю,
иногда раз в две недели, одним словом неопределенно. Когда бывает
сладострастный сон, тогда бывает и поллюция.
Отец больного немного нервный, мать также и страдает кроме того
мигренью. Два брата здоровы, один брат туберкулезный, две сестры
здоровы, но одна из иих с мигренью, третья туберкулезная. Сам боль-
ной, нервный с детства, обнаруживает боязнь в темноте, боязнь одино-
чества и боязнь мертвых людей с детства же. У больного бывают при-
падки эпилепсии, которые начались с 19 года и бывают приблизительно
раз в месяц. У родителей половых извращений не было. Отец и теперь
имеет влечение к женщине, а также и братья. Наш больной имел сно-
шения и со своим братом, но и у него, он говорит, прошло, а у меня нет“.
Случай этот особенно интересен тем, что у больного первоначально
влечение проявлялось к противоположному полу, что выразилось в сноше-
нии с девочкой в 5-ти летнем возрасте и лишь затем под влиянием обраще-
ния с мальчиками и взаимного онанизма стал проявлять гомосексуализм.
В последнее время в Патолого-Рефлексологическом Институте мы
имели больного молодого человека, со склонностью к пассивной педе-
растии, при чем и внешность его выдавала, что он пассивную педера-
стию имел своею профессией. Выяснение обстоятельств показало, что
он был совращен одним мальчиком в детском возрасте, а затем работал
по кафе-шантанам, где занимался танцами и, повидимому, был объектом ис-
пользования со стороны мужчин. Больной однако не лишен способ-
ности иметь нормальные сношения и даже решил жениться на одной
из пациенток того же Института с явлениями истерии. Ныне он осу-
ществил свое намерение и уехал с женой в деревню, но брак не ока-
зался удачным. Таким образом, и здесь поводом к инверсии послужило
совращение мальчиком в детском возрасте, как это бывает обычно.
В одном из ранее описанных мною случаев инверсии1) дело обстояло
так: первоначально сосание члена щенком, затем птицеложство. Далее пре-
1) В Обозрении психиатрии и в Невроп. и псих. наблюдения и исследова-
ние, вып. 1, стр. 53-54.

737

доставим говорить самому больному: отец его, занимавшийся хлебопа-
шеством, „имел рабочего, который в часы отдыха по праздникам или
будням, ложась отдыхать, вероятно в виду того, что я подолгу вертелся
около него, предлагал и мне ложиться рядом, причем обнимал меня, прижи-
мал к своей груди и просил меня „держать его за член и шулята.“ У по-
следующих рабочих я уже заискивал, вечерами приходил и ложился с
ними, при чем некоторые меня со злостью прогоняли, но в числе дру-
гих я двух держал за член. Позже приблизительно 14 лет я сдру-
жился с соседским мальчиком одних со мною лет; не могу сказать, он
ли меня склонил, а быть может я сам был тому причиной, пытаясь
хватать его за половые части, но как бы то ни было он употребил меня
в задний проход, насколько помню, разновременно не более 4 раз.
Одновременно с этим и после, занимаясь онанизмом, я мысленно вообра-
жал кого либо стоящего перед собой с обнаженным членом, увеличивая
размер последнего до ужасных неестественных форм. Скоро я стал
заглядываться на товарищей, некоторых из них я, как женщин или
как женщину, страстно любил. Силился оставлять некоторых ночевать
у себя с той целью, чтобы во время сна освидетельствовать их половые
части, что и удавалось. Уже после отбытия воинской повинности я по-
любил одного высокого стройного мужчину, которому даже признался“.
„Я в присутствии его дрожал, как в лихорадке, и мне страшно хотелось
освидетельствовать руками его половые части, что и удалось. Ночуя у
него и зазывая к себе, я целовал и обнимал его, после же, как он уснул,
рука моя была у его половых частей. Целовать и обнимать он допускал,
но сам не отвечал. Кроме этого лица я любил многих других, но сбли-
зиться не удалось“. И здесь причина развития инверсии налицо и та
же самая. Совращение взрослым мужчиной мальчика для обращения
его в объект, щупающий его половые органы. Это привело к собствен-
ным искательствам таких же половых возбуждений с мужчинами.
Сошлюсь еще на один случай из ранее мною опубликованных 1). Де-
ло идет о больном, который в 10-11 лет подружился с одним товарищем
в училище. Товарищ впервые научил его онанизму. „Мне сначала все это
не нравилось, говорит больной, в особенности то, что любил он, а именно;
дотрагиваться своим членом до моего и было даже противно, но мало-
по малу я вошел во вкус. Ощущения, конечно, были чисто механические,
так как психически чувственность еще не возбуждалась“.
Впоследствии при онанизме больной воспроизводил в уме женщину
и мужчину. Пробы с женщинами, хотя и были возможны, но ощущения
уже были слабы, вследствие чего больной предпочитал онанизм. Затем
жизнь на одной квартире с семинаристами привела к тому, что он спал
на одной кровати с одним из них. „Мне нравилось, говорит он, спать с
ним на одной постели, целоваться, гладить по голове и иногда взять

738

его за член, подержать и больше ничего“. Но его товарищ поссорился
с ним. Он сильно горевал, поняв свою любовь к нему. „Лежа в гос-
питале больным, при онанизме представляю себе солдата, “палатного
служителя“, который ему нравился. „Очень нравилось мне, говорит боль-
ной, смотреть на член одного солдата измайловского полка, которого
перевязывали обыкновенно одновременно со мной и который был краси-
вый, сильный и высокий малый“. В саперном батальоне, где служил
офицером, больной „любил смотреть, как по какому либо случаю сол-
даты раздевались, любил обходить ночью роты, причем меня возбуждал,
говорит он, вид обнажившейся ноги, живота, а в особенности члена какого
либа из солдат...“ Затем дело шло уже о взаимном онанировании с солдатом,
конюхом, затем онанизм при посредстве денщика, мывшего его в ванне.
Идя дальше по этому пути, он своего денщика, который производит
над ним онанизм, целовал в грудь, руки, ноги, брал в рот его член и
т. п. „В конце концов я дошел до того, что не могу видеть равнодушно
какого бы то ни было солдата (первого встречного) и готов сделать все
решительно, лишь бы доставить ему лично своей особой половое удоволь-
ствие. Буду целовать его, куда бы он ни захотел, дам спустить ему в рот
мне, буду делать одним словом все, что бы он не приказал, кроме пе-
дерастии, пожалуй, „что я пробовал неоднократно на деле.“
Этиология инверсии здесь до очевидности ясна. Опять дело сво-
дится к искусственному пробуждению полового влечения при обращении
с лицом мужского пола. Обращает на себя внимание заявление больного,
встречающееся и в других случаях, что сначала манипуляции с поло-
выми органами не нравились, а потом „больной вошел во вкус.“
Точно также и пользование при мытье банщиками для мужчин и
банщицами для женщин, как упомянуто выше, может иметь роковое
значение для развития инверсии.
В числе других мной опубликован случай, где подросток восполь-
зовался в общественной бане услугами банщика, его мытье вызвало у
него сильное половое возбуждение с развитием эрекции, банщик, недолго
думая, разрешил эрекционный рефлекс, захватив орган в руку и про-
делав над ним несколько мастурбационных движений до семяизвержения.
Испытанный впервые оргазм при таких условиях побудил этого
подростка идти затем вновь и вновь в ту же баню и пользоваться
каждый раз услугами того же банщика и опять с теми же последствиями
полового возбуждения с эрекцией и разрешением этой эрекции путем
онанизма, проделанного банщиком. Это обусловило инверсию, с которой
он затем должен был бороться и наконец обратился ко мне за советом
для лечения внушением 1).
1) В. Бехтерев. Обозрение психиатрии и Невропатологические и психи-
атрические наблюдения вып., 1 стр. 60.

739

Таким образом, взаимный онанизм, ощупывание половых органов ли-
цами одного и то же пола, половой акт с ними, онанизм в бане или ванне
со стороны лиц того же пола, проделывающих омывание, и, наконец, даже
простая физическая близость при спанье на одной кровати приводят к раз-
витию инверсии. Б этом случае имеет большое значение то обстоятельство,
что пробуждение полового влечения возникает при условиях физического
сближения с соответствующим полом. При этом развитие Инверсии
благоприятствуется еще тем, что половое возбуждение с эрекционным
рефлексом не только возникает впервые, но часто и разрешается при
обращении и физическом сближении с лицами одного пола. Это при-
водит к упрочению соответствующего сочетательного рефлекса и обусло-
вливает в дальнейшем развитие более или менее прочной инверсии.
Один из моих пациентов лишился на 5 году своей матери.
Мачеха не любила детей и не заботилась об их воспитании. На 14-м
году он познакомился с 2-мя мальчиками, которые часто его посещали,
„приходилось спать вместе, баловались в постели, дошло до того, что
стали заниматься взаимным онанизмом“.
Днем и ночью, говорит больной, не переставали играть в эту „па-
губную игру“, которая, увы, готовила для меня сплошной ад. На 15-м
году мне учиться стало невмочь, моему горю не было конца, все время
прятался от людей, чтобы заниматься онанизмом“. Затем он переехал
в Канаду к сестре. Работать там приходилось не по силам. Со смертью
мачехи он возвращается домой, „мне уже пошел 21-й год, пишет
больной. С девушками я никогда не встречался, их присутствие меня
стесняло. Я сильно стал любить молодых людей мужского пола,
здоровых, сильных, я готов был их целовать“.
Последний год больной уже не занимался онанизмом и даже
несколько раз имел сношения с женщиной, при чем вместе с лечением
склонность к мужчинам исчезла.
Вот и еще наблюдение, подтверждающее все вышесказанное.
Больной 39 лет из здоровой, семьи старый гомосексуалист, не утра-
тивший впрочем возможности отношения с противоположным полом, хотя
вообще женщины его не привлекают и он ими не пользуется. Началась
история, как всегда, с детства, приблизительно с 12 лет, когда он впервые
встретился с мужиком, научившим его онанировать. Было стремление со
стороны мужика к педерастическому акту, но неудачное, главным же обра-
зом дело сводилось к взаимному онанированию. С тех пор у него прояви-
лась страсть к половым органам мужчины и притом мужчин взрослых
и грубых, со дна, молодых, но не мальчиков. Интеллигентные, вообще
говоря, мало привлекательны. Педерастии нет и не было. Влекут его соб-
ственно самые половые органы, иначе говоря penis. Но и самый склад
мужчины ему кажется более привлекательным, нежели склад женщины.

740

Его ненормальная половая жизнь не осталась без последствий.
Сам больной о себе пишет, что по причине ненормального полового
влечения у него развились:
1) общая неврастения.
2) Апатия и полное отсутствие воли.
3) Тяжелое душевное состояние, всегда угнетенное.
4) Подозрительное отношение ко всем окружающим, ложные страхи,
галлюцинации и преследование даже близкими людьми и в результате
заколдованный круг, из которого единственным выходом кажется уход
из жизни.
5) Во время приступов тяжелых душевных состояний и тоски—
злоупотребление алкоголем, кокаином и усиленное курение, что еще
более увеличивает страдание.
6) Лечение, проведенное в санатории, очень ослабило все болезнен-
ные явления, но чувствуется, что это временно, а болезненные половые
влечения остаются почти прежними.
Также и у всех исследованных мною гомосексуалистов из
арестованного „клуба педерастов“ при выяснении обстоятельств, приведших
их к гомосексуальности, можно было открыть соответствующие поводы того
или иного рода, аналогично приведенным случаям.
Приведу здесь и другой пример в несколько ином роде, но также
доказывающий влияние сближения в детском возрасте с соответствующим
полом, как причину гомосексуальных стремлений.
Одна из замужних пациенток имела неудачное замужество, ибо муж ока-
зался жестоким человеком, ее бил и у нее развилась такая ненависть и фи-
зическое отвращение к нему, что она с ним развелась, заболев расстройством
нервов в виде тяжелой неврастении. В этом состоянии она помещалась неко-
торое время в санатории, где мучилась много недель сновидениями гомосек-
суального характера с поллюциями. Никаких особых причин для этой
инверсии она не могла указать, но оказалось, при выяснении условий
детства, что в возрасте лет 7-ми ее няня ей заявила, что, когда мама
бывает больна, то это от того, что папа делает с ней что-то и при этом
няня, ложась на нее, проделывала сексуальные мужские движения. Она
говорит, что это было однажды, хотя и не отрицает возможности, что
няня делала это и много раз, но она этого уже не помнит, она допускает
даже, что няня была гомосексуалистка.
Развившаяся было в период неврастении инверсия, явившись
результататом реакции на поведение мужа, однако прошла вместе с не-
врастенией, и больная затем вышла вновь замуж, при чем живет со вто-
рым мужем счастливо.
В некоторых, правда, более редких случаях, половому извращению
у мужчин содействуют факты, возбуждающие физическое отвращение

741

к женщине, которое лишает возможности полового с ней сближения, как
это было с описанной выше женщиной при физическом отвращении в
мужу, если половое влечение не удовлетворяется вообще хотя бы
онанизмом, оно может обратиться в исканию другого полового объекта
я может направиться в сторону гомесексуализма. Пример такого оборота
может служить следующий случай.
„Мне было лет 14, когда мне очень сильно понравилась одна
барышня. Это была моя первая горячая любовь. Я не понравился; мои
ухаживанья вызывали с ее стороны холодность и даже насмешки и,
наконец, мне было сказано, чтобы я совершенно оставил ее в покое
Это было сказано в оскорбительных словах; у меня пробудилась нена-
висть во всем женщинам и, чтобы не увлечься вторично, я стал разви-
вать в себе к ним полное равнодушие, и это мне удалось. У меня
явилось отвращение в совокуплению с ними; вскоре после этого я
почувствовал желание страсти, я пошел к женщине; увидев ее полное
бесстыдство, ее тело и всю окружающую обстановку, у меня явилось
отвращение и робость, что осталось и теперь. Я ушел, не исполнив
акта, но с тех пор стал заниматься онанизмом. Мне так хотелось
любить, но любить женщин заставить себя я не мог. Мне хотелось
привязанности и ласки, и я стал стремиться к мужчинам и многих
из них я глубоко любил, но разрывал все, когда убеждался, что ко
мне они хорошего отношения не имеют и все стремятся в женщинам.
И вот шесть лет тому назад а встретил свою настоящую сильную
привязанность. Он отнесся во мне очень сердечно, во всем доверял мне,
любил меня и редкий день мы не проводили вместе. Приходилось
иногда в порыве дружбы отдаваться ласкам, и поцелуи возбуждали мою
к нему страсть. И вот теперь я чувствую, что без него моя жизнь пуста,
мне необходимо его видеть постоянно и, если, он не приходит, я не могу
спать, есть, работать и глубоко страдаю. Мне постоянно он видится
во сне, и почти всегда голый. Сближение с ним отбило желание у
меня ко всему и никак не могу преодолеть своего равнодушия к женщи-
нам и отвращения в их телу. Одно время я увлекся, воображая себя
женщиной, и когда занимался онанизмом, то воображение рисовало,
что около меня мои знакомые мужчины, но это бывает редко и всегда
я, отдаваясь онанизму, воображал себя с женщиной, хотя во сне нико-
гда не видел женщин, не вижу и теперь.
И здесь, конечно, сближение молодого человека с мужчиной не
обошлось без особых условий, вызвавших первоначальное половое возбу-
ждение на подобие сочетательного рефлекса. Но все же несомненно и
то, что навязывавшийся жизненным условиями сочетательный рефлекс
к противоположенному полу здесь был затормажен в самом корне в тот
период, когда пробуждался половой инстинкт. В результате произошло

742

замещение его гомосексуальным половым рефлексом при соответствующем
случае, что затем и упрочилось.
Из всего вышеуказанного ясно, что в отношении этиологии между
перверсиями и инверсией нет существенного различия. И там, и здесь
дело идет о возникновении, развитии и упрочении полового сочетательного
рефлекса при неестественных или несоответствующих природе условиях.
Существенно важно, что в отношении большинства случаев дело идет здесь“
о развитии несоответственного природе полового рефлекса в самом начале
пробуждения полового „инстинкта“, что приводит к близкому упрочению
такого рефлекса и связанного с ним ненормального полового влечения.
Если в ряде случаев, обнаруживающих ту или другую перверсию или
инверсию, больные не могут выяснить первоначальный повод к раз-
витию у себя перверсии, то руководясь вышеприведенными случаями,
есть полное основание признать, что и в этих случаях должен быть
такой же или аналогичный повод, но он относится к тому периоду
детской жизни, из переживаний которой мало или ничего не воспроиз-
водится в периоде зрелости. Что не имеется коренного различия между
перверсиями и инверсиями в отношении их этиологии, доказывают
также случаи смешанного характера, где имеются одновременно и инвер-
сия и перверсия или где одно болезненное состояние вытесняется другим.
Нам остается еще рассмотреть вопрос о значении дегенерации в
развитии половых извращений.
„Дегенерация, по словам С. Фрейда, возбуждает те сомнения,
которые вообще возникают при употреблении слов без разбора. Ведь
стало уже обычным приписывать вырождению всякого рода болезнен-
ные проявления нетравматического и неинфекционного происхождения.
Маньяновская теория дегенератов привела к тому, что о дегенерации
стало возможным говорить даже и при вполне хорошем функционировании
нервной системы“ 1).
Сам Фрейд приходит к выводу, что целесообразнее было бы не
говорить о вырождении везде, где нет на лицо многих тяжелых
уклонений от нормы и где работоспособность и вообще способность
выдерживать жизненную борьбу не нарушены.
Становясь на эту точку зрения, Фрейд отрицает дегенерацию у
инвертированных, ибо инверсия наблюдается при отсутствии тяжелых
отклонений от нормы и при хорошей работоспособности лиц, обна-
руживающих инверсию.
Кроме того, в пользу того же говорит факт широкого распростра-
нения инверсии у древних народов на высоте культуры, большое
распространение инверсии у древних первобытных народов, между
1) S. Freud, Теория полового влечения, стр. 6.

743

прочим на востоке, тогда как понятие вырождения применяется обычно
в народам с высокой культурой. Наконец, климат и раса оказывают
свое влияние на распространение инверсии.
Лучше было бы говорить однако об условиях жизни того или дру-
гого племени и народа, а не о расе, как таковой.
Собственно авторами признается инверсия врожденной лишь в
том случае, когда дело идет об абсолютной неспособности к сношениям
с другим полом (абсолютно инвертированные), а не там, где влечение
допускает сношение и с тем, и с другим полом (анфигенно-инвертирован-
ные) и тем более к случайным выполнителям инвертированных актов.
Фрейд вообще оспаривает врожденность инверсии и в этом, только
в этом отношении я становлюсь на его точку зрения и совершенно
расхожусь с А. Моллем. Отрицание врожденности инверсии по С.
Фрейду основывается: „1) на том, что у многих даже абсолютно-
инвертированных можно установить факт подействовавшего на них в
раннем детстве сексуального впечатления, длительным следствием
которого и явилась склонность к гомосексуальности; 2) на том, что у
многих других можно доказать наличность внешних благоприятствующих
или задерживающих условий, которые рано или поздно повели к
фиксированию инверсии; 3) на том, что инверсия может быть устранена
путем гипнотического внушения, что было бы удивительно при
врожденном характере извращения“. Между прочим, такое наблюдение
исправления инверсии под. влиянием внушений было некогда пред-
ставлено мною. К этому я должен добавить, что все»имеющиеся в
литературе указания на прирожденный характер инверсии недоказа-
тельны.
Однако мы знаем факт, что на некоторых лиц в раннем детстве
воздействовали те самые влияния, которые у других приводили к
инверсии и которые оказались у них бессильными в указанном отно-
шении. Отсюда ясно, что отрицать совершенно влияние наследственных
факторов у инвертированных нельзя, но конечно не в смысле прирож-
денного направления полового влечения к своему полу.
В ряде случаев при инверсиях, а равно и при перверсиях можно
отметить неблагоприятную наследственность, состоящую в том, что
в их семьях существовала в той или иной степени заболеваемость душев-
ными и нервными болезнями. При этом сами инвертированные и пер-
вертированные далеко нечасто обнаруживали заболевания того или другого
рода, представляя иногда лишь разные формы неуравновешенности.
Даже и физические дегенеративные признаки, хотя у них и встречаются
иногда, но вообще не в значительном числе и не представляются
резко выраженными. Половые их органы обыкновенно представляются
нормальными. О прямой наследственности, напр., в смысле передачи по

744

наследству гомосексуализма или других форм половых уклонений, так-
же определенных указаний не имеется. Из 62 гомосексуалистов,
арестованных в клубе, лишь в 5 случаях отмечены те или иные половые
уклонения у ближайших родственников, но их возникновение остается
невыясненным и не исключена возможность, что дело шло и здесь об
особых поводах к развитию половых уклонений. Но то, что встречается
в этих случаях с большей или меньшей частотой,—это повышенная
впечатлительность вообще и в частности обострение половой возбудимо-
сти ив некоторых случаях сравнительно рано пробуждающееся половое
влечение. Эти то явления, служа результатом главным образом дегене-
ративной почвы, повидимому, и лежат в основе того, что у больных в
особых условиях их жизни, в периоде детства сравнительно легко
развиваются по закону сочетательных рефлексов уклонения или извра-
щения полового влечения в той или иной форме. По крайней мере, в
ряде случаев это может быть доказано с несомненностью. За прирож-
денность же, как и прямую наследственность инверсии, не имеется
достаточно проверенных фактов.
Относительно лечения здесь распространяться не имею возможности,
но считаю необходимым заметить, что оно в общем сводится к уста-
новлению всех тех мероприятий, которые дают возможность заторможен-
ный нормальный половой рефлекс растормозить и в то же время подавить
или затормозить все то, что поддерживает патологическое уклонение или
извращение проявлений этого рефлекса. Даже те формы половых укло-
нений или извращений, которые ранее относились к дегенеративным
случаям и признавались неизлечимыми при благоприятных условиях могут
дать хорошие результаты, как я показал в особой работе.
Основными условиями успешности лечения являются соответствую-
щая жизненная обстановка, возможность создать условия для нормальных
половых отправлений, систематически приводимая психотерапия и вну-
шение, главным образом в форме променяемой мною системы перевос-
питания 1) и, наконец, соответственно случаю те или другие фармаколо-
гические и физиотерапевтические мероприятия.
Главным препятствием для лечения такого рода расстройств, как
я убедился, во многих случаях является ничуть не бессилие нашей те-
рапии, а невозможность достижения соответствующих жизненных усло-
вий, которые находятся вне зависимости от врача и аптеки.
В заключение приведу главнейшие выводы моего исследования
основанные как на приведенных, так и на других наблюдениях.:
1. Половые развития обусловливаются развитием половых желез и
их гормонами, что вытекает из всех экспериментальных данных.
1) В. Бехтерев. Гипноз, внушение и психотерапия, Спб.

745

2. В животном царстве у позвоночных сухопутных основным руко-
водителем полового влечения служит запах, издаваемый особью противо-
положного пола и обусловленный деятельностью их половых желез, при
чем путем сочетательных рефлексов возникают и другие сексуальные
раздражители, как внешний вид, мимика, голос, прикосновение особей
противоположного пола на ряду с явлениями подражания.
3. У человека раздражителями половых рефлексов, благодаря
культуре, является не запах, устраняемый гигиеническими мерами и
косметикой, а ряд других раздражителей, как внешность, мимика, голос,
речь, прикосновение, подражание и все культурно-социальные условия,
направляющие сосредоточение представителей одного пола на противо-
положный пол.
4. Перверсиями следует считать все случаи вкоренившейся склон-
ности в ненормальным половым сношениям с объектами противополож-
ного пола и иными объектами, как одушевленными так и неодушевлен-
ными. Инверсиями следует считать случаи вкоренившейся склонности
к объектам своего пола. И те и другие могут быть полными при невоз-
можности осуществлять нормальные половые сношения и не полными
при возможности нормальных половых сношений.
5. Онанизм развивается не только вследствие механического раз-
дражения половых органов, но и путем развития полового возбуждения
в форме сочетательных рефлексов, разрешающего вследствие невозмож-
ности естественного полового удовлетворения онанизмом, который и пере-
ходит в привычку.
6. Как последствия онанизма, развиваются перверсии в виде
предждевременного семяизвержения при половых сношениях, что объяс-
няется развитием секреторного сочетательного рефлекса.
7. По типу сочетательных же рефлексов развивается и описанная
мною „боязнь полового безсилия“ и „боязнь coitus’a“ у женщин.
8. Под влиянием онанизма может развиться особая инверсия,
состоящая в склонности к удовлетворению полового влечения путем
мастурбации при ослаблении или отсутствии склонности к нормальным
половым сношениям.
9. Имеется много более форм перверсии, нежели это допускалось
до сего времени. Так можно различать, кроме уже известных форм
перверсии, в виде фетишизма, альголягнии (садизм и мазохизм) экзхи-
биционизма, борцовую, созерцательную, лизательную, презбиоманическую,
инфатоманическую, автоэротическую и некоторые другие формы пер-
версии.
10. Все эти виды перверсии развиваются по типу сочетательных
рефлексов под влиянием возбуждающих половую деятельность воздей-
ствий, преимущественно в периоде первоначального полового созревания.

746

Равным образом, и так называемые инверсии имеют своим поводом те
или иные внешние условия, которые и направляют половую функцию
еще в начальный период полового созревания на неестественный путь.
11. От этих форм перверсии и инверсии следует отличать при-
вычные формы того и другого рода, которые развиваются вследствие
долговременного пользования половой функцией при неестественных
условиях, что постепенно укореняется в форме привычки.
12. В этих привычных формах перверсии и инверсии дело идет
о неполных формах уклонений и извращений, т. е. таких, при которых
отдается лишь предпочтение неестественной форме половых сношений,
но не исключаются и нормальные формы последних, тогда как в пер-
версиях и инверсиях первого рода возможны случаи и полных перверсий
и инверсий и неполных, т. е. таких, которые при склонности к неесте-
стественным половым сношениям дают возможность иметь и нормальные
или естественные сношения.
13. Для многих случаев перверсии и инверсии характерны соот-
ветствующие характеру перверсии сновидения, сопровождающиеся пол-
люциями.
14. Бисексуальная „мозговая“ теория, которой старались объяснить
происхождение инверсии, не может быть, принята, как неверная по су-
ществу.
15. Перверсии и инверсии являются в сущности приобретенными
расстройствами и объясняются чаще всего теми или иными условиями,
подействовавшими на ребенка в периоде его полового созревания. Общая
невро- и психопатическая наследственность является лишь предраспола-
гающим, но не обусловливающим моментом.
16. Самое развитие перверсий и инверсий получает правильное
объяснение с рефлексологической точки зрения путем развития и закреп-
ления сочетательного полового рефлекса.
17. Условия неблагоприятной наследственности нередко содействуют
раннему половому развитию и повышенной половой возбудимости, что
и создает благоприятную почву при соответствующих для развития
половых уклонений и извращений.
18. Случаи половых уклонений и извращений, вообще говоря,
излечимы за исключением, быть может, слишком застарелых случаев.
Главным же препятствием к лечению служит чаще всего невозмож-
ность создания в том или другом случае соответствующих жизненных
условий для осуществления нормальных половых сношений.

747

О зоорефлексологии, как научной дисциплине, и о разговоре
попугаев с точки зрения объективного resp. рефлексологического
исследования.
В. Бехтерева.
(Продолжение).
Как и всякая наука, зоорефлексология должна строиться на наблю-
дении и эксперименте.
Что касается наблюдения, то оно должно быть строго объективным.
Оно должно регистрировать внешние реакции того или другого животного
в условиях его жизненной обстановки среди самой природы, а при невозмож-
ности этого в условиях благоустроенного зоологического сада, без всякого
навязывания своих предположений о чувствах и представлениях животного
или его намерениях по аналогии с самим собой. При этом должна быть
установлена правильная регистрация поведения животного под воздей-
ствием внешних влияний с обязательным учетом наследственных условий
и прошлого индивидуального опыта и только.
Надо заметить, что издавна проявления т. наз. „психической“ деятель-
ности в отношении своей степени разделялись на инстинкт, ум и разум.
Однако понятия эти неопределенны и часто употребляются в разном значе-
нии слова.
Особенно много споров вызывало и до сих пор вызывает между
биологами понятие инстинкта, а некоторые из современных биологов
даже стремятся совершенно отказаться от этого термина, не давая однако
на место его другого, ему равносильного, а просто сводя инстинкты в преж-
нем значении слова на обыкновенные рефлексы лишь более сложного ха-
рактера. Однако, если у низших животных те наследственно передаваемые
явления, которые относились и относятся многими и доныне к порядку
инстинктивных, протекают с механической машинообразностью и, следо-
вательно, могут и должны быть относимы к порядку сложных рефлексов, то
У более высших типов так наз. инстинктивные явления не представляют
полной механической машинообразности, а видоизменяются в своих про-
явлениях в зависимости от внешних условий и это тем в большей мере,

748

чем выше тип животных. Вследствие этого есть полное основание говорить
о том, что здесь дело идет не об одном только обыкновенном рефлексе,
хотя бы и сложном, но еще и о присоединении к первично рефлекторным
движениям или действиям результатов индивидуального опыта. В этом виде
такого рода явления уже возвышаются над порядком обыкновенных рефлексов,
выделяясь в особую группу, стоящую на границе между обыкновенными
рефлексами и высшими проявлениями соотносительной деятельности,
где играет роль уже индивидуальный опыт. Дело в том, что характер
явлений, о которых дело идет в данном случае, выделяется и от высших
или сочетательных рефлексов теми особенностями, что они первично воз-
буждаются в виде внутренней органической потребности, а не в результате
индивидуального опыта, как все вообще сочетательные рефлексы. Так
стремление к питанию в форме внутренней потребности будет проявляться
тем или другим способом как при том условии, когда в окружающих
условиях находится питательный материал, так и тогда, когда его нет.
На этом основании в отличие от обыкновенных рефлексов и желая
устранить неясность термина „инстинкта“, я и предложил вышеуказынные
явления выделять под наименованием наследственно-органических ре-
флексов, а в видах сокращения они могут быть просто обозначаемы
органическими рефлексами 1).
Но недостаточно точно определены н понятия разума, а равно и ума,
В философской литературе в сущности нет даже одного установившегося
понятия о разуме и можно говорить о разуме в понимании Канта, в пони-
мании, скажем, Гегеля и т. д. Между тем как в зоопсихологии понятие
„разум“ обычно противополагается понятию инстинкта 2). Что же касается
ума, то это понятие применяется в науке вообще для обозначения про-
явления той части способностей, называемых „психическими“, которая
характеризуется способностью к анализу и синтезу. Однако, между тем,
что должно обозначать умом и что разумом, опять таки не имеется строгого
различения.
Попробуем разобраться в этих терминах и установить для них соот-
ветствующие объективные критерии.
Под инстинктом, как я говорю в своей книге „Общие основания
рефлексологии“ (спб. 1918), должно понимать наследственно-органические
рефлексы, которых развитие стоит или вне всякой зависимости от индивиду-
ального опыта, как у более нисших животных, или в относительно малой
зависимости от индивидуального опыта, который играет в этом случае как бы
вспомогательную роль, тогда как действия, относящиеся к сфере „ума“,
должны представлять собою по преимуществу результат индивидуального
1) В. Бехтерев. Общие основания рефлексологии. СПБ. 1918.
2) Вагнер. Сравнительная психология. СПБ.

749

иди личного опыта, устанавливающего соотношения между внешними
воздействиями. П. Мендус дает другое, на наш взгляд, мало удачное
различие между инстинктом и умом: „ум“ отличается, по его мнению, от
инстинкта тем, что рассматривает соотношения между предметами, а не
самые предметы“ (l. c., стр. 16). Дело в том, что и инстинкту нельзя
отказать в том, что он имеет в виду соотношения между предметами, но
разница между инстинктом и умом состоит в том, что в первом случае
эти отношения установлены видовым опытом и передаются наследственным
путем соответственно приспособленные к ним рефлексы, тогда как во втором
случае как соотношение между предметами, так и приспособленные к ним
действия или рефлексы осуществляются путем индивидуального опыта.
По Бергсону критерий ума в отличие от инстинкта является уменьем
пользоваться орудиями. На мой взгляд, если под инстинктом понимать на-
следственно-органические рефлексы, то за исключением последних и
обыкновенных или прирожденных рефлексов, все остальные проявления
соотносительной деятельности должны составлять индивидуально приоб-
ретенные рефлексы, причем уму будет соответствовать такая совокуп-
ность последних, при которой животное в своем поведении руково-
дится отношениями между предметами или явлениями. Что же касается
разума, то ему должны соответствовать такие проявления соотноситель-
ной деятельности, которые дают возможность не только пользоваться ору-
диями с заранее намеченной целью, но и предупреждать соответственным
образом возможные последствия нарушения взаимоотношений между пред-
метами или явлениями. Разберем для ясности дела один конкректный
пример. Вот, например, что известно относительно овчарки: лишь только
овчарка освоится со своим ремеслом, она вносит в исполнение своей
главной обязанности массу собственных изменений: она не только раз-
нообразит свое поведение смотря по тому, имеет ли дело с ягнятами,
бараном или жеребятами, но учитывает также и условия местности.
Так, например, иногда овчарки во собственному почину бросаются в
отверстия забора, чтобы загородить дорогу баранам, намеревающимся
пролезть через них, при встрече с чужим стадом они прекрасно умеют
помешать нежелательному смешению и прогнать чужаков. Хью-Даль-
зиль (Hugh Dalziel) рассказывает про шотландскую овчарку следую-
щее: „Хотя ей ничего не говорят, она отправляется из дому в
надлежащее время, пробегает расстояние с милю и, отделив дойных коров
от остальных, гонит их к ферме, чтобы их подоили, а затем возвращается
с ними на пастбище. Собака получила только несколько указаний, как
надо пригонять домой дойных коров, и по собственному почину принялась
сама исполнять эту обязанность».
Ясно, что в данном случае мы имеем дело с животными, которые
проявляют способность различать зависимость отношений как между

750

предметами, так и между явлениями. Такие акты, след., не должны быть
понимаемы, только как инстинктивные или наследственно-органические
рефлексы, а как совокупность приобретенных путем опыта рефлексов,
с помощью которых животное, несомненно, обладает способностью уста-
навливать соотношения между предметами и явлениями. Даже более
того,—мы здесь встречаемся уже с предупреждениями возможных послед-
ствий нарушенных соотношений между внешними моментами, и, след.,
можно было бы говорить уже о зачатках разума, для полного проявле-
ния которого не достает только пользования орудиями с заранее наме-
ченной целью, что мы видим, напр., у высших обезьян.
Само собой разумеется, что проявления соотносительной деятель-
ности в отношении их качества и степени сильно различествуют у
различных животных, и здесь нет недобности входить в рассмотрение
этого предмета, но не сочтем за лишнее привести здесь мнение по
этому поводу П. Мендусса.
„Среди млекопитающих наиболее одаренные в умственном отношении
виды—это виды, у которых сильно развито одно или несколько чувств
благодаря специальным способностям известных органов, напр., рук—
у обезьяны, хобота у слона, носа у лисиц и собак, глаз у кошачьих.
Следует все же заметить, что ум этих животных состоит почти целиком
из различных привычных данному виду ассоциаций, группирующихся
вокруг преобладающих ощущений, так что чем совершеннее эти последние,
тем тоньше и богаче получаемые при их посредстве сведения о полез-
ных или вредных свойствах предметов внешнего мира, тем значи-
тельнее возможность возрастания численности ассоциаций и тем
больше независимость каждого из чувственных образов“ (П. Мендусс
l. c. стр. 16—17).
Отсюда ясно, что имеются малозаметные переходы в степени разви-
тия умственных способностей в животном царстве, и в сущности мы не
видим основания в научных целях пользоваться мало опрделенными
субъективными понятиями „ум“ и „разум“.
Если мы возьмем для сравнения жизнь высших животных в естест-
венных условиях и жизнь первобытного дикаря в условиях его обычной
обстановки, то мы должны сказать, что и в том, и другом случае жизнь харак-
теризуется действиями, производимыми в угоду основных потребностей пи-
тания и полового удовлетворения. Правда, дикарь везде и всюду пользуется
орудиями и в этом отношении, несомненно, имеет преимущество перед
животными, но и высшие животные могут пользоваться, хотя и в ограничен-
ной мере, некоторыми из орудий, напр., обезьяны пользуются в целях
нападения камнями, а горилла ходит в африканских лесах вооруженная
палицей. Совсем другое представляет собою культурный цивилизованный
человек с его многочисленными и усовершенствованными орудиями и

751

использованием различных энергий природы, путем систематического
разделения труда и специализации знаний. Его рефлексы при таком раз-
делении труда направляются на те или другие взаимоотношения внешнего
мира, не имеющие даже прямого отношения к непосредственному удовле-
творению органических потребностей, а между тем в результате изу-
чения внешнего мира человек приходит к лучшему обеспечению своего
существования.
Даже домашние животные, живя бок о бок с человеком и не
нуждаясь в непосредственных заботах о хлебе насущном, также в из-
вестной мере цивилизируются. В самом деле, сколько служб и самых
полезных и ответственных могут выполнять, напр., дрессированные собаки,
правда каждая по своей специальности, но ведь и функции того или иного
мастера в человеческом обществе выполняются соответственно своей спе-
циальности. Надо при этом заметить, что и не дрессированные собаки, живя
с человеком, воспитываются в домашнем обиходе в гораздо большей
мере, нежели это может показаться с самого начала. Вот, напр., моя собачка
Пики из породы фокс-терьеров, доставленная мне случайно и оставшаяся
без всякой дрессировки, реагирует соответственным образом не только на
многие слова, но и на интонацию. Так, если прислуга в зимнее время
недостаточно внимательна к ее нуждам, и она вынуждена быть неопрятной
в комнатах, она уже избегает показываться ко мне на глаза, хотя я
никогда ее не бил, а только ей было достаточно сказать тоном упрека
«что ты сделала», чтобы она тотчас же, поджавши хвост, отошла и спрята-
лась под диван. Отученная мною от этих провинностей более внимательным
отношением к ее нуждам, она стала при той или другой потребности под-
бегать ко мне и заявлять своим голосом о необходимости выйти на улицу,
иногда будя меня даже ночью для этой цели. Достаточно сказать: „хочешь
гулять?», как она начинает лаять и оживленно бежит от меня в направлении
к двери, после чего останавливается, поджидая, пока я сдвинусь с места.
Если собака спешит выйти на улицу, то в двери, которые отворяются наружу,
она брасается с размаху и обыкновенно их отворяет сама; в те же двери,
которые открываются внутрь, никогда не бросается таким образом и не
старается их открыть, а, если я направляюсь к такой двери, она нетерпеливо
подскакивает к дверной рукоятке, намереваясь как бы ее схватить зубами
для открытия двери, как делает это человек своей рукой. Выйдя на улицу
зимой и проделавши все необходимое, она тотчас же заявляет лаем у
двери, чтобы ее впустили обратно и будет лаять до тех пор, пока ей не
отворят дверей. Никогда Пики не ждет ласки или куска пищи от людей,
строго с ней обращавшихся, и, наоборот, подходит к другим и ожидает
удовлетворения своих нужд от человека, который обращался с ней хорошо,
она даже отличает хозяина дома, и даже обращается к нему, когда нужно
искать ей защиты от угроз других лиц и т. п.

752

Разве это поведение не сообразуется разнообразными отношениями
в жизненном обиходе и в той обстановке, где живет собака? Одна из
моих дворовых собак-пудель в случае, если не могла съесть всей даваемой
пищи, тщательно зарывала ее летом в песок, а зимою в снег и затем
раскапывала ее снова, когда была голодною, и поедала. Такие случаи
сохранения пищи про черный день были констатированы и другими авто-
рами1).
А вот как собака находчива в особо трудных обстоятельствах,
переживая период голодовки вместе со своими хозяевами и согражда-
нами в Петрограде в период революции. Дело идет о Марте и Апреле
1920 года, когда сказывался особенно сильный недостаток в городе
съестных продуктов.
„В Петербурге, на углу Семионовской и Моховой улицы, у
церкви Симеона, с конца марта 1920 года появилась собака, помесь
дворняжки с сетером, кобель. Около 2 часов дня она становится в ука-
занном месте на задние лапы, а передними лапами, сложив их вместе,
как ладони, делает частые движения сверху вниз, как бы прося лап-
ками, привлекает к себе внимание публики, проходящей на Литейный
проспект или на Моховую улицу. Окружающая толпа прохожих обмени-
вается мнениями о знакомой им и виденной уже не раз собаке и назы-
вает ее „Собакой -нищим“.
И, действительно, этой собаке мог бы позавидовать даже опыт-
ный нищий, так как со всех сторон ей сыплются подачки, — в виде ку-
сочков хлеба, каши, а иногда и кости, нарочито приносимой кем либо
для нее из дома.
Когда собака сыта, она становится на 4 лапы и убегает, повиди-
мому, куда глаза глядят. Хозяев у нее нет, и ко всем собака относится
хорошо.
Мне бросился в глаза тот факт, что собака появляется методично
и приблизительно в одинаковое время2).
Я воспользуюсь здесь случаем привести мнение Рибо (Эволюция
общих идей, стр. 28) по поводу умственных процессов животных. Он
говорит: „Только несправедливое предубеждение могло заставлять отка-
зывать высшим животным в способности к какому бы то ни было
умственному процессу, идущему дальше ассоциации, и к заключению на
основании сходств. В. Джемс, ставящий как правило, что самые луч-
шие примеры проявления способностей у животных „могут быть
1) Известна также предусмотрительность говорящего попугая, принадлежа-
вшего т. Никез, который всегда откладывал за обедом кусок хлеба с вареньем
для ужина (Эванс. Эволюционная этика, р. п. стр. 214).
2) Сообщено д-ром Студенцовым, любезно предоставившим мне это наблю-
дение.

753

объяснены только ассоциацией по близости, основанной на опыте“, при-
ходит в сущности в выводам, почти не отличающимся от наших. При-
водя известный рассказ о полярных собаках, которые, будучи запряжены
в сани, удаляются друг от друга для уменьшения веса, как только лед
начинает трещать, он объясняет этот факт следующим образом: „до-
статочно будет предположить, что каждая из них в отдельности ощу-
тила когда нибудь после треска сырость на коже и что они много раз
замечали, что треск слышится, когда они вместе и прекращается, когда
они удаляются друг от друга“. Если мы согласимся с этим, для нас
всетаки остается несомненным, что ассоциации по близости суть не
более, как материал, служащий основанием для заключения по сходству
для следующего за ним поступка. Еще один случай, приводимый
В. Джемсом. Один из его друзей идет со своей собакой к лодке и на-
ходит ее покрытой водой и грязью. Оказывается, что он забыл дома
губку, служащую для ее вытирания. Не желая возвращаться из-за нее
за треть мили, он, на всякий случай и не особенно рассчитывая на успех,
проделывает перед своей собакой (из породы такс) все жесты, необхо-
димые для чистки лодки, крича при этом: „губку, губку, принеси губку“.
Собака бежит домой и к крайнему удивлению хозяина возвращается с
губкой в зубах. Можно ли считать это рассуждением в собственном
смысле слова. Оно было бы таковым, говорит Джемс, только тогда,
если бы, не найдя губки, собака принесла тряпку или салфетку. Этой
заменой она бы показала, что понимает тождество, существующее между
этими предметами по отношению к данной цели, несмотря на их внеш-
ние отличия. „Эта замена невозможна для собаки, но каждый даже
глупый человек несомненно бы ее сделал“. Я в этом однако не уверен,
несмотря на категорическое заявление автора, но даже, не входя в разбор
его мнения, нужно сознаться, что это значит требовать от собаки, чтобы
она рассуждала, как человек.
Замечу еще, что установка поведения к определенному времени
несомненно свойственна животным. На моей даче в Финляндии содер-
жался черный пудель в качестве дворовой собаки. Зимой я с женой
приезжали на дачу по воскресеньям с утренним поездом и, конечно, при-
возили угощение собаке. Оказалось, что каждое воскресенье собака к
определенному часу выходила к воротам дачи, отстоящим около 100 сажен
от дому, и терпеливо поджидала нашего приезда. В другие дни ничего
подобного она не проделывала.
Рибо полагает, что у животных рассуждение состоит в сцеплении
конкретных или генерических образов, приспособленном к определенной
цели, и в переходе этих представлений в действие. Свести все к одной
только ассоциации по сходству, а в особенности к ассоциации по близости
невозможно, потому что последняя имеет неизбежным результатом создание

754

неизменных привычек, замыкание в узкой рутине, а мы видим, что
некоторые животный способны порвать с рутиною.
А вот как реагирует слон на несчастие, происшедшее с его
товарищем. В слоновне Петербургского Зоологического сада долгое
время дружно жили два слона. Будучи оба самками, они часто проявляли
друг по отношению к другу взаимные ласки с оттенком взаимной
физической любви. Но вот один из слонов тяжко занемог и, когда он
слег на пол и вскоре затем умер, то другой многократно пытался
помочь ему подняться на ноги своим хоботом как при жизни, так
некоторое время и после смерти. Но вот погибшего слона пришлось
тут же на глазах его товарища анатомировать. Когда живой слон увидел,
что с его погибшего товарища сдирают шкуру, он отвернулся, повернул
голову в угол и три дня не изменял своего положения, пока труп его
погибшего товарища не был выволочен из слоновни. Наблюдение это
сообщено мне лицами, непосредственно руководящими хозяйством зоологи-
ческого сада, и подтверждено ветеринарным врачом сада Анисимовым.
Известен пример, что обезьяна, не имея возможности поднять крышку
сундука, воспользовалась палкой, как рычагом. Другая обезьяна, по свиде-
тельству Романеса, без посторонней помощи усвоила принцип винта.
Кроме того, достоверно известно, о чем я упоминал уже и ранее,
пользование обезьянами камнем на подобие молотка. Приводится далее
пример, что обезьяна, будучи посажена на цепь и не имея возможности
добраться до семьи утят, подставила им кусок хлеба и, когда таким
образом она успела заманить одного из них, то она тотчас же его
схватила и прокусила ему грудь.
Можно затем привести строго объективные наблюдения относительно
счета сороки и обезьяны. Ж. Леруа на основании наблюдений признает,
что сороки считают до трех. Наблюдение сводится к тому, что сорока,
спугнутая с гнезда, выжидает, когда из шалаша под деревом выйдет
охотник. Двое и трое вошедших в шалаш не обманывают птицу. Нужно,
чтобы к дереву подошло 5 или 6 лиц и из них затем возвратилось
3-4, чтобы птица обманулась и прилетела ко гнезду, когда под ее
деревом в шалаше еще остается один из охотников.
Леббок наблюдал, что из гнезда с 4 яйцами можно взять одно
яйцо, не нарушая высиживания яиц, если же взять 2, то птица уже
покидает гнездо.
Романес на основании опыта убедился, что шимпаньзе может
считать до 5, подавая по требованию соответствующее число соло-
минок.
Как бы то ни было, во всех этих и подобных случаях объяснять
инстинктом поведение животных не приходится, ибо ни один из
вышепоименованных актов не представляется ни прирожденным, ни

755

наследственным, как это известно, напр., относительно сложных действий
насекомых, приготовляющих между прочим определенное число жертв
для своих личинок. Так один вид шмеля готовит 5 жертв, другой 10,
третий 15, а четвертый 24.
Доказательство „инстинктивного“ действия в этом случае видят
в том, что насекомое проделывает то-же самое, не имея в жизни
никакого в указанном отношении индивидуального опыта. При этом, впро-
чем, остается без внимания опыт животного в личиночном состоянии,
который и может пролить свет на столь загадочные явления.
Очевидно, что только строго объективное наблюдение за жизнью
животных может вывести наше знание об их соотносительной деятель-
ности на истинный путь и только таким путем мы будем в состоянии
точно и правильно установить, какие из внешних реакций ими
унаследуются и какие приобретаются благодаря индивидуальному опыту и
каким именно образом. Как и всякое знание, оно будет строиться на
наблюдении и опыте.
Jerks предложил метод исследования животных, представляющий
нечто среднее между экспериментом и наблюдением, ибо он пред-
ставляет собою в сущности метод наблюдения за поведением животных
в искусственной обстановке, напр., в условиях достижения животными
пищи путем пробега ими по запутанным ходам специально устроенного
лабиринта или путем пробега ими через те или другие закрытые, но
не запертые воротца (прибор Jerks’a). Метод исследования с лабиринтами,
основанный на принципе преодоления препятствий к достижению цели,
создаваемой влечением к пище, был разрабатываем главным образом
американскими учеными—Хельмсом, Дженнингсом, Иошберном, Иотсоном,
Стелли, Винцент и др., причем авторы стремились главным образом
выяснять, какими органами животные руководятся в достижении пищи
в разнообразных условиях опыта.
Дело идет здесь об исследовании животных, которые предварительно
не дрессируются, но которые как бы сами дрессируются, будучи
поставлены в такие условия, что достижение ими пищи требует большой
выучки. В этих опытах обыкновенно пользуются так наз. лабиринтами,
т. е. приборами, представляющими множество ходов с массой слепых
углов, причем животное должно путем многократных опытов выучиться
пробегать по таким коридорам возможно кратчайшим путем до кор-
мушки, к которой в конце концов выводит всякий вообще лабиринт. Счет
времени и количество пробегов по этому прибору показывает, кая быстро
животное научается отыскивать наиболее прямой и верный путь для дости-
жения пищи. Само собою разумеется, что опыты можно разнообразить, напр.,
окрашивая стены лабиринта, ограждающие прямые ходы, определенным
цветом, дабы выяснить, руководится ли животное в пробегах зрительными

756

впечатлениями и т. п. Стоит упомянуть, что имеется множество систем
лабиринтов, но нельзя не признать, что этот прибор далеко не отличается со-
вершенством. Начать с того, что животное в нем может умереть с голоду,
не стремясь к пище, которая скрыта от него за таким количеством стен,
что о приманке кормушкой в сущности уже не может быть и речи. Кроме
того, в этом приборе только масса проделанных с одним и тем же живот-
ным опытов может иметь значение при вычислении результатов стати-
стическим путем, тогда как результаты единичных опытов не могут иметь
особого значения.
Я не могу здесь касаться многочисленных исследований с лаби-
ринтами в Америке, которые имеют в виду главным образом выяснение
вопроса, чем, т. е. какими внешними раздражениями руководятся те или
другие животные в отыскании себе пищи. Часть этих исследований в виде
кратких указаний приведена уже в моей книге» Общие основания рефлексо-
логии» (спб. 1918), другую часть этих исследований из более позднейших
можно найти в специальных журналах. Но я не могу не обратить здесь
внимания, что, знакомясь с этими работами, нельзя не видеть того огромного
труда, которого требует исследование с помощью лабиринта поведения того
или другого животного, ибо, как я уже говорил, здесь дело идет о выводах,
сделанных из массы отдельных наблюдений или опытов над каждым живот-
ным. И при всем том этот метод не может обнять своей задачи полностью.
Напр., огромное большинство, если не все позвоночные, для распознавания и
отыскания пищи пользуются, без сомнения, обонянием. Но острота обоняния
различных животных неодинакова и потому одна из животных пользуются
этим органом для отыскания пищи уже с большого расстояния, другие же
только вблизи. Но выяснение этого вопроса как раз и не осуществляется
с помощью лабиринта. Главное же это то, что метод с лабиринтами не дает
возможности уточнять эксперимент до степени соответственных измерений.
Так, если мы исследуем крыс и выясним с помощью лабиринта, в какой мере
в лабиринте они для отыскания пищи пользуются не одними мышечными
раздражениями при своих движениях, но напр., еще и зрительными, то
мы можем говорить о пользовании ими по преимущесту или больше одним
органом, нежели другим, но и только; количественного же определения при
этом ничуть не дается. Наконец, в виду множества систем лабиринтов, с
которыми работают американцы, получаются и несравнимые результаты,
добытые одним автором с результатами других авторов.
В виду недостатков «лабиринтов», как научных приборов, Yerks между
прочим построил другой прибор в виде ящика с рядом ворот, одинаковых
по внешнему виду, при чем в опыте на том или другом животном пропуск к
кормушке может быть дан через те или другие ворота, после чего животное
должно научиться проходить через те же самые ворота, но и этот при
бор рассчитан, как и лабиринт, главным образом на воспроизведение уже

757

раз проделанного опыта, и главным образом для выяснения этой репродук-
тивной способности прибор и может быть применяем.
В целях выяснить активное отношение животного к процессу оты-
скивания пищи, в отношении которого животное вообще проявляет себя
наиболее полно, я проектировал другой разборный прибор. Сущность этого
прибора заключается в том, что животное обособляется от корма посред-
ством решетчатых из проволоки или стеклянных перегородок, которые на
подобие ширм могут ограждать животное с разных и, если нужно, со всех
сторон и даже не одной, а целым рядом оград и все это с целью, чтобы
для животного, все время созерцающего пищу, были созданы препятствия к
ее достижению. Преодолением этих препятствий животное и проявляет
свое развитие и ту находчивость, которая имеет особо важное зна-
чение в жизни всякого вообще животного. Если при опыте окажется, что
животное не в состоянии найти выход из своего положения, то в этих
видах решетчатые стенки прибора устроены съемными и благодаря этому
часть их может быть устраняема, вследствие чего задача для животного
будет облегчаться до тех пор, пока оно не будет в состоянии спра-
виться с нею. В другом случае поступают наоборот. Этим путем может быть
определена степень находчивости животного, которая может быть даже
измеряема количеством и размерами создаваемых препятствий для
достижения пищи.
При этом, если мы заслоним самую пищу от глаз животного густой
сеткой в виде кисеи, то мы можем исследовать, как животное будет ру-
ководиться одним обонянием, если же пищу предварительно мы устроим в
кормушке под стеклом, то мы можем выяснить себе, как животное отыс-
кивает себе пищу с помощью одного зрения. Если мы пищу сочетаем с
каким либо звуком, напр., с звуком посуды в то время, как она будет скрыта
от глаз и недоступна обонянию, то мы будем в состоянии выяснить, как
животное руководится в отыскании пищи своим слухом.
Тот же прибор может быть полезен и в отношении испытания репро-
дуктивной деятельности. Для этой цели животное, посаженное в прибор,
должно достигнуть кормушки, после чего животное вновь садится в тот же
прибор и ему предоставляется вновь достигнуть кормушки, воспроизводя
ряд действий, уже однажды бывших в опыте. Если оно после первого
испытания этого сделать не может или оно путается по коридорам,
испытание повторяют до тех пор, пока животное само не научится вос-
производить движение безошибочно. Чтобы выяснить, в какой мере вос-
произведению движения, кроме мышечных импульсов, помогает еще и
зрение, можно окрасить в определенный цвет, напр., белый, весь путь,
который животное в этом случае должно проходить, а чтобы испытать, в
какой мере воспроизведению движения помогает обоняние, весь путь пере-
движения может быть обмазан соответствующим пахучим веществом. Воз-

758

можно, наконец, сделать приспособление и для выяснения роли слуховых
раздражений в воспроизведении передвижения животного.
Так или иначе в разборном приборе с усложнением и облегчением
препятствий для достижения определенной цеди мы имеем важный эк-
спериментальный метод для зоорефлексологических исследований.
Таким образом в настоящеее время зоорефлексология может распо-
лагать тремя главными экспериментальными методами, из которых один
метод воспитания сочетательных слюнных и двигательных рефлексов дает
возможность выяснять тонкость различения воспринимающих органов,
второй— метод дрессировки—дает выяснение индивидуальных особенностей
животных и третий—лабиринтный—дает выяснение руководящих разд-
ражителей в отыскивании нищи. О других менее употребительных ме-
тодах говорить здесь нет надобности.
Наряду с этим можно представить себе создание условий для
выяснения и соотносительной деятельности с помощью естественного эк-
сперимента, введенного в науку школой Психо-Неврологического Инсти-
тута (А. Ф. Лазурский и др.). В отношении животных метод этот требует
еще разработки, но его можно применять таким образом, что животные
остаются в условиях обычной жизни, напр. рыбы в пруду или в аква-
риуме, сухопутные животные в условиях жизни зоологического сада или
даже в естественных условиях, а воздушные животные (птицы и насе-
комые) в своей среде, т. е. в воздухе, но им предоставляется отыски-
вать себе пищу, причем с целью выяснения, чем они руководствуются
в достижении пищи, изменяют соответственным образом окружающие
условия, напр. для пчел расставляют коробочки с соответствующим пита-
тельным веществом, причем эти коробочки могут быть надушены соот-
ветственными цветными духами или окрашены определенным цветом и
затем, после того как будет выяснена посещаемость пчелами коробочек,
перемещают их, сменяя в них духи. Этим путем можно выяснить, чем
собственно пчелы руководятся в отыскании себе пищи—зрением или обоня-
нием. Как оказалось при произведеных по этому методу опытах Фришем,
они руководятся тем и другим, но зрением вдали, обонянием же вблизи.
Далее эксперимент в зоорефлексологии, может быть осуществляем
в форме воспитания слюнного (метод физ. лабор. проф. И. Павлова 1)
или двигательного сочетательного рефлекса по предложенному мною
методу2), разработанному в нашей лаборатории и в целом ряде вышедших
из нее диссертаций и других работ.
О недостатках „слюнного“ метода в применении к изучению жи-
вотных неоднократно заявлялось в печати. Оценку двигат. метода можно
1) См. его речь в Мадриде на Междунар. Съезде 1903.
2) См. Отчеты научных собраний клиники душевно- и нервнобольных за 1907.

759

найти в моей работе „Значение исследования двигательной сферы“ и проч. 1),
(Р. Врач. 1909. №№ 33, 35 и 36) и в Общих основаниях рефлексологии,
(Спб. 1918). Здесь заметим лишь, это слюнной метод непригоден совер-
шенно ни для особенно мелких животных, ни для ценных порой, как
неизбежно связанный с оперативным приемом. Этим, конечно, не ума-
ляется научное значение работ, произведенных по этому методу,
имеющих впрочем отношение по преимуществу к физиологии мозговой
воры.
По сравнению со слюнным методом особые преимущества во мно-
гих отношениях представляет метод исследования животных с по-
мощью двигательного сочетательного рефлекса, разработанного в моей
лаборатории. Нет надобности подробно говорит о том, что из этих двух
методов сочетательно двигательный метод должен быть предпочитаем
первому, ибо он не требует оперативных приемов и в то же время, отли-
чаясь необыкновенной простотой, удобством и чистотой тем более, что
он может быть применяем у всех вообще видов животного царства, на-
чиная от инфузорий до высших его представителей.
Между прочим д-ром Израельсоном, работавшим у меня, был наблю-
даем сочетательно-двигательный рефлекс на инфузориях, откуда следует,
что и микроскопический мир доступен этому методу исследования.
Важное значение метода сочетательных рефлексов в зоорефлексоло-
гии выясняется из того, что с помощью его лучше, нежели каким либо
другим способом, может быть исследуемо развитие всех вообще воспри-
нимающих органов (зрения, слуха, осязания и пр) у. самых различных
видов. С помощью его между прочим и было уже точно установлено зна-
чительно большее развитие слуха у собак по сравнению с человеком, а
равно и много других интересных и важных вопросов в области, отно-
сящейся до деятельности тех или других животных.
В виду того, что этот метод достаточно хорошо известен лицам знако-
мым с рефлексологическими исследованиями, мы здесь не будем долее
но нем оставливаться, заметим лишь, что, хотя методом воспитания соче-
тательных двигательных рефлексов был у нас осуществлен ряд солидных
исследований на животных 2), но остается еще сделать много больше; так с
помощью метода воспитания сочетательно-двигательного рефлекса дока-
зана была особенная различительная тонкость слуха у собаки (до
1/7—1/8 тона, затем было у нас доказано различение собакой цветов
1) В. Бехтерев. Значение метода сочетательно-двигательного рефлекса и т. п.
Русский врач. № 33, 34 и 35. 1909.
2) См. дисс. Протопопова, Молоткова, Шевалева, Израельсона и др.

760

и доказаны некоторые ценные факты в отношении реакции собаки на
кожные раздражения. Более чем очевидно, что с помощью этого
метода может быть исследован целый ряд животных от нисших до выс-
ших и при том не в отношении только слуха и зрения, но и в отно-
шении различительной тонкости других воспринимающих органов.
Для этой цели нет даже надобности непременно связывать то или
другое внешнее воздействие с электрическим раздражением конечности
или другой части тела, как это обычно принято в нашей лабораторной
обстановке. Можно пользоваться на место последнего и всяким другим
раздражением, которое возбуждает обыкновенный рефлекс. Этого доста-
точно, чтобы при соответственном упражнении получить сочетательный
рефлекс у любого животного, а это даст возможность изучать степень
приспособления того или другого воспринимающего органа всякого вообще
животного к внешним воздействиям разного качества и разной интенсив-
ности.
Наконец, в числе способов выяснения одаренности животных в том
или другом отношении одним из наилучших способов является дресси-
ровка, которой доступны самые разнообразные виды.
Впервые метод дрессировки был использован мною для учения о лока-
лизации двигательных сочетательных рефлексов в мозговой коре еще
в 1886 году (см. Архив психиатрии 1886 — 87), позднее его применял
в другой форме Franz в Америке, еще позднее Kalischer в Германии
и Hachet-Souplet во Франции; как упомянуто, он первоначально был
использован у нас для изучения локализации двигательных сочетатель-
ных рефлексов в мозговой коре. Но он также может служить и для
выяснения тонкости различительной способности воспринимающих орга-
нов у разных животных, причем в этом случае внешнее воздействие
сочетается многократно с привлечением на пищу, вследствие чего живот-
ное приучается приходить к месту своего питания при соответственном
внешнем воздействии.
Кроме того, в последнее время метод дрессировки стал применяться
для выяснения индивидуальных особенностей и влияния привычек на
„инстинкты“ тех или других животных. Это выдвигает данный метод
в зоорефлексологии, как метод большого научного значения, и это именно
заставляет нас остановиться на нем несколько подробнее.
По словам П. Мендуса, „если не считать простейших видов, кото-
рым даже сам Romanes не решается приписывать никакой способности
послушания, то попытки дрессировки были сделаны почти среди всех
зоологических групп. Romanes приводит случай пчеловода, заставля-
вшего пчел действовать группами и по команде. Не все является вымы-
слами в чудесных рассказах об укротителях змей. Опыты Иеркса над
лягушками и раками, Бетэ над краббами, Сполдинга над раками-отшель-

761

никами, Тресли и г-жи Гольдсмис над разными рыбами и, наконец, все
опыты, приводимые в XIII томе Année psychólogique, могут быть рассматри-
ваемы, как вклады в науку о воспитании животных, потому что экспери-
ментаторы прежде всего стараются установить, при каких условиях
времени, места и т. д. данные объекты приобретают привычки, способ-
ные в известной степени видоизменить их природные инстинкты“ 1).
Надо однако заметить, что метод дрессировке до сих пор еще не
объективирован в должной мере и трактуется многими зоопсихологами
исключительно с точки зрения субъективной зоопсихологии, причем пред-
полагается, что здесь дело идет собственно о воздействии на субъектив-
ную сферу животного. Уже в самом определении дрессировки, даваемом
современными зоопсихологами, посвящающими этому предмету свои
труды, содержится полнейший субъективизм. Вот как, напр., начинает
свою книгу „От дрессировки к воспитанию“ П. Мендус: „Дрессировкой,
по определению г. Гаше-Супле, является способность произвести какую-
нибудь работу без предварительного размышления „единственно при
содействии приобретенных рефлексов, совершенно подобных внушаемым
маниакальным идеям, находящимся в скрытом состоянии“.
На стр. 12 цитируемого труда автор говорит: „Дрессировка будет
психологической в том случае, когда для достижения своих целей она
пользуется не только рефлекторной или инстинктивной деятельностью
животных, но также и приобретенными ими склонностями и свойственным
им характером чувств и интеллекта“. И далее (стр. 13): „Первая задача,
стоящая перед дрессировщиками, — знакомство с развитием духовных
способностей того вида, к которому принадлежат дрессируемые“. Для
дрессировщика рекомендуется хорошо знать „психологию“ животного.
Априорные опыты воспитания по автору представляют собою „действи-
тельно психологические опыты и освещают сознание животных гораздо
ярче, чем самые, тщательные наблюдения“ и т. д. Словом, везде и всюду
опять таки речь идет о субъективно-психологических данных, берущих
свое основание в антропоморфизме.
Точно также при всех своих изысканиях с помощью дрессировки
Hachet-Souplet стоит исключительно на субъективной точке зрения, на
что я обращаю внимание в своей книге „Общие основания рефлек-
сологии“ (стр. 65). Так автор говорит в своем трактате об инстинктах,
об аффективных ощущениях или чувствах и о чувственном предста-
влении, относя эти явления к исследуемым животным. На каждом шагу
в его книге речь идет о сознании животных, он говорит, между прочим,
и о дрессировке при участии самонаблюдения и об ассоциациях у живот-
ных и т. п.
1) П. Мендус. От дрессировки к воспитанию, стр. 6.

762

Таким образом дело идет в этом случае о построении той самой
зоопсихологии, на основании дрессирования животных, существование
которой, как науки, оспаривается ныне не без основания многими из
биологов.
Это ненаучное использование метода уже привело к некоторым
ложным выводам, которые, будучи основаны на ошибочных субъективных
истолкованиях, теряют всякую почву под собой, коль скоро подвергаются
обследованию с помощью объективного метода. Так уже в „Общих основа-
ниях рефлексологии“ я обратил внимание на тот факт, что, пользуясь
субъективным методом, Hachet-Souplet вывел своеобразный „закон воз-
врата, заявляя, будто бы у животных ассоциации протекают в обратном
порядке следования возбуждений, т. е. так, как это не происходит у че-
ловека. Этот „закон“ Hachet-Souplet вывел из того факта, что, если давать
животному какой-либо индифферентный раздражитель и затем давать
за ним приманку на пищу, то животное, осуществляя с течением упраж-
нения действие, которое должно происходить на приманку, под влия-
нием одного предшествующего ему индифферентного раздражения, тем
самым обнаруживает обратный ход ассоциаций в том смысле, что будто-бы
более позднее раздражение воспроизводится раньше предшествующего,
а не наоборот, как у человека. Но я показал, что, пользуясь строго
объективным методом, мы находим в этих случаях совершенно одинако-
вые явления, как у животных, так и у человека, которые выражаются
установленым мною „законом сигналов“, состоящим в следующем: „Если
два раздражения следуют одно за другим, причем первое оказывается
более или менее индифферентным, а второе рефлексовозбуждающим,
то после того или другого числа последовательных повторений этих раз-
дражений наступает вместе с более ранним по времени индифферент-
ным раздражением рефлекс, который ранее наступал лишь при втором
раздражении“ 1).
Ясно, что, если мы станем держаться ошибочного взгляда Hachet-
Souplet, то мы тем самым войдем в противоречие с законом эволюции,
противополагая ход ассоциативных процессов у животных и человека.
Другое заблуждение, которое высказано зоопсихологом П. Мендусом
опять таки под влиянием субъективного истолкования данных дрессиро-
вания, стремится положить резкую грань между животным и человеком.
На стр. 16 своего труда (От дрессировки к воспитанию) он заявляет:
„Ум человека, и животного идет разными путями. Представления, свой-
ственные уму человека стремятся приобрести объективное значение,
тогда как в сознании животных они подчинены субъективности инстинкта.
1) Подробности см. в моей книге „Общие основания рефлексологии“, 1918. Спб.
стр. 94 и следующие.

763

Элементы этих представлений в их взаимоотношениях комбинируются
подобно эмоциональным состояниям таким образом, чтобы облегчить жи-
вому существу достижение их целей“.
Надо заметить, что зоопсихологи вообще, повидимому, преувеличи-
вают „инстинктивные“ процессы у животных, благодаря чему получается
такое впечатление при чтении многих зоопсихологических сочинений, что
жизнь даже у высших животных руководится исключительно или почти
исключительно инстинктами, в отличие от человека, который, подавляя
в большей или меньшей мере свои инстинкты, руководится в своих дей-
ствиях и поступках главным образом „разумом.“ И здесь для эволюции
мы встречаем мало удобоваримый резкий скачек от инстинкта животных
к разуму человека. На самом деле, если отнестись объективно к пред-
мету, то придется признать, что и у высших животных имеется не мало
проявлений, которые не укладываются в понятие инстинкта, и с другой
стороны у человека многочисленный ряд действий вытекает непосред-
ственно из инстинкта.
Как бы то ни было, в зоорефлексологии метод дрессировки должен
занять подобающее ему место, являясь средством в существе дела очень
ценным в отношении изучения развития соотносительной деятельности
животных, но никак не с целью построения зоопсихологии, как субъек-
тивной науки, отзывающей свой век и оспариваемой ныне многими
авторами.
В зоорефлексологии, как и в рефлексологии человека, имеется в виду
всестороннее изучение соотносительной деятельности животного без вся-
кого отношения к его субъективному миру, без совершенно ненужных
экскурсий в область ощущений, воли, сознания и т. п. обозначений
столь же ненаучных, сколь и неточных.
В дрессировке можно итти двумя путями: путем повторного ожи-
вления одного и того же двигательного механизма, одной и той же двига-
тельной реакции и сделать ее привычной для животных, как бы меха-
нической и, след., неизменяемой. В другом случае дело идет о таком раз-
витии природной способности животного, при котором его поведение
и действия как бы расширяются путем предоставления животному нового
материала для его достижений.
В первом случае достойно обучения всякое действие, не противо-
речащее анатомическому строению и физиологическим особенностям
данного вида, но чем более это действие отвечает тому и другому, тем
легче ему научать животное. В случае сложности действия, к которому
следует приучить животное, самое движение разлагают на части и сна-
чала обучают первому этапу движений, затем второму этапу, а затем уже
всему движению от его начала до конца (П. Мендусс. От дрессировки
к воспитанию стр. 87).

764

Все обучение лошади собственно сводится к развитию ее природной
способности бега в том или другом виде, вследствие чего это обучение
достигается сравнительно скоро и доводится до совершенства. Так как
бег сам по себе есть движение ритмическое, то он легко приспособляется
и к звуковому ритму, и некоторые цирковые лошади делают всевоз-
можные упражнения под такт музыки Тех лошадей, которые бьют
землю копытом, нетрудно приучить отсчитывать таким образом то или
другое число раз по определенному знаку.
Во всех вообще случаях такого рода дрессировки дело идет о раз-
витии прочных сочетательных двигательных рефлексов того или другого
рода с определенными раздражениями, иначе говоря, дело идет о раз-
витии искусственно воспитанных рефлексов на почве связи их с раз-
дражениями, вызывающими естественные сочетательные рефлексы или
на почве связи их с такими раздражениями, как дача корма животному.
Таким образом голос и слова обучающего, его жесты, дача корма явля-
ются теми раздражителями, которые неизбежно приводят к осущест-
влению заученного животным движения.
По словам П. Мендуса, при обучении иноходи тех лошадей,
у которых хотят выработать покойный ход, часто случается, что
привитая данной лошади способность ходить иноходью сохраняется
и у ее потомков даже после того, как они выростают. Однако я не убе-
ждаюсь, вполне ли исключено в этом случае подражание жеребенка роди-
телям. Едва ли нужно упоминать о некоторых вторичных инстинктах,
которые человек развил у различных собачьих пород. Некоторые маленькие
болонки (напр. cocker) так быстро и легко приучаются приносить вещи,
точно они делают это с самого рождения. Среди разных пород сеттеров
имеется две или три, которых умение делать стойку стало настолько
„инстинктивным“, что многие индивиды почти вовсе не нуждаются в
дрессировке. Сторожевые собаки, овчарки и собаки водолазы выказывают
аналогичные наклонности. Перечень этих примеров легко было бы уве-
личить.
В конце концов привычки, создавшиеся при настоящей дрессировке,
являются всегда лишь более или менее значительными видоизменениями
прирожденных инстинктов; „если-бы не заметили у некоторых предста-
вителей собачьей породы склонности охотиться, у нас бы не было охот-
ничьих собак (G. Guirlet. Recapitulation and Education. Pedag. Seminery).
Если бы дикий слон не пользовался своим хоботом в качестве руки, он
не являлся бы одним из самых трудолюбивых работников южной Азии.
Если бы лошадь не представляла собою машину для бегания, построен-
ную самой природой, нам не удавалось бы привить ей разнообразных
1) Daubresse. La Revue LXXV стр. 87.

765

способностей, связанных с нашими надобностями. Даже искусственная
цирковая дрессировка пользуется иногда специфическими привычками
животных. Так, напр., если бы у кролика не было природной склон-
ности всюду, даже вне своей норы, разрывать землю передними лапами,
если бы ему не случалось часто играть передними лапами, сидя на
задних, то весьма вероятно, что он никогда не научился бы игре на
барабане; то же самое можно сказать относительно упражнений кенгуру,
попугаев и т. д. (П. Мендус l. c. р. п. стр. 9)
Из вышеизложенного очевидно, сколь важны наследственные условия,
помогающие развитию специальной одаренности животного в том или
ином отношении, ибо на почве их то и воспитываются с особою легкостью
новые сочетательные рефлексы путем специальной дрессировки с по-
мощью награды или поощрения в виде предоставления животному
кусков пищи и с помощью воспрепятствования того движения, которое
надо подавить. В последнем случае часто прибегают к наказаниям, хотя
к последним можно и даже должно не прибегать.
Таким образом, суммируя все то, что может дать нам метод дрес-
сировки в изучении соотносительной деятельности животных, необходимо
подчеркнуть его особую важность в выявлении и развитии природных
особенностей тех или других животных, напр., дрессировка собаки дает
особенно богатые результаты там, где может быть использовано ее
обоняние. Обезьяну легко научить разным фокусам с лазаньем, лошадью
лучше всего пользоваться для разных форм бега и скачек, слоном для
переноса разных вещей хоботом, канареек для музыкальных пьес и т. п.
Во всяком случае дрессировка идет легче и дает более разнообразные
результаты, если она стоит в соответствии с природными особенностями
и дарованиями животного. Наоборот, много труднее пользоваться живот-
ными в таких формах действий, которые мало соответствуют их природе,
напр., заставить обезьяну прыгать, собаку кувыркаться или говорить. Един-
ственное слово, которое собака Дурова могла произносить, это,—„мама“,
хотя собаки могут быть обучены и произношению нескольких слов, но
не более, и это, очевидно, потому, что, несмотря на хороший слух, звуковой
язык собаки, вообще говоря, крайне однообразен и не может вовсе срав-
няться с богатым своим разнообразием звуковым языком некоторх птиц.
Замечательно еще то обстоятельство, что из всех благоприобре-
тенных черт, присоединяющихся у дрессированного индивида к чертам,
свойственным его виду, репродукция в форме наследственности сохраняет
способность более полной приспособляемости инстинктивной деятель-
ности, к условиям существования вида, но не удерживает тех черт,
которые не имеют никакого отношения к привычкам вида. Напр.,
нередко можно встретить рысистую лошадь с прекрасным быстрым
ходом, являющимся результатом дрессировки, которой подвергались ее

766

предки, но почти нет сомнения, что даже самые настойчивые усилия
прилагаемые в нескольким поколениям, не могли бы создать лошадей,
умеющих считать или танцовать вальс (П. Мендус 1. с. стр. 17).
Но с тем вместе, как достигнутая дрессировкой наклонность не
поддерживается воспитанием, она мало по малу исчезает и животное
возвращается в первобытное состояние с теми особенностями, которые
ему дала природа и которые поддерживаются жизненным воспитанием
в виду их полезности для животного в естественных условиях жизни.
Посмотрим же теперь, что можно извлечь из дрессировки для оценки
степени развития соотносительной деятельности животного. При дресси-
ровке в некоторых случаях пользуются способами физического прину-
ждения, которые, заставляя животное повторно производить одни и те же
движения, создают в нем привычку проделывать определенные движения.
Это чисто механическая дрессировка. Такова, напр., дрессировка относи-
тельно приучения лошадей к испанскому шагу. Здесь дело сводится
исключительно к большей или меньшей скорости приобретения животным
определенной привычки в движениях, чем все же может характеризо-
ваться в той или иной мере индивидуальность данного животного, ибо,
напр., лошадь легко приучается к испанскому шагу, тогда как осла
к нему приучить не удается.
С другой стороны, очевидно, что одна лошадь получит привычку
ступать испанским шагом в более короткий срок, нежели другая, что
будет характеризовать большую приспособляемость в движениях одного
животного по сравнению с другим. Нечто аналогичное мы имеем
и в случае приучения лошади ходить в пристяжке или вообще в упряжи.
В этом случае вынужденная повторность движения приводит к их меха-
низации. В других случаях дрессировка сводится, в сущности говоря,
к приучению животного к полному повиновению и сообразованию в своих
движениях с действиями человека. Такова верховая и цирковая езда на
лошади. Мерами принуждения здесь являются бич, шпоры и мундштук,
а способы воздействия при дрессировке направлены к тому, чтобы преду-
предить всякое проявление самостоятельности в движениях животного,
заставляя его мерами принуждения соответственным образом направлять
свои движения согласно данным указаниям седока. Здесь опять таки
должна выявляться не только приспособляемость животного к опреде-
ленному роду движения с седоком на спине, но и выработка привычки
к безусловному подчинению по указаниям седока, пользующегося опреде-
ленными мерами принуждения, причем между этими мерами и движениями
животного устанавливается род привычного сочетательного рефлекса.
Благодаря последнему и принуждение в конце концов перестает быть
настоящим принуждением, а скорее знаком, ибо уже вскоре нет на-
добности животное ударять бичом. Что бы вынудить лошадь ускорить бег,

767

достаточно ей только дать как бы намек на действие бича, чтобы
достичь той же цели. Б только что приведенном случае дрессировщик
пользуется собственно сочетательно-рефлекторными функциями животных,
направляя их соответственно своим собственным желаниям. В других же
случаях дрессировка относится к более сложным процессам соотноситель-
ной деятельности животных, где дело идет о разнобразных проявлениях
его поведения.
Про слонов говорят, напр., что они приучаются различать путем
опыта твердость и вес тела. Слона учат поднимать с земли различные
предметы и передавать их вожаку, сидящему у него на спине. Прежде
всего его заставляют поднимать предметы мягкие, напр., одежду, так как
его сильные движения могут быть опасными. Через некоторое время,
различное для различных индивидов, он, повидимому, начинает отдавать
себе отчет в природе подаваемых предметов: он бросает попрежнему,
не стесняясь, узел белья, но осторожно передает тяжелые предметы,
железные бруски, цепи или берет острый нож за черенок и кладет era
себе на голову, чтобы вожак его взял. „Я умышленно заставлял слонов,
говорит Романес, подбирать вещи, которых они не могли видеть раньше и
их способ обращения с ними показал мне, что они узнавали тверды,
тяжелы или остры эти предметы“.
Из бесед по этому предмету с известным знатоком животных, имев-
шим возможность самолично обучать слонов, В. Л. Дуровым, я также имел
возможность убедиться в справедливости сказанного. Даже в обыденных
условиях слон, руководясь тяжестью собственного тела, с большою осто-
рожностью ступает на всякий недостаточно прочный предмет, напр., по-
мост и. т. п.
Но и в том, и в другом случае успешнее всего достигается разно-
стороннее приспособление животного, если воспитание сочетательных
рефлексов во время дрессировки производится путем использования при-
родных особенностей животного. Возьмем собаку. Для каких только целей
не может быть использовано ее обоняние путем дрессировки, но особенно
поразительным в этом отношении следует признавать замечательную
службу собаки на охоте при выслеживании и преследовании зверя
с проделыванием стойки и с принесением дичи во рту и не менее за-
мечательную службу ее, как ищейки, и многие другие выполняемые ею
обязанности.
Перед собакой, по словам П. Мендуса, l.c. стр. 6, открывается едва ли
не столько же разнобразных жизненных путей, как перед нашими юными
учениками. Как и они, она принуждена специализироваться для выпол-
нения какой нибудь одной задачи, иногда исключающей все другие. Так
она может стать сторожем стада или дома, охотником, спасателем тонущих
или заблудившихся, солдатом, полицейским, акробатом и т. д. Мало того,

768

в каждой из этих профессий существует строгое разделение труда, до-
ходящее до того, что собака, умеющая охранять и вести стадо баранов,
будет плохим сторожем крупного скота, собака, идущая по следам дичи,
не сумеет делать стойку и приносить дичь, а хороший сторож, охра-
няющий своей силой дом от воров, не сумеет быть сыщиком и т. д.
Нет надобности доказывать, что та сложная служба собаки, которая
выполняется и в том и в другом случае, вполне отвечает прирожденным
склонностям собаки с тем лишь, что здесь эти природные склонности
в своих проявлениях сообразованы с определенной целью, устанавливаемой
человеком, и подчинены его руководству и его команде.
Спрашивается, как же достигается эта согласованность действий
животного в таких случаях с целью, устанавливаемой человеком, и под-
чинение его руководству и команде?
Было бы преувеличением сказать, что в этом случае приманка на
пищу или принуждение играет первенствующую роль. Если собаку учат
„поноске“, разве так часто пользуются в этом случае приманкой на пищу.
Далеко нет. Здесь часто помогает игра, подражательность животного и
усвоенное им руководство указательными движениями человеческой руки.
Вообще говоря, чем выше по развитию соотносительная деятель-
ность животного, тем более разнообразны и достигаемые путем дресси-
ровки результаты, но в то же время они тем лучше удаются, чем более
соответствуют природе, или, в сущности говоря, наследственным органиче-
ским склоностям животного.
Но во всех случаях дрессировки дело идет о воспитании новых
сочетательных рефлексов на почве прирожденных особенностей животного,
Это лучше всего может быть пояснено примерами. Вот, напр., как
производится дрессирование морских львов с целью приучения их поль-
зоваться звонком для заявления своей потребности в еде. Несколько
лет тому назад, когда я посетил Дрезденский Зоологический сад, почти
все имевшиеся в нем морские львы в количестве 8 уже были приучены
к пользованию звонком для заявления своей потребности в еде. Кар-
тина кормления этих львов была поразительная. Представьте себе боль-
шой бассейн, в котором снуют в разных направлениях эти своеобраз-
ные, но умные животные. По бокам бассейна у его стен в разных ме-
стах приспособлены звонки с плоскими в виде пластин рукоятками,
располагающимися на высоте около 1/2 аршина над водой. К определен-
ному времени (часы кормления) голодные животные то и дело подни-
маются из воды у стен бассейна и, схватывая зубами эти рукоятки,
дергающим движением тянут их вниз, вызывая тем самым звон коло-
кольчика. Как только раздается этот звон, животное немедленно получает
удовлетворение потребности, ибо ему бросается тотчас же рыба и оно

769

ее схватывает на лету или в воде. Такая процедура продолжается до
тех пор, пока все животные не получат положенной им порции и тогда
они успокаиваются до другого периода кормления, происходящего точно
таким же образом.
Но спрашивается, как же приучаются животные впервые к поль-
зованию звонком. Дрессировщик в этом случае подносит рыбу к рукоятке
звонка и держит ее, пока животное, завидя рыбу, не захватывает вместе
с рыбой и рукоятку, благодаря чему раздается звон. Достаточно такой
работы не более, как в течение нескольких минут, чтобы животное, при-
влекаемое ранее рыбой у рукоятки звонка, схватывало последнюю и без
рыбы, звоня в колокольчик. Этим дрессировщик тотчас же пользуется,
чтобы немедленно бросить животному в виде поощрения рыбу, которая
ему не дается в ином случае. Два-три удачных опыта приводят к тому,
чтобы животное в ожидании пищи привыкло пользоваться звонком, давая
тем самым знать о своей потребности.
Таким образом дело идет здесь о развитии сочетательного в еде
рефлекса на почве существующей у животного под влиянием голода
потребности в виде схватывания рукоятки звонка.
Субъективист в этом случае стал бы говорить о сознании жи-
вотным связи удачного захватывания рукоятки с получением пищевого
пайка, об установлении ассоциаций между вкусовым ощущением и дви-
жением, о представлении или предвидении животным возможности полу-
чить рыбу, как только оно захватит рукоятку звонка и т. п. Но это все
явилось бы достаточно свободным полетом творческой фантазии, ибо в
конце концов научный факт в объективном его понимании состоит в уста-
новлении связи в форме сочетательного рефлекса между потребностью
и захватыванием рукоятки звонка подобно тому, как и люди в известных
случаях по звонку собираются к столу и получают здесь обед.
Много интересных подробностей относительно своих наблюдений при
обучении морских львов можно слышать от В. Л. Дурова. Так одно время
он имел на обучении двух морских львов—одного более спокойного и
уравновешенного, другого более трусливого. Первого он обучил игре
в мяч тем же приемом бросания ему рыбы. Игра заключалась в том,
что резиновый мяч бросался животному, ранее приученному к сидению
на широкой тумбе, прямо в нос, от которого он и отскакивал, подхваты-
ваемый самим экспериментатором. Само собой разумеется, что животное
при этом случае каждый раз получало рыбу и, конечно, не получало ее,
когда мяч не касался носа или головы животного. Вскоре животное само
стало своими движением головы подбрасывать мяч, получая каждый раз
за это рыбу. После достаточного обучения этого животного, когда то же са-
мое экспериментатор стал проделывать с другим „трусливым“ живот-
ным, то оказалось, что при первом ударе ему в нос мячом, оно соскочило

770

с тумбы и побежало к себе. Но случилось так, что первое животное,
видевшее эту сцену, побежало в том же направлении и пересекло ему
дорогу, предупредив дальнейшее бегство. Этим маневром животного эк-
спериментатор тотчас же воспользовался, чтобы закрепить его при даль-
нейшей дрессировке с помощью предоставленного ему лакомства в виде
рыбы. Данный пример показывает, как можно обучить морских львов
поразительным приемам игры в мяч и притом целым рядом животных
одновременно.
То же самое имеет место и во всех других случаях, где поль-
зуются пищей, как приманкой, но экспериментатор часто вводит при этом
те или другие усложнения. Напр., во всех опытах, с достижением пищи
при пробеге через искусственные воротца в опытах, производившихся
Jerks’ом, мы имеем также установившийся сочетательный рефлекс между
потребностью в еде и достижением определенной пищевой приманки,
но осуществление этого сочетательного рефлекса в данных условиях
опыта затрудняется теми или другими препятствиями, преодоление
которых и обнаруживает различные индвидуальные качества жи-
вотного.
Приманка пищей для животного является, вообще говоря, могуще-
ственным раздражителем, сочетание с которым любого акта возможно
укрепить путем его повторных воспроизведений, лишь бы этот акт не
противоречил природе животного и так или иначе мог быть осуще-
ствляем животным первоначально хотя бы при помощи каких либо искус-
ственных мер.
Так, овчарок выучивают тащить овец в стадо за ухе, при-
вязывая кусок мяса к уху овцы, после чего этот акт захватывания
вышедшей из стада овцы за ухо является специально воспитанным соче-
тательным рефлексом хорошей овчарки, которым она затем и пользуется,
выполняя свою службу при стаде.
В то же время обращает на себя внимание достигаемый дрессиров-
кой автоматизм движений, когда последние при малейшем стимуле
возобновляются, будучи выполняемы совершенно независимо от внешних
обстоятельств, и нередко с поразительной настойчивостью. С другой сто-
роны, нельзя рассчитывать и на самостоятельность животных, предоставляя
им самим руководиться в своих действиях, ибо тогда проявляются в
резкой степени природные склонности животного, которые необходимо
подавлять, чтобы сделать животное полезным слугою человека. Чтобы
достичь последнего, необходимо, чтобы ’животное, сохраняя в приобре-
тенных привычках относительную самостоятелность, в то же время ос-
тавалось в руках дрессировщика послушным орудием, которым он может
пользоваться для разных целей“.

771

Между прочим, В. Л. Дурову для своих целей удалось использовать
разгребательное движение лап у кур. Помещая куру на музыкальном
инструменте, он приучил ее производить эти движения в такт музыки,
вследствие чего они симулируют собою настоящие танцовательные дви-
жения, а затем использавал те же движения для игры на цитре. Точно
так же и сложные движения морских львов, при игре в мяч и при
других упражнениях, так поражающие зрителя, также в сущности заим-
ствованы из природных склонностей этих животных.
Роль тормозящих влияний при дрессировке играют нередко меры,
останавливающие или направляющие движения, как, напр., бичевка для
собаки, обучающейся охоте, корд для лошади, обучающейся бегу; возжи
для лошади, ходящей в упряжи, и во всех этих случаях механические
условия служат препятствием к движению, благодаря которому с течением
времени движения животных определенным образом регулируются и при-
способляются.
В других случаях роль тормозящих воздействий исполняют, как уже
ранее упоминалось, резкие механические или иные раздражения, от которых
животное естественно стремится отстранить себя путем рефлекса обороны.
Отсюда ясно, что одно и то же резкое механическое раздражение в одно
и то же время будет понуждающим движение и останавливающим или
тормозящим движение животного, смотря по тому, применяется ли оно с
передней части тела или с задней части тела. Так применение хлыста
для лошади спереди приостанавливает ее движение или даже заста-
вляет ее попятиться, тогда как применение того же хлыста сзади или
со спины приводит к ускорению бега лошади. На том же основано
применение мундштука для остановки или ослабления бега лошади.
Точно также применение батожка, колющего в правую или в левую за-
ушную область осла, заставляет его при передвижении поворачиваться
вправо или влево.
Нет надобности говорить, что современем и здесь воспитывается
сочетательный рефлекс, благодаря чему малейшего прикосновения или
даже простого вида орудия достаточно, чтобы оно возымело свое дей-
ствие.
При этом даже нет нужды прибегать для подавления свободных
движений животного к жестоким мерам принуждения, чем все же многие
дрессировщики, к сожалению, злоупотребляют. Достаточно воспользоваться
для подавления движения естественными сочетательными рефлексами.
Так можно всякое животное заставить поворачиваться в сторону, не
прибегая ни к каким сильным ударам, а пользуясь угрозой со стороны
противоположной желаемому движению или даже показывая препятствие
к движению с этой же стороны, а еще лучше приманкой на пищу
с противоположной стороны. Малейшее прикосновение или установление

772

препятствия спереди приводит в остановке животного, легкого толчка
сзади или показывания животному примера в виде бегства вперед, чтобы
возбудить в нем подражание, достаточно, чтобы оно устремилось вперед.
Vaut между прочим отмечает, как происходит обучение лошади без
мундштука и узды мгновенно останавливаться на ходу. Для этой цели
достаточно прикоснуться хлыстом ко лбу животного при шаговой езде
и одновременно потянуть за уздечку, чтобы заставить лошадь повернуться,
показывают хлыст с противоположной стороны, протягивая в то же время
руку с этой стороны. Остальное делает упражнение.
Большую роль в деле дрессировки играют те или другие знаки,
будут ли это крик, слова, мимика, жесты или просто указывающие дви-
жения. Все эти знаки, повторяемые то или другое число раз, прочно
сочетаются с определенным движением или действием животного и этого
достаточно, чтобы все эти знаки сами сделались побудительным сред-
ством для выполнения тех или других движений и действий. Особенно
большую пользу в дрессировке играют роль указывающие движения и
слова, в особенности последние. В самом деле, у многих высших живот-
ных легко устанавливается сочетательный рефлекс между словами и
определенным действием. Так, напр., все домашние и вообще приручен-
ные животные, как корова, лошадь, коза, собака, кошка и др., на зов по
имени подходят к человеку; это—сочетательный рефлекс, установившийся,
главным образом, благодаря кормлению животных. В зоологических садах
можно убедиться, что слоны, обезьяны, медведи, буйволы, гиппопотамы
и многие другие животные, не исключая птиц, при определенных словах
выполняют соответствующие действия. Так, в Петроградском Зоологиче-
ском саду гиппопотаму достаточно сказать: „открой чемодан“, как он
тотчас же широко раскрывает свою пасть, в которую и бросают пищу.
Можно привести вообще множество примеров, где животные такие,
напр., как слон, обезьяна, а также некоторые домашние, особенно собака
и лошадь, на различные слова и даже на несложную речь реагируют
соответствующими действиями. Это значит, что в таких случаях обра-
зуется прочный сочетательный рефлекс между определенным словом и
фразами и соответствующими действиями, благодаря чему эти последние
и выполняются при произношении слов.
Нечего говорить, что путем обучения смышленных собак можно
достичь весьма многого. Я имел возможнось наблюдать грамотную собаку
из породы пинчеров. Хозяйка собаки предлагала написать любое слово
на грифельной доске и собака его воспроизведет подбором алфавита.
Дело было в большом собрании в общей классной каюте волжского
парохода. Я взял грифельную доску и написал на ней писаным алфа-
витом слово „Петербург“. Перед собакой был разложен в беспорядке пол-
ный алфавит больших букв, напечатанных черным по белому фону

773

бумаги в размере игральных карт и вставленных в разрезы хлеба так, чтобы
собака удобно могла брать любую букву своими зубами. После того, как
мной было написано слово „Петербург“, собака медленно (она была
достаточно вялой вообще) брала своими зубами букву за буквой и соста-
вила это слово из печатных букв. Надо заметить, что, так как в слове
Петербург оказались две повторяющиеся буквы, е и р, которых в алфа-
вите в двойном числе не оказалось, то животное остановилось пред невоз-
можностью найти их в алфавите вторично, но ей было словами пред-
ложено продолжать отыскивать следующие буквы, пропустив те, которых
в алфавите нет, что собака и исполнила, написав таким образом слово
„Петербург“ в следующей орфографии: „Петрбуг“.
Роль слов, как знаков, в дргуих случаях играют нечленораздельные
звуки, мимика, жесты и просто указывающие движения. Все эти знаки
также служат возбудителями определенных сочетательных рефлексов,
которые становятся тем более прочными, чем ближе животное стоит
к человеку и чем чаще с ним обращаются.
Дрессировщики любят говорить о симпатии, установляющейся между
животным и воспитывающим лицом, т. е. дрессировщиком, но эта сим-
патия и сводится именно к усвоению животным сочетательных рефлексов
на те или другие знаки со стороны дрессировщика. При этом само собой
разумеется, что, если животное дрессируется не при помощи жестоких
мер, а наоборот, с помощью пищи и ласкового обращения, то вполне
естественно, что животное не отвращается от человека, не избегает его,
а наоборот, еще более сближается с ним, постоянно пребывает около
него, сосредоточивается на его движениях, действиях и всех даваемых
им знаках и дрессировка поэтому идет легко. К тому же хороший уход
за животным возбуждает стеническую реакцию в животном при обра-
щении с ним хозяина, содействуя тем самым более легкому осуществлению
дрессировки.
Вообще ласковое обращение с животным и поощрение его каждый
раз куском пищи благоприятствует всякого рода наступательным реф-
лексам и сосредоточению на дрессировщике и его действиях, а это
облегчает дрессировку. В этих всех условиях главным образом и заклю-
чается та особая „симпатия“ между животным и дрессировщиком, которой,
как сказано, придают особое значение опытные дрессировщики.
Надо заметить, что лучшие знатоки дрессировки отлично знают цену
ласки при дрессировке, и, напр., В. Л. Дуров мне неоднократно заявлял,
что успех его дрессировки, зависит главным образом от ласки и хоро-
шего обращения с животным.
Наконец, в дрессировке животных особенно высших видов большую
роль играет подражание, которое представляет собою сочетательно-ре-

774

продуктивный рефлекс, особенно часто осуществляемый животными в
сообществе их с другими животными.
Как велика сила подражания показывает следующее наблюдение
П. Мендуса (l.c. стр. 31—32). „Мне пришлось видеть, как погибло на
горе около Динь (Dugue) целое стадо овец, кидавшихся в глубокую
пропасть, куда нечаянно упал баран. Когда в летнюю пору корова или
бык бросаются бежать, стремясь избавиться от укусов слепней, тотчас
же и все стадо устремляется вперед, опустив голову и задравши хвост.
Если в конюшне стоит лошадь, страдающая „тиком“ в виде покачивания
головой, остальные лошади в скором времени заражаются этой привычкой.
Когда залает одна собака, все другие, услышавши, начинают ей вто-
рить.“
Также и при обращении человека с животным легко вызвать его
на подражание, особенно если установить вместе с ним как бы кол-
лектив из двух на основах взаимности. Возьмем собаку. Очень нетрудно
заставить ее, особенно если она молодого возраста, бегать вместе взапуски
взад и перед. Собака в этом случае будет в точности подражать человеку,
изменяя направление бега соответственно движениям человека. Равным
образом с собаками легко удается игра в нападение и отступление,
которое животное также выполняет подражательно, то наступая на чело-
века, то отступая от него в последовательном порядке.
Как увидим ниже, эта игра в нападение и отступление хорошо
удается и с птицами, особенно с попугаями.
„Вообще говоря, замечает П. Мендус (l.c. стр. 19), во многих случаях
достаточно самому человеку в совершенстве исполнять дело, однородное
с тем, которому он хочет научить животное, чтобы это последнее путем
простого подражания стало уже хорошим учеником, даже если учитель
не имеет ни малейшего представления о педагогике дрессировки“.
Как значительна роль подражания у дрессируемых животных в том
случае, если обучаемое действие соответствует природным склонностям
животного, показывает также пример скорого обучения овчарок своему
ремеслу, каковое обучение в сущности сводится почти к нулю.
Здесь все дело обучения овчарок часто ограничивается подражанием
молодых собак старшим или подражанием хозяину, которому иногда
приходится лишь умерять юный пыл новичков, бросающихся на отстающих
животных, вместо того, чтобы, обежав стадо кругом, подгонять последних.
В последний период времени много уделялось внимания обучению
животных грамоте и арифметическим исчислениям. Особенно много споров
вызывал вопрос об „ученых эльберфельдских лошадях“, исследованных
в свое время особой комиссией и целым рядом профессоров из разных
стран, давших в общем несогласованные друг с другом результаты. Не
мало толков вызвала также „грамотная“ мангеймская сабака, которая

775

в свое время вызвала своими ответами и самостоятельными высказыва-
ниями с помощью условного алфавита, отбиваемого числом ударов передних
лап, целую сенсацию в ученом мире. Затем, кроме мангеймской сабаки,
появились известия и о других собаках, которые складывали буквы.
В самое последнее время в Zoolog, Anzeiger (ноябрь 1919 г.) появилась
работа проф. N. Е. Ziegler’a „das Uberstänndnis des Hundes“. Убедившись
на основании многократных личных наблюдений на вышеупомянутых
лошадях и собаках в действительности их способности считать и скла-
дывать буквы, проф. Ziegler и сам стал обучать собаку счету и склады-
ванию букв, пользуясь пищевой приманкой. Его сабака до году, хотя и
выстукивала лапой на руке цифры, но не могла вести отвлеченный
счет. Когда собаке минуло 14 месяцев, Циглер возобновил обучение,
тратя на это около 10 минут ежедневно. При выстукивании сабакой
цифр на его руке Циглер одновременно громко считал. Вскоре собака
научилась считать до 10 и при том без всякой помощи другими знаками,
как было вначале. Собака обнаружила удивительные способности в счете
подобно другим собакам-математикам и Эльберфельдским лошадям. После
этого была составлена таблица букв и началось обучение собаки гласным,
которые она должна была выстукивать каждую определенным числом
раз; напр. А—четырьмя ударами и т. д. После повторения 20—30 раз
таких выстукиваний образовался у сабаки прочный сочетательный ре-
флекс между А и цифрой 4. К гласным затем Ziegler стал прибавлять
мало по малу согласные. Собака, наконец, и сама могла заявлять свое
отношение к окружающим вещам. Ни о каких знаках, по уверению Циг-
лера, в его опытах не могло быть и речи. Этим сообщением Ziegler’a
таким образом исключаются сомнения, которые высказывались в лите-
ратуре по поводу опытов фон-Остена, Кралля и Мекеля.
Не менее поразительные результаты дает дрессировка и даже
простое обучение некоторых птиц человеческой речи, основанное на
их склонности к подражанию. Попугаи, скворцы, вороны и сороки
принадлежат к тем породам, которые могуть быть обучаемы человеческой
речи. Из них особенной способностью в этом отношении отличаются
некоторые породы попугаев, поразительно склонных к подражанию 1).
К сожалению, специальная дрессировка птиц и приучение их к
человеческой речи почему то до сих пор мало оценивались с научной
течки зрения, а между тем они могут выявить многие стороны соотноси-
тельной деятельности пернатых.
В уголке В. Л. Дурова можно видеть, например, одного попугая, который
проделывает качательные движения из стороны в сторону, когда человек пред ним
начнет покачиваться справа налево, тот же попугай кружится на насесте, когда
человек будет обходить вокруг него, третий попугай произносит крик совершенно
в унисон со звоном, получающимся при ударе ложкой о стакан.

776

По Эвансу (l. c. стр. 207) не только попугаи, вороны другие
птицы довольно легко могут овладеть человеческим языком, но и другие
животныя с сильно развитыми социальными инстинктами часто поль-
зуются для своих целей средствами, которые употребляются дру-
гими животными, с которыми они ведут общение. Как говорит Краус,
„если муравьи какой либо породы украдут личинки другой и воспитают
их, как своих рабов, то в случае войны или опасности последние будут
держать сторону своих господ даже против своих родичей. Очевидно, они
говорят языком того муравейника, в котором они были вырощены.“ Но
здесь дело идет о приобретениях, сделанных со времени рождения. Несом-
ненно, однако, что животныя высших типов способны путем опыта усва-
ивать человеческую речь в ее перцептивной части.
Что высшие животныя хорошо усваивают значение человеческих
речевых знаков, доказывает пример некоторых собак, с которыми бук-
вально можно говорить, до того они исполнительны по отношению
к приказам. Мы уже говорили о шимпанзе в Лондонском Зоологи-
ческом Саду, научившемся, по словам Романеса, считать до 5. Если
у него спрашивают четыре, три, две или пять соломинок, он подает
их безошибочно. Он отвечает действием также на другие слова и фразы
подобно ребенку, еще не имеющему навыка произносить слова.
Чтобы оценить эти факты, следует вспомнить, что некоторые
австралийские племена умеют считать только до трех и ни одно из
них—больше пяти. Даже те из них, которые понимают и знают немного
по английски, не идут дальше шести. Да и то довольно неуверенно,
несмотря на то, что они употребляют английские числительные (Эванс
l. c. стр. 186).
Много интересного о речи животных можно найти даже в старом
сочинении G. E. Wenzel’я. Neue auf Vernunft und Erfahrung geg-
ründete Entdeckungen über die Sprache der Tiere. Не мало интерес-
ных в этом отношении указаний можно найти и в позднейших сочинениях.
Особенно много данных собрано относительно собак, и так как дикие
сородичи собак не обнаруживают ничего подобного, то здесь мы имеем
интересный пример, как воспитание и дрессировка домашнего животного
обогащают его природу.
Некоторые полагают, что речь служит отличительным внешним
признаком, выделяющим человека от его предков животного царства,
но homo alalus не гипотеза, а факт, добытый современными филологи-
ческими изысканиями.
Да и в настоящее время мы имеем еще представителей диких
племен, которые недалеко ушли от homo alalus.
Что дикие племена имеют примитивный язык с малым числом
слов, пополняемый большим количеством жестов, общеизвестно, но

777

есть породы, которые не имеют даже языка в нашем смысле. Это веддахи,
потомки аборигенов о. Цейлона. Про них именно Джемс Эмерсон Геннент
говорит, что „в некоторых случаях даже сомнительно, чтоб они имели
какой нибудь язык». Мерсер, близко знакомый с их нравами, замечает, что
„даже в сношениях друг с другом они издают какие то гортанные звуки
и делают какие то знаки и гримасы, которые весьма мало или даже вовсе
не походят на слова или на систематизированный язык“.
„Когда мы вспоминаем“, говорит проф. Сойэ, „нечленораздельное
лопотание бушменов, нам кажется, что вовсе и нельзя провести грань
между человеком и животным, даже если принять за кричащий язык“
(Эванс, l. c. стр. 195).
А между тем в настоящее время уже установлено, что и живот-
ные обладают своим языком, который имеется даже у муравьев. Осо-
бенно же интересны исследования Гарнера над языком обезьян.
Но Гарнер имел своих предшественников.
По Эвансу (l. c. стр. 208—209) „рвение, с каким Гарнер занялся
изучением обезьяньего языка, и всеобщий интерес, возбуждаемый его
открытиями, естественным образом напрашивается на сравнение с теми
попытками лингвистического изыскания, которые были сделаны до него
в этой же области. Быть может, самая серьезная из них была сделана
сто лет тому назад уже цитированным выше Годфридом-Иммануилом
Венцелем, опубликовавшим в 1808 г. в Вене томик в 216 стра-
ниц под заглавием „Neue auf Vernunft und Erfahrung gegründete
Entdeckungen über die Sprache der Tiere“, в котором он утверждает,
что животныя способны выражать свои мысли и чувства в членораздель-
ных звуках и что эти последние не только понятны для самих
животных, но и могут быть поняты также и людьми, обозначены
алфавитными знаками и таким образом переложены на бумагу. Он со-
ставил целый список звуков, издаваемых 30-ю различными птицами и
животными и словарь в 20 слишком страниц, к которому был прило-
жен ряд переводов с языка животных на язык человеческий. Эти пере-
воды очень вольные и дают лишь перифразы и толкования собачьих и
кошачьих разговоров“.
Интересны также указания физика Радо, изложенные в его сочине-
нии по акустике (изд. 69 г.), где он касается языка животных, который,
но его словам, можно не только понимать, но и изучить с тем, чтобы
бегло на нем говорить.
Как мы уже говорили, обращает на себя внимание особенная
даровитость в этом отношении некоторых видов попугаев, достигающих
в иных случаях поразительной виртуозности в произношении отдельных
слов и целых фраз. При этом выдвигается один существенный вопрос,
в какой мере произношение попугаем слов и фраз стоит в соответствии

778

с теми условиями, которым произносимые слова должны соответствовать
по своему содержанию. Этот вопрос настолько важен и интересен, что
я считал необходимым подвергнуть его специальному исследованию.
Психологов-субъективистов речь попугая интересует еще с другой
стороны, об этом мы можем судить из слов А. Погодина, Вопросы теории
и психологии творчества т. IV Язык (как творчество). В главе о проис-
хождении языка последний говорит: не является ли речь попугая
предварительной ступенью, на которой стояла когда-то человеческая.
Не может ли попугай усовершенствовать свою речь до того, чтобы
заговорить. Указывая на пример попугая, слышавшего название со-
баки „Кок“ и ставшего звать всякую собаку „Кок“ (О. Flügel. Die
Seelenleben d. Tabtapiere. 3 изд. 1897), ответ дает на это следующий:
произошло очевидное соединение зрительного образа со словом, что
наблюдается и у человека, но по существу будто бы имеется нечто
непохожее на человеческие слова. Дело идет о том, что сходные образы
вызывают ту же реакцию. Усвоение чисто механическое, как и дру-
гих звуков. При виде кошки попугай мяукает, при виде собаки лает
и т. п. И здесь не сознательное дразнение, а механическое заучение
ассоциаций, которое вызывает повелительно подражание мяуканию и
лаю. Человеческий язык состоит не из одних названий, а из сочетаний
названий, на что попугай не способен. Дело сводится к бессвязному
выкрикиванию попугая, что ему доставляет будто бы удовольствие. Не
замечено, чтобы попугай приобретал свое умение говорить связно, что-
бы он учился, накоплял свой словарь и т. п. „Он подражает сразу,
как сразу бросается в воду и плывет вылупишийся утенок, „между
тем у ребенка“ мы видим сознательное и поэтому несовершенное по-
дражание, сначала понимание, потом подражание, здесь напротив толь-
ко удачное воспроизведение заимствованных слов и звуков“.
Духовная жизнь птицы с речью будто бы не обогащается нисколько,
как нельзя ничего приобрести от нескольких слов чуждого языка. Разница
между ребенком и птицей такая же, как между творческим актом и механи-
ческим повторением заученного. Крик попугая подобен граммофону. „Но
ближе к человеку речь попугая в том смысле, что она показывает, как
при инстинкте звукоподражания и при инстинктивном разряжении энер-
гии в форме звуков может образоваться зародыш человеческого слова
в виде твердой ассоциации зрительного и слухового образа. Дальше этого
не идет „речь“ попугая или другой говорящей птицы (l. c. стр. 17-18).
Нет надобности говорить, что это толкование черпает свой мате-
риал из субъективизма, который и по отношению к человеческой речи
полон больших неясностей.
„Речь человека возникла в тот момент, говорит далее А. Погодин,
когда он сознал, что звук, инстинктивно произведенный, соответствует изве-

779

стному чувству или представлению его. С этого момента крик превра-
тился в сознании человека в обозначение чувства или представления, в
первичное слово. В животном мире не образ, а чувство вызывает крик.
Курица не сзывает цыплят потому, что увидела ястреба, но ужас при
виде этой птицы разряжается в форме крика, инстинктивно понимаемого
птенцами ее. В условиях теперешней жизни, пожалуй, было бы разум-
нее со стороны курицы не кричать, а спешить под надежную защиту
человека“ (стр. 29).
Мы не согласны в объяснении происхождения человеческой речи
с Л. Погодиным, ибо имеются все основания полагать, что человеческая
речь первично возникла, как сочетательный рефлекс, 1) из звуков чисто
рефлекторного характера, что было мною показано несколько лет тому
назад в особой работе и 2) звукоподражания. Лишь со временем путем
дифференцировки, обобщения приставок и суффиксов язык постепенно
развивался, обогащаясь новыми словами и устанавливая определенную
связь и взаимоотношение слов с внешними отношениями 1).
Далее нельзя понять, почему крик у животного выражает чувство,
а не образ, хотя это решительно не вытекает из приведенных наблю-
дений. Вообще толковать эти вопросы с субъективной точки зрения мы
предоставляем зоопсихологам, для нас же важно отметить соотношение
не только между словами и предметами, но и между самыми словами,
которое улавливается птицей, как и соотношение между словами и
действиями, между словами и потребностями и даже общим состоя-
нием.
Что касается творчества в языке, то странно его требовать от
животного, говорящего на чуждом ему языке.
Мы знаем, что животные способны в той или иной мере усваи-
вать и двигательную часть человеческой речи.
Уже Лейбниц упоминает о собаке, которая умела произносить со-
вершенно отчетливо тридцать слов. В „Dnufries Journal“ за январь 1829 г.
рассказывается о собаке, которая отлично выкрикивала „Вильям“, а Ро-
манес приводит случай английской собаки, которая научилась спрашивать:
„как поживаете, бабушка?“ Нет надобности говорить, что препятствием
к большему усвоению произношения слов собаками являются анатомиче-
ские их особенности фонетического аппарата и полости рта и языка.
Значительно более счастливой организацией в этом отношении об-
ладают, повидимому, некоторые попугаи.
1) См. В. Бехтерев. Объективная Психология вып. 3. См. также „Голос и
речь“.

780

Существенно важно выяснить, в какой мере попугаи, эти замеча-
тельные в своем роде птицы, усваивают вместе c человеческой речью те
отношения, которые устанавливаются в человеческом обществе между
словом, как знаком или символом, и соответствующими ему предметами,
состояниями и действиями.
Довольно распространенное мнение о болтовне попугая сводится
к тому, что эти птицы, усваивая человеческую речь, пользуются ею будто
бы без всякого соотношения с действительностью, а если иногда и
встречается совпадение слов с действительностью, то рассматривают это,
как случайные совпадения, которые представляют собою странные курьезы,
ничуть не более. Однако так ли это на самом деле? Есть основание
думать, что это не так, ибо это противоречило бы закону развития
сочетательных рефлексов. Птица усваивает не одно произношение слов,
но и соотношение между словами и реальными предметами и действиями.
Эвапс в своей книге приводит данные о двух попугаях, которые в этом
отношении заслуживают особого внимания,
„Самый, быть может, умный и уж наверное самый знаменитый по-
пугай, о котором только дошли до нас сведения, жил в середине нашего
18 века у каноника зальцбургского собора Ганикля, который давал дважды
в день правильные уроки птице от 9 до 10 утра и от 10 до 11 вечера.
Попугай оказывал быстрые успехи в развитии и вскоре обнаружил заме-
чательные способности, какие только можно ожидать при систематическом
воспитании. Изречения и поступки этого попугая, который пережил
Ганикля на 14 лет и умер в 54 г., были собраны многими людьми,
в добросовестности которых невозможно сомневаться. Однажды, когда
кто-то вошел в комнату этого попугая, он спросил его резко и грубо:
„Вы то откуда взялись“. Заметив, однако, что то было лицо духовного
звания, он, извиняясь, добавил: „Ах, простите, ваше преподобие, я думал,
что то птица“. Он принимал участие в общем разговоре и так иной
раз неугомонно болтал, что приходилось приказывать ему, чтобы он
замолчал. Он любил также разговаривать с самим собою, воображая при
этом различные сцены: „как меня бить? меня то бить? ах, ты него-
дяй! Да, да, так происходит на белом свете“. Он насвистывал различные
мелодии, распевал народные песни и даже изучил целую арию из флото-
вой „Марты“.
Другой попугай той же породы (psuttacus eritharos) пепельно-
серого цвета с пурпуровым хвостом принадлежит г. Никез, члену Париж-
ского агрономического Общества. Ему уже под пятьдесят и его ум
удивительно гибок и разносторонен. Он в совершенстве умеет подражать
уличным крикам и, когда в 1870 г. он был выслан из осажденного
города в деревню, он вернулся назад с огромным новым репертуаром,
научившись воспроизводить свист перепела, крик филина, веселый визг

781

собаки, пение петуха, кудахтанье курицы и множество различных звуков
других домашних и диких птиц и четвероногих. Одним из его шедевров
было фонетическое представление закалывания свиньи, при котором он
присутствовал лет 25 тому назад, не забыв с тех пор ни единой мелочи,
ни единого хрипа или визга. Ничто не упускалось им, начиная от
глубоких гортанных звуков, перемежающихся резкими криками, которые
свинья издавала, когда ее тащили на бойню, и кончая предсмертным
хрипом, постепенно замиравшим по мере издыхания. Это воспроизведение
сцены было так реально, что многие слушатели принуждены были затыкать
себе уши и просить птицу замолчать. Он внимательно прислушивался
всегда к происходившему в комнате разговору и выражал свое одобрение
или удивление восклицаниями в роде: „ого“, или „ага“, при чем всегда
попадал, что называется, в точку. Если кто-нибудь острит или расска-
зывает комический анекдот, он смеется наравне со всеми, хотя причиною
смеха, несомненно, является не столько понимание и постижение коми-
ческого, сколько просто заражение общей веселостью. Если ему что
либо иной раз надо, он зовет свою госпожу по имени Marie и, если она
не сейчас подходит, зовет ее вторично, но уже резче, с явным видом
нетерпения. Однажды, когда полено выпало из камина и наполнило
комнату дымом, он стал кричать: „Marie, Marie“ таким голосом, который
явно обнаруживал страшную тревогу и боязнь. Он был очень предусмотри-
телен и за обедом постоянно откладывал на ужин кусок хлеба с вареньем,
обнаруживая таким образом способность смотреть вперед, которую
Шекспир считал за исключительное человеческое качество. Он не только
поет песни чрезвычайно правильно, но и сам сочиняет их каждый раз
с новыми выриациями и, по уверению Никеза, „со вкусом и выразитель-
ностью, которым мог бы позавидовать любой ученик консерватории“.
То обстоятельство, что все эти пьесы неизменно оканчивались на тонике,
показывает, что упомянутые модуляции построены были на основ-
ном тоне аккорда и свидетельствуют о музыкальных способностях
и чутье гармонии, которые предполагались до сих пор только у
людей. Эти импровизации обыкновенно насвистывались и звучали по-
добно звукам флейты, причем им всегда предшествовало нечто в
роде прелюдии с гаммами, трелями и другими музыкальными упражне-
ниями“.
С целью пополнить коллекцию попугаев, отличавшихся способ-
ностью речи, я приведу здесь предоставленное мне несколько лет тому
назад г. А. Ниппа описание одного говорящего попугая, сохранив в
рукописи все особенности изложения и отношения самого автора к своему
любимцу—„Попочке“. Рукопись озаглавлена:

782

Мой приятель „Попочка“.
„Наше знакомство началось осенью 1910 года, когда Попочка,
в своей массивной, обитой медью, железной клетке, был перенесен ко-
мне рабочими, перед отъездом в Москву его прежних хозяев. До этих
пор мне не приходилось слышать говорящих попугаев и, хотя с поговор-
кой „болтлив, как попугай“ я был хорошо знаком, но на деле выходило
всегда как то так, что ни один из виденных мною попугаев не удостаивал
меня разговором, считая меня, вероятно, малоинтересным собеседником.
Попочка был на этот счет, очевидно, другого мнения, и, когда я
подошел в первый раз к его клетке, он ясно и отчетливо отрекомендо-
вался: „Попочка“! на что и я, в свою очередь, счел долгом в шутку
отрекомендоваться и выразить свое удовольствие видеть его у себя.
Попочка оказался большим (11/4 аршин длины от клюва до конца
хвоста) южно-американским попугаем породы ара с преобладающим
ярко-красным оперением, переходящим на крыльях в ярко-желтый
цвет. Индигово-синие маховые перья дополняли его богатый наряд.
Порода эта считается очень умной, но совсем не говорливой.
В это время в комнату, где были мы, явился „Каштан“, любимая
собаченка моего покойного старшего сына, пользующаяся привилегией
считаться членом нашей семьи. Попочка посмотрел на него с высоты и
изрек не менее ясно и отчетливо: „собака“! Это (и вполне уместное
для первого знакомства) замечание заставило меня тут же подумать, что
Попочка „болтает“ не „как попугай“, а говорит. В последующие дни
я в этом безусловно убедился.
Попочка оказался существом, отлично понимающим значение про-
износимых им слов и употребляющим их дельно и толково. Доказатель-
ства этого он давал нам почти ежедневно, но для читателей я поста-
раюсь рассказать только наиболее яркие и убедительные при-
меры.
Прежде всего я должен заметить, что слова употреблялись им не как
простое звукоподражание, а произносились со смыслом и, как это ни
странно, с полным знанием грамматических форм, так что на вопрос
хочешь ли того то—он никогда не отвечал: „хочешь“ или „не хочешь“
а „хочу“ или „не хочу“ (изредка сбиваясь в ударении и произнося
„хочу“, вместо „хочу“). Раз сказано было „не хочу“, то дальнейшее
приставание с едой получало уже выразительный мимический ответ
отталкиванием клювом, после чего случалось на первых порах, что блюд-
це или тарелка раскусывались на черепки или летели на пол, если
спрашивавший был недостаточно понятлив, чтобы вразумиться пер-
вым ответом. Обычные слова употреблялись Попочкой всегда толково:

783

„хорошо“ (в смысле одобрения или утвердительного ответа),
„вкусно“, „А?“ (вопрос при непонимании или отклик) и т. д. Но Попочка
удивлял нас не раз и уместным употреблением редко произносимых
слов. Вот ряд картинок с натуры, в которых читатель найдет примеры
вышесказанного:
1) Попочке дана куриная кость от ноги. Вооружившись ею, как
российский орел скипетром, Попочка держит ее в поднятой лапе (разви-
той, как рука человека) и тщательно обгладывает, приговаривая: «хоро-
шо, вкусно“,—после чего раздробляет кость своим крепким клювом и вые-
дает мозг.
2) На еду он не жаден и всякое предложенное кушанье пробует
сначала очень осторожно кончиком своего толстого, но очень ловкого
языка, после чего уже начинает есть. Раз при всей своей осторожности
он все таки попал впросак: за столом готовили горчицу, и Попочка
потянулся к ней; попробовав из поднесенной ему в шутку ложки, он
сказал громко и отчетливо: „гадко“!—слово, которое он ни раньше, ни
позже никогда не произносил.
3) Обычный разговор:
Попочка, пойдем чай пить,
„Хорошо“.
Ну, если хорошо, так слезай! (стою перед клеткой, заложив руки
назад, чтобы не дать понять, что собираюсь отворить дверцу).
Попочка слезает с перекладины и отворяет клювом дверцу, если
она не заперта на засов.
4) Попочка, где ты?
Крик со 2-го этажа:
„На верха.“
5) К клетке приближается посторонний. Попочка делает вид, что
бросается на него, яростно щелкает клювом и вообще старается удалить
от клетки незнакомое ему лицо. Ему делают замечание:
Это что? Ты кусаешься?
„Как собака.“
6) Сцена, наблюдаемая из соседней комнаты: перед клеткой сидит
Каштан, подняв морду вверх, Попочка ему толкует: „Лизы нету, Лизы
нету, Лиза уехала!
(Жена была в отсутствии несколько дней у больного сына).
7) Сходная сцена после отъезда гостей. В комнатах пусто, жена
сидит на диване и читает книгу.
„Нету! Нету! Нету“;
Кого, Попочка, нет?
Грустным тоном: „Никого нет“!

784

8) Гости. После чая в столовой идет оживленный разговор, который
Попочка (сидящий тут же на спинке своего, изгрызанного им до непри-
годности, стула) считает долгом время от времени вмешаться в содержание
чьей либо речи. В конце концов жена отдает приказание:
Уберите Попку—он мешает говорить.
Жалобное замечание:
„Не надо брать“!
9) Другая сцена за вечерним чаем. Попочка опять сидит на стуле
между домашними; я лежу наверху в кабинете, больной лихорадкой, и
дремлю.
Попочка! Позови Сашу чай пить.
„Хорошо“.
Но на первых порах ни с места. Ответ его поэтому сочтен был
бессмысленной болтовней, но через несколько минут Попочка начинает
слезать со стула, взбирается по лестнице наверх и уже с первой сту-
пеньки зовет: „Саша! Саша! Саша! и, не ограничиваясь этим, пробует
отворить клювом дверь моего кабинета.
10) „Авета!“
Жена не обращает внимания.
„Лизавета!“
Тот же результат.
„Лизавета Павловна!“
Общий хохот.
Здесь интересно, между прочим, изобретенное Попочкой ( и по-
стоянно применявшееся им) сокращение слова „Елизавета“ совершенно
во вкусе обыкновенных детских сокращений слов.
11) В столовой стук посуды. Садятся за стол.
„Саша!“
„Папа!“
Очень громко: „Саша! Папа! Иди сюда!“
Нуль внимания. Из клетки раздается громкий детский плач, почти
всегда достигающий, конечно, своей цели.
12) Меня в доме нет; жена, не зная этого, зовет!
Саша! Саша!
Попка сообщает:
„Саша ушел.“
13) Клетка стоит против окна, откуда виден подъезд дома. По
возвращении из дальней поездки, где я пробыл несколько дней, первый
видит меня в окно Попочка и тотчас объявляет во всеуслышание:
„Саша приехал!“
14) Попочка взбирается ранним утром по лестнице во 2-й этаж.
Жена, еще неодетая, начинает забавлять его, как ребенка, делая вид,

785

что его боится. Попочка тотчас, войдя в роль, яростно бросается на
нее, щелкает своим страшным клювом, но догнав, не кусает, а бежит
сам обратно и жена уже гонится за ним, хлопая в ладоши и крича:
догоню, не уйдешь и т. д., пока он, в свою очередь, не обращает ее
в бегство. Игра продолжается до тех пор пока жена, споткнувшись по
близорукости о лохань с водой, принесенную горничной, не упала на
пол. Тогда Попочка, подбежав к ней, восклицает:
„Испугала“?
(Вероятно, хотел сказать: „испугалась?“)
Сходные с этой сцены повторялись не раз с небольшими вариациями.
15) Попочка сидит на перекладине в клетке и ест свой обычный
корм: подсолнухи. Подходит мой сын—реалист.
„Попочка, дай зернушек!“
Попка набирает в лапу горсточку подсолнухов и просовывает ее
через прутья клетки. Проситель начинает есть. Раздается вопрос:
„Правда, хорошо?“
16) (Сценка непригодная для печати 1).Попочку вздумали учить петь
гимн: „Боже, царя храни!“ и порядком ему надоели (тем более, что
учивший немилосердно фальшивил и перевирал мотив). В конце концов
Попочка, подпевавший вначале охотно, в один прекрасный день наотрез
заявил в самом начале пения: „Не надо царя!“
Я старался не исказить и не преувеличить ни одной сцены, описывая
каждую фотографически верно, чтобы читатель сам мог делать из них
свои выводы. Описания эти могут дать только то неверное впечатление,
что такого рода разговоры происходили у нас постоянно и ежедневно.
Этого не было: Попочка в своих объяснениях ограничивался чаще жестами,
и мало знакомый с Попочкою человек мог прожить у нас несколько
дней и не услышать от него ни одного слова, так как при незнакомых
Попочка был обыкнновенно молчалив и предпочитал сам слушать чужую
речь, вместо того, чтобы хвастаться своими способностями. Всегдашнее
исключение представляли только дети: при виде детей (знакомых или
незнакомых—все равно) Попочка оживлялся, старался подозвать их к
себе (криком и разговором) и долго показывал в их присутствии все
фокусы, на какие только был способен: подвешивался одной лапкой к
вершине клетки и хлопал себя крыльями, лазил по прутьям вверх
и вниз головой и т. д. Когда они, наконец, уходили, он не раз (по моему
совету, данному ему шепотом) пробовал звать их назад, крича:
„Дети! эй! сюда!“ и т. д.
1) Замечание относится ко времение царского режима на Руси, когда была
мне представлена самая рукопись для напечатания.

786

В шутку мы говорили, что его тянет к детям его собственная
детская натура, да это так и было, потому что, несмотря на свой 100-летний
(по определению специалиста, лечившего его в Петербурге) возраст, он
по разуму был не что иное, как очень способный 3-х или 4-х летний
ребенок.
Грозы он боялся; при сильных ударах грома весь вздрагивал и
трогательно старался себя успокоить словами:
„Попочка! не бойся, это ничего.„
Когда я рассказывал посторонним про ум Попки и приводил выше-
изложенные примеры, мне часто приходилась слышать вопрос: „как вы
его этому научили“? и спрашивавший относился почти всегда скептически
к моему ответу: „мы не учили его ничему“. Между тем ответ этот был
буквально верен: Попочка доходил до всего сам своим умом и его выходка
никогда не имела характера чего либо заученного; иные являлись экс-
промптом и более никогда не повторялись, другие он брал себе за обычай
на некоторое время, потом сам бросал их и переходил к новым. В этом
отношении я не находил в нем ни малейшей разницы с людьми.
Насколько мало было в его выходках заученного, видно уже из
того, что у нас он говорил только порусски, хотя до перехода к предъ-
идущему владельцу, много лет пробыл в немецкой семье, а ранее жил,
должно быть, и у французов, так как прекрасно понимал обычные француз-
ские фразы. Одной из причин, по которым Попочка был уступлен мне,
была, между прочим, привычка его ругаться по немецки, привычка, от
которой прежний владелец не надеялся его отучить, считая ее внушенной
прежней средой на всю жизнь. Привычку эту у Попочки, по переходе
его к нам, как рукой сняло: мы не слышали от него не только бран-
ного, но и вообще ни одного немецкого слова, хотя и не принимали
против этого ровно никаких мер.
Но на чем же основана поговорка: „болтает, как попугай“?— спросит
читатель. „Неужели она не имеет никаких оснований и вам не при-
ходилось наблюдать простой болтовни у вашего попугая“?—Приходилось
и очень часто, но на мой взгляд эта „болтовня“ может служить только
лишним доказательством его „получеловеческого“ ума и способностей. В
объяснение даю опять фотографические картинки с натуры:
1) Попочка страстный любитель музыки и настойчиво требует
сам, чтобы ему пели, повторяя: „Тра-та-та! и кивая головой. При
пении он тотчас улавливает мотив и подтягивает (иногда басом), опу-
стив голову на грудь, или в такт кивает головой и подплясывает,
перебирая лапками на спинке стула. При грубой фальши или наме-
ренном изменении мотива Попочка останавливается петь и говорит:
„не так!“ Однажды его посадили на стол и стали напевать мотив лез-
гинки. Тут Попочка не ограничился перебиранием лапками, а стал

787

с важным видом плясать по всей форме, кивая в такт головой и кру-
жась на месте. Пляска эта была так комична, что все расхохотались
без удержа и в конце концов я посадил Попочку в клетку, гладя по
голове и напутствуя словами: „Попочка славный! Попочка умный!“
На утро, во время приборки комнат, у Попочки в клетке про-
исходит, очевидно, репетиция вчерашнего: он сидит (задумавшись) на
перекладине и повторяет: „Попочка славный! Попочка умный!“—
Как видите, на незнакомый взгляд, это было бы бессмысленной
болтовней, а на самом деле—вполне разумное воспоминание происшед-
шего.
2) Предыдущий пример может служить переходом к объяснению
следующих, почти ежедневных сцен. Встав утром, я обыкновенно выпу-
скал Попочку из клетки, и он отправлялся сам во 2-й этаж, где и
устраивался на перилах балюстрады, окружающей лестницу, так как
двери комнат от него тщательно затворялись, ввиду тогдашнего его
обычая (который он после оставил) грызть на щепки: стулья, углы
дверей и т. п. вещи, из какого бы твердого дерева они ни были сде-
ланы. На перилах он начинал прогуливаться с деловым видом взад и
вперед и репетировал то отдельные фразы и сцены: „Попочка, дай
лапочку! Попочка, здравствуй! Здравствуй, Попочка!... Попка дурак!
Попка дурак!... Тш... тш.... проклятый! Попка, молчи: только шесть
часов!“.... и т. д. (в которых можно было различить голоса прислуги
и других лиц, говоривших их 1), то скороговоркой целые речи без слов,
но с сохранением интонации, характера их произношения, выражения
чувств говорившего и т. д.
Несмотря на выдающиеся лингвистические способности, иностран-
ное происхождение Попочки кое когда сказывалось: имя моего сына,
с которым он очень подружился, он выговаривал не совсем правильно и
у него выходило всегда „Мита,—вместо“ Митя.—
В последнее время Попочка со слов своего приятеля стал звать
меня „папой“,а жену „мамой“—и приписался к нам таким образом
совсем в родню.
Попочке нравилась не одна музыка, он любил и чтение стихов, по
окончании которого почти всегда раздавалось его одобрение: „хорошо“!
Тем же словом и совершенно неожиданно одобрил он и чтение письма,
при котором присутствовал случайно,—ему, очевидно, понравились оттенки
голоса, логические ударения и т. п., в которых он нашел своего рода
музыкальность.
1) Один раз после слов: „Попка дурак!—на вопрос: Попочка! кто тебя
научил так ругаться“?—последовал определенный ответ:< „Любоша“— имя нам
вполне знакомое.

788

Ум Попочки высказывался не только словами: он и в поступках
оказывался тем, чем он был—способным 3-4 летним ребенком, которому
судьба только по капризу дала перья и хвост! Один раз он забрался ко
мне в кабинет, дверь которого забыли закрыть, и начал там хозяйничать
на письменном столе. Когда я вспомнил о нем и вошел в кабинет, По-
почка сидел уже, как ни в чем не бывало, на моем стуле, причем на
столе никакой особенной беды не произошло и только две пустых папи-
росных гильзы в ящике с табаком оказались с измятыми попочкиным клю-
вом мундштуками: Попочка, подражая мне, пробовал курить!
В другой раз, при топке печей, подметили, как Попочка, найдя в
дровах щепку, старался засунуть ее в поддувало (дверца печи была
закрыта)—ему пришла фантазия топить печку!
В самом начале нашего знакомства (вскоре после переселения ко
мне) Попочка попал в беду, застряв кривыми когтями своих лап в круг-
лых дырочках деревянного сиденья венского стула, на который он за-
брался, выйдя из клетки. Освободить его было трудно, так как когти
прошли сквозь дыры сиденья и сомкнулись под ним с нижней стороны;
вдобавок знакомство наше только начиналось и мы оба, Попочка и я,
друг другу еще не доверяли и опасались. Кое как, хотя и с опасением
вывихнуть пальцы, Попочку удалось освободить, но он долго после этого
держал лапу горсточкой у клюва (стараясь утушить в ней боль). Опа-
саясь, что при дальнейших выходах из клетки Попочка будет попадать
в ту же ловушку, я несколько времени строго следил, чтобы ему не
встречались предательские стулья с дырчатыми сиденьями. После оказа-
лось, что мои заботы были совершенно излишни: раз наученный опытом,
Попочка принял свои меры и во все продолжение дальнейшего пребы-
вания у нас тщательно подбирал когти вверх, когда взбирался на такие
стулья. Я уверен, что такой сообразительности и памяти не выка-
зал бы никакой ребенок—один единственный урок был бы им наверное
забыт.
Другой раз, когда мы уже хорошо познакомились и подружились,
с Попочкой случилась другая беда: в верхнем этаже, как раз над его
клеткой, вода переполнила ведро умывальника, размочила потолок и
штукатурка стала кусками валиться на клетку. Попочка сильно испугался,
пришел в большую ажитацию и стал громко звать на помощь: „папа!
Саша! Шура! Эй! Иди сюда“! и т. д. Когда я взял его из клетки и пе-
ренес в столовую, он несколько времени и там поглядывал на потолок,
присматриваясь, не валится ли штукатурка. Скажите, чем отличается
тут поведение Попочки от вероятныхъ поступков человека, который
попал бы в его положение, т. е. был бы посажен в комнату, из которой
нельзя выйти, причем на его голову стал бы от неизвестных причин
рушиться потолок?

789

Что в нем особенно подкупало, так это удивительная деликатность
и незлобивость его характера. Несмотря на грозное вооружение (клювом
он кости разгрызал и шутя превращал самое крепкое дерево в мелкие
щепы) он не делал никогда и никому никакого вреда. Муху, указанную
ему мною на окне, он осторожно ловил кончиком языка и затем выпускал
на волю, не помяв даже крыльев. Мою руку, правда, щипал он частенько
до крови, когда я нес его не туда, куда ему хотелось (но я думаю, что
это было не с намерением причинить мне боль, а просто несоразмеренное
приложение своей силы для указания желания). Я его за это не нака-
зывал, но жене случалось за шалости и щипки слегка ударять концом
салфетки или платка по клюву. За это он никогда серьезно не обижался
и, посидев несколько минут в молчании, обыкновенно первый тянулся
к ней за примирением. В двух только случаях я считал его способным
укусить не на шутку: 1) когда он находился в волнении при посещении
детьми и 2) когда ему мешали слушать музыку и подпевать ей; словом
тогда, когда он был всецело поглощен каким либо живо-интересующим
его делом. Такое состояние для меня вполне понятно: я и сам сержусь
не на шутку, когда меня настойчиво отвлекают от интересного для
меня занятия, поглотившего все мое внимание.
Попочка, как ребенок, был упрям и настойчив, добиться от него
чего нибудь, когда он этого не хотел, было почти невозможно. Нет
однако правила без исключений и временами он показывал, напротив,
такое же детское послушание. Взобравшись, например, во мне на плечо
и не желая уходить оттуда, он отвечал на все попытки ссадить его
упорным отказом и „саркастическим“ хохотом, когда эти попытки
не удавались. Стоило однако жене притворно строго крикнуть: „Это что
такое? Сейчас в клетку, без разговоров!“ как Попочка бегом покорно
отправлялся в клетку с моего плеча и мигом взбирался на свою пере-
кладину. Если же я поддавался его желанию и отправлялся ходить по
комнатам, то он с довольным видом мурлыкал у меня на плече какую
то арию, слышанную им у прежних хозяев. То же самое он делал
каждый вечер, отправляясь в клетку спать, когда тушили в его комнате
лампу.
Не раз Попочка давал нам возможность понять, насколько сложны
душевные движения животных и как мало рознятся они по существу от
вашей душевной деятельности. Вот один из таких примеров: моя жена
занималась некоторое время по утрам комнатной гимнастикой (с врачебной
целью) и проделала однажды весь сеанс (причем ей приходилось для
некоторых упражнений ложиться на пол) в комнате Попки, который был
крайне поражен и заинтересован невиданным им зрелищем, несколько
раз переспрашивал: „что такое?“ и в конце концов громко и без удержу
расхохотался, т.е. поступил совершенно так же, как поступил бы на его

790

месте человек, незнакомый с целью этих непонятных и странных для
него движений.
Дружба у нас была полная. Подолгу сиживал он у меня в кабинете
на моем кресле (его он никогда не грыз), подставляя голову для очистки
молодых перьев от облекающей их твердой шелухи. Если я случайно
причинял ему приэтом боль, он вскрикивал, слегка щипал меня для
указания клювом, но никогда не кусал до крови, что бывало, как мы
видели, кое когда в других случаях. В благодарность за дружеские услуги
он часто и сам перебирал языком мне волосы на бороде, считая вероятно,
что и они требуют такого же ухода, как и его перья.
Попочка был большой охотник до купанья; подбирался часто сам
к лохани с водой, когда мыли пол; клювом подкидывал воду вверх—дож-
дем на свои крылья и плескался ею до тех пор, пока не делался со-
вершенно мокрым. Совершенно по детски подчинялся он и настоящему
купанью с мылом и губкой: крича и стараясь удрать со стула в начале
мытья, но покорно выставляя назад то одну лапу, то другую для намы-
ливанья, когда от него этого требовали. После мытья, закутанный в по-
лотенце, он смирно сидел у печки, дрожа от холода, пока не обсыхали
его мокрые перья.
В комнатах Попочка не летал: он был слишком умен, чтобы ри-
сковать ушибами в таком тесном пространстве. Раз только, когда мой
сын из шалости забрался в его клетку, Попочка, сидевший в это время
на диване, пришел в такое беспокойство от нарушения его прав, что
перелетел сначала на клетку, потом на шкаф и успокоился только тогда,
когда клетка была опять предоставлена в его распоряжение. Но на от-
крытом воздухе оказалось, что Попочка не забыл летания и такой же
отличный авиатор, каким был когда то и на свободе. При прогулке в
палисаднике он вспорхнул с моей руки, взлетел на вершину тополя
около дома и оттуда воскликнул: „Ах, хорошо“! На этот раз его скоро
удалось заманить и внести в дом, но в другой раз, повторив тот же ма-
невр, он заупрямился возвращаться: с одного тополя перелетел на дру-
гой, оттуда в парк, где и очутился на самой вершине одного из 200-лет-
них дубов, растущих со времени победы Петра Великаго под Полтавой.
В бинокль было видно, как он чистил там свои перышки (напевая Ша-
ляпинскую „Блоху“, которую он выучил в то время, подпевая граммо-
фону; „Блоха! Ха-ха-ха-ха“!) С нами он перекликался, на призыв пить
чай отвечал: „хорошо“, но в руки не давался, с чем и заночевал, не
в безопасности от нападения хищных птиц. Только на другой день уда-
лось его зазвать на более низкое дерево, откуда, несмотря на крик и
сопротивление, конторский мальчишка и стащил его вниз, держа за пыш-
ный хвост. Дня два после этого бедный Попочка, не понимавший, по-
чему ему не позволили летать, сидел в клетке грустный и упорно от-

791

казывался от приглашений к чаю и обеду: „Не хочу!“, но на третий
день смилостивился и прежняя наша мирная жизнь вошла опять в
обычную волею.
Главной пищей Попочки были подсолнухи, которые он щелкал
мастерски, набирая запас под язык и нанизывая даже на острый конец
клюва (на него же он намазывал и куски хлеба, яблоки и проч.), но
не отказывался и от всякой другой как растительной, так и животной
пищи (кроме приторно-сладкой, кислой и соленой); очень любил всякие
фрукты, сыр и мороженое, но ел всего понемногу и без всякой жад-
ности. Мастерски управляя своей лапой-рукой, в которой он, как чело-
век, держал свою пищу, он производил за едой очень оригинальное впе-
чатление. Кофе, чай, молоко он ловко подхватывал своим языком, не
отказывался обыкновенно и от вина, но был очень умерен, лишнего
никогда не пил и видеть его навеселе мне не случалось.
Очень чистоплотный Попочка никогда не пачкал столов, стульев,
и другой мебели, на которую его пускали. Само собою разумеется, что
на полу приходилось время от времени затирать следы его пребывания.
***
Знакомство наше окончилось трагически: около года тому назад
меня обокрали и, для скрытия следов кражи, подожгли дом; в огне по-
гибла большая часть моего имущества и задохнулся бедный Попочка,
котораго с опасностью для жизни вынесли из горевшего дома еще жи-
вьем, но уже без сознания, умер бедный на руках у моей жены. В на-
чале пожара (до моего приезда) его видели в окно перекинувшимся с
перекладины вниз головой и что то кричавшего: (воображаю, как он,
бедный, в смертной тоске звал своего „папу!)“
По уму и способности выражать свои мысли это был полу-чело-
век, и горе, причиненное нам его смертью, было не меньше, как и
потеря очень близкого человека; я и сейчас не могу хладнокровно
вспомнить о его смерти. Без преувеличения могу сказать, что, если бы
мне предложено было на выбор: потерять в огне все имущество, какое
я тогда потерял, и спасти Попочку или, наоборот, пожертвовать по-
следним для спасения первого, то я, ни минуты не задумываясь, отдал
бы все, что имел: библиотеку, портреты и письма близких родных, не
говоря уже о всем прочем, лишь бы спасти это бедное, разумное суще-
ство, случайно вмешавшееся в мою жизнь. Это не слащавая сантимен-
тальность: того же Попочку я охотно отдал бы в другие руки (напри-
мер, какому либо исследователю психологии животных), если-бы знал,
что ему там будет не хуже, чем у меня, и что там он принесет более
пользы.

792

Очень жалею, что мне не было времени заняться с Попочкой
более серьезно и в частности обучить его грамоте. При его исклю-
чительных способностях он скоро постиг бы премудрость чтения от-
дельных слов и, если по упрямству и не стал бы их произносить, то
наверное давал бы ответы на предлагаемые короткие письменные вопросы.
Всю жизнь я был другом животных, с особенным интересом отно-
сился к их душевным проявлениям и никогда не мог переварить уче-
ния о противоположности их „инстинкта“ нашему „уму“. Называйте
душевную деятельность, как хотите,—факт остается фактом, что ум че-
ловека и животных разнится только количественно, а не качественно.
Животные наблюдают, думают, разсуждают, считают и, если во мно-
гом стоят ниже нас (благодаря отсутствию тех могущественных
средств развития, какие мы имеем), то в других отношениях, например,
в способах наблюдения явлений при помощи физических чувств, могут
нас и далеко превосходить. Никто из нас не сравняется в обонянии с
любой собакой, в тонкости осязания с летучей мышью, в музыкальном
слухе и способности к звукоподражанию с сородичами Попочки и т. д.
Как сельский хозяин, я чаще городских жителей имел случаи наблю-
дать ум животных, но только близкое знакомство с Попочкой дало мне
возможность заглянуть глубже в их душу. Уже за одно ото я останусь
навсегда благодарным этому милому существу“.
О другом говорящем попугае я имею возможность сообщить по
записи д-ра Н. П. Студенцова, собравшего о нем по моему предложению
наблюдения непосредственно от его хозяев, частью же имевшего воз-
можность над ним проделать и собственные наблюдения.
Серый с красным хвостом попугай „Коко,“ о котором будет речь, при-
надлежал моряку-офицеру Шаховскому, который вышел в отставку, по-
ехал в Бельгию, поступил в университет и получил звание инженера-
механика. Три года подряд Шаховской жил с женою в Бельгии и там
купил за 150 франков у одного ресторатора попугая, жившего в зале
ресторана, забавно говорившего и певшего по французски. Живя в Бельгии
попугай говорил только по французски:
„Грегоар, Мари (имена хозяев), бонжур мадам, мессье“ и проч.
Говорил он по французски с бельгийскими оттенками речи.
Французы, бывавшие в гостях у Шаховского и впоследствии у новой
владелицы попугая, Розалии Совельевны Терпигоревой (жены известного
писателя Серг. Ник. Терпигорева—Атавы) говорили, слыша речь попугая,
что он „настоящий бельгиец“, говорит чисто и со всеми оттенками речи
бельгийцев.
Попугай был молод (35—40 лет от роду) и всегда оживлен.
После трех-летнего пребывания Шаховских заграницей они привезли
попугая в Петербург и подарили его Р. С. Терпигоревой, которая много

793

времени посвящала птице, разговаривая с нею, но не занимаясь этим
специально и систематически.
Она заметила, что попугай начинает приплясывать, если она что-
либо напевает и хлопает в ладоши.
Любимая песня попугая была плясовая и очень оживленная, состо-
ящая из ничего незначущих звуков.
Вот она:
„А тути дир-ли тути, тути, тути“...
В первые три месяца попугай презабавно приплясывал на столе и
даже в клетке под напев (вроде польки). Танцовал и под одно только
битьё в ладоши.
Когда попугай долго оставался один, то ему было, повидимому, скучно,
и он поразил хозяйку внезапным пением на мотив польки, с полным
произношением, без выпусков слогов, слышанных им ранее импровизирован-
ных слов:
„А тути дир-ли тути, тути, тути“...
На лето, в первый год после Бельгии, Шаховские взяли попугая
на побывку к себе в Ганге.
Когда через 31/2 месяца попугай был возвращен Р. С. Терпиго-
ревой, то, увидя ее сразу, запел: „Атути дирли“ и, усиливая звук, и, ус-
коряя темп, как бы настаивал на том, чтобы хозяйка била в ладоши.
С этих пор попугай неразлучно жил у Р. С. Терпигоревой и прожил
8 лет, научившись говорить много, причем, по замечанию хозяйки, попугай
говорил только то, что он когда либо слышал; самостоятельность слов и
выражений она не может отметить, хотя и считала своего попугая „самой
умной птицей из всех существующих на свете“ (Ее выражение).
Музыкальность попугая была выдающаяся. Он любил игру на
пианино и стоило, например, сыграть арию из „Фауста“ в соседней
комнате—„Сатана там правит бал“, как попугай повторял слышанные им
слова, относящиеся в этому мотиву:
„Сатана там правит бал“.
Из других мотивов он, внятно произнося слова, пел песню „Спесь“’
причем полностью произносил следущие слова:
„Ходит спесь надуваючись,
С боку на бок переваливаясь“.
Подтверждение тому, что попугай действительно произносил такое
количество многосложных слов, я слышал еще от двух посторонних лиц,
знавших попугая. Мне лично не приходилось слышать вышеописанных
песен, так как я приходил к Р. С. Терпигоревой не более раза в не-
делю и то не надолго. По заявлению владелицы, он чаще говорил короткие

794

фразы, вначале только по французски и постепенно развивался, научив-
шись говорить длинные предложения через 5-6 лет, после Бельгии.
Указание на длинную речь попугая Р. С. Терпигорева делает вначале,
так как это и являлось, по ее мнению, отличительным качеством и
одаренностью попугая „Коко“.
Привожу ряд других фактов:
В квартире испортился звонок. Хозяин подсыпал в банку нашатырю
и стал понемногу пробовать звонок. Вначале звонок звонил отрывисто
и слабо. Попугай, сидя в клетке, внимательно прислушивался, насторо-
жился и медленно сказал:
„Кто-то идет“...
Когда действие нашатыря усилило батарейки и звонок стал звонить
явственно и долго, то попугай кричал возбужденно:
„Кто то идет! Кто то идет!
Этой фразы попугая никогда не учили и вообще Р. С. Терпигорева
утверждает, что ничему его не учили, исключая: „Ходит спесь надуваю-
чись“ и „Сатана там правит бал“, причем для нее явилось неожидан-
ностью и целым событием, когда он произнес сразу столько слов.
Вечером, часов в 10, клетка попугая покрывалась куском старого
одеяла и хозяйка обыкновенно говорила: „Пойдем спать!“
Иногда говорила: „ну, скорей пойдем спать!“
Об этом каждый вечер он напоминал хозяйке, почти в
одинаковое время (разница на часах выражалась всего в 10—15
минутах).
— „Пойдем спать!“
Если хозяйка замешкается, то попугай говорил другим тоном,
настойчиво и раздраженно:
„Ну, скорей, скорей пойдем спать“!
Когда постучат в дверь, попугай говорил:
„Entrez!“
Если постучали и не входили, то он нетерпеливо повторял:
„Entrez! Entrez.!“
Этому его выучили в Бельгии, в Льеже, его хозяева-рестораторы.
Когда показывалось в дверях новое лицо, то попугай вскрикивал:
„Au! Bonjour!“
Если не следовало ответа на приветствие, то попугай твердил
одно и то же:
„Bonjour! Bonjour!“ нараспев растягивая последний слог.
Иногда прибавлял: „Dis bonjour madame!“ (женщине).
„Dis bonjour monsieur“ (мужчине).
Это он произносил настойчиво.
Кто нравился попугаю, тем он предлагал:

795

„Почеши головушку“.
„Дай лапку!“
Впоследствии говорил:
„Если Попочка даст лапку, то получит апельсин (в другой раз
орех)“. Это он говорил до начала войны.
Выходя из клетки, стремился к окну и кричал довольно сильно.
„Из-во-щик!“
Однажды заставил извощика подать лошадь к подъезду.
Когда обедали и выпускали попугая из клетки на стол, то он
дотрагивался носом до тарелки и произносил „Се bon ça? Се chaud?“
Нахваливал так до тех пор, пока не получал долю еды, ему подхо-
дящей. (Этому он был выучен в Льеже).
Когда попугай шумит, кричит, производит беспорядок, насвисты-
вает или бесконечно „наливает“ из бутылки, делая языком: „Кло-кло-
кло-кло-кло!!“ (Между прочим сказать, проделывал он это поразительно,
в смысле звукоподражания. Вы явственно слышали, как льется жид-
кость из бутылки при начале и при конце нагибания), то хозяйка
стучала кулаком по столу и грозила:
— Попка! У, ты! Нельзя так кричать!..
Стоило хозяйке в другой раз останавливать попугая, тотчас же
он пользовался ее же фразой:
„У, ты! Нельзя так кричать! У, ты!“ И прибавлял: „Cochon!“
Иногда попугай издавал шипящий звук.
Хозяйка говорила:
Шипит, как змея.
Последние слова: „как змея“—попугай запомнил и, когда кто
нибудь в шутку зашипит, то попугай говорил:
„Как змея!“
Иногда хозяйка спрашивала:
— Как змея? Тогда попугай шипел.
Однажды попугай насмешил всех, когда кто—то из гостей раз-
говаривал возбужденно и слышалось много шипящих звуков. Попугай
заметил «Как змея!»
Всех прислуг и всех собак в доме попугай знал по именам
и называл:
Зина, Катя, Оля, Маша..
Собак называл: Бобик, Томка.
Хозяина называл по имени и отчеству, но не вполне чисто: „Георгий
Николавач!“
Часто называл его „Жоржем“ и, завидев даже в окно, заявлял—„Жорж
идет“. Также узнавал прежнего хозяина Шаховского на большом рас-
стоянии: «Миша, Миша идет!»

796

Когда прощался, произносил не «au reyoir», а только последний
слог: «voir», прибавляя свое имя Coco: «voir Coco, voir Coco»!
Если кто не нравился из гостей, то он назойливо произносил по-
русски:
„ До свиданья! до-свиданья!“
Когда гость, наконец, уходил, то попугай произносил вслед: „до сви-
данья, до свиданья!“ учащенно.
Любил, когда считают деньги, и произносил по французски: „cinq,
dix, onze“ и другие цифры. (Это осталось от ресторанной жизни).
Особенно любил, когда и его привлекали к счету денег и давали
серебряный рубль.
С ним он проделывал всевозможные смешные фокусы.
По утрам он пел, кричал, свистал и звал хозяйку! „Розетка“! (Так
называл муж Розалию Савельевну).
Когда хозяйка подходила, чтобы снять одеяло с клетки, то говорила
обыкновенно:
„Bonjour, Coco“!
Вместо ответного приветствия—„bonjour!“ попугай, как выражается
хозяйка: „дурил“, т. е. свистел, наливал из бутылки: „кло, кло, кло“,
кричал: „Двор-р-р-ник!“ и произносил беспорядочные звуки.
Хозяйка сердилась и уходила на 1/2—1 час, не снимая одеяла.
Когда она приходила к клетке вторично, то попугай на привет:
„bonjour, Coco“! отвечал серьезным тоном: „bonjour“! и выражал свою
радость, быстро лазая по клетке, так как одновременно с ответом на
приветствие снималось с клетки одеяло.
Иногда радость попугая выражалась в том, что он зацеплялся
ногами за потолок клетки и, быстро крутя головой, опущенной вниз,
приговаривал:
„Вот как Попочка головочкой! Вот как головочкой!“
Эту фразу он слышал несколько раз от хозяйки и точно ее повторял.
Вообще все слова, которые говорились любимым попугаю челове-
ком, привлекали его внимание и он постепенно выучивался от него про-
износить слова.
Если на попугая не обращали внимания и за общим столом велся
перекрестный разговор, то попугай сначала выражал беспокойство и
волнение в клетке, а затем на разные голоса, быстрым говором, изображал
болтовню: „То-то-то, та та, ти ти, то, ту“!
На мой вопрос: бывал ли „Coco“ в обществе других, говорящих
попугаев и научился ли от них чему нибудь, каким нибудь словам?
Р. С. Терпигорева ответила, что рядом с „Coco“ в той же комнате
5 лет жил зеленый попугай породы „Ара“, который говорил мало слов,
но постоянно их повторял:

797

„Попа, голубка! Дай лапу!
Голубка, Попа! (Когда просил есть).
Этих слов за 5 лет совместной жизни „Coco“ не усвоил.
По мнению Р. С. Терпигоревой, попугай от попугая научиться не
может, видела же она попугаев на своем веку не мало.
Также она отрицает самостоятельную речь, „дар слова“ у попугая
и думает, что в лесу попугай едва ли заговорит по человечески, если
он никогда не слышал слов, хотя, может быть, говорит она, совреме-
нем, люди науки ее в этом сумеют переубедить.
В заключение она рассказала факт про своего попугая, который
ее приводил в восторг и изумление. Этот факт удалось наблюдать и мне:
необычайный страх и раздражительность, когда в клетку опускают обы-
кновенную черную или белую нитку (цвет не играл роли).
Попугай отгибался назад, поднимал перья и начинал пугать нитку,
выпучивая глаза и злясь.
Сначала он лаял:
„Гавг! Гавг! Гавг“!
Если нитку не убирали, то он начинал ее пугать „шумом авто-
мобиля“ (замечание хазяйки)
„Ту-ту-ту-туту-туту!..“
Если и это не действовало, то попугай кричал:
„Allez! Allez! и в дальнешем начинал волноваться все сильнее и,
наконец, ругаться: „Cochon: Cochon!“ После этого нитку вынимают, и
попугай успокаивается.
Дальнейшая судьба попугая „Coco“, прожившего 8 лет у Р. С. Тер-
пигоревой, смерть от холода и недоедания (вместо семячек ел овес).
Пред смертью все время говорил: „почеши головочку“.
Заслуживает внимания также попугай, принадлежащий В. Ляц-
кому, о котором по моей просьбе д-ром Студенцовым были собраны
от самого хозяина следующие данные.
Попугай по прозванию „Жако“ приобретен В. Ляцким в 1910 году
от владельца зоологического магазина на Гороховой улице в Петер-
бурге.
Владелец магазина обратился к В. Ляцкому по телефону с пред-
ложением посмотреть феноменального по разговорным способностям
попугая, приобретенного случайно от одного генерала в частном доме.
Первое же знакомство В. Ляцкого с попугаем Жако настолько привлек-
ло его, что он его купил.
Первое время пребывания у В. Ляцкого попугай, по словам но-
вого владельца, скучал по той семье, в которой жил раньше. Прежняя
семья была большая, были дети, собаки и кошки.

798

Жако произносил различными интонациями те слова, которые,
повидимому, он усвоил в семье генерала, подражая хриплому голосу
военного главы семьи, непрестанно повторяя командные слова: „На
пле-чо! На к-рраул! Шагом марш! Кругом! Ружья вольно! Ура!“
Подражая женскому голосу, он нежно произносил: „Попочка милый,
ласковый, хочет чайку сла-а-аденького“, „Попочка не шуми“, Попочка,
будь умником, поцелуй меня, ну, поцелуй“, „тише, не кричи, чего кри-
чишь, не шуми„ “Саша, принеси платочек“, „Таня, пойдем гулять“,
“Колька, не дерись!“ В иное время он изображал лай большой, малень-
кой собаки и мяуканье кошки.
Привыкнув к семье Ляцких, он научился домашних называть каж-
дого по его имени:
„Татьяна, Макар, Виктор, Маша, Володя, Кета“.
Собаку — „Карс“ и другого попугая (какаду) „Аличка“ он сво-
бодно называл по именам.
Благодаря хорошей памяти, он часто подхватывал слова на лету,
повторял их и затем быстро утрачивал.
Подражательная способность „Жако“ была изумительна: по инто-
нации передаваемых им слов можно было безошибочно судить, от кого
он их воспринял.
Между прочим он подражал пенью соловья, жившего у В. Ляцкого
в зимнем саду и певшего в известные периоды времени.
С попугаем „Аличкой“ Жако жил дружно до момента входа Ляц-
кого в комнату, когда оба попугая, сидевшие каждый на своем боль-
шом лавровом дереве, у которого были устроены их клетки (куда они
спускались только за едой) одновременно подлетели и, занявши место
на плечах Ляцкого, вступили в ожесточенный бой, так что их пришлось
разнимать.
Аличка часто неприятно резко кричал и Ляцкой однажды при-
крикнул на него: „Алька, не ори, чего орешь?- После этого уже не
приходилось останавливать в таких случаях Аличку. Едва он начинал
свой неприятный крик, Жако внушительно останавливал его словами:
„Алька, не ори, чего орешь?“
Жако говорил настолько чисто, что, не видя говорящего, трудно
себе представить, что говорит птица.
С Карсом,—очень степенной собакой, он проделывал такие штуки:
завидя его, начинал подсвистывать и кричать: „Карс, Карс, поди сюда!“
Когда собака подходила, то Жако медленно спускался вниз и, нагнув-
шись, говорил ему: „Пошел вон, дурак!“
После этого он быстро поднимался на дерево. Во время игры на
домашнем бильярде, он принимал живое участие, делая заказы: „дуплет

799

в угол“, „режу в среднюю“, или вскрикивал: „ай, ай! не повезло“, „про-
мах“! и пр.
На даче он весь день проводил в парке, прилетая в комнаты только
поесть или спасаясь от ворон, которых боялся. Однажды Ляцкой услы-
шал его отчаянный крик: „караул“. Слово это он употреблял дома во
время неприятности или опасности. Поспешив на этот крик, Л. увидел
„Жако“ на низкой елке, окруженного стаей ворон, повидимому враждебно
к нему настроенных. Увидя Ляцкого, Жако подлетел к нему и он унес
его на своем плече домой. В другой раз Л. спас его на озере, когда
Жако, пролетая через него, не расчитав своих сил, почти свалился
было в воду, уцепившись за тростник. На услышанный Ляцким крик.
„Карау-ул!“ Л. поплыл на лодке и спас его из воды.
На даче был с Жако еще один случай, когда он вступил в бой
с медвежонком.
У Л. был молодой медведь. Он исправно являлся за подачками,
как и Жако. Обыкновенно он не обращал внимания на Жако. В первый
же раз, когда обратил на Жако внимание и полез в нему, он был ранен
попугаем в нос. Медвежонок, обладавший значительной степенью нахаль-
ства, беззастенчивости и склонности к воровству, с тех пор, завидев Жако,
к столу больше не подходил“.
Приведу затем еще одно из своих наблюдений над говорящим
попугаем.
В ноябре месяце 1919 года я имел возможность наблюдать в од-
ном дому в Петрограде попугая, который в указанном отношении достоин
особого внимания. Птица, живя все время в польской семье, говорила по
польски и необычайно ясно выговаривала слова. Она имела богатый слух,
отлично насвистывала в соответствующих тонах польку „Ойра“ и могла
петь другие песни. При мне она превосходно произносила по польски
„пришу пана“, „кохани пани“, «поцалуй руку», «тукай, тукай», „папуша“
и много других слов.
Птица неподражаемо передавала также человеческий хохот, при
звоне телефонного звонка попугай торопливо выкрикивал: «телефон,
телефон!» называя при этом по имени лакея: «иди скорей», когда лакей,
выслушав в телефон, объявлял, что зовут хозяйку, еще раньше ее прибытия
к телефону попугай заявлял нежным соответствующим ей голосом «пани»,
что угодно». При вызове хозяина к телефону попугай предупреждал под-
ход его к телефону более низким и грубым голосом: «алло»!
Если птице говорили: «поцалуй руку», она нежно прикасалась языком
к протянутой руке, если ей говорили «поцалуй, щеку», она проделывала
такой же поцелуй в щеку, если говорили птице «поцалуй, лоб», она проде-
лывала те же движения, нежно касаясь языком лба. „Все это выпол-
нялось попугаем в каком угодно порядке“. Когда птице говорили

800

«тукай, тукай», она повторяла слова и в то же время многократно стучала
клювом по спицам клетки. Иногда она сама говорила «поцалуй руку» и
вместе с этим целовала свою собственную лапу. Птица произносила и
много других слов, но характерно то, что она связывает известные слова с
предметами и действиями, повторяя их при соответствующем случае сама,
или производит одновременно с произношением слов соответствующие
действия. С другой стороны, по словесному требованию она выполняет опре-
деленные действия. При этом птица проявляла необычайную привязанность
к своему хозяину, который был в период моего наблюдения в отъезде, и,
вследствие этого, она была передана его знакомой для временного за ней
ухода. При свидании с настоящим хозяином птица, по словам последней,
в буквальном смысле слова начинала трепетать, овладеваемая волнением.
Птица любила говорить обыкновенно днем, пока светло, зимой—с 10 до
2 часов. После двух часов она говорила уже меньше, а вместе с тем, как
начинало вечереть, она совершенно прекращала всякий разговор.
К тому же птица много говорила в том случае, если ей не мешали
сторонние незнакомые ей лица. При знакомых она не стеснялась и гово-
рила много и свободно.
Поразительно, как прочно устанавливается связь благодаря этой речи
между птицей и человеком. Ухаживающая за птицей временная ее облада-
тельница, оставаясь вместе с птицей всего несколько месяцев, мне за-
являла, что она не может себе представить, как она расстанется с птицей,
к которой так привязалась. В свою очередь и птица к ней привязалась
при уходе за ней, проявляя не мало нежности.
Известно, что Марсеннь в Harmonie universelle утверждал, что речь
людей выполняется по воле и в зависимости от того, желают ли они
пустить в ход свою способность говорить или нет, тогда как животныя
будто бы издают звуки, подчиняясь необходимости, ибо они подчиняются
силам, над которыми они сами бессильны, и при данных условиях они
поступать иначе не могут. Этот взгляд был опровергнут еще Радо и во
всяком случае он не может быть принят в настоящее время, хотя бы
еще не все психологи субъективисты от него отрешились.
Приведенные выше наблюдения над попугаями служат решительным
его опровержением. Попугай говорит, не понуждаемый какими либо осо-
быми силами, говорит, сообразуясь с обстоятельствами, иногда на вопрос
даже заявляет свои потребности, говорит и сам с собой, если можно
так выразиться, из любви к искусству. Гораздо важнее, как кажется,
вопрос, представляет ли речь попугая простую болтовню без всякого
соотношения с предметами и действиями, или же она относится по сво-
ему содержанию к соответствующим предметам и действиями. На этот
вопрос, руководясь предыдущими наблюдениями, необходимо ответить
обезусловно положительном смысле, ибо имеется многочисленный ряд

801

примеров в этом отношении, доставляемых приведенными выше наблю-
дениями. Если попугай на определенное предложение выполняет в точности
требуемое, напр., на предложение целовать в лоб, щеку и губы прикла-
дывается нежно своим клювом последовательно к называемым частям тела
и при том с изменением порядка предлагаемого к выполнению ничуть
не сбивается, то может ли быть какое либо сомнение в том, что попугаи
усваивают рецептивную сторону речи в такой полноте, что они не только
безошибочно усваивают произносимые слова, как символы, соответствующие
определенным предметам и действиям, но и сочетают их с своими действия-
ми, призводимыми по отношению к определенному месту их выполнения.
У Эванса (Эволюционная этика р.п. стр. 207) мы читаем между
прочим следующее: „Животное, как и человек, не только имеет свой соб-
ственный родной язык, но может также изучать и знать иностранные
языки“. Не только попугаи, вороны и другие птицы довольно легко могут
овладеть человеческим языком, но и другие животныя с сильно развитыми
социальными инстинктами часто пользуются для выражения своих мыслей
средствами, которые употребляются другими животными, имеющими
с ними общение.
Примеры подобного рода, как мы знаем, приводятся даже из жизни
муравьев, ибо известно со слов Крауса, что муравьи, украденные еще в
состоянии личинок какой либо другой породой муравьев, будучи воспитаны
в качестве рабов, в случае войны этой породы муравьев с другими будут
держать сторону их воспитавших. Отсюда д-р Краус заключает, что они
говорят языком того муравейника, в котором они были выращены.
Наибольшей же славой пользования иностранным языком или соб-
ственно языком человека-воспитателя пользуются все же попугаи, о «бол-
тании» которых сложились целые анекдоты.
Между прочим, по словам Гумбольдта, с единственным существом,
умеющим говорить на языке вымершего племени Оринокских Астуриан, был
престарелый попугай, осужденый злой судьбой на прозябание на весь
остаток своих дней в сравнительном одиночестве и в качестве печального
и последнего свидетеля некогда могущественного племени.
Из истории известно также, что, когда испанцы в 1509 г. возы-
мели намерение напасть врасполох на одну деревню в Панамском
перешейке с целью захватить рабов, то попугаи, сидевшие на вершинах
деревьев, предупредили жителей об опасности, им грозившей, и тем
спасли деревню.
Что звукоподражательность в развитии языка попугаев играет
наиболее существенную роль, не может подлежать ни малейшему
сомнению. Какова эта звукоподражательность, показывает тот факт, что
напр., ранее упомянутый попугай, содержащийся у В. Л. Дурова, передает
звук, получаемый при ударе металлической ложкой по стакану, с такой

802

неподражаемой тонкостью, что нельзя отличить настоящий звук от
передачи его попугаем. Это заставляет признать существование не только
соответствующего приспособления мышц гортани, зева и ротовой полости
птицы к произнесению разнообразных звуков, но и существование у птицы
необычайно хорошего слуха. Поразительна в то же время и установка
мышечных движений у птицы. Преобретенное однажды движение она
упорно сохраняет в том же виде и при изменившемся характере звуков,
послуживших ей к воспроизведению путем подражания. Так, упоминаемый
выше попугай В. Л. Дурова, который так искуссно воспроводил удар метал-
лической ложкой по стакану, когда последний был случайно разбит, при
ударе ложкой по другому стакану, дававшему звук на полтона ниже,
воспроизводил, однако, при ударе ложкой об этот другой стакан прежний
звук разбитого стакана, т. е. выше на полтона, в чем я мог убедиться
неоднократно при посещении „уголка“ Дурова. Только спустя год с чем то,
попугай снова стал воспроизводить в точности звук удара ложки о новый
стакан. Это необычайно прочная установка в голосе и речи попугая
обращает на себя внимание и во всех других случаях, ибо, как известно,
попугай хорошо и до тонкости усваивает манеру и интонацию речи того
или другого человека и сохраняет ее долгое время после того, как
объекта подражания около уже нет. Зеленый попугай В. Л. Дурова,
между прочим, поражал, как меня, так и других тем, что при пении
участвовал в пении своим голосом, всегда безошибочно поддерживая
мотив, иногда вторя, иногда несколько опережая словами, но что еще
более поразительно, это то, что он производил иногда при окончании
пения собственное пополнение мотива, сохраняя соответствующую
тонику.
Заслуживает внимания также и поразительная наблюдательность
птицы, которая обнаруживается не только в способности птицы уловить
характерную интонацию и манеру говорить, но и в следующем наблю-
дении, сделанном В. Л. Дуровым над одним из попугаев, содержащихся
в его „Уголке“, и проверенном лично мною. Этот попугай входил в
раздражение, когда подходил к нему кто-нибудь из мужчин, не исклю-
чая и самого хозяина, искуссного мастера в обращении с животными,
и, наоборот, он чрезвычайно был „любезен“ и ласков, когда к нему
подходили женщины, напр., дочка В. Л., его жена и другие. В. Л. Дуров
не сомневается, что в этом случае проявляется нечто „половое“. Дело,
очевидно, заключается в том, что птица улавливает манеру обращения,
женский тембр голоса, костюм и пр. Как надо думать, и здесь произошла
своего рода установка отношений, вследствие вызванного чем-либо недруже-
любного отношения птицы кем-либо из мужчин и совершенно другого,
более нежного отношения при обращении с ним лиц женского пола,
но эта установка отношений связана уже с обобщением по отношению-
к внешним признакам мужского и женского пола.

803

Посмотрим теперь, что нам говорят наблюдения над языком говоря-
щих попугаев.
Прежде всего из вышеприведенных наблюдений мы убеждаемся,
что не одна рецептивная, но и активная сторона речи у попугая
стоит в том или ином соотношении с внешними впечатлениями и дей-
ствиями.
Если попугай при звоне телефона, начинает нетерпеливо опове-
щать домашних словами: „телефон, телефон“, и, вызывая лакея по имени,
при подходе к телефону своего хозяина, вперед выкрикивает его способ
отзываться на телефон, а при подходе хозяйки дома выкрикивает вперед
ее манеру отвечать в телефон, воспроизводя и в том, и в другом случае
в точности интонацию голоса, то ясно, что не может быть более сомне-
ния, что и здесь существует правильно усвоенное соотношение между
окружающими предметами, лицами, действиями и словами окружающих
и теми словами и фразами, которые при этом случае птицей произ-
носятся.
Мало того. Произносимые самой птицей слова побуждают ее самое
к действиям, соответствующим данному слову, или к произношению
других слов и фраз, которые стоят в непосредственном сочетании с перво-
начально произнесенным словом подобно тому, как это имеет место
в человеческой речи.
Есть данные полагать на основании приведенных наблюдений,
что попугаи могут даже связывать со словами, как знаками, общее
состояние своего организма и свои потребности, при чем попугай, при-
надлежавший Ниппа, даже делал заявления грамматически правильно
от своего имени.
Дело идет здесь, таким образом, об упрочившихся символических
или речевых сочетательных рефлексах в форме определенных звуковых
знаков, вызываемых определенными предметами и действиями, как изве-
стными раздражителями, и, с другой стороны, о рефлексах в форме дей-
ствий и произношения слов или фраз, возбуждаемых словами других
или даже своими собственными словами и даже состояниями организма,
опять таки, как известных раздражителей. Словом, в речи попугаев,
основанной на подражании, мы имеем не беспорядочное воспроизведение
слышанных слов и фраз человека без отношения к окружающим предме-
там, т. е. к их содержанию, а воспроизведение, осуществляемое под
влиянием тех же внешних условий, под влиянием которых эти слова
и фразы вызываются у человека, и в свою очередь слова и фразы,
произносимые сторонними людьми, как своего рода раздражители, способны
вызывать соответственные действия и ответные слова, а слова, произно-
симые самим попугаем, сочетаются с выполнением тех же самых дей-
ствий.

804

В конце концов, по всем этим данным приходится признать, что
с точки зрения рефлексологии различие между речью попугая и речью
человека заключается в том, что в первой нет необходимой полноты, нет
соответствующей последовательности, нет самостоятельного логического
сложения в речи, как нет и творчества в речи, являющейся чуждой
природе самой птицы, но во всяком случае попугай в состоянии поль-
зоваться усвоенными им фразами, как символами определенных внешних
реальностей и даже собственных состояний и действий.

805

Воля, как предмет функциональной психологии.
(Посвящается А. Ф. Лазурскому).
М. Басов.
„Бодрствовать и хотеть одно и
то же“.
Бергсон.
„Учиться хотеть значит учить-
ся дисциплинировать внимание“.
Леви.
I.
О понятии функциональной психологии и ее задачах.
Под именем „функциональной психологии“ разумеется одно из
течений в современной психологии, связываемое обычно с именем
Штумпфа. Это вполне правомерно лишь постольку, поскольку он
впервые совершенно ясно и определенно в своих „Erscheinungen und
psychische Functionen“ 1) выделил из всего разнообразия форм душевной
жизни „психические функции“ (напр., подмечивание явлений и их от-
ношений, соединение явлений в комплексы, образование понятий, дви-
жение чувств, желаний и т. п.) как нечто, лежащее в основе нашей пси-
хики, как ее центральное ядро, и противопоставил их „явлениям“ (напр.,
содержания чувственных ощущений, образы памяти и воображения и
т. п.), как некоторым особым элементам душевной жизни, возникающим,
очевидно, лишь в тот момент, когда единство „психических функций“
входит в некоторое соотношение с другими категориями бытия 2).
1) См. русский перевод П. О. Эфруси в вып. 4 „Новых идей в Философии“
„Явления и психические функции“, 1913 г.
2) Наряду с явлениями и психическими функциями в составе душевной
жизни Штумпф различает еще „отношения“ и „образования“ психических фун-
кций, но эти категории психической действительности для нас имеют сейчас
второстепенное значение.

806

Из этого разграничения между функциями и явлениями для
Штумпфа с логической неизбежностью следовало противопоставление
функциональной психологии, имеющей своим предметом психические
функции, психологии феноменалистической, изучающей душевные „со-
держания“ 1).
Но было бы неправильно думать, что одним этим именем понятие
функциональной психологии исчерпывается всецело. И особый предмет
этой науки, и ее задачи, и, следовательно, право на существование не
менее отчетливо были осознаны нашим русским психологом, — А. Ф.
Лазурским 2).
Он называл ее именем „новой психологии“, но что это та же са-
мая функциональная, видно и из его определения предмета „новой
психологии“, как науки „о психических функциях и их отношениях“,
и из неоднократно делаемого им сопоставления своей точки зрения с
учением Штумпфа. Нельзя не пожалеть, что Лазурскому не суждено
было осуществить задуманный план построения „новой психологии“. Его
исходные положения дают основания думать, что в некоторых отноше-
ниях его система существенно дополняла-бы учение Штумпфа. Так по-
зволяет думать, напр., его эволюционная точка зрения на развитие
психических функций или способностей, а также и на развитие „экзо-эле-
ментов“, соответствующих до некоторой степени „явлениям“ Штумпфа.
Следуя эволюционной точке зрения, Лазурский делил всю совокупность
эндо- и экзо-элементов на первичные, вторичные, третичные и т. д. При
этом первичные экзо-элементы, напр., представления о времени и про-
1) В заключительных строках своей статьи Штумпф говорит, что „описа-
ние явлений, как таковых, и исследование законов их структуры, с точки зрения
теоретической, не относится ни к задачам естествознания, ни в задачам психо-
логии в узком смысле слова, а составляет особую область знания“. В этой мысли
есть неясность. Какую особую область знания Штумпф имеет в виду? Употреб-
ляя такое выражение, как „психология в узком смысле слова“, он, очевидно,
допускает возможность „психологии в широком смысле слова“; судя по ходу рас-
суждений всей данной статьи Штумпфа, мы полагаем, что „явления“ или „содер-
жания“ сознания и должны быть предметом последней. Во всяком случае, по на-
шему мнению, не совсем прав Лосский (см. Основные вопросы гносеологии, стр.
105), когда безоговорочно утверждает на основании приведенных нами слов Штум-
пфа, что последний вообще исключает „содержания“ сознания из задач психоло-
гии. Хотя „психические функции“ составляют ядро психической жизни, а „явле-
ния“ ее скорлупу, тем не менее последние входят, по Штумпфу, в состав непо-
средственно данной психической жизни, как ее элементы. Достаточно“, говорит
он, „если согласятся с тем, что анализ непосредственно данной психической
жизни останется неполным, если ограничиться элементами, которые мы привели
в начале, как явления“... (стр. 100).
2) См. вашу статью в вып. 2 „Вопросов изучения и воспитания личности“—
„Проблемы функциональной психологии в постановке А. Ф. Лазурского“.

807

странстве, понятия причинности, добра и зла и т. п., по мысли его,
является эндо-элементами по отношению в более поздним, вторичным,
третичным и т. д. экзо-проявлениям. Таким образом, самые понятия
„эндо“ и „экзо“ оказываются относительными, причем область „эндо“
(resp. психических функций, способностей) в процессе эволюции все
белее расширяется, включая в себя новые „экзо“. Так, очевидно, за-
кладывался какой-то мост между двумя областями психики и, следова-
тельно, между функциональной психологией, с одной стороны, и фено-
меналистической,—с другой.
Едва ли можно думать, что дальнейшее развитие и углубление
эволюционной точки зрения могло-бы повести к окончательному слиянию
обеих областей душевной жизни. Факт противопоставления психических
функций среде возбудителей остается основным и по Лазурскому, именно
в этом факте нужно видеть источник психического процесса. Следовательно,
дуализм в мире психики и эволюционной точкой зрения не преодолевается,
но она все же весьма ценна, ибо способствует правильному пониманию
взаимных отношений между разнородными категориями сущего и в этом
смысле открывает перед нами новые горизонты.
Говоря о противопоставлении психических функций явлениям или
предметным содержаниям, совершенно справедливо указывает С. Л. Франк,
что иногда то и другое в составе нашей душевной жизни так тесно спле-
тается друг с другом, что „ единство этих обеих сторон образует каче-
ственное своеобразие такого рода явлений душевной жизни, характиризует
само их существо“ 1).
Это обстоятельство обязывает нас, не ограничиваясь констатиро-
ванием факта разнородности данных категорий психического бытия, стре-
миться к правильному уразумению их взаимных отношений и связей друг
с другом 2). #
Самое противопоставление функциональной и феноменалистической
психологии может быть признано правомерным лишь под одним определен-
ным углом зрения: не два особые замкнутые в себе и отграниченные друг
от друга отдела обще-психологического знания представляют та и другая,
1) С. Л. Франк. Душа человека, стр. 38 и сл., 1917.
2) В таком виде дело представляется, по крайней мере, с точки зрения не-
предубежденного восприятия психической действительности. Однако, в затронутый
нами вопрос немалое осложнение вносят некоторые течения современной гносе-
ологии. Исходя из предпосылок, лишенных непосредственности подхода к фактам
живого опыта, эти гносеологические теории порой ставят исследователя в области
психологии в столь затруднительное положение, что вызывают у него желание,
как это случилось с Пфендером (см. Введение в психологию, стр. 189), предохранить
читателя от этих опутывающих нас сетей теории познания, из которых не так-то
легко выбраться назад, раз мы попали туда“.

808

а скорее лишь две различных точки зрения на один и тот-же мир нашего
внутреннего опыта. Мы не можем изучать психические функции, не апел-
лируя еже-мгновенно к соответствующим им явлениям, или содержаниям,
ибо без этих последних наши функции оказываются чем-то совершенно
невещественным и трудно уловимым, хотя-бы они и были даны в непо-
средственном сознании. Лишь воплощаясь в явлениях, функции становятся
доступны изучению. Точно так же самые явления, вся эта обширная область
экзо-психики, только по видимости находятся как-будто в большей незави-
симости от эндо-психического мира, ибо, как только мы переходим от про-
стого описания душевных содержаний к попыткам понять и истолковать
их взаимные отношения, для нас нет иных путей в этом истолковании,
кроме тех, которые пролегают чрез всю толщу наших внутренних сил.
Если до сих пор эмпирическая психология была по преимуществу фено-
меналистической и грешила недостатком функционального анализа, то вряд
ли было бы правильно теперь впасть в противоположную крайность, или
хотя бы встать на точку зрения резкого разграничения нашей душевной
жизни на два совершенно независимые и несоединимые отдела. Наша ду-
шевная жизнь есть и всегда останется единой. Возможны лишь различные
подходы к ее изучению, и окончательная, завершенная истина может
быть найдена, очевидно, лишь посредством синтеза всех этих различных
путей.
К учению функциональной психологии близко подходит то течение
современной психологии, которое считает необходимым отличать душевную
жизнь от сознания и которое связано с именами Гуссерля, Шуппе, Лип-
пса, Пфендера, Лосского и др. Но истинным началом всего этого на-
правления в развитии современной психологии нужно признать фило-
софско-психологическую идею Франца Брентано о предметной направлен-
ности или интенциоанльности, оказавшую сильное влияние не только на
современную психологию, но и на гносеологию. Именно эта идея побуждала
к тому, чтобы смотреть на человеческую душу не извне, как на сово-
купность явлений, происходящих в некоторой внешней последовательности
и соответствующих определенным фактам внешнего мира, а извнутри,
как на живую личность, определяющую свои отношения к миру и бытию.
Определяя сферу сознания, как сферу интенциональных переживаний,
Брентано говорит так: „Каждое, психическое явление характеризуется
тем, что средневековые схоластики называли интенциональной (а также
умственной, ментальной) наличностью предмета, и что мы, хоть и не
без некоторой двусмысленности, будем называть отнесенностью какого
либо содержания, направленностью на какой либо объект, или имма-
нентной предметностью“ 1).
1) Fr. Brentano. „Psychologie vom empirischen Standpunkte“, I. (1874), s. 115.

809

Развивал эту точку зрения, Гуссерль также в интенциональных
актах видит существо и внутреннюю характеристику сознания. Он
говорит:. „Существо, которое было бы лишено подобных переживаний,
которое содержало-бы в себе лишь содержания в роде переживаний ощу-
щения и было бы неспособно их предметно истолковать, или как либо
еще иначе при их помощи сделать предметы представимыми, стало-быть,
было совершенно неспособно направляться на предметы чрез посредство
других актов, судить о них, или делать предположения, радоваться по
поводу них, или печалиться, надеяться и бояться, жаждать и переживать
отвращение,—такое существо никто не захотел бы назвать психическим
существом“ 1).
Однако, останавливаться на более подробном рассмотрении этих
глубоких оснований функциональной психологии не входит в нашу
настоящую задачу. Правомерность ее существования нам предста-
вляется и без того очевидной.
Но несмотря на то, что предмет функциональной психологии
выделен и обоснован с достаточной определенностью, самой этой науки,
как системы знания, до сего времени не существует. А между тем ясно,
что все здание современной психологии должно быть до основания пере-
строено и возведено на новом функционально-феноменалистическом
базисе. Именно такая грандиозная перестройка и была задумана Лазурским,
когда он задался целью создать „новую психологию“. Многое в современ-
ной психологии должно получить совершенно другой вид и иное освещение
многие трудности, существующие теперь, будут преодолены тогда, когда
эта перестройка будет осуществлена.
В нашу задачу входит сейчас в самых общих чертах наметить
основные пути этой перестройки лишь в одной ее части, в той, которая
захватывает область нашей воли.
Именно здесь есть особые основания ожидать наиболее значительных
результатов от новой постановки проблемы, и именно отсюда нам пред-
ставляется целесообразным начать такую перестройку. Современная
психология в решении проблемы воли попала в такое положение,
которое нельзя определить иначе, как безвыходный тупик. За волей
признают огромное значение в душевной жизни, иногда ей приписывают
преобладающее значение и таким образом создают то, что называется
психологическим волюнтаризмом, но всякий раз, как заходит речь о
существе разбираемых явлений, о их своеобразной природе, неизбежно
в большинстве случаев сводят их к сопутствующим явлениям эмоционального
1) Husserl. „Logische Untersuchungen“, I, II. См. о Гуссерле—„Шпет. Явление
и смысл“, а также Б. В. Яковенко. „Философия Эд. Гуссерля“ (Новые идеи в
философии, вып. 3).

810

или интеллектуального порядка (хотения, желания, борьба мотивов и
т. д.) и в результате на коренной вопрос: что такое наша воля?—нет
ясного ответа.
Не трудно видеть, что эта совершенно ложная установка в разре-
шении волевой проблемы объясняется, главным образом, недостатком ясного
разграничения таких разнородных категорий нашего душевного мира,
как психические функции, с одной стороны, и душевные содержания,—
с другой.
Обычно весь психологический анализ волевых процессов сводится
именно к анализу явлений, душевных содержаний, или же при этом
обращается внимание на различные сопутствующие функции; самая же
внутренняя функционально-волевая основа остается неизменно за преде-
ламп досягаемости. Только функциональная точка зрения в постановке
проблемы может привести, в конце концов, к правильному ее разрешению.
Только в рамках функциональной психологии может быть дано правильное
истолкование природы волевого процесса.
Старой, неопровергнутой поныне истиной является то положение,
что наиболее характерной чертой нашей душевной жизни является ее
сплошное, непрерывное единство. И когда является необходимость
аналитическим сознанием выделить из непрерывной сплошности душев-
ного потока его качественно различные элементы, то всякий раз возни-
кает желание прежде всего оградить от неправомерных посягательств
эту старую истину.
Много было сказано до сих пор о неприемлемости того, что зовется
именем психического атомизма, о недостатках мертвящего схематизма
в науке о живой личности, об опасностях аналитической абстракции
в психологии,—достаточно много говорилось об этом, чтобы продолжать и
дальше грешить теми-же пороками. Но поскольку вся эта критическая
работа не могла и не имела в виду подвергать сомнению основной факт
психической действительности—факт внутренней разнородности ее отдель-
ных форм, как эти последние даны в каждом индивидуальном сознании,
постольку всякая попытка выделить эти основные качественно-различные
формы психической действительности, органическая взаимная связь кото-
рых и является выраженнием единства нашей душевной жизни, до сих
пор остается вполне правомерной 1). Живая человеческая личность всегда
едина, но ее единство есть единство в разнообразии. Если совокупность
психических функций составляет действительно центральное ядро душев-
ной жизни нашей личности, то мы вправе сказать, что личность в своей
психической основе есть некоторое сложное функциональное единство.
1) См. Meumann. Intelligenz und Wille, стр. 122 и след., 1909 г.

811

Само собой разумеется, что совокупность тех переживаний, кото-
рые мы называем общим именем волевых процессов, составляет лишь
одну из сторон сложного душевного единства. Правильное уразумение
качественного своеобразия этой стороны возможно, очевидно, лишь при
условии ясного понимания, так сказать, всей окружающей обстановки
данной отдельной категории психического бытия, понимания органи-
ческих связей этой категории с другими, сосуществующими в общем
душевном единстве, понимания, наконец, того непрерывного взаимо-
действия, в каком в процессе душевной жизни постоянно находятся
качественно-разнородные формы. И рассматривая сложную картину
жизни нашей воли, мы должны убудем иметь ее перед собой в общей
раме нашего душевного мира.
Чтобы правильнее и лучше ориентироваться в чрезвычайно слож-
ном разнообразии душевных переживаний, какое неизбежно предстанет
перед нами при выполнении поставленной задачи, нам кажется целесо-
образным попытаться отдать себе прежде всего отчет в том, какие
общие и основные формы психических функций уже с самаго начала
могут быть выделены в единстве души. Традиционное тройственное
разделение душевного мира на интеллект, чувства и волю, по существу
правильное, все же с этой точки зрения не является достаточным.
В то время как в области чувствований и воли мы, несомненно, нахо-
дим какую то внутреннюю однородность, позволяющую нам, при всем
разнообразии переживаний, открывающихся в этих областях, сводить их
к некоторым общим функциональным формам, в области интеллекта мы
имеем уже существенно другую картину, ибо такие процессы, как
восприятие внешних предметов, с одной стороны, и воспоминания об
этих предметах в последующие моменты,—с другой, с очевидностью
встают перед нами, как функционально различные процессы. Точно
также соединение различных интеллектуальных элементов в сложные
образы и комплексы, что мы имеем в самых различных случаях нашей
умственной деятельности, начиная с элементарного процесса вос-
приятия и кончая наиболее сложными процессами мыслительной
деятельности и творческого воображения, представляется нам особой
функциональной формой психической действительности. Перцепция,
репродукция и ассоциация и являются основными функциональными
формами нашей интеллектуальной сферы.
ЕСЛИ, С другой стороны, в каждом нашем чувствовании видеть ту
или иную субъективную реакцию нашей личности на различные внешние
или внутренние воздействия, реакцию, сводящуюся, в конечном счете,
к положительной или отрицательной оценке этих воздействий, то всю эту
область, может быть, будет целесообразно обзначить, как область реак-
тивных психических функций.

812

Наконец, что касается воли, то мы относим ее к регулятивным
функциям, при чем смысл и правомерность этого обозначения должно
раскрыть все последующее изложение.
Таким образом, с точки зрения учения об основных психических
функциях вся психическая действительность укладывается в рамки сле-
дующих функциональных категорий:
Основные психические функции.
1. Перцептивные,
2. Репродуктивные,
3. Ассоциативные,
4. Реактивные,
5. Регулятивные.
Развитие и обоснование этой схемы не входит в нашу задачу
сейчас, это необходимо будет сделать при построении всей системы
функциональной психологии в целом.
Общей и основной схемой всякого психического процесса будет,
очевидно, такая: функция + содержание (или явление) — см. фиг. 1.
Фиг. 1.
Одна функция без содержания, как и наоборт, не составляет живого
психического процесса. Связь функции со своим содержанием является
органической связью, в результате каковой образуется единство психи-
ческого процесса. Однако, характер этой связи не для всех основных
психических функций одинаков. Один он для функций перцептивных,
репродуктивных и ассоциативных. Каждая из этих функций имеет свое
тесно с ней связанное и соответствующее ей содержание. Например,
в любом акте восприятия или воспоминия то, что воспринимается или
воспоминается, как то особенно тесно и неразрывно сливается с функ-
цией восприятия или воспоминания. Эта связь самого близкого сродства,
здесь функции имеют „свои“, как будто им принадлежащие содержания,
и наоборот.

813

Иной характер связи функций и явлений существует для регуля-
тивных и реактивных психических функций. И это совершенно понятно
из того, что эти функции проявляются всегда по поводу других психи-
ческих процессов, регулируя их течение или производя субъективную
оценку их влияния на личность. Что касается реактивных функций, то
в настоящий момент мы не можем останавливаться на них подробно.
Регулятивная же функция* живущая в нашем сознании в виде волевого
усилия, имеет свое содержание всякий раз в лице того психического
процесса, течение которого она регулирует. Все наши душевные пережи-
вания могут быть объектом воздействия для регулятивной волево-функции
и, таким образом, стать ее содержанием. Содержания волево-функции,
следовательно, гораздо более разнообразны, чем содержания первых трех
функциональных,категорий, но зато и связь функции с содержанием здесь
не так тесна и неразрывна, как там. Можно было бы сказать, что ре-
гулятивная функция всегда более самостоятельна и независима от своего
содержания, хотя и никогда не может быть свободна от него. Самая
схема психического процесса здесь, очевидно, должна иметь другой вид,
чем на фиг. 1. Если принять во внимание то, что акт волевой регуля-
ции осуществляется всегда, как это будет показано ниже, путем фикси-
рования нашим вниманием содержания того или иного психического
процесса, например, в акте восприятия—образа восприятия, в припоми-
нании—образа воспоминания и т. д., то правильно будет сказать, что
точкой приложения для регулятивной функции является всегда содержа-
ние, или явление, регулируемого процесса. Тогда схема всего психиче-
ского процесса должна быть представлена в следующем виде:
Фиг. 2.
Эта схема наглядно показывает, как осложняется психический про-
цесс в том случае, когда в течение его проникает регулятивная волево-
функция. Но и она, конечно, еще очень далека от того, чтобы правильно
представлять всю сложную конструкцию наших подлинных переживаний.
В сущности, почти всякий душевный процесс является отражением всех

814

основных сил душевной жизни личности, являя нам ее органическое
единство. Подобно белому солнечному лучу всякий психический процесс
несет в себе, с одной стороны, какое-то внутреннее единство и однород-
ность, а с другой,—некоторую сложность состава, вскрываемую при про-
хождении этого луча чрез различные преломляющие среды. Чтобы изо-
бразить это удивительное взаимодействие, нужно было бы построить схему,
неизмеримо более сложную, чем наша; откладывая такую задачу до дру-
гого раза, мы хотели лишь показать то первое усложнение элементарного
душевного акта, которое наступает тогда, когда в этот акт вмешивается
регулятивная волево-функция.
II.
Воля, как регулятивный фактор душевной жизни.
Несколько общих соображений представляется важным предпослать
функционально-психологическому анализу природы волевого процесса.
Если, отбросив пока последнюю категорию регулятивных психических
функций нашей схемы, задуматься над сущностью всех остальных,
то легко заметить их телеологический характер. Перцептивные функ-
ции,—это те функции нашего душевного единства, которые ставят
нас в соприкосновение с окружающим нас бытием к с помощью которых
мы воспринимаем это бытие. В этом восприятии, в перцепции их смысл
и их значение. Репродуктивные психические функции—это опять-таки
те функции, с помощью которых мы, наше „Я“, наша личность, воспри-
нятое раньше и нам уже не предстоящее непосредственно можем делать
в нужный момент достоянием своего душевного опыта. Воспроизведе-
ние прошлого в целях настоящего—смысл и значение данных функций.
Не менее определенно телеологическая основа вскрывается в ассоциатив-
ных психических функциях. Объединять разрозненное в целое, соединять
отдельности в совокупности—вот их роль и их задача. Несколько более
формальным характером обладают реактивные психические функции,
обнимающие собой всю область наших чувствований, но и здесь, если
с понятием „реакции“ соединять значение некоторого „ответа“, в дан-
ном случае, следовательно, ответа нашей личности на разнообразные
воздействия извне или извнутри ее самой, то телеологический принцип
этого обозначения будет вскрыт также с полной ясностью.
Упомянутые функциональные категории душевной жизни вместе
с их обозначениями являются, в сущности, достаточно древним достоянием
психологической науки и не представляют ничего искусственного или
противоречащего фактам живого опыта.
Возникает вопрос: какова же соответствующая роль в душевной жи-
зни нашей воли? Каков ее смысл и значение? Ведь и без нее наша

815

личность в основе своего душевного единства обладает уже очень многим:
она может воспринимать все впечатления окружающего мира, может
объединять разрозненные элементы в сложные комплексы или, наоборот,
сложное разлагать на части, может иметь весь этот материал в своем
распоряжении в любое время, независимо от того, есть ли он перед
нами в действительности, или он отсутствует, наконец, имеет средства
производить субъективную оценку всего этого интеллектуального достояния
с помощью соответствующих реакций—чувствований. Как будто все то,
что необходимо для жизни и развития, уже дано нашей личности в сово-
купности этого ее достояния. Однако, это не так, в чем легко убедиться
опять таки уже на основании самых общих соображений.
Сложный функциональный аппарат личности лишь тогда будет
исправно действовать и выполнять свое назначение, когда он будет регу-
лируем во всех своих действиях. Чтобы упомянутые основные функции
работали в каждый данный момент так, как это соответствует интересам
и задачам их носителя—личности, как некоторой биологической организа-
ции, необходимо, чтобы их работа точно регулировалась, чтобы они, так
сказать, были прилажены одна к другой, как прилаживаются одни части
к другим в сложных механизмах. Легко себе представить, что должно
было-бы получиться, если бы в душевном единстве личности такого регу-
лятивного фактора не было, и каждая из основных функциональных
форм была предоставлена в своей работе себе самой. Тогда перцептив-
ные функции, очевидно, затопили бы нас огромнейшей массой и внешних
и внутренних впечатлений, образы прошлого давили бы на наше сознание
со всей своей стихийной силой, все это, переплетаясь друг с другом
в самые причудливые и неожиданные формы, вызывало бы, очевидно,
подлинный хаос переживаний, в котором разобраться не было бы ника-
кой возможности, в котором, в сущности, не было-бы и того душевного
единства,’ которое лежит в основе нашей личности. Именно такое состоя-
ние душевной жизни мыслимо иногда в некоторых случаях болезненного
распада личности. Человек становится тогда рабом своих стихийных пси-
хических сил, которые, как-бы сбросив с себя какую то узду, в неудер-
жимом вихре влекут его туда, куда им вздумается, а не куда он сам
хочет. О таком состоянии хочется сказать, что личность утрачивает
тогда душу души своей. Если, по Гуссерлю, существо, лишенное психи-
ческих актов и обладающее лишь содержаниями их, перестает быть
психическим существом, то мы, в свою очередь, скажем, что человек, не
имеющий в совокупности своих психических актов тех, которые регули-
руют работу всех остальных, перестает быть личностью.
Духовно здоровая личность представляет совершенно иную картину
душевной жизни. Мы видим здесь, в противоположность такому дикому
произволу душевной стихии, упорядоченность, гармонию и целесообразность

816

проявлений наших внутренних сил. В моменты наиболее яркого выра-
жения своей внутренней сущности личность—господин своих душевных
переживаний, но не раб их. Она сознательно и разумно управляет их
течением, она направляет их соответственно своим целям, она задержи-
вает одни из них, что бы дать ход другим. Такая сила и власть личности
над собственным душевным достоянием возможна только лишь при на-
личии в составе ее душевного единства некоего регулятивного фактора.
Таким фактором здоровая личность всегда и обладает в действительности.
И имя его—воля 1).
Но эти общие соображения могут вызвать возражения также
общего характера. Действительно-ли всегда, когда мы имеем дело
с гармонической системой разнородных сил, мы должны разсматривать
самую гармонию их, как результат деятельности некоторой особой силы,
некоторого фактора, регулирующего проявления всех других сил?
Окружающий нас внешний мир развертывает перед нами как будто иную
картину. Так, нас поражает своей величественностью гармония планетной
системы. А между тем, со времен Ньютона, Коперника и Кеплера мы
твердо знаем, что эта гармония определяется всецело внутренними
соотношениями всех действующих сил, которые равноценны в своем зна-
чении с точки зрения гармонии их взаимного действия. Мы не находим
тут особой силы, регулирующей движение планет по их орбитам. В силу
закона тяготения каждое тело влечет в себе другое, и, в силу него-же,
в один и тот-же момент каждое тело является объектом и субъектом
влечения для великого множества других тел; ни одно из них не может
привлечь данное тело к себе или упасть на него. Вместо того возникает
гармония кругового движения всей системы. Такую картину мы имеем
в области механики, как единственно возможную. „Принцип соотношения
равноценных сил“ в области механики имеет универсальное значение.
Этот же принцип распространяется и далеко за пределы чистой меха-
ники. Он является, повидимому, господствующим и в мире живой при-
роды. Весь процес органического развития представляет, может быть,
наиболее сложное выражение этого принципа. Однако, чем дальше уда-
ляемся мы от чистой механики, от царства мертвых сил, переходя
в царство живой природы, тем более сложными становятся системы
взаимодействующих сил. Высоко развитый животный организм пред-
ставляет из себя сложную систему органов, каждый орган—систему тканей
и, наконец, ткань—систему клеток. Таким образом, здесь мы имеем си-
стему систем взаимодействующих сил. Но в виду того, что каждая группа
однородных клеток, тканей и органов имеет свою особую специфическую
1) О воле, как регулятивном и формирующем факторе, см. у С. Л. Франка.
Душа человека, стр. 146-153.

817

функцию, в виду того, что и при этих условиях процесс органического
развития осуществляется благодаря соотношениям самих действующих
функций, без того, чтобы ради приведения этих функций в гармоничное
соотношение из системы функций была выделена особая функция, имеющая
своей задачей регулировать действия всех остальных, мы говорим, что
и здесь господствует принцип соотношения равноценных сил, равноцен-
ных функционально, с точки зрения установления гармонии их взаимного
действия.
Ради стройности мировоззрения хотелось бы думать, что все сферы
сущего подвластны этому принципу. Является желание признать его
универсальным принципом бытия. И история науки, и история филосо-
фии, в особенности, показывают нам, как сильна эта тенденция была
до сих пор.
Однако, когда мы поднимемся по пути развития сущего в сферу
психики, когда мы внимательно ориентируемся в разнообразном содер-
жании этой сферы, мы можем подметить, что здесь картина существенно
меняется. Как будто указанный принцип является недостаточным для
организации нашей душевной жизни и требует к себе какого-то дополнения.
Существенно новым моментом в этой сфере бытия, в отличие от
сферы, изучаемой физикой и биологией, является момент целесознания.
Игра мертвых сил, составляющая содержание неорганической жизни, и
автоматизм органической природы здесь сменяются или, вернее, допол-
няются новым фактором—сознательной постановкой целей со стороны
разумной личности человека. Легко видеть, что этот новый фактор до-
водит сложность системы взаимодействующих сил, лежащих в основе
нашей душевной жизни, до наивысшей степени. При этом здесь чув-
ствуется уже разница не только количественная, но и качественная:
процесс, развертывающийся автоматически, сменяется процессом, созна-
тельно регулируемым.
Для того, чтобы эта сознательная регуляция была наиболее совер-
шенной, принцип соотношения равноценных сил оказывается недоста-
точным. На этих высших ступенях развития он кажется слишком громозд-
ким и тяжеловесным. Здесь требуется более гибкий и легкий аппарат.
Таким и является „принцип соотношения неравноценных сил“.
Из системы взаимодействующих функций в процессе развития
выделяется одна, все назначение которой заключается в том, чтобы ре-
гулировать работу всех остальных сил. Она ничего не производит, ни-
чего не создает, она-исключительно организующее начало, благодаря
которому система становится именно системой, а не хаосом сил, дейст-
вующих каждая по своему произволу. Таким образом, эта функция вы-
деляется из ряда всех других, она становится как-бы неравноценной им,
ввиду исключительности ее роли и назначения в системе.

818

Однако, такое выделение данной функции может иметь только услов-
ное значение и правомерно лишь постольку, поскольку возникновение
ее составляет как-бы отдельный этап в развитии сущего, обозначая собой:
ту грань, за которой первоначальные основы организации оказываются недо-
статочными. По существу же и регуляция взаимодействующих сил есть
такая же функция, как все другие, т. е. вполне равноценна им. По
существу и „принцип соотношения сил“ остается одним и тем-же; изме-
няется лишь содержание, подчиняющееся ему, но сам он остается не-
поколебленным.
Мы не вводим, следовательно, ничего такого, что принципиально
было бы совершенно новым, что, будучи присуще царству духа, ставило
бы его вне общего, единого пути развития. Напротив, мы видим здесь
один и тот же процесс эволюции, лишь все более и более осложняющийся
в своем поступательном движении. Следуя принципу—„природа не знает
скачков“,—мы допускаем, что генетический процесс выделения регулятив-
ной волево-функции развивался весьма постепенно, что эта неравноценная
душевная сила постепенно вростала в единство всех других сил нашей
душевной организации, а не появилась внезапно на определенной стадии
развития. Но все, что относится в генезису душевной жизни, выходит
за пределы настоящего исследования. Мы берем нормальную личность
человека, законченную в своем развитии, и анализируем лишь то, что
ей присуще.
III.
Волевое усилие, как одна из основных психических функций.
Психические функции, как и явления, даны непосредственно в
нашем сознании
Поэтому при анализе волевых процессов прежде всего должен быть
доставлен вопрос: как же дана нам регулятивная волево-функция в ее
субъективном выражении? Какое душевное переживание она собой
являет? Очевидно, это должен быть центральный момент всякого волевого
процесса, то, что можно-бы назвать сущностью самой воли. Но когда
говорят о воле, то обычно соединяют с этим понятием не всегда одно
и то же содержание. Желая выразить субъективную сущность воли, гово-
рят о хотении, стремлении, желании, активности, о борьбе мотивов и
пр. и пр. Эта терминология обнаруживает спутанность понятий, и неот-
1). См. об этом у Штумпфа, ук. соч., а также у Э. Гуссерля. Logische
Untersuchungen, II.

819

четливость представления о том, что составляет существо волевого акта.
Все эти термины, в свою очередь не всегда одинаково понимаемые, на
наш взгляд, сложного психологического состава. Такие переживания,
наиболее часто указываемые в данном случае, как хотение, стремление,
желание, относятся скорее к эмоциональной сфере, отчасти заключая в
себе элементы интеллектуального порядка, но для выражения сущности
волевого переживания они, безусловно, непригодны, хотя бы в действи-
тельности всегда его сопровождали 1).
Точно так же такое явление, как борьба мотивов,—по преимуществу
интеллектуального характера переживание и в волевой процесс, как
сложное целое, входит лишь отдельной, второстепенной частью его.
Когда мы говорим об ощущениях, восприятиях, процессах припо-
минания, забывания и т. д., наши представления не в пример гораздо
более определенны и отчетливы. А между тем своим внутренним чувст-
вом, в акте самонаблюдения вряд ли не каждый правильно познает в
каждом волевом переживании то, что составляет его центральное ядро.
В воле вообще мы усматриваем нечто, особенно близкое нашей личности,
с ней неразрывно связанное и неотделимое от ее внутренней сущности.
Еще Шопенгауер справедливо говорил: „Понятие воля—единственное
между всеми возможными, которое истекает не из явления, не из про-
стого созерцательного представления, но исходит извнутри, истекает из
непосредственнейшего сознания каждого, в котором он узнает свой соб-
ственный индивидуум в его существе непосредственно“ 2).
И в каждом волевом акте мы, вероятно, все одинаково правильно
чувствуем его основу, его центральный ствол, вокруг которого груп-
пируются многочисленные привходящие переживания, осложняющие
собой картину.
Наше расхождение начинается лишь с того момента, когда мы
хотим выделить эту основу воли из всей совокупности сопутствующих
душевных явлений и обозначить ее тем или иным словом. Это объясняет-
ся, очевидно, теми исключительно трудными условиями, при которых
волевой процесс всегда является нам для анализа. Если вообще справедливо,
что наша душевная жизнь не дает нам чистых качественных форм
психических процессов, а всегда взаимодействие и сложное переплетение
их, то по отношению волево-функции это обстоятельство имеет сугубое
1) Бергсон и Леви, которых мы цитируем в эпиграфах, страдают тем-же
терминологическим пороком. Для нас, однако, были ценны самые мысли их
относительно значения воли в душевной жизни человека, а потому мы пренеб-
регли их неправильной терминологией.
2) Шопенгауер. Мир, как воля и представление, изд. 4, стр. 115.

820

значение. Она по самой природе своей не может быть дана вне связи
с другими душевными переживаниями. Какое нибудь ощущение, восприя-
тие мы, хотя бы в абстракции, могли бы себе представить изолирован-
ными, но регулятивную волево-функцию мы совсем не можем мыслить
таким образом, ибо в своем регулирующем действии она всегда и неиз-
бежно должна быть направлена на что нибудь.
Ради правильности и чистоты анализа возьмем такой пример,
когда волевая основа душевного процесса наименее осложнена сопут-
ствующими явлениями. Представим себе, что в ясный, безоблачный день
мы следим за движущейся точкой на небосводе. Был момент, когда она
резко выделялась на фоне голубого неба,—тогда мы спокойно ее созер-
цали. Но вот она стала удаляться от нас в бесконечную даль и, удаляясь,
все менее и менее отчетливо стала выступать для нашего восприятия.
Мы не выпускаем ее из глаз, следя за ней непрерывно. Но следя за ней,
подсмотрим, что происходит в это время в нас самих, что мы в такой
момент переживаем. По мере удаления движущейся точки от нас, мы
начинаем постепенно усиливать наше устремление к ней, при чем это
усилие, или напряжение, мы отчетливо переживаем. Наконец, наступает
такой момент, когда точка чуть—чуть видна; мы уже даже не знаем,
сама ли это движущаяся точка или только след ее, поддерживаемый
нашим воображением, и чувствуем при этом, что стоит хоть только
на один миг отвести глаза, как точка окончательно скроется из поля
зрения и уже не выступит больше, хотя и мельчайшим, но все же
пятном на голубом фоне. Наше усилие достигает в этот момент высшего
напряжения и как бы только одно заполняет наше сознание. О таком
переживании мы могли бы сказать: „Я—весь внимание“. Так воля про-
является в процессе внимания. Ниже мы будем подробнее говорить
о соотношении между вниманием и волей; сейчас же лишь ответим, что
это усилие, волевое усилие, которое так рельефно выделяется в кар-
тине данного душевного процесса, и есть тот характерный и существен-
ный момент, который составляет сущность, центральное ядро всякого
воления.
В психологической науке этот факт нашего душевного опыта был,
конечно, давно известен. Его обозначают различно: „чувствование дея-
тельности“, „чувствование активности“ (Вундт, Лосский), „чувство стре-
мления“ (Липпс, а также Лосский) и т. д. В общей схеме волевого
процесса всем этим чувствованиям приписывается не всегда одинаковое
значение. В новейшей психологии, насколько нам известно, лишь Лазур-
ский, сознавая недостаточность господствующей феноменалистической
психологии, определенно становился в данном вопросе на единственно
правильный путь. „Волевое усилие“, говорит он, „представляет собой
одну из основных психических функций, занимающую в нашей душевной

821

жизни свое определенное место, на ряду с чувствованиями и интел-
лектуальными процессами“ 1).
Болевое усилие есть субъективное выражение регулятивной волево-
функции. В зависимости от степени сложности и привычности регулируе-
мых актов переживание волевого усилия может изменяться в своей интен-
сивности. Исследование этой зависимости—всецело дело будущего. Чисто
теоретически и на основании самонаблюдения мы можем лишь утвер-
ждать, что в процессе наростания волевого усилия существуют два
порога: нижний, когда производимое нами действие настолько просто
или привычно, что осуществляется при самом малом участии нашего
сознательного контроля; ниже этого порога—огромная область автома-
тических процессов; и верхний порог, когда производимое действие на-
столько трудно для выполнения, и при том ново, что требует максималь-
ного напряжения с нашей стороны; выше этого порога интенсивность
волевого усилия не возрастает, и регуляция не осуществляется. Естест-
венно предполагать, что та или другая граница регулятивной волево-функ-
ции у каждой индивидуальной личности определяется не только состоя-
нием самой этой функции, но также и состоянием тех функций, которые
подлежат регуляции. Следовательно, не только у разных личностей,
но и у одной и той же личности эти границы всегда будут расплыв-
чаты и, кроме того, индивидуальны в различных областях душевной
жизни.
Согласно изложенному переживание волевого усилия совершенно
своеобразно и самобытно. Это—усилие регуляции нашей волей проявлений
других психических функций, входящих в единство нашей личности.
Оно может осложняться безграничным множеством других переживаний,
но к ним оно никогда не может быть сведено.
Мы не можем, однако, обойти молчанием многочисленные попытки,
существующие в современной психологии, представить переживание воле-
вого усилия, как сложное, и свести его, на этом основании, к другим
элементам.
До сих пор пользуется большим успехом взгляд на волевое усилие,
как на общее выражение особых ощущений, в большинстве случаев
мускульных, имеющих часто место при его переживании. Циген 2),
Мюнстерберг 3) и многие другие ассоциационисты являются предста-
вителями такого воззрения.
1) Проф. А. Ф. Лазурский. Психология общая и экспериментальная, 2 изд.
1915 г. стр. 293.
2) Циген, Физиологическая психология, 3 рус. изд. 1909 г. стр. 291 и след.
3) Munsterberg. Die Willenshaudlung, 1888, стр. 60. Впрочем, взгляды этого
автора на природу воли имели свою эволюцию. См. его Grundzuge der Psychologie.

822

Чтобы представить в самых общих чертах сущность данного
взгляда, возьмем для анализа наш прежний пример волевого усилия
в акте внимания, направленного на восприятие движущейся точки.
Согласно Цигену, волевое усилие, которое он называет „ощущением
активной деятельности“, в этом случае будет выражать собой те двига-
тельные ощущения, которые в подобном процессе внимания должны
неизбежно возникнуть благодаря иннервации мускульного аппарата, слу-
жащего фиксированию объекта, в особенности ресничных и прямых
мышц глаз. Возникают эти ощущения, главным образом, в виду ассо-
циативных связей их с раздражением желтого пятна сетчатки, причем
в случаях малой интенсивности данных ощущений мы имеем рефлек-
торный акт, когда же напряжение сильное,—„корковый поступок“, пони-
мая это в духе ассоциационной психологии. В доказательство такой при-
роды волевого усилия Циген ссылается на свидетельство самонбалюдения.
На наш взгляд, подобное свидетельство можно было получить от
самонаблюдения только при очень грубом анализе его данных, ведущем
в результате к ложному толкованию их. Обращаясь к тому же источнику
доказательств теории, мы при анализе приведенного выше переживания
восприятия движущейся точки на небосводе, действительно, замечаем
в составе этого переживания некоторые ощущения, локализуемые в
области глаз, но они вполне отчетливо выделяются, как самостоятельные
элементы данного душевного процесса, возникающие на фоне некоторого
общего душевного устремления к созерцаемому объекту. Усилие этого
устремления—совсем другого рода переживание, чем эти сопутствую-
щие ему ощущения. Оно как будто исходит из глубин нашего существа
и с этим последним неразрывно связано, как часть целого, в то время
как все сопутствующие ощущения даны нам, как некоторые элементы,
занимающие переферию нашего сознания.
Таким образом, один и тот же источник дает разным авторам
различные возможности. Может возникнуть мысль, что каждый находит
там то, что ищет. Конечно, не источник в этом виноват, сокровища его
вполне реальны. Виноваты те, кто к нему обращается. Но как-бы то
ни было, при таких условиях приходится искать дополнительных путей
для обоснования всякой теории.
Проф. Н. О. Лосский и В. Ф. Ланге сделали попытку подойти к
решению данного вопроса с помощью эксперимента. 1)
Исследование сводилось к сравнению двух душевных состояний,
возникающих одно при пассивном мускульном сокращении, вызывавшемся
переменным и постоянным электрическим током, другое—при обычном
1) Н. Лосский. Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма,
1903 г. стр. 52—68.

823

произвольном движении. Исследованию были подвергнуты 6 лиц. Резуль-
таты опытов Лосский резумирует в следующих выражениях: „Опыты
показали, что моторные ощущения от чисто переферического раздражения,
действительно, отличаются от моторных ощущений произвольного движения;
они более похожи на органические ощущения вообще“. Далее эти
данныя Лосский дополняет систематическими наблюдениями над самим
собой, производившимися в течение 2 месяцев непрерывно и посвящен-
ными тому же вопросу. В общем итоге ученый приходит к выводу, что
„акт произвольного сокращения мускулов заключает в себе не только
воспоминания о прежних сокращениях, происшедших рефлекторно, но и
еще какой то элемент, именно чувствование активности, необъяснимое
центростремительными токами“, т. е. волевое усилие,—скажем мы в
свою очередь.
В нашем исследовании, посвященном вопросу об „Индувидуальных
особенностях двигательно-волевых процессов“ 1), мы также имели возмож-
ность сравнивать два аналогичных состояния, вызываемые непроизволь-
ными и произвольными движениями правой руки. В этом случае сравнению
подвергаются движения одинаковой формы и величины, производимые
последовательно друг за другом одним и тем-же органом. В отношении
возможных тут двигательных ощущений эти движения, несомненно,
совершенно тождественны, но в то же время они и различны, ибо одни
из них сопровождаются субъективным качеством произвольности, которого
нет при других движениях. Нам кажется, что этими данными возмож-
ность сводить момент произвольной активности, или волевого усилия,
к каким бы то ни было двигательным ощущениям исключается начисто.
Джемс 2) отличает волевое усилие от мышечного. Чувство мышеч-
ного усилия, возникающее при каком-нибудь действии, есть „сложное
центростремительное ощущение, происходящее вследствие сокращения
мышц, растяжения связок, трения сочленений, установки грудной клетки,
сдвигания бровей, сжимания челюстей и пр.“. Опираясь на опыт, Джемс
оспаривает мнение, что это чувство центробежного характера. В отли-
чие от мышечного усилия, волевое усилие очень часто не производит
непосредственно движения, или же вызывает только очень слабое мы-
шечное сокращение. Для примера взять хотя бы случай, когда человек,
после долгих колебаний, решается всыпать мышьяк в стакан своей
жены. Да и каждому из нас приходилось, вероятно, не раз переживать
состояние борьбы и интенсивного волевого напряжения без того, чтобы
это состояние сопровождалось какой-либо двигательной деятельностью.
1) М. Басов и М. Надольская, „Индивидуальные особенности двигательно-
волевых процессов“, „Вестник Психологии“, 1913 г.
2) Джемс. Психология. Перев. И. И. Лапшина, стр. 338.

824

Все это в глазах Джемса сообщает волевому усилию характер вне-чув-
ственного переживания.
Есть еще факты паталогического характера, подтверждающие не-
зависимость волевого усилия от мускульных ощущений. Так, в случаях
полного паралича конечностей, при совершенной неподвижности пара-
лизованного органа, больной может переживать интенсивное волевое
усилие, направленное, например, на поднятие органа. Никаких двига-
тельных ощущений в этом случае нет, ибо ни один мускул не дрогнет,
а волевое усилие налицо в полной мере и как будто ничего не теряет
от отсутствия этих ощущений
Таким образом, ни к каким ощущениям, сопровождающим тот или
иной волевой акт, свести волевое усилие не представляется возможно-
сти. Но кроме ощущений, с той же целью иногда обращаются к чув-
ствованиям. Рассмотрим эти попытки.
Подобно интеллектуалистической теории, эмоциональная теория
воли при анализе волевых актов обращает внимание на сопутствующие
явления, но отдает предпочтение при этом чувствованиям. Наиболее
яркое выражение она находит у Вундта. Однако, Вундт не является
ее единственным представителем. Заслуживает особого внимания то, что
уже Брентано относил хотения, как типические волевые прояв-
ления, к чувствованиям 2).
Его необыкновенно острый само-анализ и в этом случае обна-
руживает себя в правильном понимании природы наших хотений, но в
анализе собственно волевых актов он, к сожелению, не поднялся
выше традиционных воззрений. Далее известно, например, что Zigler 3)
точно также утверждал первичность чувствований и то, что воля, как
психический феномен, является нам исключительно в виде чувствования.
Мы не будем, однако, вспоминать всех представителей данной теории
и остановимся более подробно на Вундте, как наиболее выдающемся
и авторитетном в современной психологии.
У Вундта эмоциональная теория воли приняла особый характер,
соответствующий его взгяду на природу наших аффектов 4).
Чувства, аффекты и воля рассматриваются им, как последователь-
ные ступени связанных друг с другом процессов. Чувство, как такое
психическое состояние, которое соответствует одному определенному
моменту времени; аффект, как последовательный ряд таких состояний;
1) См. об этом у Липпса. Самосознание, ощущение и чувство, 2-е изд.,
стр. 39 и сл.
2) Brentano. Psychologie vom empirischen Standpunkte, 1874.
3) Zigler. Das Gefühl; 2-е изд, 1883.
4) См. Вильгельм Вундт. Основы физиологической психологии, перев. под
ред. А. Крогиуса, А. Лазурского и А. Нечаева, вып. 9, стр. 281—290 и 352—363.

825

воля, как замкнутая в себе последняя форма этого переживания. Волевое
усилие Вундт называет „чувством деятельности“ и говорит о нем
так: „Чувство деятельности, характеризующее волевой процесс, можно
определить еще, как общее чувство, составленное из частичных чувств
напряжения и возбуждения, и образующее правильное в общем замк-
нутое в себе течение, которое совершается благодаря параллельным друг
другу изменениям интенсивности обоих этих частичных чувств, и затем
заканчивается внезапным переходом одного из них, чувства напряжения,
в констрастирующее ему чувство“.
Не останавливаясь подробно на всей данной теории в целом, мы об-
ратим внимание на этот анализ волевого усилия или чувства деятельности.
Вундт не указывает, к сожалению, какое конкретное душевное
переживание он в данном случае имеет в виду, а между тем это очень
важно, и нам не остается ничего другого, как обратиться снова к
своему примеру волевого усилия в акте внимания, направленного на
созерцание движущейся точки. Как мы уже замечали, в этом случае
переживание волевого усилия наименее осложняется сопутствующими
элементами, и потому здесь с особенной ясностью выступает искус-
ственность того толкования, какое дает Вундт. Мы не замечаем в этом
переживании никакой смены чувств, а лишь одно постепенное наро-
стание нашего напряжения или усилия, направленного на восприятие
объекта. Непосредственное сознание говорит об этом совершенно опре-
деленно. Та картина переживания, которую рисует Вундт, требует
другой, более сложной рамы сопутствующих явлений, и ошибка анализа
Вундта, как нам кажется, в том и состоит, что он не отделяет главного
от второстепенного в сложном процессе, который является для него
исходным пунктом.
Против отнесения волевого усилия к чувствованиям говорит также
общий характер этого переживания, существенно отличающийся от того,
чем характеризуется всякое чувствование. В то время как для послед-
него обычно характерно такое состояние переживающего субъекта, при
котором он весь в самом себе, самодостаточен и самодовлеющ, в пере-
живании волевого усилия этот субъект как будто испускает из себя какие то
незримые лучи, устремляющиеся то за пределы его существа, то внутрь
его самого. На что эти лучи упадут и что они собою осветят, то без-
различно для них и не связано с их собственной природой, но все-же
всегда они устремляются на что нибудь, а не в пустое пространство 1).
Некоторые из наших чувствований, главным образом чувствования
неудовольствия, часто тесно, связываются с волевыми действиями, на-
1) См. об этом у Пфендера, Введение в Психологию, стр. 220—222, 1909 г., а
также у М. Вайсфельда, Стремления и Чувства, стр. 91—101, 1914 г.

826

правленными на устранение причины этих чувствований. Тогда пережи-
вание само как бы приобретает характер направленности. Это обстоя-
тельство внушило Вайсфельду 1) мысль отнести все состояния неудоволь-
ствия в классу стремлений, как типических волевых переживаний. Но,
в сущности, и здесь представляется только лишний случай искушения
по тесной связи двух разнородных явлений и по их одинаковому времен-
ному распорядку заключать об их однородности. Когда неприятное душев-
ное состояние вызывается причиной нами неопознанной или недоступной
нашему воздействию, тогда чувствование сохраняет свой подлинный хара-
ктер самодостаточности и замкнутости в самом себе и совершенно лишено
качества направленности. Так, напр., исыптывая интенсивное чувство-
вание неудовольствия по поводу дурной погоды, я не вижу в этом душев-
ном состоянии решительно никаких элементов направленности или устре-
мленности, столь характерных для переживания волевого усилия. Поэтому
естественно думать, что в тех случаях, когда неприятное душевное
состояние неразрывно связывается с волевыми явлениями, мы имеем
дело с сложными процессами, в которых различные качественные формы
душевных переживаний взаимодействуют и переплетаются друг с другом.
Чистые формы интеллектуалистического и эмоционального воззрения
на природу воли иногда соединяются друг с другом и образуют смешанную
форму. Тогда рассуждают, примерно, следующим образом. Допустим, что
я, переживающий субъект, испытываю в данный момент некоторое при-
ятное состояние. В следующий момент я могу просто вспомнить об этом
приятном переживании, т. е. буду иметь в своем сознании представление,
которое само по себе приятно. Это представление, хотя и не является
самим первоначальным приятным переживанием, но оно все же соста-
вляет как-бы начало этого переживания, находящегося в процессе
своего возникновения. Подобные душевные состояния составляют основу
наших стремлений, а эти последние суть типичные волевые процессы 2).
Не трудно видеть, что отмеченные выше недостатки интеллектуа-
листической и эмоциональной теории воли не устраняются подобным
сочетанием этих теорий. Здесь тоже речь идет о связи волевого пере-
живания с чувствованием, но возникшим вторичным путем, т. е. посред-
ством представления о первоначальном эмоциональном состоянии. Наши
замечания, сделанные по поводу эмоциональной теории воли выше, сохра-
няют, как нам кажется, свое значение и здесь.
Как на общий довод против всех попыток свести волю к другим
элементам душевной жизни и одновременно как на положительное сви-
детельство о ее самобытности, нам осталось указать на один характерный
1) Ук. соч., стр. 3.
2) См., напр., у Эббинггауза. Основы психологии, под ред. проф. В. С. Сере-
бреникова и Е. Л. Радлова, т. I, стр. 139—145.

827

момент всякого переживания волевого усилия. Этот момент заключается
в качественном постоянстве характера переживания волевого усилия
в разных случаях. В каких бы сложных процессах волевое усилие ни
наблюдалось, будут ли то внешние поступки, или акты внимания, на-
правленного внутрь нас самих,—общий характер его всегда нами узнается,
как одинаковый во всех случаях. Как это ни странно, но этот факт
признается даже многими из тех, кто убежден, что волевое усилие
не есть особое простое в себе переживание, а составляется из других
элементов. Так, Вундт знает об этом факте и говорит о нем так“
„Ему же самому (волевому процессу) всегда присуще, в качестве ха-
рактерной конечной стадии эмоциональной смены, то своеобразное
соединение чувств возбуждения и напряжения, которое порождает обще-
известное по самонаблюдению сознание деятельности. Но последнее, при
каких бы обстоятельствах мы его ни находили, сопровождающим-ли
внешние действия, или акт внимания, направленный на самое содержа-
ния сознания, повидимому, всегда обладает одной и той же природой,
в силу чего будет целесообразно назвать его чувством деятельности“.
О том-же самом Лосский говорит следующее 2): „Эта важная составная
часть (чувствование активности) описываемого нами процесса неразложима,
одинакова по качеству, хотя и различна по интенсивности в различных
действиях. Например: если мы припоминаем забытую фамилию или подыс-
киваем возражения на трудный вопрос в серьезном философском споре, чувст-
вование усилия у нас интенсивнее, чем в том случае, когда мы, следуя при-
зыву товарища, тотчас встаем, чтобы отправиться гулять, но во всех этих
деятельностях чувствование активности по качеству одинаковое“. Не что
иное, как этот же факт качественного постоянства волевого усилия в
разных случаях является также внутренней основой для Вайсфельда
в его утверждении бескачественности или, как он выражается, „бессущност-
ности“ и однородности стремлений. У него мы находим, напр., следую-
щее 3): „Волевой тон всегда и во всех случаях одинаков. Стремление к самой
обыкновенной вещи не заключает в себе никаких особенностей, отличаю-
щих его от стремлений к высоким идеалам, хотя „обыкновенная вещь“
и „возвышенный идеал“ отличаются друг от друга“. Мы полагаем, на-
конец, что Шопенгауер почерпал уверенность в своей правоте в том же
источнике качественного постоянства волево-функции, когда утверждал,
что проявления воли многочисленны и разнообразны, а сама она всегда
едина. Может быть, при этом перед ним носились метафизические при-
зраки, но может быть также, что возникли эти призраки под воздействием
эмпирической действительности.
1) Ук. соч., стр. 292 и сл.
2) Ук. соч., стр. 3.
3) Ук. соч., стр. 66.

828

В свете этого факта качественного постоянства волевого усилия
все попытки свести данное переживание в другим явлениям душев-
ной ЖИЗНИ кажутся особенно безнадежными. Ибо каким же образом
объяснить этот факт, если само волевое усилие слагается из каких
нибудь ощущений или чувствований? Пришлось бы допустить, что
привожу ли я в движение руку или другой орган тела, или решаю
сложную научную проблему, или, напротив, принуждаю себя быть совер-
шенно неподвижным, или отвлечься от всех волнующих меня вопросов,
—пришлось бы допустить, что во всех этих случаях мне сопутствует
одна и та же комбинация ощущений или чувствований, объясняющая
собой факт однородного во всех случаях элемента, который я в себе
субъективно устанавливаю. Но если это не признать абсурдом, то оста-
нется только одно наиболее естественное допущение, что в данном случае
мы имеем дело с каким-то чудесным, сверхъестественным явлением.
Итак, всегда, когда речь идет о воле, мы будем понимать ее в кон-
кретной форме волевого усилия. Что бы ни говорили нам о разнообразных
проявлениях и формах воли, во всех случаях у нас будет одна и та
же мерка, — это понятие волевого усилия, как одной из основных пси-
хических функций. Так мы всегда поступаем в отношении ощущений и
представлений, так привыкли поступать в отношении чувствований, также
должны мы поступать и тогда, когда говорим о воле.
IV.
Внимание, как единственная форма проявления регулятивной волево-функции.
Проблема внимания в господствующей феноменалистической психо-
логии заключает в себе весьма серьезные трудности. В силу этих трудностей
она нередко оставляется без всякого рассмотрения или же, по выражению
Эббинггауза, втискивается искусственно между другими проблемами науки
оставаясь вне всякой связи с ними. Объясняется это, очевидно, исключи-
тельной спутанностью понятий, какая до сих пор царит в психологии воле-
вых процессов, ибо проблему внимания нельзя отделить от проблемы воли,
и даже, как будет показано ниже, обе они совершенно сливаются в од-
ном и том же круге вопросов.
Тесную связь внимания и воли усматривают многие из представи-
телей психологического знания.
Еще бл. Августин 1), этот проницательный наблюдатель души
человеческой, утверждал, что воля влияет на познание через внимание;
познание всякого объекта возможно лишь в том случае, когда душа на-
1) Augustini. De trinitate, XI, 2. Его-же, De mus. VI,10 (Цит. по К. И. Повар-
нину. Внимание и его роль в простейших психических процессах, стр. 10).

829

правляется на него, а это „направление“ души есть не что иное, как
обращение внимания па данный объект путем волевого усилия.
Дегальд Стюарт и Рид 1) относят внимание к актам воли. „По-
средством его душа стремится удержать известное состояние и уничто-
жить его антогонистов“.
В. Джемс 2) считает внимание общим Условием всякого сознатель-
ного опыта, а усилие внимания, по Джемсу, „составляет существенную
черту волевого акта“.
Балдуин, 3) устанавливая эволюционные формы внимания, высшую из
них—произвольное внимание—ставит в прямую связь с волей; с помощью
произвольного внимания „субъект из многих альтернатив выбирает одну
сознательно и свободно“.
Джемс Селли 4) усматривает сущность внимания в направленности
умственного взора на то или иное нечто, находящееся в данный момент
в потоке сознания, а „такое направление умственного взора есть в общем
волевой процесс“. Истинно волевым процессом внимание становится тогда,
когда оно произвольно и сопровождается ясным представлением какой
либо цели.
Дж. Т. Лэдд 5) устанавливая тесную связь волевого усилия или, как
он выражается, „конации“ со вниманием, говорит, что „в постоянной
связи с „конацией, рассматриваемой, как самая простая и элементарная
психическая деятельность, находятся два класса следствий, а именно: во
1-х, движения членов тела, поскольку наша психическая деятельность
воздействует на них непосредственно, и во 2-х, определение направле-
ния количества внимания—назначение и распределение психической
энергии в так называемом поле сознания“.
В дальнейшем мы попытаемся показать, что и в первом классе
следствий, поскольку в него входят только произвольные движения, вли-
яние волевого усилия проявляется в форме внимания. Взгляд Лэдда
особенно близок нашему пониманию.
Владиславлев определяет внимание, как „сосредоточение души на
известных впечатлениях или душевных состояниях“, а это сосредоточе-
1) Stewart, Elements of the philos. of the human Mind, Part. II, гл. IV
(Цит. по Поварнину). Reid, Essays on the active powers of Man. 1, гл. 3 (цит.
по Поварнину).
2) Джемс, Психология, перев. И. И. Лапшина.
3) Baldwin, Handbook of psychology, v. I, ст. 64, II ст. 58 (цит. по По-
варнину).
4) Джемс Селли, Педагогическая Психология, стр. 121—132.
5) Дж. Т. Лэдд, Очерк элементарной психологии, стр. 156.

830

ние, по нему, имеет чисто волевой характер, представляет собой акт
воли 1).
У Вундта 2) теория внимания составляет часть его учения об аппер-
цепции. В общем внимание, как апперцепция, рассматриваемая с субъек-
тивной стороны, есть акт волевой, потому что апперцепция предста-
вляет собой „одновременно и элементарный акт воли и составную часть
всякого волевого процесса“.
Наконец, Schand 3) резюмируя различные теории воли, приходит
к заключению, что они сводятся к следующему основному положению:
„воля есть акт внимания, ведущий к реализации полной или частичной
того представления, которое служит объектом внимания“.
Эту историческую справку можно было бы продолжить, но вряд ли
есть в том необходимость. В общем легко видеть, что тесная связь воли
и внимания, если не всем, то очень многим исследователям нашей
душевной жизни видна и представляется несомненной 4).
Однако, то далекое от истины положение, в каком в господствующей
психологии находится проблема воли, конечно, в полной мере перено-
сится и в вопрос о внимании.
Все благодетельные следствия решения этого вопроса на основе
обще- волевой проблемы могут выявиться только в общей системе уче-
ния о функциональном строении душевной жизни человеческой личности.
И если у указанных авторов мы видим познанную ими истину стоящей
как то особняком, как-то безрезультатно для вопроса о воле, то лишь
только потому, что она стоит у них вне такой системы.
Феноменалистическая психология в результате анализа процессов
внимания устанавливает, что это душевное состояние характеризуется
направленостью нашего сознания на тот или иной определенный объект,
благодаря чему этот объект приобретает такую ясность для нашего
1) Владиславлев, Психология, т. 2, стр. 547.
2) Wundt, Grundrzüge der phisiolog. psychologie, 1903, в. III, стр. 342.
3) Alexander F. Schand, Attention und Wille.
4) Особое место в психологии воли занимает Ach (Über die Willenstätigkeit
und das Denken). Центральное положение в его теории воли занимают так назы-
ваемые „детерминирующие тенденции“, которые исходят из представления цели
(Zielvorstellung). Всякий процесс сознания будет волевым процессом, по Аху, лишь
тогда, когда в нем присутствуют „детерминирующие тенденции“. Хотя в этой
формуле воли о внимании собственно и не говорится ничего, но оно все-же в ней
молчаливо присутствует, ибо Zielvorstellungen для того, чтобы быть источником
детерминации, должны быть фиксируемы вниманием. Для нас акт фиксации вни-
манием Zielvorstellungen и есть волевой акт; в дальнейшие подробности самого
механизма волевой регуляции мы не входим. Ach же именно эти подробности
и делает предметом своего исследования. Таким образом, его работа может слу-
жить дальнейшему развитию нашей точки зрения.

831

сознания, какою не обладают в данный момент другие объекты, остаю-
щиеся вне нашего внимания. Она устанавливает также, что такое про-
светление объекта в акте внимания и самая остановка сознания на нем
сопровождается моментом некоторого напряжения или усилия пережи-
вающей личности, различного по интенсивности в зависимости от спецаль-
ных условий каждого отдельнаго случая.
Достаточно сопоставить этот анализ с субъективным выражением
регулятивной волево—функции, с волевым усилием, чтобы сразу же под-
метить между тем и другим не только большое сходство, но и полное
тождество. Волевое усилие есть субъективное выражение волево-функ-
ции—говорим мы. Наряду с этим мы отмечаем, что по самому существу
своему это усилие всегда на что нибудь направлено, т.е. имеет свой
объект. Вне этой направленности и вне связи с каким бы то ни было
объектом усилие нашей воли мы не можем себе представить конкретно.
Выделение волевого усилия из живой конкретности душевной жизни
и постановка его особняком, вне всякой связи с объектами производится
нами лишь по условному праву абстракции, в целях его систематического
изучения, как и всякое выделение качественно различных форм пси-
хических процессов. В самом потоке нашей душевной стихии, повто-
ряем, оно дано нам неизменно в состоянии устремления на какое-то
нечто.
Но в таком случае в чем же разница между волевым усилием и
тем, что называется вниманием? Бе не оказывается совершенно. Мы имеем
в том и другом случае два тождественных явления, или, вернее, в обоих
случаях одно и то же явление, лишь обозначенное различными терминами.
Просветление объекта, наблюдаемое в акте внимания, является неизбеж-
ным следствием устремленности волевого усилия к нему. Оно должно
быть дано и есть в действительности всегда, когда волево-функция
находится в действии. Совершенно понятным отсюда оказывается и то
на первый взгляд странное явление, что один и тот же факт обозначается
различно—то как волевое усилие, то как внимание: когда в этом факте
нас интересует больше его последнее звено, т. е. ясность объекта, мы
говорим тогда о внимании. Когда же интерес наш сосредоточивается
на самой причине этой ясности, т.е. на том напряжении нашей личности,
которое в такие моменты всегда бывает, тогда мы говорим о волевом
усилии и волевом акте. Следовательно, разница не в материале, нами
рассматриваемом, а лишь в подходе к одному и тому же материалу
в разных случаях, или, другими словами говоря, разница в точках
зрения на один и тот же факт душевной жизни. Во всех случаях без
исключения, где мы при анализе наших переживаний находим акт
внимания, там всегда неизбежно волево-функция переживающей личности
находится в действии. Но совершенно верно и обратное, и это следует

832

с особой силой подчеркнуть, ибо часто, признавая во внимании волевой
акт, думают, что волевые акты могут быть даны и вне внимания: всегда,
когда регулятивная волево-функция находится в действии, в этом дей-
ствии ее мы имеем акт внимания. Анализ разнообразных душевных
состояний, опрделяемых обычно, как волевые, может убедить в справед-
ливости этого утверждения 1).
Но согласно изложенному выше, всякое действие волево-функции
есть акт регуляции естественного потока нашей душевной жизни. Регу-
лирующая, офармливающая деятельность—прямое и единственное назна-
чение волево-функции в нашем душевном единстве. Отсюда должно быть
ясно, что это назначение и осуществляется всегда волево-функцией
через акты внимания.
Внимание—всегда акт регуляции, акт некоторого упорядочения
и оформления естественного течения душевного процесса. Внимание—это
единственная сила, которая может сдерживать безудержный поток нашей
душевной стихии и направлять его по тем руслам, которые переживающая
личность избирает, как соответствующие ее целям.
Таким образом, на внимание совершенно невозможно смотреть, как
на нечто такое, что стоит, хотя и в связи с волей, но тем не менее
особняком от нее, ибо оно—сама подлинная воля, или, вернее, форма
ее проявления, единственная и незаменимая. И если волевой акт есть
всегда акт регуляции, то внимание должно быть признано формой этой
регуляции, вне которой регулятивное действие нашей воли не может
быть выражено.
До сих пор мы говорили о внимании вообще, но поскольку
в основу его клали сознательное волевое усилие, ясно было, что мы
имеем в виду то, что обычно называют произвольным или активным
вниманием. Однако, эта форма регуляции душевного процесса не является
единственно возможной в психической организации человека, и нам,
чтобы яснее представить ее сущность и значение, нужно отдать себе
отчет в иных регулятивных механизмах, какими располагает человек.
Согласно изложенному выше, всякий акт волевой регуляции чрез
внимание является отражением в нашей душевной жизни „принципа
1) С этим выводом нашим интересно сопоставить то, что говорит С. Л.
Франк на стр. 259 своего труда „Предмет знания“. „Внимание“ говорит он, „может
быть определено, как состояние направленности, как дифференцирование сознания
на субъект и объект, на „я“ и „противостоящее мне“, и объединение этой двой-
ственности через устремленность первого ее члена (я) на второй (предмет). Вся-
кого рода иная направленость—через хотение, оценку и т. п.—имеет своей основой
эту первичную направленность в лице внимания“. Гносеологическая оправа этих
размышлений заключает в себе ту же психологическую истину, к познанию ко-
торой стремимся и мы в наших анализах.

833

соотношения неравноценных сил“. В эволюции мира и человеческого
рода этому принципу предшествовал другой, может быть, более простой
и несложный,—„принцип соотношения равноценных сил“. Таким образом,
регулятивная волево-функция и его форма—внимание, с эволюционной
точки зрения, представляет заключительное звено душевного развития.
И данные сравнительной психологии, в частности психологии детского
возраста, насколько нам известно, в полной мере подтверждают это.
Известно, что в процессе душевного развития подростающего человека
произвольное внимание является наиболее поздним продуктом. Зная это,
современная наука о воспитании делает отсюда должные выводы и весь
воспитательный процесс строит так, чтобы ни одно воспитательное меро-
приятие в раннем детстве не предпологало у ребенка сознательной воли
и способности к произвольному вниманию.
Однако, процесс душевного развития не является процессом смены
одних психических форм другими, хотя бы и более высокими по своему
содержанию. Скорее мы видим здесь процесс непрерывного усложнения
и дифференциации первоначальной недифференцированной основы; про-
цесс какого-то напластования одних форм, более поздних и сложных,
на другие—древние и элементарные. Лазурский, несомненно, глубоко
видел, когда говорил о „торфе“ души человеческой 1).
Продольный разрез через психику человека обнаруживает перед
нами всю толщу напластований, заложенных на пути эволюции, и то,
что находится в нижних пластах, является „торфом“ по отношению
к выше лежащим. Так, наряду с высокими моральными принципами
человеку свойственна стихийная безудержная сила его животных инстинктов;
или наряду с сложными явлениями двигательной сферы, образовавшимися
под влиянием воспитательных воздействий в течении индивидуальной
жизни, существуют рефлекторные и инстинктивные механизмы, зало-
женные в природу существа в отдаленные времена.
То же самое явление мы должны ожидать и в действительности
находим и в области регулятивных механизмов нашей душевной жизни.
Волевое внимание есть высшая эволюционная форма психической регу-
ляции. В чистом виде и наиболее ярко выраженной мы находим ее
у нормального взрослого человека. Но на ряду с этим у него же легко
обнаружить иной регулятивный механизим, очевидно, более древний по
своему происхождению, механизм, так сказать, торфяного характера.
Таким механизмом является тоже внимание, но уже не волевое, или
произвольное, а то, которое в психологии обычно называют непроизволь-
ным или пассивным вниманием. Оно является первичным регулятивным
1) См. нашу статью „Проблемы функциональной психологии в постановке
А. Ф. Лазурского, в № 2 „Вопросов изучения и воспитания личности“, 1921 г.

834

механизмом нашей душевной жизни. Оно есть отражение «принципа
равноценных сил“ в сфере нашей психики. Соответственно этому, о непро-
извольном внимании мы говорим тогда, когда то или иное направление
душевного процесса устанавливается не путем волевого усилия, при-
норовленного к некоторой определенной, наперед поставленной цели,
а как-то само собой, в результате естественного взаимодействия друг с
другом различных содержаний нашего сознания и соответствующих им
психических фукций, например: когда некоторое чувственное раздражение,
как пронзительный звук, вдруг возникающая боль, или сильное темпе-
ратурное ощущение и т. п., прерывают течение нашего мыслительного
процесса и занимают собой фиксационную точку нашего сознания; или
когда на улице мы, погруженные в свои размышления, вдруг встречаем
знакомое лицо,—и это новое восприятие изменяет направление нашего
душевного потока; или когда из массы разнообразных картин, по кото-
рым мы равнодушно скользим взором, вдруг одна останавливает нас на
себе, заинтересовывая своим содержанием или какими-нибудь особыми
качествами работы художника; наконец, когда лекция, которую мы слу-
шали сначала рассеянно и равнодушно, постепенно начинает все больше
интересовать нас и притягивать к себе наше внимание.
Во всех этих случаях характерным моментом является автоматизм
психического процесса, отсутствие всякой преднамеренной регуляции его
со стороны переживающей личности и, соответственно этому, всякого
усилия личности к какой бы то ни было регуляции ее душевного пере-
живания.
Не трудно видеть, что в механизме непроизвольного внимания мы
имеем нечто напоминающее обычный рефлекторный акт. Если спящему
человеку волосом или чем нибудь подобным провести за ухом, иди по
поверхности ладони или подошвы, то тем самым легко вызвать соответ-
ственное оборонительное движение, которое мы и называем рефлекторным
актом. Но если то же самое проделать с человеком бодрствующим,
занятым какой нибудь работой, то оборонительное движение и в этом
случае останется тем же самым, но кроме него, тут произойдет еще и
нечто иное, а именно: внимание личности, хотя бы на один момент,
отклонится от первоначальной работы к чувственному раздражителю, и
мы говорим, что в данном случае налицо типичный акт непроизвольного
внимания. Таким образом, механизм рефлекторных актов лежит в основе
непроизвольного внимания. Однако, это совершенно очевидно лишь в
тех случаях, когла чувственный раздражитель вызывает с нашей стороны
какое нибудь внешнее движение. О непроизвольном же внимании мы
говорим и тогда, когда смена содержаний сознания не сопровождается
никакими внешними актами. Так, например, когда мы глубоко сосредо-
точены на каком нибудь трудном философском вопросе, и отдельные

835

мысли в связи с ним проносятся в нашем сознании, какое нибудь слу-
чайное представление иногда способно воскресить в сознании совершенно
неожиданные образы воспоминаний, увлекающие нас в сторону от перво-
начального направления нашей мысли. Мы говорим в таких случаях об
ассоциации представлений, законами ассоциации объясняем все прихотли-
вые зигзаги своих переживаний, но по существу и здесь тот же акт не-
произвольного внимания с рефлекторным механизмом в основе. Только
рефлекс в этом случае внутренний, психический. И всякий ассоциатив-
ный процесс, в конце концов, есть не что иное, как непрерывный акт
непроизвольного внимания.
Учение о рефлекторной природе непроизвольного внимания, а
также общий вопрос об эволюционных формах внимания, в некоторой
степени освещены в психологической литературе. Так, напр., Болдуин 1)
предполагает существование трех ступеней внимания, из которых пер-
вая, ступень первичного внимания, наиболее примитивна, повидимому,
вовсе не сохранилась в душевной жизни человека и должна быть отне-
сена к низшим психическим организациям. „Это элементарная форма
внимания, устанавливающая только факт существования чего-то вне“ 2).
Вторая ступень—рефлекторное внимание. Оно не зависит от воли
и свойственно человеку. Наконец, третья ступень—это форма произволь-
ного внимания, внимания, так сказать, par exelence.
Н. Ланге 3) совершенно основательно смотрит на внимание с биоло-
гической точки зрения, как на результат приспособления в борьбе за
существование, и соответственно этому намечает тоже три формы, выкри-
сталлизовавшиеся на пути эволюции. Первая и третья формы—это те же
непроизвольное-рефлекторное и произвольное-волевое внимание. Бак про-
межуточную форму, Ланге выдвигает инстинктивное внимание, обозначая
этим именем „те приспособления к наилучшему восприятию, которые вызы-
ваются инстинктивными эмоциями любопытства и удивления“. Инстинктив-
ное внимание отличается, по Ланге, от рефлекторного, во-первых, тем, что
вызывается особого рода влечением, а во-вторых, тем, что при рефлекторном
внимании приспособляется только данный орган чувств, а при инстинктивном
приспособление „распространяется не только на разные органы чувств, но и
на органы локомоции и др.“ Не трудно видеть, что эта новая форма
внимания совершенно свободно укладывается в рамки непроизвольного
внимания в нашем понимании этого последнего, а если принять в соо-
бражение то расширенное толкование природы рефлекторного акта,
1) Д. М. Болдуин, Духовное развитие детского индивидуума и человеческого
рода, т. 2, гл. 15.
2) Baldwin, Handbook of psychology (по Поварнину)...
3) Ланге, Психологические исследования. Закон перцепции и теория волевого
внимания. 1893 г., стр. 140.

836

которое было выдвинуто выше и которое допускает существование реф-
лекса с исходным внутренним, психического характера раздражителем,
то и общая рефлекторная основа непроизвольного внимания не будет
поколеблена включением в его содержание тех определенных актов
внимания, которые Ланге выделяет в особую инстинктивную форму.
Взаимная связь всех содержаний, входящих в нашу психическую
организацию, является основным условием жизни этой последней. На ос-
нове этой связи возникает рефлекс и ассоциация, в свою очередь являю-
щиеся основанием для непроизвольного внимания, как первичной регу-
лятивной формы, определяющей течение душевных процессов. Эти
взаимные связи проникают насквозь всю нашу душевную жизнь. Они
сообщают ей органическое единство и весь процесс душевной жизни
превращают в непрерывный и целостный живой поток.
Само собой разумеется, что связи эти для одних и тех же содержа-
ний должны быть чрезвычайно многочисленны и многообразны. И чем
сложнее данная психическая организация, чем выше ступень, занимаемая
ею на лестнице эволюции, тем они многочисленней и многообразней.
Поток душевной стихии, устремляющийся по этим связям, как по
своему крайне разветвленному руслу, очевидно, от каждого пункта, каким
является всякое отдельное психическое содержание, может пойти в раз-
ные стороны. Куда он пойдет на самом деле, будет зависеть от особых
условий каждого отдельного случая. Это очень сложный вопрос об услови-
ях непроизвольного внимания. В него мы не можем вникать до конца
в этот раз. Для нас должно быть ясно лишь одно, что психический субъ-
ект в таком состоянии находится всецело во власти непрерывной,
калейдоскопической смены душевных содержаний, из которых каждое
способно лишь на то, чтобы вытеснить собой из сферы ясного сознания
своего предшественника и затем стать предметом точно такого же воз-
действия со стороны последующего содержания.
В эту то неудержимую струю стихийного душевного потока в пси-
хической организации человека и врезается регулятивная волево-функция,
как сила сдерживающая и направляющая. Эта сила противостает реф-
лекторно-ассоциативной основе душевного процесса и является ее пря-
мым нарушением. Поскольку в данном случае ей приходится противо-
действовать древнему механизму, залегающему в эволюционных напла-
стованиях нашей душевной жизни, как “торф“, понятно должно быть для
нас, почему регулятивная волево-функция субъективно выражается, как
усилие. Это усилие преодоления стихийной силы душевного потока.
Произвольное внимание, следовательно, есть трудная работа нашей лич-
ности и вместе с тем, очевидно, повышенный расход нашей психической
энергии. С точки зрения экономии душевных сил, произвольное внимание
должно быть отмечено отрицательным знаком. А между тем мы всюду видим,

837

что природа всеми доступными ей средствами стремится при организации
живых существ в такой экономии.
В угоду ей в психической организации человека обе эволюционные
формы внимания и присутствуют одновременно. Произвольное внимание,
по существу, не столько заменяет непроизвольное, сколько его дополняет
и корректирует. Если присмотреться внимательно к самым различным
фактам нашего душевного мира, легко заметить, что обе формы нахо-
дятся постоянно в связи и взаимодействии друг с другом, причем основ-
ной рабочей силой является всегда непроизвольное внмание; произ-
вольное же—лишь руководящим началом, вмешивающимся в тот или
другой момент в течение душевного процесса с целью его определен-
ного направления.
Известное явление психического автоматизма может послужить
лучшей иллюстрацией сказанного. Нам нужно выучиться новому слож-
ному действию... Первоначально каждый шаг, каждое движение сопрово-
ждается усилием произвольного внимания и без него не может быть
произведено. Но постепенно это усилие начинает ослабевать, внимание
все более освобождается от этой работы, не прекращая, однако, ее
течения. Мы говорим тогда, что процесс становится автоматическим.
В основе это и означает переход данной работы из сферы произвольного
внимания в сферу непроизвольного. Регуляция процесса путем волевого
усилия сменяется регуляцией рефлекторно-ассоциативной. Очевидно,
в первой фазе этого процесса происходит некоторое усвоение нашей
психической организацией новых содержаний, установление новых скреп
связей, как необходимых путей для рефлекторно-ассоциативного течения
процесса.
Помимо общеизвестного явления психической автоматизации, о том же
самом говорят многочисленные факты повседневной жизни. Встав утром
с постели, мы, следуя сознанию должного, садимся за наш рабочий стол
для продолжения прерванной накануне работы. Нередко это достигается
только путем усилия воли, причем усилие в данном случае идет на
преодоление каких то скрытых тормозов, какой то внутренней неподвиж-
ности мысли, как будто некоторой инерции после сна. Но это все нужно
бывает только вначале. Через несколько начальных мгновений, незаметно
для самих себя, мы входим в работу и отдаемся напору пробужденной
стихии сознания. И здесь психическая основа остается той же.
Лучшее выражение сотрудничества двух регулятивных формы находим,
однако, в таких деятельностях, которые, будучи сложными, требуют ре-
гуляции в нескольких различных направлениях одновременно. В этом
отношении богатый материал для наблюдения и исследования может пред-
ставить ритмика Далькроза, являющаяся вообще чрезвычайно благоприят-
ной почвой для исследования волевых процессов. Уже второй год под

838

нашим руководством в Петроградском Институте Ритма системы
Жак-Далькроза работает Психологический Семинарий по изучению
психо-педагогического значения ритмики. В настоящее время сотрудники
семинария заняты систематическими наблюдениями на занятиях ритмикой
в целях функционально-психологического анализа входящих в систему
этого предмета упражнений. Наблюдения ведутся двух родов: объективные—
сторонним наблюдателем за внешними проявлениями избранного для
наблюдения лица, и субъективные—самим наблюдаемым лицом за своими
переживаниями. Сопоставление тех и других наблюдений дает основу
для функционально-психологического анализа отдельных упражнений. В
свое время и в другом месте результаты этой работы нами будут разо-
браны подробно. Здесь мы воспользуемся ими лишь слегка, в целях ил-
люстрации наших положений.
„Уразумение ритмики есть дело личного опыта“, говорит Даль-
кроз, и нам пришлось лично, хотя и в очень небольшой мере, приоб-
щиться к этому опыту. Систематические субъективные записи, которые
мы производили все время наших занятий, дают много материала, ярко
иллюстрирующего сотрудничество и взаимодействие двух форм внимания.
Мы ограничимся лишь несколькими примерами.
В уроке 25 Декабря 1920 г. одно упражнение было такого рода.
Под музыку наша группа должна была идти в 6/4 такте, руками про-
изводя условные тактировочные движения, соответственные этому такту.
По команде „hop“ требовалось сделать прыжок, и затем снова продол-
жать прежний процесс. Таково было задание. В наших субъективных
наблюдениях на это упражнение значится следующее: „На первый
взгляд очень несложное, это упражнение потребовало значительных
усилий и выучки для своего самого приблизительного выполнения. Если
идти без тактировки, то сделать прыжок на „hop“ не представляет
трудности, процесс протекает совершенно свободно. Как только была
введена тактировка на 6/4, картина резко изменилась: внимание не в
состоянии было управлять этим осложненным процессом, и задание не
выполнялось мною, как и большинством’ группы, в сколько нибудь под-
ходящем виде. Дело все в том, что оно, внимание, еще целиком погло-
щено регуляцией тактировочных движений, и координировать эту регу-
ляцию с другой, как требуется по получении команды „hop“, ему сра-
зу не удается. В сознании наблюдается состояние какой то спутанности.
Сама команда всегда сопровождается некоторым чувством с оттенком
неожиданности и растерянности, при чем реализация команды прыжком
следует немедленно, но цепь тактировочных движений при этом разры-
вается, и потому, когда после прыжка снова переходишь в шаг, то не
знаешь, с чего начать: то, что было до прыжка,—забылось, а
что его сопровождало, не было воспринято, т. е. я просто не знал, что де-

839

лали мои руки, когда сам я делая прыжок; ясно, что в этом случае вся
моя личность, со всем ее вниманием и сознательной волево-регуляцией,
была поглощена одним моментом проявления— прыжком, а все другие
движения были предоставлены самим себе. Невольно возникает мысль,
что если-бы эти другие движения были более автоматизированы, они
сохранили бы в себе порядок и непрерывность и в случае полного от-
влечения внимания от них. И эта мысль находит себе подтверждение
в следующем. Видя, что при 6/4 задание не выполняется, руководитель-
ница изменила инструкцию, заменив 6/4 такт —4/4, т. е. процессом
более автоматизированным. И удивительное дело: выполнить новое за-
дание было несравненно легче. Тактировочные движения уже не пре-
рывались во время прыжка. Все течение субъективного процесса продол-
жало оставаться упорядоченным и ясным, чему способствовало, очевидно,
то, что в этом случае внимание управляло процессом от начала до
конца. Оно было сильно сконцентрировано на работе, и я чувствовал,
что тут я держу себя в руках, руковожу сознатеьно своими действиями“.
В дальнейшем и 6/4 такт реализовался при таких же условиях созна-
ния. Здесь мы видим отчетливый пример того, как неразрывно в одной и
той же нашей деятельности спаяны два регулятивных механизма.
Возьмем другой пример. В уроке 28 Января 1921 г. значится одно
упражнение на так называемую „полиритмию“. Его сущность заключается
в том, что ноги шли четвертями, т. е. каждый шаг соответствовал длитель-
ности звука в одну музыкальную четверть, а руки одновременно с тем
должны были прохлопывать музыкально заданный ритм. Ha„hop“ руки
и ноги обменивались работой. Ритмы давались разные—сначала простые,
затем все более сложные.. В наших записях значится следующее: „Реа-
лизация этого упражнения связана с сильным сосредоточением внимания.
Ничто постороннее, кажется, не может войти в сознание, не нарушив
правильного течения этого процесса. Но эта высокая сосредоточенность
имеет все же ту особенность, что и ее не было достаточно для того,
чтобы овладеть процессом в полной мере, так чтобы все элементы слож-
ной системы движений были видны сознанию, чтобы мои собственные
движения проходили предо мной, как солдаты на смотру перед своим
начальником. В такие моменты достигается высшая степень того сознания,
что я руковожу процессом. Тут получалось другое. Я со всей силой на-
пряжения всматриваюсь в сложную цепь процесса и чувствую при этом,
что только благодаря моему зоркому вниманию процесс и осуществляется,
но я не проникаю своим взором через всю его толщу, он не становится
для меня совсем прозрачным, в его глубинах остается что-то мною не
воспринимаемое, и потому нет того приятного сознания, что вполне вла-
деешь собой, что руководишь своми действиями от начала до конца.
Повидимому, чем сложнее процесс с одной стороны, и чем слабее
сила внимания,-с другой, тем больше остается в процессе его темный слой.

840

Путем упражнения он постепенно проясняется, и, вероятно, раньше,
чем наступит полная автоматизация, всякий процесс проходит через эту
стадию наибольшего его осознания и овладения посредством внимания“.
Этот пример говорит больше, чем о простом сотрудничестве двух
форм регуляции. Он выразительно представляет собой тот случай, когда
вследствие особой сложности задания недостаточно бывает всей силы обоих
наших регулятивных механизмов, и регуляция осуществляется лишь от-
части.
Но по мере того, как в этой регулируемой вниманием части про-
исходит постепенно освобождение волевого усилия за счет непроизвольной
регуляции, темный слой процесса, т. е. остававшаяся недоступной для
регуляции часть его, постепенно уменьшается и проясняется, пока, на-
конец, сначала произвольное, а затем непроизвольное внимание не ов-
ладевают процессом полностью.
Теперь, после рассмотрения существа и соотношения имеющихся
в нашей психической организации регулятивных механизмов, нам над-
лежит перейти к обоснованию нашего основного тезиса—воля это всегда
внимание—путем анализа конкретных фактов волевой регуляции в раз-
личных сферах нашей душевной жизни.
V
Волево-регуляция интеллектуальных и эмоциональных процессов.
Психология, построяемая на функционально-феноменалистическом ба-
зисе, начинает исследование своего предмета сучения о структуре основных
психических функций и их взаимных отношений. На основе этого учения
должны быть рассмотрены затем сложные душевные переживания, функ-
циональный анализ которых должен быть первым шагом при этом. Анализ
сложных образований интеллектуальной сферы должен следовать этому
же плану, и только таким путем можно понять значение какой нибудь
основной функции в сложном душевном образовании до конца.
Мы пока не преследуем цели построения функционально-феномена-
листической психологии в целом. Поэтому мы ограничиваем свою задачу
лишь общим изучением роли волевой регуляции и ее формы в некоторых
сложных интеллектуальных образованиях. Нам представляется достаточ-
ным и необходимым рассмотреть с этой точки зрения процессы воспри-
ятия, активного припоминания, воображения и мышления, а также об-
ласть чувстований.
Каждый процесс восприятия, как доказывает психология, каким
бы он ни казался простым с первого взгляда, на самом деле всегда сло-
жен. Основными элементами его содержания являются процессы перцеп-

841

ции, репродукции и ассоциации. В некотором идеальном упрощении
этого сложного образования мы постепенно доводим до заметного пре-
обладания перцепции над всеми другими элементами и говорим тогда
об ощущениях, как о психических элементах. С точки зрения живого
опыта, чистое ощущение есть фикция. Оно фиктивно не только потому,
что в действительности никогда не освобождается от некоторой доли участия
репродуктивно-сочетательных функций, но и, главным образом, вслед-
ствие вмешательства в данный процесс внимания в той или другой форме,
способствующего отчетливому восприятию данного объекта и самому его
уразумению. В форме внимания открывается возможность для волевой
регуляции процесса восприятия.
Поистине нельзя себе представить, чтобы наша волево-функция
могла воздействовать на простые акты созерцания иначе, чем в форме
внимания. Но что касается простых актов данной категории, то, кажется, ни
у кого и не возникало сомнений в этом отношении. Вообще большинство
психологов, при анализе процессов восприятия, обнаруживают в составе
их волевой элемент постольку, поскольку эти процессы сопровождаются
нашим вниманием. Даже те, кто утверждает, что воля проявляется только
во внешних действиях 1), вместе с тем признают, что так называемые
внутренние действия воли, т. е. такие, которые могут проявиться в интел-
лектуальной сфере, относятся к актам внимания, которое, по их мнению,
с волей не имеет ничего общего. Мы уже достаточно коснулись вопроса,
поскольку внимание есть волевой или неволевой процесс, и возвращаться
к этому сейчас не станем.
Иную точку зрения защишают те, кто думает, что волево-функция
проявляясь в форме внимания, может одновременно найти себе выражение
и в какой-то иной, может быть, более ей соответственной, хотя и неясно
определенной, форме. Эту точку зрения мы находим, напр., у проф.
Н. О. Лосского 1).
Он говорит: „ Всякое психическое состояние пользуется хоть неко-
торой долей внимания, следовательно, всякое психическое явление должно,
если не целиком, то хоть до некоторой степени чувствоваться, как мое,
что и подтверждается наблюдением. Если психическое явление чувствуется,
как мое, только постольку, поскольку мое внимание направлено на него,
то оно заключает в себе минимальное количество элементов активности.
Если психическое явление все целиком чувствуется, как мое, и со стороны
содержания, и со стороны формы, и как объект внимания, то оно заключает
в себе максимальное количество элементов активности, оно все целиком
подходит под понятие моего волевого акта“. Исходя отсюда, ученый ищет
1) Напр., В. В. Зеньковский. Проблема психической причинности, 1914 г.
стр. 331 и сл.
2) Ук. соч., стр. 35.

842

во всяком волевом акте собственно волевую основу, отличную от акта
внимания, всегда необходимо в данном случае присутствующего. В про-
цессах восприятия продуктом и вместе с тем свидетелем ее, с этой точки
зрения, является синтез всех элементов восприятия в некоторое живое
единство. „Если мы“, говорит .Лосский, „воспринимаем какую-нибудь
простую, хорошо знакомую вещь, напр., лампу на своем столе, то единство
ощущения кажется данным, если же вещь сложна и мало нам знакома,
напр., если мы впервые „воспринимаем Страсбургский собор, мы осматри-
ваем башни, колонны, арки, фрески, и чтобы сделать эстетическую
оценку целого, объединяем эти части в одну общую картину, затрачивая
на это большой труд и, во всяком случае, сознавая, что это целое не
само входит в наше сознание, а отчасти строится нами под руковод-
ством стремлений охватить целое и объединить его. Это построение
заключает в себе все элементы волевого акта“. В этих словах совсем
не упоминается о роли внимания в данном акте созерцания, но совершен-
но очевидно, что она здесь очень велика. Собственно волевая основа
переживания, помимо внимания, не выступает здесь сколько—нибудь
отчетливо, если не считать „стремлений охватить целое и объединить
его“, ибо, в чем заключается сущность стремлений, мы уже говорили
выше. Функциональный состав всего данного процесса в существенных
чертах сводится к взаимодействию основных психических функций
перцептивных, репродуктивных и ассоциативных, с одной стороны,
и регулятивной функции в форме внимания,—с другой. Заметное зна-
чение в этом сложном душевном образовании имеет объединение элементов
в целое. В основе такого объединения лежит сочетательная (ассоциативная)
деятельность особой элементарной психической функции, лишь руководимой
актом внимания.
Здесь не лишне будет указать, что еще со времен Платона многие
в числе интеллектуальных функций отмечают функцию „соединения“,
которая в наших воспоминаниях и выполняет синтез элементов в целое.
Штумпф по этому поводу говорит так 1): „Действительно, при этом, как
мне кажется, происходит не только восприятие отношений, а также не
простое перенесение абстрактного понятия „целого“ на данные элементы:
здесь присоединяется особого рода функция. Несколько различных от-
дельных содержаний, осязательных впечатлений, линий, тонов могут быть
соединяемы в одно целое,—фигуру ритм, мелодию“.
Но, может быть, наиболее рельефно ассоциативный синтез
восприятия выступает в образах наших сновидений, основной меха-
низм которых по существу тот же, что и механизм восприятий. Ко-
ренная разница, лежащая между ними, с психологической стороны
1) Штумпф, Явления и психические функции, стр. 78.

843

сводится, главным образом, в роли воли-внимания в том или другом
случае: образы наших сновидений в своем формировании и течении
совершенно свободны от всякого сотрудничества с волей. Ничем не
сдерживаемые они текут по свободному руслу, как текли бы всегда
и в бодрственном состоянии, если бы волевое усилие не задерживало
их каждое мгновение в фиксационной точке сознания и не производило,
таким образом, отбор между ними. Мы не можем удержаться, чтобы
не привести здесь прекрасного диалога между „Я“ бодрствующим и „Я“
сновидений в изображении Бергсона 1).
Он вспоминает свой собственный сон: будто он произносит поли-
тическую речь, в ответ на которую из глубины аудитории вдруг раздает-
ся ужасный шум и крики: „Вон“!... „Вон“!.,. При пробуждении оказы-
вается, что в саду лает собака, с каждым лаем которой сливались крики
„Вон“!... „Вон“!...Тогда бодрствуюшее „Я“ обращается к „Я“ сновиде-
ний с такими словами: „Я застаю тебя на месте преступления. Тебе
слышатся крики собрания, а это лает собака. Ты расскажешь мне, что
ты делал“. На это „Я“ сновидений отвечает следующее: Я ничего не
делал, и этим-то мы и отличаемся друг от друга. Ты воображаешь, что
для того, чтобы слышать лай собаки и знать, что лает собака, не нужно
ничего делать? Глубокое заблуждение. Ты выполняешь, не предполагая
этого, значительную работу. А именно: ты берешь всю твою память,
весь накопленный тобой опыт целиком и всю эту чудовищную массу
воспоминаний обращаешь на один пункт таким образом, чтобы с точностью
вогнать слышимый тобою звук в тот из звуков, содержащихся в твоих
воспоминаниях, который наиболее сюда подходит. И необходимо, чтобы
ты получил полное соответствие, чтобы не было ни малейшего отклоне-
ния между вызываемым тобой воспоминанием и воспринимаемым в сыром
виде ощущением (в противном случае ты и будешь иметь сновидение).
Ты можешь получить такое соответствие не иначе, как путем натяже-
ния твоей памяти и твоего восприятия совершенно так, как портной,
приходя делать примерку нового платья, натягивает куски сукна, чтобы
сколоть их булавками, в соответствии с формами твоего тела. Ты совер-
шаешь, следовательно, постоянно, в каждый момент существования огром-
ное усилие. Твоя жизнь в состоянии бодрствования есть жизнь трудовая
даже тогда, когда тебе кажется, что ты ничего не делаешь, ибо в каждый
момент ты должен выбирать и должен исключать. Ты делаешь
выбор в твоих ощущениях, так как ты выбрасываешь из своего созна-
ния те тысячи субъективных ощущений, которые снова появляются ночью,
когда ты засыпаешь. Ты выбираешь, и с пунктуальной разборчивостью,
1) Анри Бергсон, собр. соч. т. 4, 74. „Вопросы Философии и психологии“,
Сновидение.

844

между воспоминаниями, ибо ты отбрасываешь всякое воспоминание,
не выливающееся точно в твое настоящее состояние. Этот выбор,
выполняемый тобою беспрестанно, это постоянно возобновляемое приспо-
собление есть первое и самое существенное условие того, что называют
здравым смыслом. Но все это удерживает тебя в состоянии непрерыв-
ного напряжения. Ты не чувствуешь этого ни на один момент, как
не чувствуешь давления атмосферы. Но, в конце концов, ты утомляешься.
Иметь здравый смысл очень утомительно“. Ассоциативная основа снов-
видений и роль регулирующего внимания в восприятиях этим диалогом
изображаются с предельной ясностью.
Не вносит существенных трудностей в анализ и то обстоятельство,
что восприятие сложного объекта, как Страсбургский собор, сопровождает-
ся сознанием большей активности, чем в том случае, когда объект
восприятия несложен или хорошо нам знаком. Ведь и акты сосредоточе-
ния бывают не всегда одинаковой силы. И как раз в зависимости от
объема воспринимаемых содержаний, усилие внимания возрастает непре-
рывно до некоторого определенного предела. Мы активны в восприятии
постольку, поскольку активны нашим вниманием, если, впрочем, в самое
понятие активности не вносить содержаний, выходящих за пределы
понятия „воля“.
И вряд ли справедливо утверждение, что синтез восприятия в одном
случае предстоит мне, как „данный мне“, в другом же,—как „мой“
и мною самим созданный. Как бы ни был сложен объект, и сколько бы
усилий ни было затрачено на его восприятие, синтез целого всегда
будет „мне данным“, как только он будет в действительности осущест-
влен. В этом смысле для историка искуства, неоднократно останавлива-
вшего свой взор на данном памятнике, или для того архитектора, кото-
рый строил Страсбургский собор, вероятно,не будет существенной разницы
в восприятиях этого сложного объекта или лампы на их письменном
столе.
Регуляция вниманием в процессах восприятия идет, однако, не
только в направлении объединения или координации его составных частей,
но внимание способствует и большей ясности воспринимаемого объекта.
То, что находится в поле внимания, воспринимается полнее и точнее;
объект яснее выступает в сознании. Очевидно, перцептивные функции,
под воздействием регулятивного внимания, становятся острее, работа их
качественно повышается. Об этом определенно говорят и обыденные
наблюдения. Это, конечно, не составляет труда подтвердить и научным
методом исследования. Так, проф. К. И. Поварнин1), исследуя влияние
1) К. И. Поварнин. Внимание и его роль в простейших психических
процессах, 1906 г.

845

внимания на течение некоторых простейших психических процесов, на-
шел, что: 1) „Разностный порог при слуховых восприятиях увеличивается
под влиянием отвлечения внимания“. 2) „Количество простых зрительных
объектов, воспроизводимых испытуемым после моментального восприятия
через щель в тахистоскопе,—уменьшается под влиянием отвлечения вни-
мания“. 3) „Сильное отвлечение внимания ведет за собой невозможность
восприятия зрительных объектов и слуховых раздражений“. 4) „Объем
сознания при восприятии последовательных слуховых раздражений умень-
шается под влиянием отвлечения внимания“. Результаты вполне понятные;
других и получиться не могло.
Нам осталось лишь сказать, что сотрудничество двух форм внима-
ния в полной мере наблюдается в процессах восприятия. Обычно, когда
мы воспринимаем какой нибудь объект, действительно воспринимается
или перцепируется не весь этот объект, а только некоторые его сущест-
венные части. Все же остальное содержание дополняется нашей памятью.
При чтении, напр., мы не воспринимаем каждую букву в отдельности,
а в каждом слове только некоторые характерные для данного слова
буквы, все же остальные сами всплывают в нашем сознании. Этот факт
был подробно изучен экспериментально. Известны, напр., опыты Гольд-
шейдера и Мюллера. Они брали обиходные фразы, как, напр., „Вход
строго воспрещен“, „Предисловие к 4-му изданию“ и т. п. и писали
их с ошибками, пропуская или заменяя буквы. В темной комнате, в те-
чении очень короткого времени перед испытуемыми лицами эти фразы
освещались с таким расчетом, чтобы из данных 30—40 букв, входящих
в состав фразы, они успели действительно воспринять не более 8-10
букв (время, необходимое для восприятия одной буквы, определялось
заранее опытным путем). При таких условиях испытуемые чаще всего
без затруднения перечитывают сразу всю фразу. При этом, что особенно
важно, при опросе, какие буквы были действительно восприняты, испыту-
емые называли одинаково уверенно, как те, которые были написаны,
так и отсутствующие. Подобные результаты опыта нельзя объяснить
иначе, как на основе ассоциативной связи элементов целого, и, следо-
вательно, непроизвольного внимания, присутствующего в этом пережи-
вании.
Конечно, то-же самое явление наблюдается и при восприятии любого
объекта, даже совершенно нового нам, напр., Страсбургского собора. Мы
никогда не видали этого собора, в нашем опыте его нет, но несомненно,
что нет только в целом, отдельные же части его, колонны, арки, фре-
ски и т. п., там есть. При созерцании собора, когда наше внимание
будет направлено на каждую из этих частей, восприятие их будет неиз-
бежно следовать закону связи двух форм внимания. Коль скоро все
составные части собора будут восприняты, синтез их в „единую эстети-

846

ческую картину“ произойдет тек же путем, как и синтез какой-нибудь
одной колонны после восприятия ее элементов.
В сложных образованиях интеллектуальной сферы в очередь за вос-
приятиями стоят процессы памяти. Полный функциональный состав этих
процессов весьма сложен. Но нас в данном случае могут интересовать
лишь акты припоминания, поскольку они доступны волевой регуляции.
Что акт припоминания может быть волевым актом в обычном понима-
нии этого слова, никто, кажется, не оспаривает. Весь вопрос опять в
том, в чем видеть, и как понимать действие воли в припоминании. И не
с теми снова приходится спорить, кто воли, как самобытной функции,
вовсе не знает, ибо эти авторы обычно активным припоминание счи-
тают постольку, поскольку оно сопровождается активным вниманием, а
с теми, кто в воле, помимо внимания, ищет какой-то иной самобытности.
Допустим вместе с Лосским, что нам нужно припомнить термин „Blick-
punkt“. Легко себе представить течение процесса в таком виде. Мы
заняты размышлением над теорией внимания Бундта. Она в целом за-
полняет собой поле нашего сознания. Элементы ее содержания, связан-
ные взаимно прочными рефлекторно-ассоциативными связями, всплывают в
сознании до тех пор, пока в фиксационную точку его не войдет иско-
мый термин. Кроме внимания, под давлением которого развертывается
весь данный процесс, ничего собственно волевого в нем не оказывается.
Но подобно тому, как в процессе восприятия, и здесь настоящую воле-
вую основу предлагается искать в более сложных случаях припомина-
ния. „В особенности в тех случаях“, говорит Лосский, 1) „если нужная
для нашей дальнейшей деятельности идея не появляется на периферии
сознания, можно заметить, что мы не просто сосредоточиваем внимание
на перцепируемой идее, связанной с искомой по закону ассоциации, а
роемся как бы в сознании, подыскивая другие идеи, связанные с искомою
(при этом мы руководимся непосредственным чувствованием приближения
к цели или удаления от нее) и вообще направляем внимание не столько
на самые эти идеи, сколько на их связи с искомою идеей, делая при
этом какие-то своеобразные усилия. Такой процесс припоминания подхо-
дит под понятие внешнего волевого акта.
При всем желании ничего принципиально нового мы не можем усмо-
треть в этом усложненном переживании, по сравнению с первым упрощен-
ным. Вся разница, на наш взгляд, заключается в длительности обоих
процессов и в количестве тех промежуточных пунктов, которые, будучи
фиксируемы последовательно вниманием, вызывают на перефирию сознания
ассоциативно с ними связанные объекты и в числе их нужный объект.
Такой перенос внимания с одного пункта сознания на другой и создает
1) Ук. соч., стр. 4 и сл.

847

впечатление, что мы как будто „роемся в сознании“. С другой стороны,
для характера процесса и его существа совершенно безразлично, на что
падает наше внимание, на самые идеи или на их взаимные связи; во
всяком случае, и после такой смены содержаний внимания процесс ни-
чуть не делается более волевым, чем до нее.
Вмешательство волево-функции в процесс припоминания осложняет
этот процесс, лишая его того простого вида, который ему присущ в тех
случаях, когда образы текут в нашем сознании свободно один за другим,
ничем не стесняемые и не задерживаемые, в том направлении, какое под-
сказывается им их собственными связями, а не нашими заданиями.
Основу такого процесса воспроизведения составляют все те же взаим-
ные связи различных содержаний нашего душевного мира. Когда образы
текут в сознании совершенно свободно, подобно тому, как правильно
смотанный клубок разматывается в одну длинную нить, осознание всей
цепи их осуществляется путем непроизвольного внимания. Когда же
в процесс вмешивается регулятивная волево-функция, направляющая его
по некоторому определенному пути, мы говорим тогда о произвольном
внимании, направленном на припоминаемые содержания. Само собой разу-
меется, что это последнее никогда не вытесняет полностью свободного
течения образов и, следовательно, непроизвольного внимания. Та и другая
формы регуляции и здесь сотрудничают друг с другом. Обычно в таких
случаях мы усиленно сосредоточиваемся на отдельных пунктах какого-
нибудь сложного содержания; за этим сосредоточением следует свободное
течение до новой задержки и т. д. Всю картину в целом можно бы срав-
нить с разматыванием такого клубка, который местами запутан в узлы:
от одного узла до другого нить разматывается свободно, и мы производим
эту работу машинально; на самых же узлах мы внимательно всматрива-
емся в изгибы нити, разматывание идет медленней, мы беремся то за
один отрезок нити, то за другой, пытаясь извлечь их из узла, и так до тех
пор, пока узел будет развязан, и разматывание снова пойдет свободно.
Перенос внимания с одного пункта на другой сообщает процессу хара-
ктер искания. Гефдинг, следуя Гольдшмидту, говорит, что наша воля
в таких случаях как будто что то „сверлит“, „но когда уже просверлено,
то струя воды должна пробиться собственной силой, и тогда нам остается
сравнить с искомым то, что прорывается“ 1).
Говоря о воздействии воли на сознание, Гефдинг совершенно пра-
вильно доказывает, что непроизвольная деятельность образует основу и
содержание произвольной. Воля никогда не создает, а всегда только изме-
нет и выбирает. Обсуждая далее, в какой форме это действие воли про-
является, он говорит, главным образом, о внимании, которое при воспро-
1) Гефдинг, Очерк психологии, основанной на опыте, стр. 315.

848

изведении какого нибудь представления „а“, связанного ассоциативно
с „в“, способствует этому воспроизведению, устремляясь на „в“ и ставя
его, таким образом, в центр ассоциации 1).
Однако, нельзя найти лучшего подтверждения великого значения воли
и внимания в сфере памяти, чем дает опять Бергсон в глубоко интересной
статье своей „Воспоминания настоящего“2).
Речь идет об иллюзии ложного узнавания. Нет возможности в немно-
гих словах дать представление о замечательном психологическом анализе,
какой производит Бергсон. В существенном содержание явления сводится
к следующему. Во время ли разговора, или наблюдая какое нибудь зре-
лище, лицо, подверженное действию иллюзии, внезапно замечает, что види-
мое или слышимое им в данный момент оно уже видело или слышало
раньше, что произносимые им фразы тоже уже были им произнесены,
что вся обстановка данного переживания была точно такой же еще когда
то. В своем объяснении факта Бергсон сначала приходит к утверждению,
что восприятия и воспоминания всегда одновременны в своем рождении;
это делает понятной самую возможность иллюзии ложного узнавания. Затем
он задается вопросом: но почему же эта иллюзия не наблюдается посто-
янно? Что препятствует ее возникновению у нормального индивидуума,
если она, в сущности, вполне естественна? И этот вопрос он решает в следую-
щих словах3). „Оно (ложное узнавание) складывалось уже во время нормаль-
ного состояния, но ему препятствовал проявиться, когда оно этого желало,
один из тех противодействующих механизмов, которые составляют внима-
ние к жизни. Ибо нормальная психологическая жизнь, как мы ее себе
представляем, есть система переживаний, из которых каждое имеет свой
специальный направляющий механизм (Dispositif). Этот последний, пре-
доставленный самому себе, произвел бы массу бесполезных и вредных
действий, которые могли бы расстроить деятельность других направляющих
механизмов и нарушить, таким образом, наше постоянно восстанавливаемое
приспособление к реальности. Но беспрерывно совершается работа исклю-
чения, исправления, восстановления; эта работа и составляет душевное
здоровье“. „Внимание к жизни“ —вот тот единственный управляющий,
механизм, который регулирует течение процессов памяти и всей нашей
душевной жизни в целом.
Деятельность воображения или фантазии, с одной стороны, пред-
ставляется гораздо более сложным душевным образованием, чем про-
цессы памяти и восприятия, но вместе с тем обладает одним и тем же
механизмом элементарных функций в своей основе, что и эти процессы.
1) Ibid.
2) Собр. соч., т. 4.
3) Ibid, стр. 86.

849

Специфическая сущность ее заключается скорее в особых взаимоотноше-
ниях элементарных функций, чем в самом функциональном составе. Уже
одно это дает основание думать, что и в отношении регулятивного дей-
ствия волево-функции в этих процессах мы не встретим ничего принци-
пиально нового.
Обычно псхология различает воображение двух видов: воспроизво-
дящее и творческое. В воспроизводящем воображении мы имеем процесс,
в существенном сходный с процессом припоминания; разница между тем
и другим в таких деталях, которые не могут вызвать, в отношении ре-
гуляции этих процессов, каких нибудь новых следствий. В основе того
и другого душевного переживания лежит один и тот же процесс вос-
произведения, но в припоминании он полнее, чем в акте воспроизводя-
щего воображения, ибо доходит до локализации воспроизводимых содер-
жаний в пространстве и во времени или, как говорят, сопровождается
узнаванием, чего не бывает в воображении. Мейман, проводя разгра-
ничительную черту между памятью и воображением, говорит, что процесс
воспроизведения может протекать в двух различных основных формах,
из которых одну мы называем воспоминанием или памятью, другую—
воображением или фантазией. Сущность той и другой формы он выра-
жает следующими словами: Das Gedächtnis arbeitet mit solchen Vorstel-
lungen, die wir als Wiedererneuerung früherer Eindrücke, früherer Erlebnisse,
oder früher von uns gebildeter Vorstellungen auffassen. Die Phantasie
hingegen arbeitet mit solchen Vorstellungen, denen das Merkmal, Abbil-
der oder Wiedererneuerungen früherer Vorstellungen zu sein nicht anhaf-
tet
При такой степени сходства между двумя данными переживаниями
мы без дальнейшего исследования предмета допускаем тождество их регу-
лятивных механизмов.
Творческое воображение, в отличие от воспроизводящего, не только
воспроизводит какие-нибудь действительные содержания, но и из отдель-
ных элементов действительных содержаний творит новые образы, комби-
нирует их по своему, объединяет их такими связями, каких не было
дано для переживающей личности в мире реальностей. Образы нашей
фантазии мы воспринимаем, как наши собственные образования, как новые
создания нашего духа, элементы которых взяты нами из нашего опыта,
но связи которых всецело принадлежат нам. В душевной жизни челове-
чества творческое воображение имеет выдающееся значение; все высокие
достижения челевеческого духа, не только в области исскуства, но и, в
большинстве случаев, науки суть достижения через творческое вообра-
жение. Мы не можем сказать, что в настоящее время самый процесс
1) E. Meumann. Intelligenz und Wille, 1908, стр. 124.

850

творчества научной психологией изучен в сколько нибудь полной мере.
Много загадочного и неясного остается для нас до сих пор в том, что
составляет основной нерв душевной жизни гении, т.е. в творческом вооб-
ражении. Тем не менее, у нас нет никаких оснований к тому, чтобы в
каких либо отдельных случаях нашей душевной жизни, как бы ни каза-
лись они нам из ряда вон выходящими, отступать от положений, имею-
щих основное научное значение.
К числу таких основных положений нам представляется необходи-
мым отнести идею функционального строения душевной жизни и самую
систему основных психических функций. Как бы ни был загадочен порой
процесс творчества, изучение его должно начинаться с анализа его
функционального состава, с раскрытия тех основных психических сил,
своебразное взаимодействие которых образует живое единство творческого
процесса. Но, очевидно, как бы ни было своебразно это взаимодействие,
нарушить самых основ взаимных отношений психических функций оно
никогда не может, и регулятивная волево-функция, поскольку в данном
образовании она участвует, не может проявляться иначе, как в форме
внимания.
Различно можно отвечать на вопрос, в какой мере творческий про-
цесс доступен волевой регуляции. Можно искать для этого случая осо-
бых законов и особых регулятивных механизмов. Отрицать такие возмож-
ности не входит сейчас в нашу задачу. Наша обязанность заключается
лишь в том, чтобы показать, что поскольку воля воздействует на акты
творческого воображения, она воздействует на них через внимание.
В деятельности творческой фантазии справедливо различают два вида
работы—пассивный и активный 1).
Различие между тем и другим сводится к более или менее ясному пред-
ставлению определенной цели творческой работы. Чем яснее для творящей
личности эта цель, тем больше планомерности, взаимной связи и после-
довательности в течении образов фантазии, тем более активной творящая
личность себя осознает. Высшего напряжения этот процесс достигает в
тех случаях, когда внимание творца направлено на одну определенную
цель и, таким образом, руководит всем процессом от начала до конца.
Это мы видим тогда, когда поэт наделяет своего героя в разнообразных
положениях одними и теми же характерными чертами, или когда живо-
писец, обдумывая план новой работы, подбирает соответственные основ-
ному тону картины световые эффекты и т. д. Здесь внимание вмеши-
вается в работу фантазии, вносит в нее известный порядок и управляет
ею. И, может быть, высшие достижения творческого духа и наиболее
ценные его проявления только таким путем и возникают. Ньютон гово-
1) См., наприм., у Meumann, ук. соч., стр. 136.

851

рил о себе, что своими великими открытиями он обязан исключительно
необыкновенной силе концентрации его внимания. О Лейбнице, который
был универсальным гением, рассказывают также, что он иногда способен
был целый день совершенно неподвижно просидеть в кресле, сосредото-
чившись на какой нибудь проблеме и забыв обо всем окружающем. О
многих ученых мы знаем, как любили они покой и как ценили возмож-
ность в одиночестве отдаться занимающим их мыслям. Так, Карлейль
был крайне чувствителен ко всякого рода внешним впечатлениям; ни одна
квартира, ни одно место его жительства никогда не были для него доста-
точно спокойны; лай собаки, крик петуха обычно приводили его в бешен-
ство. Гете любил замыкаться в одиночество, когда обдумывал свои поети-
ческие творения. Когда он оканчивал „Wahlverwandschaften“ в уединен-
ном городке Дорнбурге, его близкие однажды не могли отыскать его. Шо-
пенгауэр терпеть не мог, что бы кто нибудь заходил в его комнату до
обеда, в его рабочее время. Наконец, Ницше свои произведения писал
в глубоком одиночестве.
Конечно, все это лишь косвенные указания на роль внимания в процес-
сах творчества, но они вполне определенны и достаточно многочисленны для
того, чтобы в известной мере иметь возможность опереться на них тогда,
когда психология творчества не дает еще нам в исчерпывающем виде
прямых доказательств.
Из сложных образований интеллектуальной сферы нам осталось
остановиться на мыслительной деятельности. Подобно тому, как между
актами припоминания и воспроизводящего воображения больше сходства,
чем различия, и для проведения разграничительной черты между теми
и другими нужен изощренный психологический анализ, так же трудно
отделить, на основании существенных признаков, мышление от творче-
ской фантазии, в особенности от активной формы ее. Сознание актив-
ности всегда связано с мышлением. Оно всегда необходимо сопутствует
нашей мыслительной работе, поскольку эта последняя всегда направлена
на разрешение каких-нибудь определенных задач, на достижение ясно
осознанных нами целей. В этом отношении между мышлением и твор-
ческим воображением нет разницы. Разница, которая все же есть между
ними, заключается, главным образом, в способе, каким та и другая дея-
тельность решают свои задачи и преследуют свои цели. В то время
как творческое воображение оперирует представлениями и их комбина-
циями, мышление имеет своим материалом, по преимуществу, общие
понятия и словесные представления с их взаимными отношениями. Пред-
ставления цели, сознание задачи, по новейшим данным психологии,
(Ach, Vatt, Messer u. a.) составляют центральный момент мыслительного
процесса, ибо ими определяется все его дальнейшее течение.

852

Если подойти теперь к этому душевному образованию со стороны
его регуляции, то не трудно будет заметить все существенные черты
волевой регуляции чрез внимание. Поскольку сознание активности на-
сквозь пронизывает мыслящую личность в процессе мышления, постольку
мы обязаны видеть в этом переживании участие волево-функции: это
она всегда сообщает известный тонус и напряжение душевному пережи-
ванию. С другой стороны, для того, чтобы задачи и цели мыслительной
работы служили источником ее детерминации, соответствующие пред-
ставления должны быть фиксируемы актом внимания. Фиксация внима-
нием „Zielvorstellnngen“ или „Aufgaben“ и сообщает всему процессу
характер активности и делает его волевым процессом. Возьмем для
анализа конкретный пример. Положим, что мы решаем какую нибудь
психологическую проблему, напр., о самобытности волевого элемента
в душевной жизни человека. Конечно, пути решения этой проблемы
многочисленны, но общий характер мыслительного процесса во всех
случаях, вероятно, будет одинаков. Одним из путей нам представляется
следующий. Мы обрисуем его лишь в очень общей схеме. Исходным
пунктом для процесса пусть будет теория психических элементов Вундта.
Ею заняты все наши мысли, на ней в целом, на ее содержании сосредо-
точено все наше внимание вначале. В этой фазе работы мы находимся,
примерно, в таком состоянии: мы припоминаем содержание данной тео-
рии, ее отношение к волевым актам и т. д. Как только в сферу нашего
внимания попадают рассуждения Вундта о природе волевых актов, они
сменяют собой теорию психических элементов в целом и делаются
новым центром мыслительного процесса. Исходя из этого центра, фикси-
руемого нашим вниманием, мы восстанавливаем в своей памяти весь
анализ волевых процессов, данный Вундтом, и таким путем доходим
до „чувствования активности“, до оценки роли его Вундтом. „Чувство-
вание активности“ привлекает к себе наше особое внимание, оно ста-
новится новым опорным пунктом в дальнейшем развитии нашей мысли.
Мы вспоминаем различные толкования его природы современными пси-
хологами, отмечаем нашей мыслью постоянный характер его переживания
в разных случаях, отсюда переходим к сознанию невозможности свести
его к каким либо иным элементам и, наконец, к мысли о его самобыт-
ности. И т. д. Ясно, что это мертвая схема, но в ней нет
ничего внутренне-противоречивого, нет ничего такого, из-за чего нельзя
было бы вложить в эту схему плоть живого процесса. Зато в ней совсем
отчетливо выступает регулятивный механизм переживания: основной
вопрос, поставленный на разрешение, присутствует где-то на заднем
плане сознания, к нему устремлено наше внимание самыми тонкими,
почти невидимыми нитями; от него идет естественный путь к учению
о психических элементах, как оно представлено наиболее авторитетным

853

из современных психологов, далее мысль останавливается на следующем
естественном рубеже—на теории волевого акта и т. д.
Для правильного понимания регулятивного процесса в области
эмоций и чувствований необходимо иметь ясное представление о функ-
циональной природе этих переживаний и их сравнительном значении
в душевной жизни челевека. Мы в самом начале обозначили область
чувствований, как область реактивных психических функций. Теперь
этот тезис должен получить необходимое развитие. Чувствование, согласно
нашей формуле, есть субъективная реакция личности на разного рода
влияния, реакция положительная или отрицательная. Чувствование
удовольствия, со всем разнообразием его качественных оттенков, есть
субъективное выражение положительной реакции, чувствование неудоволь-
ствия—отрицательной реакции. В этом суть данного учения. Оно так-же
старо, как стара психология, и хочется думать, что своим долголетним
существованием оно обязано лишь живущей в нем истине....
Уже Аристотель учил, что удовольствие есть завершение нормаль-
ной, удачной деятельности существа, а неудовольствие напротив неудачной
и ненормальной. Ту же мысль затем высказывает Спиноза, когда он
связывает удовольствие с переходом от меньшего совершенства к боль-
шему, а неудовольствие с переходом от большего совершенства к
меньшему. Эту же мысль мы находим у Канта, который удовольствие
называет „чувством содействия,“ а неудовольствие—„чувством помехи
жизни“. Спенсер учил: „чувство неудовольствия есть коррелат вредных,
а чувство удовольствия—коррелат полезных для организма процессов“.
Наконец, в новейшее время Лотце утверждал, что удовольствие основано
на соответствии, а неудовольствие—на противоречии между действиями
какого нибудь раздражения и условиями закономерной физической или
духовной жизнедеятельности.
Не будем останавливаться на отдельных фактах, противоречащих
этому учению или требующих для своего понимания его особого толко-
вания. Они не колеблят основы учения, хотя бы так же, как исключение
не колеблет правила.
Чувствования суть, следовательно, своеобразные душевные пережи-
вания, самобытные по своей природе, не сводимые ни к каким другим
психическим элементам. Вместе с тем они возникают всегда в связи с
другими элементами и по поводу их. Они—переживания оценочного
характера. Но для того, чтобы производить оценку, надо иметь то, что оценке
подлежит, и самая оценка будет изменяться в зависимости от содер-
жания оцениваемого. Это совершенно очевидно само по себе и очень
важно для понимания отношений реактивных функций к другим психи-
ческим функциям. Чувствование не может измениться иначе, как

854

в соответствии с переменой того душевного содержания, которым данные
чувствования вызываются. Следовательно, и всякое сознательное воздей-
ствие на чувствование возможно лишь опосредствованным путем, т. е.
чрез воздействие на его причину. Для регуляции течения чувствований
отсюда следуют очевидные выводы: она должна проходить чрез основу
их и другого пути нет для нее. Сколько угодно примеров найдется
в душевном опыте каждого для подтверждения этого положения. Сейчас
мы обрадованы только что полученым известием о благополучном
исходе тяжелой болезни нашего друга, а последующая телеграмма
с сообщением, что за временным улучшением в течении болезни наступила
роковая развязка, заставит нас испытать страдание. Или мы безраздельно
отдаемся эстетическому наслаждению при созерцании художественного
творения,—и внезапно прорезающая сознание мысль о только что пережи-
тых семейных неприятностях портит нам настроение. Дитя страдает,
испытывая какое-нибудь лишение, но его воспитатель знает, что доста-
точно чем нибудь отвлечь внимание дитяти от причины страдания, и
оно будет забыто. Пережив какое нибудь тяжелое горе, человек иногда
сознательно стремится поставить себя в условия новой среды, где
ничто не напоминало бы ему о пережитых страданиях. И не только
тяжелые чувства и настроения таким образом подавляются и изжи-
ваются, но так излечиваются болезненные состояния, возникшие под
влиянием чрезмерно резких воздействий на эмоциональную сферу
личности.
Все это живые примеры того, как фактически в нашей душевной
жизни осуществляется регуляция чувствований. Если эти примеры подвер-
гнуть анализу и в каждом случае разложить сложный факт на функцио-
нальные единицы, его составляющие, то мы неизбежно придем к тому
же регулятивному механизму, какой имели всегда до сих пор. При всякой
смене чувствований, чем бы она ни вызывалась фактически, общим момен-
том, с психологической точки зрения, будет смена содержаний в поле
внимания переживающей личности. В одном случае внимание сначала
занято известием о благополучном исходе болезни друга, а затем сооб-
щением о его смерти, и чувствование изменяется в контрастном порядке.
В другом случае в поле внимания сначала находится художественное
произведение искусства, а потом его занимает воспоминание о семейной
драме,—чувствования изменяются соответственно. И так далее. Всюду
мы видим сначала какую нибудь перемену в интеллектуальной основе
чувствования, а потом перемену в самих чувствованиях, как следствие
предыдущего. Но течение интеллектуальных содержаний подчинено
регулятивным механизмам, уже нам известным. Это непроизвольное и
произвольное внимание. Следовательно, и в этой сфере душевной жизни
данные механизмы остаются одними и теми же.

855

Особое внимание нужно обратить на соотношение этих механизмов
здесь. Если внимательно присмотреться к обычному течению нашей ду-
шевной жизни и, в частности, к смене наших чувствований, легко заметить,
что в этом пункте своей природы личность обладает как будто меньшей
силой и властью над собой, чем в сфере интеллекта. Чувствования обычно
сами овладевают личностью и определяют собой весь ее душевный строй,
и сравнительно редко сильная личность может подавить возникшее чув-
ство и направить течение душевного процесса по своему. Это не значит,
что чувствования вносят какое либо нарушение в систему регулятивных
механизмов или требуют ее исправления. Помимо внимания, нет никаких
путей для регулирования душевного потока, нет их и в сфере чувство-
вания. Но мы знаем, что внимание — это не всегда еще воля, в подлинном
смысле этого слова. Регуляция чувствований, в огромном большинстве
случаев, осуществляется чрез непроизвольное внимание; волевая же регу-
ляция произвольным вниманием имеет здесь ограниченное значение.
В этом весь смысл конкретных фактов. Отсюда и сознание личности
своего бессилия перед силой чувствований.
Эта великая сила чувствований в отношениях с другими элементами
душевной жизни, вероятно, коренится в их оценочной природе. Нам трудно
отказаться от удовольствий, трудно забыть страдания, действовать вопреки
тем и другим составляет для нас порой непосильную задачу. Да и
странно, собственно, то, что приходится действовать вопреки голосу
наших чувствований. Естественно было бы ожидать всегда согласованного
с ним действия. Очевидно, сложное развитие человеческого существа
уже на позднейших ступенях внесло известный корректив и осложнение
в первоначально простой принцип соотношения психических сил живого
организма. Не даром душевная жизнь человека знает столько исключе-
ний и даже противоречий основному взгляду на чувствования, как на
оценочные переживания. Мы могли бы сказать, что жизнь и воспитание
учат человека подчинять свои чувствования собственной воле. Сложные
условия существования заставляют его к этому стремиться. Но нельзя
сказать, что результаты в этом направлении очень успешны были до
сих пор.
Уметь управлять своими чувствованиями значит быть способным
отвлекать внимание от вызвавших их причин. Это очень трудно в боль-
шинстве случаев. Мысль о любимом человеке сверлит наш мозг непре-
рывно, даже в то время, когда мы заняты разнообразными обязанностями,
требующими к себе внимательного отношения. И, может быть, только
в редкие моменты, когда что нибудь требует безраздельного внимания
к себе, мы забываем о предмете любви своей. Но стоит волевому напря-
жению хоть немного ослабнуть (т. е. стоит производимой нами работе
хоть немного стать автоматической), как любимый образ снова входит
в поле нашего сознания.

856

Управлять чувствованиями, т. е. сознательно воздействовать на их
течение, можно не иначе, как путем волевого усилия, направленного на
регулирование их интеллектуальной основы, т. е. путем произвольного
внимания, или же теми косвенными путями, когда человек сознательно-
выводит себя из одних внешних условий и ставит в другие. Это пути,
ведущие в непроизвольному вниманию.
Трудно сказать, в какой степени, при прямой регуляции течения
чувствований, возможна атоматизация этого процесса, т. е. переход регу-
ляции волевой в регуляцию непроизвольную. С уверенностью можно ут-
верждать лишь то, что под влиянием длительного упражнения, какое
создается системой воспитания, часто сила волевого усилия, потребного
для такой регуляции, весьма значительно уменьшается. Достаточно вспом-
нить, как люди светского воспитания способны искажать подлинную
картину их эмоционального состояния. И если это наблюдаешь в их
обыденной жизни, то чувствуешь при этом, что с такой регуляцией они
свыклись, как с воздухом, которым они дышат, что эта „ложь чувство-
ваний“ стала их привычным делом и не составляет для них никакого
труда. Может быть, даже мы имеем здесь и вполне автоматический
процесс, т. е. непроизвольную регуляцию. Этот интересный предмет
заслуживает особого исследования.
Из всей сферы чувствований особого внимания к себе требуют
аффекты. Особенностью этих душевных переживаний являются внешние,
сопровождающие их проявления. Каждый аффект имеет свои характерные
проявления. Связь между внутренней основой аффекта, т.е. его чувство-
ванием, и внешним его выражением—очень тесная.
Для нас, в сущности, безразличен характер этой связи. Будет ли
она такой, как ее понимает наше обыденное сознание, вместе с боль-
шинством представителей научной психологии, или обратной, как пони-
мают ее Джемс, Ланге и их последователи, несомненным останется одно,
что это связь органическая и неразрывная. Органическая связь внешнего
проявления с чувствованием, очевидно, открывает новые возможности
для регулятивного воздействия на течение этих переживаний. Регули-
ровать чувствования, регулируя их внешнее выражение,—вот смысл этих
новых возможностей. Найдите в себе силу смеяться тогда, когда Вам
хочется плакать,—и Вы, несомненно, смягчите боль Вашего страдания.
Если же Вы хотите вернее сохранить Вашу радость, избегайте встре-
тить страдающих людей,—Вы будете плакать вместе с ними, и Ваши
слезы, конечно, не будут слезами радости.
По существу этот путь регуляции чувствований не содержит в себе
ничего нового, по сравнению с регуляцией их через интеллектуальную
основу. Но здесь мы переходим уже в область внешних действий, ко-
торая должна быть для нас предметом особого внимании. Таким обра-

857

зом, во всей полноте механизм регуляции чувствований через воздей-
ствие на их внешние проявления будет разобран ниже
VI.
Волево-регуляция внешней деятельности.
Внешняя деятельность всегда рассматривалась и рассматривается
до сих пор, как область воли par exelence. Некоторые психологи и
в настоящее время утверждают, что воля проявляется только во внешнем
движении, а так называемые внутренние волевые акты относят просто
к актам внимания, которое будто бы не есть воля. „Изучать волю—то
же, что изучать движения“, говорит представитель этой точки зрения 1).
Но и те, кто сферу волевых процессов не ограничивает таким
образом, в движениях все же усматривают такую область, где воля про-
является и полнее и в более чистом виде, чем где либо в другом
месте. На наш взгляд, для существа волево-функции безразлично, какой
душевный процесс будет объектом ее регулятивного действия, и самое
разделение волевых актов на внешние и внутренние не имеет ника-
кого значения, ибо для понимания существа процесса ничего не дает.
Мы твердо помним, что воля ничего не создает, а всегда лишь выби-
рает и исключает, т. е. проявляется во внимании. Но как бы то ни
было, отмеченный взгляд на область внешней деятельности побуждает
нас с особенным вниманием отнестись к анализу механизма ее регу-
ляции.
Движения, сознательно регулируемые нами собственной волей, мы
называем произвольными движениями. В понятие произвольного движения
и требуется прежде всего внести необходимую ясность. Наше самосо-
знание всегда свидетельствует нам, что произвольные действия произво-
дятся нами самими, по собственному желанию, по нашей воле. Я хочу,
чтобы рука моя сделала такое-то движение,—и рука его делает, пови-
нуясь акту моего воления. Или хочу прекратить уже существующее
движение,—и хотение мое осуществляется. Хочу, чтобы движения были
более быстрыми или медленными, сильными или слабыми,—и все это воз-
можно, ибо все это во власти моей воли.
Таким образом, воля, мое „я хочу“ не только непосредственно
управляет движением, но как будто и создает его. Об этом свидетель-
ствует недвусмысленно наше самосознание, и в этом как будто нельзя
Сомневаться. Однако, мы все же позволим себе отнестись критически
1) См., напр., Г. Я. Трошин, Сравнительная психология нормальных и не-
нормальных детей, стр. 552.

858

к свидетельству нашего самосознания в этот раз, ибо оно противоречит
нашему основному тезису—воля ничего не создает, а лишь выбирает и
исключает.
Весь нашь душевный опыт способствует выработке такого самосозна-
ния. Мы часто наблюдаем, что являемся причиной различных явлений,
как будто производя их по собственному усмотрению и воле. Так что оно
характерно не только для внешней деятельности человека. Но то же самое
мы видим, напр., в области мыслительных процессов. Я хочу, чтобы мыс-
лительный процесс в определенном направлении начался,—и он осуще-
ствляется. Как будто действительно воля, воплотившаяся в „я хочу“,
производит мысль, а не только управляет ее течением. Но мы уже зна-
ем, что там, в мыслительной деятельности воля проявляется только в
форме внимания, причем самый процесс мышления осуществляется, глав-
ным образом, репродуктивными и ассоциативными психическими функ-
циями. Внимание же лишь руководит их деятельностью. Наше само-
сознание создает иллюзию свободного творения нашей волей наших
мыслей. Тогда как в действительности все действие воли заключается
лишь в том, что она обращает сознание к его собственным содержаниям
и, таким образом, определяет их течение в известном направлении.
То же самое повторяется в точности и в сфере внешней деятельности.
Ни одно .произвольное движение непосредственно нашей волей не созда-
ется. Это прежде всего должно быть усвоено нами. Двигательная деятель-
ность возникает и развивается по своим собственным законам, и всякое
движение обязано своим возникновением и своим процессом не особому
акту воли, а всей нервно-психической организации нашего существа.
Чтобы убедиться в этом, нужно проследить, как в душевном развитии
человека возникают движения, которые потом мы называем произвольными.
Вот что об этом говорит Циген 1).
„Новорожденное дитя или новорожденное животное не совершают ни-
каких или почти никаких движений, которые мы могли бы назвать произ-
вольными движениями или поступками. Мы находим у них одни только
рефлексы и автоматические акты, хотя и отличающиеся иногда своей
крайней сложностью... Ребенок только в течение первых месяцев своей
жизни научается волевым движениям, точнее говоря, психически обусло-
вленным движениям. Каким же образом научается он каждому из этих
движений в отдельности? К мозгу новорожденного животного, способного
вначале к одним подкорковым, рефлекторным и автоматическим движениям,
притекает с момента рождения через все органы чувств множество раз-
дражений, вместе с которыми возникают бесчисленные ощущения и
воспроизведенные образы их, а следовательно, соответствующие последним
1) Циген, Физиологическая психология, стр. 325—330.

859

материальные процессы возбуждения отлагаются в мозговой коре, в част-
ности в чувствительных областях ее. Начинается процесс ассоциации идей:
сенсорные возбуждения, распространяясь по ассоциационным волокнам, вос-
производят всюду образы воспоминания. Это материальное возбуждение,
распространяющееся в мозговой коре, при помощи ассоциационных путей,
достигает двигательной области и устремляется отсюда в периферическом
направлении на большой двигательный путь, так называемый пирамидаль-
ный пучок; Вначале такой двигательный «разряд» почти беспорядочен...
Описанный нами двигательный разряд совершенно не имеет вначале
параллельного психического процесса. Ему предшествуют, конечно, ощу-
щения и представления, но они не содержат еще ничего относящегося
к конечному движению. Ребенок только тогда узнает о своем собственном
двигательном акте, когда движение уже произошло. Это знание он получает
благодаря ощущениям активного движения... Таким образом, к пред-
ставлению, которое предшествовало сперва движению, без всякого проме-
жуточного члена присоединяется двигательное ощущение, оповещающее
о том, что наши ощущения и представления привели к известному
движению. Двигательное ощущение, подобно всякому другому, оста-
вляет после себя образ воспоминания или представление... Эти двигатель-
ные представления, как и все остальные, принимают постоянное уча-
стие в ассоциативном процессе и, благодаря своему соединению с
двигательной областью коры, обладают способностью к двигательному
разряжению“.
Эта схема вскрывает механизм двигательного акта с полной ясностью,
но может показаться, что она является характерной лишь для данного
автора, может быть, односторонне освещающего вопрос. Поэтому возьмем
для сравнения аналогичную схему, но как ее рисует, напр., Липпс.
Известно, как далеки в своих психологических воззрениях оба эти психо-
лога друг от друга. Вот схема Липпса: „Исходным пунктом служат
инстиктивные движения в том виде, как мы их имеем случай наблюдать,
главным образом, у ребенка... Психический импульс „I“ безо всякого
хотения, т. е. инстинктивно или автоматически, освобождает движение „В“
и чрез это вызывает ощущение движения „Е“. Таким образом, впослед-
ствии может возникнуть представление движения „Ф“. В этом последнем,
как и вообще в каждом представлении, заключается тенденция превра-
титься в ощущение; такая тенденция заключается в нем сама по себе,
т. е. независимо от противоположных представлений и содержащихся
в них противостремлений. Предположим, однако, что ощущение движения
„Е“ особенно доставляет удовольствие; тогда стремление получить это
ощущение актуализуется. Или, положим, познано уже на опыте, что
1) Теодор Липпс, Руководство психологии, стр. 278 и сл.

860

данные ощущения движения являются условием другого рода ощущения,
доставляющего удовольствие, напр., приятного вкусового ощущения; послед-
нее-то и составляет предмет стремления. В этом случае также возникает
актуальное стремление к ощущению „Е“. Теперь же ощущение „Е“,
будучи вызвано импульсом „I“, образует единство с этим последним.
Вследствие этого тенденция к произведению „Е“ является вместе с тем
тенденцией к произведению „I“. И если к наступлению „I“ препятствия
не встречается, то оно и наступает, т. е. возникает моторный импульс.
Впоследствии же возникает движение, а вместе с последним и двигательное
ощущение „Е“... Такое положение вещей не подвергается принципиаль-
ному изменению, когда между импульсом и преследуемой целью вставля-
ются дальнейшие условия или средства“.
Обе эти схемы в основных чертах тождественны: та и другая
исходят из одного и того же источника—инстинктивных и автомати-
ческих действий, указывают на возникающие при этом двигательные
ощущения и представления и только из этих элементов строят весь
процесс произвольного движения. Они разнятся друг от друга больше
в способе выражения и в несущественных деталях.
Такие же схемы можно встретить н у других авторов, у Вундта,
Гефдинга, Эббинггауза и др. Это очень знаменательно и говорит, пови-
димому, о том, что данное понимание механизма произвольных двига-
тельных актов приближается к истине.
Основной смысл данной схемы заключается в том, что она указы-
вает на способность нашей нервно-психической организации произвести
движение без особого психического акта, так сказать, из себя, следуя
законам собственной жизне-деятельности; она верно отмечает тесную
органическую связь движения с соответствующими ощущениями и пред-
ставлениями. Исходя отсюда, асоциационисты утверждают, что раз
никакого волевого элемента в этой схеме нет, то и вообще нет никакой
воли, что она—чистая фикция или, как говорит Циген, „одна лишь
абстракция из множетсва отдельных волевых поступков человека.“
И надо признать, что в этом пункте ассоциационизм особенно силен
и, вероятно, всегда черпал уверенность в своей правоте. Но в этом
отрицании он все же ушел слишком далеко.
Связь, существующая между ощущениями и представлениями, с од-
ной стороны, и движениями,—с другой, подтверждается и доказывается
самыми разнообразными наблюдениями. На каждое ощущение мы всегда
реагируем множеством различных движений, часто нами самими неза-
мечаемых: движениями воспринимающего органа, различными двигатель-
ными эффектами в сфере дыхания, кровообращения и т. д. Чем сильнее
ощущение, тем больший двигательный эффект оно вызывает: слабая
боль вызывает незаметное внешнее проявление, при сильной боли

861

человек кричит, беспорядочно двигает своими членами и т. д. Не что
иное, как эта тесная связь ощущения с движением, лежит в основе
рефлекторных действий; только здесь она принимает постоянную и устой-
чивую форму.
Не имея душевных причин, как говорит Эббинггауз, эти движения
имеют душевные следствия: вслед за ними возникают кинестетические
ощущения и представления. Последние для развития двигательной сферы
имеют огромное значение. Связь между кинестетическим представлением
и соответственным движением часто тоже приобретает характер рефлекса.
Так, учась читать, мы вырабатываем в себе ассоциативные связи между зри-
тельными образами букв и соответствующими речевыми движениями, а также
их представлениями. Когда прочные связи между всеми этими элемен-
тами образуются, то часто бывает достаточно одного взгляда в книгу,
чтобы начать читать. Ганзеном и Леманом явление это было изучено
экспериментальным путем. Они устанавливали друг против друга два
вогнутые зеркала так, что головы обоих были у фокуса зеркал. Один из
них живо представлял себе какое-нибудь двузначное число, а другой
должен был отгадать это число, что и удавалось в большинстве случаев.
Факт объясняется тем, что лицо, представлявшее двузначное число, не-
вольно шопотом его произносило, и этот шопот, отраженный зеркалами,
доносился до слуха другого лица 1).
Точно также движения рук могут быть вызваны одним представле-
нием этих движений. Если взять нитку, привязать к одному концу ее
груз и полученный таким образом маятник держать, закрыв глаза, не-
подвижно, то при ясном представлении колебательных движений маят-
ник, действительно, начнет колебаться, сначала едва заметно, затем
все более сильно. И здесь обнаруживается непосредственный переход
от представления к движению.
О том же говорят и следующие явления. Кто играет на биллиарде
или в кегли, знает, что желаемое направление движению шаров часто
придается путем невольных движений тела. Возникновение этих движе-
ний объясняется тоже тем, что игрок живо представляет себе движение,
какое он хотел бы дать шару, и благодаря этому вызывает ряд неволь-
ных движений, часто неуловимых для него. Этим и объясняется, что ни-
каких правил игры, с помощью которых можно было бы бить без про-
махов, нет, а упражнением это нередко достигается.
Известно, как трудно проходить через рвы по узким мостикам без
перил; в таких случаях, если смотреть вперед, можно удачно пройти,
но достаточно повернуть голову в сторону или вниз, чтобы сейчас же
последовало падение. Или, когда, стоя на краю обрыва, смотришь в его
1) См. у Эббинггауза. Основы психологии, т. I, стр. 255 и сл.

862

глубину и чувствуешь, как какая-то непреодолимая сила влечет тебя
туда,—явление того же порядка. Здесь же можно искать иногда объясне-
ния для так называемого „чтения мыслей“. Если человека, знающего,
где лежит спрятанная вещь и живо представляющего ее себе, взять за
руку, то, говорят, иногда можно таким способом отыскать предмет. По-
нять это приходится так, что вслед за представлением места нахожде-
ния вещи возникают невольные движения по направлению к ней, кото-
рые и являются указателем для лица, „читающего мысли“. Впрочем, боль-
шее значение при объяснении подобных фактов надо признать, кажется,
за тем, что называют мысленным внушением.
Напомним, наконец, экспериментальные данныя, полученные д-ром
Спиртовым в лаборатории акад. В. М. Бехтерева. Испытуемые должны
были внимательно следить за движущимися предметами, напр., за попа-
данием палочки в кольцо или за сбиванием шариком кегель. Невольные
движения, которые благодаря этому возникали, удавалось зарегистриро-
вать на барабане кимографа. Или в других опытах испытуемому пред-
лагалось представлять движение предмета в определенном направлении.
При этом глаза его были закрыты, а один палец правой руки положен
на приспособленный для этих опытов аппарат Sommer’a. В результате
всегда оказывалось, что палец смещался в направлении, в котором, по
представлению, двигался предмет 1).
Подобных фактов можно бы привести значительно больше. И все
они бьют в одну цель: они говорят о непосредственной связи движения
с ощущением и представлением. На основании этих фактов Эббинггауз
вправе был сказать: 2) „Душа не обладает никакой непосредственной
властью над движениями тела, кроме той, которую она получает чрез
посредство своих кинэстетических представлений; ноги движутся по
приказанию души только тогда, когда воспроизведено соответствующее
определенному движению кинэстетическое представление. Движения же,
относительно которых неизвестно, что человек чувствует при их выпол-
нении душой, т. е. произвольно и намеренно, вызваны быть не могут.
Все приведенные наблюдения и факты не касаются, однако, соб-
ственно произвольных действий. И ссылались мы на них лишь для того,
чтобы вообще доказать непосредственную связь интеллектуальных эле-
ментов с движением.
Но если такая связь возможна здесь, то возможна она, очевидно, и во
всех других движениях, не исключая тех, которые нам кажутся произ-
вольными. Тогда в самое понятие произвольности приходится внести ка-
кое то иное психологическое содержание взамен того, какое мы обычно
в него вкладываем. Если присмотреться к различным нашим действиям,
1) См. у акад. В. Бехтерева. Объективная психология, стр. 502 и след.
2) Ук. соч., стр. 267.

863

воспринимаемых нами, как наши произвольные акты, то всегда можно
заметить, что непременным условием такого действия является сопро-
вождающее его произвольное внимание. И чем более усилия внимания
в данном действии, тем более произвольным, т. е. зависимым от нашей
волн, оно нам кажется. Мы не можем не только наблюсти, но даже себе
представить такого действия, которое, не будучи сопровождаемо усилием
внимания, казалось бы произвольным действием, или, наоборот, такого,
которое при явном сопровождающем его волевом усилии воспринималось
бы нами, как непроизвольное. Отсюда один естественный вывод: произ-
вольны все те действия, которые регулируются в своем течении произ-
вольным вниманием. Чем проще и привычнее для нас какое-либо дей-
ствие, тем менее усилия внимания оно требует и потому тем более
оно приближается к категории непроизвольных, автоматических актов.
Б огромном большинстве ежедневно производимых нами действий
никакого усилия воли не требуется от нас. Это те движения, которые
регулируются своими собственными механизмами, помимо сознательной
волево-регуляции; это непроизвольные движения. Наряду с ними есть
много таких, которые, как бы стоя на грани произвольности, требуют мини-
мального усилия внимания, главным образом, при своем возникновении. Са-
мый двигательный процесс в этом случае нашим вниманием может не
сопровождаться, и оно может быть направлено к другим содержаниям.
Чем в большей мере все течение двигательного процесса нуждается в
сопровождающем его внимании, тем напряженней волевой процесс, тем
ярче сознание активности и произвольности.
Как и во всех других сферах душевной жизни, роль внимания и
здесь—регулятивная. В большинстве случаев регулируется двигательный
процесс, происходящий сам по себе автоматически. Так, напр., для со-
знательного ускорения автоматически совершающегося движения или,
напротив, замедления его необходимо, хотя бы слабое, сосредоточение
внимания. В своих занятиях ритмикой мы наблюдали это даже в дви-
жениях ходьбы, ускоряемой по музыкальному инструктированию, т. е. в
условиях особенно благоприятных для того, чтобы весь процесс прошел
строго автоматически. Но совершенно отчетливо это можно подметить
в двигательных актах, отличающихся меньшей привычностью. Напр., дви-
жения руки при выстукивании нормального темпа производятся совер-
шенно машинально. Испытуемый может в это время свободно занимать
свое внимание посторонними предметами. Но те же движения, производимые
в максимальном темпе, требуют сильного сосредоточения 1). Усилие вни-
мания, которое переживается в этом случае, есть всецело усилие регу-
ляции скорости движения.
х) См. М. Басов. О психическом темпе, Вестник Психологии, 1914.

864

При этом очень важно заметить, что для самого внимания безраз-
лично, в каком направлении регулировать движение—в направлении
ускорения или замедления. Тот или другой эффект достигается особой
установкой внимания. Эббинггауз говорит 1): „Уже из повседневной Жизни
известно, что многие виды душевной деятельности происходят тем
быстрее, чем больше мы сосредоточиваем на них свое внимание, но это
имеет иногда очень сложные основания. Факт этот, однако, может быть
доказан и при весьма простых условиях и проявляется, как основное
явление, не поддающееся дальнейшему анализу“. Высказанная мысль и
верна и ложна одновременно. Что подобные наблюдения в повседневной
жизни возможны,—это факт, но возможны в равной мере и обратные,
когда внимание способствует замедлению процесса. То и другое в зави-
мости от всех наличных условий взаимодействия основных психических
функций, а субъективно это выражается всегда в специальной установке
регулятивного внимания.
Момент установки внимания ни в каком случае нельзя забывать,
ибо он является решающим.
Многочисленные исследования были произведены по вопросу о влия-
нии внимания на мышечную работу (Mosso, Maggiora, Warren Lombard,
Ch. Féré, A. Brocà и Ch. Richet, Binet и Vaschiede и др.). Мы не ста-
нем всех их подробно касаться. Для нас важно лишь отметить те слу-
чаи, когда установка внимания была в одном определенном направлении,
напр., на силу мышечных совращений, но при этом могла изменяться и
скорость работы. Результаты наблюдений в том и другом направлении
неизбежно должны быть неодинаковы. Это мы и видим, напр., у С. И.
Топалова (Топальянца) 2).
Существо исследования этого автора сводилось к сравнению двух
рядов мускульных сокращений—один ряд при сосредоточении внимания
на работе, другой—при внимании, направленном на побочную деятель-
ность (умственная работа). В каком виде давалась инструкция,—неясно,
но весь ход опытов устанавливал внимание испытуемых скорее на силу
сокращений, чем на их скорость. В своих выводах автор касается, однако,
обоих направлений регуляции и дает следующие два тезиса: „Кривыя
мышечной работы на эргографе (эргограммы) оказываются в общем при
сосредоточении выше и короче, при отсутствии сосредоточения—длиннее
и ниже“. „Количество мышечных сокращений в минуту (темп работы)
не дает постоянных изменений при сосредоточении или при отсутствии
сосредоточения и представляет колебания в пределах нормальной мы-
шечной работы“ (стр. 145). Эти результаты понятны. Что кривыя при
1) Ук. соч., стр. 165.
2) С. И. Топалов (Топальянц), О влиянии процесса сосредоточения (resp.
внимания) на мышечную работу, 1909.

865

сосредоточении внимания на работе выше, чем при отсутствии сосредо-
точения, это понятно, так как в этом направлении шла регуляция; что
они короче, это тоже ясно, так как количество мышечной силы внима-
ние, конечно, не увеличивает; наконец, что изменения в темпе работы
непостоянны,—неудивительно, так как инструкция не определяла этого
направления регуляции.
Большого напряжения усилие внимания достигает тогда, когда дви-
жение регулируется не в направлении скорости, что и просто и более
привычно для нас, а в направлении координации сложных движений. В
зависимости от сложности системы координируемых действий нарастание
регулирующего волевого усилия может происходить в широких размерах.
И здесь ритмика может представить самые яркие примеры. Чтобы не
приводить новых, достаточно сослаться на те, которые были приведены
выше на основании наших наблюдений. Одна какая нибудь полиритмия
способна приковать к себе наше внимание настолько, что заставит за-
быть обо всем окружающем.
Усилием внимания мы регулируем наши движения и в направле-
нии их полной задержки, причем в известных случаях усилие достигает
при этом своего максимума. Движение может оканчиваться и непроиз-
вольно, но всегда, когда движение задерживается нами произвольно, это
достигается чрез акт внимания. В систему ритмики Далькроза входят
особые упражнения на произвольную остановку движений, причем все
эти упражнения не без основания относятся в группу упражнений спе-
циально на внимание. Ни одно такое упражнение без соответственной
концентрации внимания реализовать нельзя. В отдельных случаях вни-
мания может требоваться более или менее, но в известной степени оно
всегда нужно. Особенно отчетливо роль внимания в этих случаях высту-
пает тогда, когда производимое движение останавливается на определен-
ный срок, по истечении которого оно снова должно возобновиться. Тут
регуляция сложнее и субъективное выражение ее яснее. Два примера
из наших наблюдений дадут об этом представление.
В уроке 29/XII —1920 г. было одно упражнение такого рода.
Группа должна была бежать по кругу по музыкальному инструктирова-
нию восьмыми, т. е. так, чтобы каждый шаг соответствовал музы-
кальной длительности звука, равной 1/8 такта. По команде „hop“
нужно было сделать остановку на один такт, причем сначала
остановка делалась просто, а потом сопровождалась закидыванием
рук назад. В наших записях на это упражнение значится следую-
щее: „Самый бег восьмыми—автоматический процесс, во время кото-
рого внимание сосредоточено на ожидаемой команде. По получении
команды следовала остановка, причем для субъективного переживания
этой смены явлений у меня было характерно то, что не было ясного

866

расчленения в этот момент трех последовательных явлений: бега, команды
и остановки. Команда вызывала всякий раз некоторое возбуждение, ко-
торое как бы заливало собой и предыдущее и последующее звено моих
действий. Знание инструкции в общем давало возможность сознательно
регулировать течение процесса, т. е. сделать остановку, но наличность
помянутого возбуждения, вызываемого командой, в особенности при бы-
стром следовании их одна за другой, делает выполнение инструкции
неотчетливым. Этой неотчетливости при быстром следовании „hop“ спо-
собствует то явление, которое можно обозначить словом „инерция“. Оно,
очевидно, происходит из того, что самый бег, как автоматический про-
цесс, не регулируется сознательно волево-функцией во всех его состав-
ных частях (хотя, конечно, по своему началу и по изменениям скорости
его он является произвольным процессом), сознательная волево-регуляция
вступает в процесс при получении „hop“, но при этом и оказывается,
что прекратить автоматический процесс сразу не удается: остановки сма-
зываются. Это очень известное явление, здесь выступающее особенно
рельефно. Когда в процесс было введено закидывание рук назад, то это
как будто помогало преодолевать инерцию, но закидывание носило у
меня еще искусственный характер. Оно может происходит в известных
случаях, напр., при беге на коньках, автоматически, помимо сознатель-
ной волево-регуляции. Так, очевидно, должно было быть и здесь. У меня
пока этот процесс в значительной мере произвольный, благодаря чему
он, вероятно, наносит эстетический ущерб всей картине. Что касается
остановки на 1 такт, самой длительности этой паузы, то у меня она
сопровождается внутренним отсчитыванием такта: раз, два, три. Но когда
момент остановки очень смазан, то не знаешь, когда начинать счет,
возникает неуверенность, замешательство, и в результате переходишь
в движение только путем подражания“.
Другой характерный пример можно привести из урока 24Д-1921 г.
Упражнение состояло в следующем. Группа шла под музыку тактом
в 4/4. На „hop“ требовалось сделать остановку в одну четверть.
В наших записях значится следующее:... „Когда мною была правильно
понята инструкция, я, кажется, в большинстве случаев выполнял ее
правильно. Но как переживалась пауза? Я бы сказал, что какое-то общее
чувство длительности сопровождало ее и служило контролирующим момен-
том. Счета внутреннего не было. Внимание все в этом процессе. Но оно на-
правлено на какой-то неопределенный объект, как будто на самую дли-
тельность, т. е. на что-то ненаглядное. Кажется, в большинстве случаев
мой переход от паузы к шагу совпадал с возобновлением звукового по-
тока, но я меньше всего думал тогда об этом совпадении, я воспринимал
его лишь невольно; если бы руководительница продолжала паузу и рояль
молчал, я все равно перешел бы в движение.

867

Картина сильно осложнялась, когда за одной паузой следовало опять
„hop“ и нужно было реализовать вторую паузу. У меня это осложнение
вызывало путаницу в сознании, очевидно, потому, что внимание, так
устойчиво направленное по одной линии, не могло сразу овладеть новым
заданием. Получалась приблизительно такая картина. Когда истекал срок
первой паузы, я был готов уже переходить в шаг. Но в этот момент
воспринимал новое „hop“. Тотчас сознание прорезалось мыслью, что
должна следовать 2-я пауза. Но так как тело по первоначальной уста-
новке уже начинало двигаться, то нужно было сначала удержать его.
Очевидно, это обстоятельство и сбивало внимание с его первоначальной
позиции: оно теряло из виду общее чувство длительности, забывало, что
тактировочные движения переносятся после паузы на четверть впе-
ред, и в общем получалось то, что можно бы назвать сутолокой
в сознании“.
Кроме ускорения и замедления, координации и задержки движений,
существуют еще некоторые другие направления, в которых регулируется
наша внешняя деятельность, но об этом подробнее будет сказано ниже.
Таким образом, и в отношении регуляции наших движений мы
приходим, в конечном счете, к нашему основному положению, что истин-
ным волевым моментом в каждом произвольном действии является акт
внимания, регулирующий течение двигательного процесса в том или
ином направлении. Ни в каком другом виде волевого начала и здесь
не дано.
VII.
Основные направления волевой регуляции.
Наша основная формула — внимание это форма волевой ре-
гуляции,—взятая сама по себе, недостаточна. Она недостаточна,
напр., для того, чтобы понять индивидуальные свойства личности
и все множество индивидуальных особенностей волевой сферы от-
дельных людей. Она открывает перед нами лишь один путь к по-
ниманию индивидуальных различий—путь большей или меньшей силы
волевого сосредоточения. Но понять отсюда все то, что мы на-
наблюдаем в жизни среди людей, совершенно невозможно. Мы знаем
людей, способных на подвиги в одних условиях, и беспомощных, без-
вольных и бессильных—в других. Одни способны к чудовищным напря-
жениям в области внешней деятельности, напр., спорта, и не могут ни
на минуту сосредоточиться на умственной работе, другие—как раз на-
оборот. Для одного характерны быстрые, порывистые и сильные движе-
ния, другой отличается медленностью, вялостью и слабостью их. Оче-
видно, дело тут не только в том, что регулятивный механизм может
быть хорошим или плохим, а, может быть, и еще более в том, что на.

868

различных путях регуляции он может быть неодинаково совершенным
у одной и той же личности. Конечно, причины индивидуально-волевых
особенностей разных личностей многообразны и сложны; мы не укажем
их исчерпывающего источника. Но многие из них, несомненно, коре-
нятся в элементарных свойствах волевой регуляции.
Уже и те анализы, которые даны были выше, в особенности в об-
ласти внешней деятельности, указывали нам, что регулятивное действие
воли может идти по различным путям: то по пути ускорения, то заме-
дления, то в направлении координации сложных движений и т. д. Сле-
довательно, существуют особые направления или пути волевой регуля-
ции. Сколько их, каковы они, как они могут индивидуализироваться у
разных людей — все это вопросы, которые для психологии воли имеют
основное значение, и которые до сих пор не только не были разрешены,
но не были даже и поставлены в определенной форме. Отдельные экспе-
риментальные исследования касаются таких вопросов, как изменения
темпа психических процессов под влиянием волевого усилия, соотноше-
ния этих изменений в моторной деятельности и в умственной ра-
боте 1) и т. д., но полученные до сих пор результаты сравнительно
ничтожны.
Вся эта область представит благодарную почву для будущих
экспериментально-психологических исследований. В настоящее время нам
представляется возможным наметить лишь в самых грубых, черновых
штрихах основные моменты затронутого вопроса. Не имея оснований
претендовать на какие-либо окончательные, прочно установленные вы-
воды, мы желали-бы лишь в конкретной форме поставить самую про-
блему.
Основными направлениями волевой регуляции, насколько позволяют
судить и экспериментальные данныя и повседневные наблюдения, надо,
прежде всего, признать следующие:
1) вызов процесса—его задержка;
2) ускорение—замедление;
3) усиление—ослабление;
4) управление течением сложных процессов или координация
в широком смысле слова.
Не исключаем возможности, что четырьмя данными все основные
направления не исчерпываются; мы указываем лишь на те, которые
представляются нам очевидными на основании имеющихся данных.
1) См., напр., в Вестнике Психологии за 1917 г. ст. М. Топорковой и Е.
Кенигсберг. „Соотношение между различными умственными и двигательными про-
цессами“.

869

В различных сферах душевной жизни все эти направления регу-
ляции неодинаково представлены и потому в каждой области требуют
особой характеристики. Напр., 2-е и 3-е направления легко понятны и
часто встречаются в области внешней деятельности, но при регуляции
процессов интеллектуальной сферы эти направления имеют, повидимому,
меньшее значение. Что может означать усиление или ослабление, напр.,
процесса припоминания? Даже направление скорости по отношению к
этим переживаниям и то как-то трудно представить, хотя мы и говорим
иногда о быстром и медленном припоминании.
В нашем распоряжении нет необходимых данных для характери-
стики каждого направления во всех сферах душевной жизни. Лишь для
иллюстрации нашей мысли мы приведем некоторые полученные нами
экспериментальные данныя в отношении волевой регуляции разных пси-
хических процессов в направлении скорости.
Содержание наших опытов сводилось к следующему. Волевой ре-
гуляции подвергались три различных психических процесса: 1) мотор-
ный процесс—письмо палочек карандашом; 2) процесс восприятия—вы-
черкивание буквы по методу Vaschiede’a на специально заготовленных
листах; 3) процессы припоминания и воспроизводящего воображения—
называние определенной буквы в умственно-представляемом тексте.
Каждый из этих процессов производился сначала в обычном или
нормальном для испытуемого темпе 1). Инструкция в этом случае гла-
сила так: „делайте то-то и то-то (пишите палочки, называйте или вы-
черкивайте такую-то букву) со скоростью наиболее для Вас удобной,
без всякого усилия, не торопясь и сознательно не замедляя процесса“.
При этом, прежде чем дать сигнал к началу работы, испытуемому пред-
лагалось заранее представить себе нормальный темп ее. И так все три
процесса друг за другом. Затем тут же следовал максимальный темп
тех же процессов. Инструкция давалась такая: „производите работу как
можно скорее“. По окончании каждого отдельного процесса испытуемый
давал отчет о своих переживаниях на основании самонаблюдения. Отчету
испытуемых мы придавали большое значение, особенно в отношении тех
из них, которые были более способны к самоанализу.
Исследование производилось в лаборатории Экспериментальной Пе-
дагогики Института по изучению Мозга и Психической деятельности,
причем исследованию были подвергнуты 12 испытуемых лиц, главным
образом, из состава студенток Петроградского Института Ритма. Всего
было произведено около 50 сеансов.
Считая полученные данныя недостаточными для окончательных
заключений и самую работу незаконченной, мы для иллюстрации на-
1) Ср. М. Басов. О психическом темпе. Вестник Психологии, 1914.

870

ших положений будем обращать большее внимание на характеристику
каждого отдельного опыта и каждого испытуемого, чем на общие выводы,
и ограничимся при этом, во избежание излишних длиннот и однообра-
зия, лишь 5-ю испытуемыми лицами.
Испытуемый Щ. 1)
Опыт № 1 (14/XI—1920 г.)
Нормальный темп—117.
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Максимальный „ —251.
Отношение максимального т. (М) к нормальному (N) =
= M:N=2,15.
Показания к нормальному темпу. „Удобную для себя скорость
представил заранее, но уверенности в том, что точно ей следовал при
письме, у меня нет: мешало трение руки о стол, привлекавшее к себе
внимание. Но установка на скорость письма ясно сознавалась. Контролю
скорости способствовал слуховой момент—шум карандаша, от которого
в сознании оставался какой-то слуховой след, помогавший контролю.
В первоначальном представлении скорости слуховых элементов не было,
а равно и других образов. Но как будто какая-то внутренняя пульса-
ция, толчки где-то внутри (без всяких ощущений) были средством пред-
ставления этой скорости. Во время письма были разные посторонние
мысли, которые не мешали работе. Самое письмо—автоматический про-
цесс, но скорость регулируется сознательно, причем о способе регуля-
ции подробнее сказать не могу“.
Показания к максимальному темпу. „Большое напряжение чув-
ствуется в руке. Усилие уходит не только на скорость, но и на пре-
одоление сопротивления при передвижении руки. Все время переживал
стремление ускорить письмо, но чувствовал при этом, что его действи-
тельная скорость не так велика, как могла бы быть при лучших техни-
ческих условиях. Во время работы были побочные представления“.
II. Вычеркивание буквы „е“.
(См. табл. № 1).
Показания к нормальному темпу. „Механизм работы такой: всей
строки сразу не видишь, приходится переводить глаза от буквы в букве,
причем различение букв было затруднено. Приходилось возвращаться
взглядом назад, причем 3 раза находил пропущенное „е“. О скорости
ничего определенного сказать нельзя; установки на нее не было совсем.
Во время работы в сознании присутствовали некоторые мысли, не ме-
шавшие работе. Уверенности в работе не было“.
х) Опыты с этим испытуемым особенно ценны в виду серьезной психоло-
гической подготовки данного лица. Его показания на основании данных само-
наблюдения отличаются и глубиной анализа и полнотой.

871

ТАБЛИЦА № 1 1).
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циент
работы.
М: N
Нормальн.
4 м. 53 с.
1200
141
8
0,94
Максим.
4 м. 10 с.
1200
137
12
0,92
1,17.
Нормальн.
245,7
28,9


Максим.
Средняя
в
1 м.
288
32,9


Показания к максимальному темпу. „Всецело был поглощен выи-
скиванием буквы, так что инструкция на скорость, казалось, не действо-
вала. Но по сравнению с нормальным темпом здесь все же замечается
какое-то оживление и, пожалуй, большая сосредоточенность. Несколько
раз взглядом возвращался назад. Уверенности в работе не было“.
III. Называние букв в представляемом тексте 2)
(См. табл. № 2).
В максимальном темпе в средине работы испытуемый спутался и
работу не закончил, а потому время этой работы замечено не было.
Показания к нормальному темпу. „Процесс идет от слова к слову,
а каждое слово разлагалось на буквы. В общем это моторный процесс
произношения отдельных букв и их счета, но осмысливание каждой
буквы осуществлялось также и с помощью слухового момента, трудно
поддающегося анализу. Счет все время по одной букве. В одном месте
1) Коэффициент работы исчисляется отношением количества правильно
зачеркнутых букв к общему количеству данной буквы на листе. Ошибки во
всех опытах и у всех испытуемых заключались в пропусках; неправильных за-
черкиваний не было.
Отношение максимального темпа к нормальному (М: №) характеризует при-
рост работы пол влиянием волевого усилия.
2) Текст был такой: „По небу полуночи ангел летел и тихую песню он пел.
И месяц, и звезды, и тучи толпой внимали той песне святой. Он пел о блажен-
стве безгрешных духов под кущами райских садов... И звук его песни в душе
молодой остался без слов, но живой“.

872

ТАБЛИЦА № 2 1)

873

сбился: сказал последнюю букву в слове, а следующее слово не было
готово в сознании. Пришлось возвращаться назад, что бы припомнить
слова, а последняя названная буква удерживалась при этом в сознании
слуховым путем. Подобное явление и вообще наблюдалось в процессе
работы, когда контроль ее осуществлялся с помощью отзвуков только
что произнесенных букв. Напряжения большого не чувствовал. Не за-
мечал и раздвоения внимания; оно было лишь в отдельные моменты,
когда, отсчитывая следующие три буквы, возвращаешься вниманием к
последней названной букве. Некоторые буквы, как „ш“, “л“, труднее
отсчитывать. Относительно уверенности в работе не могу сказать опре-
деленно, но как будто все правильно. На свой прием работы (моторный)
напал сразу и непроизвольно“.
Показания к максимальному темпу. (Работу до конца не довел,
забыв слова стихотворения, хотя в тот же момент, как отказался от про-
должения работы, вспомнил их снова). „Процесс протекал, в общем, как
и в нормальном темпе, но старался скорее выискивать буквы. В созна-
нии обычно присутствует общее представление смысла стихотворения,
которым и контролируется правильность перехода от слова к слову.
Несмотря на твердое знание стихотворения, в виду полной фиксации
внимания на отборе букв, контроль с помощью сознания смысла был
нарушен, почему в конце переход к следующему слову стал невозможен,
хотя нужное слово и было в готовности, но уверенности в том, что оно
и должно следовать,—не было. Напряжение гораздо более, чем в нор-
мальном темпе“.
Общая характеристика опыта. Наибольший объективный эффект
достигается волевым усилием в моторном процессе, несмотря на то, что
здесь, повидимому, несовершенство техники опыта мешало испытуемому
довести скорость письма до maximum’a. В процессе вычеркивания
буквы сравнительно небольшой прирост в максимальном темпе ведет
в качественному ухудшению работы (больше ошибок), что особенно
резко замечается в третьем процессе—называния букв в представляе-
мом тексте.
Опыт № 2 (29/XII—1920 г.).
( Нормальный темп—101.
I. Письмо палочек в течение 1м.
Максимальный „ —338.
М : N=3,35.
Показания к нормальному темпу. „Установка на скорость была
еще до начала письма: представлял себе темп щелканий метронома,
которые слушал перед тем, и в таком темпе начал писать. Эта уста-
новка на скорость жила в сознании все время, регулируя ее в том

874

смысле, чтобы написание каждой палочки соответствовало одному удару
метронома, выливавшемуся в моем сознании в слово .„стук“, причем
даже ударение, слышимое в слове, имело значение при письме: оно ука-
зывало, когда нужно закончить письмо каждой палочки. Одновременно
с такой сознательной регуляцией скорости письма происходило сравне-
ние темпа метронома, представляемого по воспоминанию, с темпом
письма, как он воспринимался по шорохам карандаша. Теперь, ретроспек-
тивно возвращаясь к этому процессу, мне кажется, что скорость шоро-
хов постепенно возрастала, помимо влияния сознательной регуляции.
Процесс в общем не сложный и много сосредоточения на себе не тре-
бует. Первая половина моих показаний была готова уже во время
письма, можно было о них думать одновременно с сознательной регу-
ляцией всего процесса. На расположение палочек и вообще на их
внешний вид внимания не обращал“.
Показания к максимальному темпу. „В отношении скорости дви-
жений, кажется, мог-бы их сделать еще более быстрыми, но тут при-
ходилось тратить усилие на самое письмо. Эта работа поглотила меня
всецело, ничем другим заниматься тут нельзя. Чувствовалось значитель-
ное мышечное напряжение. Естественные границы листа бумаги, на
котором писал, необходимость переносить руку с одного места на дру-
гое,—были мешающими моментами, замедлявшими скорость движений,
требуя в себе особого внимания. При письме совершенно не обращал
внимания на расположение и внешний вид палочек, но в общем все же
считал необходимым оставлять след карандаша в виде удлиненных черт,
на что требовалось особое усилие“.
II. Вычеркивание буквы „с“.
ТАБЛИЦА № 3.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циент
работы.
М: N
Нормальн.
4 м. 40 с.
1200
137
14
0,91
Максим.
3 м. 50 с.
1200
148
3
0,98
1,22
Нормальн.
257
29,3
3

Максим.
Средняя
в
1 м.
313
39
0,80

875

Показания к нормальному темпу. „Есть что-то мешающее работе.
Рябит в глазах. Различение „с“ затруднено: оно не бросается в глаза.
Заметил, что обычно глаза бегут впереди карандаша, при этом оказы-
вается, что, если две нужные буквы рядом, то они воспринимаются хо-
рошо, если же между ними небольшой интервал, то часто бывает про-
пуск и замечаешь букву потом как-то неожиданно для себя, испытывая
при этом некоторое неудовольствие и сомнение во всей работе. Процесс
протекает с затратой усилия, направленного на выискивание буквы.
Скользя глазами по строке, все другие буквы воспринимал неотчетливо,
тускло, внимание выискивало только нужную букву. Чувства уверенно-
сти или сомнения возникали в сознании в связи с отмеченным выше
моментом неожиданного появления „с“ на том месте, которое казалось
просмотренным. Работа не поглощала всецело; во время ее могли быть
обдумываемы показания о самонаблюдении, а равно вполне возможно и
само последнее (самонаблюдение). Во время зачеркивания каждый раз
обозначалось, что карандаш в руке определял границу, назад от которой
не следует идти; взгляд сейчас же уходил от того места вперед“.
Показания к максимальному темпу. „Несмотря на мое усилие
к ускорению, работа эта не поглощала всецело. Самое ускорение здесь
затруднено тем, что различение букв идет нормальным путем, достигае-
мое же ускорение идет только за счет пробега взглядом по строке.
В этот раз карандаш шел одновременно с глазами, не отставая от них.
Когда нужная буква схватывалась, карандаш останавливался, но оста-
навливались и глаза. Во время работы слышал крик ребенка в соседней
комнате, но это не мешало, так как эта работа не поглощает всецело,
остается как бы место для других процессов, которые, протекая вместе,
не конкурируют друг с другом за обладание вниманием. Различение
„с“ всегда отчетливо. Пропусков позади не обнаруживал. Работа шла
в одном направлении непрерывно. Остальные буквы не апперцепировались,
было ясно только, что они не „с“. Показания ретроспективны, в их
точности не сомневаюсь, не что они исчерпывающи,—уверенности нет“.
III. Называние букв в представляемом тексте 1).
(См. табл. № 4).
Показания к нормальному темпу. „Основным процессом в работе
является отсчет букв путем внутреннего произношения их. В трудных
1) В тексте первого опыта последняя строка: „И звук его песни“ и т. д.
была заменена другой: „О Боге великом он пел к хвала его непритворна была“
так как в этот раз испытуемый помнил стихотворение в такой последова-
тельности.

876

ТАБЛИЦА № 4.

877

местах, когда внимание было сосредоточиваемо особенно сильно, под-
держкой и средством контроля было слуховое впечатление от произне-
сенной буквы, тогда как в других случаях было достаточно для такого
контроля отсчитывания троек. Напряжение довольно значительное, вни-
мание поглощено отбором 4-ой буквы. Раза три приходилось возвра-
щаться мысленно к началу стихотворения, чтобы получить уверенность,
какое слово должно следовать дальше. Как при этом сохранялась в со-
знании последняя произнесенная буква, не помню хорошо. Кажется,
оставался ее слуховой след. Имело при этом значение и сознание, что
тот или иной отрезок стихотворения с законченной мыслью просмотрен
уже и возвращаться к нему не следует. Особенно трудные места были
при переходах от слова к слову, от строки к строке. Образов никаких
не было. Отсчитываемые слова были мертвым материалом“.
Показания к максимальному темпу. „В общем то же самое, что
в нормальном темпе. Один раз возвращался назад для восстановления
связи по смыслу. В процессе есть особая установка на скорость, что
повышает усилие, но самый механизм работы таков, что не позволяет
эту скорость увеличить значительно. Была попытка отсчитывать слогами,
но это трудно и было оставлено. Внимание поглощается работой цели-
ком, так что ничто другое—ни осознавание самого процесса, ни осмы-
сливание внешних впечатлений,—с ней несовместимы. Поэтому и отчет
о переживаниях здесь отдать труднее, чем в нормальном темпе, так
как воспоминания здесь более тусклы. Образов не было. Не было и
осмысливания слов; слова были мертвым материалом. Опыт с нормаль-
ным темпом никаких следов не оставил и никакого сопоставления с ним
не происходило.
Общая характеристика оѣыта. Во всех трех процессах макси-
мальный темп в этом опыте проходит под знаком значительной разницы
в сравнении с нормальным темпом, причем в двух последних процессах
м качественно работа не только не ухудшалась, но давала значительное
улучшение. Как будто волевая регуляция сообщала работе всех трех
видов и большую напряженность и большую чистоту.
Опыт № 3 (26/XII—1920 г.).
Нормальный темп —100
Максимальный „ —286
I. Письмо палочек в течение 1м.
М : N = 2,86
Показания к нормальному темпу. „Установка на скорость опять
возникала из предварительного восприятия щелканий метронома; опять
какой-то внутренний отголосок „стук“—„стук“. Несмотря на то, при

878

письме есть неопределенное сознание, что скорость письма быстрее, чем
темп метронома, хотя это и не делало темп письма несоответственным
мне. Все эти показания были осознаны мной еще во время письма. Но
кроме того, я определенно знаю, что что-то еще забыл; в сознании оста-
лось пустое место или, вернее, неясный след забытой мысли. Я чувствую
эту пустоту, но заполнить ее, т. е. воспроизвести содержание мысли, при
всем желании не могу“.
Показания к максимальному темпу. „Снова чувствовал, что про-
цесс написания палочек требовал к себе особых усилий, без него ско-
рость движений могла бы быть большей. Все время присутствовало уси-
лие к ускорению и вместе с тем неудовлетворенность результатами
усилия. Усилие не реализовалось целиком на ускорение, а уходило от-
части на преодоление препятствий“.
II. Вычеркивание буквы „е“.
ТАБЛИЦА № 5.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циент
работы.
M:N
Нормальн.
4 м. 26 с
1200
148
1
0,99
Максим.
3 м.54 с.
1200
143
6
0,97
1,14
Нормальн.
270,7
33,4


Максим.
Средняя
в
1 м.
307,7
36,6
1,49

Показания к нормальному темпу. „Механизм работы прежний. Ка-
рандаш отстает от глаз. При этом глаза лучше различают ту букву, ко-
торая от зачеркиваемой находится на некотором определенном, не очень
малом расстоянии. Если нужная буква окажется в промежутке между
зачеркиваемой буквой и ясно воспринимаемой впереди, то она затем и
является неожиданной при восприятии. Подтверждаю, что во время этой
работы свободно осуществляется самонаблюдение: показания осознаются
во время работы. Работа, следовательно, не берет всего внимания на
себя. Различение „е“ трудно, так как оно не бросается в глаза, но
восприятие этой буквы все же всегда отчетливей, чем других букв: она

879

апперцепируется, остальные же буквы лишь пробегаются взором. Отно-
сительно скорости было не совсем определенное сознание, не сознава-
валось, что эта скорость наиболее удобна, чувствовалось, что мог-бы
скорей работать, но этого ускорения не требуется. Никаких воспомина-
ний из предыдущего сеанса не было. Показания осмысливались на осно-
вании переживаний данного момента. Но теперь после опыта я вспо-
минаю и прежние показания, знаю их сходство и разницу. Выходит так,
что, хотя внимание и не занято целиком работой, но свободная часть
его уходит только на самонаблюдение, что, очевидно, исключает возмож-
ность возникновения других ассоциативных связей“. (Это показание от-
носительно самонаблюдения испытуемый просил занести в протокол,
придавая ему особое значение. „Во время самого самонаблюдения“, го-
ворил он, „было какое-то смутное сознание значения его, причем это
значение относилось как будто к определенному контексту мыслей и
положений, совершенно, однако, не выявленных в своем содержании и,
уж конечно, не формулированных в словах. Какое-то общее, ненагляд-
ное, трудно уловимое сознанием переживание „значения“, как самона-
блюдения, так и всего контекста, к которому относится показание. При
этом в следующий момент данный сложный контекст, к которому отно-
сится осознаваемое значение, и был выявлен во всем его содержании
полностью. Таким образом, сознание „значения“ является как-бы зачат-
ком, из которого затем может получить развитие вся полнота мысли“).
Показания к максимальному темпу. „Взор впереди карандаша.
Строка пробегается взглядом со вниманием; отрезки строки, пройденные
так, отходят назад. Но вдруг ВИДИШЬ В таких отрезках пропущенную
букву. Это было неожиданным и вызывало замедление скольжения взгля-
дом и большую сосредоточенность. Очевидно, есть какой-то предел скоро-
сти, за которым восприятие не реализуется. Стремление к ускорению было,
но оно ограничивалось необходимостью ясного различения буквы. Сосредо-
точение на работе большое. Показания, однако, осознаны во время работы“.
III. Называние букв в представляемом тексте 1).
(См. табл. № 6).
Показания к нормальному темпу. „Механизм работы прежний:
счет букв внутренним произношением, причем в сознании присутствует
одно разлагаемое слово. Счет иногда отдельными буквами, иногда ком-
плексами, но в последнем случае бывала неуверенность в правильности
н приходилось снова поверять счетом отдельных букв. Содержание сти-
хотворения разбивается во время этих операций, а потому последующее
восстановление связи становится необходимым для продолжения работы,
1) Текст тот же, что в опыте № 2.

880

ТАБЛИЦА № 6.

881

причем это достигается не всегда одинаково: то возвращаешься в началу
текста и воспроизводишь его полностью, то делаешь это с каким-нибудь
одним отрезком текста, или же не требуется и этого, а все содержание
как-то схватывается в едином акте и предстоит мне целиком одновре-
менно; искомые слова определяются тогда непосредственно и без всяких
затруднений. Внимание концентрировано сильно. Работа напряженная.
Тем не менее некоторое осознание процесса в отдельных пунктах было
и здесь уже во время самого опыта. Остальные моменты, хотя бы в
части их, после опыта предстояли сознанию в виде некоторого смутного
следа, так что показания о них тоже в значительной мере непосред-
ственны. Но может быть, были и такие моменты, которые уходили из
сознания совершенно и потом воспроизводились исключительно ретро-
спективно. Что из моих показаний относится к тому или другому слу-
чаю, отчета не отдаю“.
Показания к максимальному темпу. „Работа шла туго. Торопли-
вость мешала работе. Большое затруднение возникло в счете: не было
ясного отграничения четверок, так как трудно было удерживать в со-
знании 4 буквы. Текст, в виду сильной концентрации внимания на
счете, забывался. Я возвращался к началу текста, причем и в этом виде
восстановление связи было затруднено, приходилось несколько раз при-
ниматься за это дело и продолжать работу все же без уверенности, что
ничего не пропустил. Общее чувство неясности и неотчетливости. Воз-
можно, что сказывается усталость от прежней работы. Чувствовал, что ско-
рость работы меньшая, чем нормально, но ничего поделать с этим не мог“.
Общая характеристика опыта. В моторном процессе ничего осо-
бенного. В вычеркивании—средний для этого лица количественный при-
рост в максимальном темпе сопровождался качественным ухудшением
работы. В третьем процессе еще более ясные признаки ослабленной во-
лево-регуляции: максимальный темп и в количественном и в качественном
отношении дает определенный минус.
Общая характеристика испытуемого.
(См. табл. № 7).
Само собою разумеется, что ни 3 ни даже 5 опытов не дают права
на общее заключение об испытуемом, но если вообще как-нибудь позво-
лительно резюмировать данные, полученные в трех различных случаях,
то следует признать, что в отношении волевой регуляции наблюдается
пестрая картина; в моторном процессе, наиболее легком из всех
и притом не учитываемом по качеству работы, эта пестрота незаметна,
но в остальных процессах, наряду с сравнительно высокой волево-регу-
ляцией, как в количественном, так и в качественном отношении, (напр.,

882

ТАБЛИЦА № 7.

883

в оп. 2), возможны падения в том и другом направлениях (напр.,
оп. 3).
Испытуемый С.
Опыт № 1 (24/ХІ—1920 г.).
( Нормальный темп— 69
I. Письмо палочек в течене 1 м.
Максимальный „ —240
М :N = 3,5
В показаниях к нормальному темпу ничего существенного. Отно-
сительно максимального темпа испытуемый отмечал, что хотелось пи-
сать еще скорее, но рука не повиновалась.
II. Вычеркивание буквы „е“.
ТАБЛИЦА №8.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт
работы.
М: N
Нормальн.
5 м. 33 с.
1200
149

1
Максим.
3 м. 59 с.
1200
142
7
0,95
1,39
Нормальн.
216,2
26,9

1
Максим.
Средн.
в
1 м.
300
35,5
1,75
0,95
В показаниях относительно нормального темпа нет ничего суще-
ственного. Относительно максимального темпа испытуемый замечает:
„Все время хотелось скорее работать. Мысленно подгоняла себя и в то
же время боялась пропустить нужную букву. На один момент в созна-
нии возник образ экспериментатора с секундомером, благодаря чему
явилось желание еще более ускорить работу, но, кажется, это только
замедлило ее. Восприятие буквы „е“ в этот раз было, пожалуй, отчет-
ливей, чем в нормальном темпе. Всю работу сопровождала уверенность,
что пропусков нет, и только в одном месте показалось, что вместо „е“
зачеркнула „с“. Работа требовала напряженного внимания“.

884

ТАБЛИЦА № 9.

885

lll. Называние букв в представляемом тексте 1).
(См. табл. № 9).
Результаты этого опыта неудачны, так как испытуемая в нормаль
ном темпе спуталась и не довела работу до конца. Поэтому сравнивать
данные нормального и максимального темпов не приходится, но инте-
ресны показания испытуемой в том и другом случае. Приводим их пол-
ностью.
Нормальный темп. „Работу до конца не могла довести, так как
спуталась, но то, что делала, делала с уверенностью. Впрочем, вполне
сосредоточила внимание не сразу: в сознании возник было образ Петра
Великого, отвлекший к себе внимание; когда внимание удалось вполне со-
средоточить на работе, она пошла легко. В начале слов 4 или 5 я
представляла себе зрительно, напечатанными, что облегчало работу, но
потом зрительные образы, помимо моей воли, исчезли и работать стало
труднее. На всем протяжении процесса работы возникали образы, вызы-
вавшиеся содержанием стихотворения, напр., при слове „широко“ воз-
ник образ Невы в самом широком месте, при словах „бедный челн“
возник образ старой, черной, просмоленой лодки и т. д. Сознание смысла
стихотворения все время присутствовало. В середине работы почему то
стала волноваться, возникло раздражение на самое себя, и в результате
я спуталась“.
Максимальный темп. „От сильного напряжения внимания устала.
Все время было чувство торопливости и вместе желание сильнее со-
средоточиться на работе. Никаких образов в этот раз не было, все буквы
представляла все время зрительно. Раза два заметила, что ошиблась,
назвав не 4-ю, а какую-то другую букву. Сознание смысла было все
время. Работа трудная, требующая большого напряжения внимания, но
все же шла легче, чем в нормальном темпе“.
Общая характеристика опыта. В несложном моторном процессе
наблюдается наибольший прирост в максимальном темпе. Этот прирост
н является показателем регулятивного действия воли в этом случае.
Выраженный отношением M:N, он равен 3,5.
Во втором процессе усилие, направленное на ускорение, дает зна-
чительно меньший эффект: М : N = 1,39, несмотря на то, что работа
все время шла под знаком напряжения и торопливости, прячем и это
ускорение вызвало ухудшение качества работы: коэффорициент, вместо
1, равен 0,95. А между тем, по субъективному сознанию испытуемого,
качество работы не ухудшилось: он был уверен, что пропусков нет.
1) Текст был таков: „На берегу пустынных волн стоял он дум великих
полн и вдаль глядел. Пред ним широко река неслась. Бедный челн по ней стре-
мился одиноко. По мшистым топким берегам чернели избы здесь в там“. Испы-
туемая твердо знала этот отрывок наизусть.

886

В третьем процессе, к сожалению, нет объективного количественного
показателя работы. Но из показаний испытуемого можно заключить, что
регуляция процесса в максимальном темпе как бы очистила работу от
многих тормозивших моментов (непроизвольно возникавшие образы) и
делала ее более легкой для испытуемого, хотя напряжения внимания
в этом случае было больше, чем в нормальном темпе.
Опыт № 2. (29/ХІ—1920 г.).
Нормальный темп— 59
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Максимальный „ —172
M:N=,2,9
Показания к нормальному темпу. „Работала спокойно. Скорость
была удобна и равномерна от начала до конца. Весь процесс письма
не был совсем автоматическим: каждая линия требовала к себе особого
внимания, причем когда я перешла на вторую строку, то старалась пи-
сать палочки точно под палочками первого ряда“.
Показания к максимальному темпу. „Хотелось писать скорее, чем
писала. Внимание было всецело ’на ускорении письма; внешний вид и
расположение палочек уже не привлекали его. Скорость, благодаря уси-
лию, возрастала в процессе работы“.
II. Вычеркивание буквы „е“.
ТАБЛИЦА № 10.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циент
работы.
М:N
Нормальн.
5 м. 12 с.
1200
149

1
Максим.
3 м. 53 с.
1200
148
1
0,99
1,34
Нормальн.
I Средняя
230,8
28,6

-
Максим.
1 мин.
309,3
38,1

Показания к нормальному темпу. „Работа шла спокойно. Во время
ее в голове звучал какой-то мотив. Скорость была все время равномерна,

887

усилий не вызывала. Восприятие буквы „е“ всегда отчетливо. Другие
буквы воспринимались смутно, взгляд скользил по ним и, замечая букву
„е“, фиксировал ее“.
Показания к максимальному темпу. „Все время казалось, что ско-
рость мало возросла против нормального темпа; хотелось ее увеличить.
Восприятие „е“ так же отчетливо, но яснее воспринимались и все дру-
гие буквы. Тем не менее, уверенность в отсутствии ошибок здесь мень-
шая, чем в нормальном темпе“.
III. Называние букв в представляемом тексте 1).
(См. табл. № 11).
Показания к нормальному темпу. „Работа шла легче, чем в пер-
вой опыте. Внимание было сосредоточено больше. Образов никаких не
было. Содержание стихотворения и смысл отдельных слов все время
понимала. Промежуточные буквы отсчитывала, внутренне произнося их,
причем зрительно представляла их себе сразу тройками, видела их на-
печатанными мелким шрифтом. По окончании работы было чувство удо-
влетворения от того, что хорошо работало внимание, что работа шла
легче, чем в первый раз, что меньше, как мне казалось, ошибок“.
Показания к максимальному темпу. Закончив работу, испытуемая
сказала, вздохнув: „Ужас один“! „Почему“?—спрашиваю я. Ответ такой:
„Мне все время казалось, что говорю неверно. Вследствие стремления
говорить скорее, казалось, что говорю не 4-ю букву, а какую-то дру-
гую—то 3-ю, то 5-ю. Отсюда чувство досады и еще большие затрудне-
ния. Вспоминала иногда, что в нормальном темпе называла другие
буквы, и это волновало. Зрительные представления букв были бледны,
и то лишь вначале, а потом их не было совсем; на их месте была
какая-то темнота. Я старалась восстановить образы их, но мне это не
удалось. Было досадно. Работа, в общем, труднее и напряженнее, чем
в нормальном темпе, и вызвала общую неудовлетворенность своей, как
мне казалось, малой успешностью“.
Общая характеристика опыта. В моторном процессе интересно
то, что в максимальном темпе направленность на скорость вытеснила
из внимания все побочные процессы, но в общем он остается с преж-
ними чертами. Во втором процессе снова отмечается, сравнительно с
моторным процессом, небольшой прирост в скорости работы и каче-
ственное ухудшение ее. В третьем процессе работы эти черты еще бо-
лее резки: прирост скорости ничтожный (74,4 и 79,1), качественное
ухудшение еще заметнее. Интересны также показания испытуемой о том,
как отразилась в сознании инструкция на максимальную скорость. Уси-
1) Текст тот-же, что в оп. 1.

888

ТАБЛИЦА № 11.

889

лие регуляции не только ускоряло процесс воспроизведения, но и делало
его более трудным.
Опыт № 3. (7/XII—1920 г.).
Нормальный темп— 68
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Максимальный „ —181
M:N = 2,7
Показания к нормальному темпу. „Работа спокойная, доставила
удовлетворение. Скорость была удобна, равномерна. Каждая палочка
писалась самостоятельно, требуя в себе особого внимания, причем я
сравнивала их друг с другом по величине, по положению н т. д. Хо-
телось, чтобы они были совсем одинаковы, но выполнить это не дало
сознание, что тогда скорость замедлится“.
Показания к максимальному темпу. „Этот процесс совсем автома-
тический; здесь на каждую палочку внимание обращать не приходится.
Усилие на ускорение—максимальное, но скорость письма, как мне ка-
залось, все же колебалась; она увеличивалась, кажется, со средины ка-
ждой написанной мной строки. Объясняю это тем, что, взглянув на
предыдущие строки, я испытывала неудовлетворение от внешнего вида
палочек, и тогда уже старалась дописать строку как-нибудь, лишь бы
поскорее“.
II. Вычеркивание буквы „с“.
ТАБЛИЦА №12.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт
работы.
M:N
Нормальн.
5 м. 4 с.
1200
143
8
0,95
Максим.
3 м.54 с.
1200
144
7
0,95
1,3
Нормальн.
Средняя
236,7
28
1,58

в
Максим.
1 м.
307,7
36,9
1,8

890

Показания к нормальному темпу. „В начале работы мешало „е“ и
„с“ было не вполне отчетливо. Потом этого не было. Другие буквы
воспринимались смутно, лишь некоторые, как „б“, замечались иногда
вполне ясно. Скорость работы была равномерной и удобной. Внимание
сосредоточенное. Никаких посторонних образов не возникало. Один раз
возвратилась назад, заметив пропущенное „с“. Два раза возвращалась,
думая, что пропустила, но пропусков не находила“.
Показания к максимальному темпу. „От напряженного внимания
немного устала. Усилие к ускорению максимальное, а все же казалось,
что скорость работы мало изменилась в сравнении с нормальной. Те-
перь взгляд больше скользил по буквам, и восприятие их еще менее
отчетливо, но „с“ воспринималось всегда ясно. Уверенность в отсут-
ствии пропусков полная“.
III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 13).
Показания к нормальному темпу. „В работе была полная неуве-
ренность; казалось, что вместо 5-ой называю 4-ю букву. 4-ю букву называть
легче. Скорость работы казалась равномерной, хотя на нее я не обращала
внимания. Никаких образов не было. Не было и зрительного предста-
вления букв. Отсчитывание производилось путем внутреннего произ-
ношения4*.
Показания к максимальному темпу. „Устала от напряжения, не-
смотря на которое работала, кажется, медленнее, чем в нормальном темпе.
Уверенности в работе не было. Механизм работы, что и в норм. темпе“.
Общая характеристика опыта. В моторном процессе продолжают
оставаться прежние черты. Во втором процессе работы ускорение в
максимальном темпе, остававшееся приблизительно одинаковым с пер-
выми опытами, не сопровождалось качественным ухудшением работы.
В третьем процессе интересно то, что в максимальном темпе ско-
рость не только не возросла, но даже уменьшилась, хотя усилие на
ускорение было налицо. Объясняется это, повидимому, тем, что в нор-
мальном темпе у испытуемой была неудовлетворенность от результатов
работы; вследствие этого качество ее в максимальном темпе повысилось
с 0,67 до 0,87. Но это замедлило работу, хотя субъективно испытуемая
и устанавливалась на ускорение. Может быть, в данном случае сказа-
лось также общее утомление.
Опыт № 4. (9/XII—1920 г.).
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Нормальный темп— 75
Максимальный „ —179
М: N = 2,4

891

ТАБЛИЦА № 13.

892

Показания к нормальному темпу. «В общем процесс мало отли-
чается от предыдущих сеансов. Как будто он только стал более авто-
матичным, хотя все же палочки второй строки а определенно старалась
ставить в промежутках между палочками первой строки. Скорость ра-
боты равномерная и удобная“.
Показания к максимальному темпу. „Скорость наибольшая, но
хотелось еще большей. Хотела было опять ставить палочки в проме-
жутки, но бросила эту затею, так как она замедляла работу. Немного
устала рука“.
II. Вычеркивание буквы „в“.
ТАБЛИЦА №14.
Темп
работы.
Время
работы.
Общее кол.
просмотр.
букв.
Общее кол.
зачеркнут.
букв.
Количество
ошибок
(пропусков).
Коэффи-
циент
работы.
M:N
Нормальн.
5 м. 17 с.
1200
148
2
0,99
Максим.
4 м. 21 с.
1200
150

1
1,2
Нормальн.
227,2
28
0,38

Максим.
Средняя
в
1 м.
275,8
34,5


Показания к норм. темпу. „Восприятие „в“ было не всегда отчет-
ливо, так как мешало „я“. Другие буквы пробегала бегло, но все же
всегда хорошо различала „а“ и „б“. Скорость работы равномерная, спо-
койная. Уверенность в работе была“.
Показания к максим. темпу. „Усилие к ускорению было большое,
и казалось, что работала много скорее, чем в нормальном темпе. Вни-
мание не отвлекалось. Хотелось работать еще скорее, но боялась оши-
бок. Уверенность в работе была. Назад взглядом не возвращалась.
К концу работы скорость, кажется, уменьшилась. Рука и глаза устали“.
III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 15).
Показания к норм. темпу. „В этот раз работала с уверенностью.
Думаю, что ошибок или совсем не было или было не больше одной.
Внимание всецело в работе. Способ работы—внутреннее произношение.

893

ТАБЛИЦА № 14.

894

Образов не было. Не было даже сознания смысла; текст был мертвым
материалом“.
Показания к максим. темпу. „Усилие к ускорению было вначале,
но в середине я спуталась, это вызвало чувство досады, и усилия на
скорость уже не было, хотя я и знала, что работать надо как можно
скорее. Воспоминания от нормального темпа мешали работе. Слова тек-
ста—и здесь мертвый материал. Опять то же внутреннее произноше-
ние и никаких образов. Внимание ничем не отвлекалось“.
Общая характеристика опыта. С объективной точки зрения
в опыте ничего нового сравнительно с предыдущими опытами. Основ-
ные черты волевой регуляции всех трех процессов продолжают быть
одними и теми же. Но с субъективной стороны необходимо отметить,
что работа всех трех видов механизировалась сравнительно с первыми
опытами; в третьем процессе, соответственно этому, замечается полное
исчезновение образов, зрительных представлений букв и отсутствие
понимания смысла текста.
Опыт № 5. (16/XII 1920 г.).
Нормальный темп 70
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Максимальный темп 168
М : N = 2,4.
В показаниях ничего существенно нового.
II. Вычеркивание буквы „с“.
ТАБЛИЦА №16.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт
работы.
М: N
Нормальн.
5 м.
1200
150
1
0,99
Максим.
3 м. 43 с.
1200
151

1,34
Нормальн.
Средняя
240
30
0,2

в
Максим.
1 мин.
322,6
40,6

-

895

В показаниях к нормальному темпу ничего существенного. Отно-
сительно максимального темпа отмечается наличность большого уси-
лия в ускорению и уверенности в работе.
III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 17).
В показаниях ничего существенного.
Общая характеристика опыта. Продолжают наблюдаться типич-
ные черты, выраженные в прежних опытах.
Общая характеристика испытуемого.
(См. табл. № 18).
Отношение М: N во всех опытах неизменно уменьшается по на-
правлению от письма палочек чрез вычеркивание буквы в называнию
букв в представляемом тексте. Это указывает на то, что в количествен-
ном отношении регулятивное внимание достигает в этих процессах не-
одинаковых результатов, причем разница в них оказывается, в общем,
постоянной. Коэффициент работы, указывающий на качество ее в про-
цессе восприятия (вычеркивание буквы), неизменно выше, чем в процессе
воспроизведения (третий процесс), причем одинаково, как в нормальном,
так и в максимальном темпе.
Испытуемый Э.
Опыт № 1 (23/XI 1920 г.).
Нормальный темп 129
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Максимальный темп 254
М : N = 1,96.
Показания к нормальному темпу. „Скорость, удобную для себя, пред-
ставила заранее. В общем она была равномерной. В одном месте вни-
мание отвлеклось, и скорость возросла; потом она стала снова, как
в начале“.
Показания к максим. темпу. „Ничего особенного в сознании;
только мысленно себя все время подгоняла, говоря:—„скорей, скорей!“
Немного устала“.
Нельзя не отметить характерного для этой испытуемой момента,
заключавшегося в том, что в максим. темпе палочки были значительно
толще, чем в нормальном. Видно, что движение руки не только уско-
рялось под влиянием усилия, но и становилось сильнее, т. е. объеди-
нялись два регулятивных направления—скорость и сила. У остальных
испытуемых этого не замечалось в такой сильной степени, хотя в мень-
шей мере это, может быть, присуще и им. Сравнительно грубый метод
исследования позволяет подметить лишь резко выделяющиеся черты.

896

ТАБЛИЦА № 17.

897

ТАБЛИЦА № 18.

898

II. Вычеркивание буквы „е“
ТАБЛИЦА № 19.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циент
работы.
M:N
Нормальн.
4 м. 50 с.
1200
148
1
0,99
Максим.
4 м. 2 с.
1200
143
6
0,96
1,2
Нормальн.
Средняя
248,3
30,6


Максим.
в
1 м.
297,5
35,5


Показания к нормальному темпу. „Во время работы внимание отвле-
калось к посторонним образам. Раз 5 — 6 замечала пропуски и возвра-
щалась назад. Один раз нечаянно просмотрела одну н ту же строку
дважды. Буква „е“ всегда воспринималась ясно и отчетливо“.
Из 6 пропусков в этом опыте 5 были в одной строке, которую
следов., испытуемая пропустила целиком.
Показания к максим, темпу. „Усилие к ускорению работы было
большое, отчего эта работа труднее, чем при нормальной скорости. Но
несмотря на напряжение, казалось, что работа идет не более быстро,
чем в нормальном темпе“.
III. Называние букв в представляемом тексте 1).
(См. табл. № 20).
Показания к нормальному темпу. „Текст представляла зрительно. Ино-
гда возникали образы в связи с содержанием текста, мешавшие работе. Когда
отгоняла их, работа шла легче. Промежуточные буквы произносила про
себя, но не всегда каждую букву отдельно, а когда это удобно,—слогами. При
этом зрительные образы промежуточных букв были всегда бледнее, чем
той, которую называла. Сознание смысла присутствовало все время“.
Показания к максим. темпу. „Все время думала о том, что надо
работать скорее, и казалось, что действительно ускоряю работу. Меха-
низм работы тот же, что в первый раз. Образы тоже были, но менее опреде-
1) Текст был такой: „Тщетно, художник, ты мнишь, что творений твоих ты
создатель. Вечно носились они над землею незримые оку. Нет, то не Фидий
воздвиг Олимпийского славного Зевса“. Со второго опыта этот текст был про-
должен на одну строку: „Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву“...

899

ТАБЛИЦА № 20.

900

ленные и меньше мешали. Все три промежуточные буквы в большин-
стве случаев представляла в одном комплексе“.
Общая характеристика опыта. В моторном процессе обращает
на себя внимание сравнительно небольшой прирост в максимальном
темпе, что объясняется отчасти повышенностью нормального темпа у этой
испытуемой, а также тем, что усилие в максимальном темпе идет не
только на ускорение, но и на силу движений. Во втором процессе при-
рост тоже сравнительно небольшой и сопровождается при том пониже-
нием качественного коэффициента. В третьем процессе замечается обрат-
ное явление: значительный прирост в максим. темпе, сопровождаемый
качественным улучшением работы: коэффициент поднимается с 0,73 до 0,91.
Опыт № 2 (26/XI 1920 г.
Нормальный темп 200
Письмо палочек в течение 1 м.
Максимальный темп 248
M:N = 1,24.
Показания к нормальному темпу. „В процессе работы заметила
что пишу скорее, чем нужно по моей обычной скорости. Скорость за-
медлилась и все время оставалась затем под контролем. Никакого вни-
мания на красоту письма, на расположение палочек я не обращала.
Заметила, что вместе с рукой невольно делает движения и нога, как бы
помогая“.
Показания к максим. темпу. „Все внимание и усилие было на-
правлено на ускорение письма. Я говорила про себя: „скорей, скорей“.
Скорость была все время, кажется, равномерной“.
II. Вычеркивание буквы „е“
ТАБЛИЦА № 21.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт.
работы.
M:N
Нормальн.
3 м. 59 с.
1200
141
8
0,95
Максим.
3 м. 47 с.
1200
149
-
1
1,06
Нормальн.
Средняя
300
35
2
-
Максим.
в
1 м.
317,2
39,4
-
-

901

Показания к нормальному темпу. „Работа шла спокойно, ровно и
гладко. Скорость давалась как-то сама собой, на нее не обращала вни-
мания. Во время работы мелькали разные образы. Легкость работы, отсут-
ствие всяких усилий вызывало чувство удовлетворения. Уверенность в
работе была все время. Буква „е“ воспринималась всегда отчетливо, а
другие буквы—смутно и бегло“.
Следует отметить, что и в этом опыте была пропущена одна строка
целиком—5 букв.
Показания к максимальн. темпу. „С самого начала решила рабо-
тать скорее. Эта работа труднее, чем в нормальном темпе, вследствие
усилия в ускорению. Стараясь работать скорее, часто пропускала буквы
и потому возвращалась назад. Посторонние образы были при работе и
мешали ей. „Восприятие „е“-всегда ясное. Казалось, что в сравнении
£ нормальным темпом ускорила очень мало“.
III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 22).
В нормальном темпе этого опыта испытуемая пропустила целую
строку текста. При учете результатов мы исключили ее из подсчетов.
Показания к нормальному темпу. „Образы, как и в прошлый раз,
сопутствовали работе, хотя, кажется, и меньше мешали ей, чем тогда.
Работала спокойно и уверенно. Текст представлялся зрительно напеча-
танным в книге. Было внутреннее произношение букв“.
На Bonpoc-все-ли строки были разобраны?—ответила, что все, и
только при указании на пропущенную строку вспомнила, что действи-
тельно ее пропустила.
Показания к максимальн. темпу. „Несмотря на желание говорить
скорее, это не удавалось. Возникало раздражение, усиливавшееся еще
воспоминаниями, что в первый раз (т.-е. в норм. темпе) называла дру-
гие буквы. Вторую строку опять едва не пропустила, но во-время спо-
хватилась. Образы были, но смутные. Мысль о том, что надо работать
скорей, делала эту работу трудной.
Общая характеристика опыта. Для процесса письма характерно
то же, что отмечалось в оп. 1. В процессе вычеркивания прирост снова
ничтожный, но качественно работа лучше в максим. темпе, чем в нор-
мальном. В третьем процессе прирост в макс. темпе тоже невелик и
сопровождается резким ухудшением качества работы. Обращает на себя
внимание образность в процессе воспроизведения.
Опыт № 3 (2/XII—1920 г.).
Нормальный темп 196
I. Письмо палочек в течение 1м.
Максимальн. „ 273
М : N = 1,40

902

ТАБЛИЦА № 22.

903

Показания к нормальному темпу. „Скорость наиболее удобная и
естественная. В первой трети первой строки скорость была несколько
замедлена, потом я заметила это и немного ускорила процесс, отчего
он стал мне более удобным. Вместе с тем этот процесс вполне автома-
тический“.
Показания к максимальн. темпу. „Стремление писать скорее было
все время в сознании. Под влиянием его я заметила в конце первой
строки, что могу писать скорее, и ускорила письмо. Не устала“.
Относительно характера письма и здесь следует заметить, что в
норм. темпе нажим при письме слабый, палочки тонкие и прямые; в
максимальном же нажим сильный, палочки толстые, крючковатые. Следов.,
расход волевого усилия идет в двух направлениях—скорости и силы.
II. Вычеркивание буквы „с“.
ТАБЛИЦА № 23.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт
работы.
M:N
Нормальн.
5 м. 29 с.
1200
149
2
0,99
Максим.
5м. 1с.
1200
148
3
0,98
1,10
Нормальн.
Средняя
в
218,2
27,1
-
-
Максим.
1 м.
240
29,6
-
-
Показания к нормальному темпу. „Заметила, что наряду с буквой
„с“ отчетливо воспринималось также „е“, а все другие смутно. Три
раза замечала пропуск и возвращалась назад. Но в общем вполне уверена
в отсутствии пропусков. В отношении скорости работа была равномер-
ной от начала до конца. Во время ее можно думать о постороннем“.-
Показания к максимальн. темпу. „Стремление работать скорее
было все время, но мне казалось, что, несмотря на него, работа почти
не ускоряется. В одном месте заторопилась и чуть не пропустила
целую строку, а следующую начала просматривать вторично. Была не-
довольна невнимательностью. Уверенность в работе была, только один
раз возникало сомнение“.

904

III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 24).
Показания к норм. темпу. „Казалось, что говорю медленнее, чем
в первый раз. Не было постоянной уверенности, что говорю правильно,
При словах „Олимпийского славного“ показалось вдруг, что одно из этих
слов пропустила, но какое именно,—хорошо не знала, и потому решила,
что не буду раздумывать и пойду дальше. Образы были, но смутные и
работе не мешали. они были как будто в отдалении, хотя все же слова
из-за них казались какими-то расплывчатыми. Слова представлялись
зрительно, напечатанными в книге. Внутреннее произношение сопрово-
ждало счет букв, причем иногда я видела пред собой отдельные буквы,
а иногда комплексы их. Называть 5-ю букву труднее, чем 4-ю. Внима-
ние было сосредоточено всецело“.
Показания к максим. темпу. „Старалась работать быстрее и потому
немного путала. Замечала, что говорила не те буквы, что в первый раз.
Вследствие торопливости иногда называла не те буквы, какие предста-
вляла и какие нужно было назвать. Вследствие торопливости работа
была напряженной, но вместе с тем я была недовольна тем, что она
идет медленно. Казалось, в общем, что она немного скорее, чем в норм,
темпе. Механизм работы прежний, лишь буквы яснее. Уверенности
большой в работе не было“.
Общая характеристика опыта. Во всех процессах обращает на
себя внимание малый прирост в максимальном темпе, а в третьем про-
цессе он дал даже минус, улучшив зато качество работы. В вычеркива-
нии буквы почти никакой объективной разницы в темпах, а субъективно
все же отмечается усилие к ускорению в максим. темпе. Характерно,
что испытуемой казалось, будто она в третьем процессе работает всетаки
быстрее в максим. темпе, чем в нормальном, тогда как в действитель-
ности было наоборот.
Опыт № 4 (15/XII—1920 г.).
Нормальный темп 219
I. Письмо палочек в течение 1 м.
Масимальн. „ 267
М : N = 1,22.
В показаниях отмечается в общем то же, что в прежних опытах.
II. Вычеркивание буквы „я“.
(См. табл. № 25).
В показаниях к норм. темпу ничего существенного.
О максимальн. темпе замечается: „Работать старалась скорее.
Было такое чувство, что можно бы скорей работать, но все же ускорить

905

ТАБЛИЦА № 21.

906

не могла, хотя и старалась. Уверенность в работе была. Только один
раз возвратилась назад для зачеркивания пропущенной буквы“.
III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 26).
В показаниях к норм. темпу ничего существенно нового сравни-
тельно с прежними опытами.
Относительно максим. темпа заявлено: „Казалось, что работа была
не быстрее, чем в первый раз (т.-е. в норм. темпе). Усилие к ускоре-
нию было, но не наибольшее, так как боялась ошибок. Уверенность в
работе не всегда была. Механизм работы прежний“.
Общая характеристика опыта. Продолжает оставаться характер-
ной сравнительно малая разница между норм. и максим. темпами всех
процессов. В письме ускорение продолжает сопровождаться усилением
движений.
ТАБЛИЦА №25.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт
работы.
М: N
Нормальн.
4 м. 30 с.
1200
149
1
0.99
Максим.
3 м. 47 с.
1200
150
-
1
1,19
Нормальн.
Средняя
в
266,6
33,2
-
-
Максим.
1 м.
317,2
39,6
-
-
Опыт № 5 (21/XII—1920 г.)
Нормальный темп 184
I. Письмо палочек в течение 1м.
Максимальн. „ 268
М : N = 1,45.
Показания к норм. темпу несущественны.
К максимальн. темпу следующие замечания: „Еще до того, как
начать письмо, представляла усилие, какое на это нужно затратить.
Затем это усилие было все время, я подгоняла себя. В конце, ожидая
сигнала, старалась еще более ускорить работу. Внимание вполне сосре-
доточено, никаких посторонних представлений“.

907

ТАБЛИЦА № 26.

908

II. Вычеркивание буквы „с“.
ТАБЛИЦА №27.
Темп
работы.
Время
работы.
Коэффи-
циэнт
работы.
M:N
Нормальн.
4 м. 56 с.
1200
148
3
0,98
Максим.
4 м. 34 с.
1200
149
2
0,99
1,08
Нормальн.
243,2
30


Максим.
Средняя
в
1 м.
263
32,6
Показания к норм. темпу. „Мне кажется, что в этот раз я рабо-
тала медленее, чем обычно. Сосредоточенность на работе была большая.
Дважды возвращалась назад, пропустив „с“. Работе ничто не мешало“.
Показания к максим. темпу: „Внимание вполне сосредоточенное.
Недовольна, однако, работой потому, что, торопясь, пропускала буквы
и раза три, заметив это, возвращалась назад. Усилие на скорость было
все время“.
III. Называние букв в представляемом тексте.
(См. табл. № 28).
Показания к норм. темпу. „Механизм работы прежний. Внимание
сосредоточенное, напряженное, но не устала. На скорость никакого
внимания не обращала. Уверенность была почти все время“.
Показания к максим, темпу: „Внимание сосредоточено полностью.
Все время думала о том, как бы поскорее работать. Усилие на ускоре-
ние было большое“.
Общая характеристика опыта. Те же существенные моменты,
что и в прежних опытах.
Общая характеристика испытуемого.
(См. табл. № 29).
Во всех трех процессах усилие на ускорение сопровождается
сравнительно небольшим объективным результатом, причем в письме он
несколько больше, чем в других процессах, а самый меньший резуль-
тат наблюдается в процессе вычеркивания буквы. По качеству, как

909

ТАБЛИЦА № 28.

910

в максимальном, так и в нормальном темпе работа, по вычеркиванию
стоит выше, чем по называнию букв в представляемом тексте, что, при
небольшой количественной разнице между ними, делает волевую регу-
ляцию в первом случае в общем более совершенной, чем во втором.
Особо следует отметить характерную для этой испытуемой связь
скорости движений с их силой, что обнаружилось в письме палочек.
В отношении двух последних испытуемых ограничимся лишь
общими таблицами и характеристиками их.
Испытуемый Е.
(См. табл. № 30).
Волево-регуляция скорости только в первом, моторном, процессе,
как видно, достигает заметных результатов. В других процессах, более
сложных, она почти ничего, в среднем, не дает в количественном отношении
и определенно ухудшает работу с качественной стороны, что особенно
заметно в наиболее сложном третьем процессе, где качество работы
и в норм. темпе не особенно высоко (0,71).
Испытуемый Т.
(См. табл. № 31).
Характерным для этого испытуемого является сильное колебание
норм. темпа в моторном процессе (по данным наблюдений, это лицо
отличается очень непостоянным настроением; оживление и подвижность
сменяются нередко состояниями вялости и апатии). Однако, прирост
в максим. темпе в общем показывает на значительное волевое усилие.
То же самое, может быть, в несколько меньшей степени заметно при
вычеркивании букв. Что касается третьего процесса, то в нем есть оп-
ределенные признаки трудности его для испытуемого и сравнительно
слабой регуляции (оп. 2 и 3), но остановиться на этом заключении
нельзя за малочисленностью данных, тем более, что 5-й оп. дает как
будто иную картину.
Резюмируя все полученные данные, мы можем сделать следующие
заключения самого общего характера:
1. Волевое усилие, как регулятивный фактор нашей душевной
жизни и как основная психическая функция, в различных процессах
и деятельностях одного и того же человека достигает неодинаковых
результатов и в качественном и в количественном отношении.
2. Регулируя течение различных процессов в направлении их ско-
рости, волевое усилие больших результатов достигает в процессах
несложных психологически, как, напр., в процессе письма; чем более
сложный процесс подвергается регуляции в этом направлении, тем
менее заметный результат достигается, причем часто в таких случаях
количественный прирост в работе вызывает ее качественное понижение.

911

ТАБЛИЦА № 29.

912

3. Волевая регуляция одних и тех же психических процессов
у разных лиц обладает индивидуальными особенностями, повидимому,
постоянными для данных лиц и характерными для их психической
организации.
4. Изучение волевой сферы индивидуальной личности должно учи-
тывать всегда основные направления волевой регуляции, дабы хара-
ктеризовать личность в отношении каждого из них особо.
VIII.
Воля и личность.
Воля и личность суть два понятия, связанные друг с другом
неразрывными узами. Связь между ними настолько близкая, что у многих
являлось желание видеть в них нечто единое.
Не ясно-ли говорит нам наше сознание, что воля—это мы в своей
сокровенной сущности? Ничто не ближе нам, чем наши воления. Ни
одно переживание не раскрывает нас так полно и глубоко, как акты
нашей воли. В то время как наш гордый интеллект, несмотря на голо-
вокружительную высоту его дерзновенных парений, находится в такой
зависимости от внешнего нам бытия, которая на вечные времена отме-
чена печатью рабства, и никакие нечеловеческие усилия философов не
смогут ее уничтожить; в то время как наши чувствования, гнездящиеся
порой в самых глубинных слоях нашего существа и освещающие самые
сокровенные тайники его, нисходят на нас все же откуда то извне
и овладевают нами, хотим мы того или нет,—наша воля всегда как
будто раскрывает нашу подлинную природу. Мир, окружающий нас
и определяющий наше бытие, сам становится объектом нашего воздей-
ствия, когда мы начинаем говорить с ним языком нашей воли. Воля
личности—это сила, преобразующая мир, это начало, организующее
нашу жизнь.
Так говорит нам голос нашего самосознания.
Но мы слышим его уже не в первый раз. Мы знаем, что в слож-
ных вопросах, касающихся структуры нашей собственной личности,
к нему следует относиться критически.
Воля и личность—каков характер их взаимоотношений? Чтобы
ответить на этот вопрос, очевидно, надо одинаково хорошо знать содер-
жание соотносимых друг к другу понятий. Мы знаем, что такое воля,
но мы совсем не занимались исследованием природы личности. При
таких условиях у нас нет возможности и нет права на окончательное
решение вопроса. На это мы отнюдь и не претендуем. Но мы не можем
и уклониться от постановки его вовсе, ибо без того самое содержание
воли не будет раскрыто до конца.

913

ТАБЛИЦА № 30.

914

ТАБЛИЦА № 31.

915

Поскольку мы имеем дело с живым организмом, каким, очевидно,
является личность человека, постольку мы прежде всего должны пред-
видеть органичность связей его составных частей.
Личность есть живой организм. Как всякий организм, она являет-
ся системой взаимодействующих сил, из которых каждая находится
в органической зависимости от целого и вместе с тем целое опреде-
ляет собой.
Элементами, взаимодействие и органическая связь которых создают
личность, являются, очевидно, основные психические функции. Функ-
ции—это как бы психические органы нашей личности, образующие
единство ее органической системы. Проводя эту аналогию дальше, мы
должны будем признать единственно возможным взгляд на сущность
наших душевных „содержаний“ (resp. явлений), как на нечто такое,
что является продуктом взаимодействия функций друг с другом и со
всем остальным миром. Душевные содержания (resp. явления)—это
„экзо-элементы“ нашей душевной жизни, это посредники между нами
и миром, между „я“ и „не-я“.
Таковы общие контуры природы личности, самоочевидные при
взгляде на нее, как на живой организм, т. е. при том ее понимании,
какое представляется наиболее естественным отправным пунктом для
всякого дальнейшего исследования этого предмета.
Идея функционально—органического строения личности помогает
нам в определении взаимных отношений между личностью, как целым,
н отдельными психическими функциями, входящими в ее содержание.
Она прежде всего предостерегает нас от отождествления части и целого
и вообще от всякой излишней переоценки значения в жизни организма
отдельных его органов. При изучении структуры и жизни всякого физи-
ческого организма у нас и не является подобных желаний. Самая мысль
отожествить какие-нибудь органы, питания, размножения и т. п., со всем
организмом в целом или признать их как-то особенно ценными для него
не может возникнуть у биолога, ибо она до очевидности бесплодна.
Единственно, что в этом случае считается возможным, это, так сказать,
возрастная оценка отдельных функций, поскольку она может быть обос-
нована исследованием генезиса данной функции и эволюции всего орга-
низма. Тогда все то, что в генетическом ряду составят последнее его
звено, должно быть признано и более молодым и вместе с тем, может
быть, более характерным для данного существа. Это его существенный
отличительный признак, это нерв его органической индивидуальности.
Идя по намеченному пути при изучении природы личности и ее
отношений с волево-функцией, мы приходим неизбежно к такому рас-
крытию существа вопроса, которое обязывает нас прежде всего признать
данную двустороннюю основу исследуемых отношений.

916

Волево-функция—это часть личности, равновеликая всем осталь-
ным силам, ее составляющим, с точки зрения самого жизненного содер-
жания ее. Она так же не может быть отожествляема с личностью, как
всякая другая психическая функция, входящая в ее единство, и имеет
прав на это отожествление не более, чем всякая другая. Но вместе
с тем она наиболее характерное качество личности, она определяет ее
индивидуальную сущность в ряду живых существ, она, следовательно,
некоторым образом творит личность, хотя сама не имеет бытия вне ее.
Два рода следствий возникают из этой своеобразной двусторонней
связи воли с личностью. Поскольку волево-функция равновелика в своем
жизненном содержании всем остальным функциям, входящим в единство
личности, постольку мы при изучении ее обязаны всегда иметь ее
в живой связи со всем органическим целым.
Волево-функция не имеет бытия, независимого от целого психи-
ческого организма, и во всех своих проявлениях определяется отноше-
ниями к ней и воздействиями на нее со стороны других психических
функций. Как составная сила органической системы, она творит то,
к чему обязывает ее целое. Поэтому когда мы изучаем жизнедеятель-
ность данной функции, факторы, определяющие эту жизнедеятельность,
у нас нет возможности встать при этом в независимое положение от
факторов, определяющих жизнепроявления других функций и всего
целого.
А между тем несознательное стремление к этому обнаруживается
всякий раз, когда в психологическом плане начинают решать такие во-
просы, как о свободе воли или даже о факторах, определяющих работу
нашего внимания. Эти вопросы имеют столько же отношения к волево-
функции, сколько они имеют его к другим психическим функциям,
ибо они касаются непосредственно взаимных отношений всех основных
психических сил, образующих единство нашей психической органи-
зации. Это общие вопросы личности в целом, но никак не отдельных
ее элементов.
Мы не имеем никакой иллюзии в отношении решения затронутых
вопросов. Мы знаем, что лишь переносим их в некоторую иную плоскость.
Но может быть, самый перенос их хоть сколько нибудь будет способ-
ствовать их будущему решению. Тем более, что в их прежней плос-
кости они, кажется, обречены на вечную загадочность.
Второй ряд следствий из двусторонней сущности отношений волево-
функции к личности касается развития этой функции. То, что присуще
организму издавна, что носит на себе печать древности, то имеет боль-
шую устойчивость в системе и наименее доступно внешним влияниям.
Растет и развивается лишь то, что молодо. Это знает весь органиче-
ский мир, это не может не быть законом и для нашей психики.

917

Так и в единстве личности не все ее слагаемые одинакового воз-
раста, неодинаковые пути развития прошли элементы, ее составляющие,
и, следовательно, неодинаковое будущее этим элементам начертано.
Одни будут не только жить, но и развиваться, совершенствоваться,
другие уже достигли предельных ступеней в своем развитии и некото-
рое время будут оставаться на одном и том же уровне, а иным, может
быть, уже настало время отмирать и стариться, ибо нет ничего вечного.
Волево-функция человеческой личности переживает пору юности.
Пусть об этом знают воспитатели!
Перед ней наибольшие возможности. Она доступна всем влия-
ниям—это черта юности. Волево-функция не знает тех твердо очерчен-
ных граней, какие присущи нашей интеллектуальной одаренности.
Если гении ума рождаются и расцветают порой вопреки всем небла-
гоприятным внешним влияниям, то гении воли воспитываются и созда-
ются лишь под воздействием всей суммы влияний, какие испытывает лич-
ность. Свои плюсы и минусы есть в том и другом положении. Со сто-
роны своей умственной одаренности человек уже рождается с опреде-
ленным капиталом, в той или иной степени обеспечивающим его буду-
щее существование. В отношении же воли каждый родится в одинаковой
бедности. Будущее дитяти в этом направлении представляется неза-
полненным никаким содержанием. Это содержание создается заново в про-
цессе жизни и воспитания. Следовательно, тут человек ничем не обла-
дает при рождении, но зато перед ним неограниченные возможности.
Это важно знать воспитателям!
Там они лишь способствуют естественному раскрытию заложенного
в зачаток организма-личности, здесь же они создают нечто новое.
Воля венчает нашу личность, как последняя грань в развитии
сущего.
Воля же вместе с тем создается самой личностью в большей мере,
чем все другие силы, ей присущие.
В этом залог всякого прогресса.
В этом смысл и оправдание волюнтаризма в современной науке о
воспитании.

918

Новые данныя к обоснованию естественно-экспериментального
метода исследования личности*).
М. Я. Басов.
Основная идея естественного эксперимента, как метода исследо-
вания личности, заключается в утверждении возможности, при некото-
рых специальных условиях, использовать естественную, нормальную дея-
тельность человека в целях его психологического изучения.
Эта идея составляет центральный момент данного метода. Самая
ценность метода находится в прямой зависимости от того, насколько
верна и насколько значительна сама по себе эта идея.
В большинстве случаев и лабораторный, т. е. „не-естественный“,
психологический эксперимент изучает отдельные психические функции
по их внешнему выявлению. Но в отличие от естественного экспери-
мента лабораторное исследование создает при изучении своего предмета
некоторую искусственную среду, воздействующую на испытуемую лич-
ность строго определенным образом и вызывающую такие внешние про-
явления личности, которые в своей психологической значимости сразу же
ясны для исследователя, ибо им самим они преднамеренно вызываются.
Так или иначе, верно или ошибочно, но всегда при лабораторно-психо-
логическом исследовании экспериментатор заранее отдает себе, хотя бы
самый общий, отчет в том, какие психические обнаружения личности
он вызывает предъявляемыми ей заданиями. Таким образом, самое суще-
ство лабораторного психологического эксперимента сводится, в конце
концов, не только к тому, что в целях исследования при этом создается
некоторая искусственная, именно лабораторная среда, но и гораздо более
к другому факту, а именно к тому, что эта среда всегда бывает заранее,
хотя бы в самых общих чертах, психологически осознана исследовате-
лем. Не всегда одинаково тщательно, нередко с явными ошибками, но
в большинстве случаев такой функционально - психологический анализ
основных средств опыта непременно производится. Обычно это есте-
ственно и неразрывно связывается с задачей лабораторного исследования
*) Доклад, сделанный в заседании Ученой Конференции Института по изуче-
нию мозга и психической деятельности 6 марта 1922 г.

919

в каждом отдельном случае. Положим, я желаю исследовать у некото-
рых испытуемых лиц свойства их внимания. В соответствии с этой
задачей я, при определении средств ее решения, останавливаюсь на
таких формах деятельности, которые мне заранее известны, как затра-
гивающие нужные мне явления. При таких условиях каждое последую-
щее проявление испытуемой личности без особых трудностей психо-
логически интерпретируется мною в определенном направлении. Такова,
в самых существенных чертах, теоретическая основа лабораторного психо-
логического эксперимента.
Естественно-экспериментальный метод, как уже сказано, изучает
личность в моменты ее нормального выявления в процессах привычной
ей, повседневной деятельности. Теоретически рассуждая, этот метод
охватывает все вообще поведение личности. Не будем говорить о том,
какие преимущества это обстоятельство сообщает данному методу.
Отчасти они указаны самим А. Ф. Лазурским,—отцом идеи естественного
эксперимента,—отчасти же самоочевидны.
Но несомненно, что с этим же обстоятельством стоят в связи и
известные методологические трудности, не являющиеся, впрочем, не-
преодолимыми.
Если сопоставить основную идею естественно-экспериментального
метода с только что отмеченными существенными признаками лабора-
торного психологического исследования, то сразу же можно видеть,
чего недостает первому: недостает первоначальной психологической осо-
знанности средств исследования. С одной стороны, совершенно ясно,
что в поведении своем личность находит лучшее и наиболее полное
выявление своей природы. С другой стороны, не подлежит сомнению,
что нужно знать, как отдельные свойства природы личности выявляются
в тех или иных формах ее деятельности. Без этого знания, без такой
психологической осознанности всех элементов поведения личности есте-
ственный эксперимент невозможен, и идея его несостоятельна.
Психологическое осознание поведения людей не есть, впрочем,
нечто такое, что стоит вне нашей практической жизни и присуще лишь
одной отвлеченной теории. Сравнивая людей друг с другом, мы часто
оцениваем способности их психологической проникновенности и говорим
при этом об одних, как о „знающих людей“, а других лишаем этого
качества. В конечном счете, по крайней мере в большинстве случаев,
такая психологическая проницательность и сводится в умению произвести
психологический анализ внешних данных поведения, составить на основа-
нии этих данных суждение об определенных свойствах личности и, наконец,
исходя отсюда, предвидеть даже существенные черты будущего поведения.
Но то, что дает в этом отношении повседневная жизнь, лишено
системы, необходимой при научном познании, не имеет достаточной пол-

920

ноты и часто страдает поверхностностью. Естественный эксперимент, как
научный метод исследования, требует функционально-психологического
анализа той или иной деятельности человека, произведенного при таких
условиях, какие гарантировали бы научную достоверность добываемых
с помощью этого метода данных.
Функционально-психологический анализ соответственной деятель-
ности, на наш взгляд, составляет самый существенный момент естественно-
экспериментальной методики, ибо самое экспериментирование, произ-
водимое на основе этого анализа, является уже лишь простым прило-
жением добытых в анализе данных к новым данным исследованной
деятельности или поведения. И чем лучше, чем глубже произведен этот
анализ, тем легче последующее экспериментирование. Необходимо по-
этому при дальнейшем обосновании данного метода с возможной тща-
тельностью и полнотой исследовать все пути и все средства анализа. Наша
настоящая задача и сводится, главным образом, к такой постановке
вопроса.
Прежде изложения собственных соображений посмотрим, что дал
А. Ф. Лазурский и его школа в этом направлении.
Он применил естественный эксперимент в области школьной работы
учащихся, причем лишь на детях раннего школьного возраста, именно
8—9 лет. За пределы школьной работы и этих возрастов Лазурскому
не суждено было выйти, хотя он был глубоко убежден в том, что область
применения его метода неизмеримо шире. При этих определенных усло-
виях средства функционально-психологического анализа весьма ограни-
чены. Трудность его вытекала из того, что сами дети прямым путем не
могли помогать ему ни в какой мере. Анализ производится на основании
проявлений личности, а между тем сама личность непосредственно спо-
собствовать правильному пониманию этих проявлений не может.
В конце концов, при таких условиях для исследования нет иного
пути, как чрез истолкование внешних данных поведения сообразно
с собственной душевной жизнью и ее проявлениями. Так и делал Лазурский.
Поскольку, однако, данный методологический прием очевидным
образом связан с возможностью известных субъективных искажений под-
линной картины переживаний, Лазурскому пришлось подумать над тем,
как бы уточнить данный прием и сделать его возможно более досто-
верным.
Рассуждая теоретически, найти правильный путь усовершенство-
вания психологической интерпретации внешних данных поведения было
нетрудно. Идея, руководящая этим изысканием, такова. Если я, на основании
определенных данных поведения некоторой личности, составлю суждение
о соответственных психологических особенностях ее, то правильность
этого суждения будет проверяться и испытываться всякий раз, когда оно

921

будет сопоставляться затем с новыми фактами поведения той же лич-
ности. Чем больше таких сопоставлений и чем точнее соответствие со-
поставляемых моментов в каждом отдельном случае, тем более вероят-
ность нашего первоначального суждения. В соответствии с этой мыслью
Лазурский и строил свой прием анализа. Вот что он говорит сам по
этому поводу *): „В качестве же средства для такого функционального
анализа школьных проявлений мы применили способ, который, насколько
мне известно, до сих пор еще никем систематически не применялся.
Именно, мы выбирали детей, ярко отличавшихся друг от друга по
своему душевному складу, и, составивши предварительно подробные
общие их характеристики, смотрели затем, каким образом проявляются
эти разные дети на том уроке, который нам хотелось психологически
проанализировать. При таком способе особенно отчетливо выступали
именно те моменты урока, на которых индивидуальные особенности детей
проявлялись всего сильнее“.
Легко видеть, что предварительные общие характеристики детей
в этом случае и имели значение тех первоначальных суждений, кото-
рые затем должны быть проверены новыми фактами наблюдений.
Понятно также, почему Лазурский брал разных психологически детей.
Это предохраняло его от односторонних заключений и помогало вместе
с тем понять значение каждого внешнего проявления с точки зрения
разных индивидуальностей.
При соответственных условиях, а именно при достаточной про-
верке каждого отдельного случая психологической интерпретации новыми
наблюдениями, этот методологический прием может привести к полной
достоверности достигаемых результатов и к безусловному отсутствию вся-
ких субъективных привнесений.
Этот путь анализа не является; однако, единственным и даже не
есть самый легкий. Он единственно возможен лишь при тех определен-
ных конкретных условиях, при которых работал Лазурский. Иное поло-
жение создается тогда, когда мы пробуем применить естественный экспе-
римент для исследования личности взрослого человека. Основная идея
метода и здесь остается той же, но ее конкретные воплощения могут
получить при этих условиях, повидимому, существенно иной характер. И
разница будет заключаться, главным образом, в средствах функционально-
психологического анализа.
Второй год под нашим руководством работает группа лиц из сотруд-
ников Петроградского Института Ритма по применению естественного
эксперимента в области ритмики Далькроза. На результатах этой работы,
впрочем далеко еще незаконченной, и основаны все настоящие соображения.
*) „Естественный эксперимент и его школьное применение“, 1918, стр. 4.

922

Работа наша началась также в детской группе по плану Лазур-
ского.
Но так как одновременно в Институте по одной и той же программе
ритмика изучается и взрослыми людьми, то у нас естественно возникла
мысль перенести свою работу и на них. Эта мысль возникла как раз
из желания отыскать более легкий путь функционально-психологиче-
ского анализа. Мы стали искать его в группах взрослых, и наши по-
иски были увенчаны успехом.
Прежде всего необходимо учесть совершенно определенно один
факт, с которым нам пришлось встретиться. Одно и то же задание
может реализоваться разными лицами в совершенно одинаковой внешней
форме при различных субъективных условиях, — такова суть этого факта.
Не сомневаемся, что он имеет общее значение, но нам пришлось на-
блюдать его в безусловно точных условиях. Целый ряд упражнений,
входящих в систему ритмики, может иллюстрировать это положение.
Наблюдая со стороны за реализацией этих упражнений несколькими
лицами, мы нередко можем встретиться с таким положением вещей,
когда все наблюдаемые лица дают совершенно одинаковое и при том
математически точное внешнее выявление. Если при таких условиях
производить психологическую интерпретацию, не обращаясь к субъек-
тивным данным сознания каждого из наблюдаемых, у нас нет никаких
оснований для того, чтобы сделать эту интерпретацию не тожде-
ственной для всех наблюдаемых. А между тем самый поверхностный
контроль сделанных заключений с помощью показаний о самонаблюдении
иногда может сразу же опрокинуть все наши заключения. С таким по-
ложением мы имеем дело на протяжении всей системы ритмики, начи-
ная с элементарных упражнений и кончая самыми сложными.
В большинстве случаев движение в каждом упражнении сопро-
вождается музыкальным процессом, который в общем всегда имеет
инструктирующее значение, ибо движение во всех своих элементах
должно точно соответствовать элементам звукового потока. В отдель-
ных случаях движение совершается без музыки или даже вопреки
ей, но большая часть и этих упражнений представляет лишь ослож-
ненное музыкальное инструктирование моторного процесса. Основой
индивидуальных различий в субъективной сфере при тождественной
внешней реализации и является обычно неодинаковое значение музы-
кального потока для разных лиц. Индивидуальные различия идут
в данном случае в двух различных направлениях. Одни лица безраз-
дельно и безотчетно отдаются музыкальному потоку и, как бы пассивно
увлекаемые им, не сознают всех элементов своих действий и не про-
веряют сознанием самого соответствия между музыкальным потоком,
как инструкцией, и их действиями, как реализацией этой инструкции.

923

Никакой внутренней работы, кроме общей установки внимания на вос-
приятие звукового потока, у чистых представителей этого типа нет. В слу-
чаях сложных реализаций, выполняемых ими в совершенстве, они потом
не в состоянии проанализировать процесс своей работы и осознать те
музыкальные ритмы, которые они только что воплощали в движениях.
Когда же реализации несложны или привычны, они бывают в состоянии
сделать это, но исключительно ретроспективно.
Иначе работают представители другого типа. Реализуя любой
ритм, они осознают его до конца, каждая нотка ритма, как будто ра-
финированная их сознанием, активно воплощается ими в определенное
движение. Для них процесс работы их всегда прозрачен, и иначе рабо-
тать они обычно не могут или, во всяком случае, это для них труднее.
Инструктирующий музыкальный поток у таких лиц отходит на второй
план, порой они забывают его слушать, хотя в в этом случае, конечно,
не освобождаются совсем от его власти. В то время как первые пас-
сивно увлекаются его течением и всецело во власти его, вторые активны
от начала до конца в каждом своем движении, давая пластическое выра-
жение музыкальным восприятиям, так сказать, по своему разумению.
Эти типические особенности устойчивы и постоянны. Нельзя ска-
зать, чтоб представители одного типа совершенно не могли работать
так, как другие; при желании или при особых условиях задания, напр.,
когда в состав ритма входят очень короткие длительности, трудные
всегда для отчетливого выделения их в сознании, представители созна-
тельного типа иногда прибегают к несвойственному им вообще приему
работы, но это не меняет существа дела.
Кроме этих чистых типов, которые в Ин-те Ритма зовут обычно
сознательным и бессознательным типами, а правильнее которые, м. б.,
следует назвать аналитическим и синтетическим типами, как и всегда,
есть и смешанные, и, может быть, первых меньше, чем вторых.
Чтобы пояснить дело, приведем несколько примеров. Группа идет
Далее повторяется тот же самый процесс. Соответственно этой схеме
изменяется и музыкальная инструкция. Представители двух описанных
типов будут реализовать эту схему различно. Одни, аналитики, внимание

924

свое направляют всецело на команду, по получении каковой они созна-
тельно отсчитывают нужное число четвертей или восьмушек, затем
снова ждут „hop“, соображая при этом, на какую четверть такта должны
снова пасть восьмушки и т. д. Музыкальный процесс для них как
будто не существует; занятые своей внутренней работой, они могут
совершенно не слышать его, хотя помимо сознания музыкальное инструк-
тирование, несомненно, осуществляется, так как длительности движений
строго соответствуют длительностям звуков.
Представители несознательного или синтетического типа произво-
дят ту же работу при иных субъективных условиях. Их внимание
приковано к потоку звуков, и эти звуки, как будто по закону
рефлекторной связи, вызывают соответственные движения. Команда
„hop“ тут вовсе не нужна, и без нее процесс протекал бы так же
совершенно, как при ней; самое большее, что может значить команда
„hop“ для таких лиц, это быть призывом к сильнейшей кон-
центрации внимания на музыкальном потоке в определенный момент
времени. Тут нет никакого отсчитывания, нет вообще никакой внутрен-
ней работы. Самые ошибки здесь могут произойти только в случае не-
ясного восприятия звуков или вследствие отклонения внимания от их
потока, тогда как в первом случае источником ошибок может быть и
счет четвертей и самый счет команд. Нечего и говорить, что увидеть
со стороны эти совершенно различные пути работы не представляется
возможности.
Возьмем другой пример, более сложный.
Группа делает цепь реализаций. Схема процесса будет такова.
Рояль дает ряд ритмов. Допустим, что один из них будет такой:
первый такт этого ритма, вступить в его реализацию тогда, когда рояль
будет давать второй такт. Реализуя первый такт, группа должна слушать
второй, чтобы перейти к его реализации в следующий момент, когда рояль
опять будет давать что-то новое, и т. д. Таким образом, пластическая
реализация музыкального восприятия идет не параллельно с ним самим,
а позади его на некотором определенном и постоянном интервалле.
Описанные нами типы проявляются в этой работе в следующем
виде. Представитель аналитического типа, воспринимая музыкальный
ритм, осознает его во всех его элементах, сложное ритмическое целое
он сознательно расчленяет на составные части и, коль скоро составит
себе ясную картину ритма, он „отправляет его в ноги“, по выражению
одного нашего сотрудника, не заботясь более о его дальнейшей судьбе.
Самая реализация происходит тогда сама собой, может быть, лишь при
слабом регулирующем действии внимания, большая часть которого нахо-
дится в восприятии новых звуковых картин.

925

Синтетический тип, все внимание которого направлено тоже
к потоку звуков, не осознает этого потока в его элементах, не расчле-
няет его на части, а воспринимает в едином акте, как одно целое. В мо-
мент реализации восприятия ритм звучит в сознании личности, как
некоторая внутренняя мелодия, в согласии с которой осуществляется
самое движение.
Конечно, в таком виде представляются лишь чистые типы. Что
касается смешанного, то у него те же явления выступят перемежающи-
мися и дадут более сложную картину.
Наконец, возьмем третий пример, еще более сложный.
Рояль дает ряд ритмов. Допустим, что один из них тот же, что
В момент реализации этого замедленного ритма рояль может вести
себя различно: он или молчит, или дает основной ритм, и тогда
реализация осуществляется вопреки ему, или же он тоже дает замедлен-
ный ритм, и тогда реализация с ним совпадает. Или, наконец, рояль
дает все время новые ритмы, и реализация двойных скоростей идет,
как цепь реализаций. То или иное поведение рояля заданием может
не предусматриваться, исключая последней возможности, и группа,
следовательно, должна быть готова в каждый момент согласовать свои
движения с любой из трех указанных возможностей. Субъективный
процесс этой работы глубоко различен у представителей обоих типов.
В зависимости оттого, в каком контакте с музыкой происходит реали-
зация, субъективный процесс в том и другом типе будет изменяться,
но характерные черты всегда останутся тождественными. Когда двой-
ную скорость ритма дает представитель аналитического типа, то он
заранее готовит нужный ритм и отдает себе при этом ясный отчет
в реализации каждой отдельной ноты. В его уме совершается мысли-
тельная работа чисто математического расчета, так как каждую восприня-
тую слухом длительность он сознательно делит или умножает на два и
полученный результат выражает пластически с сознанием правильности
своего действия. Если представителя этого типа затем спросить о том,
что он делал, он бывает в состоянии отчетливо представить и проана-
лизировать все реализованные ритмы.
Совершенно не в состоянии сделать это представители другого
типа. И здесь вся их внутренняя работа сводится, главным образом,
к восприятию звукового потока. Что же касается пластической реализа-
ции воспринятого, то они дают ее, почти сами не зная как. Лишь

926

в общем, нерасчлененном образе каждый ускоряемый ритм в их пред-
ставлении, в едином акте, сжимается, а каждый замедляемый растяги-
вается вдвое. Какие ритмы они реализовали, они никогда не скажут,
ибо у них не было времени для их анализа и их сознательной подго-
товки. Их внимание регулирует весь этот сложный процесс каким-то
одним общим напором, не входя в элементы его. Напротив, последнее
столь характерно для людей другого типа.
Все эти факты,—а их число при желании можно безгранично
увеличить,—кажутся нам имеющими большой обще—психологический
интерес. Но в данном случае мы ссылаемся на них, главным образом,
ради того методологического значения, которое за ними необходимо
признать. Выводы в этом направлении просты и самоочевидны. Фун-
кционально—психологический анализ поведения, осуществляемый лишь
с помощью объективного наблюдения за внешними проявлениями лично-
сти и последующей психологической интерпретации этих наблюдений,
во многих случаях неизбежно связан с ошибками. Легче всего эти
ошибки предотвращаются тогда, когда параллельно объективному наблю-
дению возможен субъективный анализ переживаний со стороны самой
наблюдаемой личности. Только сопоставление объективных и субъектив-
ных данных друг с другом может гарантировать и полноту и точность
анализа.
Следуя этим выводам, мы в своей работе прибегли к следующему
приему. Мы брали под наблюдение таких лиц, которые, будучи разно-
типными по своей работе в области ритмики, в то же время могли про/
изводить систематические самонаблюдения во время работы. Надо, впро-
чем, сказать, что до сих пор нам не удалось вызвать на такую работу
ни одного лица из принадлежащих к чистым не—сознательным или
синтетическим, хотя в Институте таких и имеется несколько человек.
Технически наши записи осуществлялись таким образом. На самом уроке
ритмики сторонний наблюдатель сплошной протокольной записью фикси-
ровал все внешние проявления наблюдаемой личности, подробно отмечая
все содержание ее двигательной работы. Сам наблюдаемый по оконча-
нии урока сразу же записывал темы всех вошедших в этот урок упра-
жнений и, придя домой, восстанавливал по памяти все основные субъек-
тивные моменты каждого отдельного упражнения. Разумеется, особенной
точностью этот самоанализ отличаться не мог, ибо память не в состоянии
удерживать тонких процессов сознания, если бы они даже и были
апперцепированы во время их переживания, но именно основные
субъективные моменты, как показал опыт, и при таком приеме вскрыва-
ются с достаточной точностью. Для контроля и для понимания объективных
записей в большинстве случаев составленных при таких условиях
субъективных анализов было достаточно. Мы убеждались в правильности

927

и в методологической ценности нашего приема всякий раз, когда сопо-
ставление объективных и субъективных записей, относящихся к одному
и тому же лицу, вскрывало их полное совпадение. В таких случаях
одна запись дополняла другую, и лишь обе вместе они давали истинную
картину работы личности.
Ради иллюстрации приведем лишь один пример из многих записей,
имеющихся в нашем распоряжения.
Урок 5 Сентября 1921 г.
Руководительница—Н. В. Романова.
Объективная запись.
Наблюдатель—А. М. Невинская.
Наблюдаемая—Н. К. Эристова-Басова.
Упражнение 1-е. Accelerando—бег под музыку.
„Прыжки сильны, хороши, есть полет, но не отзывается головой“.

928

Упражнение 5-е. Бег под музыку, на „hop“ шаг назад.
„Телом управляет хорошо, помогая корпусом, но слабо отрывает
переднюю ногу. Два раза шаг назад делает хорошо, 3-й-запаздывает.
Когда „hop“ следует два раза подряд, на повторение запаздывает.
Акцент делает хорошо, но неудобно. При появлении „ hop“ через раз—
не вышло, потом подряд несколько раз—хорошо“.
Упражнение 6-е. Тот же шаг назад, но следующий шаг
прыжком вперед.
„Прыжок не раскрытый, нет силы в прыжке, корпус наклонен
вперед. Чувствуется старание, но движение не удается—голова и руки
неловко отбрасываются“.
Упражнение 7-е. Цепь реализаций. „Однородные такты, напр.,
Субъективная запись Н. К. Эристовой-Басовой.
Упражнение 1-е.,, Перед уроком сильно возбуждена, разбирает ужас-
ное нетерпение, хочется, чтобы урок поскорее начался, и вместе с тем
боюсь немножко, так как знаю, что сильно отстала. Забываю обо всем,
как только раздаются первые звуки accelerando.
Слушаю музыку и испытываю приятное чувство.
Всех учениц вижу как-то смутно, а затем совсем перестаю видеть,
совершенно сосредоточившись на музыке. Бежать мне легко, но когда
бег переходит в прыжки, мне становится труднее, так как я чувствую
некоторую усталость, которая, когда мы пошли тише, прошла. Во время
больших прыжков чувствовала корпус и руки несвободными, и это
мешало мне“.
Упражнение 2-ое. „Начинаю делать, не размышляя, на сколько
четвертей данный ритм и из чего он состоит. Первый и третий такты
слышу ясно, на четвертый обращается все мое внимание, так как там
Это со мною всегда, я очень долго почему-то не могла усвоить
самое движение на , постоянно его забывая. В первый раз наша
группа познакомилась с этим движением в тот урок, когда меня не было,
и долгое время я никак потом не могла запомнить его, всегда путая
и делая неверно.

929

Когда запомнила, в тех случаях, когда появлялась, мое внимание
устремлялось, главным образом, на ту часть такта, где эта нота слышалась,
все же остальные такты мне слышались тогда смутно. Так и в этот раз,
но с той разницей, что 1-й и 3-й такты я продолжала слышать ясно,
а во втором чувствовала неточность, но как-то совершенно не могла
заставить себя вслушаться внимательнее и делала вместо ,
которая занимала все мое внимание. Наконец, после замечания Н. В.
я с очень большим усилием поправилась, но затем опять раза 2 сбилась
на старую ошибку и именно потому, что меня занимала, главным образом,
мысль о том, как бы верно сделать
Упражнение 3-е. „С напряженным вниманием слушаю то, что играет
Н. В. Пробую найти ритм на месте. Разделила его на два такта, поду-
мала, что ритм на 5/4 проверила это, не вслушиваясь в длительность
каждой отдельной ноты. Первый такт почувствовала отчетливо, второй
как-то расплывался. Уловила в нем Г, но не могла понять, где она.
Делала ее на конце, но ясно слышала еще удар после еще од-
ну , но мне было как-то трудно поправиться, и я с каким-то равно-
душием продолжала делать на конце“.
Упражнение 4-е. „Сначала идем под музыку. Н. В. дает легкий
ритм, который мы стараемся удержать в памяти, делая его все время
ногами. Движение у меня достаточно автоматизировалось, так что я
перестаю думать о том, что делают мои ноги, слушая новый ритм, кото-
рый мы должны прохлопать, не переставая идти первым ритмом. Сна-
чала мне легко; я слушаю только новый ритм, который выхлопываю,
потом вдруг вспоминаю о ногах и моментально спутываю оба ритма. Я
растерялась, у меня было такое чувство, что я совершенно не знаю,
что мне нужно делать. Но затем снова овладела работой и обрадовалась.
Второй ритм труднее, и я совсем спуталась, никак не могла сделать
его верно“.
Упражнение 5-е. „Внимательно и напряженно ожидаю „hop“, что-
бы сделать шаг назад во-время. Трудного в этом упражнении ничего
нет, и, в конце концов, я делаю этот шаг назад совсем машинально,
едва услышав „hop“.
Упражнение 6-е. „Слушая объяснения Н. В., думала, как это нуж-
но сделать; попробовала на месте и решила, что это нетрудно, но делая
прыжок, чувствовала усилие, он выходил у меня несколько тежелым,
не так, как мне хотелось; мне было как-то неудобно отталкиваться: нога
не скользила, а задерживалась при толчке, и это мешало“.

930

Упражнение 7-е. .Подумала, что ничего не выйдет, и начала очень
неуверенно. Спуталась довольно быстро, так как, направив внимание
на реализуемый ритм, не восприняла следующий. По этой причине
путалась много раз и иногда так, что совершенно не знала, что
делать, и даже бросала тактировку. Рада была, когда Н. В. кончила
цепь. Сама же так к концу напутала, что не могла закончить послед-
него ритма“.
Сопоставление этих двух записей друг с другом вскрывает, в общем,
их полное совпадение. В каждом упражнении обе записи говорят об
одном и том же, освещая предмет с разных сторон и, таким образом,
взаимно дополняя друг друга. Конечно, не все записи бывают одинаково
совершенны, вести их не всякий может одинаково хорошо. И нашим
наблюдателям нужен был известный навык, пока они стали в состоянии
давать материал, годный для научной обработки.
Что при таком способе работы фукционально - психологический
анализ достигает большей точности и полноты, отчасти видно из того,
что материалы наших наблюдений позволяют производить более много-
стороннюю психологическую интерпретацию, чем это возможно при
одних внешних наблюдениях. Схема нашей интерпретации, соответ-
ствующая содержанию наблюдений, представляется в следующем виде:
Двигательная сфера.
1. Обилие или бедность движений:
а) мимических,
б) пантомимических.
2. Скорость движений.
3. Приспособляемость к темпу.
4. Сила или слабость движений.
5. Степень координации сложных движений.
6. Двигательная утомляемость.
7. Двигательная упражняемость.
8. Двигательная подражаемость.
9. Независимость движений отдельных членов.
10. Импульсивность движений.
11. Ритмичность движений.
12. Четкость или расплывчатость движений.
13. Эластичность или жесткость.
14. Точность (во времени) двигательной реакции.
15. Способность двигательной задержки.

931

Воля—внимание.
I. Формы волевой регуляции:
А.
Непроизвольное внимание
1. Легкость его привлечение.
2. Устойчивость.
В.
Произвольное внимание.
1. Сила произвольного сосредото-
чения.
2. Устойчивость его.
3. Сопротивляемость внешним воз-
действиям.
4. Легкость переноса или подвиж-
ность.
5. Объем.
6. Легкость перехода в сферу не-
произвольного внимания.
II. Направления волевой регуляции.
1. Вызов процесса или его задержка.
2. Ускорение или замедление.
3. Усиление или ослабление.
4. Управление течением сложных процессов или координация.
Эмоциональная сфера.
1. Возбудимость чувствований.
2. Сила их.
3. Устойчивость.
4. Обилие или бедность внешних проявлений.
5. Характер эмоциональных состояний.
6. Влияние на течение других процессов (на ход работы).
I. Ощущения и восприятия слуховые.
1. Острота восприятий.
2. Точность их.
3. Обилие или бедность их.
4. Степень дифференциации или способность к анализу сложных
восприятий.
II. Память.
1. Степень развития непосредственного запоминания.
2. Степень развития длительного запоминания.
3. Легкость воспроизведения.
4. Точность воспроизведения.

932

5. Прочность ассоциативных связей.
6. Тип воспроизведенных образов.
III. Воображение.
1. Способность в образованию новых представлений и, их комбинаций.
2. Богатство или бедность воображения.
3. Живость и яркость образов воображения.
4. Тип образов воображения.
IV. Общие особенности умственной сферы.
1. Быстрота или медленность умственных процессов.
2. Преобладание сознательных или бессознательных процессов.
Если сопоставить эту схему с той, по которой производил психо-
логическую интерпретацию гимнастики и подвижных игр Лазурский
(см. в сборнике „Естественный эксперимент и его школьное применение“
статью И. С. Панаева „Значение подвижных игр и гимнастики
с точки зрения естественного эксперимента“), то она представится,
несомненно, более содержательной. Прежде всего это, конечно, объясняется
большей содержательностью самой ритмики, но отчасти, вероятно, и луч-
шими средствами анализа.
Наша работа еще не вышла из стадии функционально-психологи-
ческого анализа. Поэтому мы не можем говорить о постановке экспери-
ментальных уроков по ритмике и о результатах, которых можно с по-
мощью их достигнуть. Но и тут можно предвидеть, что, если тот же
прием анализа применить и на самых экспериментальных уроках по
ритмике, и если принять во внимание возможность совершенно точного
учета большинства ритмических упражнений с количественной (про-
странственно-временной) стороны, то результаты должны получиться не
меньшей точности, чем в условиях лабораторного опыта.
Для исследования двигательной сферы и сферы воли — внимания
вообще естественный эксперимент в области ритмики может дать
едва-ли не более, чем любое лабораторное исследование. Но; конечно,
лишь при условии тщательно выработанной методики исследования,
опирающейся на данные функционально-психологического анализа всей
системы.
Когда естественный эксперимент применяется при изучении детей,
то там приходится дорожить тем, что дети могут не знать, что они
являются предметом исследования.
При применении этого метода к изучению взрослой личности
сохранить данное достоинство метода нет возможности. Но, как мы убе-

933

дились, здесь этим достоинством и не приходится очень дорожить. По
крайней мере, всем нашим сотрудникам производившиеся над ними
наблюдения нисколько, в большинстве случаев, не мешали в их работе.
И во всяком случае, малейшее влияние этого фактора всегда отмеча-
лось в субъективных записях и, таким образом, становилось доступным
точному учету.
В заключение считаем долгом указать, что все изложенные соображе-
ния являются результатом коллективной работы группы лиц, в состав
которой, кроме автора этих строк, входят следущие лица: преподаватель-
ницы ритмики Института Ритма А. М. Невинская и Р. А. Вар-
шавская, студенты того же Института: М. А. Степанова, Н. К.
Эристова-Басова, А. Шнирман, Н. А. Никольская, Ю. Н.
Xарламов и др.
Особую благодарность за многочисленные указания и деятельную
помощь в разработке материалов приношу А. М. Невинской.

934

Объективно-статистический метод исследования массовых
неврозов 1).
Д—р А. К. Ленц.
Автореферат.
Под массовыми неврозами разумеются функциональные нервные
заболевания, возникающие у значительного числа лиц от общей причины.
По источнику происхождения эти страдания можно разделить на
стихийные и общественные. Причиной первых являются силы природы,
причиной вторых служат изменения человеческого общества.
К стихийным событиям относятся всякого рода катастрофы, напр.,
землетрясения, наводнения, циклоны, обвалы. Сюда же надо отнести
гибель человеческих сооружений—разрушение зданий, пожары, железно--
дорожные и водные катастрофы.
Примером общественных событий, вызывающих массовые неврозы,
могут служить революционные и военные события.
Мы встречаем в литературе описание последствий всевозможных
катастроф. Напр., работы Phleps’a—землетрясение в Штирии и Каринтии
1895 г., Bälz—землетрясение в Токио 1900 г.,, Stierlin—обвал в ка-
менноугольных шахтах в Courrières (Вальпарайзо) в 1906 г. Мессикская
катастрофа 1909 г.: работы Bianchi, Ferrari, Näcke, Stierlin, Bornöffer—
Баженов „Циклон в Азовском море“—1914 г.
Изучение последствий железнодорожных катастроф служило для
Erichsenà зерном, из которого выросло современное учение о травмати-
ческом неврозе.
Мы имеем затем талантливое в художественном отношении
описание катастроф на броненосцах Liberté и Jena—1907 г. и 1911 г.—
Hesnard.
1) Доклад в Ученой Конференции Института по Изучению Мозга и Психи-
ческой Деятельности.

935

Наиболее богата литература о войне, в разработке которой при-
няли участие виднейшие представители русской и иностранной психи-
атрии и невропатологии.
Влияние революционных событий изучали Pinel, Esquirol, Morel,
Magnan, Бернштейн; из русских авторов—Рыбаков, Ярошевский, Пав-
ловская, Викторов, Герман, М. Н. Жуковский.
Обычный подход к изучению массовых неврозов состоит в белле-
тристическом описании события плюс исследование одного двух десятков
„типичных“ случаев заболевания, явившегося следствием катастрофы.
Как в определении типичности тех или иных больных, так и в самом
анализе болезненных явлений мы встречаем, как правило, значительную
долю субъективизма и предвзятых взглядов. Напр., то или иное опре-
деление понятия истерии или травматического невроза роковым образом
влечет за собой соответственную оценку симптомов заболевания.
Результаты получатся совершенно различные, будут ли нами поло-
жены в основу истерии „внушенная идея“, „яркое представление“
(Babinski), „ущемленный аффект“ (Freud), „воля к болезни“
(Bonhöffer), „защитный характер явлений“ (Adler, Залкинд) и т. п.
Решающую роль может при этом играть и повышенное национальное
самочувствие. Так, Semi Meyer находит, что „наш (немецкий) народ
остался на войне.... здоровым и крепким нервами“, а рядом с ним
Bonhöffer говорит об „эпидемии военных психоневрозов“ в немецкой армии.
Всякая предвзятость исчезает, если мы применяем к постра-
давшим объективно-статистический метод, метод исследования невроти-
ческих стигматов.
В основе этого метода лежит понимание неврозов, как соматогенных
заболеваний нервной системы.
Нет психо-неврозов; всегда есть только сомато-неврозы. Психи-
ческие симптомы, выражающиеся в жалобах больных, суть всего только
особые индикаторы нервных изменений, составляющих реальную под-
кладку страданий. Соответственно этому главное внимание должно быть
обращено на вазомоторные и иные рефлекторные расстройства, сопро-
вождающая так наз. нервные потрясения. Помимо требования объектив-
ности, к методу исследования массовых неврозов должно быть присо-
единено и требование быстроты, при соблюдении коего только и воз-
можны как массовые исследования вообще, так и, в частности, массовое
исследование таких острых, летучих, быстро протекающих расстройств,
как, напр., военная и • всякая другая паника.
Программа исследования.
1. Окраска кожи (краснота, бледность, цианоз). 2. Дрожание вы-
тянутых пальцев, закрытых век, высунутого языка. 3. Потливость.

936

4. Дермографизм. 5. Идиомускулярная возбудимость. 6. Состояние зрачков.
7. Объем поля зрения. 8. Пульс. 9. Сердечная возбудимость. 10. Рас-
стройства чувствительности. 11. Сухожильные рефлексы. 12. Кожные
рефлексы. 13. Рефлексы с глотки и конъюнктивы. 14. Жалобы б—ого
(быстрый опрос): а) боль, б) настроение, в) сон, г) парестезии и тя-
желые ощущения (сердцебиение, головокружение, одышка и т. п.).
Исследование по данной программе при некотором навыке зани-
мает 3-4-5 мин. или 15 чел. в час (около 100 чел. в день). При кол-
лективном сотрудничестве цифра исследуемых соответственно умножается.
Вычисляя затем в % частоту данного симптома у данного числа
объектов мы получаем (в виде диаграммы) наглядный графив массового
нервного расстройства. Дополнение исследования данными клиники или
лабораторно-психологического и рефлексологического исследования, по-
скольку оно при известной обстановке окажется возможным, является
весьма желательным. Но на первом плане стоит картина страдания,
выраженная в объективных невротических стигматах.
Метод этот дал автору возможность установить наличность трав-
матического невроза у газоотравленных (318 чел.) и истерического
страдания у солдат, участвовавших в тяжелом неудачном бою (774 чел.).
В недавнее время по этому же методу исследовано состояние нервной
системы курсантов-допризывников.
Подробные данныя, цифры, диаграммы представлены на докладе.
См. также статьи автора в Псих.-Газ. 1915 и 1919 г. и в Научных
Совещ. врачей Зап. Фр. 1917 г. № 5.